Антология зарубежного детектива-27. Компиляция. Книги 1-15 [Картер Браун] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Картер Браун Жертва-Крадись, ведьма-Любовница

Жертва

Глава 1

— А это, с позволения сказать, лейтенант Уилер, — с усмешкой представил меня шериф Лейверс.

Напротив него сидел толстый, лысый коротышка. Он напоминал керамическую фигурку Будды, купленную на распродаже. Вот только дымящаяся сигара, зажатая меж толстых пальцев, никак не вязалась с обликом Будды.

— Уилер, — снова заговорил шериф, — это Ли Мосс из Объединенной страховой компании. Мы старинные друзья. Не помню только, при каких обстоятельствах началась наша дружба…

Я пожал руку Моссу и подумал: «Что же у них там могло стрястись?» В неведении мне пришлось пребывать недолго.

— Ли Мосс руководит отделом выплат страховок, — продолжал Лейверс. — Сегодня компании предъявили одно требование, так вот, мой приятель считает, что дело дурно пахнет.

— Ну, что же, как говорится, ему виднее.

— Ну-ка, Ли, изложи Уилеру все поподробнее, — пробурчал шериф.

Мосс стряхнул пепел с сигары и взглянул на меня.

— Парень по имени Фарнхем, Генри Фарнхем. Вчера его сбили. Насмерть. Никаких свидетелей. Вообще никаких следов, за исключением трупа посреди улицы.

Когда это случилось, было темно. Фарнхем вышел из бара, переходил через дорогу, тут его и сбили.

— Он был пьян? — поинтересовался я.

Мосс скорчил гримасу.

— По словам бармена, не более чем обычно. В этот бар он наведывался ежедневно.

— И почему вы решили, что дело дурно пахнет?

— Фарнхем застраховал свою жизнь на пятьдесят тысяч долларов. — Мосс тяжело вздохнул. — Этот тип был законченным бездельником и повесой, с легкостью транжирил деньги, когда они у него имелись, и еще с большей легкостью, когда их у него не стало. Месяцев шесть тому назад он промотал остатки своего наследства. Если Фарнхем и не попрошайничал, то был близок к этому. Взносы по страховке вносила его жена.

— Деньги должна получить она?

— Все до цента. Она работает в крупном рекламном агентстве. Денег у нее хватает. Но от страховки, разумеется, не откажется.

— Вы думаете, она сшибла своего благоверного только потому, что наличные в виде страховки ей нравились больше, чем он сам?

Мосс покачал головой:

— Не так все просто. Дело в том, что миссис Фарнхем весь день находилась в своем агентстве. Дюжина человек может подтвердить, что в момент убийства она была в офисе.

— Так откуда же дурной запашок?

— У меня такое чувство, что тут что-то нечисто. Я работаю по этой части уже двадцать лет, Уилер. У меня большой опыт, и поэтому, когда со страховкой не все ладно, я чувствую это нутром. В конце концов, вовсе не обязательно она сама должна была его сбить, это мог сделать за нее кто-нибудь другой.

— Подозреваете кого-нибудь?

— Нет, — вздохнул Мосс. — И все-таки я чувствую, что дело скверно пахнет.

— Может быть, у вас диспепсия? — спросил я с надеждой.

Он оставил мой вопрос без внимания.

— Я бы хотел, чтобы вы занялись этим делом.

— И что я должен найти?

— Ну, может, всплывет что-то такое, чего я не заметил. Одно дело — агент страховой компании, и совсем другое — коп. Когда допрашивает коп, у людей частенько сдают нервы.

— Ну, когда допрашивает Уилер, нервы сдают только у представительниц слабого пола, — сухо заметил Лейверс.

— Что ж, я побеседую с вдовушкой, у меня имеется пара идей. У нее наверняка появились сейчас проблемы: как, например, потратить пятьдесят тысяч. Я охотно помогу разрешить их.

— Только не забывайте: ваша задача — обнаружить мошенничество, а не совершать новое, — вставил Лейверс.

— Шериф, — вздохнул я, — вам отлично известно, как я уважаю законы.

— Вот именно это я и имею в виду, — проворчал он.

Офис фирмы «Монтелло и К°» поражал воображение так же, как и секретарша в приемной Ослепительная блондинка. Судя по тому, как туго обтягивал ее бюст тоненький свитерок, она свято верила в силу рекламы.

— Могу я видеть миссис Фарнхем? — поинтересовался я.

— Конечно. — Блондинка кивнула. — Но сейчас она беседует с мистером Корнишем, нашим клиентом. Вы можете подождать?

— Почему бы и нет? — отозвался я. — Я никуда не тороплюсь. Так что могу торчать здесь хоть до вечера, особенно если вы позволите любоваться вами.

— Нахал! — Она пару раз хлопнула огромными ресницами. — Вы женаты?

— Нет.

— А банковский счет у вас есть?

— Нет.

— Это хорошо. Хотя с другой стороны — очень плохо.

— Я коп, — объяснил я.

Она глубоко вздохнула и перегнулась через стол. Я заметил, как пальчики судорожно стиснули деревянную столешницу — судя по всему, красотка из суеверных.

— Коп, — повторила она и задержала дыхание. — Вы ведь пришли по поводу ее мужа? Так?

— Скажем, с официальным визитом.

— Уверена, что я смогу вам помочь. — Она неожиданно понизила голос до шепота. — Я сразу поняла, что вся эта история с ее мужем какая-то странная. Она и этот мистер Калвин… у них… Кстати, вы знаете мистера Калвина?

— А у него имеется банковский счет?

Блондинка взглянула на меня с неподдельным изумлением.

— Неужто вы не слышали о Калвине Корнише? Он владелец фирмы «Корсеты Стеррайт».

— Наверно, бедняга не может обходиться без этих штук, — ухмыльнулся я. — Такое случается, если не следить за количеством проглоченных калорий…

— А вот и он! — прошептала секретарша.

Из кабинета вышел высокий седой мужчина с узенькой полоской холеных усиков. Когда за ним закрылась дверь, я снова взглянул на блондинку:

— Насколько я понимаю, миссис Фарнхем освободилась?

Блондинка разочарованно вздохнула:

— Я доложу ей о вас. Как, кстати, ваше имя?

— Уилер, лейтенант Уилер из окружного управления полиции.

Через минуту я открыл дверь кабинета миссис Фарнхем.

Она сидела за огромным письменным столом, на лице ее застыла деловая гримаса. Я закрыл за собой дверь и неторопливо приблизился к столу.

— Миссис Фарнхем? Я лейтенант Уилер.

— В чем я провинилась? — холодно спросила она.

Я внимательно рассмотрел ее. Миссис Фарнхем была брюнеткой с черными как уголь глазами и большим ртом.

Черный костюм и белая блузка были ей очень к лицу.

В то же время строгая элегантность костюма подчеркивала симпатичные округлости, скрывавшиеся под ним.

— Я веду следствие в связи со смертью вашего мужа, миссис Фарнхем, — заговорил я, выдержав паузу. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Пожалуйста. Может быть, вы присядете, лейтенант?

— Благодарю. — Я опустился на ближайший стул и в упор взглянул на нее.

— Боюсь, что вряд ли смогу вам чем-то помочь, — сказала она. — Меня не было рядом, когда…

— Я знаю. Вы находились здесь. Он был…

— Да. Генри был пьян. — Ее чувственные губы слегка искривились. — Как обычно.

— Ваш муж был алкоголиком?

— Думаю, его вполне можно было бы так назвать, — согласилась она. — Если Генри и не был настоящим алкоголиком, то довольно удачно играл эту роль. Словом, он был обычный пьяница.

— Вы, должно быть, его очень любили?

Она слегка пожала плечами:

— Наверное, это прозвучит несколько необычно в устах новоиспеченной вдовы, но… Во всяком случае, последние шесть месяцев я его поддерживала как могла. Я терпела его пьянство, его ругань, его слезы. Я…

— Понятно, — сказал я, — помимо всего прочего, вы аккуратно вносили страховые взносы.

— Я оплачивала все его расходы, — холодно ответила миссис Фарнхем.

Я достал сигареты и предложил ей. Прикуривая, она коснулась моей руки. Пальцы у нее были холодные и какие-то безжизненные.

— Вероятно, вам частенько приходится выслушивать печальные истории, лейтенант. Прошу простить, если…

— Ничего. Во всяком случае, на свете не так уж много проблем, которые нельзя было бы решить с помощью денег. Так? К примеру, сумма в пятьдесят тысяч долларов.

— Что вы хотите этим сказать? — Она слегка повысила голос.

— Вы мне только что рассказали, каким был муж и какие чувства вы испытывали к нему. А теперь он умер, и вы получите страховку. Пятьдесят тысяч долларов.

Большая сумма, миссис Фарнхем. Я знаю случаи, когда людей убивали и за сотню долларов.

— Значит, вы считаете, что я его убила? — Она вздернула брови. — Очень жаль, но мне придется разочаровать вас, лейтенант. В тот момент, когда произошел несчастный случай, я находилась в офисе. По крайней мере, дюжина человек сможет подтвердить, что…

— Я знаю.

Я закурил и уставился в точку на стене, расположенную в двух футах над головой моей собеседницы.

— Мне придется задать вам несколько вопросов, обычных в таких случаях, миссис Фарнхем. Вы ведь понимаете, что полиция обязана провести расследование.

— Да.

— У вашего мужа были враги? Может, кто-нибудь хотел убить его?

— Думаю, что таких более чем достаточно, — усмехнулась она. — В том числе я сама. Генри был на редкость неприятным человеком, лейтенант. Но я не представляю, кто мог решиться на убийство. Одно дело — желать смерти, и совсем другое — осуществить убийство.

— Я понимаю. Значит, вы не в силах мне помочь, миссис Фарнхем?

— Я могу сказать вам только одно: в тот вечер Генри был пьян. Мне очень жаль водителя той машины.

Готова держать пари: в этом несчастном случае повинен исключительно сам Генри.

— Ну что ж, благодарю вас, — сказал я. — Извините за беспокойство. — Я встал и направился к двери.

— Никакого беспокойства, лейтенант, — отозвалась она. — Мне частенько приходится сталкиваться с такими нахалами, как вы.

Секретарша поджидала меня, изнемогая от любопытства.

— Ну? — требовательно спросила она, перегнувшись через стол.

— Ничего особенного, — ответил я.

— Но все-таки что-то в этой истории не так, правда? — разочарованно протянула она. — Иначе вы бы не пришли сюда. Может, тут замешана та девушка?

— Девушка?

— Ну да, девушка, которая приходила сюда с неделю назад, — ответила блондинка. — Я поболтала с ней, пока она ждала приема. Ужасно умная особа. Она работает в агентстве, которое вытягивает долги из неаккуратных должников.

— Ну что ж, — усмехнулся я. — На свете есть занятия и похуже… Или получше. Все зависит от точки зрения. Ну, так что же сказала эта ужасно умная особа?

— Она разыскивала Генри Фарнхема, — многозначительно прошептала секретарша. — Она сказала, что он задолжал кому-то в Сан-Франциско целую кучу денег.

Она разузнала, где работает миссис Фарнхем, и решила с ней побеседовать.

— Вы помните ее имя?

— Разумеется, я никогда не забываю имен. Эдна Брайт.

Работает в фирме «Лоуренс Куль и К°». Она просидела у миссис Фарнхем минут двадцать. Выйдя из кабинета, она прямиком направилась к выходу, даже не удосужившись рассказать, чем у них там все закончилось. Похоже, она очень торопилась. — В голосе секретарши чувствовалось сомнение.

— Печальная история, — вздохнул я.

Глаза секретарши внезапно вспыхнули.

— Она блондинка! — объявила моя собеседница и энергично захлопала ресницами. — Я считаю, что блондинки — самые очаровательные девушки на свете. А вы как думаете?

— Да, конечно, если только меня об этом спрашивают не рыжие и не брюнетки, — согласился я. — Во всяком случае, благодарю вас за информацию.

— Всегда рада вам служить, лейтенант. — Она еще больше перегнулась через стол. — Вероятно, вам часто приходится сталкиваться с интересными людьми и волнующими событиями?

— Никогда в жизни не встречал ничего более волнующего, чем вы, — улыбнулся я. — Вы меня покорили, детка. — Я взглянул на часы. — Что ж, мне пора идти!

— Лучше бы я вам не рассказывала об этой Эдне Брайт, — надула губки секретарша. — Во всяком случае, фигура у меня лучше, чем у нее.

— Я скоро вернусь и проверю это.

Глава 2

Офис Лоуренса Куля отнюдь не поражал воображение, как и его секретарша. Может, эта дамочка и знавала лучшие времена, но это было задолго до моего рождения.

— Я бы хотел видеть мисс Брайт, — сообщил я старой перечнице.

— Ее нет. — Секретарша шмыгнула носом.

— Тогда мистера Куля, — терпеливо сказал я.

— Он занят. — Она снова шмыгнула носом.

— Он может сейчас хоть жениться, мне все равно.

Я желаю видеть его немедленно.

Я показал секретарше значок, и она шмыгнула носом в третий раз. Моя бляха, очевидно, произвела впечатление не только на ее свищи в носу, так как не прошло и тридцати секунд, как я уже стоял в кабинете Куля.

Лоуренс Куль оказался высоким и тощим типом. Его глаза были посажены почти на полдюйма ближе друг к другу, чем полагается. Он сунул мне ладонь, на ощупь она показалась мне куском дряблой влажной замши.

— Садитесь, лейтенант, — пронзительным голосом проверещал Куль. — Чем могу быть полезен?

— Я веду расследование по делу человека по имени Генри Фарнхем. Позавчера его сбила машина. Несчастный случай. Одна из ваших сотрудниц за неделю до этого нанесла визит жене погибшего.

Он кивнул:

— Совершенно верно. Мисс Брайт беседовала с миссис Фарнхем. Ее муж задолжал тысячу пятьсот долларов одному нашему клиенту из Сан-Франциско. Похоже, теперь у нашего клиента появились шансы получить этот долг. Я слышал, покойник был застрахован на значительную сумму?

— Что ж, — сказал я, — рад слышать, что несчастный случай с мистером Фарнхемом произошел, на ваш взгляд, вовремя.

Лоуренс Куль слегка побледнел.

— Я вовсе не это имел в виду, лейтенант. Очень печальная история. Я просто хотел…

— Понимаю, — вздохнул я. — Так вот, я хотел бы побеседовать с мисс Брайт.

— В настоящую минуту мисс Брайт нет в офисе. Но я уверен, что она будет счастлива помочь вам, лейтенант. Это наша лучшая сотрудница. Если бы остальные служащие обладали хотя бы половиной ее рвения, я был бы счастлив.

— Когда она должна появиться?

— Не раньше пяти. Она всегда заглядывает в офис, перед тем как уйти домой.

— Вы можете попросить ее позвонить мне, когда она объявится?

— Конечно, лейтенант.

Я дал ему свой домашний телефон, благоразумно решив, что лучше сидеть дома, чем торчать в приемной шерифа, ожидая звонка.

Я открыл дверь своей квартиры около четырех часов, ощущая небольшую усталость. Пластинка Эллы Фицджеральд несколько умиротворила меня. А пара глотков виски окончательно взбодрила. Телефон зазвонил ровно в половине шестого.

— Лейтенант Уилер? — осведомился мелодичный голос.

— Угадали.

— Говорит Эдна Брайт.

На этот волнующий голос мой организм отозвался дрожью: словно невидимая ладонь ласково провела вдоль позвоночника.

— Мистер Куль сказал, чтобы я позвонила вам.

— Я хотел задать вам несколько вопросов, — заговорил я слегка охрипшим голосом. — Вы можете сейчас приехать ко мне?

— Думаю, что да, — ответила она с некоторым сомнением. — А это очень важно, лейтенант?

— Это очень важно, — уверил я и дал свой адрес.

— Я буду у вас через пятнадцать минут, — сообщила она и повесила трубку.

Я засуетился. Водрузил на журнальный столик бутылку виски, графин с содовой и ведерко со льдом. Отобрал несколько пластинок и сунул их в проигрыватель. Последним я поставил диск Фрэнка Синатры «В эти ранние утренние часы». Если Эдна Брайт досидит у меня до той поры, когда заиграет эта пластинка, я возражать не буду.

Какой-то умник подметил, что дамы очень сентиментальны. Позвольте женщине пролить пару слезинок над рюмочкой ликера, и тогда вам останется лишь проследить за тем, чтобы она не переусердствовала, разбавляя свой напиток соленой влагой.

В дверь позвонили через двадцать минут после телефонного разговора. Я быстро открыл. Лицо и фигура гостьи вполне соответствовали ее голосу. Говорливая секретарша сказала правду: мисс Брайт и в самом деле оказалась блондинкой. На ней было шелковое облегающее платье. Я глубоко вздохнул, и мир для меня стал прекрасен.

— Лейтенант Уилер? — произнесла она своим волнующим голосом. — Я Эдна Брайт.

— Я мог бы догадаться об этом по ослепительному сиянию, — пробормотал я. — В следующий раз надо будет надеть темные очки.

Я провел ее в гостиную. Она остановилась на пороге и, нахмурившись, осмотрела комнату.

— Разрешите предложить вам выпить, — церемонно сказал я.

— Благодарю вас. Я думала, что вы пригласили меня в свое учреждение, лейтенант…

— Вам там не понравилось бы, — заверил я, энергично смешивая коктейли. — Там слишком уныло.

Опять же шериф. Он не способен оценить такую девушку, как вы.

— Благодарю вас. — Она села на диван и закинула нога на ногу.

У нее были не просто красивые, а восхитительные ножки! Я включил проигрыватель. Первым номером по моему расписанию шел Алек Уайлдер. Покончив с приготовлениями, я устроился в кресле напротив.

Она сделала глоток виски, и по ее телу пробежала легкая дрожь. Я ничего не имел против такой реакции.

Обычно ко второму глотку дамочки приходят в себя.

Комнату заполнили звуки, льющиеся из пяти динамиков. Моя гостья подпрыгнула, словно я проделал с ней то, к чему собирался приступить через пару часов.

— У вас в стене динамики? — испуганно спросила она.

— Целых пять, — гордо ответил я, — а когда наскребу достаточно денег, то установлю еще три на противоположной стене.

— Зачем?

— Исключительно ради чистоты звучания.

Она пожала плечами:

— По-моему, и сейчас достаточно громко.

Я сидел и думал, как бы направить разговор в нужное русло.

— Лейтенант, — оживилась она, — вы хотели о чем-то спросить меня?

— Что вы делаете сегодня вечером? — просипел я.

Она удивленно взглянула на меня.

— Мне нужно кое с кем встретиться в городе в четверть седьмого, а этот человек не любит, когда его заставляют ждать.

— Это ваш отец? — уныло спросил я, не надеясь на положительный ответ.

— Не совсем, — улыбнулась она. — Если бы речь шла о моем отце, я, пожалуй, не стала бы так торопиться.

— Так вот, позвольте мне задать вам несколько вопросов, — с сожалением пробормотал я.

— Вот теперь вы говорите как офицер полиции, — снова улыбнулась Эдна. — Простите, но меня подобный тон устраивает больше, лейтенант. — Она на мгновение нахмурилась, прислушиваясь к голосу Алека Уайлдера, и спросила:

— Как называется эта пластинка?

— «Мама никогда не забудет эту минуту». Я тоже.

— Итак, вопросы, лейтенант.

— Вы искали Генри Фарнхема, но вместо этого нашли миссис Фарнхем. Правильно?

— Нет. Не совсем. Я нашла их квартиру, но хозяев не оказалось дома. Швейцар дал мне служебный адрес, и я отправилась к миссис Фарнхем. Между прочим, это оказалось одно из самых легких дел, с которым мне приходилось сталкиваться в последние дни. Почему Джо Уильяме не сумел отыскать Фарнхема, я до сих пор не могу понять.

— Джо Уильяме?

— Это мой коллега. Мы, — серьезно пояснила она, — работаем ногами. Всю беготню мы с Джо делим пополам. Мистер Куль поручил это задание Джо примерно за неделю до меня, но тому почему-то не удалось найти Фарнхема. Мистер Куль разозлился и передал это задание мне.

— Что вам сказала миссис Фарнхем, когда узнала, кто вы такая?

Губы Эдны Брайт скривились в неодобрительной усмешке.

— Она просто-напросто рассмеялась мне в лицо. Миссис Фарнхем объявила, что жена не отвечает за долги мужа. Если нам удастся выжать из ее благоверного хотя бы пятьдесят центов, то она готова поздравить нас с победой, так как ей и этого не удается. По-моему, жена не должна говорить так о муже. Правда?

— Может, у нее были причины? — спросил я. — Что она еще сказала?

— Выслушав ее речь, я спросила, где можно найти мистера Фарнхема. Она ответила: «В ближайшем баре».

Но, собственно, это уже не имело значения, поскольку я знала домашний адрес Фарнхема. Дальнейшее — дело адвокатов.

— Миссис Фарнхем удивилась, когда вы сказали ей, что ее муж задолжал человеку из Сан-Франциско?

— Не думаю. Она сказала, что он, наверное, должен всем от побережья до побережья. И добавила, что у его кредиторов столько же шансов получить деньги, как… — Эдна слегка покраснела. — Она сказала ужасную грубость.

— Какую же? — заинтересовался я.

— Ну… как мне сохранить невинность. Только она выразилась гораздо грубее. По-моему, миссис Фарнхем трудно назвать истинной леди.

Я предложил ей сигарету, но Эдна покачала головой.

Тогда я предложил ей еще выпить, но она снова отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо. Мне действительно пора. — Она встала. — Мне нужно в город.

— Отлично, — с воодушевлением воскликнул я. — Могу вас подвезти.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, лейтенант.

Через пять минут она сидела рядом со мной в машине.

— А знаете, — заговорил я, — вы совсем не похожи на сборщицу долгов.

— В этом и состоит секрет моего успеха. Я думаю, что именно по этой причине мне удается гораздо больше, чем Джо Уильямсу. Он с его шляпой, сдвинутой на затылок, выглядит как заправский вымогатель. Вы понимаете, что я имею в виду, лейтенант? Джо — ужасный циник, он вечно отпускает дурацкие замечания.

Люди стараются обходить его за полмили.

Мы пересекли городскую черту.

— Куда прикажете вас доставить? — спросил я.

— К «Камиллу», если не возражаете. Это ресторан.

Через две минуты я остановил машину у ресторана.

Поблагодарив меня, Эдна поколебалась и добавила:

— Может, зайдете на минуту, лейтенант, я познакомлю вас с моим другом. Мы можем немного выпить.

— Великолепная идея, — сказал я мрачно.

Мы прошли в бар и оседлали на редкость неудобные табуреты.

— Его еще нет, — сказала Эдна, оглядываясь. — Вы слишком быстро мчались, лейтенант.

— Хорошо, я выпишу себе штраф за превышение скорости, — пообещал я. — Что будете пить?

— Кока-колу. Я уже выпила сегодняшнюю порцию алкоголя.

Я глазел на девушку до тех пор, пока не ощутил на собственной персоне не менее пристальный взгляд бармена.

— Виски с содовой, — небрежно бросил я ему, а затем, понизив голос, добавил:

— И кока-колу.

— Хорошо, сэр. — Бармен все еще рассматривал меня. — Виски для леди, сэр?

— Да ты шутник, приятель, — буркнул я.

Он поставил стаканы перед нами, я поднял свой.

— За ваши чудесные голубые глаза, Эдна. Искренне надеюсь, что ваш дружок сломает ногу по дороге сюда.

Но девушка меня не слушала. Ее взгляд был устремлен поверх моего плеча.

— Вот и Вине! — Она соскочила с табурета и порхнула навстречу какому-то типу.

Я терпеливо ждал, пока она объяснит своему приятелю, кто я такой. Потом парочка приблизилась ко мне.

— Лейтенант, — сказала Эдна гордо. — Позвольте вам представить Винса Мэлоуна. Вине, это лейтенант Уилер.

Я перевел взгляд на Винса. Это был высокий, хорошо сложенный парень с блестящими черными волосами. Чересчур смазливый, но, вероятно, именно этот недостаток Эдна ценила больше всего.

— Давно не виделись, Вине, — протянул я.

— Действительно давно, лейтенант, — ответил он бесстрастной Эдна недоуменно перевела взгляд с меня на своего приятеля.

— Вы знакомы?

— Когда-то встречались, — ответил я.

— Да, — согласился Мэлоун. — Мы действительно когда-то встречались.

Я допил виски.

— Прошу извинить, мне пора.

— Разумеется, лейтенант, — сказал Мэлоун. — Увидимся.

— Надеюсь, нет, Вине, — ответил я.

— До свидания, лейтенант.

Эдна, похоже, начала беспокоиться.

— Спасибо за то, что подбросили меня.

— Я получил большое удовольствие от поездки, — ответил я и вышел из ресторана.

Мне не терпелось добраться до дому и поставить пластинку Уайлдера «Давай вместе поплачем». Это как раз то, что мне сейчас требовалось.

Глава 3

На следующее утро я заявился в управление если и не в отличном настроении, то, во всяком случае, рано.

Секретарша шерифа была уже на месте.

— Доброе утро, — поздоровалась она, продолжая аккуратно покрывать ногти лаком.

— Доброе утро, — рассеянно отозвался я и закурил.

Мой взгляд после блуждания по комнате снова наткнулся на девушку.

В последнее время я не уделял Аннабел Джексон достаточного внимания. Это большая ошибка. Аннабел была пепельной блондинкой, говорила она с протяжным южным акцентом и обладала такой фигурой, которая вполне могла сломать все языковые барьеры. Лакомый кусочек!

— Кажется, мы давно не назначали свидания, — подал я голос.

— Правда? — равнодушно отозвалась она.

— Да, очень давно, — предпринял я новую попытку.

— Все зависит от точки зрения, лейтенант, — улыбнулась Аннабел, взглянув на меня. — И кроме того, я ненавижу толпу.

— Кого вы называете толпой? Меня? — возмутился я.

— Вы всегда начинаете в единственном числе, но в конце концов я каждый раз остаюсь наедине с толпой незнакомых людей. Или происходит еще одно убийство, или же вы вдруг замечаете одну из подозреваемых. Но я обратила внимание, что ваши подозреваемые — дамочки, испытывающие слабость к одежде на три номера меньше их истинного размера.

— Ну-ну, дорогая, зачем же сочинять, — с упреком сказал я.

— Мне все это не по душе, — как ни в чем не бывало продолжала Аннабел. — Порядочная девушка должна постоять за свою честь, но с вами до этого никогда не доходит.

— Назовите час, и я приготовлю все для решительной схватки за вашу честь, дорогая, за исключением, разумеется, рефери, — предложил я.

— Я подумаю об этом, — пообещала Аннабел. — Если вы жаждете увидеть шерифа, то он у себя.

— А почему это вы с ним заявились сегодня так рано?

— Это вы пришли ни свет ни заря, все остальные прибыли в обычное время.

Я прошел в кабинет, шериф старательно раскуривал сигару.

— Ну, Уилер, что вы выяснили по поводу дела «сбил и удрал»? — наконец спросил он, выпуская гигантский клуб дыма.

— Я повстречал умнейшую девушку.

Лейверс взглянул на меня и покачал головой.

— Уилер, — вздохнул он, — этого я ожидал от вас меньше всего.

— Эта девушка занимается взысканием долгов с клиентов, — быстро добавил я.

— Какое отношение она имеет к Фарнхему?

— Я тоже не прочь выяснить это.

Я пересказал шерифу события вчерашнего дня, начиная с конфиденциального сообщения, сделанного секретаршей в рекламном агентстве, и заканчивая встречей с Винсом Мэлоуном.

— Мэлоуном? — Лейверс определенно заинтересовался. — Я думал, что он еще в Сан-Квентине, отбывает не то три, не то пять лет…

— Надеюсь, он не сбежал, ибо в противном случае выходит, что я пренебрег своим долгом. Вы ведь не станете наказывать меня за эту оплошность?

— Пренебрежение служебным долгом — обычное для вас дело, — пробормотал Лейверс.

— За что его взяли? Ограбление банка?

— Мэлоун собирался как следует почистить банк, а вместо этого один из его дружков решил его самого отдать нам в чистку. У Винса было оружие, но ему так и не довелось воспользоваться им. Что еще интересного, кроме Винса Мэлоуна? — спросил шериф.

— Мне кажется, что другой член команды охотников за должниками — некий Джо Уильяме — представляет интерес. Я хочу с ним побеседовать.

— По словам этой девчонки, он, похоже, глуп как пробка, — проворчал Лейверс. — Она без особых трудов разыскала Фарнхема, тогда как Уильяме ничего не мог сделать.

— Вы помните диалог знаменитого Шерлока Холмса, шериф? — спросил я. — Он звучит примерно так.

Холмс: «Затем мы столкнулись с очень интересным случаем сторожевой собаки». Ватсон: «Но собака не залаяла». Холмс: «Вот именно это-то и интересно!» Или что-то в этом роде.

— Не понимаю, — нетерпеливо перебил меня Лейверс.

— Уильяме не смог справиться с таким легким делом Я хочу знать — почему?

— Есть очень простой способ узнать это: спросить у него самого, — едко заметил Лейверс.

— Вы, как всегда, правы, шериф, — согласился я. — Сколько времени вы даете мне на это задание?

— Не больше, чем потребуется. Разберитесь с этим делом во что бы то ни стало, я верю в предчувствие Ли Мосса.

— Я бы хотел посмотреть официальный рапорт о смерти Фарнхема. Может, снабдите меня копией?

Лейверс ехидно улыбнулся:

— Я все ждал, когда же вы, наконец, попросите то, что с самого начала должны были попросить. — Он протянул мне папку, лежавшую перед ним на столе. — Капитан Граут прислал мне эти бумаги еще вчера днем.

Постарайтесь не потерять их. Он просил вернуть.

— Хорошо, сэр. Может, вы будете держать их в руках, пока я буду читать?

— Я бы, пожалуй… — Он запнулся. — Но нет, думаю, этого не случится даже с таким, как вы. Сгиньте с моих глаз, Уилер, не портите мне такое приятное утро.

Я вышел в приемную и углубился в чтение официального доклада о смерти Фарнхема. Генри Фарнхем был убит в 5.00 вечера. В 6.50 патрульная машина обнаружила похищенный незадолго до этого автомобиль.

Этот автомобиль и сбил Фарнхема. Были проведены исследования крови и обрывков одежды, найденных на переднем бампере машины. Кровь принадлежала к той же группе, что у Фарнхема, а лохмотья были вырваны из его серого костюма.

Владелец автомобиля — некий коммивояжер — оставил его у тротуара и зашел к клиенту около 4.30. В 5.30 он вернулся, обнаружил, что машина исчезла, и сообщил о краже в полицию.

Полиция поначалу не поверила, но факт кражи был вскоре установлен. Бармен заведения, в котором торчал Фарнхем, заявил, что тот выпил бутылку виски и, когда выходил из бара, был совершенно пьян. Вот примерно и все.

Я швырнул папку на стол Аннабел.

— Можешь вернуть это шерифу, — сообщил я. — Он считает эти бумажонки огромной ценностью.

— Хорошо, — сказала она, не отрывая глаз от пишущей машинки.

— Дорогая, вы пользуетесь услугами корсета? — спросил я.

На этот раз она подняла на меня глаза, ее лицо залил прелестный румянец.

— Это вас не касается, лейтенант Уилер, — фыркнула она.

— Это деловой интерес, — успокоил я Аннабел. — Не скромничайте. На днях я прочел в одном объявлении следующий пассаж: «Чтоб быть стройным до ста лет, затянитесь в наш корсет». Может, вы все-таки щеголяете в изделии фирмы «Стеррайт»?

— Если бы мне понадобился корсет, — сухо ответила Аннабел, — который мне, кстати, совсем не нужен, — я бы позволила надеть корсет от «Стеррайт» только на свой труп.

— О, подобная опасность вам не угрожает, — поспешил я успокоить ее, — вряд ли похоронное бюро включает этот предмет туалета в комплект одежды для покойников. А кстати, почему вы испытываете такое предубеждение против творений фирмы «Стеррайт»?

— Вы ничего не смыслите в дамских нарядах, лейтенант Уилер. Корсеты «Стеррайт» вышли из моды не меньше сотни лет назад. Современные пояса гораздо лучшего качества. Я думала, что эти уродцы уже сняты с продажи.

— Нужно почаще общаться со мной, милая девушка, — нравоучительно заметил я, — Вы бы тогда были в курсе самых последних сплетен. Сейчас, кстати, производят бюстгальтеры, которые сами умеют дышать. В них очень удобно отплясывать. Так что владелица такого бюстгальтера может преспокойно испустить дух, никто и не заметит.

— Лейтенант Уилер, вам необходимо приобрести такой бюстгальтер, — медовым голоском проговорила Аннабел. — Я была бы на седьмом небе от счастья, если бы вы испустили дух.

— Боже, до чего ж черствые люди вы с шерифом, — вздохнул я и печально покачал головой.

Она схватила со стола стальную линейку и запустила ею в меня. Я увернулся, втянул голову в плечи и быстро ретировался.

Я снова отправился к мистеру Лоуренсу Кулю. Судя по всему, он искренне был рад видеть меня.

— Ну, как продвигается ваше расследование? — жизнерадостно спросил он.

— Медленно, — ответил я. — Вчера вечером я побеседовал с мисс Брайт.

— Эдна очень милая девушка. И большая умница.

— Она давно у вас работает?

— Около шести месяцев. До этого она служила в такой же фирме в Лос-Анджелесе.

— Хорошие рекомендации?

— Отличные.

Я закурил.

— У вас работает парень по имени Джо Уильяме?

— Джо? А как же! А почему вы спрашиваете, лейтенант?

— Он хороший работник?

— Джо неплохой малый. Правда, он считает себя умнее, чем есть на самом деле. Так почему он вас заинтересовал, лейтенант?

— Эдна сказала мне, что Уильяме не смог найти Фарнхема. Она говорит, что сначала вы поручили это дело ему.

— Совершенно верно, — кивнул Куль. — Но Джо не сумел разыскать Фарнхема. Поэтому я и передал дело Эдне. Такое случается, лейтенант. Даже у Эдны иногда бывают неудачи.

— Понимаю, — сказал я. — Я бы хотел поговорить с Джо Уильямсом.

— Его сейчас нет, вернется он не раньше пяти часов.

— Печально. А не знаете, где я мог бы его найти?

Куль немного подумал:

— Вы знаете бар «Камилла»?

— Отлично, — с горечью отозвался я.

— Вы можете поймать его там около часу дня. Это любимая забегаловка наших сотрудников. Я могу пойти с вами, если хотите, и показать Уильямса.

— Я сам найду его. Во всяком случае, благодарю вас.

— Знаете, лейтенант, — налицо Куля возникла какая-то гримаса, означавшая, вероятно, улыбку, — я впервые имею дело с полицейским расследованием. Очень увлекательно!

— Хотел бы и я сказать то же самое!

Без четверти час я был у «Камилла». Я узнал вчерашнего бармена, а он узнал меня.

— Шотландского и немного содовой? — поинтересовался он. — И кроме того, кока-колу, так?

— Нет, приятель, ты ошибся. Виски с содовой и немного информации. Я ищу парня по имени Джо Уильяме. Знаешь его?

— Конечно, — кивнул он. — Заглядывает сюда каждый день. Вы слишком рано пришли.

— Дай знать, когда он появится.

— Для такого щедрого джентльмена все, что угодно, — ухмыльнулся бармен. — Я все еще храню вчерашний пятицентовик.

— Получишь еще один, если укажешь парня, который меня интересует, — пообещал я.

Я выдул примерно полпорции, когда почувствовал, что кто-то сел рядом со мной.

— Хочу вас поблагодарить, лейтенант.

Я повернул голову.

— За что, Вине?

— Вы не сказали Эдне, что я бывший каторжник. Я вам очень благодарен.

— Значит, она ничего не знает?

— Ничего, лейтенант. Я вышел из Сан-Квентина шесть месяцев назад. Я пробыл там больше трех лет и дал себе слово, что в последний раз оказался за решеткой. Сейчас у меня есть работа, и все идет неплохо.

Мы скоро поженимся.

— Поздравляю, — сказал я.

Его губы скривились в улыбке.

— Я знаю, что вы думаете сейчас, лейтенант. Я разговариваю так же, как все бывшие каторжники разговаривают с копами. Но я говорю сущую правду. Вы вчера оказали мне большую услугу, лейтенант, а я умею ценить хорошее отношение.

— Давай не будем портить наше виски слезами, — буркнул я. — А на тебе отличный костюм, Вине. Значит, твоя работа хорошо оплачивается?

— Да, я коммивояжер. Если бы я знал, что можно так легко заработать деньги честным путем, то никогда не стал бы грабить этот банк.

— И что же ты продаешь?

— Страховки.

— Я все понял, — сказал я быстро.

Вине улыбнулся:

— Я еще не успел объехать всех знакомых копов и застраховать их.

Он встал.

— Еще раз благодарю, лейтенант.

— На кого ты работаешь?

— На Объединенную страховую компанию. Отличная фирма.

С этими словами Вине вышел из бара.

— Да, я слышал, — медленно проговорил я, глядя ему вслед.

Я допил виски и заказал еще одну порцию. Через пять минут ко мне наклонился бармен и заговорщически прошептал:

— Пришел Джо Уильяме. Вон тот парень, за тем концом стойки.

— Благодарю, — сказал я. — Можешь присоединить сдачу к тому пятицентовику, глядишь, не пройдет и года, как ты справишь с моих чаевых белый «кадиллак».

— Постараюсь дожить до этого дня, — сказал он, натренированным жестом смахивая сдачу себе в карман.

Я перебрался поближе к Уильямсу. Видно было, что этот парень способен постоять за себя. Рост более шести футов, широченные плечи, костюм слегка помят, шляпа сдвинута на затылок, открывая копну соломенных волос.

Я представился. Он пожал плечами и улыбнулся:

— И что она от меня хочет? Чтобы я женился на ней?

— Я собираюсь поговорить с вами о мужчине, а не о женщине.

— Ни за что на свете не женюсь на мужчине, лейтенант! — сказал он серьезно. — Знаете, могут пойти всякие разговоры.

— Я бы громко рассмеялся, — вздохнул я, — но боюсь, от хохота у меня выпадут все зубы.

Он допил виски и посмотрел на меня:

— Что же, мне следует пригласить адвоката для нашей беседы?

— Не думаю, чтобы в этом была необходимость.

Я просто задам вам несколько вопросов. Пару дней тому назад один парень, по имени Генри Фарнхем, был сбит машиной…

— Я помню это имя, — кивнул Уильяме. — «Сбил и удрал», так?

— Правильно.

— Безобразие, — вздохнул он. — Выпьете, лейтенант?

Я не стал отказываться, и он кивнул бармену.

— Что, по-вашему, я должен знать о Генри Фарнхеме?

— Вы разыскивали его для фирмы «Лоуренс Куль и К°». И не нашли. А вот Эдна Брайт нашла. Мисс Брайт утверждает, что это оказалось совсем не трудно, и она удивлена, почему вы потерпели неудачу. Я очень любопытный коп, так что не стоит делать из моих вопросов далеко идущих выводов. Мне всего лишь захотелось узнать, почему вы его не нашли.

Бармен поставил перед нами стаканы. Уильяме задумчиво повертел стакан.

— Наверное, я действительно выгляжу довольно глупо.

Можете назвать это несчастливым стечением обстоятельств, лейтенант, но в тот день я оставил свой автомобиль в мастерской. Так что пришлось бродить по городу пешком. День выдался чертовски жарким. У меня имелось шесть адресов разных Фарнхемов. Я заглянул по трем первым адресам, но впустую. К тому времени город стал похож на огромную пустыню, а я на измученного верблюда. Словом, я плюнул на это дело, и по оставшимся трем адресам не пошел.

— А что же вы сделали вместо этого?

— Я послал их к черту и нырнул в ближайший бар, — улыбнулся Уильяме. — И весь вечер плескался в волнах виски. Тот вечер я помню довольно смутно.

— Понимаю. — Я отхлебнул виски.

— Если вы расскажете Кулю, я, разумеется, буду все отрицать, — добавил он. — На следующее утро я объявил ему, что нужного Фарнхема в Пайн-Сити нет. Но миляга Куль не поверил мне и отправил на розыски Эдну. Конец этой истории вы знаете.

— Плохо дело.

— Да, Лоуренсу все это не очень понравится. По правде говоря, у нас с ним произошла небольшая перепалка.

— Судя по всему, вы не очень высокого мнения о своем патроне, — заметил я.

Уильяме опорожнил свой стакан, и бармен тут же наполнил его снова.

— Лоуренс Куль — ублюдок, — равнодушно отозвался Уильяме. — Лишь один раз в жизни я наблюдал, что он ведет себя как настоящий мужчина. Как-то вечером он гонялся по конторе за Эдной. Он никчемный работник и поэтому таковыми считает всех остальных. — В его голосе я уловил горечь. — Поработайте с ним столько, сколько я, и вы будете испытывать к нему такие же чувства.

— Трудно устроиться в вашу фирму? — поинтересовался я.

— Не могу вам ничего сказать на этот счет. До того, как я поступил к Кулю, у меня было собственное дело.

Своя контора и все такое. Беда только, что в один прекрасный день я прогорел.

— Чем же вы занимались?

— Частным сыском. Дело в том, что я забыл золотое правило: никогда не мешать работу с удовольствием. У меня была одна клиентка, блондинка. Она хотела получить развод и наняла меня следить за своим мужем. Но она была так хороша, что я предпочел сначала заняться ею, а уж потом ее благоверным. — Он вздохнул. — И это стало роковой ошибкой. Оказывается, муж нанял другого сыщика следить за мной.

— Да, причина для краха довольно интересная, хотя и не особенно похвальная.

— У меня отобрали лицензию, — продолжал Уильяме. — К тому времени я задолжал пару тысяч. Следовало где-то раздобыть деньги. В газете я прочел объявление Куля о том, что ему требуется агент. Вот я и подрядился на эту работенку.

— И вы до сих пор путаетесь со своей бывшей клиенткой блондинкой?

— К сожалению, нет. Сразу после развода она вышла замуж за детектива, который работал на ее мужа. Он слишком долго следил за ней, чтобы остаться равнодушным к ее чарам… Но, собственно, что вас интересует, лейтенант? Почему вы считаете таким важным обстоятельством то, что я не нашел Фарнхема?

— Может, это ничего и не значит, — отозвался я. — Видите ли, нам неизвестно, кто был за рулем машины, сбившей Фарнхема. Но нам отлично известно, что его жена должна получить страховку в размере пятидесяти тысяч долларов.

Уильяме присвистнул.

— Круглая сумма. Вы думаете, что за рулем находилась его жена?

— Нет. — Я качнул головой. — У нее железное алиби. Сейчас мы пытаемся выяснить, кто еще мог сыграть эту роль.

— Не стоит сверлить меня взглядом, — улыбнулся Уильяме. — После той истории с разводом я никогда не доверился бы даме, пусть даже речь шла бы о пятидесяти центах, не говоря уж о пятидесяти тысячах долларов.

— Понимаю, — кивнул я.

Я допил виски, Уильяме также опорожнил свой стакан. За последующие две порции я заплатил сам, чтобы меня не занесли в списки должников.

— Что вас еще интересует? — спросил он.

— Мисс Брайт, — хмыкнул я.

— Отличная девушка! — В его голосе я снова уловил горечь.

— Хорошая работница?

— Превосходная. Настоящая разведчица. Иногда мне кажется, что под слоем косметики скрывается представительница краснокожих. К сожалению, и у нее иногда случаются неудачи.

— По-моему, нет такого человека, который бы всегда выигрывал, — возразил я.

— Разумеется, — кивнул он. — Среди людей, которых мы разыскиваем, иногда попадаются дьявольские ловкачи. Они без конца меняют имена, профессии. Всячески заметают следы. Особенно трудно отыскать человека, когда речь идет о крупной сумме. Вот почему я думаю, что Эдна не такой уж хороший работник, как считает Куль.

— То есть?

— Когда речь идет о каком-нибудь крупном должнике, у которого имеются денежки, то эта симпатичная скаутша обычно шлепается в лужу своей очаровательной попкой. Ей никогда не удается поймать крупную рыбу.

Но если речь идет о жалком создании, сбежавшем с пятьюдесятью долларами, Эдна достанет его даже из могилы. Мне, конечно, не чуждо некоторое предубеждение… Как вы думаете, лейтенант?

— Возможно, — сказал я. — Во всяком случае, благодарю вас за информацию, Уильяме.

— Просто — Джо.

— Хорошо, Джо.

— Выпьем еще, лейтенант?

— Не сейчас. Мне нужно проконсультироваться с одним парнем по поводу корсета.

— Лично я предпочитаю саронг, лейтенант. Он не натирает.

Глава 4

Послеполуденное солнце разлеглось на полу причудливыми узорами, не обращая внимания на преграду в виде спущенных венецианских штор.

Калвин Корниш, «король корсетов», слегка постукивая аккуратно наманикюренными пальцами по письменному столу, выжидательно смотрел на меня.

— Конечно, я знаю Еву Фарнхем, — сказал он. — Она ведет мои дела в рекламном агентстве.

— А вы знали ее мужа?

— Я встречался с ним лишь однажды. Это было ужасно.

— В каком смысле?

— Он был пьян. Не навеселе, а именно пьян. Он был отвратителен.

— Отвратителен?

Правая рука Корниша начала резче отбивать такт на письменном столе.

— Это имеет какое-нибудь значение, лейтенант?

— Может быть.

— Хорошо, — сказал он с раздражением. — Он бросил мне фантастическое обвинение, будто у меня с его женой существует некая связь.

— А она имела место?

Корниш слегка побледнел.

— Я не потерплю подобных вопросов даже от офицера полиции.

— Дело ваше.

— Я не вижу никакого смысла в нашей дальнейшей беседе, — процедил он. — Фарнхем погиб в результате несчастного случая. Не так ли?

— Именно это я сейчас и пытаюсь выяснить. Был ли это действительно несчастный случай?

Он тупо уставился на меня:

— Во всех газетах писали, что это несчастный случай.

— А ведь это вполне может оказаться убийством, — нравоучительно заметил я. — Красивая жена и страховка в пятьдесят тысяч долларов. Вот вам два великолепных мотива для убийства.

— Бог мой. — Корниш все еще не мог отвести от меня взгляда. — Не может быть. Вы же не думаете, что Ева могла сделать что-либо подобное? Это… это невероятно!

Я сделал пятисекундную паузу и оглядел кабинет.

— Где вы были в тот вечер, когда был убит Фарнхем? — спросил я безразлично.

— Дайте подумать, — пробормотал он. — Это было три дня назад. Утром я отправился на фабрику… Вернулся в контору около трех часов. Ушел оттуда без чего-то четыре. У меня выдался тяжелый день, и я очень устал. По дороге домой я пропустил пару стаканов.

— В котором часу вы пришли домой?

— Около шести, может быть, чуть раньше.

— С кем вы пили?

— Я был один.

— Значит, у вас нет алиби, — вздохнул я.

Корниш рассвирепел:

— Алиби! Ну, знаете ли, этот бред переходит все границы! У нас с миссис Фарнхем просто деловое знакомство, и больше ничего. Я отказываюсь слушать ваши грязные инсинуации. Если вы хотите выяснить еще что-нибудь, прошу вас обратиться к моим адвокатам.

Я поднял брови.

— Вы хотите сказать, что они являются адвокатами и миссис Фарнхем?

— Убирайтесь вон! — Корниш едва не задохнулся от злости.

Открыв дверь, я оглянулся и вежливо поинтересовался:

— Как ваш бизнес?

Корниш в изумлении взглянул на меня.

— Бизнес? — механически повторил он.

— Поговаривают, будто корсеты Стеррайт вышли из моды. Это правда?

— Это лишь временное падение спроса, — быстро ответил он. — Поскольку новые модели заполнили рынок, мы… — Он вдруг осекся и побагровел. — Очень умно, лейтенант. Видимо, это дает вам мотив или что-то в этом роде?

— Может быть, — доброжелательно согласился я. — Я все выясню и своевременно сообщу вам о результатах. До свидания, мистер Корниш. Как там говорится в вашей рекламе?

«БУДЕТ ВСЕ ОЛ-РАЙТ,

КОЛЬ НАДЕЛ КОРСЕТ СТЕРРАЙТ!»

Так, кажется?..

Полдень я целиком посвятил посещению различных учреждений. Следующим в моем списке значилась Объединенная страховая компания. У Ли Мосса был очень уютный кабинет, правда, до апартаментов Корниша ему было все же далеко. С порога чувствовалось, что ты в кабинете босса.

— Садитесь, — пробурчал он. — Я как раз спрашивал себя, когда же, наконец, услышу что-нибудь о вас.

— Я все время в бегах, — вздохнул я. — А скакуну некогда пощипать травку.

Он недовольно пожал плечами:

— Подобные остроты я ежедневно слышу по телевизору. Лучше расскажите, что вам удалось выяснить.

— Пока немного, — признался я. — Хочу попросить вас уточнить некоторые сведения.

— Какие именно?

— У вас работает страховой агент по имени Вине Мэлоун. Мне хотелось бы узнать, сколько сделок он заключил и сколько при этом заработал, скажем, за последние шесть месяцев.

— Вы это узнаете через две минуты, — ответил Мосс и снял телефонную трубку.

Я закурил. Через пару минут Мосс положил трубку и взглянул на меня с некоторым интересом:

— Он получает пятьдесят долларов в неделю — это минимум заработной платы, остальной доход должен пополняться за счет комиссионных. Но Мэлоун не заключил еще ни одной сделки.

— Сколько времени он работает у вас?

— Семь недель. Правда, в первые недели у агентов сделок не бывает. Это, так сказать, вступительный период. У Мэлоуна он несколько затянулся. Вероятно, к настоящему времени он начал уже голодать.

— Не думаю, — возразил я.

— По словам старшего агента, дела у парня идут неважно. Беда в том, что Мэлоун не уверен в себе.

— Думаю, он был вполне уверен в себе, когда четыре года назад собирался обчистить банк.

Наступило молчание, я терпеливо ждал.

— Что вы сказали? — прохрипел наконец Мосс.

— Разве вы не знали, что Мэлоун — бывший преступник? — небрежно спросил я.

— Ни черта я не знал! — прорычал он. — И старший агент тоже ничего не знает. Вероятно, Мэлоун наврал ему с три короба, а этот раззява не удосужился проверить. Одно я могу сказать совершенно точно, — добавил Мосс мрачно, — завтра же этот малый начнет искать другую работу.

— Я бы на вашем месте не спешил его увольнять, — сказал я. — По крайней мере, некоторое время.

— Почему?

— Преступники, недавно освободившиеся из заключения, обычно предпочитают укрыться за какой-нибудь официальной вывеской. Им нужно иметь какой-то честный заработок на случай, если вдруг копы заинтересуются, из каких источников они расплачиваются со своими бакалейщиками. Я полагаю, Мэлоун использует вашу компанию в качестве такой вывески. Поэтому он ни в коем случае не причинит вашей компании вреда, как материального, так и морального.

— Вы думаете, что парень связан с делом Фарнхема? — В обычно флегматичном тоне Мосса послышались нотки возбуждения.

— Может быть. Но пока ничего определенного сказать не могу.

Мосс похлопал по своему объемистому брюху.

— Я говорил вам, что у меня было какое-то предчувствие! Вот как раз именно здесь. — Он еще раз хлопнул себя по животу. — Мой живот меня никогда не обманывает.

Даже со своего места я видел, что брюхо слишком велико для непогрешимого создания. О чем не преминул сообщить Моссу.

Он сердито посмотрел на меня:

— Повторяю, остроты я предпочитаю выслушивать вечерами, сидя перед телевизором.

Не желая нарушать его привычки, я попрощался и двинулся в следующее учреждение, где хозяйничал шериф Лейверс.

— Что случилось, лейтенант? — спросила Аннабел, когда я остановился около ее стола и задумчиво уставился на пепельные волосы секретарши. — Землетрясение?

— А?

Она посмотрела на часы:

— Сейчас 4.30. Должно быть, что-то стряслось, раз вы так задержались на работе.

— Я вот все думаю, — протянул я, — девушка, подобная вам, непременно должна завершить свое образование в моем обществе. Я согласен стать вашим ментором.

— У меня нет никакого желания стать чемпионкой ринга. Вы, вероятно, полагаете, что такой девушке, как я, необходимо заниматься кетчем? Воображаю, как вы станете язвить, когда какая-нибудь шлюха шмякнет меня об пол.

— Радость моя, иногда мне кажется, что у вас создалось совершенно превратное мнение обо мне, — вздохнул я. — Я имел в виду свой проигрыватель. Вы ведь еще не слышали его звучания?

— Эта штука установлена в вашей квартире?

— Конечно.

— Тогда я никогда ее не услышу. Мне прекрасно известно, зачем вам понадобился проигрыватель — когда девушки начинают кричать, вы просто прибавляете громкость. — Аннабел качнула головой. — Нет, благодарю, лейтенант. Я ничего не имею против риска, но только если располагаю с противником равными шансами. А в данном случае перевес в вашу пользу. Тем более я страшно не люблю шума.

— Так как насчет сегодняшнего вечера?

— Пожалуй, мне следует уравнять шансы. Я оставлю открытой входную дверь и запасусь парой гусеничных тракторов для защиты. К тому же у меня назначено на сегодня свидание. Он офицер, джентльмен и не любит шума. Благодарю вас. — Аннабел одарила меня обольстительной улыбкой.

— О, терпеть не могу быть третьим. Между прочим, у меня замечательная коллекция…

— Коллекция дамских трофеев? Могу вас уверить, что не имею желания пополнять вашу коллекцию.

Признав себя побежденным, я поплелся в кабинет шефа…

Я долго ждал, что он поздравит меня с тем, что я так поздно задержался сегодня на работе. Но, увы, поздравлений не последовало. Шериф лишь мельком взглянул на меня. Я решил, что его надо немного подтолкнуть к изъявлению чувств.

— У меня сегодня большой день, сэр, — небрежно сообщил я. — И я все еще занят, все еще на работе.

— Заняты оскорблением людей?

— И кого именно я оскорбил?

— К примеру, джентльмена по фамилии Корниш, — отозвался Лейверс. — Он звонил мне сегодня. Мне пришлось выслушать, что собираются сделать его адвокаты с вами, а заодно и со мной. Уилер, почему бы вам для разнообразия не вести себя повежливее?

— Я ведь коп, шериф, — возмутился я, — а не девица на выданье!

— Ну, ладно, — безнадежно махнул рукой Лейверс. — Что нового по делу Фарнхема? Убит он или нет?

— Я не знаю.

— Что значит — «не знаю»?

— Я начинаю думать, что он был убит. Но у меня нет никаких доказательств.

— Ну так найдите «их!

— Хорошо, сэр, — послушно ответил я. — Этим я как раз сейчас и занимаюсь. Между прочим, вы заметили, который час?

— Какое это имеет отношение к делу Фарнхема? — фыркнул он.

— Неопровержимое доказательство моего усердия.

Мне бы хотелось получить от вас на несколько дней Полника и еще кого-нибудь.

— Зачем?

— Установить слежку за Эдной Брайт и Мэлоуном.

— Хорошо. — буркнул шериф. — На этот раз поверю, что вы и впрямь заняты делом. Что еще?

— Ничего, сэр. Могу я дать задание Полнику уже завтра утром?

— Валяйте. Вы что, хотите установить за этой парочкой круглосуточную слежку?

— Скорее только днем. Мне интересно, каким образом Эдна выбивает деньги из должников, а Вине продает свои страховки.

— А вы, оказывается, хитрый малый, Уилер, — усмехнулся шериф. — На всякий случай подыскиваете себе другую работенку, если вылетите вдруг из полиции? Так?

— Видите ли, сэр, я считаю, что мы с вами связаны самыми крепкими узами, и я буду работать на вас до тех пор, пока кто-нибудь из нас не развалится на части. Правда, этого осталось недолго ждать, ибо вы трещите по всем швам.

Я выскочил из его кабинета, не дожидаясь, пока шериф позаботится о том, чтобы придать ускорение моей персоне.

— Куда вы торопитесь, лейтенант? — сладко улыбнулась Аннабел. — Завести одну из ваших замечательных пластинок?

— Значит, офицер? — спросил я. — И кто же он?

Полицейский? Вояка? Моряк? Капитан буксирной баржи?

— Он офицер военно-воздушных сил. Летчик. Видели бы вы его медали!

— Но помните, милая моя: в случае чего вы не сможете выскочить на всем ходу из самолета и убежать.

Я вышел на улицу. Уже стемнело, и я поспешил в ближайший бар, где можно было бы укрыться от промозглой сырости, опустившейся вместе с темнотой.

После пары стаканчиков я решил, что, поскольку ничего лучшего не намечается, можно продолжить расследование.

Через полчаса я нажал кнопку звонка в квартире миссис Фарнхем. Ждать пришлось недолго. При виде меня приветливая улыбка тотчас исчезла с лица хозяйки.

— Что мне нравится в работе полицейского, — сообщил я, — так это то, что ты всегда и всюду желанный гость. Помните песенку:

Принес я бляху с собою в гости,

Никто за стол меня сесть не просит.

Да, жизнь лейтенанта полиции не сахар. Одиночество и уныние окружают стража порядка. Этим вечером я ощутил это особенно остро.

— Почему бы вам не войти, лейтенант? — сухо осведомилась миссис Фарнхем. — Пока я не разрыдалась от жалости?

Я проследовал за ней в гостиную. Хозяйка была в костюме из ярко-красного шелка, состоявшего из длинного жакета и обтягивающих коротких брючек. В наибольшей степени брючки обтягивали именно те части, которые большая часть женского населения стыдливо драпирует замысловатыми складками.

— Я вижу, траур уже кончился? — спросил я.

— Вы имеете в виду вдовью вуаль, лейтенант? — Она слегка приподняла брови. — Траур по Генри?

— А разве вашего мужа звали Хэнк?

— Зачем вы пришли, лейтенант? Задать мне еще несколько вопросов? Или наговорить кучу дерзостей? Или то и другое вместе?

— Вы можете рассказать мне об Эдне Брайт? — спросил я. — Например, о ее визите к вам. Как она представилась? Как агент по сбору долгов?

— Нет, об этом она сказала не сразу. Очевидно, у людей ее профессии не принято с ходу выкладывать цель своего визита. Сначала мисс Брайт попыталась выспросить, где можно найти Генри. Я рекомендовала ей обратиться в ближайший бар. Когда она поняла, как я отношусь к Генри, то выложила всю правду.

— И вас это нисколько не встревожило?

— А почему это должно было меня встревожить? — Она пожала плечами. — Генри, наверное, задолжал половине населения Соединенных Штатов. Но, признаться, эта особа немного вывела меня из себя. Я никогда не любила блондинок, вероятно потому, что Генри часто пользовался их услугами.

— А она не предлагала вам сбить его автомобилем, а потом поделить страховку?

— Нет. Но если бы она предложила что-то в этом духе, то я наверняка согласилась бы. Генри мне порядком надоел, думаю, вы уже смогли в этом убедиться.

— Похоже, я кое-что начинаю понимать, — протянул я. — Так вы по-прежнему считаете, что это был самый обычный несчастный случай?

— Насколько мне известно, так считают все, за исключением вас, лейтенант. Ради Генри не стоило себя утруждать. Слишком ничтожная личность.

— Но он был застрахован на крупную сумму.

Она устало вздохнула:

— Вы опять о том же. Я вижу, мы вернулись на круги своя, лейтенант. Это что, новая техника допроса, применяемая нашей полицией? Вы начинаете со лжи и повторяете ее до тех пор, пока человек, наконец, не уступит и не согласится принять ложь за правду. Я должна и дальше слушать ваши разглагольствования?

— Похоже, работа в рекламном бюро не пропала для вас даром, — сказал я с восхищением. — Вы с блеском обрисовали нашу популярнейшую телепередачу.

— Если вы уже исчерпали свой запас оскорблений, то позволю напомнить — дверь за вашей спиной.

— А я думал, вы предложите мне выпить.

— Чтобы вы остались и придумали еще десяток оскорблений? Вы потеряли рассудок, лейтенант?

— Да, и, похоже, свою квалификацию тоже, — с готовностью согласился я и направился к двери.

— Лейтенант!

— Да?

— Страховая компания задерживает выплату премии.

Вы, случайно, не имеете к этому отношения?

— Может быть, у них есть какие-то идеи на этот счет, — улыбнулся я. — А вы смогли бы их сформулировать?

— Не сомневаюсь, что это ваших рук дело. И вообще, лейтенант, вы мне очень не нравитесь.

— А вот вы могли бы мне понравиться. Предложите мне выпить, и я потеряю голову.

— Вы и так вполне безумны, — едко заметила миссис Фарнхем. — И пожалуйста, когда будете выходить, не хлопайте дверью, подобные выходки не лучшим образом сказываются на репутации леди.

— Вы ошибаетесь, дражайшая леди, — возразил я, открывая дверь. — Скорее уж странная смерть супруга способна подпортить репутацию безутешной вдовы.

Глава 5

Лоуренс Куль жил на Гренвильских холмах в доме с четырьмя ванными комнатами и гаражом на три машины. Я надеялся, что Куль поведает что-нибудь интересное о своих агентах.

Я припарковал машину, подошел к входной двери, нажал кнопку звонка и стал ждать. В этот вечер я чувствовал себя отвратительно. Аннабел развлекается со своим дружком-летчиком, а одинокая вдовушка предпочла одиночество моему обществу. Словом, жизнь моя складывалась не лучшим образом.

Мое существование представлялось мне огромной бесплодной пустыней с разбросанными тут и там колючими кактусами.

Дверь широко распахнулась, и я внезапно очутился в самом центре волшебного оазиса. Я усиленно заморгал, дабы убедиться, что это не мираж. Но это был не мираж.

Рыжеволосая особа по-прежнему стояла в дверях.

Она была высокая и стройная, но отнюдь не тощая, какими бывают современные пигалицы. Глаз радовали приятные округлости. Ее платье начиналось примерно на шесть дюймов выше колен.

Зеленые глаза, пухлые, чувственные губы. У нее был скучающий вид, вернее, скучающий вид у нее был только до тех пор, пока она не открыла мне дверь.

— Да? — спросила она чуть испуганно и в то же время с интересом.

— Я лейтенант Уилер из окружного управления полиции. Я хотел бы видеть мистера Куля.

— Я миссис Куль, — сообщила рыжеволосая красотка. — Прошу вас, входите, лейтенант.

Я проследовал за ней в просторный холл и нырнул под арку. Три ступеньки вели в огромную гостиную.

Вдоль одной стены тянулся бар. Да, это местечко было бы приятно назвать своим домом. Может, Лейверс и прав. Наверное, мне следует заняться более выгодным бизнесом.

— Что будете пить, лейтенант?

— Пожалуйста, виски и немного содовой.

Она направилась к бару. Я не отставал ни на шаг.

Я мечтал, чтобы Лоуренс Куль утонул сейчас в ванне или бесследно исчез.

Миссис Куль налила виски и протянула мне стакан.

На столике я заметил почти полный бокал бренди. Она подхватила его и залпом осушила.

— Я налью себе еще, — сообщила она, — чтобы составить вам компанию, лейтенант. — Миссис Куль щедро плеснула в свой стакан живительной влаги. — По какому вопросу вы хотите видеть моего мужа? — спросила она.

— Меня интересуют два его сотрудника. Где сейчас мистер Куль? Принимает ванну?

— Нет. Лоуренса нет дома. Может, я сумею вам помочь?

— А вы хорошо знакомы с его бизнесом?

Она презрительно сморщила нос.

— Это вульгарное, отвратительное дело, и я не желаю иметь к нему никакого отношения. Я не раз говорила Лоуренсу, чтобы он бросил это занятие, но он не хочет и слушать. Дело не в том, что мы нуждаемся в деньгах. Думаю, Лоуренс вполне смог бы найти себе какое-нибудь приличное занятие. Гольф, например, или еще что-нибудь в этом роде.

— Если ваш муж играет в гольф так же, как это делаю я, то вряд ли это занятие можно назвать приличным, — заметил я. — Похоже, вы не сможете помочь мне, миссис Куль.

— Это как сказать, — возразила она. — И, прошу вас, давайте оставим формальности. Меня зовут Натали.

— Эл, — представился я. — Я собирался расспросить вашего мужа об Эдне Брайт.

— Ах, об этой ведьме! — вспыхнула Натали. — Если хотите знать, именно эта дрянь виновата в том, что Лоуренс никак не расстанется с этой дурацкой конторой.

Это позволяет ему без помех ухлестывать за ней. Представьте только, он гоняется за этой девицей по всей конторе. Впрочем, она не особенно старается убежать, можете мне поверить.

—..И о Джо Уильямсе, — закончил я, терпеливо выслушав страстный монолог Натали.

— Я уверена, что он и сегодня отправился в офис, — продолжала она, не обратив внимания на мои слова. — Но почему я, собственно, так волнуюсь из-за этой крысы? — Она прервалась, чтобы допить то, что оставалось в ее стакане. Потом наполнила его снова и неожиданно улыбнулась. — Простите, Эл. Я, вероятно, должна быть более осторожной, разговаривая с вами. Но иногда он меня так бесит, что я готова…

— Да, я понимаю. — Я расправил плечи. — Я признаю лишь то, что не противоречит закону. За исключением одного пункта. Я свободный белый мужчина, и иногда мне хочется стать юношей двадцати одного года.

— Да, вы слишком умны для того, чтобы быть женатым. И что это я нашла в Лоуренсе Куле? До сих пор не могу понять. Быть замужем за таким слюнтяем уже само по себе плохо, но знать при этом, что он еще и обманывает тебя с этой белесой шлюхой…

— Ужасно, — согласился я. — И вы уверены, что его героиня — именно Эдна Брайт?

Она выпила еще немного бренди и задумалась:

— Я так думаю, но не уверена. Но эта дрянь — самая подходящая кандидатура. Он всегда имел слабость к блондинкам.

— Так же, как и Генри Фарнхем… — обронил я.

— Фарнхем? Я где-то уже слышала эту фамилию. Да, совершенно верно. Лоуренс что-то говорил сегодня за обедом, перед тем как удрать. Ах, так вы тот самый лейтенант, который расследует дело Фарнхема? Так, Эл?

— Тот самый.

Она торжествующе посмотрела на меня:

— Я же чувствовала, что знаю вас.

— Я очень рад, что вы слышали мое имя, Натали.

Выходит, мы с вами старые друзья.

— Конечно, — согласилась она. — Почему бы вам не налить себе еще, Эл? Терпеть не могу хлопоты по хозяйству.

— Благодарю.

Зазвонил телефон, и Натали отошла к другому концу бара. Я наполнил свой стакан. Крещендо в ее голосе нарастало, и наконец послышался резкий звук — Натали бросила трубку.

— Это мой дорогой супруг! — объявила она, приблизившись ко мне. — Видите ли, он задержится на работе гораздо дольше, чем предполагал, и поэтому не будет ночевать дома. Он переночует в отеле, недалеко от конторы, так как не хочет беспокоить меня. Если бы я захотела побеспокоить его и ту тварь…

Она схватила бокал и швырнула его в телефонный аппарат. Бокал не достиг цели, разбившись о край бара.

Мелкие осколки рассыпались по ковру.

— Налейте мне еще, Эл.

Я подчинился. Натали подняла бокал и продекламировала:

— Я отдаю тебе Лоуренса Куля, этого благородного и заботливого мужа. Я дарю его тебе или другой твари, которая не побрезгует этим вероломным ублюдком!

Я вовремя схватил ее за руку, не дав второму бокалу разделить участь первого.

— Я беспокоюсь не о посуде, — мягко пояснил я, — а о божественном напитке, с которым вы обращаетесь столь небрежно.

Натали немного успокоилась. Через несколько секунд она улыбнулась:

— И с какой стати я так переживаю из-за Лоуренса?

Извините, Эл. Кажется, первый пункт в" Книге хорошего тона" гласит: "Старайся не наскучить гостю".

— Я далек от того, чтобы скучать.

— Расскажите мне о себе. Что вас интересует? Есть ли у вас хобби?

— Кроме своего основного занятия, которое вам известно, я увлекаюсь проигрывателем. У меня целая коллекция пластинок.

— Расскажите мне о них!

— Возможно, я своего рода патефонный наркоман, но, по крайней мере, отдаю себе отчет в этой преступной слабости. Я люблю слушать музыку.

И я принялся нести всякую чушь. О своем драгоценном проигрывателе и пластинках. Это заняло минут двадцать, не более.

— Все это очень интересно, — вздохнула Натали. — Я бы хотела как-нибудь послушать ваши чудесные пластинки.

— За чем же дело стало? Загляните как-нибудь в мою конуру. Я буду рад. И вам, и вашему мужу.

— Зачем вы опять вспомнили об этой кислятине? — огорчилась Натали.

— Я полагал, что обычно приглашение формулируют именно таким образом.

— А разве я похожа на обычную женщину, Эл?

— Думаю, нет.

Она долго смотрела на меня, потом медленным взглядом обвела комнату. В ее глазах бушевало зеленое пламя, аккуратный носик слегка сморщился.

— Фу, какой отвратительный сарай! — Она презрительно скривила губы. — Вы не находите, что эта комната напоминает сараи?

— Сарай? Возможно. Но очень дорогой сарай.

— Он слишком велик для двоих, — решительно объявила Натали. — Наверху находятся мои апартаменты. Когда строился этот дом, я решила, что должна позаботиться о своих удобствах. В конце концов, ведь это я плачу за этот проклятый дом. В моих комнатах особая атмосфера, интимная, вам там понравится, Эл.

Натали направилась к выходу из гостиной, под аркой она остановилась и взглянула на меня:

— У меня там имеется свой собственный бар. Нам потребуется только лед. Захватите ведерко, Эл. Вы меня легко найдете. Поднимитесь по лестнице, повернете направо, вторая дверь налево.

Она исчезла, оставив меня бороться с правилами приличия. Борьба продолжалась не более пяти секунд. Победил я.

Я обошел стойку бара, достал лед из холодильника и высыпал его в ведерко. Поднявшись по лестнице, я повернул направо и постучал во вторую дверь слева.

— Входите, Эл! — послышался бархатный голос Натали.

Это оказалась еще одна гостиная. Три кресла и две кушетки. Обстановка как во французском фильме, содержание которого превращает цензуру в устаревшее понятие.

За гостиной находилась спальня, дверь в которую была широко открыта. Я мог видеть часть кровати и огромное зеркало во всю стену. А в зеркале я видел отражение Натали. Без платья. Она была лишь в черных кружевных трусиках и лифчике. Длинные, стройные ноги; крепкие, упругие груди.

Кусочки льда в ведерке застучали, как костяшки кастаньет. Натали подхватила с кровати пеньюар и набросила на плечи.

Я внимательно следил за тем, как она застегивает свой наряд. Когда она застегнула последнюю пуговицу, я поставил поднос на стол и повалился в ближайшее кресло.

В комнату вплыла Натали и улыбнулась.

— Надеюсь, вы уже позаботились о выпивке, — сказала она. — Только не говорите, что вы устали.

— Заурядное нервное перенапряжение, — отозвался я.

— Надеюсь, вы не возражаете против моего туалета?

Я подумала, что так будет удобнее.

— Может, это и удобно для вас, в моем же случае это верное средство для повышения кровяного давления.

— Лучшее лекарство против этого недуга — алкоголь! — объявила Натали.

Она уселась на кушетку и закинула ногу на ногу, тщательно расправив пеньюар. Правда, это мало помогло. Наряд был совсем прозрачный. Округлости, отчетливо проступавшие под призрачной тканью, бросали мне вызов. И уклоняться у меня не было ни малейшего желания.

Я подошел к маленькому бару, наполнил бокалы и отнес коктейли к кушетке. Натали взяла из моих рук стакан и замурлыкала от удовольствия.

— Вы не находите, что здесь атмосфера гораздо приятнее, чем внизу, Эл?

— Гораздо приятнее, — с готовностью подтвердил я. — Вы очень мило выглядите в этом прелестном пеньюаре.

— Я знаю, что вы наблюдали за мной в зеркало.

Если бы вы этого не сделали, значит, я напрасно старалась.

— Нет, не напрасно. Я все видел.

— Вы знаете, что я о вас думаю, Эл? Вы всегда берете от жизни то, что хотите.

— Да, если это доступно, — согласился я.

— И вот в этом-то беда Лоуренса. Он слишком бесхарактерный. Он позволяет мне помыкать им. Никого так не презирают женщины, как мужчину, который позволяет им взять над собой власть. Но Лоуренс не в силах отказаться от моих денег. Он ненавидит себя за эту слабость, а заодно и меня. — Натали допила виски и печально посмотрела на дно бокала. — Рано или поздно, но я все-таки накрою его с одной из этих блеклых дешевок. Когда это произойдет, я так быстро опущу занавес, что Лоуренс Куль не успеет и сообразить, откуда нанесли ему удар.

— Развод?

— Конечно! — кивнула она. — Он не получит от меня ни цента. Кроме того, почему я должна хранить верность человеку, который никогда не был верен мне?

— Ваш вопрос является одновременно и ответом.

Она рассмеялась:

— Вы мой идеал мужчины, Эл! Вы мне нравитесь.

Очень нравитесь. Вероятно, вы уже догадались об этом?

— Кажется, да.

Она неторопливо принялась расстегивать пеньюар.

Когда последняя пуговица была расстегнута, пеньюар упал с округлых плеч.

У нее было удивительно красивое тело с гладкой бронзовой кожей. Я взглянул на обтянутые черным нейлоном бедра и медленно встал.

— Испугались, Эл? — прошептала она.

— Испугался? Я просто ищу выключатель.

Натали Куль томно откинулась на кушетку, стянула лифчик, обнажив великолепную грудь с розовыми сосками, и тихо рассмеялась. Она смеялась все то время, пока я искал выключатель. Под аккомпанемент низкого, призывного смеха я на ощупь подобрался к кушетке.

После этого я проделал то, что положено проделывать в подобных случаях, и смех стих.

Глава 6


Аннабел подняла голову при моем появлении. Коробка со скрепками, которую она держала в руках, с грохотом упала на пол.

Я схватился руками за голову — она просто раскалывалась — и с упреком взглянул на Аннабел.

— Вы бы уж лучше привели с собой духовой оркестр.

Вот было бы шуму-то.

— Похоже, у нашего бравого лейтенанта выдалась бурная ночка?

— Не ночка, а вечер, — блаженно улыбнулся я, вспомнив Натали. — Но этот вечер стоит целой ночи.

— Кто бы это ни был, но мне искренне жаль бедняжку. Она, вероятно, поверила вам?

— Конечно! — согласился я. — И я постарался доказать ей, что она доверилась мне не напрасно.

— О, только избавьте меня от скабрезных подробностей.

— Кое-какие подробности, конечно, имели место, — признался я, — но отнюдь не скабрезные.

Пальчики Аннабел заняли первую линию обороны, то есть легли на клавиатуру пишущей машинки. Я не удержался, чтобы не поддразнить ее.

— А как насчет вас, моя прелесть? Хорошо развлеклись? Самолет вашего летчика, наверное, сроднился с автопилотом?

— Прекрасно, — ответила она без особого энтузиазма.

— Только не говорите, что ваш офицер действительно оказался джентльменом.

— В кабинете шерифа, лейтенант, вас ожидают два сержанта, — сухо сказала Аннабел. — Они здесь с десяти часов. Вероятно, успели истомиться.

— О'кей, — вздохнул я. — Раз вы не хотите поведать о своем полете, придется самому додумать подробности.

— С вашим грязным воображением вам это не составит труда.

Я вошел в кабинет, который казался более или менее просторным, только когда там не было шерифа.

Сейчас же в кабинете обосновались два огромных парня, так что, казалось, еще немного, и крошечное помещение лопнет.

Безобразная физиономия сержанта Полника расплылась в приветливой улыбке.

— Ну что, лейтенант, еще одно убийство? — осклабился он.

— Именно это я и стараюсь установить, — ответил я и перевел взгляд на его напарника. — Как вас зовут?

— Джоунс. Я здесь новенький. Работаю под началом шерифа Лейверса всего шесть недель. До этого я служил в Сан-Франциско, в отделе по расследованию убийств.

— Ага, — промычал я и шмякнулся в кресло шерифа.

Я коротко поведал им историю. Они уже слышали о смерти Фарнхема. Рассказал я также об Эдне Брайт и Винсе Мэлоуне, сообщив, что именно за этой парочкой и требуется установить слежку, — Мэлоун? — переспросил Джоунс. — Я помню его.

Лет шесть тому назад он промышлял в Сан-Франциско. Он проходил тогда по двум делам.

— Вот и отлично! — сказал я. — Тогда возьмите на себя Мэлоуна.

Я дал Джоунсу свой домашний телефон, и он ушел.

Я же остался наблюдать, как по физиономии Полника растекается блаженная улыбочка.

— Лейтенант, — сказал он наконец, — значит, мне достанется дамочка?

— Похоже на то.

— Блондиночка? Хорошенькая?

— Сам увидишь.

— Наконец-то дождался, а то вы всегда норовите дамочек себе забрать, а мне оставляете одну шваль. Благодарю вас, лейтенант, покорнейше благодарю.

— Только не подходи к ней слишком близко и не дыши ей в шею, а то она, чего доброго, еще простудится.

— Не беспокойтесь, лейтенант. Я не буду наступать ей на пятки и в то же время не выпущу из виду. Не беспокойтесь!

— Меня именно это как раз и беспокоит. Боюсь, дело кончится тем, что тебя обвинят в подсматривании.

— Все вы шутите, лейтенант! — Полник громко расхохотался.

— Отнюдь. Подумай, что скажет твоя старуха, если тебя застукают подсматривающим за молоденькими девицами?

Полник вздрогнул:

— Может, мне лучше взять Мэлоуна? А?

— Нет уж, бери Эдну Брайт. — Я вдруг понял двусмысленность своих слов. — Следи лучше за Эдной Брайт, — быстро поправился я.

— Слушаюсь, лейтенант. Буду следовать за ней как тень.

— Для этого тебе нужно сначала потерять фунтов восемьдесят Выматывайся, пока я не передумал.

Полник быстро ретировался. Лелея надежду, я выдвинул ящик письменного стола Лейверса, но сигар там, к моему великому разочарованию, не оказалось.

Пришлось достать из кармана сигареты.

— Пять минут тому назад звонил шериф, — раздался из динамика голос Аннабел. — Если он вам нужен, то шериф будет здесь через десять минут.

— Ваш намек понял, прелесть моя, — отозвался я. — Я как раз вспомнил, что у меня срочное дело в другом конце города.

Мой "хили" стоял у подъезда. Я решил повидаться с боссом Евы Фарнхем и направился к офису "Монтелло и К°".

Секретарша-блондиночка встретила меня очаровательной улыбкой. Контуры ее туго натянутого свитера по-прежнему бросали вызов мужскому населению города. Любой альпинист счел бы за честь взять эту высоту.

— Рада видеть вас снова, лейтенант, — проворковала она. — Я думала, вы меня забыли.

— За два-то дня?

Она пожала плечами, я с интересом ждал ее ответа.

— За сорок восемь часов многое может случиться, лейтенант.

— Охотно верю.

— Как продвигается расследование? Нашли блондинку из фирмы?

— Нашел.

— Вот и отлично! — Она надула губки. — Можете держать свои секреты при себе.

— Я бы с удовольствием выложил вам все свои секреты, но, к сожалению, сейчас у меня нет времени. Мне нужно поговорить с мистером Монтелло. Но мы с вами могли бы поболтать как-нибудь вечерком. Почему бы вам не заглянуть, к примеру, сегодня в какое-нибудь тихое и уютное местечко, вроде моей квартиры?

— Очень жаль, — хихикнула блондинка, — но на сегодняшний вечер у меня уже назначено свидание.

— Тогда вы никогда ничего не узнаете, — отрезал я. — Пожалуйста, доложите обо мне мистеру Монтелло.

Через три минуты я вошел в кабинет Монтелло. Кабинет был значительно просторнее кабинета Евы Фарнхем. Это доказывало, что его обладатель является боссом. На стенах красовались рекламные плакаты — от моего внимания не ускользнули рыжая красотка в корсете "Стеррайт" и очаровательная блондинка, нежащаяся в ванне. Предполагалось, что последний плакат рекламирует какое-то мыло. Но реклама, по-моему, была не самая удачная. Лично я, взглянув на плакат, купил бы блондинку. А если бы на меня начали давить, то смирился бы и с ванной. Но о мыле я бы даже и не подумал.

Дэвид Монтелло оказался толстяком с огромной плешью. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: его твидовый костюм прибыл прямиком из Лондона, а под окном стоит "ягуар". Этот тип курил трубку только для того, чтобы произвести впечатление на клиентов, а поскольку я был всего лишь копом, то он закурил заурядную сигарету.

— Садитесь, лейтенант, — сказал он голосом на целую октаву выше, чем можно было ожидать от такой туши. — Чем могу служить?

— Вы можете мне дать кое-какую информацию об одном из ваших клиентов? — спросил я.

Он с сомнением покачал головой:

— Агентство обязано хранить секреты своих клиентов, лейтенант, если речь идет о рекламе. Вы меня понимаете?

— Нет, не понимаю.

Монтелло растерянно моргнул.

— О ком именно идет речь?

— О Корнише.

— Корсеты "Стеррайт"? — Он потушил окурок, открыл ящик стола и достал трубку.

Я терпеливо наблюдал, как он почесывает черенком трубки свой толстый нос. Неизвестно, что больше нуждалось в шлифовке: трубка или его очаровательный носик.

— А какую именно информацию вы хотели бы получить? — спросил он наконец.

— Я слышал, что корсеты "Стеррайт" не пользуются спросом, фирма мистера Корниша вот-вот лопнет. Это правда?

Монтелло сунул в рот трубку и принялся ожесточенно посасывать ее.

— Да, продукция "Стеррайт" идет плохо, — согласился он. — Но мистер Корниш работает над новыми моделями. Мы с ним готовим сейчас рекламу нового товара.

— Думаете, новая модель будет продаваться лучше?

— Бегуны еще не добежали до финишной ленточки.

Пока трудно сказать, кого мы должны приветствовать.

Отряд все еще на тропе войны, и рано подсчитывать скальпы.

— А тем временем "у матушки Лавет опустел совсем буфет"?

— Вашу характеристику, пожалуй, можно назвать верной.

— Еще один вопрос: насколько плохи дела Корниша?

— Как вам сказать? — Он постучал черенком трубки по зубам. — Снег достаточно глубок. Если сенбернар не поторопится, то ему уже не поможет бренди.

Я встал.

— Премного благодарен вам, мистер Монтелло.

— Рад служить, лейтенант, — отозвался он. — Знаете, у нас с вами в какой-то степени похожая работа. Мы должны в каждом случае тщательно расследовать все, что касается наших клиентов.

— Да. И чем больше мы их узнаем, тем дальше оказываемся от них.

— Совершенно верно. Очень приятно было с вами познакомиться, лейтенант.

Я как бы невзначай спросил:

— Дела "Стеррайт" ведет, кажется, миссис Фарнхем?

— Ева? Да, да, конечно.

— А вы не в курсе, нет ли между ними интимной связи?

— Я не бегаю за ней и не слежу, не потеряла ли ее повозка колесо. Не думаю, чтобы у них что-нибудь было. У меня на этот счет особый нюх, лейтенант. Что еще?

— Больше ничего. Простите меня, но мне нужно бежать: боюсь, как бы не потерять голову от ваших глубокомысленных пословиц.

— Ну как? Поладили с мистером Монтелло? — улыбнулась секретарша.

— Было бы лучше, если бы он изъяснялся по-английски, без своих идиотских идиом.

Я вернулся в управление. Аннабел сообщила, что шериф заходил и снова ушел. Я не выразил никакого сожаления по поводу этого обстоятельства. Кроме того, Аннабел сказала, что мне звонил некий Уильяме из фирмы по взысканию долгов. Он обещал перезвонить в полдень. Было уже 11.50, и поэтому я решил подождать его звонка.

Ровно в полдень раздался телефонный звонок.

— У меня для вас новости, лейтенант, — сказал Уильяме. — Думаю, что вас они могут заинтересовать.

Я сейчас в баре "Камилла". Если вы не слишком заняты, может, загляните сюда и пропустите пару глоточков? А я тем временем все вам расскажу.

— Отличная идея, — отозвался я. — Через десять минут я буду в баре.

Ровно через десять минут я входил в бар "Камилла".

Джо Уильяме помахал мне от стойки рукой. Его приветствие показалось мне несколько преувеличенным, и я подумал: "Интересно, сколько времени он уже торчит здесь?"

— Приветствую, лейтенант, — хрипло сказал Уильяме, когда я сел рядом. — Я уже заказал для вас виски.

— Спасибо. — Я оседлал соседний табурет и взглянул на Уильямса. — Похоже, ваша работенка сегодня не горит?

— Какой смысл натирать мозоли? — буркнул он и потянулся к стакану.

— Золотые слова, — согласился я и последовал его примеру. — Вы раскопали для меня какой-то страшный секрет, Джо?

— У меня тут возникли кое-какие подозрения. Я решил, что вам это может показаться интересным. А здесь я торчу в ожидании, когда одна очаровательная девица споткнется и разобьет свою симпатичную мордашку.

— И кто же это?

— Звезда частного сыска. Несравненная Эдна Брайт.

Когда она сядет в лужу, Куль передаст задание мне.

— Вас послушать, так ей деваться некуда, как сесть в лужу.

— Большой куш, лейтенант. Я уже говорил вам, что эта ловкачка всегда упускает крупную рыбу. Бухгалтер одной крупной фирмы смылся, прихватив тридцать пять тысяч. Может, мне и не стоит распускать язык, но вы мне нравитесь. Не проболтаетесь?

— Почему бы вам не испытать меня?

Джо подался ко мне, от него так и разило виски.

Похоже, малый уже порядочно набрался.

— Когда дело крупное, — зашептал он, — то люди больше заботятся о том, чтобы вернуть назад свои денежки, чем о том, чтобы упрятать похитителя за решетку.

— Ошеломляющее открытие!

— Так вот, этот бухгалтер Блаунт, будь он проклят!

Его фирма располагает сведениями, что он скрывается здесь, в Пайн-Сити, в одном из отелей. Естественно, маленькая мисс Голубоглазка отправляется на охоту. Но она не найдет этого парня, лейтенант. Она всегда упускает крупную дичь. И когда мисс Голубоглазка признается, что ей не удалось поймать парня, эту работу получу я. Куль должен будет отдать ее мне. Вот именно этого момента я сейчас и жду. Теперь картина вам понятна?

— Картина-то понятна, только я никак не возьму в толк, каково должно быть мое участие в этом деле? Разве что заказать вам еще порцию? — Я жестом подозвал бармена, он тотчас подлетел к нам.

— Послушайте, что я вам скажу, — продолжал Уильяме. — Мне кажется подозрительным, что Эдна всегда садится в лужу с крупными делами. По-моему, вы должны этим заинтересоваться. Возможно, с этим Фарнхемом что-то не так. Ведь она его все-таки нашла, а потом с ним тут же произошло это несчастье.

— Вы думаете, что Эдна сговорилась с Евой Фарнхем по поводу страховки, а потом прикончила ее мужа?

Уильяме медленно покачал головой:

— Я ничего не могу утверждать. Я не сую свой нос так глубоко. Я лишь считаю, что вам следует копнуть здесь.

— О'кей, — согласился я. — Сделаю в лучшем виде.

Бармен поставил перед нами еще по одной порции виски, на этот раз расплатился я.

— А как Куль относится к тому, что вы сейчас бездельничаете?

— Пошел он в… — Уильяме махнул рукой и едва не свалился с табурета. — У меня сегодня вечером свидание, и я хочу как следует к нему подготовиться. — Он неприятно хохотнул и сунул нос в свой стакан.

— Кулю вряд ли понравится ваше трудолюбие, — безразлично заметил я. — Как-никак он платит вам деньги.

— Не беспокойтесь, лейтенант, за малыша Джо и Ларри Куля. Мы с ним большие друзья.

— Отлично.

Он пьяно выставил правую ладонь, скрестив указательный и средний пальцы.

— Вот это мы с Ларри. Видите? И я наверху.

— Отлично, — повторил я. — Значит, вам не о чем беспокоиться.

— Абсолютно не о чем! И пошло все к дьяволу!

Я допил виски, попрощался и вышел из бара. Если Джо Уильяме будет продолжать в том же духе, то единственный, с кем у него может состояться сегодня вечером свидание, это аппарат для промывания желудка.

Мысль о желудке напомнила мне, что я сегодня ничего не ел. Я решил, что кухню "Камилла" распробую вдругой раз, и в одной из соседних забегаловок в полном одиночестве расправился с бифштексом.

В 2.30 я вернулся в управление. Около трех часов позвонил Полник.

— Я сел ей на хвост около одиннадцати часов, лейтенант, — сообщил он. — Вот это, доложу вам, крошка так крошка!

Секунд десять я слушал его тяжелое сипение, потом самым любезным тоном заметил, что знаю, как выглядит Эдна Брайт.

Полник невнятно хрюкнул.

— А ты проследил за ней, когда она вышла из конторы? — спросил я с надеждой.

— Конечно, — обиженно ответил Полник. — Вы что, лейтенант, думаете, я совсем уж дубина?

— Этот вопрос мы обсудим как-нибудь в другой раз.

— Она зашла в несколько отелей. Я все ноги отбил, бегая за ней…

— Что она делала в этих отелях? — терпеливо спросил я.

— В каждом отеле она разговаривала с портье и показывала какую-то фотографию, — объяснил Полник. — Потом она просматривала списки проживающих. Мне даже показалось, что я выслеживаю копа. Она вела себя как самый настоящий коп. — Он оглушительно захохотал, у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. — Я даже решил, что, может быть, это она служит в полиции, а я очаровательная куколка.

Я стиснул зубы.

— Ты неподражаем, приятель. Дальше что?

— В конце концов мы пришли туда, где все и случилось.

Я с трудом удержался от желания разбить телефонную трубку, о чем не преминул сообщить Полнику.

— А разве я еще не рассказал вам, лейтенант? Я звоню из отеля "Плаза". Поговорив с портье, она вдруг начала действовать так, будто сорвала крупный банк.

— А именно?

— Она отправилась к телефонной будке. Соседняя кабинка была свободной. Я вошел в нее и приложил ухо к стене. И знаете, что она сказала, лейтенант?

— Наверное, она позвонила в соседнюю будку и сообщила, что намерена провести с тобой ночь в "Плазе".

— Вы все шутите, лейтенант. Так вот, я подслушал, о чем она говорит. Она трепалась с парнем по имени Вине. Думаю, что это был Мэлоун. Она сказала: "Я нашла его, Вине. Блаунт живет в отеле" Плаза" под именем Эдгара Джонса ". Этот парень Мэлоун ей ответил, потому что она какое-то время молчала. После чего куколка сказала:" Но сначала я должна зайти в контору. Встретимся в семь часов в вестибюле ". И повесила трубку.

— Ты когда-нибудь убьешь меня своей медлительностью, — прорычал я. — Что было дальше?

— Она вышла из отеля и поймала такси. Я слышал, как она дала шоферу адрес своей конторы. Она уехала, а я позвонил вам, лейтенант.

— Все это очень интересно, — заметил я.

— Что мне теперь делать, босс?

— Можешь дать отдых своим ногам. Но в вестибюле отеля ты должен быть не позже 6.30. Держись к этим двоим как можно ближе. Только не путайся у них под ногами. Если они уедут из отеля, не сделав ничего интересного, можешь считать свой рабочий день законченным.

— Ну а если они захотят сделать что-нибудь интересное, они, наверное, отправятся к ней на квартиру. — Полник опять заржал, я отодвинул от уха трубку, всерьез опасаясь за сохранность своих перепонок.

— Я имею в виду интересное, с точки зрения полицейского, а не с точки зрения такого развратника, как ты.

— А какая разница? — недоуменно спросил Полник. — Ведь мы тоже люди, лейтенант.

— Все зависит от того, с какой стороны посмотреть.

Ну, хватит трепаться. Если она совершит что-нибудь интересное, с моей точки зрения, а не с твоей, немедленно позвони мне домой.

— Слушаюсь, лейтенант.

Через двадцать минут позвонил сержант Джоунс:

— Мэлоун нанес четыре визита, лейтенант. Все в солидные фирмы. У меня есть список.

— Список потом. Где он сейчас?

— Его квартира находится на Сент-Мор-стрит. Минут двадцать назад он вернулся домой и больше не выходил. Мне дожидаться, когда он выйдет из дому?

— Нет, — ответил я. — Я знаю, где он будет в 6.50, а до тех пор этот малый меня не интересует. Можете на сегодня забыть о Мэлоуне, сержант.

Меня вдруг посетило озарение. Я описал Джоунсу Калвина Корниша и дал адрес фирмы" Стеррайт ".

— Постарайтесь сесть ему на хвост до 6.30 и не выпускайте из виду. Потом позвоните мне домой.

— Слушаюсь, лейтенант.

Я повесил трубку и обнаружил, что мисс Аннабел Джексон внимательно наблюдает за мной. В ее глазах я прочел неподдельное изумление.

— Смотрите-ка, — улыбнулась она, — наш лейтенант, похоже, всерьез решил заняться делом.

— А как же! — парировал я. — Я парень, который не дремлет.

Она многозначительно фыркнула:

— Охотно верю.

— Но как бы я ни был занят, я найду минутку.

— Для чего? — невинно спросила она.

— Для нашего свидания сегодня вечером.

— Вы неподражаемы, лейтенант!

— Именно так. Классическая комбинация юмора, секса и зрелой мужественности. И все это я предоставлю сегодня вечером в ваше распоряжение вместе с моей квартирой и коллекцией пластинок. К тому же совершенно бесплатно. Вы должны оценить мою щедрость, милая Аннабел.

— Ничего не выйдет, лейтенант, у меня сегодня свидание с тем же человеком, что и вчера.

— Ну, сегодня ваш воздыхатель вряд ли выдержит роль джентльмена, его самолету придется совершить вынужденную посадку. Я хорошо знаю, так как сам когда-то был офицером.

— Но джентльменом — никогда, — улыбнулась она нежно. — И в этом вся разница.

— О'кей, — вздохнул я.

И ушел, печально насвистывая" О, не надо!".

Глава 7

Я поставил пластинку Дюка Эллингтона" Скверное настроение ", отлично соответствовавшую моему собственному настроению.

Ровно в 6.30 зазвонил телефон. В чем, в чем, а в отсутствии точности сержанта Джоунса нельзя было упрекнуть. Я снял трубку.

— Говорит Уилер.

Наш дальнейший разговор может служить образцом точных, кратких и предельно четких формулировок.

— Говорит сержант Джоунс. Я сел на хвост Корнишу около его конторы, как вы велели. Корниш вышел оттуда в четыре часа и отправился в фирму" Монтелло и К°". Оттуда он вышел в шестом часу, с ним была девушка. Они отправились к нему на квартиру, Баннистер-Хилкрест-Драйв, номер 463. Они до сих пор находятся там.

— Отлично, — сказал я.

— Это все, что вы хотели знать, лейтенант?

— Это именно то, что я хотел знать. Можете идти домой.

Я повесил трубку, налил себе еще стаканчик и поудобнее устроился в кресле. Время тянулось медленно.

Наконец в 7.30 раздался звонок в дверь. Я быстро вскочил. Может, малышка Аннабел передумала? Неужели на этот раз офицер отбросил свои замашки джентльмена, и она решила обсудить со мной возникшую проблему?

Я распахнул дверь, но при виде огромной туши, высившейся за порогом, тотчас забыл об Аннабел.

— Ах, это ты! — недовольно проворчал я. — Мне кажется, я велел тебе позвонить, если ты увидишь что-нибудь интересное.

— Лейтенант, — заговорщически зашептал Полник, — я решил, что лучше повидать вас лично.

— Что стряслось? Небо обрушилось на грешную землю?

— Нечто вроде того, — проскулил он несчастным голосом. — У меня большие неприятности, лейтенант.

— Входи и выкладывай. Пожалуй, мне лучше выслушать тебя сидя.

Он прошел за мной в гостиную и рухнул на диван.

Я налил ему виски. Он с благодарностью взял стакан.

— Благодарю вас, лейтенант, с удовольствием воспользуюсь вашей любезностью.

Он тут же доказал свои слова, осушив стакан одним глотком. Я подмигнул ему и налил второй, который постигла та же участь.

— Еще раз спасибо, лейтенант, я даже не знаю, с чего начать…

— Попробуй с самого начала.

— О'кей. — Полник испустил тяжкий вздох. — Как вы и велели, я торчал в холле отеля. Ровно в 6.30 я был там. Девчонка пришла пешком. Она прямиком направилась к портье. Я слышал, как он сказал ей:" Джонс, то есть Блаунт, у себя в номере ". Потом портье позвонил этому самому Блаунту и сказал, что его спрашивает какая-то дама. После чего положил трубку и сообщил куколке, что ее ждут.

Я едва сдерживался, чтобы не поторопить Полника хорошей оплеухой. Когда-нибудь он сведет меня с ума своей медлительностью.

— Ну, а дальше?

— Я проследил, как она села в лифт. Лифт остановился на третьем этаже. Я подумал: может, мне тоже подняться наверх? Я сел в другой лифт и отправился на третий этаж. Коридор был пуст. Но только я двинулся к номеру этого Блаунта, как кто-то огрел меня по башке.

— Ты, разумеется, не знаешь, кто это был?

Полник печально покачал головой:

— Если бы! У меня шишка с грецкий орех, а голова так и раскалывается. Очнулся я в лифте. Лифт там автоматический, и, кроме меня, в кабине никого не было.

Лифт остановился на девятом этаже, и в кабину вошла какая-то дама. Увидев меня на полу, она решила, что я пьян.

— И не оказала первую помощь?

Полник ухмыльнулся:

— Следующее, что я помню, это как администратор, портье и мальчишки-лифтеры вытолкали меня в заднюю дверь. Я привел себя в порядок и снова вошел в отель через парадный вход. Показал портье свою бляху и сказал, что хочу видеть парня по фамилии Джонс. Он позвонил. Но никто не ответил. Тогда я побежал к вам.

Я закурил.

— Не переживай, такое может случиться со всяким.

По-видимому, Мэлоун пропустил девушку в отель, а сам решил провериться на случай слежки. Вычислив тебя, он поднялся следом за тобой на третий этаж, огрел по голове и запихнул твою тушу в лифт.

Я взял телефонную книгу, нашел номер" Плазы" и позвонил. Я попросил соединить меня с мистером Эдгаром Джонсом. Портье ответил, что он очень сожалеет, но мистер Джонс выехал из отеля десять минут назад.

Вид у Полника сделался еще более несчастным после того, как я сообщил ему эту новость.

— Похоже, я прохлопал этого парня, — промямлил он.

— Ты ничего не мог поделать, — великодушно отозвался я.

Я снова снял телефонную трубку и позвонил Кулю.

Может, он сообщит о том, что Эдна Брайт не нашла Эдгара Джонса. В трубке послышался голос Натали.

— Говорит лейтенант Уилер, миссис Куль, — сказал я осторожно. — Могу ли я поговорить с вашим мужем?

— Эл, милый! — с жаром воскликнула она. — Как приятно снова слышать твой голос. У меня от него дрожь по телу. Разве это звучит не заманчиво?

— Осторожно, — буркнул. — Он услышит, — Только не Лоуренс! Его нет дома, как обычно.

Почему бы тебе не навестить меня, милый? Я целый вечер только и делаю, что скучаю по тебе. Приходи же скорей, милый, я уже наливаю тебе виски с содовой.

— Я бы очень хотел, золотко, — вздохнул я. — Но не могу. Я работаю. Я ведь коп, а ты знаешь, какая у нас работа.

— Нет, не знаю, — вздохнула Натали. — Но если ты говоришь, что не можешь прийти, значит, действительно так оно и есть. Придется надеть платье.

— Да, пожалуйста, — неохотно согласился я.

— Позвони мне завтра, Эл. В любое время. Лоуренс будет у себя в конторе.

— Хорошо, я позвоню завтра вечером.

— Спокойной ночи, милый, — нежно проворковала она.

— Спокойной ночи… э… — Слова застряли у меня в горле, когда я увидел широкую улыбку на лице Полника. Я быстро повесил трубку. — Его нет дома, — отрывисто сказал я, стараясь не смотреть на толстяка.

Улыбка Полника стала еще шире.

— Я понял. А это его женушка? Да, лейтенант?

— Наверное.

— Наверное? — Он подмигнул. — Хотел бы я дожить до того дня, когда какая-нибудь дамочка начнет сходить с ума из-за меня.

— Если станешь молоть языком, то не доживешь и до завтрашнего дня, — мрачно проворчал я.

— Простите, лейтенант, — завистливо вздохнул Полник. — Это все мой длинный язык.

— Давай-ка посмотрим, что к чему. Не думаю, что нам удастся что-нибудь выяснить, но взглянуть стоит.

Через двадцать минут я остановил свой "хили" около дома, в котором находилась квартира Мэлоуна. Мы вошли внутрь. Я нажал кнопку звонка, и дверь почти сразу же распахнулась. Увидев нас, Вине вежливо улыбнулся:

— Привет, лейтенант.

На нем были белая рубашка с открытым воротом и черные джинсы. Он был чертовски красив.

— Счастливого Рождества, сэр. — Я протиснулся мимо него.

За мной по пятам, как собака-ищейка, следовал Полник.

Квартирка состояла из гостиной, спальни, кухни и ванной. Я обошел все и вернулся обратно в гостиную.

— Что-нибудь случилось? — все так же вежливо спросил Мэлоун. — Вы что-то потеряли, лейтенант?

— Мне вдруг стало любопытно, нет ли у тебя гостя.

Но, похоже, ты один.

— А разве приглашать гостей преступление?

— Обычное любопытство. Где ты был сегодня вечером?

— Я? — Он пожал плечами. — Нигде.

— Ты уверен?

— Разумеется. Я вернулся домой около трех часов.

С тех пор я никуда не выходил.

Я вдруг вспомнил некоего лейтенанта Уилера, который велел сержанту Джоунсу следить за Корнишем вместо того, чтобы не спускать глаз с Винса Мэлоуна.

— Ну что ж, хорошо, Вине. Не будем пререкаться.

— Спасибо и на этом, лейтенант.

— У тебя вечером свидание?

— Вы имеете в виду Эдну? — Мэлоун покачал головой. — Нет, сегодня вечером Эдна работает. По крайней мере, она мне так сказала, и я не думаю, что она солгала.

— А я думаю, — проворчал Полник.

— Вы знакомы с Эдной? — вежливо поинтересовался Мэлоун.

Полник покраснел.

— Так, ерунда, — буркнул он.

От Мэлоуна мы отправились в "Плазу". Я показал портье свой значок, и он откровенно зевнул.

— Мне нужны кое-какие сведения о парне по имени Эдгар Джонс.

— Да?

— Он уехал сегодня вечером?

— Да.

— Оставил какой-нибудь адрес?

— Нет.

Он внимательно рассматривал ногти на левой руке, правая беззаботно покоилась на конторке. Я взял с письменного прибора ручку и воткнул ему в ладонь. Портье подпрыгнул дюймов на шесть.

— Вот так-то лучше, — улыбнулся я. — Уверен, что это позволит тебе сосредоточиться на обсуждаемой проблеме.

Портье судорожно сглотнул.

— Да, лейтенант. Мистер Джонс выписался из отеля в 7.15. Он очень торопился. Он оплатил счет и уехал.

Мне неизвестно, в каком направлении он выехал.

— Он взял такси?

— Не знаю, лейтенант. Я был занят здесь, за конторкой.

— Ну хорошо, — вздохнул я. — Как долго он у вас прожил?

Портье полистал регистрационный журнал.

— Восемь дней, лейтенант.

— У него бывали посетители?

— Нет, к нему никто не приходил до сегодняшнего вечера. Сегодня его навестила одна блондинка, мисс Брайт, но… — Он уставился на Полника. — Эй! Ты тот самый парень, которого мы вытолкали сегодня?!

— Да, — проворчал Полник Он поднес к носу портье свой окорокообразный кулак.

— Ну, что ты собираешься сделать? Может быть, позвонишь в полицию?

— Это не мое дело, — быстро проговорил портье. — Насколько мне известно, к мистеру Джонсу приходила только мисс Брайт.

— Ну что же, благодарю за информацию, — сказал я.

Мы снова погрузились в мой "хили".

— Может, кошечка прячет его у себя дома? — предположил Полник.

— Она слишком умна для этого. По-моему, она посадила Джонса — Блаунта на самолет, и нам уже не догнать его.

— Но все-таки стоит взглянуть, — не унимался Полник.

— Отлично, раз тебе не терпится, вот ты и отправляйся.

— Как прикажете, лейтенант. — Он с трудом вытащил свою тушу из автомобиля.

Я проводил его взглядом, завел двигатель и рванул в сторону Баннистер-стрит. Может, я все-таки напрасно переключил сержанта Джоунса с Винса на Корниша?

Дом напоминал ранчо с низкой, плоской крышей.

Дом окружала лужайка, обрамленная густым кустарником. Я остановил "хили" у обочины и прошел по автомобильной дорожке мимо роскошного "кадиллака".

Мне пришлось четыре раза надавить на звонок, прежде чем дверь открылась. Передо мной стоял Корниш. На нем был темный шелковый халат, на щеке алел след губной помады, явно принадлежавшей не ему. Не тот оттенок. При виде меня лицо Корниша потемнело.

— Опять вы? — прохрипел он. — Какого черта вам нужно на этот раз?

— Нас только что известили, — заговорил я предельно серьезным тоном, решительно проходя в холл, — что на ваш дом совершен налет. Согласно нашей информации к вам проникло шесть человек в темных костюмах… или это был один темный человек в шести костюмах? А?

Извергая эту чушь, я добрался до спальни и решительно распахнул дверь.

Спальня была обставлена так, как и должна быть обставлена спальня руководящего работника. В самом центре стояла гигантская голливудская кровать, а в самом центре кровати сидела девушка… Голая…

Задыхаясь от ярости, Корниш что-то жужжал за моей спиной, я же внимательно рассматривал содержимое кровати.

Девица была чрезвычайно хорошенькая и, как кровать, выдержана в голливудском стиле. Высокие груди с розовыми сосками, тонкая талия и стройные ноги невероятной длины — такие не часто увидишь даже на рекламных календарях. Но вопреки моим ожиданиям она была не брюнеткой, а блондинкой, и звали ее не Ева Фарнхем. Я был разочарован только этим обстоятельством, всем остальным я остался вполне доволен, поскольку в центре кровати сидела секретарша из рекламного агентства. Она одарила меня чарующей улыбкой:

— Это вы, лейтенант? А я не знала, что у Калва сегодня гости, а то я бы оделась.

Мимо меня протиснулся Корниш, у него был вид разъяренного родителя. Однако я готов был держать пари, что его переполняли далеко не отеческие страсти.

Я терпеливо ждал, когда Корниш начнет изрыгать огонь или, на худой конец, его хватит удар. Но ни того, ни другого, увы, не произошло. Внезапно он развернулся. Я быстро отступил, ощутив на щеке легкое дуновение — кулак Корниша просвистел в опасной близости от моего лица. Всю свою силу бедняга вложил в этот удар, так что затормозить он уже попросту не смог.

Он сделал полный оборот вокруг собственной оси, взмахнув одной рукой над головой. В эту минуту Корниш был чрезвычайно похож на подвыпившую статую Свободы. В следующую секунду он потерял равновесие и грохнулся на пол. Падая, Корниш ударился головой об угол монументальной кровати. Раздался неприятный треск. Несчастный растянулся на поду, судорожно хватая ртом воздух. Блондинка на четвереньках подползла к нему.

— С ним все в порядке? — задумчиво спросила она.

— Ему это только на пользу, — успокоил я. — Единственное, в чем он нуждается, это в хорошем отдыхе.

Блондинка заколыхалась в приступе смеха, ее чудесные грудки заколыхались вместе с ней. Она забралась обратно на кровать.

— Черт возьми, эта картина начинает действовать мне на нервы, — заметил я.

— Бедненький Калв! — проворковала она. — Он не слишком годился для роли Ромео.

— Откуда следует, что вы не Джульетта? Зачем вы дурачили меня тогда в конторе? Наплели, будто это Ева Фарнхем украшает спальню Корниша, а не вы.

— Да, но я ведь сказала вам, что у меня сегодня вечером свидание, — обиженно ответила блондинка и снова хихикнула. — Почему бы нам не перебраться в соседнюю комнату и не выпить по рюмочке?

— Действительно, почему? — отозвался я эхом.

Она соскочила на пушистый ковер и обольстительно потянулась. Мне пришлось закрыть глаза, дабы не потерять контроль над собой. Ведь рано или поздно Корниш должен очнуться.

Когда я снова открыл глаза, блондинка уже нацепила на себя бюстгальтер и трусики. Оба предмета были из черных кружев.

Я снова закрыл глаза. Кажется, чем дальше, тем хуже, во всяком случае, уж точно не лучше.

Когда я, наконец, овладел собой в достаточной степени, чтобы посмотреть на нее еще раз, на ней уже были прозрачная комбинация и туфельки.

— О'кей! — весело воскликнула она. — Давайте же выпьем! — Она глянула на Корниша. — Вы уверены, что с моим старикашечкой все в порядке?

— Ничего с ним не случится. У него есть прекрасный стимул для того, чтобы жить. Поэтому он ни за что не умрет.

— Хорошо, если это так, — улыбнулась блондинка.

Я последовал за ней в гостиную. Она оседлала высокий табурет у бара, закинув ногу на ногу. Ее стройные ножки, задрапированные в самом интересном месте черными кружевами, выглядели сейчас еще лучше.

Я поставил на стол бокалы. Мои руки почему-то дрожали.

— Мне виски, лейтенант, — потребовала блондинка и прищурилась. — Может, я буду звать вас как-нибудь иначе? При теперешних обстоятельствах это звучит довольно глупо. — Она многозначительно опустила взгляд на самую интересную часть своего изумительного тела.

— Можете называть меня Эл.

— А я Кенди.

— Ваши родители знали, что делали, когда крестили вас, — пробормотал я.

Я налил ей виски, и она подняла бокал.

— За старину Калвина!

— За доброе, старое виски старины Калвина, — подхватил я, — и пусть он не вздумает подать на меня в суд.

Кстати, что за нелепая идея — уверить меня, будто он путается с Евой Фарнхем?

— Да просто так!

— Что значит "просто так"?

— Мне показалось, что Калвин слишком уж долго торчит в кабинете у Евы, вот я и начала сомневаться, только ли деловой разговор у них. Я подумала, что, может, мой старикашечка собирается дать мне отставку. А в эту минуту вошли вы и спросили Еву Фарнхем.

Я глотнул виски и оглядел Кенди. Вернее, то, что На ней было надето. После этого сосредоточил внимание на том, что именуется первозданным телом женщины.

Я не знал, что сказать.

Впрочем, сейчас требовались действия, а не слова.

Тем не менее я заговорил:

— Вы, наверное, считаете, что в этом объяснении есть какой-то смысл?

Она удивленно уставилась на меня, предварительно не забыв кинуть взгляд на свои прелести, едва прикрытые нейлоном и кружевами.

— Неужели вы не понимаете, Эл? В ту минуту эта мысль показалась мне просто блестящей. Вы коп. И если у Евы Фарнхем возникнут неприятности, то и Калвин не останется в стороне. И поделом им.

Я все понял. Итак, я попусту извел кучу времени, с готовностью устремившись по ложному следу.

Но взглянув на чудесные округлости и золотистую кожу, я решил, что мои старания отнюдь не были напрасны.

— Что ж, Кенди, на сей раз я не стану привлекать вас к ответственности за ложные показания.

— Я рада это слышать, Эл, — нежно улыбнулась она. — Надеюсь, мы с вами станем друзьями. Как вы думаете, когда очнется старина Калв?

Кенди соскочила с табурета, устроилась на моих коленях и нежно обняла меня.

Жгучий поцелуй, больше напоминавший укус ядовитой змеи, окончательно парализовал мою волю. В эту минуту я готов был последовать примеру Корниша и удариться головой об угол кровати.

— Интересно, когда проснется Калв? — повторила она. — Я надеюсь, мы с вами будем друзьями?

— В любой момент, — ответил я разом на оба вопроса.

— Вы уверены? — протянула она, проведя розовым язычком по губам. — Вы ведь задержитесь?

Я быстро допил виски.

— Боюсь, что нет. Мне кажется, что старина Калвин вряд ли с одобрением отнесется к моему присутствию.

Я пойду, а если Калвин начнет бушевать, запрячьте его в один из корсетов "Стеррайт" и вызовите "скорую помощь".

— Он не начнет бушевать, — многозначительно ответила Кенди. — Я направлю его мысли совсем в другом направлении.

— Не сомневаюсь, — прохрипел я.

Она проводила меня до двери.

— Извините, Эл, что заставила вас хлопотать понапрасну. Может, мне удастся искупить свою вину? Давайте как-нибудь встретимся. Позвоните мне на работу.

— У вас есть норковая шубка? — спросил я.

— Да… Но почему?..

— А бриллианты?

— У меня есть бриллиантовый браслет. Конечно, это все Калв. Но я не понимаю, какое это имеет отношение…

— Беда таких парней, как я, в том, что мы не можем, позволить себе подобную роскошь, как встречи с такими девушками, как вы.

— И все-таки позвоните мне, Эл, — настойчиво повторила Кенди и улыбнулась.

Из спальни донесся жалобный стон. Кенди вздохнула:

— Пожалуй, мне стоит проведать моего старикашечку. — Она нежно поцеловала меня. — И не думайте, что девушкам легко достаются бриллианты и норковые шубки.

Кенди направилась в спальню, а я замер на пороге, любуясь волнообразными движениями ее бедер под прозрачным нейлоном. Она скрылась в спальне, а я секунд пять боролся с желанием ворваться за ней и как следует огреть Корниша по башке.

Когда он очнется, Кенди может сказать, что у него случился рецидив. Но я этого не сделал. Беда в том, что у меня все-таки есть совесть. Кроме того, этот старый гриб, возможно, страдает гипертонией и, чего доброго, умрет на моих руках. От такого болвана, как Калвин Корниш, всего можно ожидать.

Глава 8

Домой я вернулся около половины одиннадцатого.

Через десять минут раздался телефонный звонок.

— Это Полник, лейтенант, — услышал я знакомый гнусавый голос. — Я решил сообщить вам, что произошло на квартире этой девчонки Брайт.

— Ну и что же стряслось на этот раз?

— Ничего, лейтенант Девчонки нет дома, да и вообще никого нет.

— И это все?

— Да, я просто решил, что следует сообщить вам об этом, лейтенант.

— О том, что ничего не произошло?

— Ну да, лейтенант.

— Ты полагаешь, есть смысл продолжать разговаривать с тобой?

— О'кей, лейтенант, — великодушно отозвался Полник. — Будут какие-нибудь указания?

— Да, — сказал я. — Если в дальнейшем ничего не случится, пожалуйста, не звони мне. Я догадаюсь об этом и без твоего звонка.

Я повесил трубку и поставил пластинку Перл Бейли.

"Мужчины — необходимое зло", — уверяла меня малютка Бейли.

Я неторопливо налил себе виски.

— Рад слышать это, дорогая моя, — сообщил я проигрывателю. — Именно таким я и хочу быть для всех женщин — необходимым.

Только я успел допить виски, как в дверь позвонили. "Ты ждал слишком долго", — несся из динамика голос Перл, пока я открывал дверь.

"Не обольщайся, друг мой, — сказал я себе. — Скорее всего, это заявился Полник. Доложить, что ничего не случилось".

Открыв дверь, я убедился в своей ошибке. Меня ждало самое настоящее чудо — на пороге, застенчиво улыбаясь, стояла Аннабел Джексон.

На ней было темно-красное платье с вырезом, так далеко простиравшимся вниз, к Югу, что если бы войска Севера увидели его, то с Гражданской войной было бы покончено в одночасье: Север бы тотчас сдался на милость столь прелестного Юга.

— Я случайно проходила мимо, — прошептала Аннабел, — и решила взглянуть, дома ли вы?

— Так войдите и убедитесь в этом, — предложил я и широко распахнул дверь.

Мы прошли в гостиную. Аннабел села в кресло, закинула ногу на ногу и старательно одернула юбку. "О, ты изменчивая", — упрекнул ее хриплый голос Перл Бейли.

Аннабел с любопытством осмотрела комнату.

— Мне нравится ваш проигрыватель, — наконец сказала она.

— Он великолепен! Как насчет выпивки?

— А вы, милый всезнайка, сумеете приготовить мятный коктейль?

— Шотландское и что еще вы сказали? — быстро спросил я.

— Воды и никакого льда, — рассмеялась она.

— Никакого льда?

— Да, он всегда успевает растаять раньше, чем я успеваю допить содержимое, — объяснила Аннабел.

— Понимаю.

Я налил два стакана и один подал ей.

— Благодарю вас, — сказала Аннабел, осторожно пригубила и поперхнулась. — Что вы сюда добавили, кроме воды? Глазные капли?

— При виде вашего прекрасного лица у меня на глаза навернулись слезы. Один неосторожный кивок головы., Шотландское, немного содовой и никакого льда.

— Ах, вот почему напиток имеет солоноватый привкус…

Я предложил ей сигарету и, когда она отказалась, закурил сам.

— Ваше свидание не состоялось? — небрежно поинтересовался я. — Что стряслось с офицером и джентльменом? Они не пришли?

— Простите, меня замучило любопытство, — спокойно ответила Аннабел. — И, должна вам сказать, я разочарована, Эл. Крепкие напитки и приятная музыка. Мне кажется, это нельзя назвать оригинальной техникой.

— Может, она и не оригинальна, но безусловно эффективна. И вы к тому же забыли третий, самый важный ингредиент.

— А именно?

— Меня. — Я скромно потупился.

Она рассмеялась:

— А у вас и в самом деле развито чувство юмора, лейтенант.

— Так как же обстоит дело с вашим свиданием? — предпринял я новую попытку.

— Я много думала о вас сегодня.

— Обо мне и моем чувстве юмора?

— О вас и о том, с чем вы без конца ко мне пристаете, — продолжала она спокойно. — И я спросила себя: чего ты, собственно, боишься? Аннабел, сказала я себе, кого ты опасаешься? Эту дубину Уилера или себя?

— И что же вы ответили?

— Я решила, что должна, наконец, выяснить это. Вот почему я здесь.

— Ну и что же, выяснили?

Она покачала головой:

— Пока нет.

Некоторое время мы в упор смотрели друг на друга.

У французов имеется прекрасное словечко для обозначения подобной ситуации — "impasse". Тупик. Правда, у них есть и другие слова, значительно более интересные, но большей частью не печатные.

Аннабел допила свое виски и встала. Она медленно подошла ко мне. В ее глазах вспыхнули воинственные огоньки. Мне вдруг показалось, что я услышал бой барабанов и топот марширующих ног.

— А теперь, — произнесла она грудным голосом, — я хочу выяснить раз и навсегда…

В двух дюймах от меня она остановилась. Потом медленно подняла руки. Я инстинктивно попытался увернуться. Но руки нежно ухватились за мою шею, Аннабел прижалась ко мне, и наши губы соединились.

Наконец-то я понял, что такое "расщепление атомного ядра" и "цепная реакция". Отныне ни один ученый пройдоха не проведет меня подобными словечками. В голове у меня словно что-то взорвалось, а по жилам вместо крови побежал чистый адреналин.

Вероятно, прошло не менее пяти минут, прежде чем я сумел сфокусировать взгляд. Я решил, что всему виной изменение перспективы: я лежал навзничь на кушетке, а совсем рядом находились прозрачные глаза Аннабел. Упершись локтями в мою грудь, она задумчиво смотрела на меня. Вырез платья еще больше переместился на юг, скорее всего оказавшись за пределами географической карты. И похоже, Аннабел вовсе не возражала против столь вольного поведения своего платья. Я-то уж точно не возражал.

— Я была права, — сказала она твердо. — Я всегда подозревала, что мы, девушки с юга, чересчур страстные натуры. Мы и в самом деле такие. Я не могу доверять себе. Ты тут ни при чем.

— Ну уж нет, в той же степени ты не можешь доверять и мне. Значит, нас двое.

— Я рада, — улыбнулась она. — Мне бы не хотелось применять силу, Эл.

— Силу? Я сдался в тот самый миг, когда открыл дверь и увидел тебя. Не беспокойся. Я не из тех парней, что убеждены, будто следует хотя бы для видимости побороться за свою честь, прежде чем потерять ее.

— Вот и чудесно. — Она снова поцеловала меня.

И тут раздался телефонный звонок. Только с четвертой попытки мне удалось вырваться из ее объятий. Я встал и нетвердой походкой направился к телефону.

Перл Бейли пела "Милый Джорджи Браун". Это напомнило мне другой похожий случай. Блондинку Тони в золотом бикини. С той всегда случалась та же история — телефон вечно звонил в самый неподходящий момент.

— Кто бы это ни был, пусть он, принесет добрую весть, — пробормотал я в трубку.

— Эл? — послышался голос чуть громче шепота.

— А кого вы еще собирались здесь застать? Красную Шапочку?

— Эл, — повторил голос, — это Натали Куль. Ты должен мне помочь.

— Что случилось?

— Это… Лоуренс…

— Он узнал о прошлой ночи?

— Он умер. — Ее голос оборвался.

— Умер?! — глупо переспросил я.

— И они пытаются приписать это мне.

— Кто они?

— Полиция.

— Сейчас приеду, — вздохнул я.

— Я не дома.

— А где же?

— У миссис Фарнхем.

— О'кей, я буду через пятнадцать минут.

Я медленно положил трубку и закурил. Аннабел сидела на кушетке, безуспешно пытаясь стянуть узкое платье.

— Иди скорей сюда, Эл, я могу простудиться.

— Прости, милая. К сожалению, это конец нашей волшебной сказки. Произошло убийство.

Аннабел закрыла глаза и беспомощно откинулась на подушку.

— Я должна была предвидеть, — пробормотала она. — Очевидно, я смогу достичь близости с тобой только после того, как сама превращусь в труп…

Я припарковал "хили" рядом с полицейскими машинами. Показав парню, охранявшему лифт, свой значок, я поднялся наверх. У двери в квартиру мне снова пришлось предъявить значок.

— Кто ведет дело? — спросил я.

— Лейтенант Хаммонд.

"Только этого недоставало!"— простонал я про себя.

С Хаммондом мы каждый раз цапались, как пара сиамских котов.

— Благодарю. — Я кивнул парню и собрался войти в квартиру.

Но полицейский преградил мне путь.

— Извините, лейтенант, — сказал он, — но лейтенант Хаммонд дал строгое приказание никого не впускать.

— Ну что же, я привык к дисциплине. Я подожду, пока ты сообщишь ему обо мне.

— Лейтенант просил не беспокоить его, — пробормотал малый.

— Если ты хочешь сохранить зубы в целости и сохранности, то побеспокой этого болвана, прошу тебя, малыш, — нежно прошептал я. — Ну, иди-иди.

Полицейский пару секунд смотрел на меня, потом кивнул, придя к выводу, что следует поверить мне на слово. Он исчез за дверью, а я закурил. Секунд через десять он появился снова, на лице его было написано безмерное облегчение.

— Лейтенант Хаммонд разрешил впустить вас.

— Весьма великодушно с его стороны, — буркнул я.

Комната была переполнена народом. Парочка полицейских в форме, два парня из криминальной лаборатории и Хаммонд собственной персоной. В кресле сидела Ева Фарнхем, напротив нее поникла Натали Куль.

— Эл! — Натали вскочила при моем появлении. — Слава Богу, ты пришел. Я…

— А ну заткнись, — холодно оборвал ее Хаммонд.

Натали беспомощно рухнула обратно в кресло.

Я подождал, пока Хаммонд подойдет ко мне. Он выглядел еще более злым и худым, чем в нашу последнюю встречу. Может, у него открылась еще одна "язва? Его длинный, острый нос еще больше заострился и вытянулся, а глаза были все такие же мутные.

— Что тебе здесь понадобилось, Уилер? — проскрипел он.

— Я хотел бы узнать, что тут, черт возьми, происходит?

Он молча посмотрел на меня, затем кивнул в сторону спальни.

— Хочешь взглянуть?

— Не возражаю.

Я прошел мимо него в спальню. Там суетилась еще парочка парней из лаборатории, один ожесточенно щелкал фотокамерой, другой колдовал над отпечатками.

Иногда я спрашиваю себя, удалось ли хоть раз узнать что-нибудь с помощью этих манипуляций.

Лоуренс Куль лежал на полу, на лице его застыло выражение безмерного изумления. Из одежды на нем были лишь трусы. Такие трусы обычно носят атлеты.

Больше ничего атлетического в его фигуре не было.

Судя по всему, он упал с кровати. В правой руке был зажат край простыни.

Около тела на коленях стоял доктор Мэрфи из отдела по расследованию убийств. Он со стоном распрямился и только тогда увидел меня.

— Убейте меня, если это не Уилер! Прибыл раскрыть еще одно загадочное убийство?

— А я слышал, что тебя уже нет в живых. Но ты, как я погляжу, все кудахчешь?

— Да, меня на тот свет отправить не так-то легко.

Стараюсь не впутываться в истории с такими красотками, как те две, что сидят в соседней комнате. Держись от них подальше — проживешь дольше.

— Даже если тем самым лишишь себя наслаждений?

Каким образом Куль получил свою дозу?

— В голову, сзади. Стреляли с близкого расстояния.

Видны ожоги от пороха. Две пули выпущены одна за другой. Вот так. — Мэрфи щелкнул пальцами.

— Благодарю, господин исцелитель.

Мэрфи что-то проворчал и снова склонился над трупом. Я окинул быстрым взглядом комнату и вернулся в гостиную. В спальне ничего интересного для меня не было.

У дверей спальни, сунув руки в карманы, меня поджидал Хаммонд.

— Ну, как Уилер? Пришел, увидел и все узнал?

— Нет еще. Как было дело?

— Об этом я своевременно сообщу в отдел по расследованию убийств, — проскрипел Хаммонд.

— Но ведь я полицейский. Понимаешь? Полицейский, как и ты. Управление шерифа непосредственно заинтересовано в этом деле. Что случилось?

Хаммонд осклабился:

— Я разговаривал с шерифом по телефону. Это было минут десять назад, после того как миссис Куль заявила, что знает тебя. Шериф дал мне совершенно определенные инструкции, Уилер.

— Да?

— Да.

Его так и распирало от самодовольства. Скрипучим голосом Хаммонд продолжал:

— Шериф приказал мне следующее. Во-первых, как только ты появишься, я должен отправить тебя к нему.

Во-вторых, я не должен разрешать тебе разговаривать об убийстве. Особенно с миссис Куль.

— Похоже, старик окончательно выжил из ума, — заметил я.

Хаммонд многозначительно покачал головой:

— Нет, Уилер, дело не в этом. Просто ты слишком близко знаком с миссис Куль. Шериф решил, что в интересах следствия нецелесообразно подпускать тебя к этому делу ближе чем на милю.

— Ты презренный слюнтяй, Хаммонд! Таких, как ты, я, по-моему, видел только пару раз на своем веку.

Я повернулся и вышел из квартиры. Я старался не смотреть на Натали. Я боялся увидеть в ее глазах отчаяние.

Через полчаса я остановил свою машину около дома шерифа. Все окна были ярко освещены. Я подошел к входной двери и изо всех сил затрезвонил.

На мой зов выскочила миссис Лейверс.

— Что вы тут делаете? Решили разбудить мертвого?

— Или шерифа. А кстати, есть между ними какая-нибудь разница?

— А-а, лейтенант Уилер, — вздохнула она. — Я должна была догадаться, что это вы. Что у вас там, очередная драка?

— Заканчивается первый раунд, — улыбнулся я. — Советую вам покинуть ринг. Не пытайтесь воспользоваться своим преимуществом и смягчить мое сердце женским обаянием. Я знаю, вы красивая и опасная женщина, но я не стремлюсь менять свою веру.

Миссис Лейверс пригладила седые волосы.

— Кто из нас двоих опасен, так это вы. Будь я на двадцать лет помоложе, я бы живо обратила вас в православие.

— Леди, двадцать лет назад вы посещали ясли, — возразил я галантно.

— Я бы с радостью поцеловала вас, но боюсь, что вы расцените это как проявление материнских чувств, а мои намерения отнюдь не материнские.

Откуда-то из глубины дома послышался знакомый громоподобный рев Лейверса:

— Где, черт возьми, обещанный кофе?

— Я не потерплю таких слов в своем доме! — отозвалась миссис Лейверс. — Или разговаривай со мной вежливо, или же я прибегну к помощи кочерги. Тут к тебе пришли.

— Меня нет дома.

— Для этого посетителя ты всегда дома! — решительно возразила она. — Это твой симпатичный лейтенант.

Очень возможно, что в следующий выходной мы отправимся с ним на прогулку в Рино.

— Уилер! — Рев повысился на три полутона. — Подите сюда, Уилер!

Я взглянул на жену шерифа:

— Вы думаете, это он меня?

— Думаю, да. У него больше нет знакомых по имени Уилер. Хотите чашечку кофе?

— Благодарю.

— А что хотите к кофе?

— Билет на самолет до Нью-Йорка.

— Не обращайте на него внимания, — вздохнула миссис Лейверс. — Это все его печень, будь она неладна. Ему следует побольше двигаться.

— Я всегда удивлялся, как это нашему шерифу удалось охмурить в свое время такую девушку, как вы? — спросил я.

— Может быть, просто потому, что я не очень стремилась удрать от него? — улыбнулась она. — Идемте, лейтенант.

Я постарался напустить на себя непринужденный вид.

Интересно, кто сказал, что атака — лучшая форма обороны? Наполеон или Аннабел Джексон?

Лейверс сидел в гостиной в кресле, рядом на столике красовался телефон. Шериф поднял на меня взгляд.

— Ну, Уилер! — прорычал он. — На этот раз вы получите сполна.

— Минуточку. За кого вы, черт возьми, меня принимаете? — Я постарался произнести эти слова как можно более спокойно. — Вы велели этому идиоту Хаммонду отстранить меня от дела, которое я расследую по вашему же распоряжению. Последние три дня я угробил на беготню по этому делу. Шериф, похоже, вы спятили. Или стареете.

Лейверс разинул рот и уставился на меня — судя по всему, он не верил своим ушам. Я наблюдал, как его рот на мгновение захлопнулся, потом нижняя челюсть снова отвисла.

— У вас, вероятно, сужение сосудов мозга, — жалостливо сказал я. — Очень неприятная штука. Этот процесс может вытеснить всю мозговую жидкость, имеющуюся в черепной коробке.

Из горла Лейверса вырвался какой-то невнятный звук, напоминавший рыдание. Наконец он обрел голос:

— Я старею?! Сужение сосудов?! Мозговая жидкость?! — Его голос все крепчал, последние слова Лейверс уже прорычал:

— Вы за кого меня, черт возьми, принимаете?! С кем вы разговариваете? Я окружной шериф Пайн-Сити! И вы обязаны подчиняться мне!

В эту минуту в комнату вплыла миссис Лейверс. В руках она держала поднос с кофе.

— Ну-ну, — пожурила она мужа. — Разошелся. Не забывай о своей печени.

— Моя печень в порядке, — проворчал он.

— Доктора придерживаются другого мнения, — возразила миссис Лейверс. — Они говорят, что тебе следует больше двигаться.

— В таких случаях очень рекомендуются прыжки, — посоветовал я. — По утрам. Очень помогает.

Миссис Лейверс хихикнула и быстро ретировалась.

— Ну, хорошо, Уилер, — немного смягчился шериф. — Значит, вы расследуете обстоятельства смерти Генри Фарнхема? Целых три дня. Ну и что же? Убили его или нет?

За все это время я получил от вас один-единственный рапорт. Вы доложили мне, что в этом деле замешаны люди, занимающиеся выбиванием долгов. Что ж, сегодня вечером мы получили подтверждение этому. В квартире вдовы Фарнхем убили Лоуренса Куля. И сделала это его собственная жена.

— Ну-ну, продолжайте.

— Миссис Фарнхем сразу же позвонила в отдел по расследованию убийств. К ней отправился Хаммонд. Убийство не представляет никакой загадки. Миссис Куль убила своего мужа. Но она вдруг потребовала, чтобы вызвали именно лейтенанта Уилера, поскольку вас связывают самые нежные отношения. Хаммонд не знал, как поступить.

Пока он раздумывал, дамочка закатила истерику, уверяя, что ей позарез необходимо потолковать с вами, Уилер.

Вы, мол, единственный на этом свете мужчина, которому она может довериться. Словом, вы ее любовник.

Я отхлебнул кофе. Надо сказать, что кофе был превосходный, но я почему-то почти не ощущал вкуса.

— Хаммонд все-таки разрешил ей позвонить вам, — продолжал Лейверс. — Потом, правда, у него хватило ума связаться со мной. И я сказал ему, как он должен поступить, когда вы заявитесь.

— Но… — начал я.

— Заткнитесь! — прохрипел Лейверс. — Ну, что, по-вашему, напишут утренние газеты? — ласково спросил он. — " Ревнивая жена застает своего мужа в объятиях любовницы и стреляет внего. А потом просит защиты у собственного любовника — лейтенанта из окружного управления ". Ну, как? Здорово? Недурной заголовочек для первых страниц газет? А?

— Но…

— Это погубит все управление! — рявкнул он. — В том числе и меня. У вас еще хватает наглости врываться в мой дом и читать мне нотацию.

Да, я получил сполна. Я понял, что моя стратегия" лучшая оборона — нападение" с треском провалилась.

Неудивительно, что Наполеон нашел приют на острове Святой Елены, а Аннабел Джексон — на моей кушетке.

— К вашему сведению, Уилер, — продолжал шериф, — с этой минуты можете считать себя уволенным. Я с вами покончил. Так я и скажу газетчикам. Можете убираться из моего дома. Я буду очень рад, если никогда больше не увижу вас.

У меня ушло примерно полминуты на то, чтобы обдумать последнее заявление Лейверса, а заодно допить кофе.

— Я не думаю, чтобы это было разумно с вашей стороны, — сказал я наконец.

— А что же вы думаете?

— Что вы скажете, если в один прекрасный день во всех газетах появятся заголовки: "Убийца ищет защиты у своего любовника, лейтенанта полиции". Неужто вы хотите, чтобы все подумали, будто лейтенант полиции — это какой-то битник, совращающий чужих жен.

— Я сказал то же самое, — проворчал Лейверс. — Именно поэтому я вас и уволил.

— Именно поэтому вы меня и не уволите, — любезно поправил я. — Чем, по-вашему, зарабатывают себе на жизнь разжалованные копы?

— Это уже ваша проблема…

— Так вот, слушайте меня. Сначала беднягам приходится несколько туго, но лишь до тех пор, пока им не удастся что-нибудь продать.

— Продать? — Лейверс подозрительно взглянул на меня.

— Ну да, продать, к примеру, некоторые подробности свеженького убийства, — весело продолжал я. — Да любая газетенка отвалит кучу денег за статью примерно с таким заголовком: "Я был любовником Натали Куль", подпись: "Эл Уилер, бывший лейтенант полиции и бывший помощник окружного шерифа". Будьте уверены, ни одна подробность не будет упущена. Это я гарантирую.

Я откинулся на спинку кресла и с доброжелательной улыбкой взглянул на шерифа.

— За такую статью мне заплатят не меньше тысячи.

Лейверс нервно провел рукой по лицу, ожесточенно почесал левую щеку. Он закрыл глаза и секунд десять молчал. Потом уставился на меня.

— Ну хорошо, Уилер, — вздохнул он. — Чего же вы хотите?

— Прежде всего, сэр, давайте забудем всю эту болтовню насчет увольнения, — весело предложил я. — Идет? Потом вы позвоните Хаммонду и сообщите ему приятную новость, а именно: вся ответственность за ведение дела возлагается на меня, причем я буду вести его по своему собственному усмотрению. Вы можете также напомнить Хаммонду, что я являюсь вашим личным представителем.

— Боже, помоги мне! — Лейверс едва не задохнулся от негодования. — Но я когда-нибудь доберусь до вас, Уилер! Даже если это станет моим последним деянием на грешной земле.

— О, сэр, не стоит так откровенно признаваться в любви. Так вы позвоните Хаммонду?

Глава 9

Примерно в час дня я переступил порог отдела по расследованию убийств. Дежурил сержант Райли, я его знавал еще в прежние времена. Увидев меня, он расцвел.

— Прогуливаетесь, лейтенант?

— Если хочешь, можешь называть это прогулкой, — согласился я. — Собственно, я ищу одну задницу по имени Хаммонд.

— Он в кабинете капитана Паркера, — улыбнулся Райли. — А почему вы его так торжественно называете? Для него есть более подходящее словцо, всего из трех букв.

Я постучал в дверь кабинета Паркера. Увидев меня, капитан слегка нахмурился.

— Что желаете? — вежливо поинтересовался он.

Напротив него, попыхивая сигаретой, развалился на стуле Хаммонд.

— Информацию по поводу убийства Куля, — сказал я. — Мы интересуемся этим делом. Я и шериф. — Я подцепил ногой стул и пододвинул его поближе к столу, потом сел и внимательно посмотрел на капитана.

— У нашего друга Уилера имеется и личный интерес к этому делу, — едко заметил Хаммонд.

Лицо Паркера еще больше омрачилось.

— Минут тридцать тому назад мы предъявили миссис Куль обвинение в убийстве первой степени."

— Вот как?

— Дело ясное, Эл, — вздохнул капитан. — Миссис Фарнхем видела все собственными глазами.

— И все-таки мне хотелось бы узнать кое-какие детали.

— Может, ты хотел бы услышать их, так сказать, из первоисточника, то есть из уст самой миссис Куль? — усмехнулся Хаммонд.

— Капитан, я бы посоветовал вам отремонтировать деревянные перегородки в вашем учреждении, чтобы всякая дрянь не выползала из щелей на свет Божий.

— Ну-ну, вы, оба! Хватит! — вмешался Паркер — Я все еще жажду услышать подробности убийства Лоуренса Куля, — напомнил я.

— Не знаю, почему бы тебе не рассказать Уилеру все, — проворчал Паркер. — Ну, Хаммонд, давай выкладывай!

Хаммонд раздраженно пожал плечами:

— С моей точки зрения, это напрасная трата времени, но если вы приказываете, капитан… Вскоре после одиннадцати часов вечера нам позвонила некая дама и истеричным голосом сообщила, что в ее квартире произошло убийство и убийца все еще находится там. Мы записали ее адрес и на двух машинах помчались туда.

— Меня не интересует, что вы делали, — перебил я его. — Меня интересуют факты, уясни это, наконец!

Хаммонд скрипнул зубами, но тут же взял себя в руки.

— Когда мы туда приехали, в гостиной нас поджидала миссис Фарнхем. Она была лишь в легком халатике.

— Уж в этом можно не сомневаться. Небось все глаза проглядел, таращась на нее.

— В спальне, на полу, мы нашли труп Куля. Ты видел его Там же на стуле сидела миссис Куль. Она была в шоке. Я спросил у миссис Фарнхем, что случилось, и она мне все рассказала. Этот парень Куль — владелец фирмы по взысканию долгов.

— Это мне известно, — буркнул я. — Что Ева Фарнхем рассказала вам о преступлении? Каким образом Куль был убит?

— Извините, лейтенант, — вежливо сказал Хаммонд. — Я забыл, что вы лично были знакомы с Кулем и его женой.

— Капитан, дайте ему какую-нибудь таблетку, чтобы в дальнейшем он придерживался дела. А то мы рискуем проторчать здесь всю ночь.

— Продолжай, Хаммонд, — сказал Паркер раздраженно. — Не будем же мы, действительно, сидеть здесь всю ночь.

Хаммонд взглянул на меня.

— Миссис Фарнхем сказала, что Лоуренс Куль позвонил ей около шести часов вечера. Он сказал, что является владельцем фирмы, которая разыскивает ее мужа. Мистер Фарнхем задолжал одному из клиентов фирмы Куль также сказал, что, насколько ему известно, миссис Фарнхем должна получить крупную страховку. Он попросил принять его, чтобы обсудить, каким образом он может соблюсти интересы своего клиента. Миссис Фарнхем сообщила, что она чувствовала себя очень одинокой и потому согласилась принять Куля. Она обрадовалась тому, что проведет вечер не одна. Она угостила Куля вином, и они мило поболтали.

— Предметом их болтовни была миссис Куль?

— Не сомневаюсь, — ехидно ответил Хаммонд, — что через некоторое время они перешли от болтовни к делу.

Миссис Фарнхем объяснила это чувством одиночества.

Около одиннадцати часов в дверь позвонили. Миссис Фарнхем накинула на себя халат и открыла дверь. На пороге стояла незнакомая женщина. Незнакомка оттолкнула ее и прошла прямо в спальню. Там она застала Лоуренса Куля, его наряд ты видел, Уилер.

— Да, парень в спортивных трусах сам напрашивался на неприятности, — согласился я.

— Миссис Фарнхем последовала за миссис Куль в спальню, но, очевидно, она замешкалась и не успела предотвратить убийство. Она увидела, как миссис Куль достала из своей сумочки револьвер и всадила две пули в своего муженька. Затем уронила револьвер на пол и залилась горькими слезами.

Тогда миссис Фарнхем достала из шкафа зонтик и как следует врезала дамочке по голове. После чего осознала, что бедняга Куль мертв, и позвонила нам. Когда мы приехали туда, мадам Куль пребывала в полной прострации. Она заявила, что станет разговаривать лишь с лейтенантом Уилером. Он, мол, ее единственный друг.

Поэтому я и решил позвонить шерифу.

— Интересный парень этот Куль, — заметил Паркер, — хотел бы я знать, что он имел с… впрочем, это, скорее всего, не имеет значения.

— Чтобы он ни имел, теперь ему уже ничего не нужно, — отозвался я. — А как насчет миссис Фарнхем? Где она сейчас?

— У себя дома, — ответил Хаммонд. — Мы все оттуда забрали, прежде чем оставить ее одну.

— Я бы хотел поговорить с миссис Куль. — Я старался говорить как можно безразличнее.

Паркер помялся.

— Сейчас уже поздно, — сказал он. — Давай отложим это на завтра.

— Я хотел бы поговорить именно сейчас. Может, вы хотите, чтобы Хаммонд повторил вам то, что сказал ему обо мне шериф?

— Ну хорошо, — согласился Паркер. — Между прочим, я все жду, когда вы с Лейверсом осточертеете друг другу и ты, Уилер, вернешься к нам в отдел.

— Не думаю, что я вернусь к вам, капитан, если только не появится вакантное капитанское кресло.

Благодарю за информацию. — Я кивнул и вышел из кабинета.

Через три минуты надзирательница открыла дверь и впустила меня в камеру. Натали вскочила с узенькой койки и упала в мои объятия.

— Эл, — прошептала она, — я готова была откусить себе язык, когда поняла, какую глупость сделала, рассказав тому лейтенанту о тебе. Когда я услышала ваш разговор там, в квартире, я поняла, что твоя карьера рухнула.

— Не беспокойся об этом, детка. Я все еще преуспевающий коп, помощник шерифа… до тех пор, пока ему не удастся подцепить меня на чем-нибудь серьезном.

— Это какой-то кошмар! Я до сих пор не могу прийти в себя.

— Как насчет того, чтобы все рассказать мне?

Она медленно опустилась на койку.

— Лоуренса, как обычно, не было Дома, — медленно заговорила Натали после паузы. — Я сказала тебе об этом по телефону. Около половины одиннадцатого раздался телефонный звонок. Я не узнала голос, но мне показалось, что говоривший нарочно его изменил.

Я даже не могу сказать, кто это был — мужчина или женщина.

— И о чем поведал этот голос?

— Человек был очень краток, но предельно точен.

Он сказал, что Лоуренс сейчас с другой женщиной, и если мне требуются доказательства для развода, нельзя упускать такую возможность. Этот человек добавил, что мой муж находится в квартире миссис Фарнхем. Он дал мне адрес и сказал, что если я отправлюсь немедленно, то поймаю их на месте преступления.

Я прикурил две сигареты и протянул одну Натали.

— Спасибо, Эл. — Она с удовольствием затянулась. — Ты помнишь, вчера вечером я сказала тебе, что собираюсь при первом удобном случае развестись с Лоуренсом? И этот телефонный звонок показался мне даром судьбы. Это и в самом деле был дар судьбы, — она невесело рассмеялась, — но не тот, которого я ждала.

Я выбежала из квартиры, села в автомобиль и помчалась по указанному адресу. У подъезда указанного дома я заметила новенький лимузин Лоуренса. Тот человек сказал правду.

Я поднялась наверх и позвонила. Дверь открыла эта Фарнхем. На ней был лишь прозрачный халатик. Должна сознаться, что, увидев ее, я буквально взбесилась.

Я оттолкнула ее и прошла в квартиру. Дверь в спальню была открыта.

При моем появлении Лоуренс позеленел. Выглядел он ужасно смешно, о чем я не преминула сообщить ему.

Ларри взбеленился и принялся осыпать меня ругательствами. Обозвал меня мамочкой Иезавель. А потом кто-то ударил меня по голове, и я потеряла сознание.

— Ты не знаешь, кто ударил тебя?

Натали покачала головой:

— По-моему, это была Ева Фарнхем. Когда я пришла в сознание, она стояла надо мной с зонтиком в руках.

Она сказала, что вот-вот приедет полиция и, если я попытаюсь двинуться с места, она снова меня огреет этим самым зонтиком. Я все еще находилась как в тумане и плохо понимала, что она говорит. Я понятия не имела, что произошло. Потом приехала полиция. Эта гадина рассказала, что я ворвалась в квартиру, прошла прямо в спальню, вытащила из сумочки револьвер и убила Лоуренса. В первую минуту я решила, что она спятила, но тот лейтенант поверил ее россказням.

— Ох уж этот Хаммонд! Скажи ему, что земля плоская, и он побоится отправиться дальше Тихуаны из опасения, как бы не свалиться через край.

Натали предприняла попытку улыбнуться.

— Мне все казалось, что это какая-то дурацкая шутка, но потом я увидела Ларри. Когда я поняла, что он убит, а меня хотят обвинить в убийстве, у меня началась истерика.

— Понимаю, — вздохнул я.

— Его убила Ева Фарнхем! Только она могла сделать это. Я не убивала его. Клянусь тебе, Эл!

— Хорошо, я верю тебе.

— Правда?

Я предпочел промолчать.

— Убийство первой степени, — прошептала Натали. — Меня могут отправить в газовую камеру? Да, Эл?

— Ну, до газовой камеры еще далеко. Твоим делом займется окружной прокурор. Потом будет суд. На все это потребуется время. Единственное неудобство для тебя — это то, что тебе какое-то время придется побыть здесь. Но ты к этому привыкнешь. На мой взгляд, здесь не так уж и плохо. Тут даже есть кое-какие удобства, да и персонал вполне услужливый.

— Отлично, — с горечью пробормотала Натали. — Если я попрошу дать мне еще одно одеяло, мне его дадут. Такие удобства ты имеешь в виду?

— Ну, не стоит все усложнять, дорогая. Постарайся отнестись к этому легко. И помни: чем скорее мы найдем настоящего убийцу, тем скорее ты выйдешь отсюда.

— Никто мне не поверит, Эл.

— Я верю. Давай-ка вернемся к тому таинственному голосу. Значит, ты не сможешь его узнать?

Она устало покачала головой.

— Что ж, пожалуй, это и не имеет особого значения, — бодро объявил я, в душе отнюдь не убежденный в своих словах. — Так ты говоришь, что прямиком направилась в спальню Евы Фарнхем? Что ты сделала, когда увидела Лоуренса?

— Я переступила порог, сделала пару шагов и остановилась.

— А где была Ева Фарнхем, когда вы с Лоуренсом затеяли перепалку?

— Рядом… — Натали запнулась. — Нет. Она стояла за моей спиной.

— Значит, когда Лоуренс набросился на тебя с руганью, ты повернула голову в его сторону, тем самым отвернувшись от Евы?

— Да.

— И не могла видеть ее?

— Я ее не видела. Наверное, в этот момент она и схватила зонтик.

— В твоей сумочке был револьвер?

— Нет, — решительно сказала Натали. — У меня никогда в жизни не было никакого оружия, тем более револьвера. И если бы мне в руки попал пистолет, я бы просто не знала, что с ним делать. Да я и мухи не способна убить.

— Полиция предъявила тебе оружие?

— Лейтенант показал револьвер. Мне показалось, что это какой-то трюк.

— А ты раньше видела этот револьвер?

— Нет. Никогда.

— А у Лоуренса имелось оружие?

— Если и имелось, то я о нем ничего не знала.

Я кивнул.

— О'кей. Будем надеяться, что мне удастся найти какую-нибудь зацепку. Мне пора, а ты постарайся уснуть. У тебя есть адвокат?

— Я об этом даже не подумала.

— А ты знаешь какого-нибудь хорошего адвоката?

— Я никогда не оказывалась в подобной ситуации.

— У меня есть друг, Джерри Шульц. Отличный специалист по криминальным делам. Я попрошу его завтра утром навестить тебя.

— Спасибо, Эл.

Позвав надзирательницу, я вышел из камеры.

Я вернулся в кабинет Паркера. Они с Хаммондом все еще торчали там. Было совершенно очевидно, что мой второй визит доставил им не больше удовольствия, чем первый.

— Ну, что еще? — с досадой спросил Паркер.

— Револьвер, — сказал я. — Что известно об оружии?

" Смит-и-вессон ". Номера этой серии давно распроданы. Такой револьвер можно купить где угодно за пятьдесят долларов, никто не станет задавать никаких вопросов.

— Отпечатки пальцев?

— Полный комплект, все принадлежат очаровательной миссис Куль, — едко ответил Хаммонд.

Паркер посмотрел на меня с иронической усмешкой:

— Ну как, лейтенант, требуются еще какие-нибудь доказательства?

— Я все-таки думаю, что Лоуренса Куля убила не она.

— Бедный лейтенант Уилер, — ехидно продолжал Хаммонд. — Подумать только, сколько долгих одиноких ночей предстоит тебе провести. — Он пронзительно рассмеялся.

Я изловчился и выбил из-под него стул. Очутившись на полу, Хаммонд почему-то сразу перестал смеяться, я же поспешно удалился, не дожидаясь, пока Паркер выставит меня.

Сержант Райли улыбнулся:

— Ну как, лейтенант?

— Так себе, — ответил я.

— Ну, нельзя же всегда выигрывать. Одно можно сказать с уверенностью о нашем отделе: здесь никогда не бывает затишья.

С этим утверждением я не мог не согласиться.

— А это дельце не из легких, — весело продолжал Райли. — Никогда еще не было столь очевидного случая. Дамочке, похоже, не удастся избежать газовой камеры.

Ничего не ответив, я нырнул в ночной мрак.

Глава 10

На следующее утро я заявился в управление необычайно рано — не было еще и десяти часов. Полник и Джоунс уже ждали меня. Достаточно было взглянуть на них, чтобы понять: им все известно. Наверное, уже все копы в Пайн-Сити в курсе этой занимательной истории. Хорошие новости распространяются быстро.

Ни Лейверса, ни Аннабел еще не было. Вчера я вернулся в пустую квартиру. Шел третий час ночи, и я не надеялся, что Аннабел решила дождаться меня. Как ни печально мне было сознаваться, но я чувствовал, что вчерашняя ночка была началом и концом восхитительного романа.

Мои подчиненные молча наблюдали, как я закуриваю.

— Слышали новости? — спросил я.

Они кивнули.

— Но я все еще продолжаю работать над этим делом, — добавил я.

— Слышали и это, — сказал Джоунс. — Мы нужны вам, лейтенант?

— Вы ведь не закончили дело Эдны Брайт и Винса Мэлоуна, — сказал я. — Вы, Джоунс, возьмете на себя Мэлоуна. Если заметите, что он собирается удрать, немедленно сообщите мне.

— Слушаюсь, лейтенант! — рявкнул Джоунс. — Разрешите выполнять?

Он ушел.

Когда дверь за ним закрылась, Полник посмотрел на меня и откашлялся.

— А я опять возьму блондинку, лейтенант?

— Нет, ты ее не возьмешь, а будешь следить за ней, — буркнул я. — Не всем же быть лейтенантами.

— Это верно, — улыбнулся он. — А как насчет этой дамочки, лейтенант? По-моему, ее ожидают большие неприятности, хотя вообще-то меня это не касается.

— Не распыляйся, — посоветовал я. — С тебя хватит и одной красотки. Тебе поручили следить за Эдной Брайт, вот и занимайся этим. Все, что я сказал Джоунсу о Мэлоуне, касается и твоей подопечной. Если она захочет улизнуть, немедленно сообщи мне. Но попусту не рискуй. Если она улизнет, пока ты накручиваешь телефонный диск, пеняй на себя. Не отставай от нее ни на шаг, даже если девчонка вздумает отправиться в Мексику.

— Си, сеньор, — провозгласил Полник.

— Это что еще за наречие?

— Испанский, сэр, — скромно потупился Полник. — Я немного знаю этот язык. Так что в Мексике не пропаду.

— Мой тебе совет: если заберешься так далеко, обратно не возвращайся. Шериф все равно не оплатит командировочные расходы.

Полник удалился.

Через пять минут появилась Аннабел и продефилировала к своему столу. На лице ее было какое-то отсутствующее выражение, которое усилилось, когда она увидела меня.

Она села за стол, пристроила зеркальце к пишущей машинке и начала поправлять прическу.

— Доброе утро, детка, — весело сказал я. — Надеюсь, ты не очень долго ждала меня вчера вечером?

Аннабел продолжала поправлять прическу.

— Чем я провинился перед тобой? — наивно спросил я. — Сделал что-то не так? Или же, наоборот, я чего-то не сделал?

Она соизволила повернуть голову и уставилась на меня взглядом, от которого насквозь мог промерзнуть Гольфстрим.

— Сначала я сходила с ума от злости на тебя, — заговорила она голосом еще более холодным, чем взгляд. — Потом прочла в газетах об убийстве и поняла, что вызов был настоящий.

— Ну вот и хорошо, — весело воскликнул я. — И поскольку мы все выяснили."..

— По дороге на работу я встретила Маргарет Варрал. — продолжала она.

— Маргарет Варрал?

— Стенографистку из отдела по расследованию убийств. Это моя подруга. Она и пересказала мне последний роман, которая выстукивается в тюрьмах по беспроволочному телеграфу.

— О, — произнес я осторожно.

— Это правда?

— Что именно? — спросил я с самым беззаботным видом.

— То, что говорят про тебя и миссис Куль-То, что она сказала лейтенанту Хаммонду.

— Правда.

— Это все, что я хотела знать, — сухо заметила Аннабел.

Дверь распахнулась, и вошел шериф Лейверс.

— Доброе утро, мисс Джексон, — пробурчал он.

Мою же персону он проигнорировал, разве что сильнее обычного хлопнул дверью своего кабинета.

Если шериф прошел заочный курс "Как развить в себе динамическую личность", то все затраты полностью оправдались, вплоть до последнего цента.

Я вспомнил свое обещание Натали и позвонил Джерри Шульцу. Он молча выслушал все детали дела.

— Дружище, — воскликнул он, когда я закончил свой рассказ, — ты, я вижу, мастак предлагать мне "легкие" делишки.

— Я уверен, что она не убивала, Джерри. Я продолжаю вести это дело.

— Вот именно это я и хотел тебе посоветовать, — сказал он. — Продолжай действовать. Ты ведь, кажется, собираешься найти другую кандидатуру для газовой камеры?

— Да. Ну а как ты? Возьмешься защищать?

— А каков ее банковский счет? Может она позволить себе мои услуги?

— Ее банковский счет загружен до краев.

— Значит, она не виновна, — быстро сказал Джерри. — Я заеду к ней сегодня же утром, Эл.

— Спасибо, старина. Приятно слышать, что хоть один адвокат в нашем городе берется за дело не из-за денег.

— Все шутишь, Эл! — рассмеялся он и повесил трубку.

Я потолкался в управлении в ожидании, каких-нибудь сведений по делу Брайт — Мэлоун. И все это время я пытался решить головоломку: кто же убил Куля, если Натали тут ни при чем?

Около десяти часов позвонил Джоунс:

— Извините, лейтенант, но мне кажется, я зря теряю время. Мэлоун уже удрал.

— Почему вы так думаете?

— Он ушел из дому вчера вечером и до сих пор не вернулся.

— Может, он провел ночь у приятелей? — спросил я без особой надежды.

— Я осмотрел его квартиру. Судя по всему, Мэлоун сюда больше не вернется.

— О'кей. Ничего не поделаешь.

— Что прикажете делать дальше?

— Можете возвращаться в управление.

— Жаль, что сорвалось, лейтенант. Но мне кажется, у вас что-то есть на уме.

Через час позвонил Полник.

— Надеюсь, у тебя хоть хорошие новости?

— Новости у меня есть, лейтенант, только не знаю, хорошие они или плохие.

— Выкладывай, а уж я решу, какие они — Я подхватил блондиночку на ее квартире, — начал он. — Она вышла оттуда минут сорок пять назад и села в машину. Я поехал следом. Это всего в двадцати милях, лейтенант. Как вы думаете, шериф не будет ругать меня за бензин?

— Я за тебя похлопочу, — нетерпеливо ответил я. — Ну а дальше?

— Это на берегу озера. Я остановил машину на шоссе и пошел за ней. Она вошла в туристский домик, который стоит в отдалении от остальных строений. Я решил, что она там пробудет некоторое время, поэтому помчался звонить вам.

— Где ты находишься?

— На главной базе. Это довольно большое здание, вы его легко найдете, — весело продолжал Полник.

— Давай по порядку. Значит, ты находишься в большом здании на берегу озера? Отлично. Вот только где это?

— Да здесь, на Ривервью. Разве я не сказал? В последнее время у меня что-то с головой.

— Выяснением этого вопроса мы займемся позднее, — процедил я. — Дело в том, что я никогда не слышал ни о каком Ривервью.

— Это плохо — посочувствовал Полник. — А вы знаете Лейксайд, лейтенант?

— Знаю.

— Ну так Ривервью всего несколькими милями дальше. Примерно в полумиле от Лейксайда есть поворот. Смело сворачивайте, и вы не сможете проехать мимо.

— У меня такое предчувствие, что я все смогу, — буркнул я. — Ну ладно. Оставайся там. Я еду.

Я вовсю гнал свой "хили" и через двадцать пять минут был уже в Лейксайде. Поворот действительно оказался в полумиле, как и обещал Полник. Когда же я увидел впереди какие-то строения и столб с надписью "Ривервью", то даже протер глаза.

Я остановил машину. В дверях самого большого строения показался Полник, он ткнул в синий лимузин, стоявший ярдах в пятидесяти от моей машины.

— Это ее колымага, лейтенант! Она еще не показывалась, наверное, торчит в том домике.

— Отлично. Давай-ка проверим.

Мы пошли по тропинке, вившейся вдоль берега, миновали два туристских домика. Шторы на окнах были подняты, домики явно пустовали.

— Здесь что, эпидемия? — поинтересовался я. — Вокруг словно все вымерло.

— Не совсем, лейтенант, — ответил Полник. — К тому же середина недели. По уик-эндам тут не продохнуть. Настоящее столпотворение.

— Револьвер у тебя с собой? — спросил я.

— Конечно. А вы думаете, нам понадобится оружие?

— Вполне возможно, — кивнул я. — Если Вине находится в этом домике.

Тропинка свернула от озера в сторону леса. Примерно через пятьдесят ярдов мы увидели еще один домик.

Полник схватил меня за руку.

— Вот, лейтенант! Я не стал подходить к домику ближе, так как боялся, что меня заметят.

— О'кей.

— Что будем делать, лейтенант?

— Войдем в дом и посмотрим.

Я достал из кобуры револьвер и спустил предохранитель.

— Ты зайди с той стороны. Старайся держаться в тени деревьев. Я даю тебе ровно две минуты. Через две минуты я ворвусь в дом через переднюю дверь. Как только увидишь, что я вошел, сразу же ныряй внутрь через черный вход. О'кей?

— О'кей, лейтенант, — улыбнулся Полник. — Не слишком ли много предосторожностей из-за одной маленькой блондиночки? А?

— Похоже, ты уже забыл, что там может быть и Мэлоун.

Улыбка тотчас исчезла с лица Полника.

— Да…

Полник начал осторожно пробираться сквозь деревья, я проводил его взглядом. Я стоял в тени большого дерева, и обитатели домика не могли меня заметить.

Разве что в бинокль. Но этого, пожалуй, можно было не опасаться.

Две минуты показались мне целой вечностью. Когда секундная стрелка отсчитала точно две секунды третьей минуты, я двинулся к домику, стараясь держаться поближе к деревьям. На последнем участке мне пришлось пустить в ход свои спринтерские способности.

Если вам нужно ворваться в какое-нибудь помещение, где вас ждут с револьвером в руках, действуйте быстро, не теряя времени на философские размышления. Если задумаетесь, то немедленно подавайте в отставку и отправляйтесь работать охранником на автомобильную стоянку.

Я повернул дверную ручку и со всей силы пнул дверь ногой. Дверь с грохотом распахнулась. Следовало убедиться, что за ней никто не спрятался. В следующий миг я совершил гигантский прыжок и очутился в центре комнаты.

На меня уставились три пары испуганных глаз. Вине Мэлоун выругался и сунул руку в карман. Я не стал выяснять, в кого он собирается стрелять, и нажал на спусковой крючок. Пуля вонзилась в плечо бывшего каторжника. Мэлоун пошатнулся.

Двух других персонажей этой комедии я разглядеть не успел. В следующую секунду дамская сумочка врезалась в мою руку. От неожиданности я выронил револьвер. Мэлоун уже пришел в себя. В его руке блеснул пистолет. Рука начала медленно подниматься, пока ствол пистолета не оказался на уровне моего живота.

— Для тебя, коп, по спецзаказу, — прорычал Мэлоун.

Мне оставалось лишь прочесть отходную молитву, но, пожалуй, даже на нее времени было маловато. Я гипнотизировал его пальцы, готовые нажать на спусковой крючок. В тот миг я от души пожалел, что выбрал профессию полицейского, а не агента по недвижимости. Вместо того чтобы сдавать в аренду эти чудесные домики, я сейчас умру в одном из них.

Внезапно раздался выстрел. Рука Мэлоуна дрогнула, раздался еще один выстрел, пуля вонзилась в стену.

Ноги Мэлоуна подогнулись, и он рухнул на пол.

Моим глазам предстала гигантская фигура Полника, огромная мясистая лапа сжимала револьвер.

— Сержант, — сказал я совершенно искренне, — я от вас без ума — Я счастлив оказать вам эту услугу, лейтенант, — застенчиво произнес он. — Я бы подоспел раньше, но застрял в этой проклятой двери. Еле протиснулся, да и то пришлось кое-что выломать.

— Не извиняйся, — улыбнулся я. — Все превосходно.

Эдна Брайт опустилась на колени подле Мэлоуна и горько зарыдала.

— Он умер! — простонала она. — Умер! Вы убили его!

— Леди, — возразил Полник с серьезной миной, — именно это и входило в мои намерения.

Третий член трио все еще корчился на полу, прикрыв голову руками и дрожа с головы до пят. Я ласково похлопал его по плечу, он подскочил как ужаленный, словно не уплатил за проезд. Собственно, так оно и было.

— Можешь открыть глаза, — сказал я. — Все кончено.

Парень медленно отвел руки и посмотрел на меня так, будто я был небезызвестным персонажем "Гамлета".

— Лучше бы занимался своими цифрами, — нравоучительно заметил я. — Достаточно взглянуть на тебя, чтобы понять, что ты не создан для преступной жизни.

Он медленно поднялся на ноги, глаза его все еще были выпучены от страха. Его взгляд наткнулся на распростертое на полу тело Мэлоуна, и парень снова затрясся.

— Он у… умер? — проблеял он.

— Полагаю, вы мистер Блаунт? — вежливо поинтересовался я. — Эдгар Блаунт, главный бухгалтер или, иными словами, мистер Эдгар Джонс, который ударился в бега, прихватив тридцать пять тысяч долларов?

Между прочим, вы выбрали на редкость оригинальную фамилию — Джонс. Как это вы до нее додумались?

— Я был дураком. Сумасшедшим дураком.

— Теперь он поумнеет, — ухмыльнулся Полник.

Блаунт взглянул на Полника, потом на меня.

— Вы из полиции? — проныл он.

— Угадали, — согласился я.

— Я так рад, что вы пришли! — Он снова задрожал. — По-моему, они собирались прикончить меня.

— Я бы нисколько этому не удивился. Эта парочка уже прибрала ваши денежки, так?

— Откуда вы знаете?

Я закурил. Вкус сигареты показался мне божественным. Ведь это была первая сигарета после той, которая могла оказаться последней.

— Догадаться нетрудно, — сказал я. — Эдна Брайт встретилась с вами вчера. Она сообщила, что работает на фирму, которая вылавливает должников, и знает, кто вы такой. Мисс Брайт предложила вам сделку: она будет держать рот на замке и поможет вам выбраться из Пайн-Сити. Разумеется, за определенное вознаграждение.

— За тысячу долларов, — согласился Блаунт. — Она сказала…

— Вечером она снова пришла к вам и сказала, что полиция напала на ваш след. С минуты на минуту копы будут в отеле. Ее другу удалось задержать одного из полицейских, и вам следует немедленно исчезнуть.

— Можно подумать, что вы при этом присутствовали, — пробормотал Блаунт.

— Некоторым образом, так оно и было.

Я взглянул на Полника, который колыхался от беззвучного смеха.

— Итак, мисс Брайт вывела вас из отеля, посадила в машину и привезла сюда. Так?

— Все верно.

— А теперь ваша очередь рассказывать. В конце концов, это ваше приключение, а не мое.

— Она сказала, что вернется утром, — промямлил Блаунт. — Она велела мне не высовывать нос на улицу, иначе все ее усилия пойдут прахом. Запретила даже сходить за дровами. Одеяла здесь нет, и я чуть не умер ночью от холода. А у меня ведь слабая грудь. Я почти не спал.

— Это ужасно, — сочувственно вздохнул я. — Итак, этим утром мисс Брайт вернулась. Но первым приехал Мэлоун. Теперь за вас взялись всерьез. Вероятно, они сказали вам, что цена повысилась, так как иметь дело с вами слишком опасно. Сколько же они запросили?

Двадцать тысяч?

— Тридцать, — с горечью ответил Блаунт. — Я сказал, что из тридцати пяти тысяч у меня осталось только двадцать. Перед тем как приехать в Пайн-Сити, я заглянул в Лас-Вегас. Я хотел как следует повеселиться, но мне не повезло. Таким уж я уродился, несчастливым. Удача отвернулась от меня после того, как я убежал с украденными деньгами.

— Смотрите-ка, он час от часу умнеет, — улыбнулся Полник.

— И чем же закончились ваши похождения? — спросил я.

— Когда я сказал Мэлоуну, что у меня только двадцать тысяч, он улыбнулся. Тогда я понял, что он назвал цифру тридцать только для того, чтобы узнать, сколько у меня в действительности осталось. Он сказал, что они не собираются обирать меня и оставят мне пять сотен, чтобы я мог начать новую жизнь. После чего добавил, что это все же лучше, чем тюрьма.

— Да, уж Винсу-то хорошо известно, что такое тюряга, — рассмеялся Полник. — Это может подтвердить любой парень из Сан-Квентина.

— Я сказал им, что не дам столько денег, — продолжал Блаунт с негодованием. — Тогда Мэлоун стал угрожать.

Он вытащил револьвер и сказал, что пристрелит меня.

Дом стоит на отшибе, и никто ничего не услышит. Тогда я спросил: "А как же труп?"— Блаунт судорожно сглотнул и продолжал:

— Мэлоун лишь рассмеялся в ответ и сказал, что труп можно утопить в озере. И даже если когда-нибудь его найдут, что мало вероятно, то решат, что я покончил жизнь самоубийством.

Я бросил на пол окурок сигареты и затоптал каблуком. Эдна Брайт перестала всхлипывать, поднялась и отряхнула юбку. На лице ее застыло выражение полной безучастности.

Блаунт побагровел.

— Я думаю, что меня нельзя назвать шибко умным.

Я сказал им, что у меня с собой лишь пара тысяч, а остальные находятся в чемодане в камере хранения на вокзале. Тогда Мэлоун сказал, что девушка съездит за чемоданом, а мы с ним подождем ее здесь. Я дал ей ключ от саквояжа, который захватил с собой. Она открыла его и забрала две тысячи.

— Значит, вы помешали Эдне съездить в город за остальными деньгами? — спросил я.

Он покачал головой и снова затрясся.

— Нет, сэр. Девушка спросила у Мэлоуна, почему бы не оставить меня здесь и не поехать за деньгами вместе. Тогда им не придется тратить драгоценное время. Мэлоун спросил, как быть со мной, но она только рассмеялась. — Блаунт закрыл глаза. — До конца своих дней я не забуду этот смех, — прошептал он. — Она все смеялась и смеялась. И сквозь смех спросила, чем же плохо озеро. Мэлоун взглянул на меня, и в его глазах я прочел смертный приговор. Они собирались забрать все мои деньги, а перед этим убить меня.

— Вы по собственному желанию вступили в их лигу, поэтому должны были подчиняться правилам, — заметил я.

— Убейте меня! — взвизгнул Блаунт.

— Спокойнее, приятель. — Полник встряхнул его. — Парочка годков в Сан-Квентине приведут в норму твою нервную систему. Там у тебя не будет никаких забот.

Делай, что прикажут, и все. Откалывай камешки на каменоломне да тачку тягай.

Блаунт простер свои тоненькие ручонки и трагически прошептал:

— И зачем я только сделал это?

— Когда вы приехали сюда? — спросил я.

— Около девяти часов, сэр.

— А когда уехала девушка?

— Когда за ней приехал Мэлоун.

Я удивленно взглянул на него:

— Вы хотите, сказать, что Вине Мэлоун приезжал за ней?

— Ну да.

— Когда же это было?

— В начале двенадцатого, сэр.

— А когда они уехали?

— Приблизительно в полночь, может быть, чуть позже.

— Вы уверены, что это было около полуночи?

Он кивнул:

— Уверен. Я то и дело поглядывал на часы. Мне казалось, что эта ночь никогда не кончится.

Со стороны Эдны Брайт донесся короткий смешок:

— Хотите пришить нам убийство Ларри Куля, лейтенант? Здесь вам ловить нечего.

— Так же, как и вам, ягодка моя, — спокойно отозвался я. Но нельзя сказать, чтобы это принесло мне облегчение. Я взглянул на Полника. — Возвращайся на базу, вызови подмогу. Позвони в управление и расскажи обо всем, что здесь случилось. Можешь прихватить Блаунта. Потом заедешь за этой парочкой.

— Слушаюсь, лейтенант.

Блаунт снова взглянул на свои руки.

— Вероятно, я свихнулся, когда польстился на эти деньги, — тихо проговорил он.

— А зачем вы их взяли? — с интересом спросил я.

— Всю жизнь я сводил концы с концами, — вздохнул маленький человечек. — И вдруг такая возможность все изменить. Тридцать пять тысяч! Положить в карман и удрать. И тогда сбудутся все мои мечты: лучшие отели, лучшие костюмы, лучшие…

— Уводи этого болвана, — сказал я устало, — он мне осточертел.

— Слушаюсь! — Полник мясистой лапой подтолкнул Блаунта в спину. — Давай, приятель, пошли.

— С радостью, — пробормотал Блаунт. — Воспоминания об этом жутком месте будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

Они вышли, прикрыв за собой дверь.

Я поднял с пола свой револьвер и сунул в кобуру.

Потом подобрал сумочку Эдны, достал ключ от чемодана Блаунта, просмотрел остальные вещи.

— Когда вы кончите копаться в моих вещах, — сказала Эдна ледяным голосом, — могу я получить их обратно?

— Пожалуйста. — Я перебросил ей сумочку, она довольно неуклюже поймала ее. — Жаль, что не вы убили Куля, — вздохнул я. — Я, между прочим, приписал вам с Мэлоуном и убийство Фарнхема.

— Но ведь это был несчастный случай!

— Нет, теперь на этот счет придерживаются другого мнения, — покачал я головой. — Особенно после того, как прошлой ночью убили Лоуренса Куля. Я так представлял себе это дело. Вы встретились с Евой Фарнхем, и она рассказала вам о том, что ее муж застрахован на крупную сумму. Расставшись с ней, вы все хорошенько обдумали. Потом вернулись с деловым предложением. Джо Уильяме сказал мне, что вы отличный агент, когда речь идет о малых суммах, но никудышный, если дело касается крупного куша. Но он не понимал сути этого явления.

Дело в том, что вы отлично умели разыскивать и обладателей больших сумм. Вот только результаты своих поисков в этом случае сообщали не Лоуренсу Кулю, а Винсу Мэлоуну. И тогда на сцене появлялся сам Вине. Он разбирался с крупными должниками. Мелюзгу вы отлавливали и передавали в руки Куля. Но иногда у вас якобы случались проколы. И вот подвернулся этот болван Блаунт. Это же просто дар богов!

— Уж очень вы умны, — фыркнула она.

Я отвесил ей низкий поклон.

— Вы тоже не глупы. Поначалу вы меня ловко обвели вокруг пальца. Широко открытые глаза и наивная улыбка. Отлично разыграли сцену с Винсом, сообразив, что рано или поздно я узнаю о вашей дружбе. Поэтому вы специально представили меня ему и сказали, что собираетесь за него замуж. Он меня даже поблагодарил потом за то, что я не выдал его и не сказал вам, что он бывший каторжник.

— Мы уже были женаты, — сказала она спокойно. — Шесть месяцев.

— Но жили на разных квартирах?

— Так было безопаснее. Большую часть ночей мы проводили вместе.

— Что ж, можете поделиться с публикой новым рецептом семейной жизни — как сохранить любовный трепет в браке.

— До чего ж остроумно!

— Для легального прикрытия своих заработков Вине устроился в страховую компанию, — продолжал я. — Вы отлично организовали свой бизнес, вот только в случае с Блаунтом переоценили свои силы.

— Мы решили, что это будет нашим последним делом, — сказала Эдна печально. — Одним махом разбогатеть на тридцать пять тысяч. Этого вполне достаточно.

Мы собирались бросить это занятие. По матери Вине мексиканец. Мы собирались поселиться в Акапулько, где он родился и где живут его родственники. Возможно, мы купили бы там ночной клуб или ресторан. Что-нибудь в этом роде.

Эдна села на ветхий стул и закинула ногу на ногу, юбка задралась, обнажив округлые колени с очаровательными ямочками. Она достала из сумки пачку сигарет и закурила. Потом устремила на меня пристальный взгляд, в котором сквозила нежная мечтательность. Но теперь-то я знал, что это взгляд кассового аппарата.

— Может, вас заинтересовали бы десять тысяч долларов, лейтенант? — осторожно спросила Эдна.

— Солидная сумма, — сказал я, — а за что?

Эдна бросила быстрый взгляд на тело Мэлоуна.

— Я всегда предпочитала обрубать концы. Вине мертв, и ему теперь нельзя помочь или навредить. В суде вы можете сказать, что он заставил меня силой помогать ему.

Я не знала о его прошлом, когда выходила замуж. Он держал меня в постоянном страхе. Присяжные поверят этой истории, если вы ее подтвердите.

Она подняла юбку еще дюйма на два, обнажив полоску тела над нейлоновым чулком. Надо признать, там было на что посмотреть.

— Я передам вам десять тысяч перед судом, — продолжала она нежно. — Если согласитесь, я могу отблагодарить и натурой.

— И вы считаете, что, получив деньги, я поведаю суду вашу версию? Неужели вы так доверяете мне?

Она улыбнулась:

— Я доверяю вам. Как вы думаете, что мне грозит, если вы расскажете в суде мою печальную историю?

— Возможно, даже ничего. Поскольку Вине мертв и допрашивать некого, присяжные могут вынести приговор в вашу пользу.

— Значит, вы согласны? — Она вся дрожала от нетерпения.

— Милая моя Эдна, я бы сделал это и бесплатно.

Я имею в виду деньги. Но есть одно обстоятельство.

— А именно?

— У меня из головы не идет ваше намерение бросить Блаунта в озеро. Мне эта идея очень не понравилась.

Она зло взглянула на меня и разразилась непотребной бранью. Я и ухом не повел.

— Вот что я скажу, дорогуша. Мои показания упрячут тебя за решетку. И когда ты выйдешь оттуда, не только твои платья, но и твое очаровательное личико выйдет из моды.

Она бросилась на меня, изрыгая проклятья. Я увернулся и ухватил ее за запястья. Сумочка выпала из рук мисс Брайт.

— Вот такие дамочки, как ты, — сказал я печально, — способны заставить меня разочароваться в женщинах.

Глава 11

Я вернулся в управление около четырех часов дня.

Аннабел одарила меня взглядом поверх каретки пишущей машинки.

— Шериф просил вас зайти к нему, как только появитесь.

— Почему победителя не встречает ликующая толпа? — спросил я. — Почему оркестры не гремят и флаги не развеваются?

— Вероятно, потому, что еще не получено известие о вашей смерти, — колко ответила Аннабел.

Да, ни один мужчина не может быть героем для своей любовницы. А Аннабел мне даже не любовница. И пока не предвидится никаких шансов исправить это упущение.

Я постучался к шерифу и распахнул дверь.

— Садитесь, Уилер, — буркнул Лейверс.

Я послушно сел и посмотрел на него.

— Да, сэр?

— Я слышал, что Полник убил Мэлоуна, не позволив ему выстрелить в вас. Вот в чем беда нынешних сержантов, они так и норовят перестараться.

— Кстати, в договоре,который мы с вами заключили, нет пункта, по которому я обязан смеяться над вашими шутками. Не так ли, сэр?

Лейверс сердито фыркнул.

— Я также слышал, что вы спасли Блаунта, и он теперь арестован за растрату. Бабенке Брайт также грозит заключение, сразу по шести статьям, начиная от вымогательства и заканчивая похищением людей. Похоже, у вас сегодня выдался хлопотливый денек, Уилер?

— Да, сэр.

— Но никто из них не убивал Куля?

— Нет, сэр.

Его губы скривились в подобии улыбки.

— Помня о вашей гениальной изобретательности, я был совершенно уверен, что вы пришьете кому-нибудь из них убийство Куля.

— Я пытался, — признался я.

— Да, не повезло. Значит, вы не в силах примириться с мыслью, что особа, почтившая вас своим вниманием, может оказаться убийцей?

— Во всяком случае, эта особа не может. Кстати, зачем я вам понадобился? У вас ко мне разговор?

— Да. Я хотел поблагодарить за хорошую службу.

— Рад стараться, сэр, — медленно проговорил я, состроив каменную мину игрока в покер. — Это все?

— Пока все, — так же медленно ответил шериф.

Я вышел в приемную и закурил. Через пять минут раздался телефонный звонок. Это был Джерри Шульц.

— Эл, утром я виделся с миссис Куль. Думаю, ты прав — она не виновна. Еще раз вынужден признать, что у тебя на этот счет феноменальный нюх.

— Что же, очень хорошо, что ты убедился в ее невиновности, — ответил я.

— Увы, хорошего мало, — печально заметил Шульц. — Нас пока только двое Свидетели же утверждают обратное Я даже склонен посоветовать миссис Куль признать себя виновной.

— Нет, Джерри, надо придумать что-нибудь получше.

— Например, найти настоящего убийцу, Эл. Иначе, боюсь, ей предстоит переселение из одной камеры в другую, куда менее уютную И окружному прокурору не составит особого труда запихнуть ее туда.

— Тебе бы работать могильщиком, а не защитником, — проворчал я и повесил трубку.

Мне необходимо было выйти на свежий воздух. Я давно не прогуливался.

Я вышел из управления и бодрой рысью проскочил два квартала, однако облегчения не ощутил. Я вспомнил, что контора Лоуренса Куля находится всего в четырех кварталах, и решил взглянуть, как там идут дела без крепкой хозяйской руки.

Дверь в контору была открыта, и я вошел. Никого.

Я крикнул:

— Эй! Есть кто-нибудь?

Я подождал. Словно надеясь, что, как в детской игре, мне ответят: "Только мы, муравьи!" Но вместо этого послышалось:

— Войдите.

Я прошел в кабинет Куля и обнаружил за письменным столом Джо Уильямса.

— Входите, лейтенант. Приятно видеть человеческое лицо в этом Богом проклятом и покинутом людьми месте.

Я вошел и закрыл за собой дверь. Он отодвинул в сторону кипу бумаг, которую просматривал, откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул:

— Ну и чертов денек выдался!

— Согласен с вами. Но вы, кажется, заняты?

— А как же. — Он провел рукой по волосам. — Прошлой ночью убили Куля, потом арестовали его жену, а сегодня днем упрятали в тюрягу и Эдну Брайт. — Уильяме покачал головой. — Для меня слишком много событий, лейтенант. Сегодня я побывал у миссис Куль.

Она попросила меня взять на себя руководство фирмой.

Вот я и пытаюсь разобраться в этом хаосе. Правда, пока не слишком получается.

— Что вам нужно, так это выпить, — сказал я.

Его лицо просияло.

— Вы, как всегда, гениальны, лейтенант! И почему мне самому не пришло это в голову? Вперед!

Мы вышли на улицу. Уильяме запер дверь, и мы зашагали в ближайший бар, находившийся в квартале от конторы.

— За красивую и спокойную жизнь! — провозгласил он, когда бармен поставил перед нами стаканы.

— Отличный тост, — согласился я.

Уильяме одним глотком уменьшил количество жидкости в своем стакане до одной трети и глубоко вздохнул.

— Мне это было необходимо. Начиная со вчерашнего вечера я смеялся лишь однажды, когда узнал, что несравненная Эдна Брайт оказалась заурядной вымогательницей. Хотел бы я, чтобы Лоуренс дожил до этого дня. Он бы по достоинству оценил этот казус.

— Да, трудно по-настоящему узнать человека. Истина древняя как мир.

— Меня это несколько пугает, — сказал Уильяме, — начинаешь думать: а как бы выглядели люди, если их вывернуть наизнанку?

— Ну, у нас хватает неприятностей и без разглядывания человеческого нутра. Так вы сегодня утром виделись с миссис Куль?

— Да, сразу же после того, как ее посетил адвокат.

Это настоящий ас. Парень по имени Шульц. Вы знаете его, лейтенант?

— Что-то слышал. Как себя чувствует миссис Куль? — Выглядит она о'кей, — равнодушно ответил Уильяме. — Для дамочки, которой грозит газовая камера, она держится довольно хладнокровно. Надеюсь, ей все-таки удастся выкрутиться из этой истории. Стоит ли из-за Ларри Куля отправлять ее на плаху? Ее благоверный был гнусный мерзавец!

— Почему вы так думаете?

— Ларри Куль вечно бегал за юбками, вечно совал свой нос в чужие дела. Он иногда даже разыгрывал из себя детектива и вынюхивал, чем занимаются его сотрудники, когда отправляются выполнять его идиотские поручения. Просто для того, чтобы быть уверенным, что он недаром платит мизерное жалованье. — Уильяме вдруг улыбнулся. — Он и меня пару раз накрыл, когда я торчал за стойкой бара вместо того, чтобы мотаться по городу в поисках очередного беглеца-неплательщика. Правда, после этого он бросил этим заниматься.

— Признайтесь, это вы его прикончили? — спокойно спросил я.

Он сердито взглянул на меня. Потом снова улыбнулся:

— Хорошо-хорошо. Я его не убивал. Но меня грела эта мысль. А по правде говоря, мне позарез была нужна работа.

— А кому работа не нужна?

Бармен наполнил наши стаканы.

— И знаете, что еще! — воскликнул Уильяме. — Я никогда не мог понять, зачем он занимается этим делом?

Куль был женат на очень богатой женщине. Я не понимал, зачем ему эта фирма. Она ведь приносила сущие гроши. А девиз Лоуренса Куля — делать деньги. Если ему удавалось выдоить лишний доллар, он был на седьмом небе от счастья.

— А? — переспросил я.

— Что "а", лейтенант?

— Что вы сказали сейчас?

— Что я сказал?

— Ну да, про Лоуренса Куля?

— Я сказал, что он всегда норовил урвать доллар-другой.

— А… Хорошо… — пробормотал я. — Спасибо, Джо.

— За что?

— За выпивку. Мне пора идти. — Я встал. — Еще раз спасибо, Джо, за все.

Я вышел из бара и быстро зашагал к управлению, рядом с которым оставил свой "хили". Было еще слишком рано, чтобы взяться за разработку идеи, посетившей меня, поэтому я решил пообедать.

В начале восьмого я остановил машину у дома Евы Фарнхем, нажал на звонок, и через пару минут дверь распахнулась.

— Лейтенант Уилер, снова вы?

В обтягивающем свитере цвета слоновой кости и узкой черной юбке она выглядела потрясающе. Голову тугим шлемом обхватывали черные как смоль волосы.

— Еще несколько вопросов, миссис Фарнхем, — сказал я. — Не возражаете, если я войду?

— Вероятно, я не имею права не пустить вас…

Мы прошли в гостиную. На маленьком столике около кушетки стояла бутылка виски, опустошенная на две трети. Рядом стоял почти полный стакан. Миссис Фарнхем опустилась на кушетку и жестом пригласила меня сесть рядом.

— Ну, что же, задавайте свои вопросы.

— Прошлой ночью, — начал я, — когда здесь был убит Лоуренс Куль…

— О, эту ночь я, наверное, никогда не забуду, — прошептала она.

— Так вот, я выслушал версию миссис Куль.

— Еще бы! Естественно, вы первым делом бросились к ней за объяснениями.

— Вы очень сообразительны, — сухо заметил я.

— Вот я и выпью за это! — сказала она и осушила стакан.

С минуту она молча разглядывала меня. Потом пожала плечами:

— Вероятно, надеетесь, что я буду вести себя как радушная хозяйка и предложу вам выпить?

— Благодарю, — отозвался я. — Я налью себе сам.

Миссис Фарнхем встала и отправилась за чистым стаканом. Я тоже поднялся. Когда она наливала виски, я подошел к ней вплотную.

— Вы находите, что спиртное помогает в подобных случаях? — спросил я.

— Надеюсь. Мне хочется многое забыть. Вероятно, даже вы, лейтенант, согласитесь с этим. Сначала смерть Генри, потом вчерашняя история.

Она поставила стакан на стол и повернулась ко мне.

Я крепко схватил ее за плечи, прижал к себе и с такой силой впился поцелуем в ее губы, что ощутил вкус крови. Моя рука заскользила все ниже и ниже и наконец нырнула под свитер.

Ева Фарнхем сопротивлялась молча и ожесточенно.

Но интересным оказалось лишь начало нашей схватки, поскольку потом она изловчилась и изо всей силы саданула каблуком по моей ноге. Прием карате не отличался изощренным профессионализмом, я вскрикнул от боли и ослабил хватку. Отступив, я ударился коленом об угол кушетки, потом плюхнулся на нее и принялся массировать голень. Миссис Фарнхем, ко всему прочему, исхитрилась еще и исцарапать меня до крови, а вид собственной крови не лучшим образом сказывается на моей нервной системе. Я постарался расслабиться.

— Ты… ты… грязный ублюдок… — прошипела она.

Я выставил правую ладонь.

— Мир, — предложил я. — Мне казалось, что я веду себя как подобает всякому приличному гостю. На мой взгляд, авторы брошюры "Как вести себя в дамском обществе" могут гордиться мною. Но если я совершил ошибку, а похоже, так оно и есть, — об этом свидетельствует боль в берцовой кости, — прошу извинить меня.

Миссис Фарнхем вдруг заметила, что между свитером и юбкой у нее проглядывает полоска голого тела, и поспешно поправила свой наряд. Ее грудь, выражаясь языком старинных романов, вздымалась, и я наслаждался этим зрелищем.

Она закусила нижнюю губу, стараясь справиться с яростью. Я потянулся за своим стаканом. Сделал я это по двум причинам: во-первых, чтобы она не вздумала швырнуть стаканом в меня, а во-вторых, мне необходимо было выпить.

К тому времени, как я допил виски, миссис Фарнхем успокоилась или, вернее, почти успокоилась.

— Эта ваша Шутка по поводу приличного поведения гостя, — хрипло выдохнула она, — вы находите ее очень смешной?

— Просто я решил ее выкинуть на повороте, но, кажется, вылетел сам. Мне показалось, что до моего прихода вы ублажали свой организм алкоголем. Вот я и решил, что дальше все должно пойти обычным порядком.

— Если вы хотите, чтобы смысл ваших речей хотя бы отчасти был понятен вашим собеседникам, я бы порекомендовала вам изъясняться яснее. Что это за "обычный порядок"?

— Внезапный порыв страсти, разведка, потом атака и, наконец, желанный финиш. Правда, бедняга Куль закончил плачевно, но, может, ему просто не повезло.

Кроме того, у меня ведь нет жены.

Она достала сигарету и закурила.

— Что вы пытаетесь доказать?

— Может быть, ничего. Очевидно, Куль обладал чем-то, чего у меня нет?

— Да, он обычно не встречал особых трудностей, — язвительно ответила она. — Так, значит, учитывая события прошлой ночи, вы вообразили, что я готова отдаться первому встречному? И решили воспользоваться благоприятной ситуацией? Не знаю уж, что хуже: вы или ваше самомнение.

Я покачал головой:

— Вы меня не правильно поняли. Передо мной стояла совершенно иная цель. Я всего лишь провел небольшой эксперимент, дабы убедиться, что я наконец-то на правильном пути. И вы только что это подтвердили.

— Убирайтесь вон! — выкрикнула она.

— Ну, еще рановато. У меня осталось несколько вопросов.

— Я сказала, убирайтесь вон! — взвизгнула миссис Фарнхем. — Убирайтесь, или я…

— Позовете полицейского, леди? У нас в полиции отличный сервис — как видите, я уже здесь.

Она закусила нижнюю губу.

— Ну хорошо, что вы хотите?

— Поговорить о прошлой ночи. Когда миссис Куль позвонила в дверь, вы были с ее мужем в спальне?

— Да, — глухо ответила она. — Сколько раз мне предстоит пройти через этот допрос?

— С меня хватит и одного. Вы прошли через гостиную к входной двери, открыли ее, миссис Куль ворвалась в квартиру и прямиком направилась в спальню.

Так?

— Да.

— Что произошло потом?

Ева Фарнхем резко крутанулась на каблучках, подошла к окну и уставилась на улицу.

— Она увидела его и на мгновение замерла. Ларри начал клясть ее почем зря. Тогда она открыла сумочку, достала оттуда револьвер и выстрелила. — Ее голос слегка дрожал. — Все произошло так быстро… Я схватила первое, что подвернулось под руку, — это оказался зонтик, — и ударила ее по голове. Потом…

— Остальное мне известно, — сказал я. — Благодарю.

Она повернулась и медленно подошла ко мне.

— Тогда уходите.

— Еще одна деталь, — сказал я спокойно. — Вы не можете проделать небольшой эксперимент? Это займет не более двух минут.

— Если вы обещаете, что не больше. — Она стиснула зубы.

— Обещаю. Можно войти в спальню?

— Зачем?

— Никаких нарушений "Правил поведения в гостях", — успокоил я ее. — Просто небольшой эксперимент.

Мы вошли в спальню. Кровать стояла в углу, слева от двери, изголовье находилось у стены. Я подошел к кровати, лег и посмотрел на Еву, остановившуюся на пороге.

— Если вы устали, лейтенант, то почему бы вам не отправиться домой? — язвительно сказала она.

— Это часть моего эксперимента, — возразил я. — Я просто хочу яснее представить себе всю сцену.

Я достал из кобуры револьвер, удостоверился, что он стоит на предохранителе, и бросил его ей:

— Ловите!

Она неловко поймала оружие и с отвращением посмотрела на вороненую сталь.

— Что я должна с ним делать? — сухо спросила она.

— Возможно, мой ответ вас заинтересует. Предположим, вы миссис Куль, а я мистер Куль. Как бы вы чувствовали себя, если бы были замужем за парнем, который не пропустил ни одной юбки?

— Ну, если это ваша манера шутить…

— В данном случае я, как никогда, серьезен. Вы ревнивая жена. Вот вы подошли к порогу, открыли сумочку и достали револьвер. Предположим, вы это уже сделали. Так?

Она кивнула и направила револьвер на меня.

— Вот так, — сказал я. — Что произошло дальше?

Что должен был сделать я, если бы был Лоуренсом Кулем?

— Вы бы сели на кровати, — тихо сказала она.

Я послушно сел.

— Потом что? Предположим, что, сидя на кровати, я обругал вас всеми грязными словами, какие только сумел вспомнить. Дальше?

— Я подошла ближе. — Она сделала два шага вперед. — Потом, кажется, она немного нагнулась.

Ева согнула колени.

— Потом?

— Дважды нажала на спусковой крючок.

— Револьвер на предохранителе, — сказал я. — Нажимайте, не бойтесь!

Ствол револьвера находился в каких-то четырех-пяти футах от моего лица. Ее пальцы нащупали крючок и дважды нажали. Раздались два чуть слышных хлопка.

— И теперь я мертв? — поинтересовался я.

Я встал с кровати, отобрал у нее револьвер и спрятал в кобуру.

— Вот так Натали Куль! — восхищенно протянул я. — Да она, оказывается, волшебница? Женщина-маг?

— Я не понимаю, о чем вы, — растерянно сказала Ева.

— Любой дурак способен выстрелить из револьвера, — сказал я. — Для этого не нужно особого таланта. Но, вероятно, у миссис Куль было особое оружие, что-то вроде бумеранга.

— Опять изволите шутить?

— Нет. У нее, очевидно, было такое оружие, пули из которого летели не по прямой линии, а делали полукруг.

Она смотрела на меня широко открытыми глазами.

— Вы с ума сошли?

— Лоуренс Куль был убит выстрелами в голову сзади, в затылок, — вздохнул я. — Вы понимаете? В затылок, миссис Фарнхем, в затылок.

Ева Фарнхем сделала шаг вперед, на мгновение в ее глазах мелькнул страх. Потом она схватилась за горло.

— О, похоже, я все перепутала, — пробормотала она. — В конце концов, я так устала, что не помню, как все произошло. Мне кажется, я сейчас потеряю сознание.

Я подошел к ней близко, так близко, что почти касался ее.

— Вы ничего не перепутали, Ева, — тихо сказал я. — Абсолютно ничего не перепутали.

— О, пожалуйста, у меня разыгралась мигрень! Может, вы все же уйдете?

— Вы были замужем за игроком, который все на свете проиграл. Он спустил все свое состояние, он опустился, превратился в гадкого пьяницу. Единственное, что в нем было ценного, — это его страховка. Живой он был только помехой для вас. Живому ему грош цена. Зато цена трупа равнялась пятидесяти тысячам долларов.

Ева Фарнхем повернулась, прошла в гостиную и опустилась в кресло.

— Оставьте меня! — глухо пробормотала она.

Я присел на подлокотник кресла, не сводя с нее глаз.

Она спрятала лицо в ладонях.

— А этот Куль… Он был женат на богатой женщине, которую ненавидел. Он завел грошовый бизнес только для того, чтобы иметь хотя бы иллюзию материальной независимости. Он всегда был в погоне за деньгами, не брезговал никакими средствами, чтобы урвать доллар-другой. Он никому не доверял, даже своим сотрудникам. Он следил за ними, чтобы убедиться, что они не отлынивают от своих обязанностей. Насколько я понимаю, он следил и за Эдной Брайт, когда она нанесла вам визит. Возможно, тогда он и увидел вас. У Лоуренса глаз был наметан на таких хорошеньких женщин, как вы. Эдна рассказала ему о том, что Генри Фарнхем — никчемный алкоголик, но у него имеется одно достоинство — страховка.

Я налил себе виски. Мне была необходима выпивка, а Еве — небольшая пауза.

— Лоуренса посетила гениальная мысль: а не выкроить ли ему на этом деле пару баксов? Поделить пополам страховку с хорошенькой вдовушкой. И вот он заявился к вам.

— Да, он зашел ко мне, — холодно сказала она. — Иначе как бы его жена смогла убить его в моей квартире?

— Конечно, конечно, — согласился я. — Но это уже был не первый его визит. Так? Я же сейчас говорю о самом первом визите. Он представился как большой специалист по выбиванию долгов. Держу пари, вы поняли друг друга с первого взгляда. По сути, вы были слишком похожи.

Он завел разговор о вашем муже и его страховке. И вот тогда в вашей хорошенькой головке, прежде чем вы успели осознать это, зародилась мысль об убийстве. Но убийство должно было выглядеть как несчастный случай. Иначе компания не заплатила бы денег по страховке. При этом у вас должно было иметься железное алиби. Вы договорились, что Куль сшибет Генри, когда тот выйдет из бара, а вы в это время будете беседовать с владельцем фирмы "Корсеты Стеррайт". Никому и в голову не пришло бы заподозрить, что вы с Кулем знакомы. Все получилось превосходно.

— Вы сошли с ума, — прохрипела Ева. — Спятили!

Она хотела было встать с кресла, но я схватил ее за руки и силой усадил обратно.

— Я еще не закончил, — заметил я. — Итак, Генри Фарнхем убит, и все обстоит как нельзя лучше… для Куля. Он получает половину страховой премии, то есть достаточно денег, чтобы натянуть нос своей женушке, а заодно заполучить и вас. Но он не стал дожидаться, когда страховые денежки составят приятную компанию такой очаровательной женщине, как вы. Он стал захаживать к вам, пока вы были еще в одиночестве, точнее, без долларов. Он заглядывал к вам регулярно, каждую ночь — дома он не ночевал. И вот тогда-то вы и возненавидели его. Вы поняли, что отныне он будет висеть на вашей шее тяжким бременем. Более того, за это сомнительное удовольствие вы должны заплатить ему двадцать пять тысяч.

И тут Ева Фарнхем разрыдалась.

— Он рассказал вам о своей жене, — продолжал я. — О ее вспыльчивом нраве, о том, что она только и ждет случая, чтобы развестись с ним. Все это натолкнуло вас еще на одну мысль. Прошлой ночью, после того как Куль заявился к вам, вы улизнули из квартиры и помчались к ближайшему телефону-автомату. Вы позвонили миссис Куль и, изменив голос, сообщили, что ее драгоценный Лоуренс находится сейчас с миссис Фарнхем в ее квартире. Вы рассказали, как добраться до вашего дома, повесили трубку и вернулись обратно.

Я допил виски и аккуратно поставил стакан на стол.

— В сумочке у вас лежал револьвер. Заманить Лоуренса в спальню и подготовить соответствующую сцену к приходу миссис Куль было парой пустяков. И вот жена вашего любовника пришла. Вы пропустили ее в спальню.

Потом достали из сумочки револьвер и встали рядом с ней, немного сзади. Она, естественно, смотрела на своего мужа, не на вас. Вы стукнули ее по голове рукояткой револьвера, после чего попросили Лоуренса отнести тело жены в ванную комнату или еще куда-нибудь. Когда он наклонился, чтобы поднять ее, вы приставили к его затылку револьвер и дважды выстрелили. Смерть наступила мгновенно. Падая, он стукнулся об угол кровати и ухватился за простыню. Потом вы носовым платком вытерли с револьвера свои отпечатки и прижали к рукоятке пальцы миссис Куль. После чего бросили револьвер на пол и позвонили в полицию. Затем достали из шкафа зонтик и заняли пост подле миссис Куль.

Ева Фарнхем резко вскочила.

— Все это ложь! — взвизгнула она. — Ложь, ложь! Зачем вы все это мне приписываете? Что я вам сделала?

Обезумев, она стала рвать на себе волосы.

— Почему вы так ненавидите меня? Почему вы хотите уничтожить меня? — кричала она. — Почему?!

Я похлопал ее ладонью по щекам, и она затихла.

— Я сейчас уйду, — мягко сказал я. — Но скоро вернусь. Вы знаете не хуже меня: все, что я сейчас сказал, — правда. Я вернусь, чтобы получить показания.

— Убирайтесь вон! Ради Бога, оставьте меня в покое!

Убирайтесь!

— Игра закончена, Ева. Вы трещите по всем швам.

Вы уже рассыпались на части, хотя я даже не притронулся к вам. Я проверю все действия и передвижения Лоуренса Куля в день убийства Генри. Наверняка найдутся свидетели, которые видели, как каждую ночь он приходил к вам и утром уходил. Я найду этих людей и…

Она метнулась в спальню и бросилась на кровать. До меня донеслись судорожные рыдания.

Я прислонился к дверному косяку.

— И тогда я разоблачу вас. Знаете, что с вами сделают, милая Ева? Вас запихнут в газовую камеру.

Я осторожно закрыл дверь спальни и вышел из квартиры.

Глава 12

Надзирательница открыла камеру, пропустила меня и заперла за мной железную дверь.

Эдна Брайт сидела на топчане и курила. Она безразлично взглянула на меня:

— Что вам надо?

— Кое-какие сведения.

— Она усмехнулась:

— Это смешно. Вы еще меня о чем-то просите! Да если вы будете умирать от жажды, я даже не плюну на вас. Что вы сделали для меня? Вы ничтожество!

— Я как-то подбросил вас в город на свидание с Винсом, — сказал я спокойно.

— Жаль, что по дороге я не перерезала вам глотку.

Я сел рядом с ней на койку и закурил.

— Эдна Брайт, — терпеливо заговорил я, — я готов заключить с вами сделку, правда, сначала мне придется пойти на сделку с самим собой. Я хочу найти сообщника убийцы Фарнхема, и это для меня сейчас самая важная вещь на свете. Вы кое-что знаете. Так вот мои условия: ответьте на мои вопросы, только правдиво, и тогда я забуду, что вы предложили Винсу отправить Блаунта на дно озера.

Я почувствовал, как Эдна сжалась.

— Вы действительно так сделаете?

— Мне самому это не очень нравится, но я поступлю именно так.

— Да, вы верны себе, — усмехнулась она. — Вы, вероятно, родились копом, и ваши пеленки были украшены полицейской бляхой. — Она помолчала. — Я вам верю, лейтенант, не знаю уж почему. Я согласна на сделку. Что же вы хотите знать?

— Где вы были во второй половине дня, когда был убит Генри Фарнхем?

Она немного подумала:

— Я разыскивала одного парня. Я его нашла. Разговор шел о незначительной сумме денег, но их-то у него и не оказалось. Я вернулась в контору, чтобы доложить о результатах. Я всегда докладывала Кулю о моих делах, чтобы поддержать репутацию отличного работника и чтобы он не слишком злился, когда я терпела неудачу.

— Вы помните, в котором часу вы вернулись в контору?

— Что-то около половины пятого.

— Куль был в конторе, когда вы вернулись?

— Да.

— Поговорив с вами, он ушел?

— Нет. — Эдна покачала головой. — Я зашла к нему в кабинет и доложила о результатах своих поисков, после чего он предложил мне выпить и начал, по своему обыкновению, приставать к мне. Но у меня длинные ноги и меня не так-то легко поймать. Ему ни разу не удалось догнать меня.

— Вы уверены, что он никуда не уходил?

— Конечно уверена! — Эдна раздраженно пожала плечами. — Мы ведь договорились с вами. Не так ли? Я говорю чистую правду.

— О'кей. Когда вы ушли из конторы? "

— Примерно без четверти шесть, может, чуть позже.

— А Куль?

— Когда я уходила, он еще оставался там. Наверное, решил отдохнуть перед новой попыткой поймать меня.

— Мне очень не хочется, но, кажется, я готов вам поверить, — печально сказал я.

— Ну что же, я выполнила свое обещание. Не забудьте и вы о своем.

— Не забуду, — пообещал я. — Но, признаюсь, вы выиграли от нашей сделки гораздо больше, чем я.

Я жестом попросил надзирательницу выпустить меня.

— Эй, лейтенант, смотрите только не загнитесь до моего суда.

— Постараюсь.

Я вышел на улицу. Было уже половина одиннадцатого, когда я добрался до своей квартиры. Самое неприятное время суток. Слишком поздно, чтобы строить какие-то планы и слишком рано, чтобы отправляться в постель, во всяком случае, одному.

Размышляя над этим вопросом, я налил себе виски.

"Пожалуй, я принял правильное решение ", — подумал я, наливая третий стакан.

Зазвонил телефон. Я неохотно снял трубку.

— Говорит морг. Не тратьте попусту время, названивая сюда. Здесь все умерли.

— Тогда кто же со мной говорит? — шаловливо поинтересовался женский голосок.

Из моего горла вырвался стон.

— Вы хотите сказать, что с вами кто-то говорит?

— Это Кенди, — сказала она, не обращая внимания на мой мрачный юмор. — Как вы поживаете, Эл?

— Как нельзя хуже. А вы?

— Мне одиноко, и я скучаю. Почему бы вам не заглянуть ко мне?

— Я уже на полпути, — крикнул я. — Скажите только, где вас искать. Где конец этого пути?

— Все там же, Баннистер-стрит.

Я почувствовал, как моя грудь медленно наливается свинцом.

— Вы хотите сказать, что вы у Корниша?

— Конечно.

— Что же я там буду делать? Играть с вами в бридж?

— Все в порядке, Эл, — проворковала она. — Все хорошо. По телефону долго объяснять. А о старикашечке Калве не беспокойтесь.

— Он что же, неожиданно отправился в Гренландию? — спросил я с надеждой.

— Все в порядке. Я вам объясню, когда приедете.

— О'кей!

Я вышел из квартиры в начале двенадцатого. Отличное время суток — достаточно рано для того, чтобы можно было строить планы и достаточно поздно для… впрочем, похоже, я повторяюсь.

Около половины двенадцатого я остановил свой," хили" напротив дома Корниша. Нажимая на звонок, я все еще надеялся, что он улетел в Гренландию. Дверь отворилась, на пороге стояла Кенди. На лице ее гуляла радостная улыбка. Я почувствовал себя значительно лучше. Если бы Корниш был дома, дверь, несомненно, открыл бы он.

— Я так рада, что вы приехали, золотце мое, — проворковала Кенди. — Мне так надоело сидеть здесь.

Я вошел в холл и закрыл за собой дверь. На Кенди были лишь трусики и крохотный бюстгальтер, состоявшие преимущественно из кружев. На сей раз ее наряд был выдержан в розовых тонах.

— Ужасно жарко, — пояснила она, заметив мой взгляд.

— Да-да, атмосфера так и накаляется, — согласился я. — А что с Корнишем?

— Он здесь, — ответила она равнодушно.

Я так и подпрыгнул.

— Здесь?! — повторил я каким-то придушенным голосом. — Что за странная идея, сокровище мое?

— Я же вам сказала, что все в порядке, — отмахнулась Кенди. — Но, по-моему, будет лучше, если вы взглянете на него, он в гостиной.

— Надеюсь, у него нет при себе оружия?

— Оружия? — Она едва не захлебнулась от смеха.

— Пойдемте, помашете ему ручкой. — Она подхватила меня под руку и потащила в гостиную.

В дверях Кенди остановилась.

— Вот! — провозгласила она. — Вот и мой старикашечка!

Корсетный король распластался на полу. Его великолепные трусы несколько утратили свой блеск, а спортивная рубашка давно подрастеряла свой спортивный вид.

Плечи его были прижаты к кушетке, а подбородок покоился на груди.

Когда мы вошли, он замотал головой из стороны в сторону, его подбородок немного приподнялся. Он бессмысленно уставился на меня. Через мгновение подбородок упал на грудь. В двух футах от Корниша валялся стакан, рядом были навалены пустые бутылки из-под шампанского и шотландского виски, в лужице воды плавали остатки льда. Вертикальное положение занимал лишь один-единственный предмет — недопитая бутылка имбирного пива.

— Ух! — выдохнул я.

Кенди довольно хихикнула.

— Ух-ух — так и есть! Какой же здесь беспорядок!

Все вверх дном. Взгляните на эту образину. Для того чтобы придать ему нормальный вид, мало одного корсета "Стеррайт".

— Мое восклицание "ух" относилось к имбирному пиву, — сказал я. — Мне больно видеть, как этим пойлом оскорбляют благородный шотландский напиток.

Настоящий пьяница должен был найти более приличных спутников для виски, нежели шампанское и имбирное пиво.

— А Калв вовсе не пьяница. Он держит спиртное исключительно для гостей, сам же не притрагивается к нему. В том-то все и дело. По-моему, этот коктейль добил его. Видели бы вы его полчаса назад. Он носился по дому и орал, что перережет себе горло.

— Из-за чего вся эта драма? Что у вашего старикана стряслось?

Кенди рассмеялась:

— Неприятности по службе.

— Неприятности по службе?

— Да. Калв говорит, что человек, который помогает прятать под корсетом женскую красоту, не имеет права на спокойную жизнь.

— Мне казалось, что ваш вид должен был поднять ему настроение.

— Эл, вы когда-нибудь слышали выражение "мертвецки пьяный"?

Она прошла в комнату и склонилась над Корнишем.

Зрелище, которое при этом предстало моему взору, было значительно приятнее того, что увидела она.

— И подумать только, все это из-за того, что он замахнулся на вас, — хихикнула Кенди.

— Замахнулся на меня? Эй, подождите-ка, о чем вы толкуете? Это же было вчера ночью. Какое это имеет отношение…

— К вашему сведению, дорогой мой, это медицинский кутеж.

— Какой-какой?!

— Медицинский. Он хотел излечиться от головной боли, которую заработал, когда хотел вас ударить, да промахнулся и стукнулся головой о кровать. Придя в себя, Калв решил хлебнуть пару стаканчиков от головной боли, и ему это очень понравилось. С тех пор он только этим и занят.

— Я думаю, Кенди, что вам следовало бы спрятать бутылки подальше, а то завтра он проснется с головной болью и снова начнет курс лечения. И так может продолжаться много дней подряд. Как в санатории. Подумать только. Неплохой способ убить пару недель.

Я поднял с пола бутылку и разочарованно вздохнул: дна была пуста. Я с сожалением поставил ее на столик и сказал:

— Надо убрать тело.

Я подхватил жертву алкоголя под мышки и потащил в спальню.

"Интересно, кто тяжелее: мертвый или мертвецки пьяный?"

Потом я спросил Кенди, куда пристроить "старикашечку". Она наполеоновским жестом указала на кровать. Я с трудом смог отвести взгляд от ее фигуры в прозрачном бюстгальтере и таких же эфемерных трусиках. Кое-как мы взгромоздили Корниша на кровать.

Я заботливо подоткнул одеяло, оставив снаружи лишь то, что находилось выше носа, — на тот случай, если производитель корсетов решит усладить публику мелодичным храпом.

— Мне пришла в голову отличная идея, куда можно спрятать выпивку, — весело сказал я, выходя вслед за Кенди из спальни.

— Что касается меня, то я чувствую новый приступ головной боли, — простонала она. — Скорее к медицинскому шкафчику! — с этими словами Кенди устремилась к бару, достала новую бутылку и пару стаканов.

— Вы очень любезны, сестрица, — с чувством сказал я, когда она вручила мне наполненный до краев стакан. — Должен заметить, что мне очень нравится новая форма медперсонала в вашем санатории или, может, это клиника? Вам чрезвычайно идет эта форма, кроме того, она гораздо дешевле формы сиделок из монастыря Святой Барбары.

Кенди некоторое время сидела молча, закрыв глаза.

— Эл, — наконец пробормотала она, — я уже не способна по достоинству оценить остроумный диалог. Сейчас у меня два желания — пить и любить.

— Я вполне могу составить вам компанию и в том, и в другом, — любезно предложил я.

— Я знаю, — проворковала Кенди. — Почему бы тебе не выключить свет и не снять галстук. А я переберусь на кушетку.

Она залпом проглотила виски и направилась к кушетке. На полпути она остановилась и взглянула на меня.

— И брюки тоже!

— Кенди, ты сторонница метода исключения? — поинтересовался я.

— Скорее, метода совращения, — лениво пробормотала Кенди. — Не все ли равно, как это называется. — Она устроилась на кушетке.

— Ты умная девочка.

— Черт возьми, меньше всего я хотела бы услышать сейчас именно эти слова! — возмутилась она. — Если ты предпочитаешь захватить с собой молитвенник, скажи об этом прямо. Я тогда разыщу свое вязанье.

— Я пошутил, — сказал я смиренно. — Честное слово, пошутил.

Чтобы доказать это, я выключил свет. Потом развязал галстук, бросил его на пол и стал на ощупь пробираться к кушетке. Кенди ухватила меня за руку, притянула к себе и прижалась всем телом. Наши губы встретились, и я ощутил дрожь нетерпения, сотрясавшую ее восхитительное тело.

Домой я вернулся только к утру, в половине пятого, и проспал до одиннадцати часов. Десять минут под ледяными струями и пара чашек крепкого кофе несколько улучшили мое самочувствие. Я побрился, оделся, закурил первую на сегодня сигарету и зашелся в ритуальном утреннем кашле. Откашлявшись, я вспомнил о Кенди. Интересно, она все еще на Баннистер-стрит? По-прежнему пытается спасти Корниша от головной боли и опасностей в виде бутылок и корсетов', подстерегающих несчастного?

Я нашел в телефонной книге номер Корниша и позвонил. После четвертого звонка трубку сняли.

— Алло, — раздался энергичный голос.

— Привет, Калвин, — весело поприветствовал я. — Ну как, вы уже приняли новое лекарство?

— Что за черт? О чем вы говорите? — фыркнул он. — Что за дурацкие шутки?

— Извините, ошибся номером. — Я быстро бросил трубку на рычаг.

Потом я решил позвонить в рекламное бюро, где Кенди имела привычку умирать от скуки. В трубке послышалось:

— Офис фирмы "Монтелло и К°".

Звук знакомого, чуть хрипловатого голоса сразу улучшил мое настроение.

— Кенди, — пробормотал я, — птичка моя, я только что позвонил твоему "старикашечке". Я думал, ты все еще дежуришь около него.

— Я собиралась позвонить тебе, дорогой, — хихикнула она. — Представь себе, он проснулся утром свежим, как маргаритка, и совсем не помнил, что с ним произошло. Он даже не помнит, как замахнулся на тебя и стукнулся головой о кровать. Он совершенно ничего не помнит.

— По-моему, он в полном порядке.

— Поэтому я решила вернуться к роли деловой девушки и очень этому рада.

— Отлично! Я всего лишь хотел узнать, как твои дела.

— Чудесно, счастье мое, — промурлыкала Кенди. — Я уже многие месяцы не чувствовала себя так великолепно. С виски или без него — ты самое лучшее лекарство, которое я когда-либо принимала.

— Благодарю. Когда мы увидимся снова?

— Трудно сказать, золотко. Старикашечка снова в форме, а ты знаешь, что это он раздает бриллианты и норковые шубки. Подожди, пока я тебе позвоню, Эл.

Девушке нужно вести себя осмотрительно. А сейчас нам надо проститься. Кто-то сюда идет.

— Наверно, это норка в волчьей шкуре с бриллиантами вместо зубов, — прорычал я и бросил трубку.

Без четверти час я вошел в здание Объединенной страховой компании. Меня провели в кабинет Мосса.

Он поприветствовал меня сердитым мычанием.

— Привет, — ответил я и, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло.

— Что вам нужно? — спросил Мосс.

Я одарил его фирменной уилеровской улыбкой. Она его нисколько не тронула.

— Я занят, лейтенант, — буркнул толстяк. — Очень занят.

— Мистер Мосс, — заговорил я официально, — я пришел к вам, чтобы извиниться перед вами и вашим животом.

— Что такое? Еще одна идиотская шутка?

— Я серьезен, как никогда, — успокоил я его. — Помните, однажды я обвинил ваш живот в том, что он слишком велик, и поэтому может ошибаться. Так вот, я был не прав. Ваш живот никогда не ошибается. Это говорю вам я, лейтенант Уилер!

Он долго смотрел на меня, и наконец улыбка пробилась сквозь наслоения жира. Он запустил толстый палец в верхний карман пиджака.

— Хотите сигару, Эл?

— Благодарю. Удовольствуюсь своей сигаретой, — вежливо ответил я. — Теперь я уверен, что вы были правы. Это и в самом деле убийство.

— Значит, вы что-то разузнали? — Он снова улыбнулся. Эта процедура действительно давалась ему с огромным трудом. — А я уже думал, что мой живот впервые ошибся!

— Вы еще не выплатили страховку?

— Нет. Но, черт возьми, срок подходит. Я смогу оттянуть выплату еще дня на два, но не больше.

— Вам вовсе не придется платить, если поможете мне.

— Вот как?

— Никогда в жизни не был более серьезен.

Мосс схватил телефонную трубку.

— Никаких вызовов! — рявкнул он секретарше. — Меня нет! Если кто-нибудь поинтересуется, куда я делся, скажите, что меня забрали в полицию.

Он бросил трубку на рычаг и выжидающе уставился на меня.

— Ну, выкладывайте, лейтенант. Я весь внимание.

Я выложил ему все, что знал.

Около трех часов дня я переступил порог фирмы "Дэвид Монтелло и К°".

Увидев меня, секретарша улыбнулась несколько растерянно.

— Чем могу служить, лейтенант? — спросила она вежливо.

— Ты можешь сделать для меня чертовски много, Кенди, — откровенно признался я. — Мне нужна твоя помощь.

— Надеюсь, речь идет о каком-нибудь больном, нуждающемся в медицинской помощи, Эл?

— Ничего похожего. Это отнимет у тебя сегодня вечером не больше двух часов, но это очень важно. И именно ты и твой метод исключения навели меня на эту мысль.

— Что я должна сделать?

Я повторил:

— Ты натолкнула меня на мысль о методе исключения. Теперь я хочу, чтобы ты помогла мне применить этот метод на практике.

— Ради тебя я согласна, — улыбнулась Кенди.

Глава 13

Мы дожидались ее прихода у двери квартиры. Прошло минут десять, и я по крайней мере раз десять успел глянуть на часы. Пока мы укладывались в регламент, но отклонение от него на тридцать минут способно было свести на нет все мои усилия.

Наконец послышался стук захлопнувшейся двери лифта, по коридору застучали каблучки. Из-за угла показалась Ева Фарнхем. Она на ходу искала в сумочке ключи. Отыскав их, она выпрямилась и увидела нас.

— Опять вы, лейтенант? — прошептала она.

— Я хотел познакомить вас с мистером Моссом из Объединенной страховой компании, миссис Фарнхем.

— Мистер Мосс, — проговорила она вежливо, все еще глядя на меня.

— Очень рад познакомиться с вами, миссис Фарнхем, — пропыхтел Мосс с галантностью, которой я от него не ожидал. — Мне кажется, мы с вами уже где-то встречались. По-моему, на другой день после несчастного случая с вашим мужем.

— Да, — улыбнулась Ева, — теперь и я припоминаю.

— Я пришел поговорить с вами относительно вашего заявления по поводу страховки. Мне необходимо прояснить несколько мелких деталей.

— Я уже начала сомневаться, заплатите ли вы мне вообще эти деньги. — Она вставила ключ в замок.

— Бюрократизма везде хватает. Вы сами знаете, миссис Фарнхем, как это бывает в крупных компаниях: чем крупнее компания, тем медленнее все происходит.

— Откуда следует, что Объединенная страховая компания — самая крупная на свете? — улыбнулась она.

— Пожалуй, вы правы, миссис Фарнхем, — согласился Мосс. — Мы и в самом деле одна из крупнейших страховых компаний.

Ева Фарнхем наконец справилась с замком, открыла дверь и прошла в переднюю.

— Вы позволите зайти к вам? — церемонно спросил Мосс.

— Конечно.

Мосс вошел в квартиру. Следом за ним я. Закрывая дверь, я слегка приподнял ручку, чтобы замок не защелкнулся. Осталась небольшая щель, примерно в один дюйм, но Ева Фарнхем не заметила подвоха.

— Прошу меня извинить, — сказала она, проходя в гостиную. — Я сейчас вернусь. Только попудрю нос.

Она исчезла в спальне, не забыв прикрыть за собой дверь. Я закурил. Мосс достал из верхнего кармана сигару и с вожделением уставился на нее. После минутного раздумья он спрятал сигару обратно. Прошло пять минут. Я то и дело поглядывал на часы. Наконец Ева Фарнхем соизволила выйти к нам.

Она переоделась. Вместо делового костюма она облачилась в черный свитер и черные с серебром брюки, туго стянутые у щиколоток. Поверх свитера был накинут жакет с серебром.

— Надеюсь, вы не возражаете, что я вас задержала.

После напряженного рабочего дня не терпится переодеться во что-то более удобное и уютное.

Мосс что-то промычал в ответ. Он открыл свой портфель и достал оттуда внушительного вида папку.

— Надеюсь, наш разговор не слишком затянется, мистер Мосс? — спросила Ева. — Я уверена, что у вас не найдется ни одного нового вопроса, который бы не задал мне лейтенант Уилер. Я уже ответила на столько вопросов! А у лейтенанта довольно оригинальная техника допроса. Пять минут беседы с ним, и вы начинаете верить, что сказали то, чего никогда не говорили.

Десять минут — и вы уже начинаете оправдываться в том, чего у вас и в мыслях не было.

Мосс добродушно хохотнул:

— Я не думаю, что мои вопросы вас затруднят, миссис Фарнхем. Это обычная процедура. Как вы знаете, лейтенант Уилер — офицер полиции, его работа в том и заключается, чтобы задавать вопросы.

— Да, — вежливо согласилась она.

— Вы не возражаете, если я закурю, миссис Фарнхем? — спросил он, шаря рукой в верхнем кармане пиджака.

— Нет, — нетерпеливо ответила Ева. — Но, пожалуйста, ближе к делу, мистер Мосс. Не хочу быть невежливой, но ваша компания и так заставила меня ждать.

Пожалуйста, задавайте свои вопросы.

Мосс принялся раскуривать сигару. Он кинул на меня быстрый взгляд. Я посмотрел на часы и кивнул.

— Извините, миссис Фарнхем, я перехожу к делу.

— Мне даже не верится, — съязвила она.

— Я являюсь инспектором-контролером по выдаче страховых премий Объединенной страховой компании, — начал Мосс. — Иными словами, если наша компания считает, что предъявленный к оплате иск вызывает сомнения, то мое дело —тщательно разобраться в происшедшем. Особенно если речь идет о крупной сумме.

— Я понимаю. Я сама отвечаю в нашем агентстве примерно за то же самое. Перестаньте разговаривать со мной как с ребенком и переходите к делу.

— Отлично! — резко сказал Мосс. Вежливости и добродушия как не бывало. — Я пришел к вам для того, чтобы предложить подписать отказ от ваших притязаний к нашей компании. Это в ваших интересах, миссис Фарнхем.

— Что? — Она недоуменно посмотрела на него.

— Я предлагаю вам отказаться от требований выплатить вам страховую премию в размере пятьдесят тысяч долларов. В противном случае вам будет предъявлено обвинение в убийстве двух человек. Хотите, чтобы я изложил вам ситуацию более подробно?

Ева достала из сумочки сигареты. Когда она закуривала, ее пальцы слегка дрожали.

— Я не понимаю, — пробормотала она. — Убийство?

— Откажитесь от денег, и мы откажемся от наших свидетелей, — продолжал Мосс. — Вы понимаете?

— Свидетелей? Я ничего не слышала ни о каких свидетелях. Свидетелей чего?

Мосс подался вперед.

— Я не знаю, насколько вы знакомы с существующими законами, миссис Фарнхем. Так вот, разрешите вам сказать, что по существующим законам каждый имеет право защищать свою собственность. Понимаете?

— Это звучит весьма разумно. Но какое это имеет отношение…

— Мы имеем право защищать свои деньги, мадам, если нам предъявлено незаконное требование. Лейтенант Уилер настоял на своем присутствии при нашем разговоре, но он не имеет никакого права заставить меня назвать имена наших свидетелей, показания которых направлены на защиту собственности компании.

Вы понимаете?

Ева медленно покачала головой, в глазах ее затаился страх. То, что сейчас говорил Мосс, было абсолютной чепухой, но мы добились желаемого эффекта.

Похоже, дамочка поверила ему. Во всяком случае, я надеялся на это.

— Свидетели? Вы все время говорите о свидетелях.

Что же они видели и кто эти люди?

— Я назову их мистер Икс и миссис Игрек. Мистер Икс — это человек, с которым вы спланировали убийство вашего мужа. Он сидел за рулем украденной машины, сбившей вашего мужа. Этот человек частенько посещал вас на этой квартире и раньше, до смерти вашего мужа.

— Это полная чепуха!

Мосс торжественно покачал головой:

— Это не чепуха, миссис Фарнхем. Помните о выборе, который сейчас стоит перед вами: деньги или жизнь.

Что вы предпочитаете?

— Вы хотите запугать меня, чтобы я отказалась от своих законных прав! — фыркнула Ева. — Вам просто не хочется выплачивать мне страховку.

— Лоуренс Куль знал, что мистер Икс является вашим сообщником, — спокойно продолжал Мосс. — Куль начал шантажировать мистера Икса. А заодно и вас. Куль требовал половину страховой премии.

Мосс сделал паузу.

— Мистер Икс, — драматически произнес он, — прятался в вашей спальне в ночь, когда был убит Лоуренс Куль. Вы ударили миссис Куль, та потеряла сознание, тогда мистер Икс выскочил из своего укрытия, приставил к затылку Куля револьвер и дважды выстрелил.

Ева Фарнхем судорожно втянула в себя воздух.

— Вы лжете! — прошептала она. Ее ноздри раздувались. — Вы все это придумали! Вы ничем не лучше этого копа. — Она указала на меня. — Он готов пойти на все, чтобы выручить свою любовницу. На все, вплоть до клятвопреступления. А вы пойдете на все, лишь бы спасти для своей компании пятьдесят тысяч долларов. — Она улыбнулась. — Ну что же, посмотрим. Посмотрим, что напишут в газетах об Объединенной страховой компании, которая пытается запугать вдову, чтобы не платить страховку.

Мосс почти с жалостью улыбнулся:

— А откуда, по вашему мнению, у меня все эти сведения, миссис Фарнхем? С потолка? Вы забываете, что у меня есть еще один свидетель — миссис Игрек. Она готова под присягой подтвердить, что видела, как вы встречались с мистером Икс. Она поклянется, что видела в тот вечер, когда убили Куля, как мистер Икс выскользнул из вашей квартиры за пять минут до прибытия полиции. Она поклянется, что видела, как за несколько часов до этого он вошел к вам в квартиру.

Нижняя губа Евы задрожала.

— Вы все лжете! Вы хотите запугать меня.

— Дело ваше, верить мне или не верить, — пожал плечами Мосс. — Значит, вы хотите получить с нас деньги?

— Миссис Игрек, — прошептала она. — Нет никакой миссис Игрек! Если бы она была, мне было бы это известно.

— Наверное, мне следует сказать, что миссис Игрек в то же время является и миссис Икс, — сказал Мосс спокойно. — Мистер Икс бросил ее год назад, и вот она приехала за ним в Наин-Сити. Миссис Игрек хочет получить развод, а также алименты. Она долгое время следит за мистером Икс. Но только в тот вечер, когда был убит Куль, она поняла, что ее муж является убийцей. — Мосс откинулся на спинку кресла и выпустил клуб дыма. — Мне повезло, — продолжал он. — Я проверил прошлое мистера Икс и узнал, что у него есть жена. Мне удалось выследить ее, я попал к ней в самый удачный момент. Миссис Игрек терзали сомнения, как быть: сообщить полиции или нет? Я убедил ее, что лучше договориться с Объединенной страховой компанией, чем сообщать в полицию.

Ева начала нервно покусывать пальцы.

— Я не верю ни одному вашему слову.

— Послушайте, миссис Фарнхем, — терпеливо сказал Мосс. — Откуда, по-вашему, мне все известно об Этих двух убийствах? Откуда мне известно, что Куль шантажировал вас? Ведь миссис Игрек не могла рассказать мне о том, что ей самой неизвестно.

— Что вы хотите этим сказать? — хрипло спросила она.

— Вы же отнюдь не дура, миссис Фарнхем, — грубо ответил Мосс. — Очевидно, что только один человек мог сообщить мне все это — сам мистер Икс.

— Я вам не верю! — истерично выкрикнула Ева. — Вы хотите подловить меня!

— Мне кажется, миссис Фарнхем, вы стараетесь сохранить лояльность к человеку, который недостоин вас, — заметил Мосс. — Мистер Икс, стремясь спасти свою шкуру, рассказал нам все подробности. Он сообщил мне, что идея убить вашего мужа принадлежала вам. Он сказал, что именно вы предложили убить и Куля, чтобы прекратить шантаж и заставить его замолчать. Мистер Икс утверждает, что вы вскружили ему голову и уговорили помочь вам совершить эти преступления Если бы не вы, он никогда бы не додумался до такого.

Ева вскочила.

— Прекратите! — простонала она. — Я не верю вам!

Я прислушался. Из-за двери донесся звук, который я так хотел услышать. К двери приближались шаги.

— Вот и они, — бесстрастно сообщил я.

— Кто? — Она повернулась ко мне с видом затравленного зверя.

— Мистер и миссис Икс, — спокойно ответил Мосс. — Или, если вам угодно — мистер Икс и миссис Игрек Я попросил их подождать в кафе напротив вашего дома, чтобы вы не наткнулись на них. Я надеялся, что мне хватит тридцати минут, чтобы уговорить вас подписать отказ от иска. Но, похоже, я напрасно потерял время.

Он посмотрел на входную дверь.

— Тридцати минут? — тупо повторила Ева.

— Единственное, что теперь от них требуется, это сделать официальное заявление и опознать вас, — вздохнул Мосс. — Остальным займется лейтенант Уилер.

— Опознать? — Она взглянула на Мосса. — Что значит "опознать"?

— Мне казалось, я выражаюсь достаточно ясно. Опознать убийцу, миссис Фарнхем.

Шаги затихли у двери. Я отодвинул свое кресло, чтобы вошедший не сразу заметил меня.

Ева как загипнотизированная смотрела на дверь. Ее великолепное тело сжалось от страха, глаза сделались стеклянными. На какой-то миг мне стало жаль ее.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Кенди. Повернув голову, она говорила с человеком, стоявшем рядом с ней.

— Милый, — нежно сказала она, — я буду ждать.

Мистер Мосс обещал, что в самом худшем случае тебе дадут пять лет. Мы с тобой снова вместе. Пять лет промелькнут незаметно, поверь мне, дорогой.

Она небрежно повернула голову и посмотрела на Еву, которая стояла натянутая, как тетива лука.

— Это та самая женщина, — сказала Кенди. — Никаких сомнений. Входи, милый, надо поскорее покончить с этим делом.

За ее спиной раздалось какое-то звериное рычание.

Чьи-то руки с силой впихнули Кенди в комнату, она споткнулась и растянулась на полу лицом вниз.

Следом за ней в комнату ворвался Джо Уильяме. Он с шумом захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.

— Что за чертовщина здесь происходит?

— Ты, гнусный лгун! Предатель! — Ева Фарнхем выпустила целую обойму весьма красочных эпитетов. — Это ведь была твоя идея! Это все ты один! С твоей моралью ищейки! Ты заявился ко мне, разыскивая Генри. Застав меня одну, ты, как зверь, набросился на меня! А когда я рассказала тебе о Генри, ты предложил убить его и получить страховку.

Лицо Уильямса почернело.

— Заткнись, сумасшедшая ведьма! Что ты делаешь?!

— Ну уж нет! Ты меня не остановишь! — выпалила она. — Я не замолчу! Куль шпионил за тобой, выслеживал, как ты работаешь. Он знал, что ты встречаешься со мной. Он видел, как ты украл машину и наехал на Генри. А когда этот болван начал шантажировать нас, ты предложил убить и его! Это ты велел мне заманить его в спальню, это ты позвонил его жене, а потом спрятался за кроватью. Это ты дважды выстрелил ему в затылок! Убийца! — Ева вдруг замолчала и посмотрела на меня. — Когда все было кончено, он ударил меня, потому что ему показалось, будто мне понравились ласки Куля. — Она передернула плечами. — А меня едва не вывернуло, когда этот тип притронулся ко мне. Но я пошла на все, потому что любила Джо… точнее, я вбила себе в голову, что люблю это чудовище. И вот как он отблагодарил меня. — Ева закрыла лицо руками. — Я знала, что весь мир против меня, — почти беззвучно прошептала она. — Но тебе я верила, Джо. Я верила тебе, одному тебе. — Она медленно приблизилась к Уильямсу.

— Остановись, Ева! — крикнул он. — Ты с ума сошла!

— Я сошла с ума? — Она остановилась и с размаху ударила его по лицу.

Уильяме вскрикнул от боли, ее острые коготки оставили на его щеке красные отметины. Раздался выстрел. Ева покачнулась. Ее красивое лицо исказилось.

Она прижала ладони чуть ниже левой груди, по пальцам заструилась алая струйка. В комнате повисла звенящая тишина. Ева издала слабый стон и начала медленно клониться вперед; колени ее подогнулись, и она неуклюже повалилась на пол.

Наверно, моя реакция притупилась за последнее время. Надо будет исправить это упущение. Во всяком случае, я оказался слишком медлителен. Я успел лишь наполовину вытащить револьвер из кобуры. Уильяме заметил мое движение.

— Брось пушку, лейтенант, — приказал он.

В голове у меня мелькнуло: "Если я брошу, все равно ничего не изменится. Он убьет нас". Поэтому я не бросил оружия. Он нажал на спусковой крючок, и мне показалось, что комната взорвалась. Хоть и с некоторым опозданием, но моя реакция все-таки сработала. Я выстрелил.

А потом еще и еще. Перед глазами у меня стоял сплошной туман, какая-то неприятная липкая жидкость стекала по лицу. Я тряхнул головой.

Уильяме стоял привалившись к двери, его револьвер валялся на полу. Я снова вскинул руку, но тут разглядел его лицо. До меня дошло: продолжать стрелять — лишь попусту тратить время и пули. Уильяме умирал, и умирал довольно быстро.

Я дотронулся до головы. Пальцы нащупали что-то мокрое и липкое. Я осторожно ощупал голову и решил, что пуля всего лишь скользнула по макушке. На один дюйм ниже — и от меня остались бы только оболочка Эла Уилера да бездарный стишок на гранитном постаменте.

Уильяме зашелся в кашле. Из горла его вырывалось прерывистое дыхание.

— Пятьдесят тысяч баксов, — прохрипел он. — Это такой шанс. С этими деньгами я мог бы сказать Кулю все, что думаю о нем и его грязном бизнесе. — Уильяме посмотрел на Еву. — Нет, я обманываю себя, — прошептал он чуть слышно. — Это все из-за нее. Я хотел эту женщину больше жизни. — Его губы изогнулись в подобии улыбки. — Пожалуй, лейтенант, лучше будет сказать: больше смерти.

Уильяме с усилием распрямился и повалился вперед.

Я шагнул и подхватил его.

Я взглянул на его лицо и понял, что ничем уже не смогу помочь.

Глава 14

Шериф с мрачным лицом осмотрел комнату. Он остановил взгляд на Моссе, и его лицо еще больше помрачнело.

— От Уилера я ожидал чего-нибудь в этом духе. Он готов любое дело решить одним способом — изрешетить всех пулями. Я часто спрашиваю себя, сколько невинных он перестрелял. Но я никогда не думал, что ты позволишь одурачить себя.

Мосс ожесточенно прикусил сигару, его лицо побагровело.

— Минуточку, — буркнул он, — ты заявился сюда, когда все было кончено, и теперь разыгрываешь из себя большого умника. А между тем ты тот самый парень, который держит под арестом совершенно невинную женщину. И именно Уилер нашел настоящего убийцу.

Он же, кстати, сберег моей компании пятьдесят тысяч долларов.

— Минуточку, — прорычал Лейверс в тон Моссу, — я не хотел…

— Ты не хотел! — фыркнул Мосс. — А если мне удалось хоть немного помочь моему лучшему другу, Элу Уилеру, то я только горжусь этим. И я доложу об этом своим боссам, Лейверс. Больше того, я расскажу всем газетчикам, как один старый хрыч удерживается на работе только благодаря исключительным способностям своего помощника, небезызвестного лейтенанта полиции Эла Уи…

— Ну, ну! — оборвал его Лейверс. — Если бы не я, Уилеру никогда бы не позволили вести это дело. Ты помнишь, как пришел ко мне и умолял помочь тебе?

Я предложил тебе Уилера, а ты принял его за идиота.

Ты мне сам об этом говорил.

— Умолял? — взвизгнул Мосс. — Я? Умолял тебя? Ах ты старый…

— Джентльмены, — тактично вмешался я, — вокруг меня и так достаточно крови, так что Красному Кресту хватит работы на неделю.

— Заткнись! — рявкнули оба в один голос.

Я предоставил их самим себе и подошел к Кенди, спокойно сидевшей на кушетке.

— Ну, дружок, — улыбнулась она мне, — впервые в жизни у меня такой вечер. Вот это спектакль!

— Теперь все кончено, — сказал я. — Мы можем отпраздновать это событие.

— Уилер! — прорычал Лейверс, я кожей ощутил его голос.

— Да, сэр?

— Я жду объяснений! Почему это вы прицепили к делу Уильямса? Это что, результат интуиции, которую вы черпаете у бабенок, осаждающих вашу квартиру?

— Я вычислил Уильямса методом исключения, сэр, — признался я. — Могу объяснить, как все это было, с самого начала. У Евы Фарнхем имелось железное алиби.

Значит, его убил кто-то другой. Единственным мотивом для убийства была страховка, которую должна была получить его жена. Следовательно, если это было убийство, то она была его соучастницей.

— Резонно, — проворчал Лейверс. — Дальше.

— Какие еще действующие лица участвовали в этой драме? Поначалу я думал, что это сделали Эдна Брайт и Вине Мэлоун. Но потом обнаружил, что они были заняты совсем другим мошенничеством. И вдруг убивают Куля, второе убийство неоспоримо доказывало то, что и Фарнхем был убит.

Я решил, что Куль был партнером Евы и она потом убила его, чтобы не делить с ним деньги. Но выяснилось, что в момент убийства Фарнхема Куль был у себя в конторе. Оставался Уильяме. И тут я вспомнил кое-какие детали. Эдна Брайт рассказала, что Уильяме не смог разыскать Фарнхемов. Однако это было проще простого.

Тогда я подумал: а может, Уильяме все же нашел Фарнхема? Кое-что он рассказал сам. Например, о том, что собой представляет Лоуренс Куль. Этот тип шпионил за своими сотрудниками и не брезговал никакими средствами, чтобы добыть лишний доллар. Кроме того, Куль не пропускал ни одной юбки.

— Ну, и что же дальше?

— В тот вечер, когда был убит Куль, я встретился с Уильямсом в баре. Когда я уходил, он упомянул, что у него назначено свидание, и расхохотался. Свидание у него было назначено за кроватью, на которой его подружка должна была ублажать Куля. У этого парня было хорошее чувство юмора.

— Ну, таким чувством юмора я не обладаю, — буркнул Мосс.

— Нужно обладать преступным складом ума, чтобы оценить эту шутку. Таким, как, например, у меня, — скромно заметил я.

Мосс покосился на меня, и я понял, что Объединенная страховая компания никогда не рискнет застраховать мою жизнь.

— Я хотел запугать Еву Фарнхем и вытянуть из нее правду. — Я посмотрел на шерифа. — Но из этого ничего не вышло. Все дело в том, что я разрабатывал ошибочную гипотезу, и главную роль в этой истории отводил Лоуренсу Кулю. Когда же в качестве главного персонажа я выбрал Уильямса, мне пришлось прибегнуть к другой тактике, чтобы выудить из Евы Фарнхем правду. И тут мне помог мистер Мосс, он великолепно сыграл свою роль.

— Пустяки, — скромно пробурчал Мосс, достал из кармана сигару и протянул мне.

— Мистер Мосс уже пересказал вам то, что он тут наплел. Я едва удержался от аплодисментов. Ну а последний штрих принадлежит Кенди. — Я кивнул в сторону кушетки, Кенди одарила шерифа кокетливой улыбкой. — Кенди — секретарша в рекламном агентстве, где работала Ева Фарнхем. Уильямсу показалось вполне логичным, что Ева попросила Кенди разыскать его. Что Кенди и сделала.

Она сказала ему, что приходится Еве близкой подругой и живет в том же доме, только этажом выше Ева, мол, попросила Уильямса заглянуть к ней, поскольку у нее к нему важное и срочное дело.

Кенди пустила в ход все свое обаяние и уговорила его зайти в кафе. Мистер Мосс тем временем разыграл великолепный спектакль. Уильяме не увидел ничего подозрительного в том, что Кенди вместе с ним вошла в дом — она ведь сказала, что живет этажом выше. Кенди пожелала поздороваться с Евой.

Лейверс покачал головой:

— Ну ладно, не будем говорить о вашем везении. Всем известно, что вы феноменальный везунчик, Уилер. Все остальное ясно.

— Благодарю вас, шериф. Но вы забыли упомянуть о моем исключительном рвении. Хотя об этом тоже всем хорошо известно. Могу я теперь уйти?

— Уйти?! А кто будет разгребать здесь?

— Я знаю только одного человека, который, как никто больше, подходит для этой работы, сэр. Его имя Хаммонд, и если вы позвоните в отдел по расследованию убийств, я уверен, что они именно его и пришлют.

Лейверс ухмыльнулся:

— Может, вы и правы. А как насчет миссис Куль? Не хотите ли отправиться к ней и разыграть из себя героя?

— Нет, сэр, — твердо сказал я.

Шериф одарил меня долгим взглядом — Что-то это на вас не похоже, — пробормотал он и взглянул на Кенди. — А-а, понимаю…

— О миссис Куль позаботится Джерри Шульц, — ответил я. — Насколько мне известно, им обоим доставит это огромное удовольствие.

— Отлично, — буркнул Лейверс. — Тогда исчезните с глаз моих долой.

Через две минуты мы с Кенди стояли около моего "хили".

— Ты была неподражаема, детка. Давай-ка отпразднуем это событие.

Кенди покачала головой:

— Извини, Эл, но мне надо вернуться к моему старикашечке.

— К Корнишу?

— Эл, — нежно проговорила она, — ты мне очень нравишься. Но я ведь говорила тебе — девушке приходится заботиться о себе. Моя норка уже вышла из моды, а к бриллиантовому браслету требуется такое же ожерелье. — Она снова улыбнулась — Не звони мне, я сама тебе позвоню.

Я смотрел, как она удаляется чарующей походкой.

Когда Кенди скрылась за углом, я забрался в машину и яростно нажал на стартер.

Я вернулся домой, потому что больше некуда было пойти. Поставив "Мрачное настроение" Дюка Эллингтона, я налил себе виски. Какой смысл изображать героя перед самим собой?

Потом я вспомнил о предложении Лейверса, от которого отказался в пользу Джерри Шульца, и уныло подумал: какой же я болван! Натали Куль — именно та женщина, которая могла бы по достоинству оценить героя.

Внезапно тренькнул дверной звонок. Я поспешил к двери. А вдруг это пожаловала с извинениями сама Венера? И действительно, то была она. Вернее, почти она. В дверях стояла Аннабел Джексон. Аннабел одарила меня манящей улыбкой. На ней было то самое чудесное вечернее платье, а точнее, то самое секретное оружие, которое Юг почему-то не использовал в войне с Севером.

Аннабел прошла мимо меня в гостиную, и я поторопился запереть дверь на случай, если она вдруг вздумает улизнуть. Когда я вошел в гостиную, Аннабел уже успела погасить свет и устроиться на кушетке.

— Я не люблю останавливаться на полпути, Эл. А ты?

— Тоже! — объявил я и сел рядом.

— Нас прервали в прошлый раз, — сказала Аннабел нежно, — в разгар нашего научного эксперимента.

Я хотела выяснить, кого же я боюсь — себя или тебя.

Помнишь?

— Помню, — блаженно промямлил я.

Я откинулся на подушки, ее рука крепко обхватила меня за шею. Атомный реактор пришел в действие, как только губы наши соединились. Я не знаю, сколько времени продолжалась эта схватка. Кто измеряет экстаз секундами?.. Наконец я почувствовал, что Аннабел отстранилась.

Я понял, что с ней происходит. Иногда нужно на мгновение остановиться, чтобы сделать глубокий вдох.

Я терпеливо ждал.

— Ты можешь поцеловать меня еще раз, радость моя, — пробормотал я. — Дай мне насладиться божественным нектаром твоих губ.

Внезапно вспыхнул свет, я растерянно заморгал.

Я приподнялся на кушетке и увидел, что Аннабел уже стоит на пороге.

— Ты что-нибудь забыла? — спросил я хрипло.

— Извини, Эл, — нежно проворковала она, — но эксперимент завершен.

— Завершен? — недоуменно протянул я. — Но, по-моему, он еще и не начинался.

Она покачала головой:

— Завершен. Я узнала то, что хотела узнать. Я не боюсь ни тебя, ни себя. Ты мне наскучил.

— Что? — прохрипел я.

— Да. Вот так, — улыбнулась Аннабел. — Пожалуй, я пойду. Лягу спать сегодня пораньше. Благодарю за сотрудничество, Эл. Очень мило с твоей стороны.

— Подожди минуточку, — умоляюще сказал я. — Но как же та ночь? Тогда все было иначе…

— Да, тогда было все иначе, — согласилась она. — Но ведь тогда эксперимент прервали, ты помнишь? Нельзя повторить в точности те же ингредиенты. Очень жаль, Эл, но тогда тебе, кажется, пришлось прервать эксперимент, чтобы выручить бедную миссис Куль? Так ведь? — Ее улыбка стала еще нежнее. — Спокойной ночи, малыш.

Приятных сновидений Она вышла, осторожно закрыв за собой дверь. Я решил проверить, что чувствовал Корниш, когда хотел перерезать себе горло, — достал проверенное лекарство и накапал себе двойную дозу. Я залпом проглотил его, но мое состояние ничуть не улучшилось. Я решил повторить.

Снова раздался звонок.

На этот раз я не торопился. Если вспомнить, как со мной обращается судьба, это мог быть налоговый инспектор.

С опаской открыв дверь, я вгляделся в темноту.

Мимо меня протиснулась Кенди и прямиком прошла в гостиную.

Я потрусил за ней. Кенди повернулась ко мне.

— Я просто подумала, — сказала она тихо, — кому нужны эти бриллианты? А норка? В конце концов, она создана природой, чтобы бегать на четырех ногах.

— Кенди, — выдохнул я, — ты чудесная девушка!

— И, кроме того, — небрежно сказала она. — У Калвина рецидив.

— Опять мысли о самоубийстве на почве корсетов?

— Нет, на этот раз виновата статистика. Он вбил себе в голову произвести перепись населения, чтобы установить, сколько женщин еще не охвачено корсетами. Эл, ну его к черту! Я хочу выпить!

— Сейчас принесу.

Я бросился на кухню. Когда я вернулся, то с трудом устоял на ногах. Платье Кенди валялось на кресле, а сама она энергично стягивала какую-то кружевную штуку.

Под ворохом кружев обнаружились трусики и бюстгальтер цвета Средиземного моря.

— Мне показалось, что ты хочешь выпить, — пробормотал я.

Она освободилась от кружев и выскользнула из Средиземного моря.

— Безумно хочу! Но неужели ты не заметил, что здесь слишком жарко?

Картер Браун Крадись, ведьма!

Глава 1

Она, наверное, была влюблена в свои ноги — с такой заботливой осторожностью положила одна на другую. Её звали миссис Эдел Блэр, что было заявлено многозначительным тоном. И ещё она была брюнеткой и первой моей клиенткой.

На ней было сапфирно-голубое платье с изящным бантом под грудью. Он также помогал поперечному шёлку сдерживать напор её полных грудей. Я подумал, что у мистера Бэра есть причины радоваться и беспокоиться.

Её тёмные глаза светились с расчётливым спокойствием электронного пульта. Я слегка повернул голову, почти автоматически поворачиваясь к ней своим правым профилем. Я не хотел произвести на неё какое-то особое впечатление, а хотел просто дать ей понять, что имеется в наличии.

— Мистер Бойд, — сказала она низким контральто, — детективное агентство Крюгера посоветовало мне обратиться к вам.

— Я работал у них ещё пару недель назад, — сказал я.

Тут я вспомнил о новёхонькой надписи на двери, гласящей: "Предприятие Бойда". Пора понемногу проявлять предприимчивость.

— Они не могли порекомендовать вам лучшего парня, — сказал я.

— Они мне сказали, что вы были их лучшим работником, — доверительно улыбнулась мне миссис Блэр. — И мне не оставалось ничего другого, как приехать к вам.

— Иными словами, ваше дело, в чём бы оно ни заключалось, слишком горячо для Пола Крюгера, — улыбнулся я ей в ответ. — Это единственная причина, по которой они могут выпустить клиента из рук.

— Вы ошибаетесь, — сказала она без особой уверенности.

— Почему бы нам не начать с честности по отношению друг к другу? — предложил я. — Позже у вас может появиться настоящая необходимость лгать мне.

— Вы всегда так разговариваете со своими клиентами, мистер Бойд?

— Не знаю, — признался я. — Вы первый клиент, который когда-либо у меня был.

Она изящно пожала плечами, и я следил, как по её телу проходит зыбь, исчезая за бантом.

— Пусть будет по-вашему, — безразлично сказала она. — Это касается моего мужа.

— Развод?

— А разве вы не занимаетесь разводами, мистер Бойд?

— Я займусь чем угодно, лишь бы хорошо заработать.

По её губам пробежала усмешка.

— Именно это мне и сказал мистер Крюгер. Нет, мне не нужен развод.

Я опять посмотрел на её ноги. Они были магнитом, а я — железными опилками, которым больше некуда деваться. У неё были коленки с ямочками, а крутой изгиб её бедра резко выделялся под натянутым шёлком платья. У такого рода женщины всегда бывают хлопоты с мужчинами и, возможно, в их числе окажется и Дэнни Бойд прежде, чем они расстанутся.

— Мой муж — Николас Блэр. Вы, конечно, слышали о нём. — Её тон был уверенным.

— А что, следовало бы?

Её губы чуть сжались.

— Он величайший шекспировский актёр нашего времени! Вы не интересуетесь театром, мистер Бойд?

— Нет, с тех пор, как перестали показывать бурлески. Но я поверю вам на слово.

— Благодарю вас. — Её голос зазвучал холодно. — Он значительно старше меня, и он не выступал в течение нескольких лет, но сейчас собирается вернуться на сцену.

— Вы хотите, чтобы я нашёл ему зрителей?

Она подалась вперёд в своём кресле.

— У вас найдётся сигарета, мистер Бойд?

— Конечно. — Я подтолкнул к ней пачку через стол. — Угощайтесь.

— Спасибо. — Она прикурила от настольной зажигалки и глубоко затянулась. — Ужасно говорить это, — её голос на мгновение дрогнул, — но Николас теряет рассудок!

— Вы хотите, чтобы я его поискал? — спросил я. — Где он его потерял — в "Асторе?"

Она привстала в кресле, потом передумала и опустилась обратно.

— Уже сейчас плохо, — прошептала она, — но станет куда хуже, когда усилится напряжение. Каждый день репетиций подталкивает его к краю. Это нужно остановить, мистер Бойд! Ради него самого!

— Похоже, здесь нужен психиатр, а не я.

Она покачала головой.

— Теперь уже слишком поздно для этого. Единственный выход — дом для психических больных. Его нужно изолировать для его же пользы.

— Это можно сделать только одним путём, — сказал я. — Вы это знаете?

Она спокойно кивнула.

— Добиться признания его невменяемым. Вот почему я здесь, мистер Бойд. Я хочу, чтобы вы помогли мне.

Я взял сигарету из пачки на столе и стал неторопливо раскуривать её.

— А чем плоха обычная процедура: вызвать доктора — и все?

Она устало подняла руку.

— Это затруднительно, — сказала она, храбро улыбаясь сквозь воображаемые слезы, — у Николаса многие годы была репутация эксцентрика. Он известен этим же во всём театральном мире, и там даже не кажется это необычным. Я знаю, что он соскользнул за грань безумия, потому что я близка ему. Но никто другой этого не знает, кроме Обри, конечно.

— Обри?

— Его сын от первого брака. Николас очень хитёр. Если бы он понял, что его обследует медицинская комиссия, он сыграл бы роль самого здравомыслящего человека в мире и убедил бы их в этом. Я же говорила вам, что он хороший актёр.

— Говорили, — подтвердил я. — Значит, только вы и Обри думаете, что ваш старик давно перешагнул черту, откуда не возвращаются?

— Мы знаем его намного лучше, чем другие, вы же понимаете, — сказала она значительно.

— Конечно, — согласился я. — Ну и как, вы думаете, я смогу добиться его заключения?

Она пожала плечами, но на этот раз я был слишком занят, чтобы сочетать наблюдения за выражением её лица с любованием волнением в области банта.

— Я не знаю, — сказал она, опять пользуясь своим усталым голосом. — Это ваша задача, мистер Бойд. Поэтому я здесь, и хочу, чтобы вы оказали мне эту услугу.

— И как долго вы бы хотели держать его взаперти? — спросил я.

— Пока он совсем не выздоровеет. У меня ощущение, что Николас неизлечим.

— У меня тоже. Ваш муж богат?

— Я бы не сказала, что богат. — Она на мгновение заколебалась. — У него хороший доход от капиталовложений. Он накопил достаточно денег, когда был звездой Бродвея.

— Этот парнишка Обри, — поддел я её, — ещё не закончил школу?

Она чуть не засмеялась.

— Обри! Вы ошибаетесь, мистер Бойд! Ему под тридцать!

— Красивый парень?

— Почти такой же красавец, каким вы считаете себя, мистер Бойд. — Чуть заметная насмешливая улыбка промелькнула на её лице. — Почему вы спрашиваете?

Я погасил окурок в своей новой пепельнице и улыбнулся ей.

— Это, наверное, древнейшая в мире история. Пожилой человек с молодым сыном женится на молодой женщине. Возникает ситуация: как молодому человеку и молодой женщине снюхаться, не теряя денег? Отдаю вам должное, миссис Блэр, вы нашли оригинальное решение. Другие в большинстве случаев не могут придумать ничего другого, кроме убийства.

Её губы сжались в тонкую линию.

— Не говорите чепухи, мистер Бойд! Я думаю лишь о благе Николаса!

— Вы требуете от меня, чтобы я поступил бессердечно и аморально. К тому же, это уголовное преступление. Вы наверное вообразили, что я ненормальный!

Она вскочила на ноги и быстро пошла к двери. Я позволил ей дойти до неё, прежде чем заговорил снова.

— Вы даже не упомянули о самом важном в этом деле, — сказал я.

На мгновение она остановилась в полной неподвижности, потом медленно обернулась.

— О чём?

— О том, сколько вы готовы уплатить за эту услугу.

— Пять тысяч долларов, — чопорно ответила она.

— Пять тысяч? — я засмеялся. — Вы рассчитываете, что я рискну всей моей практически ещё не начатой карьерой за такую мелочь?

— Значит, я ошибалась, — натянуто сказал она и снова потянулась к дверной ручке.

— Скажите двенадцать и мы сможем поговорить по-деловому, — спокойно сказал я.

Её пальцы разжались, потом она совсем отпустила ручку. Она снова повернулась ко мне.

— Двенадцать, — повторил я. — И две тысячи аванса на расходы.

— Какие расходы?

— Ещё не знаю, — признался я, — но что-нибудь придумаю.

— Это смехотворно! — вспыхнула она. — Я не могу столько заплатить. Восемь тысяч и одна на расходы.

— Десять и две тысячи на расходы.

— Девять и тысяча пятьсот на расходы! И это моё последнее слово! — сказала она. — Не хотите — не надо!

Секунды две я размышлял.

— Хочу, — сказал я ей.

Она снова уселась, достала из сумочки чековую книжку и выписала чек. Вырвав его из книжки, она положила его мне на стол.

— Как вы это сделаете? — внезапно опросила миссис Блэр.

— Что сделаю?

— Если вы намерены продолжать в том же духе, я заберу своей чек и уйду отсюда, — сказала она подавленно.

— Вы имеете в виду, как я позабочусь о вашем муже? — Я весело улыбнулся. — Ещё не знаю. Операцию нужно провести гладко. Полагаю, что для начала мне следует с ним познакомиться.

— Это легко устроить, — сказала она. — Завтра он будет на репетиции в пустом товарном складе. Пожалуй, вам лучше придти туда в качестве друга Обри.

— Вы уверены, что Обри не станет возражать?

— Конечно, нет! — Она гневно прикусила губу. — Ну вот, вы опять за своё, мистер Бойд!

— Почему вы не зовёте меня Дэнни? — спросил я. — Похоже, нам придётся быть друзьями.

— У нас строго деловые отношения, — сказала она. — И надолго, надеюсь!

— Так уходит мечта! — грустно сказал я. — Когда я работал у Крюгера, я худел при одной мысли об этом: у меня свой собственный офис, я сижу за столом и ничего не делаю, и вдруг появляется дама, красивая, хорошо сложенная дама, совсем как вы, миссис Блэр! Мы болтаем обо всём несколько минут, потом она встаёт с кресла и идёт ко мне, сбрасывая по дороге одежду. Она говорит только два слова: "Возьми меня!" — Я хрипло вздохнул над погибшей мечтой. — Вы нарушаете установленный порядок, миссис Блэр. Взгляните ещё раз на мой профиль. Вы уверены, что он вас не заводит?

Она опять была на ногах.

— Я заеду за вами завтра с утра, в десять часов, мистер Бойд, — холодно сказала она. — Со мной будет Обри.

— На поводке? — спросил я, но она не потрудилась ответить.

Я следил за сдержанным покачиванием её бёдер, когда она шла к двери. На этот раз она не останавливалась.

После ухода я выдвинул нижний ящик, чтобы убедиться, что чек ещё там. Он был на месте. Может быть, предприятию Бойда все же суждено процветание.

Мой второй клиент прибыл через десять минут после ухода первого. Похоже, бизнес становился оживлённым. Он даже не потрудился постучать. Он просто вошёл, захлопнув за собой дверь ударом ноги… Он был высок и хорошо сложен. Лицо довольно худое с носом аскета. У меня не вызвали симпатии ни бледность его голубых глаз, ни тонкая линия губ. Впрочем, я никогда не увлекался мужчинами.

Закуривая сигарету, я смотрел, как он подошёл к креслу, только что освобождённому миссис Блэр. Он резко опустился в него и холодно уставился на меня. Мы провели за этим занятием секунд пятнадцать, пока я наконец не сказал:

— О'кей, в чём дело?

— Вы новичок в этом деле, мистер Бойд?

У него был высокий и слегка нервный голос.

— Это верно, — согласился я, — но у меня недостаток опыта заменяется избытком энтузиазма.

— Энтузиазм может быть опасным, мистер Бойд, если вы позволите ему слишком увлечь себя.

Я смотрел на него с нескрываемым восхищением.

— Слушайте, — восторженно сказал я. — До чего же вы правы! Вы, случайно, не Конфуций?

— Чувство юмора тоже может быть полезным качеством, — сказал он, не меняя выражения. — Надеюсь, вы будете улыбаться тому, что я намерен вам сказать, мистер Бойд.

— Постараюсь, — сказал я серьёзно.

Он встал и подошёл к окну, казалось бы, неторопливо, но быстро очутился передо мной. Он наклонился так, что его рыбьи глаза были всего в шести дюймах от меня.

— Несколько минут назад вы встречались с актрисой. Что ей нужно было от вас?

— С актрисой? — усомнился я.

— Эдел Ромейн, — нетерпеливо сказал он, — или она представилась вам как миссис Эдел Блэр?

— Надеюсь, вам понравится то, что я намерен сказать вам, Конфуций, — сказал я. — Уберите ваш разнюхивающий все нос из моего офиса и заодно всю остальную персону, пока я вас не выкинул!

— Эдел крупно играет, — холодно сказал он. — Слишком крупно для такого человека как вы, Бойд. Вам, боюсь, достанется, крупно достанется. Если она заплатила вам, оставьте эти деньги себе. Просто забудьте, что вы её видели вообще, после того, как получите по чеку. Она не будет вас беспокоить. Это я могу вам обещать.

— Если вы её финансовый помощник, то ей пора найти другого, — сказал я. — Кстати, как это до сих пор у вас не сломалась голова?

— Видимо, придётся убедить вас, что я отношусь ко всему этому серьёзно, Бойд, — мягко сказал он.

Казалось, эта мысль доставляла ему удовольствие.

— Вы не прихватили с собой мой гороскоп? — спросил я. — Теперь я понял, вы вовсе не Конфуций, вы Таурес-Бык!

Я не принимал его всерьёз, и это было ошибкой. Он небрежно вынул правую руку из кармана и ударил меня прямо между глаз.

Кресло перевернулось, увлекая меня за собой. Я лежал на полу и вяло раздумывал, не из Калифорнии ли привезён красный туман, застилавший мне глаза? Мне не пришлось раздумывать очень долго. Его пальцы впились в воротник моей рубашки, рывком поднимая на колени, потом он ударил меня опять в то же место, умело, бесстрастно, прямо между глаз. Медный кастет придал его кулаку силу задней ноги мула.

Жизнь была озером мрака, и я лежал в грязи на его дне. В тысяче футов вверху, на поверхности, мерцал слабый свет. Я поплыл к нему, через тысячу лет достиг его и открыл глаза.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы подняться на колени и, наверное, ещё пять, прежде чем мне удалось стать на ноги, держась за край стола. Я был один в офисе.

Посреди нового ковра на полу растекалась большая лужа чернил. Кожаные обивки моих кресел были глубоко вспороты ударами острого ножа. Крышка стола умело изуродована таким же способом.

Я выдвинул ящик стола и увидел, что чек Эдел превратился в кучу конфетти, аккуратно порванный на крошечные квадратики. Это заставило меня подумать, не был ли этот человек психом, которого следует засадить в сумасшедший дом. Я надеялся, что встречу его снова. Только после этого ему понадобится не психиатр, а гробовщик.

Глава 2

— Что случилось с вашей мебелью? — спросила миссис Блэр.

— Я отдал её в ремонт. В конце концов, она простояла здесь целый день! Вы же знаете, как быстро теряет вид это современное барахло! И ещё я потерял ваш чек.

— Я выпишу другой, — небрежно сказала она. — После того, как приостановлю действие первого, разумеется… Это — Обри.

Обри был высоким и плотным, у него были волнистые каштановые волосы, карие глаза и густые каштановые усы. Он улыбнулся, показав отличные зубы.

— Как поживаете, мистер Бойд? — Его рукопожатие было сильным и уверенным. — Эдел считает, что вы можете тактично справиться с нашей проблемой, и поверьте, я буду благодарен вам.

— Благодарным придётся быть за девять тысяч долларов, — сказал я. — Я это называю быть благодарным.

Обри взвизгнул резко, как собака, и я решил, что его мучает боль, вроде той, что у меня в голове. Потом я понял, что он смеётся.

Миссис Блэр взглянула на свои часы.

— Мы уже опаздываем, — поспешно сказал она. — Если мы собираемся присутствовать на репетиции, нам лучше поторопиться. Нам понадобится какая-нибудь история, чтобы объяснить вашу дружбу с Обри, мистер Бойд, на случай, если кто-нибудь полюбопытствует.

— Хорошая мысль, — кивнул Обри.

— Обри учился в Йэле, — сказала она. — А где получили образование вы, мистер Бойд?

— В детективном агентстве Крюгера. И, если мы старые друзья, Обри лучше называть меня Дэнни.

— Конечно, — кивнул он. — О'кей, Дэнни. В прошлом году я отдыхал в Пал-Спрингс. Могли мы познакомиться там?

— Почему бы нет? — согласился я. — От чего вы отдыхали?

— От Нью-Йорка. — Он слегка нахмурился. — Почему так многозначительно, старина?

— Я подумал, что, может быть, вы работаете где-нибудь.

Он опять засмеялся своим странным смехом.

— Это всегда успеется, старина. Впрочем, я немного играю на бирже. Занятий хватает.

— Охотно верю.

— Значит, договорились, — решительно сказала она. — Пора ехать.

В "кадиллаке" Обри мы прибыли на место минут через тридцать.

Склад находился в Ист-Сайде и выглядел подходящим местом для хранения трупов. Судя по затхлости воздуха внутри, кому-то приходила в голову такая идея.

Посреди пыльного цементного пола стояли мужчина и женщина. Ещё одна женщина и мужчина сидели на деревянном ящике, наблюдая за ними. Мы отправились к ним и звуки наших шагов отдавались глухим эхом.

— О, святая Офелия! О, нимфа… — Мужчина повернул голову, глядя в нашем направлении. — Вот моя жена, мрачная Эдел и мой сын, и пришлый у ворот. Привет вам! Чем обязан?

— Хелло, отец! — невнятно сказал Обри. — Хочу познакомить тебя с моим приятелем Дэнни Бойдом. Почитатель твоего таланта и до смерти хочет познакомиться с тобой.

— До смерти? Тогда я не буду препятствовать вашей смерти, Дэнни, — сказал Николас Блэр. — У нас есть речь для призрака.

— Воспользуйтесь мной, и ваш "Гамлет" приобретёт известную популярность, — сказал я, пожимая руку.

Николас Блэр был настоящим гигантом с лицом стареющего идола. Длинные, чёрные, все ещё густые волосы свешивались ему на один глаз. Нос был длинный и прямой, подбородок раздвоенный и решительный. Надо было подойти вплотную, чтобы увидеть седые пряди в волосах, мешки под глазами и глубокие морщины на лице. В гриме на сцене он выглядел бы намного моложе.

— Позвольте мне представить вас остальным, Дэниел, — сказал он мощным раскатистым голосом. — Познакомьтесь с человеком, лишённым души, моим продюсером и директором Верноном Клайдом.

Клайдом оказался человек, сидящий на ящике. Он был лысый и, вероятно, сильно страдал от язвы, судя по выражению его лица.

Он вяло помахал рукой в моём направлении.

— Рядом с ним моя мать, Лоис Ли, — продолжал Блэр, благосклонно улыбаясь.

— У Ники извращённое чувство юмора, — безразлично сказала она. — Он имеет в виду, что я играю его мать. Добро пожаловать в сумасшедший дом, мистер Бойд.

— Спасибо, — ответил я и присмотрелся к ней внимательней.

Ей было около тридцати пяти, плюс-минус пять лет, но скорее всё-таки плюс. Её груди походили на орудийные башни броненосца. Человек, прижатый к ней, был бы задушен, если бы она ему позволила. Судя по её дерзким глазам и полной нижней губе, она вряд ли позволила бы. Я имею в виду — задохнуться.

— И последняя, отнюдь не из последних, — продолжал Николас, — Чарити Адам.[1]

— Я всегда думал, что милосердие было свойственно скорее Еве, — сказал я.

— Привет, — сказала Чарити, не нарушая выражения сосредоточенности на своёмлице. — Будем продолжать, Николас?

— Нет, — сказал он. — Это отличный предлог, чтобы закончить. На сегодня, во всяком случае.

Чарити Адам была молода и явно предана своему делу. Её светлые волосы были подстрижены по-итальянски, как это называли пару лет назад, нуждаясь в вежливом названии. Обкромсанные таким манером волосы девушки выглядели, как волосы мужчины, нуждающегося в стрижке. Но у неё это смотрелось красиво.

Чёрный свитер и чёрные брюки сидели на ней великолепно и были призваны подчёркивать совершенство её фигуры. Её груди, маленькие, безупречной формы и восхитительно вздёрнутые, явно презирали узы бюстгальтера и негодовали против гнёта свитера. Широкий пояс, усыпанный блёстками, схватывал её невероятно тонкую талию, длинные и стройные ноги плавно сужались к изящным щиколоткам. Не могу сказать, какого цвета был лак на ногтях её ног, потому что она была обута и, вообще, я бросил на неё лишь мимолётный взгляд.

— Рад познакомиться с другом Обри, — неожиданно прогремел голос Николаса. — Не знал, что у него есть друг.

Обри нервно взвизгнул.

— Мы познакомились в Палм-Спрингс, отец. Помнишь, я говорил, что отдыхал там последний раз?

— Нет, — холодно ответил Николас. — Вся твоя жизнь — долгий отдых. Причём тут Палм-Спрингс?

— Почему ты не оставишь его в покое, Ники? — осадила его сердито Эдел. — Ты только смущаешь Обри и его друга.

Брови Николаса поднялись на несколько дюймов, когда он взглянул на меня.

— Вас легко смутить, Дэниел?

— Конечно, — ответил я, — я очень нервный тип. Даже мой психиатр перестал задавать мне вопросы, потому что ему неприятно видеть, как я раздражаюсь у него в кабинете, притом, это портит его мебель.

Вернон Клайд слез с деревянного ящика и неохотно встал на ноги.

— Если мы закончили на сегодня, — сказал он, — почему бы нам не поехать куда-нибудь выпить?

— Превосходная мысль, — подхватил Николас. — Поедем к нам. Хорошо? Здесь пахнет смертью и разложением. Мне необходимо что-нибудь крепкое, чтобы изгнать эту вонь из моих ноздрей.

— "Он лежал в гробу с открытым лицом", — вдруг произнесла Чарити нараспев горько-сладким голосом.

Николас содрогнулся.

— Довольно, Чарити! — взмолился он. — Оставь Гамлета жить в этом склепе до завтра.

Она серьёзно покачала головой.

— Тебе не следует так говорить, Николас. Ты должен всё время жить с этим, ты должен чувствовать это. — Она прижала руку к своей левой груди. — Вот здесь!

— У меня начинают неметь ноги, — кисло заявил Вернон Клайд. — Что я должен сделать, чтобы мне дали здесь выпить?

— Я чувствую, что отклоняюсь от темы. Подайте мне мою карету!

— Без меня, дорогой, — Ли покачала головой. — У меня назначено свидание с парикмахером и на этот раз ему придётся сделать что-то забавное — причесать меня.

Обри ткнул меня локтем в ребра.

— Чудные, правда? — хрипло прошептал он. — Знаете, актёры. Не знаю, в чём тут дело, но они чем то отличаются, старина.

— От кого? — буркнул я. — От торговцев наркотиками?

Квартира Блэров находилась на Восточной семидесятой улице, и от такой квартиры я не отказался бы сам, если бы смог за неё заплатить.

В одном из углов гостиной был бар, и Николас расположился там, начав изготовлять напитки. На стенах висело десятка полтора портретов, написанных маслом. Из ближайшей рамы на меня устремлял безумный взор Николас-Лир, а рядом Николас-Гамлет смотрел озабоченным взором. Похоже, единственным шекспировским персонажем, которого он ещё не сыграл, была Клеопатра, и рано или поздно он обреет волосы на груди и заполнит пробел. Это уж наверняка.

Чарити принесла мне стакан джина.

— Вы актёр, Дэнни? — спросила она тихим голосом.

— Нет, — ответил я, и она мгновенно потеряла ко мне всякий интерес и вернулась к бару. Я заметил, что в глазах Вернона Клайда появилось загнанное выражение, когда она села рядом с ним.

— Предлагаю тост! — громко сказал Николас. — За первое достижение Обри на жизненном поприще. Он нашёл друга, Дэнни Бойда. Приветствуем тебя!

Обри скривил губы в неудачной имитации улыбки.

— Брось, отец, — нерешительно пробормотал он, — а то Дэнни подумает, что ты делаешь из него дурака.

— Нельзя улучшить сделанного природой, мой мальчик. — Николас просиял. — Прав я, Дэниел?

— Я не уверен, — сказал я. — Кто-то неплохо поработал над вашими зубами, Ники-бой.

В комнате вдруг все затихли. Я увидел, что у Обри задрожали руки, а потом Николас расхохотался, и напряжение разрядилось. Пожалуй, я запросил лишнее с Эдел Блэр за работу. Упрятать Николаса Блэра в сумасшедший дом доставит удовольствие и мне самому.

— Вы не актёр, Дэниел? — Николас повторил вопрос Чарити.

— Я человек случайных занятий, — ответил я. — Вы не представляете, какими необычными делами мне приходится заниматься.

— Вы думаете о Шекспире? — неспешно спросила Эдел. — Вам нравятся его пьесы?

— Типичная реакция зрителя! — тихо простонал Вернон Клайд.

— Вы совершенно правы, — едко сказала Эдел. — Во всяком случае, когда королеву играет Лоис Ли!

— Не будь такой злой, моя радость! — добродушно сказал Николас. — Ты ведь понимаешь, что твой опыт в мюзиклах не вполне подготовил тебя для ролей драматических актрис.

— Ты чертовски хорошо знаешь, что я никогда не выступала в мюзиклах! Я играла в комедиях и хорошо играла! Я хорошая актриса, но ведь ты решил не давать мне моего шанса!

— Мне следовало хорошо подумать, прежде чем жениться на тебе. — Николас печально покачал головой. — Моя первая жена была продавщицей. Как было хорошо! А теперь я посадил себе на шею трагическую ворчунью!

— Ты даже не захотел прослушать меня в этой роли! — жёстко бросила Эдел.

— Это было чересчур мучительно для меня, дорогая, — небрежно сказал он. — Я думаю, достаточно об этом, а то ты потребуешь, чтобы Обри сыграл Горацио! — И он захохотал при одной мысли об этом, а лицо его покрылось пятнами.

— Прошу вас! — Вернон Клайд поднял руку. — Не надо семейных сцен! Только не сейчас. С минуты на минуту должен появиться Лэмб, и мы должны выглядеть, как одна дружная семья. Будь с ним поласковей, Ники, — добавил он умильно. — Я уговорил его раскошелиться ещё на пятнадцать тысяч, так что не забывай, что он наш добрый ангел, который финансирует постановку.

— Человека с таким лицом, как у него, никто не может назвать ангелом, — сказал Николас. — Кстати, это ему надо быть поласковей со мной, так как это его деньги, не так ли?

— Боже мой! — безнадёжно вздохнул Клайд и снова взялся за стакан.

— Я буду с ним ласкова, если хотите, — сказала вдруг Чарити с порозовевшим от энтузиазма лицом. — То есть, если это поможет постановке и потом, это была бы хорошая практика, правда? — Она на мгновение закрыла глаза. — Я сыграла бы это в цвете индиго, — мечтательно сказала она, — с оттенком багряного по краям.

Николас заметил моё недоумение.

— Опять игра, — объяснил он. — Их больше не интересуют ремарки автора или текст. Они видят роли в цветах, и если вы думаете, что это бред, Дэниел, поверьте моему слову: так оно и есть!

Чарити открыла глаза, и на лице у неё появилось обиженное выражение.

— Я только старалась быть полезной.

— Не надо, — утомлённо сказал Клайд. — Нам и так хватает забот.

Видя, что никто не намерен сделать это для меня, я сам отнёс свой стакан к бару. Николас наполнил его со знанием дела.

— Это, должно быть, пугает вас, Дэниел, — сказал он. — Ваше первое знакомство с домашней жизнью актёра?

— Не впечатляет, — сказал я.

— Что он может знать о жизни! — презрительно сказала Чарити. — О настоящей жизни! Он — человек случайных занятий!

— Я знаю намного больше, чем куча ненормальных, среди которых я сейчас нахожусь, — непринуждённо сказал я. — Ну, ладно. На сцене вы можете заставить людей наполовину поверить в то, что вы делаете. Но уберите освещение и грим, и что у вас останется? Ничего!

— Так вы уже и приговор вынесли, Дэниел? — взревел Николас.

— Все, что я хочу сказать, это то, что вы можете дурачить театральную публику только потому, что она существует, чтобы её дурачили, — торопливо разъяснил я.

— Чепуха! — загремел он. — Неудивительно, что вы друг Обри. С кем же сойтись, как не с другим полоумным!

— Вне театра вы никого бы не смогли дурачить в течение тридцати секунд. Наденьте комбинезон и возьмите кисть, и через тридцать секунд любой олух поймёт, что вы актёр, а не маляр, так как каждое слово, каждый поступок будет преувеличен. Вы бы красили стену с таким видом и выражением, будто играете Гамлета. Вы просто ничего не смогли бы поделать с этим, Ники-бой!

— Обри, — сдержанно сказал Николас, — вышвырни своего друга из моей квартиры!

Обри хихикнул, потом изо всех сил попытался притвориться, что не слышал его.

— Чертовски хороший ответ! — ухмыльнулся я Николасу. — Собственно, он означает, что у вас нет ответа!

— Это не означает ничего подобного! — заорал он. — Будь я проклят, если я стану терять время и энергию на спор с каким-то болваном, который ожидает получить упрощённый, как в комиксах, вариант, даже не прочитав Шекспира! — Его ноздри дрожали совсем как у меня, когда я смотрел на Чарити.

— Это все ещё не ответ, — сказал я. — Готов держать пари, что вы не смогли бы никого дурачить вне театра в течение десяти минут!

— Не валяйте дурака! — презрительно сказал он.

— Иными словами, вы боитесь проиграть пари? — мерзко ухмыльнулся я. — В чём дело, Ники-бой?

На секунду мне показалось, что он взорвётся, и я приготовился к защите. Но он овладел собой и заговорил:

— Сделайте мне предложение, — хрипло сказал он, — и тогда мы посмотрим. Я покажу вам, актёр я или нет. Я…

— Этот текст можно пропустить, — прервал я его. — Я сделаю вам конкретное предложение, не сомневайтесь. Насколько хорошим актёром вы себя считаете, Ники-бой? Достаточно хорошим, чтобы сыграть роль в реальной жизни и держать специалиста в заблуждении, скажем, пятнадцать минут?

— Конечно! — рявкнул он.

— Ставлю тысячу долларов, что сможете!

После этого наступило молчание, достаточно долгое, чтобы успеть подрасти за это время. Его нарушил Вернон Клайд.

— Вам не кажется, что этот вздор зашёл слишком далеко? — спросил он.

— Заткнись! — решительно сказал Николас. — Тысяча долларов, Дэниел? Идёт!

— О'кей, — сказал я и обвёл взглядом остальных. — Как насчёт того, чтобы ставки держала ваша жена?

— Конечно, — нетерпеливо сказал он. — Ну, называйте роль, специалиста, время и место?

Я притворился, что раздумываю.

— Предлагаю фору нам обоим, Ники-бой, — сказал я наконец. — Пусть роль будет лёгкой, а специалист трудным.

— Дальше, — проворчал он.

— Роль? — Я усмехнулся. — Актёр, вообразивший, что он действительно Гамлет, а его жена — Королева, которая хочет отравить его.

— Вы шутите? — уставился он на меня. — Это слишком легко!

— Посмотрим. Теперь переходим к трудной части — к специалисту. Что вы скажете о психиатре?

Вернон Клайд громко откашлялся.

— Почему бы нам не забыть о всей этой ерунде и не выпить ещё?

— Почему бы и нет? — согласился я.

— Так-то лучше, — пробурчал он с удовлетворением. — Так вот, когда приедет Лэмб, я…

— Извините, секундочку, — прервал я. — Тут нужно сначала уладить одну маленькую подробность. Я получу мою тысячу сейчас же, если не возражаете, Ники-бой?

— Что?! — Николас опять взвился на дыбы. — Почему бы тебе не закрыть свою пасть, когда к тебе не обращаются, Вернон? Пари по-прежнему в силе, Дэниел.

— Это звучит лучше, — сказал я. — Я вправду подумал, что вы струсили.

— Я думаю, что вы никогда не читали Шекспира, — с подозрением сказал он.

— Только в обработке Лэмба, в школе, — соврал я. — Это случайно, не тот Лэмб, который финансирует ваш спектакль?

Николас допил свой стакан и снова взглянул на меня.

— А что это за психиатр? Ваш приятель, полагаю?

— Это хороший вопрос, — сказал я. — И нам придётся обсудить его. Вы доверяете своей жене?

— Во всём, кроме её способности играть Шекспира.

— Тогда почему бы не предоставить это ей? Пусть она выберет психиатра, место и время. Мы можем втроём поехать, когда будет нужно, и только она будет знать, куда мы поехали и к кому.

— Отлично. — Николас посмотрел на жену. — Ты справишься с этим, милая?

— Думаю, что да. — Она лениво пожала плечами. — По-моему, это бред, но если ты хочешь…

— Я хочу научить Дэниела некоторому уважению к моей профессии. — Николас опять осклабился. — На тысячу долларов уважения, чтобы быть точным. Я отнёсся к этому всерьёз, будьте уверены. Я никогда в жизни не был серьёзнее. И вы тоже, не так ли, Дэниел? Или теперь вы струсили?

Глава 3

Это было большое двухэтажное здание, окрашенное в пастельные тона. Здание, расположенное посреди десяти акров лесистой долины с высокой оградой вокруг. Строго приватная лечебница, и я скрестил пальцы в надежде, что ей заправляет строго приватный психиатр.

Я сидел в кабинете доктора Фрэзера с озабоченным выражением на лице. Он выглядел не таким, каким я представлял себе психиатра. Он не носил ни белого халата, ни очков в толстой оправе. Костюм его был дорогим и явно такого же хорошего покроя, какой был на мне. На его лице отражалась сообразительность дельца, несколько тревожившая меня.

— Чем вам обязан, мистер Бойд? — вежливо спросил он.

— Видите ли, — заколебался я. — Я по поводу моего друга. Вернее, двух моих друзей, доктор. Они женаты и… Муж был актёром. Шекспировским актёром. И вот он начал играть роль не на сцене, а в реальной жизни. Им овладела мысль, что он действительно злополучный принц Гамлет, а его жена — вовсе не жена, а его мать, королева из пьесы, и она хочет отравить его.

Вежливое выражение на лице Фрэзера нисколько не изменилось, когда я рассказывал ему эту историю.

— Муж, собственно, ещё не прибегал к насилию, — объяснял я, — но появились тревожные признаки, что он близок к этому. Его жена пришла в отчаянии ко мне, как к их близкому другу. Вот почему я и обратился к вам.

— И какой же помощи вы ожидаете от меня, мистер Бойд? — осторожно спросил он.

— Я хотел бы, чтобы его осмотрели. Если окажется необходимым, подержите его под наблюдением некоторое время. Его жена так больше не может. Она кончит тем, что сама свихне… ну, надломится что ли, или что-нибудь похуже, если ей придётся и дальше жить со всем этим.

— Разумеется, я приму вашего друга, если вы желаете этого, мистер Бойд, — сказал он. — Вы хотите договориться о приёме?

— Как можно скорее, доктор, — горячо сказал я. — Это очень срочно!

— Вас устроит завтра в одиннадцать?

— Это было бы прекрасно!

— Отлично, — кивнул он. — Значит, завтра в одиннадцать.

Я вышел из подъезда, недоумевая, что меня беспокоит. Когда уселся в машину и завёл мотор, я понял, что это было — отсутствие звуков в здании лечебницы. Прислушиваясь к урчанию мотора, я снова возвратился в мир живых. Что они делают с пациентами, чтобы они вели себя так тихо?

Было уже около трех часов, когда я приехал к себе в офис. Там я обнаружил Эдел Блэр.

— Я жду вас больше часа, — сдавленно сказала она. — Где вы были?

— В психиатрической лечебнице.

— Зачем? И что за дурацкое пари вы заключили вчера с Николасом?

— Я был у доктора Фрэзера. Он психиатр, и его лечебница находится в Коннектикуте.

— О? — Что-то сверкнуло в её глазах.

— Приём назначен на завтра, на одиннадцать утра.

Она перевела дыхание.

— Вы уверены, что всё пройдёт, как надо? Дэнни, вы можете провернуть это дело?

— Об этом поговорим, когда я получу чек.

Она открыла свою сумочку и протянула мне чек, взамен порванного Конфуцием во время его философских забав. На этот раз я спрятал его в бумажник.

— Этот доктор не дурак, — сказал я. — И надо сыграть роли с большим хладнокровием. Нам придётся выехать из города около половины десятого, чтобы успеть туда к одиннадцати.

— Что вы ему сказали? — негромко спросила она.

— Вы — мои давние друзья. Я рассказал ему, что с ним это происходит уже некоторое время. Он начинает переживать наяву роли, а теперь становится агрессивным, вообразил, что он — Гамлет, а вы — его мать, решившая отравить его. Он сделался опасным.

— Это и есть роль, которую вы предложите играть Николасу в течение пятнадцати минут, чтобы выиграть пари?

— Да.

— Что произойдёт, когда пятнадцать минут истекут?

— Это целиком зависит от доктора, — усмехнулся я, — и от того, насколько хорошее представление даст Ники-бой.

— Хорошо, — кивнула она. — Вы заедете за нами в девять тридцать?

— Конечно. Только не забудьте, что вы — истерзанная женщина, когда увидите доктора.

— Я актриса, помните? — холодно произнесла она. — Вы думаете, этот доктор сразу признает его умалишённым?

— Сомневаюсь, — ответил я, — но он будет держать его под наблюдением, а это почти так же хорошо. Наверняка, он берет недёшево, а его заведение производит впечатление, что ему пригодились бы любые клиенты, каких он сможет заполучить. Пожалуй, так будет надёжней, чем добиваться немедленного признания невменяемости.

— Посмотрим, — сказала она, — но имейте в виду, я не намерена выплачивать ваш гонорар полностью, пока не будет уверенности, что дело удалось.

— Понимаю, — ответил я. — Скажите Ники-бою, что вы выбрали доктора Фрэзера наудачу по телефонной книге.

— Хорошо, — кивнула она. — Что ещё?

— Передайте привет моему друга Обри. Вы когда-нибудь интересовались его предками?

— Что вы хотите сказать?

— Вы уверены, что в его семье не было ирландского терьера по отцовской линии?

Её правая рука взметнулась и сильно ударила меня по лицу. Массивное алмазное кольцо врезалось мне в щеку. Я протянул руку, поймал Эдел за пуговицу и подтащил к себе. Я обнял её за плечи и прижал её губы к своим. Её тело было мягким и вначале податливым, но потом оно напряглось. Она начала колотить меня кулаками в грудь. Я позволил своим рукам соскользнуть с плеч на талию, потом, хотя она вырывалась, на её округлые бедра.

— Вы… вы… — бессвязно запиналась она.

— Хочешь делать людям гадости, умей терпеть гадости от плохих людей, — сказал я и дважды хлестнул её по лицу, слева и справа.

На мгновение она не могла в это поверить. Она уставилась на меня с открытым ртом и набросилась, размахивая руками. Я сильно оттолкнул её.

— Я… я… — захлёбывалась она.

— Наверное, вас никогда не бил мужчина, голубка, — посочувствовал я. — Вы хотели сказать, что мы увидимся завтра?

— Я убью вас за это! — злобно крикнула она.

— Если вы бьёте людей для развлечения — о'кей, — сказал я. — Но вам следовало предупредить меня. Я захватил бы свой кастет, и мы могли бы неплохо позабавиться.

Она вышла, громко хлопнув дверью.

Это случилось десятью минутами позже, как будто смотришь повторный показ по телевидению. Дверь распахнулась без стука. Единственной разницей было то, что на этот раз вошли двое. Одни из них был Конфуций, а второй, — может быть, его телохранитель.

Конфуций аккуратно прикрыл дверь и с улыбкой посмотрел на меня.

— Забыли что-нибудь искромсать? — спросил я его.

— Вы просто ничего не хотите понимать, Бойд, — сказал он, — и я должен вас проучить, чтобы до вас дошло.

Я посмотрел на второго.

— Вы забираете его обратно в Белвью или просто обучаетесь на дому ремеслу членовредительства?

Этот человек был миниатюрной горой. Коротышка, но потянул бы фунтов на триста пятьдесят. Его прямые серые волосы были причёсаны на прямой пробор и приглажены щёткой через скальп. Он выглядел как ответ на вопрос: что стало с Гитлером, когда он сбрил усы и растолстел.

Он вынул сигару из верхнего кармана и уважительно понюхал её, откусил конец и аккуратно выплюнул его мне под ноги. Глаза у него были холодные и голубые, а рот обладал всей чувствительностью бульдозера. Кончив раскуривать сигару, он выдохнул облако дыма в мою сторону.

— Херби, — кивнул он в сторону Конфуция, — защищает мои интересы.

— Мне предстоит приятное дело, Бойд, — сдавленно сказал Херби. — Я займусь вами.

— Как я уже сказал, — просопел толстяк, — Херби заботится о моих интересах.

— И в их число входит Эдел Блэр? — спросил я, окинув его взглядом. — Пожалуй, вы слишком толстоваты для этого.

— Это интересует меня косвенно, — буркнул он.

— Я заинтригован. Продолжайте.

— Меня зовут Лэмб, — сказал он.

— Я читал вашу книгу. А теперь вы финансируете одну из пьес старика Вилли?

Лэмб с усилием повернул голову в сторону Херби.

— Этот парень просто полоумный, — произнёс он жалобно. — И я должен терять время на разговоры с полоумным? По-хорошему он не понимает!

— Я не прочь растолковать ему совсем по-другому, мистер Лэмб.

Лэмб снова взглянул на меня и пожал плечами.

— Я не знаю, зачем этой ведьме понадобилось нанимать частного сыщика, — сказал он медленно, словно сомневаясь, что я понимаю по-английски. — Да и не особенно интересуюсь. Но я не хочу, чтобы Блэру кто-нибудь помешал осуществить его постановку, так как она уже стоила мне немалых денег. Не делайте ничего, чтобы помешать этому. Дошло?

— Вы возьмёте образец обивки моей мебели, или за неё придётся платить Херби из своего жалования? — спросил я.

— Острите? — скучно спросил он.

— Убирайтесь из моего офиса и захватите с собой Херби! — сказал я.

— Ладно! — Лэмб снова пожал плечами. Он даже ухитрился не разорвать свой костюм при этом. Потом посмотрел на Херби. — Займись им! — сказал он просто.

Херби пошёл на меня. Улыбаясь, он вынул правую руку из кармана, и я увидел блеск кастета.

— На этот раз, Бойд, — нежно сказал он, — вам придётся по-настоящему плохо.

Когда кулак Херби устремился к моему лицу, я качнулся назад, балансируя на правой ноге, а левой взмахнул высоко и резко так, что носок моего ботинка хрястнул его в правую почку.

Херби свалился на пол бесформенной грудой и остался лежать, корчась от боли. Он очень светски отнёсся к происшедшему и ни разу не вскрикнул, хотя от боли его лицо сделалось старческим.

Я наклонился, сгрёб его за лацканы пиджака и поднял на колени. Потом ударил его ребром ладони по переносице. Надеясь, что удар был хорош, посмотрел, как он опять грохнулся на пол.

— Ну, все! — резко сказал Лэмб. — Довольно!

— Идите к чёрту, толстяк. Я ещё только начинаю. Хотите дождаться останков? Я не против.

— Назад! Или вы получите это, — просопел он.

Я поднял глаза и увидел, что на меня смотрит дуло пистолета 38-го калибра. Я ухмыльнулся.

— Вы не посмеете здесь стрелять.

В следующее мгновение прогремел выстрел. Пуля не проделала мне новый пробор, но пролетела достаточно близко, чтобы ветерок шевельнул мне волосы. Я втянул воздух, потом медленно повернул голову и посмотрел на дыру в штукатурке, которая была может на дюйм выше меня.

— Значит, вы не шутили, — сказал я.

— Вам лучше убраться отсюда, Бойд, — сказал Лэмб. По его лицу стекал пот от усилия, с которым он нажимал на спуск. — Если вы будете поблизости, когда Херби очнётся, он разрежет вас на мелкие кусочки, и даже я не смогу его остановить.

Кто такой Дэнни Бойд, чтобы спорить с человеком, держащим пистолет, из которого он только что стрелял в меня? Я направился к двери, чувствуя, что у меня задёргались лопатки, когда я проходил мимо толстяка.

— Ещё только одно, Бойд, — сказал он мягко. — Если вы хотя бы позвоните Эдел Блэр, не говоря уже о встрече, я лично позабочусь, чтобы вы оказались в морге!

Я бы высказал своё мнение на эту тему, но Херби как раз издал прерывистый звук, словно собирался очнуться. Похоже, было самое время убираться отсюда, что я и сделал.

Глава 4

— Итак, — пророкотал Николас, когда я въехал в открытые ворота и покатил к зданию, — это и есть тот дом, где мне предстоит изображать психа?

— И, заодно, потерять тысячу монет, Ники-бой. Не забывайте об этом.

Николас содрогнулся.

— Вам кто-нибудь уже говорил, что вы невежа, Дэниел?

— Однажды меня выбирали самым вежливым человеком года на Кони-Айленд, — ответил я. — Это сказала мне блондинка, которая была со мной. Она здорово в меня втрескалась и, пожалуй, единственное, что она ещё могла отдать мне, был её голос, но я не бессовестный, я не взял его.

— Могу себе представить! — ухмыльнулся Николас.

— Пусть эта красивая оболочка не вводит вас в заблуждение, Ники-бой, — сказал я серьёзно. — Под ней бьётся золотое сердце.

— Четырнадцать каратов сплошь из чистого золота, — холодно сказала Эдел.

Я остановил машину перед домом, и мы вышли из неё. Николас недоверчиво посмотрел на входную дверь, потом повернулся.

— Ты уверена, что выбрала это место наугад, по телефонной книге? — спросил он.

— Конечно, уверена, — нетерпеливо ответила она. — Ты думаешь, что я хочу, чтобы ты потерял тысячу долларов, которую я могла бы с удовольствием истратить?

— Да, это верно! — Он тяжело вздохнул. — Ладно. Давайте разделаемся с этим. Будем сверять часы, Дэниел?

— Лишь бы вам удалось водить за нос психиатра в течение пятнадцати минут.

Я толкнул тяжёлые стеклянные двери с прокладкой из тонкой стальной сетки, и мы вошли в лечебницу. Плоскогрудая, с белесыми волосами секретарша вопросительно посмотрела на нас.

— Миссис и мистер Блэр к доктору Фрэзеру, — сказала ей Эдел. — Нам назначено.

— Он ожидает вас в своём кабинете, — ответила секретарша, указывая на дверь. — Вы можете пройти к нему.

Эдел вошла в кабинет, пропустив вперёд Николаса. Я зря беспокоился, пожалуй, Эдел всё-таки заслуживала роли в пьесе. Она управилась с Фрэзером так быстро, что у него не было никакой возможности сказать что-нибудь.

— Я — миссис Блэр, — сказала она, едва мы вошли в кабинет. — Я звонила вам вчера. Это мой муж, Николас Блэр, а это наш друг, мистер Бойд.

— Как поживаете? — любезно спросил Фрэзер. Он сначала пожал руку Николасу, потом мне, ничем не показывая, что знает меня. — Садитесь, пожалуйста.

Мы уселись лицом к столу. Я закурил сигарету и скрестил пальцы правой руки. Мои часы показывали одиннадцать десять. Я быстро поднял глаза и увидел едва заметную улыбку на лице Николаса. Он слегка кивнул мне, затем сверился со своими часами.

В следующее мгновение он вскочил на ноги и принялся расхаживать но кабинету, глубоко засунув руки в карманы. Время от времени он дёргал плечами.

— Все это часть заговора! — внезапно произнёс он. — Кто этот человек?

— Заговора? — мягко переспросил Фрэзер.

— Заговора! — повторил Николас. Потом он взглядом окинул Эдел с усмешкой на лице. — Ну, что теперь, милая королева?

— А, — серьёзно сказал Фрэзер. — Гамлет.

— Вы узнали меня, — учтиво подтвердил Николас.

— Я узнал пьесу, — сказал Фрэзер.

— Пьесу? — повторил Николас и его голос отозвался эхом от стен кабинета. — Вы думаете, что это лицедейство?

— А разве это не так? — спросил Фрэзер. Николас ткнул в сторону Эдел.

— Спросите её! — сказал он. — Я помню слова, сказанные призраком моего отца: "Моя, казалось, чистая жена!"

Фрэзер взял ручку и пододвинул к себе блокнот.

— Давайте начнём сначала. Хорошо? — предложил он. — Вас зовут Николас Блэр и…

— Все тот же подлый заговор, — низким голосом сказал Николас. — Я — Гамлет, принц датский, и вам известно это!

— Прекрасно! — сказал Фрэзер и пожал плечами. — А кто я?

— Да будет Бог с вами! — Николас уставился на него пустыми глазами.

— Вы знаете меня? — спросил снова доктор.

— И притом отлично. — Николас улыбнулся. — Вы — торговец рыбой.

— Я — доктор Фрэзер.

— Тогда мне хотелось бы, чтобы вы были таким же честным человеком, как торговец рыбой, — холодно сказал Николас.

— Итак, вы Гамлет, и вам угодно, чтобы я был торговцем рыбой, — резко сказал Фрэзер. — А кто эта дама?

Николас бросил на Эдел мимолётный взгляд, потом снова посмотрел на доктора.

— Это моя мать — королева, дурак! — сказал он коротко. — А это, — он указал на меня, — один из могильщиков.

Перо доктора беспомощно запрыгало по блокноту. Он несколько раз прочистил горло, потом почти умоляюще посмотрел на Эдел.

— Давно он так?

— Последние два дня, доктор, — нерешительно сказала она. — Хотя так плохо с ним ещё никогда не было, а теперь он всё время такой.

Взгляд Николаса снова стал пустым. Он медленно обошёл стол и оказался позади доктора. Затем принялся ощупывать его голову пальцами обеих рук.

— Увы, — сказал он уныло, — бедный Йорик.

— Йорик?! — Фрэзер вопросительно посмотрел на Эдел.

— Вы помните сцену на церковном дворе, доктор? — вежливо спросила она. — Могильщики выкапывают череп, который принадлежит бывшему придворному шуту по имени Йорик.

Фрэзер стремительно отдёрнул голову от пальцев Николаса.

— Возвращайтесь на место и сядьте! — сказал он напряжённым голосом. — Сядьте, пожалуйста, мистер Блэр! — резко повторил доктор.

Николас не обратил на него никакого внимания и медленно направился обратно к столу.

— Улыбчивый подлец, подлец проклятый! — Он выплюнул эти слова в лицо изумлённому психиатру. — Блудливый, вероломный, злой подлец! О, месть!

Фрэзер выпрямился в кресле.

— В последний раз прошу вас, — сказал он жёстко, — садитесь!

Николас отвернулся от стола. Глаза его были такими же пустыми и невидящими.

— И ты ей скажешь, чтобы не пила, — пробормотал он. — Но будет слишком поздно. О, злодейство!

Внезапным рывком он повернулся к Фрэзеру с выражением открытого неистовства.

— Эй! — завопил он во всю силу своих лёгких. — Эй! Закройте двери! Предательство! — Он сунул руку под пиджак, а когда она показалась вновь, я увидел в ней сверкающий нож.

Николас сделал ещё шаг к врачу, и я заметил, что Фрэзер бешено тычет пальцем в кнопку под крышкой стола.

— Клинок отравлен тоже! — хрипло сказал Николас, подступая ближе. — Вот — блудодей, убийца окаянный!

Фрэзер ещё глубже вжался в кресло, его палец не отрывался от звонка. Бисеринки пота стекали по его носу и капали на блокнот, портя роскошную белизну бумаги.

Дверь распахнулась настежь, и два жилистых типа в белых халатах влетели в комнату. Один захватил руки Николаса сзади, прижимая их к бокам, а другой вывернул ему запястья так, что нож выпал на пол… Николас резко вскрикнул от боли, потом в комнате стало тихо.

Внезапно гулкий смех Николаса ударил по моим барабанным перепонкам.

— Хорошее представление, Дэниел? — торжествующе спросил он. — Наверняка прошло больше пятнадцати минут, и вы должны мне тысячу долларов!

Я посмотрел на него с выражением нескрываемой жалости и снова отвернулся, ничего не сказав.

— Ну? — настаивал он. — Вы оправитесь от потери тысячи долларов? Скажите ему!

Фрэзер вытер лоб белым платком и приказал санитарам:

— Уберите его отсюда. Успокойте его. Он опасен!

Они схватили Николаса за руки и согнули его пополам.

— Отпустите меня, черт побери! — заревел Николас. — Я такой же здоровый, как и вы! Всё это было только пари!

— Убрать! — рявкнул Фрэзер.

Николаса ловко развернули и потащили к двери.

— Отпустите меня! — взвыл он. — Вы что, свихнулись, что ли? Это была только шутка, даже если и чертовски глупая! Дэниел! Скажите им, что это была только шутка!

Я взглянул на Фрэзера и беспомощно пожал плечами. Дверь за ними захлопнулась, но все равно мы слышали его раскатистый голос, когда они его волокли по коридору. Мы слышали его ещё секунд десять, потом он внезапно затих. Слишком внезапно…

— Бедный Николас! — сказала Эдел приглушённым голосом и начала тихо всхлипывать в носовой платок.

Фрэзер методично черкал в своём блокноте, пока его рука не перестала дрожать. Потом он выпрямился, расправляя плечи.

— Миссис Блэр, — сказал он твёрдо, — боюсь, что у вашего мужа далеко зашедшая шизофрения.

— Вы можете что-нибудь для него сделать? — тихим голосом спросила она.

— Будем надеяться, — ответил он, — но для этого потребуется значительное время. Это будет для вас ударом, миссис Блэр, но он должен быть изолирован немедленно.

— Нет! — воскликнула она голосом, полным муки.

— Сожалею, — мягко сказал доктор, — но так будет лучше для вас и для него. Заверяю вас, что мы сделаем для него все, что только сможем сделать, миссис Блэр! Я подготовлю все необходимые документы, и вы подпишите их перед уходом.

Я подошёл к Эдел и похлопал её по плечу.

— Я знаю, что это страшный удар, но никто не поможет ему лучше доктора Фрэзера, Эдел. Ради Николаса мы должны подписать документы.

— Ты прав, я знаю, — всхлипнула она, — но мне кажется ужасным так поступить с ним!

— Поверьте мне, миссис Блэр, — сочувственно сказал доктор, — это самое лучшее и единственное, что вы можете сейчас для него сделать.

— Бедный Николас… — прошептала она. — Без него мне будет так одиноко!

— Ты всегда сможешь послать ему открытку, — сказал я весело. Тут я уловил странное выражение на лице доктора. — Я подумал, что шутка может подбодрить её.

— У вас неуместное чувство юмора, мистер Бойд, — ледяным тоном сказал он. — По-видимому, у вас нет ни малейшего представления, что это значит для миссис Блэр! Никто, сам не испытав, не может понять глубины любви жены к мужу!

— Я начинаю понимать, доктор! — заверил я его. — И очень быстро.

Глава 5

Было четыре часа дня, когда мы вернулись в квартиру Блэров. Эдел открыла замок, и я вошёл вслед за ней, закрывая за собой дверь. Мы прошли в гостиную, в которой никого не было.

— Обри нет? — спросил я.

— Он уехал из города на один день, — сказала она. Её нижняя губа чуть покривилась. — У него слабоват желудок для такого рода дел, так что он предусмотрительно удалился на случай, если дело обернётся плохо.

— Я вовсе не скучаю по нему, — сказал я.

Она тепло улыбнулась мне.

— Это надо отпраздновать, Дэнни, — вибрирующим голосом сказала она мне. — Все прошло прекрасно. А вы настоящий гений. Приготовьте, пожалуйста, что-нибудь выпить.

— Я сделаю вам особый коктейль Дэнни Бойда, — ответил я.

— Что это такое?

— "Смеющаяся вдова".

— Название подходящее. А какие составляющие?

— Три капли горькой настойки на две части водки к одной части джина, — объяснил я, — и крошечная луковка. Но обязательно должна быть луковка: она выявляет вкус.

— Вкус лука?

— Стоит приняться за вторую порцию и вкус перестаёшь замечать, — уверил я её. — Тогда главным становится напиток.

— Звучит как "отравленная чаша", — сказала она. — Надеюсь, вы не собираетесь продолжать с того места, где Ники прервали?

— Могильщик-весельчак! — ответил я. — Так или иначе, Ники-бой досмеялся до смирительной рубашки.

— Говорили, что он одержим театром. — В глубине её горла переливался смех. — Теперь он всего лишь невменяем!

— Я приготовлю выпивку. Этот диалог напоминает мне, что я хочу забыть Гамлета.

— Пожалуй, это был величайший триумф Ники, — лениво сказала она. — Он почти заслужил тысячу долларов, которую вы ему должны.

— Я заплачу, как только он выйдет из лечебницы.

— Вот это и привлекает в вас больше всего, Дэнни, — восхищённо сказала она. — После вашего профиля, разумеется, — ваше большое сердце!

Я встал за стойку и принялся готовиться к операции "смеющаяся вдова". Эдел исчезла, что позволило мне сосредоточиться на отмеривании и смешивании. Пятью минутами позже я вылил нужные составляющие на лёд в бокалах. Естественно, "смеющуюся вдову" не трясут, так как она может взорваться. Её слегка поглаживают.

Эдел появилась, когда я всё ещё поглаживал. Она подошла к бару и положила чек на девять тысяч долларов на стойку передо мной как раз тогда, когда я наливал первый коктейль. Я не пролил ни капли, умудрившись подхватить чек свободной рукой и сунуть его в карман.

— Спасибо, — сказал я ей.

— Вам спасибо, мистер Бойд, — ответила она весело, — за быструю и хорошо выполненную работу. Я теперь буду рекомендовать вас моим друзьям. Если такие дела станут обычными, вы сможете выжимать комиссионные из этого доктора.

— Я думал об этом, — признался я. — Если дела пойдут действительно хорошо, будет смысл получить медицинскую степень. Таким образом, не пострадают ни гонорары, ни этика.

— Очаровательно! — сказала она. — Восхитительно! Я люблю вас, — произнесла она мечтательно.

— До сих пор я считал, что даже не нравлюсь вам.

— Это было вчера. Сегодня я думаю, что вы чудесный, и по какому-то фантастическому совпадению Обри как раз уехал. — У неё расширились глаза, когда она пристально посмотрела на меня, и я заметил, что в них опять загорелись искорки.

— А вы по-прежнему недолюбливаете меня, Дэнни, так же сильно, как я вас раньше?

— Это было вчера, — сказал я и поднял свой бокал. — За сегодня!

Она тоже подняла бокал.

— И прощай муж-шизофреник!

— Дэниел вынес приговор, — фыркнул я, вспомнив, как голос Николаса отдавался эхом от стен комнаты. — Что ж, теперь он получил вечное место в жизни.

Эдел поставила свой полупустой бокал и посмотрела на меня со слезами на глазах.

— Я что-нибудь сказал не так?

— Это та самая штука, которую используют при бурении нефтяных скважин? — спросила она.

— Эту штуку находят в скважинах, пробурив их, — ответил я. — Она заставляет вдов смеяться, а сильных мужчин плакать. Надеюсь, у вас есть лишний носовой платок?

— Налейте мне ещё, пока я буду его искать. — Она встала и опять куда-то пропала.

Вернулась она минут через пять. Строгое чёрное платье, которое она надела ради Фрэзера, исчезло. Вместо него на ней был чёрный халат с вышитыми по подолу малиновыми орхидеями.

— Выпейте это, и, гарантирую, будете смеяться! — Я подтолкнул к ней стакан через стойку. — Одобряю этот халат. В нём вы кажетесь очень красивой и очень порочной. Так должна выглядеть каждая женщина, но почти ни одна не выглядит.

— Не хочется признаваться, — произнесла она хрипло, — но этот профиль, про который вы не позволяете мне позабыть, почти так же хорош, как вы думаете.

— Не может быть, — сказал я скромно. — Но что я могу поделать, если я красив? Большинство женщин от меня без ума с первого взгляда. Пожалуй, именно поэтому вы заинтриговали меня с самого начала: вы были не такая.

Эдел выпила свой коктейль одним приёмом и стала молча и отчаянно хватать ртом воздух, пока снова не обрела дыхание.

— Вы ударили меня! — сказала она, когда к ней вернулся голос. — Я никогда этого не забуду, Дэнни Бойд! Там, в вашем офисе, вы ударили меня!

— Никогда не забудете и никогда не простите?

— Мне это понравилось, — заявила она небрежно. — Для меня это был новый подход. Ники переигрывает в любви так же, как и во всём остальном.

Она протянула руку к шейкеру и налила себе ещё.

— Я вам кое-что скажу, Дэнни Бойд. — Говоря это, она втягивала в себя воздух, от чего её голос казался манящим и беспокойным.

— Что угодно, кроме истории вашей жизни, моя милая, — сказал я осторожно, — терпеть не могу исповедания женщин.

— Это о теории, — сказала она. — Теория, что женщины наряжаются, чтобы нравиться мужчинам, это не правда!

— Нет? — Я поднял брови, но почувствовал, что они слишком тяжелы и позволил им опуститься обратно.

— Нет! — решительно повторила она.

Я ждал, пока она разделалась с третьим стаканом.

— Определённо, нет! — Она покачала головой немного энергичней, чем следовало. — Когда женщине по-настоящему нравится мужчина, она делает как раз наоборот!

— Наоборот? — заморгал я.

Одним рывком она распустила пояс, и халат распахнулся сверху донизу. Потом она сладострастно повела плечами, и халат упал на пол к её ногам. Под ним ничего не было. Я смотрел, как она поворачивается вокруг себя, медленно описывая полный круг.

— Сто пятьдесят фунтов, — сказала она с удовольствием, когда снова стала лицом ко мне. — И ни одна унция не пропадает зря.

Она была восхитительна. Там она выдавалась горделивым максимумом двух остроконечных грудей, здесь сужалась до изящного минимума. Её кожа сияла матовой белизной фарфора. Высоко на левом бедре был треугольный шрам — единственный изъян на этом безукоризненно прекрасном теле, единственный и от того восхитительно возбуждающий.

— Тебе хочется только смотреть, и этого достаточно? — лениво спросила она. — Я польщена, Дэнни Бойд!

Я обошёл бар и медленно двинулся к ней. Воротник душил меня, и я расслабил его примерно до пояса. Стоя в ожидании меня, она медленно провела руками по своим гладким бёдрам.

— Ты опять хочешь ударить меня? — спросила она, когда я остановился перед ней.

— Не это ли тебя привлекает в Обри?

— Обри! — Это имя прозвучало у неё как грубое и раздражённое слово. — Нет. Я подумала, что, может, это ты так развлекаешься.

— Я парнишка с простыми привычками, — сказал я. — Для меня достаточно хороши старинные способы.

Тут я протянул руку и кончиками пальцев погладил треугольный шрам на её бедре.

— Змеиный укус?

— Можно назвать так, — согласилась она. В её голосе была насмешливая нотка. — Разве ты не собираешься обнять меня или заняться кое-чем столь же старомодным?

— А у меня на уме и то, и другое. Может это и старомодно, но до сих пор не устарело.

— Ты когда-нибудь перестанешь болтать? — спросила она напряжённым тоном.

Я наклонился, подхватил её под бедра и взвалил себе на плечо. Её зубы резко впились в моё тело, когда я её нёс в комнату. В ответ я шлёпнул её по наиболее близкому и наиболее подходящему для этого месту. Она взвизгнула от удовольствия.

— Только вот что, — сказал я. — Как насчёт Обри? Что, если он рано вернётся?

— Ну его к чёрту, — удовлетворённо сказала она. — Он может налить себе сам.

— Значит, с Обри все улажено и остаёшься только ты?

— Так у меня не остаётся никакого выбора. — Она мелодраматически вздохнула. — А если я закричу?

— Я опытный соблазнитель, — сказал я скромно. — При мне всегда есть ушные затычки.

* * *
…Было чуть больше полседьмого, и мы снова выглядели респектабельно. Мы пили джин с тоником, потому что "смеющаяся вдова" годится только для особых случаев.

— Мне пора идти, — сказал я.

Эдел в шёлковой рубашке и узких брюках лежала, растянувшись на кушетке.

— Зачем? — спросила она, не двигаясь.

— Нужно заниматься делами.

— У тебя назначено свидание? — Она медленно повернула голову и взглянула на меня.

— Никакого свидания.

— Ну тогда оставайся, — сказала она. — Скоро приедет Обри и принесёт нам что-нибудь поесть.

— Знаю я его вкус, — я содрогнулся. — Пшеничные хлопья и йоргут! Это не для меня!

— Известно, что иногда он ест бифштекс, — лениво сказала она. — Очень редко, конечно.

Я опять содрогнулся.

— Знаешь что, — серьёзно сказал я. — Если бы у меня были силы, я встал бы с этого дивана и поехал домой. Если бы у меня были силы…

Она удовлетворённо замурлыкала.

— А ведь люди играют в гольф, теннис, плавают, чтобы избавиться от избытка сил…

— Можно ли удивляться, что мир плохо устроен, — согласился я.

— Нальёшь мне ещё? — заискивающе спросила она.

— Если бы я чувствовал себя настолько сильным, я налил бы себе, — объяснил я, — а мой стакан пуст.

— Размазня! — Она медленно села, потом ещё медленней встала на ноги, подошла к моему креслу и наклонилась, чтобы забрать у меня мой стакан. Одновременно она поцеловала мою руку. — Зверь! — пробормотала она. Потом, покачивая бёдрами, направилась к бару.

С большим трудом я приподнялся в кресле и сел. Едва я закурил, послышался щелчок дверного замка.

Через десять секунд в комнату вошёл Обри. Он остановился, когда увидел меня, и неуверенно улыбнулся.

— Хелло, Дэнни, — встревоженно сказал он. — Все в порядке?

— Предположим, он ответил бы "нет"? — едко спросила Эдел. — Что бы ты сделал, Обри? Опять уехал бы из города?

Он оглянулся на неё.

— Хелло, Эдел. Я тебя не заметил сначала… Но ведь все в порядке, правда? Я хочу сказать, что иначе бы вас здесь не было, верно?

— Всё было прекрасно, — сказала она. — Дэнни чудесно сработал. Иди сюда и займись напитками, а я пока буду рассказывать.

Он послушно потащился к бару, а я докурил свою сигарету, пока она рассказывала ему, как всё происходило.

Когда она закончила, Обри подошёл к моему креслу, сунул стакан в левую руку и энергично затряс правую.

— Поздравляю, старина, первоклассная работа.

— Жаль, что вас не было при этом, — сказал я. — Эдел говорила мне, что вы уезжали сегодня из города.

— Да, мне нужно было кое-кого повидать… Бизнес.

— Конечно, — сказал я.

На его лице отразилось облегчение.

— А теперь, когда с этим покончено, нужно отпраздновать это.

— С чем покончено?

— А разве нет? — спросил он тревожно. — Ведь отца признали сумасшедшим?

— Это только начало, — терпеливо сказал я. — Вспомните того продюсера, Вернона Клайда и головокружительную блондинку Чарити Адам. Они были здесь, когда я держал пари с Ники-боем. Они слышали, как я упоминал психиатра. Как, по-вашему, они отнесутся к известию, что ваш старик в больнице?

Обри резко взвизгнул.

— Об этом можете не беспокоиться, старина. Я уже думал об этом. Мы им ничего не скажем. Все, что нам известно, это то, что отец вышел сегодня утром из квартиры, и мы больше его не видели. Как это вам?

— Просто превосходно! — сказал я. — Они не станут беспокоиться день, два, может быть, и три. Потом они звонят в полицию, в морг, в больницы…

— О! — Обри перестал улыбаться и снова принялся покусывать усы.

— Придётся вам, старина, придумать что-нибудь получше, — сказал я. — И, может быть, перестанете жевать этот свой половик на верхней губе.

— Извиняюсь. — В его больших глазах была обида. — Нервный рефлекс, старина. Обычно я не замечаю, что делаю это.

— Ручаюсь, что он это говорит всем девушкам, — лукаво сказала Эдел, но он не слушал её, вновь охваченный беспокойством.

— У вас есть какие-нибудь соображения, Дэнни? — спросил он, наконец.

Прежде чем ответить, я выпил немного джина.

— Вам придётся сказать, где он, — твёрдо ответил я. — Все, что нам нужно, это хорошая история в придачу. Что, если Ники-бой чокнулся вчера вечером на своём Гамлете и набросился на Эдел с ножом? Если кому-то вздумается проверить у Фрэзера, он подтвердит эту версию. Это с ним и случилось.

Эдел тихо засмеялась.

— Старый, добрый Ники? Нам нужен был какой-то мазок, чтобы купить Фрэзера, и Ники сам придумал захватить с собой этот нож для убедительности.

Обри снова оживился.

— Я понимаю, что это было вот так: отец был самим собой и вдруг начал беспокоиться. Он решил, что Эдел хочет его отравить, набросился на неё с ножом. Нам едва удалось помешать ему убить её в самом деле. — Он улыбнулся мне, довольный, будто бы сам придумал это.

— Годится, Обри, — сказал я устало. — И когда это произошло, Эдел уже была в контакте с доктором Фрэзером. Она связалась с ним за несколько часов до того, чтобы установить победителя в нашем пари. Так что сегодня утром вы первым делом запихнули Ники-боя в машину и отвезли его в лечебницу. Доктор сказал, что он глубокий шизофреник и сразу же изолировал его.

— Гениально! — Он смотрел на меня с восхищением. — Вы быстро соображаете, Дэнни!

— Следите за собой. Вы начинаете переигрывать, совсем как ваш старик, — сказал я ему. — И не забывайте оба выглядеть несчастными, когда будете рассказывать эту историю.

— Конечно, — сказала Эдел.

— Безусловно! — кивнул Обри.

— Только не забывайте этого ни на секунду, — предостерёг я его. — Помните, что вы любили Ники-боя как… как…

— Как сын? — подсказал он весело.

Глава 6

Моя квартира расположена в Вест-Сайде с видом на парк. Конечно, я понимаю, что это не очень хорошо, но что мне было нужно?

Квартира большая, квартплата низкая, летом неплохой вид, и я даже могу наблюдать, как растёт трава. Ист-Сайд, Вест-Сайд… Когда дама уже в квартире — разницы никакой. Конечно, если у вас профиль Бойда.

Я налил себе и уселся в кресло лицом к окну.

Если в подлости есть какие-нибудь градации, то за последние двадцать четыре часа я поднялся на пару отметок. Я вспомнил выражение лица Ники-боя, когда его волокли из кабинета Фрэзера, и то, как внезапно оборвался звук его голоса. "Успокойте его", — сказал Фрэзер. Мне хотелось задуматься над точным значением этой фразы.

После ещё одного стакана и ещё одной сигареты я знал ответ. Я не могу больше оставлять Николаса Блэра в этой больнице, я должен вызволить его. Я мог бы сделать это, даже не нарушая этики. Эдел Блэр заплатила мне, чтобы я добился признания её мужа сумасшедшим, и я в точности это выполнил. Работа закончена. Теперь она уже не клиент. Тогда-то я, пожалуй, и нашёл правильное решение. Если Эдел не пожалела таких денег, чтобы упрятать мужа в лечебницу, то насколько же дороже оценил бы Николас возможность выбраться оттуда?!

Николас ещё не знал этого, но он только что стал моим клиентом!

Я сразу же почувствовал себя лучше. Подошёл к зеркалу, которое было достаточно велико, чтобы дама могла посмотреть на свой грим, но не так велико, чтобы привести её в смущение, и потому взглянул себе прямо в лицо.

— Дэнни, — сказал я себе, — если уж необходимо иметь совесть, то наша, по крайней мере, умеет делать деньги.

— Не пытайся меня одурачить, — холодно сказало отражение. — Единственная причина, по которой ты сюда вообще подошёл, это желание полюбоваться своим профилем, и ты это знаешь.

* * *
Было немногим больше десяти, когда я добрался до лечебницы. Ворота были заперты. Парень в униформе замаячил в свете моих фар, когда я остановил машину. Я сказал ему, что хочу видеть доктора Фрэзера, но это не произвело на него впечатления. Мне пришлось дать ему пять долларов, чтобы он подошёл к телефону и сообщил обо мне.

— О'кей! — недовольно сказал охранник, отойдя от телефона. — Док сказал, что вас можно впустить. — Он отпер ворота и распахнул их.

Я миновал ворота и подъехал к главному входу. Тощей секретарши на месте не оказалось. Я подошёл к кабинету Фрэзера, коротко постучал и вошёл.

Фрэзер быстро говорил по телефону и не обращал на меня внимания. Я сел, закурил сигарету и стал ждать, раздумывая, что заставило его сделаться психиатром.

Наконец, Фрэзер закончил разговор и положил трубку на рычаг.

— Да, мистер Бойд? — спросил он отрывисто.

— Извините, что надоедаю, — вежливо сказал я. — Я думал о Николасе Блэре. Я беспокоюсь о нём с тех пор, как уехал отсюда сегодня утром.

— Но вы не один, — тихо сказал он. — Я тоже о нём беспокоюсь, мистер Бойд.

— Мне вот что пришло в голову, — сказал я. — Николас очень напряжённо работал в последнее время. Это представление, которое он здесь устроил, ведь он мог сделать нарочно, именно разыграть спектакль.

— Очень интересно, — вымолвил доктор. — Что-нибудь ещё, мистер Бойд, раз уж вы о нём думали целый день?

— Я хотел бы повидать его, доктор, поговорить с ним немножечко.

— И я тоже, — прорычал он.

— А? — Я непонимающе уставился на него.

Фрэзер взял с подставки серебряную ручку, некоторое время пристально смотрел на неё, потом с силой воткнул в крышку стола.

— Мистера Николаса здесь больше нет, — сказал он негромко. — Он неожиданно покинул нас несколько часов назад.

— Вы отпустили его? — недоверчиво спросил я.

— О, нет! — Он жёстко рассмеялся. — Это была целиком его идея. После вашего отъезда он немного успокоился и казался вполне мирным. Довольно логично, как думал я. После утреннего возбуждения он находился в состоянии улучшения.

Он выдернул ручку из доски, рассмотрел её, потом бросил на пол.

— Я ошибался, мистер Бойд, полностью ошибался. Один из служителей принёс ему ужин, и Блэр яростно напал на него. У бедняги сломана рука, ко всему прочему, Блэр запер его в комнате и побежал через главный вход. Там он сел в машину, которая, к несчастью, стояла у самых ворот.

— Вы хотите сказать, что какой-то дурак оставил ключи в своей машине, возле такого заведения?

Фрэзер едва не задохнулся.

— Это была моя машина!

— Значит, он смылся?

— Ворота были открыты, — буркнул он. — Никогда за пять лет, что я веду лечебницу, не случалось ничего подобного! Никогда!

— Всегда бывает в первый раз, — усмехнулся я, — как говорят девушки.

Я развил бы эту идею, но как раз вовремя увидел в его глазах жажду крови.

Он перевёл дыхание.

— Позвольте мне кое-что сказать вам, мистер Бойд, — медленно произнёс он. — Если ваш Блэр разыграл этим утром представление, значит, он величайший из всех актёров!

— Но…

— Это была не игра! — убеждённо заявил он. — Блэр — маньяк. Более того — маньяк со склонностью к убийству! Именно так я описал его полиции.

— Полиции?

— Естественно, я вынужден был сообщить о его побеге, — сказал он кисло, — как ни отвратительна была мне эта необходимость. Вы представляете, что может значить такого рода огласка для человека в моём положении? В течение последнего часа мне не было покоя от репортёров и газет. Я отказался отвечать на звонки или встречаться с кем-либо, но ущерб уже нанесён.

— Вряд ли это теперь имеет значение, — пробормотал я. — Да и мне теперь незачем оставаться здесь.

— Что вы собираетесь делать?

— Искать Николаса.

— Один совет, мистер Бойд, — произнёс он сдавленно. — На вашем месте я был бы осторожен, если вы его найдёте!

— Вы считаете, что он опасен?

— Я это знаю! — резко сказал он. — Особенно опасен, когда дело касается вас и миссис Блэр. Ведь это вы его сюда привезли, помните?

— Угу, отлично помню.

Секунду Фрэзер тупо смотрел на меня пустым взглядом, потом неторопливо снял пиджак. Он аккуратно положил его на стол, затем медленно провёл пальцем по продольному шву до разреза внизу. Я столь же тупо наблюдал, как он захватил в горсть материю по обе стороны разреза.

На мгновение вены вздулись у него на руках, и он крякнул от внезапного усилия. Раздался треск рвущихся ниток и пиджак аккуратно лопнул по спинному шву до самого воротника.

— По-моему, легче отдавать в чистку, — заметил я, — или вам просто не нравился костюм?

— Мне он очень нравился, — сказал он ровно. — Но видите ли, мистер Бойд, даже у психиатра накапливается напряжение.

Внезапно он скомкал пиджак и швырнул его в угол.

— Так что, естественно, я предпочёл направить свою агрессивность на неодушевлённый предмет, — процедил он с приятной монотонностью. — Вы, кажется, собирались уходить, мистер Бойд.

— Пожалуй, да, — сказал я и направился к двери.

— Мистер Бойд!

Я обернулся и посмотрел на него. Он попытался улыбнуться, но неудачно. Закрыл глаза и пробормотал почти про себя:

— Мне не следует встречаться с пациентами сегодня… Мне не следует встречаться с пациентами сегодня… — Он сунул палец в рот и сильно прикусил его. Потом вынул его и стал смотреть, как из ранки течёт кровь.

— Вы что-то хотели мне сказать? — спросил я его.

— Да. — Он резко кивнул головой. — Извините меня, мистер Бойд. Как видите, я немножко взволнован…

* * *
У дверей квартиры Блэр стоял коп в форме. Он осторожно следил за моим приближением.

— Что вам нужно? — спросил он.

— Видеть миссис Блэр, — ответил я.

— Поздновато для визитов, а? После полуночи.

— Я старый друг семьи. Меня зовут Бойд. Она меня примет.

— Да? Оставайтесь на своём месте, я сейчас узнаю, — недовольно сказал он и нажал на звонок.

Эдел открыла дверь на три четверти дюйма и спросила, в чём дело. Потом увидела меня и распахнула дверь настежь.

— Дэнни! Я весь вечер пыталась до тебя дозвониться.

— Вы знаете этого человека, миссис? — спросил её коп.

— Конечно, знаю. Это старый друг семьи. Входи же, Дэнни!

— Пусть проходит, — сказал коп разочаровано. Я двинулся мимо него в квартиру, и Эдел быстро закрыла дверь. Мы вошли в гостиную, и меня быстро потянуло к бару: так необходимо было выпить. Судя по полупустой бутылке и стоящему рядом стакану, Эдел чувствовала то же самое. Она намного опередила меня.

Её пальцы стиснули мою руку, когда я наливал себе.

— Дэнни! — прошептала она. Я посмотрел на неё и увидел, что её глаза расширены и испуганы. — Ты слышал о Николасе?

— Я был у Фрэзера, и он мне обо всём рассказал. Там может наделать много шума другая история. Хочешь послушать о психе, который заведует лечебницей?

Она покачала головой.

— Что нам делать? — спросила она.

— Нужно его найти, прежде чем его найдут копы. Это наш единственный шанс. Он может рассказать нам все.

Эдел вырвала стакан прямо у меня из рук, едва я успел налить. Я потянулся, чтобы отнять его, но потом решил, что она нуждается в нём даже больше меня, и это была пугающая мысль. Так что я просто налил себе другой стакан.

— Я боюсь, Дэнни! — Её ногти впились мне в руку. — Ты знаешь, каков Ники? У него по-настоящему бешеный темперамент, а после того, что мы сделали с ним сегодня утром…

— Спокойно, — сказал я. — Он сюда не придёт!

— А если придёт, то убьёт меня, я знаю, — затряслась она.

— Он не придёт сюда, — нетерпеливо повторил я, — пока этот коп стоит у твоих дверей.

— Если бы я могла тебе поверить, — пробормотала она. — Ты просто стараешься подбодрить меня.

— Ни черта я не стараюсь, — сказал я. — Мне бы сейчас себя подбодрить. Ники-бой сюда не придёт — это наверняка. Но куда-нибудь он пойдёт. И сейчас ему чертовски нужен друг… У него есть друг?

— У какого актёра он есть? — Эдел жёстко рассмеялась.

— Как насчёт Вернона Клайда?

— Я не уверена. Может быть.

— А где он живёт?

— Кварталов за шесть отсюда.

— Пойду, загляну к нему, — сказал я.

Я выпил примерно половину стакана и почувствовал себя немного лучше. Эдел дала мне адрес Клайда. Я сначала хотел позвонить ему, но потом передумал.

— Где Обри? — спросил я.

— Ушёл, — коротко сказала она. — Он ушёл около восьми. Если он услышит о Ники, то, пожалуй, и не вернётся. Он найдёт какое-нибудь неотложное дело в другом городе и будет там оставаться до тех пор, пока его отца опять не посадят в сумасшедший дом. — Она прикончила свой стакан и хлопнула им об стол. — У него нет ни смелости, ни характера. И ещё он…

— Поверю тебе на слово, — сказал я. — Но что, если ты к нему несправедлива? Может быть, у него есть приличное местечко где-нибудь в другом штате?

— Перестань, Дэнни, — произнесла она сдавленным голосом. — Сейчас я этого не вынесу!

Я услышал, как открылась и хлопнула входная дверь. Эдел замерла, охваченная страхом, прислушиваясь к шагам, направляющимся к гостиной. Потом в гостиную вошёл Обри, и её тело заметно обмякло. Она начала дрожать, и я подал ей свой недопитый стакан.

— А, Дэнни, привет! — оживлённо сказал Обри. — Здорово, что мы так скоро встретились. Но что здесь происходит?

— Обри! — укоризненно сказал я. — Я вам удивляюсь. Вы же видите, что мы даже не стоим рядом!

Он покраснел.

— Слушайте, старина, я вовсе не имел в виду… То есть… Я… Что делает здесь этот полицейский за дверью? Мне пришлось доказывать, кто я такой, прежде чем он пропустил меня в квартиру.

— Ники-бой убежал сегодня вечером из больницы, — поведал я. — Коп охраняет Эдел. И вас, наверное, тоже.

Его глаза округлились.

— Вы хотите сказать, что отец… — Он упал в ближайшее кресло. — Но это же ужасно!

— Конечно! — согласился я.

— Как он это сделал? — спросил Обри с напряжением в голосе.

— Оглушил служителя, потом угнал машину Фрэзера, которая стояла перед самой дверью, — сказал я негодующе. — Если кто и нуждается в психиатре, то это сам психиатр!

— Что толку теперь говорить об этом, — резко сказала Эдел. — Дэнни, ты должен найти Ники, пока его не нашла полиция!

Обри с надеждой кивнул.

— По-моему, превосходное предложение, — произнёс он ободряюще. — Идеальное решение! Вам не кажется, старина?

— Это будет не слишком трудно, — сказал я. — В конце концов, Нью-Йорк — этого всего лишь большая деревня. Я мог бы начать с Беттери и постепенно двигаться к другому концу. Я позвоню вам и дам знать, как идут дела, уже через пару лет. К тому времени я буду где-то в районе Таймс-Сквер.

— Если вы его найдёте, Дэнни, мы, конечно, заплатим вам соответствующее вознаграждение, — настаивал он. — То есть, просто скажите нам, сколько. Назовите цену и мы дадим вам чек, лишь бы только вы нашли отца!

— Очень щедро с вашей стороны, Обри, — сказал я. — Десять тысяч?

Он вздрогнул.

— Вы довольно высоко себя цените, старина, не правда ли? Я хочу сказать, ведь Эдел заплатила вам уже десять с половиной тысяч всего за два дня работы.

— О'кей, — пожал я плечами и направился к двери. — Не хотите и не надо. Я только надеюсь, что ваш старик сюда не заявится!

— Что вы имеете в виду? — тревожно спросил он.

— Я скажу вам, что имею в виду, — весело сказал я. — К этому времени Ники-бой уже наверняка сообразил, почему Эдел захотелось избавиться от него!

Его лицо побледнело.

— Не надо торопиться, Дэнни! — взмолился он. — Мы заплатим вам вашу цену, лишь бы только он снова оказался в лечебнице!

— Прекрасно! — сказал я. — Тогда лучше сейчас же взяться за поиски Ники-боя.

— Да, — неистово закивал Обри. — По-моему, это прекрасная идея. Правда, Эдел?

— Ох, заткнись! — огрызнулась она и повернулась к нему спиной.

Казалось, Обри готов был расплакаться.

— Ну ладно, Эдел! — нервно сказал он. — Я просто хотел быть полезным.

— Вы знаете, где живёт Чарити Адам?

— Нет, — коротко ответила Эдел.

— Ники-бой забился в какою-нибудь нору, — сказал я. — Иначе копы давно бы его загребли. Куда он мог пойти? Вернон Клайд — это одна возможность. А Лэмб? Где он живёт?

— В гостинице на Восточной сорок девятой улице, — сказал Обри. — Называется "Западная".

— Теперь у нас есть две возможности, — констатировал я. — Что-нибудь ещё?

— Нет, — вяло сказала Эдел.

— Минутку! — нетерпеливо возразил Обри. — Вы совсем забываете о Лоис!

— Лоис Ли? — Эдел посмотрела на него с насмешливым выражением и пренебрежением. — Ты в своём уме?

— Ох! — Обри снова пришёл в замешательство. — Я думал, ты знала, дорогая. Они спят уже давно.

Она с ужасом смотрела на него в течение долгих десяти секунд, потом повернулась и пошла к бару. Она схватила стакан за основание и старательно разбила его о край стола.

— Я был уверен, что она в курсе, — неопределённо сказал Обри. — Знаете, всегда говорят, что жены чувствуют такие вещи.

— Вам известно, где я могу её найти?

— О, да! Она тоже живёт в "Западной".

— Это уже три возможности, — подытожил я. — Для начала хватит. Если обнаружу что-нибудь волнующее, позвоню. Ну, а теперь надо пойти посмотреть укрепления. Кто знает, может быть, он там?

— Укрепления? — Обри нахмурился. — Какие укрепления?

Эдел посмотрела на него с негодованием.

— Это Гамлет, ты — олух! — зарычала она. — Почему ты не займёшься чем-нибудь полезным? Хотя бы приготовил мне выпить. Разве не видно, что это мне необходимо?

— Конечно! — Обри быстро вскочил на ноги. — Все, что угодно!

Глава 7

Я нажал на звонок в третий раз и ждал. Или Клайда не было дома, или его не было дома для меня. Я уже готов был сдаться, когда дверь медленно приоткрылась не больше, чем на шесть дюймов.

Два чёрных прозрачных глаза неподвижно уладились на меня. На ней был чёрный свитер, тот же самый, в котором я её видел раньше, но брюки на этот раз были алыми.

— Привет, Чарити, — сказал я. — Я Дэнни. Вы помните меня?

Она по-прежнему стояла неподвижно, просто глядя на меня. Я решил, что это из-за неожиданной близости моего профиля. Он всегда действует на дам.

— Вернон дома? — спросил я. — Я хотел поговорить с ним — это займёт не много времени.

Дверь медленно открылась ещё на шесть дюймов.

— Индиго, — прошептала она.

— А? — Я шагнул в квартиру, закрывая за собой Дверь. — Что вы сказали?

— Индиго, — повторила она. — Ничего, кроме индиго.

Тут я вспомнил объяснения Николаса. Она вся в цветах.

— Где Вернон? — спросил я.

— Клак-клак! — сказала она монотонно. — Клак-клак, клакати-клак, клакати-клак…

— Что за чертовщина? — спросил я сурово. — Это международный язык?

Она отвернулась от меня и принялась расхаживать по ковру взад и вперёд.

— Клак-клак, — продолжала она, — клак-клак, клати-клак, клакати-клак… — Она повторяла все это с той же монотонностью, шагая в такт этой идиотской бессмыслице.

Я дождался, пока она пошла снова в моём направлении и схватил её за руки, когда она приблизилась.

— Слушайте, — сказал я, — у меня нет настроения валять дурака. Мне нужно поговорить с Верноном. Её глаза смотрели прямо сквозь меня.

— Я пишущая машинка, — торжественно сообщила она. — Я печатаю, больше ничего. Я не чувствую и не думаю. Я просто делаю своё дело. Клак-клак, клакати-клак…

— Значит, вы миссис IBM Манхеттена; — зарычал я. — Продолжайте в том же духе, и я хорошенько нажму вам клавиши! В последний раз спрашиваю, где Вернон Клайд?

Она вдруг задрожала и рывком высвободила руку.

— Не спрашивайте, — сказала она. Её голова медленно поворачивалась из стороны в сторону в такт какому-то неслышному метроному. — Не спрашивайте, — повторила она тупо. — Что угодно, только не спрашивайте — На мгновение её глаза сфокусировались на мне. — Я вас помню тогда на репетиции. Человек случайных занятий. Парень с профилем и сексуальностью, бьющей через край…

— Ну вот, это уже на что-то похоже, — сказал я серьёзно. — Значит, вы меня помните. Прекрасно! Как насчёт Вернона Клайда?

Её голова по-прежнему ритмично вздрагивала.

— Не спрашивайте, — сказала она снова, — только не это.

Ещё несколько секунд она увлечённо всматривалась в моё лицо.

— Сексуальность… — Она трижды медленно повторила это слово про себя. — Пожалуй, именно это. Вы можете получить все, что хотите, только не спрашивайте. Чего бы вам хотелось, Дэнни Бойд?

Она подняла руки и одним рывком стащила с себя свой чёрный свитер через голову. Я был в кое-чем прав, когда увидел её в первый раз. Она не носила бюстгальтера, и этот захватывающий дух вид был настоящим.

— Вы можете получить все, что хотите, Дэнни Бойд. Меня? Если хотите меня — можете взять. Я совсем не против, чего бы не пожелали. Я здесь, чтобы угождать, но не спрашивайте. Вы понимаете это? Вы не должны задавать вопросы.

Как утверждают некоторые люди, у меня иногда бывает глупое выражение на лице. Но сейчас у меня было дурацкое выражение, и она это заметила, но не правильно поняла его.

— Извините, — сказала она, — вы хотите, чтобы я сняла всё остальное?

Она расстегнула молнию на брюках и спустила их до щиколоток, а затем взяла и переступила через них. Теперь на ней остались лишь малюсенькие голубые трусики. Я хрипло кашлянул.

— Послушайте, я…

— Понимаю, — вежливо сказала она. — Вы предпочитаете, чтобы я пока их оставила или вы хотите снять их сами? Делайте, как вам это нравится, Дэнни Бойд. Все, что угодно!

Здесь оставалось сделать только одно, и я это сделал. Я размахнулся и ударил её ладонью по лицу. Раздался громкий болезненный звук. Её голова дёрнулась в сторону. Секунду она стояла ошеломлённая, потом разразилась слезами. Я подождал некоторое время, пока она поплачет, потом сказал:

— Ладно, так где же Вернон?

Она затряслась, и её горло судорожно задвигалось, когда она попыталась что-то сказать. Потом она отказалась от этой попытки и только кивнула головой на дверь, очевидно, ведущую в спальню.

— Почему, чёрт возьми, вы не могли сказать это сразу? — мягко спросил я.

Она безмолвно покачала головой, по-прежнему не произнося ни слова.

— Я пойду поговорю с ним, а вы пока оденьтесь.

Я подошёл к двери и осторожно постучал.

— Вернон Клайд? Это Дэнни Бойд. Мне нужно срочно поговорить с вами.

Из комнаты не донеслось никакого ответа. Я взглянул на Чарити и понял, что задавать новые вопросы будет пустой тратой времени. Она не потрудилась одеться, она по-прежнему размеренно шагала взад и вперёд с прежним отсутствующим выражением в глазах.

— Клак-клак, клакати…

Этого было вполне достаточно, чтобы у человека снова зачесались руки.

Я нажал дверную ручку и толкнул дверь. Она легко распахнулась, и я шагнул в спальню. Горел верхний свет, и комната была ярко освещённой. Это походило на сцену из кошмарного романа.

Никогда раньше я не видел так шикарно обставленной спальни. Потолок цвета слоновой кости с рядом скрытых светильников, заливающих комнату ровным сиянием. Глянцево-белые обои на стенах. Пол почти целиком покрыт белым мохнатым ковром. Сама кровать голливудских размеров из белой сосны с чёрными шёлковыми простынями и с подушками в шёлковых наволочках цвета вина. Четыре больших зеркала были укреплены на стенах вокруг постели. Они были наклонены под таким углом, что даже, если вы ложились в постель один, каждый раз вы видели вокруг себя компанию для бриджа.

Как я уже сказал, это было похоже на сцену кошмарного романа. Никогда раньше я не видел столько крови. Я даже не знал, что может быть столько крови в теле одного человека.

Кровью была вымазана стена под открытым окном. Тёмная лужа её посреди белого ковра все ещё растекалась маленькими ручейками у меня на глазах, цепочка крупных алых пятен тянулась через подножье кровати и по черным шёлковым простыням к телу Вернона, лежавшему посреди этого алькова.

Я снова овладел своими ногами и подошёл поближе. Там я только взглянул один раз и быстро отвернулся. Это была работа маньяка. Маньяка с ножом, который резал и кромсал, и продолжал резать и кромсать уже после того, как Клайд был мёртв. Я быстро вернулся в гостиную и закрыл за собой дверь спальни.

Чарити перестала шагать, когда увидела выражение моего лица.

— Индиго, — медленно сказала она, — все индиго. Вот почему я — пишущая машинка. Клавиши ходят взад и вперёд, вверх и вниз, в размеренном ритме делая свою работу. Я машина, я просто должна работать, вот и все. Я не должна думать… клак… клак…

Я снова ударил её по лицу, на этот раз не так сильно, но достаточно, чтобы её глаза перестали казаться остекленевшими.

— Давайте по порядку, — предложил я. — Как это случилось?

— Вы имеете в виду Вернона?

— Конечно, Вернона! — огрызнулся я. — Как это случилось? Сколько ещё трупов в этой квартире?

— Я не знаю точно время, — сказала она. — Час назад, может быть, больше. Такое чувство, будто я всю жизнь прожила здесь за шестьдесят минут, но они были как шестьдесят лет!

— Почему вы убили его? — спросил я.

— Я? — спросила она дико. — Да вы с ума сошли! Я не убивала его!

— Тогда кто?

— Я не знаю.

Внезапно она метнулась от меня прочь.

— Я убью себя! — воскликнула она. — Тогда вы пожалеете, что сказали это!

В углу стоял переносной бар, который теперь не понадобится старику Вернону Клайду. Я достал оттуда бутылку виски и налил в два стакана. Один протянул Чарити Адам.

Она с сомнением посмотрела на него.

— Но я не пью алкоголь, — зло запротестовала она.

— Это в сугубо медицинских целях, — прорычал я. — Пейте!

Мы вместе выпили, и я убрал пустые стаканы в бар. Я закурил. Вскоре алкоголь подействовал на неё, и её щеки порозовели. Она взглянула на себя в зеркало и ахнула, инстинктивно прикрыв груди скрещёнными руками.

— Как я оказалась в таком виде? — прошептала она.

— Это входило в вашу сделку, помните? Вы предлагали себя, только бы я не задавал вопросов.

— Я… что делала?

— Ну, раз не помните, не надо, — сказал я, подошёл к бару и с удовольствием ещё налил себе виски.

— Пожалуйста, отвернитесь, чтобы я смогла одеться, — попросила она слабым голосом.

— Конечно.

— Теперь можно, — сообщила она через несколько секунд. — Вы можете повернуться.

Она снова была полностью одета, но лицо её все ещё заливал румянец.

— У вас найдётся сигарета? — спросила она.

Я раскурил две сигареты и одну протянул ей.

— Спасибо, — поблагодарила она и глубоко затянулась.

— Я не хочу тревожить вас, милая, — сказал я, — но мне даже неприятно напоминать, что Вернон остывает с каждой минутой.

Она сделала ещё одну глубокую затяжку.

— Он пошёл в спальню, — вяло сказала она. — Я сидела здесь, слушая новую пластинку. Когда одна сторона пластинки кончилась, а Вернон все ещё не выходил, я подошла к двери и позвала его, но он не ответил. Он иногда внезапно засыпал. Он мог спать в любом месте — в метро, в ресторанах и…

— Я поверю в это. Что дальше?

— Тогда я вошла в спальню… — Её голос прервался. — Я вошла только потому, что он мог заснуть с сигаретой или ещё что…

— Что потом?

— Потом… ничего… — Она опять содрогнулась. — После этого был сплошной кошмар. Я знала, что нужно вызвать полицию, но телефон — в спальне, а это означало, что надо его увидеть снова! И тогда я поняла, что если вызову полицию, они наверняка подумают, что это сделала я. После этого я впала в какую-то истерику, была в каком-то непонятном состоянии и появились вы.

— Никто больше не входил в квартиру, пока Вернон находился в спальне?

— Никто! — решительно ответила она.

— Тогда кто же его убил?

— Кто-нибудь мог забраться в комнату с пожарной лестницы. Она проходит под окном спальни.

Я вспомнил, что окно в комнате было открыто. Это было не лишено смысла. Он мог стоять спиной к окну и убийца нанёс ему удар с пожарной лестницы. Клайд, шатаясь, заковылял к постели, а убийца следовал за ним по пятам, не переставая кромсать ножом.

— Я бы хотела выпить ещё, — сказала она.

Я взял её стакан и наполнил его.

— Спасибо! — Она пила, не отрываясь. Потом чуть подняла голову и посмотрела на меня поверх стакана. — Эта штука хорошо действует на человека, правда? Я начинаю чувствовать себя получше.

— Значит, самое время перестать пить. Чем бодрее чувствуете вы себя сейчас, тем хуже становится после.

— Сейчас мне всё равно, — просто ответила она.

— Ну, ладно, я принимаю эту версию с убийцей на пожарной лестнице. Выходит, у вас нет никакого представления, кто бы это мог быть. Сколько примерно времени вы находитесь здесь? Как это случилось?

— Примерно шесть недель, — ответила она небрежно.

— Мне не следовало давать вам больше виски, — угрюмо сказал я. — Хватит шутить!

— Но я не шучу, — холодно сказала она. — Я сказала вам правду — шесть недель.

Я ошарашенно посмотрел на неё.

— Вы что, влюбились в него? В лысую голову или в роль, которую он вам дал?

— Актриса должна испытать настоящую жизнь, прежде чем она может отобразить её, — серьёзно сказала Чарити. — Я женщина и должна испытать переживания, общие для всех женщин.

— Сколько вам лет, Чарити? — устало спросил я.

— Девятнадцать, — вызывающе ответила она.

— У вас нет причины жаловаться: вы, очевидно, быстро набираетесь опыта. Кто ещё знал, что вы жили с Верноном Клайдом последние шесть недель?

— Насколько мне известно, никто. Мы были всегда осмотрительны. Я никому не говорила и, уверена, что он тоже.

— Не будьте чересчур уверены.

— Это мерзко так говорить!

— Возможно, но вам лучше собрать свои вещички.

— Куда я пойду?

На мгновение я закрыл глаза, потом опять открыл их.

— Разве у вас нет никаких родственников?

— В Омахе. — Она попыталась улыбнуться. — Не думаю, чтобы они были в восторге при виде меня. Для семьи я блестящий пример того, что может случиться, если девушка пойдёт по плохой дорожке. Они все убеждены, что я грошовая шлюха в каком-нибудь борделе. Они даже не знают, что борделей больше нет. Конечно, они читали об этом, но они не видели этого своими глазами. Но им и не нужно видеть самим или даже читать, когда речь идёт обо мне. Они просто знают это!

— Что-нибудь придумаем, — сказал я неопределённо, — а пока собирайтесь.

— Вся моя одежда поместится в один чемодан.

— Прекрасно.

Минут через десять Чарити была готова и ждала меня. В руках она держала старый потрёпанный чемодан, с шарфом, плотно обмотанным вокруг головы, и в слишком большом пальто.

Я сполоснул стаканы, которыми мы пользовались, начисто протёр ручки на двери спальни, внутри и снаружи, потом проделал тоже самое с входной дверью. Нам никто не повстречался на пути, и это уже было хорошо. Я начал чувствовать себя намного лучше, когда машина отъехала от тротуара.

— Куда вы меня везёте? — спросила она. Её голос был приглушён большим воротником огромного пальто.

— К себе, — ответил я. — Мы что-нибудь придумаем, когда доберёмся туда, сейчас три часа утра. Неподходящее время обращаться в отель за комнатой.

— Я хотела, чтобы вы поняли одно, мистер Бойд, — сказала она напряжённо, — я больше не ищу… опыта…

— Почему бы вам не звать меня Дэнни? — предложил я.

* * *
Мы поднялись в квартиру. Я включил свет и закрыл двери.

Чарити поставила свой чемодан в гостиной, подошла к окну и посмотрела вниз, в парк.

— Как красиво, — вымолвила она вяло.

— Если бы я знал, что вы придёте, я окрасил бы все стены в индиго, — сказал я. — Почему вы не снимете пальто и не сядете?

— Я лучше постою, спасибо, — слабым голосом сказала она.

— Черт! — нетерпеливо бросил я. — Вы могли быть для Вернона Клайда Венерой Милосской, но для меня вы всего лишь проблема.

Чарити медленно сняла пальто и села в ближайшее кресло. Она выглядела такой пришибленной, как банковский счёт в конце месяца. Я предложил ей сигареты и виски, но она отклонила и то, и другое. Тогда я предложил это Дэнни Бойду, который был не так глуп, чтобы отказываться.

— Не забудьте, — сказал я, — в случае, если кто-нибудь спросит, вы несколько раз бывали в квартире Вернона Клайда — и это все!

— Тогда где же я жила последние шесть недель? — безучастно спросила она.

— Здесь. Никто не может этого проверить.

— О?

Я допил и отнёс стакан на кухню. Там, как всегда, был беспорядок, но терпимо.

— Там есть кофе, — сказал я ей, вернувшись в гостиную. — Мясо в холодильнике, если вам захочется есть. Вам лучше остаться здесь до утра, а там мы найдём для вас другое место. Можете располагаться в спальне.

— Спасибо, — неуверенно протянула она. — Вы не забыли, что я сказала, Дэнни? Я больше не хочу никакого опыта!

— Не волнуйтесь, я опять ухожу, — сказал я. — Для дамы, которая сбрасывала передо мной одежду только час назад, вы здорово изменились!

Впервые её улыбка стала настоящей.

— Это была моя ошибка, — мягко сказала она. — Вам следовало воспользоваться предложением, пока оно ещё было в силе!

— Вот довод, который надо запомнить до следующего раза, — скорбно посетовал я. — Извините, я сейчас.

Я вдруг вспомнил, что мог бы посетить толстяка и Херби ещё до исхода ночи. Не могу утверждать, что при нашей первой встрече я приобрёл друзей, даже если и повлиял на переносицу Херби и его почку. Пожалуй, если и отправлюсь к ним с визитом, следует прихватить с собой друга.

Мой друг находился в верхнем ящике бюро в спальне. Два друга, если быть точным. "Магнум" и "Смит-и-Вессон" 38-го калибра. "Магнум" остановит кого угодно, включая слона, но если вы попытаетесь носить его в плечевой кобуре, вам придётся ходить, перекосившись на бок.

Я решил, что "Смит-и-Вессон" вполне способен остановить Херби или Лэмба, поэтому проверил магазин и сунул пистолет в задний карман.

Чарити наблюдала за мной.

— Куда вы собрались?

— Я ухожу. Вернусь, примерно, к завтраку. Если не вернусь, пусть это вас не беспокоит. Ждите меня здесь и никому не открывайте дверь. У меня есть свой ключ. Если я вернусь рано, буду опять спать на диване.

— О'кей, Дэнни. — Они тихо улыбнулась. — Знаете, а вы на самом деле неплохой! Вы хороший парень, и в вашей квартире я чувствую себя в безопасности. У меня раньше никогда такого чувства не было.

— А вы хитрая! — сказал я.

Её улыбка стала заметнее, приобрела оттенок самодовольства.

— Не успеете оглянуться, как я приучу вас относиться ко мне, как к сестре!

— Никогда! — твёрдо заявил я. — Или, во всяком случае, не раньше, чем вам станет необходим бюстгальтер.

— Пока, Дэнни, — непринуждённо сказала она. — Только один вопрос: как вы думаете, кто убил Вернона?

— Сейчас у меня нет ни малейшего представления, — честно признался я. — Пока, Чарити. В ящике комода есть шёлковая пижама, если вас интересует цвет индиго. — Я подмигнул ей прежде, чем закрыть дверь.

Я был уже в подъезде, когда её вопрос дошёл до меня. Так кто же убил Клайда? И тут мне представились, одна за другой, две яркие отчётливые картины. Сначала спальня Клайда, какой она была, когда я вошёл. Вся залитая кровью, с телом поперёк кровати. Потом вид моего офиса, когда Херби оглушил меня кастетом. Я вспомнил, что я чувствовал, когда цеплялся за край стола, мучительно пытаясь встать на ноги.

Затем в быстрой последовательности прошла крупным планом моя новая мебель, предмет за предметом. Я снова видел лужу чернил посреди ковра, глубокие ножевые порезы на белой кожаной обивке кресел и правильные четырехдюймовые интервалы между порезами. Перед моими глазами ещё успела промелькнуть изуродованная крышка стола, прежде чем картина померкла и исчезла.

К машине я подходил уже не таким бодрым шагом. Тяжесть "Смит-и-Вессона", хлопавшего меня по бедру, не придавала мне особой уверенности в эту минуту.

Глава 8

Четыре тридцать утра чертовски неподходящее время для возобновления знакомства с человеком, который обменялся с тобой едва ли полудюжиной слов.

Но нужда заставит, как сказал один парень на необитаемом острове, когда увидел, что кроме него от кораблекрушения спаслась только его тёща.

Я нажал на звонок у дверей и ждал, как мне пришлось ждать у дверей Клайда. Я очень надеялся, что не обнаружу здесь ещё один труп, так как одного трупа уже было достаточно для одной ночи.

Когда я протянул руку, чтобы нажать на кнопку во второй раз, дверь приоткрылась на пару дюймов: достаточно, чтобы была видна накинутая цепочка.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Дэнни Бойд, — ответил я. — Нас познакомили на репетиции пару дней тому назад.

— Я вас помню, — сказала она без особого волнения в голосе. — Что вам понадобилось в такой поздний час?

— Я хотел поговорить с вами о Николасе Блэре, — выдал я безо всяких хитростей. — Это важно и неотложно.

— Подождите минутку.

Послышался лязг цепочки, снимаемой с крючка, и дверь широко распахнулась.

— Пожалуйста, проходите в гостиную, мистер Бойд, — сказала Лоис Ли. — Я присоединюсь к вам через минуту.

Я последовал приглашению, утопая по щиколотку в глубоком ковре, закурил сигарету и огляделся. Квартира оказалась больше, чем я ожидал, и была обставлена прекрасной мебелью. Я подумал, что Лоис Ли должна быть более крупной фигурой в театральном мире, чем я думал. Только этим можно объяснить такую квартиру.

Двумя минутами позже она вошла в комнату в пеньюаре, шлейфом развивающемся у неё за спиной. Я подумал, что у нежной, облегающей и полупрозрачной материи её пеньюара не было никакой возможности скрыть это великолепное тело. Мягкая материя скромно льнула к её бёдрам, подчёркивая их самым нескромным образом. Я начинал пересматривать своё первоначальное мнение. Если Обри рассказал правду, Ники-бой знает, что делает.

— Бойд, — сказала она, — Дэнни Бойд, я помню. Вы не возражаете, если я буду называть вас Дэнни? А вы зовите меня Лоис.

— Отлично, — согласился я.

— Хотите кофе, Дэнни?

— Нет, спасибо. Никак не соображу, что сейчас — вечер или утро, так что пока воздержусь.

Она кивнула и принялась поправлять пеньюар.

— Эти проклятые платья никогда не сидят на мне, как следует, — сказала она, — сама не знаю, почему.

— Вы сложены не для них. Не для того вам дано такое тело, чтобы закрывать его! Это было бы нечестно по отношению к нам.

— Я вижу, вы опасный молодой человек — весело молвила она. — Почему бы нам не сесть на кушетку, чтобы я могла определить, насколько вы опасны.

Мы сели на кушетку, и её мраморное бедро прижалось к моему крепко и беззастенчиво.

— Удобно? — спросила она.

— Замечательно!

— Хорошо, — сказала она решительно. — А теперь рассказывайте, что это за такие важные новости о Николасе?

— Вы слышали, что с ним случилось?

— Без подробностей. Я слышала последние известия по радио. Я подумала, что, должно быть, схожу с ума. Бедного Ники признали сумасшедшим, а теперь он сбежал и его называют опасным маньяком. Вам эта история известна целиком, Дэнни?

— Большая еёчасть. Я думал, может быть, вы её уже знаете.

— Откуда мне её знать?

— Я думал, что, может быть, Ники-бой придёт сюда.

Она невинно посмотрела на меня.

— Зачем бы ему это делать?

— Насколько я слышал, у него есть на это причины.

Она непринуждённо засмеялась, и её массивная грудь едва не стряхнула с себя последние следы скромности.

— Вы такой вежливый, Дэнни, — сказала она. — Вы имели в виду, что у меня с ним роман? Кто вам это сказал?

— Его сын.

— Обри? Это волосатое чудовище. — Она презрительно фыркнула. — Как только мог Ники произвести на свет такое чудовище? Этого мне никогда не понять! Вместо того, чтобы сплетничать, держался бы за своих репетиторов и, может быть, лет через десять он мог бы получить роль в каком-нибудь любительском спектакле где-нибудь в захолустье.

— Что вы говорите? Он актёр?

Она энергично затрясла головой.

— Никоим образом. Он им никогда не будет. Но у него есть тайные мечты. Он занимается с репетитором по крайней мере три раза в неделю. Я знаю это только потому, что один мой близкий друг даёт ему уроки. Но Обри предпочитает держать это в секрете.

— Для меня это новость, — сказал я вежливо.

— Но мы, кажется, хотели поговорить о Ники, — сказала она, — так что давайте говорить о нём. Что именно важно и неотложно?

— Я предпочёл бы сообщить это непосредственно ему, — небрежно бросил я. — Он здесь, не так ли?

— Разумеется, нет! — нетерпеливо возразила Лоис. — Если вы мне не верите, посмотрите сами.

— Жаль, — сказал я, — но рано или поздно он здесь появится. Сейчас ему позарез нужен друг, а вы, по-моему, единственный друг, который у него есть.

— Я не друг, Дэнни. Я его любовница, если угодно. Так или иначе, я больше, чем просто друг.

— Тем более, он придёт к вам.

— И что же?

— Скажите ему, что мне нужно с ним поговорить. Скажите, ему, что я смогу ему помочь.

— Так же, как вы помогли упрятать его в лечебницу? — холодно проговорила она.

Я поднялся на ноги.

— Так что, он здесь?

— Я же сказала, его здесь нет!

— Он должен быть здесь, — настаивал я. — Иначе как бы вы могли узнать, что я участвовал в этом?

Лоис Ли быстро вскочила на ноги. Мой рост больше шести футов, но её глаза были на одном уровне с моими, когда она пристально взглянула на меня.

— Ладно, — сказала она, — он был здесь, но сейчас его уже нет.

— Вы уверены?

— Конечно, уверена! Я говорю вам правду. Мне больше не нужно притворяться. У меня хватило глупости признать, что я видела его и говорила с ним. И теперь вы узнали всё, что можно. И я думаю, что на этом наша беседа окончена, Дэнни!

— Куда он пошёл?

— Вы думаете, что я сказала бы вам об этом, Дэнни? Каким наивным вы можете быть!

— Скажите мне только одно, — настаивал я, — он не собирался повидать Вернона Клайда?

Она слегка побледнела.

— Странный вопрос, Дэнни!

— Так он собирался к нему или нет?

— Почему это так важно?

— Вернон Клайд мёртв, — сказал я грубо. — Кто-то искромсал и исколол его ножом, кромсал даже после его смерти. Я видел труп Клайда в его собственной квартире.

— Я… не могу… — Она пошатнулась, зрачки её глаз закатились под веки. Потом она качнулась вперёд и грохнулась на пол с глухим стуком. Возможно, я бы успел её подхватить, но от этого не было бы проку, так как она увлекла бы меня с собой.

Я вышел на кухню и достал из холодильника поднос со льдом. Я отнёс его в гостиную, где Лоис по-прежнему лежала на полу, спокойно дыша. Вода могла испортить ковёр, а мне не хотелось его портить. Я встал на колени и осторожно сунул три кубика льда за кружевной лиф.

Через две секунды она села и выпрямилась с пронзительным визгом. Визг превратился в всхлипывания, сменившиеся продолжительным вздохом облегчения, когда её отчаянно шарящая рука выудила последний ледяной кубик из его тёплого растапливающего убежища.

Она злобно уставилась на меня.

— Вы это сделали!

— Признайтесь, это было эффектно, — сказал я, — и ковёр не пострадал.

— По-моему, это нечестно, — плаксиво сказала она. — Девушка теряет сознание, и вы первым делом нескромно обходитесь с её грудью.

— Я не сделал ничего нескромного, — запротестовал я. — Если вам это не нравится, то вы можете их вынуть!

Лоис поднялась на ноги, с трудом преодолела пять футов, отделявшие её от кушетки, и с облегчением опустилась на неё. По выражению её лица я вдруг понял, что часть льда все ещё остаётся на свободе. Потом она взвизгнула и судорожно изогнулась.

Со слабым и жалобным звуком кружево и тонкая материя отказались от непосильной задачи, и её пеньюар лопнул спереди до самого пояса. Она оглядела себя без всякого смущения и с внезапным криком восторга выхватила наглый остаток льда из самой середины бюста и отшвырнула его прочь.

— Так-то лучше, — сказала она, с удовлетворением глядя на меня. — Я всё-таки думаю, что вы сделали это нарочно, Дэнни Бойд!

Я почувствовал, что на моём лице застыло выражение благоговейного восторга.

— Лоис, — произнёс я приглушённо, — вы могли бы разбогатеть, показывая это экскурсантам.

Она начала смеяться и вдруг остановилась.

— Дэнни! Теперь я вспомнила! Вы что-то говорили в отношении Вернона Клайда? Это правда? Ведь вы бы не стали такое выдумывать?

— Это правда, — спокойно сказал я. — Так как же насчёт Ники-боя? Говорил он, что пойдёт к Вернону, когда уходил отсюда?

Она беззвучно кивнула, потом энергично расправила плечи.

— Но Ники не мог этого сделать. Я просто уверена в этом!

— Может и нет. Но если это был не Ники-бой, значит, кто-то здорово попытался подставить его!

Лоис задумалась.

— Я ничего не понимаю, — наконец, сказала она. — И меньше всего понимаю вас. Почему вы так заинтересованы в Ники? Вы все ещё работаете на эту ведьму Эдел?

Я сел рядом с ней на кушетку, где великолепный ландшафт не так отвлекал меня и закурил сигарету.

— Только не смейтесь, — предупредил я, — но у меня есть своего рода этика. Я никогда не предаю клиента. Эдел наняла меня, чтобы избавиться от Ники-боя. И я это сделал. Но мне это не понравилось. Вот я и думаю, как мне выкрутиться из этого положения. Моя работа на Эдел закончилась, и между нами не было договора, что, упрятав её мужа, я не буду стараться потом вызволить его.

— Понимаю, — медленно произнесла она. — Но это звучит совершенно непохоже на того Дэнни Бойда, которого я начала узнавать.

— Конечно, здесь есть одна маленькая деталь, которую нужно принять во внимание, — сказал я. — Эдел заплатила мне десять тысяч, чтобы засадить его туда. Я был уверен, что Ники-бой с радостью заплатит мне более существенную сумму, чтобы я вызволил его оттуда.

— Вы самый настоящий пират, Дэнни!

— Я бизнесмен, — возразил я, — и не спрашивайте, какая здесь разница.

Лоис насторожённо посмотрела на меня.

— А почему вы мне все это рассказываете?

— Потому что дело обернулось не так, как надо, — признался я. — Вчера вечером я поехал в лечебницу, чтобы сделать своё предложение, но оказалось, что Ники-бой вырвался на свободу без моей помощи. Теперь над ним висит обвинение в убийстве, и мои услуги обойдутся ему гораздо дороже, но даже я не могу его найти, чтобы объяснить ему это. — Я огорчённо покачал головой. — У меня ещё никогда не было такого паршивого клиента!

— Вы так и не объяснили, почему вы доверяете мне, — невозмутимо сказала она. — Но я начинаю понимать, куда вы клоните.

— Вы сообразительная девушка, Лоис, — сказал я. — В некоторых отношениях, а во всех других отношениях вы просто великолепны! Так вот, девушка с вашей внешностью, индивидуальностью и репутацией, уж не говоря о дорогой квартире с дорогой обстановкой…

— …заплатит даже больше, чем заплатит Ники, за возвращение её единственной любви, — закончила она за меня. — Вы на это рассчитываете?

— Да, — честно признался я.

Она взглянула на зашторенное окно с пробивающимися тут и там полосками серого цвета. Наступал рассвет.

— Светает, — сказала она. — Я думаю, нам пора выпить кофе. Пойду приготовлю.

Я подпрыгнул на несколько дюймов, когда повеселевшие пружины кушетки освободились от её тела.

Через несколько минут вошла Лоис с подносом в руках. Она поставила его на столик возле кушетки и налила кофе.

— Со сливками? — спросила она.

Я содрогнулся.

— Они прокиснут, едва завидев меня. Только сахар.

Она подала мне чашечку. На краю блюдца лежал свёрнутый чек. Я быстро развернул его. Чек был выписан на моё имя на пять тысяч долларов.

— Вы наняты, Дэнни, — невозмутимо проговорила она. — Это задаток. Я заплачу вам ещё пять тысяч, если вы докажете, что Ники не убивал Вернона Клайда, или найдёте настоящего убийцу. А когда весь этот вздор с невменяемостью будет окончательно выяснен вами, я заплачу вам пять тысяч дополнительно. Этого достаточно?

— Вполне, Лоис, — сказал я. — Приятно иметь клиентом настоящую леди.

— И часто это бывает? — лениво спросила она.

Я проглотил кофе и встал.

— Ну что ж, если я опять, нанят, мне следовало бы пойти и постараться найти Ники, пока меня не опередили копы.

— Правильно, — одобрила она. — К тому же это избавит меня от искушения.

— От искушения?

— Добавить ваш скальп к моей коллекции, — невозмутимо сказала она.

— Я не такой уж бледнолицый, мадам, просто я давно не был во Флориде.

Она сделала глубокий вздох, прекрасно сознавая эффект, производимый каждым кубическим дюймом воздуха, входящим в её лёгкие. Опять послышался слабый звук, когда нежная материя расползлась до самых её колен.

— Вы думаете, я не смогла бы, Дэнни? — спросила она, осторожно вздыхая.

— Нет, — сказал я, — только шевельните мизинцем и этого будет достаточно.

Неожиданно раздался звонок. На лице Лоис мелькнуло раздражение, почти сразу же исчезнувшее. Она быстро встала.

— Должно быть, я схожу с ума! — произнесла она взволнованно. — Наверное, это Ники. — Она шагнула к двери и едва не упала, споткнувшись об остатки пеньюара. Она оглядела себя и медленно покачала головой. — Лучше откройте вы, Дэнни. Я не хочу, чтобы с ним случился инфаркт.

— Конечно. — Я прошёл к двери и открыл её.

Херби сделал короткое движение правой рукой, и кончик его острого ножа упёрся мне в пупок. Я заметил широкую полоску пластыря на его переносице и это доставило мне некоторое удовольствие, но не очень большое.

— Сделайте что-нибудь отчаянное, мистер Бойд, — попросил он. — Пожалуйста!

Глава 9

Лоис сидела, закутавшись в свой пеньюар и, вероятно, полагала, что выглядит благопристойно.

Одно могу сказать, она не выглядела больше обнажённой натурщицей. Теперь она скорее выглядела, как задрапированная натурщица, или, если быть честным, почти не задрапированная, или… Течение моих мыслей было прервано.

— Мне нужно найти Блэра! — угрюмо проговорил Лэмб, обращаясь к Лоис. — Вы можете это понять, не так ли? Без него у меня не будет спектакля и у вас тоже.

— Конечно, я понимаю, мистер Лэмб, — уверенно сказала Лоис. — И я на вашей стороне. Мне очень нравится Ники, и я хочу сыграть королеву в его "Гамлете", но я хочу сказать вам правду. Он ушёл отсюда шесть или семь часов назад и больше не возвращался. Мистер Бойд заглянул сюда, разыскивая его, и как раз уходил, когда вы… — Она взглянула на Херби и судорожно глотнула, — …появились.

Лэмб вцепился в подлокотники своего кресла обеими руками и с раздражённым видом подался вперёд.

— Где же тогда Блэр, чёрт возьми!

— Я же сказала, мистер Лэмб, — холодно произнесла она. — Я не знаю, поверьте. Я так же обеспокоена, как и вы.

Он хмыкнул и обернулся ко мне.

— Что скажете, Бойд? — спросил он.

— Если бы я знал, где искать Ники-боя, разве я бы оставался здесь целых три часа?

Херби окинул Лоис критическим взглядом.

— Возможно, — сказал он мягко.

Лэмб раздражённо нахмурился.

— К чёрту твои остроты, Херби! — просопел он. — Ты заставил меня всю ночь метаться по Нью-Йорку, и мы так и не нашли его!

Херби беззаботно пожал плечами.

— Я не виноват, — сказал он. — Почему вы не упрекаете этого парня, который заварил всю эту кашу?

— Да, — повернувшись в мою сторону, Лэмб наградил меня хмурым взглядом. — Я не забыл Бойд, не надейтесь. Я говорил вам, что вы с Эдел наживёте неприятностей, помните? Я предупреждал вас: держитесь от неё подальше, но разве такой умник послушает?

— Захотелось сыграть роль? — спросил я. — В вашем спектакле и без вас полно плохих актёров.

— Вы большой весельчак, мистер Бойд! — сказал Херби своим тонким голосом.

— Почему бы не выучить диалог пооригинальней? — спросил я его. — Что-нибудь вроде "Ты умрёшь со смеху"! Я был бы в восторге!

— Вам не обязательно умирать со смеху, Бойд, — процедил Лэмб, — лишь бы вы умерли. Я говорил вам: ещё раз близко подойдёте к Эдел Блэр и вам не миновать морга, но вы не послушали или, может быть, думали, что я шучу. Я никогда и ни с кем не шучу такими вещами.

Вся беда в том, что он говорил правду. Лэмб принадлежал к тем, кого называют "старой школой". Я подозревал, что он окончил школу Капоне, где было делом чести ухлопать каждого, кого вам предложили ухлопать. К тому же, он был глуп настолько, чтобы быть опасным. А имея таких подручных, вроде психопата Херби, он становился дьявольски опасным и именно таким был сейчас.

Херби вытащил пистолет из моего заднего кармана ещё на пути в гостиную, куда мы вошли так тихо, что застали Лоис врасплох, отчего она покраснела в самых неожиданных местах.

Лэмб сказал, что убьёт меня, и этот вопрос для него был решён. Он сделает это сам или поручит Херби. Кто именно нажмёт на курок или всадит нож, было уже мелкой подробностью. Я почувствовал, что начинаю потеть.

Лэмб снова повернулся в кресле, и кресло застонало.

— Я полагаю, что мисс Ли сказала нам все, что ей известно, — обратился он к Херби. — Так что нам нет смысла здесь торчать. Пойдём.

— Как прикажете, — любезно согласился Херби.

— Ладно, Бойд, поднимайтесь. Мы уходим, — мрачно приказал Лэмб.

Теперь я потел гораздо сильнее. Они могут покончить со мной в любой момент, как только мы выйдем из квартиры: в лифте, на улице, в машине Лэмба. Может быть, Херби даже не станет дожидаться кивка Лэмба, чтобы воткнуть мне свой нож меж рёбер.

— Одну минутку, — вымолвил я.

— Я сказал — уходим! — прохрипел Лэмб, привстав и упираясь обеими руками, чтобы приподнять из кресла свою карикатуру на человеческое тело.

Я поднялся на ноги и, достав из кармана чек Лоис, подал ему.

— Взгляните на это, — сказал я. — Может быть, вас заинтересует.

Он нетерпеливо выхватил у меня из рук чек, посмотрел на подпись, потом на Лоис.

— Что он предложил вам такое, что стоит пять тысяч долларов? — холодно спросил он.

Лоис посмотрела на меня, и я кивком дал ей понять, чтобы она ответила ему.

— Это задаток, — произнесла она, нервно облизывая губы. — Я заплатила мистеру Бойду за то, чтобы он нашёл Ники. Он получит ещё пять тысяч, когда будет найден убийца Вернона Клайда, а потом…

— Клайд?! — резко переспросил Лэмб. — О чём вы говорите, Лоис?

— Он мёртв, — сказал я. — Я полагал, что вам это известно.

Я перевёл взгляд с него на Херби, почти, физически ощущая напряжение злобной ненависти в его глазах.

— Его искромсали ножом, — медленно добавил я.

— Почему ты не знал об этом? — сердито закричал Лэмб на Херби.

— Вероятно, об этом ещё никто не знает, кроме этого парня, который его убил, — лениво сказал Херби.

— Бойд? — Лэмб презрительно фыркнул. — Ради чего он станет убивать Клайда?

— А ради чего он посадил Блэра в лечебницу? — спросил Херби с тем же безразличным тоном. — Деньги. Может быть, ему кто-то хорошо заплатил, вот он и разделался с Клайдом.

Лэмб снова ухмыльнулся и посмотрел на чек.

— Вы хотите сказать, что наняли этого прощелыгу, чтобы разыскать Блэра? — недоверчиво спросил он Лоис.

— Конечно. Я вполне доверяю мистеру Бойду, мистер Лэмб. Думаю, у него больше возможностей найти Ники и уладить дело, чем у кого-либо другого, включая полицию.

— Он ловкий парень, — голос Херби источал кислоту, испарения которой отравляли воздух в комнате. — Вы всегда говорили, что он ловкий малый, не так ли, босс? Почему бы вам не наградить его медалью?

— Заткнись! — голос Лэмба был угрожающим. — Хорошо! Нам пора идти. Пошли, Бойд!

— Как скажете, Флойд, — вежливо ответил я. — Но разве вам не нужно сначала получить согласия у Херби?

Лэмб схватил рукой три из своих подбородков и безжалостно сдавил их.

— Теперь у меня два умника! — буркнул он.

— Эдел Блэр заплатила мне, чтобы я избавил её от мужа, что я и сделал, — торопливо заговорил я, надеясь, что меня не прервут. — Вы велели мне отказаться, но — что сделано, то сделано, Флойд, и этого никто не изменит. Теперь мисс Ли платит мне, чтобы я нашёл Блэра, избавил его от лечебницы и от обвинения в убийстве. Может, мне удастся сделать это, может нет. Но вы ничего не потеряете, позволив мне попытаться. Если у вас нет Блэра, нет спектакля и плакали ваши денежки.

Херби засмеялся тихо, почти про себя.

— В следующий раз, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — он продаст вам машину для поливки газонов.

— Но, если я начну разыскивать Блэра, чтобы вызволить его из беды и дать возможность участвовать в ваших спектаклях, то тем самым я работаю на вас, и не важно, кто мне за это заплатит и нравится мне это или нет! — решительно сказал я. — Ведь не настолько же вы глупы, чтобы не понимать этого. Ни за что не поверю!

— Может, он собирается дать медаль вам? — тоненько спросил Херби.

Лэмб хрюкнул и принялся рассеянно потирать свои помятые подбородки, с которыми он только что грубо обошёлся.

— Херби! — медленно сказал он, и я почувствовал, что весь облился потом. — Херби, ты можешь сделать для меня что-нибудь полезное для разнообразия?

— Да? — буркнул Херби.

— Ты можешь вернуть пистолет мистеру Бойду? — проскрежетал Лэмб. Он затрясся от неудержимого смеха. — Как он говорит, нравится мне или нет, а с этой минуты он работает на меня!

Мне показалось, что кожа на черепе Херби натянулась, готовая вот-вот лопнуть. Он стоял неподвижно, и единственным звуком в комнате было тяжёлое сопение Флойда.

— Ты слышал меня? Я не повторяю дважды!

Херби опустил руку в карман и достал пистолет. Он взвешивал его на ладони в течение долгой секунды, а затем бросил его мне. Я неуклюже поймал его и моментально перестал потеть.

— Полагаю, то, что между нами, Бойд, — медленно произнёс Херби, — это наше личное дело. Отложим его ненадолго.

— Ну, конечно, Херби, — ответил я. — По-моему, эта рана на носу тебя украшает!

— Пошли! — сказал Лэмб. — Я не забываю о вас, Бойд. Самое лучшее для вас — поскорее найти Блэра!

— Конечно, — согласился я.

Он пошёл к двери, а Херби потащился за ним. В тот момент, когда Лэмб вышел в коридор, Херби обернулся и посмотрел на меня.

— Берегите себя, Бойд, — пожелал он. — Не лишайте меня предстоящего удовольствия!

— Обещаю, Херби, — весело сказал я. — И не забывайте получше заботиться о своих почках!

Как только за ними закрылась дверь, Лоис без сил упала на кушетку.

— Какой ужасный человек! — слабо произнесла она. — Мне было плохо от одного его вида. Кто он такой?

— Который?

— Вы отлично знаете, кого я имею в виду, — резко сказала она. — Тот, кого вы называли Херби. Лэмб — бык! Он ревёт, он опасен, если его раздразнить. Но другой — это скорпион!

— Лучше и не скажешь, — согласился я. — А теперь я иду искать Ники-боя.

— На вашем месте я бы почаще оглядывалась через плечо. — Лоис задрожала. — Знаете ли вы, что я была напугана впервые за всю свою жизнь?

— А скольких мужчин вы напугали?

— Ну, например… — Она задумалась. — Это неважно! Убирайтесь, Дэнни!

Я спустился к своей машине и поехал домой. В какую бы нору не забился Ники-бой, пусть он там и остаётся, пока я не посплю немного. Было семь тридцать утра, и я больше всего нуждался во сне.

Поворачивая ключ в замке, я вспомнил о Чарити Адам и поэтому открыл дверь осторожно, чтобы не разбудить её.

Дверь распахнулась настежь, и на меня уставилось дуло пистолета. Я бросил ещё один взгляд и понял, что это мой "магнум", отчего мне не стало веселее.

— Заходите, Дэниел, — негромко произнёс Николас Блэр, — я вас давно поджидаю.

Я шагнул в квартиру и захлопнул за собой дверь.

— А я давно ищу вас, Ники-бой! — воскликнул я. — Бывают же такие совпадения!

— Во всяком случае, приятно вас снова увидеть, — сказал он напряжённым голосом. — Вы не представляете себе, до чего мне хотелось с вами повстречаться, Дэниел. С того момента, когда эти ребята в белых халатах выволокли меня из кабинета Фрэзера. "Скажите им, Дэниел!" — взывал я к вам. "Скажите им, что это шутка, розыгрыш, всего лишь пари, пятнадцать минут прошли, и вы мне должны тысячу долларов". — Он печально покачал головой. — Вы ничего им не сказали, Дэниел, вы просто смотрели в сторону.

"Магнум" в его руке был непоколебим, точно каменная глыба. Каждый раз, когда я смотрел на него, его дуло казалось мне жерлом полевого орудия. А когда он спустит курок, произойдёт то, что я себе представлял, потому что мне однажды пришлось самому спустить курок "магнума".

Он выглядел неплохо для человека, который сбежал из лечебницы и не спал всю ночь, дожидаясь моего возвращения, чтобы вышибить мне мозги. Он, как и я, нуждается в бритьё и сне. В общем, на первый взгляд, он был в полном порядке. Надо было взглянуть ещё раз, чтобы забеспокоиться. Тогда бы вы заметили мелочи: нервный тик, от которого подёргивалось его правое веко, красная плёнка на обоих глазах, пульс, чересчур сильно бьющийся на его горле.

— Почему вы ничего не скажете, Дэниел? — спросил он. — Мне всё время приходится говорить одному. В конце концов, ведь это встреча старых друзей.

— Ладно, пусть вас переиграли и засадили в сумасшедший дом, но ведь все можно переиграть заново.

— Это очень великодушно с вашей стороны, Дэниел. — Его голос становился все громче и громче. — Чертовски великодушно! "Все можно переиграть"! Но разве это не огорчит мою жену, после того, как она пошла на все хлопоты и расходы, ради достижения своей цели?

Его взгляд посуровел.

— Я много думал об этом. Я всё время представлял себе, как вы с Эдел едете обратно в Нью-Йорк, потешаясь над дураком, помогавшим вам засадить себя в сумасшедший дом. Вы, должно быть, вспоминая, как я вытащил нож, корчились в конвульсиях. Убедительный штрих, а, Дэниел?

— Это пришлось кстати, — сказал я.

— Я все думал, как вы смеётесь вдвоём, а потом до меня дошло, что вы не только смеётесь. Это не поправило мне настроение. Как принял Обри известие о шизофрении своего отца? Не считая, конечно, весёлого смеха при мысли о старике, бьющемся головой о мягкие стены камеры!

— Можете радоваться, Ники-бой, пистолет у вас. Где Чарити Адам?

— Крепко спит, — ответил он. — Я сюда пришёл рано утром, Дэниел, позвонил, и она открыла. Она единственная, кто мне обрадовался. Вы не представляете, как много это значит! Она приготовила мне бифштекс, потом пошла спать. Естественно, она не знала, что я намерен вас убить.

— Естественно, — согласился я. — И все подозрения падут на вас. А Вернона Клайда вы видели?

— Я заходил к нему, но там никого не оказалось. А что?

— Его убили ночью, и все подозрения падут на вас. Вы не просто влипли, вы увязли с головой!

— Откуда мне знать, что вы не врёте? — спросил он.

— Рано или поздно обнаружат его тело. Разве Чарити не говорила вам? Она ведь была там.

— Нет, не говорила, — ответил он тихо.

— Возможно, она опасалась вашей реакции. Вам не следовало ломать руку санитару, удирая из лечебницы, Ники-бой. Это создало вам репутацию буйного.

Его замешательство было неподдельным.

— О чём вы говорите, черт побери? — удивился он. — Не было никакого санитара со сломанной рукой. Я вообще никого не встретил на дороге. Это было даже чересчур легко!

— Вы хотите сказать, что просто ушли оттуда, потому что захотели уйти?

— Именно!

— И никто вас не видел и не пытался остановить?

— Правильно, Дэниел! Но какое это имеет значение?

— Может быть, очень большое. Но послушайте, Ники-бой. Я понимаю, у вас есть основания ненавидеть меня. Я не стану предлагать мир и дружбу, но у вас и так хватает неприятностей. Убив меня, вы добавите себе новые. Говорят, что вы сломали руку санитару, убегая из лечебницы. Говорят, что вы опасный маньяк. Вернон Клайд был убит прошлой ночью, когда вы бродили по городу, и теперь скажут, что это сделали вы. Я мог бы помочь вам выпутаться.

— Вы?! — Он выплюнул это слово. — Через минуту я размозжу вам голову, Дэниел, — сказал он со свирепым предвкушением, — а потом повидаюсь с женой. Не стоит говорить, что я с ней собираюсь сделать, но она уже никогда не будет прежней, если даже ей удастся выжить.

— Ладно, Ники-бой, — согласился я. — Значит, вы всё-таки маньяк, и я зря трачу своё красноречие. — Я повысил голос по меньшей мере на октаву. — Отлично, стреляйте! Размозжите мне голову.

Я с надеждой поглядывал на дверь спальни, но она не шевельнулась. "Как можно так крепко спать!" — думал я в отчаянии.

— Все в своё время, Дэниел, — сказал Николас. — Не расклеивайтесь. Я хочу, чтобы вы немного попотели.

Мне показалось, что дверь спальни приоткрылась. Я прищурился, но она оставалась неподвижной, потом опять приоткрылась на целый дюйм. Я старался не подать виду, что наблюдаю за ней.

— Почему вы молчите, Дэниел? — Николас Блэр ухмыльнулся. — Помнится, вы любили поговорить. "Актёры могут одурачивать людей только в театрах, им никогда не обмануть маляра". Разве это не ваши слова?

Дверь отворилась шире, и появилась Чарити Адамс, которая побледнела, когда увидела пистолет в руках Николаса Блэра.

— Я просто размышлял, Ники-бой, — сказал я. — Если бы у меня был камень, я бы постарался бросить его незаметно, чтобы он упал позади вас и чтобы вы обернулись посмотреть, что это был за шум. Это дало бы мне возможность прыгнуть на вас и отобрать у вас пистолет… Если бы у меня был камень.

Я увидел, как Чарити набирает в грудь воздух, и чуть подался вперёд, готовясь.

— Николас! — громко сказала она.

Он подскочил от неожиданности, и его голова рывком повернулась к ней. В тот момент я ракетой метнулся вперёд. Моя правая рука была вытянута, а кисть согнута под углом девяносто градусов, так что основание ладони пришлось Ники в подбородок, имея за собой сто восемьдесят фунтов летящего Бойда.

Николаса подбросило в воздух. Его тело начало описывать сальто, внезапно и резко остановленное стеной. Ударившись об неё, он скользнул по ней и остался неподвижным. Я осторожно подобрал свой пистолет, молча передал его Чарити. Судя по её лицу, разговаривать с ней было бесполезно.

Я подошёл к Ники-бою. Ощупав его, убедился, что все его кости целы. Я втащил его в спальню и положил на кровать, связав ему руки и ноги ремнями. К тому времени, как я с этим покончил, к Чарити вернулся голос.

— Он что, с ума сошёл? — пробормотала она.

— Наверное. Спасибо, что помогли мне. Я думал, что вы никогда не проснётесь!

— Если бы вернулись чуть пораньше, он бы не вошёл сюда, — холодно сказала она. — И тогда я, может быть, ещё не спала бы!

— Что такое, Чарити? Я думал, что после этой ночи с жизненным опытом покончено.

— Девушка может передумать, правда? Разве не для того существуют девушки?

— Ну, не совсем. Как-нибудь в другой раз я расскажу вам об этом. А пока запомните, что здоровый дух и здоровое тело могут быть самой опасной комбинацией, какая только бывает!

— Спасибо, профессор! — ответила она. — Я… Эй! Куда вы?

— Ухожу. Мне надо поговорить с одним человеком, которому сломали руку, хотя при этом никого не было. Вернусь к ленчу. Твёрдо обещаю!

— Подождите! — завопила она. — Вы не можете оставить меня одну! Что я буду с ним делать?

— Я бы не открывал дверь спальни, детка. Сдаётся мне, что он не будет счастлив, когда очухается.

— А что, если он по-настоящему болен?

— Если ему действительно будет плохо, вызовите врача. Делайте, что хотите, но ни в коем случае не развязывайте его и поверьте: это для его блага, не для моего.

Я быстро захлопнул дверь, пока она не придумала новых вопросов. И почему она подняла весь этот шум из-за какого-то пустяка — покараулить несколько часов Николаса Блэра? Чёрт возьми! Я даже не брал с неё за квартиру!

Глава 10

— Доктор Фрэзер занят, мистер Бойд, — сухо сказала секретарша.

— Чем? — спросил я.

Она бросила на меня взгляд, полный отвращения, потом овладела своими чувствами и просто не смотрела на меня.

— Долго он будет занят? — настаивал я.

— Не имею представления, мистер Бойд.

— Полчаса? Три недели? У него что, неприятности?

— Не знаю, мистер Бойд. И, пожалуйста, погасите свою сигарету.

— Хорошо, — сказал я и щелчком послал окурок в открытую дверь на посыпанную гравием дорожку. Она с ненавистью уставилась на тлеющий окурок. Мне следовало бы проглотить его.

Прошло долгих десять минут.

— Он всё ещё занят?

— Мне не сообщали, что он освободился, мистер Бойд.

— Жаль. — Я ободряюще улыбнулся ей, и у неё стало такое оскорблённое выражение, словно её изнасиловали.

Прошло ещё десять долгих минут, и я задал тот же вопрос и получил тот же ответ.

— Вы уверены, что он занят, или говорите это для того, чтобы я ушёл?

— Я не знаю, мистер Бойд!

— Ну ладно. Я подожду.

Я облокотился о её стол. Она подалась назад и чуть не упала с кресла.

— Знаете, — сказал я ей доверительно, — я и сам вроде психиатра-любителя.

— Чрезвычайно опасная практика, — объявила она натянуто.

— Скажите мне, — понизил я голос до шёпота, — вы краснеете, когда видите среди белья трусы доктора Фрэзера?

Она, кажется, достигла предела. С воплем отчаяния она умчалась по коридору.

Через несколько секунд телефон на её столе издал вежливый звук. Я поднял трубку и скромно произнёс:

— Приёмная!

Некоторое время в трубке была тишина.

— Кто это? — спросил в трубке изумлённый голос. Я узнал голос доктора Фрэзера.

— Это Дэнни Бойд, док, — сказал я. — Я слышал, вы заняты?

— Почему вы отвечаете на звонки? Где моя секретарша?

— Мне кажется, она обнаружила дырку у себя в голове и убежала от расстройства.

— Вы что, пьяны? — загремел он.

— Всего лишь устал, док, от ожидания. Дело у нас срочное и его нельзя откладывать надолго.

— Мне нечего обсуждать с вами, мистер Бойд! — свирепо сказал он. — Если через пять минут вы не уберётесь, я вызову полицию!

— Вы больше ничего не порвали, док? — вежливо спросил я.

В моём ухе раздался бессвязный звук, и я подождал некоторое время, прежде чем заговорить снова.

— Мне, надо побеседовать с вами или с человеком, которому сломали руку. И если я не поговорю ни с кем из вас, через пять минут я позвоню с этого телефона в федеральную полицию.

— Хорошо. Я приму вас, но не больше, чем на пять минут.

Открывая дверь его кабинета, я подумал, что все это время он, очевидно, находился здесь.

— Я буду вам очень благодарен, если вы изложите своё дело как можно короче, — отрывисто сказал он. — Сегодня у меня много пациентов.

— Это займёт совсем немного времени, — уверил я его. — Часа три тому назад я говорил с Николасом Блэром.

Он застыл в кресле.

— Кто его нашёл? Полиция?

— Его ещё не нашли. Это была, можно сказать, доверительная беседа.

— Вы сознаёте, что нарушили закон?

— Сколько законов нарушили вы за последние дни, док?

Его пальцы с такой силой впились в полированную крышку стола, что на миг мне показалось: сейчас он сделает нечто ужасное.

Но он передумал.

— Убирайтесь! — сказал он хрипло.

— Если для вас нужно произносить по слогам, я могу, — сказал я. — Едва увидев Николаса Блэра, вы сочли его опасным. Настолько опасным, что посоветовали его жене подвергнуть его немедленной изоляции. Вам пришлось позвать двух санитаров, чтобы отобрать у него нож и силой вытащить из кабинета. "Глубокая шизофрения!" — заявили вы, доктор.

— И я был прав! — перебил он, но за словами не чувствовалось убеждённости.

— В тот же вечер он уходит отсюда, — продолжал я, — даже не встретив по дороге никого, кто бы мог остановить его. Дверь настежь. По какому-то счастливому совпадению на улице стоит машина с ключами, услужливо оставленными в замке зажигания. Ваша машина, доктор!

Я закурил сигарету и смотрел, как он старается унять дрожь в руках. Он старался изо всех сил, но у него ничего не получалось. Дрожь заметно усиливалась. Он убрал руки со стола и попытался спрятать их, но к этому времени дрожь уже добралась до его плеч.

— Что вам нужно от меня? — спросил он слабым голосом.

— Правду, док!

— О чём?

— Вы снова виляете! — предостерёг я. — Давайте начнём с того, как я в первый раз приехал сюда и рассказал вам о своём друге-актёре, который нуждается в осмотре. Вы назначили приём на следующий день. Что же произошло после этого?

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвалась секретарша с покрасневшими глазами.

— Доктор! — закричала она. — О, доктор! Меня ещё никогда так не оскорбляли!

Фрэзер зловеще посмотрел на неё.

— Убирайтесь с моих глаз, вы, бесполое пугало! — сказал он, тщательно стараясь произнести каждое слово. — Идите и пусть вам выпрямят мозги, все равно вам терять больше нечего.

Она попятилась с застывшим выражением ужаса на лице, и я пинком закрыл за ней дверь.

— Мне так хотелось сказать ей что-нибудь такое в течение последних пяти лет, — произнёс Фрэзер почти с удовлетворением. — Всё-таки в погибшей карьере можно найти какое-то утешение. Никогда бы не подумал.

— Давайте вашу историю, док, — терпеливо сказал я.

— Вы услышите её, мистер Бойд, — быстро ответил он. — Вам уже так много известно, что при желании вы сами могли бы докопаться до остального. В день вашего визита у меня был ещё один посетитель. Он знал все о вас и Блэрах. Он сказал, что вы заключили пари с Блэром, что он не сможет держать специалиста в заблуждении в течение пятнадцати минут.

— Пока все верно, — но ведь здесь была какая-то зацепка?

Он утомлённо кивнул.

— Этот человек сказал, что хочет сыграть шутку с Николасом Блэром, но нуждается в моём содействии. Я был раздражён всей этой затеей, раздражён на вас за то, что вы заставляли меня тратить время на такой вздор, раздражён на Блэров за участие в нём и раздражён на этого человека, желающего завести дело ещё дальше. Я вышел из себя и хотел вышвырнуть его из кабинета. — Он мимолётно улыбнулся. — Или хотя бы попытаться сделать это.

— И тогда появилась зацепка? Скажем, деньги?

— Вот именно, скажем, деньги, — кивнул Фрэзер. — Он был чрезвычайно вежлив и говорил извиняющимся тоном. Он признавал, что затея выглядит абсурдно, но ему очень хотелось бы осуществить её. Он намекнул, что у всех участников денег больше, чем здравого смысла. Если бы я нашёл возможность не препятствовать этой, в конце концов, безобидной шутке, он несомненно найдёт возможность пожертвовать моей лечебнице три тысячи долларов.

Я закурил, ожидая продолжения рассказа.

— Вы заметили почти абсолютную тишину в лечебнице, мистер Бойд? — тихо спросил Фрэзер. — Полагаю, что да, и, вероятно, вы объяснили её акустикой здания или чем-нибудь более зловещим, вроде стен с мягкой обивкой?

— Да, — сказал я.

— Объяснение простое, мистер Бойд. Лечебница в настоящее время пуста, так как нет пациентов. Я сохраняю минимум персонала для поддержания видимости в расчёте на возможных клиентов, но это и все. Три тысячи долларов имели и имеют для меня большое значение.

— Значит, вы согласились на этот спектакль за три тысячи долларов? Дальше!

Он поёжился.

— Наверное, вы правы, представляя это таким образом, — сказал он. — Вы знаете, что произошло во время встречи с Блэром. И вы знаете, что миссис Блэр подписала бумаги. Я тоже подписал их, но подписи одного врача недостаточно, чтобы сделать заключение законным, так что эти подписи ничего не стоили. Блэр никогда не был законно признан невменяемым, как не было и настоящей попытки сделать это. Днём этот человек появился снова. Он был в восторге от того, как развивались события и попросил ещё об одном одолжении — предоставить Блэру удобный случай для побега поближе к вечеру. Я согласился, и мы договорились о деталях. Идея оставить машину прямо перед дверью, принадлежала ему. Итак, Блэр бежал, а я получил свои три тысячи долларов и беспокоился только о своей машине. После этого появился мой новый знакомый и сказал, чтобы я предупредил полицию, что из моей лечебницы сбежал сумасшедший, опасный маньяк по имени Николас Блэр. Я начал смеяться, пока не понял, что он говорит серьёзно. Я стал проклинать его. Тогда с чрезвычайной вежливостью он рассказал мне шаг за шагом, что я натворил, как это будет выглядеть на суде и что подумают обо мне коллеги-медики.

— Да, он взял вас за глотку.

— Он облегчил для меня дело, — с горечью сказал Фрэзер. — Чтобы избавить меня от всякого беспокойства, он сам позвонил в полицию, пользуясь моим именем. Вот как появилась сломанная рука у санитара. Перед уходом он заверил меня, что это только дальнейшее развитие шутки и через пару часов он положит конец травле. Конечно, он этого не сделал, а ведь прошло уже восемнадцать часов с тех пор, как Блэр уехал отсюда на моей машине… И, конечно, я больше не видел этого человека и не думаю, что когда-нибудь увижу.

— Он назвал себя?

— Хаммелманн или что-то в этом роде.

— Вы могли бы узнать его, если бы снова увидели?

— Его черты неизгладимо врезались мне в память, — подавленно ответил Фрэзер.

— Высокий, плотный парень, — уверенно сказал я. — Волнистые каштановые волосы, карие глаза, густые усы. Нервная привычка жевать усы. Он?

Я ожидал, что глаза Фрэзера в изумлении расширятся и он подтвердит, что описание было совершенно точно. Но он недоуменно посмотрел на меня несколько секунд, потом уверенно покачал головой.

— Нет, мистер Бойд, — спокойно сказал он. — Ничего похожего!

— Вы уверены? — прокаркал я.

— Разумеется. Позвольте я сам опишу его вам.

— О'кей, — слабо согласился я.

— Ему около тридцати пяти, — осторожно произнёс Фрэзер, — высокий, скорее стройный, чем коренастый, тело атлета. Очень хорошо одет. Довольно тёмное лицо. Самая интересная черта, несомненно, глаза. Они голубые и очень бледные, мистер Бойд. Почти изучающие, когда видишь их впервые.

— Хорошее описание, док.

— Ещё одна деталь, — добавил он. — Он недавно пострадал от какого-то несчастного случая. У него заклеена переносица.

— Угу, — кивнул я. — У него и почки не в порядке, но пока это незаметно.

Фрэзер опять положил руки на стол.

— Что теперь, мистер Бойд? — спросил он. — Каким властям вы меня теперь передадите?

— Доктор, я хочу, чтобы вы сейчас кое-что сделали. Позвоните в полицию и скажите им, что произошла страшная ошибка. Не существует никакого опасного маньяка, не было никакого побега из вашей лечебницы, а Николас Блэр никогда не признавался сумасшедшим, он такой же нормальный человек, как все.

— Я сделаю это немедленно, — сказал Фрэзер.

Он снял трубку и стал набирать номер. Ему потребовался почти целый час, чтобы поставить об этом в известность всех.

— Спасибо, доктор, — сказал я. — Мне, пожалуй, пора уходить.

— Что я должен ещё сделать?

— Я советую вам просто оставаться доктором, доктор.

— Вы считаете, что наш общий друг мне позвонит?

— Думаю, что могу вам это гарантировать. Он… можно сказать, мой хороший знакомый. Сегодня я поговорю с ним по-дружески. Уверен, что он разделяет мою точку зрения.

Неожиданно Фрэзер ухмыльнулся.

— Это вы сломали ему нос!

— Не знаю, где вы намерены подыскать себе новую секретаршу, доктор, — заметил я, — но могу дать вам маленький совет.

— Валяйте!

— Пусть это будет женщина!

Я открывал дверцу машины, когда он догнал меня.

— Я всё ещё не могу в это поверить, — сказал он, слегка задыхаясь. — Значит, я не погиб, я по-прежнему врач и могу продолжать свою практику?

— Я просил вас снять с Блэра все подозрения, и вы это сделали, хотя и были уверены, что наш общий друг разделается с вами. На это нужна была отвага. Не то чтобы очень, но всё-таки. Но в другой раз вас будет трудно сбить с пути! Разве я не прав?

Я протиснулся за руль машины и включил мотор.

— Тут ещё одно обстоятельство, доктор, — сказал я. — Вы были в руках у профессионала и вам не на что было рассчитывать с самого начала!

Лишь приближаясь к Нью-Йорку, я сообразил, что поддался сантиментам. Такое нечасто со мной случается, но когда случается, это стоит мне денег. Я так увлёкся, наставляя доктора на праведный путь, что совсем забыл о полученных им трех тысячах долларов. Отобрать их у него было бы легче, чем отнять конфетку у ребёнка.

Глава 11

После рассказа Фрэзера меня жёг внутри медленный огонь. Я не заработал полученных от Эдел денег, но не это беспокоило меня. Меня беспокоило, что кто-то сделал из меня приманку. Я придумал хитроумный план, как поместить Ники-боя в лечебницу, и все это время они лопались от смеха, наблюдая за мной! Хитроумный план! Кто-то использовал меня, и чем больше я об этом думал, тем сильнее меня это волновало.

Даже в кабинете Фрэзера я был так занят, разыгрывая первый акт душераздирающей драмы, что почти забыл о парне, который её придумал, который заставил Фрэзера поступить именно так, как хотелось автору. И этим гением был — я содрогнулся при этой мысли — никто иной, как мой старый приятель Херби.

Херби, которого я поколотил несколько дней тому назад. Здоровенный, отчаянный, сообразительный Дэнни Бойд способен в два счета справиться с любым паршивым психопатом. Вот только на этот раз получилось, что паршивый психопат управился с Дэнни Бойдом, да так ловко, что умница Бойд даже не заметил этого?

Флойду Лэмбу принадлежал второй пенхаус в "Западном". Там-то я и найду Херби. Я хотел застать их вместе. У меня было что сказать, и я хотел, чтобы это они услышали оба.

Я поставил машину за полквартала от отеля и прошёл остаток пути пешком. К квартире Лэмба поднялся на лифте, чувствуя, как 38-й ободряюще похлопывает меня по бедру.

Лифтостановился прямо напротив входной двери. Я вышел, одновременно вытаскивая пистолет из заднего кармана. Держа его в правой руке, я снял предохранитель, а левой нажал на кнопку звонка.

Я не отнимал пальца от звонка, пока не открылась дверь.

Сердитое лицо Херби отнюдь не просветлело, когда он увидел, что это я.

— Уходи! — сказал он.

Я ткнул его в живот стволом пистолета. Он болезненно крякнул и медленно попятился в прихожую, а я следовал за ним. Войдя, пинком ноги закрыл дверь. Гостиную заполняли огромные кресла и диван-чудище, который, должно быть, использовали ещё при съёмках сотворения мира.

— Повернись! — приказал я ему, и он угрюмо повиновался.

Я обыскал его и нашёл только нож.

— О'кей, Херби, — сказал я. — Садись. — От моего толчка он, спотыкаясь, полетел на диван. — Смотри, не заблудись там, — предупредил я его.

Он осторожно сел на диван, не сводя с меня глаз. Наверное, прикидывал варианты нападения на меня. Я почти желал, чтобы он сделал эту попытку и я мог вы всадить ему пулю туда, где будет по-настоящему больно, но это было слишком просто.

— Где Лэмб? — спросил я.

— Отдыхает в своей комнате.

— Скажи ему, пусть выйдет сюда.

Херби привстал.

— Сядь! — приказал я. — Я не говорил тебе, чтобы ты ходил за ним. Я сказал: позови его сюда!

— Ему это не понравится, — тонко сказал Херби.

— Не выводи меня из себя! Позови его!

Херби прочистил горло и заорал:

— Мистер Лэмб! Мистер Лэмб, можно попросить вас сюда? К нам пришёл Бойд.

— Мило и вежливо, — одобрил я. — Но заставит ли это его поторопиться?

Я оглянулся вокруг. Стол у одной из стен был уставлен стеклянными колпаками, под которыми находились часы всех марок и систем.

— Кто их собирает?

— Лэмб, — буркнул Херби, — это его хобби.

— Должно быть, они недёшевы?

— Нет ни одной штуки дешевле сотни или двух монет, — сказал он почти с гордостью. — Это третья по ценности коллекция в Соединённых Штатах.

— Ну да?

Я дал Лэмбу ещё десять секунд, но он так и не появился.

— Эй! — заревел я. — Толстяк!

Ответа не было, но он не мог не услышать меня, если только не умер, а он ещё не умер.

— Говорят, что у вас третья по ценности коллекция?

Я досчитал до трех, навёл свой пистолет на самые большие часы, какие там были, и нажал на спуск.

Звук бьющегося стекла был вполне внушительным. Несколько секунд обломки и осколки с шуршанием сыпались на ковёр, потом опять стало тихо.

— Толстяк! — завопил я. — Теперь у вас четвёртая по ценности коллекция часов! Если вы не появитесь здесь через десять секунд, она станет пятой!

Из комнаты Лэмба донёсся раскатистый рёв ярости.

— Если вы прихватите с собой пистолет, толстяк, — крикнул я, буду стрелять, а в вас не промахнёшься!

Через шесть секунд колыхавшаяся туша Лэмба ввалилась в комнату. Его рубашка не была застёгнута, а подтяжки волочились за ним.

— Рад, что вы смогли придти, — сказал я. — Сядьте рядом с Херби на диван. Дэнни расскажет вам на ночь сказку.

Лэмб поплёлся к дивану, увидел останки часов и застонал от ярости. Добравшись, наконец, до дивана, он бессильно опустил на него свою тушу, и диван немедленно стал на три дюйма ближе к полу.

Они сидели рядышком, глядя на меня с жаждой крови в глазах. Я улыбнулся им.

— Я не буду оригинален и начну с самого начала.

Я рассказал, как Эдел наняла меня, чтобы отделаться от мужа. Как я нашёл лечебницу доктора Фрэзера и подготовил встречу Ники-боя. Как я предложил пари, на которое он клюнул так охотно, что сыграл, вероятно, лучшую в своей жизни роль и пересказал им историю Фрэзера, как он рассказал её мне. Я даже рассказал им о том, как уверенно описал Обри Фрэзеру в качестве человека, принудившего его поставить Ники-боя в положение беглого маньяка. Но доктор Фрэзер заявил, что моё описание этого человека неверно, а потом сам набросил портрет. Я повторил это описание до последней чёрточки, включая полоску пластыря на переносице.

— Куда вы, черт побери, клоните, Бойд? — проворчал Лэмб. — В чём тут смысл? Этот ваш доктор явно лжёт. Зачем бы Херби стал это делать? Он знает: я хочу, чтобы Николас Блэр осуществил свою постановку, и я смог вернуть хоть бы часть денег, которые вложил туда. Херби работает на меня. У вас совсем не сходится. Нет никакого смысла!

— Если смотреть на это по-вашему, толстяк, — сказал я вкрадчиво. — Но можно смотреть и под другим углом. Меня всё время водили за нос и, возможно, не одного меня! Верно, Херби работает на вас. Вы думали когда-нибудь, что может случиться, если он в то же самое время работает на другого? Вы оба платили ему, но, может быть, другой платит больше?

— Херби работает на меня вот уже шесть лет! — засопел Лэмб. — Я не верю, что он так поступил со мной!

Но его голос звучал задумчиво.

— Это все равно, что вы уже шесть лет носите в кармане бутылочку синильной кислоты и ни разу не пролили ни капли. Потом кто-то залезает к вам в карман и вытаскивает пробку. У вас по-прежнему есть бутылочка, но она пуста. Вы не знаете об этом, пока не почувствуете жжения.

— Бросьте, Бойд! Зря теряете время!

— Как хотите, толстяк. — Я пожал плечами. — Но теперь вам придётся смотреть на это с двух сторон. Если вы правы, тогда Херби верный парень, который режет людей только по двум причинам: по вашему приказу или по своей охоте. Но если вы ошибаетесь, и Херби водит вас за нос, вы это почувствуете. С этого момента вы будете пристально наблюдать за ним, проверять его при каждой возможности, а он будет наблюдать за вами, толстяк, так же пристально, как и вы за ним. Потому что, когда настанет время прыжка, тот, кто прыгнет первым, тот и уцелеет.

Я попятился к двери.

— Так-то, — сказал я. — Надеюсь, теперь вы будете наслаждаться обществом друг друга. Я дам вам один последний совет, толстяк: вам, собственно, следует остерегаться Херби по двум причинам. О первой я уже сказал. Вторая намного сложнее. Иногда, когда на него находит, ему просто необходимо распотрошить кого-нибудь и может случиться, что достанется тому, кто первым попадётся ему под руку. Ему не всегда нужна причина!

Я остановился на секунду, дойдя до двери, и достал из кармана нож Херби.

— Виноват, Херби, — извинился я. — Чуть не забыл отдать тебе нож!

Я ловко бросил ему нож, он также ловко поймал его на лету и сунул в карман пиджака. Может быть, мне показалось, но именно тогда Лэмб отодвинул свою тушу по дивану подальше от Херби.

— Ну, ладно, — сказал я, — желаю вам хорошо повеселиться.

Лифт был на месте, дожидаясь меня. Я съехал вниз, по дороге засовывая пистолет в задний карман, быстро дошёл до своей машины и сел за руль.

* * *
Возле многоквартирного дома на Восточной семидесятой улице нашлась приличная стоянка. Я поставил машину и вошёл в дом, где мне пришлось ждать лифта секунд двадцать. Я первым вошёл в него и нажал на кнопку девятого этажа, но какой-то тип вскочил вслед за мной и уже тянулся к кнопке четвёртого этажа, когда вдруг оказалось, что он не может её достать. Главным образом потому, что я ухватил его за локоть.

— Сначала мы едем на девятый, — заметил я ему. — Я спешу. Вы потом можете попасть на четвёртый по дороге вниз.

— Пусти руки! — зарычал он. — Да кто вы такой, черт вас побери! Доведёшь, дам разок по носу!

Я отпустил его руку.

— По-моему, я тот, кто сначала поедет на девятый! — Отодвинувшись, я врезал ему по носу. — Меня даже не надо доводить, особенно сегодня, братец!

Я вышел на девятом. Тому парню, похоже, было наплевать на то, кто где выходит.

У двери Блэров я позвонил и ждал секунд десять, но никто не открывал. Тогда, не отрывая пальца от звонка, я одновременно стал стучать в дверь ногой.

Дверь стремительно распахнулась.

— О! — обессиленно сказала Эдел. — Я подумала, что это пожарная тревога или что-нибудь вроде этого. Ты один произвёл весь этот шум?

— Если бы ты сразу подходила к двери, когда звонят, то не было бы надобности шуметь, — сказал я. — Думаешь, мне больше нечего делать, кроме как стоять весь день в твоём коридоре и вышибать твою дверь?

— Какая муха тебя укусила? — озадаченно спросила она.

— Я всегда считал себя большим человеком, а оказалось, я даже меньше мыши!

— Когда ты начнёшь выражаться осмысленно, Дэнни, — сказала она холодно, — позови меня.

Она отвернулась от меня и направилась к своей комнате. Я протянул руку и, поймав её за ворот халата, придержал. Секунду она пыталась идти в прежнем направлении и что-нибудь неизбежно должно было уступить. Уступил её халат. Он лопнул вдоль спины до места гораздо ниже талии.

Я неожиданно отпустил ворот, и Эдел обнаружила, что снова идёт. Она вышла из своего халата, потом споткнулась, запуталась в нём ногами и растянулась ничком.

На ней были нейлоновые трусики, маленькие и незамысловатые, в отличие от её выражения. Она медленно встала на четвереньки, затем поднялась на ноги. Её глаза называли меня худшими словами, чем её голос.

— Не надо уходить, пока я не кончил с тобой говорить, милая, — сказал я. — Мне это не нравится.

— Ты, должно быть, пьян или свихнулся! — огрызнулась она. — Или то и другое!

— Говорят, каждый день узнаешь что-то новое, — сказал я. — Детка, это был мой день. Я понял, что к чему! Оказывается, вовсе не я организовал дело с Ники-боем. Я всё время был только пешкой. Кто-то другой управлял всей этой операцией через человека по имени Херби, ползучего гада, который работает на другого гада по имени Лэмб. Это тот человек, который финансирует постановку, а теперь беспокоится о пропавшем Ники.

Она озадаченно покачала головой.

— Дэнни, я не пойму, о чём ты говоришь?

— Все сходится, — закончил я. — Херби топил Ники-боя не для выгоды толстяка. Значит, он работает ещё и на кого-то другого. Выбор не велик, милая. Остаёшься или ты, или Обри, или вы оба вместе!

— Дэнни! — В её глазах мелькнул страх. — Ведь ты не думаешь, что я сделала бы это… Ты не можешь так думать!

— Почему бы и нет? — сказал я. — Ты что, особенная? Что в тебе такого особенного? Ты делишь себя между мужем и его сыном. Я, вероятно, принадлежу к целой шеренге. Один из многих. И это делает тебя единственной в своём роде? С твоим опытом супружеских измен ты, должно быть, стала специалистом по всем видам измен!

Она сильно ударила меня по лицу, и я почувствовал, как перстень впился мне в щеку. Её лицо пылало, ярость в глазах стоило увидеть.

Она сделала ошибку, ударив меня. Особенно при моем тогдашнем настроении. Я усмехнулся, и она стала инстинктивно пятиться, пока не наткнулась на стену, не пускавшую её дальше.

— Когда бьёшь мужчину по лицу, — сказал я, неторопливо приближаясь к ней, — сначала узнай, джентльмен он или нет! Я — нет!

Я сильно ударил её ладонью правой руки. Звук пощёчины был чертовски громким. Она упала на пол в истерическом припадке.

На низком столике неподалёку стояла ваза с цветами. Я вынул цветы и выбросил их в окно, после чего опрокинул содержимое вазы на голову Эдел. Истерика оборвалась на полувизге. Некоторое время она ловила ртом воздух и выплёвывала воду, потом встала, шатаясь в изнеможении.

— Никогда не бей того, кто больше тебя, — сказал я. — Бывает чертовски больно, когда он даёт сдачи.

— Ты… — Она беспомощно посмотрела на меня, отвернулась и заковыляла к кушетке. Она без сил опустилась на неё и уронила голову.

Я закурил сигарету, наблюдая за ней.

— Ты! — судорожно повторила она. — Ты сумасшедший маньяк! Тебя надо держать взаперти в камере для буйных…

— Ты уже прерывала меня, — сказал я. — Не надо, чтобы это вошло в привычку.

Она быстро открыла рот, потом посмотрела на меня и также быстро его закрыла.

— Кто-то вёл со мной двойную игру, — повторил я. — Как я говорил, когда ты меня перебила, есть только три варианта — ты, Обри или вы оба. И я по-прежнему ставлю на третий. Разве не потому вы хотели навсегда убрать с дороги Ники-боя?

Эдел медленно покачала головой.

— Если бы ты только заткнулся и выслушал меня! — сказала она. — Всё это было твоей идеей. В первый же раз, когда мы встретились в твоём офисе. Ты был такой умница, что все моментально сообразил. Я уже тогда знала, что спорить с тобой бесполезно! Ты бы все равно думал своё!

Она жёстко рассмеялась.

— Это даже смешно! Ты когда-нибудь присматривался к Обри? Для него женщины всего лишь люди, у которых не растут усы. Это здоровым, хвастливым быкам, вроде тебя, нужно избивать женщин, постоянно доказывая, что вы сильный пол!

— Про психологию я достаточно наслушался в лечебнице, — сказал я. — Мне нужна информация, милая, а не психоанализ. А я её до сих пор не получил.

Она посмотрела на часы.

— Через час должен вернуться Обри. Почему бы тебе не дождаться его и не потребовать информации? Если он не даст тебе её, ты можешь избить его по-настоящему, причём даже без угрызений совести. Для него это будет сплошным удовольствием. Сумей завести его, и он подскажет тебе такие способы сделать ему больно, до каких тебе никогда не додуматься!

— Что ещё об Обри? — невозмутимо спросил я.

— У меня от него мурашки, — свирепо сказала она. — Видишь только эти ужасные усы, рот под ними и великолепные сверкающие зубы. Но Обри не узнаешь, пока не начнёшь наблюдать за его глазами. Я просыпалась, крича, потому что у меня был кошмар, в котором он просто смотрел на меня. Ничего другого не происходило — только эти глаза, всегда смотрящие!

— Тебе нужно выпить, — посоветовал я.

— Ещё как! — сказала она. — Но моё ощущение от этих глаз не изменится и после десяти стаканов. Знаешь, что нравится Обри больше всего? Столкновение трех машин! Держу пари, что когда он был маленьким, он любил отрывать крылышки мухам.

— Ты ещё не закончила?

— Ещё нет, — сказала она сдавленно. — Ты бил меня, так теперь можешь хотя бы послушать.

— И то правда, — подтвердил я и пошёл к бару. Налил два стакана, руководствуясь соображением, что она не сможет одновременно глотать и разговаривать. Она последовала за мной к бару и села напротив за стойку.

— Ты знаешь, где бывает Обри в дни своих отъездов? — спросила она. — Ты когда-нибудь думал о его затаённом честолюбии? Его отец признан крупнейшим шекспировским актёром в этой стране и одним из трех крупнейших в мире. Он, откровенно говоря, презирает сына и смеётся над ним.

— Опять анализ! — сказал я. — Не удивительно, что психиатры так часто разоряются.

— Заткнись, Дэнни! — напряжённо воскликнула она. — Ты взял с меня больше десяти тысяч, ты можешь и послушать!

— У меня нет выбора, — огрызнулся я.

— Обри тайком ездил к учителю актёрского мастерства, — продолжала она. — Он хотел поразить отца и, наверное, трудился как бешеный. Ники прослышал об этом. В театральном мире нет секретов. И вот он сговорился с Верноном Клайдом, и они устроили Обри пробу на новую роль в новой постановке. Они держали все в тайне, и когда сказали об этом, я думаю, это было величайшее событие в его жизни, драгоценная возможность доказать, что он тоже может быть актёром.

— Ещё немного и я начну рисовать на стенах сердца и цветочки, ты так об этом рассказываешь, будто каждый раз при виде Обри мне следовало бы ударяться в слезы!

— Не из-за этой твари, — сказала она. — Но это всё-таки важно! Когда проба роли всё-таки состоялась, Ники и Клайд уже были пьяны и насмешками согнали его со сцены, прежде чем он добрался до третьей строчки монолога могильщика.

— Как, по-твоему, мог Обри убить кого-нибудь?

Немного подумав, Эдел покачала головой.

— Нет, — сказала она, — скажем иначе: Обри никогда бы не смог толкнуть человека под машину, но был бы не прочь поставить его посреди улицы, потом вернуться на тротуар и наблюдать, как того переедут.

Я посмотрел на свои часы и встал.

— Мне пора идти.

— Ты не будешь ждать Обри? Теперь он уже скоро вернётся.

— Ты мне и так рассказала о нём больше, чем я бы узнал от него самого. И вообще, мне нужно узнать кое-что насчёт убийства.

— Убийства! — Она подскочила. — Какого убийства?

— Возможно, оно ещё не произошло, — пояснил я, — но произойдёт. Я просто хочу быть поблизости, когда это случится.

Глава 12

Никто не открыл дверь. Это означало, что никого нет дома. Или означало, что дома кто-то есть, но не хочет видеть посетителей. Или что убийство произошло, и я упустил момент.

Пентхаузы недёшевы, но со своими отдельными лифтами обладают преимуществом полной обособленности. Я достал из кармана пистолет и выпалил в замок, надеясь, что никто не услышит выстрела. Затем поднял ногу и дважды двинул подошвой в центральную панель двери. Она осела внутрь и криво повисла на петлях.

Я медленно вошёл в квартиру с пистолетом в руке, часы под стеклянными колпаками все также толпились на столе, оплакивая потерю своего собрата. Гостиная была пуста, столовая тоже.

Толстяк был в спальне. Он лежал на кровати лицом к стене, и я был рад, что не вижу его. Он так и не успел пристегнуть свои подтяжки. Они свисали вниз, на пару дюймов не доставая до пола, и кровь равномерно капала с них во все расширявшуюся лужу. После того, как я видел Клайда, мне следовало бы привыкнуть, но здесь как-то уж слишком было неуютно.

Я прошёлся по другим комнатам и никого не нашёл. Не было смысла закрывать за собой входную дверь, потому что её нельзя было запереть. Лэмб никуда не денется, во всяком случае, своим ходом. Я был уверен, что никто не намерен сюда возвращаться. Не спеша спустился вниз и снова вышел на улицу.

Я не спешил и возвращаясь на квартиру Блэров. Если Эдел права, Обри будет дома задолго до моего прихода. Мне начинало казаться, что я нечто вроде курьера, мечущегося между "Западной" и многоквартирным домом, где живут Блэры.

Место для машины нашлось там же, где и в прошлый раз, у самого дома. Я вошёл в подъезд и направился к лифтам. Поднявшись на девятый этаж, столкнулся с Обри Блэром. Он ожидал лифт, чтобы спуститься вниз. Его, как более лёгкого, отбросило назад.

— Извиняюсь, — сказал он, потом, улыбнувшись, добавил. — Хелло, Дэнни! Я вас сразу не узнал!

— Как дела? — спросил я.

— Как обычно, — ответил он.

— Наверное, собрались в одну из ваших поездок.

Он кивнул.

— Как раз отправляюсь.

Я закурил сигарету.

— Я собирался заскочить к вам на стаканчик, но теперь, наверное, не получится, а?

— Извините, Дэнни, — сказал он серьёзно, — но у меня нет времени.

— Конечно, как-нибудь в другой раз.

— Да, пожалуй, — сказал он и сделал пробный шаг к лифту. Но я не пропустил его, и он опять остановился. Я посмотрел на него и улыбнулся. Он улыбнулся в ответ. Его белые зубы блеснули из-за усов. — Ну что ж, — сказал он, — пожалуй, мне надо…

— Как вы считаете, стоящее это дело — уроки сценического искусства? — вежливо спросил я.

Он нервно закусил усы.

— Уроки? — повторил он. — О чём вы говорите, старина?

— Со мной можете не притворяться, Обри, — сказал я. — Ведь это туда вы ездите.

— Откуда вы знаете? — спросил он резко.

— Все знают, — доверительно ответил я. — Все об этом говорят, Обри, и все заодно с вами. Все просто болеют за вас после той пакости, которую вам устроили Вернон Клайд и ваш старик. Все надеются, что у вас это есть, старина, только и всего!

— Что есть?

— Талант. А фальшивая проба, которую они вам устроили, это было нечестно! Они просто хотели над вами посмеяться.

— Откуда вы все это знаете? — снова громко спросил он. — Вы шпионили за мной, Бойд!

— Легче, старина, — сказал я мягко. — Это знают все. Они на вашей стороне, даже если у вас не окажется таланта. Люди скажут, что ваш отец, будучи великим актёром, должен был поступить по справедливости.

— Великий актёр! — хрипло сказал он. — Он величайший фигляр, которого видел свет! Да я мог бы… — Тут он остановился. — Дэнни! Я только что вспомнил. Ведь Эдел дома! Почему бы вам не зайти к ней выпить?

— Верно! — сказал я. — Блестящая мысль, Обри. Вы просто гений!

Но я не двигался с места, загораживая ему дорогу к лифту. Он переминался с ноги на ногу, а в его глазах нарастала паника. Я посмотрел на его правую руку.

— Какой красивый перстень, Обри, — сказал я с энтузиазмом. — Можно взглянуть поближе?

— Конечно, можно, — прошипел он сквозь зубы и медленно поднял правую руку. Я взял её и притворился, что рассматриваю перстень. Согнув его мизинец и сжав его в своей ладони, я продолжал сжимать, не отпуская.

Обри стоял неподвижно и не делал никаких попыток вырвать руку. Через минуту он закрыл глаза. Я сжал мизинец изо всех сил, но он даже не скривился. Наконец, я отпустил, и его рука упала.

— Больно было, Обри?

— Нет, — пробормотал он. — Нисколько! — Он открыл глаза. В них было мечтательное, мягкое выражение, которое медленно таяло.

— Обри, вы чудак! — сказал я непринуждённо. — Право, я не могу вас раскусить.

Мечтательное выражение исчезло, и в глубине его глаз снова заметалась тревога.

— Дэнни, — произнёс он моё имя с запинкой, — мне уже нужно идти. Пожалуйста, пропусти меня!

— Не будьте таким необщительным, Обри, — усмехнулся я. — Это на вас не похоже.

Он безнадёжно уставился в потолок, крепко сжав губы. Его руки, сжатые в кулаки, выбивали нервный ритм на бёдрах.

— Замечательные новости о вашем отце, — сказал я.

— Что же вы пытаетесь сделать со мной, Бойд? — слабым голосом спросил он.

— Нет, в самом деле, я был не прочь подержать его в этой лечебнице ещё немного. Но когда на него навесили ярлык опасного маньяка и убийцы — это было уже чересчур круто, Обри! Хотя теперь это, пожалуй, уже больше не имеет значения. Он скоро будет с вами.

— Ещё раз спрашиваю вас, Бойд, что вы пытаетесь со мной сделать?

— Обри! — сказал я. — У нас только дружеская беседа. Только и всего. Что с вами такое? — Я понимающе подмигнул ему. — Маловато женщин в вашей жизни, и это вся ваша беда! Или, может быть, маловато жизни в ваших женщинах! — Я захохотал, будто это была новая шутка, только что придуманная мной. — Вам ведь нравятся девушки, Обри?

Я воспользовался советом Эдел. Я всё время наблюдал за его глазами и увидел, как они меняются, сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Ненависть и страх исчезли, сменившись ледяным безразличием. Он на что-то решился и теперь совсем не боялся меня. Я не мог больше влиять на его чувства.

— Дэнни! — Его губы изогнулись в механическую улыбку и застыли. — Меня только что осенила блестящая мысль. Как раз в это время Эдел принимает ванну. Предположим, я дам вам ключи от квартиры…

— Предположим, — вежливо отозвался я.

— Вы могли бы тихонько прокрасться и застать её врасплох, может быть, в тот самый момент, когда она вылезает из воды! — Его глаза пристально следили за мной и в них снова было беспокойство. Он не был уверен — забавно ли то, что он предлагает.

— Звучит здорово, Обри, — сказал я. Из его глаз ушла тревога.

— Отлично! — Он сунул руку в карман, достал оттуда ключи и сунул их в мою руку. — Лучше поторопитесь, Дэнни, а то упустите главное!

— Верно, — сказал я, — спасибо, Обри.

— Как-нибудь увидимся ещё, Дэнни. — Ледяной блеск опять появился в его глазах, ещё боле твёрдых, чем прежде. Он шагнул к лифту, уверенный, что я отойду в сторону. Его улыбка стала неестественной, когда он посмотрел на меня. В уголках его губ таилось самодовольство. — Эдел страшно забавная, правда? — спросил он. — Надеюсь, вы хорошо проведёте время, Дэнни.

Дверцы лифта раздвинулись, и в то ж время я схватил его за руку и повернул в сторону его квартиры.

— У вас это так привлекательно звучит, старина, — сказал я, ведя его по коридору, — что я не мог допустить, чтобы вы лишились такого зрелища. Мы оба застанем Эдел в ванной или даже лучше, если она будет выходить из неё.

— Пустите меня! — отчаянно воскликнул он. — Пустите мою руку, черт вас возьми!

— Вы в душе дьявол, Обри, — сказал я. — И чего вы только не придумаете.

— Дэнни! — Он яростно вырывался, но не мог освободить локоть из моей хватки. — Я не пойду туда!

— И откажетесь от такой потехи? — Я покачал головой. — Я вам не позволю лишаться удовольствия…

Мы добрались до дверей квартиры и остановились. Я осторожно вставил ключ в замок и медленно повернул его. Обри перестал вырываться.

Мы медленно вошли в гостиную. Толстый ворс ковра совершенно поглощал звук наших шагов. Может статься, что мы всего лишь застанем Эдел, выходящей из ванны. Всего шесть шагов и мы, действительно, застали её врасплох, но не выходящей из воды. Ещё один шаг — и я бы наступил ей на лицо.

Эдел лежала на спине. Её обнажённое тело было совершенно расслаблено, а глаза закрыты. Только её груди, быстро поднимаясь и опадая, выдавали владеющие ею эмоции.

Херби стоял на коленях у её ног, наклонившись над нею в исступлённой сосредоточенности. Он нежно мурлыкал про себя, и его нож поблёскивал, отражая солнце, когда рука двигалась, занятая своим делом.

Начиная сразу пониже треугольного шрама на её правом бедре, новые треугольники образовывали узор, тянувшийся вдоль ноги до самого колена. Лезвие снова задвигалось, ещё раз прослеживая тонкий узор, и Эдел заворковала мягко и гортанно.

Я взглянул на стоящего рядом Обри. Его глаза следили за каждым движением ножа, блестя от увлечения. На одно мимолётное мгновение, когда он смотрел на лицо Эдел, в его глазах отразились ревность и зависть. Потом лезвие ножа полностью приковало его восторженное внимание.

Я бросил ещё один взгляд на лицо Обри. Оно светилось сосредоточенностью и его дыхание участилось. Через несколько секунд его услышат все.

Моя рука скользнула в задний карман брюк, и пальцы обхватили рукоятку пистолета. Я начал медленно и осторожно вытаскивать его. Я скорее почувствовал, чем заметил движение рядом с собой. Быстро оглянувшись, увидел что глаза Обри расширись при виде появившегося пистолета. У меня в запасе было не более секунды.

— Обри! — громко сказал я. — Вы были правы! Я не поверил бы в это, если бы вы не привели меня сюда! Как вы сказали, они уже больше просто не люди!

Херби издал звериное горловое рычание и прыгнул через внезапно затрясшееся тело Эдел на Обри. Я заметил быстрый взгляд ненависти, брошенный на меня Обри, и почти услышал его беззвучный вопль, когда он увидел метнувшегося к нему Херби и сверкнувший в воздухе нож.

Лезвие описало в воздухе круг слишком быстро, чтобы уследил глаз, но я видел, как кулак Херби резко остановился, когда нож по рукоятку вонзился в тело Обри.

Херби выдернул нож одним быстрым рывком, и Обри стал медленно валиться вперёд и упал на Эдел. Она вдруг закричала в дикой панике, отчаянно корчась, чтобы сбросить с себя мёртвое тело Обри.

Сжимая в руке пистолет, я выставил его впереди себя. Когда Херби сделал выпад и лезвие мелькнуло вновь, нажал на спуск. Я стрелял до тех пор, пока не кончились патроны. Пули отшвырнули его через комнату. С каждым попаданием тело его неистово дёргалось. Он наверняка давно был мёртв, но я хотел быть очень уверенным в этом.

Эдел перестала кричать где-то посреди всего этого. Её голова была по-прежнему откинута назад, глаза крепко закрыты, а тело изгибалось в какой-то только ей доступной муке. Я сразу же понял, что она не может подняться из-за тела Обри, упавшего ей на колени.

Я сбросил труп Обри с её ног.

— Поднимайся! — жёстко сказал я.

Она ничем не показала, что услышала меня, но потом медленно подобрала под себя ноги, села, поднялась на колени и наконец встала на ноги.

— У тебя есть пять минут, чтобы одеться и привести себя в порядок, — сказал я холодно. — Ты поняла? Пять минут, и не больше! Если ты будешь готова, я смогу тебя вытащить из этого. Если нет, ничего не смогу сделать. Ты поняла?

Она тупо кивнула.

— Пять… минут… — медленно прошептала она.

— Приступай! — приказал я. — Торопись!

Спотыкаясь, она двинулась к ванной, но потом её шаги ускорились и, приблизившись к двери, она уже бежала.

Я слышал, как лилась вода, когда подходил к Херби. Он лежал лицом вниз, приводя ковёр в негодность.

Лицо Обри было спокойным и совершенно умиротворённым. Мёртвым он выглядел даже лучше, чем при жизни.

Я опустился на колени и осторожно разжал пальцы его левой руки. Потом тщательно вытер рукоятку пистолета носовым платком и вложил её в его ладонь, осторожно сомкнув пальцы. Мне будет недоставать этого пистолета, но расстаться с ним придётся.

"Магнум" был зарегистрирован, а этот нет. Никто не сможет установить, что он принадлежал мне. Я забрал его два года назад в Сент-Луисе у парня, который свалился мёртвым, держа его в руке. Предусмотрительный тип уже давно спилил серийный номер, и получился славный анонимный пистолет.

Я выпрямился и ещё раз огляделся по сторонам. Вроде порядок. Снова посмотрел на часы. Пять минут почти истекли. Шум воды прекратился. Я быстро прошёл к ванной и открыл дверь. Эдел, должно быть, ушла к себе в комнату одеваться. Я тщательно осмотрел все, но пятен крови не было нигде. Они могли бы осложнить дело, так как никто не поверит, что человек, раненный в живот, зашёл помыть руки перед смертью.

Эдел вышла из своей комнаты, одетая в полотняный костюм и заново подкрашенная. Её лицо осунулось, а глаза запали.

— Теперь спускайся, — сказал я. — Моя машина стоит перед домом, возле самого входа. Жди меня в машине.

— Хорошо, — прошептала она.

Я дал ей тридцать секунд на дорогу, потом подошёл к телефону и поднял трубку, предварительно обернув её носовым платком.

— Дайте мне полицию, — сказал я.

— Слушайте меня внимательно, — торопливо сказал я. — Времени мало. Меня зовут Обри Блэр. — Я продиктовал адрес. — Сюда едет один человек, он садист и убийца. Я думаю, что он убил Вернона Клайда, продюсера моего отца, прошлой ночью. Пошлите кого-нибудь в квартиру Клайда проверить. Этого типа зовут Херби, и он всё время таскает с собой нож. Он живёт с неким Флойдом Лэмбом в одном из двух пентхаузов в "Западном"… Заодно загляните и туда. Но прежде всего пришлите кого-нибудь сюда, слышите? Этот Херби вчера вечером напился, и я был с ним. Он наговорил всякой чуши, и я, как дурак, напомнил ему об этом сегодня утром, когда он протрезвел. И вот пять минут назад он позвонил и сказал, что едет навестить меня. Но я не доверяю этому человеку! У меня есть пистолет, и если он на меня набросится с ножом, я буду… — Секунд на пять я прикрыл ладонью трубку. — Он уже здесь, — прошептал я, — мне нужно класть трубку. Торопитесь! — Я осторожно положил трубку на рычаг и убрался из квартиры.

Я быстро вскочил в машину, включил зажигание и отъехал от тротуара. Я торопился проехать хотя бы один квартал, прежде, чем появятся копы, потом это не будет иметь значения. Мы успели проскочить квартал, когда позади нас возник нарастающий вой сирены. Я проехал ещё несколько кварталов, заметил свободное место у тротуара и остановил машину.

— Тебе здесь выходить, Эдел, — сказал я. — Не возвращайся домой часов до девяти вечера. Тебя там не было с утра. Поняла?

— Да, — сказала она слабым голосом.

— Тебя, наверняка, спросят, что ты делала целый день, поэтому приготовь ответ. Если ты сейчас зайдёшь к подруге, ты можешь сказать им, что с утра бродила по магазинам, а потом навестила подругу. Они проверят это, и все сойдётся.

— Я поняла, Дэнни, — сказала она с озлоблением. — Можешь не разжёвывать. И чем скорее я уберусь из этой машины, тем лучше.

— Точно.

Она повернулась ко мне лицом.

— У тебя всё это было рассчитано, правда? — холодно спросила она. — Днём ты бил меня, пока я не перестала соображать, потом ты ездил к ним, и Херби не оставалось иного выхода, кроме как убить Лэмба, пока тот не убил его!

— Я сожалею об этом, Эдел, то есть, о том, что задал Херби лишнюю работу, ведь Лэмб такой здоровенный, что его нелегко было искромсать!

— Ещё пытаешься острить! — прошипела она.

— Угу, — сказал я, — ведь я весельчак, вот и стараюсь получить удовольствие. Тебе нравятся типы, вроде Херби, а мне нравится убивать таких людей!

— Это тебе зачтётся! Когда-нибудь наступит твоя очередь, Дэнни Бойд!

— Почему бы тебе не выйти из машины? — вежливо спросил я.

— Только когда мне захочется это сделать, но не раньше!

— Ты же знаешь, я бью женщин. Так зачем же нарываться на неприятности?

Она затряслась от ярости.

— Я любила Херби! — резко сказала она. — А ты отнял его у меня! Теперь я совсем одна!

— Сдаётся мне, одной ты и останешься, — весело сказал я. — Обри умер, а Ники-бой вернётся к Лоис, не к тебе. Но если у тебя дела пойдут совсем плохо, ты всегда сможешь считать шрамы на бедре у себя и думать о Херби.

Я наклонился и отпер замок, потом вытолкнул Эдел на тротуар и захлопнул дверцу. Возможно, где-то в будущем мои чувства к ней изменятся, тогда я пошлю ей в подарок ножницы — просто ради смеха…

Глава 13

— Вы говорили, что уходите на три часа! — холодно сказала Чарити. — Я не знаю, зачем вы вообще надумали возвращаться.

— Это моя квартира, верно?

— А как насчёт бедного Николаса? — раздражённо спросила она. — Его, наверное, уже всего свело?

— Ники-бой? — озадаченно спросил я. Потом вспомнил все и бросился в спальню.

Два холодных взгляда жестоких глаз безмолвно уставились на меня.

Я развязал ремни и бросил их на пол.

— Вы свободны, и у меня хорошие новости для вас, Ники-бой.

Он страдальчески растирал свои запястья и лодыжки. Там, где раньше был его подбородок, красовался огромный фиолетовый синяк.

— Хорошие новости, Дэниел? — спокойно переспросил он. — Чудесно! Я целый день слушал радио. И знаете, что я слушал в течение всего дня, начиная с одиннадцати часов? Что произошла огромная ошибка и что я свободный человек.

Его лицо исказилось от бешеной ярости.

— И вот в течение восьми проклятых часов я лежу здесь, связанный по рукам и ногам, и слушаю, что я свободен… свободен… свободен…

— Это факт, Ники-бой. Вы действительно свободны и убирайтесь к чертям собачьим из моей квартиры!

Он хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и вышел из квартиры.

Я закрыл за ним дверь.

— Вы что-нибудь ели? — спросила Чарити.

Я отрицательно покачала головой.

— Что бы вам хотелось поесть? — терпеливо спросила она.

— У меня есть выбор?

— Жареная кукуруза или пшеничные хлопья, — ответила она. — Бифштекс съел Николас.

— Это ему пригодится. Что за женщина эта Лоис Ли!

— Так что же вы хотите: кукурузу, хлопья или Лоис Ли?

Я задумался.

— А что, если мы пойдём куда-нибудь поесть?

— По-моему, это чудесная мысль, — согласилась она. — Я сейчас оденусь.

Я вспомнил, что сегодня должны вернуть мебель, а я не заглядывал в свой офис, но было слишком поздно. Может, мне предъявить иск за мебель душеприказчикам Херби? Но потом решил, что не стоит, так как я неплохо заработал на этом деле. Если Лоис не забудет про те пять тысяч, которые она обещала за реабилитацию Николаса, можно будет сказать, что итог просто отличный!

Единственную нотку разлада вносила Эдел. У меня было чувство, что она не позволит мне ссылаться на неё в качестве клиента, довольного результатом работы.

К тому времени, когда Чарити была одета и готова идти, я крепко спал в кресле. Она разбудила меня, и по дороге в ресторан я пытался сообразить, почему ей понадобилось столько времени, чтобы одеть это зелёное платье.

После еды моё настроение улучшилось. Я был уверен, что четыре мартини здесь ни причём, но это зелёное платье изменило свой характер.

Когда мы приехали домой, я приготовил для нас "Смеющуюся вдову", потому что случай казался мне подходящим. Выпил бокал и совершенно отключился.

Было уже светло, когда я проснулся, посмотрел на часы и увидел, что уже одиннадцать утра. Должно быть, я проспал четырнадцать часов подряд, но у меня было утешение, что я проспал период похмелья.

Дверь открылась, и вошла Чарити, неся поднос. Она поставила его на кровать возле меня. Там был кофе, полусырой бифштекс и яйца.

— Что ты затеяла? — спросил я. — Готовишь меня к субботнему забегу на полторы мили?

— Суббота сегодня и, к твоему сведению мой агент сказал…

— Как он узнал, что ты здесь? — недовольно спросил я.

— Я звонила ему! — сказала она. — Мистера Лэмба убили вчера ночью. Это на первых страницах всех утренних газет. Ужасно… Этот Херби! А Обри Блэр…

— Я найду это сам, детка. Что там у твоего агента?

— Ну, постановка накрылась, но он получил для меня роль в четырехмесячном турне, которое начинает репетицию в Филадельфии во вторник. Так что в понедельник я тебя покидаю.

Она села на край кровати и оглядела меня с видом знатока.

— Давай-ка вернёмся к нашему завтраку — ладно? — сказала она. — С тех пор, как ты увёз меня с квартиры Вернона и до сегодняшнего утра я один раз пообедала с тобой и смотрела, как ты спишь в течение четырнадцати часов.

— Я…

— Заткнись, — сказала она холодно. — Сегодня суббота. Я сделала покупки на весь уик-энд. Здесь полным-полно еды и вдоволь спиртного. Ты спал и набирался сил. Нам ни что не мешает устроить такой уик-энд, чтобы я могла запомнить его на долгие месяцы, полные изящных молодых людей и скользких старичков, с которыми я неизбежно встречусь в турне.

— Правильно, — смиренно сказал я.

— Телефон отключён по твоей просьбе, — невозмутимо продолжала она. — Они вроде бы сомневались, что я мистер Дэнни Бойд, но я сказала им, что у меня ещё не ломался голос. Надеюсь, ты не возражаешь? И теперь, — торжествующе заявила она, — мы можем наслаждаться уик-эндом без всяких забот!

— Верно! — сказал я с воодушевлением и, сбросив одеяло, вскочил с кровати. — Куда мы направляемся и что будем там делать?

Щеки Чарити негодующе вспыхнули.

— Дэнни Бойд, — сердито остановила она. — Ты отправляешься обратно в постель!

Картер Браун Любовница

Глава 1

Проезд у дома шерифа был перекрыт ведомственными машинами, несколькими копами и трупом на верхней ступеньке лестницы крыльца. Я оставил свой "остин" в конце улицы и протолкался сквозь толпу любопытных в передние ряды.

— Лейтенант, — гордо заявил мне сержант Полник, — я только что завладел телом женщины!

— Вы уже сообщили об этом своей жене? — спросил я его. — Ее планы на ближайший месяц могут измениться.

— Я хотел сказать — трупом женщины, — поспешно поправился он. — У меня и так хватает хлопот с моей хозяйкой, новые мне ни к чему.

Я взглянул на труп. Это была брюнетка, чуть старше двадцати лет; точнее возраст назвать было трудно: все они кажутся девушками, пока неожиданно не становятся бабушками. Взглянув на нее еще раз, я решил, что эта несчастна была действительно красива.

Розовый свитер и черная юбка. Ей выстрелили в спину, превратив свитер в кровавое месиво. Даже при резком свете прожектора ее лицо казалось прекрасным.

— В доме вас ждет шериф, — сообщил Полник. — Он сказал, что хочет вас видеть сразу же, как вы приедете.

Парадная дверь была открыта. Я вошел в гостиную и нашел там шерифа Лейверса. Его обычно красное лицо было бледным и каким-то обиженным.

— Рад, что ты пришел быстро, — кивнул он. — Ты видел тело?

— Да, сэр. Вы знаете, кто она?

— Моя племянница, — коротко ответил он. Я закурил сигарету и подождал, пока он скажет еще что-нибудь. Его рот подергивался от нервного тика, когда он заговорил:

— Ее звали Линдой Скотт, она дочь моей сестры. Я не видел ее лет двадцать, но месяц назад она неожиданно приехала в Пайн-Сити.

— Приехала повидаться с вами? Лейверс пожал плечами:

— Сомневаюсь. Я так и не понял, почему она явилась. Поселилась в очень дорогой квартире. Она хорошо одевалась, мне казалось, что у нее нет недостатка в деньгах.

— Она работала?

— Нет. От ее семьи деньги тоже не поступали. В первые две недели, как она приехала сюда, мы пару раз приглашали ее на обед. Она была дружелюбна, и только. Необщительна… ты понимаешь, что я имею я виду?

— Видимо, было еще что-то, шериф? — уверенно предположил я.

— Было, — мрачно согласился он. — Говард Флетчер…

— Крупье из Лас-Вегаса? — удивился я. — Не знал, что он в городе.

— Забыл тебе доложить, — коротко рявкнул Лейверс, потом прокашлялся и добавил:

— Он приехал сюда одновременно с Линдой.

— Что его привело сюда?

— Хотелось бы мне знать это… и комиссару тоже. Он установил за ним наблюдение, но Флетчер, к сожалению, не сотворил ничего противозаконного.

— Какое же ваша племянница имеет к нему отношение?

— Она была его подружкой, — скривился Лейверс. — Мягко выражаясь.

— Вы считаете, что она получала деньги от Флетчера: он платил за квартиру и вообще содержал ее?

— Думаю, да, — устало сказал шериф. — В последний раз, когда Линда была здесь, я попытался поговорить с ней об этом. Так она ушла. И слушать не захотела меня. Я попытался объяснить ей, что собой представляет Флетчер, но бесполезно.

— Тогда вы и видели ее в последний раз? — предположил я.

Лейверс кивнул:

— В последний раз видел ее живой.

— А как насчет Флетчера? — осторожно спросил я. Он свирепо усмехнулся.

— Не можешь без уловок? Я видел его неделю назад. Деликатно можно было бы назвать нашу встречу интервью. Он явился с предложением… "

— Догадываюсь, — вставил я. — Он небось хотел начать действовать здесь так же, как и в Лас-Вегасе?

— Думаю, его дела в Лас-Вегасе в прошлом, — проворчал шериф. — Он был последним независимым, и, по нашим сведениям, синдикат выжил его. Теперь он хочет действовать в Пайн-Сити. Точнее, в округе Пайн-Сити. Я догадываюсь, что ему дешевле положить шерифа в карман, нежели пытаться добиться чего-либо у отцов города или у полицейского комиссара.

— И вы сказали ему" нет ", шериф?

— Что же, черт побери, я мог ему еще сказать, по-вашему? — Физиономи Лейверса наконец-то начала багроветь. — Я велел ему убираться из моей квартиры и предупредил, что, если поймаю его на горячем, если он затевает какую-то пакость в нашем округе, я засажу его в тюрьму так быстро, что его штаны догонят владельца лишь через сутки.

— И как он воспринял это?

— Он сказал, что имел в виду бизнес. — Голос Лейверса дрожал от еле сдерживаемой ярости. — Сказал, что я получу последнее предупреждение, а после этого стул, на котором я сижу, станет вакантным местом!

Я придавил сигарету в пепельнице.

— Еще что-нибудь, сэр?

— Тело Линды было нарочно оставлено на моем пороге! — ТеперьЛейверс кричал. — Это и есть последнее предупреждение Флетчера! Я хочу, чтобы вы пошли и приволокли его. Он попадет в газовую камеру, а я буду за ним наблюдать! У него квартира на Виста-авеню, 807. Притащи его сюда!

— Слушаюсь, сэр. Я…

— Что — вы?

Эхо его голоса ударило по моим барабанным перепонкам.

— Ничего, сэр.

Я вышел на крыльцо. Полник нетерпеливо взглянул на меня.

— Как дела, лейтенант? Куда направляемся? Держу пари, вам уже указано, что делать дальше: конечно, эта дама…

— Мне нужно навестить одного мужчину, — перебил я его. — А вы что здесь разнюхали?

В глазах Полника надежда сменилась разочарованием. Он покачал головой:

— Ничего, лейтенант. Шериф и его жена выходили пообедать, а когда вернулись, то нашли труп прямо на пороге дома!

— И никаких ключей к разгадке? — Я вздохнул. — Около тела ничего не было?

— Ничего, лейтенант!

— Ты бы внимательно осмотрел здесь все, пока не убрали, — посоветовал я. — Шериф буйствует.

— О'кей, лейтенант. — Полник выглядел неуверенным. — Э… буйствует?..

— Если у него произойдет короткое замыкание, лучше всего позвать электрика, — разъяснил я и без перехода спросил:

— Ты когда-нибудь слышал о Говарде Флетчере?

— Веселый парень из Лас-Вегаса? — Он нахмурился. — Кое-что слышал. Вы полагаете, он приложил здесь руку? Но ведь он делец…

Я вернулся к машине и поехал по направлению к Виста-авеню. Слабый ветерок шевелил темные листья пальм и сдувал аромат духов с лацканов моего пиджака — вызов шерифа сгубил столь много обещавший вечер…

Было около половины первого ночи, когда я поставил машину возле жилого дома на Виста-авеню.

Квартира Флетчера была на шестом этаже. Я поднялся на лифте и нажал на кнопку у двери. Она приоткрылась дюймов на шесть, и на меня уставилась пара глаз.

— Да?

— Мистер Флетчер? — вежливо спросил я.

— Кому он нужен? Я показал значок.

— Мне нужно поговорить с ним.

— Может быть, вы войдете? — мрачно предложил голос. Дверь открылась шире, и я увидел обладателя этого голоса: парень лет двадцати был потрясающе худым, но, судя по его костюму, не оттого, что плохо питался. Губы казались настолько тонкими, что ими можно было резать хлеб. Я прошел за ним в гостиную.

— Подождите здесь, — резко сказал он и вышел в другую комнату.

Я закурил сигарету. Вернувшись, он опустился в кресло, перекинув ногу через подлокотник.

— Босс выйдет через минуту, — небрежно бросил он. — Какие проблемы?

— Последний месяц вы прогуливали, — сказал я, — школьный совет хочет знать, почему?

— Умный малый! — Он перекатил сигарету из одного угла рта в другой. — Босс не любит, когда его беспокоят среди ночи!

— Вы хотите сказать, что в Лас-Вегасе он спал по ночам? — поинтересовалс я.

Открылась дверь, и в гостиную проворно вошел мужчина.

— Я — Флетчер, — резко сказал он. — В чем дело? Поверх пижамы он надел шелковый халат. Он был высокий, хорошо сложенный человек с короткими курчавыми черными волосами. Лицо убеждало, что ему немного за сорок, но глаза выглядели старше первородного греха.

— А я — лейтенант Уилер. Служба шерифа.

— Итак?..

— Что вы делали сегодня вечером? Его брови приподнялись.

— Мне необходимо алиби?

— Думаю, что да, — терпеливо согласился я и повторил вопрос.

Флетчер медленно закурил сигарету.

— Давайте припомним. Я ушел отсюда около восьми…

— Один?

— Со мной был Джонни.

— Джонни?

Он кивнул на сидевшего в кресле парня.

— Это — Джонни. Джонни Торч. Вы не встречались? Парень натянуто хмыкнул.

— Уилер? Я слышал о вас: полицейский со счастливым револьвером? Он считает, что весь мир — большое кладбище и работа копа — пополнять его!

— Где вы его взяли? — спросил я Флетчера. — Выиграли в какую-нибудь азартную игру?

— Умный малый! — проворчал Джонни. Флетчер неопределенно усмехнулся.

— Джонни — мой друг. Как я уже говорил, мы ушли отсюда около восьми обедать…

— Вы обедали в ресторане?

— Конечно, в" Магнифике ". — Он усмехнулся.

— Дальше.

— Думается, мы вернулись около десяти тридцати. К нам поднялся еще один друг, и мы пропустили по парочке спиртного. С тех пор мы здесь.

— У этого друга, — спросил я, — есть имя?

— Нина Бут.

— Зачем терять время на пустые разговоры? — проворчал Джонни. — Зачем позволять этому копу искать вшей в нашей квартире?

— Заткнись! — рявкнул Флетчер. — Твоя болтовня мне не нравится!

— Почему же, — заметил я. — Оригинальная манера разговора всегда производит впечатление.

— Может, вы теперь объясните, в чем, собственно, дело? — вежливо спросил Флетчер.

— Линда Скотт, — сказал я. Улыбка исчезла с его губ.

— Линда? Что с ней?

— Она мертва. Убита. Кто-то застрелил ее и оставил тело на пороге дома шерифа.

— Линда… убита?.. — Он стиснул губы. — Когда это случилось?

— Сегодня вечером, — ответил я.

— У вас железное алиби, шеф, — сказал Джонни, — нечего беспокоиться.

Флетчер с такой силой шваркнул Джонни по физиономии ладонью, что голова парня откинулась в сторону.

— Я уже предупреждал тебя… — с тихим бешенством в голосе прошипел Флетчер. — Я велел тебе заткнуться?

Лицо Джонни стало белым за исключением красного отпечатка руки Флетчера.

— Вы сказали… — хрипло прошептал он. — Не делайте этого снова… Никогда!

— Наемные слуги наглеют с каждым годом, — сочувственно заметил Флетчеру. — Вы его держите, чтобы он давил клопов в вашей квартире?

Лицо Флетчера осталось бесстрастным.

— Расскажите остальное, лейтенант.

— Это все, — сказал я, — или почти все.

— Почти?

— Есть еще кое-что… — Я внимательно наблюдал за ним. — Шериф помнит разговор с вами неделю назад, когда вы явились с предложением. Он отклонил его, и вы пообещали, что он получит последнее предупреждение.

— Уж не думаете ли вы, что я настолько спятил, чтобы… убить его племянницу и оставить ее у порога? — Он покачал головой. — Я так не работаю, лейтенант! Кроме того, у меня алиби…

— Джонни? — усмехнулся я. — Ресторан… Вы заказывали столик?

— Нет, мы просто пошли туда. — Флетчер взглянул на меня, ожида дальнейших вопросов.

— Ну а друг, который поднялся к вам выпить? — спросил я. — Нина Бут, где она живет?

— Этажом ниже, квартира 32. Что-нибудь еще, лейтенант?

— Пожалуй, пока достаточно…

— Джонни! — Флетчер кивнул на дверь. — Проводи лейтенанта.

Джонни выбрался из кресла и направился к двери, я — за ним. Он открыл дверь и ждал, пока я пройду в коридор.

— Еще одно, — сказал я, поворачиваясь к Флетчеру. — Если вы не убивали девушку и не оставляли ее на пороге дома шерифа, тогда это сделал кто-то другой…

— В самом деле, умный коп! — воскликнул Джонни.

— И этот" кто-то" знал о вас, совершая убийство, — добавил я. — Этот "кто-то" так спортняжничал, чтобы вам пришлось впору. Вот я и подумал: кто еще, кроме вас, знал о том разговоре в канцелярии шерифа? Кому вы говорили об этом… Джонни, например?

Не дожидаясь ответа, я вышел в коридор и, почувствовав холодок между лопатками, обернулся. Серые глаза Джонни Торча с расширенными зрачками смотрели на меня.

— Эй, ты, лисий хвост, — хрипло выкрикнул он. — Застрелить пару парней в спину и попасть в газету! Большое дело! Следите, чтобы кто-нибудь не опередил вас, коп!

— Джонни, — мягко сказал я, — вы, кажется, мне угрожаете?

— Ничего я не угрожаю, просто говорю для вашей собственной пользы, коп.

— Джонни, вы — молокосос и останетесь им на всю жизнь, ибо если вы не смените тон, то не доживете даже до средних лет.

Дверь с треском захлопнулась.

Глава 2

Этажом ниже я нашел нужную квартиру, нажал на кнопку и подождал. Ждал секунд десять, потом снова позвонил. Дверь открылась как раз настолько, чтобы было видно дверную цепочку внутри.

— Кто там? — спросил низкий голос.

— Полиция, — ответил я, — лейтенант Уилер из службы шерифа. Мне нужно поговорить с вами.

Цепочка звякнула, и дверь широко распахнулась.

— Тогда входите.

Я вошел и посмотрел на Нину Бут. Она была высокой, рыжеволосой, с большими голубыми глазами, которые, казалось, ничему не удивлялись. Ее фигуру природа изваяла в благородных пропорциях — каждая деталь нужных размеров. Поверх ночной рубашки был халат, и то, и другое из нейлона и кружев. Халат и кружева, обрамляющие рубашку, были задуманы так, чтобы максимально обнажить бюст.

Ночная рубашка цвета морской волны и теплый розовый тон тела составляли интересный контраст там, где груди упруго выпирали под нейлоном. Ноги у Нины были длинные, под стать всей фигуре. Я осмотрел ее всю — от белых волнующих бедер до обнаженных сухих лодыжек. Если бы кто-нибудь захотел вывести ее на люди, я бы назвал его сумасшедшим. Нина Бут была девушкой, с которой лучше всего уединяться дома.

— Вы заявили, что хотите поговорить со мной? — спросил она. — Теперь, когда вы все осмотрели, говорите!

— Не часто мне приходится видеть подобное при исполнении служебных обязанностей, — признался я. — Просто я отдавал должное вашей внешности и не хотел ничего упустить. У вас, случайно, нет путеводителя?

— Вы убиваете меня, — сморщилась она. — Смерть отвратительна! Если вы действительно коп и уверены, что не ошиблись адресом, то чего же вы хотите? Уже поздно, и мы напрасно теряем время.

— Где вы были сегодня вечером? — спросил я резко.

— Что вы имеете в виду? — осторожно осведомилась она.

— Хочу знать, куда вы ходили, что делали, с кем были? Она пожала полными плечами.

— Это довольно просто. Я была здесь, дома, приблизительно до 18.30. Потом мы выпили с друзьями. Думаю, я вернулась от них чуть позже двенадцати.

— Кто эти ваши друзья?

— Двое парней. Говард Флетчер и Джонни Торч. А в чем дело?

Я объяснил, как обстояли дела.

Она крепко прикусила красивыми зубами нижнюю губу, когда я сказал, что Линду Скотт прикончили. Она отвернулась от меня и пошла через комнату к бару у дальней стены.

— Мне нужно выпить, — резко бросила она. — А как вы, лейтенант?

— Скотч со льдом, — сказал я, — и немного содовой. Ей потребовалось некоторое время, чтобы приготовить напитки. Наконец она вернулась с ними ко мне.

— Почему бы вам не присесть? — спросила она. Мы сели на кушетку, и она передала мне стакан.

— Вы нанесли мне большой удар, — сказала она. — Я по-своему любила Линду. Она была хорошей девушкой, одной из немногих друзей, которые у меня есть.

— У нее было немало друзей, — заметил я. — Вы, Флетчер, Джонни Торч. Мен удивляет, что она позволила себя убить.

— Я не знаю, зачем кому-то нужно было ее убивать, — спокойно сказала Нина. — Линда никогда никому не причинила вреда. Она была слишком мягкой, возможно, в этом и была ее беда.

— Как давно вы ее знаете?

— Около пятнадцати месяцев. Мы вместе работали в Лас-Вегасе.

— У Флетчера?

Она выпила около половины содержимого стакана, потом медленно кивнула.

— Конечно у Говарда. А что в этом плохого? Он охотно использует за игральными столами девушек. Считает, что это приносит большой доход, да и молокососы не так скандалят, когда их высмеивает хорошенькая женщина.

— Не знал, что Флетчер столь изобретателен, — заметил я. — Ну а Джонни?

— А? — Нина тупо смотрела на меня поверх стакана.

— Ладно, не важно, — отмахнулся я. — Что заставило вас и Линду приехать сюда?

— Говард привез нас с собой, — ответила она.

— Он собирался пристроить вас опять к азартным играм, уже в наших краях? — поинтересовался я.

— Не знаю, что он собирался делать, — холодно отрезала она, — но он зарабатывает хорошие деньги. А у меня отпуск. Не хватало, чтобы мен волновали еще и его заботы!

— Может быть, у него были какие-то планы и насчет Линды?

— Вы ошибаетесь, если думаете, что ее убил Говард, — твердо заявила Нина. — Он бы так не поступил.

— Откуда такая уверенность?

— Вы разбираетесь в этих делах, — сказала она, — но и я тоже кое-что знаю. Кроме того, я достаточно много общалась с мужчинами, чтобы судить о них.

Я подождал, пока она допила.

— Что вы еще можете добавить? — спросил я, когда она отставила пустой стакан.

— О Линде? Нужно подумать. Я знаю о ней совсем немного. Она не рассказывала о себе, о том, чем занималась до встречи с нами. У нее здесь дядя или еще какой-то родственник. Возможно, он расскажет вам больше.

— Я встречался с этим дядей. Но не сказал бы, что мы с ним большие друзья, хотя и знаем друг друга достаточно хорошо.

— У нее был еще один друг…

— Вы имеете в виду Флетчера?

Она с удивлением посмотрела на меня.

— Нет, я имею в виду не Флетчера. Она же не в его вкусе. Эти широко распахнутые невинные глаза! — Она неожиданно хихикнула. — У Говарда совсем другой вкус! Вы, должно быть, уже слышали имя Габриель?

— Трубач?

— Нет, стриптизерша.

— Мое образование подкачало. Расскажите поподробнее.

— Программа в "Снейк Айз" все время меняется, — сказала она, — но Габриель там постоянно. Вот настоящая и единственна страсть Говарда!

— Вы хотите сказать, что он любит ее больше, чем деньги? — недоверчиво спросил я.

Ее нижняя губа чуть-чуть скривилась.

— Я говорила о его хобби.

— Итак, кто же был парнем Линды?

— Его зовут Рекс Шафер. Кажется, он репортер.

— Вы знаете, где я могу найти его?

— Простите, лейтенант. — Она покачала головой. — Я даже не знаю, в какой газете он работает.

— Надеюсь, я и сам найду его, — заверил я. — Что-нибудь еще о Линде?

— Сейчас больше ничего не могу вспомнить. — Она протянула мне пустой стакан. — Плесните еще.

Я смешал напитки для нас обоих и вернулся к кушетке.

— Я слышал, что Линда была подружкой Говарда, — закинул я удочку.

— Значит, вы слышали не правду, — уверенно сказала Нина. — Вы при случае сходите и посмотрите на Габриель. Тогда поймете, как и любой мужчина, где истина.

— Может, когда-нибудь и схожу, — согласился я. Она снова выпила и посмотрела на меня.

— А вы уже все представили себе, не так ли? — спросила она. — Линда и Говард… красиво и уютно. Убийство в гнездышке любовников, ха! Что-нибудь вроде этого?

— Что-то вроде этого, — подтвердил я. — Но теперь придется начинать все сначала.

— А я не могла бы вам помочь?

— Как?

— Еще не знаю. — Она пожала плечами, и кружева затрепетали на ее груди. — Должно же быть что-то такое, что я могу сделать! Я ведь любила эту девчонку!

— Тогда расскажите мне о Джонни Торче. Стакан резко остановился в дюйме от ее губ.

— Джонни Торч! — повторила она. — А что с ним?

— Зачем Флетчер держит его при себе?

— Джонни его друг, — ответила она осторожно. — Хороший друг. Что-нибудь еще, лейтенант?

— Он пугает вас? — спросил я. — Но не пугает Флетчера, так?

— Не стану спорить с вами, — тихо сказала она.

— Как называлось место деятельности Флетчера в Лас-Вегасе?

— "Снейк Айз".

— Очень впечатляюще и символично. — Я допил виски и поднялся. — Спасибо за угощение.

— Не стоит, — сказала она. — Не можете ли вы налить мне еще перед тем, как уйдете, лейтенант? Я налил очередную порцию и передал ей стакан.

— Спасибо. — Она улыбнулась мне и одновременно глубоко вздохнула. — Вы и в самом деле неплохой парень, хоть и коп. Если я смогу помочь вам — дайте мне знать. И почему бы вам не заглянуть ко мне завтра вечером и не сообщить, как вы со всем этим справились?

— Возможно, я так и сделаю, — сказал я, — если вы пообещаете надеть этот же наряд. Она самодовольно оглядела себя.

— Я всегда считала: если девушка хорошо сложена, она не должна скрывать этого. Но я не обещаю надеть этот наряд и завтра, лейтенант!

— Очень плохо!..

— Я обещаю вам вообще ничего не надевать.

— Тогда наше свидание состоится обязательно, — сказал я и пошел к двери. — Если вы вспомните еще что-нибудь о Линде, позвоните мне.

— Постараюсь продержаться до завтрашнего вечера… Я поехал назад, в канцелярию шерифа. Они с Полником поджидали меня. Когда я вошел, он сперва бросил взгляд на меня, потом на пустое место за моей спиной и снова на меня.

— Ну? — требовательно спросил он.

— Что — "ну"?

— Где он, этот вонючка Флетчер?

Я плюхнулся на стул для посетителей и закурил сигарету.

— У него алиби, — объяснил я.

— Какое еще алиби, черт побери?! — зарычал Лейверс. — Я велел тебе доставить сюда эту недоношенную обезьяну!

— Вечер он провел с другом, потом к ним присоединилась подруга, — терпеливо разъяснил я. — С каких это пор встреча втроем незаконна?

— Бывают времена, Уилер… — заскрипел зубами Лейверс, — когда… Кто эти двое, с которыми, как он заявляет, он был?

Я подробно пересказал ему все, что узнал, и, когда кончил, Лейверс по-прежнему сердито, но тоном ниже пробормотал:

— Определенно врет! Я уже приказывал тебе, Уилер, и теперь повторяю во второй и последний раз: ты пойдешь и…

— Шериф, — перебил я его, — я глубоко сочувствую вам по поводу вашей племянницы, но у нас нет ничего против Флетчера. И вы, когда немного остынете, поймете это. Если я привезу Флетчера сейчас, адвокат освободит его через полчаса.

Шериф медленно опустился на стул.

— О'кей, — сказал он наконец каким-то придушенным голосом, — тогда мне нужен тот, кто убил Линду. Я хочу посадить его на сковородку как можно скорее. Но я уверен, что это Флетчер. Надо лишь доказать это, вот и все. Тебе понятно?

— Да, сэр.

— Полник может рассказать тебе, что и как произошло, — проворчал он, — но не думаю, что это стоит слушать. А я иду домой. Доктор дал моей жене снотворное, и я должен знать, что с ней все в порядке.

— Слушаюсь, сэр. Кстати, вам известно, что последние пятнадцать месяцев Линда провела в Вегасе?

— Нет, — ответил он. — Она не особенно распространялась о себе. Я ведь тебе уже говорил.

— Да, сэр. Значит, до утра.

— Ты увидишь меня, если найдешь что-нибудь стоящее, — проворчал он. — Проверь алиби Флетчера. Держу пари, что оно рассыплется, стоит копнуть поглубже. Из всего, что ты тут наквакал, мне ясно, что все основано на показаниях подозрительного типа и рыжей потаскухи… — Он засмеялся. — Ты веришь в фей, Уилер?

— Ну, — сказал я, — в Сан-Франциско есть еще место…

Звук захлопнувшейся двери прервал меня. Я посмотрел на Полника.

— Давай, выкладывай, — уныло сказал я. — Выкладывай, что добыл.

— Ничего, лейтенант, — заверил он, — никаких следов у дома шерифа. Мы проверили соседей, но они ничего не знают. Даже автомобиля не слышали.

— О'кей…

Полник продолжал извиняющимся тоном:

— Вы же знаете, какая там обстановка, лейтенант. Дом шерифа расположен в стороне от улицы, а вокруг деревья. Можно посадить на пороге джаз-оркестр, и никто его не услышит! Мне же, когда я слышу, как в соседней комнате дышит парень…

— Лейверс выбрал этот дом потому, что любит тишину и покой, — заметил я. — Смешно, не правда ли?

— Раз вы так говорите, лейтенант… — покорно согласился Полник.

Я подумал, что зря беспокою его ненужными вопросами, и снова перешел к делу.

— Как насчет квартиры девицы? — спросил я его. — Ты проверил? Он кивнул:

— Конечно. Ничего интересного. Это хорошо, лейтенант?

— Ты прав… на этот раз. А теперь нужно тоже пойти домой и хорошенько поспать.

— Я-то мог бы… — Он с завистью посмотрел на меня. — Думаю, вас ожидает свидание, а, лейтенант?

— Только с постелью.

— Я это и имел в виду, лейтенант. Я хотел бы…

— Ты не правильно понял. Я хотел сказать, что иду домой спать… один. Ах, черт возьми, какая пытка — пытаться заснуть!

— Вам и не нужно пытаться, лейтенант. Каждый раз, когда я вижу вас, за вами по пятам следует дама…

— Заткнись! — бросил я ему. — И слушай. Утром сходи в ресторан "Магнифик". Узнай, помнят ли они, что Флетчер и Джонни Торч были там вчера вечером.

— Да, лейтенант.

— А я найду этого репортера Шафера и навещу его. Может быть, он знает о Линде Скотт и Флетчере такое, чего не знает Нина Бут.

— Мне еще что-нибудь нужно сделать, лейтенант?

— Проверь, есть ли что-нибудь на Флетчера и Торча. Сначала попробуй в Вегасе. — Я поднялся и посмотрел через стол шерифа. — Полник, ты не чувствуешь, что рыба гниет с головы?

Он потянул носом.

— Нет, лейтенант. А вы?

— Никогда раньше не замечал, — спокойно сказал я, — но теперь начинаю сомневаться.

Глава 3

— Похоже, вы не очень-то расстроены смертью Линды Скотт? — заметил я.

— Я не настолько романтичен, чтобы мое любящее сердце разорвалось из-за того, что моя возлюбленная покоится в сырой земле, — тихо сказал Шафер. — Это поэзия, лейтенант.

— Но не ответ.

Он отпил из бокала и искоса взглянул на меня.

— Мы все когда-нибудь там будем, — задумчиво сказал он. — Смерть и гниение — единственные вещи, в которые можно верить в жизни. Начинаешь умирать сразу после рождения.

Я закурил сигарету и снова взглянул на него. Парень лет двадцати — двадцати пяти, с темными волосами и скромной бородкой. Смуглое лицо, угрюмые карие глаза. Он был похож на Джо из телепрограммы, которого всегда сбивает грузовик в первые пять минут передачи. Только теперь роли поменялись: вместо него погибла подружка, и он был не в настроении.

— Линда Скотт, — настаивал я, — она была вашей девушкой?

— Возможно, кое-кто так считал, — неопределенно ответил он. — Или хотел, чтобы так считали.

— Может, вы поясните? — устало попросил я. — Я всего-навсего бедный, глупый коп. Расскажите поподробнее.

— Я работал над рассказом, — пояснил он. — И теперь работаю над ним. Думал, что Линда даст мне подходящий материал для него.

— Не вижу в этом смысла…

— Послушайте, лейтенант, — начал он торопливо, — самый лучший способ заставить девчонок говорить — это запудрить им мозги. Им нравится думать, что вы сходите от них с ума. Линда не была исключением.

— Тут я согласен с вами. А что это за рассказ? Он допил и кивнул бармену, чтобы тот повторил.

— Почему Флетчер приехал в Пайн-Сити? Почему привез с собой двух своих банкометов и Джонни Торча?

— Продолжайте, — сказал я, — вы заинтересовали меня.

— Линда не успела ничего рассказать. — Он с сожалением покачал головой. — Ее настигла пуля, теперь этот рассказ первыми узнают черви.

— Но вы, вероятно, все-таки кое-что знаете? Шафер решительно покачал головой.

— В том-то и дело, лейтенант! Все деньги, которые я истратил на нее, потеряны даром. Она была почти готова заговорить — так мне кажется. Возможно, об этом пронюхал кто-нибудь еще и решил, что она должна молчать.

— Вроде Флетчера, вы думаете?

— Возможно. Но, как я уже говорил, лейтенант, твердо я ничего не знаю.

Я вовремя допил свой напиток, чтобы бармен повторил и мне. Надеялс добавить еще немного к деньгам, истраченным Шафером.

— Зачем вам нужен был рассказ о приезде сюда Флетчера?

Шафер усмехнулся:

— Он — последний независимый в Лас-Вегасе, и парни из синдиката выжили его. Он получил отступные, огромные, как я слышал. Вот мне и интересно, почему он приехал сюда, почему привез двух девушек и личного телохранителя. Уж конечно, не в отпуск. И раз так, значит, он здесь по делу, а азартные игры в этом штате запрещены. Вот почему я нюхом чувствую историю, из которой можно сделать приличный материал. В этом причина того, что я начал ухаживать за одной из его девушек. Но ничего не добился, кто-то поспешил прикончить ее. Это вам понятно, лейтенант?

— Думаю, да. Вы считаете, что Флетчер попытается открыть свое дело здесь?

— Не вижу другой причины для его появления, — ответил он. — Возможно, у него есть покровители. Или он уговорил кого-то закрыть глаза, когда он начнет здесь свое дело.

— У вас есть кто-то на примете? Он покачал готовой.

— Именно это я и хотел узнать от Линды.

— Сожалею, что она умерла, — сказал я. — А где вы были вчера вечером? Он усмехнулся:

— Я почему-то думал, что вы не собираетесь спрашивать меня об этом, лейтенант! Я работал над репортажем в другой части города.

— Один?

— Большую часть времени. До полуночи, когда вернулся в свою контору.

— Этого мало для алиби.

— А мне нужно алиби, лейтенант?

— Вполне возможно, — согласился я. — Подумайте об этом… и обо всем остальном, чего вы еще не сказали мне.

Я допил свой стакан и поднялся. Он смотрел на меня почти с тревогой.

— Вы уже уходите?

— Да, — признался я.

— А вы заплатите за выпивку?

— Нет, — сказал я. — Зато вы сможете приплюсовать это к тем деньгам, которые истратили на Линду Скотт.

Я вышел из бара и отправился к машине, стоявшей на обочине.

Было немногим больше 11.30. С утра мне потребовалось около тридцати минут, чтобы разыскать Шафера в "Трибюн". Еще двадцать минут, чтобы найти бар, где он обычно пил, вспоминая про утраченные деньги.

В пять минут первого, когда я вернулся в канцелярию, милая блондинка по имени Аннабел Джексон посмотрела на меня, подняв голову от пишущей машинки. Она совмещала обязанности секретаря шерифа и место личного мучителя.

— Шериф ушел, — сообщила она. — Он не ожидал, что вы вернетесь раньше конца дня.

— Небольшая удача, — вздохнул я, — но мне нужен Полник.

— Он еще не приходил.

— Может быть, вы уговорите себя позавтракать со мной в "Магнифике"? Когда мы встретимся?

— Когда я освою очередной урок дзюдо, — ответила она.

— Почему, голубушка, — укоризненно сказал я, — ты говоришь так, будто не доверяешь мне? Она искренне засмеялась:

— Доверять — это нечто такое, чего ни одна девушка не может позволить себе, находясь вблизи от вашего брата, Эл Уилер, если хочет остаться в порядке…

Открылась дверь, и в канцелярию вошел Полник. Это спасло меня от необходимости придумывать ответ для Аннабел.

— Я проверил ресторан, как вы сказали, лейтенант, — сообщил он. — Никто не помнит двух парней, которые были бы похожи на Флетчера и Торча.

— Ты уверен?

— Уверен? Я-то уверен. — Полник казался оскорбленным. — Я проверил у парня, который управляет заведением, у метрдотеля и у всех остальных официантов. Никто их не помнит, и кассирша тоже.

— Как она выглядит? Полник пожал плечами:

— Мне она напомнила мою жену! — Потом он взглянул на меня с надеждой. — Вы хотите, чтобы я сделал еще что-нибудь, лейтенант? Ну, допросить эту девицу Бут, на случай, если вы… что-то недосмотрели…

— Ты ведь знаешь, что я ничего не пропускаю, когда допрашиваю даму, сержант. Можешь идти и поговорить с Флетчером и Торчем. Скажи им, что в ресторане их никто не помнит, и посмотри, как они отнесутся к этому.

Казалось, Полник расстроился.

— Хорошо, лейтенант. Этот Торч, если он будет слишком дерзким, можно мне на него воздействовать соответственно?

— Нет! — отрезал я. — Не обращай внимания на его шутки. Действуй с достоинством.

— Эх! — нерешительно вздохнув, он направился к двери и через несколько секунд исчез.

Я снова переключил внимание на Аннабел.

— Так как насчет ленча?

— Слишком занята, — коротко ответила она и быстро застучала на машинке, чтобы подтвердить сказанное.

— Это будет деловой завтрак, — пообещал я.

— Пожалуй, при дневном свете даже рядом с тобой я буду в относительной безопасности, — задумчиво рассудила она как бы про себя. — Хорошо, я рискну.

— Правильное решение, — уныло заметил я. — Ты не была на юге, когда Колдуэлл писал "Маленькое кладбище"?

Мы отправились в ресторан, который я не часто мог позволить себе.

Выпив половину коктейля, Аннабел строго посмотрела на меня.

— Ты сказал, что у тебя ко мне дело?

— Так и есть, — заверил я.

— Ну, начинай! — нетерпеливо сказала она.

— Мне хотелось бы узнать, была ли ты в канцелярии шерифа в тот день, когда к нему заходил Флетчер?

— Конечно, — ответила она. — Где же еще я могла быть?

— У меня острое желание узнать, говорил ли тебе что-нибудь шериф после визита Флетчера?

Она с минуту подумала, потом покачала головой:

— Нет, насколько я помню. Думаешь, он сказал что-то столь важное, что должна была бы запомнить?

— Мне просто хотелось узнать, — сказал я без всякой надежды.

— Он был очень раздражен тогда, — добавила она, — но шериф так часто раздражается, особенно если ты где-то поблизости или я…

— Закажем еще? — быстро спросил я.

Мы покончили с ленчем около двух часов, и я отвез Аннабел в контору, а потом отправился в "Трибюн".

Мне потребовалось десять минут, чтобы добиться свидания с редактором. Его звали Клинтон X. Дэник, согласно табличке на двери кабинета. Он был маленьким и лысым, но довольно крепким.

— Садитесь, лейтенант, — отрывисто сказал он. — Чем могу служить?

— Вы могли бы рассказать мне об одном из ваших репортеров? — спросил я, садясь.

— Журналистов! — рявкнул он. — Наша газета перестала нанимать репортеров! Эта должность отменена раз и навсегда!

— Я говорю о Рексе Шафере.

— И что вы хотите узнать о Шафере?

— Он дружил с Линдой Скотт и сказал мне, что во время убийства работал над очерком в другой части города, а вернулся сюда за полночь…

— Я могу проверить это для вас. — Он резко поднял трубку, поговорил с ведущим редактором и положил трубку. — Его посылали написать очерк о семье парня, который разбился на своем грузовике позавчера. Интересная история дл читателей. Шаферу хорошо удаются такие рассказы. Он ушел отсюда около шести и в полночь вернулся с рассказом. Довольно долго для подобной работы, но, возможно, он трудился очень добросовестно. — Дэник сцепил пальцы на животе, откинулся в кресле и посмотрел на меня.

— Что-нибудь еще?

— Вы могли бы рассказать мне о Шафере? Он пожал плечами.

— Он у нас немногим более года, приехал из Чикаго.

— Почему он переехал сюда?

— Он хороший журналист. К нам обратился, узнав о вакантном месте, и оказался лучшим претендентом.

— Я не спрашивал вас, почему вы взяли его, мистер Дэник, — терпеливо сказал я. — Меня интересует, почему он уехал из Чикаго.

— Отчего бы вам не спросить у него самого?

— Сперва предпочитаю услышать ваше мнение.

— В большом магазине был пожар. Шафер и фотограф готовили о нем большой отчет для прессы. Они забрались на верхний этаж здания напротив. В этом не было особой необходимости, но такая позиция давала нужный обзор, особенно для снимков. На верхнем этаже горящего здания, как в ловушке, осталс сторож, но никто об этом не знал. Они увидели беднягу. Вполне понятно, что фотограф хотел сделать снимки, поэтому за помощью пошел Шафер. На полпути он остановился у первого же телефона и передал свой материал в газету.

— Сторожа звали не Маленький Нейл? — с подозрением спросил я.

Дэник не улыбнулся.

— Когда добрались до сторожа, он был мертв. Разговор Шафера по телефону занял не более минуты. Возможно, эта минута ничего и не значила бы дл спасения сторожа, но фотограф раззвонил об этом. Одна из газет-конкурентов быстро распространила сенсацию, и Шафер вылетел из редакции. Его никуда не брали, и, я думаю, именно тогда он обратился к нам.

— У вас нет сторожа? — вежливо спросил я. Дэник снова пожал плечами.

— Я не сентиментален, лейтенант. Из характеристики я знал, что Шафер хороший журналист. Он допустил ошибку, ну и что? У него хорошее перо, он способен выполнить любые поручения. И кроме того, он человек без предрассудков, вот и все.

— Вам приходится держать его подальше от статуй в общественных парках?

— Циник по природе, любитель женщин и авансов! — заключил Дэник.

— А мне показалось, будто вы говорили, что перестали нанимать репортеров! — Я печально покачал головой. — Думаю, вы обманывали меня, мистер Дэник.

В первый раз он усмехнулся.

— Вы спросили меня о Шафере, и я рассказал вам о нем. Мне известно, что он дружил с Линдой Скотт, и я знаю почему.

— Почему?

— Потому что он знал: там скрывалась сенсация. Ее убийство только увеличивает ее ценность: история о том, почему игрок из Лас-Вегаса приехал в Пайн-Сити с двумя девицами и наемным убийцей. Я думаю, мы не прогорим, когда напечатаем это, лейтенант.

— Полагаю, вы правы, мистер Дэник.

— Я слышал, что Флетчер заходил к шерифу Лейверсу несколько дней назад, — продолжал он, и его голос неожиданно стал тихим. — Как вы считаете, зачем, лейтенант?

— Почему вы не спросите шерифа?

— Потому что я предпочитаю спросить у вас. Узнаете свою манеру разговора? Баш на баш, лейтенант!

— Но я не знаю, почему он приходил к шерифу.

— Как я слышал, у Флетчера было предложение к нему. Что-то насчет игорного дома, насчет того, чтобы закрыть глаза на его существование. — Он вытащил из кармана коробку сигар. — Сигару, лейтенант?

— Нет, спасибо. Я их с детства боюсь.

Он зажег сигару и еще глубже уселся в кресле.

— И еще одно, лейтенант. Как я понял, Линда Скотт была племянницей шерифа?

— Верно.

— Интересно, хотела ли она вовлечь его в круг Флетчера, или Флетчер хотел, чтобы шериф вернулся в свой собственный семейный круг? — Дэник улыбнулся. — Что вы думаете по этому поводу, лейтенант?

— Вероятно, вы будете слишком близки к клевете, если напечатаете нечто подобное.

— Я ни за что не напечатал бы подобной истории без фактов, подтверждающих ее, — спокойно сказал он. — Но я буду искать факты. Вы сказали, что вы из службы шерифа, лейтенант?

— Да.

— Могу дать вам совет. — Сигара переместилась из одного угла рта в другой и нацелилась на меня, словно пушка. — Я знаю, вы заняты тем, что стараетесь найти убийцу Линды Скотт. Но у нас своя работа. Мне не понравится, если спустят собак на моих людей и копы ни с того ни с сего кого-нибудь задержат. Мои люди только стараются отработать свое жалованье.

— Вы имеете в виду Рекса Шафера?

— Шафера или кого-нибудь другого, причастного к этому делу. Я честно предупреждаю вас, лейтенант!

"Может быть, задать ему трепку?"— лениво подумал я, но решил, что не стоит этого делать, и поэтому просто встал.

— В любое время, когда я смогу помочь вам, лейтенант, — любезно сказал Дэник, — приходите ко мне или звоните. Буду счастлив оказать услугу.

— Благодарю вас, мистер Дэник, — задумчиво ответил я и вышел из конторы.

Я медленно поехал обратно в офис шерифа. Необходимо было проверить, как Полник выполнил поручение поговорить с Флетчером и Торчем, поэтому я зашел в офис. Аннабел посмотрела на меня большими круглыми глазами.

— Шериф вернулся! — прошептала она. — Полник тоже вернулся около двадцати минут назад. Шериф неистовствует, я никогда не видела его таким!

— Почему же он психует? — осторожно спросил я.

— Главным образом из-за тебя, — ободряюще сказала Аннабел. — Думаю, тебе лучше войти к нему.

— Наверное, мне лучше уехать из города, — возразил я. — Вернусь завтра, а к тому времени он, возможно, поостынет.

Я был уже на полпути к выходу, когда услышал, как позади меня открылась дверь.

— Уилер! — заревел Лейверс. — Иди сюда! Я обернулся.

— Добрый день, шериф, — спокойно сказал я. — А я как раз собирался…

— Сюда! — загремел он.

У меня не оставалось выбора. Я вошел в его кабинет, и он захлопнул за мной дверь. Полник стоял у стены по стойке "смирно", взгляд его выражал беспокойство.

— Где ты был? — со сдерживаемой яростью проскрипел Лейверс, тяжело опускаясь на стул за письменным столом.

— Разговаривал с редактором "Трибюн", сэр.

— Удостоверился, что твое имя попадет в газету, а? Ты еще днем знал, что ресторанное алиби Торча и Флетчера непрочно?

— Да, сэр.

— Тогда почему же, черт возьми, ты не пошел с Полником и не арестовал их?

— За что?

— За убийство! Ты что, дурак? За что же еще?! Я ненадолго закрыл глаза, потом снова медленно открыл их.

— Мы уже говорили об этом, сэр, — устало сказал я. — Даже если их алиби непрочно, этого еще недостаточно для ареста.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я не знаю, о чем говорю? — спросил шериф тихим угрожающим голосом.

— В этом вопросе да, сэр.

— Очень интересно, Уилер! Возможно, у тебя есть идея получше?

— Я думаю, нам нужно выяснить, почему Флетчер и остальные приехали из Лас-Вегаса сюда, — сказал я. — И единственная возможность выяснить это — там.

— Понимаю. — Голос его все еще был тихим. — И, естественно, человек, который должен поехать в Вегас, лейтенант Уилер?

— Я думаю, вы так и решите, сэр.

— Мы только начали расследовать дело об убийстве, — сказал Лейверс, повышая голос. — Тебе, Уилер, возможно, и не существенно, кто убил мою племянницу, а мне — важнее важного! У нас есть веские основания арестовать Флетчера, но ты не хочешь, чтобы мы делали что-нибудь, не удостоверившись, что твое имя попало в газеты. Теперь ты желаешь получить оплаченный отпуск в Лас-Вегас? Не жирно ли?

К тому времени, как он произнес последние слова, голос его достиг наивысшего накала, и чернильница на столе подпрыгивала, составляя компанию вздрагивающему Полнику. Я зажег сигарету, чтобы как-то скоротать время. Когда я закурил, лицо шерифа было красным от ярости.

— Тебя прикомандировали к моей службе из отдела по расследованию убийств, — неожиданно нормальным тоном сказал он. — Мне очень легко возвратить теб на место с соответствующей характеристикой, после которой тебя разжалуют в сержанта, если не в полисмена! Ты не популярен в отделе, Уилер!

— Нет, сэр. Я думаю, вам интересно будет послушать, что сегодня говорил Клинтон Дэник, редактор газеты…

— Мне наплевать на то, что он говорил!

— Но это важно, шериф, — сказал я и продолжал говорить, не давая ему возможности вставить слово.

Когда я закончил, в кабинете наступила неожиданная тишина. Я увидел, что Полник вытащил из кармана носовой платок и украдкой вытер лицо.

— Так ты намекаешь, что Дэник имел в виду… — начал Лейверс. — Будто связан с Флетчером и стану закрывать глаза на их игорный бизнес?

— Да, сэр.

— Значит, арест Флетчера должен прочистить ему мозги на этот счет, не так ли, Уилер?

— Нет, сэр. Ведь убили вашу племянницу. Если вы постараетесь и упечете Флетчера в газовую камеру без очевидных доказательств против него, будет очень похоже на то, что вы к нему неравнодушны, а это вам невыгодно. Вот и все.

Лейверс почесал нос.

— Вы верите, что я имел дела с Флетчером? — тихо спросил он.

Я прямо взглянул на него.

— Не знаю, сэр.

Комнату огласило слабое бульканье. Я взглянул на Полника и увидел, как он, вытаращив глаза, смотрит на меня.

— Ну вот что, — сказал Лейверс. — Спасибо, Уилер. Теперь все точки над "i" расставлены. Я думаю, что тебе лучше покинуть нас.

— Хорошо, сэр. Я скажу инспектору Мартину, что ваш доклад поступит к нему позже. С минуту он тупо смотрел на меня.

— Мартин? Черт возьми, зачем ты собираешься к нему?

— Он — шеф отдела по расследованию убийств, — разъяснил я. — Мне ведь надо возвращаться туда?

— Кто тебе сказал! — заревел Лейверс. — Я говорю о Лас-Вегасе! Ведь ты хотел туда поехать? Ну и… уматывай!

Он вскочил со стула и покатился к двери. Потом неожиданно остановился и посмотрел на меня. Взгляд его горел злобой.

— А пока тебя не будет, — хрипло сказал он, — я прикажу Полнику установить в моем офисе игральные автоматы!

Дверь захлопнулась. Полник тщательно вытер лицо и с восхищением посмотрел на меня.

— Ну, лейтенант! — воскликнул он благоговейным голосом. — А я думал, что старуха устроила мне настоящую головомойку!

Глава 4

У меня оказался отличный стол для наблюдения за полуночным представлением, прямо напротив сцены. Фазан под соусом был великолепен, и не беспокоился о размере счета. Ведь это было последнее развлечение Уилера в Лас-Вегасе.

Заиграла музыка, раздвинулся занавес, и кордебалет поднял на меня свои левые ноги, опустил, потом то же проделал правыми ногами. В конце ряда находилась блондинка с самыми длинными ногами, какие я когда-либо видел. Она казалась интересной, но я сказал себе, что пришел по делу и не могу тратить на нее время. А вообще-то можно бы позволить себе и блондинку.

Официант принес мне очередную порцию выпивки, и я, прислонясь к спинке стула, начал расслабляться, наблюдая, как кордебалет извивается, кача задами в моем направлении, но ведь я здесь по делу… Я начал понимать, почему этот бизнес так популярен у дельцов и почему некоторые их привычки носят уголовный характер.

После кордебалета к микрофону подошел конферансье.

— Леди и джентльмены, мы имеем удовольствие представить здесь, в "Снейк Айз", игорный бизнес высшего класса. Самый главный выигрыш сегодняшнего вечера для вас, счастливчики… Габриель!

Огни постепенно погасли, сцена погрузилась в темноту. Только пятно в середине осталось освещенным, и в нем возникла она.

Высокая брюнетка с коротко подстриженными волосами. Это придавало ей какой-то взъерошенный, но по-своему шикарный вид. Она стояла на сцене, гляд на публику, под ярким светом прожекторов, и казалась дерзкой. Ей не хватало только пары маленьких рожек, чтобы походить на забавного бесенка. Ее кожа была темно-кремового цвета. Груди — остроконечные вершины-близнецы высшего класса. Талия под ними расцветала пышными бедрами. Ноги заставляли забыть о блондинке в голубом.

Она неподвижно стояла в центре сцены около минуты, абсолютно обнаженная. Потом свет прожекторов погас так же быстро, как и зажегся.

Мужская половина публики протестующе завыла. Потом вой перешел в бормотание — это жены боролись за супругов и одержали верх. Оркестр играл тихую музыку, но никто ее не слушал.

Я сидел, надеясь, что за сценой есть электрик, который мог бы починить прожектор. Когда эта надежда была почти потеряна, свет снова зажегся. Габриель была в центре сцены, но уже одетая. Она беспечно подождала, пока смолкли протестующие крики, потом шагнула к микрофону.

— Леди и джентльмены, — сказала она глубоким гортанным насмешливым голосом. — Извините меня за краткость моего выступления. Но я думаю, что вы согласитесь: я сняла с себя все эти пустяки… — Она подождала, пока смолкли аплодисменты, сохраняя на лице все то же дерзкое выражение. — А теперь, — вежливо продолжила она, — вам бы хотелось, чтобы я сделала что-нибудь дл вас?

Невысокий лысый джентльмен в переднем ряду что-то забормотал, но неожиданно умолк: жена ткнула его локтем под ребра.

Брови Габриельприподнялись.

— Думаю, я не нарушу традиции, — сказала она, — я ведь и в самом деле артистка. Мне нравится знать, что моя программа что-то несет…

На ней было платье, открывавшее плечи, а сбоку — молния. Все присутствующие точно знали, где она — эта застежка, потому что она расстегнулась. Платье медленно опускалось на пол. Она лениво пошевелила бедрами, и оно упало. На ней осталась нижняя юбка.

— Может быть, спеть что-нибудь? — спросила она. Юбка последовала за платьем, и Габриель осталась в лифчике и штанишках с фантастическими оборками, которые пеной лежали вокруг верхней части бедер.

— Вы не хотите, чтобы я пела? — спросила она тоном обиженной девочки. — Тогда, может быть, мне станцевать?

В помещении стало так тихо, что слышно было, как упал лифчик. Вот тогда произошло то, чего ожидали все. Она надула на публику губы.

— Я думаю, что вы не очень-то доброжелательны ко мне, — сказала она. — Я больше не буду с вами разговаривать.

Она повернулась спиной к зрителям, опустила пальцы к поясу штанишек и сняла их, стоя на одной ноге, чтобы отбросить от себя подальше. Они пролетели по воздуху и скромно опустились на лысину маленького джентльмена. Потом она снова повернулась к публике, повернулась очень медленно.

— Надеюсь, у вас нет ко мне претензий, — печально сказала она.

Прожектор погас, и раздался гром аплодисментов.

Когда включили свет, на сцене стоял конферансье, собираясь объявить следующий номер — гвоздь программы.

Это был знаменитый телевизионный комик. Возможно, он рассказывал очень смешные истории, но я их не слышал. Шутки можно прочесть, купив комиксы, но девушки, подобные Габриель, не так уж часто встречаются. Кроме того, именно она была причиной моего приезда сюда.

Мне пришлось подождать окончания выступления, потому что официантам было запрещено обслуживать посетителей, пока на сцене артист. Только час спуст мне удалось остановить официанта.

— Мне бы хотелось повидаться с Габриель, — сказал я ему.

Он понимающе ухмыльнулся:

— Простите, сэр, но это невозможно. Она никого не принимает.

— Интересно, сколько мне будет стоить, если я пошлю ей записку через официанта? — спросил я. Его улыбка стала чуть дружелюбней.

— Пять монет вполне хватит, сэр. Но я никогда не слышал, чтобы кто-то получал ответ, даже оплаченный.

— Все же я попытаюсь.

Я написал несколько слов на обратной стороне конверта для авиапочты, предварительно вытащив из него обратный билет на самолет. А официанту вручил десятку.

— Это с оплаченным ответом.

— Спасибо, сэр, — сказал он. — Я позабочусь, чтобы она получила ваше письмо.

Помещение практически опустело. Я понял, что холодок на моей шее вызван взглядами полудюжины официантов. Встав из-за стола, я прошел в главную комнату, которая была полна народу.

"Снейк Айз" теперь, когда кончилось представление, опять стал ареной бизнеса. Он делался повсюду: за столами для игры в кости, у рулетки. Гул голосов перекрывало шуршание игральных автоматов.

Я закурил и подумал, что и мне нужно сыграть. Быть в Вегасе и не сыграть, было бы все равно что, очутившись в гареме, лечь спать в одиночестве. Я подошел к сетчатой стальной решетке, отделявшей кассиров от клиентов.

Два мускулистых парня в синей форме тупо уставились на меня, когда остановился перед их клеткой. Я посмотрел на их оружие и шерифские значки, и мне стало любопытно — таким ли был Дикий Запад? Наверное, все же менее организованным.

— Слушаю, сэр? — вежливо спросил парень за решеткой.

Я положил долларовую бумажку на стойку и протолкнул за решетку.

— Никелей на все.

Он моргнул, потом звякнул передо мной горстью медяшек.

— На моем ранчо в Техасе нашли нефть, — пояснил я. — Сегодня ночью у мен есть время.

— Да, сэр, — сказал он и выплатил тысячу долларов фишками парню, стоявшему рядом со мной.

Я пошел к ближайшей машине и начал играть. Хладнокровно проиграл восемьдесят центов, потом выиграл и получил назад три никеля. Теплое чувство охватило меня. Я обрадовался, что не потерял головы и не пошел к машине с двойными ставками.

Кто-то тихонько похлопал меня по плечу, когда я собирался опустить последний никель. Обернувшись, я увидел официанта, стоявшего с удивленным лицом.

— Габриель, — хрипло сказал он, — хочет вас видеть. Я опустил последнюю монету в "однорукого бандита", и он оказался достойным своего имени.

— Прекрасно, — сказал я. — Вы проводите меня?

— Да, сэр. — Тут он задумчиво покачал головой. — Такого никогда не случалось раньше.

— Это все мой почерк, — пояснил я ему, когда мы вышли из игорного зала через скрытую вторую дверь и пошли по коридору. — Мой почерк неотразим дл стриптизерок.

— Да, сэр, — сказал он через плечо.

— Но только для особо одаренных артисток и только для женщин, — добавил я. — Для остальных в моем почерке нет ничего особенного.

Он остановился у двери и тихо постучал.

— Войдите, — послышался хриплый голос. Официант медленно отступил, и быстро открыл дверь, прежде чем его ладонь коснулась меня.

Очутившись внутри, я так же быстро прикрыл дверь и прислонился к ней. Это была гримерная, и я расстроился, потому что Габриель уже успела одеться. Она сидела перед зеркалом в серебристом вечернем платье. Я подождал, пока она закончит подрисовывать брови, наблюдая за мной в зеркале.

— Вы — друг Говарда? — спросила она наконец.

— Можете меня так называть, — сказал я, продолжая ее внимательно разглядывать.

— Я слышала об убийстве Линды, — сказала она и еще раз взглянула на мою записку, лежавшую перед ней на столе. — Вы пишете, что Говард в беде. Что за беда?

— Линда была племянницей шерифа графства, — сказал я. — Говард за некоторое время до убийства сделал шерифу предложение, но тот его не принял. Говард сказал, что сделает ему последнее предупреждение, и шериф считает, что труп девушки на его ступенях как раз и стал таким предупреждением.

Она взяла сигарету из пачки и закурила.

— Глупо со стороны Говарда, — осторожно сказала она. — Это на него не похоже. Но что могу сделать я?

— Мне хотелось бы поговорить с вами об этом. Почему бы нам не пойти куда-нибудь выпить?

— Сейчас не могу, — сказала она. — Нужно еще кое с кем встретиться. Но могла бы повидаться с вами потом… Примерно в два тридцать.

— Прекрасно. Думаю, что так или иначе здесь никто не спит ночью.

— Для сна есть завтрашний день.

— Я найду вас здесь, в баре?

Она подумала, потом покачала головой.

— Не думаю. Лучше прийти ко мне. Вы поедете на другой конец Стрипа. Там есть газовая станция под вывеской Нормана. Около нее повернете направо, и через два квартала, в угловом доме, моя квартира. Вы не заблудитесь. Дом бело-голубого цвета.

— Прекрасно, — сказал я.

— Если не застанете меня, входите и выпейте чего-нибудь. Входная дверь не заперта.

— Вот это гостеприимство!

— Как вас зовут?

— Эл Уилер.

— Хорошо, Эл, до встречи.

Она повернулась к зеркалу и продолжила заниматься макияжем.

Я закрыл за собой дверь и прошел несколько футов по коридору, когда впереди из зашторенной двери вышли двое парней и направились мне навстречу. Оба крупные, хорошо одетые и похожие на профессионалов. Я продолжал идти, и они остановились, поджидая меня. Именно тогда, когда я подошел к ним, они немного сдвинулись и загородили мне проход.

— Управляющему хотелось бы повидаться с вами, — вежливо сказал один из них.

— Я не хотел бы оставаться здесь дольше, и так потерял доллар.

— Его кабинет в конце коридора, — сказал второй. Он ловко ощупал мой пиджак, вытащил из плечевой кобуры 38 — й и тихонько прищелкнул языком.

— У вас, конечно, есть разрешение на ношение оружия? — заметил он.

— Я сообщу финансовой компании, — заверил я. — Еще три минуты — и он станет моим.

— Остроумно, — заметил первый. — Мне это нравится. Малый с чувством юмора. Я видел, как люди, подобные ему, умирали с улыбкой.

— Пошли, — кивнул второй. — Теперь мы спокойны…

Он сунул мой револьвер в свой набедренный карман, отчего его костюм не стал сидеть лучше.

Мы остановились у двери с табличкой "Управляющий". Первый постучал и открыл дверь. Втроем мы вошли в кабинет.

Это была большая комната с кушеткой, которая больше походила на пыточную камеру или на кабинет психиатра. Парень, сидевший за столом светлого дерева, не был похож на пациента психиатрической клиники. Вообще не было похоже, чтобы он нуждался в услугах врача.

— Садитесь, Уилер, — спокойно сказал он. — Я хочу поговорить с вами. — Он посмотрел на тех двоих и жестом отпустил их. — А вы подождите снаружи. Они вышли, я услышал, как захлопнулась дверь. Некоторое время парень молча смотрел на меня. Он выглядел как типичный преуспевающий администратор крупной компании. Но у него имелось одно большое преимущество — он работал на синдикат.

— Вас зовут Уилер, — холодно сказал он. — Вы приехали сюда сегодн вечером из Пайн-Сити. Послали Габриель записку, сообщив, что Флетчер в беде и нуждается в помощи.

— Верно, — согласился я. — А какое это имеет отношение к вам?

— В настоящее время Габриель является частной собственностью, — ответил он. — Своего рода страховкой, можно и так сказать. Она не будет помогать Флетчеру, потому что останется здесь, в Вегасе.

— Я только доставил сообщение. Для друга.

— Насколько вы близки с Флетчером? — тихо спросил он.

Я пожал плечами:

— Я познакомился с ним, когда он приехал в Пайн-Сити. Он рассчитывал развернуться там. Думаю, его можно назвать хорошим парнем, с которым стоит иметь дело. Вот так.

— Вы работали на него?

— Не сказал бы. Я сам по себе. Его нижняя губа слегка скривилась.

— Хочешь примазаться к банку, Уилер?

— Не совсем так. — Я постарался изобразить удивление. — Вы ведь знаете, Пайн-Сити управляется полицейскими. Я собираю, что могу, и здесь и там.

— Я знал это в тот момент, как вы вошли сюда, — сказал он с презрением. — Вы даже не похожи на специалиста. Скорее вы напоминаете мне мелкого жулика, который убегает, как только хозяин закричит: "Полиция!"

Я постарался удивиться еще больше.

— А на что вы жалуетесь? — нервозно спросил я. — Флетчер попросил мен поговорить с дамой, вот и все. Сказать ей, что он впутался в беду с копами из-за убийства Линды Скотт и что они пытаются пришить это дело ему. Я передал, что он просит о помощи, вот и все. Вы ведь не возражаете, чтобы поговорил с дамой, не так ли?

— Возражаю.

— Хорошо, тогда я не буду говорить с дамой.

— Вот вам совет, — сказал он. — У вас нет ни малейшего шанса в этом городе, Уилер. Для чего вы носите с собой 38 — й? Разве вы не боитесь, что он может выстрелить и до смерти напугать вас? Парни, подобные вам, должны оставаться честными.

— О'кей. Итак, я принимаю ваш совет и возвращаюсь в Пайн-Сити. Но что скажу Флетчеру, когда вернусь? Он заплатил мне пару сотен, чтобы я приехал сюда. Мне нужно что-то сказать ему.

— Передайте, что Габриель прекрасна, вполне здорова и, вероятно, такой и останется, пока он не пришлет сюда еще кого-то, чтобы встретиться с ней.

— Это все, что я должен сказать ему?

— Все, приятель. — Он нажал кнопку на столе, и в комнату вошли те мускулистые типы. — Макс, — сказал он, — мистер Уилер покидает город по состоянию здоровья. Отвезите его в аэропорт и оставайтесь с ним, пока он не поднимется в самолет.

— Непременно, мистер Фултон, — вежливо сказал Макс, ценитель юмора. Он посмотрел на меня и кивнул на дверь:

— Пошли, Уилер.

Я посмотрел на другого.

— Можно вернуть мне мой револьвер? — с надеждой спросил я.

Тот взглянул на Фултона, который кивнул ему и сказал:

— Конечно, отдайте ему пушку, но разрядите. Единственное, на что ему сгодится этот револьвер, — размозжить себе голову!

Глава 5

За домами стоял синий "кадиллак". Макс открыл дверцу и кивнул, чтобы садился.

— Поведете сами, — сказал он.

Мы выбрались на Стрип. Конечно, я мог бы восхищаться сверканием реклам, если бы не был слишком занят: надо было ехать сравнительно медленно.

— Правильно, Уилер, — заметил Макс, — не торопитесь. У нас много времени. Еще по крайней мере пара часов до вашего самолета.

— Этот Фултон, — сказал я, — грубый он человек!

— Тут вы не ошибаетесь, — согласился Макс. — Но вы тоже ловкий парень. И просто молодец, что приняли его совет, не пытаясь из него ничего вытянуть!

— Я считал, что он человек моего круга. Должно быть, трудный город.

— Это очень мирный город, — философствовал Макс. — Но он может стать по-настоящему трудным, если кто-то попытается что-то затеять. Еще вы могли бы назвать его высокоорганизованным городом и были бы правы.

Поворот на аэропорт был ярко освещен. Я послушно повел машину туда, и через пять минут мы добрались до места. Часы на стене показывали четверть третьего. Следующий самолет в Лос-Анджелес отправлялся в 5.30. Я зарегистрировал свой билет у клерка за стойкой и без хлопот получил место в самолете.

— Теперь нам остается только ждать, — сказал Макс, когда мы отошли от стойки. — Чем вы собираетесь заняться, мистер Уилер? Сыграть на игральном автомате? Нет, я же забыл, вы ведь проиграли целый доллар! Хотите кофе?

— Как насчет того, чтобы выйти отсюда? — спросил я. — Надо же как-то убить эти три часа до самолета. Нельзя ли прогуляться?

— Куда? В… Пайн-Сити?

— Просто вокруг здания, если вы не возражаете.

— Думаю, можно, — ответил он, — но только один раз, Уилер. У меня болят ноги.

Мы не спеша вышли и продолжали идти, пока не оказались в тени здания, несколько в стороне от главного входа. Я остановился, глядя на бесконечное сияние реклам вдоль Стрипа.

— Да, на это стоит посмотреть, — заметил я.

— Постепенно привыкаешь, — равнодушно заметил Макс.

Левой рукой я указал в сторону.

— Вон там — Пески?

— Отель "Дезерт", — коротко ответил он. — Пески немного дальше.

Он вежливо указал направление, отвернувшись от меня.

Я вытащил из кобуры пустой револьвер и ударил его рукояткой сбоку по голове. Макс был крепким парнем. Он медленно опустился на колени, протягива ко мне руки. Тогда я ударил его по затылку.

Вокруг было тихо: не слышалось ни криков, ни поспешных шагов. Я осторожно оглянулся и не увидел ничего, достойного беспокойства. Быстро добравшись до "кадиллака", я подъехал к лежащему Максу.

Он был достаточно тяжел, но я все же втащил его в машину и положил на заднее сиденье. Он тяжело навалился на спинку, а потом соскользнул, ударившись при этом головой. Стоило, конечно, пожалеть его, но у меня не было времени, поэтому я просто захлопнул дверцу и выехал на Стрип.

Никто не хватится Макса, пока не взлетит самолет. Во всяком случае, располагал временем до 5.30. Однако Макс создавал проблему. У меня было назначено свидание, а свидание требует времени, и было бы кощунством не пойти на свидание с Габриель.

Я увеличил скорость. Через пару минут снял ногу с педали газа и поехал тише: в свете фар появился поворот. Там начиналась темная дорога с надписью: "2 мили до…" Остальное стерлось. Возможно, она вела к заброшенному ранчо, а может быть, в никуда.

Я ехал по ней до тех пор, пока не добрался до полузаброшенной хижины, на которой висело объявление, что имение продается. Место было подходящее.

Когда я открыл заднюю дверцу, Макс тихо застонал, но не двинулся. Я ударил его носком ботинка под ребра и, не увидев никакой реакции, вытащил из машины и раздел до плавок.

— Вам придется долго добираться домой. Макс, — сказал я ему, — но ночь теплая. Я надеюсь, что вы не станете скандалить на шоссе, когда вас увидят в таком виде, в плавках, — они выглядят ужасно.

Он, конечно, не слышал меня, поэтому я сел в машину и уехал.

Пятнадцать минут спустя я остановился у дома Габриель. Пройдя по короткой дорожке, нашел дверь открытой. В доме горел свет.

— Эл Уилер? — откуда-то изнутри спросила она. — Я в гостиной. Входите.

Из маленького холла дверь вела в гостиную. Она стояла ко мне спиной, занятая приготовлением напитка.

— Вы опоздали, — равнодушно сказала она.

— Я пью виски с содовой, чтобы не стать алкоголиком, — с надеждой сказал я, входя в комнату. — Меня задержали.

— Задержали?

Она начала смешивать мне напиток, и я еле удержался, чтобы не вырвать стакан у нее из рук, прежде чем она кончит наливать содовую.

— Мне пришлось поговорить с двумя парнями, — сказал я, — но теперь это уже их проблема.

Она подняла на меня глаза. Я взглянул на нее и получил один из лучших ответных взглядов. Она видела слегка побитого копа; то, что видел я, заслуживало тысячи прекрасных слов.

Она снова переоделась, видимо, это вошло у нее в привычку. Теперь на ней была блузка оранжевого цвета и штанишки из набивной ткани под леопардовую шкуру, которые шли ей больше, чем леопарду — его собственная шкура. Я долго не мог ни на что решиться. Кому охота обнимать леопарда?

— Садитесь, — сказала она, — и расскажите мне все. Мы сели на кушетку, и она подала мне стакан. Виски было отличное.

— Что же случилось? — спросила она.

— За дверью вашей комнаты в клубе меня ожидали двое парней. Они сказали, что я должен встретиться с управляющим.

— Фултоном?

— Да. И он предсказал мне мое и ваше будущее всего за пять минут.

— Что именно он сказал вам?

— В настоящее время вы являетесь ценным страховым полисом и не сможете помочь Говарду Флетчеру потому, что остаетесь здесь. Фултон предложил, чтобы я сел в первый же самолет на Пайн-Сити и сообщил это Флетчеру. Можно было бы сказать, что он очень на этом настаивал, даже дал мне сопровождающего до аэропорта. Габриель медленно потягивала свой напиток.

— И где теперь этот сопровождающий?

— Думаю, занимается исследованиями.

— Ничего не понимаю, — нетерпеливо сказала она. — Что вы сделали, чтобы избавиться от него? Застрелили?

— Нет, просто оглушил.

Она глубоко вздохнула и задумалась. Я наблюдал за ней, затаив дыхание.

— Вы когда-нибудь надеваете зимние сапоги? — спросил я.

— В Лас-Вегасе? — Она вздрогнула. — Вы с ума сошли. Зачем?

— По той же причине вы не носите лифчика, я полагаю?

— Держитесь ближе к делу, Уилер, — резко оборвала она меня.

— Если вы настаиваете, — с сожалением согласился я. — Все же Фултон дл нас не так важен; что же касается Флетчера, тут дело потруднее. Давайте поговорим о нем.

— Сперва мне хотелось бы узнать побольше о вас, — сказала она. — Просто о том, какое вы имеете ко всему этому отношение.

Я выпил. Напиток был вкусный, и я подумал, что вполне заслужил его. Потом подошел к столу, налил себе еще и вернулся на кушетку.

— Предсказатель мне все выложил. Он сказал, что я должен оставатьс честным малым, поскольку у меня начисто отсутствуют качества, необходимые для рэкета.

— Кто был вашим, сопровождающим?

— Парень по имени Макс, — ответил я. — Раньше я думал, что здесь всех зовут Джо. Может быть, дело в климате…

— Если вы оглушили Макса и пришли сюда поговорить, то у вас не все в порядке с психикой. — Она улыбнулась. — Расскажите мне о Говарде.

— Вы — одна из самых прекрасных женщин, которых я когда-либо встречал, — откровенно сказал я. — Я бы не отказался от своих слов, даже если бы вы и носили лифчик.

— Давайте поговорим о Говарде, — устало попросила она.

— Хорошо, — с негодованием сказал я. — Не то чтобы он носил… Я хочу сказать, я принял правильное решение. Просто не могу обманывать девушку с такой фигурой, как у вас.

— А почему бы вам не попытаться говорить более осмысленно?

— О'кей. — Я пожал плечами. — Скажу вам прямо. Вы больше не котируетесь у Флетчера. Он даже не помнит о вас. Теперь на повестке дня Нина Бут, с того самого момента, как они приехали туда.

Она подняла стакан и выплеснула его содержимое мне в лицо.

— Вы лжете! — холодно сказала она. Я приложил платок к лицу.

— Итак, я лгу, — сказал я. — Забудьте это и смешайте себе другой напиток.

— Он не посмеет! — яростно прошептала она. — Он знает, что ждет его при нашей следующей встрече.

— Когда это будет? — вежливо сказал я. — В посмертных записках…

Она поскребла ногтями правой руки по кушетке.

— Нина Бут! — сквозь стиснутые зубы сказала она. — Эта рыжая потаскуха! Почему она?.. Вы лжете!

— Зачем мне вам лгать? Никто мне за это не платит. Вы хорошенькая, даже вызываете во мне рыцарские чувства.

— Мне это нравится! — воскликнула она. — От какого-то мелкого лгуна услышать подобное! Да еще и рыцарские чувства!

— Но ведь не я же уехал с рыжей потаскухой и оставил вас здесь, у Фултона, в качестве страховки! — сказал я. — Не так ли?

— Если он считает, что может так поступить со мной… — медленно сказала она. — Дайте мне сигарету!

Я протянул ей сигарету, поднес огонь и закурил сам. Несколько секунд она сидела молча, и по тому, как колыхалась ее блузка, было видно, что она закипает.

— Вы знаете, что сделала для меня эта вшивая крыса? — наконец спросила она задыхающимся голосом.

— Нет. Почему бы вам не рассказать? Возможно, я мог бы помочь.

Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым.

— Насколько хорошо вы осведомлены об операциях Говарда здесь, Эл?

— Мне известно, что он был владельцем "Снейк Айз", — ответил я. — Слышал, что синдикат давил на него, пока он наконец не продал его им. Потом отправился в Пайн-Сити. Это все, что я знаю.

— Они заплатили ему в понедельник, — сказала она. — А он должен был уехать не позже пятницы. До тех пор он еще управлял заведением, но деньги шли синдикату, а не ему, понимаете?

— И что-то произошло до пятницы?

— Это случилось в среду, — вяло сказала она. — Вошел какой-то парень и за одним из столов сорвал куш в семьдесят тысяч долларов.

— Что ж, ему крупно повезло, — заметил я. — А игра была честная?

— Когда парень начинал, за столом работала Линда Скотт, — сказала она. — Когда же он дошел до тридцати тысяч, Говард начал к нему присматриваться. Через некоторое время он заменил Линду Ниной Бут. Парень продолжал выигрывать. Когда он дошел до семидесяти тысяч, тут же прекратил игру и покинул зал.

Габриель подала мне свой стакан.

— Налейте мне еще, Эл. Я сделал ей напиток.

— Фултон тоже узнал об этом, — продолжала она. — Он хотел найти счастливца. Но того нашли в пустыне за две мили от города с дыркой в затылке и пустыми карманами.

Я передал Габриель стакан и сел рядом.

— Значит, кто-то пошел за ним, убил его и забрал выигрыш, — сказал я. — Что ж, убивали и за гораздо меньшие деньги.

— Может быть, — сказала она. — Если бы дело обстояло действительно так, это не сильно тронуло бы Фултона. Его беспокоило другое…

— Что именно?

— А то, что парень выиграл эти деньги незаконно.

— Это безумие! — сказал я. — Он не смог бы уйти так просто.

— Фултон считает по-другому. Они заставили Говарда продать свое заведение им, и, хотя до пятницы тот оставался управляющим, деньги принадлежали синдикату. По-видимому, Говард решил обеспечить таким образом свое новое предприятие.

— Это не лишено смысла, — заметил я.

— Бедному парню, наверное, сказали, что десять тысяч от выигрыша, или около того, станут его долей. Ему нужно было просто встретиться с кем-то, отдать выигрыш и получить свою долю. Фултон считает, что этот кто-то скорее всего Джонни Торч, а Джонни рассчитался пулей, вместо того чтобы отдать долю.

— Не понимаю одного, — сказал я. — Если Фултон знал это, какого черта он позволил им уехать из Лас-Вегаса?

— В синдикате люди очень осторожны, — ответила она. — Фултону нужно быть совершенно уверенным в своей догадке, прежде чем что-то предпринять. Он позволил им уехать, но синдикат имеет возможность следить за их чеками в Пайн-Сити, как следил и здесь. Можно держать пари, что они это и сейчас делают. Но у Фултона тоже есть страховка. Это я! Всем он позволил уехать, а мне пришлось остаться. Если Говард попытается сбежать, Фултон предупредил его, я отвечу за все.

Я покачал головой.

— Если он не смог доказать этого сразу, то как надеется доказать теперь?

— Не забывайте, семьдесят тысяч, голубчик! Большой куш, и все четверо должны быть замешаны в этом. Они не могут ждать вечно, не тратя деньги. Вот, чего ожидают парни из синдиката. А синдикат точно знает, сколько денег было у Говарда и у остальных, когда те уезжали. И они сделают ошибку, если истратят что-нибудь из тех семидесяти тысяч. Вот у синдиката и будет доказательство.

— И как же Фултон поступит с ними? Она скептически засмеялась.

— Если засветится кто-то один, то и другие последуют его примеру. А когда у синдиката появятся доказательства, они сделают из Говарда и остальных такое, что другим неповадно будет.

— Да, понятно. Хороший улов.

— Я не знаю, — медленно сказала она, — правда ли это, и знать не хочу. Говард уверяет, что ложь. Он сказал: Фултон сошел с ума, если думает, что кто-то пытается обмануть синдикат. Так или иначе — он говорил мне это. Но когда я думаю об этом вшивом, хитром бездельнике, который крутит на побережье с Ниной Бут, мне кажется, я могла бы…

— А мне хотелось бы посмотреть, как вы это сделаете. Вы знаете, кто принадлежит к синдикату в Пайн-Сити?

— Нет. — Она покачала головой. — Но я вспомнила о Максе. Вы попадете в настоящую беду, когда они узнают…

— А я успею на самолет в пять тридцать. Думаю, что до этого они еще не услышат о Максе.

— Надеюсь, вы правы. Так было бы лучше для вас, — сказала она и неожиданно остро взглянула на меня:

— Что вас интересует в этом деле, Эл?

— Не спрашивайте. Это испортит вам вечер.

— Скажите! — ожесточенно сказала она.

— Я — коп, — просто ответил я. Она долго смотрела на меня с открытым ртом, потом беспомощно рассмеялась.

— Хочу сказать вам… — проворковала она. — У вас, несомненно, есть чувство юмора.

— Надеюсь, у вас тоже, детка, — усмехнулся я. Потом протянул ей свой полицейский значок.

С минуту она просто смотрела, потом ее правая рука с длинными ногтями метнулась к моему лицу. Я схватил ее руку и удержал.

— Вы довольно давно живете в Лас-Вегасе, чтобы весело перенести проигрыш, — сказал я. — Улыбнитесь. Она неожиданно расслабилась и снова легла на кушетку.

— Коп! Вы одурачили меня! Вероятно, и Фултона вы дурачили точно так же. Подождите, то ли еще будет, когда Макс узнает, что его провел коп.

— Можно мне рассчитывать еще на один стаканчик? — спросил я и посмотрел на часы. — Осталось два часа до отлета самолета.

— После того, что произошло, я считаю, что нам обоим надо выпить, — легко сказала она. — Вы приготовите напитки, Эл?

Я принялся за стаканы, когда же все было готово, повернулся к кушетке и замер. Она была пуста. Габриель исчезла. Пока я стоял так, раздумывая, откуда-то послышался ее голос:

— Принесите стаканы сюда, Эл.

Я знал, что в доме есть еще и спальня, и догадался, что Габриель, по-видимому, там. Единственным источником света в спальне была настольна лампа возле кровати. На стуле лежали оранжевая блузка и леопардовые штанишки. Габриель сидела на кровати, и светло-голубая простыня соскользнула до ее талии.

— Вы сказали, что у вас два часа до самолета, не так ли? — спросила она.

Я поставил стаканы на тумбочку.

— Правильно. — Голос мой напрягся. — Впервые меня по-настоящему гостеприимно встречают в Лас-Вегасе!

— От вас требуется только одно, Эл, — строго сказала она. — Просто сказать об этом Говарду, когда вы вернетесь в Пайн-Сити.

Она обхватила мою шею руками и притянула к себе. Она целовала меня с холодной яростью рождающейся страсти и вызывала ответную страсть.

Я скользнул рукой по обнаженной теплой спине, потом нашел грудь и тихонько сжал. Габриель вздрогнула и сильно укусила мою нижнюю губу.

Больше я не думал о напитках.

Глава 6

Маленькие человечки дробили скалы в моем черепе, когда я вошел в свою квартиру. Десять часов, яркое солнечное утро, и дьявол с ним!

На кухне я приготовил себе кофе.

Вегас смутно маячил в памяти. В аэропорту никто не остановил меня. Час проспал в самолете, летящем в Лос-Анджелес, и еще полчаса — в самолете до Пайн-Сити. Мне необходимо было еще поспать, но я не мог позволить себе этого. Поэтому я сварил три чашки черного кофе, и это заставило человечков в моем черепе задремать, но разбудило их друзей в желудке.

Было только начало одиннадцатого, когда я зашел к Говарду Флетчеру. Дверь мне открыл Торч. На нем был черный халат поверх пижамы такого же цвета. Спереди халат был отделан серебром, как у танцовщиц. Я не мог удержаться и вздрогнул.

— В чем дело, коп? — с надеждой спросил он. — Вы больны или что-то случилось?

— Я чувствовал себя хорошо, пока не увидел этот халат, — ответил я. — Он к лицу только молодым.

— Что вам нужно?

— Мне нужно поговорить с Флетчером, — ответил я и оттолкнул его. — Будь пай-мальчиком, Джонни, — сказал я ему и, снова взглянув на его халат, добавил:

— Иначе я призову тебя к ответу за то, что ты содержишь дом терпимости.

Он вышел из комнаты, что-то бормоча про себя. Я опустился на ближайший стул и закурил. Несколько минут спустя в комнату вошел Флетчер в спортивной рубашке и спортивных брюках. Я заметил, что глаза у него слегка покраснели.

— Садитесь, Флетчер, мне нужно поговорить с вами. Он сел напротив меня и тоже закурил. Вновь появился Джонни Торч и прислонился к стене позади Флетчера, наблюдая за мной.

— Каждый коп в этом проклятом городе хочет поговорить со мной, — сказал Говард. — Неужели вам больше нечего делать?

— Может быть, и так, — сказал я. — Нечасто случается разговаривать с такой важной персоной, как вы. Парень, который пытался выступить против синдиката в Лас-Вегасе! Мы хотим поговорить с вами, пока у вас есть возможность, Флетчер, пока не стало слишком поздно…

— О чем вы, черт возьми? — спросил он.

— Парень, которому посчастливилось за игрой отхватить семьдесят тысяч и получить дырку в затылке…

— Я не имею к этому никакого отношения, — устало сказал он. — Иногда человеку просто везет. Если бы никому не везло, не было бы игроков.

— Синдикат думает, что вы имеете к этому отношение, — напомнил я. — Некто в Вегасе по имени Фултон думает именно так.

— Кто-то много болтает, — яростно сказал Джонни Торч.

Флетчер заставил его замолчать одним взглядом и снова обратился ко мне:

— Я не понимаю, почему случившееся в Лас-Вегасе интересует вас, лейтенант?

— Все, что связано с убийством Линды Скотт, интересует меня. А я уверен, что эта история с ним связана.

— Не могу заставить вас замолчать, — беспомощно пожал плечами Говард.

— Я думал об этом, — сказал я. — Так или иначе, я считаю, Флетчер, вы действуете слишком поспешно.

— Что вы имеете в виду? — холодно спросил он.

— Вы надули синдикат на семьдесят тысяч…

— Вы с ума сошли! Я этого не делал!

— О'кей, — великодушно сказал я. — Вы этого не делали. Но они думают иначе, и это тоже плохо. Давайте представим себе, что обе ваши девушки тоже связаны с этим, я думаю, что и Джонни тоже участвовал, причем основательно.

— Почему бы вам не поставить сюда микрофон, босс? — предложил Джонни взволнованно. — Мы не должны слушать подобное, полисмен он или не полисмен.

— Заткнись! — раздраженно оборвал его Флетчер. — Если тебе не нравится, пойди прогуляйся. Убирайся!

— О'кей, — пробормотал Джонни. — Я послушаю: может быть, будет над чем посмеяться.

— Итак, вы получили семьдесят тысяч долларов, которые не можете тратить, — продолжал я спокойно. — Вы и разделить их не можете, потому что, если кто-то из вас хоть сколько-нибудь потратит, синдикат сразу узнает. И вот убивают Линду Скотт…

— Но почему вы подозреваете меня, лейтенант? — спросил Флетчер. — Хотите заставить понервничать? Зачем мне признаваться в убийстве, которого я не совершал?

— Полагаю, вам хочется услышать, что я думаю об этом, — сказал я. — Вероятно, Линду Скотт убили по одной из двух причин: либо синдикат убежден, что деньги взяли вы четверо, и для начала они убили ее, а потом намерены убрать всех остальных по очереди; либо вы убили ее, боясь, что она, пытаясь спастись, расскажет им все.

Флетчер закурил еще одну сигарету.

— Еще что-нибудь, лейтенант?

— Если ее убил синдикат, — сказал я, — тогда и у вас осталось мало времени. Но в любом случае есть основание для вашего ареста.

— Почему же, черт возьми?

— История в Лас-Вегасе, — пояснил я устало. — Вы же не дурак, Флетчер, и все понимаете? Вы четверо знали: единственный способ остаться в живых — это убедить синдикат, что вы не брали денег. Линда Скотт — самое слабое звено в вашей цепи… Здесь у нее дядя — окружной шериф. Пару раз она заходила к нему. Нервы ее начали сдавать. В любое время она могла рассказать правду либо дяде, либо синдикату, а это означало конец для всех остальных. Поэтому вам и пришлось убить ее, чтобы она замолчала навсегда.

— Это ложь, — побледнел Флетчер.

— У вас есть алиби, подтвержденное Джонни Торчем, — сказал я. — Суд выяснит это. Пока ресторанная часть вашего алиби не подтвердилась.

— Вы пытаетесь ложно обвинить меня, — сказал он хрипло. — Этот проклятый шериф всаживает в меня нож только потому, что я сделал ему предложение…

— Даю вам шанс, Флетчер, — сказал я. — Не знаю, почему я это делаю. Вы должны знать, что человек из синдиката следит за вами с тех пор, как вы приехали сюда. Может быть, синдикат убил Линду Скотт и намеревается убить остальных. Готов поверить этому…

— Чего же вы хотите? — спросил он.

— Имя человека из синдиката, который сейчас здесь, в Пайн-Сити.

Он встал и медленно подошел к окну.

— Не говори этому проклятому копу! — воскликнул Джонни. — Он же прикончит тебя! Он…

Флетчер злобно, изо всей силы ударил его кулаком ниже желудка. Джонни согнулся вдвое, его глаза остекленели. Потом, шатаясь, с пронзительными и резкими криками пошел в ванную.

— Может быть, следовало дать ему по морде? — сказал я.

Флетчер резко обернулся ко мне.

— Скорее отправить его к психиатру, — пробормотал он и прижал ладонь ко лбу. — Не могу думать, когда этот сумасшедший открывает рот.

— Говорю в последний раз, Флетчер, потом у меня просто не будет времени. Вы назовете мне имя парня, или я засажу вас за убийство.

— Я уже слышал! — Его темные глаза задумчиво уставились на меня. — Его зовут Солтер, Хьюго Солтер. У него контора в Коннингтоне, в здании страховой компании.

— Ему потребовалась целая контора, чтобы следить за вами?

— Там дело с виду вполне законное, — устало ответил Говард. — Он пришел к нам, едва мы переехали сюда, и сказал, что будет наблюдать за нами. Своего рода война нервов… или что-то в этом роде.

— Хорошо, — кивнул я, поднялся и пошел к двери. — А дырку в затылке того счастливчика сделал Джонни?

— Не знаю, о чем вы говорите, — равнодушно ответил он.

— Если бы я связался с подобным сумасшедшим юнцом, то не спал бы ночами, — сказал я. — Не похоже, что вы спите по ночам, Флетчер.

— Я-то сплю хорошо. Он просто легко и быстро возбуждается, вот и все.

Я вышел из дома и, сев в машину, поехал в город; остановился я возле страховой компании. Контора Хьюго Солтера была на седьмом этаже, о чем сообщал указатель на доске. Сообщалось также, что он импортер. Интересно, что же он импортирует?

В конторе находилась блондинка за пишущей машинкой в плотно облегающем черном платье, таком же скромном, как и она сама.

— Мне хотелось бы повидаться с мистером Солтером, — сказал я ей.

— А кто вы?

— Лейтенант Уилер из службы шерифа. Улыбка застыла на ее губах.

— Я доложу, лейтенант. Присаживайтесь.

— Хорошо!

Я сел и стал ждать, наблюдая, как она говорит по телефону.

— Мистер Солтер примет вас прямо сейчас, — сказала она несколько секунд спустя.

Я прошел мимо нее и открыл вторую дверь. Кабинет был обставлен дорогой мебелью в современном стиле. Таким же казался и человек, сидящий за письменным столом. У него были густые седые волосы, хороший загар и приличный серый костюм. Он поднялся и пожал мне руку.

— Садитесь, лейтенант. — Голос показался мне приятным. — Чем могу служить? Нас не часто посещает полиция. Фактически ваш визит — первый. Я заинтригован.

— Вы уже приняли решение относительно Флетчера и остальных? — спросил я, садясь на стул.

Его лицо выразило только вежливое недоумение и ничего больше.

— Простите, я не понимаю.

— Я устал, мистер Солтер, и не хочу играть с вами в прятки. Куда ни шло еще с вашей милой секретаршей, но не с вами. Вы — представитель синдиката Лас-Вегаса в Пайн-Сити. Флетчер и остальные подозреваются в том, что похитили у синдиката семьдесят тысяч долларов. Ваша задача, или одна из них, — убедиться, взяли они их или нет. Мне же надо знать, приняли вы решение или нет.

Солтер медленно покачал головой.

— Это просто фантастика — то, о чем вы говорите, лейтенант. А вы уверены, что говорите именно с тем человеком? Я хочу сказать, в городе есть еще люди по фамилии Солтер…

— О'кей, — сказал я. — Итак, начнем снова. Вы — Хьюго Солтер, импортер?

— Верно.

— Что вы импортируете?

— Ну, много чего, лейтенант. Главным образом, фотографическое оборудование.

— Вы знаете об убийстве Линды Скотт? Он кивнул.

— Конечно, лейтенант. Из газет. Я не мог не узнать об этом.

— Где вы были в ту ночь, когда ее убили?

— Насколько помню, здесь, в конторе, — быстро и спокойно ответил он. — Мы работали допоздна: отправляли новую партию роботов и проверяли детали. Со мной, как обычно, была моя секретарша.

— Держу пари, что была.

— В самом деле, лейтенант? Не понимаю вашего тона.

— Вам придется переадресовать упреки моим родителям, — сказал я. — У моего старика был баритон, и мать уверяла, что их медовый месяц был весной любви. Так вот, есть две версии убийства Линды Скотт. По одной, ее убили Говард Флетчер и его компания. По второй — синдикат принял решение, и ее убрал их представитель в Пайн-Сити…

— У меня нет ни малейшего представления, о чем вы говорите, — осторожно сказал он.

— А я и не сомневался, что вы так ответите. Но вот прелестная мысль, мистер Солтер: если ее убил кто-нибудь из них, это своего рода доказательство, что синдикат принял о них решение, не так ли?

Он молча посмотрел на меня. Тогда я поднялся и направился к двери.

— Должно быть, я действительно говорил не с тем Солтером, — вздохнул я. — Но если у вас вдруг возникнут какие-либо соображения по этому делу, можете позвонить.

— Минуточку, лейтенант, — решительно сказал он. Я обернулся и посмотрел на него.

— Да?

— Вы из службы окружного шерифа?

— Точно.

— И расследуете убийство девушки?

— Опять в точку.

— И вы не интересуетесь… деталями импорта, как таковыми?

— Я заинтересован только в одном: найти убийцу Линды Скотт.

Он поставил локти на стол.

— Тогда, я думаю, смогу ответить на ваш вопрос, если это поможет. Я говорю "нет" о тех леди и джентльменах, которых вы упоминали. Решение еще не принято.

— Спасибо.

— А если бы они его и приняли, — он чуть улыбнулся, — я совершенно уверен, что ничего подобного не произошло бы. Это убийство — грубая работа.

— Рад это слышать. До свидания, мистер Солтер.

— До свидания, лейтенант. Вы сказали, ваше имя Уилер?

— Правильно.

— Надо не забыть передать моему другу. Ему было бы интересно услышать, что в Пайн-Сити есть лейтенант по имени Уилер.

— Должно быть, вашего друга зовут Макс?

— Ну конечно! — Солтер улыбнулся. — Он, как я слышал, вернулся сегодня в казино около семи тридцати.

— Надеюсь, он в добром здравии?

— Немного нервничает, — =, усмехнулся Солтер. — Небольшая перегрузка, только и всего.

Глава 7

— Недолго вы пробыли в Лас-Вегасе, — сказала Аннабел Джексон. — Наверное, все свои деньги потеряли в первую же ночь?

— Я потерял один доллар, но встретил Габриель.

— Нашел кому об этом рассказывать, — фыркнула она.

— Там на конце "л" и "ь". Насколько я знаю, она независимая женщина.

Аннабел застучала на машинке.

— Я была абсолютно уверена, что вы спутаетесь с какой-нибудь низкопробной девицей. Уж так заведено у Уилера, не правда ли?

— Вы же знаете мое отношение к женщинам. — Я пожал плечами.

— Конечно, знаю, — презрительно сказала она.

— Шериф у себя?

— У него кто-то есть. Вы хотите, чтобы я доложила о вашем возвращении? Не думаю, что он обрадуется.

— Тем не менее скажите ему, — сказал я, — что я могу потерять кое-что большее, нежели работа. Аннабел подняла трубку.

— Он велел вам идти прямо к нему. Должно быть, он потерял разум. Кажется, даже обрадовался, когда услышал, что вы тут.

— Он увидел во мне блудного сына, — понимающе сказал я. — Скоро он, возможно, заколет жирного тельца. — Я критически осмотрел Аннабел. — Надеюсь, в последнее время вы следили за своим весом?

Она схватила тяжелую линейку, но я уже проскользнул в кабинет шефа, плотно закрыв за собой дверь.

Лейверс чуть ли не улыбался мне.

— Рад, что вы вернулись, Уилер, — сказал он. — Это мистер Шафер из "Трибюн".

Шафер неприязненно улыбнулся мне со своего места.

— Я уже встречался с лейтенантом. Как успехи в расследовании?

— Продвигаемся, — сказал я.

— Что-нибудь конкретное? — настаивал репортер. — Хотелось бы узнать детали.

— Мистер Шафер считает, что мы продвигаемся недостаточно быстро, — сказал Лейверс. — Ему интересно, почему мы не пригласили на помощь отдел убийств.

— Дело входит в компетенцию шерифа. Мы способны обойтись без отдела убийств.

— Похоже, что вы еще не получили результатов, — заметил Шафер вкрадчиво. — Мой редактор интересуется этим делом. Он чувствует, что и у читателей возник огромный интерес к нему.

— Я знаю, чем интересуется ваш редактор, — сказал я. — Он сам говорил мне.

Репортер пожал плечами и посмотрел на шерифа.

— Нам хотелось бы сотрудничать с вами, шериф. Но я вижу, вам это не нужно. Отношение лейтенанта совершенно определенно указывает…

Шериф беспокойно заерзал в своем кресле.

— Я бы этого не сказал, — увильнул он от прямого ответа. — Лейтенант, как и все мы сейчас, несколько возбужден и…

—..трудно сотрудничать с подозреваемыми, — закончил яза него.

Лицо Лейверса стало багроветь.

— Это правда, не так ли, сэр? — вежливо осведомился я у него. — Шафер ведь все время под подозрением. Мы знаем, что он был весьма дружен с Линдой Скотт. Возможно, преступление совершено в порыве страсти…

Тот стал медленно подниматься.

— Вот, оказывается, в чем причина! Вот почему вы не отвечаете на мои вопросы, — протянул он. — Но — подозреваемый я или нет — я представляю самую крупную газету в городе, шериф. И если вы отказываетесь отвечать на мои вопросы, мой редактор захочет заявить об этом… в печати.

Он вышел из кабинета, хлопнув дверью. Я сел на стул, который до этого занимал он, и закурил.

— Я позвал вас, чтобы вы помогли мне, — сказал Лейверс обреченно. — Неужели вы никогда не слышали слова "такт"?

— Слышал, сэр.

— Тогда почему, черт возьми, вы не вспомнили о нем? Знаете, что может сделать со мной газета из-за этого убийства? Или вам все равно?

— Я думаю, мы не должны быть тактичными ни с Шафером, ни с редактором, шериф, — сказал я. — Единственное наше право — это найти убийцу Линды Скотт. Нашу тактичность в "Трибюн" воспримут как признак слабости и к тому же решат, что вам есть что скрывать.

— Ох! Вечно одно и то же! — проворчал шериф. — Вы все еще думаете, что партнер Флетчера и стараюсь устроить где-нибудь в округе казино?

— Нет, сэр. После того как я побывал в Лас-Вегасе, я так больше не думаю.

— Лас-Вегасе? — Его голос выдал неожиданный интерес. — Вы нашли там что-нибудь?

Я рассказал ему всю историю. Когда закончил, он молча и методично принялся набивать трубку и раскуривать ее.

— Хорошая работа, Уилер! — наконец сказал он. — Это все, что нам нужно.

— Для чего?

— Чтобы арестовать Флетчера! — горячо ответил он. — Теперь-то у нас есть мотив! Если Линда была замешана в этом, а я думаю, ваша теория верна, она не смогла бы выдержать нервного напряжения и раскололась бы. Вот почему Флетчер убил ее: чтобы она не проговорилась синдикату!

— Мы не можем быть уверенным, что ее убил не синдикат, шериф, — сказал я. — Утверждения Солтера, что они еще не приняли решения, недостаточно дл обвинения, не так ли?

— Дело против Флетчера складывается довольно удачно, я бы сказал, — заявил он.

— А я бы так не сказал.

Он с силой ударил трубкой о стол.

— Похоже, вы не очень хотите арестовывать Флетчера, — прорычал он. — Я начинаю удивляться, с чего бы это, а, Уилер?

— Думаю, сэр, мы должны быть уверены в своей версии, — как можно более вежливо ответил я. — Он сделал вам предложение об организации казино, но вы отказались. Он угрожал вам, сказав, что последует последнее предупреждение. Вы же не верите, что потом он убил Линду Скотт и положил ее тело на ваши ступеньки? Это же равносильно чистосердечному признанию в преступлении.

— Возможно, — согласился Лейверс. — Но можно взглянуть на дело и по-другому. Предположим, что он как раз сделал это. Тогда он может заявить на допросе, мол, он не сумасшедший, чтобы предупреждать об убийстве, не так ли? Ловкий ход!

Лейверс был в чем-то прав.

— Что-то вроде двойной ставки? — сказал я. — Понимаю, что вы имеете в виду, но все еще не верю. Флетчер не такой парень, чтобы просчитаться.

Шериф молча раскуривал трубку.

— Если не Флетчер убил ее, то кто? Синдикат?

— Не знаю, — ответил я. — Дайте мне еще немного времени, и я узнаю.

— У нас мало времени. Мало того, что я лично заинтересован в этом деле; вы слышали, нам угрожает газета. Не забывайте, что мы должны думать об избирателях. Грядут выборы. Вам-то на это плевать!

— Дайте мне еще два дня, шериф, — повторил я. — Если к тому времени ничего не добьюсь, арестуйте Флетчера.

— Два дня — слишком много, — проворчал он, — но… ладно…

— Спасибо, шериф.

Я вышел из кабинета и увидел Шафера, сидевшего за письменным столом Аннабел и лениво качавшего ногой.

— Вы задолжали мне за выпивку, — сказал он, и это навело меня на хорошую мысль.

Мы отправились за полквартала в ближайший бар. Когда принесли напитки, Шафер удостоил меня вниманием.

— Нашли что-нибудь интересное в Лас-Вегасе?

— А кто вам сказал, что я был там?

— То милое болтливое дитя в вашей конторе, — ответил он почти весело. — Я ведь говорил вам, что умею обращаться с женщинами.

— Да, говорили, — вспомнил я. — Нет, не нашел там ничего интересного.

— Вы не сказали бы, даже если бы и нашли что-то, так мне кажется. Понимаете, лейтенант, в моем интересе к этому делу нет ничего личного. Я просто выполняю свою работу. Как и вы.

— Вы говорили, что я должен вам за выпивку, — напомнил я.

— У меня есть редактор, — сказал он, — который формирует политику газеты. Вы понимаете?

— Конечно. В Чикаго у вас тоже был редактор. Его лицо потемнело.

— Что вы, черт возьми, хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, если чикагская история правдива, — осторожно начал я, — то вы — тип репортера, который не гнушается ничем.

— Возможно, вы правы, — сказал он спокойно, — но это не причина, чтобы со мной не сотрудничать. Вы хотите заполучить Флетчера, а я — материал дл газеты.

— Я хочу заполучить убийцу. А почему вы твердо уверены, что это Флетчер?

— Вы уверены, что убийца — именно Флетчер, лейтенант, — ответил он. — А вот ваш шеф не хочет его трогать. Конечно, вы станете это отрицать, ведь вы работаете на шерифа, но я чувствую такие вещи. Я прав?

— Сделайте мне одолжение, Шафер, — вежливо сказал я, — найдите себе работу сторожа, и тогда я смогу поджечь то, что вы будете охранять.

Его лицо побледнело.

— Ну что ж, как хотите. Если мы в состоянии снять с должности шерифа, то уж свалить обычного копа нам не составит труда. И не думайте, что мы блефуем. "Трибюн" и раньше удавалось подобное!

— Я специально приду в вашу контору послушать этот бред, — сказал я. — Это у вас как, ежедневно или только по четвергам?

— О'кей, — кивнул он. — Если хотите! — Поднялся и вышел из бара.

Я допил коктейль, повторил, потом сел в машину и поехал домой.

На проигрыватель я поставил пластинку Синатры и под "Синее настроение" смешал себе новый коктейль. Музыка, как никогда, отвечала моему настроению. Я сел в кресло и закрыл глаза. Пятиминутный отдых принес мне большую пользу.

Разбудил меня звук, раздражающий, настойчивый. Я открыл глаза и понял, что это дверной звонок. Посмотрел на часы: 17.30. Пять минут превратились в три часа. С трудом поднявшись из кресла, я подошел к входной двери и открыл ее.

— Наконец-то! — раздраженно сказала Габриель. — Я стою здесь уже пять минут!

— Не верю, что такое могло случиться, — сказал я. — Сон во сне.

— О чем это вы? — холодно спросила она.

— Я спал, потом услышал звонок, проснулся и открыл дверь. И вот вы здесь. Разве вы не в Лас-Вегасе?

— Я — в Пайн-Сити, — отрезала она. — Не стойте же, впустите меня наконец!

Я послушался и отодвинулся в сторону, пропуская ее с чемоданом. Она с грохотом уронила его на пол гостиной и повернулась ко мне.

— Вы могли бы предложить мне что-нибудь выпить?

— Вы не сон? — спросил я.

Она двумя пальцами потянула меня за кончик носа.

— Ну что, поверили, что вы не спите?

— Пожалуй, да. А как вы выбрались из Лас-Вегаса?

— Дайте же наконец выпить, — сказала она. Я смешал пару коктейлей и один подал ей. Она критически посмотрела на меня.

— Вы выглядите так, как будто вас только что откопали. Идите и причешитесь.

— Что мне терять? — пробормотал я. — Разве что волосы.

В ванной я умылся, причесался и вернулся в гостиную.

Габриель удобно расположилась в кресле со стаканом в руке. Она была красивой и свежей. Я сел на кушетку напротив и взял стакан.

— Ну, рассказывайте.

— Ничего особенного, — пожала она плечами. — Сегодня утром ко мне зашел Фултон. Он сказал, что поскольку ночью я наверняка встречалась с вами, то теперь могу ехать куда угодно и когда захочу. А та история, что я должна была остаться заложницей в Вегасе, это так — мираж, облако, чья-то выдумка. Он был гораздо вежливее, чем когда-либо. Мне показалось, что он говорил со мной честно, и поэтому я не стала ждать, села в первый же самолет и улетела.

— А почему вы приехали именно сюда? — задал я совершенно глупый вопрос.

— Почему, Эл? — Ее голос гортанно завибрировал, напоминая мурлыканье. — Я бы ни за что не упустила возможности зайти к хорошему другу. А сегодн вечером я собираюсь заглянуть к Говарду и его рыжей потаскушке. Мне нужно сказать им пару слов.

— Я бы не спешил с этим, — тихо сказал я. Она посмотрела на меня.

— Вы, может быть, и не спешили бы, но вы не я. А когда я покончу с этой маленькой…

— В конце концов, — сказал я, — что сделано, то сделано. Почему бы вам не забыть о…

— Вы сегодня видели Говарда? — решительно спросила она.

— Видел, — не раздумывая, ответил я. Она удовлетворенно улыбнулась.

— Вы рассказали ему о вчерашней ночи?

— Вчерашней?

— Не скромничайте, — нетерпеливо сказала она. — Вы рассказали ему о том, что мы провели последнюю ночь вместе? Вот что я имею в виду! Это же было одним из условий, которое я поставила! Ответная любезность за мое гостеприимство, помните?

— Конечно, помню.

— Ну?

— Нет, — я покачал головой, — я не сказал ему.

— А почему?

— Давайте лучше еще налью, — поспешно сказал я. Она бросила в меня пустой стакан, но я поймал его, скорее благодаря счастливой случайности, нежели быстроте реакции.

— Но почему вы ему не сказали? — бушевала она.

— Не знаю, — взмолился я. — О таком трудно говорить мужчине…

— Ладно! — Она вскочила на ноги. — Если у вас не хватило храбрости, скажу я — прямо сейчас. Я так разделаю его, что никто не сможет собрать.

— Я бы на вашем месте воздержался, — заметил я.

— Почему же?

Пришлось поставить на стол оба стакана.

— Вам ведь известно, что я — коп, не так ли?

— Какое это теперь имеет значение?

— Прошлой ночью мне нужно было получить от вас сведения о Говарде. Я знал, что вы были его любовницей. Но вы бы ничего не сказали мне, пока относились к нему нормально. Поэтому мне пришлось немного… разрушить ваши чувства, и тогда вы заговорили! Понимаете меня?

Лицо ее потемнело.

— Вы хотите сказать, — медленно начала она, — что эта история насчет Говарда и Нины была…

— Выдумана, — кивнул я. — Совершенно верно, ни капельки правды.

— Чтобы расквитаться с Говардом, я приехала к вам… — Она подлетела ко мне, как радиоуправляемый снаряд. Ее кулак норовил попасть мне по лицу, а каблук больно ударил по голени.

Я спокойно положил ладонь на ее лицо и резко оттолкнул ее. Она перелетела через комнату, пытаясь сохранить равновесие, задела за валик кресла и упала, перевесившись через него. Платье ее задралось до верхней границы чулок, и с минуту она лежала неподвижно. Потом забарабанила пятками и разразилась истерикой.

Скотч был слишком хорошим, чтобы зря расходовать его. Поэтому я вышел на кухню, наполнил кувшин холодной водой и принес его в гостиную. Ее длинные ноги выбивали дробь по креслу, и она громко визжала. Я вспомнил, что шум не очень нравится квартирной хозяйке, и тут же вылил воду на ее голову. Габриель сразу же смолкла.

Потекли долгие пять секунд, во время которых ничего не случилось, а у меня появилось время закурить. Потом Габриель медленно поднялась. Ее волосы прилипли к голове, а рубашка обтянула тело.

— При первом же удобном случае, — сказала она тихо, но выразительно, — убью вас, Эл Уилер! Я буду убивать медленно и жестоко… Вы понимаете это?

— Да, мэм. — Я развел руками.

— Принесите полотенце, — горько сказала она. Я прошел в ванную и выбрал полотенце. А когда вернулся, промокшие рубашка и лифчик лежали на кушетке. Габриель стояла в одних штанишках, сердито глядя на меня. Она выхватила у меня полотенце и стала вытираться.

Я смешал еще два коктейля и дал ей стакан. Она прекратила вытирание, пока пила, а потом вернула пустой стакан. Вытеревшись, прихватила свой чемодан и скрылась в ванной. Через пять минут показалась снова в белом свитере и черных брюках. Она так посмотрела на меня, что я приготовился ко второму раунду. Но Габриель неожиданно улыбнулась.

— Пожалуй, я получила удовольствие, — сказала она небрежно. — Говард никогда бы не сопротивлялся.

По этому поводу стоило выпить, и я приготовил пару стаканов. Она уселась со стаканом в кресле и задумалась, глядя на меня.

— Я немного остыла после того, как Говард сбежал от меня, — сказала она. — Поэтому, возможно, не так уж злюсь на вас. В конце концов…

— Слова, слова… лучше еще раз пройдитесь по моей берцовой кости.

— Но я все равно хочу увидеть его еще раз, — сказала она. — Мне бы хотелось сказать этой… этой крысе, что я думаю о нем.

— Сделайте заодно кое-что и для меня, — сказал я. — Скажите ему, что Фудтон позволил вам уехать из Лас-Вегаса потому, что исчезла необходимость держать вас заложницей. Скажите Флетчеру, что синдикат принял решение относительно него и они знают, что теперь он не может убежать из Пайн-Сити. Вот почему вы больше не нужны им в качестве заложницы.

— А зачем говорить ему это?

— Но ведь это ему не повредит, верно?

— Думаю, нет, — призналась она. — Ладно, Эл, раз уж вы просите меня об этом столь любезно…

— Прекрасно. А теперь мне нужно уйти. Отвезти вас куда-нибудь? Где вы остановились?

— Эл! — Она казалась оскорбленной. — Где же знаменитое гостеприимство Пайн-Сити, о котором я так много слышала?

— О?! — Я был уничтожен.

— Вам же не приходилось жаловаться на мое гостеприимство в Лас-Вегасе?

— Пожалуй, нет, — признал я.

— Тогда решено, — весело сказала она. — Я уверена, что и мне не придетс жаловаться на ваше гостеприимство в Пайн-Сити!

Глава 8

Было около восьми вечера, когда я снова зашел к Нине Бут. Пришлось трижды нажать на кнопку звонка, прежде чем она открыла мне дверь. При виде меня на ее лице не появилось очаровательной улыбки. Верхние пуговицы ее блузки были расстегнуты, "молния" на юбке распущена на пару дюймов. Волосы спутаны, и губная помада размазана.

— А-а, это вы, — протянула она без энтузиазма.

— К сожалению, я не смог прийти раньше: дела. Я собрался пройти мимо нее, но она загородила дорогу.

— Приходите как-нибудь в другой раз. Я занята, — сказала она.

— Не советую препятствовать правосудию, — с укоризной сказал я. — Представитель закона жаждет поговорить с вами.

Я взял ее за талию, поднял, переставил и таким образом вошел в квартиру.

С кушетки поднялся встревоженный Флетчер; вытащив из кармана носовой платок, он безуспешно старался стереть с лица помаду.

— Оказывается, я ясновидящий. Никогда не подозревал об этом, — сказал я. — Иногда просто боишься сам себя!

— Разве я не имею права на личную жизнь? — горько спросила Нина.

— В любое время, но не сейчас. Мне нужно поговорить с вами, Нина. — Я многозначительно взглянул на Флетчера. — А вам лучше сделать перерыв и пойти к себе.

Он что-то пробормотал, взял пиджак и пошел к двери. С ревнивой радостью вспомнил, что Габриель ждет его этажом ниже. Сейчас состоится встреча друзей. Дверь закрылась, и Нина спросила меня:

— Что вам нужно?

— Ваше отношение ко мне почему-то изменилось, — сказал я с сожалением. — В последний раз вы предлагали мне продолжить приятный разговор о наших проблемах, — и вот вы в таком виде… Разве я в чем-то провинился?

— Боюсь, мне не удастся вызвать полицейского, чтобы он выставил вас за дверь, — вздохнула она. — Так и быть, можете что-нибудь выпить, пока приведу себя в порядок.

— Вот теперь вы больше похожи на прежнюю Нину, ту, которую я знал.

Она исчезла в ванной, а я подошел к бару, сделал себе коктейль и сел в кресло. Она вернулась минут через пять. Пуговицы и "молния" были застегнуты, волосы причесаны, губы красиво подкрашены. Она подошла к бару и приготовила выпивку для себя.

— О чем вы хотели поговорить? — спросила она.

— О семидесяти тысячах, — ответил я. — Кто их взял? Флетчер?

— Не понимаю.

— Не будем играть в прятки, — заметил я. — Я знаю о парне, которому сильно повезло, но он неожиданно умер, не успев воспользоваться своим выигрышем.

Она строго посмотрела на меня и решительно ответила:

— Я об этом ничего не знаю, лейтенант. Могу только сказать вам, что этот парень выигрывал честно, когда я работала за столом.

— Но синдикат решил, что выигрыш нечестный, — осторожно сказал я. — Это, конечно, освобождает вас от подозрений в убийстве, так же как и Флетчера с Торчем.

— Что вы имеете в виду?

— Вы же все понимаете, не так ли? Синдикат позаботился о Линде Скотт, даже положил ее у порога шерифа, чтобы свалить вину на Флетчера.

Нина допила и аккуратно поставила стакан.

— Значит, вам остается найти тех парней из синдиката, что убили Линду, лейтенант, — и дело закончено.

— Конечно, — подтвердил я. — Надеюсь, мы найдем их раньше, чем…

— Если вы действительно думаете, что я в опасности, лейтенант, то организуйте мне защиту. Разве вы не для этого пришли сюда? — Она насмешливо скривила губы. — Неужели вы думаете, что я ослица?

— Что ж, вы действительно несете некий груз. Хорошо, вы не боитесь. Но повторяю: синдикат принял решение.

— Я тоже повторяю: не понимаю, о чем вы говорите. Дать вам расписку?

— Постараюсь запомнить. Это будет неплохой эпитафией: "Она не понимала, о чем он говорил!" Вы хотите, чтобы вас похоронили с парой игральных карт в руке?

— Почему вы не уберетесь отсюда? — нахмурилась она. — Вы мне надоели, лейтенант!

Я чувствовал это. Поставил пустой стакан и пошел к двери. Звонок зазвенел раньше, чем я дошел до выхода.

— Может быть, это уже синдикат? — спросил я весело.

Нина презрительно улыбнулась:

— Чего мне беспокоиться, ведь я под вашей защитой? Она прошла мимо меня и открыла дверь. Там стояла Габриель с тигриной улыбкой.

— Хэлло, малышка! — промурлыкала она. — Говард все еще стирал губную помаду, когда я поднималась к нему. Ты не теряла здесь времени, голубушка!

— Я не желаю разговаривать с тобой! — Нина попыталась закрыть дверь.

— Нет, я зашла, чтобы кое-что оставить тебе на память, — возразила Габриель.

Она взмахнула правой рукой и резко ударила Нину прямо в солнечное сплетение. Рыжая вскрикнула и начала сгибаться. Габриель схватила ее за блузку и потащила в ванную.

— Я на минутку, Эл! Подождете?

— Разумеется, мэм, — нервно ответил я. Дверь ванной закрылась. Послышалс шум драки, потом визг, и наконец шум льющейся воды заглушил все остальные звуки.

Я подошел к бару и налил себе стаканчик. Интересно, там что — второе убийство? Должен ли я помешать ему? В конце концов я решил, что у меня не хватит на это мужества.

Пять минут спустя дверь ванны открылась, и Габриель вышла, вытирая руки полотенцем.

— Пойдемте? — вежливо предложила она.

— Вы не возражаете, если я сперва взгляну на нее? — спросил я.

— Получите мало удовольствия. — Она пожала плечами. — Не задерживайтесь. Я голодна, а вы хотели угостить меня обедом.

Я осторожно открыл дверь. На полу лежала куча одежды. Дверь в душевое отделение была закрыта, и там лилась вода. Мысленно я представил себе, что она окрашена кровью, вздрогнул и поспешно открыл следующую дверь.

Под душем, ужасно дрожа, стояло видение. Я закрыл кран с холодной водой.

— Вытащите меня отсюда, — приглушенно простонала Нина.

Откуда, черт возьми, Габриель взяла смирительную рубашку? Но, приглядевшись, я понял, что это вовсе не смирительная рубашка. Габриель просто натянула пояс Нининой юбки выше талии, оставив руки внутри. Это было гораздо лучше смирительной рубашки.

— Не стойте же так! — истерично выкрикнула Нина. — Я же умру от воспаления легких! Освободите меня!

Для церемоний не было времени. Я просунул пальцы под пояс, и мне удалось стянуть его вниз. Нина схватила полотенце и, закутавшись в него, обессиленно села на край ванны.

— Я убью ее! — сказала она дрожащим голосом. — Я вырву ее сердце, я…

Из гостиной меня нетерпеливо позвала Габриель. Когда я вышел, она заткнула бутылку и поставила ее в бар.

— Это последняя! — ухмыльнулась она. — Поняли?

— Конечно, — подавленно ответил я. — Вы способная девушка.

— Я — голодная девушка, — ответила она. — Пойдемте обедать.

Мы отправились в тот ресторан, где, как я знал, не настаивают, чтобы вы сразу оплатили свой еще не съеденный бифштекс, а могут дать его как бы в долг.

Габриель разделалась с супом, с куском мяса и двумя порциями клубники со сливками. К тому времени как принесли кофе, она немного смягчилась.

— Мне нравится Пайн-Сити, Эл, — сообщила она почти весело.

— Он вам скоро разонравится, — угрюмо сказал я. — Что вы имели в виду, говоря о последней бутылке?

— Последняя бутылка? — Она невинно заморгала ресницами. — А разве сказала это?

— Вы хорошо помните, что говорили, когда я вышел из ванной.

— Ну как вы нашли Нину? Она охладилась?

— Да, — ответил я. — А бутылка?

— Ах, это! — В ее глазах мелькнуло что-то диковатое. — Ее бар основательно наполнен. Я насчитала пятнадцать бутылок хорошего ликера.

— Разве вы умеете считать?

— Да, и я нашла кое-что еще. Бутылку того состава, которым заправляют зажигалки… Ну, как там он называется?

— Надеюсь, вы не подложили запала и не подожгли его, когда уходили? — спросил я, вздрогнув.

— Эл! — Она укоризненно посмотрела на меня. — Вы же знаете, что я никогда такого не сделала бы! Я просто добавила, ну, этого, понемногу во все бутылки.

— Но ведь если она хоть каплю выпьет — отравится!

— Надеюсь! — восторженно согласилась Габриель. — Но хочу, чтобы сперва она угостила Говарда!

Домой мы вернулись около одиннадцати. Габриель исчезла в моей спальне. Я поставил на проигрыватель "Песню для нерешительных" Синатры. Мне она казалась соответствующей моменту. Затем сел на стул и начал думать о Линде Скотт. И вдруг совершенно неожиданно забыл о ней, потому что в комнату вошла Габриель.

— Что это на вас надето? — спросил я хрипло.

— Это мой ночной костюм, — ответила она самодовольно. — В нем я сплю. Вам нравится?

Костюм состоял из коротенькой кофточки почти без рукавов и мешковатых шаровар, плотно схваченных на лодыжках. Ниже лодыжек звенели два золотых браслета. У этого костюма было еще два замечательных достоинства: он был совершенно черным и абсолютно прозрачным.

Габриель подошла и села мне на колени, обнимая за плечи.

— Мне нравится Пайн-Сити, — сказала она и, наклонившись, поцеловала меня.

Впечатление было такое, словно к моему стулу подвели провода и пустили ток высокого напряжения.

Телефонный звонок резанул по нервам. Габриель с неохотой выпрямилась на моих коленях.

— Кто бы это ни был, — пробормотала она, — велите им перезвонить на следующей неделе.

Я мягко спустил ее с колен, подошел к телефону и сказал в трубку:

— Чертовски поздний звонок!

— Лейтенант Уилер? — отчетливо произнес женский голос. — Это Нина Бут. Я думала, вы хотите знать…

Послышался приглушенный вскрик, потом слабый щелчок — это трубку положили на место.

— Чего она хотела? — лениво спросила Габриель из кресла. — Помириться со мной? Я положил трубку.

— Она собиралась сказать мне что-то, но вместо этого слабо вскрикнула…

— Очень хорошо!

— Надо пойти посмотреть, — сказал я. Глаза Габриель расширились.

— Вы хотите сказать, что уходите от меня… Сейчас?

— Я вернусь. Вы же помните, что прежде всего я коп. Взяв шляпу, направился к двери.

— Минуточку, лейтенант, — сказала она холодно. — Возможно, когда вы вернетесь, меня здесь не будет.

— Значит, не судьба, — заметил я, — она всегда то улыбается, то хмурится.

С большой неохотой я наблюдал, как она медленно стягивает с себ кофточку, а другой рукой опускает свои шаровары, нетерпеливо глядя на меня.

— Ну? — сказала она. Голова у меня закружилась.

— Нет, я просто сумасшедший! — с трудом проговорил я и направился к двери.

Потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до дома Нины. Я поднялся на ее этаж, дважды нажал на звонок, дернул дверную ручку и обнаружил, что дверь не заперта ":

Ощупал стену, нашел выключатель и зажег свет. Гостиная была в том же состоянии, как и раньше. Нина лежала на полу лицом вниз. На ковре было яркое влажное пятно, из затылка торчал ледоруб.

Я зажег сигарету и заставил себя осмотреться. На стойке бара было два мокрых пятна, вероятно, там стояли два стакана, но они исчезли. Их вытерли, догадался я, так же как и телефон.

Кто бы ни убил ее, голова его была достаточно трезвой, чтобы убрать все доказательства своего пребывания здесь, зная, что я приеду после звонка в любую минуту.

Глава 9

— Что еще? — устало спросил Флетчер. — Больше никаких вопросов! К черту все, лейтенант, вы теряете время! У меня нет других ответов.

Он был в халате поверх пижамы, со спутанными волосами — похоже, только что встал с постели. Его правый глаз покраснел.

— Что с глазом? — спросил я.

— Меня неожиданно навестила старая подружка. — Он чуть заметно усмехнулся. — Я как раз ушел от Нины, а вы остались. У нее вспыльчивый характер и быстрая левая рука, лейтенант. Вот и все.

— Что вы делали после этого?

— Оставался здесь, — ответил он, — в квартире. А что?

Я осмотрел комнату — никто не подпирал стен.

— Где Джонни Торч?

— Не знаю. Он вышел около десяти. Сказал, что выпьет где-нибудь пару стаканчиков.

Я прошел мимо него в спальню. Флетчер следил за мной. Покрывало сброшено, кровать выглядит неопрятно. Я проверил ванную, затем комнату Торча. Флетчер продолжал наблюдать за мной с любопытством. Наконец я вернулся в гостиную.

— Ну что? — спросил он.

— Меньше часа тому назад убили Нину Бут, — ответил я.

Его лицо неожиданно сморщилось.

— Нина? — прошептал он. — Не верю! — Он медленно сел и долго смотрел на меня, внезапно состарившись. — Как это произошло?

Я рассказал ему. Он дернул головой, словно его ударили.

— Нина! — прошептал он снова. — Сначала Линда, а теперь Нина! Кто это сделал, лейтенант?

— Вот это я и пытаюсь узнать. Вы уверены, что Джонни уходил только дл того, чтобы выпить?

Позади меня послышалось легкое движение. Я быстро развернулся и увидел в дверях Торча, смотревшего на меня с безразличным выражением. Он медленно вышел на середину комнаты, не вынимая рук из карманов и сдвинув шляпу на затылок. Глаза его были несколько затуманены.

— Конечно, я выходил выпить, — сказал он. — Я выпил, кажется, четыре стакана, точно не помню. Это считается преступлением в этом городе, а, коп?

— Заткнись, Джонни! — грубо перебил его Флетчер. — Час назад кто-то убил Нину ледорубом. Лицо Торча быстро побледнело.

— Нину? — хрипло переспросил он.

— Где вы пили?

— В баре, ниже по улице.

— Как он называется?

— Я не знаю. Он был открыт, и в нем был ликер. Вот и все, что мне надо было знать.

— Точнее, Джонни. Для вас же лучше, если вы будете точнее, — сказал я. — Намного лучше.

— Это примерно в двух кварталах отсюда к югу, — сказал он. — По той стороне улицы.

— Когда вы в последний раз видели Нину?

— Думаю, днем. Она была здесь около получаса. Мы беседовали втроем.

Я посмотрел на Флетчера, который утвердительно кивнул.

— Это верно, лейтенант. Около четырех часов. Я спустился к ней. А в последний раз я видел ее, когда пришли вы.

— Ладно, — сказал я и посмотрел на Джонни Торча. — Мы проверим этот бар. Надеюсь, кто-нибудь запомнил вас, на ваше счастье. В ресторане вас никто не запомнил. В ту ночь, когда убили Линду Скотт.

— Перестаньте давить на меня, коп! — строго сказал Джонни. — Почему вы не ищете тех, которые действительно ее убили? Может, вы их боитесь? Или вам подать на бедность, чтобы вы оставили нас в покое?

— Перестань, Джонни, — устало сказал Флетчер. — Это не твое дело.

— Заткнись! — огрызнулся Торч. — Тебе лучше помолчать. Я устал от твоих тычков, устал быть у тебя холуем, слышишь?

— Ты говоришь это мне? — холодно спросил Флетчер. — По-моему, ты работаешь на публику!

— Продолжайте, Джонни, — сказал я, подстегивая его. — Это становитс интересным!

Он так сжал губы, что они исчезли с лица.

— Я уже все сказал, что собирался, коп! Это звучало правдоподобно, поэтому я вернулся в квартиру Нины Бут, где оставил Полника, едва он пришел. Теперь там трудилась целая компания: док Мэрфи, шериф, парни из криминальной лаборатории. Квартира напоминала трудолюбивый муравейник, а Лейверс походил на растревоженную пчелиную матку.

— Ну? — закричал он на меня.

— Флетчер всю ночь был дома, — сказал я. — Торч только что вернулся. Он уходил в десять и выпивал в баре, который находится на той же стороне улицы, только несколько южнее.

Лейверс издал горловой звук, выражавший отвращение.

— Во второй раз у них нет алиби!

Из ванной явился док Мэрфи с полотенцем в руке.

— Лейтенант, он же первый любовник! — добродушно приветствовал он меня. — Молодое поколение выбирает рыжих?

— Сами понимаете, как это бывает, — сказал я. — Думать — единственное, что мне остается. Не то кончишь, как вы. Газовая камера — и то лучше.

Мэрфи одобрительно хихикнул:

— Могу подтвердить: моя профессия требует долгих лет работы и учебы. Ее убили, ударили ледорубом по затылку. Теперь вы понимаете преимущества профессии доктора?

— Перестаньте паясничать, — сердито проворчал Лейверс. — Время смерти?

— Что на вас нашло, шериф? — Мэрфи посмотрел на него с некоторым удивлением. — Что особенного в этом трупе?

— Время смерти? — прогремел Лейверс.

— Двадцать три двадцать, — ответил я. — Это произошло тогда, когда она была вынуждена прервать разговор со мной по телефону.

— Время, не хуже любого другого, — сказал Мэрфи. — Я бы сказал — в течение последнего часа. Вам нужно еще что-нибудь уточнить у меня, шериф?

— Мгновенная? — резко спросил шериф.

— Острие ледоруба проникло прямо в мозг, — ответил Мэрфи. — Боюсь, она ни о чем не успела подумать. — Он снова хихикнул и замолк, увидев в глазах Лейверса холодную ярость. — Конечно, — кивнул он, — мгновенная.

Я взял телефонный справочник. В нем нашел номер телефона Солтера. Он жил на Коун-Хилл.

— Гибель и разрушение, — раздался со стороны двери знакомый голос. — " Погребальная песнь без музыки"— вы знаете это стихотворение?

— Как вы сюда попали? — строго спросил шериф. Шафер усмехнулся.

— Вы вызывали мальчиков из криминальной лаборатории, а городские копы всегда дают нам знать, что происходит, не то что вы. Они не делают секретов из ерунды, как в службе шерифа.

Лицо шерифа побагровело.

— Вы…

Он чуть не задохнулся. Шафер посмотрел на тело.

— Она была хорошенькая, — угрюмо сказал он. — Кто это сделал?

— Вот это мы и стараемся узнать, — грубо ответил Лейверс. — И мы сможем это сделать гораздо быстрее, если вы не будете путаться под ногами!

— Продолжайте! — мягко разрешил Шафер. — Я буду просто наблюдать!

— Уилер, — взорвался шериф. — Уберите отсюда этого… репортера!

— Я арестован, лейтенант? — спросил тот холодно.

— Не сейчас, — объяснил я. — Но шериф сделает это, если вы будете продолжать здесь сшиваться.

— Я не люблю, когда меня выставляют вон, — заявил он, осторожно освобождая локоть от моей хватки. — Очень скоро ваш шериф узнает, что с "Трибюн" так не поступают.

— Я прямо дрожу за него, — ответил я вежливо и нажал на кнопку вызова лифта.

— Подождите минутку! — заторопился Шафер. — Куда вы направляетесь?

— "Не говори со мной! — воскликнул я. — Что я тебе отвечу?"

— Эге! — Он сердито воззрился на меня. — Да ведь это поэзия!

Подошел лифт, и его дверь распахнулась. Я вошел в кабину и улыбнулс Шаферу. Потом нажал на кнопку.

Я подъехал к дому Солтера на Коун-Хилл. На моих часах был час ночи, но в доме ярко горел свет, и в подъездной аллее стояли пять или шесть автомобилей. Видимо, эта ночь не располагала к тому, чтобы свернуть на боковую дорожку.

Несмотря на полуоткрытую дверь, я нажал на кнопку звонка и подождал. Из дома доносился шум большой компании: пронзительные голоса, звон бокалов… Возможно, отмечали день рождения синдиката в Лас-Вегасе?

Я снова нажал кнопку и оставил палец на ней. Через холл неуверенно шла нарядно одетая блондинка, направляясь к входной двери. На ней было черное платье, подчеркивающее великолепную фигуру. Когда она подошла ближе, увидел, что ей не больше двадцати двух лет. В ее руке покачивался бокал, а она, прищурясь, серьезно посмотрела на меня.

— Что вам угодно? — с интересом спросила она. — Нарушение общественного порядка? Я отнял палец от кнопки.

— Мне хотелось бы повидать мистера Солтера.

— Я — миссис Солтер, — сказала она. — Не подойду?

— При любых других обстоятельствах еще как подошли бы, но сейчас мне необходимо увидеть именно вашего мужа.

— Вероятно, по делу, — сказала она. — Иногда мне хочется, чтобы Хьюго не занимался этим импортом! Кажется, никто не работает дольше него…

— Лас-Вегас — большой рынок, — понимающе сказал я.

Она беспомощно посмотрела на меня.

— Лас-Вегас? Хьюго импортирует фотоаппараты и оборудование для них, все это он продает здесь.

— Простите, я ошибся, — извинился я. — Можно мне его увидеть?

— Я найду его. Как, вы сказали, ваше имя?

— Уилер, — сказал я отчетливо. — Мистер Уилер.

— Я иду, чтобы найти его, мистер Уилер.

Ее голос замер, когда она, тихо покачиваясь, вышла из холла.

Я закурил и оперся о косяк двери. Минуту спустя ко мне быстро вышел Солтер.

— Входите, пожалуйста, — любезно пригласил он. — Простите, что заставил вас ждать. У нас семейный праздник, день рождения жены, и она веселитс вовсю. — Он широко улыбнулся. — Вы же знаете, как это бывает! Кажется, она не в меру развеселилась. Но ведь "в жизни раз бывает"… девятнадцать лет.

— Девятнадцать? — переспросил я.

— Мы поженились шесть месяцев назад, — пояснил он. — Это моя третья жена.

— Что вы сделали с двумя первыми? — поинтересовался я.

Он усмехнулся:

— Я ценю ваш юмор, лейтенант. Приготовить вам выпить?

— Скотч со льдом и немного содовой, — попросил я.

Он открыл бар и приготовил напитки.

— Когда у вас сегодня вечером собралась компания? — спросил я его.

— Около десяти и, судя по всему, разъедутся они только на рассвете. Сомневаюсь, правда, что Анжела выдержит так долго…

— Вы все время были здесь?

— Конечно. — Он повернулся и подал мне стакан. — Желаю успехов, лейтенант!

— Вы могли бы доказать, что были дома всю ночь? Солтер мгновенно опустил свой стакан и посмотрел на меня.

— В чем дело? Что случилось?

— Сначала ваше алиби, — сказал я, — и немного об импорте, который заставляет вас работать допоздна…

— Вероятно, вы успели поговорить с женой, — усмехнулся он. — Она ничего не знает о других моих интересах. Но вы сказали алиби, лейтенант? Думаю, что около двадцати гостей подтвердят, что я был здесь.

— Сегодня ночью убили Нину Бут, — сказал я. Его лицо ничего не выражало.

— Это интересно. Вы знаете, кто это сделал?

— Был бы я тогда здесь?

— Нет, думаю, не были бы. Глупый, к сожалению, вопрос, лейтенант. Ничем не могу вам помочь. Вы, естественно, можете проверить мои показания, но узнаете, что я не покидал этого дома с девяти вечера.

— Может, вам и не нужно было выходить? — предположил я. — Может, это сделал кто-то другой…

— Соперничать с местным отделом по расследованию убийств… Вы шутите, лейтенант!

— Мои шутки не очень смешны, да и не время для них, — согласился я. — Мне очень нужно знать, приняли ли решение ваши люди в Лас-Вегасе о Флетчере и остальных и когда они приняли его…

— Они не приняли его, — решительно сказал он. — По-видимому, им и не нужно будет принимать решения, судя по тому, как идут дела. Теперь их осталось только двое, лейтенант, и один из них, по крайней мере, должен быть убийцей. Вот и схватите его. Нам только нужно быть уверенными насчет денег…

Я допил стакан и поднялся.

— Пора идти, — сказал я.

— Неужели вы не хотите расспросить моих гостей? — удивился он.

— В любом случае, я ничего не добьюсь. Если вы действительно убили Нину Бут, ваши гости так подобраны, что поклянутся: вы не выходили из дома. А коли вы не убивали, зачем вам алиби?

— Это оригинальный взгляд на вещи, лейтенант. Может быть, когда-нибудь и я окажу вам услугу. Только дайте мне знать.

— Спасибо, — кивнул я. — В следующий раз, когда приеду в Вегас, приютите меня.

Я сел в машину и тихонько поехал домой. В офис возвращаться не хотелось. Надеялся, что Лейверс обойдется без меня. Он сейчас наверняка кипит. Так пусть немного остынет.

Машину я поставил у дома и поднялся к себе. Я включил свет и увидел, что в квартире нет и следов Габриель. Появилось чувство легкого сожаления, но снявши голову, по волосам не плачут. Я сделал себе коктейль и уселся в кресло, надеясь, что телефон не зазвонит.

Но тут распахнулась дверь спальни. Облаченная, подобно рабыне, в черный костюм, она решительно уселась ко мне на колени, выбив стакан из рук.

— Думал, вы ушли, — сказал я ошеломленно.

— Ах, милый! — Она надула губки. — А я ждала вас! Где вы пропадали? — Габриель подняла руки и обняла меня за шею, она была очень тяжелой. Ее губы слегка приоткрылись и прижались к моим. — Я помню, — хрипловато сказала она. — Думаю, и здесь…

Мои чувства, казалось, подверглись удару тока высокого напряжения, когда мы поцеловались. Поцелуй перешел в марафон, но впереди был еще спринт. Вдруг, без всякой видимой причины, Габриель встала, положила руки на бедра и задумчиво посмотрела на меня.

— Что я сделал? — в отчаянии спросил я. — Чего я не сделал? Хотите выпить?

Она медленно покачала головой.

— Вероятно, старею или что-то в этом роде, Эл. Ко мне вдруг вернулась память!

— Ox! — слабо простонал я.

— Я спросила вас, где вы были, а вы не ответили.

— Но вы же не дали мне такой возможности!

— Ну хорошо, я не права. Нас здесь не было, мы были далеко, очень далеко отсюда.

— Я буду счастлив, если нам удастся начать все сначала, — откровенно сказал я.

— Я тоже люблю, когда все идет как следует. Быстрым движением она стащила с себя шаровары.

— Вот как нужно, — сказала она удовлетворенно и снова решительно села ко мне на колени. — Я люблю, когда все идет как следует, Эл. — Она неожиданно обмякла.

— Ты действительно согласна? — спросил я.

— Но только с настоящим мужчиной, — хрипло прошептала она.

"Мастерство — это краеугольный камень", — как-то сказал один парень. Если он был прав, то я в ту ночь построил себе небоскреб.

Глава 10

— Опаздываете, лейтенант, — сказала Аннабел Джексон, когда я вошел в офис. — Уже пять минут одиннадцатого!

— Знаю, — сказал я счастливым голосом, — но дело стоит того.

— Вы, недоделанный Казанова! — ядовито сказала она. — Вы в своем репертуаре! Вас ожидает шериф. Он взбешен. И чем дольше он будет ждать…

—..тем меньше у меня шансов остаться копом. Я слышу то, что вы говорите, но мне это совершенно безразлично.

— Завязать вам глаза? Последнюю сигарету? — мягко предложила она.

— "Нет, бил барабан перед смутным полком…", — ответил я. — Вы знаете это стихотворение?

— Ну и ну, — пробормотала она. — Эл Уилер! Этим все сказано.

Я поморщился.

— Теперь шерифа, похоже, будет легко одолеть. Но в кабинете, встретив взгляд Лейверса, я быстро изменил свое мнение.

— Стоило беспокоиться и приходить сюда? — спросил он. — Вам, по-видимому, жаль провести остаток дня здесь?

— Я бы пришел раньше, сэр, но обстоятельства сложились так, что опоздал.

— Почему же вы не садитесь, Уилер? — спросил он. — Должно быть, вы устали. Ведь вчера вы ушли из той квартиры в половине первого, а я и Полник — только в четыре часа.

— Да, сэр, — подтвердил я и осторожно сел, ища сигарету.

— Можно мне узнать, Куда вы ходили? Неужели вам было настолько необходимо уйти в разгар расследования убийства? — спросил он с плохо скрытым сарказмом. Пытавшийся иронизировать Лейверс всегда напоминал мне циркового слона. — Нет, я не собираюсь вмешиваться в вашу личную жизнь. Мне просто любопытно, вот и все! Я считаю, что мой рапорт будет лучше выглядеть, если смогу указать какую-нибудь причину.

— Я был у Солтера, — ответил я. — У него железное алиби.

— А почему у Солтера?

— Он представляет здесь синдикат.

— Вы все еще носитесь с этой никчемной идеей?! — загремел шериф. — У нас нет времени, Уилер!

— Да, сэр, — сказал я, недоумевая.

— Так как вы были заняты сегодня утром, я послал Полника заняться этим делом.

— Полника? Заняться? Чем?

Я уставился на него, пораженный.

— Флетчером, чем же еще!

— Вы хотите сказать, что арестуете его?

— Почему бы и нет?

— Но вы мне обещали два дня, а срок истекает только завтра утром.

Лейверс решительно покачал головой.

— Я же сказал, у нас нет времени, Уилер. Неужели вы не читали утренний выпуск "Трибюн"?

— Я никогда не читаю газет. Ужасно переживаю из-за этого типа, Хрущева. Я думаю, госдепартаменту следовало бы подарить ему вигоневый пиджак. Это их последний шанс.

— Прочитайте! — проворчал Лейверс и бросил мне газету.

На первой странице была статья с кратким описанием убийства Нины. Автор провел связь между Ниной Бут и Линдой Скотт, перебросился на окружного шерифа, разбирая его по косточкам. Все было сделано очень хорошо, умело, с ехидными риторическими вопросами.

Насколько я понимал, это нельзя было расценить как клевету в прессе. Но по окончании чтения становилось абсолютно ясно, что все это — настояща пачкотня. Она была подписана Рексом Шафером.

— Ну! — отрезал Лейверс. — Так вам нужны еще двадцать четыре часа, в течение которых мы не должны предпринимать решительных шагов?

— Да, сэр, — ответил я.

— Уилер, — устало сказал он, — временами у вас, как у всякого идиота, бывают вспышки гениальности, но не на этот раз. Нужно смотреть в лицо фактам: вы до сих пор еще не добрались до сути ни одного из убийств. Ясно, как дважды два, учитывая улики, которые у нас есть, что за эти два убийства отвечает Флетчер! Если бы я не арестовал его сегодняутром, то вполне заслужил бы эту статью.

Я открыл было рот, чтобы продолжить спор, но тут же закрыл его. Выражение лица Лейверса ставило точку. Я вспомнил, что все еще держу между пальцами незажженную сигарету, поэтому зажег спичку и глубоко затянулся.

На лице Лейверса появилось выражение некоторого удивления. Он ожидал, что я тоже взорвусь, и никак не мог понять, почему я этого не сделал. Ответ же был очень прост: у меня не было желания… да и просто не было права.

— Он вот-вот будет здесь, — раздраженно объявил шериф. — Я позвал сюда все газеты.

— А вы получили разрешение "Трибюн" позвать другие газеты, шериф? — спросил я.

— Убирайтесь отсюда, Уилер! — крикнул он. — Убирайтесь к черту, чтобы вас не видел! Я ничего не хочу от вас слышать!

— Хотите, чтобы я вернулся?

— Только не сюда, — резко ответил он. — Если отдел убийств захочет вас вернуть, Мареке даст вам знать. Но я не хочу вас здесь больше видеть никогда! Ясно?

— Громко и ясно, — согласился я и пошел к двери.

— На этот раз, Уилер, — добавил он спокойно, — я сделал то, что хотел! Если вы еще раз войдете сюда, вас вышвырнут!

Я тихо закрыл за собой дверь и увидел, что возле Аннабел расположилась целая компания — около дюжины парней. Шафер сидел на письменном столе, лениво покачивая ногой. Посмотрев на меня, он усмехнулся.

— Я вижу, сегодня офис ярко освещен, лейтенант!

— Лишь "Трибюн" омрачает картину, — заметил я. — Догадываюсь, что теперь вы управляете службой шерифа, и, значит, я всегда сумею получить работу в газете.

— Вы могли бы заведовать каким-нибудь отделом, — предложил он. — Назовем его хотя бы "уголок поэта".

Правда, великолепно?

— Да, а после того сторожа в Чикаго спалить шерифа округа — сущие пустяки, верно? — спросил я развязно. Глаза Шафера чуточку расширились.

— Спасибо, что напомнили, — сказал он хрипло. — Ведь я еще не взялся за вас, лейтенант. Может быть, написать и о вас статью?

Как раз в этот момент в приемную вошли Полник с Флетчером. Шафер, забыв обо всем, бросился в толпу, окружившую экс-крупье из Лас-Вегаса.

— Лейтенант, — страдальчески завопил Полник, когда его прижали к стене, — помогите!

— Вы набрали не тот номер, сержант, — грустно ответил я. — Наберите "Ш" и пригласите шерифа.

Я прошел мимо них и вышел на улицу.

Итак, стояло чудесное ясное утро, светило солнце, а мне абсолютно нечего было делать. Я сел в машину и снова подумал о том, что делать мне нечего. И тогда у меня появилась одна идея.

Небольшая идейка, заложенная в пакет с этикеткой "динамит". Я осторожно развернул ее и внимательно рассмотрел. После этого она выросла на пару футов, и тогда я еще раз рассмотрел ее. Можно попробовать, подумал я. Что терять-то?

Было 11.30, когда я вошел в свою квартиру. Габриель, сидящая на кушетке, посмотрела на меня и нахмурилась.

— Если ты собираешься вести себя таким образом часто, лучше скажи об этом сразу. Я могла бы пригласить сюда мужчину!

— Уверен, что только хозяина, — заметил я. — Он не любил меня, даже когда я вел себя прилично.

— Ты — прилично? — Она рассмеялась. — Милый, я могла бы поверить чему угодно, но только не этому.

— Не смейся, — сказал я. — В колледже меня называли "человек успеха"! Или — "Помеха"? Мне хотелось бы, голубка, чтобы ты сейчас кое-что сделала дл меня.

— Ах! — сказала она нежно. — Ты такой дикарь, такой пылкий юноша!

— Не пойми меня превратно, — поспешно перебил я. — Я просто хочу, чтобы ты сказала, что нечто произошло вчера ночью, хотя на самом деле ничего не произошло.

— Я не помню ничего, что произошло вчера ночью, — взволнованно сказала она. — И о чем я должна рассказать?

— Я хочу, чтобы ты притворилась, будто что-то произошло, вот и все. Совсем небольшая ложь!

— Что?

У меня на лбу выступил пот.

— Ну, — нервно засмеялся я, — у нас впереди еще много времени, чтобы поговорить об этом. А пока почему бы не выпить кофе?

— О'кей, — сказала она. — Если ты хотел кофе, то почему же не сказал сразу?

— Я запутался. Просто переволновался.

— Эл! — Она посмотрела на меня с сияющей улыбкой. — Я не знала, что ты меланхолик! А во что ты вчера играл с той рыжей? Я думала, ты однолюб.

— Я схожу с ума, — сказал я, слабея. — Как насчет кофе?

— Конечно. — Она прошла в кухню.

Вот тогда я и понял, что есть много честных поэтов. Был один парень, который написал "Оду греческой амфоре". Бедра Габриель так и просились в сонет.

Десять минут спустя появился кофе. Когда Габриель наклонилась, чтобы передать мне чашку, воротник ее блузки открылся, и я увидел зрелище, стоящее по крайней мере шести стансов. Потом она села напротив меня, небрежно скрестив ноги. Я собрался закончить эпической поэмой.

— Что же я должна сделать, милый? — спросила она весело. — Этого мы еще не делали?

— О, вот ты о чем, — сказал я и сделал слишком большой глоток кофе, ошпаривший мне небо. — Я просто хотел, чтобы ты сказала, что не была здесь ночью.

— Я знаю! — Она гортанно засмеялась. — Это из-за хозяйки!

— Не совсем, — уклонился я от прямого ответа. — Не только поэтому. Я хочу, чтобы ты сказала, что была в другом месте.

— А какая разница?

— Большая, — ответил я. — Это очень важно для меня.

Ты это сделаешь?

— Думаю, да, если это так важно, — ответила она. — Где же я была вчера вечером?

— У Говарда Флетчера, в его квартире, — сказал я и вовремя пригнулся.

Ее чашка разбилась на куски о стену за моей головой. Я наблюдал, как на новых обоях расплывалось бесформенное темное пятно, и размышлял, можно ли принять его за абстрактный рисунок.

— С Флетчером? — завизжала она. — Ты что, думаешь, что я шлюха?!

— Только для того, чтобы помочь мне. Мне нужно создать ему алиби в деле об убийстве Нины.

— Алиби! А может быть, убийца именно он! Я не понимаю, как у тебя хватает наглости подумать, будто я…

Она оглянулась вокруг, ища, что бы еще бросить, и я не понял, почему она лягнула мою голень. Ее кофе расплескался по мне, и я завизжал от двойной боли: ошпаренных коленей и ушибленной голени.

— Ладно, — успокоился я, — забудь это, забудь все, что я говорил тебе. Пусть меня разжалуют. Я гожусь кое на что еще, кроме как быть копом. Я так полагаю, во всяком случае. Но для разжалованного копа довольно трудное дело — получить работу. Забудь! Я найду что-нибудь… может быть…

— Разжалуют? — спросила она.

— Забудь. Возьми себе другую чашку, милая. Мне следовало лучше подумать, прежде чем предлагать тебе…

— Это почему они разжалуют тебя?

— Потому что, как считаю я, Флетчер этого не делал, — ответил я. — Но теперь они арестовали его, а я был против. Нет шансов поймать настоящего убийцу, если Флетчер не будет освобожден. Но пусть это не беспокоит тебя, милая, я всегда смогу копать канавы… Их еще требуется копать?

— Эл, милый! — Она упала на колени рядом со мной. — Почему ты сразу не сказал, что это так важно?

— Это теперь не важно. Может быть, муниципалитет учредил какую-нибудь новую бесплатную кухню, о которой я еще не знаю. Я выживу, ведь сейчас лето… А сон на открытом воздухе мне не повредит.

Я закашлялся глубоким сухим кашлем, и эхо, отразившееся от стены, разжалобило даже меня самого.

— Я сделаю это! — сказала она, исступленно обняв меня за шею обеими руками. — Я сделаю это для тебя, Эл!

— Отлично, Габриель, — сказал я и похлопал ее по плечу. — Слушай внимательно. Ты пришла в его квартиру ровно в пять минут одиннадцатого вчера вечером. Как раз подойдя к дому, ты увидела, что из него вышел Джонни Торч и направился в противоположную сторону, но он тебя не видел. Ты ушла в полночь. И забыла об этом до сегодняшнего утра, когда услышала, что Флетчер арестован. Понятно?

— Я думаю, было бы легче найти место землекопа, — подозрительно сказала она. — Ну ладно, поняла.

— Прекрасно! — Я снова похлопал ее по плечу. Потом я поднялся и направился к телефону. Сперва я позвонил в офис шерифа. Ответила Аннабел. Я сказал на октаву выше, чем обычно:

— Мне нужно немедленно поговорить с адвокатом мистера Флетчера. Это очень важно.

— Простите, — ответила она, — мистер Хозлтон уехал десять минут назад. Думаю, он вернулся в свою контору и вы можете перезвонить ему туда.

Я повесил трубку, полистал справочник и нашел номер адвоката. Он только что прибыл, сказала его секретарша, но занят и его нельзя беспокоить.

— Скажите ему, что звонит лейтенант Уилер. По делу Флетчера, и очень срочно.

— Я скажу ему, лейтенант, — ответила она, колеблясь. — Но сейчас он, правда, ужасно занят.

— Скажите ему: чем дольше он будет откладывать разговор со мной, тем раньше его клиент окажется в тюрьме.

Полминуты стояла полная тишина, потом послышался раздраженный мужской голос:

— Хозлтон слушает. Смотрите, Уилер, вы ведь работаете в службе шерифа, тратите его время, не мое.

— Я больше там не работаю, — заметил я. — У нас с шерифом возникли разногласия. Я не согласен с арестом Флетчера.

— О! — Голос выразил удивление и заинтересованность. — Почему вы решили сказать об этом мне?

— Потому что я нашел Флетчеру алиби.

— Вы нашли… что?

— Я в своей квартире, — сказал я. — Вам лучше приехать сюда и поговорить. Но сделать это надо осторожно.

— Вы не шутите, лейтенант?

— Я хочу подшутить над другими. Зачем мне дразнить вас? Это серьезно.

— Хорошо, — сказал он живо, — я сейчас приеду.

Адрес?

Я дал свой адрес и повесил трубку.

Габриель сварила еще кофе. Она сидела на кушетке и задумчиво смотрела на меня.

— Я начинаю немного бояться, Эл!

— Тебе нечего бояться. Говори только то, что я просил, вот и все. Сделай заявление и больше ничего к этому не добавляй. С тобой рядом будет адвокат. Никто не сможет тебя опровергнуть.

— Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем влюбляться в копа, — обреченно произнесла она. — Лас-Вегас — глубокая провинция по сравнению с Пайн-Сити.

Хозлтон прибыл через пятнадцать минут. Он выглядел преуспевающим адвокатом, как раз таким, какого нанял бы Флетчер. Очень хорошо одетый мужчина, чуть старше тридцати, с аккуратными усиками и большими белыми зубами.

Я представился, потом представил Габриель. Он оглядывал квартиру, как терьер, готовый вцепиться в горло всему, что движется.

— Хорошо, — наконец выдавил он. — Где оно?

— Что?

— Алиби!

— Вы только что познакомились с ней, — сказал я. — Это Габриель.

Его глаза чуть расширились, когда он снова посмотрел на нее.

— Это самое лучшее алиби, которое я когда-либо встречал за годы своей карьеры!

Габриель чуть улыбнулась ему.

— Спасибо за комплимент, — промурлыкала она. Я приготовил всем выпить, полагая, что это будет нелишне. Затем объяснил, кто такая Габриель, поведал про ее связь с Флетчером в Лас-Вегасе. Чем дольше я говорил, тем чаще он улыбался по любому поводу, показывая свои большие белые зубы. Постепенно его улыбка становилась все более искренней.

— Еще один вопрос, — сказал я. — Почему Флетчер не сказал этого ночью? Почему он не сказал, что у него есть алиби? И даже больше: почему он не сказал этого сегодня утром, когда его арестовали?

— Не задавайте мне этого вопроса, лейтенант! — Хозлтон простер руку. — Я отвечу вам: это скомпрометировало бы леди, о которой идет речь. Это было долгом чести Флетчера! Он ни за что бы не запятнал чести леди даже для того, чтобы спасти себя!

— Вы с ума сошли! — сказал я. — С кем вы разговариваете? С присяжными? Вам нужно приготовить такую историю, чтобы ей поверили люди вроде Лейверса.

На мгновение его большие зубы исчезли.

— У вас есть лучшее предложение, лейтенант? — спросил он холодно.

— Надеюсь, да, — сказал я. — Прошлой ночью они подрались в квартире Флетчера. Это был конец, между ними все было кончено. Во время драки Габриель подбила ему глаз, доказательства — налицо. Потом она ушла. Единственная причина, почему Флетчер не упомянул о ней: после драки он был убежден — Габриель ни за что не поможет ему. Он подумал: если скажет полиции, что она была у него, она назло будет все отрицать.

С минуту адвокат жевал свой ус.

— Должен признаться, — произнес он наконец, — это звучит более правдоподобно.

— И вполне подходяще, — подхватил я. — Им нечем будет крыть. Но сначала вы должны дать знать Флетчеру. И оставайтесь поблизости от Габриель, когда они начнут задавать ей вопросы. Это вполне безопасная история до тех пор, пока никто не попытается детализировать ее.

— Я прослежу, — уверенно сказал он.

— Полагаюсь на вас, — сказал я. — У меня в этой игре есть собственна ставка.

Тот с любопытством посмотрел на меня.

— Почему вы это делаете, лейтенант?

— Мне нравится Говард Флетчер, — ответил я, одаривая его честным взглядом. — Это ответ. Не так ли? Он подумал некоторое время и покачал головой.

— Нет.

— Я нашел алиби для вашего клиента, — сказал я. — Вам нужны еще и причины?

— Конечно нет, — поспешно сказал он. — Я думаю, лучше всего отправиться в путь. Вы готовы ехать, мисс… э… Габриель?

— Думаю, да, — отрезала она. — Это очень надолго?

— Самое большее — на несколько часов, — ответил он. — Не стоит беспокоиться.

— Постарайтесь убедить меня! — с сомнением сказала она.

Я дошел с ними до двери.

— До свидания, милый! — почти со слезами воскликнула Габриель. — Они не станут при допросах применять ко мне третью степень?

— Только не к женщине, — уверил я ее. — Как сказал мистер Хозлтон, тебе совершенно не о чем беспокоиться!

Я закрыл за ними дверь, скрестил пальцы и добавил:

— Надеюсь!..

Глава 11

Я долго ждал. Выпивал каждый час и даже пытался сочинять поэму, но не пошел дальше двух строчек:

Габриель! Это имя звучит, как свирель,

Ты — весна, ты — апрель, соловьиная трель…

После этого у меня пропала охота к стихосложению. В конце концов, какой из меня Теннисон?

Когда время подошло к четырем дня, я начал сокращать перерывы между порциями, но это привело лишь к тому, что выпивки стало меньше, а врем тянулось все так же.

На моих часах было 17.30, когда наконец раздался звонок. Я весело сказал:

— Добро пожаловать… — И открыл дверь.

— Ну спасибо, лейтенант! — усмехнулся Шафер. — Вы уверены, что ждали меня?

— Вам что-нибудь нужно? — спросил я.

— Полагаю, я могу пробыть здесь несколько минут? — сказал он. — Вы не возражаете?

— Я перестал возражать с сегодняшнего утра. Думаю, что вы можете войти.

Он последовал за мной в гостиную и плюхнулся на стул.

— Выпьете? — спросил я.

— С удовольствием, все, что угодно, но без содовой. Я дал ему стакан и сел напротив.

— Что у вас ко мне за дело, Шафер?

— Около получаса назад выпустили Флетчера, — сказал он. — Я думал, вам будет интересно узнать об этом.

— Выпустили? — Я попытался изобразить удивление. — Как же это случилось?

— Вы можете перестать паясничать, Уилер? — вскинулся он зло. — Это вы организовали?

— Думаю, вы не правы. Лучше расскажите все по порядку.

— Эта стриптизерша, — продолжал он, — эта Габриель… Она проделала все чудесно, но допустила одну ошибку…

— Ошибку?

Я надеялся, что мой голос звучал равнодушно.

— Это нисколько не повредило Флетчеру, — поспешно сказал он. — Вам не придется больше заботится о нем — его выпустили. Когда печатали на машинке ее заявление, ей задавали обычные вопросы: имя, профессия, адрес.

— Продолжайте!

Я уже понял, в чем дело.

— Ну, она и дала ваш адрес. — Шафер свирепо усмехнулся. — Вы бы видели лицо шерифа! Такое зрелище стоило месячного заработка… или даже карьеры копа.

— Итак, кто же вы? — спросил я. — Авангард похоронной команды?

— Рано или поздно вы об этом узнаете, Уилер. Я подумал, что хорошо бы первым оповестить вас. В этом городе вам не место, как, впрочем, и в любом другом. Думаю, вы довольно скоро убедитесь в этом. Поэтому можете вызвать плакальщиц и заняться собственным отпеванием.

Я допил свой стакан и закурил.

— Почему вы охотитесь за Лейверсом? — спросил я.

— Я за ним не охочусь, — холодно ответил он. — Единственное, что я хочу сделать, — это хороший репортаж, и я его сделаю. Я уже обещал написать и о вас, Уилер. И теперь у меня есть материал. Хорошая статья: увлекающийся коп, который не мог признать свою ошибку и поэтому состряпал алиби для убийцы. Просто чтобы доказать, что он прав.

— Сформулируйте это как следует, чтобы я мог подать на вас в суд за клевету, — попросил я.

— Клевета? — Шафер засмеялся. — Нужно иметь репутацию, чтобы быть оклеветанным, разве вы этого не знали? А какая у вас будет репутация после того, как я напечатаю свою статью? Девушка, чье показание сегодня освободило Флетчера, является стриптизершей в Лас-Вегасе и вашей любовницей. Вот факты, приятель! И вы считаете, что после этого у вас будет репутация?

— Ну, — сказал я, — спасибо за то, что вы наконец сформулировали свою мысль. У вас все?

— Вы были так упрямы тогда в баре, — тихо сказал он. — Самонадеянный лейтенант, честный парень из службы шерифа, который думает, что может поиметь меня и это сойдет ему с рук. Вы сделали грубую ошибку, Уилер, когда решили подразнить меня. — Неожиданно он поднялся. — Подождите завтрашнего выпуска газеты, приятель. Ваше имя появится там на первой полосе!

Он дошел до двери, открыл ее и повернулся ко мне:

— Знаете, Уилер, на этот раз вы заплатите за выпивку.

И он захлопнул за собой дверь.

Я подумал, что меня могли бы взять на работу в Вегасе вместо Макса.

Звонок зазвонил опять.

"Уилер, — сказал я себе, когда шел к двери, — в конце концов, ты только человек. И если ты стукнешь Шафера прямо в нюх, тебе будет о чем вспомнить долгие годы".

Я распахнул дверь и чудом сумел остановить кулак в дюйме от изящного носика Габриель.

— Ах! — Она залилась слезами. — Ты знаешь, я сказала такую глупость, когда у меня спросили адрес! Ты прав, ударь меня!

— Нет, я подумал, что это один парень, — сказал я. — Честно!

Мы вошли в квартиру, и Габриель опустилась на кушетку. Я готовил ей выпивку, пока она вытирала глаза.

— Этот шериф! Он очень похож на парня из Западного TV.

— Ты все хорошо проделала! Не беспокойся ни о чем. — Я подал ей стакан, чтобы подтвердить это.

— Я чувствую себя полной идиоткой, — сказала она. — Сразу же, сказав это, я поняла, что наделала, но было уже слишком поздно. Я думала, что шериф взорвется!

— Он просто позавидовал мне. Возможно, он хотел бы быть на моем месте — и чтобы ты назвала его адрес.

— Я совершенно измучена, — призналась она и залпом проглотила коктейль. — Они задали мне сто тысяч вопросов! Все почти одинаковые, и они задавали их снова и снова!

— Ты хорошо поработала, — повторил я. — Почему бы тебе не отдохнуть? Мне нужно сейчас уйти. Я хочу, чтобы с тобой было все в порядке.

— Уйти?

В ее глазах появился лед.

— Дело еще не закончено, милая. Я вернусь.

— Может быть, это та непрожаренная курица из офиса шерифа? — строго спросила она. — Почему ты ничего не говорил мне о ней?

— Ты же не спрашивала. Почему бы тебе не отдохнуть пару часиков?

— После того, что я пережила сегодня, и все ради тебя! — воскликнула она, и на ее лице появилась трагическая маска. — Я страдала, меня унижали… ради тебя! И вот теперь ты уходишь!

— Да, — сказал я, беря шляпу. — Ну, не расстраивайся, милая!

Я как раз вовремя закрыл за собой дверь, секундой позже что-то с треском ударилось в нее. Судя по звуку, это была кушетка.

Был чудный вечер, такой же чудный, как и утро. Я сел в машину и поехал в бюро шерифа. Медленно провел машину мимо офиса, отмечая, что во всех окнах горит свет. Остановил машину возле бара на полквартала дальше, заказал выпивку и воспользовался телефоном. Я набрал номер Лейверса.

— Служба шерифа, — ответил хриплый голос.

— Полник?

— Да, а кто это?

— Уилер.

— Лейтенант! — Голос звучал как из бочки. — Я думал, вы уже уехали из города.

— Я в баре, неподалеку. Можешь выбрать время, чтобы подойти?

— Конечно! Шерифа нет, и в любом случае мне нужно попрощаться с вами.

— Я закажу тебе выпивку.

Вскоре в бар легкой походкой вошел Полник. Я занял столик в углу, и на нем в ожидании стояли два стакана. Полник огляделся, увидел меня и подошел с вытаращенными глазами.

— Хорошо, что я увидел вас, лейтенант, — сказал он, усевшись. — Куда вы едете? Нью-Йорк, Майами… может быть. Куба?

— Если все и дальше пойдет хорошо, я никуда не поеду. Мне нужна тво помощь, сержант.

— С удовольствием! — сказал он. — Я думал об этом весь день. Не будет больше прекрасных дам, совсем ничего… Если вы уедете, лейтенант, что-то уйдет из моей жизни, как… ну, как если бы вдруг не стало больше пива.

— Ну, спасибо. То-то я чувствовал себя весь день словно в банке.

— Шериф, — сказал он благоговейно. — Вы бы видели его, лейтенант, когда он услышал, что эта шикарная брюнетка дает ваш адрес…

— Мне уже дважды рассказывали об этом, — прервал я сержанта. — Согласен, мне следовало бы повидать шерифа в тот момент.

Полник не слышал меня. На его лице было мечтательное выражение.

— Поделитесь со мной, лейтенант! Как вам удалось закадрить такую классную штучку?

— Это нетрудно сделать, — ответил я. — Нужен только набор "сделай сам". Или посоветуйся с женой.

— С моей женой сложно разговаривать, — отозвался Полник. — Она одна разговаривает. Ответить ей невозможно. Мне, во всяком случае, это не удалось ни разу.

Я допил свой стакан и кивнул проходящему мимо официанту. Полник, заметив это, поспешно допил и свой.

— Повторите, — попросил я, и официант унес пустые стаканы.

— Что вы хотите узнать, лейтенант? — неожиданно спросил Полник. — Если смогу помочь, буду очень рад.

— Подтвердилось алиби Торча?

— Кажется, и да, и нет. — Полник задумчиво почесал нос. — Там помнят, что он был, но никто не помнит, в котором часу ушел…

— Нашли еще какие-нибудь следы в квартире Нины?

— Ничего, — ответил он быстро. — Ни отпечатков пальцев, абсолютно ничего. Ледоруб принадлежит хозяевам квартиры.

— Итак, все, что было у Лейверса против Флетчера, — это мотив убийства, который он не мог доказать, и — отсутствие алиби… Пока не пришла Габриель, — задумчиво сказал я.

— Пусть только свистнет — себя не заставлю я ждать! — сказал Полник, тяжело дыша.

От дальнейших откровений меня спас официант с новой порцией выпивки.

— А что делает шериф теперь, когда отпустили Флетчера? — поинтересовалс я.

— Вы еще спрашиваете, лейтенант? — горько удивился сержант. — Я думаю, он только тем и занят, как бы зацепить вас. Вам не передавали, как он назвал вас, вернувшись в свой кабинет? Знаете, лейтенант, некоторые слова, какими он вас обзывал, я бы не сказал даже своей жене!

— Ценю твои супружеские чувства. А в отношении его дальнейших планов насчет меня тебе ничего не известно?

Полник почесал в затылке.

— Он разговаривал с полицией в Лас-Вегасе и получил сведения об этой брюнетке.

Его глаза снова начали затуманиваться, поэтому я локтем задел его стакан, чтобы он пришел в себя.

— Я слышал, как он разговаривал с инспектором Мартином. Да и не только я, все это слышали — так он орал. Потом он разговаривал с канцелярией. Он много говорил, лейтенант… Главным образом, о вас.

— Было сразу заметно, что Лейверс не любит меня? — предположил я.

Полник задумчиво потер лоб.

— Это не мое дело, лейтенант, но я очень надеюсь, вы спрятали эту даму в безопасное место!

— Что ты хочешь сказать?

— Они устроили ей сегодня достаточно неприятностей. Мне казалось, что она пару раз уже готова была расколоться. Не обижайтесь, но если они решат поговорить с ней еще часик без адвоката… Понимаете мою мысль, лейтенант? Вот почему я говорю: надеюсь, вы спрятали ее куда-нибудь в безопасное место. — У него снова начало появляться на лице мечтательное выражение. — Может быть, в маленький домик где-нибудь на берегу… Даже в мотеле не так уж плохо с такой дамой, как она!

— Конечно, — сказал я. — Я спрятал ее в абсолютно безопасном месте… в своей квартире! Какой же я идиот!

— Лейтенант! — почти со слезами спросил Полник. — Вы издеваетесь?

— Я был так уверен, что у меня выдающийся ум, что совсем забыл об очевидном. Мне надо вернуться домой.

— Я бы этого не делал, лейтенант, — решительно заявил Полник. — Лейверс разговаривал с комиссаром и Мартином. Он, конечно, установил слежку за вашей квартирой. Они не могли ее задержать, когда рядом был адвокат Флетчера, но наверняка, когда вы ушли оттуда, они схватили ее. Может быть, она уже раскололась! Вы возвращаетесь домой, а вас ожидает засада!

— Это тебе сказал Лейверс или ты сам так считаешь?

— Это я предсказываю вам, лейтенант, — гордо ответил он. — Шериф мне ничего не говорит; только иногда пошлет к черту, чтоб не путался под ногами. Он считает меня вашим близким другом и боится, как бы я не раскрыл вам его секреты. И он прав!

— Спасибо, Полник. Интересно, не остыл ли мотор в моей машине?

— Куда вы едете, лейтенант? — спросил он сочувственно. — В Мехико?

— Сперва я попробую два других места, но мой "остин" слишком бросается в глаза.

— Мой "Меркурий" стоит на улице, — сказал сержант. — Почему бы вам не взять его?

Он вытащил ключи из кармана и положил их на стол.

— Еще раз спасибо, — сказал я и взял ключи.

— Недалеко отсюда, на той стороне улицы, зеленый "меркурий", у него вмятина на переднем бампере, там, куда однажды облокотилась моя жена!

— Она облокотилась о твой передний бампер?

— Это целая история, лейтенант! — Он старательно подмигнул. — Деталей не будет. У нее мог бы быть другой конец, если б мотор не заглох. Вам лучше поторопиться, лейтенант. У вас мало времени.

— Согласен, — сказал я. — Ты вернешься в офис?

— Нет, наверное. Я просто слонялся там на случай, если вернется шериф и захочет, чтобы я что-нибудь сделал, вот и все.

— Интересно, если они уже забрали Габриель, не отвезли ли они ее в офис шерифа?

— Не думаю, что ее повезут на допрос, — сказал он. — Они побоятся — вдруг вы узнаете об этом и приедете туда вместе с адвокатом. Держу пари, если они захватили ее в вашей квартире, лейтенант, они допросили ее прямо там.

— Возможно, ты прав, — согласился я. — Но даже ради Габриель я не готов попасться к ним в лапы. Ты мог бы сделать мне одолжение, Полник?

— Говорите, лейтенант.

— Позвони адвокату Флетчера. Его зовут Хозлтон. Передай ему все, что ты сказал мне о Габриель. Скажи, что звонишь по моей просьбе. И не нужно называть свое имя.

— Я понял вас, лейтенант! Хорошо! — Он протянул мне свою массивную ладонь. — Если я больше не увижу вас, желаю счастья, лейтенант.

Мы пожали друг другу руки, и я скривился, так как моя затрещала. В глазах у Полника появилось тоскливое выражение.

— Хотелось бы мне поехать с вами, лейтенант, — сказал он. — Ох уж эти прекрасные женщины, эти сеньориты…

— О чем ты говоришь, черт возьми?

— Мехико, — протянул он с вожделением, — вы ведь туда едете, не правда ли?

— Нет, — ответил я кратко.

— Не уезжайте слишком далеко на север, лейтенант! — быстро сказал он. — Там слишком холодно.

— Зато зимой, — возразил я, — ночь длится три месяца.

Мечтательное выражение снова появилось в глазах сержанта Полника.

— Неплохо, — сказал он.

Глава 12

Джонни Торч открыл дверь и усмехнулся, увидев меня.

— Хотите дать отдых своим ногам, коп? — поинтересовался он. — У вас что, плоскостопие? Неужели вам больше некуда пойти?

У меня не было настроения болтать. Да и таких парней, как Джонни Торч, уже встречал раньше. Вообще-то они не часто встречаются, и брать их нужно быстро, иначе они проделают в вашей шкуре пару дырок: не по злобе, просто у них быстрая реакция. Я схватил его за лацканы пиджака и рывком подтащил к себе, поднимая одновременно коленку. Затем сильно ударил его под желудок, и он обмяк. Тогда я отпустил его лацканы и снова ударил — коленом, тогда он осел, стукнувшись подбородком о мое колено.

Я отбросил его в сторону. Он лежал на полу, скребя пальцами по ковру, но сил подняться у него не хватало. Я наклонился, вытащил пистолет из его наплечной кобуры и засунул в свой карман.

Когда я выпрямился, из спальни вышел Флетчер. Увидев меня, сразу остановился.

— Лейтенант? — Тут он обнаружил Джонни, или, точнее, услышал, как тот плачет, растянувшись на ковре. — Что тут происходит?

— Когда-нибудь его пристукнут, — сказал я. — Никому не понравятся его любезности. А эта его усмешка…

— Я знаю, что вы имеете в виду, — сказал Флетчер. — Он и меня раздражает. Вы замечали?

— Замечал.

— Переживет, — кратко резюмировал он. — Выпьете?

— Не мешало бы.

Мы прошли в гостиную. Флетчер занялся приготовлением выпивки, а я сел на кушетку и закурил. Несколько секунд спустя услышал шаркающий звук позади себя. Я взглянул через плечо и увидел, как Джонни медленно, на четвереньках, движется к ближайшему креслу. Его лицо лоснилось от пота, и он тихонько постанывал, продолжая упорно продвигаться вперед.

Он добрался до кресла в тот момент, когда Флетчер подал мне стакан. Джонни медленно и болезненно подтянулся, сел, наклонился вперед и схватилс за живот. Его глаза дико сверкали — он молча смотрел на меня.

— Я еще не поблагодарил вас, лейтенант, — сказал Флетчер, — за то, что вы сегодня сделали для меня. Не знаю, как выразить вам мою благодарность! Не понимаю, почему вы это сделали и как вы убедили Габриель помочь мне. Но в любом случае я этого никогда не забуду!

— Так уж получилось. Вот я и пришел к вам, Говард, — сказал я небрежно. — Придумал способ, которым вы могли бы отблагодарить меня… Хороший, практический способ.

— Не понимаю вас. О чем вы говорите? Джонни Торч натужно засмеялся, но смех перешел в стон.

— Не будь дураком, Говард, — сказал он. — Я говорил тебе — они все одинаковые! Полицейский ничем не отличается от других людей. Он хочет ваших денег, Говард! Сложенных стопочкой, на блюдечке. Он пришел за ними.

— Не знаю, откуда Джонни взял это, — сказал я Флетчеру, — но он прав.

Говард посмотрел на меня с откровенным изумлением.

— Вы… вы хотите денег за то, что меня выпустили? — Он коротко рассмеялся. — Действительно смешно. Я думал, что если и был когда-нибудь честный коп, так это вы, Уилер. И считал, что вы организовали алиби дл меня, потому что в самом деле верили: не я убил девушек. Впервые в жизни мне показалось, что я встретил честного парня!

— Вы разбиваете мне сердце, Говард, — сказал я. — У меня нет времени ждать, пока оно окончательно разобьется. Вы можете заплатить мне сейчас?

— Сколько же вы хотите? — спросил он решительно.

— Двадцать тысяч. Наличными. Флетчер засмеялся.

— Вы с ума сошли! Где я возьму такие деньги?

— Они у вас есть, Говард, — сказал я. — Я очень благоразумный человек. Здесь у вас где-то спрятано семьдесят тысяч долларов, а я прошу всего двадцать. Я считаю, что это довольно дешево за то, чтобы спасти вас от газовой камеры.

— Вы попусту тратите время, — сказал он. — У меня нет этих семидесяти тысяч. Чем больше я думаю о той ночи в Лас-Вегасе, тем больше убеждаюсь, что синдикат подстроил ложное обвинение. Они хотели, чтобы я убрался оттуда. Выдумали историю, будто я забрал деньги, потому что надеялись — рано или поздно кто-нибудь, вроде Джонни Торча, поверит этому. Тогда он мог бы вышибить мне мозги, пытаясь узнать, что я с ними сделал.

— Хорошая история, — подтвердил я. — Почему же вы не продадите ее в "Трибюн" Шаферу? Он вполне мог бы воспользоваться ею. Плохо только одно, Говард: я вам не верю.

Флетчер безразлично пожал плечами.

— Верите вы мне или нет, Уилер, — сказал он, — мне безразлично.

Я вытащил свой револьвер из кобуры.

— Я могу быть упрямым… очень упрямым.

— Почему бы и нет? — Он усмехнулся. — Вы думаете, я неопытный юнец, который потеряет сознание при виде оружия?

— Я — коп, — сказал я и скрестил пальцы за то, чтобы это заявление было правдой. — Я мог бы застрелить вас обоих и стать на неделю героем Пайн-Сити.

— Надеюсь, вам понравится эта роль, — ответил он грубо.

Я услышал, как Джонни снова засмеялся, и посмотрел на него. Ему удалось выпрямиться в кресле, да и по его лицу было видно, что он начинает чувствовать себя лучше.

— Конечно, — сказал он, — Говард чертовски прав, коп. Застрелите нас обоих. Только тут выйдет неувязка: вы вообще не найдете денег… даже если они есть у Говарда!

— А зачем мне убивать? — удивился я. — Можно прострелить ему руку или ногу, но зачем же насмерть?

— Очнитесь, Уилер! — с презрением сказал Флетчер. — Ну, хорошо, прострелите мне руку или ногу. Я вспомню, в конце концов, что у меня есть семьдесят тысяч долларов. Скажу, что спрятал их под кустом в парке или положил в абонентский ящик на почте… или еще где-нибудь. Как вы узнаете, что я говорю правду? Мы могли бы играть неделями, если бы захотели.

Он подошел к бару и отвернулся от меня, приготовляя выпивку.

— В шкафу в моей комнате висит костюм синего цвета, — сказал он. — Во внутреннем кармане бумажник. В нем шесть или семь тысяч долларов. Возьмите их, Уилер, и убирайтесь отсюда!

— Вы с ума сошли! — хрипло сказал я. — Мне нужно гораздо больше! На эти деньги мне никуда не уехать! Флетчер медленно повернулся ко мне.

— Вы уезжаете, Уилер? А что мешает вам остаться здесь?

— Я не могу оставаться здесь, — упрямо сказал я. — Не дольше, чем вы, во всяком случае. Вы ведь не хотите, чтобы вас снова обвинили в двойном убийстве!

— О чем вы говорите, черт возьми?

— Габриель, — сказал я. — Я оставил ее одну в квартире…

— Ну и что из того? — спросил Джонни.

Я посмотрел на Флетчера., — Она уже чуть не раскололась сегодня во врем допроса, хотя рядом с ней был ваш адвокат. Я не думал об этом, пока не оказалось слишком поздно. Они устроили засаду возле моего дома. Едва я ушел, они схватили ее. У них есть время допросить ее, и она расколется, Флетчер! Возможно, это уже случилось, а вы знаете, что это значит для меня!

— Несчастный коп! — тихо сказал Джонни. — Коп, устраивающий алиби ради денег! — Он начал тихо смеяться. — Коп, ударившийся в бега! Разве ты не считаешь, Говард, что над этим стоит посмеяться?

— Не будь дураком! — резко заметил тот. — Если он теперь попадет в тюрьму, то я сяду вместе с ним. Нам нужно срочно убираться отсюда!

Пока они спорили, я пошел в спальню, достал из кармана синего костюма бумажник и открыл его. Было похоже, что там семь тысяч долларов, а не шесть. Я засунул деньги в свой внутренний карман и вернулся в гостиную. Они все еще спорили.

— Я уезжаю отсюда! — кричал Флетчер. — Что мне еще остается делать? Торчать здесь и ждать, когда шериф заберет меня?

— Нет, Говард, — тихо возразил Торч. — Давай подождем еще немного.

— Можешь ждать сам! — отмахнулся Флетчер. — А я уезжаю.

Он быстро ушел в спальню. Со своего места я видел, как он вытащил чемодан и поставил его на кровать, потом начал швырять туда одежду. Я оглянулся и встретил зловещий взгляд Джонни Торча.

— Вы забрали свои семь штук баксов? — тихо спросил он.

— Да, — ответил я. — И сейчас уйду.

— Конечно, — согласился он, — вы уйдете и, может быть, будете счастливы где-нибудь в Мехико. Вы, конечно, представляете, как долго сумеете продержаться на эти деньги? — Он снова засмеялся. — У вас еще есть врем удрать за границу, коп… Так мне хотелось бы думать…

— Вам лучше подумать о Флетчере, Джонни, — тихо сказал я. — О Флетчере и о тех семидесяти тысячах. Он уйдет с ними и никогда не вернется.

Я все еще держал свой револьвер в руке. Джонни некоторое время смотрел на него, потом поднял глаза.

— Как я могу остановить его, коп? Вы же забрали у меня пистолет.

— Логично, Джонни, — сказал я. — Вам нужен пистолет, чтобы остановить его? — Свободной рукой я вытащил его пистолет из бокового кармана и протянул дулом вперед.

Он медленно взял его.

— Спасибо, коп, — прошептал он. — Когда у меня будет время, я вспомню о вас.

— Только не пытайтесь вспомнить обо мне раньше, чем о нем, — сказал я и направил свой револьвер на Джонни.

— А зачем мне делать такую глупость? Из спальни вышел Флетчер в шляпе и с чемоданом. Он резко остановился, увидев в руке Джонни пистолет.

— Остынь, Говард! — сказал Джонни. — Ты никуда не уедешь! Никуда!

— Сумасшедший! Дурак! — зарычал на него Флетчер. — Зачем вы вернули ему пистолет?

— А вы считали, Флетчер, что откупились семью тысячами?

С его щек постепенно исчезла краска. С минуту он смотрел то на меня, то на Джонни.

— Тебе следовало бы остыть… босс, — сказал Джонни. — Ты никуда не поедешь. Мы будем сидеть здесь вместе, пока за нами не придут копы. Если ты уедешь, мне придется сидеть здесь одному. День, неделю, месяц, кто знает… Но я выберу подходящее время, чтобы ударить.

— Ты хитрый, но глупый сопляк! — хрипло сказал Флетчер.

— А теперь ты оскорбляешь мои чувства, — сказал Джонни. — Ты, конечно, важная персона и потому всегда говорил мне "заткнись" раньше, чем я открывал рот. А сейчас ты ничто, Флетчер! Имя в газетах и труп в газовой камере. Ты ведь вспомнишь обо мне, когда окажешься там, правда? А я в это время уже буду во Флориде!

У Флетчера скривился рот, но неожиданно глаза его засверкали.

— Уилер, — быстро сказал он, — семьдесят тысяч ваши, вы можете их взять! Вам надо только пойти и взять их! Они спрятаны в…

Джонни Торч быстрее змеи соскользнул с кресла. Рукоятка его пистолета описала полукруг и ударила Флетчера по затылку — тот рухнул на пол. Холодные глаза Торча впились в меня.

— Вам пора уходить, коп, — сухо сказал он, — или вы никогда не переберетесь через границу!

— Возможно, вы правы, — медленно сказал я, пошел к двери и выбрался в коридор к лифту. Револьвер я спрятал в кобуру.

Эл Уилер — выдающийся ум!

Я чувствовал себя так плохо, потому что все произошло совсем не так, как я рассчитывал. И поэтому я забеспокоился о Габриель. Я вышел из дома и огляделся. Прямо передо мной стоял черный "кадиллак", над капотом которого склонился какой-то человек.

— Хэлло, лейтенант, — тихо позвал он. Мои нервы еле выдержали, но напряжение ослабло, едва я увидел лицо.

— Мистер Солтер?! — воскликнул я. — Как дела?

— Прекрасно, — дружелюбно ответил он. — Просто прекрасно. Вас подвезти, лейтенант?

— Нет, спасибо. Я на машине.

— Думаю, вам лучше поехать со мной, лейтенант, — настаивал он. — Вы ведь не возражаете? В моей машине сидит человек, и мне хотелось бы, чтобы вы с ним встретились. — Он кивнул на заднее сиденье:

— Садитесь, лейтенант.

С минуту я размышлял: там мог оказаться Макс из Лас-Вегаса; я еще подумал — он не мог выбрать лучшего времени; а потом открыл заднюю дверцу и сел в машину.

— Эл, милый! — услышал я хриплый голос.

— Габриель! — промямлил я, и мои губы коснулись ее щеки. — Как ты сюда попала?..

— Хьюго — мой старый друг, — ответила она. — Он пришел мне на помощь.

Машина отъехала от тротуара, постепенно ускоряя ход. Мне удалось на минутку освободиться из объятий Габриель, чтобы спросить, куда мы едем.

— Ко мне, — сказал Солтер. — Надо кое о чем поговорить, лейтенант!

Глава 13

Анжела, юная жена, встретила нас у двери.

— Люди! — восторженно воскликнула она. — Теперь можно устроить вечеринку!

— Боюсь, что нет, — сказал Солтер. — У нас дела, милая. Тебе лучше уйти.

— Дела! — Анжела надула губки. — Я уже устала от твоих дел. Когда же наконец у тебя появится время для развлечений?

— Это хороший вопрос. — Солтер улыбнулся ей. — Мы поговорим об этом попозже.

Он провел нас в свою комнату, а его жена покорно ушла, как он ей и велел, после чего он тщательно закрыл дверь.

— Думаю, сначала нужно выпить, — заметил он. Я посмотрел на Габриель.

— Что произошло?

— Это было просто чудесно, — ответила она. — Примерно через пять минут после того как ты ушел, кто-то позвонил. Эл, милый, я так испугалась! Но кто бы это ни был, он не уходил. Звонок звонил, поэтому я и открыла дверь. Догадайся, кто это был?

— Солтер, — сказал я.

— Ну, если ты все знаешь, зачем просить меня рассказывать? — холодно сказала она.

— Это была всего лишь счастливая догадка, — сказал я. — Продолжай.

— Ну, как я уже сказала, Хьюго — мой старый друг. Он объяснил, что перед домом полиция и нам нужно уйти черным ходом. Мы так и сделали. Потом он повел меня обедать в чудесное место, куда ты меня не водил. После этого мы немного выпили, остановились перед домом Говарда и ждали, когда ты выйдешь.

Солтер сам принес стаканы.

— Я подумал, что будет лучше, если она пока не будет встречаться с полицией, — сказал он. — Особенно с шерифом.

— Вы правы, — подтвердил я. — Я не подумал об этом, пока не оказалось слишком поздно что-нибудь предпринимать.

— Мне доставило удовольствие вернуть вам долг, — усмехнулся он.

— А как вы узнали, что я у Флетчера?

— Мой человек следил за вами весь день, — сказал он. — Я думаю, пора поговорить, лейтенант.

— Конечно, — согласился я. — Начинайте.

— У вас, чувствую, была серьезная причина убедить Габриель помочь вам состряпать алиби для Флетчера. Какая?

— Он не устраивал меня в тюрьме, — ответил я. — Нужно было как-нибудь вытащить его оттуда. Солтер чуть улыбнулся.

— Это не похоже на вас, лейтенант.

— Я считаю, что Флетчер — ключ ко всему: деньгам, убийствам. Он в сложной ситуации, чертовски сложной. Рано или поздно ему придется сделать ошибку. Находясь поблизости в этот момент, я рассчитывал где-то обнаружить убийцу.

— Звучит неплохо, — пробормотал Солтер. — Но какой в этом смысл? У мен нет фактов, конечно.

— Это трудновато объяснить, — сказал я. — Сейчас у Флетчера ситуаци усложнилась еще больше.

— Чем? — резко спросил Солтер. Я рассказал, как обстояли дела, когда уходил из квартиры Флетчера.

— Значит, они будут сидеть там вечно или пока Джонни не устанет, — покачал головой Солтер.

— Или пока мы им не позвоним, — заметил я. — Этот разговор был вашей идеей, Солтер. А теперь мы оба потеряем время, если не договоримся друг с другом. Ответьте на один вопрос: чего именно вы хотите? Чего хочет синдикат?

— Если эти семьдесят тысяч у них, — сказал он спокойно, —мы хотим быть уверенными, что их не удастся потратить. Мы хотим, чтобы о них позаботились, лейтенант! Пусть, в конце концов, это сделает закон. Но если никто не в состоянии сделать, это сделаем мы сами.

Я закурил.

— Думаю, что у нас есть все основания для сотрудничества. Как вы на это смотрите?

— Разумеется, — беспечно откликнулся Солтер. — Сотрудничая с вами, мне нечего терять, лейтенант. Если не сработает ваш способ, я уверен, сработает мой.

— О чем это вы говорите? — спросила Габриель.

— Мы делаем то, что нужно, милая. — Солтер улыбнулся. — Будь пай-девочкой и помолчи.

— Я помолчу! — Она презрительно фыркнула. — Но больше ничего обещать не могу. Это просто невозможно!

— У вас есть какой-нибудь план, лейтенант? — Солтер снова посмотрел на меня.

— Думаю, да. Как вы смотрите на то, чтобы Габриель сейчас позвонила Флетчеру и сказала, что у нее все в порядке. Она с нами, и коп не доберетс до нее.

— Предположим, Джонни не позволит ему разговаривать по телефону?

— Не важно. Она может и Джонни сообщить то же самое. Потом, когда она закончит, я хочу, чтобы вы тоже сказали несколько слов.

— Каких?

— Ну, скажете: синдикат убедился, что деньги у них, и до утра они умрут.

— Мелодрама? — тихо спросил Солтер. — А куда она нас приведет, лейтенант?

— Надеюсь, прямо к деньгам, — ответил я. — И к убийце, если я прав.

— Вы сегодня откровенны. — Солтер улыбнулся мне. — Гораздо откровеннее, чем были в первый раз, лейтенант. Поэтому я тоже буду откровенным с вами и в дальнейшем стану все отрицать, если будет необходимо. Я сыграю по-вашему, но если эта игра не даст результатов, я сыграю по-своему.

— Я — коп, Солтер. Может быть, я согласился бы и с вами, поэтому я хочу узнать и о вашем способе. Это возможно?

— Если вы когда-нибудь устанете быть копом, лейтенант, — сказал он, — позвоните мне. В нашей организации всегда найдется место для способных молодых людей, которые не колеблются при выборе средств для достижения цели! — Он снял трубку. — Пора начинать. Ты поняла, что надо говорить, Габриель?

— Конечно. — Она кивнула. — Это даже доставит мне удовольствие.

— Ты будешь говорить отсюда, — сказал Солтер, — а лейтенанта я отведу в гостиную. Там есть пара отводных трубок, и мы послушаем. Когда ты закончишь, скажи, что я тоже хочу поговорить. О'кей?

— Прекрасно, — ответила Габриель. — Вы не возражаете, если во врем разговора я назову Флетчера… не только по имени?

— Хорошо, — согласился Солтер. Я пошел за ним в гостиную и поднял трубку одного из телефонов. Солтер взял трубку другого. Я услышал гудок.

— Да? — ответил голос Торча.

— Мне нужно поговорить с Говардом, — сказала Габриель.

— Кто это?

— Габриель. Это ты, Джонни?

— Габриель? Я думал, что тебя схватили копы.

— Только не меня, Джонни! — Она весело засмеялась. — У меня в этом городе есть друзья. Позови Говарда.

— Сейчас он не может разговаривать, — сказал Джонни. — Скажи мне все, что хочешь. Я ему передам.

— Я буду разговаривать с Говардом или совсем не буду, — резко сказала она.

— О'кей, — наконец согласился он, — я позову его. Но говори громко, чтобы я мог слышать. Понятно?

— Конечно.

Снова наступила пауза, потом раздался голос Флетчера:

— Говард слушает. Тот вшивый коп сказал нам, что тебя забрали и заставят сделать заявление против меня, Габриель.

— Он лгал, как обычно, — весело ответила она. — Как я уже сказала Джонни, у меня в этом городе есть друзья. Копы меня никогда не найдут, поэтому вам не о чем беспокоиться.

— Кто этот твой друг? — напряженно спросил Флетчер.

— Ты его знаешь, — ответила она. — Хьюго Солтер. Я сейчас у него. Он тоже хочет поговорить с тобой. Подожди минутку!

Солтер с сардонической улыбкой посмотрел на меня.

— Флетчер? — спросил он спокойно.

— Да? — Голос Флетчера слегка дрожал.

— Я подумал, что нужно сказать тебе, — продолжал он спокойно, — я только что получил сообщение из Лас-Вегаса…

— Сообщение?

— Они приняли решение, Флетчер. Деньги у тебя и у Джонни.

— Это ложь! — закричал тот. — Это грязная ложь! Это подстроено! Кто-то пытается подставить меня.

— У меня инструкция, — сказал Солтер. — Я должен позаботиться о деталях до утра.

— Подождите минутку! — взмолился Флетчер. — Солтер! Ради Бога, будьте благоразумны! Может быть, мы сможем заключить сделку?

— Сделку? — Это слово прозвучало в устах Солтера как ругательство.

— Да, сделку! — Голос Флетчера прервался в середине слова. — Предположим, только предположим, что я знаю, где деньги. Я мог бы сказать вам, где вы можете найти их. Вы их вернете, синдикат не потеряет ни цента!

— Ты думаешь, мы беспокоимся о деньгах? — Солтер сухо рассмеялся. — Говард, ты должен был бы уже понять! Нас интересуют не деньги, а принцип.

— Солтер! Прошу вас…

— Не теряй времени! — решительно сказал Солтер. — Я увижу тебя через два часа. Конечно, я буду не один. Подождите нас. Содействуйте нам, и я обещаю: все произойдет быстро и безболезненно. Мне не нужно вдаваться в детали, говоря об альтернативном варианте, не так ли?

— Солтер! — Голос Флетчера взлетел до визга. — Я сделаю все… все. Вы могли бы…

Послышался сухой стук, а потом трубка снова заговорила металлическим голосом Джонни Торча.

— Солтер!

— Я слушаю тебя, Джонни, — спокойно ответил он.

— Приходите сюда. Я жду не дождусь, мечтаю снести с плеч вашу глупую башку!

— Говори, что хочешь, Джонни, — сказал Солтер. Он посмотрел на меня и кивнул. Потом положил трубку на место. — Все это звучало очень по-детски, не правда ли? — сказал он. — Что дальше, лейтенант? Мы идем вашим путем.

— Возвращаемся к тому дому и сидим в ожидании, — сказал я.

Мы вернулись в его кабинет, чтобы забрать Габриель. Я остановился у двери, пропуская его.

— Спасибо, лейтенант, — кивнул он. Тогда я вытащил свой 38 — й и рукояткой стукнул Солтера по затылку. Он упал на пол. Габриель вытаращила глаза.

— Зачем ты это сделал?

— Я чувствую себя подлецом, — сказал я. — Когда он очнется, пожалуйста, скажи ему, что я прошу прощения.

— Но я не останусь здесь, я поеду с тобой!

— Не в этот раз, милая! — сказал я. — Прости.

— Но почему ты…

— Ведь ты не хочешь встретиться с Джонни Торчем, не так ли, милая?

— Я… Пожалуй, нет.

— Тогда я возьму машину Солтера. Скажешь ему, что я верну ее позднее.

— А потом ты приедешь сюда за мной, Эл?

— Конечно. Здесь ты в безопасности.

Я быстро прошел через холл, вышел на улицу, сел в "кадиллак". Примерно через пятнадцать минут я остановился напротив дома и начал ждать. Было интересно, кто выйдет из дома — Флетчер или Торч.

Минуты тянулись медленно, прошло полчаса. Я закурил четвертую сигарету и уже начал было волноваться. Прошло еще пять минут. Кто-то вышел из дома. Это был Джонни Торч. Он пропустил два такси и взял третье. Я запустил мотор, поджидая, пока такси немного отъедет, потом сделал поворот и поехал за ним.

Мы выбрались из этого района и отправились на окраину. Движение было небольшое. Такси остановилось на углу, и Торч вышел.

Я проехал мимо, свернул за угол и остановился. Быстро выйдя из машины, пошел назад. Такси отъехало, повернуло направо и исчезло, мелькнув задними фонарями. Я свернул за угол и увидел Джонни, идущего к дому. Этот дом показался мне знакомым.

Неожиданно я почувствовал неприятное ощущение во рту: услышал шум машины, который тут же смолк. Быстрые шаги за спиной сказали мне, что у мен появился компаньон. Я вытащил из кобуры револьвер и оглянулся.

— Два человека, одержимых одной идеей, — тихо сказал голос Шафера. — Можете убрать оружие, лейтенант, я охочусь за сюжетом.

— Как вы сюда попали, черт возьми? — спросил я его.

— Я уже сказал: так бывает — два человека, одержимых одной идеей. Я следил за этим домом с тех пор, как ушел от вас, около шести вечера.

— Почему?

— По тем же причинам, что и вы. Это мой сюжет, я давно его пасу. Хочу выдавить из него сенсацию. Похоже, теперь я близок к этому.

Шафер медленно повернул голову и посмотрел на дом.

— Круг замкнулся, лейтенант? — тихо спросил он. — Дом шерифа Лейверса…

Тут же откуда-то изнутри донесся истошный крик и сразу прекратился. Я бросился по дорожке к дому. Шафер бежал рядом со мной.

На минуту я остановился на пороге дома, вспоминая, как выглядело тело Линды Скотт три дня назад. Шафер остановился рядом, заглядывая в полуоткрытую дверь.

— Чего мы ждем, лейтенант?

— Вы не боитесь? Что ж, входите. Он покачал головой.

— Я только любитель, а вы профессионал. Пойду за вами.

Я открыл дверь и подождал. Ничего не случилось. Прыжок, и я очутился в пустой прихожей. Шафер осторожно шагнул за мной. Дверь гостиной была открыта, поэтому я вошел.

На полу лежала миссис Лейверс. Я наклонился над ней и увидел, что она дышит ровно. На ее лбу была шишка, через середину которой проходила красна полоса сорванной кожи. Похоже, Торч ударил ее рукояткой пистолета.

— Она в порядке? — взволнованно спросил Шафер.

— Думаю, да.

— Где Торч?

— Вероятно, наверху. У вас есть оружие?

— А что бы я с ним делал?

— Тогда оставайтесь здесь и присмотрите за ней. — Я кивнул на телефонный аппарат. — Позвоните в офис шерифа. Если Лейверс там, расскажите, что случилось. Если никто не ответит, попробуйте дозвониться до отдела по расследованию убийств.

— Хорошо. А что собираетесь делать вы? — спросил Шафер.

— Искать Торча. Он, вероятно, наверху.

— Надеюсь, вы найдете его раньше, чем он вас. Он же убийца!

— Вы так же храбры, как и я, это неутешительно. Если увидите его, я буду наверху, кричите.

— Вам не стоит беспокоиться об этом, лейтенант. — Шафер нервно усмехнулся. — Меня услышат в Лос-Анджелесе.

Я снова вышел в прихожую и с минуту стоял тихо, прислушиваясь. Сверху не доносилось ни звука. Может быть, Торч там или ждет наверху лестницы, чтобы застать меня врасплох? Яркое видение контейнера для замораживания трупов в морге предстало передо мной. Я бы не возражал стать героем, но мертвый герой обычно дурно пахнет.

Ступеньки не скрипнули, и это меня некоторым образом утешило. Медленно ступая, я начал подниматься. Уже пройдя половину пути, услышал позади шаги.

— Не будьте глупцом. Шафер! — прошептал я. — Он снесет вам голову просто ради удовольствия. Вернитесь вниз.

Но тот продолжал идти. Я не мог думать о нем, потому что сосредоточил все внимание на верхней площадке лестницы на случай, если там появится голова Торча. Я сделал еще три шага, и Шафер оказался позади меня. И я почувствовал дуло пистолета, которое уперлось мне в ребра.

— Бросьте револьвер, — тихо сказал голос мне на ухо. — Бросьте его!

Мои пальцы разжались, и револьвер упал на покрытую ковром лестницу. Мы продолжали стоять. Я сделал две ошибки: первую, когда не обернулся, услышав за собой шаги; вторую, когда подумал, что это Шафер.

— О'кей, — тихо сказал Флетчер. — Теперь пойдем наверх. Вы должны были быть счастливы с теми семью тысячами долларов, Уилер!

— Я был бы счастлив, если бы остался дома и читал книгу, — пробормотал я.

Мы дошли до площадки и остановились. Дверь в спальню была открыта, дальше — ванная, а за ней еще две спальни.

— Позовите его! — прошептал мне на ухо Флетчер.

— Что?

— Позовите его, Уилер!

Дуло пистолета сильнее уперлось мне в спину.

— О'кей! — Я повысил голос:

— Торч! Джонни Торч! Несколько секунд было тихо, потом он ответил:

— Заходите сюда, коп! Вы хотите заполучить меня? Вот заходите и возьмите!

Казалось, его голос доносился из третьей спальни, самой дальней.

— Вы слышали его? — тихо заметил Флетчер. — Идите!

Мы дошли до закрытой двери третьей спальни.

— Открывайте, — прошептал Флетчер. — Входите!

— И мне размозжат голову! — прошептал я в ответ.

— Не откроете дверь, получите пулю в спину. Я оценил одно — у меня есть выбор. В морге сейчас как раз открыли ящик; быть может, это место для меня.

Пистолет Флетчера болезненно врезался мне в ребра.

— У вас только две секунды, — прошептал он. — Решайтесь, Уилер!

Я решился, повернул ручку двери и широко распахнул ее.

В той части комнаты, которую я видел, Торча не было, поэтому я быстро решил, что он, возможно, ждал за дверью. Умозрительно я видел в его руке дуло пистолета, физически чувствовал дуло пистолета Флетчера, давящего на спину.

Я сделал три шага вперед; следующий выведет меня на линию огня. Вместо того чтобы сделать четвертый шаг, я бросился вперед и распластался на полу. Послышался выстрел, который оглушительно прозвучал в тесном пространстве, и за ним почти одновременно — еще два. Послышался стук, как будто что-то упало на пол. Потом наступила тишина.

Либо я был невредим, либо мертв. Я осторожно и медленно повернул голову.

— Вставайте, Уилер! — сказал Торч.

Я сделал так, как мне велели — поднялся. Он сидел на краю кровати с пистолетом в руке, насмешливо глядя на меня.

— Вы хотите попрощаться с Говардом? — сказал он тихо, кивнув на дверь.

Я посмотрел. Пистолет Флетчера лежал на полу: видимо, он произвел стук, который я слышал. Сам Флетчер стоял в дверях, согнувшись пополам, как бы кланяясь. Он клонился все ниже и ниже, пока не упал на пол, потеряв равновесие.

— Точно между глаз, — сказал Торч удовлетворенно. — Лучше бы он сидел дома.

— Удивляюсь, как он позволил вам уйти, — сказал я.

— Я подстрелил его, не оставив ему выбора. — Джонни усмехнулся. — Ему нужно было сидеть дома, коп, и вам тоже.

— Не спорю, — сказал я. — Вы уже нашли деньги, Джонни?

— Я найду их. Они где-то в доме. Нужно только найти их, вот и все. Я уже проверил две другие спальни. Помогите мне искать, коп.

— А что будет, когда мы найдем их?

— Я бы на вашем месте не думал об этом. Зачем заранее беспокоиться? Кладовая!

Я подошел к кладовой и открыл дверь. Искать было нетрудно. Там висела только старая куртка Лейверса.

— Ладно, — сказал Джонни, — теперь обыщите стол. Я вывалил содержимое ящиков на пол. Там не было ничего похожего на деньги. Джонни отошел от кровати и следил за мной. Потом он заставил распороть чехол матраца. Но и там ничего не оказалось.

— А вы не думаете, что кто-то добрался до них раньше? — спросил я его.

— Это невозможно! — уверенно сказал он.

— Тот журналист, Шафер… Он умный парень. Может быть, он узнал, что деньги здесь…

— Шафер? — повторил Джонни. — Вы имеете в виду парня, с которым гуляла Линда? А что он мог знать об этом?

— Почему бы не спросить его? — с надеждой сказал я.

— Не умничайте, коп, — оборвал меня он. — Похоже, что вы мне больше не нужны.

— Я говорю правду. Он сейчас внизу, а вы там еще не все обыскали, не так ли?

Торч смотрел на меня, сжав губы.

— Как вы думаете, над кем вы смеетесь?

— Не верите, идите и посмотрите сами.

— Может быть, и пойду, но сперва позабочусь о вас.

— Неразумно поступите, Джонни, — быстро сказал я. — Если он внизу, я могу поговорить с ним, пока вы спуститесь туда…

— Поразительно, насколько вы хотите прожить лишних пять минут! — Он презрительно усмехнулся. — Вы так хотите жить, что смогли бы убить даже собственную мать.

— Допускаю.

— Почему бы не пойти? — Он с минуту думал. — Да, попытка — не пытка, коп. Можно и не спешить с вами. Хочу понаблюдать подольше, как вы вибрируете.

— Вы хотите видеть Шафера или нет?

— Конечно, — ответил он. — Идите вперед. Я вышел из спальни к лестнице. Джонни — за мной. Я сошел на две ступеньки вниз, потом намеренно оступился и упал. Тяжело ударившись, я скатился еще по нескольким ступенькам, прежде чем остановиться.

— Это вы, лейтенант? — крикнул из гостиной Шафер. Его голос чуточку дрожал.

— Конечно! — закричал я. — Все о'кей! Не беспокойтесь, все в порядке!

Я посмотрел наверх и увидел, что на меня с усмешкой смотрит Джонни.

— Вы умно ответили Шаферу, и поэтому поживете еще немного, коп. Вставайте! — резко приказал Джонни. — Если повредили ногу, можете ползти.

Я знал, что пока еще не смогу незаметно вытащить из-под себя револьвер. У Джонни достаточно времени, чтобы меня пристрелить. Надеялся лишь, что мои рефлексы сработают быстрее, чем у него.

Я потянулся к перилам, чтобы ухватиться за них, но в последний момент ухватил Джонни за ногу и сильно дернул. Он испуганно завопил, и в следующую секунду его пистолет выстрелил.

Пуля врезалась в стену примерно в шести футах от моей головы. Джонни перелетел через меня, отчаянно болтая руками и ногами, и ударился о последние две ступеньки. Пистолет он из руки не выпустил.

Я поднялся, держа в руке свой 38 — й. Джонни с трудом встал на колени. И тогда я всадил в него две пули.

Быстро спустившись вниз, я взял его пистолет и перевернул Джонни. Он еще дышал. Пока. Обе пули попали в грудь, и он терял много крови.

— Умный парень, — сказал он тихо.

— Я не хотел этого, Джонни, — мой ответ был откровенным, — но вы заставили меня понервничать.

— Я вовсе не об этом думаю, коп, — сказал он глухо. — Почему там, в квартире, вы отдали мне пистолет?

— Это длинная история, Джонни. У вас уже не хватит времени понять это. Я никогда не считал, что Флетчер был убийцей, и если бы я его тогда отпустил, он забрал бы деньги из дома и скрылся. Мне нужны были эти деньги дл приманки, Джонни., для вас, настоящего убийцы.

— Вы говорите чепуху, — выдохнул он, — но это теперь не имеет смысла.

— Поэтому я уговорил Солтера позвонить вам и сказать, что он придет покончить с вами, — продолжал я. — Мне надо было, чтобы вас охватила паника и привела бы меня к убийце и деньгам одновременно.

Когда я это сказал, он открыл рот от удивления, так я подумал. А потом понял, что он больше не дышит.

— Лейтенант! — почти истерически закричал из гостиной Шафер. — Что происходит? Это вы стреляли?

— А кто же еще? — с отвращением сказал я. Я вложил свой револьвер в кобуру и вернулся в гостиную. Миссис Лейверс все еще была без сознания и лежала на полу.

— Вам бы следовало поднять ее и устроить поудобнее, — сказал я ему.

— Там, наверху, все время стреляли, — сказал он срывающимся голосом, — только и ждал, что кто-нибудь войдет и сделает во мне дырку.

— Беда журналистов в том, что у них слишком богатое воображение.

— Но что же там произошло?

— Флетчер и Торч, — сказал я. — Джонни был наверху, а потом прибыл Флетчер. Он использовал меня, как прикрытие против Джонни, но тот все равно убил его. Затем я убил Джонни, вот и вся история. Просто счастье, что Флетчер пришел как раз вовремя.

— Почему вы так говорите? — Шафер тупо уставился на меня.

— Лучше помогите поднять миссис Лейверс на кушетку.

Мы уложили ее на кушетку, подсунув под голову подушку. Вероятно, Джонни стукнул ее сильно, но дышала она нормально.

— Вы сказали Лейверсу, чтобы он привез врача?

— Врача? О, конечно, — тупо ответил он. — А что делал Торч? Что он искал там?

— Семьдесят тысяч долларов.

Я закурил и опустился на ближайший стул. Шафер уставился на меня.

— Семьдесят тысяч? Вы с ума сошли!

— Только не я. Они обманули синдикат в Лас-Вегасе на семьдесят тысяч долларов — все четверо. Нину Бут и Линду Скотт убили, осталось только двое заинтересованных в этих деньгах. Вот они и пришли искать их.

Шафер медленно покачал головой.

— Это невероятно! Какой будет материал! А деньги действительно существуют?

— Конечно. И они здесь, в доме. Я думаю, хорошо спрятаны. Джонни уже осмотрел три комнаты и не нашел. — Я посмотрел на кушетку. — Надеюсь, шерифу не понадобится много времени, чтобы добраться; сюда. Ей нужен врач.

— Надо позвонить в редакцию и передать материал, — сказал Шафер. — Жаль, что Торч не нашел этих денег, это был бы отличный финал статьи.

— Нельзя иметь все сразу, — заметил я.

— Может быть, нам повезет больше? — сказал он оживленно. — Делать больше нечего, так почему бы не поискать деньги, лейтенант?

Причин для отказа не было.

— О'кей, давайте попробуем. Если бы вы захотели что-то спрятать в этом доме, куда бы вы это положили? Надо, чтобы случайно обнаружить это было невозможно.

— Конечно, — кивнул Шафер. — Продолжайте, лейтенант.

— На стенном шкафу, внутри туалетного бачка, за плитой в кухне… Можно засунуть за обивку кресел.

— Я посмотрю! — оживленно сказал Шафер.

Сперва он осмотрел кресла и кушетку в гостиной, потом вышел.

Прошло пять минут, и я услышал, как он бежит вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Я подумал: хорошо быть таким оптимистом.

Прошло еще две минуты, и я услышал, как он спускается по лестнице гораздо медленнее.

Я подошел к двери гостиной и стал позади нее, держа в руке револьвер.

Шафер медленно вошел в комнату с торжественным выражением на лице. В одной руке он держал объемистый пакет в коричневой бумаге, а в другой — пистолет. И палец на спуске.

Я подождал, пока он остановится.

Его глаза все шире открывались от удивления, когда он, осмотрев комнату, не увидел меня. Рукояткой своего револьвера я сильно ударил его по запястью. Его пистолет упал на пол, а он пронзительно закричал от боли.

Я посмотрел в его невидящие глаза и усмехнулся.

— Вы думаете, я не знал, что это были вы? — спросил я его.

Глава 14

Я положил трубку на место; в моих ушах все еще звучал голос шерифа, требующего разъяснений. В кресле сидел Шафер. Я набрал номер Солтера. В другой руке я держал револьвер, потому что коп может неожиданно умереть, если будет демонстрировать излишнее благодушие.

Солтер ответил, и я сказал, где нахожусь, предложив приехать прямо сюда. Он оказался умнее Лейверса и не задавал вопросов. Я положил трубку и посмотрел на Шафера.

— Вы ведь не звонили шерифу? — спросил я. — Вы искали возможности наложить лапу на деньги и бежать. Он ничего не ответил.

— О деньгах вам сказала Линда? — мягко спросил я. Он медленно поднял голову.

— Да. Думаю, она была готова расколоться. Не могла выдержать нервного напряжения в ожидании, пока синдикат остынет. Я думаю, она раскололась бы шерифу или Солтеру, если бы не рассказала мне.

— В этом ее ошибка. Если бы она раскололась любому из них, сейчас была бы жива. Он ничего не ответил.

— Она рассказала мне все, — продолжал он, — за исключением того, где спрятаны деньги. Не сказала этого и другим. Она безумно любила меня, и обещал, что мы уедем вместе, но было бы глупо не взять с собой деньги. Она сказала, что возьмет их.

— И вы поверили ей. — Я усмехнулся. — Вы, пошли за ней, чтобы убедиться, что она не надует вас.

— Конечно, пошел. Потом я увидел, как она подошла к дверям дома шерифа, дома своего дяди. Я подумал, что она собирается рассказать ему обо всем, а если бы она это сделала, у меня пропал бы шанс получить деньги. Я должен был остановить ее. И единственным способом оказался пистолет… — Его губы задрожали. — Ну почему она не сказала, что спрятала деньги в этом доме? — Он зарыдал. — Тогда бы этого никогда не случилось! Она сама виновата! Если бы она доверилась мне и сказала, где находятся деньги, я бы никогда не совершил этой ошибки! Зачем мне было убивать ее!

Я услышал, как подъехала машина. Входная дверь была открыта.

Пять минут спустя в комнату вошел Солтер, а за ним Габриель. Он посмотрел на меня, на револьвер в моей руке и вытащил свой.

— Вижу, кто-то позаботился о Торче, лейтенант? — сказал он спокойно.

— Да, — сказал я. Подъехала еще одна машина.

— Вам лучше отойти в другой конец комнаты, — сказал я Солтеру и Габриель. — Притворитесь, будто что-то делаете… Шериф, вероятно, въедет сюда на боевом коне.

Едва они отошли, как ворвался шериф, за ним док Мэрфи, Полник и двое в штатском. Я заговорил раньше, чем шериф успел открыть рот.

Почти сразу же док привел в чувство миссис Лейверс, и она села, проявл глубокий интерес к происходящему. По выражению лица шерифа я видел, что он пытается напрячь свой мозг и его это очень беспокоило.

Док Мэрфи с надеждой ожидал, что ему кто-нибудь предложит выпить. Полник просто смотрел на меня, удивляясь, почему я до сих пор не уехал; ведь у мен была такая возможность.

Шериф закрыл лицо руками и наконец обрел голос.

— Что делают здесь эти люди? — закричал он, указывая на Габриель и Солтера.

— Я пригласил их сразу после того, как позвонил вам. Думаю, они имеют право находиться здесь.

— Тебе не следовало бы кричать на лейтенанта, — решительно заявила миссис Лейверс. — После того как он спас мне жизнь, схватил убийцу и все такое, от тебя он не услышал слова благодарности!

Лицо Лейверса покраснело.

— Ты не считаешь, что тебе нужно лечь в постель, дорогая? Я уверен, что именно это тебе посоветовал бы доктор.

Он вопросительно посмотрел на Мэрфи.

— Ваша жена — замечательная женщина, — весело ответил тот. — Сложение, как у быка, простите за сравнение, мистер Лейверс. Если она чувствует себ достаточно хорошо, я не вижу необходимости ложиться в постель.

— Конечно, — согласилась она. — Сейчас, как я уже говорила…

— Хорошо, — устало махнул рукой шериф, — мы поговорим об этом позже. Если ты чувствуешь себя хорошо, то как насчет кофе?

— Кофе? — испуганно спросил Мэрфи.

— Кофе! — холодно повторил Лейверс.

— Хорошо, — сказала жена и пошла к двери. — Но пока меня не будет, не смей угрожать лейтенанту! Она вышла из комнаты. Лейверс тяжело вздохнул.

— Даже моя собственная жена… — тихо пробормотал он.

Я снова закурил и стал ждать; но ждать мне пришлось недолго.

— Я не люблю этого делать, — сказал шериф, — но, думаю, у меня нет выбора. Хорошо, Уилер, вы можете перестать выпендриваться и рассказать, в чем дело, но только подробнее.

Еще когда он только влетел в комнату, я сказал ему, что Флетчер и Торч мертвы и что убийца здесь. Теперь рассказал и все остальное.

— Зачем все-таки было Торчу приходить в мой дом? — спросил шериф.

— Забрать семьдесят тысяч долларов, — ответил я. — Деньги синдиката из Лас-Вегаса.

— Как эти деньги могли попасть сюда? — шипя от злости, возмутился шериф. — Не стройте из себя идиота, Уилер!

— Деньги были здесь, потому что именно здесь их спрятала Линда Скотт. Где найти для них более безопасное место? Они привезли их с собой из Лас-Вегаса, но не могли тратить, потому что об этом узнали бы в синдикате. В банк не могли положить по той же причине. Опасно оставлять такие деньги в любой из квартир: парни из синдиката могли забраться туда в любой момент. Но Линда посещала дядю, не вызывая подозрений, и пока она бывала здесь, она могла их спрятать.

Я посмотрел на коричневый пакет на столе, потом на Шафера.

— Они были спрятаны под крышкой туалетного бачка, — ответил он угрюмо. — Одна из ваших догадок оказалась верной…

— Линда была дилетанткой, — сказал я.

— А Шафер? — спросил Лейверс. — Как он влип в это дело?

— Давайте сперва поговорим о вашей племяннице, шериф, — заметил я. — Она была не такой, как трое других. Флетчер и Торч были профессионалами. Нина Бут — чересчур упрямой. К тому же любовницей Флетчера. Они могли выдержать нервное напряжение, не трогая денег. Но Линда начала раскалываться.

— Я велел вам говорить о Шафере! — громко повторил шериф.

— К этому я и подхожу, не торопитесь, шериф! Шафер догадывался, почему Флетчер и остальные приехали сюда из Лас-Вегаса. Он также считал, что самым быстрым способом добраться до истины можно через женщину. Вот почему он подружился с Линдой. Та влюбилась в него, раскололась и рассказала всю правду. — Я посмотрел на Шафера. — Этот парень с репутацией хорошего работника и любителя женщин не имел денег. Так мне сказал о нем его редактор. А тут вдруг прямо в руки падают семьдесят тысяч долларов. Он велел Линде взять эти деньги, а потом собрался удрать с ней из города.

— Тогда почему же он убил ее?

— Она согласилась взять деньги и даже пошла за ними…

Я рассказал об остальном.

— Забавно! — сказал Солтер. — Она была с ним честна, а он убил ее, подумав, что она надувает его.

— У вас редкое чувство юмора, Хьюго, — сказал я. — Но вы правы.

— Я думаю, в этом есть смысл, — заявил Лейверс. — Ну, а Нина Бут?

— Удивительно, что Шафер не сошел с ума и продолжал развивать свою деятельность, — сказал я. — Он убил, чтобы получить эти деньги, но не знал, где они. И снова пошел тем же путем: через женщину. Только он не учел одного: Нина Бут была раза в два умнее его и упрямее, чем Линда. Я думаю, что он пошел к ней и попытался ее запугать. Сказал, что Флетчер убил Линду и собирается убить остальных, чтобы не делиться деньгами.

— Но зачем он убил ее? — спросил шериф.

— Нина была неглупа, — ответил я. — Она знала, что Шафер был другом Линды. И могла предположить, что Линда рассказала ему всю историю. Она не поверила Шаферу, подумала, что он собирается увлечь ее в ловушку ради своего материала для газеты. Она выслушала его, согласилась, что деньги действительно существуют… И тогда решила позвонить мне и сообщить о его запугиваниях. Она сняла трубку и позвонила мне. Собиралась рассказать, о чем говорил ей Шафер. Делая это, она не понимала, что называла имя убийцы Линды. Но Шафер-то хорошо это понимал. Ему нужно было прервать наш разговор, и он его прервал… ледорубом.

— Звучит правдоподобно, — заметил Хьюго. — У вас есть какие-нибудь доказательства?

— Шафер следил за нами обоими почти все время. Он хотел, чтобы мы арестовали Флетчера. Он даже убедил своего редактора, что мы и сами, вероятно, связаны с Флетчером, поскольку не хотим арестовать его за убийство.

— Довольно правдоподобно, — согласился Лейверс. — Но ведь алиби Флетчера и Торча не подтвердились: никто не видел их в том ресторане.

— Я думаю, что могу объяснить и это, — вежливо заметил Солтер. — Тот ресторан является предприятием, которым ведают… люди, которых представляю я.

— Вы хотите сказать, что велели персоналу не вспоминать, что они были там? — Лейверс в изумлении смотрел на него.

— Я считал, что не мешало бы усилить давление и посмотреть, что он будет делать, — спокойно ответил Солтер. — Мы не были особенно дружны, вы ведь знаете.

Я поспешно вмешался в разговор, прежде чем Лейверс взорвался.

— Шафер пришел ко мне после того, как я подстроил алиби для Флетчера и его выпустили, — сказал я. — Он чуть с ума не сошел от ярости. Он собиралс выступить лично против меня в газете. Я стал бы посмешищем на всю оставшуюс жизнь…

— Вы и так им станете, — хихикнул Мэрфи.

— Не лучше ли вам позаботиться о трупах? — спросил я его. — Вместо того чтобы околачиваться здесь и надеяться, что шериф поднесет вам виски.

— Кстати, об алиби, которое вы подстроили, — сказал Лейверс мягким голосом. — Я собирался спросить вас о нем, — Я очень на него рассчитывал. Две девушки убиты, а вы ополчились на Флетчера. Рано или поздно Флетчер или Торч забрали бы деньги и сбежали. Но в момент выема денег убийца, кто бы он ни был, должен был оказаться там же. Вполне возможным казалось, девушек убил Торч, чтобы не делить с ними деньги, но я был уверен в одном: Флетчер не убивал. Не было это и делом рук синдиката, я знал это от авторитетного лица. — На секунду я взглянул на Солтера, и он улыбнулся мне. — Во всяком случае, они проделали бы это намного лучше, — добавил я.

— Поэтому?.. — начал Лейверс.

— Поэтому я старался создать условия для того, чтобы Джонни ринулся за деньгами, а убийца — либо он, либо тот, кто последует за ним. А потом вы арестовали Флетчера и спутали мне все карты. Если бы Флетчер не стоял на пути, Джонни не спешил бы забрать деньги, он ведь знал, что они в безопасности. Мне нужно было освободить Флетчера, чтобы Джонни взволновался.

Лейверс раздраженно почесал нос.

— Хорошо, это толковая идея. А как насчет фактов?

— Пистолет, который я выбил у Шафера, вот он, на столе, рядом с деньгами. Баллистики без труда определят идентичность пуль, которые все еще находятс в его пистолете, с той, которая убила Линду Скотт. И если вы действительно хотите получить признание, допросите его.

Шафер медленно поднял голову.

— Хорошо, — сказал он хрипло, — я убил их. Убил их обеих! Я же говорил вам, что, убив Линду, совершил ошибку, но что же можно было тут поделать?

— Вы могли бы написать об этом стихи, — предложил я. — Это, пожалуй, спасло бы вас от беды. Лейверс кивнул Полнику:

— Забери его! И получи полное признание, а я подойду попозже.

Полник подошел к Шаферу и поставил его на ноги.

— Еще один пункт, шериф, — спокойно сказал Солтер. — Тот коричневый пакет, что на столе. В нем семьдесят тысяч, украденных у владельцев казино в Лас-Вегасе. Я уверен, суд даст законное обоснование для их возвращения. Поэтому буду очень обязан вам, если вы позаботитесь о них. Такие вещи могут легко затеряться, знаете ли…

Лейверс злобно посмотрел на Солтера, подошел к столу и взял пакет.

— Я позабочусь, чтобы они не потерялись, — проворчал он.

Полник надел наручники на Шафера и вывел его из дома.

Несколько минут спустя в комнату вошла миссис Лейверс с подносом.

— Вот и кофе! — торжественно сказала она.

— Мне нужно идти, — угрюмо отказался Мэрфи. — Извините, пожалуйста.

— Думаю, что и мне пора, — сказал Солтер. Он подошел ко мне. — Спасибо за все, лейтенант. — И вдруг усмехнулся. — Головная боль, которой вы наградили меня раньше, кажется, сейчас совсем прошла.

— Рад слышать, — сказал я. — Это меня все время беспокоило.

— Я бы на вашем месте не переживал, лейтенант, — успокоил меня он. — Я вам весьма обязан.

Он повернулся и вышел. А я выпил чашку кофе: он был хорошим, как всегда. Потом взглянул на шерифа.

— Еще что-нибудь, сэр?

— Можете отвезти эту девушку домой, если вы это "имеете в виду, — сказал он, — но будьте в бюро в девять утра.

— Хорошо, сэр.

— И если вы думаете, что я собираюсь извиняться, то ошибаетесь!

— Да, сэр, — согласился я.

— Почему вы, черт возьми, не сказали мне, что собираетесь делать?

— А вы бы мне поверили? — вежливо спросил я.

— Нет! — проворчал он.

Я пожелал им спокойной ночи и вместе с Габриель вышел из дома. На улице нас ожидал Солтер.

— Я подумал, что нужно вас подождать. Вы можете взять мой" кадиллак ". И вернуть его завтра.

— Спасибо, — сказал я.

— Это доставит мне удовольствие. Вы не забудете, что я сказал вам? Когда устанете быть копом, известите меня, пожалуйста!

— Не забуду!

— Конечно, если не собираетесь стать президентом. Я повел Габриель за угол, где стоял" кадиллак ".

Дома я прежде всего сделал коктейли.

— Эл, милый, — тихо сказала она, — Хьюго предложил мне работу в одном отеле в Майами. Место слишком хорошее, чтобы отказываться.

— Конечно, — сказал я. — Когда ты отправляешься?

— Я должна уехать в понедельник. Нам остается только уик-энд, не так ли?

— Думаю, да, — согласился я.

— Но у нас будет замечательный уик-энд, милый! — сказала она возбужденно. — Почему бы нам не слетать в Вегас и как следует не повеселиться?

— Ты с ума сошла? — спросил я. — Где я возьму деньги, чтобы…

— Ты не болен, Эл? — встревоженно спросила она. — Похоже, у теб неожиданно что-то заболело…

— Нет, — ответил я, — просто я кое о чем вспомнил. Сунув руку в боковой карман, я вытащил пачку денег. От удивления она распахнула глаза.

— Ты ограбил банк?

— Я совсем забыл о них. Их дал мне Флетчер — плата за алиби, которое мы сделали для него. Поэтому половина твоя, милая. Теперь они ему не нужны.

— Конечно, — быстро согласилась она. — Это замечательно, милый. Теперь мы действительно сможем хорошо повеселиться в Вегасе!

Она подошла ко мне и обняла за шею.

— Возьми меня на руки, милый! Ты самый умный лейтенант и заслуживаешь награды, которую я собираюсь тебе вручить…

— Я только хочу сказать по поводу уик-энда в Лас-Вегасе, милая… — вставил я осторожно.

— Что еще?

— Никаких азартных игр в казино! — И поднял ее на руки.

Картер Браун Любящие  и мертвые-Расплата-Прекрасная, бессердечная

Картер Браун. Любящие  и мертвые

Глава 1

Он словно вышел из сна незамужней женщины. Ну, знаете, такого сна, который нам снится всякий раз в три часа ночи, и стакан горячего молока здесь уже не помогает. Я кинула на него всего один взгляд — и глубоко вздохнула. К счастью, лифчик на мне без бретелек, поэтому большой беды не случилось, конечно если не принимать в расчет мои чувства.

Парень был высокий, симпатичный, к тому же брюнет. Видок у него был такой, словно в последнее время его здорово что-то гложет. По моему разумению, за свою молодую жизнь от него многие уже успели хлебнуть горюшка. Готова поспорить, что целая толпа блондинок, брюнеток и шатенок может служить подтверждением моей догадки.

— Это офис «Детективного агентства Рио»? — осведомился он звучным голосом.

Затем окинул меня натренированным взглядом знатока женщин, мгновенно вникнув в мельчайшие детали моей внешности и представив меня во всех ракурсах, в том числе и без одежды; впрочем, когда такие, как он, меня разглядывают, я ничего не имею против.

— Точно, он самый, — хрипло ответила я. Мне даже не понадобилось закрывать глаза, чтобы представить нас с ним в ситуации, которую моя мать назвала бы «компрометирующей», а я «весьма забавной». — Я Мэвис Зейдлитц, — отрекомендовалась я, — по сути, я половина «Детективного агентства Рио», хотя мое имя не намалевано на двери.

— Хм? — думая о чем-то своем, отозвался он.

— Я партнер Джонни Рио, — осторожно объяснила я. — Секретарской работой я занимаюсь так, от нечего делать. — Тут я с гримасой покосилась на пишущую машинку. — Это так… — И тут же поспешила добавить: — В перерывах между клиентами.

— Вот как, — заметил он, в его голосе явно не слышалось заметного интереса. — Мое имя Эбхарт.

— Эбхарт… а дальше? — спросила я, чувствуя себя слегка разочарованной, так как нелегко проникнуться романтическими чувствами к парню по имени Эб. Возможно, я могла бы поменять свое имя на Фло, так, ради шутки.

— Дональд Эбхарт, — огрызнулся он на Меня. Я тут же про себя охарактеризовала это как одну из его дурных привычек, которые мне придется изменить в дальнейшем. Мои поклонники могут иметь дурные привычки, но только те, которые не вызывают у меня возражений.

— Понимаю, значит, мистер Эбхарт, — ответила я и одарила его своей особой улыбкой. Той самой, сексуальной, которую я столько времени отрабатывала перед зеркалом, для этого надо на полдюйма оттопырить и надуть нижнюю губу. Я считаю ее сексуальной, даже если Джонни Рио постоянно говорит, что я выгляжу при этом так, словно меня хватили пыльным мешком из-за угла. Думаю, что он, когда говорит это, чувствует себя как на иголках — так на него действует моя улыбка.

— У меня назначена встреча с мистером Рио, — сказал Эбхарт и вновь спустил собаку на меня: — Соизволите ли вы доложить ему, что я здесь, или это унизительно для вас, как для его партнера?

— Конечно доложу, — ответила я холодно. — Вы ведь у нас не единственный клиент, знаете об этом?

— Нет, не знаю, — вырвалось у него. — Да и знать не хочу. А вот если в ближайшие двадцать секунд меня не проведут к Рио, то у вас одним клиентом будет меньше. Вот это я знаю наверняка.

Я просто пожала плечами, что поубавило у него спеси, и подняла трубку. Я сказала Джонни, что мистер Эбхарт уже здесь и желает его видеть.

— Проводи его ко мне, — тут же ответил Джонни. — Надеюсь, ты еще не успела поговорить с ним, не так ли? Очевидно, нет, иначе его давно бы как ветром сдуло. Просто проводи его ко мне, поняла? Кстати, ты помнишь, где мой офис?

— А то как же? — ответила я. — У нас же офис только один.

— Это уже хорошо, Мэвис, — одобрительно заметил он. — Твоя память явно становится лучше.

Я положила трубку и сообщила мистеру Эбхарту, что Джонни примет его прямо сейчас.

— Благодарю вас, — ответил он. — Правда, не знаю, за что, но все равно благодарю. — Затем он прошествовал в офис Джонни и закрыл за собой дверь.

Иногда мне кажется, что Джонни, должно быть, думает, что я тупая или что-то в этом роде, но, по-моему, это просто глупо. Была бы я партнером «Детективного агентства Рио», будь я дурой? И если бы не было у меня амбиций, согласилась бы я на то, чтобы мне урезали зарплату за то, что сделали партнером?

К тому времени, когда я пришла к этому выводу, как раз зазвонил телефон. Я подняла трубку и произнесла:

— «Детективное агентство Рио», — придав голосу скрипучий деловой оттенок, но оказалось, что зря старалась.

— Мне это известно, — произнес Джонни в трубку, — ты что, забыла, что у нас есть внутренняя связь?

— Ты говоришь, как тот врач, что вырезал мне аппендицит, — ответила я, но он даже не засмеялся. Впрочем, так же, как и я после той операции. Дело в том, что шрам так и остался, причем на самом интересном месте. Доктор явно оказался не на высоте, о чем я ему и сказала. Он так и не смог меня переубедить. Ведь если операция была на уровне, как же вышло, что он все еще посещал меня в последующие полгода. Он обычно садился и таращился на этот шрам, и видно было, что его терзают опасения, судя по тому, с каким трудом он дышал все время, пока смотрел.

— Придешь ли ты сюда или нет, Мэвис? — гаркнул Джонни в трубку прямо мне в ухо. — Вот уже третий раз я говорю тебе об этом. Ты что, оглохла или наконец с тобой что-то случилось, на что я от души надеюсь?

— Да нет, я просто думаю, — холодно ответила я.

— Боже! — не удержался он. — Ты к тому же еще и мазохистка! — Затем бросил трубку, прежде чем я успела сказать ему, что он ошибается и я стопроцентная американка.

Поэтому пришлось мне пройти в его офис, где Джонни взглянул на меня и улыбнулся. Мистер Эбхарт улыбнулся тоже, так что, вполне вероятно, я сделала что-то умное, о чем пока, правда, и сама еще не знала.

— Садись, Мэвис, — нежно предложил Джонни, и я решила, что он, должно быть, заболел или еще что-то случилось. Сентиментальным он бывает только тогда, когда болен, или в том случае, если я поднимаю вопрос о своей зарплате.

Итак, я уселась и тут же сообразила, что, должно быть, чересчур небрежно положила ногу на ногу, так как мистер Эбхарт не отводил глаз от моих коленок. Я одернула юбку, не так чтобы очень, но вполне достаточно, и в его глазах снова появилось осмысленное выражение.

— Мэвис, — представил Джонни, — это мистер Эбхарт. Думаю, вы уже познакомились.

— Несомненно, — подтвердила я и улыбнулась мистеру Эбхарту.

— Мистер Эбхарт отныне наш клиент, — продолжил Джонни, и я немного задрала юбку. Платежеспособный посетитель вправе рассчитывать в нашем офисе на некоторый сервис.

— Думаю, возможно, вам лучше поведать свою историю Мэвис, — предложил Джонни мистеру Эбхарту, — да и мне не мешало бы уточнить кое-какие детали. — Затем он закрыл глаза и обхватил голову ладонями. Нет, у Джонни явно что-то было не в порядке.

— Вот как это выглядит, мисс Зейдлитц, — начал мистер Эбхарт ясным звучным голосом, звуки которого проникали в меня до мозга костей. — Моя проблема связана с наследством. — Он держал глаза потупленными, пока говорил, и я решила, что он застенчивый, пока не вспомнила о юбке и снова ее не одернула. Я хотела, чтобы он смог полностью сконцентрироваться на своей проблеме.

— Мой отец был Рэндольф Эбхарт, — продолжал он тем временем, — вы, возможно, помните его?

— Я встречала так много талантливых ребят на Сансет-стрит, — ответила я, — но никто из них так и не пробился на экран. Вы же знаете, что такое Голливуд. Если ваш отец работал на студии, то тогда, конечно, я его помню.

— Мэвис, — прервал меня Джонни сдавленным голосом. — Рэндольф Эбхарт был нефтяной туз. Его состояние оценивается в десять миллионов долларов — и это за вычетом налогов.

— Ох! — все, что могла вымолвить я.

Мистер Эбхарт улыбнулся мне ободряюще.

— Совершенно верно, Мэвис. Более того, именно состояние отца все запутало вконец. Видите ли, я старший сын. У меня есть сестра и сводный брат от второй женитьбы отца, и оба они моложе меня. Мой старик умер пять лет назад и оставил все свое состояние опеке. Мой годовой доход — тридцать тысяч, а у них — всего десять.

— Для меня и это внушительная сумма, — заметила я, — что же вы делаете с такой кучей денег?

— Ты не можешь просто слушать? — вмешался Джонни. — Заткнись и слушай!

— Ты не должен допускать грубости по отношению ко мне только потому, что я твой партнер, — возмутилась я. — Ты не позволял себе ничего подобного, когда я была у тебя секретаршей.

— Секретарши в наше время — такая редкость, — огрызнулся он, — а теперь давай молчи и слушай.

Мистер Эбхарт снова улыбнулся.

— Как я уже сказал, мой старик был странным во многих отношениях. И он не одобрял меня особенно. Поэтому в завещании поставил кучу условий. Когда мне стукнет тридцать, состояние будет поделено между всеми нами тремя, за исключением около трехсот тысяч на благотворительность. Моя сестра и сводный брат получат каждый по миллиону, я — все остальное, но с существенными оговорками.

Он прикурил сигарету.

— Я должен быть женат. Моя жена и я должны провести три дня перед моим днем рождения в «Толедо». Так называется его старый дом: моя мать — испанка, вот он и назвал дом по имени места, откуда она родом.

— Ну, — заметила я, — все это не так уж и страшно. Не вижу, какие тут могут быть проблемы. Я бы и сама вышла за вас тотчас же, даже просто за те тридцать тысяч годового дохода, которые вы уже получаете.

— Премного благодарен, — холодно ответил он, — увы, случилось так, что я уже женат, мисс Зейдлитц.

Мне бы следовало догадаться об этом сразу, как только я его увидела. Почти все симпатичные мужики уже заарканены — долго им гулять на свободе не дают. Не то чтобы я, по правде говоря, слишком стремилась выскочить замуж. Быть преданной всю жизнь кому-то одному — это не та идея, которая меня вдохновляет. Возможно, собак это и устраивает, но даже и для них радости от верности хозяину немного. Что они имеют взамен? В лучшем случае, цепь и конуру.

— Может быть, лучше мне досказать Мэвис остальное? — вмешался Джонни, глядя на мистера Эбхарта, который кивнул в знак согласия. — Дело вот в чем, Мэвис, — медленно подбирая слова, обратился ко мне мой партнер, — сейчас я объясню то, зачем мистер Эбхарт обратился к нам. Его нынешняя жена уже третья по счету. Первый раз он женился четыре года назад. Первая жена погибла спустя шесть месяцев после свадьбы в автомобильной аварии. Через год он женился вторично. Вторая жена погибла через девять месяцев, как они поженились, — свалилась в обрыв с утеса… — Джонни прервался, чтобы в свою очередь закурить сигарету. — В обоих случаях коронер вынес вердикт — смерть в результате несчастного случая. Но обе женщины погибли без свидетелей, они были одни, и никого поблизости.

— Я страшно огорчена, — сказала я, обращаясь к Эбхарту. — У меня и в мыслях не было…

— Не стоит об этом, — прервал он меня с мрачным видом.

— Если мистер Эбхарт окажется не женатым к тому дню, когда ему исполнится тридцать лет, — продолжал тем временем Джонни, — его наследство будет поровну поделено между сестрой и сводным братом. Таким образом, всю оставшуюся жизнь он будет получать только то, что имеет сейчас, — тридцать тысяч годового дохода.

— Но ведь он же женат, — возразила я, — так что остаться на бобах ему не грозит.

— Предположим, что его первые две жены погибли не в результате инцидента. Мэвис, — тихо пояснил мне Джонни, — допустим, они были убиты кем-то, кто оказался достаточно ловким и сообразительным, чтобы представить их смерть как результат несчастного случая, что тогда?

Я ощутила, как у меня мурашки побежали по коже.

— Кто же их мог тогда убить? — упавшим голосом спросила я.

— Около семи с половиной миллионов долларов — неплохой мотив для убийства, — ответил Джонни. — Когда мистеру Эбхарту придется провести свои три дня в старом отцовском доме, его жена должна быть с ним. Его сестра и сводный брат тоже будут там. Они и есть те самые, для кого этот мотив жизненно важен. Если им удастся избавиться от жены Эбхарта до его дня рождения, то они получат причитающуюся ему долю наследства.

— Тогда не берите туда свою жену, мистер Эбхарт, — мудро рассудила я.

— У меня нет выбора, — возразил он, — раз вы не помните, что это одно из условий завещания?

— Кажется, я усекла! — вырвалось у меня. — Вы хотите, чтобы мы выступили в роли телохранителей вашей супруги, пока она будет находиться там?

Джонни и мистер Эбхарт обменялись между собой долгим взглядом, наконец Джонни ответил:

— Ну, положим, не совсем так, Мэвис.

— Видите ли, — сказал мистер Эбхарт, — у нас есть одно преимущество: никто из людей, кто будет в этом доме, мой жены и в глаза не видел.

— А я не вижу, в чем же здесь преимущество? — недоуменно возразила я. — Не видели, так увидят, как только вы там с ней появитесь.

Они оба опять уставились друг на друга. И, как мне показалось, смотрели довольно долго.

— Что стряслось с вами обоими? — не вытерпела я. — Комбинацию мою, что ли, видно?

Джонни улыбнулся мне, и внезапно я почувствовала себя как на иголках.

— Мистер Эбхарт вручил нам чек, — услышала я, — аванс на пару тысяч долларов.

— Сейчас же преврати их в наличные, Джонни, — обрадованно воскликнула я, — мне не терпится пересчитать их в купюрах по одному доллару!

— Видишь ли, — медленно продолжил Джонни, — как уже сказал мистер Эбхарт, никто из тех, кто будет в доме, никогда не встречался с его женой. Даже не знают, как она выглядит. Он может взять туда с собой любую женщину, представить как свою жену — и все это примут за чистую монету.

— И даже если ее убьют, это ничего не изменит, — не утерпела я, — так как мистер Эбхарт все равно не окажется вдовцом, а останется по-прежнему женатым!

— Меня как-то не очень тревожит эта сторона дела, — быстро произнес Джонни, — вряд ли дело дойдет до убийства. Так, просто мера предосторожности, на всякий случай.

— Кажется, до меня дошло. — Я щелкнула пальцами. — Почему бы не поступить следующим образом. Взять и подсунуть вместо жены мистера Эбхарта какую-нибудь тупую блондинку! — воскликнула я и торжествующе улыбнулась им обоим. — Как вам это понравится?

— Блестящая мысль, — отозвался Джонни, — мы уже думали об этом!

— Вот как, — огорченно протянула я, досадуя на то, что меня и здесь опередили, — А как насчет кандидатуры? У вас уже есть какая-нибудь женщина на примете?

— А то как же? Конечно есть, — кивнул Джонни.

— Ну, — нетерпеливо спросила я, — тогда давай выкладывай, не тяни! Кто же?

— Ты! — ответил Джонни.

Бретельки там или не бретельки, не лифчик, так что-то еще, — но в этот момент я почувствовала, как на мне что-то лопнуло.

Глава 2

Клэр Эбхарт была почти девочкой с голубыми глазами и светлыми волосами в виде «конского хвоста». Но в глазах у нее затаился страх, даже когда она улыбалась мне.

— Разрешите приготовить вам какой-нибудь коктейль, мисс Зейдлитц, — предложила она, как только я вошла в апартаменты. — Что вы предпочитаете?

— Спасибо, джин с содовой, — ответила я, — и пожалуйста, зовите меня просто Мэвис.

— Конечно, — согласилась Клэр и стала готовить мне коктейль. — Меня зовут Клэр. Наверное, Дон вам уже говорил?

— Да, и я уже привыкла называть его Доном.

Клэр улыбнулась.

— Звучало бы немного странно, не так ли, если бы вы называли собственного мужа мистером Эбхартом?

Она протянула мне напиток и уселась рядом со мной на кушетке, держа в руках свой джин с тоником.

— Мне следовало бы ревновать, — сказала она. — Вы уезжаете на три дня с моим мужем в качестве его жены. Вы слишком привлекательная блондинка, чтобы мне не нервничать по этому поводу. Но я вовсе не ревную, Мэвис. Ведь это прямо чудо, что вы согласились. Стоит мне только об этом подумать, как хочется закричать!

— Благодарю, — скромно ответила я, — ничего особенного. Я просто выполняю свою работу, только и всего. Именно так принято говорить в подобных случаях по телевидению, а кто я такая, чтоб нарушать традицию?

— Я буду так рада, когда все будет позади, — вздохнула Клэр. — Вы обещаете мне быть осторожной, Мэвис, дорогая? Если с вами что-нибудь случится, я этого не переживу! На самом деле не выдержу!

— Тогда составьте мне компанию, — заметила я и поспешила выпить свой коктейль, чтобы не расплескать его.

— Как мило, что вы приехали навестить меня, — продолжала она, — я вам так благодарна!

Чем больше она говорила, тем сильнее это походило на мои поминки. Если бы не чек на две тысячи долларов и не слова Джонни о том, что я — единственная девушка, которой это под силу…

— Благодарю, — повторила я.

— Может быть, вам приготовить еще? — спросила Клэр.

— Нет, спасибо, — отказалась я, — работа детектива — все равно что флирт с красивым парнем: девушка должна сохранять трезвую голову, а то вдруг слишком увлечешься…

Клэр весело рассмеялась.

— Надеюсь, вы не забудете сказать это Дону.

— Не волнуйтесь, милочка! Наши взаимоотношения будут строго деловыми.

Говоря это, я скрестила пальцы, потому что надеялась, что это правда, но в отношении подобных вещей никогда ни в чем нельзя быть заранее уверенным, а если подумать, то три дня — это ужасно долгий срок, если принять в расчет и три ночи.

— Вам придется с Доном несладко, — задумчиво продолжала Клэр. — Я знаю, что ему страшно не хочется возвращаться в тот дом. Ребенком он там был страшно несчастлив. По временам у него случаются приступы хандры. Он может часами не разговаривать, потом его начинают мучить угрызения совести, он становится милым и ласковым. Полагаю, он так и не может забыть, что случилось с…

Клэр замолчала.

— Разумеется, — сказала я и похлопала ее по руке. — Я же все понимаю, милочка, и если у него испортится настроение, переживать особенно не стану.

Мне казалось, что она ждала от меня такого ответа, но по выражению ее лица поняла, что ошиблась.

— Мне думается, — медленно произнесла она, — им покажется странным, что вы будете спать в раздельных спальнях.

— Но это дело поправимое, — ляпнула я не подумав и сразу добавила, увидев выражение ее лица: — Можно всегда найти причину для того, почему спим отдельно. Храп, сопение, все такое…

— Да-а, конечно, — протянула она с сомнением в голосе.

— Надо ли мне знать что-нибудь еще? — спросила я.

— Не думаю. Ведь я никогда не встречалась ни с кем из них, значит, вас никто не сможет разоблачить. Дон недолюбливает и Ванду, и Карла.

— Кто это?

Ванда — сестра, а Карл — сводный брат. Ванда замужем за неким Пейтоном, Грегори Пейтоном. Он врач, или что-то в этом роде.

— А Карл?

— Холостяк. Во всяком случае, насколько мне известно.

— Это хорошо! — сказала я.

С минуту Клэр смотрела на меня, потом рассмеялась.

— Господи! Вот было бы забавно, мне сейчас пришло в голову, если бы с Карлом у вас что-нибудь вышло! Подумайте, какой бы скандал разразился! Жена Дона завела роман с его сводным братом.

— Я не думала об этом.

Что да, то да. Меня терзала мысль о том, что мне предстояло провести скучнейшие семьдесят два часа, выдавая, что я замужем за человеком, который таковым не является, а все остальные мужчины будут по этой причине держаться от меня подальше.

— Нет, благодарю, — сказала я, когда Клэр предложила мне снова бокал с коктейлем. — Думаю, мне пора идти. Была рада с вaми познакомиться, Клэр.

Она поднялась и проводила меня до двери.

— Я могу то же самое сказать и вам, Мэвис, — ответила она. — Когда все закончится, вы должны как-нибудь приехать к нам на обед.

— Непременно, — уверила я, думая про себя, что она, должно быть, ненормальная, если говорит искренне, но, взглянув на нее еще раз, поняла, что это всего лишь для проформы.

В офис я вернулась на такси. Джонни был на месте, он встретил меня широкой улыбкой.

— Ну, каковы впечатления, Мэвис? — спросил он тоном светского трепача. — Познакомилась с женой Эбхарта?

— Конечно, — огрызнулась я, — по тону Клэр я поняла, что жену номер три в настоящий момент толкают на железнодорожные рельсы под локомотив, который несется на всех парах.

— Ха-ха-ха! — весьма неестественно рассмеялся Джонни. — Ну уж моя Мэвис, вечно она шутит.

— Я не твоя Мэвис, и я не шучу, — отрезала я. — Я не то чтобы против первой части твоей фразы, просто у меня мурашки бегут по коже — до того мне страшно.

— Оснований для тревоги нет, — твердо уверил он. — Я выезжаю в Санта-Барбару следом за тобой.

— Вот утешил! Я подвергаюсь риску быть убитой или даже чему-то похуже, а ты отправляешься на отдых? Ты из тех типов, которые отправляют девушку домой после того, как она сказала «да».

— Мэвис, — устало спросил Джонни, — ты знаешь, где находится дом Эбхартов, так называемое «Толедо»?

— В Испании, а то где же! — объявила я. — Не увиливай и не меняй тему разговора.

— Это в шести милях от Санта-Барбары на самом берегу. Так что практически тебе достаточно просто свистнуть, и я прибегу.

Я перевела дух, почувствовав себя гораздо лучше.

— Я бы никогда не стал рисковать, чтобы потерять партнера! — очень серьезно сказал Джонни. — У нас партнерство, Мэвис. Ты активный сотрудник, а я только организатор. — Он закурил сигарету и нахмурился. — Так или иначе, Эбхарт заедет к тебе домой завтра утром, и вы отправитесь туда. Ну а я уже зарезервировал для себя место в ближайшем отеле на три дня. Я запишу для тебя адрес и номер телефона. Ты позвонишь мне, как только устроишься, и расскажешь, что там творится. Какое блюдо хотят состряпать.

— Возможно, из меня шашлык.

— Вот что мне нравится в тебе, Мэвис, — хохотнул он. — Никогда не вешаешь носа.

— Джонни Рио, — спросила я, — ты ведь будет плясать на моих похоронах. Неужели в тебе нет ни капельки жалости?

— Есть, конечно. Но в основном преобладает желание тебя придушить… Тебе совершенно не о чем тревожиться. Эбхарт все время будет рядом с тобой. Ты, надеюсь, не забыла, чему тебя учил этот сержант морской пехоты?

— Ты о чем? — спросила я. — А, ты имеешь в виду те приемы самообороны? Конечно не забыла. — Я с уверенностью кивнула. — От меня так легко не отделаться!

— Ты о ком?

— Конечно о мужчинах. Порой ты бываешь на диво тупым, Джонни.

— С кем поведешься… — пробормотал он. — Представим все это в другом цвете, Мэвис. Эбхарт отвалил нам самый большой аванс, который мы когда-либо получали. И должен будет заплатить еще две тысячи, если дело выгорит. А тебе, чтобы получить свою половину, надо всего лишь отдохнуть под Санта-Барбарой. А проживешь ты еще очень долго.

— Вот о чем я хотела с тобой потолковать, — заговорила я твердым голосом. — Послушай, если бы ты мог…

Джонни похлопал меня по плечу, потом подтолкнул к выходу.

— Тебе лучше отправиться домой и начать собираться, золотце, — сказал он. — Мы ведь не заставим нашего клиента ждать утром, верно?

— Джонни, я…

— В любое время дня и ночи, когда я тебе понадоблюсь, я буду там, — весело произнес он. — Только свистни!

— Как только ты мне понадобишься, Джонни Рио, я начну вопить! — холодно пообещала я. — И не воображай, что мой крик не будет слышен за шесть миль!

— Вот теперь ты прежняя Мэвис, — восхитился он и похлопал меня, но на этот раз не по плечу. Затем каким-то образом прекратил шлепать, одновременно с этим выставил меня за дверь и захлопнул ее за мной.

Поэтому я отправилась к себе и принялась собирать чемоданы. К восьми вечера все было готово, и я решила, что крепкий сон поможет мне обрести спокойствие. Но у меня что-то неприятно посасывало как раз под шрамом после аппендицита, и я решила, что надо как-то расслабиться, включила телевизор, и — надо же было такому случиться! — показывали как раз старый фильм ужасов «Второй кузен Франкенштейна». Ужастик так на меня подействовал, что, обнаружь я сейчас под постелью мужчину, пожалуй, даже заорала бы.

К девяти утра я была готова и поджидала Дона Эбхарта. Я завязала волосы «конским хвостом» и надела свитер на два номера меньшего размера, чем требовалось, чтобы он был на мне в обтяжку. Все мои остальные свитера на один размер меньше.

Я всегда помню, что говорил мне один рекламный агент: «Мэвис, упаковка и показуха очень важны при продаже, но никогда не переборщи в чем-то одном за счет другого. Хороший товар в рекламе не нуждается».

Вот его доподлинные слова, и я считаю, что он прав, даже если он сам был заинтересован лишь в одном, пока встречался со мной.

Дон Эбхарт появился как штык в 9.30. Я открыла ему дверь, и он какое-то время взирал на меня, не говоря ни слова.

— Я готова.

— А я пока нет, — покачал он головой. — Мне надо к вам привыкнуть, Мэвис. Вы выглядите потрясно!

— Благодарю. Да и вы, пожалуй, смотритесь неплохо.

— Вы все упаковали?

— Вот мои чемоданы.

Он дважды их пересчитал.

— Три небольших плоских чемодана, один громадный и две картонки для шляп, — хрипло произнес он. — Вы что, решили больше сюда не возвращаться?

— Мне казалось, что вам хотелось бы видеть меня нарядной, — обиделась я. — В конце концов, я ведь ваша жена, не так ли?

Это почему-то его позабавило.

— Конечно, — ответил он, — ну как я мог об этом позабыть? О’кей, сейчас мы все это забросим в машину.

Через полчаса мы уже мчались по шоссе в сторону Санта-Барбары. У Дона был новенький «корвет», и утро показалось мне замечательным, с ярким солнцем и всем прочим. Моя миссия начиналась действительно как приятные каникулы, предсказанные Джонни Рио.

— Нам лучше сразу расставить точки над «і», прежде чем доберемся туда, — сказал Дон. — Никому из них не известно, что мою жену зовут Клэр, поэтому будет разумнее называть вас Мэвис, чтобы не оговориться.

— Меня на самом деле зовут так, — подтвердила я.

— Именно поэтому лучше так к вам и обращаться, — уныло заявил он. — Я не уверен, что все они уже будут там к нашему приезду, но Эдвина будет наверняка.

— Эдвина? — спросила я. — У вас, случайно, уж не две жены, не считая меня?

— Это экономка. Ей около тридцати пяти лет. Она жила у отца два последних года до его смерти. По завещанию она остается в доме, пока я не вступлю в законные права.

— Значит, она в скором времени останется без работы?

— Еще одна причина для нее не любить меня, — усмехнулся он, — а также и вас. Нам придется следить за Эдвиной… Фейбиан Дарк, разумеется, тоже будет там.

— Человек с таким именем сразу наводит на мысль о комической оперетте!

— По виду о нем этого не скажешь. Он — адвокат по семейным делам и крепкий орешек, скажу я вам! Его голыми руками не возьмешь и провести не так-то просто.

После этого краски утра как-то потускнели. Мы остановились позавтракать в Санта-Барбаре, я заказала бифштекс, так как решила, что в окружении, с одной стороны, такого напарника, как Дон, а с другой стороны, всех этих типов, девушке подкрепиться основательно не помешает.

Потом мы снова поехали вдоль побережья, я любовалась морем, таким же голубым, как небо, пока Эбхарт не остановил машину со словами:

— Вот мы и приехали.

Дом стоял на самом берегу океана, довольно далеко от дороги, пожалуй в полумиле, но даже с такого расстояния было видно, какой он огромный. Солнце заливало его белые арки и высокие стены, и он показался мне сказочным дворцом!

— О! — воскликнула я в восторге. — Дон, какая красота! Настоящая Испания.

— «Толедо».

— Верно! — Я щелкнула пальцами. — Я почти забыла его название.

— Это точная копия дома в Испании, где родилась моя мать, — бесцветным голосом пояснил Дон. — Конечно, намного больше. Моему отцу было очень сложно добиться настоящего сходства, но снаружи они идентичны.

Я почувствовала, что у меня к горлу подступил комок.

— Должно быть, ваш отец безумно любил вашу мать!

— Моя мать была очень несчастлива в Испании, — продолжал он, как будто не слышал моих слов. — Она жила только надеждой — когда-нибудь уехать оттуда и больше никогда не возвращаться. Ее родители относились к ней с изощренной жестокостью, пока она жила там. Она ненавидела все испанское, а больше всего то, что напоминало ей о тяжелой юности. Поэтому мой отец выстроил этот дом и заставил ее в нем жить.

— Но… — растерянно пробормотала я.

Дон повернулся и посмотрел на меня, странная улыбка скривила его губы.

— Таково было его представление о шутках.

Глава 3

Я всегда думала, что женщина в тридцать пять лет уже устарела, но, повстречавшись с Эдвиной, поняла, что ошибалась. Она была очень высокая, бросались в глаза яркие черные волосы и горящие глаза, одета она была в черное платье с белым воротником. Однако черный шелк облегал ее слишком плотно, да и платье было, пожалуй, коротковато, так многое в ее фигуре сразу бросалось в глаза. Я тесно прижалась к руке Дона, как любящая жена, немного напуганная огромным новым для нее домом и новыми людьми. Притвориться напуганной было совсем несложно, потому что я на самом деле боялась.

Войдя в дом, я сразу почувствовала, что ничего веселого в нем нет. Посредине закрытый дворик, как я догадалась на испанский манер, все комнаты огромные, с высоченными потолками. На окнах висели тяжелые драпировки. Дом выглядел так, как будто еще не закончился траур после похорон.

— Эдвина, — сказал Дон, — познакомьтесь с моей женой, Мэвис.

Та, казалось, просмотрела меня насквозь, словно угадав, что я без лифчика, но как ей это удалось углядеть в полумраке, уму непостижимо?

— Как поживаете, миссис Эбхарт? — произнесла она с присущим ее голосу презрением.

— Прекрасно, — ответила я еле слышно.

— Я отвела вам апартаменты ваших родителей, — обратилась она к Дону. — Подумала, что вам это понравится.

Дон внимательно посмотрел на нее и с кислой миной ответил:

— Очень тронут вашей заботой.

— Дорогу найдете сами. Багаж вам принесут.

— Вы наняли прислугу? — поинтересовался Дон.

Эдвина кивнула:

— Троих: кухарку, горничную и служителя. Все на уровне.

— Кто-нибудь уже приехал?

— Мистер Дарк прибыл вчера. Я ожидаю вашу сестру с мужем сегодня к вечеру, а вот когда приедет ваш брат, не представляю.

— Мой сводный брат, — уточнил Дон.

— Конечно. — Скрытая насмешка изогнула ее брови. — С моей стороны глупо забывать об этом.

Дон взглянул на меня.

— Я провожу тебя, Мэвис, а то как бы ты не заблудилась.

— Благодарю, — сказала я и вежливо улыбнулась Эдвине: — Мы еще увидимся.

— Я буду здесь. Всегда. Я — часть этого дома и его прошлого.

Говоря это, она смотрела на Дона. Он взял меня за руку и потащил из комнаты с такой скоростью, что мне приходилось бежать следом за ним.

— Спокойнее, — прошептала я ему. — Пусть мы официально женаты, но зачем делать вид, что у нас медовый месяц, верно? Так в спальню бегут только молодожены.

— Сожалею, — проворчал он и немного замедлил шаг, — но эта особа всегда выводит меня из себя. Она появилась в доме, когда старик развелся со второй женой, и ведет себя, как будто она его законная супруга. — Неожиданно Дон засмеялся. — Скорее всего, она и была ему женой, только на пальце у нее нет обручального кольца. Видимо, именно это и грызет ее последние пять лет.

Наконец мы вошли в отведанные для нас апартаменты, такие же огромные, как и все остальные. В гостиной свободно бы разместился теннисный корт. Две огромные спальни, при каждой отдельная ванная и туалетная комната.

— Ну, — он посмотрел на меня, — одна проблема разрешена. Клэр обрадуется, узнав об этом. Теперь она сможет спокойно спать по ночам.

Вскоре в комнату вошел слуга с унылой физиономией, сгибаясь под тяжестью моего большого чемодана. Он сбросил его посреди ковра в гостиной, наградил меня убийственным взглядом и вышел. Через десять минут он еще раз появился с остальным багажом и свалил его рядом с чемоданом.

— Не хотите ли поднять сюда также и свою машину, — спросил он, запыхавшись, — или гараж подойдет?

— С кем это вы, по-вашему, разговариваете? — возмутилась я.

— С женщиной, которой по числу нарядов мало найдется равных в Америке! — ответил он мне уверенно, прежде чем я смогла скромно указать ему, если он и преувеличивает, то самую малость.

Дон вышел из одной спальни и отнес мой багаж во вторую спальню.

— Сейчас шестнадцать часов, — сказал он. — Надо немного освежиться. А затем почему бы нам не спуститься вниз около семнадцати часов и не выпить по коктейлю?

— Звучит весьма заманчиво.

— Тогда договорились. — Он вышел, закрыв за собой дверь, как истый джентльмен, если не как муж.

После душа я надела вечерний туалет из черного бархата на тоненьких бретельках и с глубоким декольте, которое достаточно прозрачно намекало на то, что под ним, — и притом натуральное. От середины бедер спускалась ниже колена сборка из крепа, и это было здорово! Модельер уверяет, что это ностальгический силуэт двадцатых годов, но меня он не обманет. Эта сборка действительно заставляет парней вздыхать, но вовсе не о двадцатых годах.

Когда я вышла в гостиную, Дон уже ждал меня там. Внимательно осмотрел меня, в глазах у него появился огонек.

— Не тешьте себя понапрасну, — быстро разочаровала я его, — даже если я вам жена.

— Мэвис, — произнес он вкрадчиво, — это будут три длинных дня.

Мы вернулись в главную часть дома, пересекли гостиную и оказались в соседнем помещении со стеклянной крышей. В солнечной комнате около бара стоял человек с бокалом в руке. Он был невысокого роста, довольно полный. На нем был шикарный костюм цвета лаванды, кудрявые волосы заметно поредели, обнажив высокий лоб. Он улыбнулся мне, продемонстрировав красивые белые зубы, а когда мы подошли достаточно близко, я почувствовала запах дорогих духов.

Он протянул мне руку с наманикюренными ногтями.

— Вы жена Дона, конечно, — сказал он. — Мне приятно с вами познакомиться. С его стороны было нечестно прятать такую женщину от нас.

— Это Фейбиан Дарк, Мэвис, — вежливо представил Дон, — поверенный семьи.

Я пожала руку адвокату, ожидая, что она должна быть влажной, но я ошиблась. Рукопожатие было очень твердым, но рука холодной.

Я никак не могла унять дрожь.

— Послушать вас, Дон, так я покажусь этаким нотариусом девятнадцатого века с целлулоидным воротничком и чопорным галстуком. — Он улыбнулся мне. — У Дона гораздо лучший вкус, чем я предполагал, Мэвис. Наше вынужденное пребывание здесь уже рисуется мне в менее мрачных тонах, оно кое-что обещает. Разрешите приготовить для вас бокал коктейля.

— Я уже выпила, благодарю вас, мистер Дарк, — ответила я.

— Фейбиан, — поправил он меня. — Я определенно не так стар, чтобы быть вашим отцом, чему я весьма рад. А что вы будете пить, Дон?

— Скотч, — сказал он. — А кто еще приехал?

Фейбиан занялся напитками.

— Пока никто. Мы можем только томиться в ожидании. Вы не встречались с мужем вашей сестры Ванды?

— Нет, — ответил Дон.

— Грегори Пейтон, — с улыбкой произнес адвокат. — Психолог. Видимо, Ванда посчитала более выгодным выйти за него замуж и разделить с ним его кушетку, нежели платить пятьдесят долларов за право на полчаса укладываться на нее в качестве пациентки.

Я рассмеялась, не смогла удержаться.

— На мой взгляд, это умно, — заметила я. — Не будь старым брюзгой, Дон!

— Вижу, что мы с вами поладим, — сказал Фейбиан. — Чувство юмора никогда не было присуще Дону.

— Раз у вас обоих желание восхищаться дешевыми шуточками Фейбиана, — сказал Дон, — я предпочитаю выйти на свежий воздух.

— Обожди минуточку, Дон! — заговорила я. — Я…

Но Дон уже вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Фейбиан посмотрел на меня со странным выражением в глазах, вероятно, они выражали симпатию.

— У него это скоро пройдет, — произнес он вкрадчиво. — Полагаю, вы уже привыкли к подобным сменам настроения у Дона. Это отличительная черта всех Эбхартов, которую Рэндольф передал своим детям.

Он протянул мне бокал, я поблагодарила его. Потом он долго смотрел на меня, и я начала нервничать. Я давно привыкла к тому, что мужчины пялят на меня глаза, и, поверьте, испытываю беспокойство, скорее когда они этого не делают. Но он смотрел на меня как-то не так. И мне это не нравилось.

— Вы познакомились с Эдвиной? — спросил он.

— С домоправительницей? Да.

— Какое она произвела на вас впечатление? Не напугала?

— Этого ей не удалось сделать, но думаю, что хотелось.

Он почему-то засмеялся.

— Мы с вами прекрасно поладим, Мэвис. Вы не лишены чувства юмора… Эдвина до сих пор так называемая «интересная женщина» и сильно разочарованная. На протяжении последних пяти лет ее единственным утешением были воспоминания, ну и она культивировала в себе чувство несправедливости. Вы знаете, что, по завещанию Рэндольфа, она должна оставаться в этом доме в качестве экономки до того, как Дон вступит в наследство?

— Знаю, Дон говорил мне.

— После этого она получит жалкие две тысячи долларов, ведь она была хозяйкой этого дома целых семь лет, а ее увольняют с вознаграждением, которое обычно получают садовники. — Фейбиан слегка приподнял плечи и беззвучно рассмеялся. — Знаете, Мэвис, у нас есть нечто общее с Рэндольфом Эбхартом. У него было потрясающее чувство юмора.

— Полагаю, именно поэтому Эдвина все время смеется, — сказала я, и он захохотал.

— Скажите, Мэвис, как это случилось? Что вы вышли за Дона, я имею в виду.

— А почему я не должна была этого делать? — спросила я осторожно.

— Ну, как сказать… Порой с ним бывает трудно. Просто я подумал, что у него должна быть другая жена. Но ваш брак удачен, да?

— Безусловно.

— Рад слышать это от вас, Мэвис. А кстати, я думал, что ваше имя Клэр?

— Откуда у вас такие мысли? — спросила я, уже точно зная, что нервничаю.

— Вы поженились в Сан-Диего немногим более года назад, — сказал он. — Не забывайте, что я адвокат. Я получил копию вашего брачного свидетельства. Подумал, что это проще, чем спрашивать документ у Дона, который наверняка уже успел его потерять. Для завещания необходимо юридическое подтверждение того, что он женат во время получения права наследства.

— Все понятно. В общем-то мое настоящее имя Клэр, но оно мне не нравится. Знаете, «Клэр-эклер», так меня в свое время поддразнивали. Поэтому Дон зовет меня Мэвис.

— Ясно. А почему Мэвис?

— Может быть, потому, что Мэвис означает певчий дрозд, только это имя мне всегда нравилось… — сказала я, пожимая плечами.

Фейбиан приподнял брови.

— Должен отметить, что вы весьма находчивая особа! — заявил он с улыбкой.

— Никогда еще ничего не находила, — твердо возразила я, и этот самодовольный индюк снова захохотал. Возможно, он был любителем подобных глупых шуток.

Мы выпили еще по два бокала, и это мой предел; еще стаканчик, и Фейбиан Дарк начнет двоиться у меня в глазах. Мне не хотелось, чтобы такое случилось, ибо я просто не выдержу, если они вдвоем, два Фейбиана, будут смеяться над одной примитивной шуткой.

— Ну, — сказал он, посмотрев на часы, — прошу извинить меня, Мэвис, до обеда мне надо еще кое-что сделать.

— Да ради Бога.

Он откланялся, отчего на меня напал смех, ибо подобные поклоны я видела однажды в китайском ресторане, но, согласитесь, официант-китаец и адвокат — это не одно и то же.

После его ухода я добралась до ближайшего кресла и опустилась в него, расслабившись от выпитых нескольких бокалов и духоты в помещении из-за задернутых на окнах занавесках.

Видимо, я заснула, потому что следующее, что я помню, был ночной кошмар.

Какой-то гном ростом приблизительно в два фута сидел на подлокотнике кресла, глядя на меня. Он был одет в смокинг и ярко-красный галстук бантом и смотрел на меня не мигая. Голова у него была абсолютно квадратной, а выражение лица иначе как дурацким нельзя было назвать.

— Эй, куколка! — внезапно заговорил он пронзительным, но достаточно громким голосом. — Я, Принц Шарм, пришел сюда, чтобы разбудить Спящую Принцессу. Не вздумай меня уверять, будто для этого требуется тебя лишь поцеловать. Я тебя обработаю по всем правилам, крошка.

— Уходи прочь! — сказала я кошмару, но от этого ничего не изменилось: он по-прежнему сидел там, усмешка была как бы наклеена на его физиономии.

— Только не разыгрывай из себя наивную девушку! — заявил он. — Прежде всего, как это тебе удалось стать Принцессой? Как проводила время с Принцем в погребе, а? Признайся, детка, у тебя есть опыт?

— Если ты не замолчишь, я проснусь, и что будет тогда с тобой, а? Куда ты денешься?

— Останусь здесь. Надо быть ненормальным, чтобы уйти от тебя, сестренка! У тебя чувствуется класс решительно во всем.

У меня не было выбора, я заставляла себя проснуться, но это как-то не получалось. Я широко раскрыла глаза, а видение не исчезало.

Я резко вскочила с кресла, почувствовав что-то неладное. Осмотревшись, увидела пустые бокалы на баре. Все было по-прежнему, лишь стало чуточку темнее.

Тогда я медленно повернула голову, и мне пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не закричать.

Этот уродец все еще сидел на подлокотнике кресла.

— Бесполезно, крошка, — сказал oft — Ты связана с мной. Возможно, я маловат, но зато полон энергии!

Во всем был виноват мой «сексуальный взгляд», последнее время я слишком часто пускала его в ход.

Джонни был прав. Вот когда я по-настоящему растерялась.

Но раз я не могла избавиться от этого уродца, то почему бы мне с ним не познакомиться? Улыбнувшись, я спросила:

— Как вас зовут?

— Мистер Лимбо. Мы с тобой отлично поладим, ягодка. Тебе просто надо ко мне привыкнуть, только и всего.

— На это потребуется какое-то время. Возможно, пара сотен лет.

— Как тебя зовут, красавица? — осведомился он, подмигивая одним глазом.

— Мэвис, — сказала я. — Мэвис Зе… — И тут я вовремя спохватилась. — Мэвис Эбхарт.

— Уж не собираетесь ли вы мне сказать, что мой сводный брат поймал на крючок такую куколку? — в полнейшем изумлении произнес гораздо более низкий голос.

Я в смятении оглянулась: никого не было видно. Казалось, что голос раздавался из-за кресла. Я как раз собралась туда заглянуть, когда этот парень неожиданно появился передо мной. Он на самом деле прятался за креслом!

Он был пониже Дона, но, пожалуй, плечи у него были пошире. Волосы у него были черные, резкие черты лица. Он стоял и весело усмехался.

— Если бы я вовремя оказался на месте, у Дона ничего бы не получилось! — заявил он. — Там, где речь идет о женщинах, Мэвис, мне нет равных.

— Равных где? — спросила я.

— У нас в семье. Я подумал, что вы уловите родственное сходство, — ответил он чуть насмешливо. — Лично я считаю, что все Эбхарты имеют одинаковые брови.

— Вы — Карл? — спросила я дрожащим голосом.

— Конечно, он Карл, — сказало ночное видение и закудахтало глупым смехом. — А за кого ты его приняла?

— А ты помолчи! — прикрикнула я на уродца. — Ты и без того меня достаточно напугал.

— Не будьте так суровы к мистеру Лимбо, — сказал Карл. — Если бы не он, мы бы не познакомились. Он же марионетка.

— Марионетка? — воскликнула я. — Так вот оно что… Если бы я не заснула, то сразу бы сообразила. А вы, получается, чревовещатель? А он ваша кукла?..

— И снова вы все перепутали, красавица! — опять заговорил мистер Лимбо со своим противным смехом-кудахтаньем. — Это я чревовещатель!

Глава 4

— Этот Карл ненормальный, — сказала я шепотом Дону, когда мы шли в столовую. — Почему вы меня не предупредили, что он чревовещатель?

— Кто же говорит о таких вещах? — ответил Дон, пожимая плечами. — Как же вы познакомились?

Я рассказала, как закрыла на несколько минут глаза после ухода Фейбиана Дарка из комнаты и что увидела, проснувшись.

— Это Карл во всей красе, — презрительно фыркнул Дон. — Вечный недоросль.

— Он должен быть очень умным. Чревовещание — это же безумно трудно!

Мы вошли в столовую. Посредине стоял огромный стол, накрытый к ужину, в канделябрах горели свечи. Очень типично для миллионеров, они экономят на мелочах. Отец Дона выстроил этот огромный дом, не считаясь с расходами, и пожалел провести электричество в столовую.

Эдвина посмотрела на нас со своего места во главе стола холодными глазами.

— Я посадила тебя рядом с Вандой, Дон, а твою жену рядом с Карлом.

— И мистером Лимбо. — Карл подмигнул мне. — Вы не должны забывать о Лимбо, он уже без ума от Мэвис.

— Он на самом деле безумный, — согласилась я.

Я обратила внимание на два новых лица за столом.

Одним из них была рыжеволосая особа, у которой был впечатляющий, но одновременно и весьма презентабельный вид. Ее платье стоило в два раза дороже моего, с куда более глубоким декольте. Не понимаю, как она осмеливалась дышать?

— Хэлло, Дон! — произнесла она низким вибрирующим голосом. — Ты ведь еще не знаком с моим мужем, не так ли? А я еще не встречалась с твоей новой женой. Кто из нас начнет знакомство, ты или я?

Дон посмотрел на нее и обратился ко мне:

— Мэвис, это моя сестра Ванда. Как я предполагаю, сидящий рядом с нею субъект — ее муж.

— Меня зовут Грегори Пейтон, — сообщил муж Ванды. У него были зубы, которые каждый раз бросались в глаза, когда он улыбался. У меня появилось неприятное чувство, что, если я не буду осторожна, они вскочат из его рта и вцепятся в меня в самом неожиданном месте. Подобные вещи заставляют девушку нервничать.

— Привет, — ответила я обоим Пейтонам. И сразу же решила, что Грегори не мой тип. У него были редкие волосы и водянистые голубые глаза, скрытые за очками без оправы. Губы у него были мягкие, женские. Что нашла в нем Ванда, мне было неясно.

Я села за стол напротив Ванды между Дарком и Карлом. Возле Карла сидел мистер Лимбо. Я на секунду закрыла глаза и подумала: если только эта кукла примется есть, когда подадут суп, я подниму крик, в этом я не сомневалась.

Эдвина позвонила в колокольчик, лежащий около ее прибора. Появилась женщина и принялась разносить еду. Мне очень хотелось есть, поэтому не было желания разговаривать, и остальные, очевидно, рассуждали точно также. Обед проходил в полнейшей тишине, которую даже не слишком нарушало потрескивание мерцающих свечей. Я хочу сказать, они не могли рассеять гнетущую обстановку. Эдвина вместе с кофе передала коробу сигарет, я не стала ее благодарить, потому что не курила.

— Что за дама! — пронзительно закудахтал мистер Лимбо. — Никаких пороков. А когда дело доходит до греха, такие, как она, всех заткнут за пояс.

— Тебе необходимо вот так по-детски дурачиться? — недовольно обратился Дон к Карлу.

Тот пожал плечами и криво усмехнулся:

— Я не могу запретить мистеру Лимбо выражать свое мнение. В конце концов, у нас демократия. Он имеет право говорить то, что пожелает. Верно?

— Но только не о моей жене! — с неожиданной яростью воскликнул Дон.

Грегори Пейтон поднял руку:

— Пожалуй, я считаю все это необычайно интересным. Я хотел бы еще послушать выступление мистера Лимбо.

— Пожалуйста, — закудахтал тот. — Начнем с этого типа с усохшей головой. Он что, сам ее себе ужал?.. Иначе как у него вылезли волосы?

Грегори слегка покраснел и в течение нескольких минут сосредоточился на своем кофе.

Возле меня хохотнул Фейбиан Дарк.

— Вы сами на это напросились, дорогой, — произнес он весело. — Вам бы следовало поостеречься. Неужели Ванда не предупредила вас о чудачествах Карла? Он неисправим.

— В таком случае его не переделать, — сказала я. — Ну что же, очко в его пользу, как я считаю.

После этого наступила мертвая тишина. Я решила: дошло до них, что я не так уж глупа.

Потом Эдвина вызвала колокольчиком прислугу сменить тарелки.

— Какая же мы дружная и счастливая семья, — заговорила Ванда. — Потребовалось лишь жалких десять миллионов долларов, чтобы снова собрать нас всех вместе!

— Как стервятников на падаль! — горько подхватила Эдвина. — Когда я сижу за этим столом, я слышу, как хлопают крылья.

— Но возможно, вовсе не стервятников? — высказал предположение Фейбиан Дарк. — Существуют куда более черные крылья, знаете ли. Крылья, которые медлительнее и более бесшумно машут, но удары которых смертельны.

Грегори Пейтон улыбнулся ему.

— Весьма интересно. В будущем я непременно буду брать с собой за стол записную книжку. Теперь уже ясно, что мой визит сюда доставит мне массу удовольствия.

— Карл, — раздался голос мистера Лимбо, — как ты считаешь, Ванда выйдет за меня замуж?

— Ты должен смотреть правде в глаза, Лимбо, — вкрадчиво произнес Карл, — ты всего лишь кукла!

— Но вышла же она замуж за этого с усохшей головой, не так ли? — заныл мистерЛимбо. — Какая же разница?

Ванда вскочила с места.

— Если нам придется выносить подобные шуточки еще три дня, — заговорила она приглушенным голосом, — то это наследство будет ничтожной компенсацией. Я пойду выпью бокал коктейля. Идешь, Грег?

— Конечно, дорогая! — ответил тот, быстро поднявшись из-за стола, и удалился следом за женой в гостиную.

Дон снова посмотрел на сводного брата.

— Ты когда-нибудь повзрослеешь?

— Он тебе родня? — спросил мистер Лимбо у Карла.

— Наполовину, — ответил Карл. — Вторая половина, чуждая мне, испанского происхождения и отличается слабоумием. Это со стороны его матери, разумеется.

— Мне достанется его потрясающая жена, — закудахтал мистер Лимбо. — Мне нравятся крупные блондинки, они такие теплые зимой.

— Тебе надо как следует налюбоваться ею, пока есть такая возможность, мистер Лимбо, — продолжал Карл. — На тот случай, если она исчезнет. У его жен неприятная привычка не очень долго оставаться возле него.

Кресло Дона с шумом отодвинулось назад. Он обошел вокруг стола со сжатыми кулаками и приблизился к тому месту, где сидел Карл.

— С меня достаточно! — крикнул он. — Сейчас я засуну эту идиотскую куклу тебе в глотку. Возможно, после этого вы оба заткнетесь!

К тому времени, когда Дон оказался рядом с ним, Карл был уже на ногах. Дон замахнулся правой рукой, но Карл пригнулся, подскочил вплотную к Дону и нанес ему сильный удар в солнечное сплетение. Боль исказила лицо Дона, он согнулся и медленно опустился на колени. Тогда Карл вцепился ему в волосы, приподняв его голову. Я заметила, как правая нога Карла быстро согнулась, он намеревался ударить коленом Дона в лицо.

Я решила, что настало время Мэвис вмешаться. Меня вовсе не устраивал муж, пусть всего лишь фиктивный, да и то сроком на три дня, с распухшим носом, а также без нескольких зубов. Поэтому я вскочила с места и неожиданно для Карла ударила его ребром ладони по шее в соответствии с правилами самбо, которым меня обучил один сержант морской пехоты.

Карл явно сник и медленно повернулся, чтобы взглянуть на меня, глаза у него буквально вылезали из орбит. Я бы сказала, что у него был вид настоящего безумца, но я все же нанесла второй подобный удар ему по переносице. В следующее мгновение он оказался уже на коленях рядом с Доном, и мне показалось, что им обоим все стало до фонаря.

— Дурная кровь! — прошептала Эдвина в наступившей тишине. — С самого детского возраста. Жестокие сердца и испорченный ум. Дональд получил это от испанской колдуньи, а Карл от южной вертихвостки.

Фейбиан Дарк по-прежнему сидел за столом и с невозмутимым видом курил.

— Послушайте, Эдвина, все-таки надо быть справедливой. К этому имеет самое непосредственное отношение их отец.

— Лучшего человека, чем Рэндольф Эбхарт, не было на земле! — с гневом возразила она. — Они не его сыновья!

— Рэндольф, несомненно, был незаурядной личностью, — словоохотливо заговорил адвокат. — Но мрачность и озлобленность ему не надо было занимать ни у первой жены, ни у второй. Жестокосердие мальчики унаследовали именно от отца И вы, Эдвина, знаете об этом лучше других.

Она внимательно посмотрела на него, ее глаза широко раскрылись.

— Что вы имеете в виду?

Адвокат ласково ей улыбнулся.

— Я думаю о подземелье! — сказал он, — о свечах, которые там горели долго за полночь. Вы же должны это помнить, не так ли, Эдвина? Горящие свечи, маски и цепи? Я всегда считал, что вы ему помогали. Что-то вроде подручной…

Эдвина задрожала, прижала руку ко рту и закусила указательный палец с такой яростью, что выступила кровь. Застонав, она выскочила из комнаты.

— Рэндольф обожал всякого рода забавы, — обратился уже ко мне адвокат, — всяческие игры.

На лице адвоката появилась такая улыбка, что мне стало страшно, и я подумала, что, если он и дальше будет так смотреть на меня, я отреагирую в духе Эдвины.

Тут я почувствовала чью-то руку на своих пальцах. Я резко повернулась, готовая оттолкнуть Карла, но это был Дон. По его лицу было видно, что боль еще не прошла, но ему удалось снова выпрямиться.

Карл пока не поднялся с колен, глаза у него выглядели остекленевшими.

— С меня достаточно удовольствий на один вечер, — напряженным голосом произнес Дон. — Идем спать, Мэвис.

— Мистер Эбхарт, — холодно заговорила я, — уж не воображаете ли вы…

Тут я опомнилась и засмеялась.

— Мэвис в своем репертуаре, — заметил Дон Фейбиану, вымученно улыбаясь. — Вечные шуточки!

— Конечно, — вежливо ответил тот. — Мне нравится, что после года женитьбы в тебе еще не остыл жар любви. Желаю вам насладиться всласть.

— Спасибо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Фейбиан, — улыбнулась я ему. — Надеюсь, что старые цепи, о которых вы говорили, не звякают в темноте и не помешают мне заснуть?

— Если вы не сможете заснуть, дорогая, — усмехнулся он, — уверен, что не из-за цепей. Вы совершенно очаровательная пара: преданная жена и претендент на наследство. Я вам завидую.

Дон стиснул мои плечи и подтолкнул к выходу. Когда мы выходили, я оглядела столовую. Мистер Лимбо, не шевелясь, лежал на стуле, на его физиономии застыла глуповатая улыбка, а нарисованные глаза уставились в потолок. Я подумала: если бы мне пришлось выбирать одного из них, я бы выбрала Фейбиана.

Когда мы подошли к спальне в другом крыле дома, Дон тщательно закрыл за нами дверь. Я стояла посреди гостиной и ожидала его. Он прошел к своей спальне и распахнул дверь. Я подумала, что он относится к породе пещерных обитателей и беда в том, что, примени я сейчас прием самбо, отстаивая свою честь, толку от этого будет немного. Но Дон вдруг произнес «спокойной ночи», прошел в комнату и закрыл дверь.

Теперь уже никакого выбора быть не могло: я отправилась в свою спальню, присела на кровать, которая сильно заскрипела, и разочарованно подумала: порядочность не такое уж большое достоинство.

Половина десятого вечера моей первой ночи в качестве миссис Эбхарт, а Дон отправляется в свою комнату и решительно закрывает за собой дверь. Нет ничего удивительного, что столько женщин уходит от своих мужей из-за их холодности.

Я приняла душ и облачилась в нарядную ночную рубашечку, кокетливую, всю в кружевах, не доходившую до колен, скромницам такие вещи не приходятся по вкусу. К ней полагались еще коротенькие штанишки с кружевной оборочкой, но, взглянув на себя в зеркало, я решила, что они ни к чему. Зачем стесняться без свидетелей?

Усевшись перед зеркалом, я принялась расчесывать волосы. Я всегда вечером провожу сто раз щеткой от макушки до низу. Я досчитала до девяноста шести, когда раздался стук в дверь, и Дон вошел в комнату.

Минут пять (или мне показалось, что прошло пять минут) Дон молча меня рассматривал. Потом охнул и сказал:

— Извините!

— О’кей, — ответила я. — Теперь вы видите меня почти в чем мать родила.

— Я хотел поблагодарить вас, Мэвис, — сказал он, подходя чуть ближе. — А где вы научились приемам борьбы?

— Каким?

— Которыми угостили Карла в столовой, — сказал он как заговорщик и подмигнул мне. Он казался мальчишкой и в то же время и нет. — Мне не хотелось бы с вами поссориться.

Я рассказала ему про морского пехотинца, и к тому времени, когда я закончила, мы оба сидели на кровати, а Дон обнимал меня.

— Вы потрясающая девушка, Мэвис, — сказал он совершенно серьезно.

Он меня так стиснул, что я чуть не задохнулась. Но тут же спохватилась: разве в такие моменты можно думать о подобных пустяках?

— Вы красавица, — медленно продолжал он, — у вас изумительная фигура…

— И ум? — спросила я с надеждой.

— Никому не дано абсолютно все, Мэвис, — изрек он и поцеловал меня.

Вот уж никогда не думала, что мужской поцелуй для меня попадет в графу «неизведанное», но вообще-то мы ежедневно узнаем что-то новое, как сказал муж, вернувшийся с работы, чтобы выяснить, чем его жена занимается в его отсутствие.

Поцелуй Дона поразил меня как электрический ток. Я и вообще-то не слишком сопротивляюсь мужчинам, а в объятиях Дона я сразу расслабилась. Поцелуй длился минут пять, а потом он посмотрел на меня сияющими глазами.

— Никого красивее тебя я не встречал, Мэвис, — сказал он хриплым голосом. И мне в ответ надо было бы что-нибудь сказать, но я совсем растаяла.

Он отпустил меня на мгновение, а когда снова обнял, свет был уже выключен.

— Дон! — удалось мне прошептать.

— В конце концов, вспомни же, Мэвис, что мы с тобой муж и жена.

Я смутно чувствовала в этом доводе какую-то фальшь, но в эту минуту мне об этом думать не хотелось.

Глава 5

Внезапно я проснулась и стала сразу соображать, что же меня разбудило, и вдруг снова услышала этот звук, от которого меня бросило в дрожь. Я протянула руку и включила свет. Было уже три часа ночи. Оглянувшись, обнаружила, что я в постели одна. Очевидно, Дон вернулся в свою комнату, пока я спала.

Я прислушалась: несколько секунд вообще ничего не было слышно, я немного успокоилась и совсем было уже собралась поуютнее устроиться и снова заснуть, когда услышала этот звук снова. На этот раз никаких сомнений не было: звякали цепи. Фейбиан Дарк что-то говорил Эдвине про подземелье, маски и цепи.

Я вспомнила об этом, но это мне совершенно не прибавило духу.

Не колеблясь, я быстро подошла к двери комнаты Дона, постучала и вошла внутрь, не дожидаясь ответа.

— Дон! — позвала я негромко.

Ответа не было. Тогда я включила свет. Комната была пуста. Раздумывать долго было нечего: он наверняка тоже услышал звон цепей и отправился посмотреть, что случилось.

Я вернулась к себе и стала думать, что лучше: дожидаться возвращения Дона или пойти его искать. Потом что-то зашуршало в углу комнаты, и я сразу решилась. Мне стало уже не до цепей: для меня легче повстречаться с кем угодно, лишь бы не с мышью!

Дойдя до середины комнаты, я остановилась. А если меня еще кто-то, кроме Дона, увидит в этой укороченной рубашке, ведь будет очень смешно. Да и, кроме того, кругом сквозняки. Поэтому я натянула узкие брюки и свитер, а на ноги надела сандалии. Еще тридцать секунд понадобилось, чтобы расчесать волосы и подкрасить губы. Я вышла в коридор, заперев за собой дверь.

Снаружи была непроглядная тьма, я медленно, ощупью двинулась туда, где, по моим расчетам, начиналась широкая лестница. Я не видела, куда я иду, поэтому пришлось вытянуть вперед руки. Я прошла шагов десять, прежде чем моя правая рука на что-то натолкнулась, и я остановилась.

То была не стена, потому что я нащупала что-то мягкое и теплое. Я поняла, что коснулась губ и носа.

Я чуть не вскрикнула, но тут раздалось «Буу» и вокруг разнесся кудахтающий смех.

У меня подкашивались ноги, я дрожала. Как только не лопнул тесный свитер, для меня до сих пор загадка. Но я почувствовала себя лучше, ибо этот смех нельзя было спутать ни с чьим еще.

— Мистер Лимбо! — возмутилась я. — Бросьте ваши дурацкие шуточки!

Луч фонарика ослепил меня, потом медленно осветил с головы до пят.

— Какая жалость! — послышался голос Карла. — Вы всегда спите одетая?

— Не меняйте тему разговора, — сказала я. — Чем вы здесь занимаетесь, стоя в кромешной темноте среди ночи?

— Я могу задать вам тот же вопрос, — ответил он.

— Не утруждай себя, — захихикал мистер Лимбо. — Спроси еще раз, как она спит не раздеваясь. Интересно, что она скажет.

— Карл, зачем так напрягаться и говорить двумя голосами? Не лучше ли перейти на какой-то один голос?

— А нас здесь двое, — прозвучало в ответ. Луч фонарика передвинулся, и размалеванное лицо Лимбо улыбнулось мне из-под руки Карла.

— Я услышала звон цепей, — отвечал я, — а Дона в его комнате нет и…

— В его комнате? — с преувеличенным изумлением переспросил Карл.

— Я решила, что он ищет эти цепи, — продолжала я, игнорируя его насмешку, — и подумала, что мне нужно пойти поискать Дона.

— И цепи?

— Цепи меня не волнуют. Я просто должна разыскать Дона, — ответила я, думая про себя, что свитер очень тесен, даже дышать трудно.

— Куколке одиноко, — горестно вздохнул мистер Лимбо. — Ты слышишь, Карл? Ей нужно мужское общество. Отправляйся-ка ты спать, а я займусь Мэвис… Встретимся на будущей неделе.

— Если ты не замолчишь, — холодно сказала я мистеру Лимбо, — я оборву тебе руки!

— Скажи ей, Карл! — взмолился тот.

— Только троньте его пальцем, — вкрадчивым голосом произнес Карл, — и я заставлю вас проглотить собственные зубы! Вы ударили меня внезапно, когда я не видел вас.

— Да, в этом деле я руку набила.

— Верю, — согласился Карл. — Вы самое непонятное создание, с которым я когда-либо сталкивался. До сих пор не могу понять, каким образом братцу Дону удалось уговорить вас выйти за него, такого слизняка! Наверное, все дело в тех миллионах, которые он должен получить через три дня?

— У вас скверный ум и мерзкий язык, — рассердилась я. — В жизни своей не видела таких отталкивающих людей, как вы, Карл Эбхарт. А теперь, с вашего разрешения, я отправляюсь на поиски мужа.

— Одна? — чуть слышно спросил мистер Лимбо.

Это меня немного отрезвило. Я сделала один шаг и пробормотала:

— Ну… если…

— Какой толк от таких марионеток? — фыркнул Лимбо.

— Не будь грубияном с леди, — одернул его Карл. — Если мы увяжемся за ней, мы улучим момент ударить ее, когда она зазевается.

В жизни девушки бывают моменты, когда лучше промолчать. Например, когда ты задерживаешься поздно на работе и неожиданно появляется жена босса. Вот и тут я решила не отвечать.

— Итак, мы пошли, — заявил Карл. — По вашему мнению, Мэвис, куда исчез ваш муж?

— Я подумала, что он мог пойти проверить, что происходит.

— Где звякали цепи?

— Где-то внизу, мне кажется.

— Ну что же, пойдем взглянем.

— Да-а, — протянул мистер Лимбо, — возможно, вернулся призрак старого Эбхарта, который преследует старшего сына. Этого я не хочу пропустить даже ради всех хористок в Лас-Вегасе!

Карл посветил фонариком впереди нас в коридоре. Мы спустились по лестнице и остановились в гостиной. Я заморгала, когда Карл зажег свет. На нем была темная рубашка и брюки для верховой езды, мне захотелось узнать, как он спит не раздеваясь, но я не стала его поддразнивать: все равно услышу какую-нибудь шутку для мистера Лимбо.

— Я не слышу никакого звука цепей, — с беспечным видом произнес Карл и пожал плечами. — Видимо, час ведьм настал и уже прошел. Пока мы здесь, мы можем выпить.

— Я ищу Дона, а не спиртное! — рассердилась я.

— Мы его разыщем, — спокойно ответил Карл, — а стаканчик спиртного снимет усталость.

Он подошел к бару, посадил мистера Лимбо на стойку, чтобы смешать напитки.

— Вам «Джимлет», Мэвис?

— Откуда вы знаете?

— Сказал Фейбиан.

Должна признаться, что коктейль мне помог, он стал оказывать действие после первого же глотка. Я даже могла смотреть в глаза мистера Лимбо не содрогаясь.

— Цепи, — неожиданно произнес Карл, держа в руке свой стакан, — о них упоминала Эдвина. Нет Фейбиан. Я не слишком отчетливо помню, так как в тот момент стоял на коленях после предательского удара одной особы… Что же все-таки сказал Фейбиан? Что-то о том, что Эдвина должна быть привычной к темноте. «Горящие свечи, маски и цепи». Да… — Он щелкнул пальцами. — Ну конечно же подвал!

— Что это значит? — спросила я.

— Именно это сказал Фейбиан, — нетерпеливо махнул рукой Карл. — Он говорил о подземелье с Эдвиной. Прошелся насчет того, что она была подручной. — Помолчав, он продолжил: — Насколько я помню, в подвал проходят через кухню. Там есть лестница… Давайте-ка посмотрим.

— Идите и смотрите, — сказала я, — а подожду здесь. Там наверняка сыро, и потом, в подвалах часто водятся крысы или мыши…

— Может быть, там находится ваш муж, — заявил Карл. — И если я вернусь и сообщу вам, что он танцует с Эдвиной в подвале, вы мне не поверите, так что лучше пойти и проверить самой.

— Дон и Эдвина? — Я рассмеялась. — Но это же абсурд! Чего ради… Хорошо, идите первым.

От гостиной до кухни было чуть ли не с полмили. Я ковыляла за Карлом, который снова сунул себе под руку мистера Лимбо. Я понадеялась, что он оставит его в баре, но начала убеждаться, что тот был чем-то вроде правой руки для Карла.

Когда мы пришли на кухню, Карл зажег свет. С минуту он постоял, озираясь, потом ткнул пальцем в дверцу в дальней стене.

— Вот она! — воскликнул он торжествующе. — Лестница за дверью.

Ничего не поделаешь, пришлось идти следом за ним. Распахнув дверь, Карл щелкнул выключателем, но свет не загорался.

— Почему не работает освещение? — раздраженно буркнул Карл. — Ну да ладно, у нас есть фонарик. Вторая лампочка внизу, в самом подвале.

— Зачем спускаться? Давайте позовем Дона отсюда. Если он там, то ответит, — предложила я.

— А если он уединился там с Эдвиной? — Карл подмигнул мне. — Он, конечно, глуповат, но не настолько!

— Послушать вас, вы один умник! О’кей, пошли!

Карл спускался по лестнице не спеша, тщательно освещая дорогу, чтобы мне было видно, куда ставить ногу. Когда он оказался на нижней ступеньке, то остановился настолько резко, что я врезалась ему в спину.

— Великий Боже! — произнес он негромко.

Я удержалась на ногах и подумала, что все же на моем животе не должно появиться синяков после нашего столкновения.

— Почему вы не предупредили меня? — обозлилась я.

— Свечи, — услышала я глупейший ответ.

— Свечи? — повысила я голос. — При чем тут свечи? Я говорю о…

Я резко замолчала, увидев поверх его плеча то, о чем он говорил. Свечи. Их было расставлено по подвалу более десятка, и все они горели. Колеблющееся пламя свечей отбрасывало отдельные светлые пятна, не освещая целиком подвала.

С потолка свисала паутина, отвратительно пахло сыростью, этот запах вызывал у меня тошноту.

— Знаете, меня мороз продирает по коже от этого места, — вырвалось у меня. — Прошу вас, вернемся.

— Да, конечно, — ответил Карл. — Надо думать, что тут нет никого… Постойте, а что это такое?

Он осветил фонариком один угол, и я вскрикнула, увидев, что там находится. Лежащее неподвижно тело. Я подбежала и опустилась рядом на колени.

— Это Дон! — закричала я и отчаянно расплакалась.

Карл подскочил ко мне. Он осторожно перевернул Дона и хмыкнул. Потом прикрикнул на меня:

— Замолчите!

— Что?

— Я сказал, чтобы вы замолчали. Он не умер, дышит совершенно нормально. Возможно, просто упал. Сбегайте за водой… Вот, возьмите! — И сунул мне в руки фонарик. — Без него вам туда не добраться.

Я отыскала в кухне кувшин, набрала в него холодной воды и поспешила обратно. Карл плеснул водой в лицо Дону.

— У него будет шок от такого врачевания, — сказала я сердито.

— Пить надо меньше, тогда и шока от воды не будет, — огрызнулся Карл.

Дон застонал, затем медленно открыл глаза, моргнул и пожаловался:

— Моя голова! — Голос у него был совсем слабым. — Кто меня так ударил?

Я положила его голову к себе на колени, Карл посветил фонариком, так что мы смогли обследовать затылок и макушку его головы. Повыше правого уха у него была огромная шишка, вокруг которой запеклась кровь.

— Все в порядке, — заявил Карл без намека на сочувствие. — Кто-то сильно огрел тебя сзади, только и всего. Отделаешься одной головной болью.

— Говорить-то легко, что бы ты запел, если бы у тебя так болело!

— Кто это сделал? — спросил Карл.

— Не знаю. Я никого не видел. Кто-то подкрался ко мне неслышно.

— А что ты здесь делал? — настаивал Карл.

Дон с большим трудом сел. Вид у него был устрашающий. Куртка и пижамные штаны были в грязи и промокли от сырости.

— Я проснулся и услышал звон цепей, — заговорил он едва слышно, — а потом как будто раздался далекий крик. Я решил проверить, не является ли все это плодом моего воображения. К тому же я припомнил слова Фейбиана про цепи и…

— Мы это уже обсуждали, — перебил его Карл. — Ты спустился в подвал. Что дальше?

— К сожалению, это все, — сказал он. — На лестнице свет не горел. У меня не было с собой фонарика, зато я захватил спички. Спускаясь вниз, я оступился и едва не упал, ну и громко выругался. Так что находившийся здесь человек услышал, что я приближаюсь. У него было достаточно времени, чтобы где-то спрятаться. Как только я вошел внутрь, меня ударили.

— А свечи горели, кода ты вошел? — спросил Карл.

— Честное слово, не помню… — ответил он. Он осторожно поднялся на ноги и снова застонал. — Стоит мне пошевелиться, как чувствую, что у меня сейчас отвалится голова.

— Не беспокойся, — произнес мистер Лимбо, — ты и без нее прекрасно обойдешься.

— Перестань валять дурака с этой идиотской куклой, Карл! Я не в настроении переносить эту ерунду! — заворчал Дон.

— Я разочарован, — насмешливо произнес Карл, — это определенно антиклимакс. Я думал, что, как минимум, мы найдем тебя с Эдвиной в разгаре оргии, или чего-то в том роде. Ты уверен, что это не она огрела тебя по голове за то, что ты был слишком настойчив?

— Это даже не смешно! — огрызнулся Дон.

— Почему бы нам всем не вернуться в постель? — спросила я. — Я промою тебе рану, Дон, а сон и аспирин будут самым лучшим лекарством.

— Теперь я слышал все! — благоговейно произнес мистер Лимбо. — Она даже умеет превращаться в «маленькую няньку»! Могу поспорить, что когда-то она была герлскаутом, ну и до сих пор хранит все свои значки.

— Говорю тебе, прекрати немедленно! — рявкнул Дон.

— Спокойнее, братец! — с издевкой ответил Карл. — Ты сейчас не в состоянии затевать новую драку, ну а я впредь буду осторожнее и не стану поворачиваться к твоей жене спиной.

— Почему мы не поднимемся наверх? — снова повысила я голос. — Или вы хотите, чтобы я простудилась в этой яме?

— Нет, конечно, — отозвался Карл, — но ведь кто-то ударил вашего мужа здесь, в подвале, и кто-то зажег эти свечи, так что нам нужно все хорошенько осмотреть.

— Вот и займитесь этим с мистером Лимбо, а я отведу Дона в комнату, — сказала я.

— Всего несколько секунд, — возразил Карл. — Кто знает, что мы сможем тут обнаружить? Может быть, новое завещание, которое полностью лишает Дона наследства.

Я начала медленно считать до десяти, решив, что, если он не двинется с места, я сама ударю его по голове, а мистер Лимбо сможет позднее выражать ему сочувствие.

Карл повел лучом по ближайшей стене. Там ничего примечательного не было, пока луч внезапно не замер: как раз в центре светового пятна находилась отвратительная рожа: лицо из черного дерева с раскосыми глазами и крючковатым носом. Губы были приоткрыты в безумной, дьявольской ухмылке, которая соответствовала свирепому выражению глаз с зелеными зрачками.

Я смутно услышала чей-то крик, но только после того, как Карл ткнул меня локтем под ребро, этот крик прекратился, и я сообразила, что вопила сама.

— Помолчите, Мэвис, — устало попросил Карл, — это же не живой человек.

— Так что, мне померещилось?

— Это маска, — пояснил он.

Луч скользнул дальше по стене и осветил еще одну маску. Теперь это было женское лицо, еще более отвратительное, чем первое. Колдунья с длинными засаленными космами, свисающими на плечи. Под злыми тонкими губами грушеобразный подбородок походил на опухоль.

— Видите, — сказал Карл, — еще одна.

— Я ничего больше не хочу видеть! — запротестовала я.

— Горят свечи… Маски… — пробормотал Карл. — А где же цепи?

Луч фонарика продолжал ощупывать стены. Мне невольно приходилось тоже смотреть. Мы увидели еще две маски. Остальное было затянуто паутиной.

Я немного успокоилась. Быть может, это все? Ничего страшного больше мы не увидим?

И снова луч внезапно остановился и запрыгал как бы в конвульсии, так быстро, что я ничего не могла рассмотреть.

— Что там, Карл?

— Цепи… — хрипло ответил он.

Когда луч замер, я снова вскрикнула. Толстенные ржавые цепи были прикреплены болтами к стене. Их было четыре, две приблизительно в пяти футах от пола и две на уровне пола. Две охватывали запястья, а две — лодыжки, без труда удерживая обмякшее тело.

Она была совершенно нагая, ее прекрасное тело казалось беломраморным в свете фонаря. Зато лицо являло собой кошмарный контраст: губы растянуты, наружу вывалился почерневший язык.

— Эдвина! — пронзительно закричал Дон.

— Задушена, — каким-то не своим голосом прошептал Карл. — Тебе действительно повезло, Дон. Ты отделался всего лишь головной болью…

Глава 6

В гостиной мы все сбились в кучу, но все же казалось, что мы все находимся далеко друг от друга.

Я сидела на кушетке рядом с Доном, на другой кушетке, напротив нас, устроились Ванда с Грегори Пейтоном. Фейбиан Дарк полулежал в кресле, уставившись в противоположную стену. Карл смешивал коктейли около бара, хотя никто не проявлял желания выпить. Разумеется, рядом с ним на стойке был мистер Лимбо.

Я пододвинулась к Дону и заметила, что он моргнул, когда мое плечо коснулось его руки.

— Как голова, Дон?

— Отвратительно, — ответил он, пытаясь улыбнуться, но у него не получилось. — Но, как сказал Карл, мне крупно повезло. Головная боль пустяк в сравнении с тем, что могло бы случиться.

Я зябко повела плечами.

— Не заставляй меня вспоминать об этом. Бедная женщина!

Я услышала, как офицер полиции громко протопал через холл.

— Как долго они намерены нас тут держать? — спросила я у Дона. — Мы уже торчим тут двадцать минут, и ни один из них не счел нужным хотя бы поздороваться. Ты не думаешь, что они про нас забыли?

Дон поморщился.

— Вряд ли. Насколько я понимаю, нас всех подозревают. Возможно, с их стороны это маневр. Чем дольше мы останемся здесь, тем сильнее будет нервничать убийца.

— Так ты считаешь, это дело рук одного из здесь сидящих? — спросила я.

— Не знаю. Признаться, мне даже не хочется об этом думать.

Мне под нос подсунули бокал, и я его машинально взяла.

— Один коктейль и скотч для тебя, братец.

— Благодарю, — с изысканной вежливостью ответил Дон, принимая бокал. — Как это ты можешь быть таким жизнерадостным?

— Все дело в Мэвис, — на полном серьезе ответил Карл. — Кто может, глядя на нее, чувствовать себя подавленным? Жизни радуйся живущий, братец!

— Ты вурдалак! — воскликнул Дон.

Когда распахнулась дверь, я услышала щелчок, обернулась и увидела, как в комнату кто-то быстро вошел. Человек был высокий и тощий, одетый в серый костюм, на голове темная шляпа. Он пересек помещение и подошел к бару, там остановился и медленно повернулся, чтобы увидеть всех собравшихся сразу.

— Мое имя Фром, — сказал он резко. — Вы все знаете, что погибла женщина, ее задушили. Вряд ли понадобится много времени, чтобы разыскать убийцу. Я намерен допрашивать вас по одному. Никто из вас не выйдет из этой комнаты без моего разрешения. Один из моих людей будет дежурить у двери. Если у вас имеется веская причина покинуть это помещение, сообщите ему, а он передаст мне.

Мне это показалось довольно глупым, ибо нам всем раньше или позднее понадобится сходить в одно местечко. Всем, кроме мистера Лимбо, конечно.

Лейтенант Фром посмотрел на Карла.

— В первую очередь я побеседую с вами, мистер Эбхарт, потому что вы первый сообщили нам об убийстве.

— Как вам угодно, лейтенант, — весело ответил Карл. Он одним глотком допил свой бокал, затем взял со стойки мистера Лимбо и сунул его себе под мышку.

Лейтенант оторопело смотрел на него.

— Зачем вы берете с собой эту куклу? — спросил он.

— Для того, чтобы одна кукла поговорила с другой, — огрызнулся мистер Лимбо. — Кроме того, я хочу уйти из этой комнаты. У меня на то имеется веское основание. Хотите узнать, какое именно? Я должен выйти, потому что мне надо…

— Ладно, — замахал руками Фром. У него даже побагровела шея. — Идемте!

Он пропустил вперед Карла с мистером Лимбо, затем захлопнул дверь.

Секунд на тридцать воцарилась тишина, затем Дон проворчал:

— Иногда я думаю, не следует ли Карла для его собственной пользы поместить в частную психиатрическую лечебницу?

Грегори Пейтон нетерпеливо наклонился вперед, за стеклами очков поблескивали его глаза.

— Не думаю, что дело обстоит так плохо, — сказал он. — Я все время наблюдаю за ним с того момента, как мы встретились за обедом. Он весьма болезненно отнесся к тому факту, что я психиатр. Вы обратили внимание на то, как нарочито груб он был со мной?

— Не он, а мистер Лимбо, — уточнила я.

— Весьма любопытно. — Грегори был просто в восторге.

— А?

— Причина и следствие, — сказал он. — Замечаете, вы уже начали воспринимать мистера Лимбо как человека. Более того, вы говорите о Карле и мистере Лимбо как о разных людях.

— Куда вы клоните? — холодно осведомился Дон. — Что Карл сумасшедший? Я сам только что заявил то же самое. Вовсе не нужно быть психиатром, чтобы в этом разобраться!

Пейтон так свирепо замотал головой, что у него наверняка повыпадало порядком и без того редких волос.

— Нет, — возразил он убежденно, — вы ошибаетесь. Вопрос о его безумии отпадает. Всего лишь дефицит личности, понимаете?

— Нет, — сказал Дон, — не понимаю.

Грегори снял очки и начал их яростно протирать носовым платком.

— Карл использует своего мистера Лимбо в — качестве костыля, ментального, естественно… Заметьте, в разговоре мистер Лимбо всегда груб, высокомерен, презрителен, Карл — никогда. Кукла высказывает истинные мысли владельца.

— Выходит, это Карл меня только что оскорбил? — возмутилась я.

— А я все-таки считаю его ненормальным, — упрямо настаивал Дон, — а все ваши домыслы ничего не меняют. Он обращается с этой куклой как с живым человеком. Убежден, что сам Карл верит в это, похоже что так!

Грегори еще энергичнее закачал головой.

— Нет, Дон, вы сознательно стараетесь меня не понять. Это…

— Очевидно, вы дьявольски умны, — перебил его Дон. — Вы уже определили, кто же убил Эдвину?

— Глупый вопрос, — твердо заявил Грегори, — Я не детектив.

— Но вы вполне поняли, что собой представляет Карл, — усмехаясь, продолжал Дон. — Может быть, вы разобрались и во всех остальных? Могу поспорить, вы уже определили убийцу, но не хотите в этом признаваться, чтобы не попасть в глупое положение в том случае, если ошиблись.

Грегори снова снял очки и стал их протирать.

— Не имею представления, кто убил Эдвину, — произнес он ровным голосом, — но если вам так хочется, чтобы я ответил, так я вот что вам скажу: каждый из нас мог ее убить.

Ванда впервые проявила интерес к разговору.

— Ты и меня имеешь в виду, дорогой? — спросила она очень вкрадчиво.

— Конечно, и ты, и я тоже, — ответил он.

— Благодарю, — сказала она. — Не забудь запереть свою дверь, когда пойдешь в кровать, на случай, если у меня возникнет старомодная идея спать со своим мужем!

— Я… — Грегори вспыхнул. — Честное слово, Ванда, ты должна следить за…

Снова открылась дверь, все одновременно оглянулись, чтобы посмотреть, кто там, совершенно позабыв про Грегори. Полицейский с любопытством глазел на нас.

— Мистер Дональд Эбхарт, пожалуйста! — объявил он.

Дон на мгновение сжал мою руку.

— Надеюсь, это не займет много времени, Мэвис, — сказал он. — Я сразу же вернусь, как смогу.

— Конечно, Дон, — улыбнулась я в ответ. — Как твоя голова?

— Отвратительно, — бросил он, поднялся с кушетки и пошел к двери.

Минут через двадцать пришел тот же коп и вызвал Фейбиана Дарка. Ни Карл, ни Дон в гостиную не вернулись, и я догадалась, что это им не разрешили копы, чтобы они не смогли сообщить оставшимся, о чем их расспрашивали и что они отвечали.

В комнате остались только Ванда, Грегори и я, и мне подумалось, что нам никто не запрещал разговаривать, поэтому я сказала:

— На самом деле вы ведь не хотите, чтобы он запирал свою дверь, не так ли? Я понимаю, что он облысел, что хотя его имя Грегори, но он далеко не Грегори Пек, однако вы все же вышли за него замуж, верно, а муж…

— Заткнитесь!

Она только что не плюнула в меня. Больше мы ни о чем не говорили. Иногда я задавалась вопросом, стоит ли стараться быть дружелюбной с людьми.

Короче, я была ужасно рада, когда полицейский вызвал меня.

Он проводил меня в столовую. Лейтенант сидел за столом, горело электричество, свечей теперь никто не зажигал. Меня это обрадовало: наверное, до конца дней моих пламя свечей будет вызывать у меня состояние истерии.

Перед лейтенантом на столе лежали какие-то бумаги, в руке у него был карандаш, лицо усталое.

— Садитесь, миссис Эбхарт.

Я села на стул и стала ждать, что же будет дальше.

— Расскажите мне, что случилось, — спросил тусклым голосом полицейский.

Я подробно изложила ему все, начиная с того момента, когда я проснулась среди ночи и увидела, что Дона нет, и до того, как мы обнаружили в подвале тело Эдвины.

— Все совпадает, — изрек он, когда я закончила, но это его не обрадовало. — Никогда еще я не встречался с такой непонятной историей! — пожаловался он. — Уж если кого-то должны были убить, так это вашего мужа, но нет, убивают какую-то домоправительницу!

— Я очень рада, что не Дона, — возразила я сердито, — мне бы его не хватало.

— Да-а…

Он снова посмотрел на меня, очевидно, свитер делал свое дело, потому что суровый лейтенант немного повеселел.

— Но не так сильно, как ему бы не хватало вас, — заметил он задумчиво. — Как вы думаете, кому понадобилось убивать домоправительницу?

— Не знаю, — ответила я искренне.

— Что вы скажете про адвоката Фейбиана Дарка? Я слышал, что после обеда он разговаривал с этой особой. По всей видимости, ему было известно о «декорации» в подвале.

— Думаю, что да, — согласилась я, — Однако он говорил о Рэндольфе Эбхарте. Возможно, он знал, что старик давно таким образом развлекался в своем подвале.

Фром закрыл глаза.

— Уж не хотите ли вы мне сказать, что ее убил дух или привидение? Я знаю, что старик похоронен здесь и…

— Похоронен здесь? — ахнула я. — Вы хотите сказать, прямо в доме?

— Чтобы его все время оплакивали! — хмыкнул лейтенант. — Вы замужем за старшим сыном — как по-вашему, чего ради выстроен склеп у конца мыса Форт-Нокс?

— Я понятия об этом не имела, — ответила я, качая головой, — и лучше бы мне оставаться в неведении…

— Значит, вы не можете предположить, кому понадобилось ее убивать?

— Нет, конечно. Практически я домоправительницу совершенно не знала. Я впервые с ней повстречалась сегодня, а точнее, уже вчера.

— Вы правы, это было вчера. Вас никто не мог ввести в искушение, не так ли? — На минуту он снова уставился на мой свитер. — Хотя я бы сам не против попытаться!

— Только попробуйте! — холодно отрезала я. — Кости вам все переломаю или мое имя не Мэвис Зейдлитц!

Лейтенант заморгал глазами.

— Ваше имя Клэр Эбхарт, не так ли? — медленно произнес он.

— Конечно, — довольно нелепо усмехнулась я. — Но поскольку я вам кости не переломаю, то и зовут меня не Мэвис Зейдлитц. Ясно?

Он покачал головой.

— Никогда не встречал в одном месте столько сумасбродов! Парень, который таскает с собой деревянную куклу, и, когда ты задаешь вопрос, вместо него отвечает кукла. А у другого такой вид, будто он собирается застрелиться, хотя в действительности все его мысли направлены на миллион долларов, который он должен получить через два дня. К тому же еще и вы, чокнутая блондинка, которая толком не знает, как ее зовут. И как вам в голову пришло такое идиотское имя?

Я уже успела все продумать.

— Я не вижу в нем ничего плохого, лейтенант. Наоборот, очень милое имя. Надо больше читать. Так зовут героиню многочисленных детективных историй, она — сотрудник сыскного бюро.

Это его почему-то задело, он хмуро посмотрел на меня.

— Вы, должно быть, на самом деле сумасшедшая, как и все остальные. О’кей, с вопросами покончено. Вы можете вернуться в свою комнату, но не в гостиную, пока я не закончу допрашивать остальных.

— Благодарю. А что будет, если меня убьют, пока я буду подниматься к себе наверх?

— Я это отмечу в своем рапорте. — В его голосе слышалась усталость. — Уходите, слышите? У меня и без вас хватает забот.

Я вышла из столовой и прошла по коридору до лестницы. Всюду горело электричество, что заметно повысило мое настроение, но, если быть откровенной, я не шла, а бежала. Влетев в наши апартаменты, я захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной, переводя дыхание.

Дон сидел на кушетке с бокалом в руке. Посмотрев на меня, он вопросительно приподнял брови.

— За тобой кто-нибудь гнался? — спросил он.

— Нет, просто мне не хотелось рисковать.

— Что говорил лейтенант?

— Практически ничего.

Я подошла и села рядом с ним.

— Ты мне не сообщил, что твой отец захоронен здесь.

— Я вообще не рассказывал тебе о своем детстве и юности. Ты не знаешь многих вещей, Мэвис.

— С твоей стороны так щадить меня просто неразумно. Если и дальше будет продолжаться в том же духе, я начну думать, что мы на самом деле женаты.

— Я ужасно нервничаю, — пробормотал он. — У меня не выходит из головы Эдвина и этот подвал!

— Не надо! — Я вздрогнула и крепче прижалась к нему. — Который час?

Он взглянул на часы.

— Уже четыре часа.

— Уверена, что до утра я не буду спать!

— Едва ли сегодня кто-нибудь заснет, — проворчал Дон. — Когда лейтенант закончит с допросами, Фейбиан просил нас всех собраться в столовой.

— Чего ради?

Дон не спеша налил себе еще скотча с содовой и только потом ответил:

— Сообщит что-то относительно нового завещания.

Глава 7

Я сидела за столом рядом с Доном, напротив были Карл с мистером Лимбо, Ванда и Грегори. Фейбиан занял место во главе стола, где за обедом восседала Эдвина. Перед ним было разложено несколько документов.

Лейтенант Фром закончил допрос минут десять назад и уехал. Снаружи несколько полицейских патрулировали вокруг поместья, но внутри дома никого не осталось.

Было заметно, что Фейбиан нервничал, но никто этому не удивился. Он закурил сигарету и сделал несколько глубоких затяжек. Дон нетерпеливо ерзал рядом со мной.

— Ладно, Фейбиан, — ровным голосом произнес Карл, — не тяните. Чего ради вы нас собрали?

Тот дважды откашлялся, затем сообщил:

— Ваш отец составил новое завещание.

— Почему мы раньше об этом не слышали? — холодно спросил Дон.

Адвокат зашелестел бумагами, находившимися перед ним.

— Ваш отец распорядился, чтобы о существовании нового завещания не было известно до этого дня. Как вы все знаете, первое завещание предусматривало, что трое претендентов на наследство должны прожить в этом доме семьдесят два часа до того дня, когда Дону исполнится тридцать лет. Рэндольф дал указание прочитать второе завещание через двадцать четыре часа после пребывания в доме.

— Неужели мы пробыли здесь всего лишь двадцать четыре часа? — спросил Карл. Он неожиданно усмехнулся. — Мне кажется, что я торчу здесь двадцать четыре дня!

— После случившегося сегодня ночью, — невозмутимо продолжал адвокат, — я самовольно решил прочитать это завещание сейчас. Полагаю, что так будет честнее в отношении всех вас.

— Вы, разумеется, — резким голосом заговорил Дон, — знали о существовании второго завещания. Лично меня интересует его достоверность.

— Это юридически правомочный документ, — холодно ответил Фейбиан. — Ничто не запрещает человеку оставить два завещания, второе аннулирует первое. Если вы помните, Дон, в первом завещании Рэндольф не дал указаний в отношении своего имущества. Лишь упомянул о том, что часть его состояния передается Карлу, Ванде и вам.

Дон хмыкнул и откинулся на спинку кресла. Я видела, как на лице Ванды появилась торжествующая улыбка, когда она взглянула на него.

— Беспокоишься, дорогой братец, что твоя доля во втором варианте не такая большая?

— В чем в точности различие? — с нарочитым безразличием спросил Карл.

— Инструкция Рэндольфа предписывает прочитать вам весь этот документ, — сказал адвокат. — Я сейчас это и сделаю.

— Вот что мне нравится в твоем старике, — закудахтал мистер Лимбо. — Он умер, но не желает угомониться.

— Не начинай сызнова эту ерунду! — воскликнула Ванда. — Этого я не вынесу!

Фейбиан снова откашлялся и начал читать текст завещания.

— «Я, Рэндольф Ирвинг Эбхарт, будучи в здравом уме, объявляю свою последнюю волю».

— Ну что же, это уже лучше, — снова захихикал мистер Лимбо, — а то я забеспокоился, не будет ли это походить на радиосериал, которому и конца не видно! Каждый день продолжение!

— Заткнись! — яростно воскликнула Ванда. — Продолжайте, Фейбиан.

Бумаги зашуршали в руках адвоката.

— «Надеюсь, вы разрешите мне кое-какие раздумья высказать из могилы… Если только Смерть не вмешается, вокруг стола соберутся два моих сына и дочь. Экономка и мой поверенный. Там также будет присутствовать жена моего старшего сына (он, конечно, женился в соответствии с условиями моего первого завещания, чтобы обеспечить себе наследство). Возможно, Карл и Ванда тоже вступили в брак, и их респектабельные „поло вины“ сидят за столом.

Я с удовольствием представляю себе эту картину. Не сомневаюсь, что воздух пропитан тревогой. Одно для меня несомненно: прожив несколько лет на скудном содержании, мои дети отчаянно нуждаются в деньгах.

Не менее в них нуждаются моя экономка и мой поверенный…» — Голос адвоката дрогнул, потом он продолжал: — «Учитывая ваши экстравагантные и весьма дорогостоящие вкусы, которые мне вполне известны, интересно знать, Фейбиан, сколько денег из моего состояния вы растратили к этому времени? Эдвина, в доме еще осталось какое-то серебро?

Дон, сколько ты задолжал под свое наследство? Карл, сколько твоих рискованных затей требуют немедленных денежных вложений? Ванда, сколько ты выплатила за эти годы шантажистам? И каков твой долг на сегодняшний день?

Я уверен, что вы все страшно нуждаетесь в деньгах. За прошедшие годы вы, скорее всего, позабыли о моих истинных чувствах ко всем вам. Мне трудно подобрать слова, чтобы выразить их. Во-первых, я вас презираю, во-вторых, вы мне смешны. Я был несчастлив в своих двух женитьбах, но еще более разочаровали меня мои дети».

Фейбиан на мгновение остановился и закурил сигарету, на лбу у него поблескивали капельки пота.

— Подобной гадости ещемного? — осведомилась пронзительным голосом Ванда. — Сомневаюсь, что я это выдержу.

— Осталось совсем немного, — вкрадчиво ответил адвокат. — Могу я продолжать дальше?

— Конечно, — буркнул Дон, — Если ее тошнит, пусть не слушает.

И вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким шуршанием бумаги. Фейбиан нашел то место, где он остановился.

— «Условия окончательного завещания просты. Первое: девять десятых моего состояния идут на благотворительные цели, ниже переименованные». — Он поднял глаза. — Желаете выслушать список благотворительных учреждений, которые получат крупные пожертвования?

— Девять десятых? — в ярости пробормотал Дон. — Он ненормальный! Я опротестую его завещание через Верховный суд, я…

— Это невозможно, — покачал головой адвокат. — Все законно. Рэндольф советовался с лучшими специалистами в стране, прежде чем составить свое второе завещание.

— Такая пакость как раз в духе нашего старика, — сказал Карл. — Уж тебе, Дон, это должно быть известно.

— Девять десятых! — повторил Дон с ошеломленным видом. — Значит, остается в лучшем случае всего миллион?

— Кто-нибудь получит хотя бы по десять центов? — спросил мистер Лимбо. — Чтобы хватило на чашечку кофе?

— Давайте же выслушаем до конца, — заговорила Ванда. — Не мог же он нас вообще обойти?

Фейбиан кивнул.

— Сейчас дочитаю. «Оставшаяся десятая часть моего состояния должна быть поделена поровну между моими детьми, их женами и мужьями, моей экономкой и моим поверенным. При условии, что все пункты предыдущего завещания будут полностью выполнены».

Вы все останетесь еще на сорок восемь часов в имении «Толедо», чтобы весь срок пребывания в нем составил семьдесят два часа. Б полночь последнего дня вы все пройдете в склеп и пробудете там тридцать минут, чтобы отдать должное моему праху. Мой дух будет присутствовать при этом.

Если кто-то из вас умрет или уже до этого момента умер, их доля должна быть поделена поровну между оставшимися в живых.

Теперь я оставлю вас подумать о том, насколько справедливо с вами обошлись. Напоминаю вам, что состояние Эбхартов было создано на основе формулы «выживают сильнейшие».

В комнате какое-то время царила тишина. Дон вытер лоб дрожащей рукой.

— Я хочу внести в данное дело полную ясность, — хрипло сказал он. — Что это означает для нас, Фейбиан, в деньгах?

Тот оперся руками на стол.

— Означает, что сейчас нас осталось шестеро на одну десятую его состояния, — ответил он. — Каждая доля равняется примерно двумстам тысячам долларов.

Неожиданно рассмеялась Ванда, смех у нее был резкий, надрывный.

— Верьте отцу! — горько произнесла она. — Он действительно знал нас. Знал, как глубоко мы закопаемся, думая, что в недалеком будущем унаследуем состояние. Даже если бы Дон получил львиную долю, нам бы с Карлом достался миллион. А теперь нам придется удовольствоваться пятой частью от него.

— Это все же большие деньги, — примирительно сказал Фейбиан.

— Вам хватит на покрытие того, что вы растратили из доверенных вам капиталов? — хихикнул мистер Лимбо.

Лицо Фейбиана потемнело.

— Не больше, чем вам, чтобы вы откупились от кредиторов за свои бредовые финансовые операции!

— Зачем заострять внимание только на нас с вами? — не унимался мистер Лимбо. — Разве достаточно этих средств, чтобы Ванда удовлетворила всех своих вымогателей, а Дон вернул все то, что успел взять в долг?

— Замолчи! — холодно произнес Дон. — Черт возьми, какой прок от того, что мы станем оскорблять друг друга и ссориться? Фейбиан утверждает, что завещание нельзя опротестовать, и этим все сказано. Мы должны пережить еще сорокавосьмичасовой фарс. Очевидно, тут уж ничего не поделаешь!

— Отдать должное его праху! — злобно воскликнула Ванда. — Я бы с наслаждением подожгла его склеп!

— Интересно, — вкрадчиво заговорил Карл, — неужели вы все не разобрались в сути данного завещания или только притворяетесь?

— Что вы имеете в виду? — спросил Грегори Пейтон.

— «Выживают сильнейшие», — негромко пояснил Карл. — Нам всем нужно больше того, что мы сейчас получили. И старик предусмотрел единственную возможность для нас получить больше.

— Продолжай! — сказал Дон.

— Оставшаяся часть состояния отца делится между теми, кто останется в живых еще сорок восемь часов начиная с этого момента… Чем меньше нас останется, тем большая доля придется на каждого.

— Итак? — напряженно произнес Дон.

— Итак, данное завещание является классическим примером злого юмора нашего старика, — ответил Карл. — Это не что иное, как подстрекательство на убийство.

— Конечно! — воскликнул Грегори. Он снял очки и стал их протирать. — Теперь мы все это видим. Я нахожу весьма примечательным то, что мистер Дарк в качестве поверенного знал о содержании данного завещания все это время. Это давало ему определенные преимущества перед всеми остальными.

— Что именно вы хотите этим сказать? — грубо спросил Фейбиан.

— Это дало вам массу времени для того, чтобы подготовиться…

Он повернул очки к свету, проверяя, чтобы на стеклах не осталось пятен.

— Я имею в виду то, что уже стало одним претендентом на наследство меньше, не так ли? Эдвина уже убита.

Глава 8

Часы показывали шесть, за окном было уже светло, когда я снова легла спать, а проснулась в третьем часу дня. Мне хотелось есть, но я понимала, что прислуге не до стряпни. Все думали о том, что произошло с Эдвиной, так что мне придется немного попоститься.

Я приняла душ и оделась, на сей раз выбрала черную юбку и белую прозрачную блузку. Под ней был черный бюстгальтер, о котором в рекламе было написано, что на две трети он состоит из кружев. Под тканью блузки скрывалась на две трети Мэвис и на одну треть были кружева. Они, конечно, не могли предвидеть, что я приобрету эту вещицу, не так ли?

В гостиной никого не было, я прошла через нее и постучала в дверь комнаты Дона. Ответа не последовало, поэтому я открыла дверь и заглянула внутрь.

Дона не было.

Спустившись вниз, я подумала, что дом заброшен, в надежде найти что-то съедобное, заглянула в столовую, но и там было пусто, на столе не было даже скатерти. Тогда я отправилась в общую гостиную и нашла в ней Грегори Пейтона.

— Доброе утро, — сказал я с улыбкой, потому что была рада видеть живого человека, пусть даже Пейтона.

— Хэлло, Мэвис! — ответил он, но тут его улыбка застыла: он посмотрел на меня. Можно было подумать, что он только что обнаружил совершенно неизведанную область для исследования.

— Где все? — спросила я.

— Ванда отдыхает, она до сих пор не пришла в себя из-за того, что случилось вчера. А Дон и Карл, по-моему, куда-то ушли. Может, просто гуляют по Карпарку. Уходить за пределы поместья не разрешается.

— Вместе?

Грегори покачал головой.

— Примерно час назад я видел, как Дон выходил из дому, а Карл всего лишь минут десять назад. Фейбиана сегодня утром я вообще не видел.

— Полицейские все еще в доме?

— Да, они тут. Один дежурит в переднем холле, а целый отряд у ворот отбивается от репортеров. Очевидно, семейство Эбхарт все еще популярно в этих краях.

— Вот как? — протянула я.

Пронзительно зазвонил телефон. Грегори поднялся и взял трубку. Он сказал два слова, потом посмотрел в мою сторону.

— Это вас, — сказал он.

Я подошла, взяла трубку и произнесла традиционное «алло».

— Миссис Эбхарт? — осведомился мужской голос.

— Точно, — ответила я.

— Говорит сержант Донован, — продолжал он. — Я дежурю у ворот. Сюда явился один тип. Он уверяет, что он ваш личный друг и хочет вас видеть. Его зовут Рио. Пропустить его в дом?

— Несомненно. И спасибо за предупреждение.

Я положила трубку и заметила, что Грегори вопросительно смотрит на меня.

— Это мой друг, — объяснила я. Грегори смотрел на меня в недоумении. — В чем дело? — нетерпеливо спросила я. — Вам ведь известно, что такое друг, не так ли? Даже если у вас нет такового, вам наверняка приходилось слышать о друзьях от тех людей, которые приходят к вам на прием и хотят, чтобы вы им вправили мозги.

Грегори заморгал.

— Мне известно, что такое друг, — медленно произнес он.

— Могли бы сразу так и сказать, — недовольно буркнула я, — тогда бы нам не пришлось так долго толочь воду в ступе, верно?

— Наверно…

— Обычная история с вами, психиатрами. — Я снисходительно улыбнулась ему. — Вам непременно надо все усложнить, даже самые простые вещи. Употреблять длинные латинские термины, когда достаточно просто сказать «псих». Я слышала об этом субъекте Фрейде, и если вас интересует мое мнение, вся беда в том, что у него были грязные мысли.

— А что вы скажете про Янга и Адлера? — каким-то придушенным голосом спросил Грегори.

— Затрудняюсь ответить. — Я пожала плечами. — Я не встречалась с этими типами. По-моему, я совершенно здоровая женщина. Ребенком болела ветрянкой, и только. С вашего разрешения, Грег, теперь я должна пойти встретить Джонни.

— Джонни?

— Моего друга. Д-Р-У-Г-А. Давайте не будем начинать все сначала, хорошо?

Я вышла из комнаты и двинулась к переднему холлу. Дверь была раскрыта, снаружи стоял коп в форме. Он заметил, что я приближаюсь, и буквально онемел.

— Я — миссис Эбхарт, — сообщила я ему, подойдя к двери.

— Вы куда больше чем просто миссис, леди! — воскликнул он, и я поняла, что услышала комплимент.

— Сюда едет мой друг, — продолжала я, игнорируя его масляные глаза, — некий мистер Рио.

— Мне позвонили из сторожки у ворот, он сейчас появится, — пробормотал коп. — Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

— Ровным счетом ничего. Разве перестать смотреть такими глазами… — ответила я.

— Для этого мне потребовалось бы умереть, но даже и тогда я не гарантирую, честное слово.

Показалась машина Джонни, я пробежала мимо копа ему навстречу. Машина остановилась рядом со мной, я сама, распахнула дверцу, выпуская Джонни. На лице у него было озабоченное выражение, и я заметила, что он был рад встрече со мной.

— Где мы можем поговорить? — проворчал он. — Найдется уединенное место?

— Можно подняться в мою комнату, — ответила я. — Там нас никто не побеспокоит. Дон Куда-то ушел.

— Прекрасно, — сказал Джонни. — Ну а как это будет выглядеть для остальных обитателей дома? Твой муж отсутствует, тебе наносит визит другой мужчина, и ты его прямиком проводишь в свою спальню?

— У тебя какой-то испорченный взгляд на вещи, — упрекнула я его, — совсем как у Фрейда.

— Фрейд? Это один из членов семьи? — нетерпеливо спросил Джонни. Порой он бывает таким тугодумом. Я удивляюсь, что он не забывает по утрам бриться.

— Я говорю о том Фрейде, — терпеливо пояснила я, — который стоял у истоков психопатии.

— Я должен задать несколько вопросов! — воскликнул Джонни с таким видом, будто у него разболелся зуб. — Где мы можем поговорить?

— Почему бы не здесь? — предложила я. — Можно совершить прогулку вокруг всего поместья.

— О’кей, — согласился Джонни. Он взял меня под локоть. — Давай погуляем.

Первые четверть мили это больше походило на бег, чем на прогулку. Я не из тех девушек, которые не любят физкультуру. Она полезна для фигуры, но всему есть предел.

Наконец Джонни немного замедлил шаг.

— Давай выкладывай.

— Что?

— Все газеты полны сообщениями об убийстве! — рявкнул он. — Что, черт возьми, произошло этой ночью?

— Не твое дело! — с вызовом ответила я, но тут же сообразила, что он же говорит об убийстве. — Убили Эдвину, экономку, — ответила я.

— Мне это известно. Об этом напечатано в газетах. Лучше начни с самого начала и ничего не упускай.

— Девушка имеет право на секреты, — заупрямилась я. — В конце концов, мы ведь частное детективное агентство, не так ли? Почему мы так себя называем, если сами не можем иметь каких-то тайн? Мне это кажется надувательством.

— Ладно! — завопил Джонни. — Ты можешь опустить интимные подробности, но все остальное изволь сообщить.

Итак, я ему доложила все с мельчайшими подробностями, пока мы медленно гуляли по поместью. Когда я закончила, мы как раз подошли к краю обрыва и внизу открылся голубой залив.

Джонни только что рот не разинул, и я понимала, что он не устает удивляться. По выражению его лица я поняла, что ему не до меня, хотя сильный ветер и задрал мою юбку черт знает как высоко.

— В чем дело? — спросила я Джонни.

— Давай-ка сядем, — пробормотал он, и мы устроились на траве. Я сначала одергивала проклятую юбку, но ветер был слишком яростным, и я подумала: ну и что тут особенного, в конце-то концов.

Глядя пристально в море, Джонни заговорил каким-то приглушенным голосом:

— Мистер Лимбо, психиатр и рыжеволосая супруга. Адвокат, которому все известно об оккультной чертовщине… Свечи и маски и обнаженное тело в цепях в подвале!.. — Джонни сердито посмотрел на меня. — Я бы всему этому ни за что не поверил, если бы не одно обстоятельство.

— Какое?

— Об этом рассказала мне ты. Ты бы не смогла такое насочинять, у тебя не столь богатое воображение, Мэвис. Твои мечты ограничиваются помыслами о мужчине ростом немногим выше шести футов с голосом и внешностью Грегори Пека.

— Уж очень примитивно ты представляешь мои вкусы! — обиделась я.

— Не имеет значения, — прервал меня Джонни. — Что думает обо всем этом лейтенант, как его там, Фром?

— Не знаю. Он мне не говорил.

— Вполне понятно, — буркнул Джонни. — Для него ты была всего лишь еще одной психопаткой в этой своре.

— Если ты приволок меня сюда только для того, чтобы пялить глаза на мои ноги и оскорблять, Джонни Рио…

— Я вовсе тебя не оскорбляю, — спокойно объяснил Джонни, — а также не гляжу сейчас на твои ноги, это я могу делать почти всегда. Для этого мне вовсе не нужно было тащиться сюда! — Прищурившись, он повнимательней посмотрел на меня и как-то приободрился. — Если хорошенько подумать, вот эти кружева я давно не лицезрел.

Я поспешно потянула юбку вниз и прижала ее двумя руками.

— Ты не ответил на мой вопрос, — сказала я Джонни. — Я хочу знать…

— О’кей, — согласился он, — давай начнем все сначала. Дон намеревался унаследовать огромное состояние, он уже потерял двух жен, ему было необходимо, чтобы его третья жена провела здесь три дня, в противном случае он всего лишается. Правильно?

— Мне кажется, что ты слишком спешишь, но вообще-то все так. Правильно.

— Вывод такой: если кто-то кого-то намеревался убить, то жертвой должна была стать ты, — произнес он растерянно, — но для чего было убивать эту экономку, а?

— Что ж, благодарю! — холодно ответила я. — Извини, что все еще жива.

— Это не имеет значения, — сказал он рассеянно. — Только не превращай это в привычку. Если кто-то вознамерился помешать Дону получить деньги, логично предположить, что этому человеку выгодно, чтобы Дон потерял право на наследство по первому завещанию. Значит, это либо Карл, либо Ванда и ее муж, либо они вместе.

— А если это мистер Лимбо?

— Зачем кукле семь миллионов долларов? — фыркнул Джонни. — Таким образом, у троих есть мотив для преступления. Тогда почему же убили экономку?

— Может быть, этот человек ее не любил, — предположила я, — Я сталкивалась с ней всего два раза, но мне она очень не понравилась.

— Ты ее убила?

— Нет, конечно.

— В таком случае не старайся быть глупее, чем в действительности, Мэвис! — довольно грубо сказал Джонни. — Я хочу подумать. Прежде всего надо разгадать загадку о подвале, этих масках и цепном перезвоне. Но это не похоже на культ чернокожих и на поклонение дьяволу, там не было никакого алтаря. Скорее всего, это лишь игровая площадка для людей с извращенными вкусами и дикими представлениями о забавах.

— Если кто-то воображает, что побывать в этом подвале весело, то у них не все в порядке с головой. Нужно срочно обратиться к психиатру.

— Грегори Пейтон как раз для этого годится, — хмыкнул Джонни. — Помолчи минутку, дай мне подумать.

Существует также Фейбиан Дарк, его нельзя сбрасывать со счетов. Он с самого начала знал про второе завещание, как справедливо заметил Пейтон.

Я думала, что мое молчание не идет Джонни на пользу. Для обдумывания одного молчания недостаточно, нужна еще и хорошая голова.

Джонни уставился куда-то в пространство, а я начала осматриваться.

Огромный дом, находившийся позади нас, казался нарядным и мирным под лучами полуденного солнца. Повыше налево стояло что-то, чего я раньше не замечала: какое-то прямоугольное строение, маленькое для жилого дома, но слишком большое для собачьей конуры.

У Джонни по-прежнему был отрешенно-сосредоточенный вид, поэтому я решила сходить посмотреть на это сооружение.

Подойдя ближе, я увидела, что оно намного больше, чем мне показалось издали. В нем не было окон, всего лишь одна дверь, запертая тяжелым болтом с большим замком. Я прошлась вокруг сооружения и заметила большую медную плиту на стене, на которой было написано:

РЭНДОЛЬФ ИРВИНГ ЭБХАРТ 1901–1954 «ВРЕМЯ ПРОХОДИТ — Я ОСТАЮСЬ»

Когда я читала надпись, кто-то откашлялся у меня за спиной. От неожиданности я подпрыгнула даже сильнее, чем в тот раз в Лас-Вегасе, когда какой-то тип загоготал у меня над ухом, когда я собиралась сделать свою ставку.

Дело кончилось тем, что я столкнула его под стол, но игра была потеряна.

Почувствовав слабость в коленках, я обернулась и увидела позади себя Джонни. Видимо, он отправился следом за мной сразу, как я ушла.

— У тебя нервы черт знает в каком состоянии, Мэвис, — заметил он. — Тебе надо их больше тренировать.

— После того как я побывала в этом подвале, поразительно, что у меня вообще сохранились какие-то нервы, — сказала я. — Что ты скажешь про это?

— Это склеп, гробница, усыпальница, называй как угодно. То место, где будет покоиться твое тело, если у тебя достаточно денег, чтобы построить такую махину.

— Значит, Рэндольф Эбхарт похоронен здесь?

— Разумеется, — кивнул Джонни. — В старинных родах такое принято… Меня больше интересует это изречение: «Время проходит — я остаюсь». Как ты считаешь, у него было чувство юмора?

— Сильно в этом сомневаюсь, — ответила я. — Мне оно кажется зловещим, вызывает во мне дрожь. Как будто он все еще находится здесь, скрывается в темноте, бродит ночами.

— После пяти лет от него мало что осталось для ночных прогулок, — усмехнулся Джонни.

— Вернемся в дом, — взмолилась я. — По твоей милости этой ночью меня снова будут мучить кошмары!

Джонни подмигнул мне.

— Почему бы нам не заглянуть внутрь? — спросил он. — Раз уж мы здесь, то просто неучтиво не отдать долг бренным останкам Рэндольфа Эбхарта.

— Ничего не получится! — быстро ответила я. — На дверях замок.

— Но он может оказаться незапертым, — настаивал Джонни. — Давай-ка попробуем.

Он первым прошел к двери, я неохотно плелась сзади, и проверил замок.

— Заперто, черт возьми! — проворчал он, наклонился и присмотрелся к замку. — Но его недавно открывали. Вот, полюбуйся!

Осторожно приблизившись, я увидела то, что он имел в виду. Замок, несомненно, был смазан, два звена в цепи были блестящими, что бросалось сразу в глаза на фоне остальных заржавевших.

— Кому-то пришла в голову такая же мысль, — сказал Джонни, — только у них имелся ключ, чтобы войти в склеп. — Он снова выпрямился. — Во всяком случае, я не могу это увязать с происшедшим. Ладно, пошли к дому. Мне пора ехать.

— Джонни! — слабым голосом сказала я и вцепилась ему в плечо.

— Что с тобой? — Он повернулся и внимательно посмотрел на меня. — Тебе нездоровится?

— Я просто вспомнила… Вчера вечером за обедом Фейбиан Дарк говорил, что жестокость или мрачность, уже не помню в точности, как он выразился, была получена Рэндольфом Эбхартом от его первой жены. Потом он заявил, что не сомневается, что Эдвина помнит свечи, горящие в подвале, маски и цепи, и что он всегда знал, что она помогала Рэндольфу, была у него чем-то вроде подручной.

— Спасибо, что напомнила. Ты мне уже об этом говорила, но я как-то не задумался над твоими словами.

— Ну…

Стараясь убрать дрожь в голосе, я проглотила какой-то комок в горле.

— Ты не допускаешь, что… «Я остаюсь» может означать, что Рэндольф Эбхарт вышел из гробницы и отправился в подвал, чтобы…

— Ты с ума сошла? — деловито спросил Джонни.

— Но если Фейбиан Дарк сказал правду, Эдвина спускалась в подвал вместе с Рэндольфом.

Теперь мой голос по-настоящему дрожал.

— Вчера вечером подвал, должно быть, был приведен точно в такой вид, как он выглядел перед смертью Рэндольфа пять лет назад. Следы на цепи доказывают, что недавно кто-то побывал в этом склепе. А что, если на самом деле все было наоборот? Кто-то недавно выходил из склепа?

— То, что тебе совершенно необходимо, это срочно поесть, — очень серьезно произнес Джонни. — Но я должен признать, что твои рассуждения разумнее моих.

— Я могла бы тебе это сказать много месяцев назад, — сказала я. — Я сомневаюсь, чтобы нам удалось раздобыть что-то съестное в доме, раз больше нет экономки.

— Плохо, — покачал головой Джонни, — я-то поем в Санта-Барбаре, а как же ты?

— Джонни!

— Да-а?

— Какая часть моих рассуждений тебе показалась разумнее твоей?

— Рэндольф Эбхарт, забавы и игры, в которые он играл с Эдвиной в этом подвале.

— Но ведь об этом все решительно было известно Фейбиану Дарку, а не мне! — напомнила я.

— А я бы позабыл про Фейбиана, если бы ты мне не напомнила, — сказал он. — Пошли, Мэвис.

Глава 9

Джонни оставил меня перед парадной дверью, и я несколько минут там оставалась, наблюдая за тем, как он удаляется на машине.

Я с завистью подумала, что он-то едет в Санта-Барбару совершенно спокойно, что ему там никто не грозит убийством, разве что он поведет себя слишком развязно с горничными или официантками, но Джонни всегда знал, когда следует остановиться, пускай даже в самый неподходящий момент.

Войдя в дом, я почувствовала, как глаза сержанта Донована сверлят дыры в спине моей блузки. Поэтому я немного вильнула задом, как это делают при стриптизе, подумав, что, если это не даст ему ночью уснуть, он будет более бдителен.

Наша половина была пуста. Дон еще не вернулся. Я приняла великолепную ванну, оделась. Туалет из черных кружев с атласным поясом, не доходивший мне до колен, по моему мнению, весьма гармонировал с мрачным домом. Оставалось лишь выбрать духи. Мои излюбленные «Я капитулирую» и «Мой грех». Таким образом, я подготовлена к любой ситуации. После вчерашней ночи «Капитуляция» казалась бы слишком очевидной, поэтому я подушила «Моим грехом» те места, которые всегда душат женщины. Какие именно? Это наш женский секрет.

Стало смеркаться, и у меня где-то внутри появился страх. Мне было неприятно сидеть одной в этом громадном помещении, поэтому я снова спустилась вниз и направилась в общую гостиную.

Там был один лишь адвокат, он стоял возле бара, смешивая себе что-то в бокале. Увидев меня, он улыбнулся как-то по-кошачьи, и у меня появилось такое чувство, будто я вообще нагая.

— Очаровательно! — воскликнул он. — Этот туалет, Мэвис, определенно вызов морали. Разрешите мне приготовить вам выпить?

— Благодарю, — сказала я, подойдя к бару. — Мне «Джимлет».

Он смешал коктейль и протянул мне стакан.

— Похоже, что домашние дела в конце концов налаживаются. Как я понял, в семь тридцать будет обед. Вас не было дома к ленчу, так что судьба избавила вас от необходимости есть ту отраву, которая была нам подана под видом тушеного мяса с овощами.

— Не напоминайте мне про еду! — воскликнула я, глотая слюни.

— Все чем-то занялись, кроме меня, — продолжал он, пожимая плечами. — Вы, Дон и Карл куда-то уходили. Пейтоны заперлись у себя, я их не видел весь день. Может быть, они посвятили день самоанализу, ну а на это требуется много времени.

— Вы что-нибудь слышали еще о событиях вчерашней ночи?

— Сегодня днем я видел лейтенанта Фрома, — усмехнулся Фейбиан, — и как понял, он вернется, сегодня к вечеру. Он не говорил, добился ли он каких-нибудь успехов в расследовании. Бедная Эдвина! Не могу понять, кому понадобилось ее душить?

— Расскажите мне про Рэндольфа Эбхарта, — попросила я.

— Что именно вас интересует?

— Ну что он был за человек, всякое такое…

Фейбиан медленно закурил сигарету, посмотрел на меня.

— Это очень сложный вопрос, Мэвис. Лично меня в нем особенно поражали два момента, помимо всего остального. Он был необычайно страстный мужчина, и у него было сильно развито чувство юмора.

— Я могу понять то, что вы говорите о страстности его натуры, — кивнула я. — Две жены, потом еще Эдвина…

— Вы хотите спросить меня о подвале? — Он насмешливо взглянул на меня. — Не так ли? Маски и цепи… Есть люди, находящие удовольствие во всевозможных извращениях. Не сомневаюсь, что у Грегори Пейтона имеются особые термины для них и даже научные объяснения причин таких отклонений… Рэндольф относился к числу таких людей, ну и Эдвина тоже.

— Вы хотите сказать, что ей нравилось находиться в этом подвале? — спросила я, вздрогнув от одной только мысли.

— Разумеется! Я даже предполагаю, что ей было приятно находиться в этом подвале вчера. Я почти не сомневаюсь, что, когда эти сильные руки сжались вокруг ее шеи, она…

Он остановился на полуфразе, и я услышала шаги человека, входящего в комнату.

— Могу ли я предложить вам еще бокал, Мэвис? — ровным голосом спросил адвокат.

— Нет, благодарю.

Я едва дышала от ужаса.

— Смешайте для меня, — раздался у меня за спиной голос Карла. — А что скажете вы, мистер Лимбо?

Кудахтающий смех мистера Лимбо заполнил гостиную:

— Я бы не доверил этому пресмыкающемуся готовить для меня коктейль. Могу поспорить, он только сожмет кончики пальцев и тут же выжмет из них мышьяк.

На лице Фейбиана оставалась улыбка, но губы у него сжались почти в невидимую линию.

— Вчера ночью, — заговорил он словоохотливо с Карлом, — когда полиция допрашивала вас, нами был поднят интересный вопрос о вашем здравомыслии. Дон, разумеется, считает вас ненормальным. Единственный голос против принадлежит Пейтону. Но вообще-то говоря, психиатр отвергает только термин «ненормальный», не так ли? У них для этого имеется богатый набор всяких латинских выражений.

— Маленький человечек, — вкрадчиво произнес Карл, — которому так нужна хорошая порка. Что напугало вас в юности, Фейбиан?

Карл подошел к бару и посадил мистера Лимбо на стойку, потом с веселой гримасой посмотрел на Фейбиана.

— Обслуживание здесь никуда не годится, — неожиданно заговорил мистер Лимбо. — Могу поспорить, что этот рамолик даже не знает, как приготовить коктейль! Ну какой от него толк?

— Из него получится прекрасное пресс-папье, — ответил Карл. — У него подходящие размеры и вес. Если в этом доме есть письменный стол, можно проверить его в этом качестве, мистер Лимбо.

Фейбиан несколько секунд смотрел на Карла, затем внезапно схватил пилку для колки льда, размахнулся ею и резко опустил руку, целясь в лицо Карла. Правая рука Карла сделала выпад вперед, схватила адвоката за запястье и повернула его так, что адвокат закричал от боли и уронил пилку.

Затем наступила долгая тишина. Адвокат медленно повернулся и пошел к двери. Единственным звуком был щелчок замка прикрытой им за собой двери.

— Кажется, эта девка передумала, судя по выражению ее лица, — заверещал мистер Лимбо. — В данный момент ей нужно выпить.

— Не беспокойся, я сейчас все устрою, — сказал Карл.

Улыбка на его физиономии отличалась от улыбки, которой он «одарил» адвоката. Я почему-то почувствовала себя совершенно беззащитной под своей кружевной одеждой. Совершенно такое же чувство ты испытываешь, стоя спиной к свету, и никак не можешь припомнить, надела ли ты под прозрачное платье комбинацию.

— На вашем месте, Мэвис, я бы не разрешал Фейбиану взвинчивать вас, — негромко произнес Карл, — тем более что вы сумеете справиться с ним одной рукой, не прибегая к помощи второй.

— В данное время меня тревожит не он, а вы, — ответила я.

— Это интересно. Давайте поговорим об этом в более подходящей обстановке. Если повезет, Дон, возможно, сегодня вообще не вернется.

— Почему вы так думаете? — встревожилась я.

— Всего лишь тешу себя надеждой, но вообще-то я неудачник. Мои желания редко осуществляются.

— Спроси у нее, они спят в отдельных комнатах? — раздался шепот мистера Лимбо. — Если да, то у тебя имеется шанс пробраться к ней ночью через балкон.

— Только посмейте! — возмутилась я. — У меня и без того кошмарные сны, а тут еще кукла станет на меня глазеть, когда я проснусь!

— Она замужем за Доном, — сказал мистер Лимбо. — Сообщи-ка ей мое полное имя. Она должна знать, что я Дон Жуан Лимбо, она от меня без ума, но только не хочет сознаться.

— Успокойся! — сурово произнес Карл. — Ты мне ни капельки не помогаешь. Но ты задал интересный вопрос… Так как же, Мэвис?

— Если вы имеете в виду то, что, по моему мнению, вы имеете в виду, я не стану отвечать на этот вопрос.

— Вы спите в разных комнатах? — спокойно спросил Карл.

— Разумеется!

Открылась дверь, я услышала шаги. Карл что-то еще едва слышно пробормотал, слов я не слышала, но по тону было ясно, что он ругается.

— Ну, ну, ну! — весело воскликнул мистер Лимбо. — Будь я проклят, если это не наш эскулап со своей партнершей по постели. Не смотри сразу же в ту сторону, Карл, а то твоя шизофрения бросается в глаза.

Ванда и Грегори Пейтон подошли к бару и остановились возле меня. На ней было надето что-то похожее на мечту из синего шелка, которая так обтягивала фигуру, будто ее просто выкрасили такой краской.

— Я начинаю думать, что вы боитесь меня, Карл, — с милой улыбкой сказал Грегори. — Вы слишком часто протестуете в отношении моей профессии.

— Ну разве он не тип! — с восхищением воскликнул мистер Лимбо. — Сначала я посчитал его просто пустым местом, а теперь вижу, что он плут и обманщик.

— Не пора ли нам поговорить спокойно о делах, вместо того чтобы дурачиться с этой куклой и наслаждаться дешевыми оскорблениями? — набросилась Ванда на Карла.

— Моя дорогая, ты не должна допускать, чтобы мистер Лимбо обижал тебя, — нежно обратился к ней Грег, — потому что именно такова задача его, не так ли, Карл?

Тот пожал плечами.

— Нужно не забыть спросить его самого об этом… Вам налить?

— Мне скотч, — сказала Ванда.

Она с ног до головы осмотрела мой туалет.

— Для чего этот ремень? Для зашиты?

— Некоторые девушки в ней нуждаются, — ответила я, мило улыбаясь ей. — Наверное, как приятно быть такой, как вы, Ванда, чувствовать себя в полной безопасности.

— Счастливое семейство! — неожиданно запел мистер Лимбо душераздирающим фальцетом, который, казалось, заполнил все уголки в комнате. — Счастливое семейство… когда звенят цепи.

— Я больше не могу этого вынести! — завопила Ванда. Она схватила мистера Лимбо за одну ногу и швырнула его через всю комнату к противоположной стене.

Кукла с треском ударилась о стену и упала на пол. Ее голова откатилась фута на три от тела, лицо облупилось и деформировалось до неузнаваемости.

Карл отошел от бара, медленно приблизился к кукле и осторожно поднял ее с пола.

— Бедный мистер Лимбо, — горестно произнес он, — убит безумной женщиной. Вот так и Эдвина была убита.

Ванда бросилась к нему, истерично рыдая. Ее кулаки забарабанили по его груди, но Карл тут же резко оттолкнул ее прочь. Она споткнулась, потеряла равновесие и тяжело рухнула на пол.

— Вы не имеете права так поступать! — заскулил Грег, легонько толкнув Карла в плечо. — Оставьте мою жену в покое, слышите?

— С большим удовольствием, — ответил Карл, — а вы оставьте меня в покое!

И он нанес Грегори удар в желудок.

Тот покачнулся назад, согнулся вдвое, прижав обе руки к животу, затем свалился на пол рядом с женой, тихо стеная.

Я услышала щелчок, распахнулась дверь, громкий голос произнес:

— Второе убийство, Карл? При свидетелях?

Дон быстро подошел к нему.

Карл обернулся, кривая улыбка появилась у него на лице.

— Всего лишь еще одна демонстрация семейной привязанности, братец! — ответил он вкрадчивым голосом. — Ты хочешь спросить Ванду о втором убийстве? Она только что убила мистера Лимбо.

— Надеюсь, его невозможно починить! — отрезал Дон. — Эта проклятая кукла стала действовать мне на нервы.

— Может быть, тебя мучают угрызения совести, братец? — спросил Карл.

Потом он осторожно взял в руки остатки куклы и понес их к выходу, разговаривая со своим «мистером Лимбо» тихим нежным голосом, каким родители утешают ребенка, разбившего себе коленку или порезавшего палец.

Дверь за ним закрылась, и Дон обратился ко мне:

— Черт возьми, что тут происходит?

Пока я рассказывала ему, Ванда поднялась на ноги. Грег же продолжал сидеть на полу, растирая свой живот.

— Я говорил, что Карл ненормальный, — хмыкнул Дон. — А его поведение с куклой является лишним тому подтверждением. Его следует поместить в какую-нибудь лечебницу.

Грег с большим трудом поднялся на ноги, его лицо имело зеленоватый оттенок.

— Думаю, вы правы, — пробормотал он, болезненно морщась. — Я не предвидел, что жестокость и неистовство так близки.

— Ты чертовски умен! — яростно заговорила Ванда. — Как ты мог допустить такое издевательство? Нет, ты даже не эскулап, как тебя тут обозвали, ты даже не мужчина!

— Ты расстроена, — ровным тоном заметил Грег. — Эмоционально неуравновешена. Почему ты не выпьешь этот бокал?

— Ты самый настоящий червяк! — Ванда сверкнула глазами, голос ее звучал все громче и громче. — Где-то внутри у меня поднимается тошнота от одного твоего вида. Уйди прочь отсюда, чтобы мои глаза тебя не видели!

Грег поочередно посмотрел на Дона и на меня, его глаза за стеклами очков без оправы ровно ничего не выражали.

— Ванда сама не понимает, что говорит, — вежливо объяснил он. — Извините нас.

Он шагнул вперед и ударил ее по щеке так сильно, что она зашаталась и упала на колени.

— Встань! — приказал он вкрадчиво. — Немедленно поднимись на ноги!

Ванда медленно поднялась, на щеке у нее явственно отпечатался след от ладони. В ее глазах виднелся ничем не прикрытый страх.

Грег ей улыбнулся.

— Так-то лучше, — сказал Грег все таким же вкрадчивым голосом. — При подобной ситуации всегда бывает полезно немного помолчать. А теперь тебе лучше идти к себе.

Ванда, еле передвигая ноги, направилась к двери. Грег дождался, пока дверь за ней не закрылась. Тогда он посмотрел на нас и весело улыбнулся.

— Наверное, подошло время обеда, не знаю, как вы, а я лично страшно голоден.

Дон слегка пожал плечами, выражая недоумение, я тоже пожала плечами и почувствовала, как натянулась ткань у меня на спине.

— Я должен кое-что сказать в пользу моего семейства. Возможно, они все ненормальные, но они не ошиблись при выборе абсолютно разумных спутников жизни.

— Я действительно считаю, что пора идти в столовую, — повторил Грег. — Как я понял, лейтенант Фром желает всех нас видеть в половине девятого, так что у нас осталось немного времени.

Мы прошли следом за ним по длинному коридору в столовую. Я была рада, что на этот раз в помещении горел нормальный свет, не надо было опасаться, что пламя свечей вот-вот погаснет.

За столом сидели только мы втроем, остальные не появились. Они не много потеряли: пища была отвратительной, вроде той, какую я однажды состряпала у себя в квартире для парня, которого я старалась убедить, что я скромная «домашняя» девушка. Позднее выяснилось, что я зря старалась: он не интересовался скромными домашними девушками.

Покончив с едой, мы возвратились в гостиную, где нас уже ждал лейтенант Фром. К Грегу Пейтону присоединилась его верная супруга, которая села очень близко от него на одну из кушеток. У Грега был характерный для него безмятежный вид, но Ванда все еще тихо дрожала.

Фейбиан Дарк сидел отдельно, руки у него были сложены на животе, мне он дружески улыбнулся, когда вошел в комнату. Мы уселись на другую кушетку. Дон прижался рукой к моему бедру, стараясь меня подбодрить. Во всяком случае, я подумала, что таковы были его намерения.

А минут через пять в комнату вошел Карл и плюхнулся в ближайшее кресло.

Лейтенант Фром встал спиной к бару и обвел глазами всех нас.

— Ладно, — заговорил он торопливо, — вчера ночью была убита женщина, ее убийца сидит в этой комнате. Я намерен выяснить, кто из вас это сделал, и вам всем придется сидеть здесь, пока я буду проводить расследование.

Фром гневно посмотрел на нас, но никто ему не собирался возражать, поэтому он откашлялся и продолжал речь:

— Я убежден, что убийство совершил кто-то из обитателей дома, — повторил он свою мысль, лишь немного перефразировав ее. — Посторонний не смог бы этого сделать. Предполагаемое время убийства — два тридцать ночи. Давайте еще раз уточним, кто чем занимался в это время.

Лейтенант долго изучал пачку листков с записями, а поэтому я получила возможность убрать руку Дона со своего бедра, так как я почувствовала смущение, заметив, с какой отвратительной улыбкой наблюдал за нами Фейбиан.

— Согласно вашим показаниям, данным ночью, — заговорил Фром, поднимая голову, — мистер и миссис Пейтон спали в своей комнате. Они ничего не знали о случившемся, пока их не разбудила полиция и не велела спуститься вниз. История мистера Дарка аналогична.

Затем его взгляд упал на нас с Доном и на Карла, который, не мигая, смотрел прямо перед собой, и мне показалось, что он просто не слышит лейтенанта.

— Остальные проявили большую активность, — продолжал полицейский саркастическим тоном. — Мистер Дональд Эбхарт, услышав шум в подвале, спустился вниз выяснить причину, но его ударили по голове, как только он добрался до лестницы. Мистер Карл Эбхарт тоже услышал шум и отправился на разведку. Миссис Эбхарт проснулась от странных звуков, обнаружив, что исчез ее муж, пошла выяснить причину звуков и поискать мужа. По дороге она встретила мистера Карла, они вдвоем спустились в подвал, увидели сначала ее мужа, потерявшего сознание, а потом уже и труп экономки.

Лейтенант Фром аккуратно сложил свои заметки и засунул их во внутренний карман пиджака.

— Кто-нибудь желает это оспорить? Каким-то образом изменить свои показания? — спросил он.

Никому не хотелось этого делать, все промолчали.

— Ладно, — как-то по-глупому повторил Фром. Дальше у него уже пошло куда разумнее. — Начнем с обстановки в подвале. Кому было известно, как это выглядит?

Некоторое время царило молчание, потом заговорил Карл:

— Фейбиану Дарку. Он напомнил об особенностях этого подвала Эдвине вчера вечером после обеда. При этом присутствовали также Дон и Мэвис, они все слышали.

Фром повернулся в нашу сторону, я кивнула, а Дон буркнул «да».

После этого Фром бросил вопросительный взгляд на адвоката.

— Мне тоже про подвал было известно, — заговорил тот совершенно спокойно. — Знали и другие. Я имею в виду Дона, Карла и Ванду. Их отец находил удовольствие заниматься, скажем так, очень странными делами… И это было одно из них.

— Убить мог только человек, знающий про этот подвал. Он затащил туда несчастную женщину, — сказал Фром.

Адвокат фыркнул.

— Честное слово, лейтенант. Эпитет «несчастная женщина» искажает картину, поверьте мне. Не сомневаюсь, что Эдвина отправилась туда не только добровольно, но и с огромным удовольствием. Она привыкла к роли активного участника в развлечениях Рэндольфа, когда тот был жив.

Лейтенант покраснел.

— Вы намереваетесь мне сказать, что она была лю… Да, вполне возможно. В этом доме все возможно!

— Уверен, что Ванда сообщила об этом мужу, а Дон своей жене, — продолжал Фейбиан. — Так что фактически мы все знали про этот подвал.

— Согласно вашим заявлениям, никто из вас не догадывается о мотиве убийства экономки, — продолжал Фром. — Или у кого-нибудь появились новые соображения по этому поводу?

— Эбхарты — странное семейство, — сказал адвокат, — и всегда такими были. Так что вы можете поискать интересующий вас мотив за пределами логики, лейтенант.

Фром заморгал, глядя на него.

— Вы хотите сказать, что я должен искать ненормального?

— Совершенно верно, — наклонил голову адвокат. — Например, человек не в состоянии ударить себя по затылку, но можно удариться затылком обо что-то, скажем о стену, не правда ли?

— Продолжайте, — сказал лейтенант.

— Это всего лишь мысли, — вкрадчивым голосом продолжал адвокат. — Тело обнаружено в подвале, там же был человек. Но он вызывает сочувствие, потому что у него кровоподтек на затылке. Может быть, он убил Эдвину и сразу услышал шаги других, спускающихся по лестнице. Возможности скрыться не было. Естественно, в таких условиях единственным ходом с его стороны было удариться головой о стену, лечь на пол и притвориться потерявшим сознание… Вы согласны со мной?

Лейтенант посмотрел на Дона.

— Что вы на это скажете, мистер Эбхарт?

— Это вранье, конечно, — холодно отрезал Дон. — Фейбиан крутится, увиливает от прямого ответа, лейтенант… Как вам сказал мой сводный брат, про подвал вчера вечером напомнил Эдвине именно он. По словам мистера Дарка, об этом подвале было известно решительно всем. То, что наш отец и Эдвина играли там в странные игры… я этого не знал, уверен, что остальные — тоже. Меня удивляет, откуда ему самому об этом известно? Невольно приходит в голову мысль, не занимал ли он место моего отца на протяжении последних пяти лет? Никто из нас, кроме него, после смерти отца к этому дому даже не приближался. Но он мог, очевидно, наносить регулярные визиты как опекун состояния.

— Что же, мне это кажется разумным, — каким-то деревянным голосом произнес Карл. — Притом, лейтенант, это необязательно могло быть преднамеренное убийство. Ее могли убить случайно в припадке… э-э… избыточных эмоций. Вы понимаете, что я имею в виду? Пейтон психиатр, спросите его мнение. Пусть он объяснит, о чем говорят эти маски и цепи.

Фром перевел взгляд на Грега.

— Ну?

Тот улыбнулся в силу привычки.

— Такое бывает, лейтенант. Подобные отклонения не являются редкими. Садизм и половые извращения зачастую идут рука об руку. Есть люди,испытывающие наслаждение от того, что они причиняют другим боль, другие же наслаждаются, когда им делают больно. Предположение Карла о том, что смерть была случайной, — вполне разумная гипотеза с психологической точки зрения.

— Уж если вы ищете всевозможные варианты для своей версии, лейтенант, — продолжал Карл, — у вас богатый выбор. Судя по тому, что произошло здесь перед самым обедом, Ванде доставляет наслаждение, когда ее бьют, точнее сказать, когда ее бьет собственный муж, а ему нравится ее бить. Уж коли дело дошло до этого, то вы располагаете лишь их утверждением, что они находились в постели, когда все это случилось в подвале. Может быть, там их собралось трое?

— Ты лжешь! — завопила Ванда. — Кстати, что ты сам делал, разгуливая ночью по дому? Может быть, ты поднимался из подвала, когда встретил Мэвис? Тебе ничего не стоило притвориться, будто ты только что вышел из своей комнаты. Ты едва не убил меня перед обедом. Ты ударил меня и ударил Грега.

— Объясните мне, что здесь произошло перед обедом? — спросил Фром бесцветным голосом.

Грег рассказал, что случилось, когда Ванда сломала куклу Карла.

— Я не сомневаюсь, что он способен на более сильные вспышки ярости, — профессорским тоном резюмировал Грег, — лишь приход Дона в комнату остановил его. Могла и Эдвина что-то сказать о кукле вчера вечером, возбудив в нем необузданный гнев.

Предположение Фейбиана правдиво: Карлу ничего не стоило уговорить Эдвину отправиться вместе с ним в подвал. Раз они оказались там, ему было проще простого убить ее. Ну а в цепи он заковал ее позднее, чтобы направить подозрение на кого-то другого, на того же Фейбиана.

— Припоминаю, — напряженным голосом заговорила Ванда, — что отец называл Дона порочным, а Карла ненормальным.

— Тебя же он не называл иначе как шлюхой, — рассмеялся Карл. — Кстати, он был совершенно прав.

Ванда бросила на него убийственный взгляд, затем повернулась к мужу.

— Ты, кажется, намереваешься сидеть сложа руки, когда он оскорбляет меня? — закричала она.

— Совершенно верно, — с невозмутимым видом ответил Грег, снял очки и принялся их протирать. — Если тебе требовался рыцарь в сияющих доспехах, который защищал бы твою честь, дорогая, тебе следовало бы выйти за кого-то другого.

— Ты трус! — презрительно выкрикнула она. — Жалкий таракан! Ты…

— Какую очаровательную пару они представляют! — в восторге захихикал Фейбиан. — Они ездили на Кубу в свое свадебное путешествие, лейтенант, насколько я помню. Вот где Ванда познакомилась с тараканами, ну а Грегори, надо полагать, с женщинами.

— Почему вы не перестанете хоть на короткое время забавляться? — спокойно спросил Карл. — И не расскажете лейтенанту правду?

— Правду? — в надежде переспросил лейтенант.

— О втором завещании, — пояснил Карл. — Вы же поверенный, Фейбиан. Вот и изложите лейтенанту подробности.

Предположение Карла не привело в восторг Фейбиана, но, увидев выражение лица Фрома, пожал плечами и без лишних отступлений обрисовал условия второго завещания.

— Но это же дает всем одинаковый мотив? — закричал Фром, когда тот закончил. — Так еще хуже!

Он вытащил из кармана большой белый носовой платок и принялся энергично вытирать им лоб, потом покачал головой. Впервые в жизни я видела, как человек теряет голову посреди огромной гостиной.

Глава 10

Было ровно одиннадцать, когда мы поднялись на нашу половину. Я уселась в кресло. Дон же принялся готовить напитки.

Лейтенант Фром в конце концов перестал задавать нам вопросы, а по выражению его лица, когда он уходил, было видно, что он близок к самоубийству. Это меня не поразило: чем больше я находилась в кругу семейства Эбхартов, тем чаще у меня появлялись такие же мысли. Сборище шизофреников. За исключением, разумеется, Дона.

Дон протянул мне бокал, а свой поставил перед креслом, стоявшим напротив.

— Ну и вечер! — Он угрюмо подмигнул мне. — Мне стало просто жаль этого несчастного Фрома… Если он будет и дальше вести дело так же, у него не появится ни малейшего шанса найти убийцу Эдвины!

— Есть ли у тебя какие-нибудь соображения, Дон?

— Конечно, это сделал я, потом ударил себя по затылку, когда услышал, что вы с Карлом спускаетесь по лестнице.

— А если серьезно?

Он покачал головой.

— Нет. Случившееся кажется мне лишенным всякого смысла. Уж если кого и должны убить, то это тебя.

— Дон, — торопливо пробормотала я, — я все еще жива. Как говорится, типун тебе на язык!

— Единственным человеком, который знал про второе завещание, был Фейбиан, — медленно продолжал Дон, — но я как-то не могу себе его представить в роли хладнокровного убийцы.

— Тебе что-то известно! Знаешь, я тут тоже раздумывала.

— Спокойно, Мэвис. Не потеряй голову, как это случилось с мистером Лимбо.

— Между мной и мистером Лимбо все же есть различие. Я не кукла.

— Ну-у, это уж кто как посмотрит…

Я не отозвалась на шутку.

— По-моему, ее убил Фейбиан Дарк.

— Почему?

— Ведь именно он напомнил Эдвине о подвале и прочих вещах вчера вечером, — сказала я, — ну и потом, это вроде бы чувствуется, когда ты находишься рядом с ним. Он человек нечистоплотный. Аморальный, как я считаю.

— Женская интуиция? — спросил Дон, подняв брови с видом превосходства.

— Если тебе мое мнение не интересно, о’кей, — сказала я равнодушно. — Вообще-то ты мне не очень нужен… Уверена, Карл мне поможет.

— Карл? — взвился Дон. — Прошу тебя не приближаться к нему, если меня нет поблизости. Что ты еще затеваешь?

— Предупреждаю тебя: если ты и впредь будешь разговаривать со мной в стиле Джонни Рио, романтический ореол, которым я тебя окружила, растает.

— Мне очень жаль, моя сладкая Мэвис, — быстро сказал Дон.

Он подошел и сел на подлокотник моего кресла, обняв меня при этом за плечи. Мне сразу стало трудно сосредоточиться.

— Продолжай, сладкая, — вкрадчиво попросил он. — Ты что-то говорила о своем плане?

— Говорила, но, если ты будешь продолжать в том же духе, у меня все вылетит из головы.

— Согласен, — сказал он, — это как раз и входит в мои намерения.

Я отбросила его руку.

— Будь серьезен, Дон. Знаешь ли ты, о чем я думаю?

— Нет, — ответил он тоном послушного мальчика, — но я обещаю все хорошенько выслушать и запомнить.

— Прекрасно. Если бы кто-то убил тебя или меня в качестве твоей жены, мотив был бы очевиден, верно? С точки зрения первого завещания.

— Конечно, деньги.

— Даже если бы они наняли для этого кого-нибудь и обещали ему часть денег, все равно это было бы очевидно.

— Ну да.

Я торжествующе ему улыбнулась, потому что сознавала, что это была потрясающая идея и принадлежала она мне.

— Предположим, что один из них или даже все вместе кого-то наняли, чтобы лишить тебя наследства, — продолжала я, — а нанятый человек был очень умный и в то же время беспринципный.

— По-моему, именно таким он и должен быть, — сказал Дон. — К чему ты клонишь, Мэвис? Один из членов семьи поручил наемному убийце убить тебя, а тот по глупости убил другую женщину?

— Нет, — покачала я головой. — Я бы просила тебя слушать не перебивая. Убил он именно того, кого и намечалось, а теперь он собирается ложно обвинить тебя в этом убийстве.

Дон довольно долго смотрел на меня.

— Я не совсем тебя понимаю, моя сладкая, — сказал он наконец. — Полагаю, сегодня был утомительный день. Почему мы не идем спать… скажи?

Я глубоко вздохнула, но все равно Дон не мог сосредоточиться, и попробовала снова:

— Предположим, что Карл и Ванда предложили Фейбиану часть наследства, если он сделает так, чтобы ты ничего не получил… Допустим, что он развлекался с Эдвиной после смерти отца. Он понимал, что ему будет просто заманить ее в подвал, а как только он наденет на нее наручники и нижние цепи, ему легко удастся ее убить, верно?

— Пожалуй, — неохотно согласился со мной Дон, — Но для чего нам заниматься подобными предположениями? Ему-то было точно известно, что он ничего не сможет получить от них, поскольку он Знал про второе завещание.

— В том-то все и дело! — воскликнула я торжествующе. — Он знал про завещание, а другие — нет. Он знал, что чем меньше наследников, тем большую сумму он получит. Так что, если он убьет Эдвину и обвинит в этом тебя, уже на двух претендентов сразу будет меньше!

Дон пожал плечами.

— Это звучит резонно, но каким образом можно обвинить меня в том, чего я не делал?

— Мне показалось, что сегодня вечером он старался изо всех сил. Но Фейбиан хитрец. Он не хотел, чтобы его намерения были слишком очевидными. И не надо забывать, что если моя теория верна, значит, есть и другие участники. По меньшей мере человек, поручивший Фейбиану избавиться от тебя. Если они объединятся, они преподнесут Фрому историю, которая прямиком отправит тебя в газовую камеру.

Дон побледнел.

— Возможно, твоя дикая версия не так уж далека от истины, Мэвис, — сказал он, — и к завтрашнему дню им удастся сфабриковать доказательства того, что именно я убил Эдвину. — Он на минутку задумался. — Ты что-то говорила о своем плане, Мэвис?

— Мне кажется, ну, я нравлюсь Фейбиану, — скромно заметила я.

— Ты привлекаешь к себе взгляды решительно всех зрячих мужчин! — сразу же согласился Дон. — Что дальше?

— Предположим, через какое-то время я войду к нему в комнату, — продолжала я, — скажу ему, что ты заснул, а мне скучно и одиноко. Я потихонечку удрала от тебя.

— Что дальше?

— Я могу ему сообщить, что считаю его весьма привлекательным мужчиной, ну и что меня мучает любопытство в отношении этого подвала, как если бы я была не против сама там поразвлекаться.

— И?..

— Если я права, он, возможно, отведет меня туда. Ну а когда мы будем в этом кошмарном подвале, надеюсь, мне удастся заставить его сознаться в том, что он убил Эдвину. Ты знаешь, надо не упустить подходящий момент, ну и все такое.

— Прекрасно! — воскликнул Дон, — Ну а потом, выложив все тебе, он тебя задушит, чтобы ты держала язык за зубами.

— Может быть, подобная мысль и придет ему в голову, — согласилась я, — но он ее не осуществит.

— А почему? Кто ему помешает сделать это?

— Ты.

Дон взглянул на меня с открытым ртом:

— Что?

— Ты понимаешь, — повторила я, — потому что, когда я пойду в комнату к Фейбиану, ты прямиком отправишься в подвал и спрячешься там. Ну а выслушав исповедь его, ты его схватишь. Ну как?

— Ничего более безумного в жизни своей не слышал! — крикнул Дон. — Потом он слегка успокоился. — Но вообще-то может и получиться. Откровенно говоря, нам нечего терять. Ладно, но будь предельно осторожна. Я знаю на примере того, как ты вчера справилась без труда с Карлом и со мной, с Фейбианом ты совладаешь без всяких хлопот. Только не поворачивайся к нему спиной!

— Хорошо.

— Когда ты намерена приступить?

— Как только буду готова, — ответила я, поднимаясь с кресла, и пошла в свою комнату.

Я не переставала улыбаться, пока стягивала с себя вечерний туалет, потому что Джонни всегда величает себя «мозговым центром» в нашем партнерстве, а мне нетрудно было себе представить его физиономию, когда он узнает, что я поймала убийцу, пока он валял дурака в отеле Санта-Барбары.

Раздевшись, я подошла к зеркалу и получила полное представление о Мэвис Зейдлитц в натуре. Шутка, разумеется, просто мне надо было удостовериться, что я во всеоружии перед предстоящей мне серьезной операцией.

Потом я достала из чемодана свои доспехи особого назначения: ночную рубашку цвета гортензий из нейлонового трикотажа, всю в кружевах и прошивках.

Сверху я накинула подходящий пеньюар, а на ноги надела домашние туфли на высоких каблуках с большими атласными бантами на узких носах.

Последним штрихом были духи. Ну и конечно же я снова выбрала «Я сдаюсь» или «Я капитулирую», называйте как угодно. Согласитесь, что «Мой грех» в данной ситуации не годились.

Дон, как мне показалось, слишком долго глазел на меня, когда я вошла в гостиную, потом подошел поближе и еще ближе. Остановившись в двух футах от меня, он медленно покачал головой и вздохнул.

— Я все еще не уверен, могу ли я тебе это позволить или нет? — Он покачал головой. — Тебе не следует этого надевать, Мэвис. Фейбиан зажжет в подвале не свечи, а прожектора.

— Ты думаешь, у меня будут неприятности?. — спросила я и повернулась перед ним, как это делают манекенщицы, демонстрируя свои платья.

— Ну, тебе надо справиться лишь с Фейбианом и убедить его спуститься с тобой в подвал. Так как любая отсрочка ему покажется неоправданно долгой.

— Прекрасно! — засмеялась я. — Значит, можно начинать. Ты знаешь, где находится комната Фейбиана?

— Конечно, — кивнул он. — Третья дверь налево. Только ты дай мне несколько минут, чтобы я успел туда пробраться. Я буду ждать двадцать минут, моя сладенькая. И если ты к этому времени не появишься, я пойду тебе навстречу узнать, в чем дело.

— О’кей.

— Желаю удачи! — сказал он и чмокнул меня в щеку.

Мне пришлось хлопнуть его по мягкому месту, иначе мы бы просто так не расстались. Я быстро выскользнула из комнаты и повернула налево. Дойдя до третьей двери, я остановилась и тихонечко постучалась.

Фейбиан не открывал, поэтому через минуту я постучала снова.

Дверь оставалась закрытой и после третьей моей попытки стучать, и я начала себя чувствовать как Клеопатра, когда ее доставили в лагерь к Марку Антонию на носилках, а какой-то сенатор сообщил ей, что тот отправился ловить рыбу.

Но не мог же Фейбиан так поступить со мной?

Я нажала на дверную ручку, и она повернулась. Распахнув дверь, я спокойно вошла в комнату. Внутри было темно, мне безумно захотелось завопить, но вместо этого я принялась шарить по стене в поисках выключателя. Мне показалось, что прошло не менее получаса, прежде чем я нащупала его. Вспыхнул свет, я сразу же почувствовала себя много лучше.

В комнате было пусто, кровать аккуратно заправлена. Фейбиан еще не ложился, это уже было неплохо. Куда он мог пойти? Это меня очень обеспокоило.

Вдруг дверная ручка бесшумно повернулась, и дверь стала открываться. И я не сразу сообразила, что дверь может открывать не Фейбиан, а кто-то другой. Но когда я увидела, кто вошел в комнату, я с облегчением вздохнула.

— Это вы, Грег? — обрадовалась я. — Почему вы не постучались? Это избавило бы меня от сердечного приступа.

Но тут я заметила у него в руке пистолет, и у меня на самом деле внутри все оборвалось, так как его оружие, поверите ли, было направлено на меня. Однако было видно, что он изумлен.

— Мэвис? — спросил он вкрадчиво. — Меньше всего я ожидал здесь встретить именно вас. Где Фейбиан?

— Не знаю, — ответила я. — Мне самой он очень нужен.

Он внимательно осмотрел помещение, затем бросил подозрительный взгляд на дверь в ванную. Она была закрыта. Грег не отводил от нее глаз несколько секунд, на лице у него появилась приторная улыбка.

— Разумеется, — произнес он насмешливо, — вы не можете знать, где он находится.

— Это мне действительно не известно, — повторила я, — а мне он очень нужен!

Грег сунул пистолет в карман своего халата.

— Меня это сильно удивляет, Мэвис. Я искал свою жену…

— У Фейбиана?

Он не обратил внимания на мой вопрос, а договорил фразу:

— …а нашел вас. Вы меня разочаровали, но, полагаю, вы достаточно взрослая женщина, чтобы понимать, что вы делаете.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, — ответила я ему абсолютную правду. — Но Фейбиана, к сожалению, здесь нет. Вы сами это видите. И вашей жены тоже.

— Да, конечно!

Он снова насмешливо посмотрел на дверь ванной комнаты и пробормотал:

— Я ни за что не стал бы мешать вам!

Он повернулся и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Естественно, я тут же подумала, что в этом доме одни ненормальные. Усевшись на ближайший стул, я продолжала ждать, когда же придет Фейбиан. Минут через пять или чуть раньше я вдруг догадалась, что он может не возвратиться до завтрака, а мне совершенно не улыбалось сидеть в полном одиночестве на неудобном стуле!

И тут мне пришла в голову блестящая мысль. Почему бы мне не спуститься в подвал и не сказать Дону, что моя затея не удалась, поскольку Фейбиана в комнате не было. Дону нет никакой необходимости сидеть в этом сыром подвале, где ничего не стоит простудиться. Да и в конце концов, раз мне не удается поймать убийцу, это еще не значит, что вся ночь должна пройти напрасно!

Я вышла из комнаты и пошла к лестнице, спустилась вниз через кухню к нужной мне двери. Но стоило мне оказаться на лестнице, ведущей в подвал, как у меня появилось какое-то неприятное ощущение в желудке. Утешала лишь мысль о том, что внизу меня ждет Дон.

Я добралась до конца лестницы и тут вновь вздрогнула: все здесь выглядело точно так же, как накануне ночью. Так же горели все свечи, их мерцающий свет бросал странные движущиеся тени повсюду.

Я сделала шагов шесть внутрь подвала, затем остановилась, потому что сильно дрожала, и если бы продолжала двигаться, то могла бы упасть. В углу в тени что-то шевелилось. Я была слишком напугана и не произнесла ни звука.

«Это Дон, — напрасно твердила я себе, — перестань трусить, дурочка».

На какое-то мгновение мне показалось, что я вроде бы узнала его. Затем нечто выбралось из угла и медленно направилось мне навстречу, и у меня снова подкосились колени. Я разглядела в темноте что-то белое с большой пышной грудью и тонкими и длинными ногами, но лица различить не смогла. Это была ожившая маска со стены.

Когда она приблизилась ко мне, пламя свечей усилилось, тени с нее исчезли. Я совершенно окаменела, не в силах сдвинуться с места и убежать от злобной маски. Сквозь полураскрытые губы были видны уродливые острые зубы, громадный безобразный подбородок находился настолько близко, что я могла бы протянуть руку и дотронуться до него.

К счастью, в этот момент оцепенение прошло, я повернулась и побежала к лестнице, перескакивая через две ступеньки, чтобы поскорее оказаться в кухне. Я успела добежать как раз до половины и снова замерла: на самой верхней ступеньке неподвижно стояли чьи-то ноги. Они стали медленно спускаться вниз.

Мне было страшно смотреть наверх, но я понимала, что это неизбежно.

Еще одно белое тело, на этот раз мужское. Абсолютно голое. И я уже не сомневалась, что навстречу мне шла вторая ожившая маска со стены. Цвета слоновой кости, нос крючком, прищуренные глаза в упор смотрели на меня. Он начал приближаться, я отступила назад и попыталась закричать во всю мочь. Но этого сделать не успела: мускулистые пальцы маски зажали меня. Страшная рожа поплыла у меня перед глазами, потом черное облако полностью скрыло маску.

Первое, что я почувствовала, очнувшись, была боль. Я с трудом открыла глаза и увидела подвал, пол под ногами слегка покачивался. Мои руки и ноги были крепко зажаты в железные тиски. Я попыталась выпрямиться и немного двинуть руками. При этом раздался бряцающий звук.

Постепенно я приходила в себя, пол погреба укрепился, и я поняла, что нахожусь, выражаясь языком дамочек-романисток, в затруднительном положении со всех точек зрения.

Последнее, что я помнила, это мою встречу со второй кошмарной рожей, приближающейся ко мне. Затем я, очевидно, потеряла сознание… Ну и те две фигуры, понятно, не стали терять время даром, воспользовавшись моей беспомощностью.

Металлические браслеты, толстые цепи прикрепили меня к стене точно так же, как Эдвину. Воспоминание об этом не способствовало улучшению моего настроения. И одета я была точно так же, как и она: на мне ровным счетом ничего не было. Они сорвали с меня ночную сорочку, так что, посмотрев вниз, я увидела одну только Мэвис в ее естественном виде.

Я даже покраснела, мне показалось, что горячая волна залила меня до самых нижних браслетов. И все же кое-какая утешительная мысль тут же появилась в моей головке: в таком виде я все же выглядела весьма красивой и соблазнительной.

Свечи продолжали гореть, и я осмотрелась: интересно бы знать, чем занимаются те две фигуры. Но увидела лишь одну ведьму. Она медленно подходила ко мне, в некотором отношении я почувствовала себя лучше, поскольку она тоже была голая. У нее была ультрамодная фигура, тонкая и стройная, чтобы не сказать тощая, но любой мужчина сказал бы совершенно искренне, что с моей она не шла ни в какое сравнение.

Подойдя ко мне совсем близко, она сняла маску.

Это была Ванда, что, по правде говоря, меня не удивило, потому что других женщин в доме не оставалось.

Она повесила маску на место, вернулась назад и остановилась передо мной.

— Ты безмозглая кукла! — заговорила она ледяным тоном. — Почему ты лезешь не в свои дела?

— Я бы предпочла, чтобы ты снова надела маску. От твоей рожи меня тошнит.

Она дважды наотмашь ударила меня по лицу так сильно, что щеки у меня запылали ярким огнем.

— Не советую делать подобные замечания, Мэвис, — сказала она нравоучительно. — Я могу сделать с тобой все, что мне заблагорассудится, и никто не сможет меня остановить. На твоем бы месте я этого не забывала.

— Запомню, не сомневайся. Дай мне только избавиться от этих цепей! И когда я покончу с тобой, тебе еще потребуется эта маска и санитарная машина тоже!

Она уперлась руками в тощие бока и ядовито улыбнулась. Ее улыбка мне очень не понравилась, в ней не было ни теплоты, ни женственности. Я поняла, что Ванда настоящая садистка.

— Ну и что ты собираешься со мной делать? — спросила я.

— Еще не знаю… Решим, когда он… вернется назад.

— Если ты говоришь о Фейбиане, почему не называешь его имя?

— Заткнись! — заорала Ванда и снова дала мне пощечину. Это становилось монотонным, не говоря уже о том, что мне было больно.

— Намереваетесь задушить меня вдвоем, как это вы сделали с Эдвиной?

— Не старайся быть большей дурой, чем ты есть! Я не имею никакого отношения к смерти Эдвины.

— Выходит, Фейбиан один справился? — спросила я. — На твоем бы месте, дорогуша, я бы поостереглась. Возможно, он не прочь выступать на «бис», когда заканчивает свой акт.

— Даже если это и так, — заявила она, — то сейчас ты центральная фигура на сцене, Мэвис. Ты как раз занимаешь место Эдвины, соображаешь?

— Ты давно видела своего супруга? — спросила я насмешливо. — Он разыскивал тебя с пистолетом в руке.

— Ты с ума сошла! — заорала она, но в ее голосе звучал испуг.

— Я сама искала Фейбиана по делу и прошла в его комнату, прежде чем спуститься сюда. Пока я была внутри, появился разъяренный Грег. Он искал тебя, дорогая. Эта маска спасет тебя от пули?

Она намеревалась снова ударить меня, но какой-то шум у нее за спиной заставил ее обернуться. Ее вид сзади показался мне весьма соблазнительным, если бы проклятые цепи вокруг моих лодыжек были подлиннее, Ванда получила бы от меня «угощение», о котором она не забывала бы до конца своих дней.

У подножия лестницы, глядя на нас, стояла другая фигура в маске. В изменчивом свете свечей было трудно сказать, какого роста она была. Я ждала, когда он подойдет поближе, чтобы убедиться, Фейбиан это или не он. Но он продолжал стоять на одном месте.

Ванда подошла к нему, покачивая узкими бедрами. Я не замечала, что у нее такая вульгарная походка, когда она была одета, поэтому решила, что это делается ради него. Если бы она так стала расхаживать перед своим психиатром, единственное, чего бы она достигла, — это анализа ее поведения.

— Любимый, — сказала она грудным голосом, подойдя к нему, — мы должны преподать ей урок. Она оскорбляла меня.

Фигура в маске продолжала стоять молча.

— Почему ты ничего не делаешь? — нетерпеливо повысила голос Ванда и еще ближе подошла к нему. — Отвечай мне!.. Ей требуется такой урок, которого она никогда не забудет! Любимый, ты…

Он все еще не отвечал.

Ванда замерла.

— Любимый?

Голос у нее дрогнул, она сделала шаг назад.

— Но… ты не…

В этот момент его руки обхватили ее шею, не дав ей закончить фразу. Я ничего не могла сделать, стояла беспомощно у стены и наблюдала, как тело Ванды отчаянно забилось у него в руках, пятки стали бить по полу, как мне показалось, очень долго. Сердце у меня так сильно стучало, что мне было больно.

Перед глазами была какая-то пелена. Сквозь нее я смутно видела, как пятки. Ванды перестали отбивать дробь, она бессильно обмякла в этих ужасных руках.

Фигура в маске держала ее еще секунд двадцать, затем пальцы медленно разжались, и тело Ванды соскользнуло на пол. Впервые я была рада плохому свету в подвале, я не могла видеть ее лицо.

У меня снова пропал голос, я издала звук, похожий на карканье. Мне не требовалось воображения, чтобы понять, что произойдет дальше.

Фигура в маске медленно перешагнула через тело Ванды и направилась ко мне. Я так сильно дрожала, что звенели цепи.

Мне казалось, что маска становилась все больше и больше по мере его приближения, загораживая от меня все остальное. Зеленые раскосые глаза впились в мои, весь мир превратился в какой-то горячечный бред.

Он остановился передо мной и медленно поднял руку. Я почувствовала холод его пальцев, которые гладили мою грудь, что-то щелкнуло у меня в голове, и я потеряла сознание.

Глава 11

— Мэвис, — раздавался чей-то требовательный голос, — вы в порядке, Мэвис?

Вообще-то мне не хотелось отвечать, но голос не оставлял меня в покое, так что в конце концов я заставила свои глаза открыться.

Я увидела Карла, встревоженно смотрящего на меня сверху.

— Вы в порядке, Мэвис? — все так же настойчиво повторил он свой вопрос.

— Думаю, что да. Снимите с меня эти цепи.

Он недоуменно посмотрел на меня:

— Цепи?

Я с трудом села и осмотрелась: я лежала на полу в подвале. Мне было неясно, каким образом я могла тут оказаться, потому что четко помнила, что была прикована к стене, прежде чем вторично потеряла сознание.

Инстинктивно я повернула голову и взглянула туда. Какое-то мгновение я была на грани того, чтобы грохнуться в третий обморок.

Теперь к стене было прикреплено цепями тело Ванды, а поскольку я находилась достаточно близко, я увидела ее лицо и быстро отвернулась.

— Я уведу вас отсюда, — сказал Карл. — Вы сможете сами подняться?

— Попытаюсь.

Карл обхватил меня и приподнял.

Мы стали медленно подниматься наверх по ступенькам. Я почувствовала себя сразу лучше, как только выбралась из подвала, а кухня казалась такой теплой и дружелюбной от ярко горящего в ней света по сравнению со светом этих кошмарных свечей.

— То, что нам нужно, это выпить, — сказал Карл, — подождите меня здесь, я сейчас вам что-нибудь принесу.

Он сделал несколько шагов к двери и остановился — дверь распахнулась, и влетел Дон. На лбу у него красовался огромный кровоподтек, в глазах светилась злоба. Он остановился перед Карлом, потом посмотрел на меня.

— Привет, милый, — произнесла я едва слышно.

Но злость Дона не исчезла, на мгновение я удивилась почему, но тут случайно посмотрела вниз. Я совершенно забыла, что я была голая. Ясно, что он пришел к совершенно неправильному заключению, отсюда и убийственный взгляд, который он адресовал Карлу.

— Обожди минуточку, Дон! — закричала я. — Это не…

Но он меня просто не слушал.

Дон назвал Карла таким мерзким словом, что, даже если бы это было и правдой, все равно в присутствии женщины так выражаться непозволительно… Потом он размахнулся, намереваясь ударить его, но тот увернулся, а в следующее мгновение они уже сцепились на полу.

— Хватит! — рявкнул с порога резкий голос. — Прекратите немедленно!

В дверях стоял лейтенант Фром. Увидев меня, он остолбенел, глаза Фрома едва не вылезли из орбит, но он не отводил от меня взгляда. Я скромно покраснела и попыталась прикрыться двумя руками, но, очевидно, мне слишком много требовалось прятать под ладошками.

Кроме того, я как-то ужасно глупо себя чувствовала. Сразу же пришла на ум любимая картина моей матери «Сентябрьское утро», висевшая в нашей гостиной. На ней была изображена обнаженная девушка, пытавшаяся проделать то же самое, что и я в данный момент, но у нее получалось это лучше, поскольку ее формы не были такими пышными, как у меня. Моя мама уверяла, что это очаровательная картина скромности, но я-то считала, что в сентябре холодно и потому тело бедной девушки покрылось гусиной кожей.

Дон и Карл расцепились на полу, нехотя поднялись на ноги и стояли, сверля друг друга глазами.

Лейтенант Фром, сделав над собой усилие, перестал глазеть на меня.

— В чем дело? — спросил он требовательно.

— Спросите у него. — Дон кивнул на Карла. — Мне тоже хочется послушать, что он скажет.

— Я услышал шум, — заговорил Карл, — и пришел сюда выяснить, в чем причина. Я нашел Мэвис в подвале… Думаю, лейтенант, вам лучше заглянуть туда.

— Согласен, — решил Фром, — мы все посмотрим.

— Пожалуйста, — взмолилась я, — я не хочу туда снова спускаться. Если только я опять ее увижу, я помешаюсь!

— Ее? — спросил Дон.

— Ванду. Она…

Дон повернулся к лейтенанту:

— Моя жена явно в шоке. Вы сами видите, в каком она состоянии.

— Надо быть слепым, чтобы не видеть, — отпарировал Фром.

— Пусть она поднимется к себе и оденется, — настаивал Дон. — Если вы захотите допросить ее позднее, хорошо, но…

— Я сказал, что мы все отправимся вниз, — повысил голос Фром, — и именно так мы и поступим. А она может идти не первой.

— Вот что мне нравится в лейтенанте, — холодно произнес Карл, — необычайная сердечность!

Дон снял свой халат и протянул его мне.

— Надень это на себя, Мэвис. Тогда лейтенант сможет сосредоточиться на том, что он все же коп.

Я надела на себя халат и подпоясалась кушаком с кистями. Наблюдая за этим, Фром состроил грустную мину. Потом я вцепилась в руку Дона и двинулась рядом с ним к лестнице. В подвале я закрыла глаза и висела на руке у Дона, пока Фром не заявил, что мы можем вернуться на кухню.

Последующие десять минут были настоящим хаосом, всюду сновали полицейские, лейтенант задавал сотни вопросов, а Дон орал, что он намерен нанять мне адвоката, я же вообще не должна ничего говорить. Карл уговаривал Фрома не валять дурака. Я, твердил он, не могла убить Ванду, лейтенант спрашивал почему, а Карл уверял, что надо быть полным идиотом, чтобы допустить такую ерунду.

У меня разболелась голова, я села на стул и терпеливо ждала, когда трое мужчин накричатся вволю друг на друга. Кончилось тем, что Фром ударил кулаком по столу так, что я подпрыгнула от неожиданности.

— Хватит, — заорал он, — с меня достаточно! Это настоящий сумасшедший дом! Два убийства за сутки. Я увожу Мэвис для допроса в управление, а вы можете вызывать хоть целый взвод адвокатов.

Затем он схватил меня за руку, поднял рывком со стула и потащил к парадному входу.

Я слишком устала, чтобы сопротивляться, и потом, возможность выбраться из этого положения и проклятого дома меня вполне устраивала. Фром сел рядом со мной в машине и не проронил ни единого слова на протяжении всего пути.

Полицейское управление выглядело грязным и обветшалым. Я сказала Фрому, что им надо пригласить декоратора, на худой конец, поможет несколько хороших растений, но он лишь хмыкнул и потащил меня по коридору, затем загнал в малюсенькую комнатушку, которую я посчитала камерой, пока он не сообщил, что это его кабинет. Он даже придвинул мне стул. Пришли еще двое полицейских, лейтенант выключил верхний свет и повернул настольную лампу так, чтобы она светила мне прямо в лицо.

Я ее тут же отвернула, но он упорно поворачивал ее по-своему. Так мы проделали три или четыре раза, пока он не заорал, чтобы я ее не трогала.

— Но свет бьет мне прямо в глаза! — возмутилась я. Как будто он сам этого не видел с самого начала. До чего же некоторые копы тугодумы.

— Оставьте лампу в покое! — повторил он.

— Ладно, — сказала я, — но если после этого мне придется носить очки, счет я перешлю вам.

— Заткнитесь! — гаркнул он.

— Если вы намереваетесь грубить, я здесь не останусь. Во-первых, я вовсе не стремилась сюда попасть, это было вашей инициативой, не забывайте! И надо признаться, я не высокого мнения о вашем гостеприимстве. Я хочу кофе или чего-то другого, покрепче.

— Отвечайте на вопросы! — Голос у него стал тихим, измученным.

— Как я могу это делать, пока вы мне не задали ни одного.

— Заткнитесь и слушайте, тогда я смогу задать вам хотя бы один.

— О’кей, — я пожала плечами, — начинайте.

— Так-то лучше. — Он шумно вздохнул. — Вы хотите нам об этом рассказать?

— Я же говорила, но ведь ничего не изменилось.

— Вы — что? — спросил Фром.

— Я только что вам сказала. Вы, по всей вероятности, не слушали меня.

— Может быть, я ненормальный, — пробормотал лейтенант. — Если вас не затруднит, повторите еще раз.

— Нисколько. Лампа слепит мне глаза.

Секунд десять все молчали.

— Если она не сумасшедшая, тогда я несомненно, — пробормотал он. — О чем вы говорите?

— О лампе, — терпеливо объяснила я и снова отвернула ее в сторону. — Так-то лучше.

После этого Фром начал что-то бормотать себе под нос, но я не могла разобрать, что именно. Так продолжалось несколько секунд, затем один из его помощников спросил:

— Не хотите ли, чтобы я попробовал, лейтенант?

— Почему нет? — каким-то опустошенным тоном ответил он. — Почему я один должен ходить с головной болью?

— Имело место убийство, — заговорил доброволец миролюбиво. — Вы ведь об этом помните, не так ли? Была задушена миссис Пейтон.

— Разве я смогу об этом когда-либо забыть?

— Вот и расскажите нам своими словами, как все произошло на самом деле.

— Охотно расскажу, — ответила я. — А как иначе я могу с вами говорить? Я не прочь позаимствовать вашу терминологию, хотя лучше, конечно, пользоваться собственными словами, которые мне более понятны, чтобы вас не запутать.

— Вы уже и так все запутали! — заворчал он. — Бога ради, пользуйтесь собственными словами, я не предложу вам ни одного моего! — Голос у него зазвучал октавой выше. — Но расскажите нам все!

Я сообщила им, что произошло, начиная с того момента, когда я спустилась вниз в подвал, и до той минуты, когда лейтенант Фром вошел в кухню.

— Что заставило вас отправиться в подвал, это прежде всего? — снова стал задавать вопросы Фром.

Я не сразу ответила, потому что мне казалось подлым упоминать имя Фейбиана Дарка. Если только я объясню им, как я решила устроить ему ловушку, они моментально его арестуют и припишут все лавры себе, и Джонни никогда не поверит, что мне первой пришла в голову такая умная мысль. Поэтому я задержалась с ответом.

— Продолжайте, — нетерпеливо произнес Фром. — Почему?

— Я не могла заснуть и подумала, что мне надо немного погулять. И конечно, мне не давала покоя гибель экономки. Этот странный подвал…

— Поэтому вы отправились туда?

— Совершенно верно. После чего все вот так и случилось.

— И вы думаете, что мы вам поверим? — заорал он. — Вы лжете!

— Конечно, я жду, что вы мне поверите. Чего ради я стала бы иначе говорить?

— Пошли дальше, — вмешался третий. — Вы убили эту даму. Признавайтесь!

— Ничего подобного я не делала! — Я была возмущена. — Неужели вы воображаете, что я могла бы об этом позабыть?

— Вы убили ее, — повторил он монотонно. — Задушили. Прикрепили цепями ее к стене, чтобы она не могла сопротивляться, затем сжали руками ее горло, пока она не испустила дух.

— После этого разделась и упала в обморок? Я думала, что про глупых полицейских сочиняют в романах. Теперь вижу, что вы — непроходимые глупцы!

— Почему вы убили ее? — спросил он, не обращая внимания на мои слова. — Ревность? Что она вам сделала?

— Ничего, — ответила я.

— Может быть, все дело в ее муже? — с надеждой продолжал недоумок. — Вы от него без памяти, но она стояла на дороге?

— А вы видели ее мужа? — теперь уже вкрадчивым тоном заговорила я. — Если бы Ванда стояла перед ним, вы бы не смогли его увидеть. Грег для меня примерно так же интересен, как пикник дошколят.

В жизни своей я не видела таких грубиянов. Можно было подумать, что все копы глухие, потому что они без конца задавали одни и те же вопросы, даже не выслушивая моих ответов.

Вопросы повторялись еще и еще раз, пока наконец не прекратились. Наступившее молчание показалось мне восхитительным, я наслаждалась тишиной, но недолго.

Фром включил верхний свет.

— Я возвращаюсь назад в дом, — заявил он, — Может быть, я услышу что-нибудь разумное от других его обитателей, но сомневаюсь. Зарегистрируйте Мэвис в качестве основного свидетеля или как-то иначе, но ее надо запереть!

Потом Фром вышел из помещения, хлопнув дверью.

— Ладно, леди, — сказал один из оставшихся, — пошли!

— Куда? — спросила я, поднимаясь.

— Мы собираемся отыскать для вас симпатичную спокойную камеру на одну ночь.

— Это звучит прекрасно. Найдется ли у вас кто-нибудь, кто принесет мне вещи из дому?

— А?

Я раздвинула полы халата и продемонстрировала ему кое-что.

— На мне ничего нет, кроме одного халата, — объяснила я и плотно завернула его полы.

— Что вы сказали? — спросил он.

Поэтому я повторила то же самое ему еще раз и в подтверждение снова показала ноги. Видимо, он был близоруким, потому что смотрел мне на ноги минуты две, прежде чем убедиться.

— О’кей, — заявил он в итоге, — я поручу кому-нибудь сходить за вашими вещами, но, на мой взгляд, я совершаю преступление.

Полицейские перепоручили меня надзирательнице, у которой было длинное лицо с заостренными чертами и такая фигура, которую лучше не описывать. Есть женщины, которые не считают необходимым следить за собой.

Она открыла дверь камеры и втолкнула меня внутрь, затем заперла ее.

— Благодарю вас, — сказала я вежливо. — Если вы мне понадобитесь, я позвоню.

— Если ты чего-нибудь захочешь, сестренка, тебе придется ждать до утра! — ответила она кислым голосом.

— В котором часу завтрак?

— Когда ты его получишь.

— Если обслуживание такое скверное, как вы говорите, я сомневаюсь, что я оста…

Но она ушла, не дослушав меня.

Поэтому я легла спать. Вместо матраца была твердая деревянная доска, сверху — тоненькое одеяло.

Н-да, приятного мало!

Глава 12

Утром я приняла душ, кто-то все же принес мне одежду, так что я смогла одеться. Я бы не сказала, что завтрак был хороший, но, как я понимаю, полицейское управление не так уж часто оставляет на ночь в своих камерах знаменитых кинозвезд.

Около десяти часов старая фурия явилась в сопровождении полицейского, одетого в форму, и отперла дверь. Коп повел меня наверх, в кабинет лейтенанта Фрома, и первым человеком, которого я увидела, перешагнув порог, был Джонни Рио.

Они с лейтенантом сидели и глазели на меня, ну и я стала смотреть на них. Слава Богу, к мужским-то взглядам я давно привыкла.

— Мэвис, — наконец заговорил Джонни, — я допустил ошибку. Наверное, я помешался, когда отпустил тебя одну в этот дом.

Я продолжала смотреть на него, не отвечая.

— Мэвис, — спросил он, — ты оглохла или что-то еще?

— Вы обращаетесь ко мне? — спросила я холодно. — Мое имя Эбхарт. Клэр Эбхарт.

— Да, конечно.

— Миссис Дональд Эбхарт, — повторила я, не сводя с него глаз. Ну как он мог позабыть о договоренности с нашим клиентом? Если он и дальше будет вести себя так неразумно, мне придется поискать другого, партнера. Подберу себе парня с мускулами, а сама возьму на себя роль мозгового центра.

Джонни посмотрел на меня.

— Можешь не морочить нам головы в отношении миссис Эбхарт. Лейтенанту известна эта история.

— Ты ему рассказал? — Я была разочарована. — Что с тобой случилось, Джонни?

— Мне бы не хотелось видеть тебя в газовой камере. У меня могло бы испортиться настроение на целый день.

— Ну, у меня уже дело подходило к концу, а ты… ты…

— Вытащил тебя из тюрьмы по обвинению в убийстве, — оборвал меня Джонни. — Лейтенант говорит, что теперь ты свободна, так что поехали, пока он не передумал.

— Да-а, — тихо сказал Фром. — Уходите как можно дальше и никогда не возвращайтесь в тот дом.

— Ну что же, — сказала я, — и если вы не поймаете убийцу, пожалуйста, не обвиняйте меня. Помните, что именно вы прогнали меня прочь!

Лейтенант сжал кулак и ударил им себя по голове.

— Уберите ее отсюда, Рио! — завопил он в ярости. — В жизни своей я ни разу не ударил женщину, но сейчас могу отступить от правил!

Джонни схватил меня за руку и чуть ли не волоком вытащил из кабинета и из здания полицейского управления вообще. Его машина стояла тут же рядом, он засунул меня на переднее сиденье и помчался по шоссе с такой скоростью, как будто участвовал в гонках.

Мы остановились в мотеле на самом берегу. Джонни провел меня в свой комфортабельный номер, находившийся на третьем этаже с окнами на океан. Я растянулась на кушетке, взглянула на телевизор, радиоприемник, современную обстановку и вздохнула, сравнив все это с жилищем Эбхартов.

Джонни хлопотал с коктейлями.

— Знаешь, я проникаюсь к себе жалостью, когда вспоминаю о том, как я барахталась между всеми этими трупами, цепями, сырым подвалом и…

— Что за ерунда! — оборвал меня Джонни.

Он принес бокалы и сел рядом со мной на кушетке.

— У меня есть новости для тебя, детка. Тебе вовсе не надо сокрушаться по поводу нашего дела. Ты возвратишься в этот дом и побарахтаешься там еще немного.

— Джонни, — начала я вкрадчиво, — сержант морской пехоты научил меня, как сломать хребет одним ударом. Все дело во внезапности, особое усилие не требуется. Впервые в моей жизни мне хочется проверить этот прием на тебе.

— Расслабься, Мэвис! Сохрани этот прием для душителя.

Я отпила из бокала.

— Не надо произносить такие страшные слова, у меня опять сдадут нервы.

— Расскажи мне, что произошло вчера вечером.

— Я повторяла этим тупоголовым копам о случившемся столько раз, что у меня заболел язык. Мне не хочется вспоминать об этом еще раз, Джонни, пожалуйста.

— Всего один разок, Мэвис, или ты предпочитаешь закончить жизнь в номере мотеля удушенной шнурком от бра?

Пришлось пересказать ему все с самого начала, ничего не упуская: о своем намерении подстроить ловушку для Фейбиана Дарка, как из этого ничего не получилось, потому что того не оказалось на месте, когда я пришла в егокомнату, вплоть до того момента, когда остролицая надзирательница заперла меня в камере.

Джонни хмыкнул, когда я закончила, и поднялся за новым бокалом для себя.

— Я вынужден этому поверить, раз это говоришь ты.

— Каким образом ты узнал, что я нахожусь в этой камере? — спросила я.

— Сегодня рано утром мне позвонил Дон Эбхарт. Я сразу же поехал к лейтенанту Фрому. Строго между нами, Мэвис, этот парень тебя не любит.

— Взаимно, — заверила я Джонни. — В жизни своей не слышала ничего глупее тех вопросов, которые он задавал мне.

— Тебе следовало бы выслушать собственные ответы, — усмехнулся Джонни, а меня больше всего волновало, что Джонни имел в виду, когда подошел и сел рядом со мной.

— Есть еще один момент, — заговорила я, неожиданно припомнив, что в первую очередь вызвало все мои неприятности прошлой ночью. — Я намерена держаться в стороне от Дона, когда вернусь в этот дом. Ведь мы договаривались, что он будет ждать меня в подвале, пока я туда спущусь. Если бы он был там, ничего бы такого не случилось.

— Это не его вина, — покачал головой Джонни, — его сильно ударили по голове.

— Опять по затылку?

— На этот раз спереди.

— Ах да, припоминаю. Действительно, у него был жуткий кровоподтек, когда я увидела его на кухне. Что случилось?

— Грегори Пейтон, — хмыкнул Джонни. — Это беда всех врачевателей такого рода, они сами свихиваются. Впрочем, ты читала об этом в разных книгах. Человек, знающий о множестве психических отклонений, может заранее предвидеть, как должен реагировать человек в той или иной ситуации.

— Вот, что я всегда говорю! — на всякий случай воскликнула я, чтобы у Джонни сложилось впечатление, что я его поняла. Однако на всякий случай спросила: — Так что ты имеешь в виду?

— Грег вошел в комнату Фейбиана, ожидая найти там свою жену, — терпеливо объяснил он. — Но вместо этого нашел там тебя с Фейбианом.

И только я хотела сказать, что это глупости, поскольку его там не было, но внезапно припомнила, как Грег упорно посматривал на дверь в ванную, воображая, что Фейбиан находился там.

— Итак? — спросила я.

— Раз Ванды не было с ним, значит, она могла быть с Доном, — сказал Джонни, — Ну а Грег со своей испорченной психикой решил, что между Вандой и Доном могут существовать иные отношения, чем между сестрой и братом. Он ворвался в его комнату и, прежде чем Дон успел спросить, что ему нужно, ударил его по лбу рукояткой пистолета.

— И по этой причине Дон не спустился в подвал?

— Конечно. Он на долгое время вышел из игры. Грег же обшарил весь дом, Ванду не нашел и вернулся к себе, полный раскаяния. Во всяком случае, так он сказал полицейским.

— Это был Фейбиан! Я хочу сказать, что это он нацепил на себя эту кошмарную маску!

— Откуда ты знаешь?

— Не глупи, Джонни. Наверняка Фейбиан, кто еще?

— Карл, например?

— Какая глупость!

— Почему? Именно он так кстати и нашел тебя в подвале. Последнее, что ты помнишь перед тем, как потерять сознание, — это голый мужчина в маске, который только что задушил Ванду. Ты ничего не могла поделать, не могла от него убежать, потому что была прикована цепями к стене. Так?

— Так, — неохотно согласилась я.

— Следующее, что ты помнишь, — это труп Ванды, прикрепленный цепями к стене, и Карла, спрашивающего тебя, все ли с тобой в порядке. Сама ты не могла освободиться от цепей, а потом надеть их на Ванду. Почему не мог этого сделать Карл?

— Ты преподносишь это так, что я не могу не согласиться. Но все же, Джонни, кто, по-твоему, это был?

Он закурил сигарету и задумался…

— Пока я еще не уверен, Мэвис. Не исключено, что мы имеем дело с маньяком… или же необычайно изобретательным парнем, который притворяется маньяком.

— Это мне непонятно.

— Ты меня не удивляешь, — хмыкнул он. — До того как все узнали про второе завещание, не было явной причины убивать Эдвину. Естественно было бы убить тебя или Дона. Единственным человеком, знавшим про завещание, был Фейбиан, он мог Эдвину убить, дабы увеличить свою долю наследства. — Джонни пожал плечами. — Не далеко мы ушли в своем расследовании, не так ли? Если Фейбиан не убивал экономку, тогда это дело рук маньяка. Или же ее убили по неизвестным нам мотивам.

— Итак, можно сказать, что вычислить убийцу мы так и не можем.

— Одно несомненно, — сказал Джонни, хмуро посмотрев на меня, — уж если что-то еще должно случиться, это случится сегодня до полуночи, когда начнет действовать проклятое завещание, так?

— Так. Если ты хочешь поймать убийцу, Джонни, я останусь здесь, одолжу тебе свой бюстгальтер и юбку, можешь отправляться к ним в дом и до полуночи пребывать в роли Мэвис.

— Тебе нечего бояться, — попытался успокоить он меня, — мы непременно поймаем убийцу.

— Мне не о чем беспокоиться, кроме собственной шеи, — сказала я, нежно ее погладив. — А как понять твое «мы»? После вчерашнего я не хочу ловить убийцу. Я подаю в отставку.

— У меня есть план, — нетерпеливо заявил Джонни.

— Согласно которому меня должны задушить, и это меня совершенно не устраивает!

— Ты помнишь склеп?

— Не меняй тему разговора!

— Склеп, гробница, усыпальница, личный памятник старику. «Время проходит — я остаюсь». Черт побери! Ты должна помнить! Мы видели его всего лишь вчера!

— Ах, это! — воскликнула я, наморщив нос. — Я изо всей силы старалась про него забыть.

— Но ты, полагаю, помнишь масло на замке и два новых звена в цепочке?

— Точно так же, как я помню прошлогоднюю телепрограмму!

— Как тебе понравится плоский зад? — сердито спросил Джонни.

Я заморгала.

— Что?

— Если ты не замолчишь и не будешь меня внимательно слушать, я буду шлепать тебя до тех пор, пока твоя округлая попка не превратится в плоский зад.

— О’кей, — покорно произнесла я, — я слушаю.

Каждый раз, когда Джонни начинает говорить как хозяин, я чувствую себя совершенно безвольной, потому что надеюсь: в один прекрасный день Джонни все же заметит во мне привлекательную женщину и станет «домогаться моей благосклонности», как это называют в старинных романах, и тогда-то уж я вцеплюсь в него обеими руками. Только Джонни заставляет меня мечтать о свадебных колоколах, даже когда просто глядит на меня. Беда в том, что он-то их не слышит. Он постоянно думает только о бизнесе и утверждает, что бизнес нельзя сочетать с удовольствием, с чем я никак не могу согласиться.

— Кто-то недавно побывал в этом склепе, — продолжал Джонни, — и, по-моему, не для того, чтобы отдать дань уважения старому Эбхарту. Теперь, в соответствии с условиями нового завещания, вы все обязаны там находиться в полночь, не так ли?

— Не напоминай мне об этом кошмаре! — Я зябко передернула плечами. — Каждый раз, когда я думаю об этом, мне кажется, что летучие мыши уже запутались в моих волосах.

— Дались тебе какие-то летучие мыши, — нетерпеливо бросил Джонни. — Они давно перебрались на колокольню… Мой план предельно прост. Как только ты вернешься в дом, заявишь им всем, что знаешь, кто убийца. Но, конечно, будешь говорить это каждому в отдельности, ясно? Скажешь, что доказательство этому находится в склепе, заперто внутри, так что ты за час до полуночи отправишься туда за ним.

— Почему бы мне просто не перерезать себе горло кухонным ножом? — спросила я с негодованием. — Тогда я хоть умру в комфорте.

— Если ты всем расскажешь свою сказку, — продолжал Джонни, не обращая внимания на мои слова, — ты не минуешь и убийцу. Тот, кто не виновен, тот не пожелает дважды за ночь ходить в этот склеп, поэтому просто решит, что ты ненормальная. Но убийца заинтересуется… если в склепе есть что-то, способное его выдать, он не захочет, чтобы ты это нашла. Если же нет, могу поспорить, он не совладает с любопытством и отправится следом за тобой туда в одиннадцать часов.

Я зажмурилась и вздрогнула.

— Итак, сегодня в одиннадцать часов я выхожу из дому, — процедила я сквозь зубы. — В полном одиночестве дохожу до склепа, весело насвистывая, чтобы заглушить шум шагов у себя за спиной. Подходя к склепу, я замедляю шаг, чтобы убийца поравнялся со мной. Что мне прикажешь делать потом? Убеждаю его добровольно сдаться полиции?

— Это уже моя забота, — заявил Джонни.

— Почему, мистер Рио? Не говорите мне, что вы модернизировали свой сверхзвуковой луч, который убивает даже на расстоянии в десять миль? Вы намереваетесь сидеть там у входа, а в тот момент, когда руки убийцы сомкнутся вокруг моей шеи, вы нажмете кнопку и…

Одну секунду я продолжала сидеть на кушетке, в следующую меня подхватил ураган. Я пролетела по воздуху и оказалась лежащей лицом вниз поперек колена Джонни.

Он зажал мою голову под мышкой и отшлепал меня совсем не символически, можете мне поверить, а нейлоновые трусики не смягчали силы его ударов.

Когда экзекуция закончилась и я со стонами и охами села на кушетку, Джонни сурово заговорил:

— Я тебя предупреждал! Пеняй на себя: чего заслужила, то и получила.

— Джонни, дорогой! — Я нежно улыбнулась ему. — Ты настоящее чудовище! Поразительное чудовище! — Я опустила ему голову на плечо и протянула свои губы. — Выходит, девушке бесполезно сопротивляться. Сдаюсь, Джонни! Безоговорочно капитулирую.

Он издал вопль и вскочил с кушетки, так что, лишившись опоры, я повалилась на бок.

— Прекрати свои штучки, Мэвис! — заорал он серди то. — Мы деловые партнеры, и только!

— Нет, объясни, что плохого, если при этом мы пс лучим небольшое удовольствие? — спросила я, сноб усаживаясь.

— Во-всяком случае, не во время работы! — сурово произнес непреклонный Джонни. — Еще раз говорю тебе, Мэвис. Прекрати свои штучки, для меня дело прежде всего.

— Ладно, — с отвращением сказала я. — Куда же пропал алый цвет твоей крови, который у тебя когда-то был?

— Да перестань же молоть чепуху! — снова завопил он. — Мы обсуждаем то, что должно случиться сегодня вечером. Я буду там, у склепа, за стеной с надписью, а ты подойдешь к двери с другой стороны.

— Если ты воображаешь, что я пойду к этому склепу глухой ночью, ты еще более ненормальный, чем я считала! — твердо заявила я. — Я ни за что туда не пойду!

— О’кей, — сказал он равнодушно, — развлекайся.

— Ты хочешь сказать, что тебе все равно, пойду ли я туда или нет? — недоверчиво осведомилась я.

— Доставь себе удовольствие, Мэвис. Раз тебе нравится быть убитой в доме, где я не смогу тебя защитить, пожалуйста.

— Что ты говоришь? Почему это меня убьют? — спросила я дрожащим голосом.

— Ну, — он печально улыбнулся, — убийца теперь уже ни перед чем не остановится. Но мне тебя будет не хватать, Мэвис, — продолжал он с явным сожалением. — Наш офис уже больше не будет таким.

Я всегда знаю, когда мои карты побиты.

— Ладно, — сказала я, вздохнув, — в одиннадцать у склепа. Смотри, будь там вовремя, Джонни Рио. Если ты опоздаешь, мне уже никогда больше с тобой не говорить.

Джонни улыбнулся.

— Не пугай меня, Мэвис.

Глава 13

Дом находился на прежнем месте, когда я туда вернулась около четырех часов пополудни. Джонни довез меня на машине до ворот и велел дальше идти пешком, заметив, что это пойдет мне на пользу. Но разве ходить пешком кому-то доставляет удовольствие?

У парадной двери снова дежурил сержант Донован. Он так взглянул на меня, будто я должна была благодарить его за то, что он меня впустил.

Я поднялась по лестнице на нашу половину, никого не встретив, Дона в комнате не оказалось. Я поплескалась с удовольствием в ванне и переоделась. Вечером предстояло решать дела, поэтому я оделась в пуховый свитер и брюки. А потом спустилась вниз и оказалась в гостиной.

Там возле бара сидел Карл. Увидев меня, он радостно улыбнулся.

— Приветствую с возвращением домой! — воскликнул он. — Эти идиоты полицейские наконец-то поняли, что вы никого не убивали?

— По-моему, да. Но вообще-то я на них не обижаюсь, что они задержали меня в управлений. У меня хоть появилось время хорошенько все обдумать.

— Ну уж там наверняка вам пришлось не сладко, Мэвис? — В голосе Карла слышалось сочувствие.

— За мои страдания вы можете налить мне мой любимый коктейль, — сказала я.

Он приготовил мне бокал и протянул.

— Нам потерпеть несколько часов, а потом мы снова — вольные птицы! — воскликнул он. — В полночь конец нашим испытаниям. Не знаю, как вы и Дон, но я уеду отсюда, как только стрелка минует полночь. Давайте выпьем за это!

— Конечно. — Я пригубила коктейль. — Тут ничего не стряслось, пока меня не было?

— Вряд ли. Нас обрабатывали точно так же, как и вас. Все спрашивали да расспрашивали, и все об одном и том же. С полицией прямо беда, они не могут ни на что найти ответа.

— А как Грег?

Лицо Карла омрачилось.

— Не могу сказать. Внешне вроде бы он в порядке. По тому, как он держится и как разговаривает, никогда не скажешь, что накануне убили его жену. Бедная Ванда! Пока она была жива, я не испытывал к ней большой привязанности, но теперь…

— Понимаю, что вы имеете в виду. Вы Дона не видели?

— Приблизительно час назад он был тут. Может, он и сейчас гуляет по саду.

— Спасибо. А как Фейбиан?

— Отдыхает. — Карл поморщился. — Уж если кого-то и надо непременно убить, то жаль, что не он стал первой жертвой!

— Почему вы его так не любите?

— Он… он какой-то нечистый, — медленно произнес Карл. — Яснее объяснить не могу, но в этом я уверен.

— Я разделяю ваше мнение, — серьезно сказала я. — А теперь расскажите мне о бедном мистере Лимбо.

Карл остался спокойным.

— Я похоронил его вчера… После того, как это случилось.

— Я ужасно сожалею, — сказала я совершенно искренне. — Вам его, должно быть, не хватает.

— Я справлюсь. Но думаю, что с чревовещанием покончено. После мистера Лимбо я не захочу пользоваться другой куклой.

— Я много думала о Фейбиане, — заговорила я. — Вы знаете, где он был этой ночью? Я имею в виду, когда произошло убийство и все такое?

— Спал в собственной постели, так он говорит, — хмыкнул Карл. — До сих пор никто не смог уличить его во лжи… По-вашему, это он убил и Эдвину и Ванду?

Я пожала плечами и приняла таинственный вид.

— Возможно.

Карл с минуту внимательно смотрел на меня.

— Вы знаете что-то такое; чего не знаю я? — спросил он.

— Я знаю, кто убийца, — беспечно ответила я. — А сегодня вечером я собираюсь это доказать.

— Звучит эффектно!

— Это не шутка, я говорю серьезно.

— Ладно, назовите убийцу, — спокойно произнес он.

— Не скажу. Пока, Карл, обещайте, что никому об этом не скажете!

— Никому!

— Надо еще немного подождать, тогда все выяснится. Чтобы поймать убийцу, я должна быть в определенном месте и получить доказательства. — Я понизила голос до шепота. — Доказательства находятся в склепе, а время — за час до полуночи.

— Что это, шутка?

— Нет, я не шучу. Идти в склеп раньше бесполезно.

— Склеп? — Он свел брови. — А, вы имеете в виду личный морг старика? Ну и что вы рассчитываете там отыскать?

— Я больше ничего не могу вам сказать, Карл, — твердо заявила я, — и, пожалуйста, не говорите об этом больше никому.

— Могила. — Он даже подмигнул мне и медленно покачал головой. — Я до сих пор так и не решил, разыгрываете вы меня или нет.

— Нет! — ответила я, допивая бокал. — Спасибо за напиток.

Я вышла из гостиной прежде, чем он успел задать мне новые вопросы.

Если Дон неподалеку, подумала я, я могу пройти на нашу половину и дождаться его там. Поднявшись по лестнице, я направилась по коридору к нашей двери. Где-то позади отворилась другая дверь, я обернулась и увидела Грегори Пейтона.

— Вы испугали меня, Грег!

— Неужели?

— Не знаю, как найти в такое тяжелое для вас время правильные слова, но мне очень жаль Ванду.

— Правда? — Голос Грега звучал вежливо. — А мне нет.

Я с недоумением смотрела на него. Он снял очки и начал их протирать.

— Она получила по заслугам, — продолжал он безучастно, как будто говорил о золотых рыбках, которые выпрыгивают из аквариума. — Сейчас я заинтересован только в том, чтобы разыскать убийцу. Не из чувства мести, как вы понимаете, Мэвис, но скорее с профессиональной точки зрения. Он должен представлять собой необычайно важный объект изучения. Мне бы хотелось все проанализировать.

— Если вы умеете хранить секреты, — я понизила голос для большей убедительности, — мне кажется, я знаю, кто убийца.

Я преподнесла ему свое «блюдо из склепа» и «за час до полуночи» в качестве приправы.

Грег заморгал.

— Вы уверены, что не оказались в плену собственной фантазии, Мэвис? — вкрадчиво спросил он.

— Разумеется, уверена! — сказала я тоном, не допускающим возражений. — Обождите и увидите!

— Обожду! Непременно. Надеюсь, вы правы, Мэвис. Склеп, за час до полуночи. Поэтическая справедливость… Грехи отца вновь выступили на его могиле.

— Ну, — сказала я, начав нервничать, — извините меня, Грег, но мне пора идти.

— Знаете ли вы, что жена не выносила, когда я до нее дотрагивался? — охотно поделился он со мной.

— Мне на самом деле пора, Грег, — торопливо повторила я, открывая дверь.

Оказавшись на своей половине, я поспешила запереть дверь на ключ, прислонилась к створке и прислушалась. Сначала я не различала ничего, кроме бешеного стука собственного сердца, но через несколько секунд расслышала медленно удаляющиеся шаги.

Уж если кому и требовался психиатр, то это самому Грегори Пейтону!

Осмотревшись, я убедилась, что Дон еще не вернулся. Я надеялась, что Дон скоро все-таки придет. Уже начало темнеть, приближалась новая ночь. Я подумала о Джонни Рио — небось сидит в современном удобном кресле, — я готова была растерзать его на части.

Но тут раздался стук в дверь. Я побежала открыть ее, надеясь, что это вернулся Дон.

Но это был не он.

— Можно мне войти? — вежливо спросил Фейбиан Дарк.

— Пожалуйста, — ответила я и чуть пошире приоткрыла дверь.

Фейбиан вошел в гостиную и с любопытством огляделся, затем уселся в кресло. Я закрыла дверь и подошла к другому креслу и уселась против него.

— Мне надо поговорить с Доном, — сказал он. — Он здесь?

— Нет. Я жду его.

— Неудачно. Я надеюсь, мы увидимся позже.

— Разумеется. — Я улыбнулась ему. — В полночь нужно решить вопрос о наследстве, не так ли?

Фейбиана передернуло.

— Да, конечно. Вы правы.

— И кое-что еще, часом раньше, — добавила я и объявила ему, что мне еще предстоит поймать убийцу в склепе.

Он сложил руки на довольно округлом брюшке и посмотрел на меня.

— Не могли бы вы сообщить мне подробнее? — спросил он.

— К сожалению, Фейбиан, не могу, это должно оставаться в секрете, пока убийца не будет пойман.

— Ну что же, желаю удачи, моя дорогая. Вы на самом деле очень смелая девушка.

— Благодарю, — сказала я, подумав, что лучше бы ему этого не говорить.

Он поднялся с кресла и пошел к двери.

— Позже, вечером, мы наверняка увидимся. Передайте Дону, что я его ищу.

— Непременно.

Фейбиан остановился возле моего кресла.

— Мне было очень приятно с вами познакомиться, дорогая, — сказал он и склонился к моей руке.

Я внутренне вся сжалась и готова была завопить, вспомнив вчерашнюю ночь и холодные пальцы, которые коснулись меня, и широко раскрытые глаза, глядевшие в мои из-под маски.

Пальцы Фейбиана на мгновение сжали мое запястье, это повергло меня в изумление. Ведь рука его вовсе не была холодной, наоборот, очень теплой и немного влажной.

— Как мне приятно! — вкрадчиво повторил он. — Ведь это большая честь быть знакомым с девушкой по имени Мэвис Зейдлитц!

— Ах! — едва слышно вздохнула я.

Он отпустил мою руку и снова улыбнулся.

— Не могли же вы думать, что будете меня морочить долго? Ведь я все-таки адвокат. Я знакомился с бумагами Клэр Эбхарт очень тщательно, моя дорогая.

Я наблюдала за ним, впервые не находя слов для ответа, пока он шел к двери и открывал ее. На пороге Фейбиан обернулся и снова посмотрел на меня.

— Весьма сожалею, что Дону так не повезло. Надеюсь, он не очень будет переживать из-за денег.

Когда за ним закрылась дверь, щелчок замка двери прозвучал у меня в ушах как обвал при землетрясении.

«Теперь я уже ничего не смогу сделать!» — думала я в отчаянии. Я сидела и размышляла о том, что во всем виновата я одна, потому что раза два я забылась и назвала свое настоящее имя.

Минут через пятнадцать, а возможно, через полчаса — я как-то утратила чувство времени — в комнату вошел Дон.

Я поднялась с кресла и бросилась к нему.

— Дон! Случилась ужасная вещь!

— Знаю, — сказал он, протягивая ко мне руки. — Я не видел тебя со вчерашнего вечера.

Я прижалась головой к его груди, он обнял меня обеими руками, и тогда я поведала ему все, что услышала от Фейбиана. Когда я кончила, Дон ничего не сказал, у меня же не хватило смелости взглянуть на него.

Молчание затянулось, и я забеспокоилась, не слишком ли страшным оказался для него удар потерять то, что осталось от его доли наследства. Или же он был слишком обрадован, увидев меня, и не понял, что я ему сказала.

— Мэвис, ты удивительное создание.

Я слегка отстранилась от него.

— Будь серьезен! Неужели ты не слышал того, что я тебе сказала?

— Слышал, — ответил он равнодушно. — Не переживай из-за этого, дорогая. Фейбиан совсем не такой умница, каким себя считает.

Он снова приблизился ко мне, глаза его блестели. Я торопливо отступила.

— Только не сейчас. Есть вещи куда поважнее, Дон!

— Не может быть!

И тогда я рассказала про склеп, что в нем надо поймать убийцу за час до рокового срока. Это его утихомирило, он смотрел на меня, разинув рот.

— Ты это серьезно?

— Конечно. Я и другим тоже рассказала.

— Ладно. — Голос его дрожал. — Кто же в таком случае убийца?

У Дона был такой серьезный вид, что я невольно рассмеялась, у меня началась истерика, я не могла успокоиться, тогда он ударил меня по щеке. Я потеряла равновесие и упала на стул.

— Кто? — заорал он.

Я молча потирала покрасневшую щеку.

— Дон, дорогой! — Голос мой задрожал. — Успокойся, это всего лишь мистификация.

— Мистификация? — повторил он. — Ты шутишь с таким делом, как убийство?

— Это придумал Джонни, — сказала я.

— Рио? — Он опешил. — Что ты хочешь сказать? Это идея Рио? Какая-то идиотская шутка!

— Нет! — закричала я и даже топнула ногой. — Послушай же меня спокойно!

Потом я рассказала ему, как Джонни обнаружил, что кто-то совсем недавно побывал в склепе, и о том, как Джонни придумал использовать склеп, чтобы рассказать всем, будто там будет пойман убийца.

Гнев Дона прошел.

— Очень сожалею, Мэвис, что ударил тебя. У меня просто сдали нервы. Пожалуйста, прости меня!

— Конечно, я ведь понимаю, каково тебе сейчас.

— Тогда иди ко мне, — позвал он нежно.

Он обнял и страстно меня поцеловал. Внутри у меня все вспыхнуло…

Дон сел в кресло, а я устроилась у него на коленях. Зачем нам два стула, когда на одном так хорошо!

— Мне это не нравится! — заявил он.

— В таком случае перестань меня тискать! — обиделась я.

— Да ведь я про то, что ты мне рассказала.

— Убийца непременно клюнет. Хорошо придумал Джонни, а сам будет поджидать меня за склепом, когда я приду туда.

— А если убийца не станет ждать до этого времени?

— Что?

— Он может решить, что ты представляешь для него слишком большую опасность, чтобы оставлять тебя в живых так долго. И попытается тебя убить еще до одиннадцати.

— Мне такое не приходило в голову, — сказала я. — Пожалуй, Джонни Рио об этом не подумал.

— Я пойду вместе с тобой, — заявил Дон. — Тебя одну нельзя отпускать.

— Спасибо, Дон! Должна сознаться, что я не в восторге от этого сама.

— Мы останемся здесь, пока не настанет время идти к склепу, а если кому-то вздумается расправиться с тобой прямо здесь, ему придется иметь дело со мной!

— Ах ты, мой герой! — воскликнула я восторженно и дернула его за правое ухо.

— Не такой уж я герой, но у меня есть в столе пистолет. Я захватил его с собой на всякий случай.

Он посмотрел на часы.

— Сейчас половина восьмого. В нашем распоряжении еще почти четыре часа. Ты очень голодна, Мэвис?

Глава 14

Неожиданная вспышка молнии осветила горизонт, и я вздрогнула. Дон стоял неподвижно, уставившись в окно.

— Похоже, приближается ливень, — сказал он. — Сейчас без четверти одиннадцать. Пора идти.

— Конечно, — пробормотала я пересохшими губами.

Я надела сандалии, провела по волосам расческой и даже подкрасила губы, после чего заявила, что готова. Зачем же выглядеть покойником, даже если судьба уготовила мне такую участь.

— Ты замечательная девушка, Мэвис! — сказал он негромко. — Если бы и другие были такими…

— Другие?

— Какая разница между настоящими женами и женой временной, всего на семьдесят два часа! — говорил он словно про себя.

— О чем ты толкуешь? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Наверное, в характере у меня очень многое унаследовано от отца. Ему тоже не везло с женщинами.

— Людям свойственно ошибаться.

— Сначала была испанка, которая высохла и стала уродливой чуть ли не через два года, — говорил Дон задумчиво. — Затем южанка с невероятным произношением, прекрасным телом и пустой головой; нет, отец не был счастлив ни с одной из них, даже с Эдвиной. Наверное, она была самой скверной из них троих.

Он вытащил из кармана пистолет и с минуту смотрел на него.

— Почему бы нам не захватить с собой и убийцу?

— А?

— Так было бы безопаснее, — сказал он. — Пусть он лучше шагает в ногу с нами, чем крадется сзади.

— Ты шутишь! — взорвалась я.

Дон покачал головой.

— Да нет, дорогая, совсем не шучу.

От неожиданного раската грома комната как будто зашаталась. Дон склонил голову и прислушался.

— Ты слышала? — спросил он.

— Гром?

— Нет, что-то другое. Похоже, звякнули цепи.

Я вздрогнула.

— Неужели?

— Мне, наверное, почудилось, — сказал он, — но в любом случае нам надо идти.

— Ладно, — еле слышно сказала я, скрестив пальцы.

Мы вышли в коридор. У третьей двери Дон остановился и прижал палец к губам. Я кивнула, и он постучал в дверь.

Через минуту дверь открылась, и на пороге показался Фейбиан Дарк.

— Хэлло, Дон! Мне надо с вами поговорить…

— Не хотите ли сначала прогуляться, Фейбиан? — вкрадчиво произнес Дон, приставив дуло пистолета к животу адвоката.

Тот посмотрел на пистолет, затем на Дона.

— Что это значит?

— Нам одиноко с Мэвис, — ответил Дон. — А мы любим общество. Мы отправляемся на прогулку и решили, что вы тоже захотите пройтись.

— Прогулка?

Фейбиан посмотрел на меня.

— Вы на самом деле пойдете к этому склепу, Мэвис? Не валяйте дурака. Это явная ловушка.

— Разумное предположение! — воскликнул Дон. — Вот почему мы и хотим прихватить вас собой. Пошли, не будем напрасно терять время.

Фейбиан немного помедлил, пожал плечами и вышел в коридор. Мы втроем спустились с лестницы, прошли через кухню, а оттуда во двор.

На улице было совершенно темно, и Дону пришлось зажечь фонарик.

— Идите вперед, Фейбиан, — приказал Дон, — а если попробуете по дороге выкинуть какой-нибудь фортель, даю слово, я вас сразу пристрелю.

— Не сомневаюсь! — ответил адвокат.

Я повисла на руке у Дона, когда мы шагали по траве. Господи, какое счастье, что он пошел со мной! Стрелы молний то и дело раскалывали небо, гром не утихал. Одна я бы просто умерла от страха.

Затем какая-то особенно яркая молния на мгновение осветила все вокруг, и я увидела черный силуэт склепа совсем близко от нас.

Дон остановился.

— Дверь перед тобой, Мэвис, — сказал он. — Забери фонарь и пистолет. Подождите с Фейбианом возле двери. Не спускай с него глаз. — Дон слегка повысил голос. — Чуть что, сразу стреляй! Я обойду склеп с другой стороны и разыщу Джонни.

— О’кей, — сказала я, стараясь держать себя в руках.

Мы с Фейбианом остались возле входа в склеп, а Дон пошел за Джонни. В левой руке я держала фонарик, направив луч на адвоката, в правой руке — пистолет. Я была рада, что он не видел, как пистолет плясал у меня в руке.

— Мэвис, — спросил тихо Фейбиан, — вы понимаете, что вы делаете?

— Понимаю! И без фокусов, а не то я вас застрелю.

— Неужели вам непонятно? — настойчиво продолжал он. — Неужели же… — И тяжко вздохнул. — Очевидно, нет. И мне вы все равно не поверите. Прислушайтесь… Вы слышите, как он смеется?

— Кто?

— Рэндольф Эбхарт. Я слышу. Из могилы. Я знаю, что его тело превратилось в прах внутри этой гробницы, но я ощущаю его силу так же явственно, как если бы он был жив. Силы тьмы, Мэвис!

Молния вновь сверкнула, и почти тут же загрохотал гром, сильнее прежнего. Я едва не выронила пистолет.

— «Время проходит — я остаюсь!» — едва слышно произнес Фейбиан. — Мертвые будут порождать мертвых, и не будет больше ничего, кроме мрака и знака раздвоенного копыта!

Я возмутилась.

— Прекратите! Ну что за чушь вы мелете! Какая-то чертовщина!

— Это почти цитата, Мэвис. Из книги Молоха.

За спиной я услышала шаги и быстро повернулась, описав полукруг лучом фонарика. Это вернулся Дон, я едва не запрыгала от облегчения, увидев его.

На лице его читалось удивление.

— Джонни там нет, Мэвис.

— Ничего удивительного. Джони Рио, как всегда, во всей своей красе! — Я заскрипела зубами от негодования. — Вот только мне с ним увидеться. Уж я ему устрою хорошую выволочку!

Дон отнял у меня пистолет.

— По-моему, нам нечего ждать. Идем в склеп.

— Куда?

— Я же ясно сказал: в склеп. В усыпальницу, — ворчал Дон.

— Туда? — Я пришла в ужас.

— Не беспокойся. У меня есть ключ, а твоя забота — не спускать глаз с Фейбиана.

Дон подошел к двери, вставил ключ в замок и повернул его. Дужка замка раскрылась, упала предохранительная цепочка. Он толкнул дверь, она отворилась как бы нехотя, издав противный не то скрип, не то стон.

— Вот и все, — сказал Дон. — Первым войдете вы, Фейбиан.

Адвокат не спеша вошел в склеп, расправив плечи, как будто сбросил с себя тяжелую ношу. За ним шла я. Последним шел Дон.

Склеп внутри оказался очень большим, гораздо просторнее, чем я предполагала. Посредине находилась каменная плита, на ней в серебряных подсвечниках стояли свечи.

— Дон, — взмолилась я дрожащим голосом, — выйдем отсюда, пожалуйста!

— Мы пока еще не можем выйти, Мэвис, — сказал он спокойно, — надо сначала кое-что уладить. Зажги-ка эти свечи.

Он протянул мне коробок спичек.

Я зажгла все четыре свечи, затем отошла в сторону, ощущая холодную сырость. Дон включил фонарик, мерцающее пламя свечей озарило склеп каким-то теплым подвижным светом.

— А теперь, — сказал Дон незнакомым мне резким голосом, — первым делом мы решим вопрос о моей доле наследства.

— Вы ее не получите, — спокойно ответил Фейбиан. — Это же не ваша жена, Клэр Эбхарт, а Мэвис Зейдлитц, что-то вроде частного детектива.

— Правильно, — согласился Дон. — Каковы были условия?

— Вы их знаете не хуже моего, — отвечал адвокат.

— Я бы хотел их выслушать снова. — Голос Дона звучал необычайно вкрадчиво. — Не надо спорить со мной, Фейбиан.

— Прекрасно. Вы должны быть женаты, и вы вместе с женой должны провести последние семьдесят два часа в «Толедо».

— Но «Толедо» вовсе не означает один лишь дом, не так ли? — спросил Дон.

— Если вы настаиваете на точности, то «Толедо» — название всего имения.

— Благодарю вас.

— Какая разница? — пожал плечами Фейбиан.

— Весьма существенная. Видите ли, моя жена провела последние семьдесят два часа в «Толедо». Не в доме, но на территории имения.

— Вы можете это доказать? — усмехнулся Фейбиан. — Полагаю, вы не надеетесь, что я поверю вам на слово?

— Да, я могу это доказать. И очень быстро это сделаю. Я приготовил заявление, которое вам придется подписать.

— Под угрозой пистолета? — жестко рассмеялся адвокат.

— Я представлю вам доказательства буквально через несколько минут, — повторил Дон, — но прежде нам надо решить другие вопросы.

Он посмотрел на гроб, на горящие свечи.

— Гробница моего отца. По условиям мы должны находиться здесь. Я его сын. Женщины были проклятием его жизни, они тащили его в пропасть… Они были проклятием в моей жизни, соблазняя меня своими красивыми телами, чтобы скрыть от меня свои злые помыслы. Но мой отец был слаб, он подчинялся им. Я сильнее.

Голос Дона зазвучал более резко и страстно.

— Сначала у него была эта испанка — колдунья, так называемая моя мать, которая запирала меня в темном чулане, чтобы научить покорности… После этого появилась пустоголовая шлюха — южанка, которую больше интересовал садовник, чем пасынок. И наконец, Эдвина с ее грязным умишком и пристрастием ко всякого рода сексуальным извращениям. Эдвина настроила отца против меня.

Голос Дона внезапно изменился.

— Я любил отца, но Эдвина отвратила его сердце от меня всяческой ложью, опутала черными чарами… Впрочем, вам-то обо всем этом известно, не так ли, Фейбиан?

— Что вы имеете в виду? — занервничал тот.

— Разумеется, подвал, — холодно отвечал Дон, — темнота, зажженные свечи, жуткие маски и цепи. Эдвине казалось недостаточным совратить отца, заставить его участвовать в ее игрищах. Ей требовались еще и другие. В подвал стали ходить вы сами, моя сестрица с ее ненасытным сладострастием.

— Вы сошли с ума! — испуганно крикнул Фейбиан.

— «Время проходит — я остаюсь», — прошептал Дон. — Отец умер, а подвал остался… И Эдвина тоже осталась. Таким образом, вы зачастили туда, Фейбиан. Ванда тоже.

Вам троим это казалось возвращением старых времен: снова зажигались свечи, надевались маски…

— Ложь! — тонким голосом завопил тот. — Вам ничего не удастся доказать.

Дон засмеялся так горько, что я невольно задрожала.

— Доказать? — спросил он. — Не сомневайтесь, у меня есть доказательства решительно всего… Последние пять лет вы вели роскошный образ жизни, жили явно не по средствам. Вы могли себе это позволить, распоряжаясь состоянием отца. В конце, разумеется, вам предстояло отчитаться, но вы решили избежать ответственности.

Вам были точно известны условия нового завещания отца. Вы знали, что вам достанется равная с остальными доля, и заранее подготовились решить свои проблемы. К этому времени Эдвина стала для вас помехой, допускаю, что она даже вас шантажировала. И поэтому вы ее убили: таким образом одновременно избавились от опасности быть разоблаченным ею и от еще одного претендента на наследство.

Ванда тоже стала для вас опасной. Она вышла замуж за психиатра, который мог в любой момент обнаружить ее любовную связь с вами… Поэтому вы убили и ее, устранив угрозу разоблачения и высвободив новую долю наследства для себя.

Фейбиан вытер лоб белым платком.

— Послушайте, — заговорил он дрожащим голосом, — я признаю… то, что вы сказали о подвале… Эдвина и Ванда… В известной степени это правда. Но я их не убивал! Клянусь!

— Надеюсь, вы не рассчитываете, чтобы я вам поверил? — спросил Дон. — Теперь слишком поздно протестовать, заявляя о своей невиновности. Вам я могу предложить только одно: быструю кончину, Фейбиан, вы ведь не захотите переносить позор публичного суда?.. С вашей гипертрофированной чувствительностью?

Заголовки в газетах, — продолжал Дон, — фотографии, разоблачения пикантной подробности вашей личной жизни — с каким восторгом это воспримет общественность. А в конце — ожидание газовой камеры.

Наступила мертвая тишина, потом Дон добавил:

— Подпишите обе эти бумаги, Фейбиан, и больше вам не о чем будет волноваться.

— Обе? — прошептал тот.

— Конечно, — равнодушно ответил Дон. — Одна — полное признание в убийствах, а вторая констатирует, что моя жена подходит под условия второго завещания, и поэтому мы имеем право на нашу долю наследства.

— Признание? — негромко воскликнул он. — Я не стану подписывать, нет! Не стану!

— Помните, — продолжал Дон, игнорируя негодование адвоката, — быстрый исход, мир и покой, Фейбиан, никаких переживаний, никакой позорной огласки.

Дон на мгновение замолчал.

— Да, чуть было не забыл. Сначала вам требуется доказательство того, что моя жена находилась на территории имения в течение последних семидесяти двух часов, не так ли?

Он снова включил фонарик.

— Будьте добры, взгляните в тот дальний угол, — сказал он любезно.

Луч фонаря осветил угол, и я в ужасе закричала. Там стояла Клэр Эбхарт, прислонившись для поддержки к холодным камням склепа. Ее запястья обхватывали наручники, прикрепленные цепью к стене.

Веки задрожали, когда на ее лицо упал свет фонаря, и она медленно открыла глаза. Лицо и одежда у нее были грязными, волосы взлохмачены. Она глядела на слепящий свет и не сразу заговорила.

— Теперь мне уже все равно, Дон, — с трудом выговаривая каждое слово, сказала она. — Почему ты не убил меня сразу? Это было бы милосерднее, чем такие мучения.

Дон выключил фонарь.

— Вот, пожалуйста, Фейбиан, — бодрым голосом заговорил он, обращаясь к адвокату. — Вы видели мою законную жену на территории имения. На самом деле она находилась здесь дольше семидесяти двух часов, я привез ее раньше, чем Мэвис.

Я подумал, что это очень изобретательный план и удивительно простой. Вы помните, что по условиям первого завещания я наследую большую часть состояния?

Я побоялся, что мои сводные брат и сестра не устоят перед искушением убить ее в течение трех суток, которые она вынуждена здесь провести.

Вот почему я воспользовался услугами Мэвис. Она согласилась сыграть роль моей жены. Но я не такой уж кретин, чтобы не предвидеть того, что вы, Фейбиан, обнаружите подлог. Поэтому я позаботился о том, чтобы Клэр провела необходимые семьдесят два часа в склепе. И поступил совершенно правильно, не так ли, Фейбиан? Потому что вы все-таки узнали, что Мэвис — подставное лицо.

Несколько секунд царило молчание, затем Дон спокойно сказал:

— Вы получили нужные вам доказательства, Фейбиан, так что можете подписать бумаги.

Лицо Фейбиана неожиданно сморщилось. Он разрыдался как ребенок.

— Просто подпишите, — почти нежно произнес Дон. — После этого вам не надо будет ни о чем беспокоиться. Все будет кончено за несколько секунд.

— Ты сам убил их! — воскликнула я в негодовании. — Убил Эдвину и Ванду… Ты убийца! Маньяк!

— Конечно, — легко согласился Дон, — но я тебе бесконечно благодарен за твое доверие, Мэвис. Ты мне очень помогла во всем.

— Джонни! — закричала я в отчаянии. — Джонни, на помощь!

Я прислушалась. Мне показалось, что я услышала какое-то движение снаружи, но, конечно, я могла это только вообразить.

— Кричи сильнее и сколько хочешь, — разрешил «добрый» Дон. — Должен сознаться, я солгал тебе, Мэвис. Рио был на месте, ожидая возле склепа. Ну и я позаботился о том, чтобы он нам не помешал, пока мы будем в склепе.

У меня все сжалось внутри. Наверное, он убил Джонни. Во всяком случае, моя последняя надежда рухнула.

— Не стоит напрасно тратить время, — приказал Дон. — Подписывайте бумаги, Фейбиан. Вы понимаете, что я все равно могу принудить вас сделать это.

Адвокат беззвучно плакал. Он покорно взял ручку и бумаги из рук Дона, подписал их и отдал Дону.

— Благодарю вас, — вежливо произнес Дон. — Таким образом, остается лишь разыграть финальную сцену, не так ли? Когда твой партнер придет в себя, Мэвис, он найдет меня здесь помешавшимся от горя. Я слишком поздно пришел сюда, в этот страшный склеп, где нашел тело Клэр и твое тоже. Вы обе были задушены.

Но все же я успел поймать убийцу, который торжествовал подле своих последних жертв. У меня был с собой пистолет, он было набросился на меня, но я его застрелил. К сожалению, насмерть. В пылу обороны, понимаете? Я обещаю вам пулю в голову, Фейбиан, вы даже ничего не почувствуете.

Дон повернулся и какое-то мгновение смотрел на меня.

— Я помню о твоем потрясающем владении приемами самбо, Мэвис, — сказал он. — Поэтому, я думаю, тебе лучше быть без сознания, когда я тобой займусь. Твое убийство, понимаешь, должно соответствовать почерку убийцы.

— О чем ты говоришь? — спросила я сердито. — Какой почерк?

— Удушение, конечно, — охотно пояснил Дон. — Фейбиан душит свои жертвы. Я не могу от этого отступать.

Он шагнул ко мне, поднял руку с пистолетом над моей головой.

— Закрой глаза, Мэвис!

— Дональд! — приказал чей-то суровый голос. — Нет!

Дон замер от неожиданности, все еще не выпуская оружия, зрачки его расширились.

— Кто это сказал? — спросил он каким-то хриплым голосом.

— Дональд! — вновь заговорил тот же голос. — Я тебе говорю НЕТ! Ты меня не слушаешься.

И тут я поняла, что схожу с ума. Я оглянулась, но в склепе были только мы втроем да несчастная Клэр у стены. Больше никого.

— Дональд! — Голос походил на удар хлыста. — Ты не подчиняешься отцу!

Дон замер в прежней позе. Он жалобно застонал, пистолет выпал у него из рук.

— Не-ет, — всхлипнул он, — ты умер! Оставайся мертвым. При жизни ты вечно вмешивался в мои дела. Ты не можешь теперь вернуться и начать все сначала.

— Время проходит — я остаюсь, — прозвучал жестокий ответ.

Пламя свечей вдруг задрожало, и я поняла, откуда доносится голос. Я увидела смертельно перепуганное лицо Фейбиана и подумала, что мое выглядит точно так же.

Голос звучал из гроба.

Мне показалось, что мы все трое очень долго стояли неподвижно. Затем голос требовательно произнес:

— Мэвис, подними пистолет!

Я инстинктивно послушалась. Уже взяла было пистолет, но в тот же момент Дон изо всех сил каблуком ударил меня по затылку, сбив на пол.

Оглушенная, я замерла на холодных плитах, но все же видела, как Дон дотянулся до пистолета.

Кто-то, оттолкнув в сторону адвоката, ворвался в склеп и вцепился в Дона в тот момент, когда тот выпрямился с пистолетом в руке.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга.

— Ты! — прохрипел Дон. — Ты, со своим проклятым чревовещанием! Мне следовало бы сразу это сообразить!

— Братец, — вкрадчиво произнес Карл, — пришло время платить долги.

Дон поднял пистолет, но Карл мгновенно ударил его кулаком по запястью. Пистолет упал на пол, а я накрыла его собою.

Я слышала глухие удары и шарканье ногсцепившихся братьев, сама же попыталась схватить пистолет. Взяла его в левую руку и привстала на одно колено.

Пора и мне вмешаться.

Стоя на коленях, Дон жадно ловил воздух широко открытым ртом. По лицу текла кров, его было трудно узнать.

— Вставай! — приказал Карл. — Поднимайся на ноги!

Я скорее почувствовала, чем увидела, кого-то рядом с собой. Это был Фейбиан, физиономия его сияла.

— Извините! — шепнул он вежливо и, прежде чем я что-либо сообразила, выхватил у меня пистолет.

Тут Карл схватил Дона за плечи и поставил на ноги, мгновение смотрел на него и нанес ему сильнейший удар снизу, который отбросил его назад к постаменту для гроба, сбив при этом две свечи.

Ему все же удалось подняться на ноги. Дон еле удерживался на ногах, качаясь из стороны в сторону, только глаза у него застыли. Две оставшиеся свечи перестали колебаться, их пламя загорелось ровнее.

— Время проходит, — пронзительно крикнул Фейбиан. — Вы остаетесь.

Последовало два оглушительных выстрела. Дон замер, когда пуля ударила ему в грудь. Какое-то время он стоял прямо, лицо его выражало ужас и отчаяние, затем он рухнул на гроб, и две последние свечи погасли.

Настала кромешная темнота. Мне хотелось истерично кричать, даже выть, но я была не в силах издать ни единого звука.

Внезапно темноту прорезал яркий луч фонарика, направленный мне в лицо, он ослепил меня.

— Мэвис, — раздался встревоженный голос Джонни, — черт возьми, что тут происходит?

Глава 15

Лейтенант Фром хлопнул себя по щеке, затем крепко сжал челюсти.

— Я слышу это уже во второй раз, — загремел он, — и все равно этот не имеет никакого смысла.

— Вы не правы, лейтенант, — негромко возразил Грег Пейтон, — смысла тут больше, чем требуется. Это объясняет поведение Ванды… для меня. Конечно, я и раньше подозревал нечто в этом роде. Вы припоминаете, Мэвис, когда я обнаружил вас в комнате Фейбиана, я ведь думал найти там Ванду.

— Все, что я знаю, — гаркнул Фром, сверкая глазами на Джонни, — что я привлеку вас к ответственности за то, что вы разыгрывали роль копа. И вместе с вами эту сумасшедшую даму.

Он ткнул в меня пальцем.

— Не тыкайте в меня пальцем, лейтенант, — холодно отчеканила я, — это невоспитанно. И не задавайте глупых вопросов. Я наслушалась их предостаточно.

Форм вспыхнул.

— Так помогите же мне! Я…

— Не понимаю, чего вы кипятитесь? — довольно непочтительно спросил Джонни. — Нашли убийцу мы или нет?

— Мы? — Фром нахмурил брови. — Кто это «мы»? Вы к этому не имеете никакого отношения. Вы вели себя так умно, что позволили ударить себя по голове!

Джонни посмотрел на меня.

— Тут надо благодарить моего проницательного партнера! — сказал он сердито. — Откуда мне было знать, что она намеревается все выложить убийце, сообщить ему, где я буду скрываться, и даже захватить его с собой на операцию.

— Тебе следовало быть откровенным со мной, Джонни! — сказала я, защищаясь. — Если бы ты сказал мне, что подозреваешь Дона, я бы ни за что не сказала ему про тебя.

— Да-а! — фыркнул он. — Если бы я сказал тебе, что я его подозреваю, ты бы мне поверила?

— Наверное, нет, — честно ответила я.

— Ну и потом, я подозревал его не больше, чем остальных…

— Если вы оба замолчите, — снова взревел Фром, — может быть, мне удастся вставить слово и разобраться в случившемся.

— Вставить слово, лейтенант, вы, конечно, сможете, — сказала я ему, — но в отношении того, чтобы разобраться, я сильно сомневаюсь.

Он глубоко вздохнул и умоляюще посмотрел на Карла:

— У вас есть какие-то идеи?

— Дон, несомненно, был ненормальным, — заговорил Карл негромко, — причем это с ним случилось уже давно. В свое время мне не давала покоя смерть его двух жен…

Фром схватился за голову.

— Давайте не будем касаться этого. Нам вполне хватает трех трупов, не так ли?

— Пожалуй, — кивнул Карл. — Вы помните, Мэвис, когда мы спустились в подвал, мы нашли Дона вроде бы без сознания, а Эдвина была прикована цепью к стене?

— Разве такое можно забыть?

— Он наверняка специально ударился затылком обо что-то, услышав, что мы идем, — продолжал задумчиво Карл. Он обратился к сидевшему напротив Фейбиану: — Вы, разумеется, находились внизу с Эдвиной до того, как она была убита?

Тот кивнул. Лицо у него побледнело.

— Да, — прошептал он, — я был там. Я ушел первым из подвала, естественно решив, что Эдвина сразу же пойдет в свою комнату.

— Видимо, Дон дождался вашего ухода, сразу же спустился в подвал и задушил ее, — предположил Карл.

Фром согласно кивнул.

— А что вы думаете в отношении второго убийства?

— Ванда? — Карл покачал головой. — Тут уж я не так уверен.

— Мне кажется, вот как это все происходило, — заговорил Джонни. — Дона Пейтон стукнул по голове в его комнате, помните? Как только Дон пришел в себя, он отправился в подвал. — Джонни повернулся ко мне: — Ты мне говорила, Мэвис, что, когда ты спустилась по лестнице в подвал, ты там в одной из масок увидела Ванду?

— Точно, — кивнула я. — Объясните, почему всем так нравится вспоминать про эти кошмары?

— Ты побежала наверх по лестнице и столкнулась с голым мужчиной, который спускался вниз, — неумолимо продолжал Джонни. — Это должен был быть Фейбиан, верно?

Он посмотрел на адвоката, тот молча кивнул.

— Они сорвали с тебя одежду и надели на тебя цепи, — продолжал Джонни, — убежден, что они намеревались по-своему порезвиться с тобой. Как именно? Я, нормальный человек, затрудняюсь сказать. А Фейбиан навряд ли нам сейчас расскажет.

Джонни взглянул на адвоката, но тот сидел, уставившись глазами в пол.

— Далее, — продолжал Джонни. — Почему-то Фейбиан уходит из подвала, Ванда ждет его возвращения. Потом ты уже увидела, как мужская фигура в маске вошла в помещение. Ты мне говорила, что Ванда попятилась от нее и пробормотала что-то вроде «вы не…», но вошедший не дал ей закончить и задушил ее.

— Да, все именно так и было, — согласилась я.

— Все ясно, — воскликнул Джонни, — в подвал пришел Дон, а не Фейбиан!

— Он, должно быть, прятался где-то в кухне, — заговорил Фейбиан тихим голосом. — Я почувствовал, как его руки вцепились мне в шею, и потерял сознание, а когда очнулся, заглянул в подвал и увидел труп Ванды в цепях, а тело Мэвис распростертым на полу. Тогда я сразу же вернулся к себе в комнату.

— Разумеется, — насмешливо произнес Джонни. — Дон был вполне уверен, что вы никому не проговоритесь о том, что побывали в подвале!

Фром с отвращением посмотрел на Фейбиана:

— Ну что вы за слизняк! Я не нахожу слов, чтобы вас охарактеризовать, а ругаться непристойно при этой даме опасно.

Фейбиан закусил губу и снова уставился в пол, слегка покачивая головой.

— Больше всего меня мучает то, — никак не мог успокоиться Фром, — что у меня нет ничего, за что бы я мог привлечь его к ответственности. Он преднамеренно убил Эбхарта, но он станет уверять, что действовал в целях самозащиты, и ни одно жюри не признает его виновным!

— На вашем месте я бы не переживал из-за этого.

— Лейтенант, — посоветовал Карл, — у вас предельно простая задача. Сделайте так, чтобы частично эта история дошла до репортеров. Вы сообщите им об адвокате, который разгуливает в костюме Адама по подвалу с чудовищной маской на лице, кругом горят свечи, а со стен свисают цепи. Большего и не потребуется. Люди будут платить хорошие деньги, чтобы взглянуть на него.

Фром впервые заулыбался.

— Благодарю за совет, мне бы такое не пришло в голову. Премного благодарен.

Фейбиан внезапно поднялся и пошел к двери.

— Если вы меня извините, — сказал он тоном благовоспитанного человека, — я бы хотел немного отдохнуть.

Он взглянул на Карла, и на губах у него промелькнула злая улыбка.

— Поздравляю, — сказал он. — Я вижу, что у вас все-таки есть доля отцовской крови.

— Возможно, — равнодушно бросил Карл. — Передайте ему от меня привет, Фейбиан.

Тот вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Карл откинулся в кресле и закурил. Казалось, он расслабился, но мрачное выражение лица еще не проходило.

— Как Клэр? — спросила я у лейтенанта. — Она будет жить?

Фром кивнул.

— Да. Физически она в норме, но она пережила черт знает какой шок! Поэтому доктор считает, что ей нужно месяц полного отдыха.

— Я позабочусь о ней, — сказал Карл, — может быть, мне удастся доказать, что в роду Эбхартов имеется и хорошая кровь. Ну и кроме того, — и он по-мальчишески озорно улыбнулся, — мне всегда нравились вот такие робкие блондиночки с «конскими хвостиками» на голове.

— Да-а, — протянул неуверенно лейтенант, — похоже, что все решительно выяснено. Я буду… — Внезапно он замолчал и посмотрел на Карла: — Постойте, что вы только что сказали Фейбиану в отношении того, чтобы он что-то передал вашему отцу?

Откуда-то сверху до них донесся грохот выстрела.

— Я знал, что он должен был это сделать с минуты на минуту, — спокойно ответил Карл.

— Вы велели ему пойти и покончить с собой? — заорал в отчаянии Фром.

Карл твердо покачал головой.

— Я просто предвидел такую возможность, лейтенант.

Джонни меня раздражал.

Я явилась в офис очень рано, а он — поздно, и если бы я это знала, мне не надо было рано подниматься, к тому же на одном чулке в спешке я спустила петлю.

— Доброе утро, Мэвис! — сказал он, энергично входя в офис. — Превосходное утро!

— Не могу знать, — буркнула я в ответ. — Было еще темно, когда я приехала на работу.

Но Джонни даже не слушал меня, прямиком прошел в свой кабинет. Для него это Голливуд!

Когда я впервые попала туда, я вообразила, что стану кинозвездой, потому что дома победила на конкурсе красоты. Я потратила три месяца на разговоры с различными агентами и «искателями талантов», и хотя они не продвинули меня в кино, они научили меня жизни за это время куда глубже, чем я познала за двадцать лет в родном доме.

Получив все-таки работу в студии, я вовсе не стала звездой, а была всего лишь дублером. Вскоре я поняла, что это вовсе не для меня, ушла оттуда и получила место стенографистки.

Надо же было случиться, что из всех желающих нанять стенографистку я выбрала именно Джонни Рио, думала я разочарованно. Что за тип! Я просиживаю все дни у него в офисе, я, блондинка с волосами цвета меди, у меня классические измерения, а он, как назло, хочет иметь меня только в качестве собеседницы, говорит со мной о делах. Теперь еще хуже: став партнерами, мы вообще говорим только об этом жутком случае. И что меня дернуло на эту авантюру, да еще к тому же я стала меньше получать, чем до этого.

Внезапно в кабинете Джонни раздался вопль, от которого у меня буквально зашевелились на голове волосы, и я тут же побежала было к нему, но Джонни сам ворвался ко мне, размахивая в воздухе листком бумаги.

— Мэвис, — возбужденно крикнул он, — ты никогда не догадаешься, что это!.. Случилось что-то поразительное.

— Судя по твоему воплю, на нас напали индейцы, — холодно сказала я. — А впрочем, я знаю: ты только что приобрел Манхэттен за горсточку стеклянных бус.

— Смотри! — сказал он потише, все еще размахивая листком у меня под носом. — Это же чек, Мэвис!

Я посмотрела и фыркнула:

— Ты с ума сошел? Нужно убрать с суммы три нуля, прежде чем предъявлять его в банк.

— Я не выписывал его, дуреха! Чек прислала Клэр Эбхарт за оказанные услуги.

Я вздрогнула.

— Не упоминай эту фамилию!.. Каждый раз, когда я ее слышу, у меня ноги сами собой хотят куда-то бежать.

— Мэвис! — Джонни схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул. — Помолчи и слушай. Это чек на десять тысяч долларов.

— Десять ты… ты…

Мне так и не удалось выговорить это почти забытое нами слово.

— А ты уверен, что он настоящий?

— Конечно! Нам надо отпраздновать это, Мэвис. Закрывай контору на весь день, у нас будет выходной день и выходная ночь, о которых надолго запомнит весь Лoc-Анджелес, даже если мы позабудем.

После этого я уже не могла на него злиться.

— О’кей, Джонни. Куда мы направляемся?

— Выбирай сама, туда и двинемся.

— Сити-Холл? — спросила я с надеждой. — Там бы мы могли получить разрешение на брак.

— Мэвис, вечно ты шутишь! Куда ты на самом деле хотела бы пойти?

Я собралась ему ответить, что я и не думаю шутить, но зазвенел телефон, я автоматически сняла трубку и сказала: «Детективное агентство Рио».

— Я хочу нанять детектива, — сказал женский голос, — чтобы выяснить, что делает мой муж.

— Очень сожалею, но мы не занимаемся бракоразводными делами.

— Ох, это не имеет никакого отношения к разводу. Просто последнее время он себя странно ведет, и меня это стало беспокоить…

— Извините, не сегодня…

Но ее ничто не могло сбить с курса.

— Видите ли, у нас большой подвал, всю прошлую неделю он там работал и не хотел мне объяснить, что он затевает. А сегодня утром, после того как он ушел в свой офис, я туда проскользнула. Понимаете, если это один из его очередных проектов «Сделай сам»… Не представляю… Какая-то бессмыслица. Зачем ему понадобились ржавые цепи, страшенные маски и с десяток подсвечников со свечами?

Я уронила трубку на рычаг, как будто она раскалилась докрасна, схватила Джонни за рукав и потащила к двери.

— Так ты наконец решила, куда тебе хочется пойти, Мэвис? — спросил он.

— Прочь отсюда! — выкрикнула я и вытолкала его в коридор.

Спустившись на лифте и выйдя на тротуар, Джонни снова пристал с тем же вопросом:

— Куда мы теперь идем?

— Так ты уверен, что не хочешь остановиться в Сити-Холле?

— Уверен!

— О’кей, — неохотно уступила я, — в таком случае как насчет моей квартиры?

— Мэвис, — сказал он раздраженно, — это наш большой день. Мы не можем провести его в твоей квартире!

— Ты шутишь? — спросила я.

Джонни посмотрел на меня и, видимо впервые в жизни, увидел блондинку с натуральными волосами цвета меди и классической фигурой.

— Я шучу, — медленно произнес он, схватил меня за руку и потащил к машине.

Я хотела было попросить Джонни замедлить шаг, но никогда не знаешь, как он может прореагировать: он мог воспринять это слишком серьезно.

Картер Браун Расплата

Глава 1

Зазвонил телефон.

— Ax, черт возьми! — воскликнул я, не прекращая своего занятия.

— О! — Блондинка замурлыкала от удовольствия. — Нет… не нужно… не делай этого!

— Я и не собираюсь.

— Для парня, который не собирается продолжать, ты слишком далеко зашел, бормотала она, извиваясь на простынях. Она в экстазе испустила еще одно «О!», которое застряло где-то глубоко в горле.

— Я имел в виду, что не собираюсь отвечать на телефонный звонок, — уточнил я. — В такие моменты я всегда жалею, что старина Белл вообще появился на свет.

Она внезапно подняла голову, и мои губы, вместо того чтобы продолжать деликатно покусывать ее газелью шейку, наткнулись на ключицу.

— Эл, ответь, пожалуйста! — взмолилась она. — Это меня нервирует.

— Не обращай внимания. Рано или поздно типу на другом конце провода все это надоест.

— Если не поднимешь трубку, это сделаю я сама, — решительно заявила она.

Телефон стоял на столике у изголовья дивана. Блондинка потянулась к аппарату, переползая через меня, одним обтянутым нейлоном коленом она уперлась мне в грудь, а другим в горло. Зрелище, которое мне открылось, было потрясающим, и я твердо решил насладиться им, как только смогу вздохнуть.

Ей удалось поднять трубку. Она произнесла несколько слов и замерла, слушая ответ. Опустив на меня глаза, проговорила:

— Это тебя!

Она освободила мое горло.

— Меня нет дома, — пробурчал я.

— Тебе лучше ответить, Эл, — взмолилась она. — Кажется, он в бешенстве. С этими словами она сунула трубку мне в руки.

Мне не оставалось ничего другого, как взять трубку и сказать: «Уилер», продолжая одновременно левой рукой рассеянно ласкать бедро блондинки.

— Это шериф Лейверс, лейтенант, — прорычал мне в ухо знакомый голос. — Что это за дама у вас? Я посмотрел на блондинку:

— Он хочет знать, что за дама у меня.

Она улыбнулась. Прядь волос закрыла ей один глаз.

— Скажи ему, что у нас совсем нет дам, в чем легко можно убедиться. Сказав это, она взяла мою руку и принялась целовать один за другим кончики пальцев.

— Она сказала, что у нас совсем нет дам, в чем легко можно убедиться, повторил я шерифу Лейверсу.

Какое-то время я слышал только его свистящее затрудненное дыхание.

— Похоже, вы подхватили пневмонию или что-то в этом роде, шериф? — с надеждой спросил я.

— Ну знаете! — вскинулся тот. — Вы наглец, Уилер! Немедленно забудьте о девушке. У нас большие неприятности!

— У нас? Вы хотите сказать, у вас? — поспешил уточнить я. — У меня сегодня вечером выходной.

— Отменяется! Мне только что сообщили о самоубийстве, и я хочу, чтобы вы бросили все и отправились туда.

— Зачем? — взмолился я. — Если это самоубийство, то что мне там делать?

— Это связано с семьей Рэндаллов, — ответил он хрипло. — Вы отправитесь туда и постараетесь избавиться от журналистов… Никаких фотографий, ладно? Такт, чувство меры! Прислушайтесь к пожеланиям семьи.

— Я не понимаю, к чему столько церемоний?

— Рэндаллы — одна из известнейших семей Пайн-Сити, — закричал шериф. — Вы что, этого не знали? Сними ничего подобного не случалось, и я стараюсь, как могу, по-человечески поддержать их. Действуйте, Уилер, это приказ! Сержант Полник с доктором Мэрфи уже на месте.

— Где это? — спросил я, подчиняясь.

— В Виста-Вэлли, — ответил шериф и сообщил полный адрес.

— Начинаю чувствовать себя персонажем полицейского телесериала, — заметил я. — Тупым как валенок, упрямым как осел, но зато преданным делу!

Разумеется, я уже разговаривал сам с собой, так как Лейверс повесил трубку.

— Ты уходишь? — разочарованно спросила блондинка, когда я с трудом поднялся.

— Джуди, ангел, я скоро вернусь.

— Не надейся, что я буду тебя дожидаться! — сказала она с раздражением. Она поправила чулки и протянула руку за комбинацией, которая упала на пол. Ладно, Эл, позвони мне, когда все это закончится, — вздохнула она. — Какое-то время она с ненавистью смотрела на телефон. — Когда-то у меня был парень, проговорила она мечтательно. — Одни мускулы и ни грамма мозгов. У него были две хорошие привычки. Одна из них — обрывать телефонные провода. — Произнося это, она принялась натягивать комбинацию. — Интересно, как он теперь поживает? — бормотала она, шурша кружевами.

— Мне очень жаль, куколка, но я всего лишь восьмидесятипятикилограммовый дохляк.

* * *
Виста-Вэлли располагался за Лысой горой в пятнадцати километрах от Пайн-Сити, в самом центре округа, шерифом которого был Лейверс.

Если не считать дороги, проходящей через поселок, это была девственная местность. Лет шестьдесят назад несколько товарищей, сколотивших состояние в нашем грязном городишке, решили, что он слишком грязен для них. Найдя плодородную долину, они поделили ее на участки, пропорционально числу нажитых миллионов, построили там богатые коттеджи и сразу превратились в джентльменов. С того времени там почти ничего не изменилось.

Имение Рэндаллов ничем не отличалось от остальных. Высокая кирпичная стена отделяла его от дороги, чтобы не отвлекать прохожих от их забот созерцанием чужой роскоши. Обычно въезд во владения преграждали железные ворота, но этим вечером обе створки были распахнуты и агент в форме не пускал посторонних.

Я остановил «остин-хили» рядом с ним. Он узнал меня, что было очень приятно, но не настолько, чтобы компенсировать отсутствие блондинки, которую я оставил в слезах.

— Поезжайте по этой аллее, лейтенант. Метров через четыреста увидите слева огни. Все уже там.

— Сержант Полник тоже?

— Да. Похоже, шериф прислал сюда почти все свое управление.

— Исключая себя, — заметил я. — Как хорошо быть шерифом!

Я тронул «остин-хили» и ехал по дороге, пока не увидел сгрудившиеся на обочине автомобили и чуть дальше яркий свет прожекторов.

Я остановился возле одной из машин и вышел. Из темноты возникла могучая фигура.

— Это вы, лейтенант? — спросил сержант Полник. — Мы здесь ничего не трогали, ждали вас.

— Надо же! — пожаловался я. — Так хорошо начался вечер и так скверно закончился!

— Для той девушки тоже, — вздохнул сержант. — Шериф столько народу сюда прислал — все управление до единого человека. Эти Рэндаллы, наверное, большие шишки, а?

— Не знаю. По моему общественному положению мне до здешних обитателей далеко, как до звезд.

— А девушка висит там, — продолжил Полник. — Как вы думаете, зачем она это сделала?

— Откуда я знаю? — бросил я раздраженно. — Оставьте меня в покое. Что бы вы сказали, если бы среди ночи вас вырвали из объятий прекрасной блондинки?

— Со мной такого не случается, — сказал он горько. — Сюда, лейтенант.

Я прошел за ним под деревья до круга, образованного светом прожекторов, и поднял глаза.

Она выбрала австралийский эвкалипт, прямой и стройный, вершина которого терялась в ночном небе. Нижняя ветвь находилась примерно в семи метрах от земли. На веревке длиной метра два висел труп. Так как шейные позвонки сломались, голова была вывернута. Длинные светлые волосы почти полностью закрывали лицо, но изящное тело в ярком свете прожекторов выделялось на фоне сгущающихся сумерек.

Она была обнажена и в этом безжалостном свете выглядела особенно беззащитно.

— Опустите ее, — приказал я сержанту Полнику.

— Сейчас, лейтенант. Ребята уже принесли лестницу. Мы знали, что вы сразу, как увидите это, заставите ее снять. Свинская история, не правда ли, лейтенант?

Я закурил сигарету и посмотрел на двух агентов, которые приставляли лестницу. Первый удерживал ее, второй неловко карабкался наверх.

— Кто ее обнаружил?

— Нам позвонила мать, — ответил Полник. — Похоже, у нее нервный припадок. Она ожидала нас у ворот вместе с сыном. Я приказал им вернуться в дом. К чему им смотреть на нее.

— Хорошо, — сказал я, думая совсем о другом. — Кроме этих двоих, есть кто-нибудь в доме?

— У меня не было времени проверить, — виновато ответил Полник. — Я оставил там двоих полицейских и сразу же вернулся сюда.

Когда агенты закончили, мы с Полником приблизились к трупу, рядом с которым уже стоял на коленях доктор Мэрфи.

— Привет, лейтенант! — весело сказал Мэрфи, поднимая голову. — Нам нужно как-нибудь поужинать вместе, а то мы всегда встречаемся только у трупов.

— Вы думаете, что у меня не испортится аппетит? Что я смогу наслаждаться едой, видя перед собой вас?

Но Мэрфи уже не слышал меня. Перевернув труп на живот, он негромко присвистнул:

— Что вы об этом скажете, лейтенант?

Я внимательно посмотрел в направлении, куда указывал его палец. Как раз под правой лопаткой на теле было выжжено клеймо в виде буквы «Р».

— Ее заклеймили каленым железом! — воскликнул Мэрфи.

— Давно? — спросил я.

— В течение последних суток. Я смогу уточнить после вскрытия. Ну так что, лейтенант?

— Ничего, — откровенно признался я. — Мне понадобится фотография этого, и, повернувшись к Полнику, я сказал:

— Пусть ребята из лаборатории пошевелятся. Когда они закончат, доктор сможет увезти труп.

— Хорошо, лейтенант.

— Теперь пора повидать родственников. Я подожду тебя в машине.

Я вернулся к «остин-хили», сел и закурил еще одну сигарету. Минут через пять подошел Полник.

— Все сделано, лейтенант! — объявил он гордо.

— О'кей, поехали!

Полник с трудом влез в машину и, втянув живот и задержав дыхание, даже сумел закрыть дверцу. Я завел мотор, развернулся и направил машину к дому Рэндаллов.

— Дело, наверное, несложное, лейтенант? — спросил Полник. — Все-таки грязная история. Что толкнуло такую куколку на самоубийство?

— Ты второй раз задаешь этот вопрос. Мне уже надоело!

— Прошу прощения, лейтенант, — пробормотал он, — но я не могу не думать об этом.

— Думать — несвойственный для тебя процесс. Он молчал по меньшей мере секунд тридцать.

— Держу пари, лейтенант, что вас тоже это задело, — произнес он наконец.

— Ты не совсем прав. Я скажу тебе: не ломай голову, чтобы узнать, почему она так поступила — она сделала это не сама.

— Что?

— Да. Она же не обезьяна, чтобы так карабкаться по деревьям. Ветка находится в семи метрах от земли. Ребята, которые ее сняли, вынуждены были воспользоваться лестницей. Как ты думаешь, она могла сама туда забраться?

— Если я правильно понял, она не покончила с собой? — спросил он недоверчиво.

— Конечно. Ее убили!

Глава 2

Нам открыл дворецкий. Я вошел первым.

— Лейтенант Уилер и сержант Полник из службы шерифа, — лаконично представился я.

— Меня зовут Росс. Мадам ожидает вас в салоне. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Мы пересекли громадных размеров вестибюль.

— Лейтенант, — прошептал Полник, — вы не думаете, что эта дама…

— Не делай заключений, пока мы не познакомимся с ней, — оборвал я его.

— Понимаю, — ответил он оскорбленно. — Я подумал только, что она художница или по крайней мере парикмахерша…

— Почему?

— Ну, обычно ведь говорят: «салон живописи», «салон-парикмахерская»…

Я все еще пытался найти брешь в логическом построении Полника, когда нас ввели в гостиную.

Дворецкий, доложив о нас, исчез, закрыв за собой дверь.

— Я — Лавиния Рэндалл, — раздался величественный голос. — Пожалуйста, садитесь.

Она стояла перед окном в другом конце комнаты, повернувшись к нам спиной. Произнеся фразу, она повернулась и медленно пошла навстречу. Я не мог бы определить ее возраст — ей могло быть и пятьдесят лет, и семьдесят.

Это была высокая женщина с величавой походкой. Ее седые волосы отливали сиреневым, а лицо было шедевром макияжа. Под нарисованными карандашом бровями холодно блестели голубые глаза. У нее был изящный прямой нос и тонкие губы. Черное платье, очень простое на вид, но, безусловно, чрезвычайно дорогое, украшала нитка жемчуга.

— Пожалуйста, садитесь, — повторила она, указывая на два резных стула, которые казались настолько старинными, что едва ли могли быть удобными.

Все же мы уселись на эти стулья, когда дама в свою очередь села в мягкое кресло, хотя ее прямой стан был явно для этого не приспособлен.

— Лейтенант, я буду благодарна, если вы покончите с формальностями как можно быстрее. Это для меня ужасный удар…

— Я понимаю, миссис Рэндалл. Это вы позвонили шерифу?

Она кивнула:

— Да. Но обнаружил Алису мой сын Френсис.

— И он сообщил вам?

— Да. Я отправилась с ним, так как не могла поверить, но, увидев своими глазами… Она была так молода, лейтенант, ей только исполнилось двадцать лет. Что могло толкнуть ее покончить с собой?

— Я не думаю, что она покончила с собой, миссис Рэндалл. Она была убита.

— Убита? — Она наклонилась вперед, глядя на нас неверящими глазами. — Но это невозможно! Почему? Зачем?

— Я надеялся, вы мне что-нибудь сообщите.

— Нет, нет! — Она вся дрожала, затем закрыла глаза. — Нет, я не могу в это поверить! Я… — Внезапно ее голова упала на грудь, и она мягко соскользнула на пол.

— Бедная старуха! — воскликнул Полник, тяжело поднимаясь со стула. Скажите, лейтенант, это не серьезно? Она просто в обмороке?

— Лучше поищи слуг.

Полнику понадобилось не более десяти секунд, чтобы привести Росса.

— У миссис Рэндалл обморок, — сказал я ему. — Есть ли здесь кто-нибудь, кто займется ею?

— Я поищу Мэри, экономку, — живо ответил он. — Она знает, что делать. Есть и лекарства. Сердце, понимаете?

— Это серьезно?

— Доктор советовал ей избегать волнений. — Он наклонился к камину и нажал на кнопку, находившуюся сбоку. — К сожалению, мадам недостаточно владеет собой, а после того, что произошло сегодня вечером… — Он удрученно пожал плечами.

— Кто есть в доме, кроме миссис Рэндалл? Может быть, ее муж?

Росс взглядом указал на огромный портрет над камином.

— Хозяин умер около года назад, — медленно проговорил он. — Земля ему пухом…

— Аминь! — закончил я. — Так кто же все-таки еще есть в доме?

— Мистер Френсис, мисс Жюстин и мистер Джин Карсон. Еще прислуга.

Открылась дверь, чтобы пропустить тучную женщину, одетую в черный шелк. Экономка — это была она — бросилась к миссис Рэндалл и опустилась на колени рядом с ней.

— Бедненькая! — воскликнула она. — Я позабочусь о ней! — Затем она обратила на меня возмущенный взгляд. — А вы оба уходите — и быстро!

Я понял, что спорить с ней бесполезно, и подчинился. Уже в вестибюле я спросил у Росса, где находятся люди, о которых он говорил.

— В гостиной, сэр.

— Жюстин — это дочь миссис Рэндалл?

— Да, сэр, — подтвердил он, провожая нас. — Мистер Френсис — сын, он старший из детей. Затем идет Жюстин, а мисс Алиса — младшая.

— Джин Карсон — это кто?

— Мистер Карсон — адвокат семьи.

Он открыл дверь, доложил о нас и посторонился, пропуская.

У меня сложилось впечатление, будто я нахожусь в музее, а Росс экскурсовод.

При нашем появлении трое сидевших в гостиной встали. Ближе ко мне находился высокий худой парень, преждевременно облысевший, в очках с тонкой оправой. Он слабо улыбнулся, обнажив крупные зубы в темных пятнах.

— Добрый вечер, сэр, — робко произнес он. — Я — Френсис Рэндалл, а это моя сестра Жюстин.

Жюстин была высокой, но отнюдь не напоминала тростинку. Она могла похвастаться выдающимися выпуклостями в тех местах, где вы вправе рассчитывать их увидеть, а глубокое декольте доказывало, что в ваших расчетах не было ошибки. Она тоже была блондинкой, но, в отличие от сестры, производила впечатление посвященной в определенные отношения между мужчинами и женщинами. Девушка приветствовала нас кивком головы.

— Позвольте представить вам мистера Карсона, — продолжал Френсис.

Внешность Карсона соответствовала положению процветающего адвоката. Высокий, хорошо сложенный, он был одет в костюм черной шерсти, прекрасно сшитый и подчеркивающий его атлетическую фигуру. Его волосы начали слегка седеть, так же как и подстриженные щеточкой усы. У него были черные глаза и проницательный взгляд.

— Добрый вечер, лейтенант, — произнес он. — Для нас всех это ужасный удар. Я знаю, что вы должны выполнить свои обязанности, но, умоляю, постарайтесь сделать это как можно быстрее. Жуткая драма может…

Я ответил ему улыбкой без малейших признаков любезности:

— Чем раньше вы закончите говорить, мистер Карсон, тем быстрее я смогу приняться за дело. Он покраснел, а я обратился к Френсису:

— Ваша мать сказала, что это вы обнаружили труп.

— Да, я, — с трудом выговорил он.

— Когда это было?

— Около полуночи, примерно без десяти двенадцать.

— Как это произошло?

Он посмотрел на меня удивленными глазами:

— Прошу прощения, не понимаю.

— У вас вдруг появилось предчувствие? Может быть, вы подумали, что вам следует пойти в сад и найти тело? Или что-то в этом роде?

— О! — произнес он с облегчением. — Я понял, что вы хотите сказать… Да, действительно, я вышел в парк и хотел прогуляться, но вдруг услышал крик… Он задрожал. — Бедная Алиса! Она закричала, наверное, в последний раз, когда было уже слишком поздно! Я побежал на звук ее голоса и увидел…

— И что вы сделали?

— Первым импульсом было снять ее. Я попытался вскарабкаться на дерево, но не смог. Тогда побежал домой и сообщил матери. Мы вернулись в машине. Мистер Карсон и Росс следовали за нами в другой, захватив с собой лестницу. Когда мы подъехали, мистер Карсон поднялся по лестнице и констатировал, что Алиса мертва и ничего сделать нельзя. Я хотел, чтобы он обрезал веревку, но он сказал, что этого делать не следует… Нужно оставить все как есть до прихода полиции.

— Хорошая идея, мистер Карсон, — сказал я.

— Я просто в курсе юридических формальностей, — заметил он равнодушно.

— А зачем вы отвезли лестницу обратно в дом? Вы, может быть, испугались, что полиция украдет ее?

— Мы просто не… — пробормотал он растерянно.

— Ладно, что потом?

— После того как мы возвратились, мать позвонила шерифу, — продолжал Френсис.

— Алиса жила здесь?

— Конечно! — холодно сказала Жюстин. — А почему вы спрашиваете?

— Она могла приехать навестить мать. Когда вы видели ее в последний раз?

— Около десяти. Мы болтали. Алиса слушала в библиотеке пластинки. Перед тем как подняться к себе, она зашла пожелать нам спокойной ночи.

— После этого ее никто не видел? — спросил я. Все в унисон отрицательно покачали головами.

— И никто не слышал, как она выходила из дому?

— Лейтенант, — неожиданно вмешался Карсон, — действительно ли необходимы все эти вопросы? В конце концов, речь идет о самоубийстве, а не об убийстве!

— Откуда вы это знаете?

Несколько секунд он тупо смотрел на меня.

— Но… но я сам видел… — тихо сказал он.

— Вы только что слышали, что сказал Френсис: он попытался забраться на дерево, но не смог. Как, по-вашему, Алисе удалось добраться до ветки, находящейся в семи метрах от земли?

— Боже! — прошептала Жюстин. — Это ужасно! Френсис снял очки и посмотрел на меня.

— Мать знает? — спросил он.

— Да. У нее обморок.

— Мне сейчас же нужно к ней!

— Ею занимается экономка. Вы можете остаться. Допрос только начинается.

Я провел с ними около двух часов, но, когда закончил, у меня не было ни одной зацепки. Два часа топтания на месте. В конце концов я оставил их и вместе с Полником направился к выходу.

— Может быть, нам все это приснилось?

— Как это, лейтенант? — пробормотал Полник.

— Непонятно, как такое могло случиться. Из их слов следует, что Алиса была послушной девочкой. Совершенно безобидной. Ни у одной души на свете не было причины убивать ее. Никто из них понятия не имеет, откуда у нее на теле клеймо и что оно означает. Никто не слышал, как она выходила из дому, и никто не заметил в ее поведении ничего подозрительного. Обычная девушка, как обычно по вечерам, слушала пластинки Шопена и Грига.

— А эти двое мужчин? — спросил Полник, внезапно заинтересовавшись.

— С ними все в порядке, — сказал я, чтобы не пускаться в объяснения.

Росс, как образцовый дворецкий, мгновенно возник, едва мы приблизились к двери.

— Мадам легла, сэр. Мэри вызвала врача, и тот сказал, что мадам нуждается в отдыхе и что ни под каким предлогом ее нельзя беспокоить.

— Ладно, — сказал я. — Мы уходим.

— Хорошо, сэр.

— Когда вы видели Алису в последний раз? — спросил я по профессиональной привычке.

— Около половины десятого, сэр. Она слушала музыку в библиотеке… Если не ошибаюсь, это был полонез Шопена. Она позвонила и попросила стакан молока. Я принес.

— Кто-нибудь выходил после этого?

— Мистер Френсис, как обычно, пошел прогуляться около половины двенадцатого.

— Вы слышали, когда он вернулся?

— Да, сэр. Он казался очень возбужденным и говорил странно. Я пошел за лестницей в гараж и вместе с мистером Карсоном подвез ее к месту трагедии. Но мистер Карсон, наверное, сам уже все объяснил?

— Конечно. Сколько человек прислуги, кроме вас, в доме?

— Четверо. Экономка — вы ее видели, — кухарка и две горничные. Еще садовник, но сейчас он в больнице.

— Вы знаете, что они делали накануне вечером?

— Да, сэр. Они играли в карты в кабинете. Я сам там был, исключая, разумеется, то время, когда меня вызывала мадам.

— В итоге у всех есть алиби, — грустно сказал я. — Спасибо, Росс.

— Не за что, сэр. — Он открыл дверь. — Спокойной ночи.

— Вашими бы устами… — сказал я, выходя. Прежде чем сесть в машину, я остановился на ступеньках закурить. Вдруг кто-то коснулся моего локтя. Я повернул голову и увидел, что это дворецкий.

— Прошу прощения… — Его голос слегка дрожал. — Это правда, что мисс Алиса была убита?

— Да, правда. Он прикусил губу.

— Подумать только! Я ведь знал ее с самого рождения.

— Я понимаю…

— Это не то, сэр. Я знаю семью, знаю, до какой степени мадам Лавинию заботит честь семьи. Я в доме уже двадцать пять лет! Но не хочу, чтобы убийца Алисы избежал наказания, которого заслуживает.

— Значит, вы знаете, кто это? — спросил я, боясь в это поверить.

— Если не он, то кто же, — ответил он просто.

— Кто это он?

— Они вам наверняка не говорили о нем, — продолжил Росс, слегка заикаясь. — Честь семьи, одним словом… Я уверен, что они о нем не говорили!

— Конечно нет! — прохрипел я. — Но вы тоже не говорите!

— Мисс Алиса была от него без ума. — Росс теперь говорил быстро, словно боялся сбиться с мысли. — Она не верила ничему плохому, что говорилось о нем, не хотела слушать ни Френсиса, ни Карсона. Даже мадам… И меня не захотела послушаться. «Я отказываюсь разговаривать об этом, Росс», — говорила она. Понимаете, он был у нее первым мужчиной. Ей не хватало здравого смысла.

— Если вы не скажете мне сейчас же, о ком идет речь, я сотру вас в порошок, Росс, — заявил я, четко выговаривая каждое слово.

— Его зовут Амой. Дюк Амой. Ничего не знаю, кроме имени. Грязный тип, который заморочил голову бедной мисс Алисе.

— Амой? Где эта птица обитает?

— Мне говорили, что у него клуб в Пайн-Сити. Он называется «Уединение». Заведение с репутацией более чем подозрительной, насколько я знаю.

— Должно быть, я уже старею, — вздохнул я, бросив взгляд на Полника. Никогда не слышал об этом заведении.

— Это новый клуб, лейтенант, — ответил сержант. — Открылся два-три месяца назад.

— Ты знаешь его?

— Я там никогда не был, — сказал Полник с ноткой сожаления в голосе. — Но говорят, у них есть бабенка с объемом груди сто пять сантиметров. Если она немного поднатужится, то может порвать любой бюстгальтер.

Я с недоверием посмотрел на него. Потом понял, что у меня нет оснований подозревать сержанта во вранье.

— Этот Амой бывал здесь? — спросил я у Росса.

— Никогда! — Он энергично тряхнул головой. — Мадам этого не допустила бы. Я думаю, что мисс Алиса посещала его заведение. Три-четыре раза на уик-энд она отсутствовала, и все убеждены, что она проводила это время с ним.

— Вы никогда его не видели?

— Нет, сэр.

— Хорошо. Большое спасибо, Росс!

— Это то, что вам нужно, лейтенант, я твердо убежден, — заявил он. — Очень хочу, чтобы его арестовали. Я, несомненно, потеряю место, но наказание убийцы мисс Алисы для меня важнее, чем честь семьи.

Он повернулся и вошел в дом, бесшумно закрыв за собой дверь.

Мы забрались в мой «остин-хили».

— Как вы думаете, он не врет? — пробурчал Полник.

— Я думаю, что это сделал дворецкий.

— Да? — Его лицо осветилось. — Я того же мнения.

* * *
Как только мы выехали на дорогу, ведущую к городу, я дал полный газ. Полник всю дорогу сидел зажмурившись, словно моя манера водить автомобиль внушала ему дикий страх.

Я остановился перед офисом шерифа, и только тогда Полник решился открыть глаза.

— Ты сойдешь здесь, а я скоро вернусь.

— Хорошо, лейтенант, — с сожалением вздохнул он. — Эй, лейтенант!

— Что еще?

— Он воображает себя хитрецом, этот дворецкий, — сказал он неприязненно. Амой, о котором он говорил, это же аноним, а?

— Что?

— Ну, это не настоящее его имя.

— Ты хочешь сказать, псевдоним?

— Да! Росс вообразил, что вы будете искать человека, которого даже не существует, а настоящий преступник тем временем спокойно смоется. Понимаете, лейтенант?

— Вполне возможно, — сказал я, не двигаясь.

— Но не на тех напали! — уверенно заявил Полник. — Вы вернетесь туда и арестуете этого вруна за предумышленное убийство, а? У него голова не варит, я это понял сразу же.

— Сразу?

— Он принялся с ходу врать. Они все одинаковые, эти типы. Они не могут говорить правду, даже когда им ничего не грозит.

— Продолжай. — То, о чем он говорил, начало меня интересовать.

— Помните, лейтенант, когда он произнес «мадам в салоне»? Я хорошо оглядел комнату, когда мы там были.

— Ну и что?

— Никаких кистей и красок! — торжествующе воскликнул он.

Глава 3

Клуб «Уединение» занимал первый этаж старого здания в центре города. Его украшала красная неоновая вывеска. У входа стоял швейцар в адмиральской форме. На моих часах было 3.30. Я взглянул на них, поравнявшись с «адмиралом», который успокоил меня, сказав, что клуб работает всю ночь и еду подают в 6.30 утра.

Я остановился в баре. Это был первый зал, который оказался на моем пути.

Забравшись на табурет, обитый кожей, я бросил взгляд на своего соседа, поглощавшего мартини. Увидев меня, бармен не проявил никакого интереса. Я заказал скотч со льдом и содовой, надеясь включить это в счет служебных расходов.

Что-то вроде удовлетворения заставило меня повернуть голову, чтобы рассмотреть часть бара, отделенную от меня полуоткрытой занавесью. Некая личность женского пола, исполняя песни, добралась до самой высокой ноты своего регистра. Судя по шуму, производимому зрителями, Полник ничего не придумал.

Я прикончил стаканчик и встретился взглядом с барменом, который смотрел на меня с тем же «энтузиазмом», что и при моем появлении.

— Где я могу найти Дюка Амоя? — спросил я у него. Он схватил стакан и принялся энергично протирать его салфеткой, на которую я предпочел не смотреть.

— Кому нужен Дюк Амой? — поинтересовался он.

— Подходящий вопрос, честное слово! А вы его мамаша?

Его брови собрались у переносицы.

— Вы шутник, да?

— Нет, я — из полиции, — ответил я и предъявил жетон.

— Он должен быть в своем кабинете…

— Где это?

— За сценой. На двери есть табличка «Вход воспрещен». Что-то случилось?

— Просто у меня есть желание нанести ему визит вежливости.

— Полицейский с визитом вежливости? — Он не без иронии улыбнулся. — Чего только не бывает! — Поставив стакан, который он только что протирал, от чего тот не стал чище, он добавил:

— Может быть, что-нибудь возьмете перед визитом к боссу? За счет заведения!

— Нет, спасибо.

Я слез с табурета и прошел в зал, который был почти полон, хотя в темноте было плохо видно. На сцене одинокий пианист колотил по клавишам, издавая что-то похожее на Гершвина. Я прошел перед ним,отыскал дверь с табличкой «Вход воспрещен», постучал и вошел.

В комнате были двое — мужчина и женщина. Современный Эдем с гарнитуром светлого дерева и огромным диваном посередине. Судя по их физиономиям, когда они оторвались друг от друга, я был для них хуже змеи.

— Кто вам позволил сюда входить? — завопил мужчина. — Вон отсюда!

На даме был бюстгальтер, черные трусики и черные чулки. Она была рыжей, и объем ее груди в сто пять сантиметров при желании можно было обмерить. Когда ее груди приходили в движение на вдохе и выдохе — от этого зрелища невозможно было оторваться.

— Скандал! — закричала она. — Такого еще в моей жизни не бывало!

— Это оттого, что вы не жили, мой ангел, — ответил я.

— Я вам велел убираться! — снова прокричал мужчина. — Хотите получить пинок под зад? — Будьте благоразумны с полицейским, — посоветовал я. — Они, может быть, и не очень крутые, но их много.

— С полицейскими? — повторил он растерянно. Я сунул ему под нос жетон, и это, похоже, произвело на него впечатление.

— Прошу прощения, — пробормотал он. — Но, знаете, половина посетителей, приходящих сюда, воображают себя хозяевами заведения, если выпивают пару мартини.

— Каждый несет свой крест, — сказал я сочувственно. — Вы, конечно, Дюк Амой?

— Да, это я. Что случилось?

Я снова посмотрел на него, стараясь не подпасть под его обаяние. Высокий, сильный, со светлыми седеющими волосами. У него был несколько тяжелый подбородок, и мне показалось, что он косит на правый глаз. Впечатление могло быть ошибочным из-за плохого освещения. Он был в смокинге, но рубашку следовало накануне сменить.

— Я бы хотел поговорить с вами. Конфиденциально. Он бросил взгляд на девушку:

— Тина, дорогая, тебя не затруднит?

— Еще бы!

Она поднялась и направилась к выходу, покачивая бедрами.

— Делай что хочешь! — крикнула она, перед тем как с силой захлопнуть за собой дверь.

— Держу пари, это самые искренние слова, сказанные ею за всю жизнь. Амой улыбнулся:

— Она не красавица, но что-то в ней есть… Выпьете, лейтенант?

— Почему бы и нет? — Я расположился на стуле светлого дерева, который был не очень старинный, зато комфортабельный. — Скотч со льдом и немного содовой, — уточнил я.

Он открыл небольшой бар, стоящий около письменного стола, наполнил два стакана и один протянул мне. Устроившись в кресле за столом, он поднял свой стакан:

— Ваше здоровье. — Поставив стакан, он несколько секунд внимательно смотрел на меня. — О чем вы хотели поговорить со мной?

— Вы знакомы с молодой дамой, носящей фамилию Рэндалл?

— Допустим, — осторожно ответил он. — А в чем дело?

— Не пытайтесь хитрить. Вы знаете ее или нет?

— Положим, я ее знаю.

— Когда вы видели ее в последний раз? Он допил стакан и попытался что-нибудь придумать, чтобы уйти от прямого ответа.

— Зачем вам это знать?

— В соответствии с законом, — сказал я устало, — вы должны давать показания здесь, или, если хотите, я отвезу вас в управление и…

— Я видел ее несколько часов назад, — поспешно заявил он.

— Где?

— Здесь, в этом кабинете.

— В котором часу?

— Я не помню точно, — пробормотал он. — Однако она пришла сюда после полуночи. Должно быть, около часа, а ушла около двух часов ночи.

— Это невозможно.

— Хорошо, пусть невозможно, — ответил он, пожимая плечами. — В конце концов, это ваше дело. Скажите! — воскликнул он, внезапно изменив тон. — Ваш жетон — не липа? Вы случайно не из тех негодяев детективов, нанятых ее мужем?

— Мой жетон самый настоящий. Что касается ее мужа, я не уверен, что он у нее есть. Как его зовут? На этот раз Амой вытаращил глаза.

— Но… Рэндалл, очевидно! Что вы имеете в виду?

— Уточните для протокола: как ее зовут?

— Рэндалл! — повторил он непонимающе. — Мелани Рэндалл. С вами все в порядке, лейтенант?

— Я начинаю… я думаю, да. Значит, это жена Френсиса Рэндалла?

— Да! — Я допил скотч. Нужно было взбодриться.

— Начнем сначала, — предложил я. — Знаете ли вы младшую Рэндалл, Алису?

— Алису? Так бы сразу и сказали. — Он казался раздосадованным, что было понятно. — Да, я знаю ее.

— Позволю себе спросить: знаете ли вы ее близко, так сказать интимно?

— Возможно… ну и что?

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Вчера вечером. Она была здесь часа за два до начала представления и ушла до десяти. С ней что-нибудь случилось?

— Где вы были, скажем, между десятью и полуночью?

— Здесь.

— Можете доказать?

Выигрывая время, он зажег сигарету.

— Я обязан это делать, лейтенант?

— Возможно. Кто вас видел?

— У вас есть выбор: Тони — метрдотель и Тина, девушка, которая только что здесь была. Я не выходил отсюда весь вечер, и они оба заходили сюда. Тони как раз после десяти, а Тина перед своим первым выходом, то есть около половины двенадцатого.

— Это я проверю.

— Из-за чего шум, лейтенант? Алиса совершила какую-нибудь глупость? Вы знаете, эта девочка и мухи не обидит.

— С ней случилась беда! Кто-то повесил ее на дереве этой ночью.

Дюк Амой стал зеленым, за исключением двух красных пятен на щеках.

Он проговорил:

— Значит, она умерла?

— А как вы думаете?

— Невероятно… Алиса! Но это…

— Давайте, Амой, шевелите извилинами. Одно верно: или у вас есть алиби, или его нет. И даже если алиби есть, возможно, вы за него хорошо заплатили. В любом случае я все узнаю. Вы единственный, у кого был мотив для убийства.

— Какой мотив? — спросил он.

— Она была девочкой, с которой вы проводили уикэнды, но это не мешало вам развлекаться с ее невесткой. Возможно, она узнала об этом и пригрозила обо всем рассказать брату, и тогда…

— Вы свихнулись! — закричал он возмущенно. — Алиса ничего не знала о Мелани, как и та об Алисе. Вы принимаете меня за дурака?

— Да. Вы даже внешне на него похожи.

— Хорошо, хорошо, — сказал он, вздыхая. — Раз вы так думаете, ладно, давайте докажите это! Чего вы ждете? Я вам вот что скажу: вы ничего не сможете доказать по одной простой причине — я не выходил отсюда весь вечер, и у меня есть два свидетеля, которые это подтвердят.

— Посмотрим. Пригласите метрдотеля и не забывайте, что вопросы задаю я.

— Мне нечего терять, — пробурчал Амой, поднимая трубку.

Через десять минут я вынужден был признать, что он прав. И метрдотель, и певица подтвердили его слова. Они были категоричны относительно времени, и так как мне не удалось переубедить их, я отступил.

Когда они ушли, Амой с улыбкой откинулся на спинку кресла:

— Я же вам говорил, лейтенант! Я не выходил отсюда.

— Я вам верю, по крайней мере в данный момент, — сказал я немного разочарованно.

— Не хотите ли еще выпить?

— Не утруждайте себя, — проговорил я. — А то от напряжения у вас парик свалится.

— У меня нет парика! — завопил он. — У меня свои волосы.

— Я уже вам говорил: каждый несет свой крест.

Жалкая реплика.

Я покинул его кабинет и клуб, где клиента ожидало истинное уединение, так что две родственницы могли приходить к одному и тому же парню, в один и тот же кабинет, никогда не встречаясь.

Усевшись в машину, я снова посмотрел на часы. Было половина пятого. Я решил, что на сегодня хватит, и направился домой.

Едва я коснулся головой подушки, как зазвонил телефон. Я снял трубку и положил ее рядом с аппаратом.

Было девять часов, когда я открыл глаза. Совершив, как обычно, турне в ванную и кухню, я прибыл в офис шерифа в десять утра.

Хорошенькая белокурая головка секретарши шефа повернулась ко мне.

— Ну, лейтенант, я должна вам кое-что сказать, — удовлетворенно заявила Аннабел Джексон. — Образ жизни, который вы ведете, наконец наложил на вас отпечаток. Сегодня вы похожи на старика!

— Вы знаете, что говорят о людях, которые живут в стеклянных домах? Им всегда нужно «раздеваться в темноте! — С этими словами я вошел в кабинет шерифа.

Лейверс был похож на человека, который, пережив жестокую грозу, обнаружил, что болен чумой.

— Полник дал мне более или менее точный отчет о том, что произошло у Рэндаллов вчера вечером, — заявил он сухо. — Вы не вернулись с ним в офис, и я предположил, что вы отправитесь допросить некоего Амоя. И так как вас не было до половины пятого, я решил, что вы больше и не появитесь. — Его голос вдруг перешел в рычание. — Позвонив вам домой и убедившись, что у вас снята трубка с аппарата, я решил, что мне тоже пора в постель. Мне надоело тешить себя иллюзиями, что вы работаете на меня!

— Я устал… А что касается блондинки, то успокойтесь, она не дождалась моего возвращения.

— Вы… вы… — Он откинулся на спинку кресла. — Ладно, Уилер, не будем больше об этом. Я не могу позволить себе тратить энергию попусту. Что там с Амоем?

— У него алиби.

— Достаточное для суда?

— На первый взгляд да. Но оба свидетеля — его служащие. Если нам удастся доказать, что он их принудил, все изменится…

— Это возможно?

— Утверждать не возьмусь.

— А это клеймо „Р“? У вас есть идея?

— Никакой.

— Ну, это слишком! — воскликнул он. — У нас на руках убийство — и никаких улик! Ни следов, ничего! Нужно что-то делать, Уилер, и быстро! С Рэндаллами так нельзя. Они пользуются большим влиянием. У них длинные руки. Они уже начинают шевелиться.

— Конечно, шериф, — вежливо согласился я. В этот момент дверь внезапно открылась, и в кабинет влетел доктор Мэрфи.

— У вас что-то есть? — поинтересовался шериф.

— Его преследуют призраки былых врачебных ошибок, — объяснил я Лейверсу. Они все время гоняются за ним, поэтому он время от времени не выдерживает и принимается бегать.

Ноздри Мэрфи дрожали.

— Скетч, который вы разыграли, ничего не стоит, сэр, — заявил он солидно. — Я предпочитаю видеть вас в обычной роли — лейтенанта полиции. В ней вы действительно презабавны!

— А кроме этого, что вас еще забавляет, доктор? — спросил шериф.

— Это касается Алисы Рэндалл. Содержимое ее желудка более чем показательно…

— Б-р-р-р… — произнес шериф, закрывая глаза.

— Нембутал, — заявил Мэрфи. — Лошадиная доза.

— Потому не было ни борьбы, ни крика, когда убийца вытаскивал ее из дома, искал лестницу и вешал ее на дереве, — заметил Лейверс. — Чем больше я размышляю, тем больше прихожу к выводу, что убийца — сумасшедший.

— А клеймо? — спросил я Мэрфи.

— На мой взгляд, оно нанесено за несколько минут до смерти.

— Нембутал сделал ее нечувствительной к боли? Мэрфи пожал плечами:

— Трудно сказать… Возможно.

— Это преступление безумца, — повторил шериф. — Ее изнасиловали?

— Не так давно, — лаконично ответил Мэрфи. Шериф покачал головой и заметил:

— Если вы хотите пошутить, мне кажется, момент выбран неудачно.

— Я никогда не шучу такими вещами! — заявил Мэрфи. — Я давал клятву Гиппократа! Вы задали мне вопрос, я на него ответил. Нет, вчера вечером ее не насиловали, но она была изнасилована сравнительно недавно.

— Хорошо, — пробурчал Лейверс. — Примите мои извинения. А теперь будьте любезны, уточните.

— У нее двухмесячная беременность, — просто ответил Мэрфи.

Глава 4

Я сидел на старинном стуле резного дерева перед миссис Лавинией Рэндалл. В это утро на ней было все то же черное платье, та же нитка жемчуга на шее. Даже макияж не скрывал нездорового цвета лица, но голубые глаза смотрели так же холодно.

— Прошу прощения за вчерашний вечер, — сказала она сухо. — Доктор утверждает, что это сердце, но он не понимает. Это просто результат волнения, и все. Что вы обнаружили, лейтенант?

— Вы знаете, что ваша дочь посещала некоего Дюка Амоя, владельца ночного клуба в Пайн-Сити?

— Раз вы уж в курсе, не буду отрицать, — ответила она холодно. — Надеюсь, лейтенант, газеты ничего не узнают?

— Надежды заставляют жить…

— Если газетам станут известны эти подробности, вы лично ответите, произнесла она угрожающим тоном.

— Я допросил Амоя. У него есть алиби на время убийства.

— Да?

Это, похоже, не интересовало ее ни в малейшей степени.

— Миссис Рэндалл, — сказал я осторожно, — вы знали, что ваша дочь была беременна?

Она мгновение с непроницаемым видом смотрела на меня, потом повернула голову, чтобы взглянуть на портрет над камином.

— Это мой покойный муж Стюарт Рэндалл. На этот раз я внимательно рассмотрел картину. Стюарту было под пятьдесят, когда он позировал. Седоватый, довольно толстый мужчина. Художник постарался придать ему вид крупного дельца, но он все равно больше походил на Аль Капоне, чем на Карнеги. Взгляд его голубых глаз был слишком хитер, губы сжаты, руки с короткими пальцами и квадратными ногтями напоминали лапы хищного зверя.

— Это был великий человек, — проговорила миссис Рэндалл. — Великий человек, лейтенант! Благодаря ему имя Рэндаллов стало известно в Южной Калифорнии. Именно он сделал это имя почетным и уважаемым. И я ни в коем случае не позволю его компрометировать. Вы меня понимаете, лейтенант? Я не дам марать его память. Я понятно говорю, лейтенант?

— Понятней не скажешь.

Она снова посмотрела на меня. Ее взгляд был такой же теплый, как у той жены, что пришла к бывшему мужу с ножом, спрятанным в корсете. А у миссис Рэндалл был бюст, в котором можно спрятать и топор мясника.

— Нет, — наконец ответила она, — я не знала, что Алиса беременна, и не хочу знать. Я не верю этому и не собираюсь верить. Это бессовестная ложь!

— Я передам это доктору Мэрфи. Ваши познания в медицине, видимо, лучше, чем его.

Она отвергла мою шутку пожатием плеч.

— Моя дочь была убита кровожадным маньяком, лейтенант, — заявила она непререкаемым тоном. — Безумцем, случайно забредшим сюда и наткнувшимся на мою дочь.

— Вы, кажется, совершенно в этом уверены.

— Другого объяснения и быть не может. В противном случае вы идете н" той дорогой.

— Может быть, вы укажете мне верную дорогу? Может, прикажете родить маньяка?

— Вам следует начать поиски в клиниках для душевнобольных, — продолжила она, не обращая внимания на мои слова. — Затем в тюрьмах и больницах. Я уверена, что в конце концов вы обнаружите безумца, который недавно был освобожден. Они всегда принимаются за старое. — Она коротко вздохнула. — На мой взгляд, их всех нужно отправлять в газовую камеру. Только так можно избежать трагедий.

— Но мы окажемся перед новой проблемой — проблемой воспроизводства населения, — сказал я, поднимаясь. — Спасибо за советы!

Она мрачно смотрела на меня:

— Вы им последуете, по крайней мере?

— Не думаю, — ответил я, любезно улыбаясь. Несмотря на все усилия, ей не удалось сдержать гнева, и голосом, дрожащим от бешенства, она бросила:

— Прекратите копаться в личной жизни моих детей! Это вас не касается и не имеет никакого отношения к смерти Алисы!

— Я хотел бы быть в этом уверен так же твердо, как и вы. Может быть, у вас есть информация, которая мне неизвестна, миссис Рэндалл?

— У Стюарта были близкие друзья, с которыми я продолжаю встречаться, сухо заметила она. — Это влиятельные люди… Будьте осторожны, если не хотите оказаться на улице, лейтенант!

— Вы действительно это сделаете? — спросил я удивленно.

— Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы защитить честь Рэндаллов, ответила она с жаром.

— Даже если этим вы защитите убийцу? Должен сказать, миссис Рэндалл, что вы правы в одном: я не очень хороший полицейский. Мне случается забывать необходимое. Например, вчера вечером я забыл осмотреть комнату Алисы. Я хотел бы сделать это сейчас.

— Пожалуйста. Позвоните Россу, и он покажет вам дорогу.

Я подошел к камину и нажал на кнопку звонка.

— Да, лейтенант, — сдержанно произнесла она, — кто из моих служащих рассказал вам об Алисе и Амое?

— Сведения строго конфиденциальные, мадам.

— Вы отказываетесь отвечать?!

— Для женщины, у которой в голове только честь семьи Рэндаллов, вы соображаете очень быстро!

Ее губы приоткрылись, чтобы изобразить подобие улыбки.

— Слуги часто неблагодарны! Мне кажется, я буду вынуждена еще раз объяснить Россу его обязанности.

Через несколько минут вошел Росс. Мадам передала ему мою просьбу. Он провел меня в вестибюль, откуда по лестнице и по широкому коридору мы попали в комнату в глубине дома. Он открыл дверь и вежливо посторонился, пропуская меня.

— Еще что-нибудь нужно, сэр?

— Нет, спасибо. Я допросил Дюка Амоя. На вчерашний вечер у него алиби…

— Жаль. Я думал, может быть…

— Не важно. Со вчерашнего вечера здесь что-нибудь трогали?

— Нет, сэр.

— Прекрасно. Больше вы мне не нужны.

— Очень хорошо. — Он закрыл дверь, оставив меня одного.

* * *
Комната не отличалась от других спален. Кровать, тумбочка, два шкафа. Я внимательно осмотрел все. Во втором шкафу я сделал интересное открытие: в кармане пальто лежал смятый клочок бумаги.

Я развернул его и прочел:

"Необходимо встретиться наедине сегодня вечером. Поднимись к себе пораньше. Я приду, как только смогу смыться по-английски.

Джин".

Я аккуратно сложил листок и спрятал в карман. Спустившись по лестнице, я увидел, что Росс поджидает меня в вестибюле. Несмотря на явное желание поговорить, он молча проводил меня до входных дверей.

— Где живет Френсис Рэндалл? — спросил я.

— У него квартира в городе. Он живет вместе с женой. Время от времени он ночует здесь, когда мать его попросит.

Росс дал мне адрес.

— А Карсон? Он одновременно и друг семьи, и адвокат? — спросил я, притворяясь безразличным.

— Да, сэр, — кивнул Росс. — Он уже многие годы ведет дела семьи.

— Он женат?

— Нет.

— На его месте я бы женился на одной из дочерей Рэндалла. У него был выбор — две хорошенькие девушки. Это сделало бы его советником по юридическим вопросам до конца дней.

— Было время, когда я думал, что он интересуется мисс Алисой, — проговорил он задумчиво, — но она, похоже, не обращала на него внимания, хотя…

— Что — хотя?

— О, я должен был сообразить! — Он покачал головой. — Иногда меня удивляло, как она на него смотрела… и я думал, что она, может быть, не так безразлична к нему, как хотела показать.

— Когда я был подростком, у меня была игрушка со щелкой и надписью "Это видел слуга". Я всегда считал, что это шутка!

— Многое замечаешь. Но обычно держишь все при себе, лейтенант. Не занимайтесь тем, что вас не касается.

— Да, пока не убивают. Если бы я занимался только тем, что меня касается, я был бы безработным. Скажите, вы не слишком молоды для дворецкого?

— Мне уже за пятьдесят! — с улыбкой ответил Росс.

— Вы выглядите здоровяком. Это благодаря работе?

— Стараюсь поддерживать форму. В молодости я занимался спортом, лейтенант.

— Соревновались в лазаний по деревьям?

— Но не вчера вечером, во всяком случае, — ответил он обиженным тоном. Это все, сэр?

— Пока да!

Я вернулся к машине и поехал в город. По дороге остановился возле ресторанчика, чтобы перекусить. Были моменты, когда я ощущал себя чисто деревенским человеком, которого волновали только заботы о хлебе насущном. Вот так бы все время!

В 14.45 я входил в контору Джина Карсона. Его секретарша сказала:

— Мистер Карсон принимает только по записи, оставьте ваше имя.

— Это идея! Временами оно давит меня. Вы только подумайте — все время таскать его при себе!

Она на мгновение подняла брови, потом стала безразличной.

— У мистера Карсона есть свободных полчаса утром в четверг. Вас устроит?

— Если вы дадите мне полчаса, я беру. Вы знаете, я вам кое-что скажу: вечером, вернувшись домой и сняв бюстгальтер, клянусь, вы становитесь совершенно иной.

Она раскрыла рот, не в силах вымолвить ни слова.

— Убирайтесь! — с трудом проговорила она. — Иначе я позову полицию!

— К вашим услугам! — галантно произнес я и положил жетон ей на стол. Идите и скажите Карсону, что я здесь и не могу ждать следующего четверга. Меня зовут Уилер.

Она сняла трубку и с непонимающим видом передала Карсону сообщение, после чего положила трубку.

— Мистер Карсон сейчас вас примет, — сказала она, покраснев. — Вы, наверное, не такой наглый, каким кажетесь, — добавила она, несомненно, в качестве извинения.

— Конечно, мой ангел, и мне жаль, что я произвел на вас такое впечатление. А кстати, если мы поужинаем сегодня вечером у вас? Я постараюсь вас не разочаровать.

— Кабинет Карсона второй слева. — Она снова приняла высокомерный вид.

* * *
Это был шикарный кабинет, какой и надлежит иметь преуспевающему адвокату. Решительно у всех, кроме меня, есть большой стол. Единственный символ моего положения — мой "остин-хили", которому два года и за который мне осталось сделать еще шесть взносов.

Я утешил себя, подумав, что курю настоящие мужские сигареты и что на следующей неделе, может быть, сделаю себе татуировку…

— Садитесь, лейтенант, — сказал Карсон, — в чем дело?

— Вы хорошо знали Алису, не так ли?

Он нахмурился:

— Да. Я уже давно связан с этой семьей.

Я вытащил сложенную бумажку и положил перед ним на стол.

— Вы написали эту записку?

Он внимательно прочел ее, потом поднял голову и посмотрел на меня:

— Где вы ее нашли?

— Это вы ее писали?

— Я предпочел бы не отвечать, — Как хотите. Вы же знаете, мы можем произвести графологическую экспертизу.

— Хорошо… Записку писал я! — сказал он резко. — И что это доказывает?

— Вы знали Алису Рэндалл… ну скажем, интимно?

— Алису? — повторил он недоверчиво. — Но, лейтенант, это ошибка!

— Записка была в кармане ее пальто, которое висело в шкафу. И вы признались, что являетесь ее автором.

— Но я не… — Он ударил кулаком по столу. — Эта записка была адресована не Алисе!

— А кому?

— Это не имеет отношения к делу, — заявил он.

— В таком случае как записка могла оказаться у нее в кармане?

— Я ничего не понимаю, — растерянно проговорил Карсон. — Абсолютно ничего!

Я уселся поудобнее в кресле и зажег сигарету.

— Вы адвокат семьи уже довольно давно. Лавиния Рэндалл наверняка очень крупный клиент.

— Ну и что из этого?

— А то, что если вы скомпрометируете младшую дочь, то рискуете потерять клиентку — ее мать. Скандал вряд ли будет вам на руку.

— Вы бредите?!

— Вы знали, что у Алисы двухмесячная беременность?

— У нее… что? — Он побледнел. — Вы осмеливаетесь утверждать, что я…

— Кто знает? — охладил я его пыл. — Кроме Алисы, разумеется.

— Вы забыли одну вещь, — сказал он резко. — В момент ее смерти я находился в гостиной вместе с Жюстин и Френсисом.

— Это вы говорите!

— Это и они говорят.

— Они не сказали мне об Амое. Они солгали, когда я спросил, знают ли они кого-нибудь, кто может быть замешан в этом деле. Кто знает, не солгали ли они и на этот раз, спасая честь семьи и делая вам ложное алиби?

— Значит, так, — медленно проговорил Карсон. — Я должен принять меры в свою защиту.

— Постарайтесь нанять хорошего адвоката. Это всегда полезно.

Когда я выходил, секретарши не было на месте…

Глава 5

Я вернулся в офис. Полник ожидал меня там с хмурой физиономией.

— Значит, пошутили со мной, лейтенант?

— Каким образом?

— Насчет дворецкого… Я поверил вчера вечером, что дело уже в шляпе.

— В этом я еще не уверен. Возможно, что преступник именно он. Ему надоело, что весь дом висит на нем, и он решил перевесить девушку на дерево.

— Возможно, — сказал Полник все еще в плохом настроении. — А кстати, шериф вас спрашивал.

— У меня тоже появилось желание поболтать с ним. Но сначала я хотел бы, чтобы ты оказал мне сегодня вечером одну услугу.

Лицо Полника просветлело.

— Держу пари, в деле замешана девица!

— Слушай меня внимательно. Я, может быть, не так выгляжу, но я — твоя добрая фея.

— Нет, лейтенант, — сказал сержант с каменным выражением лица. — Секс с мужчинами меня не интересует.

Как, однако, трудно разговаривать с Полником, подумал я. Он все понимает слишком буквально.

— Я имел в виду, — поспешил уточнить я, — что твоя мечта осуществится.

— Без шуток? — спросил он недоверчиво. Я рассказал ему об Амое и его алиби.

— Я бы хотел, чтобы сегодня вечером ты пошел в этот кабак, поговорил с метрдотелем и девицей. Возможно, они расколятся, так как Амой грозился выкинуть их за дверь или набить морду, не знаю уж что… Попытайся подружиться с ними и посмотри, смогут ли они что-нибудь рассказать.

Рот Полника расплылся в широкой улыбке.

— Шикарно! — сказал он с энтузиазмом. — Скажите, лейтенант, а это правда, что говорят про бюст певицы?

— Даже более того, — подтвердил я.

— Ну, старина! — Он задыхался от избытка чувств. — Спасибо, лейтенант! Я хорошо все сделаю, даже если придется провести там целую ночь.

— Я знаю, что могу рассчитывать на тебя.

— Послушайте, лейтенант. — Полник нахмурил лоб. — Значит, договорились, я могу оставаться в заведении сколько хочу?

— Нет, идиот! В полночь ты превратишься в тыкву! А теперь дуй!

Полник удалился. Я придал лицу озабоченное выражение перед тем, как войти в кабинет.

— Присаживайтесь, Уилер, — пригласил шериф. — Как дела?

— Продвигаются. Я не знаю, на каком мы этапе, но уже далеко.

— Да? Используя шантаж, угрожая членам семьи Рэндаллов, вы выставляете на всеобщее обозрение их личную жизнь, позоря их, мешая им…

— Это так, шериф. Следующим шагом я хочу выпороть их по очереди.

— Ну, Уилер, быть, может быть, не подозреваете, глядя на меня, что я сижу сейчас не в кресле, а на раскаленных углях!

— Я верю вам на слово, шериф.

Он зажег сигару и, затянувшись, пробормотал:

— Сейчас я ссорюсь с муниципалитетом из-за вас. Мне велят сделать то, что я должен был сделать с самого начала. — передать дело в уголовную полицию.

Я воздержался от комментариев. Он затянулся сигарой и, выпустив дым, некоторое время смотрел через него на меня.

— Если вы все еще в полиции, Уилер, то этому есть только одна причина: ваша результативность. Вы это знаете так же хорошо, как и я. Действительно ли вы умны или вам просто везет, я не понял окончательно. Но одно ясно — вы добиваетесь результатов, нарушая при этом все правила и законы.

— Не тяните резину, шериф. Может быть, пропустим промежуточные этапы и перейдем к кадру, когда вы достаете из ящика бутылку скотча, и мы вдвоем выпьем за добрые старые времена.

Шериф стряхнул пепел с сигары, стараясь не промахнуться мимо пепельницы.

— Вы считаете необходимым и полезным надоедать Рэндаллам, Уилер?

— Да.

Он кивнул:

— В таком случае продолжайте в том же духе. Но постарайтесь быстро закончить дело.

— Я постараюсь, шеф. Спасибо!

В этот момент его лицо претерпело странную трансформацию: нижняя челюсть чуть опустилась. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он улыбается.

— Идите работать! — пробурчал он.

* * *
В соседней комнате Аннабел Джексон собиралась домой. Я остановился, чтобы посмотреть, как она наклонилась над пишущей машинкой, упаковывая ее в чехол.

Скрываемые под блузкой некоторые части тела на миг открылись, и я мог констатировать, что она прекрасно сложена.

Неприятности с женщинами происходят из-за того, что они словно снабжены секретным сигнальным устройством, срабатывающим в таких случаях.

Она внезапно выпрямилась, бросив на меня гневный взгляд.

— А что, если нам пропустить по стаканчику? — предложил я. — В конце улицы есть бар.

— Бары есть на всех улицах, а в них элы уилеры волочатся за дамочками.

— Я подумал, что было бы неплохо выпить после такого трудного дня…

— Меня на такое не подцепите, лейтенант, — ответила она с улыбкой.

— Было время, когда мы были друзьями, — сказал я грустно. — Ах, добрые старые времена! Что с ними стало, со старыми друзьями!

— Они все в тюрьме Сан-Квинтин, и там еще осталось место для вас.

Тут с грохотом распахнулась дверь, и в комнату с выпученными глазами ворвался Полник:

— Лейтенант! Дворецкий наверняка ни при чем!

— Что случилось?

— Его пытались прикончить! Только что на дороге! — с вызовом сказал он.

* * *
В белом бордюре была брешь, а дальше, метрах в двадцати, виднелась машина. Ее вид навевал мысль об автомобиле будущего, потому что она стала на метр короче за счет смятого в гармошку капота и радиатор находился на одном уровне с ветровым стеклом. Чистая работа!

Всем занималась дорожная полиция, в том числе и Россом, который находился внутри машины "Скорой помощи". Дверцы машины были открыты, и я увидел сидящего Росса.

Я спросил у санитара, можно ли поговорить с ним.

— Да, лейтенант, можно. Вы знаете, ему здорово повезло. С этой стороны дороги пропасть глубиной метров в сто, но его машина, на счастье, врезалась в дерево. Как она не загорелась, не пойму! Повезло! Выбраться целым из такой переделки — значит в сорочке родиться.

— Что с Россом?

— Ничего особенного, — уверенно заявил санитар. — Кроме легкой контузии и шока, разумеется. Его выбросило из машины, но у этого парня крепкое здоровье. Его отвезут в госпиталь, чтобы обследовать, и отпустят через несколько часов. Если хотите сейчас поговорить с ним, валяйте, лейтенант!

Я залез в санитарную машину. Росс встретил меня растерянной улыбкой:

— Я не ожидал увидеть вас, лейтенант. По крайней мере сейчас.

— Что случилось?

— Мадам попросила меня съездить в Пайн-Сити и кое-что привезти. Я ехал, и вдруг меня подрезал фургон. Это было так неожиданно, что у меня не хватило времени подумать. Был за рулем, а мгновением позже — ограждение прыгает на меня! — Он покачал головой. — Мне повезло, что я остался жив!

— Пожалуй. Вы не заметили, кто вел ту машину?

— Нет. Как я говорил, все произошло очень быстро.

— Что за машина?

— Фургон белого цвета. Это все, что я могу сказать.

— Вы не помните марки машины?

— Нет. — Он снова покачал головой. — Мне очень жаль… Я хотел бы помочь вам, но…

— Кто, по-вашему, это мог быть?

— Не знаю, — сразу же ответил он. — Кому я помешал?

— Вы действительно не представляете себе мотив покушения? Это не связано со смертью Алисы? — Я ничего не понимаю, — сказал он категорично. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, — это ошибка. Этот тип принял меня за другого.

— Тем не менее у него было время рассмотреть вас во время обгона. Нет, я не думаю, что это ошибка.

— Необъяснимо, — пробормотал он.

— Росс, вы от меня что-то скрываете!

— Лейтенант! — воскликнул он оскорбленным тоном. — Неужели вы думаете, что я промолчал бы, если бы хоть что-нибудь знал?

— Возможно. Например, если вы намереваетесь шантажировать преступника.

— Какой из меня шантажист? — с искренним недоумением воскликнул он.

— Просто я рассматриваю варианты. С другой стороны, возможно, вы плохой дворецкий и пролили суп на колени даме… У дам чувствительные колени — это легко заметить, если однажды посидеть на них.

— Не стройте из себя идиота, лейтенант, — бросил он.

— Ах, как грубо, — заметил я грустно. — Никакого уважения к полиции.

Я вышел из санитарной машины, чтобы поговорить с офицером дорожной полиции.

— Похоже, он говорит правду, лейтенант. Посмотрите следы колес в том месте, где его занесло.

— Может быть, что-то дадут следы торможения того, второго?

— Второму не надо было тормозить, если он достаточно ловкий, — объяснил офицер. — И мне кажется, что он довольно ловкий. Он подрезал при обгоне, и Росс вынужден был затормозить и повернуть вправо, чтобы избежать столкновения. Это произошло чисто рефлекторно, и в результате Росс поехал через барьер в обрыв.

— Ну что же… Спасибо.

— Не за что, лейтенант. Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо.

Я сел в "остин-хили" и направился в Пайн-Сити. Одно из двух — либо Росс не знает, кто хотел его убить, либо знает, но имеет веские причины не говорить об этом. К сожалению, все мои рассуждения ни к чему не вели.

Я решил поехать к Френсису Рэндаллу. Мне понадобилось полчаса, чтобы добраться туда, так как я всю дорогу соблюдал дозволенную скорость.

Рэндалл снимал квартиру в престижном доме на холме при въезде в город. Мистер и миссис Рэндалл, судя по списку жильцов, обитали на девятом этаже.

Я поднялся и позвонил. Дверь внезапно открылась, и во всем своем величии явилась она!..

Глава 6

Золотая женщина! На ней была вышитая золотом блузка, обтягивающая пышную грудь и не скрывающая загорелой кожи. Белые узкие брюки с люрексом плотно облегали нижнюю часть тела. На ногах позолоченные сандалии, оставляющие открытыми пальцы с позолоченными ногтями.

Ее волосы цвета воронова крыла были разделены пробором и падали на плечи. У нее были темные глаза и лицо в форме сердца, покрытое нежным загаром.

Она приветствовала меня широкой улыбкой.

— Я только было размечталась, — сказала она мягким голосом, от которого я вздрогнул. — И тут как раз вы!

— Миссис Рэндалл? — спросил я после того, как кашлем затушевал свое волнение. — Мелани Рэндалл?

— Да, это я. А вы кто? Подарок Провидения, угадавшего мои самые сокровенные желания?

— Лейтенант Уилер, помощник шерифа, — пробормотал я, все еще плохо справляясь с овладевшими мною чувствами.

Глаза у Нее заблестели.

— Мой муж говорил о вас. Огромный, грубый мужлан, при взгляде которого все начинают дрожать.

— Ваш муж дома?

— Френсис? — Она отрицательно покачала головой. — Он у матери. В семье Рэндаллов мать на первом месте, на втором и на всех остальных…

— В таком случае можно поговорить с вами?

Она распахнула двери настежь.

— Входите. Уж не думаете ли вы, что я так просто вас отпущу?

Я вошел.

Она прошла впереди в гостиную, зазывно покачивая бедрами. В гостиной был полумрак — горели только две лампочки в бра. Она выключила телевизор и повернулась ко мне.

— Мне двадцать семь лет, лейтенант, и я вынуждена проводить целые вечера перед этим ужасным ящиком! Вам это не кажется странным?

— Какая потеря для мужской половины человечества! Она улыбнулась мне:

— Вы мне нравитесь. Мы договоримся. Что выпьете?

— Скотч со льдом и немного содовой, — сказал я машинально.

— Очень хорошо… зовите меня просто Мелани. А вас как зовут?

— Эл.

— Это уменьшительное от чего-то?

— Я унесу этот секрет с собой в могилу.

Она подошла к бару и привычно налила два стакана.

— Ладно, я не настаиваю. Не люблю копаться в чужой жизни. Что вы хотите, чтобы я вам рассказала? Об Алисе Рэндалл?

— И о Россе, дворецком. Вы его знаете?

— Он предмет мебели в доме Рэндаллов, — ответила она неприязненно. — Он вряд ли стоит им дорого и используется для открывания и закрывания дверей вместо того, чтобы установить фотоэлектронное устройство.

— По вашему мнению, мог быть кто-нибудь заинтересован в его смерти? Она заморгала:

— Росс? Вы шутите!

— Его только что едва не убили!

— Наверное, приняли за другого! Убивать дворецкого — такое бывает только в детективных романах, действие которых происходит в старой Англии.

Она вернулась со стаканами и протянула один мне.

— Садитесь на диван, Эл, так будет удобнее. Говоря это, она взяла меня за локоть и проводила к дивану.

— Ну, теперь можем поболтать… если не придумаем чего-нибудь получше.

Я уселся на диван, она села рядом, прижавшись ко мне ногой.

— Между прочим, Эл, — заметила она. — Не думайте, что я выпущу вас отсюда, не соблазнив.

— О, это что-то новое, — сказал я восхищенно. — Мне ваше намерение очень нравится!

— Я вам гарантирую кучу удовольствий, — заявила она уверенно. — Я женщина, как говорят, до кончиков ногтей. Неприятность в том, что я — тигрица, а замужем за кроликом, и этот кролик все время убегает к своей мамочке-крольчихе. Мне от этого плохо!

— Тогда, если вы предпочитаете сказочных персонажей, скажите — Дюк Амой это большой серый волк?

— Я была уверена, что вы заговорите о нем, — сказала она непринужденно. Представьте, что я некогда была певицей в кабаре. Я знала Амоя в те времена, когда он содержал клуб в Чикаго. Для меня он просто старый друг, который помогает мне проводить время, не больше.

— Как получилось, что Френсис Рэндалл женился на вас? — спросил я, не в силах скрыть изумление. Она погладила мою руку кончиками пальцев.

— О, какие бицепсы! — восхищенно воскликнула она. — Ах да! Френсис? Честное слово, не знаю, должно быть, сошел с ума. Должна признаться, в те времена меня это привлекало — деньги и все остальное. Мы поженились через три дня после знакомства, и это было два года назад. У мамаши случился приступ, когда она узнала, но было уже поздно. И сегодня все еще слишком поздно.

— Как это?

Она пожала плечами.

— Естественно, он привез меня к матери. Я выдержала три недели, но однажды вечером мне надоело, и я сказала ей пару ласковых слов. На другой день была снята квартира, и с тех пор ноги моей там больше не было.

— Жалеете? Она улыбнулась:

— Мы с мужем заключили нечто вроде пакта. Я делаю что хочу, а он меня не трогает.

— У Амоя наряду с вами была интрижка с Алисой. Вы в курсе?

— Дюк залезет под юбку, оказавшуюся на расстоянии вытянутой руки, сказала она. — Это сильнее его.

— Где вы были вчера вечером?

— Здесь… и одна. У меня нет алиби, Эл, если вы об этом. Если вам хочется, я могу сыграть роль роковой женщины, чтобы доставить вам удовольствие думать, что вы флиртуете с убийцей. Это вас прельщает?

— Оставим это, — сказал я недовольно. — Я полагал, вы поможете мне, а теперь я, честно сказать, разочарован.

— Не расстраивайся, милый, — промурлыкала она. — Я утешу тебя.

Я допил скотч и посмотрел на пейзаж за окном.

— Кто-нибудь из членов семьи навещает вас здесь?

— Разумеется! Жюстин приходила сюда несколько раз. И Алиса тоже.

— А этот адвокат Карсон?

— Да. Он себе на уме, вы знаете. Только по тому, как он смотрит на меня, я делаю выводы, что Карсон с трудом сдерживается, чтобы не наброситься. Но сразу же вспоминает Френсиса, счет в банке Рэндаллов, берет себя в руки и удовлетворяется тем, что напивается.

— Мне показалось, что у него были виды на Алису.

— Вот это новость! По-моему, он готов был закрутить с Жюстин, но я могу и ошибаться. Эту девочку трудно понять!

— Почему?

— Как она могла все время жить в этом музее? Мне хватило трех недель, и я чуть не сошла с ума!

— Может быть, она домоседка?

— Вряд ли.

— Я полагаю, все деньги у мадам?

— Да, но делами заправляет Френсис. По завещанию душеприказчиком назначен он — мадам без его согласия не может потратить ни цента. Старик знал, что делал, когда поручал свое состояние заботам Френсиса. Он жмот, мой муж!

— До доллара?

— До десяти центов! Даже до цента! Разрежьте пополам цент, и он утащит у вас вторую половину, едва вы успеете сообразить.

— Так делают во всех богатых семьях, и Рэндаллы ведь преуспевают.

— У Френсиса только одна слабость, — самодовольно заявила она. — Это я. Ему плевать, сколько я потрачу, так как он знает, что только этим может меня удержать.

— Послушать вас, так он последний кретин!

— Разумеется, но только в сентиментальном плане. Поверьте, в том, что касается денег, хитрее его нет!

— Может быть, он боится скандала, если вы подадите на развод или бросите его? Честь семьи!

— Честь семьи! — повторила она с оттенком презрения. — Великое имя. Достаточно произнести его, чтобы вся Калифорния сняла шляпы. Это — версия мамаши Рэндалл, а не моя. Я слышала совсем другое…

— Что, например?

Она поднялась, чтобы еще налить.

— Разное. Заставить говорить Френсиса о семье — все равно что заставить его потратить десять центов на газету. Ему становится плохо, как только он об этом подумает! Но я кое-что слышала…

— Расскажите, что вы слышали, — предложил я. Я взял у нее из рук свой стакан. Она снова села рядом со мной на диван и прижалась бедром, чтобы закрепить узы дружбы, которые нас уже связывали.

— Своим состоянием они обязаны отцу Френсиса. Сделано оно лет двадцать пять назад, может, и больше. У меня сложилось впечатление, что его не очень заботило, откуда к нему идут деньги.

— То есть?

— Я не знаю точно. Однажды я случайно подслушала разговор между Френсисом и его мамашей. Это было как раз после смерти старика. Они не знали, что я подслушиваю.

— О чем они говорили?

— Френсис сказал, что не будет платить, потому что, мол, слишком много просят. А мамаша Рэндалл ответила, что ей все равно, сколько это стоит, и самое главное — не допустить, чтобы имя Рэндаллов вываляли в грязи. Тогда Френсис стал объяснять, что у него — я так поняла, что у человека, который требовал денег, — у него нет никаких доказательств; еще он говорил, что невозможно сейчас найти следы и что ни один бывший араб не подтвердит этих сведений.

— Бывший араб? — удивился я. — Он так и сказал?

— Я не поняла, что он имел в виду.

— Я тоже не понимаю, — признался я. — Может быть, они еще что-то говорили?

— Да. Мамаша упоминала налоговую инспекцию. Если, как она говорила, там появится хоть малейшая зацепка, то дело раскрутят, и тогда репутация семьи наверняка пострадает. Она требовала заплатить вымогателю.

— А Френсис с ней спорил?

— Он не спорил — он просто отказал. Он не даст ни цента на дело, которое не принесет прибыли. Ему наплевать на доброе имя, если для того, чтобы сохранить его, он останется с пустыми карманами.

— Что она ему ответила?

— Этого я не знаю, потому что тут появилась Жюстин, и я едва успела отойти от двери.

— Бывший араб, — задумчиво пробормотал я. — Кто это может быть? Вы точно помните, что Френсис употребил именно это выражение?

— Может быть, я плохо поняла, — ответила она безразлично, — но мне послышалось это. К тому же замочная скважина мала…

— Араб, — повторил я. — Араб, краб, граб, раб… Раб!

— Чернокожий?

— Нет, — объяснил я. — Так называли нелегальных иммигрантов из Мексики… Давно, когда иммиграция была практически запрещена, мексиканцы платили очень дорого за то, чтобы пробраться в США. Они стали объектом крупного бизнеса. Вполне возможно, что Стюарт Рэндалл составил свое состояние именно на них, то есть незаконным путем… Теперь я понимаю. То, что произошло двадцать пять летназад, вряд ли станет серьезным аргументом для суда. Френсис имел в виду, когда говорил ей: даже если и удастся наложить руку на одного из этих иммигрантов, разве он признается, что тайком прибыл в США?

— А эта история с налогами, о которой упоминала мамаша?

— Если ее супруг приобрел состояние незаконным путем, он, понятно, не платил налогов, и как только ему удалось довольно быстро набрать хорошую сумму, он бросил это дело и зажил как честный гражданин, занимаясь только легальной деятельностью. Вот почему мамаша Рэндалл так цепляется за честь семьи. Ведь понадобилось столько времени, чтобы приобрести эту честь!

— Ну вот, надеюсь, вы удовлетворены? Еще стакан-" чик, Эл?

— Нет, спасибо.

— У вас больше нет вопросов?

— В настоящий момент нет.

— Тем лучше, — проворковала она. — И так потратили слишком много времени.

Она вскочила и подошла к окну. Я подумал, что она хочет посмотреть на пейзаж. Она повернулась в профиль, чтобы я мог полюбоваться ее золотистым светлым силуэтом, который четко вырисовывался на темном фоне.

Мгновение она повозилась с застежками блузки, одним движением освободилась от нее и бросила к ногам. Подняв руки, она сладострастно потянулась, заставив подняться упругие высокие груди.

Какое-то время, показавшееся мне бесконечным, она стояла неподвижно, сцепив руки за головой.

— Вот что я вам скажу, — произнес я, пораженный внезапным открытием. Если Стюарт составил состояние на комбинациях, о которых не говорят вслух, если он не хотел платить налоги с этих незаконно приобретенных денег, ему наверняка нужна была помощь адвоката…

— Замолчите! — гневно сказала она. Опустив руки, она в два приема освободилась от трусиков, отшвырнула их ногой и направилась к дивану. По мере того как Медани приближалась, приглушенный свет подчеркивал контраст между ослепительно белой кожей бюста и живота и бронзовым загаром на остальном теле.

Я протянул руку, чтобы поласкать гладкие бедра. Она тоже протянула руки, наклонившись надо мной.

Внезапно она с удивительной силой схватила меня за плечи и опрокинула на спину. Ее лицо было рядом с моим. Я видел ее огромные темные глаза, горящие от желания, приоткрытые губы…

— Хочешь закричать первым, Эл? — прошептала она. — Мне кажется, так полагается…

— Я закричу, если нас застукает Френсис, — искренне ответил я.

— Не беспокойся! Ему нужно только одно — деньги! — сказала она, улыбаясь. — Кроме того, если это случится, я прикажу ему убираться, и он уберется!

Она немного насмешливо посмотрела на меня, и внезапно ее губы впились в мои. Я вдруг понял, что ни один мужчина не сможет утолить эту жажду…

Глава 7

— Спортивная машина! — восхищенно воскликнула Мелани, увидев мой "остин-хили". — Я обожаю такие!

— Вы обожаете мою машину, обожаете меня, а мы знакомы всего два часа!

— Не хамите, если хотите, чтобы я поехала с вами. Кроме того, я бы не поехала, если бы мой муж не был так скуп и давал бы мне деньги на такси.

— Давайте садитесь!

Мелани Рэндалл уселась на сиденье, я устроился рядом с ней. Черный чехол под ее вышитой золотом туникой приподнялся выше колен, но это ее не беспокоило. Меня тем более… особенно теперь!

Я поехал по направлению к центру.

— Куда вас забросить? — спросил я.

— В клуб "Уединение".

— И мне туда же. Я должен кое с кем встретиться.

— Я тоже! В этом, как говорят, видна рука судьбы. Так же, как если бы познакомилась с хорошим парнем в баре, а вернувшись домой, обнаружила, что это собственный муж.

— Без шуток! — прокричал я.

— Вы едете повидать Дюка Амоя? — помолчав некоторое время, спросила она.

— А вы?

— Его, конечно! Этот клуб — единственное место, где можно хорошо поесть, а я это люблю.

— Нет, мне нужен не Амой, — уточнил я, — там один из моих деловых партнеров, — добавил я, чтобы она не подумала лишнего.

— Ах так? — сказала она с сожалением. Была уже полночь, когда я остановился перед клубом. "Адмирал" открыл дверцу машины со стороны Мелани. Прежде чем выйти, она улыбнулась:

— Благодарю за прекрасный вечер, Эл! — Внезапно она помрачнела. — Я, наверное, сумасшедшая, потому что все еще надеюсь встретить однажды парня, непохожего на других.

С этими словами она вышла из машины, пересекла тротуар и вошла в клуб.

Я не спешил, чтобы дать ей возможность оказаться в кабинете Амоя прежде, чем войду я. Наконец решился, думая, смогу ли заказать бифштекс, а затем включить его в счет служебных расходов. Поняв, что это не удастся, я решил, что выпить мне еще более необходимо, чем поесть.

Я снова устроился на табурете у стойки, бармен узнал меня и налил, не ожидая заказа.

Выпив, я заплатил, чтобы не быть должным бармену даже за виски. Потом вошел в зал. Из полумрака возник метрдотель:

— Столик, лейтенант?

— Я ищу приятеля. Но возможно, он уже ушел.

— Приятеля? Вы имеете в виду сержанта! — сказал он, щелкнув пальцами. Сюда, мистер.

Он пошел между столиками, я за ним, полагая, что Полник оказался на высоте.

— Вот мы и пришли, лейтенант, — сказал метрдотель из темноты. — Хотите выпить?

Я ответил утвердительно, добавив, что хотел бы еще бифштекс. Я так проголодался, что готов был заплатить из своего кармана. Присев на стул, который пододвинул мне метрдотель, и положив локти на стол, я взглянул на сидящего напротив Полника.

Полник двигал головой взад-вперед, стараясь удержать в фокусе мое лицо. Напрасно. Он криво усмехнулся.

— Это место занято, приятель, — произнес он заплетающимся языком, — для моего друга Эла Уилера.

— Для детектива Эла Уилера, — добавил кто-то из полутьмы рядом с сержантом.

Я наклонился, чтобы увидеть того, кто это сказал. Рядом с Полником, склонив голову на его плечо, с плутоватой улыбкой на лице сидела рыжая девица. Она подмигнула мне:

— Мне этот тип не нужен. Грязный пройдоха, сующий нос куда не следует! Войти не постучавшись, подумать только… — Ее грудь объемом в сто пять сантиметров тряслась от негодования. — Это может вогнать девушку в краску, вы не находите?

— Не беспокойся, старушка! — заявил Полник прочувствованно, хлопая ее по груди с видом собственника. — Этот мистер уберется, когда явится Уилер!

Наклонившись вперед, он посмотрел на меня стеклянными глазами и добавил:

— Правда же, старина?

— Разумеется! Как дела?

— Он такой высокий! — мечтательно прошептал Полник. — Совсем не похож на полицейского, скорее на актера или что-нибудь в этом роде. Все девчонки влюбляются в него, за исключением моей малышки Тины… Она моя! — Он снова хлопнул рыжую, от чего ее груди тревожно вздрогнули. — Я вот что вам скажу, доверительно зашептал снова Полник. — Уилер — хороший парень, но он чокнутый. — Сержант с серьезным видом покрутил пальцем у виска и добавил:

— Вы понимаете, мне приходится выполнять за него всю работу. — Он откинулся на спинку стула, все так же довольно улыбаясь. — Но он мне нравится. Он шикарный парень! Он познакомил меня с шикарной девчонкой, и эта девочка ты, моя куколка!

Произнеся эту тираду, Полник с чувством хлопнул Тину по плечу, от чего ее бросило вперед, и она ударилась бы головой о стол, если бы природа не позаботилась о ней, снабдив отменным буфером.

— Эй, ты! — завопила она. — Грубиян! Бармен принес мне выпивку и бифштекс. Полник это заметил.

— Прекрасная мысль! — воскликнул он. — Поедим, куколка, и немного выпьем. Мой приятель Уилер разрешил все вписать в счет служебных расходов, значит, не следует ни от чего отказываться.

— Что? — заорал я.

Прошло секунд десять, пока он пытался всмотреться в меня…

— Вы кто? — наконец пробормотал он.

— Уилер! — прокричал я. — Уловил? Парень, который не в себе, тип, который отлынивает от работы. Тот, кто разрешил тебе включить в счет расходов все, что хочешь!

— Да? — спросил он задумчиво.

— Полник, — произнес я, качая головой, — что скажет теперь твоя кривляка?

— Оставьте его в покое, — с чувством посоветовала мне рыжая. — Что он вам сделал? Не можете ли вы обратиться к кому-нибудь другому? — Она ударила кулаком по груди сержанта. — А ты почему не выставишь этого олуха за дверь?

— Какого олуха? Я никого не вижу, куколка… Ты, верно, перепила.

— Все вы, мужчины, одинаковы, — заявила рыжая с отвращением. — Тебя оскорбляют, а ты молчишь! Кто ты после этого?

— Я полицейский, — ответил Полник и добавил:

— Мне так кажется. — Он стал суматошно рыться в карманах, пока не нашел свой жетон и не полюбовался им с явным удовольствием. — Так и есть, пробормотал он, кивая, — я — полицейский. Здесь написано, вот видишь?

Он сунул жетон рыжей под нос. Он уже начинал мне надоедать. К тому же бифштекс остыл.

Повернув голову и глянув в темноту, я со злостью помахал рукой в сторону темного силуэта. Силуэт подошел к столику и оказался метрдотелем.

— Что-нибудь не так, лейтенант? — вежливо поинтересовался он.

— Избавьте меня от них, — проворчал я, указывая пальцем на Полника. — Его бросьте в ванную и постарайтесь привести в чувство. Что касается рыжей, делайте с ней, что хотите, но только пусть она исчезнет.

Метрдотель спокойно кивнул и щелкнул пальцами. Двое вышибал, еще более крупных, чем Полник, твердо ступая, подошли к ним. Метрдотель сделал им знак, и через две секунды я остался за столиком один.

Певичка громко протестовала против грубого обращения с ее другом, но ее крик потонул в шуме голосов и звоне стаканов.

— Спасибо, — сказал я метрдотелю. — Хорошая работа.

— Вы очень любезны, сэр… Можно на несколько минут составить вам компанию?

— Конечно, — благодарно ответил я. — Можете даже положить ноги на стол, если хотите.

— Спасибо, — сказал он, присаживаясь.

Он знаком подозвал бармена. Тот бросился к нам.

— Бифштекс лейтенанта остыл, принеси другой. Бутылку скотча, содовую и лед.

— Слушаюсь, сэр!

Бармен исчез в темноте. Я посмотрел на хитрую непроницаемую физиономию метрдотеля и улыбнулся ему:

— Кажется, вас зовут Тони?

— Да, лейтенант.

— Если бы я был склонен подозревать всех и вся, то сказал бы, что эта бутылка пахнет взяткой должностному лицу. Поэтому поставьте ее в счет.

— Ну, лейтенант, вы же гость клуба! При чем тут взятка? Одно из немногих удовольствий, которые предоставляет мне работа, — это проявлять бескорыстное гостеприимство. Я отнимаю у вас время и взамен только могу просить считать себя нашим гостем.

— Сказано так хорошо, что я почти поверил. Но есть, наверное, еще что-то?

— Прежде чем покинуть этот столик, сержант поддался чарам Тины, накачался мартини и проболтался, зачем явился сюда. Он оказался не на высоте. Вы ведь тоже так думаете, лейтенант?

— Разумеется. Но я и не ожидал, что он войдет к вам в доверие. Мне важно было, чтобы он потоптался здесь, как слон в посудной лавке, и немного попугал Амоя…

— Я понимаю, что вы хотите сказать, лейтенант. Он замолчал, чтобы дать возможность официанту поставить бифштекс и открыть бутылку. Официант наполнил стаканы и снова исчез.

— Вы, несомненно, не заблуждаетесь насчет Тины, — продолжал метрдотель, и все понимаете. Но что касается меня — и вам легко это проверить, — я не боюсь быть выставленным за дверь. Это хозяин боится, что я уйду от него. — Он улыбнулся. — Я понимаю, что похож на хвастуна, но меня знают, и многие заведения возьмут хоть завтра же, если я окажусь без места. Салют! — закончил он, поднимая бокал.

— Ваше здоровье, — ответил я машинально. — Другими словами, у Амоя железное алиби на вчерашний вечер?

— Да, лейтенант.

— У меня нет причин сомневаться, но, разумеется, завтра я проверю то, что вы мне сказали.

— Разумеется, — ответил он, улыбаясь. Я принялся за бифштекс.

— Вы видели Алису Рэндалл, когда она приходила сюда?

— Я вижу все, лейтенант, это моя профессия.

— Я не понимаю, как девушка одна могла прийти в этот кабак?

— Она не пришла, ее привели.

— Кто?

— Мелани Рэндалл, бывшая певица кабаре. В то время ее звали Мелани Блейк.

Я чуть не подавился бифштексом.

— Ее привела сюда Мелани Рэндалл? — повторил я. — Значит, это Мелани познакомила Амоя с Алисой?

— Да. Она доставила ему девушку прямо в кабинет Амоя. Мне это показалось не вполне приличным, — он пожал плечами, — но я ничего не мог поделать.

— Сколько раз Мелани привозила ее сюда?

— Два раза. Затем эта девушка продолжала приходить уже одна. Что касается Мелани, то я видел ее значительно реже.

— Я начинаю понимать… я нахожу это очень гнусным.

— Я вам больше не нужен, лейтенант? — вежливо спросил он.

— Еще одно… Не могли бы вы посадить сержанта в такси и отправить домой? У меня нет никакого желания видеть его.

— Да, пожалуйста, — сказал он, поднимаясь и слегка поклонившись. — Вы меня извините, лейтенант?

— Да, да… еще раз спасибо.

Я доел бифштекс и еще налил стакан. Бросив с сожалением последний взгляд на бутылку, заполненную еще на три четверти, я покинул заведение.

"Адмирал" хотел вызвать мне такси, но я сказал, что пользуюсь лишь своей машиной, и сунул ему десять центов.

После этого я отправился домой.

Там я поставил на проигрыватель диск Джулии Лондон "Я принадлежу мужчине из клуба" и, слушая ее, продолжал надеяться, что однажды певица выберет меня, чтобы провести со мной отпуск. Дослушав пластинку, я лег в постель и через несколько минут спал как убитый.

Во сне я разговаривал с Лавинией Рэндалл. Это был кошмар. "Я правильно вас поняла, лейтенант?" — спросил меня сухой голос. "Это же ясно, как родниковая вода!" — утвердительно ответил я. В этот момент появился дворецкий Росс с большим хрустальным кувшином, наполненным водой. Он подал мне кувшин со словами: "Мадам будет очень довольна, если мистер Уилер продемонстрирует". "Пожалуйста!" — ответил я, беря кувшин из его рук и наклоняя его так, чтобы вода по каплям стекала в чашечку.

И этот звук падающих капель разбудил меня. Я с трудом открыл глаза и понял, что меня разбудил не звук капель, а телефонный звонок. Тип на другом конце провода, видимо, готов был ждать до второго пришествия. Я вынужден был снять трубку.

— Бюро убийств! — скороговоркой пробурчал я. — Назовите имя и звоните в похоронное бюро. Поручение будет выполнено в назначенное время.

— Уилер? — Это был голос Лейверса.

— Да, шериф. Вас случайно не мучит бессонница?

— Совершена попытка убийства Френсиса Рэндалла. Около часа назад, — с горечью в голосе сообщил он.

Я вскочил и зажег ночник. На часах было половина пятого.

— Убийце помешала жена Рэндалла, которая вернулась в этот момент, и преступник бежал через балкон по пожарной лестнице.

— В каком состоянии Рэндалл?

— Его стукнули по голове и пытались задушить, но он выкарабкается. С ним Мэрфи.

— Еду туда сейчас же, — мрачно сказал я.

— Не нужно, — ответил Лейверс, к моему глубокому изумлению.

— Шериф! У меня нет слов! В первый раз вы заботитесь обо мне! "Смотрите, Уилер, не вылезайте из постели, ночь холодная, и вы можете простудиться. Оставайтесь в постели, и ну ее к черту, попытку убийства!" Вы случайно не заболели?

— Мэрфи дал ему успокоительное, чтобы снять нервный шок, — пророкотал Лейверс. — Ладно, я только сказал вам, что произошло. Когда проснетесь, сходите навестить его, скажем, после девяти. Дело начинает принимать забавный оборот, — проворчал шериф. — Я оставил там троих — одного на лестничной площадке, двоих у дома. Если что-нибудь случится, им приказано немедленно информировать вас.

— Спасибо, шериф, — поблагодарил я.

— Еще одно. Рэндалла не заклеймили, как его сестру. Что, по-вашему, означает эта "Р"?

— Не знаю…

Он дал отбой. Я тоже повесил трубку и погасил ночник, подумав, что нервный шок Френсиса вызван не попыткой убийства. Он, должно быть, подумал, что напавший хотел отнять мелочь, находившуюся у него в карманах.

Глава 8

Утром около половины десятого я уже был у Френсиса Рэндалла. Выйдя из лифта, я столкнулся с доктором Мэрфи.

— Хорошая погода, лейтенант, — сказал он с радостной миной.

— Что случилось? Предстоит вскрытие?

— Нет. Он выкрутится. Мне показалось, что его жена не шибко обрадовалась, когда я ей об этом сказал. Такая красавица!.. — Мэрфи в экстазе закрыл глаза. — Если ей понадобится консультация, я дам ей ее в любой день, когда она пожелает, и бесплатно!

— В такой ранний час вы слишком возбуждены. Как муж?

— Ничего, — мрачно сказал Мэрфи. — Он еще лежит. Можете поговорить с ним, если хотите. Он не умрет, увы! — Доктор вошел в кабину лифта. — У вас уже есть зацепки, Уилер?

— Ничего.

— Знаете, — прошептал он конфиденциально, — мне кажется, что преступник имел очень четкие указания.

Дверь лифта закрылась, прежде чем я успел узнать, что он имел в виду.

Я поприветствовал полицейского, стоявшего на лестничной площадке, и нажал на кнопку звонка. Дверь сразу же открыла Мелани. Шелковая белая блузка, черные брюки и никакого голого тела. Золотая девушка превратилась в образцовую супругу.

— Доброе утро, Эл, — сказала она голосом, соответствующим обстоятельствам. — Это ужасно!

— Я так не думаю, ведь Френсис жив. Или именно это вас расстраивает?

— Не шутите, не время, меня до сих пор охватывает дрожь, как подумаю об этом…

— Пойдемте посмотрим, как себя чувствует ваш муж.

— Вы посетили нас официально?

— Безусловно, — сказал я отеческим тоном. — Если я правильно понимаю, сегодня вы не расположены к играм?..

Она отвернулась и повела меня в спальню. Френсис лежал в постели, облокотившись на гору подушек. На нем была пижама и очки в тонкой оправе.

— Здравствуйте, лейтенант, — сказал он скорбно, — присаживайтесь, пожалуйста.

— Если понадоблюсь, я буду на кухне, — сказала Мелани и вышла, закрыв дверь.

— Так что же произошло?

— Меня чуть не убили, вот что произошло! — ответил он с негодованием. Пора уже арестовать этого безумца. Вы не находите? Сначала Алиса, потом чудом спасшийся Росс, теперь моя очередь! Если бы жена не вернулась, я уже был бы мертв! — Его голос поднялся на октаву. — Вы понимаете?

— Не волнуйтесь так — этого же не случилось, — попытался я успокоить его.

— Нечего смеяться, лейтенант!

— Кто это, по-вашему, мог быть?

— Не имею понятия. Он проник в квартиру и поджидал меня за дверью. Я не успел ахнуть, не успел зажечь свет, как он схватил меня за горло. — При этом воспоминании он задрожал. — Я уже начал терять сознание, когда услышал, как Мелани поворачивает ключ в замке. Тогда этот тип оставил меня и бросился в спальню. Слышно было, как он спускался по пожарной лестнице. Это все, что я могу сказать, лейтенант.

— Значит, никаких догадок?

— Ни малейших.

— А мотив покушения?

— Это маньяк! — воскликнул он сразу же. — Кто еще это может быть!

Я вымученно заметил:

— Вы все еще слушаете сказочки вашей матери.

— Я неважно себя чувствую, — простонал он. — Если у вас есть другие вопросы — пожалуйста.

С этими Рэндаллами одно и то же. Как только их начинаешь расспрашивать, сразу как в стенку упираешься, и приходится убираться несолоно хлебавши.

— Еще вопрос, — решил я закончить. — А вас не заклеймили, как сестру? Он подскочил:

— Мне и так досталось, лейтенант.

— Все-таки клеймо — это улика, — настаивал я. — Как вы думаете, что означает буква "Р"?

— Не знаю.

— Случайно не "раб"?

На какое-то мгновение в глубине его глаз зажегся огонек, но он закрыл их с театральным вздохом.

— Я очень устал, лейтенант, — прошептал он. — Извините.

Я вышел, хлопнув дверью. Из него ничего не вытянешь. Я понял это.

Мелани была на кухне. При моем появлении она подняла глаза:

— Хотите кофе?

— Вы воду для кофе греете случайно не каленым железом?

— У меня нет настроения шутить. Так хотите или нет?

— Нет.

Она пожала плечами:

— Утро предназначено для кофе и для прогулок.

— Сегодняшнее утро предназначено для ответов на вопросы. Я думаю о вас, маленькая тигрица… О вас и Амое. У него алиби на момент убийства Алисы, а у вас — нет. Я думаю, у кого из вас есть алиби на момент покушения на Росса. Полагаю, на этот раз у вас?

— Вы безумец! — рассердилась она.

— Тогда, следовательно, алиби есть у вас обоих. Он до сих пор сидит в клубе и на мой вопрос ответит, что вы ушли, как раз чтобы успеть спасти своего муженька.

Она кусала палец.

— Ладно, — сказала она через некоторое время, — как вы это себе представляете? Я вернулась раньше Френсиса и ожидала его за дверью. Как только он появился, я оглушила его и с помощью соответствующего инструмента попыталась задушить. Как только я услышала, что открывается входная дверь, я убежала и спустилась по пожарной лестнице. Так, что ли, лейтенант?

— Почти, — любезно согласился я. — За исключением того, что вы, может быть, не намеревались убивать его. Вы хотели только напугать, убедить, что его чуть не убили и только ваше возвращение спасло ему жизнь.

— А зачем бы я это сделала, болван?

— Детали от меня ускользают, у меня только общее впечатление. Вы путаетесь с Амоем. Он знает достаточно о Рэндаллах благодаря своей связи с Алисой. Достаточно для шантажа.

— Вы должны ограничиваться только физическими нагрузками. В таких упражнениях вы выглядите неплохо. Но оставьте умственные игры — это слишком сложно для вас.

— Вы никогда не рассказывали, как Алиса познакомилась с Амоем.

— Этого я не знаю.

— Но ведь это вы привели ее в клуб?

— Предположим, ну и что?

— Зачем?

— Она была не от мира сего из-за жизни, которую ей приходилось вести в фамильном склепе Рэндаллов в Виста-Вэлли. И я бы ее в этом не винила, медленно произнесла Мелани. — Ей хотелось развлекаться, общаться с людьми, и она обратилась ко мне. Совершенно верно, я представила ее Дюку, но затем предоставила ей полную самостоятельность.

— Вы прекрасно знали, чего следует ожидать от Амоя… Это было все равно что отдать Красную Шапочку на растерзание Серому Волку. Вы точно знали, что случится!

— Это ее дело, а не мое! У вас есть еще вопросы, лейтенант? У меня много дел!

— Еще два. Держу пари, у вас был зуб на мамашу Рэндалл, и известие, что Амой спит с Алисой, бальзамом пролилось на вашу душу.

— Это все? — спросила она, демонстративно зевая.

— Я думаю, что если бы мамаша и Френсис узнали, что именно вы познакомили Алису с Амоем…

— Убирайтесь! — закричала она, покраснев. — Грязный коп!

— Мне кажется, кто-нибудь должен просветить их, — заметил я, улыбаясь. Угадайте — кто?

Она бросилась на меня с кулаками. Я схватил ее за запястье левой руки и осторожно вывернул руку, заставив ее встать на колени.

— Не горячитесь! Хороший любовник не валяется под ногами, как совсем недавно вы сами говорили!

— Боже! — простонала она. — Я убью вас, Эл Уилер!

— Как убили Алису?

Она подняла залитое слезами лицо, чтобы посмотреть на меня.

— Вы действительно думаете, что я ее убила?

— У вас нет алиби. Кроме того, вы достаточно хорошо знали дом Рэндаллов, чтобы войти и выйти незамеченной. Кто мне говорил, что ему наплевать на интрижку Дюка Амоя с Алисой?

— Вы просто дурак! — заявила она неуверенно. — Он нужен мне не более, чем вы!

— Что вы говорите!

— Зачем мне убивать Алису? — продолжала она, не слушая меня. — С того времени, как я представила ее Дюку Амою, она шла своей дорогой. — Злой огонек зажегся в ее глазах. — Вам не понять. Я бы отдала что угодно, лишь бы увидеть лицо мамаши Рэндалл, когда ее дочь, эта невинная девочка, объявит, что у нее будет ребенок… от хозяина ночного клуба!

Я отпустил ее руку, так как мне нечего было сказать. Даже полицейский может узнать правду по тону голоса.

Мелани медленно поднялась, потирая руки.

— Вы уходите, лейтенант? — спросила она насмешливо.

— Немедленно! Нужно вдохнуть свежего воздуха.

— Я вас не задерживаю.

— На вашем месте я бы и не пытался, — ответил я мягко, направляясь к двери.

— И чтоб вашей ноги здесь больше не было! — закричала она.

— Почему? К вам должен прийти водопроводчик? Она схватила стоявший на столе маленький кувшинчик и швырнула в меня, целясь в голову. Я успел наклониться, и он разбился о стену. Я открыл дверь и вышел из кухни, обернувшись напоследок, чтобы увидеть, как Мелани схватила кофейник и грохнула его об пол. В конце концов, новый кофейник нетрудно купить…

* * *
Чуть позднее тем же утром я оказался у Рэндаллов. Солнце сверкало в голубом небе, и на этот раз в долине не было тумана. Это было утро, когда чувствуешь радость бытия, как говорят служащие похоронных бюро.

Я поставил машину за черным "линкольном" и "кадиллаком". В тот момент, когда я вышел из машины, дверь дома отворилась, и на пороге появился человек. На нем был яркий костюм и соломенная шляпа. Наши пути пересеклись около "кадиллака".

— Вы здесь, Дюк? — воскликнул я.

— Я принес свои соболезнования, — ответил он, не смущаясь. — Но я видел только дворецкого. Старая карга отказалась принять меня. Что вы на это скажете?

— Это доказывает, что у нее есть вкус! Вы с ума сошли, Дюк! Вам не следует здесь показываться при дневном свете.

— Вы напрасно теряете время в полиции, Уилер, — сказал он, подмигнув. — Вы бы сделали блестящую карьеру в цирке.

— Полагаю, у вас есть алиби на вчерашнюю вторую половину дня, скажем, от пяти часов до трех утра?

— Да, если хотите. А оно мне нужно?

— Еще бы! И не думайте, что я не проверю!

— Не шейте мне смерть малышки, лейтенант. Я к ней действительно хорошо относился.

— Прошу вас, не надо "сцен для двоих" так рано утром! У меня от этого болит живот!

— Идите к черту! — раздраженно сказал Амой. — Вы просто дурак!

Он забрался в "кадиллак" и, развернувшись, исчез в конце аллеи.

Когда я поднялся по ступенькам к двери, то увидел, что она открыта. Росс терпеливо дожидался меня в вестибюле с видом оскорбленного достоинства.

— Вы видели этого типа, сэр? У него хватило наглости принести свои соболезнования мадам! Разумеется, она отказалась его принять. Я сразу же поставил его на место. Я ему все высказал!

— Разве издали учебник образцового дворецкого? — спросил я с интересом.

— Прошу прощения, сэр?

— Откуда же вы вылавливаете такие фразы? "Я сразу же поставил его на место!" Даже в кино дворецкие так не говорят.

Он глубоко вздохнул и снова принял свой обычный вид.

— Вы хотите с кем-то поговорить? — поинтересовался он ледяным тоном.

— Да, я продолжаю следствие. Я хотел бы повидать миссис Рэндалл.

— Я доложу ей, лейтенант.

— Вы уже оправились после вчерашнего столкновения?

— Да… спасибо. Мне повезло!

— Так же, как и типу, который с вами это проделал. Он не мог заранее знать, что вы его не рассмотрите.

— Я сообщу о вас мадам, — ответил он, не шевелясь.

— Да, конечно.

Я подождал в вестибюле и, чтобы скоротать время, закурил.

В арсенале образцового полицейского всегда должен быть запас сигарет, чтобы, закурив, забыть о боли в ногах. Ведь половину своей жизни он проводит стоя.

Вернулся Росс и проводил меня в библиотеку, где вместе с мамашей были Жюстин и Карсон. По тому, как они все на меня посмотрели, стало понятно, что мой визит не доставляет им удовольствия.

— Что еще, лейтенант? — с измученным видом спросила мадам.

— Не буду злоупотреблять вашим временем, — вежливо сказал я. — Вы, похоже, очень заняты. Обсуждаете план следующего убийства?

— Во время нашей последней встречи, лейтенант, я предупредила, что вас ожидает. Поверьте, я слов на ветер не бросаю.

— У меня такое впечатление, что вы стараетесь заставить меня комплексовать, — ответил я строго. — В течение двадцати четырех часов я расследую сначала попытку убийства Росса, потом покушение на вашего сына…

— Есть ли необходимость продолжать эту беседу?

— Думаю, да, так как я пришел к определенному заключению относительно личности убийцы.

— Не может быть! — бросила она высокомерно.

— После осмотра комнаты Алисы, — продолжал я бодро, — и после двух последующих попыток убийства я пришел к заключению, что Алису убил не посторонний. Короче говоря, убийца находится в доме.

— Поразительная логика! — воскликнула она. — Лейтенант, вы просто дурак!

— Убийца очень активен, — продолжал я. — Он начал с Алисы, пытался убить Росса и Френсиса. Но мне он существенно помог — я смог значительно сократить круг подозреваемых. Если мы ограничимся людьми, которые находились в вечер убийства в доме, то остаетесь только вы трое!

— Должны ли мы принимать это серьезно? — спросила мадам.

— Хорошо бы. С этого момента я рассчитываю находиться здесь постоянно… до тех пор, пока не выясню, кто из вас совершил преступление.

Она повернулась к адвокату:

— Мистер Карсон!

Таким тоном отдают приказания прислуге.

— Да, мадам, — почтительно ответил он.

— Учитывая обстоятельства, нам надо принять во внимание юридическую сторону, — заявила она. — С этого момента я и Жюстин будем разговаривать с лейтенантом только в вашем присутствии.

— Если вы так хотите.

— Более того, я спрашиваю: по какому праву лейтенант позволил себе вопреки моей воле ворваться в дом? Карсон обрел уверенность.

— Он не имел права этого делать, по крайней мере без ордера на обыск, ответил он. — В случае, если вы разрешите…

— Разумеется, я не разрешу. Лейтенант! Я требую, чтобы вы немедленно ушли! — Она повернулась к дворецкому, который, разинув рот, стоял у двери. — Росс, проводите лейтенанта!

— Да, мадам, — ответил он, принимая позу "что угодно?".

— Ладно, прощайте! — сказал я, улыбаясь. — Лавиния Рэндалл, я оставляю вас. Продолжайте играть. Как называется игра? Раз, два, три — следующий умри?

Сопровождаемый Россом, я прошел через вестибюль и вышел на улицу.

— Лейтенант, — сказал он нерешительно.

— Что? — Я обернулся.

Он вышел за мной, оглянулся, затем бесшумно прикрыл дверь.

— Я слышал, что вы говорили в библиотеке.

— Ну и что?

— Они вам солгали, — заявил он серьезно. Я посмотрел на него, не скрывая восхищения.

— Ну, старина! — воскликнул я. — У вас блестящая техника в том, что касается замочных скважин.

— В тот вечер, когда была убита мисс Алиса, — продолжал он, — мистер Френсис был в гостиной один.

— А где были те двое?

— Я думаю, что мисс Жюстин была в своей комнате. Что касается мистера Карсона, я не могу сказать, где он находился. Где-то в доме, разумеется. Когда Френсис обнаружил труп, мадам позвонила шерифу, и в тот момент все собрались в гостиной.

— Вам нужно писать пьесы для радио, Росс. У вас к этому настоящий талант, уверяю вас… Что же произошло?

— Я слышал разговор всех троих в гостиной: Карсона, Френсиса и Жюстин. Мистер Карсон сказал Френсису, что полиция будет проводить расследование и поэтому лучше сказать, что они все трое были в гостиной до того момента, как Френсис вышел на прогулку. В этом случае, объяснил Карсон, полиция может быстрее завершить следствие и вокруг дела будет меньше шума. Остальные с ним согласились.

— И вы до сих пор молчали?

— Честь семьи дороже всего! Но после того, как я услышал, что убийца находился в доме в тот вечер, это уже не важно. Я должен был сказать вам.

— Хорошо. Еще что-нибудь?

— Это все, сэр. Могу я вернуться к исполнению своих обязанностей?

— Да, Росс, возвращайтесь. Хотите, я вам кое-что скажу?

— Простите, сэр?

— Я еще могу понять, когда вы, дабы скоротать время, подглядываете в замочные скважины. Но ваша трепетная забота о чести Рэндаллов недоступна моему разуму!

— Ваши слова меня не удивляют! — чопорно произнес он. — Вы не имели возможности служить такой семье четверть века! — При этом он отступил назад и решительно закрыл за собой дверь.

Я сел в "остин-хили", устроился за рулем и стал ждать. Я не спешил.

Было солнечно. Легкий ветерок ласкал листву. Я подумал, что мне действительно чаще нужно выезжать за город… или купить растения в горшках для своей квартиры!

Глава 9

Я ждал около часа, когда наконец увидел, что Карсон стремительно вышел из дома с папкой под мышкой. Он уже взялся за ручку дверцы "линкольна", когда заметил мое присутствие. Он замер и через мгновение направился ко мне.

— Кажется, мадам Рэндалл недвусмысленно указала вам на недопустимость вашего присутствия в доме? — язвительно бросил он.

— Ну, я и не нахожусь в доме.

— Но вы не покинули территории частного владения!

— Это детали… Не будем заострять на этом внимания.

— Немедленно убирайтесь!

— Сами убирайтесь!

Он побледнел и испепелил меня взглядом, полным бессильного бешенства, затем резко повернулся и сел в машину. Через пять минут "линкольн" исчез.

В этот момент появилась Жюстин и медленно направилась ко мне.

— У вас неприятности?

— У меня? Не у меня, а у вас.

— У меня? — Ее глаза широко раскрылись.

— Я надеялся, вы выйдете проводить Карсона. У вашей матери больное сердце, и я хотел избавить ее от лишних эмоций.

— О чем вы говорите? — прошептала она.

— Я собираюсь отвезти вас в полицию в качестве подозреваемой в сообщничестве.

— Почему?

— Вы мне солгали. По вашим словам, в вечер убийства Алисы вы не выходили из гостиной, где находились в компании Френсиса и адвоката. Но это не так!

— Откуда вам это известно? — резко спросила она.

— У меня есть доказательства и имеются свидетели, — сказал я, немного блефуя. — Френсис после неудачного покушения на него изменил показания. Он признался сегодня утром.

Она прикусила губу и отвернулась.

— Френсис признался! — повторила она удрученно.

— Безусловно! Вы же знаете своего брата. Есть только две вещи в его жизни, которые хоть что-то для него значат: деньги и его драгоценная личность.

— Ладно, пусть я солгала…

— Где вы были?

— В своей комнате.

— Одна?

— Разумеется.

— А где был Карсон?

— Не знаю. Почему бы вам не спросить у него?

— Всему свое время. Вы не слышали, когда были в своей комнате, ничего необычного?

— Ничего. Вы знаете, кто убил мою сестру?

— Думаю, что знаю.

— Кто? — жадно спросила она.

— Профессиональный секрет.

— Вы знаете, почему была убита Алиса?

— А вы знаете, что она была беременна?

— Нет, — медленно сказала она. — Этого я не знала.

— Мне думается, эта одна из главных причин убийства.

— Это мог сделать только маньяк. Я устало покачал головой:

— В ваших постоянно повторяющихся сентенциях мне тоже видится маниакальность.

— Я хочу сказать, что не просто безумец, а человек, не осознающий своей ненормальности. Никто из нас никого конкретно не подозревает. — Внезапно она вздрогнула. — Только подумала об этом, лейтенант, и мне стало страшно. В тот вечер, находясь в своей комнате, я не могла представить, что кто-то пришел в комнату Алисы и убил ее.

— Вам нужно запирать дверь на ключ, — посоветовал я ей.

— Я это делаю, но дверь, даже закрытая на ключ, недостаточная преграда для убийцы.

Я протянул ей сигарету. Она взяла ее. Я тоже взял сигарету и дал ей прикурить.

— У вас нет других причин бояться? У маньяка не могло быть причин убить вас?

— Абсолютно никаких! Это наверняка нервы, но я буду счастлива, когда вы его арестуете, лейтенант.

— Я тоже.

— Я заставляю вас терять время, — сказала она с жалкой улыбкой. — Не буду вас больше задерживать.

— Я переменил свою точку зрения: вам не нужно ехать со мной.

— Ах! — обрадовалась она. — Спасибо, лейтенант! Я уже готов был включить стартер, как вдруг мне пришла в голову мысль.

— Вы уверены, что у вас нет особых причин бояться убийцы?

— Я все время думала об этом клейме на спине Алисы, — задрожав, прошептала она. — Почему это сделали? Что означает эта "Р"?

— Вы не знаете?

— При одной мысли об этом меня бросает в дрожь.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Основой нашего воспитания была честь семьи. Честь! Я должна была научиться произносить это слово раньше, чем "мама" и "папа". Это стало идеей фикс. — Она попыталась улыбнуться, но не получилось. — Я знала, что другие думали об Алисе и этом хозяине кабаре… И вы еще сказали о том, что она была беременна.

— Все это имеет отношение к "Р"? Она согласно кивнула:

— Я, может быть, глупа, но мне кажется, что "Р" означает распутница.

Она вдруг повернулась и побежала в дом.

Я завел машину и направился в город. Я не спешил. Карсон опережал меня только на десять минут, и мне хотелось дать ему время вернуться в контору и прийти в себя.

Пробило два часа, когда я входил в его приемную. Секретарша с выдающимся бюстом сидела за столом. Увидев меня, она глубоко вздохнула.

— Я хотел бы увидеть Карсона, — сообщил я ей.

— Мистер Карсон вышел, — холодно сообщила она, — минут пятнадцать назад. Вернется не раньше, чем через полчаса.

Я дал ему слишком много времени!

— Ну ладно, тогда мне ничего не остается, как подождать его в кабинете.

— Вы не можете этого сделать!

— Я все могу, — задумчиво сказал я, — я не могу только носить блузку с разрезом, как у вас.

Я направился к кабинету, толкнул дверь и вошел. Едва я устроился в кресле, предназначенном для посетителей, как ворвалась секретарша.

В первый раз я видел нижнюю часть ее фигуры, так как до этого она прятала ее под столом. У нее была тонкая талия, прекрасные ножки, не очень длинные, но великолепной формы.

— Вам нельзя находиться тут! — гневно заявила она. — Это кабинет мистера Карсона! Выйдите немедленно!

— Мой ангел, мне очень нравится болтать с вами, но смените пластинку, ради Бога. Я буду здесь находиться, сколько мне нужно.

Она топнула ногой, что вызвало колебания одной из восхитительных частей ее тела.

— Вы невозможны! Мистер Карсон выставит меня за дверь, если обнаружит вас в этом кабинете.

— Я гарантирую, что он ничего вам не сделает. Присаживайтесь, пожалуйста. — Я с надеждой оглянулся вокруг. — Вы должны знать, где он держит виски. Мы могли бы выпить по стаканчику, и за это время вы бы мне поведали о своих романах.

— Если есть в жизни справедливость, то вы сломаете себе ноги, — бросила она язвительно.

— Кстати, о ногах, — продолжал я, внимательно глядя на ее ноги. — Ваши самые потрясающие из всех, какие я видел…

Она выскочила из кабинета. Я зажег сигарету, думая, что придет время и я стану старым козлом. Но до этого еще далеко.

Мое ожидание продолжалось сорок пять минут. Наконец в коридоре послышались быстрые шаги Карсона. Он вошел, захлопнул за собой дверь и возмущенно посмотрел на меня.

— Что это значит, Уилер? — проскрежетал он. — На что вы надеетесь, бегая за мной?

— Если бы я играл в такие игры, — произнес я, — то выбрал бы более интересный объект погони… вашу секретаршу, например.

— Что вы хотите мне сказать?

— Присядьте, Карсон, так как разговор у нас будет длинным.

— У меня назначена встреча через четверть часа! — отрывисто бросил он.

— Ну, значит, отмените ее. Он все-таки сел за стол.

— Вам бы следовало проконсультироваться у доктора, лейтенант. Кроме того, я позвоню шерифу и все расскажу.

— Валяйте. Но неужели вам неинтересно узнать об убийстве Алисы и вашем в нем участии?

Он решительно протянул руку к телефону, потом медленно убрал ее.

— Но я не убивал ее. Как я мог это сделать?

— Расскажу. Алиса Рэндалл была убита любителем, который пытался, кстати очень неловко, замаскировать убийство под самоубийство. Неловко, так как у него не было опыта, который нужен, чтобы провести полицейского, годами занимающегося расследованием подобных вещей. Основы полицейской техники требуют, чтобы искали: во-первых, орудие убийства, во-вторых, мотивы, в-третьих, возможность совершить преступление. Применим эту теорию к вам, Карсон. Орудие убийства? Нембутал, кусок веревки и дерево, строго говоря, доступны любому. Мотивы? Вы в курсе связи Алисы с Дюком Амоем, владельцем клуба. Вскрытие позволило установить, что она была беременна, следовательно, на первый взгляд мотив был у Амоя, но у него твердое алиби. Обыскав комнату Алисы, я нашел вашу записку. Эта записка заставила меня подумать… Алиса могла спать с вами обоими. Предположим, вы считали себя единственным. И вдруг узнали об ее связи с Амоем. Вы ссоритесь, она объявляет вам, что беременна от вас. Мадам Рэндалл — определенно самая богатая ваша клиентка — имеет пунктик: доброе имя семьи. Как бы она отреагировала, узнав, что Алиса ожидает ребенка от вас? Вы бы наверняка потеряли клиентку. И, зная Лавинию Рэндалл, думаю, она на этом не остановилась бы. Она стерла бы вас в порошок! Карсон отрицательно покачал головой:

— Это немыслимо, все шито белыми нитками, Уилер! Вы все придумали. Это ни на чем не основано. Я ухмыльнулся.

— Что касается благоприятной возможности убить Алису, — продолжал я, — то вот она: вы передали ей записку и, когда она была в своей комнате, пришли туда и тем или иным способом вынудили ее принять нембутал. Затем вы отнесли ее под эвкалипт, заклеймили раскаленным железом, потому что действительно считали ее распутницей, и, убив, повесили! Возвратившись в дом, вы поставили лестницу да место. Когда Френсис принялся кричать, вы знали, что он нашел труп Алисы. Затем сфабриковали свое алиби, внушив Френсису и Жюстин, что это облегчит дело.

— Я сфабриковал алиби? — воскликнул он. — Что вы несете?

— У меня есть свидетельства, данные под присягой, — сказал я, не моргнув глазом, — что в момент убийства вас не было в комнате. Никто не знает, где вы были.

Он взял из пачки на столе сигарету и зажег ее. Его руки немного дрожали.

— Это все, лейтенант?

— Я еще даже не начал! В тот момент, когда вы вместе с Рэндаллами сооружали себе фальшивое алиби, они думали, что Алиса покончила с собой. Но только адвокат знает, что, если речь идет о самоубийстве, алиби не требуется. Значит, вы действовали так потому, что вы — убийца!

Он слегка наклонился вперед и дико посмотрел на меня.

— Районный прокурор не начнет дело, основываясь на ваших доказательствах, — заявил он хрипло. — Это не факты, Уилер!

— Где вы были вчера около пяти часов?

— У меня был клиент, — произнес он как можно спокойнее.

— Имя клиента — Росс?

— Не будьте смешны. Я не могу назвать вамего имя, по крайней мере сейчас.

— Я скажу, где вы были: по дороге в долину вы попытались сбросить Росса в пропасть… Не повезло, Карсон? Случаю было угодно, чтобы ваша жертва осталась жива.

— Вы заговариваетесь, лейтенант!

— Вас видели! — уверенно заявил я. — У меня есть свидетели, которые узнали вашу машину. Один из них записал номер. Это нейтральный свидетель, который не имеет отношения к делу… Такого свидетеля труднее всего заставить поменять показания в суде. Вы ведь это знаете?

Ошеломленный, с остановившимся взглядом, он не отвечал. Я щелкнул пальцами у него под носом. Он вздрогнул.

— А теперь, Карсон, возьмите шляпу и…

— Нет! — запротестовал он.

— Уж не намереваетесь ли вы оказать сопротивление? Я с удовольствием всадил бы вам пулю в башку и в завтрашних газетах выглядел бы героем.

— Я не убивал Алису, — сказал он. — Поверьте мне, это правда.

— Вы хотите, чтобы я вам поверил, хотя у меня есть доказательства? За кого вы меня принимаете? За мальчика?

Дрожащим голосом он воскликнул:

— Это ужасно! Я жертва заговора!

— Ну что же, это, по крайней мере, оригинально. Есть чем потрясти жюри!

— Это правда! — с отчаянием повторил он.

— Докажите!

Он поднял голову и посмотрел на меня.

— Скажите, лейтенант, — произнес он дрожащим голосом. — Вы рассказывали про возможность убийства, мотивы, орудия преступления. Какие же мотивы заставили меня покушаться на Росса и Френсиса?

Он совершенно прав, подумал я. В настоящий момент я не могу ничего доказать. Карсон достаточно квалифицированный юрист, чтобы знать, что отыскивать доказательства — не его задача.

— Ну, лейтенант? — торжествующе спросил он. Он разгадал мою игру.

— Мотив? Он очевиден: вы пытались толкнуть полицию на ложный след. В конце концов истина восторжествует. Я могу и подождать, я не спешу.

— Вы только зря напрягаете свои голосовые связки, лейтенант, — сказал он сухо.

Мне ничего не оставалось, как удалиться. Оказавшись в приемной, я остановился перед секретаршей.

— Скажите, куколка, — промурлыкал я, облокачиваясь на стол и глядя в ее глаза с расстояния пятнадцати сантиметров, — когда вы согласитесь поужинать вместе со мной?

Она так резко отшатнулась назад, что опрокинулась вместе со стулом. Когда она приземлилась с головой между коленями и юбкой, задравшейся до самой талии, моим глазам во всей красе открылись прекрасные ноги и то, что принято называть "полной тайной".

— О, черные кружева? — восхищенно сказал я. Ей удалось высвободить руку и голову, и она бросила на меня взгляд из-под упавших на глаза черных волос.

— Если я еще раз увижу вас, то убью! — бросила она.

— Ух! А я думал, что вы приготовите мне что-нибудь еще похуже!

Но так как она принялась рыдать и топать ногами, я оставил ее за этим занятием. В глубине души я очень чувствителен, и подобные сцены совершенно выводят меня из себя.

Когда ничего не произошло, а у девочки между тем нервный припадок, могу дать хороший совет: не ведите ее ужинать!

И я быстро вышел из конторы Карсона.

Глава 10

В пять часов я вернулся домой и поставил пластинку "Одна, только одна" в исполнении Фрэнка Синатры, потому что такая музыка соответствовала в тот момент состоянию моей души и лучше Синатры эту песню никто не пел.

Я налил себе стаканчик и прослушал диск до конца. Потом снова наполнил стакан и решил сделать кое-что совсем лишнее: позвонить шерифу.

Он был, разумеется, в офисе, хотя короткое мгновение, пока он не поднял трубку, я предавался несбыточной мечте, что он внезапно решил уйти в отпуск… Я подробно доложил ему о моей беседе с Карсоном.

Он дал мне проговорить около трех минут, а потом заявил:

— Но… почему? Почему, черт возьми, вы не арестовали его?

— Я только что объяснил, шериф, — устало ответил я. — От меня ускользают мотивы, которые толкнули его напасть на Росса и Френсиса. По существу, у меня нет никаких серьезных улик, что Карсон убил Алису Рэндалл. В записке нет адресата, только подпись Карсона. Что касается сфабрикованного алиби, то оно основано на слухах, а в семье Рэндаллов лгут так же естественно, как живут.

— Я не говорю, что ему следует предъявить обвинение в убийстве, запротестовал Лейверс. — Просто вам следовало посадить его, чтобы он все время был под контролем, например в качестве подозреваемого в пособничестве. Не забывайте, что у нас на руках убийство и два покушения за одни сутки! Если что-нибудь случится, вы будете лично отвечать!

— Ладно, шериф, — проворчал я.

— Убийство младшей Рэндалл — дело рук маньяка, вы это отлично знаете! заорал он. — Если Карсон убийца, нельзя оставлять его на свободе!

С этими словами он бросил трубку.

Я пошел на кухню и сварил яйца и кофе. У меня великолепные познания в кулинарии, хотя репертуар немного ограничен. Он наполовину состоит из яиц а-ля Саган и наполовину из яиц всмятку.

Когда я заканчивал ужин, зазвонил телефон. Я признался в трубку, что меня зовут Уилер, и ожидал услышать оглушительный голос шерифа, но вместо этого услышал ласкающее ухо сопрано.

— Эл, что случилось? Почему мы не видимся? Я едва не совершил ошибку, произнеся "Кто у аппарата?", но спохватился и самым задушевным голосом, на который только был способен, сказал:

— Ах, это ты, мой ангел!

— Безусловно. Ты меня узнал?

— Может быть, ты думаешь, что я забыл твой голос? — спросил я, рассмеявшись. — Я не спутаю его ни с чьим другим.

— Ну и кто же я?

Отступать больше было некуда.

— Джуди! — бросил я наугад.

— Слава Богу! Я уж было подумала, что ты обманываешь меня. — Ее голос потеплел. — Мне приятно знать, что я единственная женщина у тебя. Даже если я тебя больше не увижу.

— Сокровище, поверь мне, я первый от этого страдаю.

— Знаю, что ты занят делом Рэндаллов, я читала об этом в газетах. Как движется дело?

— Отлично, если нет дождя. А ты как живешь?

— Хорошо. Немного нервничаю с того момента, как ты бросил меня в тот вечер… Это то, что называется чувством долга, да?

— Думаю, какой дурак выдумал эту фразу? — сказал я горько.

— Тут моя вина, я не должна была брать трубку. К тому же ты не велел мне.

— Так всегда происходит, — с облегчением ответил я.

— Правда? — неожиданно прохладным тоном заметила она.

— Я хочу сказать, никогда не знаешь, кто на другом конце провода, когда снимаешь трубку, — объяснил я. — Первое, что сделаю, когда арестую убийцу, позвоню тебе.

— Я не всегда дома… для тебя, Эл. Чао!

— Спасибо, что позвонила, сокровище. И не обращай внимания на нервы. Я знаю средство, чтобы успокоить их без лекарства.

— Я и не собираюсь принимать лекарства. — Она повесила трубку.

Я еще раз наполнил стаканчик и устроился в кресле. Я уже не чувствовал себя совсем одиноким.

Минут через пять раздался звонок у входной двери. Я выбрался из кресла и пошел открывать. На пороге с улыбкой на устах стояла брюнетка.

— Сюрприз, Эл. Я могу войти?

Она решительно направилась в гостиную, прежде чем я успел ответить. Я закрыл дверь и последовал за ней.

Это была золотая девушка, в мехах и в платье на тонких бретельках. Декольте было глубокое, особенно в середине, и открывало ложбинку между грудями. Серьги в форме громадных золотых колец сверкали, когда она поворачивала голову. Высокий гребень — полухрустальный и полузолотой удерживал волосы, поднятые вверх а-ля Жозефина.

— Мелани Рэндалл! — произнес я с восхищением. — Вы неописуемы!

— Спасибо! — Она обворожительно улыбнулась. — Может быть, вы пригласите меня присесть и предложите выпить?

— Садитесь и выпейте чего-нибудь, — повторил я. Она наполнила стаканчики, и мы с комфортом устроились на диване. Затем она взяла стакан и откинулась на, спинку.

— Эл, почему вы не появляетесь? Сегодня вечером я, добрая самаритянка, пришла навестить вас только по зову сердца.

— Вы хотите сказать, что принесли женский дух, который подействует на меня, как вода на путника в пустыне?

— Нет, я пришла жаловаться. После телефонного звонка от Жюстин сегодня во второй половине дня у Френсиса от страха начались колики в желудке. Он так страдал, что его состояние передалось мне. Он уже видит себя узником тюрьмы Сан-Квентин, работающим кайлом в каменоломне под надзором мамаши Рэндалл в форме охранника и с карабином в руках.

— Что же вы хотите, чтобы я сделал?

— Успокойте его. Скажите, что не будете арестовывать его в качестве подозреваемого в пособничестве. Он считает вас очень хитрым, потому что вам удалось заставить Жюстин рассказать о ложном алиби и сделать вид, что об этом вам стало известно от Френсиса. Судя по голосу в телефонной трубке, Жюстин действительно была вне себя, когда разговаривала с ним. Во всяком случае, она напугала Френсиса.

— Ему не нужно бояться. Я не собираюсь арестовывать ни его, ни его сестру.

— Эл, вы шикарный парень! — сказала она с радостной миной. — Садитесь рядом со мной, если у вас не назначено свидание.

— Я действительно назначил свидание, — ответил я, осторожно садясь рядом с ней.

— Да? — Она подняла брови. — Как это романтично! Держу пари, что это одна из ваших анемичных блондинок с плоской грудью. Что касается меня, то у меня никогда не хватало времени на романтику, мой стиль — брать быка за рога!

Она выпила глоток скотча.

— Следовательно, малыш Френсис вне подозрения? А то заело его так, что он поднялся, оделся и направился к мамаше. Мне показалось, что у него появилось желание выплакаться на ее гранитной груди.

Ее бедро привычно прижалось к моему.

— Я бедная Золушка! Стоило мне встретить прекрасного принца, как я узнаю, что у него свидание!

Я откашлялся, чтобы прочистить горло, так как следовало что-то сказать.

— Ха-ха-ха! — разразилась она смехом. — Я сама виновата, что меня сослали на кухню!

Ее стакан был пуст, я снова наполнил его, а заодно и свой.

— Что это еще за история с алиби? Убийца — один из них?

— Вполне возможно.

Взглянув на часы, я увидел, что еще всего лишь четверть восьмого.

— У вас два свидания, донжуан? — спросила Мелани.

— Нет, одно.

— Тем лучше. Раз так, я смогу выпить еще шесть стаканчиков до того, как вынуждена буду уйти.

— После этого вы будете обслуживать себя сами, — твердо заявил я. — Мне понадобятся все мои силы.

Она скрестила ноги. От этого подол золотой туники поднялся выше колен, но она не потрудилась одернуть его. Я внимательно осмотрел открывшуюся картину, не пропуская ни одного квадратного сантиметра нейлона. Даже если бы и хотел, я не смог бы удержаться.

Мелани продолжала наблюдать за мной уголком глаза, но начала уже успокаиваться. По губам скользнула уверенная улыбка. Рыбка клюнула!

— Я сожалею о том, что произошло сегодня утром, Эл, — сказала она низким голосом. — Я потеряла голову и не соображала, что говорю. Я вела себя отвратительно!

— Вы заставили меня плакать целый день. Она коснулась моей руки кончиками пальцев, затем растерянно вцепилась в мои бицепсы.

— Я рассказала вам про Алису такие гадости! Вы знаете, Эл, во всем этом нет ни слова правды. Пожалуйста, поверьте, сейчас я искренна. А утром я просто была зла на вас. И сказала первое, что пришло в голову.

Ее пальцы скользнули по моей руке в ладонь и осторожно подняли ее.

— Вы меня прощаете, Эл? — прошептала она и прижала мою руку к своей груди, чтобы лишить меня возможности ответить отказом.

— Если вы будете продолжать в том же духе, я предпочел бы видеть вас такой, какой вы были сегодня утром.

— Если хотите знать правду об Алисе, — сказала она спокойно, — мы с ней похожи.

— Мелани, мое сокровище, — сказал я. — Вы уникальны!

— Вовсе нет, — запротестовала она. — Хотя таких, как я, немного. Алиса тоже хотела стать частью этого меньшинства. Как я могла не признать в ней то, что хорошо знаю в себе? Когда она говорила, что хочет развлекаться, это означало, что она хочет мужчину.

Я нежно сжал пальцы ее правой руки, и Мелани принялась ворковать:

— Ну я и дала ей мужчину… Дюка Амоя. Откровенно говоря, я не думала, что она так далеко зайдет.

— Что поделаешь? Теперь это уже древняя история. Я высвободился, поднялся и пошел к столу, чтобы налить виски.

Мелани рассмеялась:

— Вы не можете удрать, Эл! И вы это знаете! Оскорбляйте меня, повернитесь ко мне спиной — это не поможет.

— А что, если вам сходить в клуб? Сердце Амоя сейчас свободно, не так ли?

— Мне хорошо и здесь, — довольно сказала она.

— А мне было лучше до вашего прихода, — ответил я холодно.

— Это профессиональный способ выставить даму за дверь? Вы хотите, чтобы я ушла?

— Точно.

Я продолжал стоять к ней спиной, притворяясь, что занимаюсь стаканами.

За спиной послышался легкий шум, но я старался не прислушиваться.

— Эл? — наконец сказала она.

Я быстро обернулся. Вышитая золотом туника висела на спинке кресла, а у ног Мелани — куски нейлона и кружев. Она стояла совершенно нагая, лишь с золотыми кольцами в ушах.

Я схватил ее запястья и поволок к двери в спальню. Она завопила:

— Куда мы, Эл?

— К черту кушетку! Почему бы не заняться этим со всеми удобствами?

— Если бы вы растроились, — серьезно заявила она, — то все вместе смогли бы сделать из меня честную женщину…

Глава 11

Неоновая надпись "Уединение" была погашена, входная дверь закрыта на ключ. Я постучал. На моих часах было двадцать один час сорок пять минут. Может быть, слишком рано.

Дверь распахнулась, и я попал под прицел двух маленьких острых глаз.

— Мы открываемся только в полдвенадцатого, — услышал я, и дверь со стуком захлопнулась.

Я снова принялся барабанить. На этот раз глаза выражали откровенную злобу.

— Убирайтесь! Или я позову полицию!

Я в двух словах объяснил ему, кто я и что мне здесь нужно.

Дверь открылась, и я вошел в клуб. С первого взгляда я не признал этого типа: у "адмирала" в цивильном совсем другой вид, даже если это всего лишь швейцар.

— Патрон в кабинете, лейтенант. Надеюсь, что он не будет бранить меня за то, что я впустил вас. Вы знаете, где кабинет?

— Да, я уже был там. После множества девиц, побывавших там, я был, наверное, первым мужчиной. Адмирал улыбнулся, показав щербатые зубы.

— Что касается этого, то правда, — согласился он.

Я прошел через пустой бар, полутемный зал и постучал в дверь кабинета Амоя.

— Войдите!

При моем появлении его физиономия выразила чувства более глубокие, чем просто оживление. Он ожидал явно не меня. Он открыл верхний ящик стола, порылся в нем и снова задвинул.

— Клуб еще не открыт, лейтенант. — Он слабо улыбнулся. — Но это не помешает. Могу предложить вам стаканчик.

Я закрыл дверь и направился к столу для посетителей.

— Хорошая мысль… Скотч, лед, немного содовой. Пока он готовил напитки, я вскочил со стула, открыл верхний ящик его стола и взял несколько проспектов. Амой замер с бутылкой в одной руке, стаканом в другой и уставился на меня все с той же принужденной улыбкой.

— Так не годится, лейтенант! — вполголоса запротестовал он.

Я небрежно перелистывал проспекты:

— Рио? Вы собираетесь в путешествие, Дюк?

— Да, хотел было. По-вашему, это преступление?

— Когда вы хотите поехать?

Он вернулся и сел за стол, поставив на него стаканы.

— У каждого своя мечта. Моя — посетить Южную Америку. Может быть, я не попаду туда никогда. Кто знает…

— Дюк, вы удивляете меня. Я никогда бы не мог подумать, что под смокингом прячется такое романтическое сердце!

Он поднял стакан:

— Выпьем за мечты, лейтенант! За вашу, мою и мечты всех людей!

— Мечта всех — это блондинки с прелестями большими, чем требует природа, и одетые так, что кажутся невероятно соблазнительными. А вы разве мечтаете о другом, Дюк?

— Выходит, я оригинал, — сказал он, улыбаясь. Я взял стакан и откинулся на спинку стула.

— По правде говоря, я пришел поговорить с вами о вашем алиби. Мы уже как-то говорили об этом, припоминаете?

— Да, сегодня утром перед домом Рэндаллов. Речь шла о промежутке времени между пятью часами вчерашнего вечера и ранним утром.

— Продолжайте!..

— Вчера около пяти вечера… — Он поскреб ногтями по лацкану пиджака. — По этому поводу вам нужно допросить Тину. Мы были здесь вдвоем. — Он подчеркнул последнее слово. — Что касается сегодняшнего утра, то я был в клубе, как обычно! Спросите у Мелани Рэндалл. Она составляла мне компанию до двух часов. Так как она, возвращаясь домой, взяла такси, то я должен был поторопиться, чтобы добраться раньше ее и посчитаться с ее мужем, вы так не думаете?

Я выпил и поставил стакан на стол.

— Это ему влетит в копеечку, — заметил я.

— Что?

— Ваша поездка в Южную Америку, которая заставит вас бросить кабак.

— Я не понимаю вас…

— Что вы делали сегодня утром у Рэндаллов? — спросил я.

— Я уже говорил. Я приходил выразить свои соболезнования.

— Соболезнования! Вы пришли туда узнать, как отхватить кусочек!

— Хотите еще выпить, лейтенант? У меня впечатление, что мы не понимаем друг друга.

— Вы знали Алису Рэндалл так, как мужчина может знать женщину. Она, должно быть, рассказывала вам кучу вещей, вам, ведущему насыщенную жизнь в одной из комнат ночного кабака. Если она боялась за свою жизнь, она явно доверилась вам, я в этом уверен.

Амой энергично покачал головой, слишком энергично.

— Вы попали пальцем в небо!

— Вы ей не поверили. Как вы могли ей поверить? Алиса была молодой, богатой, доверчивой девушкой, и, как бывает с девушками ее круга, она была болтушка. Но, к сожалению, одна из ее фантазий стала реальностью. Тогда Дюк, ловелас с большим сердцем, подумал, что есть возможность поиметь на этом. И в конце концов прибегнул к шантажу. Он знал, кто был убийцей, так как знал, кто угрожал Алисе. Он отправился к Рэндаллам, чтобы сообщить убийце, что тот раскрыт и во что ему обойдется молчание Амоя.

— Вы совсем спятили!

— Кто это, Дюк? К кому вы ходили? Карсон? Старуха, дворецкий, сестра? Или вы рассчитывали встретить там Френсиса?

— Алиса мне ничего не рассказывала, — запротестовал он. — Я не знаю, о чем вы говорите. Я закурил.

— Хорошо, хорошо. Раз вы воспринимаете это так, буду действовать иначе.

— Что вы хотите этим сказать? — пробурчал он неприязненно.

— Для начала я обвиню вас в лжесвидетельстве. Я заставил дать показания Мелани Рэндалл. И у нее есть что рассказать о ваших отношениях с Алисой, достаточно на обе стороны долгоиграющей пластинки. Не забудьте, что следствие установило, что малышка была беременна. Это приведет вас прямо в тюрьму. Вы будете вынуждены закрыть клуб, а после этого у вас будет такая репутация!..

— Подождите, лейтенант! — воскликнул он, побледнев. — Вы не можете…

— Могу, и вы это знаете, — заверил я его. Он заломил руки:

— Послушайте, лейтенант…

Внезапно я услышал, как за мной открылась дверь, и увидел, что лицо Амоя исказил страх. Я попытался подняться, но едва шевельнулся, как меня чем-то ударили по затылку. Лицо Амоя утонуло в темноте.

Когда я открыл глаза, голова страшно болела. Через несколько секунд я собрал силы и посмотрел на Дюка Амоя. Он сидел глубоко в кресле с широко раскрытыми глазами и с удивленным выражением на лице, что легко объяснялось дыркой как раз посередине лба.

Тут я подумал, почему это руки и ноги отказываются слушаться меня. Наконец понял, что привязан к стулу.

Когда я попытался открыть рот и закричать, то почувствовал, что в рот всунут кляп. Я закрыл глаза и принялся молча из последних сил ругаться в тишине. Когда исчерпал весь запас, то принялся ждать.

Первой появилась рыжеволосая Тина с объемом груди в сто пять сантиметров. Взгляда на Амоя ей было достаточно, чтобы с ней случился нервный припадок. Что касается меня, то я не был удостоен даже взглядом. Но эти сто пять сантиметров груди обладали хорошими вокальными данными, что привлекло внимание метрдотеля. Тот освободил меня от кляпа и веревок.

Помассировав запястья, я налил хорошую дозу виски в стакан. Дюк Амой в этом уже не нуждался! Затем приказал метрдотелю увести Тину. Захлопнув за ними дверь, я закурил и подумал, достаточно ли мне двадцати граммов неразбавленного виски.

Взглянув на часы, я констатировал, что был без сознания не менее часа.

Я хотел сначала прийти в себя, а потом поднимать тревогу. Обойдя стол, я открыл первый ящик и принялся внимательно изучать его содержимое.

Кроме различных проспектов, единственной интересной для меня вещью оказался блокнот, испещренный каракулями. Очевидно, это было все, что осталось от мечты Дюка Амоя. Цифра двести тысяч долларов повторялась добрую дюжину раз. Для путешествия в Южную Америку цифра была великовата.

Я никогда бы не поверил, что Дюк Амой был поэтом, но посередине страницы нашел тому доказательство.

Мамаша говорит — да,

Сыночек говорит — нет.

Но деньги-то находятся

У него.

И под этой поэтической строкой добавлено почти в самом низу: "Р" — это раб".

Я затушил окурок сигареты в пепельнице и зажег новую. Минут пять смотрел на блокнот, и вдруг все стало приобретать смысл.

Довольно зловещий смысл…

Я снял телефонную трубку и набрал номер телефона Лейверса.

— Полник? — спросил я, узнав голос на другом конце провода. — Это Уилер.

— А я везде вас ищу! — сказал он с искренним облегчением. — Где вы?

— Не важно. Новое убийство.

— Что? — недоверчиво спросил он. — Вы в курсе? Как это?

— Потому что я здесь, — нетерпеливо прервал я его. — Давай пошевеливайся, я жду тебя и…

— Шериф уехал пару минут назад. Когда я сказал, что телефон у вас не отвечает, он взбесился. Я еще никогда не видел его таким… — Полник казался удивленным. — Он чуть не взорвался.

— Хорошо, — сказал я, не комментируя. — Когда мы с ним увидимся, я отдам ему свой жетон. Что за история с моим домашним телефоном? Раз ты знаешь об убийстве, то отлично должен знать, что я у Амоя.

— У Амоя? — повторил Полник, похоже, не понимая.

— Совершенно верно, в клубе "Уединение". Ты знаешь или нет? Это там, где ты вчера набрался.

— Я думал, вы у Рэндаллов, лейтенант! — воскликнул Полник. — Шериф там.

— А!.. Но что его понесло туда?

— Убийство! А вы что делаете?

— Не будем увлекаться, сержант. Повторим. Амоя убили в клубе, а шериф отправился в долину, так?

— Амоя! — завопил Полник. — Я понял! Шериф уехал в Виста-Вэлли, потому что там кого-то убили!

Я медленно положил трубку, не выслушав сержанта до конца. Если бы у меня была хотя бы одна шестая денег Амоя, я первым же самолетом вылетел бы в Рио.

Уходя из кабинета, я закрыл дверь на ключ. Метрдотель перехватил меня у выхода.

— Что мне делать, лейтенант? — спросил он растерянно. — Через несколько минут нужно открывать!

— Ну и открывайте! — ответил я, не останавливаясь.

Он вышел за мной на улицу и, пока я усаживался за руль, обошел вокруг машины.

— Но, лейтенант, а труп?

— Открывайте, — пробурчал я. — Дюк Амой любил деньги, вы это знаете так же хорошо, как и я. Выручка за этот вечер позволит купить для него надгробный камень.

Я завел машину и отъехал. Затем опустил стекло. От свежего воздуха мне стало лучше, и боль в голове немного утихла. Выехав за город, я до упора нажал на акселератор.

Подъехав к имению Рэндаллов, я заметил, что ворота открыты. Затормозив, я перешел на вторую скорость, а затем снова нажал на акселератор. Такие маневры редко удаются, но на этот раз "остин-хили", сделав разворот на сорок пять градусов, через мгновение был уже на аллее, ведущей к дому. На скорости шестьдесят пять километров в час я промчался мимо двоих полицейских, стоявших у ворот. Я был уже далеко, когда они сообразили, что произошло.

В пятистах метрах впереди я увидел на лужайке группу людей. Я подрулил и остановился, потом вышел из машины и направился к освещенному прожекторами кругу.

У меня было впечатление, что я снова оказался в кошмаре… с той лишь разницей, что свет был более ярким, а группа безмолвно стоявших людей была более компактной. Все остальное было таким же, вплоть до тишины, висевшей как саван…

Глава 12

Это был тот же самый эвкалипт, и труп висел на той же ветке… И на этот раз это был труп обнаженной женщины со светлыми волосами.

Двое полицейских карабкались по лестнице, чтобы обрезать веревку, конечно, не ту самую, но разница была несущественной.

Я вспомнил, как видел ее перед домом, никак не предполагая, что мы беседуем в последний раз… Тогда было теплое и солнечное утро, и тем не менее Жюстин дрожала, рассказывая о своих страхах.

Когда полицейские положили ее на землю, я протиснулся поближе. Мгновением позже увидел то, что искал. На плече у нее виднелось свежее клеймо "Р".

Доктор Мэрфи встал на колени рядом с трупом и начал осмотр.

За моей спиной, заскрипев тормозами, остановилась машина. Хлопнула дверца, и, повернув голову, я увидел тяжело шагавшего человека, в котором узнал Полника.

— Быстро же вы, лейтенант. Вы уже видели шерифа?

— Еще нет.

Он взглянул на лежащий на земле труп.

— Гнусно, — произнес он вполголоса. — Ее зовут Жюстин, не так ли?

— Самое гнусное в этой истории то, что мерзавец, который убил их обеих, может умереть только один раз.

Мэрфи с ворчанием поднялся. Я услышал голос Лейверса:

— Как и в тот раз, док?

— Не совсем, — ответил Мэрфи, качая головой. — Ее оглушили, прежде чем повесить. Я нашел рану на голове. Клеймо то же самое, как вы можете увидеть, и совершенно свежее.

— Когда это случилось? — продолжал Лейверс напряженным голосом.

— В пределах часа…

— Я получил сигнал в 22.30, - сказал шериф, глянув на часы. — Похоже, труп обнаружили практически сразу же.

Мэрфи снова что-то пробурчал и вышел из освещенного круга в тень. Я направился к Лейверсу. При моем приближении он медленно повернул ко мне голову.

— Эл Уилер! Значит, вы наконец удосужились прийти!

— Я пришел так быстро, как только мог, шериф, — благодушно ответил я. Меня… задержали.

— Вы отдаете отчет в том, что все это ваша вина? Эта молодая женщина мертва, так как вы оказались неспособным…

— Что?

— Оставив Карсона на свободе, вы позволили ему совершить еще одно убийство, — хлестко произнес он. — Я уже предлагал вам арестовать его. Но вы этого не сделали, и вот результат! Идите домой, исчезните, напейтесь — я не могу больше вас видеть! Я беру следствие в свои руки начиная с этого момента!

— Что вы будете делать?

— Все уже сделано. Я подписал ордер на арест Карсона. Все под контролем самолеты, поезда, дороги. Далеко он не уйдет.

— А вы уже были в доме, шериф?

— Нет еще.

— Вы должны туда зайти, — посоветовал я. — Карсон может быть там.

Он посмотрел на меня круглыми глазами и бросился к машине, прихватив с собой Полника. Я догнал их, когда шериф влезал на заднее сиденье. Сержант усаживался впереди, рядом с водителем.

— К дому! — прокричал Лейверс. Через мгновение мы мчались по аллее.

— Сколько у вас людей, шериф?

— Восемь. Двое у ворот, четверо с прожекторами, один с рацией и один перед домом… Черт возьми, Уилер, у меня нет времени отвечать на ваши идиотские вопросы! Я приказал вам убраться!

Мне уже начало это надоедать.

— Послушайте, шериф, — сказал я, повышая голос. — Вы грубы, пошлы, но вы не дурак, вопреки общему мнению.

Я видел, что Полник подскочил. Лейверс едва не задохнулся.

— Вы поручили следствие мне, — продолжал я, — и командую я. Если ваши упреки справедливы, если я совершил ошибку, оставив Карсона на свободе, моя карьера в полиции закончена. Следовательно, ваши угрозы для меня так же мало значат, как бутылка виски для члена общества трезвости.

— Что? — с трудом произнес он. — Вы…

— Только что в кабинете Дюка Амоя я был оглушен и связан. Амой получил пулю в лоб. Иначе говоря, у нас сегодня два убийства на руках. Оставьте меня в покое, шериф!

Машина остановилась перед домом, и я не мог продолжать разговор. Выйдя из машины, сразу же заметил стоящий перед домом черный "кадиллак".

— Это машина Карсона, — сказал я. — Следовательно, он должен быть в доме.

— Посмотрим! — хрипло сказал Лейверс, поднимаясь по ступенькам.

— Полник! — прокричал я, хватая сержанта за руку. — Ты обыщешь эту машину. — Если я не ошибаюсь, ты найдешь в ней железное клеймо для маркировки животных.

Я догнал Лейверса в тот момент, когда он открывал дверь. Мы прошли мимо стоявшего как статуя дворецкого.

— Где живые, Росс?

— В гостиной. Следуйте, пожалуйста, за мной.

— Что нравится мне в дворецком, — сказал я Лейверсу, прошедшему вслед за Россом, — так это то, что он знает свое место! Росс из тех, кто бросается первым в спасательную лодку, когда судно начинает тонуть. Он разложит подушки из пенопласта, убедится, что шампанское охлаждено, и вернется назад, почтительно склонившись, чтобы помочь спуститься хозяину. И пока судно будет медленно погружаться, он будет стоять на палубе, прощально махая рукой.

Росс открыл дверь в гостиную и посторонился, пропуская нас.

— Очень забавно, лейтенант, — холодно откомментировал он.

— Судя по тому, как разворачиваются события, — ответил я, — скоро останутся только замочные скважины, сквозь которые не за кем будет наблюдать.

Лейверс дошел до середины комнаты, когда заметил Карсона. Он остановился, уставившись на него.

— Вот это да! — прохрипел он. — Никогда бы не подумал, что у вас хватит наглости остаться здесь!

Карсон с беспокойством взглянул на него, прежде чем вопрошающе посмотреть на меня. Не зная, откуда исходит главная угроза, он в конце концов устремил взгляд в промежуток между мной и шерифом.

Френсис начал было выставлять свои лошадиные зубы, но поспешно спрятал их, заметив решительный взгляд Лейверса.

— Ну, шериф, — сказала Лавиния Рэндалл прерывающимся голосом. — Нам надо всем умереть, чтобы вы наконец нашли убийцу?

Лейверс откашлялся, чтобы прочистить горло.

— Джин Карсон, я арестовываю вас за убийство Алисы и Жюстин Рэндалл! — Невероятно! — прошептала Лавиния. Щеки шерифа вспыхнули.

— Вашего мнения никто не спрашивает, мадам! — отрывисто сказал он.

— Шериф! — ответила она ледяным тоном. — Я попрошу вас не говорить со мной так. Не забывайте, что вы находитесь в моем доме!

Прежде чем обратиться к миссис Рэндалл, я оглянулся на Росса, стоявшего в дверном проеме.

— Пожалуйста, извините шерифа, миссис Рэндалл, — сказал я вежливо. — У него не было возможности служить вашей семье в течение четверти века…

— Но я не убийца! — дико закричал Карсон. — Вы с ума сошли!

— Настоящий сумасшедший! — добавила мамаша Рэндалл.

Я более внимательно посмотрел на нее. Она очень изящно сидела в резном деревянном кресле, широко раскрыв глаза, полностью владея собой. Даже смерть второй дочери не выбила ее из колеи. Но взгляд уже не был таким, в ее глазах я прочитал что-то похожее на страх.

У Карсона вытянулось лицо. Он казался усталым, загнанным, побежденным. Он чувствовал ненависть Лейверса и знал, что скрыться ему не удастся.

— Шериф имеет против вас веские доказательства, — сказал я Карсону.

— Какие?

— Вы были влюблены в Алису Рэндалл, — продолжал я. — Возможно, надеялись жениться на ней. Вы знали, что у нее связь с Дюком Амоем. Она вам сказала, что беременна от него, и эта капля переполнила чашу — вы убили ее… Это вы заклеймили ее буквой "Р", что означает — распутница! Вы соорудили себе алиби вместе с Жюстин и Френсисом. Но так как вы знали, что Росс может предать вас, вы пытались убить его, чтобы заставить замолчать. По тем же мотивам вы пытались убить и Френсиса, но вас спугнула его жена, возвратившись раньше, чем вы успели сделать свое дело. Когда я сегодня утром сказал вам, что ваше алиби больше не годится, вы тщательно взвесили все за и против и решили, что ни Росс, ни Френсис не осмелятся свидетельствовать против вас, так как они напуганы двумя покушениями, жертвами которых они стали. Но осталась Жюстин. Она могла выдать вас. Поэтому вы убили ее, заклеймив той же буквой "Р".

Карсон подавленно качал головой.

— Вы немыслимо далеки от истины, — сказал он дрожащим голосом. — Как я уже сказал вам сегодня днем, у вас нет доказательств.

Я повернулся к Россу:

— Вы знаете, что именно Карсон хотел вас убить. Это была его машина, и он был за рулем. Давайте признавайтесь!

Прежде чем ответить, Росс облизал губы:

— Но, сэр, я…

— Вам больше нечего спасать честь семьи, — сказал я ему. — Сейчас это уже древняя история.

— Вы правы, лейтенант, — сказал он, опустив голову. — Да, это действительно мистер Карсон столкнул меня в обрыв. Он был за рулем "линкольна". Я обернулся в тот момент, когда он обогнал меня, и, разумеется, узнал его. Моей последней мыслью было, что он убьет меня… Все произошло так быстро, что я…

— Хорошо сыграно, Уилер, — пробурчал шериф. — Жаль, что слишком поздно. Эта молодая женщина была бы жива, если бы вы…

— О, заткнитесь, шериф! — возбужденно сказал я. — Меня от вас уже тошнит.

Прежде чем Лейверс успел ответить, заговорил Карсон.

— Хорошо, я признаюсь, — сказал он фальцетом. — Да, я пытался убить Росса, но делал это, защищаясь. Вы не понимаете? Вы что, слепые и не видите, что он…

— Рэндаллы, — заявила вдруг Лавиния, — являются сливками калифорнийского общества. — Она снисходительно улыбнулась, не обращаясь ни к кому в частности. — Быть приглашенным к Рэндаллам, в эту утонченную атмосферу, это действительно привилегия, которая…

— Мама! — воскликнул Френсис и с огорченным видом повернулся к нам. — У моей матери эмоциональный шок. Она цитирует статью десятилетней давности из одного журнала. Не надо обращать внимания.

Он осмотрел ноготь на указательном пальце левой руки, прежде чем принялся грызть его.

— Вернемся к этому вечеру, — сказал я. — Кто обнаружил труп?

— Я, — ответил Росс. — Мисс Жюстин удалилась рано. Через некоторое время прислуга обнаружила, что ее нет в комнате. Я обыскал весь дом, но нигде не нашел ее, вышел в парк и…

— Карсон и Френсис провели весь вечер здесь?

— Мистер Карсон прибыл после семи, а мистер Френсис часом позже.

— Они все время были с мадам?

— Мистер Френсис все время, а мистер Карсон отсутствовал полчаса, как раз перед тем, как прислуга заметила исчезновение мисс Жюстин.

— Он лжет! — закричал Карсон. — Я не выходил отсюда весь вечер. — Он бросил умоляющий взгляд на миссис Рэндалл. — Вы же знаете об этом! Скажите правду!

— Мы были заняты благотворительными делами, — серьезно заметила Лавиния. Так много иммигрантов прибывает из Мексики, и они нуждаются в работе. Мы делали, что могли… давали им корзины с едой, одежду для детей…

— Мама! — снова прервал ее Френсис. Она замолчала, повернула голову и вопросительно посмотрела на него:

— Да, дорогой?

— Вы бредите, возьмите себя в руки, прошу вас!

— Прости, милый, — сказала она, с любовью улыбаясь ему. — Мой маленький Френсис… Я думаю, что же ты сделаешь со всеми теми монетками, которые собираешь в копилку?

— Видимо, он поставит на лошадок в Пайн-Сити, — наугад сказал я.

Френсис с ненавистью посмотрел на меня. Вдруг он вздрогнул. Это Карсон в отчаянии обратился к нему:

— Скажите им, Френсис! Вы же знаете, что я не выходил отсюда!

На мгновение Френсис перестал грызть ногти, затем, пожав плечами, снова вернулся к этому занятию. Карсон уставился на него круглыми глазами. Вдруг по его телу пробежала конвульсия.

В прихожей раздались тяжелые шаги, появился Полник. Он с триумфом посмотрел на меня:

— Лейтенант, вы неподражаемы! Оно действительно находилось в багажнике под кучей тряпья!

Подойдя ко мне, он протянул металлическую трубку. Я увидел паяльник, конец которого был сделан в виде буквы "Р".

— Что это? — с любопытством спросил Лейверс.

— Клеймо. Последнее достижение техники. Достаточно только включить его в сеть, и через несколько минут он раскалится добела. Просто, как апельсин.

— Замечательно! — с воодушевлением воскликнул шериф. — И это вы обнаружили в багажнике машины Карсона?

— Да, — согласился я. — Но это не говорит о том, что Карсон положил его туда.

— Куда вы клоните, черт возьми? — воскликнул Лейверс.

— До сих пор, — ответил я, — мы не учитывали одну деталь, шериф, убийство Дюка Амоя. Вы помните, что сказал Росс? Карсона не было в этой комнате в течение получаса. Следовательно, он за это время должен был убить Жюстин Рэндалл, добраться на автомобиле до Пайн-Сити в клуб "Уединение", убить там Амоя и вернуться сюда. Что вы об этом скажете? — Я категорически покачал головой. — Даже я не смог бы успеть на своем "остин-хили"…

Глава 13

Клеймом я указал на портрет, висевший над камином:

— Видите портрет основателя династии Рэндаллов? Обратите внимание на черты лица Стюарта Рэндалла.

— Что еще за шуточки? — заорал Лейверс.

— С него все и началось. Он обогатился, занимаясь подпольной иммиграцией мексиканцев. Это происходило около двадцати пяти лет назад. Так как он приобрел состояние незаконными средствами, то и налоги не платил. Поэтому ему пришлось взять ловкого молодого адвоката, который устраивал бы его дела. — Я посмотрел на Карсона. — Не так ли?

— Совершенно верно, — ответил тот, кивая. — Этим адвокатом был я.

— Вы избавили бы нас от кучи неприятностей, если бы признались мне сегодня днем у вас в конторе!

— Моей карьере конец! — ответил Карсон. — Эта история, несомненно, приведет меня в тюрьму, однако в настоящий момент я не думаю, что вам удастся собрать против меня достаточно доказательств.

Я взглянул на Лавинию Рэндалл. Судя по выражению ее лица, она все еще была погружена в воспоминания о прошлом.

— Стюарт Рэндалл завязал с тайной переправой мексиканцев, чтобы создать себе положение. Он вложил деньги в легальные предприятия и хотел только одного — войти в высшее общество. Рэндаллы процветали, и их союз был четырежды благословлен: у них было трое детей и преданный дворецкий.

— Сейчас не время острить, Уилер, — бросил Лейверс. — Если не замолчите, я сверну вам шею!

— Дворецкий, — продолжал я, адресуясь к Карсону, — был соратником Стюарта в переправке иммигрантов, не так ли?

— Он был с ним в доле на одну треть, — подтвердил Карсон. — Когда Рэндалл решил прекратить свою деятельность, Росс забрал свою треть и исчез. Через год он вернулся совершенно пустой. Рэндалл взял его на службу в память о добрых старых временах. Естественно, что Росс проявляет теперь такую преданность.

— Еще бы! Но смерть Стюарта Рэндалла положила конец этой преданности. Росс решил, что сейчас или никогда можно заработать — отобрать изрядную долю семейного состояния. Он пригрозил, что раскроет источник состояния… Для миссис Рэндалл это было хуже смерти, так как она рисковала потерять престиж, который с таким трудом приобрела. Более того, казна не преминула бы сунуть свой нос в это дело. Налоги и штрафы, которые пришлось бы платить, разорили бы семью. Мне кажется, мадам предпочла бы заплатить Россу, но Френсис был против. В том, что касается денег, он был хитер. Он понял, что если Рэндаллы уступят шантажу, то они будут обобраны до нитки. — Росс с безукоризненно вежливым видом все еще стоял в дверном проеме. — Когда Росс понял, что дело не выгорит, он сменил тактику и принялся терроризировать Рэндаллов.

— Терроризировать? — повторил Лейверс.

— Он угрожал им смертью и обещал убивать одного за другим, если они не раскошелятся.

— Уилер, вы совершенно сошли с ума, — прерывающимся голосом заявил Лейверс. — Как можно? Я зажег сигарету и глубоко затянулся.

— Подумайте о людях, которым угрожал Росс, — сказал я. — Все рохли, исключая, может быть, мать. Но годы светской жизни сказались и на ней. Возможно, никто из них не принимал Росса всерьез. По крайней мере до убийства Алисы. Клеймо "Р" обозначает не "распутница", а "раб", и это освежило память членов семьи.

Френсис решил посвятить себя указательному пальцу правой руки. Он внимательно осмотрел ноготь на нем. Похоже, осмотр удовлетворил его, и он принялся с энтузиазмом грызть ноготь.

— Вот так и разворачивались события, шериф. Вся семья знала, кто убийца, но, открыв его имя полиции, они теряли все, что имели.

Лейверс машинально вытер пот, выступивший на лбу.

— Это… это… — начал он, затем замолчал, покачав головой.

— В конце концов, — продолжал я, — они приняли решение убить Росса. Это была единственная возможность выпутаться. Дело было поручено Карсону. Он был заодно с Рэндаллами, так как если бы узнали о происхождении их состояния, многое потерял бы и он. Но, как вы знаете, Карсону покушение не удалось. И Росс ответил, попытавшись задушить Френсиса. У него не было намерения убивать, он хотел только напугать его, чтобы тот образумился и не предпринимал более попыток убрать Росса.

— А Амой? Он при чем? — спросил Лейверс.

— Алиса рассказала ему об угрозах Росса. Амой не поверил, но убийство Алисы раскрыло ему глаза. Тогда он решил шантажировать Росса и отхватить себе кусок пирога. Амой пригрозил Россу передать полиции рассказ Алисы. В итоге Россу не оставалось ничего другого, как избавиться от него.

— Но зачем ему нужно было сразу после этого убивать Жюстин?

— Раз сорвавшись, убийца уже не может остановиться. Росс решил подставить Карсона. Если бы это удалось, он мог бы быть спокойным, так как если бы даже Карсон ради спасения признался бы в прежних грехах, никто бы ему не поверил. Росс взял записку, адресованную Карсоном Жюстин, и сунул ее в карман пальто Алисы, где я не мог ее не найти. Он дождался своего часа, чтобы разрушить алиби Карсона на то время, когда была убита Алиса. Но он знал, что тогда Карсон находился в комнате Жюстин, и та признается, чтобы спасти своего любовника.

Значит, надо было любой ценой помешать Жюстин обеспечить алиби Карсону. Росс убил ее и пометил этим же клеймом, чтобы еще раз освежить память Рэндаллов. Как только я предъявил обвинение Карсону, Росс не удержался и заявил, что именно Карсон хотел его убить. Последней уликой должна была стать находка клейма. Разумеется, сам Росс его туда и спрятал.

Здесь Росс сардонически рассмеялся:

— Поздравляю, лейтенант! У вас невероятное воображение!

— Бросьте роль дворецкого, — сказал я устало. — Занавес!

— Это ложь от начала и до конца, — степенно заявил Росс. — Меня не одурачишь!

Он уверенно посмотрел на меня, и я увидел в глубине его глаз насмешливый огонек.

— Если все это правда, — сказал он, — то докажите. Какие у вас доказательства?

Я был загнан в угол, и хорошо это знал. Доказательств у меня не было, исключая признание Карсона, теперь уже бесполезное.

Все время, пока я говорил, во мне тлела надежда, что Росс расколется прежде, чем я закончу. Мне следовало бы послушаться Лейверса, когда он говорил, что мы имеем дело с маньяком.

Легкая улыбка плавала на губах Росса.

— Ну, так как же с доказательствами, лейтенант? — повторил он мягко.

Я взглянул на Френсиса, но свет, отражавшийся в стеклах его очков, не давал мне возможности видеть его глаза.

— Изложите все шерифу. Вы ведь знаете правду, — подбодрил я его.

Френсис вытащил палец изо рта.

— Вы безумец, лейтенант! — напряженным голосом сказал он. — Честное слово, это напоминает истории Эдгара По. — Он зло улыбнулся, показав огромные зубы, затем снова прикусил губу.

— Значит, пусть он идет той же дорогой? Но он обдерет вас до последнего цента, Френсис! У вас ничего не останется!

— Лейтенант, вы слишком нахальны, — сказал он с упреком. — Успокойтесь, пожалуйста! В таком состоянии вы способны на все, что угодно!

Тогда я посмотрел на Лавинию Рэндалл, которая за все это время ни разу не пошевелилась в кресле.

— Мадам, — сказал я, — вот человек, который хладнокровно убил двух ваших дочерей. Вы не хотите, чтобы он был наказан?

Она будто не слышала.

— Мадам! — заорал я изо всех сил.

Она вдруг подняла голову, и на ее губах появилась улыбка. Будто поставили пластинку в аппарат и диск начал крутиться.

— Клуб Виста-Вэлли? — сказала она оживленно. — Это наш домашний очаг в некотором роде. Вы знаете, Стюарт был его основателем и первым президентом. Он избирался четырежды. Мы много занимались клубом, предпочитали иметь немного членов, но — избранных, только друзей, людей нашей среды. У нас был список ожидающих вступления в течение пятнадцати лет… Ладно, дорогая, я посмотрю, что можно сделать для вашего мужа.

Диск закончился, и она снова замолчала. Лейверс медленно покачал головой.

— Ничего не поделаешь, Уилер, — сказал он. — С этими людьми не сговориться.

— Тогда, может, бросим? — в бешенстве спросил я. — Пожмем Россу руку со словами благодарности? Вы этого хотите?

Лейверс напоминал быка, загнанного пикадорами. Он вертел головой.

— Черт возьми, Уилер, я больше ничего не понимаю! В конце концов, воскликнул он в отчаянии, — ваша история неплохая, но, как сказал Росс, у вас нет никаких доказательств. А что касается Карсона, то они у нас есть, не говоря уже о том, что он признался в попытке убить Росса!

Я видел насмешливое лицо Росса и отвернулся. Что я мог поделать? Я машинально сжал кулаки и вдруг почувствовал в ладони холодный металл. Я забыл о клейме.

Примерно пятиметровый провод был обернут вокруг рукоятки и заканчивался штепсельной вилкой. Я огляделся вокруг в поисках розетки. Одна розетка была рядом с Френсисом, за его креслом в шестидесяти сантиметрах от пола. Я поднялся и направился к ней. Френсис вытащил палец изо рта и уставился на меня.

Я развернул провод, вставил вилку в розетку и немного подождал. Присутствующие молча наблюдали за мной, исключая мадам Рэндалл, которая пребывала в своем мире. Наконечник начал раскаляться.

— Вы знаете, шериф, — сказал я громко, — мадам Рэндалл уже не соображает. Поэтому я позволю себе сказать, что дела клуба Виста-Вэлли очень печальны. Никто из людей, живущих здесь, больше не ступает туда ногой. Более того, любой проходимец может записаться в клуб, если заплатит.

На мгновение мне показалось, что мадам сжалась, но я не был в этом уверен.

Клеймо уже раскалилось добела. Я выставил его перед собой, будто показывая Френсису и мамаше.

— Рэндаллы станут просто ничем, — продолжал я медленно. — Через сорок восемь часов их имя канет в небытие. Никто его уже не будет знать. Что касается денег, то от них тоже больше ничего не останется, после того как в налоговом управлении узнают про их дела!

Френсис заерзал на сиденье. Но глаза миссис Рэндалл оставались неподвижными. Непонятно, слышала она меня или нет?

Я обратился к Френсису, моей последней надежде:

— Вы знаете, что он с ними сделал? Он дал снотворное Алисе и оглушил Жюстин. Он раздел их, голыми проволок через весь дом в парк, надел им веревку на шею и повесил на эвкалипте… Но прежде чем вытащить их на улицу, — я понизил голос, — он включил это устройство. Оно раскалилось, как сейчас…

Я сунул раскаленное железо прямо под нос Френсису, чтобы он почувствовал жар, и увидел, что тот вздрогнул.

— Затем он прижал это клеймо к их коже, — продолжал я. — Он жег их живую плоть… Это были ваши сестры!

Френсис застонал и закрыл лицо руками. Я надеялся, что он что-нибудь скажет, но он продолжал молчать. Я чувствовал, что проиграл, и насмешливое покашливание Росса подтвердило мою уверенность.

Вдруг я услышал глухое отчаянное рыдание. Я повернул голову к миссис Рэндалл. Последние остатки ее светской маски исчезли.

— Вы правы, — с горечью сказала она. — Их кожа — моя кожа, их плоть — моя плоть, и я их предала… Все уже не имеет никакого значения. Я хочу, чтобы человек, который их убил, был наказан. — Она слегка повернула голову к шерифу. — Все, что сказал лейтенант про Росса, — правда, — заявила она просто. — Я готова свидетельствовать против него.

Френсис растерянно вздрогнул.

— Да, — прошептал он, — это правда. Как сказала мама, это Росс убил их.

— Ну вот, — сказал я, обращаясь к Лейверсу. — Все сделано, шериф!

— Не спешите, Уилер, — произнес хриплый голос. Я повернул голову и увидел, что Росс поднимает револьвер, несомненно тот самый, из которого был убит Дюк Амой. Мой желудок болезненно сжался. Росс направил оружие в сторону Лейверса и Полника.

— Если вы не собираетесь умереть на посту, — заявил он, — не шевелитесь! Затем повернулся ко мне. — Хорошо сыграно, лейтенант! Мне следовало учесть, что у вас тенденция все драматизировать. Это немного экстравагантно, но иногда действует.

— Спасибо, — сказал я мрачно.

— Мне бы следовало ликвидировать вас вместе с Амоем, — продолжал он свистящим голосом. — Но еще не все потеряно, и я могу это исправить. Считайте себя счастливым, Уилер, что так легко отделаетесь. Если бы у меня было побольше времени, я доставил бы себе удовольствие продемонстрировать на вас все, на что способен.

— Из уст человека, который так лихо обращается с клеймом, эти слова вызывают дрожь.

Теперь его револьвер был направлен мне в лицо.

— Если бы не вы, я оторвал бы свой кусок! — в бешенстве прорычал он. — Я бы забрал у них все, до последнего доллара!

Он сощурил глаза, напоминая стервятника в момент, когда тот собирается начать разрывать свою жертву на части.

У меня был револьвер, но он находился в кобуре под мышкой, иначе говоря, вытащить его незаметно не было никакой возможности. Нужно было достать его, но как?

Вдруг я заметил, что продолжаю держать в руке раскаленное клеймо. Как раз передо мной, согнувшись в кресле, сидел Френсис. Значит, это судьба. Он должен послужить мне, чтобы отвлечь внимание убийцы. Я поднес клеймо к шее Френсиса, как раз под воротником. Тот завопил и выпрыгнул из кресла.

Я упал за кресло, одновременно стараясь вытащить револьвер. Раздалось два выстрела, крик Френсиса оборвался. Стало тихо.

Росс выстрелил еще два раза. Пули вонзились в стену как раз в том месте, где только что находилась моя голова.

Но в этот момент моя правая рука вытащила револьвер. Росс ожидал, что я снова появлюсь над спинкой кресла и это даст ему преимущество, может быть, в одну десятую секунды.

Я дважды нажал на спуск револьвера. Правый глаз Росса превратился в воронку, вторая дыра появилась в горле.

Финал получился настолько невыразительным, что у меня даже появилось ощущение, будто меня обворовали.

У Росса просто подогнулись ноги, и он упал на колени. Какое-то мгновение он задержался в этом положении, затем свалился головой вперед.

Я поднял клеймо, которое прожгло ковер, и потянул за шнур, чтобы вытащить его из розетки. Затем пересек комнату и положил его на полку камина, где оно было безопасным в пожарном отношении.

Только после этого я взглянул на Френсиса Рэндалла. Он лежал на боку со скривившимся в ужасной гримасе лицом. В широко раскрытых глазах застыл ужас. Две первые пули, выпущенные Россом, попали ему в грудь. Он был мертв.

Я подумал, что Росс, видимо, выстрелил инстинктивно, когда Френсис неожиданно вскочил с кресла. Он, несомненно, не собирался его убивать, тот просто нарвался.

Лейверс поднял плечи, посмотрев на меня:

— На этот раз я не считаю вас виновным. Полник поморгал и несколько раз энергично тряхнул головой.

— Как же все это произошло? — спросил он.

— Тебе нужно еще раз повторить? — спросил я. — Если ты на это надеешься, то иначе как кретином тебя не назовешь!

Глава 14

На следующий день после полуночи, сидя в кресле для посетителей, я смотрел на улыбающееся лицо шерифа.

— В том, что касается нас, Уилер, дело завершено, — сказал он весело. Ребята из налогового управления займутся Карсоном и состоянием Рэндаллов. Мне кажется, что когда они закончат работу, у них обоих немного останется.

— А попытка убийства Росса?

— Я решил игнорировать это, — заявил он великодушно. — По существу, это просто нанесение повреждений, следовательно…

— Целиком с вами согласен. Лейверс перешел на серьезный тон:

— У вас есть свидетельские показания миссис Рэндалл, данные под присягой. Ее отправят в клинику для душевнобольных. Полагаю, что имение Рэндаллов будет продано.

— Если кого-то и жаль в этом деле, исключая малышек, то, конечно, Лавинию Рэндалл…

— Разумеется, — вежливо согласился шериф. Достав из верхнего кармана сигару, он осторожно снял кольцо. — Я думаю, Уилер, вы можете немного отдохнуть… До завтрашнего утра. Точнее, до девяти утра.

— Вы хотите сказать, что я могу распорядиться остатком ночи по своему усмотрению? — изумленно спросил я.

Лейверс испепелил меня взглядом, прокашлялся и продолжал:

— Я должен принести вам свои извинения, Уилер, за вчерашнее. Я был уверен, что вы могли бы спасти жизнь Жюстин Рэндалл, арестовав Карсона. Я был не прав.

— Не будем больше об этом, шериф, — сказал я великодушно. — К тому же припоминаю, что обзывал вас по-всякому… Я даже сказал, что вы — старый дурак!

Он вздрогнул:

— Разве необходимо это повторять?

— Будем откровенны, — продолжал я. — Я совсем не думаю, что вы — старый дурак!

Я был уже у двери, когда он велел мне задержаться.

— Еще одна вещь, Уилер! Объясните, почему Росс не прикончил вас вместе с Дюком Амоем, когда вы были в его руках?

— Потому что я был ему нужен. Он с таким трудом убедил меня в виновности Карсона, что не хотел потерять свидетеля.

Я открыл дверь и быстро вышел, опасаясь, что если задержусь еще, то Лейверс в конце концов попросит у меня объяснения по поводу счета Полника из ресторана клуба "Уединение".

— О… о… о!.. — сладострастно шептала она. — Нет, не делай этого!

— Но почему?

— Я теряю над собой контроль…

Затем она снова произнесла "о… о…", и звуки утонули у нее в горле.

В этот момент раздался звонок у входной двери. Мы оба вздрогнули.

— Не ходи, Эл! — взмолилась она. — В тот раз ты говорил…

— Джуди, ангел, в тот раз звонил телефон. Нужно открыть, так как это может быть единственный в жизни шанс. — Я вскочил с дивана. — Я вернусь, — сказал я Джуди, — только открою дверь.

— Быстрее! — прошептала она.

Я открыл дверь в тот момент, когда раздался второй звонок. Передо мной стояла золотая девушка. Она оттолкнула меня, чтобы проникнуть в квартиру, а когда я догнал ее, было уже слишком поздно.

Мелани Рэндалл неприязненно рассматривала Джуди.

— Что это? — спросила она ледяным голосом. — Интрижка с прислугой?

— Нет! — возмущенно ответила Джуди. — А кто вы, собственно, есть?

— Я его жена, красавица! — ответила Мелани, вкладывая в слово "красавица" максимум оскорбительной интонации.

С дивана раздался вопль, и Джуди бросилась собирать свою одежду.

Она оделась секунд за шестьдесят, что является рекордом для любой женщины.

Мне следовало поставить Мелани на место, но так как я чувствовал, что это ни к чему не приведет, то воздержался. Я удовольствовался тем, что закурил, подумав, что сам во всем виноват, так как забыл, что лучший друг человека имеет четыре лапы и откликается на имя Азор.

Джуди расправила последнюю складочку на платье, поднялась и взяла сумочку.

На мгновение она остановилась передо мной.

— Кусок… кусок Синей Бороды! — сказала она, потом взмахнула рукой и краем своей громадной сумки угодила мне в глаз.

После чего она выскочила из квартиры и с грохотом захлопнула дверь, что не могло в будущем не сказаться на моих отношениях с владельцем дома.

— Бедный Эл! — нежно промурлыкала Мелани. — Хотите, я приложу к вашему глазу пятачок?

— Лучше налейте выпить, — горько сказал я. — Что это вас толкнуло так нагрянуть?

— Если вы не поймете этого сейчас, то не поймете никогда! — ответила она с блаженной улыбкой.

— И подумать только, что не прошло еще и суток…

— Как я стала вдовой? Вы знаете, что это ничего не меняет… — Она протянула мне стакан, и я с благодарностью выпил. — Разве я когда-нибудь вам говорила, что была влюблена в Френсиса?

— Нет.

— Ну так в чем же дело?

Она освободилась от платья и аккуратно повесила его на спинку дивана.

Я допил стакан и, широко раскрыв глаза, смотрел на нее.

— Что вы имеете против платьев? — спросил я.

— Платье — это еще худшее препятствие, чем муж. Когда я узнала, что преступником оказался дворецкий, то была разочарована. Вы в этом уверены?

— Во всяком случае, уже слишком поздно его об этом спрашивать.

— Слишком поздно для всех, исключая меня, любовь моя! — ответила она.

Она стала медленно приближаться ко мне. Я, пригвожденный на месте — куда деваться? — ожидал ее.

— Я люблю вас, Эл, и от меня вам не скрыться!

Картер Браун Прекрасная, бессердечная

Глава 1

— Вот! — с триумфом сказала блондинка, аппетитная, как спелая клубничка. — Видишь, Эл, и это все натуральное!

— Детка, — восхищенно промурлыкал я, наблюдая, как все натуральное плавно покачивается, — ни секунды в этом не сомневался!

Она выпятила нижнюю губку:

— Но я же серьезно. Я просто горжусь своими формами. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду. Не то что некоторые — ходят тут, трясут силиконом. А у меня и так все на месте… Эл!

— А?

— Ты даже не слушал! Ты все время думаешь о своих противных маньяках! А я хочу сказать, что если у девушки все при себе, то парень хоть немножко должен обращать на нее внимание. Если он настоящий парень, и…

— Прости, детка, — сказал я, ласково потрепав ее ближайшие ко мне формы. — Просто я жду, что с минуты на минуту сбудется проклятие Уилеров.

— Что? — Она изумленно захлопала ресницами.

— Просто днем почему-то никто не совершает убийств, — пояснил я. — По крайней мере, в нашем округе.

— Чего-чего?

Я вспомнил, что с Джеки следует быть терпеливым, и, надо сказать, меня это нисколько не раздражало, ведь в конце концов недостаток ума у нее с избытком восполняется изобилием форм.

— Надо мной висит проклятие, — объяснил я. — Если кто-то собирается отправить ближнего своего на тот свет, он почему-то обязательно выбирает время около полуночи. Ты, случайно, не знаешь почему?

Она задумалась на минуту, наморщив лобик, и я почти услышал, как в голове у нее что-то зашевелилось.

Затем ее лицо просветлело, словно в черепе зажглась настольная лампа.

— Это, это потому… что ты полицейский, Эл? — спросила она с надеждой в голосе.

— Точно, — проникновенно ответил я. — Но еще и потому, что со мной сейчас ты. Мы с тобой интимно сидим в моей интимной комнатке, и для нас интимно поет Синатра. Как ты думаешь, что сейчас будет?

Джеки заморгала голубыми веками, в больших фарфоровых глазах отразился намек на работу мысли.

— Ну тебя, Эл. — Она вдруг покраснела. — Я вовсе и не думала ни о чем таком…

— А сейчас будет вот что, — продолжал я торжественно. — В любую минуту зазвонит телефон. На другом конце провода будет висеть здоровенный боров, всем известный под именем шерифа Лейверса, моего босса. "Уилер! — завопит он мне прямо в ухо. — Ты еще дома?! Только что очередному растяпе оторвали башку!"

Резко зазвонил телефон. От неожиданности Джеки подпрыгнула так, что ее формы довольно сильно ударили меня по лицу.

— Ну, что я говорил! — простонал я. — Проклятие Уилеров! И оттого, что я знаю все наперед, мне не легче!

Я потянулся к телефону прямо с кушетки, нащупал трубку и поднес ее к уху.

— Доктор Хакенсак слушать, — сказал я решительно. — День — могу лечить. Либер гот! Ночь сейчас — отдыхать.

Убивать утром.

— Лейтенант Уилер! — Из трубки повеяло могильным холодом. — Не думайте меня одурачить своим шведским акцентом! Говорит шериф Лейверс. Только что убили женщину!

— Ваша беда в том, шериф, — вздохнул я, — что вы не оригинальны. Вечно одно и то же. Вы звоните и…

— Заткнитесь и слушайте, — прорычала трубка. — Убили не какую-нибудь шлюху, а Джуди Мэннерс.

— Ту самую? — ошеломленно спросил я. — Которую измеряют футами там, где у других какие-то жалкие дюймы? Которая остается женщиной даже в лошадиной попоне? Это невозможно! Разве найдется хоть один дурак, который будет настолько непрактичен?

— Нашелся, — отрезал Лейверс. — И лучше двигайте-ка туда поскорее.

— Куда? — спросил я обреченно.

— Парадиз-Бич. У нее там снят… был снят дом на все лето. Знаете виллу Мейнардов?

— Только снаружи, — сказал я. — С каких это пор честным полицейским дозволяется знать дома миллионеров изнутри?

— Я оттуда далеко, — рявкнул Лейверс. — так что, чем скорее вы управитесь, тем лучше. Она была знаменитой голливудской киноактрисой, так что после ее смерти многие возжаждут крови, и, если мы быстро что-нибудь не предпримем, это будет наша кровь.

— Да, сэр, — согласился я. — А вы чем-нибудь заняты прямо сейчас?

— Я?.. Ну… — Он промычал в трубку что-то непонятное. — Почему вы спрашиваете? — спросил он внезапно.

— Так, из любопытства, шеф, — объяснил я. — Просто мне придется покинуть мое теплую кроватку и мою теплую блондинку, и я подумал, что если вы тоже заняты… — Тут я прервал свою красноречивую тираду, не желая общаться с гудящей на все лады трубкой.

* * *
Раньше Парадиз-Бич представлял собой целую милю грязного песка и мелкой гальки, окруженную густым кустарником. По-настоящему за этот кустарник принялись совсем недавно, почти весь его вырубили, посадили на его месте сосны, а сам пляж привели в божеский вид с помощью бульдозеров, так что теперь по нему действительно можно было ходить босиком, не боясь при этом покалечить себе ноги. И наконец, этот пляж был разбит на равные участки, так что, приобретая дом, покупатель получал в придачу еще и футов двести Тихого океана. Участки эти расхватали всего за три месяца, причем по цене, которую я не дал бы и за весь Тихий океан со всеми его водорослями и моллюсками.

Покупали землю Парадиз-Бич, конечно, люди очень богатые, так как сами по себе участки никакой практической ценности не имели. Владельцы всей этой роскоши, как правило, проводили в доме не более одного месяца в году, летом, и то лишь тогда, когда им больше некуда было податься.

Клайд Мейнард был богачом. Его вилла, выстроенная из оргстекла и железобетона, была самой большой на пляже. Говорили, что внутри находился один из самых здоровенных бассейнов, если не считать голливудских.

Я пристроил "остин-хили" на стоянке рядом с дымчато-серым "линкольном". Нажав на кнопку звонка у входной двери, я стоял и слушал, как он мелодично отзванивал где-то внутри.

По тишине в доме я понял, что побил все рекорды скорости: полицейских, которых послал сюда шериф, не было еще и в помине, так что честь представлять закон в этом благословенном месте выпала мне Под козырьком загорелась лампочка, и секунду спустя сквозь щель в двери я увидел, как зажегся свет в холле. В ожидании я закурил. Затем дверь открылась.

Дверная рама обрамляла фигуру длинноволосой богини в черной блузе и шортах, глядевшей на меня с вежливым удивлением.

Шорты были короткие; блуза обнадеживающе облегала ее большую красивую грудь, так что эта женщина казалась еще более голой, чем если бы она была совсем без одежды.

— Слушаю вас, — сказала она удивительно музыкальным голосом.

На несколько секунд я изо всех сил зажмурился, затем открыл глаза: видение никуда не исчезло.

— Скажите мне, — сказал я, тщательно выговаривая каждое слово, — какой сегодня день? Страшного суда?

— Нет, — ответила она.

— Тогда, может быть, первое апреля? — с надеждой в голосе настаивал я.

— Вы опоздали примерно на три месяца.

— А вы Джуди Мэннерс, — сказал я. — Я бы узнал вашу… вас где угодно. Так почему вы еще живы?

Она посмотрела на меня с сомнением.

— Вы сумасшедший?

— Не исключено, — сказал я. — Какой болван сказал, что вы труп?

— Вы! — Теперь она поглядывала на меня с подозрением.

— А кто еще?

— Никто, насколько мне известно. Вам не кажется, что шутка зашла слишком далеко?

— Кажется, — кивнул я. — Моя фамилия Уилер, лейтенант Уилер из управления шерифа. Нам сообщили, что было совершено убийство.

Джуди Мэннерс пожала плечами.

— И так все время, — вздохнула она. — Горы писем, толпы поклонников, обрывающих телефон. И где им только удается узнать номер? Может быть, вам позвонил какой-нибудь псих, у которого несколько странное понятие о юморе?

— Так что нам осталось весело посмеяться и разойтись по домам, заключил я. — Вы живете здесь одна?

На секунду уголки ее губ дрогнули.

— Нет, лейтенант, с мужем и моей секретаршей.

— Они дома?

— Муж уехал, но я жду его с минуты на минуту. Секретарша здесь. А в чем дело?

Я закурил сигарету:

— Видите ли, я готов поверить, что у какого-нибудь психа сейчас обострение и он решил пошутить. Но вдруг этот звонок был предупреждением? Вдруг кто-то решил опередить события?

Она вздрогнула всем телом, и я чуть не выронил сигарету изо рта, стараясь уследить за колебаниями грандиозного бюста.

— Вы разрешите мне войти и быстренько осмотреть дом? — спросил я. Это всего лишь формальность.

— Прошу, — сказала она. — Но я думаю, что вы напрасно теряете время. Наверняка это был неудачный розыгрыш.

— Ну да, — неопределенно сказал я и вступил в холл.

Мы прошли в огромную гостиную с витражными окнами, которые выходили на террасу, нависавшую над пляжем. В дальнем конце комнаты был бар, на открытой панели как на заказ стояли высокие бокалы.

— Я как раз собиралась выпить, лейтенант, — сказала Джуди. — Вы не откажетесь?

— Шотландское виски и немного содовой. Спасибо, — откликнулся я. — Вы хорошо знаете Клайда Мейнарда?

— Владельца виллы? — Она покачала головой. — Я сняла ее через агента. Мне просто необходимо было отдохнуть. Последние шесть месяцев были сущим адом: турне по Мексике, съемки в Испании, две роли в Голливуде. Здесь, по крайней мере, я чувствую себя отрезанной от всего мира, да и вилла шикарная.

— И вы не стали нанимать ни служанок, ни дворецкого? — спросил я.

— Я уже сказала, мне хочется от всего и от всех отдохнуть.

Она поставила передо мной бокал и облокотилась о панель бара.

— Вы начнете осмотр сейчас или сначала выпьете, лейтенант?

— Как! Вы считаете меня способным предпочесть выпивку служебную долгу? — возмутился я.

— Ну-ну, не горячитесь, — улыбнулась Джуди. — Ваше здоровье. — Она подняла свой бокал.

— Выпьем за того психа, который нам позвонил, — предложил я. — Да удавится он телефонным шнуром.

Виски было отличным. Я чувствовал бы себя еще лучше, чем час назад в собственной квартире, если бы не муж, который мог вернуться в любую минуту.

— Вы часто ходите в кино, лейтенант? — вежливо спросила она для поддержания разговора.

— Был однажды, — ответил я. — На улице шел сильный дождь. Фильм назывался "Рождение нации", настоящая порнография, насколько я помню.

— Расскажите мне что-нибудь о вашей работе, — предложила она, возможно, и мне тогда удастся сказать вам какую-нибудь гадость.

— Со времени появления телевидения все стали сыщиками, — сказал я. — У нас не осталось никаких секретов. До того дошло, что я даже сочинил песенку, хотите послушать?

Она сморщила нос:

— Не думаю. Она как-нибудь называется?

— Ну конечно. "Фортуна Уилеров", — сказал я. — Изумительная песенка, очень возбуждает.

Она передернула плечами так, как будто на нее был нацелен киноаппарат. Я с восхищением смотрел, как черный шелк постепенно ложился на место.

— И все-таки вам не стоит петь, — сказала она. — Барбара может подумать, что у нас здесь вечеринка, и прибежит, даже не одеваясь. Она спит голая, это такая причуда, — добавила Джуди.

— О, так почему бы нам не пошуметь?

— Что, уже, лейтенант? — спросила она удивленно. — Не думала, что на вас так подействует одна рюмка.

— Интересно, не та ли это Барбара, которую я когда-то знал? задумчиво пробормотал я.

— Она — моя секретарша, ее фамилия Арнольд, — сказала Джуди. — И давайте оставим эту тему! Найти себе хорошенькую девочку, в особенности вам, лейтенант, не так уж трудно, во всяком случае, гораздо легче, чем найти хорошую секретаршу!

— Какое разочарование, — сказал я. — Сижу в пустом доме с двумя очаровательными женщинами. Одну из них и раздевать не надо, но я не могу познакомиться с ней поближе, чтобы она, не дай Бог, не разучилась печатать на машинке. А у второй, к моему великому огорчению, есть муж, вероятно ревнивый, который может объявиться в любую минуту, вместо того чтобы пропасть без вести — Тяжелые нынче времена, лейтенант, — ухмыльнулась она. — Может быть, вы утешитесь, выполняя свой долг, и начнете наконец осматривать остальные помещения?

— Ну конечно, — кивнул я. — Вы уверены, что не хотите еще посидеть здесь и выпить, пока я буду осматривать комнату вашей секретарши?

— О Господи, — сказала она. — Мне говорили, что почти все полицейские — идиоты, но нахальные полицейские — это что-то новенькое, лейтенант.

Я со вздохом вспомнил свою с каждой минутой остывавшую кушетку.

— О'кей, идемте вместе.

Джуди провела меня через гостиную в кухню, затем в другую комнату, где находились две прямо-таки королевские кровати.

В этой комнате было всего три стены, на месте четвертой начинался бассейн, выходивший за пределы помещения. До самой воды, плескавшейся у ступенек, тянулся роскошный красный ковер.

Свет Джуди включить не позаботилась, но сквозь стеклянную крышу в бассейн внимательно смотрела луна, заставляя матовую поверхность воды призывно поблескивать.

— Мне нравится приходить сюда лунной ночью, — сказала она. — Как прекрасно, не правда ли?

— Правда, — неохотно согласился я.

Не то чтобы я был равнодушен к вещам, которые можно купить за большие деньги, просто мне не нравилось, что у меня нет таких денег, чтобы их купить.

— Нам осталось осмотреть только спальни, лейтенант, — сказала она. Но предупреждаю, в комнату моей секретарши вы не войдете!

— Да-а… — протянул я разочарованно. — Но к чему нам спешить? Этот пейзаж меня восхищает. Скажите, это действительно так блестит вода или лунный свет меня обманывает?

— Конечно, вода, — сказала она. — Мы с Руди купаемся каждый день перед завтраком.

— Всегда завидовал людям, у которых есть средства на то, чтобы вести здоровый образ жизни! — восхитился я. — А кто такой Руди?

— Мой муж, Руди Равель. — В ее голосе послышались нотки нетерпения. Простите, лейтенант, я совсем забыла, что вы не ходите в кино.

— О Руди Равеле я слышал, — сказал я. — Он, кажется, из тех, кто играет непобедимых героев: всяких там суперагентов, защитников невинности, гениальных сыщиков, благородных разбойников и прочих психов?

— Что-то в этом роде, — холодно произнесла Джуди. — Я… — Она вдруг замолчала.

Я терпеливо ожидал продолжения, каким бы оно ни было.

— Лейтенант… — сказала она нервно. — Что это?

— Что — что? — спросил я также нервно.

— Там, на краю бассейна, что-то белое… Я точно помню, что мы туда ничего не ставили!

— Включите свет, — посоветовал я, — и вы увидите.

Джуди подошла к стене и щелкнула выключателем.

Она оказалась права. Там действительно было что-то белое. Голая блондинка неподвижно лежала на краю бассейна, свесив в воду голову. Ее тело удачно контрастировало с красным ковром.

— Это Барбара, — прошептала Джуди.

— Может быть, она решила поучаствовать в какой-нибудь вечеринке еще до того, как я приехал, — предположил я, но тут же осекся и быстро двинулся вперед, потому что увидел то, что должен был заметить значительно раньше, как только Джуди включила свет: рукоятку ножа, торчавшую у блондинки между лопатками.

Когда я подошел поближе, я понял, почему она лежала так неподвижно.

Она не дышала.

Простонав что-то нечленораздельное, Джуди упала в обморок. Я мысленно ей посочувствовал. Ведь, как она сказала, сейчас очень нелегко найти хорошую секретаршу.

Глава 2

Я открыл парадную дверь после того, как позвонили в третий раз, и на расстоянии всего двенадцати дюймов от своего носа увидел круглые глаза сержанта Полника.

Это зрелище могло вывести из себя кого угодно, даже полицейского.

— Ты что, целовал входную дверь? — заорал я на него.

— Простите, лейтенант, — ответил он не задумываясь. — По дороге сломалась машина — загрязнился карбюратор. Исправляли минут пятнадцать.

— Ты лучше входи, — сказал я. — Тело в комнате у бассейна.

— Где, лейтенант?

Я повторил, и он медленно покачал головой:

— Не может этого быть.

Я избрал легкий путь и просто ничего ему не ответил. Вместе с двумя людьми в штатском он последовал за мной. Когда он увидел в комнате тело, его глаза расширились.

— Так это и есть Джуди Мэннерс? — спросил он благоговейно. — Знаете, лейтенант, я думал, что она… круглее в некоторых местах.

— Вот Джуди Мэннерс, — сказал я торжественно, указывая рукой на королевскую кровать, где все еще в забытьи покоилась Джуди.

— Не может этого быть, — твердо сказал Полник. — Она дышит.

— И не могу сказать, что меня это огорчает, сержант, — заметил я.

— Джуди Мэннерс — та самая дама, которую пристукнули, — голосом, полным упрека, сказал Полник. — Я думал, шериф вам сказал. — Он ткнул коротким указательным пальцем в сторону блондинки на краю бассейна. — Вот Джуди Мэннерс.

— Сержант, — мягко сказал я, — ты лучше послушай внимательно, потому что еще раз повторять я не буду.

Та, которая дышит, — Джуди Мэннерс. Та, которая не дышит, секретарша, Барбара Арнольд. Ясно?

— Так точно, лейтенант, — пробормотал он. — Кроме одного. Вы перепутали имена. Вот и все.

— Иди на пляж, — простонал я. — Хорошенько там все осмотри.

— Есть, лейтенант.

Он с готовностью развернулся и устремился к выходу, затем внезапно остановился как вкопанный.

— А что мне там искать?

— А я откуда знаю? — прошипел я, начиная терять терпение. — Просто все осмотри.

— Есть, лейтенант. — На его лбу стали собираться морщины. — Вы хотите, чтобы я смотрел все-все на пляже — песок, и воду, и…

— Все! — прорычал я, и он наконец убрался.

В комнате осталось только двое людей в штатском, занятых осмотром, фотографированием и рассыпанием специального порошка для поисков отпечатков пальцев.

Это были ребята из лаборатории, которых Лейверс, вероятно, прислал из полицейского управления. Тот, который не выпускал из рук фотоаппарата, поглядывал на меня вопросительно.

— Хотите снимки в каком-нибудь особенном ракурсе, лейтенант?

— В каком таком особенном ракурсе, и при чем здесь я? Вы что, считаете меня некрофилом? — сказал я холодно.

Он начал оправдываться и все еще пытался мне что-то объяснить, когда в комнату ворвался доктор Мэрфи.

— И конечно, опять Уилер! — прогрохотал он. — Окруженный голыми женщинами, как всегда.

Он с интересом взглянул на Джуди.

— Изумительно, — сказал он. — Таких развитых грудных мышц я никогда не видел! Я должен осмотреть их… в научных целях.

— Труп вон там, доктор, — напомнил я ему. — Я, конечно, понимаю ваш профессиональный интерес, но…

— Да, да, конечно, — сказал он с сожалением.

Минутой позже Джуди, открыла глаза и стала медленно подниматься на кровати. В ее глазах рос ужас по мере того, как память возвращалась к ней.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я заботливо.

— Со мной все в порядке, — отозвалась она слабым голосом. — Всего лишь небольшое нервное потрясение.

Как это случилось? Кто ее убил?

— Почему бы вам не пройти в гостиную? — предложил я. — Смешайте себе какой-нибудь коктейль, я приду через несколько минут.

— Да. — Она рассеянно кивнула. — Хорошо, лейтенант.

Она встала и нетвердым шагом вышла из комнаты.

Мэрфи закончил осмотр тела и подошел ко мне.

— Так что вы хотите знать, лейтенант? — благодушно спросил он.

— Кто ее убил, — сказал я с надеждой в голосе.

— Мне бы не хотелось оставлять вас без работы, лейтенант, — сказал он. — Я не переживу, если по моей вине вас бросят в таком возрасте на уборку мусора.

— Не знаю, — засомневался я. — Вообще-то неплохая перспектива. К тому же такому образованному человеку, как вы, не пристало быть снобом.

— Согласен, лейтенант: все работы хороши и благородны. Убирать мусор, говорить с вами — какая в конце концов разница?.. Ее пырнули ножом.

— Вы заключили это из того, что нож у нее торчит между лопаток? вежливо спросил я.

— Вы, кажется, изволите со мной шутить, Уилер? — прохрипел он.

— Что вы, одна мысль об этом приводит меня в ужас, — успокоил я его. Что еще вы узнали?

— Смерть наступила мгновенно. Это произошло минимум час, максимум два часа назад. — Он внезапно усмехнулся. — Не густо, да? И вскрытие почти наверняка ничего другого не покажет.

— Вы сделали все, что могли, док, — сказал я. — То есть ничего, как всегда.

— Хотите, я осмотрю ту, другую, — предложил он. — У нее может быть сильный шок.

— Самый сильный шок она получит во время вашего осмотра, док, — сказал я. — Как вы думаете, ту женщину убили здесь?

— Уверен в этом, — решительно сказал Мэрфи. — Почти нет крови. Если бы она… если бы ее несли на руках или тащили по полу, крови было бы намного больше.

— Спасибо и на том, — сказал я.

— Пожалуйста. — Доктор потер руки. — Так если я вам больше не нужен, я, пожалуй, пойду. Шок, знаете ли, вещь серьезная.

— Знаю, — сказал я утомленно. — Поэтому и не пускаю вас к той, которая еще дышит. Мне бы не хотелось, чтобы она перестала это делать.

Я прошел в гостиную и увидел, что Джуди стоит неподвижно перед нетронутым бокалом вина. Руки она положила на стойку бара, крепко сцепив пальцы.

— Я все еще не могу поверить, лейтенант, — проговорила она запинаясь. — Это как страшный сон.

— Понимаю, — сказал я. — Как вы себя чувствуете?

Мне придется задать вам несколько вопросов. Вы сейчас в состоянии отвечать?

— Конечно, — сказала она отрывисто.

— Когда вы ее видели в последний раз?

Она на секунду задумалась:

— Руди ушел около восьми. Мы с Барбарой почти сразу же сели смотреть телевизор. Затем она ушла к себе, сказала, что хочет лечь пораньше. Это было около десяти вечера, но точно не помню.

— Вы ее после этого не видели?

— Нет. Я выключила телевизор примерно в половине двенадцатого, не дожидаясь Руди, затем решила выпить.

Но вы мне помешали.

— Вы ничего не слышали? Никаких звуков — стонов, криков?

Джуди покачала головой.

— Нет, не помню. Двери были закрыты, так что я в любом случае ничего бы не услышала.

— Доктор установил, что смерть наступила между одиннадцатью и двенадцатью ночи, — сказал я.

Она вздрогнула:

— Барбару убивали, когда я сидела здесь и спокойно смотрела телевизор! Чудовищно!

Хлопнула входная дверь. Через несколько секунд в гостиную вошел мужчина и, увидев нас, остановился.

— Что здесь, черт побери, происходит? — спросил он крайне любезно.

Он был высок ростом, хорошо сложен. Волнистые черные волосы были, на мой взгляд, немного длинноваты и придавали его лицу мальчишеское выражение, а тонкая линия усиков была подстрижена особенно тщательно. На плечи он небрежно накинул белую шелковую спортивную куртку, так что рукава болтались по сторонам, а руки глубоко засунул в карманы брюк.

Черная с монограммой рубашка без галстука была застегнута до последней пуговицы. Сигарета пиратски свисала с нижней губы. По одному его виду можно было сказать, что это капитан Блад, и никто другой.

— Руди… — Голос Джуди сорвался. — Произошло ужасное.

— Налоговый инспектор? — Он высокомерно улыбнулся. — Пусть только попробует сунуть нос в мои счета! У меня в Калифорнии такие юристы…

— Руди, ты не понимаешь! — задыхаясь, сказала она. — Барбара… умерла.

— Умерла? — коротко повторил он.

Глубоко затянувшись сигаретой, он медленно выпустил дым через ноздри. Его глаза сузились, стали проницательными, вдумчивыми. "Не хватает звукового сопровождения, — решил я. — Звон шпаг на заднем плане при упоминании о налоговом инспекторе как раз сейчас должен смениться музыкальной темой, сопутствующей размышлениям главного героя".

— То есть как это умерла? — тихо спросил он.

— Руди, — ее голос дрожал от ярости, — может, ты прекратишь наконец корчить из себя героя. Ты не на сцене! Барбара мертва, ее убили всего несколько часов назад!

Его лицо побледнело.

— Кто?

— Я не знаю, — сказала Джуди. — Это лейтенант Уилер из управления шерифа. Кто-то позвонил им и сообщил, что меня убили. Лейтенант настоял на осмотре дома и… — Она опять расплакалась.

Секунду Руди Равель глядел на меня безумными глазами, затем успокоился, — видимо, тоже услышал музыкальную тему, — и в его взгляде снова появилась мудрость и проницательность.

— Кого вы подозреваете, инспектор? — спросил он, делая ударение на каждом слове.

— Пока никого, — сказал я. — И я лейтенант, мистер Равин.

— Равель! — отрезал он. — Но вы должны кого-то подозревать! У вас должны быть улики! Это уголовное дело, а вы никого не подозреваете!

— Верно, — сказал я. — Думаю, вы правы. Мы всегда должны подозревать. Пожалуй, начнем с вас.

У Руди отвисла нижняя челюсть.

— Меня? — В горле у него булькало.

— Конечно. Где вы были сегодня вечером?

— Я выходил, — сказал он. — Вы не имеете права…

— Выходили? — удивленно сказал я. — Выходили куда?

Прогуляться и по дороге пырнуть какую-нибудь женщину ножом?

Он нахмурился:

— Я не обязан выслушивать эти грубости! Учтите, я человек влиятельный и этого так не оставлю! Я не намерен терпеть… этот допрос!

— Хорошо, мистер Шопен, — вежливо сказал я. — Но пока я попросил бы вас покинуть эту комнату. Мне надо поговорить с вашей женой наедине.

— Мое имя Равель! — проскрежетал он. — Клянусь дьяволом, вы мне заплатите за это!

— Какая знакомая фраза, — сказал я задумчиво. — В кино я не хожу, так что, должно быть, я читал ее в книге, а?

Судя по выражению его глаз, я через секунду должен был стать трупом, но он просто повернулся и выбежал из комнаты.

— Пожалуйста, не обращайте на него внимания, — сказала Джуди Мэннерс. — Он такой ребенок. Для него не существует ничего, кроме сцены.

— У каждого свои неприятности, — сказал я вежливо. — Вам не повезло с Руди, мне — с человеком по имени Лейверс.

— Я думаю, бедной Барбаре все это не поможет, — тихо сказала она. — Но вы хотели меня о чем-то спросить, лейтенант?

— Просто расскажите мне о Барбаре Арнольд, — попросил я. — Как долго вы ее знали?

— Три месяца, — ответила Джуди. — Мы наняли ее по объявлению в Голливуде. Она была хорошей секретаршей, и, когда мы сняли этот дом, взяли ее с собой.

Я немного знаю о Барбаре, лейтенант. Как-то она призналась мне, что она сирота и что у нее нет даже дальних родственников.

— Она была замужем? Может быть, встречалась с мужчиной?

— За все время, что она была с нами, я никого с ней не видела, сказала Джуди.

— Она не жаловалась на какие-нибудь неприятности?

— Она никогда ни на что не жаловалась, и я не верю в то, что у нее могли быть враги. Это была хорошая женщина и хороший секретарь. Жаль, что я больше ничего о ней не знаю.

— Но может быть, вы постараетесь вспомнить хоть одну причину, по которой кто-нибудь мог желать ей смерти? — спросил я с надеждой.

Джуди не ответила. Она подняла бокал и выпила виски одним длинным глотком. Секунду он глядела рассеянно на опустевший бокал, затем поставила его на панель бара.

— Я могу назвать только одну причину, лейтенант, — сказала она бесцветным голосом.

— Да? — Я просиял. — Говорите.

— В комнате было темно, туда проникал только лунный свет, помните? прошептала она.

— Конечно, — кивнул я головой. — И?..

— Она была голой, лейтенант. В темноте, даже при лунном свете, одно голое тело мало отличается от другого, а она была блондинкой, как и я.

Я начал улавливать суть. Джуди нервно вертела в пальцах пустой бокал, возвращала его на панель бара, снова брала в руки.

— Я думаю, — сказала она, закрывая глаза, — убийца сделал большую ошибку. Это не Барбару он хотел убить, а меня.

Глава 3

Всего было три письма, адресованных Джуди Мэннерс и отправленных на Парадиз-Бич. Адрес был аккуратно отпечатан на машинке. На всех конвертах стоял штемпель Пайн-Сити. Первое письмо было получено десять дней назад, второе — два. В первом письме на белой карточке было отпечатано:

"Я сплел ей траурный венок

Из нежно пахнувших цветов.

И перед тем как умереть,

Она дрожала, как листок".

Я прочитал ивзглянул на Джуди. Ее глаза стали в два раза больше, она смотрела сквозь меня невидящим взглядом.

— Это четверостишие из поэмы Китса "Прекрасная бессердечная дама", сказала она слабым голосом. — Изменено только одно слово: "полюбить" на "умереть".

Во втором письме на такой же карточке было написано:

"Прекрасная бессердечная дама умрет в своем Раю".

Чуть ниже следовали еще две строчки:

"И дикие глаза закрыл

Ударами ножа".

— "Ударами ножа" вместо "целуя их", — не дожидаясь моего вопроса, сказал Джуди.

Третье письмо было несколько длиннее остальных.

"Прекрасную даму, — говорилось в нем, — похоронят в ее родном Окридже. Покоиться она будет между усопшими Элиас Фрай и Пирл Коулмен. На памятнике ее будет надпись: "Здесь покоится Джуди Мэннерс, школьная подруга Пирл Коулмен и Сандры Шейн. С глубокой скорбью Джонни Кей". Эпитафию ей сочинят такую:

"И птички не чирикают".

Я внимательно перечитал все три письма.

— Вам это о чем-нибудь говорит? — спросил я.

— Да, — сказала Джуди. — Я потому-то и обратила внимание на эти письма, хотя сообщения такого рода я получаю довольно часто. Все дело в именах. Я знаю, точнее, знала всех этих людей. Я родилась и выросла в Окридже. С Пирл и Сандрой мы вместе ходили в школу, они были моими лучшими подругами. Пирл погибла, когда мне было шестнадцать. Кто бы ни написал эти письма, он достаточно хорошо меня знает.

— Кто такой Джонни Кей?

— Мы должны были пожениться. Вы ведь знаете, как люди влюбляются в семнадцать лет. Кажется, что это на всю жизнь… Да и не только кажется. Джуди помолчала. — Мы прямо с ума сходили друг по другу.

— Но вы не поженились?

— Нет. — Она задумчиво покачала головой. — Джонни был на три года старше меня. Он ушел в армию, в авиацию, и годом позже был убит в Корее.

— Простите, — сказал я.

— О, это было так давно. По крайней мере, мне так казалось, пока я не получила эти письма.

— А при чем здесь поэма? — спросил я. — Какое к этому имеет отношение "Прекрасная дама"?

— О, это просто нечто вроде шутки Джонни. Как-то раз я не смогла пойти на свидание с ним, и он назвал меня Прекрасной бессердечной дамой. Он называл меня так каждый раз, когда я почему-либо не могла прийти. — Ее глаза затуманились. — Но об этой шутке никто, кроме нас, не знал. А Джонни погиб семь лет назад. Кто, кроме него, может ее помнить? Это и пугает меня больше всего.

— Где находится Окридж?

— В двухстах милях отсюда, — сказала она. — Маленький городок, граничащий с пустыней. Я уехала оттуда в восемнадцать лет, сразу после того, как погиб Джонни. Мне там больше нечего было делать.

— Не возражаете, если я пока оставлю эти письма у себя?

— Конечно нет, — сказала она. — Как вы думаете, лейтенант, может быть так, что Барбару убили по ошибке?

Позади меня раздался скрежещущий звук, от которого у меня заныли челюсти. Я вздрогнул и, обернулся. На пороге стоял Полник и озабоченно скреб в затылке.

— Лейтенант, — сказал он хладнокровно, — на этом пляже ничего нет, кроме песка и нескольких отпечатков ног.

— А рядом с бассейном ты ничего не нашел? — спросил я. — Туда мог кто-нибудь проникнуть прямо с пляжа?

— Да, — неуверенно сказал сержант. — Бассейн выходит за пределы комнаты, а снаружи он окружен стеной футов в пять, так что перелезть нетрудно. Но отпечатки ног очень неясные.

— Ладно, — сказал я, — спасибо.

Полник взглянул на меня:

— Что еще, лейтенант? Проверить окна и двери?

Я взглянул на Джуди Мэннерс:

— Вы извините нас?

— Конечно. Скажите, лейтенант, я вам еще нужна? — нерешительно спросила она.

Я увидел на лице Полника глупую ухмылку и ткнул его под ребро, прежде чем он успел что-нибудь ляпнуть.

— Если нет, — продолжала она, — я пойду прилягу.

— Хорошо, — сказал я. — Остальное может подождать до утра.

— Спасибо, — кивнула она. — Спокойной ночи.

Джуди вышла из комнаты, и я взглянул на Полника.

Тот уставился в пространство, и в его глазах застыло мечтательное выражение, а нос нервно подрагивал.

— Какая женщина! — сказал он страстно. — Если бы моя старуха хоть немного была такой, я бы не торчал сейчас здесь ночью, я бы даже не вылезал из кровати по утрам!

— Прекрасная бессердечная дама, заполнившая тебя… — продекламировал я.

— Чего-чего? — переспросил Полник.

— Это поэзия, — пояснил я.

— Но здесь нет даже рифмы, — сказал он скорбно. — Небось это навалял какой-нибудь грязный хиппи?

— Да, некто Джонни Ките, лучший из хиппи, — согласился я. — Кстати, ты умеешь печатать на машинке?

Полник несколько раз моргнул, затем его физиономия расплылась в улыбке.

— Лейтенант, вы самый хороший и умный человек на свете. Вы предоставляете мне такой шанс, да?

— Что? — ошеломленно пробормотал я.

— Как умно, — сказал он восхищенно. — Эта Мэннерс лишилась своей секретарши, и вы сразу почувствовали, что ее надо заменить кем-нибудь из своих.

Я помогу вам. Прямо отходить не буду от этой женщины! И он еще спрашивает, умею ли я печатать на машинке?!

Я нетвердыми шагами направился к бару и налил себе полный стакан. После хорошего глотка я отважился заговорить.

— Слушай внимательно, — сказал я. — Это, конечно, изумительная идея, но мы… воплотим ее в жизнь потом.

А сейчас надо обыскать комнату Барбары Арнольд. Она была секретаршей. У нее там должна быть машинка. Если ты ее найдешь, напечатай на ней что-нибудь, а когда придешь обратно в управление, сравни это, — я передал ему три письма, — с тем, что напечатал. Мне надо знать, один и тот же это шрифт или нет. Понял?

— Понял, — сказал Полник. — Но мне все-таки кажется, что я лучше придумал.

— Может быть, — великодушно согласился я. — И когда ты станешь лейтенантом, то получишь полное право загружать работой своего сержанта, а сам в это время будешь оставаться с женщинами. А пока что…

— Понял, — мрачно сказал Полник и вышел из комнаты.

Я допил виски, закурил сигарету и затем отправился на поиски Равеля, ведомый божественными звуками музыкальной темы главного героя. Он сидел в гостиной в кресле и то ли просто глядел в окно, то ли любовался своим отражением в стекле.

Когда я вошел в комнату, Руди Равель нахмурился.

— Вы уже нашли преступника, лейтенант? — холодно осведомился он.

— Кому, как не вам, мистер Равель, знать все сложности нашей работы, сказал я. — Блуждаем в потемках, пока кто-нибудь не признается.

— Так я и думал, — кивнул он. — И далеко вы продвинулись?

— Не дальше вас, — ответил я. — Что вам известно о Барбаре Арнольд?

— Она была секретаршей, — сказал он коротко. — Это все, что я знаю. Мы нашли ее в Голливуде, когда решили отдохнуть.

— Как вы думаете, почему кому-то взбрело в голову убить ее?

— Понятия не имею, — сказал он и выпрямился в кресле, крепко сжав сигарету зубами.

Я мысленно восхитился звуками тревожного марша, зазвучавшего в этот момент где-то на заднем плане.

— Если вы не найдете убийцу, лейтенант, то найти его будем моим долгом, — заявил герой.

— Тогда найдите себе хорошего сценариста, — посоветовал я, — это поможет вам преуспеть.

Он презрительно пожал плечами:

— Дешевый юмор, лейтенант!

— Что делать, — сказал я. — Какова зарплата, таков и юмор. Где вы были сегодня вечером?

— Я выходил. Я уже отвечал на этот вопрос.

— Пожалуйста, поподробнее. Когда вы ушли из дому?

— Около восьми. Мне надо было повидаться в Пайн-Сити с одним моим другом, режиссером Доном Харкнессом. Он остановился в отеле "Старлайт".

— В котором часу вы к нему пришли?

— Откуда я знаю, — раздраженно ответил Руди. — Вы что, думаете, я ношу с собой хронометр? Примерно в четверть девятого.

— Ив котором часу вы от него ушли?

— Ну, знаете, лейтенант! Я не помню и… уж не думаете ли вы, что я вернулся сюда и убил Барбару?

— Это интересная мысль, — сказал я. — Так вы ее убили?

— Конечно нет! — вскричал он. — С какой стати мне нужно было ее убивать?

— Я мог бы ответить на этот вопрос, — сказал я, — но предпочитаю оставаться джентльменом. Воспитание не позволяет, знаете ли… С пляжа в бассейн мог проникнуть любой, включая и вас тоже. Так что я надеюсь, что вы мне говорите чистую правду. Ведь я все равно проверю.

Руди глубоко вздохнул.

— Лейтенант, — сказал он голосом мягким и успокаивающим. — Могу я говорить с вами как мужчина с мужчиной?

— Конечно, — сказал я решительно. — Можете даже закрыть глаза, если это вам поможет.

— Я ушел от Харкнесса около десяти, — скорбно начал он. — Затем я отправился к одной особе…

— Не заставляйте меня волноваться, — сказал я вежливо. — Я умираю от любопытства и страшных подозрений.

Руди поморщился:

— Об этом даже смешно говорить, лейтенант. Я имею в виду, что она еще совсем ребенок и…

— И вы пошли баюкать ее в колыбельке? Кстати, эту юную особу, случайно, не Лолитой зовут?

— Не придирайтесь к словам, лейтенант, — прорычал Равель. — Конечно, она уже совершеннолетняя, но я — знаменитый актер, и она предо мной робеет, понимаете, что я хочу сказать! — Он попытался придать своему лицу честное, искреннее выражение. — Я встретил ее в Париже в прошлом году, и с тех пор она не дает мне покоя. Она узнала мой адрес и приехала в Пайн-Сити.

Я просто пошел туда, чтобы вразумить ее, сказать, что между нами все кончено.

— И она устроила вам небольшой ночной концерт? — спросил я.

Он вновь поморщился:

— Я постарался быть как можно более тактичным, но ничего не добился. Когда этой женщине что-нибудь хочется, она становится упрямой как осел. Если Джуди что-нибудь узнает…

— И как этого осла зовут?

— Камилла, — сказал он. — Камилла Кловис. Я это точно знаю, сам бы не поверил, если бы не видел ее паспорта. Она снимает квартиру в месте, которое называется "Дневная мечта". Я провел с ней сегодня часа полтора, а потом пошел прямо домой.

— Я проверю, — сказал я.

— Сделайте мне одолжение, лейтенант, — взмолился он, — не говорите ничего моей жене. Она с ума сойдет от ревности, если что-нибудь узнает. Не скажете?

— Попытаюсь, — пообещал я ему. — Что еще?

— Я и так наболтал чертовски много, — нахмурился он.

— Если вы не знаете, кому было выгодно убийство Барбары Арнольд, то, может быть, поделитесь своими соображениями насчет того, кому приспичило убить вашу жену?

Руди уставился на меня, нахмурив брови:

— Это что, шутка?

— Ваша жена утверждает, что Барбара убита по ошибке, что Барбару спутали с ней.

— Зачем кому-то убивать Джуди? — медленно произнес он.

— Не знаю, — сказал я. — Она вам ничего не говорила о письмах?

— Каких письмах?

— Значит, ничего. Похоже, что только у этой Камиллы Кловис были причины убить вашу жену.

— У Камиллы? — Он коротко рассмеялся. — Вы с ума сошли! Камилла и мухи не обидит.

— Что ж, возможно, Камилла здесь ни при чем. А вы?

— Я? — Руди посмотрел на меня безумными глазами. — С какой стати мне убивать Джуди?

— Вот и мне тоже интересно. Может, объясните? — сказал я с надеждой в голосе.

— Вы сумасшедший, — сказал он. — И если вы обвиняете меня в том, что я убил Барбару, спутав ее с Джуди, то мне придется отправиться к своему юристу, а вам — в Клинику для душевнобольных! — Он презрительно усмехнулся. — Мы женаты уже три года. Вы что думаете, я никогда не видел свою жену голой?

Мысленно я признал счет один — ноль в его пользу и отправился искать сержанта Полника. Тот обретался в комнате убитой секретарши.

— Я уже почти закончил, лейтенант — сказал он. — Машинка стояла на столе. Больше ничего нет.

— Даже писем нет? — спросил я. — Дневника, фотографий с автографами кинозвезд, пластинок?

— Ничего, — сказал он равнодушно. — У этой дамы в комнате нет ничего, кроме печатной машинки и одежды.

— Мне кажется, секретарше больше ничего и не надо, — сказал я. — А самые прогрессивные обходятся одной лишь печатной машинкой.

Глава 4

Когда я вернулся домой, кушетка моя остыла, и Джеки на ней уже не было. Я не чувствовал себя вправе упрекать ее за это: на ее месте я поступил бы так же.

Поэтому я лег спать в гордом одиночестве и проснулся около девяти, бодрый как духом, так и телом.

Лейверс уже наверняка ждал меня в управлении, но утро было такое прекрасное, солнце светило так ярко, что мне не хотелось нарушать это очарование и я отправился сначала в отель "Старлайт".

Портье меня узнал.

— В чем дело, лейтенант? — спросил он угрюмо.

— Обычная проверка, — успокоил я его. — Ассоциация девиц легкого поведения обвиняет управление отеля в том, что оно дерет тройную плату с клиентов.

— Как смешно, лейтенант, — сказал он устало. — Вам нужен кто-нибудь из наших клиентов?

— Харкнесс. Дон Харкнесс.

Портье заглянул в книгу.

— Семьсот второй номер, — сказал он. — Позвонить ему?

— И предоставить ему шанс выброситься из окна? — возмутился я.

— Если вы не возражаете, лейтенант, — сказал он холодно, — я попросил бы вас подняться к нему в номер прямо сейчас. Мы теряем клиентов из-за того, что вы стоите в холле. Люди обращают на вас внимание. — Он слегка скривился. — И потом, этот ваш галстук…

— Он вручную разрисован самим Пикассо, — сказал я. — Не думаю, что вы такой где-нибудь достанете дешевле чем за полтора доллара.

Решив, что нервная система портье не выдержит дальнейших перегрузок, я направился к стальной коробке лифта, который доставил меня на седьмой этаж.

Номер Харкнесса был в самом дальнем конце коридора. Прежде чем дверь открылась, мне пришлось постучать четыре раза.

Мужчина в пижамных брюках и черном шелковом халате с любопытством глядел на меня.

Он был высок и лыс, с детским выражением лица и кустистыми черными бровями над серыми настороженными глазами.

— Мистер Харкнесс? — спросил я.

— Точно, — ответил он низким голосом.

— Лейтенант Уилер из управления шерифа, — сообщил я ему. — Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

— Заходите, — сказал он. — Я завтракаю.

Я вошел в комнату, и он уселся за стол, весь уставленный тарелками и блюдами, наполненными разнообразной снедью.

— Чашечку кофе, лейтенант?

— Спасибо, — сказал я и уселся в глубокое кресло.

Он налил мне кофе и протянул чашку:

— В чем дело?

— Убийство. Вы разве не знаете, что вчера ночью произошло убийство секретарши Джуди Мэннерс?

— Да, — он кивнул головой, — слышал, — и отправил себе в рот солидный кусок сандвича.

— Что, газетчики уже пронюхали? — спросил я с интересом.

Он покачал головой:

— По крайней мере, в тех газетах, которые читаю я, сообщений еще не было. Просто часа в два ночи мне позвонил Руди Равель.

Я отхлебнул кофе, обдумывая его слова. Харкнесс ухмыльнулся.

— Я знаю, о чем вы думаете, лейтенант. Но он действительно был у меня. Пришел около девяти, ушел в половине одиннадцатого. Вы это хотите знать?

— Нет, — сказал я. — То время, что он был с вами, меня не интересует. Меня интересует, что он делал, когда ушел. Кстати, Равель ваш друг?

Он намазал маслом еще один сандвич и положил сверху большой кусок бекона.

— Деловой компаньон, — сказал он коротко.

Его ровные белые зубы прямо-таки с людоедской жадностью впились в сандвич.

— Руди — оригинальный парень, — промычал он с набитым ртом. — Когда Амур всадил стрелу ему в задницу, он стоял перед зеркалом.

— Вы снимаете кино, мистер Харкнесс?

Он улыбнулся:

— Я продюсер. И с такими кинозвездами, как Руди Равель и Джуди Мэннерс, следующая картина будет иметь бешеный успех.

— Вы знали покойную Барбару Арнольд?

— Встречал несколько раз. В доме на Парадиз-Бич, — сказал он. По-моему, она была ничего. Но я слишком плохо ее знал.

— Вы никого не подозреваете?

— Нет, лейтенант. — Он взялся за кофейник. — Еще чашечку?

— Спасибо, достаточно, — сказал я.

Он налил себе полную чашку и добавил три ложки с верхом взбитых сливок.

— Руди, наверное, договорился с вашим шерифом, — сказал он, — если уж в газетах об убийстве ни слова.

— Может быть, — сказал я. — Во всяком случае, мне об этом вряд ли станут докладывать.

— Я надеюсь, что вы быстро распутаете это дело, лейтенант, — сказал Харкнесс. — Боюсь, если оно будет предано гласности, вам кое-кто устроит большие неприятности.

— Есть версия, что Барбару Арнольд приняли за Джуди Мэннерс, — сказал я.

Харкнесс выпрямился в своем кресле:

— Джуди? Какого черта кому-то убивать Джуди?

Все они точно сговорились отвечать мне именно так на этот вопрос.

— А среди ваших знакомых нет кандидатов на роль убийцы? — спросил я его.

— Нет, лейтенант. — В подтверждение своих слов он помотал головой. — В это трудно поверить. Джуди безупречна.

— Ее формы тоже, — заметил я.

— Фигура у нее великолепная, — со знанием дела ухмыльнулся Харкнесс. И она не из глупеньких красоток, у нее есть и талант и ум. О, эта девочка великая актриса! Она умеет играть.

— Так же как и ее муж, — сказал я. — Но только он никак не может остановиться.

— Для Руди это естественно, — сказал он. — Руди старомоден: для него любая сцена в шесть раз больше жизни.

Любой педагог выгнал бы его из своей театральной школы, но в определенных ситуациях он незаменим.

— Женщины тоже так считают, — ввернул я. — По крайней мере, так говорят.

— Это точно, — кивнул Харкнесс. — Но не вздумайте упомянуть об этом при Джуди. Стоит ему только взглянуть на какую-нибудь девчонку, и Джуди разбивает об его голову первый попавшийся стул. Руди надо быть поосторожнее, иначе он плохо кончит.

— Насколько неосторожен он был со своей секретаршей? — спросил я.

Харкнесс покачал головой:

— Я думаю, здесь вы ошибаетесь, лейтенант. Руди все-таки не идиот! Нахмурившись, он окинул взглядом опустевшие тарелки. — Вы извините меня? Я, признаться, все еще голоден.

Он встал, подошел к телефону и набрал номер бюро обслуживания.

Не представляю, как можно пить за завтраком больше двух чашек черного кофе, поэтому я старался не слушать, как он заказывает себе пшеничные пирожки, кленовый сироп, еще кофе и взбитые сливки.

Дверь внезапно открылась, и в комнату вошел высокий широкоплечий мужчина. Я сразу решил, что он собирается пробоваться на главную роль в фильме ужасов.

Это был прямо-таки ходячий труп, с пустыми, глубоко запавшими глазами и толстыми пучками седых волос, торчащих из ушей.

Мой желудок начал меня подводить еще тогда, когда Харкнесс поглощал свой завтрак, а теперь он чуть было окончательно не сдал. В отчаянии я закурил сигарету.

Харкнесс закончил говорить по телефону и кивнул трупу:

— Привет, Бен, — сказал он. — Это лейтенант Уилер из управления шерифа. Лейтенант, рад познакомить вас со своим компаньоном Беном Лютером.

— Полицейский, — сказал Лютер голосом, напоминающим заводской гудок. Какого черта ему здесь надо?

— Ну, ну, успокойся, Бен, — быстро сказал Харкнесс. — Просто прошлой ночью убили секретаршу Равеля на Парадиз-Бич.

— При чем здесь ты? — холодно спросил Бен.

— Ни при чем, — заверил его Харкнесс… — Самая обычная проверочка. Просто Руди вчера вечером был у меня.

Лютер злобно на меня посмотрел:

— Вы считаете, что это сделал Равель?

Я вернул ему этот взгляд с лихвой.

— А при чем здесь вы?

— При том! — сказал он. — Я вложил в Равеля деньги не для того, чтобы его впутывали в какие-то истории.

Вам понятно?

Я с упреком взглянул на Харкнесса.

— Вам следовало бы сказать мне сразу, что Лютер — новый президент Соединенных Штатов, — сказал я. — Я бы встал при его приближении.

— Не обращайте внимания на Бена, — растерянно улыбнулся Харкнесс. — Он немного разволновался.

— Разволновался! — прорычал Лютер. — Интересно, кто бы на моем месте не разволновался?! Тебе-то беспокоиться не о чем, деньги-то мои, не твои!

— Ну же, Бен, — взмолился Харкнесс, — перестань.

Я же сказал тебе — это самая обычная проверка.

— Ты сказал мне, что Равель больше не путается с бабами! — заорал Лютер. — Ты мне дал честное слово, а я тебе поверил, старый дурак! Кто ее прикончил? Какой-нибудь ревнивец?

— Бен! — Харкнесс покраснел от натуги, стараясь сохранить на лице дружеское выражение. — Расследование еще не закончено, а ты так кипятишься, как будто все знаешь наперед!

— Почему еще ее могли убить? — прервал его ходячий труп. — Он вечно крутится у какой-нибудь юбки!

Ты говорил мне, что сейчас ему никто не нужен, кроме жены. Сорок миллионов мужчин успокоились бы, имея такую жену. Но Равель — нет! Он всем должен доказать, что он сверхчеловек!

— Бен, — спокойно сказал Харкнесс, — почему бы тебе не помолчать? Может, стоит подумать, прежде чем отправлять человека в газовую камеру?

Секунду Лютер смотрел на него, потом немного сбавил тон.

— К черту, — сказал он с отвращением. — Меня просто тошнит от этого Равеля.

Раздался вежливый стук в дверь, и в комнату вошел официант. Он начал быстро выгружать полный поднос на стол. Но Харкнесс отослал его и принялся за дело сам.

— Вы знали эту женщину? — спросил я Лютера.

— Барбару? — Он кивнул. — Конечно, знал. Приятная женщина. Потому-то я гак и взбесился: если бы Равель оставил ее в покое, ей бы еще жить и жить.

— У него с ней что-то было?

— Думай о том, что ты говоришь, Бен, — угрюмо сказал Харкнесс. — Это все, что я прошу.

Лютер, язвительно прищурившись, наблюдал, как Харкнесс поливает пшеничные пирожки кленовым сиропом, затем он посмотрел на меня, и глаза его блеснули.

— Я встретил Барбару на пляже, когда мы были у них в доме и обсуждали новую картину, — сказал он. — Меня просто бесит, что ее убил какой-то ревнивый псих! Я уверен, что ее убили из ревности. Равель приставал к ней, а кто-то ее приревновал и ухлопал.

— Это интересная версия, мистер Лютер, — сказал я вежливо. — Вы знаете того, кто ее приревновал?

Он с сожалением покачал головой:

— Нет, но я уверен, что стоит только вам его найти, считайте, что вы поймали убийцу!

— Ну, что ж, спасибо, — сказал я.

— Хочешь кофе, Бен? — промямлил Харкнесс, с полным ртом пирожков и сиропа. — Теперь, когда ты отправил Руди в газовую камеру, не хочешь ли перекусить?

— Кофе! — Лютер даже поперхнулся от ярости. — У меня руки чешутся пойти и набить морду твоему Равелю.

— И испортить такой профиль! — сказал Харкнесс. — Нет, Бен, ты окончательно рехнулся.

Я посмотрел, как он по рассеянности положил себе в кофе три лишних ложки взбитых сливок, и решил, что мне пора уносить ноги, пока мой желудок окончательно не взбунтовался.

Когда я поднялся с кресла, Лютер взглянул на меня.

— Проследите за Равелем, — сказал он, — и вы быстро докопаетесь до сути, лейтенант.

— Бен! — в отчаянии завопил Харкнесс.

— И, — невозмутимо продолжал Лютер, — у меня к вам маленькая просьба, лейтенант. Когда этого никто не будет видеть, отделайте Равеля своей дубинкой в тех местах, которые не будут позировать перед камерой, ладно?

* * *
"Дневная мечта" — очень приятное местечко. В особенности если ты в состоянии платить несколько сотен долларов ренты в месяц.

Сам дом находился примерно в сотне ярдов от дороги — современное двухэтажное здание, выстроенное в форме подковы вокруг большого плавательного бассейна. Сзади располагались два теннисных корта, сад с лужайками, на которых стояли бильярдные столы. Дорожки, посыпанные гравием, петляли между деревьями.

На дверях конторы висела табличка с надписью "Управляющий". Я вошел без стука, и невысокий мужчина отпрянул от окна, уронив при этом на пол большой бинокль.

— Ох! — Он нервно поежился. — Вы меня испугали.

— Это моя работа, — сказал я ему. — Я ищу мисс Кловис, Камиллу Кловис.

— Да, да, конечно, — торопливо сказал он. — Очаровательная женщина! Ее квартира 5-А, почти в самом центре.

— Спасибо, — сказал я.

— Ну что вы, что вы! — Он потоптался в нерешительности. — Я думаю, выдавил он из себя в конце концов, — что мисс Кловис сейчас у бассейна. Да, у бассейна, я уверен в этом.

— Спасибо, — повторил я.

Я вышел из конторы и направился к бассейну. Вдоль бортика плыла толстая блондинка в ярко-красном купальнике. Она изо всех сил вытягивала шею, стараясь не замочить сигарету, дымившуюся в длинном мундштуке.

Бедняжке приходилось с удвоенным усердием загребать руками и ногами, чтобы удержать себя и сигарету на поверхности, и я решил, что это такое специальное упражнение — толстуха явно стремилась похудеть. Огонек сигареты отражался в тонированных стеклах солнцезащитных очков. Их оправа, как я заподозрил, была инкрустирована бриллиантами.

Чуть дальше на краю бассейна какая-то брюнетка лежала лицом вниз, положив голову на согнутые руки.

У нее были длинные ноги, переходящие от полных бедер к нежным лодыжкам и красивым ступням. Разрисованное черным и желтым с серебряной ниткой бикини — что я с удовольствием отметил — было настолько мало, что служило не более чем символом. Лифчик на спине был развязан.

Я молча стоял, оценивая девушку взглядом.

— Убирайся отсюда, ты, грязный карлик! — раздался внезапно приглушенный голос. — Не думай, что отблеск твоего бинокля нельзя заметить! Я позову полицию и скажу, что ты пытался меня изнасиловать!

— Это не правда! — сказал я с воодушевлением. — Стоит мне подойти к вам, я уже ничего не вижу — у меня запотевают очки!

Ее спина напряглась.

— Что случилось с твоим голосом? Он внезапно стал напоминать мужской?

— Я съел коробку этих пилюль, — сказал я гордо. — Целую коробку за раз. Я сейчас на такое способен, о-о-о!

— Кто бы вы ни были, вы явно не тот слизняк управляющий, — сказала она. — Ведь стоит ему поговорить со мной три минуты, и у него уже мокрые штаны!

— Я не управляющий, это верно, — согласился я. — Я тот самый полицейский, которого вы хотели позвать, если бы я был тем самым управляющим и не убрался бы подобру-поздорову.

Она нашарила под собой завязки лифчика и высвободила концы.

— Завяжите, — коротко сказала она.

— С удовольствием, — сказал я совершенно искренне и, взяв обе тесемки в руки, затянул их, может быть, несколько туго.

— Вы решили меня удавить? — вскрикнула она.

Я несколько ослабил свой захват и крепко перевязал тесемки узлом.

— Сейчас все более или менее прилично, — заверил я ее. — Можете переворачиваться.

— Если вы действительно так считаете, то я немедленно сниму бикини и так пойду, пока не подыщу что-нибудь поудачнее, — сказала она, переворачиваясь с живота на спину и спокойно на меня глядя.

Лифчик, как и бикини, был символом, то есть его практически не было. Грудь у нее была небольшая, но крепкая и высокая, как у девушки-подростка.

— Бьюсь об заклад, что, если бы вы были в очках, они бы у вас сейчас запотели, — с торжеством сказала она.

— А вы не позовете полицейского? — сказал я. — Другого полицейского, не такого впечатлительного, как я?

Ее брови приподнялись, подчеркивая злой блеск карих живых глаз. У нее был приятный вздернутый носик, полные чувственные губы, в чертах лица читались благородство и жестокость одновременно.

Секунду я размышлял, не солнечный ли свет придает ее лицу такое выражение.

Она поднялась на ноги одним скользящим движением и, положив руки на бедра, принялась меня рассматривать.

— Увы, — сказал я, — лейтенант Уилер из управления шерифа. — А вы Камилла Кловис. Правда, я никогда не поверю, что это ваше настоящее имя. Вы, должно быть. Золушка?

— Чем я могу быть вам полезна? — промурлыкала она. — Кроме того, разумеется, чем я полезна быть вам не могу?

— Всего несколько вопросов, — сказал я. — О вас самой и о некоем сверкающем всеми добродетелями субъекте по имени Руди Равель.

— Руди? — Ее глаза на секунду посерьезнели. — С ним ничего не случилось?

— Пока нет, — сказал я с сожалением. — Это случилось с его секретаршей.

— Вы хотите сказать… что Руди изменял мне со своей секретаршей? спросила она в шоке.

— Этого я не знаю, — сказал я, — может быть. Я хочу сказать, что ее вчера ночью убили.

— О Господи! — Она с облегчением вздохнула. — Я уж было подумала, что случилось что-то серьезное!

Глава 5

Ее обиталище ничуть не отличалось от других квартир в этом доме. Сам дом был летним, построенным на калифорнийский лад, зимой же отдыхающие отправлялись по своим теплым жилищам наслаждаться комфортом парового отопления.

Квартира Камиллы состояла из гостиной, спальни, кухни и ванны. Полы были из настоящих деревянных досок. Вместо ковров на них лежали вязаные половики.

Мебель была старой, и я могу побиться об заклад, что кофейные чашки были без ручек.

Камилла Кловис открыла стеклянный шкафчик, дверца которого выскочила из стены, как будто за ней прятался частный детектив, специализирующийся по бракоразводным процессам, и принялась смешивать коктейли.

— Моя специальность, — объявила она, — "Поцелуй Дьявола".

— Мне, пожалуйста, шотландское виски и немного содовой, — сказал я поспешно.

— Вы много потеряете, если не попробуете "Поцелуй Дьявола", — сказала она уверенно. — Это мое собственное изобретение.

— Послушайте, — взмолился я, — я старый человек и уважаю старое, хорошее виски. Конечно, многие девушки считают, что…

— Дочерних чувств я не испытываю, — самодовольно сказала она. — Чем старше, тем лучше, лейтенант.

Я люблю людей постарше, их тело и сильные мускулы, и их умение держать язык за зубами.

— Я знаю, — сказал я. — Вот Руди, если бы ему предложили взять на себя футбольную женскую команду, он бы ее взял — всю и без всяких разговоров.

Ее губы беспомощно приоткрылись на секунду, затем она неуверенно хохотнула.

— Ладно, — сказал она. — Ваша взяла, шотландское виски и немного содовой.

Она протянула мне рюмку, и я уселся на кушетку.

Камилла опустилась рядом. В ее стакане плескалась какая-то отвратительного цвета жидкость.

— Это и есть "Поцелуй Дьявола"? — спросил я изумленно.

— Конечно, — сказала она с гордостью. — Водка, ямайский ром, молоко.

— Молоко?!

— Ну конечно, — сказала она. — Это же витамины.

Я быстро отхлебнул виски, посмотрел на нее и встретил полный невинности взгляд больших карих глаз.

— Так что там насчет Руди? — спросила она наконец.

— Когда вы его в последний раз видели?

— Вчера вечером.

— В котором часу он пришел?

— Около одиннадцати, — сказала она, — а в чем дело?

— Когда он ушел?

— Примерно в половине первого.

— Вы уверены в этом?

— Конечно, уверена, — весело сказала она.

— Руди звонил вам, чтобы быть уверенным, что вы уверены?

— С чего вы взяли, лейтенант? — невинно спросила она.

— Я уже девять лет как полицейский, — сообщил я ей. — У меня были свои разочарования.

— Вы думаете, ее убил Руди? — Она покачала головой. — Зачем? Даже если что-нибудь было бы не в порядке, он мог ее в любой момент уволить.

— Тоже верно, — сказал я. — Хорошо было в Париже?

— В Париже?

— Может быть, это был Париж. Или Кентукки? — терпеливо продолжал я. Или Иллинойс?

— В Париже было хорошо, — сказала она, — пока там был Руди.

— Вы так им увлечены? — спросил я. — Вы его любите?

— Он будит во мне материнский инстинкт. — Она кокетливо улыбнулась, отнюдь не материнской улыбкой. — Он просто взрослое дитя.

Она поднялась с кушетки и потянулась, закинув руки за голову. Бикини подозрительно затрещали.

— Вы тоже будите во мне инстинкты, лейтенант, — сказала она. — Вы какой-то такой земной.

— В моем роду масса потомственных крестьян, — заявил я.

— Можете этого не доказывать, лейтенант, — сказала она. — Верю вам на слово.

Она лениво отвернулась, предоставляя любоваться своей спиной.

— Развяжите, пожалуйста, этот морской узел на моем лифчике, крестьянин, — сказала она. — Я пойду приму душ.

— Черт! — сказал я, развязывая ей лифчик. — Никогда раньше не думал, что я настолько земной!

Она уронила лифчик на кушетку, затем одним легким движением выскользнула из бикини.

— Можете выпить, пока меня не будет, — сказала она совершенно спокойно, поворачиваясь ко мне спиной. — Кстати, вас еще как-нибудь зовут, лейтенант, кроме как Крестьянин?

— Эл, — признался я. — Эл Крестьянин. Хочешь, я буду называть тебя Золушкой?

— Но Камилла — это мое настоящее имя, — сказала она почти умоляюще.

— Придется поверить, — вздохнул я, — что это голая правда!

Она прошла через всю комнату к ванной, слегка покачивая на ходу крепкими бедрами.

Я поднялся с кушетки и налил себе еще виски. Я не очень далеко продвинулся в своем расследовании, но как однажды сказала близняшка мужу своей сестры: "Нельзя же иметь все сразу".

Я отпил немного виски и напомнил себе, что именно в такие минуты я больше всего люблю копаться в себе. Когда секс поднимает свою маленькую головку, я сразу же забываю о том, что я полицейский. Вся беда в том, сказал я себе строго, что мне не хватает образования.

Я вспомнил Билла Брэди, с которым работал в полиции три года тому назад. Билл был образованным полицейским. Однажды ночью он обнаружил, что в одном из складов скрываются братья Манчини, укравшие неделю назад из армии ручной лазер, которым они не преминули бы при случае воспользоваться.

Сначала, как всякий нормальный полицейский, он вернулся к своей машине и вызвал к себе ребят по радио. Но затем, вместо того чтобы дождаться подкрепления, как сделал бы всякий нормальный полицейский, он решил взять братьев Манчини на испуг и, ворвавшись на склад, приказал им выходить по одному с поднятыми руками.

Ему устроили торжественные похороны, а на надгробной плите выгравировали: "Образованный полицейский".

Поэтому каждый раз, когда я думаю о своей неучености, я вспоминаю Билла Брэди, и мне сразу же становится легче. Для всякого полицейского существует предел, до которого он может дойти, — разумеется, по службе.

Я допил виски и, чтобы не чувствовать себя так одиноко, налил еще. Звук льющейся воды внезапно прекратился, и минутой позже из ванной появилась Камилла.

С нее текло: на естественном деревянном полу оставались естественные мокрые следы. Она швырнула в меня полотенцем, и я не очень ловко его поймал.

— Вытри меня, Эл, — сказала она. — Тебе очень холодно, да?

— Холодно? — прошептал я.

— Ты все еще одет, — сказала она нетерпеливо. На секунду она вдруг замерла с выражением ужаса на лице. — Ты, случайно, не импотент? — спросила она с подозрением. — Или, может быть, ты из тех, что кончают, глядя в бинокль? Или тебя стихи возбуждают?

— Вот только еще одной Прекрасной бессердечной дамы мне и не хватало, — пробормотал я.

— Что-то вроде

И перед тем как полюбить,

Она дрожала, как листок.

Нравится, Эл?

— Нравится, — кивнул я. — Руди рассказал тебе о письмах?

— О каких письмах? — спросила она с раздражением. — И оставь Руди в покое.

Она направилась ко мне твердыми шагами.

— Ты очень обидишься, если я промочу твой костюм?

Я принял обычные меры предосторожности, чтобы не замочить костюм: я его снял. Затем я завернул ее в полотенце и мягко опустил на кушетку.

Она крепко обняла меня руками и потянула к себе.

В какую-то секунду она была сухая, как штат Техас.

— Эл, — счастливо пробормотала она, перестав теребить мое ухо. — Ты изумителен, земной Эл Крестьянин!

— Не называй меня так, Золушка, — прошептал я, — или я тебя укушу, вот так!

* * *
Я опять вошел в контору без стука, но на сей раз бинокля в поле зрения не было.

Он глядел на меня сверкающими мрачными глазами, и взгляд этот сам по себе был достаточно грозный.

— Вы нашли мисс Кловис? — сказал он с бешенством в голосе, и, пока говорил, его очки успели запотеть.

Я уселся на край стола и закурил сигарету.

— Вы мне не нравитесь, — сказал я ему откровенно. — Вы паршивый карлик с биноклем!

— Как вы смеете! — Он возмущенно вскочил на ноги, но ворвавшийся на визг голос испортил весь эффект.

— На вас поступила жалоба, — сказал я холодным тоном, каким должен говорить каждый непреклонный полицейский.

— Жалоба? — Голос поднялся на октаву выше, почти перестав быть слышным для уха человека.

— Управление шерифа, — сказал я и кинул перед ним на стол свое удостоверение. — Подсматривать — беда невелика, огласка — вот что страшно.

— Подсматривать? — Он сглотнул.

— Газеты подхватят такой материал, — сказал я. — Женщины ненавидят грязных недоносков, готовых прятаться за каждым кустом, лишь бы подсмотреть, как они раздеваются на ночь.

— Лейтенант! — Он изо всех сил дернул за мочку уха. — Лейтенант. Вы ошибаетесь!

— Я не ошибаюсь, — сказал я презрительно. — Вы думаете, я не узнаю подонка, глядя на него? И этот бинокль…

— Пожалуйста, — сказал он в отчаянии. — Я никому не хотел плохого… просто вы не понимаете… Я так одинок! — Он разрыдался.

— Оправдываться будете перед судом, — сказал я решительно. — Для меня вы просто ничтожество.

Он изо всех сил дергал себя за ухо, но это наказание он счел недостаточным и, вытащив из ящика стола перьевую ручку, стал тыкать острым концом в тыльную сторону ладони.

— Лейтенант, — его голос задрожал, — простите меня!

Я буду счастлив… счастлив… помочь… — В горле у него заклокотало, он выхватил носовой платок и оглушительно высморкался.

— Вы пытаетесь меня подкупить? — спросил я медленно.

Его голова внезапно дернулась.

— Нет, нет, нет, лейтенант!

— Негодяй! — сказал я, с трудом сдерживая смех, делая вид, что обдумываю его предложение. — Хотя…

Перо замерло на полдороге к перепачканной чернилами руке.

— Хотя… лейтенант, хотя, — с болью в голосе сказал он.

— Мы можем заключить договор, — сказал я. — Вы ответите мне на кое-какие вопросы, а я забуду о том, что вы подсматривали.

— Да! Да! — Его голова замоталась сверху вниз. — Все, все, что угодно.

— Эта Кловис, — сказал я. — Вы подглядывали за ней с самого первого дня?

— Нет, — простонал он, — не правда…

— Заткнитесь! — сказал я холодно. — Еще одна ложь, и я забуду о том, что мы договорились. Вы за ней подглядывали, и я хочу знать, что вы видели.

Его рот приоткрылся.

— Отвечайте на вопросы, — рявкнул я, — и считайте, что вы счастливо отделались. Но если посмеете мне хоть раз солгать, тогда пеняйте на себя, ясно?

— Да, сэр, — сказал он быстро, — я все понял, понял…

— Давно она здесь живет?

— Девять недель, лейтенант. В моей книге есть точная дата, если вы хотите…

— Не важно, — сказал я. — Кто платит ренту?

— Ренту?

— Сделайте вид, что вы не поняли, и я вышибу вам мозги вашим собственным биноклем. Кто платит ренту?

— Конечно, мисс Кловис.

— Чем?

Его лицо передернулось.

— Деньгами, лейтенант. Чем же еще?

— Наличными или чеками?

— Наличными, всегда наличными, — сказал он. — Регулярно, первого числа каждого месяца и, конечно, вперед.

— Чем она занимается целый день? Она ведь не работает?

— Нет, не работает. Она почти все время загорает у бассейна.

При этом воспоминании его водянистые глаза на секунду блеснули.

— Иногда она уходит по вечерам. Однажды она уехала на весь уик-энд, с субботы до утра понедельника.

— Она встречается только с одним мужчиной?

— Да, — уверенно сказал он. — С одним и тем же, лейтенант. Я не знаю, как его зовут, но он красивый мужчина, высокий, да, с черными волосами и маленькими усиками. Иногда мне кажется, что его лицо чем-то очень знакомо мне, но я не могу вспомнить, где я его видел.

— На уик-энд она тоже уезжала с ним?

— Да, с ним. Он, ох, приходит к ней по вечерам. Да, по вечерам.

— А вы не боитесь, что в тех кустах у нее под окном вас когда-нибудь скрутит радикулит или начнутся судороги? — спросил я.

Он нахмурился и осторожно посмотрел поверх моей головы.

— Что вы еще хотите знать, лейтенант? — спросил он.

— Он был здесь вчера вечером?

— Да. Я видел его машину, спортивной модели, около половины одиннадцатого.

— Когда он ушел?

— После одиннадцати, лейтенант! Я не знаю точно, но раньше, чем в половине двенадцатого. К тому времени мисс Кловис уже была в постели.

— Понятно, — сказал я. — Так у нее больше нет никого?

— Нет, — сказал он с сожалением.

— Плохо, — сказал я. — Что-нибудь можете мне еще рассказать о мисс Кловис?

— Больше ничего, лейтенант.

Он с опаской посмотрел на меня.

— Хорошо, — кивнул я.

— Вы сдержите свое слово? — спросил он взволнованно.

— Да, — сказал я. — Но если будет еще жалоба…

— Никогда! — быстро проговорил он.

— Вам пора переходить к практическим занятиям, уважаемый. Немного тренировки — и все получится. — Я осекся: в его глазах было неподдельное отчаяние, и я понял, как сложно жить в собственном мире фантазий, когда бинокль или чье-то освещенное окно с незадернутыми шторами — единственная дверца в реальную жизнь. Прекрасные женщины, спортивные машины, толпы друзей — всем этим он обладал лишь в своем воображении.

— У вас есть подружка? — спросил я.

— У меня есть только я, — прошептал он. — И наказания страшнее даже вы не сможете для меня придумать.

Глава 6

Когда я остановил свой "остин-хили" у управления шерифа, было половина второго дня. Сначала я решил перекусить, рассудив, что лишние полчаса уже никакой роли не сыграют, злее чем сейчас, шериф все равно не будет. Поэтому отправился в закусочную за углом и выпил чашечку кофе с сандвичем.

Гордость Юга сидела за своим столом, с преданным восхищением рассматривая открытку с автографом Роберта Редфорда.

— Привет, Аннабел, — сказал я. — Как шериф?

Аннабел Джексон не отрываясь глядела на фотокарточку.

— Только не проси, чтобы я смотрела на тебя, Эл, пожалуйста, рассеянно сказала она. — Этого сравнения я не переживу!

— Что ты нашла в нем такого, чего нет у меня, — спросил я оскорбленным тоном.

— Задай вопрос по-другому, и мне не придется отвечать.

— Ох, уж эта святая невинность, — сказал я ей. — Я так и вижу тебя в белом платье, с большой шляпой в руках и улыбкой на губах, а сзади осыпаются, умирая, листья магнолии.

Она даже не слышала меня, витая в облакахвместе со своим Редфордом.

— Добро пожаловать в родные края, Уилер! — прогудел в мое ухо сердечный голос. — И как вам понравился Нью-Йорк?

Я повернулся и тупо уставился на широкую улыбку Лейверса.

— О, простите, — сказал он задумчиво. — Виноват, но я исправлю свою ошибку. Как вам понравилось в Майами?

— Шериф, — сказал я затравленным голосом, — вы издеваетесь надо мной?

— Ну что вы, — сказал он. — Я послал вас расследовать это убийство вчера в двенадцать ночи, а вы вернулись, — он взглянул на часы, — ровно через четырнадцать часов и восемь минут. Должны же вы были где-то провести все это время, может, в Тихуане, а?

— Я занимался расследованием, — сказал я, — в точности, как вы приказали.

Лицо Лейверса налилось кровью и приобрело знакомое выражение "сейчас ты у меня попляшешь!".

— Уилер! — заорал он. — Недисциплинированный, Лживый, ленивый, глупый, слабоумный…

— Лейтенант? — с надеждой спросил я.

— Вы что-нибудь узнали? — спросил он, тоже с надеждой. — Нашли убийцу или неопровержимые доказательства?

— Нет, — сказал я с сожалением. — А что у вас?

— У Полника хватило ума донести эти письма до управления, — ответил он. — Они все напечатаны на одной машинке. И машинка эта принадлежала Барбаре Арнольд.

— Как насчет отпечатков пальцев? — спросил я.

— Только Джуди Мэннерс и ваши, — сказал он. — Правда, очень много смазанных.

— Этот Джонни Кей, о котором говорится в одном из писем, — объяснил я, — был женихом Джуди. Она говорит, что его убили в Корее, но…

— Я уже допросил ее сегодня утром, — прервал меня Лейверс, — и навел справки в авиационных частях. Джон Кей действительно погиб: есть шесть свидетелей того, как его самолет взорвался в воздухе.

— Что ж, одним подозреваемым меньше, — сказал я.

Лейверс зажег сигару и тут же принялся яростно ее жевать.

— Когда я переводил вас из отдела убийств в свое управление, я думал, что вы будете работать на меня, Уилер.

— А я чем занимаюсь?! — удивился я.

— Тогда расскажите мне о работе, которую вы проделали для меня со вчерашнего вечера, — резко сказал он.

Я коротко перечислил ему все события, относившиеся к делу, за исключением своих опытов с полотенцем, чтобы не отвлекать его от сути. Когда я закончил, он кашлянул.

— И что вы обо всем этом думаете?

— Письма были отпечатаны на машинке, находящейся в доме. Может быть, их напечатала Барбара Арнольд.

Если это так, то ее могла убить Джуди Мэннерс, использовав письма как алиби.

— А следы, которые Полник обнаружил у бассейна?

— Их тоже могла оставить Джуди. А может быть, и нет. Но если письма и следы настоящие, я думаю, нам следует охранять Джуди Мэннерс.

— Уже сделано, — коротко сказал Лейверс. — Полник торчит там с восьми утра. Равель и миссис Мэннерс согласились, чтобы он пока пожил у них.

— Первый солнечный день в жизни Полника с тех пор, как он познакомился со своей женой, — сказал я.

— Заключение Мэрфи после аутопсии уже готово, — сказал шериф, игнорируя мои теплые чувства к Полнику. — Мэрфи говорит, что ничего нового для вас там нет.

Такой нож можно купить за три доллара в любой лавке.

Отпечатков пальцев, конечно, не нашли.

— Шеф, мы не полиция, а рекламное бюро: никаких фактов, одни эмоции.

— Вы можете вылететь из этого рекламного бюро в две секунды, Уилер, угрюмо напомнил Лейверс.

— Я бы не отказался попутешествовать, — нашелся я. — Например, в Окридж. Доберусь туда часа через три-четыре… — Заметив грозное выражение лица шерифа, я быстро добавил:

— Вернусь утром. Надо же в конце концов проверить эти имена, упомянутые в письмах, а то мы даже не знаем, с чего начать.

— Можно телеграфировать местной полиции, — буркнул Лейверс.

— Джуди Мэннерс сказала, что Окридж — плохонький городок на краю пустыни, — сказал я. — Местная полиция, я думаю, не лучше. Нет уж, я предпочитаю поехать сам, шериф. Так будет надежнее и быстрее.

Он выпустил облако зловеще-черного дыма.

— Я ничего не сообщал в газеты, — сказал он. — И ваше счастье, что Равель и миссис Мэннерс согласились держать язык за зубами. Стоит этой истории получить огласку, как нам придется туго. Вы должны поймать преступника, Уилер, и сделать это как можно быстрее.

— Да, сэр, — сказал я покорно.

— Хорошо. Поезжайте в Окридж, если вы считаете, что так лучше. Но если завтра к девяти утра вы не будете в моем кабинете…

— Можете не продолжать; сэр, — вежливо остановил его я. — И спасибо.

Я совершенно не обязан был докладывать, что собираюсь вернуться в Пайн-Сити еще сегодня вечером.

В полночь у меня было назначено свидание с Камиллой, и теперь, когда Полник охранял дом на Парадиз-Бич, я мог не опасаться, что Равелю удастся оттуда вырваться. Есть все-таки справедливость на свете.

Я проехал два квартала, заполнил бак своего "остина" бензином и отправился в Окридж. Далекий путь, если учесть, что мне всего-навсего нужно было осмотреть кладбище.

* * *
Последние десять миль перед Окриджем я уже ничего не замечал, кроме пылающего ярко-синего неба и желтой пыльной дороги впереди. Железнодорожные пути, тянущиеся вдоль дороги, стали для меня такой же привычной частью пустыни, как полынь или кактусы. Затем я увидел доску с надписью "Окридж" и знак, запрещающий движение со скоростью более 35 миль в час, и внезапно очутился на главной улице.

Сверкающие рельсы проходили через весь городок, безразличные ко всему на свете, и выползали из него с другой стороны. У тротуара стояло несколько автомобилей, очевидно не покидавших своего места еще с 1935 года.

На мотеле обнадеживающе горела надпись: "Есть свободные номера". Напротив находились забегаловка и несколько лавок, давно уже, очевидно, прекративших всякие попытки вести какие-либо дела. Я понял, как великодушна была Джуди, назвав этот город конечной остановкой перед пустыней. Ни один уважающий себя поезд не остановился бы здесь дважды.

Я припарковал свой автомобиль позади забегаловки и вошел внутрь. Пот бежал у меня по лицу и стекал за воротник рубашки, которая промокла еще несколько часов назад. Внутри столовой было уютно и чисто, градусов на десять прохладнее, чем на улице, благодаря кондиционерам. Я с жадностью стал глотать ледяную воду, заказал кофе и яйца вкрутую. К тому времени, как я насытился и закурил сигарету, я решил, что снова смогу рискнуть выйти наружу. Когда официантка услышала, что я хочу посетить кладбище, ее лицо просветлело.

— Вам нужно свернуть направо, миновать мотель, а затем проехать два квартала вперед, — сказала она. — Заблудиться невозможно. Это такое красивое место! Старый Коулмен целыми днями ухаживает за могилами, и там действительно чудесно! Я сел в машину и медленно поехал мимо мотеля, глядя на бассейн, в котором вместо воды лежал слой песка. Затем свернул направо и проехал два квартала. Официантка мне не соврала: это кладбище было как оазис в пустыне. Изумрудная свежая трава, безупречная по своей чистоте, выглядела так, будто ее только что импортировали из загородного дома на Беверли-Хиллз. Выбираясь из машины, я слышал звук льющейся из шланга воды.

Открыв маленькую свежевыкрашенную калитку, я вошел на территорию кладбища. Каждая могила, каждый надгробный памятник носил на себе следы тщательного ухода.

Через пять минут чтения могильных надписей я очутился у могилы "Элиас Фрай, род. 1861, ум. 1923. Покойся в мире". Немного дальше находился мраморный памятник в виде ангела. Крылья его сверкали на солнце. Надпись была следующая: "ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ПИРЛ КОУЛМЕН, ПОКИНУВШАЯ НАС НА СЕМНАДЦАТОМ ГОДУ ЖИЗНИ". Внизу, буквами помельче, шла надпись:

"Бог дал, Бог и взял". Последняя строчка была раза в два больше предыдущей и поэтому выделялась: "МЕСТЬ ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ", — СКАЗАЛ ГОСПОДЬ".

Отступив на несколько шагов, я закурил сигарету. Щурясь от солнечных бликов, скользивших по полированной поверхности мраморных плит, я перечитал надпись, но все равно ничего не понял. Последняя строчка звучала явным диссонансом.

— Мы не любим, когда на кладбище курят, незнакомец, — раздался позади меня спокойный голос.

Я обернулся и увидел рядом с собой старика, глядевшего прямо на меня. Ему было лет семьдесят, но его спина была прямой, а бледно-голубые глаза сурово смотрели на меня с сожженного загаром лица. Он был без шляпы, в потертых джинсах, на плечи поверх голубой хлопчатобумажной рубашки был накинут плед. Пряди седых волос были плотно зачесаны назад, придавая ему почти библейский вид.

— Простите, — сказал я, бросил сигарету и затоптал ее.

Он одобрительно кивнул.

— У вас здесь кто-нибудь похоронен?

— Нет, — сказал я. — Просто это место показалось мне с дороги таким красивым, что я остановился на минутку.

— Я присматриваю за кладбищем, — сказал он. — С тех пор как у меня умерла дочь, это моя единственная забота. Жена похоронена в северном углу. — Он указал рукой направление.

— Вы мистер Коулмен? — спросил я. — Официантка в столовой сказала мне, что вы присматриваете за кладбищем.

— Никто не называл меня мистером уже лет десять, — усмехнулся он. Старый Коулмен — так меня все зовут. Некоторые считают, что я свихнулся. Может, они и правы.

— Ваша дочь Пирл похоронена здесь? — Я кивнул в сторону мраморных крыльев.

— Да, моя девочка, — сказал он. — Красивый мрамор, правда? Мне кажется, что Пирл он бы понравился. Она так любила красивые вещи.

— Очень красивый памятник, — сказал я вежливо. — Меня только удивляет надпись — последняя строчка как-то не вяжется с остальными.

— Так и должно быть! — упрямо сказал он. — Так и должно быть, молодой человек! Месть принадлежит мне, сказал Господь, и так оно будет! Я ждал ее восемь лет и, если понадобится, буду ждать еще столько же!

Мое время отправляться на тот свет не придет, пока добрый Господь не отдаст мне того, что принадлежит мне по праву!

— Месть? — переспросил я. — Кому?

Его лицо приобрело прежнее суровое выражение.

— Это вас не касается, — холодно сказал он.

— Конечно нет, — сказал я. — А вы бы могли мне помочь в другом деле? Я ищу девушку по имени Шейн.

Сандра Шейн.

— Я слышал, она работала у Луи Робертса, — сказал старик неуверенно. Он владелец бара здесь, в городе.

Не такой уж хороший бар, но другого у нас нет. Да я почти и не пью с тех пор, как умерла Пирл.

— Попытаюсь разузнать о ней там, — сказал я. — Спасибо.

— Мы с Пирл благодарны вам за внимание, — сказал он торжественно.

Я минуту колебался.

— Этот пустой участок за могилой вашей дочери, он что, зарезервирован?

— Почему вы спрашиваете?

— Просто любопытно, — сказал я. — Можно ли заранее договориться о месте на кладбище или хоронят на том участке, который свободен?

— Это место занято, — сказал он низким голосом. — Занято… для одной из дочерей самого Дьявола! Для накрашенной шлюхи с черным сердцем, которая отняла у меня мою девочку раньше срока!

— Джуди Мэннерс? — спросил я.

— Вы знаете? — Его голос стал грубым, уродливым. — Она послала вас сюда посмеяться и поиздеваться надо мной! Так можете передать ей, что ее время близко — месть придет с Небес: громом и огнем!

— Я передам ей, — сказал я, устало усмехаясь.

— Убирайтесь! — Он драматично вытянул руку по направлению к низкому забору. — Вы жалкий земляной червь! Убирайтесь, пока гнев Небес…

Но я уже ушел не дослушав.

Я опять устроился в своем "остине", завел мотор и бросил последний взгляд на кладбище. Старый Коулмен стоял неподвижно. Его рука, все еще вытянутая вперед, указывала прямо на меня. Солнце сияло за его головой, и образовавшийся нимб завершал его сходство с персонажем из Библии.

По моей спине пробежали ледяные мурашки, и я нажал на стартер техники двадцатого века, которая унесла меня опять на главную улицу.

Тремя минутами позже я входил в бар. В одном старый Коулмен был прав заведение это было не из лучших.

Толстый мужчина с веселой улыбкой на губах подошел ко мне, вытирая губы о передник.

— Вам что? — одобряюще спросил он.

— Шотландское виски, немного содовой, — сказал я. — И пожалуй, кружку пива.

— Обязательно. — Он кивнул. — Вы здесь проездом или по делу?

— Вы Луи Робертc? — спросил я.

Он кивнул:

— Чем могу?..

— Мое имя Уилер. — Я протянул ему свое удостоверение.

— Далеко вы забрались из Пайн-Сити, лейтенант, — усмехнулся он. — Так чем я могу быть вам полезен?

— Я ищу одну девушку, — сказал я, — Сандру Шейн.

Старый Коулмен сказал, что она работает у вас.

— Вы с ним уже познакомились? — ухмыльнулся Робертc. — Он у нас нечто вроде местной достопримечательности.

— Можете меня в этом не убеждать, — сказал я. — Так что насчет Шейн?

— У нее какие-нибудь неприятности?

Я покачал головой:

— Просто одна свидетельница в Пайн-Сити говорит, что Шейн может удостоверить ее личность.

Он поставил передо мной виски и пиво.

— Очень жаль, но я ничем не могу вам помочь, лейтенант, — сказал он.

— Разве она у вас не работает?

— Старый Коулмен окончательно потерял счет дням.

Совсем уже ничего не знает, кроме своих могил. Сандра ушла от меня недель восемь-девять назад. Решила, что в Окридже ей не место. Да и приехала она к нам из Лос-Анджелеса, прожила здесь всего несколько месяцев.

— Вы не знаете, где можно ее найти?

— Нет, сэр. Думаю, она опять вернулась в Лос-Анджелес. Сандра никогда не говорила, куда отправляется.

Просто собралась и уехала, и я ее не упрекаю за это.

Конечно, в Окридже такой хорошенькой девушке делать нечего.

— Значит, зря я потащился в такую даль, — сказал я.

— Ну, почему же, вы ведь выпили виски!

— Правда. Кстати, вы не хотите составить мне компанию?

— Это мысль, — обрадовался Робертc. — Спасибо, лейтенант. Я люблю виски с пивом, — добавил он.

Я подождал, пока он нальет себе, и поднял свою рюмку:

— За Окридж, что бы ни случилось!

— Пьем. — Он кивнул. — Может, нам действительно когда-нибудь повезет и песчаная буря сотрет этот город с лица земли! — Он одним глотком осушил рюмку и, вздохнув, взялся за кружку с пивом.

— Джуди Мэннерс родилась здесь? — спросил я.

— Вы ее знаете? Она здесь родилась и выросла, — сказал он. — Она приезжала к нам всего три месяца назад вместе с этим своим знаменитым мужем. Они целый день околачивались в городе. Как она сказала, ее одолели сентиментальные воспоминания юности. Ей хотелось осмотреть родные места, но что-то уж очень быстро она с этим справилась! — Он рассмеялся. — И тут же укатила обратно в Лос-Анджелес. На кладбище она тоже не пошла!

Я отпил еще немного пива.

— Я упомянул о Джуди этому старику на кладбище, — сказал я нерешительно, — так он меня чуть не вышвырнул вон!

— Да. — Робертc понимающе кивнул. — У старого Коулмена не все дома. Знаете, как это произошло? Дочь была для него всем, и, когда она погибла, он немного свихнулся, да таким, по-моему, и остался. Он считает, что во всем виновата Джуди, но это не правда. Пирл была ее лучшей подругой.

— Так Почему же старый Коулмен ополчился на Джуди?

Робертc допил пиво и разочарованно уставился на пустую кружку. Я быстро утешил его, заказав еще пива и два виски.

— Они были еще совсем детьми, — начал он. — Всего лет по шестнадцать, когда это случилось. Они всюду ходили вместе. Красивые были девушки. Смешно. Они обе могли заполучить любого парня в Окридже, так нет же. Обеим приглянулся Джонни Кей. Джонни был приятный мальчик, но он никому не отдавал предпочтения: сегодня с одной, завтра с другой, и никогда не ходил с одной и той же два вечера подряд… Вы меня слушаете, лейтенант?

— Я весь превратился в слух, — вежливо сказал я.

— Бедный Джонни Кей, — вздохнул Робертc, — поступил потом в авиацию и был убит во Вьетнаме.

— Так что же случилось с Пирл Коулмен?

Я попытался удержать на своем лице вежливую улыбку не очень заинтересованного слушателя.

— Пирл? Да я как раз собирался вам рассказать.

В этот день… когда же это было?.. Да, в субботу обе они отправились на пикник на ферму Сэта Джонса, это милях в пятнадцати от города. Отправились верхом — обе были прекрасные наездницы. Никто ни о чем не беспокоился, но потом стало темнеть, а их все не было.

Старый Коулмен позвонил на ферму. Сэт сказал ему, что девушки уже уехали домой часа три тому назад. Им давно пора было уже вернуться, и старый Коулмен понял, что с ними что-то случилось!

— Предчувствие, — вставил я.

— Что?

— Да, нет, не важно. И чем все это закончилось?

— Не торопите меня, лейтенант, — сказал он. — У меня от всех этих разговоров пересохло в горле.

— Почему бы вам в таком случае не выпить еще? — проворчал я.

— Как любезно с вашей стороны, лейтенант, благодарю, — сказал он. Как бы то ни было, мужчины отправились на поиски. Сначала они нашли лошадей, бредущих по дороге в город. Несколькими милями дальше они нашли Джуди. Вся одежда на ней была разорвана и выпачкана в крови. Из-за истерики от нее сначала толком ничего не могли добиться. Затем нашли Пирл, с ней тоже было не все в порядке, но еще хуже, чем с Джуди, — она была мертва. Затылок ее был раздроблен камнем. Когда удалось успокоить Джуди, она рассказал, что произошло. Они сошли с лошадей немного передохнуть, когда неизвестно откуда появился высокий парень. В руке у него была бутылка, и Джуди говорила, что он не местный Он накинулся на них молча, сначала на Джуди. Она боролась с ним, расцарапала все лицо и, когда он от боли откатился в сторону, вскочила и убежала. Затем он, наверное, принялся за Пирл, потому что Джуди слышала ее крики, но к тому времени у нее началась истерика, и от страха она бежала не разбирая дороги и не могла остановиться. Судя п0 тому, что ногти Пирл были в крови, бродяге от нее тоже досталось. Как бы то ни было, парень, наверное, разозлился, схватил камень и ударил ее. Может, он и не думал ее убивать, кто знает?

— Его поймали? — спросил я.

Он покачал головой:

— Джуди очень точно его описала, и парня искали больше трех недель, но он, должно быть, родился под счастливой звездой. Его не нашли. С того дня старый Коулмен и винит Джуди в смерти своей дочери неизвестно почему. Может, потому, что она не пришла ей на помощь и продолжала бежать? Но за это, я думаю, винить нельзя.

— Я тоже так думаю, — сказал я.

Он внезапно хохотнул:

— Смешно, лейтенант. После того как все это произошло, Джонни Кей ни разу даже не взглянул в сторону Джуди. Оказалось, что он любил все время одну лишь Сандру Шейн, а этих девочек таскал за собой как прикрытие. Отец Сандры терпеть не мог Джонни и не подпустил бы его к своему дому на пушечный выстрел, если бы только узнал про него и Сандру. Но Джонни обвел его вокруг пальца, и отец Сандры был уверен, что он увлечен только теми двумя.

— Какой действительно тихий городок, — сказал я. — Здесь, случайно, никого не линчевали?

— Ну, это могло произойти везде, — сказал он извиняющимся тоном. Джуди уехала из Окриджа примерно через месяц после этих событий, а Джонни ушел в армию и перед этим заявился к отцу Сандры, выложил ему все начистоту и сказал, что все равно женится на девчонке, когда вернется. Старый Шейн умер примерно через год после того, как Джонни отправили во Вьетнам.

Обратно парень, разумеется, не вернулся.

— Не думаю, что он потерял слишком много, — сказал я. — Ладно, сколько с меня?

Он медленно считал вслух, прибавляя и выпитое им пиво. Я расплатился и вышел из бара на улицу. Солнце село за горизонт, и холодный ветер сдувал с асфальта пыль. Где-то в пустыне раздался низкий похоронный гудок проходившего товарного поезда. Я заполнил бак "остина" бензином у колонки рядом со столовой и вновь выехал на главную улицу.

На вывеске мотеля все еще горели кроваво-красные буквы: "Есть свободные номера". Я вспомнил замечание Луи Робертса о том, что этому городку не хватает хорошей песчаной бури, и мысленно с ним согласился.

Глава 7

Я въехал во двор "Дневной мечты" и выключил мотор.

Было половина первого ночи, и на свидание я безнадежно опоздал. Можно было, конечно, и успеть, но пришлось заехать домой — переодеться и принять душ, чтобы хоть немного избавиться от запахов Окриджа, преследовавших меня всю дорогу.

Дверь с табличкой "Управляющий" была плотно прикрыта. Я по дороге подергал ручку — заперто. В окнах — ни огонька. Похоже, коротышка и правда перешел к практическим занятиям, решил я.

В квартире 5-А свет был. Я осторожно постучал, и почти сразу же дверь открылась.

— Ты опоздал! — холодно сказала Камилла.

— Как бестактно с твоей стороны было заметить это, — сказал я, — но не извиняйся, не надо. Я тебя прощаю.

Я быстро шагнул в комнату, пока она не успела захлопнуть дверь перед моим носом.

— Ты!.. Ты!.. — Она в бешенстве глядела на меня, но никак не могла найти подходящее слово. Я окинул ее взглядом.

Ее волосы были собраны сзади в конский хвост, перехваченный голубой лентой. Одета она была в свободное платье того же цвета с круглым воротничком и ужасно широкими рукавами, перевязанными у запястий.

Само платье было тоже широким и сидело на ней пузырем. Очевидно, за нехваткой материала то, что затратили на ширину, было сэкономлено на длине.

Это платье кончалось ровно четырьмя дюймами ниже бедер. Я решил напрячь зрение и посмотреть сквозь него.

После непродолжительного осмотра я пришел к выводу, что под платьем ровным счетом ничего нет.

— Ты!.. — Она все еще отчаянно подыскивала нужное слово.

— Опоздавший, — с надеждой предложил я.

— Я найду для тебя подходящее слово! — выкрикнула она. — Нет! Я вообще не собираюсь тратить на тебя слова, Эл Уилер!

— Ну же, Золушка! — запротестовал я. — Что с тобой?

Еще только сегодня утром я был Крестьянином.

Она честно старалась не расхохотаться, и на какую-то минуту я решил, что у нее начались судороги, но в конце концов она не выдержала.

— Это нечестно! — рассмеялась она. — Я не могу сердиться, когда ты меня так называешь!

Я подошел к стенному шкафчику и налил шотландского виски себе и варварский "Поцелуй Дьявола" — Камилле.

— Как твое расследование? — спросила она, вдоволь насмеявшись.

— Хорошо, — сказал я.

— Ты его поймал?

— Мы знаем, кто это, — сказал я. — Но у нас недостаточно улик. Придется подождать, пока он не ухлопает еще кого-нибудь, и поймать его на месте преступления.

— Я серьезно, — она скорчила гримасу, — ты его нашел, Эл?

— Даже не знаю, он это или она!

— Ну вот! А я так настроилась на сенсационный вечер! Предвкушала твой рассказ о том, как ты поймал преступника голыми руками, а он тебя чуть не убил.

— Оставим это до завтра, — сказал я. — Или до следующей недели. Или до следующего месяца. Мы всегда находим убийцу, если он к тому времени не успеет умереть от старости.

— Я осторожно поставил рюмки на пол перед кушеткой, откинулся назад и усадил Камиллу к себе на колени. Она наклонилась, подняла рюмки, отдала мне мою и заерзала, устраиваясь поудобнее.

— Я рада, что ты пришел, — сказала она. — Хоть ты ужасно опоздал и был ужасно груб.

— Давай выпьем, — с энтузиазмом сказал я, — за это сумасшедшее платье, которое на тебе. Я раньше думал всегда, что женщина красит платье, а не платье женщину, но теперь убедился в обратном.

— С ним следует носить бикини, — сказала она скромно. — Но я знаю, что ты вечно путаешься в этих завязках.

— Ты понятливая девушка, Золушка, — сказал я о теплотой в голосе, и Камилла захихикала.

— Эл, — она вдруг снова посерьезнела, — ты говорил о чем-нибудь с управляющим, когда уходил сегодня утром?

— Так, перебросился парой слов, — осторожно сказал я. — А в чем дело?

— С ним что-то случилось, — сказала она. — Я весь день загорала, а он даже ни разу не посмотрел на меня в этот свой бинокль. А когда он теперь проходит мимо, то отворачивается. Раньше он просто раздевал меня глазами.

— Я просто мимоходом заметил ему, — неопределенно пробормотал я, — что это смущает тебя.

— Меня? — Она звонко расхохоталась. — Ты шутишь?

— Конечно шучу, — сказал я. — Ты можешь растерять всю одежду на Пятой авеню в Нью-Йорке и то не смутишься.

Я допил виски и поставил пустую рюмку на пол.

— Налить еще?

— Я думаю о другом, — честно признался я, — Ночь длинна, любимый, сказала она. — Мы еще успеем выпить, тем более что мне хочется.

— Как скажешь.

Она подошла к стенному шкафчику босиком и твердой рукой смешала себе коктейль.

Я должен был признать, по крайней мере, что ее недостатки были самыми лучшими недостатками.

— Эй, — сказал я. — Послушай, ты богата?

— Не говори глупостей, — сказала она, — не смешно.

— Ты должна быть богатой, — сказал я. — Ведь ты не работаешь, а умудряешься платить за эту квартиру.

— Я думаю, что, став полицейским, ты стал и ищейкой, — холодно сказала она. — Тебе обязательно надо обнюхать руку, которая тебя гладит и чешет за ухом.

— Попробуй почесать меня за ухом, и я откушу твою руку, — предупредил я. — Чего ты разбушевалась? Мне просто любопытно.

— А ты не любопытствуй. — Она нахмурилась. — Это твое любопытство может все испортить.

Она подошла к кушетке с полными бокалами в руках, затем вновь удобно устроилась у меня на коленях.

— Знаешь что, Эл Крестьянин, — сказала она, — мы ведь знакомы только с сегодняшнего утра, так что не искушай судьбу, ладно?

Я отхлебнул виски и заставил себя вздохнуть.

— Договорились, — сказал я. — Давай тогда поговорим о чем-нибудь другом, о Париже, например?

— При чем здесь это? — спросила она ледяным тоном.

— Ну, — я пожал плечами, — ты там была, я тоже там бывал после войны. Я работал в армейской разведке и работал бы там до сих пор, если бы какой-то умник не придумал этого теста на определение умственных способностей. Ты где останавливалась в Париже?

— Забудем про Париж! — сказала она раздраженно. — Мне этот проклятый город никогда не нравился. Расскажи мне лучше о следствии. Что ты сегодня делал, когда от меня ушел?

— Путешествовал на своей машине, — сказал я. — Побывал там, где начинается пустыня, и даже дальше, и умудрился вернуться обратно, опоздав всего на полчаса. Ты должна гордиться своим мальчиком-крестьянином!

— Твои шутки, как всегда, не остроумны, — сказала она резко. — В них зубы вязнут, как в варенье из чернослива. И это самая несмешная шутка!

— Это не шутка, — сказал я. — Это правда. Городок под названием Окридж. Раньше был конечной остановкой для поездов, пока поезда не взбунтовались и не отказались там останавливаться. Сейчас там не осталось ничего, кроме кладбища, но зато какого кладбища!

— Я все-таки не поняла! — сказала Камилла. — правда, это была моя идея, сначала посидеть и выпить, но теперь я на этом не настаиваю. Допивай, Эл Крестьянин!

Я проглотил виски, и она понесла пустые бокалы через всю комнату и поставила их на стол. По дороге обратно она выключила свет.

Гибкое тело внезапно прижалось ко мне, руки обвили шею. Я обнял ее за талию, прижимая еще ближе, ее губы с жадностью искали мои. Свое экстравагантное платье она уже успела скинуть, выключая свет, и сейчас лежала на мне абсолютно голая. Она оторвала от меня свои губы и приглушенно прошептала:

— Крестьянин!

— Золушка! — ответил я вежливо, и, как всегда, это ее рассмешило. Приятно было чувствовать ее дрожащее тело.

Я легонько укусил ее за плечо, и она глубоко вздохнула, затем вновь изо всех сил поцеловала меня в губы.

Начиналось то самое время, когда третий — лишний.

И я явно не был подготовлен к встрече этого третьего.

"Невероятно!" — сказал я сам себе, когда услышал, как ключ поворачивается замке. Чудеса! Я постарался себя убедить, что это шутки моего не в меру расшалившегося воображения. Я даже услышал, как открывается дверь… и тут зажегся свет. Камилла дико вскрикнула, изо всех сил зажмурила глаза и повисла на мне мертвым грузом.

Может быть, она решила, что если она не будет видеть, кто пришел, то он не обратит на нее никакого внимания.

Я ничего не мог поделать. На мне, как мешок с картошкой, лежало фунтов сто двадцать мертвого груза.

Я отчаянно забарахтался и умудрился чуть повернуть голову и взглянуть через плечо. Первое, что попалось в поле моего зрения, — голое женское тело от шеи до лодыжек. То, что им при данных обстоятельствах никак нельзя было воспользоваться, испортило мне настроение на целую минуту Я еще раз дернулся и продвинул свою голову на несколько дюймов дальше. Я ясно увидел угол комнаты, входную дверь и мужчину, стоявшего перед ней. Судя по выражению его лица, Камилла правильно сделала, что зажмурилась, ожидая, пока он уйдет.

Руди Равель стоял неподвижно. Ошарашенное выражение лица никак не вязалось со всем остальным его видом. Шелковый шарф был перекинут через плечо с необходимой степенью небрежности, а шелковая куртка и серые брюки поражали своей элегантностью. Легкий плащ был накинут на плечи, и рукава его болтались по сторонам.

— Уилер! — прорычал он. — Я убью вас за это!

Его появление на этот раз сопровождало грозное forte crescendo, хотя аранжировка, надо сказать, была примитивная.

Когда он сделал шаг по направлению ко мне, я, напрягшись, сделал последнюю попытку сбросить с себя Камиллу. Не тут-то было! Это была настоящая женщина — ни один мускул ее не дрогнул!

Руди внезапно остановился посреди комнаты. Музыка на заднем плане внезапно изменилась. Грозные нотки исчезли, ритм замедлился. В мелодии появилась гармония созерцания. Выражение, скуки появилось на лице героя, улыбка стала циничной, понимающей. Правой рукой он бережно поправил шарф.

— Черт побери! — сказал он громким голосом. — Будем вести себя как взрослые цивилизованные люди. Верная женщина или неверная — роли не играет, важно, что она создана на утеху мужчине.

Он медленно подошел к стенному шкафчику. Синкопические всплески пианино уступили место соло на скрипке.

— Я, пожалуй, выпью, — важно сказал Руди.

Камилла осторожно приоткрыла один глаз и взглянула на меня с расстояния в четыре дюйма.

— Что случилось? — прошептала она. — Кого-нибудь убили? Где я? У меня все цело?

— Дорогая, мы оба погибнем, если ты не слезешь, — прохрипел я. — Ты что, решила устроить чемпионат по вольной борьбе? Если так, считай, что я уже сдался.

Она осторожно соскользнула с кушетки, вернее с меня, на пол. Как раз в это время Руди повернулся к нам лицом с рюмкой в руке, и Камилла так и замерла в этой позе: нос почти касался пола, в который она упиралась руками, а зад возвышался где-то на уровне кушетки.

— Дорогая, — сказал Руди голосом, вибрировавшим на уровне "си" верхней октавы. — Ты очаровательна, как всегда.

Я попытался встать, осторожно перенеся ноги через спину Камиллы, опустил их на пол, а затем поднялся одним рывком. Я чуть было не упал, но удержался на ногах и с удовольствием посмотрел на Камиллу, наконец-то находившуюся не на мне.

Руди окинул меня долгим задумчивым взглядом, и уголки его губ угрюмо спустились вниз.

— Уилер! — сказал он. — Негодяй! Я…

К тому времени я уже окончательно пришел в себя.

— Руди! — заорал я на него. — Заткнитесь! Ну-ка, быстро налейте мне выпить, пока я не выбил вам зубы!

Его глаза внезапно расширились, и музыка резко оборвалась.

— Хорошо! — сказал он нервно. — Только не кричите так громко. Вам с водой или с содовой?

Я сказал ему и, повернувшись, уставился на Камиллу, которая не сдвинулась с места ни на дюйм.

— Ну-ка, — сказал я, — перестань вести себя как близорукий пудель! Иди накинь хоть что-нибудь!

Я слегка поддал ей, и она вскочила, подозрительно взвизгнув.

— Послушайте, старина, — сказал Руди нервно, — я уверен, что мы сможем договориться без всякого насилия. В конце концов, я не хочу, чтобы мне испортили лицо!

Камилла исчезла в спальне, запрев за собой дверь, а я закурил сигарету и забрал из дрожащей руки Руди свой бокал.

— Нет ничего лучше спокойной жизни, а? — слабо улыбнулся он.

— В особенности когда можно отдохнуть от семейных неприятностей, согласился я. — Как поживает ваша жена?

Он вздрогнул:

— Уилер, вы ведь не скажете ей?

— Почему вы так боитесь, что она узнает о ваших маленьких ночных прогулках?

— Вы не знаете Джуди, — сказал он с горечью. — Иначе бы вы не спрашивали. Стоит мне на кого-нибудь взглянуть, и разговоров не оберешься.

— Мне всегда почему-то казалось, что киноартисты смотрят на эти вещи просто, — сказал я. — Или это предрассудок?

— Если бы Джуди была такой! — сказал он пылко. — Она самая преданная жена из всех, кого я знаю. Попробуйте залезть к ней под юбку, лейтенант! Если у вас получится, я готов заплатить вам два процента с прибыли от своего будущего фильма!

— Это интересное предложение, мистер Равель, — сказал я. — Надо будет обговорить его с моим антрепренером.

— Так и сделайте! — посоветовал он искренне. — Видите ли, лейтенант, до женитьбы у меня была довольно дурная репутация. — На его лице появилась ироническая улыбка. — Но я исправился. По крайней мере, Джуди так считает, и мне не хотелось бы ее разочаровывать, старина. Если только она узнает… — При одном упоминании об этом его улыбка перестала быть иронической.

— Жена вам, наверное, очень доверяет? — спросил я.

— А как же иначе, — сказал он бодрым голосом. — Она меня безумно любит. — Он взглянул в сторону спальни. — Я думаю, что мне не стоит дожидаться Камиллу, — сказал он. — Передайте ей, что я позвоню, ладно?

— Ладно, — кивнул я.

— На сегодня мне хватит! — Он закрыл глаза, мысленно переживая случившееся. — Пойду, пока еще что-нибудь не произошло.

Я бросил взгляд в сторону двери и увидел, что она все-таки была не закрыта. Она была почти закрыта и, пока я смотрел на нее, открывалась все шире и шире.

На секунду я ощутил себя Элом Крестьянином — битником, который всю жизнь ждал, когда произойдет нечто из ряда вон выходящее, а когда наконец это произошло, то из-за неожиданности растерялся и не знает, что ему делать.

В щель просунулось дуло пистолета, а затем и рука, этот пистолет державшая. Руди все еще сидел в кресле с закрытыми глазами, не подозревая, что вечер для него еще и не начинался по-настоящему. Объяснять ему что-то не было времени — дуло пистолета было направлено ему прямо в спину.

Я схватил его за отвороты пиджака и изо всех сил швырнул в сторону. Он описал гигантскую дугу и шлепнулся на кушетку, а та, в свою очередь, спружинила и выкинула его на пол. В то же время раздались три выстрела подряд, и бутылка виски в баре разлетелась вдребезги.

Я чуть было не застонал при виде этого. Больше всего на свете я жаждал, чтобы со мной был пистолет, правда, если бы здесь не было меня это было бы еще лучше.

Я одним прыжком очутился у двери, пока дуло не успело повернуться в мою сторону, и изо всех сил ударил по кисти руки, державшей пистолет. За дверью взвыли. Пистолет шлепнулся на пол, и, схватившись за кисть обеими руками, я принялся выворачивать ее вверх, одновременно поворачиваясь сам.

Этот прием надо проводить очень быстро, и я ни секунды не медлил, потому что люди с пистолетами меня всегда очень пугают Я резко наклонился вперед, занося руку через свое плечо, и перекинул стрелка через себя.

Он опять немилосердно взвыл.

Я вовремя вспомнил, что надо отпустить его кисть, и, пролетев по воздуху до ближайшей стены, он впечатался в нее с такой силой, что затрясся весь дом.

Я наклонился, поднял пистолет с пола и почувствовал себя значительно лучше. Со стороны кушетки донесся какой-то шум, и из-под нее внезапно выглянуло лицо Равеля.

— Землетрясение! — завопил он. — Все на улицу!

Человек у стены перекатился по полу со спины на живот. По-моему, он икал и, болезненно опершись об пол руками, встал на четвереньки. Он отдохнул несколько секунд, затем сделал нечеловеческое усилие и поднялся на ноги.

Я взглянул на высокую фигуру живого трупа с запавшими глазами, горевшими ненавистью, из них текли слезы.

Это был Бен Лютер, которого я уже встречал сегодня утром у Харкнесса и который тогда же попросил меня отделать Руди Равеля резиновой дубинкой.

— Я убью его! — яростно прошипел Лютер. — Где он?

Грязный лживый ублюдок, я убью его!

— Что вам сделал Руди? — спросил я с недоумением. — Я думал, что он вам нужен для этой вашей картины, в которую вы вложили так много денег?

— Руди? — Он уставился на меня так, как будто я с Луны свалился. — При чем здесь Руди?

— Но вы его пытались только что убить?!

— Вы что, с ума сошли?! — спросил он визгливо. — Это был лжец и негодяй Харкнесс.

— По-моему, они не похожи, — сказал я. — Но вы лучше взгляните сами.

Я помахал рукой в сторону белого изможденного лица, все еще торчащего откуда-то из-за кушетки.

Лютер медленно повернулся, затем внезапно вздрогнул.

— Равель! — прошептал он. — Я в него стрелял?

Его глаза внезапно закатились. И он хлопнулся в обморок.

Раздался щелчок замка, и дверь в спальню приоткрылась примерно на фут. В образовавшуюся щель просунулась голова Камиллы.

— Кто победил? — спросила она осторожно. Затем она взглянула на Бена Лютера, распростертого на полу, на Руди, торчавшего из-под кушетки с идиотским выражением лица, и глубоко вздохнула.

— Я думаю, победил ты, Эл Крестьянин! — сказала она счастливо. — Убери отсюда куда-нибудь этих идиотов и можешь спокойно пожинать плоды своей победы.

Глава 8

Руди очень осторожно уселся за руль своего кроваво-красного "порше".

— Вы спасли мне жизнь, лейтенант, — сказал он.

— Не стоит благодарности, — честно признался я.

— Я только надеюсь, что в следующий раз вы изберете для этого иной способ, — холодно добавил он.

Затем Руди завел мотор, и маленькая спортивная машина вылетела из "Дневной мечты", оставив за собой запах паленой резины. Я секунду постоял на месте, прислушиваясь к звуку мотора, и с последним аккордом лирической темы "Солдат удачи" вернулся в квартиру.

Бен Лютер сидел на злополучной кушетке с бокалом в руке и пустотой во взоре.

Камилла снова смешивала коктейли. На ней были короткие шорты и черно-белая шерстяная рубашка, придававшая ей несколько пиратский вид.

Я взял бокал виски и взглянул на Лютера. Он все еще никак не мог оправиться от своего полета по комнате.

— Я могу арестовать вас за покушение на убийство, — сказал я.

— Да, лейтенант, — прошептал он. — Даже не знаю, что это на меня нашло?

— А вы попытайтесь объяснить, — сказал я. — Но если вы будете только твердить, что ничего не знаете, то я упрячу вас за решетку в пять минут.

Он медленно покачал головой.

— Я думал, что это Харкнесс, — просто сказал он.

— Изумительно! — сказал я. — Я сразу все понял.

Он отпил немного виски: к счастью, в баре нашлась еще одна бутылка.

— Дело в том, лейтенант, — сказал Лютер, — что ту женщину, секретаршу, убил Харкнесс.

— Харкнесс, — тупо повторил я. — Вы можете это доказать?

— Я это знаю, — сказал он коротко.

— Интуиция?

Лютер сунул руку в карман, нашел пачку сигарет и закурил.

— Я знаю, почему он ее убил, — сказал он. — И когда я вам расскажу, лейтенант, вы сможете со мною согласиться.

— Будем надеяться, — сказал я.

Он глубоко вздохнул:

— Дон Харкнесс — режиссер. Я думаю, вы это знаете. И он не может поставить ни одной картины, пока не найдет человека, который согласится финансировать ее; его последние два фильма хороши, но они не дали полных сборов, потому что в них не играли знаменитые актеры.

— Так, — сказал я, — и что же?

— Он пришел ко мне с предложением поставить новый фильм с участием Руди Равеля и Джуди Мэннерс, — продолжал Лютер. — Эти два имени наверняка дали бы полный сбор. Я сказал ему, что, если он гарантирует их участие в картине, я гарантирую ему, в свою очередь, двести тысяч долларов. При таком капитале банки бы оплатили ему все остальные расходы в кредит.

— Мистер Лютер, — сонно вмешалась Камилла, — вы не знаете, почему все считают, что неприлично иметь столько денег и не желать ими делиться?

Он взглянул на Камиллу, потом вновь перевел взгляд на меня.

— Харкнесс впервые заговорил об этом примерно с месяц назад в Лос-Анджелесе, — сказал он:

— Затем неделю назад он позвонил мне и сообщил, что Равель с женой уехали отдыхать на Парадиз-Бич. Он попросил меня приехать, чтобы обсудить фильм всем вместе. Естественно, я приехал. Мы встретились в их доме и заговорили о фильме: сценарий им понравился, но никакого ответа они сразу не дали. После этого я предупредил Харкнесса, что не дам ни цента, пока они не подпишут контракт, и вот через три дня он мне показывает контракт, подписанный, и я немедленно передаю ему первые сто тысяч долларов.

— Сколько прекрасных денег! — вздохнула Камилла. — И все на какую-то глупую картину!

Лютер допил виски, и лицо его стало приобретать естественную окраску.

— Вчера утром мне позвонила Барбара Арнольд, которую я тогда встретил в их доме. Она сказала мне, что очень волнуется, так как сделка еще не заключена, и что Харкнесс у них уже два дня не был. Когда же он в последний раз был у них, то ей пришлось куда-то отойти от стола, на котором лежали разные подписанные документы, и когда она вернулась, то ей показалось, что с подписей Равеля и Джуди были сняты копии: на подлинниках они выглядели бледнее, как будто их перенесли на другой лист бумаги. Если бы Барбара ошиблась и все рассказала бы своим хозяевам, ее могли бы выгнать за это. Она не хотела терять работу. Тогда она позвонила мне, так как знала, что я финансирую съемки, и волновалась, что Харкнесс мог подделать подписи под контрактами, которые, как она точно знала, еще не были подписаны.

Лютер устало вытер пот с лица.

— До вчерашнего вечера я нигде не мог поймать Харкнесса. Я честно рассказал ему все, и он ответил, что Барбара лжет в отместку за то, что он пытался поцеловать ее. Я дал ему двадцать четыре часа, чтобы он доказал, что подписи не поддельные, либо вернул мне деньги.

— Почему бы вам просто не спросить Руди или Джуди, подписывали они контракт или нет? — сказал я. — Проще ведь не придумаешь.

Он потер лоб:

— Нет, лейтенант, это, слишком тонкий вопрос. Допустим, они действительно подписали, а секретарша солгала. Это бы только показало им, что я не доверяю Харкнессу, что я даже считаю его способным на жульничество. А если я недоверяю собственному партнеру, они бы крепко задумались, стоит ли связываться с нами.

Понимаете?

— Пожалуй, — согласился я.

— После того как вы сегодня утром ушли от него, — продолжал он, — я был так потрясен страшной новостью, что сначала ни о чем другом не мог думать. Харкнесс так уверенно говорил о контрактах и заявил, что докажет свою невиновность уже к вечеру. Он обещал мне прийти в отель в половине одиннадцатого, но не пришел. Я чувствовал, что он не придет. Тогда я на все махнул рукой и позвонил Равелю, но его не было дома. К телефону подошла Джуди, и я прямо ее спросил, подписала ли она контракт с Харкнессом. Она ответила, что нет, они с мужем все еще обсуждают наше предложение.

Лютер размял сигарету дрожащими пальцами.

— Для меня стало ясно, что Харкнесс сначала подделал подписи, а потом убил секретаршу, чтобы она не могла свидетельствовать против него. Одна только мысль об этом привела меня в такую ярость, что я взял свой пистолет и отправился искать этого лжеца, подлеца и убийцу, укравшего у меня сто тысяч долларов. Подъезжая к отелю "Старлайт", я увидел, как его автомобиль отъезжал от стоянки. Я поехал следом, потерял его, отстав на красном светофоре, но затем решил, что снова напал на след, когда увидел, как Харкнесс — тот, кого я считал Харкнессом, — вышел из автомобиля и вошел в эту дверь, и я последовал за ним. Остальное вы знаете, лейтенант. Поверьте, я вам вечно буду благодарен за то, что не убил невинного человека.

Он вновь нервно закурил, глядя прямо перед собой.

— Пистолет я забрал, — сказал я. — И я вас не арестую, Лютер!

— Нет? — Он дико посмотрел на меня.

— При одном условии, — сказал я. — Вы больше не должны видеть Харкнесса. Договорились?

— Конечно! — Он взглянул на меня ошарашенно. — Не знаю, как и благодарить вас. Я…

— Хватит, — резко прервал я его. — Я не знаю, как Равель посмотрит на это дело утром, но думаю, что он не предъявит никаких обвинений. И запомните, если вы попробуете хоть на пушечный выстрел подойти к Харкнессу, я швырну вас уже не об стенку, а об землю, так что вас придется откапывать экскаватором.

— Поверьте, лейтенант, я этого не сделаю! — сказал он. — Я не заслужил этого, благодарю!

— Вы лучше идите сейчас домой, — сказал я. — На сегодня с меня хватит.

— Да, конечно.

Он поднялся с кушетки и подошел к двери. На секунду он остановился и взглянул на Камиллу.

— Пожалуйста, пришлите мне счет за весь тот беспорядок, что я у вас учинил, — вежливо сказал он, поклонился и вышел.

Глаза Камиллы полезли на лоб.

— Как ты думаешь, он заплатит, если я попрошу пятьдесят тысяч? спросила она.

— Он может оспаривать последние три нуля, — предположил я.

Она тепло улыбнулась:

— Ты самый приятный полицейский из всех, что я знала, Эл. Когда я соберусь кого-нибудь убить, я позабочусь, чтобы тебя поблизости не было.

— Это точно, — согласился я. — Мягкое сердце, глупый ум… Ты веришь в совпадения?

— То есть?

— Лютер подъезжает к отелю как раз тогда, когда Харкнесс покидает его. Он теряет его, отстав на красном светофоре, но потом обнаруживает опять, как он считает. Но это не Харкнесс, это Равель. По-моему, это совпадение, причем с большой буквы.

— Ты думаешь, он лжет, Эл?

— Конечно, лжет, — сказал я. — Интересно только зачем? В том-то и главная трудность, когда расследуешь дело об убийстве. Все лгут, никто не говорит правды.

— Все? — спросила она холодно.

— Все, — подтвердил я. — Джуди Мэннерс, Руди Равель, Харкнесс, Лютер и ты.

— То есть как это я? — спросила она негодующе.

— Спокойно, Золушка, — сказал я. — Кстати, тебя не раздражает, что я так тебя зову?

— Почему бы тебе прямо не сказать, в чем дело, Эл Уилер, — сказала она ледяным тоном, — и не прекратить эту комедию!

— Может быть, в имени Камилла ты нашла именно ту экзотику, которой не хватает в имени Сандра? — сказал я.

Она медленно поднялась с кушетки, подошла к стенному шкафчику и, повернувшись ко мне спиной, начала смешивать себе коктейль.

— Как ты узнал? — спросила она спокойно.

— Что твое имя Сандра Шейн? — сказал я. — Наверное, в Окридже. Когда услышал, что Руди и Джуди Мэннерс приезжали туда три месяца назад, я сразу понял, что такая девушка, как ты, не создана для Окриджа, а Руди как раз такой мужчина, который оценит твои таланты.

— Я жила там еще целую неделю, — медленно сказала она. — Затем я приехала в Пайн-Сити, позвонила ему и на следующий день сняла себе здесь квартиру.

— Руди немного перестарался, когда рассказывал мне о тебе, — сказал я. — О том, как вы познакомились в Париже и что он специально смотрел твой паспорт, чтобы убедиться в том, что ты Камилла Кловис. Я даже удивился, зачем он так старается.

— Да, — согласилась она. — Руди плохой актер.

— И когда-нибудь то, что он сыграет, станет кошмарной былью, — ответил я.

— Благодарю вас, профессор! — воскликнула она с энтузиазмом.

— Не пропустите следующей моей лекции в среду, — сказал я. Дегенеративные пороки людей и их влияние на половую жизнь птиц и пчел. Интереснейший материал.

Она нетерпеливо пожала плечами:

— Что с того, что я Сандра Шейн, и какое это имеет значение?

— Для меня ты всегда будешь Золушкой, — сказал я страстно. — Но если тебе интересно, это имеет огромное значение. Это указывает, что ты знала Джуди Мэннерс еще в Окридже, а следовательно, у тебя была причина ее убить.

— Я не знала, что ее убили, — сказала она спокойно.

— Существует версия, что смерть секретарши — это ошибка преступника. Жертвой должна была стать Джуди Мэннерс. Ты была любовницей ее мужа, он платил за тебя ренту, а многие женщины предпочитают быть миссис. А не мисс.

— Не я, — сказала она холодно.

— Уводить у Джуди мужчин из-под носа, кажется, вошло у тебя в привычку, — заметил я. — Сначала Джонни Кей, теперь Руди.

— Что здесь такого? — Она пожала плечами. — Я интереснее Джуди. После того как умерла Пирл Коулмен, нам с Джонни не имело смысла хранить в тайне наши отношения, нравилось это моему отцу или нет. Тем более, что Джонни должен был идти в армию.

— Джуди тебя, наверное, обожала, — сказал я.

— Наши чувства всегда были взаимными, — ответила она холодно.

— Вчера вечером ты мне сказала, что Руди в ту ночь был у тебя и что он ушел примерно в половине двенадцатого. Так?

— Да.

— Но раньше ты говорила, что это было в половине первого.

— Половина двенадцатого, половина первого, неужели ты думаешь, что я смотрела на часы?

— Тогда я подумал, что ты просто даешь Руди алиби.

Сейчас я не уверен. Это алиби нужно и тебе.

— В каком бы часу Руди от меня ни ушел, лейтенант, я всю ночь провела в своей квартире в постели!

— Это может кто-нибудь подтвердить? — спросил я холодно.

— Почему бы тебе не поинтересоваться у этого лилипута с биноклем? Он наверняка торчал в кустах за окном.

— А если нет? Кто это подтвердит?

— Зачем?

— Затем, что это наводит на размышления.

Камилла — это имя действительно подходило ей куда больше, чем Сандра, — весело мне улыбнулась:

— Не забываешь ли ты об одном обстоятельстве?

— Каком?

— Мы с Джуди знаем друг друга с детства. Если бы даже у нее была сестра-близняшка, я и то сразу бы их отличила. И если бы я захотела убить Джуди — ошибки бы не произошло.

— Может быть, — согласился я. — И все же лучше тебя никто не знает ее окриджского прошлого, а в тех письмах, что она получила, это прошлое пересказано чуть ли не наизусть.

— Ну ладно! — В ее глазах загорелась злость. — Так что же ты собираешься делать? Арестовать меня?

Я взглянул на часы — было уже четверть третьего — и покачал головой.

— Не могу, — сказал я. — У меня сейчас просто не осталось сил.

— Прекрасно, — сказала она. — Тогда спокойной ночи!

— Прощай, Золушка, — сказал я с сожалением.

Я уже дошел до двери, когда услышал за спиной смех.

Камилла стояла всего в нескольких шагах позади меня: шорты и рубашку она успела потерять где-то по дороге.

— Золушка! — повторила она. — Ты опять прибегаешь к нечестным приемам, Эл! — Она рассмеялась. — Сегодня холодная ночь, Эл Крестьянин. Зачем тебе уходить?

— Сейчас я действительно не знаю зачем, — признался я.

— И тебя даже не волнует, убийца, я или нет? — спросила она мягко. Смотри, Крестьянин, не ошибись!

— А?

— А вдруг я всажу в тебя нож? — Она зверски блеснула глазами. Конечно, я выберу подходящий момент!

— Смерть в экстазе! — сказал я. — Какой заголовок для газет!

Глава 9

— Он стрелял в Равеля, и вы его не арестовали? — взревел Лейверс.

— Верно, шеф, — согласился я.

— А если бы он убил Равеля, вы бы погрозили ему пальчиком, наставили на путь истинный и потом все равно отпустили бы?!

— Я забрал у него пистолет, — объяснил я, — и предупредил, чтобы он больше не встречался с Харкнессом.

Ничего страшного не произошло.

— А если бы произошло, то уж я бы позаботился о том, чтобы вам мало не показалось, — пообещал он мне. — То, что я сейчас от вас услышал, только усложняет дело. Девчонка из Окриджа по фамилии Шейн — любовница Равеля; грязные делишки Харкнесса, да еще и Лютер, возомнивший себя убийцей. Да мы увязли по уши!

— Да, сэр, — согласился я.

— Какого черта вы тут сидите и поддакиваете?! — разбушевался он. — Вон отсюда! Идите и хоть что-нибудь делайте!

— Я напишу мемуары, — сказал я вежливо, — у меня давно уже готово название: "Я был среднего возраста шерифом полиции". В первой главе будет говориться о…

— Вон! — прохрипел Лейверс.

— Не забудьте, шериф, — сказал я спокойно, — я мог бы посвятить эти мемуары и вам!

Я быстро закрыл за собой дверь, пока в меня не успели чем-нибудь швырнуть. Аннабел Джексон подняла свою белокурую головку и с любопытством на меня посмотрела.

— Иногда мне кажется, что ты хочешь убить его, — задумчиво сказала она. — Путем преднамеренного повышения кровяного давления. Я, конечно, немедленно обращусь в полицию.

— Это очень умно с твоей стороны, — сказал я, — подставить меня под удар, переложить на мои плечи всю ответственность. Ты ведь прекрасно знаешь, что это именно твои девственные формы повышают давление у каждого мужчины в нашем управлении!

— Какие формы? — спросила она подозрительно.

— То слово, о котором ты думаешь, обозначает лишь душевное состояние.

— В своем душевном состоянии ты умудряешься найти секс даже в пишущей машинке, — сказала она с отвращением.

— Ты хочешь сказать, что на ней можно напечатать такие изумительные слова, как…

— Так я и знала, — сказала она. — Пока ты был у шефа, тебе кто-то звонил.

— Что-нибудь случилось?

— Я сказала, что ты сейчас занят. Мне не хотелось прерывать шерифа, когда он намыливал тебе шею.

— Без шуток, — сказал я, — кто это был? Монро?

Мэнсфилд, Бордо-Коллинз?

— Ни один из этих господ, — сказала она счастливым голосом. — Мистер Харкнесс просит передать, что ему срочно нужно тебя увидеть.

— Опять совпадение! — сказал я. — Это становится невыносимым.

— Соединить тебя? — спросила Аннабел безразличным голосом.

— Он хочет видеть меня, я хочу видеть его, я пойду и повидаю его, сказал я.

Когда я добрался до отеля "Старлайт", на моих часах было немногим более десяти. Когда я расставался с Камиллой ранним утром на краю бассейна, небо было чистым и прозрачным, теперь же стали появляться облака, что было для меня истинным облегчением: противно вставать и идти на работу, когда утро начинается хорошо, но если еще и днем ярко светит солнце — это уже просто мука.

Я постучал к Харкнессу, и дверь быстро открылась. Он опять был в пижамных брюках и черном шелковом халате.

— Это ваш рабочий костюм? — спросил я его.

Он добродушно улыбнулся:

— Входите, лейтенант, вы как раз поспели к завтраку.

— Не надо! — Я вздрогнул.

Он уселся за, стол и бросил на него оценивающий взгляд, пока я усаживался в кресло, тщательно отворачивая голову.

— Вы хотели меня видеть, — сказал я. — Вы меня видите.

На стоящей перед ним тарелке возвышались три огромных куска ветчины. Он осторожно положил на каждый кусок три печеных яйца, затем поколебался и в конце концов полил все блюдо густым кленовым сиропом.

— Лейтенант, — тихо сказал он, — вы должны мне помочь.

— С вашим завтраком я не желаю иметь ничего общего, — сказал я слабым голосом.

— Я не шучу!

Он развернул пакетик сахара и подержал его с минуту над чашкой, затем передумал, высыпал его в ложку со взбитыми сливками и отправил к себе в рот.

— Бен Лютер, — внезапно сказал он, — делает все для того, чтобы посадить меня в тюрьму.

— За что?

— Именно это я и хотел бы знать. — Он нерешительно посмотрел на уже пустую тарелку перед собой, колеблясь, поесть ему сначала или продолжить разговор.

Жадность победила, и он заменил пустую тарелку на полную. Полив взбитыми сливками пирог с сыром, он буквально утопил его в кленовом сиропе. — Черт! — сказал он неразборчиво с набитым ртом. — Я уже два раза звонил Бену, а он даже не захотел разговаривать со мной. Я позвонил Джуди Мэннерс, но она окатила меня ледяным презрением, а Руди даже не подошел к телефону. Заваривается какая-то каша, лейтенант, и у меня есть подозрение, что варить ее собираются из меня.

— Это, должно быть, настоящий экстаз для такого гурмана, как вы! восхищенно сказал я. — Каннибал, питающийся собственной плотью!

— Я говорю совершенно серьезно! — запротестовал он.

— Я тоже. И плюс ко всему, у меня на руках нераскрытое дело об убийстве. Так что, надеюсь, вы меня простите.

— Но я могу чем угодно поклясться, что это как-то связано с убийством! — сказал он удрученно.

Он рассказал мне все ту же историю, которую я уже слышал прошлой ночью, умудряясь при этом с завидной скоростью опустошать тарелки.

— Мы с ним договорились встретиться в половине одиннадцатого в его отеле, — продолжал он. — Я, к сожалению, задержался и опоздал на час. Но его уже не было. Я просидел в вестибюле часов до двенадцати, но так и не дождался.

— С чего вы взяли, что это имеет отношение к убийству? — спросил я.

— Видите ли, — он вежливо кашлянул. — подписи на этих контрактах действительно подлинные, лейтенант.

Я не верю Бену Лютеру, которому якобы секретарша сообщила, что с подписей сняты копии. Сейчас они даже не желают выслушать меня — ни он, ни Равель, ни Мэннерс. Это значит, что они договорились.

— Я займусь этим, — сказал я. — Что-нибудь еще?

— Нет. — Он тщательно вытер губы белой салфеткой. — В некоторых отношениях Бен — человек опасный. Несколько неуравновешенный, так сказать. — Он неопределенно покрутил пальцем около виска. — У него бешеное соображение и… да вы вчера утром сами все видели. — Он секунду помолчал. — Этот человек может неизвестно до чего дойти, сам себя взвинчивая.

— Вы хотите, чтобы в случае чего полиция вас защитила? — спросил я.

— Не в смысле грубой силы, — сказал он. — Но Лютер не пришел вчера вечером, а сегодня утром они меня избегают все трое. Смешно называть это простым совпадением. Они наверняка договорились, и я хотел попросить вас, чтобы вы выяснили, в чем дело.

— Покорно благодарю, — сказал я. — С чего вы взяли, что они создали антихаркнессовскую коалицию?

Он медленно покачал головой:

— Может быть, им понадобился своего рода козел отпущения. А может быть, это из-за вас, лейтенант? По-моему, вы наступили на чью-то мозоль.

— Если и так, я сделал это случайно, — проворчал я сердито.

— Договор есть договор, — сказал он. — Но к убийству я не хочу иметь ни малейшего отношения. Я стараюсь быть вежливым с этими людьми, лейтенант, потому что я все-таки хочу поставить свою картину, но жертвовать собой ради них я не намерен. Всякой вежливости есть предел.

— Почему вы опоздали на встречу с Лютером? — спросил я.

— Я был на Парадиз-Бич, мы с Джуди обговаривали сценарий, — сказал он. — Там еще был ваш сержант, как его там… Сикник!

— Полник, — поправил я его рассеянно. — Вы не помните, Джуди говорила по телефону, пока вы у нее сидели?

— Кто-то звонил Руди, — сказал он. — Но он как раз вышел, и разговаривала она. При чем тут это?

— Простое любопытство, — сказал я.

— Вы не забудете о контрактах? — Его голос посуровел. — Лютер что-то затевает, и я ему не доверяю, и никогда не доверял!

— Он вам тоже, — сообщил я.

— Вы его уже видели сегодня утром?

— Это было вчера ночью, — сказал я. — И его рассказ был значительно короче вашего.

— Что все это значит? — спросил он возбужденно.

— Благодаря очередному удачному стечению обстоятельств, — сказал я, он принял Руди Равеля за вас и выпустил в него три пули.

Харкнесс побледнел.

— Вы шутите!

— Спросите Руди. Лютер с вами не разговаривает потому, что я запретил ему: я сказал, что посажу его за решетку, если он только приблизится к вам.

Его рука автоматически потянулась к чашке кофе, задребезжавшей о блюдечко.

— Я же говорил, что он псих! — забормотал Харкнесс дрожащим голосом. Он — маньяк!

— Сделайте мне одолжение, — попросил я. — Не открывайте дверь своей комнаты, если не будете твердо уверены в том, кто за ней находится. Мне бы не хотелось, чтобы вас убили.

— Счастлив слышать это, — сказал он слабым голосом.

— Когда вас убьют, — я даже передернулся при мысли об этом, — некому будет поглощать кленовый сироп, и он затопит весь мир.

* * *
Я поставил машину позади дымчато-серого "линкольна" и кроваво-красного "порше" рядом с домом на Парадиз-Бич. Звонок возвестил о моем прибытии, и я ждал долгих тридцать секунд, прежде чем дверь открылась. Я мгновенно вспомнил все романы о пришельцах из космоса, о марсианах, захватывающих Землю. Очень занятно и смешно — это если в книжке. Оказаться же с марсианином лицом к лицу — совсем другое дело.

Я встретил пришельца впервые в жизни, поэтому стал внимательно его изучать. У него было отдаленное сходство с гуманоидом. Он (оно) был приземист и широкоплеч, с волосатым телом слегка розоватого цвета.

Кожа черепа была защищена гладким волосяным покровом. Пришелец был гол, за исключением красных трусов и толстой сигары, зажатой между зубов. Лицо у него было омерзительное.

Пока я задумчиво глядел на него, губы его раздвинулись в каком-то подобии улыбки.

— Салют, лейтенант! — сказал пришелец. — Что новенького?

— Полник, — сказал я с горечью, — ты должен был предупредить меня. Я принял тебя за первого разведчика с Марса!

— Что, лейтенант?! — Он медленно моргнул.

— Не важно, — сказал я. — Какого черта ты здесь делаешь в таком виде?

— Я плаваю, — сказал он оскорбленным тоном. — Мне ведь было приказано не отходить от Джуди Мэннерс ни на шаг. Так приказал шериф, а она захотела выкупаться в бассейне. Как вам нравятся эти трусики, лейтенант? Классные, верно?

Он небрежно стряхнул мизинцем пепел с сигары и сунул ее обратно в рот.

Впервые в жизни я не нашелся, что ответить. Не говоря ни слова, я прошел в гостиную. Он протопал к бару и критическим взором окинул батарею бутылок.

— Выпьем, лейтенант? — спросил он.

— Мне это просто необходимо, — хрипло сказал я.

— Все еще пьете шотландское виски, лейтенант? — В его голосе проскальзывали покровительственные нотки.

— Да, — сказал я. — Надеюсь, Руди не пьет все время?

— Мы пьем "Наполеон", — небрежно сказал Полник. — Импортирован прямо из Европы, ни больше ни меньше!

— А как ты думаешь, откуда берется шотландское виски? — спросил я его с интересом.

— Вы нальете содовой сами, лейтенант?

Полник сделал вид, что не расслышал моего вопроса, по-моему, он был просто не уверен в ответе.

Я налил себе виски и закурил сигарету. Полник зарылся носом в огромный бокал, который он держал в руках между ладонями. Он несколько раз туда фыркнул, затем поднял на меня свой водянистый взор.

— Изумительно, — сказал он. — А какой крокет!

— Крокет?

— То, как эта штука пахнет, — объяснил он. — Если вы выпьете, сперва не понюхав, это значит, что вы ничего в этом не понимаете. Я, конечно, говорю не о вас, лейтенант, — добавил он поспешно.

— Наконец-то я понял, — согласился я, — что взялся за дело не с той стороны. Вместо того чтобы бегать как угорелому, мне, оказывается, надо было спокойно сидеть здесь, пить коньяк и наслаждаться очаровательными формами Джуди.

— О, Джуди! — сказал Полник уважительно. — Это дама высшего класса! Вчера мы ели на обед фазана в собственном соку — я никогда не едал рыбы вкуснее!

— Я тоже, — согласился я.

Полник опустошил свой огромный бокал одним глотком, причем для этого ему пришлось откинуть назад голову. Он передернулся, затем приоткрыл слезящиеся глаза.

— Изумительно, — прошептал он, пытаясь перевести дыхание. — Этот Наполеон умеет делать хороший коньяк.

Я допил виски и докурил сигарету.

— Равель дома? — спросил я.

— У него каждое утро моцион, — сказал Полник. — Это такое упражнение в ходьбе. Говорит, что не может без этого. Ушел минут пятнадцать назад. Кстати, лейтенант, вы ведь можете подождать его, — разрешил он мне. — Он вернется минут через двадцать, а может, раньше.

— Благодарю, — сказал я.

Он вновь наполнил свой огромный бокал недрогнувшей рукой.

— Выпьем еще, лейтенант? — великодушно предложил он. — Может, вы хотите перекусить? — Он секунду помолчал, придумывая, что мне предложить. Немного икры? — Он внимательно посмотрел, как я отреагирую. — Это такие маленькие черные штучки, слипшиеся вместе, и от них пахнет рыбой, — добавил он. — Но ее можно достать только у китобоев, ее, говорят, вытаскивают из китов.

— Похоже на то, — согласился я. — Где Джуди?

— Все там же, у бассейна. Я провожу вас.

— Я знаю дорогу, — сказал я холодно. — Можешь выпить еще коньяка — мне надо поговорить с ней.

— Как прикажете, лейтенант, — сказал он счастливым голосом. — Долг для меня превыше всего! — Он снова зажал свой бокал между ладонями, а потом сунул туда свой нос.

Я прошел в комнату с бассейном. Джуди лежала на спине на богатом красном ковре, край которого свисал с бортика. На ней был сплошной белый купальник, и я потихоньку начал завидовать Полнику.

Она, наверное, только что искупалась. Ее соломенные волосы блестели от воды, а с бедер стекали струйки. Я пожалел, что на купальник ушло слишком много материала; зато он так плотно обтягивал ее головокружительный бюст, что не было никаких сомнений: под купальником все натуральное, как сказала бы Джеки.

— Здравствуйте, лейтенант. — Она медленно улыбнулась. — Решили к нам заглянуть? Как мило с вашей стороны.

— Спасибо, — сказал я. — Рад вас видеть, миссис Мэннерс. Я, право, не ожидал, что увижу так много. По крайней мере, в жизни, а не на экране.

Углы ее губ дрогнули, и улыбка стала шире.

— Вы такой неожиданный, лейтенант, — сказала она. — Я слышу от вас комплимент, обдумываю его и прихожу к выводу, что это дерзость или просто гадость.

И наоборот!

— Спасибо за Полника, — сказал я. — Правда, по заданию это он должен был присматривать за вами, а не наоборот.

— Ну что вы, — сказала она весело. — Я чувствую себя в полной безопасности, пока он здесь. Прошлой ночью он рассказал нам обо всех преступлениях, которые он раскрыл, — я была потрясена. Я никак не могу понять, почему вы все считаете его тупым?

Я слегка улыбнулся.

— Он думает ногами, — сказал я. — С такими ногами, как у него, это легко.

— Не волнуйтесь, лейтенант. — Она весело рассмеялась. — Я про себя все время заменяла "Полник" на "Уилер". У вас завидная репутация в Пайн-Сити.

— Но ненадолго, — угрюмо сказал я. — Эти женщины не могут не врать языки у них так и чешутся!

Она легким движением поднялась на ноги и обтерла мокрые бедра руками.

— Как продвигается ваше следствие?

— Кое-что я узнал, — сказал я. — Но мне это ни о чем не говорит. Я бы хотел, чтобы вы помогли мне разобраться. Идет?

— Буду рада помочь вам чем смогу, — сказала она, — и благодарю за доверие.

— Спасибо, миссис Мэннерс, — сказал я.

— Зовите меня просто Джуди. Может быть, пройдем ко мне в комнату? Там нам никто не помешает.

Я последовал за ней в другое крыло дома, где находились спальни. Ее спальня состояла из двух комнат, в каждой из которых было еще по маленькой комнатке для переодевания, соединенных между собой ванной.

— Пожалуйста, присядьте, лейтенант, — сказала Джуди, как только мы вошли. — Я ненадолго. Только сниму купальник.

— Прекрасная мысль, — сказал я с энтузиазмом.

Она задумчиво посмотрела на меня:

— И надену платье.

— Зачем?

— Что — зачем? Ее глаза внезапно расширились.

— Джуди, — сказал я ей честно, - вы самая красивая женщина из всех, кого я встречал за свою жизнь. Я знаю, вы не можете жить без Равеля. Но только дайте мне возможность доказать, что я могу…

— Лейтенант, — сурово сказала она, — вы что, рехнулись?

Решив воспользоваться полученными советами из журналов для мужчин, я старательно изобразил на лице выражение святой невинности, которое означало примерно следующее: "Дорогая, если я и рехнулся, в этом виновата ты!"

Джуди посмотрела на меня взглядом налогового инспектора, и на щеках у нее проступили красные пятна.

— Может быть, вам лучше подождать в гостиной? — прошипела она, и по ее тону я понял, что мне никогда не удастся получить тех двух процентов, которые обещал Равель.

— Простите, — извинился я. — Я совсем потерял голову… Не понимаю, что говорю. Но сама обстановка…

Вы в купальнике… Я, видимо, неверно истолковал…

— Видимо, неверно, лейтенант, — сказала она ледяным тоном. — С чего это вы взяли, что я изменяю своему мужу?

— Это как раз просто, — сказал я мягко. — Ведь он же вам изменяет.

Глава 10

Как всякий мужчина, у которого в жилах течет кровь, а не вода, я в свое время получал пощечины, но это было так давно, что я успел забыть. Теперь же мою память реанимировали.

Джуди ударила меня ладонью по одной щеке, сама покачнулась от силы удара, затем развернулась и с силой врезала по второй.

— Лжец! — пронзительно закричала она. — Подлый, грязный…

Я ткнул ее большим пальцем в солнечное сплетение, и она моментально затихла. В голове у меня все еще звенели колокола, а щеки горели самым настоящим пламенем. Джуди слегка выпрямилась, ловя ртом воздух. К тому времени, как она оправилась, в голове у меня тоже прояснилось. Я вовремя перехватил ее кисть и вывернул руку, так что она вынуждена была повернуться ко мне спиной. Я выкрутил ей кисть, не позволяя освободиться, но и не причиняя слишком сильной боли. Плача от ярости, она согнулась пополам и попыталась пяткой ударить меня между ног. Я нажал ей на кисть так, что она взвизгнула, затем потащил ее в ванную.

Я сунул Джуди под душ, открыл кран с холодной водой на полную мощность, отпустил ее кисть и быстро ретировался обратно в комнату, закрыв за собой дверь.

Шум воды моментально затих, но вышла она только через десять минут, вся завернутая в огромное мохнатое полотенце. Ее лицо было мертвенно-бледным, но без всяких следов слез. На секунду ее глаза зло блеснули, но затем она улыбнулась.

— Может, нам лучше извиниться друг перед другом, — сказала она. Начнем все сначала и забудем о том, что было.

— Я не прочь.

— Пойду переоденусь. Я быстро.

Она пошла в комнату для переодевания и тщательно заперла за собой дверь.

Прошло всего пять минут, и Джуди снова появилась на пороге. На ней был льняной темно-бирюзового цвета костюм, состоящий из короткого жакета и прямой юбки.

Светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, а губы слегка подкрашены.

— Надеюсь, что вы не успели соскучиться, лейтенант? — весело сказала она.

— Для женщины вы оделись замечательно быстро, — сказал я.

— Можно подумать, что вы женаты, лейтенант!

— Еще немного, — сказал я ей, — и я начну вести себя как примерный отец семейства.

Она села напротив меня и аккуратно перекинула ногу за ногу. Я видел линию ноги почти до самого бедра. Колени у нее были круглые. Она одернула юбку, и я, больше ничего не теряя, сконцентрировался на ее лице.

— Итак, лейтенант, — начала она, — вы же понимаете, что я этого так не могу оставить. Что вы имели в виду, когда сказали, что Руди мне изменяет?

— Простите. Я никак не ожидал, что это будет для вас новостью.

— Не извиняйтесь, — резко сказала она. — По край-. ней мере сейчас это для меня новость, и я хочу, чтобы вы мне рассказали все подробно.

Я сообщил ей о Камилле, и о квартире в "Дневной мечте", и о том, что Руди платит ренту, видится с Камиллой почти каждый вечер и однажды провел с ней уик-энд.

— Понятно, — холодно сказала Джуди, когда я закончил свой рассказ.

Я закурил и предложил ей сигарету, но она отрицательно качнула головой.

— Вчера я был в Окридже, — признался я. — Проверил, насколько правдоподобны эти письма.

— И что? — нетерпеливо сказала она.

— Вы были правы, — сказал я. — Лицо, их написавшее, хорошо знает вашу жизнь. Все сходится. Даже старый Коулмен с его могилами.

— Я слышала о нем, — сказала Джуди. — Месяца два-три назад я заезжала в Окридж. Это было ошибкой — старого не вернешь, лучше даже не пытаться. Она закусила нижнюю губу. — Вы заходили на кладбище, лейтенант?

— Да. Я разговаривал с Коулменом.

— Это правда, что… там есть пустой участок?

— Правда, — кивнул я. — Старик сказал, что это место зарезервировано специально для вас. Наверное, совсем с ума сошел от такой жары и от своих могил.

— Ну почему? — прошептала она. — С тех самых пор, как убили Барбару и я поняла, что чуть сама не стала жертвой, я не перестаю себя спрашивать: почему они так ненавидят меня? Что я им сделала? Я снова перебираю в уме эти письма, снова и снова пытаюсь понять, кто же мог написать их! Иногда мне кажется, что я схожу с ума.

— Камилла Кловис — имя не настоящее, — прервал я ее.

— О! — Джуди быстро на меня взглянула. — Как ее зовут?

— Сандра Шейн.

Она прикрыла рот тыльной стороной руки, в глазах ее застыл ужас.

— Сандра? — прошептала она. — Так это она написала…

— У нас нет доказательств, — сказал я. — Пока что нет. Когда вы были в Окридже несколько месяцев назад, вы видели ее?

— Нет, — сказала она сдавленным голосом. — Нет.

Я даже не знала, что она все еще там живет.

— Перед этим она три года провела в Лос-Анджелесе. Значит, они с Руди познакомились, когда вас поблизости не было. Неделей позже она перебралась в Пайн-Сити и сразу же позвонила ему. На следующий день она сняла квартиру в "Дневной мечте".

— Это похоже на Сандру, — сказала она натянуто. — Вешается на шею любому мужчине, если он только может быть ей полезен. А Руди никогда не мог устоять перед женской лестью.

— Так что она могла написать эти письма и могла убить Барбару Арнольд, — сказал я. — Здесь-то и начинаются настоящие трудности.

Джуди с большим сожалением оторвалась от созерцания представшей перед ее мысленным взором картины: голова Сандры, медленно тонущая в кипящем масле.

— Трудности? — механически повторила она.

— С Доном Харкнессом, например, — сказал я. — Скажите, вы или Руди подписывали с ним контракт?

— Нет. — Она отрицательно покачала головой. — Мы еще не приняли решение.

— Бен Лютер рассказал мне об этом, — продолжал я. — Он звонил вам вчера вечером?

— Он звонил Руди, но его не было дома. — Ее губы угрюмо сжались. — И теперь я знаю, где он был.

— Лютер говорил вам о звонке Барбары накануне убийства?

— О том, что кто-то скопировал наши подписи? — Она кивнула. — Да, он спросил, подписали ли мы контракт, и я ответила, что нет. Дон, наверное, в отчаянном положении, если он пошел на это.

— Ему приходится работать за шестерых, чтобы оплатить свои завтраки, сказал я. — Кстати, он был здесь, когда Лютер звонил вам?

— Да. — Она сухо улыбнулась. — И после звонка Лютера мне пришлось здорово притворяться, чтобы он не догадался, что я знаю все.

— А какое это могло иметь значение?

— Может быть, и никакого. — Она раздраженно пожала плечами. — Но я решила, что так будет справедливо по отношению к Бену. Он умеет вести дела и, конечно, сможет урегулировать это дело с Доном по-своему.

— Когда Харкнесс от вас ушел?

Джуди на секунду задумалась:

— Примерно около одиннадцати или немного позже.

— Что он так долго у вас делал?

— Мы, естественно, обсуждали фильм. У него с собой был первый вариант сценария, и мы его вместе просматривали. Он очень хотел заключить договор, а когда Дон чего-нибудь хочет, он своего добивается.

Сценарий у него великолепен. Не поговори я вчера с Лютером, я почти наверняка подписала бы этот контракт.

Я закурил новую сигарету, затем встал.

— Спасибо, что помогли, Джуди.

— Для вас это действительно важно? — спросила она взволнованно.

— Не знаю, — честно признался я. — Сейчас не очень.

Но может быть, в дальнейшем…

— Вы уже уходите? — В ее голосе звучало вежливое сожаление хозяйки.

— Я хотел бы повидать Руди, — сказал я. — Думаю встретить его по дороге.

Она быстро встала, одернула юбку с такой силой, что чуть не сорвала ее с себя.

— Я пойду с вами, лейтенант, — сказала она твердо. — Я бы тоже хотела встретить Руди!

Мы прошли через весь дом в гостиную, и Полник слабо помахал нам двумя пальцами, когда мы проходили мимо бара. Он осторожно икнул, затем произнес слегка заплетающимся голосом:

— Эй, лейтенант!

— Что? — спросил я.

— Этот парень. Наполеон, где вы, сказали, он живет — во Франции, в Европе?

— Во Франции, в Европе, — терпеливо подтвердил я.

Полник на минуту глубоко задумался.

— А как туда добраться? — просто спросил он.

Когда мы дошли до входной двери, я придержал ее для Джуди, а затем вышел вслед за ней на крыльцо. Она бросила взгляд на небо и поежилась.

— Скверная будет погода, — сказала она, — сильный ветер, а я ненавижу бури!

— Вы давно уже замужем за Руди? — спросил я ее.

— Три года. А при чем здесь это?

— Простое любопытство, — сказал я. — Вы рассказывали ему об Окридже и о Джонни Кее?

— Конечно. — Она засмеялась. — После нескольких лет совместной жизни муж и жена все знают друг о друге… Она внезапно замолчала, глядя на меня с ужасом. — Нет! — с отчаянием в голосе сказала она. — Нет! Руди… никогда не сделал бы этого!

— Я разве сказал, что он сделал? Я просто сказал, что он мог сделать.

Персона, о которой шла речь, внезапно появилась из-за угла дома и затрусила к нам неторопливой рысцой. Несколько секунд я наслаждался музыкальной темой главного героя, которая на этот раз оказалась веселым охотничьим маршем.

Руди был без шляпы, в легкой твидовой серого цвета куртке и тщательно отглаженных брюках. Его голубая рубашка с расстегнутым воротничком была подобрана в тон туфлям. Он приближался к нам, помахивая рукой, в которой был зажат хлыст.

— Я не знал, что здесь есть лошади, — сказал я.

— Их тут нет, — безразлично сказала Джуди. — А если бы и были, Руди обходил бы их за километр. Примерно год назад он снимался в одном ковбойском фильме, и до сих пор при одном слове "лошади" он готов забраться под ближайший диван.

— Привет, Уилер! — сказал Равель тоном великосветского английского лорда, выходящего на крыльцо с приветственной улыбкой на губах. — Как настроение, старина? Как поживает ваш чудесный помощник, мой добрый друг Полник?

— Он пьян, — коротко сказал я. — О! — Руди нахмурился и покачал головой. — Это так плохо!

— Руди, — сказала Джуди спокойным голосом, — дай мне подержать твой хлыст.

Он поглядел на нее восхищенным взглядом.

— Девочка моя! — сказал он. — Как приятно возвращаться домой издалека, зная, что тебя ждет жена, преданная, любящая! — Он неопределенно махнул рукой в сторону океана, и скромный пляж мгновенно преобразился в пустыню Сахару, а охотничий марш сменился сладостной восточной музыкой, которую сопровождал нестройный звон верблюжьих колокольчиков.

— Хлыст, Руди!

— Извини, любовь моя! Вот он, прости!

Джуди осторожно взяла хлыст из его рук. Затем слегка помахала им, примериваясь и взвешивая.

— Преданная любящая жена! — громко повторила она. — Как там насчет преданного изменяющего мужа?

— А? — Руди заметно вздрогнул и посмотрел на нее, с тревогой во взоре. — Что ты сказала?

Хлыст просвистел в воздухе и с хлопком, похожим на пистолетный выстрел, обрушился на его плечи.

— Я тебе покажу Сандру Шейн! — бушевала Джуди. — Сопляк несчастный!

Хлыст просвистел в воздухе еще раз, и, взвыв, Руди. галопом поскакал прочь, спасаясь от ударов, время от времени обрушивавшихся на него сзади.

Я с интересом наблюдал все это, пока они не исчезли за углом дома, а потом повернулся и пошел обратно в гостиную.

Подойдя к бару, я с изумлением увидел, что Полник абсолютно трезв.

— Кто-то кричал, лейтенант? — спросил он.

— Охотник, — сказал я, — А?

— Охота на лису.

Полник медленно покачал головой.

— Я могу вам чем-нибудь помочь, лейтенант? — спросил он.

— Конечно, — сказал я. — Ты можешь мне помочь написать письмо, в котором мы будем угрожать одной даме.

— Как это, лейтенант?

— Ты что, никогда раньше не писал таких писем?

— Лейтенант, — сказал он задумчиво, — существует два типа людей: одни получают такие письма, другие отправляют. Так вот я отношусь к первому типу. И все дамы хотят от меня одного — денег!

— Я понимаю, сержант, — сказал я сочувственно, — но один-единственный раз тебе все-таки придется примкнуть ко второму типу. Пишущая машинка все еще в комнате секретарши?

— Да, — сказал он. — Я там сплю.

— Тогда пошли, я не хочу, чтобы нам помешали. Надо успеть, пока Руди со своей верной, любящей женой играет в пятнашки.

Мы вышли из гостиной и прошли через весь дом в комнату покойной Барбары Арнольд. Я уселся за стол с пишущей машинкой и закурил сигарету.

Во втором ящике стола лежала пачка белых карточек, и я заправил в каретку одну из них.

На столе валялось несколько нераспечатанных конвертов. Я их быстро проглядел, это были самые обычные счета и расписки, на которые почему-то до сих пор никто не обратил внимания. Одно письмо было именно тем, что я искал. Оно было адресовано Джуди Мэннерс, внутрь был вложен какой-то счет от меховщика в Наин-Сити. Я смял счет в руке и выбросил в корзину для бумаг, стоящую под столом.

— Какое сегодня число? — спросил я.

— Двенадцатое, — незамедлительно ответил Полник.

— Ты уверен?

— Годовщина моей свадьбы, лейтенант, — сказал он печально. — Мужчина никогда не должен забывать день, когда он совершил величайшую ошибку в своей жизни.

Я секунду просто глядел на белую карточку, затем медленно стал печатать одним пальцем, стараясь не обращать внимания на тяжелое дыхание за своей спиной.

Через пять минут я закончил и внимательно перечитал написанное, не вынимая листа из машинки.

"На сей раз ошибки не произойдет. Прекрасная бессердечная дама умрет в Раю в пятницу 13 июля.

Элиас Фрай и Пирл Коулмен, окриджское кладбище.

И птички не чирикают".

За моей спиной послышалось хрюканье.

— Лейтенант, — хрипло сказал Полник, — но это здорово напоминает те письма, что она уже получила!

— Рад, что тебе это понятно, — сказал я.

— Лейтенант. — Он на минуту замялся. — Это не вы писали те, остальные, и убили эту даму, Арнольд?

— Понятия не имею, — сказал я. — На всякий случай надо будет справиться у доктора, не хожу ли я во сне.

Я вынул карточку из машинки и сунул ее в конверт. на имя Джуди Мэннерс со штемпелем Пайн-Сити.

— Где тут почтовый ящик? — спросил я.

— На воротах у дороги, — сказал Полник. — Вы сошли с ума, лейтенант.

— Ты знаешь, что делает хороший газетчик, когда нет никаких новостей? — спросил я. — Он создает их. Я чуть-чуть завяз в этом деле… Все застыло на одном месте. Приходится изобретать.

— Если шериф когда-нибудь узнает…

— Не узнает, — сказал я жестко. — По крайней мере, не от меня и не от тебя!

Я сунул конверт в карман и встал из-за стола. Полник следовал за мной по пятам до самых дверей.

— Я еду в город, — сказал я. — Проследи за тем, чтобы Джуди достала это письмо из ящика не позднее следующего часа, и заставь ее позвонить шерифу.

— Я надеюсь, вы знаете, что делаете, лейтенант, — сказал он нервно.

— Как всегда, — согласился я. — И после того как я уйду, тебе придется выполнить еще одно поручение.

— Да?

— Запрешь этот коньяк на ключ! — рявкнул я на него.

Когда я выходил из дома, ни Руди, ни его верной любящей жены поблизости не было. Подъехав к деревянным воротам, я выбрался из машины и, убедившись, что поблизости никого нет, опустил письмо в ящик.

Всю дорогу до Пайн-Сити я неизвестно чему улыбался про себя и одновременно пытался сообразить, что же меня так радует. Наконец я понял: оказывается, это очень интересно — замышлять убийство!

Глава 11

Я примостился на краешке стола, за которым сидела Аннабел Джексон, уперся ногами в корзину для бумаг и сделал попытку вразумить ее.

— Твоя беда, мой маленький домашний цветочек, — сказал я ей честно, что ты совсем не даешь себе расслабиться.

— Это плохо? — печально спросила она.

— Конечно. Я знаю, что тебе надо: хорошо провести вечер. Я к твоим услугам. Пойдет?

— Не пойдет, — сказала она твердо.

Я вздохнул:

— Мы бы встретились, перекусили где-нибудь, зашли в кино, потом ко мне.

— Нет, — заявила она, но я не обратил внимания на то, что меня перебили.

— Мы сели бы на кушетку, выпили бы, я бы включил проигрыватель и выключил бы свет, и до тех пор тебе совсем не надо было бы волноваться.

— К тому времени я бы уже изошла криком, — спокойно заметила она.

— К сожалению, — сказал я, — так и случилось бы.

Ты сейчас в том возрасте, когда непонятные страхи выплывают из глубин твоего сознания на поверхность. Чего ты боишься?

— Эл Уилер, — сказала она возмущенно. — Ты прекрасно это знаешь.

— Все, что тебе надо, — это расслабиться, — продолжал я гнуть свое. Любой новый опыт…

Меня прервал телефонный звонок. Она подняла трубку, и я узнал громкие раскаты голоса Лейверса.

— Да, сэр. Он здесь, сэр, — сказала Аннабел, — уже вуправлении. — Она опустила телефонную трубку на рычаг и сладко мне улыбнулась. — Голос нашего повелителя, — сказала она. — Он немедленно хочет тебя видеть, но не сказал зачем.

Я соскочил со стола, закрыл глаза и замер, задрав подбородок.

— Ты что, заболел, Эл? — с любопытством спросила Аннабел.

— Знаю! — сказал я деревянным голосом и уставился на нее не моргая.

— Что ты знаешь?

— Зачем шериф хочет меня видеть. — Я вновь на секунду закрыл глаза. Это озарение. Может быть, я ясновидец — Скорее псих, — нетерпеливо фыркнула она.

— Джуди Мэннерс… — пропел я безжизненным голосом. — Она получила еще одно письмо.

— У тебя нет воображения, — сказала Аннабел, но в ее голосе не было слышно прежней уверенности. — И что там написано?

— "На сей раз ошибки не произойдет, — медленно произнес я. Прекрасная бессердечная дама умрет в пятницу 13 июля…" Там еще что-то написано, но я смутно вижу лишь то, что похороны состоятся в Окридже.

— Чушь! — выразительно сказала она. — Иди скорее к шерифу, пока его кровь не закипела!

— Ладно, — вздохнул я. — Она мне не верит… Но она это проверит у шерифа и поймет, что я прав.

Я прошел в кабинет Лейверса, придав своему лицу деловое выражение: ясный взгляд, дружеская, но почтительная улыбка на лице, высоко поднятая голова.

Тело мое тоже выражало готовность кинуться куда угодно по первому приказанию, что легко можно изобразить, приподнявшись на мыски.

— Звали, сэр? — сказал я твердым голосом.

Лейверс отвратительно поморщился:

— Что с вами, Уилер? Перестаньте подпрыгивать!

Я опустился на пятки и снова приподнялся на мыски.

— Сэр, — сказал я со всей возможной искренностью, — я жду ваших приказаний, сэр, чтобы скорее приняться за дело, сэр.

— Вы больны, — сказал шериф приглушенным голосом. — Садитесь. И ради бога уберите со своего лица это идиотское выражение! У меня от него кровь стынет в жилах!

Я решил, что Лейверс меня все равно не поймет, и небрежно плюхнулся в кресло для посетителей, зная, что пружины в нем починили уже неделю назад.

— Мне только что звонила Джуди Мэннерс, — сказал Лейверс. — Она получили еще одно письмо!

— И что в нем, шериф? — спросил я с вежливым интересом.

Он слово в слово повторил все, что я говорил Аннабел.

— Похоже, что убийца решил не откладывать дело в долгий ящик, осторожно сказал я. — Он, должно быть, слишком уверен в себе, если осмеливается назвать даже день убийства.

— Именно это я и хочу сказать, — подтвердил Лейверс. — Так что нам делать? Я могу послать дюжину людей для охраны дома снаружи и изнутри Но кто бы ни написал это письмо, он наверняка знал, что именно так я и поступлю. Допустим, я пригоню туда своих людей в субботу, и ничего не произойдет. Не могу же я держать их там вечно! А убийца спокойно придет себе в воскресенье и сделает свое дело.

— Это возможно, шериф, — согласился я.

— А вы что думаете, Уилер? У вас есть какой-нибудь план?

— Я думаю, что это чудесный повод для хорошей вечеринки.

Сигара выскользнула у него из пальцев и упала на пол. Он глядел на меня с открытым ртом. По-моему, кровь у него больше не стыла в жилах — она начинала медленно закипать.

— Всего лишь небольшая вечеринка на Парадиз-Бич, сэр, — дожал я его.

— Уилер, — проскрипел он сдавленным голосом, — еще одна такая шутка, и я удавлю вас собственными руками.

- '" — Я абсолютно серьезен, шериф, — холодно сказал я. — И я никогда не шучу, когда речь идет об убийстве.

Он закашлялся, глотнув сигарного дыма, и это дало мне возможность изложить свой план.

— Только четверо могли написать это письмо, — быстро сказал я. — Шейн, Лютер, Харкнесс и Руди Равель.

Если Джуди пригласит их на уик-энд, то все они окажутся в одном месте, и за ними легко будет наблюдать. Нам не придется охранять дом снаружи, проверять, закрыты ли окна и двери, патрулировать пляжи, дорогу, ставить своих людей у двери.

Лейверс наконец откашлялся:

— А кто будет наблюдать за ними в доме? Полник?

— И я. Уверен, что Джуди не откажется пригласить меня вместе с остальными.

Я терпеливо сидел и курил сигарету, пока он обдумывал мое предложение.

— Если я пойду на это, — сказал он медленно, — а ее завтра убьют, отвечать будете вы, Уилер.

— Знаю, — кивнул я.

— Вы берете на себя слишком большую ответственность, ответственность за чью-то жизнь! Стоит вам ошибиться — и она умрет. Умрет по вашей вине.

— Да, сэр.

— Мы работаем вместе достаточно долго, и вы знаете, что я всегда поддерживаю ваши планы, даже рискуя при этом свернуть себе шею. Вы самый неприятный полицейский из всех, кого я встречал, но вы родились под счастливой звездой. У вас всегда все получается, а я человек суеверный!

— Дело не в счастливой звезде, сэр. — Я скромно потупился. — Это ясновидение. Спросите Аннабел Джексон, если не верите.

— Но сейчас речь идет не о вас, не о каком-то там городском управлении, не о тех голосах, которые я могу потерять на выборах, продолжал он, не обратив внимания на мои слова. — Речь идет о жизни молодой женщины…

А теперь ответьте, вы все-таки настаиваете на своем?

— Да, сэр, — сказал я ему. — Одно убийство уже совершено, и мы никогда не поймаем убийцу, если будем просто сидеть и ждать, пока он сам к нам не придет. Нам надо устроить ловушку преступнику, где Джуди Мэннерс будет приманкой.

— Хорошо. — Он пожал плечами. — Что требуется от меня?

— Позвонить Джуди Мэннерс и объяснить ей все.

Скажите, что я буду у них вместе с остальными гостями. Можно мне взять одну из ваших машин, шериф?

Моя слишком мала.

— Конечно. — Он кивнул. — Кроме Полника, вам никто не нужен для внутренней охраны?

— Остальные будут только мешать, — сказал я. — Может быть, даже вспугнут убийцу.

— А снаружи?

— Нет, шериф.

— Это все?

— Да, сэр.

— Хорошо, — сказал он жестко. — Но я все-таки поставлю на дороге двух своих людей. Видно их не будет, а если кто-нибудь попытается удрать, то далеко не уйдет!

— Это разумно, — согласился я.

— Если мы обо всем договорились, можете идти.

Я уже приоткрыл дверь, когда он остановил меня:

— Уилер!

— Шериф, — сказал я благодарным тоном, — большое спасибо, и я ценю это, но вам не обязательно говорить, чтобы я поберег себя, я…

— Кто сказал хоть слово обо всей этой сентиментальной чепухе! разбушевался он. — Я хотел вас в последний раз предупредить, чтобы вы не вздумали явиться ко мне завтра утром с двумя-тремя трупами на руках, по своему обыкновению оправдываясь тем, что сэкономили штату судебные издержки!

* * *
Я задержался в квартире, только чтобы захватить зубную щетку, бритву и чистую рубашку, а заодно и пистолет. Затем я направился в отель "Старлайт" и постучался к Харкнессу. Меня чуть не хватил удар: во-первых, он был одет, во-вторых, он ничего не ел.

— Так скоро, лейтенант? — спросил он безо всякого энтузиазма в голосе.

— С целым ворохом новостей, — сказал я весело. — Надевайте шляпу, собирайте чемодан, вы приглашены в гости.

Его щеки задрожали.

— Вы меня арестовываете?

— С чего вы взяли? — Я дружески улыбнулся. — С какой стати?

— Именно это я и хочу знать, — сказал он хрипло.

— Вы говорите таким голосом, что вас можно заподозрить в чем угодно: в грабеже, подделке, убийстве.

— Я никуда не пойду, пока не свяжусь со своим адвокатом!

— Да я всего лишь пытаюсь вдолбить вам, что вы приглашены на уик-энд к Джуди Мэннерс, — сказал я. — Внизу нас ждет машина.

Харкнесс проницательно на меня посмотрел.

— Что это за шутка? — спросил он в конце концов.

— Это не шутка, — сказал я. — Просто у нее вечеринка; приглашены вы, приглашен я.

— Сожалею, но я не могу принять этого приглашения, — сказал он отрывисто.

— Ну вот, — сказал я с сожалением. — Вы все испортили. Теперь мне придется вас арестовать.

— За что?

— Понятия не имею. — Я задумался, но так ничего и не придумал. — Может быть, по дороге в участок мне в голову придет какой-нибудь удачный предлог, и тогда я смогу задержать вас на пару дней.

Он открыл коробку конфет, стоявшую на столе, и яростно атаковал ее содержимое.

— Я человек терпеливый, лейтенант, но все-таки лучше скажите сразу: в чем дело?

— Пожалуйста, — сказал я. — Джуди только что получила письмо, в котором говорится, что она умрет тринадцатого числа сего месяца, то есть завтра. Она собирается это дело как следует отпраздновать и устраивает сегодня вечеринку. Вот и все.

— При чем здесь я?

— Вполне возможно, что вы и есть тот человек, который написал это письмо. — Я весело улыбнулся. — Если вы будете находиться в ее доме, за вами будет легче наблюдать.

— Зачем мне убивать Джуди Мэннерс? — запротестовал он.

— Если вы этого не знаете, то я не знаю и подавно, — вполне резонно заметил я. — Но скучно вам там не будет.

Вы уже надели свою шляпу?

— Похоже, у меня нет выбора, — сказал он холодно. — Или я иду с вами сейчас, или вы арестовываете меня неизвестно за что и сажаете за решетку на пару дней. Я правильно понял?

— Вы умный человек, мистер Харкнесс, — с уважением сказал я. — Хоть вы и умрете раньше времени от обжорства. Вы готовы? Хотите, я позвоню в бюро обслуживания, чтобы они выслали грузовик пирожных?

Он быстро собрал чемодан, продолжая опустошать коробку конфет.

— Кто там будет кроме нас? — опросил он, когда мы спускались в лифте.

— Джуди и Руди, естественно, — сказал я. — Это же их вечеринка. А еще вы и я.

— Больше никого?

— Девушка по имени Камилла Кловис.

— Кто она?

— Давайте не будем сейчас вдаваться в подробности, — сказал я. — На это нет времени. Кстати, мы заедем сейчас еще за одним господином — Беном Лютером.

Харкнесс вздрогнул.

— Прекрасно, — скорбно сказал он. — Теперь я тоже уверен в том, что убийство в этом доме произойдет.

И если не убьют Джуди Мэннерс, не огорчайтесь — меня-то уж точно ухлопают!

* * *
Она загорала у бассейна, опустив голову на скрещенные руки. Загар стал глубже и ярче, бикини уже.

— Эй, — сказал я и слегка ткнул ее в ребро носком ботинка, — проснись!

— Как это удобно, — сказала она, не поднимая головы. — Закончить работу и прийти ко мне как к себе домой! По-моему, мы еще не женаты.

— Я еще не закончил работу, — сказал я терпеливо. — Пойди собери свои вещи.

Камилла взорвалась:

— Я никуда не пойду, Эл Уилер! Убирайся вон! Приходи ночью, ты, порождение мрака, при дневном свете ты бесполезен. Убирайся в свой гроб и пережди день, как делают все настоящие вампиры!

— Ты приглашена сегодня на вечеринку и вообще на весь уик-энд к Джуди Мэннерс, — сказал я, — и лучше поторопись. У нас совсем нет времени.

— Я? В гости к Джуди? Ты сошел с ума!

— Золушка! — сказал я. — У тебя ровно пять минут времени. После этого тебе придется поехать туда прямо в бикини.

Она села и внимательно посмотрела на меня:

— Ты серьезно, Эл Крестьянин?

— Кроме шуток, — сказал я. — В моей машине уже сидят двое гостей. Одного зовут Харкнесс, а другого — Бен Лютер, ты его уже встречала вчера ночью.

— Тот самый, что стрелял в Руди, приняв его за Харкнесса? — с любопытством спросила она.

— У тебя прекрасная память, — сказал я. — Иди собирайся.

— И ты оставил их вдвоем в машине?

— Лютер слишком многим обязан мне за прошлую ночь, — сказал я. — Он будет сидеть и молчать. А Харкнесс всегда молчит, по крайней мере до тех пор, пока не знает всех карт противника.

Мы прошли в ее квартиру, и она закрыла за собой дверь.

— Давай выпьем? — предложила она. — И расскажи мне в конце концов, что происходит?

Я сделал и то и другое. Когда я кончил рассказывать, она поглядела на меня сквозь поднятый бокал.

— Ты считаешь, что кто-то из нас троих собирается убить Джуди Мэннерс? И я одна из троих?

— Из четверых, — поправил я. — Ты забываешь о. Руди.

— Если я туда поеду, можешь не беспокоиться: по крайней мере одно убийство тебе обеспечено, — пообещала она. — Джуди убьет меня раньше, чем я успею ступить на порог их дома.

— Хороший мне предстоит денек! — пробормотал я. — Может, ты все-таки оденешься?

— Ладно. — Она недовольно улыбнулась. — О таком Руди и не мечтал: жена и любовница под одной крышей!

Думаю, что все-таки там будет интересно!

Она небрежным жестом сняла бикини, под которыми узкой полоской белела кожа, составляющая резкий контраст с загорелым телом.

— Пять минут, и я буду готова.

— Не торопись, — сказал я и взял ее за руку.

Камилла тихо рассмеялась и попятилась в спальню.

— Тебе же было некогда, помнишь? — Она высунула язык и захлопнула дверь. Щелкнул замок.

* * *
Я остановил машину позади "линкольна" и выключил мотор.

— Славное местечко, — небрежно сказала Камилла. — Океан продавался вместе с домом?

— Естественно, — кивнул я. — Его импортировали специально для этой цели.

Я взглянул через плечо на Харкнесса и Лютера, которые выпрямившись сидели, прижавшись к дверцам — один к левой, другой к правой, — и за всю дорогу не обмолвились ни словом.

— Приехали! — сказал я. — Давайте выбираться.

— Да, лейтенант, — напряженно ответил Лютер.

— Как прикажете, лейтенант, — так же напряженно отозвался Харкнесс.

Он сунул себе в рот жевательную резинку и угрюмо заворочал челюстями. Я вышел из машины и вытащил их чемоданы из багажника. В это время из-за угла дома появились Джуди и Руди и направились к нам.

— Рад вас видеть, лейтенант, — сказал Руди, всем своим видом выражая обратное. Он поглядел на всех остальных с застывшей на лице нервной улыбкой:

— Бен! Дон, привет! — и судорожно вздохнул.

— Руди, дорогой, надеюсь обо мне ты не забыл? — с невинным видом поинтересовалась Камилла.

— Камилла, — прошептал он дрожащим голосом.

Джуди подошла и встала рядом с ним, небрежно взяв его под руку жестом абсолютной владелицы этого человека.

— Привет, — сказала она спокойно. — Что же вы стоите, заходите в дом. Все уже готово. Можно выпить и поболтать. Руди позаботится о ваших чемоданах.

Харкнесс и Лютер молча направились к дому. Джуди повернула голову и взглянула на Камиллу. Как будто только что ее заметила.

— О, да это Сандра, — любезно проворковала она. — Как я рада тебя видеть! Сколько лет, сколько зим!

— Джуди, дорогая, — сказала Камилла медовым голосом. — Сразу видно, что ты давно не была в Окридже.

Как я тебе завидую. Живешь в Голливуде, где к твоим услугам любой хирург по пластическим операциям.

Лицо Джуди помрачнело.

— Руди! — резко сказала она. — Забудь о чемоданах.

Сначала проводи — как тебя сейчас зовут, милочка? Ах да, Камилла! Она опять взглянула на Руди:

— Проводи Камиллу в дом и проследи за тем, чтобы всем нашлось выпить.

— Ну конечно! — Руди вздохнул так, будто у него гора с плеч свалилась. — Конечно, — счастливым голосом повторил он.

— Мы можем поговорить по дороге, Руди, — небрежно сказала Камилла, беря его под руку с другой стороны тем же собственническим жестом, что и Джуди.

— Любимый! — сказала она тихо, но все же позаботилась о том, чтобы Джуди ее ясно расслышала. — Я так скучала по тебе ночами!

Лицо Джуди исказилось яростью, и она уже было двинулась вперед, когда я поймал ее за руку.

— Успокойтесь, — сказал я.

— Ведьма! — проскрежетала она. — Я выцарапаю ей глаза!

— Давайте сначала займемся другим, — предложил я.

Она постепенно успокоилась:

— Вы думаете, это хороший план, лейтенант? Я имею в виду, собрать их всех вместе.

— Так легче вести наблюдение, — сказал я.

— Это ужасное письмо! — Она задрожала, — Мне становится страшно каждый раз, как я подумаю о нем! Как вы считаете, кто его написал?

— Уверен, что один из присутствующих здесь, — честно признался я. Почему бы нам не пройти в дом и не выпить, как вы очень своевременно предложили!

— Минутку, — сказала она. — Я специально отослала Руди, чтобы поговорить с вами. Как мне надо себя вести?

— То есть? — спросил я непонимающе.

— Эта вечеринка — ваша идея, — нетерпеливо сказала она. — Что я должна делать? Играть гостеприимную хозяйку?

— Я думаю, это самое разумное, — согласился я. — У вас есть где устроить всех на ночь?

— Не хватает только швейцара, и можно сказать, что мы открыли отель, сказала она сухо. — Это не проблема, мне только придется проследить, чтобы Руди случайно в темноте не ошибся комнатой.

— Отлично, — сказал я. — Так пойдем выпьем?

Мы уже взошли на крыльцо, когда Джуди внезапно схватила меня за руку.

— Еще секунду, лейтенант, — быстро проговорила она. — У меня к вам еще одна просьба: я все-таки хотела бы остаться в живых!

Глава 12

Мне все-таки не повезло — пришлось делить комнату Барбары Арнольд на двоих с Полником.

— Джуди сказала, что обед будет готов через тридцать минут, счастливым голосом объявил он. — Говорят, будут картофельные котлеты с подливкой из шиньонов.

— Их доставят из парикмахерской? — холодно осведомился я.

На лбу его собрались морщины.

— Это шутка, да, лейтенант?

— Не уверен, — признался я.

Он стоял на месте, разглядывая пишущую машинку:

— Вы собрали их здесь всех вместе потому, что они подозреваемые, правильно, лейтенант?

— Правильно, — кивнул я.

— Потому что Джуди получила письмо, где говорится, что ее завтра убьют, вы собрали всех подозреваемых в одном месте. Правильно, лейтенант?

— На сто процентов.

— Но ведь письмо написали вы! — торжествующе воскликнул он. — Я не понимаю, лейтенант!

— Но это так просто, — сказал я. — Если завтра Джуди никто не убьет, придется это сделать мне.

— Но кого же мы тогда арестуем? — упрямо спросил он.

— Да, об этом я не подумал. — Мне даже пришлось почесать в затылке для пущей достоверности. — Наверное, того, кто первый под руку попадется.

— Иногда, лейтенант, — сказал он, внимательно наблюдая за мной краем глаза, — я хотел бы быть уверенным в том, что вы шутите!

— Пойдем лучше выпьем перед обедом, — предложил я. — Ночка сегодня выдастся тяжелая.

— Да. — Его лицо моментально просветлело. — Вы все-таки попробуете этого "Наполеона" лейтенант?

— Я тебе не советую иметь с ним дело, — посоветовал я. — А то окончишь свои дни на острове Каталины.

Я закрыл за собой дверь и пошел в гостиную. Подходя к комнате с бассейном, я услышал плеск воды и фырканье и уже решил, что сейчас обнаружу еще один труп.

Через секунду я понял, что беспокоиться нечего: труп был живой и лениво плавал вдоль бортика, облаченный в очень маленькое бикини.

— Ты опоздаешь к обеду, — сказал я. — И кто знает, когда у тебя будет шанс поесть?

— Не все ли тебе равно, — неопределенно булькнула Камилла, повернувшись на спину и полузакрыв глаза.

— Конечно нет, — сказал я. — Знаешь, что сделает голод с твоим изумительным телом?

Она скорчила гримасу, затем несколькими легкими взмахами подплыла к дальнему краю бассейна и вскарабкалась на невысокую стенку, окружающую его со стороны пляжа.

— Присоединяйся, Эл Крестьянин! — сказала она, встряхнув волосами и откинув назад голову. — Вода изумительная!

— Я предпочитаю принимать жидкость внутрь, — объяснил я. — Пошли лучше в бар.

— Еще раз окунусь, и все, — сказала она. — Пойди приготовь мне пока "Поцелуй Дьявола".

Она выпрямилась, приняв позу для ныряния, и, не удержав равновесия, сделала шаг назад. Предупреждать ее было слишком поздно. Стенка была узкой, и ее нога не нашла в воздухе никакой опоры.

Камилла взмахнула руками и внезапно исчезла из поля зрения. Я услышал глухой удар о песок и понадеялся, что кости все же останутся целы. Секунд через пятнадцать над стеной показалась ее голова.

— Ты бы мог предупредить меня, — обиженно заявила она.

— Честное слово, — сказал я, — проста не успел — все случилось слишком быстро.

Она опять взобралась на стенку и осторожно слезла на пол. К мокрой загорелой коже прилип песок с чисто уилеровским энтузиазмом.

— Черт побери! — просто сказала Камилла. — Пойду приму душ!

Она ступила на ковер и подошла ко мне.

— Смешай мне пока коктейль, — попросила она. — Мне он сейчас не помешает!

Я не ответил, так как был слишком занят разглядыванием отпечатков ее ног на ковре.

— Что ты стоишь как пень, Крестьянин? — сказала она нетерпеливо.

— Я сделаю тебе самый большой в мире "Поцелуй Дьявола"! — радостно сказал я, закончив рассматривать мокрый песок на ковре. — И я подарю тебе самый большой полицейский детективный значок!

— Что ты там болтаешь? — сказала она холодно. — Не думай, что я так горда тем, что со мной спит полицейский, и буду носить всякую дрянь, чтобы все об этом знали!

Мы успели выпить только по одному бокалу, когда нас пригласили к столу. Джуди Мэннерс изображала гостеприимную хозяйку, и это у нее получалось не так уж плохо. По одну сторону стола сидели Руди, Лютер, Камилла и Полник, по другую — Джуди, Харкнесс и я.

Беседа не заладилась, и к тому времени, когда подали кофе с ликером, я решил исправить положение: как-никак вечеринка была моей идеей.

— Почему бы нам не придумать что-нибудь, — весело предложил я. Может, поиграем?

Джуди мрачно взглянула на Камиллу.

— Некоторые этим занимаются всю жизнь, — проворчала она, — и играют, и заигрывают.

— Как мы все любим перекладывать с больной головы на здоровую, сказала Камилла, цинично взглянув на Джуди. — Я вычитала это в какой-то книге. Ты же знаешь, дорогая, что тебе никогда не удавалось удержать мужчину. Помнишь Джонни Кея?

— Не смей впутывать сюда Джонни! — резко сказала Джуди.

— Почему? — Камилла невинно улыбнулась. — Ведь это на мне он собирался жениться, помнишь?

— Я никогда не верила этому. — Она отчаянно пыталась говорить спокойно. — Ты просто не из тех, на ком женятся. Да и что ты можешь дать мужчине? Не говоря уж о доме и семье, ты даже не можешь приготовить ему обед!

Повисло напряженное молчание. Женщины смотрели друг на друга, как два боксера в разных углах ринга, ожидающие сигнала к бою.

— Я однажды был на вечеринке, — решительно встрял я, — так там придумали новую интересную игру. Называется она "Угадай почему". Хотите поиграем?

Харкнесс твердой рукой накладывал себе в кофе взбитые сливки и на секунду прервался:

— Что вы петляете вокруг да около, лейтенант? Все мы знаем, что Джуди Мэннерс получила письмо и что из-за этого вы собрали всех нас здесь. Если вы хотите задавать вопросы — это ваше право, но только перестаньте выдумывать всякие игры.

— Спасибо, — сказал я. — Так мы и сделаем. Я хотел бы поговорить именно о мотивах преступления. Начнем хотя бы с вас и поддельных подписей под контрактами.

— Они не поддельные, — сказал Харкнесс с горечью. — Спросите их, они подписали.

— Вы подписали? — Я взглянул на Джуди.

— Я уже говорила, что нет, лейтенант, — холодно ответила она.

— Это ложь, — сказал Харкнесс.

Я посмотрел на Руди, который нервно обгрызал ноготь на мизинце:

— Вы?

— Нет. — Голос у него внезапно охрип, он откашлялся и повторил:

— Нет, я ничего не подписывал.

— Это ложь, — утомленно сказал Харкнесс. — Вся беда в том, что я никак не могу понять, почему он лжет?

Может, потому, что пытается скрыть свою связь с этой Барбарой?

— Он лжет! — громко сказал Руди.

— Связь? — переспросил я.

— Я как-то пытался поцеловать эту Арнольд, — продолжал Харкнесс. — Она мне нравилась, и мне показалось, что ей, должно быть, очень одиноко здесь без друзей. Она ударила меня палкой. Я никак не мог понять, в чем дело, пока как-то раз не зашел сюда без предупреждения. На звонок никто не ответил, но машина Руди стояла у крыльца, и я решил, что он гуляет где-то на пляже. Я пошел туда, но никого не увидел. Но, проходя вдоль ограды бассейна, я услышал за стенкой какие-то голоса. Я перебрался через стенку и очутился в доме.

Они лежали прямо на ковре. Поверьте, лейтенант, меня не легко смутить, но тут я впервые за двадцать лет покраснел.

— Почему вы не рассказали мне этого вчера, когда я задал вам вопрос о Руди и Арнольд?

— Я солгал, — подтвердил Харкнесс. — Я солгал.

Я считал, что мне следует защитить своего актера. Но сейчас я не хочу из-за него совать голову в петлю.

— Правда — это всегда хорошо, — одобрил я. — В особенности когда деваться уже некуда.

Равель дико посмотрел на Харкнесса.

— Я разобью твою башку о стенку! — прохрипел он. — Он лжет, лейтенант, Барбара была секретарем. У нас с ней никогда ничего не было!

— А кем была Камилла, дружочек? — спросила Джуди ломающимся от ярости голосом. — Твоей служанкой?

— Я была его любовницей, дорогая, — лениво сказала Камилла. — Не обманывайся на этот счет. Служанку он мог найти у себя дома!

Лютер смотрел на происходившее ошалелыми глазами: у него было такое выражение лица, будто его только что достали из гроба, где он пролежал минимум неделю.

— С какой стати эта Арнольд стала бы мне лгать? — спросил он резко.

— Может быть, это была идея Руди? — предположил Харкнесс. — Может, он хотел от меня избавиться, чтобы, расскажи я о нем правду, мне никто не поверил.

Он повернулся к Джуди с измученным выражением лица.

— Вы позволите мне еще чашечку кофе? — спросил он торжественно. — И если можно, несколько пирожков.

Я сам схожу, если они на кухне!

— На кухне, — коротко сказала Джуди, и Харкнесс быстро исчез за дверью.

Руди закурил сигарету, глубоко затянулся, затем заставил себя расслабленно откинуться на спинку кресла.

Сигарета свисала с его нижней губы, и я услышал, как за его спиной оркестранты настраивают инструменты.

Через секунду грянула бодрая тема главного героя.

— А если у меня и было что-то с Барбарой? — спросил он. — Так что с того? Я нравлюсь женщинам и знаю это. Не могу же я отталкивать человека, который хочет сделать мне приятное. Зачем мне быть жестоким? Вы знаете, что все мы придаем слишком большое значение половому вопросу. Это, конечно, не совсем нормально…

— Это он говорит мне! — с поддельным ужасом закричала Камилла.

— По-моему, мы слишком большое значение придаем Руди Равелю, — резко сказала Джуди. — С меня хватит! Я заболею от всей этой грязи! Меня каждый раз тошнит, стоит мне взглянуть на своего очаровательного супруга!

Она встала из-за стола и быстро направилась из комнаты, чуть было не выбив из рук возвращавшегося из кухни Харкнесса тарелку, полную пирожков.

— Бедный Руди! — с жалостью сказала Камилла. — Такие неприятности! Я всегда думала, что только я понимаю тебя, дорогой, но ты никогда не говорил мне, что секретарша тебя тоже понимает!

Музыкальное сопровождение не утихало — Руди окончательно вошел в образ и решил доиграть любимую роль.

— Камилла, дорогая, — сказал он с легкостью. — Зачем мне было усложнять твою жизнь? У нас с тобой было чисто деловое соглашение: ты удовлетворяла меня, я платил ренту. Психоанализа в нашем договоре не значилось.

Глаза Камиллы изумленно блеснули.

— Ты прав, — медленно произнесла она. — Чего-чего, а сантиментов в нашей связи не было.

Лютер резко поднялся.

— Если вы не возражаете, — сказал он, — я пойду, с меня хватит!

— Сядьте, — отрезал я. — До вас мы еще не добрались.

— До меня? — Он медленно опустился в кресло.

— Прошлой ночью, когда вы стреляли в Руди Равеля, спутав его с Харкнессом, — начал я, — вы рассказали мне длинную историю. О том, как вы преследовали автомобиль, потеряли его на красном свете и так далее… Но Харкнесс все это время сидел здесь. Так кого же вы преследовали весь вечер? Может быть, его двойника?

Углы его губ дрогнули, и он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Не знаю, поверите ли вы мне, лейтенант, — проговорил он хриплым голосом — А вы испытайте меня, — предложил я.

— Когда Харкнесс не пришел к назначенному времени, — сказал он, — я позвонил Джуди и спросил, подписала ли она этот контракт. Она ответила, что не подписала, и предположила, что Харкнесс подделал их подписи Затем она сообщила мне, где его можно найти — у любовницы, в "Дневной мечте". Она даже описала, как он одет. Я поехал, а остальное вы знаете. Я чуть было не убил Руди.

Харкнесс подавился пирожком.

— Джуди хотела, чтобы ты меня убил?! — взвыл он.

Руди внезапно вскочил. Соло на скрипке было безнадежно испорчено нервными аккордами рояля.

— Вас? — заорал герой. — На кой черт вы ей нужны?

Она хотела, чтобы Лютер убил меня… Изрешетил меня пулями, как жестянку в тире!

— Зачем? — спросил я.

— Вот именно это я и хочу узнать, и, черт меня побери, узнаю прямо сейчас! — прорычал он, направляясь к дверям.

Харкнесс откашлялся, выплюнул последние крошки, застрявшие в горле, и немилосердно взвыл:

— Руди!

Равель остановился у двери и взглянул на него.

— Контракты, — сказал Харкнесс. — Вы ведь подписали их, подписали при мне. Зачем вы солгали?

— Это все идея Джуди, — с горечью сказал Руди. — Она считала, что если вы поссоритесь с Лютером, то мы сможем больше заработать. — Он вышел, закрыв за собой дверь.

— Харкнесс, — упрекнул я его. — Кто, в конце концов, здесь полицейский?

— Простите, лейтенант. — Он потянулся за последним пирожком. — Мне просто надоело ходить в негодяях.

Лютер поднял голову, и глаза его сверкнули.

— Она лгала мне! Она хотела, чтобы я убил ее мужа для нее же! Погодите, дайте мне добраться до…

— Сядьте! — оборвал я его. — Один раз вы чуть было не совершили преступление. Не пытайте счастья во второй.

Он даже не расслышал меня. В его глазах сверкала жажда убийства, а рот был искривлен в уродливой усмешке, пока он шел к двери.

— Полник! — крикнул я.

— Да, лейтенант!

Полник двигался удивительно быстро для мужчины такой комплекции. Он перехватил Лютера у самой двери и положил ему на плечо руку.

Лютер резко повернулся. Его кулак изо всех сил опустился на физиономию Полника. Полник раздраженно крякнул, чуть откинулся назад и прочно поместил свой кулак в живот противника. Я поморщился. Полник с интересом смотрел, как Лютер падает, потом подхватил его на руки, отнес в гостиную на диван и вернулся через несколько секунд.

— С ним все будет в порядке, лейтенант, — сказал он. — Пусть отлежится.

Он опять уселся за стол, закурил сигарету, затем вдруг уставился на меня с каким-то проблеском мысли в глазах.

— У меня возникла прекрасная идея, лейтенант, — сказал он с энтузиазмом. — Чего нам всем сейчас не хватает, так это Наполеонова пойла!

— Давай, — сказал я. — Ты организуй коньяк, а я пока пойду посмотрю, как там воркуют наши влюбленные голубки.

Я сделал всего несколько шагов, когда раздались выстрелы. Сначала один, потом три подряд.

— Господи! — сказала Камилла. — Прямо сюжет для какого-нибудь юмористического журнала.

Тело Руди Равеля лежало на спине, в очень неудобной позе, с руками, закинутыми за голову, в комнате Джуди Мэннерс. На груди влажно поблескивала кровавая масса. Его удивленный взор устремлен в потолок, а рот искривлен в какой-то неопределенной усмешке.

Джуди Мэннерс стояла, прислонившись к стене, в ее глазах застыл ужас. Ее правая рука неподвижно повисла вдоль тела, а пальцы продолжали сжимать рукоятку пистолета. Одна пола ее жакета была почти оторвана и болталась на ниточке, лямка лифчика сползла на руку, обнажив изумительной формы грудь.

— Я не хотела этого, — прошептала она, — он был как бешеный, как сумасшедший! Он хотел убить меня! Он кинулся на меня как дикий зверь!

Полник стоял позади меня. Я слегка повернул голову и быстро сказал:

— Позвони шерифу, расскажи, что случилось, и проследи, чтоб сюда никто не заходил.

— Да, лейтенант. — Он закашлялся в дверях, глядя на Джуди Мэннерс. Так это был он, да? Я всегда говорил, что он негодяй!

— Оставь это для "своих мемуаров, — отрезал я, и Полник торопливо вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Джуди дрожала.

— Я должна была сразу догадаться, — пролепетала она. — Она всегда ненавидела меня, она хотела отнять у меня моего мужа! Однажды она уже оттолкнула от меня Джонни, но и тогда у нее ничего не вышло. Он погиб.

— Вы говорите о Камилле?

— Я говорю о Сандре Шейн, — холодно поправила она меня. — Руди кое-что выболтал мне в ярости, но я сама уже обо всем догадалась. Она хотела выйти за него замуж, избавиться от меня раз и навсегда. Он с ума сходил по ней, идиот! И на все был согласен! Эти письма писала она, расчет был точный. Но они сделали одну ужасную ошибку: убили не меня, а Барбару Арнольд!

— Вам все это рассказал Руди? — вежливо спросил я.

Она кивнула, затем взглянула на его распростертое тело.

— Он только что узнал, что я пыталась отделаться от него, когда выдала его Бену Лютеру, — сказала она. — Это была самозащита, лейтенант. Я твердо знаю, что это они убили Барбару Арнольд, но у меня нет никаких доказательств. — Она помолчала. — Руди вбежал ко мне, крича и ругаясь, с пистолетом в руке. Он ударил меня по лицу, разорвал мою одежду… Он был невменяем!

Когда он прицелился в меня, я выхватила у него пистолет, секунду мы боролись, а потом пистолет выстрелил. Он попятился. Но наверное, я промахнулась. Он опять пошел на меня! Я поняла, что он убьет меня, если завладеет пистолетом, поэтому я прицелилась и спустила курок!

— Три раза? — мягко спросил я.

— Я помню только, что все время стреляла, пока он не перестал идти на меня. Это было ужасно, ужасно!

Ее лицо скривилось, и по щекам покатились слезы.

— Вы ведь и раньше знали, что Камилла, то есть Сандра Шейн, любовница Руди, — сказал я. — Правда, то, как вы отреагировали на мои слова сегодня утром, доказывает обратное, но, может быть, вы именно этого и добивались?

— Что вы говорите? — Она нахмурилась сквозь слезы.

— Я говорю, что это было умно задумано, — сказал я. — Очень умно, но, к сожалению, ничего не вышло.

— Не понимаю, — прошептала она.

Я прислонился к двери и закурил сигарету.

— Вы такая ревнивица, Джуди. О вашей ревности даже в детские годы до сих пор помнят в Окридже. Я все никак не мог понять, почему они не нашли даже и следа того бродяги, который убил вашу подругу Пирл Коулмен? Ответил на этот вопрос ее отец, и я думаю, что он был прав. Никакого бродяги не было. Вы убили Пирл Коулмен, чтобы избавиться от своей соперницы!

Джуди закрыла глаза и в отчаянии затрясла головой.

— Как вы можете так думать? — сказала она хриплым голосом.

— Если вы чего-то хотели, вы этого добивались, — продолжал я. — А когда вы чего-то добивались, то уже не желали ничего терять. Так было и с Руди. У него не было ни малейшей надежды хоть как-нибудь избавиться от вас, поэтому-то он и искал утешения и нашел его в Барбаре Арнольд и Сандре Шейн.

— Что вы пытаетесь доказать? — с истеричными нотками в голосе сказала она.

— Вы все подготовили. Вы знали, что той ночью Руди будет у Сандры. Вы убили Барбару Арнольд, затем позвонили в полицию и, изменив голос, сообщили об убийстве Джуди Мэннерс. После того как я обнаружил труп, вы даже упали в обморок. Но никто и не говорит, что вы — плохая актриса.

— А письма? — резко спросила она. — Слезы на ее щеках давно высохли. Кто писал письма?

— Кто написал последнее из них, вы хотите сказать?

Могу побиться об заклад, что оно действительно встревожило вас! Что же касается остальных, то, конечно, их написали вы. Они должны были навести полицию на мысль о Сандре Шейн, которая знала ваше прошлое. А обнаружить ее связь с Руди — дело очень легкое.

— Вы сумасшедший! — прохрипела она.

Мне пришлось отдать ей должное: она и глазом не моргнула, когда я ей сказал про это последнее письмо.

— Но вы хотели превзойти саму себя и еще больше усложнили дело, впутав сюда историю с поддельными подписями под контрактами, — продолжал я. — Руди и не подозревал, что вы прекрасно знаете о его связи с Барбарой Арнольд и Сандрой Шейн, поэтому он, естественно, никогда бы не подумал, что это вы убили секретаршу и что вы собираетесь убить его. Когда вы pacсказали Лютеру, как найти Харкнесса, вы надеялись, что он убьет его, выполнив за вас грязную работу. После этого вы просто отрицали бы то, что сказали ему: он говорил бы одно, вы — другое, но к тому времени Лютер был бы уже убийцей, которому веры ни на грош.

— Для меня все это звучит как китайская грамота, лейтенант. Вы можете доказать свои обвинения?

— Той ночью, когда убили Барбару Арнольд, — сказал я, — кроме вас двоих в доме никого не было?

— Я уже говорила, мы были одни.

— Никто не заходил в дом, если не в дверь, так, может быть, в окно?

— Невозможно!

— Следовательно, убийца перебрался через стенку бассейна в комнату и убил Барбару?

— Конечно! На песке снаружи были следы ног. Их обнаружил ваш сержант.

— В таком случае почему, — спросил я, — этих следов не оказалось внутри, на ковре? Ни одной песчинки?

Все-таки образования мне явно не хватает. Я абсолютно упустил из виду, что в руке у нее был пистолет.

Джуди этого не забыла. Она медленно подняла его на уровень груди.

— Вы сделаете все, чтобы я угодила в газовую камеру, — сказала она. Ну так вам это не удастся!

— Уберите пистолет, Джуди, — сказал я спокойно. — Это вам не поможет.

— Не думаю, — сказала она, прикидывая что-то в уме. — Вы часто виделись с Сандрой Шейн, не так ли?

Лютер говорил мне об этом прошлой ночью, когда звонил и рассказывал о своей неудаче. Я просила его молчать об этом, пообещав за это подписать контракт на картину, на которой он смог бы прилично заработать.

Может, мне сказать вашему шефу, что вы были влюблены в Сандру еще сильнее, чем Руди? И о том, что, когда вы догадались, что они совершили убийство секретарши и собираются убить меня, вы заключили с ними договор?

— Кто этому поверит? — бросил я презрительно.

— Что я теряю? — спокойно сказала она. — Я убью вас, расскажу шерифу свою историю, может быть, он поверит!

Дверь за моей спиной распахнулась, и оживленный голос Полника произнес:

— Шериф приехал, лейтенант. Вы…

Нервы у Джуди к тому времени были натянуты как струна. Она отреагировала автоматически, и пистолет выстрелил, послав пулю в притолоку всего в нескольких дюймах от головы Полника.

Я быстро нырнул вперед, схватил ее за кисть и вывернул с такой силой, что она закричала от боли и уронила пистолет на пол. Мне пришлось отпрыгнуть в сторону, когда она попыталась ударить меня свободной рукой.

— Успокойся, детка, — сказал я, — у тебя еще осталась пара недель до газовой камеры!

Полник скрутил ей руки без особого труда.

— Никогда не поймешь этих женщин, лейтенант, — возмущенно произнес он. — А я-то считал, что нравлюсь ей!

Глава 13

Лейверс крепко зажал сигару в зубах и взглянул на меня.

— Мне это не нравится, — веско сказал он.

— Я думал, вы останетесь довольны, шериф, — сказал я обиженным голосом. — Всего один труп, да и то я здесь ни при чем.

— Эта вечеринка — ваша идея, — зарычал он. — Не было бы вечеринки, не было бы и трупа!

— Вы хотите сказать, что мы так и не раскрыли бы преступление? спросил я. — И вы по-прежнему сидели бы у себя в кабинете, волнуясь, нервничая, дергаясь, беспокоясь, что газетчики пронюхают об этой истории?

— Я никогда не дергаюсь, — отрезал он. — По крайней мере, это не то, что вы думаете. А убийство Равеля вы должны были предотвратить!

— Шериф, откуда мне было знать, что она убьет его?

Я ведь не ясновидящий? — не подумав, ляпнул я.

Его лицо исказила зловещая ухмылка.

— Вот как, Уилер? — сказал он злорадно. — А я было уверился в обратном, когда ко мне зашла Аннабел справиться насчет того письма миссис Мэннерс!

— Что ж, — слабо оборонялся я, — в этом деле с Равелем ясновидение меня подвело.

— Но вы пересказали содержание письма слово в слово, — безжалостно продолжал Лейверс. — И даже не видя его! Вот это да! Как это у вас только получается?

— Это у него действительно здорово получилось, — с гордостью сказал Полник. — Насчет письма. Я сначала никак не мог понять…

— Полник, — быстро прервал его я. — Не надо рассказывать шерифу, по какой причине я на самом деле устроил вечеринку. Я бы хотел удержать в тайне от него вашу страсть к "Наполеону".

Я убийственно на него посмотрел, но сразу же понял, что беспокоиться мне не о чем. Упоминание о коньяке попало куда надо: он сразу заткнулся.

— Вы говорили, сержант… — с надеждой сказал Лейверс.

— Что, шериф? — невинно покосился на него Полник.

— Вы говорили, что сначала никак не могли понять…

Чего вы не могли понять?

— О, это, — встрепенулся Полник. — Я сначала никак не мог понять, зачем ему надо было устраивать вечеринку, как он только что сам об этом сказал.

Лейверс пробормотал что-то себе под нос, и Полник поморщился.

— Шериф, — Сказал я, — если я вам больше не нужен…

— Вы мне больше не нужны, Уилер, — сказал он важно. — Как всегда, мне приходится самому расхлебывать кашу, которую вы заварили. А что делать с остальными?

— Я не вижу причин задерживать их, сэр.

— А Лютера? Он ведь пытался убить Равеля прошлой ночью?

— Не думаю, что Равель предъявит ему обвинение, — заметил я. — А так как до Лютера дошло, что Харкнесс его не обманывал, то и с этой стороны нам нечего бояться.

— Прекрасно, — сказал шериф. — Уилер раздает свободу преступникам щедрой рукой, и весь мир рукоплещет!

Я вышел из комнаты, пока он не надумал чего-нибудь еще, и направился в гостиную.

Камилла сидела с закрытыми глазами, откинув голову на подушки кресла. Лютер и Харкнесс примостились бок о бок на кушетке и что-то горячо обсуждали.

Когда я вошел, все как один повернули ко мне головы.

— Что дальше, лейтенант? — быстро спросил Лютер.

По нему не было заметно, что он только что отлеживался после удара Полника.

— Все кончено, — сказал я. — Можете идти по домам.

— Что ж! — Харкнесс встал. — Рад слышать это. Я умираю от голода! Бен, — он повернулся к Лютеру, — почему бы нам не отужинать в моем отеле? Мы можем заново составить контракт.

— Чудесно, — прогудел Лютер. — У тебя светлая голова. Дон, мой мальчик! Это будет такой фильм!

Он обнял Харкнесса за плечи, и они медленно направились к выходу.

— А насчет процентов, — говорил Харкнесс,ритмично пережевывая очередную порцию жевательной резинки, — это ведь новый материал, Бен. Поэтому проценты…

Дверь за ними закрылась.

Камилла поднялась с кресла.

— Мне тоже пора, — сказала она.

— Но ты очень важный свидетель по этому делу, — напомнил я.

— Ты хочешь сказать, что я должна буду остаться здесь?

— Я хочу сказать, что не могу отпустить тебя домой без надежной охраны, — сказал я. — Это важное дело поручили мне.

— Поручили? — Ее губы расплылись в широкой улыбке. — Кого ты хочешь одурачить, Эл Крестьянин?

— Золушка! — сказал я с восхищением. — Ты читаешь во мне как в открытой книге!

Когда мы добрались до "Дневной мечты", было уже около полуночи.

Камилла исчезла в спальне, попросив меня смешать ей очередной "Поцелуй Дьявола". Я смешал коктейль, налил себе вики и уселся на кушетку, терпеливо ожидая, когда она выйдет.

Я продолжал думать о Джуди Мэннерс. В самом начале жизни ревность заставила ее избавиться от одной соперницы — и как жестоко судьба посмеялась над ней!

Может быть, именно тогда она решила, что если у нее будет мужчина, то она не потеряет его никогда, как потеряла Джонни Кея, который остался во Вьетнаме. Руди сам подписал смертный приговор и себе, и своей любовнице, когда начал изменять жене. Интересно, кто заберет тело Джуди из газовой камеры? Близких родственников у нее не было. Я на секунду закрыл глаза и вновь очутился в Окридже, на кладбище, а передо мной маячил темный силуэт старика на фоне заходящего солнца.

Старый Коулмен восемь лет ждал этого дня, и он не обманулся в своих ожиданиях.

В комнату впорхнула Камилла и немедленно схватила бокал с коктейлем. На ней было то самое свободное платье, на которое пожалели материала, компенсировав длину шириной. Она подошла к кушетке с бокалом в руках, ее платье раздувалось пузырем, и я совсем позабыл об убийстве и старом Коулмене.

Она легко скользнула мне на колени.

— Я рада, что все позади, — сказала она. — Руди стал для меня привычкой, а это так скучно!

— Но все же он платил ренту, — заметил я. — Что же ты будешь делать теперь?

— Об этом можешь не беспокоиться, — весело сказала она. — Об этом будут беспокоиться другие.

— Кто? — спросил я с любопытством.

— Разве ты не слышал, как Лютер с Харкнессом обсуждали свой новый контракт?

— Конечно, но при чем здесь ты?

— Я оказалась очень фотогеничной, — объяснила она спокойно. — И у них возникла прекрасная мысль — снять фильм о жизни и смерти Джуди Мэннерс. Придется, конечно, кое-что додумать, но фильм обещает быть чудесным!

— И что?

— А то, что у меня в этом фильме главная роль, — сказала она счастливым голосом. — Утром я встречаюсь с Харкнессом и подписываю контракт. Голливуд, вот и я!

— По крайней мере, это решает вопрос с рентой.

Она допила коктейль и небрежно бросила пустой бокал через плечо.

— Вот как, Эл Крестьянин! — сказала она, прислушиваясь к звону бьющегося стекла. — Вот как я сейчас себя чувствую!

— Золушка! — выдохнул я восхищенно. — Я чувствую себя точно так же! И мой бокал полетел в том же направлении.

— Тогда не выключай свет, — сказала она, прижавшись ко мне с такой силой, что я даже не успел сказать ей, что не имею ни малейшего желания выключать свет.

Так же как и она, я твердо надеялся, что тот маленький человечек с биноклем уже испарился.

Картер Браун Коварная красотка-Пантера-Экзотика

Коварная красотка

Глава 1

Даже если вы не слишком разборчивы, все равно есть на свете места и получше, чем отдел убийств. Я вежливо постучал в дверь кабинета капитана Паркера, затем вошел.

— А, возвращение блудного сына! — Паркер, сидевший за столом, искоса глянул на меня. — Придется отправлять на заклание тельца пожирнее.

— Если вы имеете в виду небезызвестного лейтенанта по фамилии Хэммонд, — сказал я, — то можете кончать с ним в любое время, не обязательно ждать какого-то особого случая.

— Но особый случай как раз подоспел, — настаивал он. — К нам вернулся необыкновенный детектив — лейтенант Эл Уилер, шикарный парень, который был прикомандирован к бюро окружного шерифа до тех пор, пока шериф не выгнал его опять в отдел убийств. Добро пожаловать, Уилер!

— Противно возвращаться к вам, — ответил я ему. — Что новенького тут у вас найдешь, кроме пластыря над бровью?

Паркер вынул из стола папку и бросил ее мне — я неловко поймал.

— Узнав, что ты возвращаешься, я припас это специально для тебя, — пояснил он. — Это убийство будто нарочно рассчитано на твои таланты, Уилер.

Я с сомнением смотрел на папку, не открывая ее.

— Ладно. В чем загвоздка?

— Да вот одной небольшой детали не хватает, — сказал Паркер. — Мы все еще не нашли труп.

— Тогда это забота отдела по розыску пропавших. Вот когда недостающая деталь обнаружится, придет наша пора заняться делом.

— Внутренний голос подсказывает мне, что это убийство, — проворчал Паркер. — И тебе, Уилер, следовало бы прислушиваться к нему, поскольку ты лейтенант, а я — капитан. А то спущу опять в сержанты — и никаких гвоздей!

— У вас особый талант точно и убедительно выражать свои мысли, капитан, — мрачно проговорил я. — Итак, это убийство.

— Убийство недельной давности, — довольно подтвердил он. — Поэтому тебе лучше взяться за дело прямо сейчас.

— Недельной давности? — повторил за ним я. — Значит, кто-то уже занимался расследованием?

— Конечно.

— И кто же?

— Да твой старинный приятель, лейтенант Хэммонд, — нежно произнес Паркер. — Я знаю, как вы друг друга любите. И, полагаю, для тебя будет хорошим стимулом, что Хэммонд уже бился над этой задачкой и получил большой жирный ноль в результате.

— Когда я возвращался, — честно признался я, — то думал, что буду сидеть себе здесь посиживать весь день, ничего не делая, — как вы.

— Дверь позади тебя, Уилер, — сказал он холодно. — Закрой ее с той стороны. Я не хочу портить тебе первый день рапортом о неподчинении.

Я тихо закрыл за собой дверь и отправился вместе с папкой к Стене Плача — так называли комнату следователей. Там уже сидела пара ребятишек, которых я знал: лейтенант Хэммонд и сержант Бэннистер. В общем-то мы трое по-своему уважали друг друга — если один из нас однажды откинет копыта, другие двое не станут хохотать, услышав об этом; они дождутся похорон.

Хэммонд — большой проныра. Я подозреваю, что как-то раз он сунул свою голову в дверь в тот момент, когда ее с силой захлопнули. С тех пор его лицо наверняка приобрело какое-то странное выражение — словно он все время принюхивался и присматривался. Он приветливо мне улыбнулся — со всей искренностью, на какую способен содержатель публичного дома в момент, когда клиент сообщает, что у него нет денег, а все услуги уже оказаны.

— Ты слышал? — спросил он своим гнусавым голосом. — Говорят, шериф Лейверс был не против, когда его бюро превратили в курилку, но когда он увидел, что его секретарша во время перерыва пьет кофе в чем мать родила…

— Угу, — с серьезным видом кивнул Бэннистер. — Из-за таких штучек у бюро шерифа скверная репутация. Надо же, у секретарши нет денег, чтобы купить себе платье!

— Если вы, мальчики, хотите знать правду, — проникновенно произнес я, — то Паркер умолял шерифа вернуть меня вам. Все, что осталось в отделе убийств, сказал он, — это три слабоумных идиота, включая его самого, и нужен хоть один хороший сыщик — это я. Кто-то, кто может распутать дело, вместо того чтобы перебрасывать его в отдел розыска пропавших без вести.

Хэммонд резко вскинул голову, нюхая своим тонким носом воздух, будто гончий пес, учуявший добычу.

— Пропавших без вести? — переспросил он. — Паркер отдал его тебе, да?

— Как он сам сказал, — беззаботно соврал я, — слабоумные исчерпали свои возможности. Посмотрим, что сможет сделать умный сыщик.

— А, конечно, — угрюмо хмыкнул Хэммонд, — и я то же самое говорю. Я просто жду не дождусь, Уилер, когда смогу посмотреть, как ты все раскрутишь!

— Угу, — поддакнул Бэннистер, широко ухмыляясь. — Посмотрим, что сделает наш вундеркинд Уилер!

— Ежели вы, мальчики, позволите, — сказал я, — то я бы хотел здесь поработать. А вас обоих желает видеть капитан Паркер — что-то там насчет собаки, пачкающей тротуары за зданием муниципалитета…

Они медленно направились вон из комнаты, усиленно стараясь придумать в ответ что-нибудь остроумное.

Я уселся за ближайший стол и открыл пайку. Потенциальным трупом была девушка по имени Лили Тил. Она жила вместе со своей сестрой и в субботу вечером на прошлой неделе вышла из дому в ближайшую аптеку на углу и не вернулась.

Судя по описанию, она была хороша собой: блондинка, рост 164, вес 50 кг, одета в красный свитер и черные широкие брюки. Единственная особая примета — небольшой шрам на внутренней стороне правого бедра. Сестру зовут Луис Тил. Квартира находится в Гленшире, совсем рядом с роскошным районом Вэлли-Хайтс, но все равно что за миллион миль отсюда.

Розыск пропавших связан с массой рутинной работы — проверкой больниц, моргов и прочего. Сестра утверждала, что у Лили не было врагов, насколько ей известно; что она выходила из дому в нормальном настроении и в ее поведении она не заметила ничего необычного. Продавец помнил, как мисс Тил заходила в аптеку примерно в полдвенадцатого вечера, купила аспирин и успокаивающее, сказав, что у нее мигрень. И это было все. Поэтому единственное, что я мог предпринять, — это то, что уже сделал Хэммонд, — пойти поговорить с сестрой.

Я надавил кнопку звонка квартиры в Гленшире и подождал. Я был почти уверен, что в середине дня Луис Тил вряд ли может оказаться дома, но дверь тем не менее открылась.

Передо мной стояла блондинка. Ее золотистые волосы, коротко остриженные, тугими кольцами завивались вокруг головы. Рот с яркими полными губами был четко очерченным и в то же время мягким, а белый чистошерстяной свитер, подчеркивающий упругую грудь, лишний раз подтверждал, что ни в одежде, ни в анатомии ничто искусственное не может заменить естественного, природного. Мягкая серая юбка, плотно обтягивающая бедра, также прекрасно выполняла свою роль.

— Что нужно? — Голос девушки звучал резко и недружелюбно.

— Я лейтенант Уилер из отдела шери… убийств, — поправился я. — Я хотел бы поговорить с вами о вашей сестре.

— Я уже все рассказала полиции о моей сестре, — отрезала она. — Вы еще не нашли ее?

— Пока нет.

— Тогда зачем терять время?

— Я думаю, нам стоит поговорить еще, — настаивал я. — Давайте не будем осложнять жизнь друг другу.

Она равнодушно пожала плечами:

— Ладно. Только побыстрее. У меня адски болит голова, и я еле живая.

Я вошел за ней в гостиную, которая выглядела гораздо приветливее, чем хозяйка. Указав мне на кресло, Луис Тил уселась напротив и закурила сигарету.

— Я читал ваши показания, — сказал я. — Лили ушла отсюда в субботу вечером в аптеку на углу. Там она купила аспирин и успокаивающие средства, потому что у нее была мигрень, а после этого ушла в ночь и растворилась. Так?

— Именно так все и случилось, — подтвердила она.

— Это вранье, — ответил я просто.

Она резко вскинула голову:

— Что вы сказали?

— Это вранье. Люди так не поступают, во всяком случае без причин. Люди не исчезают с улиц просто так, таким вот манером, что сейчас они есть, а через минуту их уже нет. Или вы должны допустить, что здесь орудуют какие-нибудь человечки с Марса в зеленых шляпах, прилетевшие на блюдцах из китайского фарфора. У Лили должны были быть причины. И вы либо не знаете их и, следовательно, обманываете себя, либо знаете их, но имеете серьезные основания, чтобы лгать полиции. Какое из этих предположений вас больше устраивает?

Она глубоко вздохнула, и бесчисленному множеству шерстинок на ее груди пришлось переменить свое положение.

— Ваши слова оскорбительны, лейтенант!

— Может быть, — не стал спорить я. — Ваш ответ?

— Все, что я знаю, я уже рассказала лейтенанту Хэммонду!

— Значит, ваша сестра обманывала вас? У нее имелись свои секреты, о которых вы не подозревали? Приятель, о котором она не говорила? Или она совершила убийство и скрывала? Что-то еще?

— Этого быть не может!

Я закурил.

— У нее был приятель?

— Нет.

— Она была похожа на вас внешне?

Луис Тил на минуту задумалась.

— Наверное, да.

— Значит, она была красавицей, и у нее явно был какой-нибудь ухажер.

— Ну конечно, — самодовольно улыбнулась Луис, — вокруг нее крутились всякие. Но у нее никогда не было постоянного парня, единственного, я имею в виду. Она вообще не принимала мужчин всерьез.

— Но может быть, для кого-то из них дело обстояло иначе?

— Не думаю.

— Были ли у нее враги?

— Нет, — убежденно произнесла она.

— Где она работала?

— Там же, где и я, — в «Уэринге».

— А что это такое?

Она взглянула на меня так, будто я оскорбил ее до глубины души.

— Я думала, этого не нужно объяснять!

Своим тоном она дала понять, что относит меня к изгоям рода человеческого.

— Не стесняйся, золотце, — ободрил я ее. — Мне ты можешь сказать все. Это что, кафешантан со стриптизом?

— Это ювелирный магазин, — сказала она просто. — Может, не такой, как у Тиффани или Картье, но в Пайн-Сити он считается лучшим. А вам, как я понимаю, не случалось заглядывать туда?

— Вы же знаете, как это бывает, — скромно признался я, — все бриллианты мне покупают дамы.

— Вас, должно быть, завалили подарками, лейтенант, — огрызнулась она.

— И где же находится этот сказочный магазин? — спросил я.

— Вэлли-Хайтс, где же еще? — Она пожала плечами.

— А может быть, босс положил глаз на Лили? — с некоторой надеждой предположил я. — Этот самый Уэринг?

— Он помер еще двадцать лет тому назад.

— А кто-нибудь из мужчин, которые там работают?

— Нет, — покачала она головой.

— Почему вы так уверены?

— Я ведь вам сказала — я тоже там работаю!

Первый раз в своей жизни я почувствовал что-то вроде сострадания к Хэммонду, который уже прошел через эту процедуру. Но я продолжал упорно задавать дурацкие вопросы, ибо что еще мне оставалось делать?

— Итак, вы не представляете, почему Лили могла исчезнуть: она не казалась взволнованной, у нее не было врагов, не было проблем, поводов для тревоги — ничего?

— Сколько еще раз мне нужно это повторять? Вы хотите, чтобы я побожилась?

Я смотрел на нее, ожидая, станет ли она божиться, но ледяной взгляд, которым она смерила меня, дал мне понять, что весь лимит времени я исчерпал.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — И большое спасибо.

Я поднялся.

— Рада была познакомиться, лейтенант.

— Тоже очень рад, — любезно ответил я.

Она проводила меня до двери.

— Вы думаете, с ней могло случиться что-нибудь ужасное?

— Смотря что вы имеете в виду. Что-то с ней, конечно, случилось, она пропала. Может, она вышла замуж, может, уснула в каком-нибудь ночном кинотеатре и все никак не проснется. Я видел фильмы, которые действуют на людей так. Почему сегодня вы продаете бриллианты?

— У меня мигрень, я же говорила! — выпалила она.

— Да, я помню. — Я внимательно посмотрел на ее свитер. — Что такое вы делаете с шерстью, от чего любая овца позеленеет от зависти?

— Вы что, с ума сошли? — холодно спросила она.

— Бывают моменты, когда я просто мечтаю об этом, — проникновенно заметил я. — Мне было бы легче.

Глава 2

Я припарковал свою машину возле магазина «Уэринг» около половины третьего и бросил взгляд на витрины. Безделушки, стоимостью никак не меньше пяти тысяч каждая, уютно покоились в своих бархатных футлярах, непринужденно подмигивая мне отраженным светом. Бриллианты, прикинул я, тоже могут пригодиться в жизни. Их, например, можно обменять на деньги.

Внутри царила тишина, какая бывает в дорогом частном морге, и длинные ряды стеклянных витрин-гробов нисколько не рассеивали этого впечатления. Я внимательно посмотрел на служащих: в основном молодые женщины, одетые в облегающие черные платья. Ко мне изящной походкой подошел молодой человек в темном костюме с красной гвоздикой в петлице.

Его длинные блестящие черные волосы были искусно уложены волной. Над верхней губой тонкие усики. Глаза, похожие на сияющие агаты, производили странное впечатление, резко контрастируя с неуверенным изгибом маленького рта. Казалось, одного крепкого слова было достаточно, чтобы он развалился на части.

— Чем могу служить, сэр? — тихим голосом спросил он. — Вы хотите выбрать подарок… для дамы?

— Именно, — ответил я. — Хочу сделать ей большой сюрприз — скажем, обнаружить ее пропавшую сестру.

— Сэр? — Его лицо оставалось вежливо-озабоченным.

— Лейтенант Уилер, — представился я. — Расследую исчезновение Лили Тил. Она работала здесь, не так ли?

— А, вот в чем дело! — Лицо его прояснилось. — Вы, конечно, хотите поговорить с мисс Уэринг. Я доложу ей о вас.

Он ушел, а я, коротая время, стал подсчитывать, сколько лет потребуется мне для того, чтобы выплатить стоимость бриллиантового браслета, который насмешливо мигал мне из ближайшей выставочной витрины. Наконец этот тип вернулся и проговорил своим тихим, красивым, хорошо поставленным голосом:

— Мисс Уэринг примет вас прямо сейчас, лейтенант. Пожалуйте сюда.

Он засеменил передо мной мелкими шажками, и мы очутились в изысканно оформленном кабинете. Вернее, я там оказался, а это нежное, хрупкое создание испарилось где-то перед дверью. Но у меня не было времени думать о его исчезновении, потому что я увидел мисс Уэринг за письменным столом и сразу понял, что теперь уж точно не откажусь от расследования этого дела.

Мисс Уэринг была брюнеткой, причем шикарной, похожей на пантеру. В гимнастическом трико она вполне сошла бы за балерину, а в леопардовой шкуре — за амазонку. Мне пришлось сделать немалое усилие, чтобы приглушить удары собственного сердца.

— Меня зовут Грета Уэринг, лейтенант, — произнесла она глубоким, грудным голосом с насмешливыми интонациями. — Вы хотели поговорить о Лили Тил?

— Да, — сказал я, все еще не вполне владея собой. — Сейчас пока об этом.

У нее были превосходно очерченные брови, высокие скулы, красивая шея и тонкая матовая кожа, но она не производила впечатление существа слабого и нежного. С такими-то крутыми линиями! Нет, не производила.

— Может быть, вы присядете? — предложила она.

— Спасибо… — пробормотал я невнятно и осторожно опустился на диван, сразу утонув в мягких подушках, присланных из Швеции и стоивших хозяйке немалых денег, хотя, возможно, для нее и сделали скидку.

В отличие от мебели мисс Уэринг была не бесплотной, а вполне реальной и вещественной. Выразительные изгибы ее тела лишь подчеркивались черным платьем из чесучи — фирмы «Диор», несомненно. Вырез был достаточно глубок, открывая начало уютной впадины между полновесными округлостями, и бриллиантовая подвеска приютилась там, лукаво подмигивая мне.

— Вас что-то смущает, лейтенант?

Зеленые искорки в ее глазах подкрепляли насмешливые интонации голоса.

— Вы, — сознался я. — Но думаю, через пару лет я бы смог привыкнуть, если бы вы позволили созерцать вас ежедневно.

— Ну что же, приму это в качестве комплимента, — спокойно ответила она. — Но вроде бы у вас было какое-то дело?

— Лили Тил, — вспомнил я. — Она работала здесь.

— Да.

— И она исчезла, — бодро сказал я.

— Я знаю. И меня это беспокоит. Беспокоит не только судьба Лили, но и ее сестры, Луис. Она тоже у нас работает.

— Можете ли вы рассказать мне что-то о Лили Тил?

Мисс Уэринг глубоко вздохнула, и бриллиант мягко качнулся в своей роскошной колыбели.

— Когда что-нибудь такое происходит, то оказывается, что ты чертовски мало знаешь о своих подчиненных, лейтенант. Лили — красивая девушка, но они все здесь красивые. Она хорошо работала — но я бы и не взяла на службу того, кто работает плохо.

— И у вас нет никаких предположений, почему она исчезла?

— Боюсь, что нет.

Как пишут в учебниках, существует два способа допроса: вежливый и недоброжелательный. Вежливость до сих пор не принесла мне ничего полезного.

— Этот типчик с крадущейся походкой, который меня сюда привел, — как его зовут? — спросил я.

— Вы имеете в виду Дугласа? Дуглас Лейн, очаровательный мальчик.

— У вас все девушки — я говорю о настоящих девушках, которые носят юбки, — тоже само очарование.

— Благодарю вас, — холодно сказала она.

— Чтобы продавать побрякушки по таким ценам, как у вас, — продолжал я, — конечно, нужно иметь штат очаровательных продавцов: девушки охмуряют клиентов-мужчин, а Дуглас очаровывает женщин или, вернее, престарелых матрон, как я понимаю, да?

— Вас, должно быть, здорово поднатаскали в детективном деле, — с явной издевкой произнесла она. — Вы так быстро раскрыли все мои секреты!

— Может быть, кто-то из ваших клиентов больше интересовался Лили, чем покупками?

— Не думаю, — быстро сказала она.

— Отчего бы нет?

Мисс Уэринг нетерпеливо передернула плечами, черная чесуча пошла мелкими складками, подвеска мягко заколебалась.

— Не думаю, чтобы в моем магазине происходили такие вещи.

— Не похоже, что вы так наивны, — сказал я. — Почему, черт возьми, это невозможно?

— Если бы что-то было, я бы знала, — ответила она.

— Вряд ли вы можете увидеть происходящее из своего кабинета, но тот, кто весь день находится в торговом зале, должен видеть. Дуглас Лейн, например.

— Хорошо, — раздраженно проговорила она. — Я спрошу у него.

— Не нужно. Я сам его спрошу.

— Пока еще я владелица этого магазина, — ледяным тоном возразила мисс Уэринг. — И он мой служащий. Я сама поговорю с ним.

— А я полицейский, — радостно заявил я. — Поэтому все вопросы первым должен задавать я. А то мне придется проверить, как точно вы выполняете решения муниципалитета.

— Какие решения? — почти зарычала она.

— Не могу знать, пока не проверю, — легко выпалил я. — Но если вы не нарушаете ни одно из существующих требований, я могу изобрести какие-нибудь новые. Я ведь парень такой — иду до конца и своего добиваюсь.

— Вы меня не запугаете!

— Тогда подождите здесь, а я пока поговорю с Дугласом, — подвел я итог нашей беседе. — Я скоро вернусь.

Дуглас суетился вокруг престарелой дамы явно избыточного веса, убеждая ее, что пара бриллиантовых сережек за сто девяносто девять долларов девяносто пять центов — это почти что даром. Я подождал, пока они договорятся о цене и дама отвалит от прилавка, и легонько похлопал его по плечу. Он аж подпрыгнул и завертелся на месте:

— А, это вы, лейтенант! Я не видел, что вы стоите сзади. — Он с укором смотрел на меня, хлопая глазами.

— Ты знал Лили Тил? — спросил я.

— Конечно. Очень милая крошка, такая естественная, такая…

— И один ваш клиент проявлял к ней особый интерес, — заявил я.

Он вылупил на меня глаза:

— Но…

— Я знаю, что в магазине мисс Уэринг не принято обсуждать дела клиентов, — вы всегда храните молчание. Но не на этот раз, Дуглас! Иначе тебе будет предъявлено обвинение в соучастии.

Он достал из кармана платок и нервно вытер лоб. На меня пахнуло чем-то, больше напоминающим женские духи «Мой грех», чем сосновый аромат.

— Лейтенант, — произнес он дрожащим голосом, — вы меня просто под корень рубите!

— Я мог бы увезти тебя в участок и допросить там по-настоящему, — холодно ответил я.

— Нет нужды угрожать мне физическим насилием, — заскулил он. — Я и так вижу, что у вас крепкие мускулы. Кого еще вы стремитесь убедить — себя? — Он посмотрел мне в лицо и торопливо продолжил: — Естественно, я буду помогать вам, лейтенант! Не знаю, откуда вы узнали:..

— Достаточно, Дуглас, — перебил его холодный голос. — Если кому-то придется сотрудничать с лейтенантом Уилером, так это буду я.

— Да, мисс Уэринг, — благодарно проговорил он и мгновенно улетучился — сквозь стену, что ли?

— Я думаю, нам лучше вернуться в мой кабинет, лейтенант, — сказала мисс Уэринг.

Она повернулась и пошла вперед, не оглядываясь. Пока она шла передо мной, мне было на что посмотреть: черная чесуча обрисовывала плавные движения длинных ног и резкие толчки упругих округлых бедер. Мы оказались в кабинете слишком быстро.

— Вы гораздо хитрее, чем я думала, — заметила она. — Один клиент действительно интересовался Лили, но я уверена, что он не имеет никакого отношения к ее исчезновению. Даже мысль об этом кажется мне абсурдной!

— Как зовут этого абсурдного клиента? — вежливо спросил я.

— Уолкер. Том Уолкер. Он всегда просил, чтобы его обслуживала Лили, но я уверена, это всего лишь совпадение.

— А кто такой этот Уолкер? Чем он занимается?

Она слегка замялась, но ответила:

— Он личный секретарь Мартина Гроссмана.

— Гроссмана? — медленно повторил я за ней.

— Может быть, теперь вам лучше пойти домой, лейтенант, и отсидеться там немного? — Ее лицо приобрело нарочито скромное и безобидное выражение.

— Наверное, я так и сделаю, — согласился я. — Но мне, возможно, понадобится еще раз поговорить с вами в нерабочее время. Ваш домашний телефон есть в справочнике?

— Нет, — покачала она головой, — у меня частный телефон. Могу назвать адрес: Вэлли-Хайтс, Гудзон-авеню, 309.

— Одна из тех двадцатикомнатных хибар, где всего четыре с половиной ванны?

— Три с половиной, — улыбнулась она, — и только восемь спален. Я еще не замужем, лейтенант.

— Понимаю, по одной спальне на каждый день недели, — сказал я. — Ну а восьмая-то зачем? Соснуть днем в дождливую погоду?

Зеленые глаза на мгновение вспыхнули.

— Не думаю, что мне следует обсуждать мои спальни с незнакомыми людьми. Вот друзья знают обо мне все, от них я не держу никаких секретов.

— Но дружба сохраняется, пока есть тайны. Чем меньше тайн, тем больше разочарований.

Грета Уэринг сделала еще один глубокий вдох, и я поймал зайчик от качнувшейся бриллиантовой подвески.

— Не буду возражать, если вы навестите меня как-нибудь, лейтенант, — приветливо сказала она. — Но только не как профессионал.

Аннабел Джексон, секретарша шерифа, — красавица с юга, которая всегда выражала свое отношение ко мне короткими, односложными словами, — уставилась на меня, когда я вошел в контору.

— Что вы здесь делаете, лейтенант? Побродяжничать захотелось?

— Можно сказать и так, — согласился я. — А это бревно по имени Лейверс у себя?

— Окружной шериф на месте, — холодно сказала она. — Но захочет ли он видеть вас — это другой вопрос.

— У него нет выбора, — ответил я ей и вошел в кабинет шерифа, даже не постучав в дверь.

Увидев меня, Лейверс нахмурился.

— Я занят, Уилер, — раздраженно бросил он. — Тебе что, нечем заняться в отделе убийств?

— Есть чем, и я занимаюсь, — ответил я. — Но дело не терпит, и мне наплевать, что вы заняты.

Проблеск интереса появился в его глазах.

— Ты и с капитаном Паркером разговариваешь в таком тоне?

— Я лучше сразу перейду к делу, — рявкнул я. — Я хочу, чтобы вы ответили на один-единственный вопрос.

— Давай, — согласился он. — Только коротко.

— Естественно, — сказал я. — Что это за шутки?

Его брови сошлись на переносице.

— Шутки?

— Я говорю о деле Лили Тил и Мартина Гроссмана.

— Не понимаю, о чем ты.

— Перестаньте притворяться, — утомленным голосом произнес я. — Без всякой причины вы вдруг переводите меня в отдел убийств. Не успел я там и пяти минут пробыть, как Паркер подсунул мне дело о пропавшей девушке и сказал, что подозревает здесь убийство и что мой старинный дружок Хэммонд целую неделю бился над ним, но так ничего и не узнал. Я рыскал все утро и наконец обнаружил, что ниточка от Лили Тил напрямую ведет к Гроссману. Я стал похож на даму, которая увидела, что два ее прежних мужа следуют за ней по пятам во время ее третьего медового месяца. И все это не может быть простым совпадением.

Лейверс принялся за свой обычный ритуал закуривания сигары, кивнув мне на одно из кресел для посетителей.

— Присядь-ка лучше, Уилер. — Он подождал, пока я плюхнусь в ближайшее кресло, и продолжил: — Ты ведь знаешь, кто такой Мартин Гроссман?

— А как же, — ответил я. — Он — владелец газетной империи, парочки телепрограмм и радиостанции. Построил себе настоящий дворец на окраине Вэлли-Хайтс и обнес его стеной в двенадцать футов высоты. Его банковский счет, наверное, достигает восьми- и даже девятизначной цифры. Когда у тебя столько денег, то одним нулем больше или меньше — не имеет значения.

— Что еще? — Лейверс старательно дымил своей сигарой.

— Говорят, его репутация слегка пованивает, но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь имел какие-то основания для таких утверждений.

— Именно таким видят Гроссмана обыкновенные люди, — сказал Лейверс. — Он играет по-крупному — с деньгами и с человеческими судьбами. Сейчас у него в Пайн-Сити больше власти, чем было у городского муниципалитета за все время существования.

— Ну и что это означает для Лили Тил… и для меня?

— Не знаю, что это может значить для девушки, если она еще жива. Но тебя это ставит под удар.

— Где наша не пропадала, — не без горечи заметил я.

— Хэммонду потребовалось четыре дня, чтобы выйти на Мартина Гроссмана, — сказал Лейверс. — Когда он сообщил об этом капитану Паркеру, тот велел ему пойти поговорить с Уолкером, секретарем Гроссмана, который был непосредственно связан с Лили Тил.

— Да, — нетерпеливо произнес я. — И что было дальше?

— Хэммонд добрался только до ворот гроссмановского дома. Его остановил охранник, позвонил в дом, вернулся и сообщил Хэммонду, что сожалеет, но мистер Гроссман сказал, что Уолкер уехал на пару недель в Нью-Йорк. Вот и все.

— Вы хотите сказать, что Хэммонду так и не удалось попасть за ворота? — недоверчиво спросил я.

— Вот именно! — кивнул Лейверс. — В тот же день, через несколько часов после того, как Хэммонд наведался к этому дому, Паркеру было велено закрыть дело. Ему сообщили, что с девушкой все в порядке и нет никакого смысла продолжать расследование.

Я начал представлять себе некую картину, как Рембрандт при виде девушки, переступающей через край ванны.

— Паркер рассказал мне, что произошло, — сказал Лейверс с отвращением. — Проигнорировать это указание он не мог — учитывая, откуда оно исходит, — но он просто кипел от злости, так же как и я. До сих пор у нас в Пайн-Сити была честная полиция и честный шериф, и мы оба хотим, чтобы так было и впредь.

— На следующих выборах мой голос вам обеспечен. Что требуется от меня?

— У тебя подходящая репутация, Уилер, — самодовольно усмехнулся он. — Репутация неортодоксального полицейского, парня, который не любит подчиняться, который сует свой нос куда не просят и может наплевать на приказ вышестоящего офицера прикрыть дело.

Я мрачно закурил.

— Следовательно, вы с Паркером вместе затеяли эту операцию по переводу Уилера в отдел убийств? И если дело не выгорит, козлом отпущения буду я?

— Совершенно верно.

— Почему же вы не предупредили меня заранее?

— Я хотел сначала посмотреть, как у тебя пойдет дело, — спокойно объяснил он. — То, что я сейчас собираюсь тебе рассказать, должно остаться между нами — здесь замешана большая политика. Есть ряд людей, которые думают, что единственная возможность поставить все на свои места — это собрать Большое жюри.

— Ну и что же им мешает? — кисло спросил я.

— Пара вещей, — сказал Лейверс. — Во-первых, нужны какие-то конкретные доказательства — а их, мы надеемся, ты накопаешь по делу Лили Тил. Во-вторых, окружной прокурор должен представить суду обвинительный акт, чтобы можно было заслушать свидетелей.

— Ну и в чем загвоздка? — брякнул я.

Густые клубы сигарного дыма окутали лицо шерифа, так что я не мог видеть выражения его лица. Я подождал ответа, но не получил его. В конце концов мне в голову пришел ответ, который напрашивался сам собой.

— Так это окружной прокурор велел Паркеру прекратить дело?

— Запомни, Уилер, это ты сказал. Ты, а не я, — отметил Лейверс.

— Прекрасно! — взревел я. — Грандиозно! Оказывается, я должен сокрушить не только Гроссмана, но еще и окружного прокурора!

— Но Брайен, помощник окружного прокурора, придерживается того же мнения, что Паркер и я, — ответил Лейверс. — Если ты окажешься в трудном положении, возможно, будет полезно об этом вспомнить, но Брайен не знает ничего из того, что я тебе только что рассказал. И он не поверит этому. Во всяком случае, без доказательств.

— Я запомню его имя, — сказал я.

— Ты слышал когда-нибудь о человеке, которого зовут Ламонт, Бенни Ламонт?

— Нет вроде бы. А что, стоит с ним познакомиться?

— Не знаю точно, — пояснил Лейверс, — но говорят, Гроссман использует его при необходимости в качестве посредника в темных делах и адвоката. Если ты зацепишь Гроссмана, то, возможно, он пришлет к тебе этого Ламонта.

— И что тогда будет? — спросил я. — Они расстреляют меня из пулемета прямо здесь, на пешеходной дорожке? Или Бенни действует более изящно — допустим, пришлет мне по почте коробку отравленного шоколада? Или, может, он просто предложит мне деньги?

В моем голосе звучало сожаление, когда я высказывал последнее предположение.

— Просто не упускай его из виду, вот и все, — проворчал Лейверс в ответ.

— Ладно, возьму на заметку, — согласился я. — И в свободное время обдумаю, как мне лучше провести самого Гроссмана и окружного прокурора… А я-то полагал, что самая непонятная вещь на свете — ядерная физика.

— Ты не обязан лезть в эту кашу, — медленно произнес шериф. — Учти, если ты не попадешь в передрягу, ни Паркер, ни я ничем не сможем тебе помочь. Нам придется спасать самих себя. Поэтому, если хочешь выйти из игры, я попрошу Паркера вернуть тебя в наш отдел, и мы забудем все это.

— Вы знаете, я одинокий волк и создан для таких дел, — хмуро сказал я. — Как-то одна блондинка сказала, что у меня комплекс героя, и она была чертовски права!

— Вот и прекрасно, — ухмыльнулся он. — Надеюсь, Уилер, мы еще встретимся.

Я пришел домой, налил себе порцию виски, поставил последнюю пластинку великой Билли Холидей и стал слушать одну из ее лучших вещей, которая называется «Хмурое воскресенье». Давным-давно, в те годы, когда я был мальчиком, говорили, что это музыка, под которую совершаются самоубийства. Она действительно хорошо для этого подходила.

Глава 3

Следующее утро было таким серым и грязным, что кому-нибудь следовало бы хорошенько почистить мир, прежде чем я проснусь. Дождь упорно барабанил по крыше моей машины, выбивая стаккато. Сержант Бэннистер сидел возле меня злой как черт и покрывался плесенью. Это была идея капитана Паркера, а не моя, конечно, — взять его с собой, когда я отправлюсь с визитом в личный дворец Гроссмана.

Я двигался через Вэлли-Хайтс, стараясь не замечать мигающих по обе стороны от меня фар автомобилей. Машины были разными: от безмолвно-элегантных «роллс-ройсов» до хрипло ревущих перегруженных «мерседесов». Но все они чем-то походили друг на друга — дорогие, иностранные и обязательно черного цвета. Когда мы миновали город, мой «хили» ощутил самоуверенный зуд в своей коробке скоростей и, яростно взревев, стремительно взлетел по холму к дому Гроссмана, а выражение лица Бэннистера стало еще более унылым после того, как мы сделали пару крутых поворотов.

Двойные ворота в высоченной стене блестели, словно начищенная медь, несмотря на дождь. Нос моего автомобиля остановился в пяти сантиметрах от них. Я посигналил. Сбоку вышел парень в фуражке и черном плаще, тщательно запер за собой дверь и неторопливо двинулся к машине.

— Чего надо? — спросил он грубо. Из-под фуражки выглядывало лицо однообразно землистого цвета и грязно-серые глаза.

— Видеть мистера Уолкера, — ответил я.

— Договоренность о встрече есть?

Я показал ему жетон полицейского:

— Лейтенант Уилер, отдел убийств.

— Не знаю, примет ли он вас, — с сомнением произнес он.

— Открой ворота, а уж это я постараюсь выяснить сам, — бросил я.

— Нет. — Он покачал головой. — Вначале я должен справиться… Подождите минутку.

Я окинул его взглядом с ног до головы так, словно сомневался в его умственной полноценности.

— Сержант! — рявкнул я.

— Да, лейтенант? — хрюкнул в ответ Бэннистер.

— Даем этому парню десять секунд на то, чтобы открыть ворота, — сказал я, продолжая разглядывать охранника, — и, если он этого не сделает, мы возьмем его с собой в участок.

— Эй! — тонким голосом выкрикнул охранник. — Что я сделал?

— Ты ударил меня, пока я смотрел в другую сторону, — объяснил я. — А сержант, вот этот вот, оттащил тебя. Оскорбление действием или что-нибудь такое.

— Но я…

— Вы видели, как он ударил меня, сержант? — спросил я.

— Да ведь я… — Бэннистер наткнулся на мой красноречивый взгляд. — Да, — пробормотал он, — я видел.

— Избить офицера, надо же, — задумчиво сказал я. — Наши ребята не любят таких вещей, а у него вид достаточно бандитский, чтобы не вызвать сомнений, когда мы приведем его в участок.

Дальше слушать охранник не стал. Он бросился бегом к боковой двери, и через пару секунд ворота широко открылись. Я резко нажал ногой на педаль сцепления, и «хили» послал в его адрес насмешливый хлопок вырвавшихся газов, когда мы проехали мимо.

— Если этот парень пожалуется, что ты скажешь? — беспокойно забубнил Бэннистер. — Не очень-то хорошо все это будет звучать.

— Слушай, припаси это для доклада капитану, — посоветовал я. — Ведь ты здесь для того и находишься, разве нет?

Бэннистер слегка ухмыльнулся:

— Паркер сказал что-то насчет того, что я должен тебя притормаживать.

— Могу поклясться, что ты рассказываешь об этом всем своим девочкам, — сказал я и посмотрел на дом впереди. — Что это, черт побери? Какой-нибудь Дисней соорудил декорации для «Белоснежки» и забыл убрать с глаз долой?

Это был не дом, а нечто среднее между дворцом и замком, с башнями, бастионами и парой винтовых лестниц, так что если бы в эту минуту появился рыцарь в сверкающих доспехах на белом коне, то я решил бы, что это просто молочник. Я остановил машину в центре мощеного внутреннего двора, и мы вышли. Бэннистер поднялся вслед за мной по широким мраморным ступенькам, ведущим к парадному входу. Мы ждали, пожалуй, не больше десяти секунд после того, как я нажал звонок. Дверь открыл дворецкий.

— Сэр? — Это было произнесено с безупречным английским выговором.

Я сказал ему, кто мы такие и что мы хотим видеть Уолкера.

— Может быть, вы войдете, джентльмены?

Он слегка поклонился и, когда мы были уже внутри, в прихожей, взял наши шляпы. Затем он провел нас к двойным дверям, прекрасно отделанным тиковым деревом. Они по-театральному эффектно открылись, и дворецкий объявил наши имена с некоторым сомнением в голосе, будто мы были наследные принцы экс-короля, приехавшие, чтобы поспорить за еще теплую корону.

Комната, в которую мы попали, служила кабинетом: ряд шкафчиков для картотеки у стены, в углу — массивный диван, а в центре — огромный письменный стол, затянутый сверху кожей. Возле окна стоял человек и смотрел на улицу. Он медленно повернулся к нам, и я отметил скромный, но очень дорогой костюм и надменное выражение лица.

— Да? — отрывисто бросил он.

Это был крупный мужчина с плечами лесоруба и бочкообразной грудной клеткой. Его коротко стриженные густые черные волосы были уже заметно тронуты сединой. Глаза, прежде голубые, настолько поблекли и выцвели, что казались почти бесцветными. Сероватая кожа глубокими складками обвисла вокруг рта, истончив верхнюю губу и нисколько не нарушив очертаний нижней — полной и пухлой, выступающей вперед. Я понял, что дворецкий успел сообщить ему, кто мы такие, даже если этого не сделал сторож-привратник, поэтому не было смысла повторять все еще раз.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, мистер Уолкер, — начал я.

— Я не Уолкер, — холодно произнес хозяин кабинета. — Я Гроссман, Мартин Гроссман.

Я ощутил некоторое разочарование — беседа с обладателем десяти миллионов не сильно отличалась от беседы с владельцем десяти долларов.

— Но я хотел поговорить с Уолкером, — сказал я. — Может быть, ваш дворецкий плохо слышит?

— Это я велел привести вас сюда, — ответил Гроссман. — Уолкер еще не вернулся из Нью-Йорка. Возможно, я смогу вместо него ответить на ваши вопросы, лейтенант.

— Сомневаюсь, — с сожалением сказал я.

Его рот плотно сжался.

— Мне кажется, ваше поведение граничит с грубостью, Уилер!

— Это ложное впечатление, но можете не извиняться. — Я тепло улыбнулся. — Скоро вы заметите, мистер Гроссман, что я нравлюсь вам все больше и больше.

Помедлив минуту, он решил пропустить эту дерзость мимо ушей.

— Уолкер — мой личный секретарь. Вы вполне могли бы мне сказать, по какому поводу вы здесь.

— Речь идет об одной девушке. Ее зовут Лили Тил. Она исчезла.

— Она подруга Уолкера?

— По-видимому, да, — ответил я. — Она работала в ювелирном магазине «Уэринг». Уолкер явно был ее поклонником: когда приходил в магазин, всегда требовал, чтобы она его обслуживала.

Губы Гроссмана скривились в презрительную усмешку.

— Ну, это весьма слабый довод, лейтенант. Обращаться за помощью к одной и той же продавщице в магазине — разве это не самое обычное дело?

— Возможно, — допустил я.

— И это единственная причина, заставлявшая вас возлагать на Уолкера ответственность за ее исчезновение?

— Я вовсе не говорил об ответственности. Я просто предположил, что он мог бы помочь вам. Дать нам какую-то ниточку.

— Уверен, что нет, — оборвал меня Гроссман. — Поэтому, если позволите, я бы…

Двойные двери внезапно распахнулись, и в комнату торопливо вошел худощавый человек в очках без оправы.

— Мартин, — нетерпеливо произнес он высоким голосом. — Ты должен подписать этот договор с телеграфной службой, прежде чем… — Он резко остановился, вдруг увидев нас с Бэннистером.

— Уолкер? — быстро осведомился я.

— Да. — Он снял очки и уставился на меня. — Кто вы?

— Лейтенант Уилер, отдел убийств, — отрекомендовал я. — Вы летели на сверхзвуковом реактивномсамолете?

— Что? — спросил он, хлопая глазами.

— Пять минут тому назад вы еще были в Нью-Йорке, — пояснил я. — Вы только что поставили скоростной рекорд, перелетев от океана до океана.

— Очень смешно, лейтенант! — холодно сказал Гроссман. — Мой секретарь занимался крайне важным делом, и я не хотел отрывать его, но…

— Извини, Мартин. — Уолкер внезапно сник. — Я не знал, то есть я даже предположить не мог…

— Это теперь не имеет значения. — Гроссман несколько раздраженно передернул плечами. — Раз ты здесь, ты можешь остаться. Пропала продавщица из магазина «Уэринг», и лейтенант, видимо, думает, что знаешь почему.

— Я? — Уолкер вновь надел очки и уставился на меня. — Почему я должен что-то знать об этом?

Меня как-то несправедливо отстранили от участия в этом диалоге, поэтому я вмешался:

— Девушку звали Лили Тил. Вы всегда обращались к ней, когда приходили в магазин.

— А, Лили! — протянул он неопределенно. — Надеюсь, ничего серьезного не произошло, — исчезла, вы говорите?

— Да, и с тех пор прошло больше недели, — спросил я. — Но я уже устал пересказывать эту историю. Ответьте просто: встречались ли вы с ней за пределами магазина?

— Я? — заморгал он. — Зачем это мне могло понадобиться?

— Я мог бы объяснить, если хотите, — сказал я, — но мы все здесь взрослые люди и… — Я еще раз взглянул на него. — Хотя ладно, пусть так. Ничего нет предосудительного и преступного в том, чтобы встречаться с девушкой вне работы, пойти с ней в кино, в ресторан обедать, ну там… куда еще вы водите девушек?

Голова его затряслась.

— Это немыслимо! — возмущенно воскликнул он. — Чтобы я — я! — волочился за какой-то продавщицей!

— Вы могли просто гулять, — устало проговорил я. — Вы уверены, что никогда не встречали ее нигде, кроме магазина?

— Конечно! Я просил ее обслуживать меня по одной-единственной причине — она была расторопна и квалифицированна. Мне это нравилось. Мне вообще нравится расторопность, и я всегда поощряю ее в людях.

— Вас удовлетворил этот ответ, лейтенант? — спросил Гроссман скучающим тоном.

— Есть еще пара вопросов, — сказал я и вновь посмотрел на Уолкера. — Где вы были в ночь на пятнадцатое, субботу?

— Вы что, требуете от меня алиби? — выпалил он, захлебываясь.

— Алиби для чего? — ухмыльнулся я.

— Но, как я понимаю, это время, когда исчезла девушка. Это просто возмутительно.

— Воздержитесь от ваших шуток, лейтенант, — металлическим голосом произнес Гроссман. — Посмотрим, что скажет о них окружной прокурор.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил я Уолкеру. — Где вы были?

— Я был здесь, в этом доме!

— Может кто-то подтвердить это?

— Я могу, — сказал Гроссман. — Или моего слова вам недостаточно?

— Ну, — скромно улыбнулся я, — вы ведь не станете винить меня в этом, правда? После того как вы солгали мне, что мистер Уолкер в Нью-Йорке, мои сомнения понятны, не так ли?

Под серой кожей проступила легкая краснота, особенно на щеках.

— Убирайтесь вон! — тихо сказал он.

— Что?

— Вон! — повторил он все так же тихо. — Или я вас вышвырну!

— Я лейтенант полиции, Гроссман, а не лакей, — рыкнул я. — Со всеми вашими деньгами и этим сахарным дворцом вы, может, и кажетесь большой кочкой на ровном месте нашему серому обывателю, такому, как Уолкер, но в моем списке вы всего лишь еще один свидетель, дающий ложные показания.

— Я никому этого не позволю! — задыхаясь от ярости, проговорил он. — Ты… ты — идиот из полицейской конторы! Когда в следующий раз захочешь поговорить со мной или моим секретарем, Уилер, ты будешь разговаривать только через моего адвоката!

Он вдавил палец в кнопку под крышкой письменного стола, и через пять секунд на пороге появился дворецкий.

— Эти… люди… уходят, — тонким голосом сказал Гроссман. — Если они будут отказываться, вызовите охрану и выведите их вон. Всю ответственность я беру на себя.

— Слушаю, сэр. — Дворецкий вежливо улыбнулся и сделал приглашающий к дверям жест. — Пожалуйте сюда, джентльмены.

— Ваше английское произношение просто с ума меня сводит, — сказал я, проходя в дверь. — Итон?

— Совершенно верно, сэр. — Слабый блеск на мгновение появился в его глазах.

В бюро мы вернулись уже около полудня. Я был голоден, так как все утро провел на ногах, и потому сразу же отправился обедать в ближайшую закусочную. Появился я где-то во втором часу, и меня уже ждала приятная новость: Паркер немедленно хочет видеть меня в своем кабинете. Открыв дверь, я сразу обнаружил сидящего там Бэннистера, и это отнюдь не было для меня неожиданным.

Паркер сердито взглянул на меня:

— Сержант Бэннистер дал мне полный отчет о том, что случилось сегодня утром, Уилер.

— Я так и подумал, что вы захотите вначале расспросить его, и поэтому решил пока перекусить, — сказал я.

— Ты угрожал сторожу фальшивым арестом и побоями, если привезешь его в участок, — жестко продолжал Паркер. — Затем ты оскорбил самого Гроссмана. Назвал его лжецом и даже хуже. Потом то же самое ты проделал и в отношении его секретаря Уолкера. В своем ли ты уме, Уилер?

— Луис Тил задала мне этот же вопрос, — задумчиво произнес я. — Вы полагаете, со мной что-то неладно?

— Ты ведь не думаешь, что Гроссман все это так оставит, правда? — не отвечая мне, говорил Паркер. — Завтра он поднимет такой трезвон — достанется не только мне, но и окружному прокурору. Вполне возможно, что одна из его газет сочинит завтра какую-нибудь впечатляющую историю о грубости и жестокости полиции или еще чего похуже!

— А что будет сейчас? — спросил я.

— А сейчас дело Лили Тил вернется в отдел розыска пропавших, как ему и положено, — сказал он. — И как это мне в голову могло прийти доверить его тебе! Ты уткнулся в одну-единственную версию — Уолкер. А это всего лишь слухи, ничем не обоснованные. Но ты ведь вцепился именно в них! Так уже было прежде — в федеральном деле! Все кончено, Уилер, пойми ты это своей дубовой башкой!

— Я прекрасно вас слышу, — заметил я.

— Так вот, — он несколько умерил свой пыл, — следствие по делу Тил закрыто, по крайней мере в нашем отделе. И тебе следует о нем забыть, Уилер, это приказ. И Бэннистер здесь находится только потому, что я не доверяю тебе. Он присутствует как свидетель, чтобы подтвердить мои слова. Попробуй только еще раз сунуться к Гроссману или Уолкеру, и я уволю тебя в ту же секунду. Хорошо ли ты это слышал?

— А как же, — сказал я. — Вы орете как десять миллионов козлов.

Лицо Паркера несколько покраснело.

— Тебе лучше выйти отсюда, Бэннистер, — отрывисто бросил он. — А я тем временем открою лейтенанту пару вещей, которые ему следует о себе знать.

— Слушаю, капитан, — нервно выговорил Бэннистер. Он быстро вскочил со стула, торопливо прошел через комнату и осторожно прикрыл за собой дверь.

Я в ожидании закурил сигарету. Паркер улыбнулся.

— Ну как я сыграл? — спросил он. — Заслужил «Оскара»?

— Несомненно, — ответил я. — Но есть ли в этом какой-нибудь смысл?

— Да кто его знает. — Лицо Паркера сразу приняло обычное выражение. — У тебя-то какие планы, Эл?

— Шериф назвал мне имя некоего Бенни Ламонта. И у меня есть надежда, что я достаточно разозлил Гроссмана, чтобы он послал этого типа ко мне.

— Не стоит слишком на это рассчитывать, — с сомнением произнес Паркер. — У него солидная репутация.

— Так что же мне остается — уволиться?

— Может, нам всем придется уволиться, — сказал он. — Лейверс достаточно популярно объяснил тебе, что ты можешь рассчитывать только на самого себя? В случае чего козлом отпущения будешь именно ты.

— Он объяснил мне ситуацию очень хорошо, — подтвердил я. — Если ваш Ламонт не появится, то я тогда, пожалуй…

— Не надо, не говори мне. — Паркер сделал предостерегающий жест. — Я ничего не хочу об этом знать!

— Что мне всегда чертовски приятно, — ответил я, — так это чувствовать, что у меня есть настоящие друзья.

— Естественно. — Паркер вновь улыбнулся, но как-то неохотно. — Мы с Лейверсом — парочка самых верных твоих приятелей: когда ты провалишься в глубокую яму, мы тотчас окажемся рядом, чтобы побыстрее закопать тебя, не дав даже рта раскрыть!

Глава 4

Я пришел домой около пяти и поставил на вертушку «Хмурое воскресенье». Мог ли я устоять против этой мелодии? Пара глотков виски, и пластинка кончилась. Тогда я прослушал «Индиго» Эллингтона, просто так, для разнообразия. Дело в том, что, когда Дюк играет свои блюзы, вся моя тоска разом проходит и я ничего не чувствую, а только слежу за рукой великолепного дирижера, отмечающей движением вниз ударные доли такта.

Примерно в шесть кто-то зазвонил в дверь, и я пошел открывать.

— Уилер? — бесстрастно спросил меня пришедший.

— Да.

— Мое имя Ламонт, — сказал он. — Бенни Ламонт. — Он уперся ладонью мне в грудь и мягко втолкнул в комнату. — Надо поговорить. — Пинком ноги он закрыл за собой входную дверь и мечтательно улыбнулся. — Выпить у тебя есть?

Рука его соскользнула с моей груди, набрала воздух между пальцами, лениво пощупала его, потерла и исчезла в кармане пальто. Двумя секундами позже она вновь показалась на свет, и если в ней и было что-то смертоносное, то не страшное — пачка сигарет.

Он был не очень высок и болезненно худ — прекрасно сшитый костюм подчеркивал его худобу, и я подумал: что он делает вместо того, чтобы есть? Его каштановые волосы выглядели безжизненными и вполне соответствовали лицу — белой как мел коже и мертвенным глазам, похожим на дырки, выжженные сигаретами в листе рисовой бумаги. Тонкие, как лезвие ножа, губы разошлись в улыбке, открыв крупные белые зубы — казалось, ему требовалось собрать все силы, чтобы удержать их в деснах и не дать вывалиться.

— А чего бы ты хотел выпить, Бенни? — вежливо осведомился я. — Ты не возражаешь, если я буду звать тебя Бенни? А ты можешь называть меня «лейтенант Уилер».

— Я согласен выпить то же, что и ты, Уилер, — ответил он. — И ты можешь называть меня Бенни.

— Я пью виски со льдом и капелькой содовой, — сказал я.

— На мне можешь содовую сэкономить, — поморщился он. — А ты тут неплохо устроился: музыка, диски и все такое. Я знавал когда-то даму, которая с ума сходила по этим дискам.

— Ну и что же с ней стало? — Я на миг оторвался от приготовления напитков. — Какова мораль сей басни?

— Откуда я знаю? — Он пожал своими узкими плечами. — Она и в самом деле свихнулась, но мне-то что за дело — после того, как вмешались парни в белых халатах.

Я протянул ему стакан.

— А ее, случайно, звали не Лили Тил?

Опять на мгновение показались выступающие вперед зубы.

— У тебя, Уилер, в мозгу всего одна извилина: кто о чем, а ты все о своем. Ладно, я тоже хотел об этом поговорить. Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем ты так стараешься приплести Гроссмана к делу этой пропавшей девицы?

— Потому что полагаю, что он в нем замешан.

Ламонт неторопливо плюхнулся в близстоящее кресло.

— Я проделал дальний путь ради этого разговора, — сказал он. — Так что давай не будем прикидываться шлангами, а?

— А кто прикидывается-то?

— Ты, — решительно бросил он. — Что у тебя есть против Гроссмана? Хочешь доказать — он важная шишка, а ты еще важнее? Чем крупнее люди, тем суровее ты их наказываешь? Или не можешь вынести, когда обнаруживаешь, что крепкий парень, к тому же полицейский, не в силах с чем-то справиться?

— Весь этот психоанализ я получаю бесплатно, — спросил я, — или ты назовешь цену? Может быть, мне лечь на кушетку и рассказать тебе о том, что все в моей жизни изменилось с той поры, как я задушил девушку, жившую по соседству?

Он сунул сигарету в угол рта, зажег ее и оставил свободно болтаться, будто предназначал ее для кого-то другого.

— А может, ты хочешь чего-нибудь до примитивности простого, Уилер? — ровным голосом спросил он. — Я знаю, у меня есть такая дурная привычка — я всегда усложняю ситуацию. А ты, может, хочешь чего-нибудь очень обыденного, простенького, например денег?

— Допустим, что так, — сказал я заинтересованно. — Сколько можешь ты мне предложить?

— Ну, цена тебе ломаный грош, — ухмыльнулся он.

— Предположим, мне пригрезилось, что между исчезновением дамы и поддельным императором сахарного дворца существует связь. Почему тогда оно все так, скажи на милость?

— Что «почему»?

— Почему, если цена мне ломаный грош, Гроссман забеспокоился и прислал тебя сюда?

— Да ему просто интересно стало, — выпалил Ламонт. — Когда такой парень, как ты, наезжает на него без всякой причины, ему интересно узнать зачем. Это же Гроссман, — он постучал пальцем по своему виску, — это голова!

— А ты, Бенни? — поинтересовался я. — Ты кувшин?

— Я тоже голова, — он улыбнулся, — а еще любитель выпить. — Он с надеждой протянул мне пустой стакан.

Пока я готовил ему виски со льдом, он наблюдал за мной через свои две дырки.

— Я не отстану от Гроссмана, Бенни, — сказал я, подавая ему наполненный стакан, — пока не буду абсолютно убежден, что его и Лили Тил ничто не связывает. Так и передай.

— Передам, — небрежно ответил он. — А кто дергает за веревочку? Кто за тобой стоит?

— Никто, — ухмыльнулся я. — Пустота вокруг меня начиная с сегодняшнего утра так стремительно разрастается, что я не вижу на ринге даже рефери.

— Значит, ты сам по себе, один в поле воин? — Он опорожнил стакан и, оставив его на подлокотнике кресла, поднялся. — Может, это и так. Ты давно уже выкидываешь такие коленца, одинокий волк из бюро шерифа.

Он направился к двери.

— Благодарю за виски, Уилер.

— Я страшно разочарован, Бенни, — сказал я, следуя за ним. — Никаких скрытых угроз, никаких «оставь это дело, или…» и все такое? Я надеялся, что ты хотя бы припугнешь меня скорыми похоронами.

Он открыл дверь и шагнул в коридор, моргая от дыма, попавшего ему в глаза из-за окурка, все еще висящего в углу рта.

— Я уже сказал, что Гроссману это все просто любопытно. И я ему сообщу, что ты всего лишь легавый, который сам не знает, что делает.

— И что потом?

— Проблем не будет, Уилер, — на миг сверкнули его хищные зубы. — Мы что-нибудь придумаем, если понадобится. — Он потер воздух между пальцами, будто разминал его на мелкие кусочки. — Обязательно придумаем, не беспокойся!

Я закрыл за ним дверь, вернулся в комнату и поставил диск Фрэнка Синатры «Полетим со мною вместе». Фрэнку не нужно было просить меня дважды: я пристегнул привязные ремни раньше, чем он успел зафрахтовать самолет.

Около восьми вечера зазвонил телефон, и требовательный женский голос спросил:

— Лейтенант Уилер?

— Именно. А кто это?

— Луис Тил. Я хотела узнать, очень ли вы заняты сейчас, лейтенант?

— Абсолютно свободен, — заверил я ее.

— Очень хорошо. — Теперь настойчивость в ее голосе приобрела несколько иной характер, он стал хрипловато многообещающим. — Сижу совсем одна в квартире и подумала, что нам, наверное, стоило бы еще раз поговорить о моей сестре. Я встретила вас тогда не слишком дружелюбно — это все проклятая мигрень, она всегда ужасно действует мне на нервы. Понимаете?

— Я готов, Луис, — серьезно ответил я. — Дайте мне полчаса.

Потребовалось ровно двадцать восемь минут, чтобы добраться до ее дома в Гленшире. Она широко открыла дверь, приглашая меня войти:

— Входите же, лейтенант!

Теперь она выглядела иначе, совсем не так, как в первый раз. Волосы, правда, как были, так и остались рыжевато-золотистого цвета, все же остальное преобразилось совершенно. Вместо элегантного свитера и юбки, восхитительно обрисовывавшей бедра, на ней было скромное белое платье, наглухо закрытое, с широкими рукавами. По подолу шли голубые цветы. Лицо без косметики. Луис Тил олицетворяла саму невинность.

Гостиная, залитая неярким светом, выглядела очень уютно. Когда мы вошли, Луис взяла меня за руку и повела к дивану.

— Я так рада, что вы пришли, лейтенант. — Для пущей выразительности она крепко сжала мою руку. — С тех пор как исчезла Лили, я постоянно ощущаю, что мне здесь кого-то не хватает.

— В качестве замены Лили? — поинтересовался я.

Она вздрогнула и придвинулась ближе, прижавшись ко мне бедром. Ощущение было такое, словно вот-вот сплавятся два раскаленных куска металла.

— Мне очень жаль, что я была такой грубой, — бормотала она. — Вы ведь простите меня, правда? Простите?

— Девушки для того и существуют, чтобы их прощали, — с трудом проговорил я. — Во всяком случае, и для этого тоже.

— Хотите выпить? — предложила она с ослепительной улыбкой. — Сама не пью и все время забываю, что у других людей иные привычки! Там, в баре, есть немного виски.

— Спасибо, — отозвался я. — Я приготовлю.

— Нет, не беспокойтесь! — Она вскочила с дивана так, будто я сказал что-то неприличное. — Позвольте мне сделать это для вас.

Она стремительно пересекла комнату и приготовила мне виски. На обратном пути она сделала крюк и, подойдя к окну, постояла там мгновение, глядя на улицу.

— Вы ждете кого-нибудь еще? — спросил я. — Вам следовало бы предупредить меня, что будут гости.

— Нет. — Она вернулась и вновь села рядом, протянув мне стакан. — Это оттого, что я сильно нервничаю всю неделю. Мне постоянно кажется, что за мной следят.

— Это и правда так?

— Я ни разу никого не видела, — грустно улыбнулась она. — Но я все равно проверяю — на всякий случай.

В стакане, который она принесла, оказалось чистое виски. Я выпил содержимое в три глотка, плотно зажмурив глаза, решив, что было бы неприлично требовать лед и содовую у девушки, которая сама никогда не пьет.

— Тебе надо немного расслабиться, солнышко, — сказал я. — Побереги свои нервы, успокойся.

Луис не торопясь наклонилась ко мне, и я обнял ее за плечи. Глубоко вздохнув, она взяла мою руку и положила себе на грудь.

— Зачем бы я стала тебя звать, милый, на ночь глядя, если бы не хотела расслабиться? — прошептала она.

Голова ее откинулась так, что губы оказались всего в нескольких сантиметрах от моих. Я поцеловал ее и вновь почувствовал прикосновение паяльной лампы. Ее ноготки впились мне в грудь. Через минуту она тихо застонала, затем медленно оторвалась от меня. Мгновение она смотрела мне в лицо блестящими глазами, грудь ее рывками поднималась, натягивая тонкую ткань платья.

— Погоди секунду, — глухим голосом проговорила она. — Нам не нужны наблюдатели!

Луис подбежала к окну и задернула шторы.

— Так лучше, милый! — Она стояла передо мной, медленно покачивая бедрами. — Встань-ка, а?

Я поднялся. Луис подошла совсем близко и, взяв мои руки, поднесла их к вороту своего платья.

— Хорошее платье, мне нравится, — озадаченно сказал я. — И ткань просто великолепная…

— Рви его, руками рви, — хрипло произнесла она. — Сорви его с меня, милый!

— Платье красивое, — засомневался я. — Может, сделаем по старинке и просто расстегнем «молнию»?

— Рви! — Язык плохо ее слушался.

Наш спор мог продолжаться бесконечно долго, но времени для этого совсем не было. Я захватил пальцами ворот платья и рванул. Ткань разошлась сверху почти до самого низа, во всяком случае больше чем до середины. Луис резко дернула плечами, и остатки платья упали к ее ногам. Под ним оказалась белая комбинация, щедро украшенная по низу атласом и тесьмой. Блеск в ее глазах стал ярче.

— Рви! — задыхаясь, выговорила она.

Теперь у меня уже был опыт; две тонкие бретельки на плечах разорвались почти без труда, и комбинация опустилась на пол рядом с платьем. Теперь на Луис остался лишь белый, низко вырезанный бюстгальтер, гармонирующий с маленькими прозрачными трусиками, тоже отделанными атласом и тесьмой.

— Рвать? — с надеждой спросил я.

Должно быть, она забыла сказать мне, что теперь настал ее черед, — руки ее вдруг вцепились в мое лицо, острые ногти сдирали со щек полоски кожи, а сама она начала верещать не своим голосом.

Боже правый! Как же могут визжать женщины — голос ее звучал на одной ноте, где-то на уровне верхнего до, и с такой громкостью, что куда там моей вертушке.

Пока я гадал, что, черт возьми, заставило ее так быстро переменить намерения, входная дверь широко распахнулась и в комнату ввалилась команда полицейских. Первым ко мне подскочил лейтенант Хэммонд.

— Сексуальный маньяк, да? — прошипел он, и в следующее мгновение сокрушительный удар кулаком в челюсть сбил меня с ног, отбросив в другой конец комнаты.

Я ударился спиной о стену и сполз, усевшись на пол. Но долго сидеть мне не пришлось. Меня сразу же грубо схватили, подняли на ноги и, заломив руки за спину, защелкнули на запястьях наручники, после чего вытолкали из квартиры и запихнули в ожидавшую внизу патрульную машину.

Похоже, мне суждено было отработать в участке ночную смену, а потом еще и дневную.

На следующее утро в кабинете капитана Паркера состоялся разговор. Он был коротким и деловым, хотя присутствовало при этом довольно много народу. Конечно, тут находился сам Паркер, а также Лейверс, кроме того, два моих старых дружка — лейтенант Хэммонд и сержант Бэннистер. Последним по порядку, но отнюдь не по важности был окружной прокурор Лидерсон.

Несмотря на краткость, разговор оказался весьма непростым. Начался он с доклада Хэммонда о том, что накануне вечером, примерно в восемь пятнадцать, им позвонила Луис Тил. Дежурным оказался Хэммонд, он и принял вызов. Девушка была перепугана, поскольку, по ее словам, я звонил ей полчаса назад, сообщил, что направляюсь к ней и что лучше ей быть посговорчивее, когда я приду, а не то я позабочусь, чтобы из-за исчезновения сестры у нее возникли серьезные неприятности.

Хэммонд посоветовал ей использовать в качестве сигнала шторы и, захватив с собой пару человек, взял под наблюдение окно квартиры, устроившись на противоположной стороне улицы. Когда шторы закрылись, наблюдавшие вломились в комнату — и тут Хэммонд дал краткое описание того, как выглядела Луис Тил, когда они вбежали.

Паркер спросил, что я могу на это сказать.

— Это было подстроено, — объяснил я, — меня заманили в ловушку. Луис Тил позвонила мне сама и попросила приехать к ней. Она сама предложила мне разорвать на ней платье, а потом разыграла всю сцену до последней детали — царапая мне лицо и истошно вопя, так как знала, что Хэммонд и его ищейки караулят за дверьми.

Окружной прокурор Лидерсон, не скрываясь, зевнул.

— Зачем ей было это делать? — спросил он своим скрипучим голосом.

— Затем, что Гроссман надавил на нее, — холодно сказал я. — Неужели это не понятно! Он сам или его «мистер защитник», то есть Ламонт. Гроссман стоит за делом об исчезновении Лили Тил, и ему не нравится, что я подобрался к нему так близко. Поэтому он и организовал этот спектакль.

Лейверс покачал головой, скорее сожалея, чем сердясь:

— Но это же смешно, Уилер!

— Ну и выдумки, — фыркнул Паркер. — Мог бы сочинить что-нибудь получше!

— По-моему, этот человек болен. — Лидерсону было явно скучно. — Он маньяк. Его нужно показать психиатру.

— У нас нет никаких оснований сомневаться в том, что произошло в квартире этой девушки, — сказал Лейверс. — Мне противно даже думать об этом!

Паркер кивнул:

— Девушка не будет подавать в суд. Она не хочет огласки, и, честно говоря, я тоже. Учитывая предыдущие заслуги Уилера, а также понимая, какой ужасный урон понесет наш отдел, если это грязное дело станет достоянием гласности, полиция тоже воздержится от возбуждения уголовного дела.

— А вы получили одобрение Гроссмана? — бросил я ему со злостью.

— Что касается вас, Уилер, — капитан смерил меня ледяным взглядом, — то вы уволены. Без права восстановления и выплаты пособия по выслуге лет. Я бы посоветовал уехать из Пайн-Сити — навсегда. Мы не потерпим здесь вашего присутствия — и если вы осмелитесь хотя бы заговорить с этой девушкой, то за вашу жизнь я не дам и ломаного гроша!

Окружной прокурор пару секунд крутил свои усы и глядел на меня.

— Я могу кое-что добавить, — проскрипел он. — Если нам придет в голову предпринять какие-то юридические действия против департамента полиции — воздержитесь. У меня имеются письменные показания девушки, лейтенанта Хэммонда и других офицеров. И если я услышу хоть одно слово в вашу защиту от адвоката, я немедленно выступлю против вас с обвинением в попытке совершить насилие.

— А еще я плюнул на тротуар, — сказал я. — Удивляюсь, как Хэммонд забыл об этом!

— Уходите отсюда, Уилер, — с отвращением сказал Паркер. — Я хочу, чтобы в моем отделе вновь можно было дышать.

— Хорошо, — ответил я. — Я уйду. Но я знаю, что все это состряпал Гроссман, и я доберусь до него, даже если это будет моим последним делом. Так и передайте ему!

Я вышел из кабинета, громко хлопнув дверью, спустился по ступенькам и направился туда, где у края тротуара меня ждал мой верный «хили». Лейверс вышел из конторы раньше меня и уже стоял возле машины, когда я подошел.

— До свидания, мистер Уилер, — произнес он с легкой ухмылкой.

— Может, я несколько переиграл, — сказал я, — но все же это был большой успех. Кто знает, вдруг на следующей неделе я получу главную роль в спектакле «Трамвай „Желание“»?

— Пока что мне не приходилось видеть трамвай, одетый в юбку, — проворчал Лейверс. — Ты прекрасно справился, во всяком случае, окружного прокурора ты убедил. Он не изменил планы насчет своего недельного отпуска, который начинается с завтрашнего дня.

— Я буду так скучать по нему, когда он уедет, — задумчиво проговорил я.

— Будь уверен, что теперь и Гроссман будет по тебе скучать, — обнадежил меня Лейверс.

Глава 5

Тем же вечером часов в семь я отправился в Вэлли-Хайтс по адресу: Гудзон-авеню, 309. Этот дом не был окружен стенами, словно замок, но и не был лачугой, даже по здешним меркам. Я оставил «хили» на подъездной аллее и нажал на звонок.

Дверь открыла Грета Уэринг. На ней был шерстяной свитер цвета морской волны и белые джинсы, которые, казалось, намокли под дождем и сели на три размера. Они обрисовывали все равнины и возвышенности, каждую ямочку на ее теле. Это были не брюки, а вторая кожа, и она прекрасно смотрелась на округлой брюнетке.

— Лейтенант Уилер, — произнесла она своим неподражаемо низким голосом, — какой приятный сюрприз!

— Вот уж не думал, что он будет приятным, — ответил я. — На данный момент общественное мнение оценивает так: девяносто восемь процентов — «очень плохой» и два процента — «не знаю, но, может, они правы». Это просто грандиозно, что есть человек, которому я приятен, и к тому же — женщина.

— Давайте-ка проходите, — улыбнулась она. — Я как раз раздумывала, чем бы занять сегодняшний вечер. Иногда мне становится чертовски скучно жить одной.

— Я вас понимаю, — откликнулся я. — Приходится выбирать — либо заводить знакомых, либо купить проигрыватель.

— А вы что посоветуете?

— Конечно проигрыватель. Когда нам надоест его слушать, только поверните ручку, и он заткнется.

Гостиная была обставлена по последней моде: кресла абстрактной формы, хаотичное нагромождение проводов, беспорядочная организация свободного пространства. В такой комнате должна звучать авангардистская музыка, чтобы придать ей цельность. Даже висящие на стенах картины Пикассо и Сальвадора Дали казались старомодными в этом необычном окружении.

— Что вы пьете, лейтенант? — спросила мисс Уэринг.

— Виски со льдом и немного содовой, — ответил я.

Она нажала кнопку, и часть стены повернулась на сто восемьдесят градусов, представив взору хорошо заполненный бар. Приготовив напитки, хозяйка подошла с ними к дивану и села.

— Идите сюда, лейтенант. — Она похлопала по свободному месту рядом с собой. — Здесь гораздо удобнее, чем кажется с виду.

Уютно было сидеть рядом с ней и прихлебывать виски, и я старался не вспоминать предыдущий вечер, начинавшийся так же приятно в квартире Луис Тил. Ведь даже царапины, пробороздившие мою щеку сверху донизу, еще не затянулись, черт побери!

— Как идет расследование? — спросила мисс Уэринг, чтобы поддержать разговор. — Нашли какой-нибудь след Лили?

— Да нет пока, — пробурчал я.

— А что мистер Уолкер? Знает он что-то?

— Я еще не понял, — сказал я. — В жизни многое переменилось с тех пор, как мы с вами виделись. Теперь я уже даже не лейтенант больше — а просто Эл Уилер. Несусь с горы вниз без всяких тормозов.

— Шутите?

— Это очень дурная шутка, которую сыграли со мной!

Я вкратце рассказал ей о своем посещении Гроссмана, о том, какую ловушку подстроила мне Луис Тил и как меня вышвырнули из полиции сегодня утром.

— Ужасно! — сочувственно проговорила она, когда я закончил. — Что здесь можно предпринять?

— Продолжу расследование, — ответил я без особой надежды. — Гроссман заманил меня в западню — в этом нет сомнений. Возможно, саму идею с Луис подсказал ему Лемонт. Но это означает, что либо у самого Гроссмана, либо у его секретаря Уолкера совесть нечиста.

— Но чтоб Луис участвовала в этом трюке? — с некоторым недоверием произнесла мисс Уэринг. — Это фантастика!

— Думаю, у нее могли быть на то веские причины, — сказал я. — Возможно, они сообщили ей, что с Лили сейчас все в порядке, но может случиться неприятность, если она откажется помочь ему.

Мисс Уэринг вновь покачала головой:

— Мне все же трудно в это поверить. Луис всегда казалась такой милой девушкой.

— Вам совсем не обязательно в это верить, — согласился я. — Никто не верит, начиная от окружного прокурора и кончая двоими полицейскими, которые сопровождали тогда Хэммонда.

— Нет. — Она упрямо мотнула головой. — Я льщу себя надеждой, что достаточно хорошо разбираюсь в людях, и у меня нет сомнений, что в вас я не ошиблась.

Я допил виски.

— Ну так вот, теперь вы знаете историю моей жизни. Отныне мне никто не поверит, поэтому я экс-полицейский с разбитым сердцем.

— Почему бы вам не приготовить себе еще порцию? — вдруг спросила она.

— Прекрасная мысль, — согласился я.

Когда, налив виски, я вернулся обратно, она взглянула мне в лицо и спросила нежно:

— Почему вы пришли сюда сегодня?

От перемены тона у меня закружилась голова, и я чуть не плюхнулся ей на колени, когда усаживался рядом на этот удобный, по ее словам, диван.

— Во-первых, потому, что вы меня приглашали. А кроме того, мне очень хотелось поближе рассмотреть ту бриллиантовую подвеску, которая в прошлый раз была на вас, — удалось выговорить мне.

— Вы интересуетесь бриллиантами? — В ее голосе прозвучала легкая насмешка.

— Меня интересует именно эта вещица, — сказал я. — Забавно, но я не могу разглядеть сквозь этот свитер, надели ли вы ее сегодня?

— Это действительно забавно, — ехидно усмехнулась она. — Могла бы поклясться, что вы обладаете рентгеновским зрением.

— Да, я применяю его иногда, — подтвердил я. — Но, знаете, это такая морока. Гораздо лучше, приятнее, когда ничто не мешает тебе любоваться красотой.

— Глаза утомляются и все такое? — подсказала она.

— Вот именно.

Возникла одна из тех особенных пауз, затем моя собеседница вдруг сказала:

— Если вы собираетесь меня соблазнять, то, может, лучше перейти на «ты»? Я чувствую себя ужасно глупо, когда приходится бормотать: «О, мистер Уилер!»

— Называй меня Элом, — великодушно согласился я.

— А ты меня — Гретой. — Она протянула руку, и ее пальцы мягко коснулись царапин на моем лице. — Луис? — спросила она тихо.

— Луис, — мрачно кивнул я.

— Мне придется расплачиваться за дурные манеры моих служащих, — проговорила она. — Обманутый в своих надеждах клиент — что может быть хуже для бизнеса? — Голос ее звучал убаюкивающе.

Я обнял ее за тонкую талию, чувствуя под пальцами мягкую пушистую шерсть.

— Ты не могла бы выбрать более подходящее время для разговора о своих клиентах? — промычал я.

— Какой ты нетерпеливый, Эл, — сказала вдруг она. — У тебя есть другая проблема — как ты думаешь отплатить Гроссману?

— Какая разница? — буркнул я, но в голове уже засела мысль: «А что, если ей просто хочется подразнить меня?»

Мои руки скользнули под свитер и стали легко поглаживать нежную теплую кожу.

— У тебя есть какие-то идеи на этот счет? — настаивала она.

Мои руки двинулись выше, пока не добрались до начала округлых крепких возвышенностей. Она не предприняла никакой попытки прогнать мои руки вон, лишь глаза ее требовали этого.

— Не сейчас, — твердо произнесла она. — У тебя должна быть версия… какое-то предположение насчет того, что же все-таки случилось с Лили Тил.

С большой неохотой я вытащил руки из-под свитера и занял их тем, что закурил сигарету.

— Ты, несомненно, деловая женщина, — холодно сказал я. — Да, у меня есть версия. Судя по тому, как реагируют Гроссман и Уолкер, видно, что они что-то скрывают. Думаю, они знают, что стряслось с Лили. Если им удалось заставить Луис участвовать в таком подлом деле вчера вечером, значит, им было чем ее шантажировать, ведь они могли убедить девушку, что ее похищенная сестра пока жива и невредима.

— Это резонно, — кивнула Грета.

— А где еще может быть сейчас Лили Тил, как не в сахарном дворце господина Гроссмана?

— И что же?

— Все, что мне остается, — так это проникнуть внутрь и разыскать ее.

— Ты замечательно придумал! — с воодушевлением воскликнула Грета.

— А как же! — пожал я плечами. — За исключением одного — как туда пробраться?

— Должен же быть какой-то способ, Эл, — серьезно сказала она. — Думай!

— О, теперь я у Гроссмана на заметке, и мне ни за что не пройти мимо охранника у ворот. А незаметно перелезть через трехметровую стену вряд ли удастся, к тому же, держу пари, поверху проведена сигнализация, если не ток высокого напряжения. Вдобавок того, кто подстрелил меня при попытке пробраться в дом, окружной прокурор наградит медалью.

— Нужно что-то придумать, — задумчиво проговорила Грета. — Плесни-ка нам еще по чуть-чуть, Эл, и мы решим эту задачку.

— Теперь твоя очередь делать виски, — возразил я. — Ты не захотела заняться любовью, так должна же быть от тебя хоть какая-то польза.

Она надула губы:

— До этого бара так далеко идти…

— И вообще ты хозяйка, — твердо стоял я на своем. — Ты хочешь, чтобы я сообщил полиции, что это ты на днях совершила дерзкое ограбление почтового отделения в Эмили?

— Ладно, — неохотно сказала она, — давай заключим сделку: ты нальешь нам виски, а потом поцелуешь меня в награду — и все — понял?!

— Идет, — быстро ответил я.

Через десять секунд я уже вернулся к дивану с двумя бокалами.

— Мне кажется… — нерешительно проговорила она. — Ведь с тобой последнее время очень плохо обращались?

— Просто отвратительно — еще и шерстяной свитер в придачу!

Я осторожно поставил бокалы.

Она очутилась в моих объятиях и откликнулась на поцелуй — искренне, открыто, с готовностью.

Некоторое время спустя я взял нетвердой рукой забытое виски, одно для нее, другое для себя.

— Я считал себя достаточно искушенным, — сказал я несколько смущенно, — но, оказывается, до сей минуты я просто не жил.

— Ты имел дело с обыкновенными женщинами, — произнесла она наставительно, — а во мне, наверное, сказывается южная кровь. Я ведь родилась на юге. В жарком климате девушки созревают раньше.

— И теперь ты хранишь в себе его, — с восхищением подтвердил я. — Теперь я понимаю, почему ты продаешь бриллианты, — с этими холодными камнями ты составляешь разительный контраст.

— Драгоценности! — вдруг воскликнула она. — Вот что надо!

— Для чего надо?

— Есть способ проникнуть в дом!

— Конечно, — сердито проворчал я. — Через парадный вход. Главное — получить приглашение.

— Бриллианты и будут таким приглашением! — возбужденно выпалила она.

— Мы оба, видимо, сегодня утомились, — сказал я. — Не хочешь прилечь ненадолго?

В глубине ее глаз мелькнул бриллиантовый сполох.

— Уолкер покупает ювелирные украшения для Гроссмана, и большинство из них он сначала отвозит своему боссу, чтобы тот мог взглянуть и дать одобрение. Почему бы мне не позвонить ему и не сказать, что у меня есть для него нечто особенное, но что владелец доверил мне его только с условием, что я не выпущу его из рук? Затем я предложу привезти вещицу, чтобы Гроссман посмотрел на нее.

— Ты думаешь, он клюнет? — с сомнением спросил я.

— Если это будет действительно что-нибудь особенное, — с уверенностью ответила она. — К тому же всегда можно раззадорить клиента, намекнув, что у него есть конкурент, что кто-то еще охотится за этой вещью. Дай подумать… — Она лениво водила по подбородку краем стакана. — Я знаю — колье Эмерсона!

— Что это такое?

Грета с недоумением посмотрела на меня:

— Ты никогда не слышал о колье Эмерсона? Это знаменитое колье, даже легендарное! Мой отец купил его двадцать пять лет назад и заплатил за него тогда пятьдесят тысяч. В завещании он специально оговорил, что оно всегда должно оставаться в нашей семье.

— А где оно теперь?

— Здесь.

— Ты хочешь сказать, что хранишь его дома? — поперхнулся я.

— Конечно. Но оно в сейфе, который изготовили специально для меня. Взломать его невозможно, а если кто-то сунется, весь город встанет по тревоге, и через десять минут тут появятся все, начиная от ФБР и кончая пожарными. Подожди, я сейчас принесу и покажу его тебе.

Грета поднялась с дивана и вышла из комнаты. Я закурил, но успел сделать лишь одну затяжку. Она вернулась, неся плоский футляр для драгоценностей, и протянула его мне.

Когда я открыл крышку, сияние просто ослепило меня. В колье было три бриллианта, каждый в своей оправе. Два размером с ноготь моего большого пальца, третий в два раза больше. Какое-то время я сидел и не мог оторвать глаз от них.

— Должно быть, это бесценная вещь, — выдохнул я благоговейно.

— Для коллекционера — да, — согласилась она.

— Поверит ли Гроссман, что ты хочешь его продать?

— Поверит, — самоуверенно сказала Грета. — Коллекционер поверит всему, дай только надежду, что в его руки может попасть такая вещь, как колье Эмерсона.

— Ну что ж, чудесно, — ответил я. — Ты попадешь в дом, а как же я?

— Очень просто, — хмыкнула она. — Ты въедешь с шиком, в багажнике моей машины. Я оставлю ее перед гроссмановским дворцом, а остальное — твое дело.

— Особенно если ты забудешь отпереть багажник.

Она бросила взгляд на стенные часы — две тонкие изящные стрелки без всяких видимых признаков крепления:

— Сейчас еще не очень поздно, я ему позвоню.

— Тебе это, видимо, доставляет огромное удовольствие, — подозрительно сказал я.

— Таких развлечений у меня не было с того дня, как однажды на работе я прикинулась, что хочу соблазнить Дугласа Лейна. — Она хихикнула при воспоминании об этом. — Он потерял сознание!

— Если б он знал, чего лишился, — заметил я.

Я внимательно наблюдал, как она прошла через комнату к телефону с той кошачьей грацией, с какой тигрица подкрадывается к тигру, набрала номер и через мгновение произнесла в трубку:

— Это Грета Уэринг. Могу я поговорить с мистером Уолкером? Скажите ему, пожалуйста, что это срочно. — Ухмыльнувшись в мою сторону, она подмигнула правым глазом. — Мистер Уолкер? — Голос ее был деловым, но дружеским. — Это Грета Уэринг. Простите, что беспокою вас в такое время, но речь идет о колье Эмерсона… Да-да, я не оговорилась, Эмерсона… Не буду занимать вас подробностями, в общем, мне срочно нужна большая сумма наличными, поэтому я продаю колье. Чувства, конечно, вещь прекрасная, но до определенного момента. Пять минут назад я через этот момент прошла. Бриллианты, лежащие мертвым грузом в сейфе, не представляют ценности… Да, я собираюсь продать колье и, естественно, первым делом подумала о вас. Я, конечно, без труда могла бы продать его кому угодно, но наше давнее знакомство и сотрудничество…

Даже сидя на другом конце комнаты, я мог слышать журчание голоса Уолкера. Грета широко зевнула. Когда Уолкер наконец иссяк, она сказала:

— Я могла бы привезти колье сегодня. Мистер Гроссман посмотрит его и назовет свою цену, если оно его заинтересует… Нет, спасибо, мистер Уолкер, я не боюсь. Кому придет в голову, что я везу колье? Да. Хорошо, я буду у вас примерно через полчаса. — Она повесила трубку и опять улыбнулась мне: — Ну что? Видел? Никаких проблем! Слышал, как он пускал слюни?

— Ты ведь не собираешься и в самом деле продавать колье?

— Конечно нет. В конце концов я откажусь от его предложений. Но сегодня вечером скажу, что мне нужно двадцать четыре часа, чтобы все хорошенько обдумать.

— Грета, ты просто гений! — почтительно проговорил я.

— За это, — она присела в реверансе, и брюки ее натянулись так, что готовы были лопнуть, — тебе придется еще раз меня поцеловать.

Следующие пять минут были потрачены на поцелуй. Потом она схватила футляр и стала отбиваться, пинками и толчками отгоняя меня всякий раз, как я приближался.

— Если мы не отправимся сейчас же, Эл, — сказала она мягко, — то не попадем туда никогда!

— Ты права, — сдался я. — Но почему преступление вечно сопутствует любви и мешает ей?

— Одна любовь, без преступления, не доставляет никакого удовольствия, — серьезно ответила она.

Я потрясенно уставился на нее, и она спокойно пошла к выходу.

— Ты шутишь! — взмолился я. — Скажи, что ты шутишь!

Глава 6

Она остановила свой «кадиллак» в четверти мили от дома Гроссмана. Я вышел и, обойдя машину, встал позади. Грета открыла багажник, подняла крышку, и я с сомнением глянул внутрь.

— Давай, малыш, — с нетерпением проговорила она, — лезь обратно в материнскую утробу!

— Как бы она не оказалась могилой, — ответил я. — А ты точно не забудешь открыть замок, когда мы доберемся туда, а?

— Если я забуду, то пошлю тебе почтовую открытку, — сказала она. — Ну, в чем дело? Ты трусишь?

— Конечно трушу.

Я залез в багажник, который и правда оказался достаточно просторным. Здесь вполне можно было разыгрывать массовые сцены эпического театра. Грета с шумом захлопнула крышку, погрузив меня в зловещую темноту. Машина опять двинулась вперед и через минуту остановилась. Я неясно слышал голоса, различая мужской, спрашивающий, и грудное контральто Греты в ответ. Следующий переезд был совсем коротким, поподъездной аллее, как я понял. Потом машина остановилась, мотор затих. Через десять секунд лязгнул ключ, и крышка багажника, открывшись, поднялась на несколько дюймов.

— Все в порядке? — прошептала Грета.

— Похоже, я должен заново родиться, — тоже шепотом ответил я. — У тебя есть диплом акушерки?

— Достаточно будет штампа «Брак», — огрызнулась она, — мне лучше уйти, вдруг кто-нибудь смотрит из окна. Ни пуха, Эл!

Стук ее каблуков, пока она шла по мощеному двору, становился все слабее, затем приобрел иной оттенок, когда она стала подниматься по мраморным ступеням. Я с трудом разобрал голос дворецкого, а затем щелчок закрывшейся двери.

Медленно сосчитав до тридцати, я поднял крышку багажника, уперевшись в нее руками. Она откинулась, обнажив нутро до самого основания, и я почувствовал себя таким же голым и беззащитным, какой была леди Годива[2], когда порыв ветра откинул ее длинные волосы. Я выбрался и закрыл крышку. Мгновение я прислушивался, но не уловил ни звука. И слава Богу: если бы кто-нибудь крикнул в этот момент, Уилер рухнул бы на месте и умер от разрыва сердца.

Сбоку от мраморных ступенек рос большой куст. За три секунды я добрался до него и спрятался. Затем, перебегая от куста к кусту, будто насекомое, спасающееся от инсектицидной обработки, я стал огибать дом. Это отняло довольно много времени; я ведь не шутил, когда называл дом Гроссмана дворцом. Его хватило бы и на два дворца — для «него» и для «нее», короля и королевы, уже переживших первый царственный расцвет своего брака. Все окна, мимо которых я пробирался, имели одну общую деталь — на них были массивные металлические решетки.

Удача сопутствовала мне: когда я завернул за последний угол, то увидел охранника, но он направлялся в другую сторону и шел спиной ко мне. Я бросился на землю возле ближайшего куста и замер. Кровь застыла в моих жилах, готовая к предстоящему переливанию. Охранник дошел до дальнего конца дома, повернул и двинулся обратно.

Все громче и отчетливее слышались его шаги по мере того, как он приближался к кусту. За четыре шага до меня он остановился. Мои нервы трепетали, словно струны на гитаре Пресли, пока я наблюдал, как этот человек достает из кармана сигареты и засовывает одну себе в рот. Когда он стал шарить в поисках спичек, я прыгнул на него сзади, молотя кулаками, как заводной кролик, бьющий по барабану. Он рухнул на землю, и я забеспокоился, уж не сломал ли я ему шею., но он дышал, и я решил, что ничего страшного не произошло.

Связка ключей из его кармана перекочевала в мой. Я достал оружие из его кобуры, а затем мне пришла в голову мысль получше: я снял с него форму и ремень, к которому пристегивалась кобура.

Форма пришлась мне как раз впору, разве что была немного широковата в талии, но все это легко убиралось под ремень. Фуражку я натянул на голову так низко, что козырек нависал над самыми глазами. Теперь осталась одна задачка: что, черт возьми, делать с этим охранником?

Трудность заключалась в том, что для ее решения требовался мой костюм, а он был почти совсем новый. Но, как сказал один грабитель, стоит ли плакать по снятой одежде?

Брюки пошли на то, чтобы крепко связать ноги охранника; а пиджаком я замотал его руки, заведя их за спину. Из носового платка получился превосходный кляп. После этого я оттащил охранника в кусты.

Медленно шагая вдоль задней стены дома, я добрался до противоположного угла, повернул назад и двинулся в обратном направлении. Рядом была дверь, наполовину открытая, и я гадал, повезет ли мне еще раз, как вдруг внутри зажегся свет.

До двери мне оставалось пройти еще футов десять, когда голос из комнаты позвал неожиданно:

— Эй, Джо!

Если бы не ремень, то я, пожалуй, выпрыгнул бы из формы.

— Да? — осторожно отозвался я.

— Кофе на плите, — сказал женский голос. Он был густым, повелительным, привыкшим отдавать распоряжения. — Выпьешь его, когда захочешь, а я пошла спать.

— О’кей, — прорычал я.

Женский голос принадлежал, наверное, кухарке, и поскольку это была лишь информация, а не приглашение выпить с ней кофе, то все сошло гладко.

Какое-то время, показавшееся мне очень долгим, я стоял не двигаясь. Но все было спокойно, поэтому я набрался храбрости и открыл дверь. За ней находилась кухня, по размерам не уступающая всей моей квартире. Она была пуста. На плите стоял кофейник — молчаливый знак солидарности кухарки и охранника, но у меня не было времени на кофе.

Из кухни дверь вела в коридор, и здесь пришлось выбирать — повернуть направо или налево. Я пошел налево и в конце коридора наткнулся на еще одну дверь — запертую. Но к этому я был готов: достав из кармана связку ключей, я опробовал их по очереди, четвертый подошел. Дверь медленно открылась, и я с дьявольской отчетливостью почувствовал, просто физически ощутил, как вылезают из орбит мои глаза. Мне показалось, что я открыл дверь в прошлое и ступил прямо в Историю.

Комната была обставлена пышно, стены обиты и затянуты роскошной шелковой парчой, которая тускло поблескивала в приглушенном свете. Потолок заменял огромный прямоугольник отполированного зеркала, которое добросовестно отражало картины «Тысячи и одной ночи» внизу.

Центр комнаты занимала гигантская кровать. Прекрасно исполненные деревянные змеи, свернувшиеся кольцом, украшали изголовье, глаза их были из настоящих изумрудов, светящихся глубоким чистым светом. Черное атласное покрывало ниспадало по обе стороны до самой поверхности белоснежного шерстяного ковра с очень густым и толстым ворсом. А в углу восседала сама Клеопатра, великолепно выделявшаяся на этом фоне.

Ее светлые, отливающие медью волосы свободно рассыпались по спине, спускаясь почти до талии. Весь ее наряд ограничивался драгоценностями, начиная с усыпанной бриллиантами диадемы на голове и кончая литым золотым браслетом на лодыжке.

Крошечные золотые шишечки отмечали кончики маленьких торчащих грудей. Один-единственный бриллиант блистал на месте пупка, узкие полоски золоченой парчи обвивали ее округлые бедра, на ногах плотно сидели тонкие золотые обручи с изящными серебряными колокольчиками. И только мрачные и печальные глаза на почти детском, кукольном личике никак не вписывались в общую фантастическую картину.

Я поморгал, все еще не веря в реальность увиденного. Быстрым движением она спустила ноги с постели и встала, сделав мне навстречу пару шагов, сопровождавшихся мелодичным звоном.

— Кто вы? — спросила она испуганно. — Что вам нужно?

Цвет волос и черты лица говорили сами за себя, так что не требовалось для опознания разыскивать старый шрам на внутренней стороне правого бедра.

— Попробуйте только дотронуться до меня! — взвизгнула она почти в истерике.

— Успокойтесь, — проговорил я. — Вы Лили Тил?

— Ну так что?

— Меня зовут Уилер. Лейтенант Уилер. — Я решил, что сейчас не время вдаваться в подробности и рассказывать ей, что я уже разжалован из лейтенантов за попытку изнасиловать ее сестру. Пусть даже меня поймали в ловушку, девушке потребовалось бы время, чтобы все это понять, а его-то у нас и не было.

— Вы пришли, чтобы помочь мне выбраться из этого ужасного места? — выдохнула она. — Вы поможете мне бежать?

— Бедный рыцарь в потускневших доспехах — вот он я. Но если бежать, то прямо сейчас и быстрее.

— Хорошо, — возбужденно проговорила она и сделала еще два мелодичных шага ко мне.

— А вы не могли бы отцепить эти штучки? — взмолился я.

— Простите, — беспомощно сказала она. — Они защелкнуты вокруг ног, а ключ у него. Я даже не знаю, что он сделал с моей одеждой.

Она тихо заплакала, слезы медленно потекли по ее лицу, и она еще больше стала похожа на куклу-девочку. Я поборол в себе желание надавить на бриллиант в центре живота и посмотреть, не пропищит ли она «мама».

— Ну что ж, придется, видимо, идти с колокольчиками, ничего не поделаешь, — мрачно констатировал я. — Гроссман, наверное, погружается в романтические грезы, когда он слышит их перезвон, и представляет, что его овечка возвращается с лужка домой.

Я схватил ее за руку и потащил за собой по коридору, потом через кухню и, наконец, на улицу, в ночь. За кустом неистово корчился и извивался охранник, но мы, не задерживаясь, свернули за угол и прошли вдоль боковой стены дворца, рассыпая тихий звон вокруг.

Когда мы очутились перед домом, я понял, что мои жаркие молитвы были услышаны: «кадиллак» Греты все еще стоял на месте. Я пихнул Лили Тил на переднее сиденье рядом с собой, весь ее оркестр загремел при этом, словно в кульминации фламенко. Мотор взревел, автомобиль круто развернулся и рванулся к воротам. В последний момент я резко нажал на тормоза, и машина мгновенно встала.

Пока охранник вальяжно шел к нам, я достал револьвер из кобуры и опустил его чуть ниже уровня окна — так, чтобы не было видно.

— Одну минуточку, мисс Уэринг, — вежливо сказал охранник. — Мне нужно получить разрешение, прежде чем я…

Тут он понял, что если я и мисс Уэринг, то за такое короткое время хирургу пришлось изрядно потрудиться над моей внешностью. Но к этому моменту я уже выскочил из машины и довольно чувствительно ткнул его револьвером под ребра.

— Открывай ворота, приятель, — приказал я. — У тебя будет очень глупый вид с дыркой в том месте, где всегда был только пуп.

Он издал несколько невразумительных звуков, отпер ворота и широко распахнул их. Когда он закончил свое дело, я двинул его рукояткой револьвера по голове, чтобы ему было чем заняться в ближайшее время, и вернулся в машину. Лили Тил дрожала.

— Почему вы приехали сюда один? — спросила она. — Вы могли бы взять с собой отряд полицейских…

— Это долгая история, солнышко, — ответил я, выезжая на улицу. — Но если говорить коротко, я — единственный, кто догадался, что тебя прячут в этом сумасшедшем доме.

Минут через сорок мы добрались до моей квартиры. Я дал ей свое пальто, чтобы она не простудилась, и отправился налить нам по стакану виски. По пути к источнику энергии я снял тяжелый ремень с оружием, положил его на стол и чуть не потерял брюки. Виски я готовил одной рукой, но я мог бы сделать это и ногами, если бы потребовалось. Один стакан я отдал ей, а с другим отправился в спальню, где сменил чужую форму на собственную привычную одежду.

Когда я вернулся в гостиную, Лили потягивала виски, свернувшись в кресле и плотно закутавшись в мое пальто.

— Я хочу домой, лейтенант, — грустно проговорила она. — Мне нужно сообщить сестре, что со мной все в порядке. Она там, должно быть, места себе не находит.

— Конечно, — согласился я. — Но вначале мне надо поговорить с одним человеком. Сейчас я позвоню ему и попрошу приехать сюда. Это не займет много времени.

— Только, пожалуйста, побыстрей, — безжизненно произнесла она.

Я полистал телефонную книгу и нашел домашний номер помощника окружного прокурора. На звонок долго никто не откликался, потом ответил женский голос. Это была его жена, и она сказала, что Брайена нет дома.

— Но я жду его с минуты на минуту, — сообщила она. — А кто его спрашивает?

— Это лейтенант Уилер из полицейского управления, — представился я, решив и в этот раз не вдаваться в подробности. — Не могли бы вы передать ему, что я звонил по срочному делу? Скажите, что я только что вернулся от Гроссмана и привез с собой Лили Тил. Нужно, чтобы он тотчас же приехал ко мне, как только появится. — Я продиктовал свой адрес. — Так вы говорите, он вот-вот будет дома?

— Да, — уверенно сказала она, и я, поблагодарив ее, повесил трубку.

— Его нет? — сообщила Лили.

— Он сейчас должен прийти и сразу же отправиться сюда. И как только ты с ним поговоришь, можно будет ехать к сестре.

— Она так волнуется! — грустно повторила девушка.

— А что случилось тогда, в субботу ночью, когда ты вышла из аптеки?

Лили поежилась, плотнее закутываясь в пальто.

— Я успела пройти только полквартала, когда у края тротуара остановилась машина, из нее выскочили двое мужчин. Они схватили меня и запихнули на заднее сиденье. Один зажал мне рот рукой так, что я не могла кричать. Следующее, что я помню, — это что мы очутились в этом сумасшедшем доме и они заперли меня в комнате одну.

Прошел, наверное, целый час, прежде чем ко мне пришли. Это был Уолкер. Я требовала, чтобы он выпустил меня, а он только улыбался. Он говорил, что мне невероятно повезло, потому что мною заинтересовался Мартин Гроссман, и, если я останусь в доме на некоторое время, я получу от него кучу денег и подарков.

Я сказала ему, что он сошел с ума, что, если он не отпустит меня сию же минуту, я, как только выйду, первым делом отправлюсь в полицию и все им выложу. Но он все смеялся и говорил, что я никогда не выйду из этого дома, если этого не захочет мистер Гроссман. Потом он ушел, и через пару минут появилась эта ужасная женщина.

— Ужасная женщина? — заинтересовался я. — Я и не знал, что Гроссман содержит сразу нескольких девушек!

— Никакая она не девушка! — воскликнула Лили. — Ей лет сорок пять и она настоящая ведьма! Одета во все черное. Я увидела ее в первый раз тогда, когда она принесла все эти ужасные штучки, которые сейчас на мне, и велела надеть их, перед тем как Гроссман придет навестить меня. Я сказала, что она, видимо, выжила из ума, если воображает, что я надену бриллианты на голое тело. Тогда она схватила меня и просто сорвала с меня одежду. Сильная, как ломовая лошадь, и выглядит так же, как корова!

— Итак, она сорвала с тебя одежду, — мечтательно проговорил я, — и что же дальше?

— Она била меня, — ответила Лили. — И заявила, я должна быть ласковой с Гроссманом, иначе будет еще хуже! — Она с подозрением взглянула на меня. — Вас мой рассказ забавляет?

— Солнышко, да мое сердце кровью обливается, — поспешно заверил я ее. — Потом пришел Гроссман с визитом?

— А как же! — бросила она.

Нас прервал телефонный звонок, и я заколебался, брать ли трубку. Но в конце концов, это мог быть Брайен.

— Эл? — спросил низкий, грудной голос. — Когда я получу назад свою машину?

— Грета! — обрадованно воскликнул я. — Как здорово, что ты позвонила!

— Эл, какую бурю ты поднял! — Она засмеялась от удовольствия. — Когда Гроссман и Уолкер узнали, что случилось, им захотелось поскорее избавиться от меня. Они отправили меня домой на гроссмановском «роллс-ройсе». Шикарная поездка, я тебе скажу: водитель заявил мне, что если я услышу звук мотора, то машину можно отправить обратно на завод. Ну а у тебя как?

— Я сорвал банк, — скромно сообщил я.

— Замечательно! Она в порядке? Лили, я имею в виду?

— В порядке.

— Я за нее рада, но ты, наверное, занят сейчас, не буду больше отнимать у тебя время. Позвони, когда освободишься, Эл. И не беспокойся насчет машины, это не к спеху. К тому же я всегда могу воспользоваться твоим лилипутом, он ведь остался здесь.

Я вернулся к Лили Тил.

— Ты рассказывала мне о Мартине Гроссмане…

— Остальное похоже на кошмар. — Она равнодушно пожала плечами. — Этот Гроссман — просто какой-то сумасшедший. Он воображает, что он римский император или что-то вроде того. Будто в какую-то дурную фантастику попадаешь!

— Из тех, что запрещена детям до шестнадцати лет, — согласился я. — Но это все же лучше, чем детские стишки с душеспасительной моралью в конце. Знаешь, типа того, как фермерская жена сделала хирургическую операцию близорукой мыши и та прозрела. Читала?

— Ты что, чокнутый? — напрямую спросила она. Затем в устремленном на меня взгляде появилось враждебное выражение. — Ты, случайно, не из битников, или как их там?

От ответа меня спас звонок — не телефонный, а в дверь.

— Это, должно быть, заместитель окружного прокурора, — сказал я. — Пойду открою ему.

Я вышел в прихожую, распахнул входную дверь, но там никого не было, просто пустой коридор.

— Мистер Брайен? — на всякий случай спросил я и высунулся за дверь — как раз вовремя для того, чтобы схлопотать удар такой силы, что казалось, само небо обрушилось на меня.

Глава 7

По звуку похоже было, что идет съезд диск-жокеев, а по ощущению — что они крутят мою голову вместо пластинки. Я с опаской открыл глаза и зажмурился от хлынувшего в них света. Настоящий джазовый оркестр различных болевых ощущений — острых, тупых, колющих, ноющих — заиграл в моем затылке, словно они облюбовали эту территорию и расположились на ней лагерем на всю ночь. Я медленно сел и обнаружил, что моя комната полна полицейских.

Ближе всех стоял Паркер, взирая на меня сверху вниз с особенно смущенным выражением лица.

— Что случилось, Уилер? — спросил он. — Ты ударился обо что-то головой?

— Обо что-то, — согласился я. — Но это «что-то» было в умелой руке! — Я схватился за стул и с трудом поднялся на ноги. — Каким образом вы здесь оказались так быстро? — поинтересовался я.

— Пойдем-ка лучше в гостиную, — хмыкнул Паркер.

— Да, конечно.

Я заковылял вслед за ним, а все остальные последовали за мной, пожалуй слишком вплотную, чтобы я мог чувствовать себя уютно.

Гостиная выглядела так же, как и тогда, когда я видел ее в последний раз, наверное пять — десять минут назад. Лили Тил, откинувшись, сидела в кресле, и в первое мгновение я подумал, что она просто спит. Но потом я рассмотрел.

Мое пальто распахнулось на ней, и под ним видна была белая грудь с крошечной золотой шишечкой, залитая кровью. Глаза девушки остались широко открытыми и устремленными в никуда. Губы раскрылись, обнажив зубы, как будто она готовилась издать вопль ужаса.

— Кто это сделал? — еле выговорил я заплетающимся языком.

— Уилер, — устало ответил Паркер. — Не собираешься ли ты сослаться на потерю памяти? — Он взглянул на Хэммонда. — Покажи ему, лейтенант, — резко произнес Паркер.

Хэммонд аккуратно развернул чистый носовой платок — явно не свой — и показал мне револьвер.

— Видел этот револьвер раньше? — спросил Паркер.

Я огляделся, увидел пустую кобуру на столе.

— Конечно, — кивнул я. — Этот револьвер я отобрал у одного из сторожей гроссмановского дома.

— Ну что ж, оригинальный ответ, — вздохнул Паркер. — Хорошо, лейтенант, уберите.

Я наблюдал, как Хэммонд с большим старанием заворачивал револьвер в носовой платок. Злорадное торжество проступало на его лице, несмотря на все усилия скрыть его.

— Да что же это такое, черт подери? — возмутился я, но сосущее чувство пустоты внутри говорило, что я правильно понимаю смысл происходящего.

Паркер медленно покачал головой, демонстрируя изумление:

— Она была у вас — здесь, в вашей квартире, — все это время!

— Давно ли вы посещали психиатра? — зарычал я. — Именно я освободил ее из дома Гроссмана сегодня вечером!

— Когда ты перестанешь пороть эту чушь про Гроссмана? — нетерпеливо сказал Паркер. — Хотя бы ради разнообразия начни говорить правду. Учитывая, как все это выглядит, ты вполне можешь рассчитывать на оправдание со ссылкой на невменяемость, и никто не посмеет усомниться в этом, особенно когда узнают, как ты разодел эту девушку Тил.

— Да, — вставил Хэммонд и тяжело задышал. — Мы нашли в спальне эту черную форму, Уилер. Сколько же хлопот ты себе доставляешь, чтобы получать удовольствие именно тем способом, каким тебе нравится! А где ты прячешь хлыст и сапоги? Они должны придать костюму законченность.

— Капитан, — я с мольбой посмотрел на Паркера, — вы не будете возражать, если кто-нибудь выведет отсюда лейтенанта, а то он весь мой ковер обслюнявит?

— Ладно, не меня повезут в приют умалишенных в смирительной рубашке, Уилер! — злобно бросил Хэммонд. — Ты из кожи вон лезешь, чтобы навесить это дело на Гроссмана! Тебе мало было одной девушки, этой вот Тил, да? Тебе еще и ее сестренку изнасиловать захотелось?

— Она вывела меня из себя, — произнес я, изображая на лице смущение.

— Поэтому ты бросился ее насиловать? — осипшим голосом спросил Хэммонд.

— Вот именно. Она не хотела надевать эти бриллианты и все прочее для меня. Я думал, Лили надела, а почему Луис не хочет? В конце концов, эти камешки не так-то легко достаются — не на лейтенантское жалованье! Мне пришлось бросить курить, чтобы купить эту диадему.

— Почему бы тебе не заткнуться, Хэммонд? — вмешался Паркер. — Вернись-ка на землю, Уилер, и расскажи, как все случилось. И говори только правду об этом убийстве.

— Ладно, — пожал я плечами. — Конечно, я убил ее. Застрелил, когда она сидела здесь в кресле. Затем я саданул себя по голове, чтобы, когда придет полиция, все еще лежать без сознания на полу.

— Ты поскользнулся в прихожей, упал и ударился головой, — терпеливо объяснил Паркер. — Такое довольно часто случается с людьми.

— По-видимому, память меня подводит, — сказал я. — Ну-ка, напомните — это я вызвал вас или вы просто решили заглянуть ко мне, проезжая мимо?

— Кто-то позвонил в полицию, — коротко ответил он. — Имя не назвали — побоялись, скорее всего. Может быть, соседи видели в окно.

— Или с вами говорил настоящий убийца, тот самый, который оглушил меня, — высказал я предположение. — Может, это был тот же парень, который помог Луис Тил организовать фальшивую попытку изнасилования в ее квартире?

— Оставь свои домыслы суду! — огрызнулся Паркер. — Я предъявляю тебе обвинение в преднамеренном убийстве. Одних только показаний сестры будет достаточно, чтобы отправить тебя в газовую камеру.

— Но я…

— Уведите его, — бросил Паркер.

Меня увели с такой поспешностью, что ноги мои касались земли лишь каждые десять шагов. Через тридцать секунд я уже был на улице, в одной из патрульных машин, припаркованных у края тротуара. Не нужно было много времени, чтобы доставить меня в камеру предварительного заключения.

Я опустился на жесткую койку, зажег сигарету и задумался. А чем еще я мог заняться теперь? Я перебирал в уме разные мысли, например: кто ударил меня, кто убил Лили Тил; что случилось с заместителем окружного прокурора, раз он так и не появился; и если я сошлюсь на Грету Уэринг, скажет ли она им правду, или до нее уже добрались и припугнули, чтобы она держала рот на замке? Вся ночь могла пройти в таких раздумьях.

Но когда я выкурил еще три сигареты, в камеру вошли Паркер и шериф Лейверс. Они остановились, разглядывая меня так, будто я был мышью, которую притащил в зубах их любимый кот.

— Я бы хотел, чтобы меня вновь перевели в ваш отдел, шериф, — с надеждой сказал я. — И чтоб это было еще до попытки изнасилования и совершенного убийства, если вы не возражаете.

Лейверс устало взглянул на Паркера:

— Ты знаешь, если бы мы были действительно умными людьми, мы не стали бы связываться с Уилером.

— Да, — угрюмо кивнул Паркер. — Будто мы не знали, с кем имеем дело! А мы его еще накручивали.

— Но когда газовая камера заполнится цианидом, — Лейверс задумался, склонив голову, — мы будем по нему скучать.

— Как по дырке в голове, — почти радостно согласился Паркер.

— Все это ужасно смешно, — холодно сказал я, — и, если бы речь шла не обо мне, я бы просто лопнул от смеха. Вы втравили меня в это дело, вам и выручать.

— Я предупреждал тебя, — проворчал Лейверс, — что это дело для одинокого волка. Ты действовал на свой страх и риск, и сейчас все осталось по-прежнему.

— Ну так мне не нужна ваша помощь, чтобы сочинить собственный некролог, — сердито бросил я. — Да вы все равно упустите самые лучшие детали!

— Не психуй, — сказал Лейверс.

— Повторите это еще раз, и я заверещу прямо вам в ухо, — пригрозил я.

— Оставь его в покое, — сказал вдруг Паркер. — Уилер, на револьвере вообще нет отпечатков. Это означает, что убийца позаботился их стереть. И это, конечно, мог быть ты. Но твой рассказ начинает подтверждаться. Прежде всего, разрешение на этот револьвер принадлежит человеку по имени Роусон, Джон Роусон, который работает у Гроссмана ночным сторожем…

— Надо же! — вставил Лейверс. — Уилера однажды все же уличили в том, что он говорит правду!

— …во-вторых, — продолжал Паркер, — ты попал в самую точку насчет этих бриллиантов, которые были на девушке. Они стоят целое состояние. — Он повернулся к Лейверсу: — Так что нам, видимо, придется поверить его рассказу о спасении девушки из гроссмановского дворца. — Он ухмыльнулся. — Может быть, окружной прокурор и сочтет, что этого мало, но, поскольку сейчас его нет в городе, мне не придется его об этом спрашивать.

— Значит, убийство на меня теперь не навешивают? — обрадовался я.

— Не вижу оснований задерживать тебя, — согласился Паркер. — Что скажешь, шериф?

— Думаю, это правильно, — сказал Лейверс. — Но мы не будем возбуждать дело и против Гроссмана, так как в нашем распоряжении только слова Уилера о том, что девушку он обнаружил в его доме.

Взгляд Паркера был хмурым.

— Так что же, мы опять пришли к тому, с чего начинали?

— Возможно, — задумчиво произнес Лейверс. — Почему бы тебе не повидаться с Брайеном, Уилер? — Он ехидно улыбнулся. — Зная, что мы не можем обратиться к самому окружному прокурору?

— Я это сделаю непременно, — ответил я. — Но сначала я должен повидать еще кое-кого.

Патрульная машина домчала меня до дому. Была почти что полночь. Я выпил виски, чтобы немного прийти в себя, и вновь вышел на улицу. Машина Греты все еще стояла возле дома, и я подумал, что она не стала бы возражать и разрешила бы мне воспользоваться своим «кадиллаком». Разве сама она не собиралась пользоваться моим «хили»?

Я отправился в Гленшир и в двенадцать тридцать уже подъехал к дому Луис Тил. Мне пришлось позвонить раз семь, прежде чем дверь приоткрылась на несколько дюймов, насколько позволяла цепочка.

— Кто там? — с беспокойством спросила Луис.

— Эл Уилер, — назвался я.

— Что вам надо?

— Я хотел сказать вам пару слов, Луис.

— Уходите, — испуганно произнесла она. — Если вы не оставите меня в покое, я позвоню в полицию.

— Успокойтесь, — терпеливо сказал я. — Я знаю, что вас вынудили участвовать в этом представлении с мнимым изнасилованием. Вам, наверное, пригрозили, что Лили не поздоровится, если вы не согласитесь на этот трюк? Я не виню вас за это, Луис, но выслушайте меня теперь — речь идет о вашей сестре.

— Лили? Что с Лили? — прошептала она.

— Плохие новости.

Звякнула цепочка, затем дверь широко раскрылась. Луис стояла в затейливом неглиже, которое каким-то образом прикрывало тело, одновременно оставляя его обнаженным. Светлые волосы, свободно распущенные по плечам, отозвались во мне острым и мучительным воспоминанием о Лили, какой я увидел ее, когда открыл ту дверь времени во дворце Гроссмана. А ведь это было всего несколько часов назад!

— Вы не обманываете меня? — спросила Луис.

— Никакого обмана, — сказал я.

— Тогда заходите, — осторожно пригласила она.

Как только мы вошли в гостиную, она повернулась ко мне. В глазах ее было нетерпение.

— Что с Лили?

— Вы лучше присядьте, Луис, — предложил я.

Она медленно опустилась в ближайшее кресло, глядя на меня широко открытыми глазами.

— Если с ней что-нибудь случилось, если вы…

— Это так, но я тут ни при чем, — ответил я. — Мне очень нелегко сообщить тебе это, Луис, но… твоей сестры больше нет.

— Нет? — оцепенело повторила она за мной.

— Ее убили сегодня вечером, часа три тому назад.

— Я не верю этому! — истерично закричала она. — Ты лжешь! Это гнусный, подлый обман!

— Это правда. — Я закурил сигарету, больше всего на свете желая оказаться где-нибудь подальше отсюда. — Ты можешь убедиться в этом, если хочешь. Позвони в отдел убийств.

— Лили… — прошептала она. Голос ее прерывался. Из глаз ручьем хлынули слезы. — Бедная Лили!

— Можно я налью тебе виски?

Она отрицательно покачала головой:

— Лучше расскажи, как все это случилось.

Я рассказал ей всю историю — как я нашел ее сестру в одной из запертых комнат дома Гроссмана, как привез ее к себе, как убийца оглушил меня ударом по голове, а затем застрелил Лили.

— Тебя заставили сыграть со мной злую шутку, — сказал я. — Тебе обещали, что с Лили ничего не случится до тех пор, пока ты будешь помогать им. Но сегодня они убили ее, чтобы спасти собственные шкуры. Неужели ты позволишь им выйти сухими из воды?

Луис медленно подняла голову, и я увидел в ее глазах нескрываемую ненависть.

— Что я могу сделать? — хрипло спросила она. — Как я могу отплатить им за Лили?

— Это зависит от того, чем ты готова пожертвовать, — сказал я. — Потребуется, может быть, даже жизнь.

— Это не имеет значения, — проговорила она. — Во всяком случае, теперь. Скажи мне просто, что делать.

Я глубоко вздохнул:

— Единственный способ добраться до Мартина Гроссмана — это Большое жюри. Пусть они расследуют все его делишки. Но никто не станет собирать присяжных, не имея доказательств и свидетелей, которые дали бы показания. Если ты согласишься быть свидетелем и дать показания, то это будет достаточно серьезным основанием, чтобы назначить заседание. Ты станешь важной фигурой в разоблачении Гроссмана и его сообщников.

— Я согласна, — тихо ответила Луис. — Где это Большое жюри?

— Я могу отвезти тебя к человеку, который позаботится о том, чтобы оно было созвано, — сказал я. — Если ты теперь подтвердишь, что попытка изнасилования была подстроена, меня оправдают и я тоже смогу стать свидетелем. И тогда я дам показания о том, как я разыскал Лили в доме Гроссмана и что она рассказала мне о похищении и принудительном содержании ее в этом доме.

— Так чего же мы ждем? — нетерпеливо вскричала Луис.

Она вскочила с кресла и исчезла в спальне. Когда я докуривал следующую сигарету, она вернулась одетая, с сухими глазами и свежим макияжем.

— Я готова, — спокойно произнесла она.

Я уточнил адрес Брайена в телефонной книге, затем мы с Луис вышли из дому и сели в «кадиллак». Пока мы ехали через город, она не сказала ни слова, и я не старался с ней заговорить. Так мы добрались до дома помощника окружного прокурора. Я позвонил несколько раз, и внутри зажегся свет.

Входная дверь открылась, за ней стоял худой седовласый человек и смотрел на нас.

— Мистер Брайен? — вежливо осведомился я.

— Да. А вы кто?

— Меня зовут Уилер.

— А! — тихо отозвался он. — Простите, мне не удалось повидать вас вечером. Я вернулся домой несколько позднее, чем ожидал, и, когда приехал к вам, в квартире была какая-то неразбериха, мне сказали, что вы уже уехали.

— Как вы деликатно обрисовали ситуацию! — оценил я. — Ведь там были полицейские, верно? И я не уехал, а меня увезли. Но это длинная история, и я бы хотел, чтобы вы ее выслушали. Девушка, ради которой я просил вас приехать, убита вчера в моей квартире. Я хочу представить вам ее сестру — Луис Тил.

— Мисс Тил, — церемонно поклонился он.

— Она готова дать показания против Гроссмана перед Большим жюри, если потребуется, — сказал я.

Минуту он испытующе смотрел на нее.

— Вы понимаете, на что вы идете, мисс Тил?

— Конечно понимаю, — холодно ответила Луис. — Они думают, что можно убить мою сестру и не поплатиться за это!

— Это может быть очень опасно для вас, — сказал он. — Ведь о ваших намерениях выступить с показаниями они узнают гораздо раньше, чем будет слушание дела. Я полагаю, они сделают все, чтобы помешать вам.

— Пусть попробуют, — зло бросила она.

— Думаю, нам лучше войти в дом, — пригласил он.

Мы прошли внутрь и расселись в гостиной. Я повторил Брайену свой рассказ о том, как вызволил Лили Тил из дома Гроссмана и привез к себе на квартиру, где ее убили. Он внимательно слушал меня до самого конца и — как и подобало такому добропорядочному человеку, каким он был, — даже не предложил мне выпить.

— Теперь, мисс Тил, — нетерпеливо повернулся он к Луис, — давайте послушаем вашу историю.

— Вам придется подождать с этим, мистер Брайен, — твердо сказала она. — Я дам показания только перед Большим жюри.

— Что? — недоуменно заморгал он.

— Если я расскажу сейчас, — холодно пояснила она, — вы предложите мне сделать письменное заявление, не так ли? Мне придется подписать его и это будут заверенные свидетельские показания?

— Ну да, конечно, — ответил Брайен. — Но я не вижу…

— Когда вы получите от меня эти письменные показания, — продолжала она ровным тоном, — вы можете представить их присяжным в качестве свидетельства, верно?

— Конечно, но…

— И тогда я не нужна буду вам во время заседания?

— Но вы все равно останетесь самым важным свидетелем, — уверил ее Брайен.

— Но необязательно живым, — жестко произнесла она. — Поэтому я не скажу ни слова до тех пор, пока не буду стоять перед присяжными.

Брайен озадаченно пожал плечами:

— Простите, мисс Тил, но я не вижу оснований…

— Все очень просто, — холодно улыбнулась она. — Я знаю, против чего я иду. Но я не убеждена, что вы это знаете. Пока я для вас необходимый свидетель, я могу быть уверена, что останусь в живых. Вам нужны мои показания. И я хочу, чтобы о моей безопасности позаботились вы, мистер Брайен. С этого момента мне будет нужна помощь, чтобы остаться живой.

— Но послушайте! — упорствовал Брайен, хотя по выражению его лица было видно, что он уже понял: спорить бесполезно. — Если вы…

— Как и каждому человеку, мне нужна уверенность, подстраховка, — непреклонно сказала Луис. — Таким образом я всего лишь страхую свою жизнь!

Глава 8

Брайен старался ее переубедить, но Луис Тил уже приняла решение, и это, братцы, было все. Она соглашалась дать показания только перед Большим жюри. Поэтому помощник окружного прокурора задумался в конце концов о том, о чем Луис и хотела заставить его думать: что именно нужно сделать, чтобы она осталась жива и могла свидетельствовать перед присяжными. Он предложил ей провести остаток ночи здесь, в его доме, и Луис была явно благодарна ему за это. Брайен вышел и вернулся с женой. Она захлопотала вокруг Луис так, будто всю жизнь только и занималась тем, что заботилась о капризных свидетельницах.

Когда женщины покинули комнату, Брайен тяжело вздохнул и посмотрел на меня.

— У нас еще чертовски много проблем, Уилер, — устало проговорил он. — Не выпить ли нам сначала?

— Вы просто возвращаете мне веру в окружных прокуроров, — с чувством откликнулся я.

Он налил виски и вновь уселся в кресло.

— Имея эту Тил в качестве главной свидетельницы, я вполне смогу убедить судью Гилберта созвать заседание присяжных, — вернулся он к делу. — У нас есть причины торопиться. Пока окружной прокурор в отъезде, предъявление обвинительного акта будет моей задачей, поскольку я его помощник. Но нам вряд ли удастся сохранить все в секрете. В газетах появятся броские заголовки, и Гроссман, естественно, не станет сидеть сложа руки и ждать.

— Все это время нам нужно будет обеспечивать безопасность Луис, — напомнил я.

Он кивнул:

— Это наша вторая проблема. Без ее показаний разбирательство будет пустой тратой времени. Нам надо спрятать девушку в каком-нибудь укромном месте, чтобы ее нельзя было найти, и сторожить днем и ночью.

— Почему бы не использовать для охраны полицию?

— Не нравится мне это, — с сомнением покачал головой Брайен. — Поймите меня правильно, Уилер, ведь придется привлекать слишком много людей. А чем меньше народу будет знать, где она, тем безопаснее. Подождите-ка! — Он энергично щелкнул пальцами; — Я знаю такое место. У судьи Гилберта есть домик в горах — совсем скромный, он использует его в качестве базы для своих рыбацких экспедиций. Он прекрасно подходит для наших целей — до ближайшего населенного пункта оттуда несколько миль.

— Это решает проблему номер два, — с надеждой сказал я.

— Но мы не можем оставить девушку там совершенно одну, — продолжал Брайен. — Думаю, ее должны охранять все время по крайней мере два человека. Кого, если не полицию, мы можем привлечь?

— Нет проблем, если у вас есть чем платить, — сказал я.

— Муниципальный совет оплатит все расходы, — коротко ответил он.

— Тогда почему бы нам не нанять людей из частного сыскного агентства? В городе найдется пара надежных агентств. Четыре человека, сменяющие друг друга, — это то, что надо.

— Замечательно, — сказал Брайен. — Вы могли бы это организовать?

— Конечно, — ответил я. — Я знаю Дика Симпсона, он возглавляет одно из самых крупных агентств. Большинство его служащих — в прошлом полицейские. Будьте уверены, они умеют держать язык за зубами.

— Так, может быть, вы приедете сюда утром, Уилер? Где-то к одиннадцати. К тому времени я побеседую с судьей Гилбертом. А вы повидаете Симпсона, договоритесь насчет охраны и отвезете мисс Тил в этот домик.

— О чем речь, — согласился я.

— Ну тогда мы наконец отправимся спать, — утомленно усмехнулся он. — Пока у нас еще есть такая возможность!

Я вернулся домой и, послушавшись совета Брайена, сразу улегся. Поутру я навестил Дика Симпсона: с охранниками не было никаких затруднений. В дом помощника окружного прокурора я приехал чуть позже одиннадцати — и здесь все шло нормально. Брайен повидался с судьей Гилбертом — заседание присяжных будет созвано, и домик в горах отдавался в наше распоряжение. Луис была готова к отъезду.

Мы заехали к ней домой, чтобы она захватила кое-какую одежду, потом в контору Симпсона, где нас ждали четверо крепких парней. Они погрузились в седан и поехали за нашим «кадиллаком» в горы. Было уже далеко за полдень, когда Луис и охрана разместились в доме судьи с запасом провизии дня на три-четыре. Я тепло распрощался с ними и отправился обратно в Пайн-Сити. Только в седьмом часу я был на месте, и делать мне до начала заседаний Большого жюри было абсолютно нечего. Тогда я подумал, что стоит навестить Грету Уэринг, а заодно забрать свою машину. «Кадиллак» вызвал у меня манию величия — эдак я скоро начну требовать бифштексы к завтраку. Кроме того, мой «хили», наверное, уже здорово тосковал по мне обоими своими карбюраторами.

Я заскочил перекусить в ресторан, а потом направился к Вэлли-Хайтс. Подъехав, я увидел, что «хили» стоит возле парадного подъезда, и поставил «кадиллак» рядом. Внимательный осмотр не выявил никаких вмятин и царапин на моем автомобиле, чему я был очень рад.

Я нажал звонок и через несколько секунд услышал легкие торопливые шаги. Я широко улыбнулся в радостном предвкушении.

— Ты самое прекрасное из того, что я видел за последние сутки, — выпалил я, когда дверь открылась.

— Кто? Я? — с беспокойством спросил Дуглас Лейн.

Я медленно смерил его взглядом с ног до головы — на нем была великолепная шелковая красная сорочка с белым шелковым платком, завязанным вокруг шеи. В целом впечатление было такое, будто художник-импрессионист дал свою интерпретацию сюжета dementia ргоесох.

— Вы! — холодно сказал я. — Где Грета Уэринг?

— Она у себя, — с не меньшей холодностью ответил он. — Я скажу ей, что вы пришли.

— Не беспокойтесь, — выдавил я из себя. — Я сам ей скажу.

— А, очень хорошо! — подвел он итог нашему разговору резким и нетерпеливым движением тонкой руки. — Я и так не стал бы особенно беспокоиться!

Он повернулся ко мне спиной и пошел по коридору.

— Эта попона старой клячи, которую ты на себя напялил, по-моему, должна волновать, — сказал я ему вслед.

Он круто развернулся и подскочил ко мне, бешено сверкая глазами.

— Ты… — Он просто задыхался от ярости. — Ты… ты — плебей!

Затем он повернулся и выбежал из прихожей, скрывшись в дальнем конце коридора.

— Ты жесток, — произнес грудной голос.

Я повернул голову и увидел стоящую в дверях гостиной Грету Уэринг. На лице ее сияла улыбка.

— Возвращаю тебе автомобиль. Более или менее в порядке.

— Рада слышать это, — ответила она. — Я только один раз проехалась на этом твоем ужасном маленьком чудовище. Ты знаешь, у него есть переключатель передач.

— Издержки примитивных автомобилей, — сочувственно сказал я.

— А стоит только слегка дотронуться до педали сцепления, он словно с ума сходит, — продолжала она. — Слава Богу, у него только две скорости.

— Четыре, — пробормотал я и закрыл глаза.

— Ну, — небрежно бросила она, — возможно, я просто не нашла две другие. Все могло быть.

— Не буду спорить, — слабым голосом проговорил я. — Ради Бога, дай мне выпить.

Она прошла в гостиную, я последовал за ней. На ней было шелковое кимоно с золотым рисунком по черному фону. Оно струилось, то круто взлетая, то опускаясь в едва заметные впадинки, и только самый дряхлый старик мог бы сказать, что следить за игрой этих линий скучно.

— Тебе действительно стоит хлебнуть, — сказала она, орудуя возле бара. — Ты весь на взводе. Это от перенапряжения.

— Да, жизнь такая пошла: труп за трупом, — согласился я.

— Я имею в виду перенапряжение глаз. — Она обернулась ко мне с бокалом в руке и легкой улыбкой на лице. — Тебе нет нужды рассказывать мне, зачем ты пришел, — проворковала она. — Я уже угадала.

— Полюбоваться подвеской? — устремил я на нее полный вожделения взгляд.

— Ненавижу одежду, — сказала она.

— Я тоже ненавижу твою одежду, — поддержал я ее. — Почему бы нам ее не снять и не выбросить — пусть знает, как волочиться за таким прекрасным телом и мешать другим любоваться им!

— По-моему, — предусмотрительно сказала она, — тебе лучше посидеть спокойно и выпить свое виски. Я могу оценить мужские достоинства, но не в таком же количестве и не так быстро!

«Ну вот мы и договорились, — подумал я. — Терпение, Уилер». Я сел на край дивана, а она внимательно следила за мной с другого его конца — предосторожность на случай, если я вдруг закушу удила.

— Я читала в утренних газетах об убийстве бедняжки Лили, — сдержанно сказала она. — Это ужасно! Как все произошло?

Я вкратце рассказал ей, как меня чуть не обвинили в убийстве и как потом появился Паркер с данными лабораторных исследований оружия и другими деталями, снимающими с меня подозрение.

— А что Луис? — спросила Грета. — Как она это вынесла?

— Она собирается все рассказать, но только перед присяжными. А пока она скрывается и четверо здоровых парней только тем и заняты целый день, что сидят и смотрят, как бы с ней чего-нибудь не случилось.

— И это означает конец Мартина Гроссмана? — резким голосом спросила Грета. — Никогда раньше не думала, что буду кого-то ненавидеть так, как ненавижу его после того, что случилось с Лили. Надеюсь, его отправят в газовую камеру!

— И такое можетслучиться, — согласился я. — Когда на него крепко надавят, помощники, которых он нанял и щедро оплачивает, начнут громко вопить, а потом бросят его одного как раз под занавес.

Я допил виски и почти автоматически протянул ей пустой бокал.

— Сам приготовишь, — холодно произнесла она.

— Я налью, если мы опять заключим договор, ладно? — с надеждой посмотрел я на нее.

— Не беспокойся! — Она быстро поднялась и понесла бокалы к бару. — Мне кажется, что сжигающий тебя жар нужно — еще немного притушить.

Минутой позже она вновь сидела на диване, а у меня в руках была новая порция виски.

— Благодарю, — проговорил я обиженно. — Я вспомнил, что хотел задать тебе один вопрос: что здесь делает этот тип, черт подери?! Лейн! Да еще в такой безумной рубашке!

— Дуглас? — спокойно сказала она. — Он здесь живет.

Я даже опустил бокал, вместо того чтобы поднять его, а это значило, что меня здорово задели.

— Грандиозно, — бесстрастным тоном вымолвил я. — Он здесь живет, только и всего? Видимо, и вчера ночью, когда я звонил, он был здесь?

— Конечно.

— И ты сидишь, — я бросил на нее мрачный взгляд, — и спокойно сознаешься, что он живет здесь с тобой?

Грета рассмеялась:

— Но ты ведь сам прекрасно понимаешь, Эл. Нет никакого повода для беспокойства: с его точки зрения, я воплощаю образ матери. В жизни Дугласа женщины делятся только на два типа — матери и сестры. С ним я в такой же безопасности, как с незамужней тетей. Может, даже в большей.

— Пожалуй, ты права, — рассудительно согласился я. — Просто, когда он открыл мне дверь, это было очень неожиданно.

— Не волнуйся зря, Эл. Наслаждайся своим виски и постарайся расслабиться.

— По крайней мере, виски мне действительно доставляет удовольствие, — ответил я, и тут мне в голову пришла блестящая идея: — А почему бы нам не двинуть ко мне? Ты послушаешь мою вертушку, а это — нечто фантастическое, говорю тебе.

Она задумалась на пару секунд.

— Мне нужно одеться.

— Совсем не обязательно, — возразил я. — Брезентовая крыша над моим «хили» уже натянута, словно парус.

— Ну хорошо, — без особого энтузиазма согласилась она. — Но я рассчитывала, что сегодняшнюю ночь мы проведем здесь.

— Что может быть лучше музыки? — решительно продолжал я. — Тебя унесет в другой мир. Музыка умиротворит и успокоит неукротимые порывы. Или, напротив, возбудит их. Ты устремляешься на крыльях мелодии далеко-далеко… Что ты сказала?

— Я сказала, что собиралась остаться с тобой здесь, — повторила она.

— И все? Кажется, там было еще одно слово.

— Ладно, — тяжело вздохнула она. — Я сказала «проведем ночь».

— Ты просто гений! — любовно воскликнул я. — У тебя истинный дар видеть главное, солнышко! И не замечать мелочей! Кто же, черт возьми, захочет сидеть и слушать всю ночь тоскливый скрип заезженных пластинок? Когда невозможно расслышать ни слова, даже собственного, потому что музыка гремит со всех сторон! Ты так права! Давай останемся здесь. — И я нежно погладил диван для пущей выразительности.

— О? — Грета с невинным видом подняла брови. — Я сказала «ночь»? Господи, какая же я глупая! Я имела в виду вечер…

— Красота мелодии, ритма, музыкальной фразы, — ледяным тоном перечислял я, — на классной аппаратуре воспроизводится с такой поразительной точностью…

— Хорошо, хорошо, — сдалась она. — Не стоит так напирать, Ромео, я согласна на первый вариант!

— Вот теперь ты хорошая девочка, — одобрил я. — Вот теперь одно удовольствие тебя слушать.

— Ты собираешься меня слушать всю ночь? — с любопытством спросила она. — Уж не принимаешь ли ты меня за проигрыватель?

Я придвигался по дивану все ближе и ближе к ней, пока расстояние между нами не сократилось настолько, что дальше двигаться было некуда — разве что к ней на колени. Я бы не стал возражать против этого, но сто восемьдесят пять фунтов Уилера было бы, пожалуй, для нее несколько тяжеловато.

— Все декорации для великолепного спектакля у нас уже готовы, — бормотал я, в то время как моя рука обняла ее за плечи и прижала так, что я почувствовал полноту ее упругих грудей. — Мягкий свет, удобный диван, хороший бар. Одна лишь маленькая деталь, солнышко. Нельзя ли запереть дверь на случай, если Дуглас забредет сюда, чтобы сказать «спокойной ночи» своему материнскому образу?

— Он достаточно хорошо воспитан, — тихо сказала она, — но я, так и быть, закрою дверь, если тебя это беспокоит, милый. Я не хочу, чтобы тебя что-нибудь отвлекало.

Она поднялась с дивана, прошла к двери и заперла ее. Затем вернулась, постояла несколько секунд, глядя на меня, и стала медленно снимать кимоно, лениво поводя плечами, — нежный шелк струился вниз вдоль ее прекрасного тела и улёгся на полу в живописном беспорядке.

Теперь на ней остались только черные шелковые трусики, малюсенькие, как бикини. В мягком, приглушенном свете ее кожа излучала теплое сияние. Она наклонилась ко мне, и я увидел бриллиантовую подвеску, покачивающуюся в глубокой впадине между грудями. Я обхватил ее за талию, притянул к себе, руки мои заскользили вниз по крутой линии бедер…

Дрожь внезапно пробежала по телу Греты, глаза зажглись зеленым огнем.

— Не будь таким нежным, Эл, — прошептала она. — Я не вынесу нежности…

Глава 9

Миновало два дня — два прекрасных, ленивых дня, не занятых ничем, и этим «ничем» мы занимались вместе с Гретой. Официально я все еще был разжалованным лейтенантом. Но Грета находилась рядом. И печалиться у меня не оставалось времени.

В первый день вечером я познакомил ее со своей вертушкой, и они подружились. Даже слишком подружились — выходило всегда так, что каждая пластинка играла для нее вдвое дольше, чем я рассчитывал. А две долгоиграющие пластинки не кончались, как минимум, две недели! Я дошел до того, что стал серьезно подумывать об увечье, даже смертельном, для моей вертушки.

В середине следующего дня мне позвонил помощник окружного прокурора.

— Заседание назначено на послезавтра, — сообщил он.

— Прекрасно, — сказал я. — Все идет по плану?

— Кажется, да, — ответил Брайен. — Одно только меня тревожит, Уилер, и я надеюсь, вы сможете мне помочь.

— Я, конечно, постараюсь, — пообещал я.

— Речь идет о Луис Тил, — пояснил он. — Я за нее очень беспокоюсь. Я не имею в виду ее безопасность, уверен, что в этом смысле все в порядке: домик судьи — надежное место, и охраняющие ее люди внушают полное доверие. Меня тревожит ее настроение. Я виделся с ней сегодня утром, она в очень угнетенном состоянии, совершенно замкнулась в себе. Естественно, она все еще оплакивает свою сестру, но боюсь, если в ближайшее время не предпринять чего-нибудь, чтобы вывести ее из депрессии, она может… ну, вы понимаете, что я имею в виду?

— Отправиться на тот свет? — изящно выразился я.

— Ну, — голос Брайена звучал обиженно, — можно, конечно, назвать это так.

— Что мне нужно сделать?

— Вы не могли бы съездить туда повидать ее? Например, завтра? Постарайтесь ее растормошить.

— С радостью и удовольствием, — ответил я. — Я отправлюсь завтра после обеда.

— Хорошо. — Брайен явно был доволен. — Я вам очень признателен, Уилер.

Мы с Гретой договорились поужинать вечером у нее. Она встретила меня на аллее перед домом — в светло-голубом маленьком и простом шифоновом наряде, который обошелся ей, вероятно, не меньше чем в пару сотен.

— Эл, милый, — радостно сказала она. — Какой чудесный сюрприз я тебе приготовила!

— Неужели сегодня мы вначале займемся любовью, а потом будем ужинать?

— Что? Ах ты, скверный, испорченный мальчишка! — Она захлопала глазами с нарочитым возмущением. — Нет, конечно!

— Тогда, наверное, ты хочешь отдать мне все свои распрекрасные денежки! — сделал я еще одну попытку.

— Не будь таким жадным, — надулась она. — Ты же знаешь, у меня так много денег, что я даже стесняюсь думать о них! Заходи, и сам увидишь сюрприз. — Она нетерпеливо схватила меня за руку. — Это в гостиной!

— Понял! — Я уверенно щелкнул пальцами. — Ты починила те пружинки в диване!

Грета пихнула меня в дом и потом через прихожую к гостиной. Я открыл дверь… там на полу сидел Дуглас с мечтательным выражением на лице, опять одетый в пурпурные одежды dementia ргоесох. При виде его сама мысль об ужине вызвала в моем желудке судороги.

— И это ты называешь приятным сюрпризом? — вскричал я. — Мне не нужен Дуглас, даже если его упакуют в норковое манто и перевяжут лентами!

Дуглас надменно и хмуро уставился на меня.

— Плебей! — прошипел он. — Не сомневаюсь, что в вашей вонючей жизни, лейтенант, музыке нет места!

И тут до меня дошло: в гостиной звучала музыка, и источником ее был музыкальный центр в углу, такой шикарный, что по сравнению с ним моя вертушка казалась допотопным граммофоном.

Вот, купила сегодня утром, — гордо сказала Грета.

— Почему же ты заодно не продала Дугласа?

— Я слушаю запись своей любимой музыки, — высокомерно заявил Дуглас, — и, как только пластинка кончится, я уйду.

— Могу поклясться, что это «Сказки Гофмана», — проговорил я.

— Почему ты так решил? — с интересом спросила Грета.

— Потому что это самые волшебные сказки, — самодовольно пояснил я.

— Это «Ночь на Одинокой горе», — отчетливо выговорил Дуглас, — которую часто неверно называют «Ночью на Лысой горе». Но я не ожидал, что вы разбираетесь в классике!

— Была у меня как-то одинокая ночь на Лысой горе, — задумчиво произнес я. — А теперь я даже имени ее вспомнить не могу.

— Вас слушать противно, лейтенант. — Лицо Дугласа вновь перекосилось от возмущения.

Я подошел, чтобы поближе рассмотреть аппаратуру, и почувствовал, что зеленею от зависти.

— Как по-твоему, хорошая вещь? — с волнением спросила Грета.

— Думаю, хорошая, не уступит по качеству автомобилю фирмы «Роллс-Ройс», — подтвердил я. — И во сколько обошелся тебе этот маленький волшебник?

— Тысяч пять, пожалуй, — небрежно бросила она. — Не помню точно.

— Вот из-за чего мне хотелось бы быть богатым — никогда не нужно беспокоиться о таких мелочах, как количество нулей в стоимости покупки. Ты знаешь, иметь так много денег все-таки аморально!

— Я практична во всех отношениях, включая и мораль, — спокойно ответила она.

Пластинка закончилась, и Дуглас встал.

— Благодарю вас, мисс Уэринг, — сказал он. — Это большое счастье — слушать музыку в таком звучании.

Действительно, счастье. Если вы позволите, я покину вас…

— Очень приятно позволить вам это, Дуглас, — ответил я ему, — и, действительно, большое счастье.

Он не обратил на меня никакого внимания, продолжая глядеть на Грету.

— Я покину вас для более прозаических занятий. — Теперь он снизошел до того, что повернулся ко мне: — Конечно же для пошлых прозаических занятий!

Он выплыл из комнаты, бесшумно притворив дверь. Грета хихикнула.

— Утрись, Эл! — сказала она. — Ну и вид у тебя! Чего ты там стоишь?

— А ты чего тут стоишь? Лучше бы налила мне виски, — ответил я.

Она послушно нажала кнопку, которая разворачивала бар в стене, затем принялась готовить коктейли.

— Этот Дуглас! — кисло ругнулся я.

— Не очень-то ты с ним приветлив. Сам ведь знаешь. — Она протянула мне наполненный бокал.

— Это не имеет никакого отношения к его образам матери и прочей дребедени — я просто его не выношу!

— Ты, кажется, ревнуешь? — Она плутовато улыбнулась.

— Ревную? К нему?

— Да, с тех пор, как узнал, что он здесь живет. Ты опасаешься, что за обманчивой педерастической внешностью скрывается эдакий суперсамец.

— Ты рехнулась!

— Я хитрая как лиса, — самодовольно произнесла она. — Я читаю тебя, Эл Уилер, как книжку комиксов. Мне даже не нужны подписи к ним.

— Спасибо, — сказал я. — Я тоже тебя читаю — как женский журнал. — Я тяжело опустился на диван, отметив, что он действительно немного осел в середине. — Когда мы будем ужинать?

— Уилер, последний из романтических любовников! — мелодраматично воскликнула она. — Мы поужинаем, когда мне будет хорошо и когда я буду готова. И не раньше.

Я думаю, мы могли бы устроить завтра пикник — так, разнообразия ради.

— Прости, но завтра я не могу.

— Ну вот, теперь ты надулся!

— Да нет же, я обещал Брайену навестить Луис Тил. Он сказал, что у нее депрессия.

— Ну ладно. — Она пожала плечами. — Я, видимо, должна принять это в качестве удобного извинения.

— Я вернусь часов в восемь вечера, — сказал я. — И если тебе захочется пригласить меня еще раз сюда, то я согласен прийти даже без ужина.

— Мне пришла в голову блестящая идея! — внезапно проговорила она с воодушевлением. — Почему бы нам не собрать корзину всякой еды и не отправиться на машине вдвоем повидать Луис?

— Прости, милая, но вряд ли я смогу взять тебя с собой.

— Почему же? — холодно спросила она. — Ты думаешь, что я тайно работаю на Гроссмана, или что?

— Конечно нет! Но весь успех этой затеи с Большим жюри зависит от ее показаний. У нас просто нет других свидетелей, вот и все.

Грета села на диван и прижалась ко мне.

— Но, милый! Ведь Луис работает у меня — или, во всяком случае, работала. Мне бы хотелось ее повидать, попытаться что-то сделать для нее. Нам есть о чем с ней поговорить.

— Да, конечно, — согласился я, — но…

— Не надо никаких «но»! Ну, хочешь, завяжи мне глаза! Или надень кувшин мне на голову!

— Ладно, — сдался я наконец, — пожалуй, ты скорее развеселишь Луис, чем я.

— Замечательно! — радостно воскликнула она. — И еще вот что, Эл. Мы поедем на моей машине, а не на твоей.

— Почему?

— Потому что нам обязательно попадется плохая дорога, будет трясти, и я вся буду в синяках, если поеду в твоей машине. Синяки на моей коже появляются очень легко, и, даже если их не видно, это все равно больно.

— Ладно, возьмем твой «кадиллак», — уступил я. — Ну-ка, покажи, где у тебя появляются синяки?

— После ужина, — пообещала она. — Хотя ты и так прекрасно знаешь, где они у меня появляются.

День для пикника выдался прекрасный: на безоблачном синем небе сияло жаркое солнце. Такой замечательный, ленивый день! Как раз для того, чтобы провести его за городом.

Мы сидели кругом на траве рядом с «кадиллаком», а перед нами лежали остатки омаров, цыплят и всякой всячины. Две пустые бутылки из-под шампанского одиноко валялись в траве. Я открыл последнюю с эффектным хлопком, и обе женщины автоматически помотали головами.

— Только не мне, — сонно проговорила Луис. — Я сейчас воспарю к небесам, несмотря на полный желудок. Я полечу над травой, как легкое перышко, и ветер унесет меня далеко-далеко…

— Поэзия, — торжественно произнесла Грета, — почти что настоящая поэзия. Но проза лучше. Мне, во всяком случае, она нравится больше, не нужно подбирать и все время рифмовать слова.

Я наполнил стаканы парней из агентства, которые несли свою службу неподалеку, охраняя Луис, и они осушили их мгновенно, раньше, чем я успел налить себе. Последняя бутылка тут же опустела.

— Чудесный пикник! — счастливо вздохнул я и растянулся на траве…

Очнулся я от того, что кто-то неистово тряс меня за плечо.

— Не теперь, солнышко, — пробормотал я. — Бывает время, когда и Уилеру надо немного поспать.

— Просыпайся.

Я открыл один глаз и увидел, что Грета стоит рядом на коленях и заглядывает мне в лицо.

— Зачем? Приведи хоть один вразумительный довод.

— Потому что ты храпишь, — ответила она. — Вставай!

Она схватила меня за руку, потянула и заставила сесть. Я простился со всеми надеждами поспать и закурил сигарету.

— Это просто отвратительно, — сказала Грета. — Такой замечательный день, а ты посмотри на них! — Она развела руками, и я, только из вежливости, огляделся.

Луис спала, положив щеку на ладошку, дыхание ее было легким, на губах — полуулыбка. Один из охранников растянулся на траве неподалеку от нее и внушительно храпел. Другой сидел, прислонившись к дверце машины и обняв свою винтовку, и сна у него не было ни в одном глазу. Поймав мой взгляд, он ухмыльнулся и подмигнул.

Я тоже подмигнул в ответ и вновь посмотрел на Грету:

— Не вижу ничего плохого. В общем-то мне это даже нравится. Почему бы не соснуть часок?

— В такой замечательный день? — возмущенно спросила она. — Ну нет, мы не будем так бездарно терять время, Эл. Мы отправимся гулять и посмотрим, куда течет тот ручей с другой стороны холма.

— У него свои дела, а у нас свои, — кисло проговорил я.

Грета встала, и я тут же опять улегся на траву.

— Нет-нет, вставай! — быстро возразила она и больно ткнула меня острым каблучком в солнечное сплетение.

Омары и шампанское так бурно запротестовали против подобного обращения, что мне пришлось быстро сесть.

— Мы пойдем гулять, милый, — решительно сказала Грета, — даже если мне придется тащить тебя на себе!

Был ли смысл спорить? Жалобно бурча и шатаясь, я поднялся на ноги.

— Ты жестока и безжалостна, как плантатор! И зачем я только связался с тобой!

— Ты совсем обленился, — холодно проговорила она. — Это очень плохо, ведь одновременно ты стареешь. Становишься жирным, лысым и ленивым — бр-р!

— Я не жирный и не лысый, — возразил я с достоинством. — Ленивый — может быть, но это фамильная черта. Мой отец любил посиживать перед камином и вскрикивал, когда у него загоралась борода.

Она с сожалением посмотрела на меня:

— Помню, первый раз я смеялась над этой историей, когда ходила в первый класс!

— А что, во времена Гражданской войны[5] были школы? — поинтересовался я.

Она пнула меня каблуком в голень, поэтому первые двадцать метров нашей пешей прогулки я прошел хромая.

— Разве Не чудесно? — Грета сделала такой глубокий вдох, что ее блузка чуть не лопнула от напряжения. — Мы должны наслаждаться красотой природы, Эл.

— Это как раз то, что я говорил прошлой ночью, когда…

— Эл! — В глазах ее появился мрачный блеск.

— Хорошо, — поспешно согласился я. — А то ты подкуешь мне другую ногу, и тогда мне потребуются костыли.

Мы прошли еще немного и добрались до вершины холма. Теперь я понял, почему Грета хотела забраться сюда. В двухстах футах от нас, журча по каменистому дну, струился ручей, сбегая в долину. До нее с того места, где мы стояли, было мили две.

— Вот! — торжествующе выкрикнула Грета. — Тебе нравится?

— Мило, — сказал я. — Совсем как картинка в воскресном приложении, спасибо. Теперь давай вернемся и поспим.

— Не будь дураком, — сердито фыркнула она. — Ты думаешь, я тащилась сюда только для того, чтобы бросить взгляд с вершины холма? Я собираюсь спуститься вниз и хотя бы ноги омыть в этом горном ручье.

— Ну что ж, желаю хорошо провести время, — ответил я.

— Ты идешь со мной или… или ужинаешь сегодня в одиночестве? — ласково поинтересовалась она.

— Ненавижу есть в одиночестве, когда посмотреть не на что, кроме жратвы, — неохотно сознался я.

Она взяла меня за руку и так стремительно ринулась вперед, что чуть не выдернула ее из плечевого сустава. В следующий момент мы уже неслись вниз по крутому склону к ручью. Я скакал как сумасшедший, перепрыгивая через большие глыбы и делая такие гигантские шаги, будто двигался почти в невесомости. Позади я слышал беспомощный смех Греты, но обернуться и посмотреть на нее не было никакой возможности.

Я откинулся назад, стараясь вдавить каблуки в землю, и в конце концов мне удалось немного притормозить. Грета промчалась мимо меня, словно ракета, выводимая на орбиту, потеряла равновесие и упала головой вперед прямо в ручей.

Еще мгновение, и я был вознагражден зрелищем двух длинных, стройных, восхитительно загорелых ног, легко взметнувшихся вверх и болтающихся с немым призывом на фоне ясного неба. Ножки, открывшиеся до самого начала нежных кружевных трусиков, — вот все, что осталось от Греты доступного человеческому глазу. Остальное скрылось под водой.

Когда мои полные достоинства широкие шаги поднесли меня ближе, я увидел, что и ноги, неистово побившись минуту, скрылись под водой. Я остановился на берегу ручья как раз вовремя, чтобы успеть полюбоваться появившейся из воды русалкой с дикими выпученными глазами, заляпанной грязью.

Изнемогая от хохота, я опустился на землю, затем перевернулся на живот и стал от бессилия колотить по траве кулаками. Грета неуклюже выкарабкалась на берег и теперь стояла, глядя на меня. Тонкое шерстяное платье льнуло к ней, словно отвергаемый любовник, волосы прилипли к голове, вода текла с нее как из прохудившейся дождевой бочки.

— Очень смешно! — придушенным голосом проговорила она.

— Солнышко, — выдавил я, — когда ты моешь ноги в ручье, это действительно зрелище!

Я уже стонал от смеха, но в следующее мгновение меня окатил ливень. Я взглянул и увидел, что Грета стоит надо мной, собрав руками подол и выжимая его на мое лицо.

— Как тебе это нравится? — удовлетворенно спросила она.

— Просто замечательно, — сказал я. — А твои трусики не сядут от такой стирки?

Лицо ее переменилось, покраснело, она отступила на несколько шагов, стараясь придумать, что мне ответить. Потом вдруг раздался смешок, и она начала хохотать. Она хохотала и в тот момент, когда это случилось.

Звук был такой, будто земля раскололась надвое. Так, наверное, разрывались бомбы большого калибра на улицах Берлина во время Второй мировой войны. Сначала мне показалось, что мои барабанные перепонки лопнули, но потом я услышал другие шумы, помельче. Тонкие свистящие звуки становились громче и громче и переходили в удары и хлопки, словно раскаленные добела стальные осколки падали вокруг нас.

Я толкнул Грету на землю и упал на нее, обхватил голову руками, уповая на лучшее. Она неистово извивалась, стараясь сбросить меня, освободиться от тяжести, и я вспомнил, как видел однажды в Лондоне пару любовников, убитых взрывной волной, навеки слившихся в бесконечном мгновении экстаза. Они были на вид целы и невредимы, но оба мертвы.

Когда хлопки и удары затихли, я поднялся на ноги и помог Грете встать. Лицо ее было белым как мел, дрожь сотрясала тело.

— Что это такое?

— Не знаю, — ответил я. — Нужно пойти посмотреть.

— Похоже, будто бомба взорвалась!

— Может быть, началась третья мировая война, — сказал я. — Но чтобы узнать, нужно опять подняться на холм.

Скользя ногами по траве, я стал взбираться вверх. Грета шла за мной. Если спуск составил пару сотен футов, то путь вверх равнялся пяти милям: через каждые два ярда я сползал вниз.

Когда мы наконец добрались до вершины, я был весь в поту и сипло, тяжело дышал. Грета отстала от меня футов на двадцать; она еле двигалась, и на лице ее застыло выражение муки. Я посмотрел в ту сторону, где стояла машина, чтобы убедиться, что с Луис Тил и ее охраной все в порядке, — и замер в тупом недоумении, не решаясь поверить своим глазам.

Склон холма был абсолютно ровным и пустым, только трава мягко колыхалась под дуновением полуденного ветерка. В пятидесяти ярдах от того места, где я стоял, виднелось большое пятно обнажившейся черной земли. Дымок еще вился над горящей по его краям травой.

Грета вцепилась мне в руку, ее ногти больно впились в живую плоть.

— Эл… — голос ее звенел на грани истерики, — что случилось, где машина?

— Машина, — бестолково повторил я. — Какая машина?

Глава 10

Ее ногти еще глубже вонзились в мою руку.

— Нет! — прошептала она. — Нет, Эл… пожалуйста, нет!

— Ты сказала, было похоже на бомбу?

Я резко выдернул свою руку, освобождаясь от ее пальцев, и она чуть не упала, потеряв равновесие. Нетвердыми шагами я направился к чернеющему пятну, рассматривая землю под ногами. Мне встретилась потемневшая пробка от шампанского и искореженная хромовая планка, украшавшая раньше капот «кадиллака».

Через несколько ярдов вещей стало попадаться больше: разодранная и изломанная туфля, несомненно принадлежавшая женщине, трубка из верескового корня с ясно видными следами зубов у основания и — самое ужасное — палец с ненакрашенным ногтем, на котором все еще плотно держалось кольцо с печаткой.

Я стоял в центре выжженного пространства, неподвижно уставившись в одну точку. Небольшие костерки догорали вокруг сами собой. Казалось, ни машины, ни троих людей возле нее никогда не существовало.

— Эл, — произнесла Грета совсем рядом со мной. — Скажи, что этого не было, что это какая-то дикая шутка! Они отогнали куда-то машину и устроили фейерверк…

Я обернулся, посмотрел на нее, и тут до меня дошло.

— Это ты, — медленно выговорил я, — ты хотела поехать, уговаривала взять тебя с собой. Ты настояла на том, чтобы устроить пикник. Заставила меня взять твою машину. Когда мы приехали сюда, именно ты уговорила меня встать и пойти гулять… спуститься к ручью. Ты знала, что там мы будем в безопасности и нас не накроет взрывная волна! — Я схватил ее за горло и стал душить. — Это все ты! Ты! Черт тебя побери!

— Нет! — задыхалась она. — Не я, ради Бога… не я…

Мои пальцы все сильнее сдавливали ей горло, и говорить она уже не могла, только неумело вывертывалась, брыкалась, кулачки ее неистово колотили меня в грудь. Еще мгновение, и мои пальцы сомкнулись. И тут я вдруг понял, что делаю. Я отпустил ее, и она рухнула на землю.

Дрожащими руками я зажег сигарету и глубоко затянулся. Грета медленно поднялась на колени, потом на ноги.

— Ты был готов убить меня, — хрипло, с трудом произнесла она. — Почему ты вдруг передумал?

— Я пришел в себя, — сказал я.

— Кто-то заложил бомбу в мою машину, — прошептала она осипшим голосом. — Это, должно быть, была бомба с часовым механизмом.

— Несомненно. Ее не так уж трудно сделать, если у тебя есть руки и какое-то взрывное устройство. Грубо, но эффективно.

— Ты все еще думаешь, что это я?

— Нет, — покачал я головой. — Теперь я остыл и уже так не думаю. Все, что я перечислил, было простым совпадением. Никто, будучи в здравом уме, не станет так испытывать судьбу — ехать сюда два часа в начиненной смертью машине, весело есть и пить возле нее, все время помня, что может случиться непредвиденное — часовой механизм сработает раньше, внезапный толчок окажется детонатором, да мало ли что. Такое напряжение нельзя выдержать, все равно человек теряет голову, бросается бежать, начинает кричать… Ты не делала этого, Грета.

— Я рада, что ты вовремя передумал, милый! — Она провела пальцами по покрытому синяками горлу. — Еще двадцать секунд — и было бы слишком поздно!

— Прости меня!

— Я понимаю, что ты чувствовал тогда. — Она дотронулась до моей руки. — Я сама до сих пор не могу поверить, что это правда.

— Нам нет смысла оставаться здесь, — сказал я. — Нужно вернуться в домик судьи. Но придется идти пешком. Здесь, должно быть, мили четыре, поэтому надо торопиться.

Когда мы добрались до места, было почти темно. Грета к тому времени еле стояла на ногах, поэтому я помог ей дойти до спальни, и там она в изнеможении рухнула на кровать лицом вниз.

Я рассказал двум другим телохранителям, что произошло. Потребовалось время, чтобы они поверили в это. Затем я сгреб телефон и стал звонить Брайену.

— Тогда это конец, — потрясенно проговорил он, выслушав мой рассказ. — Эти трое мертвы. Суд присяжных будет чистым фарсом. Без свидетельства Луис Тил я и вас не могу вызвать для дачи показаний. Есть еще несколько человек, которые изъявили желание выступить в качестве свидетелей, но их и след простынет, когда они узнают, что случилось с Тил.

— Мы должны до завтра что-то придумать, — сказал я. — Пока у нас еще есть шанс.

— Я не хотел бы богохульствовать, Уилер, — мягко произнес Брайен, — но разве вы умеете воскрешать мертвых? — Раздался слабый щелчок, он повесил трубку.

Я позвонил Лейверсу и пересказал ему все еще раз. Пока он ругался непечатными словами, я попросил его поставить в известность Паркера и сказал, что прямо сейчас поеду в город.

— Тебе бы лучше двинуть куда-нибудь в другую сторону, и подальше, — проворчал шериф.

— Я думаю через пару часов быть у Брайена, — сказал я. — Вы приедете туда?

— Хочешь справить поминки?

— Если вы захватите бутылку, — ответил я и повесил трубку прежде, чем он задаст мне массу дополнительных вопросов.

Один из парней Симпсона согласился довезти нас до города на своей машине, тогда как другой остался ждать прибытия ребят из отдела убийств. Когда я вернулся в спальню, Грета видела десятый сон, поэтому я просто взял ее на руки и отнес в машину. Она проспала весь путь до города, и я еле добудился ее, когда машина остановилась возле моего дома.

Пока я готовил нам виски, она бросила на себя взгляд в ближайшее зеркало и вскрикнула от ужаса. Что больше испугало ее — черные пятна на шее, или грязные потеки на лице, или, может, шерстяное платье, которое еще больше село, когда высохло? На ногах, словно второй слой кожи, присохла грязь.

— Эл! — жалобно простонала она. — Я же никуда не смогу выйти в таком виде!

Я взглянул на свои часы:

— У нас через час назначена встреча с помощником окружного прокурора и с шерифом. И я хочу, чтобы ты была тоже.

— Но не такой же красавицей! — решительно заявила она и направилась к двери.

— Куда ты?

— Домой! Сменю одежду, приму душ и все такое.

— Ладно, — согласился я, зная, что есть вещи, о которых с женщинами спорить бесполезно. — Но в твоем распоряжении полчаса. Потом ты должна ехать к Брайену. — Я хотел дать ей адрес, но передумал. — Нет, моя машина все еще у твоего дома. Поэтому лучше я возьму такси и заеду за тобой. А как ты доберешься?

— На такси, как и ты, — сказала она. — Надеюсь, ты опоздаешь.

Она открыла дверь и шагнула в коридор.

— Эй! — крикнул я ей вслед. — Что мне делать с твоим виски?

Она дала мне пару ядовитых советов, но я им не последовал и просто выпил ее порцию вместе со своей. Затем я быстро принял душ и сменил одежду, присовокупив к ней на этот раз спецоружие полицейского — кольт 38-го калибра.

Я подъехал на такси к дому Греты, и мне пришлось ждать всего двадцать минут, пока она соберется. Затем уже на «хили» мы направились к Брайену. И Брайен, и Лейверс ждали нас, и оба с любопытством посмотрели на мою спутницу.

— Это мисс Уэринг, — представил я ее. — Она знает всю историю. Она была вместе со мной на пикнике, и только мы двое остались живы. Вы можете положиться на ее рассудительность.

— Не знаю, зачем нам теперь быть рассудительными, Уилер, — сказал Брайен. — Как я уже говорил вам по телефону, раз Луис Тил мертва, дело проиграно.

— Разве что мы найдем убийцу, — буркнул Лейверс. — Паркер бросил на это дело практически всех своих людей.

— Сколько времени ему на это потребуется, даже если преступника все-таки найдут? — покачал головой Брайен. — Вы понимаете, что я уже вызвал повесткой окружного прокурора? Если я завтра отменю заседание и распущу присяжных, сколько времени, по-вашему, я еще останусь в должности помощника?

— Минуты две, — ответил Лейверс. — Я чуть счастливее вас — я пробуду шерифом до следующих выборов. А что будет с Паркером, сказать трудно.

— А со мной? — бодро спросил я.

— С тобой уже все случилось, — холодно бросил Лейверс. — Тебя выгнали из полицейского управления, и окружной прокурор велел тебе уехать из города. На твоем месте я бы давно так и сделал.

— Стареете вы, шериф, и становитесь пораженцем, — назидательно произнес я. — Я не уеду из Пайн-Сити — мне финансовые обязательства не позволяют.

— Конечно, эта остроумная беседа доставляет мне массу удовольствия, — устало сказал Брайен, — но рано или поздно нам придется посмотреть в лицо фактам. Наше дело проиграно. Мы попытались прижать Гроссмана и потерпели неудачу. Теперь его ход. И я убежден, что он добьется большего успеха, чем мы.

— Ты хотел устроить поминки, Уилер, — сердито бросил Лейверс. — Ты захватил бутылку?

— Я принес кое-что получше, — ответил я довольно. — Я принес идею.

— Он хочет сказать, — Лейверс повернулся к Брайену, — что пить ваши напитки будет дешевле.

— Я сейчас приготовлю, — бледно улыбнулся Брайен. — Кому чего?

Когда все разобрали свои бокалы, я поднял тост:

— За успех Большого жюри!

— О, перестань, Уилер! — зарычал Лейверс. — Иначе мне придется совершить убийство!

— Я серьезно, — сказал я. — Кому известно о том, что Луис Тил убита?

— На данный момент только нам, — хмуро ответил он. — А завтра утром узнает весь город.

— Вы пока ничего не сообщали газетам? — спросил я Брайена с беспокойством.

— Нет еще.

— Прекрасно, — продолжил я. — А то вы заставили меня минуту поволноваться. Я кое-что поясню вам, шериф. Вы и мистер Брайен лишь с моих слов знаете, что Луис Тил убита. Только мы с Гретой сами видели это, поскольку мы там были.

— Не дури мне голову! — рявкнул Лейверс.

— Мы знаем, что она не могла остаться в живых при такой силе взрыва, — продолжал я. — Но никто больше не знает этого, даже тот, кто подложил бомбу в машину. Его или их не было там в этот момент. Они полагались на случай, надеялись, что механизм сработает в нужный момент — когда Луис Тил будет либо сидеть в машине, либо находиться где-то поблизости от нее. Поэтому знать наверняка, что она погибла, они не могут.

Брайен раздраженно пожал плечами:

— Все верно, но я не вижу в этом никакого проку.

— А прок в том, что все остается по-прежнему, — пояснил я. — И Гроссман предстанет перед Большим жюри без всякой, надежды на победу.

— Как?! — заорал Лейверс.

— Моя идея, — скромно сказал я, — как всякое творение гения, проста. Как колесо, как электричество, как расщепление атома… — Я увидел выражение лица Лейверса и быстро закончил: — Луис Тил не умерла.

— Ты совсем свихнулся? — грубо бросил шериф. — Умом тронулся? Ты только что утверждал, что она погибла!

— И да и нет, — объяснил я. — Просто, не правда ли?

Брайен удивленно-вопросительно смотрел на Лейверса.

— Это, наверное, результат нервного напряжения, — сказал он. — Может быть, отправить его в больницу?

— Лучше в санаторий, — буркнул Лейверс.

— Луис Тил не погибла, — втолковывал я им. — Газетам вы расскажете о бомбе в машине и гибели двух хороших парней. Вы также сообщите, что двое не пострадали, — это мы с Гретой. И еще один человек — Луис Тил — ранен, но не убит. У нее серьезно задета голова и лицо, но она осталась жива — жива, чтобы давать свидетельские показания перед присяжными.

В глазах Лейверса забрезжило понимание.

— Да, именно так, — кивнул я. — Место свидетельницы Луис Тил займет кто-то с забинтованной головой и лицом. Пара медсестер немного постарается, и кто решится утверждать, что это не Луис Тил?

Брайен с ужасом смотрел на меня.

— Но это же не что иное, как преступный сговор с целью обмана! — забухтел он. — Обман Большого жюри — вот что это!

— Не усложняйте, мистер Брайен, — весело сказал я.

— Я никогда на это не пойду, — упрямо проговорил он.

— Конечно, вам легче, вас там не было, — холодно бросил я. — Вы не видели Луис Тил, оживившуюся впервые с тех пор, как была убита ее сестра. Вы не смотрели на нее, спокойно спящую на траве, не слышали потом этого взрыва. Вам даже не нужно было рассматривать своими глазами то, что осталось там от них, — искореженный ботинок, палец с кольцом… — Я слегка подтолкнул к нему Грету. — Когда я все это увидел, у меня просто крыша поехала. Я вообразил, что Грета подложила бомбу в машину. — Я взял ее за подбородок и приподнял ее голову, чтобы видны были свежие синяки на горле. — Я ее чуть не убил, чуть не задушил до смерти, решив, что это она виновата в смерти Луис и двух телохранителей. Настолько это меня потрясло. И до сих пор не отпускает. Но вас, может быть, это мало волнует, мистер Брайен. Вас больше заботит, как бы не запачкать свои ручки, участвуя в «преступном сговоре» ради восстановления справедливости. Вам лучше спасать свою карьеру, которую вы делаете при таком начальнике, как Лидерсон. И пусть Гроссман гуляет, совершив три убийства! Пусть будет все, что угодно, вы умываете руки!

Лейверс просто пытался испепелить меня взглядом и качал головой, давая мне понять, что я неправильно веду себя с Брайеном. «Да в гробу я видел это правильное поведение! — с отвращением подумал я. — Разве с Луис Тил и теми двоими ребятами из агентства поступили правильно?»

Лейверс деликатно кашлянул.

— Думаю, вы понимаете, мистер Брайен, чувства Уилера, — вкрадчиво сказал он. — Он не понимает, что говорит. Полагаю, мы можем простить и забыть все, что здесь прозвучало.

— Нет-нет, — мрачно ответил Брайен. — Он прав. Трое были жестоко, подло убиты, а я боюсь сговора, который позволит справедливости восторжествовать. Если нам остается только эта, одна-единственная возможность, то я согласен!

— Вот и хорошо, — произнес я. — Тогда нам следует действовать быстрее — нужно чертовски много приготовить к завтрашнему утру.

— Меня беспокоит одна маленькая деталь, — сказал Лейверс. — Кто сыграет роль Луис Тил?

Я повернулся к Грете.

— Солнышко, — ласково обратился я к ней. — Ты будешь нарушителем закона.

— Ах, как страшно! — Она одарила меня бледной улыбкой. — Вот наглядный урок для девушки, которой взбредет в голову связаться с Элом Уилером! Положи ему пальчик в рот — и он отхватит всю руку!

— Если вы не возражаете, — обратился я к Брайену, — то мисс Уэринг лучше переночует здесь. Так она скроется от любопытных глаз, а вы отрепетируете с ней свидетельские показания, которые нужно дать завтра.

— Минуточку, Эл! — сказала Грета и уставилась на Брайена блестящими глазами. — Вы женаты, мистер Брайен?

— Конечно, — несколько смущенно ответил помощник прокурора.

— И живете со своей женой?

— Естественно!

— Здесь, в этом доме?

— Где же еще? — Голос его звучал беспомощно.

— Благодарю вас. — Грета мило улыбнулась. — Я остаюсь. Я просто хотела убедиться, что Эл не пытается подсунуть меня в уплату карточного долга или чего-нибудь еще!

— О, мисс Уэринг, кажется, прекрасно разобралась в особенностях твоего характера, Уилер! — глупо хихикнул Лейверс.

— Она знает, что я приобрел их работая в вашем отделе, — парировал я.

— Мне кажется, это отличная идея — чтобы мисс Уэринг осталась здесь ночевать, — сказал Брайен. — Я позвоню Паркеру, посвящу его в наши планы. Ему придется провернуть со своими мальчиками из отдела убийств весьма необычную работу. А я тем временем подготовлю сообщение о взрыве бомбы в утренние газеты. Что еще?

— Думаю, надо позвонить Симпсону, сообщить ему о случившемся. И лучше, если это сделаете вы, мистер Брайен. Пусть Симпсон проследит, чтобы два других охранника держали языки за зубами. Хорошо, если вы знаете врача, которому можно доверять, и пару медсестер. Нужно, чтобы кто-то хорошенько забинтовал Грету к завтрашнему утру.

— Это не проблема, — бодро откликнулся Брайен. — Что-то еще?

Я должен был помочь ему. Он прекрасно понимал, на какой риск идет, и не обольщался на этот счет. Ведь если все обнаружится, то даже репутация Лидерсона в сравнении с его виной окажется благоухающей розой. И все же он рисковал.

— С вас, пожалуй, хватит, — ответил я. — Но есть пара дел, которые я бы хотел провернуть сам сегодня ночью.

— Например? — язвительно проговорила Грета.

— Это мои личные планы.

— Если ты собираешься приударить за какой-то девицей, — гневно проговорила она, — то я… Теперь понятно, почему тебе так хотелось оставить меня здесь!

— Да нет же, милая, это совсем другие дела, честное слово! — выпалил я, ретируясь к двери. — Поверь мне!

— Лучше говори правду!

Внезапно ее лицо утратило мрачное, подозрительное выражение, и она прыснула.

— Что смешного? — недоуменно спросил я.

— Просто мне пришла в голову одна идея, — весело произнесла Грета. — Придется тебе сегодня ночью быть паинькой, любимый. Ты ведь не хочешь, чтобы завтра я рассказала, как ты пытался изнасиловать другую сестру, а потом убил ее, не так ли?

— Ты не посмеешь! — пробормотал я.

— Я еще и не то скажу! Я сообщу жюри, что это ты достал из кармана бомбу и швырнул ее в автомобиль, — неумолимо продолжала она. — Пусть эта мысль всю ночь не выходит из твоей головы, милый!

— Можешь не беспокоиться, — уныло пообещал я. — Не усну, только об этом и буду думать!

Глава 11

Было начало десятого, когда я остановил свой «хили» возле массивных ворот. У меня оставалось мало времени. Покинув дом Брайена, я лишь перекусил на скорую руку и сразу отправился обратно в Вэлли-Хайтс. Теперь, яростно сигналя из машины, я дожидался, когда появится охранник. Мне пришло в голову, что я так и не знаю, как называется это место, а ведь Гроссман наверняка дал ему какое-то имечко. Он, должно быть, звал его «Большим домом». И дом этот стал тюрьмой для Лили Тил, а, если меня не обманывает интуиция, в нем бывали и другие узницы.

Лицо охранника, который приближался к машине, показалось мне знакомым.

— Надеюсь, вы хорошо обращались с моим костюмом, — сказал я, — он был только что из химчистки.

— Ты! — Он отскочил от меня, как от зачумленного.

— Прошу прощения, что не могу вернуть вам форму и оружие, — извинился я. — Дело в том, что они должны быть представлены присяжным в качестве вещественных доказательств.

— Послушайте, — охранник тяжело дышал, — я всего лишь делаю свою работу, понимаете? Я знать не знал ни о какой женщине, запертой в доме!

— Это меня не касается, — нетерпеливо произнес я. — Открывай ворота да сообщи Гроссману, что я прибыл с визитом. Пусть он стряхнет пыль с дворецкого к моему приходу!

Может быть, упоминание о присяжных сделало свое дело, а может, охраннику просто хотелось скорее избавиться от меня, но ворота раздвинулись как по мановению волшебной палочки. Я въехал во двор, подрулил к дому и быстро поднялся по мраморным ступеням. Дворецкий открыл дверь через две секунды после того, как я нажал звонок, поэтому я решил, что он, должно быть, давно ждал меня с другой стороны.

— Добрый вечер, лейтенант, — сдержанно произнес он. — Входите, пожалуйста.

— Спасибо.

Я прошел вслед за ним в холл.

— Мистер Гроссман ждет вас, — сообщил дворецкий. — Он в сокровищнице.

— Прекрасно! Именно с ним я и хотел… а-а?.. где он?

— В сокровищнице, сэр. Позвольте, я провожу вас.

Япоследовал за дворецким по широкой просторной лестнице, затем по галерее, на стенах которой по всей длине висели картины. Может, это были шедевры, а может, они шли «пучок за пятачок», не знаю, но общее впечатление от этих стен говорило, что с пятачком сюда лучше не соваться. В конце галереи оказались две массивные двери черного дерева. Дворецкий остановился и указал на них:

— Пожалуйста, лейтенант, входите. Мистер Гроссман ждет вас.

Минуту я смотрел на него, потом шагнул вперед и открыл одну из дверей. В этом доме двери были какие-то особенные. Та, которую я открывал в прошлый раз, перенесла меня во времени на пару тысячелетий назад. Эта же вывела из реальности в загадочный мир древних мифов и легенд — прямо в пещеру Аладдина, не меньше.

На первый взгляд это напоминало лавку старьевщика — самую удивительную в мире. Просторная, похожая на пещеру комната, казалось, была забита до предела. Здесь стояли такие же стеклянные стенды, как в магазине у Греты. Бархат служил прекрасным фоном для драгоценных камней, для сотен, может быть, тысяч роскошных камней — алмазов и рубинов, изумрудов, жемчуга, топазов…

Куда ни брось взгляд, везде была старинная мебель: от столика королевы Анны до комплекта в стиле чиппендейл[6], от георгианского[7] гарнитура, такого большого, что его хватило бы на обстановку шестикомнатного дома, до малюсенького стола, несомненно принадлежавшего гению Дункана Фейфа. Одна стена была обита декоративной тканью, сотканной столетий семь-восемь назад в средневековой Европе. Были здесь шелка и камка[8] с Востока, тонкая резьба по дереву и слоновой кости. На дальней стене красовалась удивительная коллекция оружия всех времен и народов; мой беглый взгляд сразу же отметил кольчугу норманнского воина, палаш, некогда принадлежавший какому-то английскому пуританину, и великолепную рапиру, в свое время защищавшую честь французского дворянина.

Куда ни посмотришь, везде были редкие, драгоценные вещи в таком количестве, что им просто не хватало места. Редкий фарфор был свален беспорядочной грудой на персидском ковре поразительной красоты; рядом с Буддой, сделанным из слоновой кости, запросто сидел какой-то мандарин, выполненный из чеканного золота.

Среди всего этого богатства стоял широкоплечий плотный мужчина в скромном темно-сером костюме. Мягкий свет множества ламп, заливавший комнату, бликами играл на седых прядях его волос.

— Проходите, Уилер, — сказал он сдержанно и почти дружелюбно. — Как вам нравится эта набитая старьем комната?

Осторожно прокладывая себе путь среди сокровищ, я добрался до их хозяина.

— В этот раз вы предупредили о своем визите, не то что раньше, — продолжал он. — Вы, наверное, еще каких-нибудь девушек выискиваете, лейтенант? Поди, думаете, что у меня тут целый гарем?

— Мы спрятали Луис Тил в горной хижине, — сказал я. — Чтобы ничто не помешало ей дать показания о своей сестре на предстоящем слушании. Сегодня днем я ездил туда с мисс Уэринг в ее машине, мы взяли Луис с собой на пикник.

— Великолепно, — вежливо произнес Гроссман. — Помню, когда я был ребенком, я…

— Но кто-то решил устроить вам сюрприз, — не останавливаясь говорил я. — В машину подложили взрывное устройство, и оно сработало. Два охранника убиты. Мисс Уэринг и мне повезло. Когда это случилось, нас не было рядом, мы ушли на прогулку. Луис Тил повезло меньше. Она тяжело ранена, но, очевидно, выживет. Она, видимо, изуродована на всю жизнь, однако давать показания завтра все-таки сможет.

Гроссман достал сигарету из своего золотого портсигара и, сунув ее в рот, аккуратно прикурил от спички.

— Мне очень горько слышать о том, что произошло с мисс Тил, — проговорил он без всякого выражения, — и с этими двоими людьми. — Он слегка откинул голову, чтобы впиться в меня взглядом своих блекло-голубых глаз. Казалось, кожа на его лице натянулась еще плотнее с тех пор, как я видел его в последний раз. — И вы пришли сюда в такое время специально, чтобы сообщить мне об этом? — спросил он.

— Именно, — подтвердил я. — Полагаю, вам следует знать, что произошло.

— И вы, должно быть, думаете, что я имею к этому какое-то отношение?

— И опять вы правы, — согласился я.

Улыбка тронула его губы.

— Моим оружием служат скорее закладные, чем бомбы, — сказал Гроссман. — Мне привычнее убивать печатным словом, чем огнестрельным оружием. Деньги — самое эффективное средство расправы из всех, какими я владею. И у меня их много. Мне жаль разочаровывать вас, лейтенант, но должен признаться, что я не виновен.

— Вам придется еще это доказывать, — заявил я. — Сейчас пока я ничего не могу поделать, у меня нет достаточных улик против вас. Но они будут!

Гроссман пожал своими массивными плечами:

— Я надеюсь, что вы найдете убийцу и соберете необходимые доказательства против него. — Минуту он разглядывал светящийся кончик своей сигареты, затем вновь посмотрел мне в глаза: — Вы преследуете меня, лейтенант, с того самого момента, как я узнал о вашем существовании. Хотелось бы знать почему.

— Потому что я много о вас слышал, — ответил я. — В каждом городе есть кучка бесчестных людей, но есть и великое множество людей порядочных. Конечно, их можно запугать с помощью той власти, которую такие, как вы, сосредоточили в своих руках, но, когда эта власть начинает разлагаться и смердеть, ее аромат вытесняет запах страха, и он напрочь выветривается.

Гроссман пару раз неторопливо хлопнул в ладоши.

— Браво! Вам надо было стать политическим деятелем — у вас есть талант произносить правильные, громкие фразы.

— Это нечто новое. — Я натянуто улыбнулся ему. — Вероятно, он пробудился во мне от сегодняшнего взрыва.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Мой ответ мало что значит. После того как завтра Большое жюри покончит с вами раз и навсегда и вас смоет отсюда, унесет навеки из города, какое вам дело будет до меня и моих громких фраз?

Моя речь не произвела на Гроссмана никакого впечатления.

— Посмотрите… — Он повел рукой, указывая на содержимое комнаты. — Как по-вашему, сколько это стоит?

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Начните с миллиона, — медленно проговорил он. — Это красиво и внушительно, к тому же абсолютно ирреально. Большинство людей не способно воспринять такие числа в денежном выражении; им понятна, самое большее, сумма, скажем, в сто тысяч, все, что сверх нее, не поддается их разумению. Поэтому, если вы начнете с миллиона, вы не будете ограничивать себя. Я же скажу, что стоимость всего хлама в этой комнате составляет примерно два миллиона. По самым низшим оценкам. Подумайте об этом, лейтенант.

— Я вас слушаю, но не понимаю смысла, — честно признался я.

— Два миллиона долларов вложено в произведения искусства, в драгоценные камни, антикварные вещи. И они принадлежат мне, лейтенант, по одной простой причине — я могу позволить себе купить их. Так меня воспитывали с раннего детства. Простое, золотое правило — если тебе чего-нибудь хочется, купи это.

— И людей тоже?

Гроссман кивнул, легкая улыбка появилась на его лице.

— Разве есть разница? Четыре поколения моей семьи так считали, и я не исключение. Если я захочу иметь Рембрандта, я куплю его. Будь это автомобильный завод, здание муниципалитета, прокурор округа — правило одно. Все взаимосвязано, понимаете, лейтенант? Если у тебя есть деньги, ты покупаешь вещи, но, чтобы иметь и то и другое, ты должен делать больше денег. Поэтому иногда, чтобы сделать деньги, ты должен покупать вещи… и людей.

— В том числе и девушек? — поддел я его.

— Конечно, и девушек тоже, — подтвердил он, как нечто само собой разумеющееся. — Я не намерен портить себе жизнь, связывая себя с женщиной, которая будет иметь на меня какие-то законные права. Я покупаю женщин для собственного удовольствия, так же как я приобрел эту фарфоровую вазу. И они рады услужить тому, кто не скупится, а я всегда щедр. Девушка — это всего лишь еще одна денежная операция. Разве не понятно?

— Понятно, — согласился я.

— Вот и сообразите насчет Лили Тил и всех остальных, которые побывали в этом доме раньше, — холодно сказал Гроссман. — Вы же не можете всерьез думать, что я — Мартин Гроссман! — разволнуюсь из-за какой-то одной девицы настолько, что стану ее похищать и держать в своем доме против воли! Да не родилось еще девушки, которая стоила бы и десятой доли такого риска!

— Но дверь была заперта снаружи, когда я прошлой ночью нашел Лили, — упрямо сказал я.

— Была, — резко бросил он. — Но не затем, чтобы не выпускать ее, а для того, чтобы не впускать других. Я не доверяю своим охранникам, когда в доме девушка, и даже моему секретарю.

— Может, я упрям, но остаюсь при своем мнении: вы похитили Лили Тил, и сделали это против ее воли. Вы убили ее, когда я ее освободил, убили, чтобы она не могла рассказать о вашем преступлении. Точно так же вы пытались сегодня убить ее сестру.

— Вы ошибаетесь, — ровным голосом произнес Гроссман. — Но, я вижу, убеждать вас с помощью логики бесполезно. — Он бросил окурок сигареты в бронзовую пепельницу. — Может, вас убедят деньги, Уилер?

— Что?

— Деньги, — высокомерно повторил он. — Сколько нужно вам, чтобы удовлетворить ваше желание мести? Назовите цену — десять тысяч, двадцать?

— Звучит заманчиво, — сказал я, — за исключением одной детали. Если цена станет слишком высокой, я могу закончить тем же, чем вы: буду стоять в комнате, полной сокровищ, и убеждать себя, что нисколько не боюсь того, что должно случиться со мной завтра.

— Пятьдесят тысяч, — тихо проговорил он.

— Есть и еще кое-что, — продолжал я. — Хотя эти торги доставляют мне огромное удовольствие, не заходите за сто кусков, я не восприму этого, помните свои слова? Думаю, вы заплатили кому-то за убийство Луис Тил. Большое жюри затянет петлю на вашей шее. Меня же интересует тот парень, который изготовил бомбу и заложил ее в машину. Мне нужен именно он.

— И что вы с ним сделаете, когда найдете? — усмехнулся Гроссман.

— Убью его, — просто ответил я. — Когда взорвалась бомба, дело стало касаться лично меня.

— Дохожу до вашего потолка, — сказал он. — Сто тысяч.

— Игра не состоялась. Не подумайте, что это для меня несоблазнительно, но с эдакими деньгами я еще, чего доброго, начну покупать девушек, которые сейчас любят меня за так.

Гроссман закурил еще одну сигарету, и теперь его тонкая, как пергамент, кожа, обтягивающая лицо, приобрела кладбищенский, серый оттенок.

— Вы приняли очень серьезное решение, Уилер, — хрипло произнес он. — А ваше решение — это также и мое решение.

— О чем вы, черт побери, говорите? — теряя терпение, спросил я.

— С этого момента вы становитесь угрозой для моей безопасности, — напряженно выговорил он. — Страшной угрозой, может, самой большой из всех, которые мне встречались. Вы — проблема, которую нужно решить. Я не могу убедить вас в своей невиновности?

— Не можете, — согласился я.

— Я не могу подкупить вас, — сказал он как бы самому себе. — Знаете, что вы делаете со мной, Уилер?

— Оставляю вам лишь один выход — так говорят злодеи в романах? — ухмыльнулся я.

— Да, — медленно кивнул он, не отвечая на мою ухмылку. — Именно. Я не хотел, чтобы все обернулось так. Лучше бы вы мне поверили.

— Послушайте, — начал я, — почему вы не сковырнете эту болячку…

Он отвернулся от меня и громко крикнул: «Эй!» Из-за огромного деревянного матросского сундука, возможно принадлежавшего когда-то морскому пирату, вышел невысокий, болезненно худой человек с каштановыми волосами и черными безжизненными глазами. В правой руке он держал автоматический пистолет большого калибра и направлял дуло прямо на меня. Он неторопливо шел к нам, улыбаясь во весь рот и показывая крупные белые зубы.

— Здорово, лейтенант. — Двумя пальцами он захватил воздух и слегка потер его.

— Ба, — воскликнул я, — не ты ли это, старый добрый недруг мой Бенни Ламонт!

Он медленно покачал головой, скорее сожалея, чем сердясь.

— Тебе следовало бы запомнить. Я же предупреждал тебя, что, если надо будет, мы что-нибудь для тебя придумаем. — Он посмотрел на Гроссмана: — Кажется, понадобилось, а?

— Я уже все испробовал, — грустно произнес Гроссман. — Не хотелось бы применять последнее средство.

— В том-то и проблема, — сочувственно откликнулся Бенни. — Приходится делать то, чего совсем не хочется. Не беспокойтесь, мистер Гроссман, теперь я сам позабочусь о нем.

— Будь осторожен, Бенни, — мягко проговорил Гроссман. — Мы не можем себе позволить ни малейшей ошибки.

— Конечно, — кивнул Ламонт. — Как я уже сказал, предоставьте это мне. Думаю, мы не станем больше докучать вам, босс.

— Хорошо, — неопределенно сказал Гроссман. — Ты мне все подробно расскажешь потом?

— Естественно. — Бенни вновь спокойно кивнул. — Сразу же, как только закончу.

— Хорошо. — Минуту Гроссман смотрел на меня, нервно кусая губы. — Очень сожалею, что дело приняло такой оборот, Уилер, поверьте!

Он быстро направился к выходу, массивные плечи опустились, словно он нес за спиной тяжелый груз. Одна из деревянных дверей открылась, а затем мягко закрылась за ним.

— Это что, новое развлечение какое-то? — спросил я. — Вы всех своих гостей так разыгрываете?

— Разыгрываем? — удивился Бенни.

— Надеюсь, у тебя есть разрешение на ношение оружия, — непринужденно проговорил я. — Иначе могут быть большие неприятности. Я бы, может, и отнесся к происходящему со всей серьезностью, но дело в том, что капитан Паркер из нашего отдела знает, что я сейчас здесь. К тому же охранник у ворот видел, как я входил, и дворецкий тоже. Моя машина до сих пор стоит внизу. Вот такие дела.

— Это не шутки, лейтенант, — дружелюбно сказал Бенни. — Попробуй только что-нибудь выкинуть, и я вскрою тебя быстрее, чем хирург. Руки за голову, живо!

Я выполнил то, что было велено. Он вытянул из моей кобуры револьвер, положенный каждому полицейскому, и отшвырнул его в сторону. Затем тщательно обыскал меня свободной рукой, проверяя, не спрятал ли я под рубашкой пистолет.

— Спустишься вниз, — продолжал он, — выйдешь на улицу, к своей машине. Если мне придется по дороге всадить в тебя пулю, я это сделаю. Я не шучу. Поэтому лучше не делай того, что мне не понравится, ладно?

Он шел позади, буквально дыша мне в затылок, держал оружие в кармане, чтобы его не было видно. Когда мы дошли до лестницы, я услышал доносящуюся из верхней комнаты скорбную вагнеровскую музыку.

— Это босс, — с уважением произнес Бенни, когда мы стали спускаться. — Его всегда что-то эдакое изнутри разбирает. Чувствителен, просто беда!

— И жив еще к тому же, — буркнул я.

Мы добрались до прихожей; там нас кто-то ждал. Я узнал этого невзрачного типа в очках без оправы и потерял всякую надежду спастись бегством. То был личный секретарь Гроссмана, рекордсмен по быстроте перемещения в пространстве — Уолкер.

— Лейтенант, — нетерпеливо проговорил он, — мне нужно сказать вам пару слов. — Минуту он с беспокойством глядел на Ламонта и кусал губы. — Я…

— Поберегите это до завтрашнего заседания, — оборвал я. — Там и расскажете, как вы похищали девушек на улице и привозили сюда, чтобы ублажать хозяина!

— Но это неправда! — сказал он тонким голосом. — Все девушки, которые оказывались здесь, шли на это добровольно и с ними всегда хорошо обращались, были щедры!

— Вам незачем убеждать меня. Докажете это присяжным.

Когда мы подошли к входной двери, дворецкого поблизости не было, а шляпа моя лежала на стуле. Я подхватил ее и, выйдя из дома, спустился по мраморным ступеням к своему «хили». Как только я сел за руль, Бенни сразу же плюхнулся на сиденье рядом со мной. Мы подъехали к воротам — они оказались открытыми, поэтому мы быстро, не останавливаясь, продолжили свой путь.

— Мы куда-нибудь направляемся или будем кружить по улицам? — осведомился я.

— Поедем к тебе домой, — небрежно бросил Бенни, — может, устроим вечеринку.

Автоматический пистолет, который он держал в правой руке, упирался дулом мне в ребра.

— Ты серьезно?

— Конечно. — Он захватил воздух двумя пальцами левой руки. — Ты ведь живешь на девятом этаже, да?

— Ну так что? — спросил я.

Соединив пальцы, он потер между ними кусочек воздуха.

— Далеко до земли, — лениво пробурчал он.

Минут через сорок мы оказались в моей квартире.

Бенни настоял, чтобы я вошел первым, сам последовал за мной и тщательно закрыл за собой дверь.

Я закурил, прошел в комнату и повернулся к нему.

— До сих пор не могу поверить, что это не розыгрыш, — сказал я. — Ведь если это всерьез, то ты, должно быть, не в своем уме. Неужели ты надеешься выйти сухим из воды?

— Так убеди меня, — предложил он.

— Если ты застрелишь меня, это будет убийство, и ты окажешься с трупом на руках. Уолкер видел, что ты выходил из дома вместе со мной, и охранник видел нас вдвоем в машине.

— Совершенно верно, — успокаивающе проговорил Бенни. — Ты предложил подвезти меня в город и высадил у бара на Пайн-стрит, где я сейчас попиваю виски с тремя своими приятелями.

— Ты можешь состряпать алиби, — согласился я, — но кто тебе поверит?

— А я не прошу никого этому верить, — улыбнулся он. — Им нужно будет лишь доказать обратное. Не выпить ли нам, а?

— Ладно, — безнадежно вздохнул я. — Вижу, ты покрепче, чем кажешься. И ты, и Гроссман.

— Мне виски со льдом.

— Немножко содовой? — по привычке спросил я.

Он передернул плечами:

— Ты думаешь, я стану травить себя всякой дрянью?

Я готовил выпивку под дулом пистолета, четко отслеживающим каждое мое перемещение по комнате. Бенни взял у меня стакан и опустился на тахту, движением пистолета приказав мне сесть в глубокое кресло напротив него.

— Ну что, — он поднял стакан, — выпьем за тех, кто понесет твой гроб, а?

— Думаю, за это можно выпить, — ответил я. — Но тебя я не причислял к этой шестерке.

Виски, как всегда, было превосходно, и я прикончил его почти одновременно с Бенни. Он предложил повторить, я вновь налил нам обоим и вернулся в кресло.

— Если мы собираемся провести так всю оставшуюся жизнь, то, может, нам выпить еще и джина? — сказал я наконец.

— Ждать недолго, — почти извиняясь, ответил он. — А ты, верно, хочешь выпить за второго гробовщика?

— Я хочу, чтобы ты немножечко подумал своей башкой, — холодно проговорил я. — Сколько у тебя шансов? Ты полагаешь, что эти штучки испугают меня так сильно, что я не смогу завтра давать показания?

— Я сам способен, дружище, подсчитать свои шансы, — ласково уверил он меня, — если это улучшит твое самочувствие. Мы не спускали с тебя глаз с тех пор, как ты увел эту Тил из гроссмановского дома.

— Я в этом не сомневался, — ответил я.

— Ты, конечно, огреб себе неприятностей, — продолжал он. — Еще до этого сестра пропавшей девушки говорила, что ты решил с ней побаловаться, не спросив ее об этом сначала. Потом сама Лили была убита прямо здесь, в твоей квартире, после того как ты привез ее от босса. Я слышал, как ты сегодня рассказывал боссу о том, что случилось днем на пикничке. Дружище, тебя ждут очень большие неприятности!

— И все они подстроены тобой и Гроссманом!

Бенни встал, медленно качая головой.

— Вот здесь ты ошибаешься, но, черт побери, почему я должен зарабатывать язву, стараясь убедить тебя?

Он взял со стола бутылку, подошел ко мне и наклонил ее так, что мой полупустой стакан мгновенно доверху наполнился чистым виски.

— Пей, приятель, — сказал он, усаживаясь обратно на тахту. — Нам нужны еще четверо, чтобы нести твой гроб.

— Ничего нового ты мне пока не сказал, — заметил я.

— Как раз сейчас собираюсь. — Он показал свои крупные зубы. — Я хочу, чтобы ты оценил, какие заботы я на себя взваливаю ради тебя, дружище. Ты сумеешь оценить по достоинству, тебе ведь тоже приходилось организовывать такие дела, а?

— Ну, так расскажи, что особенное ты для меня состряпал? — Я стиснул зубы.

— Конечно расскажу, — заверил он. — Как раз к этому и иду. — На дне его стакана оставался глоток виски. — За третьего гробовщика, а?

— Давай, давай! — прорычал я.

— Ну, пей. — В голосе его звучала обида. — Если ты не хочешь выпить со мной, на кой черт я буду оказывать тебе услугу и удовлетворять твое любопытство?

— Ладно, — проворчал я и отхлебнул еще немного виски.

— Так-то лучше, — одобрительно отозвался он. — Будь поласковей. Как я говорил, тебе грозят большие неприятности, и нас это радует. О том, что Лили Тил была в доме босса, известно только с твоих слов, как и о том, что ты не убивал ее.

— Ты забываешь о ее сестре Луис, — сказал я. — Завтра она расскажет о Лили.

— Да, — кивнул Бенни, — но, если тебя там не будет, кто подтвердит, что это так? Это будут лишь ее слова, верно?

— Этого хватит, — ответил я. — Более чем, даже если сегодня ночью меня убьют.

— Никто не собирается убивать тебя, дружище, — возмущенно проговорил он. — Ты покончишь жизнь самоубийством.

— Выпрыгнув в окно?

— Вот чем ты мне нравишься, — с одобрением произнес Бенни. — Ты быстро схватываешь, не надо тратить время попусту.

— Почему ты решил, что я на это соглашусь?

— Ты либо выпрыгнешь сам, как подобает джентльмену, либо я пристукну тебя, а потом вышвырну в окно. Мне без разницы.

— И ты думаешь, это сойдет за самоубийство?

— Конечно, — сказал он. — Хочешь знать почему?

Свободной рукой он залез во внутренний карман пиджака и достал глянцевую фотографию, держа ее так, чтобы я мог видеть, но не мог дотянуться до нее.

Это было фото Лили Тил — Лили в костюме Клеопатры. Но некоторые части и детали этого наряда были изъяты. И хотя на ней оставались побрякушки: тиара на голове, браслет вокруг одной лодыжки, обручи из чеканного золота с крошечными серебряными колокольчиками на бедрах, — она была совершенно голой. Понизу шла надпись. «Моему дорогому и любимому Элу, — гласила она, — который сделал меня своей богиней любви, — здесь я вся твоя навеки». Подпись «Лили» залезала на правый край изображения.

— Да кто поверит, что это писала она? — спросил я Ламонта.

— Любой эксперт подтвердит, — мягко выговорил он. — Это действительно она писала, дружище. Когда ты в первый раз пытался надавить на босса, он забеспокоился и попросил меня провернуть пару вещей. Я заставил ее подписать фотографию на всякий случай. Уже тогда стало понятно, что от тебя могут быть неприятности. Босс всегда фотографирует девушек — всех, которые бывают в его доме, — у него это вроде хобби. Чтобы их приодеть, он использует тот хлам, что собрал у себя наверху. — Бенни внезапно засмеялся. — Примерно год назад была одна дама — такая аппетитная красотка, каких ты и в фильмах никогда не видел. Так босс заставил ее снять всю одежонку, забраться в железные рыцарские доспехи и так фотографировал.

— И это смешно? — раздраженно спросил я.

— Ты не дослушал до конца, а в нем вся соль, — с сожалением сказал Бенни. — Прежде чем взяться за камеру, он убрал нагрудный щиток.

— Вот теперь я могу смеяться, — сказал я. — И где же эти снимки?

— Хочешь еще выпить?

— Мне больше не надо, — ответил я.

Он пожал плечами:

— Думаю, это не имеет большого значения, тебе этой фотографии хватит… да. Я растолкую тебе, дружище, коротко и ясно. Когда эту картинку найдут здесь, у тебя на тахте, то, естественно, решат, что ты прятал даму в своей квартире все то время, пока ее искали, и по каким-то своим соображениям — может, вымогал деньги — старался приплести Гроссмана. И тогда не потребуется много времени, чтобы сообразить, что ты ее и убил.

— А кто же убил меня, что они об этом подумают? — презрительно бросил я.

— Никто, — терпеливо объяснил он. — Они будут знать, что ты совершил самоубийство. Босс заявит, что ты сегодня вечером приходил к нему домой с угрозами: мол, если он не отстегнет тебе пятьдесят кусков или около того, то ты дашь на суде показания, что нашел девушку у него в доме. Он скажет им, что велел тебе убираться, пока он тебя не вышвырнул, а ты отказывался уходить, и тогда ему пришлось позвать на помощь меня. А я им расскажу, что доехал с тобой до города, чтобы убедиться, что ты не попытаешься вернуться и не станешь докучать боссу. Потом они найдут этот снимок со словами, полными любви и нежности, написанными рукой самой Лили. Они найдут тебя лежащим на обочине, и от тебя будет разить виски, а в желудке окажется столько этой замечательной жидкости, что станет ясно — ты был не очень-то трезв. Думаю, вряд ли кому-то потребуются дополнительные объяснения. — Бенни поднялся почти что бодро. — Ну вот, теперь ты знаешь и можешь выбирать, дружище. Ты сам выйдешь погулять в окошко или мне придется тебя оглушить и вышвырнуть?

— Пойду, — медленно проговорил я. — Но тебе не удастся выйти сухим из воды, Бенни.

— Я сам позабочусь о себе, приятель, — сказал он. — Хочешь выпить за последнего гробовщика, прежде чем отправишься туда?

— Отчего бы и нет? — уныло согласился я.

Я стоял и держал стакан, пока он наливал туда виски, потом повернулся и направился к проигрывателю.

— Ты соображаешь, черт возьми, что делаешь? — заорал он.

— Немного музыки, пока я пью виски, — ответил я. — У тебя что, совсем нет сердца?

— Ладно, — нехотя согласился он. — Я могу потерпеть музыку, только если это не сводящий скулы джаз, который так любит слушать босс.

Я выбрал «Хмурое воскресенье» Билли Холидей, потому что оно как раз подходило под настроение, поставил пластинку и включил вертушку. Бенни нетерпеливо наблюдал, пока я пил остатки виски.

— Эта хреновина работает? — рыкнул он.

— Конечно, — ответил я, — просто требуется время, чтобы она нагрелась.

Он хмыкнул, потом спиной попятился через комнату к окну и бросил быстрый взгляд вниз, на улицу.

— Прекрасно, — констатировал он и распахнул окно во всю ширь.

— Что-то действительно, видимо, случилось с проигрывателем, — пробормотал я и повернулся к аппарату.

Случилось всего-навсего то, что я не включил вращение диска, а только поставил пластинку на центральный стержень. Машина заработает автоматически, когда я ее включу, — пластинка опустится, звукосниматель медленно повернется и станет снижаться до тех пор, пока не коснется поверхности диска, мягко встанет, и игла войдет в канавку. На это уйдет примерно секунд восемь после того, как я нажму кнопку.

— Я не собираюсь ждать, пока ты починишь эту штуковину, — сжато выразил Бенни свою мысль.

— Кажется, я понял, в чем дело, — с надеждой проговорил я. Все пять регуляторов громкости я повернул до упора. — Я не собираюсь слушать музыку до конца, Бенни, — сказал я тихо. — Я просто хочу, чтобы она играла, когда я пойду.

— Ну-ну! — рявкнул он. — Я сейчас разрыдаюсь!

Я нажал кнопку, диск стал медленно вращаться на требуемой скорости, и я двинулся через комнату к окну. Бенни внимательно наблюдал за тем, как я иду, все время держа меня на прицеле.

Я двигался, считая секунды, и, когда оказался рядом с Бенни, уже досчитал до шести. До окна оставалось всего два шага.

— Не нужно теперь останавливаться, дружище, — хрипло проговорил он. — У тебя нет никаких шансов изменить решение…

Восемь секунд истекло, и она грянула. За последние несколько лет я вложил в эту аппаратуру не менее трех тысяч баксов, и она с лихвой отплатила мне в одну эту последнюю, девятую секунду. Весь удачно вложенный капитал хлынул щедрым потоком через усилитель и пять встроенных в стену колонок с их почти предельным диапазоном. Они дали такие дивиденды, какие мне и не снились.

Оглушительный рев одновременно вырвался из пяти динамиков. Эта агония звуков, просверливая чувствительные барабанные перепонки, лезла в уши, обжигая мозг нестерпимой болью. Бенни взвыл, лицо его исказилось мукой. Выпустив пистолет, он инстинктивно зажал руками уши, стараясь остановить, перекрыть парализующий звук. Правой рукой я ударил его в живот — дважды, без передышки, в одно и то же место. Рот Бенни открылся, издавая вопли, которые я не слышал, тело согнулось пополам. Я схватил его за лацканы пиджака и развернул так, что он оказался спиной к окну. В его мертвых глазах наконец появилась жизнь: в них вспыхнул отчаянный страх.

С губ Бенни срывались какие-то отчаянные мольбы, пока я держал его, а поток безжалостных мучительных звуков долбил по барабанным перепонкам. И тогда я вспомнил, кто он такой и что он творил, и слепая безудержная ярость вдруг охватила меня. Крепче вцепившись в пиджак, я поднял Бенни в воздух. Он оказался даже легче, чем я ожидал. Рот его перестал выплевывать слова, а только беззвучно вопил. Мне стало противно касаться этого подонка, и я отшвырнул его с внезапным бешенством. Ноги его еще цеплялись за подоконник, а тело по инерции валилось вниз, болтаясь в воздухе, который он всегда так любил пробовать на ощупь. Я видел, как сначала колени, потом ступни медленно сползли с подоконника и исчезли. Тогда я зажал уши ладонями, бросился через комнату к проигрывателю и выключил его.

Некоторое время тишина казалась еще более мучительной, чем шум. Я зажег сигарету, и звук чиркнувшей спички заставил меня подпрыгнуть от боли. Когда зазвонил телефон, я подскочил чуть не на метр. Я поднял трубку и сказал: «Уилер», что прозвучало неестественно громко.

— Слушай, ты, умник, — зарычал мне в ухо дрожащий от гнева голос. — Что ты там, черт возьми, вытворяешь?! Это что, съезд глухих диск-жокеев?

— Простите, — сказал я, — это случайность.

— Случайность! — взвизгнул голос. — У меня до сих пор краска со стен слезает! Попробуй еще раз так сделать, кретин, и я вызову полицию!

— Не беспокойся… кретин, — ответил я ему. — Полицию я вызову сам.

Прежде чем позвонить Паркеру и рассказать ему о Бенни Ламонте, мне нужно было кое-что сделать. Взяв фотографию Лили Тил с нежной надписью, сделанной ее собственной рукой, я поднес к ней горящую спичку. Когда от фото осталась горсточка пепла, мне стало гораздо спокойнее. Как сказал Бенни, то, что Лили Тил держали силой в доме Гроссмана, было известно только с моих слов и лишь мои уверения, не более, имелись для того, чтобы доказать, что я ее не убивал. Я, конечно, верил и Брайену, и Паркеру, и Лейверсу, как собственным братьям. Я верил им так же, как они верили мне. Вот почему я, не медля ни минуты, сжег эту фотографию!

Глава 12

На протяжении следующих двух дней, пока шли заседания Большого жюри, я в основном слонялся по коридорам, вначале ожидая, когда меня вызовут, а потом — чем все кончится. Многие плохо понимают, что такое Большое жюри. Хотя оно может заседать в помещении суда, как теперь, это все же не суд. Можно назвать это слушанием дела, но почти никто не слышит, что там говорится. Все сохраняется в строгой тайне, и цель присяжных состоит в том, чтобы выслушать свидетелей и решить, достаточно ли основание, чтобы передать дело в суд. Поэтому я был внутри, только когда сам давал показания, а остальное время провел перед закрытой дверью, не имея возможности заглянуть туда даже краем глаза.

В то первое утро шел дождь. Я приехал к зданию суда рано и вместе с множеством репортеров, впустую теряющих время, топтался перед главным входом, бросая в лужи на каменных ступенях лестницы промокшие недокуренные сигареты одну за другой. Вокруг топталось столько голубей, что можно было подумать, будто у них тоже проходит здесь какое-то свое заседание.

Процедура Большого жюри символизирует, что даже крысы в добрых старых Соединенных Штатах Америки заслуживают заботы, защиты и покровительства, и в общем-то, я думаю, так оно и должно быть. Но когда Гроссман вышел из своего «роллс-ройса» и стал подниматься по ступеням, мне пришлось приложить все усилия, чтобы не разорвать его на части прямо здесь. Потом я решил, что ему полезно сначала немного по-корчиться перед присяжными, поэтому просто стоял, сунув руки в карманы, и пристально смотрел на него. В какой-то миг он взглянул вокруг из-под намокших полей шляпы и увидел меня, и тут наконец мне было чему порадоваться, потому что он даже сбился с шага. Он явно еще ничего не знал о Бенни.

За хозяином на почтительном расстоянии шла вместе с шофером крупная женщина — гроссмановская кухарка, как я догадался. Она выступила подобно воинственной суфражистке[9] минувших лет, геройски подставляя лицо дождю, словно это была не вода, а каменья и стрелы оппозиции. Всем своим видом она говорила, что она более привержена закону, нежели своему хозяину, и я очень надеялся, что так оно и есть.

Множество незнакомых лиц проплывало передо мной чередой, может быть, это были члены жюри. Потом я увидел Брайена. Он прошел чуть не задев меня, бесстрастно глядя перед собой, и единственное, по чему вы могли бы догадаться, что он несет в руках не обычный портфель, — это побелевшие от напряжения пальцы и та сила, с которой он сжимал ручку. Пот на лице легко было принять просто за капли дождя.

Я растоптал свой пятнадцатый окурок и полез в плащ за следующей сигаретой, когда к самой лестнице подрулило такси и из него вышла «невеста Франкенштейна». Вся ее голова была замотана бинтом, в белой марле оставались лишь щелки для глаз, рта и носа — этот наряд защищал от дождя получше любого плаща. Две женщины в белых халатах резво выскочили следом и заняли свое место по обе стороны от этого создания, держа его за руки так, словно это была хрустальная ваза.

Когда, медленно карабкаясь вверх, они поравнялись со мной, я послал Грете «уилеровский особый» — это мой лучший «ночной» взгляд, в конце его нужно медленно прикрыть одно веко, как бы подмигивая, но лишь слегка и исключительно смеха ради. Трудно было понять, проник ли этот взгляд сквозь марлю, но одна из медсестер получила изрядную его долю, это точно. Она лихорадочно схватилась за пальто, словно вдруг обнаружила, что оказалась на улице в одном бюстгальтере, и послала мне дрожащую, боязливую улыбку.

Из другого такси вывалился человек с докторским чемоданчиком и поспешно бросился за женщинами вверх по ступеням. Теперь, видимо, собрались все, кому уготовано было выступить в первом акте, вплоть до исполнителей эпизодических ролей, поэтому я занялся собой.

Я уведомил служащего, что Уилер явился и ждет вызова, после чего прошел по коридору мимо больших двойных дверей комнаты служебных заседаний за угол, в мужской туалет. Я знал наверняка, что понадоблюсь только после Греты, и правильно рассчитал, что Брайен сначала пригласит Гроссмана и его кухарку, — он постарается достичь драматического эффекта, явив забинтованного зомби потом, а не сначала.

Мужской туалет примыкал к комнате заседаний, и я надеялся, что мне удастся что-нибудь разнюхать, посидев там часок-другой. Может, я услышу что-то через вентиляцию в стене, или вдруг парочка членов жюри забредет сюда, переговариваясь между собой, как сенаторы в уборной в Вашингтоне.

Я зашел в одну из кабинок и взгромоздился на то, что там обычно бывает. Сначала я стоял, прислушиваясь к звукам в вентиляции, потом уселся в позе Будды и стал ждать тех членов жюри, которые, по моим расчетам, придут сюда поболтать, увидев, что никого нет. Через некоторое время я понял: все, что я могу поиметь, — это поза Будды и мозоли на ногах. Из вентиляции доносилось дразнящее гудение голосов, но ни одного слова нельзя было разобрать. А члены жюри явно так увлеклись происходящим, что не могли оторваться даже на минуту в перерыве между показаниями свидетелей.

Поэтому я плюнул на все и стал шагать туда-сюда по коридору, словно отец, ожидающий рождения ребенка. Парочка репортеров остановила меня, пристав со скучными и утомительными расспросами, но я ответил, что еще не время пить боржоми.

Наконец меня пригласили, и, пока я входил в зал и давал клятву, волнение мое немного улеглось. Грета, а вернее, Луис Тил как раз в благоговейной тишине выходила через маленькую дверь, и все внимание присяжных еще было приковано к ней. Она стала гвоздем программы.

Брайен для начала задал мне несколько вопросов и сел, чтобы вместе с другими выслушать мои ответы.

Я рассказал о ловушке, в которую заманила меня Луис Тил, и о последовавшем увольнении из полиции. Потом я изложил события той ночи, когда я проник в дом Гроссмана и нашел там Лили. Те несколько секунд, пока я описывал, как была одета Лили Тил, обычно размеренная, спокойная машинка секретаря трещала непрерывными лихорадочными очередями. В заключение я поведал о том, как Лили была убита в моей квартире. Затем по просьбе Брайена я удалился тем же путем, что и Грета. Уходя, я слышал, что Брайен объявляет перерыв на обед.

Греты нигде не было видно, и я решил, что Брайен позаботился о том, чтобы ее сразу же увезли к нему домой в целях безопасности. Я протолкался к главным дверям комнаты, надеясь заловить Брайена, но он исчез. Так что мне ничего не оставалось, как тоже отправиться обедать в бар Эрни или гриль-бар через квартал за углом.

Перекусил я быстро и вновь вернулся в здание суда, чтобы, пока не началось заседание, разведать что-нибудь о ходе слушания, как делает это хороший полицейский сыщик, каким я и являюсь. Я даже забрался на этаж выше, дабы посмотреть, нельзя ли как-нибудь спуститься по наружной стене, притворившись, что моешь окна. Но шансов на успех не было. Спускаясь в старом скрипящем лифте, я предпринял последнюю попытку разузнать, что происходит за заветными дверьми. Прямо передо мной в лифте стояла дама из жюри, которая вела протокол, — все ее девичьи грезы и мольбы остались, как я видел, без ответа, — и я, как бы случайно толкнув ее, попытался завязать знакомство. Но моим чувствам к ней не суждено было продвинуться дальше ее широкой кормы, потому что, когда она в испуге оглянулась, я понял, что ошибся, что это вовсе не та секретарша, а, должно быть, ее сестра. Торопливо согнав с лица обольстительную улыбку, я с невинным видом воззрился поверх ее головы.

В конце концов я отказался от бесплодных попыток и скоротал время дневного заседания так же, как утром, — рассматривая прибывших. Правда, теперь среди них не было никого знакомого, видимо, это были те добровольцы, о которых упоминал Брайен.

Я вернулся в бар Эрни, пропустил пару стаканчиков виски и помучил игровой автомат, такой допотопный, что, наверное, он стоял здесь с тех времен, когда по Пайн-Сити еще разъезжала конная полиция. Так прошло еще примерно полчаса, но сомнения, терзавшие мою душу, не давали мне покоя, призывая действовать.

Я заехал в отдел, взял ключ от квартиры Луис Тил и отправился в Гленшир. По ступенькам я поднялся тихо, чтобы никого не потревожить, и зажег свет в квартире, морщась от спертого, затхлого воздуха. Так я и стоял посреди гостиной, куря для успокоения и стараясь понять, что меня сюда привело. Поскольку меня не осенило сразу, я стал искать ответ.

В спальне было две кровати, два стенных шкафа, два одинаковых комода, но только один туалетный столик с зеркалом. Я заглянул в шкафы, в столик, но ничего интересного и заслуживающего внимания не нашел. Верхний ящик одного комода был набит всяким хламом, настоящим старьем, не таким, как у Гроссмана. Пустые футляры от губной помады, использованные пудреницы, драные чулки, неимоверное количество заколок, коробочки из-под витаминов. А еще множество упаковок от лекарств — успокаивающих, болеутоляющих, — думаю, у соседней аптеки дела шли превосходно, пока обе Тил были живы. Я вспомнил, как Луис говорила, что они обе страдали от приступов мигрени.

На самом дне ящика я обнаружил нечто упакованное в коричневую бумагу и еще не распечатанное. Я снял обертку и увидел пакет, наполненный аспирином и транквилизаторами. Там же лежали рецепт и чек, и, мельком взглянув на них, я увидел сумму покупки и фамилию фармацевта. Затем я стал разбирать дату, отпечатанную внизу, — 15 мая. Вот тут я и понял, что искал.

Пятью минутами позже я уже входил в аптеку за углом. На ней висело большое объявление, что она работает круглосуточно. Так оно и должно было быть, ведь Лили Тил в ту субботнюю ночь покупала лекарства примерно в одиннадцать тридцать.

Из задней комнаты мне навстречу заторопился мужчина. Выглядел он как образцовый американский аптекарь, словно сошедший с первой страницы рекламного буклета, чтобы меня обслужить. Аккуратно круглящееся брюшко проступало под белым халатом, густые седые волосы гладко причесаны и только возле ушей вьются легким облаком. Даже очки были такой формы, которая еще лет пятнадцать назад вышла из употребления. Все в аптекаре указывало на пренебрежение к моде и житейским благам.

Но то была лишь видимость, и, когда он подошел ближе, иллюзорный образ сразу поблек. Близко посаженные глаза даже сквозь стекла очков излучали алчность, а не радушие. Годы и необходимость лаяться из-за множества неоплаченных счетов превратили его рот в пасть, а когда я увидел его улыбку, я решил, что каждый вечер он достает свои зубы и драит их изо всех сил какой-нибудь силиконовой пастой, чтобы они блестели на следующий день.

— Добрый вечер. — От сладости его голоса внутри у меня все склеилось. — Чем могу быть полезен?

— Лейтенант Уилер, — представился я и сверкнул перед ним своим полицейским жетоном (никто и не подумал отнять его у меня после увольнения).

Его глазки-буравчики мигнули, зубы спрятались, но тут же, словно солнце, появились вновь и почти ослепили меня своим сиянием. Что было на уме у этого человека?

— Лейтенант? — переспросил он.

— Отдел по расследованию убийств, — пояснил я. — Хотелось бы задать вам несколько вопросов о Лили Тил. Она часто приходила сюда, так ведь?

Он вздохнул с явным облегчением:

— О да! Я читал об этом в газетах…

— Вы, наверное, уже устали отвечать на вопросы о ней. К вам ведь приходили из полиции, когда она исчезла?

— А, да, конечно. Да-да, они приходили, — припомнил он.

— И вы рассказали им все, что знали?

— Не так уж много. Они спрашивали, в какое время она приходила, и все.

— И в какое же? — спросил я, просто чтобы проверить.

Но аптекарь забыл обо мне. Он следил за парочкой женских задниц у фонтана напротив и не отрывал взгляда до тех пор, пока они не плюхнулись в кожаные кресла. В буквальном смысле слова раскатал губы, да и зубы тоже, и все остальное.

— В одиннадцать тридцать? — настойчиво повторил я.

Он рассеянно повернулся ко мне:

— Да, верно. В одиннадцать тридцать. — Аптекарь сдавленно фыркнул. — Если вы знали этих двух девушек, лейтенант, то понимаете, что не заметить их, когда они приходят и уходят, невозможно. Понимаете, что я имею в виду?

Яуклонился от локтя, которым он доверительно тыкал мне в бок.

— Лили в тот вечер что-то купила?

— Аспирин и транквилизаторы. — Его глаза вновь устремились к девушкам у фонтана.

— Она один раз приходила в тот день?

— Да.

— А ее сестра, Луис? Она в тот день была у вас?

— Нет. Луис я не видел перед этим дней пять или шесть. Помню, я даже спрашивал у Лили, здорова ли сестра.

— Вы можете присягнуть, что Лили приходила тогда один-единственный раз, а Луис вообще не была у вас в ту субботу?

Наконец-то я безраздельно завладел его вниманием.

— Присягнуть? Вы имеете в виду, перед судом?

— Вот именно. Если нам это потребуется.

— Ну, не знаю, — протянул он. — Полагаю, мне надо подумать, стоит ли из-за этого…

— К черту, — сказал я и сделал отчаянную попытку: — Еще один вопрос. Одна хорошенькая девчушка, что живет здесь неподалеку…

— Джоси? — автоматически произнес он. — В очень узких джинсах?

— Да, она… Сколько вам пришлось выложить за то, чтобы она не рассказала своей мамаше?

Пасть его, похожая на крысоловку, резко захлопнулась, округлый животик заколыхался, заходил ходуном.

— Убирайтесь отсюда, — просипел он, с трудом выдавливая звуки.

Никакой реальной необходимости так шантажировать его не было. Если бы нам потребовалось, он дал бы любые показания как миленький. Но люди такого сорта пробуждают во мне самые худшие наклонности.

— Увидимся в суде, папаша, — бодро пообещал я. — А пока возьми-ка вот себе, а то еще разоришься.

Я достал из-за спины пакет с транквилизаторами и швырнул ему. Он грязно ругался в мой адрес все время, пока я шел к выходу.

Глава 13

Мне было о чем подумать, и на следующее утро, явившись на свой пост у дверей здания суда, я все еще предавался этому занятию. Моих вчерашних окурков уже не было — то ли ветер смел их, то ли дворник, получивший эту работу благодаря родственным связям с членом муниципального совета. Я задумчиво начал сооружение новой мусорной кучки — надо же, чтобы парень действительно отрабатывал свои деньги, собранные у многочисленных налогоплательщиков.

Я видел, как мчится на всех парах вверх по ступеням Лидерсон, и подумал, что нас ждет замечательное зрелище. Вслед за ним тяжело и неохотно прошел мой шеф Паркер, словно жених, желающий сейчас быть где угодно, только не здесь. Хорошенький, уже тронутый тлением труп Паркеру пришлось принести в жертву маленькому политическому сговору, и он места себе не находил. Даже теперь, помахав мне рукой и продолжая свой путь, он выглядел так, будто нюхнул какую-то гадость.

Я еще немного подождал, надеясь увидеть Уолкера — Брайен обязательно должен его вызвать, — затем не спеша побрел по улице. Видимо, Уолкера решили выслушать после обеда.

Лучших людей вы встретите в барах утром — никаких виски с мятным ликером и льдом или рома с лимонным соком, никакой этой дребедени. По утрам здесь собираются серьезно настроенные, добросовестные, понимающие толк в питейном деле люди, а именно пьяницы, трезвеющие от одного глотка пива. Эрни приветливо встретил меня стаканчиком шотландского виски, спасибо, что не пива, и я сел за столик, чтобы еще пошевелить мозгами.

Но, не зная, какие показания давались за закрытыми дверьми суда, я не мог прийти ни к чему определенному. Особый интерес представляли для меня свидетельства Гроссмана и Уолкера, и я раздумывал: неужели Брайен заупрямится и не расскажет мне подробно о них? Удастся ли их у него выпытать? Обвинение в лжесвидетельстве — единственное основание для изъятия протоколов Большого жюри, и, после того как помощник окружного прокурора преступил закон и согласился участвовать в фальшивке с Луис Тил, вполне вероятно, что он откажется разглашать тайну, чтобы все-таки чувствовать себя честным человеком. Ну что ж, Уилера и раньше не пугала необходимость легкого шантажа, когда того требовала ситуация, и если Брайен не захочет поделиться со мной своими знаниями в дружеской беседе — за рюмкой виски, скажем, — то я вытрясу из него сведения, применив более жесткие средства.

Вместо обеда я пожевал получерствый рогалик и вернулся к зданию суда как раз вовремя, чтобы оценить состав исполнителей, подобранный для дневного заседания. Наконец-то появился Уолкер: он торопливо поднимался по ступеням, моргая и беспрестанно поправляя на себе галстук. Минут через десять подъехал Гроссман — очевидно, Брайен вызвал его вторично. Наблюдая за всей этой ситуацией, я почувствовал, что дело идет и вот-вот достигнет своей кульминации. Даже члены жюри двигались неторопливо, словно не могли дождаться финала. Я тоже не в силах был стоять на месте и опять начал мерить шагами коридор.

Развязка наступила раньше, чем я ожидал. Уолкер уже закончил давать показания, занявшие около получаса, и теперь тоже слонялся по коридору, без конца снимая и протирая свои очки и грязно ругаясь. Часть этих ругательств предназначалась мне; время от времени он бросал в мою сторону злые близорукие взгляды — я их просто не замечал.

В какой-то момент дверь зала заседаний распахнулась, и из нее вышел Гроссман. Я услышал голос Брайена, кричавшего ему вслед что-то о неуважении к суду и закону, но Гроссман прямиком направился через вестибюль к выходу. Уолкер живо бросился следом, тараторя на ходу, и я поспешил за ними.

Уже на ступенях Уолкер схватил Гроссмана за пиджак, визгливо крича ему в лицо, что его предали, унизили, бросили на съедение псам и так далее. Он верещал на такой высокой ноте, что я ничего не мог толком разобрать. Вокруг стали собираться люди — и просто с улицы, и из здания суда. Они держались на расстоянии, словно зрители петушиных боев. Несколько неутомимых репортеров, шатавшихся поблизости, немедленно застрочили перьями, защелкали камерами, поздравляя себя с редкой удачей.

Внезапно Уолкер плюнул Гроссману в лицу, и тогда Гроссман размахнулся и ударил его, сбив с ног, а потом двинулся вниз по ступенькам.

Уолкер плакал, как ребенок. Поднявшись на колени, он достал из кармана револьвер. Очки его съехали и висели, зацепившись за одно ухо, но с такого расстояния он не мог промахнуться. Он дважды выстрелил в спину Гроссману и, прежде чем кто-либо опомнился, повернул револьвер к себе и сделал еще один удачный выстрел.

«Ну что ж, неплохо началось очищение города от всякой дряни», — подумал я и тихонько юркнул обратно в здание, пока никто не заставил меня выполнять свой долг полицейского или еще чего-нибудь там. Откуда мне знать, восстановлен я в своей должности и звании или нет? Вот я и не спешил на помощь, только и всего.

Я пробирался через шумно переговаривающуюся толпу, вытекающую в коридор из зала заседаний. В ней был и Брайен.

— Слушание закончилось? — весело спросил я.

— Да, но что…

— Сейчас я вам все расскажу, пойдемте! — Я схватил его под локоть и быстро потащил к запасному выходу, прежде чем он успел понять, что происходит. Мы оказались в боковом переулке, за углом здания. Рукой подать до бара Эрни и гриль-бара.

— Но послушайте, Уилер… — начал Брайен.

— Сейчас объясню, — перебил я его. — Короче, Уолкер сказал своему боссу все, что он о нем думает, и застрелил его прямо на ступенях здания суда, а потом застрелился сам.

— Боже мой!

— Кажетесь себе убийцей? — ласково поинтересовался я.

— Боже мой! — снова повторил он.

Я внимательно посмотрел на него. Он действительно был потрясен.

— Вам нужно немного выпить, господин окружной прокурор, — сказал я. — А потом не могли бы вы мне кое-что разъяснить?

— Помощник прокурора, — пробормотал он.

— Ну, теперь это ненадолго. Прокурор ведь тоже погорел, не так ли? Трофеи достаются победителю!

Брайен ничего не ответил, к тому же мы уже добрались до Эрни. Я жестом поприветствовал хозяина, и мы расположились в одной из кабинок в конце зала.

— Расскажите все по порядку, — попросил Брайен, когда бокалы с виски уже стояли перед ним.

— Об Уолкере и Гроссмане? Уолкер кричал, что его бросили на съедение псам.

— Я всего лишь сообщил ему некоторые детали из показаний Гроссмана, — сказал Брайен. — Трудно было ожидать, что ему они понравятся.

— Может быть, вы расскажете все с самого начала, Брайен? То есть со вчерашнего утра, — предложил я. Это был подходящий момент, куда уж лучше.

Но Брайен, видимо, считал иначе. Он тяжело вздыхал, тянул резину, пока мы не выпили еще, и тут, без какого-либо принуждения и шантажа, я вытянул из него все. Как я уже сказал, в общем-то я довольно ясно представлял, что там произошло, хотелось только уяснить кое-какие интересные детали.

Брайен начал круто, залпом выпив виски, в то время как я придерживал себя, когда опрокидывал рюмку. Итак, в ходе разбирательства Брайен буквально обрушился на Уолкера, осыпая его такими словами, как «сводник», «торговец человеческой плотью», «поставщик девичьего тела» для «извращенных плотских утех». Он обливал его своим презрением, не забывая постоянно напоминать и о том, как презрительно отозвался о нем Гроссман, что оказалось для Уолкера явно неожиданным и просто потрясло его. Брайен здорово постарался, чтобы развеять розовый миф, созданный мечтами этого робкого маменькиного сынка, и заставил его посмотреть на себя иными глазами, увидеть, в какое ничтожество он превратился. Под конец Уолкер сломался, и Брайен отпустил его. Выйдя из зала заседаний, он вместе со мной ждал в коридоре, когда появился Гроссман. Возмущение его росло, и наконец терпение лопнуло. Даже червь может восстать! И вот Гроссман убит, и Уолкер мертв тоже.

Гроссмана вызывали второй раз для того, чтобы уточнить некоторые новые обстоятельства, о которых поведали другие свидетели. Через какое-то время он вскочил, заявив, что не желает больше слушать всей этой чепухи, что он не признает прав Большого жюри, что все это — его личное дело и никого не касается, а Брайен и жюри пусть катятся к черту. Затем он удалился, и никакие угрозы Брайена и обвинения в неуважении к жюри не смогли его остановить.

Теперь Брайен просто пылал, он несся вперед на всех парусах, каждую фразу начиная с глотка виски, и я гадал, надолго ли его хватит. Я понимал, что мне нужно держаться, ведь я еще не сказал своего слова, и, когда он перевел дыхание и на миг замолчал, чтобы сделать следующий глоток, я не стал терять времени.

— Можете ли вы, исходя из показаний Уолкера и Гроссмана, без тени сомнения утверждать, что Лили Тил увезли против ее воли и насильно держали в доме?

— Они оба отрицали это, сказав, что она охотно согласилась на предложение Уолкера и пришла сама по доброй воле. Я сообщил им: другие свидетели — вы, например, — рассказали жюри, что, по словам самой Лили, ее похитили. Но они уверяли, что это ложь, хотя они не понимают, зачем ей нужно было врать. Уолкер сказал, что похищение девушки является нарушением закона, что он это знал и никогда бы на это не пошел. А Гроссман заявил — на кой черт ему рисковать собой ради одной девицы, когда он может купить себе целый вагон таких краль, если захочет… — Брайен негромко рыгнул.

— А вы как думаете? — нетерпеливо спросил я.

— По-моему, это не лишено смысла. К тому же, я думаю, у нашего Уолкера кишка тонка для похищения. Но зачем было Лили лгать?

— Да, — задумчиво протянул я. — В том-то и дело. А дальше что?

— Ну, вы хорошо можете представить себе, как все происходило, — продолжал он, с рассеянным видом принимаясь за мое виски. — Грета была грандиозна. Она сердцем чувствовала, что должна была сказать Луис, поэтому выглядела абсолютно убедительно. Она рассказала, как Уолкер вынудил ее оклеветать вас, подстроив попытку изнасилования, как он намекал, что от этого зависит безопасность ее сестры…

Я щелкнул пальцами:

— Подождите минутку! Нам придется умертвить Луис! Прямо сейчас должно произойти ухудшение ее состояния, понимаете? Ухудшение, вызванное, скажем, тем напряжением, которого ей стоило выступление перед жюри. Мне бы ужасно хотелось, чтобы по крайней мере к вечеру с Греты сняли эти бинты!

Брайен подмигнул мне с серьезным видом:

— Я вас не осуждаю. Она очаровательна, и нам с женой не хочется ее отпускать, но я понимаю, вам она нужнее. Я позабочусь об этом немедленно.

Он легко поднялся на ноги, даже не пошатнувшись. Надо сказать, он прекрасно держался и вполне был в состоянии совершить четырехминутную прогулку. Как ему это удавалось? Я бы уже ходил на ушах, если бы пил с ним наравне.

Его долго не было, но, когда я уже начал подумывать, а не свернулся ли он калачиком на полу телефонной будки, как всякий нормальный человек после такой дозы, он вернулся и с улыбкой сказал:

— Все устроено. Газеты извещены, Грета разбинтована.

«Газеты извещены»? Одно дело — рассказать тайны Большого жюри такому преданному другу, как я, — и совсем другое дело — разболтать их газетчикам!

— Я имею в виду, конечно, сообщения о том, кто умер и все такое, а не показания свидетелей, — спокойно пояснил он. — Я также связался с Паркером. Он соберет все кусочки воедино.

— Славный старина Паркер, — с чувством сказал я. — Ладно, давай выпьем, и расскажи мне еще кое-что.

Не меньше восьми унций виски потребовалось еще влить в эту бездонную бочку, чтобы получить более ясную картину происшедшего. Открылись жуткие подробности. Кухарка Гроссмана оказалась просто находкой. Она жаловалась на то, как Гроссман гонялся за одной из девиц по кухне, в то время как она жарила там бифштексы, и хоть бы чем прикрылись, задницы голые сверкают, бесстыжие. Она просто не знала, что делать. Имелись и другие пикантные подробности. Если прибавить к этому бриллианты на бедрах, золотые браслеты, крохотные золотые шишечки на сосках и остальные «эротические символы», о которых победоносно сообщил Брайен, то гражданам, пекущимся об общественном благе, было над чем поразмыслить.

Нашлось и множество добровольных свидетелей, вызвавшихся рассказать о разных махинациях Гроссмана. Городские служащие говорили о его платежных ведомостях, о личных связях с окружным прокурором и так далее. А когда сам Лидерсон поднялся на место для дачи свидетельских показаний в сопровождении Паркера, которому удалось получить на это разрешение, стало ясно, как много дерьма придется выгребать в Пайн-Сити.

— И что теперь будет? — спросил я Брайена. — Сколько вердиктов о привлечении к уголовной ответственности выдвинет жюри?

— Что касается города, то я бы сказал — мы выиграли, — скромно признался Брайен. — Добились всего, чего хотели. Что же до убийств, то главные подозреваемые мертвы, хотя теперь нам, конечно, удастся связать воедино все разорванные нити, это лишь вопрос времени.

День подходил к концу, и я вспомнил, что не обедал. Поэтому я предложил разойтись по домам. В ответ Брайен сказал: «Слушание дела закончено!» — и торжественно поднялся, но тут же рухнул лицом вниз. Это было утешительное зрелище: Брайен, распластавшийся на столе, лицом в пепельнице. В этой позе он уже не казался героем, влившись вновь в ряды обыкновенных людей.

Я достал несколько купюр, чтобы заплатить по счету, и поднял Брайена. Затем провел его через зал, осторожно обходя дам с коктейлями — теперь для коктейлей было самое время, — расплатился с барменом и, с трудом дотащив помощника прокурора до такси, впихнул в машину. Водителю я назвал адрес и дал денег на проезд.

У Брайена выдался тяжелый денек. Может, он и не вспомнит, говорил ли он со мной сегодня вообще. Это меня вполне устраивало.

В состоянии Луис Тил наступило внезапное ухудшение из-за переживаний, связанных с дачей показаний перед присяжными, и она умерла через час после того, как Мартин Гроссман был убит своим личным секретарем на ступенях здания суда, — так сообщили вечерние газеты. Я радовался этому официальному извещению, поскольку оно возвращало к жизни одну зеленоглазую брюнетку. И пообедать я мог с Гретой Уэринг.

Я подъехал к ее дому в Вэлли-Хайтс в начале девятого, и она сама открыла мне дверь. На ней было вечернее платье из парчи: сверху вырез, словно экскаватором выкопали, а бедра обтянуты так плотно, что попади под ткань песчинка, она бросилась бы в глаза.

Грета улыбнулась, и зеленые искорки в ее глазах скакали задорно и насмешливо.

— Эл, — сказала она, — я по тебе соскучилась.

— А я нисколько, — радостно заявил я. — У меня теперь новая страсть, я без ума от одной дамы. Ее лицо скрыто под бинтами — это так загадочно, так волнует. Хочется размотать их и посмотреть, что там? А вдруг у нее борода?

— Но у меня нет бороды! — негодующе воскликнула Грета. — Нет даже мало-мальских усов. И ни одного волоска на груди. — Она наклонилась вперед, позволяя мне заглянуть в вырез платья. — Убедись сам.

Я посмотрел туда долгим, внимательным взглядом, затем с сомнением покачал головой.

— Волос на груди, может, и нет, — вымолвил я, — а как насчет гусиной кожи на правом бедре?

— Ты самый сексуальный парень на свете, и я рада сказать тебе об этом. — Она твердо взяла меня за руку и втянула внутрь. — Заходи и поставь какую-нибудь пластинку, пока я приготовлю выпить.

— Мне совсем чуть-чуть, — попросил я. — Я уже изрядно принял сегодня.

Грета обернулась и критически осмотрела меня. Я видел такой взгляд лишь однажды — у врача, разглядывавшего психопата.

— Ты действительно слегка на взводе, — признала она. — Или это так кажется, потому что ты давно не стригся?

Она нажала кнопку, открывающую бар, плеснула в бокалы виски с содовой и протянула один мне. Я поставил его на стол, решив, что музыка сейчас доставит мне больше удовольствия.

Несколько секунд я стоял на коленях перед проигрывателем, удивляясь, как можно разобраться во всех этих проводах и кнопках. В комнате в нужных местах помещались семь динамиков, это я уже знал, но, когда я считал шнуры, их оказалось восемь.

— Ты установила еще одну колонку? — спросил я.

— Нет, — обеспокоенно откликнулась Грета. — А разве семи мало?

— «Карнеги-Холлу» семи хватает, — проворчал я. — В Голливуде, насколько я помню, несколько больше. А у тебя, непонятно зачем, восемь проводов, а не семь.

— Да ты просто поэт! — воскликнула она. — Ты никогда мне не говорил, что у тебя есть тяга и к словам!

Я понял, что разговор сворачивает на тему, которой я всегда стремился избегать, поэтому ничего не ответил. Меня занимал этот восьмой провод. Он не присоединялся к динамику, так на кой черт он был тут нужен? Он уходил под плинтус, и я, двигаясь вдоль стены на четвереньках, проследил, откуда он тянется.

Сначала он шел параллельно двум другим шнурам, соединенным с колонками, затем отклонялся, поднимался вверх, прячась за оконной шторой, потом открыто тянулся поперек стены и скрывался за картиной Пикассо, которая висела вровень с верхом оконной рамы. Я осторожно снял Пикассо и увидел, что провод заканчивается крошечным сверхчувствительным микрофончиком.

Повесив картину на место, я вернулся туда, где провод уходил под плинтус, взялся за него обеими руками, захватил петлей и, резко дернув, легко оборвал его.

— Ты что-то сломал? — поинтересовалась Грета. — Не беспокойся, гарантийный срок еще не вышел.

— Взгляни-ка. — Я подвел ее к окну и отодвинул картину, чтобы стал виден микрофончик позади нее.

— Что это? — искренне удивилась она. — Часть кондиционера?

— Я хотел проверить, знаешь ли ты, — серьезно проговорил я и вернул шедевр на место.

В дверь тихо постучали, и в комнату вошел Дуглас Лейн. На нем опять был кошмарный наряд из красного шелка, в руках он держал пластинку.

— Мисс Уэринг, — мягко произнес он, — вы не будете возражать, если я поставлю… — Тут он увидел меня. — Простите, я не знал, что у вас гости.

— Не обращайте на меня внимания, Дуглас, — великодушно разрешил я. — У нас тут чисто профессиональный разговор, мои дела — убийства, ограбления и все такое. Давайте проходите.

— Да, спасибо. — Он вопросительно поднял брови, глядя на меня. — Что с вами случилось, лейтенант? Вы стали вдруг так вежливы.

— Это другая сторона моей натуры, более мягкая, поэтому на ней я обычно сплю, так что мало кому доводится ее увидеть. Какую пластинку вам поставить?

Он пожал плечами:

— Спасибо, я хочу послушать свою.

Он прошел к проигрывателю и поставил диск. Я выразительно посмотрел на Грету:

— Так на чем я остановился? Да, на этой мелочи — на аспирине и транквилизаторах.

— А? — непонимающе заморгала Грета и, встретив мой сердитый взгляд, весело подхватила: — Да-да. Мелочь, которая многого стоит.

— Она купила их в тот вечер в аптеке в одиннадцать тридцать. Я нашел их нераспечатанными в комоде.

— Замечательно, — с некоторым сомнением проговорила Грета.

— Ты понимаешь, что это значит? Ведь чтобы положить их в комод, нужно зайти домой. Получается, Луис лгала, когда говорила, что Лили ушла в аптеку за углом и не вернулась. Лили должна была подняться в квартиру, оставить там лекарства и только потом уйти.

— И какие выводы ты из этого делаешь, мой великий детектив? — живо спросила Грета, включаясь в игру.

— А такие, что Луис была в сговоре со своей сестрой против Гроссмана, — ответил я. — Только этим можно объяснить, почему они обе лгали: Луис лгала, что ее сестра исчезла неведомо куда, а Лили — что ее похитили по дороге из аптеки и насильно увезли в дом Гроссмана.

— Потрясающе, Эл, — выдохнула она. — Ты так здорово рассуждаешь вслух, а я ведь раньше не догадывалась, что ты вообще способен думать.

— Выходит, — раздраженно перебил я, — раз сестры Тил лгали, значит, Гроссман и Уолкер говорили правду. Выходит, Уолкер передал Лили предложение Гроссмана, и она его приняла, поставив одно, немного странное, условие — встретить ее поздно вечером возле аптеки. — Я закурил и продолжил: — Гроссман любил девочек, но не настолько, чтобы нарушать закон, рискуя собственным благополучием.

— Что-то у меня концы с концами не сходятся, — грустно сказала Грета. — Если я соглашусь с тобой, то получается, что Гроссман не имеет к этим убийствам никакого отношения?

— Вот именно, — подтвердил я.

— Но ведь девушки не убивали друг друга и не наложили сами на себя руки. Ничего не понимаю.

— Подумай, какой соблазнительной приманкой был Гроссман для шантажиста, домогающегося денег, — медленно произнес я. — Огромное состояние и слабость к женскому полу. Но этот развратник был крайне осторожен. Так осторожен, что возбуждал почти охотничий азарт, горячее желание заманить его в ловушку. Рано или поздно должен был появиться шантажист, достаточно умный, чтобы сообразить, как это сделать… Прежде всего нужны две девушки. Если они сестры, это даже лучше. Одна из них вертится перед носом Уолкера, пока тот ее не заметит. Может, даже признается ему, что мечта ее жизни — украшать одну из комнат гроссмановского дворца. Наконец соглашение достигнуто, договор заключен, ее купили! И первое, что делает ее сестренка на следующее утро, — заявляет в полицию о пропаже Лили. Теперь у вымогателя все готово. Полиция начинает интересоваться Лили, которая внезапно исчезла, как сообщила ее сестра. Если потребуется, Лили поклянется, что ее похитили и насильно заперли в доме. Плати, или хуже будет! Но Гроссман их обошел. От окружного прокурора, с которым у него полное взаимопонимание, он узнает, что Луис Тил заявила в полицию о пропаже сестры и ему удается закрыть это дело. Вот она, злосчастная судьба вымогателя! Тем временем я начинаю новое расследование и узнаю некоторые факты. Шантажист опасается, что я раскопаю всю правду, и подговаривает Луис скомпрометировать меня, устроив мне ловушку и обвинив в попытке изнасилования.

— Значит, Луис соврала, сказав тебе, что сделать это ее заставил Уолкер? — спросила Грета, широко раскрыв глаза.

— Да, как и Лили, когда рассказывала о похищении, — кивнул я. — У них еще была надежда получить с Гроссмана деньги. Но когда вымогатель узнал, что я освободил Лили, перед ним встала трудная проблема: если бы Гроссман доказал, что девушка лжет, она тут же раскололась бы и выложила всю правду. Предотвратить такой поворот событий можно было только одним способом — убить ее. Но Луис, когда она узнала о смерти сестры, даже в голову не приходило, что это сделал ее сообщник. Она уверена, что убийство — дело рук Гроссмана, поэтому решает отомстить ему. Она готова говорить все, что угодно, лишь бы очернить Гроссмана перед Большим жюри. Вымогателю некуда деваться, Луис становится для него столь же опасной, как и Лили. Ведь если она узнает правду об убийстве сестры, она выдаст его. Еще хуже то, что до Луис не добраться. Ее где-то спрятали и стерегут день и ночь. Единственное, что оставалось преступнику, — это начинить взрывчаткой твою машину. Раз только так можно устранить Луис, то какая разница, сколько еще людей погибнут вместе с ней.

— А откуда этот вымогатель мог знать сестер Тил? — поинтересовалась Грета.

— Хороший вопрос, — одобрил я. — Можно ли найти лучшее место, чем ювелирный магазин, где они обе работают и куда регулярно заглядывает Уолкер?

— Ты имеешь в виду мой магазин? — Голос Греты дрогнул. — Эл, не думаешь же ты, что это я…

— После того как я увез Лили из дома Гроссмана в свою квартиру, — холодно сказал я, — и до того, как ее убили, я говорил по телефону только с двоими людьми. Только они могли знать, где она находится. Эти люди — Брайен и ты.

— Нет. — Она быстро замотала головой. — Это не…

— К тому же ты была единственной, кому я рассказал об этом рыбацком домике в горах, где мы спрятали Луис, — отчеканил я. — Вспомни, как ты настаивала, чтобы я взял тебя на пикник, чтобы мы воспользовались твоей машиной.

— Ты, видимо, и впрямь решил, что я шантажистка и убийца! — гневно крикнула она.

— Ты была единственной, кто все знал. — Тут я увидел ее совершенно отчаянный взгляд и сжалился. — Ты, — медленно произнес я, двигаясь к окну и вновь убирая картину Пикассо, — или тот, кто подслушивал все наши разговоры, все твои телефонные звонки.

— Эл, — ликуя, запрыгала она, — так это микрофон, да?

— Сообразила! — усмехнулся я.

— Ну? — Лицо ее сразу стало серьезным. — И кто его поставил?

Я неторопливо обернулся.

— Дуглас, — вежливо обратился я к Лейну, — вы забыли про свою пластинку.

— Я заслушался. То, что вы говорите, так интересно, — сказал он сдавленным голосом. — Просто захватывающе.

— Ну так слушайте. Мы дошли до самого главного.

— Ты не ответил на мой вопрос, — обеспокоенно напомнила Грета. — Кто поставил здесь микрофон?

— Вымогательство требует особого склада ума, — ответил я. — Использование часового взрывного устройства, которое может погубить одного человека — а может восемь, без разницы, — также требует особого склада ума, неуравновешенного и подлого умишки, который искажает и извращает все, что видит. — Я тепло улыбнулся Дугласу Лейну. — Только такой извращенный тип может додуматься до того, чтобы разгуливать по чужому дому в костюме евнуха из турецкого гарема!

Губы Дугласа раздвинулись, обнажая злобный оскал зубов, а сам он стал пятиться, чтобы быть подальше от меня, но через три шага остановился, упершись спиной в стену.

— Можешь спросить у Греты, — продолжал я, наступая на него. — В тот день, когда взорвалась бомба, я поклялся, что если когда-нибудь найду подонка, который ее подложил, то задушу его собственными руками.

Я дотянулся до его горла и вцепился в него обеими руками.

— Нет! — Зрачки его расширились. — Вы не посмеете, вы в два раза здоровее меня, это будет убийство!

— Дуглас, — нежно пропел я, и пальцы мои сошлись на его шейных позвонках, — ты абсолютно прав. А что ты сделал с сестрами Тил и с теми двумя парнями, которых угробила твоя бомба?!

Я сильнее сжал его горло, подавляя вырывающийся из него крик, и поднял Лейна над полом. Ноги его забарабанили по стене, выбивая предсмертную дробь.

— Эл! — не помня себя закричала Грета. — Не надо! Не делай этого!

— Уйди, — огрызнулся я.

Ритм дроби стал прерывистым, хаотичным, удары постепенно теряли силу. Лицо мерзавца Лейна обрело ярко-красный цвет, глаза вылезали из орбит.

Краем глаза я увидел, как что-то летит прямо в меня. Я постарался увернуться, но было поздно. Полная бутылка виски шарахнула меня сбоку по голове, я рухнул на колени, и комната завертелась перед глазами. Лейна я выпустил из рук и теперь не мог даже сфокусировать взгляд, чтобы найти его.

Через некоторое время вещи несколько замедлили свое мельтешение, я стал видеть и даже соображать. Поднимаясь на ноги, я наткнулся на Грету, стоящую передо мной с еще одной бутылкой в руке.

— Ты ведь полицейский! — с жаром заговорила она. — Если бы ты сейчас убил Дугласа, чем бы ты отличался от него? Ты был бы таким же убийцей! Мне просто противно на тебя смотреть! — яростно кричала она. — Это мальчишество — душить его собственными руками. Подумаешь, подвиг! Велика заслуга! Вот тебе монетка, мальчик. Сбегай в магазинчик, купи себе бутылочку газировки! Вот тогда и будешь играть в сыщиков и преступников, тогда сможешь душить убийц собственными руками и стрелять в них шипучкой!

— О-э… — промычал я. — Ты чуть не убила меня. Зачем ты взяла полную бутылку?

— К сожалению, у меня не было времени сначала выпить из нее виски, — огрызнулась она. — Будешь еще играть в свои душительные игры?

— Не буду, — буркнул я. — Ты, конечно, права, это совсем как в комиксах. Спасибо, Грета.

— Радость моя! — проговорила она с облегчением. — Я не могла тебе этого позволить, Эл. Я боялась, вдруг ты больше никогда не сможешь прийти ко мне и заняться любовью!

Внезапный судорожный вдох рядом заставил меня вспомнить, что Дуглас Лейн все еще числится среди живых. Привалившись к стене, он наполнял свои легкие, мощно втягивая воздух. Постепенно сиреневый оттенок сходил с его лица и на нем проступала болезненная сероватая бледность. Это было ничуть не лучше прежнего, да и дыхание оставалось по-прежнему тяжелым.

— Что с тобой? — спросил я его.

— Я не выношу никакого… физического… насилия, — отрывисто сказал он. — Это сердце… у меня врожденный… — Неожиданно он дернулся, гримаса боли исказила его лицо. — Помогите мне! — взмолился он. — Больно… сбоку… Пожалуйста! Вы не позволите мне так…

Тело его вдруг обмякло и, наклонившись вперед, вяло шлепнулось на пол. Он лежал неподвижно.

— Я вызову врача, — быстро поднялась Грета.

— Не беспокойся насчет врача, солнышко, — через несколько секунд сообщил я. — Ему теперь нужен только катафалк!

Картер Браун Пантера

Глава 1

Я остановил свой «остин». Перед вычурными бронзовыми воротами кладбища он смотрелся этаким символическим стражем на границе жизни и смерти… Мы вышли из машины. Сержант Полник нажал большим пальцем на кнопку звонка, и его вдруг передернуло.

— Кладбища всегда наводят на меня тоску, даже когда они такие светские, как это! — сказал он наивно.

— А вы суеверны? — спросил я, крайне удивленный. — Трупы ведь — это ваш бизнес, сержант. Его лоб покрылся сеточкой морщин.

— Против трупов я ничего не имею, — проворчал он, — морги меня тоже нисколько не волнуют, — его снова передернуло, — но кладбища — это другое дело, они беспокоят меня, лейтенант.

Кто-то вдруг внезапно материализовался по другую сторону ворот. Это был старик с копной седых волос, он выглядел настолько худым и сморщенным, что казалось, будто кровь, некогда бежавшая в его венах, давно высохла и превратилась в пыль.

Тяжело ступая, он пристально смотрел на нас, затем заговорил прокуренным голосом, от которого мне захотелось почему-то сначала выпить кофе, прежде чем входить…

— Что вам угодно? — раздраженно спросил он.

— Я — лейтенант Уилер, от шерифа, — произнес я громко и ясно, втайне надеясь, что это звучит так же значительно, как, например, Дж. Эдгар Гувер, — а это сержант Полник. Нам позвонили час назад и сказали, что вы только что обнаружили труп. Надеюсь, что это не было шуткой.

— Вам лучше пройти в контору, — неохотно сказал старик. — Мистер Уильямc ждет вас.

Он отпер ворота большим ключом, затем показал нам вниз на бетонную дорожку, по обеим сторонам которой ярко зеленела трава.

— Идите по этой дорожке, и она приведет вас к большому зданию. Я позвоню мистеру Уильямсу, дам ему знать, что вы приехали.

— Скажите ему, кто мы, — сказал я, — и что мы вовсе не намерены заниматься выяснением его доходов в такое утро, понятно?

Даже если он слышал мои слова, по его лицу этого нельзя было понять…

Полник втиснул свою тушу в машину, я устроился рядом с ним. Затем мы въехали в открытые ворота и поехали по бетонной дорожке. Через минуту мы остановились у впечатляющего бетонного здания с готическими арками, обрамляющими две массивные бронзовые двери. Сержант изумленно уставился на них, выходя из машины:

— Ничего себе!

Надпись над аркой, выложенная огромными бронзовыми буквами, гласила: «Вечный покой». Я сочувственно кивнул.

— Здесь все так чистенько, не правда ли, вам нравится?

Полник снова вздрогнул:

— Я представил, как моя старуха когда-нибудь будет здесь плакать, что совершенно невероятно, — и они ее вышвырнут за нарушение порядка.

Маленький человечек в аккуратном костюме торопливо спускался к нам по главной лестнице.

— Меня зовут Уильямc, — сказал он взволнованно. — Я здесь смотритель. Это ужасное происшествие, лейтенант, просто ужасное! Никогда прежде ничего подобного у нас не случалось.

— Уж не хотите ли вы сказать, что это первый труп у вас? — подозрительно спросил Полник. — У вас же не кафе-мороженое. В чем дело?

Лицо смотрителя сразу же вытянулось, рука его нервно скользнула за левый борт пиджака. Затем на лице снова появилось счастливое выражение.

— Но это же совершенно непредусмотренный случай, — запротестовал он. — Я, должен признаться, едва мог поверить в это, когда Джордан доложил.

— Кто это — Джордан? — спросил я.

— Человек, который открыл вам ворота, — объяснил он. — Он пришел на работу сегодня рано — закончить приготовления. У нас на одиннадцать назначена церемония погребения. — Он смиренно потупил глаза. — Это жена одного из наших горожан. Не знаю, как вам объяснить…

— Так что же случилось? — терпеливо спросил я.

— Я думаю, вам лучше взглянуть самому, лейтенант… э-э… Уилер? — Его рука потянулась к голове, как будто кто-то заставил его отдать честь, затем скользнула к шее и заскребла ее. — Джордан вызвал меня сразу же, как обнаружил это. Я просил его ничего не трогать, пока не появится полиция. Идемте, я провожу вас.

Он пошел впереди в сторону здания через лужайку, такую ровную, что трудно было представить, каким образом достигнута вся эта безупречность. Мы миновали фонтан с дугами прозрачной воды. Струи вылетали из ртов бронзовых херувимов, затем соединялись в виде дерева, омывая мраморные плиты со всех сторон.

Здесь на смерти хорошо зарабатывали, облекая ее в изящную форму и пряча под масками ангелов страдальческую гримасу вечности.

— Вот здесь, лейтенант. — Уильямc остановился и трагически указал пальцем.

Между тяжелым гранитным монолитом с одной стороны и скульптурой мраморного ангела с опущенными крыльями с другой было пустое пространство. Яма была аккуратно выкопана точно в центре, земля аккуратной кучкой высилась рядом. Я шагнул ближе и заглянул в шестифутовую яму…

— Ого! — сказал Полник сзади меня странным чужим голосом. — Это нереально… лейтенант, этого не может быть!

На дне ямы лежал саркофаг с ручками, которые казались золотыми. Крышку сдвинули. Внутри на мягком бархате лежало тело девушки — брюнетки с длинными вьющимися волосами.

Она была одета в элегантное вечернее платье из черного шелка, которое выгодно подчеркивало сверкающую белизну ее плеч.

Руки были аккуратно сложены на груди, глаза закрыты, на лице застыла мечтательная улыбка. На правой руке блестел золотой браслет с рубинами, мерцающими в солнечных лучах.

— Я не могу понять, как этот гроб мог оказаться, здесь, — сказал Уильямc дрогнувшим голосом. Своими длинными пальцами он сильно потер лоб. — Я просто не могу представить себе, как это оказалось возможным. Ворота были заперты и всегда запираются в семь часов вечера, лейтенант!

Я неуклюже спустился вниз к самому саркофагу, затем слегка прикоснулся к обнаженной руке чуть выше браслета. Она была ледяной…

— Она мертва, лейтенант? — спросил Полник над моей головой. — Я имею в виду, не в трансе ли она или что-то в этом роде?

— Если это транс, то кому-то очень повезло. Вы бы лучше вызвали дока Мэрфи из конторы шерифа.

Несколько секунд не было слышно ни звука сверху, только тяжелое дыхание Полника.

— Телефон, лейтенант? — наконец прохрипел он. — Есть ли он в здании?

— На обратном пути вы увидите боковую дверь, сержант, — отозвалс Уильямc, — она ведет в сторожку. Там есть телефон.

— Так далеко, а поближе нет? — пробормотал Полник и побрел прочь, словно цирковой слон, не желающий балансировать на большом резиновом мяче.

Я начал тщательный осмотр девушки в бархатном саркофаге, особенно ее рук, лежащих крестом. Кто-то очень постарался уложить их, чтобы достичь такой симметрии…

Маленькое рыжеватое пятнышко бросилось мне в глаза между первым и вторым пальцами ее правой руки.

Когда я за запястье приподнял слегка ее руку, под ней в ткани плать оказалась маленькая дырочка от пули, окруженная колечком засохшей крови.

Итак, никакой это не транс, на который так надеялся Полник, и док Мэрфи нам не был нужен, чтобы установить ее смерть. Единственное, что он должен сказать, — когда и как она умерла…

Откуда-то сверху донеслось почти рыдание.

— Лейтенант, — голос Уильямса сорвался от отчаяния, — это не след от выстрела?

Я вскарабкался наверх, стал рядом с ним на свежей зеленой траве. Его руки находились в постоянном движении — одна скребла шею сзади, другая, казалось, искала себе пристанища где-то внутри пиджака на гладком белом жилете…

— Проклятье! Теперь все это получит огласку! — Его глаза округлились при этой мысли. — Газетчикам повезло сегодня, лейтенант! Я не знаю, что скажет начальство, — ничего подобного не случалось с нами прежде.

— Вы удивляете меня, мистер Уильямc, — сказал я мрачно, — вы имеете в виду вот этот саркофаг? Он что же, первый у вас?

Скребущие пальцы оставили в покое шею и с бешенством схватились за мочку уха.

— Сейчас не время для плохих шуток, лейтенант! — его лицо побагровело. — Вы, кажется, не отдаете себе отчета, какая это для нас трагедия!

— И для девушки в саркофаге, — подхватил я. — Она была убита.

— Да, да, конечно, — его пальцы снова затихли, — Просто теряешь голову в такой момент, вы уж простите меня.

— Вы когда-нибудь встречали ее прежде? — спросил я без всякой надежды на ответ.

— О да, — кивнул он. — Много раз, лейтенант.

— Вы хотите сказать, что знаете ее? — Я вытаращился на него, и теперь уже я начал чесать затылок. — Кто она была?

— Мисс Кейнс, — ответил он, брызгая слюной, — это именно она занималась всеми приготовлениями.

— «Приготовлениями»?

— Она была личным секретарем доктора Торро, — сказал он. Как будто это объясняло все.

— Какими приготовлениями?

— Для церемонии погребения его жены сегодня утром, — болезненно морщась, сказал Уильямc. — Я же говорил вам раньше, вы не помните, лейтенант? Церемония назначена на одиннадцать — готовилось все необходимое дл погребения миссис Торро.

Шериф Лейверс сидел за своим столом и смотрел на меня с негодованием, как будто хотел сорвать на ком-то дурное настроение, а я оказался ближе всех.

— Который теперь час? — проревел он. Я посмотрел на часы:

— Пять минут двенадцатого.

— Итак, пять минут назад миссис Торро похоронена в той же могиле, где вы нашли труп секретарши доктора? — Он передернулся при этих словах, и я его понимал. — Кажется, придется оставить все остальные дела на ближайшие две недели, понимаете, Уилер? Слишком много разных разговоров об этом. Даже если вдруг разразится третья мировая война, они даже не заметят этого!

— Да, сэр, — сказал я, потому что больше нечего было сказать, а что-то надо было сказать…

— Торро, как сказал этот смотритель, один из наших самых известных граждан. — Лейверс откусил кончик сигары и с потрясающей точностью выплюнул его в металлическую урну возле своего стола. — Он ведущий психиатр в городе, состоит членом семи или восьми различных комитетов по самым важнейшим из важнейших причин. Боже мой! Они сотрут нас в порошок, если мы не сможем разобраться в этом деле!

— У вас есть какие-нибудь соображения, шериф? Он смерил меня жестким, почти враждебным взглядом.

— Есть одно, и именно вы сейчас нужны, Уилер, как это ни противно мне сознавать! Я хочу, чтобы вы сконцентрировались на этом деле и исключили все остальное, и женщин в том числе. У вас будет все необходимое, только назовите — и получите. Может, вызвать и отдел расследования убийств по этому случаю?

— Это кладбище находится в вашем округе, шериф, — сказал я как можно мягче. — Но я не думаю, что работа будет проводиться только на его территории.

— Одинокий волк — непревзойденный сыщик! — Он ехидно осклабился. — Вы бы лучше помнили о своей репутации. Если на этот раз произойдет осечка, с вами будет все ясно, Уилер!

— Да, сэр, — сказал я терпеливо. — А вы, должно быть, не забыли, спросил, есть ли у вас какие-либо соображения, но вовсе не о правилах хорошего тона или как быть примерным лейтенантом. Соображения, как приблизиться к этому лекарю-врачевателю горячих голов, вот что мен интересует. Немного о его жене и его секретарше — кое-что из того, что знают в городе и чего не знают! Я уверен, что если здесь есть какая-то грязь, то вы как раз тот, кто это знает! — восторженно закончил я.

Наступила пауза, угроза мелькнула в глазах шерифа — только на мгновение, но три затяжки сигары и мысль о том, что сказал ему доктор в последнее посещение, сделали его голос мягким.

— Я послал к нему Полника рассказать о его секретаре, — сказал он, игнорируя мои вопросы. — К тому времени, как закончатся похороны его жены, он привыкнет к этой мысли и не будет так шокирован. Вам будет легче его допрашивать, когда вы пойдете к нему, не так ли?

— Может быть, мне ходить за ним хвостом, — язвил я, — и приговаривать: сожалею о вашей утрате, доктор, такое несчастье, выпейте еще и расскажите мне обо всем этом… а?

ГоловаЛейверса утонула в клубах сигарного дыма.

— Вы можете действовать, как вам угодно, лейтенант! — сказал он, и голос его дрогнул, — но либо вы справитесь с этим делом, либо вмешается отдел расследования убийств.

— О'кей, — сказал я безнадежно. — А что касается того, что у меня будет все необходимое, догадываюсь, что трехнедельный отпуск сюда не относится?..

Глава 2

Доктор Джеисон Торро был высокий тощий малый, что-то около сорока, с аскетическим лицом и коротко остриженными волосами. На нем был прекрасно сшитый темный костюм, который мог стоить около трехсот долларов, все аксессуары прекрасно гармонировали со всем его обликом. Сильные руки с длинными чуткими пальцами постоянно двигались по полированной доске стола, пока он говорил.

— Я понимаю вас, лейтенант, — спокойно сказал он. — Бог знает, кому понадобилось убивать бедную Бернис Кейнс, но кто-то это сделал, и должно быть произведено расследование. — Он беспомощно пожал плечами. — Думаю, вы представляете, в каком шоке я находился после того, как ваш сержант рассказал мне обо всем за полчаса до погребения. И они оставили ее тело в могиле Марты!

Он резко поднялся со стула и прошел к окну, встав спиной ко мне.

— Это не могло быть совпадением, не так ли, лейтенант? — Его голос звучал глухо.

— Не похоже на то, — сказал я вежливо. — У вас есть враги, доктор?

— Боже мой, — он пожал плечами, — я надеюсь, что у меня нет врагов, которые бы настолько меня ненавидели!

— А как насчет девушки — вашей секретарши? У нее были враги? — спросил я.

— Не знаю, — медленно сказал он. — Бернис была моим личным секретарем, лейтенант. Очаровательная девушка, великолепный секретарь. Что она делала до и после работы, мне не было известно.

— Между вами были строго деловые отношения, ничего личного? Он обернулся.

— Я не против вашей настойчивости, — ответил он резко, — но ведь я вам уже сказал, что она была только моим секретарем.

— Конечно, конечно, — сказал я мягко, — и как долго?

— Год, может быть, больше, я могу уточнить, если угодно.

— Может быть, позднее, — сказал я. — Как вы пришли к решению принять ее к себе на работу?

— Моя последняя секретарша ушла с работы, она собиралась выйти замуж, — сказал он жестко. — Одно из бюро по найму прислало пять или шесть человек. Бернис оказалась лучше всех, и я ее нанял.

— Она не была замужем?

— Я не интересовался.

— Был ли у нее постоянный знакомый?

— Как долго я еще буду повторять, лейтенант, — он почти кричал, — ничего не знаю о ее личной жизни!

— Если я не задам вам этих вопросов, доктор, — сказал я терпеливо, — многие другие зададут, в том числе и газетчики. Вряд ли тело вашей секретарши оказалось в могиле вашей жены по ошибке. Это выглядит так, будто кто-то имел достаточно оснований ненавидеть не только вас, но и вашу жену.

Он опять побледнел.

— Я не собираюсь мучиться в раздумьях над этими гнусными предположениями, лейтенант. Если вы будете продолжать задавать вопросы в том же духе, сейчас же вызову моих адвокатов!

— Ваше право, доктор, — согласился я. — Но тот факт, что тело девушки было положено именно в могилу вашей жены, имеет какое-то значение, вы согласны?

Он сел, и опять его пальцы задвигались по крышке стола.

— Я осознаю, что… — Его голос упал почти до шепота. — Простите, ваши вопросы, конечно, вполне уместны, но именно сейчас они для меня особенно неприятны, почти невыносимы.

— Конечно, я могу это понять, — сказал я. — Но я вынужден их задавать.

Торро закурил сигарету, чтобы дать рукам какое-то занятие. Затем нервно выпустил дым. Руки его сильно дрожали.

— Моя женитьба была неудачной, лейтенант, — сказал он, быстро выговарива слова, — это было ошибкой. Мы оба поняли это через год, но как-то ничего не предпринимали. — Горькая улыбка скривила уголки его губ. — Я думаю, что мое профессиональное и социальное положение сыграло решающую роль в этом, а Марта радовалась роскоши и социальному престижу, который она, как моя жена, имела. В последние пять лет мы совершенно не имели ничего общего. Мы только мучили друг друга, и все. — Он с силой затушил сигарету в стеклянной пепельнице и потер руками лоб. — Так вот, — сказал он. — Хотите знать правду, лейтенант? Мы были любовниками, я и Бернис, в течение последних шести месяцев.

— И вы все-таки не знаете никого, кто мог иметь мотивы для убийства, из ревности например?

— Нет, — сказал он решительно. — Ни одного человека. Она приехала из Денвера. У нее нет ни друзей, ни родственников здесь, в Пайн-Сити.

— А как насчет вашей жены, — предположил я, — возможно, был кто-то, кто сказал ей о вас и Бернис Кейнс, надеясь, что она пойдет на убийство из-за мести?

— Я не знаю, догадывалась ли Марта о нас или нет, — устало произнес Торро, — даже если бы она знала, сомневаюсь, что это хоть сколько-нибудь могло ее обеспокоить. Марта была женщиной очень практичной — и если бы в ее жизни был другой мужчина, я никогда бы не узнал об этом, лейтенант. — Он пожал плечами. — Но когда я начинаю думать об этом, мне кажется, что совсем не знаю, чем жила Марта, что она делала.

Я достал сигарету.

— Да, помощи от вас мало, — сказал я мрачно и зажег спичку.

— Извините, — механически ответил он, — но сейчас я не могу мыслить логически. Может быть, вам следует поговорить с Таней Строуд, она могла бы рассказать вам больше.

— Таня Строуд? — спросил я.

— Она была ближайшей подругой Марты и знала о ней все. — Его рот скривился в гримасе отвращения. — Они всегда были вместе — ленчи, коктейли, демонстрации моделей, салон красоты, — иногда мне казалось, что она и обо мне знает больше, чем даже сама Марта! У нее квартира на Лейксайд. Она вдова, и все ее время уходит на собственные развлечения, денег для этого у нее достаточно. Ее покойный муж сколотил миллион и, возможно, с огромным удовольствием стал бы тратить эти деньги, а коронарная недостаточность лишила его этой радости.

Он нацарапал адрес на листке из блокнота и протянул его мне.

— Таня была очень взволнована на церемонии сегодня утром, — сказал он сухо. — Она громко кричала и была почти в истерике, ну прямо-таки профессиональная плакальщица.

— Бьюсь об заклад, мистер Уильямc не был в восторге от этой сцены, — сказал я.

— Уильямc? — Внезапный интерес в глазах. — Смотритель кладбища, вы его имеете в виду? Интересный, очень интересный случай. Боязнь червей — любопытная мания, лейтенант. Вы заметили, как он постоянно чешется?

— Я обратил внимание, — сказал я.

— Мне кажется, это своего рода комплекс вины. — Голос Торро зазвенел от профессионального любопытства. — Я бы очень хотел им заняться. У меня есть теория о людях его профессии: они имеют дело только с мертвецами и теми, кто их хоронит, всю свою жизнь. Я думаю, что все это может очень легко вызвать определенный комплекс, и довольно сильный. Вы понимаете, через какое-то время их начинает удивлять, что они все еще живы. Ведь посудите сами, вокруг них все умирают, кроме них!..

— Это интересная теория, доктор, — осторожно сказал я, — но думаю, что у него просто экзема!

— Неужели, — изумился он, — я в этом очень сомневаюсь!

— Вы думаете, что у него вот эта самая «пляска червей»? — Мен передернуло при этой мысли.

— Ему кажется, что черви разъедают его изнутри, и такое ощущение его не покидает, — сказал Торро, с энтузиазмом кивая, — это как бы расплата за то, что он жив и живет среди мертвых… — Первый раз за все время лицо его оживилось. — Ну ладно, говорит ему подсознание, я виновен в том, что еще жив среди мертвецов, но я ведь тоже когда-нибудь умру. Не смейтесь, лейтенант, логике нет места в уме такого индивидуума.

— Какой уж тут смех? — возразил я нервно. — Вы как раз вернули меня к жизни!

По дороге к дому Тани Строуд я собрался где-нибудь перекусить. Но воспоминаний о теории Торро было вполне достаточно, чтобы отбить всякий аппетит.

Лейксайд-Драйв располагалась как раз напротив озера. Спокойная гладь ярко-синей воды, освещенной лучами раннего утреннего солнца, невольно навевала мысли о том, что люди, живущие у этого озера, так же безмятежны и спокойны, как и дикие утки, лениво путешествующие вдоль берегов.

Я поставил машину недалеко от дома, вошел внутрь, поднялся в лифте на двенадцатый этаж, подошел к двери и нажал кнопку звонка.

Разноцветное видение открыло дверь и смотрело на меня, а мне пришлось потратить немного времени на то, чтобы, наконец, сориентироваться и увидеть все в правильной перспективе: ярко-рыжие волосы и красные губы, глаза — ярко-синие, свитер — ярко-желтый и такие же колготки.

Она была, что называется, хорошо сложена, хотя и это не то слово!

Ее грудь представляла собой дивное творение природы, тонкая талия плавно переходила в точеные бедра. От этого великолепия у меня захватило дух.

Ее лицо — наконец я перейду к нему — было слегка припухшим, как после слез, и выглядело совсем детским. Холодность в ее глазах исчезала по мере того, как она рассматривала меня…

— Я рада, что вы пришли, — сказала она хрипловатым голосом, — я как раз думала о вас. Входите!

Она повернулась и пошла в комнату, я последовал за ней, с наслаждением созерцая округлости ее ярко-желтых бедер. Мы вошли в гостиную с видом из окна на озеро, с роскошной мебелью в восточном стиле, которая была в моде пару лет назад.

— Садитесь, — скомандовала она, указав на длинную низкую кушетку, котора тянулась вдоль всей стены.

Я повиновался. Она подошла к окну и дернула за шнур, шторы сошлись вместе, словно отрезав солнечный свет и вид на озеро. В интимном полумраке она подошла обратно к кушетке.

— Вы верите в телепатию? — Ее голос слегка дрожал, когда она скользнула на кушетку рядом со мной, прижав свое бедро к моему.

— Торро предупредил вас о моем визите? — спросил я, так как это было первое, что пришло мне в голову.

— Торро? — Ее рот скривился в гримасе отвращения. — Пожалуйста, не упоминайте этого дьявольского имени!

— Но если это не он, то как еще вы могли узнать, что я еду к вам?

— Ты не поймешь, — выдохнула она. — Я чувствовала, что кто-то мне очень нужен, когда вдруг прозвучал звонок. Я открыла дверь, и там был ты! Понимаешь, дело не в имени и не в цели твоего прихода — подписка на журналы или проверка водопровода. Полчаса удовольствия, и я забуду, что ты когда-то существовал! — Она прижалась ко мне плотнее, я ощутил тяжесть ее грудей.

Глаза у нее закрылись, и она пробормотала: «Поцелуй меня!..»

— Возможно, ты уже в забвении, — хрипло сказал я, — но железные объяти полицейского не сможешь не оценить!

Ее глаза широко открылись.

— Кого?

— Лейтенант Эл Уилер, из конторы шерифа. А вы — миссис Строуд, одно из моих видений, обретшее плоть и кровь, — я погладил один из ее локонов, — так восхитительно ожившее!

Она дернулась прочь от меня — безупречная статуэтка в ярко-желтых колготках.

— Черт! — воскликнула она негодующе. — Почему же ты сразу не сказал, что ты из полиции!

— Ну, — кротко улыбнулся я, — полисмены тоже люди, а то, что ты собиралась предпринять, случается не так уж часто в нашей скучной серой жизни.

— Вы бы лучше перешли к делу, лейтенант! У меня сегодня дел по горло.

— Я заметил это, как только вошел, — согласился я. — Я расследую убийство Бернис Кейнс.

Таня Строуд выдавила две слезинки и предоставила мне проследить, как они медленно скатывались по ее щекам.

— Это как раз то, что я старалась забыть! — сказала она дрогнувшим голосом. — Моя лучшая подруга Марта — самый дорогой мне человек в мире — похоронена сегодня утром. А ее могила была осквернена трупом этой ужасной женщины!

— Бернис Кейнс? — уточнил я, пытаясь не отвлекаться от хода мыслей.

— Женщина, которая превратила жизнь Марты в настоящий ад! — бросила она мне в лицо. — Но так же, как и ее, я обвиняю Джейсона Торро — этого дьявола! Он виноват во всем — в том, что Марта умерла такой молодой и что та, друга женщина была убита! Это его вина!

— Почему вы так думаете?

— Вы не поймете, — усмехнулась она, — все вы, мужчины, одинаковы.

— Разве не одного из нас вы жаждали пять минут назад? — спросил невинно.

Она раздраженно передернула плечами:

— Вы прекрасно понимаете разницу, лейтенант. Одно дело чисто физическое влечение, и совсем другое — здравомыслие.

— Попробуйте все же объяснить, — предложил я, — я сочувствующий тип.

— Знаете ли вы, как умерла Марта? — спросила она дрожащим голосом.

— Нет, — признался я, — у меня еще не было времени выяснить это.

— Тогда найдите время, — приказала она. — Это стоит того. Она просто потеряла голову из-за этого «соблазнителя», ее мужа! Это из-за него она постоянно пребывала в таком состоянии, что не знала, какой конец лучше!

— Вы думаете, что она покончила с собой?

— О нет, — сказала она с холодной улыбкой. — Торро был слишком умным, чтобы допустить что-нибудь подобное. Это был несчастный случай. Бедняжка, она все время была в таком смятении, а водить эти спортивные машины нужно со спокойной душой. Рано или поздно подобное должно было случиться! И этот монстр все предвидел!

— Вы имеете в виду, что она была убита в автомобильной катастрофе? — спросил я.

— Это они так представили, — мрачно проговорила Таня Строуд. — Но уверена! Он запланировал это!

— Интересная история, — пробормотал я. — Стоит этим заняться.

— Вы не верите мне, не так ли? — Рыжие волосы рассыпались роскошными волнами, когда она встряхнула головой.

— Немного есть. Не очень-то все это правдоподобно, — сказал я честно. — У меня уже есть одно убийство, и я не согласен приобретать еще одно, это не рынок, миссис Строуд.

— О, мужчины! — простонала она. — Если вы не верите мне, спросите Фрэнка Корбана — он вам расскажет!..

— Фрэнк Корбан?

— Он был настоящим другом Марты, — горько сказала она, — таким же, как и я.

— Конечно, я опрошу его, — сказал я. — Где я могу его найти?

Крепкими белыми зубами она закусила нижнюю губу.

— Возможно, это ему не понравится. Вы не говорите ему, что это я назвала его имя, хорошо?

— Честное слово лейтенанта полиции!

— Он живет на том берегу озера, — сказала она, — место называетс «Убежище», вы сразу найдете.

— Я сейчас же пойду к нему, — сказал я.

— Он вам понравится. У него прекрасное чувство юмора, и он постоянно шутит. — Она улыбнулась, ее мягкая рука легла на мое бедро. Внезапно длинные ногти вонзились в тело. — Но пожалуйста, будьте осмотрительны, лейтенант, — прошептала она. — Фрэнк очень веселый малый, но иногда бывает непредсказуем. Не надоедайте ему вопросами, хорошо?

— Я постараюсь не нервировать его, — пообещал я. — Будьте добры, вытащите ваши ногти из моей ноги, а?

Она томно поднялась с кушетки, потянулась и сладко зевнула. Тонкий желтый свитер обрисовал все изгибы ее тела. Затем она так же медленно выпрямилась.

— О Боже, — почти застенчивое выражение появилось на ее лице, — вы так спешите, лейтенант, что не даете возможности бедной девушке опомниться.

Когда я вставал с кушетки, она спросила:

— Вы не хотите выпить чего-нибудь? И почему бы вам не остаться еще немного?

— Я воспользовался бы, Таня, — сказал я, вставая, — этим приглашением, но не сейчас. Может быть, в другой раз?

— Не думаю, — равнодушно ответила она. — Теперь или никогда, это мой лозунг. Забавно, что так много парней, которые выглядят вроде бы мужчинами, в конце концов оказываются кроликами!

— Недавно в Голливуде, — сочувственно объяснил я ей, — я раздобыл автограф Кролика Роджера, и это в какой-то мере изменило все мое мировоззрение.

Глава 3

Местечко, которое называлось «Убежище», вполне соответствовало своему названию. В тенистых уголках парка я видел парочки, причем совершенно невозможно было определить, где он, а где она. Прически были абсолютно одинаковыми, так что приходилось смотреть ниже: если брюки, то парень, если юбка, то девица. Иногда до меня доносился запах хорошего шотландского табака. Начать, что ли, курить трубку, этакую старинную, изогнутую?

Дом был простроен в псевдотюдорианском стиле, но это была всего лишь неудачная имитация этого стиля, который так хорошо смотрелся в Англии. Я когда-то бывал там и знаю, что это такое. Я дернул за шнур на солидной дубовой двери. Старинный бронзовый звонок яростно звякнул, оповеща обитателей дома, что кто-то снаружи ждет.

Прежде чем звук звонка затих, в дверях появилась горничная. На светлых, коротко остриженных волосах лежала благочестивая белоснежная шапочка, которую можно было увидеть только в голливудских фильмах довоенных лет.

Даже если бы она и изобразила улыбку, то это было бы лишним, потому что всем своим изящным телом, которое четко вырисовывалось под черной униформой, она говорила: «Входи, незнакомец, ты дома».

Прошла почти минута, но не было сказано ни слова, мы только смотрели друг на друга. Я считал, что она должна произнести, к примеру: «Да, сэр?» Еще минута молчания — и я почувствовал, что больше не выдержу.

— Если вы ничего не имеете против, — сказал я доверительно, — я был бы счастлив составить вам компанию вместе с пылесосом.

— Что бы вы ни продавали, — сказала она спокойно, — мы либо купим, либо не купим это.

— Лосьон для лица, который я продаю, смывает все, в том числе того парня, который надоедал вам на прошлой неделе. В его состав входят лучшие масла и ароматизаторы, и вы можете…

— Вы что, ненормальный? — Ее вздернутый носик пренебрежительно сморщился.

— Я полицейский. Лейтенант Уилер из управления шерифа, но вы можете называть меня просто Эл.

— Мне не хочется вас так называть. — Глубокое разочарование было на ее личике. — Если вы сыщик, то я…

— Ничего не говорите! — опередил я ее, показав свой значок. — Мне нужно поговорить с Фрэнком Корбаном.

— Так вы на самом деле сыщик? — Она уставилась на значок, потом подняла голову и взглянула на меня без интереса. — Подождите здесь, я узнаю, примет ли он вас.

В ожидании я закурил и поразмыслил. Если появился такой новый тип горничных, то не лучше ли мне забросить закон и порядок и наняться в бюро услуг.

Дверь открылась. Горничная посмотрела на меня снисходительно, будто удивляясь, что я не исчез.

— Мистер Корбан примет вас, лейтенант. Я вошел в широкий холл, подождал, пока она закроет входную дверь, затем пошел следом за ней, вернее за ее платьем из черного сатина, дальше. Мы подошли к другой двери, она постучала и встала сбоку.

— Мистер Корбан ждет вас, — сказала она резко, — бьюсь об заклад, он тоже примет вас за ненормального.

У меня не было времени для возражений. Я вошел в комнату, которую вы сразу бы назвали кабинетом. Она была отделана дубовыми панелями, на которых висели охотничьи трофеи и огнестрельное оружие в стеклянных витринах. Четыре кожаных кресла стояли аккуратным полукругом около массивного камина, и в одном из них сидел тип и курил трубку с длинным мундштуком и чрезмерно большим чубуком.

Увидев меня, он поднялся. Радостная улыбка у него на губах и прозрачна кожа, обтягивающая скулы, рождали умилительное чувство, что на все смотрит череп с распахнутым ртом.

— Лейтенант Уилер, не так ли? — Он протянул худую руку и холодными пальцами на мгновение сжал мою кисть. — Я заинтригован, лейтенант, мне не так часто наносят визиты из полиции. — Он издал клокочущие звуки, и сообразил, что это смех, которому предшествовала шутка, а я этого не понял.

— Я расследую убийство девушки по имени Бернис Кейнс, — сказал официальным тоном, — и миссис Строуд сказала мне, что вы можете оказать посильную помощь.

— Таня так сказала? — Он вынул трубку из бескровных губ и изобразил на лице изумление. — Что же заставило ее так сказать?

— Может быть, она приняла меня за ненормального, как ваша горничная? — предположил я холодно. — О Боже! — Он стукнул концом трубки по верхним зубам, и этот звук отозвался у меня на нервах. — Бетти опять была груба?

— Если Бетти — ваша горничная, то вы правы, — сказал я. — Догадываюсь, что она своего рода уникум в ведении домашнего хозяйства.

— Вот всегда она такая. — Он немного поклокотал. Это была небольша разрядка, и можно было подумать, как себя вести. — Но по дому она не имеет себе равных. Поэтому я не обращаю внимания на ее выходки. Пожалуйста, примите мои извинения, лейтенант.

— Когда есть на что посмотреть, кто будет слушать, что она говорит, — галантно произнес я.

Корбан с понимающим видом попыхтел своей замысловатой трубкой и кивнул, улыбаясь.

— О да, она довольно привлекательна, правда? Я знал, кого подобрать на это место.

— Униформу тоже вы подобрали? — сказал я. Его густые пушистые брови насупились, темно-карие глаза потемнели.

— Мне не нравится ваша шутка, лейтенант, поэтому я проигнорирую сказанное.

— А вот я не могу проигнорировать убийство Бернис Кейнс, — сказал я. — Как заметил доктор Торро, они были близкими друзьями, и он не может поверить, что у него есть враг, способный убить девушку и положить ее в могилу, ожидавшую его жену. Таня Строуд так говорит об этом: доктор не кто иной, как дьявол, который свел свою жену в могилу, и она нисколько не была бы удивлена, если он убил бы и девушку. А как вы считаете?

Кожа на черепе сдвинулась так, что лицо приняло негодующее выражение.

— Что считаю, лейтенант?

— Вы были хорошими друзьями с миссис Торро — вам должно быть известно кое-что из ее личной жизни.

— Ах вот что. — Он изящно пожал костлявыми плечами. — Конечно, я знал, что они с доктором не ладили. Бедная Марта временами была очень эмоциональной. Признаюсь, она надоедала мне разговорами о своих домашних неурядицах. Но я никогда не видел ее мужа и эту девушку. Как вы ее назвали, Кейнс? — Он передвинул во рту трубку и сильно затянулся. — К сожалению, как вы сами видите, лейтенант, я ничем не могу быть вам полезен.

— А Таня Строуд? — настаивал я. — Что вы знаете о ней?

— Тигрица, постоянно ищущая себе партнера, — сказал он, — временного, конечно. Впрочем, кое-кто назвал бы ее иначе — например — черна вдова-паучиха! Она действительно была близкой подругой покойной Марты. Но совсем не уверен, что именно доктор — одна из ее целей. Кто знает, что у нее может быть на уме!

— Так, — сказал я без малейшей надежды. — Ну, простите, мистер Корбан, за то, что отнял у вас время.

— Не стоит, лейтенант. Я прикажу Бетти проводить вас. — Она нажал кнопку звонка рядом с камином и встал с кресла, посасывая свою трубку.

Через несколько секунд дверь открылась. Блондинка-горничная сделала пару шагов по комнате, остановилась и посмотрела на Корбана.

— Вы что-то хотели? — спросила она.

— Лейтенант Уилер уходит, Бетти, — бесстрастно сказал Корбан, — пожалуйста, проводите его.

— Вы хотите сказать, что только для этого меня и вызвали? — возмутилась горничная.

— Конечно! — выпалил он. — Это ведь одна из ваших обязанностей, если вы помните?

— Что же, — проговорила она, — он забыл, как вошел сюда?

— Бетти. — Корбан сжал зубами трубку. — Прекратите спорить и проводите лейтенанта.

— Возьмите меня за руку, — сказала она, смерив меня презрительным взглядом, — а то еще потеряетесь!

— Охотно, — игриво сказал я. Мы проследовали в холл. Она открыла дверь и с преувеличенной заботой на личике спросила:

— Вы уверены, что дойдете до своей машины, лейтенант, или, может, доставить для вас собаку-поводыря?

— Послушайте, Бетти, не очень-то вы похожи на горничную, — сказал я. — Да и Корбан отнюдь не герой-любовник, но, может быть, я ошибаюсь?

— У вас больное воображение, лейтенант, — ответила она. — Пусть Корбану не нравятся мои манеры, и все же он прекрасно знает, что без меня этот дом давно развалился бы, поэтому я, что называется, привилегированная горничная.

Шум подъезжающей машины заставил меня обернуться, и я увидел, что рядом с моей машиной резко затормозил белый как снег «мерседес». Водитель вышел из машины и легким быстрым шагом направился к дому.

Он был молод, лет, может быть, двадцати пяти, чуть больше шести футов роста, около восьмидесяти килограммов весу. Его блестящие черные волосы были зачесаны со смуглого лба назад, а живые темные глаза сверкнули, когда он взглянул на горничную.

— Привет, Бетти, — радостно сказал он басом. — Как поживает лучшая из всех хозяек клубов в этот прекрасный день? Все играешь в кошки-мышки с этим старым развратником Корбаном?

Лицо блондинки прояснилось. Молодой человек внимательно взглянул на меня, затем на нее с извиняющимся выражением.

— Все понял, я буду следить за своими манерами. Ну, представь же меня, крошка! Это новый член клуба?

— Это лейтенант Уилер из управления шерифа, — деревянным голосом произнесла Бетти. — Лейтенант, разрешите представить вам Хола Бейкера.

Появившаяся было улыбка сползла с его лица, и он уставился на меня.

— Лейтенант? — сглотнул он. — Рад познакомиться.

— А что, мистер Бейкер, Корбан действительно любит играть в кошки-мышки? Не думаю, чтобы он был очень резв, но картина, конечно, из веселеньких!

— Я пошутил, — сказал он, робко улыбаясь. — Я всегда попадаю впросак со своими шутками.

— Но членам клуба все сходит с рук? Не правда ли? — небрежно сказал я.

Улыбка сползла с его лица.

— Это была как раз одна из моих не самых удачных шуток, лейтенант, — старательно объяснил он мне. — Дом Фрэнка такой огромный, что я всегда называю его загородным клубом, понимаете? И еще, как вы помните, я назвал Бетти хозяйкой, а не горничной.

— Конечно, — сказал я, понимающе улыбнувшись, — но почему-то эта шуточка повергла Бетти в такое смущение!

— Единственное, чего лишены девушки, так это чувства юмора, — заявил он. — Ну, если позволите, лейтенант…

— Идите, мистер Бейкер, я уже ухожу, — сказал я вежливо.

Он метнулся мимо Бетти в дом и направился прямо к кабинету Корбана. Я прошел немного вперед, затем вернулся и покосился на девушку.

— Спасибо, что проводили меня, куколка. Это было истинным удовольствием.

— В следующий раз, когда соберетесь сюда, приезжайте в четверг. Это мой выходной день, и меня здесь не бывает.

Я услышал, как хлопнула дверь, когда я подошел к машине. Прежде чем скользнуть на сиденье, я записал номер «мерседеса». Затем проехал немного вперед и выехал на дорогу.

Мои часы показывали половину четвертого. Большая часть дня была впереди, и, направляясь по следующему адресу, я думал, что, вполне вероятно, ярко-желтый цвет мог стать моим любимым цветом…

Глава 4

Когда лифт доставил меня на двенадцатый этаж, мне вдруг пришло в голову, что я просто сексуально озабочен и шериф был бы абсолютно прав, вышвырнув меня через неделю с работы. И если ты любишь свою работу, то какого же черта… Но мысли эти мелькали и пропадали, а тем временем я нажимал кнопку звонка у двери Тани Строуд.

Через пять секунд я так разволновался, что забыл всю свою философию. Я ожидал лицезреть яркое видение желтого цвета, а увидел рослого парня с мрачным лицом. Рубашка была расстегнута, и я увидел мощную грудь, густо заросшую черными волосами.

Парень что-то проворчал, глядя на меня такими глазами, будто я был аппетитным окороком, подвешенным на крючке в витрине мясной лавки.

— Я думал, что ты не осмелишься появиться, пока я здесь, — сказал он с чувством удовлетворения, — она лгала мне, что никакого парня не было вовсе! Но к тому времени, как она вернется, это станет правдой.

Он не дал мне возразить. Его левая рука сгребла мой пиджак и подтянула поближе к себе, а правая сложилась в огромный кулак и приготовилась опуститься на мою голову. Я успел среагировать, так как мне было очень жаль моих зубов, и всем весом наступил ему на ногу. Он приготовился было взреветь. Шум был вовсе ни к чему, и я всадил руку в его солнечное сплетение, а ребро ладони — в горло.

С трудом я отцепил его руку от своего пиджака, он же стоял с широко открытым ртом и, вытаращив глаза, глотал воздух. Щеки его медленно бледнели, постепенно приобретая синеватый оттенок. В общем, у него уже было достаточно хлопот, чтобы обращать внимание еще и на меня, и я двинулся мимо него в квартиру.

Таня Строуд сидела на кушетке в гостиной. Тяжелые шторы были по-прежнему задернуты, а комната погружена в интимный полумрак.

Это был как раз тот самый случай, когда нужно было бы смутиться и спросить, не помешал ли я.

— Что с Бенни? — спросила она, побледнев.

— Вы имеете в виду того, у которого столько шерсти на груди?

— Кого же еще? — прошелестела она.

— У него что-то случилось с дыханием. Либо это астма, либо он слишком много занимается спортом в помещении. С ним будет все в порядке, я уверен!

Звук тяжелых шагов подтвердил мои слова, и огромный парень ворвался в гостиную. В его глазах я прочел желание изувечить меня. Он начал приближаться ко мне, — Скажите ему, кто я, миссис Строуд, — попросил я, когда между нами оставалось пять шагов, — скажите, что ему обеспечено девяносто девять лет за предумышленное убийство, даже если я выстрелю ему два раза в живот в качестве самообороны.

— Бенни! — сказала Таня напряженным голосом. — Он из полиции!

— Мне плевать, кто он, — взорвался Бенни, — вот когда я с ним покончу, он будет… — Вдруг он замер. — Полисмен!

— Лейтенант Уилер из управления шерифа, — представила меня Таня. — Я же тебе говорила, что больше никого не было! Хоть раз в жизни ты можешь выслушать меня внимательно?

— Полисмен! — В течение минуты выражение лица Бенни менялось с калейдоскопической скоростью, наконец появилась вымученная улыбка. — Ну, — сказал он, — прошу прощения. Надеюсь, вы понимаете, лейтенант, я просто ошибся, вернее, принял вас за…

— Конечно, — сказал я, — давайте все забудем, ведь вы мне ничего не повредили, и я принимаю ваши извинения.

— Спасибо! — Он закрыл глаза, а тело его вздрогнуло. — Большое спасибо!

— Мне нужно поговорить с миссис Строуд, — перешел я на официальный тон. — Почему бы вам не надеть пиджак и не улетучиться?

— Поговорить? — Он отвел глаза, похожие на маленькие горящие угольки, и уставился в пространство. — Как долго вы собираетесь здесь оставаться?

Я пожал плечами:

— Кто знает? Возможно, час, а возможно, пару дней. Почему бы вам не позвонить миссис Строуд на будущей неделе и не узнать?

— Послушайте, — с бешенством выпалил он, — вы не смеете… — Но он быстро понял, что такой мерзавец, как я, конечно, посмеет, и спросил:

— Я позвоню тебе, Таня?

— Да, Бенни, — сказала она, стараясь не смотреть ему в глаза, пока он собирал свои пожитки.

Затем он пулей вылетел из комнаты. Входная дверь грохнула, и в комнате воцарилась тишина. Я закурил и стал наблюдать, как Таня приводит в порядок свою одежду и прическу.

— Вы все-таки приходите не вовремя, лейтенант, — сказала она наконец. — Вы ко мне по делу или просто так?

— Этот Бенни — буйный парень, — сказал я небрежно. — Чем он занимается?

— Он водит грузовик, — ответила она. — Я не обращаю внимания на такие его выходки, позже он очень раскаивается в них…

— Где вы его нашли? В клубе?

— Однажды ночью в баре, в старом городе, — проговорила она равнодушно, — мне было скучно, и… Клуб? Какой?

— Загородный клуб. У Корбана. Потерев щеку нервно вздрагивающей рукой, она уставилась на меня:

— Фрэнк рассказал вам о клубе?

— Конечно, — кивнул я, — между нами не было никаких секретов. Я даже познакомился с хозяйкой клуба — Бетти.

— Эта шлюха! — прошипела она.

— Я этого не заметил, — признался я, — но возможно, вы и правы…

— Я должна выпить чего-нибудь. — Она вопросительно посмотрела на меня, затем встала. — Как вы, лейтенант?

— Виски со льдом и немного содовой, — благодарно отозвался я.

Она взяла два пустых стакана и пошла в кухню. Я потушил сигарету в хрупкой пепельнице из китайского фарфора, сел на кушетку. Через несколько секунд Таня вошла в гостиную. Я взял у нее свой стакан, и она села рядом со мной. Она взглянула на меня, и в ее глазах я увидел тревогу.

— Я не совсем поняла, зачем Фрэнку, нужно было рассказывать вам о, клубе. — Она быстро проглотила содержимое своего стакана. — Он рассказал вам обо всем, лейтенант?

— Все, — немедленно согласился я с ней. — Почему вы не называете мен Элом?

— Можно и так. — Она равнодушно пожала своими роскошными плечами. — Он что же, рассказал вам, что Марта была членом клуба?

— Конечно, — опять кивнул я. — Я даже имел честь быть представленным Ходу Бейкеру.

— Ну и достанется же Корбану при нашей встрече, — сказала она. — Он с ума сошел, надо же додуматься — рассказать вам такие вещи!

— Он не все рассказал, просто большую часть, — поправил я ее. — Кстати, он не сказал, был ли Торро членом клуба?

— Вы шутите, муж и жена Торро — члены клуба?! — засмеялась она.

— Пожалуй, это действительно глупо, особенно после ваших слов!

— Представляете: Марта и Ход — и Торро с Бетти? — Теперь уже она хохотала. — Как вы думаете, они договорились бы насчет завтрака, а?

Я допил виски и поставил стакан на маленький столик. Таня придвинулась ко мне еще ближе, теперь она сидела совсем рядом. Холодок в ее глазах растаял, теперь они смотрели на меня даже приветливо.

— Теперь, Эл, — сказала Таня тихим хриплым голосом, — когда вы все знаете о клубе, между нами не должно быть никаких секретов, правда?

— Вы давно член клуба? — спросил я. Она повторила пальцем линию моего подбородка, размышляя, что же ответить.

— Где-то около года. Одна моя подруга была членом клуба и представила меня Фрэнку. Там же я познакомилась с Мартой. Я была вдовой уже шесть месяцев, и мне было ужасно тоскливо.

— Могу себе представить, — сочувственно отозвался я. — Корбан ничего не сказал мне об оплате членства в таких клубах, наверное, дорого стоит?

— Разумеется, — кивнула она. — И дело не только в деньгах, ведь это клуб с ограниченным доступом, Эл!

— Ах вот оно что! И сколько человек состоят членами клуба?

— Я думаю, только Фрэнк может сказать что-то определенное, — сказала она, — я видела не больше шести-семи человек одновременно.

— Не совсем удобно, если соберется слишком много людей в таком клубе? — предположил я.

Таня кивнула, затем прижалась ко мне, теплый огонек в ее глазах разгорался все ярче.

— Одного я не могу понять, — недоуменно проговорила она, — как это Фрэнку пришло в голову все рассказать вам. Неужели он был уверен, что вы никому ничего не расскажете?

— Видимо, он был слишком обеспокоен убийством и тем, что его им связывалось с именем Марты Торро, — пояснил я. — А что этот Хол Бейкер, он действительно член клуба или его хозяин, как Бетти?

— Я никогда этим не интересовалась, — с нетерпением в голосе ответила она. — Неужели мы все время будем говорить только о клубе, Эл? Тебе не хочется расслабиться ненадолго?

— С удовольствием. Ты знаешь, иногда я до того расслабляюсь, что меня не отличишь от трупа. Вот как раз в предыдущий вечер я…

Ее губы слились с моими, заткнув мне рот на полуслове. Мы замерли в долгом бесконечном поцелуе. Тело ее затрепетало. Она с возрастающим возбуждением все сильнее прижималась ко мне. После невыносимо долгой паузы она отвернулась от меня, издав звук, очень похожий на рычание тигра, когда он чувствует, что рядом охотник.

Я поднялся с кушетки и вежливо ей улыбнулся, как непьющий гость в компании заядлых алкоголиков:

— К сожалению, мне нужно идти…

Нужно было видеть, какое изумление отразилось в ее глазах, даже рот ее приоткрылся.

— Ты шутишь? — выдохнула она.

— К сожалению, мне приходится следовать правилам поведения служащих управления шерифа, — продекламировал я, — страница пятая, параграф четвертый, подпункт Е, цитирую: «Ни один офицер не должен вступать в компрометирующие связи с подозреваемым или свидетелем во время работы». — Я посмотрел на часы. — Сейчас пять минут пятого, а я на работе до шести…

— Ты собираешься уйти именно сейчас, когда… Ярко-желтый свитер взлетел и упал с пугающей скоростью, и я сразу же стал размышлять над проблемами конструкторов женского белья…

— Но я же вернусь, Таня, куколка, — пообещал я, пятясь к двери, — вернусь.

— Позвони дважды, — сказала она, — чтобы я знала, что это ты, и закрыла дверь еще на пару оборотов!

— Это я уже слышал, — сказал я мрачно. — Почему-то все женщины, которых сегодня встречаю, выставляют меня. Надо выяснить, почему это так. Может быть, они находят меня отвратительным, но ведь это не так?

— Выметайся вон, ты, идиот! — крикнула она с такой яростью, что голос ее сорвался почти на визг. — Мне тошно от одного твоего голоса!

Глава 5

Солнце уже клонилось на запад, когда я возвращался в город. Внезапные спазмы в желудке напомнили мне, что я сегодня еще ничего не ел. Поэтому зашел в кафе, чтобы перехватить сандвич. Контора доктора Торро не отвечала, когда я позвонил туда из кафе, поэтому я набрал его домашний номер. Здесь мне ответили. Голос его звучал без особой радости, когда я сказал ему, что хочу поговорить с ним еще немного, но все же он согласился подождать, пока приеду.

Когда я вошел в дом, мне показалось, что это подходящее жилье для такого человека, как доктор Торро. Большое светлое здание с украшенным орнаментом фасадом, слегка даже вычурным, как будто архитектор в последний момент решил, что дом все же должен соответствовать своей цене… и перестарался.

Шторы были опущены на всех окнах, придавая дому почти нежилой вид. Я нажал кнопку звонка и услышал, как что-то звякнуло едва слышно внутри. Немного погодя доктор сам открыл мне дверь. Складки на его лице прорезались еще глубже, а может быть, это были их тени, а может быть, разыгралось мое воображение.

Он с минуту смотрел на меня, как на нечто страшно неприятное, затем пожал костлявыми плечами под прекрасно сшитым синим пиджаком.

— Входите, лейтенант, дома я один:

Я последовал за ним сквозь пустынную гостиную на полукруглую заднюю террасу, которая слегка напоминала бар. На стойке стояли напитки. Доктор указал мне на поднос с бутылками разнообразной формы и спросил:

— Налить вам чего-нибудь, лейтенант?

— Виски со льдом и немного содовой. Я сел на один из стульев перед баром, пока он готовил выпивку. Когда он закончил и поставил передо мной стакан, а из своего пригубил, взгляд его остановился на мне.

— Вы хотели еще о чем-то спросить меня, лейтенант?

— Да. — Я отпил немного виски. — Вы знаете человека по имени Фрэнк Корбан?

— Слышал о нем, — сказал он. — А что?

— Этот малый был хорошим приятелем вашей жены, — так говорит Таня Строуд. Так вот, этот Корбан содержит у себя в доме интересное заведение — почти уникальное в своем роде «убежище»— так он его называет.

— Вот как? — произнес Торро. Его пальцы начали постукивать о стойку бара. — Вы думаете, здесь какая-то связь с убийством Бернис, лейтенант?

— Пока не знаю, — признался я. — А как вы познакомились с Корбаном?

— Он был моим пациентом, — сказал он холодно.

— Удивительно. Мне он не показался сумасшедшим, — возразил я.

— Лейтенант! Не следует бросаться такими словами. У него было небольшое психическое расстройство.

— Конечно, — сказал я извиняющимся тоном. — Насколько я понял, он содержит что-то вроде частного клуба, очень интимного.

— Я не состою членом этого клуба, если вы на это намекаете, — огрызнулс он.

— Меня интересует, была ли ваша жена его членом. Например, Таня Строуд — член этого клуба. Торро устало потер лоб.

— Вполне возможно, что и Марта была членом клуба, я ведь уже утром сказал вам, что мы жили совершенно разной жизнью.

— Уж это точно, — согласился я. — А известно ли вам, что Таня Строуд считает, что смерть вашей жены, вовсе не была несчастным случаем?

— Я не удивлюсь ничему, что бы она ни сказала, особенно если это касаетс меня. — Он коротко рассмеялся. — Уверен, что вы составите удачный отчет, если будете верить тому, что говорит Таня.

— Я не склонен верить кому бы то ни было сейчас, и это относится к вам в равной степени, доктор, — сказал я как можно мягче, — я просто пытаюсь найти убийцу.

— Отлично! — Он допил до конца, затем резко поставил стакан на стойку бара. — Я только не в силах понять, каким образом эта бесконечная цепь бессмысленных вопросов и ответов может вам помочь, лейтенант!

Я вздохнул:

— Рано или поздно мне всегда говорят подобные вещи, доктор. А теперь почему бы вам не присесть на кушетку и не рассказать мне все, что вы знаете. Возьмем, к примеру, Корбана. Расскажите мне о нем, как о пациенте разумеется.

— Это невозможно, — отказался он, — речь идет о врачебной этике — вы должны понимать, что это такое.

— Речь идет об убийстве, и что это такое, вы тоже должны знать, — возразил я. — Либо врачебная этика, либо отказ от дачи свидетельских показаний, выбирайте.

— Хорошо! — Он устало кивнул. — Что вы хотите знать о Корбане?

— Все с самого начала, — предложил я. — Как он впервые появился у вас, что за заболевание было у него, что-нибудь из того, что он вам рассказывал. Это может помочь следствию.

Торро улыбнулся:

— Вам проще заглянуть в историю его болезни, лейтенант. Есть у вас врем прочитать три густо исписанные тетради?

— Надеюсь, что вы сможете изложить ее покороче. Торро зажег сигарету, и пальцы его, отбросив спичку, пробежались по костюму, перескочили на стойку бара, снова вернулись к стакану.

— Корбан был представлен мне другим пациентом, — сказал он быстро, — и если ваше подозрение, что Марта была членом этого заведения, — правда, лейтенант, то вы признаете нелепость ситуации. Пациентом, который представлял мне Корбана, была Таня Строуд.

Я закурил сигарету, чтобы составить ему компанию, и отпил еще немного виски.

— Очень сложный человек, — сказал Торро скорее самому себе. — Человек, обладающий множеством недостатков, прежде всего — стремлением к самоуничтожению. Он похож на мотылька, летящего на огонь. Летит слом голову, долетел и — понимает, уже поздно. Если он не попадает в эмоциональные драматические конфликты, то он просто-напросто сам их создает. В такие дни его стремление унизить, растоптать себя достигает предела. Подобные случаи не так уж распространены в моей практике они считанные, а основаны всегдана одном — страстном стремлении к самоистязанию. Корбан просто склонен к мазохизму.

— И поэтому он содержит этот свой клуб? — покачал я головой сомнительно.

Торро нетерпеливо пожал плечами:

— Конечно. Кроме того, он очень сексуально озабочен, но с оттенком самоуничтожения. Правда, сейчас он уже в таком состоянии, что пользуетс лишь стимуляторами.

— Как насчет того, чтобы объяснить это проще? — взмолился я. — Я ведь только простой сыщик.

— Он не получает удовлетворения от прямого контакта с женщиной, — сказал он терпеливо, — но вот если он организует это через клуб или частное заведение — для других, — то от этого он уже получает большое удовольствие.

— А Таня Строуд? Что с ней, доктор?

— Ведь вы уже познакомились с ней, лейтенант, — лукавая усмешка появилась на его лице, — и все же вам нужно знать мое мнение?

— Пожалуй, нет, — сказал я. — Меня только удивляет, что ей понадобилось лечение.

— Я не совсем уверен, что ей действительно оно понадобилось. Нимфомания — случай довольно редкий в медицинской практике. Я скорее склонен считать, что Таня хотела больше поговорить о своих отклонениях, чем лечить их.

— Скорее всего, — сказал я. — Вернемся к нашей теме. Когда в последний раз вы видели мисс Кейнс в живых?

Прежде чем ответить, он снова налил себе виски и отпил немного.

— Смерть моей жены застигла меня врасплох, лейтенант, — сказал он тихо. — Я не лицемер, мы не были близки, как я вам уже говорил. Но внезапная смерть, эта автомобильная катастрофа…

— Конечно, — сочувственно сказал я, — понимаю. Он держал стакан обеими руками, не отводя взгляда от янтарно-светящегося виски, а пальцы его сквозь жидкость казались вдвое больше.

— После того как было произведено вскрытие и написано заключение, попросил Бернис организовать все необходимое для похорон. Мне было очень тяжело заниматься всем этим. Последний раз я видел ее днем в конторе около четырех. Она отчиталась передо мной и ушла.

— Это был последний раз, когда вы ее видели?

— Это был последний раз, — пробормотал он.

— Она не сказала, куда идет? Он покачал головой:

— Я полагаю, она направлялась домой. Со времени происшествия нами обоими овладело какое-то напряжение, вы понимаете?

— Да, — сказал я вежливо. — И еще один вопрос, доктор. Знаете ли вы некоего Хола Бейкера?

— Бейкер? — повторил он, брови его нахмурились. — Что-то не припомню. А это очень важно?

— Лет двадцати пяти, — сказал я, — очень приятной наружности, черные волосы, смуглое лицо, ростом около шести футов, хорошо сложен.

— Да, — сказал он, щелкнув пальцами. — Теперь я вспомнил! Я действительно встретил его однажды около трех месяцев назад. Он пришел в контору повидаться с Корбаном и сидел в комнате для ожидающих. Когда мы вышли, Корбан познакомил нас. Он имеет какое-то отношение к убийству Бернис?

— Пока не знаю. Но он член клуба. Торро презрительно усмехнулся:

— Естественно! Судя по вашему описанию, он очень подходит для такого клуба.

Я опустошил свой стакан и придвинул стул к бару.

— Спасибо за то, что уделили мне время, доктор. Вы очень помогли мне.

— Хочу надеяться, — сказал он горько. — Мы бы обязательно поженились, конечно через определенный промежуток времени. Но теперь… — Его пальцы конвульсивно сжались, и хрупкий стакан внезапно лопнул в его руках.

Он смотрел то на разбитый стакан, то на кровь, выступившую из порезов. Затем отрывисто рассмеялся.

— Вот и расплата, лейтенант, разве нет? Я винил себя за то, что Бернис убита, — так сказать, испытывал комплекс вины. Сам себе искал наказание! Как вы думаете, лейтенант, стоит проанализировать?

Солнце уже давно село, когда я добрался до своей квартиры. От Торро поехал в контору шерифа и дал Лейверсу обстоятельный отчет о том, что мною было сделано. Мы немного покричали друг на друга, затем решили перенести все на завтра.

Я сделал себе выпивку и поставил пластинку Пегги Ли. К тому времени, как пластинка закончилась, я уже совсем засыпал под убаюкивающий скрежет иглы, как вдруг раздался звонок. Пришлось вылезти из кресла, где я так удобно устроился. Должно быть, кто-то из конторы шерифа, думал я по дороге к двери, либо это чесоточный Уильямc пришел продать мне что-нибудь из ряда вон выходящее по сходной цене.

Но мужское естество Уилеров взыграло во мне с совершенно дикой надеждой, что это может быть визит дамы. И с гостеприимной улыбкой на лице я распахнул дверь.

Дикая надежда оправдалась. За дверью стояла дама. Это была Бетти с легкой улыбкой на дерзком личике. Горничная, которая ни своим видом, ни одеждой не была на нее похожа. Форменная шапочка исчезла, а черный сатин заменила темная креповая блузка и широкая белоснежная шифоновая юбка.

— Вы удивлены! — сказала она певучим голосом. — Спорю, что вы меня не ждали, лейтенант!

— Как вы считаете, я должен потрогать вас, чтобы убедиться, что вы не призрак? — нервно спросил я. — Не помню, чтобы я давал вам свой адрес, но возможно, вы были притянуты сюда силой моей яркой индивидуальности?

— Почему вы не приглашаете меня войти? Или ваша жена дома? — небрежно спросила она.

— Я не Женат, так что вы можете смело войти в мои апартаменты, — пригласил я ее широким жестом. — Мой гарем не будет возражать.

Мы вошли в гостиную, и Бетти уселась в кресло, изящно скрестив ноги.

— Что-нибудь выпьете? — спросил я.

— Конечно, — сказала она дружески. — Я выпью все, что вы нальете.

— Это может привести к непредсказуемой ситуации, — сказал глубокомысленно.

Я налил два стакана, дал ей один, затем сел напротив нее на кушетку.

— Это было бы забавно, — поверить в то, что вас привело ко мне мое магнетическое обаяние, Бетти, — начал я. — И все же я не могу поверить.

Она улыбнулась:

— Этот Ход Бейкер, что за тупица, мешок мускулов!

— Неужели? — наивно спросил я.

— Так распустить язык, как он, прежде чем я успела сказать ему, что вы сыщик! — сказала она. — К тому времени, когда он закончил трепаться, вы уже все поняли, не так ли, лейтенант?

— Возможно. А вы что же, пришли сказать мне, что я ошибаюсь?

Она попробовала напиток и оценивающе сморщила носик.

— Это хорошее виски, — оживилась она, — мне не часто приходилось такое пробовать. Фрэнк Корбан — это человек, не обращающий внимания на мелочи, а ведь чаще всего именно мелочи приобретают огромное значение! — Улыбка ее несколько угасла, когда она встретилась с моим взглядом. — Кажется, вы уверены, совершенно уверены в своей правоте, лейтенант?

— А вы полны желания отстоять интересы общественности, Бетти! — сказал с восторгом. — Как похвально — прийти сюда и так беспокоиться о том, подозреваю я что-нибудь или нет, и подкреплять мои подозрения таким очаровательным способом! Вот уж я не думал, что альтруизм — одна из ваших сильнейших черт!

— У меня складывается такое впечатление, будто от вас в любой момент можно ожидать подвоха, — сказала она недоверчиво.

— Это значит, что вы не очень-то верите мне, крошка. Но у вас должна быть своя точка зрения, и очень не хочется слышать от вас ложь.

Она отпила еще немного виски, обдумывая мои слова, затем поменяла ноги местами так, что ткань юбки приподнялась чуть выше округлых колен с маленькими ямками на них, и тяжело вздохнула.

— Я, не хочу никаких проблем, лейтенант. У вас есть имя?

— Эл, — сказал я. — Пожалуйста, называйте меня Эл. В этом случае я смогу любоваться вашими коленями, не сомневаясь, что имею на это право, как принято у хороших друзей, не так ли?

— Ладно. — Бетти передернула плечами, и вырез на платье стал гораздо больше. — Мне кажется, что мы могли бы договориться…

— О чем?

— Я расскажу вам все, что вы хотите знать о клубе, а вы оставляете мен вне всяких подозрений, что бы ни случилось.

— Я расследую убийство, — сказал я, — и клуб меня интересует только в этом аспекте. Мы договоримся с вами таким образом: вы расскажете мне все, что мне нужно знать, и, если расследование убийства коснется клуба в большей степени, я сделаю все возможное, чтобы вы остались в стороне от этого дела.

— Годится, — сказала она. — Так что вы хотите знать? Там есть входна плата, не знаю сколько, но, судя по всему, не так уж мало! Она дает право члену клуба использовать помещение, когда ему заблагорассудится. Он получает отдельную комнату, и никто не задает никаких вопросов.

— Понятно, — сказал я мягко, — но ведь есть и еще кое-что?

— Да, конечно. — Она засмеялась, но радости в голосе не было. — Если член клуба ищет компанию, то выбирать он должен только среди других членов клуба. Вы понимаете, что я имею в виду? Если же он никого не может подобрать, тогда хозяйка вынуждена составить ему компанию. Таков порядок.

— А если члену клуба мужского пола необходимо найти члена клуба женского пола, а никого в клубе нет, то хозяйка клуба должна постараться заменить ее?

— Да, верно. — Щеки ее начали медленно розоветь. Она вскинула голову и посмотрела на меня вызывающе. — Думаю, что слово «хозяйка» как нельзя лучше подходит для этого, а?

— Меня это нисколько не волнует, — сказал я честно. — Как насчет Корбана? Он присоединяется к забавам и играм? Или он слишком занят, управляя клубом?

— Он — и присоединяется? — Она снова засмеялась, на этот раз с удивлением. — Это же ничтожество. Ему достаточно и того, что он подглядывает в замочные скважины.

— А как насчет Бейкера? Или он хозяин в том плане, что вы — хозяйка?

— Он простой член клуба, — сказала она равнодушно. — Хол слишком богат и не может придумать себе лучшего занятия. Там еще с полдюжины таких же парней, как он.

— А как насчет женщин? Таня Строуд? Она вздрогнула.

— Будьте добры, Эл, не упоминайте про эту ведьму в моем присутствии! Клянусь, она с радостью выполняла бы мои обязанности бесплатно — просто так, ради удовольствия.

— Марта Торро была членом клуба?

— Конечно. Хотя и не являлась такой энтузиасткой, как ее верная подруга Таня Строуд.

— А ее муж — доктор Торро? — осторожно спросил я.

— Нет, он не был. Во всяком случае, я не видела его ни разу в клубе и не слышала, чтобы он был его членом.

— Сколько всего членов в клубе?

— Около пятнадцати, могу назвать имена, хотите?

— Во всяком случае, не сейчас. Спасибо, Бетти, вы мне очень помогли.

Он выглядела слегка разочарованной.

— И это все? Разве вам не интересно услышать что-нибудь еще? В клубе случаются такие вещи, вы не представляете! Была одна история, когда Тан Строуд заявилась после полуночи с двумя парнями по бокам и одним сзади — он нес ее сумки. И ни один из них не был членом клуба! Можете себе вообразить, как взбесился Корбан! Он…

Внезапно зазвонил телефон, и Бетти замолчала с раздосадованным выражением на личике. Я вскочил с кушетки и подошел к телефону.

— Уилер? — произнес до боли знакомый голос.

— Да, шериф, — ответил я, затаив дыхание.

— Кто-то позвонил из похоронного бюро, похоже какой-то маньяк! Я не очень разобрался во всем, что он сказал, но похоже, что что-то там стряслось. Вы бы съездили туда и взглянули.

— Ночью?!

— Этот Уильямc визжал что-то об убийцах, поджигателях, в общем, о преступлении! — Лейверс начал орать. — Выезжайте туда сейчас же, Уилер, понятно?

— Почему бы не послать Полника? Ведь у него стальные нервы, — начал изворачиваться, — посещение кладбищ ночью — это его идеал летнего отдыха!

— Выезжайте туда немедленно! — взревел он. — Я буду в конторе ждать вашего звонка. — В трубке щелкнуло. Бетти посмотрела на меня и улыбнулась сочувственно.

— Что-то стряслось, Эл?

— Зов долга, — сказал я несчастным голосом, — мой служебный гимн: не ходи на кладбище, папочка, лучше оставаться над могилой, чем в ней, — вот что-то вроде этого, в ритме джаза…

— Эл! — Она выглядела озабоченной. — С тобой все в порядке?

— Никогда не было хуже, — заверил я ее. — Спасибо за визит, крошка. Все, что ты рассказала, было очень интересно, полезно и даже забавно. Еще увидимся, а?

— Ты надолго?

— Кто знает! — Я беспомощно пожал плечами. — Час, может, целая жизнь. Это кладбище — какое удовольствие посещать его, когда стемнеет.

— Я слушаю тебя, но не все понимаю, — сказала она, — ты чем-то рискуешь? Может, ты плохо себя чувствуешь?

— Конечно, меня тошнит, — простонал я. — Мой желудок не переносит таких потрясений!

— Может, мне подождать, пока ты вернешься? Я хочу быть уверенной, что с тобой все в порядке! — продолжала она.

— Спасибо за заботу, — сказал я ей, — но, возможно, меня не будет всю ночь.

— Это не имеет значения, — сказала она. — Это моя единственная свободна ночь в неделе. — Она вытянула руки над головой и сладко зевнула. Черна блузка натянулась, и под ней соблазнительно выступила грудь. — Ты хочешь, чтобы я подождала тебя, Эл? — спросила она вкрадчиво.

— Почему бы и нет? — сказал я безнадежно. — Мне, наверное, понадобитс утешение!

Глава 6

Въезд в «Вечный покой» выглядел зловеще. Огромные ворота были широко распахнуты, поэтому я попал во двор без проблем. Ночной воздух был пропитан влагой, клочья тумана спускались над бетонной дорожкой, ведущей к главному зданию.

Я остановил машину у массивной арки, которая обрамляла две бронзовые двери. Одна из них была приоткрыта, и я заметил бледное лицо, выглянувшее из-за нее. Затем появилась темная фигура и стала спускаться по бетонным ступеням прямо ко мне.

— Лейтенант, — спросил дрожащий голос, когда фигура приблизилась, — это вы?

Я узнал Уильямса, и мне стало получше, по крайней мере, на нем был костюм, а не саван.

— Конечно я, — сказал я и вылез из машины. — Это Уилер, мистер Уильямc.

— Слава Богу, наконец-то вы здесь! — Он почти упал мне на руки, и это получилось так внезапно, что я невольно попятился. — Вы не представляете, что я пережил, — простонал он. — Это было хуже, чем встретиться с привидением. Мне казалось, что весь мир сошел с ума!

— Что случилось? — осторожно спросил я.

— Лучше зайдем внутрь, и вы сами все увидите, — сказал он, болезненно морщась. — В тот момент, когда я его обнаружил, тут же позвонил шерифу. Не понимаю, что же происходит?!

— Послушайте, — сказал я раздраженно. — Вы же взрослый человек. Прекратите истерику и объясните спокойно, что происходит.

— Пойдемте, я покажу вам! — Он схватил меня за руку и потащил наверх. — Вы должны увидеть сами, чтобы мне поверить!

— Вы из тех, кто посылает в детскую успокоить ребятишек, когда корабль тонет, — заорал я на него, — вы сошли с ума!

Мы поднялись по ступенькам в здание, где был мраморный пол и совершенна пустота. Наши шаги гулко отдавались в коридоре, пока мы шли мимо нескольких плотно закрытых дверей. Около одной из них Уильямc остановился, яростно скребя свою грудь.

— Там внутри, лейтенант, — сказал он замогильным голосом, широко распахивая дверь.

Я вошел в комнату, а смотритель — следом за мной. Она была маленькой, плохо освещенной и почти пустой, только в центре стоял гроб, окруженный сладковато пахнувшими цветами.

— Что это здесь? — рявкнул я.

— Гроб, лейтенант! — Уильямc хихикнул почти безумно. Одной рукой он с остервенением тер себе глаза. — Взгляните сами!

Мне страшно захотелось убежать, как в детстве — сломя голову, но выбора не было. Ноги стали ватными, тем не менее я подошел поближе, чтобы заглянуть в гроб.

Это был уже другой, обитый бархатом, и там был другой обитатель — маленький пожилой человек с гривой седых волос и усохшим, странно заострившимся лицом. Он мирно лежал, бессмысленно уставившись в потолок. В середине лба краснела безобразная дыра.

— Это тот самый, кто открывал нам ворота утром, — сказал я.

— Джордан! — согласился Уильямc. Его рука оставила в покое глаза и вцепилась в мочку уха;

— Как это случилось? — спросил я.

— Он делал последний обход… две ночи в неделю он обязан проверять все кладбище, — быстро начал Уильямc. — Я был дома. Занимался отчетностью. Вдруг я обнаружил, что забыл кое-какие бумаги на столе в кабинете, и вернулся.

Движения его пальцев, манипулирующих с ухом, были похожи на движени ребенка, заводящего игрушку.

— Я подошел к приемной и позвонил два раза, — продолжал он. — Мне послышались в коридоре чьи-то шаги, а когда я поднялся, эта дверь была широко распахнута — а ведь она всегда запиралась, как и остальные, на ночь. Я решил посмотреть, что же там происходит. Как только я вошел, кто-то захлопнул дверь позади меня и побежал по залу. Кто-то прятался в комнате… и вдруг пришел я. Страшно подумать: если бы я увидел его, он убил бы и меня.

— И тогда вы нашли тело Джордана в гробу? — уточнил я.

— Ну да, естественно, я заглянул в гроб, чтобы узнать, что же могло заинтересовать грабителя. Теперь его пальцы скребли уже шею.

— Когда я увидел тело Джордана, можете себе представить, как я испугался. Ведь я был совсем один, а убийца, возможно, еще ходил где-то рядом.

— Представить себе это я, конечно, могу, но не имею желания. Когда это произошло?

— Я пришел сюда около четверти десятого.

— Вы даже мельком не видели этого человека… убийцу?

— Нет, — сдавленно произнес Уильямc. — Я только слышал его шаги.

— Тогда как же вы определили, что это был он, а не она?

— Не знаю. — Секунды две он смотрел на меня. — Но неужели вы думаете, лейтенант, что это могла быть женщина?

— Не хочу я ни о чем думать, — прорычал я. — Я лучше позвоню шерифу и организую следствие. Уильямc начал скрести теперь уже затылок.

— Вы можете воспользоваться телефоном в приемной, лейтенант, я вас провожу. — Внезапно его пробрало красноречие. — Я согласился работать здесь, так как меня привлекли тишина и покой, — никакого шума, споров — атмосфера гармонии. А за последние двадцать четыре часа весь мир перевернулся. Не знаю, что теперь и думать!

— Я прекрасно вас понимаю, Уильямc, — утешал его я, пока мы шли к телефону в приемный зал, — если бы я работал здесь да вдобавок еще и размышлял о суетности жизни, меня бы вынесли в аккуратнейшем саване уже через часик в ближайший морг!

В конторе шерифа, как видно, сидели на телефоне, совершенно невозможно было дозвониться. Это секретарша — тепленькая штучка — блондинка Аннабел Джексон! Пришлось поехать туда. Лейверс сидел за столом, лицо его горело. Доктор Мэрфи прислонился к стене, держа руки в карманах, с ожидающим взглядом на мефистофельском лице.

Я сел в неудобное кресло для посетителей, стараясь не обращать внимани на Мэрфи, удивляясь в который раз про себя, почему я не выбрал себе какую-нибудь другую профессию, а предпочел копаться в моргах и лазить по кладбищам.

— Так, — наконец сказал Лейверс, — вернемся к первому убийству, этой девицы Бернис Кейнс. Перечислите все факты, оставив при себе ваши мотивировки, Уилер!

— Как прикажете, сэр, — вежливо согласился я.

— Начнем со времени убийства. — Он выжидательно посмотрел на дока.

— Что-то между десятью вечера и полуночью. — Мэрфи, как всегда, был лаконичен. — Девушка была застрелена пулей 32 — го калибра, она вошла в левую…

— Да, да, — перебил Лейверс нетерпеливо. — Мы опустим медицинские подробности. Кто последний раз видел девушку живой?

— Торро. Он сказал, что Бернис ушла из конторы около четырех часов, — с готовностью доложил я.

— Я приказал сержанту Полнику произвести обыск в ее квартире, — озабоченно сказал шериф. — Она не возвращалась той ночью домой. Во всяком случае, никто из жильцов ее не видел.

— Может быть, эта пай-девочка пошла на кладбище и села у могилы, чтобы подождать, пока ее пристрелят? — ласковым тоном проговорил Мэрфи.

— Это очень забавно, доктор, — сказал Лейверс убийственным тоном. — Наверное, этот ваш черный юмор — печальное следствие ваших бесконечных вскрытий и экспертиз…

— Юмор витает здесь, в этой конторе! Достаточно только послушать, что несут эти парни, расследующие случаи убийства, — сказал Мэрфи, четко произнося каждое слово.

— Я могу кое-что вам предложить, — сказал шериф, и лицо его стало багровым, а голос задрожал от еле сдерживаемых эмоций.

— Можете, — сказал Мэрфи, снисходительно улыбаясь.

— Убирайтесь вон из моего кабинета! — заорал на него Лейверс.

— Я как раз собирался это сделать, — холодно сказал доктор. — Кстати, сомневаюсь, что вас это заинтересует, но старый Джордан был убит не так уже давно, часа два назад, не больше.

— Значит, где-то около девяти часов вечера, — заключил я. — Все верно, ведь Уильямc говорил, что он пришел туда в четверть десятого и убийца был еще там.

— Утром я скажу вам точно калибр пули, — сказал Мэрфи, направляясь к дверям, — если вы меня очень попросите, — вот так! — Дверь за ним мягко закрылась.

Лейверс сердито смотрел на меня несколько секунд.

— Вернемся к фактам, лейтенант, если я вам еще не наскучил, — сказал он.

— Вы уже на грани этого, шериф, — уверил я его. — Мы остановились на том, что первое тело было найдено сегодня ночью, а теперь мы обнаружили второй труп, ровно через двадцать четыре часа. У нас просто не было времени, чтобы собрать достаточно фактов!

— Именно! — гаркнул вдруг Лейверс. — Вот те слова, которые я хотел сказать Мэрфи.

— Шериф, — осторожно сказал я, — сейчас уже поздний час, и у меня был тяжелый день. Я искал улики. У нас есть кое-какие мотивировки. У нас есть второе убийство, правильно?

— Ну! — рявкнул он. — Дальше что?

— Итак, нам нужно отработать факты относительно наших подозрений, — сказал я нетерпеливо, — мы можем уточнить алиби, мы можем уточнить, кого и в чем подозревает каждый подозреваемый…

— Что? — прервал он меня. — Повторите свои слова еще раз, только медленнее, может быть, там появится больше смысла.

— Мы можем перечитать отчет о происшествии с Мартой Торро и уточнить, был ли это несчастный случай, ибо Таня Строуд так не думает. — Я начал повышать голос. — Мы можем проверить, мог ли Корбан взбеситься в тот момент, когда Бернис Кейнс была убита, как полагает доктор Торро. Мы можем проверить миссис Строуд и этого плейбоя Бейкера. У нас забот по горло, шериф, — встал из кресла и быстро пошел к двери, — поэтому я и направляюсь домой, чтобы хорошо отдохнуть!

— Эй! — Его могучий бас остановил меня на выходе. — Я еще не закончил. Вернитесь!

— Шериф! — Я взглянул на него через плечо с упреком. — Вы же не хотите сказать, что извлекли из рукава новые факты?

— Я хочу сказать, что теперь самое время позвонить в отдел расследовани убийств, — сказал он и рявкнул:

— А теперь можете идти спать, Уилер!

Я вышел из конторы в темноту, которая окутала все кругом, сел в машину и поехал домой, где меня ждали. Но об этом я уже успел забыть.

Она удобно расположилась на кушетке, голова ее лежала на подушке, белый шелк юбки задран почти до невозможных пределов. Один взгляд на длинные стройные ноги, и я понял, что отдых уже начался.

— А, это вы! — сказала Бетти, садясь на кушетке, зевая и потягиваясь. — Который час?

— Четверть второго, — сказал я. — Не ожидал, что застану вас еще здесь.

— Очень мило, очень галантно. — Она подавила зевок. — Хотите кофе?

— Нет, спасибо. — Я растянулся в кресле, закурил и начал рассматривать ее ноги.

— Что же так срочно потребовало вашего выезда? — спросила она с любопытством.

— Старичок, по имени Джордан, был убит. Это тот самый, который обнаружил Бернис Кейнс утром.

— Убит? — Она вдруг побледнела. — Это ужасно! Кто это сделал?

— Скорее всего, тот же, кто убил девушку, — сказал я. — И не спрашивайте, кто это, я все равно не знаю. Бетти вздрогнула и натянула юбку на ноги.

— У меня мурашки бегут по коже, когда я думаю об этом!

— А у меня все болит, — сказал я со стоном, — поэтому давайте не будем говорить об этом, а? Как насчет того, чтобы выпить?

— Я лично не против, — разрешила она, — только не добавляйте содовой, Эл.

Я пошел к столу, налил себе и ей, затем взял стаканы и сел на кушетку.

— Смешно смотреть на вас, Эл, — сказала она и хихикнула.

— Я бы тоже посмеялся. В чем дело? Поделитесь со мной.

— Я просто подумала, что это очень забавно — мне никогда в жизни не было так легко с полицейским.

— С полицейскими очень часто бывает легко. Как вы думаете, для чего мы носим с собой наручники?

— Не знаю. — Она пристально посмотрела на меня, затем мягко вздохнула. — Вы хотите, чтобы я ушла?

— Бетти, я волнуюсь. Может быть, даже слегка возбужден, — сказал я, — но от вашего голоса можно сойти с ума.

Бетти снова вздохнула. Когда она допила свое виски, я взял стакан из ее рук, поставил на маленький столик у кушетки. Еще секунда… и она в моих объятиях.

Вдруг она вырвалась и отодвинулась на краешек кушетки. Волосы ее растрепались, а помада на губах размазалась. Она сняла свое черно-белое одеяние и обнажила белизну кожи, которая резко оттенялась черным бельем.

Освобождение — вот как можно было это назвать, но глаза ее оставались холодными, и пристальный взгляд не отпускал меня ни на секунду.

— Я что-то не то сказал или сделал? — громко стал я выяснять.

— Все в порядке, Эл, — сказала она мягко, — но давай сразу поставим все на свои места, прежде чем идти дальше!

— Ты говоришь как шериф!

Но она была слишком занята осмотром комнаты, чтобы мне ответить.

— Спальня там, да?

— Да, — ответил я холодно. — Кухню тоже хочешь посмотреть? Может быть, обменяемся рецептами?

— Пойдем. — Она направилась к спальне.

— Как скажешь, Бетти, — сказал я покорно. Она подошла к двери, я следом за ней. Она вошла в комнату, повернулась и посмотрела на меня с обольстительной улыбкой.

— Понимаешь, я терпеть не могу кушеток, Эл, у меня какое-то ощущение… ну, будто кто-то смотрит, что ли…

— Понимаю, — сказал я сочувственно, — это нередкое явление. У Бернарда Шоу была любовница, амриса, так вот она чувствовала то же самое, что и ты, и описала свои ощущения почти твоими же словами.

— Бернард Шоу? — Она задумалась, затем равнодушно пожала плечами. — Кто это? Какой-нибудь сыщик?

Я почти уже собрался отстоять Шоу, но в этот момент зрелище Бетти без белья парализовало мои голосовые связки. Но думаю, что Бернард Шоу сумел бы меня понять, даже если бы он был монахом.

Глава 7

Я приехал в контору около десяти часов утра, отправив Бетти домой на такси часом раньше.

Когда я направился к столу Аннабел Джексон, она взглянула на меня, как на что-то омерзительное, чему место на свалке.

— Вижу, что это была одна из бурных ночек, лейтенант, — сказала она ледяным тоном. — Вы выглядите как живой труп, и это неприлично!

— Успокой свои материнские чувства, — ответил я ей так же холодно. — Это лицо — есть результат ночного бдения по зову долга.

— А как ее зовут? — спросила она, ехидно улыбаясь.

— Ты думаешь, что я тебе лгу, цветущая магнолия?

— Конечно, — сказала она без малейшего колебания.

— Эх, если бы у меня был электрический стульчик, я бы приготовил такого вкусного цыпленочка! — начал я мечтать вслух, ни к кому не обращаясь. — Шериф у себя? — перешел я к делу.

— Его нет, — ответила Аннабел. Голова ее опять склонилась над машинкой. — Но вас ожидает сержант Полник с отчетом или еще с чем-то. Он ждет уже с час, думаю, что он очень обрадуется, когда вас увидит. Похоже, что вы не ложились спать вообще, чтобы поспеть сюда, лейтенант!

— Ты мне снилась всю ночь, крошка, — сказал я, созерцая шапку ее пышных волос, — вот почему я никак не мог проснуться, все хотел продолжить этот дивный сон. — Я страстно задышал ей в ухо. — Представляешь, мы только вдвоем, на берегу реки, а над нами полная луна. Но ты не можешь сидеть, потому что у тебя солнечный ожог. Да, я ведь не сказал тебе, что мы были в лагере нудистов!

Ее правая рука схватила тяжелую линейку, и я нырнул в кабинет шефа, быстро закрыв за собой дверь на случай, если она вздумает швырнуть чем-нибудь в меня.

Сержант Полник с выражением муки на лице посмотрел на меня.

— Лейтенант, я тут думал, — медленно начал он.

— Знаю, знаю, это болезненно, — посочувствовал я.

— Может, мне устроиться водителем грузовика?

— Вас уволили? — спросил я недоверчиво.

— Я почти на грани, — пробормотал он грустно. — Понимаете, было время, все было просто: кто-то кого-то побил, кто-то кого-то ограбил дома или на улице, но теперь! — Он горестно покачал своей лохматой головой.

— А что теперь? — поинтересовался я.

— Я слышал, что нашли второй труп, точно там же, где и первый, — сказал он дрожащим голосом. — Если это какой-то маньяк, я не хочу принимать участи в этом деле!

— Я не думал, что это так взволнует вас, сержант! — сказал успокаивающе. — Я думаю, мы успеем схватить его прежде, чем он сможет убить еще кого-нибудь. Так или иначе, прекрасные дамы его жертвами не будут.

— Дамы? — Глаза его слегка ожили. — Какие дамы, лейтенант?

— Держитесь меня, и возможно, мы встретим одну из них сегодня, — сказал с оптимизмом. — Что, шериф оставил мне отчет коронера?

— Конечно, лейтенант. — Он подвинул мне бумагу. — Так вы говорите, дамы?

— Блондинки, брюнетки, рыжие, — сказал я небрежно. — Займитесь чем-нибудь, пока я прочту это.

Я вытащил свои записи о белом «мерседесе» и протянул ему.

— Выясните все о владельце. Это должен быть парень по имени Хол Бейкер. Мне нужен адрес.

— Будет сделано, лейтенант.

Полник сгреб бумажку и рванулся к двери, затем вдруг остановился.

— А сколько дам, вы говорите? Лейтенант, уточните!

— Я потерял счет после первой дюжины. — Я лгал самым наглым образом. — Но помню, одна блондинка сказала, что она без ума от парней с сильными мускулами!

— Да? — Он напряг автоматически мышцы. — А как насчет моих?

Через пятнадцать минут я закончил чтение отчета коронера о дорожном происшествии со смертельным исходом. Но ясности так и не было. Марта Торро вела свой автомобиль ночью. Милях в трех от озера она не справилась с управлением на повороте, машина снесла защитное ограждение и покатилась вниз с обрыва. Она двигалась около двухсот метров, пока не врезалась в дерево.

Вскрытие показало, что содержание алкоголя было не настолько большим, чтобы женщина не могла справиться с управлением. Торро дал показания, что его жена ушла из дому в половине восьмого вечера. Перед уходом она выпила только один мартини. Она выглядела спокойной, ничуть не взволнованной.

Таня в своих показаниях превзошла самое себя, описывая невыносимую жизнь своей подруги. Намекала на домашние неурядицы с жестоким бессердечным мужем, который постоянно сводил бедную Марту с ума, но ничем не подкрепляла своих подозрений. Судя по отчету, ее показания никого особенно не впечатлили. Итак, не было никаких логических оснований считать, что Торро прямо или косвенно виноват в смерти жены.

Дверь едва не слетела с петель, когда в комнату слоновьей поступью ворвался сержант Полник.

— Я нашел его, лейтенант! Частный зоопарк Бейкера!

— Сколько зелененьких это вам стоило? — насмешливо спросил я.

— Регистрационный номер, — сказал он виновато, — помните, вы просили мен выяснить?

— То есть этот белый «мерседес» принадлежит частному зоопарку? А Бейкер, получается, один из обитателей зоопарка?

— Я все выяснил, — гордо заявил Полник, — это у Каскада-Каньон. Я как-то возил туда мою старуху в воскресенье, но она не очень-то радовалась. Оказалось, что все эти дикие животные слишком дики для нее. Она любит таких животных, которые тихо сидят и просят орешки. — Его плечи вздрагивали от едва сдерживаемого смеха. — Она хотела накормить орешками пуму или еще кого-то, а та чуть не отхватила ей руку до локтя!

Гладь озера была такой же серебристой, как и вчера, когда мы подъехали туда часом позже. На Полника это не произвело никакого впечатления, он воспринимал красоту природы просто как чье-то владение.

Но когда дверь открыла Бетти в форме горничной, у него отпала челюсть.

— О! — произнесла Бетти. — Если это не лейтенант Как-вас-там, то кто же еще может быть! Давненько не виделись, лейтенант.

— Представляю вам сержанта Полника, Бетти, — сказал я официально. — Уделите ему пару минут, чтобы помочь закрыть рот, и он будет выглядеть по-человечески.

— Ну? — Она так глубоко вздохнула, что ткань платья на груди натянулась, и взглянула на сержанта многозначительно.

— Я просто обожаю пещерный тип, где вы были всю мою жизнь, сержант? — проворковала она.

Полник начал что-то беспомощно бормотать, а глаза его загорелись.

— Вот это да! — Бетти мечтательно закрыла глаза. — Он еще даже не умеет говорить, настоящий первобытный человек.

— Ему это ни к чему, — сказал я. — Он просто стоит рядом и слушает меня. А сейчас он должен послушать мой разговор с Корбаном.

— Вам придется очень громко кричать, малыш Эл! Потому что как раз сейчас его нет дома.

— Когда вы его ждете? — спросил я.

— Где-то вечером, я думаю. Он поехал к Холу Бейкеру. Вы можете найти его там, если он вам так нужен.

— Спасибо, Бетти, — сказал я.

— Можете оставить сержанта здесь, — хихикнула она, — чтобы он вам не мешал. А знаете ли вы, где это находится и как туда добраться?

— Спасибо за предложение, непременно воспользуюсь им как-нибудь в другой раз. Адрес мы знаем, — сказал я. — Попрощайся с леди, сержант.

Полник опять издал какие-то странные звуки, голос пока к нему не вернулся.

— Было очень приятно с вами познакомиться. — Бетти ослепительно улыбнулась ему, подмигнула, затем повернулась и пошла в дом.

Только когда мы уже почти подъехали к Каскада-Каньон, к сержанту вернулась способность говорить.

— Ну и ну! — выпалил он. — Вот это штучка! — Могучая ручища сжала мое плечо на мгновение, и мне показалось, что кости мои хрустнули. — Благодарю вас, лейтенант. Вы доставили мне огромное удовольствие.

— Да неужели? — спросил я невинно.

— Да. — Он сглотнул. — Если бы я не поехал с вами, я никогда бы не увидел такой куколки!

— Ну что вы, — скромно отозвался я. — Вы тоже можете оказать мне услугу в свою очередь — когда-нибудь, если в меня будут стрелять, вы закроете мен своей грудью.

— Вы слышали, как она меня назвала? — хрипло спросил он. — Первобытный человек. Вот как она меня оценила с самого начала! А моя старуха так долго прожила со мной, да так ничего и не поняла! — Он от счастья закрыл глаза, услаждая себя воспоминанием, и оставался в таком состоянии до тех пор, пока мы не приехали.

Огромный плакат за высоченными воротами гласил, что частный зоопарк Бейкера открыт для всех желающих только по воскресеньям с десяти до пяти. Кроме того, плакат предупреждал об опасности, но это предупреждение было совершенно непонятно.

Я поставил машину у ворот и начал звонить, пока кто-то не показался.

Человек с мрачным лицом заворчал, указывая пальцем на расписание, что сегодня четверг, а не воскресенье. Я вышел из машины и показал ему свой значок. Вблизи он оказался еще более хмурым. Скорее всего, парень был в прошлом или борцом, или участником родео, так как под свитером перекатывались тугие узлы мышц.

— Не знаю, — пробурчал он неуверенно, — как босс посмотрит на это, он сейчас очень занят.

— Я тоже, — сказал я, — так что не будем терять время. Откройте ворота!

Он поскреб за ухом, затем пожал плечами:

— Вы представители закона, раз вам надо войти, входите!

Я опять сел в машину, подождал, пока он откроет ворота, затем въехал.

— Держитесь правой стороны, — прохрипел он мне в левое ухо, — около четверти мили. Потом придется пройти пешком. Повернете направо и найдете там хозяина с большими кошками.

Грязная дорога привела к стоянке, у которой надо было выйти, так как дальнейший путь был прегражден. Здесь уже стояли три машины и грузовик. Я поставил машину рядом с грузовиком, и мы вышли.

— Видите, лейтенант? — Полник указал на грузовик.

— Ну и что? — спросил я. — Я видел как-то грузовик в Питтсбурге.

— Да нет, я об этих ограждениях. Он, наверное, перевозит здесь своих диких зверей.

Приглядевшись, я увидел, что кузов был настоящей клеткой, подвижной и огромной.

— Похоже, что вы правы, сержант, — согласился я с ним. — Давайте найдем Корбана и Бейкера.

Внезапный страшный рык почти оглушил меня, и я увидел, как кровь медленно отлила от лица сержанта.

— Ого, — прошептал он. — Что это?

— Это зоопарк, разве вы не знаете? — сказал я терпеливо. — Должно быть, это рычит одно из диких животных.

— А что за животное может издавать такие звуки? — нерешительно спросил он.

— Вот сейчас мы это и узнаем, — сказал я и направился направо.

Ярдах в пятидесяти от нас тропка выходила на бетонную дорожку, по сторонам которой стояли огромные клетки со зверями. Когда мы проходили мимо разъяренной львицы, она могуче зевнула. Пума глухо кашлянула и одним движением отпрыгнула в темноту клетки. Два тигра метались взад-вперед, недоумение было написано на их мордах — ведь теперь весь мир ограничился дл них одной клеткой, а к этому трудно привыкнуть.

Затем бетонная дорожка повернула налево, и я внезапно наткнулся на две неподвижные фигуры, стоящие у клетки. Они что-то внимательно созерцали в ее глубине. Страшный рев вновь потряс наш слух совсем рядом.

— Лейтенант — Голос Полника совсем ослаб. — Что это, на самом деле, черт побери?

Массивная черная тень внутри клетки пристально смотрела на меня огромными светящимися глазами.

— Черная пантера, — пробормотал я, — по крайней мере, так написано на табличке.

Полник уставился на нее, затем с содроганием отпрянул от клетки.

— Она смотрит на меня, будто я ее обед, — еле выговорил он от страха. — Еще немного, лейтенант, и я начну думать, что кладбище — место гораздо более приятное!

Две фигуры были настолько поглощены своими молчаливыми наблюдениями, что даже не повернулись в нашу сторону, когда мы подошли к клетке.

Великолепная фигура Тани Строуд была одета в свитер и облегающие джинсы — на этот раз свитер был ярко-голубым. На Фрэнке был костюм из твида, который выглядел так, как будто его пожевали большие собаки. Изо рта торчала незажженная трубка, а яркий солнечный свет освещал его лицо, просвечива сквозь туго натянутую кожу на скулах.

Лицо Тани Строуд выражало восхищение, а в ее глазах горел такой неподдельный интерес, что я не выдержал и подошел поближе, чтобы тоже заглянуть в клетку, и точно так же засмотрелся. Сзади слышалось тяжелое дыхание Полника.

Внутри клетки находилось полосатое животное, общеизвестное под названием «тигр», весом не менее нескольких сотен фунтов. Компанию ему составляло не менее экзотическое мускулистое существо, известное под именем Хол Бейкер. Ни один из прилизанных волосков на его голове не сдвинулся с места, на лице блуждала холодная усмешка. Он не сводил пристального взгляда с тигра. В одной руке у него был хрупкий деревянный стул, в другой — сложенный тяжелый кнут со стальным наконечником.

Секунд тридцать они просто стояли, глядя друг на друга, — ни человек, ни животное не делали ни одного движения. Затем Бейкер сделал внезапный рывок стулом, и тигр попятился, так как ножки стула поцарапали ему морду. Он зарычал и приготовился к прыжку на своего мучителя.

— Ну! — хладнокровно произнес Бейкер. — Прыгай, тупица! Пора показать, на что ты способен!

Бейкер хлестнул кнутом по полу клетки, и оказалось, что щелчка кнута было достаточно, чтобы тигр испугался и забился в угол.

— Хол, — голос Тани слегка дрожал от возбуждения, — почему ты не хочешь его немного подразнить?

— Ты этого хочешь? — мягко спросил Бейкер. Он вскинул свой кнут, который со свистом рассек воздух и опустился на спину животного. Тигр взвился от боли, последовал второй удар, еще более жесткий, и стальной наконечник воткнулся в его мягкое брюхо. Животное глухо зарычало от ярости и страха.

— Так, Хол, дай ему хорошенько! — Глаза Тани загорелись хищным огоньком.

Еще пять или шесть раз бич просвистел в воздухе, прежде чем Бейкер вышел из клетки. Его лицо было залито потом, на губах блуждала довольная улыбка.

— Ты настоящий мужчина, Хол! — Таня обняла его и смачно поцеловала. — Теперь он будет знать, кто здесь настоящий хозяин!

— Это было здорово! — проклокотал Корбан. — Я никогда прежде не видел ничего подобного. Великолепно!

В дальнем конце клетки, тяжело дыша, лежал тигр на боку, сквозь его шерсть проступала темная кровь, капли которой появились и на пыльном бетонном полу клетки.

Бейкер только сейчас заметил меня и сразу же узнал. Он вежливо улыбнулся:

— Лейтенант Уилер, правильно? Как вам понравилось зрелище?

— Как и Корбан, я нашел его великолепным, — сказал я. — Первый раз видел драку двух диких животных в зоопарке.

Глава 8

Воцарилось холодное молчание. Все направились к клетке черной пантеры. Здесь Бейкер внезапно остановился и взглянул на меня.

— Вы наверняка ничего не понимаете, лейтенант, — хрипло сказал он, — и не буду тратить время на разъяснения.

— Попытайтесь все же, — сказал я. — Может быть, я не прав, и это вовсе не садизм. Может быть, это избиение способствует циркуляции крови или чему-нибудь еще?

— Это подарок тигра, да? — спросил Полник с внезапным интересом, глядя на обезображенную шрамом руку Бейкера.

— Нет, сэр" это подарок от этой крошки, — сказал Бейкер презрительно. Он с чувством стукнул рукой по клетке с пантерой, и оттуда послышалось ответное рычание. — Сатана, так я ее называю! — Бейкер сказал это ласково. — Сама злая кошка, каких я когда-либо встречал! Она ненавидит людей, чует их за милю. Но это, наверное, оттого, что я ее держу постоянно голодной.

— Почему, Хол? — спросила Таня, тяжело дыша. — Почему ты ее не кормишь?

— Я кормлю ее как раз достаточно, — уверил ее Бейкер, — для того, чтобы не умереть с голоду. Я готовлю ее к следующей нашей встрече. Через недельку я зайду к ней в гости, — он нежно погладил шрам на руке, — но на этот раз выйду победителем!

На секунду его взгляд затуманился и стал отсутствующим. Затем он передернул мощными плечами и усмехнулся:

— Догадываюсь, что вы проделали столь долгий путь не для того, чтобы взглянуть на этих кошек, а, лейтенант?

— Я приехал повидать Корбана, — сказал я ему, — но раз я здесь, а вы все вместе, можно сэкономить массу времени и поговорить сразу со всеми.

— Как угодно, —небрежно сказал Бейкер. — Почему бы нам не подняться в дом? Там будет намного удобнее, и наконец я смогу выпить.

— Я бы тоже не отказался, — признался я.

— Это минут десять езды, — сказал он, — мы сядем в машину Корбана, а вы поедете следом в своей, договорились, лейтенант?

Дом стоял на холме, и из него прекрасно был виден весь зоопарк. Мы сидели на крытой веранде, пока Бейкер готовил напитки. Зловещий хор звериных голосов из клеток доносился сюда, и все невольно вздрагивали. Обстановка дл разговоров, прямо скажем, была неподходящей.

Таня и Корбан сидели на кушетке лицом ко мне, Бейкер тоже сел рядом с ними, когда принес выпивку. Полник сел в кресло рядом со мной и не отводил взгляда от рыжих волос Тани и ее обольстительного тела, обтянутого тонким свитером и узкими джинсами. Каждый раз, когда она вздыхала, я слышал тяжелые ответные вздохи сзади. Сержант был почти невменяем.

Бейкер, сделав большой глоток из своего хрустального бокала, довольно крякнул:

— Теперь лучше! Ну, слушаю вас, лейтенант!

— Итак, — начал я. — Бернис Кейнс была убита позапрошлой ночью, где-то между десятью и полуночью. Меня интересуют ваши алиби. Начнем с Корбана.

Череп сложил губы так, как это делают старые девы, затем поднял свои косматые брови в немом удивлении:

— С меня, лейтенант? Вы хотите, чтобы я составил свое алиби?

— Да, да, — сказал я напряженно..

— Неужели это так уж необходимо, ведь я даже незнаком с девушкой! — проговорил он холодно. — Но если вы настаиваете, пожалуйста: я был дома весь вечер.

— В клубе?

— "Убежище"— так называется мой дом! — сказал он резко. — Я был там с шести вечера и до следующего утра.

— Кто может подтвердить?

— Бетти, горничная! — выпалил он — Это просто смешно!

— Как насчет вас, Таня? — Я взглянул на рыжеволосую.

Она в негодовании глубоко вздохнула, и, клянусь, я услышал почти рыдание сзади.

— Что вы, с ума сошли? — прошипела она. — Какие у меня могли быть причины для…

— Ваше алиби, дорогая, — сказал я устало, — спасайте вашу респектабельность.

— Я была дома! — ледяным тоном сказала она.

— Одна?

— Нет, там был еще один человек.

— У него есть имя? Она покраснела:

— Вы же его уже встречали у меня.

— Этот водитель грузовика? Бейкер рассмеялся в изумлении.

— Восхищаюсь тобой, куколка! — сказал он с обожанием. — В тебе одной энергии больше, чем во всем цирке вместе с дикими животными!

— Заткнись! — заорала она на него. — Ты тоже не в белой манишке.

— Ну а вы? — взглянул я на Бейкера. — Вы тоже были дома?

— Конечно, мне выдалась возможность лечь пораньше спать, но придется вам поверить на слово, со мной никого не было.

Я отпил немного виски, затем, не говоря ни слова, снова взглянул на Корбана. Через минуту он заерзал на кушетке.

— В чем дело, лейтенант? — пронзительно вскрикнул он.

— Мне просто любопытно, — ответил я. — Давайте еще раз все проверим. Торро сказал мне, что не ладил с женой, но был в прекрасных отношениях с секретаршей.

Она была его любовницей. И после смерти жены он собирался на ней жениться. Поэтому тот, кто убил ее и положил в могилу его жены, имел основательные причины ненавидеть Торро!

— Почему вы так думаете? — вспылил Корбан.

— Здесь только я задаю вопросы! — заорал я на него. — Торро не знает, кто же мог его так ненавидеть, он посоветовал мне поговорить с лучшей подругой его жены. Итак, я поговорил с Таней, и она посоветовала мне поговорить с вами. У вас я встретил Бетти, и единственное, за кого ее нельзя было принять, — так это за горничную! Уходя от вас, я встретил Бейкера, который принял меня за нового члена клуба — это прозвучало очень мило. Тогда я пошел снова к Тане, и она познакомила меня с некоторыми деталями. Так или иначе, у нее сложилось мнение, что вы не все мне рассказали.

Корбан взглянул на Бейкера, который пожал плечами и виновато улыбнулся. Он повернулся к Тане.

— Ты, тупая шлюшка! — сказал он монотонным голосом. — Отлично! Итак, вы все узнали насчет клуба, но это еще не значит, что девушка была убита мною, так как я ее никогда не видел!

— Этого было достаточно, чтобы вернуться к доктору и поговорить с ним еще раз, — сказал я. — Он был очень удивлен, услышав о клубе и о том, что его покойная жена была членом этого клуба. Неужели за все ваши частые визиты туда вы ни словом не обмолвились ему о клубе?

— Я был бы сумасшедшим, если бы рассказал ему об этом! — прошипел он.

— Торро не хотел рассказывать о своих пациентах, — пояснил я, — но, когда речь идет об убийстве, можно отбросить профессиональную этику, и он решился. Вы интересный объект для изучения психоза, Фрэнк. Если верить доктору Торро, у вас мания жестокости, вы должны все время подавлять себя. А если нет повода для опасных ситуаций, вы их сами себе создаете.

— Это возмутительно! — сказал он потрясенным голосом. — Гнусные инсинуации! Я вызову своих адъютантов! Я призову вас к ответу!

— Вы должны согласиться, что это невольно наталкивает на размышления, Фрэнк, — сказал я мягко. — У меня случай с опасной ситуацией, убийство — и вот в самом разгаре расследования я натыкаюсь на психа, который склонен к убийству.

— Да что вы в самом деле хотите сказать? — хрипло спросил он.

— Вы даже не встречали Кейнс, но ведь она секретарша Торро и всегда находилась в его приемной. Как же вы могли ее не заметить, если вы не раз приходили к доктору?

Кожа на его лице стала почти серой, он тупо уставился на меня.

— Да, действительно, — выдавил он из себя. — Я видел эту девушку, лейтенант, но я не был с ней знаком. Она просто сидела в приемной и выписывала рецепты, насколько я помню.

— Ну а прошлой ночью? — резко спросил я. — Где вы были около девяти?

— Дома!

— Один?

— Не совсем. — Трубка опять задвигалась в его губах. — Со мной была горничная.

— Вы мне лжете, — сказал я с отвращением. — Я могу абсолютно точно сказать, что горничной дома не было. Она была в моей квартире!

Бейкер снова рассмеялся. Корбан повернулся и взглянул на него с убийственным выражением лица.

— Не смейтесь слишком громко, Хол, — сказал он свирепо, — или я расскажу лейтенанту кое-что, и тогда ухмылка исчезнет с вашего лица!

— Вы угрожаете мне, Фрэнк? — насмешливо спросил Бейкер. — Так вы не созданы для этого! Вы же настоящая крыса, каких мне больше не приходилось видеть, не считая, конечно, настоящих.

— Черт бы вас побрал! — Корбан скрипел не своим голосом. — Я использовал вас, как только мог, самовлюбленное ничтожество! — Он обернулся ко мне, его лицо подергивалось. — Почему же вы не спрашиваете о Бернис Кейнс этого бесстрашного укротителя львов? Он знал ее очень хорошо. Каждый раз, когда она уходила от Торро, то проводила время с ним. У них была, как вы называете, близкая дружба!

— Ты, грязный сводник! — проревел Бейкер. Он вскочил с кушетки и, схватив Корбана за пиджак, рывком поставил его на ноги. — Ты, гадкий распутник, ты только и можешь, что подглядывать в замочные скважины! — Он встряхнул его. — Когда тебя предупреждали в последний раз не лезть в чужие дела?

— Отстань от меня! — умоляюще взвыл Корбан. — Не смей при касаться ко мне. Лейтенант, я взываю к вам — пусть он оставит меня в покое.

— Больно надо руки пачкать об тебя, — произнес Бейкер презрительно.

Он отпустил Корбана, и тот от неожиданности плюхнулся на кушетку. Тогда Бейкер развернулся и, размахнувшись, всадил свой кулак прямо в солнечное сплетение обидчику. Корбан согнулся, лицо его сморщилось от боли. Напоследок Бейкер изо всех сил влепил ему пощечину. В муках Корбан скорчился на кушетке.

— Молодец, Хол, — завизжала Таня, глаза ее загорелись, — дай ему хорошенько, этому грязному подзамочнику!

— Почему бы тебе не помолчать? — заорал я на нее, стараясь перекричать вопли Корбана. — Меня всегда раздражает, когда люди кричат, словно наблюдают за боем гладиаторов.

Полник поднялся на ноги и пошел на Бейкера тяжелыми шагами. Секунду укротитель стоял, глядя на него, со сжатыми кулаками. Мне было почти жаль его, ведь он собирался противостоять ярости сержанта. Затем он вдруг передумал и сел в ближайшее кресло.

— Черт возьми, — сказал он. В его голосе была скука. — Все это выглядит как комедия из двух актов.

Корбан попытался выпрямиться на кушетке, держа обе руки в области солнечного сплетения. Его лицо исказила ненависть.

— Ну спросите же его о Бернис Кейнс, лейтенант, — взвизгнул он, — спросите, сколько ночей она провела с ним за последние два месяца. Спросите, ну что же вы!

— Вы же все не даете мне говорить, — сказал я раздраженно.

Хол Бейкер вытащил из кармана пачку сигарет. С большой осторожностью взял одну сигарету, затем сжал ее зубами, ища спички обеими руками.

— Итак, — сказал я, — как же насчет Бернис Кейнс, Бейкер?

Он прикурил сигарету, затем медленно погасил спичку струйкой дыма изо рта.

— Я не знаю, о чем вы говорите! — спокойно сказал он — Он же нагло лжет! — вскричал Корбан. — Я сам приводил ее сюда дюжину раз, или даже больше! Если не верите мне, спросите его помощника — Козовского!

— Этот врачеватель голов знал, о чем говорил, когда сказал вам, что у него склонность к насилию, лейтенант, — сказал Бейкер с легкостью, граничащей с нахальством.

— Вы хотите сказать, что не были знакомы с Кейнс?

— Именно это я и хотел сказать. У Фрэнка в голове тараканы, но я тут ни при чем.

— Чем вы занимались прошлую ночь? Около девяти часов и позже?

— Разве мне нужно еще одно алиби? — Он выглядел слегка удивленным.

— На два убийства нужно иметь два алиби, — рассудил я. — Кто-то прикончил еще и старика служителя на кладбище. Думается мне, что это тот же, кто убил девушку.

— Я был дома весь вечер и всю ночь, с пяти часов вечера.

— Один? — спросил я устало.

— Вы уже слышали, лейтенант.

— Теперь вы видите, — злорадно сказал Корбан, — у него нет алиби.

Полник грозно посмотрел на него, затем взглянул на меня:

— Может, мне заткнуть ему глотку, лейтенант?

— Только если он захочет сказать еще что-нибудь, — сказал я ему. — Тогда пусть он получит меж глаз.

— Вы не посмеете… — Но голос его затих, как только Полник сделал шаг в его сторону.

Я подумал, что на сегодня с меня хватит — еще десять минут с этими психами, и мне самому придется обратиться к доктору Торро, — поэтому поднялся и сделал знак Полнику.

— Пойдемте, Полник, — сказал я ему.

— Если хотите поговорить с Козовским, то вы найдете его на обратном пути, — спокойно сказал Бейкер.

— Конечно, — заверил я его.

Не успели мы подойти к двери, как вдруг сзади меня раздалось бряцанье костей, и "череп" оказался рядом с Нами.

— Не оставляйте меня здесь одного, — взмолился он испуганно, — этот маньяк меня убьет!

— Думаю, что никто не помешает вам вернуться к вашей машине вместе с нами, — сказал я неприязненно.

— Спасибо! — Он сразу же приободрился и даже осмелился оглянуться на парочку сзади нас. — Как вы, Таня? — спросил он с надеждой. — Подвезти вас в город?

— С вами я не поеду даже на вашу собственную кремацию, — ответила та и повернулась к креслу, в котором сидел Бейкер. — Я останусь здесь с настоящим мужчиной, который умеет обращаться с тигрицами!

— Да неужели? — Бейкер встал, повернулся к ней, притянул ее за свитер, на мгновение прижал к себе, затем оттолкнул от себя так, что она отлетела и, потеряв равновесие, упала на кушетку. Глаза ее похотливо сверкнули, когда она взглянула на него.

— Пожалуй, я поеду один, — сказал Корбан, гадко хихикнув. — Не думаю, что для этой тигрицы ему понадобится кнут, как вы считаете, лейтенант?

— Эй, — резко сказал Бейкер, пересекая комнату по направлению к нам, — подожди-ка минуту, червяк!

— Не позволяйте ему прикасаться ко мне, — взвизгнул Корбан и спрятался за широкую спину сержанта, — я обращаюсь к вам, лейтенант, как к представителю закона!

На полпути к нам Бейкер внезапно нагнулся и поднял что-то с пола.

— Это ведь ваше, — сказал он Корбану, протягивая ему трубку.

— О… да… мое. — Корбан нервно затоптался, выглядывая из-за плеча сержанта.

— Не хотите ли забрать? — любезно спросил Бейкер.

— Спасибо… — пробормотал Корбан и, вынырнув из-за спины сержанта, подошел ближе к укротителю зверей и протянул дрожащую руку.

— Я всегда считал, что это слишком крупная вещь для таких мелких людишек, как вы, Корбан, — сказал Бейкер. С этими словами он аккуратно переломил трубку пополам и вложил кусочки в протянутую руку Корбана. — Не утруждайте себя исключением меня из клуба, Фрэнк, — сказал он со счастливой улыбкой. — Я уже не состою его членом!

Глава 9

Шериф Лейверс с минуту смотрел на меня, потом в сомнении покачал головой:

— А вы уверены, что это у вас не бред под парами алкоголя, Уилер?

— Можете спросить Полника — он был со мной все время, — ответил коротко. — Если это правда, — пробормотал шериф, — то Кейнс была, должно быть, непростая штучка.

— Мы говорили с помощником Бейкера Козовским. Козовский предпочитает не вмешиваться в чужие дела, — сказал я. — Так вот этот малый говорит, что не знает, кого его хозяин принимает у себя и так далее.

— Тогда получается, что Корбан говорит правду? — спросил Лейверс.

— Теперь я уж и не знаю, что правда, а что нет, — сказал я. — Только один человек может это распознать — доктор Торро.

— Вы так думаете? Если Бернис обманывала его с кем-то еще, то она была уверена, что он ничего об этом не узнает!

— Но на время своего отсутствия ей приходилось выдумывать множество всяких причин. Если он припомнит что-нибудь из последних ее отговорок, это может нам здорово помочь!

— Вы оптимист, Уилер! — проворчал шериф. — Это звучит так, будто вы углубляетесь в дело, тревожа тени, которые, возможно, даже не существовали.

— Больше мне некого тревожить, сэр, — напомнил я ему. — Подождем немного. Для меня кое-что неясно с этим Бейкером. Если бы вы видели его в клетке с тигром…

— Мне все еще не верится, что вы это видели, — прорычал шериф, — больше похоже, что вам это приснилось в каком-нибудь баре!

— Ваша беда в том, что вы не верите мне, шериф, — бодро сказал я. — То, что мне не доверяют дамы, я могу понять и даже простить их. Но когда мой босс… — Я сделал преувеличенно преданный жест, прижав руку к сердцу. — Тогда это больно, вот здесь…

— Убирайтесь вон!

— Да, сэр.

Вздернутый носик Аннабел Джексон был направлен в мою сторону, когда вышел из кабинета шерифа.

— Мне послышались раздраженные спорящие голоса, — сказала она, с трудом скрывая любопытство. — Даже какие-то выкрики. Вы возбуждены, как видно?

— Цыпленочек, — я оперся локтями о ее стол, так чтобы эта поза позволяла мне заглянуть глубже в вырез ее блузки, — мне нужен совет!

— Вам?! — Она весело захохотала. — Это девушке, подошедшей к вам ближе чем на тридцать шагов, нужен совет и утешение.

— Ну что ж, — сказал я, — если вы не хотите мне помочь…

— Совет в чем? — спросила она, когда я уже взялся за ручку двери. Ведь есть же единственный фактор — женское любопытство, — благодаря которому мы всегда оказываемся победителями.

— Представьте себе, что вы не ладите с шерифом…

— У меня на это не хватит воображения, — перебила она меня.

— Вы должны попробовать, цветок магнолии, — сказал я настойчиво. — Предположим, что какое-то очень нудное занятие, отнимающее много времени, — я имею в виду занятие с шерифом… например, он слишком долго надевает пижаму…

— Лейтенант Уилер, — сказала она слабым голосом, — вы отвратительны!

— Затем, — взглянул я на нее торжественно, — в вашу жизнь входит нова большая любовь — я, к примеру!

— А теперь вы смешны!

— Есть причины, по которым вы не хотите оставить шерифа и в то же врем меня. Шерифу вы вынуждены уделять большую часть своего времени, если не все, но вы хотите часть времени проводить также и со мной. Так вот какие отговорки вы бы придумывали для шерифа?

Она подумала немного, наморщив лобик.

— Я должна ухаживать за больной подругой? — Я грустно покачал головой. — Нет? — спросила она и вздохнула. — Ну хорошо, я занимаюсь учебой ночами, чтобы впоследствии самой стать шерифом?

— Аннабел, пошевелите мозгами, — сказал я удрученно.

— Это непросто, лейтенант, потому что девушка с таким широким кругом интересов встанет перед настоящей проблемой!

— Неужели?

— Она должна быть неподражаемой лгуньей с великолепной памятью, прежде всего, даже если бы отношения зашли так далеко, как вы говорите.

— Скорее всего, вы правы, — сказал я задумчиво, — огромное спасибо!

— За что? — изумленно взглянула она на меня.

— Я еще не уверен, — сказал я честно, — но думаю, что вы кое-что прояснили. Позвольте поздравить вас, мисс Джексон, вы первая оказали мне несомненную помощь!

— Этот порыв у вас, я думаю, из-за жары, — сказала она медленно, — у вас что, с головой не в порядке? Что с вами, лейтенант?

— Размягчение мозга, — сказал я злобно. — Скажите мне, а у вас…

— Вон! — яростно сказала она, схватив тяжелую стальную линейку.

Я пошел перекусить в одной забегаловке поблизости и углубился в меню. Они преимущественно специализировались здесь на подгоревшей пище. Только две вещи я категорически отказывался делать — есть пищу, покрытую горелой коркой, и носить шорты, потому что не признавал никогда их за одежду.

В итоге я заказал только салат и кофе, отчего лицо официантки вытянулось от разочарования. Готовят здесь отменно грязно. Ну что же, есть все-таки надо.

Вместо покойной Бернис Кейнс в приемной Торро сидела новая секретарша. Она внимательно посмотрела на меня, и, когда я ей представился, ее серые глаза засветились извечным женским любопытством.

— Доктор Торро занят с пациентом, — прошептала она. — Думай, что как очень мужественный человек, он хочет углубиться в работу, чтобы забыть свое горе.

— Вы имеете в виду его жену? Ее глаза широко раскрылись.

— А кого же еще?

— Да, конечно, — сказал я, — будьте любезны, доложите ему обо мне.

Она немного помедлила, затем решительно сжала губы:

— Я понимаю, что это не мое дело, лейтенант, но не кажется ли вам, что вы пришли не вовремя? Сегодня мой первый рабочий день здесь, но я уже узнала, как доктор может сердиться! Было бы очень мило с вашей стороны, если бы вы оставили его с работой и горем наедине.

— Голубушка, — постарался я улыбнуться как можно приятнее, — если вы не наберете номер и не скажете ему, что я его жду, этот день будет также и вашим последним днем здесь. Нельзя сказать, что я не разделяю ваши высокие чувства, напротив, но думаю, что иногда их лучше держать при себе.

Губы ее побелели, но рука потянулась к телефону. Через несколько секунд она повесила трубку и взглянула на меня:

— Доктор выйдет к вам через несколько минут, лейтенант!

Отойдя от стола, я закурил сигарету.

Через пять минут дверь кабинета открылась, и доктор Торро пропустил впереди себя слишком полную, слишком нарядную и слишком пожилую даму, которая с умилением смотрела на него, будто он был ее любимой собачкой чихуахуа. Наконец, он избавился от нее, коротко кивнул мне и пригласил в кабинет. Когда я вошел, он закрыл за собой дверь и обошел вокруг стола, направляясь к своему креслу. Костюм оливкового цвета на этот раз был элегантен, как никогда. Он посмотрел на меня и вдруг нервно пригладил свой коротко остриженный седой ежик.

— Что-нибудь еще, лейтенант? — спросил он сорвавшимся голосом.

— Не знаю, — признался я, — надеюсь, что вы мне что-то расскажете.

— Я мог бы, если бы вы прекратили говорить намеками и объяснили мне, в чем дело!

— Вы были близки с мисс Кейнс? — спросил я, усевшись поудобнее в кресло и закурив новую сигарету.

— Я вам уже рассказывал.

— Настолько близки, что она вас никогда не обманывала?

Бледное аскетическое лицо его медленно потемнело, пальцы сжались в кулаки: Глаза его стали холоднее арктического льда, когда он поднял их на меня.

— Вы сошли с ума? — Он почти выплюнул эти слова мне в лицо.

— Возможно, — пожал я плечами. — Сегодня утром Фрэнк Корбан заявил, что мисс Кейнс вела своего рода двойную игру с вами и с другим парнем в одно и то же время.

— Это абсурд!

— Это вы так говорите, а я бы хотел быть уверенным, — сказал я вежливо.

Он внезапно поднес палец ко рту и прикусил его ровными крепкими зубами.

— Если можете, постарайтесь отнестись к этому бесстрастно, — предложил я. — Вы можете припомнить последние два месяца? Помните ли вы, какие отговорки были у мисс Кейнс и как часто она к ним прибегала?

— Конечно нет! — рявкнул он. — Это смешно, Бернис никогда… Вы прекрасно знаете, что Корбан — псих со склонностью к насилию. Он может сказать все, что угодно… — Голос его сорвался, зубами он продолжал теребить палец, на котором была повязка. — У нее часто бывали мигрени. Иногда мне приходилось отпускать ее домой раньше, чтобы она могла прилечь и отдохнуть. Помню, она отсутствовала два выходных подряд, но это нелепость — подозревать ее!

— А вам не кажется, что она симулировала мигрени? — спросил я мягко. — Вы могли бы определить это?

— Не в ранней стадии, — ответил он, — а только застарелые мигрени, когда человек не может пошевельнуть головой, по цвету лица, затем раздраженное общее состояние — но все это чепуха!

— Не было когда-нибудь так, что она жаловалась на мигрень, а выглядела лучше, чем при обычных приступах?

— Если она лгала! — взорвался он. — Но чем вы это объясните, почему она должна была обманывать меня, как вы изящно выразились!

— Не знаю, — сказал я, — я уже сказал вам, что это не моя идея!

— Мы очень любили друг друга, — сказал он спокойно, — и собирались пожениться.

— Конечно, — кивнул я вежливо. — И все же я должен найти убийцу.

— Я понимаю, но мне ужасно тяжело помнить об этом все время. У вас есть еще вопросы, лейтенант?

— Нет, это все, — сказал я.

— А о ком шла речь, я имею в виду Корбана, кого он имел в виду, когда говорил, что Бернис вела двойную игру?

— Хода Бейкера.

— Бейкера? — Он хрипло засмеялся. — Ничего более нелепого я не мог представить. Она никогда не находила его привлекательным, это был не ее тип мужчин.

— Раз вы так считаете, доктор, — сказал я, — тогда все это несерьезно.

Он нервно забарабанил пальцами по столу, вены на его лбу вздулись.

— А может быть, и нет, — прошептал он. — Я так хотел верить этим мигреням, но никогда не был точно уверен, что они были настоящими. — Он уставился на стену позади меня, рот его скривился в ужасной гримасе. — Она вела себя несколько странно последние два месяца. Временами была неестественно возбуждена, а временами очень удручена. — Он пыталс улыбнуться. — Беда профессоров-психиатров, лейтенант, в том, что они излишне подозрительны. Эти скачки в ее настроении начали меня беспокоить — налицо была ранняя стадия шизофрении, вер ее симптомы, понимаете?

— Туманно, — сказал я.

— Но эмоциональный конфликт и напряжение, вызванные двойной жизнью, без сомнения могли бы вызывать мигрени, время от времени, так что отговорки ее не были ложью.

— Но вы ведь не знаете это точно, у вас нет никаких доказательств.

Он покачал головой:

— Никаких, лейтенант.

— Этот Бейкер тоже необузданного нрава. Может быть, поэтому Корбан и сблизился с ним?

— Это звучит логично, — сказал он заинтересованно.

— Если мы сможем доказать связь между ним и Бернис Кейнс, тогда мы сможем определить мотивы ее убийства, — продолжал я.

— Вы можете сделать больше, лейтенант, — сказал он иронически, — вы можете определить мои мотивы.

— Я уже думал об этом, — сказал я. — У вас есть алиби на ту ночь, когда Бернис Кейнс была убита?

— Нет. Так мало времени прошло после смерти моей жены, мы с Бернис договорились не видеться какое-то время, во всяком случае, до ее похорон. Таким образом, я был дома один, лейтенант. — Внезапно он сжал кулаки. — Боже мой! Я вспомнил — ведь это она настаивала на том, чтобы мы не виделись все это время. Как вы думаете, не хотела ли она тогда использовать свободное от меня время для свиданий с Бейкером?

— Возможно, — сказал я, — но думаю, что только Бейкер может подтвердить это.

— Желаю удачи, лейтенант, — сказал он. — Если вы ничего не имеете против, я займусь следующим пациентом.

— Я ничего не имею против, доктор, — сказал я и поднялся с кресла. — Но если дело будет так запутываться и дальше, то скоро я стану вашим пациентом.

Глава 10

Полуденное солнце светило сквозь высокие окна административного здания на кладбище. Мистер Уильямc с отчаянием на лице стоял передо мной и искал совершенно неуловимую блоху у себя за шиворотом.

— Бедный мистер Джордан, — сказал он, и в голосе его звучало профессиональное соболезнование.

— Вернемся к тому, с чего мы начали, — сказал я.

— Понимаю вас, лейтенант. Мы похоронили его на нашей лучшей аллее, на наши собственные средства, вы слышали, конечно? Я думаю, мистер Джордан остался бы доволен этим. Начальство считает, что это самое меньшее, что они смогли для него сделать, он так много лет проработал здесь.

— Я уверен, что он доволен, — сказал я нервно. — Теперь, я надеюсь, вы в состоянии помочь мне найти убийцу?

Он с сомнением взглянул на меня.

— Конечно, я постараюсь, только какая от меня помощь, одна нервозность, — сказал он. — Да я и не понимаю, как смогу вам помочь?

— Ведь это Джордан нашел тело мисс Кейнс в открытой могиле жены доктора Торро, — напомнил я ему. — Единственная логическая причина для его убийства — это то, что он мог видеть убийцу, либо как-то его опознать, и поэтому его заставили замолчать навечно.

— Да, да! — с готовностью закивал Уильямc. — Я слежу за вашими рассуждениями, лейтенант!

— Но как раз на этом они и заканчиваются, дальше я полагаюсь на вас. Джордан рассказывал вам что-нибудь? Что-нибудь, что могло бы оказатьс ключом к разгадке?

Длинным указательным пальцем Уильямc стал ковырять макушку, как будто собирался пробурить там нефтяную скважину.

— Дайте мне еще немного подумать, лейтенант.

— Конечно, — сказал я, — сколько угодно. Он почесал кончик носа и покачал головой.

— Нет, к сожалению, я не могу вспомнить ничего, что могло бы послужить ключом.

— Подумайте еще, Уильямc, — взмолился я, — вы же говорили с ним об этой ужасной находке. Не было ли чего-нибудь необычного в его словах? Может быть, вы заметили?

Он поскребся еще немного, подумал и все-таки ответил отрицательно.

— Мне очень жаль, лейтенант, — извинился он, — но мне кажется, Джордан не мог заметить чего-то значительного. Он был очень стар, вы знаете, и почти слепой.

— Почти слепой? — закричал я.

— Бедный старик, он так быстро стал сдавать. — Уильямc вознес руки в воздух. — Он не различал ничего в нескольких футах — и говорить нужно было с ним очень громко, чтобы он мог услышать.

— Кому же тогда понадобилось убивать его, черт побери?

— Может быть, они не знали о его немощи, — сказал Уильямc. — Я уверен, если бы Джордан знал, что он может пролить свет на тайну этого убийства, он бы заговорил прямо сейчас!

— Да, да, тут надо поразмыслить, спасибо за помощь, Уильямc.

— Не за что. Рад был вам помочь, только и всего, лейтенант, — сказал он, запустив пальцы за шиворот.

По дороге с кладбища я понял, что мне нужно выпить, и у ближайшего бара вылез из машины.

С самого начала, когда Джордан обнаружил тело Бернис в могиле Марты Торро, это можно было принять за немыслимую сумасбродную выходку, думал я, сидя за стойкой бара и медленно потягивая виски. Потом была еще одна, и ничего подтверждающего какие-либо подозрения.

Второй стакан виски еще больше испортил мне настроение. Тридцать шесть часов я расследую это проклятое дело, и у меня нет ни одного сколько-нибудь твердого факта, который бы указывал убийцу. И никакой перспективы.

Третий стакан виски напомнил мне, что кто-то кому-то сказал о ком-то в одном месте когда-то… Если ты хочешь чего-то, чего нет на самом деле, а тебе этого очень хочется, создай это сам! Все, что мне нужно было дл старта, так это всего-навсего маленький фактик, ну а раз его не было, придется придумать мне самому…

Солнце уже опустилось совсем низко, когда я подъехал к частному зоопарку Бейкера и остановился перед воротами. Я пару раз дернул за шнурок, громко и долго звонил звонок, потом я подождал немного.

Наконец, дряхлый пикап выехал из глубины зоопарка и остановился, издав серию бесподобных звуков. Помощник Бейкера, Козовский, вылез и открыл ворота, взглянув на меня без всякого выражения.

— Вы найдете босса с большими кошками. Надеюсь, вы знаете, где это?

— Конечно, — сказал я.

Он начал заводить мотор: снова раздалось чихание, затем пикап вдруг бешено сорвался с места и умчался по дороге.

Когда грязная дорога сменилась тропинкой, я увидел белый "мерседес" Бейкера, который стоял около огромной передвижной клетки. Третью машину видел впервые — черный "бьюик" последней модели. Мой "остин" сразу тускнел рядом с ним.

Я прошел направо метров пятьдесят, по бетонной дорожке, которая привела меня в мир, где смерть мягко ходит на кошачьих лапах. С двух сторон за мной следили глаза разных оттенков, и в темноте это было очень страшно. Наконец, я дошел до клетки, в которой утром Бейкер до полусмерти забивал тигра.

У клетки с пантерой стояли двое, по-видимому ссорясь, так что они не слышали, как я подошел. На Бейке-ре была все та же рубашка и джинсы, стертые до блеска, что и утром. Его собеседник, напротив, был одет в элегантный габардиновый костюм оливкового цвета.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — холодно произнес Бейкер, — но чертовски устал от всех этих историй! Здесь частная собственность, так что, если вы не уйдете отсюда сию же минуту, я вышвырну вас вон!

— Я не уйду, пока не узнаю правду, — четко проговорил доктор Торро. — Я должен знать все о ваших отношениях с Бернис Кейнс.

— Послушайте, я ведь уже говорил вам и еще раз повторяю, что незнаком с Бернис Кейнс! Итак, в последний раз спрашиваю: вы уберетесь отсюда?

— Что, доктор, нашли нового пациента? — спросил я. Оба подпрыгнули от неожиданности и оглянулись на меня.

— Приятно вас видеть, — коротко сказал Бейкер, — можете вы убрать этого типа отсюда, а то я сам разберусь с ним.

— Я рад, что вы здесь, лейтенант, — сказал доктор Торро. — После вашего ухода я не мог забыть наш разговор о Бернис Кейнс и этом человеке. Чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что эти мигрени были удобным поводом для нее. Я должен узнать правду так или иначе. Бейкер отрицает, но не верю ему.

— Дьявол! — проревел Бейкер. — Я не собираюсь больше стоять здесь и терпеть такое в своем собственном доме!

Вы лейтенант Уилер или жалкая пародия на него? Заберите отсюда этого типа, пока он еще может ходить!

Он пошел прочь, давая понять, что разговор окончен. Раздался внезапный шум в клетке, звук прыжка, и желтые глаза оказались совсем рядом с нами. Я вздрогнул и отпрянул.

— Вы что-то знаете, Уилер? — спросил Бейкер. — Недаром Сатана невзлюбила вас.

— Взаимно, — сказал я. — Может, пойдем куда-нибудь, где удобнее поговорить?

— Поговорить? — спросил он сердито. — О чем поговорить? Все, что я хочу, так это чтобы вы убрали непрошеного визитера.

— У меня есть о чем поговорить, — сказал я холодно. — Выбирайте, Бейкер, либо мы поговорим здесь, либо в кабинете шерифа.

— Ладно, — покорно сказал он, пожав плечами, — мы можем подняться в дом. Но посоветуйте этому лекарю позаботиться о своем здоровье.

— Я остаюсь, — сказал доктор Торро. — Если это касается смерти Бернис, то я должен все знать.

— Думаю, что это вам не повредит, — сказал я.

— Черт побери, — вырвалось у Бейкера, — а я вот так не думаю.

— Это спорный вопрос, — умерил я его, — но, если хотите, можно проверить ваш рассудок в деталях в конторе шерифа. Там уже не будет так удобно, как у вас дома.

— Да, конечно, — сказал он с возмущением. — А теперь пойдемте в дом, если вы не переутомились!

Мы поднялись на холм, на котором стоял дом, прошли на ярко освещенную веранду. Из комнаты доносились звуки джаза, а на кушетке лениво развалилась рыжеволосая знакомая, чья рука со стаканом свесилась до пола.

Увидев нас, она оживилась, в глазах появился интерес.

— Ну и ну, — промурлыкала она, — да у нас гости!

— Это не моя идея, — буркнул Бейкер.

— Никогда не влюбляющийся лейтенант и доктор "внезапная смерть"! — мурлыкала она укротителю тигров. — Что им здесь надо, милый?

Таня села, и я заметил, что выражение ее глаз не соответствовало словам и тону. Одежда была изрядно помята, на щеках красные пятна. Она привалилась к спинке кушетки, и по ее виду можно было понять, что она не собираетс принимать участие в разговоре.

— Итак, — сказал Бейкер, — вы, кажется, хотели побеседовать со мной, начинайте. И давайте закончим это скорее!

— Спешить некуда, — ответил я ему и не спеша закурил сигарету.

Худое лицо Торро почти одеревенело, но в его глазах появилось что-то пугающее.

— Мне нужно услышать ответ только на один вопрос, лейтенант, — сказал он, стараясь говорить спокойно. — Тот ли человек Бейкер, с которым встречалась Бернис, — голос его дрогнул от отвращения, — с которым она меня обманывала?

— Не принимайте это близко к сердцу, доктор, — сказал я ему. — Может, скоро вы все узнаете.

Таня допила свой стакан и протянула его Бейкеру жестом приказа.

— Хочешь еще выпить, налей себе, — сказал он равнодушно.

Знакомое ледяное выражение появилось в ее ярко-голубых глазах, когда она пристально посмотрела на него, затем, надув губы, двинулась к бару. Через минуту она вернулась с бутылкой виски в руке и сверля Бейкера взглядом.

— Концерт окончен, — сказала она резко и громко, — ты ведь это хочешь сказать, милый!

— На редкость догадлива, — сказал он презрительно.

— Ты смелый человек, Хол. — Губы ее скривились, она хотела улыбнуться. — Смелый, честный и глупый! Ты думаешь, что я такая же, как и твои дикие кошечки, — когда не нужны, запираешь в клетку до следующего раза? Я — другая, и ты убедишься в этом.

— О чем это ты? — огрызнулся он.

— Ты еще узнаешь! — повторила она и наполнила стакан до краев. — Подожди немного, ты будешь крайне удивлен!

Бейкер взглянул на нее с любопытством; затем нетерпеливо пожал плечами.

— Хватит того, что лейтенант говорит намеками, не хватало, чтобы ты еще этим занималась. Для человека, которому есть о чем говорить, вы слишком долго собираетесь, Уилер, — переключил он на меня свое внимание.

— Последние пару дней я искал убийцу, — сказал я, — и, кажется, я нашел его. При этом я испытал приятное ощущение, просто наслаждался им. Может, это чувство похоже на то, что вы испытывали сегодня утром, когда вышли из клетки, забив тигра почти до полусмерти.

— Вы говорите, — рявкнул он, — а я ничего не слышу.

— Хорошо, — напористо сказал я, — я искал убийцу, человека, склонного к сильной ненависти, иначе нельзя объяснить, зачем ему нужно было укладывать тело Бернис в могилу, приготовленную для другой. Человека очень эгоистичного, почти параноика. Человека, который не переносит соперничества, который требует полного подчинения в любых отношениях с другими, не важно, человек это или животное.

— Звучит так, что невольно думается, что вы слишком долго крутились около этого докторишки, Уилер! — сказал он мягко. — У вас мозги немного размягчились.

— Я искал человека с мотивами для убийства, — продолжал я, — и с достаточно сильными мотивами, а сегодня утром Корбан дал мне толчок в этом деле. Я имею в виду факт, что вы были в определенных отношениях с Бернис Кейнс!

— Он лгал вам в лицо! — заорал Бейкер.

— Я искал доказательство, — сказал я, — и пару часов назад я нашел его!

— Доказательство? — Глаза его сузились. — Какое же?

— Джордан/служитель кладбища, был тоже убит прошлой ночью, — сказал я, — очевидно за то, что мог видеть или слышать убийцу Кейнс, когда ее укладывали в открытую могилу. Уильямc — это смотритель — обнаружил тело сразу же после того, как он был убит. Убийца еще прятался в здании, а когда Уильямc нашел тело, он выбежал. Но он не знал, что Уильямc успел его рассмотреть.

— Кто же он, лейтенант? — Голос Торро сорвался.

— По описанию, этому человеку на вид лет двадцать пять, выше шести футов роста, коренастого сложения, черноволосый, с сильным загаром, — лгал я с самым беспечным видом. — Вы знаете кого-нибудь, кто подошел бы под это описание, доктор?

— Он лжет! Меня подставили! — дико закричал Бейкер.

— Зачем ему было сочинять? — спросил я холодно. — Он никогда в жизни раньше вас не встречал!

— Не знаю, зачем ему это понадобилось, — рычал Бейкер, — но уверяю вас, что это клевета. Я был здесь, в этом самом доме, когда убили служителя. Я не выходил за дверь!

— Так докажите это! — сказал я.

— Вы знаете, что я не могу. Ведь я говорил вам раньше. — Глаза его остановились на Торро, затем на мне. — Все это вы оба придумали, вместе с доктором, лейтенант!

— Лейтенант? — протянула Таня с кушетки.

— Да, — повернул я к ней голову.

Она стояла опершись на бар обеими руками.

— Он ведь был вторым в жизни этой крошки, — сказала она с хриплой усмешкой. — Он просто баловался с ней, когда бывал в клубе. Этот парень действительно любит, чтобы все ему были рабами, ну а девица была практична — она не оставила бы доктора. — Таня взглянула на Торро и улыбнулась.

— Бедняга Джейсон! Куда ему равняться с Холом в спальне, но зато он обещал жениться!

— Почему вы не сказали мне всего сегодня утром? — спросил я. — Почему не подтвердили слова Корбана?

— Тогда я не задумывалась об этом, — просто сказала она.

Таня отодвинулась от бара, выпрямила кошачью спину и с торжеством посмотрела на Бейкера.

— Я ведь говорила тебе, что ты пожалеешь, любимый! — сказала она ласково.

— Это все, что я хотел узнать, — сухо сказал Торро. — Вы собираетесь арестовать его прямо сейчас, лейтенант?

— Нет, — сказал я медленно, будто раздумывая. — Завтра нужно будет устроить очную ставку. Поставим его в середину шеренги. Если Уильямc опознает его как парня, которого он видел убегающим прошлой ночью с кладбища, тогда все ясно.

— Мне бы хотелось при этом присутствовать, — сухо сказал Торро.

— Будьте моим гостем, — сказал я ему, — я позвоню вам утром и скажу, на какой час это назначено.

— Благодарю вас. — Ну скулах него вспухли желваки. — Тогда мне нет больше нужды оставаться здесь. До свидания, лейтенант. — Он повернулся и направилс к своему "бьюику".

— Я немедленно позвоню адвокату, — свирепо сказал Бейкер. — Я проучу вас, Уилер!

— Заткнитесь! — взревел я в свою очередь. — Кто собирается вас слушать, кому это нужно? Все, что вас ожидает, так это очная ставка и газова камера… если все подтвердится!

— Вы возьмете его с собой, Эл? — нетерпеливо спросила Таня.

— Мы прихватим его утром. Не пытайтесь удрать, Бейкер, все равно вам не скрыться. — Я взглянул на Таню:

— Подвезти вас в город?

— Нет, спасибо, — сказала она, тепло улыбаясь. — Я останусь здесь.

— Останетесь здесь? — с изумлением воззрился я на нее. — Наедине с Бейкером? После того, как вы оказали ему такую услугу?

— Думаю, вам не понять, тупица, — сказала она жалостливо. — Бейкер сейчас в ярости и может передушить всех зверей голыми руками. Разве можно не воспользоваться таким всплеском эмоций и отдать его животным?

Глава 11

Я осторожно начал спускаться по ступенькам, от усталости и напряжени ноги меня не держали. Уже совсем стемнело. Луны не было видно, и снаружи ничего нельзя было различить.

Когда я добрался до третьего пролета, то почувствовал, что вспотел. У хорошего полицейского всегда при себе есть фонарик, а вот у такого, как я, вместо фонарика будет сломанная шея.

Чем больше я думал, тем меньше у меня оставалось уверенности в жизнеспособности собственной теории изобретения фактов. Состряпанная истори об Уильямсе, давшем описание убегавшего убийцы, абсолютно ничего не прояснила. Я рассчитывал, что Бейкер испугается и раскроется. Но его реакци была вполне естественной для одураченного, в фальши я не мог его обвинить.

Доктор Торро пропал в ночи как привидение. Либо он отправился домой проливать слезы о своей утрате, либо возвращается обратно с разводным ключом, чтобы проломить Бейкеру голову. Что бы он ни сделал, виноват в этом буду я.

Таня Строуд не удержалась и сунула нос в это дело, узнав, что Бейкер был любовником этой Бернис Кейнс. Но никакой гарантии, что она подтвердит свои показания на суде, — особенно после спектакля, который она собиралась разыграть после моего ухода.

Так или иначе, Уилер, ты здорово промахнулся на этот раз. Я предвкушал свое яркое будущее. И уже видел себя доблестным регулировщиком, стоящим на посту.

Глаза мои, наконец, привыкли к темноте, и я уже мог различать клетки, стоящие по обеим сторонам бетонной дорожки. Звуки, которые неслись из них, могли начисто убить всякое желание посетить африканские джунгли.

Запах стоял еще хуже, чем днем, страху еще больше. Я шарахался из стороны в сторону от малейшего шороха. По знакомым звукам я узнал эту тварь, но от этого мне не стало легче, черная пантера — это ведь не шутки. Я прибавил шагу и вскоре свернул на главную аллею.

Наступила тишина, раздавался только звук моих шагов. Вдруг послышалс металлический щелчок: как будто что-то запирали или, наоборот, открывали. Я невольно прибавил шагу, прошел еще немного, звук повторился. Теперь я мог поклясться, что он уже был ближе, где-то за моей спиной.

Я уже приготовился идти дальше, как вдруг новый жуткий звук — шорох крадущихся по бетону лап. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди.

Я вспомнил слова Бейкера, когда он представлял нам свою черную кошку: "Ненавидит людей, не переносит их запаха, на целую милю чувствует человеческий запах…"

Не знаю, с какой скоростью мне пришлось бы удирать, если бы это действительно оказалась пантера, но я прекрасно понимал, что убежать мне бы не удалось.

Мои пальцы сами нащупали револьвер в кобуре под мышкой. Я был весь в напряжении, глазами искал глаза пантеры. Онинепременно должны были где-то светиться в темноте.

Тишина, вдруг опять непонятный шум, на этот раз дальше и уже в противоположном направлении. Я вытер пот со лба и направился к выходу. Впереди показался мой родной "остин". В висках тяжело стучало, единственным желанием было скорее очутиться в машине.

Вдруг звук повторился уже где-то впереди меня. Он раздавался между мной и машиной, нужно было как-то преодолеть это расстояние. Пройти мимо Сатаны было равносильно самоубийству.

Тут мне показалось, что мягкие крадущиеся лапы приближаются прямо ко мне. Я не выдержал и выстрелил наобум. Затем еще раз выстрелил, послышалось рычание, но уже подальше в темноте. Воцарилась напряженная тишина. Хуже всего на меня действовала эта проклятая темнота, мне было бы в тысячу раз легче, если бы я мог видеть эту тварь. Но ночь, как назло, была темной, хоть глаз выколи.

Снова, совсем рядом послышался звук прыжка, и я опять выстрелил, но нужно было экономить патроны. У меня оставалось всего четыре. Внезапно откуда-то появился свет.

Пантера была в тридцати футах от меня, не больше, глаза ее горели алчным огнем, хвост напряженно покачивался из стороны в сторону. Она готовилась к прыжку, но выжидала удобного момента. Вид этого длинного черного звер привел меня в ужас, но все же это было лучше, чем блуждать в темноте. Я прикинул свои шансы и решил подойти поближе. Сатана заревела, показав пасть, усеянную зубами, которые бы привели любого садиста в экстаз. На меня, естественно, это произвело совершенно противоположный эффект.

Я услышал новый звук, или мне показалось? Слух мой, конечно, был напряжен, но все же сомнения не было, это был звук шагов. Шаги приближались со стороны клеток, кто-то шел по бетонной дорожке. Наконец появился человек. Спешки в его движениях не было, он просто быстро шел. Вот он уже футах в двадцати от меня, а когда он свернул и направился в мою сторону, я узнал Хола Бейкера. В правой руке у него был длинный хлыст, на конце которого сверкнул металл. Никакого оружия при нем не было.

— Что случилось, Уилер? — Он пытался изобразить дружескую улыбку. — Заблудилась одна из Диких кошек?

Я едва сдержался, чтобы не пристрелить его на месте. Достаточно того, что он держит пантеру как орудие убийства, но делать это предметом светской беседы было уже слишком.

— Бейкер, — сипло сказал я, — вы…

Я даже не успел начать свою тираду, потому что позади него с хвостом, задранным почти вертикально, изогнувшись для прыжка, мелькнула пантера. Может, я слишком сентиментален, но все же я не мог допустить, чтобы что-нибудь случилось с Бейкером, если я мог его предупредить.

— Сзади! — отчаянно заорал я. — Пантера! Глаза его на секунду расширились, ухмылка исчезла с лица. Он вытаращился на меня, потом резко обернулся.

— Сатана? — изумленно произнес он. Внезапно он засмеялся и щелкнул хлыстом. — Ты хочешь попробовать еще раз, Сатана? — В его голосе зазвучал азарт.

Пантера издала рычание, в котором прозвучала вся ее ненависть, присела, хвост ее забил о землю.

То, что произошло потом, было похоже на кошмар. Человек и зверь бросились друг на друга и, сцепившись, покатились по земле. Я подошел так близко, насколько это было возможно, но стрелять я не мог, так как мог попасть в человека. Они катались в таком цепком объятии, что трудно было даже различить, где кто.

Внезапно они остановились футах в двадцати от меня, и я понял, что человек повержен, а пантера торжествует, сидя сверху. Чувствовалось, что Бейкер едва сдерживает вопль ужаса и боли.

Со стороны могло показаться, что большой черный зверь просто играется, ласково прижавшись к груди хозяина. Но когда пантера подняла черную голову, я увидел, как кровь капает из ее рта. Я выстрелил дважды, и пуля попала как раз между огромных мерцающих глаз.

Я подошел, когда она перестала конвульсивно вздрагивать, затем стащил ее за хвост с тела Бейкера. Смотреть на нее я не мог. Так как мне было мерзко и страшно.

Я сделал все, что мог, и, убедившись, что Бейкер мертв, почувствовал, что больше не могу удержать страшную рвоту, которая подкатила к горлу. Потом пошел прочь, туда, где была стоянка. Нужно было вернуться в дом, но сейчас мне трудно было заставить себя сделать хоть одно движение. Я решил поскорее со всем развязаться, чтобы никогда больше не возвращаться в этот проклятый зоопарк.

Таня Строуд возлежала на кушетке, как и раньше, разница была лишь в том, что на ней было еще меньше одежды. Где-то в глубине комнаты по радио играл все тот же медленный джаз. Комната была слабо освещена настольной лампой, свет ее бросал мягкие тени на ее обнаженное тело.

— Это ты, Хол? — спросила она, не поворачивая головы. — Не слишком ли ты долго? Тебе не следовало оставлять меня в таком состоянии, это нечестно! Что это была за суматоха?

— Хол больше не вернется, малышка, — мягко сказал я. — Черная пантера только что перегрызла ему глотку.

Она вскочила, и в ее глазах, устремленных на меня, появился ужас и в то же время недоверие.

— Это правда, — сказал я, — я бы ничего не успел сделать, даже если бы он попросил об этом!

— Он мертв? — Крупные слезы покатились по ее щекам. Таня крепко обхватила себя руками, пытаясь успокоиться.

— Не заставляй меня плакать, — сказал я. В баре я нашел большой выбор бутылок. Мне так хотелось выпить, что я схватил первую попавшуюся, налил в стакан, залпом осушил его и налил себе еще.

— Бедный Хол! — прошептала Таня. — Он был такой замечательный, страстный! Трудно поверить, что он мертв. Как пантере удалось выскочить из клетки?

— Ты что? — воскликнул я. — Он сам выпустил ее, думая, что это лучший способ убить меня, не пачкая рук. Несчастный случай, и лейтенант Уилер послужил бы обедом для черной пантеры!

— Умоляю! — простонала она. — Не шути так, ради Бога!

— Я не шучу. Десять минут я держал ее на мушке в темноте, пока он, наконец, появился. Я даже не мог шевельнуть языком от страха.

— Расскажи толком, что произошло, — попросила она.

— Ты прекрасно знаешь! — сказал я нетерпеливо. — Бейкер был уверен, что прекрасно сможет от меня избавиться. Когда он решил, что все уже кончено, он зажег свет и пошел смотреть, умер я или еще нет. Ему просто не повезло со зверюгой.

Я допил второй стакан, чувствуя, как виски успокаивает меня и приятное тепло вытесняет леденящий ужас от всего происшедшего.

— Был выстрел, — сказала она, — даже два.

— Что ты говоришь? — поддразнил я ее. — Неужели ты думаешь, что это так просто — попасть в цель в темноте, не зная, на каком расстоянии она находится, ориентируясь только по звуку ее шагов?

— Так она уже тогда была на воле?

— Конечно! — Я холодно воззрился на нее. — Ты думаешь, что я начал стрелять, когда она была еще в клетке?

— Ну, это уже не имеет значения, — сказала она. Ее одежда лежала маленькой кучкой на краешке кушетки. Она медленно направилась к ней, затем начала одеваться. Я налил себе еще, затем закурил, задумавшись, не обвинят ли меня, кроме всего прочего, в том, что я пользуюсь выпивкой и куревом своих подозреваемых. Но каждая затяжка казалась мне блаженством после этой прекрасной встречи с пантерой.

— Эл? — Танин голос вывел меня из задумчивости.

— Да? — Я обернулся, она стояла в крошечных трусиках и лифчике, одной ногой вступив в свои синие джинсы.

— Здесь что-то не так, — сказала она с сомнением. — Хол Бейкер был здесь со мной, когда прозвучали два выстрела. Именно это и заставило его выйти посмотреть, что же происходит.

— Таня, крошка! — сказал я устало. — Ты что, не веришь, что он мертв? Ты ему не поможешь, даже если узнаешь все в деталях! Теперь ему не нужно никакое алиби! Все, что ему нужно, так это хороший гробовщик.

— Я не собираюсь ничего выяснять, — сказала она разъяренно, — я говорю правду, ты, тупица! Когда ты выстрелил два раза, Хол был здесь, со мной. Так как же он мог выпустить ее из клетки? С помощью дистанционного управления, что ли?

— Ты напрасно тратишь время! — сказал я. — Если не веришь, что он мертв, пойдем, посмотришь сама!

Наконец Таня натянула свои брюки, затем снова взглянула на меня.

— Хорошо, — воинственно сказала она. — Хол, конечно, мертв, в этом нет сомнения. Так стоит ли убеждать тебя, что это не он открыл клетку, если ты не хочешь верить, что это правда?

— Послушай! — отчаянно забормотал я. — Только Хол мог это сделать. Кто же еще… Я замолчал и уставился на нее.

— Что с тобой, Эл?

— Я сейчас вдруг подумал о двух вещах или сразу о шести… Послушай, так это правда, что он все время был здесь с тобой, пока не услышал мои выстрелы?

Она вздохнула:

— Сколько раз еще повторять?

Я допил виски, поставил пустой стакан на стойку бара.

— Позвони в контору шерифа, — сказал я быстро, — расскажи им все, что произошло, пусть пришлют Машину для покойников, немедленно. Если будешь говорить с шерифом Лейверсом, скажи ему, что мне нужно срочно уйти, но сразу же позвоню ему, когда вернусь.

— Эй! — крикнула она мне вслед. — Уж не хочешь ли ты оставить здесь мен одну после всего, что случилось?

— Тебе нечего бояться, детка. После того как позвонишь в контору шерифа, поразмышляй немножко о своем парне, водителе грузовика. Если тебе станет скучно, ты просто представь себе, как ты будешь выдирать у него волоски на груди и пересчитывать!

Глава 12

Я поставил свой "остин" позади сверкающего черного "бьюика" и вышел из машины. Лужайка перед домом была ярко освещена. Тот же мелодичный звук раздался внутри дома, когда я позвонил.

Доктор Торро открыл мне сам, и лицо его выразило сильное удивление. Правый глаз у него задергался, как от нервного тика. Можно было предположить, что он действительно проливал слезы по своей неверной любви.

— Мне кажется, что вы хотите узнать, что произошло в доме Бейкера после вашего ухода, — сказал я, — и думаю, что вы имеете право узнать это.

— Благодарю вас, лейтенант, — сказал он глухо, — прошу вас, входите.

Я последовал за ним через комнаты в бар на террасе, где он налил мне виски. Он внимательно выслушал все, что я рассказал.

— Ужасная смерть, — сказал он. — Но не могу сказать, что мне жаль его. Единственное, что я могу чувствовать к человеку, который убил Бернис, — только радость, что он мертв.

— Я тоже рад, — признался я, — мне бы очень не повезло, если бы все закончилось не так.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился он.

— Историю со смотрителем, опознавшим убийцу, я выдумал от начала до конца, — объяснил я.

— Значит, это не было правдой?

— Ни одного слова правды. Но мне необходимо было что-то предпринять, чтобы оказать на него давление. Если бы это не сработало, Бейкер устроил бы мне веселую жизнь.

— Вы страшно рисковали, лейтенант. — Он слабо улыбнулся. — Я восхищаюсь вашей храбростью, и вы оказались гораздо умнее, чем я ожидал. — Есть еще два момента, которые я хотел бы выяснить, — сказал я осторожно. — Но вы можете не рассказывать, если не хотите. Как Бернис удавалось встречаться с вами обоими?

Его лицо потемнело, глаз опять задергался.

— Я сам задаю себе этот вопрос. Очевидно, ответ один, и он очень неприятен — я слишком завидная партия, чтобы меня упустить: достаточно богат, обещал жениться. — Уголки его рта опустились. — Но Бернис была девушка темпераментная, так сказать, сильных страстей. Конечно, садистские наклонности Бейкера неудержимо влекли ее, против него она не могла устоять.

— Да, — сказал я сочувственно. Он пожал плечами:

— Но теперь это не имеет никакого значения, с этим покончено. В конце концов я поверил, что налицо были лицемерие и обман. Но боюсь, что это долго не даст мне покоя.

Я допил свой стакан, взглянув на него восхищенно.

— У вас в самом деле талант, доктор, — сказал я с уважением. — Вы почти довели меня до слез.

Его лицо внезапно побледнело, он начал барабанить пальцами.

— Простите, не понял? — произнес он холодно.

— Дадите мне консультацию, доктор? Я расскажу вам о своих проблемах, а вы объясните мне, в чем я не прав?

— Это ваша манера шутить, лейтенант? — спросил он.

— Нет, сэр! — возмутился я. — Это ваш долг мне за то, что я был свидетелем несчастья, случившегося с Бейкером.

— Хорошо, — сурово сказал он, — я оценю ваш юмор, Уилер, если вы настаиваете.

— Премного благодарен. Все началось с того, что тело Бернис было обнаружено в могиле вашей жены.

— Я помню! — Глаза его блеснули.

— Мы разговаривали тем утром у вас в кабинете. Тогда вы никого не могли мне назвать, кто бы вас так сильно ненавидел, и вы посоветовали мне обратиться к Тане Строуд. Так? Я поговорил с ней — она послала меня к Фрэнку Корбану, там я познакомился с Бетти — горничной и с Ходом Бейкером. Я узнал все о клубе и о том, что ваша жена была членом клуба, как она погибла в автомобильной катастрофе, которую Таня считает ловко подстроенной вами.

— Это часть вашей проблемы? — спросил он с каменным выражением лица.

— Терпение, доктор, — взмолился я. — Дальше — хуже. Позднее в тот день опять пришел к вам и рассказал о клубе. Вы упомянули Корбана, сказав, что он был вашим пациентом, как и Таня Строуд. Сначала вы не могли поступитьс профессиональной этикой, а потом все же отбросили ее и рассказали мне историю болезни Корбана. — Я восхищенно покачал головой. — Боже! Как вы живописали бедного Фрэнка! Мания жестокости, подглядывание в замочную скважину. Вы из него сделали такого типа, которого нельзя было не подозревать.

— Не вижу смысла снова копаться во всем этом, — сказал он устало. — Есть еще что-нибудь?

— Я спрашиваю о Бейкере, — продолжал я, игнорируя его вопрос. — Оказывается, вы никогда с ним не встречались. Когда я вам его описал, вы сразу же вспомнили, что он у вас был один раз, ожидая Корбана, около трех месяцев назад. — Я застыл в немом обожании. — У вас потрясающая память на лица и имена, доктор!

— Вы или пьяны, или не в себе! — сказал он. — Я думаю, что вам следует поехать домой и отдохнуть как следует!

— Тогда в последний раз мы говорили у вас в кабинете, — упорно продолжал я, — и я спросил, возможно ли, что Бернис могла вас обманывать с кем-то, помните? Вы сказали, что это совершенно невозможно, но потом намекнули мне про эти мигрени и дали мне понять, что все могло быть.

Он поставил свой пустой стакан рядом с моим, аккуратно налил в оба стакана, стараясь, чтобы было поровну.

— В общем, доктор, я просто без ума от вашего таланта. Вы вертели мной, как хотели, и мне понадобилось очень много времени, чтобы разгадать вашу игру.

Его лицо ничего не выражало, когда он поставил передо мной стакан.

— Никак не могу понять, что вы имеете в виду, лейтенант?

— Конечно, вы великолепный специалист в своей области и в любой момент можете сказать, что я псих. Но посмотрим с другой стороны — ведь это не я, а вы вели расследование. Это вы, и никто другой, дали мне в руки все нити, зная заранее, что я за них ухвачусь. Вы выписали мне билетик на поезд, путь которого начинается с Бернис Кейнс и заканчивается у Хода Бейкера!

— Допивайте, лейтенант, — сказал он резко. — И убирайтесь, или я вышвырну вас сам!

— Доктор! — сказал я умоляюще. — У меня есть еще проблема, помогите с ней разобраться: как вам удалось организовать ту автомобильную катастрофу?

Мне показалось, что он сейчас бросится на меня, но он сдержался.

— Этот служитель на кладбище, доктор, вы знали, что он был полуслепой?

— Хорошо, лейтенант, — язвительно сказал он, — признаю, что ваша тактика направлена на то, чтобы ошеломить и сбить с толку собеседника. Теперь вы думаете, что это я убийца, а не Бейкер, не так ли?

— Именно так, — ответил я.

— Тогда зачем же Бейкер выпустил из клетки пантеру? За что ему нужно было вас убивать? — Он улыбнулся. — Я удивлен, что вы все так быстро забыли, лейтенант, это ведь был не очень приятный эксперимент?

— Это не Бейкер открыл клетку, — сказал я, — он был в доме до тех пор, пока не услышал мои выстрелы, и Таня Строуд тому свидетель!

— Кто же поверит этой шлюхе? — проворчал он.

— Я, — сказал я ему. — Вы первый ушли, но, думаю, ушли недалеко. Вы подслушали разговор и получили нужную вам информацию. Вы были обуреваемы одной идеей: выпустить пантеру, которая меня растерзает, а тогда вы скажете в полиции, что я собирался арестовать Бейкера и тот открыл клетку. Таким образом вы бы сразу убили двух зайцев.

Он пил маленькими глотками, а глаза его изучали мое лицо.

— Вы не сможете доказать ни одного слова, лейтенант! — сказал он наконец.

— Все это очень просто доказывается, — сказал я бодро, — способом исключения, доктор. Мы можем доказать, что дверь клетки была открыта намеренно, ни Бейкер, ни Таня не могли этого сделать, они слишком были заняты друг другом. Тогда кто же это мог сделать, кроме вас? Тем более у вас есть мотив. Бейкер тот человек, с которым ваша любовница вас обманывала. Вы хотели отомстить им обоим, поэтому вы убили девушку и подтасовали все так, будто бы Бейкер был убийцей.

Торро медленно поставил стакан, затем пригладил длинными сухими пальцами свои седые волосы. Мрачное выражение застыло в его глазах, внезапно он улыбнулся.

— Думаю, что вы правы, лейтенант. Правда, все это косвенные улики, но ваш метод исключения трудно оспорить.

— Итак, раз мы доказали, что вы убили Бейкера, — возликовал я, — мы уже можем не доказывать, что вы убили и остальных.

— Я не совсем понимаю, — нахмурился он.

— Вы только один раз попадете в газовую камеру, — пояснил я. — Но и этого вполне достаточно.

Он допил виски, затем раскрутил стакан и ловко остановил его.

— Какое это сейчас имеет значение, лейтенант? — спросил он. — Я убил Бернис Кейнс, лейтенант. Как только я понял, что она меня обманывает с Бейкером, я решил убить ее. Первое, что подтолкнуло меня к этому, была смерть моей жены.

— Смерть или убийство? — спросил я.

— Уверяю вас, это был несчастный случай, — сказал он. — Конечно, в тот вечер я довел ее до страшного отчаяния, убедив в том, что она опоздала на ужин с Таней, поэтому Марта гнала машину изо всех сил. К тому же она достаточно много выпила. Но и прежде так часто происходило, но ничего не случалось.

— Вы думали, что вам так и будет везти постоянно? — спросил заинтересованно.

— Лучше сказать, мне нравилось испытывать судьбу время от времени, — кивнул он. — Мне жаль только вот этого старика служителя. Вы говорите, что он был почти слепой?

— Да, это правда, — ответил я.

— Я как раз уже уложил Бернис в могилу Марты, когда услышал, что он подходит, — начал он рассказывать. — Я вскочил и помчался к деревьям, что росли возле могил. Когда я оглянулся, он стоял и смотрел мне вслед. Я не был уверен, видел он меня или нет, но не мог позволить себе допустить единственный шанс, который был против меня!

— Зачем вы положили его в гроб?

— Я не думал об этом, — сказал он с жалкой гримасой, — просто это было ближайшее удобное место, вот и все. Я уверен, что все возможности надо использовать до конца, лейтенант. Когда вы прошли мимо клетки, я выпустил пантеру, и, естественно, она выпрыгнула наружу. Но когда она увидела, что заперся в ее клетке, стал для нее недосягаем и она не сможет излить на мен свою ярость, то пантера пошла за вами следом, как я и предполагал.

— Ладно, — устало сказал я. — Пойдемте-ка к шерифу.

— Я в ваших руках, лейтенант, — вежливо сказал он.

— Пошли, — сказал я. Комедия начинала надоедать. Он быстро направилс вслед за мной, и вдруг я почувствовал, что к моей спине приставлено дуло револьвера.

— Думаю, что это психологически очень верно, — пробормотал он. — Признаться, потом раскаяться, потом снова приступ безумия. Потом, кто же мог предположить, что я вытащу из пальто револьвер?

— Конечно, — горько признался я, — вы — гений. Что же теперь?

— Мы пойдем к вашей машине, — сказал он холодно, — вы поведете ее, а буду сидеть позади вас, с револьвером, приставленным к вашей спине.

— Куда же вы собираетесь ехать, в Нью-Йорк? — ехидно спросил я. — Как далеко мы уедем, прежде чем вы меня убьете?

— Я подумаю об этом позже, — ответил он. — Сначала сядем в машину. — Резкий толчок дулом в спину подтвердил его намерение.

Мы вышли и направились по тропинке к машинам. Когда мы были уже в нескольких футах от них, внезапно из-за кустов выросла фигура с пистолетом в руке.

— Отлично, доктор! — произнес Лейверс. — Бросьте-ка оружие.

Торро грязно выругался, и на мою голову обрушился страшный удар рукояткой. Я упал на руки и колени, а когда поднял голову, Торро нажал на спуск, но пуля срикошетила о "бьюик".

Затем прозвучало еще два выстрела. В голове моей начало понемногу проясняться, все перестало мерцать перед глазами, но Торро уже был готов. Он выронил револьвер, сделал два шага и упал на колени лицом в землю.

Я с трудом поднялся на ноги. Затылок ныл, но все было на месте, а это уже было хорошо. Громадная фигура материализовалась из-за розовых кустов на свет Божий и направилась ко мне, размахивая своим револьвером.

— Все в порядке, лейтенант? — встревоженно прогремел сержант Полник.

На минуту Полник остановился рядом с трупом доктора и с отвращением взглянул на него.

— За кого он нас принимал? За банду идиотов, что ли?

Только после полуночи я, наконец, добрался до своей квартиры и сунул ключ в дверь. Но прежде, чем я повернул его, дверь широко распахнулась и гостеприимный голос сказал:

— Добрый вечер, лейтенант! Входите же! Я столкнулся лицом к лицу с великолепной блондинкой в ярко-голубой пижаме. На голове ее был чепчик горничной. Она не выглядела слегка кокетливой, она в самом деле была кокетлива.

— Бетти? — спросил я. — Как вы здесь очутились?

— Я сказала вашему привратнику, что я ваша сестра, — сказала она и счастливо захихикала. — Он был очень мил, сказал мне, как он любит всяких родственников. Он считает, что они всегда очень решительные люди и редко поддаются разочарованию. Говорит, что я уже девятнадцатая твоя сестра. Он просто хотел уточнить, как нас много, но я сказала, что у меня нет времени нас всех перечислять!

Я проплелся мимо нее в комнату и плюхнулся в ближайшее кресло. Через минуту передо мной стоял стаканчик виски.

— Обязанность горничных — личное обслуживание, — сказала Бетти мягко.

— Прости, если я задам бестактный вопрос: какого черта тебе здесь надо?

— Я — путник в ночи! — сказала она трагическим тоном. — Одна из тех бездомных сирот, которых вышвырнули из дома в снег и…

— Конечно, конечно, — перебил я ее. — Что случилось?

— Корбан пришел домой от Бейкера и ревел, как маньяк… Ты рассказал ему что-то из того, что я говорила?

— Я? — Я попытался выглядеть невинно.

— Он почти лез на стену! — В ее голосе была тоска. — Никогда не думала, что можно так беситься. Дескать, я сделала из него обезьяну! — Голос ее дрогнул от негодования. — Потом он подошел и ударил меня!

— Корбан? — недоверчиво спросил я.

— Да, прямо в глаз, смотри!

Она подошла поближе и наклонилась, чтобы я смог увидеть, что эта мышка Корбан сделал с ее глазом, но, когда пижама распахнулась, кто станет смотреть на глаз?

— Ну почему же ты не смотришь? — спросила она нетерпеливо. — Ага, поняла! — Она выпрямилась.

— Ну и что же ты сделала, когда он тебя ударил? — спросил я.

— Я ударила его в ответ, — произнесла она. — Прямо в зубы. Они, конечно, оказались искусственными, и одним из них он подавился. По крайней мере, мне так показалось, когда я уходила.

— Чем же ты его ударила?

— Ножкой стула, — сказала она равнодушно, — и вот я здесь!

Она уселась ко мне на колени и прижалась.

— Ты ведь не против, если я здесь останусь, Эл? — спросила она кокетливо.

— Как долго? — спросил я.

— Может, с недельку, потом я подыщу себе работу, но сейчас мне нужно отдохнуть.

— Да, да, — сказал я бессмысленно.

— Да? — Она подергала меня за ухо. — Впрочем, я не очень устала, конечно!

— Нет? — сказал я. — Тогда, крошка, почему бы нам?.. Ее губы встретились с моими. Все, что я помню, так это волнующую дрожь ее тела.

Наконец, она отодвинулась и мечтательно вздохнула.

— Как прикажете, лейтенант, почему бы нам не?.. Я снова притянул ее к себе, но она выставила локти мне в грудь.

— Ты так быстро передумала?

— Помнишь, что я тебе говорила насчет кушетки. — Она показала пальцем на спальню.

…Когда я закрыл за собой дверь спальни, она вдруг спросила:

— Эл, помнишь, ты назвал того сыщика, как его звали? Джордж и как там дальше, это который с актрисой, которая тоже не любила кушетки…

— Ах, этот. — Я бросил ее на кровать, и она удобно свернулась на ней. — Ты когда-нибудь видела "Мою прекрасную леди"?

— А ты? — Пальцы ее были заняты расстегиванием всех своих застежек.

Ну, скажу я вам, это было лучшее представление, какое я когда-нибудь видел. Маленькая труппа исполняла все с таким совершенством! Стремительное действие с непередаваемым упоением в финале

Картер Браун Экзотика

Глава 1

Мне и самому иногда казалось, что звук моего телефонного сигнала напоминает визг голодного вампира, но я никак не ожидал, что он способен произвести впечатление, подобное тому, которое произвел на мою вечернюю посетительницу. Едва заслышав его, она тут же подпрыгнула чуть ли не выше головы, совершила в воздухе кульбит и с грохотом растянулась на полу. Пару секунд я имел удовольствие созерцать ее восхитительные ножки, которыми она дрыгала, взывая о помощи.

Оценив комизм ситуации, я расхохотался. Конвульсии тут же прекратились и пострадавшая с трудом села. Из-под спадающей на глаза челки мне был подарен такой "нежный" взгляд, что менее хладнокровный человек от него немедленно превратился бы в кучу пепла. Приступы смеха у меня усилились, но потерпевшая, как я понял, не обладала чувством юмора и моего веселья не разделила.

— Вы животное, — сказала она, пытаясь водворить свою юбку на место. — Заткните же наконец глотку вашему дурацкому аппарату!

Задыхаясь от смеха, я послушно снял трубку надрывающегося телефона и промычал:

— Уиллер слушает.

— Лейтенант Уиллер, — прозвучал сердитый голос шерифа Лаверса, — если звуки, которые я слышу, раздаются в мою честь, то это неважная шутка. Я надеюсь вы не очень долго репетировали?

— Совсем не репетировал, шериф, — с трудом выговорил я, так как смех душил меня с неослабевающей силой. — Это экспромт!

— Перестаньте валять дурака! — проревел он. — Если не хотите, чтобы я выбросил вас к чертям из моего управления! Вы этого добиваетесь. Я вас…

В трубке воцарилось гробовое молчание: очевидно, шеф делал глубокий вздох. Я тоже сообразил, что продолжать беседу в том же духе небезопасно и, воспользовавшись паузой, попытался разрядить обстановку.

— Что я должен делать, сэр?

— Делать?! — Его голос буквально разорвал мои перепонки. — Вы прекрасно знаете, что вы должны делать, когда вас вызывают, — орал он. — Если я не увижу вас в управлении, прежде, чем успею соскучиться, я…

— Достаточно! Отправляюсь немедленно! Кстати, сэр, если вы все-таки успеете соскучиться, то вот вам совет: наберите побольше воздуха и задержите до моего прихода. — Я не стал дожидаться ответной реакции и повесил трубку. Переведя взгляд на блондинку, я обнаружил, что она уже твердо стоит на ногах и осторожно ощупывает ушибленные места.

По тем площадям, которые юбка облегала особенно плотно, ее руки двигались с удвоенной осторожностью.

— Мое сердце разбито, — сказал я печально. — Нужно идти. Ничего не поделаешь — долг службы.

— Что ни делается — все к лучшему, — сказала она, посмотрев на меня с презрением. — После сегодняшнего акробатического этюда у меня пропала всякая охота экспериментировать дальше.

— Жаль, — протянул я с грустью. — Это могло быть интересно. Что ж, как-нибудь в другой раз.

Я взял свой "остин" с круглосуточной стоянки и направился в управление шерифа, перебирая по дороге возможные причины столь срочного вызова, а также вероятные последствия моего фривольного поведения.

Добравшись до места, я свернул с автострады и подъехал к управлению. Во дворе, почти у крыльца, стояло такси — старенький "форд". Его обступили несколько человек в форме и в штатском.

Не успел я выбраться из машины, как от группы отделилась представительная фигура и решительно направилась мне навстречу. Это был шериф Лаверс собственной персоной. Похоже, его настроение с момента нашего недавнего разговора улучшилось весьма незначительно.

— Как ваше самочувствие, Уиллер? Вы здоровы? — поприветствовал он меня. — Уверен, вы единственный в моем управлении, кто способен выкинуть подобную шутку!

— Благодарю за комплимент, шериф, но я хотел бы сначала узнать, что произошло. У вас угнали машину? — я многозначительно кивнул на такси.

— Нет, просто мне прислали подарок. Надеюсь, не вы?

— Простите, шериф, я как-то до этого не додумался. Весьма сожалею.

— Ничего, все поправимо. Я выдам вам специальную бумагу, и если впредь для очередной вашей идиотской шутки понадобится труп, вам останется только подыскать подходящую кандидатуру и пристрелить ее!

— В машине труп? — изумился я.

— Пойдите посмотрите сами, — предложил Лаверс.

Я открыл дверцу машины и действительно увидел труп. На заднем сиденье сидел толстый, почти лысый мужчина с двумя пулевыми отверстиями чуть повыше левого уха.

— Узнаете его? — спросил Лаверс.

Не припоминаю, — ответил я. — А мы что, были знакомы?

— Этого человека зовут, точнее, звали, Дэн Ламберт, — сказал шериф, — запишите и выучите наизусть.

— А кто он, собственно говоря, такай?

— Три года назад он совершил крупную кражу. Нагрел своих клиентов на сто тысяч долларов!

— Но как он попал к вам, да еще в таком виде? спросил я.

— А зачем же тогда я бы вас вызывал?

— Даю честное слово, шериф, я его не убивал!

— На всякий случай заготовьте для себя алиби. Впрочем, оно у вас наверняка есть — какая-нибудь очередная блондинка! Тем не менее я хочу устроить вам очную ставку с водителем этого "катафалка"!

Я проследовал за шерифом в его кабинет. Сержант Полник приветствовал меня лунатическим кивком. На его сонной физиономии не появилось и тени оживления.

Стоящий перед ним таксист был маленьким тщедушным мужчиной лет пятидесяти. Услышав звук открываемой двери, он вздрогнул и обернулся.

— Дружище, Кен, — обратился к нему Лаверс, — хочу представить тебе лейтенанта Уиллера. Доскажи-ка ему свою историю, а я посмотрю — сумеет ли он сделать какие-нибудь выводы.

— Святая мадонна! — жалобно воскликнул водитель. — Я ведь уже тысячу раз вам рассказывал! Я и так уже торчу здесь больше часа. Знаете, какие сейчас цены на бензин?

— И все-таки, — прервал я его, — повторите еще раз и можете катиться ко всем чертям. Может быть, мы даже заберем у вас труп с заднего сиденья.

Услышав слово "труп" он сразу обмяк.

— Как я уже рассказывал господину шерифу, я дежурил вечером у бара "Топаз", на Крисчен-стрит. Вы знаете такой?

— Лейтенанту известны абсолютно все питейные заведения в городе, — сказал Лаверс.

— Тут из бара вышли двое парней, — продолжал Кен. — Они вели под руку третьего и стали меня звать… Я обычно не вожу пьяных, но у меня уже два часа не было ни одного пассажира.

— Понятно, вы предпочитаете пьяным клиентам мертвых клиентов, — сказал я. — Что дальше?

— Эти двое впихнули его на заднее сиденье, сунули мне в руку десятку и лист бумаги с адресом. И сразу же ушли, а я поехал и вот, приехал к вам.

— Вы сохранили тот листок? — спросил я.

Лаверс фыркнул и сунул мне измятую бумажку. Это была страничка из дешевой записной книжки. На ней., очевидно очень тупым карандашом была нацарапана фамилия шерифа и адрес управления.

— Прекрасный способ избавиться от трупа! — воскликнул Лаверс со Злостью. — Единственное, что для этого требуется, — таксист, по возможности, идиот, который не замечает, что везет мертвеца!

— Позвольте! — запротестовал Кен. — Откуда мне было знать, что парень мертв? В машине темно!

— Какой вы таксист, если за всю дорогу ни разу не попытались заговорить с клиентом? — спросил я.

— Во-первых, я считал, что он мертвецки пьян, а во-вторых, у меня не было времени для разговоров — по вечерам слишком много пьяных садится за руль. Один даже зацепил мою машину, смял левый бампер и смылся, прежде чем я успел выскочить и вправить ему мозги.

— Ну вы-то, наверное, не очень спешили? — предположил я.

— Вот что, Уиллер, — подвел итоги Лаверс после непродолжительной паузы. — Поезжайте-ка в этот "Топаз" и разузнайте на месте, что к чему, А ты, парень, останешься пока у нас — в твоем состоянии опасно садиться за руль.

— Но я же ни в чем не виноват! — закричал Кен. — Клянусь, я рассказал чистую правду!

— Вы случайно не запомнили номер той машины? — спросил я.

— К сожалению, нет, все произошло очень быстро… Приземистая спортивная машина какой-то иностранной марки. Это все, что я успел заметить.

— А цвет?

— Белый… Или бежевый…

Я посмотрел на шерифа. Он барабанил пальцами по столу, время от времени произносил "н-да" и причесывал затылок, то есть производил те действия, которые совершает человек, ни черта не понимающий в просходящем.

— Уиллер, — сказал он наконец, — отправляйтесь все-таки в "Топаз" и попытайтесь что-нибудь выяснить. А мы с сержантом повнимательней осмотрим такси и его содержимое.

— О результатах вам докладывать в письменной форме? — осведомился я.

— Не стоит, — ответил Лаверс. — Все равно утренние газеты сделают все это лучше вас.

Очутившись на улице, я первым делом подошел к такси, увидел, что левое заднее окно открыто, заглянул внутрь и… остолбенел — возле трупа скрючившись маячила темная фигура.

— Уиллер, вы почему без стука? — сказала она, обернувшись ко мне, и оказалась доктором Мерфи.

— Я рассчитывал застать тут героя моего любимого ночного кошмара. Но, вы доктор, между прочим, очень его напоминаете.

— Я выполняю свою работу, лейтенант, — пробурчал Мерфи неприязненно. — Не могли бы вы не мешать? В конце концов, что бы вы делали без криминалистов?

— Мне все ясно и без криминалистов. "У этого парня две дырки в голове, что, по-видимому, и послужило причиной смерти…" — прогнусавил я. — Так вы напишете в медицинском заключении?

Вместо ответа Мерфи самодовольно ухмыльнулся.

— Ну ладно, доктор, если вы такого высокого мнения о своей квалификации, то не могли бы сказать, когда наступила смерть?

— Полтора часа назад, — ответил Мерфи.

— Откуда такая точность? Разве покойник носил возле уха портативные часы?

— Я вижу, лейтенант, для вас существует только один способ убедиться в моей профессиональной компетентности — оказаться на его месте.

— О, не надейтесь, док! Я буду жить долго и счастливо.

С этими словами я покинул позицию в окне, чтобы осмотреть машину снаружи. Кен не врал — левый бампер был слегка смят. Убедившись в этом, я вновь просунул голову внутрь, чем, кажется, несказанно обрадовал доктора Мерфи.

— Вы злоупотребляете терпением человека, в жилах которого течет ирландская кровь, — пробурчал он.

— Последний вопрос, док, что вы скажете об оружии?

— С точностью судить об этом можно только после вскрытия.

— Огромное спасибо, доктор. Великодушно извините за то, что я вас отвлек. Вы мне очень помогли.

— Не стоит, лейтенант. Я всегда рад служить очаровательному троглодиту.

Мы любезно раскланялись. Мерфи снова занялся покойником, а я, поразмыслив немного, направился обратно в управление.

Лаверс уставился на меня так, будто я вошел не в дверь, а в окно.

— Скажите, Кен, — поспешил спросить я, пока шериф не начал метать икру, — заднее левое окно было закрыто, когда вы ехали сюда?

— Нет, окно было открыто. Я это точно помню, потому что предыдущий клиент сам открыл его — жаловался на духоту.

— Благодарю, я полностью удовлетворен, — сказал я,

— Уиллер! Какого черта? — заорал Лаверс, выйдя из коматозного состояния, но я уже покинул кабинет. 

Глава 2

На другое утро, около десяти часов, в прекрасном расположении духа бодрым шагом я вошел в полицейское управление. Анабель Джексон, секретарша Лаверса, сидела за конторкой и колдовала над грудой документов. Троном горделивой королеве шерифской приемной служил высокий табурет, на котором ее восхитительная королевская попка покоилась величественно и непринужденно, являя великий соблазн для подданных.

Звонкий шлепок, звук которого отчетливо раздался в небольшой комнате, когда я проходил мимо трона, как нельзя лучше доказал, что я — всего лишь простой смертный и ничто человеческое мне не чуждо.

Анабель подпрыгнула, будто ее укололи шилом. Тут мне и пригодилась моя отменная реакция — я успел схватить ее за запястье как раз в тот момент, когда ее коготки находились уже в нескольких дюймах от моей счастливой физиономии.

— Вы — сексуальный маньяк! — заявила Анабель, тщетно пытаясь освободить пойманную руку. — Пустите меня, слышите!

— Вы допускаете роковую ошибку, королева, — возразил я. — Вовсе я не маньяк! Просто таким образом я выражаю восхищение. Я же не виноват, что вы восхитительны.

— Если вы еще хоть раз попытаетесь выразить свой восторг подобным образом, я пожалуюсь шерифу, — отчеканила она. — Не думаю, что ему будет приятно узнать, чт о всякие лейтенанты пристают к его секретарше]

Я выпустил тонкое запястье и схватился да сердце.

— Всякие? — спросил я, стараясь вложить в этот вопрос все запасы трагизма. — Значит, я не единственный?

Некоторое время она раздумывала: рассмеяться или треснуть меня пишущей машинкой, но решения принять так и не успела, потому что из кабинета раздался окрик: "Уиллер!!!"

"Судя по употребляемым интонациям, шеф в своем обычном настроении", — подумал я и толкнул дверь кабинета.

Лаверс, сидя в кресле, яростно жевал кончик сигары.

— Я надеюсь, Уиллер, — начал он замогильным тоном, — вы меня извините за то, что я помешал вашим невинным забавам?

— Естественно, сэр, какой может быть разговор!

— В таком случае докладывайте. Кажется, прошлой ночью я посылал вас в одно заведение?

"А мне кажется, что не успей я вчера вовремя смыться, — шериф порекомендовал бы мне совсем иной маршрут", — подумал я.

— Кажется, оно называется "Топаз"? — настаивал Лаверс.

— Так точно! — гаркнул я с такой силой, что Лаверс поперхнулся дымом.

— И это все, что вы можете сообщить? — спросил он, прокашлявшись наконец.

— Я был там прошлой ночью, сэр, и кое-что разузнал. Бармен без труда вспомнил, что Ламберт был у них вчера и просидел около трех часов и все это время пил, как губка. И чем больше пил, тем разговорчивее становился.

— Что вы хотите этим сказать?

— Бармен сообщил, когда Ламберг напился, то стал громко угрожать какому-то "вонючему ублюдку" — это дословно, именно так он говорил. Кричал, что имеет какие-то доказательства и собирался немедленно ехать в полицию.

Бармен сказал также, что за столиком Ламберта сидели еще два субъекта. Они тоже были пьяны, но не до такой степени, как Ламберт, и о чем-то с ним разговаривали. Потом бармен некоторое время был занят с другими посетителями, а когда освободился, то увидел, что эта парочка выводит совершенно пьяного Ламберта под руки на улицу. Сказали, что, посадят его в такси.

— Чепуха! — воскликнул Лаверс. — Ясно, что именно они его и прикончили. Вывели на воздух и "бац-бац"!

— Это лишено здравого смысла, шериф',— возразил я. — В баре была куча народа, однако никто не слышал выстрелов.

— Бесшумный пистолет!

— Но зачем было стрелять в голову? Да и потом, насколько нужно быть пьяным, чтобы запихнуть в такси окровавленный труп с двумя дырками в голове. Водитель бы сразу заметил.

— Ваш водитель — болван! — отрезал Лаверс и насупился. Потом спросил: — Может быть, у вас есть другая версия?

— Есть, шериф. Помните ту белую спортивную машину, неожиданно наскочившую на таксиста?

— А при чем тут это?

Если помните, заднее левое окно в такси было открыто. И Ламберт сидел как раз возле окна…

Короче, вы хотите сказать, нашелся идиот, который умудрился поравняться с такси и на ходу застрелить находившегося в нем пассажира?

— Во всяком случае, это звучит убедительнее вашей версии, согласно которой Ламберт застрелен двумя пьянчугами прямо на тротуаре перед "Топазом".

Лаверс принялся ожесточенно раскуривать сигару — он всегда так поступал, когда события принимали невыгодный для него оборот. Чтобы предотвратить назревающий конфликт, я поднес к его потухшей сигаре свою зажигалку и попытался перевести разговор в другое русло.

— Скажите, сэр, — начал я вкрадчиво, — что представляет собой этот Ламберт? Мне о нем ничего не известно.

— О, это старая история! — Лаверс будто специально ждал вопроса. — Финансовая контора "Ламберт и Гамильтон Гамильтон Инвестмент Конселорз". Они занимались вложениями в недвижимость и дела шли отлично, пока в один прекрасный день мистеру Гамильтону не взбрело в голову проверить банковские счета. Проверка выявила небольшую недостачу — всего сто тысяч долларов!

— И конечно же мистер Гамильтон заподозрил своего партнера и подал на него в суд?

— Естественно. Денег следствие, правда, не обнаружило, но тем не менее суд присяжных признал Ламберта виновным и дал ему пять лет, а недостающую сумму фирма вернула клиентам за свой счет.

— Фирма, то есть мистер Гамильтон?

— Совершенно верно. Сумму почти полностью возместил он, так как на счету Ламберта не оказалось и десятой части таких денег.

— И что же сейчас поделывает мистер Гамильтон? Продолжает дело в одиночку? — спросил я.

— Нет, — ответил Лаверс. — Сразу после суда фирма прекратила свое существование и мне неизвестно, чем в данный момент занимается мистер Гамильтон. Ламберт же отсидел всего три года из положенных пяти — попал под амнистию и был выпущен из Сан-Квентина неделю назад.

— И как он повел себя после освобождения? Не стал покупать яхту или особняк на Пятой авеню?

— Конечно, нет. В общем, вел себя довольно тихо. А денежки как сквозь землю провалились — сто тысяч! Неплохой повод для убийства? — сказал Лаверс таким тоном, словно и сам был непрочь пришить кого-нибудь за такиеденьги. — Мотив преступления поэтому более или менее ясен, — продолжал он, — надо найти за что зацепиться. У вас есть какие-нибудь предложения?

— Для начала можно посадить непьющего, скажем, сержанта Полника, в "Топазе", на случай, если там снова появится эта парочка, — сказал я.

— Это само собой. Дальше?

— Может быть, небольшой визит сочувствия к родственникам покойного? У него есть родственники?

— Дочь, Корин Ламберт. Она содержит ателье модной одежды на Сосновом бульваре. Больше, насколько мне известно, у него родственников не было.

— Пожалуй, навещу ее, — сказал я. — Если Ламберт не постеснялся оповестить о своих планах клиентуру "Топаза", то уж с собственной дочерью он наверняка делился.

— Может, да, а может, нет, — усомнился шериф. — Я слышал, у них были неважные отношения. Но попробовать во всяком случае стоит. Отправляйтесь немедленно.

Я уже подходил к двери, когда Лаверс подал голос.

— Скажите, Уиллер, какая у вас машина? — спросил он, хотя ему это было известно лучше, чем кому-либо другому.

— У меня "остин", шериф.

— А какого цвета?

— Белого, сэр.

— Белая спортивная машина иностранной марки, — пробормотал он себе под нос, — так я и думал. Скажите, Уиллер, что вы делали вчера вечером?

— У меня полное алиби, шериф. Она блондинка и притом прехорошенькая.

— Как же ее зовут?

— Я обещал об этом никому не говорить. Могу лишь сказать, что она обожает акробатику. Попозже я расскажу о ней поподробнее.

— Обязательно, Уиллер, — сказал шериф. — И не забудьте — это ваше алиби! А пока что верю вам на слово.

Когда я проходил обратно через приемную, великолепная Анабель резко повернулась на своем табурете и сделала оборонительную стойку.

— Что означает ваше беспокойство? — осведомился я галантно.

— Если вы подойдете ко мне ближе, чем на шесть футов, я позову на помощь!

— Прелестное дитя, — сказал я с упреком. — Вы снова допускаете роковую ошибку — людям надо доверять!

Пусть вам доверяет моя дорогая бабушка — ей перевалило за семьдесят!

Убедившись, что бастиона в лоб не взять, я решил переменить тему.

— Скажите, милая Анабель, вам известно ателье на Сосновом бульваре, принадлежащее мисс Ламберт?

— Мисс Ламберт упала бы в обморок, если бы услышала, что вы назвали ее заведение швейным ателье. Она называет его "Салон ЭКЗОТИКИ". Хотя я там никогда не была, но много о ней слышала.

— И что же вы слышали?

— Говорят, это заведение очень шикарное. Мисс Ламберт изготовляет сногсшибательные туалеты, но и цены — тоже сногсшибательные. Короче, это заведение не для меня. Я с моим жалованьем не смогла бы заказать там даже пару чулок.

— Значит, заведение довольно доходное?

— Говорят, что речь идет о миллионах!

— Благодарю вас, Анабель. Вы так здорово все описали, что у меня появилось непреодолимое желание посетить

"Салон Экзотики" и приобрести там что-нибудь для себя. Анабель расхохоталась.

— В добрый час, лейтенант! В наряде от мисс Ламберт вы будете неотразимы.

Через двадцать минут я был на Сосновом бульваре. Осадив "остин" у тротуара, я вышел и огляделся. Это был деловой квартал. С обеих сторон на меня смотрели вывески и рекламы всевозможных предприятий и магазинов.

Нужный мне "Салон Экзотики" обнаружился между ювелирной мастерской "Коксон и сыновья" и аптекой мистера Хартмана.

В небольшой, но очень броско оформленной витрине я увидел парочку расфуфыренных манекенов, представляющих образец "экзотического" творчества мисс Ламберт.

"Чтобы состряпать подобный маскарад решительно необходимо быть либо гением, либо шизофреником, — подумал я. — Впрочем, шизофреником нужно скорее быть для того, чтобы это приобрести".

Бросив последний взгляд на пластиковых красоток, я взялся за позолоченную ручку входной двери. Помещение оказалось довольно просторным и красивым. Пол покрывали дорогие ковры. Отсутствие мебели, если не считать нескольких кресел и длинного, отделанного серебром прилавка, полностью компенсировалось обилием зеркал и красного бархата, которым драпировались двери в примерочные. А уж чего тут было предостаточно, так это пластиковых болванов, подобных тем, которые выставлены в витрине. Единственное, что здесь отсутствовало, это живые люди.

Я уже начал подумывать над тем, в какую из дверей стукнуть, как вдруг раздвинулись тяжелые шторы и появилась девушка.

Черноглазая, стройная как газель брюнетка сделала несколько шагов, увидела меня и остановилась, словно вкопанная.

Она была настолько ошарашена, что самому мне оставалось лишь гадать: действительно ли я первый мужчина, которого она видит в жизни, — и тогда ей повезло, — или же они все-таки появляются здесь, но до того редко, что вызывают столбняк.

— Добрый день, сэр, — сказала она, взяв себя в руки. — Чем я могу быть полезна?

— Вы госпожа Ламберт? — спросил я.

— О нет! — сказала она и широко улыбнулась. — Я Корол — ее ассистентка.

— Мне нужно поговорить с мисс Ламберт. Я могу ее видеть?

Девушка кивнула и скрылась за драпировкой. Не успел я и глазом моргнуть, как шторы вновь раздвинулись, и Корол возвратилась, сопровождая нечто, заслуживающее пристального 'внимания. Несомненно, то была хозяйка заведения.

Обе девушки были настолько не похожи друг на друга, что, казалось, их подбирали специально для контраста. Черноволосая легкая Корол повадкой напоминала лесную нимфу, а высокая пепельная блондинка с карими глазами и внушительными формами была достойна резца индийского скульптора.

— Чем могу быть вам полезна? — спросила хозяйка, подарив мне взгляд, полный профессиональной любезности;— Наверное, небольшой подарок для вашей супруги?

У меня нет супруги.

— Ну тогда для кого-то другого? — сказала она понимающе.

— Вполне возможно, — согласился я. — Вот только никак не соображу, для кого. Вы не знаете?

— Нет, не знаю! Но думаю, мы в любом случае что-нибудь придумаем.

Она продолжала любезно улыбаться, но уголки ее рта заметно сжались.

— Вы Корин Ламберт, не так ли? — спросил я как ни в чем не бывало.

— Бесспорно, — ответила она и вновь чарующе улыбнулась. — И я желала бы знать, что все это значит?

— А я лейтенант Уилл ер из управления шерифа Лавер-са. Хочу немного поговорить с вами о вашем отце.

Ее улыбка сразу улетучилась.

— Не стоило в таком случае ломать комедию, лейтенант! — сказала она с раздражением. — Нам лучше пройти в мой кабинет. Корол, останьтесь здесь на случай, если пожалуют НАСТОЯЩИЕ клиенты!

Слово "настоящие" она четко выделила прописными буквами.

— Слушаюсь, госпожа Ламберт! — сказала Корол.

— Следуйте за мной, мистер Уиллер, — пригласила она таким тоном, что и мне тоже захотелось ответить: "Слушаюсь, госпожа Ламберт!"

Я нырнул под штору и очутился в комнате, разочаровывающей своей однозначностью. Сразу стало ясно, что она не предназначена для случайных клиентов. Корин села и предложила мне стул.

— Буду вам очень признательна, лейтенант, если разговор не затянется, у меня очень мало времени, — она смерила меня оценивающим взглядом.

— Как я уже сказал, это целиком касается вашего отца, — начал я несколько растерянно. Меня, кажется, смутил тот факт, что в комнате, которую мисс Ламберт назвала кабинетом, стояла двуспальная кровать.

— Если хотите меня подготовить, то имейте в виду, мне все известно. Из полиции сообщили.

Меня поразила бесстрастность, с которой были сказаны эти слова.

— А если вы знаете, что ваш отец убит, то, может быть, вам известно, что в подобных случаях полиция обязана найти убийцу? — спросил я холодно. — Но для этого мне необходимо кое-что выяснить.

— Слушаю вас, — сообщила она безо всякого интереса.

— Меня несколько удивляет, признался я, — вас нисколько не волнует смерть вашего отца?

— А вы считаете, я должна посыпать голову пеплом? — спросила она с усмешкой. — Да, я огорчена смертью отца, хотя и не поддерживала с ним никаких отношений в последние годы.

— Вы не навещали его в тюрьме?

— Он ни разу не изъявил желания.

— Мне это кажется странным.

— А он и был странным человеком. Ему всегда хватало собственного общества.

В ее голосе, холодном и безразличном, вдруг появились грустные нотки.

— Не нужно ему было брать эти деньги, — вдруг добавила она.

— Вы думаете, что вашего отца убили из-за тех ста тысяч?

— А из-за чего же еще?

— Вы спрашиваете как раз то, о чем я хотел бы узнать у вас. Вы позволите закурить?

Получив разрешение, я достал пачку сигарет и протянул ее Корин. Она ловко выхватила одну и невнятно, уже с сигаретой в зубах, буркнула "спасибо" и потянулась к пламени моей зажигалки. Я тоже закурил.

— Прошлой ночью ваш отец напился в баре и во всеуслышание заявил, что собирается отправиться в полицию и поговорить с шерифом. Видимо, хотел свести с кем-то старые счеты. Что вы скажете по этому поводу?

— Скажу, что это на него очень похоже! — ответила Корин. — Он всегда поднимал шум, особенно если напивался. Жертвами его нелепых угроз становились все, начиная с горничной, отказавшей ему в услуге, и кончая мальчиком-лифтером, который случайно привез его не на тот этаж.

Все это, конечно, было очень интересно, но к сожалению, не давало ответа на мой вопрос. Я попытался уточнить.

— Значит, вы не считаете, что слова, произнесенные вашим отцом в баре, могли послужить толчком к убийству?

— Мне кажется нет, — она пожала плечами.

— У него были враги?

— Я говорила вам, лейтенант, что последние семь-восемь лет не имела никаких контактов с отцом. У меня собственное дело, и его делами я совершенно не интересовалась.

— А вы виделись с ним после его освобождения?

Корин изменилась в лице. Мне показалось, что она не ждала этого вопроса.

— Он заходил ко мне дважды, — сказала она после некоторого раздумья. — Последний раз три дня назад. Просил у меня денег. Я отказала и посоветовала заглянуть в собственные закрома. Мы поругались… Впрочем, как всегда.

— Он просил много?

— Нет, не очень, три сотни.

— А под закромами вы подразумевали те сто тысяч долларов?

— Почем я знаю? — Корин явно теряла равновесие. — Просто я отказала ему и послала ко всем чертям. Мне еще дорога моя репутация.

— Ваши дочерние чувства приводят меня в восторг! — сказал я.

— Мои отношения с отцом вас не касаются! — почти рявкнула она, потеряв всякие остатки любезности. — Мне больше нечего сообщить, и поэтому я прошу освободить меня от вашего присутствия! Я и так потеряла слишком много времени.

— Обещаю освободить вас от своего присутствия сразу же, как только вы расскажете мне, что говорил Дэн Ламберт во время последнего визита к вам. Насколько мне известно, при выходе из тюрьмы у него были деньги… около шестисот долларов! — присочинил я.

— Хорошо, я расскажу, — сказала Корин после некоторой паузы. — Ламберт сказал, что его преследуют два каких-то типа. Один из них сидел вместе с ним в Сан-Квентине и был освобожден за месяц до него. Его зовут Леон Коего. Ламберт сказал, что эти двое вымогают у него часть якобы украденных им ста тысяч. Они, в общем, находились в приятельских отношениях, но Ламберт говорил, что боится их.

— Почему же вы не сказали об этом сразу? — осведомился я любезно.

— А какого черта мне связываться с этой шайкой рецидивистов! Тем более, что и отец боялся их, а теперь убит!

— Мне понятны ваши опасения, мисс Ламберт, хотя утаивание сведений от следствия противозаконно.

Корин нервно затянулась погасшей сигаретой.

— Как звали второго, не помните? — я поднес ей зажигалку.

— Не знаю.

— Ладно. Значит, Ламберт приходил к вам поделиться своими опасениями. А больше вы ни о чем с ним не говорили?

— Нет, больше ни о чем, — ответила Корин твердо.

— Ну что ж, не смею долее вас задерживать. Прошу прощения за причиненные беспокойства и благодарю за ценную информацию, — сказал я официально. — До свидания, мисс Ламберт!

— До свидания, мистер Уиллер!

Очутившись по другую сторону драпировки, я увидел Корол стоящей На цыпочках спиной ко мне и поправляющей прическу одному из манекенов. Выглядела она более чем соблазнительно.

— Неужели за все это время не было ни одного клиента? — спросил я так громко, что Корол подпрыгнула от неожиданности. — Может быть, среда — просто неудачный день?

— Боюсь, что среда здесь не при чем, лейтенант. И в остальные дни наши стены не ломятся от клиентов.

Я сделал большие глаза.

— Я вообще не понимаю, — продолжала Корол шепотом, — почему мисс Ламберт не закроет эту экзотическую лавочку.

— Вот тебе раз! — изумился я. — Насколько мне известно, ваше заведение пользуется высочайшей репутацией!

— Выходит, наши цены еще выше.

— Но мне показалось, что мисс Ламберт не видит повода для беспокойства.

— Поводов для беспокойства у нее предостаточно. Лавка пока не окупила и десятой доли тех денег, которые мисс Ламберт в нее вложила.

— Мне кажется, милая Корол, — сказал я, — подумав, — что кто-то здесь хочет меня надуть.

Корол изумленно вскинула брови.

— Но мне не кажется, что это были вы, — успокоил я ее и вышел на улицу.

Пройдя десяток шагов по тротуару, я обернулся и заметил, что сквозь вымытое до блеска стекло витрины за мной наблюдает пара грустных черных глаз.

Я зашел в соседнюю аптеку, позвонил Лаверсу и сообщил, что мне удалось узнать о Леоне Косто и его неизвестном компаньоне.

Лаверс возликовал.

— Ага! — заорал он. — Наверняка это и есть те двое, что сажали Ламберта в такси! Я же говорил!

— Ну и что? — спросил я как бы невзначай.

— Что значит, "ну и что"?!

— Это значит, что все надо еще доказывать, — ответил я спокойно. — А для начала хотя бы установить личность второго субъекта и, кстати, проверить первого. Пусть Пол-ник посмотрит по картотеке.

— Это что… инструкция?! Вы, лейтенант, видимо, принимаете меня за идиота, который сам не в состоянии решить, что ему предпринять?!

Лаверс так орал, что трубка вибрировала у меня в руке.

— Напротив, сэр, я всегда считал вас очень умным и проницательным человеком, — сказал я и добавил: — Что меня очень радует.

— Это еще почему?

— Потому что себя я в таком случае могу считать гением! — сказал я и немедленно повесил трубку. 

Глава 3

Нужная мне контора находилась на четвертом этаже старого обшарпанного здания в одном из самых глухих районов города. На двери висела матовая табличка с надписью: "Гамильтон Гамильтон Импортер".

"Вот как!" — подумал я и вошел в контору. Тесная и пыльная комната была настолько мала, что смогла вместить в себя только письменный стол да сидевшую за ним секретаршу. Слева, впрочем, имелась дверь, на которой было отчетливо выведено:


"М-р Гамильтон Г."

Секретарша, кстати, блондинка, но не пепельная, а обычная блондинка. И глаза у нее были не карие, а светло-голубые. Занята она была тем, что старательно почесывала кончик носа зажатым в кулаке карандашом.

— Лейтенант Уиллер из полицейского управления Ла-верса, — представился я. — Могу я видеть мистера Гамильтона?

— К сожалению, невозможно, лейтенант, — сказала она. — Мистера Гамильтона сегодня нет и, скорее всего, не будет.

— Какая жалость! — воскликнул я. — А где же мне его найти?

— Не исключено, что вы застанете его дома.

— У него дома?

— Ну да, конечно! Сейчас я дам вам адрес.

Она что-то чиркнула в блокноте, вырвала листок и подала мне.

— Благодарю вас, — сказал я галантно.

— О, какие пустяки! Не могу ли я быть еще чем-нибудь вам полезна? — спросила она бархатным голосом.

— В данный момент, боюсь, больше ничем, — ответил я и повернулся, чтобы уйти.

— Одну минуту, лейтенант!

Я снова обернулся, да так и замер. Она встала из-за стола. Из всех юбок, которые мне довелось видеть, на ней была самая короткая. Короче просто невозможно!

Обладательница рекордной юбки молча перехватила мой взгляд, мило улыбнулась и, повернувшись на каблуках, медленно направилась к окну. Такой походки я тоже нигде не встречал! Впрочем, было бы преступлением — иметь такие ноги и не уметь на них ходить!

Девица тем временем достигла окна и уселась на подоконнике, поставив на него правую ногу.

В этот момент я с ужасом почувствовал, что если раскрою рот еще чуть шире, то рискую вывихнуть челюсть.

— Открою вам секрет, лейтенант, — сказала она, откинувшись назад и непринужденно болтая левой ногой в маленькой черной туфельке.

Я судорожно глотнул и приготовился к самому худшему.

— Я просиживаю за этим столом пять дней в неделю с утра до вечера уже целый год, но за все это время ТАКОЙ мужчина сюда еще не захаживал.

— Я польщен, — выдавил я, — и восхищен…

В это время солнечный луч случайно забрел в комнату, выгодно осветил ее стройный силуэт, и у меня не осталось сомнений, что тонкая прозрачная блузка надета прямо на голое тело.

— Вы совершенно восхитительны, — сказал я. — И если бы я был окончательно уверен, что это не сон, то доказал бы это немедленно!

— Ах, так вы боитесь проснуться? — догадалась она. — А вы не заметили, лейтенант, что из мебели здесь только стол? — спросила она, жмурясь на солнце. — К тому же довольно пыльный.

Я машинально обвел комнату взглядом, наверняка с видом полного идиота, и пришел к выводу, что женщины тоже иногда говорят правду.

— Да, на свете есть места получше этого, — согласился я, — например, у меня дома. Хотите убедиться?

Она возвела глаза к потолку, ясно давая понять, что предложение подвергается тщательному обдумыванию.

— Я, право же, не знаю… — пропела она, продолжая старательно вращать глазами. Они были не карие, но все равно очень милые. — Я, пожалуй, была бы не прочь взглянуть на ваши апартаменты, но…

— Я отвезу вас на машине, у меня замечательный спортивный автомобиль!

Молчание.

— Иностранной марки! — убеждал я.

Могила.

— А прежде мы могли бы где-нибудь поужинать! — почти закричал я, начиная терять терпение.

Но, к счастью, все необходимые формальности, оказывается, были соблюдены.

— Прекрасно, мистер Уиллер! — воскликнула она и спрыгнула с подоконника. — Как насчет "Асиенды" сегодня в восемь? Только чур не опаздывать!

— Постараюсь. Меня, кстати, зовут Эл.

— А меня Агнесса Грин.

— До встречи, Агнесса!

— До встречи, Эл. Надеюсь, вы застанете мистера Гамильтона дома. Это ведь касается убийства Дэна Ламберта, не правда ли?

— Черт подери, об этом знают решительно все! — воскликнул я. — Он что, был так популярен?

— Шеф не любит говорить о нем. Во всяком случае со мной.

— А что импортирует ваш шеф, если не секрет?

— Трюки.

— Трюки?

— Ну да, розыгрыши. Точнее, не сами розыгрыши, а те предметы, с помощью которых проделываются эти трюки.

— Надеюсь, вас-то он не выписал из-за границы специально для того, чтобы разыграть меня сегодня в восемь?

— Приходите — проверите, — развеселилась она.

— А как вообще его успехи? Я имею в виду бизнес?

— Кто его знает? Мне кажется, мистер Гамильтон не очень интересуется бизнесом. У него есть еще магазин, но он там почти не бывает. По-видимому, настоящее положение дел его вполне устраивает.

— Неудивительно! Если бы по моему офису расхаживала такая блондинка, мне бы тоже не хотелось желать большего.

Я никогда не был знатоком архитектуры и поэтому затрудняюсь сказать, в каком стиле был выстроен особняк Гамильтона, но у меня создалось впечатление, что нынешний владелец перетащил его сюда после очередной распродажи недвижимости, принадлежащей мистеру Уолту Диснею.

Дверь мне открыл лакей в самой настоящей ливрее, но физиономия у него была идиотская. Я представился и сказал, что мне нужно поговорить с мистером Гамильтоном. Он попросил меня некоторое время подождать и пообещал пойти выяснить, может ли мистер Гамильтон меня принять. Я изъявил робкое желанное, чтобы "некоторое время" не длилось более двух минут, иначе я могу обидеться и поджечь дом. Он возмущенно фыркнул и удалился, величественный, как фрегат.

Однако через минуту он снова появился и сообщил, что к его глубочайшему сожалению мистер Гамильтон никак не может сейчас принять меня по той простой причине, что его нет дома.

Пока он продолжал рассыпаться в извинениях, я решил, что причина уважительная.

Но тут наконец этот мерзавец сообщил, что хотя мистера Гамильтона и нет, миссис Гамильтон дома, она находится в гостиной и готова меня принять, а он с великой радостью меня к ней проводит.

Двигаясь черепашьим шагом в кильватере у этой скотины, я с нежностью вспомнил эксцентричного шефа.

— Скажите мне ваше имя, любезный, — сказал я.

Он резко замедлил ход, и я едва не врезался в его ливрейную спину.

— Меня зовут Перкинс, сэр, — доложил он, развернувшись во фронт.

Затем он плавно развернулся и мы продолжали шествие.

Я вдруг представил себе физиономию Лаверса, держащего в руках номер сегодняшней вечерней газеты, на первой странице которой красуется моя физиономия и подпись: "Зверское убийство мистера Перкинса в Гамиль-тон-холле! Убийца — полицейский лейтенант".

Это придало мне сил для сохранения спокойствия, но если бы наше триумфальное шествие продлилось хотя бы еще минуту — я не дал бы за жизнь господина Перкинса и ломаного гроша!

К счастью, мы уже достигли гостиной.

— Лейтенант Уиллер! — продекламировал Перкинс, открыв передо мной дверь, и я вошел внутрь, стараясь не смотреть в его сторону.

Из глубины комнаты навстречу мне вышла высокая худощавая брюнетка. Одета она была так, как будто только что сошла с обложки французского "Вога".

— Добрый день, господин Уиллер, — сказала она мягким контральто. — Меня зовут Гейл Гамильтон. Мистер Гамильтон должен появиться с минуты на минуту, так что вы вполне можете его подождать. Присаживайтесь, пожалуйста.

Опустившись в какое-то полуантичное кресло, сплошь состоящее из прямых углов, я посочувствовал древним грекам.

Миссис Гамильтон устроилась в таком же кресле напротив, элегантно скрестив стройные ноги.

На вид ей было лет под тридцать. Пропорции ее тела и лица были выдержаны идеально, но в ее красоте чувствовался какой-то холодок.

"Что ни говори, а до Агнессы ей далеко, — мысленно заключил я, закончив осмотр.

— Вы, наверное, хотели поговорить с моим мужем по поводу убийства Дэна Ламберта? — поинтересовалась она.

— Вы совершенно правы, — согласился я.

— Это был ужасный негодяй! — воскликнула она, едва не свалившись со своего кресла.

"Не знаю, способна ли эта женщина любить, — подумал я, — но ненавидеть она уже умеет!"

— Он причинил нам столысо неприятностей! Я всегда говорила мужу, чтобы он порвал с ним всякие отношения. Он такой доверчивый!

— Понимаю вас, — посочувствовал я, предоставляя ей возможность полностью излить душу.

— Нам за глаза хватило давнишнего скандала с пропажей денег, а тут еще это проклятое убийство! Снова начнется газетная шумиха! — Она перевела дух и объяснила — Все дело в том, что вот-вот начнутся выборы президента местного женского общества "Дочери Пионеров Запада", а я являюсь главным кандидатом на этот пост.

— Вы, конечно, предпочли бы, чтобы Ламберт был убит после того, как вас изберут президентом? — осведомился я.

Но миссис Гамильтон сделала вид, что пропустила колкость мимо ушей.

— Все это жутким образом подрывает наш престиж! — продолжала она. — Я имею в виду себя и моего мужа. Но ничего не поделаешь: у Гамильтона прямо противоестественная страсть ко всяким дурацким предприятиям. Еще до его разрыва с Ламбертом, чему я, не скрою, была очень рада, хотя и потеряла сто тысяч, я втолковывала Гамильтону, что он болван и глупо заниматься рискованным бизнесом, если в этом нет необходимости — у меня, слава богу, достаточно денег для нас двоих! К тому же с таким партнером, как Ламберт! И вот, после всего, что случилось, мой муж решил организовать собственное дело! Про его контору уже пишут в газетах!

— Это, по-вашему, плохо? — спросил я осторожно.

— Это ужасно! Меня в дрожь бросает при мысли, что кто-то из моих друзей может узнать, какой бизнес делает мой муж на импортных погремушках!

— Не вижу в этом ничего дурного, — сказал я. — Напротив, узнав об этом, ваши друзья наперебой бросятся покупать товары вашего мужа и тем самым упрочат позиции фирмы.

Она вспыхнула до корней волос и уже открыла рот, чтобы объяснить мне дорогу вон, но тут входная дверь с грохотом распахнулась и вошел муж.

— Наконец-то! — неестественно громко воскликнула миссис Гамильтон, поскольку запасы воздуха в ее легких в этот момент были весьма значительны. — Познакомься, дорогой, это лейтенант Уиллер из полиции. А это, — изящный кивок, — мой муж.

Гамильтон Гамильтон был огромен. Как ни велика была гостиная, но после того, как он вошел, мне показалось, что в ней стало тесно. Его рост был не менее шести футов и шести дюймов, к тому же Гамильтон отличался очень крепким телосложением. Лицо довольно красивое, хотя и немного грубоватое. Губы растянулись в широкой открытой улыбке, обнажавшей ряд белых зубов.

Гамильтон широким шагом подошел и поздоровался да так, что у меня потемнело в глазах.

— Очень рад познакомиться, лейтенант, — прогрохотал он, продолжая трясти мою руку, и я проклял тот день, когда были заведены рукопожатия. — Вас, вероятно, интересует убийство бедняги Ламберта?

— Вы совершенно правы, мистер Гамильтон, — сказал я, поморщившись, и подумал, что Ламберта и в самом деле можно назвать беднягой, но не потому, что он мертв, а потому, что, являясь деловым партнером Гамильтона, он был вынужден ежедневно здороваться с ним за руку.

Хотел бы задать вам несколько вопросов, мистер Гамильтон, — сказал я, окончательно придя в себя.

— О, конечно! Я всегда рад помочь полиции. Но сначала мы чего-нибудь выпьем!

— Не возражаю.

— Перкинс!!!

Вздрогнули стекла. Миссис Гамильтон заткнула уши.

— Дорогой, — сказала она с упреком, — я тысячу раз тебе говорила, для этих целей есть звонок.

Дверь отворилась и появился Перкинс, похожий на херувима.

— Вы звали, сэр?

Гамильтон уставился на него, как солдат на вошь.

— Послушайте, Перкинс! Какого дьявола у вас кислый вид? Вы нагоняете тоску.

— Я буду веселиться, сэр, — пообещал Перкинс.

— Постарайтесь, — сказал Гамильтон. — Иначе я вас уволю и заведу индийскую танцовщицу.

— Гамильтон! — возмутилась прелестная супруга.

Гамильтон подарил ей очаровательную улыбку.

— Гейл, дорогая, что ты будешь пить?

— Прости, милый, мне что-то не хочется.

— А вы, лейтенант?

— Скотч. И немного содовой.

— Слышали, Перкинс? А мне как обычно — двойной "Том Коллинз".

Перкинс удалился.

— Я вас слушаю, лейтенант, — продолжил он любезно. — Присаживайтесь вот сюда.

Я пересел на жесткое английское сиденье черт знает какого века и стиля, а он расположился напротив в кресле-качалке, тоже старинном и таком огромном, что я бы не удивился, если бы узнал, что прежде в нем отдыхал сам Ричард Львиное Сердце.

— Мистер Гамильтон, вам известны какие-нибудь подробности, связанный с убийством Ламберта?

— Я знаю, что он приехал в полицию уже мертвым!

— Но перед этим он крепко выпил в баре и во всеуслышание заявил, что собирается в полицию, чтобы сделать заявление. Вы не знаете, о чем он мог говорить?

— Даже не могу себе представить. Но насколько я знал старину Ламберта, он вряд ли был способен привести в исполнение подобную угрозу. Впрочем, тюрьма меняет людей.

— И не в лучшую сторону, — заметил я.

— Да… Ведь когда-то Ламберт был славный парень. Веселый, добродушный толстяк. Происшедшее меня просто поразило…

— Гамильтон, — резко прервала его Гейл, — ты говоришь о нем так, будто он был твоим лучшим другом! А это человек, который украл у тебя сто тысяч!

Наступило напряженное молчание. Назревавший скандал, а в этом можно было убедиться, взглянув на изменившуюся физиономию Гамильтона, предотвратило появление Перкинса с напитками.

Гамильтон взял у него стакан и сделал большой глоток. Это подействовало на него благотворно.

— Превосходно, лейтенант! — воскликнул он и сделал еще глоток. — Ваше здоровье!

— Вы были давно знакомы с Ламбертом? — спросил я Гамильтона, стараясь не смотреть в сторону Гейл.

— Мы вместе служили в армии. Когда срок нашей службы истек, мы расстались и пять лет не виделись. Я вернулся на Западное побережье и женился на самой замечательной женщине, какую только мог встретить в своей жизни.

Миссис Гамильтон зарделась.

— Занимался различным мелким бизнесом, — продолжал Гамильтон, — играл на бирже, на скачках и так далее, как вдруг неизвестно откуда появился Ламберт и предложил мне заняться бизнесом с ним на пару. Самому ему не хватало денег для начала. Идея была удачной, и я согласился. Так и образовалась наша фирма.

— А как ваша фирма распалась? — спросил я. — Когда обнаружилась пропажа денег?

— Совершенно случайно. Наше партнерство основывалось на доверии, каждый из нас обслуживал своих личных клиентов, и было неприятно проверять чужие счета. Но вот в один прекрасный день Ламберт ушел из конторы раньше обычного, а тут по срочному делу является один из его личных клиентов. Ему немедленно понадобились деньги; и он хотел выяснить точную сумму, лежащую на его счету. Недолго думая я отыскал в картотеке Ламберта формуляр этого джентльмена, заглянул в него и… остолбенел — там были одни нули!

Я кинулся проверять счета остальных клиентов и обнаружил ту же картину!

Я решил не поднимать шума, пока не поговорю с Ламбертом, — мало ли что могло случиться! — и вернул тому джентльмену деньги по расписке плюс проценты. Около' четырех тысяч.

— Ты забыл сообщить одну деталь, Гамильтон, — резко прервала его Гейл. — Деньги, которые ты возвращал клиентам Ламберта, принадлежали мне!

— Да, то действительно были деньги моей жены, — признал Гамильтон, бросив на нее пристальный взгляд. — Я хочу внести ясность, лейтенант, — продолжал он. — Вот уже пятнадцать лет, как я исполняю обязанности жиголо. Меня одевают, кормят три раза в день и регулярно дают на карманные расходы. Я же, в свою очередь…

— Гамильтон!

Гейл в бешенстве вскочила с кушетки и бросилась вон из комнаты. В дверях она обернулась:

— Как ты посмел сказать такое! Этого никогда тебе не прощу!

Дверь с грохотом захлопнулась.

Гамильтон проводил жену долгим взглядом. У него был вид полководца, одержавшего первую победу.

— Надеюсь, вы извините мою жену, лейтенант? — спросил он как ни в чем не бывало. — Она очень эмоциональная женщина.

— Я бы предпочел пока оставить женщин и вернуться к Ламберту. Куда он мог девать украденные деньги? Их ведь было сто тысяч, если я не ошибаюсь?

— Вы не ошибаетесь, черт побери? Но если кому-то и известно, куда он их подевал, то уж, во всяком случае, не мне!

— А как вы думаете, для чего Ламберту незадолго до смерти понадобилось заезжать на Сосновый бульвар? Быть может, он хотел забрать спрятанные там деньги?

— Исключено. Он бы никогда не стал прятать деньги там. Они с дочерью терпеть не могли друг друга.

— Но зачем-то он там был? Дважды.

— Понятия не имею. Даже не знал об этом. — Гамильтон красноречиво пожал плечами.

Я допил свой виски и встал.

— Ну что ж, мистер Гамильтон, благодарю за информацию.

— Не за что, лейтенант!

— Ну почему же? — сказал я и направился к двери.

— Постойте, лейтенант! Я сейчас позову Перкинса — он вас проводит.

— Не надо! — твердо сказал я. — Я прекрасно сам найду дорогу.

— Напоследок полюбуйтесь вот на это, — остановил меня Гамильтон и показал на две китайские вазы, стоящие у камина.

Я обратил на них внимание.

— Жена заплатила за эту пару десять тысяч! Она мнит себя великим коллекционером и утверждает, что это вазы династии Цин и им больше тысячи лет.

Гамильтон поднял одну из ваз и ловко перебросил из левой руки в правую.

— Угадайте, лейтенант, сколько она стоит? Пять тысяч? А вот и не угадали. Десять! Потому что настоящий коллекционер никогда не купит одну вазу, только в паре. А теперь — ловите!!!

Я успел понять только одно: тысячелетний, десятитысячедолларовый и уж никак не менее чем семифутовый снаряд полетел прямо в меня. Рискуя жизнью, я попытался спасти драгоценный сосуд и подставил руки, но ваза, пущенная могучей рукой Гамильтона, видимо, обладала энергией пушечного ядра. Я лишь немного сбил ее с курса, и она, скользнув по моим пальцам, пронеслась дальше, к каменной стене.

Я зажмурился, ожидая услышать грохот, и услышал его. Это был громоподобный хохот Гамильтона. Он хохотал так, что от его смеха дрожала каминная решетка. Я обернулся и увидел, что проклятая ваза продолжает свой круиз по полу, мягко подпрыгивая и кувыркаясь.

— Она ре… резиновая! — выдавил сквозь смех Гамильтон. — Купите, лейтенант, полтора доллара за пару!

Проклиная все вазы на свете, я двигался по коридору гамильтоновского особняка и молил судьбу, чтобы она не послала мне навстречу Перкинса, или, если уж эта встреча неизбежна, сделала так, чтобы у меня в руках тоже оказалась ваза, но не резиновая, а чугунная.

Вдруг одна из дверей приоткрылась, и я увидел Гейл Гамильтон. Она прикладывала палец к губам и делала мне знаки войти.

"Ничего себе семейка! — подумал я. — Муж — клоун, а жена — обольстительница".

Она поспешно затворила за мной дверь.

— Умоляю, не шумите, — голос у нее дрожал. — Я хочу вам кое-что сообщить, но боюсь, что муж может услышать!

— Слушаю вас, дочь моя, — сказал я тоном исповедника.

— Прошу вас, оставьте шутки, лейтенант, — она возмутилась. — Неужели вы думаете, что я пригласила вас за этим?

"Надеялся, черт побери!" — подумал я.

— Ради бога, извините, миссис. Просто в данный момент я нахожусь в несколько расстроенных чувствах. А вы утверждали, что ваш муж занимается не своим делом! Да у него просто талант!

— О, мой бог! — воскликнула она с нескрываемым ужасом. — Неужели он демонстрировал вам свои резиновые вазы?

Я кивнул. Она сокрушенно покачала головой.

— Временами мой муж бывает просто несносным ребенком, но он очень хороший человек…

— Простите, что перебиваю, однако вы, кажется, хотели что-то сообщить? О достоинствах вашего мужа?

— Нет, не об этом! — Она была явно задета, но голос ее прозвучал твердо, как и подобает будущему президенту "Дочерей Пионеров Запада". — Когда я узнала, что Ламберт выходит из тюрьмы, то очень встревожилась. Поймите меня — этот ужасный человек был способен на все! А мой муж так беспечен!..

— Прекрасно вас понимаю, — сказал я, прерывая поток ее красноречия.

— Так вот, я наняла частного детектива и поручила ему следить за всеми действиями Ламберта.

Вот это нокаут! Если бы ваза Гамильтона угодила мне в голову — эффект не был бы так силен.

— Но мой муж об этом ничего не знает, — продолжила она, — и я вас очень прошу хранить все в тайне. Вы не представляете, что может случиться, если он узнает.

— Когда вы наняли детектива?

— Неделю назад. Сразу после того, как Ламберт вышел на свободу. Я думаю, у него должна иметься полезная для следствия информация.

— Еще бы! Большое спасибо, миссис Гамильтон!

— Скажете ему, что пришли от меня, — этого будет достаточно.

— Еще раз благодарю вас, миссис Гамильтон. О такой удаче я даже не мечтал.

— Не стоит, лейтенант, — сказала она и взялась за ручку двери.

— Постойте! — остановил я ее. — Одна маленькая деталь — как зовут вашего детектива?

— Ох, простите, лейтенант! — рассмеялась она. — Я совсем забыла! Его зовут Мервин Старке, его бюро находится на Файрфилд-стрит.

Ну и имечко! — воскликнул я. — А вы уверены, что это не очередная шутка вашего мужа?.. 

Глава 4

Наведя некоторые справки, я без особого труда разыскал нужную мне контору. Она располагалась в глубине довольно большого и задрипанного особняка на Файрфилд-стрит.

Отсутствие таблички несколько задержало поиски нужной двери. Вместо нее я обнаружил потрепанный плакат, на котором был изображен джентльмен в котелке и бакенбардах, положивший ноги на стол и с довольным видом потягивающий "бурбон" прямо из горлышка пузатой бутыли.

"Не удивлюсь, если, войдя, я застану мистера Старке за чтением поваренной книги издания 1857 года или пятицентовой брошюры "Гениальный сыщик Нат Пинкертон", — подумал я и решительно толкнул дверь.

Однако первое, что увидел, был урчащий компьютер марки "Ай-Би-Эм", причем одной из последних моделей.

Кроме того, в комнате находилось еще кое-что достойное внимания, а именно — белобрысая, растрепанная, похожая на ведьму, тощая, как жердь девица, хлопотавшая вокруг компьютера.

— Вам что-нибудь угодно? — осведомилась она голосом еще более тонким, чем ее ноги.

— Я хотел бы видеть мистера Старке, — сказал я.

— Он назначил вам встречу!

— О, конечно! Мы с ним договорились, что он одолжит мне на время свой компьютер — надо сделать небольшие вычисления.

Брови у нее так резко поползли вверх, что я испугался за их сохранность.

— Вы в своем уме?

— А разве не видно, что я полный идиот?

— А-а-а! — Ее тонкие губы вытянулись в прямую линию. — Теперь я понимаю, вы юморист?

— Я полицейский лейтенант, — уточнил я и для пущей убедительности повертел у нее перед носом своим удостоверением. — Хочу поговорить с Мервином, если можно, побыстрее.

Она что-то пробурчала себе под нос, по-видимому, какое-нибудь "ведьмацкое" ругательство и направилась во внутренние апартаменты.

Закуривая сигарету, я почти потерял надежду вновь увидеть мою собеседницу, решив, что она, наверное, давно вылетела на метле через каминную трубу. Но девица все-таки вернулась.

— Мистер Старке может уделить вам только десять минут, — пропищала она на ходу и бросилась к своей адской машине.

— О, я ценю его щедрость! Машинное время ведь очень дорого! — сказал я.

— Проходите туда, — она махнула рукой, не оборачиваясь.

Стол в кабинете был так огромен, что на нем вполне можно было производить военные действия. За столом сидел мужчина, внешне сильно напоминающий крысу. Такое впечатление создавалось благодаря его прическе, куполообразному лбу и длинному острому носу.

Он оторвал взгляд от бумаг, лежащих перед ним, и с полнейшей невозмутимостью перевел на меня.

— Я — Мервин Огарке, — сказал он просто. — Пожалуйста, излагайте ваше дело, по-возможности, короче.

— Уж как получится, — возразил я.

— Повторяю, у меня нет времени для шуток Пожалуйста, переходите к делу, — Старке все еще не терял невозмутимость.

— Потрясающе! Иметь такую машину и ощущать нехватку времени. А я, признаться, думал, что в вашем компьютере содержится перечень всех возможных преступлений, как совершенных, так и предполагаемых, да еще с приложением обвинительных приговоров по каждому случаю.

Старке устало посмотрел на меня.

— По работе я связан с некоторыми страховыми компаниями, — сказал он скучным голосом. — Компьютер содержит и обрабатывает интересующие их статистические данные. Я плачу за пользование машиной, компания платит мне за результаты, правда, несколько больше. Есть еще какие-нибудь вопросы, господин лейтенант Уиллер?

— Есть. Откуда вам известно, кто я такой? — спросил я.

— Не скромничайте, лейтенант. Вы популярны, во всяком случае на бульваре, — сказал он с улыбкой, — и к тому же моя профессия обязывает быть в курсе всего… Вам, насколько мне известно, поручено расследование убийства Дэна Ламберта, — продолжал он невозмутимо. — И именно это привело вас ко мне, не так ли?

— Миссис Гамильтон сказала, что вы последнее время состоите у нее на службе, Мерви.

Он поморщился.

— Мистер Старке, если вас не затруднит.

— Таким образом, вы не отрицаете, что вы вели наблюдение за Ламбертом в течение последней недели? Почему же вы не сообщили в полицию, что обладаете информацией, касающейся подготовки убийства?

— Во-первых, мои действия зависят от пожелания клиентов, а миссис Гамильтон хотела сохранить все в строгой тайне, — сказал он холодно. — Во-вторых, утверждение, что я обладаю какой-либо достоверной информацией относительно подготовки преступления сильно преувеличено.

— Буду рад в этом убедиться, Мерви, когда вы предоставите мне полный отчет о ваших действиях за последнюю неделю. Надеюсь, вам для этого не понадобится "Ай-Би-Эм"?

Старкс вновь устало посмотрел на меня и начал более чем монотонным голосом:

— Ламберт освободился из Сан-Квентина восемь дней назад. На следующий день он прибыл в Пайн-Сити и снял комнату в третьеразрядном отеле "Император" на Бай-роуд. За все время он дважды в одно и то же время заходил в заведение своей дочери…

— Это "Салон Экзотики", — поправил я, подняв вверх указательный палец.

— … на Сосновый бульвар. Видимых контактов с мистером и миссис Гамильтон не имел.

Я снова прервал его:

— А теперь, Мервин, расскажите мне что-нибудь, чего я не знаю.

— На другой день, — продолжал он, — не обратив ни малейшего внимания на мою реплику, — после того, как Ламберт обосновался в "Императоре", в соседнем номере того же отеля остановилось двое мужчин, и каждый раз, когда Ламберт выходил куда-нибудь, один из них, или оба, сопровождали его.

— Их имена?

— Одного зовут Леон Косто, он долгое время сидел в одной тюрьме с Ламбертом и освобожден тремя неделями раньше его. Другого типа зовут Майк Соулз. Известный хулиган и громила, не раз привлекавшийся по различным уголовным статьям. Надо полагать, теперь они сошлись с Косто. Прошлой ночью, — продолжал Старке, — Ламберт, приблизительно в четверть девятого, зашел в бар "Топаз". Часом позже туда явились Косто и Соулз. Они подсели к Ламберту и заказали вшивку. Пьянствовали в течение часа и очень в этом преуспели, особенно Ламберт. Затем Косто с помощью Соулза под руки вытащили совсем раскисшего Ламберта на улицу, позвали такси и впихнули его на заднее сиденье. Такси отъехало от бара ровно в одиннадцать минут десятого. — Тут он по непонятной причине замолчал.

— Скажите, Мерви, ваш человек, сопровождавший такси, не заметил поблизости белой спортивной машины иностранной марки? — спросил я.

— Нет, — ответил он суверенностью.

— Очень странно. Я разговаривал с водителем, и он утверждает, что какой-то спортивный автомобиль задел его машину и смял ему задний бампер. На бампере действительно свежая отметина.

— Весьма сожалею, лейтенант, — Мерви виновато развел руками, — но мои люди не сопровождали такси.

— Что? — воскликнул я.

— Мои люди не сопровождали такси, — повторил он спокойно.

— Какого черта! Они что, не успели допить свой кофе?!

Старкс изобразил смущение.

— Вы меня не дослушали, лейтенант. Мой человек не имел возможности сопровождать такси, так как сам был задержан полицией. Этот болван нарушил правила парковки.

— Ваш компьютер, значит, тоже иногда врет? Только учтите, что ему, в худшем случае, грозит техническая профилактика, а у вас, мистер Старке, могут быть крупные неприятности.

В одном мистер Старке оказался прав: отель "Император" действительно был третьеразрядным. В холле я заметил скучающую девицу, изнывающую под тяжестью собственной косметики. Ее пышные формы, упакованные в джинсовое платье явно меньшего размера, упорно стремились наружу, к солнечному свету. Завидев меня, девица оживилась и проворно забросила ногу на ногу таким манером, что наблюдатель, обладающий достаточно острым зрением, мог без труда прочитать надпись на ее трусиках.

Когда я взглянул в глаза сидящего за стойкой портье, мне в голову пришла единственная песенка — "Моя любовь — марихуана…"

— Хотите комнату, мистер? — спросил он, любезно глядя на меня парой хитрых грязно-серых глазок. — Есть прекрасный номер — два пятнадцать в сутки, платить вперед. — Он перекинулся взглядом с томящейся девицей. — Но, может быть, мистеру нужен номер на более короткое время? Три семьдесят пять!

— Для того чтобы наловить десяток блох, мне бы хватило и двух минут, но я не занимаюсь насекомыми. Меня интересует, какой номер занимают господа Косто и Соулз?

— А кто его знает, — он пожал плечами. — Мы не записываем фамилии клиентов…

Чтобы просветить его память, я продемонстрировал свое удостоверение.

— Простите, лейтенант, — лицо портье расплылось в любезной улыбке, которая, впрочем, далась ему с заметным трудом. — Кажется, я припоминаю! Они ведь совсем недавно прошли к себе. Их комната 216, на втором этаже.

— Прекрасно! Пожалуй, поднимусь их проведать, — тоже любезно улыбнулся я. — Кстати, я хочу, чтобы мой визит был для них сюрпризом, и если ты попытаешься лишить их его, на обратном пути я разобью этот телефон на твоей башке. Понятно?

Его улыбка стала совсем жалкой.

— Помилуйте, лейтенант, — воскликнул он с большим чувством. — Можете быть абсолютно спокойны. У них нет местного телефона.

— Ну разве что…

Старый тяжелый лифт, казалось, с трудом поднял меня на второй этаж. Комната 216 оказалась в самом конце длинного коридора.

Я громко постучал, и из глубины довольно неприветливо рявкнуло:

— Кто там?

— Один очень хороший друг мистера Ламберта! — рявкнул я в ответ. — Открывай, есть разговор!

Едва я успел вынуть из-под пиджака свой 38-й, как внутри стукнула задвижка и дверь, придерживаемая цепочкой, приоткрылась на фут.

Сквозь щель на меня уставилась небритая гориллоподобная физиономия. Немедля ни минуты, я вставил ей в левую ноздрю ствол моего 38-го и показал глазами на цепочку.

— Веди себя хорошо, малыш, — сказал я проникновенно, пока тот возился с цепочкой, — иначе твоему товарищу придется долго отмывать стены… Так… И проходи вперед. — Я ткнул его дулом в поясницу.

— Кто там с тобой, Майк? — раздался нетерпеливый голос из комнаты. — Кого там черти принесли?

Как только Косто подал голос, я поспешил удовлетворить его любопытство и, с силой втолкнув Майка в комнату, ворвался сам. Вопрос "кого черти принесли?" был поставлен со всей резкостью, но ответ на него был таким:

"Пришел представительный, элегантно одетый мужчина с револьвером 38-го калибра".

Придя к этому выводу, Косто, который, сняв пиджак, валялся на кровати, приподнялся, как бы приветствуя меня, а рука его непроизвольно потянулась к карману пиджака, небрежно брошенного в ногах.

— Не советую, Леон, — сказал я, сопровождая слова красноречивым жестом. — Бери пример с Майка и будь умницей.

Косто смерил меня долгим взглядом, но рука его остановилась и он снова лег.

Нужно сказать, что в отличие от своего партнера, Косто выглядел вполне интеллигентно и первоначально производил приятное впечатление. В его умных темно-синих глазах я не заметил особого беспокойства.

— Ну и что все это значит? — спросил он, поудобней вытягиваясь на кровати. — Если собираетесь грабить, то должен, к стыду своему признаться, что вы ошиблись номером. Буду рад, если у нас найдется хотя бы десяток монет. Правда, Майк?

— Правда, правда, — сказал Майк. — Но я боюсь, что этот мистер не грабитель — это коп!

— Неужели коп? — оживился Косто. — Не мучайте нас, сознайтесь!

Я не стал торопиться с признаниями и вместо этого поспешил осмотреть карманы пиджака Косто и обнаружил в одном из них красивую игрушку —32-й с аккуратно отпиленным стволом.

— Стреляешь с короткой дистанции, Леон? — сказал я, кладя "игрушку" в свой карман. — Думаю, у тебя все равно нет лицензии.

— Я вижу эту пушку в первый раз в жизни! — воскликнул Косто. — Это грязный трюк!..

— И естественно не знаешь, как с ней обращаться, и вообще боишься всякого оружия? Ладно, — сказал я и спрятал свой пистолет обратно под мышку, — стало быть Ламберт был убит не из этого обреза?

— Ты был прав, Майк, это коп, — заключил Косто.

— Ну что ты будешь делать! — Соулз с отвращением плюнул на пол.

— А делать вам, друзья, нечего.

— Чего ты от нас хочешь? — Косто сел на кровати. — Кстати, недурно бы, наконец, представиться. Ты нас, я вижу, знаешь, а мы тебя нет!

— Лейтенант Уиллер, если будет угодно. Из управления шерифа Лаверса. И попрошу вас держаться корректно, тем более что у меня есть для вас интересные новости.

— Например? — спросил Косто.

— Например, миссис Гамильтон — супруга мистера Гамильтона, бывшего делового партнера Ламберта, оказалась до такой степени встревожена досрочным освобождением мистера Ламберта, что наняла частных детективов, чтобы они наблюдали за ним днем и ночью. Причем сделала это весьма оперативно — за Ламбертом велась слежка всю минувшую неделю.

— А почему вы считаете, что нам это интересно, лейтенант? — Косто сел на кровати.

— Вы все еще полагаете, что я беру вас "на пушку", хотя пушку я, как видите, убрал. Ваше упрямство не делает вам чести, господа. Со слов ищеек миссис Гамильтон мне доподлинно известно, что вы ПОСЛЕДНИЕ, кто видел Ламберта живым.

Майка передернуло.

— Вы даже были так любезны, что взяли для него такси.

— Я не совсем понимаю, — сказал Косто. — Мы действительно вместе сидели вчера в "Топазе" и действительно помогли Ламберту сесть в такси, так как он был вдрызг пьян, ну и что?

— Видите ли, шерифа не оставляет уверенность, что Ламберт был посажен в такси уже мертвым, а наш шериф, смею вас уверить, упрям, как каталонский мул.

— Нам шьют мокрое дело, Майк, — констатировал Косто. — Но имейте в виду — Ламберт был живехонек, когда мы его грузили. Разве что мертвецки пьян.

— Но и вы не забывайте, что мистеру Лаверсу известно о вашей записке таксисту с адресом шерифа, а он и более безобидные шутки понимает с трудом,

— Это его личные трудности!

— Если бы это было так! К сожалению, это теперь и мои трудности. А ваши трудности усугубляет таксист, который не берется утверждать, что его пассажир первоначально был жив. Напротив, он утверждает, что тот всю дорогу лежал "как труп".

— Это клевета! — Соулз сжал кулаки. Косто, однако, не потерял хладнокровия.

— Не горячись, Майк, — сказал он, — а вы, лейтенант, не могли бы объяснить, зачем нам вообще понадобилось убивать Ламберта?

— Вы, мистер Косто, если я не ошибаюсь, так же, как и Ламберт, до недавнего времени занимали апартаменты в Сан-Квентине. Мне не известно, за что, но это не существенно. Зато я знаю, почему там сидел Ламберт, и вы это тоже знаете.

— Не вижу связи, — сказал Косто.

— Таким образом, вы не отрицаете, что вам известно о ста тысячах, которые Ламберт похитил. Нет ничего противоествественного и в том, что вам захотелось присвоить эти деньги. Вы сели ему на хвост и дожидались, когда он заглянет в свой тайник. Как только вам станет известно, где спрятаны деньги, вы уберете Ламберта.

— У вас богатое воображение, лейтенант, — сообщил Косто.

— Комплимент не по адресу. Это воображение моего шефа.

— О’кей, вы хотите сказать, что придерживаетесь на этот счет другого мнения и предлагаете поиграть в вашу игру. А выигрышем будет для нас пара изящных наручных браслетов?

— Я хочу сказать, что ВАМ с шерифом будет трудно договориться, а у меня все-таки есть кое-какой опыт.

— Коп в роли адвоката! — воскликнул Соулз. — Леон, этот парень — комик!

— Погоди, Майк, — остановил его Косто. — Объясните толком, лейтенант, чего вы от нас хотите?

— Ламберт, находясь в "Топазе", заявил, что собирается кого-то заложить шерифу. Он не говорил кого?

— Нет, — ответил Косто.

— И тем не менее вы согласились ему помочь?

— Вот проклятый коп! — взорвался Майк. — Не будь идиотом, Леон, не забывай, с кем ты разговариваешь!

— Закройся! — обрезал Косто. — Я знаю, что делаю.

Майк покрутил пальцем у виска, но умолк.

Косто поднялся с кровати и в раздумье принялся расхаживать по комнате.

— Итак, — продолжал он, — начнем с того, что, еще находясь в тюрьме, где мы и сошлись, Ламберт утверждал: никаких ста тысяч он не крал, его подло надули. Не скажу, будто я ему поверил, так как из ста заключенных девяносто девять всегда поют одну и ту же песню. Мы решили, что Ламберт спрятал денежки в надежном месте, и принялись наблюдать за ним. Рано или поздно он должен наведаться в тайничок и мы застанем его, так сказать, на месте преступления. Взамен свободы Ламберт должен был уплатить нам с Майком всего десять тысяч.

— Не подозревал, что вы с Майком такие скромные, — сказал я, наблюдая, как Соулз сжимает и разжимает свои огромные кулачищи.

— Но этого не произошло. Не знаю, заметил Ламберт нашу слежку или нет, но в один прекрасный день он сам назначил нам встречу в "Топазе". Когда мы туда пришли, он был изрядно пьян и вследствие этого чрезвычайно возбужден. Заявил, что теперь окончательно убедился: его надули, и собирался отправиться прямиком в управление шерифа. Мы с Майком пытались как-то переубедить его, но он был непоколебим и вдобавок настаивал, чтобы мы его сопровождали.

— Он не объяснял, зачем ему нужен шериф? — спросил я.

— Он сказал только, что сто тысяч все еще находятся у человека, который ему это подстроил, и теперь он собирается заполучить их.

— Может, Ламберт говорил, что нашел доказательство обмана — какой-нибудь письменный документ: письмо или чек?

— Не знаю, — Косто пожал плечами, — Ламберт не вдавался в детали. Боюсь, больше нечего добавить.

— Браво, браво! — воскликнул Соулз со злостью. — Вы сообщили следствию массу ценнейших сведений, мистер Косто! Можете не сомневаться, что теперь лейтенант отпустит вас на все четыре стороны.

— Увы, ценность полученных от вас сведений действительно невелика. Я не услышал ничего нового.

Соулз окончательно вышел из себя.

— Что я тебе говорил, болван! — закричал он Косто, — Разве можно вообще иметь дела с копом? Расскажи ты ему в пять раз больше, он все равно ответит тем же самым. Кретин!

— Майк! — спокойно сказал Косто, — давай без нервов. Лучше бы тебе поменьше работать языком.

— Я знаю, что делаю! Я знаю, что делаю! — продолжал разоряться Майк, имитируя интонации своего компаньона. — Когда ты в последний раз был на свободе дольше одного месяца? Комбинатор!

— Заткнись, ублюдок! — выкрикнул Косто и сжал кулаки.

— Брейк, ребята, — сказал я, но было поздно.

Косто, как коршун, налетел на обидчика и с неожиданной силой и ловкостью повалил его. Передо мной началось увлекательное состязание в стиле английской борьбы.

После недолгой схватики Косто, оказавшемуся сверху, удалось обеими руками захватить горло соперника. Соулз, легкие которого лишились притока воздуха, производил отчаянные, но тщетные попытки освободиться.

Наблюдая эту интересную картину, я неожиданно сообразил, что являюсь свидетелем убийства, и, кроме того, полицейским лейтенантом. И тогда я схватил Косто за запястья и с силой рванул на себя. Я успел еще удивиться легкости, с которой мне удалось разжать его пальцы, и тут же получил сильнейший удар в подбородок.

Когда разноцветные круги перед глазами рассеялись, я увидел две ухмыляющиеся физиономии.

— Неплохой спектакль, Майк?

Показалось, что голос Косто раздается откуда-то из преисподней.

— Пора сматываться! Выдай-ка нашему "благодетелю" еще порцию успокоительного.

В ту же секунду я получил страшный удар по затылку, и наступила тьма. 

Глава 5

Возвращение к жизни оказалось не из приятных: голова трещала, как наковальня, и челюсть была не в самом лучшем состоянии. Ощупав затылок, я убедился, что череп цел: очевидно Соулз ударил меня кулаком-, не прибегая к помощи оружия, которого при мне, кстати, не оказалось. Мерзавец Косто изъял свой "обрез", а заодно прихватил и мой 38-й.

Я вышел из номера и спустился по лестнице в холл, стараясь ступать осторожно, чтобы мой мозг не в полной мере смог ощутить себя подушечкой для иголок.

В холле имелся только портье, находящийся в состоянии, близком к прострации. Он полулежал в том кресле, которое недавно занимала джинсовая девица и, как мне показалось, спал. Подойдя поближе, я увидел, что ошибся: портье был без сознания. И я понял отчего: его правый глаз заплыл, так что был едва виден, а нос расплющило в лепешку, причем передние зубы отсутствовали.

Даже не пытаясь привести его в чувство, я подошел к стойке и вызвал по телефону "скорую", а затем позвонил шерифу.

Для того чтобы обрисовать ситуацию, мне понадобилось не больше двух минут, в то время как ему на то, чтобы высказать свои соображения, потребовалось времени вдвое больше.

Прибывшие санитары уже выносили избитого портье на носилках, а шериф все еще не мог успокоиться. В конце концов, потеряв терпение, я аккуратно положил трубку на стол и вышел на улицу. Мои часы показывали тринадцать минут седьмого. Я с облегчением вздохнул. До свидания с Агнессой оставалось еще больше полутора часов. Таким образом, я успевал зайти домой и получить то, в чем остро нуждался: душ, таблетку аспирина и немного виски.

В половине восьмого я уже прошел полный курс домашнего лечения, запихнул под мышку запасной револьвер и уже готов был покинуть свои апартаменты, когда заорал телефон.

Сначала я не хотел отвечать, но после некоторого раздумья решил снять трубку — это могла быть Агнесса.

Но звонила не Агнесса.

— Уиллер, — голос Лаверса, как всегда, не предвещал ничего хорошего, — меня интересует, как долго я разговаривал по телефону сам с собой?

— Откуда мне знать, сэр! Я не знаю, сколько еще длился ваш монолог, — я отодвинул трубку подальше от уха — в таком положении вопли и проклятия шерифа разбирались, конечно, труднее, зато не так мучительно отдавались в моей гудящей голове.

Наконец через какие-нибудь пару минут трубка перестала орать, и я снова поднес ее к уху.

— …ресные новости для вас, лейтенант, — Лаверс немного остыл и говорил довольно спокойно. — На этот раз вы меня слушаете, черт побери?

— Внимательно слушаю, шериф, — ответил я, поморщившись, и на всякий случай снова отстранился от трубки.

— Помните ту белую спортивную машину, на которой вы построили вашу дурацкую версию?

— Ну и что?

— Объявился ее хозяин. Позвонил некий Свансон и заявил, что вчера вечером, приблизительно за час до убийства, у него угнали машину, данные которой точь-в-точь совпадают с описанием нашего милого Кена. Как вы думаете, лейтенант, господа Косто и Соулз способны на такое ужасное преступление, как угон автомобиля?

— Я прошу вас, шериф, не произносить имена этих молодчиков — у меня начинается головная боль.

— К сожалению, пока нет имен других подозреваемых, я вынужден обходиться этими, придется потерпеть, лейтенант. Кстати, сегодня в четыре часа утра в пятнадцати милях от города обнаружена и брошенная спортивная машина белого цвета…

— Простите, шериф, — прервал я его, — нет ли у нее вмятины на правом крыле?

— Вмятина имеется, но ее происхождение неплохо было бы выяснить у хозяина. Я думаю, лейтенант, вам стоит лично побеседовать со Свэнсоном, — сказал Лаверс тоном, не допускающим возражений. — Надеюсь, хоть это вам удастся?

— Благодарю за доверие, шериф, — сказал я сквозь зубы, — но у меня уже назначено свидание. Через двадцать минут.

— Вы хотите сказать, что вам надоело работать в управлении? — спросил Лаверс любезно.

— Давайте мне его адрес!

Лаверс продиктовал адрес Свэнсона, и я записал его в блокнот.

— Благодарю, шериф. Я выберу время и обязательно встречусь с этим господином… Не хотите ли сказать несколько слов о Косто и его компаньоне?

— Не беспокойтесь, лейтенант. Их уже разыскивают и я не думаю, чтобы им удалось далеко уйти, — заверил Лаверс.

— А как самочувствие портье? — спросил я.

— Он еще не приходил в сознание. Помимо других повреждений, врачи подозревают сильное сотрясение мозга. Так что парню придется долго проваляться в госпитале. Можете считать, что вам повезло, Уиллер!

— Еще один вопрос, шериф, результаты медицинской экспертизы. Нашел ли доктор Мерфи что-нибудь интересное?

— Вы же знаете Мерфи! Он мастер своего дела. И, как всегда, предоставил массу интересной информации, вплоть до точного состава "коктейля", который Ламберт принял в "Топазе". Хотя, на мой взгляд, это, к сожалению, вряд ли поможет следствию. Единственный полезный факт, добытый доктором, это то, что Ламберт был убит из оружия тридцать второго калибра. Но даже простой мясник мог бы это установить, и без помощи квалифицированного анатома.

— Револьвер 32-го калибра был у Косто, — сообщил я без энтузиазма.

— Вы даже некоторое время держали его в руках, — уколол Лаверс. — Так вот, лейтенант, если этот револьвер еще раз попадет к вам в руки, не спешите возвращать его владельцу, он пригодится для баллистической экспертизы.

Я прибыл в "Асиенду" с опозданием на пятнадцать минут. В глубине очень скудно освещенного зала, у самой стойки, я увидел одиноко сидящую даму и направился к ней.

— Опаздываете, лейтенант, — буркнула обиженно Агнесса.

— Вы просто великолепны, дорогая, — отпарировал я и не покривил душой. Агнесса в самом деле серьезно подготовилась к сегодняшней встрече. Более чем фундаментальная прическа свидетельствовала о том, что ее обладательница провела в парикмахерской не один час, а черное креповое платье, открывающее богатейшие возможности для наблюдений, было ей очень к лицу. Еще раз окинув взглядом ее плечи и полуобнаженную грудь, я окончательно в этом убедился.

Переведя взгляд на столик, который был уже сервирован, я уверился еще и в том, что мне, по-видимому, придется расстаться с недельным жалованьем.

— Я решила, что вы наверняка придете голодным, Эл, — произнесла Агнесса, как бы прочитав мои мысли.

— Я голоден, как Робинзон, дорогая!

Усевшись за стол, я принялся уничтожать расставленную на нем снедь. Агнесса помогала мне очень плохо и опустошение стаканов явно предпочитала опустошению тарелок.

Я решил не отставать и налил себе виски на два пальца выше обычного. Агнесса пила "текилу".

— Будьте осторожны, дорогая, — предупредил я, когда Агнесса приступила к четвертой порции, — выпившие более трех рюмок этой жидкости начинают танцевать дикарские танцы!

— Я с радостью станцую специально для вас, только не здесь, конечно.

— Был бы счастлив это увидеть как можно скорее и даже принять участие, но, к сожалению, случилась небольшая задержка… По долгу службы, естественно. Я надеюсь, дорогая, ты не обидишься, ведь речь идет о каких-нибудь двадцати минутах.

— Что еще за новости? — Агнесса возмущенно вскинула брови.

— Не беспокойся, моя жемчужина, — увещевал я, — просто мне очень нужно заехать к одному господину и задать ему несколько вопросов. Это не займет много времени.

— А я должна ждать здесь? — В ее голосе начали появляться железные интонации.

— Ни в коем случае. По правде говоря, я полагал, что мы поедем туда вместе.

— И ты будешь называть меня сержант Грин? Благодарю покорно, лейтенант! Никуда я с вами не поеду! Во всяком случае, до тех пор, пока не выпью еще порцию "текилы".

Свансон обитал на десятом этаже высотного здания новой постройки. Агнесса согласилась подняться со мной при условии, что я не попытаюсь овладеть ею в лифте. Я обещал. Отыскав нужную дверь, я позвонил.

Меня ожидал сюрприз. Дверь открыла пышнотелая девица с огненно-рыжей шевелюрой. Дело, в общем, не в рыжей шевелюре — я лично видел и не такое, — но сейчас в мои планы вообще не входила встреча с представительницами прекрасной половины человечества. К тому же девица уставилась на меня, как на привидение. Я уже собрался принести свои извинения, решив, что ошибся номером, как она заговорила:

— Лейтенант Уиллер? Какого черта! Это уже похоже на преследование.

— Вот именно, какого черта! — слышу я сзади голосок Агнессы и ощущаю чувствительный толчок в спину. — Потрудитесь объяснить, что все это значит!

— Клянусь небом, дорогая, я и сам ничего не понимаю, — ответил я и, обращаясь к рыжей, спросил:

— А в чем дело, крошка? Мы, кажется, раньше с вами не встречались.

Она расхохоталась, обнажив два ряда ослепительных зубов.

— Непростительная забывчивость для вашей профессии, лейтенант, — сообщила она сквозь хохот, — ведь вы были у меня в гостях не далее сегодняшнего утра!

— Корин Ламберт! — воскликнул я с изумлением. — Но ведь утром вы были блондинкой!

— Не будьте наивным, Эл, — фыркнула Агнесса. — Нынешние дамы меняют масть семь раз на дню. Так что если в следующий раз волосы у вашей знакомой будут зелеными, не удивляйтесь!

Глаза Корин сверкнули. Обстановка накалялась. Я поспешил замять назревающий конфликт.

— Я, собственно, пришел сюда, чтобы встретиться с мистером Свансоном, но, кажется, ошибся номером. Пожалуйста, извините.

— Вы не ошиблись, лейтенант. Эго квартира моего жениха Тони Свансона, но когда вы позвонили, он как раз готовил выпивку, поэтому дверь открыла я.

— Готовил выпивку!.. — мечтательно протянула Агнесса.

— Могу поговорить с ним? — спросил я тоном, не допускающим возражений.

— Думаю, да, но надеюсь, ваш разговор не затянется.

— Я тоже надеюсь, — пробормотала Агнесса.

— Всего несколько минут, — обнадежил я обеих.

— Тогда проходите, — сказала Корин.

Мы очутились в просторной, обставленной дорогой мебелью комнате. Высокий, спортивного вида шатен стоял перед баром в дальнем углу комнаты. На вид ему было чуть больше тридцати.

— Корин, дорогая, — сказал он, — ты, я вижу, уже успела подыскать нам компанию? У нас гости?

— Это не гости! Лейтенант Уиллер из полиции и… — она перевела взгляд.

— И Агнесса Грин, — сказала Агнесса.

Свансон разглядывал ее с нескрываемым интересом.

— Что вы смотрите? — спросила Агнесса с вызовом. — У меня собственные волосы.

— Это видно с первого взгляда, — сказала Корин.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Агнесса.

— Так о чем вы должны поговорить со мной, лейтенант? — Свансон постарался перевести разговор в более спокойное русло.

— О вашей машине.

— Нос моей машиной все в порядке. Ее нашли сегодня утром.

— И тем не менее я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— С удовольствием отвечу на все, но сперва не откажитесь что-нибудь выпить.

— У вас найдется бокал "текилы"? — спросила Агнесса с надеждой.

— Боюсь, что нет, — Свансон с огорчением развел руками, — но в остальном выбор довольно богатый.

— Благодарю, от остального я просто отрезвею.

Свансон приготовил мой обычный скотч и через несколько минут, совмещая приятное с полезным, я получил кое-какую информацию.

Вчера вечером, примерно в четверть десятого, Свансон оставил свой "ягуар" перед ателье мисс Ламберт, и когда двадцать минут спустя вышел на улицу — машины не было.

— И что же вы предприняли? — спросил я.

— Естественно, сразу же позвонил в полицию, — сказал Свансон и добавил: — Очень благодарен ей за то, что машина так быстро нашлась.

— С вмятиной на правом крыле! — вставил я.

— Вы сыплете соль на мои раны, лейтенант! — воскликнул Свансон. — Проклятое ворье! Уж если угнали шикарную машину, так хоть обращайтесь с ней аккуратно!

— Сочувствую вам. Скажите, вы оставляете ключи зажигания в машине?

— Никогда! Они и сейчас при мне.

— Покажите.

Свансон передал мне ключи.

— Насколько я разбираюсь в этом деле, — я рассмотрел внимательно нарезку, — это не тот ключ, который можно легко заменить стальной проволокой. Тут нужен дубликат и очень точный.

— Боюсь, что вы правы, лейтенант. — Свансон принял от меня ключи. — А я об этом даже не подумал. Так вы хотите сказать, что кому-то понадобилось угнать именно мою машину?

— А почему бы и нет? Предположим, кто-то угнал вашу машину для того, чтобы сопровождать такси, везущее несостоявшегося тестя Ламберта в контору шерифа, и по дороге всадить в него пару пуль. Ради такого удовольствия можно и повозиться с дубликатом.

— Я, кажется, начинаю догадываться, куда вы клоните, — сказал Свансон мрачно, но, подумав, добавил: — Хотя вряд ли. А как убийца мог предугадать, что Ламберт точно в определенный час возьмет такси и отправится в полицию?

— Вы правы, — ответил я, — это действительно трудно, хотя в принципе возможно. Впрочем, если вам не нравится эта версия, могу предложить другую, но боюсь, она не понравится вам еще больше.

— О, это уже интересно! — воскликнула Корин. — Может, вы все-таки поделитесь с нами?

— Пожалуйста. Мистер Свансон, которому известно, что ваш отец будет находиться в "Топазе", садится в свой "ягуар", проезжает пять кварталов от "Салона Экзотики" до "Топаза" и там заказывает коктейль. Однако допить его ему не удается, поскольку Ламберт, уже вдоволь поораторствовав, грузится в такси. Мистер Свансон снова садится в "ягуар", на ходу дважды стреляет в Ламберта и возвращается к вам, мисс Ламберт. Вы же подтверждаете его алиби.

— Ваша версия не выдерживает никакой критики, — заметил Свансон, отхлебнув виски. — Я не выношу коктейлей, которые готовят в "Топазе".

Корин прыснула.

— Я не настаиваю на том, что вы пили именно коктейль. Скорей всего, вы в тот вечер вообще не пили и даже не заходили в "Топаз", а поджидали Ламберта в машине где-нибудь поодаль. Более того, опасаясь, что кто-нибудь мог заметить вашу машину и узнать ее, вы, совершив убийство, отгоняете "ягуар" за город, бросаете там и заявляете в полицию, что его у вас угнали прямо от заведения мисс Ламберт.

Воцарилось тяжелое молчание, которое прервала Корин Ламберт.

— В жизни не слышала большего бреда, — сказала она резко и залпом допила остатки из своего стакана.

— Возможно, все было не совсем так, и эта версия является лишь плодом моего воображения, — сказал я примирительно.

— Тогда какого черта портить людям настроение?

— Но факт остается фактом. Угнать машину без ключа нельзя. Изготовить дубликат, не имея на руках оригинала, тоже. Вы утверждаете, что ключи всегда при вас, и тем не менее вашу машину угоняют. Как прикажете это объяснить?

— Странное свойство полиции, — заметил Свансон с усмешкой, — мучить других людей вопросами, на которые сами не могут ответить.

— Мне тоже показалось, — подхватила Корин, — что основная специальность лейтенанта Уиллера — делать людям неприятности.

— А я придерживаюсь на этот счет другого мнения, — заявила Агнесса, молчавшая до этого момента.

Раздался звонок в дверь.

— Я открою, — сказала Корин после некоторого замешательства, которое ей не удалось скрыть. Я заметил ее украдкой брошенный на Свансона вопросительный взгляд.

Выйдя из комнаты, Корин закрыла за собой дверь. Оставшиеся в комнате замерли в напряжении.

Входная дверь хлопнула так, что вздрогнули стены. А потом вздрогнули еще раз, но уже от громоподобного мужского баса, произнесшего изысканное приветствие. Потом все стихло. Прошло секунд тридцать. Наконец дверь распахнулась, и в комнату в сопровождении Корин ввалился мистер Гамильтон.

— Не застав вас в "Экзотике", я был уверен, что найду здесь, очаровательная Корин. Добрый вечер, мистер Сван-сон! Надеюсь, не помешаю? — приветствовал хозяев Гамильтон, но, увидев нас, сразу нахмурился.

— Если вы собираетесь принести мне соболезнования по поводу кончины моего отца, мистер Гамильтон, то я в них не нуждаюсь! — заявила Корин.

Гамильтон открыл было рот, но не нашел ответа, и образовалась довольно натянутая пауза.

И тут Гамильтон сделал вид, что он только сейчас заметил нас с Агнессой.

— Вот так сюрприз! — воскликнул он. — Никак не ожидал… тем не менее очень рад снова видеть вас, лейтенант, и, конечно же, вас, Агнесса.

— Добрый вечер… мистер… Гамильтон, — проикала Агнесса. — Пардон, эт-то все "текила"! — и обернулась к хозяевам: — Эй, не найдется какой-нибудь завалящей набедренной повязки?

— Осторожно, дорогая, — сказал я ей на ухо. — Это не самая подходящая компания для танцев.

— Спасибо, я постараюсь за-пом-нить!

— Напротив! — взорвался Г амильтон, сотрясая бокалы на столиках. — Мне кажется, что компания подобралась превосходная! Вот только боюсь, что тут нам будет тесно и поэтому приглашаю всех к себе, и немедленно. Я, собственно, за этим и зашел, но не представлял, что все сложится так удачно!

Первым членом "превосходной компании", которая вызвала энтузиазм у Гамильтона, была развеселая Агнесса. Первым и… единственным. Пессимизм остальной части публики отчетливо проявлялся в ее упорном молчании.

— Какая прекрасная идея! — упорствовала Агнесса. — Правда, Эл?

Для пущей убедительности она пихнула меня локтем, намереваясь таким образом передать мне свой энтузиазм.

— Звучит заманчиво, — ответил я нехотя.

— Прекрасно! — воскликнул Гамильтон. — Тони! Корин! Неужели вы откажетесь составить нам компанию?

— А как к этому отнесется ваша уважаемая супруга? — осторожно спросил Свансон. — Она не будет возражать?

— У моей уважаемой супруги сегодня предстоят очень бурные и долгие дебаты на заседании общества "Дочерей Пионеров Запада". Ее выбирают президентом. Ну что, двинули? 

Глава 6

— Добро пожаловать в мое личное королевство, — провозгласил Гамильтон, отперев дверь одной из комнат огромного дома, и широким жестом пригласил нас войти.

Комната очень напоминала спортивный зал, но только размерами, в остальном она больше походила на склад магазина, торгующего товарами для психопатов. Лично меня созерцание всего этого арсенала не очень обрадовало, тем более что я заметил в дальней углу набор сосудов с иероглифами и решил быть настороже.

— Прошу сюда, — продолжал зазывать Гамильтон. — Агнесса будет прокладывать дорогу, — сказал он и нежно, но довольно настойчиво подтолкнул ее вперед.

Агнесса отважно согласилась занять место в авангарде и с возгласом: "Самое время что-нибудь выпить!" — подчеркнуто твердой походкой направилась прямиком к буфету. Остальные гости пожелали последовать ее примеру, но Гамильтон жестом остановил нас, хитро подмигнув.

Агнесса была почти у цели и уже протянула руку к дверце, за которой, по ее мнению, должна была храниться вожделенная влага, но Гамильтон внезапно нажал небольшую кнопку на стене.

В ту же секунду платье Агнессы черной чайкой взметнулось вверх, предоставив всеобщему обозрению ее изящные ножки в шелковых чулочках и черные кружевные трусики, сквозь которые волнующе просвечивали ее округлые прелести.

Некоторое время Агнесса невольно, но яростно исполняла обещанный дикарский танец, безуспешно пытаясь водворить на место задравшееся платье, пока наконец не догадалась сделать несколько прыжков в сторону и ускользнуть от отверстий между плитами пола.

— Вы и со мной собираетесь проделать такой же фокус? — вызывающе спросила Корин у Гамильтона, заходившегося от хохота.

"А вот тут мы бы действительно увидели нечто экзотическое", — подумал я.

— Нет, дорогая Корин, — пробормотал Гамильтон, переводя дух. — Мое основное правило — никогда не повторять один и тот же трюк!

— Так что готовьтесь к худшему, дорогая Корин, — сказала Агнесса, приводя в порядок свою экипировку.

Корин тем не менее не преминула подойти к дверце буфета, но эффекта не последовало. Она возмущенно фыркнула и дернула дверцу.

То, что последовало за этим, трудно передать словами — это нужно видеть, но главным образом, слышать.

Мисс Ламберт испустила нечеловеческий вопль и сиганула в сторону почище кенгуру.

В первый момент я даже не понял, что произошло, лишь увидел черную тень, метнувшуюся из буфета прямо на массивный бюст мисс Ламберт.

Все выяснилось, когда Корин удалось наконец сбросить с себя жуткую тварь, которая оказалась огромным пауком-птицеедом. Корин была бледна, как стена. Великолепный экземпляр паука, размером с хороший бифштекс, лежал на спине и злорадно двигал мощными челюстями.

Гамильтон тоже лежал на спине, дрыгая ногами и хохоча как зарезанный.

— Забыл… вас… предупредить… дорогая… Корин, — выдавливал Гамильтон. — Напитки я держу в другом… месте… Кстати, Питер совершенно не. кусается. И вообще он сделан из папье-маше.

— Вам, наверное, хорошо платят за весь этот идиотизм? — процедила бледная Корин. — Идеальный бизнес, если учесть огромное количество кретинов с так называемым "чувством юмора"!.

— Мой бизнес не более идиотский, чем ваш, мисс Ламберт, — неожиданно холодно заметил Гамильтон, — и уж, во всяком случае, не менее доходный.

— Довольно о бизнесе! Нам дадут наконец что-нибудь выпить? — высказалась Агнесса.

Мы перешли в глубь комнаты, расселись в удобных креслах, и Гамильтон принялся разыгрывать из себя хозяина.

Он открыл потайную дверцу в стене, за которой, помимо пары отрезанных окровавленных голов обнаружился солидный и, очевидно, тщательно пополняемый запас спиртных напитков.

— Если у вас найдется для меня "текила", мистер

Гамильтон, то я, пожалуй, даже соглашусь закусить одной из этих головок, — сказала Агнесса.

"Текила" нашлась, причем Гамильтон весьма великодушно разрешил Агнессе после первой не закусывать. Гамильтон быстро и умело смешал напитки для остальной публики и себе.

Агнесса быстро расправилась со своей порцией и потребовала добавки.

— Прошу прощения у уважаемой публики, — сказала она после очередного захода, — мистер Гамильтон, где у вас комната для дам?

— Прямо в эту дверь, — сказал Гамильтон небрежно.

Агнесса вышла. Гамильтон оживился и знаками призвал нас быть внимательными. Через несколько секунд дверь распахнулась и ворвалась Агнесса с совершенно круглыми глазами.

— Это ужасно, Эл! — воскликнула она и бросилась ко мне.

— Что случилось?

— Кто-то схватил меня за… за… — Она явно не могла подобрать слова и жестами просила следовать за ней.

Это был вполне обычный ватерклозет: унитаз, умывальник и все прочее.

Я недоуменно оглянулся, ища чего-нибудь сверхъестественного, но ничего не нашел.

— Смертельный номер! — заявил Гамильтон, видимо уставший сдерживать смех. Он подошел к унитазу и ногой надавил на сиденье. Тут же из пучины вынырнула волосатая мужская рука и сделала несколько хватательных движений.

"Бедная Агнесса", — подумал я сквозь смех.

Единственным, кто оставался серьезным, была Агнесса.

— Вы просто маньяк, мистер Гамильтон! — заявила она. — Теперь эта штука будет сниться мне каждую ночь!

— Не беспокойся, дорогая, — заверил я, — готов защитить тебя от подобных сновидений.

Агнесса была не из тех людей, которые способны долго дуться.

— Так или иначе, с вас штрафная порция, мистер Гамильтон, — сказала она. — Сейчас я напьюсь вдрызг, и мы еще посмотрим, кто сегодня выкинет самую коронную шутку!

Мы вернулись за стол, и Гамильтон наполнил стаканы. Осушили их, снова наполнили и опять осушили. Выпитое вдохновило Корин и Гамильтона начать беседу на скользкую тему, что необыкновенно смущало мистера Свансона, который явно не знал, как ему реагировать.

Все началось с того, что Гамильтон заговорил о дочерней любви, а закончилось критикой в адрес покойного Ламберта.

Я заметил, как мудрая Агнесса потихоньку передвинула бутылку, стоящую на столе перед Гамильтоном, к себе. В этот момент слово перехватила Корин Ламберт. Ей, по-видимому, надоело все время возражать, и когда Гамильтон в очередной раз запел дифирамбы деловым качествам своего бывшего партнера, Корин не стала спорить.

— О, да! — воскликнула она. — Ламберт действительно был деловым человеком. Он уж во всяком случае не опустился бы до торговли погремушками.

Гамильтон выступил с пламенной ответной речью, которая содержала ряд непарламентских выражений.

Тут в беседу вмешалось третье лицо. Тони Свансон, физиономия которого уже приобрела цвет августовского заката, вскочил, сжав кулаки.

— Думайте, что говорите, Гамильтон, — заорал он. — Иначе мне придется съездить вам по физиономии!

— Успокойся, дорогой, — сказала Корин, — нужно дать мистеру Гамильтону высказаться. Да и, пожалуй, господину лейтенанту это будет небезынтересно. А получить по физиономии он всегда успеет.

Гамильтон закусил губу, но быстро справился с собой.

— Всегда к вашим услугам, господа, — сказал он весело и стал в боксерскую позу.

Агнесса не принимала участия в беседе, видимо, она твердо решила обскакать Гамильтона и наполнила свой стакан.

Вдруг хозяин насторожился и сделал нам знак замолчать. Все затаили дыхание. За дверью послышались тихие, но отчетливые шаги. Потом дверь распахнулась, и в комнату вошла мисс Гамильтон, облаченная в сине-красные шелка. Остановившись, она уставилась на нашу разношерстную компанию.

— Добрый вечер, дорогая! — проорал Гамильтон. — Тебя уже можно величать президентом "Дочерей Пионеров Запада"?

— Вы, кажется, пьяны, Гамильтон, — поморщилась она.

— О, какой нонсенс! — ответил Гамильтон. — Я такой же трезвый, как… — Он долго искал глазами образец трезвости, без устали повторяя "как". Наконец остановил свой выбор на мне: — Как лейтенант! Не так ли, господин Уиллер?

— Очень может быть, — пробормотал я невнятно. — Так вас, миссис, в самом деле можно поздравить?

— Благодарю вас, лейтенант. Всегда рада видеть вас у себя. — А вот вас, — обратилась она к Корин, — я, кажется, не приглашала.

— Меня пригласил ваш муж, лапочка, — сказала Корин. — Причем употребив весьма пикантную фразу, не припомню только какую. Ты не вспомнишь, дорогой?

Последняя фраза относилась к Свансону, но бедняга чувствовал себя не в своей тарелке и молча крутил пуговицу пиджака.

— Ага, вспомнила! — воскликнула Корин. — Он сказал: "Пока кошки нет дома!"

— Вот как? — Гейл гневно взглянула на Гамильтона. — Мало того, что меня оскорбляют в моем доме, так это делается еще и с подачи моего собственного мужа!

— Ничего подобного я не говорил, дорогая, — стал оправдываться Гамильтон, — мисс Ламберт напутала что-то. Наверное, она слишком потрясена гибелью своего отца.

После этого Корин опустила бокал на стол, словно молот на наковальню.

— Успокойся, дорогая, — попытался вставить Сван-сон. — Мне кажется, нам лучше уйти.

— Можешь катиться, — крикнула Корин. — А лично я останусь здесь столько, сколько сочту нужным!

— И в самом деле! Нам будет скучно без вас, мисс Ламберт.

Все головы сразу повернулись к двери, откуда раздался голос, и оказалось, что голос этот принадлежит парню по имени Майк, хорошо знакомому некоторым из присутствующих. Косто стоял рядом с "тридцать вторым" в руках.

— Увидели огонек и решили заглянуть, — сказал он, любезно улыбаясь.

— Эй, ты, — обратился к Гамильтону Майк, — приготовь нам что-нибудь выпить, да покрепче.

Гамильтон сначала было заколебался, но угрожающее движение вооруженной руки Косто побудило его проявить прыть, и он кинулся к бару.

— Ба! Да здесь, оказывается, дом свиданий, Леон. Гляди, наш знакомый вонючий коп!

— Ты уверен, Майк?

— Точно! Тот самый превонючий коп!

— Сверх всякой меры!

Тем временем Гамильтон приготовил выпивку для новых гостей, и они двинулись к нашему столику.

По дороге Косто подтолкнул вперед миссис Гамильтон, застывшую посреди зала, да так, что Свансону пришлось подхватить ее, иначе она не удержалась бы на ногах.

— Все остаются на местах и не делают резких движений! — сказал Косто. — Тогда будет тишина… Все, что мы хотим, — это по глотку виски и поговорить с этим красноносым, — он кивнул в сторону Гамильтона.

— Может, поговорим заодно и с господином лейтенантом? — подобострастно осведомился Майк. — Раз уж представилась такая возможность. Косто не ответил. Он залпом осушил стакан, поданный Гамильтоном, и со стуком поставил его на стол.

— Отвратительное обслуживание в этом заведении! — заявил он капризно. — Мой стакан уже пять секунд пуст.

Гамильтон поспешил угодить клиенту, но пустой стакан выскользнул из его дрожащих рук на пол и разбился.

— Раззява, — рявкнул Косто и с силой хлестнул мистера Гамильтона по лицу тыльной стороной ладони. — Подай новый стакан!

Гамильтон, трясясь, повиновался.

— Так-то лучше, — сказал Косто, немного смягчившись после большого глотка. — Я вижу, ты начинаешь исправляться.

— Все это прекрасно, Леон, — вмешался Соулз, — но не пора ли переходить к делу?

— И то верно, — согласился Косто, сделав красноречивый жест: — Эй, парень, на выход!

— Что вы хотите сделать с моим мужем? — воскликнула Гейл с испугом. — Вы не смеете его трогать!

— Заткнитесь, леди, — бросил Косто небрежно. — Или вам придется станцевать для нас. Но сначала мы сдерем этот шелк, несмотря на то, что он национальных цветов.

Гейл запнулась и больше не издала ни звука.

— Собирайся, голубчик, — обратился Косто к Гамильтону. — Тебе придется совершить небольшую прогулку.

— Что вам от меня нужно? — закричал срывающимся голосом Гамильтон.

— Спокойно, — заметил Соулз и, взяв мистера Гамильтона за локоть, подтолкнул к двери. Гамильтон сомнамбулически повиновался.

— Все остальные остаются на своих местах. И без фокусов! — сказал Косто.

— Тут был только один фокусник. Но у него, кажется, испортилось настроение, — сказал я.

Косто бросил на меня неприятный взгляд.

— Кстати, лейтенант, у вас есть оружие?

— Мое оружие у вашего гориллоподобного товарища, — сказал я.

— Мне все-таки кажется, что у вас есть оружие, — промурлыкал Косто, и от его голоса у меня пробежали мурашки по спине. — Дайте сюда!

— Я же сказал, у меня нет оружия!

Косто молча протянул левую руку, а ствол 32-го направил мне в грудь.

— Эй, Леон, что ты возишься с этим копом! — раздался снаружи нетерпеливый голос Майка.

— Может, произведете повальный обыск? — предложил я.

— Ну уж нет! — взорвалась вдруг Агнесса. — Себя обыскивать я не позволю! — она разоралась так, будто речь шла о ней одной. — У меня нет никакого оружия! Желаете убедиться?

И тут Агнесса отколола номер. Она вскинула ноги на низкий столик, так что платье сразу задралось выше колен, Но Агнесса этим не удовлетворилась, она медленно и страстно потянула его выше. Все присутствующие уже видели сегодня ее чулки и прозрачные трусики, правда, в несколько ином ракурсе. Все, кроме Косто…

Его пистолет был по-прежнему направлен мне в грудь, но сам он смотрел в другую сторону.

Я не знаю, была ли это пьяная выходка или сознательный отвлекающий маневр, но другого шанса могло не подвернуться. Я прикинул расстояние, метра три до его пистолета. Агнесса уже демонстрировала абсолютно все, вплоть до пупка. Пальцы Косто, один из которых лежал на курке, начали бессознательно шевелиться. Пора!

Я выплеснул содержимое бокала ему в лицо и одновременно совершил отчаянный прыжок в сторону. Я прыгнул, словно пловец со стартовой тумбы, — как можно дальше, вытянув вперед руки и распластав туловище почти горизонтально воде. Но подо мной была не вода, а каменный пол. Паря, я одним глазом высматривал место для посадки, другим наблюдал, как ослепленный на миг Косто вскидывает свой револьвер.

Грохот приземления совпал с грохотом выстрела. Косто промахнулся. Я упал как раз туда, куда рассчитывал: теперь между нами находился тяжелый старинный комод, который, по прихоти хозяина, а может быть, и судьбы, торчал как раз посреди комнаты.

Приземлившись, я начал лихорадочно тащить из кобуры свой 38-й, но пальцы, ушибленные во время падения, отказывались повиноваться. Если бы Косто сразу кинулся за шкаф, он подстрелил бы меня, как куропатку, но он продолжал палить по шкафу.

Я не знаю, что Гамильтон хранил в этом шкафу, но пули его не брали. Наконец, я вытащил оружие, но положение мое оставалось угрожающим. До дверей — шагов двадцать, пытаться добежать до них было безумием, но и оставаться на прежней позиции — еще безумнее. Косто рано или поздно захочет проверить мое самочувствие — и обойдет с фланга. Но с какого? К тому же на поле боя вот-вот должен был ворваться Майк. Он, конечно, не мог не слышать выстрелов и того визга, который подняли дамы.

— Всем заткнуться! — рявкнул Косто. — Если кто пикнет или двинется с места — стреляю!.. Майк, не заходи!..

Но было поздно. Соулз ворвался в комнату как тайфун и рухнул, сраженный моей пулей. В этот момент погас свет, очевидно Косто добрался до проводки. Если бы я отскочил влево от шкафа, мы с Косто застрелили бы друг друга в упор, но я отскочил вправо, дважды выстрелив перед собой, а он обошел укрытие с левой стороны. Мы оба промахнулись, но Косто, по моим подсчетам, выпустил последний патрон. Я услышал топот — это он кинулся к двери, где споткнулся о тело Майка.

Я настиг его уже за порогом и наградил сильным ударом рукоятки по затылку. Косто обмяк. Я надел на него наручники и оставил так отдыхать.

— Все в порядке! — крикнул я в комнату. — Зажгите какой-нибудь свет. И позвоните в полицию.

Револьвер Косто отлетел далеко в коридор, и я прошарил с зажигалкой минуты две, пока нашел его.

"Да, он расстрелял все патроны", — подумал я, провернув барабан, и сунул револьвер в карман.

Соулз был мертв — пуля угодила ему в сердце. Пока я перетаскивал его в коридор, Косто начал приходить в себя.

— Из комнаты никому не выходить! — приказал я и плотно закрыл дверь.

Косто окончательно очухался.

— Ну, вот и все, — сказал он, побренчав наручниками. — Что вы собираетесь с нами делать?

— Я собираюсь внимательно слушать. И если мое внимание не будут вознаграждено, ты отправишься туда же, куда твой приятель, то есть прямо в морг…

Косто задышал вдвое чаще.

— При попытке оказать сопротивление полиции, — объяснил я.

— А если я расскажу все, что знаю?

— Поздно торговаться. Нужно было думать в Императоре". У тебя есть только десять секунд.

— Причем тут "Император"? Это Майк виноват. Я-то хотел вас выслушать…

— Девять секунд.

— Это очень мало. Я не успею.

— Восемь.

— Хорошо! Я расскажу! Я расскажу все, что знаю о Ламберте.

— Не ори так громко, — заметил я. — Тут по коридорам должна бродить тень мистера Гамильтона. Майк наверняка его ухлопал.

— Мы не собирались его трогать. Хотя стоило бы…

— Пять секунд!

— Ламберт тогда в "Топазе" назвал человека, который надул его. Это Г амильтон увел сто тысяч долларов и свалил все на Ламберта. Ну, ему просто очень хотелось завести собственное дело.

— У тебя остались две секунды.

— Стойте! Вы хотите знать, кто убил Ламберта?.. Его собственная дочь.

— Это ты сам догадался? Боюсь, ты скоро займешь место нашего шерифа.

— Я только повторяю то, что говорил Ламберт.

— Вы беседуете с душами умерших? Запираться бесполезно. Да и время истекло.

— Я сказал все — можете стрелять, но если вы все-таки передумали, вызовите доктора — у меня прострелено плечо.

Тут вспыхнул свет.

Косто сидел на полу и тщетно пытался зажать кровоточащую рану на правом плече. Лицо у него было мертвенно бледным. Я снял мешавшие ему наручники и, приоткрыв дверь, приказал вызвать врача. В конце коридора показалась фигура Гамильтона. Увидев нас, он подошел.

— С вами все в порядке, мистер Гамильтон? — спросил я с удивлением.

— Да, черт возьми, могло быть хуже!

А я уж начал переживать. Где же вы были все это время?

— Я заменил пробки и пришел сразу сюда.

— А до того?

— А до того я приходил в себя. Как только началась пальба, этот мерзавец, — он пнул тело Майка, — оглушил меня.

— Хорошо, мистер Гамильтон! Прошу в комнату. Вас тоже, мистер Косто!

Увидев мужа живым и невредимым, заплаканная миссис Гамильтон испустила радостный вопль.

— Храни вас господь, лейтенант. Вы нас всех спасли. — В ее заплаканных глазах вспыхнул жаркий огонь.

— Звонили в полицию? — спросил я.

— Еще нет, лейтенант, — ответил Свансон. — Аппарат он разбил, а из комнаты вы приказали не выходить.

— Черт возьми! Немедленно позвоните шерифу и вызовите врача.

Свансон выскользнул из комнаты.

— Не хотите ли выпить, лейтенант? — Корин посмотрела на меня с холодной усмешкой.

— Хорошая идея! — сказал я. — В таком случае сделайте порцию и для Леона.

— Ему?! — Гамильтон изобразил на лице негодование. — Он со своим дружком явился, чтобы убить меня, а вы предлагаете ему выпить? Это издевательство!

— Я попрошу вас пока помолчать, мистер Гамильтон. Вам еще будет предоставлено слово.

— Я пожалуюсь на вас шерифу, господин Уиллер, — заявил Гамильтон запальчиво.

— Перестаньте молоть чепуху, Гамильтон, — бросила Корин, подавая виски нам с Косто.

— Я бы тоже чего-нибудь выпила, — раздался голос Агнессы, о которой я, надо признаться, совсем забыл. Нетвердой походкой она подошла к шкафу, служившему мне укрытием, распахнула его и… грохнулась в обморок. Из него выпал окровавленный труп. Резиновый, конечно. 

Глава 7

На другое утро я явился в управление в начале одиннадцатого с несвежей головой, так как спал всего три часа. Причем, в полном одиночестве. Агнесса заявила, что с нее довольно приключений для одной ночи, и к тому же действие "текилы" закончилось.

— Доброе утро, лейтенант, — приветствовала меня Анабель Джексон. — Я слышала, прошлой ночью вы совершали небывалые подвиги.

— Абсолютно небывалые, — подтвердил я. — И если совершил не все, на какие способен, то уж не по своей вине.

— Я тревожусь, что теперь вы перейдете работать в ФБР.

— Не печальтесь, дорогая, — заверил я. — Этого не будет хотя бы потому, что я люблю по утрам высыпаться… Шериф у себя?

— Да, но он не один.

— Надеюсь, у него не дама?

— Нет, какой-то господин.

— Сейчас проверим, — сказал я и направился к дверям кабинета Лаверса. Постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.

В кабинете шла оживленная беседа. Шериф поднял голову, еле заметно кивнул мне и вновь сосредоточил внимание на своем визитере. Тот имел куполообразную лысину, сидел напротив шерифа спиной ко мне и продолжал, не оборачиваясь, развивать свою мысль.

— …Я полагаю, что существует только один действительно верный подход к современному ведению расследования.

Мне показалось, что я уже где-то слышал этот голос.

— И в чем заключается этот подход? — вкрадчиво спросил Лаверс.

— Он заключается в научном переосмыслении и систематизации традиционных ортодоксальных методов!

— Абсолютно с вами согласен, — вскричал Лаверс, приходя в полный восторг. — Боюсь только, что некоторым моим сотрудникам это придется не по плечу, — и шериф недвусмысленно посмотрел в мою сторону.

Мервин Старке, а это был он, как я успел убедиться, именно он, принялся понимающе кивать, пуская солнечные зайчики.

— Вот, кстати, и классический пример — лейтенант Уиллер! — представил меня Лаверс. — Разрешите представить вам…

— Мы знакомы с мистером Старке, — сказал я. — Мне однажды пришлось оштрафовать его за нарушение правил парковки.

Старке обернулся и посмотрел на меня без дружелюбия.

— Не обращайте внимания, уважаемый мистер Старке, — вмешался шериф. — Лейтенант Уиллер страдает полным отсутствием чувства юмора. Вы собирались поделиться плодами ваших научных изысканий по делу Ламберта. Я сгораю от нетерпения.

Старке еще раз вполоборота взглянул на меня, видимо, желая убедиться в том, что я тоже сгораю от нетерпения, и начал обстоятельное повествование.

— Как я уже имел честь сообщить вам, господин Лаверс, мое частное агентство по заказу миссис Гейл Гамильтон осуществляло наблюдение за Дэном Ламбертом. Наблюдение велось с первого появления Ламберта в Пайн-Сити и прекратилось приблизительно за час до его гибели. На основе произведенных наблюдений можно построить логическую схему.

— Великолепно! — воскликнул Лаверс. — И что же это за схема?

— Во-первых, — частный детектив многозначительно загнул крючкообразный палец, — Ламберт был осужден за кражу крупной суммы денег, которая до сих пор не обнаружена. Следовательно, он мог появиться в Пайн-Сити по двум причинам, либо собирался забрать припрятанные деньги, либо хотел отомстить человеку, который его изобличил, — то есть своему непосредственному партнеру, господину Гамильтону Гамильтону.

— Потрясающе! — сказал я. — Неужели вы пришли к этим выводам всего лишь за одну неделю?

— Уиллер! Советую вам умерить ваши глупые восторги и, раз уж представился случай, поучиться у мистера Старке научным методам ведения расследования!

— Мы наблюдали за Ламбертом в течение недели, — продолжал Старке. — Все это время он не предпринимал попыток взять спрятанные деньги. За это я могу поручиться. Ламберт ни с кем не общался, кроме своей дочери, к которой он заходил несколько раз, и двух налетчиков — Косто и Соулза.

— И что же дальше? — спросил Лаверс, как ребенок, которому рассказывают сказку.

— В ту ночь, когда Ламберт находился в "Топазе", он сказал, что собирается сообщить вам, господин шериф, что-то очень важное, и отправился в полицию, но прибыл он сюда по воле рока мертвым.

— Мне кажется, шериф, что если в дело начал вмешиваться рок, то ни о каких научных методах не может быть и речи, — сказал я.

— Или слушайте, или убирайтесь к черту из моего офиса! — заорал Лаверс. — Видит бог, это будет невеликая потеря!

— Умолкаю и превращаюсь в слух, — смиренно сказал я и опустился в кресло.

Старке подарил мне снисходительную улыбку и вновь обратился к Лаверсу:

— Известно, что Ламберт очень редко встречался со свой дочерью по той причине, что она его просто не выносила. Но за последнюю неделю он был у нее трижды и больше ни с кем не общался. Значит, любую новую, нужную ему информацию могла предоставить только дочь. Однако, если предположить, что все обстоятельства дела были известны ей еще три года назад, и все это время она молчала, то зачем же ей было выкладывать теперь? Так как же Ламберт дознался? — последнюю реплику Старке произнес почти патетически.

Лаверс сидел, подавшись вперед, как завороженный.

— Ламберт получил информацию от своей дочери… — Старке перешел на торжественный шепот, — помимо ее воли!

— Могу и я высказать кое-какие соображения? — осведомился я учтиво.

— Если они того стоят, — буркнул Лаверс. — И, по возможности, покороче!

— Вы позволите мне быть откровенным, мистер Старке? Прекрасно! Итак, если предположить, что Ламберт невиновен в пропаже денег, принадлежащих клиентам фирмы, то вряд ли можно возразить, что первый, кто попадает под подозрение после Ламберта, — это его непосредственный партнер, мистер Гамильтон Гамильтон. Вы согласны?

— Почти, лейтенант, — произнес Старке голосом школьного экзаменатора, исправляющего арифметическую ошибку. — Давайте считать, что так оно и было. Гамильтон похитил деньги и подставил Ламберта. Предположим теперь, что об этом каким-то образом узнала Корин Ламберт. Как она себя поведет?

— Вне всякого сомнения, она примется шантажировать Гамильтона и вымогать у него деньги, — сказал я.

— Правильно, — согласился Старке, — она имела такую возможность, но вот воспользовалась ли она ею или нет — неизвестно… Теперь представьте себе, что у нее имеются доказательства его невиновности, и имеются уже давно. Тогда Корин Ламберт сама становится объектом для шантажа со стороны своего жаждущего мести отца.

По-вашему получается, что Ламберта убила собственная дочь? — догадался вдруг Лаверс.

Старке отрицательно покачал головой.

— Не совсем так, точнее, не своими руками. Ламберт был убит в такси выстрелом в окно. Машина, сопровождавшая такси, принадлежит Тони Свансону, который является женихом мисс Ламберт.

— Плюс ложное сообщение об угоне автомобиля, на котором было совершено убийство, с целью получения алиби, — добавил я.

— Совершенно верно. Таким образом, налицо и средства, и мотив преступления.

Лаверс почесал подбородок и закурил сигару.

— Не знаю, не знаю, — промычал он в задумчивости. — У нас нет прямых улик. Что вы думаете, Уиллер?

— Вчера ночью я очень откровенно поговорил с господином Косто, и он мне кое-что сообщил.

— И что же он сказал? — встрепенулись хором оба.

— Он сказал, что Ламберт в последнюю ночь в "Топазе" кое о чем все-таки проговорился.

— В самом деле? — с восторгом воскликнул Старке. — И вы собираетесь опираться на факты, полученные от такого прожженного рецидивиста, как Леон Косто? Желаю успеха!

— Я согласен с господином Старке, — пробурчал шериф. — После того как лейтенант побывал в гостях у этих ребят в отеле "Император", он что-то уж больно начал доверять Косто. А может быть, вы испытываете к нему симпатию?

— Да, шериф, особенно в тот момент, когда он дырявил у Гамильтона мебель! — признался я. — Нет, я, конечно, не владею научными методами расследования, которыми так гордится мистер Старке, но у меня имеются свои личные методы, они меня еще не подводили, и я не сомневаюсь, что Косто вчера говорил правду. А волнение мистера Старке вполне понятно — он боится, что показания Косто размажут его стройные логические построения, и ему придется ретироваться и снова гонять "Ай-Би-Эм". А, Мервин?

Лаверс удивленно выпучил глаза.

— Напротив, господин лейтенант, — сказал Старке самым сладким голосом, на какой был способен. — Мне было бы очень интересно услышать ваши соображения на этот счет.

— А вам не кажется интересным, что наши дорогие подозреваемые господин Гамильтон и госпожа Ламберт уже около трех лет занимаются бизнесом себе в убыток, хотя и очень не любят это признавать. Уж не хлебают ли они из одной тарелки?

— Вы хотите сказать, что они поделились и между ними существует прямая договоренность? Тогда почему же мисс Ламберт продала Гамильтона своему отцу со всеми потрохами?

— Ну, во-первых, это еще неизвестно, а во-вторых, почему бы и нет! Гамильтон вполне мог перестать быть ей полезен по той или иной причине. Кроме того, прошлой ночью мне показалось, что их отношения выходят за рамки чисто дружеских. По крайней мере в прошлом.

— Ха! — воскликнул мистер Старке. — Если начать впутывать в следствие эмоции и секс, то, уверяю вас, ни черта не получится!

— Наверное, потому, что вы ни черта не смыслите в сексе, Мервин.

Старке пропустил это мимо ушей.

— Если все обстоит так, как вы говорите, то очевидно, что убийца — Гамильтон, — вставил Лаверс.

— Конечно, — ответил я, — это было бы очевидно при несколько других обстоятельствах.

— Что вы хотите этим сказать, лейтенант? — спросил шериф.

— Я остаюсь при своем мнении, но прежде чем сообщить его вам, я хотел бы еще кое в чем убедиться лично. Есть ли у вас что-нибудь ко мне? — спросил я, намереваясь покинуть помещение.

Лаверс в задумчивости глубоко затянулся сигарой и, как бы внезапно вспомнив, сказал:

— Да, лейтенант, чуть не забыл! Мы получили результаты баллистической экспертизы. Ламберт был убит не из револьвера Косто.

— Благодарю за информацию, шериф. До скорой встречи, мистер Старке.

Старке находился в такой глубокой задумчивости, что, казалось, даже не расслышал.

Выходя из офиса на улицу, я с удивлением обнаружил, что меня ожидают.

— Так кто же этот господин? — спросила Анабела невзначай.

— Это господин Мервин Старке, гениальный частный детектив. Человек с железными нервами и золотой головой.

— И все-таки, несмотря на все его достоинства, он совершенно блекнет перед вами, лейтенант! — с улыбкой сказала Анабела.

— Вы шутите? — спросил я обескураженно.

— Совершенно серьезно, — сказала она и стыдливо опустила глаза.

— Это второй нокаут за последние два дня, — прошептал я и стал медленно сползать по стене.

Несколько часов спустя, подъезжая к обшарпанному особняку, в котором располагалась пресловутая фирма "Гамильтон Гамильтон

Импортер", я предвкушал очень тяжелый разговор и старался максимально собраться, дабы предстать перед врагом во всеоружии.

Само собой разумеется, я опасался не столько беседы с мистером Гамильтоном, которая должна была носить чисто деловой характер, сколько встречи с его очаровательной секретаршей.

Агнесса, сидевшая на своем обычном месте, была одета до того строго, что мне в первый момент даже показалось, будто я угодил в контору мистера Старке.

Агнесса слегка приподняла огромные роговые очки, нелепо сидящие у нее на переносице, и этого было достаточно, чтобы убедиться в полной справедливости моих опасений.

— Здравствуйте, господин Уиллер, — сказала она замогильным голосом. — Как ваше здоровье?

— Спасибо, превосходно, а господин Гамильтон у себя? — спросил я довольно поспешно, хотя, в общем, и не надеялся так легко отделаться.

— А вас разве не интересует, как я себя чувствую, господин коп?

— Я, собственно, только за этим и приехал, дорогая!

— И сразу же спросил про мистера Гамильтона?

— Только для отвода глаз, моя прелесть. Я постеснялся сразу задать такой щекотливый вопрос.

— О, если бы я заранее знала, что господин Уиллер окажется таким застенчивым, то черта с два я стала бы торчать больше часа в парикмахерской, выбрасывать половину жалованья на вечернее платье и напяливать французское белье! И все для того, чтобы отправиться домой на полицейской машине в сопровождении какого-то идиота-, сержанта.

Я стоял с непокрытой головой под градом упреков и выслушивал самую площадную брань. Я достал блокнот и начал конспектировать перечень кабацких выражений. Агнесса перешла на матросский жаргон, но спустя несколько минут фонтан ее красноречия начал иссякать, и я решил покаяться.

Я пал на колени и в самых изысканных выражениях вымаливал прощение, обещая реабилитироваться при первой возможности.

— Я подумаю над вашим предложением, — сказала Агнесса, немного смягчившись. — Между прочим, мистер Гамильтон у себя в кабинете…

Я встал с колен.

— Надеюсь, специально для вас он заготовил одну из своих самых непристойных шуток, — добавила он. — Оревуар!

Я застал Гамильтона стоящим у окна. Он с большим увлечением рассматривал что-то в небольшую подзорную трубу.

— Ох, лейтенант! — воскликнул он, наконец оторвавшись от своей цапки. — Простите, я вас сразу не заметил.

— Пустяки, — ответил я любезно.

— Вас можно поздравить, лейтенант! Прошлой ночью вы были просто великолепны! А я, признаться, всегда считал, что полиция… — Тут он замялся. — Ну, в общем, рад был в этом разочароваться!

Он снова поднес к глазам свой телескоп и уставился в окно.

— Вы не собираетесь лететь на Луну? — спросил я, подождав еще минуту.

— Пожалуй, нет, — ответил он с улыбкой и передал трубу мне.

Кадры менялись довольно быстро и, казалось, им не будет конца.

— Ну как? — ежеминутно осведомлялся Гамильтон, но я счел нужным помучить его еще немного и молча продолжал созерцать.

— Красотки на любой вкус! — авторитетно заявил я, наконец пресытившись зрелищем и возвращая трубу Гамильтону.

— Сделано в Японии. Отличная штука! Я мог бы предложить вам еще кое-что, но вы, лейтенант, наверное пришли по делу. Прошу. — Он бухнулся в одно из огромных кресел. Я тоже уселся, но только не в то кресло, которое он указал, а в соседнее.

— Чем могу быть вам полезен?

— Хочу, чтобы вы ответили на несколько вопросов.

— Хоть на тысячу!

— Скажите, Гамильтон, что вы и мисс Ламберт собираетесь предпринять, когда ваши с ней убытки превысят в сумме сто тысяч долларов?

Гамильтон посмотрел на меня так, будто я спросил, какой номер бюста у его жены. Разинутый рот, вздернутые брови, широко распахнутые глаза — все это свидетельствовало о полном недоумении.

— Ну хорошо, мистер Гамильтон. Если этот вопрос для вас слишком сложен, ответьте на другой: когда вы в последний раз спали с мадам Ламберт?

Тут Гамильтон вторично изменился в лице. Глаза его сузились, ноздри хищно раздулись, грудь стала угрожающе выпячиваться. Не стоило быть тонким физиономистом, чтобы догадаться, что мой оппонент вот-вот даст волю рукам.

— Я вижу вы затрудняетесь ответить и на этот вопрос, — сказал я и стал поспешно пробираться к выходу. — Мне кажется, не имеет смысла больше вас задерживать?

Оказавшись снова в приемной, я быстро пересек ее, громко попрощался с мисс Грин и, распахнув дверь, шумно хлопнул ею, а затем на цыпочках вернулся и присел у стола.

Агнесса истолковала мое возвращение по-своему, но мне пришлось ласково отстранить ее, так как стоявший на столе телефон тихонечко забренчал — в кабинете набирали номер.

Я сделал Агнессе знак не шевелиться и осторожно снял трубку.

После дюжины настойчивых звонков я услышал на другом конце ленивый голос Корин Ламберт.

— Корин, мне нужно срочно тебя увидеть, — заговорил Гамильтон. Было слышно, что он очень возбужден.

— Я не желаю вас видеть, Гамильтон! — резко ответила Корин.

— А я и не собираюсь считаться с твоими желаниями, паршивая сука! Потрудись быть вечером дома — я приеду по важному делу!

Гамильтон швырнул трубку.

"Итак, у меня есть немного свободного времени, — подумал я. — Приказываю: приступить к реабилитации!"

Я сгреб Агнессу в охапку и выволок ее из офиса.

Реабилитироваться пришлось очень долго и, когда я отвез полуживую Агнессу обратно на рабочее место, была уже половина четвертого.

Немного придя в себя, я с полчаса поколесил по городу и попытался сосредоточиться на деле Ламберта, но цепочка не вязалась. Проездив еще минут пятнадцать, я посмотрел на часы и решил, что успею заехать в контору мистера Старке на предмет "научной консультации".

Открыла мне та же белокурая ведьма. Я в очередной раз внимательно огляделся и попытался представить, что я буду делать, если она кинется мне на шею.

— Лейтенант Уиллер, если я не ошибаюсь? — осведомилась ведьма, оглядев меня не менее внимательно.

— Моя фамилия Навуходоносор. Могу я видеть мистера Старке?

— А его нет! — она не скрывала торжества.

— Ну, тогда кого-нибудь из его людей.

Она вытаращила глаза.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду тех, кто на него работает.

— Боюсь, у вас сложилось не совсем верное представление о нашей фирме. Мы работаем втроем — я, мистер Старке и ЭВМ…

Я вышел на улицу обескураженным и поэтому решил зайти куда-нибудь пропустить стаканчик. После четвертого виски я вспомнил о Гамильтоне и его визите к мисс Ламберт. 5.15, пора двигать, решил я, заказал последнюю порцию виски и прыгнул за руль, но, проехав пару кварталов, угодил в пробку… 

Глава 8

Когда, наконец, вырвавшись из ада выхлопных газов и автомобильных гудков, я добрался до конечной цели своего путешествия, было уже почти семь вечера.

Я оставил "остин" немного поодаль и оставшийся квартал прошел пешком. Улица была пустынна. Лишь вспыхивали и гасли в сгущавшихся сумерках неоновые рекламные вывески бюро и магазинов, закрытых на ночь. На лицах пластиковых болванов в слетка освещенной витрине "Салена Экзотики" сияли идиотские улыбки, но само заведение казалось абсолютно безжизненным. Я подергал позолоченную ручку парадной двери и убедился, что она наглухо закрыта на суперзамок, открыть который без помощи динамита не представляется возможным. Я потянулся было к кнопке звонка, но в последний момент передумал и оглянулся. Между "Салоном Экзотики" и аптекой мистера Хартмана был небольшой простенок, закрытый калиткой.

Я еще раз огляделся — нет ли кого поблизости, и достал из кармана связку отмычек. За калиткой оказалась узкая, уходящая в темноту дорожка. Я стал пробираться между стен, на ходу ощупывая их и стараясь не слишком тревожить хрустящий под ногами гравий.

"Вот оно!" — подумал я, нащупав косяк невидимой двери. Слегка толкнул дверь вовнутрь и почувствовал, что она открыта.

В доме было темно и тихо. В правой руке я сжал револьвер, левой включил портативный фонарик. Передо мной был коридор, заканчивающийся тупиком. Левая стена была сплошной, в правой — имелось три двери.

Я погасил фонарик и еще раз прислушался. За двумя первыми дверьми оказались комнаты, которые, судя по обстановке, служили мастерскими.

Обе они были похожи одна на другую как две капли воды, выходили в главный зал. В сгустившихся сумерках он выглядел совсем не так, как при дневном свете. Фонарик я выключил, из опасения, что меня заметят с улицы.

— Госпожа Ламберт! — позвал я и испугался собственного голоса, прозвучавшего необычно глухо среди обилия ковров и гардин. — Вы дома?

Я стоял, прижавшись спиной к стене, с револьвером наизготовку и ожидал ответа. Не раздалось ни звука. Оставалась последняя комната — та, в которой мисс Ламберт уже принимала меня.

Кажется, там была кровать, причем, достаточно широкая, чтобы вместить даже мистера Гамильтона. Это, конечно, не совсем деликатно и, возможно, опасно, но ничего не поделаешь — придется нарушить идиллию.

Однако тщательное обследование указанной комнаты не принесло никаких результатов. Она была совершенно пуста. Я даже заглянул в шкаф и под кровать.

Кровать была застелена, дверь в коридор заперта.

Я со злостью вышел в холл.

В это мгновение с улицы донесся шум мотора, и в витрину ударил свет фар выезжающей из переулка машны. Я прижался к стене по соседству с одним из манекенов. Машина осветила холл и проехала мимо.

У меня вырвался невольно сдавленный крик. Отскочив в сторону, я вскинул оружие. В скоротечном свете автомобильных фар мне показалось, что мой "сосед" стоит, повернув голову в мою сторону и улыбается совсем не той улыбкой, какая бывает у порядочных манекенов.

Я включил фонарь… Эго была мисс Ламберт! Луч фонаря ударил ей в лицо, но она не зажмурилась, не прикрылась ладонью, а продолжала улыбаться страшной улыбкой смерти. В метре от нее, тоже прислоненный к стене, улыбался мистер Свансон.

Я вышел на улицу, нашел кабину полицейского телефона и вызвал ближайшую патрульную машину.

— Сержант Хоусоп слушает, — услышал я в трубке.

— Говорит лейтенант Уиллер. Немедленно приезжайте на Сосновый бульвар. Убита владелица ателье "Экзотика" мисс Ламберт — пусть пришлют криминалиста. У меня всё!

— Слушаюсь! — рявкнули на том конце и повесили трубку.

— Мы тоже не будем терять времени, — буркнул я и вернулся в машину.

У первого попавшегося по дороге бара я остановился, чтобы пропустить стаканчик. Мне удалось убедить свою совесть, что это совершенно необходимо. Потеряв таким образом несколько минут, но зато приобретя необходимую ясность мысли, я вновь уселся за руль и плавно тронул.

Особняк Гамильтона был полностью освещен. Раздумывая над тем, хорошее ли это предзнаменование, я вылез из машины и направился к парадному подъезду.

"Нет, наверное, все-таки хорошо, что внутри светло", — подумал я, вспомнив о недавних похождениях в "Экзотике", и нажал на кнопку звонка.

Через минуту дверь приоткрылась, и я увидел кислую физиономию Перкинса. Он тоже узнал меня.

— Добрый вечер, лейтенант, — произнес он безрадостно и открыл дверь.

— Хэлло, Перкинс! — воскликнул я. — Дома ли мистер Гамильтон — импортер?

— Очень сожалею, сэр, но мистер Гамильтон с утра не возвращался.

— В таком случае дома ли мистер "Ламберт и Гамильтон Гамильтон Инвестмент Конселорз"?

— Вы наверное шутите, лейтенант, — физиономия Перкинса выражала полное недоумение. — Мой хозяин с раннего утра уехал к себе в контору и когда вернется, не сказал.

— Хорошо, Перкинс. Есть ли в таком случае вообще кто-нибудь?

— Конечно есть, сэр. Миссис Гамильтон! Она в гостиной. Я сейчас доложу о вас, — и он повернулся, чтобы идти.

— Минуточку, Перкинс, — сказал я, удержав его за локоть, — вам не стоит утруждать себя. Я доложу о себе сам.

С этими словами я оставил Перкинса позади себя и решительно двинулся в глубь дома.

— Постойте, сэр! — в его голосе прозвучало отчаяние. — Я должен вам сказать…

— Что еще? — спросил я, остановившись.

— Сэр, миссис Гамильтон не одна. У нее в гостях какой-то джентльмен, сэр! Они разговаривают.

— Разговаривают? — Я изобразил изумление. — Не думал, что мистер Гамильтон придерживается столь либеральных взглядов. А как ваше мнение на этот счет?

— Я не понимаю вас, сэр! — обиженно воскликнул Перкинс, семеня за мной по коридору.

— Ничего, Перкинс, как-нибудь потом все тебе объясню, — сказал я и взялся за ручку двери гостиной.

— О, сэр! Не входите туда, пожалуйста! — взмолился Перкинс. По его глазам было видно, что он сейчас заплачет. — Миссис Гамильтон строго-настрого запретила пускать кого-либо без ее разрешения. Неужели вы хотите, чтобы меня выгнали со службы?

— Полиция, мой дорогой Перкинс, не нуждается в подобном разрешении, — процедил я, едва сдерживая злость. — Но, принимая во внимание нашу старую дружбу, я устрою так, что ты окажешься совершенно невиновным.

— О, благодарю вас, сэр…

Единственное, чем я рассчитывал впоследствии успокоить свою совесть, это тем, что старался ударить его не очень сильно.

Войдя в гостиную, я, честно признаться, был несколько разочарован — все было на своих местах. Мебель цела, повешенных на люстре нет, китайские вазы по-прежнему стояли у камина, а миссис Гамильтон вовсе не билась в объятиях пылкого любовника, а мирно восседала в одном из античных полукресел.

— Лейтенант Уиллер? — спросила она с удивлением. — Разве Перкинс пропустил вас?

— Не вините бедного парня, миссис Гамильтон. Клянусь, он сделал все возможное, чтобы удержать меня, но дело не терпит отлагательств.

— Должно быть, очень важное дело! — раздался скрипучий голос, принадлежащий, по-видимому, тому самому джентльмену, о котором мне говорил Перкинс.

Он стоял в углу комнаты, прямо у письменного стола и оказался мистером Старке. Увидев меня, он задвинул верхний ящик и направился мне навстречу.

— О, мистер Старке! — воскликнул я, — Очень рад, что вижу вас здесь.

— Вы рады? — осведомился он с сомнением.

— Безумно! Я заглядывал сегодня днем в ваш офис, но, к глубокому сожалению, не застал вас там.

— Примите мои искренние извинения, — пропел Старке.

Мы уселись в кресла рядом с миссис Гамильтон.

— А вот вашего мужа, миссис Гамильтон, мне удалось повидать у него в конторе сегодня как раз перед вторым завтраком.

— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать — изумленно произнесла миссис Гамильтон.

— Мы немного поговорили. Ваш муж был довольно груб со мной, впрочем, в его оправдание следует сказать, что, пожалуй, я первый начал грубить.

— Как интересно! — заметил Старке скучным тоном.

Я оставил эту ремарку без внимания и вновь обратился к миссис Гамильтон.

— Ваш муж буквально взбесился, после того, как я задал ему пару вопросов, ответы на которые, по моему мнению, могли бы пролить свет на дело Ламберта.

Невооруженным глазом было видно, что миссис Гамильтон была в очень взволнованном состоянии, хотя и пыталась это скрыть.

— Первый вопрос, который я задал вашему мужу: откуда у Корин Ламберт взялись доказательства того, что Гамильтон, а вовсе не ее отец украл те сто тысяч долларов. А второй вопрос — когда он спал с ней в последний раз. Всего лишь!

Лицо миссис Гамильтон на мгновение перекосила безобразная гримаса. Воцарилась тишина.

— Мне кажется вы не в своем уме, Уиллер! — вскричала она, теряя хладнокровие. — Как вы могли подумать хотя бы на секунду, что мистер Гамильтон станет отвечать на эти нелепые, оскорбительные вопросы?

— Естественно, он и не стал отвечать, — спокойно сказал я, — но мои вопросы его кое к чему побудили.

— Наверное к тому, чтобы спустить вас с лестницы? — поинтересовался Старке.

— Тогда я не сидел бы сейчас перед вами, Мервин.

— А к чему же?

— Он немедленно позвонил мисс Ламберт, сказав, что ему срочно надо переговорить с ней, и обещал заехать в "Экзотику" сегодня вечером. Я этот разговор слышал.

— Чего же он от нее хотел? — спросил Старке с плохо скрываемым интересом. — Вы проследили его путь до "Экзотики"?

— Нет, сразу после разговора с Гамильтоном я отправился на реабилита… по личным делам, затем к вам, мистер Старке, и, наконец, подъехал к салону "Экзотика".

— Вы застали моего мужа там? — воскликнула миссис Гамильтон с тревогой.

— Нет, миссис Гамильтон, не застал. Но зато я обнаружил мисс Ламберт, хотя это и стоило трудов.

— Вы что, играли в прятки? — пошутил Старке.

— В некотором роде, да. Она очень удачно прикинулась пластиковым манекеном, но, надо полагать, не по своей воле.

— То есть как это?

— Кто-то ей помог. Всадил две пули в голову и прислонил к стеночке.

— Так она была мертва? — в ужасе догадалась миссис Гамильтон.

— Совершенно мертва, — заверил я.

После этого в разговоре возникла продолжительная пауза, только миссис Гамильтон изредка шептала что-то вроде: "Это ужасно…" и "Этого не может быть…"

Наконец молчание нарушил Старке, правда, он не нашел ничего лучшего, чем спросить:

— Вы говорите правду? Или это снова ваши методы?

— Это и есть мой метод — говорить правду, — ответил я и добавил: — Она, как известно, глаза колет!

Опять наступила пауза. Наконец миссис Гамильтон спросила с тревогой:

— И вы, лейтенант, сразу поехали сюда, после того как нашли тело этой несчастной?

— Немедленно.

— Но почему?

— Чтобы повидать вашего мужа.

— Господи! Неужели же вы думаете, что это он… мог… это сделать?!

— Мне очень жаль, миссис Гамильтон, но я вынужден раскрыть вам глаза. Ваш муж — лжец и мошенник и, по-видимому, убийца.

Она вскочила на ноги.

— Не смейте так говорить о моем муже!..

Нужно признаться, в такой ярости я ее еще не видел.

— Что вы знаете о нем?! Вы этого никогда, никогда не докажете! Негодяй!

— Гейл, пожалуйста, успокойтесь, прошу вас, — сказал Старке мягко. — Конечно, лейтенант погорячился. В самом деле, Уиллер, — продолжал он, — прежде чем выдвигать такие обвинения, необходимо иметь веские улики.

— Во-первых, я в этом окончательно не уверен, поэтому и сказал "по-видимому". А во-вторых, телефонный разговор, свидетель которого, кстати говоря, имеется, — достаточно веская улика! Гамильтон просил мисс Ламберт, а судя по тону даже приказывал, обязательно быть вечером дома и обещал к ней заехать. Я приезжаю в "Экзотику", опоздав на некоторое время, и обнаруживаю Корин мертвой.

Миссис Гамильтон ощетинилась, сжала кулаки и привстала. Мне показалось, что она вот-вот вцепится мне в горло, но Старке схватил ее за запястья и нежно, хотя и настойчиво, усадил обратно в кресло, прошептав при этом, чтобы она успокоилась.

После этого она действительно немного пришла в себя и поблагодарила Старке легким кивком. Он тоже уселся в кресло и, повернувшись ко мне, загадочно спросил:

— Как вы считаете, лейтенант, Гамильтон должен вернуться сюда?

— Почему он, собственно, не должен вернуться к себе домой? Ведь его ждет очаровательная жена!

— Нет, вы невозможны, Уиллер! — воскликнул Старке и вскочил с явным намерением уйти, однако сделать это ему не удалось, так как обе створки двери неожиданно распахнулись и на пороге появился мистер Гамильтон собственной персоной.

Пройдя несколько шагов, он остановился и уставился на меня, как фермер на гремучую змею. В глазах его горел дикий огонь.

— Какого черта вы здесь делаете?! — прогремел Гамильтон во всю мощь своего голоса.

— Нельзя ли на полтона ниже? — спросил я, сохраняя полное спокойствие.

— Убирайтесь к черту из моего дома! — орал Гамильтон. — Или я вышвырну вас силой!

— Заткни пасть, ублюдок, — сказал я тихо, но внятно, — пока я не расколол одно из этих античных идолищ о твою баранью башку.

Это возымело действие. Я уже знал по опыту, что Гамильтон остывает так же быстро, как и загорается, ему нужен лишь хороший душ.

— Я не понимаю, почему вы преследуете меня и мою жену?! — вскричал он, но уже более жалобным тоном.

— Держите себя в руках, Гамильтон, — сказала Гейл. — Дело в том, что мисс Ламберт убита у себя в "Экзотике" сегодня вечером. Лейтенант считает, что это сделал ты!

— Я? Она мертва? Убил ее я?.. — Гамильтон с размаху рухнул в кресло.

— Не надо Шекспира, мистер Гамильтон, — прервал я его. — Лучше послушайте, что я вам скажу. И вы послушайте, — повторил я, обращаясь к Гейл и мистеру Старке, — вас это тоже касается. Только без эмоций! Мне это уже порядком надоело!

— Это неслыханно, — воскликнула Гейл. — По какому праву вы врываетесь в чужой дом и третируете всех, кто попадается вам под руку? Я буду жаловаться!

— Не надо снова затевать всю эту музыку! — сказал я холодно. — Давайте договоримся — вы слушаете меня спокойно в течение десяти минут. Я обязуюсь в них уложиться и рассказать вам интересную историю с кражей и убийством. А потом мы посмотрим, может, вам удастся меня переубедить. Идет?

Все трое молчали.

— Итак, сперва вы, мистер Гамильтон. Ни для кого не секрет, что вы очень деловой человек, любящий вкладывать деньги в самые безумные и идиотские предприятия. Известно также, что своих денег у вас не густо. Другое дело — у вашей жены! Но она не поощряла ваших увлечений и наотрез отказалась их субсидировать.

Гамильтон сидел, не шевелясь, и вид имел абсолютно отрешенный. Казалось, он вообще меня не слышит.

— Вполне естественно, — продолжал я, обращаясь уже ко всем присутствующим, — что мистер Гамильтон не смог устоять перед искушением заполучить плохо лежащие сто тысяч. И он их получил, причем сделал это, весьма ловко. Он якобы обнаружил пропажу денег со счетов клиентов Ламберта, не стал сам поднимать шум, а лишь сообщил об этом своей жене, зная, как та ненавидит Ламберта. И не ошибся. Ведь, как следует из проверенных мной документов, именно вы, Гейл, а никак не мистер Гамильтон, подали на Ламберта в суд. Сам же он остался формально чист перед своим старым другом, хотя фактически засадил его в тюрьму. И, что самое смешное в этой истории, — деньги-то Гамильтон украл по сути дела у собственной жены! Ведь это вы, Гейл, выплатили клиентам компенсацию…

Миссис Гамильтон било мелкой дрожью.

— Стали бы вы, миссис Гамильтон, так переживать за жизнь своего мужа, узнав, что Ламберта выпустили на свободу, если бы вам раньше была известна вся подоплека этого дела? Неизвестно!.. Однако известно, как вы поступили, находясь в блаженном неведении. Вы нанимаете частного детектива, для того чтобы он просто наблюдал за Ламбертом, охраняя тем самым вашего мужа от возможных неприятностей. Этот детектив вы, мистер Старке. Теперь речь о вас… Надеюсь, вы меня извините, дорогой мистер Старке, если я скажу, что при первой нашей встрече вы произвели на меня впечатление совершенного болвана, и я, признаться, поначалу даже решил, что вы просто ни черта не смыслите в своем деле.

Старке перекосило.

— Вы совершенно зря кривитесь, Мервин. То, что я говорю, на самом деле должно быть для вас лестно. Вы разыгрывали болвана очень умело. Пока Косто и Соулз находились на свободе, ваша дежурная версия была самой простой: украл Ламберт, а убийцы — они. Когда же вы узнали, что полиция докопалась до белой машины, вы решили перестраховаться — поспешили к Лаверсу и подкинули ему основную, тщательно продуманную версию: украл все-таки Гамильтон, а убийцы — КоринЛамберт и Тони Свансон. Вот тут-то я впервые заподозрил, что ошибся в вас, — продолжал я. — И вспомнил момент с сопровождением такси. Вы говорили, что ваш человек не мог вести слежку, так как он нарушил правила стоянки и был задержан полицией. Я, кстати, еще тогда понял, что все это придумано на ходу, но решил, что вы сделали это из тщеславия — вам было просто стыдно сказать, что ваши люди прошляпили клиента. Если бы я тогда догадался, что все наблюдение за Ламбертом вы вели лично! Но, к сожалению, я узнал об этом только сегодня утром от вашей очаровательной секретарши. Кстати, я спросил и полицейских, дежуривших той ночью в том районе. Таким образом, такси на самом деле сопровождалось! И сопровождали его вы, дорогой Мервин, на машине Тони Свансона, которую вы угнали накануне. Теперь я только хотел бы узнать, сколько вы получили от миссис Гамильтон за убийство Ламберта? Десять тысяч долларов? Пятнадцать тысяч долларов?

Гейл вскрикнула и упала в обморок. Старке кинулся ее подхватить. Гамильтон медленно поднял голову.

— Зачем моей жене понадобилось убийство Ламберта? — спросил он отчужденно, как бы у самого себя.

— Во-первых, тем самым она навсегда обезопасила своего горячо обожаемого супруга. Меня поначалу сбивало лишь одно — зачем ей было самой сообщать мне о существовании мистера Старке и его заведении, но и это объяснимо. Таким образом миссис Г амильтон почти наверняка отводила от себя подозрения, а если Старке еще удалось бы протащить и версию про Свансона, то тогда все было бы с гарантией.

— Все это писано вилами по воде, дорогой лейтенант, — спокойно сказал Старке. — У вас нет ни одной прямой улики. Все придумано от первого и до последнего слова! Почему за рулем машины Свансона сидел именно я, а не сам Свансон? Я же в это время лично прошляпил такси, увозившее Ламберта!

— Хорошо, — согласился я, — если Ламберта убил Свансон, то кто же в таком случае убил самого Свансона?

— Как? Где? Когда? — наперебой закричали все.

Гамильтон выпучил глаза так, что они едва не выскочили из орбит. Я внимательно наблюдал за Старке — он сохранял спокойствие.

— Он был убит там же, где и Корин, — у нее дома. Вы, кажется, собирались сегодня к ней зайти, мистер Гамильтон?

— Я заходил, но никого не было! — Гамильтон кричал чуть ли не со слезами на глазах.

— Во сколько?

— В начале седьмого.

— Куда вы отправились после этого?

— К… Свансону… — голос у него дрожал.

— Зачем?

— Думал застать ее там…

— У вас есть пистолет? — спросил я, не давая ему опомниться.

— Боже! Вы не поверите. У меня украли его, — буквально взвыл Гамильтон. — Я держал его в столе, в конторе, а сегодня утром обнаружил, что его нет! Лейтенант, неужели вы думаете, что я мог убить ее? Ведь я любил Корин! Любил! А жил с этой холодной медузой, — он ткнул подбородком в сторону жены. — И все потому, что у нее деньги! Деньги! Деньги!

Гамильтон был близок к истерике. Старке хлопотал вокруг миссис Гамильтон.

— Как вы старательно обхаживаете чужую жену, мистер Старке, — сказал я неожиданно. — Тоже почувствовали вкус к ее денежкам? Не очень торопитесь!..

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Старке с яростью. Теперь он был действительно взбешен.

— То, что ее муж еще не за решеткой, хотя вы сделали все, чтобы упрятать его туда.

Старке сжался как пружина.

— Вы все сделали верно, Мервин, особенно украв у Гамильтона пистолет, но вам не повезло: явись Гамильтон сюда раньше меня — я уже ничего не смог бы доказать…

Гамильтон смотрел на меня с изумлением, а Старке тяжело дышал.

— Сейчас объясню, в чем дело, — сказал я. — Мистер Старке действовал наверняка. Он подбросил "тридцать второй", из которого убил Дэна Ламберта, в карман Тони Свэнсону, а Корин Ламберт и самого Свэнсона застрелил из пистолета, украденного у вас, мистер Гамильтон! Он сейчас лежит в верхнем ящике того стола!..

После этого события развивались молниеносно.

Гамильтон издал дикий рев и бросился на Старке, но тот выхватил пистолет и выстрелил в упор. Гамильтон рухнул у его ног.

Бросаясь к Старке, Гамильтон нечаянно оттолкнул меня, и я не успел достать оружие.

— Руки! — взвизгнул Старке и направил ствол пистолета мне в живот. — Все шло отлично, — прошипел он, — если бы не ты, грязная вонючая ищейка!

Глаза его светились безумием.

Я уже начал читать про себя молитву, но в этот момент миссис Гамильтон достала из кармана жакета миниатюрный дамский браунинг и выстрелила Старке в спину.

Он нелепо вскинул руки и, издав хрип, повалился навзничь. На лице его застыло искреннее изумление.

— Где телефон? — спросил я. — Надо позвонить в полицию.

Гейл выронила браунинг и прошептала:

— Боже, что теперь скажут обо мне "Дочери Пионеров Запада"?

А. К. Баантье «Амстердамский крушитель»

1

— Старик уже был дохлым, когда я его нашел… твердый, как соленая… как покойник. Я до него дотронулся, и он свалился. Такая жуть… как в дурном кошмаре. Я просто поверить не мог, что он откинулся.

Лицо молодого человека дергалось, он хаотично двигал руками, как будто пытался поймать что-то, до чего не мог дотянуться.

— Такая жуть, — повторил он. — Я всегда боялся, что когда-нибудь кто-нибудь возьмет и прямо при мне откинется.

Инспектор Декок из городской полиции Амстердама (убойный отдел) с усмешкой взглянул на Игоря Стаблинского и покачал головой.

— Не верится мне что-то, что ты испугался, — сказал он.

Молодой человек заколебался. Облизал сухие губы и нахмурил брови.

— Вы не понимаете, как это может травмировать человека? — неуверенно спросил он. В выражении лица и голосе наметилось нечто мученическое.

Декок спокойно посмотрел на него. Внезапно лицо старого сыщика стало бесстрастным.

— Вряд ли тебя можно назвать травмированным, Игорь, — произнес он насмешливо. — Нет, ты у нас парень крутой. Ты заранее планировал, как разобьешь голову Самуэлю Лайону; ты подобрал подходящее орудие, твой ломик. Тебя ничего не волновало, ты не колебался ни минуты. Чего волноваться — старик дремлет в кресле. Сидит спиной к тебе, Игорь. Даже если бы он не спал, он бы тебя не заметил. Он был слишком глух, чтобы услышать твои шаги.

Игорь Стаблинский вскочил со стула.

— Я его не убивал! — завизжал он. Он наклонился в Декоку — глаза выпучены, жилы на шее натянуты. — Вы меня слышите? Я его не убивал! Старик был уже мертв, когда я пришел.

Декок спокойно смотрел на него и слегка улыбался. По предыдущим допросам он знал, насколько упрямым может быть Игорь Стаблинский. Какими убедительными ни были бы улики, Игорь упорно настаивал на своей невиновности. Хотя его страстная ложь никого не убеждала, она укрепляла его решимость.

Декок вздохнул.

— Сколько раз ты еще собираешься повторять эту свою выдумку? — устало спросил он. — Десять раз? Двадцать? Это утомительно, а я очень устал. Слушай, скажи хоть раз правду, ради разнообразия.

Стаблинский крепко сжал губы, чтобы не сказать ни одного лишнего слова.

— Я говорю правду, — наконец прошипел он.

После небольшой паузы он продолжил уже более спокойно, почти нормальным своим голосом:

— Абсолютную, чистую правду. Я обнаружил старика твердым, как соленая треска… как я уже сказал.

Он снова откинулся на спинку стула.

— Что бы вы хотели от меня услышать? — нагло спросил он. — Ложь? Вы на самом деле хотите, чтобы я сказал, что вышиб старику мозги? Почему? Зачем мне на себя наговаривать? Для пущей славы инспектора Декока?

Старый инспектор вздохнул и позволил себе расслабиться.

— Моя слава, как ты выразился, не имеет к этому никакого отношения. Оглянись — напоминает ли тебе обстановка чаепитие у знаменитостей?

Стаблинский наклонился ниже к столу инспектора.

— Тогда зачем вам это? — спросил он.

Декок не сводил глаз со своего оппонента.

— Я не только защищаю общественность, я еще и вершу правосудие.

Молодой человек окинул инспектора насмешливым взглядом:

— Правосудие… для кого?

Декок не ответил. Он потер лицо ладонью, одновременно глядя на Стаблинского сквозь раздвинутые пальцы. Он знал, что этому парню тридцать пять лет, но выглядел тот значительно моложе. Игорь был почти красив: четко очерченный нос немного крючком был правильно расположен на его узком, бледном лице со слегка выдающимися скулами. Но бледно-голубые, настороженные глаза были, возможно, чересчур близко посажены. Слегка впалые и прикрытые тяжелыми веками, они придавали лицу странное выражение. Он напоминал стервятника, который внимательно наблюдает за последними трепыханиями своей жертвы.

Декок снова вздохнул, открыл один из ящиков стола и вытащил оттуда ломик, выкрашенный голубой краской. Он лежал в прозрачном узком полиэтиленовом пакете. Открытая часть пакета была завязана куском бечевки. На узле бечевки — кусочек свинца, на котором специальными щипцами был вытеснен значок полиции Амстердама. Это был общепринятый способ — таким образом материальные улики защищались от случайных отпечатков пальцев, а также попадания чужеродных материалов на объект.

Он положил лом в пакете на стол перед собой, карандашом указал на несколько седых волосков и пятна крови на поверхности лома.

— Послушай, Игорь, — терпеливо сказал он, — одной этой крови достаточно, чтобы доказать, что старину Сэма убили этим ломом. — Он наклонил голову и искоса взглянул на подозреваемого. — Это ведь твой лом, верно, Игорь? — добавил он.

Молодой человек на мгновение прикрыл глаза. Затем медленно открыл их.

— Он не мой, — проворчал он. — Никогда в жизни не видел этого лома. Сколько раз я должен повторять?

Декок снова вздохнул, как будто ему все уже надоело. Он порылся в стопке бумаг на углу стола.

— У меня тут запись допроса миссис Броойман, экономки Самуэля Лайона, — сказал он спокойно. — По ее словам, она находилась в соседней комнате, лежала в постели, когда услышала шум падения. Она испугалась, сразу же встала и накинула халат. Открыв дверь в гостиную, она увидела, как ты склонился над телом Самуэля Лайона. Ты поднял голову, немного помедлил, а затем выскочил в открытое окно.

Стаблинский пожал плечами.

— Тут все правильно, — сказал он. — Незачем повторяться. Я знаю об этом заявлении. Я даже признался, что был там.

Но Декок продолжил, не обращая внимания на его слова.

— Учитывая наш предыдущий опыт общения с тобой и твоим хитроумным адвокатом, мы добились абсолютно точной твоей идентификации. Свидетельница нашла тебя среди четырех групп абсолютно разных людей, причем все такой же комплекции и такого же типа. Среди четырех групп!

Декок поднял довольный взгляд от отчета и посмотрел на подозреваемого:

— Миссис Броойман была совершенно твердо уверена. Она поклялась, что не могла ошибиться, что узнала бы тебя из тысячи.

Стаблинский заерзал на стуле, но Декок не обратил на него внимания.

— И это меня совсем не удивляет, — сказал он. — Раз увидев твою рожу стервятника, вряд ли когда-нибудь ее забудешь.

Внезапно в глазах Стаблинского вспыхнула злоба.

— Это оскорбление, Декок, — огрызнулся он. — Я не обязан такое слушать! Незачем переходить на личности. Какое отношение имеет мое лицо ко всему этому делу? Я же не говорю вам, что ваша физиономия напоминает рожу старого побитого боксера… какого-то невыспавшегося гуляку, который постоянно под градусом.

Инспектор от души рассмеялся.

— Ты прав, Игорь, — сказал он. — Извини меня. Не стоило переходить на личности. «Рожа стервятника» — грубое выражение. Не стоило так говорить. Но ты сам виноват, так уперся в своем вранье, что и святого выведешь из терпения. А я никогда не претендовал на святость. Ты можешь продолжать утверждать, что белое — это черное и наоборот, но повторенная ложь не станет правдой. Я просто хочу с тобой поговорить, Игорь, но твое поведение мешает нормальному разговору.

Стаблинский ухмыльнулся:

— Вы сами виноваты. Это ведь вы меня выпустили, инспектор.

Декок медленно кивнул.

— Не было доказательств, — признался он с сожалением в голосе. — Тогда не в твоих интересах было признаваться. По сути, это было бы бессмысленно. Признание себя виновным привело бы к тому, что ты провел бы лучшие свои годы в тюрьме. В то время у тебя еще не было репутации убийцы. На тебя ничего не было, кроме мелких нарушений. — Декок печально улыбнулся. — Тогда мы всего лишь знали, что настоящим игроком ты не был. Ты совершил несколько мелких грабежей, причем предпочитал дома пожилых людей. У нас не было доказательств, чтобы доказать в суде твою причастность к убийству…

Декок замолчал и глубоко вздохнул.

— Но на этот раз… — сказал он, — на этот раз все обстоит иначе. Теперь у меня есть четкие и ясные доказательства, так что ни один судья в Голландии, каким бы податливым он ни был, не сумеет снять тебя с крючка. Вот почему бесполезно все отрицать. Более того — глупо.

Голос Стаблинского снова стал визгливым.

— Я сам решаю, что глупо, а что нет, — упрямо заявил он.

Декок пожевал губами и покачал головой:

— Глупо было проламывать голову беззащитному старику, жестоко и грязно. Убийство Самуэля Лайона — дело рук маньяка, сумасшедшего.

Стаблинский снова вскочил на ноги:

— Когда это кончится?! Когда вам надоест повторять одно и то же? — Он кричал, на губах выступила пена. — Я знаю свои права! — Он поднес правую руку ко рту, облизал кончики пальцев, затем поднял руку: — Я клянусь, Декок, что я не убийца. Клянусь могилой моей матери, я НЕ УБИВАЛ этого старика.

Декок равнодушно пожал плечами.

— Ты меня не впечатлил, — спокойно заявил он. Инспектор поднял глаза на Стаблинского: — Как говаривала моя старая матушка, тот, кто легко клянется, так же легко лжет. — Он указал на стул перед своим столом. — Сядь, Игорь, — резко, с некоторым раздражением сказал Декок. — Ты действуешь мне на нервы.

Стаблинский неохотно уселся на стул. Инспектор немного покопался в ящике стола и нашел там маленькую книжку в коричневом кожаном переплете: это был деловой календарь.

— Догадайся, что еще у нас есть в дополнение к показаниям миссис Брооймен, волосам и крови жертвы на ломе? Мне эта книженция попалась на глаза во время обыска в твоем доме: оказалась во внутреннем кармане твоей спортивной куртки.

Декок открыл книжку и полистал страницы.

— Здесь я нашел, — продолжил он, — имена и адреса. Среди них были и имена и адреса миссис Линсхот и Самуэля Лайона. Полагаю, у тебя найдется разумное объяснение?

Стаблинский снова поерзал на стуле. Декок улыбнулся.

— Ну, — сказал он, — лично я рад, что не вхожу в круг твоих знакомых. Для некоторых из них жизнь закончилась весьма трагично.

Он еще полистал страницы, разыскивая ту, что требовалась ему в данный момент.

— Мы с моим напарником Фледдером проверили весь список. Можно даже сказать, что мы сделали это дважды… — Он хмуро усмехнулся. — Те из этого списка, кто еще жив, все люди состоятельные… пожилые состоятельные люди…

Он взглянул на Стаблинского.

— Что ты задумал, Игорь? — мягко спросил он. — Ты собирался убрать их одного за другим, не торопясь? В чем твоя проблема? Ты что, страдаешь особой ненавистью к богатым старикам?

Но Игорь Стаблинский продолжал настаивать:

— Повторяю, не было никакого плана. Я не убийца.

— Будешь возражать, если я позволю себе с тобой не согласиться?

— Я ничего не имею против стариков.

Декок снова хмуро усмехнулся:

— Если, конечно, у них не полно денег.

Стаблинский с ненавистью взглянул на человека, сидящего напротив него. Его щеки постепенно покраснели, а стальные глаза сузились, приобретая кровожадный блеск.

Декок положил книжку на стол и откинулся на спинку кресла. Его лицо приняло задумчивое выражение.

— Мне показалось странным совпадением, — сказал он медленно и задумчиво, — что к обеим жертвам… миссис Линсхот и старине Сэму… убийца или убийцы подкрались сзади. — Он склонил голову и взглянул на Игоря. Ему удалось встретиться с ним взглядом. — Готов поспорить, что у тебя не хватает мужества взглянуть в глаза даже самой слабой жертве.

За спиной Декока резко зазвонил телефон. Инспектор бросил книжку назад в ящик и повернул кресло наполовину, чтобы снять трубку. В тот момент, когда он поднес ее к уху, раздался резкий крик:

— Декок!

Это был голос Фледдера.

Декок снова повернулся к столу и, сразу же осознав опасность, резко крутанул кресло в сторону, одновременно отталкиваясь от стола. Колесики проделали остальную работу, откатив его из опасной зоны. Одновременно телефонный аппарат грохнулся на пол.

Ломик, все еще в полиэтиленовом пакете, со страшным грохотом обрушился на край стола в нескольких дюймах от того места, где только что находилась голова Декока. Пока Фледдер боролся со Стаблинским, инспектор поднял телефонный аппарат и крикнул в трубку:

— Подождите секунду, пожалуйста.

Он держал трубку, пока несколько офицеров, сидевших за соседними столами, помогли выволочь Стаблинского из большой комнаты, где находились детективы. Затем он продолжил разговор, стараясь скрыть легкую дрожь в голосе.

После того как орущего и визжащего Игоря Стаблинского увели два констебля в форме, Декок положил трубку на рычаг. Лицо его приобрело серый оттенок; он был явно выбит из колеи. Положив ладонь на стол, он провел ею по металлическому бортику, обнаружив большую вмятину. Затем взглянул в обеспокоенное лицо Фледдера.

— Спасибо, сынок, — тихо сказал он.

— Я как раз только что вошел, — улыбнулся молодой инспектор.

— Я допустил оплошность, — признался Декок. — Нельзя было оставлять ломик на виду. И мне не следовало допрашивать его без наручников. — Он слабо улыбнулся: — Извини, что я тебя не подождал.

Он глубоко вдохнул и шумно выдохнул. Сердце уже начало биться нормально. Он взглянул на напарника и снова улыбнулся:

— Наверное, теперь мы наконец-то уберем телефонный аппарат из-за моей спины. Он слишком отвлекает. Поставь его туда, где он стоял раньше — на мой стол: так я буду чувствовать себя нормально.

Фледдер все еще выглядел обеспокоенным. Декок улыбнулся, чтобы поддержать его:

— Я понимаю, что телефонный аппарат тут ни при чем. Хотя я точно знал, что мне никогда не следует поворачиваться спиной к Игорю, резкий звонок заставил меня поступить неразумно.

Фледдер сел верхом на стул перед столом Декока:

— Он признался?

Декок отрицательно покачал головой:

— Мне кажется, он скорее предпочтет медленную смерть.

Фледдер нетерпеливо махнул рукой:

— То, что он только что сделал, называется попыткой убийства. Разве это само по себе не признание? Во всяком случае, это доказывает, что Стаблинский способен на убийство… и всегда готов размозжить голову жертве и любому, кто встанет на его пути.

Декок помедлил, прежде чем ответить. Он потер ладонью шею под воротником, будто ему не хватало воздуха, рассеяно заметил, что шея влажная. Подмышки тоже промокли от пота.

— Нам не удастся это использовать в качестве свидетельства в делах миссис Линсхот и Сэма Лайона. Даже средненький адвокатишка сможет объяснить нападение на меня целым рядом причин. Игорь не дурак, а его адвокат более чем компетентен. Скорее всего, эта парочка что-нибудь придумает. Я не удивлюсь, если они еще и жалобу на меня подадут.

— На вас?

— Да.

— На каком основании?

— Применение насилия, например.

Фледдер оторопело смотрел на него.

— Разве вы его били?

Декок рассмеялся:

— Разумеется, нет. Надеюсь, на это у меня ума хватает. Я пальцем до него не дотронулся. — Он пожал плечами. — Но подобные жалобы вообще не нуждаются в правдивых фактах.

Фледдер совсем растерялся.

— Не нуждаются в правдивых фактах? — переспросил он. — Но ложное обвинение преследуется по закону.

Декок широко ухмыльнулся:

— Только не в том случае, когда жалоба направлена против офицера полиции. — Слова прозвучали цинично. — Я ни разу не слышал, чтобы кого-нибудь осудили за ложное обвинение полицейского. Похоже, в Голландии это разрешено.

— Вы разозлили Игоря?

Декок перебирал в уме разговор, глядя в пространство. Он обладал редкой способностью вспомнить после допроса слова, выражения лица и жесты. Затем инспектор отрицательно покачал головой.

— Нет, — задумчиво ответил он. — Временами разговор становился несдержанным. Нельзя сказать, чтобы мы обменивались любезностями, но мне думается, что настоящей злобы я у него не вызвал. Скорее, Стаблинский притворился, что впал в ярость.

— И? — настаивал Фледдер.

— И ты знаешь, что не всегда получается во время допроса оставаться совершенно спокойным. Случаются моменты, когда эмоции грозят тебя захлестнуть — такая уж работа. А Игорь Стаблинский очень умный подозреваемый. Он понимает, что упрямое, глупое отрицание выводит из себя. Как и любой следователь, я начинаю терять терпение, потом выхожу из себя. На этот раз я продолжал допрос, поскольку полагал, что он вот-вот расколется. И тут зазвонил телефон.

Фледдер задумчиво взглянул на него:

— И кто звонил?

Декок поморщился.

— Вот это самое странное, — сказал он. — Звонила женщина, старая женщина. Хотела узнать, не знаю ли я чего-нибудь о ее гусях.

— Гусях?

— Так она сказала.

— Что за женщина? Она назвалась?

— Да, — ответил Декок, — звонила миссис Бюилдайк.

Фледдер явно удивился:

— Бюилдайк? Живет на берегу Амстела?

— Да.

— Ее имя и адрес есть в списке Стаблинского Декок хлопнул себя ладонью по лбу:

— Ну разумеется. Из-за всей этой суеты я не сразу сориентировался. Давай выясним побольше насчет этой милой дамы.

2

Оба инспектора сидели в «фольксвагене жуке». За рулем — Фледдер. Декок с трудом поместил свою костлявую фигуру на крошечном пассажирском сиденье. Они проехали плотину в центре Амстердама, затем миновали пирс с экскурсионными лодками, на выезде из города переехали через мост. Солнце скрылось за большой темной тучей. Начал нерешительно накрапывать дождик, который быстро превратился в ливень. Замасленное лобовое стекло покрыла сеть маленьких водяных пузырьков. Фледдер включил дворники.

Казалось, движение дворников заворожило Декока. Их медленные плавные наклоны вводили в транс, успокаивали. Он сдвинул потерявшую форму старую шляпу ниже на глаза и сполз на сиденье, в результате чего оказался практически на спине. Колени его упирались в приборную доску.

Фледдер искоса взглянул на него.

— Что будет со Стаблинским? — спросил он.

Декок потряс головой, как будто хотел очистить ее от шума дождя и гула двигателя. Подремать не получится. Он сел ровнее и выпрямился.

— Завтра утром ему предъявят официальное обвинение.

— Вы полагаете, им удастся дать ему срок?

— Уверен. Любые отрицания ему не помогут. Улики косвенные, но их множество.

— А нападение на вас? Я заметил, что вы не упомянули о нем в отчете, вот и решил поинтересоваться.

Декок промолчал.

Обычно всеми бумажными делами, касающимися расследования, занимался Фледдер. Декок всегда отказывался пользоваться пишущей машинкой. Он на короткое время был отомщен, когда последнюю машинку отправили в дальний угол подвала на Вармез-стрит. Но и появление компьютеров не изменило Декока. Более того, старший инспектор начал испытывать еще большее отвращение к клавиатуре. Когда он начинал свою работу в полиции, все отчеты писались ручкой и чернилами. Механизация этого процесса сделала его слишком торопливым. А с точки зрения инспектора, над этими отчетами стоило хорошенько подумать и не спешить. Фледдер же поддался общему настроению: он даже разработал специальную схему для создания отчетов. Он мог написать отчет за кратчайший срок, используя заранее заготовленные абзацы и положения, сохраненные в памяти компьютера. Декок не интересовался, как это ему удается. Он отказался знакомиться со всеми электронными приспособлениями, однако довольно быстро оценил скоростную технику своего напарника. Декок перестал настаивать на собственных усилиях в написании отчетов старым методом. Он сообщал свои выводы устно или в коротеньких записках Фледдеру, и едва сдерживал улыбку, когда чиновники восхваляли «его» отчеты.

— Так почему, — повторил Фледдер, — вы не включили это нападение в отчет?

— Я счел его несущественным, не относящимся к делу.

— Вы шутите, не иначе. Вам едва не заехали ломом по макушке! — Фледдер пытался скрыть свое огорчение.

Декок пожал плечами:

— Я был сам виноват. Я не должен был давать ему этот шанс.

— Верно, — саркастически заметил Фледдер. — А если вы проходите мимо заряженного пистолета? Разумеется, стрелок решает нажать на курок именно в тот момент, когда вы на мушке. И он не виноват, потому что вы сами вошли в зону его прицела?

Декок пожал плечами, решив не обращать внимания на сарказм Фледдера.

— Я оставил лом там, где он мог до него дотянуться, и отвернулся.

— Но я как раз об этом и говорю, — заметил притомившийся от спора Фледдер. — Он сделал выбор. Разумеется, у него не было лицензии на то, чтобы размозжить вам голову. Это же чушь собачья. Если бы он напал на меня, я бы…

Декок жестом прервал его. Он аккуратно выудил мятную жвачку из нагрудного кармана и внимательно оглядел ее. Затем заговорил.

— Я знал, что Игорь Стаблинский совершил по меньшей мере два убийства с помощью лома, — терпеливо объяснил он. — Не забывай, что ни одна из жертв не имела возможности посмотреть на него. Я же повернулся спиной к хищнику, который убивает свою жертву из засады. Не говоря уже о том, что его любимое оружие находилось рядом, только протяни руку. Будь он поопытней, он бы понял весь идиотизм этой попытки. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за моей глупости.

Фледдер сердито хлопнул по рулевому колесу ладонью:

— Таких закрученных доводов мне еще не приходилось слышать.

— Ты так думаешь?

Молодой инспектор энергично закивал:

— Полный бред. Вы могли совершить ошибку, но ответственность лежит не на вас. Он решил схватить лом… чтобы убить вас, это наверняка.

Декок потер шею и сунул жвачку в рот. Немного пожевав, он ответил:

— Если я позволю вору что-то у меня стащить, я понесу некоторую долю ответственности за кражу. Я дал Стаблинскому возможность действовать, прекрасно сознавая, что он этим шансом воспользуется. — Инспектор глубоко вздохнул. — С моей стороны это была, по меньшей мере, явная халатность.

Но Фледдер все никак не мог успокоиться.

— Ерунда, — заявил он. — Это не разумный довод. В этом случае нам пришлось бы вечно держать всех преступников за решеткой. Освободить их — означает открыть путь для совершения новых преступлений.

Декок задумчиво кивнул:

— В твоих словах есть резон. Вне всякого сомнения, работники правоохранительных органов должны более серьезно относиться к потенциальным возможностям некоторых преступников. Например, можно было бы сохранить жизнь многим невинным жертвам, если бы убийц не освобождали условно досрочно или не давали бы им слишком легкие наказания.

— А?

— Да-да. Тому есть много подтверждений. Я, например, хорошо помню Яна Вриеса. Его посадили в тюрьму за ряд вооруженных грабежей. А когда выпустили, он убил целую семью… мать, отца и троих детей. Когда они вернули его в психушку, он поднял руку и растопырил пальцы. «Пять убийств, и все из-за вашей уверенности, что я вылечился», — заявил он своему психиатру.

— Правда?

— Да, правда, — подтвердил Декок, который уже начал заводиться. — Мы быстренько даем суровые наказания воришкам, обманщикам и другим мелким преступникам. Я недавно прочитал о некоторых делах в Америке. Какой-то бухгалтер украл крупную сумму у компании. Ему дали двенадцать лет и назначили штраф в сотни тысяч долларов. Позднее тот же судья приговорил парня к полутора годам за убийство жены. Видишь, этот привилегированный вор заперт на двенадцать лет, чтобы он, не дай бог, не обокрал в ближайшее время еще кого-нибудь. А убийца всего лишь через полтора года получит новую возможность убивать. Это уродливая система, где преступления против собственности считаются более тяжелыми, чем те, которые влекут за собой уничтожение человеческой жизни. Теперь подумай насчет создания условий для преступления.

Фледдер хмыкнул и промолчал.


Напарники наконец доехали до окраины города и двинулись дальше по левому берегу реки Амстел. Амстердам получил свое название от плотины, построенной на этой реке примерно тысячу двести лет назад. Полицейские проехали мимо многочисленных зданий, которые портили пейзаж и закрывали прекрасный вид, поэтому были предназначены к сносу. Но после изгиба реки местность открылась перед ними в своей скромной красоте. Сильные дожди последних дней настолько подняли уровень воды в реке, что при малейшем ветре волны перекатывались через берег. Виднелось несколько ветряных мельниц, которые с помощью небольшого ветра понижали уровень реки до более приемлемого.

Декок пребывал в меланхоличном настроении. Он печально думал о том, что, возможно, работе ветряных мельниц помогают паровые или электрические насосы и рано или поздно все ветряные мельницы исчезнут с лица земли.

Затем его мысли снова вернулись к Стаблинскому. Он чувствовал, что дело еще не закрыто. Он был почти уверен, что их пути снова пересекутся, возможно даже в ближайшее время. Он все еще слышал эхо удара ломом по его столу. Его обычно дружелюбное лицо превратилось в стальную маску. Декок сжал губы в узкую линию. «Стаблинский второго шанса не получит», — мрачно решил он.

Инспектор взглянул на Фледдера, который явно все еще раздумывал над проблемами преступлений и наказания.

— Ты не помнишь, имя миссис Бюилдайк попадалось тебе в записной книжке Игоря в том же списке, что и остальные две жертвы?

Фледдер отрицательно покачал головой, не отрывая глаз от дороги.

— Нет, ее имя встретилось на отдельной странице и написано было другим цветом. Почему-то у меня создалось впечатление, что он внес ее имя в книжку сразу же после того, как начал ею пользоваться. Возможно, она была одной из первых предполагаемых жертв. Я хочу сказать, он собирался расправиться с ней еще до того, как закончит список. Как и остальные, миссис Бюилдайк совершенно беззащитна. Она калека, пользуется инвалидной коляской. Но она богата и к тому же слывет дамой эксцентричной.

— Откуда ты это знаешь?

Фледдер ухмыльнулся:

— Я знал об этом еще раньше. Когда книжка Игоря оказалась в наших руках, мы начали наше расследование с нее. Я также справлялся в местном полицейском участке. Она живет на территории двадцать третьего участка.

— И что?

— Они узнали ее имя. Кстати, они вообще ее хорошо знают. Миссис Бюилдайк — одна из их любимых сумасшедших старух. Часто звонит, чтобы пожаловаться.

— На что она жалуется?

— В основном на недостаточно частое патрулирование. Она считает, что полицейские 23-го участка могли бы быть бдительнее. Настаивает, чтобы патрульная машина останавливалась около ее владений пять раз за ночь.

— Явный перебор, ты не считаешь?

Фледдер кивнул:

— Местные полицейские тоже так считают. Но не надо недооценивать ее настойчивости. Она не только жалуется, но и грозится уведомить одно высокопоставленное лицо. Ну, местные полицейские в результате сдались. Договорились, что патрульная машина будет заезжать к ней по меньшей мере четырежды за ночь.

— И она перестала жаловаться?

— И да, и нет. Однажды машина проехала мимо только три раза, так она позвонила в участок с утра пораньше. Похоже, старая дама не спит ночами, чтобы сосчитать все патрульные машины, проехавшие мимо.

Декок засмеялся:

— Но почему?

Фледдер пожал плечами:

— Миссис Бюилдайк убеждена, что кто-то покушается на ее жизнь и имущество. Ее также расстраивает недостаточное внимание со стороны местного полицейского участка. Она желает, чтобы ее интересами занимался «настоящий» инспектор. — Он взглянул на Декока. — Думаю, поэтому она и позвонила вам.

Декок сдвинул шляпу назад до предела — только чтобы не свалилась. Он открыл бардачок, выудил оттуда завалявшуюся конфету и заговорил, медленно ее разворачивая:

— Она выбрала крайне неудачный момент для своего звонка.

Они продолжали ехать молча. Тишину нарушали только грубый шум двигателя и причмокивание Декока, сосущего застаревшую конфету.

Внезапно Декок оглянулся и легонько толкнул напарника в бок.

— Ты что, спишь с открытыми глазами?

Фледдер смутился:

— Почему вы так решили?

Декок показал на пейзаж:

— Мы уже проехали окраину Амстердама. Ты просто махнул мимо участка миссис Бюилдайк. Вон там впереди первые дома Олдкерка.


Они поставили полицейский «фольксваген» на узкой площадке и дальше пошли пешком. Ветер и дождь достигли ураганной силы. Декок поднял воротник плаща и сильнее натянул шляпу.

«Счастливое озеро», — гласила надпись золотыми буквами над кованой калиткой. Сама калитка была выкрашена в черный цвет и надежно закреплена на двух высоких кирпичных столбах. От них в обе стороны тянулся забор из кованого железа. Общий вид был основательный и грозный.

За калиткой гравийная дорожка извивалась через идеально подстриженный газон и исчезала среди двух рядов пурпурного рододендрона.

Декок оценивающе посмотрел на тяжелые стальные болты, удерживающие калитку, и понял, что она не заперта. Он толкнул одну ее половину, затем приложил больше усилий. Калитка медленно открылась. По меньшей мере одна ржавая петля зловеще заскрипела.

Как бы в ответ на этот скрип между рододендронами появились две стаи белых гусей. Они бежали, раскинув крылья, как будто собирались взлететь; шеи вытянуты. Птицы издавали шипящие угрожающие звуки.

На мгновение Декок растерялся. Затем поспешил к калитке, вышел и плотно закрыл ее за собой.

Фледдер последовал за ним и засмеялся.

— Боитесь птичек? — насмешливо спросил он.

— Да, — коротко ответил Декок. — Эти птички могут убить.

— В самом деле? — скептически спросил напарник.

Декок не ответил. Он наблюдал за пожилым человеком, который появился вслед за гусями. Приблизившись, тот погрозил птицам длинной палкой. Гуси разбежались в стороны от калитки. Шипение смолкло, но птицы не сводили маленьких глаз с визитеров и оставались настороже.

— Чего надо? — В хриплом голосе старика сквозило раздражение.

Декок одарил его своей самой обезоруживающей улыбкой.

— Меня зовут Декок, — приветливо сказал он. — Декок, пишется через «к-о-к». — Он большим пальцем показал через плечо на Фледдера. — Это мой коллега Фледдер. Мы полицейские из участка Вармез.

— Полиция?

Декок кивнул:

— Миссис Бюилдайк звонила нам по телефону. Она хочет поговорить. — Он нерешительным жестом показал на две стаи гусей, которые молча слушали разговор. — О своих… ну, своих гусях.

Мужчина потер нос тыльной стороной ладони и фыркнул.

— Проклятые гуси, — проворчал он с отвращением. — Грязные, поганые твари, все до единого. Если у вас нет палки, чтобы их отогнать, они сорвут с вас одежду. Знаете, они могут подставить подножку. А уж если вы упали, то берегитесь! Они заклюют вас своими клювами на длинных шеях. Такое впечатление, что по тебе молотком колотят. И еще, никто не может их выдрессировать. Но она настаивает на гусях… — Он покачал головой. — Собаки… собаки ее не устраивали, нет, сэр. Ей гусей подавай.

Декок внимательно посмотрел на старика. На вид ему было за шестьдесят. Кожа на лице морщинистая и обветренная, но седые волосы все еще густые, а взгляд карих глаз умен и внимателен.

— Вы… вы здесь работаете?

Старик еще раз фыркнул:

— Работаю? — Он покачал головой: — Я не называю это работой. Я, скорее, раб, полностью во власти прихотей сумасшедшей бабы.

Декок внимательно прислушивался к его тону.

— Вы говорите о миссис Бюилдайк?

Старик не ответил. Положил мозолистую руку на калитку и открыл ее:

— Я покажу вам дорогу. Держитесь поближе ко мне.

Он пошел впереди. Его деревянные сабо с хрустом давили гравий. Когда гуси снова попытались приблизиться, он взмахнул палкой. Они разбежались с протестующим гоготом.

Гравийная дорожка стала шире и привела их к парадной мраморной лестнице особняка. Сам дом напоминал маленький дворец — большие окна, мраморные перемычки над дверями и окнами. Справа находился каретный сарай, построенный в том же стиле. Создавалось впечатление, что над сараем есть еще жилой этаж. Старик показал туда палкой:

— Вон там я живу и сплю… и буду жить, пока кто-нибудь из нас, она или я, не умрет.

Они поднялись по ступеням. С одной стороны ступени были залиты бетоном, в результате получился грубоватый пандус, явно слишком крутой для инвалидной коляски.

Старик наклонился к полицейским.

— Будем надеяться, что она не спит, — прохрипел он. — В это время она зачастую ложится отдохнуть и перед этим все запирает.

Деревянные сабо старика гулко стучали по ступеням. Фледдер и Декок шли следом. На верхней ступеньке старик остановился. Он взялся за подбородок и задумался. Затем повернулся и спросил, наморщив лоб:

— Как вы там сказали… Декок и Фледдер?

Декок кивнул.

— Из полицейского участка в Вармезе, — добавил он.

Старик повернулся к двери и медленно открыл ее.

— Подождите немного, — сказал он, — я доложу.

Его хриплый голос внезапно стал испуганным и униженным. Он выступил из деревянных сабо и оставил их за дверями, а в дом вошел в толстых черных носках. Через пару минут старик вернулся:

— Идите за мной. — Он сделал приглашающий жест.

Он провел их по длинному мраморному коридору, открыл дверь в конце справа и пригласил войти.

Фледдер и Декок вошли в большую полупустую комнату, почти без мебели. В центре, как на троне, сидела высокая, суровая на вид женщина. Когда полицейские вошли, она повернула голову к двери. Декок решил, что ей лет пятьдесят пять. Темные волосы были собраны сзади и удерживались черепаховой гребенкой.

Декок приблизился, Фледдер был на шаг сзади.

Внезапно старый сыщик приостановился. Его взгляд задержался на ее лице. Резко очерченный нос, довольно высокие, выдающиеся вперед скулы. Он нашел ее глаза — глубокие, полузакрытые тяжелыми веками… и немного близко посаженные. Он перевел дыхание.

— Игорь, — пробормотал он, — Игорь Стаблинский.

3

Старик почтительно поклонился, придерживая дверь за ручку.

— Что-нибудь еще, мадам?

Миссис Бюилдайк царственным жестом отпустила его.

— Вы можете идти, Виллем, — ровным голосом сказала она. Затем повернулась к Декоку и спросила уже совсем другим тоном: — Вы что-то сказали?

Старый инспектор улыбнулся:

— Нет, я ничего не говорил. Хотя… это не совсем так. Я просто думал вслух.

Она искоса взглянула на него.

— Не поделитесь со мной своими мыслями? — спросила она.

Декок заколебался. Внимательно посмотрел на нее:

— Ваше лицо… на мгновение напомнило мне лицо человека, которого подозревают в том, что он убил двух пожилых людей.

На ее лице мелькнула улыбка:

— Вряд ли это можно счесть за комплимент.

Декок, как бы извиняясь, пожал плечами и развел руками, демонстрируя покорность фактам.

— Я понимаю, — согласился он. — Но сходство просто поразительное. Пожалуйста, поверьте мне. Убийца способен выглядеть весьма привлекательным, особенно если внешность сочетается с шармом.

— Вводит в заблуждение?

— Верно.

— И кто этот похожий на меня убийца?

— Игорь Стаблинский.

Миссис Бюилдайк равнодушно пожала плечами.

— Стаблинский, — медленно произнесла она. — Имя мне незнакомо.

Декок дружески ей улыбнулся.

— Другого я и не ждал, — уверенным тоном заявил он. — На протяжении моей карьеры я неоднократно сталкивался с подобным сходством. По большей части это оказывалось простым совпадением.

Он снял мокрый плащ, свернул его влажной стороной внутрь и положил на подлокотник кресла. Сверху он водрузил свою старую шляпу. Затем подвинул другое кресло поближе к миссис Бюилдайк и сел. Фледдер последовал его примеру.

Миссис Бюилдайк махнула рукой.

— Виллем должен был позаботиться о ваших пальто, — сказала она. — Наверное, забыл. Он стареет, характер портится. Он уже далеко не так предан, как когда-то. Наоборот, с той поры как я приказала усыпить его собак, он ведет себя вызывающе и нагло.

Брови Декока пришли в волнообразное движение — это явление больше никак нельзя описать. Его брови иногда начинали жить своей собственной жизнью, причем совершенно неожиданным и странным образом. Создавалось впечатление, что сам Декок и не подозревал об этом явлении. Фледдер всегда с нетерпением ждал, когда это произойдет — ему нравилось наблюдать реакцию людей на необычное поведение бровей Декока. На этот раз он упустил это событие, но по выражению лица миссис Бюилдайк понял, что она-то все видела. Она выглядела изумленной, даже потрясенной.

— Почему, — спросил Декок, — вы приказали усыпить его собак?

Миссис Бюилдайк, все еще под впечатлением от бровей Декока, ответила довольно резко. Возможно, резче, чем собиралась.

— Виллем их избаловал. — Она слегка смягчила тон: — Он всегда портит собак, с которыми ему приходится иметь дело. То же самое и с этими восточноевропейскими овчарками. — Голос снова стал резким. — Это были ленивые, глупые и жирные животные. Съедали почти по три фунта мяса ежедневно.

Декок подумал о своем боксере, пятом среди собак, которых он держал. Больше всего он жалел, что собаки живут недостаточно долго. Потеря каждой из них была для него тяжелым ударом. Его потрясла мысль, что кто-то может убить собак, потому что они слишком много едят. Он всегда проявлял излишнюю чувствительность, если речь заходила об этих животных.

— Это единственная причина? — ровным голосом спросил он.

Она фыркнула:

— Нет, еще они были слишком дружелюбны.

— Слишком дружелюбны? Разумеется, это не повод, чтобы их убивать.

— Дружелюбны, — повторила она. — Я держу собак не для того, чтобы они ленились и толстели. Они должны отрабатывать свою кормежку, охраняя мою собственность.

— А они этого не делали?

— Нет, не делали. Стоило чужому войти в калитку, они мчались к нему, виляя хвостами.

Декок еле сдержался, чтобы не ответить грубостью. У него были свои собственные представления об отношениях между людьми и животными, но времябыло неподходящим, чтобы распространяться о них.

— И тогда вы решили завести гусей?

Она кивнула:

— Вот именно… гусей. Вы наверняка слышали, что гуси спасли Рим от захвата галлами. Гуси — отличные охранники. Если их несколько, они опасны для незваного гостя. Гуси знают свою территорию, и если их правильно кормить, они будут ее защищать, пока не погибнут. Ни одна сторожевая собака не может этим похвастать.

— Правильно кормить?

— Да, их не следует перекармливать. Когда им приходится защищать свой корм, они становятся более агрессивными.

— Злобными, вернее сказать.

— Это как вам будет угодно.

— И зачем вам такие злобные охранники?

Миссис Бюилдайк опустила голову:

— Я… я боюсь.

— Чего?

Ее худое лицо приобрело пепельный оттенок. Легкий макияж, казалось, отделился от ее кожи. Было странно видеть, как она внезапно изменилась. Как будто превратилась в другого человека. Руки, лежащие на подлокотниках кресла, задрожали.

— Я… этого не знаю, — тихо произнесла она. — Не могу сказать определенно, но я чувствую, что со мной что-то должно случиться… и скоро.

Декок не стал настаивать:

— Во время нашего внезапно прерванного телефонного разговора вы успели сказать мне, что хотели бы поговорить о гусях.

Миссис Бюилдайк кивнула. Она постепенно начинала брать себя в руки.

— Я понимаю, что здесь не ваш участок. Но, если честно, я не слишком доверяю полицейским на местном участке. У вас же очень хорошая репутация. Вот почему я позвонила.

Декок не обратил внимания на комплемент. Он инстинктивно не доверял людям, которые употребляют такие выражения как «если честно» или «откровенно говоря». Любой профессиональный полицейский знает, что за таким выражением обязательно последует ложь.

— Зачем вам говорить с нами здесь о гусях?

Миссис Бюилдайк показала на стоящую рядом инвалидную коляску.

— Инвалид беспомощен и зависит от других, — жалобно произнесла она.

Декок не сводил с нее глаз.

— И все же, миссис Бюилдайк, что за проблема у вас с гусями? — повторил он.

Миссис Бюилдайк ответила не сразу. Она коснулась кончиками пальцев своей шеи:

— Боюсь, что их пытаются отравить.

— Кто?

— Виллем.

Декок не стал скрывать своего удивления:

— Этот старик?

Она медленно кивнула:

— Я знаю, что он недавно приобрел стрихнин.


Старик посмотрел сначала на Декока, потом на Фледдера. Он несколько раз перевел взгляд с одного на другого, прежде чем заговорить.

— Стрихнин? — удивленно переспросил он. — Разумеется, я покупал стрихнин. Он у меня почти кончился, вот я и заказал еще одну банку. Единственное надежное средство против кротов. Они нас тут одолели: приходят с тех полей, что сзади. Фермеру наплевать, а лужайки они гробят. — Он топнул по полу ногой в носке: — А здесь в сарае водятся крысы.

Декок понимающе кивнул:

— И вы боретесь с кротами и крысами с помощью стрихнина.

Старик взял со стол трубку и постучал ею по ладони, высыпав остатки табака в пепельницу.

— Да, я перепробовал другие средства, но стрихнин лучше всего.

— Вы не находите, что это перебор?

Старик пожал плечами:

— Конечно, опасность есть, но я обращаюсь с ним с большой осторожностью. В выходные и во время каникул, когда сюда приезжают племянники и племянницы, я держу стрихнин под замком. — Он усмехнулся: — Эти малыши… они всюду пролезут. — Он ласково улыбнулся. Трубкой показал в сторону окна: — Им здесь больше нравится, чем в большом доме.

— Почему? — поинтересовался Декок.

Виллем ответил не сразу. Достал медную коробку с табаком и медленно и методично принялся набивать трубку.

— Она не любит детей, — наконец сказал он. — У нее не хватает терпения.

— Вы имеете в виду миссис Бюилдайк?

Старик не обратил внимания на вопрос. Это напомнило Фледдеру о манере Декока не реагировать на вопросы, как будто их и не задавали. Виллем явно обладал такой же способностью игнорировать собеседника.

— Своих детей у нее никогда не было, — хрипло продолжил Виллем. — И Господь знает, что мистер Бюилдайк полюбил бы детей. Сквайр Иверт был таким заботливым джентльменом… таким терпеливым. Какая жалость, что он рано умер. Проживи он подольше, все было бы по-другому. Но он подхватил какую-то болезнь и медленно угас.

Декок почувствовал некоторый подтекст:

— Вы к нему относились с большим уважением?

Старик медленно, задумчиво кивнул:

— Только из-за него я здесь остался. Я был тогда простым садовником. Но когда он умирал, он позвал меня. «Виллем, — сказал он, — останься с Изольдой. Ты ей нужен». Вот я и пообещал, что останусь.

Он замолчал и задумался. Через некоторое время Декок спросил:

— Теперь вы жалеете, что дали это обещание?

Старик покачал головой:

— Только дураки о чем-то сожалеют. Когда мужчина принимает решение, он должен соображать, что делает.

— И вы соображали.

Это был не вопрос. Виллем ответил ему печальной улыбкой. Он показал на голый деревянный пол, простую сосновую мебель, плетеные кресла и выцветшие, местами оборванные обои.

— Но разбогатеть мне это явно не помогло.

— Кто сказал что-нибудь насчет разбогатеть?

Старик взглянул на трубку, которую продолжал держать в руке:

— Сквайр Иверт пообещал вознаградить меня в своем завещании.

— И?..

— Но сначала она… — Старик не закончил предложение, только положил набитую трубку на стол. Он медленно поднял голову и посмотрел на Декока с нескрываемым любопытством: — Это она велела вам поговорить со мной?

Декок не счел необходимым соврать.

— Да, — сказал он.

— Из-за гусей?

— Вот именно.

На губах Виллема заиграла легкая улыбка:

— Что же, теперь вы знаете: стрихнина у меня навалом.


Они не торопясь вернулись в Амстердам. Дождь прекратился, но по синему небу все еще плыли тяжелые темные тучи. Тоскливая атмосфера исчезла, и солнечные блики заиграли на волнах Амстела. И Декок, и Фледдер невольно заметили, что уровень воды в реке значительно понизился. Ветряные мельницы, как и сотни лет назад, выполнили свою задачу.

Декок, усевшись поудобнее на пассажирском сиденье, раздумывал над беседой в «Счастливом озере». Название казалось на редкость малоподходящим. Он не мог освободиться не столько от мрачного впечатления, сколько от дурного предчувствия. Между пожилой женщиной и ее старым садовником существовали странные, противоречивые отношения. Миссис Бюилдайк и Виллемом правили эмоции и тайны, в которые посторонний не имел возможности проникнуть. Он чувствовал, что назревает взрыв. Пожилой инспектор копался в памяти в поисках аналогичных ситуаций из своей многолетней практики, но не мог вспомнить ничего похожего.

Фледдер бросил на него взгляд:

— Откуда миссис Бюилдайк узнала, что садовник заказал новую партию стрихнина? Вряд ли она обыскивает каретный сарай. Ей самостоятельно туда и не добраться.

Декок подумал.

— Скорее всего, она заплатила по счету, — сказал он после короткой паузы.

Фледдер удивленно взглянул на него:

— Вы хотите сказать, что она прочитала отчет и оплатила счет без лишних вопросов?

— Именно это я и хочу сказать.

Фледдер усмехнулся:

— Но старик не делает из этого тайны, у него нет никакого скрытого мотива. Он ничего не скрывает.

Декок задумчиво посмотрел на него:

— Но от этого стрихнин не становится менее опасным оружием.

Фледдер промолчал. Они уже въехали в город, и он вынужден был уделять все свое внимание маневрированию в плотном потоке машин. Узкие улицы и набережные, по сути, изначально не предназначались для автомобильного движения. Тысячи велосипедистов еще больше затрудняли движение. В какое-то мгновение в них едва не влетел грузовик. Фледдеру пришлось вдавить педаль газа в пол и резко свернуть на Аллею полумесяца. Шины взвизгнули, но им удалось избежать столкновения.

— Остынь, — проворчал Декок. — Мне не хотелось бы лишиться пенсии таким образом. Он же нас едва не зацепил. Фью!

— В противном случае мы бы не избежали лобового столкновения.

Декок хмыкнул.

В конце концов им удалось добраться до участка в целости и сохранности. Фледдер припарковал машину, и они вместе вошли в здание.

Когда полицейские проходили мимо стола Мейндерта Поста, тот поднял руку.

— Декок! — заорал он, хотя инспектор находился в паре футов от него.

Декок остановился и повернулся к нему.

— Ты что-то сказал, Мейндерт? — спросил он.

Сержант несколько секунд смотрел на него.

— Игорь Стаблинский сбежал, — сообщил он также громко.

Декок просто ждал дополнительной информации, но Фледдер не удержался от вопроса:

— Сбежал?

Пост протянул им отчет.

— Сбежал из тюрьмы, — добавил он уже более или менее нормальным голосом.

4

Фледдер ходил взад-вперед по тесной шумной комнате, где сидели детективы. Черты его лица стали суровее, как будто вокруг него собралась грозовая туча. Он задыхался от ярости. Никто из присутствующих офицеров раньше не видел, чтобы он выходил из себя. Фледдер рванул галстук, сняв его с себя одним резким движением, в бешенстве остановился перед столом Декока.

— Как такое возможно?! — в ярости воскликнул он.

Декок пожал плечами.

— Он сбил с ног одного из караульных, — без всякого выражения пояснил инспектор, — и сбежал, воспользовавшись сутолокой.

Фледдер уперся ладонями в стол Декока и наклонился вперед.

— Месяцы работы! — проревел он. — Все эти надоедливые мелочи — и все впустую. По месяцу тратили на одну букву, и все зря. Месяцы работы выкинуты в помойку. Мы же работали месяцы, прежде чем арестовать его. У нас не было ни минуты свободного времени, никакой личной жизни, мы проверили все, что только можно было проверить. И зачем? Опасный подозреваемый — по меньшей мере на нем два убийства, — и они отпускают его вот так, за здорово живешь.

Декок покачал головой:

— Нет, не за здорово живешь: охранник в больнице со сломанной челюстью.

Фледдер упал на стул около стола:

— Все равно, этого не должно было случиться! — Он все еще был вне себя от злости. — Это уже становится традицией. Каждый день то один, то другой удирают.

Фледдер сердито посмотрел на своего напарника, учителя и друга. В свое время его приставили к Декоку в качестве помощника, но теперь Фледдер был уже полноправным инспектором. По сути, его звание равнялось званию Декока. Но если Декоку не суждено было подняться выше его теперешнего ранга, Фледдеру судьба уготовила хорошую карьеру. Декок никогда не сомневался, что Фледдер однажды станет комиссаром, может быть, даже старшим констеблем. Но в их ежедневной работе Декок незаметно все равно оставался старшим, а Фледдер младшим напарником. Оба они этого не сознавали. А если и сознавали, то не предавали значения. Они были на редкость слаженной командой и безоговорочно доверяли друг другу. Декок в душе разделял возмущение Фледдера по поводу зря проведенной работы. Как младший напарник тот, казалось, принял обет послушания, нищеты и целомудрия; это он правду сказал, потому что младшие офицеры любого ранга вели очень скудную личную жизнь из-за перегрузок на работе.

— И что теперь? — спросил Фледдер. — Начнем охоту с начала? — Он вполголоса выругался, зная, что Декок ненавидит матерщину. — И кто скажет, где нам его теперь искать? — продолжил он. — Разве известно, что он задумал? Вряд ли мы способны обеспечить охрану всем пожилым людям из его списка. Вполне возможно, он составит новый список. — И Фледдер стукнул кулаком по столу.

Декок пожевал губами, затем вытянул нижнюю губу и с шумом снова втянул ее. Это была одна из его неприятных привычек. После почти минуты подобных упражнений он повернулся к Фледдеру:

— Мне не пришло в голову предупредить людей из списка. Боюсь, мы вгоним их в панику. Надо попросить установить за ними пристальное наблюдение.

— По крайней мере, хоть что-то, — согласился Фледдер. — Что еще вы можете предложить?

— Насколько методичным был Игорь?

— В смысле?

— Ну, например, придерживался ли он списка в определенном порядке… скажем, с начала до конца или как-нибудь еще?

Фледдер покачал головой:

— Нет. Миссис Линсхот была третьей в списке, а Самуэль Лайон почти в самом конце — тут нет системы.

Декок кивнул:

— Сколько всего человек в списке?

Фледдер коснулся нескольких клавиш на своем компьютере.

— Двенадцать, — сообщил он.

— Значит, осталось десять.

— Да нет, одиннадцать. Миссис Бюилдайк не входила в список, но ее имя и адрес есть в книжке.

Декок никак не отреагировал. Он сидел, уставившись в пространство. Затем медленно встал с кресла и двинулся в сторону крючка, на который он вешал свой плащ. С трудом натянул на себя влажную одежду. Фледдер сделал движение, вроде как собрался последовать за ним.

— Куда вы собрались?

Декок ухмыльнулся:

— Собираюсь навестить Лоуи. Пить хочется.


Лоуи, которого обычно называли Малыш Лоуи из-за его миниатюрности, вытер маленькие руки о грязный жилет. Узкое, как у хорька, лицо расплылось в радостной ухмылке.

— Ну и ну, — весело воскликнул он, — к нам снова забрел Великий легавый! Давненько не виделись.

Декок забрался на высокий стул у бара.

— Знаю, знаю, — вздохнул он. — Слишком давно. Но что ты хочешь? Сначала работа, потом удовольствия.

Фледдер уселся рядом с напарником. Он уже почти привык к этому темному и уютному бару, где среди клиентов собирались и проститутки, чтобы забыть о наиболее противных сторонах первой древнейшей профессии. Поговаривали, что и сам Лоуи грешит скупкой краденого, но пойман он был лишь однажды, причем Декоком. Теперь он либо стал значительно осторожнее, либо Декок стал обращать меньше внимания на его малопочтенную деятельность. За долгие годы между маленьким, сереньким хозяином бара и старым, видавшим виды полицейским возникла настоящая дружба. Декок был единственным человеком в Амстердаме, кому Лоуи доверял. А поскольку он сам великолепно знал все, что происходит в преступном мире, то был надежным источником информации.

Лоуи ударился в философию, или он просто был хорошим барменом.

— Работать без гульбы — долго не протянешь.

Он достал старую бутылку коньяка и показал им этикетку.

— То же пойло? — спросил он.

Декок молча кивнул. Вопрос был просто введением в давно устоявшийся ритуал. Фледдер и Декок молча следили за тем, как Лоуи достал три больших бокала и принялся разливать коньяк.

Фледдер взял свой бокал и с удовольствием принюхался. Под чутким руководством Декока он быстро становился настоящим знатоком коньяка. Декок посмотрел бокал на свет и подождал, пока Лоуи тоже не поднимет свой. Вся троица с молчаливым наслаждением сделала первый глоток. Инспектор закрыл глаза и прочувствовал, как золотистая жидкость стекает ему в желудок. То была глубокая медитация.

Маленький бармен первым нарушил молчание.

— Ты вроде как в печали, — заметил он.

Лоуи говорил на таком голландском, который с трудом понимали сами коренные голландцы. Это был язык криминального мира и подворотни. Смесь нескольких языков, причем смысл зачастую был далек от изначального, к тому же произношение сильно искажалось. Ближе всего к нему будет, вероятно, смесь кокни, идиша, безграмотного голландского и папиараменто (смесь голландского, португальского и африканских диалектов).

Декок был единственным полицейским в Нидерландах, который понимал этот жаргон и мог говорить на нем, однако делать это у него язык не поворачивался.

Декок кивнул:

— Это ты тонко заметил.

Хозяин бара рассмеялся:

— Давай, Декок, колись, дело дрянь? — Он не стал ждать ответа. Лицо его стало серьезным. — Я таки прочел на обертке из-под рыбы… что этот козел, убивший старых пердунов, сбег… так тебя это достало, верно?

Те слова, которые в самом деле произносил Лоуи, почти невозможно было понять, но Декоку это удавалось. Фледдер тоже постепенно привыкал к манере Лоуи выражаться. Под оберткой из-под рыбы он имел в виду газету. Голландцы едят много рыбы, а отходы обязательно заворачиваются в газету, прежде чем попасть в помойку. Это также напоминало о стойкой привычке британцев подавать рыбу с чипсами в газете.

Декок кивнул и потер шею.

— Да, Лоуи, — признался он, — меня это беспокоит. Он человек странный, безответственный, непредсказуемый и жестокий. Он способен на все.

Лоуи неодобрительно покачал головой:

— Тюряга нынче вроде кина, где непре… непрер… где кино идет и идет. Цельный день напролет. У меня тут бывают типчики, которые, я точно знаю, должны сидеть в тюряге.

— Но ты их обслуживаешь?

Лоуи вроде как сильно удивился.

— Ясное дело, — сказал он с некоторым раздражением в голосе. — А чё ты хошь? Это ж мой бизнес, сам знаешь.

Декок невольно улыбнулся на такую реакцию. Он показал на пустые бокалы.

— Налей нам еще на дорожку, — попросил он.

Маленький хозяин бара послушался с рвением хорошего трактирщика.

Они долгое время молчали, наслаждаясь коньяком. В конце бара женщина хриплым голосом надрывно пела блюз. Некоторые из посетителей, сидящих за столиками, подтягивали. Когда песня кончилась, все бурно зааплодировали. Несколько человек встали и положили деньги в кружку, стоящую перед певицей. Никто не бросил монеты — только банкноты.

Малыш Лоуи наблюдал за всем из-за барной стойки.

— Старушка Кейт, — сказал он почти с нежностью. — Ей уже на сцене не петь.

Фледдер взглянул на свои часы и зевнул. Он рано встал, а от коньяка захотелось спать. Фледдер поставил бокал на стойку:

— Если что-нибудь услышите, Лоуи, дайте нам знать.

У Лоуи был такой вид, будто его оскорбили до глубины души. Возможно, Фледдер устал. Но как бы ему ни хотелось спать, он обязан был понимать, что не его дело выступать с подобными требованиями. Он был здесь с Декоком, и существовал протокол, которого следовало придерживаться даже среди близких друзей.

Декок поднял взгляд от бокала:

— Да, Лоуи, дай нам знать, если что-нибудь услышишь.

Возмущенное выражение исчезло с лица Лоуи и сменилось понимающим.

— Ясное дело, Декок, ежели что про Игоря прознаю, тут же тебе брякну.

Декок внезапно замер и внимательно посмотрел на маленького бармена:

— Ты сказал «Игоря». Насколько мне известно, в газетах его имя не упоминалось, Лоуи. И мы тебе его не называли.

Лоуи смущенно ухмыльнулся:

— Среди людей бывалых Игорь Стаблинский очень даже неплохо засвечен, сечешь?

— Ты его знаешь?

— Захаживал здеся пару разов или вроде того. Тусовался с одной из шалав… совсем молоденькой. Она прочесывала Лейден-стрит. Кажись, нынче она вляпалась в дурь. — Он помолчал, взглянул на Фледдера и пояснил четко и ясно: — Она наркоманка.

Декок наклонился вперед:

— Где бы мне найти эту девицу, не знаешь?

Малыш Лоуи быстро огляделся, чтобы убедиться, что никто не слышит их разговора. Его не считали стукачом, и он предпочитал не терять этой репутации. Это могло плохо сказаться на его бизнесе, не говоря уж о здоровье. Он свободно разговаривал с Декоком, потому что доверял старому сыщику. Насколько ему было известно, только Декок, Фледдер и он сам знали, что он иногда сливает Декоку информацию. С точки зрения Лоуи, это было на три человека больше, чем требовалось для безопасности. Но у дружбы были свои обязательства, вот он и помогал Декоку, когда мог. И все же он колебался. Игоря не стоило недооценивать.

— Почему бы тебе, — неожиданно сказал он на грамотном голландском, — не заехать в дом номер двести семнадцать по Лонг-Лейден-Сайд-стрит, третий этаж, вход сзади.

— И кто там живет?

— Чокнутый Крис. Он сознательный: сначала героин, потом презервативы. Безопасный секс, сами понимаете. — Он хихикнул.

— Чокнутый Крис, — повторил Декок.

— Ага, — подтвердил Лоуи. — Он точно сможет рассказать вам о подружке Игоря.

От канала Форт они проехали через аллею Старых знакомых, направляясь в сторону площади Старой церкви. Теперь они были на своей территории. В этой части города всегда было шумно. Уже смеркалось. Скоро развернет свою деятельность Квартал красных фонарей, вынудив полицейский участок также поддать жару. Старый, слегка обновленный полицейский участок на Вармез-стрит был alma mater Декока. Некоторые называли улицу голландской Холмистой улицей. Полицейские же считали участок самым загруженным в Европе. Он располагался на границе Квартала красных фонарей и примыкал к гавани. Многоязычное население включало в себя представителей всех слоев общества: от аристократов до разнорабочих, от торговцев наркотиками до уважаемых бизнесменов. В Квартале можно было услышать речь на более чем сотне языков. Церкви здесь соседствовали с борделями. Бары никогда не закрывались, потому что всегда находились люди, готовые заплатить за приют, каким бы жалким он ни оказывался.

Фледдер и Декок впитывали всю эту атмосферу, пока пробирались сквозь толпы у витринных окон, где проститутки уже начали демонстрировать свой товар в розовом и красном свете.

— Лоуи упомянул про подружку Игоря, — сказал Фледдер. Он взглянул на Декока: — Вы вообще что-нибудь слышали об этой так называемой подружке?

Декок отрицательно покачал головой:

— Возможно, она играет совсем незначительную роль в его жизни. Нам пока не удалось найти хоть какой-нибудь след ее существования.

Фледдер взглянул на башенные часы на Старой церкви:

— Вы хотите заняться этим сегодня?

Декок энергично кивнул:

— После побега у Игоря не оказалось большого выбора. Наш парень — классический социопат, если и вовсе не псих. У него почти нет друзей, но хватает ума, чтобы понять, что мы станем следить за теми, с кем он общался. Он не может спрятаться у себя в доме — это очевидно. Если он остался в городе, то, вполне возможно, подался к подружке.

Фледдер снова зевнул. Сонливость сделала его раздражительным.

— Молодые шлюхи-наркоманки практически никогда не живут подолгу в одном месте, — возразил он. — Скорее всего, эта забилась в брошенное здание или снимает убогую каморку в каком-нибудь клоповнике. — Он вздохнул: — Мы с таким же успехом можем искать иголку в стоге сена (или в бесплатных больницах).

Декок взглянул на своего напарника и друга, оценивая его состояние опытным глазом.

— Давай пройдемся еще, — сказал он, — это поможет прочистить мозги.

Фледдер неохотно пошел за ним.


Лонг-Лейден-Сайд-стрит была узкой и темной. В конце, со стороны канала Миррор, исчезли почти все фонари. Только некоторые из них функционировали. Пока они разыскивали номер двести семнадцать, мимо неоднократно проскальзывали темные фигуры. Это была унылая часть улицы. Она была слишком узка для мусоровоза, а жильцы ленились относить свой мусор в конец улицы, откуда его могли вывезти.

Дверь в дом номер двести семнадцать была сломана. Краска облупилась, в верхней панели зияла щель. На замке были явные следы взлома. Из отверстия для писем свисал грязный конец веревки. Фледдер и Декок с этой системой были хорошо знакомы. Любому желающему открыть дверь, нужно было дернуть за веревку, привязанную к щеколде. Щеколда открывалась — и, соответственно, легко отпиралась дверь. Это был обычный способ проникновения в голландские многоэтажные дома. Чаще всего каждый этаж занимала отдельная семья. Общими были только коридор и лестница. Двери комнат на каждом этаже выходили в коридор, поскольку изначально такой дом предназначался для проживания одной семьи. Хитрость с защелкой была придумана для того, чтобы дети работающих родителей могли попасть домой после школы.

Декок потянул за веревку и толкнул дверь. Как и ожидалось, дверь легко открылась. Он поднял свои двести фунтов по узкой скрипучей лестнице. Фледдер шел следом и светил фонариком. На третьем этаже они заметили свет под дверью в конце коридора. Декок подошел и осторожно открыл ее.

В пыльной комнате на маленьком диване сидел мужчина. Черный свитер и черные джинсы облегали его жирное тело, как оболочка сосиску. Худее он от этого не казался. Он встал и направился к посетителям.

— Что вам надо? — спросил он без улыбки.

Декок улыбнулся.

— Меня зовут Декок, — сообщил он с обворожительной улыбкой. — Декок с двумя «к» и «о» между ними. — Он показал большим пальцем на Фледдера: — А это…

Он прервался из-за попытки мужчины вернуться в комнату. Декок протянул руку и без видимого усилия подтащил мужчину поближе:

— Забудь про свои грязные делишки. Мы здесь по другому поводу.

Он толкнул мужчину, вынудив его сесть на диван.

— Нам всего лишь нужна информация, — добавил он.

— Информация?

— Ты ведь Крис, не так ли? Еще тебя называют Чокнутым Крисом?

Мужчина что-то проворчал.

— Я не люблю сюрпризов, — сказал он. — Нельзя сюда приходить без предупреждения. Какого черта вы от меня хотите?

Декок ответил не сразу, но не сводил глаз с мужчины.

— Надо думать, ты сообразил, кто мы такие?

Мужчина фыркнул:

— Если бы я не знал ваших имен, я бы сделал правильный вывод по вашим скверно сшитым костюмам… вы легавые.

— Совершенно верно, — жизнерадостно подтвердил Декок. — Мы инспекторы из полицейского участка на Вармез-стрит. — Он сменил тон на более серьезный: — Мы хотим порасспросить тебя о подружке Игоря Стаблинского.

Чокнутый Крис внезапно испугался:

— О старушке Игоря?

— Да.

— Немка Инга. Вы ее нашли?

Декок и Фледдер переглянулись. Затем Декок внимательно посмотрел на Чокнутого Криса:

— Что ты имеешь в виду — нашли?

Толстяк взмахнул руками:

— Выходит, новости не так уж быстро распространяются. Немку Ингу никто не видел вот уже две недели.

— Никто не видел?

Чокнутый Крис кивнул и добавил:

— Замочили, скорее всего.


В участок они возвращались расстроенными. Дождь все лил и лил. Декок поднял воротник пальто и натянул шляпу на глаза посильнее, потом взглянул на Фледдера:

— Ты что-нибудь слышал о пропавшей девушке?

— Да, — кивнул напарник. — В отчете упоминалась пропавшая Ингебора Сидель из Ганновера. Девятнадцать лет. Последний раз ее видели, когда она садилась в машину на Лейден-сквер.

— Номерной знак?

Фледдер покачал головой:

— Нет, как, впрочем, и описания. Полный ноль, даже модель неизвестна. Говорили что-то насчет кремового цвета. — Он пожал плечами: — Но в темноте это может быть все что угодно: от бежевого до ярко-желтого.

Декок застонал. Но в информации он не сомневался. Фледдер читал все отчеты и большинство из них запоминал.

— Бедняжка, один Бог ведает, что с ней случилось. Не говоря уже о том, что это никак не поможет нам поймать Игоря Стаблинского до конца дня.

Они продолжали идти молча. Дождь совсем озверел, лил как из ведра. Декок слизывал капли, падающие с носа, и смотрел на отражение неоновых огней в лужах на асфальте.

Молчание нарушил Фледдер:

— Вы считаете, что Игорь имеет какое-то отношение к исчезновению Инги?

Декок покачал головой:

— Трудно сказать. Подозреваю, что если Немка Инга и в самом деле мертва, это могло произойти из-за ее профессии.

— Вы что, считаете, что ее мог убить один из клиентов?

— Да, боюсь, что это вполне вероятно. Профессия делает этих женщин особо уязвимыми. Очень немногие носят с собой оружие. Да почти никто не носит. Когда какая-нибудь из них садится в машину к незнакомому мужчине, она так же беззащитна, как и маленький ребенок, несмотря на ее возраст и опыт. Проститутка обычно полагается на свою интуицию и на уличные слухи, предупреждающие о появлении опасного монстра. По сути, она — самое низшее звено в сложной цепи человеческого потребления.

Фледдер согласно кивнул.

Они уже доехали до Дамрака, широкой улицы с магазинами, идущей к плотине почти параллельно с Вармез-стрит, которая считается самой старой улицей в Амстердаме. В том, что полицейский участок здесь самый старый в городе, никто не сомневался.

Когда они вошли в здание, сержант Кастерз, дежуривший в этот день, жестом подозвал Декока:

— Минут пятнадцать назад звонила женщина. Она была вне себя и спрашивала вас.

— Она назвалась?

Кастерз проверил свои записи:

— Да, разумеется. Бюилдайк, Изольда Бюилдайк. Она все время тараторила про этих гусей.

Декок ждал пояснений.

— О чем еще? — наконец вымолвил он.

— Они все сдохли, эти гуси, — сказал Кастерз.

5

Комиссар Бюитендам, высокий и величественный, был старшим в участке на Вармез-стрит. Изящным жестом он указал Декоку на стул перед его столом.

— Садитесь, Декок, — сказал он в своей обычной приторной манере. — Мне нужно с вами посоветоваться.

Декок неохотно уселся. Он всегда с подозрением относился к приглашениям в кабинет комиссара. Нельзя сказать, чтобы он не любил начальника. Просто Декок предпочитал, чтобы начальство оставляло его в покое. Их отношения, пожалуй, можно было назвать сердечными. Конфликтов не возникало, пока комиссар (чаще под воздействием прокурора) не делал Декоку замечания по поводу его поведения или по какой другой причине. Тогда Декок становился упрямым, порой нелогичным. Он ценил возможность вести свои дела в соответствии со своими собственными идеями и методами. Любое вмешательство он считал посягательством на его личную свободу и оскорблением лично ему и его профессионализму.

— На предмет? — спросил Декок.

Комиссар Бюитендам ослепительно улыбнулся инспектору:

— Нам надо поговорить о гусях.

— Каких гусях?

— Гусях миссис Бюилдайк.

Декок прикрыл глаза и слегка склонил голову набок.

— Просто, чтобы я понял… это о каких-то там гусях?

— Они сдохли.

Декок ухмыльнулся:

— Знаю. Кастерз мне еще вчера сказал.

Комиссар никак не отреагировал. Он порылся в бумагах на столе и выудил оттуда доклад. Затем поднял голову:

— Гуси были отравлены.

Декок равнодушно пожал плечами.

— Вне всяких сомнений, — согласился он. — Вряд ли они всем скопом могли сдохнуть от естественных причин. — Он поморщился. — Едва ли можно случайно наткнуться на стадо-другое передохших гусей.

Комиссар не оценил юмор.

— Я хочу, чтобы вы, — сказал он официальным тоном, — расследовали смерть этих гусей.

Декок не мог поверить собственным ушам. Он оторопело смотрел на своего начальника.

— Я? — наконец воскликнул он. — Вы хотите, чтобы я занялся этим расследованием? Я не имею никакого отношения к этим гусям и не желаю ничего о них знать. Миссис Бюилдайк живет на берегу Амстела, это юрисдикция двадцать третьего участка. Вот пусть они и стараются.

Бюитендам поднял руку, как будто пытаясь остановить поток слов инспектора:

— Разве вчера вы не занимались этими гусями?

Декок покачал головой.

— Мне наплевать на этих гусей, равно как и на всех остальных, — резко сказал он. — Я полагаю, что любой, имеющий достаточный участок, может держать гусей. Лично я бы не стал. Я вообще гусей не люблю. Считаю их мерзкими птицами. Я бы…

И снова комиссар остановил поток его слов. На этот раз он хлопнул ладонью по столу.

— Давайте не будем это обсуждать, Декок, — решительно сказал он. — Вы с Фледдером вчера навестили миссис Бюилдайк в связи с этими гусями.

Декок демонстративно вздохнул.

— Я поехал туда, — терпеливо объяснил он, — потому что имя миссис Бюилдайк оказалось в записной книжке Игоря Стаблинского. И ни по какой иной причине. — Он развел руками. — У дамы нечто вроде любви-ненависти в отношениях с садовником. Боюсь, что ее гуси пали жертвами этого конфликта.

Комиссар поднялся с кресла и ткнул пальцем в сторону Декока:

— Я хочу, чтобы вы занялись расследованием этого дела.

Декок усмехнулся без злобы, но и без уважения.

— Гуси… дохлые гуси, — фыркнул он. — Это же курам на смех… расследовать кончину сторожевых птиц эксцентричной дамы.

Комиссар плотно сжал губы. Глубоко вздохнул.

— Вы слышали, что я сказал? — сказал он таким тоном, будто разговор уже закончился. — Решение остается в силе, — добавил он.

Декок медленно поднялся на ноги. Наклонился к комиссару. Доброе лицо старого инспектора было безучастным.

— Игорь Стаблинский сбежал из тюрьмы, — прошипел он. — Вы об этом слышали, или вы читаете отчеты только по подсказке высокопоставленных лиц?

Лицо и шея комиссара стали сначала розовыми, а потом пунцовыми. Щека задергалась в нервном тике. Он вытянул руку, указывая на дверь:

— ВОН!

Декок ушел.


— Ну и как все прошло?

Декок беспомощно развел руками.

— Все прошло путем, — тихо сказал он. — Комиссар разозлился… снова и выгнал меня из кабинета.

Фледдер неодобрительно покачал головой:

— Вы заходите слишком далеко. Вы доводите его до ручки… причем такими темпами, что он скоро будет готов для людей в белых халатах… — Фледдер улыбнулся. — По поводу чего вы поругались на этот раз?

Декок неопределенно махнул рукой куда-то в сторону кабинета начальника, который только что покинул.

— Комиссар проявил великую мудрость и поручил мне расследовать смерть проклятых гусей вдовы.

Фледдер упал на стул с отвисшей челюстью:

— Но… это же не наше дело. Это дело двадцать третьего участка. Кроме того, это ведь и не совсем убийство.

Декок кивнул:

— Именно это я и пытался внушить комиссару. Мне глубоко плевать на этих гусей. Сейчас необходимо разыскать Игоря Стаблинского. Пока этот психопат на свободе, всегда существует вероятность, что он найдет себе добычу. — Он помолчал и вздохнул: — Комиссар думает иначе. — Он коротко и хрипло рассмеялся: — Дохлые гуси! — В последних двух словах прозвучало глубокое раздражение.

Фледдер подошел к стулу, стоящему напротив письменного стола Декока, сел на него верхом, положил руки на спинку, подперев ими голову, и взглянул на инспектора. Затем он покачал головой:

— Не могу понять мотивов нашего начальника.

Декок достал досье Стаблинского из ящика и положил его в центр своего стола.

— Ну, — сказал он, — это проще простого. Уверен, что у богатенькой миссис Бюилдайк есть много влиятельных знакомых. Вот некоторые из этих «друзей» и надавили на нашего комиссара через прокурора.

Фледдер хмыкнул:

— Тогда какие мотивы у нее?

— Ей нужна защита.

Фледдер уже не мог усидеть на месте. Он вскочил и наклонился над Декоком:

— Она вполне может позволить себе нанять охрану… телохранителя. Вряд ли она надеется, что люди на службе общества…

Он замолчал, наткнувшись на взгляд Декока.

— Наверное, это ужасно, — сказал Декок, — испытывать такой животный страх перед какой-то неизвестной опасностью, когда ты прикован к инвалидному креслу. Понимаешь… без помощи она не в состоянии справиться с этим страхом… этим ощущением неизбежной смерти. Думается, именно этого хочет от нас миссис Бюилдайк — чтобы мы ликвидировали источник тревоги.

— А если такого источника не существует?

Декок как будто на минуту задумался над этим вопросом:

— Тогда… тогда она вполне уже готова… как это ты выразился… готова для людей в белых халатах.

В дверь комнаты для детективов постучали. Один из детективов, сидящий ближе к двери, что-то крикнул, и дверь открылась. Вошел полноватый человек среднего роста и спросил о чем-то. Детектив показал рукой, и мужчина медленно приблизился к столу Декока. Он остановился перед ним и неуклюже поклонился:

— Вы… вы инспектор Декок?

Декок кивнул:

— Через два «к» и «о». К вашим услугам.

Мужчина слегка улыбнулся:

— Меня зовут Иво… Иво Бюилдайк. Я сегодня утром приехал из Антверпена после взволновавшего меня телефонного разговора про отравленных гусей. Я хотел бы поговорить с вами насчет моей тети… тети Изольды.

Декок внимательно посмотрел на мужчину. На вид ему было слегка за тридцать. У него было полное красноватое лицо, как будто он постоянно краснел. Светлые волосы склеены с помощью избыточного количества бриолина. Под маленьким носом картошкой — узенькие усики, свисающие к уголкам рта. Голубые глаза водянистые и близорукие.

Декок вежливым жестом пригласил его сесть на стул около стола.

— Садитесь, — сказал он. — Почему вы решили, что мне все это будет интересно?

Казалось, вопрос смутил молодого мужчину.

— Я… я так понял со слов тети Изольды, что вы занимаетесь этим делом. — Он сел, поддернув штанины, чтобы не испортить складки на брюках. На свою физиономию он нацепил выражение заботливого родственника. — Она считает, что вы единственный инспектор, кто в состоянии защитить ее.

— Защитить от чего?

Казалось, Иво удивился вопросу:

— Но я считал, что вы уже все знаете. — Он не только смутился, но и расстроился. — Моей тете угрожали.

— Каким образом?

Иво Бюилдайк пожал плечами:

— Этого мы не знаем. Мои брат и сестра тоже в неведении.

Декок помолчал.

— О каком брате и сестре идет речь?

Иво с выражением извинения на лице улыбнулся:

— Простите, я имел в виду своего брата Исаака и сестру Ирмгард. Они тоже беспокоятся. Видите ли, мы все единственные наследники тети Изольды. Мы… ну, мы наследуем все, если она… если… — Он не закончил предложение, лишь неопределенно махнул рукой.

Декок не сводил с него глаз.

— Она собирается умереть? — грубо спросил он.

Бюилдайк оторопел:

— Как… что вы имеете в виду?

— Тетя Изольда собирается умереть в ближайшем будущем? — нетерпеливо переспросил Декок.

Иво Бюилдайк почесал за ухом, явно сильно смутившись.

— Нет… нет, — произнес он, заикаясь. — Н-нет, я… не думаю. Разумеется, нет. Но в письмах сказано, что ее убьют.

— Убьют?

Бюилдайк энергично покивал головой:

— Тетя Изольда получила несколько писем, и во всех говорится, что это произойдет скоро. — Он проглотил слюну. — Тетя Изольда приняла эти письма очень близко к сердцу. Она сильно встревожилась, заперлась в доме. Она просто в ужасе. Хотя говорить она об этом не говорит, но по ее поведению я решил, что тетя подозревает одного из нас.

— Вас, вашего брата или сестру?

Бюилдайк помахал рукой, что могло одновременно означать недоумение и озадаченность.

— Она считает, что мы единственные, кому могла бы быть выгодна ее смерть.

— Это так?

Иво Бюилдайк подумал.

— Разумеется, мы небогаты, — осторожно сказал он. — Всем троим наследство тети Изольды совсем не помешает. Надо ведь быть реалистом. Но это не значит, что мы желаем ей смерти. — Он помолчал и положил руки на колени. — Кроме того, тетя Изольда не единственная, после кого мы наследуем. Наш дядя Иммануил тоже очень состоятельный человек… у него нет детей, и он старше тети Изольды.

— То есть он может умереть раньше.

— Вот именно.

Декок втянул нижнюю губу и снова выпятил ее, несколько раз повторив это неприятного вида действие.

— А ваш дядя получал письма с угрозами?

— Я не знаю, — сказал Иво, вздыхая. — Если и получал, то мне об этом ничего неизвестно. Он живет на вилле недалеко от Бюссюма. Живет вместе со старой экономкой, которая тоже упомянута в завещании. Мы приезжаем к нему несколько раз в году. У дяди Иммануила атеросклероз начальной стадии, и он слегка не в своем уме. Иногда даже не узнает нас. — По его лицу пробежала нежная улыбка. — Думаю, дядя даже не стал бы открывать эти письма с угрозами. Он мог их просто выбросить или сунуть в какой-нибудь ящик.

Декок кивком выразил свое понимание:

— Вы же знаете, насколько все относительно… нераспечатанные письма с угрозами абсолютно безвредны.

Иво всмотрелся в бесстрастное лицо Декока:

— Вы хотите сказать, что тете Изольде не надо было читать эти письма?

Декок улыбнулся:

— Кто способен справиться с человеческим любопытством? — Он присмотрелся к Бюилдайку. — Но вы тоже полагаете, что письма с угрозами в адрес вашей тети — вполне реальная вещь. — Это было утверждение, не вопрос.

Молодой человек неуверенно покачал головой:

— Я их читал. Одно могу сказать — содержание действительно угрожающее. Я вполне могу понять, почему тетя Изольда боится за свою жизнь. А теперь эта история с отравленными гусями… она могла умереть просто от паники.

Декок несколько секунд смотрел на Бюилдайка. Лицо старого сыщика оставалось бесстрастным.

— Возможно, мистер Бюилдайк, — сказал он, — кто-то и добивается, чтобы ваша тетя умерла от страха.


Иво Бюилдайк ушел, заявив напоследок, что он, как любящий племянник, считает своим долгом на время поселиться в доме тети. Подошел Фледдер и уселся на освободившийся стул. Во время разговора он делал подробные записи и иногда незаметно вводил некоторые данные в свой компьютер. Декок был уверен, что вот-вот появится новый отчет.

— Когда мы там были, — сказал Фледдер, — она сказала, что ее страхи неопределенны. И что удивительно, она ни слова не сказала о письмах с угрозами.

— Возможно, она полагала, что еще не время… — Декок помолчал, задумавшись. — В любом случае, — наконец промолвил он, — эти письма начали приходить некоторое время назад. Ее страх усилился, заставив ее приказать садовнику избавиться от собак и приобрести гусей. Затем она начала надоедать полицейским из двадцать третьего участка. Это все говорит о том, что она впала в отчаяние.

— Почему же тогда она не поделилась этой информацией с нами? И теперь из Антверпена является ее племянник и просвещает нас насчет писем с угрозами.

Декок согласно кивнул:

— Смерть гусей, вне всякого сомнения, сильно потрясла ее. Она восприняла это как прямую угрозу своей безопасности. Сегодня утром, после того как были найдены дохлые гуси, она наверняка решила предпринять своего рода контратаку. Воспользовалась своими связями, чтобы надавить на нашего комиссара и послала племянника, чтобы он настоял на немедленных действиях. Мне думается, она чувствует, что ситуация становится опасной.

Фледдер явно удивился:

— Неужели вы в самом деле думаете, что ее могут убить?

Декок не ответил. Он уставился в пространство, о чем-то думая. Затем встряхнул головой, чтобы избавиться от ненужных мыслей. На его губах появилась улыбка.

— Знаешь, сынок, меня начинают интересовать эти гуси.

— Комиссар будет счастлив, — ухмыльнулся Фледдер.

Декок встал. Рукой показал на компьютер напарника:

— Разыщи все, что есть про Иво. Нам надо знать, чем он зарабатывает на жизнь, где именно в Антверпене живет и так далее. Я бы также не возражал против информации о другом племяннике, Исааке, и племяннице Ирмгард. Запусти свой магический ящик и расскажи мне, что ты там обнаружишь.

Фледдер встал:

— Вы считаете, что эти трое как-то завязаны в этом деле?

Декок усмехнулся:

— Когда на кону большое состояние, у человека могут появиться весьма лихие идеи.

Он направился к своему плащу, но в этот момент зазвонил телефон, стоящий на его столе. Фледдер наклонился и снял трубку. Декок остановился и повернулся к нему.

После короткого разговора Фледдер положил трубку.

— Ну? — спросил Декок.

— Моему магическому ящику придется подождать. Стаблинского обнаружили.

— Где?

— Он ехал на украденном «БМВ» через Бюссюм.

— А там живет дядя Иммануил.

Фледдер кивнул.

6

Они поехали из Дэмрака в Рокин. Робкое солнце проглядывало сквозь слой торопливых облаков, освещая Королевский дворец. Затем солнце закрыла очередная черная туча, тут же обрушившая на землю новую порцию проливного дождя. Декок наслаждался переменчивой картиной. Он любил Амстердам вне зависимости от погоды. Амстердаму не требовался солнечный свет, как Риму или Парижу. Красота его была создана для мягких, дождливых дней.

Инспектор искоса взглянул на Фледдера, который уверенно вел старый «фольксваген» по мокрым и скользким улицам, запруженным машинами. Он чувствовал особую связь со своим напарником. Сколько сложных дел им довелось расследовать вместе? Декок помнил семнадцать, но, возможно, их было больше. Он не мог воспроизвести детали, но навсегда запомнил первое дело, которое расследовал вместе с Фледдером.

Тогда еще на участке командовал другой комиссар. Из-за Фледдера Декока вызвали из отпуска, чтобы он помог ему разобраться с убийством проститутки. После этого они стали неразлучны. Фледдер также был первым, кто начал давать делам названия. Декок улыбнулся, припомнив некоторые из них. Например, было дело «Мрачный обнаженный труп». Декок все еще ощущал жалость, когда вспоминал прекрасную Кристел. Припомнил он и другие дела: «Мертвый Арлекин», «Романтическое убийство», «Танцующая смерть». Фледдер наверняка назовет их сегодняшнее дело как-нибудь вроде «Гуси-убийцы» или «Гуси смерти». Он улыбнулся и выбросил воспоминания из головы.

— Откуда машина, узнали?

— «БМВ»?

— Та, которую вел Игорь.

Теперь пришла очередь улыбнуться Фледдеру. Декок считал марку, модель, год выпуска машины несущественными пустяками. Он рассматривал машины с другой точки зрения. Он различал их по цвету. Если машина была большой, инспектор полагал, что, скорее всего, она американская. Если она была широкой, Декок считал ее «роллс-ройсом». В остальном он подразделял машины на маленькие, быстрые, грязные и так далее.

— Узнали. Машину угнали в Амстердаме. Она исчезла с Амстел-роуд через несколько часов после того, как он сбежал из тюрьмы. Похоже, он пользовался одной и той же машиной.

— Все еще?

— Нет, полицейские нашли эту машину рано утром в Амерсфорте. Она стояла среди других автомобилей около церкви Пресвятой Богородицы. Правый бампер был слегка помят, возможно, после недавнего столкновения.

— Об этом что-либо известно?

— Нет… ведется расследование.

— Каким образом они заметили Игоря в Бюссюме?

Фледдер улыбнулся:

— Полиция городка проводила регулярную проверку на предмет безопасности. Вы знаете, как это делается. Они останавливают любую машину и убеждаются, что она в хорошем техническом состоянии. Вы удивитесь, когда узнаете, сколько машин находятся в таком состоянии, что их вообще нельзя выпускать на дорогу. Например…

Декок перебил его:

— Мне на это плевать, рассказывай об Игоре.

— Ну, как я уже сказал, полицейские проводили регулярные проверки. Среди машин, которым они велели остановиться, была и красная «БМВ». Сначала водитель притормозил, как будто собирался послушаться, но потом нажал на газ и был таков. Одному полицейскому удалось рассмотреть водителя и опознать в нем Игоря Стаблинского. Вы ведь знаете, я разослал данные с фотографиями по всем участкам.

— И что?

— Они сразу же дополнили мои данные, указав марку машины, и отправили дополнительные предупреждения всем постам впереди.

— Почему за ним не погнались?

— Не было времени. В их распоряжении были один фургон и патрульная машина. Она стояла непосредственно за фургоном — не выехать, — а все полицейские осматривали другие автомобили и регулировали движение. «БМВ» исчезла в боковой улице, прежде чем они смогли пуститься вдогонку. Ребята сделали, что могли, то есть дополнили мои данные, как я уже сказал.

Декок вздохнул:

— А у Игоря тем временем оказалась уйма времени, чтобы избавиться от машины. Теперь он далеко, причем во вновь угнанном автомобиле.

— Скорее всего, — согласился Фледдер.

— Что насчет дяди Имманиула? Ты поведал полиции Бюссюма о страсти Игоря к богатым старичкам?

Фледдер ответил не сразу. Он немного вильнул, ловко объехав группу велосипедистов. Несколько минут он обращал внимание только на дорогу.

— Да, — наконец ответил он. — Я сообщил об этом, и мне пообещали быть начеку.

Дальше они поехали молча. Внезапно Декок выпрямился:

— Но ведь дяди Иммануила не было в списке Игоря, верно?

Фледдер удивился:

— Вы правы. Вроде нет. Я проверю, чтобы убедится, но полагаю, его в списке нет. Возможно, мы подсознательно объединяем два дела, я имею в виду — гусей и Игоря. Наверное, это просто совпадение, что Игорь попался патрулю именно в Бюссюме. Это могло случиться где угодно.

— Возможно, — не очень уверенно сказал Декок.

Фледдер не знал, в какой части аргументов сомневается старший напарник.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Его видели в Бюссюме. Машина, в конце концов, оказалась в Амерсфорте. Он вполне может до сих пор быть где-то там. Бюссюм и Амерсфорт недалеко друг от друга.

Фледдер пожал плечами:

— В том районе все рядом — Бюссюм, Ноорден, Хильверзюм, Амерсфорт. Это восточный край провинции. Ничего существенного, кроме этого, я не вижу. У вас есть там какие-нибудь связи?

Декок не ответил. Он смотрел в окно и, казалось, глубоко задумался. Так продолжалось некоторое время. Затем он резко повернулся к Фледдеру:

— Тебе не кажется странным, что все имена в этом деле начинаются с буквы «И»?

Напарник призадумался:

— Да, вы правы… Изольда, Иво, Исаак, Иммануил… Все Бюилдайки.

— Ты забыл одного.

— Кого?

— Игоря Стаблинского.


Декок остановился напротив кованой калитки усадьбы «Счастливое озеро» и посмотрел на табличку. На фоне темнеющего неба позолоченные буквы выглядели странно, даже зловеще.

Тяжелая кованая калитка, висящая между двух опор, заставила его вспомнить о Юрке, городе, где он родился. Там была точно такая же, и вела она на кладбище. Город стоял на холме, который когда-то был островом. Декок все еще помнил, как его, мальчишку, зачаровывала эта кованая калитка. Это был впечатляющий портал, который разделял два города: живых и мертвых. Сквозь узоры можно было заглянуть на кладбище. Таким образом, смерть никогда не была слишком далеко, хотя он никогда не переходила границы мира живых.

Когда он смотрел сквозь прутья решетки, то представлял себе ангела смерти, прятавшегося под надгробными камнями. Для ребенка его возраста мысль о смерти была непостижимой, но он мог представить себе ангела. Когда старый Джелле, могильщик, широко распахивал калитку, юный Декок никогда не рисковал заходить за этот символический и реальный портал: что-то удерживало его. Он так и не рискнул сделать решающего шага за калитку. И на этот раз дежавю заставило его помедлить.

Фледдер не понял, почему они задержались. Он прошел мимо своего напарника и толкнул правую половину калитки. Как и в первый раз, она не была заперта. Скрип петель возвестил об их прибытии. Полицейские закрыли за собой калитку и осторожно пошли по дорожке. Мрачную тишину нарушал только хруст гравия под их ботинками.

Слева на лужайке валялись несколько дохлых гусей. Их стащили в одну кучу. На траве все еще были видны следы того, как их волокли. Птицы, довольно противные при жизни, сейчас выглядели жалко.

Декок склонился над птицей, лежащей немного поодаль от общей кучи, и тщательно осмотрел труп. Он не нашел никаких признаков, указывающих на причину гибели. Никаких следов насилия, ран, свернутой шеи.

Старый садовник все в тех же сабо подошел поближе. Палкой показал на гусей:

— Отравлены.

Декок выпрямился и кивнул.

— Похоже на то, — согласился он.

Старик склонил голову набок:

— Я просто собрал их всех в кучу. Я не знал, что вы будете делать.

— Я хочу, чтобы их вскрыли. Надо узнать, чем их отравили.

Старик зло улыбнулся:

— Стрихнином.

Декок спокойно взглянул на него:

— Откуда вы знаете?

Старик снова воспользовался своей палкой, чтобы показать в сторону сарая.

— Моих запасов стрихнина сильно поубавилось. Наверное, кто-то смешал его с кормом.

— Что-нибудь осталось?

— Корма?

— Да.

— Нет, я вымыл все миски.

Декок долго смотрел на мертвых птиц.

— Кто мог это сделать? — сердито спросил он.

Садовник слегка пожал плечами:

— Тот, кто это сделал, забыл оставить свою визитку.

Декок внезапно повернулся лицом к садовнику. С близкого расстояния он уставился тяжелым взглядом из-под бровей прямо ему в глаза:

— Это ты сделал, Виллем?

Старик не отвел взгляда. Сказал спокойно:

— Нет, это не я.

Внезапно его нижняя губа задрожала.

— Вы знаете, гуси не входят в число моих друзей. — Его тон был печальным. — Они для садовника настоящая катастрофа. — Он повернул голову в сторону большого дома: — Но если они были ей нужны… вы понимаете… Я же ее раб. Делаю то, что мне велят, вот и все.

Декок долгое время задумчиво смотрел на садовника. Затем повернулся к Фледдеру:

— Пожалуйста, распорядись, чтобы кто-нибудь убрал эти трупы.

Фледдер кивнул:

— Я воспользуюсь телефоном в доме.

Они втроем направились к дому. Садовник шел между двумя полицейскими. Он показал на ряд машин перед каретным сараем.

— Похоже на воссоединение, — проворчал старик. — Она собрала всю семью. — Он фыркнул. — Как только эти дурацкие гуси сдохли, она впала в настоящую панику.

— Так плохо?

Садовник выразительно кивнул:

— Ну да, она постоянно звонит по телефону. Никогда не видел ее в состоянии, настолько близком к истерике.

Декок небрежно взглянул на него:

— Я слышал, она получала письма с угрозами.

Виллем вроде бы удивился:

— Что? Кто вам сказал?

— Ее племянник, Иво. Он специально съездил в полицейский участок, чтобы рассказать мне об этом. Похоже, дорогая тетушка отправила его с этим поручением.

Садовник покачал головой:

— От меня она требует, чтобы я держал это в секрете.

— Так письма с угрозами были?

Виллем кивнул:

— О да. Она получает их уже в течение шести месяцев по меньшей мере. Кто-то пишет ей, что она скоро будет убита.

— Вы эти письма читали?

— Думаю, не все.

— Сколько?

Старик показал два пальца:

— Два письма. Однажды утром она позвала меня в дом и дала прочесть эти письма. Там было сказано, что ей осталось мало жить… были даже намеки на наемного убийцу.

— Они не показались вам письмами психопата? Я хочу сказать, не подумали ли вы, что к ним стоит отнестись серьезно?

— Да. Признаюсь, они меня напугали.

— Как выглядели эти письма?

— Напечатаны на машинке, конверт голубой, как для деловых писем. Внутри конверт разлинован. Когда я вынимаю почту из ящика, я всегда смотрю, нет ли там такого конверта, причем без обратного адреса. Поэтому я каждый раз знаю, что она получила еще одно такое письмо.

Декок кивнул своим собственным мыслям:

— И как часто это происходит?

— В последнее время они приходили почти еженедельно.

— Отправитель в письмах… не требовал денег?

Виллем отрицательно покачал головой:

— Я ничего такого не читал. Не думаю, что дело в деньгах… Полагаю, что кто-то хочет ее напугать.

— Зачем?

Садовник пожал плечами:

— Понятия не имею.

— Почему она не обратилась в полицию раньше?

— Она все время просила защиты.

— Но она не сказала ни слова о письмах.

Старик снова покачал головой:

— Нет, не сказала. И не разрешала никому другому говорить о них полиции.

— Почему?

Неожиданно вопрос вызвал раздражение садовника. Он даже покраснел, сердитым жестом показав на дом:

— Почему бы вам ни спросить у нее самой?


Все собрались в скупо обставленной комнате. Единственной радостной деталью был вид на луга, открывавшийся из окна. Миссис Бюилдайк, торжественно выпрямившись, сидела в центре в своем резном кресле. Племянник Иво стоял справа. Его пухлая левая рука лежала на спинке кресла.

Декок двинулся к креслу, по пути рассматривая лица. Они были мало похожи друг на друга, никаких фамильных черт, общих с тетей и ее племянником. Но все смотрели на него со схожим величественным выражением, которое говорило об их родстве.

Слева стояла широкая деревянная скамья с вышитыми подушками. Там, на максимально возможном расстоянии друг от друга, сидели мужчина и женщина. За скамьей, как на параде, стояли трое детей: два мальчика и девочка. Декок решил, что старшему мальчику лет шестнадцать. Это был крепкий юноша в голубой футболке с заглавной буквой «S» на груди. Со своими спутанными светлыми волосами, свисающими на глаза, он напоминал сонного щенка. Стоящий рядом мальчик был более хрупким, почти истощенным. На нем был свитер на несколько размеров больше, чем нужно, что придавало ему неаккуратный вид. Девочке было лет десять. На ней было красное бархатное платье с коротким вышитым капюшоном, напоминающим пелерину. Длинные белокурые волосы спускались ниже лопаток старомодными тугими локонами. В детях обнаруживалось больше фамильных черт Бюилдайков: у всех были заостренные носы и высокие скулы.

Декок подошел к «трону» и слегка поклонился, не сумев при этом скрыть улыбку. Миссис Бюилдайк покровительственно кивнула и жестом указала на правую сторону:

— Инспектор, сегодня утром вы уже познакомились с моим племянником Иво. Он доложил мне о результатах вашего с ним разговора. — Она указала костлявым пальцем на скамью: — Я хочу представить вам своего племянника Исаака… племянницу Ирмгард и ее троих детей — Питера, Поля и Пенни. Муж Ирмгард должен приехать сегодня вечером. Его задержали дела. — Она царственным взглядом оглядела комнату и махнула рукой в сторону Декока и Фледдера. — Это инспектор Декок и его помощник Фледдер, — обратилась она ко всем присутствующим в комнате.

Декок покачал головой.

— Коллега Фледдер, — поправил он.

Миссис Бюилдайк его как будто не услышала.

— Я пригласила обоих джентльменов, — продолжила она, как если бы Декок ее не перебивал, — чтобы расследовать гибель гусей. Это очень серьезно. Я взяла этих птиц, чтобы они защищали меня… то есть делали то, что должна делать полиция.

Последовала многозначительная пауза. Миссис Бюилдайк с неудовольствием взглянула на Декока.

— Вчера, — продолжила она, — я поделилась с вами моим беспокойством. Меня мучило подозрение, что с гусями… должно случиться нечто ужасное. Теперь ясно, что подозрения были вполне обоснованны. — Она возмущенно подняла подбородок. — Если окажется, что птицы были отравлены стрихнином, я требую, чтобы арестовали моего садовника.

Декок равнодушно смотрел на нее.

— Старого Виллема? — спросил он.

— Да.

Декок с сомнением покачал головой:

— Я допрашивал садовника всего минут десять назад. Он дал мне слово, что не имеет никакого отношения к смерти ваших гусей.

Миссис Бюилдайк с жалостью взглянула на него, затем явно рассердилась:

— И вы ему верите?

Декок поколебался, прежде чем ответить.

— Для офицера полиции, — осторожно сказал он, — вопрос не в доверии, а в юридических доказательствах.

Миссис Бюилдайк все больше выходила из себя:

— Виллем ненавидел гусей. Он даже не мог скрыть этой ненависти. Он купил стрихнин, и большая часть его запасов исчезла.

Декок приветливо ей улыбнулся:

— Он мне все это сказал.

— И что?

— Все это неважно. Каретный сарай на ночь не запирается. Для взрослого человека проще простого перелезть через забор и проникнуть в сарай.

— Вы думаете, что в дом кто-то проник, посторонний человек?

— Возможно, это не совсем посторонний человек. Скорее, это кто-то, бывавший здесь раньше или… остававшийся ночевать в доме.

Миссис Бюилдайк оторопело посмотрела на Декока:

— И этот человек направился прямиком к ящику, где хранился стрихнин, и отравил моих гусей. — Она взмахнула рукой, как будто лишившись дара речи. — Это… вы должны признать… это… немыслимо. — Она поерзала в кресле и плотнее прижалась к его спинке. — Повторяю: я требую, чтобы вы арестовали моего садовника.

Декок покачал головой:

— Я не стану арестовывать Виллема. — Он сурово посмотрел на нее и продолжил: — Не будет никакого ареста, если вы не представите доказательства, что Виллем является автором хотя бы одной угрозы.

Миссис Бюилдайк крепко сжала руками подлокотники кресла. Декок заметил, как побелели костяшки ее пальцев.

— Я могу представить вам такие доказательства, — огрызнулась она. В глазах появился диковатый блеск. Она повернулась к племяннику. — Иво, достань письма, — прошипела она, напомнив Декоку ее безвременно почивших гусей.

Иво направился к письменному столу в углу комнаты, достал ключ, отпер верхнюю крышку и выдвинул ящик. Он вернулся со стопкой писем, перевязанных красной ленточкой.

— Обратите внимание на почтовые штемпеля, — зло сказала она. — Эти письма были отправлены из Олдкерка. В те дни, когда Виллем ездил туда по моему поручению за покупками.

7

Фледдер, снова сидя за рулем старого «фольксвагена», взглянул на своего партнера. На лице молодого человека было написано удивление. Он шлепнул ладонью правой руки по рулевому колесу:

— Так почему вы не арестовали садовника? — В голосе кроме удивления звучал гнев. — Господи, да у вас были все основания! Миссис Бюилдайк расстроена, что вполне логично. Готов поспорить, что она уже сидит на телефоне и названивает всем влиятельным людям, которых знает. Вы оглянуться не успеете, как все эти бюрократы навалятся на вас и обвинят… в пренебрежении своими обязанностями.

Декок никак не отреагировал. Он уселся поглубже, сохраняя суровое выражение лица. Критика Фледдера ничуть его не трогала. Слова как будто влетали в одно ухо и вылетали в другое.

Фледдер раздраженно фыркнул, но не сдался.

— Я полагаю, что эти штемпели имеют важное значение. Она, видно, давно заметила, что письма всегда отправлялись в те дни, когда Виллема не было дома… Когда он ездил в Олдкерк. Неважно, верила ли она в то, что это простое совпадение, или нет, но она начала следить… — Фледдер несколько секунд помолчал. — Что же касается этих гусей, то мне ваше предположение насчет постороннего человека кажется по меньшей мере сомнительным. — Он выпятил нижнюю губу и покачал головой. — Не могу сказать, что у вас сегодня удачный день. Должен признаться, никогда не видел вас столь беспомощным.

Фледдер сосредоточился на дороге. Молчание Декока раздражало его и заставляло усомниться в себе. Он был прекрасно знаком с непредсказуемостью своего друга. Разумеется, невозможно догадаться, о чем он думает. Фледдер решил сделать еще одну попытку, заговорив на этот раз в более дружеском тоне.

— И вообще, это не может быть совпадением. Я хочу сказать, почтовые штемпеля.

Декок немного поднялся в кресле и вздохнул:

— Я не верю, что Виллем виноват.

Фледдер коротко рассмеялся.

— У вас двойные стандарты, Декок, — заметил он. — Сами же говорили, для офицера полиции важно не доверие, а юридические доказательства.

Декок вспомнил свои собственные слова и скупо улыбнулся.

— Ну, — сказал он немного погодя, — иногда я полагаюсь на свое знание людей. Насколько я могу заключить, старый Виллем не тот человек, который нам нужен… он не тот, кто угрожает Изольде. Напротив, мне кажется, он ее любит.

Фледдер на мгновение потерял дар речи.

— Что? — наконец выпалил он. — Любит… калеку?

Декок бесстрастно взглянул на своего напарника.

— Так ты считаешь, — спросил он, — что это невозможно?

Фледдер поставил полицейскую развалюху за квартал до участка. Декок медленно распрямился из своего скрюченного положения и захлопнул за собой дверцу. Облокотившись на крышу машины, он посмотрел на остроконечные дома, которые отделяли их от Вармез-стрит. Через пробел между домами он мог видеть заднюю стену здания полицейского участка. На мгновение ему представилось, что эта незатейливая стена пучится от похоти, страстей, сердечных страданий и эмоций многих десятилетий. На него нахлынули гнетущие чувства, угрожая задушить его. Инспектор подождал, пока это ощущение пройдет, и взглянул на освещенное окно кабинета своего начальника. Он знал, что комиссар ждет его.

Правой рукой Декок потер подбородок и усмехнулся. Он подождал, пока Фледдер закроет машину, а затем плечом к плечу пошел с ним по аллее на Вармез-стрит. Оказавшись в здании участка, они прошли мимо конторки, за которой восседал дежурный — это снова был Мейндерт Пост.

— Вас там ждет один мужик наверху, — проорал он своим оглушительным голосом. — Сказал, его зовут Чокнутый Крис. У него есть информация насчет дамочки, которой вы интересовались.

Фледдер и Декок затормозили. Декок вопросительно оглянулся.

— Я ему сказал, — продолжил Пост, слегка убавив децибелы, — чтобы он передал информацию мне, но он хотел говорить только с вами двумя.

Мейндерт медленно вышел из-за конторки.

— Но я бы на вашем месте сначала поговорил с комиссаром, — сказал он почти нормальным голосом. — Он совсем недавно пришел. И с ним этот прокурор, мистер Шооп. Оба были явно в дурном настроении. — Мейндерт кивнул Декоку: — Я должен сразу же доложить, как только вас увижу или что-то от вас услышу. Простите, я всего лишь посыльный.

Декок весело помахал ему, скрывая внутреннее беспокойство. Он опасался, что снова придется бороться с нежеланным вмешательством в свои дела.

Вместе с Фледдером Декок поднялся по лестнице.

— Почему бы тебе не узнать, что хочет нам поведать Чокнутый Крис, а я пойду к комиссару?

Фледдер опасливо посмотрел на него.

— Сохраняйте спокойствие, — посоветовал он. — Не выходите из себя.

— С чего бы это мне выходить из себя?

— Я вас знаю, приятель… К тому же Бюитендам не так уж и плох.


Декок постучал в дверь и терпеливо подождал ответа, затем уверенно вошел. Он слегка наклонил голову, специально выбрав такую позу, — ему вовсе не хотелось конфронтации. Инспектор твердо решил не реагировать на любую критику в свой адрес. Он согласится на все, что они захотят.

Комиссар Бюитендам, сидящий за огромным письменным столом, выглядел усталым и усохшим. Жестом изящной руки он показал на кресло рядом со столом, где находился одетый с иголочки маленький человек.

— Полагаю, представлять вас не надо, — начал комиссар своим интеллигентным голосом. — Вы знаете мистера Шоопа, нашего уважаемого прокурора, по предыдущим делам. — Он слегка покашлял, чтобы произвести впечатление. — Сегодня мы все собрались здесь из-за удручающего доклада, полученного мною и мистером Шоопом. Он касается вашего поведения в доме миссис Бюилдайк. Миссис Бюилдайк сообщает, что вы отказались арестовать ее садовника, несмотря на то что для этого были самые веские основания.

Он замолчал и укоризненно погрозил Декоку пальцем.

— Если все так, то это серьезное нарушение, Декок, — продолжил комиссар. — Теперь и мы и вы должны отвечать на обвинение в халатности. У миссис Бюилдайк есть очень влиятельные знакомые в полиции и Департаменте внутренних дел, перед которым мы все отчитываемся. — Он снова откашлялся. — Ее знакомые… гм… эти влиятельные люди настаивают, чтобы я вас сурово наказал за пренебрежение обязанностями.

Декок еще ниже наклонил голову:

— Что ж, если хотите умиротворить этих… благодетелей, валяйте наказывайте меня.

Комиссар опустил руку. Его удивил ответ Декока. Он уже приготовился к спору. Бюитендам снова покашлял, на этот раз, чтобы скрыть свою неуверенность.

— Вы наверняка понимаете, Декок, что у меня нет власти, чтобы наказать вас самостоятельно. Дело должно быть передано в специально организованный комитет. Я даже не могу давать рекомендации по поводу вашего наказания этому комитету, особенно учитывая ваш послужной список.

Декок пожал плечами.

— Вы говорили о наказании, — спокойно произнес он, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Пусть так и будет. Какое отношение к этому имеет мой послужной список? Я пренебрег своими обязанностями — вы знаете, что должны делать. Что тут еще обсуждать?

Комиссар внимательно присмотрелся к нему: он не доверял ни робости Декока, ни его тону. Затем он взглянул на прокурора в поисках поддержки:

— Прокурор разделяет мое мнение по поводу того, что арест был полностью оправдан, а в данных обстоятельствах — обязателен.

Декок подавил усмешку. Все это было пустой болтовней, жаль только, что он не мог позволить себе назвать вещи своими именами. Огромным усилием воли он подавил желание высказаться от души и просто беспомощно развел руками:

— Я не стал арестовывать садовника миссис Бюилдайк.

Мистер Шооп презрительно хмыкнул.

— Мы не могли не заметить, — сказал он.

Декок проигнорировал его вмешательство.

— Я не стал арестовывать садовника миссис Бюилдайк, — повторил он, — потому что не считаю его виноватым. Несмотря на бытующее мнение, полиция не должна тратить время, силы и деньги налогоплательщиков на арест невинных людей.

Мистер Шооп покачал головой:

— Он далеко не невинен.

Декок слабо отмахнулся:

— Помимо всего прочего, моя совесть не позволила мне лишить этого человека свободы.

Чаша терпения комиссара переполнилась. Он оттолкнул кресло назад и встал.

— С каких это пор вопрос об аресте зависит от вашей совести?

Декок взирал на него, не пытаясь защищаться.

— С того самого дня, как я стал инспектором. А это было очень давно.

Комиссар явно выходил из себя. На его щеках появились красные пятна.

— Нас… плевать я хотел на твою совесть! — заорал он, теряя самообладание.

Декок спокойно смотрел на него.

— Мне же не наплевать, — сказал он. Он кивнул сам себе, как бы подтверждая сказанное. — Не наплевать, — повторил он.

Затем глубоко вздохнул и принялся ровно дышать, чтобы не показать, что он чувствует.

— Если вы оба решили, — продолжил Декок, окончательно взяв себя в руки, — что садовник виновен, у любого из вас достаточно власти, чтобы отправиться в «Счастливое озеро» и самостоятельно произвести этот арест. Или вы можете поехать вместе.

Казалось, Бюитендам сейчас взорвется.

— Не тебе решать, что нам делать! — взвизгнул он.

Декок сжал губы и еще раз глубоко вздохнул.

— А я, — наконец сказал он, — не собираюсь поступаться своей совестью.

Комиссар Бюитендам вышел из-за своего письменного стола. На мгновение показалось, что он ударит Декока. Затем он остановился. Лицо и шея были красными, почти пурпурными, на лбу вспухла вена, а глаза готовы были вылезти из орбит. Вытянутой рукой он показал на дверь.

С этим жестом Декок был отлично знаком. Он повернулся, чтобы выйти. Разъяренный комиссар только собрался открыть рот, как в кабинет влетел Фледдер. Он остановился посредине комнаты.

— Садовник, — запыхавшись выдохнул он.

Декок внимательно посмотрел на него:

— Что с садовником?

Фледдер проглотил ком в горле:

— Его убили… по-видимому, в каретном сарае.

8

Декок мрачно взглянул на обоих мужчин, стоящих около стола: один за ним, другой сбоку. Они медленно сошлись, как будто ища друг у друга поддержки, посмотрели друг на друга, все еще не оправившись от шока. От величественной, аристократической позы Бюитендама ничего не осталось. Мистер Шооп уже не казался одетым с иголочки, он был просто маленьким и растерянным.

Декок сделал шаг в их сторону. На языке крутилось едкое замечание, но в последнее мгновение он передумал, резко повернулся и вслед за Фледдером вышел из кабинета.

Фледдер рванул по коридору к лестнице, инспектор за ним. Мчащийся Декок обычно представлял из себя комичное зрелище. Но в его суровом, решительном лице не было ничего смешного.


Фледдер вел потрепанную полицейскую машину в направлении Олдкерка. Он слишком быстро въехал в туннель под Уисп-стрит. На полдороги до поворота Фледдер вдруг резко затормозил. Декок ударился лбом об дверцу машины и с негодованием взглянул на него.

— Подумай о моем преклонном возрасте. Я хотел бы успеть получить удовольствие от выхода на пенсию, — недовольно сказал он. — Мне уже совсем немного осталось… — Он тяжело вздохнул. — Зачем тебе мчаться как угорелому на место преступления? Мертвый он и есть мертвый. У меня в этих делах имеется некоторый опыт — еще ни разу не доводилось видеть мужчину или женщину, оживших только потому, что полиция приехала на пять минут раньше.

Фледдер опять резко затормозил, потому что загорелся красный сигнал светофора. На этот раз он подставил руку между бортом машины и головой Декока.

— Простите, — извинился он. — Не хочу, чтобы вы снова ударились головой. — Когда загорелся зеленый свет, он добавил: — Я просто не ожидал.

— Этот поворот был в туннеле с момента его строительства, — проворчал Декок, только слегка остыв.

Фледдер покачал головой:

— Я о смерти Виллема. Не понимаю, зачем убивать такого старика, как он?

— Кто сказал, что это убийство?

— Звонил Иво Бюилдайк. Он был явно расстроен и бормотал довольно невнятно. Тетя заставила его пойти в каретный сарай и поговорить со стариком. Вне сомнения, она хотела убедиться, что Виллем писал эти письма.

— И тут он его обнаружил.

Фледдер кивнул:

— У него на голове глубокая вмятина. — Он вздохнул. — Я велел Иво ничего не трогать, разбудить всех родственников и собрать их в «тронном зале» для допроса.

Декок нахмурился:

— Они уже легли спать?

— Ну да, так я понял из слов Иво, хотя он говорил невразумительно. Это случилось после приезда их зятя, Миллера.

Декок осторожно потрогал на голове увеличивающуюся шишку.

— Миллера? — перебил он.

— Да, мужа Ирмгард, отца троих детей.

— Бизнесмена?

— Точно. После его приезда они слегка поужинали и отправились спать. Однако миссис Бюилдайк заснуть не удалось. Она позвала Иво, чтобы поговорить о деле.

Декок понимающе кивнул:

— И разговор привел Иво в каретный сарай.

— Вроде того. Разумеется, я не мог его подробно расспросить по телефону — Иво был явно перевозбужден. Не говоря уже о Чокнутом Крисе, который сидел рядом и впитывал каждое слово. Мне пришлось сдерживаться. — Он пожал плечами. — Но я никак не мог помешать ему услышать больше, чем полагалось.

Декок улыбнулся:

— Чокнутый Крис. Я почти забыл про него. Он сказал что-нибудь полезное?

Фледдер достал из кармана блокнот и помахал им.

— Я кое-что записал. Похоже, что, несмотря на печальные слухи, Немка Инга жива и здорова. Она послала открытки из Ганновера тем девушкам, которые работают на ее старом участке на Лейден-стрит.

— Случайно не подделки?

Фледдер снова засунул блокнот в карман:

— В смысле, открытки?

Декок кивнул:

— Несколько лет назад я занимался одним делом о грабеже. Этот грабитель поручил своему другу посылать мне открытки с юга Италии. Таким образом они собирались обеспечить его алиби или хотя бы отвлечь мое внимание. Я поймал этого грабителя на краже в тот же день, когда получил открытку. — Инспектор ухмыльнулся: — Кто знал, что я пойду в тот вечер выгуливать свою собаку именно в том районе, где он грабил дом?

Фледдер пожал плечами и развел руками:

— Разумеется, я сам этих открыток не видел. Чокнутый Крис божится, что девушки получили открытки из Ганновера несколько дней назад. Они узнали почерк Инги.

Декок осуждающе взглянул на него:

— Пожалуйста, не делай этого снова.

— Чего именно?

— Не снимай руки с руля, когда ведешь машину.

Фледдер промолчал.

Декок решил смягчить свое замечание:

— Она ведь из Ганновера, верно?

Молодой инспектор утвердительно кивнул:

— Там родилась, там и выросла. Наверное, ей тяжело приходится в Квартале. Может быть, на нее снизошло прозрение, и она решила вернуться домой.

Декок пожевал губами:

— Может быть, но надолго ли? Наркоманы, особенно те, которые ведут такой образ жизни, очень скоро возвращаются к старым привычкам. Когда они… — Он не закончил предложение. — Касательно этого дела… ты поставил в известность двадцать третий участок?

— Нет, во всяком случае, не по поводу последних событий. Думаю, нам следует попросить их прислать стадо.

Фледдер имел в виду бригаду экспертов, специалистов-криминалистов, и офицеров полиции, которые, как правило, слетаются к месту преступления. Декок обычно называл их шумным стадом и сравнивал с большой бандой. Деликатностью они не обладали.

Декок задумчиво кивнул. Фледдер занялся радио, выключив его только после того, как передал информацию двадцать третьему участку. Декок недолюбливал все эти современные штучки и отказывался слушать голос через какую-то штуковину. Он тосковал по старым временам, когда полицейские патрулировали улицы пешком, а связь с участком поддерживалась только с помощью специальных ящиков вызова.

— Кстати, — внезапно сказал Фледдер, — есть еще новости.

— Да?

— Полицейский видел Игоря Стаблинского около восьми вечера в районе Лейден-сквер. Он спрашивал об Инге.

— И?..

— Если верить Чокнутому Крису, девки его надули: про открытки не сказали.

— Почему?

Фледдер усмехнулся:

— Другие шлюхи его боятся, избегают, как дурной болезни. Поговаривают, что Инга уехала, чтобы от него спрятаться.


Куча дохлых гусей все еще валялась на лужайке. При лунном свете неестественно изогнутые шеи и мертвые вытаращенные глаза производили жуткое впечатление. Густой запах смерти стал еще тяжелее. Декок вопросительно взглянул на напарника, который сделал жест, извиняясь.

— Я действительно звонил, — сказал Фледдер. — Гусей обещали забрать сегодня. Я снова позвоню и выясню, почему этого не сделали.

Они миновали дохлых гусей и пошли дальше по гравийной дорожке. Во всех окнах в большом доме горел свет. Освещены были и окна на втором этаже сарая. В одном из них мелькнул силуэт полного мужчины.

Фледдер направился было к большому дому, но Декок остановил его, дернув за рукав:

— Куда ты идешь?

— Повидать миссис Бюилдайк. Сообщить о нашем приезде.

Декок покачал головой и показал на каретный сарай.

— Существует старый обычай, — поучительно сказал он, — который предписывает инспектору первым делом посмотреть на жертву. С вежливостью можно погодить.

Фледдер последовал за напарником, что-то бормоча себе под нос.

Низкая дверь сарая за припаркованными машинами была открыта настежь. Мимо них шмыгнула большая черная крыса и скрылась где-то в сарае. Декок почти бесшумно поднялся в жилое помещение. Фледдер шел за ним.

Дверь наверху была тоже приоткрыта. Узкая полоска света падала через щель на лестничную площадку. Декок осторожно и бесшумно приблизился к двери, открыл ее немного шире и заглянул внутрь. Первое, что он увидел, был человек, стоящий на коленях перед старым шкафчиком. Нижний ящик был наполовину выдвинут. Декок стукнул кулаком по двери и шумно вошел. Человек у шкафчика так испугался, что завалился на бок.

Декок подошел поближе и посмотрел вниз на него.

— Мистер Иво, — сказал он насмешливо, — что вы тут потеряли?

Человек взял себя в руки и поспешно поднялся, оправил пиджак. Лицо его покраснело от стыда.

— Что вы здесь искали? — повторил Декок.

Иво Бюилдайк проглотил комок в горле:

— Ничего… абсолютно ничего.

Декок зловеще ухмыльнулся:

— Вы встали на колени перед шкафчиком, выдвинули ящик, но ничего не искали? — Он не скрывал скептицизма. — Прошу вашего разрешения рассматривать это объяснение как абсолютно неудовлетворительное.

Иво быстро кивнул:

— Да… конечно. Я понимаю.

— В этом случае не могу ли я получить ответ, более соответствующий тому положению, в котором я вас застал? — Декок не скрывал своего отвращения. — Или у вас просто есть привычка лазить по шкафам покойников?

Иво Бюилдайк покачал головой:

— Нет, конечно, нет.

Декок развел руками:

— В таком случае, я повторяю: что вы там искали?

Бюилдайк облизал пересохшие губы:

— Я… ну понимаете, я рассчитывал найти доказательства, что садовник моей тети в самом деле писал эти письма с угрозами.

— И?..

Иво беспомощно развел руками:

— Я ничего не нашел.

Декок подошел поближе. Он выглядел угрожающе. Одной рукой инспектор схватил Иво за галстук. Тот поежился под гневным взглядом Декока.

— Разве вам не было велено ничего не трогать? Оставить все, как есть?

Бюилдайк кивнул:

— Да, но понимаете… Мне было велено, но…

— Что «но»?

Иво снова сглотнул. Он взмок, и большие капли пота вместе с бриллиантином скатывались по его лицу.

— Тетя велела мне посмотреть до вашего приезда.

Декок глубоко вздохнул: он не умел скрывать отвращение. Инспектор указал на дверь.

— Убирайтесь, — приказал он. — Идите к калитке и встречайте там людей из технических служб, санитаров и коронера. Покажите им, куда следует идти. Сюда не подходите, пока вас не позвали.

Иво удалился, напоминая собаку, поджавшую хвост. Декок проводил его взглядом и покачал головой. Затем повернулся.

Старый садовник сидел, склонившись набок, в плетеном кресле недалеко от пузатой печки. По левой стороне его головы бежал темный ручеек крови, и капли падали в уже образовавшуюся на полу лужу. Глаза погибшего были широко открытыми, в них застыло удивление. Он так и не понял, что происходит. Декок осторожно закрыл старику глаза большим и указательным пальцами. Жест был ласковым, почти любовным.

Затем инспектор наклонился поближе к телу: в седой голове виднелась большая дыра, как раз над левым ухом. Инспектор отступил, чтобы осмотреть всю сцену целиком. Он искал что-либо противоречащее версии о насильственной смерти. Но все казалось на редкость очевидным. Старик спокойно отдыхал в кресле, когда его убийца нанес резкий удар сзади. Виллем умер сразу от массивной травмы, нанесенной тупым орудием.

Вдруг Декок заметил короткую трубку, набитую табаком, которая валялась на полу. Она выпала из повисшей мертвой руки. Вид трубки глубоко тронул инспектора. Сам себе он пообещал обязательно найти убийцу.

— Богом клянусь, — произнес он вслух.

9

Фледдер искоса взглянул на него.

— Вы выругались? — не веря своим ушам спросил он. Декок никогда не ругался, и все знали, что он не терпит, когда выражаются в его присутствии.

Декок покачал головой:

— Я разговаривал с нашим милосердным Господом. Такой язычник, как ты, возможно, этого не поймет. Я не ругался, просто высказал очень сильное желание.

Фледдер промолчал.

В комнату вошел Брам Веелен, полицейский фотограф. Он поставил свой тяжелый алюминиевый саквояж на пол, вытер пот со лба и осуждающе взглянул на Декока:

— Где вас только нет. Ведь это практически Олдкерк. И заниматься этим делом должен двадцать третий участок. Что же здесь делаете вы? Я полагал, вы работаете на Вармез-стрит.

— Мы можем задать вам тот же вопрос, — вмешался Фледдер. — Ведь вы работаете в городе.

— Я приехал, потому что в двадцать третьем в данный момент нет фотографа. Я был первым в списке замен, и вот я здесь. Я полагал, что все остальные будут из двадцать третьего. Вы так и не ответили на мой вопрос.

Декок поморщился.

— Мы здесь, чтобы расследовать смерть гусей, — мрачно заявил он. — Миссис Бюилдайк очень влиятельная особа. Погибли ее гуси, вот мы и должны были отправиться в провинцию.

Веелен кивнул. Он ничуть не удивился, что Декок назвал окраину Амстердама провинцией. Настоящий житель Амстердама считает этот город единственным в Нидерландах. Остальная часть страны — нечто второстепенное. И неважно, что Роттердам — самый большой порт в мире, а в Гааге заседает правительство страны.

— Я видел этих птиц… на лужайке, — сказал Веелен. — Удивился, подумал, что это может быть что-то вроде птичьего гриппа.

Декок отрицательно покачал головой и улыбнулся:

— Скорее всего, их отравили. — Он показал на труп старого садовника: — А теперь, когда они еще замочили и этого бедного, честного человека, я в полной растерянности.

— Он действительно был таким уж честным?

— Думаю, да. — Декок показал на убогую обстановку. — Люди, которые служат из верности и остаются нищими, обычно честны.

— Или не очень умны, — ухмыльнулся Веелен.

Он открыл свой алюминиевый чемоданчик и достал камеру марки «Хаззелблад». Он установил еще несколько нужных ему приспособлений и принялся фотографировать. Он запечатлел комнату и труп, меняя ракурсы, затем опустил камеру.

— Есть особые пожелания? — поинтересовался он.

— Да, я хочу несколько четких снимков раны крупным планом.

Веелен пригляделся к ране и задумчиво пожевал губами:

— Я сделаю это для тебя в черно-белом варианте и в цвете. — Он наклонился и взял другую камеру. — Черно-белый вариант, — объяснил он и принялся щелкать.

Затем взял первую камеру и провернул что-то с линзами. Сделал еще несколько снимков.

— Готово, — сказал он через некоторое время. — Это все?

Декок потер подбородок:

— Если это тебя не слишком затруднит, мне бы хотелось, чтобы ты приехал завтра днем. Мне нужны снимки дома и участка вокруг него. Можно сфотографировать большой дом и каретный сарай со всех сторон? Неплохо было бы иметь снимок отсюда до калитки и в обратном направлении. И еще — от большого дома.

— Без проблем, но я сумею сделать фотографии только к завтрашнему вечеру.

— Годится. Большое спасибо.

В комнату вошел мужчина, за ним два санитара с носилками.

— А, доктор, — начал Декок, затем замолчал, еще раз взглянул на врача и сказал: — Вы не доктор Конинг.

— Верно, — ответил врач. — Меня зовут Хан. Якоб Хан. Я коронер в Олдкерке и окрестностях, куда входит и эта часть Амстердама.

— Понятно, — сказал Декок. —Но, понимаете, я бы хотел, чтобы тело перевезли в Амстердам к доктору Рюстелоозу.

— Без проблем. Мои люди будут рады доставить труп, куда пожелаете.

В этот момент паренек лет шестнадцати протиснулся через санитаров и остановился перед Декоком.

— Тетя просит вас поторопиться… она хочет, чтобы вы начали задавать свои вопросы в доме. Семья уже устала.

Декоку показалось, что внутри у него что-то лопнуло. Он сунул руки в карманы и сжал их в кулаки. С большим трудом ему удалось скрыть охватившую его ярость и не совершить ничего опрометчивого.

— Ты скажи своей тете… — громко произнес он. Потом помолчал, справился с собой и продолжил более нормальным голосом: — Ты вот что скажи своей тете от моего имени. Теперь, когда Виллем уснул навеки, семья может еще немного пободрствовать.

Мальчик Поль исчез. Доктор Хан протянул Декоку руку.

— Это вы неплохо сказали, — засмеялся он, и они пожали друг другу руки. — Очень даже неплохо, инспектор. Я запомню. Приятно наконец иметь возможность поработать с вами.

Коронер подошел к покойнику в плетеном кресле. Он тщательно осмотрел рану и поднял глаза.

— Этот человек мертв, — возвестил он.

— Благодарю вас, доктор, — так же формально ответил Декок. По голландскому закону Виллем только теперь официально стал трупом.

Доктор махнул санитарам:

— Подождите снаружи, — сказал он. — Инспектор скажет вам, когда они закончат и можно будет забрать тело. Он также скажет, куда его везти.

— О, вы уже можете забирать тело, — сказал Декок. — Фледдер скажет, куда его доставить.

— Прекрасно, — ответил доктор и кивнул санитарам, потом повернулся к Декоку: — Вам наверняка ведомо, инспектор, что мы, коронеры, поддерживаем тесную связь. Мы в курсе, что в последнее время это не первый пожилой человек со смертельной раной головы. Было уже несколько случаев.

Фледдер услышал слова доктора. Веелен, упаковывавший свои причиндалы, тоже прислушивался. Декок огляделся и, несмотря на плохое освещение, разглядел мрачное выражение на лицах собравшихся.

— Игорь, — пробормотал Декок, — Игорь Стаблинский.


Брам Веелен отбыл со свойственным ему шумом. Ушли и безучастные санитары с трупом, с ними же удалился доктор Хан. Бригада экспертов, за исключением дактилоскописта, все еще не прибыла, и Декок уселся в одно из плетеных кресел. Он чувствовал себя расстроенным и уставшим. Отдернув рукав, он взглянул на часы. Шел уже первый час ночи, и он подивился, куда могла подеваться бригада экспертов. Он знал, что семейство Бюилдайков ждет его в большом доме, но общаться со скользким Иво и его самоуверенной теткой совсем не хотелось. Инспектор лениво следил за работой специалиста по отпечаткам пальцев, манипулирующего своими щеточками и порошком. Он производил впечатление вполне компетентного специалиста, но Декок тосковал по Крюгеру, с которым обычно работал. Ему также ужасно хотелось вернуться в привычную для себя зону в центре города, которую он считал настоящим Амстердамом.

— Никаких четких отпечатков, — пробормотал Теез, дактилоскопист из двадцать третьего участка. — Поверхности либо слишком грубые, либо слишком жирные. Некоторые поверхности выглядят так, будто их никогда не вытирали. Не могу найти ни одного стоящего отпечатка.

Декок осторожно потер лодыжки и очень удивился, не ощутив боли. Он страдал от адских болей в ногах. Напряженная работа только ухудшала его состояние. Декок давно заметил, что боль усиливается, когда он делает неверный шаг или отчаивается найти ответ. Фледдер через комнату следил за ним — он легонько и с облегчением вздохнул, когда понял, что в этот раз ноги Декока не болят.

Инспектор встал и повернулся к Фледдеру.

— Когда тут закончат, — сказал он, указывая на Тееза, — опечатай все. Если бригада появится, они будут знать, что им делать. Если нет, они смогут найти нас. Если честно, я полагаю, что эта бригада так же неуловима, как и люди, которые должны были увезти гусей.

Фледдер пожал плечами. Он твердо решил не брать на себя ответственность за работу бригады из пригорода или отсутствие оной.

— Ладно, — сказал он, — я догадался захватить из машины ленту и печать.

Декок кивнул и большим пальцем показал через плечо.

— Я начну по соседству, — сказал он. Инспектор дружески кивнул на прощание эксперту и вышел.

Декок осторожно, ступенька за ступенькой, спустился по темной лестнице. Он слышал, как возятся в углах сарая крысы. Старина Виллем, цинично подумал он, действительно нуждался в стрихнине.

Инспектор вышел через широкие двери. Под бледным лунным светом стоящие машины отбрасывали длинные тени. Все окна особняка были до сих пор освещены.

Внезапно послышался шепот.

— Ш-ш-ш… Ш-ш-ш…

Мгновенной реакцией Декока было согнуться в три погибели. Затем он устремил взгляд в направлении звука.

Из тени, отбрасываемой большой «вольво», показалась хрупкая фигурка.

— Тише… Я Пенни… помните? Я здесь со своими двумя братьями.

Декок со вздохом выпрямился и облегченно рассмеялся:

— Пенни Миллер?

Девочка кивнула:

— Да, это я. Мою маму зовут Ирмгард, и если тетя Изольда умрет, мы получим в наследство много денег.

— Это здорово.

Девочка сурово взглянула на него:

— Вы инспектор Декок, офицер полиции. Я о вас читала… про убийства и всякое разное… и я хочу вам помочь.

Она подошла поближе. На ней было длинное пальто, надетое на пижаму, на ногах слишком большие для нее тапочки. Декок взглянул на ее ноги.

— Мамины, — пояснила она.

В глазах Декока засветилось беспокойство.

— И давно ты тут ждешь?

Она поплотнее завернулась в пальто:

— Полчаса, наверное. Я видела, как ушли остальные, — и носилки унесли. Мне очень жалко дядю Виллема. Мне он нравился, он был очень милым. Всегда был готов с нами поиграть. Когда мы сюда приезжали на летние каникулы, он всегда хорошо относился ко мне и моим братьям.

Декок кивнул:

— Почему ты не осталась с остальными в гостиной?

Она решительно потрясла головой:

— Потому что… при них… я бы не посмела это сказать.

— Что?

Она сделала жест, одновременно детский и вполне взрослый для такой маленькой девочки.

— Я знаю, кто это сделал.

Декок наклонился к ней ближе и заговорил тише:

— Ты уверена, что знаешь?

Она решительно кивнула:

— Да. Дядя Исаак… я видела, как он вышел из дома с палкой и…


Несмотря на расслабленную позу, Декок чувствовал напряжение. Он посмотрел на зеленые огоньки приборной доски, которые бросали странный отсвет на его лицо, с тяжелым вздохом выпятил нижнюю губу.

Фледдер спросил:

— Допрос в доме хоть сколько-то нам помог?

Декок медленно покачал головой:

— Судя по всему, смерть Виллема застала всех врасплох. Во всяком случае, поубавилось критики в мой адрес по поводу неправильного ведения дела. Когда я вошел, старуха стояла, опираясь на трость, в окружении родственников. Она заявила, что предпочитает стоять во время допроса. Иво пришлось ее поддерживать, иначе бы она упала.

— Вам не показалось это странным?

— Да, но я не стал обращать на это особого внимания. Она ни слова не сказала о письмах с угрозами, а также по поводу того, что я не арестовал садовника. Всего лишь жесткое требование как можно быстрее найти убийцу, используя все доступные мне средства.

Фледдер хрипло рассмеялся:

— А остальные?

— Ничего. Иво придерживался своей истории. Они бурно поспорили с садовником насчет писем и по поводу меня. Разговор закончился в десять часов, и, несмотря на ранний час, все разошлись по своим комнатам и улеглись спать. Тетя Изольда позвонила Иво по домашнему телефону около половины двенадцатого и приказала ему еще раз поговорить с Виллемом насчет писем.

— И что потом?

Декок шумно и страдальчески вздохнул:

— Предположительно, Иво неохотно оделся и направился в каретный сарай. Он поднялся наверх, даже не догадываясь, что он там может обнаружить. И тут он увидел Виллема в кресле с проломанной головой. Он бросился назад к тете Изольде и рассказал ей, что случилось. Они вместе решили позвонить в полицию. Немного погодя Изольду одолело любопытство, и она велела Иво порыться в комнате Виллема.

Фледдер кивнул своим мыслям.

Некоторое время они ехали молча. Машин на дороге, идущей вдоль реки, не было. Темные дома стояли на большом расстоянии друг от друга. Далеко впереди виднелись лучи фар автомобилей, ехавших по мосту через Амстел в направлении Утрехта, на восток.

Тишину нарушил Фледдер:

— А что насчет рассказа Пенни?

Декок поколебался, затем порылся в кармане, нашел конфету, развернул ее и положил обертку в пепельницу. Он внимательно посмотрел на конфету, будто никогда раньше ничего подобного не видел, потом сунул ее в рот. Прежде чем ответить, он немного пожевал.

— Я не рискнул об этом заговорить, — признался Декок наконец.

Фледдер изумился:

— Почему?

Декок потер шею:

— Поскольку я никак не могу понять, что происходит… Я не понимаю ничего, прежде всего мотива. И мне не хотелось без необходимости впутывать сюда ребенка. По сути, лучше всего будет, если ее показания вообще не понадобятся. Она никому ничего не скажет. Мы с ней договорились, что эта тайна останется только между нами. — Он помолчал и снова потер шею. — Разумеется, — продолжил он, — я спросил всех, включая Исаака, где они были с того времени, когда отправились спать, и до того момента, когда старуха подняла их с постели.

— И?..

— Все клянутся, что спали.

— Исаак тоже?

— Да.

— Но девочка видела его за домом?

— Да, ей понадобилось сходить в туалет. Проходя мимо окна в коридоре, она заметила, как Исаак крадется через сад.

— Крадется?

— Она так сказала. Она очень умненькая для своего возраста. Во время допроса в гостиной сказала только, что спала, без подробностей, чтобы ей не задавали лишних вопросов. Так что мне было просто сразу исключить ее из числа опрашиваемых.

— Она не видела на Исааке пятен крови?

Декок устало покачал головой:

— Было слишком темно, чтобы разглядеть такие детали, да и не могло быть никаких пятен крови. Виллема ударили один раз, причем с большой силой. Брызг крови не должно было быть. Так бывает после второго, даже третьего удара. А этого не произошло. Возможно, кровь осталась на орудии убийства, но я его не нашел.

— Итак, навалом всякой ерунды.

— Да. Возможно, удастся найти что-нибудь завтра, при дневном свете. Брам в любом случае приедет, сделает еще серию фотографий. Кто знает, может быть, и техническая бригада появится. Можно также поискать следы. Сегодня было темно, хоть глаз выколи, и я не стал искать следы с фонариком.

Декок молчал и шумно сосал свою конфету. Он заговорил, только когда они уже подъезжали к центру города:

— А как насчет отпечатков пальцев или чего-нибудь полезного?

Фледдер покачал головой. Вид у него был усталый.

— Самое время мне найти свою койку, — сказал он, зевая и заводя машину на свободное место парковочной стоянки. Через несколько минут они уже входили в здание участка.

Дежурный поднял глаза от регистрационного журнала и по привычке заорал:

— Этот мужик снова сюда приходил!

— Какой мужик? — спросил Декок.

— Толстый торговец наркотиками, — сказал Мейндерт Пост. — Он вас почти час ждал.

— Чокнутый Крис. Что он хотел?

— Я задал ему тот же вопрос, — ухмыльнулся Пост. — Он долго кочевряжился, но все же оставил послание.

— Так в чем оно заключается? — нетерпеливо спросил Декок.

Мейндерт Пост выудил листок из стопки на столе:

— Вот оно. Немка Инга вернулась. — Он протянул листок Декоку. — Живет в номере сто девяносто семь на Лонг-Лейден-Сайд-стрит.

Декок сунул листок в карман пальто и повернулся к двери. Фледдер со слегка остекленевшими глазами, пошатываясь, двинулся за ним.

— Куда вы направляетесь?

— На Лонг-Лейден-Сайд-стрит.

Фледдер расстроился:

— Но мне надо отдохнуть.

Декок кивнул. Его водянистые голубые глаза покраснели.

— Мне тоже. Но я не смогу спокойно спать, пока не засажу Игоря за решетку.

10

Лонг-Лейден-Сайд-стрит была длинной, узкой и темной. В самом конце, рядом с каналом Миррор, даже не было фонарей. Декок после нескольких неудачных попыток умудрился поставить машину между двумя другими автомобилями. Он не любил водить. По его собственному признанию, он был худшим водителем в Нидерландах, возможно даже во всей Европе. Его злейшим врагом была ручка для переключения передач. Если еще учесть скользкую педаль сцепления, то для того, чтобы включить нужную скорость, Декоку требовалась масса усилий. Причем получалось у него далеко не с первого раза.

Декок со вздохом выключил фары. Лоб покрылся каплями пота. Он вытер лицо рукавом, выключил двигатель и с облегчением сполз вниз на сиденье, устраиваясь поудобнее.

Фледдер сонно взглянул на него. Он явно устал до крайности. Именно поэтому Декок сам сел за руль. Фледдер был таким сонным, что даже обошелся без своих обычных язвительных замечаний насчет манеры Декока водить машину. «Не получается — втыкайте куда попало», — обычно говорил он, наблюдая возню инспектора с рукояткой передач. Фледдер был убежден, что им до сих пор не давали новой машины по одной-единственной причине: начальство знало, что Декок иногда сам садится за руль.

— Мы таки доехали? — спросил Фледдер.

Декок показал куда-то через лобовое стекло.

— Да, — сказал он обиженно, — вон дом, прямо через дорогу, всего в нескольких метрах отсюда. Номер сто девяносто семь.

— Мы туда пойдем?

— Нет… — Декок покачал головой. — Я эти дома знаю. Легко можно просчитаться, и со мной случалось. Из таких домов практически любой может скрыться через задний ход. Нам вдвоем никогда никого здесь не арестовать. К тому же, — добавил он уныло, — я уже слишком стар, чтобы бегать по крышам и скакать через обвалившиеся стены.

Фледдер усмехнулся. Он уже начал просыпаться.

— Тогда зачем мы сюда явились? Что будем делать дальше?

— Ждать.

— Пока наш приятель Игорь не выйдет, насвистывая, из парадного и вежливо не попросит нас арестовать его?

— Вижу, у тебя открылось второе дыхание, — заметил Декок, расслышав саркастические нотки в голосе напарника.

— Простите, но что еще мы можем сделать?

Декок глубоко вздохнул.

— Информация, которую сообщил Чокнутый Крис, самая свежая, — терпеливо объяснил старый сыщик. — Крис живет всего в нескольких домах отсюда. Вполне вероятно, что она сначала наведается к нему за новой дозой. Игорь спрашивал про Ингу, но у ее подруг не было настроения помогать ему. Так что пройдет некоторое время, прежде чем Игорь здесь появится.

Фледдер зевнул:

— Может, даже несколько дней.

Декок улыбнулся:

— Не волнуйся, Инге придется очень скоро выйти на улицу, хотя бы для того, чтобы заработать себе на следующую дозу. Слухи в криминальном мире расходятся быстро. И обычно они точны. — Он жестом показал на дом с противоположной стороны. — Очень может быть, что мы уже опоздали.

— Это как?

— Возможно, Игорь уже здесь был и увел ее.

— Против ее воли?

— Если она сопротивлялась.

— Но зачем?

— Возможно, он решил, что она слишком много знает.

В машине стало теплее. Декок бросил свою шляпу на заднее сиденье. Стекла начали запотевать, и Фледдер слегка приоткрыл свое окно и ослабил узел галстука.

— Вы думаете, это Игорь пробил голову Виллему?

— Убийство, типичное для Игоря, — сказал Декок, немного подумав. — Он подошел к жертве сзади и нанес один удар по голове. Тут только одно несоответствие.

— Да?

— Да. Садовник был для Игоря необычной жертвой — он не имел ничего ценного.

Декок протер запотевшее стекло со своей стороны рукавом пальто. Ему показалось, что он заметил на улице какое-то движение. Инспектор различил мужчину в пальто с поднятым воротником и в надвинутой на глаза шляпе — тот остановился около дома сто девяносто семь и нажал на звонок.

Фледдер тоже его увидел и внезапно выпрямился.

— Игорь? — прошептал он, обращаясь в Декоку.

— Нет, его бы я узнал всюду.

Через несколько секунд дверь открыла наспех одетая женщина. Свет из приоткрытой двери упал на лицо мужчины.

— Исаак Бюилдайк, — выдохнул Фледдер. Он поправил галстук и приготовился выйти из машины. Декок удержал его, положив ладонь на руку напарника.

— Подожди, — сказал он.

— Но… но… — попытался возразить Фледдер.

Декок жестом попросил его успокоиться:

— В Амстердаме законом не запрещено холостяку навещать проститутку.

Фледдер усмехнулся, хотя никакого веселья не испытывал:

— Но… он ведь еще был в саду.

Декок сокрушенно кивнул головой:

— Да, наш пострел везде поспел.


— Как прошло вскрытие?

Фледдер хмыкнул:

— Думается, это был первый случай, когда я видел доктора Рюстелооза в гневе.

— Что с ним случилось? Порезался скальпелем?

Фледдер улыбнулся и покачал головой:

— Нет, тут дело было в ране на голове садовника. Доктор заметил, что в последнее время ему то и дело приходится сталкиваться с травмами головы. Я сказал ему, что именно по этой причине мы разыскиваем Игоря Стаблинского. Я признался, что мы его взяли, но ему удалось сбежать.

— И это привело Рюстелооза в ярость?

Фледдер кивнул. Ему уже было не до улыбок.

— Доктор Рюстелооз был в бешенстве. Он считает, что следует наказывать тех, по чьей вине происходят побеги опасных преступников. Пусть они отвечают за преступления, совершенные теми, кого они упустили.

Декок задумчиво пожевал губами:

— На вскидку, я полностью «за». Но на практике ни одно правительство не одобрит закон, который позволит судить раззяв-тюремщиков в уголовном суде. — Он внимательно посмотрел на Фледдера: — Как ты себя чувствуешь? Тебе удалось вчера ночью отдохнуть хоть немного?

Фледдер кивнул:

— Я обрадовался, когда вы наконец решили отпустить меня домой. Я вымотался до предела. Но как вы добрались до дома — я ведь забрал машину…

— Я дождался, когда Исаак выйдет. Пошел за ним пешком. Он привел меня к каналу Принсез, где он оставил машину. Очевидно, он воспользовался ею, чтобы добраться до «Счастливого озера».

— А Игорь?

— Тут никаких сдвигов.

Фледдер покопался в ящике стола и достал большой желтый конверт.

— От королевского прокурора в Антверпене, — пояснил он.

Декок спокойно переспросил, подняв брови:

— Антверпен?

Фледдер ждал, когда брови Декока начнут свою обычную гимнастику, но не дождался. И только тогда ответил на вопрос:

— Помните, вы велели мне проверить племянников и племянницу миссис Бюилдайк? Я тогда сразу этим занялся.

— Ага, — сказал Декок, — припоминаю. И что тебе удалось выяснить?

Фледдер открыл конверт, достал оттуда бумаги и просмотрел их. Он небрежно включил компьютер и разложил бумаги по столу. Руки легли на клавиатуру.

— Подожди немного, — попросил Декок. — Расскажи главное вкратце.

— Простите, — ответил Фледдер и взял в руки один из документов. — Ну, — сказал он после короткой паузы, — похоже, у Иво Бюилдайка не только волосы грязные. Он вовсе не такой достопочтенный гражданин, каким хочет казаться. За последние несколько лет его неоднократно арестовывали за разные правонарушения и махинации с налогами.

— Судили?

Фледдер грустно улыбнулся:

— Каждый раз его отпускали, либо, как выражаются бельгийцы, «снимали обвинение». Иво скользкий как угорь. Против него никогда не могли собрать убедительных улик.

— Что он делает в Антверпене?

— Он президент и хозяин одной фирмы.

— И как дела в бизнесе?

Фледдер, продолжая читать, медленно покачал головой:

— С бизнесом скверно. Если верить этой бумажке, Иво всплывает брюхом вверх. На прошлой неделе он обратился в суд за оказанием защиты при банкротстве, чтобы его не разорвали на части.

На этот раз брови Декока начали свою собственную жизнь. Они поднимались такими волнами, что наблюдателю казалось, будто на лбу у старого сыщика две мохнатые гусеницы. К сожалению, Фледдер чересчур увлекся бумагами и упустил это зрелище.

— В этом случае наследство тети Изольды пришлось бы как нельзя кстати, — заметил Декок.

— Да, — задумчиво согласился Фледдер, — но сначала ей надо умереть.

Декок встал и направился к крючку, на котором висел его плащ, надел его и водрузил на голову маленькую шляпу. Жестом он предложил Фледдеру следовать за ним.

— Куда мы теперь? — спросил Фледдер, торопливо засовывая бумаги в конверт.

— Мы поедем в Бюссюм, — ответил Декок. — Смерть садовника абсолютно непонятна. Каким образом такое на вид бессмысленное убийство вписывается во всю эту схему? Мы слишком мало знаем. Поэтому я хочу поговорить с дядей Иммануилом.

— Но ведь у Иммануила старческий маразм, — сказал Фледдер, задвигая ящик, в который он сунул конверт.

Декок неопределенно кивнул:

— Так утверждают родственники. Но иногда легкая эксцентричность помогает старикам защититься от молодых и энергичных прохиндеев. — Он улыбнулся. — Дядя Иммануил не только очень богат, он достаточно умен, чтобы сохранить свое благосостояние.

На лице Фледдера появилось такое выражение, как будто он только что сделал открытие.

— Вы хотите сказать, что его племянники и племянница… — Он недоговорил — зазвонил телефон, стоящий на столе Декока.

Фледдер подошел и снял трубку. Декок наблюдал за ним с некоторого расстояния. Он заметил, что напарник побледнел. Декок медленно подошел ближе. Фледдер положил трубку и взглянул на Декока.

— Исаак, — пробормотал Фледдер.

— Что такое с Исааком? — спросил Декок, уже предчувствуя ответ.

Фледдер с трудом вздохнул:

— Исаак мертв. Его нашли убитым в кресле.


Декок оглядел комнату глазами фотографа. Он обладал способностью видеть все и запоминать окружающую обстановку с точностью компьютера. Он ничего не забывал. Зачастую Декок в расследовании своих дел полагался больше на свою память, чем на что-то другое. Способность была крайне полезной. Он посмотрел на старомодные балконные окна. Мебель тоже была старомодной. Сыщик отметил кровать, на которую в этот вечер так никто и не лег, столик с синей миской и кувшином с водой. Электрические провода крепились к маленьким керамическим изоляторам и шли параллельно, на расстоянии около двух дюймов друг от друга. Эту комнату обновляли никак не позднее начала столетия, наверняка до Первой мировой войны.

Тело Исаака Бюилдайка полулежало в кресле. Спинка кресла и подлокотники были обшиты кожей на мягкой прокладке и закреплены бронзовыми кнопками. На Исааке была та же одежда, в которой Декок видел его накануне ночью, не было только пальто. Оно висело на крючке с внутренней стороны двери.

Декок пригляделся к трупу. Из-под волос к левому уху тянулась полоска уже подсохшей крови. Небольшая темная лужица крови скрыла тонкий рисунок персидского ковра. Чистые голубые глаза Исаака были широко открыты, в них застыл ужас. Он выглядел так, будто в последнее мгновение понял, что на самом деле происходит. Убийца нанес ему один-единственный смертельный удар сзади. Жертва не заметила его приближения.

Декок не почувствовал желания, как в случае с Виллемом, закрыть глаза жертве. На самом деле он не чувствовал ничего. Он порылся в своей совести, удивившись, что смерть Исаака оставила его равнодушным. Просто еще одно убийство, одно из многих. Инспектор даже подумал, не потерял ли он чувствительность, не стал ли просто калькулятором. Это всегда его беспокоило. Он считал, что если полицейский теряет способность сопереживать, то не может эффективно работать. Необходимо было оставаться человечным. Он выбросил неприятную мысль из головы и взглянул на Иво Бюилдайка.

Иво стоял за креслом. Декок снова подумал, насколько братья разные. Он сравнил лицо покойного с лицом Иво, но не нашел никаких сходных черт. Он показал на труп:

— Кто его обнаружил?

Иво Бюилдайк проглотил комок в горле и облизал сухие губы.

— Я, — хрипло ответил он.

— Похоже, у вас талант обнаруживать трупы. — Слова прозвучали язвительно. — Когда вы его нашли?

— Около полудня.

Декок взглянул на часы:

— Примерно сорок пять минут назад?

— Примерно.

— Этот человек мертв уже несколько часов. — Декок показал на труп. — Уже и трупного окоченения почти не осталось. Почему никому не пришло в голову поинтересоваться раньше, где он? — Голос звучал ехидно. — Вас так много в этом доме.

Иво ответил не сразу. Он порылся во внутреннем кармане, вытащил небольшой листок бумаги и протянул его Декоку:

— Это было прикреплено к двери снаружи.

Декок взял записку и прочитал вслух написанный от руки текст: «Пожалуйста, не зовите меня к завтраку». Он взглянул на Иво:

— Это его почерк?

Иво кивнул:

— Мы думаем, что он оставил эту записку поздно ночью, после того как вы уехали. Скорее всего, он сам вернулся еще позже.

— И прикрепил эту записку к двери, чтобы иметь возможность выспаться? — Декок помахал листочком.

— Наверное, так и было.

Инспектор показал на кровать, заправленную с военной аккуратностью:

— Но отдохнуть ему, похоже, не довелось. — Он внимательно взглянул на Иво: — Вы имеете хоть какое-нибудь представление, где он был прошлой ночью?

— Нет.

— Он что-нибудь кому-нибудь говорил?

— Мы с Исааком никогда не были близки, даже в детстве. У нас слишком разные характеры. И каждый предпочитал идти своим собственным путем. Мы имели разных друзей и знакомых, когда были подростками, — никаких общих связей. С возрастом мы расходились все больше. Я переехал в Антверпен, а Исаак обосновался в Олдкерке.

Декок встрепенулся.

— Письма с угрозами приходили из Олдкерка, — заметил он.

Иво скупо улыбнулся:

— Занимательное совпадение, вы не находите?

— Вы так думаете?

Иво раздраженно пожал плечами:

— В любом случае, я отказываюсь снова обсуждать возможное участие Виллема в этой истории.

Декок почувствовал, что терпение на пределе. Голос его звучал резко.

— Участие Виллема в какой истории?

— Ну в том, что его поездки в Олдкерк совпадали с датами отправки писем с угрозами, — сказал Иво, потирая руки так, будто он их мыл. — Его враждебность по отношению к моей тете, — продолжил он. — Мы об этом между собой поговорили… то есть внутри семьи. — Он небрежно взмахнул рукой. — Все эти обсуждения закончились со смертью Виллема.

— Только не для меня, — с яростью заявил Декок. — С моей точки зрения, эти обсуждения только начинаются. Я нутром чувствую, что Виллема убили без всякого смысла, в этом не было необходимости. — Он мрачно улыбнулся: — Как будто может быть такая вещь, как убийство по необходимости.

— А… — равнодушно заметил Иво, — садовник был стар, от него были одни неприятности. По сути, он уже давно зря небо коптил.

Презрение и равнодушие в голосе Иво заставило что-то внутри Декока оборваться. Он шагнул мимо кресла с покойным и встал перед Иво. Инспектор медленно, угрожающе наклонился к нему, приблизив свое лицо к лицу перепуганного Иво так, что между ними оставалось всего несколько дюймов. Декока охватила смесь отвращения, ненависти и презрения к пухлому, ничтожному человечку, стоящему перед ним. Он с трудом поборол внезапное желание разбить эту жирную физиономию всмятку. К счастью, Декок вовремя опознал приступ безудержной ярости, который иногда охватывает обычно спокойных голландцев. Можно даже назвать это национальным проклятием. Он потряс трясущимся указательным пальцем перед лицом Иво.

— Если кто-то из вас… опрометчиво решил взять закон в свои руки… если кто-то из вас убил старика, я…

Он замолчал и глубоко вздохнул. Ярость начала угасать. Он медленно опустил руку и сжал ее в кулак так, что ногти впились в ладонь.

Лоснящееся лицо Иво Бюилдайка исказила отвратительная гримаса. Он показал на тело своего убитого брата:

— Скажите, инспектор, какой опрометчивостью можно объяснить это?

11

Два крепких санитара из городского морга положили тело Исаака Бюилдайка в полиэтиленовый мешок и ремнями прикрепили его к носилкам. Они подняли носилки и ушли, слегка покачиваясь.

Декок смотрел, как они удаляются, и испытывал угрызения совести. Странно, но это было приятно. Наблюдая, как Исаак покидает дом навсегда, он ощутил жалость и сочувствие, которых не было, когда он впервые увидел труп этого невезучего человека. Внезапно эта смерть задела его очень глубоко. Она перестала быть просто еще одним убийством.

Фледдер пошел с санитарами, открывая и закрывая за ними двери. Никого из родственников не было видно. Они собрались в унылой гостиной.

Брам Веелен, фотограф, уже отбыл. Его отозвали в Амстердам, где ждали другие дела. Задержался только любимый эксперт по отпечаткам пальцев Декока — Крюгер. Техническая бригада из двадцать третьего участка так и не появилась. Это позволило инспектору настаивать, чтобы управление в Амстердаме обеспечило его привычной оперативной группой. Работать с людьми, которых он знал и уважал, было значительно легче. Он наблюдал, как Крюгер, собравшийся уходить, складывает свои инструменты.

— В такой ситуации, — заметил он печально, — никогда ничего не найдешь. Смазанные пятна и отпечатки жильцов дома. — Он кивком показал на опустевшее кресло: — Я возьму его отпечатки в морге.

— Хочешь убедиться, что он тот, за кого себя выдает? — спросил Декок. — Но не думаю, чтобы его отпечатки нашлись в картотеке. Он был, как бы это выразиться… более или менее приличным человеком.

— Все мы более или менее приличные граждане, — сказал Крюгер, — но убедиться не помешает.

Декок кивнул, его мысли были уже далеко. Вернулся Фледдер и спросил у Крюгера:

— Вы готовы сделать слепки следов?

— Да, все необходимое у меня в машине. Вы что-то нашли?

Фледдер повернулся к Декоку:

— Поскольку Брам торопился, я сам огляделся вокруг. На краю дорожки в саду есть четкие следы. — Он показал на окно: — Они ведут от этого окна к другому, в нескольких комнатах отсюда.

— И чья это комната?

— Изольды.

Декок задумчиво потер подбородок. По лицу пробежала улыбка.

— В этом случае Пенни и в самом деле могла видеть дядю Исаака в саду прошлой ночью. — Он поднял голову. — Куда-нибудь еще эти следы ведут?

Фледдер отрицательно покачал головой:

— Он кончаются у окна в комнату старухи. Там они несколько смазаны, и вмятины от носков глубже, чем от пяток, как будто кто-то вставал на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь.

— Прекрасно, — отозвался Декок. — Что-нибудь еще?

— Я по этим следам пришел сюда.

— Они привели тебя к этой комнате?

— Вот именно. Я нашел землю с цветочных клумб на кафеле у балконных дверей. Вот этих… — Фледдер показал на двери.

— А палку не находил?

Фледдер пожал плечами:

— Вокруг дома полно кустов. Может быть, она где-то там. Я ведь только на следы смотрел. Бригада экспертов могла бы поискать, если бы появилась.

— Следы взлома есть?

Фледдер решительно покачал головой:

— Я не заметил. Все окна в доме, даже на верхнем этаже, в порядке. И запоры вполне надежные — болты, задвижки, даже цепочки есть. — Он взглянул на Декока и виновато улыбнулся. — Игорь никак не мог проникнуть внутрь, — медленно сказал он.

Декок все продолжал смотреть куда-то в пространство:

— Если… если только кто-нибудь не впустил его в дом.


Они все собрались в унылой гостиной с видом на луга. Изольда Бюилдайк, прямая и неподвижная, сидела на своем резном «троне» в центре комнаты. Ее племянник Иво стоял справа, подобно советнику при своем монархе. Его пухлая рука лежала на выступе спинки кресла.

Декок медленно, спокойно подошел ближе.

Как и накануне, Ирмгард сидела на широкой скамье слева. Дети стояли за ее спиной. Все точно так же, как вчера, только Исаака не было. Декок взглянул на Пенни. На девочке было то же самое красное бархатное платье. Она ему подмигнула.

Декок не обратил на подмигивание внимания, даже сделал вид, что ничего не заметил. Он остановился перед «троном» Изольды и склонил голову.

— Я должен выразить свои соболезнования по поводу внезапной кончины вашего племянника Исаака, — сказал он официально. — Наверняка для вас это тяжелейший удар, тем более почти сразу после убийства вашего верного садовника.

Миссис Бюилдайк неодобрительно сжала губы.

— Садовник был слугой, — резко заявила она, — он из низших слоев общества. Исаак же был глубокоуважаемым членом моей семьи.

Декок кивнул сам себе, как будто только что подтвердил какую-то мысль:

— Для меня эта разница не имеет значения. И уверяю вас, ни один судья не оценит жизнь одного человека выше жизни другого, когда я найду убийцу и передам это дело в суд.

Изольда Бюилдайк покачала головой.

— У нас разные ценности, — высокомерно заявила она. — Я крайне разочарована тем, как вы ведете это дело, инспектор. — Она глубоко вздохнула: — А ведь некоторые рекомендовали вас как отличного детектива.

Декок еще раз качнул головой. Выражение его лица не изменилось.

— Возможно, эти некоторые переоценили мои способности. — Он наклонился ближе: — Но я поймаю убийцу.

Изольда Бюилдайк покровительственно улыбнулась.

— Хотелось бы знать, когда это произойдет? — спросила она.

Декок внимательно посмотрел на нее:

— Это произойдет, когда я закончу свою работу, когда будет достаточно улик, чтобы добиться суда.

На этот раз она рассмеялась грубым, лающим смехом. Смех был неприятным и оскорбительным.

— Улики! Зачем вам тратить на них время? У меня были улики против моего садовника, так вы отказались его арестовать.

Декок сохранял спокойствие.

— Я сожалею об этом больше, чем могу выразить, — ровным голосом сказал он. — Если бы я его арестовал, он бы, возможно, был сейчас жив… его бы не убили.

Изольда фыркнула; ноздри затрепетали, в глазах появился злобный огонек.

— Что вы пытаетесь этим сказать?

— Его убил Бюилдайк.


Фледдер ехал от каретного сарая с такой скоростью, что гравий веером разлетался из-под колес. Он вопросительно посмотрел на Декока:

— Почему вы так сказали?

— А?

— Почему вы сказали, что садовника убил кто-то из Бюилдайков?

Декок немного выпрямился и показал в окно:

— Эти дохлые гуси все еще здесь.

— Я снова звонил им, — извинился Фледдер. — Наверное, у них нет времени забрать этих птиц. — Он замолчал, но, когда проехали через калитку, снова заговорил: — Но вы так и не ответили на мой вопрос.

Декок улыбнулся и выудил мятную жвачку из нагрудного кармана. Он стряхнул с нее прилипший мусор, сунул в рот и только после этого повернулся к напарнику.

— То был инстинктивный отклик, — признался, по-мальчишески ухмыльнувшись. — А толкнуло меня на это в определенной степени отвратительное поведение мерзкой старухи. — Он вздохнул. — «Счастливое озеро» — большая бочка с порохом, которая вот-вот взорвется. Там кипят страсти и противоречивые чувства. Я хотел вызвать реакцию… любую реакцию.

— Что ж — заметил Фледдер, — мы, тем не менее, влипли. Зашли в тупик. Надеюсь, в скором времени что-то случится, иначе нам никогда не разобраться.

— Ты не находишь, что двух убийств достаточно?

Молодой инспектор покачал головой:

— Я не то хотел сказать. Каждое убийство — уже перебор. Меня, как и вас, больше всего беспокоит смерть садовника. Безусловно, я не могу во всем разобраться, но я поражен бессмысленным убийством старого Виллема. Если бы у нас было только убийство Исаака, нам было бы проще определиться с мотивом.

— Я слушаю, продолжай, — сказал Декок.

Фледдер съехал на обочину и выключил мотор. Затем он повернулся к Декоку.

— У Иво, Исаака и Ирмгард есть мотив, — с энтузиазмом начал он. — Им до смерти нужно наследство тетушки Изольды. Чтобы заставить ее нервничать, один из них принялся посылать ей письма с угрозами.

— Они бы потом сгодились, чтобы ложно обвинить садовника.

Фледдер кивнул:

— Затем они решили прикончить гусей, которых она держала для охраны.

— И снова вину пытаются свалить на садовника.

— Да, — нетерпеливо подтвердил Фледдер. — Но видите, что случилось? Угрозы и дохлые гуси заставили Изольду забить тревогу. Она призывает своих наследников к себе в дом. Все собираются якобы с тем, чтобы защитить и поддержать ее в это трудное время.

Декок искренне заинтересовался:

— Ты все здорово излагаешь… продолжай.

— Исааку надоело ждать, и он решил самостоятельно ускорить кончину своей тетки.

— Так другие не в курсе?

— Нет… то есть… им необязательно было знать.

— Но ведь они тоже от этого выигрывали.

Фледдер неуверенно пожал плечами:

— Ну, может, они и сговорились. Или Исаак не думал о них… По всей вероятности, его собственные финансовые дела были в слишком удручающем состоянии. Возможно, он решил, что его доли наследства хватит для его нужд.

Декок долго и задумчиво смотрел на партнера.

— Но почему именно Исаак? — наконец спросил он?

Фледдер даже вздохнул, столкнувшись с таким непониманием.

— Ну вспомните про следы в саду, которые вели к комнате Изольды. И еще про то, что рассказала вам маленькая девочка. Она видела, как Исаак бродил по саду с палкой.

Декок вежливо улыбнулся:

— Звучит резонно, вот только тетя Изольда в целости и сохранности сейчас восседает на своем «троне» в гостиной.

— Что-то пошло наперекосяк, — предположил Фледдер.

— Что?

Фледдер начал раздражаться.

— Я не знаю, — сказал он. — Может быть, кому-то еще пришла в голову схожая идея и подвернулся не тот череп. — Он немного помолчал, сжал губы и обиженно взглянул на коллегу. — Одно я знаю точно, — продолжил Фледдер с ослиным упрямством, — в один прекрасный день полетит и тщательно причесанная голова тетушки Изольды. Я в этом уверен.

12

В город они въехали мимо старого Дворца правосудия. Он выглядел ужасно: покрыт граффити сверху донизу. Декок взглянул на здание. Ему было больно видеть это заслуженное учреждение в таком запустении. Он считал это символом времени. Закон и порядок ежедневно попирались, а их символы подвергались издевательству и разрушению.

Декок сказал, размышляя вслух:

— Во зле спрятана часть доброты душевной. Смогут ли люди отделить ее от зла?

— Что? — удивился Фледдер. — Это цитата?

Декок показал рукой на старое здание:

— Я как раз думал о правосудии, справедливости и законе и о том, с каким неуважением к ним теперь относятся. — Он печально улыбнулся. — Цитата из Шекспира, «Генрих V».

— По крайней мере, в нем теплилась надежда, — засмеялся Фледдер.

— Возможно, но как насчет «Ничего не выберешь среди гнилых яблок»?

— Он такого не говорил.

— Разумеется. Это из «Укрощения строптивой».

— Бог мой, ну и пессимистическое у вас настроение.

— Как раз наоборот. В пессимистическом настроении я бы сказал, что зло следует истреблять в колыбели, или оно вернется и отомстит. Так считал Эзоп.

— Как мрачно. А я думал, что Эзоп только басни писал.

— Так это из басни и есть. «Ласточка и другие птицы».

Фледдера, похоже, так потрясла эта невероятная эрудиция, что дальше они ехали молча.

При дневном свете Лонг-Лейден-Сайд-стрит не выглядела такой уж зловещей. Больше никаких крадущихся теней в темноте. Фледдер поставил машину недалеко от дома номер сто девяносто семь, и они вышли на улицу. Фледдер закрыл машину и последовал за Декоком.

— Зачем мы сюда приехали?

— Нам нужна Немка Инга.

— Ясно. Разумеется, вы не собираетесь навестить Чокнутого Криса — не при дневном же свете… — Он поморщился. — Вы в самом деле рассчитываете, что Немка Инга скажет вам, где найти Игоря?

Декок покачал головой:

— После смерти Виллема меня особо потрясла смерть Исаака. Я ничего подобного не ожидал. Теперь я сомневаюсь, что целью его вчерашнего визита сюда был только секс.

— А зачем еще ему сюда приходить?

Декок не ответил. Он остановился перед дверью. Достал из кармана маленькое бронзовое приспособление — подарок бывшего взломщика. С его помощью он мог открыть практически любой замок.

Фледдер осуждающе покачал головой.

— Вы не можете так поступать, — запротестовал он. — Не среди бела дня, когда так светло. К тому же она вполне может быть дома. Эти девицы обычно начинают работать только вечером.

Казалось, Декок оглох. Он взглянул на замок и взял из набора в бронзовом футляре несколько отмычек. Через несколько секунд замок открылся, и инспектор толкнул дверь. Она поддалась.

— Никогда не следует недооценивать фактор внезапности при допросах, — нравоучительно сказал Декок, пряча драгоценное приспособление в карман.

Фледдер страдальчески вздохнул.

— Но ведь это взлом и незаконное проникновение, Декок, — укорил он напарника. — Это же разбой. Когда-нибудь вы попадете в большую беду. — Он был искренне обеспокоен.

Его старший товарищ ехидно ухмыльнулся. Лицо было довольным, как будто он только что выиграл приз. Совесть совершенно его не мучила.

— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он, состроив серьезное лицо. — Немке Инге следует запирать свои двери. Некоторые люди так неосторожны.

Фледдер шутку не оценил. С суровым лицом он проследовал за Декоком по коридору. Единственным источником света было маленькое оконце над дверью, которую они только что закрыли.

Декок велел Фледдеру дойти до конца коридора.

— Там маленькая кухня и дверь черного хода. Он ведет во двор, огороженный стеной. Неважно, кто попробует воспользоваться этим путем, чтобы удрать… ты останови его или ее.

Фледдер кивнул и исчез в глубине дома.

Слева по коридору одна дверь была распахнута настежь. Декок тихонько вошел и оказался в узкой длинной комнате. Поближе к ее середине у стены стояла двуспальная кровать, на которой спала молодая женщина. Несмотря на размазанный макияж, Декок узнал в ней ту, которая накануне открыла дверь Исааку Бюилдайку. Он расстегнул пальто, переложил бюстгальтер, трусики и чулки на другой стул и уселся рядом с кроватью. Он был так спокоен и расслаблен, будто ему часто приходилось навещать эту девицу.

Инспектор внимательно прислушивался к звукам, но в старом доме было тихо. С верхнего этажа доносились шаги и звуки радио. Он с трудом расслышал, как возится на кухне Фледдер.

Декок обежал глазами комнату. Со стороны улицы — маленький столик с телефонным аппаратом.Радом со столиком на полу — телевизор последней модели. За исключением телевизора, вся остальная обстановка выглядела как приобретенная в результате набегов на блошиные рынки. Постель тоже не отличалась чистотой. Влажные серые простыни и наволочки явно не стирались неделями. От них в комнате резко и неприятно пахло. Декоку стало противно, и он невольно удивился, как мог Исаак пробыть здесь столько.

Через несколько минут женщина, лежащая на кровати, начала беспокойно вертеться, как будто почувствовав, что кто-то находится в комнате. Она внезапно села и уставилась на Декока безумными глазами.

— Кто, кто вы такой? Как вы сюда попали? Что вы здесь делаете?

Декок одарил ее своей самой приятной улыбкой.

— Слишком много вопросов, — весело сказал он. — Сразу три. — Он наклонился и протянул руку женщине. — Меня зовут Декок, два «к» через «о». Я офицер полиции.

Инга взяла его руку и быстро пожала. Затем снова упала на подушку.

— Легавый, — произнесла она. Вроде как с разочарованием. — Я уже доложилась. Я сказала, что вовсе не терялась.

Декок покачал головой:

— Я здесь по другому поводу.

Она снова села, продемонстрировав голую грудь.

— Так чего вы хотите?

Декок одобрительно взглянул на нее:

— Для Немки Инги вы прекрасно говорите на голландском.

Она пожала плечами:

— Моя мать… моя мать голландка из Шевенингена. — Она рассмеялась: — Что скажете по поводу моего «ш»?

Как и любой голландец, Декок знал, что иностранцам практически невозможно правильно произнести звук «ш».

— Очень хорошо, — похвалил Декок. Он бросил ей трусики и лифчик. — Оденьте что-нибудь — простудитесь.

Она поймала белье на лету.

— Вы точно как мой дедушка, — проворчала она. — Он всегда орал на меня, когда видел голой.

— Наверное, одетая Ингеборг нравилась ему больше, чем голая Инга, — улыбнулся Декок.

Она задумалась над его словами. Затем ласково ему улыбнулась:

— А вы ничего… для легавого.

Декок спокойно воспринял комплимент. Он смотрел, как она надевает бюстгальтер, потом под одеялом натягивает трусики. Затем она встала с кровати. Декок увидел, как она прекрасна: высокая, стройная, обладающая кошачьей грацией. Когда она надевала блузку, инспектор разглядел следы уколов на ее руке.

Их взгляды встретились.

— Давно сидишь на героине?

— Два года.

— Ты подсела из-за Игоря?

Инга покачала головой и натянула джинсы на длинные ноги.

— Когда я встретила Игоря, я уже употребляла.

— Ты его видела? В смысле, после возвращения из Германии?

— Нет.

— Он о тебе расспрашивал.

— Я слышала.

— Он знает, что ты здесь? — спросил Декок, обводя рукой комнату.

— Да.

— Откуда?

Она печально улыбнулась:

— От Игоря ничего не скроешь. Я всего час как вернулась, а он уже звонил по телефону.

Декок испытующе посмотрел на нее:

— Ты знаешь, где он?

Немка Инга вдруг напряглась. Взяла сигарету из открытой пачки на столике и начала крутить ее в руках.

— Я не знаю, где он, — нерешительно сказала она. — Я всегда мало знала. Иногда он заходил… оставался на ночь. — Она показала на телефон: — Но чаще он просто звонил.

— Когда?

Опять грустная, усталая улыбка.

— Ночью… всегда ночью… чтобы спросить, сколько я заработала.

— А прошлой ночью?

— Что вы хотите этим сказать?

— Тебе Игорь звонил прошлой ночью?

— Да.

— Когда?

— В половине второго… в два. Что-то около того.

— Исаак был еще здесь?

Женщина прикурила сигарету от зажигалки и глубоко затянулась. Она с подозрением взглянула на инспектора сквозь дым:

— Вы об этом знаете?

Декок кивнул:

— Я был снаружи. Видел, как Исаак зашел и вышел.

— Почему вы сидели снаружи и… следили?

— Я хотел узнать, действительно ли ты вернулась.

Инга покачала головой:

— Пожалуйста, не морочьте мне голову. Вы пришли не за тем, чтобы узнать, вернулась ли я. Я сама была в участке. Из списка пропавших меня уже несколько часов как вычеркнули. — Она помахала сигаретой. — Вы здесь выслеживали Игоря или следили за Исааком.

Декок даже слегка смутился. Инга с готовностью отвечала на все вопросы, к тому же она явно не была тупой. Не следовало ее недооценивать и лгать ей.

— Ты права, Инга, — сказал он. — Я надеялся поймать Игоря и просто оторопел, когда увидел, что к тебе пришел Исаак Бюилдайк. — Он потер шею. — Скажи, Исаак — один из… твоих постоянных клиентов?

— Нет.

— В самом деле? Странно. Тогда зачем он приходил? Что он здесь делал?

Она встала с кровати и отошла от нее, остановившись в нескольких футах от Декока, спиной к нему.

Инспектор не стал на нее давить. Он немного подождал, потом повторил вопрос более дружелюбным тоном:

— Что он здесь делал?

— Он ждал.

— Чего?

— Звонка Игоря.

Декок с трудом скрыл свое изумление. Он встал со стула и подошел к девушке. Он, что называется, усиленно шевелил мозгами.

— Исаак разговаривал с Игорем?

— Да.

— О чем?

Она внезапно повернулась. На ее глазах стояли слезы.

— Спросите Исаака, — огрызнулась она.

— Исаак мертв, — прямо сказал он.

— Мертв? — тихо прошептала она.

Декок утвердительно кивнул.

Казалось, еще немного, и девушка упадет в обморок. Она качнулась, но устояла, только закрыла лицо руками.

— НЕТ… НЕТ… НЕТ! — вскрикнула она.

В комнату вошел Фледдер. Он был бледен.

— В чем дело? — спросил он.

Декок отмахнулся, не соблаговолив ответить. Инспектор взял Ингу за плечи и легонько встряхнул:

— О чем говорили Игорь и Исаак?

Она закричала снова, на этот раз громче:

— НЕТ… НЕТ!

Декок встряхнул ее посильнее. Затем взял за запястья и отвел ее руки от лица. Он дружелюбно взглянул на нее.

— Это очень важно, Инга, — прошептал он, — очень важно.

Она уже только тихо рыдала. Декок достал из своего кармана чистый носовой платок и вытер ее мокрое лицо. Затем обнял и подвел к кровати. Осторожно посадил. Она прислонилась к нему.

— Ты же слышала, о чем они говорили, верно?

Она неуверенно кивнула.

— Расскажи мне.

— Они говорили о наследстве…

— Понятно.

— Это было наследство Исаака. Игорь собирался получить часть его.

— Когда?

Девушка проглотила комок в горле.

— Как только… как только… как только Игорь убьет его богатую тетю.

13

У Декока устали ноги — именно так он говорил о своем заболевании. Но это была не просто усталость. Боль зарождалась в пальцах, захватывала щиколотки и наполняла икры. Ощущение было такое, будто тысяча дьяволят тычут в него маленькими, раскаленными добела вилами. Декок понимал, что боль эта психосоматическая, но оттого она не становилась менее ощутимой и изматывающей. Он знал, что означает эта боль. Расследование шло через пень-колоду. Инспектору все еще казалось, что он потерял чувство верного направления. Как иногда случалось, решение все отдалялось и отдалялось. Об этом ему напомнили ноги. Самое противное заключалось в том, что ни один врач не сумел определить физическую причину его заболевания. Никакие способы уменьшить боль не помогали. В теле этой боли не существовало — она гнездилась в его мозгу.

Со страдальческой гримасой Декок осторожно поднял ноги и мягко положил их на край письменного стола. Стало немного легче, но он вздохнул, зная, что ненадолго.

Фледдер сильно переживал. Он был хорошо знаком с необычным недугом своего напарника. Знал он и то, что означает такой приступ. За годы совместной работы Фледдер предлагал десятки различных способов вылечиться. Но теперь он уже сознавал, что помочь может только резкий поворот в нужную сторону в деле, которым они в данный момент занимались.

— Снова болит? — сочувственно спросил Фледдер.

Декок кивнул, осторожно растирая икры. Наверное, это немного помогло, потому что через некоторое время он со вздохом откинулся на спинку кресла.

— Ингу очень жалко, — сказал он после долгого молчания. — Мне она понравилась. Жаль, что мне пришлось так сурово с ней обойтись. Она была очень расстроена. Только успокоится, как снова начинает трястись от страха. Она совершенно справедливо беспокоится по поводу того, что будет, проведай Игорь, что она разговаривала со мной.

— Мы знаем Игоря, — согласился Фледдер. — Ей вполне может угрожать серьезная опасность.

Декок задумчиво кивнул:

— Я дал ей торжественную клятву, что ее показания никогда не войдут ни в один официальный отчет.

— Иногда я отказываюсь вас понимать. Вы получили эти показания законным образом. Это же улики.

— Эти улики не доказывают убийства.

— Но Игорь сговаривался с Исааком убить Изольду!

— Прежде всего, я не уверен в законности всех наших действий. Ты что, забыл, как мы вошли в дом? Кроме того, все это простые россказни и… Исаак мертв.

— Зато Игорь жив.

— Но он не убил Изольду Бюилдайк.

— Вы хотите сказать, что он отказал Исааку?

— Вот именно.

На лице Фледдера появилось упрямое выражение, и он недовольно покачал головой.

— Да не так все было, — сердито возразил он. — Я же говорил, это ошибка, убили не того человека. Вот и все. Поверьте мне, племянница и племянники рвутся к наследству. Это самое главное… это и есть мотив всех действий. Вы выяснили, что Исаак был готов даже расстаться с частью наследства, чтобы достичь своей цели… он нанял убийцу.

— Игоря Стаблинского?

— Конечно, — сказал Фледдер. — Вот и все. Но что-то пошло наперекосяк. Игорь ошибся и убил не того человека.

— Не слишком умно.

— Почему?

Декок выразительно развел руками:

— Если верить тебе, Исаак нанял Игоря. Значит, Исаак тот человек, который в итоге должен был с ним рассчитаться после убийства… — Декок покачал головой… — Нет, Игорь не так глуп.

Фледдер обиделся:

— Тогда сами скажите, как все было.

— Если бы я знал, — вздохнул Декок, — мои ноги не болели бы. — Он еще больше откинулся в кресле. — Я не верю, что это была ошибка. Исаак не только был убит совершенно хладнокровно, он был убит намеренно. — Инспектор помолчал, со стоном наклонился вперед и поудобнее пристроил ноги на столе. — В этой теории слишком многое не сходится. Мы не должны забывать о противоречиях, когда делаем выводы.

— Каких противоречиях?

— Прежде всего, мы не обнаружили следов взлома. Далее, Исаак прикрепил к двери записку, в которой просил не беспокоить его с завтраком. Но он не лег в постель и не разделся.

— Верно, но что это означает?

— Аккуратно заправленная постель и уличная одежда наталкивают меня на мысль, что Исаак был убит вскоре после его возвращения. Поскольку нет следов взлома, то возможны лишь два варианта: либо он сам впустил убийцу, либо убийца спрятался в комнате заранее и ждал его… — Декок потер пальцем нос и продолжил: — И еще одно. Исаак не старик, дремлющий в кресле. Ровно наоборот. Исаак был еще молод, силен, и он не спал. Если бы кто-то попытался тайком проникнуть в его комнату, он бы обязательно заметил.

— Выходит, убийца появился внезапно, — скептически сказал Фледдер.

— Нет.

— Но Исаака, тем не менее, убили.

— Да. Выходит, убийца был человеком, который его не испугал. Он ему доверял, во всяком случае, не ждал от него нападения.

— Член семьи! — воскликнул Фледдер.

Декок не ответил. Он осторожно встал и направился к крючку, на котором висело его пальто. Фледдер тоже встал:

— Куда вы идете?

Декок обернулся:

— К Лоуи… возможно, коньяк поможет мне избавиться от боли.


Декок медленно тащился через квартал. Несмотря на ранний час, народу на улицах было полным-полно. Кончился дождь, и немного потеплело. Робкое весеннее солнце выманило людей на улицы. Кинотеатры, где показывали эротические фильмы, были переполнены, и у витрин порношопов толпились зеваки.

Фледдер шел на несколько шагов впереди. С одной стороны, он прокладывал Декоку дорогу, с другой — старался подстроиться под его ленивую манеру передвижения.

Проходя мимо тетушки Мэри, хозяйки борделя, которой уже пора было на пенсию, Декок приподнял шляпу. Он знал ее ровно столько же, сколько работал на Вармез-стрит. Стареет, подумал инспектор, глядя на нее. Крашеные волосы делали ее старше. Он с грустью вспомнил давние времена. Тогда Мэри была самой роскошной женщиной на улице. Полная огня, темпераментная. Никому тогда и в голову бы не пришло назвать ее тетушкой.

Декок взглянул на собственное отражение в стекле витрины и печально усмехнулся. Прошедшие годы и на нем оставили свой след. Он признавал это со смирением. Его это не отрезвляло и не огорчало. Он принимал такое положение вещей, и все. Он стал более грузным, тяжелым. Особенно пострадали бедра, куда, казалось, все откладывалось. Уже давно поседели волосы — ни одного темного волоска. Но это были только внешние изменения, сердце все еще работало нормально. И не пропало желание бороться с преступлениями так, как он считал нужным.


Лоуи встретил двух инспекторов в своей обычной восторженной манере. Он быстро вытер руки о грязный жилет.

— Ну и ну, — прочирикал он, — привет вам. — Он внимательно взглянул на Декока. Маленькое личико хорька сияло от доброжелательности. — Все в ажуре?

Декок усмехнулся:

— Твоя забота умиляет меня, Лоуи. Ты мне иногда напоминаешь мою матушку.

Маленький хозяин бара сдвинул на затылок шляпу:

— Ха, так тебе приходится валандаться с кучей полудурков. Они любого пырнут за пару баксов. Глянь, их вокруг все больше и больше.

Декок залез на барный стул:

— Нам всем приходится учиться с этим жить. Те времена, когда человек, размахивающий ножом, казался судье опасным преступником, давно миновали. — Он печально усмехнулся: — В наши дни каждый имеет при себе какое-нибудь оружие.

Лоуи согласно кивнул:

— То же зелье?

Не дожидаясь ответа, он полез под стойку и вытащил оттуда бутылку коньяка «Наполеон». Другой рукой он расставил в ряд три пузатых бокала. Привычным движением он наполнил бокалы и поставил бутылку на место. Затем поднял один из бокалов.

— Прост… за лучший мир.

— За мир без криминала, Лоуи?

Хозяин бара ухмыльнулся:

— Ну, вроде того. Слушай, Декок, ты просеки — нет преступлений, нет работы.

— У меня есть дом, жена и с недавних пор — попугай.

— И тебе этого хватит на остаток дней?

Декок поднял голову и выставил вперед подбородок:

— Я могу начать писать мемуары. Знаешь, это нынче модно.

Лоуи осклабился:

— И обо мне напишешь, да?

— Обязательно.

— Тогда чего ты обо мне напишешь?

— А ты как думаешь?

Лицо Лоуи осветилось.

— Ты должон про меня написать как про святого Лоуи… такого святого, ну знаешь, с ореолем вокруг головы.

Декок от души расхохотался. Он взял свой бокал, осторожно погрел его в ладонях, покачал и затем позволил золотистой жидкости проникнуть в горло.

— Ах, — вздохнул он с наслаждением и полным удовлетворением.

Лоуи поставил свой бокал на стойку:

— Видал Чокнутого Криса?

— Да.

— И что?

Декок отпил еще глоток коньяка:

— Мы нашли девушку Игоря. — Он взглянул на Лоуи: — Но не нашли Игоря.

— Он был здесь, — признался Лоуи, обводя неопределенным жестом помещение бара.

— Кто… Игорь?

— Ага.

— Когда?

— Вчерась.

Декок оторопело смотрел на бармена.

— Почему ты меня не предупредил? — Инспектор сглотнул. — Ты же знаешь, насколько он опасен. Каждый час, пока Игорь на свободе, он… — Декок не закончил предложение.

Лоуи поднял обе руки. Он был сама невинность.

— Эй, у меня тут народу было навалом, Декок. Не продохнуть. Не мог я взять и уйти. Не мог добраться до телефона. Занят был по горло. Я дал ему номер телефона, он выпил пиво и ушел.

Декок долго задумчиво смотрел на него. Он прекрасно понимал Лоуи. Слишком много вокруг было народу, кто мог бы подслушать, как он разговаривает с инспектором по телефону. Если судить по совести, то он не должен был винить Лоуи.

— Номер телефона? — спросил Декок после долгой паузы.

— Ага.

— Какой номер?

Лоуи отодвинул бокалы и перегнулся через бар, поближе к Декоку.

— Вчерась вечером, — прошептал он, — мужик один подвалил. Такой весь из себя. Пристал, как сыскать Игоря. Я сказал: это, мол, трудно, его легавые ищут. Он говорит: плевать, все равно мне надо с ним побазарить. И что я должон был делать? Он дал мне сотню.

Декок внимательно слушал.

— И что потом?

Лоуи пожал плечами:

— Я сказал мужику: мол, это трудно, но я присмотрюсь. Вот он и дал мне энту карточку с номером. Скажешь Игорю, чтоб он мне звякнул, сказал он.

Декок вздохнул:

— И ты дал этот номер Игорю.

— Точно, пустое дело за сотню баксов, верно? Так мне свезло, что он сюда привалил в тот же день. Он тут не часто бывает.

— Ты номер помнишь?

Лоуи заговорщически улыбнулся Декоку:

— Угу. Я его переписал. Решил сделать тебе приятное.

Он повернулся к полкам бара и выудил бумажку, засунутую между бутылками. Декок взял ее.

— Ноль, двадцать девять, шестьдесят три, — прочел он вслух. — Пятнадцать, семьдесят четыре, восемьдесят.

Фледдер через его плечо тоже смотрел на бумажку.

— Тут код Олдкерка.

Декок медленно кивнул:

— Да, и номер Исаака Бюилдайка.

14

Они вышли из бара, пересекли канал Риа Форт и вышли на Олд-черч-сквер. Оба, и Декок и Фледдер, пребывали в глубокой задумчивости.

Молчание нарушил Фледдер:

— Наверное, до Исаака каким-то образом дошли рассказы о репутации Игоря как преступника, который выбирает себе в жертвы пожилых людей.

Декок кивнул:

— Узнать об этом Исааку было довольно просто. Ведь статьи об убийстве Игорем Сэма Лайона и затем о его побеге из тюрьмы появились во всех газетах.

— Я только не понимаю, каким образом они связались друг с другом.

— Когда Исаак установил контакт с Игорем, тот наверняка послал его в дом к Инге, решив, что такой путь будет безопасен. Сговориться было легко, план придумать ничего не стоило.

— Но контакт уже был. Малыш Лоуи дал Игорю номер телефона Исаака. Так что Игорь мог ему позвонить и дать адрес Инги.

Декок покачал головой:

— У тебя не хватает воображения. Подумай хорошенько. Исаак Бюилдайк проводит большую часть своего времени в «Счастливом озере», с тетушкой. Вряд ли он мог дать Игорю номер своей тети. Исаак же не мог рассчитывать вовремя оказаться у телефона. Готов поспорить: если ты наберешь номер Исаака — нарвешься на автоответчик.

— Разумеется, Игорь оставил послание. Между ними не было непосредственного контакта до звонка Игоря Инге.

Декок задумчиво кивнул:

— Очень хорошо, может быть, когда-нибудь из тебя и получится офицер полиции.

Некоторое время они шли молча. Фледдер явно обиделся.

На углу переулка Нэрроу-Черч и Вармез-стрит он внезапно остановился:

— Вы считаете, это послание все еще на автоответчике?

— Возможно. Полиция Олдкерка могла его обнаружить. Это дело такое запутанное, касается разных участков, я уже не знаю, кто что делает. — В голосе Декока звучало раздражение. — И все из-за этих проклятых гусей.

— Но, — возразил Фледдер, — Игорь мог сказать что-то, что могло бы нам пригодиться.

— Ладно, валяй проследи за этим автоответчиком. Но давай сначала зайдем в участок и узнаем, нет ли чего нового.

— Видите, именно для этого нам и нужно радио, — не отказал себе в удовольствии заметить Фледдер. Но он знал, что все его доводы бесполезны. Декок до сих пор отказывался от установки радио в полицейской машине. Он возражал и против портативных раций, которые всем выдавали. Сегодня каждый полицейский в Голландии имел в своем распоряжении последние технические средства, включая компактное и очень мощное радио.

К огорчению Фледдера, Декок все еще продолжал упорствовать. Любимой его фразой было: «Если я им нужен, они вполне могут меня найти».

Поэтому Фледдер не удивился, что Декок, проигнорировав его замечание, потопал дальше к зданию участка.

Стоило им войти, как раздался вопль Мейндерта Поста.

— Где вы пропадали, ребята? — крикнул он. — Я знаю, Декок себя радио не обременяет, но я был лучшего мнения о тебе, — добавил он, с укоризной глядя на Фледдера.

Декок не извинился:

— Полицейский должен выходить на участок. Ты старый рыбак и знаешь, что рыбку надо ловить в воде.

Мейндерт не обратил внимания на замечание и показал на потолок:

— Там вас женщина ждет. Отказывается уйти. Настаивает, что ей надо с вами поговорить. Говорит, это очень важно. — Пост скорчил гримасу и добавил: — Она боится, что ее убьют.


Фледдер и Декок поднялись по протертым мраморным ступеням лестницы на второй этаж. Перед входом в помещение, где работали детективы, на скамье сидела сравнительно молодая женщина. Как только она их увидела, она встала и подошла.

— Миссис Изольда Бюилдайк меня вам представляла, — сказала она. — Вы меня помните? Я Ирмгард Миллер.

Декок приподнял шляпу и вежливо поклонился:

— Очаровательная мама трех очаровательных детишек.

— Или неиссякаемого источника беспокойства, — улыбнулась она.

Декок провел женщину в комнату для детективов и поставил стул для нее у своего стола. Тем временем он внимательно к ней приглядывался. В «Счастливом озере» она показалась ему серой, незаметной мышкой, но сейчас она выглядела по-другому. На ней был костюм из твида с юбкой чуть ниже колена. Белокурые волосы роскошными локонами обрамляли чистое лицо без следа косметики. Она скрестила ноги и расстегнула пиджак. Если бы Декок не знал точно, он никогда бы не поверил, что эта женщина — мать троих детей. Фигура у нее была изумительная. Она смотрела на инспектора яркими зелеными глазами, в которых светилось беспокойство.

— Странные вещи происходят в «Счастливом озере», — начала она.

— Да что вы говорите? — насмешливо заметил он.

Она не обратила внимания на его замечание:

— Отравленные гуси… убитый садовник… убийство моего брата Исаака. Я боюсь. Сегодня утром, сразу после завтрака, мой муж уехал по делам. Я не хотела бы бросать тетю Изольду, но я боюсь оставаться в этом доме ночью.

Декок согласно кивнул:

— Чем ваш муж зарабатывает на жизнь?

— Он работает с текстилем.

— И как идут дела?

— Почему вы спрашиваете?

— Известно, — пожал плечами Декок — что текстильный бизнес в Нидерландах в данный момент находится в упадке. В некоторых странах…

Ирмгард перебила его.

— У нас все в порядке, — резко сказала она.

Декок задумчиво потер подбородок:

— Значит, вам не так уж отчаянно нужно это наследство?

Глаза Ирмгард сверкнули.

— К чему вы ведете? — сердито спросила она. — Когда умер садовник, моего мужа даже не было в городе, а когда убили Исаака, он был со мной в постели.

— Вы в этом уверены?

Было хорошо видно, как Ирмгард старается побороть свой гнев. Прежде чем ответить, она глубоко вздохнула.

— Да, — уже спокойнее ответила она. — Уверена. Я очень чутко сплю, так что я бы наверняка заметила, если бы он вставал.

Декок иронически улыбнулся:

— В качестве свидетеля… любящая жена не слишком надежный свидетель.

В чудесных зеленых глазах на мгновение мелькнуло отчаяние. Она встряхнула головой, как будто стараясь собраться с мыслями.

— Я рассказываю вам то, что я знаю, — твердо заявила Ирмгард и для большей убедительности сделала решительный жест. — Мой муж не имеет никакого отношения к тому, что случилось в «Счастливом озере».

— Тогда кто?

Она кивком указала на Декока:

— Это ваша забота и, могу добавить, ваш долг.

Декок вздохнул и кивнул своим мыслям. Он немного помолчал, потом снова начал задавать вопросы:

— Вы слышали, как Исаак прошлой ночью пришел домой?

— Нет, — ответил Ирмгард, качая головой. — Я уже сказала, что чутко сплю. Я весь день пыталась вспомнить. Наверное, Исаак очень старался пройти бесшумно, иначе я бы его услышала.

— А еще что-нибудь вы слышали?

— Нет.

— Где находится ваша спальня?

— Внизу, рядом с комнатой тети Изольды.

— И в ней есть окно, выходящее в сад?

— Конечно.

— Никаких балконных дверей и других возможностей выйти наружу?

Ирмгард отрицательно покачала головой:

— Комната Исаака единственная, из которой можно выйти прямо в сад. Когда дядя Иверт был еще жив, это была их комната — его и тети Изольды.

— Понял, — сказал Декок. — А дети?

Ирмгард Миллер показала пальцем на потолок.

— Они спят на втором этаже.

— Все вместе?

— Нет, у каждого своя комната.

— Даже у маленькой Пенни?

Ирмгард помедлила с ответом, внимательно посмотрела на инспектора. В глазах возникло подозрение.

— Вы когда-нибудь с ней разговаривали?

— О да, — признался Декок. — И беседа была крайне интересной.

Ирмгард прореагировала крайне бурно.

— Пенни врушка, — сказала она так, будто старалась убедить в этом саму себя, не только Декока. — Вечно фантазирует, придумывает всякие глупости. Так какую сказку она вам рассказала?

Декок покачал головой. На губах появилась улыбка.

— Нет, то была не детская фантазия. Но мы с Пенни торжественно пообещали друг другу не обсуждать это ни с кем.

— Это нелепо. Я ее мать.

Декок поднял руки, сдаваясь:

— Для меня это не основание нарушить данное обещание.

Ирмгард наклонилась вперед.

— Пенни лжет, — почти прошипела она.

Декок беспечно отмахнулся:

— Полагаю, вы пришли к такому выводу на основании личного общения со своей дочерью. Мой опыт подсказывает мне совсем другое.

Ирмгард схватилась за голову, как будто пришла в полное отчаяние.

— Но это неправда! — воскликнула она.

— Что неправда?

— Что тетя Изольда может ходить.


После того как Ирмгард ушла, Фледдер вопросительно посмотрел на Декока:

— Означает ли это, что Пенни видела, как ее тетя-инвалид ходит, и говорила об этом матери?

— Да, — согласился Декок. — И мать боялась, что Пенни расскажет то же самое мне.

Фледдер усмехнулся и внес что-то в свой компьютер.

— Было очень забавно слушать ваш разговор, — заметил он, поставив компьютер в режим ожидания. — Вы оба думали о несвязанных между собою вещах. Вы имели с виду Исаака с палкой, а она изо всех сил пыталась отрицать, что ее тетя может двигаться.

Декок тоже улыбнулся и задумчиво посмотрел в пространство.

— И все же, — сказал он после длинной паузы, — малышка сдержала свое слово. Она определенно не сказала матери, что видела, как Исаак ходил по саду. — Инспектор снова помолчал, лицо стало серьезным. — Однако волнение Ирмгард и ее тон заставляют меня думать, что тетя Изольда и в самом деле может самостоятельно передвигаться. Ее способность ходить полностью меняет наш подход к делу.

— Я не согласен, — возразил Фледдер. — Фактов это не меняет. Изольда не могла во всем этом участвовать. Она лишь намеченная жертва.

— Да… но чья жертва?

Фледдер энергично взмахнул рукой:

— Кто знает… племянницы Ирмгард, племянника Иво, а может, и обоих. Во всяком случае, плохо верится в страх Ирмгард быть убитой. Она не слишком рвется покинуть «Счастливое озеро»… по крайней мере, пока это грязное дело не закончено. Нам остается только ждать.

— Некролога Изольде?

— Вот именно.

— Может быть, ты и прав, — пожал плечами Декок.

— Разумеется, я прав, — сказал Фледдер. — Кое-кто полагает, что мы настолько глупы, что решим, будто все это дело рук Игоря Стаблинского.

— Который виноват лишь в том, что косвенно подсказал им свой метод, свой modus operandi?

— Верно, вот тогда все сходится.

— Может быть, но я далеко не уверен, что нам известны все факты. Если мы не добьемся вскоре положительных результатов, придется призвать на помощь все правоохранительные органы. Нам потребуется содействие участков Олдкерка и Вармез-стрит, а также двадцать третьего. Кстати, как это вышло, что мы так ничего и не услышали о пропавшей команде экспертов? Возможно, нам даже придется привлечь Бюссюм. Я еще не совсем забыл про дядю Иммануила. Такая путаница… у семи нянек дитя без глаза, сам знаешь. — Он подошел к крючку, чтобы снять свое пальто, и добавил: — Интересно, из гусятины вкусный суп? — Затем повернулся к Фледдеру. — Ты идешь? — спросил он.

— Куда?

— В Олдкерк.

— Олдкерк?

— Да, я хочу взглянуть на дом покойного Исаака.


Фледдер поставил автомобиль на Хайер Енд — так называлась улица, на которой жил Исаак Бюилдайк. Инспекторы вышли из машины и пересекли дорогу.

— У тебя есть ключи от дома? — спросил Декок.

— Да, — ответил Фледдер, заметив, что Декок положил свой набор отмычек обратно в карман. — Они были в кармане пальто Исаака. Я их и позаимствовал.

— Что-нибудь еще обнаружил?

— Бумажник с энной суммой денег и записную книжку. Похоже, Исаак был гомосексуалистом. В книжке я нашел адреса и номера телефонов нескольких гомиков, занимающихся проституцией. Но это все. Вообще у меня было мало времени, чтобы детально разобраться. Придется заняться этим позже или завтра. К тому же мы получим результаты вскрытия.

Декок ехидно улыбнулся:

— Исаак Бюилдайк для доктора Рюстелооза — плевое дело. Ему потребуется только сделать копию предыдущего заключения.

Фледдер покачал головой:

— Он никогда себе этого не позволит. Каждый труп доктор осматривает по полной программе. Он слишком ответственный.

Подходя к дому Исаака, Фледдер спросил:

— Как насчет автоответчика… стоит нам его конфисковать и забрать в Амстердам для дальнейшего изучения?

Декок согласно кивнул.

Они остановились перед домом номер сто пятнадцать. Это было старое здание из песчаника, построенное в середине прошлого века, с зелеными ставнями на всех окнах. Входная дверь находилась в углублении. Фледдер вынул кольцо с ключами Исаака и выбрал подходящий ключ. Когда он попытался вставить его в замочную скважину, дверь приоткрылась. Он взглянул на Декока:

— Не заперто.

— Судя по всему, — согласился Декок. Он наклонился, но не смог обнаружить следов взлома. Инспектор уперся локтем в дверь и открыл ее шире, затем вошел. Фледдер за ним.

Из маленького фойе с лестницей, ведущей наверх, они прошли в главный коридор, обшитый дубовыми панелями. В доме пахло затхлостью и сыростью.

Дверь справа, почти в конце коридора, была приоткрыта. Декок тихонько прошел мимо, затем повернулся и внезапным ударом распахнул ее.

В комнате находился мужчина. Он стоял перед массивным дубовым шкафом. Его лицо было бледным, пухлые руки тряслись.

Декок ехидно ухмыльнулся.

— Надо же, — сказал он, — какая неожиданность… Племянничек Иво! Как же получается, что мы вес время на вас наталкиваемся?

15

Декок подошел к Иво и грубо толкнул его в ближайшее кресло. Затем сам сел напротив перепуганного племянника Изольды.

— У вас все же есть удивительная способность оказываться первым на месте преступления, согласны? У вас, похоже, также есть талант к мародерству, к обыскиванию пожиток только что умерших людей. — Тон его был саркастическим. — Не просветите ли нас — как вы сюда попали и зачем?

Иво Бюилдайк ответил не сразу. Он явно выдерживал паузу, чтобы взять себя в руки и обрести уверенность. Его щеки медленно начали приобретать нормальный цвет. Все еще трясущейся рукой он залез в карман и вытащил оттуда ключ. Невинным жестом поднял ключ до уровня глаз.

— Тетя Изольда вспомнила, что есть женщина, которая приходит к Исааку раз в неделю и убирает квартиру. У нее был ключ, и я его взял.

— Звучит правдоподобно, — проворчал Декок.

Иво слабо улыбнулся.

— Можете проверить, — сказал он. — Все очень просто. Мы вернем ключ вместе. — Он глубоко вздохнул. — Что касается вашего второго вопроса… зачем я сюда пришел? Так вы сами виноваты.

— Я? — переспросил Декок, по-видимому явно озадаченный.

— Да, ведь несмотря на то, что мы показали вам письма с угрозами и почтовые штемпеля, вы не арестовали садовника. Поскольку вы пользуетесь репутацией великого детектива, мы с тетей Изольдой призадумались. Во время нашего последнего разговора вы отметили странное совпадение: Исаак жил не где-нибудь, а в Олдкерке. Вы помните, на штемпелях указывался именно Олдкерк. Ну тете Изольде этого хватило, чтобы приказать мне пошарить в доме Исаака. Она хотела, чтобы я поискал бумагу, конверты. Вы понимаете, для тети, да и для меня тоже, было бы облегчением точно знать, откуда исходили письма.

Отвращение Декока к скользкому, жирному человечку, сидящему напротив, все росло. Казалось, этот человек имел готовый ответ на любой вопрос. Несмотря на тщательную подготовку и гладкое изложение, Декока он не убедил. Старший инспектор все никак не мог решить, что ему противнее — сам этот человек или манера, в которой он произносил заранее приготовленные фразы.

— Тетя Изольда сказала: «Иди в дом старого садовника!» — и вы пошли. Тетя Изольда сказала: «Иди в дом убитого Исаака!» — и вы пошли. — Декок энергично размахивал руками, частично от злости, частично от огорчения. — Вы кто — лакей самозваной графини «Счастливого озера»?

— Я запрещаю вам, — ровным голосом сказал Иво, — непочтительно отзываться о моей тете.

— Вы с ней так близки, верно?

— Я ее старший племянник, — объяснил Иво. — За эти годы между нами возникло нечто вроде взаимного доверия. Она стала мне обо всем рассказывать. Поэтому вполне понятно то, что она обсуждает со мной свои проблемы. И вполне резонно, что я, в свою очередь, оказываю ей посильную помощь. Вы не забывайте, что она инвалид. Я… я просто не понимаю, почему вы так агрессивно реагируете.

Декок глубоко вздохнул:

— Я ищу мотив для двух ужасных убийств… убийств, которые произошли почти под вашим носом. Каким-то образом эти дикие события связаны с вами. — Он выдержал паузу для пущего эффекта. — Мистер Бюилдайк, в порядке исключения дайте мне хоть один раз прямой ответ: вы боитесь, что вас убьют?

Иво был потрясен. Он впервые проявил слабость. В стене самодовольства, которой он окружил себя, образовалась брешь. Он побледнел, но промолчал.

Декок презрительно смотрел на него.

— Повторяю: вы боитесь, что вас убьют?

Иво глубже забился в кресло и быстрым жестом вытер потный лоб.

— Да, — произнес он еле слышно.

— Почему?

— Я один из наследников.

Декок наклонился вперед и поймал взгляд Иво:

— Кто?

Бюилдайк сглотнул, облизал пересохшие губы и тщетно попытался отвести взгляд. Декок ждал.

— Спросите Ирмгард, — наконец прошептал Иво.


Фледдер пребывал в хорошем настроении. Повороты он проходил с таким шиком, на который только была способна старая машина. Он насвистывал и улыбался, аккомпанировал себе, постукивая пальцами одной руки по рулевому колесу. Декок мрачно наблюдал за ним.

— Что на тебя нашло? Ты все еще уверен, что у тебя на руках четыре туза?

Фледдер перестал свистеть и взглянул на Декока с довольной улыбкой на лице.

— Я был прав, — похвастался он.

— Это был бы первый случай в истории, — печально заметил Декок.

Молодой инспектор громко расхохотался:

— Говорил же я вам… все связано с наследством Изольды. Только подумайте: было три наследника — Иво, Исаак и Ирмгард. И теперь Исаак мертв.

— Остаются двое, — поддразнил его Декок.

— Да, и оба боятся, что их убьют.

— Кто их убьет?

— Один другого, — торжественно заявил Фледдер.

— Ага, — сказал Декок, — выходит, ты изменил свое мнение. Исаака убили не по ошибке, но намеренно, причем сделали это либо Ирмгард, либо Иво, либо оба вместе.

— Да.

— И ты считаешь, что сейчас брат с сестрой играют в игру «Кто устоит»? Каждый хочет убить другого, потому что оставшийся получит все.

Фледдер игриво хлопнул партнера по колену.

— Именно так! — возбужденно заключил он.

Декок еще ниже сполз на сиденье и надвинул шляпу на нос:

— Ты упустил одну маленькую деталь.

— Что именно? — пожелал узнать Фледдер.

— Убийство старого Виллема все еще никак в эту картину не вписывается. Эта смерть совершенно бессмысленна в такой погоне за богатством.

— Нет, не бессмысленна. Если Изольда не поменяла завещание своего мужа (а оснований думать, что она это сделала, нет), садовник должен был получить щедрое вознаграждение. Ведь Виллем сам так сказал, верно?

— Откуда остальные наследники могли об этом узнать?

— Это вполне возможно, — пожал плечами Фледдер. — Они могли видеть завещание. Старый Виллем сам мог проговориться. Сказал же он вам.

Декок вяло улыбнулся:

— Не думаю, чтобы под щедрым вознаграждением подразумевалась серьезная сумма. Наверняка ее даже сравнить нельзя с долей, причитающейся другим наследникам.

— Для стесненного в средствах и решительного человека даже не слишком значительная сумма может послужить мотивом.

Декок пробормотал что-то неразборчивое, но больше никак не прореагировал.

Дорога на Олдкерк шла мимо особняка Бюилдайков. Фледдер показал на закрытую калитку:

— Не заглянуть ли еще разок?

Декок сполз еще ниже и отрицательно покачал головой:

— Если Ирмгард, вернувшись домой, проломила Изольде голову, мы об этом вскоре узнаем из новостей. — Тон у него был совершенно незаинтересованный.

— Тогда куда же вы хотите поехать? — спросил Фледдер.

Декок взглянул на часы. Было почти семь часов.

— Сначала нам следует перекусить. Думаю, что-нибудь индонезийское подойдет. Затем не вернуться ли на Лейден-Сайд-стрит? У меня возникло внезапное желание увидеть Ингу… разумеется, чтобы поговорить.

Фледдер взглянул на партнера:

— С одним условием: я не собираюсь снова торчать на кухне.

— Какие еще будут пожелания?

Фледдер кивнул:

— На этот раз мы позвоним в дверь.

— Надо же, как растут твои требования.

— Это также первый случай, когда я прав, — засмеялся Фледдер.


Немка Инга очень удивилась, когда открыла дверь и увидела их.

— Это вы опять? Я только что собралась уходить. В это время легко подцепить какого-нибудь раннего клиента. Я называю это сверхурочной работой.

— Сверхурочной? — переспросил Фледдер.

Она быстро взглянула на него, но шаловливо улыбнулась Декоку:

— Мужчины говорят женам, что у них сверхурочная работа. Разве они могут отказаться от коротенькой поездки со мной в автомобиле?

— С обязательной остановкой, — добавил Фледдер.

— Таким образом мне удается заработать немного больше обычного. — Она пожала плечами. Затем оглядела мужчин с ног до головы: — Вы, ребята, моим бизнесом интересуетесь или заехали просто поболтать?

— Ни то, ни другое, — сказал Декок. — Я не мог удержаться и заехал спросить, не звонил ли тебе Игорь и не сообщал ли, что вчера он проломил не тот череп.

Женщина сделала шаг назад. Полицейские прошли за ней в комнату. Инга села на кровать, они нашли для себя стулья.

— Игорь мне не звонил, — сказала Инга. Она достала папиросную бумагу и табак, начала медленно скручивать сигарету. — Я уже говорила, — продолжила она, обратив все свое внимание на сигарету, — Игорь звонит только ночью. Он ночная птица. Боится дневного света.

Декок кивнул:

— Ночной хищник.

— Да, — согласилась она. — Я однажды назвала его филином — он разозлился. Он часто злится.

Инга закончила свертывать сигарету и принялась искать спички на столике рядом с кроватью.

— Родители Игоря… они еще живы? — спросил Декок, наблюдая, как она прикуривает. Оба инспектора сразу поняли, что курит она не табак, но промолчали. В Нидерландах по закону преследуется торговля наркотиками — не их употребление.

— У него есть братья… или сестры? — продолжал допытываться Декок. — Вы когда-нибудь говорили о его семье?

Прежде чем ответить, Инга глубоко затянулась.

— Что-то всегда удерживало меня от вопросов о семье, — ответила она.

Декок рассказал ей кое-что из того, что они знали об Игоре.

— Он поляк. Родился в Гданьске, если верить его голландскому паспорту. Эмигрировал сравнительно недавно, стал гражданином Голландии в двадцать три года. — Декок потер шею. — Больше ничего на него нет. Мы сами покопались. Документы семьи в Гданьске сгорели во время бомбежки. Можно только предполагать, что они были уничтожены по политическим мотивам.

— Я этого не знала.

— На каком языке вы с ним разговариваете?

— На голландском.

Декок наклонился вперед.

— Скажи, — нерешительно начал он, — Игорь зависит от тебя сексуально?

— Вы хотите сказать — не являюсь ли я для него наркотиком?

— Да, что-то вроде этого.

— Нет, — мягко сказала она. — Скорее наоборот. В Игоре есть что-то дикое, что-то таинственное. Возможно, такая непостижимая дикость привлекает женщину. Я не могу выразить словами, но у него есть определенный шарм, который на меня действует.

Декок внимательно прислушивался к ее тону, к ее страстным словам.

— Что ты вообще о нем знаешь?

— Ничего… очень мало, — призналась она.

— Ты в курсе, что его подозревают в убийстве по крайней мере двух пожилых людей?

Инга медленно кивнула и еще раз затянулась сигаретой:

— Да, я что-то такое слышала.

— И?..

Молодая женщина взглянула на Декока, и что-то в ее взгляде встревожило его.

— Что… и? — почти закричала она. — Почему я должна беспокоиться о том, что Игорь поубивал сколько-то там стариков? Он скорее меня бросит, чем перестанет заниматься тем, чем занимается. — Она презрительно фыркнула. — Но неужели вы действительно считаете, что я думаю обо всем этом, когда мы вместе?

Декок вздохнул:

— Я явно не могу рассчитывать на твою помощь.

— Чтобы поймать Игоря? — презрительно усмехнулась она.

— К примеру.

Немка Инга решительно покачала головой.

— Ни за что, — сказала она, наклонив голову. — Я знаю, — продолжила женщина более мягко и тише, — в один прекрасный день его арестуют. Ничто не продолжается вечно. Легко представить, что его засадят в тюрьму на такой срок, что ни одна женщина его не дождется. — Она обреченно взглянула на Декока: — Если такое произойдет… Когда такое произойдет, я вернусь в Ганновер. Возможно, я встречу другого мужчину… мужчину такого же, как Игорь.

16

Остаток пути до участка Фледдер продолжал улыбаться, а Декок хмуриться. Молодой инспектор больше не мог сдерживаться. Он испытывал какое-то извращенное, злобное удовольствие от огорчения Декока.

— Дело продвигается туго, Декок, — сказал он. — Не ваш сегодня выдался день. Инга не поможет.

— Плохо, — вяло отозвался Декок.Казалось, его ничего не трогало.

— Ха!

— Да, — продолжил Декок так будто Фледдер его вовсе не прерывал. — Она ведь, по сути, сейчас единственная ниточка, которая может привести нас к Игорю. Ведь мы не можем наблюдать за ней круглосуточно в надежде, что Игорь покажется… Хотя, возможно, и придется к этому прибегнуть.

— Ха! — повторил Фледдер. — В этом случае вам придется попросить комиссара открыть еще один ящик с копами. Вы же знаете, у нас людей не хватает.

— Что меня больше всего огорчает… что меня действительно беспокоит, так это мотив для ее отказа помочь нам… ее философия… — Декок просто продолжал свой монолог. Вероятнее всего, он вообще не слышал Фледдера. Но Фледдер слышал Декока и жаждал объяснений.

— Что вы имеете в виду?

— Нарциссизм… самовлюбленность. Дикий, чувственный Игорь иногда доставляет ей несколько часов наслаждения. И плевать, что он калечит и убивает стариков из-за денег… Ее это не волнует.

— Что вы можете поделать… она этого парня любит.

— Я не слышал, чтобы слово «любовь» поминалось хоть однажды.

Фледдер покачал головой:

— Вы отстали от времени. Ваши идеи и взгляды старомодны. Что можно ожидать от такой девушки, как Инга? Морали, этики?

— Человечности.

— Человечности… от шлюхи?

— Правильно… от шлюхи.

— Когда она найдет мужика, — возбужденно воскликнул Фледдер, — который сможет доставить ей такое же удовольствие, как Игорь, она бросит Игоря в ту же минуту… — Он усмехнулся: — Ваша беда, Декок в том, что вы не принадлежите этому времени. Вы спустились к нам из поколения роман гиков… из вымирающего вида. Вы единственный из эпохи галантности, кто еще остался.

Внезапно Декок выпрямился.

— Спустился… спускаться… поколение… потомок… отпрыск… семья, — забормотал он себе под нос.

Затем посмотрел вперед на дорогу.

— Куда мы едем? — решительно спросил он.

— В участок разумеется, — ответил Фледдер. — Уже поздно, я хочу домой.

— Ничего не выйдет, — заявил Декок тоном, не терпящим возражений. — Мы едем в Бюссюм. Я пообещал себе интервью с дядюшкой Иммануилом.

В Бюссюм они приехали около полуночи. Декок взглянул на часы и расстроился.

— Слишком поздно для визита к хрупкому старику, — поморщился он.

— Так вам же обязательно понадобилось сюда приехать, — уколол его Фледдер. — Дядя Иммануил наверняка уже лег спать.

Они припарковались на Бредиус-Вей и закрыли машину. Декок показал на виллу через дорогу:

— Это ухоженный дом для одной семьи, с большим участком рядом с красивым озером, окруженный первоклассным садом. Содержит все необходимые электрические приспособления; имеется гараж на две машины, центральное отопление и охранная система.

— Откуда вы все это взяли? — удивился Фледдер.

— Из объявления в газете, — миролюбиво ответил Декок. — Эта вилла выставлена на продажу.

— Дядя Иммануил продает свой дом?

— Судя по всему, — подтвердил Декок. — Я сверился с агентом по торговле недвижимостью. Иммануил продает дом. Возможно, он больше не чувствует себя в безопасности в Бюссюме.

Фледдер нахмурился.

— Наверное, вы правы, — признал он. — Как только покончат с тетей Изольдой, придет его очередь.

Они подошли к дому. Вся его фронтальная сторона была обвита плющом. Непроницаемые темные плети придавали дому готический вид, особенно в темноте. С одной стороны находилось большое окно, с другой — большая двустворчатая дверь с маленькими зарешеченными окошечками в каждой панели. С левой стороны висел бронзовый дверной молоток в форме головы льва. Морда льва больше напоминала горгулью и еще более придавала всему дому готический вид.

Декок огляделся. Плотная растительность, окружавшая дом, вызывала у него клаустрофобию. Он неодобрительно покачал головой.

— Может быть, это и первоклассный сад, — пробормотал он, — но слишком уж много в нем тени, где мог бы спрятаться грабитель.

Он взялся за дверной молоток и три раза довольно громко постучал. Дверь из красного дерева служила отличным резонатором. Они могли слышать, как звук внутри отдается эхом.

Через пару минут инспекторы оказались в слепящем свете нескольких прожекторов. Маленькое оконце с решеткой открылось, и в отраженном свете они разглядели морщинистое лицо. В глазах старого джентльмена читались подозрительность и удивление.

Декок вежливо снял шляпу и встал так, чтобы его лицо было хорошо видно.

— Мое имя Декок, — сказал он с дружелюбной улыбкой. — Декок через «к-о-к». — Он отошел в сторону. — А это мой коллега Фледдер. Мы офицеры полиции.

Глаза старика сузились.

— Не вы ли занимаетесь всей этой неразберихой в «Счастливом озере»?

Декок кивнул:

— Да, правильно. А вы Иммануил Бюилдайк?

— Собственной персоной.

Лицо исчезло, оконце закрылось. Через несколько мгновений правая половинка двери раскрылась. Старик в красном халате жестом пригласил их зайти:

— Входите побыстрее, и я снова запру дверь. Все меняется, на улицах теперь полно всякого сброда. — Он громко и пискляво рассмеялся. — Но кому я об этом рассказываю? Вы же осведомлены из первоисточников.

Шаркая ногами в слишком больших кожаных шлепанцах, он провел их в уютную гостиную. Комната была освещена множеством ламп с зелеными стеклянными абажурами. Старик вежливым жестом показал им на несколько удобных, глубоких кожаных кресел.

— Пожалуйста, садитесь, джентльмены. Ад ель, моя экономка, уже легла спать. Она мучается мигренями. Так что я могу предложить вам только бокал бургундского. — Голос у него был высоким и немного хрипловатым. — Это хорошая традиция — бокал доброго бургундского перед сном. Такой обычай появился у британской аристократии много поколений назад. Только теперь они называют это кларет… никак не могу понять почему.

Он взял красивый хрустальный графин со столика у стены и наполнил три бокала. Взяв один, предложил Фледдеру и Декоку последовать его примеру. Бюилдайк поднял бокал для тоста:

— За мое и ваше здоровье.

Декок сначала попробовал немного, потом сделал большой глоток. Вино и в самом деле оказалось великолепным. Он взглянул на старика поверх стакана:

— Это и есть причина нашего визита… Поколения…

Дядя Иммануил кивнул, как бы в подтверждение своих собственных выводов:

— Я полагал, вы приедете раньше.

Декок осторожно поставил бокал на маленький столик рядом со своим креслом:

— Мы и собирались приехать раньше, но помешала смерть вашего племянника.

Похоже, старик удивился.

— Что… Исаак тоже мертв?

— Убит.

Иммануил печально покачал головой.

— Никогда не следует поворачиваться спиной к Бюилдайку, — заметил Декок.

Старик улыбнулся:

— Я почти в этом уверен. — Голос звучал обреченно. — Они все страдают одним пороком… пороком Бюилдайков.

— Что вы имеете в виду?

— Одаренные интеллектуально и… вороватые.

— Опасное сочетание.

— К сожалению, для некоторых это превращается в настоящее проклятие; самые умные и безжалостные обладают этим пороком.

— В каком смысле?

Иммануил глубоко вздохнул и поставил бокал на столик рядом со своим креслом.

— У них нет угрызений совести. Они продолжают, пока не уничтожат сами себя.

Декок одарил его восхищенным взглядом:

— Но ведь вы все еще живы… и вы не такой… и вам уже много лет. И вы вовсе не в маразме, как уверял нас ваш племянник Иво.

Старик задумчиво почесал за ухом.

— Возможно… — начал он. — Или мне удалось скрыть этот порок лучше, чем остальным. И вообще, мой уклон больше интеллектуальный, чем криминальный. Кроме того, меня зовут Иммануил, что означает «Да пребудет с вами Господь».

Декок с серьезным видом кивнул.

— Да пребудет с вами Господь, — повторил он. — Да, в этом имени что-то есть. — Инспектор задумался. — Все христианские имена, — продолжил он, — в семействе Бюилдайков начинаются с буквы «И». Разве это не странно?

Старик рассмеялся:

— Мой отец был необыкновенным человеком. За очень короткий срок он сколотил состояние, что позволило ему купить «Счастливое озеро». Знаете, это ведь не только дом и сад — усадьба огромная. Обосновавшись там, он родил четырех сыновей. Он считал, что «И» — наиболее приятно звучащая буква в алфавите, вот и назвал сыновей Игнатий, Иверт, Иммануил и Илья.

— И остался один лишь Иммануил.

— Да. Игнатий унаследовал «Счастливое озеро» со всем, что туда входило. Он был старшим, это было его право. Я и Иверт занялись бизнесом… в основном торговлей. Я в итоге занялся торговлей бриллиантами. Мало что знал об этом, особенно вначале. Но я обладал интуицией подбирать нужных людей… людей с нужными знаниями.

— А что насчет Ильи?

— Он был моим младшим братом. И умер первым. Дети — Иво, Исаак и Ирмгард — его.

— Он продолжил эту традицию с буквой «И».

Лицо старика озарилось улыбкой воспоминаний:

— Илья во многом походил на нашего отца. Но ему так и не удалось разбогатеть. Он умер сравнительно бедным.

Декок взял свой бокал и допил вино. Фледдер тут же отложил блокнот и последовал его примеру. Декок задумчиво посмотрел на Фледдера и дождался, когда тот снова возьмет блокнот и ручку, чтобы задать следующий вопрос. Молчание никого не тяготило.

— Ваши другие братья… — продолжил Декок, — у них были дети?

Казалось, вопрос удивил Иммануила.

— У Игнатия была дочь — Изольда.

Брови Декока за несколько секунд проделали свой потрясающий акробатический этюд. Иммануил смотрел на него так, будто не мог поверить собственным глазам. Фледдер ничего не заметил. Он держал наготове ручку и ждал следующего вопроса.

— Изольда? — удивился Декок.

— Да, еще одно «И», — усмехнулся старик.

— Это случайно не… — заколебался Декок. — Это случайно не та Изольда, которая сейчас живет в «Счастливом озере», та самая?

— Да.

— Но как я понял, она была замужем за Ивертом… как такое возможно? В смысле, Иверт же брат ее отца… он ее дядя… кровный дядя.

Дядя Иммануил поднялся с кресла:

— Давайте я наполню ваши бокалы. — Он смущенно улыбнулся: — Обещаю вам, мой рассказ будет увлекательным.

Но Декок не мог сдержать своего нетерпения:

— Не могла же она выйти замуж за собственного дядю!

Старик отмахнулся от вопроса. Он взял графин и снова наполнил три бокала. Затем опять уселся в свое кресло.

— Не стоит спешить, молодой человек, — ворчливо сказал он. Фледдер с трудом подавил смешок, услышав, как Декока называют молодым человеком.

Иммануил отпил добрый глоток вина и поставил бокал на столик рядом с креслом.

— Изольда, — начал он, — была, как бы это сказать, буйной девушкой. В молодости она была очень красива — темпераментная, взрывная, страстная. Ее нельзя было укротить… или сдержать. Ее поведение причиняло Игнатию и ее матери много огорчений. Ей было всего шестнадцать, когда она связалась с самыми неподходящими мужчинами. Она не приходила домой ночевать; пошли сплетни, и репутация семьи сильно пострадала. Голландия не всегда была такой терпимой, как сегодня. В те годы люди имели четкое представление о порядочности. Благопристойное поведение было обязательным.

Он помолчал, припоминая, но на этот раз Декок не стал его торопить. Он терпеливо ждал продолжения рассказа.

— Когда ей было лет восемнадцать, — снова заговорил Иммануил, — Изольда внезапно нашла себе какого-то скрипача, совершенно серого, непонятного человека, который путешествовал со своей скрипкой по Европе. Вскоре Изольда и скрипач исчезли. Игнатий сделал все, чтобы вернуть ее. Он попросил помощи у полиции и потратил приличную сумму на частных детективов, но все без пользы. Казалось, она улетучилась как дым.

Дядя Иммануил отпил глоток вина. Поставив бокал, он снова заговорил. На этот раз голос был не таким хриплым.

— Но примерно пять лет спустя, — продолжил он, — Изольда вдруг появилась, причем одна. Она отказывалась говорить об этих пяти годах. Говорила: «С этим покончено». Поскольку ее родители к тому времени умерли, она стала претендовать на «Счастливое озеро». Вот тут и я принимал участие. Я был возмущен, заявил ей, что она никоим образом не может лишить Иверта положенного ему наследства. Много лет они жили вместе в усадьбе, Изольда и Иверт. У каждого была своя собственная жизнь, свой собственный этаж в доме. И все же в этой большой усадьбе они были вдвоем. Людям казалось это странным. Изольда все еще была очень привлекательной женщиной, что дало пищу для соответствующих слухов. Хотя люди не знали, что они родственники, большинство были в курсе, что они не женаты. В те дни так не полагалось. Чтобы прекратить все сплетни, Иверт и Изольда в конце концов поженились.

— Но ведь им обязательно нужно было разрешение от королевской власти.

Иммануил печально махнул рукой:

— Я не знаю. — Он пожал плечами. — Так или иначе, брак этот длился недолго, всего года три. Затем Иверт умер. С той поры Изольда живет одна.

— Но до последнего времени со старым Виллемом.

— Верно. Кстати, его нанял Иверт.

Декок склонил голову набок.

— А дети Ильи знают о прошлом их тетушки?

Иммануил потянулся к бокалу и отрицательно покачал головой:

— Разумеется, нет. Зачем им это знать? И вообще, зачем копаться в прошлом? Мы всегда молчали по поводу разнузданного поведения Изольды.

Все замолчали. Декок приложился к вину. Роскошный букет, казалось, обострил его мыслительные способности. Он обвел рукой уютную гостиную:

— Вы хотите отсюда уехать?

— Да, — ответил Иммануил. Голос был меланхоличным. — Я уже несколько раз видел, как отпрыск Изольды бродит вокруг дома. Не то чтобы я боялся встретиться с ним лицом к лицу, но уж наверняка я никогда не повернусь к нему спиной, даже на мгновение. Тогда я буду легкой жертвой.

— Отпрыск Изольды? — удивился Декок. — Вы кого имеете в виду… сына?

Старик махнул трясущейся рукой:

— Игоря.

17

Декок на мгновение закрыл глаза, переваривая ошеломляющие новости. Решительным движением он поднял бокал и осушил одним глотком. Затем встал и успокаивающим жестом положил обе руки на плечи старика.

— Не спешите продавать дом, — настойчиво сказал он. — Я прошу вас отложить любое решение хотя бы на несколько дней. Вам же не захочется доживать свои годы, сожалея о сделанном. Старые деревья не любят пересадки. — Он одобрительно улыбнулся старику. — Позаботьтесь о себе, никого не впускайте… даже самых дорогих и близких. — Он заглянул старику в глаза. — А теперь быстренько выпустите нас.

Иммануил со скрипом поднялся. Показал на кувшин:

— Еще много бургундского осталось. — Это прозвучало как робкий протест.

Декок покачал головой:

— Не сегодня… мы на днях вернемся.

Как только тяжелая дверь захлопнулась за ними, и лязгнули замки, Декок быстрым шагом направился к старому «фольксвагену». Фледдер шел за ним чуть медленнее, глубоко задумавшись. Декок поторопил его.

— Пошли, — сказал он. — Какую скорость ты можешь выжать из этой развалюхи?

— Зависит от того, что вам требуется, — ответил Фледдер, явно озадаченный торопливостью Декока.

Инспектор показал на машину.

— Мне нужна скорость, — рявкнул он. — Давай к «Счастливому озеру»… и не щади старого боевого коня.


Машина с ревом мчалась сквозь ночь. Шасси стонали, мотор протестующе завывал, что-то грохотало и звякало. Фледдер вцепился в рулевое колесо обеими руками. У старой колымаги явно давненько не проверяли развал колес. Его взгляд постоянно метался между дорогой, приборной доской, обоими зеркалами и встречными машинами, редкими в такой поздний час. Несмотря на то что Фледдер вжал педаль газа в пол, другие машины без проблем обгоняли хорошо потрудившуюся старушку.

Наконец Фледдер, по-видимому, решил, что машина какое-то время продержится, и слегка расслабился. Но ему все равно приходилось кричать, чтобы быть услышанным через весь этот шум.

— Игорь — сын Изольды? — спросил он. — Невероятно!

— Все мы задним умом крепки, — прокричал Декок в ответ. — Поверить не могу, что я был таким идиотом. Я же сразу заметил внешнее сходство между Изольдой и Игорем, еще при первой встрече, но просто выбросил это из головы. Я должен был насторожиться, когда выяснилось, что ее имя в записной книжке Игоря значилось отдельно, не в общем списке.

— Не думаю, что он сын Иверта, — заметил Фледдер, уже не так оглушительно крича, но все же достаточно громко, чтобы перекрыть окружающий шум. — Виллем сказал, что у них не было детей.

— Отцом был, вероятно, этот странствующий скрипач. Помнишь, Иммануил рассказывал, что Изольда исчезала на пять лет… Он еще упоминал, что она моталась по Европе с этим иностранным музыкантом.

— Тогда это его фамилия Стаблинский.

— Да, так что Изольда и Стаблинский, вероятно, были женаты.

— Ну если бы в момент рождения сына Изольда была не замужем, ребенку дали бы ее фамилию. Так делается в Голландии, да и в большинстве европейских стран.

— Значит, Игорь может наследовать?

— Разумеется, если он законнорожденный.

На мгновение показалось, что Фледдер потерял управление машиной, но он быстро снова подчинил машину себе.

— Если Игорь может наследовать, — прокричал он после длинной паузы, — что останется Иво и Ирмгард? Ведь это одно и то же наследство.

— Если это правда.

— Что правда?

Декок покачал головой, схватившись за верхний поручень. Машина сильно накренилась при крутом повороте.

— Что правда? — повторил Фледдер, после того как вернул машину в безопасное положение.

— Я не слишком уверен, что Иво и Ирмгард гонятся за наследством.

— Тогда это был один Исаак. У нас уже есть доказательства. Он нанял убийцу.

— Да, Игоря Стаблинского.

При той громкости, с которой Декок говорил, имя прозвучало как проклятие.

— Слишком много вопросов, — крикнул Фледдер. — После пятилетнего отсутствия Изольда вернулась и поселилась в «Счастливом озере». Где был ребенок? Когда он появился? Как? И что случилось с отцом Игоря?

— Нельзя ли ехать быстрее? — завопил Декок. Фледдер сосредоточился на дороге: они уже были в более густонаселенном районе.

— В чем дело? Вам что, умереть захотелось? — огрызнулся он.


Декок бежал впереди.

Калитка была только наполовину открыта, но он не стал возиться и открывать ее полностью, чтобы прошла машина. Инспектор бегом устремился по гравийной дорожке к дому. В нос ударил омерзительный, сладковатый запах. Краем глаза он увидел кучу дохлых гусей, все еще валяющихся на лужайке. Декок был слишком занят своими мыслями, чтобы рассердиться. Он подбежал к особняку, взлетел по ступенькам и заколотил кулаком в дверь.

— Звонок же есть, — заметил Фледдер.

Декок его не услышал. Он, не останавливаясь, бил в дверь теперь уже обоими кулаками. В доме зажегся свет. В дверях появилась Ирмгард в красном пеньюаре. Лицо бледное и испуганное.

— Декок! — удивленно воскликнула она.

Декок прошел мимо нее. Потом повернулся:

— Где Иво?

Ирмгард нерешительно показала на дверь:

— В своей комнате… я так полагаю.

Декок кинулся к указанной двери и распахнул ее.

На пороге он остановился. Труп Иво Бюилдайка, чуть наклонившийся набок, был в глубоком, удобном кресле.

Декок подошел поближе и посмотрел на Иво. Из-под светлых волос на лбу к левому уху стекала струйка уже подсыхающей крови. На цветастом ковре образовалась небольшая лужица. Голубые глаза Иво были широко открыты. Они выглядели испуганными и были как будто крупнее, чем при жизни. Казалось, он пытался понять, что случилось. Убийца нанес ему один-единственный удар сзади. И снова жертва не заметила приближения своего палача. За спиной Декока завизжала Ирмгард.


Декок наблюдал за работающими в комнате экспертами. Несмотря на печальные обстоятельства, он, к собственному удивлению, испытывал удовлетворение. Наконец-то с ним работала его команда.

Ему понравился Теез, дактилоскопист из двадцать третьего участка. Он даже нашел коронера из Олдкерка, доктора Хана, весьма приятным молодым человеком. Но с точки зрения Декока, они были чужими… не то что та команда, с которой он проработал долгие годы. Он тайком поднажал кое-где, чтобы иметь возможность работать с Брамом Вееленом, фотографом, и Францем Крюгером, специалистом по отпечаткам пальцев. Присутствовали также доктор Конинг и его собственная группа санитаров. Что касается Декока, эта троица плюс Фледдер как раз и составляли нужную ему команду. Не было никакой неразберихи, каждый делал свое дело и знал, что можно, а что нельзя. Вне зависимости от расположения место преступления теперь являлось прерогативой полицейского участка на Вармез-стрит, или, точнее, Декока. Когда он закончит, команда технических экспертов получит возможность делать все, что ей заблагорассудится. По крайней мере, эту команду пришлет главное управление, не двадцать третий участок.

Декок наблюдал за работой экспертов и размышлял. Сколькими делами ему довелось заниматься? Наверное, на сегодняшний день не менее сотни. Странная все-таки у него работа.

Декок не сразу оказался в убойном отделе. Начал он с констебля в гражданской одежде. Затем стал членом так называемого летучего отряда, который занимался исключительно убийствами. В тот период в Амстердаме было так мало убийств, что не стоило создавать специальный отдел. Теперь же амстердамский убойный отдел имел своих представителей в различных полицейских участках.

Он взглянул на Иво Бюилдайка и припомнил, о чем они говорили с покойным. На этот раз хитроумие его не спасло. Стал ли он жертвой своего практически рабского преклонения перед тетей Изольдой? Или близость между Иво и теткой кому-то показалась опасной? Кто был этот неизвестный любитель больших ставок, кому этот союз угрожал?

К нему подошел Брам Веелен. Обычно жизнерадостный фотограф был в плохом настроении. Он выглядел усталым и бледным. Глаза покраснели.

— Это уже третий за неделю, из-за которого меня вытаскивают из постели, — ворчливо сказал он. Он взмахнул рукой, в которой держал люксметр: — Прямо бойня какая-то. Когда же это кончится? И вообще, сколько их, этих Бюилдайков и их друзей?

— Боюсь, это не последний Бюилдайк, на которого охотятся, — пожал плечами Декок.

— Может быть, тебе стоит их всех эвакуировать, поселить где-нибудь под защитой. В этом случае им придется перестать убивать друг друга.

— И тебя перестанут вытаскивать из постели, — улыбнулся Декок.

— Нет покоя утомленным, — проворчал Веелен. — Они найдут мне кого-нибудь еще.

— В этом можно на них положиться, — согласился Декок.

Брам Веелен снял вспышку с камеры и уложил ее в саквояж.

— Тебе обязательно нужны эти фото утром?

Декок отрицательно покачал головой:

— Не торопись. Сначала поспи несколько часов. Судя по твоему виду, тебе это не помешает.

— Это точно, — сказал Веелен и с благодарностью посмотрел на старого сыщика. Он поднял свой саквояж, небрежно помахал всем присутствующим и вышел.

Доктор Конинг тронул Декока за плечо.

— Этот человек мертв, — объявил он.

— Благодарю вас, доктор, — официально произнес Декок.

Пожилой коронер кивнул на прощание своим помощникам седой головой и вышел из комнаты.

После утвердительного кивка Декока санитары из морга приблизились к трупу. Они осторожно вытащили тело из кресла и уложили в пластиковый мешок, застегнули его и водрузили на носилки. Привязали тело ремнями и унесли.

Декок подошел к Фледдеру, разговаривающему с Крюгером. Ему хотелось сказать что-то насчет гусей, которые все еще валялись на лужайке. Но в этот момент его внимание привлекла появившаяся в дверях Пенни. Из-под розовой ночной рубашки виднелись голые ступни. Она приложила указательный палец к губам, призывая к молчанию, и поманила Декока.

Инспектор молча направился к двери. Она схватила его за руку и вытащила в коридор. В конце коридора обнаружилось нечто вроде ниши. Там она остановилась и посмотрела на Декока большими, серьезными глазами.

— Я его видела, мистер Декок, — прошептала она.

— Кого, Пенни?

— Того дяденьку, который ударил дядю Иво.

— Ты уверена?

Маленькая девочка энергично закивала:

— Я видела, как он вошел в комнату дяди Иво.

— Ты его узнала?

Пенни отрицательно покачала головой. Ее белокурые локоны танцевали вокруг чистого личика.

— Я никогда его раньше не видела.

Декок наклонился к ней поближе:

— Почему ты просто спокойно не спишь ночью, как твои братья? Что ты вообще могла делать здесь ночью?

Девчушка одарила его сияющей улыбкой. Все ее лицо осветилось.

— Я подсматриваю, — призналась она. — Я подсматриваю за тетей Изольдой, когда она ходит и думает, что ее никто не видит.

— Ходит?

Пенни кивнула головой. Локоны возобновили свой танец.

— Да, с тростью.

18

Комиссар Бюитендам, высокий и аристократичный начальник полицейского участка на Вармез-стрит, показал изящной рукой с идеальным маникюром на стул напротив своего стола.

— Садитесь, Декок, — сказал он голосом, в котором крылась угроза. — Это мой долг… мне придется… я должен сообщить вам пренеприятные новости.

Декок остался стоять.

— Я слушаю, — сказал он вежливо.

Бюитендам откашлялся:

— Я хочу… мы должны приостановить ваше расследование в «Счастливом озере». Я… то есть начальник детективного отдела двадцать третьего участка займется этим. Он ведь старший инспектор.

Декок ожидал всего, только не этого.

— Вы снимаете меня с дела? После того как принудили меня им заниматься?

Комиссар кивнул:

— Три убийства за три дня, практически у вас на глазах… я не могу простить такую работу. Я… гм… не могу ее оправдать.

Декок резко взмахнул рукой.

— Вам нечего прощать, — закричал он. — И вам нечего оправдывать. Я сделал все, что мог, даже больше.

Комиссар одной рукой делал успокаивающие движения, а другую поднял, как бы защищаясь.

— Нам думается, что последнее ваше заявление может быть оспорено. И кстати, есть сомнения, что ваше «что мог» удовлетворительно. Вы наверняка помните, что взяли это дело с большой неохотой. И ваше отношение нашло свое отражение в результатах.

Декоку понадобилось героическое усилие, чтобы потушить обуревавшую его ярость.

— Мы с Фледдером занимались этим делом практически круглосуточно. Ни одного камня не осталось неперевернутым. Это очень сложное дело. Мотивы людей, завязанных здесь, хитроумно переплетены, причем это еще слабо сказано.

— В «Счастливом озере», — перебил его комиссар, — тоже не слишком довольны вашей работой. Мы с вами уже обсуждали их неудовольствие.

— И кто такие «они»? — спросил Декок с опасным блеском в глазах.

— Изольда Бюилдайк… Она обратилась к прокурору с убедительной просьбой снять вас с этот дела. Мистер Шооп крайне сочувственно относится к миссис Бюилдайк и ее точке зрения. Он считает, что больше…

Теперь пришла очередь Декока перебить комиссара.

— Мистер Шооп, — сказал он с презрением в голосе. — Никогда еще не приходилось встречать прокурора, трусливого как овца.

Поскольку по-голландски Шооп означает «овца», замечание Декока достигло цели. Комиссар снова начал покрываться пятнами.

— Декок, я запрещаю вам говорить в таком тоне о прокуроре.

Декок резко и презрительно засмеялся.

— В душе вы знаете, что я прав, — сердито сказал он. — Он бесполезен… только место зря занимает.

Комиссар Бюитендам встал и показал на дверь. Он уже не справлялся с собой, лицо стало пунцовым.

— ВОН! — заорал он.

Декок не двинулся с места, только упрямо покачал головой:

— И этим тоже я уже сыт по горло. Плохая манера для руководителя, начальника заканчивать разговор таким образом. — Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — Я знаю, — ровным голосом продолжил он, — что я не слишком подобострастен и никогда таким не был. Я люблю независимость… меня всегда выручала моя самодостаточность, так что мне трудно от кого-то зависеть. Но у меня есть просьба: дайте мне двенадцать часов.

— Нет.

— Двенадцать часов.

— Нет.

Несколько секунд Декок смотрел на комиссара тяжелым, оценивающим взглядом. Он знал своего начальника уже много лет. Друзьями они никогда не были. Их взгляды на жизнь, их точки зрения разительно отличались. Немногие об этом знали, но они вместе учились в полицейской академии. Бюитендам, проявивший интерес к политике, быстро поднялся по служебной лестнице. Декок, любящий все делать самостоятельно, застрял в ранге инспектора и никогда выше не поднимется. Несмотря на огромную разницу между ними, они испытывали друг к другу определенное уважение и даже симпатию.

— Двенадцать часов, — повторил Декок, — и я раскрою эту тайну, включая дохлых гусей.


Декок ощущал странное внутреннее напряжение. Он больше не мог позволить себе ошибок, неудач и упущений. Двенадцать часов, которые он вынудил Бюитендама дать ему, были его последним шансом. У комиссара не хватило мужества стоять на своем до конца, но обладающий большей властью прокурор Шооп не остановится ни перед чем. Если бы комиссар не уступил, Декока сняли бы с дела в первый раз в его долгой карьере. Ничего более унизительного он и представить себе не мог.

Декок взглянул на часы. Уже более полутора часов назад они с Фледдером заняли более или менее выгодную стратегически позицию. Он с отвращением взял мобильный телефон, который навязал ему Фледдер. Аппарат можно было также использовать как переносную рацию. Фледдер аккуратно установил прибор для работы в режиме рации. Он заменил звуковой сигнал на вибрационный. Все, что должен был делать Декок, это слушать и нажимать кнопку, если требовалось заговорить. Сержанты Элсберг и Бринк получили по такому же прибору, не считая телефона Фледдера. Они все сидели в своих машинах на дороге около «Счастливого озера». Один стоял на стороне, ведущей к Амстердаму, другой — на той, что вела к Олдкерку. Калитка была широко открыта.

В спальне Ирмгард было почти негде спрятаться. Фледдеру и Декоку пришлось залезть под высокую старомодную кровать. Декок взглянул на Фледдера и услышал ровное, спокойное дыхание. В комнате было почти темно, но все же света хватало, чтобы различать предметы и цвета. Ярко-красный халат, принадлежащий Ирмгард, висел на спинке кресла, у ножки которого они видели его подол, но дверь он им не загораживал.

Декок употребил всю свою силу убеждения, чтобы уговорить Ирмгард оказать им содействие. Она была его единственным шансом. Ирмгард пыталась увернуться, придумывала один предлог за другим. Она хотела посоветоваться с мужем, но не смогла до него дозвониться. Настаивала, что ей нужно дождаться разговора с ним, прежде чем согласиться. Декок терпеливо объяснял ей, в какой она опасности, пока убийца не пойман. В конце концов она согласилась.

Декок глубоко, но тихо вздохнул. Пощупал свой пульс и выяснил, что он ровный и нечастый. Инспектор приблизительно знал, что должно случиться, но абсолютной уверенности не было. Он снова тайком взглянул на часы. Время как будто остановилось. Каждая минута казалась вечностью.

Внезапно он расслышал шаги в коридоре перед входом в спальню. Дверь медленно открылась.

Декок увидел ноги, брюки и нечто, похожее на ковбойские сапоги с высокими каблуками. Фледдер и Декок затаили дыхание. Сапоги остановились за креслом. Затем резкое движение, свист воздуха и глухой удар. Блондинистый парик отлетел на другой конец комнаты, а деревянная болванка, заменявшая голову, получив глубокую вмятину, откатилась в сторону по яркому ковру.

Позднее Декок вспоминал все происшедшее, как в замедленном фильме. Оба инспектора выскочили из-под кровати. Пораженный Игорь Стаблинский смотрел на них так, будто увидел призраков. Он замер, но ступор длился не дольше секунды. Он круто повернулся и кинулся прочь. Прежде чем Декок и Фледдер добрались до двери, Игорь захлопнул ее и запер.

Фледдер ударил в дверь плечом, но она не поддалась.

Декок с досадой покачал головой и нажал на кнопку на аппарате, который держал в руке. Он отдал несколько резких команд, а Фледдер тем временем взял стул и выбил им окно. Он присмотрелся к острым осколкам, торчащим по краям. Тем же стулом он быстро провел по раме, убрав все куски стекла. Затем отбросил стул и выпрыгнул в окно. Декок последовал за ним.

Пробежав через сад вокруг дома, они добрались до фасада и увидели машину, стоящую у лестницы, ведущей к входной двери. Это был большой черный автомобиль.

У открытой задней дверцы, опираясь на трость, стояла Изольда Бюилдайк. Игорь как раз помогал ей сесть в машину. Он захлопнул за ней дверцу, обежал машину и сел на водительское сиденье. Мотор завелся с пол-оборота, машина рванулась вперед, веером разбрасывая гравий по сторонам.

Фледдер выхватил свой служебный пистолет. Декок ничего не сказал, только побежал за исчезающей машиной. Он положился на здравый смысл Фледдера. Не станет же тот стрелять по машине. Расстояние стремительно увеличивалось, и рассчитывать на точный выстрел не приходилось. Дистанцию для бега и расстояние для выстрела не следует смешивать. Так делают только в Голливуде.

Игорь быстро набирал скорость. Он уже был почти у ворот, когда въехали две полицейские машины и встали рядом, загородив путь. Мигалки на крышах машин трудились вовсю, а передние фары были включены и слепили всех, кто приближался к воротам.

Игорь тоже на мгновение ослеп. Он машинально крутанул руль и рванул через лужайку прямо к куче дохлых гусей. Сила удара и скользкая поверхность привели к тому, что машина перевернулась на бок. Еще один удар — и машина уже на крыше. Она проехала еще несколько метров по инерции в таком перевернутом состоянии и остановилась, так сильно ударившись о ствол дуба, что с дерева посыпались листья.

Декок внимательно наблюдал за событиями. Он продолжал быстро бежать. Делал он это несколько странно, по-утиному. Инспектор видел, что Изольду Бюилдайк выбросило из машины. Ее тело упало рядом с теперь уже разбросанными дохлыми гусями. Трость валялась поблизости. Декок присел рядом. Глаза Изольды были закрыты, но она дышала. Декок осмотрел ее. Его руки осторожно искали кровь, переломы, но явной травмы найти не удалось.

Внезапно в отраженном свете фар полицейских машин он заметил приближающиеся к нему ковбойские сапоги на высоких каблуках. Он поднял голову.

Игорь Стаблинский на секунду задержался, чтобы поднять трость и взять ее в правую руку.

Декок не сводил с Игоря глаз. Старый инспектор тяжело дышал и все еще сидел на корточках. Он заставил себя дышать ровно и затем злорадно усмехнулся:

— Ты не посмеешь, Игорь. Только не так. Трус — он всегда трус. У тебя смелости не хватит.

Тут Декок услышал за спиной шаги по гравию.

— Мистер Декок… мистер Декок!

Декок узнал голос Пенни и обернулся. И в то же мгновение осознал свою ошибку. Он повернулся к Игорю спиной. Плашмя он упал на землю.

Раздался выстрел, и трость выпала из руки Игоря. Гротескным жестом тот вскинул обе руки вверх и упал замертво.

Декок встал на одно колено. Плачущая Пенни кинулась к нему на шею. Старый сыщик на мгновение закрыл глаза и попытался справиться со своими эмоциями.

— Что… в чем дело, солнышко?

Его голос слегка дрожал.

Маленькая девочка показала на тело Игоря:

— Этот дяденька… этот дяденька убил дядю Иво.

19

Некоторое время спустя Декок пригласил Фледдера и двух молодых детективов к себе домой на вечер. Он хорошо понимал, что страшный конец в усадьбе «Счастливое озеро» оставил множество вопросов, на которые они не могли найти ответов.

Уже потом, после этой безумной сцены, Элсберг и Бринк признались, что очень хотели бы знать, что же на самом деле происходило. Молодые инспекторы впервые были приглашены в дом Декока в качестве гостей после окончания его очередного дела. Фледдер, конечно, был знаком с большей частью подробностей, ведь он же сам работал над отчетом комиссару. Но кое-какие детали туда не вошли. Декок упомянул о них устно, когда передавал доклад Бюитендаму.

Седой сыщик утонул в большом, глубоком кожаном кресле. Напряжение последних дней чувствовалось во всем теле. Казалось, оно длилось дольше, чем раньше, и разрешалось значительно медленнее. Он преуспел, но буквально в последнюю минуту.

Он посмотрел на окружавших его молодых людей и подумал: как долго сможет он еще справляться с умственными и физическими нагрузками, связанными с его тяжелой работой.

Он вдруг вспомнил Малыша Лоуи, и по его широкому лицу пробежала улыбка. Только сегодня вечером миниатюрный хозяин бара прислал ему бутылку великолепного коньяка из своих собственных запасов. Очевидно, до Лоуи и его малопочтенного окружения дошли сплетни. К бутылке прилагалась записка: «Салют… за долгую жизнь, но уже не такую долгую для Игоря». Записка была написана корявым почерком Лоуи, который было практически невозможно разобрать. Не слишком похвальные слова, но Декок его понимал. Лоуи не салютовал смерти Игоря, а по-своему радовался, что Декок остался жив.

Инспектор поднялся с кресла и взял бутылку коньяка. С душевным трепетом и предвкушением он наполнил пузатые рюмки и предложил гостям.

Из кухни появилась миссис Декок с тарелками, полными всяческих деликатесов. Голландцы редко пьют без закуски, у них существует множество книг с рецептами как раз на такой случай. Разнообразие закусок, которые голландцы называют «горькой едой», посрамило бы шведский стол. Эта еда называется «горькой», потому что голландский национальный напиток дженевер в народе зовут «горьким». Миссис Декок была кулинарным гением и творила на кухне чудеса. Фледдер, знакомый с ее талантами не понаслышке, бросил жадный взгляд на великолепное разнообразие, при одном виде которого текли слюнки.

Миссис Декок расставила тарелки на буфете и одарила Фледдера благодарной улыбкой.

— Я все знаю, — сказала она. — Вы спасли моему мужу жизнь.

Молодой инспектор смущенно пожал плечами:

— Теперь я понимаю, почему Декок никогда не хочет брать с собой оружие и почему он постоянно настаивает, чтобы я никогда своим оружием не пользовался. У меня пальцы занемели от написания отчета… обязательно ли было убивать преступника… какие еще средства были в вашем распоряжении… была ли жизнь вашего коллеги действительно в опасности? — Он покачал головой в шутливом отчаянии. — А затем вопросы в главном управлении, потом в собственном участке. Мало не покажется.

Он немного помолчал и сделал движение к буфету, но сдержал свое стремление добраться до кулинарных изысков миссис Декок.

— Меня эти парни в главном управлении искренне удивляют, — продолжил он. — Стаблинский, пожалуй, был самым опасным преступником, встретившимся нам за годы. Есть прямые доказательства по крайней мере двух убийств, которые на его совести, и, возможно, еще трех. Как офицер, участвовавший в его задержании, я должен был в долю секунды решить — стрелять или нет. Я сожалею, что убил человека, но все еще не понимаю, как я мог поступить иначе.

Декок согласно кивнул.

— Часть ответственности лежит на мне, — признал он. — Мне не следовало поворачиваться к нему спиной, когда Пенни бежала ко мне. Если бы Дик не выстрелил, — добавил он цинично, — на этой вечеринке я был бы почетным гостем. Трость старухи была залита свинцом.

— Свинцом… но зачем? — спросил Бринк.

— Это сделал для нее старый Виллем, когда она пожаловалась, какая она беспомощная и несчастная, одна в огромном неохраняемом доме. Она все время зудела, что ей нечем защититься. — Декок печально улыбнулся. — А на самом деле она уже тогда задумывала покончить со своими племянниками и племянницей.

Фледдер об этом не знал.

— Неужели она в самом деле все это планировала?

— Да, — ответил Декок. — Я провел с ней несколько часов в больнице. Она была очень спокойной и собранной. И ничего не скрывала. Отвечала на все вопросы.

Фледдер внимательно посмотрел на него:

— Она знала, что Игорь умер?

— Я раздумывал, сказать ей или нет, но, к моему удивлению, она практически никак не прореагировала. Более того, мне показалось, что она испытала облегчение, как будто освободилась от ноши.

Миссис Декок не могла не отозваться на эти слова.

— Но ведь он же был ее сыном! — воскликнула она.

— Верно, — согласился Декок, — но сыном, который приносил ей мало радости.

Все замолчали. Тишину нарушил Элсберг:

— Но я все равно не понимаю. К чему стремилась эта женщина? И кто такой Игорь и как он со всем этим связан?

Декок терпеливо улыбнулся.

— Я понимаю, — сказал он, — но прежде чем продолжить, предлагаю выпить коньяка и… — Он сделал широкий жест в сторону тарелок, — пахнет великолепно.

Миссис Декок взяла маленькую тарелку и нагрузила ее разнообразными закусками для мужа. Три молодых человека тоже занялись выбором блюд. Оба сержанта наполнили свои тарелки, пользуясь советами Фледдера. Сам Фледдер пытался выбрать между двумя видами слоек. Один вид был с начинкой из тушеной рыбы, другой — с ароматным тушеным мясом. В конце концов он решил взять и то и другое. Добавил к этому несколько кусочков маринованной сельди и сыра нескольких сортов. Фледдер сожалением посмотрел на тарелку, где больше не осталось места, потом сообразил, что может сделать вторичный подход. И подойти в третий раз. А потом еще.

Трое молодых людей снова расселись, а Декок тем временем с удовольствием откусил от своего крокета, густо смазанного острой горчицей. Миссис Декок довольно улыбнулась, глядя на мужчин, но сама ничего не ела. Она потягивала ликер, многозначительно посматривая на мужа.

— Ах да, — сказал Декок, поспешно проглатывая последний кусочек крокета и отпивая глоток коньяка. — Какое-то время Фледдер тоже был на ложном пути. Но не я… потому что я вообще не мог найти никакого пути… Я был просто озадачен.

— Декок! — одернула его жена.

— Ладно… ладно… Сначала Фледдер думал, а я с ним не спорил, что два племянника, Иво и Исаак, племянница Ирмгард были настроены друг против друга из-за наследства тети Изольды. Мы начали рассматривать события в «Счастливом озере» в этом свете и пришли к ошибочным выводам, несмотря на то что я сомневался в мотиве. Я не мог вообразить себе других возможностей. И только после нашего разговора с дядей Иммануилом в Бюссюме я начал соображать, что же на самом деле происходило.

— Пожалуйста, позвольте мне заметить, — неуверенно сказал Бринк с сильнымроттердамским акцентом, — что пока мне все непонятно, будто вы говорите на греческом.

— Ты прав, Джонни, — согласился Декок. Он поднял свой бокал и отпил глоток. — Я попробую вкратце и понятнее изложить всю предыдущую историю. Если и после этого останутся вопросы, я постараюсь ответить на них по мере своих сил и возможностей.

Декок поставил бокал рядом с тарелкой с закусками на маленький столик около кресла. Он решительно отвернулся от соблазна и взглянул на своих слушателей.

— В некотором царстве, в некотором государстве… — начал он и горько рассмеялся: — Это вовсе не наивная добрая сказка, но, с другой стороны, сказки редко бывают добрыми.

— Декок! — снова одернула его жена.

— Да, — продолжил он, — в некотором царстве не слишком давно жил человек, которого звали Исаак Бюилдайк. Он рано заработал себе состояние, женился и родил четырех сыновей. Первенца он назвал Игнатием, следующего сына Ивертом, третьего Иммануилом и четвертого Ильей. Бюилдайк купил «Счастливое озеро», обосновался там и принялся растить своих сыновей. После своей смерти он оставил имение старшему сыну, Игнатию. В имение входили дом и все окружающие его земли. Плюс к обширному саду имелось много акров пахотной земли, которая сдавалась соседским фермерам.

— Значит, Игнатий был счастливым наследником, — заметил Элсберг.

— Вот именно, — продолжил Декок. — В положенное ему время Игнатий женился. У счастливой пары родилась дочь, которую назвали Изольдой. Но Изольда не стала для них радостью, она была скорее проклятием. Она была, что называется, дурным семенем. Распущенная с юности, в восемнадцать лет она встретилась в Амстердаме со скрипачом, поляком по национальности. Этот цыганский музыкант, Питер Стаблинский, уговорил ее бросить семью в Амстердаме и поехать с ним на гастроли по Европе. Как только Изольда обнаружила, что беременна, она потребовала, чтобы Питер на ней женился. Они оформили свой брак и некоторое время жили в Гданьске, где и родился ребенок, которого назвали Игорем. Но Питер и Изольда не бросили свою бродячую жизнь. Они оставили Игоря у его польских бабушки и дедушки, так как не желали отягощать себя грудным ребенком. Их поступки не пошли им на пользу, как не пошли они на пользу и ребенку. Пара, не связанная ни домом, ни ответственностью, быстро распалась. Их последнее путешествие было в Россию, там они и развелись. Изольда вернулась домой, в Голландию.

Декок сделал паузу и жалобно взглянул на жену. Она протянула ему бутылку коньяка, и он долил щедрую порцию в свой бокал. Инспектор поднял бутылку, приглашая других присоединиться к нему. Все поспешно воспользовались предложением.

Когда слушатели снова расселись по креслам, миссис Декок задала вопрос:

— А как же ребенок?

— Игорь остался с бабушкой и дедушкой в Гданьске. Изольда никогда не пыталась развить свои материнские инстинкты, если они у нее вообще существовали.

— Это невероятно!

— За время ее долгого отсутствия, — продолжил Декок, — в «Счастливом озере» многое изменилось. Родители Изольды умерли, и имение перешло второму сыну, Иверту. — Декок поднял вверх указательный палец. — Дальше все окончательно запуталось, — предупредил он своих слушателей. — Дядя Изольды, Иверт, который по закону унаследовал имение, не был женат. Изольда попыталась отспорить у него имение, утверждая, что она должна была унаследовать его после своих родителей. По сути, ее претензии были вполне обоснованными. Но их очень богатый родственник, дядя Иммануил, брат Иверта, устроил так, что они оба смогли жить в «Счастливом озере». Чтобы покончить со сплетнями, Изольда решила выйти за Иверта замуж.

— Но это же кровосмешение, — возмутился Элсберг.

— Верно, но можно жениться или выйти замуж за кровного родственника с разрешения королевской власти. Исторически, с просьбой об этом обращались только аристократы, желавшие сохранить определенную кровную связь. Но и другие граждане могли получить такое разрешение. А семейство Бюилдайк было достаточно влиятельным, чтобы добиться его в рекордные сроки.

— Итак, она вышла замуж за дядю, брата своего отца.

— Да, — подтвердил Декок. — И таким образом приобрела двойной статус. Она осталась племянницей богатого дяди Иммануила, но одновременно превратилась в тетю своих кузенов — Иво, Исаака и Ирмгард… детей младшего сына, Ильи.

— Вот где я начал ошибаться, — перебил его Фледдер. — Как и дети Ильи, я видел в Изольде только тетю, вдову их дяди Иверта.

Декок одобрил его, отсалютовав поднятым бокалом.

— Совершенно верно, — подтвердил он, — они, как и мы все, забыли или вообще не знали, что Изольда равная с ними наследница после смерти их дяди Иммануила.

— Ага! — внезапно воскликнул Бринк. — Теперь я понял. Если Изольда сумела бы разделаться со своими кузенами и кузиной, она осталась бы единственной наследницей дяди Иммануила.

Декок потер подбородок.

— Часто алчность бывает основным мотивом для убийства, — задумчиво заметил он.

Элсберг нетерпеливо махнул рукой:

— А что насчет Игоря? Как он сюда вписывается?

Декок покачал головой:

— Сначала он вообще никак не вписывался. Его отец умер сравнительно молодым, и Игорь все еще жил у бабушки с дедушкой, которые сказали ему, что мать его зовут Изольда Бюилдайк, что она из Нидерландов, из богатой семьи. Изначально Игорь говорил только на польском и немецком, но принялся изучать голландский и, почувствовав определенную уверенность, отправился в Голландию, в «Счастливое озеро», и предстал перед своей матерью. Именно в тот день впервые и появились у Изольды признаки паралича. Она заставила его поклясться, что он никогда не появится в «Счастливом озере» днем, и заплатила ему, сколько он требовал. А это было немало… чтобы удовлетворить аппетиты Игоря, ей пришлось продать земли, которые она сдавала в аренду, и неоднократно заложить поместье. В конечном счете ей нечем стало откупаться от сына. И хотя она жила очень скромно, долги росли. Об этом знал только один человек, ее садовник Виллем. Ему не платили его жалкого жалованья целый год. Но он был привязан к Изольде, не бросал ее и делал все, что она попросит. Она эксплуатировала его нещадно.

Декок замолчал и занялся своей тарелкой. Потом допил коньяк и глазами поискал бутылку.

— Нет, — сказала жена, — сначала закончи свой рассказ.

Декок ласково улыбнулся.

— Ладно, — согласился он и продолжил: — Долги Изольды продолжали расти, и она начала подумывать о дяде Иммануиле и своей доле наследства. Больше всего ей хотелось сохранить «Счастливое озеро» и сделать его таким же процветающим поместьем, каким оно когда-то было. Тут она сообразила, что если делить наследство Иммануила на всех, ее доли ей не хватит.

— И тогда она решила избавиться от конкурентов, — усмехнулся Бринк.

— Тут не до смеха, — заметил Декок. — Скорее грустно. Чтобы избавиться от других наследников, она должна была иметь их поблизости. При ее болезни других вариантов не существовало. Она начала бомбардировать двадцать третий участок жалобами на то, что ей страшно. Требовала защиты. Она созвала семью, сообщив, что ей угрожают. В доказательство она сама написала эти письма с угрозами и заставила Виллема отправить их из Олдкерка.

— Как? — изумился Фледдер. — Виллем знал об этом с самого начала?

— Да, Виллем знал много. Он знал, что у нее огромные долги. Он знал, что иногда она может прекрасно передвигаться без инвалидной коляски. Изольда сообразила, какую опасность представляет для нее Виллем. Он бы наверняка догадался, что она задумала. Он знал все ее прошлое и то, что с этим связано. Сначала она решила его убить, потом придумала план получше. Она отравила гусей и попыталась заставить меня арестовать садовника за уничтожение собственности, а также за написание писем с угрозами, тех самых, которые она посылала самой себе.

— Какая же безжалостная! — заметила миссис Декок с негодованием.

— Верно, — согласился Декок с женой. — Теперь осталось подвести итоги… Когда я отказался арестовать садовника, она впала в панику. Виллем должен был исчезнуть из имения, прежде чем она начнет убивать своих родственников. Кузены и кузина уже прибыли в ответ на ее призывы о помощи. В самый первый вечер, когда они все находились в доме, она тайком пробралась в каретный сарай и убила старика своей тростью. Если вы помните, трость была залита свинцом.

— Жаль, — сказал Фледдер, — что мы его не арестовали. Он мог бы остаться в живых… — Младший инспектор виновато пожал плечами. — Но кто мог знать заранее?

— Да, — согласился Декок с сожалением в голосе. — Я его не арестовал, потому что был уверен в его невиновности. Но то, что я оказался прав, — слабое утешение. Смерть старика глубоко меня затронула. Мне он нравился, я уважал его верность, хотя он явно тратил ее не на достойного человека. Изначально мне даже показалось, что между ними имелось много разных тайн.

Бринк начал терять терпение:

— Что случилось дальше? Это же наверняка не все.

— Нет, — признал Декок. — Какой властной ни была Изольда, все контролировать ей было не под силу. Только представьте себе ее ужас, когда она узнала, что Игорь сбежал из-под стражи. Она знала, что его арестовали по меньшей мере за одно убийство. Она рассчитывала, что избавилась от него, по крайней мере на некоторое время. Но Игорь связался с ней сразу же после побега, требуя денег, чтобы покинуть Нидерланды. Изольда в очередной раз сказала ему, что денег у нее нет, что она не может ему помочь… пока не умрет дядя Иммануил. Но она убедила Игоря с этим подождать, прежде нужно было выполнить поставленную задачу в «Счастливом озере».

Фледдер пояснил Элсбергу и Бринку:

— Так вышло, что кто-то заметил Игоря в Бюссюме. Его дядя видел, как он бродит по участку. Он наверняка присматривался.

— Да-да, — сказал Декок, которому явно хотелось поскорее договорить. — Но произошло нечто неожиданное. Исаак племянник или кузен, в зависимости от того, с какой точки зрения посмотреть, был щедро одарен типичными для Бюилдайков жадностью и жестокостью. Он стал искать наемного убийцу, человека, который мог бы убить тетю Изольду. Он наткнулся на Игоря. Это было чистой случайностью. Исаак прочитал о нем в газетах. Игорь показался ему подходящим человеком. После того как Исаак позвонил Игорю и заказал ему убийство Изольды, Игорь тут же рассказал матери о задумке Исаака. Полумеры были не в стиле Изольды. Она дождалась, когда Исаак вернется домой, и убила его.

— Значит, это было ее второе убийство, — заметил Элсберг.

— И последнее, — ответил Декок. — Игорь решил, что он больше подходит для того, чтобы избавиться от других жертв. Для него это был отчаянный шаг. Или все, или ничего. За ним уже гонялись по меньшей мере за одно убийство. Еще несколько — какая разница. Он даже пообещал Изольде, что признается в убийстве Виллема и Исаака, если его заметут. Яблочко упало недалеко от яблони — она точно скопировала его стиль. Изольда согласилась с планом сына. На следующую ночь она впустила его в дом.

— И Игорь убил Иво, — догадался Элсберг.

Декок сделал паузу и взглянул на бутылку. На этот раз его жена сжалилась и протянула ее мужу. Он с благодарной улыбкой долил свой бокал и пустил бутылку по кругу, но предложением воспользовался только Фледдер.

— Заканчивай свой рассказа, — попросила миссис Декок, — а я пойду варить кофе. — Она показала на буфет: — Я буду очень разочарована, если вы все не доедите.

Трое молодых людей и муж заверили ее, что такое вряд ли случится. Миссис Декок исчезла в кухне.

— Уже немного осталось, — сказал Декок. — Пока мы мчались как бешеные из Бюссюма в «Счастливое озеро», все начало вставать на свои места. Для Иво было уже слишком поздно, но я знал, что следующей жертвой будет Ирмгард. Я встретился с ней и объяснил всю ситуацию. Она ушла в комнату своего старшего сына. Позднее в ту ночь она впустила меня и Фледдера в дом через балконные двери в той спальне, где был убит Исаак. Мы принесли с собой белокурый парик и голову от магазинного манекена, чтобы все подготовить. Мы установили голову на кресле, которое задрапировали одним из халатов Ирмгард. Затем спрятались под кроватью… — Декок широко развел руками: — Остальное вы все знаете.

Последовало долгое молчание. Молодые люди подналегли на закуску и коньяк. Вернулась миссис Декок, принесла кофе. Фледдер поспешил помочь ей с подносом.

— Изольда поправится? — спросила миссис Декок.

— У нее весьма легкие травмы. Много синяков, но никаких повреждений внутренних органов.

— И что потом?

Декок печально улыбнулся:

— Это уж судья будет решать. — Он налил себе еще коньяка, а молодые люди тем временем обзавелись чашками с кофе и снова наполнили свои тарелки. Разговор стал общим, и вскоре ужасы «Счастливого озера» отошли на задний план.

Позднее, когда гости разошлись, Декок вернулся в свое кресло. Жена подала ему чашку кофе.

— На этот раз я едва тебя не потеряла, — заметила она.

Муж ей улыбнулся.

— Всему свое время, — пошутил он.

Он достал из кармана конверт.

— Я получил письмо, — сказал он, вытащил листок из смятого конверта и прочитал вслух: — Дорогой мистер Декок, мне жаль, что все закончилось. Мне было очень интересно в «Счастливом озере». Еще я надеюсь, что вы никогда не повернетесь ко мне спиной. Но если такое случится, не бойтесь — я же Миллер, а не Бюилдайк. Пенни.

Поль Кенни Засада в сумерках

Глава I

В игорном зале на втором этаже хартумского «Гранд-отеля» шла игра в рулетку. Глаза игроков, сидевших вокруг стола, не отрывались от маленького капризного шарика, который плясал и подпрыгивал на красных и черных номерах. Внешне бесстрастный крупье бдительно оглядывал стол.

Вентиляторы с широкими деревянными лопастями не могли разогнать влажный, горячий воздух, насыщенный тяжелыми запахами. Казалось, воздух сгустился от дыма сигар и сырости.

Круг останавливался. Шарик дернулся, замер, потом судьба бросила его в ячейку под номером восемнадцать. Тотчас все взгляды перешли с него на одного из игроков — мужчину лет сорока с жестким профилем.

С безразличным выражением лица, Франсис Коплан даже не стал дожидаться, пока крупье объявит результат. Он встал и оттолкнул стул. Он поставил на семнадцать. Куча жетонов, сложенных стопкой, была увезена лопаткой крупье: тысяча египетских фунтов, или миллион французских франков.

В то время как присутствующие собирались прокомментировать игру, герой вечера, Меллован, слегка пьяноватый, сказал высоким и звонким голосом:

— А мои двести фунтов?

Коплан остановился и посмотрел на него, оценив степень опьянения англичанина.

— Я вам должен, — сказал он холодно, — но, согласитесь, момент требовать их выбран неудачно.

Он раздвинул зрителей, продолжавших смотреть на него со смесью сочувствия и тайной радости, а еще разочарования, потому что его лицо совершенно не отражало внутренних чувств. Выиграв три тысячи фунтов, он все проиграл меньше чем за полчаса.

Он прошел в зал, а игра возобновилась. Меллован, на мгновение опешивший, стал кирпично-красным. Он пристально посмотрел в затылок Коплану злым взглядом и пробормотал неразборчивую фразу, на которую никто не обратил внимания, потому что рулетка снова закрутилась.

Коплан спустился в бар. Его белый смокинг подчеркивал загар лица и ширину плеч. Элегантность костюма никак не соответствовала той черной дыре, в которой он оказался. Кольцо с большим бриллиантом и изящный золотой портсигар были последними предметами былой роскоши.

В баре Коплан встретил Фридела, Якобсена и Гурского. Со всеми ними он поддерживал знакомство, пока жил в Хартуме.

— Виски, — сказал Коплан бармену. — Двойное и неразбавленное.

Он приветливо махнул рукой своим приятелям европейцам, потом взобрался на высокий табурет и облокотился на стойку.

— Разбогатели? — спросил Фридел, держа свой стакан со льдинками возле губ.

Он держался очень прямо, его волосы были сбриты на висках, а левую щеку пересекал шрам. В приоткрытом рту были видны стальные коронки, что еще добавляло суровости его холодному лицу. Причины его пребывания в Судане, как у большинства белых, были довольно неопределенными.

— Проигрался, — лаконично ответил Коплан, доставая сигарету.

Он закурил, выпустил дым и отпил глоток виски, не глядя на троих мужчин, которые, хотя и были удивлены, не показывали своего любопытства.

У Якобсена, северянина с льняными волосами, были мускулатура дровосека и прозрачные глаза, чистота которых почти смущала; рост в метр восемьдесят и необычный цвет мягких волос делали его очень заметным. Рядом с ним Гурский — поляк, прибалт или русский — казался жалким ублюдком. Он выглядел хилым из-за покатых плеч и невзрачной внешности.

Его присутствие в этом тропическом дворце показалось бы шокирующим, если бы в Хартуме уже давно не обосновались самые странные люди.

— Рана, нанесенная кошельку, не смертельна, — заявил Фридел, прежде чем смочить губы в стакане.

— Конечно, — согласился Коплан. — Но пока мне нужно сменить гостиницу и найти работу... У вас ничего нет для меня, Фридел?

Лицо немца сморщилось в гримасе, отдаленно напоминавшей улыбку.

— Вы шутите? — удивленно произнес он. — Неужели вы не можете выкрутиться?

Коплан неопределенно махнул рукой и пожал плечами.

— Выкрутиться всегда можно, — ответил он глухим голосом. — Я ищу только временное занятие... Немного деньжат, чтобы сменить обстановку и начать сначала в другом месте.

Фридел счел возможным нарушить правило, гласившее, что в этом космополитическом обществе, где каждый занимался собственными делами, вопросов не задают.

— А каким бизнесом вы занимаетесь?

Коплан искоса посмотрел на него, потом взгляд его вернулся к виски, которое он собирался выпить.

— Перламутр, кожи, бриллианты, — перечислил он, — но я работаю также и на других рынках, когда представляется случай.

Немец кивнул головой. Якобсен и Гурский, казалось, потеряли интерес к разговору. Никто из них ни на мгновенье не поверил в то, что говорил француз. Если бы такой вопрос задали им, они бы ответили все, что угодно, только не правду.

— Хотите сотню фунтов, чтобы поправить дела наверху? — предложил Фридел, взявшись за свой бумажник.

— Не давайте денег этому идиоту, — произнес вдруг сзади голос Меллована, прежде чем Коплан смог отклонить это любезное предложение. — Он все просадит в рулетку, и вы их больше не увидите.

Коплан неторопливо допил виски, положил сигарету на край пепельницы, потом, развернувшись на табурете, схватил Меллована за ворот, без резкости, но твердо.

— Вы начинаете меня нервировать, — заявил он вполголоса. — Вы слишком часто оказываетесь рядом со мной, и ваши замечания меня раздражают. Идите спать.

Легким толчком он отпихнул англичанина на три шага. Меллован пошатнулся. Он хотел броситься на Коплана, но тяжелая лапа Якобсена схватила его за плечо и пригвоздила к полу.

— Будьте джентльменом, Меллован, — посоветовал скандинав, неподвижный, как скала. — Несчастливый период может быть у каждого.

— Спасибо, Якобсен, — сказал Коплан с насмешливой улыбкой.

Англичанин сохранил достаточно разума, чтобы понять, что его шансы против двух противников такого роста невелики. Бросив презрительный взгляд на маленькую группу, образованную четырьмя иностранцами, он буркнул: «Аll right», поправил свой костюм и, не сказав больше ни слова, развернулся и ушел нетвердой походкой.

— Он мне надоел, — раздраженно сказал Коплан. — Я не могу сделать и трех шагов, чтобы он не оказался позади меня.

— В этом нет ничего странного, — вступил в разговор Гурский с каким-то кудахтаньем, сморщившим все его лицо. — Здесь за каждым кто-то следит по той или иной причине.

Он снова хохотнул и добавил:

— "Хвосты" бывают у крупных хищников.

Его каламбур не имел никакого успеха. Коплан заказал новый стакан виски, потом обратился к Фриделу.

— В Хартуме я больше не поставлю ни пиастра, — продолжил он, как будто забыв инцидент, вызванный Меллованом. — Спасибо за ваше предложение, но пока я не дойду до точки, я ни у кого не займу денег.

Он потушил сигарету в пепельнице, положил измятые деньги на стойку рядом со стаканом, который поставил перед ним бармен.

Он одним глотком осушил второй стакан, сунул сдачу в карман и слез с табурета.

У Фридела, Якобсена и Гурского карманы были набиты наличными и чековыми книжками, и они смотрели на Коплана с некоторым сочувствием. Они знали, что в этой стране опасно остаться без денег, а потерять почву под ногами очень легко.

Коплан пожелал им удачно провести вечер. Выйдя из бара, он пересек холл, где сирийские и ливанские торговцы хлопком спорили, сильно размахивая руками.

Под взглядами людей, присутствовавших при его разорении в игорном зале, Коплан прошел к отделу регистрации и попросил служащего приготовить ему счет. Затем поднялся к себе в номер, переоделся и начал складывать вещи.

Это была довольно трудная работа. Ему пришлось уложить тропические костюмы, охотничье снаряжение, европейскую одежду, белье, купленное во всех уголках света, и кучу предметов (абсолютно бесполезных), которые путешественники таскают с собой.

Когда два маленьких и один большой чемоданы, а также, металлический сундук были наполнены, Коплан снял трубку телефона, чтобы вызвать носильщиков, но в этот момент в дверь его номера скромно постучали.

— Входите! — нетерпеливо бросил он.

Гостя он узнал сразу, едва тот появился: это был директор отеля, араб, одетый по-европейски, с благородным и на редкость изящным лицом.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, войдя в комнату и заметив краем глаза приготовления клиента к отъезду. — Меня только что проинформировали о том, что вы пережили серьезный проигрыш за игорным столом... Могу ли я вас спросить, не поставила ли эта неудача вас... гм... в стесненные обстоятельства?

Озабоченное лицо Коплана расслабилось в бледной улыбке.

— Я бы солгал, сказав, что это меня не беспокоит, — искренне ответил он. — Однако я еще могу оплатить мой счет.

— Я в этом не сомневаюсь, сэр, — быстро ответил директор, слишком хороший дипломат, чтобы демонстрировать свою радость. — Я просто хотел вас успокоить на случай, если у вас возникла нехватка наличности. Если маленький аванс мог бы...

—...помочь мне покинуть Судан? — договорил Франсис. — Это очень любезно с вашей стороны, но не уладит проблему. Нет, железнодорожный билет, подаренный дирекцией неудачливому игроку, меня не привлекает. Я предпочитаю выкарабкиваться в одиночку, и прямо здесь.

Араб потер руки, слегка поклонился.

— Могу ли я по крайней мере подать вам бутылочку шампанского? — предложил он.

— Не стоит, через полчаса я освобожу этот номер. Я как раз собирался звонить носильщику, когда вы вошли. Может быть, мои финансы позволят мне вернуться в «Гранд-отель» позднее.

— Я был бы очень рад этому, — уверил директор. — Я благодарю вас за то, что вы уклонились от скандала после неудачных слов, произнесенных мистером Меллованом.

Естественно, что он был в курсе. В этом заведении все слова собирались и передавались незамедлительно.

— Эти англичане лишены умения жить, — сказал Коплан с высокомерным равнодушием. — До такой степени нагло вести себя на публике из-за такого пустяка, как две сотни фунтов, — это почти ребячество.

Директор вежливо согласился.

— Мне осталось только пожелать вам удачно провести время в столице, — заключил он. — Надеюсь, что эта неприятность быстро сотрется из вашей памяти.

Он еще раз поклонился и вышел.

Коплан снял трубку телефона, вызвал носильщиков и такси. Спустившись в холл, он заплатил по счету, что пробило серьезную брешь в его последних средствах. Теперь у него оставалось двадцать фунтов.

Когда его багаж погрузили в такси, он велел отвезти себя в Северный Хартум, на правый берег Голубого Нила — предместье, соединенное с центром мостом длиной в семьсот метров. Он нашел там дешевую гостиницу последней категории, приемлемую для белого человека и помпезно названную «Оксфорд».

Коплан сам втащил чемоданы и сундук в невзрачную комнатушку на втором этаже, а потом заполнил регистрационную карточку для полиции. Хозяин заведения, черный, как южная ночь, нубиец, отзывался на имя Донгола. Элегантность одежды клиента произвела на него большое впечатление, и он почувствовал желание повысить обычный тариф, но был врасплох захвачен Копланом, спросившим:

— Стоимость пятнадцать шиллингов в день, не так ли? Если больше, я сразу уеду.

— Да, да, пятнадцать шиллингов, — поспешно подтвердил хозяин гостиницы. — Включая обслуживание.

Коплан кивнул, бросил взгляд на часы, висевшие в холле, и увидел, что уже без десяти одиннадцать. Лучше сразу лечь спать.

Он поднялся в свой номер и с тоской посмотрел на багаж. Разбирать его снова ему вовсе не хотелось. Он ограничился тем, что достал из чемоданов несколько предметов, включил вентилятор и после последней сигареты лег в постель.

Утром следующего дня он нашел ломбард, где заложил свое кольцо и портсигар. Он настойчиво спорил, чтобы получить цену в два раза выше по сравнению с той, что ему предлагал еврей-ростовщик. Наконец они пришли к соглашению на сумме семьдесят пять фунтов, хотя оба предмета стоили втрое дороже.

После полудня Коплан пошел пешком на бульвар Китченера. Он прошел мимо памятника генералу Гордону, убитому в те времена, когда суданцы еще не оценили преимуществ цивилизации.

Сохранение этого памятника было симптоматичным: несмотря на свой уход, англичане по-прежнему имели в стране определенное влияние. Несколько британских советников оставались прикомандированными к местной администрации.

Такого типа, как Меллован, например, не следовало недооценивать. У него были большие возможности, хотя официального поста он не занимал.

На углу Сидар-стрит Коплан вошел в бар, где надеялся увидеть знакомые лица. И действительно, он наткнулся на Якобсена, который вместе с Киффманом и Пиццолато пил целую серию аперитивов, призванных победить жару.

— Хелло! — приветствовал его скандинав. — В каком вертепе вы обосновались? Меллован бегает из гостиницы в гостиницу, чтобы напомнить, что вы должны ему двести фунтов.

— Пусть побегает, — флегматично ответил Коплан. — Рано или поздно узнает, что я живу в полной тараканов хижине в Северном Хартуме: в отеле «Оксфорд».

Он бесцеремонно сел за стол, занятый троицей, и заказал неразбавленный чинзано.

Киффман и Пиццолато были здешними жителями: первый, импортер, имел деловой офис в «Катан билдинг» и дом на юге города на берегу Голубого Нила. Второй, приехавший из Эфиопии итальянец, занимался хлопком и шелком.

Они любили общаться с иностранцами, бывавшими в городе проездом, и уже видели Коплана в «Гранд-отеле».

— "Оксфорд?" — удивился Киффман, пораженный глубиной падения француза.

— Мне нужно растянуть мои сбережения, чтобы успеть связаться с нужными людьми и сделать себе немного денег.

Якобсен нахмурился:

— Значит, то, что вы вчера говорили Фриделу, было серьезно? Вы на мели?

— Полностью. Наступило молчание.

— А вы не можете вернуться на родину? — спросил Пиццолато.

Коплан с иронией взглянул на него:

— Вы что ж, думаете, что если бы я мог вернуться во Францию, то потел бы здесь? Почему вы сами не возвращаетесь в Италию, а Киффман в Германию?

Якобсен кашлянул, его друзья посмотрели в другую сторону. Были темы, намекать на которые запрещала элементарная благовоспитанность.

Коплан выпил свой ледяной аперитив.

— Я что-нибудь придумаю, — заявил он. — Я знаю массу профессий; даже был инженером.

Скандинав подумал.

— Сходите к Махмудие, — предложил он вдруг. — Этот тип занимается многими делами на востоке Африки.

Глава II

Махмудие, богатейший араб родом из Йемена, считался одним из наиболее удачливых коммерсантов Хартума. Одеваясь то как эмир, то в европейский костюм, но с феской на голове, он передвигался исключительно в роскошной американской машине. Чтобы быть принятым такой личностью, Коплану понадобилась серьезная рекомендация. Якобсен дал ее. Роскошный дом Махмудие находился за городом. Это был маленький белый дворец в восточном стиле, с куполом, внутренними двориками и бесчисленными залами, полными слуг-нубийцев.

Встреча состоялась в одной из самых дальних комнат — своего рода салоне, завешанном коврами и обставленном диванами.

Махмудие — мужчина с немного расплывшимся лицом и редкой черной бородой, остановил на госте блестящие глаза.

— Кажется, вы ищете работу? — произнес он гортанным голосом на английском, одновременно указывая Коплану на низкий стул возле стола с медной столешницей.

Небрежность жеста и высокомерный тон, каким был задан вопрос, сразу вызвали у Франсиса антипатию.

— Скажем, что я ищу способ выйти из затруднительного положения, — поправил он. — Я не собираюсь навсегда поселиться в Судане.

Он вел себя не как проситель-бедняк, готовый согласиться на что угодно.

— Вы французский подданный?

— Да.

— Как попали в Хартум?

— Я полагаю, что рассказ о пяти последних годах моей жизни будет для вас малоинтересным. Я проехал по Кении, Эфиопии и собирался отправиться в Египет, но события на Суэце задержали меня здесь на более долгое время, чем я предполагал.

— Что вы умеете?

— Я знаю Африку от Кипра до Кейптауна и знаю, как в ней ведут дела. Умею управлять самолетом и кораблем. Кроме того, я имею диплом инженера по радиоэлектронике и могу чинить большинство моторов, работающих на бензине или мазуте.

На лице Махмудие появилось недоверие.

— Судимости есть?

Коплан пристально посмотрел на собеседника и спросил:

— Это желательно?

— Да, — четко ответил Махмудие. — Я ненавижу всех европейцев, кроме стоящих вне закона.

— Тогда сожалею. В моем активе еще нет ни одной судимости.

Делец подумал несколько секунд, потом проронил:

— Я нанимаю только людей, в которых уверен, людей, которых могу держать в руках и у которых нет холода в глазах.

— Я вас понимаю, — сказал Франсис, — но у меня принцип не давать власть над собой первому встречному. Пусть даже мне придется класть кирпичи...

Он встал. Махмудие, взяв кончиками пальцев палочку с медным наконечником, легко ударил ею в гонг. Вошел слуга-негр.

Араб велел ему проводить гостя, и через две минуты Коплан оказался на улице.

После недолгого раздумья Коплан решил сообщить Якобсену о своей неудаче.

Он вернулся в центр города и, издали увидев Меллована, уклонился от встречи. Самый настырный его кредитор еще не скоро увидит свои двести фунтов.

Убедившись, что англичанин идет не в «Гранд-отель», Коплан пошел чуть быстрее. Через несколько секунд он переступил порог гостиницы, почтительно приветствуемый портье.

Скандинава в баре он не нашел, но Фридел и Гурский были там и освежали себе горло сильно разбавленным джином.

— Вы не видели Якобсена? — спросил их Франсис, прежде чем заказать выпивку.

— Нет, — ответил Фридел. — Наверное, он скоро придет. А что у вас нового?

— Ничего особенного. Я от Махмудие. Это ничего не дало.

Гурский округлил глаза.

— Вы не смогли с ним договориться? — удивленно спросил он. — А ведь ему нужны такие люди, как вы!

— Конечно, — сказал Коплан. — Плохо то, что он слишком далеко заходит в своем любопытстве. Он старается вас исповедовать, чтобы потом лучше держать в руках. Меня это не устраивает.

Он поднял свой стакан за здоровье обоих приятелей и наполовину осушил его.

Фридел заметил, что на безымянном пальце француза больше нет бриллианта. Он обратил внимание также и на то, что тот берет сигареты из пачки, а не из золотого портсигара.

— В этом захолустье не так много возможностей, — заявил он тусклым голосом. — Особенно для иностранца. Если власти узнают, что вы остались без средств, они вполне могут вас выдворить. Почему вы не обращаетесь в ваше посольство?

На лице Коплана появилась циничная улыбка.

— Ваша идея гениальна, Фридел, — усмехнулся он. — Самое странное, что я об этом не подумал.

Он осушил свой стакан, потом добавил:

— Вы заплатите, а? Скажите Якобсену, что ничего не вышло, но я все равно благодарю его.

Махнув на прощанье рукой, он направился к выходу.

Сумерки надвигались быстро, как во всех тропических странах. Дышать становилось легче.

Не обращая внимания на толпу негров, лениво двигавшихся вокруг него, Коплан направился в сторону «Оксфорда».

Теперь, когда он привык к городу и экзотика потеряла очарование новизны, он начал скучать. Даже короткие встречи с другими европейцами становились жутко скучными. В душе он не хотел ничего: ни ходить, ни читать, ни пить. Если бы случай поставил на его пути женщину, он бы даже не попытался ее соблазнить.

Он медленно шел по мосту через Нил. Уже зажглись уличные фонари. Бросив пустую сигаретную пачку через парапет, он спросил себя, где сможет поужинать, потом его мысли вернулись к Махмудие.

Араб говорил довольно откровенно. Явное предпочтение лиц, имевших нелады с законом, давало вполне четкое представление о его моральных принципах и даже о характере «дел».

Уже подходя к своей гостинице, Коплан заметил, что за ним следует человек. Он бросил на него взгляд и увидел, что это негр с губастым лицом, одетый в своего рода платье, перепоясанное веревкой.

— Мистер Коплан? — спросил он.

— Да, — ответил Франсис, не останавливаясь.

— Вы хотите совершить путешествие?

— Почему бы и нет? — произнес Коплан, сунув руки в карманы. — Ты из туристического агентства?

— Нет, мистер, — ответил суданец, открывая два впечатляющих ряда острых зубов, — но если вы любите путешествовать, идите за мной.

— Куда?

— Недалеко отсюда. Всего десять минут ходьбы.

Коплан слегка пожал плечами и кивнул в знак согласия.

Они прошли в Омбурман — квартал столицы, населенный исключительно местными жителями. Посреди улицы вопили голые дети; возмущенная толстая негритянка шлепала своего отпрыска.

Проводник Франсиса продолжал улыбаться, но ничего не говорил. Время от времени он оборачивался и с симпатией смотрел на Коплана, как будто они были старыми знакомыми.

Следуя за своим гидом, француз вошел в глинобитный дом. Висевшая на проводе голая лампа едва освещала коридор. Подойдя к тяжелой дубовой двери, суданец постучал в нее и сказал что-то на непонятном языке.

Дверь открыла старая негритянка под покрывалом. Двое мужчин вошли в комнату с полом из утоптанной земли, но со стенами, украшенными коврами.

Лежавший на диване темнокожий африканец с грязным лицом приподнялся. Он был одет в сомнительной чистоты бурнус и носил тюрбан.

— Masa el-Khair[2], месье Коплан, — церемонно поздоровался он.

Затем он произнес по-английски:

— Не угодно ли вам сесть в моем скромном жилище? Он указал на кожаный пуф, потом отпустил негра. Коплан сел, уперся локтями в колени.

— Вы хотели со мной познакомиться? — осведомился он, не показывая ни малейшего удивления этим странным приемом.

— Это мое самое горячее желание, — уверил африканец, наливая чай с мятой в две крохотные чашечки. — Ходят слухи о ваших неприятностях. Это верно?

— Возможно, немного преувеличено. Я почти лишился денег, но это ничего. Вы филантроп?

Хозяин дома протянул ему чашку и ответил без малейшей иронии:

— В каком-то смысле да. Я оказываю услуги многим людям. Нужно, чтобы они имели хорошую рекомендацию и не поддерживали слишком тесных отношений с полицией.

— За нее или против? — спросил Франсис.

— Не имеет значения. Полагаю, это именно ваш случай?

— М-м... да, — согласился Коплан с крайней сдержанностью.

— Тогда, — продолжил хозяин, — если у вас широкие взгляды и есть минимум инициативы, думаю, я смогу вам помочь поправить положение.

Вдруг он бросил неожиданно суровый взгляд на своего гостя и добавил:

— Примете вы мое предложение или откажетесь, я требую полного молчания. Это само собой разумеется.

— Согласен.

— Готовы ли вы перевезти в Афины маленькую посылку?

Коплан куснул верхнюю губу.

— Полагаю, речь идет не о сахарном песке? — прошептал он, прищурив глаза.

— Пф... Почти! Для почтенного путешественника, чье описание известно таможенным службам, это станет детской игрой. Именно по этой причине я иногда использую одних и тех же курьеров. Кроме того, я должен им очень доверять, понимаете?

Коплан кивнул головой.

— Понимаю, — сказал он. — Кокаин?

— Героин, — поправил суданец, поднося чашку к губам.

— Сколько?

— Килограмм, в пакетиках по пять граммов.

Коплан похлопал себя по карманам, ища пачку сигарет. Видя его движение, хозяин дома протянул ему шкатулку, инкрустированную перламутром. Франсис взял сигарету с белым табаком и закурил ее.

— Очень опасно, — заметил он после первой затяжки.

— Нет, — возразил его собеседник, снова развалившийся на подушках. — Но может стать опасным, если вы попытаетесь меня обмануть, поскольку на обратном пути нужно везти деньги.

— Я не вижу, какую прибыль вы рассчитываете извлечь из этой операции. Количество слишком мало, чтобы окупить путешествие в Европу и обратно, к тому же надо оплатить мои услуги.

— Я покрою расходы, — сказал суданец. — Большего я не прошу. Так всегда бывает при создании нового рынка сбыта. Вы получите сто фунтов, не считая возмещения затрат на дорогу.

Коплан задумчиво почесал щеку.

— Когда нужно ехать? — спросил он.

— Через три дня. Вы сядете на пароход «Атена» в Порт-Судане. Греческую визу вы можете получить за двадцать четыре часа.

После некоторого размышления Коплан наконец решился:

— Ладно, я согласен. Каковы детали операции?

Суданец нагнулся вперед и заговорил вполголоса, живо жестикулируя темными пальцами.

Коплан слушал его, держа сигарету в углу рта. Он несколько раз кивнул головой.

Наконец тот закончил:

— Я дам вам пакетик, чтобы вы могли как можно лучше изучить способы спрятать двести точно таких же. Товар будет доставлен в «Оксфорд» в течение сорока восьми часов. После этого забудьте обо мне. Одно лишнее слово может стоить вам жизни. Вы согласны на этот риск?

— Согласен, — ответил Коплан. — Одна деталь... Как ваше имя?

— Абдул Джабар. По крайней мере, для вас и афинского корреспондента.

Суданец достал белый пакетик, чуть побольше двух почтовых марок, наполненный порошком.

— Вот образец. Не пытайтесь пробовать наркотик: их могут употреблять все, кроме тех, кто продает.

— Я не сумасшедший, — сказал Коплан, убирая пакетик в карман. — Вы дадите мне денег на покупку билетов на поезд и пароход?

Абдул Джабар встал, подошел к инкрустированному шкафчику, отпер замок, достал деньги и отсчитал двадцать купюр по десять фунтов.

— Этого вам будет более чем достаточно. Путешествуйте первым классом: на греческих судах это недорого. Главное, не оставайтесь в Афинах дольше, чем нужно, после того как будет сделано дело и получены деньги. Вознаграждение получите по возвращении.

Коплан кивнул и сунул деньги в карман.

— Спасибо, — сказал он. — Я буду ждать вашего человека послезавтра, около восьми часов вечера.

Вернувшись в гостиницу, Коплан лег на кровать, но свет не выключил.

То, что Абдул Джабар обратился к нему, не очень удивляло его. У него были все необходимые качества, которые могли заинтересовать торговцев наркотиками. Но правильно ли он поступил, согласившись участвовать в этой махинации?

Подумав с полчаса, он вытянул руку, чтобы выключить свет. Поедет ли он в Афины или нет? Точно он этого еще не знал.

Он заснул.

Проснувшись от яростных ударов в дверь, он раздраженно закричал:

— Ну что там?

— Откройте! Полиция! — ответил грубый голос.

Коплан встал, чувствуя, что у него внезапно сжался желудок. Он машинально бросил взгляд на свои часы: шесть утра.

В дверь снова энергично застучали.

— Ладно! Иду, — буркнул он, вставая.

Он надел брюки, набросил рубашку. Чего от него хотели эти полицейские с антрацитовой кожей?

Они вышибли дверь в тот самый момент, когда он отодвинул засов.

Их было трое, все вооружены и с озлобленными лицами. Двое сразу набросились на него и безо всяких предупреждений нацепили на его запястья наручники.

Потом вошел инспектор в штатском, смерил арестованного взглядом и сухо спросил по-английски:

— Где героин?

Коплан вздохнул. Трюк был отлично организован.

— В левом кармане моего пиджака, — устало ответил он. Один из полицейских схватил пиджак, мгновенно обыскал его и достал белый пакетик, который отдал инспектору.

Тот оторвал уголок, высыпал немного порошка на палец, понюхал его и попробовал кончиком языка.

— Высшее качество, — объявил он с мрачным удовлетворением. Потом приказал своим подчиненным: — Уведите. Я приду через полчаса.

Коплана посадили в машину, стоявшую возле тротуара и окруженную толпой любопытных. Несколько ловких ударов дубинками освободили путь. Машина тронулась с места.

Десять минут спустя арестованный был помещен в одну из камер центрального управления полиции. Оставшись один, Коплан опустился на край нар. Теперь все уже ясно: он не поедет в Афины и Абдул Джабар испытает тоскливый ужас. Власти нигде не миндальничают с торговцами наркотиками.

Около восьми часов утра надзиратель принес кофе и хлеб. Он снял с Коплана наручники, не сказав ни слова. После его ухода время, казалось, остановилось.

Ближе к полудню два полицейских вывели его из камеры и отвели в один из кабинетов инспектора Коссабы, арестовавшего его.

Допрос, проводившийся на английском языке, начался с обычных вопросов. Затем инспектор сообщил причину ареста: хранение токсичных веществ.

— Прежде чем передать ваше дело следователю, я бы хотел выяснить один пункт, — сказал Коссаба. — Советую вам ответить честно. Кто вам передал этот пакетик героина?

— Я имел его еще до приезда в Судан, — заявил Франсис. — Мне передали его не здесь.

— Если это правда, я должен добавить к обвинению дополнительный пункт, — заметил инспектор. — Ввоз наркотиков на территорию нашей республики запрещен. Так что подумайте хорошенько.

— Все обдумано. Я получил пакетик не в Хартуме. Коссаба соединил кончики пальцев, и в его глазах загорелся непонятный огонек.

— Мы очень негативно относимся к некоторым видам деятельности, — сказал он фальшиво, добродушным тоном. — Кроме того, мы не любим, когда над нами издеваются. Вы приехали в Хартум не ради удовольствия проиграть тысячу фунтов в «Гранд-отеле». У вас была цель. Какая?

— Спросите типа, который донес на меня. Он, кажется, хорошо информирован о моих действиях, — сказал Коплан. — Если только ловушку не изобрели вы сами.

Лицо суданца посерело.

— На что вы намекаете? — буркнул он.

— Махмудие могущественный человек, — произнес Франсис.

Озадаченный Коссаба не только секунд с яростью смотрел на него, потом взорвался:

— Не впутывайте в дело таких уважаемых граждан нашего города! И не пытайтесь меня убедить, что вы стали жертвой подстроенной махинации! Это не пройдет! Я хочу знать, кто вам дал или продал эти пять граммов наркотика!

— Не рассчитывайте, что я назову вам хотя бы одно имя, — ответил Коплан так спокойно, что инспектор взбесился.

— Нет? — прошипел он. — Посмотрим...

Он нажал кнопку; конвоиры вошли в кабинет. — Специальный допрос, — приказал Коссаба. — И покажите ему, что наши методы не хуже европейских.

Глава III

Негры схватили Коплана, чтобы заставить его встать. Потом один из них отвесил ему прямой правый в челюсть, а второй ударил в живот. Затем они принялись методично избивать его. Через две минуты инспектор сделал им знак остановиться. У Коплана ныли ребра, заплыл глаз, из разбитой губы текла кровь; он качался.

— Ну? — спросил Коссаба. — Будешь говорить?

— Нет, — ответил Коплан.

— Продолжайте, — приказал инспектор полицейским. Те от души взялись за свою работу.

У Коплана, на которого удары сыпались с двух сторон, вдруг перехватило дыхание от острой боли в животе. Он упал на колени, оперся ладонями о пол. Тогда его стали бить ногами по плечам, в лицо, пнули в почки, каблук раздавил ему пальцы.

— Поднимите его, — сказал Коссаба.

Поднятого с пола Коплана удержали в вертикальном положении. У него болело все тело, но рассудок оставался ясным.

— Имя? — упрямо настаивал инспектор.

— Я не знаю, — прошептал Коплан распухшими губами.

— Ладно, — сказал Коссаба. — Поскольку вы не понимаете мягкого обращения, вас отведут в камеру.

Потом он обратился к одному из своих подчиненных:

— Кляп и кнут.

Коплана выволокли из кабинета и снова бросили в камеру. Трое суданцев заперлись в ней вместе с ним. Полицейские сорвали с него рубашку, надели наручники и зацепили цепочкой за один из прутьев решетки на окне.

Вокруг головы ему обмотали шарф. Он представлял из себя удобную мишень.

Один из полицейских снял свою полотняную куртку и взял кнут.

— Десять ударов для начала, — указал инспектор.

Ремень рассек воздух и с сухим звуком ударил по влажной загорелой коже арестованного, прочертив на ней красную линию. Коплан прогнулся.

Следующие удары сыпались с интервалом в одну секунду, вырывая у истязаемого хриплые стоны.

Коллега палача развязал шарф. Коплан прерывисто дышал, он не мог держать голову.

— Как ваша память? — с издевкой спросил Коссаба, сунув свой кулак ему под подбородок, чтобы заставить поднять голову.

— Еще... хуже... чем остальное, — пробормотал Коплан, весь потный и со страшно пересохшим горлом.

— Знаете, — сообщил инспектор, — даже осел рано или поздно сдается. Я дам вам передышку в двадцать четыре часа, потом праздник начнется снова и будет продолжаться до тех пор, пока вы не сдохнете.

Он отпустил подбородок Франсиса и повернулся к своим людям.

— Развяжите его и принесите кувшин воды, но никакой пищи.

Он ушел, обозленный своей неудачей.

Через две минуты дверь захлопнулась за обоими полицейскими.

У скорчившегося на полу Коплана не было сил даже для того, чтобы доползти до нар. Он пролежал в прострации больше получаса. Все тело жгла нестерпимая боль.

Надзиратель принес и поставил рядом с дверью глиняный кувшин, потом, покопавшись в замке, ушел.

Следующие часы были долгим страданием, усиленным послеполуденной жарой.

Коплан попытался пошевелиться, жестокая боль заставила его двигаться очень осторожно. Ему потребовалось более пяти минут, чтобы добраться до кувшина; у него не было сил поднять его, поэтому он, наклонив его и лежа на полу, стал ловить ртом струйку воды. Он пил, лока хватило дыхания, потом снова лежал с четверть часа.

Затем он взял полотенце, лежавшее на краю умывальника, и стал вытирать запекшуюся кровь.

Как долго эти негодяи будут бить его, чтобы заставить заговорить?

Если бы ему предсказали, что однажды его будут бить за то, что он откажется назвать полиции имя торговца наркотиками, он бы расхохотался.

Наконец он лег на нары и попытался заснуть, чтобы не чувствовать боль.

Вопреки его ожиданиям, на следующий день его оставили в покое.

Избитый, голодный, без сигарет, с грудью, сжимаемой, как в раскаленных тисках, он со страхом ждал нового визита Коссабы и его подручных до самого вечера. Прошла вторая ночь в тюрьме.

Наутро дверь открылась и двое полицейских, которых он еще не видел, велели ему встать. В грязных брюках, разорванной рубашке, со всклокоченными волосами и трехдневной щетиной, он имел вид настоящего преступника.

Введенный в кабинет инспектора, он получил разрешение сесть.

— Надеюсь, вы будете менее упрямы, чем в прошлый раз, — очень спокойно начал полицейский.

— Взаимно, — сморщился Коплан. Черное лицо Коссабы посуровело.

— Как вам угодно, — заявил он ледяным тоном. — Но прежде чем продолжить обработку, должен вам сообщить, что на вас принесена жалоба. Некто Меллован, британский подданный, обвиняет вас в краже у него двухсот фунтов.

— О? — изумился Коплан. — У этого типа странное видение вещей.

— Вы не отрицаете, что украли у него деньги?

— Я взял двести фунтов в долг, что не одно и то же. Если бы я не проиграл в рулетку столько денег, я бы их ему вернул.

— Вы угрожали ему действием в баре «Гранд-отеля», при свидетелях.

— Потому что он при свидетелях говорил со мной крайне вызывающе.

Губастое лицо негра растянулось в злобной улыбке.

— Вызывающе? — саркастически переспросил он. — Вы слишком щепетильны, мистер Коплан.

Он хлопнул ладонью по лежавшей на столе папке и повысил голос:

— Я сообщил о вашем аресте в Интерпол, это обычно делается в случае торговли наркотиками. Сведения, полученные мною от Интерпола, очень интересны: вы еще та мразь!

Коплан сжал зубы, но ничего не ответил. Коссаба торжественным жестом открыл досье.

— Семь лет тюрьмы за покушение на безопасность государства, — прочитал он с болезненным удовольствием, — два года за сутенерство... Сразу видно, что для вас деньги никогда не имели запаха! Соучастие в вооруженном грабеже в Ницце. И это не все!.. Скотленд-Ярд хотел бы допросить вас по поводу торговли оружием; по тем же причинам на вас заведено дело голландской полицией. Хорошенький жизненный путь, верно?

Арестованный молчал как камень. Коссаба продолжил:

— Теперь я понимаю, почему вы с первой минуты не завопили о провокации. Белые, которых нам приходится арестовывать, обычно принимают высокомерный вид и требуют помощи у своего посольства, но у вас есть веские причины не следовать их примеру, правда?

Инспектор закрыл свое досье, потер сухие ладони.

— Вы попались, — заговорил он со смехом. — Продолжайте изображать хитреца, и хартумская тюрьма станет самым заметным воспоминанием в вашей жизни, поверьте мне. Кто вам передал пакетик с героином?

Опустив голову, Коплан сделал вид, что не слышал. Полицейский насмешливо отчеканил:

— Вы узнаете, во что обходится упрямство. Отныне вы не выйдете из камеры, пока не начнете на коленях умолять надзирателя позволить вам написать полное признание.

Он вызвал двух конвоиров, ждавших за дверью, и сказал им:

— Бросьте его в камеру и всыпьте ему двадцать ударов! Десять минут спустя снова избитый Коплан был брошен на пол.

Ночь не уменьшила его страданий. В жару, с содранной на спине кожей, он не мог сдерживать стоны, вырывавшиеся у него при малейшем движении.

На следующий день его пришел осмотреть чернокожий врач и перевязал раны. Около полудня ему принесли миску с едой, и это было все.

В три последующие дня он оставался в строгом одиночестве. Ему не давали табака, не разрешали ни прогулок, ни даже бриться.

Коплан почти радовался этому заточению; пока он не видел вспыльчивого инспектора, ему не грозили новые пытки. На четвертый день резкий щелчок замка заставил его вздрогнуть. Предвидя новые мучения, он тревожно уставился на дверь.

Но в камеру вошел очень элегантный негр в очках, одетый по-европейски и державший под мышкой портфель. Надзиратель закрыл за ним дверь.

Посетитель представился по-английски:

— Омар Табук из хартумской коллегии адвокатов. Я думаю, мистер Коплан, что вам понадобится юридическая помощь.

Тот скептически и тоскливо посмотрел на него.

— Сомневаюсь, что вы сможете мне помочь, — заявил Коплан усталым голосом. — Я не просил адвоката.

— Но он вам необходим, — уверил негр, кладя портфель на стол. — Защищать можно самые безнадежные дела.

Он вынул из кармана портсигар, открыл его и протянул Коплану. Тот разом взял шесть сигарет, спросив:

— Вы позволите? Сейчас это мне нужнее всего.

Лицо суданского адвоката на мгновение выразило детское удивление.

— Э... Да... Конечно, — с опозданием пробормотал он. — Я полагаю, что... э... ваше пребывание здесь не очень приятно.

Коплан прикурил от его зажигалки, сделал несколько затяжек, потом сел на нары и признал:

— Действительно, развлечениями меня не балуют. Вы очень хотите взять на себя мою защиту, мэтр Табук?

Негр приблизился к нему и сказал, нахмурив брови:

— Да, я очень хочу этого. Что бы вы мне дали, если бы была признана ваша невиновность и вас бы освободили?

Коплан посмотрел на него с немного насмешливым видом.

— Я не люблю сказки, — сказал он с болезненной гримасой, вызванной тем, что он прислонился к стене. — Вы адвокат или колдун?

Омар Табук не обиделся:

— Ответьте на мой вопрос. Готовы ли вы заключить сделку при условии вашего освобождения?

Коплан пожал плечами.

— От такого заманчивого предложения я откажусь, только если вы запросите слишком большую цену, — ответил он с оттенком недовольства.

Адвокат сел рядом с ним и заговорил убедительным тоном:

— Вообразите, что экспертиза установит, что образец героина, найденный у вас, всего лишь безобидная смесь кодеина, порошка из горького миндаля и сульфированного эфира. Вообразите, что я перешлю Мелловану чек на двести фунтов. Вы ни в чем не признались, против вас не существует никакого официально подписанного заявления. Обвинение рушится, как карточный домик.

— Чудесно, — согласился Коплан. — А что взамен? Его первоначальная недоверчивость постепенно таяла. В душе загорелся огонек надежды. Адвокат заметил изменение в его поведении и приободрился.

— Вы просто поставите свои знания и умение на службу... хм... одной группировке... финансовой группе. Заметьте, что это положение будет вам предложено в награду за ваше мужественное молчание. Абдул Джабар умеет быть благодарным.

Коплан задумчиво сделал несколько затяжек, глядя в пустоту. Он что-то не помнил, чтобы говорил Абдул Джабару о своих знаниях и умениях.

— Давайте говорить откровенно, — сказал он вдруг. — Если я соглашусь работать на приславшего вас, он вытащит меня из этой дыры. В противном случае меня будут бить как собаку, до тех пор, пока я не признаюсь в чем угодно?

— Инспектор Коссаба честолюбив, он хочет продвинуться по службе. Это вполне нормальное желание, — заметил Табук, разводя руками и с двусмысленной улыбкой на губах.

Сердце Коплана подскочило. На секунду он забыл про свою боль.

— Вы рискуете провести в тюрьме много лет, — продолжал суданский адвокат. — Если вы согласитесь, вас ждет интересная жизнь. Как вы можете колебаться?

— Я не колеблюсь, — ответил Коплан, — я размышляю. Мне бы хотелось знать, на что я соглашаюсь. Какая роль мне отводится?

Понимая, что почти выиграл партию, Табук встал и поправил очки на плоском носу.

— Только европейцы могут справляться с некоторыми деликатными делами, — объяснил он, подняв указательный палец. — Сегодня некоторым слаборазвитым странам отчаянно не хватает технических специалистов. Помощь белых, не работающих на колонизаторские страны, может быть полезной. Вы видите, что такой человек, как вы, может быть ценным сотрудником. О подробностях я с вами пока говорить не буду: задачи, которые вам придется выполнять, будут разнообразными и зависеть от обстоятельств. Но могу гарантировать, что вам будут хорошо платить. По-королевски. Ведь лучший способ приобрести верность работника — это поделиться с ним прибылью, верно? Коплан проворчал:

— Я не верю в чудеса — предпочитаю цифры. Оплата ниже двухсот фунтов в неделю странным образом снижает мои способности.

Табук улыбнулся.

— В принципе это кажется мне приемлемым условием, — заявил он.

Он взял портфель, сунул его под мышку и протянул заключенному руку.

— Я буду действовать быстро, — пообещал он. — Это дело на сорок восемь часов. Я позабочусь, чтобы вас больше не били: по крайней мере лицо у вас должно быть в полном порядке.

Коплан пожал негру руку, затем тот постучал в дверь, зовя надзирателя. Через тридцать секунд адвокат с важным видом вышел из камеры.

Коплан глубоко вздохнул, прикурил вторую сигарету от первой и лег на нары.

Впервые за несколько недель он спокойно смотрел в будущее.

На следующий день арестованному разрешили вымыться и побриться. Ему также выдали чистое белье, взятое из его вещей, ботинки и сигареты.

Врач, осмотрев начавшие зарубцовываться раны, оставил на месте мази, компрессы, вату и пластыри.

С этого времени Коплан проводил светлое время суток, ухаживая за собой, возвращая гибкость все еще больным мускулам.

Инспектор Коссаба больше не появлялся, но заключение продолжалось на два дня дольше, чем предполагал Омар Табук. Возможно, адвокат был так же хитер, как его европейские коллеги, и умышленно соврал, чтобы заставить своего клиента подождать.

Он пришел рано утром, слишком надушенный, с почти наголо выбритой головой и с веселой улыбкой.

— Я вас забираю, — заявил он, едва войдя. — Вы стали жертвой печальной ошибки. Как защитнику мне поручено передать вам извинения полиции.

— Подонки, — проскрипел Коплан, занимаясь последними приготовлениями. — Когда я могу получить мои вещи? Полагаю, что они конфискованы?

— Конечно, — подтвердил Табук, — но не беспокойтесь: все наверху. Ваши чемоданы уже грузят в мою машину. Что же касается ваших документов и бумажника...

Он открыл свой портфель, вынул из него названные вещи и вернул их владельцу.

— Проверьте деньги, — посоветовал он. — Двести девяносто фунтов.

Коплан, причесываясь, спросил с небрежным видом:

— Откуда вы знаете, что мое богатство равно этой сумме?

После почти незаметной паузы Табук уверил:

— Мне сообщил инспектор Коссаба.

— У меня такое впечатление, что вам сообщили очень многое, — рассеянно произнес Коплан, глядя на себя в зеркало.

Он надел легкий пиджак и положил паспорт и бумажник во внутренний карман, не проверив содержимое.

— Я к вашим услугам, — объявил он.

Следуя за адвокатом, он с облегчением перешагнул порог своей камеры, дверь которой надзиратель оставил открытой.

Они поднялись на первый этаж и вышли из здания.

На другой стороне улицы стояла машина с откинутым верхом и шофером в белой куртке.

— Черт! — восхитился Коплан. — У вас, кажется, богатые клиенты... Сколько в Хартуме жителей?

— Около ста тысяч, — ответил Табук, когда машина тронулась с места. — Вы знаете Средний Восток, месье Коплан?

— Немного, — ответил Франсис, ослепленный ярким светом, заливавшим улицы. — Во время службы в армии я бывал в Ливане и в Сирии, после войны ездил в Иран, где тайно закупил партию нефти. Это было во время остановки перерабатывающих заводов Абадана. Помните?

— Еще бы! — ответил Табук. — А кому вы должны были поставить ту нефть, если не секрет?

— Уже не помню... Единственное, что я знаю, — товар не дошел по назначению. Французские военные корабли перехватили груз в Мессине.

Адвокат разочарованно скривился.

— Не повезло, — заключил он. — В общем, не так уж плохо, что вы немного в курсе этих вопросов...

Машина выехала из Хартума и теперь мчалась вдоль правого берега Голубого Нила.

Коплан догадался, куда его везет адвокат.

Глава IV

Вскоре машина остановилась перед маленьким дворцом Махмудие. Омара Табука и Коплана проводили в комнату, где неделю назад произошла первая встреча Коплана с дельцом.

Заметно более радушный, Махмудие встал, чтобы встретить гостей. Он поприветствовал Коплана по-арабски, поднеся руку ко лбу, а потом к сердцу.

— Наша новая встреча была предписана свыше, — произнес он с тонкой двусмысленной улыбкой. — Прошу садиться...

Суданский адвокат, чувствовавший себя очень свободно, заговорил на гортанном языке, непонятном Франсису. Несомненно, он объяснял, при каких условиях смог добиться немедленного освобождения арестованного.

Йеменец коротко ответил ему, потом обратился к Коплану по-английски.

— В прошлую нашу встречу вы проявили очень большую сдержанность в отношении своего прошлого, месье Коплан, — заметил он, снова садясь на диван. — Это скромность, осторожность или робость?

Коплан посмотрел ему прямо в лицо.

— Откровенность — обоюдоострое оружие, — ответил он. — Я всегда остерегаюсь собеседника, пытающегося вызвать меня на откровенность.

— Сильный человек говорит мало, — согласился Махмудие, засунув руки в широкие рукава своего бурнуса. — Правда, если бы я точно знал, с кем имею дело, вы бы избежали больших неприятностей. Если бы не я, вы бы еще долго гнили в камере хартумской тюрьмы.

— Может быть, я бы туда даже не попал, — коварно подчеркнул Коплан.

— Это известно одному Аллаху, — ответил йеменец. — Но что бы вы ни думали, в мои намерения не входит брать вас к себе на службу. Вы не хотели бы создать себе состояние в Сирии?

Коплан подумал и произнес:

— Там или в любом другом месте...

Омар Табук вмешался в разговор и пересказал то, что Коплан поведал ему о своих прошлых пребываниях на Среднем Востоке. Это заинтересовало Махмудие, и он попросил подробности. Коплан сообщил их очень сдержанно, но счел нужным уточнить:

— В настоящее время я потерял там все связи. Куда мне предстоит отправиться?

— В Дамаск, — ответил Махмудие. — Временно, пока не войдете в курс ваших новых обязанностей.

— Какого рода поручения я буду выполнять? Йеменец уклончиво развел руками.

— Пока что мне неизвестно, — уверил он с совершенно естественным видом. — Однако я бы не послал вас туда, если бы не думал, что эта работа соответствует вашим способностям. Кроме того, если вы по-настоящему способный человек, то сможете разбогатеть довольно быстро. Мои сирийские друзья очень щедры...

— Я вам доверяю, — произнес Коплан с едва заметным ехидством.

Он взял свой бумажник, вынул из него двести фунтов и положил их на низкий столик перед собой.

— Полагаю, вы знакомы с Абдул Джабаром? — спросил он небрежно. — При случае верните ему это от моего имени. Что бы вы ни думали, я честен в делах.

— Я в этом убедился, — сказал Махмудие. — Именно поэтому вы сейчас находитесь здесь. Я постараюсь найти человека, чье имя вы назвали... Но вспомните позднее, что аналогичную сумму я уплатил Мелловану, чтобы он вел себя спокойно.

— Я всегда плачу свои долги, и проценты тоже, — уверил Франсис.

— Возьмите эти деньги. Считайте, что получили их на транспортные расходы в Дамаск. Желательно, чтобы вы прибыли в этот город как можно быстрее. Мэтр Табук проводит вас в посольство Египта, Иордании и Сирии для получения виз. Вы полетите самолетом линии Хартум — Каир — Амман — Дамаск.

— Хорошо. А потом?

— В Дамаске вы нанесете визит Зайеду Халати. Улица Халбуни, дом двадцать шесть. Он будет предупрежден о вашем приезде.

Коплан покинул суданскую столицу три дня спустя, не зайдя в «Гранд-отель». Египетский самолет, на котором он летел, приземлился в Дамаске утром следующего дня.

Поев прямо в аэропорту, Коплан взял такси, чтобы отправиться по адресу, данному йеменским коммерсантом.

Дамаск — большой город, стоящий у подножия Ливанских гор. Он выплеснулся далеко за крепостные стены, защищавшие старый город.

По улицам сирийской столицы ездят трамваи и автобусы. Население состоит из мусульман-суннитов, армян и курдов, одевающихся по-европейски или в свои традиционные национальные костюмы. Многочисленные мечети вздымают к прозрачному голубому небу свои квадратные или восьмигранные минареты, не такие, правда, изящные, как в Каире.

Такси въехало в новый квартал Салихие и покатило по великолепному бульвару, застроенному виллами с мраморными фасадами. Затем оно свернуло в одну из боковых улиц и, миновав посольство Саудовской Аравии, остановилось перед домом двадцать шесть.

Франсис оставил багаж в камере хранения аэропорта, не зная, придется ли ему искать себе жилье или оно для него уже приготовлено.

Он позвонил. Открыл ему слуга в феске, спросил его имя и пошел впереди него в дом.

Дом был меблирован в строго восточном стиле, с большим количеством ковров, искусно сработанных медных сосудов, бесценного старинного оружия и изящных столов с перламутровыми инкрустациями.

Коплана проводили в расположенный на втором этаже рабочий кабинет. Мужчина лет сорока, смуглый и черноглазый, поднял голову, оторвавшись от работы, и молча, пристально стал разглядывать Коплана.

Тот, не моргнув, выдержал этот пронзительный волевой взгляд, в котором горел огонек фанатизма.

Зайед Халати был тяжелым человеком, это чувствовалось сразу. Он заговорил на безупречном французском:

— Кажется, вы принесли рекомендательное письмо от Махмудие?

— Верно, — ответил Коплан, вынимая конверт из внутреннего кармана.

Он передал его сирийцу. Пробежав глазами записку, Халати снова посмотрел на гостя и сказал:

— Необходимо маленькое предварительное объяснение, месье Коплан. Поскольку нам придется работать вместе, вам лучше сразу узнать, что от вас требуется. Приказы, которые я отдаю, должны исполняться буквально; я не терплю возражений. Кроме того, для вас было бы крайне опасно разглашать кому бы то ни было содержание разговоров, ведущихся в этом кабинете.

— Я не болтлив, — ответил Коплан, — и знаю, что такое дисциплина. А теперь со всей откровенностью скажу вам, что не люблю, когда мне наступают на ноги. Я никогда не был лакеем.

Сириец задумчиво посмотрел на него, потом резко проговорил:

— Я обращаюсь с каждым так, как он того заслуживает. В какой гостинице вы остановились?

— Я приехал сразу сюда, к вам, и еще не снял номер.

— Хорошо. Тогда вы поселитесь в «Нью-Семирамис», но только на двое суток. Я объясню, в чем заключается ваше первое задание. Садитесь и курите, если хотите.

Халати встал и, подойдя к большому деревянному ящику, поднял его крышку. Там лежало много рулонов бумаги. Сириец взял один, помеченный буквой "И", развернул его.

Это была очень подробная карта Иордании. Чтобы не дать ей свернуться, Халати расстелил ее на столе, положив на углы различные предметы, потом обернулся к Коплану:

— Взгляните. Вам будет легче понять. Коплан внимательно склонился над картой.

— Смотрите: здесь, вблизи сирийской границы, находится городок Мафрак. Там стоит небольшой гарнизон, охраняющий два нефтепровода, сходящиеся к востоку от местечка. Один идет из Ирака, другой — из Саудовской Аравии. Они идут почти параллельно километров пятьдесят. Начальник гарнизона — поседевший на службе иорданский солдат старой школы.

Халати отошел от карты, предложил Коплану сесть.

— Вы отправитесь туда в качестве туриста. С вами будет одна молодая женщина. Официально вы остановитесь в Мафраке, чтобы посетить руины Умм-эль-Джемаля, найденные в самом углу, образуемом обоими нефтепроводами в месте, где они расходятся. Цель вашей миссии очень проста: нужно отвлечь военные патрули, ходящие вдоль нефтепроводов, с двух до четырех часов ночи с двадцать восьмого на двадцать девятое ноября.

Коплан озабоченно поджал нижнюю губу.

— Сегодня двадцать четвертое, — заметил он.

— Я знаю, — сухо перебил сириец, — но задача не такая уж сложная.

Он сел в кресло, уперся локтями в стол и соединил кончики пальцев.

— Я уверен, что в Мафраке действуют агенты военной контрразведки, следящие за капитаном. Скажем в скобках, что его зовут Саббах... Отношения между Сирией и Иорданией враждебные, и иорданские агенты насторожатся, если с капитаном встретится сирийский гражданин. Для француза это станет детской игрой, особенно если у него будет уважительная причина для встречи... и средство убеждения.

Халати замолчал. Коплан спросил:

— Что вы хотите сказать?

Жестокие губы сирийца искривила циничная улыбка.

— Саббах неподкупен, — сообщил он, — но имеет слабость к женщинам. Поэтому вы поедете с дамой.

Наступило молчание. Коплан рассматривал проблему со всех сторон.

— Что случится, если у меня не получится? — спросил он.

— Это было бы очень серьезно. На вашем месте я бы постарался, чтобы получилось. Так надежнее. И намного более выгодно для вашей последующей карьеры. Однако я не хочу выкручивать вам руки: если вы считаете, что это выше ваших сил, я поручу вам менее сложную работу. Управление грузовиком, например.

— Хорошо, — ответил Коплан. — Я постараюсь. Но мне нужно как можно больше сведений об этом гарнизоне.

— Секунду, — заметил Халати. — Сначала я должен рассказать вам о вашей спутнице. Вы должны крепко держать ее в руках, поскольку она может воспользоваться поездкой, чтобы попытаться удрать.

Коплан поднял брови.

— Да, — продолжил сириец деловым тоном. — В моем распоряжении большая группа девушек — все родом из Европы, — которые подписали контракт на работу танцовщицами на Ближнем Востоке. После стажировки в одном кабаре Бейрута, как и предусматривалось в контракте, их отправили в другие места, где теперь они занимаются гораздо более простым ремеслом. Большинство возражает, но это ничего не значит: их быстро вразумляют. Если они оказываются чересчур упрямыми, их отдают на одну ночь десятку бедуинов. После этого они уже не рыпаются. Та, которая поедет с вами, прошла через этот опыт и укрощена; но, оказавшись почти на свободе, она может задумать побег. Вы отвечаете передо мной за ее возвращение в Дамаск, поскольку у этой малышки есть талант... Впрочем, вы в этом скоро убедитесь сами: она будет выдавать себя за вашу жену.

Коплан постучал кончиком сигареты по ногтю и сунул ее в угол рта.

— Хм... — буркнул он. — И когда же я получу это секретное оружие?

— Немедленно, — ответил Халати. — Вы должны приехать в отель «Нью-Семирамис» парой, как будто прилетели в Дамаск вместе.

Он ударил в гонг, чтобы позвать слугу. Тот бесшумно вошел в кабинет, и сириец отдал ему приказание по-арабски. Поклонившись, слуга вышел.

— Пока она собирается, я улажу с вами несколько второстепенных моментов, — вновь заговорил Халати по-французски. — Отсюда до Мафрака всего несколько часов езды на поезде, если не будет задержек на границе. Возьмите минимум багажа.

Он продолжал сообщать необходимые сведения об иорданском городке и способах войти в контакт с капитаном Саббахом.

Его речь, прерываемая время от времени вопросами Коплана, внезапно оборвалась, когда слуга появился снова в сопровождении элегантной молодой женщины с недовольным лицом.

Она бросила на Коплана быстрый взгляд и стала ждать, пока к ней обратится Халати.

— Представляю тебе твоего соотечественника, — произнес он с плохо скрытой иронией. — Ты станешь его партнершей и будешь его слушаться, да?

В голубых глазах молодой женщины мелькнул огонек интереса и сразу же погас. За долгие недели она привыкла беспрекословно подчиняться приказам и капризам Халати. Она устало пожала плечами и покорно согласилась.

— Мадемуазель Клодин Серве, танцовщица, — представил ее Халати своему гостю. — Пустая голова, но восхитительное тело.

Коплан был невозмутим, хотя в глубине души был вынужден признать, что у этой девушки было все необходимое, чтобы покорить мужчину.

Блондинка с нежной кожей, прекрасным цветом лица и высокой красивой грудью. Лицо, правда, было немного усталое, но обладало тем таинственным шармом, который вызывает неприязнь других женщин и сразу радует мужчин. Ее тонкая талия, какую можно встретить только у парижанок, очень гармонично переходила в бедра, еще не совсем развившиеся. Что касается ног, то достаточно было увидеть их от лодыжки до колена, чтобы догадаться, что выше они еще восхитительнее.

Ноги были обтянуты изысканного цвета чулками, и это делало их еще более соблазнительными. Несомненно, Клодин Серве была первоклассной приманкой. Если капитан Саббах устоит перед ней, значит, в его жилах течет не кровь.

Коплан вяло пожал девушке руку.

Халати внимательно рассматривал пару. Довольный, он заявил:

— Вы можете стать хорошей командой. Вы неплохо смотритесь вдвоем.

Затем он обратился к Коплану:

— Возвращайтесь из Иордании утром двадцать девятого, но ко мне приходите, только когда стемнеет. Надеюсь, все пройдет хорошо.

Были оговорены последние детали; около половины двенадцатого Коплан и Клодин вышли на улицу, более смущенные, чем хотели показать.

— Меня зовут Франсис, — сказал он, оглядываясь в поисках такси. — Будет лучше, если мы сразу перейдем на «ты». Это более естественно.

— Еще бы, — ответила она с тягучим произношением уроженки парижского предместья. — Что это за махинация? Ты работаешь на этих парней?

Он повел ее к бульвару, не глядя на нее.

— Я работаю на кого угодно, лишь бы мне платили, — непринужденно ответил он. — А потом, у меня аллергия на вопросы. Если хочешь, чтобы мы поладили, спокойно делай свою работу и не нервируй меня.

— Ладно, — ответила она, насупившись. — Тебе виднее. Я приняла тебя за другого.

Наконец они нашли такси. До аэропорта доехали меньше чем за десять минут. Коплан, заплатив за хранение багажа, отнес его в машину и велел шоферу ехать в отель «Нью-Семирамис».

По дороге Клодин все же нарушила молчание:

— Я бы все-таки хотела, чтобы ты мне сказал, что это за комедия... Зайед Халати держит меня взаперти в своем гареме целых шесть недель, а потом отправляет в поездку вместе с тобой. Ты меня купил или что?

Коплан понял, что ей совершенно ничего не известно. Он бы предпочел, чтобы сириец сам рассказал ей о роли, которую она должна сыграть.

— Мы с тобой коллеги, — объяснил он, повернувшись к ней. — Для всех мы женаты. Мы поедем туристами в Иорданию и остановимся в Мафраке. Там тебе придется соблазнить одного парня, возможно, переспать с ним. Об остальном не беспокойся.

Такси обогнуло вокзал, проехало по проспекту до моста Виктория и наконец остановилось перед одним из четырех самых лучших Отелей столицы.

— А теперь, — предупредил Коплан сквозь зубы, — будь благоразумна и внимательна: поскольку ты считаешься моей благоверной, веди себя прилично и с достоинством.

— Пошел ты... — прошептала она тем же тоном.

Но когда он вышел из такси и подал ей руку, чтобы помочь выйти, она поставила ногу с таким изяществом, что ее одобрила бы даже знатная дама. Она посмотрела сквозь портье, как будто он был прозрачным, и громко сказала:

— Как жаль, дорогой, что мы не сможем пробыть в Дамаске дольше. Какая восхитительная обстановка для медового месяца!

Он взял ее под руку. Когда они входили в роскошный холл, он шепнул ей:

— Очень хорошо, но не переигрывай.

Они подошли к стойке. За ними следовал носильщик с их чемоданами, взятыми из такси.

Коплан поговорил несколько минут с администратором, потом решил взять номер на пятом этаже. Узнав время отправления поезда на Амман, он попросил разбудить их завтра в семь утра.

Вместе с молодой женщиной он поднялся на лифте и вошел в их номер. Комната была огромной; номер дополняла просторная ванная.

Когда дверь за ними закрылась, Коплан и Клодин озабоченно посмотрели друг на друга. Эта вынужденная близость, к которой их не подготовили, застала обоих врасплох.

Чтобы скрыть легкое чувство смущения, Клодин спросила:

— А почему нужно, чтобы я опутала этого типа из Мафрака? У него много денег?

Франсис почесал за ухом.

— Не очень, — ответил он. — Это военный. Она нахмурила брови.

— Военный? А что в нем особенного?

— В нем? Ничего... Его главное достоинство в том, что он охраняет участок территории, по которому проходят нефтепроводы.

Глава V

Они пообедали вместе в ресторане отеля, погуляли по Дамаску и, как полагается туристам, осмотрели мечеть Омейадов, дворец Азем и базар в центре старого города.

По молчаливому согласию они не вспоминали о предстоящей поездке в Мафрак и мало-помалу между ними возникло ворчливое товарищество.

Вечером, когда они остались одни в номере отеля, нерешительность медленно погасила разговор.

— Слушай, — сказал наконец Франсис, — не будем продолжать игру в аббата и цветочницу. Давай разденемся и ляжем в постель. Мне хочется спать.

Она нерешительно посмотрела на Коплана. Не то чтобы она отказалась в который раз уже отдать свое тело объятиям, если бы это пришлось сделать. Просто она не верила в его искренность.

Не обращая на нее внимания, он снял пиджак и расстегнул рубашку, одним движением освободил торс.

Клодин увидела страшные фиолетовые полосы на его груди и спине и уставилась на него расширившимися глазами.

— Господи, — пораженно прошептала она. — Что с тобой сделали?

— Воспоминания о Судане, — ответил он, беря из чемодана коробку с зубным порошком.

По-прежнему ошеломленная, она подошла к нему и осторожно погладила больную кожу кончиками пальцев.

— Тебе больно? — спросила она со сжавшимся при виде свежих шрамов сердцем.

— Сейчас нет. Только ночью. Иногда. Он прошел в ванную и включил душ.

Клодин подошла к открытому окну, чтобы посмотреть на улицу.

Странный спутник начинал серьезно ее занимать. Она различила в нем противоречивые наклонности. Может быть, он был бандитом, проходимцем, авантюристом, способным на крайнюю жестокость. Однако в нем было что-то глубоко человечное. Ей бы очень хотелось, чтобы он почувствовал к ней симпатию.

Он вернулся в комнату, одетый в пижаму.

— Ты что, — удивился он, — не хочешь отдохнуть? Она быстро обернулась, как будто он застал ее за чем-то нехорошим.

— О, я замечталась, — прошептала она с полной горечи улыбкой.

Подавив вздох, она расстегнула пуговицы блузки. Она выглядела бы нелепо, если бы показала, что чувствует что-то вроде стыдливости. Решительным движением она сняла блузку, юбку и комбинацию.

Коплан, не обращавший на нее внимания, закурил последнюю за день сигарету; он откинул покрывало на широченной кровати, освещенной двумя бра.

Франсис посмотрел на Клодин без всякого интереса, когда она снимала второй чулок.

— Если я начну храпеть, толкни меня, — посоветовал он, прежде чем лечь на ослепительную простыню.

Ему понадобилось усилие воли, чтобы отвести взгляд от почти обнаженной молодой женщины, чья открытая грудь предстала теперь во всем своем великолепии. Он мимолетно увидел ее изящные бедра, прикрытые черным кружевным поясом для чулок. И это окончательно прогнало сон.

Клодин прошла в ванную.

Франсис уткнулся головой в подушку, устроился поудобнее и решительно закрыл глаза.

Хотя он не остался равнодушным к прелестям Клодин, ему было противно начинать любовные игры в таких условиях. Возможно, это было идиотизмом, но главным препятствием являлось то, что Клодин была проституткой, а он не хотел обращаться с ней как с таковой.

Коплан погасил одно бра, дернув за шнурок, но оставил включенным второе, освещавшее вторую подушку.

Он постарается настроить свои мысли на Зайеда Халати и капитана Саббаха. Ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое... Нефтепроводы...

Наконец Клодин легла, и волнующий запах ее духов атаковал его, как коварное приглашение. Гибкие движения совсем близкого прекрасного женского тела нервировали его.

— Ты спишь? — спросила она, лежа на спине, положив руки за голову.

— Нет, — ответил он, лежа к ней спиной.

— Ты не женат?

— Нет.

Молчание. Второе бра погасло, и комната погрузилась во мрак.

— Сколько времени будет продолжаться наш туфтовый брак?

— До двадцать девятого.

— А потом?

— Потом? Полагаю, что мы разойдемся каждый в свою сторону. Это зависит от Халати.

Снова молчание.

— Ты на меня дуешься? — спросила она шепотом.

— Нет. Почему ты так решила?

— Ты не разговорчив.

— Я хочу спать.

Она пошевелилась, почти коснувшись бедром ноги Коплана.

— Ты не будешь возражать, если я положу голову тебе на плечо?

Он решительно вздохнул.

— Нет, — сказал он, неподвижный как камень. — Ложись, как хочешь, только перестань вертеться.

Ее светлые волосы легли на затылок Франсиса, и она свернулась калачиком, не касаясь его спины.

— Какие мерзавцы тебя избили? — спросила она еле слышно.

— Легавые.

Он закрыл глаза, но заснул только через час.

Звонок телефона вырвал его из блаженного забытья. Клодин открыла глаза одновременно с ним. Они посмотрели друг на друга с сосредоточенной серьезностью людей, чей мозг еще затуманен.

— Сними трубку, — прошептала молодая женщина. Он протянул руку, поднес трубку к уху и пробормотал слова благодарности. Его мысли разом прояснились. Он отбросил простыню, сел и спустил ноги на ковер.

— В путь, — произнес он вслух, чтобы придать себе мужества. — Поезд отходит через час с четвертью.

Клодин зевнула, с наслаждением потянулась, изогнувшись. Ее грудь натянула прозрачную ткань ночной нейлоновой рубашки и обрисовалась с дерзкой четкостью.

Коплан, направлявшийся в ванную, не смог не бросить взгляд на свою спутницу. Он был доволен собой. Мужчина, не способный справляться со своими чувствами, — погибший человек.

Капитан Саббах проверит это на себе.

После бесконечно долгой поездки — поезд останавливался на каждой станции — Коплан и Клодин около четырех часов дня вышли в маленьком иорданском городке Мафрак. Неся чемодан, Коплан пошел по улочкам, ища маленькую гостиницу, адрес которой дал ему Халати. Клодин, шедшая рядом с ним, производила сенсацию.

Европейских туристов в Мафраке было мало. Последние годы они почти совсем перестали ездить в эту страну, охваченную внутренними раздорами и подвергавшуюся угрозам со всех сторон.

Иордания переживала тяжелый период. Эта маленькая страна, получившая от англичан автономию, не находила мира. Три противоположные силы постоянно оказывали на нее давление: чрезвычайно амбициозная Сирия, поддерживаемая Советами; Саудовская Аравия — яростный враг Хашимитской династии, царствующей в Иордании и Ираке; наконец, Израиль — пария Среднего Востока.

Коплан отклонил многочисленные предложения услуг носильщиков, гидов и переводчиков. По пути он заметил несколько гаражей, где машины сдавались напрокат для экскурсий и поездок по стране.

Утомленные дорогой, мокрые от пота, Франсис и его спутница были рады оказаться в прохладе весьма невзрачной комнаты. Они дали себе два часа отдыха, что возвратило им силы, затем приступили к туалету.

Немного взволнованная Клодин вдруг спросила:

— А как я должна взяться за тою капитана? Знаешь, я не говорю ни по-арабски, ни по-английски.

— Не ломай себе голову, — раздраженно ответил Коплан.

Он надел легкий пиджак, переложил бумажник и паспорт во внутренние карманы. Теперь рубцы начали чесаться.

Поджав губы, Клодин закончила свой туалет. Одетая в легкое платье без претензий, но облегавшее ее как перчатка, она была еще привлекательней, чем накануне.

Перед уходом Коплан бросил взгляд на заметки, сделанные у Халати. Он вспомнил некоторые детали, мельчайшие подробности, которые сириец сообщил о личности Саббаха.

— Пошли, — сказал он ей менее ворчливым тоном. Они вышли; Клодин с самым естественным видом взяла его под руку. Через пятьдесят метров они увидели гараж и вошли в него.

Коплан с большим трудом смог нанять на вечер машину с шофером по разумной цене. Хозяин, изъяснявшийся на смешанном жаргоне, в котором английские слова были в явном меньшинстве, наконец понял, что машина должна отвезти двух туристов в военный лагерь в двух километрах к северу от города. Он отдал громкие инструкции здоровяку шоферу подозрительного вида, одетого, как кочевник — в длинное белое платье, спускавшееся до пят, и с сероватым платком на голове, который удерживался красным обручем.

Они сели в машину — старый синий «воксхолл», — и она поехала к перекрестку, где ответвляется шоссе, идущее через пустыню на Багдад.

— Вообще-то мы намереваемся посетить руины Умм-эль-Джемаля, — сказал Франсис, показывая польцем на восток. — Видишь, два нефтепровода идут вдоль этой дороги, но отсюда можно видеть только один, а второй уходит на северо-запад примерно в десяти километрах за руинами.

Клодин из вежливости посмотрела в окно и увидела толстую стальную змею.

— Какая связь между мной, тем офицером и этой трубой? — спросила она.

— Узнаем утром двадцать девятого, — уклончиво ответил он.

Машина ехала вдоль заграждения из колючей проволоки. Внутри заграждения были разбросаны палатки и несколько бараков. На мачте развевался иорданский флаг.

Машина подъехала к воротам, которые охранял часовой в полевой форме и с покрывалом на голове, удерживаемым двумя параллельными жгутами. Солдаты с автоматами на груди стояли неподвижно.

Такси остановилось. Шофер окликнул ближайшего солдата и объяснил ему по-арабски, что привез двух иностранцев, желающих встретиться с капитаном Саббахом. Хмурый часовой заглянул в машину. В его бархатных глазах блеснул огонек, когда он увидел Клодин, но лицо осталось суровым. Убедившись, что приехавшие не имеют фотоаппаратов, он громко свистнул.

Из лагеря прибыл дежурный. Часовой в двух словах объяснил ему, в чем дело.

Тем временем, предвидябесконечные переговоры, Коплан и Клодин вышли из машины. Солнце заходило, окрашивая небо в красноватый цвет. На этом плато, расположенном на высоте в тысячу метров, воздух был кристально чист.

Пять минут спустя дежурный вернулся с инструкциями, и часовой знаками объяснил приезжим, что они могут вернуться в машину; затем он сказал шоферу, что автомобиль может проехать в лагерь. Дежурный сел рядом с водителем.

По разбитой дороге такси, переваливаясь, подъехало к одному из бараков и остановилось перед широко открытой двустворчатой дверью. На пороге стоял офицер.

Он поприветствовал гостей, коснувшись рукой лба, а потом сердца. Потом он протянул Коплану руку и представился по-английски:

— Капитан Саббах... Добро пожаловать.

Это был мужчина лет пятидесяти, худой как палка, с лицом, выдубленным ветрами пустыни, безбородый, с тонким властным ртом. У него был потухший взгляд человека, который, устав служить в дальнем гарнизоне, что равнозначно ссылке, смирился с тем, что закончит службу в том же звании. Хотя коран и запрещает употребление алкоголя, Саббах унаследовал от английских инструкторов серьезную склонность к виски. Это было заметно по большим мешкам у него под глазами.

— Добрый вечер, капитан, — ответил Коплан. — Представляю вам мою жену...

Клодин томно протянула руку, которую офицер почтительно взял.

— Я очарован, мадам, — заявил он с внезапно пересохшим горлом.

Затем, оробев, он решил проводить гостей в свой кабинет.

— Туристы крайне редко бывают у меня, — сказал он извиняющимся тоном, предлагая им жалкие стулья. — Итак, чем могу быть полезен?

— Приехав сюда, мы имели две цели, — произнес Коплан. — Первая — передать привет вам от майора Баки Нагиба, с которым мы познакомились в Дамаске.

— Да? — переспросил приятно удивленный офицер. — Я не видел его уже семь лет.

По его лицу пробежала меланхолическая тень, и он продолжил:

— Как у него дела?

— Хорошо, — ответил Коплан. — Переоснащение армии идет ускоренными темпами. Благодаря этому продвижение по службе тоже ускорилось, что всегда приятно для солдата.

Саббах помрачнел.

— Да, — вздохнул он, незаметно бросая взгляд на ноги Клодин. — Сирийским офицерам везет, а мне...

Он облокотился на стол, наклонился вперед и добавил более тихим голосом:

— ... я пять лет служил под началом Глубб паши. В глазах молодых фанатичных офицеров это большой недостаток. Как вы знаете, в королевстве сотрясаются основы.

Он равнодушно махнул рукой, как бы отгоняя грустные мысли, а потом бросил:

— А какова ваша вторая цель?

Коплан секунду смотрел на Клодин нежным взглядом.

— Вторая — просьба, которая может показаться вам странной, — ответил он. — Представьте себе, моя жена хотела бы получить небольшой эскорт, чтобы осмотреть руины Умм-эль-Джемаля... Она боится отправляться со мной в этот пустынный район, поскольку население настроено против европейцев.

Губы капитана раздвинула улыбка, и на загорелом лице сверкнули белые зубы.

— Хотя ее опасения безосновательны, я вполне могу исполнить это желание, — произнес он, разглядывая молодую женщину уже с большей смелостью.

— Она не понимает по-английски, — предупредил Коплан.

— О... мне... очень... жаль... — сказал Саббах на французском.

Клодин как будто проснулась. Ее глаза встретились с черными глазами капитана, и она оживилась.

— Так вы говорите по-французски? — восхищенно воскликнула она.

— Очень-очень мало, — пробормотал офицер с сильным английским акцентом.

Он прикусил губу и снова обратился к Коплану:

— Когда вы хотите совершить эту экскурсию?

— Завтра или послезавтра. Но, скорее всего, вы ведь не сможете оторвать несколько человек от обычных обязанностей? Я бы не хотел злоупотреблять вашей любезностью.

Саббах поднял обе руки ладонями вверх.

— В этом нет ничего страшного, — уверил он. — К тому же руины Умм-эль-Джемаля находятся на обычном пути моих патрулей. Можно просто сдвинуть время одного из них. Скажите мне, в какое время вы хотите туда отправиться.

— Что вы посоветуете?

— В это время года — рано утром или после шести часов вечера.

Коплан повернулся к Клодин, перевел ей последние фразы капитана и спросил:

— Когда тебе больше нравится? Утром или вечером?

Она чуть не сказала, что ей на это наплевать, но, насторожившись под внимательным взглядом иорданца, решила:

— Вечером. Например, завтра. Офицер кивнул, показывая, что понял.

— Я буду ждать вас здесь в половине шестого... Или нет: я пришлю за вами в гостиницу джип.

— Ваша доброта меня смущает, — заявил Коплан. — Вы окажете нам удовольствие, поужинав с нами сегодня вечером?

Седеющие брови капитана сдвинулись. Он посмотрел на свои наручные часы, потом расписание дежурств, висевшее на стене.

— Думаю, это возможно. Но я прошу вас извинить меня за короткую отлучку. Мне нужно отдать приказы моим офицерам.

— Прошу вас, — ответил Коплан.

Капитан встал, вышел из кабинета и закрыл дверь. Быстрым гибким движением Коплан вскочил со стула, чтобы рассмотреть различные таблицы с расписаниями, графиками и порядком передвижения подразделений.

— Что ты делаешь? — прошептала встревоженная Клодин.

Повелительным жестом он заставил ее замолчать.

Глава VI

Коплан сразу убедился в бесполезности своей попытки: для непосвященного, тем более иностранца, эти таблицы были абсолютно непонятны.

Маршрута подразделений охраны нигде не было.

Военная карта северной части Иордании содержала мельчайшие географические детали, но на ней не было и следа путей передвижения патрулей.

Разочарованный Коплан сел рядом с Клодин и сказал нормальным голосом:

— Капитан очень любезен... Но, кажется, жизнь в этой глуши невеселая.

Клодин поняла, что он хочет просто обменяться с ней несколькими банальными фразами, чтобы создать видимость нормального разговора супругов. Она легко включилась в игру, и они болтали до возвращения офицера.

— Ну вот, — сказал Саббах, — теперь я могу ехать со спокойной совестью.

Пара встала и по знаку капитана направилась к двери. Коплан услышал, что в одном из соседних помещений работает радиоприемник. Через треск и помехи гортанные голоса обменивались репликами.

— У нас есть телефонная связь, — сообщил Саббах, вышедший вместе с гостями на улицу. — Это самое современное, что есть в лагере.

Втроем они разместились на заднем сиденье «воксхолла». Клодин оказалась между мужчинами. Машина покатила к воротам.

Они проехали мимо маленькой колонны из трех вездеходов, в которых сидели солдаты в полевой форме. Саббах посмотрел на часы.

— Это взвод, вернувшийся с западного участка, — сказал он.

Выехав на дорогу, «воксхолл» набрал скорость.

— Обычно вы очень заняты? — обратился Коплан к иорданцу.

— Еще как! Мой пост не синекура. Часть выполняет здесь задачи, которые в других странах ложатся на гражданскую администрацию. Теоретически мой гарнизон прикрывает сто километров границы. А фактически мы выполняем полицейские функции на обширной территории: охраняем нефтепровод, участвуем в ликвидации стихийных бедствий и так далее.

Саббах был рад возможности поговорить о хорошо знакомых вещах. Это отвлекало от магнетизма, исходившего от прижатой к нему молодой женщины.

— Бывают у вас инциденты? — спросил Франсис.

— Знаете, политическая напряженность создает немало проблем.

Вскоре машина подъехала к первым домам Мафрака.

— Доверяю вам выбор ресторана, — сказал Коплан. — Мы не очень хорошо знаем возможности города.

Капитан насмешливо поморщился.

— Я тоже, — признался он. — Боюсь, они очень скудны.

Однако после секундного раздумья он обратился к шоферу и назвал адрес. Повернувшись к Клодин, он произнес по-французски:

— Иорданская кухня не очень хороша... Смесь английской кухни с арабской.

— Я обожаю экзотические блюда! — бойко соврала она. — Это будет чудесно.

Действительность разрушила иллюзии. Блюда были едва съедобными. Компромисс между двумя противоположными гастрономическими концепциями сделал меню весьма причудливым.

Однако ужин привел к желаемому результату. Капитан с огромным трудом скрывал свои чувства к молодой женщине. Ей совершенно не пришлось усиливать его желание тонкими маневрами: Саббах пожирал ее глазами, а в отношении Коплана проявлял немного натянутую любезность.

Около полуночи Саббах с сожалением расстался со своими друзьями перед их гостиницей. Прощание несколько затянулось. Наконец капитан решил вернуться в свой лагерь.

— Уф, — сказала Клодин, когда вместе с Фрэнсисом вошла в их номер. — Я думала, он никогда не уйдет. Тебе не кажется, что он клюнул?

Коплан закрыл дверь, задвинул щеколду, потом снял пиджак и повесил его на спинку стула, после чего закурил сигарету, так и не ответив.

— Ты что, оглох? — спросила Клодин с ноткой раздражения.

— Нет. Стараюсь решить одну проблему.

— Самое время! Поможешь мне расстегнуть платье? Он встал у нее за спиной, приподнял локоны, чтобы найти застежку. Затем он расстегнул «молнию».

— Готово, — сказал он, отступая.

Она со спокойным бесстыдством стянула платье через голову. Комбинации на ней не было.

В трусиках, чулках и туфлях она прошлась по комнате, остановилась перед зеркалом, вытерла свои накрашенные губы бумажной салфеткой.

— В чем заключается проблема? — спросила она, изучая свое лицо в зеркале.

Стоя на высоких каблуках, слегка наклонившись вперед, она представляла собой очень соблазнительное зрелище.

— Скажи, — обратился к ней Коплан, — тебе очень трудно надеть халат? Здесь ты не у Халати.

Она обернулась с искаженным лицом.

— Я ведь не заставляю тебя смотреть на меня, правда? Зачем ты меня привез? Чтобы я переспала с тем военным. И у тебя еще хватает наглости делать мне замечания?

— Э! Спокойнее, — добродушно произнес он. — Какая муха тебя укусила?

Ее трясло от возмущения, но грусть, казалось, брала верх над гневом; ее лицо дрожало, как будто она собиралась расплакаться.

— За кого ты меня принимаешь? — горячо упрекнула она. — С того момента как мы познакомились, у тебя не нашлось для меня ни единого доброго слова. Ты едва отвечаешь, когда я обращаюсь к тебе. А ведь мы могли поладить. Ты показался мне симпатичным. Но ты видишь во мне уличную девку, всего лишь уличную девку...

Ее голос сломался, из глаз брызнули слезы. Она пробежала по комнате, бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку, обхватив голову руками. Но из ее горла не вырвалось ни одного всхлипа.

Коплан спокойно погасил сигарету.

Он подошел к молодой женщине, сел рядом с ней и погладил ее плечо.

— Послушай, малышка, — шепнул он. — Это будет самой противной штукой, которая может с нами случиться, если мы привяжемся друг к другу, понимаешь? Между двумя одинокими неприкаянными людьми, вроде нас, это почти неизбежно. Поэтому я и сохраняю дистанцию. Через несколько дней, закончив эту работу, мы расстанемся. И что тогда?

Он чувствовал, как подрагивает под его пальцами полное жизни нежное тело, и изо всех сил сопротивлялся желанию продолжить ласку.

Клодин тяжело вздохнула, потом повернулась и посмотрела на Коплана влажными глазами.

— Вот именно, — произнесла она слабым голосом. — Мы знаем, что это продлится недолго. Так не надо портить эти несколько дней. Мы можем стать хотя бы друзьями.

Озабоченно нахмурив лоб, Коплан пожал плечами.

— Знаешь, в подобных случаях трудно оставаться просто друзьями. Это быстро переходит... А потом, ты воображаешь, я бы спокойно думал о том, что ты проведешь ночь с Саббахом, если бы полюбил тебя?

Она приподнялась на локте. В ее голубых глазах появилась нежность.

— Вот видишь, — сказала она, — ты можешь быть милым. Со мной уже давно никто так не говорил. Ты совсем не такой, как остальные.

— Вот еще! — язвительно отозвался он, укрывая Клодин простыней до подбородка. — Я не смешиваю дела и чувства, вот и все. В остальном...

— Нет, — задумчиво проговорила она. — Не знаю, что ты скрываешь и почему хочешь выглядеть грубым, но я вижу тебя таким, каков ты есть. И я сделаю все, что угодно, лишь бы ты полюбил меня. Хотя бы немного.

Он по-братски потрепал ее по щеке и прищурил глаза.

— Тогда не искушай меня; не расхаживай в соблазнительном виде. Не напоминай мне каждую секунду, что побывала у Халати. Это меня расстраивает.

Он дружески поцеловал ее за ухом. Вдруг он встал, сунул руки в карманы и резко изменил тон:

— Завтра, во время посещения Умм-эль-Джемаля, ты разогреешь капитана до такой степени, чтобы он совсем потерял голову. Раскалишь его добела, убедишь, что мечтой твоей жизни всегда было стать рабыней воина пустыни; будешь только незаметно строить глазки и слегка касаться его. Но лишь в необходимых дозах, чтобы все выглядело серьезно. Если он очень сильно прижмет тебя, отодвигайся, покраснев. Нужно, чтобы к возвращению в лагерь он горел. Усекла?

— Я все сделаю наилучшим образом, — пообещала она покорно, хотя и разочарованно.

— Я устрою так, чтобы оставить вас вдвоем раза два-три на довольно большое время. Он в любом случае не изнасилует тебя в руинах. Особенно если ты дашь ему понять, что будешь рада встретиться с ним тет-а-тет.

Он перестал ходить по комнате, начал снимать рубашку.

Потом встал перед умывальником, открыл холодную воду и плеснул ее себе на лицо и шею. Схватил полотенце и энергично вытерся.

Клодин разделась под покрывалом.

Ее трусики, пояс, чулки и туфли упали на пол.

— Я могу сегодня спать у тебя на плече? — спросила она. Он взял одну из подушек и бросил ее на ковер возле постели.

— Этой ночью нет, — сухо ответил он. — И в следующую тоже.

Экскурсия в развалины старинного христианского города, от которого остались только куски стен, несколько арок и разбитые колоннады, прошла именно так, как надеялся Коплан.

Обещанный капитаном эскорт был очень невелик: он сам да два солдата, которых на время осмотра оставили у крепостной стены.

Затем Коплан и Клодин снова поужинали с иорданским офицером, и Коплан заметил, что Саббах вцепился в крючок всеми зубами.

Прежде чем Саббах вернулся в лагерь, Франсис горячо поблагодарил его.

— Послезавтра мы возвращаемся в Дамаск, — сообщил он, — но, может быть, мы выкроим время угостить вас последним стаканчиком. Я могу позвонить вам в лагерь?

— Конечно, — быстро ответил офицер. — Номер шестьсот семьдесят восемь — телефонист Мафрака понимает английский.

Он бросил из-под век вопросительный взгляд на Клодин. Молодая женщина незаметно взмахнула ресницами в знак согласия.

Наконец Саббах ушел, а Коплан и Клодин поднялись в свой номер, довольные тем, что могут стать самими собой и прекратить комедию, продолжавшуюся почти семь часов.

— Ты хорошо поработала, — сказал Франсис, обняв свою спутницу за плечи. — В некоторые моменты мне казалось, что наш друг взорвется. Теперь он созрел...

Она мягко высвободилась, подошла к зеркалу и сняла клипсы, украшавшие ее уши.

— Не так уж и трудно играть соблазнительницу, — заявила она с презрительной улыбкой в уголках губ. — Если хочешь знать мое мнение, я недовольна. Какую гадость ты готовишь этому бедняге?

Лицо Коплана насупилось.

— Не собираешься ли ты пожалеть его? — сказал он.

— Почему бы нет? В конце концов, это могло бы облегчить мне работу.

Он посмотрел на отражение Клодин в зеркале и сделал к ней три шага. Взяв молодую женщину за талию, он заставил ее повернуться. Глядя ей в глаза, сказал сдерживаемым голосом:

— Если я просил тебя раскалить его добела, то именно для того, чтобы избавить тебя от неприятной работы, намеченной Халати.

Удивленная как его жестом, так и утверждением, Клодин отступила.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что достаточно было, чтобы ты влюбила его в себя до безумия. Остальное я беру на себя.

Он отпустил ее, повернулся спиной и закончил:

— Теперь у тебя есть дополнительная причина пожалеть принца пустыни.

Пока он развязывал галстук, Клодин смотрела на него, затем подошла к нему и взяла за руку.

— Ты... немного ревновал?

— Шиш! — буркнул он. — Просто я нашел лучший способ.

Он решительно взял свою подушку и бросил ее на пол с намерением провести ночь на коврике.

Около одиннадцати часов вечера двадцать восьмого к капитану Саббаху прибежал дежурный.

Сильно взволнованный солдат объявил, что загорелся склад возле вокзала. Фляги с маслом, стоявшие на земле, взрываются одна за другой.

Саббах бросился в свой штаб.

Лагерь был поднят по тревоге. В темноте звучали свистки, воздух наполнил рев моторов.

В барак прибежали лейтенант и два сержанта. Саббах выяснял расположение своих людей и подсчитывал средства, которые мог немедленно бросить на помощь.

Короткими отрывистыми фразами он изложил ситуацию своим подчиненным и отдал им приказы. Главное было ограничить очаг огня, чтобы он не перекинулся на дома города.

Несколько минут спустя, включив фары, моторизованное подразделение на полной скорости помчалось к вокзалу Мафрака.

Одновременно по радио предупредили взводы, патрулировавшие к западу от местечка, и приказали им срочно отправиться к вокзалу. Не был оголен только сектор обоих нефтепроводов. Район, включавший в себя шоссе на Багдад, сирийскую границу, железнодорожный путь и насосную станцию, как и обычно, оставался под охраной трех взводов.

Саббах все время был в своем кабинете. Включенный громкоговоритель соединял кабинет с радиостанцией, установленной в соседнем бараке, и капитан был в курсе развития ситуации.

В половине первого ночи, несмотря на энергичные усилия солдат и части населения, пожар все еще бушевал и по-прежнему угрожал зданию вокзала.

Нервничая, капитан принял решение мобилизовать подкрепление. Он отправил в город всех имевшихся у него людей на двух грузовиках.

Без четверти час зазвонил телефон, стоявший у него на столе. Офицер быстро снял трубку.

— Капитан, — сказал ему встревоженным голосом Коплан, — вы должны мне помочь. Пропала моя жена.

— Что? — крикнул иорданец. — Это невероятно! Когда?

— Примерно в половине двенадцатого... Мы пошли смотреть на пожар, и я потерял ее в толпе. Я пошел в гостиницу, надеясь, что она вернулась туда, но ее нет. Я теперь не нахожу себе места. С ней наверняка что-то случилось.

Саббах сжал кулак. Такая привлекательная женщина одна, без защиты, на улицах Мафрака подвергалась огромному риску. Как знать, может быть, ее уже похитили бедуины-кочевники.

Кровь офицера застыла.

— Почему вы так долго ждали, прежде чем предупредить меня? — в ярости закричал он. — Если немедленно не установлю вокруг города оцепление, вы никогда не увидите вашу жену!

— Я надеялся, что она вернется с минуты на минуту, — извинился ошарашенный Коплан. — В каком точно месте вы потеряли друг друга? — спросил Саббах, сходя с ума от ярости.

— Совсем рядом с церковью...

— И где вы сейчас?

— В гостинице.

— Никуда не уходите, чтобы я мог созвониться с вами в любой момент.

Он бросил трубку.

Перед ним встала ужасная дилемма. Он не мог отвлекать своих солдат от борьбы с пожаром ради поисков христианки. Под рукой у него никого не было.

Оставался единственный выход, но он требовал нарушения военного устава. Хотя, с другой стороны, если эта слишком привлекательная белая женщина не будет немедленно найдена, это может вызвать дипломатический инцидент.

Две минуты Саббах терзался сомнениями. Наконец безудержное желание, которое он испытал к Клодин, определило его решение.

Он отозвал патрули из восточного сектора и направил их в Мафрак.

Глава VII

В середине ночи грузовик, остановившийся в степи возле иорданской границы, но на сирийской стороне, тихо тронулся на юг, погасив огни. Он вез шесть человек и специальное оборудование.

Автомобиль с трудом ехал по каменистой, выжженной солнцем земле. Стоя на кабине шофера, наблюдатель всматривался в бинокль для ночного видения в огромное пустынное пространство, расстилавшееся перед ним. Темноту нарушал только слабый свет звезд.

В этой глуши точная линия границы не определена, но через четверть часа шофер понял, что она осталась позади. Наблюдатель тоже понял это и удвоил бдительность. Ему гарантировали, что между двумя и четырьмя часами иорданских патрулей в районе не будет, но он предпочитал смотреть повнимательнее.

Грузовик ехал еще минут двадцать, прежде чем в объективах бинокля появилась черная линия нефтепровода.

Наблюдатель дважды стукнул каблуком по крыше кабины, предупреждая водителя. Тот опустил доску, отделявшую его от четырех человек, сидевших в кузове, и велел им приготовиться.

Несколько секунд спустя все участники экспедиции вышли возле трубы нефтепровода; следуя тщательно разработанному плану, они начали действовать.

На соединении двух секций трубы они отвинтили нижние болты огромными гаечными ключами на длинных рукоятках. На землю потекла тоненькая струйка нефти. Теперь нужно было действовать очень быстро, поскольку сильный запах растекающейся нефти мог отравить диверсантов. Кроме того, достаточно было гаечному ключу сорваться и высечь искру, чтобы вспыхнул огромный пожар и молниеносно изжарил саботажников и их грузовик.

Работа продолжалась. Развинченные по всему диаметру, две части нефтепровода медленно разошлись. Теперь нефть лилась ручьем.

Место было выбрано хорошо: вместо того чтобы скапливаться и образовывать озеро, зловонная жидкость стекала по небольшому склону и должна быть образовать лужу в естественной впадине метров на сто дальше.

Затем сирийцы вооружились толстыми стальными прутьями, оттолкнули одну из секций трубы и сдвинули ее с обычного места. Они отодвинули ее примерно на метр от обычного положения, а нефть тем временем лилась большой струей из обеих разделенных секций.

Та же операция была проделана и со второй секцией. Потом с помощью тяжелых молотков, обернутых войлоком, концы труб были смяты, чтобы помешать их дальнейшему использованию.

Без четверти четыре шофер велел группе сложить оборудование в машину и возвращаться. Они сделали хорошую работу: нефтепровод был выведен из строя на значительное время.

Шестеро мужчин сели в машину, и она поехала к границе.

Насосная станция еще в три часа ночи определила, что происходит падение давления в нижней части трубы. Это могло быть только утечкой.

По багдадскому шоссе на запад срочно выехала ремонтная бригада. Одновременно станция известила по радио военный лагерь Мафрака, что участок нефтепровода, находящийся под его охраной, поврежден, и спросила, не заметил ли патруль чего-либо странного.

Услышав это сообщение, капитан Саббах побледнел. Он впервые нарушил правила, и надо же было аварии случиться именно сегодня!

Возможно, он сумеет оправдаться, если придется давать объяснения, поскольку пожар мобилизовал личный состав его части почти полностью, но в любом случае тюрьмы не избежать. И поскольку огонь к этому времени был практически потушен, капитан смог отдать моторизованным подразделениям приказ немедленно отправляться на багдадское шоссе и возобновить патрулирование границы. Он рассчитывал, что сможет скрыть двухчасовое «окно», во время которого район был оставлен без какого бы то ни было охранения.

Саббах полностью реорганизовал передвижение своих подразделений, приказал, чтобы любое кочевое племя останавливали и подвергали проверке с целью узнать, не была ли им насильно увезена белая женщина.

Около пяти часов утра капитан узнал еще одну новость, самую ужасную: северный нефтепровод, принадлежащий ИПК[3], стал объектом умышленного вредительства; работа была выполнена специалистами, и труба оказалась полностью выведенной из строя.

Смертельно бледный Саббах немедленно сообщил об этом военному начальству, как и должен был поступить. Теперь он был почти уверен, что предстанет перед трибуналом. Удар был нанесен сирийцами, а теперь они уже были в недосягаемости...

Цедя сквозь зубы ругательства, офицер проклинал непредвиденные обстоятельства, превратившие эту ночь в долгий кошмар. Его обычная философичность больше ему не помогала. Разум его восставал против непонятного рока, желавшего, чтобы все несчастья обрушились разом в тот момент, когда их меньше всего ждешь.

Около шести часов он почти равнодушно принял информацию, что пропавшая была найдена в самом центре города и что молодую женщину проводили в гостиницу с надежным эскортом.

Когда она потерялась в толпе, ее окликнули арабы. Она испугалась и спряталась в церкви. Там, дрожа от страха, она просидела в исповедальне всю ночь, боясь высунуться наружу.

Утром она наконец решилась выйти из здания и через несколько секунд была остановлена солдатами.

Хотя Саббах падал от усталости и нервы его были напряжены до предела, он не думал об отдыхе. Мало-помалу события входили в нормальное русло, но дело с нефтепроводом далеко не закончилось. Оно несомненно получит огласку в Аммане и за границей.

Иракцы и нефтяники встанут на дыбы. Этого можно было ожидать.

В десять часов, когда капитан боролся с новыми трудностями, Коплан и Клодин приехали в лагерь на машине. Прежде чем уехать в Дамаск, они хотели горячо поблагодарить офицера за его неистощимую любезность.

Саббах уделил им несколько минут.

Видя его измученное и мрачное лицо, Коплан и Клодин почувствовали укол в сердце. Бедняга действительно заслуживал их сочувствия.

— У вас утомленный вид, капитан, — заботливо сказал Коплан. — Этот пожар доставил вам, наверное, большие неприятности?

Саббах горько поморщился.

— Это еще не самое страшное, — ответил он хриплым голосом. — Этой ночью была совершена диверсия на нефтепроводе.

— Да? — оглушенно спросил Коплан. — У вас в районе есть диверсанты?

— Возможно, сирийцы, — ответил удрученный офицер. — Кстати, контроль на границе будет намного строже, чем при вашем приезде. Я дам вам пропуск, чтобы вам не очень досаждали.

На бумаге с официальным грифом королевства он написал по-арабски, поставил свою подпись и передал документ Коплану, который убрал его в карман, снова рассыпавшись в благодарностях.

В момент прощания во взгляде Клодин блеснула непритворная симпатия, когда она пожимала капитану руку. Теперь она спешила уйти, потому что начала понимать последствия сыгранной ею роли.

Однако она заговорила об этом только тогда, когда Франсис и она вновь оказались наедине в купе первого класса поезда Амман — Дамаск.

— Это ты поджег тот склад? — небрежно спросила она, когда поезд шел по пустыне.

— Да, — признался он, глядя в открытое окно.

— Нужно было заставить Саббаха использовать всех своих людей до последнего, чтобы можно было повредить нефтепровод?

— Полагаю, у Халати была именно эта цель, — согласился по-прежнему рассеянный Коплан.

— И что будет с капитаном после этой диверсии?

— Не знаю, это меня не касается.

Клодин внезапно дернула его за рукав, чтобы заставить повернуться к ней.

— Послушай, — сказала она с неожиданной решительностью. — Хватит и того, что из меня сделали девку. Я больше не буду участвовать в историях вроде мафракской. Я этим не занимаюсь!

Он весело посмотрел на нее. Ее щеки порозовели, глаза блестели.

— Первое, — спокойно сказал он, — все претензии к Халати. Посмотрим, будешь ли ты такой же разговорчивой с ним. Второе: на что ты жалуешься? Ты получила туристические каникулы, период целомудрия, да еще недовольна?

— Нет. Рано или поздно подобные трюки плохо заканчиваются. От этих дел мерзко пахнет.

Коплан, сидевший напротив нее, откинулся на подушки. Он закинул ногу на ногу и достал из кармана пачку сигарет.

— Жаль, — произнес он, склонившись к пламени спички. — А я как раз собирался заняться твоим будущим.

Он сделал несколько затяжек, выпустил дым из ноздрей и снова посмотрел в окно. Клодин взглянула на него.

— Как это «заняться» моим будущим?

Он поставил локти на колени, поднял на нее глаза.

— Ну да. Какие у тебя перспективы? Ты вернешься в Дамаск и снова станешь игрушкой Халати. Через некоторое время он запрет тебя в доме, где будет продавать типам, от которых надеется что-то получить. Когда ты потеряешь красоту, то закончишь жизнь в дешевом борделе. Это станет последней стадией падения. Убежать от этой жизни ты не сможешь. Куда бы ты ни отправилась, за тобой будет охотиться банда, привезшая тебя на Восток. Эти люди не прощают. Такая программа тебя устраивает?

Она приняла упрямый вид, свойственный женщинам, когда им открывают глаза на вещи, подумать о которых у них не хватает смелости.

— А что мне предлагаешь ты? — недоверчиво спросила она. — Замок в Иль-де-Франс?

— Взлеты и падения, жестокие удары, а при случае и побои, черный хлеб сегодня и дворец завтра. Но вдвоем.

Он взмахнул сигаретой, подчеркнув последнее слово, произнесенное им.

Клодин молчала. Постукивание поезда на стыках рельсов не способствовало напряженной умственной работе.

— Думай сколько угодно, — сказал Коплан, усаживаясь поудобнее. — Это не горит.

Через секунду она возобновила разговор:

— А Халати? Думаешь, он согласится?

— Посмотрим. Но я не хочу ничего предпринимать, не узнав, согласна ли ты.

Одним прыжком она вскочила к нему на колени, обхватила голову руками и запечатлела на его губах поцелуй, от которого у него закружилась голова.

Он помимо воли обнял ее гибкое тело, прижал его к себе.

Вдруг, ценой неимоверного усилия, Коплан отстранил Клодин от себя. Задыхаясь, он прошептал:

— У тебя странная манера говорить «да»! Сколько я тебя ни просил.

— Ты никогда ни о чем меня не просишь, — упрекнула она, и ее дыхание коснулось его лба. — Ты или отказываешь, или требуешь, бандит.

Он удержал ее возле себя.

Сблизив головы, они смотрели на бегущую за окнами однообразную каменистую землю.

Возле сирийской границы поезд замедлил ход. Прежде чем он остановился у платформы маленького вокзала Рамтхи, Клодин вернулась на свое место и пригладила волосы.

Таможенный и визовый контроль был очень придирчивым, но пропуск, выданный Саббахом, сократил количество вопросов, заданных двум путешественникам.

Шестью километрами дальше, на сирийской территории, формальности были не менее утомительными, но здесь было неловко использовать документ, подписанный иорданским офицером.

Остаток пути прошел без происшествий, и поезд прибыл на вокзал Дамаска в шесть часов вечера.

Коплан отдал чемодан носильщику, остановился перед киоском и купил местную газету, издающуюся на французском языке. На первой странице в глаза бросался заголовок:

НОВАЯ ПРОВОКАЦИЯ: ИОРДАНЦЫ ПОВРЕЖДАЮТ НЕФТЕПРОВОД ИНК

Ниже, более мелким шрифтом, шло:

Долго ли губернатор будет терпеть, чтобы зачинщики беспорядков из Аммана вредили нашей экономической жизни?

Франсис сложил газету, откладывая на потом чтение этой воинственной прозы. Его миссия в Мафраке предстала перед ним в совершенно новом свете.

Коплан и Клодин приехали в отель «Нью-Семирамис», где заняли тот же самый номер, что и до отъезда. Когда они собирались войти в лифт, Коплан слегка вздрогнул. К нему приближался здоровяк с бесцветными волосами, чье лицо освещала загадочная улыбка.

Ошибиться было невозможно: Якобсен.

— Удачно съездили? — спросил скандинав, протягивая Франсису свою лапищу и искоса поглядывая на Клодин.

— Неплохо, спасибо, — ответил Коплан, не демонстрируя особой радости от встречи в Дамаске с одним из свидетелей своих хартумских передряг.

— Добрый день, мистер Якобсен, — поздоровалась Клодин, как будто давно знала этого человека.

Сильно удивленный, Коплан, однако, произнес естественным тоном:

— Забавное совпадение, а? Когда вы приехали в Дамаск?

— Позавчера, — ответил Якобсен. — Самое удивительное, что я тоже остановился в отеле «Нью-Семирамис». Позвольте мне подняться? Мне было бы приятно побеседовать с вами минут пять.

Под его шутливым тоном угадывалась властная нотка. Лифтер ожидал перед открытым лифтом, пока трое клиентов изволят войти.

— Ладно, — сказал Франсис. — Пойдемте с нами... Они вошли в кабину, бесшумно поднявшую их на пятый этаж, прошли по коридору и вошли в номер. Едва дверь закрылась, Якобсен фамильярно хлопнул Клодин по заду. Та подскочила.

— Как поживаешь? — осведомился он с добродушием, имевшим оттенок похотливости. — Хорошо повеселились?

Странная вещь: притворяясь в Хартуме, что не знает французского, здесь он выражался на этом языке относительно свободно.

— Вы поднялись из-за меня или ради нее? — сухо спросил Коплан.

Якобсен удивленно посмотрел на него.

— Из-за вас, естественно, — произнес он. — Но, надеюсь, вы не будете возражать, если я немного полапаю Клодин?

— Я бы предпочел, чтобы для подобных развлечений вы нашли другой номер.

— Ладно, ладно, — буркнул выбитый из колеи гигант. Он рухнул в одно из кресел, скрестил руки на животе и вытянул вперед ноги.

— Вам неплохо удался ваш трюк в Мафраке, — мягко произнес он, указывая на газету, которую Франсис бросил на ночной столик.

Смущенная Клодин выкладывала вещи, лежавшие в чемодане. Коплан опустился на край кровати, развязал галстук.

— Я не очень силен в разгадывании загадок, — заявил он, подняв голову. — О чем вы говорите?

— Хорошо, хорошо, очень хорошо! — оценил Якобсен. — Вы обладаете хладнокровием. Вот только нет нужды пытаться обмануть меня. Представьте себе, что в большей или меньшей степени мы коллеги и если я здесь, то лишь потому, что Халати дал мне ваш адрес.

Коплан остался неподвижным. Якобсен продолжил:

— Вы должны были отправиться к Халати сегодня вечером, но в программе произошли небольшие изменения. С сегодняшнего утра за домом нашего друга следит тип, который не догадывается, что его засекли. Вы поможете мне поймать его и заставить выложить все, что он знает.

Глава VIII

Коплан слегка дунул на огонек сигареты.

— Клодин, ты знакома с мистером Якобсеном? Молодая женщина ответила, не поднимая головы:

— Я много раз видела его у Халати.

— Еще бы ей меня не знать! — вмешался скандинав со смешком, полным скрытого смысла. — Мы не скучали на праздниках, которые устраивает Халати. Увидите сегодня вечером.

Он сунул руку в карман пиджака, вытащил плоский пистолет калибра семь шестьдесят пять и бросил его на кровать рядом с Копланом.

— Держите, — сказал он. — Возьмите эту пушку. Может быть, она вам скоро понадобится.

Коплан взял оружие, вынул обойму, положил ее на ладонь, потом вставил на место.

— Один патрон в стволе, — предупредил Якобсен. Взяв сигарету, положенную на пепельницу, Коплан спросил:

— Кстати, о том типе... Как будем действовать? Якобсен соединил руки, наклонился вперед:

— Это будет нетрудно. Классический трюк. Я сыграю роль приманки, а вы нападете сзади. Детали я объясню на месте, так будет понятнее.

Коплан кивнул:

— Едем сейчас? Скандинав посмотрел на часы.

— Рановато. Еще слишком светло. Сначала мы могли бы поужинать... Опасности, что тип смотается, нет. Если он все-таки уйдет, один наш коллега проследит, где он живет.

— Как хотите, — согласился Коплан.

— А что буду делать я? — спросила Клодин, внезапно испугавшись при мысли, что останется одна.

— Ты, — ответил Якобсен, — можешь прийти к Халати к десяти часам. Сегодня вечером будет маленький праздник. Коплан и я придем, как только закончим работу.

Франсис проигнорировал ответ скандинава. Он поправил:

— Я заеду за тобой сюда. Мы поедем к Халати вместе. По лицу Якобсена пробежала тень недовольства, но он ничего не сказал.

По взаимному согласию они решили устроить холодный ужин.

Во время скромной трапезы Коплан свел разговор на Хартум. Они обменялись мнениями о различных людях, которых знали в Судане.

— В общем, — сказал Франсис, отпив глоток вина, — у вас была задняя мысль, когда вы послали меня к Махмудие.

Якобсен тщательно прожевал кусочек хлеба, потом заявил без обиняков:

— Да. Вы казались мне человеком именно такого склада, какой был нам нужен. Поэтому я был разочарован, когда узнал, что вы не смогли договориться с йеменцем. Это отчасти благодаря мне он выручил вас потом.

Коплан взял кончиками пальцев газету, купленную им, на глазах у скандинава подчеркнул ногтем строчки заголовка, потом бросил газету и поинтересовался:

— Халати... Его прикрывает сирийское правительство или он действует в качестве вольного стрелка?

Якобсен покачал головой, не переставая жевать.

— Ни то, ни другое, — шепнул он, заметно смущенный присутствием Клодин. — Когда вы лучше познакомитесь с организацией, вы поймете.

Коплан не стал настаивать.

Около восьми часов мужчины вышли из отеля. Скандинав фамильярно взял Коплана под руку и шепнул ему на ухо:

— Не нужно откровенно разговаривать при этой девке. Между нами говоря, могу вам сказать, что, если умеешь помалкивать, работать на Халати и остальных чертовски здорово... У них столько денег, что они не знают, куда их девать. Настоящая золотая жила.

— Тем лучше, — сказал Коплан. — Мне чертовски нужны деньги. Когда мне заплатят?

— Сегодня вечером. Перед маленькой праздничной вечеринкой по случаю дела с нефтепроводом.

Они подошли к синему «крайслеру», и Якобсен открыл дверцу для Коплана. Затем он обошел машину, сел за руль, включил мотор и поехал.

— Я остановлюсь довольно далеко от дома Халати, — сказал он. — Я знаю пустынный уголок, туда и заманю этого типа. Вы будете ждать там. Незачем идти за ним по пятам, как только он пойдет за мной: он может заметить.

Коплан счел излишним объяснять своему спутнику, что достаточно натренирован в деле ведения слежки так, чтобы объект ни на секунду не заметил этого.

Скандинав добавил:

— Вам придется подождать минут сорок, пока я схожу к Халати.

— Вы уверены, что этот тип пойдет за вами?

— Почти. Ну а если он останется торчать около дома, я все равно приду к вам, и тогда мы вдвоем нападем на него.

Через десять минут Якобсен остановил машину на темной и пустынной улице. Прежде чем выйти, он дал последний совет:

— Не убивайте парня: он должен быть в состоянии говорить. Вступайте в дело, когда я обернусь.

— Ладно, — лаконично ответил Франсис. Якобсен скрылся за поворотом улицы.

Часы на приборной доске показывали восемь. Коплан решил, что может пробыть в машине еще полчаса, прежде чем отправиться на поиски укромного места. Задумавшись, он тихо включил радио.

Выход на сцену скандинава открыл ему новые перспективы.

А кстати, скандинав ли он? В Хартуме все в это верили, и сам он охотно подтверждал это. Может быть, слишком охотно. Банда Халати, должно быть, имела многочисленные ответвления, и в ней состояло много людей. Что же касается задания на этот вечер, оно представлялось ему очень неприятным.

Около девяти часов Коплан выключил радио и огни в машине. Он проверил, свободно ли открываются все дверцы, потом вышел на тротуар.

Ему хватило нескольких минут, чтобы найти укромное местечко, откуда была видна улица.

Минут через пятнадцать послышались тяжелые шаги Якобсена.

Коплан отступил и стал ждать.

Появился скандинав. Он шел, сунув руки в карманы и опустив голову, как будто пытался решить трудную задачу. Прошел мимо «крайслера» ровным шагом и даже не взглянул на машину.

Он прошел метров пятьдесят, когда вдруг показался еще один силуэт, двигающийся вдоль фасадов. Он шел бесшумным шагом, осторожно, но не крадучись.

Неизвестный перешел на другую сторону метрах в семи от Коплана и приблизился к «крайслеру».

На другом конце улицы Якобсен резко развернулся и пошел назад, к преследователю.

Сразу увидев, что раскрыт, тот, повернувшись, хотел убежать, но наткнулся на неожиданное препятствие: кулак, твердый как камень, ударивший его в лицо прежде, чем он успел понять, что путь ему преградил второй противник.

Оглушенный ударом, неизвестный не успел дать отпор. Прямой в челюсть швырнул его на землю. Тип перекатился с боку на бок и лег щекой на свою согнутую руку.

Коплан вздрогнул. Он уже видел где-то это лицо. Подскочивший Якобсен открыл заднюю дверцу «крайслера» и подхватил лежащего под мышки.

— Мастерская работа, — поздравил он, пока Коплан, взяв жертву за щиколотки, помогал засунуть его в машину.

Брошенный, как мешок, на заднее сиденье, несчастный преследователь пришел в сознание в тот момент, когда Якобсен трогал с места. Коплан схватил его за воротник, с силой поднял и прижал к спинке, говоря:

— Не двигайся, или я всажу тебе в кишки всю обойму. Тот тупо уставился на него.

— Ты меня слышишь? — проскрежетал Коплан, еще сильнее вцепляясь в него. — Не двигайся и молчи.

— Ладно, я не глухой, — с трудом проговорил человек, наполовину задушенный натянутым воротничком.

— Возьмите у него пушку, если она у него есть, — посоветовал Якобсен, не поворачивая головы.

— Уже сделал, — ответил Коплан, по-прежнему держа пленного за горло левой рукой.

Машина сворачивала то налево, то направо, чтобы выбраться из лабиринта узких улочек на широкие бульвары. Скандинав знал Дамаск, как свой карман.

Проехав несколько сот метров по шоссе, ведущему в Хомс, он свернул налево, на грунтовую дорогу, включил фары и нажал акселератор.

Наконец; Коплан разжал руки. В темноте человек смотрел на него вопрошающим взглядом. Франсис остался невозмутимым, сидя боком, чтобы лучше наблюдать за пленным, держа в руке пистолет.

— Начинайте допрос, — предложил Якобсен, внимательно следя за дорогой. — Если он не будет слишком упрямым, нам, возможно, не придется ехать до конечной остановки.

Машина, подскакивая на рытвинах, ехала по пересеченной местности, говорившей о близости гор.

— Конечная остановка будет невеселой, — предупредил Коплан пленника мрачным тоном. — Вам лучше рассказать все сразу... Кто вас надоумил следить за входящими к Халати?

— Моя теща, — флегматично ответил человек.

— Вы зря строите из себя героя, — сказал Коплан, уверенный, что имеет дело с парижанином. — Какого черта вы сшивались перед домом?

— Просто стоял.

— Ладно! — взорвался Якобсен. — Раз он хочет шутить, не настаивайте. Через десять минут у него возникнет безумное желание рассказатьнам всю свою жизнь.

Свет фар выхватил из темноты глинобитные стены домов спящей деревни, потом «крайслер» въехал на разбитую дорогу, не приспособленную для рессор автомобиля. Теперь он ехал по высушенной солнцем ложбине, окруженной горами.

Иногда пленный бросал беглый взгляд на своего охранника. Лицо Коплана сохраняло каменную неподвижность.

Вдруг машина, сильно качаясь, свернула с дороги и поехала к скоплению больших камней, которые обогнула, не останавливаясь.

— Вот мы и приехали, — довольно заявил Якобсен. — В это время уголок пуст, как при сотворении мира. Никакой опасности.

Погасив все огни и поставив машину на ручной тормоз, он достал из отделения для перчаток тряпку. Внутри машину наполнял голубоватый свет, едва достаточный, чтобы осветить трех пассажиров.

— В последний раз взываю к вашему инстинкту самосохранения, — усмехнулся скандинав, обращаясь к неизвестному. — Кто вы? Откуда? Что ищете?

— Поберегите вашу слюну, — ответил тот с презрительной гримасой. — Вы прекрасно знаете, что человек нашей профессии не раскалывается.

— Мы уже такое видели, — возразил Якобсен. — И посмотрим еще раз прямо сейчас, поверьте мне.

— Ну, выкладывайте, — приказал Коплан убеждающим тоном. — Не будьте идиотом, вы же погибнете.

— Ну и что? — с вызовом спросил тот. — Мое место займет коллега, и в конце концов мы поймаем вас всех.

— Хм... — хмыкнул Якобсен. — Второе бюро[4], да?

— Нет, универмаг «Галери Лафайет», — иронично ответил пленный.

Коплана охватило очень неприятное чувство. В его мозгу словно что-то щелкнуло: он вспомнил, что видел фотографию этого человека в картотеке Службы... Ближневосточный отдел.

Лицо Якобсена изменилось. Оно выражало только непреклонную жестокую волю.

— Подержите пару секунд, — попросил скандинав глухим голосом, протягивая тряпку Коплану.

Он открыл дверцу и исчез в темноте.

Французы услышали, как он поднял крышку багажника и передвигает какие-то предметы. Опустив крышку, Якобсен подошел к дверце и открыл ее.

— Выходите, — приказал он.

В ярости схватив своего преследователя за плечо, скандинав сдернул его с сиденья. Он был наделен необыкновенной силой; пленный вылетел вперед на камни, но тут же был поднят мощной рукой.

С тряпкой в одной руке и пистолетом в другой, Коплан вышел из машины. Он увидел, что Якобсен обыскивал человека с ног до головы и вытащил все, что было у него в карманах.

— Вот увидите, он быстро изменит мнение, — проворчал Якобсен.

Он вытащил веревку, обмотал ею запястья пленного и завязал ее двойным узлом. Затем засунул свой платок в рот жертве.

— Теперь, если захотите говорить, кивнете головой, ладно?

Якобсен поднял канистру с бензином, стоявшую до того времени в темноте.

— Если пошевелитесь, получите пулю в лоб и все равно сдохнете, — предупредил он.

Со зловещим бульканьем бензин вылился на связанные руки француза, смочил веревку и стал стекать с рук.

Якобсен закрыл канистру, поставил ее назад, в багажник. Это входило в сценарий: тип должен успеть понять, что его ждет.

— Ну? — спросил Якобсен, вытирая руки тряпкой. — Понимаете, что произойдет? Я включу зажигалку, поднесу пламя к вашим рукам и единственное, что вы сможете сделать, это попытаться убежать петляя, с этим живым факелом перед вами. Вы будете говорить?

Рука Коплана так сжала рукоятку пистолета, что захрустели пальцы. Так или иначе, бедняга был обречен: его согласие или отказ ответить на последний вопрос скандинава будут иметь одинаковое продолжение.

Наступила зловещая тишина. Голова связанного человека не опустилась ни на миллиметр.

— Тем хуже, — заключил Якобсен, демонстративно доставая из кармана зажигалку. — Вы немного поджаритесь здесь, прежде чем отправитесь в ад.

В темноте вспыхнуло пламя.

Пленный отступил, наткнулся на бампер машины и с энергией обреченного бросился вперед на своего мучителя.

Скандинав, несомненно, предвидел такой бросок. Воспользовавшись тем, что его руки длиннее, он остановил своего противника мощным прямым ударом. Пленный зашатался на месте, Якобсен резким движением включил зажигалку и поднес ее к намоченным бензином запястьям.

Вспыхнул сноп огня, прозвучали неописуемо страшный вопль и выстрел, прокатившийся по горам. Убитый наповал пулей в голову, мученик упал. Его руки продолжали гореть.

— Вы выстрелили слишком рано, — буркнул Якобсен, физиономия которого была освещена зловещим костром.

Он не догадывался, что никогда еще не был так близок к смерти, как в то мгновение.

В воздухе распространился отвратительный запах горелого мяса.

— Уходим, — мрачно сказал Коплан.

Якобсен сел за руль, быстро задним ходом выехал из окруженной скалами лощины, потом, развернувшись, погнал «крайслер» по дороге, по которой они приехали.

— Система не сработала первый раз, — признался он чуть позже, явно обескураженный. — Этот тип точно был из Второго бюро. Что вы об этом думаете?

— Я? — переспросил Коплан угрюмо. — У меня нет на этот счет никаких идей. Зачем французской разведке интересоваться вашими делами?

— Да, верно, вы у нас новенький, — признал скандинав. — Так вот: запомните, что у французской разведки есть очень веские причины заниматься нами. Я думаю, что мы являемся кошмаром для ее руководства.

— Кроме шуток? — произнес Франсис. — А почему?

На лице Якобсена появилась двусмысленная улыбка, когда он поворачивал «крайслер» на шоссе Хомс — Дамаск.

— Во-первых, потому...

Он замолчал, вдруг испугавшись своей далеко зашедшей откровенности. Затем, уже менее возбужденным тоном, заговорил снова:

— Хм... Халати расскажет вам сам, если сочтет нужным. А во-вторых, потому что мы уничтожили уже полдюжины их агентов, брошенных по нашим следам.

Наконец, вместо заключения, он проронил:

— И будьте уверены, что сегодняшний был не последним.

Глава IX

Заехав в «Нью-Семирамис» за Клодин, Коплан и Якобсен приехали к Зайеду Халати. Их проводили в рабочий кабинет сирийца, и тот прежде всего спросил Якобсена о результатах допроса похищенного агента.

— Нам не удалось из него ничего вытянуть, — пожаловался недовольный скандинав. — Он предпочел сгореть, но не раскрыл рта.

Халати раздраженно ударил кулаком по краю письменного стола.

— Это невероятно! — воскликнул он. — Вы все-таки должны были вырвать у него хоть какую-нибудь информацию. Надо было узнать, откуда он получил мой адрес.

— Я понимаю, — согласился Якобсен. — Но парень оказался очень упрямым. Кроме того, он над нами насмехался.

Он вздохнул, достал из карманов то, что взял у француза, и выложил всю добычу на стол.

— Вот, — сказал он, — все бумаги, что были при нем. Может быть, вы что-нибудь сможете по ним узнать. По-моему, этот парень работал во Втором бюро: он это фактически признал.

Сириец сгреб документы и сунул их в ящик.

— Я посмотрю это позже, — заявил он язвительным тоном. — В следующий раз постарайтесь быть половчее.

Коплан, молчавший до сих пор, спокойно сказал:

— Если подобная история повторится, доверьте пленного мне. На мой взгляд, способ сожжения рук ничего не стоит: сначала тип считает, что речь идет об обычной угрозе, и не сдается. Потом, когда он понимает, что с ним не шутят, уже слишком поздно: у него такие боли, что, даже если бы он и захотел говорить, он не в состоянии это сделать.

Якобсен искоса взглянул на Коплана. Ему не понравилось, что его критикуют при Халати, тем более что тот, казалось, разделял высказанное Копланом мнение.

— Разумеется, — сказал сириец. — Это может пройти с впечатлительными людьми, но как только нападаешь на крутого, назад вернуться не можешь и сам лишаешься возможности узнать.

Он остановил на Коплане полный симпатии взгляд.

— Поздравляю вас. Вы прекрасно справились в Мафраке, — сказал он. — Не знаю, какой способ вы избрали, но цель достигнута. Мои люди смогли действовать совершенно спокойно. Они не видели ни одного иорданского солдата.

Франсис принял комплимент, не выразив радости, которую, как предполагалось, должен был чувствовать.

— Мне очень помогла Клодин, — уверил он, рассматривая свои ногти. — Эта девушка первоклассная актриса. Она может оказать большие услуги, при условии, что ею будут хорошо руководить.

Расслабившийся Халати согласился; с игривым огоньком в глазах, он сказал улыбаясь:

— За время этого маленького путешествия вы смогли оценить все ее достоинства?

— Вы заблуждаетесь, — возразил Франсис. — Любовные игры и работа несовместимы. Я их никогда не смешиваю.

Сириец пристально посмотрел на Якобсена.

— Слышите? — саркастически спросил он. — Это то, что я называю правильным мышлением. Намотайте это себе на ус.

Скандинав, пожав массивными плечами, пробурчал с недовольным видом:

— Не понимаю, что это меняет, если в перерывах между делом порезвишься с девочкой.

— Это вопрос принципа, — отрезал сириец. — Нельзя полностью доверять человеку, слишком падкому на женские прелести.

Он снова повернулся к Коплану и сказал:

— Вы на правильном пути, продолжайте в том же духе. У нас серьезных людей ждет хорошее будущее.

Он открыл ящик стола, достал огромную пачку банковских билетов, но прежде чем начать считать деньги, спросил Якобсена, указывая на Коплана пальцем:

— Как, по-вашему, он вел себя сегодня вечером?

— Неплохо, — с неохотой признал скандинав. — Он энергичен и быстро соображает.

— Хорошо, — согласился сириец.

Он опытным движением пересчитал пачку с удивительной быстротой; отделив затем часть, он протянул Коплану.

— Вот ваша первая плата, — сказал он. — Две тысячи сирийских фунтов. Хватит вам этого для начала?

— Все честно, — ответил Коплан.

Он сложил двадцать стофунтовых купюр и убрал их во внутренний карман, пока Халати отсчитывал другую сумму для Якобсена.

Когда тот тоже спрятал гонорар, Халати заявил:

— А теперь — отдыхать! Я пригласил парней, участвовавших в акции на нефтепроводе, естественно, несколько девочек, но при них молчок. Наши дела их не касаются. Идите за мной.

Мужчины поднялись на верхний этаж и вошли в большую комнату, где раздавались смех и голоса.

Шесть празднично одетых мужчин и девять женщин, в том числе Клодин, находились в гостиной, обставленной широкими диванами, маленькими круглыми столиками и яркими пуфами. Пол и стены покрывали толстые ковры, из медной курильницы шел ароматный дым, приглушенный свет струился из розовых трубовидных ламп, расположенных на верхней части карниза. Только длинный ряд бутылок шампанского, поставленных охлаждаться в серебряные ведерки, привносил современную нотку.

Появление Халати и его подручных вызвало вопль. Эта была прелюдия к празднеству, которое — и это знал каждый — быстро превращалось в вакханалию. Сириец представил Коплана гостям. Среди участников диверсии на нефтепроводе было трое европейцев балканского происхождения и три субъекта неопределенной расы со смуглой кожей и волосами цвета воронова крыла. Впрочем, все изъяснялись на плохом французском, хотя вполне понятном.

Что же касается женщин, то все они без исключения были европейками, и все очень хороши.

Тщательно отобранные среди сотен несчастных, попадающих в сети торговцев живым товаром и отправляемых в разные уголки мира, они держались с напускной веселостью, обычной для их отвратительной профессии.

Крепко схваченная здоровенным верзилой с жадными руками, Клодин расцвела, когда увидела Коплана. Она тут же подбежала к нему, ища защиты, и проявила предупредительность, способную обескуражить ее первого кавалера.

Халати, пребывавший в хорошем настроении, замечал все. Он в долю секунды представил себе задания, которые мог поручать этой паре. Потом, отбросив заботы руководителя, он подал знак к началу праздника.

Льющаяся из невидимого источника тихая музыка сопровождала шум разговоров, прерываемый густым смехом или тоненькими, фальшиво-сердитыми возгласами.

После тоста за ИПК с ироническими восклицаниями и насмешливыми ухмылками мужчины принялись безудержно пить.

Одна из девиц — она несомненно была в ударе — вскочила на стол и, задрав юбку до пояса, принялась отплясывать французский канкан, что вызвало невероятный энтузиазм мужчин. Мощные руки стащили ее со стола и, задрав юбку, повалили на диван, и тут же она была осыпана грубыми ласками возбужденных поклонников. Меньше чем за минуту ее платье было разодрано на куски, невзирая на пронзительные протесты, только веселившие навалившихся на нее парней.

— Давай, Муссали! — завопили два или три типа, знавшие пылкий темперамент своего коллеги. — Не стесняйся, она только этого и ждет!

Сцена привлекла взгляды всех присутствующих. С горящими глазами они присоединили свои подбадривающие крики к словам веселых парней, державших девицу за руки и за ноги, не давая ей двигаться. Дрожь нездорового удовольствия быстро прекратила реплики, бросаемые многочисленными голосами, и повисла тяжелая тишина.

Тот, кого звали Муссали, больше не осознавал, что происходит вокруг него. Стиснув зубы, с натянутыми как струны нервами, он лихорадочно действовал на глазах у всех. Из горла лежавшей женщины вырвались смущенные хриплые крики.

Это продолжалось всего несколько секунд и закончилось в хоре игривых замечаний и нервных аплодисментов. Зрители потеряли интерес к происходящему в этом уголке гостиной, хотя у Муссали уже появился преемник.

Коплан и Клодин сидели, обнявшись: они не хотели выделяться и вели себя почти так же, как остальные члены банды, но сохраняли голову холодной.

— Видишь, — шепнула ему на ухо Клодин, — все время одно и то же. А когда они напьются, становится еще хуже. Только не отпускай меня от себя.

Он успокоил ее легким объятием.

Халати с двумя девицами на коленях давал полный выход своим наклонностям. Он объяснял своим спутницам, чего ждет от них, и вверялся их опытным ласкам.

В другом месте Якобсен ревел от радости, лапая подряд всех женщин, оказавшихся вблизи него. Он был пьян и переходил от одной к другой, вызывая резкий протест приятелей, которым не нравились его вторжения.

Вдруг скандинав заметил Клодин, полулежавшую рядом с Фрэнсисом среди нагромождения подушек.

Прельстившись, он сел рядом с ней, непринужденным жестом сунул руку ей под платье и провел ею до паха, лаская ногу молодой женщины.

Коплан, смотревший в потолок, ничего не видел, но почувствовал, как напряглось тело Клодин, и быстро опустил глаза.

Посмеиваясь, Якобсен ловко продолжил свою непристойную ласку.

Коплан, вскочив с удивительной быстротой, ударил скандинава кулаком в лицо. Колосс не увидел, откуда пришелся удар. Оглушенный, но не нокаутированный, он тупо смотрел на своего противника. Его рука отпустила Клодин.

— Убирайтесь отсюда, — приказал Коплан с недобрым видом.

Изумление Якобсена перешло в ярость.

— Что? — произнес он. — Месье хочет устроить сцену ревности?

— Ревности или нет, но смените сектор, — ответил Франсис. Вместо ответа Якобсен выбросил обе ноги с сокрушительной силой. Коплан уклонился от удара, вовремя повернувшись на четверть оборота, и одновременна обрушил свой левый кулак на живот скандинава.

Схватка, которая до сих пор была незамеченной, привлекла внимание остальных приглашенных. Но прежде чем они успели вмешаться, начался бой.

Якобсен сумел встать на ноги; он, как горилла, обхватил Коплана руками, словно собирался раздавить его о свою грудь. Франсис сунул палец ему в нос и запрокинул голову назад, с силой давя снизу вверх. Скандинаву пришлось разжать руки. Коплан воспользовался мгновением, чтобы ударить гиганта хуком по ребрам. Потом ударил его еще раз — левой в челюсть.

Сильно пострадавший Якобсен покачнулся. Но ярость исказила его лицо, и, не думая об ожидающем его приеме, он попытался снова схватить противника, чтобы задушить его и переломать ему кости.

Коплан понял, что действительно имеет дело со скандинавом, возможно норвежцем. В схватке они больше борются, чем дерутся. Дзюдо — идеальный способ противостоять им.

В тот момент, когда Якобсен пытался схватить противника, он вдруг почувствовал, что его ноги отрываются от пола, и с невероятной быстротой рухнул.

Коплан собирался сломать ему руку, когда в свою очередь был скручен двумя типами, напавшими на него. Полуголые женщины с расширившимися от ужаса глазами пронзительно кричали.

На полу Якобсен сражался с двумя типами, которые просто хотели помочь ему подняться, но, видя его агрессивность, оглушили ударом бутылки по голове.

— Ну и?..

Это восклицание, брошенное Халати, щелкнуло, как пистолетный выстрел. Оно было тем более убедительным, что сириец действительно держал в руке револьвер. Коплан, который ничего не предпринимал, чтобы освободиться от двух подручных Халати, демонстрировал замечательное хладнокровие.

— Ничего особенного, — сказал он посреди тяжелой тишины. — Якобсен стал слишком назойливым и нуждался в уроке.

— Возможно, — ответил Халати, — но мой дом не ринг. Я не позволю моим людям драться между собой. Запомните это.

— Хорошо, шеф, — недовольно согласился Франсис.

Успокоенный этим мгновенным подчинением, Халати тут же забыл про свое раздражение. Он убрал револьвер в карман и велел подручным:

— Ладно, отпустите его. Второго суньте в ванную и закройте дверь.

Девицы пытались поправить туалеты, было наведено какое-то подобие порядка, потом развлечения продолжились, как будто ничего не было.

Клодин, побледневшая, села возле Коплана и шепнула:

— Эта драка могла тебе дорого стоить. Здесь позволено все кроме ссор; на этот счет Халати непреклонен.

— Не бери в голову, я знаю что делаю, — еле слышно ответил Франсис.

Он надеялся, что этот инцидент избавит Клодин от судьбы танцовщицы и других присутствующих женщин, терпевших циничные и повторяющиеся ласки. Однако если бы она стала объектом вожделения еще одного из присутствующих, он не смог бы вмешаться вторично, не подвергаясь опасности.

Несмотря на свое внешнее спокойствие, он все еще кипел. Он жалел, что не сломал скандинаву два или три сустава. Его бесстыдное поведение по отношению к Клодин послужило предлогом, но главным образом мускулы Коплана наэлектризовала сцена в лощине. Эта маленькая драка не исчерпала счет.

Выпив бокал шампанского, Франсис вдруг стал более активно оказывать Клодин знаки внимания. Он начал ласкать ее, целуя в губы, прижимал ее к себе, гладя по спине.

Она с жаром отвечала ему, думая, однако, что поведение Франсиса, может быть, продиктовано вовсе не чувствами, а чем-то другим.

— О... нет... — прошептала она прерывающимся голосом. — Или прекрати, или иди до конца.

— Не здесь, — ответил он, тоже опьяненный, но сохранивший ясность рассудка. — Я отвезу тебя в отель. Здесь слишком шумно.

— Ты так считаешь? — спросила она с веселым огоньком в голубых глазах.

Франсис закрыл ей рот поцелуем и продолжил свои галантные маневры, не заботясь о происходящем вокруг них. Впрочем, некоторыми группами уже овладела усталость.

Пройдя наивысшую точку, вечер заканчивался попойкой.

Два типа дремали в объятиях усталых девиц. Трое других вели бессвязный разговор с неожиданной серьезностью. Шестой, более крепкий, демонстрировал свою силу, катая повисших на нем трех женщин. Что касается Халати, то, утомленный знаками внимания со стороны двух своих любимиц, он лежал между ними, бледный, с заострившимися чертами.

Около трех часов ночи он объявил, что праздник окончен. Каждый привел свою одежду в порядок в той степени, в какой это было еще возможно: ни одно платье не осталось целым, чулки порвались, туфли потерялись, во всех углах валялись трусики.

Коплан со строгим видом подошел к Халати проститься.

— Я прошу прощения за ту стычку, — сказал он, внешне вполне искренне. — У вас очень весело.

Халати великодушным жестом показал, что инцидент исчерпан.

— Вы мне позволите увезти Клодин? — спросил Франсис. — Ее багаж все еще в отеле.

Сириец посмотрел на него с удивлением.

— Черт, — проронил он. — Вы еще не устали?

Поскольку он не обращал на поведение Франсиса особого внимания, то полагал, что тот вел себя так же, как и все остальные.

— Не в этом дело, — ответил Коплан. — Эта девушка меня интересует. Из нее можно кое-что сделать. Я бы хотел с вами поговорить об этом завтра.

Халати равнодушно пожал плечами.

— Забирайте ее. Мне в любом случае нужно будет завтра поговорить с вами. Приходите к девяти вечера. Меня беспокоит один момент в отношении вас.

— Да? — переспросил Коплан, не придавая особого значения фразе. — Тогда не сомневайтесь, я обязательно приду. И спасибо за...

Он подмигнул, показывая на Клодин. Халати кивнул. Быстро простившись с остальными членами группы, Коплан взял Клодин под руку и спустился вместе с ней по лестнице. Счастливая, она прижалась к нему.

Стояла чудесная ночь. Слабый бриз, прилетевший со Средиземного моря, шевелил пальмы. Небо было усыпано звездами.

Вдыхая полной грудью, чтобы забыть тяжелые запахи, витавшие в доме Халати, Коплан решил пойти пешком. Клодин охотно согласилась пройти несколько сотен метров.

— На этих празднествах всегда присутствуют одни и те же? — небрежно спросил Коплан.

— О нет... одни бывают довольно часто, другие только раз. С девушками то же самое.

— И как долго ты жила у Халати?

— Шесть или семь месяцев.

Он прошел несколько шагов молча, потом спросил:

— У тебя никогда не возникало чувство, что среди гостей был тип, чуть повыше, чем парни, пришедшие сегодня вечером? Ты понимаешь, что я хочу сказать? Шеф, босс того же ранга, что Халати... или даже повыше.

Она подумала.

— Знаешь, в этих обстоятельствах мне было не до разглядывания людей. Для меня это банда мерзавцев и грязная работа. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Простое любопытство, — ответил он. — Вдруг один из них произвел на тебя сильное впечатление?

— Ты с ума сошел, — обиженно ответила она. Она бы предпочла, чтобы он говорил о другом.

А он спрашивал себя, каким безотказным способом банда Халати перехватила одного за другим агентов Второго бюро.

Глава X

В «Ныо-Семирамис» заботы Коллана мгновенно исчезли, едва он открыл дверь номера. В течение нескольких минут он не произнес ни слова, и между ним и Клодин возникла натянутость. Оба были до предела напряжены, покорены повелительным голодом плоти.

Не говоря ни слова, не обращая друг на друга внимания, они разделись, легли в постель и выключили свет. Но едва комната погрузилась в темноту, непреодолимая сила потянула их друг к другу и они соединились в страстных объятиях.

Потом погрузились в счастливый сон. Они крепко проспали до десяти утра, а когда проснулись, обнялись, охваченные невыразимым блаженством.

Но мало-помалу к Коплану вернулось чувство реальности, и спокойствие его исчезло. Почти сразу же он столкнулся с неприятными проблемами. Чтобы не вступать в трясину бесплодных предположений, он встал, несмотря на протесты Клодин.

Его беспокоила предстоящая встреча с Халати. Что сириец хотел сказать своей безобидной фразой?

Ровно в девять часов вечера он вошел в дом на улице Халбуни. Халати принял его немедленно. Сидя перед крохотными чашечками кофе, они начали разговор о ничего не значащих вещах, потом сириец внезапно спросил:

— В Хартуме в разговоре с Махмудие вы упомянули о сделке по нефти, заключенной вами несколько лет назад.

Коплан вздрогнул.

— Это так, — ответил он.

— Я никогда не принимаю слова за чистую монету, — заявил Халати, опустив глаза. — Поскольку я располагаю большими возможностями, я захотел проверить. Вы вели переговоры с сенатором по имени Баджистан, не так ли?

— Да. Кстати, мы с ним пришли к соглашению.

— Мне известно. Но я хотел бы узнать, почему вскоре после этого иранская служба безопасности арестовала вас.

Загадочная улыбка заиграла на губах Коплана.

— Трюк англичан в качестве наказания, — сказал он. — Они хотели посадить меня за решетку, потому что моя маленькая операция нарушала блокаду, объявленную ими в ответ на национализацию нефтеперерабатывающих заводов. Они меня скомпрометировали, обвинив в убийстве.

Несколько секунд Халати раздумывал. Коплан был далеко не так спокоен, как выглядел. Его объяснение могло пройти при условии, что сириец не знал некоторых подробностей. В частности, истинной причины пребывания Коплана в Тегеране в то время.

— Хм... Это правдоподобно, — признал наконец Халати, поглаживая свою щеку. — Но если я правильно понимаю, вам лучше больше не появляться в Иране.

— Для меня не может быть и речи о возвращении туда, — заявил Коплан. — Отправляйте меня куда хотите, только не туда.

Халати поглаживал свою плохо выбритую щеку. Наконец он поднял глаза на собеседника и сказал:

— Жаль. У меня бы нашлась для вас работа в этой стране. Она была бы вам по плечу. Ладно, не будем больше об этом думать.

Коплан мимикой выразил сожаление.

— Может, этим мог бы заняться Якобсен? — предположил он.

Халати взмахом руки отверг предложение.

— Он слишком похож на русского, — задумчиво проговорил он.

С души Коплана свалился огромный груз. Раз сириец сказал это, значит, у него не было сомнений на этот счет.

— А в районе Багдада? — спросил Халати. — В этом городе у вас никогда не было неприятностей?

— Я ни разу не бывал в Ираке.

— В таком случае я отправлю вас туда. Незачем вам болтаться в Дамаске, где я пока не могу предложить вам ничего интересного. Вы ведь инженер, не так ли?

— Да, но не работаю по специальности уже давно.

— Неважно. Главное, чтобы вы умели ориентироваться в технических вопросах. Я считаю, что вы можете одинаково успешно справиться как с активной операцией, так и...

Он поискал выражение и произнес с хитринкой:

— ... так и с дипломатической миссией.

— Вам решать, — сдержанно сказал Коплан. — О чем речь?

Халати закурил длинную сигарету с белым табаком. Остановив на Франсисе пронзительный взгляд, он спросил вместо того, чтобы ответить:

— Что вы хотели мне сказать насчет малышки Серве? Коплан принял серьезный вид.

— Клодин слишком умная девушка, чтобы заниматься вульгарной проституцией, — ответил он. — У нее есть достоинства, которые можно использовать с гораздо большим успехом. Посмотрите... В Мафраке она в лучшем стиле в два счета вскружила голову тому гарнизонному офицерику. Я направлял ее действия так, чтобы она по-настоящему свела Саббаха с ума, даже не поцеловав его. Такая девушка, если ею хорошо руководить, эффективнее незаполненного банковского счета с подписью или автомата. Нужно еще сыграть на ее настроении и не принуждать ее слишком грубо.

— Вы хорошо изучили проблему, — сыронизировал Халати. — Понятно, почему вас осудили за сутенерство. Сколько таких работало на вас?

— Три, не больше, — невозмутимо ответил Коплан. — Они действовали на Елисейских полях. Клиентура была, естественно, высокого полета. Дела шли неплохо.

— Забавно, — заметил сириец. — Вы похожи на кого угодно, только не на сутенера.

— Да, смешно, — весело признал Коплан. — А вы скорее наоборот.

Сириец не воспринял это двусмысленное замечание как оскорбление. Скорее оно польстило ему.

— Короче, — заключил он, — вы хотите закрепить Клодин за собой?

— Я даже готов купить ее у вас, если это можно. На мой взгляд, это хорошее вложение капитала.

— Я сдам вам ее во временное пользование, — согласился Халати. — За собой я оставлю право забрать ее у вас в случае необходимости.

— Спасибо, — сказал Коплан. — В любом случае, я буду использовать ее для нашего общего блага. Это само собой разумеется.

— Именно так я вижу дело. Ладно, везите ее в Багдад и крепко держите в руках.

Довольный успехом, Франсис спросил:

— Что там нужно делать?

Халати щелчком стряхнул пепел с сигареты.

— Вы поступите в распоряжение одного из моих коллег, руководящего деятельностью нашей организации в Ираке. Я вам расскажу, как можно с ним связаться.

Через день, утром, самолет, на котором летели Коплан и Клодин, приземлился в аэропорту иракской столицы.

Окруженная пустынными равнинами, столица раскинулась по обоим берегам Тигра. На центральной улице, шедшей параллельно реке, движение машин было затруднено невообразимой толпой торговцев, перегруженных осликов и даже трудолюбивых верблюдов с их благородной походкой. Этот проспект, эр Рашид-стрит, был самым современным в Багдаде. Здесь были известные отели, дорогие магазины, учреждения и банковские конторы.

На проспект выходили узенькие улочки, еще более заполненные людьми и невероятно зловонные.

Выполняя указание Халати, Коплан и Клодин остановились в «Регент-паласе» на эр Рашид-стрит. Едва устроившись, Коплан захотел пройтись. Клодин не выразила желания сопровождать его, и он ушел в старый город халифов один.

В скопище извилистых старых улочек было проложено несколько новых проспектов, но, искусственно прорубленные и застроенные жалкими домишками, они никак не напоминали улицы большого города.

В основном город состоял из бесконечного лабиринта мрачных, пропахших мочой и горелым жиром улочек, что характерно для всех мусульманских городов.

Несколько куполов и минаретов не вызывали воспоминаний о древней славе Багдада. Зато опытный глаз легко находил следы британского присутствия. Хотя королевство стало независимым, оно не порвало экономической связи с Великобританией, тем более что доходы оно получало от единственного богатства — нефти.

После этой прогулки, которая помогла ему познакомиться с современным Багдадом, Коплан вернулся в отель поужинать с Клодин. Та, все еще радостно изумленная тем, что ускользнула от ужасной власти Халати, проявляла к Франсису искреннюю привязанность, в которой физическая любовь соединялась с боязливым восхищением. Однако это не мешало молодой женщине говорить свободно.

Когда они выбрали столик в ресторане отеля и сели, она вдруг забеспокоилась о причине их присутствия в Багдаде, особенно о том, что касалось ее.

— Я пока и сам не знаю, — ответил ей Коллан. — Сначала я должен увидеть типа, адрес которого мне дал Халати.

— Мне пойти с тобой?

— Нет. Я выведу тебя на сцену, когда это будет совершенно необходимо.

— Какой ты хороший, — с признательностью проговорила она. — Но я буду смертельно скучать, пока тебя не будет.

— Я не думаю, чтобы эта встреча была долгой. Полагаю, меня просто введут в курс дела.

Они провели вторую половину дня в номере, за гораздо лучшим занятием, чем хождение по зловонным улочкам столицы.

Около десяти часов вечера Коплан вышел из отеля, остановил одно из многочисленных такси, ездивших по городу.

— Ночной клуб «Тамерлан», — сказал он шоферу.

Тот подумал две секунды, потом, прежде чем тронуться с места, назначил цену за проезд.

Удивленный Коплан заметил, что в машине нет счетчика. Он быстро подсчитал в уме, что запрошенная сумма соответствует примерно четыремстам франкам, согласился, и такси отправилось в путь.

Ехали недолго. Через три минуты машина остановилась перед заведением с неоновой вывеской, и Франсис заметил, что начал вечер не с самой удачной сделки: машина проехала всего триста метров.

Заплатив, он вошел в ночное заведение.

В прихожей бархатный занавес синего цвета закрывал вход в собственно зал. Чисто выбритый мужчина в смокинге, с набриолиненными волосами, поприветствовал европейца с профессиональной почтительностью.

— Я от Зайеда Халати, — сказал ему Коплан.

Лицо человека тотчас изменилось. Он сбросил угодливую маску, его неестественная улыбка исчезла.

— Как ваше имя? — спросил он как равный равного.

— Франсис Коплан.

Тот кивнул головой в знак одобрения.

— Пойдемте, — сказал он.

Он указал на дверь, которую Коплан не заметил, поскольку она сливалась со стеной прихожей. Только очень тонкая щель очерчивала ее контуры.

Человек провел гостя по винтовой лестнице, потом по коридору, где витал тяжелый пряный запах.

Подойдя к двери, он нажал на кнопку звонка. Дверь бесшумно открылась; Коплан увидел, что дверь стальная и имеет внушительную толщину.

Проводник сделал еще несколько шагов по коридору, разделенному пополам металлической дверью, потом, дождавшись сигнала — вспышки маленькой красной лампы, — ввел Коплана в кабинет, обставленный с поразительной роскошью.

Хозяин помещения — щеголь, одетый по-европейски, но турок или армянин по происхождению — сидел в глубоком кресле около стола и спокойно курил. Он бросил томный взгляд на вошедших, не выпуская янтарный мундштук, который держал в руке.

Проводник заговорил с ним по-арабски, несомненно представляя европейца. Взмахом длинных ресниц владелец «Тамерлана» отпустил своего подчиненного.

Коплан уже начал себя спрашивать, не является ли этот субъект с замашками сатрапа немым, когда наконец тот произнес слащавым голосом:

— Дайте мне ваш документ, выданный Халати.

— Простите, — ответил Коплан. — Кто вы?

— Полагаю, вы должны об этом догадываться?

— Естественно, но мне этого недостаточно. Я хочу быть уверен.

— Нури Гарибьян, ответственный за иракское отделение.

— Прекрасно. Вот документ.

Коплан сделал два шага вперед и подал листок бумаги, сложенный вчетверо. Гарибьян тряхнул листок, чтобы развернуть его. Он неторопливо прочел текст, написанный его сирийским коллегой, и мягко уронил бумагу на ковер.

— Значит, вы француз? Вы говорите по-английски без малейшего акцента.

— Три года в колледже Итен. Гарибьян кивнул.

— И вы инженер, судя по тому, что мне сообщают. Вы умеете обращаться со взрывчатыми веществами?

— Да, с распространенными видами взрывчатки: динамитом, нитроглицерином, пластиком.

Армянин вновь погрузился в раздумья.

— Я предполагаю поручить вам достаточно деликатную работу, — произнес он наконец. — Скажите мне прямо, способны ли вы успешно выполнить ее или предпочитаете, чтобы я поручил ее кому-нибудь другому?

— Объясните, о чем идет речь?

Гарибьян спокойно положил янтарную трубку на край подноса и с усилием выбрался из кресла.

— Вы знаете эту страну? — рассеянно осведомился он, подходя к шкафу, служившему баром и секретером одновременно.

— Нет, совсем не знаю, — сказал Коплан.

Владелец заведения со взятой из шкафа картой вернулся к столу и развернул ее.

— Посмотрите, — пригласил он.

Сунув руки в карманы, Коплан встал рядом с Гарибьяном. Тот был надушен, как танцовщица. Указательным пальцем, украшенным огромным драгоценным камнем, он показал две точки на карте:

— Мосул... Киркук... Это основные центры нефтяного производства в Ираке.

Его палец прочертил линию между городами. Жест сопровождался комментариями:

— Нефтепровод, идущий от первого месторождения, соединяется с тем, который транспортирует продукцию второго. Таким образом, по следующему участку транспортируется вся нефть, добытая в Ираке для нужд Европы. Вы понимаете?

— Прекрасно понимаю, — согласился Франсис.

Указательный палец Гарибьяна прочертил прямую линию влево, потом остановился на перекрестке, образованном тремя черными линиями.

— Здесь главный трубопровод разделяется на четыре: два диаметром в двенадцать дюймов идут в Триполи, в Ливан; один, в тридцать дюймов — в Банияс, в Сирию; последний, проходящий через Иорданию, выходит на средиземноморское побережье Ливана, в Сайду.

Этот был знаком Коплану лучше. Именно его несколько дней назад повредили вблизи Мафрака люди Халати. Гарибьян продолжал:

— Здесь, — сказал он, рисуя маленький кружок, — возле местечка Хадита на Евфрате, находится жизненный центр распределения иракской нефти. С одной стороны поступает нефть с месторождений, в другую уходят четыре трубы. Все эти нефтепроводы сходятся в мощной насосной станции, защищенной небольшим фортом.

На оливковом лице армянина появилась тревожащая улыбка.

Коплан, оторвав глаза от карты, посмотрел на своего собеседника. Тот обошел стол и снова сел в кресло, словно устал так стоять.

— ИПК — компания, семьдесят пять процентов акций которой контролируют иностранные фирмы, ее продукция снабжает большую часть Западной Европы. Вы сделали вывод? Он напрашивается!

Коплан, нахмурившись, вернулся в центр комнаты.

— Да, — сказал он, — вижу. Но в чем практически выразится эта работа?

Гарибьян произнес удивительно мягким голосом:

— Надо просто взорвать эту насосную станцию.

Глава XI

— Я должен буду выполнить эту работу один или мне будет помогать группа? — спросил Коплан.

— Это решайте сами, — заявил Гарибьян, беря наргиле. — Я могу дать вам некоторые предварительные сведения, но затем вам придется съездить и посмотреть место самому. Район наш набит археологическими достопримечательностями, ученые со всего мира шныряют там без конца. Ваше присутствие в Хадите не вызовет подозрений. Это позволит вам разработать план атаки, дающий максимум шансов на успех.

Коплан озабоченно почесал затылок.

Представлявшийся ему случай был фантастическим, но, с другой стороны, он внутренне сопротивлялся нанесению такого ужасного удара по снабжению нефтью Франции и Англии. Он не мог ни принять, ни отвергнуть это неожиданное предложение.

— На первый взгляд, — произнес он, — подобная операция представляет собой огромный риск. И не только при ее выполнении, но и после. Такая акция поставит на ноги все военные и полицейские силы страны.

— Согласен, — безмятежно ответил Гарибьян, — но это не самое страшное: следует также опасаться ответных мер британской Интеллидженс Сервис[5] и французского Второго бюро. Поэтому мы готовы заплатить большую сумму и предоставить вам безупречный способ бегства.

— Что вы называете большой суммой?

— Десять тысяч фунтов стерлингов золотом, в слитках или песком по вашему выбору.

У Коплана захватило дух.

Эквивалент двадцати кило золота за диверсию — это сумма. Правда, прямой ущерб и его последствия будут исчисляться десятками миллиардов.

Коплан машинально взял пачку сигарет, достал одну и закурил.

— Дело нужно обдумать, — сказал он, выпуская дым. — Я не хочу браться за него вслепую. Я дам вам твердый ответ после осмотра местности.

— Конечно, в такое предприятие не следует бросаться очертя голову, — одобрил Гарибьян. — Нужна тщательная подготовка. Я бы даже сказал, что она необходима.

Он сунул левую руку во внутренний карман своего пиджака, достал пачку банкнот и взглядом прикинул сумму.

— Это вам на покрытие первых расходов, — сказал он. — Не знаю, сколько здесь точно, но думаю, не меньше двухсот динаров. Приходите ко мне через несколько дней, после того как съездите в Хадиту.

Франсис взял деньги.

— Как можно добраться до этого захолустья? — спросил он.

— Возьмите напрокат автомобиль, без шофера. Дорога довольно приличная, на расстоянии более двухсот километров.

— Понятно, — сказал Коплан. — Вы получите от меня известия в самом ближайшем будущем.

Франсис уже собирался уйти, но Гарибьян окликнул его:

— Одну секундочку, пожалуйста. Халати мне сообщил, что с вами приехала одна из его пансионерок. Я знаю, что у него хороший вкус. Мне было бы очень приятно, если бы вы привели эту девушку на нашу следующую встречу.

Несмотря на любезный тон хозяина заведения, его пожелание было не просьбой, а приказом. Под женоподобной внешностью этого субъекта открывалась непреклонная и волевая натура, доходящая до жестокости.

— Я об этом подумаю, — пообещал Коплан.

Он взялся за ручку двери, но та не открывалась. Он обернулся к Гарибьяну и вопросительно посмотрел на него. Армянин бледно улыбнулся, протянул левую руку к полке, закрытой занавеской, сунул пальцы под ткань. Замок щелкнул.

Коплан повернул ручку, открыл дверь и, кивнув на прощанье, покинул своего нового шефа.

Стальная дверь в коридоре открылась автоматически. Он к ней практически не притронулся. Спустившись по винтовой лестнице, он снова оказался в прихожей.

Напомаженный сторожевой пес продолжал нести вахту. Он заговорщицки подмигнул Коплану, когда тот перешагивал порог входной двери.

Коплан вернулся в «Регент-палас» пешком. Он был рад немного подышать свежим воздухом.

На следующий день он вместе с Клодин поехал в Хадиту на взятом напрокат старом «роллс-ройсе». Мотор почтенной машины работал безупречно, и первые пятьдесят километров они проехали за час, поскольку загруженность дороги не позволяла развивать большие скорости.

Переправившись через Евфрат, путешественники поехали вдоль реки по равнинам Месопотамии. Вскоре они достигли маленького городка Хит и остановились там пообедать.

Не найдя ничего, что напоминало бы ресторан, они были вынуждены купить слишком сладкие пирожные, вкус которых смыли несколькими стаканами чая.

Потом поехали дальше.

До Хадиты было уже недалеко, когда им попался постоялый двор. По настойчивой просьбе Клодин Франсис остановился на несколько минут, чтобы они смогли полюбоваться экзотическим зрелищем: расхаживая между стоявшими и лежавшими верблюдами, бедуины в длинных платьях разных цветов носили полные бурдюки. Женщины, закутанные в покрывала, дети в лохмотьях своими криками добавляли картине живописности.

— Должно быть, то же самое происходило и двадцать веков назад, — задумчиво произнес Коплан. — В их жизни нефть ничего не изменила.

— Им на это наплевать, — уверила Клодин с великолепным апломбом.

— Этим — да, — согласился Франсис. — Но некоторые не воспринимают вещи с такой философичностью.

Они проехали еще километров тридцать по пустыне. Вдруг Коплан коснулся Клодин локтем и объявил:

— Смотри, вон насосная станция.

— Мы остановимся там?

— Да, — сказал он, глядя на белое здание, возле которого переплетались трубы.

Огромная труба, шедшая с другого берега Евфрата, исчезала под землей и шла к шлюзам и насосам, находившимся внутри строения. На западной стороне трубы выходили на поверхность и расходились двуми удаляющимися друг от друга линиями в пустыню.

Возле насосной станции стояло еще одно строение, несомненно предназначенное для жилья персонала. Построенное в строгом стиле сбольшими, широкими окнами, оно не выглядело промышленным зданием.

Этот важный стратегический пункт, через который проходил непрерывный поток нефти, не был защищен ничем, кроме непрочного забора из колючей проволоки и примитивного форта, воздвигнутого в сотне метров дальше, на возвышении. Вокруг была пустынная месопотамская степь, выжженная солнцем, только на западе голубели холмы Джезириха.

Машина быстро подъехала к перекрестку шоссе с дорогой. На углу этих двух тысячелетних путей возвышался, словно символ, технический комплекс, воздвигнутый сверхмеханизированной цивилизацией.

Было пять часов пополудни, страшная жара начинала спадать.

Припарковав машину в тени насосной станции, Коплан вышел из нее сам и помог Клодин. Охваченные странным чувством, они пошли вдоль проволочных заграждений.

Они не видели ни души. Можно было подумать, что оборудование, шум которого они слышали, работало автоматически, без участия человека.

Однако, когда они подошли к воротам, внезапно появился охранник. Он на английском поинтересовался причиной их визита.

— Ничего особенного, — ответил Коплан. — Я просто хотел встретиться с инженером, чтобы попросить у него некоторые объяснения.

Почти все европейцы, проезжавшие по дороге, просили о том же. Человек устало пригласил гостей пройти в небольшой прохладный холл с полом, вымощенным плиткой, где стоял сильный запах нефти.

Охранник пересек холл, привел в действие невидимый механизм, потом открыл дверь, и тут же рокот машин стал громче, но затих, когда дверь закрылась.

Таблички со стен кричали красными буквами: «Не курить — смертельно опасно».

Через секунду охранник вернулся в сопровождении крепкого мужчины с блестящим от пота лицом, одетого в белый халат, заляпанный масляными пятнами. Светло-каштановые волосы и кожа кирпичного цвета, как и сдержанное поведение, выдавали подданного Ее Величества королевы Великобритании.

— Джон Пенфолд, — представился инженер, извиняясь жестом за грязные руки. — Чем могу быть вам полезен?

— Простите, что отрываем вас от работы, — сказал Коп-лан, — но возможности получить эти сведения на этом шоссе довольно незначительны. Моя жена и я едем в Абу Кемаль, чтобы посмотреть на архелогические раскопки Мари. Есть ли поблизости место, где мы могли бы переночевать? Если судить по карте и путеводителю, это весьма проблематично.

— О? — произнес англичанин. — Не ломайте себе голову. Вы можете остановиться в соседнем здании. В нем есть комнаты для проезжающих. Обратитесь к консьержу.

— Превосходно! — обрадовался Франсис. — А поесть можно тоже?

— Разумеется! Есть столовая. Вы будете гостями ИПК. Он посмотрел на Клодин, машинально вытер руки о кусок пакли.

— Может быть, мы будем иметь удовольствие увидеться снова?

— Конечно. Мое дежурство заканчивается в шесть часов.

— О'кей. До скорого? — бросил Франсис.

Через пять минут он вошел в другое белое строение, где любезный консьерж, выслушав его объяснения, посоветовал подогнать машину к подъезду, чтобы облегчить выгрузку багажа.

Затем приехавших проводили коридорами, чистыми, как в больнице, к уютной комнате, имеющей душ, — неожиданная роскошь в этой каменистой пустыне. Консьерж сообщил, что ужин бывает между пятью тридцатью и восемью часами в общей столовой и что путешественники освобождаются от всякой платы.

Когда Коплан и его спутница остались одни, Клодин произнесла глухим голосом:

— Вот видишь, везде одно и то же. Нас принимают по-доброму, а ты готовишь этим ничего не подозревающим милым людям гадость.

— Отстань! — раздраженно ответил он. — Ты собираешься читать мне мораль всякий раз, когда мы будем работать вместе?

С обнаженным торсом, он открыл два больших чемодана, привезенные из Багдада, чтобы переодеться.

Раздосадованная Клодин сбросила платье и осталась в одних трусиках.

— А я? Кого еще мне придется очаровывать? — спросила она через некоторое время.

— Никого. Улыбайся и помалкивай. Это все, что я у тебя прошу.

Она подошла к нему и прижалась к его груди как можно крепче.

— Ты не в духе? — спросила она, ласкаясь.

Он отодвинулся, развернул ее и слегка шлепнул по заду.

— Нет, — ответил он. — Вот только, представь себе, у меня тоже бывают причины для недовольства. В эти моменты мне лучше не надоедать. Прими душ, а об остальном не заботься.

Через час, одетые более элегантно, хотя и без претензий, они вошли в зал столовой.

Разговоры десятка людей, собравшихся в этом зале, разом прекратились. Все взгляды обратились на вновь пришедших, и появление гостей было встречено почти тягостным молчанием.

Коплан поздоровался с присутствующими, поклонившись и сказав:

— Джентльмены...

Встав из-за столика, инженер Пенфолд отложил салфетку, чтобы пойти гостям навстречу.

— Будьте как дома, — радушно сказал он, — Садитесь, куда хотите... — Он покраснел. -...можете за мой столик.

Он указал рукой на два свободных места напротив его прибора.

— Охотно, — ответил Коплан.

Улыбающаяся Клодин молча кивнула.

За едой беседа касалась самых различных тем: достопримечательностей Ирака, жизни в Багдаде, мировой политики и других классических тем для разговора людей, никогда раньше не встречавшихся. Разговор неизбежно зашел о нефти вообще и ИПК в частности.

Клодин страшно скучала, тем более что она не понимала ничего из ведущихся при ней разговоров.

Около девяти часов вечера, сидя перед стаканами виски и куря одну сигарету за другой, мужчины все еще оживленно разговаривали.

— Это невероятно, — говорил Франсис. — Вы находитесь на жизненно важном пункте, в самом важном месте на пути перегонки иракской нефти к Средиземному морю, и лишены какой бы то ни было защиты. После диверсии против ваших нефтепроводов в Иордании и Сирии вы не принимаете никаких мер безопасности. Это безумие.

— А почему вы решили, что мы не защищены? — спросил Пенфолд, широко открывая наивные глаза.

Коплан сморщился, изображая осуждение и скептицизм.

— Может быть, вы и защищены, — сказал он, — но я этого не вижу. Если, конечно, вы не считаете защитой жалкий забор из колючей проволоки, который в Европе ставят по краям пастбищ.

Лицо Пенфолда осветилось улыбкой.

— Не доверяйте внешним признакам, — посоветовал он, подмигнув. — Забор служит для определения границ территории и мешает верблюдам расхаживать между внешними трубами.

Совершенно убежденный в эффективности системы обеспечения безопасности сооружений, он продолжал:

— Наиболее уязвимы насосы и шлюзы, открывающие различные трубопроводы, но они находятся внутри здания. Следовательно, для их разрушения нужно сначала проникнуть в здание.

— Это просто, — заметил Коплан. — Я и моя жена вошли на станцию без малейших помех.

— Да, в холл! — воскликнул Пенфолд. — Но пройти дальше вы бы не смогли. Следующая дверь запирается на замок, открыть который может только охранник снаружи. Кроме того, она стальная. Если дверь попытаются открыть силой, персонал, находящийся внутри, успеет предупредить гарнизон форта и взять оружие, стоящее в пирамидах на случай нападения. И это еще не все. Кроме постоянного наблюдения, осуществляемого солдатами, непрерывно патрулирующими окрестности, ночной радар сообщит радиооператору о любом постороннем присутствии в радиусе десяти километров. Если бы вы знали, сколько раз тревогу поднимали из-за безобидных животных!

Коплан принял скептический вид.

— Да, конечно, это несколько меняет дело, — согласился он. — Но что произойдет в случае, если массированную атаку предпримут люди, вооруженные автоматическим оружием?

— Не волнуйтесь, у нас есть пулеметы, — ответил Пенфолд. — А при первой же очереди радист вызовет подкрепления со станций Т-1 и Н-1, где есть вертолеты. Меньше чем за полчаса террористам придется иметь дело не только со здешним персоналом и двадцатью солдатами форта, но и с сорока бойцами с соседних станций. Всего это составит сотню смелых вооруженных людей. Вам не кажется, что это может отбить охоту у самых дерзких? Не считая того, что им некуда было бы отступать!.. Оставшихся в живых захватили бы прежде, чем они ушли на пятьдесят километров.

Коплан начинал понимать, почему Гарибьян предлагал десять тысяч фунтов стерлингов тому, кто преодолеет все эти трудности. Кажется, армянин был осведомлен куда лучше, чем показывал.

— Скажу честно: вы меня успокоили, — заявил Франсис, осушая свой стакан скотча. — После дела с Суэцким каналом уничтожение этого нефтепровода стало бы самой мерзкой штукой.

— Спите спокойно, — шепнул британский инженер. — Неприятности могут случиться дальше, трубу могут вывести из строя в другом месте, но только не здесь.

— Кстати, — спросил Коплан, — мне было бы очень интересно осмотреть вашу станцию. Полагаю, это не запрещено?

— Ничуть. Нужно только выполнить две маленькие формальности: дать себя обыскать, чтобы мы были уверены, что у вас нет оружия, и отдать паспорт, чтобы мы знали вашу личность. И все.

— В таком случае, я хватаюсь за эту возможность обеими руками, — сказал Франсис после очень короткого колебания. — Когда мы, моя жена и я, сможем осмотреть сооружение?

— Когда хотите. Завтра утром или немедленно. Но не надевайте элегантные вещи.

Коплан сделал вид, что советуется с Клодин.

— Давайте завтра утром.

Глава XII

Через день вечером Коплан пришел в «Тамерлан» один.

Телохранитель Гарибьяна, стоявший в прихожей, сразу узнал его и вместо того, чтобы направить в зал, снова провел его по маленькой потайной лестнице, ведшей в кабинет хозяина заведения.

Перед железной дверью Коплан заметил, что его проводник нажал на кнопку звонка не так, как в прошлый раз: сигнал изменился. Он, несомненно, менялся каждый день.

Впущенный в кабинет, Коплан поприветствовал Гарибьяна взмахом руки и сказал:

— Добрый вечер, шеф.

Гарибьян, одетый с иголочки, томно лежал в своем кресле и ответил ему взмахом длинных черных ресниц.

— Ну что? — спросил он мягким голосом.

Коплан, выражая мимикой сомнение, прислонился к столу и сунул обе руки в карманы.

— Конечно, нет ничего невозможного, — заявил он, глядя в пустоту. — Но дело кажется мне очень сложным, а шансы оставить там свою шкуру, на мой взгляд, слишком велики.

Брови Гарибьяна поднялись.

— Вы отказываетесь? — презрительно спросил он.

— Все будет зависеть от средств, которые вы сможете предоставить в мое распоряжение. Не скрою от вас, они должны быть значительными.

Армянин непринужденно махнул рукой, показывая тем самым, что это мелочи.

— Какие практические сведения вы смогли собрать?

Коплан подробно пересказал ему свой разговор с инженером Пенфилдом, потом то, что смог увидеть во время осмотра установок насосной станции.

— Из всего этого, — заключил он, — можно сделать несколько интересных выводов. Для успеха атаки нужно: отвлечь бдительность гарнизона форта и патрулей; помешать персоналу насосной станции воспользоваться рацией, чтобы вызвать помощь; действовать до наступления темноты, чтобы радар не подал сигнал тревоги, обнаружив в окрестностях посторонних; заставить охранника открыть железную дверь, закрывающую проход внутрь станции; наконец, надо действовать быстро, прежде чем персонал успеет вмешаться... Как видите, это требует серьезной подготовки, наличия группы решительных людей и довольно значительного снаряжения. А потом — недостаточно, чтобы участники акции осуществили свою программу. Нужно, чтобы они смогли уйти от охоты, которая начнется в ближайшие минуты.

Гарибьян смотрел на него с напряженным вниманием.

— Могли бы вы набросать мне топографический план обоих зданий и указать стратегические пункты?

— Конечно, — сказал Коплан, отходя от стола. — Это первое, что нужно для выработки плана. У вас есть бумага?

Хозяин заведения встал с кресла, зашел за письменный стол и открыл ящик.

— Вот, — сказал он, бросая Франсису несколько листков для печатной машинки. — Нарисуйте и напишите основное из того, что рассказали мне.

Коплан принялся за работу. В течение четверти часа он изобразил детали, выясненные за короткое пребывание на К-3: расположение проволочных заграждений, внешние трубы, расположение радиопередатчика, места входа и выхода нефтепроводов, размещение людей на станции, в прилегающем здании и в находящемся поблизости форте.

Мало-помалу он изобразил Гарибьяну точный план местности, сопроводив рисунок комментариями, призванными показать армянину, как люди ИПК могут отразить различные попытки диверсии.

Теперь Гарибьян хорошо понимал, почему замысел взорвать насосную станцию столкнулся с огромными трудностями. Одновременно он признавал проницательность и предусмотрительность человека, собравшего все эти сведения. Этот Коплан, который был далеко не дурак, возможно, мог бы справиться с подобным заданием. Но — и это было очевидно — потом организация его использовать больше не сможет.

Как бы отвечая мыслям Гарибьяна, Франсис коснулся наиболее щекотливой темы:

— Остается узнать, как можно будет уйти потом... Если предположить, что я сумею проникнуть на станцию и установить взрывные заряды замедленного действия так, чтобы персонал этого не заметил, мне остается десять минут, чтобы исчезнуть. Как только произойдет взрыв, форт предупредит штаб в Багдаде и по нашим следам будут брошены солдаты. С того момента придется бежать с огромной скоростью. Но куда и как?

Гарибьян несколько минут молчал. Он задумчиво поглаживал свои блестящие волосы. Коплан заговорил вновь:

— Не упускайте из виду, что люди К-3 не обязательно все погибнут при взрыве. Кое-кто останется в живых... Они меня знают и поймут, что нападение организовал я. Мой словесный портрет разошлют во всех направлениях. Воспользоваться общественным транспортом — поездом или самолетом — будет невозможно. Кроме того, как вы понимаете, я не стану продолжать подготовку к операции до тех пор, пока не будут улажены два момента: выплата десяти тысяч фунтов и мой последующий уход.

Армянин сел в кресло. Забыв про свое наргиле, он взял роскошный портсигар и протянул его Коплану.

— Если вы достигнете поставленной цели, — начал он, — я буду кровно заинтересован в том, чтобы обеспечить вам надежное убежище. Во-первых, потому, что я получу доказательство, что вы ценный человек; во-вторых, ради моей собственной безопасности. Если вы попадете в руки иракцев, я не дам и гроша за свою жизнь, потому что они сумеют вырвать у вас все, что известно вам об организаторах заговора. Так что не ломайте себе голову: я изучу этот аспект с особой тщательностью. А теперь, можете ли вы разработать план действий, определяющий роли людей, которые будут участвовать в деле вместе с вами? Кстати, сколько человек вам нужно?

— Не слишком много, но и не слишком мало, — ответил Коплан. — Четверо, но решительные парни, чьи достоинства вам известны и кому вы полностью доверяете.

— Я могу их вам предоставить. Составьте также список необходимого снаряжения, оружия и машин. Затем мы совместим ваш план с тем, что я подготовлю для вашего бегства.

— Согласен. Между прочим, я подумал и предпочитаю, чтобы гонорар мне выплатили золотым песком. Его удобнее перевозить и реализовывать.

Гарибьян кивнул головой в знак согласия, одновременно спрашивая себя, не будет ли наиболее надежным способом обеспечить свою безопасность после осуществления акции просто-напросто устранение тех, кто в ней участвовал. Кроме того, этот выход был более экономичным.

С непроницаемым лицом владелец ночного заведения поднял глаза на Коплана.

— Приходите ко мне завтра вечером, — сказал он. — Мы вместе доработаем детали и назначим дату.

— Договорились, — согласился Коплан. — Я немедленно примусь за работу. Всего хорошего, месье Гарибьян.

В глазах армянина блеснул огонек.

— Разве я не просил вас привести вашу очаровательную подружку Клодин, когда придете сюда вновь? — насмешливо напомнил он. — Я бы хотел увидеть эту девочку.

— Сегодня вечером она была не в форме, — сказал Коплан. — Она придет завтра.

— Не забудьте, — желчно сказал Гарибьян.

Он нажал кнопку, отпиравшую замок, и Коплан вышел. Охранник внизу тоже нажал кнопку, вделанную в стену, как только гость прошел мимо него.

Из дома, расположенного на другой стороне улицы, вышел торговец с лотком фиников и направился следом за Копланом.

Франсис нашел Клодин в их номере. Лежа на кровати в одной короткой нейлоновой рубашке, молодая женщина читала старую газету и ела рахат-лукум. Ее длинные ноги с благородными линиями выделялись на ярко-красном покрывале.

Коплан рассеянно поцеловал ее в губы, потом с озабоченным лицом снял пиджак и налил себе стакан виски.

— Что-нибудь не так? — спросила Клодин, заметившая его задумчивый вид.

— Все нормально, — ответил он. — Только мне придется заняться писаниной, и это обещает быть трудным. Мне грозит просидеть за этой работой добрую часть ночи.

— Черт! — воскликнула раздосадованная Клодин. — Теперь ты превращаешься в канцелярскую крысу?

Он поднял указательный палец и поправил:

— В стратега, моя дорогая. Оставив свой веселый тон, он добавил:

— И в этой стратегии тебе, к сожалению, придется тоже сыграть роль.

— О, — вздохнула она, — незачем употреблять громкие слова. Моя роль всегда одна и та же.

Она поставила коробочку с лукумом на ночной столик, сунула ноги в туфли и подошла к Франсису.

— Кто на этот раз? — устало спросила она.

Он взял ее за талию, посмотрел нежным взглядом.

— Тип, на которого мы работаем, — произнес он вполголоса. — Хозяин «Тамерлана».

Она положила свою белокурую голову на мускулистое плечо Коплана, обняла его обеими руками.

— Ты рассчитываешь на меня, чтобы улучшить свое положение? — удивилась она.

Руки Коплана, как тиски, замкнулись на нежных бедрах девушки.

— Сумасшедшая, — буркнул он, задетый за живое. — Ты когда-нибудь избавишься от мышления проститутки?

Обиженная, она, побледнев, прикусила губу.

— Прости, — прошептала она, сильно огорченная. — Я должна была догадаться, что...

— Ты ни о чем не можешь догадываться, — ответил он со снисходительной строгостью. — Подожди хотя бы, пока я тебе не объясню.

Он подвел ее к креслу, сел и посадил к себе на колени. От ее нежного теплого тела шел опьяняющий аромат, такой же волнующий, как округлости ее бедер и вызывающая грудь.

— Я надеюсь, что все пройдет так же, как в Мафраке, — продолжил он, — но здесь будет опаснее для нас обоих. Может быть, тебе придется уступить Гарибьяну.

Она выпрямилась и посмотрела в его глаза.

— От твоих слов у меня пошли мурашки. Что ты готовишь?

Он хотел все рассказать, чтобы она сознательно сыграла свою роль, но решил не вызывать у нее слишком сильного беспокойства.

— Гарибьян, хозяин того заведения, должно быть, очень пылкий тип, несмотря на свою ледяную внешность, — продолжил он более легкомысленным тоном. — Соблазни его, но помни, что это шеф, человек ранга Халати. Ты лучше меня знаешь, какую технику применить: холодность, дерзость, презрение. Надо его помучить, чтобы он понял, что сразу у него ничего не получится. Поскольку он не хочет портить со мной отношения, он пока не посмеет показать зубы. Сечешь?

Она не очень хорошо понимала, куда клонил Франсис.

— Слушай, что это значит? — спросила она. — Ты работаешь на него или против?

— Пятьдесят на пятьдесят... Что же касается реальных целей твоей кампании по очаровыванию, вот в чем они заключаются. В первую очередь надо узнать, как ГарибьЯн открывает и закрывает на расстоянии двери, ведущие в его кабинет. Во-вторых, отвлечь его, чтобы освободить мне руки в нужный момент.

Сочтя это объяснение пока что достаточным, он встал, держа Клодин на руках, сделал три шага со своей приятной ношей и опустил молодую женщину на кровать.

— Спокойной ночи, — пожелал он в отличном настроении. — Я тебя предупредил, что быть моей помощницей не всегда радость.

Он выключил весь свет, кроме маленькой лампы на секретере. Затем, вооружившись стопкой писчей бумаги и ручкой, он взялся за работу.

Проблемы, которые ему предстояло решить, были куда сложнее, чем полагал Гарибьян. Он должен был проработать все очень тщательно, не забыв ни малейшей детали.

К четырем часам утра в основном план был готов. Оставив на следующий день составление списка снаряжения, Коплан скользнул под простыню, стараясь не разбудить Клодин, спавшую без снов.

Они пришли в «Тамерлан» к одиннадцати часам вечера; путем, уже ставшим для Франсиса знакомым, их проводили в логово Гарибьяна. У того просветлело лицо, когда он увидел Клодин. Его обычно бегающий взгляд окинул ее и изучил с головы до ног.

На ней было вечернее платье из черного бархата, скромное, но элегантное, украшенное стразами. Матовая ткань облегала ее юные формы.

— Поздравляю, — пробормотал армянин, обращаясь к Франсису. — Если ее пыл соответствует манерам, ваша протеже должна уметь защищаться.

Делая вид, что игнорирует этот осмотр, Клодин открыла сумочку, посмотрелась в зеркало и небрежно поправила свою прическу.

— Хорошая штучка, — подтвердил Коплан свысока. — Одна проблема: поганый характер. Она не всегда соглашается. У мадам есть свои принципы, и твердо сформировавшиеся.

— Понимаю, — сказал Гарибьян с кошачьей любезностью, очарованный светлыми волосами и аппетитной фигурой европейки. — Может быть, выпьем шампанского?

Вопрос адресовался Клодин.

— Я его терпеть не могу, — заявила она. — К тому же то, что подают на Востоке, просто омерзительно.

Она села в одно из кресел, закинула ногу на ногу. Послышалось шуршание чулок. Открывшиеся круглые колени привлекли взгляд армянина. Поскольку кресло было очень низким, Гарибьян увидел чуть больше, чем красивые колени, обтянутые шелком.

— Тогда виски? — предложил он.

— Ну, на худой конец... — соизволила ответить Клодин. Хозяин указал Коплану на маленький бар.

— Налейте, — сказал он с жестом знатного вельможи. Коплан взял три бокала, нашел среди бутылок ту, где было виски. Он вернулся к Гарибьяну и протянул ему бокал, до трети наполненный сильно окрашенным напитком. Затем он налил Клодин, а третий оставил себе. Они выпили молча.

— Я принес вам бумаги, — заявил Коплан. — Может, сначала покончим с серьезными делами?

Гарибьян кивнул в знак согласия.

— Она могла бы спуститься в кабаре, — решил он. — Я провожу ее. Мои люди внизу посмотрят за ней, пока мы не закончим.

Как уверенный в себе шеф он взглядом велел Клодин встать. Она знала нравы преступного мира: приказы босса надо выполнять.

Гарибьян легко сжал руку молодой женщины и вышел вместе с ней через дверь, которой Коплан еще не пользовался. Когда она открылась, звуки игравшего в зале оркестра стали слышнее.

Держа бокал в руках, Франсис ждал. Через несколько минут владелец заведения вернулся.

— Красивая девочка, — твердо сказал он. — Вы дадите мне ее на вечерок, да?

Коплан, тоже знавший традиции, быстро кивнул.

— Когда захотите, месье Гарибьян. Но, между нами, мне кажется, что в ваших интересах не слишком торопиться. Она намного лучше, когда ей не выкручивают руки. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Армянин с горящими глазами принял хитрый вид.

— Вышколить ее — ваша забота. Пришлите ее ко мне, когда она будет расположена поразвлечься.

— Я займусь этим, — пообещал Коплан, вынимая из кармана пачку листков. — Не хотите ли взглянуть на это? Я считаю, что план сработан хорошо.

Около часу он подробно объяснял Гарибьяну, как собирается атаковать насосную станцию К-3 и как должны следовать друг за другом фазы операции. С безупречной точностью почти до секунд отвлекающий маневр, нападение на радиоточку, проникновение на станцию и закладка снарядов должны были идти одно за другим в установленном порядке, хотя атакующие не имели возможности поддерживать между собой связь. Программа заканчивалась следующими словами: «Прикрываемый номером 5, сидящим с автоматом в машине, номер 1 садится в нее и едет в направлении Багдада, в то время как номера 2, 3 и 4 бегут к сирийской границе».

— Вот, — добавил Коплан, — здесь должен быть задействован ваш план эвакуации.

Подумав, Гарибьян заявил:

— Последний абзац следует изменить. Я наметил участие вертолета, который заберет вас всех одновременно. Он приземлится в сотне метров от станции в указанное вами время и доставит вас в безопасное место.

— Браво! — бросил Коплан. — Это лучше, чем я мог надеяться. Но куда он нас доставит?

У Гарибьяна не было никаких причин молчать. Он знал, что ни один из членов группы не спасется: все они будут перебиты через два часа после приземления.

— Он доставит вас на нейтральную территорию Тавал, — ответил он.

Глава XIII

— Тавал? — повторил Коплан, которому это название не говорило ровно ничего. — Где это?

— Это малоизвестное место, — ответил Гарибьян. — Анклав в форме ромба между Ираком и Саудовской Аравией, одна из вершин его касается эмирата Кувейт. Несколько квадратных километров пустыни с поселком в центре, на перекрестке трех дорог. Непонятно, почему эта территория пользуется особым статусом ничейной земли. Вы можете прожить там хоть десять лет, а полиция об этом не узнает.

— Да? — удивленно спросил Коплан. — И кто-нибудь там даст нам приют?

— Да, на столько, на сколько вы захотите.

— Ну что же, этот выход кажется мне лучше любого другого, — сказал Коплан. — Нам остается только установить дату рейда и закончить подготовку.

Гарибьян подумал, поглаживая свой подбородок.

— Чтобы достать запрошенное вами снаряжение, мне потребуется три дня. Скажем, четырнадцатого декабря?

— Хм... Да... Четырнадцатого, в сумерках. Час "Ч", например, девятнадцать ноль-ноль.

— Хорошо, — согласился армянин. — Накануне мы устроим совещание всех участников, чтобы распределить роли и уладить последние детали.

Франсис собрал бумаги, разложенные на столе, и сунул их в карман со словами:

— В этих условиях дело не может сорваться. А вопрос оплаты?

— Его уладить легко, — уверил Гарибьян. — Пилот вертолета будет кружить над местом четверть часа после того, как возьмет вас всех на борт. Сверху он увидит, взорвется станция или нет. В первом случае ваша плата будет выдана сразу по прибытии самим эмиром. Если дело сорвется, вы получите право на премию в тысячу динаров.

Коплан подумал, что этот способ в обоих случаях предоставлял минимум гарантий.

Но, внешне довольный, он заключил:

— Пойдет, но предупредите пилота, что мы впятером будем держать его в качестве заложника до исполнения контракта. Если он попытается наврать эмиру, то до старости не доживет.

На мгновение плутовская физиономия Гарибьяна посуровела.

— В случае победы на вас будут смотреть как на героев, — пообещал он. — Зачем нам лишать себя ваших услуг, не сдержав своего слова?

— Это было бы неудачным расчетом, — сказал Коплан. — Ну вот, теперь, когда все выяснено, вы можете позвать Клодин.

— Я схожу за ней, — решил Гарибьян. — Наливайте виски.

Через четыре дня после этой встречи в «Тамерлане», то есть 14 декабря, в день, назначенный для рейда, Коплан встал в семь утра и заставил свою помощницу последовать его примеру.

— Ты с ума сошел? — заупрямилась Клодин. — Ты вернулся в два часа ночи и хочешь, чтобы мы уже встали?

— Да, и быстро, — заявил Франсис. — Сегодня у нас много работы.

Верный себе, он абсолютно ничего не говорил Клодин ни о своих делах с Гарибьяном, ни о намеченной операции на насосной станции К-3. Он отвечал на ее вопросы уклончиво, и никакая настойчивость Клодин не могла заставить его нарушить это правило.

После Мафрака она стала подчиняться Франсису, не пытаясь понять его. Уступила его приказу она и на этот раз, но была очень недовольна. Около четверти девятого Коплан закурил сигарету и, сев напротив Клодин, начал объяснять ей обстановку.

— Слушай меня очень внимательно, — сказал он ей с необычной для него серьезностью. — Этот день станет поворотным в нашей жизни, и многое будет зависеть от тебя.

Это вступление усилило тревожные предчувствия, которые владели Клодин с самого пробуждения. Коплан продолжал:

— Начиная с приезда в Багдад я не мог сделать ни шагу, чтобы за мной по пятам не ходил «хвост». Полагаю, тебя это не особо удивляет, коль скоро в Дамаске Халати поручил тебе следить, куда я хожу. Правда?

Он смотрел ей прямо в глаза взглядом ни добрым, ни злым, но проникавшим до глубины души.

— Правда, — просто призналась она.

— Когда мы вернулись из Мафрака, — сказал он, — Халати прислал ко мне Якобсена, чтобы заставить меня участвовать в ликвидации, которую вполне мог бы поручить одному из своих громил. Отличный способ проверить мою верность и заодно предостеречь от возможных попыток предать его. И в это время Халати получил возможность расспросить тебя. Поскольку все говорит в мою пользу, он посылает меня к Гарибьяну, а тот, не менее подозрительный, чем он, устанавливает за мной постоянную слежку. Отметь, что на его месте я поступил бы так же.

Он сделал затяжку, медленно выпустил дым, пока Клодин ждала продолжения со смесью страха и надежды.

— Сегодня, — снова заговорил Коплан тем же сдержанным тоном, — мне нужно передать в посольство Франции письмо. Гарибьян об этом знать не должен. Ни в коем случае, слышишь?

Клодин кивнула.

— Я отдам его тебе, — продолжил Франсис. — Ты отнесешь его сегодня утром. Отдашь его в руки военного атташе.

Это было сказано со спокойной властностью, без угрозы, но очень убедительно.

Не дожидаясь ее ответа, Коплан добавил:

— Мы расстанемся на весь день. Сегодня вечером, точнее, в двадцать тридцать, ты нанесешь визит нашему другу Гарибьяну. Он будет тебя ждать... Ты должна любым способом помешать ему выйти из кабинета до девяти часов.

Его голос стал резче, в серых глазах появился металлический блеск. Клодин со сжавшимся сердцем молча кивнула.

— Когда услышишь звонок, нажмешь на кнопку, открывающую дверь. Запомни: вторая слева, под занавеской. Действуй прежде, чем Гарибьян поймет, что это не условный сигнал, даже если придется ударить его, чтобы добраться до кнопки.

Коплан отвел от нее свой повелительный взгляд, сбросил с рукава кончиками пальцев крошку пепла.

— Об остальном не волнуйся, — заключил он. — Как только у тебя появится возможность, возвращайся в «Регент-палас» и жди меня столько, сколько понадобится. Возможно, ты не увидишь меня два-три дня, но не волнуйся... Собирайся, пошли.

Через несколько минут они свернули с эр Рашид-стрит в лабиринт улочек, окружающих минарет Сок-эль-Газель, и настолько узких, что по ним не всегда могли пройти рядом два человека.

Когда, сделав широкий круг, они вышли на улочку, которая вновь вывела их на эр Рашид-стрит, Франсис ущипнул Клодин за руку и шепнул ей на ухо:

— Дальше иди одна. Иди прямо и садись в такси, как только выйдешь на проспект. Я прикрою тебя. До свиданья.

Он подтолкнул молодую женщину. Вскоре он остановился перед лавочкой, где продавались изделия из меди. Он долго разглядывал цилиндрическую кофейную мельницу, очень изящную.

Он купил мельницу, попросил ее завернуть, потом, уверенный, что дал Клодин достаточно времени, чтобы оторваться от преследователя, который теперь уже не мог ее догнать, он вернулся в отель.

Когда четверть часа спустя он снова вышел из отеля, уже без мельницы, но с «маузером» калибра девять, оттягивавшим его внутренний карман, им овладела нервозность.

Он дошел до Исламского музея, устроенного в здании четырнадцатого века, и заметил машину, предоставленную в его распоряжение Гарибьяном. Это был серый «бентли» с номером ИРК 6875 на зеленой табличке.

Ключи лежали у него в кармане. Он сел в роскошную машину, не проверив, положены ли в багажник оружие и боеприпасы, запрошенные им у владельца «Тамерлана».

Франсис медленно проехал вдоль Тигра, а затем свернул в сторону Хаббанийи. Он ехал тем же маршрутом, что и шесть дней назад, когда вместе с Клодин ездил на станцию К-3. У него появилось неприятное чувство, что он приближается к катастрофе. Его мучила масса вопросов относительно эффективности его плана. Слишком уж тщательно были расписаны детали операции, и достаточно было пустяка, чтобы нарушить их осуществление.

В пять часов он сделал остановку в Хите, на берегу Евфрата.

Его мысли были очень далеки от археологии, но он сделал вид, что интересуется знаменитыми источниками, из которых, по словам Геродота, добывали битум, необходимый для цементирования кирпичей при строительстве древнего Вавилона.

Сдерживая свое нетерпение, он сел в машину только без четверти шесть. До разветвления нефтепровода оставалось проехать еще восемьдесят километров.

Солнце клонилось к закату. Под его ослабевшими розовыми и оранжевыми лучами пустыня приобретала какое-то странное очарование.

«Бентли» обогнал бедуина, ехавшего на осле. Этот мирный араб, направлявшийся в Хадиту, был не кто иной, как номер 5 — человек, который должен был прикрыть отход Коплана после закладки на станции взрывных и зажигательных снарядов.

Метрах в трехстах от К-3 Коплан посмотрел на свои часы. Без трех минут семь. Возбуждение Франсиса все усиливалось.

Он остановил машину и прислушался. Ровно в семь часов вдалеке, в стороне деревни Хадита, началась стрельба. Номер 4 и номер 3 строго выполняли приказ, по которому должны были произвести отвлекающий маневр и завлечь патрули в улочки старого города.

От форта до Хадиты было около трех километров. На верблюдах солдаты могли прибыть на место меньше чем за четверть часа. Поэтому атака на радиостанцию, расположенную в жилом корпусе, была намечена на девятнадцать двадцать. Это было задание для номера 2.

Коплан видел издалека солдат, спешащих к поселку.

Бедуин на осле приближался. Франсис видел его в зеркале заднего обзора как черную точку.

В девятнадцать семнадцать он завел мотор «бентли» и тронулся с места. Он доехал почти до насосной станции. Прежде чем поставить машину на ручной тормоз, он дружески махнул рукой охраннику, стоявшему у входа.

Двое арабов в лохмотьях (обозначенные в плане под номерами 3 и 4) выпустили в воздух несколько автоматных очередей, потом побежали к тропинке, параллельной толстой трубе нефтепровода, идущего из Киркука. Пока перепуганные жители деревни в панике разбегались во вес стороны, недоумевая, какое несчастье обрушилось на них, послышалась еще одна очередь.

Сраженные пулями, двое диверсантов повернулись вокруг своей оси и рухнули на землю, держа в руках оружие. Пули разорвали им грудную клетку, и номера 3 и 4 умерли прежде, чем их головы коснулись земли.

Когда звуки выстрелов донеслись до ушей номера 2, спокойно поедавшего фиги на обочине дороги в пятидесяти метрах от белого здания, бандит, не зная, что произошло на самом деле, обрадовался строгому соблюдению плана операции.

Он увидел, как солдаты форта вскочили на верблюдов и с криками помчались к Хадите.

Он подождал, пока отряд скроется вдали, потом спокойно достал из своего узелка пару сандалий и надел их на свои босые ноги. Затем сунул в складки пояса пистолет и гранаты.

Когда он увидел приближающуюся к станции серую машину, на его смуглом лице появилась жестокая улыбка. Он встал и пошел к белому зданию с широкими окнами, на котором была эмблема ИПК.

Радиостанция находилась на третьем этаже; идти к ней нужно было по мраморной лестнице, поднимавшейся из коридора сразу за комнатой консьержа.

Прежде чем предстать перед консьержем в облике жалкого нищего, номер 2 посмотрел на часы. Девятнадцать часов восемнадцать минут. Идеально!

Походкой изнуренного человека он прошел вдоль проволочного заграждения, свернул направо, к фасаду здания. В корпусе царила полная тишина, в окнах никого не было видно.

Человек поднялся по ступенькам к входной двери и нажал кнопку звонка, вызывая консьержа.

Тот вышел из своей комнаты. Это был плотный субъект, широкий как шкаф. Его лицо выразило недовольство, когда он увидел, что пришедший — араб. Однако он все же открыл стеклянную дверь.

Рука номера 2 выхватила «люгер», спрятанный в складках, но каким бы быстрым ни было его движение, его опередил прямой удар в лицо, швырнувший его на песок эспланады.

У араба еще хватило бы сил нажать на спусковой крючок, но он не успел этого сделать, так как трое мужчин навалились на него. Вырванный чьей-то властной рукой пистолет исчез, как по волшебству. Несколько ударов в лицо окончательно убедили номер 2, что игра проиграна. Он словно перышко был перенесен в дом, и на секунду нарушенное спокойствие снова обволокло здание ИПК.

В этот момент Коплан вошел в холл в сопровождении охранника. Не успели они сделать и пяти шагов, как бронированная дверь открылась, пропуская инженера Пенфолда и мужчину лет тридцати пяти с загорелым лицом с квадратной челюстью.

Тот обменялся с Копланом энергичным рукопожатием.

— Вы оказали нам огромную услугу, месье Коплан, — произнес он глухим голосом. — Моя фамилия Перри. Я в вашем распоряжении.

Инженер Пенфолд в свою очередь пожал руку Коплану, который ответил агенту Интеллидженс Сервис:

— Поскорее надевайте джеллабу. Через десять минут мы побежим со страшной скоростью. Ваши коллеги на месте?

— Да, — ответил Перри. — У нас было мало времени, чтобы выполнить ваши инструкции, но все, о чем вы просили, сделано. Ваше посольство предупредило наше только в десять утра сегодня.

— Предупредить вас раньше было невозможно, — отрезал Франсис.

Перри оделся в рубище, переданное ему. Должно быть, он не впервые становился бедуином, поскольку превращение заняло рекордно короткое время, за что в мюзик-холле его бы наградили бурными аплодисментами.

— Вытрите вашу руку об мое лицо, — сказал Коплан инженеру. — Испачкайте меня смазкой и маслом. Надеюсь, вы что-нибудь придумали насчет пожара?

— Увидите, — радостно сказал Пенфолд, энергично пачкая лицо и одежду Франсиса.

В этот момент зазвонил телефон, висевший на стене. Перри снял трубку, послушал, потом просто ответил: «О'кей».

Он вернулся к группе и объявил:

— Радар засек вертолет. Он приближается.

— Хорошо, бежим, — решил Франсис, взъерошив себе волосы.

С пистолетом в руке Коплан побежал к выходу, англичанин за ним. Оба выскочили из насосной станции и вместо того, чтобы бежать к дороге, помчались со всей скоростью в пустыню.

Они пробежали метров сто, когда в стороне насосной станции раздались выстрелы. Двое арабов, как будто преследуемые всеми демонами ада, неслись по дороге. Вооруженные автоматами, они дали наугад несколько очередей, чтобы ответить на огонь по Коплану и Перри.

Номер 5 издалека следил за тем, что считал драматическим бегством номеров 4,3,2 и 1. Лежа на животе, он начал палить. Окна станции разлетелись на куски, и ответный огонь стал более интенсивным.

Если бы номер 2 был менее взволнован и менее сосредоточен на спусковом крючке, он бы заметил любопытный феномен: винтовки и пистолеты защитников станции посылали пули, которые, касаясь земли, не поднимали ни малейшего столбика пыли.

Рокот между двумя автоматными очередями сообщил номеру 5, что вертолет собирается садиться. Примерно в двухстах метрах от номера 5 его соединившиеся коллеги бежали к предполагаемому месту посадки машины.

Номер 5 прижал автомат к боку и, пригнувшись, побежал к товарищам. Но пробежал он немного, потому что в дело вступил тяжелый пулемет станции, стреляющий уже боевыми патронами. Номер 5 был подстрелен как заяц, убитый на бегу зарядом дроби. Он упал, несколько раз перевернулся и замер на теплой земле.

Четыре лопасти вертолета не переставали вращаться, пока Коплан и три лжеараба садились в него.

Пилот видел, как погиб последний из пяти пассажиров, которых следовало взять на борт. Торопясь покинуть это опасное место, он нажал газ прежде, чем закрылась дверь кабины.

Вертолет взмыл свечкой, описал широкий вираж, набирая высоту.

— Пошевеливайтесь, — задыхаясь, крикнул Коплан пилоту. — Через несколько секунд все взлетит на воздух!

Он еще произносил последнее слово, когда раздался сильнейший взрыв. Мощное пламя взметнулось в небо и наглухо закрыло его черными тучами, в которых исчезли станция и прилегающее здание.

Коплан издал совершенно искренний вздох облегчения, куда более искренний, чем восклицание, обращенное к пилоту, присланному Гарибьяном:

— Готово! Они не смогли разрядить взрывчатку. На лице спасателя появилась улыбка.

— Отличная работа! — закричал он, перекрывая гул мотора. — Жаль, что один из вас погиб!

Коплан и три агента ИС, все сидевшие сзади пилота, переглянулись, в их глазах горели веселые огоньки.

— Потери неизбежны! — закричал Коплан. — Теперь летите на юг.

Потом, после короткой паузы, он спросил:

— Кстати, куда точно вы нас везете?

— В Рукахаимию, территория Тавал. Мы сядем на центральном дворе дворца эмира... при условии, что нас не перехватят иракские истребители!

Но этого нечего было бояться. Ни один иракский истребитель и не пытался преградить путь этому вертолету.

Зато бедный спасатель был неприятно удивлен совершенно неожиданным сюрпризом: удар дубинкой по затылку сразу отправил его в нокаут.

Коплан тоже умел управлять вертолетами этого типа.

Глава XIV

В восемь часов десять минут вертолет приземлился в багдадском аэропорту, вдали от посадочных полос. Несомненно, были отданы специальные приказы, поскольку полиция аэропорта не обратила никакого внимания ни на прибытие машины, ни на пассажира, вышедшего из нее.

Коплан прошел через летное поле, потом по аэровокзалу и без колебаний направился к небесно-голубой машине с откидным верхом, на которой был французский дипломатический номер.

Благодаря сообщенному ему словесному портрету водитель «пежо» с открытым верхом сразу узнал в нем человека, которого должен был на рекордной скорости доставить в Багдад.

— Привет, коллега! — сердечно сказал он, когда Коплан открывал дверцу.

— Добрый вечер. Ребята на местах?

— Да, вооруженные до зубов, — подтвердил шофер — невысокий мужчина с очень смуглым лицом.

Он резко сорвался с места, перешел на вторую скорость, на третью, выехал на шоссе в Басру и погнал в центр Багдада.

— Я — Фабиани, —сообщил он своему пассажиру. — Это вы устроили такую суматоху в посольстве?

— Боюсь, да, — ответил Коплан с двусмысленной улыбкой. — И это только начало.

— Крупное дело?

— Огромное.

Машина выехала на эр Рашид-стрит, свернула налево и уже медленнее доехала до «Тамерлана». Когда она остановилась в двадцати метрах от входа в кабаре, Коплан посмотрел на часы: восемь двадцать восемь. Если Клодин еще не пришла, то должна появиться в ближайшие секунды. Франсис решил подождать пять минут.

— Вы не выходите? — удивился Фабиани. — Мне сказали, что вы торопитесь.

— Да, но немного опережаю расписание.

Едва он успел договорить, как заметил Клодин. Она вышла из такси и вошла в ночной клуб.

— Пошли, — бросил Коплан своему коллеге.

Они оставили машину, направились к ночному заведению и вошли в прихожую. Цербера на месте не было: он провожал Клодин к Гарибьяну.

— Оставайтесь здесь и не давайте никому выходить, — шепнул Коплан.

С револьвером в руке он открыл знакомую потайную дверь, быстро поднялся по лестнице и оказался в коридоре. Клодин и ее гид как раз входили в стальную дверь.

Беззвучными прыжками Коплан бросился вперед. Охранник обернулся и получил удар рукояткой «маузера» прямо в лоб. Клодин вздрогнула от неожиданности, поднесла руки к горлу. Ее глаза и рот широко открылись.

Властным взглядом Коплан остановил крик, готовый вырваться у нее. Он удержал свою жертву, не давая ей упасть. С болтающейся головой и залитым кровью лбом, телохранитель был всего лишь сломанной марионеткой. Над дверью Гарибьяна нетерпеливо мигала красная лампа.

Кивком головы Франсис приказал Клодин войти. Она взялась за ручку, повернула ее и, похолодев от страха, вошла в кабинет.

Гарибьян, напомаженный больше, чем всегда, встретил ее бархатным взглядом, но с кресла не поднялся. Позади Клодин возникла атлетическая фигура Коплана. Армянин, совершенно ошеломленный этим внезапным появлением, не успел даже пошевелиться. Страшный зрачок крупнокалиберного пистолета в двух метрах от лица совершенно парализовал его.

— Поднимите руки, живо! — приказал Коплан. — Клодин, выйди и стой в коридоре. Не бойся, если я выстрелю.

Страшно бледный, Гарибьян медленно подчинился. Он так глубоко сидел в своем кресле, что оно удерживало его точно капкан.

— Что... Что вы... — пробормотал хозяин ночного клуба.

— Заткнитесь! — отрезал Коплан. — Через час у вас появится возможность рассказать обо всем, о чем хотите, и даже больше.

Подняв пистолет, он дважды нажал на курок. Прозвучали оглушительные выстрелы. Гарибьян позеленел.

— Выше руки! — приказал Коплан, целясь в него.

За дверью, ведущей в зал, послышался глухой топот. Музыка прекратилась, и с первого этажа донесся гул.

Дверь в глубине с треском распахнулась, и в кабинет ворвались трое мужчин в смокингах, но с револьверами.

— Привет, ребята! — сказал Коплан. — Вот груз. И обыщите эту хибару сверху донизу. Где-то здесь должен быть радиопередатчик.

— Браво, Коплан! — воскликнул один из вошедших, дрожа от радости. — Все прошло отлично.

Коллеги Франсиса бросились на Гарибьяна, вытащили его из кресла и заломили ему руки за спину.

— Дальше действуйте одни, — сказал Франсис. — Я уезжаю с Фабиани. Встречаемся через сорок восемь часов в посольстве. И хорошенько потрясите этого малого. Он многое знает.

Он убрал свой пистолет, повернулся и открыл дверь в коридор. Бледная Клодин стояла, прижавшись к стене. Франсис взял ее за руку и повел к оставшейся открытой стальной двери.

— Возвращайся в отель и выпей бокал шампанского. От него тебе станет лучше. Не волнуйся, худшее уже позади.

У лестницы они увидели Фабиани, разговаривавшего с иракскими полицейскими. Коплан обратился к соотечественнику:

— Скажите им, что в «Тамерлане» дело закончено, хотя в зале наверняка нужно взять несколько типов. А мы поедем в аэропорт.

Клодин, которая была ни жива ни мертва, высадили на углу эр Рашид-стрит.

— Эта куколка наша? — спросил Фабиани, сворачивая на шоссе, идущее из Басры.

— Да, француженка, но не из «конторы», — ответил Франсис. — Может быть, Старик и возьмет ее к нам, я не знаю. Но она мне очень помогла.

Поглощенный дорогой Фабиани больше не задавал вопросов. Он догадывался, что коллега занят своими мыслями и момент для расспросов неподходящий.

У аэровокзала Коплан спрыгнул на землю прежде, чем машина окончательно остановилась.

— До скорого? — бросил он Фабиани. — И спасибо за прогулку.

Он вошел в здание аэровокзала, прошел на летное поле и через пять минут сел в вертолет, где его ждали трое англичан и связанный пилот.

Машина сразу же взлетела и взяла курс на юг.

Через час после ее взлета два иракских тяжелых транспортных самолета выехали на взлетную полосу и поднялись в воздух с интервалом в пять минут.

Расстояние между Багдадом и Рукахаимией равно четыремстам пятидесяти километрам. Около половины двенадцатого вертолет уже летел над территорией Тавала.

Во время полета арабскому летчику объяснили, что он должен делать после приземления; его роль была несложной. Просто он должен был вести себя так, как будто действительно привез участников нападения на насосную станцию К-3. В случае добросовестного исполнения ему обещали сохранить жизнь и дать крупную сумму денег, а при первом же подозрительном движении — пристрелить.

Приближаясь к поселку, вертолет снизился. Луны не было, но света звезд оказалось достаточно, чтобы открыть пассажирам феерическую панораму.

Напротив маленькой группы почти квадратных домиков возвышался дворец из «Тысячи и одной ночи», освещенный гирляндами электрических лампочек. Два купола и четыре изящные башенки с острыми верхушками придавали ему поэтический и таинственный, почти нереальный вид. Внезапно выросший посреди тысячи квадратных километров пустыни дворец казался вознесшимся по мановению волшебной палочки.

Онемев от восхищения, четверо секретных агентов любовались этим великолепным зданием, воплощавшим грезы их детства.

Английский пилот медленно сделал круг над дворцом, пролетел возле белых башен и поискал на огромном дворе между толстыми стенами свободное место, чтобы посадить машину.

На этом дворе лежали верблюды, стояли палатки и бегали люди.

Вертолет осторожно сел. Его лопасти рассекали воздух с тихим шорохом.

Освобожденный от веревок араб, находившийся на прицеле у Коплана и двух англичан, выглядел жалким.

Когда урчание мотора прекратилось, пассажиры услышали радостные, возбужденные голоса бедуинов, собравшихся вокруг вертолета. Ударом колена Коплан дал пленному понять, что настало время играть роль.

Тот постарался изобразить улыбку. Он открыл дверцу и, обращаясь к своим единоверцам, хрипло произнес две фразы, еще более усилившие энтузиазм.

Один за другим пассажиры вертолета, за исключением британского агента, умевшего управлять машиной, спрыгнули на землю.

По толпе прошло движение, и она раздвинулась, пропуская эмира, которого окружала его личная стража, вооруженная ятаганами.

Эмир Хассани был весь в белом, на голове красовался плоский тюрбан, продленный куском ткани, падавшим на плечи. У него было хищное лицо со слегка расплывшимися чертами, выдававшими воина и любителя наслаждений, властного и безжалостного государя.

Сунув руки в широкие рукава, он остановился в трех метрах от прибывших. Его стража — парни высокого роста с непроницаемыми физиономиями — встала вокруг него, как колоннада.

Пилот-араб упал на землю перед эмиром, ткнулся лбом в пыль, потом, приподнявшись, произнес несколько слов.

Стоявшие за ним Коплан и двое агентов ИС молниеносно выхватили свои пистолеты. Три пули были выпущены одновременно и поразили в сердце троих стражников эмира. Второй залп ликвидировал трех других великанов.

Толпа завопила и в беспорядке отхлынула, в то время как Хассани, стоявший один среди шести трупов, напрягся, как хищник, и сунул руку за широкий шелковый пояс.

Из кабины вертолета ударила автоматная очередь по первым рядам зрителей, и многие упали на землю.

Воспользовавшись растерянностью эмира, чьи глаза обратились к заговорившему автомату, Коплан бросился на него и сжал ему руку железной хваткой. Атака была внезапной, принца пустыни кто-то с жестокой силой прижал к земле, а его кинжал, описав изящную дугу, упал на камни с металлическим звоном.

Под прикрытием англичан, державших под прицелом бедуинов, Коплан задал эмиру великолепную трепку. Ребром ладони, кулаками и, наконец, ботинками Франсис систематически избивал почтенного хозяина Тавала, несмотря на его попытки оказать сопротивление.

Из окон дворца начали стрелять мушкеты, и пули стали ложиться вокруг островка, образованного двумя дерущимися и агентами ИС.

Из вертолета быстро ответил автомат, всаживая пули в стрелков, засевших в здании. Револьверы англичан выплюнули наугад в толпу несколько предупреждающих выстрелов, чтобы остановить возможную массовую атаку.

С мясниковским «ха!» Коплан нанес Хассани решающий удар, покончивший с его сопротивлением. Весь в поту, он встал и тоже выхватил пистолет, чтобы присоединиться к своим союзникам.

— Им пора уже быть здесь, — крикнул он своим британским коллегам. — Мы не можем держаться бесконечно.

Стоя возле эмира, он отправил три пули в вопиющую толпу, образовавшую живую стену вокруг них на расстоянии в двадцать метров.

Гул мотора постепенно перекрыл крики, а потом и вовсе заглушил их своим мощным звуком. Все подняли глаза к небу и были поражены, увидев раскрывающиеся в нем парашюты.

Тогда ярость сменилась ужасом. Непонятно каким образом большие деревянные ворота раскрылись, и все бедуины бросились со двора в пустыню.

Когда первые десантники ворвались во дворец, в большом дворе остались только пятеро живых, десятка три трупов, с десяток бегающих верблюдов и шесть «кадиллаков», стоявших у заднего фасада здания.

Через две недели в Париже состоялось совещание представителей Интеллидженс Сервис и Второго бюро.

Англичан было трое: некий мистер Уорд, эксперт по проблемам Ближнего Востока, майор Перри из Управления политической разведки, отозванный ради этого со своего поста в Багдаде, и капитан Меллован из спецотдела МИ-5[6].

С французской стороны присутствовал шестидесятилетний мужчина со странной улыбкой в уголках губ, который представился под фамилией Левье[7].

Вместе с ним были Фабиани — резидент французской разведки на Ближнем Востоке, и Франсис Коплан — специальный агент, вернувшийся с особого задания.

Коплан начал с того, что чистосердечно пожал руку Мелловану и сказал:

— Можете поставить крест на своих двухстах фунтах. Вы их никогда не увидите.

— Ошибаетесь, — флегматично поправил англичанин. — Адвокат Омар Табук возвратил их мне.

— Да? А я совершенно забыл про его обещание, — признался Коплан. — С тех пор произошло столько событий.

Они замолчали, потому что Левье пригласил их занять места за огромным круглым столом, щедро уставленным пепельницами.

Только мистер Уорд остался стоять. Он взял слово с той величественной отчужденностью, которая характерна для англичан, когда они говорят о действительно важных вещах. Поправив очки, он заявил, не глядя ни на кого:

— Так получилось... хм... что... дружеское сотрудничество между нашими странами привело... хм... к интересному результату. На первый взгляд нам кажется возможным именно так оценить исход операции мистера Коплана, проведенной при помощи наших служб и поддержке иракских властей.

Он замолчал, нахмурив брови, и поскреб ногтем крохотное пятнышко на полировке стола.

— Захват эмира Хассани и руководителей его организации — Халати в Сирии, Махмудие в Судане и Гарибьяна в Багдаде, — не считая других, чьи адреса нам теперь известны, наносит тяжелый удар по разветвленному заговору, имевшему целью прекратить снабжение наших стран нефтью. Я считаю, что нет необходимости напоминать обо все фактах, открывших нам существование этого заговора. Назову лишь некоторые из них: постоянные повреждения наших нефтепроводов; национализация перерабатывающих заводов; взрывы на нефтяных предприятиях Кувейта; отказ Сирии ремонтировать нефтепроводы, поврежденные на ее территории; нежелание Саудовской Аравии продавать свою нефть Европе во время Суэцкого кризиса и так далее. Все это общеизвестно... Когда мы пытались раскрыть происхождение заговора порознь, мы постоянно натыкались на непреодолимую стену. И вы, и мы потеряли в той части света многих агентов. Вот почему я благодарю месье Левье за то, что он взял на себя инициативу предложить провести эту операцию совместно. Я хотел бы сказать это перед началом собственно обсуждения.

Мистер Уорд сел и принялся играть цепочкой своих часов. Руководитель французской делегации произнес, не поднимаясь со стула:

— Ваше любезное вступление, мистер Уорд, должно было адресоваться не мне. Будем рассматривать его как дань памяти нашим товарищам, замученным и убитым при защите жизненно важной нефтяной дороги.

Достав из кармана свою старую добрую трубку, он принялся набивать ее; пока проворные пальцы двигались, он продолжал:

— Изучение документов, захваченных у эмира Хассани и его сообщников, принесет еще немало открытий. Я полагаю, что ваши службы, так же как и наши, без конца открывают все новые ответвления этой сети, деятельность которой охватывает весь арабский мир. К сожалению, мы не везде можем действовать с согласия местных властей. Поэтому теперь я предлагаю вам совместно изучить возможность тихой ликвидации еще оставшихся центров.

Все присутствующие прекрасно поняли, что он хотел сказать.

— Правительство Ее Величества разделяет эту озабоченность, — с достоинством ответил Уорд.

— Тактика разложения изнутри принесла хорошие результаты, — продолжал Старик, — и мы могли бы расширить ее, вновь объединив наши силы. Совершенно очевидно, что мистер Коплан не смог бы внедриться в эту организацию, если бы вначале мистер Меллован не велел вашему двойному агенту Абдулу Джабару взять его в дело.

Коплан и Меллован подмигнули друг другу.

Они мысленно переживали свое пребывание в Хартуме, постоянные разочарования и стычки, предназначенные для публики.

— Точно так же, — продолжал Старик своим немного задыхающимся голосом, — наши агенты могли бы и дальше попадать в ловушки, если бы вы не передали нам выводы майора Перри...

— Простите, — перебил Коплан, ставший более внимательным. — Вы хотите сказать, что от Перри узнали, как наши агенты всякий раз попадали в западню?

Начальник посмотрел на него сквозь пламя спички, которую подносил к трубке.

— Ну да, — подтвердил он. — После того как исчезли трое агентов ИС, майор заметил, что все они шли по следам, выявленным из документов, найденных у политических подстрекателей. У нас было то же самое. Мы много раз находили у подозреваемых сообщения, где речь шла о нефти и таинственных корреспондентах на Среднем Востоке. Агенты, брошенные по этим следам, не возвращались. Я, как и майор, убежден, что в каждом из этих случаев речь шла об умышленном маневре, широко применяемом агентами-провокаторами эмира, чтобы завлекать в ловушки агентов разведслужб западных стран.

Коплан покачал головой. Он вспомнил беднягу, которому Якобсен поджег руки, а он застрелил его из милосердия, чтобы избавить от долгого мучения.

— Именно так, — задумчиво прошептал он. — Постоянно действующая ловушка.

Старик кивнул, потом обратился к Уорду:

— Мы можем быть почти уверены, что наша сегодняшняя победа временная. Эмир Хассани, движимый ненавистью к Хашимитской династий, был тем не менее всего лишь орудием. Кто-то пользуется междоусобицами в мусульманском мире, чтобы нанести поражение нам. Этот противник не признает себя побежденным после разгрома организации эмира. Нужно объединить наши силы, поскольку борьба продолжается.

Уорд, рассматривая кончики своих пальцев, кивнул в знак согласия.

— Да, — задумчиво произнес он. — Мы больше полувека боролись между собой за преобладание в этом регионе. Теперь уже давно пора менять нашу тактику.

Поль Кенни Коплан возвращается издалека

Глава I

Присев за столик на крытой террасе небольшого кафе неподалеку от авеню Георга V, Моник Фаллэн рассеянно провожала взглядом прохожих на Елисейских полях. Серое, унылое январское небо, нависающее над Парижем, уже многие недели не радовало ни малейшим просветом.

Стремясь заглушить втайне терзавшее ее беспокойство, молодая женщина зажгла сигарету. Затем, подозвав официанта, она справилась, который час, и заказала третью чашечку кофе за неполный час.

«Как раз то, что нужно, чтобы успокоить нервы, — насмешливо подумала она. — Что поделаешь! Все равно сегодня необычный день».

Праздному зеваке она показалась бы совершенно спокойной, умиротворенной и ничем не озабоченной, и лишь придирчивый наблюдатель смог бы догадаться о внутреннем напряжении, с которым ей никак не удавалось сладить.

Молодой повеса, не успев войти, бросил на нее беглый взгляд, замедлил шаг и принялся с бесцеремонной наглостью рассматривать ее ноги. На вид ему было лет двадцать, на нем был спортивный пиджачишко из коричневого твида и черный свитер с высоким воротом. Вся его внешность источала самоуверенность, граничащую с наглостью.

Расплывшись в дежурной улыбке, выдающей красавчика, умеющего разговаривать с девицами, он расположился за столиком по соседству с Моник и оперся на локти.

Я ищу как раз таких красоток, как вы, для рекламного фильма, — тихо проговорил он снисходительным тоном. — Если вам интересно…

Моник окинула незнакомца ледяным взором и отвернулась.

Нахал, нисколько не огорчившись, продолжал гнуть свое: Назовите мне номер вашего телефона, я позвоню вам вечерком, часиков в девять-десять. Вдруг надумаете испытать судьбу! Приятное занятие, и платят недурно.

Моник, глядя мимо изобретательного юнца на Елисейские поля, откровенно игнорировала его. Он пожал плечами, поднялся и побрел к бару. Еще минут десять, взгромоздившись на табурет у стойки, он наблюдал за ней, вполголоса переговариваясь с барменом.

Даю слово, — цедил бармен сквозь зубы, — ни разу не встречал ее на нашей улице.

Думаешь, туристка? Блондинка, и с таким бюстом… Может, шведка или датчанка?

— Во всяком случае, по-французски она щебечет, как мы с тобой.

— Лакомый кусочек. Представляю, что за прелесть без одежды… Редко когда встретишь такие соблазнительные ножки.

— Больно серьезная, — отозвался бармен.

— Наплевать. У меня вообще слабость к неприступным богиням. И чтобы глаза — как айсберги…

— Ладно, поостынь. Вот ее избранник.

И действительно, представительный господин, лет за тридцать, одетый в плащ, опустился на стул перед очаровательной посетительницей.

Я ужасно опоздал, — заявил вновь прибывший без намека на раскаяние в голосе.

Моник изо всех сил старалась сохранить невозмутимость, но в ее голубых глазах читалось сильнейшее беспокойство.

— Итак, какие новости? — поинтересовалась она едва слышно.

Он долго любовался ею, а потом опустил глаза и едва заметно улыбнулся:

— Не терпится узнать приговор?

— Еще бы! Разве это не естественно? Тем более что я томлюсь здесь уже полтора часа.

— Вы не передумали?

— Что за вопрос? — возмутилась она.

Готов признать, что вопрос идиотский, — добродушно согласился он, — но я обязан был задать его вам.

Он взглянул на часы.

— У вас в распоряжении еще двадцать минут, чтобы переменить свое решение, — отчеканил он.

Вам, наверное, нравится меня разыгрывать?

— Вовсе нет. Я серьезно.

Недоверие сменилось у нее взрывом веселья. Смеялась она недолго и едва слышно, но смех преобразил ее: опечаленное лицо просветлело, глаза заискрились, линия рта изменила свое очертание, отчего лицо сделалось совсем юным. В этот миг любой поверил бы, что ей всего двадцать четыре года и что в ней таится нерастраченный запас жизненных сил.

Вновь помрачнев, она прошептала, потупив взгляд и рассматривая только что зажженную сигарету:

— Мое решение неизменно уже шесть месяцев — с какой же стати передумывать сейчас?

— Когда я поясню вам наш подход, вы все поймете. Дело в том, что ваша жизнь круто изменится. Если вы не до конца уверены в себе, мы сможем дать вам новый срок на размышление. И даже поставить на этом точку и предать забвению все, что происходило эти восемь месяцев. Короче говоря, если вы сейчас дадите задний ход, это не имеет значения и никаких последствий не будет. И наоборот, если мы двинемся вперед, то все обернется по-другому.

— Если я правильно уловила, вы предоставляете инициативу мне?

— Да, в последний раз.

— Означает ли это, что моя кандидатура одобрена?

— Совершенно верно. Комиссия высказалась положительно.

— Наконец-то хорошая новость! — облегченно вздохнула она. — Вы, наверное, садист, раз так долго издевались надо мной?

— Я уже сказал: я выполняю приказ.

Подошел официант. Моник попросила кофе, ее собеседник — чинзано.

Юнец, фантазировавший о рекламных фильмах, пересек крытую террасу, направляясь к выходу. Прежде чем скрыться за дверью, он в последний раз призывно оглядел Моник. Она притворилась, что не замечает его.

— Тот сопляк, который сейчас вышел из кафе, заигрывал со мной, пока я дожидалась вас, — прошептала она, кивая в сторону удаляющейся фигуры. — Он предлагал мне сниматься для рекламы.

— Вот оно что? Выходит, он наделен чутьем. В бикини вы неотразимы.

— Откуда вы знаете?

— Я знаю, о чем говорю. Вы обеспечили бы успех любому новому начинанию. Мне посчастливилось взглянуть на фотографию в вашем досье.

— Я припомню это, если однажды останусь без работы, — пошутила она.

— Не бойтесь, за вас будут помнить другие, — ответил он без тени улыбки.

Через несколько минут они вышли из кафе.

— Сейчас возьмем такси, — решил он.

— И куда поедем?

— К вашему новому шефу. Моя роль сыграна.

— Вы больше мной не занимаетесь?

Нет. Конкретная, реальная работа — не мой профиль. Моя забота — стажеры из Учебного центра. Через четверть часа вы поступите в распоряжение вашего ангела-хранителя.

Жаль. Мне бы так хотелось работать в паре с вами!

Не расстраивайтесь. Уверен, что вам понравится тот, кто заступит на мое место. Это симпатичный, даже привлекательный человек, прекрасно знающий свое дело.

Он открыл дверцу одного из такси, вереницей стоявших вдоль Елисейских полей.


Такси доставило их к началу улицы Пасси.

— Контора моего нового шефа находится в этом квартале? — спросила Моник.

У него нет конторы. Он ждет нас у себя дома. Это в двух шагах отсюда, на улице Рейнуар.

Они остановились перед скромным фасадом далеко не нового дома под номером 172/бис.

— Нам на третий этаж, — сказал спутник Моник, надавив на медную кнопку звонка.

Моник, не в силах сдержать понятного любопытства, принялась читать таблички, на которых были указаны фамилии жильцов. На первом этаже обосновался генерал Эдмон де Тайо; рядом со звонком второго этажа не значилось ничьей фамилии; обитатель третьего этажа звался Франсисом Копланом. Четвертый, последний этаж числился за Эмилем Жайо.

При виде человека, поджидавшего их на площадке третьего этажа, у Моник отлегло от сердца. Он был высок, атлетического телосложения и находился в самом расцвете сил. Его энергичная физиономия, грубоватая, зато открытая, внушала доверие.

Он протянул руку и представился:

— Франсис Коплан. Добро пожаловать.

Обращаясь к коллеге, сопровождавшему Моник, он произнес: Большой привет полковнику Сирану. Скажите ему, что я буду бережно обращаться с сокровищем, которое он мне так любезно доверил. До свидания, Мориэль. Спасибо вам.

Мориэль, миссия которого подошла к концу, положил руку на плечо Моник.

Удачи вам. Не забывайте инструкцию: если нам доведется случайно встретиться, вы не знаете меня, я не знаю вас. Чао, Коплан!

Он повернулся и зашагал вниз. Видя, что он уходит, Моник с удивлением почувствовала, как у нее сжимается сердце. Наблюдавший за ней Коплан спросил:

— Вам страшно, что его не будет рядом?

— Дело не в этом. Я вдруг сообразила, что это единственный мужчина, с которым я общалась ежедневно в течение восьми месяцев и так и не дождалась от него ухаживаний.

— Не сердитесь на него, это профессиональное. Мы привыкли скрывать свои чувства, но это не значит, что их у нас нет.

— Я вовсе не сержусь! — возмутилась она. — Наоборот, это заставляет еще больше его уважать.

— Неужели?

Он проводил гостью в гостиную с окнами на улицу. Комната была просторной, светлой, со скромной, но удобной обстановкой.

— Присаживайтесь, — сказал он, указывая на кресло. — Будьте как у себя дома. Вернее, у меня.

Коплан солгал. Здание принадлежало Службе. Жилец обоих нижних этажей генерал де Тайо, якобы владелец дома, числился отставником.

В действительности Эдмон де Тайо был не просто подставным лицом СДЕК[8], но и ее деятельным сотрудником. Здание на улице Рейнуар было напичкано разными приспособлениями и превращено в отменный наблюдательный пункт. Отсюда можно было следить за улицей, фотографировать прохожих, машины, оставленные неподалеку. Кроме того, благодаря хитроумной системе потайных дверей, шкафов с раздвижными задними стенками и аппаратов для подслушивания и записи разговоров, прозрачных зеркал и откидывающихся картин это мирное, малопримечательное строение использовалось как сложнейший многоцелевой механизм, незаменимый в случае необходимости.

По долгу службы Коплан нередко был вынужден временно проживать в этом доме. И в девяти случаях из десяти ему не приходилось об этом жалеть.

Коплан опустился в кресло рядом с гостьей.

— Итак? — начал он непринужденно. — Мосты сожжены, и вы рветесь в бой?

— Рвусь, — подтвердила она, без труда выдерживая испытующий взгляд собеседника.

— Ситуация такова, — продолжал он, устраиваясь в кресле поудобнее. — Вас зовут Моник Фаллэн, вам двадцать четыре года, вы свободно говорите на английском, испанском, немецком языках. Сдали экзамен на степень бакалавра, хороши собой, не жалуетесь на здоровье. Курс обучения для нашей Службы пройден на отлично. Все верно?

— Все.

— Спешу предупредить, что это практически все, что я о вас знаю. Сегодня утром, проснувшись, я еще не ведал о вашем существовании. Часов в десять утра посыльный осчастливил меня вашим досье, с которым вас брали на учебу, и письмом руководства, в котором мне предписывается надзирать за вашими первыми шагами. Кажется, ближе к вечеру у меня появится ваш личный листок и зачетная ведомость. Во всяком случае, у нас хватит времени, чтобы познакомиться поближе. Что вы за девушка?

— Что вы имеете в виду?

— Если бы вам понадобилось описать саму себя в двух предложениях, как описывают второстепенных персонажей в романах, как бы вы это сделали? Я не говорю, разумеется, о ваших внешних данных: они у меня перед глазами, и я констатирую, между прочим, что вы очень недурны собой. Чем больше я смотрю на вас, тем больше убеждаюсь в этом. Но мне хочется услышать, что вы за личность.

Пребывая в некоторой растерянности, Моник неуверенно пробормотала:

— Вы задаете совсем не легкий вопрос.

— Почему? Человек — лучший судья самому себе. И мне сдается, что вы знаете себя лучше, чем кто-либо другой. Или я не прав?

«Этот человек определенно более занятный, чем мне показалось в первую минуту», — подумала Моник.

Его серые глаза обладали странной притягательной силой, под его взглядом так и подмывало в смущении отвернуться, и эти глаза достигали цели быстрее, чем слова. Она не сомневалась (ибо чувствовала это всей кожей), что в эту самую минуту его взгляд раздевает ее, ощипывает с нее все перья, оценивает ее с откровенным и оттого неотразимым мужским напором.

— Что ж, если… — начала она. — Если бы мне пришлось обрисовать себя в нескольких словах, я бы сказала, что я гораздо старше своих лет, очень замкнута, весьма неприятна в общении, совершенно лишена иллюзий относительно жизненных перспектив и человеческой природы и глубоко разочарована.

Коплан не смог удержаться от смеха.

— Портрет не слишком привлекателен, — признался он. — Выходит, вы неисправимая пессимистка?

— Трезвомыслящая.

— А как в области чувств?

— Никакого романтизма.

— Как бы вы лично определили любовь?

— Мираж, порожденный инстинктом продолжения рода.

— Девственница?

— Нет.

— Излюбленное занятие?

— Такого нет.

— Простите мою грубость. Думаю, лучше раз и навсегда расчистить почву. Чтобы с толком руководить вами, мне необходимо знать ваши интимные наклонности. Разумеется, если вам не хочется отвечать, дело ваше.

— Ваши вопросы меня не шокируют.

— У вас было много любовников?

Я вступала в интимные отношения с девятью мужчинами. В первый раз в возрасте девятнадцати лет, в последний раз — непосредственно перед началом учебы. С тех пор по воле обстоятельств круг моего общения был ограниченным. Значит, уже около десяти месяцев я не занималась любовью и прекрасно обходилась без этого.

— Но при всем при этом нравится ли вам, когда за вами ухаживают?

— Уже нет. Нравилось четыре-пять лет назад. Все девушки обожают, когда к ним проявляют интерес… Вас интересует, кокетлива ли я?

— Вот именно.

Если это со мной и случается, то только чтобы подшутить над мужчинами. Но вообще-то эта стадия, думаю, уже позади. Мужчины есть мужчины, такими их создала природа. Сексуальность — естественная функция, подобная всем прочим: мужчина просто должен удовлетворять потребность своего организма.

— Мужчина? — невозмутимо спросил Коплан. — А женщина? Она расхохоталась.

— Я, естественно, говорю о всех людях, — уточнила она. — Перед лицом зова природы оба пола равны.

В зрачках Коплана мелькнул огонек. Внезапный смех Моник неожиданно преобразил ее. На мгновение Коплан увидел совсем другое лицо — нежное, почти детское.

Напрасно вы так редко смеетесь, — резюмировал он, поднимаясь. — Смех вам очень к лицу.

И он потянулся за пачкой сигарет «Житан», приготовленной на журнальном столике.

Глава II

Коплан открыл пачку и протянул ее Моник.

— Сигарету?

— Если позволите, я покурю свои.

Она раскрыла сумочку и извлекла из нее пачку «Кента». Франсис щелкнул своим «ронсоном» и дал ей прикурить. После этого он осведомился равнодушным тоном:

— У вас на лице постоянное недовольство! Чем оно вызвано?

— Что вы хотите этим сказать?

Это преднамеренно, это маска, которую вы надеваете, чтобы выглядеть интереснее, или это отражение подлинного состояния вашей души?

— Меня вечно упрекают в том, что я мрачна и ворчлива… И я задаю себе вопрос, не стоит ли мне и впрямь стать такой? По большому счету жизнь — не такая уж занятная штука.

В ее голосе звучала неподдельная грусть.

Вы наверняка скажете, что я просто не умею видеть ее хорошие стороны. Возможно, так оно и есть. Но все дело в том, что жизнь никогда не поворачивалась ко мне хорошей стороной.

— Наверное, все зависит от характера, — пожал плечами Коплан.

Видимо, я контужена несчастливым детством, — в ее голосе послышалась деланная ирония.

— Так у вас было несчастливое детство?

Мне так настойчиво твердили об этом, что я в итоге поверила, — вздохнула она. — Хотите, расскажу вам о своей жизни?

Ее лицо вновь помрачнело, она опять насупилась.

Коплан отрицательно покачал головой:

Я прочту об этом в вашем досье. К нашей следующей встрече — возможно, она состоится завтра — мне будет известна вся ваша история, от первого крика до того мгновения, когда вы переступили порог этого дома.

Мне жаль вас! — бросила она, стряхивая сигаретный пепел в хрустальную пепельницу.

— Отчего же?

— Это смертельно скучно.

— Не переживайте за меня, я привык к неприятным обязанностям. В нашем ремесле интересные поручения случаются редко — вы сами скоро убедитесь в этом… Но поскольку отныне я несу ответственность за каждый ваш шаг и вздох, я вынужден буду проникнуться вниманием ко всем, даже самым мельчайшим деталям, из которых состоит такое очаровательное создание, как вы. Я получаю за это зарплату.

Он взглянул на часы.

— Вы любите гуляш? — спросил он.

— Да, когда он хорошо приготовлен.

— У меня есть намерение пригласить вас пообедать со мной. Я знаю один ресторанчик на улице Линкольн, где подают самый лучший гуляш в Европе. Подходит?

— Конечно.

Но обедать пока рановато. Если вы не против, вернемся к нашему разговору. В том, что вы только что говорили, меня поразила одна вещь… Ваш лексикон.

— Как это? — удивилась она. — Что особенного вы обнаружили в моем лексиконе?

Я нахожу его довольно выразительным для милой двадцатичетырехлетней девушки. Я спрашиваю вас о любви, а в ответ слышу о сексуальности, естественной функции, потребности организма. — Он улыбнулся и продолжал, разгоняя облачко дыма: — Слушая вас, можно подумать, что вы подходите к этому с чисто клинической точки зрения: строение человеческого тела, автоматизм органов размножения… Прискорбная позиция, вы не находите…

Моник пленительным движением закинула ногу на ногу:

— Я предупреждала вас: романтизма во мне ни на грош.

— Как правило, женщины воспринимают такие вещи с долей поэтичности.

— Презираю поэзию, а поэтов — и того больше. Трепачи да и только. Для меня любовь лишена загадок. Половой акт снимает напряжение, только и всего.

— А наслаждение — как быть с ним?

— Самая настоящая ловушка. Природа — а она совершенна — предусмотрела возникновение некоторых ощущений, единственная цель которых — заставить нас повиноваться ее велениям.

— И все-таки вы упрощаете.

— Возможно, вы поймете меня лучше, если я уточню, что я фригидна. Фригидна с точки зрения медицины.

— Браво! — воскликнул он. — В таком случае сама судьба повелевает вам освоить ремесло, которым вы будете заниматься с сегодняшнего дня. Для женщины-агента фригидность — фантастический козырь… Да и меня это избавит от многих забот.

— Каких же?

— Как вы знаете из учебного курса, разведка — занятие далеко не безобидное. Мы вращаемся в мире, уставленном капканами. А для женщины самое губительное — влюбиться.

— Уж здесь-то, — заверила она, — вы можете спать спокойно. Мужчина, из-за которого я потеряю голову, еще не родился на свет.

Коплан пересек комнату и открыл бар.

— Что вы предпочитаете из аперитивов? — осведомился он. — Портвейн, виски, вермут?

— Мне то же, что и вам.

— Сейчас я бы остановился на дюбоннэ.

— Не может быть! Вы смеетесь надо мной… Во время стажировки меня вынуждали поглощать невероятные количества самых крепких напитков, чтобы проверить мою устойчивость к спиртному, а вы предлагаете мне старый добрый дюбоннэ!

Он перенес столик ближе к креслам и приготовил две рюмки: Прежде чем предложить тост за ваши грядущие успехи, осталась одна небольшая формальность: ваш контракт.

Он вытащил из ящика зеленую папку из картона и раскрыл ее: — Вам, видимо, говорили, что речь пойдет о контракте на шесть месяцев. По завершении этого испытательного срока вы поступаете к нам на службу окончательно либо возвращаетесь к прежним занятиям. Важнее всего следующее: подписывая этот контракт, вы ручаетесь честью соблюдать полнейшую тайну касательно собственной деятельности, того, что вы видите и слышите, и всех лиц, которые в той или иной степени связаны с нашей Службой. Внимание: это торжественное обязательство сохраняет силу и в случае вашего увольнения по завершении шестимесячного срока или позднее. Если это условие будет нарушено, то наименее суровым возмездием станет привлечение к суду за нанесение ущерба безопасности государства. На практике же мы располагаем более радикальными средствами, чтобы затыкать рты болтунам. В контракте это, конечно, не оговаривается… Если по истечении двадцати лет у вас возникнет желание написать мемуары, вам придется запрашивать письменного разрешения министра. Сейчас я вам зачитаю всю эту белиберду. Можете свободно перебивать меня, если вам потребуются разъяснения или возникнут возражения.

Он прочел ей контракт, делая паузу после каждого пункта, чтобы видеть ее реакцию. Она сидела неподвижно, не произнося ни звука и внимательно слушая. Губы ее были поджаты, и все лицо хранило выражение неуступчивости, так портившее впечатление от ее совершенной красоты.

Прочитав последнюю фразу отпечатанного на машинке текста, он заметил, не переставая изучать ее:

— Судя по вашей реакции, вы согласны со всеми обязательствами, предусмотренными контрактом?

— Да, безусловно. Полковник Сиран ознакомил меня с ними недели три назад и подробно прокомментировал их смысл.

— Прекрасно. Дело только за подписью.

Он протянул ей ручку и разложил бумаги на столе:

— Пишите: «Ознакомилась, согласна». Теперь распишитесь.

Она подчинилась, ничуть не ощущая волнения из-за формальности, облекшей в плоть безграничную власть Службы над ее будущим.

Коплан собрал бумаги и сложил их в зеленую папку. Затем он наполнил обе рюмки и протянул одну из них Моник:

— Вот вы и приняты в нашу семейку!..

Они выпили, не произнеся ни слова.

В памяти Коплана теснились воспоминания. Ему вспомнилось собственное поступление на службу.

— Может быть, я ошибаюсь, — начал он, — но у меня создалось впечатление, что эта небольшая церемония не слишком тронула вас. Я и то растроган больше вашего.

— Приняв решение, я иду до конца.

— Надеюсь, вы до конца осознаете, что за выбор сделали только что?

— Думаю, что да.

— Мысль об отказе от всякой свободы, от всякой частной жизни вас не тревожит?

— Нет, как раз наоборот, ибо я и так мечтала отказаться от всего этого.

— Каким же был главный побудительный мотив?

— Жажда абсолютного.

— Воистину четкий и категоричный ответ.

— Мне потребовалось более двух лет, прежде чем прийти к этому.

— Прийти к чему?

— К тому, чтобы разобраться в себе. Анализируя себя, упорно изучая свое сознание, я в итоге уяснила, к чему я в действительности стремлюсь. Если бы мне было дано верить, я посвятила бы себя религии. К несчастью, я обделена верой, поэтому избрала единственный доступный идеал: служить своей стране.

Коплан слегка скривился.

— Надеюсь, вы не рассчитываете совершать героические поступки?

— Нет, можете быть уверены, я не воображаю себя Жанной д'Арк.

— Тем лучше. И все же ваша концепция патриотизма встречается в наши дни не так уж часто.

— Объяснение отняло бы слишком много времени. Да и все эти проблемы требовательной совести важны только для меня одной. Как известно, нет ничего более нудного, чем чужие философские затруднения.

— Но ведь меня все это интересует в чисто профессиональном плане, — возразил Коплан. — Как я уже говорил, вы теперь инструмент, которым мне придется пользоваться, причем желательно с максимальной эффективностью. А для этого мне необходимо изучить этот инструмент досконально.

— Что ж… В общем, моя проблема заключалась вот в чем… — Она закурила «Кент» и опустила глаза. — Еще совсем молодой, ближе к семнадцати годам, я натолкнулась на философский барьер, который, при его бесспорной банальности, воспринимался мной достаточно трагически и буквально не давал дышать: осознание ничтожности человеческого существа, обреченного на неминуемую гибель. У большинства людей эта фаза морального созревания протекает без осложнений: человек закладывает фундамент своего существования, решительно отбрасывая самую мысль о смерти. Но по ряду причин — тому виной характер, темперамент, некоторые обстоятельства, при которых протекало мое детство, — мне не удалось преодолеть эту преграду. Несколько лет мой дух и моя психика барахтались в непролазном болоте, пока в один прекрасный день я не додумалась, в чем тут дело. Чтобы обрести равновесие, мне во что бы то ни стало требовался идеал, смысл жизни, цель, которая дала бы возвыситься над смертью. Ни религия, ни любовь, ни политика не соответствуют моим наклонностям. В итоге здравых размышлений меня соблазнила идея родины, национальной общности, понимаемой как неизменная реальность. Тогда же мне повстречался капитан Диссар, который помнил меня с тех пор, как Общество отставных офицеров шефствовало над моей учебой. Вот каким путем я оказалась здесь.

Коплана подмывало задать еще один вопрос, но он вовремя одумался.

— Надеюсь, Служба даст вам то, чего вы от нее ждете, — только и сказал он.

— Убеждена в этом. С той минуты, когда мне стало известно, что комиссия Учебного центра положительно решила вопрос о моем поступлении, я чувствую себя свободной и счастливой.

Коплан опорожнил свою рюмку и встал.

— А теперь, — сказал он, — опустимся с философских высот на грешную землю. В ресторане «У Луи» нас дожидается гуляш…


Два часа, проведенных в ресторане, прошли в редкой по сердечности и полезности беседе. Они болтали обо всем на свете, перепрыгивая с темы на тему, затрагивая порой самые неожиданные проблемы, за исключением лишь тех, которые слишком близко касались по-настоящему заботящих их предметов.

При всей раскованности обстановки лицо Моник оставалось, как и прежде, строгим, упрямым и недовольным. Напрасно Коплан старался развеселить ее, вызвать мимолетный смех, делавший ее по-детски трогательной. Все тщетно. Даже когда в ее словах слышалась ирония — а ей был присущ своеобразный юмор с изрядной примесью горечи, — ее синие глаза оставались непоколебимо серьезными.

Каким бы замкнутым ни было выражение ее лица, мужчины, как по команде, заглядывались на нее, влекомые стройностью ее фигуры, вызывающим бюстом и шапкой белокурых волос. Коплан не удержался от комментария на этот счет:

— У меня появляются завистники… Многие господа за соседними столиками с радостью поменялись бы со мной местами. Уверен, что они воображают, будто по выходе отсюда нас ожидают сладостные мгновения…

Эта шутка пришлась Моник не по нраву. Нахмурившись и не произнося ни слова, она посмотрела своему собеседнику прямо в глаза. Тревога, читаемая в этом режущем взгляде, удивила его. Наклонившись кней, он чуть слышно прошептал с заговорщическим видом:

— Не волнуйтесь, я не серьезно. У меня и в мыслях нет ухаживать за вами.

— Не знаю, насколько вы искренни, — ответила она, не сводя с него глаз.

— Вот оно что! Вы сомневаетесь в моем чистосердечии?

— Да… Может быть, это вырвалось у вас непроизвольно, но я очень чувствительна к подобным вещам.

— Каким? О чем, черт побери, вы толкуете?

— Когда вы пригласили меня к себе в квартиру, я тут же почувствовала, что вызываю у вас интерес.

— А как же! Ведь я должен заниматься вами. Это вполне нормально.

— Не притворяйтесь невинной овечкой, вы отлично знаете, о чем речь. Даже если вы поклянетесь, что я ошибаюсь, я не поверю вам. Вы излучаете это с невероятной силой.

— Что «это»?

— Желание… Вы охочи до женщин, и вы хотите меня.

В течение нескольких секунд они смотрели друг на друга, не отрываясь. В конце концов Коплан заявил с обезоруживающей улыбкой:

— Допустим. И что из того?

— Если это для вас действительно так важно, то я не против. Об этом не может быть и речи! Мне не хотелось бы пасть столь низко и потерять всякое уважение с вашей стороны. Вы восхищены моим товарищем Мориэлем, который общался с вами восемь месяцев и обошелся без малейшего намека. Я просто обязан превзойти его! Наши будущие отношения в некоторой степени зависят от престижа, который я сумею сохранить в ваших глазах.

— К чему обобщать? То, что относится к Мориэлю, не обязательно должно распространяться на вас. Ваши ухаживания меня бы не шокировали.

— Глядите-ка! Забавное различие, не правда ли?

— Назовем это любопытством. Вы меня интригуете.

— При случае мы еще вернемся к этой теме. Пока что, горю я желанием или нет, признаюсь, что предпочитаю отложить на более поздний срок удовлетворение сексуальной потребности, проистекающей из напряжения, которое могло бы зародиться в моем организме под влиянием вашего анатомического строения.

Моник, застигнутая врасплох столь неожиданной в столь деликатный момент беседы пародией на ее собственную манеру говорить, не смогла удержаться от смеха, очаровательного, подобного солнечному лучу в разрыве набухших туч.

— А вы кровожадны, — пролепетала она. — В кои-то веки сама делаю предложение мужчине — и вы осмеливаетесь поднимать меня на смех.

— Просто плачу вам вашей же монетой, — парировал он.

После чего подозвал жестом официанта, чтобы уплатить по счету.


Расставшись с Моник, Коплан направился в штаб-квартиру Службы, где был без промедления допущен в кабинет начальника.

Старик, вооруженный неизменной трубкой, внимательно взглянул в глаза Коплану. Казалось, он ждал, что Коплан заговорит первым, но тот молчал.

— Ну что, Коплан, — начал он сурово. — Как вы ее находите?

— Полагаю, вы говорите о Моник Фаллэн.

— Да, разумеется.

— По-моему, ваш выбор удачен. Считаю, что новобранец — первый сорт.

Старик не спеша извлек трубку изо рта и одарил Коплана взглядом, в котором угадывалась признательность.

— Вы снимаете с моих плеч тяжелейший груз, Коплан, и доставляете мне огромное удовольствие. Мне было важно услышать ваше мнение…

Глава III

Коплан, несколько оторопевший от непривычной признательности начальника, проговорил:

— Значение, которое вы, по-видимому, придаете моему мнению относительно этой юной особы, очень лестно для меня, но ваши слова меня удивляют. Как правило, принимая решения, вы не слишком считаетесь с мнением подчиненных.

— Наглая клевета, — обиделся Старик. — Присаживайтесь, нам предстоит решить два-три вопроса, касающиеся нашей новой сотрудницы.

Погружаясь в кресло, Коплан непринужденно произнес:

— Прежде чем выслушать вас, хотел бы задать вам один вопрос.

— Задавайте.

— Почему вы доверили роль наставника мне? До сих пор шефство над новичками никогда не входило в круг моих обязанностей. Должен ли я понять это так, что она ваша протеже?

— Нет, не протеже. Я все вам объясню. Я проявляю к этой девушке интерес по двум причинам: во-первых, у меня серьезные проблемы с кадрами; во-вторых, можно сказать, по моей просьбе — во всяком случае, стараясь сделать мне приятное, — мой старый друг Диссар завлек ее в сети нашей Службы. В каком-то смысле, чувствую здесь себя морально ответственным. И что меня больше всего смущает, мне пришлось ввязаться в нешуточную схватку, прежде чем достичь желаемого. Без моего вмешательства комиссия Учебного центра отсеяла бы ее.

— Кроме шуток? — изумился Коплан. — Комиссия признала ее негодной для разведывательной деятельности?

— Увы, да, милый Коплан! Вы ведь знаете, что признание годности возможно только при единодушии всех членов комиссии. Моя же кандидатка, вопреки всем ожиданиям, набрала к концу стажировки три голоса против… Мне пришлось перечислить все свои заслуги, прежде чем полковник согласился отступить от святых правил… Теперь вам ясно, почему я придаю такое значение вашему мнению?

Он тяжело повел плечами, все еще находясь во власти переживаний, и заговорил снова:

— Конечно, далеко не случайность, что я не передал вам ее зачетную ведомость. Мне было интересно, какова будет ваша спонтанная реакция на девушку, ваше впечатление, так сказать, с пылу с жару…

Он презрительно махнул рукой в сторону толстенной папки, громоздившейся на краю его рабочего стола.

— Если бы я снабдил вас всей этой никчемной писаниной до знакомства с девушкой, ваша оценка утратила бы необходимую непосредственность.

Коплан закурил неизменную «Житан».

— Должен признать, что я искренне поражен отрицательным решением комиссии, — задумчиво ответил он. — По моему скромному разумению, Моник Фаллэн — необыкновенно ценное приобретение. Скажу больше: беседуя с ней, я пришел к заключению, что она нашла свое подлинное призвание. Она умна, проницательна, трезво смотрит на вещи и очень красива, что совсем неплохо. Не понимаю, к чему придралась комиссия.

— К чему она только не придралась! — проворчал Старик. — Вы, конечно, прочтете обо всем в досье. Короче говоря, «против» голосовали оба врача Центра плюс психоаналитик. Доктор Авельдер считает, что кандидату недостает психологической зрелости, зато налицо все признаки инфантилизма. Профессор Ковенски разглядел у нее подсознательную склонность к тому, что на его жаргоне зовется «накликать несчастье». Вот вы лично вериге в психоанализ?

— Да, почему бы и нет? Но считаю, что злоупотреблять им нет нужды.

— Ладно, буркнул Старик. — Мне, скажем, представляется совершенно очевидным, что психоанализ имеет ценность только в самом общем плане. Он не определяет людского поведения. Реальная жизнь, полная неожиданностей, ежеминутно преобразует личность…

— Так что же психоаналитик?

— Его заключение не отличается от мнения доктора Авель-дера. Кандидат, видите ли, еще не окончательно повзрослел.

— А ведь что-то в этом есть, — заметил Коплан, выпуская колечко дыма. — Остается лишь уточнить, реально ли это — быть вполне взрослой в двадцать четыре года. Вот пройдет пара-тройка лет, сменит она несколько мест работы — тогда линька завершится.

— Полагаю, вы провели зондаж?

— Так, болтовня о том о сем. Я, конечно, подразнил ее вопросами о любви, удовольствии, философии и прочем в том же духе. Выяснилось, что у нее вполне обоснованные взгляды и уместные суждения. Не понимает она лишь одного: что уверенность в отсутствии иллюзий — само по себе иллюзия. В этом я готов согласиться с Авельдером.

— А какова она как женщина?

— С апломбом заявляет, что фригидна, но с этим я еще разберусь.

Старик нахмурил мохнатые брови и прогремел, глядя на Франсиса в упор:

— Как это «разберетесь»?

— Я хочу сказать, что с этим еще не все ясно. Чтобы узнать, действительно ли она фригидна, надо переспать с ней. А впрочем…

— Ковенски упоминает об этом в своем заключении. По его мнению, ее фригидность вызвана травмами, перенесенными в детстве.

— Вполне возможно, но могут быть и иные причины. Большая часть женщин, до двадцати четырех лет остающихся фригидными, просто не имели должного опыта. Мы же имеем дело с женщиной, запутавшейся в своих размышлениях.

Вижу, у вас свои взгляды на эту проблему, — саркастически заметил Старик и продолжил, состроив разочарованную гримасу: — Так и быть, если вы считаете, что это может принести пользу и расставить точки над я не запрещаю вам сблизиться с нею. О выводах доложите.

Коплан рассмеялся.

— Для блага Службы я, быть может, при случае сделаю над собой усилие.

Но это не приказ, — поспешил с уточнением Старик. — В конце концов, до фригидности моих сотрудниц мне нет никакого дела. Непонятно только, почему Ковенски и Авельдер придают этой детали такое значение.

— А ведь их нетрудно понять. Когда фригидной женщине попадается партнер, которому удается исцелить ее от этого недуга, она совершенно преображается. Бывало, они просто сходили с ума, открыв для себя восторги плотского наслаждения. До такой степени, что отрекались от всей прошлой жизни.

Старик хранил задумчивое молчание. Коплан продолжил разъяснения:

— Безусловно, для нас было бы весьма опасно, если бы это стряслось при определенных обстоятельствах. Однако я убежден, что Моник Фаллэн выстоит. У нее есть твердость, сила воли, большое присутствие духа. Врачи из Центра руководствовались общими правилами, но не станем их винить. Из всякого правила бывают исключения. Уверен, что Моник — как раз такое исключение. Даже если ей подвернется кто-то, кто откроет ей истину о ней самой, она не свернет с избранного пути.

— Надеюсь, — отрезал Старик. — В последние три года мне не слишком везло с сотрудницами. Нас постигала утрата за утратой — вы знаете об этом не хуже меня: в Колумбии, Греции, Турции, Испании. Натуральное истребление! И какие ценные кадры — таких нелегко заменить. В общем, дефицит женщин — одна из причин, побудивших меня надавить на полковника Сира-на. Для удовлетворения насущных нужд Службы мне понадобилась бы добрая сотня девиц, бегло болтающих по-немецки, английски и испански.

— А каково было личное мнение полковника Сирана? Разве за то время, что он возглавляет Учебный центр, он не научился объективно оценивать будущие кадры?

Старик с пренебрежением выпятил нижнюю губу:

По правде говоря, четкого мнения у него не было… Больше всего его тревожил диагноз профессора Ковенски: та самая склонность «накликать несчастье»… Сиран опасался, как бы призвание малышки не состояло в принесении себя в жертву, как бы она ни стремилась неосознанно к тому, чтобы быть наказанной, а то и уничтоженной — словом, как бы ее призвание не оказалось ложным.

— Снова выплывает несчастное детство, — сказал Коплан. — Чушь, — скрипнул Старик. — Не верю я в несчастное детство. Одних детишек хвалят и выхаживают, других нет. Но о так называемом несчастье дети не имеют ни малейшего понятия. Они живут в особом мире, не поддающемся анализу… Словом, коль скоро имеется в виду наше новое приобретение, я расскажу вам в нескольких словах ее историю. На самом деле ее фамилия совсем не Фаллэн. Во всяком случае, до девяти лет она жила под другой фамилией. Драма разразилась, когда ей исполнилось девять. Ее родители являли собой довольно беспокойную парочку. Отец, лейтенант авиации, был недурен собой и на хорошем счету как летчик-перехватчик. По натуре же он был человеком беззаботным и довольно распутным, как это было принято в те времена среди летчиков. Супруга его, несколько старше его, воспитанная в семье потомственных военных, отличалась подозрительным и ревнивым нравом. Она не выносила шалостей супруга, поэтому сцены следовали одна за другой. И вот однажды, потеряв всякое терпение и изрядно рассвирепев, она хватает мужнин револьвер и всаживает ему в грудь целых пять пуль, которых хватило бы на двоих. После чего простреливает голову себе самой. Девчонка при том присутствует… Офицерское товарищество берет на себя заботу о ней — сироте, не имеющей в целом свете ни единой близкой души. Отцовскую фамилию заменяют фамилией бабушки по материнской линии и, для поддержания духа несчастной девочки, отдают ее в семью, где нет детей. Ее опекуном стал офицер Генштаба, служивший в Буэнос-Айресе, очень достойный человек. Там, в Аргентине, она и освоила английский, немецкий и испанский. Она прожила там шесть лет. После смерти опекуна она вернулась во Францию с его вдовой. Два года она проводит в Бретани, оканчивает школу и в 19 лет поступает служащей в «Эр-Франс», потом становится стюардессой. Первая любовь: она в объятиях американского дипломата, лет на двадцать старше ее. И беременна! Дипломат, женатый господин, отец семейства, спасается бегством и получает назначение на край света, в Сидней. Хорошо это или плохо, но беременность Моник длится недолго: выкидыш. После нескольких месяцев лечения и отдыха в одном из пансионатов товарищества офицеров она начинает жизнь заново: поступает на службу в туристическое агентство и занимается изучением перспектив развития туризма в Испании. И вновь драма: юный коллега-немец, с которым она заигрывает, а потом становится его любовницей, гибнет в пучине Средиземного моря. Она возвращается в Париж и нанимается секретаршей в агентство по торговле недвижимостью. В этот самый момент на нее и выходит мой друг Диссар, которому я жаловался на кадровые трудности. Польстившись на предложение Диссара, она с энтузиазмом соглашается пройти подготовку в нашем Учебном центре… Другие детали вы почерпнете из досье.

— А я-то удивлялся, отчего она такая хмурая! — опечалился Коплан, на которого услышанное произвело тяжелое впечатление. Бедная девочка и вправду не имеет повода расточать улыбки. Не прошлое, а вереница несчастий и разочарований!

— Что ж! — резюмировал Старик тоном завзятого фаталиста. — Думаю, ей не стоит лить слезы. Она молода, красива, наделена железным здоровьем, все при ней, всегда ела досыта, не страдала от жажды… Все не так и плохо.

— И все же! Теперь мне понятно, почему с ее личика не сходит похоронное выражение.

— Возможно, мои теории и не соответствуют духу времени, — парировал Старик, — но я не устаю подмечать, что лучше всего подготовлены к тяготам жизни вовсе не те, кто провел безоблачную юность. Как раз наоборот. Что же до ее угрюмой физиономии…

Он придвинул к себе необъятное досье, раскрыл его, покопался в бумажках и выудил из них конверт:

— Полюбуйтесь, это фотография нашей малышки в шестилетнем возрасте. До драмы, заметьте. И уже такой замкнутый вид!

Коплан взглянул на фотографию. Действительно, с фотографии на него смотрели глаза, полные печали.

— Обстановка в семье, где нет согласия, непосредственно влияет на детский характер, — наставительно произнес Франсис.

— Да, если хотите, — уступил Старик. — Но я все равно считаю, что каждый из нас приходит в мир со своим характером. Посмотрите, вот портрет матери Моник… Не знаю, было ли и ее детство отмечено горечью утрат, но и это лицо безрадостно… А вот папаша за несколько месяцев до драмы… Между прочим, вы с ним похожи.

Удивительнее всего было то, что Старик попал в точку. Коплан оценил его наблюдательность и заметил с улыбкой:

Если профессор Ковенски узнает, что вы избрали крестным для малышки меня, он подскочит на месте, помяните мое слово.

— С чего бы это?

— Он наверняка напророчит нам катастрофу. Обычно девочки-сироты почти автоматически зацикливаются на своих отцах. Иными словами, влюбляются в мужчин, напоминающих отца, с которым их преждевременно разлучила судьба.

— И что теперь? — проворчал Старик, резко захлопнув папку. — Если я стану обращать внимание на такой вздор, мне придется просто-напросто закрыть лавочку. Для меня важнее всего то, что она заметная девушка, владеющая четырьмя языками.

— Как вы представляете себе ее первые шаги?

— Скоро поговорим и об этом. Я нашел для нее кое-что интересное. Небольшое задание, которое подойдет ей, как перчатка: простое, безопасное — и без особых последствий для Службы. Как раз то, что и требуется для обкатки… Я утрясу все это с Руссо. Пока что устраивайтесь в комнате номер 16 и приступайте к изучению досье. Там вас дожидается Фондан.

Коплан приподнял брови.

— Фондан?

— Ну да. Внутренний распорядок требует присутствия свидетеля, разве вы забыли? Ни один сотрудник Службы не может в одиночку знакомиться с конфиденциальным досье другого ее сотрудника. С сегодняшнего утра Моник Фаллэн — наша коллега. Я вызвал вашего заместителя, чтобы одним выстрелом убить двух зайцев: он заодно войдет в курс дела.

— Отличная идея, — одобрил Коплан, вставая. — И все же мне потребуется несколько дней, чтобы усвоить все это.

— Что именно?

— Мысль, что эта белокурая красавица — на самом деле наша коллега.

— Очень рассчитываю на ваши умственные способности, ибо я намерен задействовать ее с завтрашнего вечера.

Коплан сделал дижение, выдающее полное отсутствие доверия:

— Изволите шутить? Не могу же я за сутки сделать из нее полноценного сотрудника, черт побери!

— Вы сотрясаете воздух, совершенно не зная, что у меня для нее припасено! — возмутился Старик. — Берите досье и марш наверх! Увидимся ближе к шести. Тогда и узнаете, о чем идет речь.

Глава IV

На следующий день, повинуясь вызову Коплана, доставленному рассыльным Службы, Моник явилась в 15.00 на улицу Рейнуар.

— Примите мои поздравления, — встретил ее Коплан дружеской улыбкой. — Вы приходите точно, это великолепно. Женщин, имеющих представление о времени, не так-то легко найти.

— Обожаю точность, — сказала Моник.

Как и накануне, они расположились в креслах гостиной. На Моник был светло-голубой костюм, который каким-то образом подчеркивал все сразу: и ее стройность, и белизну кожи и волос.

— Сперва о главном, — провозгласил Коплан. — Вы теперь значитесь под номером ДИ 36. Так вы будете подписывать свои шедевры. Мой номер — ФХ 18. В 17 часов я отведу вас в «бассейн» — так мы зовем штаб-квартиру Службы, и представлю Руссо, шефу административного управления. С ним вам предстоит утрясать свои финансовые и тому подобные проблемы. А теперь — о вашем первом задании.

Он водрузил на колени объемистое досье.

— Вот «цель» — лицо, которым предстоит заниматься в рамках задания. — Он протянул ей несколько черно-белых снимков формата 13x18.— Антуан Кониатис, 49 лет, холостяк, житель Нейи. Профессия — технический советник СИДЕМС.

Моник, заинтересованно рассматривавшая одну из фотографий, спросила:

— Он грек?

— Нет, уроженец Парижа. Но фамилия указывает, разумеется, на греческие корни.

— И в чем состоит задание?

— Сблизиться с ним. Во всяком случае, сделать такую попытку. Короче говоря, стать его любовницей.

— Он хорош собой, — прошептала она, не спуская глаз с фотографии. — Немного похож на Гарри Гранта, американского актера. Вы не находите?

— Да, что-то есть. По нашим сведениям, задача, которую нам предстоит решить, не так уж безнадежна. У Кониатиса репутация большого любителя жешцин, особенно молодых и симпатичных. Теоретически вы для него — идеальная добыча. Правда, для вас это будет не так уж забавно, учитывая его возраст.

— В каком-то смысле это как раз неплохо. Я, представьте, отдаю предпочтение зрелым мужчинам. Мужчины моложе тридцати мне отвратительны: они глупы, тщеславны и эгоистичны.

— Надеюсь, вы не лесбиянка?

— Нет, можете не беспокоиться. Б-р-р, какая гадость! Но с какой целью я должна стать любовницей этого господина?

Нам необходимы сведения из первых рук о его теперешней деятельности и деловых связях.

— А в чем его обвиняют?

— Полегче, полегче! — оживился Коплан. — Что еще за словечки? Если бы он в чем-либо обвинялся, сидеть бы ему уже за решеткой.

— Да, верно, я неправильно выразилась. Я хотела спросить: в чем его подозревают?

— А вы воображаете, что Служба интересуется только бесчестными людьми? Это заблуждение: среди наших клиентов частенько попадаются кристально честные граждане. В данном случае у истоков задания стоит Управление общего осведомления.

— То есть?

— Значит, так: не зная, что конкретно вы усвоили из учебного курса, я наверняка стану внушать вам то, что вы уже и так знаете. Но проявите терпение и внимание: повторение — мать учения.

Моник не возражала. Он продолжал:

— Это Управление — одно из подразделений Сюртэ. В него входят 12 отделов, обобщающих любые сведения, интересующие или способные заинтересовать полицию, в том числе относящиеся к политике и даже частной жизни людей. Любой человек, проживающий на французской территории, может по той или иной причине попасть в картотеку этого управления. Сами понимаете, что за грозная вещь — его архивы. К счастью, к картотекам и секретным досье допускают с величайшей осмотрительностью. Даже министр может сунуть в них нос только при определенных условиях… Обычно Управление само добывает интересующие его сведения; однако случается, что оно обращается за помощью к нам. Кониатис много разъезжает и имеет массу контактов за границей. Очевидно, что Управление просит вас войти в интимный контакт с ним не без причины. Только что это за причина — ни за что не скажет.

Моник вернула ему фотографии и спросила:

— Я должна буду обращать внимание в основном на профессиональную деятельность Кониатиса?

— Сейчас, сейчас… У вас будет возможность от корки до корки изучить биографию своей жертвы, тогда и узнаете, с кем имеете дело. Я вам коротко расскажу о его карьере. Родился в Париже в небедной буржуазной семье: отец занимался импортными операциями. Примерный ученик лицея Людовика Великого, выпускник Политехнического института, затем два года в Национальном училище административных работников, стажировки в разных странах, потом, после кончины отца и ликвидации семейной фирмы, поступает на государственную службу. Более десяти лет он ведет мирную жизнь типичного чиновника, медленно поднимаясь по иерархической лестнице. В итоге — пост заместителя секретаря Государственной консультативной комиссии по рынкам в министерстве экономики. Там он специализируется в одной весьма деликатной области: специальные рынки сырья. Очень скоро на него обращают внимание, и он становится главой делегации. Четыре-пять лет он отстаивает экономические интересы Франции по всему миру, начальство ценит его безмерно и сулит ему большое будущее. Он поднакопил опыта, он умен, ловок, в ведении переговоров ему нет равных. Полиглот, юрист, словом, светило ведомственного масштаба. И вот неожиданность: он умудряется получить освобождение от служебных обязанностей на длительный срок и погружается в собственные делишки. Два года спустя он уходит в отставку уже окончательно; за ним — должность советника в международном тресте инвестиций в гостиничный бизнес. Еще немного времени и СИДЕМС сулит ему золотые горы, и он не может устоять. СИДЕМС — это транснациональное общество по изучению рынков, по сути дела, трест, имеющий филиалы и дочерние фирмы по всему миру. Сфера его деятельности — так называемые особые рынки. Ввиду головокружительной сложности схем, действующих в мировой торговле, Кониатис, при его компетентности, пользуется непререкаемым авторитетом. Его прошлое высокопоставленного функционера и технократа приносит теперь ему немалый доход. По имеющимся сведениям, он загребает кучи денег и уже скопил приличное состояние. И лишь незначительная часть этого состояния хранится во Франции.

— Так на чем он специализируется?

— Я же сказал: специальные рынки сырья. Вот пример: если я закажу вам несколько тонн ванадия, молибдена или бериллия, то откуда вы их возьмете? И на каких условиях сможете мне их поставить?

Моник разобрал смех, и ее лицо тут же просветлело:

— Понятия не имею, о чем вообще речь!

— Это редкие металлы, применяемые в самолетостроении, ракетостроении, производстве ультрасовременного оружия… Но и это не все. Допустим, вы дока в своей области. Но есть еще одна загвоздка: вопреки поговорке, что продать можно все что угодно, на специальных рынках царят иные нравы. Чаще всего такие материалы отнесены к категории стратегических металлов, и их купля-продажа обуславливается международными соглашениями устрашающей сложности. Если вы приобретете сурьму в коммунистическом Китае, вам придется держать ответ перед вашими политическими и военными союзниками. Словом, в этих вселенских джунглях порой потерянно блуждают даже правительства.

На лице Моник обозначилось некоторое замешательство:

— Вы рассчитываете, что я разузнаю, занимается ли Кониатис такими операциями?

Коплан снисходительно улыбнулся:

— Нет, вы, естественно, на это не способны. Все, что от вас требуется, — это добыть для нас максимум сведений о связях нашего знакомого. Наши специалисты поработают с этими сведениями и придут к надлежащим выводам. Но не будем горячиться: впереди только первые шаги.

— Вы же утверждали, что они не будут трудными.

— Всего лишь предположение. Я думаю, что трудностей здесь не будет. Но наверняка ничего не знаю.

— Надеюсь, вы не подвергаете сомнению мою способность соблазнить мужчину? — съязвила она. — Если Кониатис — патентованный волокита, у меня есть кое-какой шанс, не так ли?

— Бесспорно, бесспорно. Остается удостовериться, волочится ли наш объект за кем попало или проявляет максимальную осмотрительность.

— Я очень быстро пойму, что он за фрукт.

— Как бы то ни было, повторяю: не превращайте это в дело чести и самолюбия. Если попытка провалится — ничего страшного. Провалить задание — еще не преступление. На нашей службе это случается со всеми, даже с лучшими из лучших.

— И все же это бы меня задело, — призналась она как ни в чем не бывало. — Но что сделать, чтобы выйти на дичь?

— Умерьте свой пыл, милое дитя. Мы все продумали и подготовили. Уже три недели одна из наших парижских бригад сидит в засаде, фиксируя нравы и привычки интересующего нас экземпляра. В частности, найдена лужа, к которой он приходит на водопой к концу дня. Это бар на улице Понтье под названием «Канарак», и такое название — уже целая программа.

— Отчего же?

— Храм в провинции Канарак в Индии знаменит сотнями скульптурных групп, изображающих парочки, откровенно занимающиеся любовью. У меня есть отличные фотографии этого храма. Как-нибудь я вам их продемонстрирую.

— Заранее благодарю, это отвлечет меня от японских эстампов с аналогичными сюжетами. У одного моего любовника была целая коллекция этих штучек.

— Вам нравятся такие вещи?

— И даже очень.

— Вы меня удивляете. Не забывайте, что я изучал ваше досье. Вчера я не был знаком с вами. Но сегодня я обладаю обширными познаниями о вас.

— Ну и что? Вы намекаете на мою фригидность? Человек вполне может любить эротику и соответствующую графику, но не испытывать влечения к этому спорту на практике.

— Вообще-то да, почему бы и нет. Но вернемся к нашему разговору. Поскольку французский филиал фирмы СИДЕМС расположен на улице Боэти, Кониатис имеет привычку часов в семь вечера заходить в «Канарак», чтобы опрокинуть стаканчик, прежде чем отправляться ужинать. Это занимает у него почти час. Именно там он будет сталкиваться с вами, начиная с сегодняшнего вечера. Но вам не будет одиноко. Чтобы не возбуждать у него недоверия, мы изобрели нечто вроде «заранее заготовленного случая». Позднее я вам все объясню. Пока займемся вашей новой личиной.

— Я выхожу на охоту уже сегодня вечером?! — восхищенно воскликнула она.

— Да, нам нельзя терять времени, ибо Кониатис никогда не остается в Париже больше месяца. Но, честное слово, создается впечатление, что вам не терпится оказаться в его постели.

— Признаюсь, некоторое нетерпение наличествует.

Коплан пожал плечами.

— Воистину, — пробормотал он, — я никогда не пойму женщин.

— Как все мужчины, знающие в женщинах толк, — насмешливо закончила она за него.


В этот вечер, переступая порог «Канарака», Антуан Кониатис выглядел озабоченным. Он подошел к стойке и дружески стиснул руку бармена.

— Привет, Жорж, как дела?

— Добрый вечер, месье Антуан, — откликнулся бармен. — Неважная погодка, верно? Скорей бы весна!

— Творится непонятно что, — буркнул Кониатис. — Еще месяц тому назад я купался на Копакабане и жарился на солнце.

Бармен, юноша со смуглым ликом южанина и хитрыми глазками, важно молвил:

— Клянусь, если бы у меня водились деньжата, зимой в Париже меня бы не увидели. Что за удовольствие — любоваться этим паршивым серым небом.

Кониатис сбросил пальто и двинулся к вешалке. Тем временем бармен нацедил ему рюмочку виски.

Вернувшись к стойке, Кониатис возобновил беседу:

— Никаких новостей от моего друга Карлоса?

— Не видал его с четверга. Должно быть, улетел в Канны ведь он собирался провести там уик-энд.

— Вообще-то ему полагалось вернуться еще вчера. Ничего себе уик-энд — с четверга до понедельника!

— О, вы знаете… Месье Карлос как я: Лазурный Берег рай для него. Когда там припекает солнышко, он обычно не спешит возвращаться в Париж.

Кониатис сделал глоток, достал портсигар и медленно обвел взглядом все пять-шесть столиков, примостившихся у стены. Клиенты, по большей части завсегдатаи, непринужденно переговаривались, обмениваясь шутками и новостями со скачек. Хохот в зале не умолкал ни на минуту.

Кониатис зажег сигарету, пригубил еще виски и взглянул на свое отражение в зеркале, занимавшем всю заднюю стену заведения. Затем, вновь обернувшись, он быстро взглянул в сторону последнего столика в ряду, почти в самом углу. Чутье знатока не подвело его: пара ножек, которую он заметил мельком, стоила более внимательного изучения. До чего длинные ножки, какой восхитительный изгиб! А колени!..

Кониатис с холодноватой, несколько высокомерной непринужденностью принялся разглядывать обладательницу удивительных ножек. Стройная блондинка с надменной осанкой, пленительными плечами и вызывающим, дерзко выпирающим бюстом! Она беседовала с соседями по столику: брюнеткой с бархатными глазками и ее спутником с физиономией регбиста.

В очередной раз поднося рюмку к губам, Кониатис посмотрел на себя в зеркало, придирчиво инспектируя узел галстука и прическу. Он был высок, хорошо сложен и удивительно строен для мужчины его роста и возраста. Его серый в узкую черную полоску костюм не отличался изысканностью покроя, но в этой скромности сквозило достоинство, нареченное великосветскими портными «классической простотой». Весь его вид выдавал бесспорное довольство собой. Он держался безукоризненно прямо, словно демонстрируя безупречную выправку, и его спокойная физиономия говорила о том, что ее обладатель достиг совершенства и полностью удовлетворен как собственной внешностью, так и своим положением в обществе. Его матовая кожа, слегка тронутая загаром, была на гладких щеках и энергичном подбородке покрыта бодрым румянцем, свидетельствующим о завидном кровообращении. Его короткие седеющие волосы были подстрижены по молодежной моде, с пробором с правой стороны. Длинные ухоженные пальцы, распространяемый им аромат дорогого лосьона — все говорило о том, что этот 50-летний мужчина по-прежнему заботится о производимом им, особенно на женщин, впечатлении.

Он облокотился на стойку и изящно выгнул спину.

— Скажи-ка, Жорж, — зашептал он, обращаясь к бармену, — ты знаешь вон ту блондинку в сиреневом платье?

— Нет, впервые в расположении нашего полка, месье Антуан. Типа за ее столиком видали здесь уже несколько раз за последние две недели. Как я понял, он по механической части.

Кониатис медленно кивнул, не произнося ни слова. Потом какое-то время он наблюдал краем глаза за блондинкой с потрясающими ногами. И, стоило освободиться столику но соседству с ней, он перенес на него свою рюмку, извлек из внутреннего кармана висящего на вешалке пальто газету «Монд», уселся и погрузился в чтение.

Пока что Моник Фаллэн изображала безразличие как к присутствию Кониатиса, так и к явно проявляемому к ней интересу. Она так и не одарила его ни единым взглядом.

Спустя мгновение «липовый» приятель, болтавший с Моник и пикантной брюнеткой, отлучился позвонить. Вернувшись, он объявил:

— Патрик, как видно, улизнул в Нант, теперь ни к чему его дожидаться. Мне только что сообщил об этом его папаша.

— Вот негодяй! — провозгласила Моник голосом, далеким от конфиденциальности. — Я ему это припомню! Мог бы по крайней мере предупредить…

— Можешь пойти с нами, — примирительно произнесла брюнетка.

— И не подумаю! — отрезала Моник. — Патрик подвел меня, но я не стану вам досаждать.

— О чем ты говоришь! — возмутилась брюнетка. — Ты помрешь со скуки в одиночестве.

— Это ты напрасно. Я найду десяток таких, как Патрик, а то и лучше. А в будущем ему меня уже не провести. В третий раз обещает прийти, а сам… Что ж, понятно. Пускай катится куда подальше. Я найду, чем занять вечер…

Расстроенная брюнетка вступилась было за Патрика. Но Моник отвернулась, не желая слушать. Мрачное выражение ее лица говорило о вконец испорченном настроении.

Кониатис, не упускавший ни единого сказанного ими слова, старался теперь встретиться с блондинкой глазами. Заметив это, она не отвела взгляд, а многозначительно улыбнулась. Обладая врожденным актерским даром, она сперва заставила свои лазурные глаза блеснуть восхищенным интересом, после чего на ее губах расцвела несмелая улыбка, какой улыбаются помимо собственной воли покоренные женщины.

Прервав зарождающийся контакт, она повернулась к подруге:

— Если вы еще не раздумали поужинать до спектакля, я советую вам поторопиться, иначе вы опоздаете к первому акту.

— Напрасно ты дуешься, Моник, — стояла на своем брюнетка.

— Умоляю, Сюзи, — протянула Моник, — я уже не девочка… Луи чего доброго вообразит, что ты боишься остаться с ним вдвоем.

Вовлеченный этой репликой в действие, Луи также предпринял попытку уговорить Моник составить им компанию. Попытка была вялой.

В итоге Луи и Сюзи поднялись. Луи расплатился, и они покинули бар.

Кониатис с царственным видом пересел в кресло, еще хранившее тепло Луи.

— Надеюсь, вы не рассердитесь, если я минуточку посижу с вами? Я не прислушивался специально, но все же стал свидетелем вашего разговора и понимаю ваше состояние. О, ваша тревога напрасна! Я давний завсегдатай этого местечка и хочу по-дружески угостить вас. Представьте себе, я примерно в том же положении, что и вы.

Моник одарила его тяжелым недоверчивым взглядом.

— Я договорился о встрече с приятелем, — упорствовал он, — а тот застрял в Канне, и я предоставлен самому себе.

Он повернулся к стойке и вскинул руку:

— Жорж! Две рюмки «Катти Сарк»!

— Уже несу, месье Антуан!

Кониатис протянул Моник свой портсигар.

— Благодарю, — молвила она, доставая неизменный «Кент». — Я курю только этот сорт.

— Какая разница? Оба сорта американские.

Она приняла сигарету. Он дал ей прикурить, приговаривая при этом:

— У вас восхитительное платье…

— Неужели? — насмешливо откликнулась она. — Вы случайно не портной?

— По правде говоря, нет. И не особенно разбираюсь в покроях. Но тем больше бываю ошеломлен при виде столь редкостного зрелища: безупречная гармония форм и красок! В сочетании с вашими белокурыми волосами и синими глазами сиреневое платье — бесподобная находка.

— Если вы не умолкнете, мне останется только разинуть клюв и выронить сыр.

Какое-то мгновение он сидел, моргая от удивления. Потом, догадавшись, что к чему, он притворно улыбнулся, демонстрируя зубы ослепительной белизны.

— Не бойтесь, я не вульгарный льстец из басни, — заверил он. — Просто не могу отказать себе в удовольствии вести себя галантно с хорошенькими женщинами. Велико ли прегрешение?

— Грешны не слова, но помыслы, — отчеканила она.

Бармен поставил им на столик две рюмки виски и вернулся за стойку.

— Меня не в чем упрекнуть, — проговорил Кониатис игривым тоном. — Мои помыслы чисты, как горный хрусталь.

— Вы хотите сказать, столь же прозрачны.

Ее живость пришлась Кониатису по душе.

— Только не говорите мне, что восхищение мужчины вызывает у вас протест. Это было бы непростительной ложью.

— Я чувствую себя ужасно, когда меня принимают не за ту, кто я есть на самом деле.

— Не сердитесь… Если я дерзнул обратиться к вам, то только потому, что увидел, как вы изменились в лице, узнав, что этот Патрик так вас подвел. Я расстроился из-за вас… Побуждение заговорить с вами — плод случайного совпадения, и в его основе — добрые чувства.

Внезапно она рассмеялась своим детским смехом.

— Вы прямо как волк из сказки — прячете уши под бабушкиным чепчиком! — воскликнула она. — Вам это к лицу!

И она выпустила струйку дыма, нахально глядя ему прямо в глаза.

Но он не засмеялся в ответ, даже не улыбнулся. Все это увлекло его не на шутку. Тихо, еле сдерживая дрожь в голосе, он сказал:

— Волка боятся только бестолковые девчонки, а вовсе не истинные женщины, достойные носить это имя.

— О, я-то вас не боюсь!

— Да что вы?

— Совершенно не боюсь.

— Неправда! Я чувствую, что вы напряглись, собрались в комок и вот-вот выпустите когти.

— Согласна, со мной не очень-то легко иметь дело, но если вы вообразили, что вызываете у меня страх, то вы себя переоцениваете. Я никогда никого не боялась.

— Докажите!

Ее лицо выразило полнейшее непонимание.

— Что вы хотите этим сказать?

— Поскольку у нас обоих сорвались намеченные планы, давайте воспользуемся этой счастливой случайностью. Хотите поужинать со мной?

— Вы чересчур любезны.

— Вот видите, до чего вы меня боитесь.

— Не тешьте себя иллюзиями. В действительности я руководствуюсь заветом Бопре: давать лишь такое обещание, которое намереваешься сдержать.

— Не вижу связи.

— Надо же, вот странно. А ведь вы производите впечатление умного человека.

— Что ж, даю слово: если вы примите мое приглашение, я не отнесусь к этому как к обещанию.

— В чем же состоит в таком случае ваш интерес?

— В удовольствии провести два часа в вашем обществе. Клянусь честью, этого будет вполне достаточно, — ответил он и добавил проникновенным голосом: — Я говорю искренне. Во имя всего святого, не отказывайтесь…

— Без обязательств с моей стороны? — Сомнения еще не покинули ее.

— Готов поклясться!

— Хорошо. И тем хуже для вас, если вы на что-то надеетесь. Я просто решила поужинать в компании приятного мужчины, но я вовсе не из тех, кого ловеласы вешают на пояс в качестве трофеев. Учтите это.

— Откровенность за откровенность. Вы предпочли отнести меня к категории неглупых людей, так вот представьте, я уже догадался, что вы не такая, как все.

Глава V

Стремясь доказать серьезность своих намерений, Кониатис предложил отправиться в «Серебряную башню». Но Моник запротестовала:

— И не вздумайте! Хороша же я буду в своем платье для коктейлей в таком шикарном месте. Или дайте мне время переодеться дома.

Кониатис, подобно всякому соблазнителю, знакомому с азами стратегии, знал, что железо куют, пока оно горячо.

— У меня впечатление, что вы никогда не бывали в «Серебряной башне», — сказал он.

— Никогда. Но репутация этого ресторана мне известна. Как я мечтала туда попасть!

— Так доверьтесь мне.

— Меня засмеют. И вас заодно со мной.

— Умоляю, идите такой, какая вы сейчас. Вы до того прекрасны в этом платье, что затмите всех женщин до одной.

— В конце концов, вы меня приглашаете. Тем хуже для вас!.. Они взяли такси.

Кониатис был в ударе. Его карие глаза пылали от удовольствия. Подобно всем победителям, он купался в волнах успеха, чувствовал небывалое воодушевление и думать забыл о своем возрасте.

В изысканной обстановке знаменитого ресторана, в обществе этого ослепительного создания, чья бьющая через край молодость и женственность льстили его эстетическому вкусу и его гордости зрелого мужчины, он вел себя как непревзойденный кавалер: был одухотворен и внимателен, он был предупредителен, не упускал из виду ничего, что могло бы помешать ужину превратиться в упоительный триумф. Уж он-то умел проявлять к партнерше интерес, вызывать ее на разговор, слушать ее.

И, странное дело, за всем этим он почти забыл о цели, которая обычно бывала для него главной в подобного рода приключениях: уложить девушку в постель и вкусить чувственных утех, какие способна доставить лишь новая жертва, совершенно потерявшая голову. Он, конечно, не отказывался от этой цели, но она как-то отодвинулась на второй план. Каждое мгновение само по себе даровало ему счастье, ибо Кониатис был опьянен этой девушкой: ее критичным складом ума, ее молниеносными колкими шутками, ее неусыпной наблюдательностью и взрывами смеха, от которых ее невеселое лицо обретало чистоту и ясность.

За отменной едой и превосходным вином Моник мало-помалу оттаяла. Она стала более открытой, менее язвительной, менее замкнутой. Отвечая на вопросы Кониатиса, она рассказала о своей жизни, о своем прошлом… Разумеется, она придерживалась версии, которую Коплан заставил ее заучить наизусть. Но эта версия, составленная в соответствии с требованиями задания, была лишь умелым переложением подлинной истории, поэтому роль оказалась совсем не трудной.

Не забывала она и о том, чтобы проявлять типичное женское любопытство по поводу персоны самого Кониатиса. Вопросы сыпались как из рога изобилия, но делала она это очень тактично, благодаря чему лишь подчеркивалась искренность ее интереса к нему.

Но время шло, и Моник начала чувствовать замешательство. Ей показалось, что, завлекая Кониатиса, она слегка переборщила с принципами добродетели, и это сулило проблемы в непосредственном будущем. Если Кониатис и вправду принял ее за неприступную твердыню, решительно отвергающую любые покушения на свою честь, ей придется дать задний ход. Но как сделать это, не рискуя впасть в вульгарность? Следовало во что бы то ни стало сохранить в целости впечатление спонтанности их встречи и поддержать уровень всего предприятия, не давая ему превратиться в банальное «удачное дельце», которое забавляет мужчин, но не может их удержать.

Однако эта непредвиденная трудность не слишком заботила ее. «Проблемы такого рода, — рассудила она, — придется решать ежедневно. Это только начало». И она решила довериться интуиции.

После кофе и коньяка в воздухе повисланеловкость. Кониатис совершенно явственно страшился приближающегося расставания.

— Мне остается лишь отвезти вас домой, милая моя Моник, — сказал он с удрученной улыбкой. — Я человек слова и хочу вам это доказать. Но не будет ли справедливо, если и вы кое-что мне пообещаете?

— Что же именно?

— Мне хотелось бы увидеть вас снова. Вечер в вашем обществе был настолько приятным!

— Не следовало бы вам этого говорить, — прошептала она, потупив взор, — но это был самый чудесный вечер с тех пор, как я вернулась во Францию. Вы поступили очень великодушно, Антуан… Это тем более трогательно, что у меня было очень тяжело на душе. В каком-то смысле вы оказали мне неоценимую услугу.

— Не стоит об этом говорить. Это я чувствую себя обязанным.

— Нет-нет, я хочу говорить именно об этом. В жизни мужчины обманутые чувства забываются быстро. Для женщины это куда серьезнее… Она начинает сомневаться в себе.

— К вам это не относится, моя маленькая Моник, — с нежностью возразил он. — Я незнаком с этим Патриком, который повел себя с вами не совсем по-рыцарски, но, уверен, не ошибусь, если скажу, что он достоин жалости. Чтобы так обращаться с вами, надо быть безмозглым или слепым.

— И все же я считала, что он лучше прочих. Лучше, чем прочие кретины, которыми кишит Париж.

— Я заметил, что вы не слишком жалуете молодых мужчин.

— Это вас удивляет?

— Будь на вашем месте другая женщина, это было бы удивительно. Но теперь, когда я начинаю понимать вас, то уже не удивляюсь… Пока мы говорили, я разглядел в вас неожиданную мудрость, интеллектуальную требовательность и ясность ума. Вряд ли нашелся бы молодой человек под стать вам.

— Я впервые в жизни встречаю такого человека, как вы, Антуан.

— В каком смысле? — пропел он, довольно жмурясь.

— В таком… Не знаю. Мне кажется, что вы понимаете меня с полуслова, что мы говорим на одном языке и одинаково смотрим на многие вещи.

— И у меня совершенно такое же ощущение, — ответил он неожиданно серьезно. — У меня впервые так с женщиной.

Он наклонился к ней и взял ее за руки.

— Отчего же нам не встретиться снова? — зашептал он с жаром. — Судьба улыбнулась нам… Вы свободны, я тоже. Как в поговорке: чудеса случаются всего раз в жизни.

— Зачем? — едва слышно воспротивилась она. — Я быстро наскучу вам. Человек вашего масштаба и я — пустое место, даже меньше чем секретарша из третьеразрядной конторы.

— Мысль о том, что я вас больше не увижу, для меня невыносима, Моник.

— Мне тоже очень хорошо в вашем обществе, Антуан.

— Что ж, необходимо прийти к согласию, — решил он.

Он выпрямился, подозвал метрдотеля и потребовал счет и одежду из гардероба.

— Еще не поздно, — продолжил он, — мы успеем наговориться. Давайте найдем тихий уголок и там поболтаем. Я знаю одно мирное местечко, неподалеку от Оперы…

— А мне так хочется тишины, Антуан.

— Тогда поедем выпить напоследок ко мне? — предложил он почти застенчиво.

— Вы были таким милым, — вздохнула она с упреком. — Не надо портить столь чудесное впечатление. Я не интересуюсь ни японскими эстампами, ни коллекциями бабочек.

— Вы хотите сделать мне больно?

— Простите, я не нарочно. Согласна, вы этого не заслужили.

— Испытайте меня. Выпейте рюмочку у меня дома.

— Что ж, — вздохнула она.

Такси доставило их на авеню Бино в Нейи, где Кониатис занимал роскошные апартаменты на пятом этаже недавно возведенного здания. Утонченное изящество обстановки произвело на Моник сильное впечатление. Мебель в стиле «Людовик XV» была подлинной, восточные ковры — воплощением великолепия.

— Вы, должно быть, до неприличия богаты! — не удержалась она.

— Жаловаться не приходится, — скромно признал он. — Дела идут неплохо.

Он усадил ее в маленькой комнате, куда не проникало ни единого звука, уютной, как будуар куртизанки. После двух-трех рюмок коньяка старой выдержки их разговор стал менее связным. Глаза Моник сделались томными, губы увлажнились, щеки порозовели. Она вдруг надолго замолчала, и взгляд ее погрустнел. Ей вспомнилось сиротское детство и бесчисленные разочарования…

Вскоре, устроившись на диване рядом с Кониатисом, она не смогла удержаться от ребяческого побуждения, свидетельствовавшего о безграничном доверии: ее голова примостилась на его могучем плече… Кониатис, угодивший в силки, с чистейшим сердцем вообразил, что поцелуй, запечатленный им на ее белокурой макушке, воплощает лишь отеческое сочувствие, а вовсе не любовную страсть. После чего Моник не составило особого труда увлечь его вниз по скользкому склону нарастающего желания.


Лишь рано поутру, протерев глаза, Кониатис сполна осознал, в какое положение попал. В его душе боролись два противоречивых чувства. Прежде всего, он был совершенно ослеплен волной горячего счастья. Глядя в рассеянном свете спальни на это чудное спящее лицо, белокурые волосы, невыразимую прелесть груди и плеч, он отказывался верить своим глазам.

Находясь во власти сна, Моник отбросила простыню, обнажив великолепную грудь…

В какую-то долю секунды Кониатис почувствовал, что не в силах выносить такую красоту. Эта светло-розовая грудь, олицетворение высочайшего наслаждения, еще более чистая, чем сама заря, и в то же время напрягшаяся в ожидании сладострастных ласк, — на это нельзя было смотреть без волнения. Созревший бархатистый плод и сосок, более дерзкий, чем неслыханная молодость утра, — разве это не символ самой жизни?

Кониатис закрыл глаза.

«И она отдалась мне, — подумал он, борясь с головокружением, — отдалась добровольно, не задумываясь, поддавшись неудержимому порыву. Мне, готовому разменять шестой десяток…» При этой мысли его охватил страх. «Я дал ей честное слово! Она никогда не простит мне этого. Оставаясь непреклонной, она обвинит в своей слабости меня!»

Мысль о том, что он может потерять ее, обожгла его огнем, и он испытал настоящую физическую боль. Он тихонько встал с кровати, накинул халат и поплелся в ванную. На пороге спальни он оглянулся, притягиваемый, как магнитом, зрелищем полуобнаженной возлюбленной. И вновь почувствовал потрясение. Даже во сне ее лицо сохраняло сумрачное, горестное выражение, в котором ощущалась скрытая мука, но теперь это лицо казалось ему прекраснее любого другого лица на свете.

Он глубоко вздохнул и скрылся в ванной. «Надо смотреть правде в глаза, — сказал он себе. — Если она бросит меня, ибо я не сдержал слово и переспал с ней, то что мне делать? Что толку обманывать себя? Я люблю ее!»

Он отвернул кран и нагнулся, подставив лицо под ледяную струю. Затем потянулся за полотенцем, насухо вытерся и провел расческой по шевелюре. Завершив эту процедуру, он критически взглянул на свое отражение в зеркале. Ночные излишества оставили на его лице недвусмысленные отметины: мешки под глазами, углубившиеся борозды у углов рта, припухшие щеки.

И тем не менее он чувствовал себя вполне в форме.

Продолжая внутренний монолог, он перешел к его заключительной части: «Что поделаешь, тем хуже! Если она оставит меня, я вытерплю. Удары судьбы приходится сносить каждому. Нет, все к лучшему! Малыш Антуан, ты позволил загнать себя в угол, так докажи, что у тебя есть сила воли! Долой сентименты! Если захочет уйти — пусть уходит».

Удовлетворившись собственным реализмом и присутствием духа, он вернулся в спальню. Моник еще не проснулась, но поза ее изменилась. Теперь она растянулась на животе, подобно сильному животному, сморенному негой, совершенно обнаженная, с локонами, разметавшимися по подушке в форме нимба. Кониатис обнаружил, что его недавняя твердость быстро улетучивается.

Поколебавшись немного, он понял, что хуже всего неопределенность. Присев на краешек кровати, он прикоснулся губами к плечу спящей, а после принялся целовать позвонки, вдыхая пьянящий аромат женской кожи и ощущая сохранившийся в ее теле трепет недавнего вожделения.

Моник проснулась, тряхнула головой, мгновенно перевернулась на спину и села. Смежив глаза, она откинула светлые пряди волос со лба.

— Доброе утро, — с улыбкой пропела она.

— Доброе утро…

Она потянулась к нему, и ее раскрывшиеся губы ждали поцелуя. Он повиновался. Высвободившись, она прошептала, прижавшись к его уху:

— Спасибо…

Лишь нечеловеческое усилие уберегло его от рыданий, которые готовы были дать выход нежности, саднившей, как ожог.

Глава VI

Томясь в своей квартире на улице Рейнуар, Коплан уже начал беспокоиться за подопечную, когда ближе к четырем пополудни из динамика, спрятанного позади одной из картин, украшающих стену гостиной, донеслось:

— Вот она, Коплан. Выходит из такси… Она одна.

Благодаря хитроумию Старика Моник удалось поселить в том же доме: она унаследовала квартиру на четвертом этаже, в которой ранее проживал Эмиль Жайо. Старик рассудил, что это будет самый удобный и надежный вариант, позволяющий Коплану не спускать с дебютантки глаз.

Выйдя на лестницу, Коплан перехватил Моник.

— Рад вновь вас видеть, — сообщил он ей. — Зайдите ко мне. Я уж было засомневался…

— Надеюсь, вы будете удовлетворены, — ответила она без затей, повинуясь его жесту.

Войдя, она скинула пальто на спинку кресла.

— Я приехала из Орли, — пояснила она. — Мой любовник упорхнул в Цюрих рейсом в 15.10. Мы пообедали в «Трех солнцах» — это шикарный ресторан в аэропорту. — Она рухнула на диван и простонала: — Если я и дальше стану набивать желудок в том же темпе, то, боюсь, разжирею, как индюшка. Вчера вечером мы закусывали в «Серебряной башне».

— Если я правильно понял, дело в шляпе?

— Все прошло как по маслу.

— Поздравляю.

— Откровенно говоря, моя заслуга невелика. Благодаря вашему остроумному сценарию успех был гарантирован.

Она закурила «Кент».

— Вы провели с ним ночь? — спросил Коплан.

— Да, у него дома, на авеню Бино. Он обещал отнестись ко мне со всем уважением, но, к счастью, нарушил слово.

Она на мгновение задумалась, после чего произнесла грустным голосом:

— А все же любопытно. Я знала, что у мужчин полно слабых мест, но не до такой же степени. Правда, к Кониатису обычные мерки неприменимы. Он умен, образован, много путешествовал, немало пережил, он знавал женщин, у него твердый характер. И, пожалуйста, попался в западню, хуже школьника. Плачевно, вы не находите?

— В каком же смысле «плачевно»?

— А в том, что мужчины достойны жалости, даже лучшие среди них. Женщина, умеющая пользоваться своими чарами, делает с мужчиной все, что заблагорассудится. Ужасно!

Не всякая женщина, моя маленькая Моник. И не по-всякому. Здесь нужен подход.

— Вот еще! Стоит женщине притвориться взволнованной и проверещать: «Вы не такой, как другие, ни один мужчина не делал меня такой счастливой, как это только что удалось вам», и несчастный совершенно теряет голову.

И она изобразила всю сцену настолько естественно, что Коплан не смог удержаться от смеха. Она окинула его строгим взглядом и отчеканила:

— Вам смешно? А ведь здесь нет ничего смешного. Неужели и вы такой же?

— Кто знает? Возможно, благодаря моему ремеслу у меня потолще кожа, но ручаться никогда не следует. Предоставив слабых мужчин на милость женщинам, природа определенно сыграла с так называемым сильным полом злую шутку. Адам, первый мужчина, был облапошен Евой — первой женщиной. Доходчивая символика, не правда ли? Кстати, еще не появившись на свет, мужчина уже зависит от женщины.

— Верно, — согласилась она все так же задумчиво. — Подумать только, что все мужчины, населяющие землю, даже наиболее достойные, начинали свою карьеру с пребывания в женской утробе. Разве не унизительно?

— Не будем преувеличивать, недостатки компенсируются.

— Каким образом?

— В частности, умением выходить сухим из воды. Обычно мужчина меньше страдает от превратностей жизни, чем женщина. Он черпает силы в своем легкомыслии, непоследовательности, безграничном эгоизме. Посмотрите вокруг: женщины, злоупотреблявшие своей властью над мужчинами, в конечном итоге становятся жертвами истории.

Он пожал плечами и махнул рукой, словно отмахиваясь от надоевшей темы.

— Судя по вашему виду, — съязвил он, — вам жалко Кониатиса?

— Вовсе нет. Я подошла ко всему этому философски.

— Действительно. Я обратил внимание, что вам явно по вкусу философские рассуждения. Поберегитесь, это чревато опасностями. Лично мне это как раз но душе. Но обязан предостеречь вас: в нашем деле реализм и действие — прежде всего. Расскажите подробно, как все произошло и как у вас продвинулись дела с Кониатисом.

Несколькими лаконичными фразами она передала, как развивались события в «Конараке» после ухода Луи Денуа и Сюзи Лорелли. Заканчивая рассказ, она с усмешкой бросила:

— Прощаясь со мной в Орли перед паспортным контролем, он напирал на то, что любит меня. Он был растроган, как молокосос, флиртующий первый раз в жизни, что довольно забавно, когда перед тобой отъявленный донжуан.

— Когда вы увидитесь снова?

— Завтра в пять вечера в кафе у Порт-Дофин. Он повезет меня на уик-энд в Довилль.

— Дьявольщина! не выдержал Коплан. — Уик-энд в До-вилле — безошибочный знак. Кониатис на лопатках!

— Пока еще на ногах. Он договорился о поездке в Довилль еще до встречи со мной.

— Откуда вы знаете?

— Он при мне позвонил в Нормандию и заказал еще один номер, подтвердив при этом собственный заказ, сделанный несколькими днями раньше.

— Да, — согласился Франсис, — когда имеешь дело с таким субъектом, не стоит торопиться с победными реляциями. Его восторг объясняется, несомненно, удовольствием, испытываемым от очередной победы. Возможно, его любовь — не более чем недолговечная вспышка.

— Я знаю его пока недостаточно, чтобы утверждать что-либо, но у меня тем не менее сложилось впечатление, что он «на крючке», притом прочно.

— А вы? Что чувствуете вы? Роль роковой женщины далась вам без труда?

— Без малейшего труда.

— А сеанс… гм-гм… в общем, любовные шалости в постели месье?

— Без комментариев, — последовал лаконичный ответ.

— Не слишком неприятно?

— Нет.

— И никакого комплекса вины в потаенных глубинах подсознания?

Она неожиданно рассмеялась.

— Наоборот!

Коплан раздосадованно поднял брови:

— Что значит «наоборот»?

— Вам хочется пикантных деталей?

Коплан остался недоволен этим развязным замечанием:

— Я, по-моему, подчеркивал, что интересуюсь вами по долгу службы. Если вы решили, что я нахожу все это забавным, то вы заблуждаетесь.

— Ну не сердитесь. Я обожаю водить за нос людей, которые мне небезразличны.

— Ладно, но мы здесь не для потехи. Если я задаю вам нескромные вопросы, то вовсе не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Меня самого будет спрашивать о вас начальство, и мне придется отвечать.

— Понятно. Вы хотите узнать о моих интимных ощущениях, не так ли?

— Я хочу знать, не унизил ли вас факт проституирования в рамках выполнения задания. Вы впервые спите с мужчиной, выбранным не вами, то есть с тем, на кого указала Служба. Нам важно знать, как это подействовало на вас.

— В данном случае, повторяю, мне было очень приятно.

— Ответ прям и ясен. А почему?

— Полагаю, вы ни разу не видели Кониатиса во плоти?

— Я знаю его только по фотографиям, которые показывал вам.

— Это очень интересный мужчина.

— А еще?

— Он великолепен — духовно и физически. Он хорошо сложен, силен, следит за собой. Конечно, для девушки моего возраста он староват. Но уверяю вас, конкуренция со стороны юнцов ему не угрожает. Даже обнаженному… Развитая мускулатура, ни грамма лишнего жира, никакой обвислости. Кроме того, ему присущи деликатность и такт. В любви же он столь нежен и великодушен, так внимателен к партнерше, что я не могла остаться равнодушной. К такому мужчине я могла бы привязаться по-настоящему, если бы, конечно, не Служба.

Коплан в замешательстве потер подбородок.

— Да уж, — протянул он, — искренняя похвала. Еще немного — и я бы заревновал, а то и забеспокоился.

— Не бойтесь, я держу себя в руках. Я поделилась с вами своими мыслями из стремления к объективности. Я понимаю, отчего Кониатис пользуется успехом у женщин: ему есть чем гордиться.

— Если вы уверены, что сумеете не заходить слишком далеко, — все в порядке. Если же сомневаетесь в себе, лучше честно предупредите меня. Вы не первая, с кем это случается.

— Никакой опасности, у меня достаточно пространства для отступления, — спокойно парировала она.

— Не забывайте, что это задание — не более чем обкатка. Шеф обзовет меня последними словами, если я позволю вам впутаться в историю, где вам ощиплют все перышки.

— Повторяю еще раз: до этого не дойдет.

Коплан посмотрел на нее в упор:

— Надеюсь, вы вовремя подадите сигнал тревоги. Помните старую мудрость: «Сердцу дремать не дано»? А я отвечаю за ваше сердце, как и за все остальное.

Он поднялся, вооружился пачкой «Житан» и снова принял сидячее положение.

— Теперь обратимся к практическим вопросам. Итак, Кониатис влюбился в вас, и завтра во второй половине дня вам предстоит встреча и совместная поездка в Довилль. Полагаю, он засыпал вас вопросами?

— А как же. Чтобы удовлетворить его ненасытность, мне пришлось рассказать ему о своем прошлом, настоящем, о планах и стремлениях. Словом, отбарабанила урок, который вы заставляли меня зубрить.

— А о себе он говорил?

— В общем-то совсем немного. О поездках, об одиночестве… Поскольку я восхитилась роскошью его апартаментов, он заметил, что его дела идут неплохо.

— В чем цель его внезапного отлета в Цюрих?

— Он обмолвился, что должен встретиться с каким-то банкиром.

— Имен не называл?

— В связи с поездкой в Швейцарию? Нет.

— А вообще, в разговоре?

— Всего одно, да и то без фамилии: своего друга Карлоса. С этим Карлосом ему предстояло встретиться в «Конораке». Поскольку тот не появился, он занялся мной.

— Карлос нам известен, — отозвался Коплан. — Немец из Ганновера, Карлос фон Крюгер. Сотрудник «Общего рынка», служит в Париже. Кониатис связан с ним уже много лет… Согласно «сетке», у них имеются общие делишки.

— «Сетке»?

— Да, так мы называем комплекс действий, касающихся того или иного «объекта»: наблюдение, слежка, тайный сбор сведений, просмотр почты, прослушивание телефона и прочее.

— Велось ли наблюдение за мной, когда я была с Кониатисом?

— Нет, «сетку» сняли, чтобы позволить вам внедриться в систему.

— Одно меня смущает.

— Что же?

— Откуда вы узнали, что Карлос не придет на встречу с Кониатисом?

— Мы не знали этого.

— Значит, успех вашего плана — чистая случайность?

Коплан улыбнулся:

— В каком-то смысле да, нам помог случай. Но учтите, даже если бы Карлос объявился в «Конораке», Кониатис не дал бы вам ускользнуть. Он бы повел себя так, чтобы вам стало ясно, что вы его интересуете. Его психология ухажера не оставляла вам никаких шансов. Возможно, все прошло бы не так гладко, но рано или поздно мышеловка захлопнулась бы. Ваша красота, молодость, дерзкая походка, кокетливое платьице — разве мог бы он прозевать все это? Исходя из этих соображений, я посоветовал вам не торопить события, выжидая подходящий момент. Момент наступил быстрее, чем мы рассчитывали, только и всего.

— Но я взяла его тепленьким, этого вы не станете отрицать.

— Да, вы были великолепны. Лишь бы все это не оборвалось!

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы, по-видимому, не отдаете себе отчета, что самое трудное только начинается. Вы прекрасно провели первый раунд, это факт, но будем откровенны, подвига в этом не было. Для такой красотки, как вы, загарпунить Казанову на излете — далеко не беспрецедентное достижение. Вот дальнейшее потребует от вас умения. Кониатис — человек ветреный, и надо помешать ему вырваться из садка. С другой стороны, избегайте раскалять его добела: страстная любовь будет для нас столь же неуместной, как и преждевременный разрыв. Пока вы не видите здесь трудностей, но со временем это может стать крайне затруднительным. Вы понимаете мою мысль?

— Да, отлично. И готова признать, что моя миссия обещает стать сложнее, чем мне представлялось.

Коплан задумчиво раздавил в пепельнице сигарету.

Помолчав, он продолжил:

— Держите меня в курсе дела. Вместе мы постараемся действовать аккуратно. В ожидании следующего раунда вы можете заполнить свой досуг ознакомлением с досье, подготовленным для вас Службой.

Он принес картонную папку.

— Я не требую, чтобы вы заучили содержание этого досье наизусть. Здесь общие сведения, касающиеся сферы, в которой трудится Кониатис, и для профанов это совсем нелегко. Но главное для вас — освоить словарь и ключевые понятия этой специфической отрасли экономики… Кое-какие познания, пусть элементарные, в области мировых рынков сырья и редких металлов позволят вам при случае с большей эффективностью уведомлять нас об интересующих Службу вещах.

— Понятно, — кивнула она с полнейшей серьезностью.

— Судя по вашим отметкам, вы неплохо усваиваете новое. Надеюсь, задача окажется вам по плечу.

— Я люблю учиться.

Он протянул ей досье и с улыбкой добавил:

— Что ж, не стесняйтесь, вы найдете, чем насытить свою ученическую страсть. А я пойду на доклад к Старику. Думаю, достижения его новой сотрудницы приведут его в восторг.

— А вы? Вы довольны?

— Должен ли я понимать вас так, что вы коллекционируете комплименты?

— Вот уж нет! Но я очень ценю ваше мнение.

— За первое практическое упражнение я ставлю вам «10» — по десятибалльной системе. Поставил бы больше, да шкала исчерпана.

— Верно! — засмеялась она.

Она тоже встала и потянулась за пальто, сумочкой, пачкой «Кента» и папкой.

— Хочу попросить вас об услуге, — вдруг сказала она.

— Слушаю вас.

— Вчера, во время нашего небольшого совещания, я заметила, что мадемуазель Лорелли зовет вас Франсисом. Можно и мне называть вас по имени? Еще я заметила, что, прощаясь, вы поцеловали ее.

— Это моя лучшая напарница, мы с ней натворили немало дел. Она мне все равно что младшая сестра, если хотите знать.

— Я, конечно, еще не достигла этой стадии.

— Почему же, моя маленькая Моник. Я к вам уже привязался. Даже слишком, между нами говоря.

Он притянул ее за плечи и запечатлел на ее щеке братский поцелуй, после чего со странной улыбкой распорядился:

— А теперь — марш к себе! Я, знаете ли, не сверхчеловек. Я слеплен из того же теста, что и этот паршивый счастливчик Кониатис…

Глава VII

Кониатис явился в условленное время в отменном настроении: его темные глаза сверкали, голос, несмотря на жизнерадостные нотки, слегка дрожал.

— Я еле дождался встречи, — признался он, присаживаясь рядышком с Моник. — Надеюсь, я не заставил вас ждать?

— Нет, я только что пришла.

Заведение было практически пустым. Тихая, вкрадчивая музыка делала роскошь полукруглого зала почти осязаемой. Появившемуся как из-под земли официанту Кониатис заказал виски. Перед Моник уже стыла чашка чая.

Какое-то время Кониатис молча взирал на Моник с жаром, который он сам счел бы неуместным, если бы взглянул на себя со стороны. Потом, улыбнувшись, он прошептал:

— Представьте себе, я пережил престранные мгновения. Когда в Орли вы попрощались со мной, я почувствовал себя как в тумане…

— Скорее как в облаках, — уточнила она, сохраняя серьезность.

— Можно сказать и так. Самолет летел сквозь облака… Но туман сгустился у меня внутри. Я никак не мог прийти в себя, осознать себя во времени и пространстве. Все казалось нереальным, сказочным: наша встреча, чудесный вечер вдвоем… И в довершение всего я совершенно не мог вспомнить ваше лицо, а ведь совсем недавно мы были вместе! В голове вертелся такой круговорот образов, один ослепительнее другого, что я боялся лишиться рассудка… А ведь я отнюдь не мечтатель, можете мне поверить!

Он вновь посмотрел на нее и добавил:

— Так что сами понимаете, как я спешил увидеть вас. И вот вы здесь, еще более прекрасная, чем я мог вообразить.

— Я тоже хотела поскорее увидеться с вами. И, кстати, сомневалась, придете ли вы.

— Я человек слова.

Она смущенно опустила глаза. И спустя мгновение раздался ее ясный, искристый смех:

— Я заметила это!

Внезапно она заговорщически положила ладошку на руку Кониатиса. Этот простенький жест выражал так много, что у Кониатиса закружилась голова.

— Вы очаровательны, моя дорогая, только и смог вымолвить он.

Воцарилась многозначительная тишина, и в течение нескольких секунд они сидели не двигаясь, но натянутые как струны. Такие мгновения ведомы одним лишь влюбленным, для них одних такое безмолвие переполнено звуками и движением, как цветущее дерево, кишащее птицами.

Моник мягко высвободила руку, завладела сумочкой и выудила оттуда свой верный «Кент». Кониатис щелкнул зажигалкой.

— Ваш багаж готов? — спросил он у Моник.

— Да, но я предупреждала вас, что мой вечерний туалет не дотягивает до «Диора». Просто черное платьице.

— Я опасаюсь только одного, дорогая моя: как бы вы не оказались слишком красивы. Если пожелаете, сначала заедем на такси ко мне. Потом, уже в моей машине, — к вам и оттуда — прямиком в Довилль. Уже к ужину мы сможем быть там.

— Как хотите. У меня всего один чемодан, и тот невелик.


Часом позже черный «ягуар» Кониатиса мчал их в сторону Нормандии. Ночное небо затянули облака, и ни одна звезда не могла пронзить своим слабым светом эту влажную завесу.

Кониатис вел мощный автомобиль быстро и уверенно. «Ягуар» несся, как снаряд, выпущенный из пушки. Время от времени, когда требовалось сбавить ход, Кониатис прерывал молчание и интересовался:

— Вам хорошо?

— Очень, — отвечала его спутница.

— Все так же отказываетесь от музыки?

— Я предпочитаю тишину. Но если вам хочется включить радио, не обращайте на меня внимания.

— Мне тоже нравится тишина.

Они покрыли 200 километров в рекордный срок.

Остановив машину перед нормандской аркой из красного кирпича, Кониатис заглушил мотор, потушил фары, потянул ручной тормоз и обернулся к Моник.

— Вот и все, дорогая. Надеюсь, вам понравилась прогулка?

— Я впервые ехала в «Ягуаре». Что ж, по комфорту он ничем не уступает «Ситроену».

— Не стоит преувеличивать, — со смехом запротестовал он. — Приятного вам уик-энда, мое сокровище. Идемте, устроимся и переоденемся к ужину.

Снаружи завывал холодный западный ветер, воздух был напоен запахом соли и йода. Моник зябко ежилась, кутаясь в пальто. После теплого салона «ягуара» порывы ветра, долетавшие с моря, пронизывали до костей.

К ним уже бежал носильщик, нацеливаясь на чемоданы. Войдя в холл, Кониатис дружески отсалютовал портье и дежурному. Последнего он предупредил:

— Карточки я заполню позднее.

— Разумеется, месье Кониатис, — услужливо закивал дежурный. Примерно час назад портье передал записку, адресованную вам. Я велел отнести ее в вашу комнату.

— Благодарю, — отозвался Кониатис и, ухватив Моник за локоток, повел ее к лифту.

Обе смежные комнаты выходили окнами на море. Они поражали убранством, простором, удобством и скромной, но изысканной роскошью. Привычки Кониатиса, видимо, не составляли секрета для персонала, ибо дверь, соединяющая обе комнаты, оказалась отпертой, хотя он и не оговаривал этого.

Кониатис бросил взгляд на часы.

— В нашем распоряжении почти час, — сообщил он. — Если вам хочется принять душ или ванну — сколько угодно. Нравится ли вам комната?

— Восхитительно!

— Что ж, пойду разберу вещи и переоденусь. Когда будете готовы, заходите.

Она сбросила пальто на кресло и осталась в плотно облегающем фигуру коротеньком желтом платье с горизонтальными черными полосками.

— Боже, до чего вы хороши! — не смог скрыть восхищения Кониатис.

Она и вправду была неотразима. Платье выгодно подчеркивало прелесть ее юного тела, его совершенные, налитые формы. Он покорно шагнул к ней и заключил в объятия.

— Моя богиня, — прошептал он, жмурясь и медленно проводя ладонями по ее шее, плечам, спине. Вы здесь, я обнимаю вас — и не смею поверить, что это реальность.

Она сильнее прижалась к нему, обвила его сильную шею своими гибкими пальцами и впилась губами в его губы. Бесконечный и страстный поцелуй слил их воедино.

Он с сожалением высвободился из объятий.

— Если бы я повиновался чувствам… — выдохнул он. — Но ожидание усиливает страсть, а у нас впереди два дня и две ночи.

Он ретировался в свою комнату, и до ее ушей донесся звук разрываемого конверта. Она стала развешивать в шкафу вещи, слыша, как в его ванной комнате бежит из крана вода.

Спустя полчаса, войдя к нему, она застала его перед зеркалом за завязыванием галстука. Справившись с галстуком, он надел пиджак и аккуратно расправил на нем мельчайшие складки. На смену городскому пришел строгий, но элегантный черный костюм, возносивший представительность его обладателя на недосягаемую высоту.

Он с улыбкой обернулся к ней.

— Я повидал немало женщин, — сообщил он вполголоса, — но ни одной из них не было присуще ваше врожденное чувство, помогающее найти единственно верную ноту. Это просто невероятно! Нет, умоляю, не двигайтесь, позвольте полюбоваться вами! Я ежеминутно открываю вас для себя заново.

— Вы смеетесь надо мной? Это платье — такая безделица!

— Да, безделица, и одновременно — само совершенство! Я не о платье, я обо всем вместе: о вас в этом платье. Это — почти фантастика! Дорогая, вы выглядите по-царски.

Немного поколебавшись, он опустил руку в карман брюк и извлек на свет красную коробочку продолговатой формы.

— Я думал о вас в Цюрихе, но, кажется, я совершил ошибку. Все же примерим.

Он открыл коробочку, и в ней замерцало жемчужное ожерелье. Он шагнул к ней и застегнул ожерелье у нее на шее. Затем отошел назад и прищурился.

— Так-так, — пробормотал он, — не так плохо, хотя я думаю, что орнамент только повредит…

Моник смущенно перебирала жемчужины.

— Они великолепны, — подала голос она.

— Если вы считаете, что они вам к лицу, носите их, прелесть моя. Теперь это колье ваше.

— Но это безумие! — всполошилась она. — Уверяю вас, Антуан, это совершенно напрасно.

— Имею я право доставить себе удовольствие или нет?

Она в замешательстве опустила голову, и ее лицо обрело знакомое выражение ворчливого упрямства.

— Вы опечалены, дорогая? — забеспокоился он.

— Я счастлива, что вы вспоминали обо мне в Цюрихе, но принять такой подарок я не могу, — ответила она мрачным тоном. — Наши отношения перестанут быть прежними.

— Но… Что вы хотите этим сказать?

— Вы безумно богаты, Антуан, чего не скажешь обо мне… Если мы раз и навсегда не расставим все точи над недоразумения будут случаться и впредь, а этого лучше избежать. Дорогие рестораны, эта поездка в Нормандию, колье — сами видите, к чему все идет… Я чувствую себя счастливой рядом с вами, я уже говорила вам об этом, но я не хочу, чтобы вам в голову закрадывались мысли, которые рано или поздно не могут не появиться.

Кониатис в смятении кусал нижнюю губу.

— Вы правы, — признал он, — разберемся раз и навсегда. С одной стороны, мой возраст и мои деньги, с другой — ваша молодость и красота. Я понимаю ваши мучения. Но не будем же пасовать перед предрассудками! Я знаю, что ваше чувство ко мне искренне, без задних мыслей. Вы предоставили мне доказательства этого, и я достаточно смыслю в психологии, чтобы догадываться о вашей гордой натуре. Впрочем, даже если бы я захотел связать вас с собой, купить, что называется, вашу любовь, вашу молодость, сознаю, что затея была бы обречена на неудачу. Первый же наш разговор дал мне понять, что вы не принадлежите к породе тех, кто продается.

Она внимала ему с опущенной головой, вспоминая предупреждения Коплана. Под конец, медленно выговаривая слова, чтобы продемонстрировать конфликт с собственной совестью, она сняла с шеи жемчуг и сказала:

— Не огорчайтесь, Антуан, но принять такой подарок я не могу. Свобода чувств слишком дорога мне, особенно в отношениях с вами.

Она вручила ему колье и хотела выйти из его комнаты. Но он преградил ей путь, схватив ее за запястья.

— Будем же прямодушны! — взмолился он срывающимся голосом. — Как раз потому, что я не сомневаюсь в ваших чувствах, я тоже хочу сохранить свободу. Свободу дарить вам то, что пожелаю, свободу признаваться в самом сокровенном! Будьте уверены, из-за этого в наши отношения не прокрадется ни малейшая фальшь. Я хочу быть выше всего этого и призываю вас к тому же.

Кульминацией этой пламенной речи было возвращение сверкающего ожерелья на шею возлюбленной.

— Должен ли я признаваться вам, — провозгласил он восторженно, — что, принимая это украшение, в котором ваша красота вовсе не нуждается, вы делаете мне неоценимый подарок?


«Казино д'Ивер» располагалось на другой стороне симпатичной площади. Кониатис, продемонстрировав членскую карточку, прошел в заведение, увлекая за собой Моник. Раздевшись в вестибюле, они проследовали в ресторан. Кониатис, не переставая, раздавал рукопожатия. Он с гордостью наблюдал, с каким восторгом встречает публика его спутницу, и наливался важностью буквально на глазах. Моник, не обращая внимания на жадные взоры, шла рядом с гордо поднятой головой, подобно принцессе. Для нее не составляло тайны, какими комментариями шепотом обмениваются мужчины, завидя ее рука об руку с Кониатисом.

После ужина их путь лежал в игорный зал. Постоянные посетители не отходили от столов, рулетки бешено крутились, зал кишел разодетой публикой.

Кониатис принялся знакомить Моник с различными вариантами ставок, отпуская реплики насмешливым и отстраненным гоном заядлого игрока.

— Вам нравится? — то и дело спрашивал он.

— О Боже, как здорово! — откликалась она.

Он сунул ей в руку стопку жетонов.

— Я оставлю вас на минутку, — прошептал он. — Летите и ищите собственную траекторию полета. Я повидаюсь с приятелем в баре и через четверть часа снова буду с вами. — И он, сияя, удалился.

Моник захватили капризы белого шарика. В ее игре присутствовали и осторожность, и расчет, но счастье повернулось к ней спиной, и она довольно быстро лишилась всего запаса жетонов.

Смирившись с поражением, она встала из-за стола и не спеша направилась к бару. Ей нравилась атмосфера игорного зала, где голоса крупье и стук шариков проникали во все уголки, вызывая сладостное головокружение.

В баре Кониатис беседовал со смуглым лысым толстяком. Они явно не интересовались выпивкой и были захвачены напряженной беседой. Кониатис, забыв про рюмку, зажатую в кулаке, хмурился и что-то втолковывал собеседнику, стремясь склонить его на свою сторону.

Завидев Моник, остановившуюся в нескольких шагах от них, он сперва растерялся. Но уже через секунду выражение его лица смягчилось, губы растянулись в улыбке, он встал и взял ее за руку.

— Мой друг Хельмут Хекер, — сказал он, представляя лысого господина. — Мадемуазель Фаллэн.

— Здравствуйте, — сдержанно произнесла она и повернулась к Кониатису, — Какая жалость! Я промотала все ваше состояние!

Толстяк, с дерзостью, граничащей с неприличием, изучавший вызывающую фигуру Моник, заявил с ужасающим тевтонским акцентом:

— Удача в любви — неудача в игре. Увы! Погофорки всехда прафы…

Кониатис счел за благо не реагировать на каламбур.

— Виски, сокровище мое? — бесстрастно осведомился он.

— Нет, благодарю. Я, наверное, вернусь в отель, у меня побаливает голова. Буду ждать вас, но не стоит портить из-за меня вечер.

Он взглянул на часы и ответил:

— Десять минут — и я в вашем распоряжении.

Она кивнула, попрощалась с герром Хекером, не протягивая ему руки, и направилась к выходу.

Очутившись у себя, она немедленно проникла в соседнюю комнату и направилась к одному из столиков у изголовья необъятной кровати. Рядом с телефоном белела сложенная вдвое записка, полученная Кониатисом от дежурного.

Текст, уверенно выведенный шариковой ручкой, гласил: «Ганс Гермелинг будет здесь завтра. Он хочет встретиться с вами в 17 часов. Очень рассчитываем на вас. Гошник».

Она прочла записку два-три раза, чтобы она прочно запечатлелась у нее в памяти, после чего вновь сложила листок и вернула его на прежнее место.

Возвратившись к себе, она сняла подаренное Кониатисом колье. Должно быть, оно стоило уйму денег; ни разу в жизни она не держала в руках таких великолепных жемчужин. Несколько секунд она перебирала жемчуг, сама поражаясь удовольствию, извлекаемому из прикосновения к бесценным перламутровым шарикам. «Заслуженное вознаграждение», — подумала она с оттенком горечи.

Она уложила колье в футляр, закурила сигарету и стала раздеваться. Полностью избавившись от одежды и побывав в ванной, она принялась расчесывать волосы, стоя перед зеркалом и с одобрением изучая свое отражение. Собственная нагота показалась Моник безупречной, достойной восхищения и любви.

Удовлетворившись этим волнующим зрелищем, она отложила расческу, вылила на себя добрых полфлакона туалетной воды «Одэ» и взяла с кровати аккуратно приготовленную горничной ночную рубашку. Но войдя в соседнюю комнату, она после недолгих размышлений небрежно бросила невесомое одеяние на кресло и голой нырнула под одеяло.

Полностью расслабившись, она лежала неподвижно, наслаждаясь ощущением комфорта, доставляемым свежими простынями, мягчайшим ложем и тишиной просторной комнаты.

Послышались шаги, и в дверях появился Кониатис. Его лицо выражало смесь досады и возбуждения.

— Надеюсь, вы не сердитесь на меня? — встревоженно спросил он, удостоверившись, что дверь плотно закрыта. — Этот жирный боров Хекер никак меня не отпускал. И наверняка нарочно. Он просто позеленел от зависти.

— Это мне полагается просить вас не сердиться, — возразила она. — Подумать только, проиграть все жетоны! Просто стыд!

Он пренебрежительно махнул рукой:

— Полно, вы шутите! Вам, по крайней мере, не пришлось скучать?

— Ни единой минуты… Не беспокойтесь. Я провела незабываемый вечер. Но в следующий раз я вырву вас из когтей зануды, действующего вам на нервы.

— Никуда не денешься: у нас с ним общие дела, и я должен был с ним встретиться. Но вы тысячу раз правы: к черту заботы.

Он снял пиджак и повесил его на плечики. Моник попросила сигарету. Он протянул ей портсигар и грациозно щелкнул зажигалкой. Она потянулась к огню, и одеяло соскользнуло с ее плеч.

— О, какое чудо! — пролепетал он, ослепленный открывшимся зрелищем. — Что за счастье, что вы здесь!..


Когда они открыли глаза, на смену утру уже готовился прийти день. Опухшее лицо Кониатиса несло на себе следы изнурения. Для мужчины его возраста целая ночь в объятиях юной любовницы была сущим безумием. Повинуясь бесконечным приступам любви, они вновь и вновь терзали друг друга, сотрясаемые конвульсиями сладострастия…

И как ни странно, при всем утомлении глаза Кониатиса светились от счастья и он выглядел гораздо моложе своих лет.

Что до Моник, то ее лицо было свежо и безмятежно, какими бывают лишь лица двадцатилетних счастливиц. С чуть распухшими после сна губами, с потемневшими от страсти синими глазами, она напоминала девочку-подростка, только что очнувшуюся от сна, полного пленительных видений. От ее обычного недовольства не осталось и следа.

— Доброе утро, — прощебетала она, прильнув к Кониатису и подставив ему губы для поцелуя. И снова его взволновали непосредственность и откровенная чувственность, с которыми она обретала контакт с реальностью.

— Хорошо спала, сокровище мое? — прошептал он.

— Как сурок. А который час?

— Скоро десять.

— Именно этого нам и не хватало, чтобы прийти в себя, правда? — как бы с намеком сказала она, ласково проводя пальцами по его щеке.

Он улыбнулся с деланной скромностью, обнял ее своими сильными руками и потрепал по плечу.

— Жизнь не слишком баловала меня подарками с тех пор, как я появился на свет, — задумчиво произнес он. — Всего, что у меня есть, я добился в борьбе. Но на этот раз жизнь и вправду преподнесла мне негаданный сюрприз. Как странно… — он запнулся.

— Что? Что тут странного?

— Я открываю в себе что-то такое, о существовании чего даже не подозревал. До такой степени, что задаю себе вопрос, не тебе ли обязан этим.

— Ты говоришь загадками, милый. Что ты имеешь в виду?

— Словами этого не передашь. Скажем, неведомое мне доселе чувство: страх.

— Не понимаю.

— У меня были и другие женщины. Это нормально. Но я никогда не ощущал такой тревоги… такой боязни потерять женщину, которую я сжимаю в объятиях. Я понял это вчера вечером, вернее, сегодня ночью, когда ты оставила меня в казино и вернулась сюда одна. Хельмут Хекер говорил со мной, но я не понимал ни единого слова. Он, должно быть, вообразил, что я перебрал виски. Я просто лишился рассудка! И все из-за того, что боялся, что тебя здесь уже не будет.

— У меня нет привычки улетать, — нежно улыбнулась она.

— Нет, ты не понимаешь…

После долгой паузы он заговорил снова:

— Я думал о том, что ты сказала мне о своей работе. Я вполне согласен с тобой: то, что ты сейчас делаешь, недостойно тебя. День за днем переводить всякую чушь — это же можно рехнуться!

— Но это всего лишь временная работа. Я объясняла тебе, что…

— Знаю, знаю, — оборвал он ее, — ты ждешь ответов насчет Испании и Англии. Только меня это не устраивает. Если ты получишь назначение в Лондон или Мадрид, то я останусь не у дел, ведь так?

Но ты ведь много разъезжаешь. Ты приедешь ко мне…

— Нет, это невозможно, — отрезал он. — Знать, что ты живешь одна, в большом городе, такая соблазнительная… Нет, об этом не может быть и речи. Так я точно сойду с ума. Либо ты находишь место в Париже, либо вообще бросаешь работу.

— Вот-вот, — агрессивно подхватила она, — я стану содержанкой богатого мужчины вдвое старше меня. Хорошенькое предложение!

Она хотела высвободиться, но он еще крепче сжал ее:

— Ну-ну, не закусывай удила, дикая лошадка! У меня есть другое предложение, гораздо лучше первого. И оно отвечает нашим обоюдным интересам. Мне нужна помощница, личный секретарь. Я думал об этом уже несколько месяцев, но не надеялся отыскать идеальную кандидатуру: умную, говорящую на четырех языках, ладную, свободную от всяких семейных уз, то есть готовую сопровождать меня в моих деловых разъездах. Учитывая такой букеттребований, я намеревался предложить ей неплохую зарплату… — И он назвал более чем впечатляющую сумму и замолк, ожидая ее реакции. Поскольку никакой реакции не последовало, он не выдержал:

— Ты так ничего и не скажешь?

— Я обдумываю предложение, — назидательно выговорила она. И добавила довольно равнодушно:

— Не уверена, что это особо удачная сделка.

— Я готов признать, что деньги не так уж велики, но я мог бы…

— Нет, нет! — она поспешно прервала его. — Я вовсе не о деньгах. Это, конечно, целая куча денег. Но меня страшит привычка. Говорят же, что все мужчины стоят друг друга, все они бегут от любовной рутины, как от огня. Если ты будешь видеть меня ежедневно — утром, днем, вечером, на работе, в постели, я быстро наскучу тебе, и ты не сможешь устоять перед соблазном, чтобы не завести себе другую. Я уже объясняла тебе, что именно по этой причине я никогда не выйду замуж. Поскольку все женатые мужчины обманывают жен с другими женщинами, я предпочитаю быть среди «других».

— Но, родная моя, речь же не идет о замужестве!

— В каком-то смысле это будет очень похоже, не так ли?

— Вот уж нет. Каждый сохраняет свободу. У нас просто будет одним общим делом — работой — больше. А все в один голос твердят, что совместный труд не может не сблизить образ мыслей женщины и мужчины.

— Легко сказать! Где доказательства, что место, которое ты мне сулишь, окажется мне по плечу? В конце концов, я даже не знаю, чем ты занимаешься.

— Не тревожься, я не теряю головы из-за любви. Если я наметил взять тебя к себе в секретари, то это значит, что я рассчитываю, что ты окажешься на высоте вменяемых тебе обязанностей. У тебя живой ум, ты говоришь на четырех языках, печатаешь на машинке и обладаешь природным изяществом. Что же до моих занятий, то я позабочусь о том, чтобы постепенно ввести тебя в курс дела.

— Что же у тебя за профессия?

— Скажем для простоты, что я специализируюсь в области международных экономическим проблем. Меня интересуют две разные группы вопросов. Первая — изучение возможностей маркетинга и капиталовложений.

— А что такое маркетинг?

— Изучение рынков сбыта. Но хочу тут же успокоить тебя: все эти сложности не должны тебя страшить. Я выполняю эту работу для крупной фирмы СИДЕМС, а у нее — и филиалы, и сотрудники… Вторая сфера моих интересов куда более важная — это сбыт и приобретение сырьевых материалов. Здесь я выполняю функции советника и посредника и распоряжаюсь собой самостоятельно.

— Так, понятно… Мне придется сопровождать тебя в поездках и печатать твои бумаги?

— Делать записи, уточнения и тому подобное. Не так уж обременительно.

— Все-таки, прежде чем решиться, мне хотелось бы поразмыслить.

— Естественно, — согласился он.

— Решения, принимаемые под влиянием момента, немногого стоят.

— Ты совершенно права. Через неделю, то есть 28-го, мне предстоит поездка в Рим. Ты дашь мне ответ не позднее 27-го. Согласна?

— Хорошо, месье Кониатис, — сказала она.

Он расхохотался.

— Не могу же я называть тебя «дорогой», раз ты мой шеф, — проворчала она.

— До чего же ты очаровательна! Стоит тебе надуться — и я готов проглотить тебя целиком.

Он заключил ее в железные объятия, но она решила поиграть с ним. Просторная, мягкая, как пух, кровать превратилась в поле сражения недорослей, дождавшихся каникул. Простыни и одеяла перекочевали на ковер. Совершенно не стесняясь своей наготы, они резвились, как парочка бесшабашных детей природы, задирающих друг друга на полянке, тискающих и кусающих друга друга, чтобы, почувствовав легкую боль, еще острее осознать радость жизни.


Завтрак был проглочен в постели, в комнате Кониатиса. Этому предшествовал традиционный тактичный ход Кониатиса:

— Может быть, ты предпочитаешь позавтракать у себя?

— Нет, почему же? Я отвечаю за себя сама. Если ты не боишься за свою репутацию, я останусь у тебя.

— Как раз наоборот, — беззаботно рассмеялся он. — Твое присутствие у меня в постели пойдет моей репутации на пользу.

— Не притворяйся! Как будто отыщется хоть одна женщина, которой не польстило бы демонстрировать любовную связь с тобой!

— Если ты и дальше будешь льстить мне, — отозвался он, — я превращусь в еще большего притворщика.

Он надавил на кнопку вызова коридорного. Моник вскочила, облачилась в свою не слишком целомудренную ночную рубашку, чтобы не выставлять напоказ лишнего, и снова спряталась под одеяло.

Ближе к 11 часам Моник упорхнула к себе. Немного погодя, снежая после принятого душа, она объявила о желании прогуляться по берегу моря. Ввиду ветреной, пасмурной погоды из шкафов была извлечена вся теплая одежда.

Пляж был почти безлюден. Лишь немногие энтузиасты, до глаз закутанные в свитера и плащи, осмеливались противостоять зимнему ветру, налетавшему со стороны моря. На растревоженной сине-зеленой воде то и дело вскипали белые гребни.

Они доплелись до конца набережной, затем развернулись и двинулись в обратном направлении. Кое-где громадные валуны были полузасыпаны нанесенным непогодой песком.

— В пять часов, — объявил Кониатис, — мы зайдем выпить к моему приятелю, живущему здесь, в Туржевилле. Предстоит деловая встреча с одним субъектом. Если ты не расположена встречаться с незнакомыми людьми, можешь подождать меня в отеле.

— Об этом не может быть и речи! Ты будешь до такой степени бояться потерять меня, что это может повредить делу. Если меня ждет место твоей секретарши, то я должна следить, чтобы деньги текли к тебе рекой. Интересы моего патрона — мои интересы, ведь так?

Она засмеялась. Холодный ветер горячил ей щеки и трепал пряди белокурых волос. Она с изумлением почувствовала, что счастлива.

Глава VIII

В понедельник в 2 часа пополудни «ягуар» Кониатиса затормозил у дома 172-бис на улице Рейнуар. Моник с чемоданчиком в руках вышла из машины и послала воздушный поцелуй Кониатису, оставшемуся за рулем. «Ягуар» с ревом сорвался с места и исчез за углом.

Коплана не оказалось дома. Но спустя три четверти часа он уже стоял перед дверью Моник.

— Кто там? — послышался ее голос.

— Франсис.

Дверь отворилась, и она появилась перед ним босая, облаченная лишь в черные трусики и лифчик.

— Входите, — посторонилась она.

— Я не помешаю?

— Нисколько. Я просто переодевалась. Еще минута — и я в вашем распоряжении.

Нимало не смущаясь, она надела светло-голубое платьице, чулки и туфельки на высоченных каблуках. Коплан молча наблюдал за ней. Она изменилась. Взгляд ее обрел еще большую ясность, кожа — еще большую свежесть, движения — небывалую легкость. Она посмотрела на него, и ее разобрал смех.

— Можете сесть! — воскликнула она. — Виски?

— Нет, спасибо.

Он развалился в кресле и закурил «Житан». Она устроилась напротив него на диване.

— Прекрасный уик-энд, не так ли? — проговорил Коплан. — Вы в отличной форме.

— Выше всяких похвал, — подтвердила она, спокойно закуривая свой «Кент». — Казино, прогулки, бесподобная еда, «Ягуар» и небольшой подарок. Словом, роскошная жизнь!

Она встала, чтобы похвастаться жемчужным колье.

— Кониатис привез его мне из Цюриха!

— Браво! Могу себе представить, что уик-энд доставил несколько приятных минут и ему.

— Ему больше, чем мне, так как ему удалось совместить приятное с полезным. В Довилле у него были дела. Кроме того, мне предложено стать его личным секретарем.

— Минуточку, минуточку, не все сразу. Прошу подробного отчета о событиях в хронологическом порядке.

Она втянула в легкие порядочную порцию дыма.

— Мы выехали из Парижа в шесть вечера… — начала она. Затем, демонстрируя удивительную память и безупречное чутье относительно того, чем можно и чем нельзя пренебречь, она рассказала о событиях всех трех дней, проведенных с Кониатисом в Довилле.

Коплан выслушал ее, не шелохнувшись. Дождавшись конца повествования, он вынул из кармана блокнот:

— Повторите все имена.

Она подчинилась, сопроводив перечисление ценными ремарками. Коплан захлопнул блокнот и задумчиво покачал головой.

— Остается поздравить вас, — резюмировал он. — У меня нет слов.

— Я говорила только о конкретном, — сказала она. — Имена, факты. Вас интересует именно это?

— Именно это.

— Теперь, может быть, кое-какие личные впечатления?

— Разумеется! Это не менее важно.

— Заранее предупреждаю, что это субъективные оценки, не более. Если хотите, просто пришедшие в голову мысли.

— Я весь внимание.

— После посещения немца, занимающего в Туржевилле белую виллу, Кониатис стал сам не свой: напряженный, вспыльчивый, насмешливый…

Я не присутствовала при беседе с Хельмутом Хекером, Борисом Гошником и Гансом Гермелингом, но уверена, что дело пахло ссорой. Позже Кониатис сказал мне: «Бизнес — все равно что покер. Когда на руках хорошая карта, можно идти на риск. А со всякой мелочью тем более не грех кинуться вперед сломя голову». Я не поняла его, и он пояснил: «Понимаешь, дорогая моя. люди, боящиеся рисковать, ждут, чтобы вместо них на риск шли другие. Стоит их раскусить — и ими можно манипулировать. Мои милейшие приятели сейчас в панике от моих притязаний. Дней восемь — десять они помашут руками, а затем капитулируют. Я им нужен».

Коплан издал мычание, означавшее, видимо, сомнение.

— Очень многозначительно и не менее загадочно, проговорил он. Может быть, свет на все это прольют сведения о людях, с которыми встретился в Довилле Кониатис… Что касается сделанного вам предложения, то интересно, как к нему отнесется наш шеф. Вы, кажется, должны дать ответ в конце недели?

— Да, не позднее пятницы. Если я соглашусь, он повезет меня в Рим. Он хочет воспользоваться этой поездкой, чтобы ввести меня в курс дела.

— Сколько времени он собирается пробыть в Риме?

— Не меньше пяти дней. Возможно, и больше, если встречи, которые пройдут там, принесут плоды.

Коплан, опустив голову, задумчиво теребил подбородок и не произносил ни слова.

— Довольно досадная история, — наконец вымолвил он.

— История?

— Идея нанять вас личным секретарем.

— Вот как? — удивилась она. — А я думала, что вы будете удовлетворенно потирать руки. Ведь сделавшись помощницей своего любовника, я окажусь в идеальном положении, чтобы выполнять задание, не так ли? Я смогу совать нос в любые его дела.

— Несомненно, но это обоюдоострое оружие. Когда к чувствам добавляются профессиональные узы, разрыв становится весьма проблематичным. Служба никогда не собиралась отдавать вас Кониатису с потрохами… Чувствую, что все это может привести к предложению руки и сердца.

— О, здесь нам опасаться нечего. Мы обсудили все раз и навсегда и пришли к согласию: о замужестве речь не зайдет. Кониатис всегда был убежденным противником супружества. Он даже процитировал мне Шекспира: «Лучше быть хорошо повешенным, чем плохо женатым».

— Грош цена таким клятвам! Помяните мое слово: никуда он не денется… Подождите, стоит ему удостовериться, что вы есть женщина его жизни и что брак с вами окажется удачным…

— Доверьтесь мне. Когда вы отдадите мне приказ порвать с ним, за мной дело не станет. Я стану до того противной, до того гнусной, что от нашей чудесной любви останется мокрое место.

— Допустим, — с сомнением пробормотал Франсис. — Но вот еще что. Начав сотрудничать с Кониатисом, вы попадете в гущу событий, и кто знает, куда это вас заведет…

— То есть?

— Будем логичны: если Службе общей безопасности понадобились сведения о Кониатисе, значит, с его делишками не все чисто.

Моник прыснула со смеху и произнесла едким тоном, к которому она переходила без малейших усилий:

— Представьте, мне это тоже приходило в голову! Кониатис — шпион на службе иностранной державы? Забавно, вы не находите? За какую-то неделю быть завербованной двумя враждующими организациями! Роман да и только.

— Ничего смешного. Бывает и такое. И нередко кончается плохо.

— Клянусь, я подумала и об этом, — не уступала и она. — Очутившись с Кониатисом в этой вилле, там, в Нормандии, я почувствовала беспокойство: все так загадочно! Ни дать ни взять — логово заговорщиков!

— Все возможно, — согласился Коплан.

— Кониатис чертовски годится для роли заправилы шпионской сети, вы не находите? Его занятия позволяют ему собирать горы интересных сведений и обеспечивают полнейшую свободу передвижения.

— Да еще посвящен во все тонкости, — подхватил Коплан. — Его опыт вращения в высоких сферах экономики и финансов позволяет ему оценивать подлинную стоимость конфиденциального шепотка на ушко. Отсюда и его процветание.

Оба умолкли. Молчание прервал Коплан.

— Все же по здравому размышлению я бы счел эту гипотезу слишком смелой. Будь туг замешан шпионаж, Служба общей безопасности ввела бы нас в курс. Более того, они бы взвалили на нас все это дело, так как шпионаж — наша область, а не их.

— А кто говорит, что они докопались до истины? Возможно, они так и не раскусили Кониатиса до конца.

— Да, кто не без греха. Ваше замечание вполне уместно, — сдался Коплан и поднялся, намереваясь уходить. Увидим, как посмотрит на все это шеф. Когда вы снова увидитесь с Кониатисом?

— Я позвоню ему завтра в его кабинет в СИДЕМС. Поскольку телефона у меня нет, мы решили, что звонить придется мне.

— Прекрасно. Пойду доложу кому следует. Как только вернусь, зайду к вам и сообщу о решении шефа. Если за это время вы припомните другие детали своего уик-энда, запишите их для меня.

— Будет исполнено.

Она проводила его до двери и подставила щеку для дружеского поцелуя. Он с удовольствием подчинился и, с улыбкой разглядывая ее, язвительно произнес:

— Знаете, вы просто сногсшибательны! Меняетесь буквально на глазах: добры, оживлены, доверчивы, в глазах огонь… Это влияние Кониатиса?

— Возможно, — бросила она с непринужденным смешком.

— Он действительно так хорош как любовник? — Возможно, тут вы правы. Не буду ничего скрывать, тем более что моя личная жизнь представляет для вас профессиональный интерес. Вынуждена признать, что благодаря Кониатису я делаю успехи. И даже открытия…

— Вот как?

— В Довилле ночи любви доставляли мне неведомую доселе радость. Кониатис как любовник не только полон такта, нежности и неудержимого пыла, но еще и наделен воображением, умением и… непревзойденной интуицией. Я вся вибрировала, дрожь расходилась по телу волнами… Для меня это так ново, что я просто задыхалась. Что за чудо — наслаждение, зарождающееся в твоем теле, в твоей плоти…

— Вот тебе на! — только и пробормотал Коплан в сильном смущении. — Вот так новость! Кониатис оказывает мне неоценимую услугу в вашем обучении, сам того не подозревая.

— Наверное, дело не только в нем. Я теперь не та, что раньше. Обретя в жизни цель, я почувствовала себя куда счастливее. Я ведь говорила вам: мне необходимо служить делу, приносить пользу!

— Во всяком случае, мне доставляет удовольствие видеть вас такой!


Этот разговор, подобно всем предыдущим разговорам между Копланом и его подопечной, записывался на пленку разумеется, без ведома его главной участницы. Коплан спустился по лестнице, извлек пленку из магнитофона и поехал в «бассейн». Поскольку шеф заседал с коллегами из смежных служб, Коплан протомился у его дверей не меньше часа, пока наконец не был принят.

Шеф выглядел озабоченным.

— Приветствую вас, Коплан, — сказал он. — Простите, что заставил ждать, но нам пришлось принимать срочные меры из-за одной неприятности, которая стряслась в Италии. Не могу уделить вам много времени… Полагаю, у вас имеются новости о нашей дебютантке?

— Да, и совсем свежие, — подтвердил Коплан, демонстрируя кассету. — Уик-энд в Довилле получился на славу, вы сами сейчас в этом убедитесь.

Старик включил магнитофон. Внимательно следя за диалогом, он набил и зажег трубку. Когда голоса смолкли, он выключил магнитофон и озадаченно посмотрел на Коплана.

— Вам не кажется, что дело приобретает неожиданный оборот? — осведомился он, скривив рот.

— Да, я придерживаюсь того же мнения.

— По части работы малышка безупречна.

— Идет вперед семимильными шагами, — язвительно подтвердил Коплан.

— Хорошая память, интересные, точные, содержательные комментарии.

— И острый глаз, — дополнил Коплан. — Она описывает людей так, будто они стоят перед ней живые. Кроме того, как вы справедливо отметили, ее наблюдения не менее ценны, чем информация, на которую она ссылается. Почти профессиональная работа.

— Я прослушаю запись еще раз, — решил Старик.

В наступившей после конца пленки тишине он проворчал:

— Предложение Кониатиса создает деликатную проблему.

— Дело не только в этом, — напомнил Коплан. — Странные встречи Кониатиса — чем не проблема?

Старик кивнул, некоторое время подумал и вынул трубку изо рта.

— Сейчас мне некогда этим заниматься, — подытожил он. — Я вызову Маресса, вы займетесь этим с ним. Через некоторое время я найду вас в кабинете Маресса, тогда и поговорим.

Он нажал кнопку и вызвал заведующего архивом.

Людовик Маресс, человек лет 50 на вид, со впалыми щеками и седой шевелюрой, явился через несколько минут. Он славился среди коллег безупречной памятью, рвением и неисправимым пессимизмом.

Старик взял быка за рога.

— Знаю, дел у вас по горло, мой бедный Маресс, но Коплану без вас не обойтись. Вот пленка. Коплан вам все объяснит.

Примерно час спустя Марссс отошел от машины удовлетворенный. Электронная память поделилась с ним следующими сведениями: «Хельмут Хекер: гражданин ФРГ, родился во Франкфурте, 54 года. Доктор политологии и экономики. Советник правительства в Бонне, советник двух компаний, консультант ЕЭС. Проживает в Гамбурге. Имеет статус дипломата, аккредитован во Франции по линии ЕЭС. Обычное место жительства во Франции: Париж, авеню Ниэль, 287».

«Ганс Гермелинг: родился в Лейпциге, сотрудник МВД ГДР. Часто бывает во Франции в качестве туриста. Служил в структурах управления экономикой третьего рейха, во время оккупации возглавлял во Франции нацистское учреждение. Пользуется загадочной протекцией в ГДР. Функции в правительственных органах страны точно не известны».

«Борис Гошник: гражданин Югославии, родился в Субботи-це, 41 год. Руководил торговыми миссиями во Франции и в США. По образованию — инженер-металлург. Три года назад был включен у себя на родине в Комиссию по реформе промышленности, действующую под непосредственным контролем белградского правительства. Во Франции находится в качестве туриста».

Ознакомившись с этими сведениями, Старик нахмурился.

— На первый взгляд встречи Кониатиса с этими типами не должны наводить на подозрения. У СИДЕМС есть филиалы и в Германии, и в Югославии. Но в словах Кониатиса много непонятного. В свете того, что мы сейчас узнали, я бы назвал их вызывающими тревогу.

Он посмотрел на Маресса, потом на Коплана. Последний произнес с некоторой беспечностью:

— Наши проблемы не меняются. Должна ли Моник идти в секретари к Кониатису? Должны ли мы вести расследование вглубь? В наших ли интересах чинить препятствия деятельности Кониатиса?

Старик секунду помедлил и ответил:

— Я знаю, что делать. — Он взглянул на часы и повернулся к Марессу: — Дайте мне все карточки и бумаги, я верну их вам завтра.

Вновь обращаясь к Коплану, он пояснил:

— Времени у нас хватает, так что давайте разберемся во всем как следует. Думаю, промахи нам ни к чему. Зайдите ко мне завтра утром, часов в одиннадцать.

Он снял трубку внутреннего телефона, одиноко возвышавшегося у Маресса на столе.

— Руссо? — рявкнул он. — Машину с шофером. Да, немедленно. Ладно, уже иду. Вас подвезти? — окликнул он Франсиса.

— Спасибо, моя машина во дворе. Но… Можно поинтересоваться, куда вы направляетесь?

Старик угрюмо отрезал:

— Кому какое дело? На площадь Бово.

Глава IX

В Службе общей безопасности Старика с уймой церемоний препроводили к одному из заместителей начальника, комиссару Женестру, высокому и тощему 40-летнему служаке с бледным лицом, испытующим взглядом и сдержанными движениями.

— Речь пойдет о вашем досье К-927,— начал Старик, усаживаясь в кресло. — У меня для вас новости.

— Секундочку, я запрошу досье, — ответил Женестр приглушенным голосом. — Означает ли ваше появление, что стряслось нечто важное? У вас нет привычки привозить нам новости лично.

— Дело в том, что мне предстоит принимать ответственное решение, а у меня нет необходимых данных.

В дверь постучали. Молодой сотрудник положил на стол досье К-927. Женестр поблагодарил подчиненного, открыл папку, извлек оттуда карточку и пробежал ее глазами.

— А-а, дело Кониатиса, — вспомнил он. — Слушаю вас.

— Я попытаюсь быть кратким, — начал Старик. — Согласно вашей просьбе я внедрил своего агента в личное окружение Кониатиса. Не скрою, агент — молодая женщина, делающая у нас только первые шаги. Она проходит испытательный срок и, хотя проявляет себя как весьма одаренная особа, не имеет практически никакого опыта. Тем не менее она стала любовницей Кониатиса.

— Дьявол! — воскликнул полицейский чин. Вы не особенно церемонитесь!

— Как видите. И вот первые сведения, добытые нашей сотрудницей во время уик-энда, проведенного с Кониатисом в Довилле. Он встречался там с тремя личностями, перечисленными вот здесь. — Он протянул бумагу Женестру, добавив при этом: Ни один из них не фигурирует в наших документах. Данные получены в нашем архиве.

Комиссар внимательно ознакомился с бумагой. Затем, глядя на собеседника, он поинтересовался:

— Вы уже имели дело с этими немцами и югославским чиновником?

— Никогда.

На лице Женестра отразилось замешательство.

— Ваша проблема связана с ними? — поинтересовался он.

— Вовсе нет. Проблема в следующем: Кониатис хочет сделать нашу сотрудницу своим личным секретарем.

— И что же?

— А то, что я хотел бы узнать ваше мнение на сей счет.

На этот раз полицейский был совершенно ошарашен.

— Мое? — протянул он, высоко подняв брови.

Старик простодушно развел руками.

— Я только что объяснил вам, что сам я не в состоянии принять обоснованное решение, не зная существа дела Кониатиса.

Женестру было невдомек, что изворотливый визитер сейчас обведет его вокруг пальца.

— Откровенно говоря, не могу понять, как мое мнение может оказаться полезным для вас.

— Но это же так просто! — воскликнул Старик. Мое подразделение начало расследование по просьбе вашего управления…

— Верно.

Значит, только вы знаете, зачем оно понадобилось.

— Г-м-м… Да, несомненно. Но расследование как таковое — ваша прерогатива.

— Разумеется. Но будьте же так любезны, скажите, стоит ли мне ставить молодую сотрудницу в столь щекотливое положение, коль скоро игра, по-вашему, не стоит свеч?

Полицейский начал прозревать.

— В общем, — проговорил он, поигрывая голосовыми связками, вы просите сообщить вам мотивы нашей заинтересованности?

— Я всего лишь прошу вас принять за меня решение, которое сам я принять не в состоянии, ибо мне недостает информации. Или же раскройте мне глаза.

Женестр в явном замешательстве уткнулся в досье, переложил с месга на место несколько листков, сверился с записями. Не поднимая глаз, он продекламировал:

— Вы знаете принципы нашего управления, месье, я не вправе раскрывать вам, говоря о Кониатисе, вещи… такие вещи, которые могут нанести ущерб его достоинству.

— Словом, — заключил Старик донельзя сухо, — дело не столь уж важное, и я могу считать, что моя роль сыграна?

Ответа не последовало. Старик воспользовался паузой, чтобы забросить удочку понадежнее.

— Будем же логичны. Если вы считаете, что малейшая откровенность может нанести Кониагису вред, то не стану же я брать на себя ответственность и шпионить за ним повсюду, вплоть до постели!

Женестр вяло кивнул и закрыл досье.

— Мне потребуется консультация с руководством, — было его решение. — Подождите немного.

Он встал и вышел, унося папку с собой.

Через пять минут он появился снова. От былой нерешительности на его лице осталось лишь слабое воспоминание.

— Мой шеф предоставил мне карт-бланш, — провозгласил он, устраиваясь за столом. — Дело вот в чем… Все закрутилось из-за инспекторов министерства финансов. Для вас не секрет, что у учреждения на улице Риволи имеются свои осведомители и его щупальца тянутся довольно далеко. Сигнал тревоги поступил из Швейцарии… Министерство финансов получило строго конфиденциальное сообщение, будто Кониатис замешан в кое-каких крупных операциях, связанных с инвестициями. В них участвует один цюрихский банк, но деньги идут на имя Кониатиса. Называют кругленькую сумму: 825 миллионов старых франков!

— Вот это да! Почти миллиард! И это состояние, конечно, не облагается налогами.

— Безусловно.

— Правительство интересуется происхождением этих денежек?

— Нам совершенно точно известно, какое вознаграждение получает Кониатис в СИДЕМС за услуги консультанта, знаем мы и то, сколько он мог заработать в бытность сотрудником министерства экономики. Сами понимаете: если бы он даже умудрился с чрезвычайной выгодой вложить весь свой капитал, о таких суммах все равно не могло бы быть и речи!

— Еще бы! В наше время честному человеку не удается накопить в кубышке целый миллиард: налоговое ведомство этого не допустит.

— По заключению министерства финансов, легальное состояние Кониатиса — это его имущество во Франции: квартира в Нейи, старинная мебель, банковские вклады и так далее. Если деньги, которые он держит в Швейцарии, принадлежат ему, то каков их источник?

— Швейцарские осведомители молчат об этом?

Да. И это беспокоит правительство. Излишне напоминать вам, что расследования бывают необходимы властям не только в случаях уклонения от уплаты налогов. Случаются и причины посерьезнее. Например, опасность скандала.

— То есть?

— Откуда нам знать, действительно ли эти цюрихские 825 миллионов принадлежат Кониатису? Нам неведомо, не манипулирует ли он и другими столь же колоссальными суммами в других банках. Кто он, посредник? Или греет руки на махинациях? Загадка… Но в любом случае скандал нанес бы Франции серьезный ущерб. Кониатис долгое время представлял нашу страну за рубежом, и для многих это имя ассоциируется с Францией.

— Махинациями тут разит за версту, какие могут быть сомнения, — пробурчал Старик. — Что за махинации — вот в чем вопрос… Растрата, валютные спекуляции, коррупция, выполнение поручений другой страны, финансирование шпионской сети… Выбор неисчерпаем.

— Разобраться действительно трудно, ибо Кониатис — делец мирового масштаба. У него повсюду друзья, он представляет интересы СИДЕМС во всех уголках мира.

— А вдруг этот миллиард принадлежит СИДЕМС? — предположил Старик.

— Не исключено. Именно поэтому мы должны действовать осмотрительно.

— Чем надлежит руководствоваться мне?

— Задача номер один — не допустить международного скандала.

Старик сдвинул мохнатые брови.

— Хорошо сказано: «задача номер один»…

— Да, инструкции правительства в этом пункте однозначны. Вплоть до того, чтобы обеспечить охрану Кониатиса.

— Что вы имеете в виду?

— Повторяю, правительство придает большее значение сохранению репутации и честного имени Кониатиса, нежели деньгам, которые он мог утаить от казны с помощью уловок, позволяющих уклоняться от уплаты налогов. Поэтому, если говорить конкретно, министерство хотело бы вмешаться напрямую, чтобы не дать Кониатису совершить неподобающие поступки, способные подставить под удар престиж Франции.

— Тогда почему бы вам не призвать Кониатиса к порядку? Потребовать у него объяснений, предостеречь?

Губы Женестра растянулись в подобие улыбки.

— Вам знакомы наши методы, месье, — промямлил он. — Вплоть до дальнейших распоряжений нам надлежит закрывать глаза на возню Кониатиса в Швейцарии. У нас нет никаких законных доказательств, поэтому нам пришлось бы раскрыть свои источники информации. Это, конечно, немыслимо.

— О, разумеется, — подхватил Старик. — вечно одна и та же непреодолимая преграда: осведомитель не должен быть выдан.

Наступила тишина. Полицейский чин нарушил ее:

— Думаю, вам стало яснее, в каком направлении действовать? То, что нам требуется, — это надежная информация, которую всегда можно было бы перепроверить. Скажем, сделки, оставляющие следы, которые можно разглядеть. Опираясь на такие улики, начальство могло бы вызвать Кониатиса и дать ему понять, что о нем все известно.

Все ясно, изрек Старик. Думаю, задача не из грудных.

— Тем более, — сказал его собеседник, — если ваш агент будет работать на Кониатиса.

— Да, в принципе это должно ускорить события. Когда моя юная подчиненная войдет в курс дел этого хитреца, результаты не заставят себя ждать. Благодарю вас.

— Держите меня в курсе всех открытий и находок, — напутствовал Женестр. Министр хотел бы разделаться с этой историей как можно скорее.

— Можете на меня положиться, — пообещал Старик, берясь за дверную ручку.


На следующий день, переговорив со Стариком, Коплан встретился с Моник.

Хорошие новости, — радостно сообщил он. — Шеф дает нам «зеленый свет»: можете соглашаться на предложение Кониатиса.

— Что ж, была не была, ответила она.

— И еще одно. Теперь мы знаем, почему Служба общей безопасности интересуется вашим возлюбленным. В связи с этим ваше задание приобретает отчетливые очертания.

Он поведал ей историю с 825 миллионами, находящимися в швейцарском банке в распоряжении Кониатиса, и изложил позицию правительства на этот счет.

Моник незамедлительно смекнула, куда дует ветер.

— В общем, — заключила она, — правительство ищет случая призвать Кониатиса к порядку, не больше? Вполне безобидно. Мне это по душе.

— А что, вам было бы не по себе, если бы ваша миссия привела Кониатиса к полному краху?

После недолгого молчания она негромко ответила:

— Да… Он неплохой человек.

— Вы не считаете его негодяем?

— Ни в коем случае!

— Забавно! Еще вчера вы задавались вопросом, не возглавляет ли он шпионскую организацию.

Моник дерзко расхохоталась:

— Ну и что? Разве я вправе заявлять, что все шпионы — негодяи?

— Дитя мое, вы должны уважать порядки нашей Службы, — пояснил Коплан. Шпионы, приносящие вред нашей стране, — негодяи. Мы — другое дело: мы служим своей стране.

— Обожаю вас поддевать.

— Идиотизм. Лучше скажите, что вы думаете о Кониатисе теперь, когда вы знаете его лучше. Мобилизуйте свою интуицию.

— Знаменитую женскую интуицию?… Так вот, я совершенно убеждена, что Кониатис, — совсем не бесчестный человек. Наоборот, он большой гордец, считающий себя на голову выше окружающих. Кроме того, он циничен… Я прекрасно представляю его себе в роли изобретателя средства обогащения в рамках законности. Не забывайте, что он очень умен.

Коплан восхищенно присвистнул.

— А вы-то до чего умны! Просто ошарашивающий портрет Кониатиса!

— По-вашему, я не права?

— Что вы, напротив! Полагаю, вы попали прямехонько в цель. И Старик тешит себя иллюзиями, воображая, что мы справимся с Кониатисом одним махом. У меня такое впечатление, что этот умник сконструировал такую систему, что комар носу не подточит.

— Там видно будет, беззаботно чирикнула она.

— Вообще-то я рекомендовал бы вам быть настороже… Глядите в оба глаза, прислушивайтесь в оба уха, но не переусердствуйте. Не вскрывайте писем патрона, не ройтесь в его карманах и кошельке, не подслушивайте под дверью, никогда ничего не записывайте, не задавайте неделикатных вопросов. Ваше вернейшее оружие — оставаться естественной. Усвоили?

— Так точно, господин Коплан, — откликнулась она без тени улыбки.

— И последнее. Если вы сделаете сенсационное открытие в Риме, лезьте из кожи вон, но закодированное послание должно быть отправлено. Лучше телеграфом.

— Я уже предусмотрела это. Я возьму с собой недоделанные переводы. Так как я перехожу на другую работу, то вполне естественно, что я должна завершить работу, начатую на прежнем месте.


Кониатис назначил Моник встречу в «Сулли де Буа», у Порт-Дофин. В 18.30 они сели за тот же столик, за которым началось их знакомство. Кониатис был в хорошем расположении духа.

— Итак? — начал он. — Каков будет твой ответ?

— Что ж, я согласна, ответила она.

Он радостно стиснул ей руку.

— Я не сомневался, проговорил он. — И даже рассчитывал на тебя. Я знаю тебя гораздо лучше, чем тебе представляется, дорогая. Ты теперь всегда со мной, — признался он, не сводя с нее глаз. — Я думаю о тебе с утра до вечера, ночью тоже. Дошло до того, что я чувствую, что в тебе происходит, пусть тебя и нет рядом… Если бы ты отвергла мое предложение я бы заставил тебя согласиться. Как говорят испанцы, между «да» и «нет» женщины не пролезет и острие иголки.

— Ну и самомнение! — насмешливо вставила она.

— В тебе уживаются две женщины, — не останавливался он. — Одна непосредственна, чиста, жизнерадостна и свежа, как младенец. Другая, напротив, подозрительна, сумрачна, полна безрадостных задних мыслей. Вторая все время начеку, чтобы не выпустить первую из-под своей тиранической власти. Но, слава Богу, первая всегда одерживает верх.

— Верное наблюдение, — согласилась она. — И кстати, ты сделал удачное приобретение. У тебя появится две секретарши, раз во мне сидят две женщины, хотя ты платишь за одну.

— Брось. Я хочу, чтобы непосредственная девочка была моей любовницей, а та, другая — секретаршей. В делах не помешает недоверчивость и настороженность.

— Я приступаю к своим обязанностям в Риме?

— Нет, программа изменилась. Мне придется ехать в Рим одному. Но я пробуду там всего двое суток и встречусь с тобой прямо в Швейцарии, в Женеве, куда ты отправишься сама и будешь ждать меня там.

— Жаль! Я уже предвкушала удовольствие поехать с тобой в Рим.

— Ничего, ты получишь компенсацию. Поездка в Рим будет заменена еще более великолепной поездкой. Пока я о ней не распространяюсь, ибо уверенности еще нет, но ты от перемены планов только выиграешь, поверь мне!

— Правда? — осведомилась она, жмурясь, как ласковый котенок.

— Скажу, когда все будет точно известно. Хочу сделать тебе сюрприз. — Он вновь окинул ее долгим взглядом и еле слышно проговорил, не скрывая волнения: — Я хочу тебя, любимая, я схожу с ума…

Глава X

Узнав об отмене поездки в Рим, Старик сказал Коплану:

— Жаль было бы на этом этапе утратить связь, вы не находите? Если только Кониатис не счел резонным отправиться в Италию в одиночестве по причинам безопасности — кто знает?

— Безопасности от чего?

— Вдруг ему предстоят в Риме встречи, на которых присутствие нашей малышки было бы нежелательным?

— Вполне вероятно.

— На вашем месте я использовал бы любую возможность, чтобы не терять нашего голубчика из виду. Но пока вы выбываете из игры… Я даже мог бы дать вам другое задание, но предпочитаю повременить.

— Признаться, перемещения Кониатиса все больше озадачивают меня, — пожаловался Коплан. — Если он изобрел способ заработать миллиард за несколько лет, то мне интересно, запатентовал ли он его.

— И не только вам, — бросил Старик.

— Вот именно.

— В каком отеле остановится Кониатис?

— Он дал Моник адрес «Массимо д'Азеглио» в Риме.

— Вы знаете это заведение?

— Знаю. Очень неплохой отель. Шикарный, в тихом месте, крупный, если мне не изменяет память. Расположен на виа Кавур.

— Могли бы вы там остановиться?

Коплан в сомнении покачал головой.

— Неоправданный риск, — ответил он. — Наверняка столкнусь нос к носу с Кониатисом, что нежелательно. Представьте: он заявляется в ближайшие дни к Моник на улицу Рейнуар, а там по лестнице как ни в чем не бывало спускаюсь я.

— Верно, — согласился Старик.

— Лучше уж «Континенталь», тоже на виа Кавур, почти напротив «Массимо д'Азеглио».

— Договоритесь с Руссо и сделайте, как лучше. Если вам удастся сфотографировать собеседников Кониатиса, это будет как нельзя кстати. Поскольку этим делом интересуется сам министр, престиж нашей Службы от этого только выиграет. Пренебрегать этим сейчас не стоит.

— Разумеется… Кстати, Фондан свободен?

— Да, а что? Хотите взять его с собой?

— Если вы не против, я бы поступил именно так. Организовать слежку в таком оживленном городе, как Рим, — непростая задачка. Вдвоем — еще куда ни шло.

— Согласен, забирайте с собой Фондана.


Через три дня, в субботу, лайнер с Копланом на борту взмыл в воздух в аэропорту Орли в 9 утра. Стрелка часов еще не дошла до 11, а самолет уже приземлился в аэропорту Фьюмичино. Закончив все формальности, Франсис поспешил в ресторан.

Дожидаясь обеда, он побаловался в баре «чинзано» и просмотрел итальянские газеты, приобретенные в зале прилетов. Затем, с аппетитом пообедав и осушив бутылку «броглио дольче», он без труда смешался с толпой зевак, которые, как и повсюду в мире, считают аэропорт местом, достойным внимания.

В 14.50 чуть приглушенный голос дикторши ласково оповестил о прибытии из Парижа рейса авиакомпании «Эр-Франс» № 333. Прошло несколько минут, и «Каравелла» подрулила к предназначенному для нее месту, сверкая под лучами январского солнца.

Антуан Кониатис появился из чрева лайнера одним из первых. С непокрытой головой, в расстегнутом сером демисезонном пальто, с кожаной папкой в руках он быстро зашагал по полю решительной походкой бизнесмена, с непроницаемым выражением на лице.

Коплан вскоре покинул свой наблюдательный пост. В зале ожидания он отыскал глазами Андре Фондана, своего помощника, фланирующего между колоннами с беззаботным видом. Благодаря его внешности героя-любовника, густой кудрявой шевелюре, небрежным жестам и шикарному бежевому плащу, переброшенному через плечо, он привлекал внимание всех проходивших мимо женщин.

Дожидаясь таможенного контроля, Кониатис помахал рукой высокому худому господину в элегантном одеянии, прохаживавшемуся среди встречающих. Фондан с бесстрастным выражением лица двинулся по направлению к нему, вытягивая из кармана пачку сигарет. Незнакомец, держа руки в карманах брюк, не спускал с Кониатиса глаз. По всей вероятности, он явился встретить его.

«Наверняка немец, — подумал Фондан. — Пшеничные волосы, высокий выпуклый лоб, розоватые щеки с легким загаром… Типичный немец». В тот самый момент, когда возникла опасность встретиться с незнакомцем взглядом, Фондан успел щелкнуть зажигалкой.

«Попался, голубчик, — удовлетворенно подумал Фондан. — Посмотрим, что будет дальше».

Действительно, незнакомец заговорил с отошедшим от таможенника Кониатисом по-немецки. Они вышли из здания аэропорта и, продолжая разговор, устремились к автомобильной стоянке. Их поджидал белый «мерседес» с западногерманскими номерными знаками и эмблемой дипломатического корпуса.

Фондан записал номер представительного лимузина, уселся в свой неказистый «фиат», нанятый накануне по прибытии в Рим, и поехал следом за «мерседесом».

На протяжении 40 километров, отделяющих Фьюмичино от Рима, преследование не составляло проблемы. Большая белая машина спортивных очертаний, наскрести денег на которую смог бы далеко не каждый, была видна издалека. Но в городе возникли трудности. Мгновенно развивая бешеную скорость, «мерседес» умудрялся отрываться далеко вперед между двумя светофорами. Однако Фондан проявил себя опытным преследователем, не чуждым виртуозных трюков. Когда «мерседес» затормозил у тротуара виа Монтебелло, позади министерства финансов, Фондан приткнул свой «фиат» в нескольких метрах от него.

Выйдя из машины и пройдя несколько шагов, он чуть не столкнулся с Кониатисом и его белобрысым спутником, которые входили в импозантное строение, выпирающему скульптурному фасаду которого одному было бы под силу оправдать пышную славу Вечного города. Проходя мимо столь благородной постройки, Фондан без удивления констатировал, что под его крышей приютилось вполне официальное представительство Социалистической Федеративной Республики Югославии. Пребывание Кониатиса в Риме определенно не имело отношения к каким-либо таинствам.

Больше часа нес караул бедняга Фондан. Не сводя глаз с дверей, в которых исчез Кониатис, он прохаживался по улице из конца в конец с самым безобидным видом.

Наконец, все так же сопровождаемый белобрысым компаньоном, Кониатис покинул княжеские хоромы и вновь захлопнул за собой дверцу «мерседеса». На этот раз белая машина помчалась на виа Кавур, где и остановилась у «Массимо д'Азеглио». Фондан мог больше не беспокоиться: на тротуаре на противоположной стороне бездельничал Коплан. Единственное его занятие состояло в регулярном выпускании сигаретного дыма.


В тот же вечер, ближе к 8 часам вечера. Фондану повезло. Примостившись в баре отеля «Массимо д'Азеглио», он уже почти час потягивал виски, когда наконец появился Кониатис с перекинутым через руку пальто.

Он тоже заказал виски, закурил, перебросился парочкой ничего не значащих замечаний с барменом, бросил быстрый взгляд в сторону клиентов, беззвучно орудующих приборами за столиками, потратил несколько минут на размышление и в конце концов взгромоздился на табурет у стойки. Некоторая напряженность черт, деланная непринужденность и частые затяжки выдавали его настороженность. Он то и дело поглядывал на часы. Увидев двух новых посетителей, он пулей соскочил с табурета. На его лице появилась неестественная улыбка.

Один из вновь прибывших был не кто иной, как блондин с выпуклым лбом, второй — шестидесятилетний толстяк с лысой макушкой, мощным загривком и неподвижным лицом. Блондин представил Кониатиса своему лысому спутнику, который сдержанно, совершенно не по-дружески и даже с каким-то кичливым пренебрежением, а то и презрением протянул Кониатису руку, которую тот почтительно пожал.

Фондан почувствовал холод, которым веяло от этой встречи. Он допил виски, встал, подошел к стойке, попросил налить ему еще и полез за сигаретами и зажигалкой.

Лысый субъект с бычьим загривком непререкаемым тоном отмел предложение Кониатиса пропустить по стаканчику и изъявил желание немедленно ехать. Он изъяснялся по-немецки, и от его голоса по коже пробегали мурашки.

Кониатис заторопился и с услужливостью, граничащей с угодливостью,назвал бармену номер своей комнаты, схватил пальто и объявил, что он в полном распоряжении немецких господ.

Фондан зажег наконец сигарету, отвернулся от покидающей бар троицы, извлек бумажник и выложил на блюдце деньги за выпитый виски.

Снаружи, в нескольких метрах от подъезда, за рулем «фиата» терпеливо восседал Коплан. Увидев, как Кониатис в сопровождении блондина и лысого толстяка садятся в такси, доставившее немцев к отелю за несколько минут до этого, он выжал сцепление.

Десять минут спустя, бранясь от ярости и досады, он был вынужден капитулировать. Угодив на пьяцца Барберини в пробку и будучи не в силах разъехаться с автобусом, он бессильно наблюдал, как исчезает из виду такси, водитель которого оказался хорошим знатоком тонкостей римского движения.

Сконфуженный, Коплан возвратился на виа Кавур, запер «фиат» и вернулся в свой отель. Поднявшись в номер, он позвонил Фондану, снявшему номер в «Атлантико», на той же улице, в двух шагах от «Континенталя». Фондан воспринял неудачу своего шефа с юмором.

— Не расстраивайтесь, дружище, — посоветовал он, — если вы не встретили того, кого ожидали, то еще не все потеряно. Рано или поздно встреча состоится, уж поверьте мне. Подумаешь, недоразумение. Я знаю, о ком речь, и могу вас уверить, что обещание будет выполнено.

— Что ж, полагаюсь на вас, — облегченно ответил Коплан.


На следующий день, горя желанием продолжить наблюдение, Коплан и его напарник по очереди охраняли подступы к «Массимо д'Азеглио». Им было известно от Моник, что у Кониатиса на руках имеется билет на рейс Рим — Женева компании «Свисс-Эр». Самолет должен был подняться в воздух в 18.20.

Кониатис вышел из отеля лишь незадолго до полудня. Беззаботно покуривая, он постоял немного в одном пиджаке и с незанятыми руками у подъезда, задрав голову к лазурным небесам, где сияло более ласковое, нежели накануне, солнце, после чего решил двинуться пешком в сторону Санта-Мария Маджоре.

Фондан, сидевший рядом с Копланом в «фиате», прошептал:

— Такое впечатление, что он просто прогуливается для моциона. Уж больно он расслабился — не то, что вчера.

— Это точно. Наверняка обделал все делишки.

— Сажусь ему на хвост?

— Са… — Коплан не договорил.

— За этой машиной нам. пожалуй, не угнаться, — встревоженно проговорил Фондан.

Они переглянулись и вновь впились глазами в удаляющуюся фигуру Кониатиса. В 15 метрах от него субъект в плаще, здоровяк с черной, как смоль, шевелюрой, выскочил из «порше» и пустился за ним.

— Давай! — скомандовал Коплан. — Но поосторожнее, вдруг этого типчика кто-нибудь прикрывает.

Фондан грациозно выпорхнул из «фиата».

Через три четверти часа Кониатис вернулся в отель. Фондан появился через несколько минут и рухнул на сиденье.

— Все верно, — сообщил он. — Детина в плаще не отлипал от Кониатиса, и в слежке он большой мастер. Но толку от беготни не было никакого, так как Кониатис ни с кем не встречался. Прошелся, и все.

Ну и дела! — отозвался Коплан. Он завел мотор и отъехал от тротуара.

— Вас не беспокоит то обстоятельство, что Кониатисом интересуемся не мы одни?

— Еще как беспокоит! — ответил Коплан.

— Почему?

— А потому, что в свете этого задача Моник Фаллэн меняется принципиальным образом. Легкое задание, которое шеф представлял себе как тренировочную пробежку, вполне может обернуться очень скверной историей.

— Все, что я могу сказать. — молвил Фондан. — так это то, что человек в плаще — подлинный профессионал.

Глава XI

Минуло три дня. Старик вызвал Коплана, чтобы сообщить ему, что субъекты, сфотографированные Фонданом в Риме, опознаны. Демонстрируя карточки, недавно заполненные в архиве, он пояснил:

— Высокий блондин зовется Вернером Мюкером. 32 года, торговый атташе ФРГ в Риме. Дипломат новой выучки, известен приверженностью европейскому единству. В Бонне его считают технократом с блестящим будущим… Второй немец, мощный лысый толстяк, — гораздо более важная фигура. Его зовут Хайнц фон Леммер, 64 года, гамбургский банкир. И не просто банкир, а президент ДБВ.

— Что это за ДБВ?

— Ассоциация крупных немецких банков. Иными словами, этот человек — в каком-то роде живое воплощение мощи Западной Германии. Вы, надеюсь, знаете, что это означает?

— Черт возьми! Ну и приятели у Кониатиса! Теперь ясно, почему он заискивал перед этой горой золота!

— Но при всем том, — продолжал Старик, — опознание этих двоих ни к чему нас не приводит. Мы так ничего и не узнали о загадочных махинациях, проводимых Кониатисом. Наоборот, их таинственность только усугубилась. С тех пор, как мы занялись этим делом, мы установили шесть имен: четырех немцев из ФРГ, одного из ГДР, одного югослава. С другой стороны, визит Кониатиса в римское отделение Федеративного бюро промышленности Югославии как будто подтверждает, что Югославии принадлежит какая-то роль в его операциях… Лично я никак не возьму в толк, что можно из всего этого извлечь.

— Нам определенно недостает ключевого звена, — согласился Франсис, погруженный в раздумья. — Возможно, его добудет для нас Моник.

Да, поговорим теперь о ней. История со слежкой настораживает, не отрицаю. Но не пойму, с чего это вы пытаетесь драматизировать ситуацию. В конце концов тот ловкач, что увязался за Кониатисом в Риме, может быть, всего-навсего агент боннской службы безопасности. Такая значительная фигура, как Хайнц фон Леммер, вполне может возить ангелов-хранителей в своем багаже.

— Гипотеза, не лишенная оснований, — признал Коплан без чрезмерного энтузиазма.

— Вы не слишком в этом уверены.

— Хотелось бы просто отметить, что вы избрали наиболее оптимистический из всех возможных вариантов.

— Что же не дает вам покоя? — прикрикнул Старик.

— Мой принцип смотреть проблеме прямо в лицо, — отрезал Коплан. — Мы уверены, что Кониатис проворачивает не совсем законные делишки, да еще втихую. При этом нам известно, что здесь замешаны колоссальные суммы. Так вот, за свою карьеру я успел подметить, что сочетание двух л их компонентов неизбежно приводит к возникновению не менее гремучей смеси, чем динамит.

— Ну и что из того?

— Ничего, коротко отозвался Коплан. Я не несу ответственности за решения Службы.

— Уж больно торжественно вы заговорили, проворчал Старик. — К чему вы клоните?

— Ни к чему. Но на вашем месте я немедля изъял бы Моник Фаллэн из обращения. С учетом того, что мы узнали за последние две недели, дело Кониатиса перестает походить на безделку, какой оно было в начале. И уж если начистоту, то я считаю, что оно вырастает до размеров, когда его нельзя больше доверять пигалице, которая только начала шестимесячный испытательный срок.

Старик воздел руки к небу:

Какая заботливость, дружище Коплан! Вы воистину неподражаемы в роли опекуна!

— Ладно. Я ничего не говорил.

— Говорили, и притом глупости! — поднажал Старик. — Делом Кониатиса интересуется министр, и мне недостает какой-то мелочи, чтобы в нем разобраться. Моя пешка разгуливает по шахматной доске совершенно свободно, так не станете же вы воображать, что я отведу ее назад и начну партию сначала?

— Я ничего не говорил! — уперся Коплан. — И готов повторить, что не несу ответственности за решение Службы.

Выражение лица Старика изменилось. Теперь оно выглядело обиженным. Его задели и вывели из себя даже не речи Коплана, а его упрямая, граничащая с враждебностью гримаса.

— Если я правильно понял, Коплан, вы желаете выйти сухим из воды? Намекаете на мою ответственность? А я могу напомнить вам о вашей. Если вы считаете, что мадемуазель Фаллэн выполняет задание, сопряженное с опасностями, то примите меры! Я никогда не требовал, чтобы она работала на свой страх и риск.

Коплан пожал плечами. Его дурное расположение улетучилось.

— Две недели назад, — заговорил он, — вы поручили моим заботам эту юную особу, уточнив, что она для вас кое-что да значит. Я впервые выступил в качестве крестного и попытался оправдать ваше доверие. К сегодняшнему дню у меня сложилось ощущение, что ситуация изменилась, а моя подопечная еще не готова во всеоружии встретить испытания, которые я предвижу. Разве не естественно, что своими сомнениями я делюсь с вами? Заметьте, я пекусь не только о собственной безопасности. Я думаю и о Службе. Моник, учитывая отсутствие опыта, может, не желая того и даже не подозревая об этом, причинить нам немалый ущерб.

— Вы полагаете, что я не разделяю ваши чувства? удрученно проскрипел Старик. — Но требования Службы — прежде всего. Я готов оказать вам любую помощь. Можете привлечь Фондана, Леге, Сюзи Лорелли и даже других сотрудников, если сочтете нужным. Но дело Кониатиса должно раскручиваться своим чередом, а малышка Фаллэн — продолжать начатое. В случае надобности, если…

Дребезжание телефона прервало его на полуслове. Он ткнул в кнопку и наклонился к аппарату.

— Слушаю.

— С улицы Рейнуар сообщают, что ДИ 36 прибыла. Она вышла из такси одна.

— Спасибо, — сказал Старик и отключил связь. Подняв глаза на Коплана, он произнес:

— Вы слышали, Моник вернулась.

Коплан поднялся.

— Поеду за новостями. В три часа вернусь с докладом.


Коплан застал Моник сияющей. Как бы невзначай, она вновь встретила его в трусиках и в лифчике.

— Надеюсь, мой вид вас не смущает? — осведомилась она. — Возвращаясь домой, я испытываю одно желание — остаться без всего.

Она подошла за традиционным поцелуем, который, по всей видимости, значил для нее немало.

— Вы не слишком-то милосердны, — упрекнул ее Франсис— Сами же говорили, что я могу смутиться.

— О, вы выше этого, разве не так? — нагло заявила она.

— Прошу вас, оденьтесь! — сухо приказал он. — Нам нужно поработать, сейчас не время меня волновать.

— Я вас волную? Лжец! Я для вас всего лишь порядковый номер.

Она тряхнула белокурыми локонами и вызывающе изогнулась. В этой позе ее молодое тело, лишь слегка задрапированное черными трусиками и узким бюстгалтером, выглядело еще более соблазнительным.

Коплан, уже выведенный из равновесия стычкой со Стариком, сжал кулаки. В ту же секунду он почувствовал, что не может себя сдержать. Шагнув к Моник, он поднял ее в воздух и понес к дивану. Там он в бешенстве сорвал с нее оба эфемерных предмета туалета, заглушил ее крик решительным поцелуем и принялся одаривать ее ласками, более походившими на истязание.

Чуть позже они растянулись на диване, тяжело дыша. Моник прервала грозившее затянуться до бесконечности молчание, прошептав:

— Ты не представляешь, как я ждала этой минуты…

— Во всяком случае, я скажу пару ласковых слов психоаналитикам из Учебного центра. Припомню я им их враки насчет фригидности.

— Ты не разочарован?

Он намотал ее волосы себе на ладонь и произнес с грубоватой нежностью:

— Я похож на разочарованного мужчину? Ты отъявленная потаскушка! Кониатису можно позавидовать.

Теперь настала ее очередь обнять его.

— Ты так ничего и не понял? — шепнула она. — Я терплю Кониатиса только потому, что влюблена в тебя. И счастлива я благодаря тебе.

Вновь воцарилась тишина. Наконец Франсис высвободился, встал и привел в порядок одежду.

— Оденься, — велел он. — У нас хватает нерешенных проблем.

Через четверть часа она была готова: черные брюки и светло-голубой свитер со стоячим ворогом. Она улыбалась, и ее синие глаза источали теплое, умиротворяющее сияние. Не произнося ни слова, она поставила на поднос бутылку виски и две рюмки. Потом она закурила, опустилась в кресло и подобрала ноги.

— Мне надо многое рассказать тебе, — начала она. — Постараюсь по порядку. Кониатис прилетел в Женеву ликующий. Перво-наперво ему, конечно, захотелось заняться любовью: два дня врозь — и он сходит с ума от нетерпения… Потом мы болтали. Никогда он не бывал настолько словоохотливым и эмоциональным. К несчастью, я не дождалась подробностей, но он все-таки разъяснил, что одержал в Риме одну из самых блестящих побед. Потребовалось сломить сопротивление одного очень могущественного, очень состоятельного человека, чтобы тот раскошелился на 500 миллионов франков старыми, а то и больше. «Теперь, — добавил он, — мне осталось преодолеть всего одно препятствие, и величайший подвиг моей жизни будет совершен». Тогда он и рассказал об обещанном сюрпризе: через восемь дней мы отбываем в Уругвай. Он встретится там с двумя-тремя партнерами, после чего мне обещано пятнадцать дней отдыха в Пунта-дель-Эсте. Солнце, песок, волны, набережные, шикарное времяпрепровождение в одном из чудеснейших мест планеты!

Она с изяществом поднялась и исчезла в спальне, откуда возвратилась спустя несколько секунд.

— Смотри, что он мне подарил! — похвасталась она, протягивая Коплану тяжелый золотой браслет со вставленными в него часиками в бриллиантовой оправе. — На часах гравировка «Вашрон-Константэн», представляешь? Кажется, они стоят восемьсот тысяч старыми. Разве не чудесный патрон этот Кониатис?

Франсис оценил безделушку по достоинству:

— Старик никогда не преподнесет такого подарка. Воистину золотое у тебя местечко! Когда задание будет выполнено, ты вспомнишь Кониатиса с сожалением.

— Вполне возможно, с улыбкой согласилась она. — Но выбор сделан, и обратного пути нет. Если по истечении испытательного срока Старик возьмет меня на постоянную работу, я буду трудиться на него всю жизнь.

— Хорошо сказано, — довольно сказал Коплан. — Люблю людей, горящих священным пламенем служебного рвения. А теперь вернемся к нашим баранам…

— Хорошо, — кивнула она и, усевшись в кресло, застегнула браслет на запястье. — В Женеве я не только занималась любовью с Кониатисом, я еще и работала. Отель предоставил нам портативную пишущую машинку, и я напечатала кучу бумаг, хотя, к сожалению, не смогла снять с них копий: Кониатис увез и напечатанное, и копирку, и оригиналы моих стенограмм. В общем, там говорилось о редкоземельных металлах: цирконий, бериллий, марганец, нигерийский цинк, кобальт и прочее. И сплошь специальные словечки, которые встретились мне впервые в жизни и звучали для меня как китайская грамота: компенсация по лизингу, перевод на арендованные счета, гарантия под поручительство, расчетные таблицы ферросплавов, не подпадающих под ГАТТ[9]

, а то и почище. Даже при блестящей памяти запомнить всю эту ахинею невозможно.

— Он не обмолвился, для чего предназначались эти заметки?

— Нет, но я знаю, что он встречался с американцем по имени Стюарт Доки, который находился в Женеве как американский внешнеторговый эксперт. Кроме того, вчера вечером мы ужинали с Ванко Маничем, югославским дипломатом.

— Опять Югославия, — задумчиво проговорил Коплан. — В Риме Кониатис тоже встречался с югославами.

— И завтра утром он на сутки улетает в Белград.

— Повтори, что он рассказал тебе, вернувшись из Рима.

— Могу близко к тексту. Он обнял меня и сказал: «Моя красавица, ты приносишь мне счастье. Я только что одержал в Риме одну из самых блестящих побед в своей жизни. Преодолею еще одно препятствие — и величайший подвиг будет совершен».

— Туманно и ни о чем не говорит, — вздохнул Коплан.

— Позднее он объяснил, что у него вышла очень неприятная беседа с каким-то страшно упрямым стариком, но ему все же удалось расколоть его на полмиллиарда… Кажется, он рассуждал еще о ниагаре твердых, как кремень, дойче марок, но я не уверена, связано ли это с тем стариком.

— Думаю, связано, — ответил Коплан. — Старый упрямец держит в кармане все немецкие банки и ворочает сказочным капиталом… А что это за последнее препятствие, о котором толкует Кониатис?

— Понятия не имею: он не уточнял. Думаю, что решающий этап — Уругвай. Кониатис обладает удивительной особенностью: он неизменно совмещает дела и развлечения. Вообще же это невероятно собранный человек. Все поездки, встречи, переговоры, обеды — все раскладывает в голове по полочкам, все у него синхронизировано, прохронометрировано, рассчитано до мельчайших деталей. Очень головастый месье!

— Все больше и больше в этом убеждаюсь, — ухмыльнулся Коплан. Он пригубил виски и закурил «Житан». Моник ироническим тоном возобновила беседу:

— С тех пор, как я состою в интимной близости с Кониатисом, мое мнение о мужчинах сильно изменилось. До этого я не слишком уважала мужской пол. Теперь же, честно говоря, не думаю, что женщина, даже умнейшая, могла бы сравниться с Кониатисом.

— В каком смысле?

— Не знаю… Он — само совершенство. Он ухитряется вести свои дела с неподражаемой энергией, оставаясь при этом непринужденным, легким на подъем, внимательным. У него острый ум, не засыпающий ни на минуту, при этом он не теряет юмора, критичности, свежести чувств и любовного пыла. Ко мне он привязан, как ребенок. Например, стал курить только «Кен г», потому что я не курю других сигарет. Это, конечно, мелочь, но ведь при этом он ворочает сотнями миллионов. Такие мелочи говорят о многом.

— Я в конце концов начну восхищаться Кониатисом, если ты и впредь будешь восхвалять его всякий раз, стоит разговору коснуться его, — проворчал Коплан.

— Если бы ты мог испытать хоть чуточку ревности, мое счастье было бы полным, — заявила она с шаловливым блеском в глазах.

— Вот-вот, — огрызнулся Франсис, — продолжай кривляться. Учти, заработаешь порку. Я уже говорил тебе, что не терплю кокеток.

— А я обожаю, когда меня шлепают, — поведала она насмешливо.

Коплан встал и осушил рюмку.

— Поеду к Старику, — сказал он. — Когда вернется твой необыкновенный возлюбленный?

— В пятницу вечером. Я же пока займусь сбором вещичек для отпуска в Пунта-дель-Эсте… Патрон выдал мне щедрые премиальные. Специально на представительские расходы… Я смогу накупить массу вещей. Он хочет, чтобы я выглядела элегантной.

— Когда отъезд?

— Седьмого, в десять утра. С двухдневной остановкой в Нью-Йорке. В деловых целях, разумеется.

Глава XII

Прослушав запись разговора между Копланом и Моник, Старик поморщился. Длинная пауза, прерываемая вздохами, последовавшая за первыми же репликами, ошарашила его. Он выключил магнитофон.

— С какой стати? — вскипел он. — Вы могли бы стереть это место. Откровенно говоря, Коплан, вам недостает такта и стыдливости.

— Я думал, что вас особенно заинтересует именно это место, — невозмутимо возразил Коплан.

— Позволяете себе Бог знает что! — заявил Старик и передернул плечами. После чего пленка вновь пришла в движение. Прослушав запись целиком, он не мог скрыть удивления: — Вы не сказали ей, что в Риме за Кониатисом велась слежка?

— Нет, я подумал, что лучше сперва посоветоваться с вами.

Старик почесал в затылке.

— Да уж, — сказал он, — оружие обоюдоострое. Она еще слишком неопытна в нашем деле, чтобы сохранить естественность, узнав об этом. А вы как считаете?

— Думаю, предпочтительнее было бы предупредить ее, не открывая всей правды.

— Подходящий вариант. И напомните ей об осторожности, ибо она, по-моему, нуждается в таких напоминаниях. Судя по услышанному только что, она слишком раскованна, слишком беспечна. Будто уже не помнит о двусмысленной роли, которую она играет по отношению к Кониатису.

— Верно, она сильно изменилась, — согласился Коплан, — но не до такой степени, чтобы забыть о задании. Меняется ее настроение, но не склонности. Сварливая, вечно хмурая особа превращается в роскошную девицу.

— Да, я заметил, — сказал Старик. — Она не устает твердить, что счастлива. Кстати, ответственность за эту перемену она возлагает на вас.

— Все, знаете ли, относительно, — скромно молвил Коплан. — Но меня задело другое: мы ведь допустили промах.

— Промах?

— Да. Упущение. Надо было снабдить ее штуковиной для записи разговоров. Уверен, что, знай мы полное содержание текстов, которые диктовал ей Кониатис, это подсказало бы нам многое, чего она не смогла уловить.

Старик и на этот раз не стал возражать. Он задумался.

— Надо будет исправить эту ошибку и вооружить ее соответствующим приспособлением, — наконец изрек он. — Если Кониатис направляется в Монтевидео для того, чтобы завершить то выгодное дельце, о котором он говорил, у нас появится недурная возможность услышать последнее слово в этой истории.

— Как вам видится такая южноамериканская экспедиция?

— Она застала меня немного врасплох. На первый взгляд вам как будто не должна понадобиться вся ваша команда, чтобы ассистировать там вашей малышке? Все хорошо продумав, вы сможете справиться с этим делом самостоятельно, не так ли?

— Конечно.

— Руссо расскажет вам, каким каналом связи воспользоваться, чтобы напрямую и с максимальной надежностью держать меня в курсе дела по мере надобности.

— У нас есть свой человек в Монтевидео?

— Да, но ему ни в коем случае нельзя выходить за пределы его функций — обязанностей связного. Это человек в летах, его надо беречь. Его зовут Карлос Руис, он маклер по сбыту драгоценных камней. Двадцать лет прожил в Париже и бегло говорит по-французски. Руссо подскажет вам, как с ним работать.

— Понял.

— Прежде чем вызывать Руссо, мне бы хотелось сказать вам еще кое-что насчет этого дела. Даже если обстоятельства позволят вам наконец пролить свет на загадочные махинации Кониатиса, все равно не спускайте с него глаз, пока он будет оставаться в Уругвае, и попытайтесь разузнать побольше о его связях. Если вдруг там за ним опять начнут следить, выясните, что это означает. Это очень важно.

— Если ему придется трудновато, надо ли мне вмешиваться, чтобы его защитить?

— Да, но не компрометируя себя.

— Вы и впрямь хотите доставить удовольствие министру, — съязвил Коплан.

— Ошибаетесь! — рявкнул Старик. — Представьте себе, мне пришла в голову совсем другая мысль. Если нам улыбнется счастье и в итоге удастся разобраться в делах Кониатиса, я надеюсь погреть на этом руки. Чем глубже он увязнет в противозаконных операциях, тем лучше для меня. Нам в Службе пригодится специалист такого профиля.

— По-видимому, безграничное восхищение, которое вызывает Кониатис у Моник, оказалось заразительным, — констатировал Коплан. — Но я готов согласиться с вами: Кониатис был бы бесценным приобретением. Насколько мы знаем, он уже располагает блестящей сетью подручных во всем мире. Вы умеете держать нос по ветру!

Последующие два дня Моник усердно прочесывала магазины, готовясь к путешествию, в то время как Коплан разрывался между кабинетом Руссо — шефа административного управления Службы — и специальной лабораторией.

Вернувшийся из Белграда Кониатис тоже не тратил времени даром. Предвкушая двухнедельный отдых в Уругвае, он старался довершить все неотложные дела в СИДЕМС и с утра до вечера просиживал в офисе фирмы на улице Боэти. Однако это не мешало ему посвящать конец дня и всю ночь Моник, которой так ни разу и не удалось переночевать у себя на улице Рейнуар.

В три часа дня в пятницу Коплан поднялся к своей подопечной, сжимая под мышкой пакет. Она встретила его в белом купальнике с синими полосками, подчеркивающем ее безупречные формы, особенно пленительные линии полностью оголенной спины. Сбросив туфли, она перемещалась между тремя неподъемными чемоданами, громоздившимися на полу.

— Придется ограничиться двумя, — обреченно протянула она. — А вещей у меня на полдюжины. Тебе нравится мой купальник?

— Бесподобно! чистосердечно признался Коплан.

— Кониатис предупредил, чтобы я не покупала бикини, — пожаловалась она. — Под тем предлогом, будто мое тело немедленно вызывает у представителей вашего пола неукротимое вожделение.

— Он совершенно прав, — сказал Коплан. — Он вправе испытывать ревность.

— На самом деле он совершенно не ревнует меня. Никогда не интересуется, как я провожу время, когда его нет рядом. Дело не в этом… Иногда мне кажется, что для него пытка видеть меня в чем мать родила. Однажды он даже заплакал кроме шуток!

— Может быть, он оплакивает самого себя? Ему пятьдесят, и от такой вызывающей молодости ему может становиться не по себе. Это и есть любовь.

— Неужели я настолько красива? — прошептала она, встряхивая белокурыми волосами.

— А ты как думаешь? — саркастически осведомился Коплан. — Как думаю? — Она помедлила. — Я была не слишком красива, когда мне недоставало любви. Но теперь, когда в моей жизни — сразу двое мужчин, которых я люблю, настало время для красоты.

— Сменим-ка пластинку, — оборвал ее Коплан. — Я принес кое-какие подарки, которые Служба преподносит тебе по случаю отпуска в Пунта-дель-Эсте. Не переживай, они не займут много места.

Он положил пакет на диван.

— Прошу максимум внимания, — сказал он серьезно. Раскрыв пакет, он извлек оттуда экзотические бусы из деревянных шариков с перуанской резьбой.

— Скажешь Кониатису, что эти бусы — воспоминание о детстве, талисман, с которым тебе не хотелось бы расставаться. Обрати внимание на этот рисунок, напоминающий крыло бабочки. Каждый шарик с таким орнаментом — это миниатюрное записывающее устройство. Чтобы включить его, надо повернуть слева направо вот это незаметное колечко. Понятно?

— Да. А чтобы выключить — повернуть в обратную сторону?

— Именно. Но чтобы не повторять одно и то же движение и не вызывать подозрения, лучше пускай записывает, пока не остановится пленка. В бусах шесть записывающих устройств. Шарики съемные, так что возможна подзарядка.

— Ясно, — сказала она, внимательно глядя на него.

— Вот эти ультрасовременные солнечные очки не только защита для глаз. В их черепаховую оправу встроен фотоаппарат. Прикоснувшись к шарниру правой дужки, ты можешь спустить затвор. Объектив спрятан здесь, на переносице. Механизм бесшумный. Разумеется, перед отъездом мы все отрепетируем.

Моник схватила очки, водрузила их себе на нос и подбежала к зеркалу.

— Последний крик моды, — одобрила она.

— Тебе идет, сказал Франсис.

Затем, демонстрируя дорожные часики в бежевом корпусе, он пояснил:

— На случай, если у тебя не будет возможности воспользоваться перуанскими бусами, ты будешь оснащена вот этими часами с магнитофоном. Кнопка звонка служит для записи. Звонком же управляет маленький ползунок на задней стенке.

— А, знаю. В Учебном центре меня уже учили пользоваться этой игрушкой.

— Для надежности нам все-таки не помешает провести парочку учебных сеансов. Тут еще есть зажигалка с фотоаппаратом, но это уже классика.

— С кем мне держать связь в Монтевидео?

— Я жду точных указаний, но до отъезда ты все узнаешь, можешь не беспокоиться. Старик придает очень большое значение этой уругвайской авантюре и лично устраивает все встречи и систему связи. Но, как бы то ни было, нам обоим придется соблюдать осторожность. Возможно, в Монтевидео за нами будут следить. И за Кониатисом — тоже.

— Следить? — удивилась она. — Кто же?

— Тайная полиция уругвайского правительства. Мы выяснили, что в ближайшие недели в Монтевидео состоятся две важные политическая и экономическая конференции. Подготовка к ним идет полным ходом, служба безопасности приведена в состояние готовности.

— Неудачное совпадение.

Коплан улыбнулся.

— Наоборот. Именно для того, чтобы увидеться кое с кем из зарубежных делегатов, Кониатис и летит в Монтевидео. Дело есть дело.

— Тогда непонятно, зачем он берет с собой меня, — разочарованно проговорила Моник. — Если местная полиция станет нас беспокоить, отдых лишится всей своей прелести.

— Готов спорить на что угодно, что Кониатис хорошенько поразмыслил, прежде чем принять решение. Ты сама говорила, что ни разу не встречала такого организованного, расчетливого человека, как он. Вот и подумай… Отпуск в Пунта-дель-Эсте с хорошенькой девушкой — что может быть лучше такого алиби!

Моник на минуту задумалась, после чего комната огласилась ее ребяческим хохотом.

— Ну и лиса этот Кониатис! Даже оставаясь всего лишь его любовницей, я продолжаю на него работать!

— Скорее на нас, — поспешил уточнить Коплан. — Старик рассчитывает, что твоими стараниями успех будет закреплен окончательно. Делай что хочешь, но нужно во что бы то ни стало воспользоваться этим южноамериканским путешествием, чтобы понять раз и навсегда, что за тайный бизнес проворачивает твой возлюбленный.

Глава XIII

В полдень 10 февраля Коплан покинул борт «боинга», приземлившегося в аэропорту Монтевидео «Карраско». Накануне вечером он вылетел из Парижа, где лил дождь, из Парижа, уставшего от зимы. Теперь же он попал в цветущее лето, пестрящее ослепительными красками, под ярко-голубой купол южного неба.

Прошло полчаса, и такси доставило его на Рамбиа-Франсия, к отелю «Колумбия», современному восьмиэтажному дворцу, любующемуся своим изящным отражением в водах Ла-Платы. Очутившись в своем номере на третьем этаже, он выглянул в окно и был полностью удовлетворен великолепным видом на набережную.

Наскоро приведя себя в порядок и переодевшись, он вышел из гостиницы и зашагал в сторону улицы имени 18 Июля, самой оживленной артерии города. Несколькими годами раньше он уже останавливался ненадолго в уругвайской столице, ибо того требовало какое-то успевшее забыться задание, и с тех пор у него сохранились самые приятные воспоминания об этом великолепном городе с миллионным населением — оживленном и полном контрастов. Пересекая площадь Либертад, он вновь ощутил редкую гармонию, которая так поразила его в первый приезд. Конечно, современные банки и магазины делают Монтевидео полноценным городом XX века, но дворцы и просторные скверы с грациозными пальмами, испанские соборы, бесконечные золотые пляжи придают ему особый колорит, неповторимое очарование безвозвратно канувших в прошлое эпох. Местные жители, обласканные райским климатом, отличаются дружелюбием, постоянной готовностью улыбаться и легким отношением к жизненным проблемам, немедленно бросающимся в глаза заморскому гостю.

Это мирное переплетение сонного прошлого и кипучего настоящего заметно даже в незначительных деталях. По улицам Монтевидео бок о бок с новейшими американскими моделями машин ползают «старушки» двадцати, а то и тридцати лет от роду. Туристы неизменно заглядываются на почтенных старцев, которые, поражая редкой ухоженностью своего туалета, не спеша фланируют по улицам, гордо задирая подбородки… Но при всем искусстве наслаждаться жизнью как она есть уругвайцы достигли совершенства в овладении самой совершенной техникой.

Оставив позади улицу имени 18 Июля, Коплан свернул влево и продолжил путь по улице Ягуарон — бесконечной магистрали, ведущей к импозантному Дворцу правосудия. Но, не дойдя до этого примечательного здания, он повернул направо, на старую улочку Дель Рей, где вошел в небольшой дом, задняя дверь которого не имела замка.

Поднявшись по шаткой деревянной лесенке на третий этаж, он трижды позвонил — один длинный, два отрывистых звонка. Щелкнула задвижка, и Коплан без труда узнал Карлоса Руиса услышанное в Париже описание его внешности оказалось точным. Это был человек шестидесяти лет, низенький и тучный, со смуглым, изборожденным морщинами лицом, на котором поблескивали глазки, напоминающие орехи.

Вместо вступления Коплан поинтересовался:

— Месье Карлос Руис?

— Да, это я, — ответил тот и одарил гостя улыбкой, после чего дружеским жестом пригласил его войти и аккуратно запер дверь.

— Месье Коплан, полагаю? — сказал он, прокладывая путь к гостиной.

— Да.

— Вы пунктуальны, как я погляжу. Надеюсь, вы добрались благополучно?

— Без осложнений.

Карлос Руис ввел Франсиса в небольшое прямоугольное помещение, украшенное по моде начала века: мебель красного дерева, малиновые накидки на диване и креслах, заставленные безделушками круглые столики на одной ножке, китайские вазы, салфетки с кистями. Все это удивительно живо воспроизводило обстановку старой французской провинции.

— У меня все старенькое, — объяснил уругваец, — но мне это дорого. Уже четыре года я вдовец, и эта мебель напоминает мне о покойной жене. Она была из Тулузы. Все, что вы видите в этой комнате, украшало дом ее родителей, когда я пришел просить у ее отца ее руки… Прошу вас, садитесь. Как поживает господин Паскаль?

— Как всегда, в прекрасной форме — если не скрутит ревматизм. Он, разумеется, просил передать вам большой привет.

— Благодарю вас.

Карлос Руис посмотрел на Коплана задумчивым взглядом и тихо произнес улыбаясь:

— Меня охватывает ностальгическое чувство, стоит мне подумать, что вы только что из Парижа. Так хотелось бы вернуться туда хотя бы разок, прежде чем покинуть этот мир…

— В наши дни благодаря реактивным самолетам, это не такое уж неосуществимое желание, — ответил Коплан.

Уругваец пошевелил большим и указательным пальцами, давая понять, что загвоздка в деньгах. — В моем возрасте, — сказал он, — приходится соблюдать экономию. Дела идут уже не так, как прежде, жизнь дорожает, страна беднеет, наш песо становится все слабее… — Он пожал плечами и с воодушевлением воскликнул — К счастью, я богат воспоминаниями. Этого капитала меня никто не лишит. Но вы прилетели в Монтевидео не для того, чтобы выслушивать старческие сетования, не так ли? Вам, наверное, не терпится узнать, какие новости у мадемуазель Фаллэн?

— Верно.

— Она примчалась сюда в шесть вечера и просила передать вам небольшой пакет. Она просила сказать вам, что остановилась в «Виктории», но пробудет там всего одну ночь. Пока она не знает, где точно поселится в Пунта-дель-Эсте. Когда с этим появится ясность, она даст вам знать… Пойду за пакетом.

Он вышел из печальной комнаты и через секунду вернулся с предметом, завернутым в коричневую бумагу, и пакетом поменьше, перевязанным шпагатом.

— Это то, что передала мне мадемуазель Фаллэн, сказал он, протягивая Франсису маленький пакет. Затем, указывая на завернутый предмет, напоминающий размером коробку от ботинок, пояснил:

— А это принес для вас вчера наш друг Вули.

Коплан начал с меньшего пакета. В нем обнаружилась пачка от «Кента» с маленькой пластмассовой кассетой и не менее миниатюрной капсулой из хромированного металла. В бумаге и вправду оказалась коробка из-под ботинок, а в ней — шкатулка, картонный коробок и карманный пистолет «беретта» с резиновыми накладками на рукояти, калибр 6,35.

Франсис, не моргнув глазом, отправил оружие в карман. Затем он мирно взглянул на Карлоса Руиса и осведомился:

— Могу я поработать в этой комнате? Мне хотелось бы послушать, что записано на пленке.

— Здесь мы в полной безопасности, заверил его уругваец.

— И отлично, — сказал Коплан. Он извлек из шкатулки специальный магнитофон и вставил в него кассету с пленкой. Затем, приспособив наушник, он нажал кнопку «пуск». Голос Моник, слабый, искаженный, но совершенно отчетливый, зазвучал у него в ухе: «ДИ 36 для ФХ 18, Нью-Йорк. Отель „Бельмон“, комната 322, 8-19 часов. Джейсон должен вегретиться здесь один на один с Сэмом Коубелом. Я пойду гулять, но включу магнитофон. Джейсон недоволен. Более серьезные препятствия, чем предполагалось, атмосфера предгрозовая. Сгон».

За введением в курс событий последовала длительная пауза, затем зазвучал диалог по-английски. Без труда угадывался сухой голос Кониатиса (Джейсона, согласно уговору) и до отвращения гнусавый голос того, кого она назвала Сэмом Коубелом, очевидно, 100 %-ного американца, если судить по его манере говорить.

Их беседа, суровая и полная взаимных колкостей, касалась главным образом некоего Рассела Борнштейна, который не сдержал слова и чье отступничество явно выводило Кониатиса из себя. Из слов Коубела вытекало, что виляние Борнштейна было продуманным маневром шантажиста. Последний вознамерился лишить Кониатиса части барыша, на который тот рассчитывал в результате соглашения, каковое предполагалось заключить в Пунта-дель-Эсте.

Один отрывок разговора особенно заинтересовал Коплана. Не в силах сдержать гнев, Кониатис бросил в лицо собеседнику: «Если Борнштейн рассчитывает меня запугать, он ошибается. Я прижму его к стенке и заставлю подписать лицензии. Он, видимо, забыл, что у меня в руках его письмо о намерениях и что его копией располагают боннские банкиры… Борнштейн сам предложил мне эту сделку в Берлине! Не станет же он утверждать, что она неосуществима, когда правительства ГДР и Югославии уже дали согласие!»

Завершение спора оказалось менее информативным. Коубел был настроен скептически и явно не хотел ставить под угрозу свою репутацию. Вместо этого он предлагал Кониатису умерить свои притязания и пойти на уступки.

Некоторые отрывки были едва слышны — видимо, собеседники время от времени отдалялись от микрофона. Наконец Кониатис предложил немедленно отправиться к некоему Штейнерту, после чего воцарилась тишина.

Теперь Коплан стал понимать, какого рода сделку хочет заключить Кониатис. В данном случае речь шла о сделке между Западной Германией, с одной стороны, и Восточной Германией и Югославией — с другой. Главную роль в комбинации призвана была сыграть группа американцев, представляемая Сэмом Коубелом, Расселом Борнштейном и Штейнертом. Что до денег, то их происхождение прослеживалось до боннских банкиров.

Эти сведения, полученные благодаря находчивости Моник, представляли несомненный интерес. Коплан решил принять меры для того, чтобы все сказанное в нью-йоркском отеле стало известно Службе. Он вернул кассету Карлосу Руису.

— Попросите месье Вули как можно быстрее и с максимальной осторожностью переслать это в Париж.

— Конечно.

— И эту капсулу — тоже.

— Разумеется.

— Когда вы думаете увидеться с нашим другом Вули?

— Я должен подать ему сигнал. У нас целая система выхода на связь. Я наверняка смогу передать ему эти предметы в течение двух суток.

— Говорил ли он с вами о моей проблеме, связанной с Пун-та-дель-Эсте?

— Это вовсе не проблема. Мне принадлежит скромная квартирка на втором этаже дома в двух шагах от площади Манса.

— В Пунта-дель-Эсте?

— Да, именно там. Вы не знаете Пунта-дель-Эсте?

— Я провел там всего несколько часов, и то много лет назад. Во время кинофестиваля.

— Я нарисую вам план.

Коплан вручил ему бумагу и ручку. Карлос быстро набросал схему знаменитого курорта.

— Вот крайняя точка — площадь Великобритании, — принялся он объяснять. — А вот главная улица Гордеро… Площадь Манса — вот здесь. Пойдете направо, к пляжу, и дойдете до последнего дома на улице. С балкона открывается вид на порт и на причал яхт-клуба.

— Кто занимает квартиру?

— Никто. Я приобрел ее лет пятнадцать назад, чтобы поселить туда дочь. Но зять — я с ним больше не общаюсь предпочел уехать, и теперь они живут в Буэнос-Айресе. Я оставил квартиру за собой, полагая, что такой способ вложения денег — ничуть не хуже прочих, но сдавать я ее не стал. Езжу туда время от времени, когда выдаются свободные деньки.

— Итак, я буду один и смогу делать, что мне заблагорассудится?

— Несомненно.

— Какой у дома номер?

— Первый… Я дам вам записочку для дамы, которая держит у себя ключи. Очень услужливая особа. У нее свой бар на пляже. Ей сорок восемь лет, и она совсем нелюбопытна.

— Надо же, все идет как по маслу, — заключил Франсис. — Не знаю, поставил ли вас в известность месье Вули, но месье Паскаль передал для вас кое-какую сумму — в порядке награды за сотрудничество. Предпочитаете в песо или в долларах? Он еще не договорил, а ответ уругвайца был уже готов:

— В долларах, разумеется.

— Я доставлю их вам в следующий свой приход.

— Заранее благодарен. Но месье Паскалю не следовало тревожиться из-за этой… премии. Я и так счастлив, что служу Франции.

— Рад слышать, спасибо. И все же, поскольку сейчас вы делаете для нас больше, чем обычно, вознаграждение — вещь вполне естественная.

— Не могли бы вы… — Карлос запнулся, — рассказать мне подробнее о задании, которое сейчас выполняете? Служба, как правило, объясняет мне, в каком деле я участвую. Порой это может принести пользу, не правда ли? Но, естественно, если задание секретное, то я не настаиваю.

— По существу, ничего секретного в нем нет, — сказал Коплан. — Мадемуазель Фаллэн — дебютантка, только что поступившая под крылышко Старика… я хочу сказать, месье Паскаля. Ее испытательный срок начался всего три недели назад, и моя роль состоит в том, чтобы помогать ей в случае затруднений. Сейчас она следит за одним нашим с ней соотечественником, деятельность которого вызывает у нас интерес. Уточню: она его любовница.

— А что делает этот счастливчик в Монтевидео?

— Вот это мы и пытаемся выяснить.

— Какова его профессия?

— Специалист в области закупки сырья и редкоземельных металлов.

— Глядите-ка! При чем же тут Уругвай?

— Мы считаем, что подозреваемый встретится здесь с людьми, участвующими в подготовке латиноамериканской экономической конференции.

— Что ж, понятно, — сказал уругваец. — Желаю удачи. Сейчас напишу вам записочку насчет квартиры.

Он набросал несколько фраз, вырвал листок из блокнота, сложил его вчетверо и надписал: «Сеньора Флора Маркес». Вручив листок Коплану, он пообещал:

— Как только мадемуазель Фаллэн даст о себе знать, я позвоню вам в «Колумбию», как договорились.

— Хорошо. Кстати, я намерен посвятить досуг знакомству с вашей прекрасной столицей.

— Гуляйте на здоровье, улыбнулся Руис. Смотреть в Монтевидео совершенно не на что.

Коплан положил магнитофон в коробку от ботинок, извлек оттуда картонный футляр и протянул его Руису.

— Боеприпасы для мадемуазель Фаллэн.

— Боеприпасы?

— Фигурально выражаясь. Сменные пленки и прочее для различных приборчиков, которыми вооружила ее Служба для выполнения задания. Она знает, что все это будет у вас, и станет пополнять свои запасы по мерс надобности.

— Ясно.

— Отдаю вам также магнитофон. Позволю себе являться сюда, когда потребуется прослушать очередную запись.

— Можете приходить сюда, как к себе домой, — заверил его Руис.

— Полагаю, вы подумали об укромном местечке, чтобы спрятать все это?

— Да, можете не беспокоиться. Я уже привык надежно прятать все, что имеет отношение к моей работе для месье Паскаля.

Настало время прощаться.

— Все складывается так, что я вряд ли буду долго злоупотреблять вашей помощью. Миссия мадемуазель Фаллэн практически завершена.

— Что вы, какое злоупотребление! — возмутился Карлос Руис. — Ясожалею только об одном: месье Паскаль теперь нечасто просит меня о помощи. Я всю жизнь был энергичен, и праздность не в моем вкусе.

— Месье Паскаль рассказывал, что ваша специальность — драгоценные камни.

— О, я отошел от дел. Слишком сильна конкуренция. Мелкий торговец-перекупщик вроде меня не может бороться с могущественными американскими фирмами, завладевшими рынком. А чтобы сменить профессию, надо было бы вернуть молодость… А впрочем, не буду скулить. И богатому, и бедному, и молодому, и старому следует искать счастья и покоя в собственной душе.

— Полностью разделяю ваше мнение, — сказал Франсис.

Глава XIV

Карлос Руис оказался прав: смотреть в Монтевидео оказалось не на что. Не считая мраморных плит Дворца правосудия и бронзовых букв у подножия «Карреты» — обелиска в честь местной знаменитости — скульптора Хосе Беллони, город был лишен даже намека на туристские достопримечательности, если не относить к таковым очарование парков, голубизну неба и золото залитых солнцем пляжей.

Коплана отсутствие туристских приманок не огорчило. Зашифровав записи, сделанные при прослушивании нью-йоркской пленки, он отправил Старику подробный отчет (простой авиапочтой на имя мадам Ф. Коплан, 172-бис, ул. Рейнуар, Париж 16) и посвятил остаток времени ленивому прозябанию на выгоревшем песке Плайя Покитос.

В воскресенье утром в назначенный час в номере «Колумбии» раздался звонок Карлоса Руиса, у которого появились для Коплана «занятные образцы». Франсис немедля помчался к нему.

— Мадемуазель Фаллэн принесла вот это, — услыхал он, входя.

Коплан распечатал конверт. В нем белел листок с торопливо набросанным рукой Моник посланием: «Джейсон снял бунгало к западу от Пунта-Баллена. Домик называется „Флор-дель-Потреро“. Судя по фотографии, продемонстрированной нам в агентстве, это маленький белый коттеджик с крышей из красной черепицы и деревянной верандой. До аэропорта Пунта-дель-Эсте — 2 километра. Въезжаем туда завтра утром. Подробности при первой возможности. Стрелка барометра приближается к отметке „буря“, Джейсон все более недоволен. Он говорит, что собирается играть по принципу „все или ничего“. Кажется, отпуск в этой стране идет насмарку, так как, если сделка сорвется, мы уедем отдыхать в Калифорнию».

Прочитав записку, Коплан нахмурился. Наблюдавший за ним Карлос почуял неладное.

— Надеюсь, новости неплохие?

— И да, и нет, — ответил Коплан озадаченно. — Мадемуазель Фаллэн предупреждает, что ее пребывание в Уругвае может сократиться. Само по себе это не столь уж плохо, но тревожит перспектива упустить сведения, на получение которых мы очень рассчитывали.

— Мадемуазель Фаллэн вовсе не выглядела удрученной.

— Она захватила сменные пленки?

— Да.

— Хороший знак. Но она, видимо, не отдает себе отчета в том, с какими осложнениями столкнется Служба, если ей не удастся добыть сведения, которых пока недостает, чтобы поставить точку во всей этой истории.

— По ее виду ни за что не догадаешься, что она работает на месье Паскаля.

— Почему? — встрепенулся Коплан.

— Уж больно красива.

— Но в подчинении у месье Паскаля целый выводок красоток! — со смехом возразил Коплан.

— Я хочу сказать, что она кажется до того беспечной, до того чуждой всяким заботам! Можно подумать, что это ремесло для нее не более чем развлечение.

— Да уж, это вам не загадочная роковая женщина и не вамп из классического репертуара. Тем лучше!

— На ней было совсем коротенькое платьице, плотно облегающее фигуру… Согласен, это услада для взора, но в таком одеянии трудно остаться незамеченной.

Коплан внимательно посмотрел на собеседника.

— Если я вас правильно понял, вы считаете, что она чересчур бросается в глаза?

— Г-м-м… Разве в нашем деле это не опасно?

— Могу вас успокоить: ее роль не предусматривает скромно потупленных глазок, скорее наоборот. По легенде она — современная девица, не стесняющаяся оказывать благосклонность богатому мужчине гораздо старше ее, обеспечивающему ей сладкую жизнь… Очень распространенное явление.

— Тогда готов признать, что с ролью она справляется, — сказал Руис. — Достаточно одного взгляда, чтобы догадаться, что ни древние принципы морали, ни мнение окружающих ее нисколько не заботят. У нас молодежь еще не настолько свободна и эмансипирована.

— Всему свое время. Скоро и у вас в стране будет то же самое, — заверил его Франсис. Затем, вновь обретая серьезность, он спросил: — Знаете такое место — Пунта-Баллена?

— Отлично знаю.

— Можете проводить меня туда ближе к вечеру?

— Конечно, в любое время.

— Я найду автомобиль. Мы убьем одним выстрелом двух зайцев: вы покажете мне свою квартиру и заодно поможете сориентироваться относительно главных стратегических пунктов в Пунта-дель-Эсте.

— С радостью. У меня есть машина, так что вам не понадобится связываться с прокатом. Мой «форд», конечно, далеко не нов, но бегает пока вполне прилично.

Коплан ненадолго задумался.

— Нет, — решил он, — лучше возьму машину напрокат. Мне наверняка придется мотаться между Пунта-дель-Эсте и Монтевидео, и будет куда лучше, если я буду независим. В какое время заехать за вами?

— Как удобнее вам. Я в любой час к вашим услугам.

— В шесть вечера?

— Согласен. Но, если не возражаете, я выйду в шесть часов на площадь Индепенденциа, и вы меня подберете. Я буду неподалеку от стоянки, напротив «Виктории».

— Как пожелаете, — ответил Франсис.

— Понимаете, я действую так из осторожности. На такой маленькой сонной улочке, как моя, сразу замечают, кто приехал, кто уехал…

— Вы совершенно правы. Ох, чуть не забыл. Вот подарок от господина Паскаля.

И Коплан вручил уругвайцу пухлый запечатанный конверт.


Серый «студебеккер», на который нал выбор Коплана, сошел с конвейера девять лет назад. В те времена тяжелая хромированная облицовка радиатора и умопомрачительные задние крылья казались верхом элегантности и роскоши. Теперь же все это воспринималось не более модным, чем панцирь допотопного ящера. К счастью, подобные музейные экспонаты встречаются на улицах Монтевидео ежеминутно, а над двигателем автомобиля время оказалось не властно.

Сто пятьдесят километров, отделяющих Пунта-дель-Эсте от столицы, несмотря на воскресное напряженное движение, остались позади за неполные два часа. В Пунта-дель-Эсте Карлос Руис вызвался самолично изъять из хранения ключ от квартиры, избавив Франсиса от обязанности завязывать знакомство с сеньорой Флорой Маркес. Справившись с этой задачей, Руис провез спутника по всему курортному городку. Внимание Коплана привлекли основные сооружения, модные заведения, шикарнейшие отели, площадки для гольфа, пляжи и «Гран-Казино», где скоро должна была начаться пресловутая латиноамериканская конференция, на которую съедутся лидеры двадцати южноамериканских государств плюс президент США.

Стояла райская погода. В прозрачном небе триумфально пылало солнце. В его ослепительных лучах море казалось гигантским синим зеркалом, отражающим солнечный свет, а легкий ветерок спасал от жары, которая при безветрии была бы испепеляющей. В пенистой полосе набегающих на золотой песок волн резвились загорелые люди всех возрастов.

Объехав город, Коплан повел машину на запад, в направлении мыса Пунта-Баллена. Оставив позади вереницу отелей и коттеджей для состоятельных курортников, машина въехала в район вилл и современных бунгало.

— Здесь направо, — сказал Руис. — Судя по названию их коттеджа, он должен находиться где-то здесь…

Они пересекли несколько узких проездов и попали на более широкую полосу асфальта.

— Не так быстро, — посоветовал гид. — Наверняка здесь, на этой улице. — Прошло около трех минут, и Руис воскликнул: — Смотрите, там написано «Флор-дель-Потреро»!

Коплан обернулся в указанном направлении. Метрах в двадцати от дороги среди зелени проглядывал домик с красной черепичной крышей. Он не впечатлял размерами, зато все говорило об образцовой чистоте внутри и вокруг. На веранде, выходившей на восток, пестрели шезлонги и зонтики от солнца. Вокруг домика Коплан насчитал четыре машины. К северу от домика торчали чахлые кусты.

— Удачный выбор, — одобрил Карлос Руис— Отличное местечко для конфиденциальных встреч. Самый уединенный домик в округе. Глядите, а вот и мадемуазель Фаллэн. Загорает на солнышке.

Да, это она, — сказал Франсис. — А субъект в шортах, прислонившийся к зонтику, — это тот, кто нас интересует.

Коплан нажал на акселератор. Они увидели достаточно. Он знал теперь то, что хотел узнать.

Впереди лежал Монтевидео.


Понедельник прошел спокойно. Коплан выходил из отеля лишь для того, чтобы купить газеты. Обедал и ужинал он в двух шагах от «Колумбии», в ресторане «Дель Агвила» — излюбленном месте гурманов уругвайской столицы.

Не менее тихо прошел и вторник. В среду, устав от безделья, Коплан решил прокатиться в Пунта-дель-Эсте. Часы показывали 17.25, когда он подкатил к дому, где находилась квартира Карлоса Руиса. В тот момент, когда он выбирался из своего импозантного «студебеккера», к нему метнулась белая фигурка, и радостный голосок Моник прощебетал:

— Франсис! Вот удача! Я уже собиралась уезжать!

Она с разбегу прыгнула ему на шею и, радостно смеясь, поцеловала его в губы. Он высвободился, с трудом скрывая раздражение.

— Ты с ума сошла? — прошипел он. — Что ты тут делаешь? Вот и придумывай после этого сложные ходы, чтобы избежать прямых контактов. Пойдем, не оставаться же на глазах честного люда.

Он решительно повлек ее к дому и там, отпирая дверь, загрохотал:

— Ты совсем потеряла голову?

— Я хотела увидеться с тобой как можно быстрее.

Они поднялись в квартиру Руиса.

— Ну? — продолжил наступление Коплан. — Что стряслось?

— Побереги нервы, — со смехом ответила она, — я ничем не рискую. Кониатис отлучился в Монтевидео и предоставил мне неограниченную свободу до восьми вечера. Кстати, у меня сенсационные новости. Кониатис мне все растолковал.

— Браво! Я весь внимание. Садись и расскажи все спокойно.

— Ну так вот… Кониатис разработал тонкую коммерческую операцию, механизм которой заключался в следующем: совместно с югославами западногерманские финансисты выделяют восточногерманским промышленникам умопомрачительную сумму для покупки необходимого сырья. Поставщики — американские фирмы. Но поскольку коммунистам продавать такое сырье нельзя, посредниками выступают югославы. Понимаешь?

— Да. И что американцы?

— Правительство, конечно, ни при чем. При такой комбинации можно обойти законы.

— Кроме шуток? Неужели американцы до того глупы?

— Подожди, дай договорить. Комбинация осуществима лишь при содействии чиновников, которым поручено осуществлять контроль за циркуляцией запрещенных видов сырья. В этом звене и происходит разрыв. Американцы заявляют, что Кониатис проявляет неумеренный аппетит. Сделка их не устраивает, единственный выход для Кониатиса — вернуть им половину комиссионных.

— Хищники перегрызлись между собой.

— Кониатис поехал в аэропорт Монтевидео за тем самым Гансом Гермелингом, которого я видела в Довилле. Он вылетел специальным рейсом, чтобы выступить арбитром в конфликте.

— Понятно. Он представляет Восточную Германию?

— Но я приберегла лакомый кусочек на закуску: отгадай, с какой просьбой обратился ко мне Кониатис?

— Терпеть не могу отгадывать, я же тебе говорил!

— Окрутить Борнштейна!

— Черт побери! Одного из американцев, вставляющего ему палки в колеса?

— Борнштейн — крупная шишка в Контрольной комиссии, надзирающей за торговлей с Югославией. От него все зависит. Тверд, как кремень. И красив.

— Кониатис воображает, что идиллия между тобой и Борнштейном может его задобрить?

— Все не так просто. Кониатис умоляет, чтобы я бросила в рюмку Борнштейну снотворное. Он проспит часов двенадцать, а тем временем можно будет порыться в его папке. Похоже, что при нем документы, способные его скомпрометировать.

— Это уже не покер, — сказал Коплан, — а типичный шантаж.

— Именно так я и сказала Кониатису. Знаешь что он ответил? «Убивший льва может съесть его, не убивший будет съеден сам». Передаю дословно. Вроде бы арабская поговорка.

— Ладно. Слушай внимательно. Ты сделала все, что требовала Служба. Задание выполнено. Поэтому, если сможешь, покинь поле боя, и пускай разбираются сами. Больше никаких записей, понятно? Дело Кониатиса раскрыто, остальное неважно.

— Слушаюсь! Но все-таки я должна оставаться с Кониатисом до тех пор, пока не будет улажен конфликт с Борнштейном, да?

— Да, но не слишком увлекайся.

— Кониатис не простит мне, если я сейчас помашу ему ручкой. Лучше его не злить, уж я-то знаю!

— Не сомневаюсь.

Моник зажгла свой «Кент». Выпустив колечко дыма, она произнесла насмешливо:

— Все это забавно. Ты поручаешь мне спать с Кониатисом, а он просит, чтобы я переспала с Борнштейном. Мой дар соблазнительницы стал пользоваться ураганным спросом!..

— Как любая надежная ценность, — невозмутимо отозвался Франсис. — Теперь, — продолжил он деловым тоном, отсылай все свои послания в закодированном виде сюда, на имя Карлоса Руиса. Прямых контактов надлежит избегать, как никогда. Уверен, что здесь полным-полно шпионов. Американцы не станут шутить, раз ожидается приезд их президента. Они берутся за дело за много недель.

— Даллас их здорово встряхнул

— Рассчитываю, что, покидая этот дом, ты проявишь осто.

[10] рожность.

— Обещаю. Но у меня еще есть время! В моем распоряжении еще больше часа… Я знаю, как бы я хотела провести этот час.

И она одарила его столь красноречивой улыбкой, что у него не нашлось сил разочаровывать ее. Последовавшие за этим манипуляции позволили Франсису заметить, что ее кожа весьма восприимчива к загару.

— Да, — подтвердила Моник, умиротворенная обильными ласками, — загар мне к лицу. — Она провела ладонью по своему стройному смуглому бедру и прошептала: — Никогда в жизни я не чувствовала себя так хорошо! Ты не находишь, что жизнь прекрасна? У тебя озабоченный вид…

И действительно, несмотря на сладостное забытье, в которое он позволил себе ненадолго погрузиться, на его лицо быстро вернулось встревоженное выражение.

— У меня нет ни малейшей причины чувствовать озабоченность, — проворчал он, — но, признаюсь, мне не терпится сбежать из Уругвая. В этой стране я не чувствую себя в безопасности.

Моник изумленно приподняла брови. Его слова озадачили ее.

— Тебя что-то беспокоит?

Коплан ответил ей не сразу. Он встал с кровати, молча оделся и аккуратно причесался, глядя в зеркало.

Его серьезность произвела на Моник должное впечатление. Она тоже потянулась за одеждой. Пока она приводила в порядок прическу, Коплан восхищенно разглядывал ее безупречную фигуру, обтянутую ажурным беленьким платьицем. Потом ему на память пришло предупреждение Карлоса Руиса.

— Дуешься? неожиданно спросила Моник.

— Дуться — не в моих привычках.

— Сердишься, что я поцеловала тебя прямо на улице? — Лучше было бы не говорить этого, но, согласись, таких вещей не следует допускать. Даже когда все идет без сучка без задоринки, никогда не надо упускать из виду, что наше ремесло не имеет ничего общего с опереттой.

— Ты не слишком драматизируешь?

Коплан был готов взорваться, но вовремя взял себя в руки. Закурив, он сказал доброжелательно:

— Слушай, я все тебе объясню. Я нахожусь здесь, чтобы наблюдать за твоими действиями, подсказывать, учить тебя нашим премудростям и при случае уберечь от неверных шагов…

Он прошелся по комнате и продолжил:

— Ты воображаешь, что все поездки Кониатиса, его встречи, переговоры с Борнштейном, прибытие Ганса Гермелинга, присутствие в Пунта-дель-Эсте всех этих людей, которых вы принимаете в своем бунгало «Флор-дель-Потреро», — все это ускользает от внимания служб безопасности?

— Мы не делаем ничего дурного — почему же службы безопасности должны нами интересоваться?

— А потому, что это их работа. Кроме того, они систематически проверяют иностранных визитеров. Разумеется, они не афишируют себя. Они уважают вашу свободу, ваше инкогнито, но они всегда неподалеку.

— Что же из того?

— Не стану скрывать: наш друг Карлос Руис дал мне понять, что его беспокоит твоя беспечность.

— Вот оно что…

— Руис далеко не трус. Как и я, кстати… Но мы уже давно занимаемся такими делами… и никогда не забываем о страшном маховике, ни на секунду не прекращающем крутиться в тени.

— Маховике?

— Ты заставляешь меня думать, что тебе лучше было бы возвратиться в Учебный центр, — буркнул Коплан. — Полагаю, ты заполняла «карточку приезжающего», прежде чем покинуть борт самолета?

— Конечно.

— Кониатис показывал ваши паспорта полиции в аэропорту, а потом и в отеле?

— Как все.

— И дальнейшее вызывает у тебя сомнения? Охранка знала, что в уругвайском посольстве в Париже были выданы визы, и ждала вашего прибытия. В аэропорту вас нашли в списке, и ваша карточка была присоединена к остальным. Специалисты изучили вас — ваше общественное положение, профессиональную деятельность и прочее. Это и есть машина, крутящаяся в тени. Я уверен, что малейшие ваши шаги, даже движения по часам фиксируются в специальном досье: наем бунгало, машины, встречи с высокопоставленным лицом из американской администрации и с восточногерманским чиновником. Заметь, все это делается без всяких враждебных намерений. Обычная полицейская рутина, и только! У шпиков своя работа, как у любых служащих, как у роботов. Они получают за это зарплату. Но мы-то знаем, что к чему, и поэтому должны держать ухо востро. Моник задумалась, склонив голову.

— Да, — заявила она наконец, — пожалуй, ты прав, что призываешь меня к порядку.

— Как ты понимаешь, я вовсе не стремлюсь вселить в тебя ужас. Но открою тебе одно обстоятельство, которое тебя удивит: в Риме за Кониатисом по пятам следовал какой-то тип, которого мне не удалось опознать.

— Не может быть! — испуганно вырвалось у нее.

— Даю слово. Я не стал тебе об этом говорить, чтобы не тревожить раньше времени, но вижу, что поступил неверно. Следовало предупредить тебя еще тогда.

Моник зажгла сигарету. Ее лицо приняло тревожное выражение.

— Как бы то ни было, — задумчиво произнесла она, — могу лишь повторить, что ни я, ни Кониатис не делаем ничего противозаконного.

— Минуточку! То, что ты мне только что рассказала, несколько меняет дело. Усыпить американского чиновника, чтобы украсть у него документы и потом его шантажировать, — что это, если не гангстеризм?

— Что же мне делать? Отказаться?

— Нет, тебе придется сыграть свою роль до конца. Но более осознанно, более осмотрительно. Теперь вот что: тебе останется передать нам всего одно послание — либо здесь, либо Карлосу Руису в Монтевидео, в зависимости от возможности. И в этом послании ты всего-навсего сообщишь об исходе предприятия Кониатиса. Хватило бы одного слова: «вышло» или «не вышло». Поскольку мы теперь в курсе коммерческих операций, проворачиваемых Кониатисом, этот завершающий сигнал позволит нам понять, чем кончилось дело. Я смогу вернуться в Париж, а ты — завершить отпуск с Кониатисом.

— Договорились, — кивнула она. — А что делать с запасными пленками, переданными Руисом? Они мне больше ни к чему — ведь все сказано.

Зарой в землю или выбрось так, чтобы никто не нашел.


Через два часа «студебеккер» Коплана мчался по шоссе. Прибыв в Монтевидео, Коплан заперся у себя в номере и засел за отчет. Старик будет ликовать: Служба сработала быстро и незаметно, так что комар носу не подточит. Министр, интересующийся делом Кониатиса, вынужден будет признать, что Служба кое на что еще способна.

Зашифровав свой отчет, Коплан приступил к более нудному занятию переписыванию шифровки в 2 экземплярах. Один экземпляр предстояло незамедлительно отправить по почте. Второй он передаст Руису — тот отдаст его Вули для отправки в Париж с дипкурьером.

Чувствуя, что с его плеч свалился тяжелый груз, Коплан поужинал в закусочной на виа Хуанкаль, неподалеку от порта. Очаровательная уругвайка, прохаживаясь по тротуару, думала попытать с ним счастья. Но предложение красотки было отвергнуто без малейших колебаний. До ее ушей долетела непонятная фраза:

Мучас грациас, необходимое уже сделано, сеньорита.

Девица еще долго стояла как вкопанная, провожая странного сеньора недоуменным взглядом.

Коплан вернулся в отель и нырнул под одеяло. Но заснуть не удавалось. Он неотступно думал о Моник… Мысль, что в этот самый момент она, быть может, ублажает Борнштейна, не слишком его радовала.

Мало-помалу его мысли приняли несколько иное направление. Перед Моник стоит еще одна проблема, которую ей предстоит решить, прежде чем ее первое задание можно будет считать выполненным: расстаться с Кониатисом, оборвать эту связь — но не лишиться при этом перышек. Ведь, как известно, реакцию пятидесятилетнего влюбленного предугадать трудно.

К трем часам ночи Коплан так и не сомкнул глаз. Пришлось подняться, закурить и выпить в ванной стакан воды. Он чувствовал себя не в своей тарелке, что случалось с ним крайне редко. Он нервничал, его терзали неясные, но весьма мрачные предчувствия.

Ревность? Нетерпение? Колдовство ночи? Перед ним возникало нагое тело Моник, которое он ласкал еще несколько часов назад в квартире в Пунта-дель-Эсте, и отвратительный Борнштейн, похотливо и по-хозяйски овладевающий им…

Коплан ворочался в постели, ощущая во рту привкус пепла.

Глава XV

На следующий день Коплан пешком отправился к Карлосу Руису. Все еще находясь иод влиянием тревоги, вселившейся в него ночью, он ступил на тротуар улицы дель Рей. Прежде чем войти в подъезд, он долго озирался, стремясь удостовериться, что за ним не следят.

— Это последняя депеша, — сказал он, передавая уругвайцу конверт для Вули. — Задание выполнено. Благодаря сведениям, переданным мне вчера мадемуазель Фаллэн, наша цель достигнута.

— Что ж, тем лучше, — облегченно проговорил Руис. — Быстрая работа. Вы покидаете Монтевидео?

— Да, как только получу последний сигнал от мадемуазель Фаллэн.

Он коротко изложил события вчерашнего дня и сообщил о принятом совместно с Моник решении.

— Получив сигнал, — сказал Руис, — я немедленно позвоню вам в «Колумбию». Если информация будет благоприятной, я скажу вам, что отсылаю проспект, если наоборот, то сообщу о невозможности достать каталоги.

— Договорились. Если не застанете меня в «Колумбии», оставьте весточку в почтовом ящике в Пунта-дель-Эсте. Я собираюсь ожидать новостей там.

— Хорошо. Что передать Вули?

— Что операция «Джейсон» завершена. И верните ему вот это… — Он отдал Руису пистолет «беретта». — Пускай забирает магнитофон и отправляет в Париж пленки, — добавил он.

— Будет исполнено, — сказал уругваец.

— Остается только попрощаться с вами, — сказал Коплан и протянул руку. Карлос Руис ответил долгим, сердечным рукопожатием.


В 5 вечера Коплан приехал в Пунта-дель-Эсте и вошел в квартиру Руиса. Почтовый ящик был пуст, но это его не очень расстроило. Моник, по-видимому, не представилось возможности заскочить сюда или позвонить Руису.

День закончился без происшествий, вечер тоже.

Коплан рано уснул. Проснувшись на заре, он сбегал на пустынный пляж и с удовольствием искупался. В час дня он повторил эту процедуру, после чего отобедал в одних плавках в «Пара-доре» — ресторане под открытым небом здесь же, на плайа Брава. Чувствуя благодаря заплывам волчий аппетит, он заказал самые изысканные блюда и бутылочку дорогого вина. Насытившись, он улегся было загорать, но не тут-то было: лучи достигшего зенита солнца были до того горячи, что Коплан предпочел ретироваться. Пришлось принимать сиесту дома, на успевшем опостылеть ложе.

Вечером он уже откровенно скучал.

Весь следующий день он караулил весточку от Моник. Но почтовый ящик оставался пуст. В воскресенье Коплан прождал до 6 вечера. Затем, потеряв всякое терпение, он завел «студебеккер» и помчался в Пунта-Баллена.

Проезжая мимо виллы «Флор-дель-Потреро», он притормозил. Возле коттеджа не осталось ни одной машины. На веранде по-прежнему выгорали на солнце кресла и зонтики, но деревянные ставни были затворены. Вокруг не было ни души.

Коплан повернул машину в сторону Монтевидео. Карлос Руис встретил его с пустыми руками, воскликнув:

— Я бы непременно связался с вами в Пунта-дель-Эсте, как было обещано!

— Странно все это, — пробормотал Коплан. — Одно из двух: либо Кониатис одержал победу, и тогда у него нет причин отменять отдых с Моник в Пунта-дель-Эсте; либо он в проигрыше, и они улетели в Калифорнию, но в таком случае Моник наверняка изловчилась бы, чтобы предупредить нас.

— Вы же знаете, что в таких делах всего не предугадаешь, — отозвался Руис.

— Верно, — возразил Коплан, — но она отлично усвоила урок. Она знает, что я жду от нее последней вести, прежде чем улететь во Францию.

— Наверняка не смогла освободиться, чтобы оставить записку или позвонить.

— Единственное правдоподобное предположение, — согласился Коплан. — И все же что-то тут не так. Чтобы за четыре дня — при ее-то ловкости и сообразительности — не найти предлога… Очень странно. Можно поехать за сигаретами, за кремом для загара, за лимонадом, за газетами — да мало ли за чем! Всего четверть часа езды!

— Потерпите еще.

— Я бы потерпел, но меня сбивает с толку одно обстоятельство: вилла имеет такой вид, будто на ней уже не живут. В разгар дня ставни затворены на всех окнах!

— Если они уехали из Пунта-дель-Эсте насовсем, мы сможем удостовериться в этом, позвонив в агентство, сдавшее им виллу, — предложил Руис.

— Думаете, оно открыто в воскресенье?

— В это время года — наверняка.

— Вы знаете, что это за агентство?

— Да, я запомнил название — оно было указано при въезде.

— Что ж, валяйте. Лишнее словечко не помешает…

Карлос Руис набрал номер, наговорил какого-то вздора и осведомился, нельзя ли немедленно снять виллу «Флор-дель-Потреро». Служащий агентства ответил отрицательно: вилла занята и освободится только к 1 марта.

— Час от часу не легче! — воскликнул Франсис. — Не уезжали, но и не живут!

Он оставил уругвайца в недоумении и заехал в «Колумбию». Для сеньора Коплана — ни записок, ни звонков, ни посетителей.

И снова — в Пунта-дель-Эсте.

Час ночи. Почтовый ящик девственно пуст. 9 часов вечера следующего дня: без изменений.

«Невозможно! — размышлял Коплан, вне себя от ярости и волнения. — Шесть дней — и ни единого словечка! Что-то стряслось…»

Дрожа от волнения, он завел «студебеккер».

В Пунта-Баллена он увидел виллу «Флор-дель-Потреро» такой же пустой и запертой. «Надо разобраться», — решил Коплан. Он вернулся в Пунта-дель-Эсте, дождался темноты, вновь пошарил в почтовом ящике и устремился назад.

За ставнями виллы не горел свет, у входа не было ни души. Коплан развернулся, нашел дорожку, упирающуюся в заросли колючего кустарника, остановился и выключил фары. Дальше он продвигался пешком, полагаясь на интуицию. Скоро он вышел к вилле, необитаемый вид которой бросался в глаза даже в потемках, прорезаемых лишь слабым мерцанием звезд.

Быть может, Кониатис, разделавшись с делами, заперся внутри с юной любовницей и не желает думать ни о чем, кроме любви? Такую возможность не стоило исключать. Ласковый климат этой уютной страны, жара, солнце, отдых, эйфория после удачной сделки, ощущение оторванности от остального мира — все это, вместе взятое, не так уж редко приводит к вспышкам ненасытного любвеобилия.

«Даже если дело окажется в этом, — размышлял Франсис, — я услышу, есть ли внутри люди. Насколько я знаю, любовь не лишает дара речи. До меня донесутся их голоса…»

Навострив уши и стараясь не дышать, он приблизился к террасе. Внезапно из глубокой тени вынырнул мужской силуэт и метнулся к нему, угрожая предметом, слишком сильно напоминающим пистолет. Но сработал рефлекс. Коплан сжался, резко отпрыгнул влево и тут же ринулся на противника. Заблокировав его правую руку, он нанес левой сокрушительный удар по затылку. Ноги неизвестного подогнулись, и он рухнул на колени. Коплан воспользовался предоставившейся возможностью и пустил в ход собственное колено, вследствие чего нападающий растянулся на песке лицом вниз. Однако, падая, он непроизвольно нажал на курок. Раздался сухой выстрел, и пуля впилась в стену.

Не дожидаясь дальнейших сюрпризов, Франсис побежал в сторону кустарника. Со стороны террасы до его ушей донеслось ругательство, благодаря чему он, не раздумывая, переменил направление движения. И вполне своевременно: у его уха просвистела пуля.

Согнувшись в три погибели и петляя, как заяц, Коплан ретировался в заросли, описал круг и, боясь выпрямиться, подкрался к машине. Там, тяжело дыша, он нырнул на сиденье и включил зажигание.

В это самое мгновение некто, поджидавший его на заднем сиденье, изо всех сил нанес ему удар чем-то тяжелым по макушке. Коплан вскрикнул. От второго удара он лишился чувств.

Глава XVI

Очнувшись, Коплан застонал от невыносимой боли. Голова горела огнем, будто в нее вонзилась раскаленная стрела, и теперь вибрировала, рассылая по всему телу мучительные волны. Поднеся руку к лицу, он обнаружил, что вся его голова обмотана бинтами.

Он открыл глаза, тут же закрыл их и вновь открыл, стараясь разглядеть сквозь розовую дымку, куда же он попал.

Первая попытка оказалась тщетной, но спустя минут десять, преодолев головокружение, Коплан вторично проявил любознательность. На этот раз он пришел к более определенному заключению: он находился в тюремной камере, никаких сомнений здесь быть не могло. Богатый опыт позволил ему удостовериться в этом по первым же признакам. Все тюрьмы мира напоминают одна другую, пусть даже их разделяют десятки тысяч миль.

Не желая понапрасну тратить силы и надеясь на скорейшее восстановление способности рассуждать, Коплан решил отвлечься от внешнего мира и уйти в себя. Примостившись на соломенном тюфяке, брошенном на цементный пол, он утратил представление о времени и пространстве.

Свято блюдя древние традиции подобных учреждений, тюремщики сняли с Коплана башмаки, ремень, часы и галстук, а также очистили карманы его брюк от всего их содержимого…

Когда наступление сумерек умерило яркость проникавшего в камеру сквозь зарешеченное оконце солнечного луча, Коплан решил, что он пробыл в забытьи не менее 12 часов. Совершив это умственное усилие, он вновь погрузился в сон.

На заре следующего дня он был разбужен охранником в форме, который тряс его за плечо, воздерживаясь от устных увещеваний. Чуть позже тот же человек протянул ему в оконце в бронированной двери кружку черного кофе и ломоть хлеба.

На протяжении трех дней приемы пищи были единственными событиями, нарушавшими монотонное течение времени. Напрасно порывался Коплан заговорить с охранниками, позвать начальника, заикнуться о враче, напомнить о своем праве на ежедневную прогулку, потребовать свидания с директором этого «гостеприимного» заведения — любые его попытки натыкались на упорное молчание всех, к кому бы он ни обращался.

Все было ясно. Он заточен в одиночную камеру. Как известно любому, прошедшему через тюремные застенки, правило не знает исключений: одиночные камеры практически никогда не предоставляются заурядным уголовникам, они — привилегия политических. Коплан счел излишним долго размышлять об этом. Он предпочел дождаться реальных событий.

На четвертый день поутру его навестил санитар, проявивший интерес к ране у него на голове. В результате осмотра Коплан был объявлен исцеленным. Часов в десять его под усиленной охраной препроводили в небольшой кабинет, где он предстал перед смуглым молодым человеком с жестким выражением лица, облаченным в костюм похоронной расцветки.

— У меня к вам несколько вопросов, господин Коплан, — обратился он к узнику по-французски. — Вы знакомы с мадемуазель Моник Фаллэн, не так ли?

Коплан ничего не ответил.

— Вы отказываетесь отвечать? — последовал вопрос.

— Отказываюсь.

— Почему?

— Потому что не знаю, по какой причине здесь нахожусь.

— Вы находитесь под арестом.

— В этом я уже успел убедиться. Но хотелось бы знать, за что.

— Следственный судья честь по чести выписал ордер на арест.

— Это вы так считаете, — насмешливо парировал Коплан, — а лично я не в курсе дела. Полагаю, что меня запамятовали представить следственному судье, что расходится с законами, действующими в цивилизованных странах. Но, быть может, я уже не в Уругвае?

— Следственный судья видел вас, но вы были в беспамятстве. Кроме того, нам пришлось пойти на исключительные меры, дабы не препятствовать проводимому расследованию.

Не такой уж антипатичный представитель уругвайских органов правопорядка. Никакой враждебности в голосе. Никаких личных счетов с заключенным.

Уругваец посмотрел Франсису в глаза:

— Думаю, вы поступаете неразумно, отказываясь отвечать на мои вопросы, месье Коплан. Дело очень серьезное, и я позволю себе отметить для вашего сведения, что, на мой взгляд, молчание в вашем положении — далеко не лучшая тактика зашиты.

— Что вы, какая тактика! — отмахнулся Коплан. Она нужна обвиняемым.

— Вы привлекаетесь в качестве обвиняемого по делу о соучастии в убийстве.

— Первая новость. Буду вам весьма признателен, если вы подскажете мне, о чем идет речь. Кто кого убил?

После секундного молчания уругваец ответил:

— Расследование еще не закончено.

— В таком случае мы вернемся к этому разговору, когда придет время.

— Вы даже не хотите подтвердить факт знакомства с мадемуазель Моник Фаллэн?

— Я стану отвечать на ваши вопросы, когда они будут задаваться лицом судейского звания в присутствии адвоката. Настаивать бесполезно.

— Прояви вы добрую волю, я бы смог смягчить режим вашего заключения.

— Я не возражаю против спартанской обстановки. Если не считать мигреней, которые я связываю с ударами, нанесенными мне по голове, я нахожусь в прекрасном состоянии здоровья.

В голосе молодого человека зазвучали более серьезные нотки:

— Если вы будете упорствовать и отказываться отвечать, то вынудите нас заставить вас говорить весьма неприятными для вас методами.

— Я не особенно к этому стремлюсь, но воспротивиться все равно не смогу, так что попробуйте. По натуре я не болтлив; моя разговорчивость убывает еще больше, когда ко мне применяют противные естеству методы.

Решимость и уверенность, которыми был полон взгляд узника, подействовали на уругвайца.

— Ваша приятельница Моник Фаллэн обвиняется в убийстве американского гражданина но имени Рассел Борнштейн. Вы же выступали вдохновителем убийства.

— Всего-то! — проронил Франсис, скорчив удивленную гримасу. — Правосудие вашей страны не медлит с выводами.

— Будете отрицать?

— Сильно сказано! Я не знаю, вот точное слово.

— Если вы хотите снять с себя подозрение, у вас имеется единственный выход, месье Коплан: помочь нам пролить свет на это дело. Скажите нам, где скрывается мадемуазель Фаллэн.

— Так она скрывается?

— Мы уверены, что она не могла пересечь рубежи страны. Тем не менее отыскать ее не удается.

— Я совершенно бессилен ответить вам. И дело вовсе не в системе защиты, ибо я готов торжественно поклясться, что не знаю, где находится Моник Фаллэн. Я достаточно в своем уме, чтобы сообразить, в чем состоит мой подлинный интерес, можете мне поверить.

— Тем хуже, — вздохнул молодой человек.

Явившиеся по его вызову охранники водворили заключенного в камеру.


Минула целая неделя. Если не считать стражников, безмолвных, как рыбы, Коплан не видел ни души: ни полицейских, ни судейских чинов, ни начальника тюрьмы, ни защитника. Разрешения на прогулки в тюремном дворике он так и не дождался.

Но в пятницу под конец дня его вновь вывели из камеры и пригласили на допрос. На этот раз за белым деревянным столом восседало трое: один из них — молодой уругваец, знакомство с которым состоялось восемью днями раньше, двое других — высоченные здоровяки, старше по возрасту и определенно менее расположенные миндальничать. По виду их вряд ли можно было принять за латиноамериканцев.

Коплану велели сесть на стул лицом к столу.

— Мое имя Гордон Ридс, мистер Коплан, — пошел в наступление наиболее мускулистый из двоих атлетов. — Я чиновник правительства США. А это мой соотечественник Элмер Брофи из министерства финансов. Ридс говорил по-английски, обращаясь к Коплану как к старому знакомому.

— Будучи детективом, продолжал он, — мой друг Брофи получил официальное задание расследовать убийство Рассела Борнштейна, влиятельного американца из министерства экономики. Вы ведь знаете наши правила, не так ли? Когда речь идет о правительственном чиновнике, дело ведет не ФБР, а «ребята казны» — секретная служба при министерстве финансов, расследующая также финансовые махинации, участвующая в борьбе с торговцами наркотиками и оружием.

Коплан кивнул.

— Между прочим, вам привет от генерала О'Хары, — продолжил Гордон Ридс. — Выходит, вы с ним закадычные друзья?

— Действительно, имею такое удовольствие и честь.

— Эта дружба может сослужить вам службу, чтобы вытянуть вас из ямы, в которую вы угодили! — прорычал Ридс. — Я тоже сделаю все, что смогу, но без гарантий.

Мысль Коплана заработала с предельной интенсивностью.

В серо-голубых глазах Ридса он видел серьезность, не предвещавшую ничего хорошего.

Ридс продолжал:

— Я позволил себе сообщить инспектору Альфредо Лагуарда (он указал на уругвайца) вашу истинную профессию, полагая, что ему, как и нам, необходимо четко разбираться в ситуации. И очень рекомендую вам ответить на вопросы инспектора.

Альфредо Лагуарда, наблюдавший за узником, вступил в разговор:

— Расскажите, что вы делали на вилле «Флор-дель-Потреро» в ночь с двадцатого на двадцать первое февраля, когда вас задержали мои люди?

— Я хотел разузнать, как поживает Моник Фаллэн, — выпалил Коплан, решив больше не вилять.

— Следовательно, вы признаете, что знакомы с ней?

— Да.

— И отлично. По моим сведениям, вы состояли с ней в связи. Не хотите ли уточнить характер этой связи?

Коплан, заколебавшись, бросил взгляд в сторону Гордона Ридса, и у него сложилось впечатление, что американец побуждает его не играть в прятки.

— Моник Фаллэн находится здесь с заданием, а моя роль — наблюдать за ее работой.

— Могу я узнать, по какой причине СДЕК засылает сюда двоих своих агентов?

Коплан почуял ловушку. Признание принадлежности к иностранной секретной службе грозило десятью, а то и двадцатью годами тюрьмы. Поэтому он поспешил с уточнением:

— Хочу сообщить, что Моник Фаллэн и я выведены из-под начала СДЕК и отданы в непосредственное распоряжение Главного полицейского управления. Выполняемое нами задание связано с поручением министерства внутренних дел. Если уж совсем начистоту, то мы действуем по приказу Службы общей безопасности.

Суровое лицо Гордона Ридса смягчилось от едва заметной улыбки.

— Потрудитесь изложить цель вашего задания, месье Коплан, — настаивал Альфредо Лагуарда.

— Мы пытаемся раздобыть сведения о деятельности некоего Антуана Кониатиса. Торговые сделки этого господина заинтересовали французское правительство.

— Понятно, — кивнул уругваец. — Но, по всей видимости, Моник Фаллэн является любовницей этого Кониатиса?

— Да, это часть задания.

— Значит, вам должно быть известно, где обретается эта парочка?

— Как раз нет. Именно отсутствие Моник Фаллэн и ее молчание встревожили меня и побудили отправиться прямиком на виллу «Флор-дель-Потреро». Я терялся в догадках, что там происходит.

— И вы не знаете, где они?

— Нет. И готов признаться, что их исчезновение очень меня удивляет.

— Объяснение самое простое, — молвил Лагуарда. — Ваша Моник Фаллэн прикончила Рассела Борнштейна, всадив ему в сердце пулю.

У Коплана потемнело в глазах.

— Это просто предположение или установленный факт? осведомился он.

— Моник Фаллэн — последняя, кого видели на вилле Борнштейна в Пунта-Баллена. Свидетельские показания сомнений не вызывают. Она провела с Борнштейном ночь в его бунгало в восьмистах метрах от виллы «Флор-дель-Потреро». По данным вскрытия, жертва была сперва отравлена, а потом застрелена. В рюмке, обнаруженной у Борнштейна, найдены остатки снотворного.

— Ничего не понимаю, — проговорил Франсис. — И помочь вам ничем не смогу. Единственное, в чем я смогу вас заверить, это что Моник Фаллэн не поручалось убирать этого Борнштейна и что у нее, насколько мне известно, не было никаких оснований делать это.

— Одним словом, — резюмировал инспектор Лагуарда, — вы не сможете помочь нам в розыске Кониатиса и Моник Фаллэн?

— Увы, нет.

На этом допрос завершился. Коплан вновь очутился в камере.

Глава XVII

Через два дня в десять часов утра Коплана снова вывели из камеры. На этот раз его дожидался американец Гордон Ридс. Кроме него, в комнате никого не было.

— Садитесь, — начал Ридс. — Мне наконец удалось добиться разрешения переговорить с вами без свидетелей, хотя, можете поверить, это было нелегко. У полиции Монтевидео на вас зуб.

— За что?

— Они жаждут доказать нам, что в состоянии работать не хуже, чем любая другая полиция. Здесь замешано самолюбие! Через пять недель в этой стране соберутся тузы международной политики. Сами знаете, как ревностно к этому относятся и как трясет в таких случаях службы безопасности. Сигарету?

— Охотно. — Коплан предпочел бы «Житан», но и предложенный Ридсом «Кемэл» был лучше, чем ничего.

— Генерал О'Хара просил меня предпринять все возможное, чтобы вы не гнили в здешней тюряге многие годы, — сказал Ридс вполголоса. — Задача не из легких.

— В чем состоит обвинение в юридических терминах?

— Пока вы для Лагуарды — инициатор убийства Борнштейна. Он не такой уж плохой малый, но не хочет рисковать. К тому же он уверен, что вы знаете, в какую нору забилась ваша подружка Моник Фаллэн.

— Клянусь, ничего не знаю! И это не дает мне покоя.

— Говоря более конкретно, какой вам видится выход из всего этоготемного дела?

— На что опирается Лагуарда, считая меня замешанным в этой истории? Как он до меня добрался?

— Сами виноваты! Сами же и залезли волку в пасть, шатаясь вокруг виллы «Флор-дель-Потреро». Об убийстве Борнштейна стало известно за три дня до этого, и бунгало находилось под наблюдением. О дальнейшем вы догадываетесь сами. Вы стали объектом слежки: обыск вашего номера в «Колумбии», секретная телеграмма в уругвайское посольство в Париже — все как обычно. В Париже сотрудник безопасности из посольства провел расследование и выяснил, что адрес, указанный в вашем паспорте, — официальное местожительство, тогда как в действительности вы проживаете в одном доме с Моник Фаллэн. Сами понимаете, картина неприглядная… Тем временем мой коллега Элмер Брофи приехал в Монтевидео, чтобы участвовать в расследовании. Брофи передал сведения о вас в Вашингтон, и мы тут же поняли, что за дело привело вас сюда. Поэтому генерал О'Хара и затолкал меня в самолет, чтобы я оказался здесь, не теряя ни дня.

— Вот видите, — вздохнул Франсис. — Что толку беречься? Все равно в нашем деле можно засветиться, совершенно не подозревая об этом. И вот я уже восемнадцать дней за решеткой!

— Я попросил, чтобы с вами обращались как можно лучше.

— Я не жалуюсь. Попадал и не в такие передряги. Но я очень переживаю за свою молодую подопечную. Это ее первое задание.

— Что я могу сделать, чтобы найти ее?

Коплан обреченно опустил плечи. Гордон Ридс тихо усмехнулся.

— Может быть, вы решили, что мой визит — обманный трюк?

— Куда там…

— Тогда хотя бы наведите на ценную мысль.

— Сходите в наше посольство и спросите атташе Армана Вули.

На этот раз Ридс рассмеялся во все горло.

— Ваша скромность не может не вызывать симпатию, старина! — воскликнул он. — Невысоко же вы себя цените! Из-за того что вы загремели в тюрьму, разгорелась такая свара, что чертям стало тошно. Дипломатический скандал да и только! Мой шеф звонил в Париж и раз десять виделся с Вули, все из кожи лезут вон, лишь бы отыскать Моник Фаллэн и снять с вас подозрение!

Вопреки ожиданиям Ридса, лицо Коплана омрачилось еще больше.

— У Вули нет от нее никаких новостей? — спросил он.

— Ни у него, ни у Парижа — ни у кого. Буквально растаяла в воздухе, как и Кониатис.

— Невероятно! — пробормотал Коплан, не помня себя от волнения.

Ридс раздавил каблуком сигарету и спросил:

— Представляете ли вы себе, чем занимался здесь Кониатис?

— Да, с этим все ясно… Незаконная торговля сырьем. Кониатис выступал в роли посредника, снабжая стратегическими металлами Восточную Германию.

— При пособничестве Борнштейна, разумеется?

— Да.

— Между нами говоря, я думаю, что Вашингтон втихую покрывал Борнштейна. Но дело не в этом. Бывают вещи, которые правительство не может делать официально, будучи в то же время заинтересовано в том, чтобы проворачивать такие делишки исподтишка. Если вам это о чем-нибудь говорит…

— Еще как говорит! Поведение Борнштейна меня очень удивляло. Когда речь заходит о контрабанде, тем более если здесь замешана политика, Белый дом обычно бывает в курсе дела. Мирное сосуществование имеет аспекты, о которых не полагается знать общественности.

Они помолчали. Коплан курил свою сигарету до тех пор, пока не обжег губы, и лишь тогда с сожалением потушил крошечный окурок. Ридс сочувственно улыбнулся.

— Попытаюсь добиться, чтобы вам разрешили курить в камере, — пообещал он.

— Не стоит, — ответил Франсис. — Лишения — хорошее испытание силы воли. Но если вы и вправду хотите мне помочь, уговорите Лагуарду выпустить меня на свободу на двое суток.

Гордон Ридс приподнял белесые брови.

— Зачем?

— Чтобы я мог провести собственное расследование.

— Есть какая-нибудь идея?

— Хочу осмотреть виллу «Флор-дель-Потреро».

— Сколько раз это уже проделывали, старина! Лагуарда, Брофи и я исползали бунгало на коленках. Бесполезное занятие! Прежде чем дать стрекача, Кониатис и ваша приятельница навели там образцовый порядок.

— Как хотите, — сказал Коплан и добавил с иронией, но без всякой радости: — Бывает, что никто, кроме близкого друга того, кто жил в доме, не замечает кое-чего важного.

Гордон Ридс кивнул, не разжимая рта. Профессионал понял профессионала.

— Еще увидимся, — сказал он.


Они увиделись уже через час. На этот раз Ридс был не один, а в сопровождении своего соотечественника Элмора Брофи и инспектора Альфредо Лагуарды, который и взял слово.

— Следственный судья подписал постановление об освобождении вас из-под стражи на сорок восемь часов, месье Коплан, — объявил он. — Но будьте осторожны: за вас поручился мистер Брофи.

«Человек казны» посмотрел Франсису прямо в глаза.

— Дайте мне слово мужчины, — благодушно пророкотал он, — что не станете петушиться. Я только что говорил с генералом О'Харой, и он поручился за вас собственной честью.

— Не беспокойтесь, моя единственная цель — помочь правосудию.

Лагуарда счел необходимым предостеречь:

— Если вы вздумаете совершить побег, то знайте, что все полицейские силы страны получат приказ стрелять в вас без предупреждения.

Коплан выдавил улыбку.

— Для меня слово генерала О'Хары важнее свободы, — сказал он.

— Прекрасно. Сейчас вам вернут ваши вещи, и мы отвезем вас в Пунта-дель-Эсте.

Через три часа четверка, эскортируемая еще одним уругвайским инспектором, подошла к вилле «Флор-дель-Потреро». Лагуарда собственноручно сорвал с дверей печати, и все прибывшие проникли в белый домик.

Увидев, какой безупречный порядок царит в гостиной, Коплан поморщился. По всей видимости, Кониатис и Моник и не помышляли спасаться бегством. Приведя все в порядок и расставив по местам, они преспокойно вынесли багаж… В спешке люди бросают все как попало.

Коплан обшаривал виллу битый час. Уругвайские полицейские следовали за ним по пятам. В конце концов Гордон Ридс, прохлаждавшийся на террасе, не выдержал:

— Ну что, дружище? Судя по вашему лицу, дело обернулось не так, как вы надеялись?

— Увы.

— Что именно вы ищете?

— Ничего. Просто думал наткнуться на знак.

— Вы исповедуете принципы Шерлока Холмса?

— Иногда в них бывает прок, особенно когда больше не за что уцепиться.

— Те времена канули в прошлое, — буркнул Ридс. — Окурками и обгорелыми спичками интересуются одни киношники.

Коплан пристально посмотрел на американца и вдруг спросил срывающимся голосом:

— У вас есть еще полчаса?

— Мы не торопимся.

— Тем лучше. Я поищу еще. Если вы сможете помочь мне…

— Каким образом?

— Ваши слова навели меня на одну идею. Куда здесь выбрасывали мусор? Где мусорный ящик?

— Не имею ни малейшего понятия, старина.

Лагуарда, слышавший их разговор, подозвал своего коллегу и повторил ему вопрос Коплана. Инспектор кивнул и повернулся к Франсису.

— Пойдемте, — сказал он по-испански, — я покажу вам.

Они подошли к пристройке, притулившейся к стене домика с задней стороны, и открыли деревянную дверь. Здесь хранились метлы, садовый инвентарь, старая покрышка и три ведра, использовавшиеся как мусорные корзины. Их содержимое было представлено пустыми бутылками, пустыми коробками, мятыми бумажками, кусками ваты со следами крема для загара и прочим в том же духе.

Коплан схватил одно из ведер и высыпал его содержимое на землю. Та же участь незамедлительно постигла и второе, и третье. Внезапно у него екнуло сердце. Среди мусора он заметил противосолнечные очки с разбитыми стеклами. Схватив их и внимательно осмотрев, он сломя голову бросился к Ридсу.

— Смотрите! — провозгласил он.

— Ну и что? — удивился американец. — Они принадлежали вашей приятельнице?

— Еще бы! Потрудитесь взглянуть повнимательнее. Надеюсь, вам знакомы такие штуковины?

— Бог мой! — вытаращил глаза Ридс. — Мне да не знать! И вы думаете, что…

— Я пока ничего не знаю. Но уверен в одном: эту штуку выбросила не она: она-то знала, какая это ценность.


Через несколько часов в фотолаборатории муниципальной полиции Монтевидео проявили пленку из «солнечных очков» Моник. На пленке оказалось всего четыре отснятых кадра. На первом красовался молодой человек с худым лицом, в белой рубашке и револьвером маузер в правой руке. На втором он же, но с искаженным криком ртом. На третьем — Кониатис, схватившийся ладонью за грудь. Наконец, тот же молодой человек с выражением злобы и презрения на лице и два размытых силуэта на заднем плане.

Гордон Ридс, восхищенный снимками, сухо пояснил:

— Этот тип, несомненно, Вольфганг Мунзер. На последнем снимке мы, по-моему, лицезреем его сразу после расправы с Кониатисом.

Несмотря на спазм в горле и сжавшееся сердце, Коплан нашел силы спросить:

— Вы знаете этого юнца с маузером?

— Отлично знаю. Мы сбиваемся с ног уже год, разыскивая его. Он — убийца из «ТЛ». Страшная личность, можете мне поверить. Хитрый и изворотливый, как лиса. Совершенно безжалостен.

— Что такое «ТЛ»?

— Террористическая организация, протянувшая щупальца по всему миру и записавшая на свой счет уже немало дел. В первый раз слышите о ней?

— Да.

— Их тайные действия отличаются безукоризненной организованностью.

— Чего они добиваются?

— Эти люди — немцы, выходцы из Восточной Германии. Свою организацию они окрестили «тайным легионом». Ее основатели, рискуя жизнью, перебрались через «железный занавес» на Запад. Все они дали клятву сражаться с коммунизмом.

— Фашисты?

— Вовсе нет. Кстати, большинство из них совсем молоды. Питают животную, беспощадную ненависть к коммунизму, не останавливаются ни перед чем, чтобы помешать сближению двух Германий. Пока Советы контролируют Восточную Германию, «ТЛ» будут считать врагом всякого, кто так или иначе оказывает услуги ее правительству. Кониатису следовало остерегаться их.

— Вы считаете, что они могли убить Кониатиса, так как его деятельность способствовала экономическому росту коммунистической Германии?

— По-моему, это очевидно. Такое случалось и раньше, но Вашингтон не хотел придавать эти случаи огласке. Фанатики из «ТЛ» взбешены скачком Восточной Германии, которая за несколько лет стала второй по силе экономической державой Восточной Европы.

Все четыре снимка были максимально увеличены и исследованы экспертами полицейской лаборатории. Выводы были таковы: во-первых, никаких сомнений насчет Кониатиса, он был снят в тот самый момент, когда пуля попала ему в грудь. Во-вторых, последний снимок запечатлел Вольфганга Мунзера в тот момент, когда он нажимал на курок маузера, нацеленного на фотографа.

Ридс заметил негромко:

— Если очки были на Моник Фаллэн, она проявила фантастическое хладнокровие. Но, видимо, жест, потребовавшийся, чтобы спустить затвор, был последним ее движением. Посмотрите на руку Мунзера и представьте траекторию пули…

С этого момента следствие, возглавляемое Альфредо Ла-гуардой, пошло по иному пути. Однако Коплан вернулся в тюремную камеру.

Глава XVIII

11 марта, то есть еще через 6 дней, водолазы, работавшие в порту Монтевидео, обнаружили на глубине 13 метров черный автомобиль марки «ровер» с двумя трупами в салоне, опознанными как Кониатис и Моник Фаллэн. Оба были застрелены, а затем перенесены в машину. В машине находилось и оружие, которым было совершено преступление — маузер-стандарт калибра 7,65, из которого, по заключению баллистов, был ранее застрелен Рассел Борнштейн.

13 марта, во исполнение ордера на высылку, Франсис Коплан был вывезен из тюрьмы и посажен в самолет, отбывавший во Францию.

Представ перед Стариком, Коплан услыхал:

— На этот раз вы, можно сказать, возвращаетесь издалека.

— Из Монтевидео.

— Знаю. Но я имел в виду не это.

— Я так и понял.

— Пусть мне теперь не рассказывают о непогрешимости Франсиса Коплана.

— Вы упрекаете меня в конкретном профессиональном недосмотре?

— Смотри дерево в плодах, а человека — в делах. Я доверил нам молодого стажера, на которого возлагал большие надежды, а вы позволяете ей пасть от пули какого-то одержимого. Я поручил вам охранять Кониатиса, но и он мертв!

— Если бы вы согласились с первым моим предложением, всего этого не произошло бы. — Голос Коплана дрожал. — Вернувшись из Рима, я вас предупредил. Я сказал буквально следующее: дело Кониатиса больше нельзя поручать дебютантке. Но вам уже слышались поздравления министра!

— Одним словом, виноват я! — воскликнул Старик.

— Решать вам, — не дрогнул Коплан. — Но я хочу, чтобы вы уяснили себе: смерть Моник меня сильно потрясла. Я, возможно, единственный человек в мире, который знает, какой она была на самом деле и чего стоила… Если вы хотя бы еще раз скажете мне, что я виноват в ее гибели, я верну вам свое удостоверение, и вы меня больше не увидите. В остальном я в вашем распоряжении.

Старик сжал челюсти. В кабинете повисла угнетающая тишина. Наконец Старик проговорил с дрожью в голосе, но уже без зла:

— Ладно, не будем кипятиться… Я готов признать, что вам не в чем себя упрекнуть. Меня тоже расстроило это дело, Коплан. Но чего вы хотите? Наша работа неблагодарна и рискованна. Порой это вылетает у нас из головы, пока жестокая реальность не заставляет нас опомниться. Во всяком случае, теперь, когда мне будут присылать новичков, я буду настаивать на одном: безобидных заданий не бывает. Какой бы рутинной ни представлялась операция, за углом нас всегда может подстерегать смерть. Так случилось в Пунта-дель-Эсте с Кониатисом. Моник заплатила и за него, и за нас.

— Она вела себя замечательно до последнего мгновения своей коротенькой жизни, — сказал Коплан с каменным лицом.

— Она искала смысл жизни, а мы дали ей, за что умереть, — вздохнул Старик. — В самые безнадежные моменты вы как будто не чужды философии и вам полагается знать, что для избранников судьбы это даже важнее…

Коплан посмотрел на своего шефа. Они встретились глазами и почувствовали то глубокое взаимопонимание, которое нельзя передать словами.

Поль Кенни Коплан открывает огонь

Автор предупреждает, что все события романа вымышлены, а всякое сходство его героев с реально существующими лицами является случайным.

Глава 1

Озабоченный посол Франции направлялся на своем лимузине в Кремль. Он не понимал причины этого неожиданного вызова. Против обыкновения ему не сообщили тему встречи, и теперь придется оказаться перед собеседником без досье — вещь крайне неприятная для дипломата.

Над Москвой нависло тяжелое серое небо. Чувствовалось, что над городом скапливаются огромные массы снега и что они скоро укутают его пышным белым покрывалом. Шум машин уже стал глуше, прохожие поднимали воротники пальто.

Первые хлопья стали падать, когда машина выехала на Красную площадь. Въехав в Кремль, она остановилась перед входом в здание, где размещаются служебные помещения Верховного Совета СССР.

По дороге взгляд посла скользнул по бесчисленным бронзовым пушкам, выстроившимся перед арсеналом. Вид этих трофеев — французских орудий, захваченных у наполеоновской армии, — разбудил в нем какое-то раздражение. Надменным кивком он ответил на приветствие дежурного офицера и двух часовых.

Его вместе с сопровождающими лицами провели в комнату перед кабинетом министра иностранных дел.

Ему пришлось прождать несколько дольше, чем положено по протоколу. Наконец торжественный и чопорный секретарь пригласил его на аудиенцию.

Посол сразу же понял, что встреча будет лишена сердечности. У советского министра было замкнутое, упрямое лицо.

Они обменялись традиционными приветствиями, затем русский заговорил недовольным тоном:

— Я считаю нужным лично сказать, что инцидент, случившийся в Меце, рассматривается нами как достойный сожаления и способный повредить торговым связям между нашими странами.

Французский дипломат хранил молчание. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы догадаться, на что намекает его собеседник. Затем, поняв, о чем речь, он обнаружил легкое удивление.

Видя выражение его лица, министр продолжил:

— Я думаю, вы недооцениваете серьезности подобных фактов. Они симптоматичны и доказывают, что у вас есть элементы, враждебные мирному сотрудничеству Востока и Запада. Этот акт саботажа должен быть расследован, и мы бы хотели, чтобы ваше правительство информировало нас о результате следствия.

Посол спокойно ответил:

— Считаю своим долгом передать ваше пожелание в Париж, ваше превосходительство. Однако, как мне кажется, ничто не позволяет заранее утверждать, что этот недоброжелательный акт имел целью причинить вред Советскому Союзу.

Еще более резко русский бросил:

— Вы полагаете? Остановка этой машины задержит на несколько недель выполнение важных и срочных задач. Кто же, скажите, ощутит последствия этого преступного деяния острее, чем мы?

Гость выигрывал время:

— Я согласен с вами, никто. Но возможно, виновный не метил столь высоко... Ведь речь может идти о заурядной мести, например дирекции завода. Кроме того, очень мало людей знало, что эта машина производит специальные кабели, предназначенные для СССР. И потом, хотя я и не информирован о происшедшем, возможно и другое: как вам известно, машина изготовлена в Германии и преступление могло быть совершено исключительно по этой причине.

Последнее предположение, кажется, уменьшило недовольство советского министра.

— Это не исключено, — признал он, опуская глаза. — В вашей стране многие патриоты оскорблены тем, что видят, как промышленники отдают заказы вечным врагам, этой реваншистской клике Западной Германии. Но боюсь, в данном случае акт саботажа был нацелен на причинение вреда социалистической экономике, таково наше убеждение. В любом случае это не должно повториться, запомните это. Итак, я жду подробных объяснений.

Он встал, посол последовал его примеру и с сочувствующим выражением лица проговорил:

— Прекрасно, ваше превосходительство. Мое правительство примет меры, которые сочтет нужными.

После этой двусмысленной фразы он присоединился к эскорту, ожидавшему его в коридоре.

* * *
Три дня спустя в помещении БТБ[11] Меца комиссар Жаклен принимал мужчину высокого роста с приятным лицом и умным взглядом.

— Франсис Коплан, — представился гость, пожимая протянутую руку. — Приехал узнать, откуда ветер дует. Так как у вас дела?

Это обращение разгладило морщины на лице комиссара, имевшего не слишком приятные воспоминания о прошлых контактах с агентами СВДКР.

— Полагаю, вы не вызвались участвовать в этом нудном расследовании? — спросил он дружелюбным тоном.

— Конечно нет, черт подери! — искренне уверил Коплан. — Сигарету?

Прежде чем прикурить, Жаклен с интересом спросил:

— У вас, в СВДКР, есть след?

— Ни малейшего. Премьер подключил нас после просьбы с Ке д'Орсей[12]. Эта история, кажется, наделала шума в Москве...

Комиссар выпустил тоненькую струйку дыма. Покачав головой, он пробормотал:

— Черт, неужели это так серьезно? Я никак не думал, что два удара молотком могут иметь подобное продолжение. Ну, раздевайтесь, садитесь сюда, в кресло...

Коплан снял серое твидовое пальто, повесил его на крючок на двери. Несмотря на казенную мебель, комната после длинной поездки по раскисшим дорогам показалась ему уютной.

Жаклен был примерно одного возраста с гостем, где-то около сорока. Он считал, что и думать они должны примерно одинаково. Сев боком на край стола, он принял выжидательную позу.

— Я пролистал копию досье, составленного вами для вашего начальства, — признался Коплан. — Честно говоря, не понимаю, что еще вы могли сделать. Короче, карты были крапленые с самого начала?

— Мне кажется, да, — ответил комиссар. — Полиция узнала о саботаже только через тридцать шесть часов. Руководство завода пошло на это крайне неохотно, только по требованию страховой компании. Совершенно очевидно, что они хотели замять дело.

— Из вашего рапорта следует, что эта машина всегда была окружена таинственностью. Большая часть персонала даже не знала о ее существовании, а рабочие, обслуживавшие ее, не знали, что кабели предназначаются для Советского Союза?

— Именно. Поэтому истинный мотив акции остается загадкой. Но одно ясно: выведение из строя этого механического монстра — дело рук техника. Эту махину, стоящую несколько миллионов франков, разрушили, испортив всего-навсего провода термостата. Лишившись системы термического регулирования, машина раскалилась докрасна. Мне пришлось настаивать, чтобы увидеть ее... Дирекция «Каблометалла» утверждала, что расследование может вестись по фотографиям, сделанным их же инженером!

Коплан посмотрел на свою сигарету и сказал:

— Они, может быть, догадываются, откуда нанесен удар. Их злоба на журналистов и драконовские приказы персоналу свидетельствуют о замешательстве. Но с прессой ничего не сделаешь: левая вопит о провокации, обвиняет фашистов, а правая поносит методы профсоюзов...

Его лицо на мгновение осветила улыбка.

— И, разумеется, ни с той, ни с другой стороны никакой доброй воли, — заключил он. — Но, если исключить улики, собранные следствием, и протоколы допросов, каково ваше мнение?

Комиссар озабоченно вздохнул:

— К сожалению, у меня его нет... Слишком много возможностей, подозреваемых, вероятных мотивов. Не имея достаточных доказательств, я не могу подозревать никого конкретно. Поверьте, я был бы рад вам помочь.

Помолчав, Коплан сказал:

— Конечно, у них было время стереть следы и повлиять на свидетельские показания до вашего приезда. Оставив в стороне неоспоримый факт — машина все-таки была сломана, — мы не можем доверять ничему, что вам рассказали. Легко ли проникнуть в подземное помещение, где работает агрегат, человеку, не служащему на заводе?

Жаклен подумал, аккуратно давя в пепельнице окурок.

— На мой взгляд, если бы саботажник пришел с улицы, он должен был воспользоваться сведениями, полученными от работников завода. А на заводе, напомню вам, работают несколько тысяч рабочих, техников, инженеров и служащих.

— Каково положение вещей на сегодня?

Жаклен соскочил со стола и, засунув руки в карманы, стал в трех шагах от собеседника.

— На заводе немецкие специалисты ремонтируют машину. А в расследовании — я копаюсь в прошлом примерно тридцати типов, знавших о назначении кабелей.

Коплан кивнул головой:

— Все-таки политическая природа акции кажется наиболее вероятной. Дирекция «Каблометалла» опасается этого и явно боится, что неуместная огласка заставит СССР разорвать контракт. Это было бы тяжелым финансовым ударом. Но виновный не обязательно француз. Количество воинствующих антикоммунистов в Германии намного больше, чем у нас!

Комиссар внимательно посмотрел на Коплана.

— Ну да... Там тоже есть несколько человек, знавших, что машина такого типа была установлена на «Каблометалле», — прошептал он. — Потому-то мы и занялись этим.

— В общем, до сих пор никаких следов? — заметил Коплан.

— Увы! Я сижу в глубокой луже, — признался Жаклен без ложной стыдливости. — Если у вас есть предложение, делайте, не стесняйтесь: оно придется кстати.

— У меня его нет, и вообще я очень сомневаюсь в результатах поисков, — заявил Коплан. — Отдельный акт саботажа из всех проблем, что возникают перед нами, самое сложное дело: порча машины не имеет ничего общего с другими правонарушениями. Плюс ко всему, при нынешних обстоятельствах, мы даже не можем рассчитывать на достоверную информацию. Так что выкрутиться мы сможем только с помощью колдовства... Он поднял голову и поправился:

— По крайней мере, пока... Жаклен пожал плечами.

— Я надеюсь только на рутину и случай, — сказал он. — Я посадил информаторов в бистро, куда ходят рабочие, велел наблюдать за людьми, ушедшими с предприятия после приобретения машины, собираю сведения о посвященных. Посмотрим...

Коплан задумчиво барабанил пальцами по подлокотникам кресла.

— Если немцы приезжали в Мец накануне саботажа и уехали после его свершения, то этот случай следует изучить.

— Давайте, — согласился комиссар, — я нисколько не возражаю. У вас, по крайней мере, есть возможность сгонять в Германию, если сочтете это нужным, а я...

Он с сожалением махнул рукой и спросил:

— Мы скоро увидимся?

— Как только я получу список путешественников с того берега Рейна, которые нас интересуют. Кроме того, я дам вам номер моего гостиничного телефона и попрошу ваш.

В эту секунду телефон комиссара зазвонил. Жаклен снял трубку. Лицо его выразило изумление.

— Да, я немедленно выезжаю, — сказал он наконец. Потом он посмотрел на Коплана. — Один из сторожей «Каблометалла» покончил с собой, — объявил он. — У него найдено письмо с признаниями.

Коплан был поражен.

— Вот это подарок, — сказал он. — Этот тип вытащил у нас из ноги огромную занозу.

— Еще бы, — согласился Жаклен, обрадованно потирая руки. — Вот видите, я был прав, рассчитывая на случай! Вы поедете со мной, да?

— Конечно! — ответил Коплан, вставая с кресла.

Они доехали на машине до здания департаментского управления полиции. Там их принял дивизионный комиссар Шабо и коротко сообщил, как ночной сторож — некто Жак Легрель — наложил на себя руки.

Прохожий обнаружил его висящим на суку дерева в маленьком лесочке на краю города.

Для самоубийства Легрель запасся прочной веревкой и складным стульчиком, на который встал, чтобы сунуть голову в петлю.

Смерть наступила примерно в четыре часа утра. Поскольку до трех часов Легрель работал на «Каблометалле», то следовало, что с завода он прямиком отправился в место, где рассчитывал осуществить свой зловещий план.

Недоверчивая городская полиция уступила место группе криминальной полиции, которая провела обычные мероприятия, прежде чем отправить тело в институт судебной медицины.

Комиссар Шабо достал письмо, написанное покойным.

Коплан и Жаклен прочли его одновременно:

Полиция все равно меня найдет, а я не могу вынести мысль, что отправлюсь в тюрьму. Я сделал ошибку, ввязавшись в эту махинацию. Меня обманули, когда сказали, что расследования не будет. Я предпочитаю уйти, чтобы не навлечь позора на себя и на свою семью.

Подняв глаза, Жаклен пробурчал:

— Не много же мы поняли. Нам известен виновный, но мы не знаем, почему он совершил преступление.

— И кто были эти подстрекатели, — дополнил Коплан. — Этот мужик, по всей вероятности, был наивным.

— Вам и карты в руки, — заключил дивизионный комиссар. — Вдове Легреля сообщили, тело она уже опознала. Трагедия в том, что покойный оставил трех детей...

— Кретин, — выругался Жаклен.

— Да, — задумчиво проговорил Коплан. — Чем он рисковал, этот придурок? Провести два-три месяца за решеткой? Да и то имел много шансов выкрутиться!

— Очень много, — подчеркнул комиссар ДНТ. — Он отлично держался, когда я его допрашивал. Я его совершенно не подозревал.

— Если я правильно помню, это он дежурил ночью, когда был совершен акт саботажа?

— Да, но это не совсем точно. Инженеры не могут ничего утверждать. Поскольку температура машины не была замерена, когда коллега Легреля поднял тревогу, они не знают, сколько времени она нагревалась. Их подсчеты очень приблизительны.

Повисла долгая пауза.

Коплан обвел своих собеседников задумчивым взглядом.

— Что, если нам начать с обыска дома у Легреля? — предложил он.

Глава 2

Женщина пригласила их в бедное, не слишком ухоженное жилище, где витал запах стирки. На полу и на кухонном буфете лежали старые игрушки.

— Это опять по поводу вашего мужа, — сказал Жаклен с озабоченным видом. — Не проявлял ли он в последние дни признаков депрессии?

Жена Легреля выглядела очень усталой. Ее каштановые волосы жалко свисали по сторонам хмурого лица. Одета она была в старый, изношенный халат сомнительной чистоты.

Слабым голосом она произнесла:

— Нет... Я не понимаю. Конечно, он был невеселым из-за случая, происшедшего на заводе, но не настолько, чтобы...

Коплан задумчиво посмотрел на нее, потом бросил взгляд на фотографию Легреля в военной форме.

— Он интересовался политикой? — неожиданно спросил Жаклен.

— О нет. Он даже не хотел вступать в профсоюз.

— Он навещал своих друзей?

— Очень редко. К этому не располагали часы его работы. Его единственным развлечением была рыбалка. Или он гулял с детьми.

Комиссар вздохнул.

— Сожалею, мадам, но, принимая во внимание обстоятельства, мы вынуждены произвести у вас обыск. Где ваш муж хранил свои вещи?

Женщина вдруг испугалась. Сухие губы едва пошевелились:

— Вы будете... все обыскивать?

— Так надо. Вот наш ордер.

Жена ночного сторожа опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Ее плечи сотрясали беззвучные рыдания. Коплан и Жаклен удивленно переглянулись.

— Успокойтесь, мадам, — твердым тоном посоветовал офицер полиции. — Мы только хотим прояснить обстоятельства этого самоубийства, которое остается необъяснимым, несмотря на оставленную вашим мужем записку.

Она сделала усилие, чтобы успокоиться. Подняв полное отчаяния лицо, она вздохнула:

— Лучше я отдам вам сама... Иначе вы можете меня арестовать.

Не пропадая из поля зрения посетителей, она прошла в соседнюю комнату — спальню довольно жалкого вида — и открыла нижний ящик гардероба. Она извлекла оттуда небольшой полотняный, сильно раздутый мешок, распрямилась и решительно протянула его Жаклену.

— Вот... Но мой муж не был вором. Клянусь вам.

Комиссара удивила тяжесть мешка. Он развязал шнурок, а вдова, чувствовавшая одновременно облегчение и горечь, не сводила с него глаз.

Жаклен и Коплан увидели внутри одинаковые золотые монеты и взяли себе по одной для образца. Это были американские монеты в десять долларов.

— Сколько их здесь? — спросил ошеломленный полицейский.

— Пятьдесят, — прошептала женщина.

— Откуда эта кубышка?

Она пожала плечами с подавленным видом.

— Не знаю. Я нашла их только что, я искала, не спрятал ли муж где-нибудь деньги.

— Они лежали в этом ящике? — поинтересовался Коплан.

— Да, на том же месте.

— И вы бы увидели их, если бы они лежали здесь давно?

— Неделю назад, во всяком случае, мешка здесь не было, — уверила вдова Легреля. — Я брала отсюда вещи.

— Может быть, ваш муж копил деньги? — спросил Жаклен, взвешивая золото.

— С его зарплатой? И тремя ребятишками? Мы и так еле-еле сводили концы с концами! А потом, нет: если бы он откладывал деньги, он бы не скрывал.

Она робко спросила:

— Вы заберете все деньги?

Комиссар надул губы, искоса взглянул на Коплана, потом сказал:

— Пока нет. Они принадлежат вам, даже если вы не знаете их происхождения. Но я возьму две монеты, на которые выдам вам расписку. Если мы обнаружим, что они были у кого-то похищены, это, разумеется, все изменит.

Он зачерпнул пригоршню долларов и ссыпал их обратно в мешок.

В переводе на франки это пять тысяч. Для таких скромных людей это целое состояние.

Коплан заявил:

— Мы все же должны выполнить эту формальность, мадам. Вы позволите?

Он открыл ящик, стал изучать его содержимое. Жаклен и женщина вернулись на кухню.

— А если подумать, — продолжал комиссар, — вы не могли бы догадаться, когда ваш муж принес это в дом? За последние две недели ничего странного за ним не замечали?

Коплан, увлекшись своим делом и своими мыслями, перестал слушать их диалог. Он осмотрел еще один ящик, наткнулся на бумаги и просмотрел их одну за другой. Они не представляли никакого интереса: счета, свидетельство о браке, старые письма и еще характеристики, выданные бывшими работодателями Легреля. Все хвалебные.

Коплан быстро осмотрел все в комнате. В соседнем помещении, тесном и страшно захламленном, спали дети.

— Ваш муж был доволен своей работой? — спросил Жаклен.

— Естественно, он хотел бы большего, но не жаловался. Понимаете, из-за несчастного случая он не мог работать по специальности.

— По какой?

— Он был кровельщиком, упал и с тех пор испытывал страх перед высотой.

— А на заводе руководство никогда его не наказывало?

— С чего бы? Он не пил, был пунктуальным, исполнительным... Я правда не понимаю, что на него нашло.

Минут через десять появился Коплан с пустыми руками.

— Мне остается только посмотреть здесь, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

Женщина равнодушно подбросила в печь угля. Жаклен, сидевший за столом, писал расписку.

Открыв буфет (у бедняков мания прятать свои гроши и завещания в сахарницу), Коплан поинтересовался:

— У вас нет блокнота, куда ваш муж записывал хозяйственные расходы? Или записной книжки с адресами?

— Есть... В правом ящике.

Она поправила прядь волос, сползшую ей на лоб, и смотрела, как Коплан листает толстую записную книжку.

— Но что конкретно вы ищете? — спросила она.

— По его собственному признанию, Легрель был замешан в «махинацию», и мы хотели бы прояснить это, — сказал Франсис. — Ваш тихий отец семейства причинил убытков на миллионы. Это ненормально.

— Я в это не верю. Или из-за несчастного случая он сошел с ума так, что этого не заметили.

— Может быть. Но кто дал ему золото? И почему?

Он вырвал страницу и сунул ее себе в карман, прежде чем положить книжку на место. Комиссар с надеждой посмотрел на него.

— Нет, — ответил Франсис. — Просто образец почерка. Потом он спросил вдову:

— Каким транспортом ваш муж добирался до работы?

— Ну... на мопеде.

— А складной стульчик он брал с собой?

— Да, когда ездил на рыбалку, но только тогда.

— А где этот стульчик?

В разговор вмешался комиссар:

— У них, в криминальной полиции. Коплан продолжал спрашивать:

— Я не видел его рыболовные снасти... Где они?

— В маленькой клетушке под лестницей, вон там...

Она проводила его в коридор, открыла дверь и включила слабую лампочку. Этот чулан был настоящим складом, набитым бидонами, пустыми банками, инструментами и коробками.

Складной стульчик висел на гвозде.

— Он у него один? — осведомился Коплан.

— Да, вот этот... — указала вдова, пораженная любопытством полицейского.

Коплан вернулся на кухню.

— Все, закончил, — сказал он Жаклену и посоветовал вдове: — Уберите золото в надежное место и, главное, не тратьте его пока.

— А я получу что-нибудь? — забеспокоилась она.

— Об этом спросите в отделе социального страхования. Они вышли из дома и направились к машине комиссара.

— Ему щедро заплатили, — заключил тот. — Может быть, слишком щедро. Он и потерял голову. Вы ничего не нашли?

— Ничего. Но его складной стул оказался дома.

— Тот, которым он воспользовался, несомненно, принадлежит заводу. Ночным сторожам часто выдают такие. В любом случае купившие Легреля располагают огромными средствами, вы не находите?

Коплан кивнул в знак согласия.

— Это полностью отвергает гипотезу о мести рабочих, — согласился он. — Но самоубийство становится еще более загадочным. Имея хорошую сумму, бедняга впадает в панику и сует голову в петлю. Вы его напугали?

— Я? Никогда! Моя тактика во время расследования — показывать людям, что я верю всему, что они говорят, до тех пор, пока не ловлю на лжи. Я всегда стараюсь показать подозреваемым, что мысленно уверен в их невиновности.

Они подошли к машине комиссара.

— Вам не хочется доехать до криминальной полиции? — предложил Коплан, посмотрев на свои часы.

Жаклен взглянул на свои.

— Хм... Десять минут десятого. Вы не хотите прежде поужинать?

— Я умираю от голода, но могу подождать. А вы?

— Звякну домой, — решил его спутник. — Поехали. По дороге он признался:

— Придется начинать с нуля. Легрель был довольно замкнутым человеком. Его контакты с сообщниками, видимо, были очень скрытыми...

Коплан закурил сигарету, выпустил дым.

— Способ оплаты довольно странный, — заметил он. — Почему золото, а не банковские билеты? Они менее заметны, и рабочему их легче потратить.

— Действительно, — согласился Жаклен. — Разменивая десятидолларовые монеты, он рисковал привлечь к себе внимание. Это было не очень умно.

Вскоре они подъехали к ратуше.

Дежурный офицер указал им, где находятся протоколы и полицейские рапорты, касающиеся Жака Легреля.

Дежурный инспектор по фамилии Шрамм принес комиссару дело, но тот прежде всего позвонил домой успокоить жену и предупредить ее, что он не придет к ужину. Так что Коплан завладел картонной папкой, развязал тесемки и нашел перечень вещей, обнаруженных при покойном. Он прочитал бумагу, потом рапорты.

Отчет судебного эксперта был очень ясным: смерть через повешение, никакого синяка. Заключение: разрешается хоронить, смерть — результат самоубийства.

Положив трубку, Жаклен спросил:

— Вас интересует его бумажник?

— Нет... А где место, в котором этот малый отправился к праотцам? Далеко этот лес от завода?

Инспектор Шрамм сообщил:

— Ровно в семи с половиной километрах по прямой. Мы замеряли по карте.

Коплан покачал головой:

— Он быстро шел. Ушел с «Каблометалла» в три часа и умер час спустя, если придерживаться заключения врача.

— У него был мопед, — напомнил комиссар.

— Да, — согласился Коплан, — а где он? Жаклен вздрогнул, Шрамм нахмурил брови.

— В списке вещей он не упомянут, — продолжал Франсис. — Но ведь его должны были найти возле трупа.

Его собеседники молчали.

— Одну минуту, — сказал Шрамм. — Может быть, его увез сотрудник муниципальной полиции.

Он позвонил на нижний этаж по внутреннему телефону, спросил. После долгих секунд ожидания он получил ответ. Кладя трубку, он поморщился.

— Нет, — сказал он. — Мопеда никто не видел. Сержант, ездивший на место, сейчас внизу. Он твердо ответил «нет».

— Занятно, — протянул Жаклен. — Трудно себе представить типа, отмахавшего ночью семь километров пешком, чтобы покончить с собой таким способом.

Поразмыслив, он схватил трубку «городского» и набрал номер «Каблометалла».

— Кто у аппарата? — спросил он, когда ему ответили. — А, это вы, Фурнье! Говорит комиссар Жаклен. Вам сообщили новость о вашем коллеге Легреле?.. Да, хорошо. Прошлой ночью, сменившись, он, как обычно, уехал на мопеде?

Шрамм и Коплан буквально сверлили его глазами, пока он слушал слова Фурнье.

— То есть вы уверены? — настаивал Жаклен. — Завтра утром я приеду оформить ваши показания по этому вопросу и по нескольким другим тоже. Спасибо, Фурнье. Всего доброго... Алло, алло... Скажите, он взял с собой маленький складной стульчик?.. Только рюкзак? Ладно. Тогда до свидания.

Повернувшись к коллегам, он объявил:

— Сослуживец Легреля видел, как тот садился на мопед. И был он скорее веселым...

Коплан почесал за ухом.

— У вас есть хорошая лупа? — спросил он Шрамма. Инспектор пошел за ней в свой кабинет, а Коплан обратился к Жаклену:

— Дайте мне, пожалуйста, последнее письмо покойного. Комиссар вытащил бумагу из внутреннего кармана пиджака.

— Вы занимаетесь графологией? — к его удивлению примешивалась нотка сарказма.

— Графометрией, — уточнил Коплан. — Это разные вещи.

Он положил записку Легреля и страницу, вырванную из записной книжки, рядом и с помощью лупы стал сравнивать почерки. Коллеги заглядывали ему через плечо.

— Эти буквы написаны разными людьми, — сказал наконец Коплан. — Записка фальшивая.

Инспектор Шрамм наморщил лоб.

— Ого! — заметил Жаклен. — Значит, речь идет об убийстве?

— Готов биться об заклад. Шрамм, дайте, пожалуйста, чистый лист бумаги.

Он отложил лупу, повернулся к комиссару.

— Факты в пользу этой версии начинают накапливаться, — подчеркнул он. — Она вертелась у меня в голове с самой встречи со вдовой. Человек, который в свободное время возится с ребятишками, самоубийством не кончает...

Он взял листок и написал с краю колонку цифр от единицы до четырнадцати. Затем продолжил осмотр, ограничившись листком из записной книжки.

— Ну мы и влипли, — пробурчал комиссар. — Если бедняге заткнули рот, чтобы он не раскололся...

— ... было ошибкой совать ему в карман эту бумагу, — закончил Франсис с безупречной логикой.

Пораженный Жаклен схватил его мысль на лету: в деле действительно имелась несуразица! Цель была убрать исполнителя, но одновременно показать, что он действовал не один. Это казалось по меньшей мере странным...

— Ну да, — проговорил Шрамм. — Это все меняет. Мы доверились рапорту медицинского эксперта.

— Видимо, потребуется вскрытие, — бросил Коплан, постепенно заполнявший пометками места возле колонки цифр.

Жаклен принялся ходить по кабинету.

— Оставьте, — сказал он инспектору. — Отныне дело находится целиком в ведении ДНТ. Вскрытие произведет наш эксперт. Я попрошу дивизионного комиссара Шабо передать нам дело, заведенное криминальной полицией.

Затем, не сумев сдержать нетерпение, он обратился к Коплану:

— Что вы с ней возитесь? Если вы уверены, что это фальшивка...

— Я изучаю подлинный почерк Легреля. Очень поучительно... Дайте мне еще несколько минут.

Наконец Коплан распределил буквы по четырнадцати пунктам и, изучив их более внимательно, сумел сделать некоторые выводы, после чего невозмутимо объявил:

— Этот Легрель был забитым, нерешительным, придавал большое значение чужому мнению. Я сильно сомневаюсь, что он совершил преступление.

Глава 3

Тут Жаклен подскочил.

— Знаете, мне кажется, что вы делаете слишком далеко идущие выводы на шатких данных, — заметил он. — Графометрия, насколько я знаю, не является точной наукой.

— Нет. Но этот метод почти настолько же точен, как и идентификация по отпечаткам пальцев. Он может подтвердить или опровергнуть предположения. В данном случае он подтверждает картину, составленную нами.

— А золото? Коплан встал со стула.

— Это вознаграждение, я не спорю. Но оно не обязательно было выплачено за выведение из строя агрегата. Эти доллары могли быть выплачены за какие-либо сведения, за некое пособничество...

Он встал перед комиссаром, нахмурив брови.

— Знаете, в чем, по-моему, настоящая проблема? Почему нам подсовывают лжевиновного и лжепризнание? Убийство несравнимо более серьезное преступление, чем порча оборудования, не будемоб этом забывать.

Жаклен пробурчал:

— По-моему, вы уж слишком лихо взялись за дело. Все это требует проверки, более надежных доказательств. Вернемся к этому завтра.

Следующий день принес комиссару сведения, подтверждавшие теорию посланца СВДКР.

Свидетель, вызвавший полицию, стрелочник, работавший на железной дороге, был тверд: возле дерева, на котором висел Легрель, не было никакого мопеда.

Хотя кто-то мог украсть его раньше... и не предупредить полицию.

Складной стул, который он вроде оттолкнул ногой, заводу не принадлежал. Веревка тоже: веревки такого типа на «Каблометалле» не использовались.

Эксперт-почерковед из ДНТ увеличил буквы на обоих образцах и твердо заявил: данные тексты написаны разными людьми, подражание ясно видно.

Осталось вскрытие: патологоанатом, предупрежденный заранее, искал следы укола или прижатого к лицу жертвы тампона со снотворным.

Он не обнаружил ни того, ни другого, но позже благодаря химическому анализу смог найти в легочных тканях ничтожно малое количество наркотического вещества, попавшего туда в газообразной форме.

Выстраивалась цепочка неопровержимых улик. Жаклен начал новое расследование, нацеленное на арест убийц.

Он принял все обычные в таком случае меры: проверка в лаборатории одежды покойного; анализ грязи, прилипшей к его ботинкам; полиции и жандармерии департамента были направлены просьбы о розысках мопеда, возможно брошенного где-нибудь. Наконец, начались допросы всех, кто знал Легреля, с целью выявить, не было ли в его окружении иностранцев.

Жаклен показывал две золотые десятидолларовые монеты специалисту: они были подлинными и стоили сто четыре франка каждая.

Тогда комиссар позвонил Коплану.

Тот снял трубку после первого же звонка.

— Легреля «успокоили», прежде чем повесить, — сообщил ему Жаклен. — Нет никаких сомнений, это убийство. Мои инспектора устанавливают личности убийц.

— Теперь, по крайней мере, они занялись свежим делом, — ответил Коплан. — Будем надеяться, они быстро получат результат. Вы убьете двух зайцев одним выстрелом.

— Я настроен более оптимистично, чем вчера вечером. А потом я подумал о том, как вы ставите проблему. Мотив здесь кажется простым: ночного сторожа убрали, чтобы не дать ему заговорить, но еще и для того, чтобы защитить настоящего виновника.

— Это совершенно очевидно, но не объясняет, почему в записке, написанной якобы Легрелем, обвиняется не только он один. Тот, кто написал ее на самом деле, спокойно мог все навесить на него.

Комиссар согласился.

— По-моему, автор допустил ошибку, — предположил он. — Возможно, на него оказало влияние действительное положение вещей. Или же, опасаясь, что виновность Легреля не покажется достоверной, принимая во внимание слабый характер бедняги и отсутствие мотивов, он счел необходимым упомянуть о махинации, правда, в весьма расплывчатых выражениях.

— Хм... Обе эти гипотезы имеют право на существование, — пробормотал Коплан. — А как вы будете вести себя с прессой? Вы скажете о новом повороте дела? — спросил он комиссара.

— Ну нет! Официально полиция считает, что произошло самоубийство и тайна «Каблометалла» раскрыта. Точка. И все.

— Отличная формула, — одобрил Коплан. — Короче, поскольку возникли новые обстоятельства, я еще побуду некоторое время в Меце. В ближайшие часы могут появиться новые данные, достойные того, чтобы я передал их своему шефу.

— Приходите ко мне завтра вечером, — предложил Жаклен. — Подумаем вместе.

Инспектор Лабурден никогда не брюзжал, если получал задание менее интересное, чем у его коллег. Добросовестный, терпеливый, он брался за любое дело, зная, что успех в работе полицейского во многом зависит от упорства в выяснении деталей.

Он уже безрезультатно обошел дюжину спортивных магазинов, мелких лавочек и базаров. Пока никаких результатов. Да ведь и неизвестно, куплен ли складной стул, который он носил под мышкой, именно в этом городе. Лабурден благодушно говорил себе, что до конца его поисков еще далеко.

Его дух поддерживали два факта. Первый — стул был новым. На чистом полотне сиденья остались только грязные следы ботинок покойного Легреля, планки из дюралюминия, образовывавшие каркас, не потеряли полировку. Второй — естественно предположить, что убийцы ночного сторожа купили этот стул именно для данного случая, а значит, недавно.

Завидев универмаг, Лабурден перешел на другую сторону улицы. Зайдя в магазин, он направился к отделу садовой мебели.

Продавщица, совсем молоденькая девушка, расхваливала клиенту достоинства портативного обогревателя, работающего на бутане, и Лабурдену пришлось изображать интерес к столу, созданному главным образом для того, чтобы класть его в багажник машины. Он был недорог, но это было его единственное достоинство.

— Мадемуазель! — обратился он к продавщице, едва покупатель ушел. — Вы продаете такие складные стулья?

Взглядом эксперта продавщица окинула представленный образец.

— Последний я продала дней пять назад, — заявила она. — Партия закончилась. Сейчас не сезон, и следующую мы получим только к весне.

— Жаль, — проговорил инспектор, складывая свой стульчик. — Вы помните, кто купил последний экземпляр?

Девушка покосилась на него. Вопрос показался ей нелепым.

— Хотите перекупить у него? — насмешливо спросила она.

Лабурден посерьезнел.

— Я из полиции и не шучу. Я хочу поговорить с вами в другом месте. Могут вас заменить на несколько минут?

Продавщица покраснела.

— Ах так? — сказала она упавшим голосом. — Простите... Жильберта! Пожалуйста, займись моим отделом.

С сильно бьющимся сердцем она проследовала за инспектором в подвал.

Когда они оказались в пустой столовой для сотрудников магазина, Лабурден сказал:

— Не нервничайте. Я знаю, что вы каждый день видите много людей, но постарайтесь вспомнить, кому вы продали последний складной стул. Посмотрите на этот. Случайно это не он?

— Я не знаю, — пробормотала она. — Товар поступил большой партией, расцветка ткани одинакова на всех.

— Тем хуже. Итак, это был мужчина или женщина?

— Да, у меня хорошая память... Это был высокий брюнет, загорелый, с благородной внешностью, очень любезный. Он купил много вещей, например зонтик от солнца... Я даже удивилась — в ноябре...

— Сколько лет вы бы ему дали? — перебил инспектор.

— Тридцать... тридцать три, где-то так. Он принялся записывать в блокнот:

— Значит, брюнет... Усы? Очки?

— Нет. Мужчина как все.

— Опишите мне форму его лица... Круглое, овальное или квадратное?

В конце концов Лабурден сумел получить относительно точное описание незнакомца, дополненное деталями об его одежде. Женщины обращают внимание главным образом на одежду.

Перечитав, инспектор посмотрел на девушку.

— Этот мужчина сделал у вас много больших покупок, он унес все сразу?

— Разумеется, нет! — уверенно воскликнула она. — Он велел отвезти их к себе домой...

Лабурден почувствовал разочарование. Этот тип не мог быть «его» клиентом. Убийца не совершил бы такой ошибки.

— Ну что ж, давайте адрес, — вздохнул он.

— Книжка с корешками квитанций в кассе...

Они поднялись. Полицейскому пришлось отвлечь от ее обязанностей кассиршу, утверждавшую, что для того, чтобы она и продавщица нашли адрес, ей требуется разрешение директора.

На корешке квитанции значилось:

М-р Сансини, шоссе Нанси, дом 382.

— Он говорил с иностранным акцентом? — осведомился инспектор, переписывая адрес.

— О да! Даже с сильным. С английским акцентом...

Выйдя из универмага, агент ДНТ счел разумным сообщить о результатах комиссару Жаклену, прежде чем продолжить поиски.

В документах ЗАГСов не значился ни один Сансини. В полиции, занимающейся иностранцами, была карточка на такое имя, но человек, носящий его, покинул страну за две недели до покупки стула, проживал он в гостинице «Метрополь» на вокзальной площади. Кроме того, не совпадало описание.

Жаклен отправил двух своих людей по адресу, выясненному Лабурденом. Возможно, делая покупку, человек назвал чужую фамилию, но наверняка дал точный адрес, по которому должны были доставить вещи.

На звонок никто не ответил. Дом — двухэтажный кирпичный коттедж — казался нежилым: занавески задернуты, почтовый ящик забит газетами, окна подвала и фрамуги грязные.

Один из инспекторов остался наблюдать за домом, а другой отправился с докладом к комиссару. Тот занялся установлением личности домовладельца. Поиски вывели его на пенсионера, живущего в центре города, в двух шагах от собора Богоматери.

Короткая беседа со стариком окончательно убедила комиссара, что он держит в руках серьезную, если не основную, нить: три месяца назад коттедж был сдан внаем человеку, не имевшему ничего общего с описанным продавщицей универмага, но походившего как две капли воды на Жака Легреля!

После подписания договора и получения платы за три месяца пенсионер больше не интересовался домом, а Легрель дважды навещал его, чтобы сообщить, что его переезд задерживается.

Сделав вывод, что дом служил пристанищем для неизвестных и что те срочно выехали после убийства подставного лица, комиссар решил наведаться в дом.

Вместе с инспектором они взломали замок на входной двери, вошли внутрь. Электричество не было отключено. Это облегчило осмотр, и они быстро установили, что здесь жили по меньшей мере два человека.

Методический обыск всех комнат дал полиции интересные документы.

Один из них яростно атаковал феодализировавшихся московских коммунистов, критиковал их оппортунизм, «рабское» соглашательство на мирное сосуществование и энергично защищал правоту доктрины, созданной Мао-Цзэдуном.

Имелись и другие брошюры того же направления и связка листовок, излагавших программу действий прокитайски настроенных коммунистов. Среди приказов на видном месте находился следующий: «Необходимо всеми имеющимися способами мешать коммерческим связям Запада и СССР».

Автор открыто призывал к саботажу на предприятиях, производящих оборудование для Советского Союза, к забастовкам докеров, осуществляющих погрузки, и — верх макиавеллизма — к «поддержке правых организаций, выступающих против поставок в страны — члены СЭВ».

Читая это, Жаклен отрывисто рассмеялся. Теперь он понял, откуда черпали вдохновение саботажники!

Было еще одно доказательство, правда, негативное, роли, сыгранной обитателями коттеджа в убийстве Легреля: все товары, купленные мнимым Сансини в универмаге, лежали на месте, кроме складного стула...

Однако Жаклен не смог составить четкого представления о террористах: они не оставили никакого предмета, ни одного документа, который позволил бы полиции определить их обычное место жительства.

Комиссар и его подчиненный попытались, без особой надежды, снять отпечатки пальцев. Они нашли несколько следов на дверных ручках и оконных форточках.

Два часа спустя Жаклен поделился своими открытиями с Копланом. Тот попросил сделать ему фотокопии документов и в начале ночи выехал в Париж.

Когда Коплан вошел в кабинет, Старик убирал папки в металлический сейф. Он распрямился, и трубка, зажатая в мощных челюстях, нацелилась на вошедшего. В его серых глазах мелькнул огонек интереса.

— Я ждал вас вчера, — произнес он, не разжимая зубов и с картонными папками в руках.

— Пока я был в Меце, произошло новое событие, — ответил Коплан. — Оно, несомненно, вытянет следствие из болота.

Старик медленно положил папки на угол стола, вытащил изо рта трубку.

— На Ке д'Орсей теряют терпение. Вы не привезли более конкретных доказательств?

По лицу Коплана скользнула тень улыбки.

— Наш посол может сказать в Кремле, что виновный уже заплатил за свое преступление, — проговорил он. — Это будет не очень далеко от истины.

Чувствуя одобрение Старика, Коплан вынул из портфеля ксерокопию записки Легреля и положил ее перед шефом, уточнив:

— Это фальшивка. Его ликвидировали сообщники.

Старик быстро прочитал текст, потом невозмутимо взглянул на подчиненного.

— Он работал ночным сторожем на «Каблометалле», — объяснил Коплан. — Другие документы еще более подкрепят слова нашего дипломатического представителя...

Он достал снимок, сделанный в морге перед вскрытием, копии найденных в коттедже листовок и вполголоса добавил:

— Подразумевается, что это обнаружено в доме саботажника.

Старик тяжело опустился в кресло и просмотрел бумаги, не читая их целиком. Чтобы войти в курс дела, ему хватало одной-двух фраз. Лицо оставалось невозмутимым.

— Документы сделают свое дело, — заключил он. — А теперь, Коплан, что произошло на самом деле?

Тот сел и неопределенно развел руками.

— Действовали профессионалы. Но идет ли речь об отдельной операции, направленной исключительно против «Каблометалла», или только о первой акции подрывной организации? Я не знаю... Сейчас невозможно даже узнать, принадлежат ли они к французской группе или к иностранной.

Он рассказал о событиях, произошедших после смерти Легреля, и об обыске в коттедже.

— Неприятности комиссара Жаклена еще не кончились, — сказал он, опустив глаза. — В этой истории есть странная смесь ловкости и неуклюжести, сбивающая меня столку...

Старик, привыкший рассматривать вещи с высоты своего положения, отошел от чисто полицейского аспекта проблемы.

— Сам по себе частичный вывод из строя этой машины не является таким уж серьезным ударом для фирмы, — заметил он. — У «Каблометалла» большие возможности, будет выплачена страховка, заказ Советов, пусть с опозданием, но будет выполнен, кабели будут поставлены. Авторы акции должны были это знать. Я склонен считать, что их маневр имел политическую цель.

Он принялся выколачивать трубку, наблюдая за выражением лица Коплана, но тот сидел с рассеянным видом.

— Вы не согласны?

— Разумеется, согласен, — быстро ответил внезапно очнувшийся Франсис. — На мой взгляд, это чересчур заметно.

— Это входит в расчет... Посмотрите на последствия: охлаждение франко-советских отношений, внутренние споры о целесообразности возобновления переговоров с Востоком... Это еще и деликатный намек кремлевскому вождю. Нет, это ловко...

Старик похлопал по головке своей трубки, вытряхивая остатки пепла. Затем, пожав плечами, сказал:

— В конце концов, преследовать этих людей не наше дело. Вы принесли мне то, чем я могу успокоить МИД и нашего посла в СССР, это главное.

Коплан, не желавший быть большим роялистом, чем король, не стал омрачать радость шефа. Он ждал разрешения уйти. После паузы, во время которой Старик набил трубку, тот продолжил:

— Эти левые экстремисты, руководимые из Пекина, начинают действовать в разных уголках мира... Постарайтесь узнать, не они ли причина неприятностей, переживаемых нами на Мартинике.

Глава 4

Перед мысленным взором Коплана промелькнула идиллическая красочная картинка, изображавшая Антилы. Это было неизлечимо. Очарование этого уголка мира заслоняло все остальное.

— Там что, неспокойно? — удивился он.

— Как сказать, — ответил Старик. — Внешне все спокойно. Но если этот муравейник закипит, может произойти взрыв.

Его хитрое крестьянское лицо помрачнело. Часто его предчувствия опережали результаты глубоких анализов, а опыт научил его принимать во внимание самые незначительные признаки.

Он недовольно посмотрел на Коплана:

— МВД попросило СВДКР помочь в разрешении одной деликатной проблемы. К сожалению, их просьба поступила несколько поздновато... Но в этом деле Франция никак не может потерять лицо, и все зависит от нашей службы.

Коплан мысленно увидел, как в небе над островами собираются черные облака. Он вытащил из пачки сигарету, не отводя глаз от взгляда шефа.

Тот положил правую руку на стопку папок, извлеченных из сейфа.

— Прочтите это, если хотите, но я могу рассказать вам вкратце. С десяток мартиникцев, обвиненных в заговоре против безопасности государств, предстанут перед судом здесь, в метрополии. Говоря между нами, их преступления не слишком серьезны. Но есть еще одно обстоятельство. Один из видных жителей острова, известный своей преданностью Франции, таинственно исчез. Он был похищен. В письмах, адресованных властям в Фор-де-Франс и правительству, содержится угроза казнить заложника, если обвиняемые предстанут перед судом. Дата начала процесса уже установлена, объявлена в газетах...

Коплан поджал губы.

— Отступать невозможно, — согласился он. Старик добавил:

— Правительство не может уступить шантажу, это очевидно; но оно и не может бросить на произвол судьбы этого достойного гражданина.

Наступила тишина.

Коплан внимательно смотрел на тлеющий кончик своей сигареты. Такие задания хуже чумы... Нет ни одного шанса спасти похищенного.

Старик, наблюдавший за ним, заметил:

— Я знаю, вы не верите в чудеса. Я тоже. Однако наша задача — совершить чудо.

Коплан с замкнутым лицом коротко спросил:

— Когда состоялось похищение?

— Шестого ноября.

Значит, прошла уже неделя. Много.

— И полиция не обнаружила никакого следа?

— Ничего конкретного. Вот посмотрите рапорты. Поскольку исчезнувшего знало много людей, и, разыскивая его, безуспешно перевернули все на свете, полиция решила, что его держат не на Мартинике и не на Гваделупе.

Старик чиркнул спичкой, аккуратно поджег табак в трубке. Потом, исчезнув в клубах дыма, проронил:

— Письмо, уведомляющее семью, что с ним хорошо обращаются, отправлено из Джорджтауна, в Британской Гвиане.

— Это ничего не значит, — буркнул Франсис.

— Да... но поскольку улики не кишат... — Откинувшись на спинку кресла, Старик продолжал:

— То, что этот человек исчез в центре города, поражает. Эта история наделала много шума в наших Антильских департаментах. Общественное мнение болезненно воспринимает процесс, который должен начаться через двадцать дней. На Мартинике царит нервозная атмосфера, а экстремисты пытаются извлечь из этого выгоду. Вы представляете себе последствия, если несколько громил нанесут оскорбление метрополии?

Коплан посмотрел на стопку папок.

— Нет, — признался он. — Я не совсем их представляю. О политической ситуации в заморских территориях я знаю не больше, чем простой смертный. Я никогда не работал в этом секторе.

Старик сделал недовольную гримасу и проворчал:

— Мы наделали много ошибок в этих старых владениях, где, несмотря ни на что, сохраняется большая привязанность к Франции. Мы в который раз отстаем от реальностей современного мира. Ничего еще не потеряно, если мы без промедления и по доброй воле примем меры, которые скоро нас заставят принять силой.

Он вытряхнул в пепельницу пепел из трубки, поудобнее уселся в кресле и продолжил:

— С одной стороны, там есть сторонники так называемого департаментализма, то есть полного административного слияния с метрополией. Похищенный Эварист Ларше — представитель этой тенденции. С другой стороны, есть прогрессистские движения, желавшие бы иного статуса: они требуют перестройки местных структур, улучшения экономического снабжения. Наконец, есть автономисты, те, кто хочет отделения от матери-родины, но у них имеется масса оттенков, от примирительно настроенных интеллектуалов до крайних экстремистов, которые находятся под влиянием коммунистической доктрины или обработаны кастровской пропагандой. Он прокашлялся и закончил:

— Похищение Ларше, по всей вероятности, является делом их рук. Использование подобных методов в качестве способа борьбы — тревожный симптом. Это первый акт политического бандитизма в данном регионе. Возможно, он означает поворот...

Коплан, противник отвлеченных идей, вернулся к главному:

— Вы говорили, что Ларше исчез в центре города. Речь идет о Фор-де-Франсе, полагаю?

Старик подтвердил, и Франсис задал следующий вопрос:

— Он жил в столице департамента?

— Нет. У него поместье недалеко от Трините, километрах в двадцати от столицы.

— Проверяли, есть ли у него личные враги среди тех, кого будут судить?

— Да. Их допрашивали по этому вопросу, но, кажется, никто не имел зуба конкретно против Ларше. Даже лучше: через своих адвокатов они осудили это похищение. Они выступают против этого в принципе и боятся, что такого рода факт обернется против них и повредит делу, за которое они борются.

Коплан задумался.

— Решить в одиночку проблему, на которой ломает зубы вся местная полиция, кажется мне немыслимым, — скептически проговорил он. — К тому же времени в обрез...

Но Старик отверг его возражение:

— Если вам понадобится помощь, вы ее получите. К тому же самая неблагодарная часть работы уже сделана: у вас есть рапорты о тщательно проведенном расследовании, которые сузят поле ваших собственных поисков, хотя бы отсекут тупиковые версии. Наконец, я дам вам выход на высокопоставленное официальное лицо на Мартинике; с его помощью вы сможете прояснить второстепенные вопросы или получить новые данные на интересующих вас лиц. Его координаты вы найдете в этой папке.

Эти добрые слова не рассеяли сомнений Коплана, который заявил:

— Вы уже забронировали мне место в самолете? Я бы хотел прежде внимательно изучить документы.

— Можете взять их с собой: это ксерокопии. Ваш самолет вылетает сегодня вечером, в двадцать три часа двадцать минут. В отеле «Беркли» вам заказан номер.

Старик подтолкнул к Коплану кучу картонных папок и добавил сквозь зубы:

— Вы поняли? Мы не можем потерять лицо.

Около пяти часов утра «боинг» компании «Эр Франс» приземлился в Пуэнт-а-Питр, на Гваделупе.

Для Коплана это соответствовало девяти утра из-за разницы во времени. В конце полета он уснул и теперь чувствовал легкий озноб.

Другой самолет унес его на Мартинику. Выполнив обычные формальности, он сел в такси и поехал в отель. По дороге он видел бесконечные поля сахарного тростника, жалкие хижины, украшенные цветами, и темнокожих людей — бедно одетых, веселых и беззаботных.

Шофер, весельчак-мулат, рассказал ему на креольском, которого Коплан порой не понимал, о достопримечательностях — сахарных заводах, винокурнях, новой автостраде.

Наконец такси въехало в Фор-де-Франс, где современные многоэтажные дома соседствовали с красивыми старинными постройками и бедными кварталами, застроенными бараками и сараями, крытыми гофрированным железом. Машина пересекла город и продолжила путь к плато Дидье, прекрасному жилому кварталу, по мере приближения к которому дома становились реже. Наконец она остановилась перед отелем, воздвигнутым возле дороги, на берегу моря. Коплан поспешил занять свой номер и устроиться в нем.

Ослепительная улыбка горничной-креолки, пришедшей открыть жалюзи — у нее были высокие бедра, красивая грудь ясно вырисовывалась под блузкой, — несколько улучшила отвратительное настроение, в котором пребывал Франсис после чтения досье.

Ему все-таки удалось обнаружить пробел в расследовании исчезновения Эвариста Ларше. По крайней мере, он так думал...

Операцию, видимо, тщательно подготовили, поскольку столь блестяще проведенное похищение не может быть импровизацией. А это, кажется, не слишком занимало полицейских: они главным образом старались найти следы похищенного с того момента, когда он вышел из машины на площади Саван, очень оживленной в восемь часов вечера.

Коплан принял душ и четыре часа поспал, прежде чем приступить к делу. Он заказал напрокат машину без шофера и уточнил, что ее следует подогнать к гостинице.

Машину доставили, когда он обедал, и припарковали перед одним из окон, выходящих на море. Это, как он и просил, был «пежо-404».

Через полчаса он выехал в Форт-де Франс и пересек город с тем, чтобы попасть на 4-ю национальную дорогу, ведущую в Трините.

За городом дорога вела вверх, к кварталу Редут, застроенному виллами в колониальном стиле, а затем пошла через район, покрытый густой растительностью, среди которой встречались бамбук, кокосовые пальмы и бананы. Пейзаж продолжал меняться. Через какие-то двадцать километров, отделяющих административный центр острова от атлантического побережья, поверхность стала более ровной, поля уходили к горизонту, постепенно уступая место лесным массивам, потом пошли ананасовые плантации и вдалеке показались горные пики. После городка Громорн Коплан стал внимательнее: иностранцу было непросто попасть в поместье Ларше. Он миновал два перекрестка, свернул налево и поехал по очень скверной дороге, шедшей по краю тростниковой плантации.

Через пятьсот метров он свернул на другую дорогу, несколько минут трясся на ухабах и наконец увидел великолепный старый дом кремового цвета, перед которым были разбиты пышные цветочные клумбы.

На шум мотора из дверей между двумя крытыми террасами вышел слуга-негр с седеющими волосами. На его лице читались одновременно почтение, любопытство и волнение.

Выйдя из машины, Коплан обратился к нему:

— Могу ли я увидеть мадам Ларше? Она меня не ждет, но...

Он замолчал, заметив женщину, вышедшую из дверей дома.

Негр в нерешительности обернулся. Увидя хозяйку, он жестом попросил у нее распоряжений.

Приветливая улыбка, наполненная мягкой грустью, осветила нежные черты лица женщины.

— Добро пожаловать, месье, — обратилась она к Коплану с прирожденным достоинством. — Я — мадам Ларше.

Она принадлежала к чистой белой расе. Коплан приблизился к ней.

— Прошу извинить мое вторжение, — сказал он, остановившись перед лестницей. — Меня зовут Франсис Коплан. Я хотел бы поговорить с вами о... об отсутствии месье Ларше. Я приехал специально ради этого.

Улыбка исчезла с лица собеседницы. Теперь ей можно было дать ее возраст — лет сорок. Лицо, немного увядшее от тропического климата, сохраняло тем не менее красоту; темно-синие глаза отражали ум и доброту. Прямой небольшой нос с тонко очерченными ноздрями, изящный рот придавали ей аристократический вид. Среднего роста, хорошо сложенная, она держалась прямо, но без чопорности.

— Леонар, — попросила она слугу, — принеси нам прохладительное...

Она заколебалась, посмотрела на Коплана:

— Как вам удобнее? На террасе или в доме?

— Где вам угодно, мадам.

— Тогда в малой гостиной.

Потом она указала гостю на дверь дома:

— Проходите... Солнце еще очень жаркое.

Коплан поднялся по ступенькам и последовал за хозяйкой в дом, которым семья Ларше владела более двух веков.

Он господствовал над поместьем, включавшим в себя сотню гектаров плантации, винокурню и домики для работников.

Хозяйка поместья отослала любопытных служанок, которые, под предлогом необходимости получить приказания, пришли и стали бесцеремонно рассматривать незнакомца с атлетической фигурой. Она привела Коплана в комнату со старинной мебелью.

— Известно наконец, что стало с моим мужем? — тревожно спросила мадам Ларше, выговорив слова, которые приличия помешали произнести перед слугами.

— Увы, нет. Мне как раз поручено возобновить поиски с самого начала, — ответил Коплан. — Мое присутствие доказывает вам, какое значение придается этому преступлению... Возможно, вам придется повторить мне все, сказанное полицейским, но я хочу восстановить точные обстоятельства исчезновения вашего супруга.

Тихий стук в дверь объявил о приходе Леонара, принесшего поднос, уставленный стаканами и графинами.

Мадам Ларше поблагодарила его и отпустила.

Когда негр ушел, она сказала, не скрывая своего разочарования:

— Я все больше боюсь, что не увижу мужа живым... Нельзя ли придумать какую-нибудь уловку, чтобы перенести начало процесса на более поздний срок?

— Это исключено, мадам. Отсрочка, каким бы предлогом она ни прикрывалась, была бы расценена жителями острова как отказ от власти, а сторонниками терроризма — как решающая победа. Нападения такого рода не замедлят умножиться.

Опустив голову, хозяйка вздохнула:

— Я понимаю... Но это ожидание для меня пытка. Мои дети засыпают меня вопросами, некоторые работники стали разговаривать нагло, кредиторы стали более требовательны... Когда кончится этот кошмар?

«Самое позднее через одиннадцать дней», — подумал Коплан, но вслух ответил:

— Я, как и сотни других людей, буду стараться найти вашего супруга. Вместе мы добьемся успеха.

Его уверенный голос успокаивающе подействовал на мадам Ларше, которая, смешивая в стакане ром и сахарный сироп, спросила:

— Какой же метод вы собираетесь использовать? Уже все перепробовали...

— Я и буду применять почти все, — ответил Франсис. — Я не рассчитываю на божественные и сверхъестественные силы. Новизна, скорее, заключается в подходе к проблеме. В качестве примера я задам первый вопрос: кто знал, что ваш муж собирается в тот вечер поехать в Фор-де-Франс к восьми часам?

Поскольку его собеседница хранила молчание, он заговорил снова:

— Судя по рапортам полиции, месье Ларше выехал довольно неожиданно, чтобы встретиться с четой американцев, живущей в «Лидо», которая, кстати, первая обеспокоилась его отсутствием. Сколько человек здесь, из окружающих вас, знали, что ваш муж собирался уехать?

Мадам Ларше немного подумала, потом смущенно сказала:

— Мне довольно трудно ответить... Муж согласился на эту встречу по телефону, во второй половине дня, и рассказал мне, потому что из-за этого мы должны были поужинать раньше, чем обычно. Мы никогда не обращаем внимания на слуг... Они приходят, уходят... Леонар и кухарка наверняка знали. Дети тоже слышали. И те, и другие могли рассказать другим слугам.

Коплан жестом остановил ее:

— Я не считаю, что сигнал о начале операции подали отсюда. Времени было очень мало, и маловероятно, что кто-то из прислуги набрался смелости воспользоваться вашим телефоном, чтобы предупредить похитителей, тем более что, как вы сами говорили, люди без конца снуют по дому. Просто я хотел обратить внимание на деталь, упущенную из виду полицией, — похищение требует предварительной подготовки. А теперь скажите, вы уверены, что присланное из Джорджтауна письмо написано рукой вашего мужа?

Ошеломленная женщина, бледнея, посмотрела на него.

— Боже мой... — прошептала она. — Я не рассматривала почерк... Я так переживаю всякий раз, когда перечитываю. Подождите, я его принесу.

Она вышла из комнаты.

Глава 5

— Мне понадобится какая-то записка, написанная им собственноручно, чтобы провести сравнение, — сказал Коплан, когда мадам Ларше вернулась. — Если можно, недавняя.

Она кивнула и ушла, а Коплан вставил в глаз лупу ювелира. Сначала он прочитал послание и обдумал его выражения, поскольку мошеннику легче подделать почерк, чем манеру изъясняться.

Хозяйка дома возвратилась быстро. Она протянула Франсису листок бумаги и произнесла:

— Он прислал мне его, когда был в Париже, шесть месяцев назад...

— Вы не заметили ничего необычного в стиле записки, полученной из Британской Гвианы? — спросил Коплан, рассматривая оба листка.

Сев рядом с ним, мадам Ларше отрицательно покачала головой:

— Нет... Хотя он никогда не начинал письмо со слов «Моя дорогая Иоланда»... Обычно он использовал более нежные, более интимные слова. Но, возможно, в данном случае это нормально, вы так не думаете?

Наклонившись вперед, Коплан промолчал. Почерки явно были «разновесными»: в написании букв были небольшие различия, но вся записка вообще была написана более тяжелой рукой. Почему же похитители отправили эту фальшивку?

Возможно, они сделали это, чтобы сбить со следа полицию, чтобы попытаться убедить ее в бессмысленности розысков, поскольку Ларше находился вне пределов ее досягаемости. Но на ум Коплану пришла и другая версия...

Он отложил лупу и, глядя на хозяйку, успокоил ее:

— Да, письмо написано рукой вашего мужа. Если вы получите от него другие известия, сообщите мне; я остановился в отеле «Беркли».

Чуть-чуть успокоившись, женщина прошептала:

— Обязательно, будьте уверены.

Коплану стало не по себе от ее взволнованного лица.

— Вы после того встречались с Филдзами? — небрежно спросил он, прежде чем отпить холодного пунша.

— Да, они приезжали два раза... Эти американцы очень милые люди, но их мышление все-таки очень сильно отличается от нашего. Они ужасные реалисты... Успокаивая меня, они хотели прозондировать мои намерения и узнать, продам ли я им землю при любом исходе дела. Разве это не ужасно?

Коплан улыбнулся.

— Нет, для них это нормально. У них чувства никогда не заслоняют деловых интересов.

Сменив тон, он спросил:

— Вы мне позволите пять минут поболтать с вашим слугой Леонаром?

— Но... конечно, — согласилась она, несколько ошеломленная. — Мне позвать его?

Гость кивнул головой, она потрясла стоявший на столе колокольчик, чей звон разнесся по всему дому. Коплан встал.

— Я поговорю с ним на улице, как мужчина с мужчиной, — заявил он, направляясь к двери. — После я вернусь сюда.

Оставшись одна, мадам Ларше спрашивала себя, кто же такой ее гость. Высокопоставленный сотрудник Министерства юстиции? Суперсыщик с невероятной проницательностью? Или адвокат парижских обвиняемых, желающий пролить свет на исчезновение плантатора до начала суда?

Коплан перехватил Леонара, когда тот, шагая с фамильярной медлительностью, приближался к гостиной. Они вышли в сад, и Франсис после короткой преамбулы, которой он надеялся завоевать доверие негра, небрежно осведомился:

— Между нами говоря, месье Ларше был добрым хозяином?

Леонар выставил светлые ладони и поднял глаза к небу:

— О, месье! Здесь все его любили...

— Никто из слуг не ушел с работы после его исчезновения?

— Нет, месье.

— В вечер, когда он уехал, он не просил тебя приготовить ему чемодан?

Старый негр рассердился и окинул Коплана подозрительным взглядом.

— Чемодан? — недоверчиво переспросил он.

— Да, какой-нибудь багаж...

Леонар энергично потряс седеющей головой.

— Нет, месье... Он взял только портфель.

— Он и мадам спят в одной спальне?

— Это... да, разумеется, месье. Коплан шепнул ему на ухо:

— Они никогда не ссорились?

Леонар все больше убеждался, что, видно, белого ударили бамбуковой палкой по голове. Его эбеновое лицо выражало это очень ясно.

— Никогда, — уверил он, почти негодуя. — За двадцать лет ни разу. Он никогда не лазил под юбку девчонкам, которые здесь работают... А они тут бесстыдницы.

Коплан по достоинству оценил это неожиданное свидетельство добрых нравов и продолжил расспросы:

— Ты знаешь, в котором часу месье Ларше звонили шестого ноября месье и мадам Филдз?

— Я услышал звонок часа в четыре, месье, но не знал, кто звонит... Хозяин только в половине седьмого сказал, что ему надо ехать в Фор-де-Франс.

Несколько метров они прошли молча. Коплан подвел Леонара к двери.

— Ты можешь поклясться, что на плантации ему никто не желал зла?

Старый слуга ответил осторожно.

— У самого Господа есть враги, — пробормотал он. — А дьявол никогда не появляется при свете дня...

И вдруг неожиданно он очень откровенно продолжил:

— Моя хозяйка очень красивая. Некоторые цветные завидуют беке[13]. Я думаю, что мулат или «беглый кули» пришел к кимбуазеру[14]...

— ...и дал хозяину магический напиток, чтобы он исчез... Вот почему его не могут найти. И он не сможет вернуться, пока однажды ночью человек, сделавший это, не придет познать его жену.

Негр замолчал, но покачивал головой, показывая свою непоколебимую уверенность.

— Да? — удивился Коплан, соблазненный этой смелой теорией. — А ты не знаешь никого, чьи авансы отвергла мадам Ларше?

Леонар вздохнул.

— Нет... но таких, должно быть, много... Коплан дружески хлопнул его по плечу.

— Возвращаемся. Я благодарю тебя. Эти сведения будут мне очень полезны.

Через мгновение он вернулся в гостиную. Задумчивая супруга плантатора ждала его, скрестив руки, сидя в глубоком кресле.

— Что вам мог рассказать добряк Леонар? — спросила она с улыбкой сивиллы.

— Я часто перепроверяю факты, кажущиеся очень достоверными, — ответил Франсис. — То есть: было ли похищение вашего мужа вызвано политическими мотивами? Или похитители поступили так, стремясь скрыть подлинный мотив своих действий?

Мадам Ларше подняла брови.

— А какую выгоду они могли бы извлечь из этого похищения? — удивилась она. — Выкуп?

— Как знать! — отозвался Коплан. — Я не стану дольше надоедать вам сегодня... Мое почтение, мадам.

Она встала, проводила его до выхода, где он попрощался с ней.

Он завел мотор, объехал вокруг клумбы и еще раз махнул рукой, прежде чем свернуть на проселочную дорогу.

Филдзы, упомянутые в полицейском рапорте, были богатой супружеской парой из Америки. Они приехали на Мартинику с намерением построить там фаянсовый завод и принялись искать земельный участок, богатый глиной, расположенный недалеко от порта и наземных путей сообщения, и наконец обнаружили, что часть поместья Ларше отвечает их требованиям.

В основном население острова относится к гражданам США неприязненно, но просвещенные мартиникцы считали желательным появление мелких предприятий для изготовления на месте предметов первой необходимости, пусть даже и с привлечением иностранных капиталов.

Французская администрация, видя в таких предприятиях способ сокращения безработицы, проявляла благожелательность к подобным проектам.

Уверенные, что получат необходимое разрешение, Филдзы обратились к Эваристу Ларше с просьбой продать участок земли, но определение границ этого участка потребовало отдельных переговоров.

Кроме того, возникла проблема снабжения будущего предприятия электрической энергией. Джерри Филдз, желавшей сократить расходы на прокладку кабеля высокого напряжения, естественно, настаивал на участке, наиболее близком к уже существующей линии. Именно этот пункт должен был обсуждаться вечером, когда исчез Ларше.

Американец, устав ждать плантатора, чье опоздание становилось тревожным, позвонил ему в поместье, и мадам Ларше, тоже очень удивленная, ответила ему, что ее муж выехал из дома два часа назад и отправился в отель «Лидо».

После этого мадам Ларше и Филдзы перезванивались несколько раз. В одиннадцать вечера Иоланда Ларше поставила в известность жандармерию.

«Лидо» расположен на боковой дороге, ведущей в Сен-Пьер, немного дальше от центра Фор-де-Франса, чем отель «Беркли».

Почему же тогда Ларше остановился в городе, вместо того, чтобы ехать к месту назначения?

Муниципальная полиция нашла его машину на площади Саван в начале ночи. От разных свидетелей стало известно, что она стояла там с половины девятого вечера.

Коплан, миновав «Беркли», остановил машину в двух шагах от бассейна и ярко освещенного частного пляжа «Лидо».

Он вошел в отель, самый красивый на Мартинике, и спросил у портье, здесь ли Филдзы. Тот узнал и сообщил, что пара сидит в баре.

В это время года в гостинице было мало жильцов, и Франсис легко узнал американцев.

Мужчина, колосс, был почти таким же загорелым, как антильцы. Взгромоздившись на табурет, он дымил сигарой перед коктейлем. Его жена, прислонившись к стойке, дула в соломинку, чтобы развлечься. Это была восхитительная женщина с овальным лицом мексиканского типа: большие черные глаза, волосы цвета воронова крыла, собранные над ухом, падали на плечо. Совершенство ее тела подчеркивало белое вечернее платье, короткое и плотно облегающее, державшееся на единственной бретельке, застегнутой клипсой.

Коплан подошел к бизнесмену:

— Mister Fields? I am sorry... Could we have a little chat?[15]

Тот медленно повернул голову к незваному гостю. Его тяжелая физиономия не отражала ни интереса, ни скуки.

— Have a drink, — предложил он. — Who are you?[16]

Франсис продолжал на английском:

— Моя фамилия Коплан. Я выпью скотч.

Филдз указал сигарой на свою ослепительную спутницу.

— Моя жена, — представил он. — Долли.

Она взмахнула ресницами и бросила на Франсиса завораживающий взгляд.

— Хелло, — произнесла она, приоткрыв губы.

— Хелло, — ответил Коплан хриплым голосом.

Ему пришлось сделать усилие, чтобы перевести взгляд на мужа.

— Прекрасная страна, — сказал Филдз. — Вы француз?

— Да, и инспектор полиции, — любезно добавил Коплан. — Хотите посмотреть на мое удостоверение?

Филдз небрежным жестом показал, что не стоит.

— Опять Ларше? — осведомился он. — Ничего нового?

Долли села на табурет, оставив между собой и мужем свободное сиденье. Коплан подошел поближе к стойке, но остался стоять.

— Ничего нового, — подтвердил он. — Полный штиль.

Бармен-креол поставил перед ним стакан, где было больше льдинок, чем виски, так что Франсис любезно отклонил его предложение долить туда еще и минеральной воды.

Прежде чем выпить, он чокнулся.

Затем, отставив стакан, он вернулся к теме разговора:

— Ваш звонок Ларше во второй половине дня шестого ноября имел целью пригласить его сюда и подтвердить ранее достигнутую договоренность о встрече?

Филдз помрачнел.

— Нет, заранее мы ни о чем не договаривались. Я позвонил просто так, потому что это было мне удобно.

— Он отличный парень, — заметила Долли совершенно нейтральным тоном, закидывая ногу на ногу. — Джерри и я скучали...

— Жутко, — буркнул Филдз. — Дело не двигается, мы теряем время. Вы, полицейские, не слишком шевелитесь!

— Вы не из Техаса? — сладким тоном спросил Франсис.

— Да, из Галвестона, — ответил его собеседник с детской гордостью.

Коплан усмехнулся.

— Каждый агент знает, что ваша полиция лучшая в мире. С нашей не сравнишь. Мы ведь слаборазвитая страна.

Американец не понял, что инспектор над ним издевается. Он кивнул и принялся посасывать свою сигару.

— Должен был кто-нибудь еще присутствовать на этой встрече с Ларше? — продолжал Коплан, вроде бы не придавая этому значения. — Вы должны были говорить об электричестве, если я не ошибаюсь?

— Да. Но только между собой. Шене ждал результата нашей беседы, но не собирался быть на ней.

— Кто такой Шене?

Филдз вздрогнул.

— Вы не знаете Шене?

— Нет.

Обалдевший техасец сказал своей очаровательной половине:

— Он не знает Шене... Наверное, он единственный человек в городе, который не знает, кто такой Шене!

Затем обратился к Коплану:

— У вас странная полиция, этоточно.

— Кто это? — внезапно сухо спросил Франсис.

— Главный монтер электрической компании... Занимается подключением новых потребителей.

Глаза Коплана, смотревшие на стакан, непроизвольно скосились на восхитительные ноги соседки. Но он тут же посмотрел на Филдза.

— Когда вы сказали Шене, что позвали Ларше? Американец подумал.

— В конце дня, — припомнил он. — Думаете, важный след?

Он демонстрировал невыносимое самодовольство жителей южных штатов, разбогатевших на нефти.

Франсис допил остаток виски. Где этот мужлан Филдз отхватил такую потрясающую девушку, как Долли?

Та, изогнувшись на табурете, небрежно спросила:

— Где вы сегодня ужинаете?

— У себя, — отрезал Коплан.

Долли легким щелчком взбила волосы, спустившиеся ей на плечо, и украдкой посмотрела на профиль француза.

— А завтра?

— Думаю, тоже.

Подбородок Джерри еле заметно дрогнул.

— Выпейте еще стаканчик, — посоветовал он. — Что конкретно вы хотите узнать?

— Имя человека, который подготовил ловушку, — просто ответил Франсис. — Почему Ларше остановился на площади Саван, когда ехал к вам?

Его собеседник поднял одну бровь.

— Может быть, просто купить сигареты, — предположил он. — А если его пасли, заставить его сесть в другую машину было не так трудно. Подобные трюки видишь каждый день.

— Именно здесь их еще не видели, — заметил Коплан. — А в том месте, как, кстати, и на остальных улицах, было много народу.

Он положил на стойку тысячефранковую купюру и подтолкнул ее к бармену.

— А если ваше дело о земле не заладится с мадам Ларше, что вы будете делать? — спросил он.

— Построим завод в другом месте, — ответил Филдз. — Я уже начал переговоры с двумя другими владельцами: это заставит всех троих снизить цену.

— Но все равно земля Ларше подходила лучше, — призналась Долли вполголоса. — Вы еще навестите нас, инспектор?

— Не уверен, — ответил Коплан. — Всего доброго... Он приветствовал чету дружеским подмигиванием, забрал данную барменом сдачу и пошел к выходу.

Несколько минут спустя, в «Беркли», он закрылся в телефонной кабине и быстро набрал номер.

— Месье Лакруа? Говорит FX-18... Да, вчера ночью. Я бы хотел получить данные на некоего Шене, старшего монтера ЭДФ[17], проживающего в Фор-де-Франсе. Полиция должна его допросить на предмет того, чем он занимался шестого ноября с полудня до полуночи... Тихо, не пугая его. Пусть также прощупают его политические взгляды... Нет, только не надо во время допроса связывать это с делом Ларше.

Он выслушал ответ собеседника, потом добавил:

— Если он не сделает важных признаний, не надо его арестовывать. Если возможно, доставьте мне протокол допроса с курьером в «Беркли» во второй половине дня завтра... Заранее благодарен!

Глава 6

Читая рапорт, полученный от таинственного высокопоставленного лица, к чьей помощи Старик позволил ему обращаться (и которого звали не Лакруа, этот псевдоним служил паролем при телефонных разговорах), Коплан прежде всего констатировал, что упомянутый Шене имел серьезное алиби на вечер шестого: техник подрабатывал починкой радиоприемников, и он назвал адреса клиентов, к кому ходил между восемью и десятью часами. Затем он отправился в одно бистро в старом городе, где его знали, и вернулся к себе домой на улицу Виктора Гюго.

Шене, поступивший на работу в ЭДФ в тысяча девятьсот пятьдесят шестом, был на хорошем счету. Ему было двадцать девять лет, он сожительствовал с женщиной, один из троих детей которой, возможно, был его.

Его прогрессивные взгляды были хорошо известны, но тем не менее не привели его к активной политической деятельности: он не вступил ни в одну партию.

Но рапорт содержал и информацию, заслуживавшую размышления: в полдень Шене обедал с двумя личностями совсем иного пошиба, на которых имелись карточки в полиции.

Один, Альфонс Пуарье, был осужден за нанесение побоев, ран и оскорблений, а также замечен в распространении листовок в поддержку автономии. Второй, некий Гюстав Сосюр, был коммунистом, активистом. Указывались и их адреса.

«Месье Лакруа», желая максимально помочь посланцу СВДКР, приложил антропометрические фотографии всех троих, сделанные во время допроса.

Коплан запечатлел в памяти эти неподвижные физиономии, какие всегда бывают у преступников на фотографиях, сделанных для карточек идентификации. Эти трое — продукты сложного смешения рас — имели смягченные негроидные черты: приплюснутый нос, губы, более толстые, чем у белых, широкие уши. Подбородок и лоб были нормальными.

Коплан задумчиво стоял у окна.

Должен ли он, чтобы выиграть время, попросить задержать Сосюра и Пуарье и спокойно их вытрясти, или самому понаблюдать за ними в надежде, что один из них приведет его к Ларше?

В конце концов поняв, что он позволил своему воображению слишком разыграться, он решил сначала проверить, является ли этот след стоящим, и начать с Пуарье, чье прошлое и приверженность к автономии делали его подозреваемым номер один.

Франсис переоделся в тряпки, которые купил утром у китайского торговца: вылинявшие полотняные брюки, выцветшую на солнце рубашку и старые сандалии.

Убрав конверт в один из своих чемоданов, он запер его на ключ, взял сигареты и вышел из номера.

Он доехал на машине до центра города, поднялся по проспекту Жана Жореса и остановил «404-ю» на площади перед церковью Святого Антуана. Оттуда он пошел пешком.

Впервые с момента прибытия он смог близко увидеть ужасающие условия жизни населения Мартиники.

Полуголые худые дети возились между довольно новыми, но уже перенаселенными домами. Мужчины и женщины толпились перед лавочками, где продавали посуду, коврики из «бородача»[18], хлопчатобумажные ткани и тому подобные товары. Большинство аборигенов было в лохмотьях.

От близкой реки и канав с грязной водой шло зловоние, которое порывы ветра уносили в боковые улочки, где виднелись дома без крыш — напоминание о последнем циклоне.

Нищета и разруха становились более явными по мере того, как Франсис приближался к окраине города.

Старик говорил о муравейнике. Коплан решил, что это скорее пороховой погреб: этот маленький голодный народ неизбежно последует с оружием в руках за опасными пророками.

Франсис свернул к кварталу, построенному на склоне холма. Ища улицу Карно, он дважды спрашивал дорогу и почти удивился, что ему отвечали так вежливо.

Наконец он дошел до хижины Альфонса Пуарье, открытой всем ветрам, внутри которой он разглядел несколько человек.

— Пуарье здесь? — громко спросил он от двери. Выскочила молодая смеющаяся креолка со сверкающими белизной зубами.

— Да, здесь... Входите, месье.

— Як Альфонсу, — сказал Коплан. — Он дома?

Она объяснила на своем цветистом наречии, с характерными для островитян произношением и словоохотливостью:

— Нет, его нет... Он пошел прогуляться, потому что сегодня вечером он сторожит винный завод. — Она вновь повторила, соблюдая вековые законы гостеприимства: — Проходите же...

— Сожалею, мадемуазель, — с улыбкой отказался Коплан. — Мне надо было переговорить с ним... В котором часу он будет на заводе?

— В семь часов.

— А где он находится?

— В трех километрах отсюда, немного дальше Балаты... Вы поедете по дороге до квартала Тиволи, а потом, в трехстах метрах слева, будет сельскохозяйственная школа и рядом винокурня.

— Он не вернется, прежде чем пойти на работу? — спросил Коплан.

— Нет... Простится с приятелями и прямо туда.

— Спасибо, мадемуазель. И простите меня! Он ушел, опасаясь новых приглашений.

По дороге он посмотрел на часы: половина шестого. Он был на полпути между местом, где оставил машину, и винокуренным заводом. Было бы лучше вернуться в город к машине.

Когда он оказался возле церкви Святого Антуана, закат окрасил здания в розово-оранжевый цвет. Толпа стала еще гуще, и набитые людьми автобусы прокладывали в ней дорогу громкими гудками.

Коплан еще немного пошатался по улочкам Тер-Сенвиля и выпил пунша, чтобы не подходить к машине слишком рано.

Он сел в нее около семи часов, развернул карту. Найдя сельскохозяйственную школу, он выяснил, как до нее доехать.

В тропиках ночь наступает очень быстро. Прозрачная темнота, окрашенная в синий цвет от звездного неба, окутала окрестности, когда Франсис подъехал к школе и увидел винокурню, определив ее по высокой трубе.

Он остановил машину на обочине, в сотне метров от завода. Груда сахарного тростника была беспорядочно навалена под навесом в нескольких метрах от основного здания — старого дома, крытого гофрированным железом.

Кругом не было ни одной живой души, однако в одном из окон горел свет. Франсис подошел к двери этого строения и громко позвал:

— Есть тут кто-нибудь?

Он заглянул внутрь и увидел мулата в шортах и майке. На голове у него была шляпа, совершенно потерявшая форчу. Благодаря фотографии Франсис узнал этого человека. Гот ошеломленно смотрел на него.

— Альфонс Пуарье? — спросил Коплан. — У вас есть несколько минут?

Он властно вошел в помещение, в то время как оцепеневший сторож кивнул головой в знак согласия.

Они находились в зале с земляным полом, где витали тонкие запахи алкоголя и эфира. Возле одной стены на мощных подставках стояли пять дубовых бочек по два метра высотой.

— Я заходил к вам домой, но не застал, — сказал Коплан намеренно небрежным тоном. — Полагаю, мы можем здесь поговорить?

Тень подозрения отразилась на лице мулата. Он зацепился пальцами за пояс грязных шортов и буркнул:

— О чем поговорить? Кто вы?

— Об этом не заботьтесь и откровенно отвечайте мне, если хотите избежать неприятностей, — твердо посоветовал Коплан. — Вы слышали об американцах, которые хотят построить фаянсовый завод?

Озабоченный Альфонс Пуарье оперся плечом на одну из бочек и исподлобья взглянул на пришедшего. Вопрос явно застал его врасплох.

— Да, — признался он. — Мне о них говорили...

— Кто вам говорил?

Пуарье опустил глаза, как бы вспоминая.

— Я освежу вашу память... Это не Шене, служащий ЭДФ?

После паузы Пуарье произнес:

— Возможно... И что с того?

— Я хотел быть уверенным в этом, вот и все. Вы были с Гюставом Сосюром, когда Шене рассказал, что Филдзы хотят построить здесь предприятие?

Пуарье щелчком сбил шляпу назад. Его озабоченность все возрастала, так же как и недовольство. Однако он согласился:

— Да, Гюстав был с нами. Коплан кончал плести свою сеть:

— Шене указал вам место, где американец рассчитывал поставить свой завод?

Мулат кивнул:

— Недалеко от Трините, кажется.

Он отодвинулся от огромной бочки со словами:

— А теперь, сожалею, но мне надо осмотреть кочегарку...

Он собрался уйти, но следующий вопрос заставил его остановиться:

— А Шене говорил, что Филдз должен был в тот вечер встретиться с Ларше?

Лицо мулата стало смертельно бледным, его черты обмякли.

— Я не замешан в эту историю, — запротестовал он бесцветным голосом. — Зачем вы пришли надоедать мне с этой белибердой?

Коплан схватил его за руку.

— Отвечайте, — сурово потребовал он. — Я вас ни в чем пока не обвиняю, я просто прошу уточнений.

Бегающие глаза Пуарье остановились на могучем запястье противника.

— Да, Шене нам сказал, что беке должен обсудить вопрос о продаже своей земли с американцем. Но нам на это было наплевать... О чем только не говоришь, когда закусываешь!

Коплан отпустил его.

— Ну да, это нормально, — согласился он без малейшей иронии. — А что вы делали потом в тот вечер?

Пуарье надул щеки, присвистнул.

— Да я не помню... Как всегда... С семи часов я должен был быть здесь на работе.

— Вы в этом уверены? Я проверю!

— Давайте. Я ни в чем не виноват, — прошептал мулат.

Коплан не слишком поверил его внешней искренности, однако сказал:

— Ладно, пока мне достаточно. Всего доброго.

Он повернулся, пошел к двери, но вдруг услышал за спиной слабый металлический звук. Он отскочил в сторону, одновременно оборачиваясь.

Пуарье сжимал нож, который схватил с железного стола. Захваченный врасплох резким движением белого, он расставил ноги, готовясь к обороне.

Коплан, раскинув руки, пристально смотрел на противника. Тот словно внезапно свихнулся: его белые глаза вылезли из орбит, изо рта текла слюна. Оружие, которое он держал как саблю, имело широкое лезвие и напоминало мачете для рубки тростника.

Нагнувшись вперед, Пуарье приблизился. Коплан отступил вбок, чтобы не оказаться зажатым в угол зала. Его дыхание ускорилось, напряженные нервы могли реагировать в сотую долю секунды.

Мулат сделал рывок, и нож вонзился... в пустоту. Коплан залепил резкий хук в ребра нападающему. У Пуарье перехватило дыхание, он покачнулся, поднял свое страшное оружие и, целясь в шею белому, ударил снова.

Его руку зажали тиски. Сверхъестественная сила оторвала его от земли, подняла, встряхнула, и он полетел по воздуху вниз головой и тяжело шлепнулся на земляной пол, выругавшись от ярости.

Его вывернутая кисть выпустила оружие.

Коплан оттолкнул нож ногой, потом бросился на лежащего, прижал его коленом и придавил руки к земле.

— Подонок... — прошипел он. — Да плевал я на твои внезапные нападения!

Он сжал запястья мулата и ударил его же руками по лбу шесть раз подряд.

Пуарье начал было вырываться, но его попытка была короткой, желудок сжался под тяжестью. Обливаясь потом, он остановился.

— Хватит шутить! — предупредил Франсис хриплым голосом. — Или ты все выложишь, или я засуну тебя в печь живьем. Что вы сделали с Ларше?

Парализованный, задыхающийся мулат сморщился:

— Нет... Клянусь Святой Девой, всеми святыми рая... Я ничего не знаю о месье Ларше.

— Ну, не изображай из себя дурака, — буркнул Коплан. — Зачем же ты пытался меня убить?

Пуарье мотал головой.

— Не потому, — простонал он, чувствуя, что у него сломаны ребра.

— Тогда почему, черт возьми?

— Потому что... в тот вечер я... меня здесь не было. А вы могли это узнать. Но месье Ларше — нет.

В этот раз очевидная откровенность пленника озадачила Коплана, хотя ответ не объяснял нападение.

— Где ты был? — спросил Франсис. — Ты так боялся, что я это узнаю?

Пуарье увидел всю глубину пропасти, куда его толкнула импульсивность. Он закрыл рот, попытался придумать отговорку. Коплан не дал ему времени. Он освободил одну руку и несколько раз ударил его наотмашь по лицу.

— Говори! — приказал он. — Если у тебя есть алиби, даже компрометирующее, скажи. Я занимаюсь только похищением беке, на остальное мне плевать. Но если ты соврешь, береги свою шкуру!

Мулат, как только его физиономия перестала трястись под оплеухами, выговорил:

— Я ходил на собрание...

— Конечно, на тайное? Пуарье подтвердил, опустив веки.

— Куда? И берегись...

— Возле собора, в подвале горшечной лавки на улице Антуана Сиже.

— Гюстав Сосюр там тоже был?

— Нет.

— А Шене?

— И его не было.

Коплан рывком поднялся, отступил на шаг и на секунду задумался.

— Слушай, мне нужны сведения, которые помогут прояснить дело о похищении. Ты случайно ничего не слышал?

Пуарье приподнялся, оперся ладонью на землю. Другой рукой он вытер потный лоб.

— Я ничего не знаю, — вздохнул он. — Из тех, с кем я знаком, тоже никто не знает. Мы говорили об этом, раз газеты писали, но...

Он пожал плечами, показывая свою неосведомленность. Коплан сунул кулаки в карманы.

— Кто ходит на эти собрания на улице Сиже? Кандидаты в революционеры?

В глазах Пуарье блеснул яростный огонек.

— Честные коммунисты, — высказался он. — Все остальные прогнили, продались Франции!

— Коммунисты могут собираться открыто. У них есть помещение, газета. Почему в подвале?

Пуарье замолчал, его лицо превратилось в холодную маску.

— Где я могу найти Гюстава в девять? — спросил Франсис, бросив взгляд на часы.

Мулат оживился:

— Гюстав? Сейчас его нет в Фор-де-Франсе...

— А? Где же он ошивается?

— Сейчас в Джорджтауне, в Британской Гвиане. Руки Коплана уперлись в бока.

— Когда он уехал?

— Ну... Дней восемь назад.

— Ты знаешь, где он там живет?

— Разумеется. Он пишет письма... Его адрес: Сассекс-стрит, дом тридцать два.

— Долго он там пробудет?

Пуарье в знак сомнения выпятил губу.

— Это... Коплан сжал зубы.

— Возвращайся в свою кочегарку, — посоветовал он. — А на будущее постарайся владеть собой. До свидания.

Он направился к двери.

Не вставая, Пуарье метнулся к ножу, схватил его за острие и твердой рукой метнул в спину Коплана, как раз в тот момент, когда тот подошел к порогу.

Глава 7

Когда Франсис повернулся спиной к еще сидящему Пуарье, он подумал, что мулат выболтал тайну, из-за которой едва не совершил преступление, и что поэтому надо опасаться последнего предательства с его стороны.

Почти бесшумный бросок Пуарье заставил сработать инстинкт самосохранения у белого, которого он хотел убить, и полет ножа был не таким быстрым, как движение мишени. Лезвие с глухим звуком вонзилось в деревянную дверь.

Коплан кинулся на мулата, издавшего приглушенный крик. Охваченный паникой, Пуарье попытался ускользнуть, удрать, как крыса, но получил безжалостный удар в плечо. От толчка он развернулся, и прямой удар угодил ему в лицо.

Это пушечное ядро отшвырнуло его на одну из бочек. Его голова, словно гонг, ударила о дубовое дерево. Мулат рухнул как подкошенный.

Коплан машинально помассировал ушибленные пальцы, опустив глаза на тело своей жертвы. Этот чертов кретин Пуарье не ушел от наказания...

Но вдруг Франсиса охватило беспокойство: он опустился на колено, чтобы лучше рассмотреть смертельно бледное лицо и закатившиеся глаза Пуарье.

Из его груди вырвался злобный и раздраженный вздох, когда он увидел, что тот агонизирует. Из затылка и ноздрей у него текла кровь.

Коплан встал и почесал в затылке.

Если он сам отвезет умирающего в больницу, последуют бесконечные сложности. У него же были другие проблемы, кроме необходимости отвечать за законную самозащиту...

Он оставил все на своих местах: умирающего и нож. Прежде чем сесть в свою машину, он бросил взгляд на дорогу, потом развернулся и поехал в Форт-де-Франс.

Часы на приборной доске показывали четверть десятого.

Мозг Коплана был возбужден, и он с трудом заставил себя выделить главное из того, что он узнал во время встречи. Полицейская карточка Пуарье говорила, что это человек импульсивный, склонный к насилию, афиширующий свои убеждения. Такие люди редко бывают лжецами. Если он пытался вторично убить Франсиса, то только потому, что сказал правду, потому что раскрыл факты, о которых должен был молчать во что бы то ни стало.

Но, следовательно, надо признать и то, что он абсолютно ничего не знал о похищении.

Въехав в город, Коплан проехал не по центру, а вдоль реки, потом на дорогу Шелыпе и поехал к отелю «Беркли».

Как и накануне, он заперся в телефонной кабине и позвонил Лакруа.

— У меня неприятности, — спокойно сообщил он. — Один тип дважды пытался зарезать меня. Он в очень плохом состоянии. Вы не могли бы послать «скорую» забрать его?

По просьбе собеседника он дал необходимые сведения и добавил:

— Речь идет об Альфонсе Пуарье, одном из типов, упомянутых Шене во время допроса... Нет, я не узнал ничего конкретного о Ларше, но все же считаю, что вышел на след. Теперь еще одно: двое инспекторов должны находиться сегодня в одиннадцать вечера у портала собора. Я назовусь им Жираром. Мы втроем осмотрим один дом на улице Антуана Сиже...

Он выслушал еще две-три фразы Лакруа, затем, занервничав, крикнул:

— Я знаю, что это против правил! Ну и что? Ждать, пока разойдутся слухи о смерти Пуарье, и потерять преимущество внезапности? Мне некогда возиться... Время проходит.

Лакруа дал согласие, хотя без энтузиазма.

— Там, должно быть, подрывной центр, гнездо заговорщиков, — продолжал Коплан, чтобы приглушить угрызения совести. — Может быть, мы найдем связь с группой, удерживающей Ларше. По крайней мере, я на это надеюсь.

Он получил заверение в том, что в случае с Пуарье будет принята версия о несчастном случае, как для его семьи, так и для работодателя.

После телефонного разговора Коплан поднялся к себе в номер. Ему не хотелось переодеваться, и он велел принести ужин к нему.

В десять вечера он вышел из отеля, засунув в правый карман брюк «браунинг» калибра шесть тридцать пять.

Двадцать минут спустя он остановил машину на площади Саван, где мирно прохаживались гуляющие. Веселые компании молодежи встречались, перекликались; парни и девушки обменивались легкомысленными фразами, полными веселого добродушия. Здесь все забыли о своей бедности.

Между дворцом императрицы и зданием почтамта Коплан свернул на улицу, ведущую к собору. Он хотел пройти улицу Антуана Сиже из конца в конец. Она оказалась длиннее, чем он предполагал, и протянулась на четыреста или пятьсот метров, но один мулат сказал ему, что гончарная лавка находится «возле собора». Франсис прошел эту часть улицы, разглядывая магазинчики.

Не заметив лавки, где продавались бы предметы из обожженной глины, он почувствовал сомнение, а затем раздражение. Неужели Пуарье назвал фальшивый адрес?

Коплан повернул обратно. Когда он подошел почти к самой церкви, то заметил, что одна из витрин закрыта и увидеть, что там продается, невозможно. К двери была прикреплена записка. Франсис подошел, чтобы ее прочесть.

ЗАКРЫТО ДО 1 ДЕКАБРЯ

Света радом не было. На лотке располагались сувениры, духи, настоящие черепаховые гребни.

Коплан подождал немного. Когда один прохожий собирался войти в дом, Коплан быстро подошел к нему.

— Простите... Тот магазин закрыт, а что в нем продают?

— Вы хотите сказать, в лавке Сиприана? Ну... кувшины, кружки, подносы. Если вы ищете именно это, сходите лучше на улицу Виктора Гюго, потому что Сиприана нет. Он уехал...

— Да? А когда?

— Дня три-четыре назад... Вы хотели с ним встретиться?

— Ну да. А куда он поехал? Мужчина развел руками.

— Не знаю, — весело признался он.

— Ну и ладно, — сказал Коплан. — Извините...

Он закурил сигарету. Успокоившись, спустился к бульвару Альфасса, идущему вдоль залива Фор-де-Франса, и продолжил разговор с самим собой, любуясь панорамой порта и серебряной водой Карибского моря.

В одиннадцать часов он подошел к двум мужчинам, разговаривавшим недалеко от портала собора.

— Меня зовут Жирар... Полагаю, вы ждете меня? Инспектора были уроженцами метрополии, обоим меньше тридцати. Они представились:

— Лефор.

— Виньо.

Они смотрели на Коплана с некоторым смущением, не зная, как себя вести с незнакомцем.

— Не бойтесь, дело нетрудное, — сказал Франсис. — Вам даже не придется никого арестовывать, к сожалению. Дом пуст.

На лицах молодых полицейских появилось разочарование.

— Плохо, — проговорил тот, которого звали Лефор. — Мы-то думали...

— У вас есть чем взломать дверь?

Виньо, расстроенный, как и коллега, кивнул.

— Пошли, — сказал Коплан. — Мы проникнем в этот дом и обыщем его. Там устраивают встречи малопочтенные типы.

Они подошли к магазину. Виньо внимательно оглядел дверь, выбирая способ ее открыть. Он остановился на обычной отмычке.

— Вы из спецслужбы? — решился спросить заинтригованный Лефор.

— Что-то в этом роде, — отозвался Коплан.

Видя, что Виньо открыл замок, он бросил сигарету и раздавил ее подошвой.

Дверь открылась. В лавке было темно. Лефор достал фонарик и осветил помещение.

— После вас, — пригласил он.

— Заприте дверь, — посоветовал Коплан Виньо. Они вошли и начали предварительный осмотр.

— У вас никогда не было проблем с типом, что здесь живет? — поинтересовался Коплан, когда они разошлись по первому этажу.

— Нет, — ответил Лефор, — насколько я знаю. Но я здесь только восемь месяцев...

Они не нашли ничего особенного ни внизу, ни в комнатах наверху, где жил владелец.

— После посмотрим подробнее, — сказал Франсис. — Заглянем в подвал: там все происходит.

Виньо ответил:

— Лестница в коридоре, слева.

Все трое гуськом спустились и оказались в подвале, служившем складом и сообщавшемся с другим помещением. Стены были сложены из толстых плит известняка, почерневших от времени.

— Надо же! — произнес Коплан. — Эта хижина стоит не на нормальном фундаменте... Этот выглядит очень старым.

Лефор подтвердил:

— Да, точно. Но это не должно вас удивлять. Мы в двух шагах от собора...

Пробираясь к другому помещению между ящиками, из которых высовывалась солома, Коплан спросил:

— Раньше его окружали значительные здания?

— Нет... Сначала он находился почти у самой воды. Первая каменная церковь была построена около тысяча семисотого года. Ее разрушили землетрясения, и в середине прошлого века построили другую. Ее уничтожил пожар... Современный собор, построенный в тысяча восемьсот девяносто пятом году, не занимает старый фундамент целиком.

Второе помещение подвала было больше первого. В нем стояла старая мебель. Коплан и его спутники осмотрели его. Если здесь и проходили собрания, то люди, участвовавшие в них, не оставили никаких следов: ни окурков на земле, ни стаканов или бутылок. Ничего.

— Ваша наводка была серьезной? — осторожно спросил Виньо.

— Руку даю на отсечение, — сказал Франсис.

Он направился к шкафу-развалюхе, прислоненному к дальней стене, и сдвинул его в правый угол. Оба инспектора вскрикнули, потому что в стене было отверстие.

Вниз спиралью уходили ступеньки.

Лефор наклонился над проходом и заворчал:

— Интересная лазейка... И потолок низкий, предупреждаю вас! Следуйте за гидом, дамы и господа.

Коплан и Виньо последовали за ним; им пришлось признать, что он не преувеличил. Согнувшись вдвое, они осторожно ставили ноги на источенные, шатающиеся камни, пропитанные влагой.

Они смогли распрямиться, когда спустились в подземелье и оказались в зале, где мощные колонны поддерживали сводчатый потолок. Зал имел более двадцати метров в длину.

— Под церковью... Полный улет! — заметил Лефор. Он говорил это не о почтенном погребе, а о том, что в нем находилось: карабины, автоматы и ящики с боеприпасами.

Коплан приблизился к этому подпольному арсеналу, взял несколько образцов. Одни были советского производства, другие чешского, третьи китайского.

Полицейские тоже посмотрели.

— Черт побери... — пробормотал остолбеневший Виньо. — Тут есть чем вооружить сотню человек!

В этом и было объяснение безумного поведения Альфонса Пуарье. Коплан произнес:

— Склад — это ничего. Куда важнее обнаружить тех, кто его сделал. За дело, ребята.

Они внимательно осмотрели весь подземный зал. На столе в глубине лежали детали разобранного автомата.

— Это школа, учебный центр, — сделал вывод Лефор. — Тип, который владеет магазином наверху, сядет на много лет.

— Если вернется, — заметил Франсис. — То есть, если вы его возьмете...

Продолжая поиски, они заметили старинный сундук, стоящий в яме. Коплан вытащил его, взявшись за боковые ручки.

Крышку удерживали два висячих замка. Виньо извлек из внутреннего кармана «козью ножку». Это был инструмент сантиметров в двадцать длиной, толщиной в палец, из хромо-кадмиевого сплава. Имея невероятную прочность, он выдерживал большие нагрузки.

Инспектор сбил замки и открыл сундук. Все трое одновременно наклонились над ним. Лефор восхищенно присвистнул.

Коплан запустил руку внутрь и вытащил пригоршню золотых монет. Он подставил ладонь под свет, чтобы рассмотреть, что это за деньги. Это были монеты в десять долларов США.

Лефор, взявший одну, глухо выругался.

— Не горячитесь, это мало что значит, — сказал Франсис. — Золото — международная валюта, и, поскольку она наделена большой способностью подкупать, ею пользуются во всем мире.

Он вспомнил мешочек, который вдова Легреля протянула комиссару Жаклену. Те же монеты...

Но в сундуке хранились также брошюры. Виньо взял один экземпляр, пролистал. Они были на французском.

Коплан бросил доллары в сундук.

Виньо прочитал вслух, кого-то передразнивая:

— "Независимость это первый этап. Когда мы вырвем с корнем колониализм и разобьем цепи метрополии, мы получим бескорыстную интернациональную помощь от наших друзей из Советского Союза..."

Оставив напыщенный тон, он буркнул:

— По-моему, обещанная помощь уже поступает. Хорошенькое начало!

Он бросил брошюру обратно. Коплан опустил крышку сундука.

— Устройте мышеловку, — предложил он. — За этим, несомненно, кроются происки иностранной державы: я сомневаюсь, чтобы местное движение располагало средствами, достаточными для покупки такого количества оружия...

Лефор согласился:

— Средства у левых партий тощие, если не сказать дистрофичные. Мы знаем, как велики у них членские взносы...

— Поднимаемся, — решил Коплан. — Возможно, у товарища Сиприана есть интересные бумаги.

Чуть позднее они принялись за методичный обыск комнат дома, простукивая стены и паркет, пытаясь обнаружить двойное дно в мебели и внимательно изучая находившиеся на полках бумаги.

Они сделали два открытия: владельца магазина звали Сиприан Рикар, и это был аккуратный человек, который, уезжая, не оставил ни одного компрометирующего его письма.

— Мы с ним посчитаемся, — уверенно сказал Виньо. — Меньше чем через час будет выдан ордер на его арест.

Коплан был разочарован. Этот обыск, успешный для его коллег из полиции, не дал ему никакой дополнительной информации.

— Ну, мальчики, оставляю вам свободу действий, — заключил он. — Доводите дело до конца...

— Как? Вы нас бросаете? — удивился Лефор. — Вы нам даже не сказали, как вышли на это логово мятежников...

— Проверяя одно алиби, — ответил Франсис. — До встречи, господа.

Он ушел, думая, что от трупа Альфонса Пуарье помощи они не получат.

Утром следующего дня Коплан уведомил портье отеля «Беркли», что покидает Мартинику на несколько дней, но оставляет за собой номер.

Час спустя он сел в аэропорту Ламантен на самолет, вылетающий в Джорджтаун.

Глава 8

В столице Британской Гвианы живет двадцать тысяч человек, город сильно вытянут в длину, а дома в нем деревянные и стоят на сваях.

Население состоит наполовину из азиатов индийского и китайского происхождения, наполовину из мулатов и белых (последние в явном меньшинстве).

Несмотря на такой расовый состав населения, близость к экватору и теплый влажный климат, приезжему из Европы Джорджтаун постоянно напоминает Англию.

Единственной заботой Коплана было как можно скорее найти Гюстава Сосюра, еще одного друга Шене, единственного из трех, чье времяпровождение вечером шестого ноября оставалось невыясненным.

Как только жара стала терпимой, Коплан отправился на Сассекс-стрит. Это был проспект в южной части города, расположенный перпендикулярно реке.

Под номером тридцать два значилась деревянная вилла, покрашенная в светло-серый цвет, с террасой, шедшей вокруг всего дома на уровне первого этажа.

Не из этого ли дома отправилось письмо, которое получила мадам Ларше?

Коплан поднялся на четыре ступеньки и нажал кнопку звонка, расположенную справа от входной двери.

Ему открыл китаец. Он поднял на посетителя загадочное лицо, не разжимая губ.

— Мистер Сосюр сейчас дома? — спросил Коплан по-английски.

Азиат не ответил, но поклонился и отступил. Франсис вошел в холл, где царила приятная прохлада.

Китаец жестом пригласил его сесть, затем вышел в другую дверь.

Из холла на второй этаж вела лестница с перилами из красного дерева, как в коттеджах Сассекса. На стене висели неизбежные гравюры с охотничьими сценами, столь дорогие сынам Альбиона.

Через несколько мгновений из комнаты в глубине дома вышел загорелый европеец, одетый в рубашку с короткими рукавами и открытым воротом. Он подошел к Коплану, посмотрел на него и представился самым обычным образом:

— Davies... How do you do?

— Коплан. Рад познакомиться, мистер Дэвис. Мистер Сосюр живет у вас, не так ли? Я бы хотел поговорить с ним. Я привез записку от его друга Пуарье с Мартиники.

Дэвис — он был ниже среднего роста и очень широк в плечах — изобразил озабоченность. Он ответил после некоторого размышления, тщательно подбирая слова:

— Мистер Сосюр действительно живет здесь, но вернется он только вечером. Может быть, вы оставите записку мне?

— Дело вот в чем... Меня просили отдать ему в собственные руки.

— Отлично. Где он может вас найти?

— Пусть звонит мне в «Палм Корт» после восьми часов... Или пусть приходит ко мне з эту гостиницу, если у него будет время.

Дэвис медленно кивнул головой.

— Можете на меня положиться, я ему передам, — пообещал он.

Коплан попрощался и ушел. Англичанин, оставив дверь открытой, проследил за ним взглядом, потом тихо закрыл ее.

Во время короткой встречи с хозяином виллы Франсис чувствовал, что собеседник изучает его. И готов был биться об заклад, что Сосюр был дома.

Он обошел весь квартал и вернулся на Сассекс-стрит, чтобы с расстояния понаблюдать за домом тридцать два.

Прибегая к классическим приемам, которые позволяют наблюдателю оставаться незамеченным, передвигаясь по достаточно ограниченному пространству, он фланировал по округе.

Равнодушно глядя по сторонам, он наконец заметил, что в поле его зрения слишком часто попадает один и тот же субъект.

Это был оборванный мулат в соломенной шляпе колоколом с обтрепанными полями и в дырявых штанах, подвязанных на талии веревкой.

Спрашивая себя, кто из них двоих первым заметил другого, Коплан спокойно вышел на проспект, параллельный Сассекс-стрит, и вернулся в центр города. Он остановился только перед витриной с информацией для туристов и краем глаза взглянул назад, на улицу, по которой только что прошел.

Мулат был недалеко. Прислонившись к стволу дерева, он смотрел на проезжающие мимо машины.

Франсис, внутренне посмеялся. Хозяин Гюстава Сосюра относился к делу очень серьезно...

Он вернулся в гостиницу и поднялся в номер, ожидая дальнейших событий, готовый и сам вызвать их.

Франсис заканчивал ужинать, когда один из служащих отеля пошел между столами с маленьким гонгом и чёрной дощечкой, производя мелодичный звук через равные интервалы. На дощечке мелом было написано: «Коплан».

Франсис поднялся и пошел к телефонистке в отделе регистрации.

— Мне звонят. Какая кабина?

— Номер четыре, сэр.

Он вошел в кабину, снял трубку.

— Коплан у аппарата. Слушаю.

— Это Гюстав Сосюр... Кажется, Пуарье поручил вам передать мне записку?

— Да. Он не решился отправить ее по почте и, поскольку я собирался в Джорджтаун, попросил меня встретиться с вами.

Установилась тишина. Наконец Сосюр спросил:

— Вы живете в Фор-де-Франсе?

— Нет, я журналист. Приехал сделать репортаж. Новая пауза.

— Хорошо, будьте в десять часов на углу Мейн-стрит и Мидл-стрит, возле Дома правительства. Это недалеко от вашей гостиницы.

— Договорились. До скорого! — приветливо бросил Коплан.

Он вышел на встречу гораздо раньше, чтобы посмотреть, висит ли на хвосте тот тип, что ходил за ним днем.

Мейн-стрит оказалась широкой улицей, покрытой щебенкой, где две полосы для движения автомашин были разделены центральной аллеей для пешеходов. Эта пешеходная часть была украшена великолепными цветочными клумбами и обсажена деревьями, пышная листва которых создавала приятную прохладу. На таком оживленном бульваре почти невозможно заметить, если кто-то за кем-то наблюдает. Люди сидели на скамейках, другие прогуливались, читали газеты, фланировали по внешним тротуарам. Почти все были в лохмотьях...

Коплан свернул на улицу несколько поуже, но все-таки довольно широкую. Через двести метров он резко повернулся и пошел назад. Он напрасно вглядывался в фигуры гвианцев, находившихся на этой улице. Ему не удалось обнаружить, следят ли за ним.

В назначенный час он остановился на углу большого общественного здания, где помещались правительственные службы.

К нему подошел нищенски одетый мулат. Коплан узнал его по фотографии, приложенной к протоколу допроса Шене: это действительно был Гюстав Сосюр.

— Месье Коплан? — озабоченно спросил он.

— Да, это я.

— Как Альфонсу пришла мысль попросить вас об этой услуге? — поинтересовался Сосюр. — Когда вы с ним познакомились?

— Вы что-то нервничаете, — добродушно отозвался Франсис. — При моей профессии приходится встречаться со многими людьми из всех слоев общества. Я исследую проблемы карибских стран для одной левой газеты. Так что расспрашиваю рабочих.

Сосюр задумчиво смотрел в землю.

— Не стоит оставаться, — решил он. — Пойдемте на Мидл-стрит.

Они пошли, потом мулат спросил:

— Записка у вас?

Коплан кивнул и сунул руку во внутренний карман. Он протянул собеседнику конверт и стал изучать его лицо.

Тот распечатал конверт.

Текст Франсис написал сам: «Полицейские спрашивали меня, где я был вечером шестого ноября. Они занимаются делом беке. Ищут тебя».

Сосюр был сражен. Он подумал, что Пуарье специально изменил почерк.

— Плохие новости? — предположил Франсис.

— Да, очень плохие, — рассеянно признал Сосюр.

— Вы уверены, что не оставили своих отпечатков на письме, отправленном мадам Ларше?

Фраза была произнесена настолько банальным тоном, что мулат не заметил скрывавшейся в ней ловушки и непроизвольно ответил:

— Очевидно... Это элементарно.

Его запястье оказалось в горячих тисках.

— Где Ларше? — спросил Коплан, раздельно произнося слова.

Сосюр с безумными глазами хотел освободить руку, но не сумел пошевелиться. Его толстые губы искривила гримаса ненависти.

— Отпустите меня, — угрожающе пролаял он.

— Отвечай! — приказал Франсис, сжимая руку так, что едва не сломал ему кости. — Я даю тебе единственный шанс: или ты расколешься, или я позову полицию.

Задыхаясь, мулат продолжал вырываться.

— Это не я, — сморщился он. — Я заменил Пуарье на заводе. Я не знал, что они...

Вдруг он замолчал, покачнулся, как будто получив удар кулаком под лопатку, и повалился.

Удивленный Коплан отпустил его и, быстро оглядевшись, прижался к земле.

Предмет, выброшенный из проезжавшей на большой скорости машины, описал дугу и с металлическим звуком ударился о тротуар возле Франсиса. Тот напрягся, ожидая взрыва гранаты. Прошли две бесконечные секунды.

Удивленные прохожие остановились на некотором расстоянии от двух лежащих мужчин. Коплан бросил взгляд из-под рук. Он увидел пистолет с глушителем на стволе, валявшийся в двух шагах от его лица.

У него хватило сообразительности не трогать оружие. Он обернулся к Сосюру: пуля пронзила ему грудную клетку, и он истекал кровью.

Тонкая ниточка провода, выползая из его левого рукава, соединялась с микрофоном, лежавшим во внутреннем кармане пиджака.

Коплан вскочил на ноги и побежал, крича: «Полиция!»

Он добрался до ближайшего перекрестка прежде, чем свидетели опомнились от изумления, ринулся на боковую улочку и, уже без криков, бросился к отъезжающему автобусу. Не сумев его догнать, он замедлил бег и уже нормальным шагом продолжил путь, не оглядываясь.

Не видя ни такси, ни заведения, куда можно заскочить, он решил еще раз свернуть на другую улицу. Возле тротуара, недалеко от него, остановилась машина.

— Садитесь! — крикнули ему. — Не бойтесь, я друг!

Сначала Коплан отшатнулся, но, сказав себе, что сидящий в этой машине никак не может быть убийцей Сосюра, сделал два шага к открытой дверце.

— Садитесь, — настойчиво повторил водитель. — Я один.

Франсис влез в машину и буквально упал на сиденье. Шофер тут же отъехал.

— Вам повезло, — проговорил он. — Они плохо прицелились.

— Нет, — ответил Коплан. — Они хотели убить не меня.

Его собеседник был человеком смешанных кровей, с темной кожей. Он окинул Франсиса изумленным взглядом.

— Вы так думаете?

— Уверен. Промахнувшись, они могли выстрелить второй раз, а они подбросили пистолет, чтобы представить меня убийцей своего сообщника.

Автомобиль набирал скорость, обгоняя другие машины.

— Это вы меня пасли, когда я возвращался с Сассекс-стрит? — спросил Коплан, оглядев крепкую фигуру парня.

— Да, — признался тот. — Меня интересует все, приходящие в дом тридцать два. Вы попытались дойти до начала цепочки торговцев оружием?

Дыхание Коплана успокоилось. Он достал сигарету и засунул ее в угол рта.

— Ваша помощь небескорыстна? — усмехнулся он. — Кто вас просил меня разговорить?

Мулат не обиделся.

— Я пытался вытащить вас из затруднительного положения, потому что друзья Сосюра собирались вас убить, — уточнил он. — С этого момента вы стали мне симпатичны. Теперь, если вы мне не доверяете, мы остановимся на этом. Где мне вас высадить?

Коплан мысленно признался себе, что положение не блестяще. Резко обрывая контакт с этим незнакомцем, он ничего не выигрывал.

— С меня выпивка, — пообещал он. — Место выбираете сами.

— Зовите меня Тимолеон. Если вам все равно, я вас отвезу в одно место, где мы сможем спокойно побеседовать.

— Согласен.

Машина свернула на улицу, разделенную посередине каналом.

— Честно говоря, я в таком же затруднении, как и вы, — произнес Тимолеон. — Этот тип был важной фигурой. В один из ближайших дней я бы его взял.

Удивленный правильностью речи, Коплан спросил:

— Вы учились в Париже?

— Да... а еще в Лондоне, в...

Он осекся и сменил тему разговора.

— Почти приехали. Предупреждаю, мы будем не одни. Вы не возражаете?

— Нисколько.

Автомобиль въехал на территорию частного владения и проехал еще метров пятьдесят, прежде чем остановиться перед белой виллой, окруженной пышными клумбами.

Они поднялись по каменной лестнице. Тимолеон сказал:

— Если полиция обнаружит ваш след, вы всегда сможете показать, что провели вечер здесь. Мы подтвердим ваше алиби.

— Очень любезно, — отозвался Франсис, чувствуя все возрастающее любопытство.

Мулат вставил в замок плоский ключ, открыл, посторонился. На первый взгляд интерьер странно напоминал обстановку в доме на Сассекс-стрит. Но Тимолеон провел своего гостя в гостиную, освещенную лампой.

Два кресла-качалки стояли по сторонам низкого столика под прикрепленным кпотолку вентилятором, широкие деревянные лопасти которого с шумом вращались.

Одно кресло было занято европейцем лет пятидесяти, с седеющими волосами, одетым в домашний халат из темно-синего шелка. Этот человек, что-то читавший, взглянул на вошедших без удивления.

— Я привел к вам месье Коплана, мистер Джонс, — сказал Тимолеон. — Всего четверть часа назад он избежал серьезных неприятностей.

Услышав свое имя, Франсис невольно нахмурился.

— Добро пожаловать, — произнес белый, откладывая книгу. — Что произошло?

Его подчиненный объяснил:

— Гюстав был ликвидирован во время встречи с месье на Мидл-стрит.

Незнакомец округлил глаза, потом его лицо вновь стало непроницаемой маской.

— Садитесь, прошу вас. Что хотите выпить: ром, скотч, бразильскую кашазу?

— Скотч, побольше, — ответил Коплан.

Хозяин дома направился к бару за стаканами и бутылками. Тимолеон сел в свободное кресло и, скрестив руки на животе, стал тихо раскачиваться.

Усевшись на диван, Франсис стал ждать, пока один из двоих раскроет свои карты. «Мистер Джонс» протянул ему виски с содовой. Другой рукой он подвинул ящик с сигарами.

— Я предпочитаю свои сигареты, — отклонил предложение Коплан, показывая пачку.

Хозяин знаком выразил понимание. Он вынул из ящичка «гавану», вернулся в кресло и заявил:

— Вы француз, прибыли сегодня утром с Мартиники, прямиком отправились на Сассекс-стрит, и сегодня вечером убивают Сосюра, потому что он разговаривает с вами. Вывод: вы агент, прибывший выяснить тайну поставок оружия к Сиприану Рикару. Правильно?

— Допустим, — сдержанно сказал Франсис. Удовлетворившись этим ответом, Джонс продолжил:

— Я руководитель советской разведки, ответственный за антильский сектор.

Коплан бросил на него такой снисходительный взгляд, как если бы тот назвался Наполеоном.

— Я знаю, вы не верите, — продолжил Джонс небрежным тоном. — При нашей профессии анонимность — строжайшее правило. И тем не менее я нарушаю его. Я не могу поступить иначе. Если я снимаю маску, то только затем, чтобы вы мне поверили и чтобы предложить вам сотрудничество.

Взгляд Коплана перебежал на Тимолеона, который продолжал с довольным видом качаться в кресле.

Мулат улыбнулся ему.

Наступило молчание.

— Оружие поставляем не мы, — твердо уверил русский агент. — Но все организовано так, чтобы приписать его происхождение нам.

— И, разумеется, вы постараетесь меня убедить, что вы тут ни при чем, — иронически заметил Коплан. — Это неглупо...

Его собеседник терпеливо покачал головой, как будто он предусмотрел это возражение.

— Надеюсь, мы вместе найдем виновников этой преступной махинации, — сказал он, оживляясь. — Но я готов раньше дать вам доказательство, что Советский Союз не поддерживает сепаратистское движение, зарождающееся на ваших Антилах.

— Превосходно. Полагаю, вы не стоите и за похищением Ларше? — сыронизировал Коплан, верный своей тактике раздражать противника, чтобы заставить его сказать лишнее.

Тимолеон вставил свою реплику:

— Поставки оружия и похищение Ларше — дело рук одной и той же банды, вы увидите. Сосюр объединял эти дела.

Это полностью подтверждало предположения Франсиса.

— Ладно, — заключил он. — Выкладывайте ваши карты.

Человек в шелковом халате направил на гостя сигару.

— Два условия, — предупредил он. — Первое: никаких неприятностей для Тимолеона, когда он вернется в Фор-де-Франс; вы теперь знаете, что он один из моих информаторов.

— Согласен.

— Второе: когда выяснится правда, вы опубликуете ее в ваших газетах. Она должна быть распространена по всей Европе и в Карибском бассейне.

Коплан нахмурил брови.

— Вы подозреваете американцев?

Лицо европейца покраснело. В серых глазах блеснули молнии.

— После Кубы они не прекращают подрывных действий в европейских владениях на Антилах, — ответил он. — Их цель ясна: они хотят спровоцировать запрещение коммунистических партий властями этих территорий. Они не гнушаются ловить рыбу в мутной воде, и это надо показать публично.

Коплан задумался.

— Какова бы ни была реальность, о ней станет известно, — уверил он. — Мы никого не будем щадить, даже союзника, можете быть уверены. Но на чем основывается ваше убеждение?

Мулат произнес:

— Они готовят выступления, субсидируя людей наших партий долларами... Золотыми долларами.

— Ваш аргумент ничего не стоит, — отрезал Коплан. — Китайские коммунисты действуют так же.

Глава 9

Эта энергичная реплика привела Джонса и Тимолеона в некоторое замешательство. Затем Джонс, опомнившись, резко сказал:

— Как бы там ни было, я никогда не встречал в этом секторе китайца. А ЦРУ, напротив, плетет свои заговоры отовсюду. Здесь, в Британской Гвиане, в стране, которая пользуется полной автономией, в стране, управляемой правительством, глава которого принадлежит к крайней левой партии, американцы сумели устроить две военные базы. Они всеми способами стараются превратить Карибское море в контролируемое ими озеро.

Коплан не собирался продолжать эту ученую дискуссию.

— По какой цепочке вы дошли до Джорджтауна? — спросил он, соединив кончики пальцев.

Джонс сделал глоток, чтобы скрыть свое недовольство.

— Тимолеон состоит в мартиникской коммунистической партии и информирует нас о настроении и планах ее руководителей, — сказал он. — Однажды он намекнул на арсенал, создающийся в Фор-де-Франсе под нашей эгидой. Он жаловался, что его не предупредили. Но я ничего об этом не слышал. В Москве просто обомлели, когда я в свою очередь спросил, почему меня не поставили в известность.

Внимательно слушавший Коплан машинально взял сигарету.

— Я получил задание выяснить эту историю, — продолжал Джонс. — Для начала Тимолеон заманил в ловушку хозяина дома, где спрятано оружие.

— Сиприана Рикара? Вы взяли его?

— Он здесь, — сказал советский агент. — Вы сможете с ним поговорить, если захотите. Заставив его исчезнуть, я пресекал поставки, это было моей первой целью. Затем мы допросили Рикара. Он утверждал, что ничего не знает: он предоставил свой погреб и подземелье, потому что его друг Сосюр этого почти потребовал во имя дела. Но он твердо верил, что оружие прислано из Москвы для освобождения Мартиники.

— И с этого момента Тимолеон стал следить за Сосюром, — закончил Коплан. — С какого числа точно?

Мулат уточнил:

— С десятого ноября... Не очень давно.

— Какие контакты у него были здесь?

— Вот какие, — ответил Джонс с язвительным удовлетворением. — Он общался только с англичанами и американцами... Но пока что мы не смогли установить, кто из них участвует в этой махинации. Мы на мертвой точке. Может быть, у вас есть другие сведения?

Коплан молниеносно анализировал элементы дела, пытаясь определить их взаимное положение и то, как он может это использовать.

Затем он откровенно сказал о своей проблеме:

— Для меня главное найти Ларше, живого или мертвого. Я наткнулся на этот склад на улице Антуана Сиже, допрашивая одного субъекта, которого вы, Тимолеон, конечно, знаете: Альфонс Пуарье.

Тот кивнул головой.

— Ну да! Скандалист, не очень умен, часто появляется вместе с Гюставом. Вот видите, мы и пересеклись.

— Сосюр отправил отсюда письмо, в котором Ларше успокаивает свою семью, — продолжал Коплан. — Кстати, письмо — фальшивка. По-моему, плантатор был убит на Мартинике. Шантаж французских властей с целью отсрочить начало процесса в Париже не достигнет цели, если я смогу доказать, что Ларше убили задолго до первого заседания.

Джонс остановил на Франсисе проницательный взгляд.

— Наши интересы связаны. Я полагаю, вы больше в этом не сомневаетесь. Объединим наши усилия.

— Охотно. Но как?

Джонс вновь раскурил потухшую сигару. Он выдохнул дым в потолок и сказал, глядя, как лопасти вентилятора разгоняют облако.

— Мы, русские, проводим в данный момент политику разрядки в отношении Запада, и я вынужден избегать столкновения с американскими службами, действующими на Антилах. У вас свободные руки, но мало технических возможностей в Британской Гвиане. Я предоставлю в ваше распоряжение моих людей, мои средства, мои связи. А вы...

— А я...

— Вы наносите удар.

Коплан долго мял подбородок. Теперь он лучше понимал заботу, предметом которой стал.

Расчет советского резидента заключался в том, чтобы сорвать провокацию и не попасть в ловушку, поставленную противником. Для Франсиса помощь, предложенная Джонсом, была серьезным подспорьем. К тому же русский предлагал ее безвозмездно.

— Я согласен, но с одним условием: я сам буду решать, что необходимо предпринимать.

— И один будете нести ответственность. Это я и имел в виду, — поспешил добавить Джонс. — Какова ваша программа?

— Я еще не переварил нападение, — признался Франсис. — Кое-что проясняется. У Сосюра был радиопередатчик, который транслировал нашу беседу. Следует ли из этого, что сообщники заранее приговорили его к смерти?

Тимолеон и его шеф помрачнели. Коплан объяснил:

— Они хотели услышать мои вопросы, потому что Сосюр не мог им повторить их, понимаете?

— Да, — сказал Джонс. — Это логично. И какой же вывод вы делаете из этого факта?

— Вот какой: человек, назвавшийся Дэвисом, прекрасно знал, кто я такой. Решение ликвидировать мартиникца исходит оттуда.

Тимолеон перестал качаться в кресле.

— Дэвис? — удивился он. — Вы, должно быть, ошибаетесь. Он не имеет отношения к этой махинации. У него маленькая типография, и он живет очень спокойно. В Англии он был осужден за мошенничество: подделка подписей на банковских чеках. Его дом нечто вроде семейного пансиона. Он никогда не выезжает из Гвианы. Коплан усмехнулся:

— Ну-ну! Я готов биться об заклад, что сейчас он смотался! Заскочим к нему!

Тимолеон вел старый «бентли», на котором привез Коплана в дом мистера Джонса. Тот остался у себя, но дал новому союзнику двух боевиков.

Они сидели на заднем сиденье молчаливые, опасные. Это были карибские негры, из «маронов», ведущих в Гвиане жестокую борьбу против англичан. Однако они отзывались на имена, заимствованные у захватчиков, — Том и Питер.

Машина остановилась перед домом двадцать восемь по Сассекс-стрит, когда большие городские улицы почти опустели. Негры получили приказ раздельно проследить за виллой тридцать два и замечать стоящие машины с водителями.

Они вернулись через четверть часа и уверили самым категорическим образом, что на вид временное жилье Сосюра не охраняется полицией.

Тимолеон знал, что может положиться на необыкновенно острые чувства гвианцев. Коплан же, со своей стороны, был убежден, что эти предосторожности вообще излишни.

Пока Питер и Том размещались вблизи дома так, чтобы заметить любого подозрительного, приближающегося к нему, Франсис и мулат поднялись по ступенькам.

На их настойчивый звонок никто не ответил. Они прошли вдоль террасы до задней стороны дома и остановились перед окном.

Вырезать алмазом стекло, открыть задвижку, подтянуться и забраться в дом было делом нескольких секунд.

С дубинкой в одной руке и лампой в другой, они осмотрели комнаты первого этажа, затем второго.

— Что я вам говорил, товарищ Тимолеон? — прошептал Коплан, торжествующий и одновременно разочарованный, обводя лучом фонарика беспорядок, царивший в одной из спален. — Дэвис смотался.

— Подонок, — пробурчал мулат. — Наверняка не оставил ни одной бумаги!

— Очевидно, это следовало предположить, но если я не найду здесь то, что ищу, мы съездим в его типографию.

— Что вы хотите найти?

— Листовки, брошюры или работы, которые он печатал... Показывайте мне все в этом духе, что найдете.

Они принялись лихорадочно обыскивать дом.

У Тимолеона была счастливая рука: в шкафу он заметил сверток в темной бумаге. Разорвав обертку, он увидел брошюрки разного формата. Он поспешил отдать их Коплану, занятому в соседней комнате.

Франсис осмотрел их одну за другой, вытащил четыре штуки.

Несомненно, некоторые из них были идентичны тем, которые он видел в романском склепе под домом Сиприана Рикара, а другие точно воспроизводили, как шрифтом, так и текстом, памфлеты, брошенные в домике возле Меца, снятом Жаком Легрелем!

Тимолеон, заметивший восторг на лице француза, спросил его:

— Вы это искали?

— Это превосходит все надежды, — подтвердил Коплан. — Прогнозы мистера Джонса относительно виновности американцев могут быть опровергнуты.

— Да? — ошеломленно спросил мулат. — А кто же тогда?

— Пока не знаю... Во всяком случае, это организация мирового масштаба, интересующаяся не только Антилами.

Он сложил брошюры-улики, сунул их во внутренний карман и потом, глядя на мулата, спросил:

— Среди приходивших сюда или среди тех, с кем Гюстав Сосюр встречался в городе, вы не заметили белого мужчину, но сильно загорелого, лет тридцати, высокого роста, благородной внешности, довольно приятного вида?

Подумав немного, Тимолеон сказал:

— Да... Я видел похожего типа. Но «пас» его не я. Карточку опознания заполнял другой сотрудник мистера Джонса.

— Когда этот человек приходил первый раз?

— Подождите... Сегодня девятнадцатое. Это, должно быть, было двенадцатого, через день после приезда Гюстава.

— О'кей, — сказал Коплан. — На сегодня все. Уходим.

Чуть позднее, в «бентли», который вез его в гостиницу, Франсис сказал Тимолеону:

— Устройте мне завтра встречу с Джонсом. Я буду в гостинице и не уйду из нее, пока не дождусь вашего звонка.

* * *
Все свидетельствовало, что Дэвис — мошенник, подделавший почерки Легреля и Ларше.

Аферист, уже знакомый с тюрьмой и к тому же знавший, что его жилец Сосюр будет убит, он испугался, что полиция сунет нос в его дела, когда узнает, что мартиникец жил у него.

Коплан не сомневался, что владелец бандитской типографии покинул Гвиану, но исполнители, возможно, по-прежнему прятались в Джорджтауне...

Когда он вновь увидел Джонса, тот начал с того, что сунул ему под нос кипу газет с огромными заголовками.

Это были английские, голландские, французские и американские ежедневные газеты, издаваемые в различных антильских владениях.

— Смотрите! — он метал гром и молнии. — Капиталистическая пресса вовсю использует обнаружение арсенала в Фор-де-Франсе... И естественно, на скамью подсудимых посажен Советский Союз! А это дерьмо из Вашингтона тихонько посмеивается: их действия принесли желаемый результат. Ваша полиция, — упрекнул он Коплана, — не могла, конечно, промолчать об обыске у Сиприана Рикара? Очень остроумно! Все равно что оповещать звуками трубы, что вы забрасываете большую сеть.

Коплан признал, что эта громкая огласка была грубой ошибкой. Он понимал это тем более ясно, что, как ему показалось, инспектора Виньо и Лефор хотели вести дело без шума. Но слухи быстро распространяются по Фор-де-Франсу...

— Да, это прокол, — согласился он. — Я осуждаю данную публикацию так же, как и вы. Тем больше у нас причин ускорить дело.

Джонс, насупившись, пробурчал:

— Какого черта, я вам не мешаю! Что интересного вы обнаружили при обыске у Дэвиса? Тимолеон ничего не понял... Пропагандистская литература валяется, считай, везде!

— Кстати, это фальшивка, — поправил Франсис. — Эти пропагандистские брошюры издает Дэвис, а не какой-нибудь партийный комитет. Эти документы — часть постановки, цель которой скомпрометировать Россию... или Китай.

Резидент выпятил подбородок.

— У разведслужб длинные руки, — заметил Коплан. — Распространите его описание, как сделал я, и пошлите двух или трех ваших людей найти его след в аэропорту или морском порту. Мы получим очко, если узнаем, в каком направлении он отправился.

— Хо! — воскликнул Джонс. — Понимаю... Значит, Дэвис был важной персоной. Подумать только, я мог его захватить... Я займусь этим, будьте спокойны.

Вспомнив наконец об основной причине их встречи, он сказал:

— Вы запрашивали у Тимолеона данные на человека лет тридцати... Я нашел интересующую вас карточку.

Он подошел к письменному столу и взял из верхнего ящика картонный прямоугольник.

— Вот сведения, которые я о нем собрал, — добавил он, протягивая карточку. — Зовут Эдвард Трейси, британский подданный.

Коплан просмотрел карточку, к которой была приколота фотография: она изображала англичанина в компании Поста ва Сосюра на одной из улиц Джорджтауна.

— Готов спорить на крупную сумму, что этот тип приезжал во Францию, — воскликнул Коплан, пораженный сходством с описанием, данным продавщицей универмага в Меце. — Мы засекли его под фамилией Сансини. Он замешан в убийстве.

Джонс потер руки, коротко хохотнул.

— Мы продвигаемся. По-вашему, это еще один член террористической банды?

— Я даже подозреваю, что он привез во Францию несколько таких брошюрок, напечатанных у Дэвиса, — согласился Коплан.

Он прочел строчки, написанные на обороте карточки:

Работает в американской компании «Алуко», разрабатывающей месторождение бокситов... Офис находится по адресу: Уотер-стрит, 564. Домашний адрес: Брод-стрит, 218. Холост. Часто путешествует.

Вернув документы Джонсу, Франсис сказал:

— Будем молить небо, чтобы сегодня вечером он не оказался в путешествии. Я хотел бы сказать ему пару слов.

Жара была удушливой, воздух перенасыщен влагой. Время от времени вспышка молнии освещала небо и город.

Приближение грозы не действовало на нервы только Коплану, уютно расположившемуся в своем номере в гостинице. Он уже выпил две порции виски с содовой, выкурил пять сигарет и двадцать раз посмотрел в окно.

Агенты Джонса метались по Джорджтауну, пытаясь найти Эдварда Трейси — один возле офиса горнодобывающей компании, второй в местах, посещаемых зажиточными белыми, третий у дома англичанина.

Процесс мартиникских обвиняемых должен был открыться двадцать пятого. Значит, оставалось только пять дней...

Франсис отправил Лакруа шифрованную телеграмму с просьбой установить, проживал ли британский подданный по фамилии Трейси в одном из отелей на Мартинике перед шестым ноября и когда он уехал.

Вторая телеграмма, адресованная Старику, запрашивала аналогичные сведения из района Меца относительно девятого ноября. Франсис считал, что Эдвард Трейси был, возможно, человеком, использовавшим имя Сансини при покупке складного стула.

В наши дни на самолете быстро перемещаются из одного уголка планеты в другой. Если англичанин был профессионалом, он вполне мог «работать» в Фор-де-Франсе, потом в Меце.

Телефонный звонок прервал размышления Коплана.

— Да, — рявкнул он.

— Я заеду за вами через несколько минут, — сказал Ти-молеон. — Будьте перед зданием туристического агентства.

— Хорошо.

Он положил трубку и набросил легкую куртку. Спускаясь в лифте, он вполголоса напевал.

«Бентли» остановился недалеко от него. Он сел в машину. Том и Питер, сидевшие сзади, подмигнули ему.

— Где его засекли? — спросил Франсис.

— В баре гольф-клуба, — сообщил Тимолеон. — Вторая машина уже на месте. Я могу с ней связаться.

— Давайте.

Мулат наклонился, чтобы нажать на кнопку, потом взял лежавший на сиденье микрофон. Он сказал по-английски:

— Второй, второй... Вас вызывает номер один. Ответ поступил немедленно.

— Номер два слышит хорошо. Прием.

— Наш тип все еще там?

— Нет... Вышел из клуба с двумя приятелями примерно пять минут назад. Мы едем за ним по Нью Саут-роуд, на восток.

— Возможно, он возвращается к себе. Мы сворачиваем к его дому. Если он изменит маршрут, предупредите нас.

— О'кей.

Тимолеон повернул к Коплану повеселевшее лицо и сказал:

— Он сгорел.

Глава 10

«Бентли» с выключенными фарами стоял на некотором удалении на улице, перпендикулярной той, по которой должен был проехать Трейси, чтобы попасть домой.

Вторая группа не подавала сигналов, люди, сидевшие в машине номер один, ожидали возвращения англичанина. Машины были редки. Периодически молния бесшумно рассекала мрак и обрушивала поток белого света на перекресток.

— Номер один, слышите меня? — донеслось из динамика.

— Слушаю.

— Мы приближаемся к его дому. Ваша очередь.

— Мы в тридцати метрах от него; остановитесь поблизости, попробуем взять его тихо...

В то мгновение, когда Тимолеон заканчивал свою фразу, по Брод-стрит проехала машина. Она замедляла ход. «Бентли» без спешки поехал за ней. Обрадованный мулат сказал Коплану:

— Это машина убийц Сосюра... Темно-синий «рамблер» шестьдесят первого года. Я ее сразу узнал.

— Браво, — прошептал Франсис. — Остановитесь перед ней, как только она затормозит.

Он достал пистолет, сделал знак двум неграм приготовиться к рывку.

«Рамблер» свернул на гравиевую дорожку, которая, описывая небольшую дугу, вела к входу в дом.

Три его дверцы открылись, и пассажиры, совершенно расслабленные, вышли перед самой дверью.

Тимолеон остановился чуть дальше, на улице. Коплан и гвианцы выскочили из «бентли», размахивая пистолетами.

Пока они бежали к Трейси и его гостям, вспыхнула молния. Те подскочили, пораженные видом несущихся к ним фигур.

— Руки вверх! — громко приказал на бегу Коплан.

С внезапностью, выдающей хорошие рефлексы и долгие тренировки, окликнутые выхватили оружие. Благодаря вспышке молнии Коплан узнал Трейси и выстрелил в одного из его спутников.

Несколько выстрелов прозвучали почти одновременно. Тип, в которого целился Коплан, покачнулся, раненный в бедро. Прежде чем упасть, он успел нажать на спусковой крючок, однако пуля прошла в тридцати сантиметрах от Коплана.

Питер, раненный в живот, покатился по земле, выронив пистолет. Том выстрелил в того, кто ранил его друга, и на месте убил его, попав прямо в лоб.

Трейси с безумными глазами какую-то долю секунды выбирал мишень. Он прицелился в Коплана, когда тот был всего в метре от него, и получил удар рукояткой пистолета в лоб прежде, чем успел спустить курок. Его правая рука была перехвачена, сжата и вывернута. Он согнулся пополам, получил удар по затылку и повалился вперед. Коплан поднял его ударом колена в челюсть и ударил ребром ладони по шее. Англичанин рухнул ничком без чувств.

Тимолеон, прибежавший слишком поздно, чтобы присоединиться к стычке, проявил завидное хладнокровие. Он поднял Питера, держа под затылок и под колени, и уложил в «рамблер», дверцы которого оставались открытыми.

Коплан взвалил Трейси себе на спину и побежал с ним к «бентли», в то время как Том подобрал вторую жертву и засунул ее в машину к Питеру.

Тип, раненный Франсисом, не потерял сознания. Он корчился на гравиевой дорожке и стонал от боли. Тимолеон заткнул ему рот ударом ноги в лицо. Это положило конец его судорогам и позволило без труда погрузить его в машину Трейси.

— Езжайте на Маккензи! — крикнул Франсис мулату. — Я поеду за вами на этой! Том, следите за англичанином.

Тимолеон бросился к «бентли», кивнув на ходу в знак согласия. Было совершенно необходимо поскорее смотаться отсюда, хотя большинство людей спрятались по домам в ожидании грозы.

Обе машины пулей рванулись с места.

Они выехали на юг и помчались вдоль реки.

Тимолеон установил радиосвязь с другой группой, чтобы сообщить, что задание выполнено и можно сворачиваться. Эфир был так засорен посторонними шумами, что ответ был почти неразличим.

Жуткий удар грома сотряс воздух, и огромные капли дождя упали на лобовое стекло.

Тимолеон не понимал, почему Коплан приказал ему ехать в этот пустынный район, покрытый густой растительностью и ограниченный за аэропортом Эткинсона сплошными болотами.

Через несколько километров за взлетной площадкой Коплан обогнал «бентли» и подсек его.

Под проливным дождем он подбежал к машине и сел в нее.

— Очнулся? — спросил он Тома, указывая подбородком на пленника, скрючившегося между двумя сиденьями.

— Шевелится, — просто ответил негр.

— Ладно. Идите вместо меня в ту машину. Если раненый застонет, оглушите его.

— О'кей, начальник.

Состояние Питера тревожило его, и он был рад присоединиться к другу.

— Зачем мы сюда приехали? — спросил Тимолеон. — Вы могли бы допросить англичанина у Джонса...

— А дальше? Выдать его правосудию — речи быть не может. Держать взаперти до глубокой старости — тем более. И что?

Он перегнулся через спинку сиденья, поднял Трейси с пола и швырнул его на заднее сиденье. Пленный, завалившись на бок, пошевелился. Из его носа текла кровь.

Коплан взялся за него сурово:

— Скажите, вы, шестерка Дэвиса, вы никогда не слышали о Ларше?

Дождь, стучавший по крыше машины, напоминал непрерывную барабанную дробь. Тимолеон повернулся, чтобы посмотреть на англичанина.

Тот вытер рот платком и бросил враждебный взгляд на обоих противников.

— Есть масса способов подохнуть, когда отлично себя чувствуешь, — сообщил ему Франсис. — Будете молчать, я выберу для вас самую гадкую из возможных смертей. Где Ларше?

Трейси как будто оценивал его, прикидывая степень его проницательности, обдумывал, насколько можно верить в его угрозы. Видимо, выводы его были крайне пессимистичными.

— Я не участвовал в этом похищении, — пробормотал он. — Я не знаю, куда они запрятали его...

— Хорошо, вы на правильном пути, — поздравил его Коплан с грозным сарказмом. — Еще один ответ вроде этого, и беседа пойдет совсем по-другому. А теперь выкладывайте.

— Двое парней, что были сейчас со мной, осведомлены лучше. Я всего лишь пригнал машину Ларше в Фор-де-Франс.

Коплан почувствовал укол под ложечкой. Тимолеон опять повернулся, держа одну руку на руле.

— Где произошло похищение? — спросил Франсис.

— На перекрестке дороги из Трините в Фор-де-Франс, в двух километрах за Сен-Жозефом, и дороги, которая идет к кварталу Буа-дю-Парк.

— Куда потом поехали ваши сообщники с плантатором?

— Некоторое время они ехали за мной, потом свернули. Я потерял их из виду.

— А после вы оставили машину на площади Саван?

— Да.

Ничего удивительного, что никто не видел Ларше в столице... Его там и не было.

Коплан очень недоверчиво и насмешливо спросил:

— А остальное вам не известно? Позднее вы с ними об этом не разговаривали?

— Нет, — уверил его англичанин. — У нас работа строго разделена. Каждый занимается своим делом. Невозможно рассказать то, чего не знаешь. Это придумано специально.

— Неважно. Один из ваших друзей мертв, но второй может нам рассказать кое-что. Глава вторая: Постав Сосюр. Почему вы его убили?

Трейси, у которого сильно болела голова, массировал лоб, закрыв глаза.

— Он был слишком глуп, — презрительно ответил он. — Раскололся бы от первой же пощечины.

— Однако вы отпустили его на встречу!

— Чтобы прощупать вас. Мы хотели узнать ваши цели. Когда услышали, что речь идет о Ларше...

— В первую очередь, — отрезал Франсис. — Но есть кое-что еще — оружие. Кто его поставляет?

— Это не мое дело. Спросите у Дэвиса.

— Да... Потому что вы уверены, что он вне пределов досягаемости, не так ли?

Англичанин цинично парировал:

— А почему тогда меня не эвакуировали из Джорджтауна? Потому что при наихудшем развитии событий я не могу выдать ничего важного. В курсе были Сосюр и Дэвис.

— Для вас это плохо, потому что вы заплатите за всех. Естественно, вы не имеете ни малейшего представления о месте, куда направился Дэвис?

— Никакого.

— Прекрасно. Помните универмаг в Меце, где вы покупали садовую мебель?

Здесь хладнокровие изменило англичанину. Его насупленный вид был так же красноречив, как и его молчание. Коплан продолжал:

— Кто приказал устроить аварию с этой машиной на «Каблометалле» и убить ночного сторожа?

— Проклин...

На губах Коплана появилась и тут же исчезла насмешливая улыбка.

— Вы могли бы назвать первую попавшуюся фамилию из телефонной книги, это одно и то же, — сказал он. — Я хочу знать структуру вашей организации. Кто дергает за ниточки? Каковы ваши цели?

Раненый продолжал стискивать зубы, что наконец вывело из себя Тимолеона. Лицо мулата исказилось в жестокой гримасе.

— Позвольте мне его попытать, — пробурчал он, обращаясь к Коплану. — Этот подонок воображает, что он...

— Терпение. Молчанием он готовит себе мрачный праздник. — Затем он сказал Трейси: — То ваша банда причиняет ущерб Советскому Союзу, задерживая изготовление необходимого ему оборудования, то вы поддерживаете коммунистическое движение и приписываете СССР поставки ему оружия. И каждый раз расплачивается Франция. Скажите, кто дирижирует этими операциями: у вас нет другой возможности спасти свою шкуру.

Англичанин перестал прикладывать платок к ноздрям. В его холодном взгляде блеснул огонек фанатизма.

— Ни на шантаже, ни на сантиментах вы меня не возьмете, — с вызовом бросил он. — Моя судьба решена, я не строю никаких иллюзий.

Он здраво оценил ситуацию, и Коплан не стал его обманывать.

— Есть большая разница между пулей в голову и укусом птицееда[19], — небрежно бросил он. — Они в этих краях так и кишат.

Трейси побледнел, но рта не раскрыл.

Собеседники дали ему время осознать, что скрывалось за такой перспективой.

Несколько секунд англичанин не шевелился. Коплан сказал мулату:

— Не спускайте с него глаз. Может быть, он изменит свое мнение, а я пока допрошу его приятеля.

Тимолеон сел поудобнее, держа пистолет в руке, чтобы предупредить возможную отчаянную попытку пленного. Коплан вылез под дождь и побежал к «рамблеру».

На заднем сиденье лежали три неподвижных тела. Том, сидя за рулем, смотрел через мокрое лобовое стекло.

— Раненый без сознания? — поинтересовался Франсис, закрыв дверцу.

Негр, находившийся в каком-то отупении, покачал головой.

— Надо привести его в чувство, — пробурчал Коплан, поворачиваясь на сиденье, чтобы взглянуть на друга Трейси.

— Привести в чувство? — повторил Том, словно проснувшись.

У Коплана застыла кровь. Молния осветила салон машины, с ослепительной четкостью показывая человека на заднем сиденье. Его горло было перерезано от одного уха до другого, глаза оставались открытыми.

— Черт побери! — закричал Коплан. — Вы его убили? Том, несомненно, счел зрелище вполне красноречивым.

— Я должен был отомстить за Питера, — детским голосом сказал он.

Коплан едва удержался, чтобы не задушить его.

— Этот тип должен был сообщить нам важные сведения! — закричал он. — Вы не имели права ликвидировать его без приказа!

Негр втянул голову в плечи, так и не понимая важности своего поступка.

Не в характере Коплана было терзаться из-за непоправимого. Он вышел из машины, подошел к другой ее дверце и обыскал карманы англичанина.

Когда их содержимое перекочевало в его карманы, он позвал Тома:

— Пошли со мной... Вы сможете похвалиться отлично сделанной работой!

Оба вернулись к «бентли» и укрылись в нем.

— Ваш приятель раскололся быстрее вас, — бросил Франсис Эдварду Трейси. — Он признался, что Ларше был ликвидирован.

Тот сначала задохнулся от изумления, потом впал в ярость:

— Болван, — выругался он. — По-дурацки выбросил наш последний козырь!

Так с помощью хитрости-Коплан наконец получил подтверждение, которое долго искал: плантатор мертв, дальнейшее расследование можно было вести жестко, противник больше не имел заложника.

— Это все, что вы имели мне сказать? — язвительно спросил Франсис.

— Да, — твердо произнес Трейси.

— Хорошо. Идите к вашему «рамблеру»...

Том, сидевший рядом с англичанином, толкнул его, заставляя выйти. Трейси ступил на землю и вдруг бросился под проливной дождь.

Тимолеон, открыв дверцу, хотел выстрелить в беглеца, но Том, рванувшийся в погоню, помешал ему. Коплан тоже поспешил за убегающим.

Было плохо видно, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы различить растворяющуюся в темноте тень. Без ума от ярости, он побежал за ней.

В двадцати метрах дальше он с трудом различил дерущиеся фигуры. Он яростно накинулся на Трейси в тот момент, когда тот свалил негра на землю приемом ближнего боя.

Двумя короткими боковыми ударами он сломил наступательный порыв европейца. Трейси обмяк. Том, опьянев от ярости, всю дорогу отвешивал ему пинки в зад.

Коплан оглушил свою жертву перед дверцей «рамлера», потом засунул его внутрь, к трем трупам.

— Скажите Тимолеону, чтобы он ехал за мной, и оставайтесь с ним, — приказал он негру.

Промокший с головы до ног, он сел за руль и тронулся с места.

Он ехал до тех пор, пока дорога, идущая вдоль реки, не оказалась всего в нескольких метрах от берега. Он направил машину в воду и выпрыгнул в последнюю секунду.

«Рамблер» продолжал катиться и свалился в мутную реку.

Прежде чем коснуться поверхности воды, он перевернулся. Колесами вверх машина рухнула в поток и тотчас затонула.

Негр и Тимолеон были ошеломлены.

— Пираньи очистят их скелеты в два счета, — объяснил он им. — Поехали в Джорджтаун сушиться.

— В общем, — резюмировал мистер Джонс на следующий день, — вы уничтожили группу убийц, но ничего не узнали о главном...

Коплан подставил стакан виски под солнечный луч, падавший из окна.

— Результат меньше, чем я рассчитывал, — миролюбиво согласился он. — Тот тип, которому Том перерезал глотку, мог бы пролить некоторый свет на место, где спрятан труп Ларше, или на происхождение оружия...

— Эдвард Трейси тоже не был так плохо информирован, как утверждал, — заметил советский агент. — Вы сделали ошибку, сбросив его вместе с остальными в Демереру.

Коплан, задумавшись, смотрел на свою выпивку.

— Это был крутой парень, неглупый и здраво рассуждающий, — ответил он. — Но мне не кажется, что он был хорошо осведомлен. Исполнители редко знают много. Они делают то, что им приказывают, мало заботясь о мотивах своих нанимателей.

Джонс, прохаживавшийся туда-сюда, заложив руки за спину, согласился:

— Да, все разведслужбы прибегают к услугам подобных людей, американцы не исключение. Дэвис, очевидно, был местным резидентом ЦРУ и связующим звеном между этой организацией и троицей, выполняющей мелкие поручения.

Глава советской разведсети не изменил своего мнения: он считал Соединенные Штаты виновником всех этих махинаций, и Франсис спросил себя, а не прав ли Джонс в конце концов.

— Я здесь не задержусь, — сказал Коплан. — Что собираетесь делать вы?

Джонс в замешательстве остановился перед ним.

— Я? А что, по-вашему, я должен делать? Мы договорились, что вы выведете это дело на чистую воду...

Франсис кивнул:

— Я и намерен это сделать. Если я задал этот вопрос, то лишь для того, чтобы сохранить с вами связь.

Советский разведчик задумчиво почесал подбородок.

— Связь... Да. Хотя я и не вижу, по какому следу вы можете пойти. Есть ли в этом польза при данных условиях?

Коплан отпил глоток и отставил стакан.

— Я считаю, есть, Джонс. Даже если человек пытается скрыть правду, у него вырываются слова, которые могут навести вас на след. Сосюр и Трейси указали мне такой след.

Глава 11

Агенты Джонса установили, что Дэвис вылетел в Пуэрто-Рико.

Шифрованной радиограммой Джонс приказал своему человеку в этом американском владении проверить, остановился ли мошенник в одной из гостиниц города или же пересел на другой самолет и продолжил путешествие.

Полагая, что работа Трейси в горной компании «Алуко» была прикрытием, предоставленным одним из руководителей фирмы, он приказал своим подчиненным тщательно следить за виллой на Брод-стрит. Джонс полагал, что исчезновение англичанина и двух его спутников приведет к этому дому еще раньше полиции человека, покровительствовавшего ему, которого следовало засечь.

Коплан получил ответы на свои телеграммы Лакруа и Старику. Они совершенно удовлетворили его. Если раньше у него были какие-то сомнения, то теперь они полностью исчезли. Прибыв в Фор-де-Франс четвертого ноября, Эдвард Трейси улетел седьмого. В Париже он провел лишь одну ночь в отеле «Амбасадор».

Узнавший имена убийц Сосюра Коплан пообещал себе позднее выяснить, не приезжали ли они во Францию тоже.

Он собрал вещи и час спустя уже вылетел на Мартинику. Во второй половине дня он занял свой номер в «Беркли», переоделся и, дождавшись восьми часов вечера, позвонил Лакруа.

Он ни словом не упомянул о своем пребывании в Британской Гвиане.

— Не могли бы вы устроить, чтобы инспектора Виньо и Лефор пришли сегодня вечером ко мне в гостиницу? — спросил он. — Все равно во сколько.

— А? — удивился его собеседник. — Те, кто помогал вам на улице Антуана Сиже? Кстати, я хотел вернуться к этой истории, но вас не было. Вы подняли отличного зайца! Этот арсенал наделал шуму в высших сферах.

— В ближайшее время произойдут и другие события, — невозмутимо предсказал Франсис.

— Ларше?

— Возможно.

Наступила пауза. Затем Лакруа сказал:

— Договорились. Я передам ваши инструкции кому следует.

Коплан повесил трубку, вышел из кабины и поднялся к себе.

Через двадцать минут зазвонил внутренний телефон. Телефонистка сообщила, что в холле его ждут два месье.

— Скажите, пусть поднимаются, — ответил Коплан. — И пусть нам принесут рому.

Через минуту в дверь постучали. Коплан открыл.

— Входите, — пригласил он. — Добрый вечер, Виньо... Лефор...

Они обменялись рукопожатиями.

— Садитесь... Устраивайтесь поудобнее.

Они не понимали причины этого позднего вызова и держались настороженно, несмотря на сердечность приема.

Принесли выпивку. Коплан предложил сигареты. Когда пунш был приготовлен каждому по его вкусу и когда слуга вышел из номера, Франсис вспомнил об обыске у Сиприана Рикара.

— Как ваши дела? — поинтересовался он. — Вы смогли установить, как оружие попало к горшечнику?

Полицейские переглянулись, предоставляя один другому право рассказать ход расследования. Виньо, как более старший, решился. Он прокашлялся, прочищая горло.

— Оно лежало в ящиках с маркировкой одного голландского предприятия из Парамарибо, — сказал он. — Предприятия, изготавливающего, разумеется, фаянсовую посуду, а не оружие и боеприпасы... Мы допросили нескольких агентов по перевозкам из Фор-де-Франса. Один из них признался, что привозил похожие ящики к Сиприану. Он провез груз мимо таможни. По регистрационным документам они происходят из Голландской Гвианы и доставлены на американском корабле, направлявшемся в Новый Орлеан...

— Минутку! — перебил его Коплан. — Название этого корабля, предыдущие рейсы?

Эти сведения ему назвал Лефор:

— "Флорида". Ходит в Бразилию и Гвианы.

— С остановкой в Джоржтауне, да?

— Да... Он там регулярно забирает бокситы.

— Это все, что мы знаем в данный момент, — продолжал Виньо. — Кто настоящий отправитель — неизвестно. Должен же быть какой-то трюк, но где?

— Не мучайтесь, все уже проясняется, — уверил Коплан.

Он выдохнул дым в пол, посмотрел на обоих инспекторов и после паузы сказал:

— И, разумеется, вы не смогли никого арестовать, потому что была допущена серьезная ошибка.

Собеседники удивленно смотрели на него. Они спрашивали себя, не возлагает ли он вину за эту ошибку на них и в чем она состоит.

— Это один из вас предупредил журналистов? — спросил Коплан менее любезным тоном.

Виньо кашлянул в кулак, чтобы прочистить горло.

— Нет, — ответил он. — Я не знаю, как распространился этот слух.

— Мы в полиции хранили его в тайне, — добавил Лефор. — Но вы же знаете, трудно сделать невидимым грузовик... При перевозке оружия мог оказаться свидетель, а может, и не один.

— А? Так вы перевезли арсенал? — насмешливо спросил Коплан. — Это было так срочно и необходимо?

Инспектора смутились.

— Приказ был отдан одним из наших начальников, — сказал Виньо.

— Мы тут ни при чем, — добавил Лефор. Коплан недовольно сказал:

— В любом случае вы были неправы, что поторопились. Я хочу сказать: политический климат буквально наэлектризован, и такая реклама может только ухудшить дело. Газеты других территорий подхватили ее, и это обязательно усилит напряженность между Востоком и Западом. После Кубы на Антилах все на пределе, малейший инцидент приобретает огромные размеры. Кроме того, это ошибка и в чисто техническом плане: типы, ходившие тренироваться на улицу Антуана Сиже, теперь не сунут туда и носа.

Виньо вздохнул.

— Ну да, — признал он. — Это неприятно.

— На вашем месте я бы постарался узнать, как об этом узнали журналисты, — предложил Франсис. — Новость распространилась с быстротой молнии: уже на следующий день газеты устроили трескотню по всем островам.

Лефор озабоченно почесал щеку.

— Действительно, стоит об этом подумать. Я постараюсь найти поганца, который все растрепал, — прошептал он. — Вы звали нас из-за этого?

Коплан взял свой стакан. Прежде чем поднести его к губам, он ответил:

— Не только. Я хотел бы отправиться с вами завтра утром на прогулку. Вы должны запастись ордером на обыск на винокуренном заводике, том самом, где недавно при загадочных обстоятельствах раскроил себе череп некий Альфонс Пуарье.

Глаза Виньо округлились.

— Второй склад? — изумленно спросил он.

— Не думаю, но, возможно, поездка будет не напрасной. Вы должны вызвать владельца фирмы. Во сколько мы сможем отправиться?

— Ну... — неуверенно протянул Лефор. — Мы должны посоветоваться с комиссаром.

— Нет, — возразил Франсис. — В этот раз никаких историй, я требую полной тайны. Добывайте ордер сами, как хотите, но никто не должен знать об этой вылазке до тех пор, пока она не состоится. Никто, кроме нас троих.

Инспектора были храбрые ребята, но они уважали формальности, а то, чего от них требовал Коплан, не совсем соответствовало правилам.

Чтобы побороть их нерешительность, Коплан уверенно добавил:

— Не волнуйтесь. Даю вам слово, что я прикрою вас, удачным окажется обыск или нет.

У Лефора и Виньо не было причины не верить его обещанию. Они вполне могли придумать какую-нибудь поездку, связанную с ведущимся расследованием.

— Ладно, идет, — согласился Виньо. — В девять тридцать? Где встретимся?

— Перед зданием почтамта, — предложил Коплан.

Владелец винокурни, толстый креол лет под шестьдесят по имени Маглуар Барре, все потел от волнения, когда три представителя полиции появились около его предприятия, где он ждал их ужедесять минут.

Поведение приехавших — натянутое и холодное — отнюдь не способствовало поднятию его духа. Он рассыпался в поклонах и любезностях, умирая от желания узнать, в каком преступлении его обвиняют, и боясь, как всякий честный человек, что совершил правонарушение, сам того не зная.

— Опять из-за Альфонса? — проблеял он, вытирая лоб. — Я и так не сплю после этого несчастного происшествия...

Инспектора стояли в полном молчании, предоставляя «Жирару» вести беседу.

Уклонившись от прямого ответа, Коплан заявил:

— У нас ордер, дающий законные основания осмотреть все ваше предприятие, месье Барре. Посему я буду вам признателен, если вы нас проводите и откроете интересующие нас двери, если они окажутся запертыми на ключ.

— Но... конечно, я готов! — уверил Барре, изо всех сил показывая свою невиновность и желание помочь служителям правосудия.

Он протянул руку к дверям цеха, где измельчали тростник, и высокопарно добавил:

— Исполняйте ваш долг, господа. Я полностью в вашем распоряжении.

Страх бедняги был так очевиден, что Франсис заговорил с ним менее ледяным тоном.

— Скажите... Некий Гюстав Сосюр работал у вас постоянно?

Лоб Маглуара Барре сморщился под полями широкой соломенной шляпы.

— Сосюр? Нет... Я не знаю такого.

— Вы случайно не нанимали его на временную работу ночным сторожем в отсутствие одного из ваших постоянных рабочих?

Барре остановился, разведя руками в знак смущения.

— Э! Нет... но мои служащие не в первый раз подменяются без моего разрешения! Эти бандиты постоянно шастают к своим бабам, потому что знают, что я никогда не прихожу по вечерам. Неважно, я все равно в курсе. А то трахают телок прямо на связках сахарного тростника в рабочее время. Так уж они устроены...

Он хотел привести и другие примеры, но Франсис перебил его:

— Вы знали, что Альфонс Пуарье отлучался вечером шестого ноября?

Креол сдвинул шляпу на затылок. Его блестящее лицо выразило удивление.

— Нет, я этого не знал, — пробормотал он. — Шестого ноября... Это было давно.

Мало-помалу к нему возвращалось спокойствие. Набравшись смелости, он задал вопрос:

— Может быть, он обманул какого-нибудь мужа... а тот пришел на следующей неделе и размозжил ему голову дубинкой?

Эта гипотеза, романтический аромат которой был очень привлекательным, объяснила бы присутствие полицейских. Но Франсис безжалостно рассеял эту хрупкую надежду Барре.

— Вы не заметили Седьмого какой-либо странности? — спросил Франсис, оставляя его в неизвестности. — Ни один мастер не упоминал ни о чем особенном?

Винодел погрузился в размышления, но, покопавшись в памяти, отрицательно покачал головой.

— Нет, не помню. Вы хотите сказать — авария, неполадки в помещениях?

— Да... Или следы драки или взрыхленную землю возле зданий.

Барре опять ответил «нет», и его беспокойство вновь усилилось.

Коплан пошел вперед. Группа перешагнула порог цеха, где машины перемалывали сахарный тростник, чтобы было легче выжать из него сок. Единственный негр наблюдал за всем рабочим процессом.

Разговаривать из-за шума было невозможно. Инспектора осмотрели помещение метр за метром, ища подозрительный след, лестницу, потайной ход.

Они возвратились к Коплану, и их вытянувшиеся лица дали ему понять, что они ничего не нашли. Группа направилась в следующий зал, в собственно винокурню, где стояли чаны с бродящим соком. Здесь царила почти неестественная жара, воздух был насыщен пьянящими парами.

Когда Виньо и Лефор начали осмотр, Коплана вдруг осенила идея, очень логично вытекавшая из его предыдущих рассуждений.

Взяв за руку Маглуара Барре, Франсис быстро потащил его вперед, бросив своим инспекторам:

— Не ищите здесь. Это самое охраняемое место на заводе. Следуйте за нами!

Они вошли за ним в смежное помещение. Мулат, вооруженный большой ложкой, пробовал белую жидкость, которая текла из перегонной трубы в стеклянный чан. Увидев патрона и его гостей, он счел необходимым наполнить стаканчики, чтобы они продегустировали только что приготовленный ром.

Барре увидел в этом способ завоевать расположение гостей.

— Попробуйте моего рома, — предложил он. И снова Коплан разочаровал его:

— Сожалею, но сейчас мы на службе. Кстати, сколько градусов в этой жидкости?

— В «сердцегреве»?[20] Семьдесят градусов, — гордо заявил толстяк. — Выпивка первого сорта, я вам гарантирую.

— Семьдесят градусов... — задумчиво повторил Коплан. Вдруг он показал пальцем на огромные бочки, стоявшие вдоль стены.

— Я бы хотел взглянуть, что в них, — сказал он решительным тоном. — Прикажите кому-нибудь вынуть затычки.

Маглуар Барре как громом пораженный забубнил:

— Но послушайте, эти бочки заполнены ромом... Нечего в них смотреть!

— А я считаю это необходимым, — возразил Франсис. — Действуйте, или я прорублю крышки топором.

Барре вспотел еще сильнее.

— Хорошо, прекрасно, я позову рабочего, — капитулировал он. Он ушел торопливым шагом, от которого тряслись его жиры, а Лефор на всякий случай пошел следом.

— Что вы хотите делать? — вполголоса спросил Виньо. Сам не зная почему, он почувствовал дрожь возбуждения.

— Я иду до конца одного рассуждения, — ответил Коплан. — Но я могу ошибиться. Не будем спешить.

Лефор и Барре вернулись, за ними следовал рабочий, метис с инструментами. Он взял лестницу, прислоненную к стене.

— Начните с бочки, которую должны опорожнить последней, — уточнил Коплан.

Винодел указал ее метису, и тот, встав на лестницу, принялся за работу.

— Вы испортите аромат, — простонал Маглуар Барре. — Никогда нельзя открывать пробку, пока ром не приобрел всех качеств: букет, восхитительный несравнимый цвет старых островных лесов...

— Ну хватит ныть, — сделал ему выговор Коплан. — Вы ведь все равно оставляете отверстия для выхода газов. Что же стонать?

Барре замолчал. Рабочий с помощью зубила, используемого как рычаг, снял крышку чана и поднял рывком обеими руками, чтобы опустить на землю. Но крышка вывалилась у него из рук, и он конвульсивно вцепился в стойки лестницы, потому что едва не упал навзничь. Он в ужасе закричал и соскочил вниз.

Барре, лоб которого покрылся холодным потом, едва он увидел искаженное лицо метиса, спросил бесцветным голосом:

— Что там, Эктор?

Коплан отстранил рабочего и в два прыжка взобрался по лестнице. Он был готов к ужасному зрелищу, однако почувствовал, что у него сжалось сердце, когда он увидел голый скрюченный труп, плавающий в жидкости с приятным запахом.

Спускаясь, он сказал инспекторам пересохшими губами:

— Хоть он и сохранился, вид у него некрасивый... Поднимайтесь, и увидите.

У Барре подкосились ноги. У него едва хватило сил прошептать:

— Но что там?

Коплан бросил ему в лицо:

— Ларше, черт побери!

Глава 12

Труп извлекли из спиртовой ванны и положили на пол.

Владелец винокурни, совершенно сломленный, рухнул на ящик. Он не переставал хныкать и уверял, что стал жертвой колдуна, потому что только волшебством можно засунуть тело человека, живущего в двадцати километрах отсюда, в плотно закрытую бочку.

В конце концов, устав от его причитаний, Виньо бросил:

— Ваш ром будет иметь классный аромат...

— Двенадцать тысяч литров пропали, — вновь застонал Барре. Его горло сжимали рыдания.

Коплан сказал Лефору:

— Вызовите «скорую», а также судебных экспертов. Нам нужны фотографии, много фотографий. Еще позвоните в разные газеты: в данном случае это будет полезно.

Почти все рабочие завода и даже рубщики тростника толпились в дверных проемах, желая посмотреть на мертвеца.

Ларше выглядел ужасно: лицо было искажено гримасой, глаза открыты. От долгого пребывания в алкоголе кожа стала совершенно белой. Приобретенный ею сероватый оттенок был особенно страшным.

Коплан не обнаружил ни раны, ни повреждений. Ларше явно сделали укол наркотика, прежде чем поместить во временный гроб.

Виньо, опустившийся возле Франсиса, спросил его:

— Как вы пришли к мысли, что он здесь?

Коплан жестом показал, что рассказать это в нескольких словах невозможно.

— Масса фактов, ответов разных людей и... негативных выводов, в некотором смысле. Держать Ларше живым на Мартинике было для похитителей очень опасно. Особенно если держать его долго. Вывезти с острова практически невозможно. Похитители должны были выбрать простое решение, без всякого риска. Практически это осуществлялось так: убить Ларше, спрятать труп, воспрепятствовать его разложению и извлечь на следующий день после открытия процесса. Психологический эффект был бы значительным, и факт, что плантатора убили до начала суда, его нисколько бы не уменьшил.

Возмущенный гнусностью этого шантажа, Виньо зло сказал:

— Черт побери, эта дрянь заплатит за свое преступление... Даже если придется гоняться за ними по всему миру!

Коплан встал, прикрыв останки беке покрывалом.

— По счету уже заплачено, — глухо ответил он. — По крайней мере исполнителям. Нам остается заплатить их нанимателям.

Коплан исчез, едва появились первые журналисты. Оба инспектора по его инструкции в очень туманных выражениях объяснили, как полиция вышла на эту зловещую находку.

Около полудня тело Ларше увезли в морг Фор-де-Франса. Когда «скорая» выезжала с завода, ее окружала большая толпа любопытных.

Маглуар Барре, не испытывавший недовольства от того, что оказался знаменитостью дня, все же побаивался, что подобная реклама помешает сбыту его рома. Правда, полицейские не собирались впутывать его в это жуткое дело.

Коплан без особого аппетита пообедал в одном из столичных ресторанов. За едой он задал себе вопрос: знал ли Альфонс Пуарье, когда Франсис пришел к нему, что Ларше плавает в одной из бочек? Возможно, причиной его агрессивности и стала сводящая с ума близость трупа...

Сосюр — слишком глупый, по мнению Трейси, — возможно, рассказал своему другу о том, что произошло на заводе в тот вечер, когда он заменял его.

Двое других действующих лиц, спутники Трейси, должно быть, поставили Сосюра перед свершившимся фактом, когда, заставив Ларше пересесть в их машину на перекрестке 4-й национальной дороги и дороги, ведущей в Буа-дю-Парк, привезли его в ближайшее здание, где был единственный сторож — их сообщник.

Завершив обед двумя чашками крепкого кофе и сигаретой, Коплан отправился на Центральный почтамт. Он послал Старику телеграмму открытым текстом, где были лишь слова: «Мы не потеряем лицо».

Детали его шеф узнает от Лакруа и из газет. Неясность, висевшая над политическим процессом в Париже, была снята к посрамлению лиц, затеявших эту гнусную махинацию: общественность узнает об их двурушничестве.

Но на Франсисе лежала тягостная обязанность: сообщить мадам Ларше, что она вдова и что ее муж стал жертвой в невидимой войне, ведущейся иностранными спецслужбами.

Вернувшись с этой грустной встречи в доме Ларше, Коплан зашел в кафе на площади Саван.

Он запасся бумагой, конвертом авиапочты и на краю стола написал письмо Джонсу.

Основываясь на сведениях, полученных накануне от Лефора и Виньо, он советовал руководителю советской разведсети вести расследование в следующих направлениях: имя джорджтаунского отправителя ящиков с голландской маркой, прибывших на борту американского судна «Флорида»; стоял ли этот корабль у частного причала горной компании «Алуко»; если да, находились ли ящики на борту, прибыли транзитом или были взяты со склада «Алуко»?

Коплан отправил письмо, затем вернулся в отель «Беркли». И тут судьба опередила его намерения.

Он вышел в холл отеля, и его взгляд привлекла пара необыкновенно красивых ног. Лицо их владелицы было закрыто журналом, но тот опустился, едва перед ней прошел Франсис.

— Хелло! — произнесла миссис Филдз с обольстительной улыбкой.

Коплан остановился.

— Хелло, — вежливо ответил он.

— Вы не зашли к нам, — упрекнула американка, выпячивая грудь, — но счастливое совпадение...

— Верно, — согласился Франсис, смущенный плотским магнетизмом, исходившим от этого странного создания с ацтекскими глазами. — Вы переехали в этот отель?

— Два дня назад, — подтвердила его собеседница. — В «Лидо» мы были почти одни. Вы спешите?

— Нет, что вы.

— Я не мешаю вам арестовывать преступника?

— Конечно, нет.

— В таком случае сядьте на пару минут.

Он сел в кресло напротив. Миссис Филдз сняла одну ногу с другой, затем вновь скрестила их. При том положении, которое она занимала, это движение приоткрывало ослепительные интимные детали ее туалета.

— Мой муж в отъезде, — сказала она между прочим. — Дела часто требуют его пребывания в Штатах. Так что я одна...

Гримаса Франсиса показала, что он ей сочувствует.

— У вас здесь нет знакомых?

— Ни одного человека, который был бы интересным, — ответила она, поморщившись. — Был Ларше... Кстати, ваше расследование продвигается?

— Оно успешно завершено, — заявил Коплан.

Американка подняла длинные ресницы, демонстрируя удивление и недоверчивость.

— Вы его нашли? — спросила она. — Но... почему же об этом не говорят?

— Еще слишком рано. Это случилось только сегодня утром. Завтра эта история наделает шуму, будьте уверены.

Долли Филдз засыпала его вопросами. Он частично удовлетворил ее любопытство, рассказав о событиях так, как их скоро осветят в прессе.

Молодая женщина была сражена.

— Какой ужас, — сказала она с отвращением. — А виновные установлены?

— Установлены, — уверил Франсис. — Их скоро арестуют.

Прекрасная техаска вновь почувствовала необходимость передвинуть ноги и сделала это без всякого смущения. Вид этой здоровой и прекрасно сложенной женщины заставил Коплана забыть об отпечатавшемся в его памяти жутком спектакле. Но присутствие очаровательной миссис Филдз, каким бы приятным оно ни было, вызывало у него различные чувства.

Американка сменила тему разговора и совершенно естественно спросила его:

— Где вы живете?

— Здесь. Останусь еще на несколько дней...

Веки ее дрогнули.

— Вместе с вашей женой?

— Я холост.

— О... Значит, мы соседи? Да это чудесно! Какой номер?

— Восемнадцатый. Вы не согласитесь выпить у меня стаканчик?

— Почему бы нет? Вы джентльмен, не так ли? Джерри не стал бы возражать.

— Тем лучше, — отозвался Франсис, серьезный, как папа римский, вставая с кресла. — Пойдемте, я вас провожу...

Он обезоруживающе улыбнулся и добавил:

— Это говорит не инспектор полиции, а друг. Долли Филдз окинула его загадочным взглядом.

— Я надеюсь, — весело ответила она, вставая. Они вошли в один из лифтов.

Несколько мгновений спустя они вошли в номер Коплана. Он широким жестом обвел свое владение и восславил его на испанский лад:

— Мой дом — ваш дом... Пользуйтесь им, как вам заблагорассудится. Ваши желания будут для меня приказами.

Она поблагодарила его легким поклоном и, пройдя по комнате, бросила взгляд в окно на сине-сиреневый океан.

Затем Долли повернулась к своему спутнику и взмахнула ресницами.

— Зачем вы привели меня к себе? — прошептала она влажными губами.

— Утолить вашу жажду, — невозмутимо ответил Франсис. — Разве вы не хотели пить?

Американка сделала раздраженное движение.

— Прекратите играть в кошки-мышки. Что конкретно вам нужно?

Коплан вытащил из пачки сигарету, закурил.

— Я хочу знать, не уехал ли Джерри в Пуэрто-Рико, — флегматично произнес он.

Молодая женщина прикусила губу.

— Туда, — согласилась она.

— Чтобы встретиться с Дэвисом?

Она отошла от окна и встала посреди комнаты. Коплан щелчком отправил сигарету за окно, подошел к Долли Филдз и взял ее за локти, чтобы привлечь к себе.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Я ненавижу Джерри, — сказала она, почти касаясь губами его рта.

— Браво, — прокомментировал Коплан. — Вы знаете Дэвиса?

Она ответила ему долгим поцелуем, обвив его шею руками и прижавшись к нему. По жилам Франсиса прошел огонь, потом его мускулы напряглись. Он освободился, задыхаясь.

— Джерри очень ревнив, — не отступала Долли. — Он взбесился бы, если бы увидел, как я вас целую...

Она повторила поцелуй, приоткрыв губы. Ни один мужчина в мире не мог бы ускользнуть от этого колдовства. Коплан справился с головокружением, смешавшим его мысли в лихорадочном вихре. Женщина немного отодвинулась и прошептала:

— И если бы он увидел, что ты со мной проделаешь... и как я это приму... будь грубым, я это обожаю.

Коплан сопротивлялся, продолжая прижимать ее к себе, тогда как она подталкивала его к постели движением бедер.

— Какая цена? — немного насмешливо спросил он. — Подразумевается, что после я тебе что-то дам. Что?

Огорчившись в первую минуту ясностью ума этого неуязвимого человека, которого, как она считала, ей удалось погрузить в чувственное безумие, Долли Филдз проявила свойственный американцам реализм.

— Не будь злым, — взмолилась она. — Вычеркни меня из твоего списка. Не моя вина, что я участвовала в этой махинации. Теперь я чувствую, что она трещит по всем швам. Я не играла никакой роли... или совсем маленькую...

Она усилила давление на его тело, попыталась вновь завладеть губами Коплана, но тот уклонился.

— Дэвис прислал Джерри телеграмму? — мягко спросил он.

— Да...

— Кто из них главнее: Дэвис или Филдз?

— Скорее Джерри. Но он не босс... Он подчиняется кому-то, кого я не знаю.

— Он работает на ЦРУ? Долли отодвинулась.

— ЦРУ? Ты бредишь. Его тошнит от президента, от всего, что исходит из Вашингтона.

— Тогда кто стоит у руля? Фидель Кастро?

Она пожала плечами, вздохнула:

— Не знаю. Клянусь тебе, я не знаю... Единственное, в чем я уверена: Джерри ужасный человек, полный пороков и опасный.

— Однако же ты за него вышла?

В черных глазах женщины сверкнул гневный огонек.

— Я мексиканка. Он меня изнасиловал. За какого еще мужчину я могла выйти?

Запах ее духов, прикосновение ее бархатистой кожи, гибкость ее талии наэлектризовали чувства Коплана. Но он продолжал, безжалостный к самому себе:

— Вы ездили недавно в Европу?

— Да.

— Куда?

— В Париж. И в Остенде, в Бельгию.

— Вы встречались в Париже с Эдвардом Трейси и двумя другими англичанами?

Она кивнула головой.

— А в Остенде?

— Он уехал один... И запретил мне выходить из отеля в свое отсутствие.

— А контрабанда оружия? — продолжил Коплан. — Твой муж охмурил одного мулата, Леонара Шене?

Долли проявила жестокую радость.

— Тут он страдал, — усмехнулась она. — Он не переносит цветных, пришлось участвовать мне... Понимаешь, с момента, когда он предложил этому типу бесплатно поставлять оружие, якобы из Москвы, он хотел держать его в руках. Этот мулат мог предать, но, влюбившись в меня, он был нейтрализован.

— И ты согласилась?

— Только немного увлечь его. Но он ни разу не тронул меня, поверь.

Она завладела ртом Коплана, подчинила его долгой и опытной ласке, затем оттолкнула с неожиданной резкостью. Он ее не удерживал.

— Ты мне ничего не обещал, — сердито заметила она. — Я достаточно рассказала, чтобы избежать неприятностей? Или, может, этого мало?

Она сбросила платье, обнажив тело потрясающей красоты, с матово-янтарной кожей. Покачиваясь на высоких каблуках, она подошла к Коплану.

Внезапно он сжал ее в объятиях, их губы соединились и непреодолимая сила подтолкнула их к постели.

Глава 13

Когда перед рассветом Коплан и Долли Филдз наслаждались благословенным покоем, который наступает после любовных игр, к ним вернулась ясность рассудка.

Франсис пытался объективно оценить долю участия американки в делах ее мужа. По ее собственному признанию, она бросилась в пасть волка, потому что почувствовала, что дело плохо. А если бы ей не угрожала опасность, она продолжала бы помогать Джерри Филдзу?

Долли, со своей стороны, думала, что ее новый любовник не позволит собой вертеть. Правильно ли она поступила, отдав себя за свою свободу? Она призналась себе, что влечение к этому мужчине, возможно, повредило ей. Однако она ни о чем не жалела, даже наоборот...

— Ты арестуешь Джерри? — спросила она, прижавшись щекой к подушке.

Он пробурчал:

— Не сейчас. Но я рассчитывал увидеть его и расколоть. У него были только подозрения против Джерри Филдза, но не доказательства.

Кто, если не он, мог сообщить Дэвису о возможном появлении Коплана в Джорджтауне? И не он ли навел Франсиса на Сосюра?.. И кто приговорил мулата к смерти, в случае, если инспектор узнает, где он прячется?

Ни Дэвис, ни Трейси не имели причин принять такое решение.

Долли, лежа на животе, подсунув руки под подбородок, бросила:

— А я, меня ты тоже заберешь?

Франсис оперся на локоть, чтобы взять с ночного столика пачку сигарет.

— Ты знала, что твой муж собирается похитить Ларше? Она подняла испуганное лицо.

— Что? — пробормотала она, совершенно оглушенная. — Ты... Ты думаешь, это он...

Коплан обернулся.

— Теперь ты поняла? Она побледнела.

— Нет... ничего подобного, — лепетала она. — Наши контакты с Ларше касались строительства фаянсового завода! Я думала, это связано только с торговлей оружием... Зачем Джерри понадобилось убивать плантатора?

Она была искренней, вне всякого сомнения. Несколько успокоившись, но по-прежнему с подозрительным взглядом, Коплан заявил:

— Покупка земли была ширмой, и ты это знала. Долли рывком встала на колени.

— Джерри мною пользовался, это так, но об основной части своих дел он умалчивал! — запротестовала она. — Похищение — совсем другое. Мы не имеем к нему никакого отношения!

— Имеете, — уверил он, выдохнув дым. — Но, в конце концов, я не намерен навешивать на тебя соучастие в убийстве. Тем более что Джерри больше не сунется на Мартинику, и отныне ты можешь считать себя свободной женщиной.

Выгнувшись на пятках, Долли уставила на Франсиса взгляд, в котором читалось смятение.

— Сегодня по всем Антилам напечатают о смерти Ларше. Для Дэвиса и Филдза это будет означать, что их исполнители заговорили: самым важным для них будет смотаться и замести следы. Но их шансы все уменьшаются, моя прекрасная девочка...

Он положил руки на ее голые плечи и силой уложил. Она подставила ему губы.

На Мартинике и на Гваделупе дело Ларше создало нервозную атмосферу, вызвало оживленные дискуссии.

Левые сепаратисты и сторонники департаментализма были единодушны в одном: все осуждали подобные подлые приемы. Но они взаимно обвиняли друг друга в применении того, что одни называли отвратительной провокацией, другие — террористическими методами, привнесенными из Венесуэлы.

Иные издания пошли дальше: они говорили об иностранном вмешательстве. В зависимости от направления газеты в статьях упоминалась «рука Москвы», гнусные козни ЦРУ или кубинские происки.

Коплан, наблюдая за этими противоречиями, заметил, что право на существование имеет любая гипотеза, если не знать все карты. Филдз и его банда вели темную игру. Чьим интересам они служили на самом деле?

Из телефонного звонка Виньо Франсис узнал, что расследование, проведенное в трех редакциях, привело к открытию: неизвестный информатор сообщил, что на улице Антуана Сиже идет обыск и что под лавочкой Сиприана Рикара обнаружен склад оружия. Этот звонок был сделан в два часа ночи, то есть в то время, когда инспектора еще были на месте.

Личность этого энергичного корреспондента, равно как и мотив его действий, поставили две дополнительные загадки.

Коплан не хотел покинуть Фор-де-Франс, не получив ответа от Джонса. Тот пришел со специальным курьером: во время завтрака в отеле «Беркли» появился Тимолеон собственной персоной.

Франсис сидел с Долли Филдз в ресторане. Слуга сказал ему, что в холле его ждет какой-то господин. Коплан извинился, пошел к отделу регистрации. Увидев мулата, он удивился и обрадовался.

— Я прибыл к вам с поручением, — с важным видом заявил Тимолеон после обмена рукопожатиями.

— Да, хорошо. Одну секунду... Сейчас освобожусь и буду к вашим услугам.

Франсис вернулся к столику, чтобы сообщить Долли, что он должен срочно уйти. Затем он присоединился к Тимолеону и вышел вместе с ним из здания гостиницы.

Они сели за столик под солнечным зонтиком у самого бассейна.

— Что новенького в Джорджтауне? — начал разговор Франсис.

Тимолеон с мрачным взглядом коснулся наиболее близкой его сердцу темы.

— Ларше... Теперь вы убедились, что это дело рук янки?

— Не совсем, Тимолеон... То, что в дело замешаны американцы, неоспоримо. Но и англичане тоже. Означает ли это обязательно причастность Вашингтона или Лондона? Подождем более надежных доказательств, прежде чем спускать собак.

Его скептицизм обидел мулата.

— Доказательства? Я вам их привез, — заявил он с ехидцей.

В его голосе послышался легкий вызов, когда он спросил:

— Как вы думаете, почему Дэвис убежал в Пуэрто-Рико?

— Чтобы встретиться с американцем по фамилии Филдз, — спокойно проронил Франсис.

Выпученные глаза Тимолеона округлились.

— Вы это уже знаете? — разочарованно протянул он. Поскольку Франсис подтвердил это, мулат задал новый вопрос: — А отправителя оружия вы уже установили?

— Нет.

Сдержанно торжествуя, Тимолеон наклонился вперед, чтобы поведать:

— Гвианская полиция развернула активную деятельность после исчезновения Трейси и его коллег. Она опечатала их дома, допрашивает людей, особенно из «Алуко», где они числились. Поэтому нам приходится быть очень осторожными. Но я подпоил директора склада фирмы и узнал от него интересные вещи...

— Отлично, — подбодрил Франсис, внимательно глядя на него. — Хорошая работа. И что вы узнали?

Мулат еще больше понизил голос:

— Ящики не поступают в горную компанию. Это означает, что или они поступают туда без ведома персонала, или то, что их собирают и наполняют оружием в помещениях фирмы.

Коплан согласился:

— Ив том, и в другом случае дирекция участвует в деле...

— Непременно, — подчеркнул Тимолеон. — Судно «Флорида» швартуется только у причала «Алуко». Оно забирает груз и должно получать плату. Кто платит по накладным?

Сделав паузу, он ответил сам:

— Оплата производится по распоряжению генерального директора. Его зовут Солендер. Ирвинг Д. Солендер, отставной офицер военного флота, пятьдесят два года.

Он откинулся на спинку, чтобы насладиться произведенным эффектом. По его мнению, это был солидный довод в пользу его версии.

Коплан мысленно согласился.

— Ну да, — буркнул он. — А этот почтенный джентльмен практически неприкасаем.

Расстроенный Тимолеон несколько раз кивнул головой.

— Вы знаете сложность положения мистера Джонса... Никаких конфликтов с американцами. А Солендер кусок солидный. Он снабжает бокситами значительную часть алюминиевых заводов США. Гвианское правительство желало бы национализировать его шахты, но не смеет к нему подступиться.

Коплану показалось, что он плывет. Зачем этот крупный бизнесмен ввязался в торговлю оружием? Что он выигрывал от поддержки зарождающегося терроризма на Мартинике?

— Это все? — спросил Франсис после паузы.

— Нет. Мистер Джонс позволил себе напомнить о вашем обязательстве. До сих пор вина возлагается на Советский Союз. Мы, коммунисты, всегда козлы отпущения и...

— Я знаю, — перебил его Франсис с ноткой раздражения. — Мы заключили договор, и я его соблюдаю. Но я не мог действовать, не зная точно, куда скрылся Дэвис, поскольку Филдз прошел у меня сквозь пальцы. Вы располагаете сведениями об их нынешнем месте пребывания?

— Да, — ответил Тимолеон. — Позавчера оба вылетели в Нью-Йорк, а оттуда в Европу.

— В какой город?

— В Брюссель, в Бельгию.

Через два часа, забронировав место в самолете, Коплан в последний раз позвонил Лакруа.

Чиновник, воспользовавшись случаем, выразил ему свое удовлетворение.

— У нас, в администрации, было жарко, — признался он. — Развязка истории получилась трагической, и я ее оплакиваю, но, в конце концов, это откроет глаза метрополии на риск, которому нас подвергает политика стагнации. Давно пора оздоровить экономику островов, дать работу и хлеб их жителям, иначе не сегодня-завтра тут будет взрыв...

— Обязательно откроет, — подтвердил Коплан. — Нищета плохая советчица... Она рождает бунт. Дело парламента его избежать. А теперь, прежде чем попрощаться, я хотел бы попросить у вас еще одно: прикажите арестовать Шене, монтера ЭДФ.

— Вот как? А по какому обвинению?

— Пособничество в похищении Ларше. Пусть его также допросят насчет арсенала на улице Антуана Сиже. Он должен быть тем анонимом, который сообщил о нем в газеты.

Пораженный Лакруа заметил:

— Но послушайте, это кажется мне противоречивым...

— На первый взгляд да. В действительности это наиболее эффективный способ подать сигнал тревоги не только в городе, но и по всем Антилам и Гвианам.

— А почему же вы не взяли его раньше?

— Потому что пока он был свободен, его шеф мог считать себя в безопасности. А этого шефа я едва не захватил: он бежал с Мартиники, получив предупреждение из другого источника. Речь идет о Джерри Филдзе, американце, якобы собиравшемся строить фаянсовый завод. В скобках попрошу не беспокоить его жену. Она ничего не знает.

— Господи боже! — воскликнул Лакруа. — Значит, он и есть поставщик оружия?

— Не совсем. Он сыграл роль посредника. Шене был его связным: он постоянно передвигался, оставаясь незамеченным, поскольку его хорошо знали.

Наступила пауза, затем Лакруа заключил:

— Ну что же, мы вычистим гнойник, FX-18... Еще раз спасибо и счастливого пути!

После разговора Коплан попрощался с Долли Филдз. Та объявила о намерении последовать за ним в Европу. Ему пришлось применить дипломатическое искусство, чтобы разубедить ее. Он счел, что расквитался с ней, а самой лучшей услугой, которую он мог ей оказать, был совет вернуться в Штаты и начать бракоразводный процесс.

Ему не без труда удалось ее уговорить, но она настояла, чтобы проводить его в аэропорт. Он, как добрый барин, разрешил ей это.

Коплан получил превосходное доказательство достоинств советской разведки и ее великолепной координации.

Когда он приземлился в аэропорту Брюсселя, к нему вежливо обратился незаметный человек:

— Я друг месье Джонса... Моя фамилия Верлинден.

— Добрый день, — сказал Коплан. — Я не слишком поздно?

Бельгиец покачал головой и успокоил его.

— Эти господа находятся в Остенде, — сообщил он. — Их не выпускают из виду.

Небо было серым и дул сырой порывистый ветер. Контраст с Антилами был потрясающим.

Коплан получил свой багаж. Верлинден, обратившись на фламандском к носильщику, велел отнести вещи не в автобус, а в его машину, припаркованную на стоянке.

Франсис и его чичероне сели в темно-синий «шевроле». Он быстро и бесшумно поехал к побережью.

— Филдз и Дэвис имели контакты с другими англосаксами? — поинтересовался Коплан, обегая взглядом свежевспаханные поля и чистенькие домики.

— Я вообще не понимаю, чем они занимаются, — признался Верлинден. — Остановились в гостинице «Уэст-Энд» и три раза ходили в дом, где никто не живет и куда никто не приходил к ним на встречу. Вы что-нибудь понимаете?

Коплан озабоченно признал:

— Нет, не понимаю, что это может значить. Если только дом не является почтовым ящиком и два наших ловкача не переписываются с людьми, которые приходят в другое время...

Верлинден, приняв хитрый вид, заметил:

— Не в этом дело. За домом следили день и ночь после их первого же прихода. Туда никто не заходил, даже ничего не клали в почтовый ящик. Почтальон к нему тоже не подходит.

— Действительно удивительно, — согласился Франсис. — А может быть, там радиопередатчик?

— Может быть. Во всяком случае высокий, американец Филдз, входит как к себе: у него ключ.

Коплан оптимистически заметил:

— Значит, они туда ходят постоянно. Очень хороший знак... Тем более что я намерен заняться ими без промедления.

Они гнали всю дорогу и ехали чуть больше часа.

«Шевроле» свернул с автострады на широкий проспект, застроенный красивыми виллами, затем проехал по мосту, мимо портовых сооружений и затормозил на паркинге, недалеко от рыбного порта.

— Я заказал вам номер в гостинице, где мы живем все четверо, — сказал Верлинден, указывая подбородком на возвышавшиеся впереди фасады из красного кирпича. — Если вы предпочитаете жить в другом месте...

— Не стоит, это усложнит связь между нами, — ответил Франсис, подняв глаза на гостиницу.

Это был типичный фламандский отель с вывеской, написанной золотыми буквами, и крытой террасой, выходившей на тротуар.

Короткий разговор с хозяйкой, кругленькой и приветливой женщиной, завершился предоставлением новоприбывшему комнаты на третьем этаже с окнами на улицу.

Пока Франсис устраивался, Верлинден зашел к своему коллеге, единственному, кто не был занят слежкой за Филдзом и Дэвисом.

Оба бельгийца вошли к Коплану, и Верлинден представил своего спутника — рыжего толстяка мирного вида в мешковато сидевшем поношенном костюме:

— Вандермелен... Он уроженец Остенде и плохо говорит по-французски.

— Das niks, ik spreek vloms[21], — произнес Коплан к крайнему удивлению собеседников.

Знание языка Брейгелей принесло Коплану почтительную симпатию, лед растаял, и трое мужчин устроили совет. По последним данным, американец и англичанин как будто собрались обосноваться в Остенде. Иногда они выходили поодиночке, но тогда гуляли как обычные туристы, ходили к морю или на эстакаду, видневшуюся из окна номера.

— А в этот дом они всегда ходят в одно время? — спросил Коплан.

— В первый раз, — ответил Верлинден, — они ходят туда утром, во второй — после полудня, в третий — в начале вечера.

— Где он находится?

Вандермелен показал на плане.

— Рядом с ипподромом, — объяснил он. — Полчаса ходьбы отсюда. Гостиница «Уэст-Энд» расположена недалеко от этого дома...

Его толстый палец прижался к бумаге возле красной точки казино. Коплан почесал подбородок, пристально глядя на карту.

— Ладно, — заключил он. — Эти типы нарушили уголовный кодекс. В случае осложнений я всегда смогу обратиться за помощью к бельгийским властям. Но вы, я полагаю, хотели бы сохранить инкогнито.

Его тон заставил собеседников улыбнуться.

— Еще бы, — откликнулся Вандермелен, перешедший в такой ситуации на французский. — Мы не очень любим встречаться с полицией и жандармами.

На мгновение Коплану захотелось связаться со Стариком, попросить подкрепления. Но потом он подумал, что ситуация может измениться очень быстро, и тогда помощь все равно опоздает.

— Вот что я вам предлагаю, — сказал он. — Если в ближайшие сорок восемь часов Филдз и Дэвис вернутся в этот дом, один из вас немедленно сообщит мне и я возьму их один. Бели же они попытаются покинуть город, мы должны будем захватить их любой ценой, даже устроив заварушку. А когда они будут скручены, вы смотаетесь и я сам объяснюсь с полицией, когда она приедет.

Бельгийцы обдумывали проблему с благоразумной медлительностью.

— Вам обязательно вывозить эту дрянь во Францию? — спросил Верлинден, подняв бровь.

Губы Коплана сложились в кривую улыбку, что сделало его ответ зловещим:

— Необязательно. Бельгийцы переглянулись.

— Мы согласны, — сказал Верлинден. Товарищ поддержал его кивком готовы.

Глава 14

Стоя перед окном, Коплан наблюдал за странным ночным пейзажем, расстилавшимся перед ним.

Фонари освещали желтым светом мол, который, уходя влево от рыбного причала, приводил к длинному плоскому зданию с надписью: «Норт Си яхт клааб».

На заднем плане возвышалась башня маяка. Через равные интервалы три луча маяка пробегали по пришвартованным кораблям и выступающей далеко в море косе. Она разделяла входные фарватеры доков. В трех местах реки на верхушках тонких мачт мигали огоньки: они сообщали о близком отплытии или приближении одного из паромов Остенде — Дувр.

Этот фламандский город, укутанный зимними туманами, представлял собой для Дэвиса и Филдза нечто большее, чем простое прибежище. Не скрывался ли в нем если не центр организации, то хотя бы специальное средство связи, позволяющее входить в контакт с этим центром, не выдавая его:

Коплан сдерживал нетерпение. Он не должен был показываться на улице. Случайная встреча с одним из тех двоих, кого он должен был захватить, могла провалить все дело. Он вздрогнул, когда прозвучали три повелительных удара в дверь.

— Войдите! — крикнул он.

Это был Вандермелен — потный и задохнувшийся от быстрого подъема на третий этаж.

— Готово, — сообщил он шепотом прямо с порога. — Вас ждут...

Коплан мгновенно набросил габардиновое пальто, сбежал по лестнице вслед за фламандцем и вместе с ним сел в «шевроле».

— Я уехал прежде, чем они вошли в дом, — объяснил Вандермелен. — Но они шли туда, это точно. Мы будем на месте через пять минут.

Улицы были практически пусты, и он жал на акселератор. На бульваре, огибающем ипподром, спидометр показывал «сто». Затем машина замедлила бег. Она проехала мимо жилого квартала, застроенного четырнадцатиэтажными домами, потом свернула на довольно узкую улицу и остановилась.

— Это там, — сказал бельгиец. — Рядом с площадью. Они вышли из машины. Дул сильный порывистый ветер.

Вандермелену пришлось повысить голос:

— Смотрите... вилла из красного кирпича. В ней свет. Коплан кивнул. Домик был скромным, двухэтажным.

От двух соседних домов его отделяло пустое пространство метра в четыре.

— Один из ваших товарищей где-то поблизости? — спросил Коплан.

— Да, это Верлинден.

— Идите к нему. Будьте наготове, но без моего сигнала не действуйте. Если услышите выстрелы, сообщите в полицию и сматывайтесь.

Вандермелен хотел уйти. Коплан поймал его за рукав.

— Сколько времени они обычно в нем проводят?

— Не больше получаса. Даже поменьше.

— О'кей.

Бельгиец перешел на другую сторону и свернул за угол.

Коплан не торопясь прошел мимо дома, внимательно глядя на него. Дом стоял в центре посыпанной песком площадки, фасад находился в четырех-пяти метрах от дороги.

Входную дверь укрывал полукруглый козырек, тоже кирпичный.

Рассмотреть, что происходит внутри, было совершенно невозможно, несмотря на горевший на первом этаже свет. Коплан прошел до конца улицы, осмотрелся. Кругом не было ни души. Он вернулся назад, в несколько прыжков достиг козырька, встал у боковой стены и стал ждать, оглядываясь по сторонам.

Море шумело под ударами ветра. В окнах некоторых домов горел свет. За ними угадывались уютные комнаты, где живут мирные, сытые люди.

Вдруг Франсис услышал скрип двери, затем невнятный разговор. Кто-то вышел. Ключ был у Филдза, значит, первым выходит Дэвис, чтобы тот смог закрыть дверь.

Коплан выскочил из-за угла и обрушил рукоятку пистолета на голову Дэвиса, не дав ему времени открыть рот.

Филдз, стоявший спиной и возившийся с замком, услышал удар. Он успел обернуться, пока его сообщник падал. Коплан изо всех сил ударил его в лоб. Американец покачнулся. Левой рукой он попытался нанести удар в мощный силуэт Коплана, но тот уклонился и еще раз ударил техасца пистолетом в лицо. Филдз отлетел и стукнулся об дверь. У него подогнулись колени. Коплан, ожесточившись, ударил его левой в желудок.

Он открыл замок, толкнул дверь и вошел в темный дом. Схватив обеими руками за воротник пальто Филдза, он втянул тяжеленного американца внутрь. Две секунды спустя он проделал то же самое с Дэвисом. Коплан нащупал выключатель и трижды повернул его, сомневаясь, однако, что этот сигнал будет правильно понят бельгийцами, ждущими поблизости.

Затем он включил свет в холле, куда притащил обе свои жертвы. В темноте он бросил Дэвиса на американца. Их тела образовали отвратительную кучу, но это зрелище наполнило Франсиса горьким удовлетворением. Он огляделся и осмотрел другие комнаты.

Они были меблированы. Стулья в гостиной были покрыты чехлами, на столе и серванте в столовой лежал слой пыли.

Верлинден и Вандермелен осторожно постучали, прежде чем войти. Коплан открыл им. Их взгляд сразу упал на бесчувственных людей.

Толстый фламандец восхищенно проговорил:

— Здорово вы с ними управились... Как все прошло — тихо и мирно!

— Для них — нет, — пошутил Коплан. — Давайте их свяжем, пока они не очнулись, потом поговорим. Не понимаю, что они делали в этом домишке: он выглядит необитаемым, и они, кажется, ни к чему не притрагивались.

— Осмотрите дом, — предложил Верлинден. — А мы засунем этих мужиков в другую комнату. Так будет лучше.

Коплан одобрил этот совет и принялся за тщательный обыск помещений.

Он решил, что дом сдавался со всей мебелью отпускникам: в нем было все необходимое, но ни одного личного предмета. Ни фотографии, ни одежды, никакого предмета туалета в ванной комнате.

И ничего, что хотя бы отдаленно напоминало радиопередатчик. Шкафы и комоды в комнатах наверху были абсолютно пусты.

Франсис спустился.

— Нет ни черта... Я посмотрю в подвале, — сообщил он бельгийцам.

Он спустился по узким ступенькам в маленькую котельную, работающую на мазуте; за ней он увидел подвал для продуктов — абсолютно пустой; через проход в стене он вошел в более просторное подвальное помещение, шедшее по всей длине дома.

Глаза у него полезли на лоб.

Это было настолько неожиданно, что он замер на месте, уперев руки в бока, разглядывая протянувшуюся из одного конца помещения в другой электрическую железную дорогу.

Вокзалы, туннели, семафоры, мосты через реки, пути, на которых стояли вагоны, товарные поезда — все это воспроизводило подлинную железнодорожную сеть.

Многие взрослые люди находят удовольствие в сооружении таких систем, которое одновременно удовлетворяет их страсть к коллекционированию, желание мастерить и увлечение механикой.

Однако в данном случае то, что это великолепное сооружение было брошено владельцем дома или жильцом, оставалось необъяснимым.

Неужели Дэвис и Филдз приходили в дом только поиграть с железной дорогой? Это смехотворно.

Однако он чувствовал, что приближается к разгадке.

Игрушка, представшая его взору, была единственной необычной находкой на вилле. Она должна иметь смысл.

Он, задумавшись,внимательно окинул взглядом все изгибы путей, задерживаясь на всех особенностях, спрашивая себя, не могут ли места расположения и количество вагонов, стоящих в разных уголках, представлять собой код...

И вдруг, следуя взглядом по одному из боковых путей, он остановился на странной детали, на которую уже смотрел раз десять, не придавая значения, настолько благодушно воспринял всю игрушку.

Вход в туннель, нарисованный на белом картоне, обозначал конец путей в том месте, где они упирались в стену. Вот только поставлен картон был на рельсы.

Осторожно шагая, чтобы не повредить миниатюрную конструкцию, Коплан дошел до этого места и аккуратно снял картинку.

Он тут же поставил ее на место, выскочил из лабиринта путей и бегом поднялся по лестнице. Пулей пролетев мимо Вандермелена и Верлиндена, он бросил на ходу:

— Оставайтесь здесь, я сейчас вернусь!

Он выбежал из виллы, подскочил к соседнему дому и нажал на кнопку звонка.

Человек с седеющими висками и тонким лицом, одетый в домашнюю куртку, приоткрыл дверь. Коплан с суровым видом толкнул его в живот стволом пистолета и грубо втолкнул внутрь.

— Руки вверх, — приказал он, закрыв дверь ударом ноги.

Бледнея, хозяин продолжал отступать.

Не проверяя, один ли он в доме, Коплан скомандовал:

— В подвал... И не рыпайтесь, иначе я без колебаний всажу всю обойму вам в потроха.

Он тряхнул его, заставив повернуться, и толкнул вперед, ударив по лопаткам. Его противник, интеллектуал или артист, был высоким и худым. Он не имел физических сил для сопротивления.

Перепуганный, на трясущихся ногах, он направился к подвалу, неспособный ни протестовать, ни хотя бы крикнуть. Коплан помешал ему прийти в себя: он отвешивал ему пинки, заставляя идти быстрее, и едва не столкнул с лестницы.

Они прошли котельную, как и в соседнем доме, но здесь помещения располагались в обратном порядке. Как и предполагалось, в одном из них находилась прекрасная железная дорога.

— Ясно, — сказал Коплан. — Поворот. Пойдем, выпьем с вашими приятелями. Они рядом.

Верлинден, Вандермелен и их коллеги навсегда растворились в тумане два часа спустя. Их задача была выполнена, любопытство удовлетворено.

Коплану даже не пришлось прибегнуть к их услугам, чтобы заставить говорить владельца соседней виллы. Тот едва не упал в обморок, увидев Дэвиса и Филдза с залитыми кровью лицами.

На все вопросы, заданные Фрэнсисом, он отвечал так, будто его поступки, действия его сообщников и цели их организации были оправданы высшей моралью, служащей правильно понятым интересам человечества.

Его теория, отражавшая мышление основателей группы, отстаивала принцип, согласно которому прекращение холодной войны, действительно мирное сосуществование Востока и Запада, прекращение локальных конфликтов путем предоставления помощи слаборазвитым странам, короче, установление всеобщего мира, должно было вызвать экономическую катастрофу и появление ста миллионов безработных в развитых странах.

Из этого постулата совершенно логично вытекала необходимость поддерживать раздоры, разжигать очаги конфликтов, создавать разногласия.

— Мирная конверсия всей промышленности, работающей на войну, стала бы смертью для нашей системы, — самодовольно уверял он. — Этого могут желать только сумасшедшие. Даже главы наших государств впадают в эту ошибку. Хвала небу, самый могущественный из них подох[22]... Благословенная рука положила конец его преступной карьере.

Застыв от изумления, бельгийцы и Коплан слушали его, не перебивая.

— Следует также сохранять межрасовые границы, — объяснял тип, как будто надеялся обратить собеседников в свою веру. — Братство людей — опасный миф. Доказательство — когда между враждующими народами происходит сближение, на всех биржах падают акции! Что же будет, когда, став жертвами всеобщего мира, оружейным и связанным с ними предприятиям придется закрыть ворота? На это в ООН плюют! Кроме того, сто сорок миллиардов долларов, ежегодно расходуемых в мире на подготовку войны, высвободятся: они вызовут ужаснейшую инфляцию, банкротство наших финансовых систем[23]...

Тут Коплан возмутился:

— Прекратите ваши глупости! Существует альтернатива: сосуществовать или не сосуществовать. Путь мира к лучшей жизни нельзя остановить, и вашей банде сумасшедших не удастся помешать людям договориться, чтобы побороть голод, болезни, освоить новые земли для сельского хозяйства и отправиться в космос... А теперь хватит об этом. Я хочу знать факты, имена, точные сведения о вашей гнусной банде.

Тот все выложил.

Он был англичанин, звали его Джеймс Сандерберг, возраст — пятьдесят три года. Он, как и Дэвис, принадлежал к крайне правой антикоммунистической группировке.

Он был идеологом, мозгом организации. Он придумывал операции, ориентируясь по международной политике и всегда имея конкретную цель: срыв переговоров, провоцирование кровавых конфликтов.

Вообще Сандерберг подливал масла в огонь всюду, где представлялась возможность. Бог знает, сколько эпизодов холодной войны было на его счету!

Значительные средства, которыми он располагал, поступали по большей части от финансовых групп юга США, сегрегационистов, решительных противников ООН и мирных инициатив собственного правительства.

Но это мощное тайное общество имело приверженцев и в Великобритании и даже во Франции среди руководителей крупнейших предприятий. Одним из них был Ирвинг Солендер. Еще один — на «Каблометалле».

Тактика Сандерберга, сбивавшая Коплана в ходе расследования, состояла в том, чтобы наводить следственные органы заинтересованной страны на лжевиновных, каждый раз давая доказательства причастности какой-нибудь социалистической страны.

Так, в Меце убийство Легреля имело своей целью вывести полицию на дом, где положенные на виду пропагандистские материалы должны были доказать виновность про-китайских коммунистов.

Выход из строя машины создал инцидент между Францией и СССР, а кроме того, он должен был сорвать франко-китайские торговые переговоры.

В Фор-де-Франсе Филдз умышленно навел Коплана на Сосюра и Пуарье, потому что обнаружение склада оружия было подлинной целью Сандерберга. Убивая Сосюра, Филдз был убежден, что инспектор не сможет выйти на него. Похищение Ларше, осуществленное непосредственно перед этим, должно было разжечь страсти. Полицейские репрессии после обыска на улице Антуана Сиже также послужили бы планам Сандерберга, ужесточив поведение сепаратистов. Для среднего американца это стало бы новым доказательством того, что Советы не отказываются от усиления своих позиций на Антилах, несмотря на уже имеющийся плацдарм на Кубе.

Государственная безопасность (бельгийская контрразведка) задержала троих для «проверки личности».

Избавившись от своего громоздкого груза, Коплан спустился в подвал и стал играть с железной дорогой.

Настоящий туннель, построенный из стальных труб диаметром в семь сантиметров, позволял поездам переезжать из дома в дом... и перевозить записки.

Этот способ, совершенно не поддающийся обнаружению, служил для связи Сандерберга с исполнителями. Физический контакт или какая-то другая связь — письма, телефон или радио — становились ненужными. Можно было десять лет наблюдать за Филдзом и не узнать, что он связан с Сандербергом!

На вилле Сандерберга загоралась сигнальная лампочка, когда локомотив вез вагон с запиской из дома в дом.

Коплан улыбнулся, подумав об упреках мистера Джонса. Газеты не обойдут вниманием эту романтическую историю разоблачения «фашистской» организации. Франсис уже видел их заголовки: «Поджигатели войны в тюрьме!», «Тайна двух одиноких вилл!», «Злые силы не сдаются!».

Подумать только, шесть месяцев назад он, Франсис Коплан, разоблачил заговор, преследовавший диаметрально противоположные цели, направленные на предотвращение атомной войны!

Самое тревожное и характерное для наших дней то, что два крайне враждебных друг другу лагеря применяют одни и те же методы: террор и убийство.

Париж, декабрь 1963 года

Поль Кенни Коплан попадает в пекло

Глава 1

Сойдя с трамвая, Янош Мареску с облегчением заметил, что дождь кончился. Он постоял немного на месте, взглянул на ручные часы, что-то посчитал в уме и, успокоившись, направился в сторону площади Виктории.

Осенняя ночь была сырой и холодной, улица почти вымерла. Машин не было видно, прохожие тоже попадались редко. По-видимому, люди не хотели выходить из дома в такую погоду.

Дойдя до Шоссе[24], Мареску остановился. Прежде чем перейти на улицу Жиану, он постоял две или три минуты, рассеянно глядя на светящиеся отражения высоких электрических фонарей на мокром асфальте.

Мрачной казалась ему большая опустевшая улица, светящиеся лужи, черное тяжелое небо, угрожающе нависшее над городом... Все это походило на картину художника-сюрреалиста, заставляющую почувствовать отчаяние мира и немую скорбь большого города.

Мареску, от природы очень чувствительный и впечатлительный, тяжело вздохнул. Подойдя к витрине мебельного магазина, он стал внимательно всматриваться в свое отражение в стекле. Перед ним был невысокий, худой, сутуловатый мужчина пятидесяти восьми лет с грустным лицом и усталым взглядом. Лишний раз он убедился, что облик его был малопривлекателен: серое пальто, приличное, но не модное, подчеркивало это ощущение физической и моральной усталости.

Разочарованная улыбка скользнула по тонким губам румына. Он пытался отогнать мрачные мысли, но они были сильнее его. Он заметил, что ежегодно с наступлением ноября у него начинается депрессия.

В действительности Мареску никогда не был оптимистом или весельчаком. Даже в благоприятные времена, когда все шло неплохо, он был скорее мрачноватым человеком. Дело в характере. Он родился грустным, как другие рождаются веселыми. Но хуже всего он чувствовал себя осенью. Как только желтые листья начинали отрываться от веток, его жизненные силы угасали и он становился неврастеником. Сейчас — а это продолжалось уже более недели он почти побил собственный рекорд по хандре. Мрак, окутывающий его душу, постоянно сгущался. Он чувствовал себя подавленным.

Мареску пошел к парку Филипеску, прямая аллея которого выходила на улицу Минку, свернул на тропинку налево, не спеша подходя к кустарникам. Мокрый гравий прилипал к подошвам.

В условленном месте он увидел высокую импозантную фигуру Людвига Кельберга на фоне карликовых деревьев с пышной листвой.

Как обычно, немец был безукоризненно пунктуален.

Уже почти год они встречались по ночам один раз в две недели, и ни разу Кельберг не опоздал.

Великолепно организован! Впрочем, как и вся его нация. Но и очень придирчив. У этого гиганта с бычьим затылком была мания старой девы. Он готов был задушить Мареску за пятиминутное опоздание.

Низким, гортанным голосом немец прошептал:

— Добрый вечер, друг. Сегодня вы вовремя. Как дела?

— Плохо, — пробурчал румын.

— Неприятности? — спросил Кельберг, нахмурив брови.

— Да нет — ответил Мареску разочарованно. — У меня хандра, Кельберг.

— У вас всегда хандра, — язвительно заметил немец. — Я вас другим не видел.

— Вы правы, — признал Мареску, — но за последние дни она принимает чудовищные размеры. Помимо тревоги, у меня жуткие предчувствия. Я не сплю по ночам.

— Обратитесь к врачу, — проворчал Кельберг. — В наши дни врачи умеют лечить депрессию. В следующий раз, когда я поеду в Париж, я привезу вам модитен.

— Что это?

— Очень эффективный медикамент, действующий на центры высшей нервной деятельности.

— Заранее благодарю, — вздохнул румын недоверчиво. Кельберг резко спросил:

— Сегодня есть что-нибудь интересное?

— Урожай неплохой. Мне наконец удалось раздобыть копию секретного отчета, относящегося к металлургическому комплексу. Кроме того, я получил цифры следующего трехлетнего плана по производству вооружения.

— Поздравляю, — удивившись, сказал Кельберг.

— Наконец-то я заслужил комплимент, — промолвил Мареску. — Получение этой информации оказалось трудоемким и опасным.

— Не сомневаюсь.

— Не забудьте предупредить вашего корреспондента, чтобы он был осторожен. Трехлетний план военного производства — Это взрывоопасный материал. Поскольку эти цифры отражают весь военный потенциал Варшавского Договора, то здесь замешаны русские. Вы представляете, каким может быть ответный удар, если ваш корреспондент допустит неосторожность при передаче сведений?

— Можете на меня положиться, Мареску, — пообещал немец, лицо которого приняло почти торжественное выражение. — Можете передать мне документы совершенно спокойно.

— Надеюсь, вы располагаете средствами? — вкрадчиво спросил румын.

— Естественно.

— Вы не думаете, что справедливость требует выплатить мне небольшую специальную премию? — намекнул Мареску. — В некотором роде за риск.

Людвиг Кельберг колебался. Затем сказал с упреком и в то же время с угрозой:

— Вы неблагоразумны, Мареску. Финансовый вопрос был решен раз и навсегда, и я не потерплю, чтобы мы его при каждой встрече пересматривали. Договор есть договор.

— Я мог бы ограничиться выполнением контракта, — возразил румын.

— Что вы хотите этим сказать?

— Передавать вам только текущую информацию и сведения, попадающие мне в руки. Это избавило бы меня от риска, на который я пошел, и вы ни в чем не могли бы меня упрекнуть.

— Я не спорю, — согласился Кельберг, — ваши сведения очень ценны. Но вы могли бы, по крайней мере, оставить за мной инициативу в начислении ваших гонораров. Я не против красивого жеста, но я против, чтобы меня к этому вынуждали.

И не без горечи добавил:

— Я принимал вас за идеалиста, но теперь мне кажется, что вы человек корыстный.

Лицо Мареску исказилось.

— Вы ошибаетесь, Кельберг, — сказал он изменившимся голосом. — Если бы я был корыстен, то давно бы уже занимал другую должность. Именно потому, что я искренний идеалист, я остаюсь внизу иерархической лестницы. Всю жизнь я презирал почести и деньги. В университете я выделялся, и профессора предсказывали мне блестящую карьеру, но мой идеализм обрезал мне крылья.

Кельберг смутился.

— Мой бедный друг, — пробормотал он, — я тут совершенно ни при чем, в провале вашей карьеры. Каждый сам правит своей лодкой.

— Вы оскорбили меня, обвиняя в корысти.

— Поставьте себя на мое место, — ответил немец. — За последние три месяца вы уже в третий раз требуете маленькую премию. Однако раньше вы безоговорочно принимали мои условия.

— Я прошу деньги не для себя, — сказал Мареску. — Моя агентурная сеть обходится мне теперь гораздо дороже.

— Вы что, платите теперь членам вашей организации?

— Нет, но мы помогаем нашим соотечественникам. Некоторые из них...

Внезапно Мареску умолк и обернулся.

— Здесь поблизости кто-то есть! — тревожно зашептал он.

— Ерунда, — ответил Кельберг спокойно.

— Уверяю вас, я видел промелькнувшую тень.

— Не бойтесь, это мой человек. Я пришел в сопровождении двух коллег, обеспечивающих мою охрану.

— Вашу охрану? — изумленно спросил Мареску.

— Ну да, если хотите, они обеспечивают тылы. Вы думаете, мое положение лучше вашего? В некотором отношении намного хуже. Вы здесь в своей собственной стране. Мой случай особый, не забывайте этого! Я подозрителен уже тем, что являюсь иностранным служащим. Поэтому я обязан был принять предосторожности для проведения наших встреч.

— Вы — человек мужественный, — произнес румын.

— Мы встретились не для того, чтобы сравнивать наши заслуги. Передайте мне, пожалуйста, документы. А вот деньги.

Он вынул из внутреннего кармана твидового пальто толстый коричневый конверт и быстро сунул его в руку Мареску. В обмен тот передал ему несколько сложенных вчетверо листков, которые немец тотчас же сунул во внутренний карман.

Мужчины медленно пошли по извилистой тропинке парка.

Кельберг сказал дружелюбно:

— Я попрошу своего шефа пересмотреть вашу ставку. Через две недели я дам вам ответ. От своего имени я обещаю вам ежемесячную надбавку, если вы будете снабжать меня информацией, которой мой шеф придает большое значение. Речь идет о передаче мне копии подробного перечня предложений, сделанных разными странами и касающихся строительства четырех заводов для нового промышленного комплекса в Бразове.

— Но договор о поставках еще не заключен, — возразил румын.

— Я знаю, но, по-моему, ваше правительство уже получило с полдюжины окончательных предложений, и некоторые из них кажутся заманчивыми.

Мареску не был к этому готов.

— На мой взгляд, хлопоты вашего шефа преждевременны. Информация, которую я, вероятно, мог бы вам представить, не будет иметь реальной ценности... По дошедшим до меня слухам, правительство сделает свой выбор только месяцев через пять. К тому времени появится новый материал... Министерство финансов в настоящее время решает вопрос относительно кредитов на промышленный комплекс.

— Именно по этой причине мой шеф предпочитает сейчас конфиденциальную информацию. Когда выбор будет сделан, будет уже поздно. Дело очень серьезное, вы это знаете. И в таком важном деле нам необходима информация именно о заманчивых предложениях по строительству. Она дает возможность успеть придумать более конкурентоспособную комбинацию и раздавить всех конкурентов.

— Коли вы так настаиваете, я сделаю все, что будет в моих силах, — заверил румын. — Однако не делите пока шкуру неубитого медведя! Быть может, вам еще не известно, что документы, касающиеся Бразова, находятся сейчас в Смешанной советско-румынской комиссии.

— Я этого не знал, — спокойно подтвердил Кельберг, — но вам я доверяю. Поскольку вашей организации нужны деньги, вам предоставляется случай их заработать.

— Но какой ценой!.. — заметил Мареску с горечью. — Русские все время начеку. После их неудачи с Галацем[25] можно представить себе, насколько они будут бдительны теперь и как закрутят гайки!

— Я не строю иллюзий в этом отношении, — произнес сквозь зубы Кельберг. — Здесь мы должны делать ставку на патриотизм, который в этой борьбе будет играть решающую роль. Русские преследуют только свои интересы и не станут делать подарок Румынии. Тем не менее, если ваше правительство получило стоящие предложения, оно сможет защищаться.

Сейчас Людвиг Кельберг находился в своей стихии. Его глухой голос приобрел неоспоримую силу убеждения.

Этот человек был прирожденным борцом, сочетавшим в себе сильный, волевой характер и отличные физические данные. Высокий, выносливый, в расцвете сил, награжденный природой смелым, позитивным и реалистическим умом. Достойный потомок прусских дворян, воздвигнувших германскую империю, он унаследовал от своих далеких предков неукротимую энергию, железную волю, властную уверенность и голубые глаза, заставляющие думать скорее о холодном Северном море, чем о ласковом летнем небе.

Кельберг засунул руку в левый карман твидового пальто — элегантного пальто с росчерком лондонского портного на серо-черной подкладке — и вынул из него визитную карточку.

— Вот держите, — сказал он. — Я отметил здесь семь вопросов, по которым мой шеф желает получить уточнения из достоверных источников.

Мареску взял карточку и сунул ее в карман. Кельберг продолжал:

— Я надеюсь, что вы отдаете себе отчет о том значении, которое имеет для вашей родины строительство в Бразове? Если ваше правительство действительно сможет противостоять планам русских, то оно спасет будущее румынской нации. Русские, поставленные в безвыходное положение, не осмелятся применить силу для навязывания своих взглядов. В современной ситуации они будут вынуждены вступить в переговоры. Если они сбросят маску и открыто продемонстрируют, что рассматривают вас, румын, как колонизованную нацию, то вызовут жуткую шумиху.

— Не увлекайтесь, Кельберг, — пробормотал румын. — Вы переоцениваете мужество наших руководителей. В наших министерствах сидят креатуры[26], многим обязанные Кремлю и не забывающие этого. Из всех братских стран Румыния, несмотря на слабые попытки к независимости, остается наиболее сталинизированной. Это приводит нас в отчаяние.

— Ну, ну, не поддавайтесь болезненному пессимизму, — пожурил его Кельберг. — Есть трещины, дорогой друг, трещины, которые разрушают советское здание в его основе. Ваша страна, быть может, стоит ближе к своему освобождению, чем вам это кажется. Впрочем, вы располагаете конкретными доказательствами, которые вы мне предоставили.

— Одна ласточка весны не делает, — вздохнул Мареску.

Снова начал моросить дождь, и Кельберг поднял воротник своего пальто, давая понять, что беседа окончена.

— Если с вашей стороны не будет возражений, то встретимся через две недели на этом же месте, в это же самое время.

Он протянул Мареску руку, но румын неуверенно пробормотал:

— Я хотел бы попросить вас еще об одной вещи, Кельберг. Речь идет о моем молодом протеже... Можете ли вы помочь переправить парня в Западную Германию или Францию?

— Это не входит в мою компетенцию, Мареску, и вы это знаете. Речь идет о члене вашей организации?

— Да. Это молодой адвокат.

— Почему он хочет уехать?

— Он разыскивается сигуранцей[27].

— По каким причинам?

— За подрывную пропаганду. Он распространял антисоветские листовки в университетской среде.

— А ваши проводники не могут ему помочь?

— Сейчас нет. Нам пришлось уйти в глубокое подполье. После событий в Польше и Чехословакии служба безопасности находится в состоянии боевой тревоги.

— Сейчас я ничего не могу вам обещать. При следующей встрече дам вам ответ. В принципе, я не очень люблю вмешиваться в подобные истории. Мое положение и без того слишком деликатное, и я...

Он неожиданно осекся и резко повернул голову направо. Под чьими-то торопливыми шагами на соседней тропинке скрипел гравий...

Глава 2

Напуганный шумом шагов, Мареску обернулся и стал встревоженно всматриваться в темноту.

На тропинке показался высокий малый в темном габардиновом пальто, который приближался к ним навстречу. Взволнованным голосом он по-немецки сказал:

— Быстро уходите, Людвиг. Со стороны улицы Минку к парку только что подъехали две полицейские машины.

— Две машины? — спокойно переспросил Кельберг. — Ну и что? Это еще ничего не означает.

Мареску, прекрасно понимающий немецкий, вставил дрожащим голосом:

— Вы думаете, это полицейские машины?

— Не знаю точно, — ответил парень в габардине. — Мне кажется, нужно быстро уходить. Какие-то люди снуют по улице Жиану, и мой друг Отто тоже считает, что все это довольно странно.

Кельберг принял решение:

— Скорее всего — это ложная тревога, но не стоит играть с огнем. Расстанемся здесь, Мареску. Идите по аллее, выходящей к Институту геологии, а я пойду в сторону клиники святой Елизаветы... Встретимся через две недели. Не поддавайтесь депрессии. В конце концов все уладится, поверьте мне. Я попытаюсь что-нибудь сделать для вашего молодого адвоката.

Пожав руку Мареску, он добавил:

— Не забудьте о моей просьбе. Это очень важ...

Неожиданный выстрел нарушил ночную тишину, прервав Кельберга. И сразу послышались отдаленный топот бегущих ног, треск ломающихся веток, а еще через несколько секунд — приглушенные выстрелы, сопровождаемые вспышками.

Охваченный паникой, Янош Мареску бросился бежать в противоположную от выстрелов сторону. Сердце его готово было выпрыгнуть из груди, в горле пересохло. Он не сообразил срезать угол по направлению к улице Монетарие, чтобы выйти к Институту геологии, как ему советовал Кельберг. Совершенно растерявшись, он бежал по извилистым тропинкам парка, ничего не соображая.

Снова раздались выстрелы, отдавшиеся эхом среди кустарников. Продолжая бежать, Мареску думал о том, что его мрачные предчувствия были не порождением бессонных галлюцинаций, а страшной реальностью. «Они догонят меня, арестуют и бросят в тюрьму», — подумал он. Уже запыхавшись и чувствуя боль в груди, он попытался ускорить бег.

Внезапно на повороте аллеи появились тени, и властный голос пролаял:

— Стойте! Полиция!

Мареску развернулся и побежал в другую сторону. Он совсем не понимал, что делает. В отчаянии бросился в ту часть парка, которая казалась ему самой темной, мечтая только об одном: исчезнуть, раствориться в ночи, уйти от этих людей, которые охотятся за ним, чтобы схватить и пытать.

Он согнул свое тщедушное тело, чтобы стать менее заметным и менее уязвимым. Его грудь горела, а помутневшие глаза уже ничего не видели. Мареску бросился в беседку из акаций и растянулся в мокрой траве.

Услышав приближающиеся шаги и голоса, он автоматически сунул руку во внутренний карман старого пальто и достал из него небольшой «вальтер». Дрожащей рукой он потряс оружием, которое ни разу не использовал.

В тот момент, когда ему удалось снять предохранитель с курка, его лицо ослепил пучок света огромного фонаря. Раздался выстрел.

Людвиг Кельберг понял, что тревога не была ложной. Не теряя хладнокровия, он приказал своему телохранителю:

— Ты должен залечь в кустах, Хайнц. Отвлеки полицейских, чтобы я мог уйти. Встретимся в Гривита.

— Слушаюсь, — лаконично ответил Хайнц. Но прежде чем раствориться в ночи, добавил: — Если они укокошили Отто, я не смогу воспользоваться «фольксом». Ключи от тачки у него.

— В таком случае беги к моему «опелю». Я припарковался на улице Турда. Я подожду тебя.

— Нет, обо мне не беспокойтесь. Я предпочитаю выбираться сам.

В полном самообладании Кельберг устремился к лужайке, чтобы приглушить шаги о траву. Инстинктивно он направился в сторону Шоссе.

Здесь было гораздо больше шансов уйти из сетей, расставленных полицией. Чтобы перекрыть все входы и выходы из парка, сигуранце потребовалось бы мобилизовать несколько сотен человек. Однако Хайнц и Отто говорили только о двух машинах.

По правде говоря, именно предвидя подобную переделку, Кельберг и выбрал это место для встреч с Мареску.

Продвигаясь последовательными рывками, Кельберг понял, что, кажется, выбрался из зарослей парка. Он не различал еще уличных фонарей, но их отдаленный свет уже рассеивал окружающую темень.

Выстрел, раздавшийся со стороны улицы Монетарие, обеспокоил его.

«Только бы они не накрыли Мареску, — подумал он с раздражением. — Лучшего осведомителя мне не найти!»

С северной стороны парка опять раздались выстрелы. Они сопровождались характерным пришепетыванием: автоматы были с глушителями.

Стиснув зубы, Кельберг, не щадя своего дорогого твидового пальто, упал плашмя в мокрую траву и пополз, опираясь на локти. Наконец он заметил впереди Шоссе. В поле видимости — ни одного полицейского, ни одного прохожего. Осмелясь, он выпрямился, перебежал к другой группе кустарников и укрылся среди ветвей.

Долго и внимательно он всматривался в Шоссе.

Не веря глазам, он должен был в конце концов признать, что полицейские даже не удосужились осмотреть эту часть парка. Однако он быстро нашел этому объяснение: Хайнц и Отто, отвлекая полицейских, вынудили их сгруппироваться, чтобы обезвредить двух вооруженных людей.

Кельберг увидел почти пустой автобус, едущий в сторону площади Виктории, и его осенило.

«А почему бы и нет?» — подумал он, не теряя веры в свою звезду. Это была нелепая, дерзкая затея, которая тем не менее могла удаться. «Самые идиотские идеи часто приводят к великолепным результатам», — убеждал он себя.

Однако он колебался, понимая, что каждая минута на счету.

В этот момент подошел автобус, едущий в сторону ипподрома.

«Удача со мной!» — отметил он с горькой усмешкой.

Пробежав несколько метров, Кельберг с самым естественным видом вынырнул из темноты и спокойно поднялся в автобус, который тотчас же тронулся.

Он выиграл.

Проехав несколько остановок, он вышел из автобуса на улице Орельян и спокойно пошел туда, где некоторое время назад оставил свой «опель», отправляясь на встречу с Мареску.

Комиссар Салеску не любил выезжать на спецзадания в машинах сигуранцы, чтобы не вызывать подозрений у хорошо осведомленных противников.

Это была личная тактика Салеску. Очень часто при выполнении спецзаданий он пользовался машинами своих друзей, которые не были профессионально связаны с полицейскими кругами.

Вот и сейчас он одолжил у одного из друзей черную «шкоду». Разумеется, техники сигуранцы установили в машине рацию и телефон. Постоянная связь была налажена уже в самом начале операции. Салеску поддерживал связь с другими полицейскими машинами и бойцами группы захвата.

За рулем черной «шкоды», радом с румынским комиссаром, сидел полковник Миренко, уполномоченный седьмого отдела ГПУ[28].

Салеску был крепким сорокапятилетним мужчиной, широкоплечим, с грубым, словно вырубленным топором лицом, черной, жесткой шевелюрой, квадратной челюстью и черными глазами.

Его советский коллега полковник Миренко был постарше, тоже очень крупный и довольно устрашающего вида.

Не из скромности и не из тактичности советский офицер спецслужб занимал место шофера. Поскольку операция была организована им, он хотел быть непосредственным участником в развитии событий.

Как только раздался первый предупредительный выстрел — стрелял Отто Нурбах, один из телохранителей Людвига Кельберга, — русский полковник повернулся к комиссару Салеску и с мрачной ухмылкой спросил его:

— Ну что, комиссар? Вы по-прежнему скептичны в отношении моих прогнозов?

Румынский полицейский, занятый приемом радиосигнала, сделал вид, что не расслышал насмешливого замечания русского.

Повернув эбонитовую ручку, расположенную на щитке приборов «шкоды», Салеску включил небольшой громкоговоритель, установленный между двумя передними сиденьями машины. Послышался металлический голос:

— Р-14, с вами говорит Р-14. Один из двух людей, бежавших по поперечной аллее, выстрелил в воздух. Какие будут распоряжения?

Салеску, не задумываясь, ответил:

— Продолжайте общее наблюдение, как предусмотрено. Если эти типы начнут стрелять в вас, цельтесь им в ноги.

Сигналы поступали одновременно из разных точек, и комиссар должен был реагировать молниеносно, чтобы не выпустить из виду общий ход начатой операции.

Внезапно в его портативном передатчике раздался крик одного из членов группы захвата:

— Алло! Шеф? Говорит Р-10... Только что получил ранение в ногу Стефан Ганеску, и я...

Салеску заорал в свой микрофон:

— Оставьте Ганеску! Продолжайте действовать по намеченному плану... Приказ всем! Не занимайтесь ранеными. Я вызываю подкрепление и «скорую помощь».

Советский полковник с озабоченным видом крикнул румынскому комиссару:

— Напомните вашим людям, чтобы они доставили мне всех подозрительных живыми!

Салеску передал приказ русского. Полковник опустил стекло дверцы машины и прислушался. До него донеслось эхо нескольких выстрелов. Он спросил с раздражением:

— Что придумали ваши люди? В конце концов, это же не уличный бой! Вся эта кутерьма из-за четырех жалких типов, которые будут взяты с поличным.

Салеску жестко улыбнулся:

— Вы еще не поняли, что Мареску находился под прикрытием? Не думаете же вы, что это Мареску играет с револьвером? Бедняга, скорее всего, и близко никогда не видел оружия!

— Ваш Мареску — не бедняга, — отрезал русский. — Это — грязный шпион, навозная куча, опасный тип. И если бы у меня не...

Полковника прервал сигнал, поступивший от агента РЕ-114, который возбужденно говорил:

— Алло! Шеф? Говорит РЕ-114. Вы меня слышите?

— Да, я вас слышу.

— Неизвестный мужчина высокого роста только что вышел из парка на Шоссе. Описание совпадает с Людвигом Кельбергом.

— Куда он направляется?

— Он вскочил в автобус и уехал.

— Что? Что вы несете? — взревел Салеску, потерявший самообладание.

— Мужчина вышел из парка как раз в тот момент, когда подошел автобус. Он сразу в него вскочил. Все произошло так быстро, что я не успел его сфотографировать, но я почти уверен, что это Кельберг.

— В какой он сел автобус? — спросил Салеску.

— Едущий в сторону ипподрома.

Советский полковник, не дожидаясь окончания диалога, включил мотор «шкоды», и она на полной скорости рванула вперед. Не поворачивая головы, он сказал Салеску:

— Прикажите всем машинам следовать по Шоссе-до ипподрома. Через несколько минут мы передадим более точные инструкции.

Офицер сигуранцы передал приказ русского, продолжающего виртуозно вести машину.

«Шкода» проехала около двадцати метров и через пять минут выехала на автобусную дорожку.

В это время Салеску получил информацию о задержании раненого Мареску.

— Банда кретинов! — вопил комиссар. — Вы не могли его приколоть, не подстрелив?

— Мы не виноваты, шеф, — объяснял агент Р-8. — Мареску был вооружен и сам себя ранил. Мне кажется, он хотел застрелиться, но пуля пробила ему только челюсть...

— Ладно, вызовите «скорую помощь» и отвезите его в клинику депо. Я свяжусь с вами позднее.

В то время как Салеску срочно перегруппировывал свой штат, чтобы успешно завершить маневр, Людвиг Кельберг готовился к выходу из автобуса.

Стоя на тротуаре, прежде чем перейти улицу, он пропустил черную «шкоду».

Салеску пробормотал:

— Точно, он. Полковник Миренко сказал:

— Я был уверен, что он замешан! Все эти немцы — сукины дети. Он у меня на мушке уже полгода.

«Шкода» проехала дальше.

На самом деле Салеску отдал приказ полицейским машинам об установлении слежки по ставшей классической формуле, называемой «преследование спереди», согласно которой объект одновременно ведут два полицейских: один спереди, другой сзади. Последний находится за пределами видимости сопровождаемого лица и получает информацию по рации от своего коллеги.

Людвиг Кельберг сел за руль серого «опеля», захлопнул дверцу, повернул ключ зажигания. Вытянув руки на руле, он тяжело вздохнул.

«Уф, я снова выпутался, — подумал он, — однако был на волоске».

Глава 3

Теперь, считая себя в безопасности, Кельберг хотел обстоятельно обдумать ситуацию.

В любом случае положение было бедственное, если не сказать — катастрофическое.

Что же произошло на самом деле? Вмешательство полиции, судя по всему, было случайным. По-видимому, Янош Мареску попал в поле зрения сигуранцы и за ним была установлена слежка, которую, не имея опыта, Мареску не заметил, и полицейские, переодетые в штатское, довели его до парка Филипеску.

Другими словами, это означало, что Мареску находился под колпаком.

Кельберга тревожило, что моральная уязвимость Мареску делала его легкой добычей для служащих политической полиции. Мелкий румынский чиновник никогда не выдержит издевательств своих палачей. Подверженный хронической депрессии и тревоге, наивный и безоружный перед силой, он расколется еще до получения первых ударов.

То, что Янош Мареску все выложит, было очевидно.

Кельберг в бессильной ярости сжал кулаки.

«Надо работать только с профессионалами. Из-за этого несчастного все может провалиться. Дело, на которое я затратил месяцы подготовки и которое только начало приносить ожидаемые результаты, сорвется», — думал он с отчаянием.

Будучи реалистом, немец подавил свой гнев и решил осмыслить ситуацию.

У него было два выхода, вернее, три: оставить все как есть и спешно уносить ноги; занять выжидательную позицию; забрать архивы и материалы и скрыться.

«Даже если предположить самое худшее, — рассуждал он, — в моем распоряжении есть три или четыре часа. Мареску не станут допрашивать до утра. И только после того как он назовет имя человека, с которым встречался в парке Филипеску, сигуранца отправится с визитом ко мне. Следовательно, я спокойно могу вернуться к себе, забрать вещи и отправиться на „мерседесе“ в путь».

Выход найден: он оставит «опель» в условленном месте и помчится на «мерседесе» в Арад, где верные друзья старого Бюльке переправят его в Югославию.

Несмотря на сложные политические события, агенты Бюльке оставались очень предприимчивыми, и на них при любых обстоятельствах можно было рассчитывать.

«Я доверю им архивы и закодированные документы, спрятанные в сиденьях „мерседеса“, — решил Кельберг. — Они не смогут упрекнуть меня в том, что я не использовал всех возможностей!»

Решительным жестом он включил мотор, зажег фары и тронулся с места.

В Париже, на четвертом этаже старой казармы, в которой размещаются различные отделы СВДКР, Франсис Коплан внимательно слушал объяснения толстого Дулье.

Толстяк держал в руках необычный прибор.

— Как вы видите, Коплан, — комментировал он, — механизм приводится в действие пятью разными способами. Как только вы запустите эту штуковину, я вам гарантирую, она будет верной ловушкой. Разумеется, все двери и окна оснащены невидимыми зажимами. Кроме того, холл и главные комнаты просвечиваются тройным пучком черного света. Наконец, некоторая мебель тоже оснащена ультразвуковой системой.

Широкое лицо легендарного Дулье осветилось хитроватой дьявольской улыбкой. Заведующий технической лабораторией СВДКР, он мог, а точнее, должен был давать волю своему творческому воображению и наклонностям гениального мастера самоделок.

В данном случае новая игрушка, достоинства которой он демонстрировал Коплану, предназначалась не для СВДКР, а для личного пользования. Несколько недель назад в загородный дом Дулье в окрестностях Фонтенбло проникли грабители и унесли разные предметы, реальной ценности не представляющие, но к ним был очень привязан их владелец.

Все смеялись над злоключением «Колдуна», как его здесь называли. Глубоко оскорбленный, Дулье поклялся, что его больше не проведут.

— С такой штуковиной, — гремел он, глядя на Коплана, — мои рецидивисты вынуждены будут согласиться, что хорошо смеется тот, кто смеется последним!

Коплана заинтересовали некоторые особенности западни, с которыми его познакомил Дулье.

— На вашем месте, — сказал он технику, — я показал бы это устройство патрону.

— Вы думаете, это может заинтересовать Старика?

— Я думаю, что ваша игрушка приведет его в восторг.

— Поскольку вы — инженер, — подчеркнул Дулье, — мне очень важно было услышать ваше мнение, прежде чем показывать ее кому бы то ни было другому.

— Мне кажется особенно примечательным в этой ловушке то, что ее механизм работает бесшумно.

— На сегодняшний день это огромное достижение — синхронизация сигнала тревоги и фотографии. — Дулье покачал большой головой. — Располагая сверхчувствительной эмульсией, мы непременно получим клише. С другой стороны, объектив вращается на шарнире, это значит, что вор в любом случае попадет в объектив, подобно киноактеру, позирующему перед камерой.

Коплан задумчиво теребил подбородок.

— Послушайте, Дулье, — сказал он. — Если Старик не свяжет вас по рукам, я готов купить патент, чтобы обеспечить за вами право на данное изобретение. Его будет использовать «Кофизик», общество, акционером-администратором которого являюсь я, ваш покорный слуга. Ваша игрушка принесет нам небольшую прибыль. Само собой разумеется, мы делим ее поровну.

— Приятно это слышать, — согласился Дулье. — Если хотите, поговорим об этом, как только я по...

Треск внутреннего переговорного устройства оборвал фразу Дулье на полуслове.

Он подошел к столу, на котором стоял аппарат, и опустил ручку. В громкоговорителе раздался властный голос Старика:

— Дулье? Коплан у вас?

— Да, господин директор.

— Коплан? Вы меня слышите?

— Да!

— Вас просит Рене Мандель из «Кофизик». Перейдите к телефону лаборатории, третья линия.

— В чем дело? — спросил Коплан.

— Не знаю, — проворчал Старик, обрывая связь.

Коплан снял трубку, нажал на одну из черных клавиш аппарата и сообщил:

— Алло! Мандель? Коплан слушает.

— Привет, Франсис, — игриво начал Мандель. — Я тебе не помешал?

— Нет, а в чем дело?

— К тебе тут пришли.

— Ко мне пришли? В «Кофизик»? — удивился Коплан.

— Да, мой дорогой. Необычный визит. Очаровательная голубоглазая дева!

— Издеваешься?

— Отнюдь.

— Как зовут эту деву?

— Вот в этом-то вся загвоздка. Она отказывается называть свое имя.

— Все шуточки, — проворчал Коплан. — Не очень-то остроумно.

— Ты что, Франсис? — спросил Мандель серьезным тоном. — Неужели я стану тебе туда звонить ради шуток! Тебя хочет видеть молодая особа. Она утверждает, что не может назвать ни своего имени, ни места, откуда приехала. Она настаивает на личной аудиенции.

Коплан был заинтригован.

— Ты можешь описать эту загадочную особу? — спросил он.

— Блондинка с голубыми глазами, элегантная, стройная, лет двадцати пяти-двадцати восьми, с великолепными ногами, и, кажется, все остальное тоже недурно.

— Этому описанию отвечает большинство знакомых мне женщин, — заметил Коплан. — Она кажется опасной?

Рене Мандель на другом конце провода хмыкнул.

— На мой взгляд, да, — признал он. — Это тип мышки, которая меня легко бы уговорила на глупости. Впрочем, я не так избалован, как ты, и не так бронирован.

— Она хочет, чтобы я назначил ей свидание?

— Именно так.

— Когда?

— До понедельника. Она приехала в Париж только на уик-энд.

— Если я правильно понял, она либо провинциалка, либо иностранка?

— Да. По-моему, шведка или немка. Стройная северянка, тебе понятно, что я имею в виду?

Коплан озадаченно почесал затылок.

— Где она хочет со мной встретиться? — спросил он.

— В кафе «Ла Пэ», возле Оперы. Она говорит, что лучше всего в Париже знает это место.

Коплан взглянул на свои часы:

— Хорошо. Передай ей, что я буду в восемнадцать тридцать, то есть через час.

— Подожди. Я передам.

По истечении нескольких минут Мандель сказал в трубку:

— Хорошо.

— Это все?

— Все. Моя миссия выполнена. Привет, Франсис, и приятного вечера!

Пожав плечами, Коплан повесил трубку. Спустя секунду в микрофоне переговорного устройства снова раздался голос Старика:

— Коплан? Что это за комедия?Теперь вы используете «Кофизик» для галантных свиданий?

— Вы подключились к линии?

— Черт возьми! Я имею право знать, что творится в моей лавке. Что это за женщина, которая пристает к вам таким образом?

— Честное слово, не знаю.

— Вы лжете! — ворчливо обвинял его Старик. — В противном случае я вынужден думать, что вы раздаете адрес «Кофизик» первым встречным!

— Вовсе нет! — возразил Коплан. — Я пользуюсь «Кофизик» только по вашим распоряжениям. Я уверен, что речь идет не о частном визите.

— Если так, то вы должны иметь прикрытие, — заключил Старик. — Если это западня, я должен знать, с кем имею дело.

— Чего вы опасаетесь?

— Если бы у этой женщины был благовидный предлог, она по меньшей мере представилась бы.

И Старик добавил с иронией:

— В вашем возрасте пора уже остепениться! С вашей манией соблазнять первую встречную вы падете жертвой убийства из ревности. Я всегда думал, что вы кончите неприятностями такого рода!

Несмотря на обычную сутолоку, царившую в залах и на террасах кафе «Ла Пэ», Коплан сразу узнал свою анонимную посетительницу. Пробравшись между столиками, он подошел, улыбаясь, к молодой женщине, сидевшей одиноко в углу перед пустой чашкой из-под кофе.

— Сильвия! — воскликнул он. — Какой неожиданный сюрприз!

— Франсис! — эхом отозвалась она, сияя голубыми глазами.

Он сел рядом с ней, спиной к стене, и стал разглядывать свою знакомую.

— Я уже забыл, что ты так хороша, — прошептал он. — Точно так же я забыл, что ты обожаешь тайны. Почему ты не назвала себя моему другу в «Кофизик»?

— Я в Париже инкогнито.

— Почему не сказать, что ты — моя знакомая из Вены? Я бы понял.

— Потому что это касается только нас двоих, — ответила она.

— Мне повезло. Я редко бываю в Париже, — сообщил Коплан.

Она лукаво поправила:

— Скажи лучше, что мне повезло. Я приезжаю экспромтом и застаю тебя.

— А какова цель твоего приезда... инкогнито?

— Представь себе, мне дали пять выходных дней, и я решила провести их в Париже. Во всех туристических агентствах Вены висят большие афиши, рекламирующие красоты Парижа: Сену, собор Парижской Богоматери, набережные... Афиши кричат: осень в Париже — это незабываемые впечатления! Мне захотелось встретиться с тобой и составить коллекцию незабываемых воспоминаний.

Он поймал мяч на лету:

— Со своей стороны я сделаю для этого все возможное, Сильвия. Но это зависит и от тебя. Какие у тебя планы?

— У меня нет планов. Думая о Париже, я думала только о тебе... Надеюсь, ты еще не забыл гостиницу «Вайсес Кройц»?

— У меня прекрасная память, особенно на такие вещи.

Подошел официант, и Коплан заказал чинзано. Сильвия предпочла еще одну чашечку кофе. Франсис спросил:

— В каком отеле ты остановилась?

— В отеле «Амбассадор», на бульваре Оссманна. Мне очень нравится этот отель: великолепное обслуживание.

— У тебя есть какие-нибудь дела или ты действительно совершенно свободна?

— Я свободна как воздух, — подтвердила она, смеясь.

— Отлично! В таком случае, если ты не посчитаешь это посягательством на личную свободу, я беру управление операцией в свои руки. Согласна?

— Я на это рассчитывала, — призналась она. — Я полагаюсь на тебя душой и телом, Франсис.

Он взял ее руку и нежно пожал ее.

— Я так много не требую, дорогая, — прошептал он. — Поручаю заниматься твоей душой тому, кому это положено по праву, я буду довольствоваться остальным... В общем, уик-энд влюбленных?

Она быстро заморгала ресницами и выпалила:

— Я люблю Париж, потому что здесь моя любовь. Коплан выпил глоток чинзано, закурил «Житану» и решительно сказал:

— У меня сегодня вечером было назначено свидание, на десять часов. Придется отменить. Ты не возражаешь, если я позвоню? Я быстро...

Он хотел встать, но она удержала его за руку.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Если это для тебя важно, то я не рассержусь, если ты пойдешь на это свидание.

— Скажешь тоже! Речь идет о старом приятеле.

Он встал, подошел к телефонной кабине, взял у служащей жетон и, закрыв дверцу, набрал номер, который знал наизусть.

— Господин Паскаль? — спросил он.

— Да, — пробрюзжал Старик.

— Коплан.

— Что там?

— Посетительницей «Кофизик» оказалась очаровательная австриячка по имени Сильвия Роммер. Вам говорит о чем-нибудь это имя?

— Секретарша Клауса Налози, так?

— Потрясающая память! — восторженно воскликнул Коплан. — Гениально!

— А какова цель этого неожиданного визита?

— Никакой, абсолютно никакой, если смотреть в профессиональном плане. Это визит... э... чисто дружеский. Сентиментальный, если угодно.

В голосе Старика слышалась горечь:

— Плохо кончите, Коплан!

— Вы так думаете?

— А вы так не думаете? — ответил Старик вопросом.

— Я польщен, — ответил Коплан. — Польщен, но скептичен.

Секунду помолчав, Старик спросил:

— Что наплела вам австрийская коллега? Я имею в виду, что она хочет от вас?

— У нее есть несколько свободных дней и только одно желание: любить вашего покорного слугу!

Старик дал волю своей язвительности:

— Вот оно что! Если я вас правильно понял, ей захотелось продолжения безумных ночей, проведенных с вами в деревенской гостинице в окрестностях Вены?

— Похоже!

— А что вы решили? Дать ей сатисфакцию?

— Ну а почему бы и нет? Старик властно добавил:

— Если эта женщина вас вдохновляет, я не могу вам запретить доставить ей ощущения, которые она от вас ждет. Только будьте осторожны! Отведите ее на холостяцкую квартиру, на улице Рэнуар. Я тотчас же дам необходимые инструкции.

— О'кей, — согласился Коплан.

Он вышел из кабины и вернулся к Сильвии.

— Все в порядке! — весело сообщил он ей. — Все улажено. Я полностью к твоим услугам до понедельника.

— Великолепно! — обрадовалась она. — Приехав без предупреждения, я знала, что не буду разочарована. Однако я рисковала...

Глава 4

От Оперы Коплан и Сильвия Роммер пошли пешком к саду Тюильри. Вечер был теплый, приятный и романтический.

Франсис обратил внимание своей спутницы на великолепные статуи Майоля, кажущиеся в сумерках живыми. Затем, по желанию красивой австриячки, они, взявшись за руки, гуляли по набережным Сены. Любовались собором Парижской Богоматери, светящимся в ночи, и плутали по волнующим улицам острова Сите.

На ужин Коплан пригласил Сильвию в ресторан старого Парижа «Людовик XIV», где они отведали перепелку с виноградом, запивая восхитительным шампанским, от которого щеки Сильвии запылали. После изысканного ужина взгляд молодой женщины стал томным и призывным, и Коплан понял, что для достойного завершения их встречи теперь пора переходить к более интимным и более жгучим наслаждениям.

Он спросил:

— Пойдем ко мне?

— Как хочешь. Я тебе уже сказала, что полагаюсь на тебя душой и телом.

— У меня не очень роскошно, но вполне комфортабельно и уютно.

С налетом цинизма она спросила:

— Кровать не очень жесткая?

— Она крепкая, — ответил в том же духе Франсис.

Они сели в такси и через двадцать минут были в Пасси, на улице Рэнуар, 172-бис. Она спросила:

— Ты здесь живешь?

— Да.

— Здесь красиво.

— Это снобистский район, но мне здесь нравится.

В действительности этот дом принадлежал СВДКР. Он был сконструирован наподобие театра с кулисами и наблюдательным пунктом.

Жильцом первого и второго этажей, так называемым владельцем дома, был генерал в отставке, активный агент СВДКР.

За время своей карьеры Коплан неоднократно использовал квартиру третьего этажа. Он всегда носил с собой ключи от дома и квартиры, и эта предосторожность часто оказывалась полезной.

Этот внешне безобидный дом был оснащен не только постом воздушного наблюдения за улицей, фотографирующим прохожих, посетителей и автомобили, стоящие в его окрестностях, но также системой тайных дверей и мебелью с Двойным дном, подслушивающими и записывающими устройствами, прозрачными зеркалами...

Войдя в квартиру, Сильвия воскликнула:

— Здесь чудесно! Ты сам занимаешься квартирой?

— Да нет. Когда я отсутствую, приходит одна женщина... Когда я в Париже, она отдыхает... Ты выпьешь скотч?

— С удовольствием, — согласилась Сильвия.

— Снимай пальто и устраивайся поудобнее.

Она сняла коричневое пальто, оставшись в оранжевом трикотажном платье, сшитом по последней моде, облегающем ее безупречные формы.

— Садись на диван, — предложил ей Франсис.

Он придвинул низкий столик, поставил на него две рюмки и бутылку «Катти Сарк».

— К сожалению, у меня нет льда, — извинился он. — Я только что вернулся из путешествия и еще не успел включить холодильник.

— Я не пью скотч со льдом, я предпочитаю разбавлять его водой.

Он протянул Сильвии рюмку, предложил американскую сигарету, а сам закурил «Житану». Усевшись подле нее на диване, он прошептал:

— Очень приятно видеть тебя здесь. У меня такое чувство, что мне это грезится... Я не могу забыть минуты, проведенные с тобой.

— Однако начало было не очень гладким, — напомнила она лукаво. — Вспомни наш первый ужин во Дворце. Когда я отказалась с тобой спать, ты надулся.

Чем больше они вспоминали, тем более томной становилась Сильвия. Ее глаза, губы и даже молчание выдавали нетерпение. Наконец она вздохнула и по-кошачьи потянулась:

— Раздень меня, Франсис... Я обожаю, когда меня раздевает мужчина, который мне нравится. Я хочу тебя.

Он не заставил просить себя дважды, так как сам был охвачен сильным желанием, увеличивающимся по мере того, как он обнажал восхитительное тело Сильвии. Он снова с восторгом открывал для себя ее упругую нежную кожу, более гладкую и тонкую, чем самый тонкий шелк, и изгибы ее тела, такие мягкие, теплые и такие таинственные.

При первых ласках она протянула ему губы, и по ее телу прошла дрожь.

Они были так охвачены желанием, что не имели больше сил продолжать изысканную пытку предварительных ласк. Вскоре жаркая схватка бросила их в терпкое счастье разделенного наслаждения.

Их второе восхождение к вершинам телесной благодати было более сосредоточенным и глубоким, более головокружительным...

Любитель проявления физической доблести как в спорте, так и в любви, Коплан оказался и в этот раз на высоте. Впрочем, с такой партнершей, как Сильвия, это было нетрудно.

Его любовница, пресыщенная, утомленная, удовлетворенная, взмолилась:

— Дорогой, дай мне перевести дух. Ты действительно необыкновенный. В этом отношении тебе нет равных.

— Не надо преувеличивать, — возразил он с улыбкой. — Я кажусь тебе чемпионом, потому что ты не очень избалована в этом смысле своим любовником... Кстати, как поживает твой ненаглядный Клаус Налози? Ты о нем еще не рассказывала. Почему?

— А с какой стати?

— Ты по-прежнему его секретарша? И он все такой же ревнивый?

— Он доверяет мне.

— Бедняга! Он знает, что ты в Париже?

— Да.

— Он знает, что ты приехала, горя желанием встречи со мной?

— Да. Я от него ничего не скрываю, или почти ничего.

— И он не возражал против этого?

— Нет.

— Очень любопытно, — обронил в задумчивости Коплан.

— Почему?

— Если бы я имел на тебя права, я бы не отпустил тебя одну туда, где ты мечтаешь встретиться с соперником.

Она двусмысленно улыбнулась.

Блаженно растянувшись, Сильвия нежно гладила его грудь и живот в знак женской благодарности.

Он закурил «Житану», потягивая виски... Опершись на локоть, он смотрел на свою красивую подругу.

Будучи по природе эстетом, Коплан был удовлетворен. Эстетическое наслаждение, которое он сейчас испытывал, было сравнимо лишь с тем, которое он испытал при созерцании Махи Деснуд в мадридском Прадо.

Сильвия точеными ногами, тонкой и гибкой талией, амфарными бедрами, вызывающей грудью с розовыми ореолами, перламутровыми плечами, позолоченным пушком в самом интимном месте даже превосходила красотой испанку, которой Гойя дал бессмертие.

Коплан снова вернулся к разговору. Непринужденным, но твердым тоном он произнес:

— По-моему, Сильвия, если твой любовник благословил твою поездку в Париж, значит, у него были на это основания.

— Основания? Какие?

— Я думаю, он дал тебе поручение.

— На чем основано столь категоричное утверждение, дорогой?

— Надеюсь, ты не забыла, что у нас с тобой одна профессия? Увеселительные прогулки очень редко вписываются в нашу программу.

— Ты упрямо не хочешь признать, что я приехала ради тебя, исключительно ради тебя?

— Нет.

— Ты ошибаешься, — нагло врала она.

— Враки! — не отступал он. Потом покачал головой и сказал с уверенностью: -Нет, нет и нет! Ты вешаешь мне лапшу. Ты здесь с заданием, и ничто не заставит меня переменить мнение.

Она дунула на белокурую прядь, упавшую ей на глаза, и заявила:

— Ты выиграл, Франсис, я сдаюсь. Я действительно здесь с заданием.

— Вот так-то лучше, — одобрил он. — Если бы ты и дальше уперлась на лжи, я должен был бы выяснить, что ты хочешь утаить.

— Во всем, что я тебе рассказала, нет ни капли лжи, — ответила она. — В данный момент я как раз выполняю свое задание.

— То есть занимаешься любовью со мной?

— Нет, полученные мной инструкции не столь точны в деталях, — пояснила она с улыбкой. — Я должна была встретиться с тобой тет-а-тет в укромном месте. Хочу добавить, что я впервые выполняю столь приятную миссию.

Она одарила Франсиса лукавой и несколько бесстыдной улыбкой.

— Продолжай, мне становится интересно.

— Мне поручено поговорить с тобой о Людвиге Кельберге, — призналась она.

Он удивленно застыл, глядя на нее с немым вопросом, затем спросил:

— Кто это — Людвиг Кельберг?

— Ты не знаешь его?

— Нет.

— Рассказывай другим, — сказала она недоверчиво.

— А почему я должен его знать?

— Это агент СВДКР!

— Впервые слышу о нем.

— Ты шутишь?

— Я говорю серьезно.

Она была разочарована. Он проворчал:

— Я знаю кое-кого в СВДКР, но не знаю всех сотрудников. Если ты утверждаешь, что этот Людвиг Кельберг — коллега, я охотно тебе верю. Так что же ты хотела мне о нем поведать?

— А вот что: ты спросишь у директора, хочет ли он узнать последние новости, касающиеся Кельберга, из первых рук. При положительном ответе я передам тебе сверхсекретную информацию по этому делу.

— А при отрицательном?

— Ты забудешь о моих словах, и мы не будем больше возвращаться к этой теме.

— К чему такие тайны? Не могла бы ты просто объяснить мне, о чем идет речь?

— Я не люблю говорить впустую... Завтра, если эта тема заинтересует твоего директора, мы продолжим беседу.

— Хорошо, — сказал он. — Не буду настаивать. В конце концов, меня лично эта история не касается.

Он отвернулся, чтобы загасить окурок о хрустальную пепельницу, стоящую на бежевом паласе, возле дивана.

Сильвия снова обняла его и стала провоцировать прямой, дерзкой и весьма красноречивой лаской.

Еще в Вене он убедился в том, что она была неутомимой партнершей, не имела никаких комплексов в любви и свободно брала инициативу в свои руки, когда речь шла об удовольствии. В любви она напоминала птицу-феникс, возрождающуюся из собственного пепла, воспламеняющую и испепеляющую.

Впрочем, Коплан не испытывал ни малейшего желания увернуться.

Здесь, в этой прослушиваемой квартире, его очень устраивало, что Сильвия, достигая высшей точки блаженства, оставалась молчаливой. С помутневшим взглядом и открытым ртом, она не издавала ни единого звука. Коплан очень ценил эту сдержанность, так как знал, что записывающее устройство все время работало и что завтра утром пленку прослушает Старик.

Вопреки всему, Старик слушал без привычных язвительных комментариев диалог Коплана и Сильвии Роммер. После прослушивания Коплан спросил:

— Что вы скажете об информации, касающейся Людвига Кельберга? Это не утка?

— Нет, — пробурчал Старик. — В действительности Кельберг не агент СВДКР, а корреспондент. Хочу подчеркнуть, что на сегодняшний день это — моя лучшая антенна, улавливающая все, что происходит в Балканском секторе.

— Где его резиденция?

— В Бухаресте.

— Другими словами, вы принимаете предложение Сильвии?

— Секунду! — пробрюзжал Старик.

Он нажал на одну из клавиш своего переговорного устройства и обратился к шефу административного отдела:

— Руссо? Вы меня слышите?

— Да, я вас слушаю, господин директор.

— Есть какие-нибудь новости о Людвиге Кельберге?

— Нет, господин директор. Я бы вас немедленно проинформировал.

— Вы связались с ZB-11?

— Да, но ответ пока отрицательный.

— Ко мне поступила конфиденциальная информация через Вену.

— Кельберг в Вене?

— Я еще не обсуждал этого вопроса, но буду держать вас в курсе.

— Я обрываю связь с ZB-11?

— Да, до нового приказа. Ждите моих дальнейших инструкций.

— Хорошо, господин директор.

Старик встал и подошел к сейфу. Взял одну из папок и вернулся к письменному столу. Открывая папку, он пробурчал:

— Людвиг Кельберг исчез ровно неделю назад. Бесследно.

Глава 5

Поскольку замечание Старика оставило Коплана равнодушным, Старик сказал:

— Я объясню мою проблему...

Он склонил голову над папкой, пробежал глазами несколько листков, заглянул в карточку.

— Людвиг Кельберг — чиновник Боннского правительства, — начал он, поднимая глаза на Франсиса. — Он является членом комиссии по внешней торговле и сотрудничает в странах Восточной Европы в качестве эксперта по развитию промышленных связей. Как вам известно, Западная Германия располагает десятками тысяч подобных миссионеров, которые рассеяны по всей планете и являются истинными творцами ее современного процветания... Вам также известно, что Бонн, вопреки своей твердой антикоммунистической позиции, ежегодно увеличивает объем торговых сделок со странами — сателлитами СССР и самим СССР. Короче, Людвиг Кельберг имеет многочисленные и интересные контакты за «железным занавесом» и уже в течение десяти месяцев представляет мне сведения первостепенной важности. Я не знаю его источники, но, судя по качеству поставляемого им товара, они подобраны очень удачно.

Старик захлопнул папку и продолжал:

— Кельберг регулярно, раз в две недели, составлял для меня отчеты, содержание которых высоко оценивали многие из наших ведомств. Однако в последний раз, вопреки ожиданию, я не получил от него сообщения в установленный срок. По истечении сорока восьми часов я отдал распоряжение об установлении связи с нашим агентом в Бухаресте ZB-11... Вы слышали ответ Руссо: никаких известий о Кельберге.

— Когда вы ожидали его отчет?

— Двадцать восьмого октября, то есть неделю назад.

— Я не вижу ничего особенно трагического в недельной задержке информации от корреспондента, — заметил Коплан. — Может быть, ему нечего было передавать?

— Это абсолютно исключено. Во-первых, Кельберг — сама пунктуальность. Во-вторых, в тех случаях, когда у него нет новостей, он сообщал мне об этом в закодированной телеграмме именно для того, чтобы я знал, что связь не прервана.

— В таком случае вы, пожалуй, правы, — признал Коплан и, немного помолчав, спросил: — А если предположить внезапное изменение курса, так сказать, вираж?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, Кельберг мог сменить хозяев. В конце концов, он всего лишь простой корреспондент СВДКР и не связан с нами договором.

— Это так, — признал Старик. — Кельберг свободен в выборе хозяев и клиентов, если получит более заманчивое предложение. Однако меня бы это очень удивило.

— Он доказал свою лояльность?

— Я имею в виду другое. Меня бы вовсе не удивило, если бы он работал на нескольких хозяев. Но я уверен, что он предупредил бы об этом. Это человек принципиальный. Если бы он решил положить конец нашим отношениям, он бы мне об этом сообщил.

— Сколько ему лет?

— Сорок два года... Это пруссак классического образца: высокий, выносливый, предприимчивый, властный, несговорчивый.

— Вы с ним лично знакомы?

— Я встречался с ним один раз, в Ганновере. Год тому назад.

— Как вы его завербовали?

— Посредством старых связей... Кельберг был одним из тех молокососов, которых нацисты мобилизовали в конце войны для защиты казематов от союзных войск. Раненный в плечо в момент высадки союзников, он был спасен двумя юными француженками примерно его же возраста. Они спрятали его в амбаре — дело происходило на юге Нормандии — и выходили. Они не только лечили и кормили его, но и отказались выдать американцам! Самое любопытное, что их отец был одним из лидеров местного Сопротивления... Война знает немало таких странных историй... Кельберг остался в Нормандии и работал на бретонской ферме. Ему было тогда восемнадцать лет, и он навсегда сохранил в сердце неугасимую любовь к Франции и французам.

— Да, у жизни бывают странные повороты, — задумчиво произнес Коплан.

— Каждый день моей жизни убеждает меня в том, что добро всегда воздается. И я по своему опыту знаю это лучше других.

— И что дальше? — спросил Франсис.

— А дальше в игру входите вы, Коплан, — заключил Старик. — Я сгораю от нетерпения узнать, что известно вашей подруге Сильвии Роммер о Кельберге.

— Я полагаю, вы скоро это узнаете.

Из здания СВДКР Коплан вернулся на улицу Рэнуар, где его ждала Сильвия.

Все утро она, не торопясь, занималась собой, а теперь читала иллюстрированный журнал, который нашла в квартире.

Коплан весело сообщил ей:

— Насчет Кельберга все о'кей! Он меня интересует. Сильвия отложила в сторону журнал, встала и взяла сигарету. Франсис предложил ей огонь своей зажигалки.

Выпустив клуб голубого дыма, Сильвия, смеясь, заявила:

— Я ни секунды не сомневалась в том, что мое предложение чрезвычайно интересно. Клаус не отправил бы меня сюда, если бы не был убежден в целесообразности этой поездки.

Коплан снял плащ, закурил «Житану» и устроился в кресле.

— А теперь я тебя внимательно слушаю, — сказал он.

— Новости, к сожалению, не утешительные. Мне не хотелось бы испортить тебе настроение.

— Ничего, не бойся, сокровище мое. Поскольку я лично с Кельбергом не знаком, то как-нибудь переживу его злоключения.

— Людвиг Кельберг арестован сигуранцей и сидит в одиночке в военной тюрьме Бухареста.

— Одна тайна разгадана, — заметил Франсис. — Мой шеф уже начал волноваться, так как не имел от него известий.

Сильвия улыбнулась.

— Не скажешь, что ты ему очень сочувствуешь, — отметила она.

— Ежедневно арестовывают шпионов, и ежедневно они умирают. Если бы я стал расстраиваться из-за всех неудачников, я бы уже давным-давно был в могиле. Как говорил Шамфор: сердце должно закалиться или сломаться... Я за себя, а ООН за всех!

— Мне кажется, это довольно неприятно для СВДКР.

— Конечно. Но разведывательные службы напоминают немного монархию: король умер, да здравствует король!

— Аминь! — закончила она, мрачно глядя на кончик сигареты.

— Вернемся к нашим баранам, дорогая. Итак, Кельберг находится в бухарестской тюрьме... Надеюсь, это не все твои новости?

— Как отнесется СВДКР к другому контакту в Румынии?

— Чтобы заменить Кельберга?

— Нет, чтобы его освободить.

Коплан молча взглянул на подругу. Поскольку она тоже ничего не говорила, он спросил:

— Ты предлагаешь мне связь в Румынии, чтобы высвободить Кельберга из тюрьмы, я тебя правильно понял?

— Да.

— Политическая интервенция?

— Да.

— На правительственном уровне?

— О, вовсе нет.

— Объясни толковее.

— Игра гораздо более тонкая, чем ты думаешь, — сказала она, загасив сигарету.

Затем, сев на диван и подобрав под себя ноги, она серьезным тоном стала излагать:

— Кельберга хочет спасти одно лицо из высших сфер секретных служб Восточной Европы. Я не знаю его истинных мотивов, но мне известно, что для освобождения Кельберга он рассчитывает на поддержку Франции, то есть тех сил, которые во Франции поддерживали Кельберга.

— Этот агент спецслужб в курсе подпольной деятельности Кельберга?

— Разве его вмешательство в это дело не является доказательством?

— Действительно.

— Как относится к этому СВДКР?

— Положительно. Выкладывай все до конца.

— Подожди, не спеши. Я получила очень точные инструкции по ведению переговоров. Мне нужны обязательства.

— Какие обязательства?

— Если СВДКР может поручиться, что Франция согласна отправить одного из агентов в Бухарест, то я продолжу эту тему. Если СВДКР не играет, то мы ставим на этом точку. Речь идет о безопасности определенных лиц, тебе понятно?

— Вполне. Единственное, чего я не понимаю, так это той роли, которую во всей этой истории играет твоя служба, то есть страна.

— Австрия всего лишь посредник в этом деле.

— В каком смысле?

— Считай, что моя страна делает Франции подарок.

Коплан заметил с иронией:

— Твой шеф нас балует, душа моя!

— Не правда ли?

— К сожалению, мой директор уже вышел из того возраста, когда верят в Деда Мороза. Что от этого получает Австрия?

Сильвия загадочно улыбнулась и после секундного замешательства сказала:

— Мы устанавливаем контакт с лицом, обратившимся к нам с просьбой провести переговоры со СВДКР. Теперь тебе все известно.

— Я должен обсудить это с директором.

— Разумеется, — одобрила Сильвия. — Хочу обратить твое внимание на то, что это предложение, на мой взгляд, представляет для всех сторон одинаковый интерес.

— Именно это меня беспокоит, — заметил Франсис.

— Почему? — удивилась Сильвия.

— Я не доверяю заманчивым предложениям.

— А твой директор?

— Пусть он сам и ответит.

— Когда будет ответ?

— Сегодня же, не волнуйся. Ну а сейчас мы должны решить более важную проблему: приглашаю тебя на обед в загородный ресторан. Надевай пальто и поехали..

— Куда мы едем?

— Подышать чистым воздухом...

— Далеко?

— Нет, километров сорок от города, в северном направлении. Тебе понравится. Это в Монсу. Ресторан «Болотный кулик». Пообедаем по-королевски. В путь!

Около шести часов вечера Коплан заглянул в СВДКР. Старик уже прослушал последнюю запись, сделанную на квартире на улице Рэнуар.

— Надеюсь, вы хорошо пообедали? — поинтересовался он.

— Чудесно! Телячья отбивная с гарниром по-провансальски... Настоящий пир!

— И вдобавок в обществе красивой женщины! — вздохнул Старик. — Вы умеете пользоваться жизнью!

— Я никогда не скрывал от вас, что это основной принцип моей личной философии. Второй принцип: делать все для того, чтобы понять смысл жизни.

Он добавил поучительным тоном:

— Дело в том, что все признанные философы переворачивают порядок вещей, то есть оба эти принципа. На мой взгляд, они заблуждаются. Прежде чем понять смысл жизни, нужно воспользоваться тем, что нам дано. Коли нам дарована жизнь, возьмем от нее самое лучшее.

— Вы — праздный философ, — проворчал Старик. — Впрочем, я вам это уже говорил. Теперь о серьезных вещах. Судя по оттенкам вашего голоса в записи, предложение Сильвии не очень вас вдохновляет, не так ли?

— Так. Мне кажется, что невеста слишком хороша.

— Что вы имеете в виду?

— В наших сферах не принято делать друг другу подарки... Почему кому-то угодно помочь нам вытащить из ямы одного корреспондента, имевшего несчастье попасться в лапы контрразведки? Обратите внимание на то, что поведение австрийцев логично: они хотят завоевать доверие интересующего их агента, и это нормально. Но почему это таинственное лицо помогает нам, предлагая свое сотрудничество?

— Да, тут дело нечисто, — согласился Старик. — А не идет ли речь о грубой тактике восточных агентов, желающих извлечь максимум из ареста Кельберга?

— Ловушка, подвох, попытка заманить — выбор большой, но все эти ответы нас не устраивают.

— Тем не менее, — возразил Старик, — необходимо тщательно все взвесить. Если бы я принимал решения только исходя из риска, я бы никогда не провел ни одной операции.

— Потому что вы лично не рискуете! — вырвалось у Коплана.

Старик недовольно поморщился.

— Взвешивайте свои слова, Коплан, — процедил он. — Я никогда не подставляю своих агентов легкомысленно и всегда солидарен с каждым из них.

Франсис чувствовал себя не в своей тарелке:

— Простите меня, я беру свои слова обратно. Старик посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Допустим, что вы оказались в румынской тюрьме, а мне представляется случай вас освободить. Что бы я, по-вашему, сделал?

Коплан молчал. Старик продолжил:

— Я взвесил бы все «за» и «против» и не пренебрег бы риском. По какому праву я могу отказаться от такого шанса, даже если он полон скрытых угроз?..

Он помолчал, затем добавил:

— Разумеется, вы смотрите на это другими глазами, чем я, будучи директором... Я узнаю из неизвестных источников, что Кельберг стал пленником румынской сигуранцы, что подтверждает мои опасения, вызванные его необъяснимым молчанием. Далее мне предлагают помощь, чтобы спасти моего сотрудника. Как я должен поступить? — Он поправился: — Какое я принимаю решение?

— Вы вступаете в игру, — обронил Франсис Коплан.

— Вы угадали.

— Однако мне жаль того, кто должен будет играть. Не агент ли ZB-11?

— Нет, я не могу рисковать им в столь опасном деле. Я предлагаю сыграть вам.

— Но я не знаю ни Бухареста, ни румынского языка.

— Бухарест — город как город, и многие румыны говорят по-французски.

— Миссия действительно очень деликатная, — прокомментировал Коплан с помрачневшим лицом.

— Именно поэтому я и поручаю ее вам, — подвел итог разговора Старик.

Глава 6

Коплан некоторое время размышлял, потом спросил:

— Я могу сказать об этом решении Сильвии?

— Да, конечно. Впрочем, она в разговоре недвусмысленно дала понять, что дальнейшую информацию сообщит только после того, как мы свяжем себя обязательством.

— В таком случае, она будет удовлетворена.

— Постойте, это еще не все. Постарайтесь вытянуть из нее максимум.

— То есть?

— Учитывая, что ваши отношения выходят за чисто профессиональные рамки, постарайтесь узнать у нее то, чем ей, быть может, не было поручено с вами делиться.

— Я попытаюсь, но в результатах не уверен. Она работает профессионально и никогда не теряет головы. Ее кокетливость и легкомыслие — это лишь маска, поверьте мне.

— Поймите меня, Коплан. Я не думаю, что ей многое известно, но нам было бы полезно знать, каким образом и почему восточный агент, сделавший это предложение, вышел на Австрию. Вы понимаете меня? Даже если операция провалится, это поможет нам выйти на таинственное лицо, ходатайствующее о нашем вмешательстве.

— Буду приятно удивлен, если Сильвия пойдет на это. Вы помните ее замечание о личной безопасности людей, замешанных в этом деле?

Старик кивнул, затем с упреком сказал:

— Если вы заранее так настроены, то, конечно... Однако иногда женщины бывают непоследовательны, особенно с такими обольстителями, как вы. Кто знает?..

Коплан пожал плечами.

— И все-таки парадоксально, что вы поручаете эту миссию мне, — не унимался он. — Министерство иностранных дел справилось бы с этим лучше. Наши отношения с Румынией никогда не были столь хорошими, как теперь.

Старик поморщился.

— В Румынии очень сложная обстановка, Коплан... Ведь известно, что из всех стран — сателлитов СССР Румыния первая проявила неповиновение. Беря пример с Югославии, Румыния заявила о своем твердом намерении проводить национальную политику, не выходя в то же время за рамки стран, контролируемых Москвой. Кремль отреагировал на позицию Румынии ужесточением полицейского контроля... Я говорю не о румынской полиции, а о русской политической полиции. Картина такова: антисоветские демонстрации прошли в Польше и Чехословакии, но не в Румынии, где советский партаппарат проводит жесткую линию. Общественность прекрасно осознает, что творится в стране, но никто не осмеливается выступать против. Я убежден, что Кельберга прокололи советские разведслужбы.

— Меня это не особенно утешает.

— Я не собираюсь подслащивать вам пилюлю, так как прекрасно отдаю себе отчет в том, какой вы подвергаетесь опасности. В случае крайней необходимости вы сможете обратиться к агенту ZB-11.

Получив официальный ответ СВДКР, Сильвия передала оставшуюся информацию, доверенную ей директором австрийских секретных служб.

— Если хочешь, ты можешь кое-что записать, — предложила она Коплану.

Франсис взял блокнот и шариковую ручку, чтобы не вызвать подозрений собеседницы о наличии в квартире записывающих устройств.

Сильвия начала диктовать:

— Французский агент СВДКР должен появиться вечером в четверг, ровно в двадцать два часа, в бухарестском баре отеля. «Лидо», на бульваре Магеру. Он должен держать в руке газету «Юманите» так, чтобы был виден заголовок. Подойдя к стойке бара, он закажет пиво. Через четверть часа выйдет из бара и отправится в ночной клуб «Мелоди-бар», расположенный на другой стороне бульвара, через дорогу. Он пробудет в клубе ровно час и после этого отправится в агентство Эр Франс, расположенное на бульваре Бэльческу, являющемся продолжением бульвара Магеру... Именно там с агентом СВДКР вступит в контакт эмиссар секретного агента, сделавшего нам предложение в отношении освобождения Кельберга. Паролем будет закодированное имя тайного агента: Алмаз.

Коплан спросил:

— Каково настоящее имя Алмаза?

— Этого я не знаю, и мой шеф уверял меня в том, что тоже не знает его.

— Что дальше?

— Это все... Продолжение истории — на месте.

— Маловато, — разочарованно констатировал Франсис.

— Для начала достаточно.

— Начала чего? Конца? — бросил Коплан с раздражением.

Он встал, швырнул блокнот, закурил «Житану» и с мрачным видом стал ходить по комнате как маятник.

— Послушай, Сильвия. Вся эта история притянута за уши. Прозвище Алмаз заставляет меня думать, что речь идет о русском. Мне известно, что румынская полиция находится в тисках русской политической полиции... Твоему шефу не приходила в голову мысль о ловушке? Красивое лицо Сильвии было серьезно.

— Да, — сказала она. — Клаус думал об этом, и я тоже. Но мы пришли к выводу, что это не так.

— Потому что вам хотелось хэппи-энда?

— Один человек в Вене знает Алмаза, — добавила она. — Но это лицо для нас недосягаемо. Алмаз настаивал на сохранении своего инкогнито при любых обстоятельствах... Конечно, нельзя полностью исключить риск, я согласна. Но это еще не основание отвергать предложение. Однако последнее слово не за мной.

Коплану надоело говорить обиняками. Он прямо спросил Сильвию:

— Почему Алмаз хочет помочь Франции в освобождении Людвига Кельберга из румынской военной тюрьмы?

— Не знаю.

— Все дело в этом, — заключил Франсис.

— То же самое я говорила Клаусу. Он сказал мне, что Алмаз симпатизирует Кельбергу... Не забывай, что он рискует своей шкурой.

— Если только не выполняет особого задания... Сильвия молчала. Коплан снова спросил:

— Это все, что ты хотела сказать?

— Все.

— Представь, что эту миссию поручили мне. Ты бы ничего не хотела добавить в таком случае, чтобы помочь мне?

— Самая красивая девушка не может дать больше, чем имеет, Франсис.

Неожиданно она сказала:

— Похоже, что Алмаз связан в Бухаресте с подпольной организацией румынских патриотов.

— Непонятно, почему румынским патриотам не терпится освободить немецкого шпиона, работающего на Францию?

— Дело в том, что Кельберга арестовали одновременно с одним из руководителей этой подпольной организации. Патриоты в первую очередь хотят вырвать из когтей сигуранцы своего лидера. Для этого им нужен компетентный человек из-за рубежа... Они разработали план, но осуществить его можно только при помощи специалиста, имеющего опыт в диверсионных операциях.

— Почему ты мне не сказала всего этого сразу?

— Это не входило в мою миссию. Ты получишь полную информацию в Бухаресте, конечно, если ты туда отправишься.

— Продолжай, прошу тебя.

— На этот раз все, клянусь.

— Ладно, пусть директор решает, — вздохнул Коплан.

Чтобы рассеять тучи, затянувшие в результате этого напряженного разговора небо их беззаботного уик-энда, они решили прогуляться по Монмартру.

С наступлением ночи они вернулись на улицу Рэнуар и с молчаливого согласия забыли о своих профессиональных проблемах, чтобы сполна насладиться друг другом.

В перерывах Коплан не выпускал из вида своей цели, однако все вопросы, которые задал он своей очаровательной подруге, остались без ответа. Сильвия вскоре сама вернулась к этой теме, спросив Франсиса:

— Если эту миссию в Бухаресте поручат тебе, не мог бы ты на обратном пути сделать небольшой крюк и заехать в Вену?

— Зачем?

— Чтобы успокоить меня. Он рассмеялся:

— Плутовка! Ты хочешь таким образом узнать, что ваши секретные соглашения с таинственным Алмазом имеют благоприятное для Австрии развитие?

Она с виноватым видом опустила голову и прошептала:

— Тебе известна эта мысль Анатоля Франса: «Женщина откровенна, если она не лжет без причины»?

— Тебе это очень подходит.

— Есть другая цитата, которая мне тоже подходит. Я вычитала ее в журнале «Эль», на который подписываюсь, чтобы поддерживать свой французский: «Тело женщины питается ласками, как пчела цветами».

— Красиво, — прокомментировал Франсис.

Они лежали на диване обнаженные, как Адам и Ева до грехопадения.

Она шепнула ему на ухо:

— Мой милый, я твоя пчела...

Даже мертвый воскрес бы при виде ее красивого тела. Коплан забыл СВДКР, Старика, Румынию и прочее...

В тот же вечер и в то же самое время по воле судьбы, управляющей людьми без их ведома, Людвиг Кельберг думал о Париже и вспоминал женщину, которую любил в этом городе.

Уже неделю провел он в одиночной камере военной тюрьмы Лупеаска, расположенной в самом Бухаресте.

Немецкого шпиона, охраняемого днем и ночью, еще не допрашивали. Вооруженные охранники, у которых он настойчиво требовал встречи с адвокатом, ему не отвечали.

Кельберг понимал, с какой целью его подвергли тяжелому испытанию одиночеством. Это был классический метод, используемый во всем мире, чтобы сломить дух заключенного, дать ему понять, что отныне он исключен из общества, управляемого законами, что ему нечего рассчитывать на помощь извне и что он оставался один на один со своей судьбой.

Людвиг Кельберг держался хорошо.

Вместо того чтобы деморализовать, этот нечеловеческий режим закалял его неукротимую волю.

Разумеется, в первые часы своего заточения, погрузившись в пустоту, он начал хандрить. Он не мог себе простить, что не уехал сразу после тревоги в парке Филипе-ску. Дело в том, что он так и не догадался о слежке, начатой сразу после его выхода из автобуса. Он думал, что люди сигуранцы поджидали его на квартире и что он совершил непоправимую ошибку, отправившись туда за своими вещами.

Но и эта самонеприязнь, знакомая всем заключенным, продолжалась недолго. Зная, что человек, лишенный свободы, оставшийся наедине со своими мыслями, становится врагом самому себе и своим собственным палачом, Кельберг преодолел эту слабость.

Тюремщики обращались с ним вполне терпимо. Хотя не разговаривали и не отвечали на его вопросы, его не били и сносно кормили. Кроме того, каждое утро к нему приходил тюремный цирюльник и молча брил в присутствии гражданского охранника и военного. Правда, согласно обычаю, его личную одежду заменили на серую полотняную пижаму с регистрационным номером на груди и забрали все, что он имел при себе в момент ареста.

Что же касается камеры, то она была чистой. К сожалению, через маленькое зарешеченное окошко проходило недостаточно воздуха и света.

Ни разу Кельберг не заметил ни одного заключенного и до него не доносился шум шагов или звуки голосов в коридоре, не считая ходьбы охранников взад-вперед.

Правда, в заключении была одна особенность: его не выводили на предусмотренную в регламенте десятиминутную прогулку во дворе тюрьмы, прогулку, на которую имеют право заключенные во всем мире, даже политические.

В этот вечер, когда мрачная тюрьма уже в течение нескольких часов была окутана могильной тишиной, в камеру Кельберга вошли четверо вооруженных милиционеров в сапогах и касках, чтобы отвести его в приемную, расположенную посередине главного коридора подразделения. В плохо освещенной, с голыми стенами и без какой бы то ни было мебели комнате Кельберга ждали четверо людей в гражданской одежде и с каменными лицами.

Только один из них представился:

— Полковник Назести, из военной безопасности.

Это был невысокий, сухой, с грубым лицом, темными глазами и белыми прядями в волосах человек лет за пятьдесят.

— Наш разговор будет коротким, Людвиг Кельберг, — заявил он монотонным голосом. — Вы арестованы с поличным и обвиняетесь в шпионаже. Ваше дело будет рассмотрено военным трибуналом сразу после окончания следствия. Вы имеете право на адвоката, но процесс будет закрытым. Надеюсь, вы полностью признаете свою вину?

— Нет, — твердо ответил Кельберг, — я не принимаю этого обвинения.

— Вы не принимаете этого обвинения?

— Я не шпион.

Румынский офицер недоверчиво приподнял брови.

— Вы хотите сказать, что отрицаете очевидное? — насмешливо спросил он. — Мы нашли у вас документы, переданные вам Яношем Мареску, а в кармане Мареску мы обнаружили деньги, полученные от вас как вознаграждение за предательство... Бессмысленно отрицать доказательства, неопровержимо устанавливающие вашу вину. Поверьте мне, любой военный трибунал признает вас виновным и вынесет вам смертный приговор, Людвиг Кельберг!

Глава 7

Ни один мускул не дрогнул на твердом лице Кельберга. Румынский полковник, пристально глядя на заключенного, произнес:

— Вы отдаете себе отчет во всей серьезности вашего положения? Вы провели неделю наедине с собой, и у вас было время обо всем подумать.

Кельберг кашлянул в руку, чтобы прочистить горло.

— Дружба, связывающая меня с господином Мареску, не имеет ничего общего со шпионажем, — заверил он абсолютно спокойным тоном. — Учитывая род деятельности, которую я имею честь выполнять в вашей стране, я всегда полагал, что поиски некоторой дополнительной информации экономического или промышленного характера входят в моиобязанности. С тех пор как Румыния пытается бороться с негибким центральным планированием, осмелюсь сказать, что я оказал вашей стране большие услуги в этой области и надеюсь, что вы с этим согласитесь. Если сегодня Румынии удалось достигнуть определенного роста промышленной экспансии, то есть самого высокого уровня среди всех стран Восточной Европы, то она этим отчасти обязана и мне. Всякий разбирающийся в данном вопросе специалист подтвердит вам это.

По лицу румына скользнула желчная усмешка:

— Апломба вам не занимать. Вы полагаете, что ваша официальная деятельность, которую вы используете как прикрытие, — оправдание? В действительности это только отягчает вашу вину, если это возможно. Вы злоупотребили доверием и гостеприимством, предоставленным вам Румынией. Здесь речь идет не о вашей деятельности в рамках германо-румынской комиссии, и вы это прекрасно знаете. Речь идет о вашей подпольной деятельности, нелегальной.

— Ни один трибунал не признает моей вины, полковник, — спокойно возразил Кельберг, выдержав пронизывающий взгляд собеседника. — И по многим причинам, главная из которых бросается в глаза: никто не поверит, что, сотрудничая с Румынией в целях обеспечения развития румынской промышленности, я славлю под угрозу безопасность вашей страны.

— Похоже, что вы считаете нас глупцами, — прохрипел полковник. — Вы прикрываетесь вашей официальной деятельностью и хотите, чтобы мы считали вас честным чиновником. Но факты налицо, и они против вас. Трибунал будет иметь перед глазами сведения, переданные вам Мареску. А речь идет об информации, имеющей первостепенное стратегическое значение.

— Вовсе нет, — дерзко отклонил Кельберг. — Информация, которую я пытаюсь собирать с профессиональной целью, не представляет никакого интереса в военном плане. Я признаю, что мои методы не совсем корректны, но я позволю себе напомнить вам, что они таковы повсюду. Современная документация базируется на цифрах и статистике... А шпионаж — это нечто другое, по крайней мере я так всегда считал.

В этот момент в разговор вмешался гражданский — примерно одних лет с полковником Назести, но выше ростом, плотнее. У него было широкое лицо, его еще черные и жесткие волосы спадали на низкий лоб, серо-зеленые глаза, глубоко посаженные под густыми бровями, выдавали властный, импульсивный, энергичный и грубый темперамент.

Не представившись, он заявил:

— Не разыгрывайте из себя невинного, герр Кельберг. Старая песня! Оставьте ваши иллюзии и прекратите блефовать. Не забывайте, что мы поймали вас с поличным.

Он помолчал, затем продолжал более агрессивным тоном:

— Я прекрасно понимаю вашу систему защиты. Чтобы выпутаться, у вас теперь ничего нет, кроме вашего красноречия и диалектической ловкости. На вашем месте и в вашем положении я делал бы то же самое. Но мы здесь все профессионалы и люди одной профессии, поэтому не растрачивайте наше время и собственную слюну. Вы попались, и ваше дело дрянь! Единственное, что вам остается, это попытаться сократить убытки... Другими словами, если вы продемонстрируете понимание и желание сотрудничать, это будет принято во внимание.

— Я всегда работал на сотрудничество, — ответил Кельберг, уверенный, что его собеседник с грубым лицом — русский.

— Сейчас мы увидим, совпадает ли ваше понимание сотрудничества с нашим, — сказал человек с густыми бровями. — У меня к вам три вопроса... Во-первых, я хочу знать имя и географическое положение вашего прямого начальства. Во-вторых, место, где вы спрятали ваши рабочие материалы, то есть архивы, шифровки и прочее. В-третьих, имя человека, организовавшего здесь, в Бухаресте, ваши контакты с сомнительными элементами из администрации. Я слушаю вас, Людвиг Кельберг.

Несмотря на внешнее спокойствие, заключенному было не по себе. С момента ареста и заключения в тюрьму он думал, что будет иметь дело только с румынскими властями. Однако теперь он был убежден, что с ним разговаривает, по всей видимости, очень большая шишка контрразведки, контролирующая работу контршпионажа в Румынии.

Кельберг дерзко спросил глухим голосом:

— Я могу знать, кто вы и на каком основании вы меня допрашиваете?

— Это вас не касается! — ответил тот в ярости. — Отвечайте на мои вопросы.

— Мне нечего вам сказать, и я требую присутствия адвоката. У нас в Германии права заключенных безукоснительно соблюдаются.

— Рассказывайте мне сказки! — загремел русский. — Сборище военных преступников! Если вы отказываетесь отвечать, то я прибегну к более радикальным методам.

Кельберг имел наглость надменно заметить:

— Если вы не избавитесь от предвзятого мнения в отношении меня, это может привести к пагубным последствиям как для вас, так и для меня... Повторяю, я не шпион. У меня нет другого начальства, кроме директора германо-румынской комиссии, и вы знаете, где его искать. Что касается моих дружеских связей с Мареску, то они совершенно законные. Я познакомился с ним примерно год назад, в то время, когда только начинал исследования, касающиеся промышленной ситуации в Румынии. Мареску, постоянный секретарь офиса Национальной промышленности, сразу понял важность моей деятельности и, естественно, предложил мне свою помощь.

Мужчина с густыми бровями выслушал эту длинную тираду не моргнув глазом.

Когда Кельберг умолк, полковник Назести живо спросил:

— Разве вы не видите противоречий между вашим заявлением и реальностью? Вы ведь умный человек, Кельберг, зачем вы лжете? Мы протягиваем вам руку, а вы над нами смеетесь.

— Я ни над кем не смеюсь, я говорю правду.

— Правду? — язвительно бросил румынский офицер. — Как вы смеете утверждать, что документы, переданные вам Мареску, не носят стратегического характера? Программа производства вооружений — это документ, разглашение которого запрещено законом.

— Я не интересуюсь производством вооружений, меня интересуют проблемы сырья.

Русский с густыми бровями подошел к Кельбергу и пристально посмотрел ему в глаза. Одна щека его дергалась. Было очевидно, что Кельберг действует ему на нервы.

— Кельберг, — заорал он, — не злоупотребляйте моим терпением. Вы — человек смелый и самоуверенный. Но я вас предостерегаю: вы слишком натянули веревку, и она скоро порвется... Посмотрите на свою одежду и вспомните, что вы теперь только номер, который я могу вычеркнуть простым карандашом когда захочу и как захочу. В интересах дела вы можете умереть без процесса, без адвоката, без могилы. Я защищаю здесь высшие интересы социалистического содружества, то есть высшие интересы многих миллионов людей, которым вы своей деятельностью наносите ущерб... Теперь вы не человек, а зловредный элемент, который должен быть устранен во имя общего блага. И тем не менее я даю вам возможность отчасти искупить свою вину. Скажите нам, кто ваш хозяин, где вы прячете архивы и кто организует ваши контакты в Румынии.

— Я подробно ответил на все ваши вопросы, — невозмутимо сказал немец.

— Вы — грязный лгун! — крикнул русский. — Нам известно, что Мареску возглавлял в Бухаресте подпольную организацию... У этих поганых псов только одно желание: вернуть власть капиталистам и их прислужникам. Они называют это социал-христианством! И вы посмеете утверждать, что вам ничего не известно об антидемократической деятельности Мареску?

— Я никогда не интересовался его частной жизнью. Для меня он — только чиновник румынской администрации.

Кельберг повернулся к полковнику Назести и спросил его с некоторой горячностью:

— Если вы знали, что Мареску руководит подпольной группой, почему вы не отстранили его от должности? Я работаю на Румынию, и в мои обязанности не входит выяснение политических убеждений ваших чиновников! По изъятым вами документам вы можете объективно судить о том, что эти сведения далеки от политических проблем вашей страны. Если вам этого недостаточно, устройте мне очную ставку с Мареску.

Человек с низким лбом с трудом сдерживал ярость и негодование. Он подошел вплотную к немцу, который ощутил на себе его едкое дыхание, и изрек:

— А для чего вам понадобилось прикрытие в виде двух вооруженных людей, открывших огонь по полиции? Людей, не имеющих удостоверений личности и хладнокровно стреляющих в представителей порядка?

Кельберг молчал. Допрашивающий со всего размаха ударил его по лицу.

Удар был очень сильный, и немец пошатнулся. Его мучитель продолжал орать:

— Жаба! Змея! Гадюка! Враг народа! Фашист!

Кельберг поднес ко рту правую руку. Его нижняя губа была разбита, и из нее сочилась кровь. Он вынул из кармана квадратный кусок из грубого полотна, выданный ему вместо носового платка, и осторожно приложил его ко рту, чтобы вытереть кровь.

Человек с густыми бровями продолжал кричать:

— Если вы не выдадите соучастников и архивы, вы не выйдете отсюда живым! Грязный шпион! Жаль, что мы не стерли Германию с лица земли!

Непонятно почему, но Кельбергу хотелось показать этому палачу, что он его не боится.

— Я не принимаю ни ваше обвинение, ни ваши оскорбления! — процедил он сквозь окровавленный платок. — Я требую у полковника Назести обеспечить присутствие румынского адвоката для моей защиты и защиты организации, в которой я работаю.

Этот призыв к гуманным чувствам румынского офицера вызвал новый прилив ярости допрашивающего. Он снова замахнулся на Кельберга. Но Кельберг, предвидевший удар, вовремя увернулся.

Попав в пустоту, палач нелепо закачался.

Другие присутствующие в комнате не шелохнулись. Побледневший Назести с силой сжимал зубы.

Допрашивающий Кельберга снова перешел к оскорблениям. Затем с подлой внезапностью решил ударить немца пяткой в пах. Кельберг, согнувшись пополам, выставив вперед голову, нанес своему противнику удар в солнечное сплетение. От неожиданности сильного удара в живот тот завалился на спину.

Один из присутствующих, молодой человек с жестким усталым лицом, быстро вынул из кармана пистолет и прицелился в немца:

— Еще одно движение, и вы — покойник.

Он сказал это по-немецки. Кельберг, приложив платок к подбородку, взглянул на парня, спрашивая себя, выстрелит он или нет. Молодой офицер снял предохранитель с курка пистолета.

Мужчины смерили друг друга взглядом.

В это время Назести и четвертый тип, распухший толстяк лет сорока пяти, помогли русскому подняться. Заметив решительное настроение своего молодого коллеги, низколобый пробормотал по-русски:

— Не убивайте его, Васильев... Он не заслужил такой легкой смерти! — Потом с ненавистью взглянул на Кельберга: — Ты заплатишь мне в стократном размере, прусская свинья!.. Ты рассчитываешь, что мы устанем от твоей лжи и провокаций? Нет уж! Жаль только, что я слишком владею собой, не то скрутил бы тебе шею своими руками! Из-за тебя моя мать погибла в Сталинграде, бандит! Но я вижу, что ты еще недостаточно думал. Даю тебе еще двое суток, но предупреждаю: хочешь ты того или нет, и даже если ты откажешься ответить на мои три вопроса, в любом случае ты будешь мне полезен!

Задыхаясь от ненависти, он плюнул в лицо заключенного.

Кельберг, зажав платок в правом кулаке, молча и неподвижно принял оскорбление.

Допрашивающий, повернувшись к Назести, приказал:

— На сегодня все. Отведите его в камеру.

Молодой человек с измученным лицом, который, видимо, разделял ненависть своего старшего соотечественника, бросился на Кельберга и ударил его прикладом по голове.

Кельберг потерял сознание только на одну или две минуты. Голова у него была крепкой.

Он лежал на плиточном полу омерзительной приемной.

Два солдата подняли его — один за лодыжки, другой за подмышки — и перенесли в камеру.

Его нижняя губа продолжала кровоточить.

Спустя несколько минут к нему вошел тюремный санитар с аптечкой. Он остановил гемостатичным карандашом кровь, сочившуюся из губы, затем протер лоб раненого тампоном, пропитанным ментолом, чтобы снять остаточные явления обморока.

Кельберг пощупал свою голову кончиками пальцев. Удар прикладом, нанесенный молодым выслуживающимся типом, на несколько сантиметров содрал волосяной покров.

Санитар сообщил о состоянии Кельберга охраннику, который пошел доложить шефу надзирателей.

Кельберга отвели в клинику, где ему наложили три скобы.

Занятый работой, санитар спросил заключенного вполголоса:

— У вас болит голова?

— Да.

— Я дам вам таблетку.

Он пошел в соседнюю комнату и вернулся с чашкой холодного чая, чтобы дать запить таблетку, которую протянул Кельбергу.

— Глотайте и запивайте...

Затем прошептал на одном дыхании:

— У Мареску раздроблена челюсть. Он не может говорить... Он здесь, в клинике. Мужайтесь!

Глава 8

Коплан прилетел в Бухарест в среду, восьмого ноября, в пятнадцать часов десять минут на «Каравелле», регулярным рейсом Эр Франс.

Он сел на автобус румынской компании «Таром», обеспечивающей связь аэровокзала с центром города, и отправился в отель «Лидо», где для него был зарезервирован номер на имя Фредерика Шамби, французского промышленника, аккредитованного при «Мазинимпорт», государственной компании, занимающейся проблемами импорта-экспорта станков.

Погода была пасмурная, неуютная. Бухарест — прекрасный город с множеством красивых зданий и особняков, с широкими проспектами и зелеными массивами. Благодаря тому что уличное движение в Бухаресте не столь интенсивно, как в других европейских столицах, город сохранил спокойный человеческий ритм.

Вечером Коплан совершил короткую пешую прогулку сначала по бульвару Магеру, затем по бульвару Республики, чтобы проверить, нет ли за ним слежки.

Все казалось спокойным.

Он поужинал в ресторане на улице Виктории, затем спустился в бар отеля и пропустил рюмочку — для того, чтобы там отметиться и создать впечатление, что свыкается с обстановкой, — после чего вернулся в номер и лег спать.

На следующий день он совершил визит вежливости к торговому атташе Франции на улице Бизерика Амзей, откуда направился к страховому агенту на улицу Жиулести, к некоему Аурелю Савеску, который был не кем иным, как агентом СВДКР ZB-11.

Друг Старика был мужчиной старше сорока, с гладким круглым лицом, полными губами, выцветшими голубыми глазами и светлыми поредевшими волосами.

— Здравствуйте, — сдержанно сказал румын.

— Здравствуйте, — ответил с улыбкой Коплан. И сразу добавил: — Я привез вам привет от господина Паскаля.

— А, вы из Франции?

— Да.

— Каким рейсом прилетели?

— Десять восемнадцать. Савеску протянул пятнистую руку.

— Очень рад с вами познакомиться.

— Взаимно.

— Чем могу служить?

Коплан вынул из кармана конверт торговой фирмы, достал из него несколько листков с шапкой «Кофизик».

— Не могли бы вы составить смету для отправки следующих товаров грузовым самолетом из Парижа?

— Разумеется... К какому числу?

— Пусть полежит у вас, я приду за ней, когда она мне понадобится... Вероятно, вам принесут на мое имя одну или две посылки с деталями машин.

— Из-за границы?

— В принципе, да. Речь идет о запасных частях, которые прибудут с дипломатической почтой. Они будут отправлены сюда окольными путями.

— Хорошо, — согласился румын.

— Как здесь обстановка? — спросил Франсис.

— Внешне нормальная. На самом деле — напряженная. Мы испытываем на себе контрудары той напряженности, которая царит в Чехословакии и Польше. Советские спецслужбы усердствуют. Они повсюду рыщут и суют свой нос.

— Ничего настораживающего в отношении вас?

— Нет, но я осторожен. Впрочем, уже несколько дней господин Паскаль не беспокоит меня. Неделю назад он требовал, чтобы я сообщил ему об этом немце, Людвиге Кельберге, который работал на нас в Бухаресте, но теперь, я полагаю, дело прояснилось.

— Да. Кельберг сидит в одиночке в военной тюрьме Лупеаска.

— Что? — испуганно обронил Савеску. — Его взяли?

— Увы, да.

— Я предупреждал, что контрразведка начеку... Мне жаль этого несчастного! В такие периоды, как этот, у людей ГПУ тяжелая рука, можете мне поверить.

— Я приехал освободить Кельберга, — сказал Коплан.

Румын смотрел на Франсиса голубыми глазами. Его взгляд красноречиво говорил о том, что он мало что понял. Он спросил:

— Дипломатический обмен?

— Нет, — ответил Франсис, — диверсионная акция.

Савеску был так ошеломлен, что у него отвисла нижняя челюсть.

— Это шутка?

— Нет, я говорю вполне серьезно.

— И вы собираетесь вовлечь меня в эту безумную аферу?

— Нет, не бойтесь, — быстро успокоил его Франсис. — Как только я получу свой материал, вы меня больше не увидите. Разве что в самом неблагоприятном исходе операции.

Немного успокоенный, ZB-11 оставался тем не менее озабоченным. Он спросил:

— Как вы собираетесь это сделать?

— Пока не имею понятия. Я должен связаться с местной организацией.

— Вы точно с ума сошли! — констатировал страховой агент. — На вашем месте я вернулся бы в Париж на первой «Каравелле»!

— Данная операция кажется вам нереальной?

— Она обречена.

— Почему?

— Около года назад вам еще могло повезти. Тогда русские ослабили бдительность. Но сейчас ваш проект обречен на провал. Недавно приехало около двадцати советских агентов контрразведки... Эти охотники на шпионов прибыли в Бухарест под прикрытием технической комиссии. Они расквартированы по двум частным виллам на окраине города, одна расположена на севере, другая — на юге. По-моему, это означает, что они что-то пронюхали.

— Не обязательно, — возразил Франсис. — Возможно, их прибытие связано с делом Кельберга.

— Однако важен результат. Вы столкнетесь с непреодолимыми препятствиями. Нельзя поручиться, что в организации, о которой вы упомянули, нет провокаторов.

— В любом случае я получил задание и должен попытаться его выполнить.

Немного помолчав, Савеску шепотом сказал:

— Я не понимаю позиции господина Паскаля в этой истории. Он знает, что обстановка здесь очень опасная; он только что потерял одного из своих осведомителей и, несмотря на это, поручает вам подобное задание. Откровенно говоря, мне это не понятно... Разве ваша жизнь менее ценна, чем жизнь Кельберга?

— Господин Паскаль никогда не отказывается от предприятия только потому, что оно опасно. Кроме того, когда необходимо спасти своего агента, он не колеблется. Помимо всего прочего, в этом деле есть более тонкие моменты, которые могут быть очень выгодными для СВДКР.

ZB-11 пожал плечами. Как почти все румыны, он был фаталистом.

— Желаю вам удачи, — вздохнул он. — Если я вам понадоблюсь, вы меня, разумеется, найдете, но если вы сможете обойтись без меня, это будет лучше для СВДКР.

— Наши мнения совпадают, — отметил Коплан. Протягивая Савеску руку для прощания, он уточнил:

— Теоретически мой материал должен прибыть к вам завтра во второй половине дня. Я загляну послезавтра. Какое время было бы для вас удобным?

— Около полудня.

— Хорошо, — ответил Франсис.

В десять часов вечера того же дня Коплан пил пиво за стойкой бара своего отеля, держа в левой руке «Юманите». В десять часов пятнадцать минут он вышел из бара и направился в ночной клуб «Мелоди-бар», в котором сел за маленький столик, расположенный в глубине зала.

Подобные ночные кафе можно найти во всем мире: в полумраке оркестр играл модные мелодии для туристов и представителей золотой молодежи Бухареста.

Атмосфера была приятной. Девушки были элегантны и одеты по-парижски, молодые люди в основном длинноволосые. Туристы — французы, немцы, скандинавы и швейцарцы — чувствовали себя свободно. Танцовщицы были красивыми, изысканными и держались безупречно.

Шоу-программа начиналась только в полночь. Коплан вышел из клуба в двадцать три часа пятнадцать минут. Как было условлено, пешком он дошел до агентства Эр Франс, несколько минут побродил в окрестностях и уже готов был вернуться в отель, когда к нему подошла скромно одетая молодая женщина и негромко спросила по-французски:

— Простите, как пройти на улицу Алмаз?

— Сожалею, но не могу вам сказать, — ответил Коплан, улыбаясь. — Я француз и остановился в отеле «Лидо».

— Идите за мной на расстоянии двадцати метров, — прошептала она. — Я отведу вас к друзьям. Поскольку на нашем пути могут встретиться патрульные, в случае тревоги я обвяжу шею шарфом. Если увидите шарф, то возвращайтесь сразу в «Лидо» и приходите сюда завтра в это же время.

— Понятно, — сказал он.

Дорога была долгой. Сначала они спускались по маленьким пустым улицам и вышли к средневековому центру Бухареста, обогнув который, направились в восточную часть города, долго шли по длинной улице, окаймленной оголенными каштанами, затем стали подниматься к северу, пересекли проспект, вышли на маленькую улицу, которая, по ощущениям Франсиса, имевшего довольно смутное представление о плане города, находилась неподалеку от бульвара Республики.

Женщина остановилась перед четырехэтажным домом, украшенным двумя балконами. Когда Коплан поравнялся с ней, она вынула из кармана связку ключей и открыла дверь.

— Входите, — сказала она. — Это на первом этаже, в глубине коридора.

Она пропустила его вперед, закрыла дверь, включила свет и, проводив посетителя до комнаты с дубовой дверью, постучала три раза.

Дверь открыла другая женщина, более молодая и более хрупкая, чем проводница Коплана. Она держала на руках младенца со сморщенным и заплаканным личиком.

Кивком головы она пригласила гостя войти.

Коплан вошел в квартиру в сопровождении своего гида.

— Добро пожаловать! — сказала женщина с младенцем. — Меня зовут Ана... Ана Ланда... Мне поручено вас встретить. Благодарю за то, что пришли.

Она указала на свободный стул, стоящий возле круглого стола из красного дерева.

— Садитесь, пожалуйста. Наш шеф придет через несколько минут. Он входит в группу, которая контролировала ваш приход.

Она говорила очень свободно, раскованно, не понижая голоса и без всякого налета таинственности.

Коплан снял пальто и сел на стул.

Он находился в семейной гостиной, где царил трогательный беспорядок. Одежда, книги, газеты, посуда, оставшаяся от обеда, пеленки, портативная пишущая машинка и, транзистор — все, что было здесь раскидано, свидетельствовало одновременно об интеллектуальной и богемной жизни.

Коплан спросил:

— Это ваш ребенок?

Она по-девичьи рассмеялась:

— Нет, моей сестры Маризы, которая встретила вас... У него режется первый зуб, и бедняга почти не спит.

При этих словах она передала ребенка матери, которая ушла с ним в соседнюю комнату. Ана Ланда объяснила:

— Это дом нашей семьи. Родители живут на третьем этаже, сестра — на втором, а я с братом Ионом — на первом. Мы все — члены подпольной организации «Бог, Родина и Свобода».

— Какова цель вашей организации? — спросил Франсис.

— Найти равновесие между патриотами коммунистического толка и теми, кто провозглашает полную свободу религии.

— Вас много?

— Наше маленькое ядро насчитывает около сотни активных борцов, но почти все румыны сердцем с нами.

Ана была белокурая, высокая, стройная девушка с зелеными глазами. Одета она была в серую фланелевую юбку и коричневый пуловер, облегающий ее маленькую грудь. Самым прекрасным в ней были блестящие живые глаза и открытая молодая улыбка.

— Я — студентка, — продолжала она. — Будущий муж моей сестры Маризы уже в течение нескольких недель скрывается за городом. Его разыскивает полиция.

— По каким мотивам?

— Он распространял в университете подрывные листовки.

Коплан поднял брови.

— Если я правильно понял, то вы находитесь под подозрением, еще не начав действовать?

— Нет, — заверила она. — Никто не знает, что отец ребенка моей сестры — Люсиан Раваску... Люсиан всегда был против официальной помолвки и оказался прав.

— Он тоже студент?

— Нет, он закончил юридический факультет. Он — адвокат-стажер.

В этот момент в комнату вошел высокий, крепкий малый лет тридцати, в сером габардиновом пальто; с ним был парень лет двадцати, с темным цветом лица и черной бородкой, какие носят художники.

Ана представила:

— Наш новый шеф, Жорж Зоридан, и мой брат, Ион. Они тепло пожали руку Коплана. Зоридан заявил по-французски:

— Мы рады видеть вас среди нас. Надеюсь, что вместе мы хорошо поработаем... Алмаз вас, по-видимому, предупредил, что я временно заменяю нашего друга Яноша Мареску, который сейчас находится в тюрьме и которого мы в скором времени освободим. Мы...

Коплан жестом прервал его.

— Я еще ни во что не посвящен и пока не имел удовольствия встретиться с Алмазом.

— Но... как же так? — спросил Зоридан, сбитый с толку. — Как же в таком случае вы оказались здесь?

— Все было организовано посредниками, — пояснил Франсис. — Впрочем, я бы предпочел начать со знакомства с Алмазом.

Зоридан, совершенно выбитый из колеи, повернулся к Ане, затем к Иону, затем перевел черные глаза на Коплана и недоверчиво спросил:

— Вы хотите сказать, что не знакомы с Алмазом?

— Верно.

— И вы прибыли из Парижа в Бухарест, следуя инструкциям не знакомого вам человека?

— В Париже со мной связался эмиссар Алмаза. Надеюсь в самое ближайшее время войти с ним в прямой контакт.

— Но мы не знаем Алмаза, — растерянно сказал Зоридан. — Его знает только наш главный шеф из высших эшелонов власти. Связь между нами и Алмазом осуществляется посредством инструкций, которые передаются нам по инстанциям.

— Но кто этот Алмаз? — решительно спросил Коплан.

— Нам ничего не известно о нем, кроме того, что он занимает высокий пост и поддерживает прямые контакты с русскими.

— Все это мне не нравится! — сказал Франсис. — Как можно начинать такое предприятие, как наше, не зная ни человека, который нами руководит, ни его побудительных мотивов?

В разговор вмешалась Ана:

— Вы не доверяете Алмазу? Но если бы он был предателем, нас бы уже всех повесили!

— Но ведь ваш шеф находится в тюрьме? — холодно возразил Франсис. — Кроме того, опасны не только предатели, но и просто неосторожные люди. Во всяком случае, ваш шеф арестован не случайно.

Глава 9

В комнате стало неуютно.

Жорж Зоридан задумчиво снял пальто и бросил его на спинку кресла. Затем, глядя на Коплана, сказал:

— Объективно ваши замечания имеют основания, и я понимаю ваше недоверие. Но я не допускаю мысли, что внутри нашей организации мог бы быть предатель или двойной агент. Ни один из членов нашей организации ни разу не подвергался слежке, и в нашем окружении ни разу не произошло какого-либо сомнительного инцидента.

— Как в таком случае вы объясните арест вашего шефа?

— Мы считаем, что внимание к нему привлекли его контакты с этим немцем.

— Вы не думаете, что после его ареста полиция могла установить за вами слежку?

— Нет, не думаю. Мы разделены на небольшие группы, члены которых не знают друг друга. Янош Мареску никогда не имел прямого контакта с моей группой.

— Допустим, — уступил Франсис. — Однако следует помнить, что нам могли поставить западню... Как, по вашему мнению, функционирует связь между Алмазом и вами?

Зоридан освободил один стул, придвинул его к столу и повернулся к Ане.

— Не могла бы ты принести нам пива? — Затем обратился к Франсису: — Подвигайтесь к столу, я нарисую вам схему.

Он взял бумагу и карандаш.

— Организацию «Бог, Родина и Свобода» возглавляет человек, подпольное имя которого Хора. Только руководителям ячеек известно, что он — молодой заместитель министра внутренних дел. Хора в курсе всего, что происходит в стране, и директивы, которые мы от него получаем, всегда базируются на сведениях, поступающих в высшие эшелоны власти. Все инструкции, подписанные «Алмаз», проходят через каналы Хора. Вот почему я уверен, что возможное предательство Алмаза немыслимо. В таком случае наша организация уже давно была бы ликвидирована.

— Хорошо, я полагаюсь на вас, — заверил Коплан. Ана поставила на стол пиво и вместе с братом присоединилась к беседующим.

Зоридан продолжал:

— Перейдем теперь к делу, ради которого вы приехали. Наш план простой: мы хотим провести молниеносную операцию, чтобы силой освободить двух узников военной тюрьмы Лупеаска.

— Вы хотите любой ценой освободить этих двоих людей? — спросил Коплан. — Почему?

Зоридан почесал щеку. У него было характерное лицо, с волевым подбородком, разделенным посередине ямочкой, матовым цветом лица, кудрявыми черными волосами и темными глазами.

— Нет, — сказал он с некоторой поспешностью. — Наша главная цель — не освобождение этих двух заключенных. В действительности операция преследует три цели: во-первых, показать правительству, что мы существуем и поддерживаем его действия, направленные на освобождение Румынии; во-вторых, продемонстрировать народу, что румынский патриотизм не умер, и, наконец, в-третьих, пробудить у всех членов организации боевой дух. Все члены организации «Бог, Родина и Свобода» должны быть готовы отдать жизнь за свой идеал.

Коплан задумчиво оглядел всех присутствующих.

— Вы все выбрали этот путь? Вам уже приходилось приносить себя в жертву?

Зоридан утвердительно кивнул и пояснил:

— Неизбежно наступает момент, когда каждый верующий спрашивает себя: чем доказал ты Богу любовь свою?

— С вашего разрешения, — сказал Франсис, — оставим личную сторону этого вопроса и рассмотрим практическую сторону дела.

Зоридан обратился к Ане:

— Ты можешь принести бумаги из тайника?

Ана встала, вышла из комнаты и спустя несколько минут вернулась с конвертом, который протянула Зоридану. Он достал из него два больших листа, сложенных вчетверо.

— Вот план части тюрьмы, — сказал он, разворачивая один из листов. — Здесь расположена санчасть. Нам известно, что оба заключенных ранены: у Мареску разбита челюсть, а Кельберг был ранен в голову во время несколько пристрастного допроса... Один из наших друзей работает санитаром в Лупеаска, он дежурит посменно. По воскресеньям в тюрьме не бывает врачебного осмотра, с ранеными остается только санитар, который делает им перевязки в этом маленьком кабинете...

Румын ткнул указательным пальцем в место, отмеченное на схеме крестиком.

— Охранники стоят снаружи, вот здесь... Телефон обозначен красной точкой... Проникнув в тюрьму через дверь, предназначенную для пользования интендантской службы, мы можем похитить двух заключенных менее чем за полминуты и увезти их с собой.

Коплан спросил:

— Этот вход не охраняется?

— Разумеется, охраняется. Двумя солдатами. Нам придется их нейтрализовать.

— А санитар?

— Он уйдет с нами... Если он останется, ему не избежать кары.

— Как вы намерены атаковать вход?

— У нас есть машина санитарной службы. Мы располагаем также грузовиком, который сейчас ремонтируется в военном парке Дудечи, в пригороде. Так что все готово.

Коплан размышлял.

Зоридан с нетерпением спросил:

— Что вы думаете о плане как специалист?

— Мне кажется, что он хорошо продуман и вполне реализуем... Остается подчеркнуть два основных момента: скорость исполнения и распределение задач. Нужно также решить, как нейтрализовать охрану.

— Наш друг санитар дежурит в воскресенье утром. Заключенные будут в его кабинете. Если мы прибудем в десять часов пятьдесят минут, то все дело займет три минуты. Для нейтрализации охраны у нас есть тампоны с хлороформом.

— Хорошо. Теперь объясните мне проведение операции поэтапно.

— Мы приезжаем в тюрьму на машине санитарной службы. У нас есть накладная на лекарства для санчасти. Солдаты открывают ворота, и четверо наших людей проникают внутрь, неся каждый по ящику с лекарствами... Придя сюда, в санчасть, они складывают ящики, открывают дверь, делают знак заключенным и санитару. В это время двое других нейтрализуют охрану хлороформом. После этого все уезжают и скрываются.

— Каким образом? — спросил снова Коплан.

— С этой стороны тоже все предусмотрено. Через семь минут военный грузовик будет оставлен за парком Рахова, а его пассажиры продолжат путь на двух других машинах. Маршруты ведут на югославскую границу, куда мы сумели внедрить проводников.

Коплан одобрительно кивнул.

— В сущности, — заметил он, — вы можете обойтись без меня. Ваш план прекрасно продуман и разработан.

— Все же мы предпочитаем, чтобы вы были с нами, — сказал румын. — Присутствие специалиста не повредит, более того, придаст уверенность другим.

— Хорошо, я пойду с вами... К вашему плану можно добавить две маленькие детали: во-первых, нужно будет сразу же перерезать телефонные провода и, во-вторых, оставить военный грузовик подальше, на загородном шоссе, в противоположном от границы направлении, чтобы сбить с толку солдат и полицейских. Это позволит нам выиграть драгоценные минуты, так как не стоит забывать о том, что спустя несколько минут после похищения двух заключенных дороги будут перекрыты по рации. Если мы не прорвемся раньше, мы попадем в ловушку. Поэтому мы должны направить преследователей по ложному пути. Помимо этого, нужно предусмотреть двух вооруженных часовых, которые не будут прямо участвовать в операции, но которые ее прикроют.

Ион Ланда спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Опыт показывает, что в операциях такого рода никогда нельзя всего предусмотреть. Представьте, например, что по случайному совпадению в это время двое охранников заканчивают дежурство и возвращаются домой через эту же дверь. Если этого не предусмотреть, то операция проваливается...

— А если так и случится? — настаивал бородатый студент.

— Часовые должны их убрать.

На этот раз спрашивала Ана, голос ее был напряженным:

— Но каким образом?

— Убить из револьвера, — бросил Франсис. — В такой ситуации выбора нет: все или ничего.

Ана заметила серьезным тоном:

— Нам не хотелось бы проливать кровь наших соотечественников.

— Не сомневаюсь, но охранники прольют вашу не дрогнув.

Ана хотела пояснить свои доводы:

— Если вы убьете солдат, то моральная ценность этой акции резко снизится. Общественность осудит нас, а это противоречит нашей цели.

Взглянув на Зоридана, Коплан пробормотал:

— Если вы видите другое решение, я охотно его выслушаю. Я хочу лишь подчеркнуть, что третьего не дано: либо успешно выполнить операцию, либо всем погибнуть.

Зоридан сказал:

— Мы поступим, как вы скажете. Общественности хороша известно, что подобную акцию невозможно осуществить без нежелательных отрицательных последствий.

— Чтобы облегчить вам задачу, — предложил Коплан, — я готов стоять на часах с двумя другими вашими товарищами.

— Хорошо, — согласился Зоридан.

— И еще один момент, — продолжал Франсис. — Если у вас нет связи с санитаром, вы также можете столкнуться с любой неожиданностью... Предположим, что один из надзирателей по непредвиденным причинам отправляется в санчасть либо в прилегающее помещение. Как он вас предупредит?

— Посмотрим, — сказал Зоридан. — Нельзя предусмотреть непредвиденное...

— Смотреть нужно сейчас! — резко сказал Коплан. — На месте будет уже слишком поздно.

Зоридан пожал широкими плечами.

— Невозможно установить связь с санитаром, — отрубил он.

— Вы заблуждаетесь, — возразил Франсис. — Это вполне реально и, более того, легко. Я принесу вам передатчик, который можно спрятать в пачке из-под сигарет, и вы передадите его санитару. Он сможет посылать нам закодированные сигналы и таким образом дать зеленый свет.

Зоридан благодарно улыбнулся.

— Вы видите, что вы нам необходимы, — констатировал он.

— Меня отправили сюда, чтобы я вам помог, а я люблю чистую работу. Для задуманной вами операции недостаточно мужества и самоотверженности... Простите мое любопытство, Зоридан, но какая у вас профессия?

— Я — врач и чиновник. Другими словами, я инспектор по гигиене труда. Наше ведомство имеет двойное подчинение: Министерству здравоохранения и Министерству труда. Мои обязанности обеспечивают мне как большую мобильность, так и значительную самостоятельность.

— Прекрасно, — оценил Франсис.

Разговор продолжался еще около получаса. Договорившись о следующей встрече в субботу вечером, Коплан собрался уходить.

Ана, смотревшая на Коплана глазами, полными восхищения, с жаром заявила:

— Я провожу вас до бульвара Республики, но идти я буду впереди вас.

— Не беспокойтесь, — сказал Франсис. — Если вы объясните мне дорогу, я сам доберусь.

— Нет, — возразила девушка. — Послезавтра вы пойдете этой же дорогой. Я покажу вам.

В разговор вмешался Зоридан:

— У полицейских очень наметанный глаз, они моментально узнают иностранцев. Последнее время снова стало действовать постановление, касающееся отношений между румынами и иностранными гражданами. Особенно в городах.

— Я не стану вас упрекать в излишней предосторожности, — обронил Коплан.

* * *
Весь следующий день Коплан посвятил официальной деятельности, которая оправдывала его приезд в Бухарест и была прикрытием.

Вечером, после ужина, он поднялся в свою комнату и рано лег спать. Ему не хотелось привлекать к себе излишнее внимание.

В субботу утром, прежде чем отправиться за посылкой к ZB-11, он прогулялся вокруг тюрьмы Лупеаска, чтобы осмотреться. Теперь он имел представление о размещении казарм, полигона для стрельбы и других зданий, выходящих на шоссе Домнести. По обе стороны шоссе, не доходя до казарм, располагались два кладбища, на которых в это время года было много посетителей, создающих в квартале оживление.

У Савеску все прошло нормально. Страховой агент получил посылки, отправленные на имя Фредерика Шамби.

Коплан сказал румыну:

— Часть товара я оставляю у вас. Если он мне понадобится, я вернусь за ним.

— Приходите когда угодно. В ближайшее время я буду в городе.

Разложив по карманам содержимое посылок, Коплан ушел.

Вечером, поужинав в одном из ресторанов в центре города, он направился условленным маршрутом в дом Ланда.

Когда он пришел к своим друзьям-конспираторам, он сразу понял, что что-то случилось. У Жоржа Зоридана, Иона и Аны Ланда были расстроенные лица.

Зоридан сообщил Коплану:

— Все пропало... По неизвестным причинам оба наших заключенных из Лупеаска были переведены сегодня в семнадцать часов в другое место. Их увезли на лимузине службы безопасности.

Коплан не мог сдержать разочарования.

— Я говорил вам, Зоридан, что события не всегда развиваются согласно разработанному плану.

Врач усмехнулся:

— Я думал над вашими словами. Но это поистине превосходит всякую непредсказуемость. А как тщательно все было продумано!

Глава 10

Чтобы развеять тяжелую атмосферу, Коплан спросил Жоржа Зоридана:

— Что вы собираетесь делать теперь?

— Право, не знаю. У меня опустились руки. Я отправил одного человека к Хора за инструкциями.

Он взглянул на часы.

— Наш друг должен был уже вернуться. Он устремил на Франсиса темные глаза.

— Для вас, я полагаю, все закончилось. В вашем приезде нет больше смысла. Дело закрыто, как говорится.

— Скажем, что оно отложено, — поправил Коплан. — Если вам станет известно, в какую тюрьму переведены Кельберг и Мареску, то проект можно будет приложить к новым условиям.

— Не все тюремные санитары члены нашей организации, — колко заметил Зоридан. — Если узников перевели в какую-нибудь провинциальную тюрьму, то в ближайшее время наш план реализовать невозможно. Конечно, со временем...

В этот момент в дверь постучали.

Зоридан жестом пригласил Коплана пройти в соседнюю комнату.

Коплан последовал за ним. Минуту спустя в комнату вошла Ана:

— Идите. Это Петру... Он виделся с Хора, и у него есть новости...

Петру было не больше двадцати лет. Это был худой, светловолосый молодой человек в очках. Внешностью он очень походил на скромного банковского служащего.

Они несколько минут говорили между собой по-румынски. Петру передал руководителю ячейки запечатанный конверт, который Зоридан тут же вскрыл.

Лицо его неожиданно напряглось и помрачнело. Подняв глаза на Франсиса, он сообщил:

— Новости неутешительные... Мареску и Кельберг находятся в лапах советских агентов контрразведки... Русские решили заниматься этим делом сами, без участия румынских служб. Заключенные находятся сейчас на вилле в Колентина, на северо-восточной окраине города.

— Вы получили эти сведения от Хора? — поинтересовался Коплан.

— Да, ему передал их Алмаз.

— Нет никаких уточнений по поводу перевода узников?

— Нет, никаких. Зато Хора пишет, что акция, проведение которой было задумано в тюрьме Лупеаска, может удаться на вилле в Колентина. Вот схема. Это топографическое расположение виллы и план постройки.

— А что говорится в тексте послания?

— Что прочие сведения нам будут переданы вечером в понедельник.

— Что ж, подождем, — заключил Франсис с невозмутимым видом. — В некотором смысле это даже лучше. В принципе, гораздо легче провести диверсионную акцию против частного особняка, чем осуществить нападение на военную тюрьму.

— С той лишь разницей, что на вилле у нас нет знакомых санитаров, — заметил румын.

— Так-то оно так, но в данном случае это не представляет непреодолимого препятствия.

— Вы по-прежнему расположены участвовать в операции, если мы получим такой приказ?

— Разумеется, я для этого приехал сюда. Необходимо взвесить, сможете ли вы совершить налет на логово советских агентов контрразведки.

Ана воскликнула:

— Во всяком случае, теперь наши противники не наши соотечественники!

— Верно, — согласился Коплан. — Это должно взбудоражить общественность.

Спокойная решимость Франсиса подействовала на маленькую группу, к которой постепенно возвращался энтузиазм.

Жорж Зоридан и Ион Ланда предпочли бы продолжить беседу, но Коплан объяснил им, что из предосторожности ему пора уходить.

— Дискутировать без конкретной базы — это трата времени, — сказал он — Я вернусь в понедельник вечером и, если вы уже будете располагать более подробной информацией, мы разработаем наш план.

Секунду поколебавшись, он добавил:

— Если позволите, я перерисую топографическую схему виллы, занятой агентами советской контрразведки. Завтра, чтобы убить время, я осмотрю окрестности.

— Подождите, — сказала АнаЛанда, — я принесу вам полный план города, чтобы вы составили себе представление об этом районе.

В понедельник вечером Коплан снова был в доме Ланда среди конспираторов. Воздух был пропитан оптимизмом, все глаза участников заговора блестели от возбуждения.

Зоридан с ходу сообщил Коплану:

— Хора передал нам точные сведения и ясные директивы... Садитесь за стол, я сообщу вам обо всем по пунктам.

Раскованность Коплана контрастировала с натянутыми жестами его друзей. Зоридан продолжал:

— Я начну с главного: время назначено на завтра, на девятнадцать часов.

Он взглянул на Коплана и спросил:

— Надеюсь, вас это решение не застигло врасплох? У нас нет выбора: завтра или никогда.

— Продолжайте, — попросил Франсис, — мы еще вернемся к этому позднее.

— Еще один вопрос: вы были в Колентина, как намечали?

— Да.

— И каково ваше мнение как специалиста?

— По-моему, все складывается удачно. Русские выбрали эту виллу в силу ее обособленного положения. Для нашего плана это бесспорное преимущество: по соседству никого нет, имеется два выхода на противоположные аллеи; сад окружен живой изгородью, скрывая от глаз случайных прохожих то, что происходит на территории владения. Все это прекрасно.

— К сожалению, есть вещи менее прекрасные, — изрек румын. — На вилле живут десять русских контрразведчиков. Официально они значатся сотрудниками советско-румынской экономической комиссии, а цель их пребывания в Бyхаресте — совместная разработка очередного пленарного заседания СЭВ... Короче, эти ищейки устроились у нас после событий в Праге и находятся под командованием генерала Покарева, аппаратчика сталинской закваски. Другая группа расположилась на вилле в Сербан-Вода, в южном предместье.

Коплан поинтересовался:

— В чем состоит миссия генерала Покарева?

— Осуществлять контроль над румынскими органами безопасности и беспощадно бороться со всякими сомнительными, подозрительными, подрывными и мятежными элементами, способными вызвать волнения либо организовать акции, цель которых — освобождение нашей страны Короче, для нейтрализации организаций, подобных нашей.

— Я полагаю, что в их распоряжении находится служба порядка?

— Они располагают неограниченными полномочиями как внутри обычных полицейских сил, так и политических.

— Понятно, теперь продолжайте.

— Согласно информации, полученной Хора, Мареску и Кельберг перевезены на виллу в Колентина для проведения допроса под наркозом. До сих пор Мареску не мог говорить из-за раздробленной челюсти. Похоже, что постепенно речь к нему возвращается, что представляет большую опасность для нашей организации.

— Значит, русские хотят допросить двух заключенных без иностранных свидетелей?

— Именно.

— На первый взгляд, если в доме только десять человек, мы можем рассчитывать на успех. Нам понадобится теперь большее число людей, хотя бы аналогичное числу противника. С учетом эффекта неожиданности и стремительности нападения все может пойти как по маслу.

— Тем не менее есть два серьезных препятствия, — подчеркнул Зоридан. — На вилле установлен радиопередатчик, поддерживающий постоянную связь с личной машиной генерала Покарева. Шофер этого ЗИСа тоже контрразведчик. Следовательно, о нашем «визите» на виллу будет немедленно сообщено генералу.

— А второе препятствие?

— Оно двойное: вилла поставлена на охрану, подключенную к центральной резиденции безопасности на площади Димитрова. Кроме того, все обитатели виллы вооружены до зубов, вплоть до гранат. Таким образом, легкость налета, в которой вы нас убеждаете, только кажущаяся и, следовательно, наша акция будет замедлена. Эффект неожиданности не окажется столь ошеломляющим, как вы предполагаете.

— Минутку, — задумчиво остановил его Франсис. — Если мы не можем одолеть препятствия, мы должны их обойти, но это требует тщательного анализа. Если хотите, рассмотрим по пунктам различные этапы программы и решим каждую проблему в отдельности. Дайте мне бумагу и карандаш...

Во вторник четырнадцатого ноября в восемнадцать часов пятнадцать минут после обычного ежедневного совещания в главном здании сигуранцы генерал Покарев в дурном расположении духа сказал комиссару Салеску и его сотрудникам:

— Несостоятельность ваших служб недопустима! Еще две недели назад, то есть накануне ареста Кельберга, я сообщил вам, что у этого немца есть соучастники в районе Арад. Вы пообещали мне прочесать этот сектор югославской границы, но результатов до сих пор нет.

— Мы сделали все возможное, — ответил румын.

— Этого недостаточно, комиссар. Если через неделю вы не найдете соучастников Хельберга, я отправлю туда своего заместителя, полковника Миренко, и он возглавит поиски.

Румынский полицейский предпочел не комментировать. Он уже неоднократно был свидетелем вспышек гнева генерала, и они произвели на него жуткое впечатление.

Покарев, повернувшись к своему офицеру, сказал:

— Полковник Васильев, составьте мне список ответственных лиц по всей зоне Арада. Я наведаюсь в Сербан-Вода и через сорок пять минут буду в Колентина.

— Слушаюсь, товарищ генерал, — встал навытяжку полковник Юрий Васильев.

Покарев с озабоченным видом ушел.

Юрий Васильев приказал комиссару Салеску:

— Принесите мне документы, касающиеся пограничной зоны района Арад.

Васильев был полной противоположностью своего шефа. Очень молодой, с азиатским типом лица, напоминающим о его сибирской родине: выступающие скулы, слегка раскосые глаза, крупный рот, черные блестящие волосы — он был настолько же немногословным, насколько генерал горластым. Однако это только подчеркивало его природную властность. Его лаконизм, сдержанность и холодность заставляли сотрудников бояться его не меньше, чем генерала.

Румынский полицейский поспешил исполнить приказ.

В это время ЗИС генерала Покарева ехал в направлении южного предместья.

Машина остановилась перед импозантной виллой, отделенной от улицы Дрозула высоким забором. Генерал наклонился вперед и сказал шоферу:

— Я задержусь не более чем на пять или десять минут. Позвоните в Колентина и предупредите, чтобы через полчаса заключенные были приготовлены для вечернего допроса.

— Слушаюсь, товарищ генерал, — изрек шофер. Покарев вылез из машины.

Мужчина среднего возраста, высокий и крепкий, одетый в крестьянский костюм, сидевший на откосе в километре от виллы, быстро склонился над стоящей перед ним корзиной и привел в действие эбонитовую рукоятку.

В тот же миг черный цилиндрический предмет со свистом вылетел из корзины. Маленькая ракета взметнулась в холодный воздух и попала в ЗИС, дверцу которого только что захлопнул генерал.

Лимузин подпрыгнул в воздухе и тяжело рухнул на землю, полностью рассыпавшись, а генерал Покарев превратился в кровавое месиво. Шофер с разбитым черепом оставался на переднем сиденье машины.

Из виллы стали второпях выбегать ее обитатели. Шесть человек в панике кружили вокруг машины. Было очевидно, что они ничего не могли сделать для генерала и его шофера.

Однако растерянность контрразведчиков продолжалась недолго. Они быстро сообразили, что совершен террористический акт.

Один из агентов, вероятно старший офицер, галопом вернулся на виллу и приказал одному из своих людей:

— Камян, немедленно свяжитесь с Колентина. Сообщите, что только что совершено покушение на генерала Покарева! Пусть немедленно выезжают!..

Само собой разумеется, что крестьянин с корзиной испарился. Он мчался в сером фургончике на полной скорости в направлении Колентина.

За рулем фургона сидел Ион Ланда, Коплан рядом с ним. Сдавленным от волнения голосом Ион сказал, обращаясь к Франсису, одетому в крестьянский костюм:

— "Москито" оказалась потрясающе эффективной. Генерал не успел ничего понять. Его люди выскочили, как испуганные кролики...

Коплан кивнул и сказал:

— Передайте сообщение нашим друзьям.

Ион вынул из кармана крохотный передатчик и поднес его ко рту:

— Говорит ОС-1, говорит ОС-1...

— YA слушает, говорите, — ответил гнусавый голос.

— OD позитивно, OD позитивно, — сообщил Ион.

— Вас понял, — ответил тот же голос. Ион Ланда спрятал передатчик в карман.

Фургон ехал на юг по окружной дороге Бравул — Обор. Внезапно Ион толкнул локтем Коплана.

— Смотрите, навстречу нам едут две черные машины. Держу пари, что это они.

Оба ЗИСа промчались мимо фургона на такой скорости, что невозможно было различить седоков.

Приехав в Колентина, фургон остановился на соседней с виллой аллее. Наступила ночь, все было тихо.

Коплан спрыгнул на землю.

Из темноты вырос силуэт. Это был Жорж Зоридан, накаленный до предела.

— Из виллы на двух машинах уехали восемь человек, — сообщил он.

— Хорошо, идем! — сухо сказал Коплан. — Все наденьте капюшоны!

Зоридан дрожащим голосом сказал:

— Нам здорово повезло: ворота остались открытыми...

— Давайте, быстро! — приказал Коплан, садясь в фургон, который тотчас же тронулся с места.

Глава 11

С потухшими фарами фургон въехал на темную аллею сада, окружавшего виллу. Следом за фургоном ехал грузовик, накрытый чехлом.

Жорж Зоридан и члены диверсионной группы хорошо знали, что им делать. В течение нескольких секунд девять человек окружили виллу.

Зоридан с револьвером в руке одним прыжком оказался на каменном крыльце, ведущем внутрь виллы.

Еще одна удача: дверь была открыта.

Зоридан в сопровождении четырех человек вошел в вестибюль и включил свет. В тот же момент из комнаты, расположенной слева, появился человек с физиономией преступника. Его реакция оказалась молниеносной: он сунул правую руку в карман брюк и вынул пистолет. Однако не успел выстрелить, упав с пробитой головой.

Коплан, находившийся в засаде, увидел в глубине коридора появившееся бледное лицо, которое тут же исчезло.

Франсис выстрелил, но пуля попала в косяк двери, оставшейся открытой.

Зоридан тоже видел мимолетное видение. Он бросился за беглецом, но Коплан резко отстранил румына.

Атакующие ожидали новых противников, но никто не появлялся.

Из погреба раздались два глухих выстрела, сотрясая давящую тишину.

Коплан бросился в дверь, за которой исчез русский. Он увидел ведущую в подвалы каменную лестницу.

Раздался выстрел. Коплан вовремя наклонился. Пуля попала в стену холла.

Зоридан достал из кармана маленькую гранату, вынул чеку и швырнул гранату вниз. Затем, сразу после взрыва, прыгнул на цементные ступеньки с револьвером в руке.

Напрасная предосторожность: внизу лестницы лежал бездыханный русский.

Коплан вбежал в комнату слева; энергичным и точным жестом он перерезал провода питания приемного устройства. Световое табло прибора погасло.

Вернувшийся из подвала Зоридан был белый как мел.

— Идите, быстро, посмотрите! — сказал он Коплану охрипшим голосом.

Коплан перешагнул через труп русского, лежащего внизу лестницы, и вошел в помещение с голыми стенами, побеленными известью.

У правой стены на носилках лежал невысокий узкогрудый человек с вытаращенными глазами. Нижняя часть его лица была перевязана грязными бинтами.

Напротив, у левой стены, на старом матрасе лежал другой человек, очень высокий, атлетического телосложения. Лежа на животе с простреленным затылком, он спал вечным сном.

— Мы опоздали, — с трудом вымолвил Зоридан.

Коплан кивнул, сжав зубы. Он перевернул тело, лежащее на матрасе. Сомнений не было, это был Людвиг Кельберг.

Коплан пробурчал:

— Уходим!.. Радио было включено, и в генштабе уже засекли выстрелы.

Однако прежде чем подняться на первый этаж, Франсис быстро осмотрел другие подвальные помещения.

В соседнем, более просторном, помещении, на белом деревянном столе лежали исписанные рукописные листы бумаги, магнитофон, два журнала-реестра в черных кожаных переплетах.

Коплан взял бумаги и журналы, сунул под мышку магнитофон и быстро поднялся наверх.

Спустя сорок пять минут Жорж Зоридан, Ион Ланда, обе его сестры, Коплан и Петру сидели в доме Ланда.

Состояние было подавленным.

Жорж Зоридан устало вздохнул:

— Следует мужественно посмотреть правде в глаза: мы рисковали жизнью впустую... И даже хуже того: мы спровоцировали смерть двух человек, которых стремились освободить.

Он сел за стол, подперев голову руками, и глубоко задумался.

Ана, язвительная, как все разочарованные женщины, резко сказала:

— Мы все-таки убрали двух контрразведчиков, не считая генерала и его шофера! Это утешает.

Петру, молодой человек в очках, прошептал:

— Только бы репрессии не приняли массового характера! Генерал — это не какой-нибудь солдат. Русские, должно быть, взбешены.

Ион Ланда прогремел:

— Не волнуйся, Петру, репрессий не будет. Русские не станут создавать нам рекламу, рассказывая повсюду, как их обвела вокруг пальца горстка патриотов! Держу пари, они умолчат о случившемся. Правительство, вероятно, опубликует предостережение. Учитывая настроение" в обществе, кремлевские ищейки не поднимут шумихи, тем более что они находятся здесь инкогнито, не забывай об этом.

В это время Коплан спокойно просматривал документы, принесенные с виллы в Колентина. Он был очень увлечен, хотя его лицо оставалось бесстрастным. В руках Коплана были архивы и шифровки покойного Людвига Кельберга.

Зоридан спросил Франсиса:

— Что-нибудь интересное?

— И да и нет, — пробурчал Коплан. — Речь идет о личных архивах Кельберга, так что интерес может быть относительным.

— Значит, не стоило рисковать ради этого? Смерив его взглядом, Коплан произнес:

— Напрасно вы корите себя, Зоридан. Вам доверили трудную миссию, и вы выполнили ее, не потеряв ни одного из своих людей. На что вы жалуетесь? На то, что погибли Мареску и Кельберг? Кто играет в подпольные игры, должен быть к этому готов. Все хорошо, что хорошо кончается, даже для Мареску и Кельберга. Выстрелив им в затылок, советский агент спас их от мучений и страданий.

— Мы могли их освободить! — возразил румын.

— Это еще нужно доказать. Раненого Мареску было бы очень трудно провести через границу. Что касается Кельберга, он уже был засвечен. Профессиональному шпиону очень редко удается уйти от русских, даже если скрыться в норе на другом конце земного шара.

— Вы легко переносите поражение! — с некоторым раздражением констатировал Зоридан.

— Нет, вы ошибаетесь. Но я считаю излишним оплакивать убежавшее молоко, как говорят англичане... Скажите мне лучше, нет ли у вас удлинителя, чтобы включить этот магнитофон? Любопытно послушать пленку...

Ана предложила:

— А шнур от электроутюга не подойдет?

— Подойдет, — ответил Коплан.

Друзья стали свидетелями странного диалога на немецком языке:

Первый голос: Теперь, после того как мы обнаружили ваши архивы в сиденье «мерседеса», ваше положение резко изменилось, Людвиг Кельберг. Либо вы признаете свое поражение, либо мы вырвем из вас недостающие нам сведения против вашего желания.

С какого времени вы работаете на Ганса Бюльке?

Голос Кельберга: Я работаю на него в течение шести лет, то есть с тех пор, как стал сотрудником промышленного комитета Германии.

Первый голос: Как и где вы были завербованы Бюльке?

Голос Кельберга: Его посредником Гельмутом Баутеном, которого я встретил в Бангкоке.

Первый голос: Из ваших документов видно, что вы связаны с Францией. Это тоже работа на Бюльке?

Голос Кельберга: Нет, это работа на личный счет.

Первый голос: Чтобы иметь больше денег?

Голос Кельберга: Да, но также из-за симпатии к Франции. У меня перед французами старый долг.

Первый голос: Вернемся к Бюльке. Вам известно, что он работает на японцев?

Голос Кельберга: Да.

Первый голос: С кем связан Бюльке в Токио?

Голос Кельберга: Не знаю. После моей встречи с Гельмутом Баутеном я не возвращался больше в Японию.

Первый голос: Подумайте, Кельберг. Если вы представите нам формальные доказательства ваших связей с Францией, я имею в виду в вопросе шпионажа, для вас это будет, возможно, шанс.

Голос Кельберга: Я не смогу представить вам формального доказательства. В организации Бюльке я всего лишь винтик.

Другой голос, более твердый и властный: Кельберг, если вы хотите спасти свою шкуру, то советую вам переменить тактику. Нам нужны бесспорные доказательства, что стратегические сведения, полученные вами от Мареску, предназначались для Германии. Могли бы вы признать это перед следственной комиссией и перед трибуналом?

Голос Кельберга: Как я могу делать подобное признание, не представив ни единого доказательства? Насколько мне известно, Ганс Бюльке не работает на Германию по очень простой причине: Бюльке является непримиримым противником правительств обеих Германий.

Властный голос: В крайнем случае нас устроит ваше заявление, сделанное под присягой. Для нас важно официально обвинить руководителей Бонна в установлении шпионской сети в коммунистических странах Европы. Как человек вы не представляете для нас никакого интереса, Кельберг, и мы готовы вас обменять на агентов Восточной Германии, заключенных в ФРГ. Напрасно вы пренебрегаете этим исключительным шансом. Подумайте.

Первый голос: Кому предназначается ваша информация?

Голос Кельберга: Одному корреспонденту из организации Бюльке.

Первый голос: Где его резиденция?

Голос Кельберга: Я не знаю. Все сведения по традиции передаются через посредников.

Первый голос: Не забывайте, что у нас в руках ваши шифровки.

Голос Кельберга: Не понимаю вашей настойчивости. Вам как профессионалам должно быть хорошо известно, что агент моего ранга никогда не имеет прямых контактов с верхушкой организации.

Первый голос: Где находится резиденция Бюльке?

Голос Кельберга: Я не знаю.

Первый голос: Где и когда вы встречались с Бюльке в последний раз?

Голос Кельберга: Три года назад, в Париже. Он собирался лететь в Вену. Ганс Бюльке никогда не остается долго на одном месте и путешествует под разными именами.

Властный голос: Согласились бы вы и дальше передавать информацию, как если бы ничего не произошло?

Голос Кельберга: Это бессмысленно. В моем контракте оговорено, что если информация не поступает в течение восьми дней, то связь автоматически прерывается. В таком случае, если я нахожусь на свободе, я должен вернуться на свою квартиру в Гамбурге и ждать, когда со мной свяжутся.

Первый голос: Это классический прием, мы его хорошо знаем. Но как было предусмотрено ваше бегство в случае личной опасности?

Голос Кельберга: Я должен был перейти югославскую границу.

Властный голос: На сегодня достаточно, Кельберг. Завтра мы продолжим беседу, а вы подумайте, что еще можете сообщить нам. Такой человек, как вы, не должен приносить себя в жертву ради мерзавца Бюльке. Впрочем, вы на правильном пути. Еще немного, и мы договоримся. Подумайте также над тем, что мы можем обратиться к помощи людей, хорошо знающих свое дело!..

Запись на этом обрывалась. В комнате воцарилось молчание.

Жорж Зоридан спросил Коплана:

— Вы знаете немецкий?

— Да.

— Я тоже. Но я не многое понял из этого разговора. На первый взгляд, абстрактная беседа между посвященными.

— В некотором роде это так.

— Все, что я понял, это то, что Янош Мареску передавал л Кельбергу стратегические сведения. Почему он пошел на это? По отношению к Румынии это выглядит как предательство.

— Может быть, вы думаете, что Кельберг рисковал своей жизнью ради освобождения Румынии? — цинично спросил Коплан. — В шпионаже все как в любом другом деле, Зоридан.

— Что вы хотите сказать?

— Дашь на дашь.

— Но я не понимаю, что немец мог дать нашему другу, — возразил румынский врач.

— Скорее всего, деньги. Любой организации нужны деньги, даже если ее цели чисты и бескорыстны.

Ана довольно здраво заметила:

— Нужно кормить скрывающихся товарищей и платить проводникам. Деньги, которые моя сестра получает на ребенка, не падают с неба, Зоридан.

Зоридан, казалось, начинал трезветь.

— Но почему секреты Румынии представляют интерес для человека, в конечном счете работающего на японцев?

Коплан снисходительно улыбнулся.

— В наши дни разведывательная индустрия функционирует в мировом масштабе, Зоридан. Все в этом мире связано, и японцы интересуются вашей страной не из враждебности, а из необходимости.

— А какова роль Франции во всей этой истории?

— Кельберг передавал также информацию для моей страны.

Достаточно было взглянуть на лица молодых конспираторов, чтобы понять, что они открывали для себя совершенно иной мир, не вписывающийся в их патриотические цели.

Перекручивая пленку, Коплан объяснил:

— Возьмем конкретный пример. Когда Франция продает Румынии завод по электрооборудованию, то эта сделка не оставляет равнодушными промышленников Германии, Японии, США и так далее. Дело обстоит аналогичным образом, когда Советский Союз продает военный материал Ирану. Понятно, что подобные решения имеют отклик во всем мире. И не только в экономическом плане, но и в политическом, стратегическом и тому подобное.

Зоридан заключил:

— Короче говоря, для таких идеалистов, как мы, нет места.

— Вы заблуждаетесь, — возразил Франсис. — В конечном счете эволюция в мире происходит благодаря идеалистам.

— Но...

Неожиданно он умолк, и его темные глаза широко раскрылись. Дверь, ведущая в коридор, бесшумно открылась, и на пороге появился мужчина в сером пальто, с суровым и твердым лицом. В руке он держал пистолет.

Указав пальцем на Коплана, он сказал несколько слов по-румынски. После чего обратился к Коплану по-немецки:

— Встаньте и положите обе руки за голову. Одно неосторожное движение, и я стреляю.

Глава 12

Не теряя хладнокровия, Коплан исполнил приказ.

Незнакомец держал в руке большой автомат с поднятым, предохранителем.

Зоридан и остальные подпольщики буквально оцепенели.

Человек в сером пальто оставался непроницаемым. От всего его облика — азиатского типа лица с выступающими скулами, немного раскосых глаз, энергичных и холодных — веяло силой и уверенностью.

Через несколько секунд, показавшихся вечностью, он внезапно засунул оружие в карман и сказал на этот раз по-французски:

— Простите, если напугал вас. Я — Алмаз. Я просто хотел проверить вашу реакцию. Ваш шеф Хора одолжил мне ключ от дома, вот он, я вам его возвращаю...

Он положил на стол ключ и сказал, как бы извиняясь:

— Я глубоко сожалею о случившемся в Колентина. Я не предвидел такого исхода... Один мой коллега перестарался... Однако вас можно поздравить с ликвидацией Покарева.

Глядя на Франсиса, он продолжал:

— Я пришел за вами, господин Коплан. Ваша миссия здесь закончена, и нам нужно побеседовать. Возьмите документы Кельберга и магнитофонную пленку.

Повернувшись к остальным, он добавил:

— Вы меня не знаете, вы меня никогда не видели, понятно? Тот из вас, кто нарушит тайну, поплатится за это жизнью. Хора мне это пообещал... Мне не следовало приходить сюда, но у меня не было выбора. Идемте, господин Коплан. Моя машина в двух шагах отсюда.

Выходя из комнаты, он сказал вполголоса:

— Мужайтесь! И да здравствует свободная Румыния!

Проехав молча две или три минуты, Алмаз, не поворачивая головы в сторону Коплана, прошептал:

— Я — полковник контрразведки Юрий Васильев. Вы меня не знаете, но я вас знаю. Я видел вас в Вене, в июне, на секретном совещании, где вы представляли Францию, а я прикрывал генерала Бориса Валенко.

— Теперь мне становится понятнее, — ответил Коплан.

— Вы поняли теперь, почему я обратился к австрийским посредникам?

— Все объясняется.

— Все-таки я очень сомневался, что вы примете приглашение. Мне и сейчас еще не совсем понятно, почему, вы согласились. Вы очень рисковали.

— Мне за это платят. Дело в том, что я передал ваше предложение моему шефу и приехал сюда по его приказанию.

— Зачем?

— Как зачем? Попытаться освободить Кельберга.

— И это все?

— Все. Втайне я надеялся встретиться с таинственным Алмазом. Скажу вам откровенно, что нас интриговали как сама его личность, так и его побудительные мотивы.

— Но у вас не было в этом никакой уверенности.

— Нет, только надежда. Но человек моего типа никогда не упускает возможность заводить интересные знакомства. Это тоже часть моей профессии. Если судить по вашим отношениям с моими австрийскими друзьями, то вы придерживаетесь тех же принципов.

— Да, конечно. Вы удивлены, что сотрудник контрразведки участвует в подпольных операциях организации румынских патриотов?

— Не очень, — промолвил Франсис, улыбнувшись. — Я видел и более поразительные вещи, можете мне поверить. Однако меня интересует ваша позиция.

— А как вы себе ее представляете?

— Не имею понятия, хотя можно предположить одно из двух: либо вы проникли в румынскую организацию, чтобы контролировать ее, либо вы против коммунизма.

— Нет, вы не угадали. Я коммунист на сто процентов, сын и брат коммунистов. Мой отец — чиновник аппарата, а брат работает в КГБ... Чего уж больше?

— Простите, куда мы едем?

— В спокойное место, где мы сможем поболтать. Убийство генерала Покарева вызвало у нас страшную суматоху, и мне придется всю ночь вести переговоры с румынскими властями. На рассвете я улетаю в Москву. Однако я выкроил полчаса, чтобы поговорить с вами, даже идя на риск показаться в доме Ланда. Но кто не рискует...

Машина остановилась на очень темной улице. Васильев выключил мотор и фары.

— Итак, я сказал вам, что я — убежденный коммунист. И я не одобряю политику современных хозяев Кремля. Я и мои единомышленники считаем, что наши руководители — вредоносные ископаемые, которые должны исчезнуть и уступить место более молодой команде. Правительство поражено склерозом. Оно думает только об идеологической борьбе, партийной дисциплине и о борьбе с империализмом. В действительности у них одна забота — удержаться у власти. Мы отметили пятидесятую годовщину революции, и наступило время радикальных преобразований. Наша опека над союзниками бессмысленна и обречена на провал.

То, что происходит в Польше, Чехословакии и Румынии, Ч неизбежно коснется других стран. Вы согласны со мной?

— Совершенно согласен.

— Коммунистическая диктатура изжила себя. И мы, молодое поколение, хотим обновленного, свободного коммунизма... Если составить каталог ошибок старого руководства, он был бы удручающ! Вы прослушали запись допроса Кельберга?

— Да.

— Обратили внимание, что единственная цель моих шефов — составление обвинительного акта против Германии?

— Да, разумеется.

— Не смехотворно ли это? Огромная мировая держава слепо преследует политическую цель двадцатипятилетней давности. Какой-то бред! В то время как мы должны жить сегодняшними политическими реалиями.

— То есть? — спросил Франсис.

— СССР должен единолично управлять миром. Авторитет двух стран, СССР — США, устанавливается для решения проблем международного мира и прогресса человечества. Мы не можем медлить с установлением этого авторитета со всей твердостью, пока Азия не низвергла в хаос центр тяжести нашего цивилизованного мира.

— Китай? — поинтересовался Коплан.

— Нет, — категорично возразил Васильев. — Китай не опасен даже с атомной бомбой. Китай — это нечто вялое, мягкое, инертное. Настоящая опасность таится в Японии.

— Некоторые так считают, — подтвердил Франсис.

— Взрывная сила Азии — это Япония. Японцы постепенно возвращаются к своей старой идее Великого Возрождения. Я не обвиняю их и даже не порицаю, более того, я считаю, что они сами не осознают своей силы. Но факт налицо: Япония стоит во главе Азии, являясь эквивалентом Германии в Европе. И Запад должен защищаться, если он не хочет попасть в ранг слаборазвитых стран.

Васильев взглянул на часы:

— Вы наверняка хотите узнать, куда я веду?

— Я слушаю вас с большим интересом.

— Предлагая вам освободить Кельберга, я преследовал цель предложить вам одну сделку.

— К несчастью, Кельберг мертв!

— Я не мог этого предвидеть, но смерть Кельберга не меняет моих планов... Нам было известно, что Кельберг связан с японской сетью, руководимой Гансом Бюльке. Я хотел предложить вам следующее: вы забираете Кельберга и в обмен помогаете уничтожить японскую сеть шпионажа. В конечном счете сведения, собранные Кельбергом, предназначались для Токио, и, следовательно, Бюльке наносил ущерб не только соцстранам, но и Франции. Вы имеете контакт с организацией Бюльке?

— До прослушивания записи допроса Кельберга я никогда не слышал ни о Бюльке, ни о его организации.

— Теперь вы в курсе дела. Располагая архивами и шифровками Кельберга, взялись бы вы за это?

— Я должен доложить об этом своему директору.

— Само собой разумеется. Мое предложение остается в силе: если вы согласны начать наступление на Бюльке, я снабжу вас всей информацией, которой располагаю.

— Каким образом?

— Через друзей в Вене. Вы сообщите о вашем решении по тому же каналу. Идет?

— Хорошо, — согласился Коплан.

— Очень рад с вами познакомиться, господин Коплан. Такие люди, как вы, я, Хора и Клаус Налози построят завтрашний мир. А ископаемых сдадим в Исторический музей. Я буду ждать ваших новостей.

Они крепко пожали друг другу руки.

— Я высажу вас у озера Флореаска, — сказал Васильев. — Когда вы возвращаетесь во Францию?

— Завтра же.

— Будьте осторожны с документами Кельберга.

— Не беспокойтесь, я приму все меры предосторожности.

На следующий день в Париже Коплан имел долгую беседу со своим директором. Внимательно выслушав подробный отчет Коплана о пережитых им в Бухаресте приключениях, Старик вздохнул:

— Я подозревал, что Кельберг работал не только на нас, тем не менее его смерть — это большая потеря. Не скроют вас, что я был потрясен, услышав имя Ганса Бюльке.

— Вы его знаете?

— Не знаком с ним лично, но в прошлом много о нем слышал. Я думал, что его уже давно нет в живых. Бюльке осуществлял связь между немецкими и японскими секретными службами во время войны. Любопытно, как ему удалось уйти от возмездия?

— Вы ничего не слышали о нем в последнее время?

— Абсолютно ничего. Два года назад на моем горизонте появился Гельмут Баутен.

— Посредник Бюльке?

— Да... Он очень ловко наладил контакт с одним из наших коммерческих атташе в Бангкоке. Он не знал, что атташе уже работал на меня.

— Риск неизбежен в нашей профессии.

— Да, это известно. Я дал зеленый свет развитию этих контактов, но Баутен, видимо поняв свою ошибку, больше не объявился.

— Мне ничего не удалось выяснить.

— Вам не кажется, что мы могли бы снова попробовать?

— Это заманчиво. Вы могли бы возобновить контакт под предлогом передачи архивов и шифровок покойного Кельберга. Но в таком случае нужно действовать очень быстро.

— Что вы решили в отношении Юрия Васильева?

— Если японцы с их устрашающей жизнеспособностью и безудержным динамизмом действительно станут лидерами в Азии, то нам всем придется решать очень трудные проблемы. В частности, России, имеющей с ней оспариваемые территории... Для нас же первостепенной задачей является нейтрализация Бюльке.

— Васильев пообещал передать нам ценную информацию, если я принимаю предложение.

— Мы можем обойтись без него, — прогремел Старик. — Не откладывая в долгий ящик, нужно выйти на Гельмута Баутена. Сейчас у нас достаточно шансов. Позднее посмотрим, понадобится ли нам вступать в диалог с Васильевым.

При этих словах Старик придвинул к себе папку, лежащую на краю стола.

— Вот фотография Ганса Бюльке, — сказал он, протягивая Коплану пожелтевший снимок. — На фото ему лет сорок — сорок пять. Значит, сейчас ему должно быть под семьдесят.

Коплан внимательно посмотрел на снимок. На нем был изображен атлетического сложения высокий мужчина, худощавый, с крупными чертами лица и густой шевелюрой, спадающей на большой выпуклый лоб. Франсис заметил:

— Даже четверть века спустя такого человека легко узнать. У него лоб ученого старых времен.

— Если все эти годы он провел в Азии, то он должен заметно опуститься, — прокомментировал Старик. — Ни для кого не секрет, что европейцы, прожившие долгое время на Дальнем Востоке, бесследно теряют свой лоск.

Коплан вернул фотографию Старику, который протянул ему следующий снимок со словами:

— А вот Гельмут Баутен два года назад. Как видите, это — немец новой формации, в стиле американского бизнесмена...

Действительно, Баутен походил на менеджера из Детройта иди Чикаго: высокий, стройный, с короткой стрижкой, с открытым лицом. В общем, красивый мужчина.

Коплан спросил:

— Каким прикрытием пользуется Баутен?

— Два года назад он выполнял миссию боннского правительства по расширению торговых операций с Азией.

— У него дипломатический паспорт?

— По всей видимости, да.

— Его резиденция по-прежнему в Бангкоке?

— Не знаю, но наш агент в Бангкоке, Жан Бондель, представит вам все необходимые сведения, касающиеся данного субъекта.

— Если я правильно понял, то я начну с Таиланда?

— Да, разумеется. Руссо готовит для вас документы. Завтра в одиннадцать часов вы вылетаете на «боинге».

— Хорошо, — согласился Франсис, вставая.

— Одну минуту! — сказал Старик, нахмурив брови. — Будьте осторожны! Тот факт, что этот стреляный воробей Бюльке снова всплыл после стольких передряг, доказывает его ловкость и хитрость. Не думайте, что дело будет легким и что вы возьмете его голыми руками. На вашем пути будет много препятствий и ловушек. Поэтому будьте очень осмотрительны.

— Знаете ли вы кого-нибудь в Токио, к кому бы я мог обратиться в случае необходимости?

— Да. Вы получите подробную информацию у Руссо.

Глава 13

Даже самый опытный путешественник, прибывший из Европы в аэропорт Дон Муанг, испытывает потрясение, спускаясь с трапа самолета и вдыхая знойный и тяжелый таиландский воздух, который, кажется, выходит из невидимой печи и обволакивает вас своей клейкой испариной, как жгучий компресс.

Коплан попал в это пекло из относительно прохладного парижского ноября и в первые мгновения испытал шок. Но быстро взял себя в руки и уже в следующие минуты чувствовал себя достаточно бодро.

В аэропорту его ждал коллега Жан Бондель на «пежо».

После обычных формальностей оба француза направились в город.

Коплану было приятно вернуться в эту страну, которую он по-своему любил, с ее головокружительным голубым небом.

Жан Бондель был высоким тридцатилетним парнем, спортивным, жизнерадостным, с умным и живым лицом, косматой гривой светлых волос.

— Я зарезервировал вам комнату в «Эраване», это лучший отель города.

— Я знаю, я там уже останавливался.

— Решение Старика было для меня несколько неожиданным, — сказал Бондель. — За два года здесь сменилось много народу...

— Вы знаете, что цель моего приезда — установить контакт с Гельмутом Баутеном.

— Вот именно. Мне кажется, его нет в Бангкоке, во всяком случае, последние полгода я его не встречал. Мне удалось узнать, что он ушел со своего поста...

— В каком направлении нужно искать, чтобы выйти на него?

— Я наведу справки и, если вы не возражаете, около пяти часов заеду за вами.

— Действуйте осторожно. Я не хочу, чтобы весь Таиланд знал, что я разыскиваю Гельмута Баутена.

— На этот счет не беспокойтесь, — заверил его Бондель. Они уже въехали в город, и Коплан с жадностью смотрел на живописную и очаровывающую декорацию: позолоченные пагоды, бонзы в оранжевых тогах, оживленная веселая толпа, миниатюрные таиландки, поражающие своим совершенством...

Движение было весьма интенсивным: Между машин сновали забавные трехколесные такси.

В комнате Коплана был установлен кондиционер, и он мог освежиться после долгого путешествия.

В пять часов отдохнувший, свежий, в светло-серых тергалевых брюках и белой сорочке, он ждал Жана Бонделя в роскошном холле своего отеля.

Бондель сообщил Коплану:

— К сожалению, ничего утешительного. Похоже, что Баутен исчез. Остаются только две надежды: девушка, с которой он жил, и столяр, работавший на немца. Баутен коллекционировал предметы народного промысла, а также покупал их для своих корреспондентов в Европе и других местах. Этот столяр делал для него упаковочные ящики для отправки посылок. Поскольку ни он, ни девушка не имеют телефонов, мы отправимся к ним с визитом, не теряя времени.

Они поехали к девушке.

Она работала продавщицей в лавке, расположенной неподалеку от знаменитого храма Изумрудного Будды.

Бондель отозвал девушку и спросил по-английски, нет ли у нее новостей от ее друга Гельмута Баутена.

Девушка рассмеялась и без всякого смущения сообщила, что ее друг бесследно упорхнул одним прекрасным утром из ее гнезда.

— Вечером того же дня, — добавила она, — когда я вернулась домой, на столе лежали записка и деньги. Гельмут забрал все свои вещи: одежду, книги, все. Больше я о нем ничего не слышала. Он даже не прислал ни одной открытки.

— Когда это было? — спросил Бондель.

— В начале года, в январе.

— Мы могли бы как-нибудь вместе поужинать, — предложил ей Бондель.

Она снова рассмеялась и покачала головой.

— Нет, спасибо. Это невозможно. У меня появился новый друг — американский офицер, он мне нравится гораздо больше немца. Гельмут часто бывал в плохом настроении и никогда не смеялся.

— Тем хуже, — вздохнул, улыбнувшись, Бондель.

Французы сели в машину и отправились к столяру Ван-Лу, жившему в китайском квартале Бангкока.

Столяр оказался маленьким худым китайцем с пергаментным лицом. Он был очень активным и хитрым, говорил на странной смеси английского, немецкого и скандинавских языков.

— Нет, с декабря прошлого года я не работаю больше на мистера Гельмута, но я знаю от другого немца, что он живет теперь в Токио. У меня сохранился адрес, на который он часто отправлял в Токио ткани и поделки.

— Прекрасно, — сказал Бондель.

Спустя несколько минут китаец вернулся из своей лавочки, держа в руках клочок бумаги, на котором было нацарапано карандашом: «Мистер Хайнц Хальшмидт, импорт-экспорт. Кабаши Стор-Нихомбачи, Токио».

Бондель любезно поблагодарил китайца и вышел, взяв с собой адрес.

— Это, конечно, маловато, — сказал он Коплану. — Если бы вы могли остаться дней на пять в Бангкоке, я бы узнал за это время точный адрес Баутена. Кроме того, интересно выяснить, по какой причине он оставил свое место...

Коплан задумался, потом ответил:

— Поскольку я спешу, то завтра же вылетаю в Токио. Вы продолжите здесь свои поиски, но не суйтесь в немецкое посольство. Если что-нибудь узнаете, сообщите Жерару Тайе, с которым я буду находиться в Токио в постоянном контакте.

— Хорошо, — согласился Бондель.

* * *
На следующее утро Коплан вылетел на «боинге» в Токио.

В международном аэропорту Ханеда он ощутил на себе резкое изменение климата.

В Токио стояла холодная осень. В ста километрах от японской столицы, в горах, уже выпал первый снег.

Такси везло его в «Империал-отель», где он зарезервировал себе номер на имя Фрэнка Шарвиля, французского инженера, проживающего в Гренобле.

Расположенный неподалеку от Гиндзы и коммерческого центра города, «Империал-отель» представлял собой нечто вроде небольшого автономного городка в гигантском городе-спруте. Этот современный караван-сарай с тысячью номеров, распределенных по разным зданиям, с огромными конференц-залами, множеством ресторанов и бесконечными галереями, внутри которых расположены элегантные магазины, представляет собой перекресток, где собираются туристы со всего мира. Можно прожить в Токио недели и решить все свои дела, не выходя за пределы отеля. Здесь имеются агентства всех воздушных компаний и филиалы всех банков. Туристические автобусы отсюда развозят своих клиентов на неизбежные экскурсии по ночному Токио с вечерами в обществе гейш.

Как только Франсис вошел в номер, он сразу позвонил своему соотечественнику Жерару Тайе, представителю СВДКР в Токио и одновременно служащему промышленной бельгийско-японской компании. Жерар Тайе обещал заехать за Копланом около девяти часов вечера.

Франсис воспользовался несколькими свободными часами, чтобы окунуться в атмосферу Гиндзы, смешаться с неповторимой толпой, которую не увидишь нигде в другом месте.

Токио принято называть муравейником. Лучшего сравнения трудно найти для города, особенно в часы пик, когда тысячи людей заканчивают рабочий день и разъезжаются по крупным магистралям города, в котором очень мало места для его миллионов жителей. При этом никогда нет толчеи и давки, так как японцы очень вежливы и дисциплинированны. Коплан решил разведать окрестности экспортного бюро Хайнца Хальшмидта, бывшего несколько месяцев назад корреспондентом Гельмута Баутена.

Увы! Чтобы найти в Токио человека, недостаточно иметь имя и адрес. Можно часами кружить по городу, как по лабиринту, так и не находя искомого. Первая попытка Коплана не удалась, и, вернувшись в отель, он обратился за помощью к служащей. Вежливо выслушав просьбу Франсиса, хорошенькая японка сказала:

— Я поняла, что вы ищете...

Написав несколько иероглифов на листе бумаги, она протянула его Коплану со словами:

— Покажите эту бумагу портье. Он посадит вас в такси, шофер которого знает этот квартал.

— Аригато, — поблагодарил Франсис по-японски.

Спустя двадцать минут такси остановилось перед высоким новым административным зданием. Коплан протянул шоферу один доллар, и тот объяснил ему, что нужно пройти через арку, чтобы выйти к дому, который Франсис ищет.

На шестом этаже второго здания Франсис обнаружил медную дощечку, на которой было выгравировано черными буквами: «Хайнц Хальшмидт, импорт-экспорт».

Удостоверившись по крайней мере в существовании фирмы, Франсис с легким сердцем вернулся в отель. Он поужинал в его музыкальном ресторане «Кафе-Терраса» — чудо японского космополитизма, — итальянском ресторане с изысканной кухней, не уступающей лучшим ресторанам Рима и Милана!

В девять часов вечера Франсис спокойно курил «Житану», устроившись в комфортабельном кресле главного холла.

Жерар Тайе появился в пять минут десятого. Это был невысокийблондин в очках, с живыми и нервными жестами, с беспокойным взглядом и невзрачной внешностью.

Он сразу увидел Коплана в кресле, прошел к киоску, где купил американские сигареты, задержался на секунду, чтобы взглянуть на продававшиеся там же сувениры, и не спеша вышел.

Коплан последовал за Тайе, с которым поравнялся у виадука, проходившего над улицей, ведущей к Гиндзе.

Тайе спросил напрямик:

— Каким попутным ветром? Старик сообщил мне о вашем предстоящем приезде, не уточняя сроков и цели.

— Я ищу человека, которого не знаю, которого никогда не видел и не знаю его адреса.

Тайе рассмеялся.

— Детские игры, — иронично сказал он. — Старик меня удивляет. В десятимиллионном городе, где улицы не имеют названий, а дома — номеров, это проще простого.

— Вы когда-нибудь слышали о некоем Гансе Бюльке, бывшем немецком секретном агенте, переместившемся в Японию после войны?

— Мой дедушка, может быть, и слышал, а я нет. Когда умер Гитлер, мне было девять лет и я еще не служил в СВДКР.

— Жаль, — вздохнул Франсис. — Этот немец переметнулся в японскую разведслужбу. Один из его агентов работал на нас, но остальные работают против нас. Я приехал сюда, чтобы обезвредить деятельность этой сети.

— Что вы собираетесь делать? С чего начнете? С помещения объявления в газете?

— У меня есть одна зацепка. Два года назад посредник Бюльке Гельмут Баутен пытался завербовать одного из наших агентов в Бангкоке. Похоже, что этот Гельмут Баутен с начала года живет в Токио.

— Где?

— Не знаю...

— Я не слышал о Гельмуте Баутене.

— Когда Баутен находился в Бангкоке, он имел в Токио корреспондента Хайнца Хальшмидта, занимающегося в Токио импортно-экспортными операциями.

— Вы уже виделись с ним?

— Нет, я разработал план... Не могли бы вы предоставить в мое распоряжение небольшую группу из местных людей?

— Я могу мобилизовать нескольких японских сотрудников.

— Они знают дело? Я имею в виду слежку, наблюдение, прикрытие и прочее.

— Из шести человек четверо весьма компетентны. Они не говорят по-французски, только по-английски.

— Я могу их иметь под рукой постоянно?

— Этих четверых да. Это люди свободной профессии.

— У них есть рация?

— В этой стране все помешаны на электронике.

— Когда вы сможете их мобилизовать?

— Руководитель группы — молодой архитектор Осани Коно. Он живет в Иокогаме, если хотите, я позвоню ему и предупрежу о нашем визите. Это в получасе езды.

— Хорошо. По дороге я изложу вам свой план.

Глава 14

Спустя два дня, то есть в понедельник, в одиннадцать часов утра Коплан вернулся в Нихомбачи.

На этот раз, подойдя к двери бюро Хайнца Хальшмидта, он позвонил. Дверь открыла молодая японка в кимоно. Она поклонилась, приветствуя посетителя, и пожелала ему по-немецки доброго дня.

— Я могу видеть Хайнца Хальшмидта? — спросил Франсис с очаровательной улыбкой.

— Входите, пожалуйста, — предложила японка по-немецки.

Коплана проводили в кабинет Хайнца Хальшмидта. Он оказался крупным пятидесятилетним мужчиной с лицом человека, любящего пожить: его голубые глаза были с красными прожилками.

— В чем дело? — спросил импортер по-немецки.

Коплан представился:

— Фрэнк Шарвиль, из Парижа... Я позволил себе побеспокоить вас, чтобы обратиться к вам с просьбой об оказании небольшой личной услуги...

— Садитесь, пожалуйста. Хотите сигару? Я всегда рад оказать услугу французам.

— Спасибо, я не курю сигар. Хотите французскую сигарету?

— Нет, — с ужасом отказался немец и спросил: — Чем могу служить?

— Я занимаюсь торговлей предметами искусства и два года назад в Бангкоке имел дело с вашим соотечественником Гельмутом Баутеном. К сожалению, сейчас у меня нет его адреса. Я узнал от одного отправителя, что вы были корреспондентом Баутена...

— А, этот сумасшедший Баутен! — весело воскликнул импортер. — Чертов шутник! Никогда не знаешь, что он выкинет!

— Вы больше не работаете с ним?

— Как, вы разве не в курсе? Он оставил дело и ушел в кино. Вы можете себе представить, в японское кино!

— Он продюсер?

— Он делает все! Производит, снимает, покупает, продает... И, разумеется, безостановочно колесит по Азии.

— Вы знаете, как его найти?

— У Гельмута Баутена нет адреса, — рассмеялся немец. — В последний раз, когда я его видел, он собирался в Камбоджу... Подождите, кажется, он оставил мне свой номер телефона...

Он встал, позвал секретаршу, что-то объяснил ей по-японски и опять сел за свой стол. Секретарша тотчас же вернулась, держа в руке карточку.

— Удивительная женщина, — восхищенно заметил Хальшмидт. — Она все знает, все помнит, все сразу находит. Без нее я бы уже давно разорился! Вы можете переписать этот номер...

Коплан переписал номер в записную книжку и откланялся.

Вернувшись в отель, он некоторое время провел в ожидании телефонного звонка. Позвонил Осани Коно, японский сотрудник Жерара Тайе, предложивший перенести на более поздний час ранее условленную встречу. Это означало, что за Копланом после его визита к Хальшмидту слежки не было.

Франсис положил трубку и спустя минуту набрал номер Баутена.

Никто не снимал трубку. Наконец странный голос прогнусавил вереницу непонятных слов.

— Э, я не понимаю по-японски, — крикнул в трубку Франсис. — Я хотел бы...

Но голос невозмутимо продолжал свою тираду. Неожиданно тот же голос перешел на английский:

— Вашего корреспондента сейчас нет в Токио... Оставьте, пожалуйста, ваше имя и номер телефона, вам перезвонят...

Коплан дождался конца записи и сообщил автоответчику:

— Говорит Фрэнк Шарвиль из Гренобля. Я хотел бы встретиться с господином Гельмутом Баутеном по личному делу. Пожалуйста, перезвоните мне в «Империал-отель» по телефону 591-31-41. Заранее благодарю.

Он положил трубку.

Около четырех часов дня ему позвонила женщина. Она сказала по-немецки:

— Я говорю с герром Шарвилем?

— Да, я слушаю.

— Я секретарь «Трансконтиненталь Азия филмз». О каком деле идет речь?

— Я хотел бы поговорить с Гельмутом Баутеном.

— По поводу какого фильма?

— Я хотел бы встретиться с герром Баутеном по чисто личному делу.

— Герра Баутена сейчас нет в Токио, — заявила секретарша.

— Когда вы сможете передать ему мою просьбу?

— Я не знаю.

— Он надолго уехал?

— У герра Баутена никогда нет точной программы.

— Это вопрос дней, недель или месяцев?

— Сколько времени вы пробудете в Токио?

— Это будет зависеть от того, как пойдут здесь мои дела.

— Я перезвоню вам, как только у меня будут новости. В котором часу вам удобнее звонить?

— Лучше вечером. Но если в ближайшие дни от вас не будет звонка, я сам позвоню вам. Спасибо.

Коплан повесил трубку, закурил «Житану» и подошел к окну. Через крыши других зданий отеля он видел гигантские световые указатели Гиндзы. Огромный земной шар медленно вращался вокруг нее. Американские рекламы чередовались с китайскими и японскими иероглифами в бесконечном разноцветном свечении.

Коплан попытался подвести итог.

Он спрашивал себя, удастся ли ему выйти на Гельмута Баутена. Автоответчик был более серьезным препятствием, чем это казалось на первый взгляд.

Узнать адрес «Трансконтиненталь Азия филмз» не представляло особого труда. Но где гарантия того, что эта фирма не окажется простым и легальным прикрытием?

Надо искать что-нибудь другое либо придумать более привлекательную приманку, чтобы выманить дичь из норы.

Коплан установил себе срок сорок восемь часов. Может быть, за это время Баутен объявится, кто знает?

* * *
Ждать пришлось гораздо меньше, так как события стали разворачиваться быстрее, чем предполагал Коплан.

Около семи часов вечера в тот же понедельник Коплану позвонили из холла отеля и сказали, что его возле лифта ждет дама.

Франсис накинул куртку и вышел из комнаты.

Когда он вышел из лифта, к нему смело подошла очаровательная японка, одетая в европейский костюм.

Улыбаясь, она спросила по-немецки:

— Вы герр Шарвиль из Франции?

— Да.

— Меня зовут Соко Ямаки. Я секретарша «Трансконтиненталь Азия филмз». Мы могли бы немного поговорить, может быть, в одном из салонов отеля?

— Разрешите мне предложить вам чай, зга будет удобнее и приятнее.

— С удовольствием, — согласилась она.

Они пересекли холл, столь же оживленный, как вокзал, и сели за столик в чайном салоне на первом этаже центрального здания.

Коплан был почти уверен, что молодой японский бизнесмен в сером костюме сфотографировал его зажигалкой, когда он шел по холлу. Фотограф быстро затерялся в толпе, а Коплан не успел даже как следует его рассмотреть. Для него он был одним из двух или трех миллионов японцев.

Если он действовал по приказу Гельмута Баутена, то это был хороший знак. Франсис не фигурировал в списке объявленных противников немецкого шпиона.

Сев за столик, секретарша сообщила о цели своего визита:

— Мне еще не удалось связаться с герром Гельмутом Баутеном, но я сообщила о вашем звонке нашему директору, Сагару Тукамото... Директор хочет встретиться с вами завтра во второй половине дня, но вы должны мне сообщить о реальной цели вашего визита.

— Кто такой Тукамото? — вежливо спросил Коплан. Хорошенькая японка очень удивилась:

— Это наш генеральный директор.

— А кто Гельмут Баутен?

— Он занимается производством и продажей фильмов в Юго-Восточной Азии и части Европы.

— Понятно... По телефону я вам уже сказал, что мое дело носит личный характер.

— Да, я поняла. Но вы должны знать, что так говорят все люди, добивающиеся встречи с Тукамото или Баутеном. Если бы они удовлетворяли все просьбы, у них не осталось бы времени для работы.

— А ваша роль заключается в отборе визитеров, так?

— Да, — подтвердила она с той же очаровательной улыбкой.

После этой прелюдии Коплан решил броситься с головой в воду. Он понял, что, не найдя убедительного аргумента, он не преодолеет это препятствие.

Закурив сигарету, он спокойно продолжал:

— Поскольку я отправлялся в Токио по делам, я согласился оказать дружескую услугу одному коллеге. Речь идет о друге герра Баутена, скончавшемся в Европе в результате автомобильной катастрофы... Этот друг поручил мне передать герру Баутену документы.

Коплан пытался поймать рыбку, но его хитрость не удалась. Японка спросила:

— Простите, я не поняла... Это друг Баутена скончался?

— Да.

— Как его звали?

— Людвиг Кельберг.

— Вы позволите, я запишу?

— Пожалуйста.

— Вас не затруднит продиктовать мне фамилию по буквам?

— Никоим образом... К-Е-Л-Ь-Б-Е-Р-Г, он был немецким чиновником и работал в Румынии.

Подняв глаза на Франсиса, она спросила:

— Вы хотите передать Баутену документы, принадлежащие этому Кельбергу?

— Вот именно.

— Не могли бы вы передать их мне?

— С удовольствием, поверьте мне. Но я дал слово, что передам их в собственные руки герра Баутена.

— Я позвоню вам завтра, — пообещала она.

— В котором часу?

— Когда вам удобнее?

— Скажем, в четыре часа, — предложил Коплан. — Утро у меня занято...

— Прекрасно, — ответила она.

* * *
В тот же вечер в девять часов, когда Тайе появился в холле отеля, Коплан решил из предусмотрительности пригласить его в свой номер.

Тайе отрывисто сообщил:

— Девушка, с которой вы пили чай, работает в «Транс-континенталь Азия филмз», офисы которой находятся в двух шагах отсюда.

— Осани Коно проследил за ней?

— Да, но не лично, это сделал один человек из его группы. Как вы вышли на эту японку?

Коплан изложил Тайе, как он установил контакт с компанией, служившей ширмой Гельмуту Баутену.

Поправив машинальным жестом очки, Тайе заметил:

— В сущности, начало неплохое. Крючок заброшен, и Баутен на него клюнет.

— Надеюсь, но следующий этап будет потруднее.

— Вы имеете в виду переход от Баутена к Бюльке?

— Да.

— Как повезет, — философски заметил Тайе. — Если Ганс Бюльке с нетерпением ждет новостей от Кельберга, он будет действовать быстро. Другое дело, если он уже в курсе. Он заподозрит ловушку. Но как это выяснить?

— В принципе, я оптимист, — сказал Франсис. — Прошла всего одна неделя со дня смерти Кельберга, и я не вижу, как организация Бюльке могла бы об этом пронюхать.

— Возможно, завтра будут новости, — заключил Тайе. — Что передать моим людям?

— Пусть удвоят бдительность. Спустя несколько минут после встречи с секретаршей некто сфотографировал меня в холле.

— Вы опасаетесь непредвиденного удара?

— Если тандем Бюльке — Баутен уже располагает сведениями о моем самозванстве, они попытаются убрать меня сразу.

— По-моему, ваше положение ухудшится после передачи архивов Кельберга.

— Предупредите Осани Коно, что я выйду из номера только по нашему делу, следовательно, буду в опасности.

— Если я вам понадоблюсь в рабочее время, звоните в бюро от имени Жана Вермелена. Это бельгийский представитель нашей фирмы, с которым у меня дружеские отношения.

Затем Коплан жестом пригласил Жерара Тайе следовать за ним в ванную...

Он открыл кран ванны и, подойдя к Тайе, шепнул ему на ухо:

— Ваше замечание навело меня на одну мысль. Я не буду передавать сразу все архивы Людвига Кельберга. Я сделаю это в два этапа...

Подумав секунду, он добавил:

— Возьмите ключ от моей комнаты и сделайте второй экземпляр, после чего верните мне ключ. Напомните Осани Коно, что на этаже постоянно присутствует дежурная. Она ничего не должна заметить.

Тайе спросил так же тихо:

— Разве архивы Кельберга по-прежнему представляют реальную ценность?

— Больше для нас, так как мы их пересняли в Париже. Для Бюльке это товар, не имеющий цены.

Тайе взял ключ и ушел.

На следующий день очаровательная Соко Ямаки позвонила Коплану в половине четвертого.

— Вы не могли бы заглянуть к нам через час? — спросила она.

— Да, разумеется, — согласился Франсис. — Скажите мне, пожалуйста, адрес.

— О! Это очень трудно найти, — воскликнула японка, смеясь. — Вы знаете мюзик-холл со стриптизом в начале Гиндзы? Все иностранные туристы знают это заведение.

— Нет, я не знаю, — солгал Коплан.

— В таком случае вы исключение, — лукаво заметила она. — Придется мне познакомить вас с этим театром. Не стоит лишать себя подобного зрелища... Вы пойдете вдоль виадука. Дойдя до угла Гиндзы, вы перейдете улицу и выйдете как раз к театру.

— Хорошо, а потом?

— Я буду ждать вас там, чтобы проводить в бюро.

— Хорошо.

— Вы говорите по-английски, герр Шарвиль?

— Да.

— Тем лучше, и не забудьте документы.

— Не беспокойтесь.

— До свидания, герр Шарвиль.

Странная предосторожность Соко Ямаки не была хорошим предзнаменованием. Почему японка не предложила зайти за ним в отель согласно японскому обычаю? Тем более что это действительно было недалеко.

Объяснение было простым: секретарша получила приказ не показываться вторично в обществе француза в холле «Империал-отеля», служащие которого очень наблюдательны.

Глава 15

Гиндза представляла собой впечатляющее зрелище: плотная толпа снующих по тротуарам прохожих, сумасшедшее движение с пятью автомобильными рядами в обе стороны.

День был прохладнее, чем накануне, а небо еще более серым. В сумрачном свете неоновые рекламы казались агрессивными.

Подойдя к театру, Коплан не заметил элегантного силуэта Соко Ямаки. Перед храмом стриптиза собралась гудящая толпа в ожидании следующего представления.

Неожиданно он увидел японку. Подойдя к нему, она с улыбкой спросила:

— Вы нашли без труда, не правда ли?

— Действительно.

— Пойдемте, — предложила она.

Они обогнули здание театра, прошли по улице с ультрасовременными многоэтажными домами, повернули налево и оказались перед комплексом коммерческих зданий, в которых располагались тысячи фирм.

Пройдя по бесконечному лабиринту, они вышли наконец в мраморный холл, в глубине которого Коплан увидел шесть скоростных лифтов, бесшумно поднимающихся и спускающихся, заглатывая или выплевывая толпы людей с одинаковыми для европейца лицами.

На восьмом этаже они вышли из лифта и вошли в кабинет, где Франсиса встретил японец в сером костюме.

Сказав что-то по-японски, секретарша удалилась.

Японец трижды поклонился, затем вынул из нагрудного кармана пиджака визитную карточку, протянул ее Коплану, сказав гнусаво по-английски:

— Меня зовут Сагару Тукамото, и ваше посещение для меня большая честь.

— Я — Фрэнк Шарвиль, французский гражданин, — ответил по-английски Франсис. — Я очень польщен, господин Тукамото.

Согласно установившемуся между бизнесменами ритуалу японец ждал, пока Коплан в свою очередь протянет ему визитную карточку. Но, поскольку у Франсиса карточки не было, он неподвижно застыл.

Указав на кресло возле письменного стола, японец пробормотал:

— Садитесь, мистер Шарвиль.

Коплан сел, про себя думая, что он, по первому впечатлению, ничего не может сказать о своем собеседнике. Маленький, сухой, крепкий, с жесткими короткими волосами, он почти ничем не отличался от своих сограждан. Возраст его тоже был неопределенным.

Между двадцатью пятью и сорока пятью, точнее сказать было трудно.

— Дорогой господин, — начал Тукамото, — моя секретарша сообщила мне о вашем желании встретиться с мистером Баутеном, чтобы передать ему некоторые документы. Это так?

— Да.

— Речь идет о документах, принадлежащих некоему мистеру Кельбергу, который, как вы говорите, скончался?

— Именно так.

— Как эти документы попали к вам, мистер Шарвиль?

— Это долго объяснять, мистер Тукамото. Кроме того, боюсь, что вы этого не поймете.

— Почему?

— Потому что это частное дело мистера Баутена, не имеющее никакого отношения к «Трансконтиненталь Азия филмз».

— Меня касается все, что касается мистера Баутена, — возразил японец. — Я — его директор.

— Раньше мистер Баутен занимался торговлей предметами искусства. Мой визит связан с прошлым периодом его жизни.

— Я прошу вас передать мне документы.

— Сожалею, но я дал обещание передать их лично мистеру Баутену. Я предупредил об этом вашу секретаршу.

— Мистер Баутен сейчас очень занят. Мы готовим новую серию фильмов на исторические сюжеты, за которую он отвечает.

— Я подожду другого случая.

Тукамото взглянул на часы, и лицо его превратилось в гримасу:

— Мне бы не хотелось, чтобы вы теряли время. Я хотел бы сделать вам предложение.

— Пожалуйста.

— Мистер Баутен работает сейчас над декорациями к некоторым фильмам в Шинагаве. Это примерно в десяти километрах отсюда. Бели вы не против, я отвезу вас к нему.

— Охотно, — согласился Коплан.

Тукамото отдал несколько приказов по внутреннему телефону.

— Мы можем идти, — сказал он, вставая.

Лифт остановился в подвале здания, где находились гаражи. Внизу их ждал шофер.

Выбравшись сложными путями из центра, машина выехала на автостраду, которую Коплан, обладая удивительной визуальной памятью, определил как магистраль, соединяющую столицу с международным аэропортом Ханеда.

Съехав с автострады, машина повернула направо и въехала в жалкое предместье со старыми деревянными домишками.

«Датсун» остановился на окраине рабочего предместья.

За пустырем, на котором играли мальчишки в лохмотьях, стояли другие деревянные лачуги, но они были необитаемы и их отделяла от пустыря изгородь с колючей проволокой.

В сопровождении Тукамото Коплан прошел в этот загон. Японец объяснил:

— Мы купили деревню, которая должна была исчезнуть, чтобы проводить съемки в естественных декорациях. Для снижения расходов мы всегда снимаем одновременно несколько фильмов.

Они вышли на главную улицу искусственной деревни. Место было абсолютно безлюдным.

— Мы пришли, — внезапно сообщил Тукамото, толкая дверь домика в самом центре улицы.

Как и во всех других домах, в нем была одна-единственная комната на первом этаже и точно такая же на втором. Деревянные голые стены, в доме не было никакой мебели.

Зато там находился человек, которого Коплан сразу узнал: это был Гельмут Баутен. Эта встреча, от которой за версту отдавало ловушкой, была заранее запланированной.

Тукамото представил их друг другу. Гельмут Баутен сразу перешел к делу.

— Ваш визит меня очень удивляет и интригует, мистер Шарвиль, — сказал он по-английски очень холодным тоном. — Я не имею чести вас знать и никогда о вас не слышал.

Гельмут Баутен абсолютно не изменился за два года. Как и на снимке, хранившемся в папке СВДКР, немецкий чиновник был высок, худощав, с красивым, как у первых любовников, лицом. Его голубые глаза, однако, были более жесткими, чем на фотографии.

— Действительно, — признал Франсис, — мы никогда не имели прямых контактов. Я узнал ваше имя от друзей.

— Вы хотите мне передать конфиденциальные документы Людвига Кельберга?

— Да, — ответил Франсис, вынимая из кармана толстый конверт. — Вот они. Это секретные шифровки покойного Кельберга.

Немец вскрыл конверт и вынул из него два блокнота. Ему хватило беглого взгляда, чтобы убедиться в их подлинности.

— Откуда у вас эти документы?

— Мне передал их один коллега.

— У вас есть еще другие документы?

— Да.

— Вы их не принесли?

— Нет. Они остались в моем чемодане в отеле. Они предназначены для Ганса Бюльке, и я рассчитываю на ваше содействие, чтобы встретиться с ним.

— Людвиг Кельберг действительно мертв?

— Да, он был убит в бухарестской тюрьме.

— Вы можете представить мне доказательства его смерти?

— Нет, но вы можете мне верить. У меня нет никаких оснований вам лгать.

Баутен смерил Коплана проницательным взглядом:

— На каком основании я должен вам верить? Может быть, Кельберг содержится во французской тюрьме?

— Вы можете думать что угодно. Я оставлю свои аргументы для Бюльке и... свои предложения.

Тукамото слушал этот диалог с повышенным вниманием. Его лицо выражало одновременно гнев и настороженность. Обращаясь к Баутену, он сказал несколько фраз по-японски. Выслушав его, немец сухо спросил Коплана:

— Кто вы на самом деле, мистер Шарвиль? Франсис ответил, не колеблясь ни секунды:

— Я — агент французских секретных служб.

— Вы — смелый человек, — заметил немец, — может быть, даже слишком смелый...

— Это моя профессия.

— Какие предложения вы собираетесь сделать Бюльке?

— Он сообщит вам об этом сам, если сочтет нужным.

— Вы лично знали Кельберга?

— Это второстепенная деталь, — небрежно сказал Коплан. — Я все объясню Бюльке. Мне интересно знать, намерены ли вы свести меня с ним.

— А чем, на ваш взгляд, занимается Бюльке?

— Нам известно из надежных источников, что он руководит разведывательной организацией, работающей на Японию. Однако нас это нисколько не смущает. Мы хотим только заполнить пробел в наших собственных службах, образовавшийся вследствие исчезновения Кельберга, который был для нас ценным осведомителем, в некотором смысле незаменимым.

— Бели я вас правильно понял, вы хотите предложить Бюльке дружбу и сотрудничество?

— Именно так.

Сумерки сгущались, и дом постепенно погружался в темноту.

Тукамото изрек что-то по-японски, вышел из комнаты и минуту спустя вернулся с керосиновой лампой, которую повесил на крюк, укрепленный в деревянном потолке. Желтоватое пламя осветило действующих лиц этой сцены.

Гельмут Баутен размышлял.

Закурив сигарету, он сказал с иронией:

— Видите ли, мистер Шарвиль, чтобы играть в покер, недостаточно ловкости и самообладания. Нужно также минимум везения.

Сделав небольшую паузу, он продолжал:

— К сожалению, это не ваш случай.

— Неважно, — возразил Коплан, — я не играю в покер.

— Я убежден в обратном. Как вы вышли на меня?

— Мои шефы в Париже приказали мне отыскать вас, заверив, что вы не откажетесь свести меня с Бюльке, ибо речь идет о сотрудничестве.

Тукамото снова обратился к Баутену по-японски. Немец кивнул японцу и, повернувшись к Франсису, сказал:

— Есть одна маленькая деталь, мистер Шарвиль, которую упустили ваши шефы и вы сами. Эта деталь оказалась фатальной для вас... Ганс Бюльке мертв!

— Это неправда.

— Ганс Бюльке умер в ноябре прошлого года, то есть год назад. Он умер в одной рангунской клинике от инфекционного воспаления печени. Он был стар и порядком изношен... Меня удивляет, что Кельберг не сообщил вам о его кончине.

— Он знал об этом?

— Разумеется.

— В таком случае он просто забыл об этом сообщить.

— Нет, это лишь доказывает, что вы не знаете Кельберга. Этот человек никогда ничего не забывает.

— Допустим, — уступил Коплан.

— Где Людвиг Кельберг?

— Я уже сказал, что он умер.

Атмосфера заметно накалялась. Отдавая себе в этом отчет, Коплан спросил:

— Кто руководит теперь организацией Бюльке? Я готов вступить в переговоры с его преемником.

— Он перед вами, мистер Шарвиль. Но ваши предложения мне не интересны... После смерти шефа я принял решение распустить организацию, больше я не занимаюсь этим родом деятельности.

Тукамото прошипел на своем языке несколько отрывистых, нетерпеливых фраз, после чего вышел, хлопнув дверью.

Гельмут Баутен спросил:

— Как вы намереваетесь передать остальные документы из архива Кельберга?

— Если то, что вы говорите, правда, то эти документы отныне не представляют для вас ценности. Они будут храниться на всякий случай в наших архивах... Однако если вы решите, что...

В этот момент в дверях появились трое японцев в серых костюмах и с решительным видом бросились на Франсиса.

Глава 16

Их появление не застигло Коплана врасплох. Первый подошедший к нему японец получил сильный удар в челюсть, отправивший его в угол комнаты, второй был уложен сильным ударом ногой в низ живота. Третий оказался более изобретателен: он бросился на противника, как игрок в регби, схватив Франсиса за ноги. Втянув голову в плечи, он обеими руками зажал в тиски голень Коплана и страшным ударом головой, более крепкой, чем стальной шар, опрокинул его. Схватка продолжалась на деревянном полу, отчаянная и беспорядочная.

Коплан расточительно наносил удары коленом, кулаком, ребром ладони и локтями. Однако его противники, невероятно выносливые, молниеносно приходили в чувство и вновь набрасывались на него.

Франсису каким-то чудом удалось подняться и применить к одному из них прием дзюдо. К сожалению, другой японец повторил свой удар головой, отправив Коплана на пол. Он снова поднялся, но в эту секунду внес свою лепту выжидавший удобного момента Гельмут Баутен. Он оглушил Франсиса сильным ударом по голове рукояткой пистолета. Коплан утратил чувство времени. Его падение вперед казалось ему бесконечным. Он погружался в черный океан, мягкий, как вата, и абсолютно нереальный.

Необычайное ощущение удушья вывело Коплана из небытия. Его больную голову сверлили мысли: где я? что со мной?

Он лежал в полной и липкой темноте со связанными руками и ногами. Он с головой был накрыт старым покрывалом.

Коплан попытался приподняться, но не смог. По его шее проходила веревка, привязанная к ногам, которая не позволяла встать.

Чтобы избавиться от покрывала, лишавшего его воздуха, он съежился в клубок, и ему удалось выкатиться из-под него.

Кровь в его жилах застыла от того, что он увидел: язык пламени керосиновой лампы лизал деревянную балку потолка, которая потрескивала.

«Сволочи! Они решили зажарить меня заживо в своей декорации!»

Пламя упрямо кусало сухое дерево балки.

В следующий момент балка была объята пламенем. Сначала робкое и неуверенное, оно охватывало тесаную доску с жадностью гурмана. Внезапно оно с игривой легкостью прыгнуло на другую доску, а затем устроило пляску на другом конце комнаты.

Коплан изо всех сил пытался подтянуться ближе к двери. Несмотря на головную боль, он старался открыть дверь разбитой головой.

Напрасный труд. Она была заперта.

Огонь распространялся с невероятной скоростью, уже охватил боковые стены, в комнате стояла невыносимая жара.

Коплан не отчаивался. Он знал, что где-то неподалеку должны быть Осани Коно и его люди, при условии, конечно, что контакт не был нарушен.

Прошло еще пять минут. Теперь Коплан находился в раскаленной печи: загорелся второй этаж, пылали горящие головни, трещали стены. На Франсиса падали обуглившиеся остатки брусьев, и он корчился и извивался, чтобы уклониться от них. Пламя становилось прожорливым, а дым — более едким и густым.

На голову Франсиса свалился деревянный обрубок, уронив его, как мешок, и воспламенив прядь волос. По комнате распространился жуткий запах.

Вскоре пожар охватит весь дом и невозможно будет спастись.

Подняв ноги, Коплан подставил пламени веревку, связывающую его ноги на уровне лодыжек. Конопляная веревка не хотела гореть, в отличие от его брюк.

Задыхаясь от дыма и изнемогая от жары, Коплан осознавал, что может просто-напросто сгореть в этой огненной печи. Он явно переоценил свои силы. Как сказал Баутен, «вы, может быть, слишком смелы, мистер Шарвиль!»

Обливаясь потом, Франсис катался от одной стены к другой, уворачиваясь от головешек и пытаясь размять таким образом свое онемевшее тело. Его легкие отказывались дышать, а глаза опухли от дыма.

Огонь подступал к нему со всех сторон.

«Все кончено, — думал он в бессильной ярости. — На этот раз все кончено, мой бедный Франсис...»

Глава 17

Последующие события Коплан помнил смутно. Он видел в бреду, как из пламени и дыма вышли два силуэта и чьи-то сильные руки подняли его. Его мозг запечатлел еще тряску в машине, мчавшейся на бешеной скорости. Затем он впал в забытье.

Придя в себя, Коплан увидел склонившееся над ним лицо с раскосыми глазами. В следующее мгновение он услышал тревожный голос:

— Как вы себя чувствуете, мистер? Франсис недоверчиво спросил:

— Кто вы?

— Я — друг мистера Осани Коно.

— Значит, вы пришли вовремя. Я уже был уверен, что это конец. Что произошло?

— Вам уже лучше?

— Пока еще не блестяще, но...

Коплан ощупал голову, вдохнул в легкие воздух. Его преследовал отвратительный запах гниющей рыбы. Японец с грубым лицом объяснил:

— Это было очень трудно, мистер. Мы не поняли сразу и боялись вмешаться. Мы думали, что вы вышли с остальными... А потом, когда они все вышли, дом загорелся. Это было очень трудно...

Мысли Коплана начали проясняться. Он осознал, что находится в грузовике, мчащемся на большой скорости. В кузове были поставлены одна на другую ивовые корзины, от которых шел тошнотворный запах.

Он спросил:

— Куда мы едем?

— В Иокогаму, домой к мистеру Осани Коно.

— А где он сам?

— В Токио...

Проведя по кадыку рукой, как кинжалом, японец добавил с ухмылкой:

— Тукамото и немец... того! Франсис подпрыгнул.

— Как? Осани Коно собирается в Токио перерезать горло Тукамото и Баутену?

— Нет, вы, — поправил японец. — Вы сможете их убить. Мистер Осани Коно выслеживает их.

Успокоенный, Франсис с некоторой горечью сказал:

— О большем я и не мечтаю. Если бы у меня были развязаны руки, Тукамото и Баутен могли бы составлять завещания, так как я удавил бы их собственноручно... Но я не имею на это право, я не имею права мстить... Как вас зовут?

— Йошо Когува.

— Это ваш грузовик?

— Нет, моего брата... Он большой друг мистера Осани Коно.

— Кто вы, кем работаете?

— Мы подбираем в порту ошметки рыбы и передаем их на химические заводы.

— Это вы вынесли меня на руках?

— Да.

— Вы удивительно сильный. Йошо Когува по-детски похвастал:

— Я могу нести на себе стокилограммовый мешок в течение двух часов.

Коплан снова ощупал голову и констатировал большую шишку на затылке. Кроме того, у него немного обгорели ноги, причиняя острую боль.

Йошо Когува прошептал:

— Это не страшно. В Иокогаме мы вылечим вас. У моего брата есть хорошая мазь от ожогов...

В Иокогаме грузовик остановился на маленькой безлюдной улице. Водитель доверил охрану машины своему брату и проводил Коплана до дома Осани Коно.

Наступила ночь.

По дороге Коплан хотел уточнить у своего спутника некоторые подробности, касающиеся пожара. Японец объяснил ему:

— Пожар начался спустя двадцать минут после ухода Тукамото, Баутена и их телохранителей. За колючей изгородью собрались люди, но все думали, что снимается кино... Нам пришлось сделать крюк, чтобы въехать туда незаметно.

— Пожарники не приехали?

— Нет.

— Тукамото станет утверждать, что это случайность, — иронично заметил Коплан. — Ему даже выплатят страховку... Этот бандит обчистил мои карманы: паспорт исчез!

— Вы очень рисковали, — заметил японец.

— Да, я не думал, что Баутен попытается сразу меня убрать.

Они подошли к дому Осани Коно. Хозяин дома появился только через час. У него было очень усталое лицо, а глаза превратились в две черные щелочки.

— Я впервые выполняю такое щекотливое поручение. К счастью, вы меня предупредили! Тукамото расставил повсюду своих людей, и мы уже думали, что придется уходить... Но сейчас, мне кажется, все в порядке.

Встревоженный Коплан спросил:

— Тукамото не вернулся в свое бюро?

— Нет, они отправились в другое здание. Там они пробыли около получаса, после чего один из людей Тукамото пошел за вашим багажом в «Империал-отель».

— С моим паспортом это было нетрудно.

— Они заплатили за ваше проживание, — добавил Коно, — так как уверены, что вы мертвы.

Коплан скептически заметил:

— Они не найдут мой труп и все поймут.

— Не важно. Но вы не должны больше показываться в Токио.

— А что это за здание, о котором вы упомянули?

— Это одно из зданий «Трансконтиненталя». По-моему, Баутен прячет там архивы своей организации. На двери висит табличка с маленькими буквами: «Рекламное агентство ТАФ». Компания, видимо, складывает там афиши фильмов, которые она производит и продает.

— Очень может быть, — признал Франсис. — Как вы думаете, не могли бы мы тайно наведаться туда?

— Это надо хорошо обдумать. Одно из двух: либо туда можно легко проникнуть, и тогда это не имеет смысла, либо это настоящий грот с сокровищами, и тогда проникнуть окажется практически невозможно.

Коплан задумался, затем предложил:

— Мы могли бы сфотографировать часть архивов, хранящихся в этом помещении?

— Я должен обдумать ваше предложение, — сказал японец. — Сейчас я слишком устал и пойду спать.

— Разумеется, — одобрил Франсис. — Утро вечера мудренее. Я могу остаться у вас на некоторое время?

— Конечно.

* * *
Прошло три дня, в течение которых Коплан не выходил из дома Осани Коно.

В субботу во второй половине дня японец вернулся из Токио с загадочной улыбкой на лице.

— Мне кажется, я нашел решение, — сообщил он Франсису. — Благодаря одному другу, который работает в отделе строительства городского муниципалитета, я ознакомился с разрешением на строительство, выданным десять лет назад, и нашел план здания, в котором находится интересующее нас помещение «Трансконтиненталя». Я переснял чертежи, и вы увидите...

Он достал из портфеля планы и разложил их на столе.

— Вентиляционные трубы проходят по бюро ТАФ. Доступ воздуха обеспечивается отверстием, заделанным решеткой, которую легко снять. Проникнув через него, можно обойти устройство сигнализации...

— А какова величина этого отверстия?

Осани Коно не мог сдержать улыбки.

— Для мужчины вроде вас она недостаточна. Но один из моих людей — маленький, тонкий и гибкий, как угорь, без труда пролезет в это отверстие.

— У вас есть все необходимое оснащение для фотографирования?

— Да, — заверил японец. — Снимки будут достаточно четкими даже при недостаточном освещении. Мы достигли фантастических успехов в качестве эмульсий.

— Когда вы собираетесь отправиться туда?

— Завтра вечером. Воскресенье — очень подходящий день для подобной операции.

— Мне можно сопровождать вас? Я буду отбирать материалы для фотографирования.

— Нет, это нежелательно. Европеец будет привлекать внимание. Не расстраивайтесь, мой коллега не новичок в отборе секретной информации. Вы можете положиться на него.

— Хорошо.

— Я беседовал с мистером Тайе. Он готовит для вас новый паспорт, и ему нужны ваши фотографии. Он советует вам сменить внешний облик как можно быстрее...

Глава 18

Неделю спустя, снабженный паспортом на имя Франсуа Шапюи, профессора Национальной школы прикладных наук, Франсис Коплан поднимался на борт «боинга» Эр Франс, направляющегося в Париж.

Коплан коротко остриг и покрасил волосы, на нем были очки в роговой оправе.

Впрочем, все эти предосторожности оказались излишними. Никто не интересовался профессором Шапюи, и путешествие прошло без приключений. В то же самое время ценные снимки, сделанные Осани Коно и перенесенные на микрофильмы, прибыли во Францию дипломатическим путем.

Прилетев в Париж, Коплан отправился в СДВКР, где был принят своим директором.

Старик был в прекрасном настроении.

— Поздравляю вас, Коплан, — сказал он. — Ваши успехи в Токио превзошли все мои ожидания.

— Тем лучше, — заметил Франсис.

— Организация Бюльке имеет международные масштабы, как я и предвидел, — заявил Старик.

— Если верить Гельмуту Баутену, Ганс Бюльке, этот ветеран немецких секретных служб, умер в госпитале в Рангуне.

— Пусть черт возьмет его душу, — прогремел Старик. — Для нас важно, что мы раскрыли эту закамуфлированную сеть под вывеской офиса по изучению рынков сбыта и защите японской промышленности.

— Руководство этой организацией осуществляется совместно Гельмутом Баутеном и неким Сагару Тукамото, так называемым генеральным директором «Трансконтиненталь Азия филмз».

— Разбор их архивов еще не закончен, но мы начали с документов, имеющих отношение к нашей стране. Мы уже идентифицировали трех агентов...

Старик открыл одну из картонных папок, вынул из нее лист бумаги и стал читать вслух:

— Жорж Гальон, французский гражданин, служащий научно-технической комиссии; Анри Жемиро, французский гражданин, служащий Министерства национальной обороны; Робер Плювен, заведующий отделом в министерстве по экономическим связям Франции...

Старик захлопнул папку и добавил:

— Есть и другие, но следствие еще не закончено.

— Названные вами осведомители уже арестованы?

— Нет, некоторое время пусть поварятся в собственном соку.

— Вы хотите выйти через них на связного Гельмута Баутена?

— Естественно.

— Этим троим даже в голову не придет, какой я проделал путь, чтобы выйти на них! Я чуть было не зажарился в токийском предместье.

— Расскажите мне, что там произошло, — попросил Старик.

Коплан отдал должное японской команде, завербованной Жераром Тайе.

— Не слишком увлекайтесь, — проворчал Старик. — В ближайшее время может выясниться, что изобретательный и гениальный Осани Коно восхищает своей преданностью не только нас.

— В самом деле? Вы подозреваете, что он тоже двойной агент?

— Да.

— Но на кого он еще работает?

— Пока не знаю... В Японии полно шпионских организаций.

Спустя три недели Старик сообщил Коплану, что токийское дело закончено. Франсис спросил:

— Все подозреваемые арестованы?

— Да... Всего семь человек. Все они заявили, что согласились работать на Гельмута Баутена с целью способствовать сближению Запада со странами Востока.

— Вы открыли им глаза?

— Разумеется, нет! Секреты СДВКР можно раскрыть только в том случае, если от этого выигрывает Франция... Завтра вы летите в Вену с документами, предназначенными для вашего советского друга Юрия Васильева. Часть этих документов, взятая из архивов Баутена, Тукамото и компании, укрепит симпатию русского к вам. Я рассчитываю на Кремль, чтобы завершить работу в Токио, устранив эту конкурирующую организацию.

— Хорошая игра, — прокомментировал Франсис, улыбнувшись. — Оказывая любезность Алмазу, мы одновременно доставляем удовольствие венским друзьям. Выигрыш на всех досках.

Старик молча кивнул. Затем, глядя на Коплана, заключил:

— Я думаю о будущем молодого поколения в разведке: Алмаза, Налози, румынских патриотов. Я восхищен такими парнями, как Алмаз или Зоридан, которые, не колеблясь, рискуют жизнью ради того, чтобы завтрашний день был лучше сегодняшнего.

Поль Кенни Коплан сеет панику

Автор предупреждает, что все события романа вымышлены, а всякое сходство его героев с реально существовавшими или существующими лицами является случайным.

Глава 1

Крики «браво» раздались еще до того, как отзвучали последние такты финала. На огромной сцене большого зала дворца Шайо танцоры советской труппы стояли, застыв в своих позах, пока опускался занавес. Восхищенные великолепным исполнением, красотой танца и темпераментом, зрители аплодировали стоя. Раздавались громкие одобрительные выкрики.

Занавес поднялся: теперь, встав лицом к публике, танцоры, все еще не отдышавшиеся, с блестящими от пота лицами, все вместе поклонились. Крики «браво» удвоились, сопровождаемые стуком каблуков.

Стоя на сцене среди своих товарищей, Олег Некрасов снова поклонился. Счастливое чувство триумфа, вознаграждающее артистов после успешного выступления, смешивалось у него с тревогой, неприятное предчувствие терзало его с приближением решающего момента.

Пять раз поднимался занавес. Национальные костюмы артистов фольклорного ансамбля из Москвы блестели и сияли яркими красками под лучами прожекторов; потом в зале загорелся свет, и тяжелые бархатные складки соединились окончательно.

Началась обычная суматоха: привилегированные зрители проходили за кулисы, чтобы поздравить звезд ансамбля, артисты второго ранга обменивались впечатлениями или возвращались в свои гримерные, смешавшись с реквизиторами и рабочими сцены, спешившими убрать декорации.

Этого момента Некрасов ждал три дня. «Сопровождающие», следовавшие за их труппой во всех поездках и следившие, чтобы артисты не совершали неправильных поступков в капиталистических странах, не могли быть одновременно повсюду в течениепервых десяти минут после выступления. Особенно когда оно состоялось в такой столице как Париж и когда различные видные деятели — французские и иностранные — встречались на сцене с атташе советского посольства.

С бьющимся сердцем Некрасов направился к кулисам. Вместо того чтобы пойти в свою гримерную, он направился в туалет, где его, кстати, опередили два или три человека. После короткого пребывания там он вышел, свернул в коридор, ведущий в костюмерную. Спустившись по лестнице в подвал, он пошел за своим габардиновым пальто, которое повесил на гвоздь во время последнего антракта...

Оно все еще висело там, слава богу... Достаточно было одному из служащих дворца Шайо его перевесить, чтобы весь его план сорвался. Танцор быстро надел пальто и продолжил свой путь.

С натянутыми нервами, он подошел к железной двери, выходящей в сады Трокадеро. Она легко открылась, и Некрасов вышел. По боковой дорожке он поспешно направился к ближайшему проспекту.

Теперь он был уверен в успехе своей попытки, однако — странное дело — он не был опьянен чувством свободы. Сейчас, когда он шел один по этому чужому городу, зная, что сжег все мосты, связывающие его с товарищами, родной страной и домом, он испытывал странное чувство ностальгии. Но его рассудок возмутился против этой неожиданной слабости. Некрасов поднял воротник, сунул кулаки в карманы, бросил по сторонам внимательный взгляд и пошел дальше.

От холодного воздуха его немного знобило.

Он жестом подозвал такси. Садясь в машину, бросил шоферу хриплым голосом:

— В комиссариат полиции...

Водитель, заинтригованный как макияжем, так и акцентом и адресом, названным этим странным пассажиром, посмотрел искоса, но потом смирился и тронулся с места.

Несколько минут спустя машина остановилась перед входом в полицейский участок XVI округа. Некрасов сунул шоферу деньги. Не дожидаясь сдачи, он нажал на ручку дверцы, вышел из такси и вошел в здание.

Его окликнул полицейский:

— Что вы хотите?

На лице русского появилось смущение. Он вытащил из внутреннего кармана записную книжку и конверт и произнес, протягивая их полицейскому:

— Не... говорить французский. Убежище... Защита.

Представитель органов правопорядка машинально взял бумаги, переданные ему посетителем, и сразу же понял, о чем речь. Во всяком случае, он так подумал.

Он проводил посетителя в кабинет дежурного, пригласил его сесть и затем доложил капралу:

— Этот тип просит защиты... Должно быть, иностранец, сбежавший прямо из дворца Шайо.

Капрал нахмурился, немного приподнялся, чтобы взглянуть на этого человека через стойку. Его оценка совпала с оценкой часового.

— Возможно, — согласился он, в свою очередь беря блокнот и конверт. — Оставьте, я займусь им.

* * *
Во второй половине следующего дня Франсис Коплан вошел в кабинет Старика.

Увидя его, Старик поправил очки и сказал скучающим голосом:

— Я бы предпочел не вызывать вас из-за подобной глупости, но так получилось, что у меня под рукой нет никого другого. Я думаю, что это займет у вас час или два...

Коплан, одетый в темно-серый костюм хорошего покроя, с синим галстуком, подчеркивающим белизну сорочки, непринужденно махнул рукой, чтобы успокоить внешние признаки проявления угрызений совести своего шефа.

— Мой отдых и так затянулся. Чем могу служить?

Поскольку он только позавчера вернулся с задания, в его словах скрывалась определенная доля иронии. Но Старик не выразил к этому никакого отношения и проворчал:

— Люди из ДНТ[29] обращаются к нам по пустякам, как будто у нас нет других забот... К тому же у них хватает переводчиков и они должны, как я полагаю, изучить типа со всех сторон, чтобы понять, что он такое.

Он с досадой пожал плечами, оттолкнул досье, которое изучал до прихода Коплана и которое не имело никакого отношения к причине вызова.

— Садитесь, я объясню вам историю в двух словах, — заговорил он вновь.

Коплан уселся так удобно, как будто разговор должен был продлиться до вечера. Его светлые глаза не выражали ни интереса, ни недовольства. Он знал по опыту, что вступления Старика никогда не соотносились с реальной значимостью работы и что не следовало особо доверять демонстрируемому им презрению.

— Прошлой ночью, — начал шеф, сделав две затяжки, — некто Олег Некрасов выбрал, как это называется, свободу. На практике это означает, что его сунули в тюрягу на несколько часов.

Коплан взмахом ресниц выразил согласие. Старик постучал головкой трубки о край пепельницы, чтобы выбить несколько крошек табака, грозившие упасть на его костюм, затем продолжил:

— Этот Некрасов — один из танцоров московской труппы, совершающей турне по европейским столицам и выступавшей во дворце Шайо в течение недели. Это точно установлено. Парень смылся после того, как опустили занавес, приехал в комиссариат XVI округа и сразу же предъявил свой паспорт и короткую записку на французском: «Примите меня как политического беженца, моей жизни угрожает опасность». Традиционная формулировка беженцев с Востока, желающих въехать во Францию без визы. Позднее его допрашивали в ДНТ. Некрасов заявил, что, не будучи антикоммунистом, он отказывался подчиняться некоторым требованиям советских властей и такое поведение подвергло бы его серьезным опасностям.

— Классическая болтовня... — задумчиво прокомментировал Франсис.

— ... и обычно не поддающаяся проверке, — добавил Старик. — В большинстве случаев этот человек является заурядным авантюристом, желающим сменить местожительство и не имеющим возможности обосноваться по другую сторону «железного занавеса». Верные нашим принципам гостеприимства, мы закрываем глаза и разрешаем проживание на нашей территории. Но дело вот в чем: хочет Некрасов набить цену или он искренен? ДНТ не знает. Он утверждает, что располагает сведениями, способными заинтересовать французские спецслужбы, и готов передать их, как только получит гарантии, что сможет жить здесь с новыми документами.

Коплан скривил губы, выражая сомнение.

— Вряд ли это серьезно, — предположил он вполголоса.

— Это и мое мнение, — проворчал Старик. — Я спросил ДНТ, почему они не заставили его все выложить вместо того, чтобы обращаться к нам за помощью. Кажется, они пытались, но Некрасов отказался говорить перед переводчиком: он требует встречи один на один с компетентным человеком, способным понять значение его сведений и хорошо знающим советские внутренние дела. Он не отступил от этой позиции, несмотря на все доводы и запугивания, использованные инспекторами. Тогда я подумал о вас.

Коплан спросил:

— Где его держат?

— Временно на улице Сосе.

— Ладно, я туда съезжу, — сказал Франсис, вставая. — Если этот тип шутник, я вернусь домой и позвоню вам по телефону. В противном случае я вернусь сюда.

— Приятного вечера, — пожелал Старик, показывая этой короткой фразой, что не строит никаких иллюзий относительно исхода допроса.

Коплан взял такси. Он был несколько удивлен, что не пришлось вскакивать в поезд или в самолет.

* * *
Около половины четвертого Некрасова ввели в кабинет, где сидел элегантный мужчина высокого роста, который сразу же обратился к нему по-русски.

Избавившись от макияжа, но все еще одетый в сценический костюм — шелковую рубашку, перехваченную в талии, пышные штаны и красные сапоги, — танцор был красивым атлетом лет тридцати. Напряженное выражение его лица немного смягчилось.

— Вы принадлежите к французской разведке? — сразу же спросил он.

— Скажем, я ее представляю, — довольно холодно поправил Коплан. — Почему вы хотели вступить в контакт со спецслужбой?

Некрасов улыбнулся.

— Я этого не особенно хотел... Но если ваша страна предоставит мне убежище, я считаю, что, самое меньшее, я обязан заплатить ей взаимной любезностью.

Он был спокоен, уверен в себе, ничуть не угодлив. Коплан рассматривал его ледяным взглядом, но не подталкивал на путь признаний. Сначала он хотел составить мнение об этом человеке.

Заметив внимательный осмотр, которому его подверг собеседник, Некрасов повел плечами.

— Я перебежчик, но не предатель, — уточнил он, глядя Коплану прямо в глаза. — Не воображайте, что я намерен продавать секреты или вредить Советскому Союзу. Нет... Допустим, я хочу сделать маленький подарок в обмен на право проживания.

— Ваше внимание меня глубоко трогает, но я сомневаюсь, чтобы танцор мог нам сообщить нечто оригинальное в иной области, кроме танца, — иронически сказал Коплан. — Мы имеем хорошие источники информации.

Некрасов не обиделся.

— Ваше право не принять мой подарок, если вы считаете возможным обойтись без него. Для меня самое важное, чтобы вы не отправили меня в СССР.

Чокнутый — или наивный — непременно настаивал бы на огромной важности сведений, принесенных им, но русский явно не старался набить себе цену.

После короткого размышления Коплан произнес:

— В общем, вы не антикоммунист, вы патриот, один из тех, кому режим покровительствует, поскольку вы постоянно ездите за границу, и, однако, вы не хотите возвращаться. Почему же? — Он насмешливо добавил: — У вас неприятности в супружеской жизни?

Некрасов долго смотрел на него, прежде чем ответить. Потом, скрестив руки, он сказал глухим голосом:

— Я дорожу своей жизнью и свободой, не более того. Я не хотел говорить при инспекторах полиции, допрашивавших меня с помощью пришедшего неизвестно откуда переводчика. С вами другое дело: я уверен, что мои заявления не просочатся в прессу. В действительности я был агентом-связником разведгруппы[30].

Коплан достал портсигар и нажал защелку.

— Допустим... Это еще меньше объясняет ваше поведение, — сказал он, засовывая сигарету в угол рта. — В таком положении не кидаются в лапы полиции добровольно.

— Иногда этот выход — наименьшее зло, — возразил Некрасов. — Я предпочел уйти таким образом прежде, чем меня убьют. А мне это грозило.

— Все, кто вступает на этот путь, знают все заранее, — заметил Коплан, прежде чем опустить крышку зажигалки. — Что вас так деморализовало?

Он указал русскому на кресло, сел боком на край стола.

— Меня пытались убить в Швеции, а в Париже едва не сбили машиной, — ответил Некрасов. — Поскольку маршрут нашей труппы известен заранее, найти мой след было не трудно.

— Если вы провалились, это дополнительная причина быстренько вернуться в СССР, — заметил Коплан дружеским тоном. — Вам трудно было бы найти лучшее убежище.

— Может быть, — признал Некрасов. — При условии, что я бы не знал, кто хотел меня убить и почему. А я не имею об этом ни малейшего понятия. Если бы меня засекла контрразведка одной из европейских стран, меня бы арестовали... или установили слежку. Они не пытались бы меня ликвидировать.

— Вы считаете, что два нападения на вас были организованы вашими соотечественниками? — осведомился Коплан.

— Я совершенно ничего не знаю, — признался Некрасов. — Я не исключаю эту гипотезу, поскольку не могу сформулировать ни одной стоящей.

Он говорил без возбуждения, в здравом уме, как человек, оказавшийся перед неразрешимой проблемой, но не старающийся произвести впечатление на собеседника. Казалось, он был искренним.

— Может быть, перейдем к деталям? — предложил Коплан. — По идее, ваша первая реакция должна была побудить вас предупредить вашего начальника: он изъял бы вас из обращения и направил в место, известное ему одному. Почему вы рассказываете мне то, о чем умолчали перед ним?

На лице русского отразилась усталость.

— Я устал от такой жизни, — пробормотал он. — Вначале я согласился, потому что это казалось мне захватывающей и не очень опасной игрой; я выполнял задания для своей страны: переправлял сообщения или микрофильмы, которые мне передавали профессиональные агенты. Но мало-помалу я понял риск, которому подвергал себя: достаточно было одному из этих информаторов оказаться под наблюдением, чтобы меня арестовали и приговорили к нескольким годам тюрьмы. Эта перспектива отравила всю мою жизнь, испортила мне удовлетворение от творчества и лишила радости мои поездки. Покушения на меня переполнили чашу. Разумеется... Некоторые люди не могут бесконечно выдерживать нервное напряжение тайной деятельности, а в этой профессии в отставку не выходят.

Коплан мимикой выразил понимание.

— Короче, — резюмировал он, — вы хотите исчезнуть, сменить имя, начать с нуля. И рассчитываете на мою помощь?

— Да, — сказал Некрасов. — Идеальным было бы, если вы смогли бы выдать меня за мертвого: самоубийство, несчастный случай, все, что хотите. Повторяю: я умею быть благодарным.

Коплан вытянул руку, чтобы стряхнуть пепел сигареты в пепельницу.

— Вытаскивайте из рукава ваш козырь, — спокойно предложил он.

Глава 2

— До Парижа мы выступали в Стокгольме, и давность моей информации не превышает десяти дней, — подчеркнул Некрасов. — Я получил ее от информатора, специализирующегося на атомной энергии. Чтобы не давать улик на случай возможных преследований, он передает мне свои сообщения исключительно в устной форме.

— Способ разумный, но малопригодный для переправки новостей технического характера, — возразил Коплан с оттенком недоверия.

— Мы опережаем шведов, и нас не интересуют их открытия, — ответил Некрасов. — Роль этого человека не та, какую вы воображаете, но больше я об этом ничего не скажу. Назовем его для простоты Фредрик. Его рассматривают как серьезный источник информации. Во время встречи он мне сообщил, что неустановленная организация пытается получить планы шведских атомных станций и что он надеется в ближайшее время получить уточнения.

— Если бы добрый десяток государственных и частных организаций занимался этим же, я бы не особо удивился, — бросил Коплан.

— Подождите, — потерял терпение советский агент. — Главное в сообщении Фредрика состояло в том, чтобы предупредить Москву, что деятельность этой организации направлена также на русские и французские станции, и среди прочих — на ваш исследовательский центр в Саклее и на объект в Пьерлатте.

В комнате установилась тишина. Наконец Коплан спросил:

— Это все?

— Да.

Через несколько секунд Коплан решительным движением раздавил сигарету. Он пристально посмотрел на Некрасова и рявкнул:

— Вы что, издеваетесь надо мной? Вы воображаете, что нам нужны такие расплывчатые сведения? За нашими атомными станциями наблюдает масса людей, и постоянно принимаются меры, чтобы избежать проникновения на них любопытных. Ваша информация — это ветер!

Пораженный русский побледнел.

— Но... — пробормотал он, — я полагаю, что если бы один из ваших информаторов прислал вам сообщение подобного рода, вы бы обратили на него внимание?

— Согласен, но мы бы знали, насколько ему можно доверять, мы попросили бы у него дополнительные подробности, постарались бы получить конец следа. Пока что ваша история нам полезна не более, чем сплетня консьержки.

Некрасов опустил голову. Будучи не специалистом, а простым исполнителем, передвижным почтовым ящиком, он никогда не думал о сложности использования информации и искренне считал, что его откровение имеет для французов такой же интерес, как для разведгруппы.

Коплан, угадывая, что происходит в голове его собеседника, начал его просвещать:

— Ценность информации зависит прежде всего от источника. А источник — это вы, то есть он подозрителен. Значит, с самого начала дело сомнительно. На предыдущем уровне источник становится более конкретным, и, если бы вы дали нам возможность встретиться с этим Фредриком, например, я бы начал рассматривать вопрос более внимательно.

Поставленный перед дилеммой, Некрасов задумался.

А Коплан твердо продолжил:

— Если вы действительно хотите оказать услугу, вы должны открыть мне источник... Разумеется — и я вам это гарантирую, — о вас не будет упоминаться, если мы свяжемся с Фредриком. Конечно, мы будем действовать с соблюдением необходимой секретности, чтобы не скомпрометировать его: его нелегальная деятельность в Швеции нас не касается. Нашей единственной целью будет установить, имеет ли атомная шпионская организация свой филиал на нашей территории.

Некрасов поднял глаза.

— Да... Конечно. Это нормально, — уступил он. — Но если я вам дам возможность вступить в контакт с Фредриком, вы мне обещаете, что после я не буду подвергнут допросу о... обо всем остальном?

Коплан двусмысленно улыбнулся.

— Вам бы не хотелось, чтобы вас допрашивали о людях, с кем вы должны были встретиться во Франции, да?

Кислая гримаса танцора подтвердила, что он не ошибся.

— Мы вернемся к этому позже, когда проверим ваши заявления, — заключил Коплан. — Как мы можем связаться с вашим агентом в Швеции?

* * *
Было без десяти шесть, когда Коплан вошел в святилище Старика.

— Ну, ваше впечатление? — спросил тот, скорее удивленный, что вновь видит своего сотрудника.

— Смешанные, — ответил Франсис. — Парень точно не фантазер, не мифоман, но я не очень хорошо понимаю, где в его одиссее правда, а где ложь.

Он пересказал свой разговор, сведя его к основным моментам, нарисовал психологический портрет Некрасова и описал его поведение во время беседы.

— В общем, — заключил он, — все, что утверждает этот человек, достаточно правдоподобно, но по большей части не поддается проверке. Он не так глуп, чтобы направить нас по ложному следу, хотя мы его ни о чем не просили. Так что история со Стокгольмом в общем заслуживает более глубокого изучения. Но я не принимаю за чистую монету мотивы, которые он называет, чтобы оправдать свой переход на Запад: предчувствие ареста, покушения на убийство, предметом которых он якобы был, и так далее. Возможно, у него что-то посерьезнее.

Обхватив подбородок рукой, Старик проворчал:

— Или же он выполняет задание. Советы могли выдумать этот способ, чтобы добиться нашего участия, не прося о нем.

— Тогда стокгольмский след действительно очень серьезен, — предположил Коплан. — Во всяком случае, неким Фредриком — информатором не стоит пренебрегать.

Старик поморщился.

— Сомневаюсь... Даю голову на отсечение, что это «двойник». Нормальный информатор собирает и посылает информацию в знакомой ему области, но не знает, что происходит вне его сферы. А этот Фредрик, напротив, сообщает о существовании параллельной организации и обещает более подробные сведения, что означает, что он внедрился в нее без предварительного приказа.

— Неважно... вернее, тем лучше!

— Вы по-прежнему готовы очертя голову броситься в рискованное предприятие, — пробурчал Старик, качая головой. — Вы думаете, что этот тип встретит вас с распростертыми объятиями и кинется поплакаться вам в жилетку? А что вы ему скажете? Что вы свалились с луны? Или что вы полномочный представитель Кремля?

В глазах Коплана блеснула веселая искорка.

— Доверьтесь мне.

— Я знаю, — проскрипел Старик, — у вас всегда находятся аргументы. Но я посылаю своих сотрудников на авантюры, только хорошенько все обдумав, и все-таки в первую очередь я хочу узнать, не заметила ли ДНТ шевеление вокруг Саклея и Пьерлатта. В конце концов, это ее сектор, и мы можем, не желая того, сорвать ее долгосрочные планы.

В этом он был совершенно прав, поскольку беды, которые могут повлечь за собой несогласованные действия, обычно непоправимы, и история секретных служб изобилует трагическими примерами результатов отсутствия координации.

— Кроме того, — продолжал Старик, — несмотря на скудость моих средств, у меня есть в Стокгольме один парень, я его прозондирую: если он собрал некоторые слухи, слишком расплывчатые, чтобы посылать их ко мне, это усилит мое желание узнать больше... Что касается Некрасова, мы некоторое время продержим его взаперти. Вы придете ко мне послезавтра, и постарайтесь за это время утолить вашу страсть к кроссвордам.

* * *
В рассказе русского было слишком много пробелов, и поэтому в течение этих сорока восьми часов Коплан не сидел без дела. Да и кроме того, недавние взрывы двух французских атомных бомб привлекли внимание некоторых разведок, и дружеских, и враждебных. Так что Коплану пришлось изучать вопрос по специальным изданиям, чтобы составить себе хоть и общее, но близкое к действительности представление.

Старик тоже не терял времени зря и продемонстрировал это, как только Франсис открыл дверь.

— Сегодня утром у меня была встреча с руководителями ДНТ и военной полиции, чьей обязанностью является защита наших исследовательских, промышленных и военных объектов, занимающихся атомной энергией. По их мнению, сектор чист; ни побегов, ни попыток подкупа, персонал идеологически надежен.

— Так бывает всегда до того дня, когда находишь подарок, — невозмутимо заметил Коплан.

— Я согласен, что это ничего не значит, — признал Старик. — Но вы знаете, почему я организовал это собрание... Теперь у нас свободны руки.

— А что сообщил коллега из Стокгольма?

— Ничего. Он недостаточно высокопоставлен, чтобы осуществить проверку: он не бывает в кругах, где говорят об этих проблемах. Это мирный отец семейства, который большую часть своих сведений извлекает из внимательного прочтения шведских газет и журналов. Но, возвращаясь к нашему утреннему совещанию, мнение ответственных лиц таково: если правда, что некая организация нацеливается на наши атомные станции, то это может быть только частная группа, ищущая сведения, которые можно было бы продать странам, заинтересованным в получении современных технологий. Русские, американцы и англичане, продвинувшиеся дальше нас как в мирном, так и в военном плане, имеют достаточно работы, чтобы шпионить друг за другом.

— Значит, — сказал Коплан, — наши шишки недалеки от того, чтобы потерять интерес к делу?

— Они не переполнены энтузиазмом... Они намерены пустить дела идти своим чередом.

Коплан промолчал. Он в задумчивости похлопывал правым кулаком по ладони левой руки.

— На мой взгляд, нам не следует ждать событий, — прошептал он наконец, но если внутренние службы обнаружат однажды тайную деятельность некой организации — а уверенности в том, что это произойдет, нет, — им будет трудно восстановить цепочку. Тогда они обратятся к нам, потому что штаб организации находится за границей, но бог знает сколько тайн у нас стащат до тех пор. А проверив слова Некрасова, мы, возможно, избежим будущих неприятностей.

Старик в свою очередь задумался.

— В этом есть доля правды, — согласился он. — Лучше предупредить, чем лечить, но отправная точка уж слишком слаба... Если бы нам пришлось бросаться на каждый слух, уверяю вас, я был бы вынужден удесятерить свои силы.

— Но ведь можем же мы купить билет на самолет? Позвольте мне сгонять в Стокгольм, — настаивал Коплан.

Старик посмотрел на него поверх очков.

— Какая муха вас укусила? — удивился он. — Вам хочется погулять по Скандинавии?

Коплан игнорировал оба вопроса.

— Фольклорный ансамбль из Москвы вчера утром вылетел из Парижа в Лондон, — сказал он, доставая из портсигара сигарету.

— Посольство СССР сообщило об исчезновении Некрасова в полицию?

Брови Старика поднялись, и он не ответил.

— Нет, — ответил сам Коплан. — Я справлялся. Русские соблюдают полное молчание. Почему?

Новое молчание Старика.

— Потому что Некрасов действительно агент разведгруппы, и они думают, что его захватили мы, — отчеканил Франсис. — Одно из утверждений нашего танцора — основное — таким образом подтверждается. Он действительно из «конторы».

Старик поскреб щеку, пробормотав:

— И этого признака — признаю, позитивного — вам достаточно, чтобы оценить его слова?

— В общем, да. Но есть и другие. Особенно — его след, идущий из Швеции.

— Признаюсь, я вас не понимаю.

Коплан оперся локтем на колено.

— Швеция по производству атомной энергии занимает совершенно особое место, — объяснил он. — Она располагает великолепным набором реакторов, имеет программу, которую собирается осуществить в течение десяти лет и которая является одной из самых обширных в Европе. Она создает серию станций, способных давать ежегодно пятнадцать миллиардов киловатт-часов, и размещает их в искусственных гротах, вырубленных в горах. Наконец, ее научные и технические кадры первоклассны. Добавьте, что это мирная страна с довольно большой территорией, но насчитывающая всего восемь миллионов жителей и несравнимо менее вооруженная в области контрразведки, чем Англия или Франция. Так что она представляет собой площадку, особо благоприятную для внедрения такой сети, какую описывает Фредрик.

Коплан воспользовался секундной озабоченностью Старика и добавил, разглядывая ногти:

— А вдруг эта организация действительно существует? Будет жаль, если Советы захватят ее архивы, как вы думаете? Уж они-то зашевелятся, будьте уверены.

Старик в рассеянности вытер свой стол, потом ворчливо произнес:

— На сантиментах вы меня не возьмете... Нет, в этой комбинации меня беспокоит другое, и, если я дам вам возможность заняться этим делом, это будет по совершенно другим причинам. Я по-прежнему не понимаю, зачем нацеливать сеть на гражданские объекты, тогда как три великие державы раздают почти все сверхсекретное оборудование странам, которые его не имеют. Американцы поставляют атомные реакторы вчерашним врагам — Германии и Японии; русские осуществляют поставки своим наиболее опасным соседям — китайцам. Нельзя открыть научно-популярный журнал, не обнаружив планы и макеты достраивающихся станций, и я мог бы вам показать съемки с воздуха Маркуля и Пьерлатта, опубликованные в популярных журналах. Тогда зачем?

— Опыт других всегда полезен: он избавляет от топтания на месте и неудач. И не все технические достижения публикуются. Конкуренция между крупными фирмами, производящими реакторы или участвующими в строительстве больших промышленных объектов для переработки радиоактивных материалов, сохраняется.

— Да, конечно, но факт остается фактом: великолепная документация и отличные материалы находятся в распоряжении первого встречного, даже если у него нет крупных средств. Он может брать их открыто, из лучших источников. Зачем прибегать к тяжелым маневрам, которые могут дать ему лишь уточнения в деталях?

Почти тут же Старик добавил:

— Я предчувствую, что сеть создана... с разрушительной целью. Вот опасность.

— Вы вогнали меня в дрожь, — произнес Франсис, морщась. — Атомный реактор, рассматриваемый под определенным углом зрения, это готовая бомба, доставленная по назначению.

— Это как мишень, способная увеличить эффект обычного взрыва, — подчеркнул Старик мрачным тоном. — Именно это побуждает меня направить вас в Стокгольм.

* * *
Когда Коплан вышел из аэровокзала, в центре шведской столицы уже загорались вывески и витрины, хотя было не больше трех часов дня. Ранние сумерки, дождь и холодный восточный ветер не располагали к прогулкам по городу.

Он пошел по широкому проспекту, какие есть во всех крупных городах, и стал искать глазами отель, в котором мог бы остановиться. Он нашел его через несколько шагов — «Странд», довольно роскошный, но подходящий для суммы в валюте, выданной ему из секретных фондов Республики.

Он вошел внутрь, попросил на английском языке номер.

Устроившись и повесив костюм в шкаф, он развернул план города, купленный на аэровокзале, и стал изучать его.

Бульвары и площади имели названия, которые невозможно было запомнить — и даже произнести, — но он хотел восстановить в голове общую конфигурацию города с несколькими общественными зданиями и историческими памятниками в качестве ориентиров.

Расположенный в месте слияния озера и рукава Балтики, занимающий центр архипелага, состоящего из бесчисленных островов, островков и рифов, Стокгольм и его пригороды образуют невероятно сложное хитросплетение, по крайней мере для иностранного гостя. Проливы, фарватеры, каналы разделяют участки земли, где возвышаются постройки от старых деревянных домов, покрашенных в красный цвет, до многоэтажек и бунгало футуристской архитектуры.

Коплан провел некоторое время, изучая карту, потом оделся и вышел.

Он зашел в кафе, закрылся в телефонной кабине и ровно в шесть тридцать набрал номер 25-16-34. Номер Фредрика.

По словам Некрасова, вступление в контакт начиналось с обмена условными фразами на английском языке, после которых Фредрик назначал встречу где-нибудь в городе. Но имел значение только час, место определялось по дню недели. В кармане Коплана был список этих мест.

Прижав трубку к уху, он слушал гудки. Вдруг ему ответил женский голос:

— Алло?

Франсис, захваченный врасплох, спросил:

— Фредрик дома?

Короткая пауза, потом женщина ответила неуверенным голосом:

— Нет, его нет. С кем имею честь?..

На долю секунды Коплан почувствовал искушение повесить трубку, но, подумав, что пароль позволит ему узнать, в курсе ли дел его собеседница, произнес:

— Это Пауэлл... Я вернулся из Копенгагена.

Прошло некоторое время. Потом, как будто преодолев заторможенность, женщина ответила со смесью скованности и облегчения:

— А, это вы, мистер Пауэлл? Как поживает Расмуссен?

Это был условный правильный вопрос.

— Он страдает от ревматизма, — ответил Коплан. — Могу ли я встретиться с Фредриком сегодня вечером?

— Боюсь, что нет, мистер Пауэлл. А вы не могли бы заехать к нам?

Глава 3

Это странное, совершенно неожиданное предложение вызвало у Коплана недоверие и озабоченность. Фредрик уехал из Стокгольма? Тогда почему он, воплощенная осторожность, оставил инструкции, предписывающие эмиссару разведгруппы приехать к нему домой? Или его квартира превращена в мышеловку после того, как его арестовали шведы?

Все эти возможности вертелись в голове Коплана и усиливали его нерешительность. Однако надо было выбирать, и немедленно.

— Напомните мне ваш адрес, я никак не могу запомнить шведские названия, — сказал он извиняющимся тоном.

— Вальгаллаваген, дом сто тридцать восемь, в Лилл-Янсскоген.

— Вы не могли бы повторить?

Женщина повторила по слогам, потом добавила:

— Приезжайте на такси, так будет проще. У меня для вас срочное поручение.

В ее голосе была настойчивая просьба, как будто она опасалась, что была недостаточно убедительна.

— Я приеду к девяти часам, раньше я не смогу, — уверил Коплан.

— Хорошо, я вас жду.

Разговор закончился, и Франсис медленно повесил трубку.

Он вышел из кабины и пошел прямо, наугад, только чтобы дать себе время на размышления.

Что означает эта история?

Некрасов не знал ни фамилии Фредрика, ни его адреса. Следовательно, Коплан даже не знал, действительно ли незнакомка, с которой он говорил, указала ему адрес Фредрика или она вызвала его совсем в другое место.

Что означало это приглашение, полностью противоречащее мерам предосторожности, принятым Фредриком для его связи с советской разведкой?

Франсис уже не раз оказывался в столь же затруднительных положениях и спокойно просчитал риск, которому подвергался, отправляясь в Лилл-Янсскоген.

Отступать было не в его характере. Да и что с ним могло случиться? Попасть в ловушку, расставленную шведской контрразведкой? Это, конечно, было бы неприятно, но могло уладиться: его бы отпустили после того, как он открыл бы свою принадлежность к французской разведке и рассказал всю историю.

А что, если мышеловка была поставлена организацией, о которой Фредрик рассказал эмиссару Москвы?

Коплан поднял глаза и осмотрелся. Увидев площадь, украшенную конной статуей и Королевской оперой, он понял, куда надо идти, чтобы добраться до почтамта.

Дождь лил с наводящей отчаяние монотонностью. Коплан быстро перешел улицу и, подняв воротник, поспешил к широкому проспекту.

Меньше чем за час десять минут он достиг цели. Зайдя в зал, он поискал глазами справочное окошко и подошел к сидевшему там работнику.

Тот, как большинство шведов, говорил по-английски.

— Я нашел связку ключей от машины, прикрепленную к брелоку с телефонным номером, — объяснил Франсис. — Я уже несколько раз звонил, но никто не отвечает. Так что я решил послать эту связку владельцу по почте. Могли бы вы дать мне адрес, соответствующий номеру 25-16-34?

Служащий поскреб висок. Этот иностранный гость, конечно, не мог терять много времени, и его просьба была продиктована похвальными намерениями.

— Подождите две минуты, — попросил служащий.

Он снял трубку телефона, дважды повернул диск, изложил на непонятном языке просьбу пришедшего.

Когда в наушнике послышался голос, он схватил авторучку и набросал несколько слов на листке блокнота.

— Вот, — сказал он, поворачиваясь к Франсису, после того как положил трубку. — Эти ключи принадлежат господину Энгельбректу, Лилл-Янсскоген, Вальгаллаваген, дом сто тридцать восемь.

Он протянул листок. Коплан взял его и рассыпался в благодарностях.

По крайней мере этот пункт был выяснен: женщина назначила ему встречу в доме Фредрика.

Узнав это, Коплан вскочил в такси и велел отвезти себя в посольство Франции.

Было без пяти девять, когда Коплан вышел в сотне метров от места назначения.

Вальгаллаваген была небольшим бульваром, являющимся границей между собственно городом и лесистым пригородом, где богатые виллы утопали в больших садах.

В этот вечерний час большинство людей вернулось домой. Редкие машины и немногочисленные прохожие передвигались по этой великолепно освещенной улице.

Коплан пешком дошел до дома сто тридцать восемь — пятиэтажного здания с широкими окнами, первый этаж которого был занят рядом индивидуальных гаражей. У центрального входа, возле доски с кнопками звонков, находилось переговорное устройство.

Коплан нажал кнопку, помеченную «Энгельбрект», и слишком поздно понял, что он не должен знать фамилии Фредрика. Но у него не было времени сожалеть об этом слишком импульсивном движении, потому что, донесясь из громкоговорителя, искаженный женский голос спросил:

— Мистер Пауэлл?

— Да.

Щелчок. Замок открылся. Коплан толкнул дверь, вошел в маленький холл, где находились два лифта.

Он поднялся на четвертый этаж, заинтригованный тем, что его там ждет, и готовый дать отпор.

Когда он открыл дверь кабины лифта, то заметил женщину, стоявшую на пороге квартиры. Довольно молодая, кругленькая, с красными щеками и встревоженным лицом. Она сделала ему знак войти, не говоря ни слова.

Коплан, держа левую руку в кармане пальто, прошел перед ней в прихожую. Хозяйка тщательно закрыла за ним дверь, потом провела его в гостиную с мебелью светлого дерева, уютную от цветов.

— Я миссис Энгельбрект, — сказала она. — Произошло нечто ужасное... Вчера неизвестные дважды выстрелили в моего мужа из револьвера.

Коплану не надо было притворяться изумленным.

— Я... Я надеюсь, что его не убили? — проговорил он.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Он в «Софияхеммет», больнице возле стадиона, недалеко отсюда. Пули извлекли, и есть надежда, что он выздоровеет.

По приглашению женщины Коплан опустился в кресло. Удивленный новостью, которую ему сообщила супруга Фредрика, он чуть не забыл, что в ее глазах он был советским агентом.

— Вы его видели после драмы? — спросил он, нахмурив брови.

— Да... Утром. Он пришел в себя и имел силы...

Потрясенная, комкая платок, опустив глаза на ковер, она прокашлялась, чтобы договорить:

— ...открыть мне вещи, о которых я не подозревала. В частности, что я должна делать, если вы мне позвоните.

Значит, Фредрик догадывался, что эмиссар из Москвы — настоящий — приедет в Стокгольм? Зная время его звонка, Коплан подумал, что опережает этого связного на двадцать часов. Не слишком много.

— Мне совершенно необходимо поговорить с Фредриком, — глухо прошептал Франсис. — Когда я смогу его навестить?

— Он тоже хочет видеть вас, — заявила его по-прежнему встревоженная собеседница. — Вы могли бы прийти в больницу завтра утром, после десяти часов.

— Ваш муж не находится под наблюдением полиции?

Ее фаянсовые глаза округлились.

— Он? Почему?

Фредрик, должно быть, открылся не до конца. Франсис выкрутился:

— Его должны были допрашивать после покушения. Преступник арестован?

— Не думаю, — сказала госпожа Энгельбрект. — Когда инспектор пришел сообщить мне вчера вечером, он спрашивал, были ли у мужа враги, был ли кто-то особенно настроен против него. Значит, они ищут убийцу.

— Какие еще вопросы он вам задавал?

— О... Я думаю, разговор длился целый час: чем он занимался, сколько зарабатывал, политические взгляды, имел ли долги, вел ли правильную жизнь и тому подобное. Но подумайте: Фредрик — инженер на атомной станции... Это отрасль, куда берут людей только с хорошими рекомендациями. Инспектор в конце концов признал, что нападавшие хотели отобрать у него деньги.

Коплан не был уверен в искренности полицейского: когда инженер-атомщик становится жертвой нападения, следователи не склонны подозревать заурядный налет.

— При каких обстоятельствах стреляли во Фредрика? — поинтересовался Коплан.

Несмотря на жару в квартире, женщина вздрогнула.

— Я точно не знаю, — пробормотала она. — Это произошло, когда он ехал на станцию, на ночное дежурство. Я не понимаю, почему он вышел из машины в этом квартале, почти пустынном ночью. В любом случае, две пули попали ему в спину.

Коплан задумался. Возможно, Некрасов все-таки не врал, утверждая, что его пытались убить. И если Фредрик требовал, чтобы советский разведчик пришел к нему в больницу, значит, он должен был передать важное сообщение.

Коплан, вздохнув, сказал:

— Мне действительно жаль его и вас, миссис Энгельбрект. Я осмелюсь дать вам совет: покиньте Стокгольм до полного выздоровления вашего мужа. Я уверен, что он согласится с моим мнением.

У ошарашенной шведки округлились глаза.

— Я? Но зачем?

Он покачал головой.

— Поверьте мне, так будет лучше.

Он не испытывал опасений за жизнь достойной дамы, но хотел, чтобы она отсутствовала, когда приедет настоящий коллега Некрасова.

Под впечатлением от разговора, полного недоговоренностей, женщина почувствовала, что ее заливает волна страха.

— Я... Но... В общем, вы думаете, что... — пролепетала она, сбитая с толку.

— Уезжайте завтра днем, после последнего визита к Фредрику, — отрезал он, вставая. — Вам тоже угрожает опасность.

Он пожал ей руку, поклонился и вышел из квартиры.

Выйдя на улицу, он огляделся по сторонам, прежде чем направиться в центр. В тридцати метрах впереди, на другой стороне бульвара, он заметил стоящий «опель-капитан» светло-желтого цвета.

По его губам пробежала едва заметная улыбка. Судя по всему, он напрасно мобилизовал эту машину посольства.

* * *
Ближе к полудню следующего дня он вернулся в Лилл-Янсскоген и на этот раз остановился перед широким крыльцом больницы.

В регистратуре он узнал, в какой палате находится господин Энгельбрект. Медсестра в безупречном светло-голубом халате и в очень шедшем ей чепце старательно указала ему дорогу на весьма приблизительном английском при помощи плана больницы.

Лифт, коридоры с покрытыми лаком стенами, запах антисептиков, тишина.

Коплан осторожно постучал в дверь с цифрой тридцать восемь на третьем этаже. Не получив ответа, он приоткрыл ее.

Мужчина с седеющими волосами и очень бледным лицом дремал на кровати ослепительной белизны. На ночном столике стояла ваза с несколькими цветами.

Пациент открыл глаза, когда Франсис закрывал дверь. Его глаза блеснули, но он не пошевелился.

— Я вернулся из Копенгагена, — прошептал Франсис. — Моя фамилия Пауэлл.

Фредрик Энгельбрект слегка вздохнул и взмахнул ресницами.

— Садитесь, — шепнул он.

Коплан придвинул стул, устроился рядом с раненым. Опершись локтями на колени, он прошептал по-русски:

— Вы знаете, почему вас хотели ликвидировать?

Инженер облизал губы.

— Я вижу только один мотив, — с трудом выговорил он. — Моя связь с...

Движением подбородка он указал на Коплана, и тот понял, что он подразумевает разведгруппу. Франсис кивнул в знак согласия.

— Вам... будет легко проверить, поэтому я вас и вызвал, — продолжал Фредрик. — Завтра, в три часа дня, у меня встреча с неким Ингваром Скоглундом, в Скансене, перед входом в музей. Если не придет...

Франсис мысленно закончил: если Скоглунд не придет, это будет означать, что он знает, что Фредрика ликвидировали, а значит, он связан с убийцей.

— Опишите мне его.

— Лет тридцати, лицо овальное, черты расплывчатые. Волосы и брови очень светлые, почти белые. Он среднего роста, скорее худой. Обычно ходит в шерстяной шляпе по тирольской моде.

— Ладно, очень хорошо... Но что делать, если он все-таки не придет на встречу?

Бледная улыбка изогнула бескровные губы Фредрика.

— Я знаю, где он живет, — сказал он сквозь зубы. — Я хотел узнать о нем больше... Посмотреть, кто за ним стоит.

Коплан сделал знак, что понимает, чтобы избавить его от излишних усилий.

— В Лидинге, Бромстенгатан, дом пятьдесят шесть, — сказал инженер.

Коплан слегка вздрогнул от удовольствия. Энгельбрект давал ему конец нити.

— Я не в курсе того, чем вы занимаетесь, — сказал Франсис, оставаясь в роли персонажа, которого изображал. — Мне просто приказано привезти ваши последние сведения о происходящем, и я не очень хорошо понимаю, что произошло. Кого представляет этот Ингвар Скоглунд?

Фредрик на мгновение закрыл глаза. Да, конечно, «почтальон», присланный к нему, попал в эпицентр козней, не имея ни малейшего понятия о происходящем в Стокгольме. Для того, чтобы он мог ориентироваться, следовало бы обрисовать ему ситуацию. Тем более что Энгельбрект, несмотря на уверения врачей, не был уверен, что выкарабкается.

— Пить... — попросил он.

Коплан повернулся к ночному столику, налил в стакан немного минеральной воды и поднес ко рту раненого.

Фредрик сделал глоток и подержал воду во рту, прежде чем проглотить.

Неожиданно в палату вошла медсестра.

Ее пристальный взгляд остановился на пациенте, потом на человеке, сидевшем рядом с ним.

Она произнесла фразу на шведском, и Энгельбрект отрицательно покачал головой. Она заговорила снова, глядя на Коплана, но тот не понял ни единого слова из того, что онаговорила. Инженер ответил вместо него. Кинув на Коплана суровый взгляд, молодая женщина удалилась.

Коплан, боявшийся, что его выставят за дверь, с трудом поборол свое волнение. Он поставил стакан на столик, бросил на Фредрика вопросительный взгляд.

— Не пить много... Особо не утомляться, — перевел тот с печальной усмешкой.

Болезненная гримаса исказила его лицо, но он быстро взял себя в руки.

— Несколько месяцев Скоглунд меня ненавязчиво зондировал... Сначала я спрашивал себя, не работает ли он на шведскую контрразведку. От одного нашего информатора, занимающего высокий пост в этой службе, я узнал, что это не так... Тогда я поощрил Скоглунда. Наконец он сделал мне предложение, и я его принял. Он хотел знать, как оборудован центр, где я работаю, и где установлен атомный реактор, служащий для изучения материалов, предназначенных для строительства других реакторов. Задохнувшись, он замолчал.

— Я завоевал доверие Скоглунда, — продолжал он шепотом. — Я не понимал его мотивов. Однажды он мне открыл, что собирает данные для исследования об опасностях, которым подвергается население из-за увеличения числа атомных станций. Сверхсекретное исследование, по его словам, ведет всемирная организация общественного здравоохранения. Он мне сказал, что работы уже далеко продвинулись во Франции и СССР и что добровольные информаторы во все возрастающем количестве сотрудничают с этой организацией.

— Я начинаю понимать, — сказал Коплан, чтобы дать раненому небольшую передышку. — Это могло казаться допустимым до того момента, когда вас пытались убить.

Фредрик кивнул:

— Поэтому я не посылал рапортов о тревоге... Я надеялся выяснить проблему собственными силами.

Коплан понял. Роль, которую Энгельбрект играл для Советов, вырисовывалась четко: он не поставлял им научные сведения — в этом они не нуждались, — а информировал о материалах, которые шведам приходилось закупать для своих станций за границей и которые русские могли им поставлять по более низким ценам. Торговое соперничество Восток — Запад. Так что инженер не должен был испытывать угрызений совести, удовлетворяя любопытство Ингвара Скоглунда.

— Вы передали Скоглунду план, который он у вас просил? — спросил Франсис.

— Документ — нет, — проговорил Фредрик. — Никогда. Я просто дал ему устные указания, позволяющие нарисовать набросок. При каждой встрече я сообщал ему новые детали.

— Возможно, вы сообщили все, в чем он нуждался? А после, так как вы становились ненужным...

— Как знать? — вздохнул Энгельбрект. — Теперь вам играть.

Коплан наклонился к нему.

— Я посоветовал вашей супруге покинуть Стокгольм, — заявил он тоном, полным заботы. — Ей может угрожать опасность, когда узнают, что вы не умерли.

Веки инженера поднялись.

— Правда, я об этом еще не думал... Да, она должна уехать. В Финляндию, например... У нас там родственники.

— Скажите ей это, — настаивал Франсис. — А вы что намерены делать, когда выйдете отсюда?

— Остаться. Они не будут повторять. А потом, полагаю, что за них возьмутся всерьез.

— Будьте спокойны...

С этими словами Коплан встал. Он хотел проститься с Фредриком, но дверь открылась, и вошел мужчина в белом халате. За ним следовал другой, в твидовом пальто, державший в пальцах фетровую шляпу.

Последней в палату вошла медсестра.

Врач обменялся одной или двумя фразами с сопровождавшим его штатским, потом обратился к раненому, тогда как другой посетитель посмотрел на Коплана острым взглядом.

Франсис понял, что он лишний, тем более что в разговоре доктора он различил слово, звучавшее близко к «полиция».

Он по-английски пожелал Энгельбректу скорого выздоровления, простился с присутствующими и вышел.

Глава 4

На следующий день, оказавшись в Скансене — юго-восточном районе столицы, — Коплан сожалел о том, что указания Энгельбректа не были достаточно конкретны.

«Перед музеем...» — сказал тот, указывая место своей встречи с Ингваром Скоглундом. Сложность заключалась в том, что их было три на расстоянии примерно в двести метров. Во-первых, Северный музей, большое здание которого тянулось вдоль красивого проспекта. Чуть дальше — Биологический музей, посвященный скандинавской и лапландской фауне. И наконец, в огромном саду Музей под открытым небом, где воссозданы в естественном окружении старые дома, фермы, церкви и мастерские Швеции былых времен.

Инженер, несомненно, не подумал уточнить место, потому что в его глазах Скансен был главным образом фольклорным парком, который летом посещает очень много народа. Но Коплан не мог доверяться этому чувству и решил ходить от одного музея к другому, чтобы быть уверенным, что не пропустит Скоглунда, если тот придет в назначенный час.

У Франсиса было время обдумать откровения Фредрика и сделать из них выводы, но он не мог объяснить удовлетворительным образом нападение, совершенное на советского шпиона, так же как и направленные против Некрасова, поскольку теперь он не сомневался в правдивости танцора.

Пытались ли их убить только потому, что они работали на русскую секретную службу? Или потому, что один из них передал другому информацию, важность которой не понимал ни один, ни другой?

Мысленно рассуждая сам с собой, Франсис шагал по проспекту, не переставая смотреть по сторонам.

Дождя не было, но, поскольку температура опустилась на несколько градусов, это позволяло ожидать первого снегопада. Видимость, к счастью, была хорошей, движение машин умеренным.

Коплан взглянул на часы, когда начал третий рейс между двумя крайними точками. Встреча должна была состояться шесть минут назад, однако он не ослаблял внимания и продолжал рассматривать прохожих.

Несколько раз ему казалось, что он узнал Скоглунда, но всякий раз был вынужден признать, что ошибся.

Через десять минут Коплан начал терять терпение. Он понимал, что после такого опоздания Скоглунд не появится.

Для очистки совести он предпринял последний заход, рассматривая теперь такси, останавливающиеся перед одним из музеев, и заглядывая внутрь стоящих машин.

В половине четвертого ему надоело. Он вернулся в светло-желтый «опель», стоявший в тупике (он выходил на причал), и сказал троим мужчинам, сидевшим в нем:

— Сорвалось, ребята. Надо будет взяться с другого конца. Тип не подал признаков жизни.

Разочарованные, сотрудники французского военного атташе немного поворчали, потому что перспектива выдать себя за шведских полицейских их не сильно забавляла.

— Партия только отложена, — пообещал Коплан, садясь рядом с водителем. — Парень даже интереснее, чем я думал: он мне нужен, и как можно быстрее. И не разрезанным на куски, если возможно.

Коплан предпочел не обращаться за помощью к «мирному отцу семейства», упомянутому Стариком во время их последней встречи. Ему были нужны два-три решительных человека, которых было легко заменить в случае осложнений со шведами.

Дени Равиньян, Поль Мобер и Бернар Раффе, все — сотрудники военной миссии, с энтузиазмом встретили эту командировку, выходившую за рамки их монотонных официальных обязанностей. Прекрасно говоря по-шведски, отлично зная страну и ее обычаи, они имели все качества, чтобы оказать Коплану эффективную помощь.

— У меня есть адрес этого Ингвара Скоглунда, и мы постараемся его сцапать сегодня же, потому что, если стрелявший в Энгельбректа узнает, что его жертва не умерла, вся банда может смыться.

— Отлично. Где же он обретается? — спросил Мобер, сидевший за рулем.

— В Лидинге... Вы знаете, где это?

— О, превосходно! Это район северо-восточного предместья. Мы от него всего в десяти километрах.

— Смешные вы люди, в СВДКР, — пошутил Равиньян. — Приезжаете забрать типа в Лидинге, чтобы узнать, что происходит у нас!

— Вы бы смеялись без передышки, если бы я вам сказал, как обнаружил в Восточном Берлине, чем занималась одна дама, жившая на бульваре Малерб, — возразил Франсис. — В этой работе прямой путь не всегда кратчайший между тайной и разгадкой.

Когда «опель» пересек мост длиной в восемьсот метров и въехал на остров, указанный Мобером, тот попросил точный адрес Скоглунда.

Коплан назвал его и добавил:

— Главное, не останавливайтесь перед его дверью. Маловероятно, что в этот час дня наш человек дома. Мы встанем поблизости, чтобы взять его, когда он будет возвращаться.

Бернар Раффе, до сих пор не сказавший ни слова, произнес:

— Мы рискуем проторчать тут долго и даже пустить корни, если, как вы предполагаете, он сменил место.

— Это, — философски заметил Коплан, — издержки профессии. Если Скоглунд не появится до полуночи, установим сменное дежурство.

Местность была слегка приподнятой. С некоторых участков была видна панорама Стокгольма. Поскольку уже начинало темнеть, в столице и в порту загорались огоньки.

Возле Бромстенгатан Мобер сбавил скорость.

— Почти приехали, — объявил он Франсису. — Где мы остановимся?

— Объезжайте потихоньку квартал, чтобы я мог его осмотреть.

Машина стала одну за другой объезжать стандартные улицы с недавно построенными домами. На маленькой скорости она проехала вдоль Бромстенгатан, и стало ясно, что Скоглунд жил в одной из этих ультрамодных многоэтажек с балконами.

— Ладно, посмотрели, — неожиданно сказал Коплан. — Остановитесь в месте, где стоянка неограничена. Мы разделим работу.

Сблизив головы, пассажиры «опеля» минут десять шепотом совещались. Были выработаны методы бесшумного похищения Скоглунда, а также поведение каждого на непредвиденный случай.

До пяти часов Мобер и Равиньян прохаживались поблизости от машины, готовые броситься к ней, если Коплан и Раффе приведут клиента, а те на тротуаре перед домом пятьдесят шесть как можно более незаметно следили за подходом шведа. После пяти часов они поменялись ролями.

Четверо мужчин заняли свои прежние посты и вели слежку, используя все классические приемы, чтобы остаться незамеченными.

Мысль, что Ингвар Скоглунд мог смыться, терзала Коплана, пока он слонялся вместе с Раффе перед витринами. Что делать, если будет потерян его след?

Местная полиция, он готов был дать руку на отсечение, не сможет найти нападавшего на Энгельбректа, к тому же инженер не упрощал задачу, наоборот.

Около семи часов движение оживилось, и на Бромстенгатан стало больше людей. Зажглись уличные фонари, многочисленные велосипедисты стали ездить осторожнее.

Раффе, не привычный к выявлению подозреваемого в толпе, слишком настойчиво смотрел на прохожих, и Франсис сделал ему замечание.

— Я уже раз десять думал, что засек вашего парня, — заворчал Раффе. — Когда он наконец действительно появится, я не решусь вам сказать из опасения быть снова отчитанным.

— Не расстраивайтесь, — сказал Франсис ровным тоном. — Готовьте вашу речь, Скоглунд в двадцати метрах от нас.

— Где? — спросил ошеломленный Раффе.

— Как раз впереди. Приближается. Следите за его шляпой по последней моде.

Глаза Раффе нашли субъекта среди других пешеходов. Он был всего в нескольких шагах от своего дома.

— Пошли, — сказал Коплан, ускоряя шаг. — Будьте сдержанны, властны и категоричны, как профессиональный полицейский. Он и на десятую долю секунды не должен заподозрить, что это туфта.

Через несколько секунд они преградили Скоглунду путь, и Раффе окликнул его по-шведски.

После первых же слов лицо Скоглунда исказилось. Он с трудом проглотил слюну, губы у него задрожали. Коплан наблюдал за ним, готовый броситься при малейшем подозрительном движении. Раффе, должно быть, велел ему следовать за ними, потому что Скоглунд слабо кивнул и, казалось, ждал, когда ему укажут направление, куда идти. Двое французов встали у него по бокам и заставили шагать к месту, где стоял «опель».

Операция прошла так естественно, что никто на улице ее не заметил. Коплан поздравил себя с успехом. Он эскортировал пленника с чувством, близким к ликованию.

Мобер издалека увидел сцену; он ускорил шаг, чтобы подойти к машине, а Равиньян уже садился в «опель».

Вдруг шляпа Скоглунда взлетела в воздух. Швед покачнулся, его ноги ослабли, и он растянулся бы на земле, если бы две сильные руки не подхватили его.

Коплан подумал, что он разгрыз ампулу с цианидом, но струйка крови, которую он увидел на голове шпиона, убедила его в ошибке. Кроме того, падение шляпы указывало на попадание пули.

Скоглунд так повис, что его телохранители скорее несли его, чем поддерживали. Раффе бросил на Коплана встревоженный взгляд, потому что вокруг них стали собираться зеваки.

— Мы должны его забрать любой ценой, — заявил Коплан еле слышным голосом. — Будьте понахальнее, прикажите им разойтись: вы же полиция.

Одновременно он быстро осмотрелся, чтобы убедиться, что поблизости нет полицейского в форме.

Раффе достаточно энергично отчитывал любопытных и призывал их идти своей дорогой. Он вложил в свои слова столько убедительности, что домохозяйки и два или три мужчины тотчас отступили. Один паренек подобрал шляпу, упавшую на тротуар, и почтительно передал ее Коплану.

Тот надвинул ее на голову Скоглунду, потом схватил его под мышки. Раффе подсунул руки ему под колени, чтобы помочь Франсису перенести тело. Они пересекли улицу со своим грузом, не обращая внимания на продолжавших смотреть на них людей.

Мобер открыл дверцу. Ошеломленный, но не потерявший хладнокровия, он поддерживал ее, пока пришедшие укладывали шведа на заднее сиденье.

— Трогайте, Мобер, — бросил Коплан, садясь в машину. — Смывайтесь, прежде чем кто-нибудь подумает запомнить номер...

Равиньян быстро сел рядом с Мобером. Три дверцы хлопнули одновременно, и «опель» рванул с места.

— Черт возьми! — выругался Бернар Раффе, вытирая лоб. — Что случилось?

Коплан, изучая рану на голове Скоглунда, сквозь зубы процедил:

— В него выстрелили из окна. Возможно, из духового ружья. Я уж думал, нам тоже придется попробовать!

— Он умер? — осведомился Равиньян, сидя боком на своем сиденье.

— Нет, пуля попала в кость, но не думаю, чтобы она ее пробила. Тип просто в обмороке.

— Черт возьми! — выругался Мобер. — Что бы мне догадаться посмотреть наверх!

— Это нам ничего не дало бы, — утешил его Франсис. — Главное, что нам удалось убраться со Скоглундом. Стрелок был наверняка невидим, прятался за занавесками.

Машина въехала на бесконечный мост, ведущий в Стокгольм, и Мобер бесился от необходимости соблюдать ограничения в скорости.

— Где мы теперь его поместим? — спросил он, не поворачивая головы.

Было предусмотрено, что Скоглунда отвезут в частное владение на одном из островов архипелага, но путь на пароме, который можно проделать со здоровым человеком, отпадал с раненым, который был без сознания и которого пришлось бы нести из машины на руках.

— Не знаю, — сказал Коплан. — Необходимый ему уход можем обеспечить мы. Ни у кого из вас нет домика за городом, где мы могли бы подержать его некоторое время?

Наступила тишина, потом Равиньян сказал:

— Я снимаю небольшую виллу в Даларе на лето и уик-энды, но это далеко отсюда.

— Сколько?

— Час езды на машине. Это на балтийском побережье, на юге.

— Мы могли бы без проблем запереть Скоглунда у вас на несколько часов?

— Да, если вы составите ему компанию и при условии покупки лекарств и продуктов.

— Никто не предложит лучшего? — спросил Франсис.

— Это наилучшее решение, — ответил Раффе, бывавший на второй квартире у коллеги. — В это время года там нет ни души. Это Кобур зимой[31].

— Ладно, курс на Даларе, — решил Копллн. — После мы посмотрим, что делать с нашим парнем.

* * *
Построенная на скале, у основания которой расстилался полукругом маленький пляж, вилла была отделена от дороги садом, украшенным несколькими строгими пихтами. Она находилась в добром километре от курортных построек, а ближайший дом был скрыт за поворотом дороги.

Скоглунда, который по-прежнему был без сознания, перенесли в гостиную и уложили на диван. Равиньян чиркал спичками, чтобы поджечь хворост в камине. Мобер сложил свои свертки на кухне. Он вернулся с пачкой ваты, эфиром и коробкой стерильных компрессов. Что же касается Раффе, он нырнул к бару, чтобы достать из него бутылку.

Коплан внимательно обследовал раненого.

Направление и глубина раны показывали, что стрелок промахнулся совсем немного: доля миллиметра ниже позволила бы разнести голову шведа. Стреляли, вероятно, со второго этажа, поскольку след, оставленный пулей, был почти горизонтальным.

Когда Раффе протянул Коплану стакан водки, тот сказал:

— Налейте и ему тоже: не повредит!.. Единственное, чего я опасаюсь, что у него сотрясение мозга.

Раффе отпил глоток, потом сказал, глядя на Франсиса с пессимистическим выражением:

— Мы провели не только его: нападавший тоже принял нас за шведских полицейских. Как вы думаете?

— Скоглунд, возможно, был приговорен до нашего вмешательства, — задумчиво произнес Коплан.

Глава 5

После того как пленного привели в чувство и перевязали, Коплан обыскал его; он позвал на помощь Мобера, чтобы изучить документы, лежавшие в бумажнике Скоглунда.

Холостяк, торговый представитель очень известной фирмы, производящей электрооборудование, член социал-демократической партии и культурных обществ, Скоглунд ничем не отличался от большинства своих соотечественников. Ничто не свидетельствовало о его нелегальной деятельности.

Хотя он был в не слишком хорошем состоянии, Коплан счел необходимым немедленно провести допрос. Выяснив, что Скоглунд говорит по-английски, Франсис пошел прямо к цели:

— Кто вас предупредил, что встреча с Энгельбректом у музея отменяется?

— Я... Что со мной произошло? Кто вы? — спросил он хриплым голосом.

— Не старайтесь узнать, кто мы, знайте лишь, что мы не принадлежим к шведской полиции, — ответил ему Франсис. — Кто-то пытался вас убить так же, как устранили Энгельбректа. Помогите нам узнать почему.

К пленнику постепенно возвращалась память. Он спросил с побледневшим лицом:

— Это был... выстрел?

— Пуля, выпущенная из бесшумного оружия, — поправил Коплан. — Вы знаете кого-нибудь в доме, расположенном напротив вашего?

Распахнув испуганные глаза, швед отрицательно помотал головой.

— Слушайте меня внимательно, — продолжал Коплан. — Одно из двух: или человек, которому вы передавали сведения, поставленные Энгельбректом, отдал приказ вас ликвидировать, или же над ним нависла смертельная опасность. В обоих случаях в ваших интересах сказать мне, кто это. Ну, встряхнитесь, — подтолкнул его Коплан с внезапно посуровевшим лицом. — Если вы думаете, что я буду церемониться с предателем, оставьте эту надежду. И перестаньте попусту ломать голову... Отвечайте откровенно, иначе будет хуже... Кто велел вам не ходить в Скансен?

Скоглунд вышел из прострации. Он успел подумать, и страх медленно вытеснял первое чувство полного непонимания.

— Это невозможно, — пробормотал он, побледнев еще больше. — Среди нас нет убийц... Вы совершаете ошибку.

— Ошибка или нет, а в вас стреляли. В Энгельбректа тоже. И только человек, знавший, что того подстрелили, мог предупредить, что у вас нет шансов встретиться с ним.

— Вы связываете вещи, не имеющие ничего общего, — поморщился швед. — Не может быть связи между...

— Я вам запретил рассуждать! — крикнул Коплан. — Придерживайтесь фактов. Почему вы не пошли к музею?

Скоглунд осторожно потер рукой больной лоб.

— Мне сообщили, что Энгельбрект поставлял ложные сведения и лучше с ним порвать. Я не знал, что он не придет на встречу.

— Кто вас предупредил о нем?

— Неизвестный, по телефону.

Коплан схватил его за лацканы пиджака и приподнял.

— Не надо, — проскрипел он. — Еще одна подобная ложь, и я трахну вас головой об стену. Не собираете же вы сведения об атомных станциях для собственного удовольствия. Кому они предназначаются?

Он мотал Скоглунда взад-вперед не сильно, но с угрожающей настойчивостью. Это простое движение вызвало в голове шведа болезненные толчки.

— Стойте, — взмолился он.

Его руки обмякли, глаза полузакрылись, почти закатились. Коплан остановился, не отпуская его. Стоя вокруг, трое французов из посольства следили за диалогом с напряженным вниманием. Они думали, что Скоглунд хлопнется в обморок, но он выдохнул:

— Это... в гуманных целях.

— Ну да, — саркастически бросил Франсис. — Эту брехню вы толкали Энгельбректу. Возможно, вы и есть всего лишь трепло. А я нет! Затягивая время, вы подставляете других под пули убийц, слышите, болван?

Эта неожиданно грубая нотация возымела положительное воздействие. Скоглунд впервые взглянул на проблему под другим углом. Вдруг, хотя это и невероятно, незнакомец, мучивший его, был прав?

Внезапный страх, не связанный с тем, который он испытывал за свою судьбу, заставил его заговорить:

— Отпустите меня... Я все расскажу.

Он больше не сопротивлялся. Он всегда знал, что это кончится именно так, и был готов снести последствия своих поступков.

— Я подчинялся инструкциям миссис Гертруд Карлсон, — мрачно признался он. — Неразумное использование атомной энергии ставит человечество под угрозу, и мы хотели предупредить население земного шара конкретными цифрами, которые власти и даже ученые всех стран упрямо скрывают от общественности. Я не стыжусь... Мы начали крестовый поход, и некоторые из нас заплатят своей жизнью, но, даст бог, мы спасем наших потомков от бед, угрожающих им.

Мобер, Равиньян и Раффе разочарованно переглянулись. Этот тип был безобидным психом, усомниться в его искренности было невозможно.

— Адрес этой миссис Карлсон, — потребовал Коплан.

— Остерлянггатан, дом тридцать три, в Городе между мостами, — подавленно прошептал Скоглунд.

— Это она вам посоветовала порвать с Энгельбректом?

— Да.

— У вас был другой источник информации на станции, где он работал?

— Да... Миссис Карлсон очень много знает. Она умеет сопоставлять данные.

Коплан вспомнил, что Фредрик его уверил, что дал подлинные сведения. Он продолжил свой допрос.

— Вы собирали также документацию о других станциях в этой стране?

— Да, — признался Скоглунд. — Среди атомщиков много совестливых людей, особенно среди низшего персонала. Я легко их убеждал.

— Вы были единственным завербованным миссис Карлсон?

— Не знаю... Я ее никогда не спрашивал.

— Однако вы знали, что аналогичные группы действуют в СССР и Франции?

— Да. Это она мне рассказала. Мы участвуем в крупномасштабной акции. Планетарной. Это необходимо.

Коплан поднялся.

Сеть, о которой рассказал Фредрик Энгельбрект, была непростым делом. Она обеспечивала себе многочисленных сообщников, спекулируя на самых благородных чувствах высококвалифицированных специалистов. Но Коплан чувствовал, что цели этой сети были другие. Неужели подобную организацию финансировали богатейшие филантропы, вдохновляемые исключительно любовью к себе подобным? Смехотворно.

Мобер высказал свое мнение по-французски:

— Этот тип принадлежит к банде фантазеров.

— Он чокнутый, — добавил Бернар Раффе. Коплан промолчал.

— У вас есть телефон? — спросил он Равиньяна.

— Да. Аппарат наверху, в моей спальне, но я могу подключить его здесь: в этой комнате есть еще розетка.

Коплан подумал еще, в нерешительности глядя на Скоглунда. Другая группа, служащая интересам крупных промышленников, была сформирована, чтобы решительно подавить действия организации Карлсон и ее сообщников?

Это не было исключено. Значит, на Некрасова, Фредрика и Скоглунда покушались из-за их участия в деятельности движения, мешающего прогрессу атомной энергетики?

Как бы то ни было, надо найти правду.

Обращаясь к Скоглунду, Коплан продолжил по-английски:

— Вы позвоните миссис Карлсон. Скажете ей, что вы спаслись от покушения и должны ее увидеть сегодня же вечером.

Швед поднял на него удивленные глаза.

— Надеюсь, вы сыграете комедию с максимальной убедительностью, — добавил Франсис. — Если эта дама непричастна к засаде, устроенной на вас, ей будет полезно знать, что ее жизнь в опасности. Если это она велела вас убрать, она попытается прикончить вас, когда вы придете к ней.

Скоглунд в замешательстве спросил:

— Вы отпустите меня на свободу?

— Не сейчас, — сказал Коплан. — Миссис Карлсон достаточно верить, что вы придете к ней домой.

Услышав эти слова, Равиньян собрался подняться за аппаратом.

— Не спешите, у нас будет время, — удержал его Франсис. — Сначала мы должны разработать сценарий.

Он отвел своих соотечественников в сторону.

— Мы будем действовать так, — объяснил он, вынимая из кармана пачку сигарет и угощая всех. — Я поеду с двумя из вас домой к этой особе, а третий останется здесь со Скоглундом. Сейчас восемь двадцать пять, и нам понадобится больше часа, чтобы добраться до места. Скоглунд позвонит, когда мы будем там, то есть без четверти десять, и скажет, что придет к одиннадцати часам, чтобы дать миссис Карлсон время разобраться с делами. В десять я позвоню на виллу из автомата, узнать, какой была реакция женщины, получившей известие от своего приятеля, — искренней или притворной. Идет?

Мобер и Раффе согласились, а Равиньян спросил:

— И что вы тогда собираетесь делать?

— Не будем забегать вперед. Наши действия будут зависеть от того, что произойдет между десятью и одиннадцатью часами.

— А если Карлсон нет дома?

— Мы ее подождем. Теперь распределяйте между собой роли, пока я буду выяснять у Скоглунда некоторые детали.

Он вернулся к раненому и снова заговорил с ним:

— Вы сказали «миссис» Карлсон... Она замужем?

— Вдова уже три года. Ее муж умер от рака, вызванного радиацией.

— Какой тип дома, где она живет?

— Старый купеческий дом... Весь квартал построен два или три века назад.

— Кто еще живет вместе с ней?

— Никто.

— Вы в этом уверены?

— Почти... Каждый раз, когда я ее навещал, она была одна. У нее есть домработница, она приходит дважды в неделю.

— На входной двери есть засов?

— Я никогда не обращал внимания. Возможно.

— В доме есть второй выход на соседнюю улицу?

— Я не знаю.

— Сколько она вам платила за вашу незаконную деятельность?

— Ни единой кроны! Миссис Карлсон возмещала мне расходы, не больше.

Действительно, Энгельбрект не упоминал ни о каком вознаграждении, предложенном ему за труды. В этой махинации участвовали безвозмездно!

Коплан вернулся к своим временным коллегам.

— Вы все вооружены?

— Мы взяли с собой табельные пистолеты, — сказал Раффе.

— Кто будет охранять пленного?

— Я, — сказал Равиньян. — Я законный наниматель, мое присутствие здесь наиболее естественно... Если кто-нибудь удивится, увидев свет, и придет, я смогу убедить, что все нормально.

— Прекрасно, — заключил Коплан. Затем, обращаясь к двум остальным, сказал:

— Поднимаем якорь... Незачем возиться.

Пока Мобер и Раффе одевались, он набросил пальто и спросил Равиньяна:

— Какой у вас номер телефона?

— Раффе знает его наизусть: 44-33-42.

Прежде чем уйти, Коплан подошел к Скоглунду.

— Вам невероятно повезло, — сказал он ему. — Если бы вас арестовали шведы, вы бы схлопотали пять лет тюрьмы. С нами вы можете быть уверены, что ваше заключение будет коротким, но, если сейчас вы не будете играть честно, оно закончится в морге. Понятно?

Скоглунд изобразил болезненную улыбку.

— Вы случайно не французы?

— Из парижского казино, — бросил ему Коплан.

Дав последние рекомендации Равиньяну относительно наблюдения за заключенным, он подал знак своим помощникам. Все трое вышли из виллы и сели в «опель», стоявший перед дверью.

* * *
Город между мостами в Стокгольме — это то же, что остров Сен-Луи и Сите в Париже: это сердце столицы, квартал, самый богатый памятниками истории. И так же, как в Париже, этот многовековой квартал окружен водой и связан с остальным городом многочисленными мостами. Если не считать двух улиц, идущих по его краям, уже с девяти часов вечера он погружается в удивительное спокойствие.

«Опель» встал на стоянке почтенной Биржи, являющейся также резиденцией Шведской академии.

Трое мужчин устроили совещание, как только вышли из машины.

— За телефоном-автоматом далеко бегать не придется, — сказал Раффе, указывая пальцем на кабину, установленную на одной из сторон площади.

Коплан посмотрел на часы.

— Хм... Без пяти десять. Думаю, можно звонить Равиньяну.

— Звоните, — согласился Мобер. — У вас есть монетка?

Они вместе направились к телефону, Франсис, найдя нужную монету, вошел в стеклянную кабину.

Должно быть, телефон стоял у Равиньяна под рукой, так как он снял трубку сразу.

— Как прошла беседа? — спросил Коплан.

— Скоглунд не пытался выпендриваться. Мне кажется, он был очень естественным. Что касается мадам, она свалилась с неба. По крайней мере внешне.

— Она не отговаривала Ингвара приходить к ней?

— Нет. Скорее ей не терпелось узнать больше. Но она также могла быстренько собрать чемоданы после звонка и отвалить, не заботясь о Скоглунде.

— Ладно, спасибо, — произнес Коплан. — Я свяжусь с вами после одиннадцати часов, если позволят обстоятельства. Счастливо, Равиньян.

Он повесил трубку, вышел, позвал своих спутников.

— Дело пошло, тип толкнул свою речь, — объявил он. — Пошли к мамаше Карлсон.

Остерлянггатан была в двух шагах. Они дошли до нее менее чем через пять минут, и когда увидели вдали дом, Коплан открыл свои планы.

— Вы станете по обеим сторонам улицы таким образом, чтобы следить за странными передвижениями, которые могут произойти в ближайшее время. Спрячьтесь под козырьки подъездов, и чтобы вас не было видно. Я буду наблюдать за домом и проходить мимо вас через довольно равные промежутки времени. Если что-то заметите, скажите мне.

— А если женщина выйдет, пока вы вне пределов видимости? — поинтересовался Мобер.

— Вы ее возьмете. Тот же прием, что и со Скоглундом. Не найдя вас, я буду знать, что вы вернулись в машину, и присоединюсь к вам у Биржи.

— Договорились, — согласился Мобер. — Я встану на углу одной из улочек, перпендикулярных этой: они чертовски похожи на старую Ниццу или порт Генуи... Я всегда смогу спрятаться, если появятся какие-то типы.

— А я, — сказал Раффе, — устрою наблюдательный пост рядом, на противоположной стороне тротуара.

— Особенно внимательно смотрите за машинами, — подчеркнул Коплан. — Любая машина, останавливающаяся возле дома тридцать три, подозрительна сама по себе, а если из нее никто не выходит, тем более.

— Усек, патрон, — шутливо сказал Мобер, прежде чем уйти.

Через секунду Коплан расстался с Раффе и принялся прохаживаться по Остерлянггатан.

Становилось холоднее. Уличные фонари, освещавшие старые дома с украшенными фасадами, окружали морозные ореолы.

В неясном шуме, доносившемся из центра города, иногда выделялся гудок сирены буксира или далекий звон церковного колокола, отсчитывающего часы.

Проходя мимо дома тридцать три, Франсис заметил свет в двух окнах второго этажа.

Готовила ли мадам Карлсон чашку чая, чемодан или пистолет?

Глава 6

Коплану казалось, что он ходил вокруг дома на Остерлянггатан целую вечность.

Короткие отчеты, которые он получал на ходу от Мобера и Раффе, ничего не давали. Сам он, несмотря на свою бдительность, тоже не обнаруживал ничего необычного.

К наступлению назначенного времени три наблюдателя были убеждены, что женщина не вызвала боевиков для перехвата Скоглунда. Она не выходила из дома, и никто не останавливался перед ее дверью.

Коплан подошел к Моберу, дежурившему на углу маленькой темной улицы.

— Пусто, — сказал он лаконично.

— Да, — разочарованно признал Мобер. — Единственное, что я замечаю, это то, что у меня замерзли ноги. Моя любовь к тайным операциям значительно уменьшилась с утра.

— Однако я поручу вам дополнительную работу, — сказал Коплан без малейшего сожаления. — Поскольку мамаша Карлсон ждет Скоглунда, а вместо него визит ей нанесу я.

Мобер поднял брови.

— А если ловушка внутри дома?

— Такая возможность не исключена, но все же маловероятна, — произнес Коплан. — Если женщина связана со стрелком с Бромстенгатан, она должна от него узнать, что Скоглунда увезли инспектора. Следовательно, телефонный звонок мог ей казаться ловушкой и побудить уничтожить все компрометирующие следы, какие у нее были.

— Черт! — буркнул Мобер. — Тогда поторопитесь!

— Я иду. Но поскольку мы двигаемся в тумане, надо предусмотреть все: ровно в полночь вы подгоните «опель» к дому тридцать девять. Если все пойдет хорошо, я выйду из тридцать третьего и подам вам знак. Если вы меня не увидите, продолжайте ехать своей дорогой. Один из вас сядет в такси на первой же стоянке и помчится в посольство: пусть предупредят руководителя Службы о моем исчезновении. Второй на машине вернется следить за домом, пока его не сменят.

— Но почему бы нам силой не ворваться в эту халупу, чтобы освободить вас? — возмущенно сказал Мобер.

— Потому что, первое: это не ваша работа. И второе: потому что надо дать моему преемнику возможность выбрать собственную тактику, когда вы его введете в курс дела.

Мобер покачал головой, потом буркнул:

— Ладно... Тем хуже. Ну, ваше дело. Коплан развернулся и ушел по Остерлянггатан. Подойдя к дому, он взялся за ручку звонка и потянул ее. Он уловил слабый звон колокольчика, по которому ударил молоток, и стал ждать, внимательно слушая.

Секунд через двадцать дверь бесшумно открылась. Освещенная со спины висящей в коридоре лампой, женщина отступила, держась за дверную ручку.

Не говоря ни слова, Коплан ступил на порог и вошел. Увидев, что это не Скоглунд, шведка раскрыла испуганные глаза. Коплан схватил ее за горло прежде, чем она успела закричать. Левой рукой он ударил скандинавку по запястью, чтобы разжать ее пальцы, вцепившиеся в ручку, и ногой захлопнул дверь.

С силой откинув голову назад, Гертруд Карлсон сумела вырваться из его рук. Она была высокой, стройной, сильной. Ее красивое гладкое лицо с синими водянистыми глазами выражало страх, но также и волю защищаться.

Она сумела избежать захвата, угрожавшего ее запястью, выбросила вперед острый мысок своей туфли, целясь в нижнюю часть его ноги. Коплан поймал ее за лодыжку и поднял ее ногу. Потеряв равновесие, женщина упала навзничь на ковер коридора. Франсис кинулся на нее, прижал ее руки своими коленями к полу и зажал ей рот ладонью.

— Спокойно... Quiet... Ruhe, — произнес он на трех языках, надеясь, что она поймет хотя бы один.

Он попытался мимикой убедить ее, что не хочет ее убивать, что он просто запрещает ей кричать.

Поскольку он ничего не предпринимал, а просто удерживал ее прикованной к полу, она наконец немного расслабилась.

Он спросил ее по-английски, по-немецки, потом по-французски, прежде чем отпустить ее рот.

Запыхавшаяся, с грудью, вздымавшейся от прерывистого дыхания, Гертруд Карлсон ответила, что говорит по-немецки. Так что он выбрал этот язык.

— Я не хочу вам зла, я не бандит, — заявил он ей. — Но все-таки берегитесь. Ведите себя спокойно и не вынуждайте меня оставаться в этом положении, приятном для меня, но неудобном для вас.

Лицо молодой женщины покраснело. Она вдруг осознала неприличие позы и почувствовала от этого странное волнение.

— Зачем вы сюда пришли? — пробормотала она.

— Я объясню, не бойтесь. Запомните, что я не спускаю с вас глаз и при первой же глупости свяжу по рукам и ногам.

Он рывком поднялся на ноги, вернув ей свободу движений. Гертруд Карлсон поднялась на локтях и откинула на затылок свои льняные волосы; она остановила на незваном госте испытующий взгляд, не подумав опустить задравшуюся юбку.

— Встаньте, — приказал Коплан. — Вестибюль не самое удобное место для беседы.

С гибкостью гимнастки она поднялась, поправила одежду. Она бесспорно была красивой женщиной, спортивная и, однако, очень женственная. Ее полные губы контрастировали с чистотой пастельных глаз. Коплан подумал, что такая внешность, должно быть, помогала ей вербовать сторонников вроде Скоглунда.

Когда она повернулась, чтобы проводить его в одну из комнат второго этажа, он с трудом приказал себе оторвать взгляд от ее восхитительных ног. Он главным образом следил за движением ее рук и ловил шум, который выдавал бы присутствие другого человека.

Следуя за ней, он вошел в гостиную, где самая современная мебель хорошего вкуса соседствовала со старинными шторами и картинами.

— Скоглунд у вас в руках? — спросила она, повернувшись к нему с вызывающим видом.

Под ее ангельской внешностью скрывался мозг такой же быстрый, как и мускулы.

— Да, — сказал Коплан. — И его действительно пытались убить сегодня днем. Почему вы отговорили его пойти на встречу с Энгельбректом?

Она сразу поняла, что гость знает главное о ее действиях. Но если после его появления она догадалась, что телефонный звонок Скоглунда был блефом, она была явно ошеломлена подтверждением покушения.

Она теребила верхнюю пуговицу корсажа, пытаясь правильно интерпретировать факты.

— Людей убивают каждый день, — заметила она равнодушным тоном. — Не понимаю, как это связано со встречей с Энгельбректом.

Коплан отметил быстроту, с какой к шведке вернулась уверенность.

— Связь в том, что в Энгельбректа тоже стреляли, — сказал Коплан, не отрывая взгляда от ее лица.

Она приняла удар. Прерывающимся голосом она прошептала:

— Как? Энгельбрект тоже стал жертвой покушения?

— Да, и я не особо удивлюсь, если скоро придет и ваш черед.

Гертруд Карлсон посмотрела на него, как на человека, имеющего приказ убить ее.

— Что... Кто вы? — спросила она, отступая, с глазами, расширившимися от испуга.

— Возможно, ваш спаситель, — сказал Франсис. — Может быть, попытаемся вместе разобраться в этой путанице?

Успокоенная насмешливой улыбкой больше, чем непринужденным поведением, она вновь обрела хладнокровие.

— Вы позволите? — спросил Коплан, снимая пальто. — В вашем доме ужасно жарко.

Он бросил пальто на стул, сел в кресло.

— Не стойте, — добавил он. — От плохих новостей у вас могут подкоситься ноги.

Гертруд, совершенно растерявшись, машинально села.

— Кому... нужно, чтобы я исчезла? — спросила она с сомнением, но с оттенком тревоги.

— Не знаю. Полагаю, многим. Может быть, вы воображаете, что похищения промышленных секретов вызовут к вам симпатию? А ваши гуманистические намерения обеспечат вам безоговорочную поддержку?

Гертруд Карлсон скрестила ноги и обратила на гостя испытующий взгляд.

— К чему вы клоните? — спросила она. — Вы сдадите меня властям?

— Это будет зависеть от вас. Я вовсе не обязан отправлять вас в тюрьму, но сделаю это, если вы окажетесь глухой. Начнем с самого начала: что побудило вас помешать Скоглунду поехать в Скансен?

Молодая вдова помедлила, потом сказала:

— Энгельбрект нас умышленно обманывал... Я подозреваю, что он осведомитель полиции.

— Значит, если я правильно понял, нападение на инженера и ваше предупреждение Скоглунду просто досадное совпадение?

— Конечно. Вы же не думаете, что в моем распоряжении банда убийц? Это смешно.

— Допустим. Приведите мне конкретный пример, позволяющий вам утверждать, что Энгельбрект поставлял ложную информацию.

Гертруд Карлсон прикусила губу и промолчала.

— Какова масса углерода и сколько в нем изотопов? — невозмутимо осведомился Коплан.

Поскольку шведка не произнесла ни слова, он продолжал:

— Вы солгали дважды. Энгельбрект вас не обманывал, а вы недостаточно компетентны, чтобы понять ценность его сведений. Кто стоит за вами? Кто использует информацию, которую вы собираете?

Хозяйка дома заупрямилась.

— Больше я вам ничего не скажу. Увозите меня, доносите, мне все равно, — уверила она, опустив голову.

— Нет, вы скажете, — резко возразил Коплан, вставая с кресла.

Она подскочила, видя, что он приближается к ней. Нависнув над ней, он глухо произнес:

— Вы не знаете, что такое пытки, госпожа Карлсон, иначе бы вы знали, что выдерживают их немногие. Показать?

Прижавшись к спинке кресла, она почувствовала, что ее заливает ужас. Перед таким противником она была побеждена заранее. Боязнь боли и волнение, испытанное несколькими минутами раньше, заставили ее прибегнуть к лучшему женскому оружию.

Она резким движением разорвала корсаж и открыла великолепную грудь.

— Возьми меня, — прошептала она влажными губами. — Ты увидишь, как я буду тебя любить... Мне ужасно хочется.

Каким бы заезженным ни был этот способ совращения, он нисколько не потерял своей эффективности. Он вдруг заставил задрожать тонкие струны души мужчины, помрачая рассудок, ломая его волю, окутывая колдовством его мозг.

Коплан просунул руку под затылок Гертруд и поцеловал ее в губы, лаская ее грудь. Несколько секунд шведка отбивалась, но он парализовал ее, затягивая поцелуй и ласки, и тогда она бросилась ему на шею.

Пыл, который она хотела изобразить, стал настоящим.

Она скользнула на пол, пытаясь увлечь за собой партнера. Ее веки открылись, и в лазурных глазах блеснул огонек сладострастия.

Коплан расцепил обхватившие его руки женщины.

— Встаньте, — приказал он. — Сеанс продолжается. Кто держит нити этого благотворительного дела?

Гертруд среагировала, как если бы ее укусила змея.

— Скотина! — выплюнула она в ярости.

Она вскочила на колени и хотела рвануться, как бегун со старта, но Франсис остановил ее порыв и отбросил назад. Она упала и ударилась о кресло. Коплан схватил ее за лодыжки, скрестил их, чтобы заставить ее перевернуться на живот, потом, не выпуская их, поставил свою ногу ей между лопатками.

— Последний раз спрашиваю: вы будете говорить или нет?

Прижатая щекой к ковру, со сдавленной грудной клеткой, раскинув руки крестом, жертва прекратила сопротивление. Она пошевелила рукой в знак согласия. Коплан отпустил ее, проворчав:

— Не заставляйте меня быть грубым. Разве вы не понимаете, что последнее слово всегда будет за мной?

Задыхаясь, она встала на ноги.

— Вы не могли бы совершить большее преступление, чем уничтожение нашей организации, — произнесла она, думая о других способах заставить его дрогнуть. — Черездвадцать лет мир воздвигнет памятник нашим мученикам.

— Ладно, я внесу свою лепту, — согласился Коплан. — А пока, как действует ваша организация?

Она не понимала, что испытывала к нему — ненависть, досаду или благодарность. Во всяком случае она чувствовала его превосходство.

— Вся документация, переведенная на микрофильмы, отправляется раз в неделю, — призналась она. — Вы не найдете в моих шкафах ни единой компрометирующей бумажки. Последняя пленка ушла вчера.

— Куда?

Она не смогла это сказать. Драма совести, разыгрывавшаяся в ней, сковала ее губы. Ее лицо исказилось, и вдруг по щекам покатились слезы.

Наступила тяжелая тишина.

Коплан взял сигарету, сунул ее в угол рта, затем задумчиво прикурил.

— Мне кажется, мы неудачно начали, — произнес он менее резким тоном. — Вы убеждены, что участвуете в благом деле, но я хочу убедиться, что это действительно так, что невольно вы не служите менее достойным целям. Моя миссия заключается в том, чтобы защитить мою страну. Происходящее в других местах меня не касается. Чтобы все выяснить, мне нужно вас допросить. Если организация, к которой вы принадлежите, действительно преследует цели охраны здоровья, у вас нет причин молчать.

Эти объяснения, казалось, придали молодой женщине сил. Она достала из сумочки платок, вытерла глаза, высморкалась. Потом подошла к Коплану и внимательно посмотрела на него, словно измеряя степень его искренности.

— Вы сильнее, — прошептала она. — Мы не способны бороться со спецслужбами. Единственной нашей защитой было не раскрываться.

Она вздохнула и вновь заговорила с мрачным равнодушием:

— Основатель всего — замечательный, мудрый, храбрый человек. Его зовут Йорген Брондстед, он живет в Акюрейри, в Исландии. Это ему я посылаю свои сведения при посредничестве стюарда «Айсландик Эйруэйз». Это он посоветовал мне остерегаться Энгельбректа.

Коплан выдохнул дым. У него было чувство, что Гертруд Карлсон не врет и не пытается направить его по ложному следу.

— Как вы связываетесь с этим Брондстедом? — поинтересовался он, бросая взгляд на свои часы, показывавшие без двадцати двенадцать.

— Пойдемте, я вам покажу, — решительно сказала Гертруд. — Вы бы все равно обыскали мой дом сверху донизу, разве нет?

Она прошла в столовую, затем в смежную с ней кухню — маленькое чудо чистоты с ультрасовременным оборудованием.

Встав перед холодильником, она открыла его тяжелую термоизолирующую дверь.

— Вот... Я получаю инструкции в назначенный час трижды в неделю: по понедельникам, четвергам и субботам.

Из аппарата шел сильный холод.

Это был не обычный холодильник, а «Дип Фризер», способный снизить температуру в камере больше чем до пятнадцати градусов ниже нуля. Заинтригованный Коплан склонился перед плоским пластмассовым ящичком шириной сантиметров в пятьдесят, на внутренней стороне которого находились три колесика настройки.

— Это ваш приемник, да? — спросил он несколько недоверчиво.

— Да, — подтвердила шведка. — Чтобы слушать, я подключаю наушник, как в портативных транзисторах.

С точки зрения маскировки мысль поместить приемник в холодильник была неплохой. Однако в ней было нечто удивительное.

— А антенна? — спросил Франсис, вставая, чтобы заглянуть за холодильник.

— Телевизионная, обычной модели, — хмуро ответила Гертруд.

Тогда Коплан догадался, почему приемник держали при необычно низкой температуре. Он ничего не тронул.

— Можете закрыть, — сказал он хозяйке. — Теперь вам остается лишь собрать чемодан. Я увожу вас на каникулы.

Окаменев, Гертруд забыла захлопнуть дверцу холодильника.

— Вы посадите меня в тюрьму?

— Отвезу в безопасное место, — поправил Франсис. — Мне было бы жаль, если бы вас убили где-нибудь на углу улицы. А у вас нет случайно подпольного передатчика?

— Нет... Йорген Брондстед считал, что это не нужно. По его мнению, в большом городе риск быть запеленгованным слишком велик.

— Он прав. Но мы продолжим нашу беседу позже. Пора укладывать багаж. Берите только самое необходимое.

Они вышли в коридор, и Гертруд стала спускаться по лестнице. Охваченная чувством безвыходности, она оставила всякую мысль о бунте. Как знать, не спасла ли она Йоргена Брондстеда от большой опасности, выдав его?

Глава 7

Куранты церкви Святого Николая строго прозвонили полночь, когда «опель» въехал на Остерлянггатан. Он сбавил скорость в тридцати метрах от дома Гертруд Карлсон, и Мобер увидел свет в подъезде дома тридцать три. От двери отделилась тень и сделала знак.

— Уф! — вздохнул Раффе. — Он в порядке.

— Не радуйся раньше времени, — возразил Мобер, вспомнив о похищении Скоглунда. — Самое сложное еще впереди.

Он подогнал машину к дому тридцать три и открыл заднюю дверцу.

Шведка и Коплан оказались в машине в мгновение ока. Критическим был момент, когда Коплану пришлось задержаться на несколько секунд перед дверью, чтобы запереть ее на ключ. Но в ночи не прозвучало ни одного выстрела, ни одна бесшумная пуля не пробила кузов. «Опель» сорвался с места стрелой, как только Франсис вскочил на сиденье рядом с Гертруд.

Через сотню метров французы перевели дух.

Раффе с любопытством разглядывал пленницу, закутанную в меховое манто, сидевшую с озабоченным лицом. Коплан в нескольких фразах изложил результат своей беседы с Гертруд, не упоминая, однако, о скабрезном эпизоде, ставшем ее поворотным пунктом.

— Возьмите курс на Даларе, — сказал он Моберу в заключение. — Я хочу устроить ей очную ставку со Скоглундом, чтобы выяснить некоторые мелкие детали, но думаю, что моя работа в Швеции практически завершена.

— Как? — удивился Раффе. — И вы оставите в покое нападавшего на тех двоих?

— На первый взгляд он преследует ту же цель, что и я, но более радикальными методами: он стремится парализовать эту сеть, по крайней мере в этой стране, — подчеркнул Франсис, наблюдая за своей соседкой. — Никакие высшие соображения не заставят меня гоняться за ним. Кстати, я не вижу ничего нежелательного в том, чтобы он продолжил свою разрушительную работу: в каком-то смысле он делает наше дело... На свой страх и риск.

Раффе почесал затылок.

— Все-таки у вас, в спецслужбах, особое видение мира, — озадаченно проворчал он.

— То есть у нас нет предвзятых идей, нет предрассудков. Мы корректируем огонь по мере того, как продвигаются события, не больше. В отличие от полиции мы не должны устанавливать порядок и карать злоумышленников. Враги врага мои друзья.

— Отлично, — усмехнулся Мобер, внимательно следивший за дорогой. — Убийцы с нами!

— Если не будет изменения программы, — уточнил Коплан со сладким цинизмом. — А теперь, если позволите, я должен задать еще несколько вопросов этой внучке викингов.

Обращаясь к Гертруд на немецком, он попросил ее уточнить способ передачи микрофильмов их исландскому адресату и систему односторонней радиосвязи: часы, длина волн, используется ли открытый текст или условный и так далее.

Гертруд откровенно ответила ему на все вопросы, кроме одного: она не знала, как утверждала, длину волн, на которой до нее доходили инструкции Йоргена Брондстеда; она только подправляла настройку колесиком.

Затем он попросил ее рассказать о Йоргене Брондстеде. Гертруд Карлсон сказала, что он богатый экспортер рыбных и бараньих консервов. Она встретилась с ним однажды в Копенгагене, на конгрессе за нейтралитет Скандинавии, где затрагивались проблемы постоянного возрастания радиоактивности среды обитания из-за военных испытаний четырех великих держав.

Разумеется, она быстро присоединилась к мнению исландца и пообещала ему свою помощь в том, чтобы информировать мировую общественность, несмотря на нежелание, если не враждебность правительств, настроенных продолжать развитие атомной энергетики.

Когда «опель» подъезжал к курортным постройкам Даларе, Коплан попытался получить некоторую информацию об организации французской ветви этой сети, но пленница заявила, что не может ее дать, так как между «собирателями» в разных странах не было прямой связи.

На вилле Равиньян встретил своих соотечественников и новую квартирантку с облегчением, но и некоторым недовольством.

— Я больше часа без толку торчу у телефона, — упрекнул он. — Я начал думать, что вы все в морге, а Скоглунда оставили на меня.

— Как поживает этот милейший парень? — осведомился Франсис, снимая с Гертруд ее манто возле огня.

— Дрыхнет, — буркнул Равиньян, не отрывая взгляда от стройной фигуры вдовы Карлсон, которую представлял себе в виде разжиревшей пятидесятилетней дамы.

Коллеги, не возражавшие выпить по стаканчику и закончить дела на эту ночь, ввели его в курс событий.

— Я решил, — сказал Коплан, — что больше нет необходимости держать двух наших гостей порознь. Я не обнаружил противоречий в их показаниях. Равиньян, где вы могли бы их запереть, пока я буду в Париже?

— Что? Вы улетаете? — изумился его собеседник.

— Ну да. Я должен доложить обо всем шефу. Он решит судьбу наших пленных, но вы в любом случае должны помешать им общаться с кем бы то ни было.

— Конечно, мы ведь не совершали незаконного ареста, — иронически заметил Мобер. — А кому достанутся все шишки, когда это станет известно? Нам, скромным дипломатическим работникам, которых с позором выставят из Стокгольма. А месье тем временем будет гулять по Елисейским полям.

Коплан хлопнул его по спине.

— Больше того, вас во всеуслышание обругают, — добавил он с полным отсутствием сочувствия. — Принесут в жертву на алтарь государственного интереса... А через пять-шесть месяцев вы получите повышение. Так что пока старайтесь заслужить эту награду.

Он протянул руку Равиньяну и дружески улыбнулся ему.

— Мобер сделает еще одну поездку, чтобы подбросить меня до города, — конфиденциально сообщил он. — Следите за нашими заложниками до тех пор, пока не получите новых приказов. И будьте уверены, я о вас никогда не забуду.

Трое друзей так и не поняли, почему, прежде чем выйти, он заговорщицки подмигнул Гертруд.

* * *
— Вот где мы сейчас находимся, — сказал Франсис, заканчивая свой доклад Старику через день, утром. — Ниточка ведет в Исландию, к этому Йоргену Брондстеду, и мы должны добраться до него, чтобы узнать, кто играет во Франции роль, исполняемую в Швеции Гертруд Карлсон.

Похлопывая по ладони линейкой, существующей исключительно для этой цели, Старик процедил сквозь зубы:

— Значит, мученики? Но, черт подери, почему они из кожи лезут, собирая данные об атомных станциях, хотя ядерные испытания отравляют атмосферу планеты в тысячу раз сильнее?

Он пронзил Коплана резким взглядом, как экзаменатор, собирающийся засыпать абитуриента.

— Возможно, потому, что степень радиоактивного заражения, исходящего от атомных реакторов, труднее установить, чем ту, что возникает при взрывах бомб? — предположил Коплан. — Радиоактивные осадки изучаются повсюду в мире, и о них написаны серьезные работы, каждая из которых возлагает ответственность на другую сторону. А в региональном плане власти каждой страны более сдержанны: они не собираются подчинить свою политику тревогам населения, частично обоснованным.

Сосредоточенное лицо Старика помрачнело еще больше.

— Да, я могу с этим согласиться, но то, что я сказал вам раньше, остается в силе; не будем упускать из виду огромную опасность реакторов, кроющуюся в их уязвимости при обычных взрывах. И мне очень не нравится интерес к топографии мест, где они расположены. Диверсия на станции могла бы вызвать катастрофу, намного более серьезную, чем пожар крупного склада боеприпасов. Даже если люди вроде Скоглунда, Карлсон и компании действуют с благими намерениями, мы не можем допустить, чтобы незаконными путями собирались сведения, способные послужить противнику.

Коплан согласился.

— Что из себя представляет этот Йорген Брондстед? Что он думает? Ну и все такое, — резюмировал он. — По всей видимости, этим занимаются и другие, и они, кажется, решительно настроены уничтожить эту сеть.

— Я бы предпочел, чтобы вы добрались до этого Брондстеда раньше их, — произнес Старик, глядя на него поверх очков. — Мы не знаем, в чьи руки может попасть его документация, если вдруг охотятся за ней.

— В наших она точно была бы в безопасности, — подчеркнул Франсис, чуть-чуть улыбаясь.

— Нам было бы все-таки спокойнее... Короче, вы знаете, что вам надо делать.

— Да, если только Гертруд Карлсон не устроила мне роскошную шутку, чтобы выиграть время. Выяснить это я могу только в Исландии. Но прежде чем лететь туда, я считаю необходимым направить в дом шведки специалиста или даже группу из трех человек, чтобы они регистрировали сообщения, адресованные Гертруд. Заодно они узнают длину используемых волн, изучат канал частоты, чтобы ловить другие радиограммы, адресованные коллегам дамочки.

— Согласен, это может дать полезную информацию.

— Больше, чем вы думаете. Брондстед и его агенты на континенте используют самую совершенную технику. Я подозреваю, что приемник, спрятанный в холодильнике Гертруд Карлсон, — сверхчувствительный аппарат, способный принимать дециметровые волны на очень большом расстоянии.

Старик дернулся.

— Что вы сказали? Меня всегда учили, что очень короткие волны, такие, как телевизионные, например, имеют радиус действия, ограниченный изгибом земли. Что вы называете очень большими расстояниями?

— Тысячи километров. Волны ловят после их отражения от ионизированных верхних слоев атмосферы. И если судить по небольшим размерам аппарата Карлсон, он работает не на лампах и не на транзисторах, а на кристаллах искусственных рубинов, плавающих в жидком гелии.

Изумленный Старик скрестил руки и посмотрел на Коплана.

— Вы, наверное, ошибаетесь, — предположил он. — Насколько мне известно, пока не существует портативных аппаратов такого типа. Некоторые журналы намекают на исследования в этой области, но подчеркивают, что имеются огромные сложности в осуществлении...

— Правильно. Вот поэтому отправка квалифицированного техника кажется мне необходимой. Этот приемник может сообщить больше, чем передачи, которые он принимает. Он работает при температуре, близкой к абсолютному нулю, и должен находиться в холодном помещении, чтобы поглощать минимум калорий. К тому же такие приемники уже существуют в радиоастрономии. Есть даже компактный вариант.

Старик мимикой изобразил вопрос, и Коплан ответил, доставая сигареты:

— В принципе он используется только американскими вооруженными силами.

Его начальник пожал плечами и заворчал:

— Еще лучше... На что и на кого мы выйдем в этом деле?

Схватив авторучку и блокнот, он сказал:

— Дайте мне необходимые сведения: дни, часы передач, местонахождение приемника и так далее.

Коплан ответил, потом сунул руку в карман:

— А вот ключ от дома.

Затем они вместе обдумали поездку, которую собирался совершить Коплан, определили точки поддержки, необходимые ему в Исландии, чтобы благополучно завершить задание.

Франсис вылетел на самолете через Копенгаген в Рейкьявик утром следующего дня.

* * *
Двумя днями раньше в Англии произошел странный инцидент.

Контрольная станция, непрерывно следящая за уровнем радиации в воздухе и расположенная в окрестностях города Ридинг, отметила необычное повышение бета-излучения.

Поскольку это указывало на наличие продуктов ядерного распада, техники стали внимательно изучать цифры, выдаваемые различными методами контроля: анализом пыли, собираемой с пленки, прикрепленной снаружи, с фильтров, через которые насосы прогоняли в быстром режиме воздух. Была исследована также вода дождя, прошедшего прошлой ночью.

Специалисты быстро убедились, что происходит нечто необычное, и связались с другими контрольными станциями, разбросанными по всей территории Великобритании.

Получалось, что заражение наблюдалось в очень ограниченной зоне эллиптической формы, идущей от Бристольского канала до подступов к лондонской агломерации.

Об этом факте сообщили властям, в частности Министерству охраны окружающей среды.

По сведениям, полученным из Министерства обороны, выходило, что в течение прошедшей недели в мире не производилось термоядерных взрывов. Значит, эти продукты распада не были радиоактивными осадками. Тогда откуда они взялись?

Немедленно началось расследование на станциях, в исследовательских лабораториях и на заводах, работающих с ураном, плутонием или с другими веществами, излучающими радиацию, чтобы узнать, не произошло ли там утечки.

Повсюду ответ был отрицательным. Центры Харуэла, Альдермастона и Уинфред Хэта, находившиеся в зараженной зоне, категорически утверждали, что их системы работают нормально и причину этого повышения радиоактивности не следует искать в их секторах.

Хинкли Поэнт доложил, что его собственные счетчики показывали даже большую дозу бета-излучения, чем в Ридинге, но в реакторах нет никаких неполадок.

Инженеры Хинкли Поэнта заявили, что источник заражения, видимо, находится в их районе и что они попытаются определить его как можно скорее.

А тем временем радиоактивное заражение увеличивалось как по силе, так и по охвату территории. Специалисты подсчитали, что, если оно будет возрастать в том же темпе, опасность нависнет над многими графствами.

Министерство охраны окружающей среды по радио передало жителям мест, подвергшихся радиоактивному заражению, свои рекомендации: не пить воду из кранов, колодцев и рек, не употреблять молоко коров, пасшихся в районе.

Чтобы не вызвать слишком большого беспокойства, эти меры объяснялись аварией, произошедшей в пока не установленном месте: ведутся работы, поломку скоро исправят, и только повышенная осторожность продиктовала властям советы, призванные устранить всякую угрозу здоровью населения.

Но в тот момент, когда по радио передавались все эти успокоительные заявления, научный штаб в Хинкли Поэнте жил в настоящем кошмаре.

Глава 8

На краю гигантского промышленного комплекса, объединяющего мощную атомную станцию и заводы, производящие ядерное оружие, возвышалось красивое белое здание с большими окнами, в котором находились многочисленные кабинеты, библиотека, бар и конференц-зал. Сейчас в конференц-зале проходило экстренное совещание. Лица собравшихся были озабочены и даже встревожены.

Председательствовавший на собрании Э. Дж. Рэдфорд, мужчина лет пятидесяти, выключил радио сразу после последних известий и сказал присутствующим:

— Этих мер явно недостаточно... Всегда одно и то же: под предлогом избежания паники не решаются сразу принять меры, которые действительно обеспечили бы безопасность населения. А ведь когда я звонил в Лондон, я все объяснил достаточно ясно. Ситуация ухудшается с каждым часом.

— Да, — согласился инженер Буттс, директор завода по дезактивации. — Я думаю, что к вечеру не только персонал Хинкли Поэнта, но и жители населенных пунктов в радиусе пятидесяти километров должны будут носить респираторы. Распространение заражения продолжается, и мы не сможем его остановить без поддержки армии.

— Сколько людей вы могли бы туда послать? — поинтересовался Рэдфорд, на которого внимательно смотрели все участники.

— Вопрос не в людях, а в технике, — ответил Буттс. — Что они могут сделать с мотыгами и лопатами? В их антирадиационном снаряжении много не поработаешь. Кроме того, судя по тому, что я видел, на завод надо отвезти десятки тонн зараженной земли, а это превышает возможности нашего оборудования.

Рэдфорд обвел коллег встревоженным взглядом.

— Может кто-нибудь предложить более радикальный способ справиться с бедствием в кратчайшие сроки?

Никто не ответил. Потом один из инженеров сказал:

— Самым оперативным было бы, конечно, залить яму бетоном, это помешает распространению газа и пыли, но все-таки не уменьшит ущерб. Испарение жидкости, выброшенной из резервуара, будет продолжаться, вещества, попавшие в землю, станут размываться дождями и заразят прилегающие земли, а потом воды Бристольского канала. Выход, предложенный мистером Буттсом, возможно, представляет больше опасности в настоящем, но он наиболее Разумный.

Присутствующие шепотом выразили одобрение.

Рэдфорд имел право решать. Но перед ним стояла ужасная дилемма: принять предложение Буттса означало позволить отходам с чудовищной радиоактивностью еще несколько часов подниматься в атмосферу, заглушить очаг бетоном означало сделать невозможной последующую эффективную дезактивацию и подвергнуть бесконечной опасности огромную территорию.

— Я бы принял идею бетонной пробки, если бы поблизости не было других резервуаров, — произнес Рэдфорд после тяжелого молчания. — Поскольку мы еще не знаем причины этого несчастья, я не хочу закрывать следы, которые позволили бы нам выяснить эту загадку. Однако факты настолько серьезны, что я должен сообщить в отдел охраны здоровья Королевской комиссии по атомной энергетике. Это принимает размеры национального бедствия, все последствия которого пока невозможно предусмотреть. К сожалению, нет сомнений, что против нас будут выдвинуты ужасные обвинения.

Рассеянно посмотрев на ручку, которую он вертел в пальцах, Буттс покачал головой:

— Этого надо ожидать, хотя ни один эксперт не может сказать, что с нашей стороны была допущена небрежность. Абсолютно доказано, что наши котлованы не могут взрываться сами по себе. Произошло что-то необычное, не предусмотренное правилами, и...

Послышался далекий рокот, и головы повернулись к окну. Рэдфорд быстро отодвинул кресло и встал, чтобы выглянуть наружу. Его примеру последовали другие, раздались радостные восклицания.

На дороге из Бриджуотера на сотни метров растянулась военная колонна. Первые машины уже подъезжали к воротам.

— Слава богу! — воскликнул Рэдфорд. — Господа, возвращайтесь в ваши кабинеты и немедленно начинайте осуществление приказов по безопасности фазы Б.Миллера, предупредите Лондон, что излучение будет продолжаться еще несколько часов, но затем значительно уменьшится. Однако жители Сомерсета, Девона и Уилтшира должны немедленно вернуться домой, если пойдет дождь, избегать есть свежие овощи, мясо недавно забитого скота или рыбу из реки. Только консервы.

Он быстро направился к выходу из конференц-зала, увлекая за собой Буттса.

Спустившись по мраморной лестнице, они пробежали по широкому центральному коридору здания навстречу офицерам.

Полковник Скотт, капитаны Кларк и Фергюсон, выйдя из командирской машины, разговаривали с охранниками у входа. Те, увидев приближающихся Рэдфорда и Буттса, сразу же расступились.

Гражданские и военные обменялись короткими приветствиями, затем запыхавшийся Рэдфорд сказал полковнику:

— Ваши люди имеют антирадиационнное снаряжение?

Важный краснолицый Скотт ответил:

— Только две роты, но весь личный состав имеет противогазы.

— Хорошо. На ближайшее время будет достаточно бульдозера, экскаватора и пяти десятитонных грузовиков. Им придется работать в зоне с довольно сильной радиацией, поэтому водители должны быть защищены. Вы можете отдать им приказы об этом и сами надеть комбинезоны, пока мы подготовимся.

Скотт был не из тех, кого легко смутить.

— Хорошо, — согласился он. — Но, может, вы мне сначала объясните, что там случилось? Случайно упала бомба?

— Нет, но это почти то же самое... В двадцати пяти километрах отсюда взорвался резервуар, содержащий радиоактивные отходы. Западный ветер разносит газы и пыль, идущие из воронки. Ваша задача состоит в том, чтобы вынуть из нее то, что еще не выброшено в воздух, и снять землю, окружающую котлован: все должно быть быстро вывезено на завод для обработки.

— Понимаю, — сказал полковник с такой торжественностью, с какой принял бы хорошую новость. — Сначала я было подумал, что авария случилась прямо в Хинкли Поэнте... Наши счетчики показывали более высокий уровень радиации, по мере того как мы приближались.

— Да, потому что вы ехали из Бристоля, — бросил Рэдфорд, притопывая ногой от нетерпения. — В действительности источник юго-западнее. Мы вас проводим, и по дороге я вам сообщу детали. Дорога каждая минута.

По-прежнему сопровождаемый Буттсом, чье лицо было бледным и искаженным, он повернулся и поспешил в раздевалку, находившуюся в подвале другого здания.

Пока они надевали герметичные скафандры, шлем которых был снабжен выпуклым окошком из специального материала, Скотт и его подчиненные разделяли колонну машин, собирая группу, которая поедет на место катастрофы.

Грузовики, принадлежавшие промышленному комплексу, развозили в ланды[32] и по округе техников, чьей задачей было собирать образцы воды, растений и почвы для постоянных анализов.

Они должны были также поймать несколько животных, чтобы увидеть, насколько они поражены радиацией.

Четверть часа спустя, при громком шуме моторов и грохоте выхлопных труб, рота Royal Engineers[33] отправилась в путь.

В головном командирском автомобиле полковник Скотт и двое его проводников хотя и сидели рядом, могли говорить лишь с помощью микрофонов, подсоединенных к карманным передатчикам. Все солдаты были в одинаковой мрачной одежде: черный каучуковый комбинезон, дыхательный аппарат со шлангом, присоединенным к баллону кислорода, прикрепленному к поясу, плотно облегающие перчатки; глаза защищены масками с затемненными стеклами.

— Эти резервуары, в которых мы закрываем продукты распада с большой концентрацией, находятся в стороне, в запретной зоне, — продолжал Рэдфорд. — Мистер Буттс выбрал Брендон Хиллз, он всегда практически пустой. Никто не знает ни когда произошел взрыв, ни какова его мощность. Мы обнаружили его лишь по необъяснимому резкому увеличению бета-излучения.

— О? — заметил полковник Скотт. — Неприятная штука, верно?

— Вернее будет сказать, ужасная, — поправил Буттс. — Тысячи людей в округе разорятся, потому что их урожай, скот и птица будут уничтожены, сожжены и тоже погребены. И это еще ничто по сравнению с болезнями, ожидающими их... В ближайшие месяцы смертность возрастет в три или четыре раза, это неизбежно.

— Да, — признал Рэдфорд, — совершенно очевидно, что мы не исправим зло: оно свершилось. Самое большее, что мы можем сделать — остановить его распространение. Некоторые вещества, разбросанные в окрестностях, сохранят свои отравляющие качества в течение сотен лет, нейтрализовать их невозможно.

Военная колонна пересекла шоссе, идущее из Майнхеда в Таунтон, и въехала на дорогу, специально проложенную по холмистой местности, покрытой вереском.

Через три мили она подъехала к ограждению из колючей проволоки с решетчатыми воротами. По всей длине забора висели большие плакаты: «Не входить», «Запретная зона», «Смертельно опасно». Командирская машина въехала на закрытую территорию, ведя за собой автоколонну. Два или три раза колеса едва не наезжали на мертвых зайцев и глухарей, валявшихся на гравии.

Стрелки счетчиков радиоактивности, которые держали Скотт и Буттс, были нацелены на красную часть шкалы, показывая, что всякое живое существо, не имеющее специальной защиты и находящееся в этой радиоактивной зоне, обречено на гибель.

Въехав в лес, машины через несколько минут достигли поляны, по которой ходили люди в скафандрах.

Слева приехавшие заметили воронку диаметром метров в десять, напоминавшую небольшой кратер. Струйки дыма, поднимавшиеся из этой ямы, усиливали сходство, но в отличие от дыма они были смертельными.

Все вышли из машины. К полковнику и двум его спутникам подошел начальник группы. По просьбе Рэдфорда он обрисовал ситуацию.

— Земля вокруг воронки заражена на толщину в добрый метр. По последним замерам, придется срывать пять метров в глубину. Это был резервуар на двадцать тысяч литров; примерно половина жидкости была выброшена в воздух.

Пораженный Рэдфорд повернулся к Скотту, беря его в свидетели. Предстояло дезактивировать эту массу: после снятия всех радиоактивных веществ оборудование, машины, грузовики и личный состав должны будут пройти долгий процесс дезактивации.

— Что же было в этом ведьмином котле? — задумчиво спросил полковник.

— Самые поганые изотопы, какие вы можете себе вообразить, — подавленно произнес Буттс. — Стронций-90, цезий-137, углерод-14, железо-59, циркений-95 и так далее. Не говоря о йоде, кобальте и других отходах, плававших в азотной кислоте или сконцентрированных в фильтрах, взлетевших на воздух. Этим можно убить население земного шара, если все попадет в легкие или желудки.

— Чертов коктейль, — задумчиво сказал офицер. — Ладно, мы все это расчистим.

* * *
Западный ветер разгонял пепел и пыль все дальше, контрольные станции в Голландии, Бельгии и на севере Франции не замедлили зарегистрировать возрастание радиоактивности.

Забеспокоившись о ее происхождении, они обратились к британским компетентным организациям.

Те признали, что в Хинкли Поэнте произошел драматический инцидент, но подробностей не сообщили.

По молчаливому согласию информации не давали, и люди не знали, что вдыхают отравленный воздух, радиоактивность которого превышает нормальную в тысячу раз в сотнях английских населенных пунктов и в пятьдесят раз — в бельгийских городах[34].

В Великобритании значительно увеличили количество анализов на участке территории, наиболее задетом бедствием, и выяснили, что скот не может безопасно есть траву, что злаковые в предстоящие недели получат дозы, стронция, которыми нельзя пренебрегать.

Частички фосфора-32, поглощенные насекомыми, концентрировались птицами, поедавшими их. В ласточках был отмечен объем радиоактивных веществ в семьдесят пять тысяч раз более высокий, чем в литре воды, взятой из колодца. Желток утиного яйца содержал их в полтора миллиона раз больше[35].

Вскрытие человека, сбитого машиной в окрестностях Ридинга, показало, что печень содержит сильно повышенную дозу цезия-137; было также слишком много йода-131 в щитовидной железе и других продуктов распада в легких.

Все эти данные показывали, что заражение подходит к критическому рубежу.

Поскольку дети собирают в своем организме больше кальция и йода, чем взрослые, им угрожала лейкемия или сепсис. Было решено эвакуировать их на север.

В научных кругах, лучше информированных, чем широкая общественность, началось серьезное волнение. В правительстве прозвучали голоса, требовавшие расследования.

В три часа утра на месте аварии продолжалась лихорадочная деятельность.

Грузовики совершали рейсы на дезактивационный завод Хинкли Поэнта, увозя тонны земли, зараженной радиоактивными веществами. Кордон войск расширил запретную зону до двадцати километров, и солдаты закрывали проезд гражданским лицам.

Приехавшие из Лондона эксперты вместе со специалистами промышленного комплекса изучали причины, которые могли вызвать взрыв подземного резервуара.

Буттс объяснил им, почему, на его взгляд, самопроизвольный взрыв не мог стать причиной катастрофы. В Америке, где жидкие отходы складируются иначе, такое было бы вполне возможно. В Англии отходы приводятся в грязевидное состояние в специально предназначенных для этого установках или коагулируются, и не могут давать испарений, способных создать взрывоопасную смесь.

В свете прожекторов инженер провел группу к другому резервуару. Это был гигантский бак, врытый в землю.

— Повышенного внутреннего давления также не следует опасаться, — продолжал он, поднимая крышку колодца. — Смотрите: циркуляция воды по этой системе труб постоянно охлаждает резервуар, чтобы не допустить медленного нагревания, вызываемого энергией, излучаемой отходами. Даже если система охлаждения сломалась несколько дней назад, это не привело бы к таким последствиям. Однако охлаждение функционировало нормально, мы имеем тому доказательство: достаточно было закрыть входной клапан, чтобы трубы разорвало взрывом и вода хлынула бы в яму.

Один из экспертов произнес:

— Следовало бы сделать замер в целом резервуаре, чтобы проверить, не затронула ли реакция его стены и не внесла ли в магму тела, которых там не было при отправке с завода.

— Внутренние перегородки не подвержены реакциям, — почти сухо ответил Буттс. — Мы проводили опыты целыми месяцами, прежде чем принять их, зная, что эти урны должны будут тут оставаться в течение века или двух.

— Не будем слишком категоричны, — примирительным тоном заметил другой приезжий. — Совершенно очевидно, что резервуар не взорвался бы, если бы все шло согласно теориям и предположениям. Давайте рассмотрим проблему без предвзятости и расследуем даже те пункты, которые внешне не допускают обсуждений.

— Это верно, — одобрил член Комиссии по атомной энергетике.

— Поломав себе мозги, мы могли бы составить отличную гипотезу, правильную или ложную. Но кто вам сказал, что дело не в преступном деянии?

Все оторопели. Послышались голоса:

— Что? Умышленная диверсия? Это было бы безумием!

Произнесший ужасную фразу спокойно сказал:

— Мы не должны начинать с того, чтобы ставить под сомнение компетентность и высокую научную квалификацию господ Рэдфорда и Буттса. Углубленный анализ кусков железа от резервуара, которые еще можно найти, мог бы сообщить нам очень много.

Разнервничавшийся Рэдфорд вмешался:

— Эта мысль пришла мне в голову с самого начала, и я приказал моим техникам собрать разбросанные обломки. Уверяю вас...

Ужасный взрыв потряс поляну. Огненный гейзер, вырвавшийся из земли, ударил о деревья разорванные, изуродованные тела людей, собравшихся возле воронки.

Большинство работавших было убито сразу; остальные, в разорванных скафандрах, прожили недолго.

Красная вспышка погасла, лес погрузился в полную темноту; новые столбы токсичного дыма поднялись в небо.

Глава 9

Самолет, на котором летел Коплан, приземлился в аэропорту Рейкьявика.

Расположенный на плоском и унылом берегу, окутанный тоскливой серой дымкой, город выглядел грустным и бедным. За исключением нескольких современных зданий, он был застроен низкими домами, довольно неприветливыми на вид, которые не делали веселее далекие заснеженные горы.

За три километра, отделявшие аэропорт от центра города, Коплан понял, что жизнь в этой стране должна быть суровой, а исландцы, очевидно, не очень веселые люди.

Над портом, где стояли многочисленные траулеры, кружили, издавая пронзительные крики, прожорливые чайки, в которых так и хотелось пострелять из ружья.

Когда автобус высадил пассажиров, прибывших из Копенгагена, перед бюро «Айсландик Эйруэйз», Коплан зашел в здание и набрал кучу расписаний, издаваемых различными авиакомпаниями.

Сунув брошюры в карман, он вышел и взял такси, чтобы поехать в отель «Борг», одну из трех приличных гостиниц в городе.

Едва войдя в свой номер, он принялся изучать эти проспекты.

Хотя Старик часто ругал его за импульсивность, Коплан всегда действовал наверняка, хорошенько все обдумав и взвесив. Если он и склонен был поверить исповеди Гертруд Карлсон, то собирался проверить ее, прежде чем помчаться к Йоргену Брондстеду.

Перед вылетом из Парижа он зашел на бульвар Османн, в посольство Исландии, чтобы просмотреть телефонный справочник. Йорген Брондстед действительно проживал в городе Акюрейри, на севере острова.

Оставалось узнать, действительно ли этот тип играл роль, приписываемую ему шведкой.

Перевалочный пункт воздушного сообщения Европы с Исландией — Копенгаген. Вполне вероятно, что именно в датской столице стюард — некто Магнус Йонссон — получал документы из различных стран, охваченных сетью. Но отдавать или пересылать их кому-либо он должен в Рейкьявике.

Поэтому Коплан изучил график прибытия самолетов исландской линии: было три еженедельных рейса из Копенгагена и один прямой, на шведский Гетеборг.

Отметив дни и часы приземления в аэропорту, он позвонил в компанию, чтобы узнать, когда прилетит стюард Йонссон. Ему ответили, что он возвратится в Рейкьявик в среду, то есть завтра, в семнадцать двадцать пять.

Сверившись со своим расписанием, Коплан смог установить номер самолета, на борту которого работал стюард.

После этого он оделся и вышел из гостиницы. Стемнело. Уличное освещение, довольно скупое, делало город более мрачным. Сориентировавшись по деревянной колокольне лютеранской церкви, Коплан направился к торговому центру, потом свернул налево и пошел по улице, параллельной порту. На первом же перекрестке он посмотрел на табличку поперечной улицы Альдастрати.

Он поднялся по ней до дома сто тридцать пять, вошел в здание с базальтовым фасадом. На втором этаже он остановился перед дверью, украшенной медной табличкой. На ней была надпись на исландском: «А. Кремер — Фабричные марки и авторские свидетельства».

Коплан нажал на звонок.

Открыл ему сам Кремер. Почему этот сорокадвухлетний люксембуржец, образованный, сметливый, полиглот, обосновался в Исландии? Это была одна из тех тайн, раскрыть которые не мог самый проницательный психолог. И как он мог кормиться со своего бизнеса в стране, населенной всего-навсего двумястами тысячами жителей? Над этой проблемой мог бы зачахнуть лучший экономист.

— Проходите, — сказал Кремер, радушно протягивая руку своему гостю. — Я бы предпочел принять вас у меня дома, но...

Они прошли через прихожую и вошли в кабинет, вдоль стен которого стояли ящики с документацией.

— Счастлив с вами познакомиться, — ответил Коплан, дружески улыбаясь. — Я хочу вас беспокоить как можно меньше.

— Беспокоить?! — воскликнул хозяин кабинета, воздев руки к небу. — Поверьте, ваш приезд для меня приятное развлечение. Вы не представляете, какая скучная жизнь в этом захолустье.

Они сели в кожаные кресла, и Кремер налил в стаканы виски.

— Ну что? — продолжал он, протягивая стакан Коплану. — Что конкретно я могу для вас сделать?

Кремер не был корреспондентом Службы. Он фигурировал как сочувствующий, то есть добровольный помощник, которого можно от случая к случаю просить о небольшой помощи.

— Во-первых, — сказал Франсис, — можете вы мне достать автоматическую хлопушку, годную, чтобы отпугивать плохих ребят?

Круглое лицо люксембуржца просветлело.

— Что вы предпочитаете? Французский «маб», американский «кольт», «маузер», «ФИ» или «люгер»? Калибры на выбор.

— Клево! Вы их скупаете партиями?

— Случается, и перепродаю. Моряки всегда занимаются этой мелкой контрабандой, чтобы иметь немного карманных денег.

— Мне подойдет плоский, калибра семь шестьдесят пять, точный.

— У меня есть то, что вам нужно. Отличный бельгийский пистолет. Я дам вам его прямо сейчас. Что еще?

— Неброская машина, которой я могу распоряжаться дней десять.

Кремер кивнул.

— Я смогу купить одну по случаю завтра утром... Черный «шевроле-70». Пойдет?

— Прекрасно. Во сколько я получу заказ?

— Вы, конечно, остановились в «Борге»? Ладно! Тогда встреча за собором, без четверти двенадцать. Я вам ее туда подгоню. Это все?

— С точки зрения материальной, да. Но я также хочу использовать ваше знание страны. Вы слышали о некоем Йоргене Брондстеде, кажется, человеке заметном и, должно быть, богатом?

— Брондстед? Да вся Исландия знает Брондстеда! Это крупная фигура... Владеет большим заводом, производящим рыбные консервы, флотилией траулеров, имеет долю во многих других делах. Его резиденция в Акюрейри, но есть экспортная контора здесь, в Рейкьявике. Вы намерены с ним встретиться?

— Да, если представится возможность, — ответил Коплан непринужденным тоном. — Он, несомненно, очень влиятелен.

Кремер утвердительно кивнул головой:

— Его финансовое могущество очень велико, кроме того, он пользуется репутацией филантропа. Убежденный пацифист.

Все это полностью подтвердило показания Гертруд Карлсон.

— Ну ладно, — заключил Франсис после короткой паузы. — На сегодня я больше ничего не буду просить. Стоимость пистолета и машины будет вам возмещена открытием кредита во Франции, если только вы не предпочитаете другую форму оплаты.

Кремер согласился со способом разрешения финансового вопроса, потом разочарованно спросил:

— Надеюсь, вы не покинете меня сразу? Я-то воображал, что вы втянете меня в острые приключения с горами трупов и морями виски.

— Об этом речь не идет, — улыбнулся Франсис, развеселившись. — Мне поручена чисто торговая миссия. Но если у вас свободный вечер, я готов сыграть партию в домино.

Кремер рассмеялся.

— В белот я играю лучше, — предупредил он. — Все-таки сообщу вам, что для обсуждения дел в этой стране редко требуется пушка калибра семь шестьдесят пять.

* * *
В среду, в конце дня, сидя в буфете аэровокзала, Коплан наблюдал за посадкой самолета, прилетевшего из Копенгагена.

Пассажиры вышли, не торопясь направились к полицейскому и таможенному контролю. Затем командир экипажа и второй пилот, оба с небольшими чемоданчиками, пересекли полосу и вошли в помещение «Айсландик Эйруэйз».

Путешественники разбирали свой багаж, когда из самолета вышли бортпроводницы и стюарды. Коплан узнал Йонссона по описанию, данному ему шведкой: метр семьдесят, лет тридцати, со светлыми усами.

С этой секунды Коплан не терял его из виду. Встав из-за стола, он проследил за Йонссоном, пока тот садился в автобус следом за пассажирами. Никто не подходил к нему ни в холле, ни при выходе.

Коплан сел в «шевроле» и тронулся с места.

Он подъехал к агентству на две минуты раньше автобуса, поставил машину возле тротуара и остался за рулем, чтобы пронаблюдать за приездом Йонссона.

Процедура повторилась: люди, прибывшие из Копенгагена, встали группой перед бюро компании, потом из машины вышли три члена экипажа.

Йонссон пожал руку бортпроводнице, махнул рукой кому-то, находившемуся внутри бюро, и затем легким шагом ушел в направлении бухты.

Коплан, оставив «шевроле», начал слежку. Она была короткой: метров через сто Йонссон вошел в пивную, как две капли воды похожую на английскую. Вывеска из кованого железа имела форму щита, на золотом поле которого был изображен якорь и полукругом над ним название «Петурссон».

Черезнесколько секунд Коплан зашел в бар. Большинство клиентов стояло у стоики. Другие, почти все моряки, пили пиво за столами, покрытыми скатертями в белую и красную клетку. За маленьким залом, как и в Англии, были странно перепутанные боксы.

Не увидев Йонссона, Коплан сделал круг по заведению. Он притворился, что не заметил стюарда, сидевшего в одной из кабинок с лысым мужчиной, плотным и краснолицым.

Невозможно было найти место, откуда он мог следить за обоими, не будучи виден им.

Коплан выпил у стойки стакан темного пива, заплатил и вышел. Он заранее знал, что дело это проблематично. Если предположить, что микрофильмы у Йонссона, передаст ли он их этому толстяку или другому человеку, с кем встретится позднее вечером? А может, стюард сам отвезет их в Акюрейри, отправившись самолетом внутренней линии, соединяющей столицу с этим северным городом?

Поскольку Йонссон из «Айсландик Эйруэйз» не был полностью придуман Гертруд, почему бы не считать его соучастие доказанным и не перейти ко второй стадии расследования?

Прогуливаясь по улице, Коплан напрасно убеждал себя в бесполезности ожидания. Он не мог оставить «окрестности» дела. Из профессиональной добросовестности или от нечего делать, он не знал. Когда краснолицый незнакомец с брюшком вышел из пивной, Коплан не смог удержаться и пошел за ним.

Он шел по извилистым улочкам, уводившим из центра в район, где кишели магазины снастей для большой рыбной ловли, бюро снабжения кораблей и отделения морских страховых компаний.

Вдруг толстяк толкнул дверь и вошел в дом. Коплан остановился, чтобы прикурить сигарету, потом продолжил свой путь. По привычке он запомнил номер дома, но легкое движение век выдало его удивление, когда его взгляд пробежал по надписи на витрине: «Брондстед ЛТД экспорт».

Он сел за руль «шевроле» и поехал в Акюрейри.

Левостороннее движение, к которому он не привык, ограничения скорости шестьюдесятью километрами в час на шоссе и двадцатью пятью в городах, а также некоторые сложности маршрута грозили растянуть часов на двенадцать это путешествие длиной в четыреста пятьдесят километров.

Коплан залил полный бак, выезжая из Рейкьявика, и ехал по гравиевой дороге по плоской и блеклой местности, над которой низко нависали тучи. Четверть часа спустя он заметил пар источника горячей воды. В Исландии воду таких источников заключают в трубы, чтобы отапливать дома столицы.

Затем он поехал по неосвоенным районам без единого дерева, усеянным серыми вулканическими камнями. Но постепенно рельеф стал менее ровным: дорога оказалась зажатой между берегом фьорда и черным, враждебным горным массивом, поднимавшимся почти на километр.

Глядя на пейзаж, Франсис вспоминал свою встречу с Кремером и вчерашнюю слежку. Люксембуржец был искателем приключений, помотавшимся по всему свету, чьи мирные занятия должны были скрывать более прибыльный бизнес. Парень, который много повидал и фальшиво-добродушный на вид.

Что касается стюарда Йонссона — с ним рассчитаются позже: с помощью датской службы безопасности его достаточно будет взять с поличным перед вылетом его самолета из Копенгагена. Через него выйдут на поставщиков информации в разных странах, таких же, как Гертруд Карлсон.

Коплан вспомнил и об Энгельбректе. Выдав себя за эмиссара Москвы, а потом захватив Скоглунда и его начальницу, Франсис полностью вывел русских из гонки. По крайней мере с этой стороны он мог быть спокоен: Советы потеряли нить, их конкуренции нечего бояться.

Дорога следовала берегу фьорда, и теперь Коплан ехал по его северной стороне.

На вершине крутого холма ему пришлось притормозить и сделать довольно резкий поворот, который продолжился очень крутым спуском.

Его нога снова нажала на педаль тормоза, потому что в двадцати метрах дальше сломавшийся «крайслер» преграждал путь. Один мужчина возился с домкратом, другой держал запасное колесо.

Коплан выключил зажигание, поставил машину на ручной тормоз, включил задний ход, потом вышел и приблизился к автомобилистам. Те со смущенным видом заговорили с ним по-исландски.

Коплан кивнул головой и вдруг наставил на обоих пистолет, бросив им: «Руки вверх», сухо, как удар хлыста.

Окаменев, они не сразу бросили предметы, которые держали в руках; это была ошибка. Мужчина, согнувшийся над запасным колесом, получил удар стволом пистолета по голове и упал ничком, сложившись пополам на колесе. Второй бросил домкрат в голову Коплану, но не попал. Исландец попытался засунуть руку в свой внутренний карман, но Франсис без колебаний нажал спуск. Яростно грохнул выстрел, и неизвестный не смог закончить свое движение. Плечо было пробито, рука вяло упала. С лицом, искаженным от боли, он схватился здоровой рукой за раненое место, и его пальцы окрасились кровью. Он качался, не сводя глаз с противника, готового выстрелить вторично.

Коплан поздравил себя с тем, что с самого начала взял ситуацию в свои руки. Эти два мерзавца устроили ему великолепную ловушку, но они ошиблись, не доделав детали. Домкрат стоял криво, а колесо не было спущено.

Сжав челюсти, Франсис подошел к раненому и с невероятной быстротой ударил его пистолетом по щеке. Голова типа качнулась от удара. Он получил новый удар стальным стволом в ухо, и на этот раз его колени согнулись. Он упал на гравий.

Убирая свой пистолет, Коплан спросил себя, почему он сразу не убил этих двух противников. Его отвращение к хладнокровному убийству было, возможно, мотивировано скрытым любопытством, но настоятельная необходимость избавиться от них встала сама собой, потому что он не мог ни допросить их на дороге, ни запереть где-либо...

Он поднял одного из исландцев и сунул его в «крайслер» между сиденьями. Потом схватил за плащ второго и, подтащив его, как тюк с бельем, к машине, бросил поверх его соотечественника. Домкрат и запасное колесо последовали за ранеными, у которых Франсис забрал бумажники.

Потом он открыл переднюю дверцу, снял ручной тормоз. «Крайслер» покатился назад. Коплан повернул руль круто вправо и отпрыгнул в сторону, чтобы не быть задетым открытой дверцей.

Набирая скорость по крутому склону, машина съехала с дороги, подскочила на обочине, потом задние колеса провалились в пустоту, и она рухнула в глубины фьорда.

Коплан подбежал к «шевроле», быстро развернулся и поехал по направлению к Рейкьявику.

Раз его засекли, то ехать во владения Йоргена Брондстеда было самоубийством. Следовало полностью пересмотреть тактику.

Глава 10

Стычка с исландцами произошла вскоре после одиннадцати часов. Коплан вернулся в Рейкьявик сразу после полудня.

Первой его заботой было закрыться в телефонной кабине и позвонить Кремеру.

— Это опять я, — объяснил он по-французски. — Мои планы нарушили. Я бы хотел вас увидеть, но не в вашем кабинете.

— А! — произнес люксембуржец. — Я должен куда-то прийти?

— Да, если возможно. Найдете меня возле таможенной дамбы через двадцать минут. Согласны?

— Ну... да, — ответил Кремер, удивленный, но достаточно владеющий собой, чтобы не требовать дополнительных объяснений.

— Отлично, до скорого!

После короткого диалога Коплан не вернулся к «шевроле». Его тоже засекли, номер машины был известен. Чем меньше она будет ездить по городу, тем меньше у нее шансов быть замеченной.

Взяв свой чемодан, Франсис доехал на такси до порта. Остаток времени он провел на пристани для судов пригородного сообщения, потом прошел к дамбе.

Сидевший за рулем «плимута» устаревшей модели Кремер подал ему знак. Коплан сел рядом с ним, и машина немедленно отъехала.

— За вами гонятся? — спросил Кремер, заинтригованный неожиданным возвращением француза, которого уже не надеялся увидеть.

— Пока нет, но думаю, это скоро будет, — ответил Коплан. — О моем отъезде из Рейкьявика было известно; на дороге два типа выбрали хорошее местечко, чтобы перехватить меня. Пришлось сбросить их вместе с машиной во фьорд Акранес.

Черты люксембуржца отразили крайнее удивление с оттенком восхищения.

— Ну-ну, ничего не скажешь, — произнес он, объезжая маленькое озеро Тьорнин, чтобы следовать по бульвару, — ваши торговые переговоры начались неудачно. Чем я могу вам помочь?

Озабоченный, Коплан повернулся к нему.

— Слушайте, Кремер, я не хочу выкручивать вам руки, потому что ваше согласие могло бы подвергнуть вас очень большому риску: минимум — вынудить вас навсегда покинуть Исландию. Дело, которым я занимаюсь, переполнено покушениями на убийство, и в этой стране борьба обещает быть еще жестче: я практически один против организации, имеющей в этом секторе свой штаб и средства которой велики. Зная это, хотите вы идти со мной?

Кремер продолжал смотреть прямо перед собой. Через несколько секунд он спросил:

— Если мне придется бросить все, что я имею, вы гарантируете мне компенсацию и средства, чтобы обосноваться в другом месте?

— Само собой разумеется, но думайте в первую очередь, что рискуете жизнью.

Новая пауза. Потом Кремер улыбнулся углом губ.

— Я не трус. К тому же я не возражаю против перемен и вы внушаете мне доверие. Так что вводите меня в курс.

— Ладно. У вас еще будет возможность выйти из игры, когда вы узнаете, о чем идет речь, но потом, войдя в дело, уже не сможете меня бросить. Идет?

Люксембуржец согласился.

Пока «плимут» поднимался к холму, на котором возвышалась бетонная готическая церковь, Коплан в общих чертах обрисовал дело, не называя имен. Потом он перешел к событиям утра:

— Слежка велась или за стюардом, или за человеком, с которым он встретился в «Петурссоне». Когда я выехал из Рейкьявика, телефонный звонок в Богарнес или в Акранес сообщил о моем отъезде на север, и двое громил были посланы в качестве комитета по встрече. Они удивятся, что эти двое не вернулись, и может быть, уже сейчас началась охота: в ход будет пущено все, чтобы помешать мне достичь Акюрейри.

Кремер покачал головой.

— В Исландии иностранцу трудно ускользнуть от группы, пользующейся широкой поддержкой, — произнес он задумчиво. — Населенные пункты здесь малы, это настоящие деревни. Даже Акюрейри насчитывает всего восемь тысяч жителей, хотя это второй город после столицы. Туда ведут три пути: морской, воздушный и единственная сухопутная дорога. Достаточно поставить одного человека на пристани, второго в аэропорту, а третьего у въезда в город, и вы попались.

— Да, если я не приеду в фургончике или в багажнике вашей машины, — заметил Коплан.

Кремер посмотрел в зеркало заднего обзора.

— Вы уверены, что я сам не провалился? — немного нервно спросил он.

— По здравой логике, вы не могли провалиться: мы виделись в последний раз, когда я получил «шевроле»? Значит, до того, как попал под подозрение, следя за стюардом и его сообщником.

— Точно, — подтвердил Кремер, успокоившись. — Но как вы собираетесь выкручиваться в Акюрейри? Вам надо будет где-то жить, передвигаться, выполнять ваше задание.

— Там у меня есть другой помощник, — открылся ему Франсис. — Главное — добраться туда.

Его спутник раздумывал, проезжая по окраинному бульвару.

— Я предпочитаю доставить вас на машине, а не на корабле, — решительно сказал он наконец. — А на эту ночь увезу вас к себе домой.

— Кстати, пусть торговец ломом заберет «шевроле», — посоветовал Коплан. — Несомненно, по номеру постараются выйти на вас, но это неважно, вас уже здесь не будет. Если вы вернетесь в Рейкьявик, значит, банда будет обезврежена.

Кремер искоса посмотрел на него.

— Человек, которого вы подозреваете, это Брондстед? — вопросительно прошептал он.

Глаза Коплана смотрели вперед, и он признал усталым голосом:

— Это действительно он. Но я не знаю, кто он: преступник или жертва.

* * *
Серый фургончик, несущий на своих боках рекламную надпись, пропагандирующую виски «Уильям Лэнсон'с», въехал вечером следующего дня в порт Акюрейри, расположившийся на берегу фьорда, возле Полярного круга.

Благодаря окружающим его горам город может гордиться несколькими садами и неплохими деревьями, чего лишены остальные исландские города.

Подчиняясь инструкциям Кремера, Кремер проехал на фургончике по улочкам старой части города. Наконец он остановился перед обычным двухэтажным домом с тяжелой деревянной дверью, открывающейся прямо на тротуар.

Запах рыбы и рассола ударил в нос Коплану, когда он вышел из машины. Как и было условлено, Кремер тут же отъехал, чтобы поставить грузовичок в другом месте.

Коплан взялся за железное кольцо и трижды ударил по цинковой пластине.

Секунд через десять дверь открылась. За ней была просто убранная комната с выложенным плиткой полом. Коренастый широкоплечий мужчина в толстом свитере с высоким воротом впустил гостя и закрыл за ним дверь.

— Я жду вас со вчерашнего дня, — сказал он по-французски грубым голосом. — Что вас задержало?

Он крепко пожал руку Коплану, ответившему:

— Добрый вечер, Тулиниус. Рад познакомиться... Вчера у меня случилась неприятность на дороге.

— Серьезная?

— Скажем, очень нежелательная. Подождите... К нам должен присоединиться один друг.

Тулиниус, собиравшийся провести гостя в соседнюю комнату, нахмурил седеющие брови:

— Вы должны были приехать один.

— Да, но мне пришлось изменить планы. Кстати, этот друг не будет лишним. Вы знаете, кого мы должны продержать несколько дней?

Его собеседник, глядя на него очень внимательно, отрицательно покачал головой.

— Брондстеда, — сказал Коплан.

Изумление отразилось на грубоватом лице Тулиниуса. Он помрачнел.

— Черт... Вы уверены, что не попали пальцем в небо?

— Еще позавчера я мог этого опасаться. Сегодня — нет.

Капитан каботажного судна почесал заросшую щеку.

— Грязная история, — оценил он. — Вы...

Раздались три новых удара молотка. По знаку Коплана Тулиниус пошел открывать. Кремер вошел в дом, и дверь вновь впустила холодный воздух с улицы.

Коплан представил их друг другу, потом все трое перешли в соседнюю комнату — простую столовую с массивной мебелью.

Моряк достал из сундука стаканы и бутылку, налил всем виски.

— Прежде всего, — сказал он, — я должен отдать вам письмо, пришедшее авиапочтой сегодня утром.

Он поставил бутылку, вытащил из кармана брюк смятый конверт и протянул Коплану, немедленно распечатавшему его.

Написанное открытым текстом сообщение было очень коротким: Ужасная катастрофа на атомной станции в Хинкли Поэнте, Англия. Взрыв резервуаров с отходами. Горячий привет вашему филантропу. На всякий случай...

Текст был отпечатан на машинке, без подписи. Франсис разорвал письмо на мелкие кусочки, бросил их в пепельницу.

— Расскажите о Брондстеде, — вздохнул он, обращаясь к Тулиниусу. — Где работает, где спит? Куда ходит днем?

— Да в чем вы его обвиняете? — удивился капитан. — Если вы тронете этого типа, вы спровоцируете в городе революцию.

— Ну что ж, пусть готовят баррикады, — равнодушно ответил Франсис. — Если мне не удастся его захватить, другие убьют его. В любом случае в перспективе веселье.

Тулиниус тихонько выругался.

— Но все же, в чем дело? — настаивал он, облокотясь на стол.

— Атомный шпионаж, — неохотно сказал Коплан. — Франция не единственная страна, на которую он нацелен... Три великих державы и Швецию обворовывают так же, как и нас.

Моряк недоверчиво прикрыл глаза.

— Даже Советы?

— Даже их. Это через них мы вышли на след.

Затем он сообщил Тулиниусу некоторые детали, чтобы тот смог составить себе представление о ситуации; он рассказал о своей схватке с двумя исландцами на дороге и сформулировал свои выводы:

— Вы понимаете, почему мы должны действовать быстро: насторожившись, Брондстед может искать убежище в другом месте или усилить свою защиту. Если его совесть чиста, другие могут нас опередить, наложить лапу на него и захватить его досье. Мы, разумеется, не можем лезть вслепую, но план должен быть выработан быстро. Вы, Тулиниус, должны облегчить нам задачу.

Тот глубоко задумался:

— В общем, вы хотите похитить Брондстеда, а потом захватить документы, доказывающие, что он мерзавец? — резюмировал он.

— Я рассчитываю, что он нам сообщит, где их прячет, — согласился Франсис. — Мы не можем незаметно обыскать все помещения, принадлежащие ему.

Молчавший до сих пор Кремер спросил:

— Но куда вы его денете, если, предположим, захватите живым?

— На борт судна Тулиниуса, в пятнадцати милях от берега.

Трое мужчин замолчали. Моряк одним глотком осушил свой стакан, вытер рот тыльной стороной ладони. Кремер отхлебнул виски, не сводя глаз с Коплана, а у того вдруг возникло желание закурить.

Наконец капитан открыл рот.

— Вы шутите? — проговорил он, глядя на Коплана бычьими глазами. — Мы сделаем эту работу втроем?

— Надо сделать. Мой план встретиться с Брондстедом под предлогом торговых дел провалился. Остается только силовая акция. Завтра начинается уик-энд: это обстоятельство надо обратить себе на пользу, а?

Вдруг он вспомнил одну вещь, и лицо его осветилось. Его собеседники выжидающе взглянули на него. Он нагнулся к ним.

— Брондстед посылает своим агентам в Европе инструкции по радио каждый понедельник, четверг и субботу в двадцать часов, — объявил он приглушенным голосом. — Узнать, где стоит передатчик, значит узнать, где находится он. Я полагаю, что не окружают же его сто пятьдесят человек, пока он передает секретные сообщения?

Кремер оживился.

— Это след, — удовлетворенно заметил он. — Но как узнать, где передатчик?

— По антенне, — сказал Коплан.

Он подумал о техниках Службы, дежуривших в доме Гертруд.

Одна телеграмма Старику, и он получит ответ о точной частоте, используемой Брондстедом.

С этой информацией он легко сможет определить местонахождение антенны передатчика при помощи простого медного проводка, скрученного спиралью и присоединенного к карманному фонарю. Пронесенный по городу, этот простейший радиопеленгатор будет указывать направление, совпадающее с радиомагнитным полем, и позволит определить источник излучения.

Все это молнией пронеслось в мозгу Коплана.

Он сказал:

— Брондстед работает на дециметровых волнах, и антенну будет легко узнать: это плоский флажок, как у радара или рефлектора, в центре которого стоит волнонаправитель.

Тулиниус слегка вздрогнул.

— Что вы сказали? — проворчал он. Его лицо отражало усиленную работу мысли.

Для большей ясности Коплан прибег к сравнениям:

— Это должно напоминать раздавленный граммофонный раструб или рефлектор электрического нагревательного прибора, где центр занимает обмотанное проводами сопротивление.

— Понимаю, но меня интересует не это, а история с понедельниками, четвергами и субботами. В эти дни, как вы утверждаете, идут подпольные радиопередачи?

— Да, — подтвердил Коплан, удивленный настойчивостью моряка. — Что вас беспокоит?

Моряк выпятил грудь и скрестил руки. Нахмурившись, он сказал с задумчивым видом:

— Хе-хе, занятное совпадение. Наверняка тут существует связь...

Он погрузился в свои размышления, и Коплан подтолкнул его:

— Да объясните, черт возьми!

Тулиниус хитро улыбнулся. Он вновь положил локти на стол и, разглядывая собеседников с огоньком торжества в глазах, произнес:

— Я знаю, где стоит эта штука.

Кремер и Коплан долго скептически смотрели на него, ожидая фразы, которая подтвердила бы такое удивительное заявление.

— Ставлю тысячу против одного, что не ошибаюсь, — уверенно продолжал Тулиниус. — Вот почему: среди прочих своих построек, Брондстед щедро финансировал одну, очень высоко ценимую в Акюрейри. Он снабдил порт установкой, аналогичной той, что работает в Гавре и позволяет кораблям плавать по фьорду даже при нулевой видимости. Установка включает радар, нацеленный на море: на его экране вырисовываются берега фьорда и возвращающиеся траулеры. Хитрость в следующем: телекамера на земле постоянно нацелена на экран радара и передает картинку. Корабли ловят ее на специальный приемник; таким образом, капитан может увидеть на экране положение своего судна по отношению к скалам и рифам; он видит, как оно движется все семьдесят пять километров Эйяфьорда.

Он замолчал, ожидая одобрения от своих слушателей. Коплан и Кремер, теперь живо заинтересовавшиеся, показали, что следят за его объяснениями.

Тулиниус продолжил:

— Это чертовски полезно, поверьте мне. Мой каботажник, как почти все суда в Акюрейри, имеет телевизор, настроенный на эту программу. Даже в непроглядном тумане можно идти вперед полным ходом, потому что прекрасно видно препятствия и их можно обойти.

Он выдержал паузу, потом напыщенно добавил:

— К несчастью, передача прекращается на час по понедельникам, четвергам и субботам... Официальная версия: ремонт, настройка и проверки.

Коплан в восторге хлопнул ладонью по столу.

— Сто чертей! Мы ухватились за нужный конец, Тулиниус! — убежденно воскликнул он. — Где находится станция?

— Она бросается в глаза. Ее заметно даже ночью, потому что над ней висит сигнальный фонарь из-за близости аэродрома. Она поставлена на вершине песчаного мыса, где стоит современная часть города.

— Вот это да! — возбужденно заметил Кремер. — Этот Брондстед гениальный тип! Замаскировать подпольный передатчик под антенну, служащую всем и которой никто не боится, потому что знает ее назначение, — это верх макиавеллизма!

— Да, — дополнил Коплан. — А самое смешное, что одновременно он устраняет всякий риск быть подслушанным любопытными: на телеприемниках, установленных на судах, узкая звуковая лента может лишь вызвать небольшие помехи на экране, если они случайно включены в официальные нерабочие часы. А поворот антенны к Ледовитому океану делает неуловимыми для контрольных станций внутри страны сигналы, посылаемые на север.

Вдруг собственные рассуждения заставили его вздрогнуть.

Главное препятствие возникало от положения антенны, следившей за фьордом. Как в таких условиях радиопередачи могли приниматься в Швеции и во Франции, то есть на юго-востоке от Исландии?

Единственный возможный ответ: генератор должен быть мобильным, а нефиксированным!

Коплан оставил свои умозаключения при себе, тем более что Тулиниус подробно описывал здание, где стояла аппаратура. Как и все его сограждане, он посетил его в день торжественного ввода в строй самим министром связи, публично выразившим свою благодарность Брондстеду.

— Я думаю, у нас достаточно данных, чтобы разработать наш рейд, — сказал Коплан, когда моряк закончил рассказ. — У нас остается двадцать два часа, чтобы уладить материальные трудности и перейти к действиям.

Глава 11

Вечером в субботу, примерно без десяти восемь, когда Акюрейри был практически пуст, Тулиниус оторвался от бинокля и убрал его в чехол. Через некоторое время он оставил наблюдательный пункт. Он прошел вниз по улице, свернул налево, направляясь к месту слияния старого и нового городов.

Мысленно он вновь продумал пункты программы, ответственность за которые возлагалась на него. Несмотря на спокойный характер, храбрость и неоднократно проверенное самообладание, он не мог полностью избавиться от скрытых опасений.

За свою жизнь он немало постранствовал, участвовал в крутых передрягах, но эта слишком отличалась от более или менее гласных мероприятий, которые он успешно провел в прошлом.

Прежде всего, местом операции был город, где он жил. Затем, речь шла о нападении на Брондстеда, всеми уважаемого человека.

Тулиниус очень любил французов: еще до обретения Исландией независимости, будучи датским гражданином, он воевал на французских кораблях, поскольку был моряком запаса. Однако такая комбинация, как сегодня вечером, ему вовсе не улыбалась. Похищение соотечественника в мирное время из-за сомнительных мотивов не имело ничего общего с атакой на итальянскую батарею в Тунисе.

Но Тулиниус ввязался в дело, дал слово и не мог отступать.

На боковой улочке он заметил фургончик с выключенными огнями. Согнутым указательным пальцем он постучал по кузову. Задняя дверца приоткрылась, и его впустили внутрь машины.

— Ну что? — спросил Коплан, невидимый в темноте.

— Он приехал без четверти, — ответил капитан. — С ним только шофер. Мне не показалось, что вокруг были наблюдатели.

— Хорошо. Кремер, ваш ход, — произнес Коплан.

Люксембуржец вместо ответа передвинулся на место шофера, сел, включил фары и завел мотор.

Машина бесшумно тронулась с места. В несколько минут она доехала до промышленной окраины порта, остановилась недалеко от перекрестка двух улиц, и Кремер вышел.

Тулиниус снял фуражку и занял место Кремера за рулем. Фургончик вновь поехал, на этот раз в сторону мыса.

От берега фьорда здание телерадарной станции отделял холм.

Машина остановилась возле последних домов. Коплан сел рядом с моряком и посмотрел на часы: двадцать часов семнадцать минут.

Тулиниус вытер лоб.

— Уф... Это хуже, чем ограбление, — пробормотал он. — Представьте себе, мне страшно.

— Всегда немного страшно перед броском, — вполголоса ответил Франсис. — Иногда бывает достаточно мелочи, чтобы сорвать отлично разработанный план.

Пока он говорил, его взгляд не отрывался от сравнительно хорошо освещенного пространства, отделявшего их от радиостанции.

Порывы ветра, завывавшего на холме, уносились вглубь, в горы.

Коплан не отрываясь смотрел на красный сигнальный фонарь с более быстрыми, чем у портового маяка, вспышками, чьи бесконечные включения освещали склон, рожок радара и куполообразную крышу здания.

Коплан ясно видел поворот плоского рефлектора телепередатчика. По его телу пробежала дрожь, потому что прибор не только повернулся по своей оси, он также занимал все более наклонное положение, чтобы посылать пучки волн к небу.

Рука Коплана схватилась за руку Тулиниуса.

— Брондстед — мастер шпионажа, — хрипло сказал он. — Теперь у меня есть доказательства этого.

Ошеломленный моряк вытянул шею до того, что уперся лбом в стекло.

— В чем вы это видите? — спросил он, подняв брови.

— Я вам скажу потом... Осталось не больше сорока секунд, — бросил Коплан. — Быстро маски.

Он обвязал платком низ лица, ощупал в последний раз карманы, чтобы убедиться, что все под рукой. Тулиниус последовал его примеру, но почувствовал, как растет комок в горле.

Вдали раздался глухой взрыв. Одновременно было отключено электричество, на Акюрейри опустилась глубокая тьма. Даже сигнальный фонарь погас вместе с блоками уличного освещения.

С выключенными огнями фургончик подъехал к входу на станцию почти наугад. Тулиниус и Коплан с пистолетами в руках бросились к двери, открыли ее, ворвались в холл.

Надо было действовать очень быстро. Дежурный оператор или операторы не замедлят вооружиться аварийными лампами и включат запасной генератор.

— Кто здесь? — произнес внезапно в темноте угрожающий голос недалеко от незваных гостей.

Коплан нажал на выключатель своего фонаря, луч света ударил в глаза охраннику. Тулиниус, выскочив из темноты, отвесил сильный удар дубинкой по голове ослепленного человека. Исландец рухнул на плиты, а нападающие продолжали свой путь. Налетчики слышали топот и недовольные восклицания. Получив могучий толчок от соотечественника, бежавшего в противоположном направлении, Тулиниус выдал чисто исландское ругательство. Фонарь Коплана быстро включился, а затем его пистолет обрушился на голову неловкого, свалившегося без единого звука.

Это второе столкновение сводило количество противников до трех, включая Брондстеда.

Тулиниус прошел через зал мощных радиоусилителей, установленных в два ряда за защитной решеткой.

Открылась центральная дверь. Свет электрического фонаря, который держал кто-то, находившийся внутри помещения, обрисовал фигуру в дверном проеме и заиграл на металлических поверхностях.

Человек отступил, увидев метнувшуюся к нему темную массу. Предчувствуя нападение, он отпрыгнул назад и позвал на помощь. Моряк, словно болид, бросился к нему с поднятой дубинкой. Он настиг оператора в тот момент, когда тот прижался спиной к измерительному прибору, и оглушил его.

Войдя за ним следом, Коплан провел лучом по аппаратам. Человек с фонариком ошарашенно смотрел на падающего под ударом коллегу, не сделав ни единого движения, чтобы вмешаться. А Брондстед, полуобернувшись во вращающемся кресле, поднял ошеломленное лицо на незнакомца с пистолетом, плохо видимого за ослепительным лучом портативной лампы.

— Внимание! — приказал Тулиниус, также поднимая пистолет. — Господин Брондстед, следуйте за нами без сопротивления, иначе мы принудим вас к этому силой.

Коплан подкрепил фразу капитана категорическим требованием по-английски:

— Встать! Быстро! И без шуток, иначе мы стреляем.

С отпавшей челюстью, с мигающими за очками глазами, Йорген Брондстед медленно поднялся.

— Что вам нужно? — пробормотал он бесцветным голосом.

— Вперед! — яростно бросил Коплан, кладя включенный фонарик в карман, чтобы он не мешал ему схватить промышленника за плечо и толкнуть его к выходу.

Одновременно Тулиниус подошел к человеку с фонариком, шоферу Брондстеда. Парализованный страхом, тот прижался к стене, поднял локоть, защищая лицо. Моряк схватил его за запястье, легко вывернул его, словно имел дело с ребенком, и заставил обернуться. Удар прозвучал, словно стукнули палкой по кожаной подушке. Отпущенный шофер упал на колени, потом скатился на резиновый коврик.

Капитан запыхтел, как тюлень, прежде чем поспешить за Франсисом и Брондстедом. Он догнал их в конце зала.

Финансист, подталкиваемый в спину, спотыкаясь, ковылял следом за похитителем.

— Пошли, — прошептал Тулиниус с жестоким удовольствием, топая по полу своими тяжелыми башмаками.

— Отлично сделана, — ответил Франсис. — Возьмите мой фонарик и выключите его. Лучше не освещать наш выход.

Исландец извлек из кармана Коплана фонарь и, как только они перешагнули через тело лежавшего без сознания техника, выключил его.

В холле они обошли тело охранника. Дверь оставалась широко открытой. Некоторые окна окружающих домов были слабо освещены — там зажгли свечи.

Вдали зловеще выла сирена пожарной машины. Фары редких автомобилей пробегали по фасадам домов. А мощные порывы ветра не прекращались.

Брондстеда втолкнули в фургончик. Тулиниус сел рядом с ним. Коплан вскочил за руль, завел мотор, мгновенно развернулся. Вглядываясь в темноту, он бросил машину на главную улицу.

Он едва успел сделать резкий поворот: пулей несшийся навстречу лимузин американской марки вырвался на площадь. Задев его, но вовремя уклонившись, он до отказа вдавил акселератор.

С включенными на полную мощность фарами фургончик взобрался на мыс и свернул на проспект, ведущий к заводскому кварталу.

Перед воротами кожевенного завода он на секунду остановился, чтобы подобрать Кремера, ждавшего в нише.

— Отлично сделано! — поздравил его Коплан, уступая место за рулем.

— Это не первый трансформатор, который я взрываю, — усмехнулся люксембуржец. — А у вас не слишком много переломов?

Машина вновь набрала скорость. Она опять свернула и теперь направилась в порт.

— Тулиниус классно владеет дубинкой, — ответил Франсис. — Клиент сзади вас без единой царапины.

— Телохранители из них паршивые, — хохотнул в темноте капитан. — Ни один даже руку не поднял.

— Теперь только бы выдержал мотор вашей посудины, — произнес Кремер, притормозив на перекрестке.

— Не бойтесь, это дизель, — ответил Тулиниус.

Вскоре машина закачалась по неровной мостовой у пристани. Она остановилась точно перед мостком, перекинутым между землей и бортом корабля водоизмещением в семь-восемь тонн, с двумя трюмами, удерживаемым только одним кормовым якорем.

Плотно зажатый между Копланом и Тулиниусом, Брондстед был в два счета переведен на борт. Он казался ошарашенным и не защищался.

* * *
Кремер проехал чуть дальше, поставил фургончик под деревянный навес, закрыл обе дверцы и быстрым шагом пошел к мосткам.

Около склада он остановился, отступил, чтобы укрыться за зданием: он заметил черный лимузин, влетевший в порт и теперь медленно проезжающий мимо судов.

Корабль Тулиниуса был единственным, на борту которого шли приготовления к отплытию. Американская машина остановилась недалеко от него.

Кремер догадался: что-то должно случиться, и его рука вытащила из-под мышки «кольт» внушительных размеров.

Черный «студебеккер», в котором невозможно было различить людей, оставался на месте, таинственный и угрожающий. Но ничего не происходило, и Кремер, страдая от мысли, что его ждут на борту для отплытия, не мог решить: продолжать ли наблюдение или бежать к судну.

Вдруг загадочная машина бесшумно тронулась с места. Она проехала по набережной и исчезла справа от мола.

Кремер убрал свое оружие, добежал до мостков. Выйдя в коридор, Коплан недовольно произнес:

— Какого черта вы возились? Мы должны были уже выйти из порта...

Кремер, который с трудом отдышался, спросил:

— Как, вы не видели эту тачку?

— Какую?

— Ну, ту... на причале. «Студебеккер»... Она стояла там минуты две, как будто водитель наблюдал за нашей «Ватной».

Коплан нахмурился.

— Я засовывал Брондстеда в каюту и не заметил эту машину.

Трещал звонок машинного телеграфа, от работы мотора дрожала палуба. В рулевой рубке Тулиниус отдавал приказы матросу у штурвала.

— Вы говорите, что эта тачка стояла рядом с нашим каботажником? — озабоченно спросил Коплан.

— Ну да... Я увидел, как она останавливается, когда хотел пройти по причалу. Я даже подумал, что начинается заварушка, уже держал в руке «кольт» на случай, если бы эти типы попытались отбить Брондстеда.

— Странно, — озабоченно прошептал Франсис, вспомнив машину, выскочившую на эспланаду во время похищения Брондстеда. — Очень странно...

— Может быть, они собираются перехватить нас с помощью береговой охраны? — предположил встревоженный Кремер.

— Не могу себе представить, что они прибегнут к помощи властей. Это может плохо обернуться для них, а особенно для Брондстеда. Такие вещи обычно улаживают тихо.

И, покачав головой, Коплан добавил:

— Самое срочное дело — расколоть нашего изысканного радиолюбителя. Пойдемте со мной.

Они прошли в дальний конец коридора. Коплан открыл дверь одной из кают. Стоявший возле окна, в которое были видны удаляющиеся огни порта, Йорген Брондстед резко обернулся. Лицо исландского бизнесмена вновь приобрело нормальный цвет, казалось, хладнокровие вернулось к нему. Он смотрел на вошедших без вызова, но и без страха.

— Кончено, Брондстед, вы не спасете человечество от атомной чумы, — сказал Коплан издевательским тоном по-английски. — Скажите мне, где спрятаны ваши архивы, если не хотите, чтобы ваше пребывание на этом корабле стало очень неприятным...

Пленник окинул его враждебным взглядом.

— Для вас только это имеет значение? — с горькой язвительностью спросил он. — Уничтожить доказательства, что мир идет к своей гибели, не позволить узнать, что менее чем через десять лет резко возрастет заболеваемость лейкемией и раком... Браво, хорошая работа. Но украдете вы мои документы или нет, вы уже ничего не измените: все в руках людей, которые сумеют предать гласности правду и которые вне вашей досягаемости.

Это было сказано с яростью.

— Низко склоняюсь перед вашим альтруизмом, — насмешливо заметил Коплан, прислонившись к стене. — Это великолепный трюк, чтобы одурачить толпу инженеров и техников, которых беспокоят биологические последствия неумеренного развития ядерной энергетики, и обеспечить вам их добровольное сотрудничество. Но я лучше познакомился с вашими филантропическими чувствами с тех пор, как вы приказываете убирать из револьвера или карабина тех, кто не идет прямо по вашему пути.

У Брондстеда покраснели скулы, в глазах мелькнули искры.

— Вы лжете, — заявил он. — Вы пытаетесь оправдаться, обвиняя меня в невероятных преступлениях. Я всегда слишком уважал человеческую жизнь, чтобы прибегать к насилию.

— А я никогда не колеблюсь использовать его по той же причине, — парировал Коплан. — Один человек значит мало перед безопасностью одного или многих, и вы, должно быть, рассуждали так же, как и я, когда велели убить Энгельбректа.

Исландец вздрогнул:

— Я ничего не знал о смерти этого человека.

— Однако вы приказали Гертруд Карлсон больше не поддерживать с ним связь. На следующий день он получил две пули.

Внезапные переживания, масштаб его поражения, а также весть, что один из его агентов был убит, раздавили бизнесмена. Опустив голову, он старался побороть минутную слабость.

Наконец он поднял голову.

— Я поступил с Энгельбректом, как и со многими другими, — глухо заявил он. — Я обрываю контакт с информаторами, как только они сообщат мне необходимые сведения. Зачем я буду без нужды компрометировать их?

Коплан задумался.

Брондстед не отрицал, что отдал приказ прекратить контакты с Фредриком Энгельбректом. Он не ставил под сомнение ценность его информации. А причина, приведенная им, была очень достойна. Что ж тогда? Кто приказал стрелять в Энгельбректа и Скоглунда?

— Мне кое-что непонятно в организации вашего шпионажа, — внезапно признал Коплан. — С одной стороны, вы утверждаете, что расстаетесь со своими помощниками, как только они передают вам сведения, которые вы хотели получить. Стало быть, вы не ведете постоянного наблюдения за работами атомных центров?

— Нет.

— А с другой стороны, я знаю, что вы требуете топографические сведения о станциях и вспомогательных сооружениях. Что это может сказать о вреде отрасли?

Брондстед посмотрел на него, как будто хотел проникнуть в душу своего похитителя.

— Это нетрудно понять, — сказал он более уверенным голосом. — Вред атомной станции пропорционален мощности ее реактора, следовательно — количеству отработанного урана, который периодически извлекают из него для получения плутония. Кроме того, объем газообразных, жидких и твердых отходов, выбрасываемых в окружающую среду, зависит от этих количеств. Эти неиспользованные продукты распада и составляют опасность. Количество их постоянно возрастает и ежегодно достигает в одной только Англии более двухсот тонн! Главное, что я хочу знать — местонахождение атомных отходов, где и как они хранятся.

Глава 12

В каюте царила тишина, нарушаемая только урчанием мотора и воем ветра.

— У вас есть корреспондент в Хинкли Поэнте, в Англии? — спросил Коплан с непринужденным видом.

— Уже нет, — ответил Брондстед с легкой иронией.

— Кто те люди, на которых вы только что намекали и которые возьмут на себя предупреждение мирового общественного мнения?

Исландец поднялся.

— Этого вы никогда не узнаете. Если вы собираетесь заставить меня заговорить под пыткой, начинайте.

На его напряженном лице читалась фанатическая решимость, и можно было догадаться, что ни пытки, ни угрозы смерти не сломят его.

— Вы ведь совершенно не ожидали, что вас похитят или убьют? — вновь заговорил Франсис; его на первый взгляд несвязные вопросы преследовали конкретную цель.

Брондстед расслабился.

— Я всегда имел в виду такую возможность, — признал он, — но не предполагал, что она так близка.

— У вас нет телохранителей?

— Нет. Я взял на себя миссию и несу полную ответственность за нее. Мне никогда не приходило в голову нанимать головорезов, чтобы защищать свою жизнь.

Коплан язвительно взглянул на него:

— А те двое, кого вы отправили встретить меня у фьорда Арканес, были мальчиками из хора...

Лицо Брондстеда выразило полное удивление.

— Я? — растерялся он. — Да если бы я подозревал, что вы меня похитите, я бы вскочил в первый же вылетающий самолет и вы бы никогда меня не нашли, гарантирую!

Его голос дрожал от искренности. Однако Коплана убедило не это.

— Вы никогда не думали, что можете оказаться простофилей? — спросил он, уперев руки в бока.

Голова Брондстеда дернулась, как будто он получил пощечину, и на скулах выступил румянец.

— Что означает это...

Коплан перебил его.

— Почему вы так уверены, что ваши сведения используются так, как вы бы хотели?

Брондстед приоткрыл рот, облизал губы, потом пролепетал:

— Высокая мораль и совесть...

— Это слова, — отрезал Коплан. — Как вы контролируете это использование? Каким способом?

Побагровевший исландец замолчал. Франсис продолжил:

— Нужен был человек, беспредельно верящий в свою роль спасителя, чтобы организовать такую сеть, как ваша. Убежденный, морально безупречный и готовый на любые жертвы. Чокнутый, чего уж там... И нашли вас! Вас использовали, обвели вокруг пальца. Даже больше — вы непреодолимая стена, защищающая грязную сволочь, убийц, чьи цели диаметрально противоположны вашим.

Коплан подошел к Брондстеду, глядя ему прямо в глаза.

— У меня есть доказательства, — произнес Коплан невозмутимым тоном. — Вы сами и ваша сеть находитесь под наблюдением террористической группировки. Ей стало известно, что Энгельбрект — советский двойной агент, и она его устранила. Считая, что Скоглунда арестовывает полиция, она решила закрыть ему рот. Она засекла меня в Рейкьявике и подготовила мне ловушку... Если бы эта группировка была вашим противником, вас уже не было бы в живых!

Пораженный Брондстед застыл. Аргументы собеседника били его, словно пощечины.

Что же касается Коплана, его главной задачей было убедить исландца.

— Значит, вы не понимаете, что ядерные отходы — военная цель колоссальной важности? — сурово настаивал он, — Что если их взорвать, они выбросят в воздух столько всего, что можно отравить миллионы людей? Что расположение в удаленных местах делает их особо уязвимыми для действий террористов? И что в действительности вы — винтик механизма, способного вызвать жуткие катаклизмы?

Мысли Брондстеда смешались. Ужасная сторона проблемы, всегда волновавшей его, была резко обнажена: он думал только о медленном и необратимом расползании атомных отходов, показали же ему, что оно может быть ускорено умышленно произведенным взрывом.

Смертельно бледный, он ухватился за последние остатки своей веры.

— Вы... Это только ваши предположения, —запротестовал он. — Ничто не доказывает...

— Пока что нет. Но ничто не доказывает и обратного, и если завтра в различных странах разразятся катастрофы, доказательство будет ярким, но слишком запоздавшим. Смените лагерь, Брондстед, иначе вы будете нести чудовищную ответственность за то, что произойдет. Назовите по доброй воле тех, кто получает от вас информацию!

Пленник сжался. Ему нечем было возразить на слова собеседника.

Брондстед действительно не мог защищаться, у него не было доказательств порядочности тех, чьим уполномоченным он являлся. Это была просто убежденность.

Коплан не стал давить на бизнесмена. Заронив в него искру сомнения, он должен был дать ему время осознать трагизм положения.

Франсис бросил взгляд на Кремера, который только теперь наконец догадался снять плащ. Корабль сильно качало, и во время этой несложной операции люксембуржец дважды терял равновесие.

Голос Коплана зазвучал вновь.

— Есть в вашем окружении человек, имеющий синий «крайслер» или черный «студебеккер»? — спросил он Брондстеда.

Кремер нахмурился. Исландец, выведенный из задумчивости, казалось, удивился простоте вопроса.

Он прищурил глаза, потом через мгновение произнес:

— Да, у директора отдела оснащения моих траулеров «студебеккер», а его инженер по двигателям ездит на «крайслере». Ну и что?

Коплан обменялся с Кремером заговорщицким взглядом. Завеса расползалась.

— На дороге в Акранес, — объяснил Франсис, дрожа от сдерживаемого нетерпения, — два бандита, ожидавшие меня, стояли возле синего «крайслера». Когда мы уезжали сегодня вечером с телерадарной станции, примчался «студебеккер» и я едва не врезался в него. Эта машина появилась на пристани незадолго до отхода нашего судна. Она остановилась, потом уехала.

Он нагнулся к Брондстеду, схватил его за плечо.

— Теперь поняли? Один из ваших ближайших сотрудников руководит преступной организацией! Доказательство? Авария с электричеством сообщила ему, что происходит нечто необычное. Он бросился к станции, где, как он знает, находились вы, чтобы вытащить вас из беды, если будет необходимость. Приехав туда поздно, он отправился на поиски. Как вас могли вывезти из Исландии? Через порт, естественно. Этот корабль был готов к отплытию. Прошло около получаса... Как же получилось, что за нами не гонится быстрый полицейский катер? Тряся исландца, он крикнул:

— Потому что эти преданные служащие предпочитают теперь предоставить вас вашей судьбе! Вы провалились, пропали, погибли... Вы — лимон, который выжали до конца и выбросили...

Он резко оставил Брондстеда, совершенно оглушенного.

— Следите за ним, — велел он Кремеру. — Не дайте сделать глупость, он мне еще понадобится.

Он выскочил из каюты, пробежал по коридору, вышел на палубу, под холодный ветер. Быстро поднявшись по лестнице, он отодвинул дверь рулевой рубки.

— Тулиниус! — крикнул он, чтобы перекрыть шум ветра. — Поворот и курс на Акюрейри. Программа меняется!

— А? Что? — подскочил капитан.

— Возвращаемся, — подтвердил Коплан. — Вас не вызывали по радио? За нами не гонится полиция?

— Нет, бог ты мой! — заворчал Тулиниус. — Зачем бросаться в пасть волку, если нам повезло уйти тихо?

— Потому что Брондстед раскололся и поможет мне, — объяснил Франсис, уверенный в себе. — Разворачивайте посудину, и полный вперед.

— Я иду на пятнадцати узлах! — бросил обиженный капитан. — У меня каботажник, а не «Куин Элизабет».

— Прибавьте скорость!

Франсис задвинул дверь. С мостика он посмотрел на беловатые скалы, потом на бурлящие воды моря. Он определил изменение скорости корабля по медленной перемене положения форштевня по отношению к горизонту.

Уверенный, что «Ватна» вернется в порт приписки, Коплан спустился по лестнице и пошел по коридору. Он нашел Кремера и Брондстеда в каюте, и ему показалось, что ни тот, ни другой не пошевелились с момента его ухода.

— Ну, вам хватило времени свериться с совестью? — осведомился он. — Вы знаете, что в любом случае подпадете под обвинение в покушении на безопасность стран — членов Атлантического пакта, в хищении сведений военного характера и так далее. Самое худшее, что вы можете увлечь в свое падение сотни хороших людей, которые, как и вы, были твердо уверены, что борются против зла, которое несет прогресс.

Брондстед с искаженным лицом пробормотал:

— Они, как и я, заплатят за свой идеализм.

— Слабое утешение для их семей, — сухо заметил Франсис. — Не все они богаты так, как вы.

Он взял единственный свободный стул, поставил его перед Брондстедом и сел верхом, положив руки на спинку.

— Вы не думаете, что было бы лучше избавить их от ареста? — спросил он, не сводя с собеседника задумчивых глаз. — Я ставлю судьбу этих бесчисленных наивных людей против судьбы преступников, которых вы покрываете. От стюарда Йонссона контрразведывательные службы узнают руководителей вашей сети в разных странах, а остальное пойдет само собой. Должен ли я дать сигнал к этому?

У совершенно ошарашенного Брондстеда уже не было выбора. Если он действовал совместно с мафией, о некоторых довольно зловещих действиях которой он только что узнал, он приносил в жертву своих корреспондентов.

Он переживал мучительную борьбу, тем более что перестал видеть в своем тюремщике простого исполнителя, желающего во что бы то ни стало захватить его досье. Психологический натиск, которому он подвергся, поколебал его уверенность.

— Представьте мне единственное реальное доказательство, — почти взмолился он. — Материальное, конкретное. Я не могу довериться вашим утверждениям и сразу признать, что я работал на поджигателей войны.

— Согласен, — сказал Коплан. — Вы получите его сегодня же вечером, так как мы идем в Акюрейри.

* * *
В двадцать один двадцать пять, когда «Ватна» была всего в трех или четырех милях от входа в порт, Брондстед по приказу Коплана через бортовую радиостанцию добился связи с мэром города, который был одним из его личных друзей.

Он сказал, что обращается к нему как начальнику полиции и попросил немедленно блокировать дорогу на Блондуос и Рейкьявик и запретить любому кораблю покидать рейд. Он объяснил свою просьбу тем, что на борту «Ватны» ему сообщили, будто рыболовное оборудование использовалось в незаконных целях. Он подал жалобу против неизвестного лица и хотел немедленно проверить, обоснованны ли эти заявления. С этой же целью он просил мэра отправить отряд полиции встретить его в порту.

Его весьма удивленный соотечественник пообещал сделать все необходимое. Просьба Брондстеда, поступившая после диверсии на трансформаторе, заставила его подумать, что этим вечером в городе творятся странные дела.

Но Коплан почувствовал себя более спокойно: если неожиданное возвращение «Ватны» станет известно противнику и он поддастся панике, все пути отхода отрезаны.

Пройдя в радиорубку, он спросил у Тулиниуса, заработал ли вновь телерадар.

Капитан включил приемник, и через несколько секунд на экране возникла картинка в форме круга, где портовые сооружения и берега фьорда были обозначены светящимися линиями.

— Мы вот здесь, — сказал моряк, указывая согнутым пальцем на маленькую точку возле мола.

Кремер подошел посмотреть на передвижение этой светящейся точки, изображающей корабль.

— Действительно очень практично, — признал Коплан. — Единственное неудобство в том, что оператор радара нас тоже видит. Я бы, несмотря ни на что, предпочел, чтобы эта штука была неисправна.

Перейдя затем на английский, он продолжал разговор с Брондстедом до самой швартовки.

* * *
Электроснабжение было восстановлено. На набережной десяток агентов полиции с мэром во главе ждали, пока между каботажником и твердой землей будут переброшены сходни.

По-прежнему подчиняясь инструкциям Коплана, Брондстед представил его как эмиссара французских спецслужб.

Франсис испытал большое облегчение, когда мэр весьма любезно поздоровался с ним, поскольку для него это был самый критический момент. Если он ошибся, поставив на добрую волю и моральную прямоту Брондстеда, тот не преминет использовать случай арестовать его.

Бизнесмен, однако, и не подумал об этом. Он рассказал историю, которую ему придумали, с взволнованным видом, выдававшим его собственное желание вывести дело на чистую воду.

Он поведал мэру, что подозрения нависли над директором отдела оснащения Ларусом Бернхофтом и над инженером Харальдом Олафсоном. Есть веские основания полагать, что они торговали информацией.

Обычно флегматичный и хладнокровный мэр выслушал эти новости, энергично разминая подбородок, — верный признак волнения.

Поскольку обвинения были серьезными, он заявил о решимости вести расследование энергично и отдал соответствующие приказания полицейским. Он подписал ордера на обыск и арест, не вписывая имен, чтобы узаконить их действия, если придется заходить не только в принадлежащие Брондстеду помещения.

Уверив, что он один может определить ценность улик, которые, возможно, будут найдены в кабинетах подозреваемых или их домах, Коплан без труда получил руководство операциями. Он специально оговорил, что в случае перестрелки подозреваемых нельзя убивать.

Все это время Тулиниус и Кремер благоразумно оставались на борту «Ватны». Они наблюдали за сценой с высоты рулевой рубки, еще ошеломленные совершившимся менее чем за два часа переходом из гангстеров в ряды служителей порядка.

Когда люксембуржец увидел, что две полицейские машины отъехали, он расстался с капитаном, чтобы выполнить последнее задание, данное ему Копланом: стать незаметным телохранителем Брондстеда на время облавы.

* * *
Машины понеслись прямо к дому Ларуса Бернхофта — современной вилле, построенной на краю холма и окруженной небольшим парком.

Супруга директора, удивленная визитом полицейских в столь поздний час, заявила, что ее муж уехал вскоре после аварии с электричеством и до сих пор не вернулся.

Лейтенант, командовавший отрядом, выразил сожаление, что вынужден оставить двух агентов снаружи и одного внутри дома. Он также попросил женщину не пользоваться телефоном и даже не снимать трубку, если позвонят.

На тревожные просьбы дамы дать объяснения он ничего не сказал, отдал честь и вернулся в машину вместе с Копланом, сопровождавшим его в походе.

Машины поехали в отдел оборудования — здание из темно-серого камня, расположенное в деловом квартале, в центре города.

Черный «студебеккер» стоял перед домом, в окнах второго этажа горел свет.

Полицейские вышли без шума, не хлопая дверцами. Их начальник поставил двух людей по обеим сторонам выхода с приказом не впускать и не выпускать никого.

В сопровождении двух других агентов он направился к входу в кабинеты — боковой двери с массивными узорчатыми медными молотками.

Дверь уступила повороту кольца, заменявшего ручку, открылась с легким скрипом.

Четверо мужчин вошли в вестибюль, освещенный большой лампой под абажуром из кованого железа, свернули направо, поднялись по широкой мраморной лестнице. На площадке они увидели две двустворчатые двери с табличками.

Офицер на секунду остановился, чтобы выбрать, в которую постучать, но в этот момент одна из дверей открылась. Увидев форму, человек не смог сдержать испуганный крик. Он быстро отступил, хотел закрыть дверь, но Коплан и офицер бросились вперед и не дали этого сделать.

В три прыжка они настигли типа, убегавшего в соседнюю комнату и непрерывно кричавшего об опасности. Он был скручен, брошен на руки агентов, а Франсис с оружием в руках бросился в смежный кабинет.

Стоявшие возле рабочего стола два исландца высокого роста поднимали полы пиджаков, чтобы вытащить пистолеты, лежавшие во внутренних карманах.

Глава 13

— Стоять! — приказал Коплан, держа указательный палец на спусковом крючке.

Мужчины, не закончив движения, замерли. Офицер полиции встал рядом с Копланом и тоже наставил на них пистолет большого калибра.

В комнате повисла тяжелая тишина.

Находящиеся под прицелом служащие Брондстеда медленно подняли руки, потом один из них рявкнул на родном языке гневную фразу, которая, очевидно, была просьбой об объяснениях. Но в эту секунду в другом помещении послышались тяжелые шаги, открылась вторая дверь на лестничной площадке и прозвучал выстрел. Раздался хриплый крик, за ним последовал шум падения тела.

Четверо находившихся в директорском кабинете уловили шум борьбы, потом глухой удар и падение второго тела. Пол задрожал от приближавшихся быстрых шагов. Лейтенант обернулся, но расслабился, узнав одного из своих агентов. Тот произнес прерывистым голосом несколько слов; в руке он еще держал револьвер.

Офицер сразу же перевел для Коплана:

— Один из подозреваемых пытался бежать, а так как он был вооружен, мой подчиненный его застрелил. Тип, которого мы перехватили при входе, воспользовался этим, чтобы вырваться, его оглушили ударом рукоятки пистолета.

— О'кей! — одобрил Коплан, не сводя глаз с противников, внезапно еще больше побледневших. — Попросите вашего агента обезоружить двух этих субъектов.

Английский, должно быть, был знаком руководителям оснащения траулеров, поскольку они побледнели еще сильнее и без сопротивления позволили обыскать себя. В мгновение ока на них нацепили наручники.

— Который из вас двоих Бернхофт? — спросил Коплан. Ему не пришлось ждать ответа, чтобы догадаться: тот, что постарше, смотрел на него с яростью. — Вы меня, несомненно, узнаете? — спросил его Коплан сладким голосом. — Мое описание вам передали из Рейкьявика по телефону, как я полагаю. Харальд Олафсон — это друг, стоящий возле вас?

— Нет, моя фамилия Хельгасон, — возразил второй со злым лицом. — Что означает ваше вторжение? В чем вы меня обвиняете?

— Где Олафсон? — спросил Коплан более сухо.

— Вам это должно быть известно лучше, чем нам, — буркнул Ларус Бернхофт.

Франсис подавил приступ веселья: значит, инженер по двигателям был одним из двух типов в «крайслере», которых он отправил во фьорд Акранес! Но поскольку этот инцидент не касался полиции, он поспешил продолжить:

— Облегчите нашу задачу, Бернхофт. Где вы храните документы?

— Идите к дьяволу! В чем вы нас обвиняете? Что пытаетесь на нас навесить? Мы порядочные граждане и...

— Закройте пасть, — сказал Коплан. — Убийц Энгельбректа взяли сегодня днем.

Черты Бернхофта исказились. Отметив эффект своего блефа, Коплан усилил давление.

— Вы не выкрутитесь. Вы очертя голову бросились в поставленную вам ловушку: почему после инсценированного нами похищения вашего патрона вы не предупредили полицию? Три свидетеля могут подтвердить, что ваш «студебеккер» подъехал к радарной станции с опозданием в одну минуту: следовательно, вы были в курсе.

Бернхофт и Хельгасон стиснули зубы. Коплан отчеканил:

— Потому что вы надеялись, что он послужит козлом отпущения и на него навесят преступления, совершенные вами... Действительно, поскольку внешне улики были против Брондстеда, вам повезло. Но неожиданное возвращение «Ватны», о чем сообщил оператор радара, напугало вас и вызвало этот маленький семейный совет. Будто случайно, эти порядочные граждане имеют в карманах пистолеты и рассматривают полицейских как врагов. Так что не надо причитаний, вы провалились. Где бумаги?

Застыв с насупленным видом, исландцы не пошевелились. Коплан сказал офицеру:

— Их молчание глупо. Уведите их... Я переверну весь дом снизу доверху, если будет нужно.

Лейтенант не очень понимал аргументы француза, но достаточное количество улик показывало ему, что эти люди не белы как снег. Он спокойно ответил:

— Ищите сколько будет нужно. Я отправлю этих типов в камеру, для начала за ношение оружия и сопротивление властям. Я оставлю двух агентов в вестибюле внизу и после встречи с мэром приеду вам помочь.

— Спасибо! — бросил Франсис, направляясь к кабинету. Комната опустела. Шаги арестованных и полицейских затихли на лестнице, потом стукнула входная дверь.

Обыск был не таким долгим, как думал Коплан. Слишком уверенный, Бернхофт спрятал досье в единственном месте, в которое — как он считал — не сунут нос ни сотрудники компании, ни большой патрон во время одного из своих приходов: в ящик «Моторы — сметы прошлых ремонтов».

Это досье не привлекло бы внимание непредупрежденного человека. Оно состояло из десятка двойных листков желтой бумаги, абсолютно таких же, как те, что хранились в других ящиках. Буквы были точно такими же, как на других документах, отпечатанных в дирекции.

Текст был на исландском; Коплан не смог бы ничего понять, если бы в начале каждого абзаца не стояло название, первоначальная орфография которого была сохранена: это были названия атомных станций.

В списке фигурировали Саклей, Маркуль и Гренобль во Франции, Оак-Ридж среди многих других в США, Кальдер Холл, Харуэлл и, главное, Хинкли Поэнт в Великобритании. Упоминались также русские и шведские станции.

Строчки, следовавшие за названиями, изобиловали расстояниями в километрах и указаниями мест. Иногда короткий комментарий завершала одна и та же серия букв. По всей видимости, это были обвиняющие документы. Ожидая возвращения лейтенанта, Коплан продолжил осмотр, но не нашел, однако, ни планов, ни микрофильмов, ни кода.

Возвратившийся офицер сразу же осведомился о результатах поисков Коплана.

— Я нашел вот это, — сказал тот, доставая листки. — Бернхофт очень интересовался атомными станциями, как вы видите. Могли бы вы мне перевести один из этих абзацев? Вот этот, касающийся Хинкли Поэнта, например.

Нахмурив брови, полицейский взял страницу и перевел указанные строки:

— "В лесу Брендон Хиллза, в восьми километрах к югу от местечка Уиллитон, то есть в двадцати километрах на восток — юго-восток от объекта. Вторник, 16".

Коплан моргнул.

— Что? — переспросил он. — Два последних слова?

— Вторник, шестнадцатое.

Сегодня была суббота, двадцатое. Значит, шестнадцатое был прошлый вторник.

Авиаписьмо Старика пришло к Тулиниусу вчера утром. Коплан спросил еще:

— А вот это — фраза, повторяющаяся много раз на всех страницах?

— "Бетонные кубы, затопленные на большой глубине в море", — прочитал его спутник.

Ошибиться было невозможно: листки указывали места, куда со станций свезены ядерные отходы. Ни больше ни меньше.

— Я вам бесконечно благодарен, — произнес Франсис, забирая лист у него из рук. — Вы знаете, где сейчас Брондстед? Я бы хотел сказать ему пару слов наедине.

— Мэр сказал, он вернулся к себе. Вас отвезти?

* * *
Подъезжая к дому бизнесмена, Коплан заметил стоящий фургончик. Значит, Кремер был рядом.

Гостей проводили в роскошный кабинет, где Брондстед укрылся в полном смущении.

Лейтенант отдал ему честь, слегка поклонился и на исландском языке рассказал об арестах, произведенных полицией.

Сообщив ему некоторые детали о короткой схватке, стоившей жизни одному из подозреваемых, он объявил о своем желании подождать в соседнем салоне.

Когда он ушел, Коплан спросил:

— Что вы думаете об этом свидетельстве? Кстати, вы были в курсе ядерной катастрофы, произошедшей в начале недели в Англии?

Глаза Брондстеда полезли на лоб.

— Вы, специалист, не были информированы? Исландец прокашлялся.

— Хм... Смотря о чем. У меня информаторы не везде. Насколько мне известно, ни британская, ни местная пресса не сообщали о событии такого рода. Радио тоже.

— Я так и думал, — произнес Коплан. — Однако Бернхофт был информирован лучше: он заранее знал, где и когда произойдет авария.

Он положил перед собеседником документы, которые извлек из кармана, и пальцем указал вменяемый в вину абзац.

— Это было спрятано в одном из ящиков картотеки. Прекрасно видно, что два последних слова напечатаны одновременно с остальным текстом и что эти страницы потеряли свежесть: их цвет изменился по краям.

Брондстед, как завороженный, все читал эти три строчки; потом он быстро пробежал весь текст. Кулаки его взметнулись к вискам, и он сжал голову, как будто хотел ее раздавить.

У него вырвался вопль отчаяния. Ослепленный очевидностью, пронзенный чувством, что им гнусно управляли, он закрыл лицо руками и оставался неподвижным секунд двадцать.

— На этих бумагах есть другие даты? — спросил Коплан.

Брондстед выпил стакан водки, предложенный ему, и подождал, пока ожог освободит голосовые связки.

— Нет, — сумел он выговорить. — Я хочу видеть эту грязную тварь Бернхофта немедленно.

— Успокойтесь, вас проведут к нему. Но я должен выяснить один момент: состоял ли он в вашей тайной организации или стоял в стороне?

— Он не имел ничего общего с моей сетью. Я принимал его за компетентного, честного сотрудника.

— Тогда каким образом он получил эти данные об атомных отходах? Вас предал кто-то другой?

Брондстед глубоко вздохнул. Он потер глаза за очками, потом прошептал:

— Я не переставал думать о том, что вы мне сообщили на борту «Ватны». Теперь я убежден, что вы правы. Все началось на одном конгрессе в защиту мира... Там ко мне подошел азиат, индиец.

Он замолчал. Сердце сжали тиски. Острая боль пронзила грудь. Он думал, что упадет, схватился за спинку кресла. Потом боль рассеялась.

— Этот человек, — продолжил он прерывающимся голосом, — сообщил мне о тревогах руководителей стран Востока ввиду продолжения ядерных испытаний и опасностей, угрожающих всем народам земли не только в случае атомной войны, но и просто при использовании этой энергии в мирных целях. В очередной раз, говорил он мне, белая раса присвоила себе право на жизнь и смерть всей планеты. Единственным средством было воззвать к совести людей через публикацию держащихся в секрете сведений и доказать, опираясь на цифры, какой вред уже причиняют радиоактивные отходы...

Брондстед замолчал на несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Коплан, опасавшийся сердечного приступа, некоторые симптомы которого он наблюдал у исландца, хотел разрядить напряжение.

— Это важная проблема, — вступил он, — но вы не можете отрицать, что это начинают понимать в официальных кругах, что все больше ученых объявляет об опасности.

— Да, это верно, но надо было ускорить движение, прекратить взрывы бомб, остановить отравление мира. Кстати, я вынужден признать, что, несмотря на значительное количество уже переданных мною точных сведений, до сих пор ни одна из стран Востока не заявила дипломатического протеста. Они не поставили в известность ни одну международную организацию, не потребовали создания комиссии по охране окружающей среды. И я начал себя спрашивать, не будут ли они действовать более агрессивным способом.

— Я боюсь этого с самого начала, — подчеркнул Коплан. — И обыск у Бернхофта не развеял этих опасений. Куда все-таки вы направляли документацию?

— Я не знаю, — признался смертельно бледный Брондстед.

Коплан смотрел на него с суровым выражением лица.

— Ну, без глупостей, — пробурчал он. — Вы должны знать, куда направляете сведения.

— Нет, — настаивал бизнесмен в сильном смущении. — Увеличенные микрофильмы передавались по телевидению, по другому каналу, не по телерадарному, и я не знаю, где принимали изображения.

Коплан подавил ругательство.

— И, естественно, после заключения соглашения с вашим индийцем вы его больше никогда не видели? — проскрипел он.

Брондстед покачал головой, вздохнул:

— Нет... Единственная материальная помощь, какую он мне оказал, была партия специальных приемников, замаскированных в больших холодильниках, которую мне доставило одно панамское судно. С тех пор передачи всегда были односторонними, из Исландии в неизвестном направлении.

После секундного размышления Коплан пробурчал:

— Неизвестном? Может быть, не для всех. Пойдемте, разбудим Бернхофта.

* * *
Двух звонков Брондстеда было достаточно, чтобы двери тюрьмы открылись в час ночи и им позволили поговорить с Бернхофтом.

Дверь камеры тихо закрылась за двумя ночными гостями директора-предателя.

Ларус Бернхофт по одному только виду потрясенного, искаженного лица Брондстеда сразу угадал, что в его кабинете найдено дополнительное доказательство.

— Я никогда никому не желал зла, — задыхаясь от ярости, закричал Брондстед, — но с вас я сниму шкуру!

В порыве гнева он заговорил по-исландски, забыв о присутствии рядом с ним Коплана. Бернхофт только поморщился.

— Вы пойдете за мной, — цинично ответил он, сунув руки в карманы. — В конце концов, вы влипли больше меня... Вы шеф, тот, кто собирал сведения, тот, кто отдавал приказы. Доказательств полно, и я предъявлю их на суде.

— Подлец! — вскрикнул Брондстед, бросаясь на него. Но мощная рука приковала его к месту, и Коплан сказал по-английски:

— Спокойно. Умерьте свой пыл, оба. Мы разберем это грязное белье в узком кругу.

Он заставил промышленника отступить, усадил на единственный свободный стул, потом обернулся к Бернхофту.

— Я предполагаю, что на одном из ваших траулеров будет найден телевизор, способный принимать два канала вместо одного, — произнес он нейтральным тоном. — Именно благодаря этому приемнику вы смогли составить свой список, не так ли?

Он показал желтые листы и убрал их назад. Заключенный хранил презрительное молчание.

— Можете молчать, мне все равно, — вновь заговорил Франсис. — Хельгасон и другие ваши сообщники расскажут больше чем нужно. В любом случае, вы попались. Если скромность мешает вам говорить о своих подвигах, расскажите о тех, кто организовал эту операцию... О том таинственном индийце, который так удачно обратил Брондстеда. Вы должны лучше его знать, чем ваш патрон, разве нет?

Опустив голову, Ларус Бернхофт вдруг нарушил молчание.

— За этим, — язвительно сказал он, — вам придется побегать. Кстати, этот персонаж играет второстепенную роль. Настоящие организаторы компании против ядерной чумы недосягаемы: это не индийцы, а арабы.

Брондстед смерил своего подчиненного удивленным взглядом.

— Арабы? — пробормотал он. — Вы связаны с мусульманами?

— Да, — подтвердил Бернхофт. — Они выдумали удивительную тактику, чтобы нанести страшные удары по Америке, Европе и России, не начиная войны, воспользовавшись оружием, которое белые выковали собственными руками и поместили в сердце своих стран. Действия ведут специально подготовленные диверсионные группы; удары вроде того, в Хинкли Поэнте, повторятся. Что вы мне дадите взамен адресов?

Глава 14

В Акюрейри в эту ночь царило невероятное оживление. Отряды полиции обыскивали дома работников отдела оснащения судов Брондстеда, другие занимали траулеры; стоявшие в порту катера береговой охраны помчались к тем, что были в открытом море.

Штаб-квартира компании и телерадарная станция по особой просьбе Брондстеда были заняты силами охраны правопорядка и подвергнуты детальному обыску инспекторами исландской службы безопасности.

В это же время Коплан сумел получить радиотелефонную связь со Стариком. Было пять часов утра, но ярость Старика испарилась, как по волшебству, когда его агент номер один ввел его в курс дела.

— Надо немедленно принять меры, чтобы обеспечить военную охрану ядерных отходов не только у наших союзников, но и у русских тоже, — заключил он настойчивым голосом. — Лучше посеять повсюду панику, чем рисковать новой катастрофой вроде случившейся в Хинкли Поэнте. Встряхните генеральный штаб НАТО и посольство СССР, иначе я ни за что не отвечаю.

— Ладно! Ладно! — крикнул Старик, сидевший со всклокоченными волосами, спустив с кровати босые ноги. — Бегу!

— Узаконьте также мое положение при исландском правительстве, — добавил Коплан, когда Старик уже хотел было положить трубку. — И совместно с Великобританией потребуйте экстрадиции Бернхофта, чтобы за соучастие в геноциде его судил международный суд. Местные полицейские нашли кучу доказательств на борту одного из траулеров флотилии и без колебаний выдадут своего гражданина.

— Хорошо! Договорились!

— Желаю приятно провести воскресенье, — с издевкой пожелал Коплан.

Он знал, что сам окажется в постели не скоро.

Никогда еще он не видел столь парадоксальной ситуации: Брондстед, человек, которого он разоблачил, разрывался на части, чтобы обеспечить ему полную поддержку.

Он делал тысячу дел одновременно. Одни требовали его присутствия на допросе подозреваемых, другие приглашали высказать свое мнение о значимости того или иного документа, следователи или высшие чиновники хотели знать предшествующие события и суть дела.

По маленькому городу носились полицейские машины, курсировали фантастические слухи, и люди называли имя Брондстеда, о чьей причастности к этому странному происшествию догадывались.

Однако бизнесмен был по-прежнему на свободе. Его видели разъезжающим с изможденным суровым лицом в его небесно-голубом «кадиллаке», управляемом шофером, казалось, страдавшим от жуткой мигрени.

В Рейкьявике, в нарушение всех протоколов, посол Франции был принят исландским министром внутренних дел и передал ему меморандум и верительную грамоту, просившую рассматривать означенного Франсиса Коплана как официального посланца французского правительства.

Эту новость мэр города сообщил Коплану около восьми часов вечера, когда он ужинал с Кремером в гостинице «Кеч». Это стало поводом выпить еще по стаканчику.

Но после ужина Коплан поклялся себе, что больше в этот вечер его не побеспокоят. Вместе с люксембуржцем он отправился домой к Тулиниусу.

Капитан каботажника был удивлен и обрадован этим визитом, тем более что его разбирало любопытство. О том, что произошло после возвращения «Ватны», он знал не больше других жителей. Перед новой бутылкой виски Коплан рассказал о происшедших событиях. Когда он закончил, хозяин дома глубоко задумался.

— Как вы решите судьбу Брондстеда? — спросил он своим грубым голосом, привыкшим перекрикивать шум штормов.

Коплан вздохнул.

— Он слишком скомпрометирован, я не могу спасти его от ареста, — с сожалением заявил он. — Вся банда Бернхофта, особенно типы с траулера, которые принимали в море телеизображение, будут сваливать всю вину на него в надежде смягчить свою. К тому же мне придется объяснить, как действовала цепочка, куда она вела. Он в грязи по шею.

Помолчали.

Тишину нарушил Кремер.

— Неприятно думать, что этого человека посадят в тюрьму, — пробурчал он, уставив глаза на стакан. — Может быть, он наивный и, бесспорно, несет часть ответственности за драму в Хинкли Поэнте, но, в конце концов, он не уголовник. Ему понадобилось много мужества, чтобы сделать то, что он сделал.

— Путь в ад вымощен добрыми намерениями, — ответил Коплан, помрачнев. — Даже мое свидетельство не спасет его.

Он отпил глоток виски, потом заговорил вновь:

— Я вижу лишь один способ смягчить его участь, и я это сделаю. Если это обернется против меня, тем хуже.

— Какой? — спросил Тулиниус, насупившись. — Незаметно передать ему капсулу с цианидом?

— Вы его плохо знаете. Он не из тех, кто кончает с собой, чтобы избежать наказания, у него душа мученика. Нет, речь идет о другом.

Он махнул рукой, показывая, что он предпочитает не раскрывать свою мысль. От слабой улыбки в углах его глаз появились морщинки, когда он посмотрел на Кремера.

— Вам не придется покидать страну. Никто и не думает о том злосчастном трансформаторе...

— А я, — заявил Тулиниус, — мой престиж в округе заметно возрос с тех пор, как мэр и полицейские пришли встретить знаменитого пассажира, который был у меня на борту.

Он хлопнул ладонью по столу и уточнил:

— Я говорю не о Брондстеде, разумеется, а о вас!

* * *
На следующий день, в понедельник, жизнь в городе вернулась в нормальное русло. Во всех деловых центрах еще комментировали многочисленные вчерашние аресты, но большинство считало, что временное закрытие конторы оснащения кораблей — результат заурядной контрабанды.

Интенсивно допрашиваемые подозреваемые служащие были тщательно просеяны; невиновные, те, кто выполнял работу, не подозревая, что занимается темными делами, смогли вернуться домой. Остальные, те, кто непосредственно участвовал в незаконных операциях под началом Бернхофта, были в большинстве своем людьми примитивными, необразованными, они не слишком разбирались в специальных заданиях, за которые получали дополнительную плату и которые не казались им предосудительными.

Остановиться в море для перегрузки, ловить рыбу в определенной зоне, пока патрон смотрит телевизор, высадить неизвестного человека на норвежское побережье, подобрать пассажиров надувной лодки у берегов Шотландии — все это не было слишком уж незаконным.

Имя инженера Харальда Олафсона очень часто упоминалось во время этих допросов, и на его имя был выписан ордер на арест, но найти его не удалось.

Первые показания Бернхофта, обвинявшего Брондстеда в том, что он инициатор и настоящий руководитель заговора, не были приняты всерьез: разве не он начал преследование, открыв махинации, заподозрить в которых его было совершенно невозможно?

Однако, несмотря на свое молчание, Коплан знал об истинной роли промышленника, круг неумолимо замыкался на нем. И Коплан хотел использовать последние часы пребывания бизнесмена на свободе для разговора один на один.

Он нашел его в кабинете на заводе рыбных консервов, около половины седьмого вечера.

Брондстед постарел лет на десять. Согнувшийся, с дряблыми чертами и поблекшими глазами, он встретил Коплана так, словно тот должен был отвести его к палачу, приводящему в исполнение приговоры.

— Я могу вас немного успокоить, — сказал Франсис, пожав ему руку. — Во всех пяти странах, охваченных вашей сетью, войска охраняют ядерные отходы от покушения на них. Опасность полностью устранена, и захват террористов всего лишь вопрос дней.

В глазах Брондстеда вспыхнула искорка, но он тут же вернулся в состояние мрачной подавленности.

— Это не вернет жизни и здоровья жертвам катастрофы в Хинкли Поэнте, — выговорил он.

— Увы, нет, — признал Коплан, усаживаясь в кресло. — Но ваша драма распространяется на всех тех, кто помогал вам и еще не знает о последствиях разглашенных ими сведений.

Он вытащил из кармана пачку сигарет, предложил своему собеседнику.

— Видите ли, Брондстед, — продолжил он, когда оба закурили, — эти арабы ловко вас обманули. Они просили вас присылать кучу деталей, чтобы Бернхофт мог извлекать из них единственную, имеющую значение: местонахождение резервуаров. Все остальное было пустяком, не служило ничему, кроме вовлечения ваших информаторов в чисто шпионское предприятие. Наказания, ожидающие их, будут очень суровыми. Лично я хотел бы избавить их от кары правосудия.

Исландец пристально посмотрел на него, потом произнес:

— Но как вы сможете это? Ведь не удастся парализовать деятельность всех служб безопасности, уже вовлеченных в дело?

— Разумеется, нет, но ячейки сети еще слишком широки, и я нашел способ дать вашим агентам уйти сквозь нее. Вы распускаете вашу организацию в последней передаче сегодня вечером, в обычный час.

На лице Брондстеда отразилось безграничное удивление.

— Как? — ошеломленно спросил он. — Вы мне позволите...

Коплан кивнул:

— Не знаю, как это скажется на моем послужном списке, но я принимаю риск. Ради вас и ради них.

* * *
Через час на телерадарной станции, охранявшейся двумя полицейскими, Коплан и Брондстед вошли в аппаратную телепередатчика.

На верхушке решетчатой башни радиоволновый рефлектор повернулся по оси, нацелился на небо.

Стоя возле Брондстеда, который дрожащей рукой подносил микрофон ко рту, Франсис Коплан прошептал:

— Будьте лаконичны и убедительны.

Брондстед кивнул, потом бесцветным голосом, но четко произнося слова, сказал:

— Говорит номер первый... Всем... Это моя последняя передача. Немедленно прекратите посылку информации, уничтожьте ту, которая есть у вас, предупредите ваших информаторов. Специальные службы обнаружили нашу организацию, с минуты на минуту я буду арестован. В первую очередь уничтожьте ваши приемники, не оставляйте ничего компрометирующего и навсегда порвите все контакты. Наша миссия завершена... Прощайте.

Силы его кончились, и, когда затихло последнее слово, он внезапно упал в обморок.

Его тело свалилось вперед, голова стукнулась о подставку микрофона. По смертельно бледному лицу Коплан понял, что не выдержало сердце. Он отвернулся от аппарата и громко крикнул:

— Сдавайтесь, Брондстед! Вы арестованы!

Затем он опрокинул микрофон локтем, зная, что его слова и грохот вызовут ужас у слушателей, потом выключил передатчик.

Он осмотрел лежавшего без сознания, не нашел пульса. Одним прыжком проскочив аппаратную, он распахнул дверь и крикнул дежурившему в зале усилителей оператору:

— Быстро! Вызовите «скорую»... Брондстед умирает.

* * *
Коплан вернулся в Париж через день.

В Исландии следствие продвигалось гигантскими шагами.

Сурово допрошенный и потом сведенный на очной ставке с Бернхофтом Хельгасон выдал следователям все недостающие звенья. Брондстед умер по дороге в больницу. А Коплан окончательно раскрыл его роль одураченного сообщника, обманутого в чистых намерениях, чья память не должна быть запачкана.

Так что Франсис вошел в кабинет Старика с чистой совестью и чувством удовлетворения от выполненного долга.

— Что за махинации? Как получилось, что Брондстед смог связаться по радио со своими агентами на местах, хотя уже сорок восемь часов находился под вашим контролем? Как получилось, что вы вмешались слишком поздно, когда передача закончилась?

Эта суровая нотация не застала Коплана врасплох. Он догадывался, что его коллеги, поставленные прослушивать эфир в доме Гертруд Карлсон, сразу же отправили рапорт в Париж.

— Я сам стал жертвой обмана со стороны местных властей, — уверил он с полным спокойствием. — Брондстед пользовался большой поддержкой в городе и даже сохранил симпатию следователей. Когда он выразил желание в последний раз осмотреть то, что построил в Акюрейри, ему не отказали в последней просьбе.

— Вы ведь знали, для чего служил передатчик? — взорвался Старик. — Вы знали дни и часы его выходов в эфир.

— Ну да, — признал Коплан без особых сожалений. — Меня задержали у дверей... Я не мог ходить за ним по пятам. Вмешаться должны были исландцы.

— В общем, мы не узнаем, кто во Франции передавал сведения нашему филантропу!

— Может быть, узнаем... От стюарда Йонссона, арестованного вчера. Но я охотно соглашаюсь с вами, что будет очень трудно установить их вину за отсутствием решающих улик.

Старика чуть не хватил удар.

— Вас это, кажется, не особо волнует? — рявкнул он, испепеляя подчиненного взглядом.

Но Коплан не дрогнул.

— Честно говоря, эта частичная неудача не волнует меня до такой степени, чтобы лишить аппетита, — признался он. — Все эти несчастные атомщики, озабоченные будущим себе подобных, проживут несколько месяцев в постоянном страхе. Это достаточное наказание, на мой взгляд.

Делая вид, что не замечает ярости своего шефа, он добавил миролюбивым тоном:

— Между нами, эти атомные отходы — худшая язва нашей цивилизации. Ни один способ складирования не является полностью надежным в долгосрочном плане, а масса отходов не перестает увеличиваться. Кстати, насколько велики результаты бедствия в Хинкли Поэнте?

Досада Старика улеглась.

— Я мало знаю, — ответил он. — Это станет известно лет через десять... Но факт, что радиоактивное облако дошло до Австрии, а в Париже за двадцать четыре часа было собрано в двадцать пять раз больше радиоактивных осадков, чем обычно.

С этого момента разговор перешел на дьявольскую диверсию, и Коплан сообщил:

— Хельгасон, который был правой рукой Бернхофта, в конце концов раскололся. Группа, имевшая задание взорвать резервуары, установила две бомбы цилиндрической формы взрывного и одновременно зажигательного действия, которые должны были взорваться с интервалом в день. Это, как кажется, был только эксперимент. Бернхофт блефовал, утверждая, что последующие нападения неизбежны. Тем не менее я думаю, что меры безопасности лучше оставить в силе.

— А личность этих подонков установили? — забеспокоился Старик.

— Они за решеткой. Вернулись в Исландию на траулере, подобравшем их в Шотландии. «Вернулись» не очень удачное выражение, потому что все трое разных национальностей. Один — ирландец, бывший член ИРА; второй — прирожденный анархист родом из Испании, а третий — палестинец.

— Они вместе со своими главарями предстанут перед международным трибуналом и будут повешены, — предсказал Старик.

— Им повезло, — сказал Франсис. — Попади они в мои руки, я бы устроил им сюрприз: не слишком долгое пребывание при смертельной дозе облучения заставило бы их сдыхать медленно. Так они лучше поняли бы эффект своего террористического акта.

Старик оперся на скрещенные руки.

— Хороших идей у вас много, — пробурчал он, исподлобья глядя на него. — Вы расточаете сокровища своего воображения то на мечты о казни, то на саботаж ареста. А организаторов этой необъявленной войны против белой расы поймать будет невозможно, я полагаю?

— Если только все заинтересованные страны не пообещают слепого возмездия при первой же диверсии в будущем. Я не вижу, как помешать им вредить, — сказал Коплан. — Даже Бернхофт не знает их настоящих имен. Они растворились среди семидесяти миллионов арабов, живущих в разных странах. Мы пресекли их поползновения, это главное.

Старик машинально извлек из кармана пиджака кисет с табаком, взял со стола трубку. Это был признак, говорящий, что внутреннее возбуждение спало.

— Выбор Исландии в качестве штаба для их атак против Запада был хитроумным, — заметил он как специалист по тайным операциям. — Этот остров — перекресток между Америкой, Европой и полярными землями, место, географически близкое к СССР и двум другим континентам. Трудно найти лучшую стратегическую базу.

— Бесспорно, — добавил Франсис. — Положение острова имело еще одно преимущество, даже если не брать в расчет дальнюю радиосвязь через ионосферу. Он относительно защищен от катастроф, угрожавших США, Европе и России. Организаторы считали, чтонаходятся слишком далеко от атомных станций, чтобы самим не пострадать от последствий своих диверсий.

Старик кивнул, раскуривая трубку.

— Да, они могли так считать, — согласился он после трех затяжек и добавил: — В общем, Олег Некрасов заслужил вид на жительство. Вы не хотите сообщить ему об этом?

На следующий день в Стокгольме Гертруд Карлсон и Ингвар Скоглунд были незаметно отпущены на свободу.

Ни она, ни он не подавали жалобы на незаконный арест. Шведские газеты, сообщали об аресте в Исландии покушавшихся на Энгельбректа и о трагической кончине Йоргена Брондстеда накануне предъявления ему обвинения.

Поль Кенни Месть Коплана

Глава 1

Сидя в своем кабинете на пятом этаже темно-серого здания, занимаемого в Монреале службами Министерства гражданства и иммиграции, Джеймс У. Синклер занимался своей обычной работой.

Используя все возможности самой современной техники, Джеймс Синклер следил за передвижением иностранцев по территории доминиона. Он без конца сверял даты отъезда, заявленные в отрывных листках паспортов путешественников, которые доставляла полиция портов, аэропортов и пограничных постов, с датами истечения срока визы.

Сроки совпадали отнюдь не всегда. Собственно говоря, они совпадали очень редко, потому что тысячи причин могли задержать людей в стране, хотя первоначально они об этом даже не помышляли.

Эти «неуезжающие», независимо от того, была ли причина их приезда личной, туристической или деловой, иногда задерживались довольно надолго, и зачастую причины их задержки были вполне уважительными.

Но в этом было необходимо удостовериться и найти тех проходимцев, которые желали незаконно поселиться на территории Канады.

Джеймс Синклер собрал свою обычную дневную добычу: полдюжины фамилий людей, нарушивших сроки, предписанные их визой. Взяв первую карточку, он быстро пробежал ее глазами: «Дюпюи Фернан. Гражданин Франции. Чиновник Министерства экономики. Цель поездки: туризм».

Синклер поморщился. Французский подданный, занимающий официальный пост, заслуживал некоторого почтения, даже если приехал в Монреаль как частное лицо. Тем не менее, поскольку он должен был покинуть Канаду уже неделю назад, придется проводить скучное расследование.

Министерский чиновник вызвал инспектора Честера Мейранда, специализировавшегося на делах такого рода.

Примерно сорока лет, среднего роста, худощавый, Мейранд казался вечно озабоченным своими семейными проблемами. Многое считали, что он рассеян и все его внимание поглощают личные дела, но это было отнюдь не так.

Его внешний вид был только маской, под защитой которой он размышлял быстро и совершенно ясно.

Синклер это прекрасно знал, но даже и он иногда поддавался первому впечатлению от его внешности.

— Вы можете начать расследование по этому Фернану Дюпюи? — спросил он, словно сожалея, что отрывает Мейранда от его мрачных мыслей. — Вот обычное досье: въездная карточка, номер и тип визы, выданной нашим консульством в Париже, контрольный листок, поступивший с пограничного поста в Форт Эри, адрес, указанный приезжим. Это отель «Виндзор». Для начала посмотрите, продолжает ли он жить там.

Последняя рекомендация была излишней, поскольку инспектор всегда начинал именно с этого: с проверки последнего места жительства, указанного приезжим.

— Этот Дюпюи приезжал в Канаду раньше? — осведомился Мейранд, изучая документы, переданные ему Синклером.

— Да, — ответил тот. — Он приезжал в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, но тогда он выполнял официальную миссию. Все детали на дополнительном листке.

Инспектор посмотрел документ.

— В тот раз он отбыл в США, — задумчиво констатировал он. — Да, я начинаю думать, что здесь что-то не так... Кстати, если вы случайно получите уведомление о его отъезде, не забудьте сообщить мне.

— Да, дат не сомневайтесь, — уверил Джеймс Синклер. — Будьте полюбезнее с этим французом, если найдете его. Попросите его просто "узаконить свое положение — продлить визу или назначить дату отъезда. Он, наверное, забыл, что срок его вида на жительство истек.

— Пора бы вам понять, что полицейские вовсе не неотесанные хамы, — пробурчал Мейранд, который был очень обидчив.

Он сунул тощее досье во внутренний карман и вышел.

Мелкий, частый дождь заливал Доминион-сквер, когда Мейранд поднимался по ступенькам отеля «Виндзор».

Он прошел налево, к окошку администратора, который знал его в лицо, и без всяких предисловий спросил:

— Проживает ли у вас некий Фернан Дюпюи из Парижа?

— Нет, — ответил администратор, даже не сверяясь с книгой. — Этот человек уехал... где-то неделю назад.

«Значит, — подумал инспектор, — точно в момент истечения срока вида на жительство».

Он готов был поспорить, что отрывной листок паспорта этого Дюпюи, взятый при его отъезде из Канады, был потерян агентами контрольной службы или же они попросту забыли его оторвать. Из десяти дел, которые он вел, восемь являлись результатом подобной небрежности.

— Назовите дату, — попросил он.

Почтительный и вышколенный служащий сообщил ему:

— Этот джентльмен оплатил свой счет десятого октября до трех часов пополудни.

Мейранд записал ответ в свой блокнот и продолжил:

— Он оставил адрес, куда пересылать почту, которая могла прийти сюда?

Администратор обратился к другому служащему. Тот поискал в ящике «Почта».

— У меня нет карточки на фамилию Дюпюи, — ответил он, подняв глаза. — Если он ее заполнял, то, должно быть, она была уничтожена на следующий день после даты отъезда, назначенной клиентом.

Мейранд кивнул.

— Спасибо, — сказал он и направился к стойке начальника носильщиков.

Достав из кармана антропометрическую карточку с фотографией Дюпюи, он показал ее служащему отеля.

— Вы помните этого приезжего? — спросил он человека в светло-серой форме.

Тот тоже знал характер работы Мейранда. Наморщив лоб, он всмотрелся в фото.

— Да, прекрасно помню, — уверил он. — Высокий тип, широкоплечий...

Действительно, в документе указывался рост: метр восемьдесят пять.

— Этот господин приказал отнести свой багаж в машину, доставляющую клиентов отеля к автобусу, идущему в аэропорт, или взял такси?

Начальник носильщиков задумался и заявил:

— Он уехал не на нашей машине. Она всегда стоит у другого выхода, а он прошел с носильщиком мимо меня и вышел в сквер.

— Значит, можно предположить, что он взял такси, — недовольно заключил Мейранд.

Он простился с собеседником и направился к выходу. Подойдя к швейцару в непромокаемом плаще с широкими отворотами на рукавах и в фуражке, который стоял с зонтиком наготове, чтобы сразу раскрыть его над головами людей, выходящих из машин перед гостиницей, инспектор снова достал фотографию Фернана Дюпюи.

— Примерно неделю назад этот человек, очевидно, просил вас остановить для него такси. Вы не могли бы мне сказать, какой адрес он назвал шоферу?

Озабоченный швейцар разглядывал снимок.

— Честно говоря, я не помню, — признался он через некоторое время. — Вы знаете, здесь проходит столько народу...

— Согласен, но все-таки попытайтесь вспомнить. Этот француз назвал вокзал, аэропорт или адрес в Монреале?

Швейцар подумал секунд пятнадцать.

— Нет, не хочу вводить вас в заблуждение, — заявил он наконец, — я не могу вам сказать. Я даже не уверен, что слышал адрес, потому что часто мне приходится вызывать одновременно несколько такси.

— Жаль, — проронил Мейранд. — До свидания... И он ушел под дождем, сунув руки в карманы.

Он отправился в Главное управление канадской королевской конной полиции, где зашел в отдел, занимающийся надзором за иностранцами.

— Проведите обычную проверку по одному французу. Фамилия Дюпюи, туристическая виза тип 1С. За ним нет ничего особенного, просто не выехал из страны в положенный срок, — устало попросил он своего коллегу Таккера, вписывавшего в карточки новые данные.

Он положил на стол Таккера документы, полученные в иммиграционной службе, которые должны были послужить основой для нового административного документа.

Таккер бросил на бумаги рассеянный взгляд.

— Зайдите завтра утром, — сказал он Мейранду. — Если этот человек еще в Монреале, к десяти часам я буду это знать.

На следующий день инспектор получил от Таккера отрицательный ответ. Когда он забирал свое тонкое досье, коллега рассказал:

— Пока что нет никаких новостей. Имя вашего типа не обнаружено в списках выезжавших ни в порту, ни в Дорвале[36]. Муниципальная полиция не зарегистрировала несчастного случая, жертвой которого стал бы ваш клиент. Нет его и в списках умерших в больницах. Я отправил запрос в национальный розыск и попросил навести справки в США.

— Иначе говоря, — подытожил Мейранд, — вполне возможно, что Фернан Дюпюи все еще находится в Монреале, но скрывается. Я буду ожидать результата ваших розысков, и сам постараюсь найти его след... У вас нет никаких сведений о том, как он проводил время, когда действовал его вид на жительство?

— Немного, — сказал Таккер. — Он ездил на экскурсию по городу в автобусе «Грей Лайнз», что довольно странно, поскольку он бывал в Монреале раньше и должен хорошо знать город. Если не считать этого, известно, что он много времени проводил вне отеля, но ни разу не звонил по телефону из «Виндзора» и ему туда тоже не звонили. Это весьма странно для человека, имевшего знакомства в деловых кругах, а возможно, и друзей в городе.

Мейранд задумчиво проговорил:

— Может быть, он хотел избежать светских обязанностей... Если в это замешана какая-нибудь девица, я тоже не удивлюсь. Эти французы...

Он грустно улыбнулся и продолжил:

— В общем, это нам почти ничего не дало. Если узнаете что-то конкретное, немедленно сообщите в иммиграционную службу. Я заеду к вам завтра, во второй половине дня.

Таккер кивнул и вновь погрузился в изучение своих карточек.

* * *
Выйдя на улицу, инспектор подумал, что его работа очень утомительна и, в отличие от розысков, ведущих к аресту преступника, не приносит ни малейшего удовлетворения, поскольку в подавляющем большинстве случаев его расследования приводили к административному наказанию или к вежливому предупреждению почтенному, но беззаботному путешественнику.

Однако, будучи дисциплинированным служащим генерал-губернаторства, Мейранд делал все, что мог, стараясь решить проблему с Фернаном Дюпюи, подозреваемым в незаконном пребывании на территории страны.

Поскольку следы француза терялись сразу после его выхода из отеля «Виндзор», нужно было попытаться установить его времяпрепровождение до этого момента.

Инспектор вернулся в гостиницу, чтобы допросить, одного за другим, бармена, метрдотеля ресторана и служащего, занимающегося бронированием билетов на спектакли и на все виды транспорта.

Но это ничего не дало: ни один из допрошенных не мог ответить, обращался ли к нему Дюпюи один или вместе с кем-то еще. Было похоже, что, хотя Дюпюи жил в «Виндзоре», питался он не в отеле и даже не выпил в баре ни единого стакана.

Устав, Мейранд вызвал детектива отеля. В принципе, основной его задачей было следить, не появился ли среди клиентов международный аферист или субъект, внесенный в «черный список» полиции. Его прямое вмешательство при краже или скандале было невероятно редким.

— Вы не заметили ничего особенного относительно этого жильца? — осведомился Мейранд, протягивая штатному хранителю репутации отеля регистрационную карточку, составленную в полиции.

Питер Гибсон приближался к пятидесяти. Хорошего покроя темный костюм и благородная внешность делали его неотличимым от клиентов. Когда он ходил по коридорам или по холлу, даже персонал путал его с жильцами.

Гибсон поправил очки и стал изучать антропометрические данные.

— Нет, абсолютно ничего, — ответил он, посмотрев на инспектора. — Я раза три-четыре сталкивался с ним и уверен, что он не зарегистрирован как карманник.

— Это мне известно, — сказал Мейранд с некоторым нетерпением. — Вы видели, чтобы он разговаривал с кем-нибудь в холле?

— Нет, — ответил Гибсон. — Всякий раз, когда я видел его, он был в пальто и шляпе и куда-то спешил. Насколько мне известно, он не сидел ни в холле, ни в читальном салоне.

— Вы не видели его раньше?

— Не думаю. Я хорошо помню лица людей, проведших в «Виндзоре» хотя бы несколько дней. Почему вы меня об этом спросили?

— Потому что этот самый Дюпюи приезжал в Монреаль три года назад.

— Значит, он жил не здесь, — твердо заявил Гибсон. Это была правда. Мейранд знал, что в свой предыдущий визит француз жил на маленькой меблированной вилле на границе парка Мон Руаяль, снятой для него одним из сотрудников французского посольства в Оттаве, В то время Дюпюи мог поужинать в «Виндзоре» с земляком, что и определило последующий выбор этого отеля, но Гибсон ничего об этом не помнил.

— На него поступила жалоба? — спросил слегка заинтригованный детектив.

— Нет, — уклончиво ответил Мейранд. — Просто не можем найти следов его отъезда из страны. Во время проживания он что-нибудь клал в сейф отеля?

Одной из служебных обязанностей Гибсона было каждый день составлять полный список ценных предметов и денежных сумм, доверяемых приезжими дирекции отеля.

Он не помнил наизусть всего и, желая дать инспектору абсолютно точные сведения, перелистал свою большую картотеку.

Наконец он произнес:

— Нет... Я ничего не нахожу. Мейранд слегка пожал плечами:

— Похоже, что он не имел больших ценностей... Что я и хотел узнать. Спасибо, Гибсон. До встречи.

Потом полицейский отправился под дождем на Шербук-стрит, во французское консульство.

Обычно французские чиновники, даже если их приезд не носит официального характера, делают визит вежливости консулу, представляющему их страну.

Но Мейранда в очередной раз ждало разочарование. Фернан Дюпюи не появлялся в консульстве и даже не сообщил о своем приезде по телефону.

Инспектор начал думать, не выполняет ли Дюпюи в Монреале секретную миссию. В этом случае если кто и должен быть в курсе действий французского чиновника, так это посольство Франции в Оттаве.

Мейранд изложил дело по телефону сотруднику соответствующего отдела. Ему пришлось долго ждать, поскольку собеседник был вынужден справляться у других людей.

Наконец он услышал:

— Мы не были извещены о приезде месье Дюпюи в Канаду. Если он здесь, его поездка не имеет никакого отношения к его профессиональной деятельности. Мне очень жаль, что я не могу дать вам объяснения по поводу его приезда в страну.

Мейранд испытал неприятное чувство. В голосе собеседника он уловил суховатую нотку и желание соблюсти дистанцию, как будто он сказал непристойность или влез в дело, не касающееся его.

— Я считаю, что обращение к вам, в посольство, будет правильным шагом, — сказал он. — Если бы я мог связаться с месье Дюпюи через вас, все проблемы были бы улажены без формальностей. Теперь же мы вынуждены объявить его розыск, потому что должны выяснить причину его исчезновения. Мы пошлем официальный запрос, вернулся ли ваш гражданин в свою страну, поскольку возможно, что один из наших пограничных постов допустил ошибку.

— Прекрасно. Мы все выясним в Париже сразу же после получения вашего запроса, — сообщил его собеседник и тут же положил трубку.

У инспектора мелькнула мысль, что он поставил атташе посольства в неловкое положение, но не понял почему. Как бы то ни было, Мейранд был вынужден ждать развития событий. Без новых данных продолжение поисков в Монреале было невозможным.

Дирекция надзора за иностранцами запустила механизм, который неторопливо и безупречно будет теперь стараться найти потерявшегося где-то приезжего.

Глава 2

Получив вызов, Франсис Коплан решительным шагом вошел в кабинет Старика, пожал ему руку и увидел на его лице веселое выражение, появлявшееся в исключительно редких случаях.

Не имея особых причин для веселья, Коплан с каменным лицом снял мокрый плащ.

— Повесьте его на вешалку, — посоветовал Старик с отеческой доброжелательностью. — Садитесь, закуривайте и раскрывайте пошире уши. У меня есть для вас задание, которое наверняка станет самым интересным за всю вашу карьеру.

Коплан машинально сделал все, что советовал начальник, и, устремив на него непроницаемый взгляд, сказал:

— У меня довольно своеобразные представления о привлекательности задания, и, боюсь, они не полностью совпадают с вашими. Данный случай представляется мне идеальной возможностью сравнить наши вкусы.

Едва прикрытая дерзость его слов не нарушила отличного настроения Старика.

— На этот раз вам придется превзойти самого себя, — усмехнулся он, и за толстыми стеклами очков его глаза светились хитростью. — Я поручу вам расследование вашего исчезновения!

Брови Коплана взметнулись вверх, и это был единственный видимый признак его удивления.

— Мне довольно часто приходится исчезать, но я никогда не теряю себя из виду, — заметил он, чуть улыбнувшись. — На первый взгляд это расследование обещает быть коротким.

— Отнюдь, — возразил Старик, вся веселость которого вмиг исчезла. — Оно, напротив, грозит стать очень сложным. Судите сами: вчера я получил из МИДа разъяренную ноту, обвинявшую меня в том, что я отправил вас в Канаду, не поставив в известность наше посольство в Оттаве, хотя вы якобы действуете там под видом чиновника Министерства экономики Фернана Дюпюи.

На лбу Коплана прорезались три морщины. Он полуприкрыл глаза.

— Фернан Дюпюи... — прошептал он. — Легенда, по которой я работал три года назад, занимаясь делом Стрепера, Базальдо и прочих?

— Совершенно верно, — подчеркнул Старик. — Вот что произошло: контролер иммиграционной службы известил наше посольство, что некий Дюпюи не выехал из страны в предусмотренный срок, по крайней мере, так кажется. Принимая во внимание должность пропавшего, полицейский спросил, известно ли экономическому отделу о его передвижениях. Быстрая проверка по картотеке — и дипломат выясняет, что в действительности этот Дюпюи — сотрудник спецслужбы... и теоретически не должен находиться в данный момент в Канаде. Наш чиновник в Оттаве выкручивается как может, уверяя, будто Дюпюи находится в стране в качестве туриста, и, следовательно, посольство ничего не знает о его действиях. После этого разговора он, естественно, бросается к передатчику, чтобы проинформировать МИД, и на меня в очередной раз сыплются шишки.

Коплан задумчиво сделал длинную затяжку и медленно выдохнул дым.

— Итак, неизвестный действует в Канаде, выдавая себя за меня, — подумал он вслух. — Мне это не очень нравится. Какие у него могут быть мотивы?

— Какими бы они ни были, мы можем сказать, что это очень тревожно, — сказал Старик, смахивая пепел со стола. — Почти невозможно, чтобы одним из ваших «запасных» имен воспользовался заурядный уголовник. На мой взгляд, это самозванство является частью какого-то плана.

— Однако этот тип не очень ловок, — заметил Коплан. — Он уже попал на заметку канадской полиции и может догадаться, что мы скоро обо всем узнаем.

— Да, но, может быть, для него это не важно. Представьте себе, что в данный момент он уже осуществил свой план и его работа закончена. Если он скрылся, вам придется искать его след.

Коплан задумчиво постукивал указательным пальцем по кончику сигареты.

— Этой историей надо заняться издалека, — решил он. — Прежде всего, где и как удалось увидеть или сфотографировать данные паспорта, которым я пользовался в той истории? Подождите, я постараюсь вспомнить...

Глядя в одну точку, он пытался воскресить в памяти подробности смертельной схватки, приведшей к уничтожению шпионской сети, охотившейся за научной информацией.

— Не ломайте себе голову, я достал досье, — сказал Старик, открывая один из боковых ящиков стола. — В нем есть оригинал вашего рапорта.

Коплан взял пронумерованные документы из серой картонной папки и пролистал их. Одни он просматривал очень бегло, другие внимательно читал. Он быстро вспомнил все подробности: убийство Джонатана Стрепера, Тео Уоллиса и Рене Маркотта (все трое были агентами французской разведки) стало вступлением, затем выход на Базальдо, жестокие схватки в Монреале и Нью-Йорке и, наконец, арест главаря банды после тяжелых потерь с обеих сторон.

Коплан поднял глаза.

— Самое любопытное, — произнес он, — что все основные действующие лица умерли или сидят в тюрьме. Не понимаю, как в таком случае один из них мог не только узнать данные моего паспорта, но и перевоплотиться в меня через такой короткий срок после разгрома сети.

— Надо думать, чистка была не такой полной, как вы считали, — философски заключил Старик. — Один из этих типов ускользнул. И он знает вас в лицо.

Вдруг Коплан стукнул себя по лбу.

— А ведь паспорта в досье нет! Куда он делся? Ошеломленный Старик ответил не сразу.

— Вы должны это знать лучше меня, — буркнул он наконец. — Если книжечки нет, значит, вы не вернули ее после возвращения. Может быть, вы сами уничтожили ее, прежде чем попасть в руки противника?

Коплан задумчиво раздавил окурок в пепельнице.

— Насколько я помню, нет... Кстати, а как проходило мое возвращение?

Он задал этот вопрос сам себе, поскольку в досье не было ничего по этому поводу.

Углубившись в воспоминания, он начал рассказывать:

— Из Монреаля до Торонто я доехал на машине. Там я сел в самолет и улетел в Нью-Йорк, где в события вмешалось ФБР...

И вдруг его осенило, и он щелкнул пальцами.

— Вспомнил! У красотки Кэрол Мэттьюс меня ждала западня. Пока ее дружки Арлан и Бадди держали меня на мушке, милашка обыскала мои карманы. Мой бумажник, паспорт и пистолет остались на столе, когда троица повезла меня на Манхэттен, в склад «Уотерфронт». После этого события понеслись так быстро, что я уже не вернулся в квартиру Кэрол. Выход на сцену агента ФБР Спалдинга позволил мне вернуть себе настоящее имя, под которым я и вернулся во Францию.

Старик с наслаждением потер руки.

— Вот видите, — саркастически заметил он, — в огне боя вы бросаетесь в атаку, не обращая внимания на детали. А потом в один прекрасный день что-то падает вам на голову. Нам на голову, мне... Я вдалбливаю это в головы всем агентам Службы стечение многих лет: когда вы выполняете задание, ничего не забывайте! Никогда!

Коплан счел момент неблагоприятным для того, чтобы высказывать пришедшее ему в голову возражение: очень удобно ничего не забывать, когда спокойно рассуждаешь в уютном кабинете, но все выглядит совсем иначе «на местности», когда слежка, схватки и сведения счетов следуют друг за другом в ускоренном темпе.

— Вино налито, надо его пить, — вздохнул Старик. — Содержимое бокала дегустировать будете вы. Если я правильно понимаю, никто даже не пытался подделать ваш паспорт. Его просто похитили и используют оригинал.

— Весьма вероятно, — согласился Коплан. — Гораздо проще заменить фотографию, чем делать весь паспорт с визами и печатями. Тем не менее факты таковы: Кэрол умерла, Арлан ненадолго пережил ее, а Бадди...

Он замолчал и продолжил другим тоном:

— Этот Бадди, которого я принимал за законченного негодяя, на самом деле оказался специальным агентом Норманом Дангеном, внедренным в сеть Гарриссона. После ликвидации сети он должен был вернуться в квартиру Кэрол. Это может стать отправной точкой...

— Сомневаюсь, — возразил Старик. — Ваши личные вещи наверняка были похищены до прихода полиции.

В кабинете повисла тяжелая тишина.

— Да, — согласился наконец Франсис. — Лучше пойти по еще горячему следу, чем углубляться в далекое прошлое. Но существует ли след в полном смысле этого слова?

Старик снял очки и стал тщательно протирать стекла.

— Этого типа ищет канадская конная полиция, — напомнил он, прежде чем дохнуть на линзы. — Мне кажется, что первым делом надо установить с ней контакт. Официальная версия будет такой: исчезновение Фернана Дюпюи, подтвержденное Министерством экономики в Париже, встревожило посольство... с небольшим опозданием. Оно поручает одному из сотрудников своей службы безопасности — то есть вам провести расследование, действуя совместно с канадскими службами. Что вы об этом скажете?

Коплан полностью поддержал программу.

— Дюпюи будет считаться белым как снег, до того момента, как я его поймаю, — добавил он. — Вы рассчитываете на это, да?

— Совершенно верно... Вы должны будете уладить с этим месье проблему, касающуюся только нас. Если он счел удобным превратиться в вас, значит, намеревался извлечь пользу, втянув нас в дело. Потребуйте у него оплаты счета.

Коплан поудобнее уселся в кресле, взял новую сигарету и помял ее в пальцах.

— Этот самозванец, очевидно, принадлежал к уничтоженной нами сети Гарриссона, — сказал он. — Это позволяет предположить, что он сосредоточил свою деятельность на поисках научно-технических новинок. С какой целью он взял себе именно мое запасное имя, а не любое другое?

Старик взял досье, лежавшее перед Копланом, но не стал его раскрывать. Он скрестил руки на папке и произнес:

— Не забывайте, что главная цель этой сети не была достигнута. Ее попытка внедрить агента в канадскую организацию, называющуюся «Техническая полувоенная миссия», провалилась из-за отказа Джонатана Стрепера работать на них, а его убийство повлекло ее разгром. Но Советы никогда не признают свое поражение. У меня такое впечатление, что они дали немного улечься пене и теперь возвращаются к делу. Это очень ловкий ход и вполне в их стиле — восстановить организацию под руководством француза или человека, выдающего себя за такового, в стране, где у нас есть дальние родственники, чья привязанность к нам никогда не ослабевала.

Челюсти Коплана сжались. Он знал, что в этой работе допустим любой обман, любая подлость, но его бесило, что его легендой могли воспользоваться для того, чтобы обманывать доверчивых людей, симпатизирующих Франции.

Старик был достаточно хорошим психологом, чтобы заметить его настроение, и хорошим реалистом, чтобы воспользоваться ситуацией.

— Вы проведете красивый матч, — проговорил он, полуприкрыв глаза. — Коплан против Коплана.

Но Франсис не отреагировал на шутку.

— Второе издание сети Гарриссона будет уничтожено быстрее, чем первое, поверьте мне, — пообещал он со спокойной решительностью. — Я незамедлительно возьмусь за дело.

Старик поздравил себя с тем, что привел Коплана в нужное расположение духа:

— Ваш билет на самолет, завизированный паспорт, письмо для посольства готовы. Сможете вылетать, когда захотите.

* * *
На следующий день «Боинг-747» компании «Эр-Франс» нес Франсиса Коплана над Атлантикой. Полет на большой высоте лишал пассажиров всегда привлекательного зрелища моря или земли внизу, но зато они могли спокойно подумать.

Коплан не заинтересовался иллюстрированными журналами, которые раздавала стюардесса. Откинувшись на спинку кресла, положив руки на подлокотники и вытянув ноги, Коплан вспомнил свою прошлую поездку в Канаду.

Тогда в Торонто его встретил Перри Уолборн, который, к сожалению вскоре погиб. Через двое суток к ним присоединился Жиль Кордо.

Интересный человек этот Кордо.

Хрупкий блондин лет сорока, невысокого роста, очкарик, совершенно неприметный на вид. Он казался крайне робким, однако был невероятно энергичным и поражал коллег смелостью, когда обстоятельства вынуждали проявлять ее.

Что с ним стало?

Если он продолжал работать «под крышей» посольства, Коплан без колебаний снова взял бы его себе в помощники: Жиль Кордо знал об уничтоженной три года назад сети Гарриссона больше, чем сам Коплан. Он начинал расследование вместе с одним канадским инспектором — также погибшим, — он был в курсе обстоятельств смерти Стрепера, то есть он узнал о деле раньше, чем Старик. Так что Кордо был бы очень ценным помощником в распутывании этого клубка.

Из Монреаля Коплан сразу вылетел в Оттаву и прибыл туда в четыре часа пополудни. Взяв такси, он приехал в посольство незадолго до закрытия бюро.

Заранее предупрежденный, один из секретарей посольства немедленно принял его. Это был мужчина лет тридцати, с приветливым открытым лицом. Сердечно пожимая руку соотечественнику, он представился:

— Луи Нолен... Хорошо долетели?

— Прекрасно, хотя эти часовые пояса создают странное впечатление, что время остановилось: я прибыл в тот же час, когда вылетел из Парижа.

Нолен засмеялся.

— На «Конкорде» вы долетели бы еще до того, как вылетели. Снимайте пальто. Скотч, канадский рай или бурбон?

— Рай с содовой: фифти-фифти. Полагаю, вы получили шифровку из Парижа относительно истинной цели моего приезда?

— Да, разумеется. Я в курсе, — заявил Нолен, расставляя на столе стаканы и бутылку «Уильям Лоусон'с». — Значит, этот Дюпюи ваш коллега?

Коплан и бровью не повел. Он понял, что даже для людей из посольства Старик сохранил внешние приличия: исчезнувший считался не противником, а потерявшимся агентом. Он поддержал игру.

— Да... Ваш энергичный протест в МИД удивил нас, потому что сообщил нам о пребывании Дюпюи в Канаде и его исчезновении. Мы уже некоторое время не получали от него известий и считали, что он в США.

Нолен протянул собеседнику стакан, до середины наполненный янтарным напитком. Слегка нахмурившись, Нолен произнес:

— В таком случае я плохо понимаю, почему ваше начальство требует подать официальное заявление в полицию. Обычно в таких случаях действуют более... конфиденциально.

— Конечно, — согласился Коплан, — но на этот раз мы столкнулись с очень специфической проблемой. Прежде всего потому, что не знаем, зачем Дюпюи приехал в Канаду, затем потому, что величина территории страны представляет дополнительные сложности в розысках. Сотрудничество с полицией нам необходимо, поскольку она может найти Дюпюи живым или мертвым где угодно: хоть в Ванкувере, хоть в Новой Шотландии.

Нолен отпил глоток виски и кивнул головой.

— Верно, — сказал он. — Если у вас нет никакого следа, придется идти другим путем. Вы действительно опасаетесь, что с ним случилось несчастье?

— Да, — ответил Коплан с совершенно искренней интонацией. — Я этого очень боюсь... и дорого бы заплатил, чтобы узнать, что он все еще жив. У меня перед ним есть своего рода неоплаченный долг...

— А... — понимающе протянул Нолен. — Моя помощь вам обеспечена, но, по всей вероятности, вы ждете от меня немногого?

— Я хотел поговорить с вами, чтобы войти в обстановку. Может быть, мы могли бы это сделать за ужином?

— Великолепная идея, — одобрил Нолен. — Хотите, я свожу вас в «Турень»? Это лучший ресторан в столице. Единственный, где есть настоящая французская кухня.

— Хорошо. Скажите... Жиль Кордо все еще состоит в штате посольства?

Нолен, взявший бутылку «Уильям Лоусон'с», чтобы налить по второму стаканчику, замер.

— Кордо? — переспросил он, нахмурив брови. — Так вы не знаете, что он умер?

Лицо Коплана застыло.

— Умер? Когда?

— Ну... Подождите... Недели две назад. Точнее, девятого октября.

— Какова же причина смерти?

— Официально: сердечный приступ.

— Почему вы сказали «официально»?

Нолен наклонил бутылку, положил горлышком на край стакана Франсиса и начал наливать.

— Потому что это единственный диагноз, который смог сформулировать медэксперт после вскрытия, — прошептал он.

Глава 3

Известие очень огорчило Коплана, но, кроме того, его поразили две вещи.

Жиль Кордо был единственным из работников посольства, кто своими глазами видел его три года назад, когда он действовал в Монреале под именем Фернана Дюпюи. К тому же он умер приблизительно в тот момент, когда второй Дюпюи — ненастоящий — исчез из обращения.

Совпадение настораживало: единственный свидетель, способный заметить подмену и разоблачить самозванца, умер как раз перед тем, как Фернан Дюпюи растворился в неизвестности.

Коплан невозмутимо заметил:

— Полагаю, что если было произведено вскрытие, значит, причина смерти казалась неестественной?

— Действительно, — согласился Нолен, наливая себе вторую порцию рая. — Во время медосмотров, которые Кордо проходил регулярно, у него никогда не было ни малейших признаков сердечной болезни. Если вы были с ним знакомы, то должны знать, что он был не более эмоционален, чем бетонная плита. Его внезапная смерть произвела настоящий шок. Принимая во внимание его истинные обязанности, мы, как вы догадались, не удовлетворились заключением районного врача, вызванного после обнаружения тела.

— Где его нашли?

— В его квартире, в Монреале. Он жил там с прошлого года, не имея больше видимых контактов с нашей администрацией. Разумеется, он продолжал исполнять свою роль информатора. Для прикрытия он работал журналистом, сотрудничая в одной ежедневной франкоязычной газете.

— И вскрытие не обнаружило ничего подозрительного? — спросил Коплан с некоторым недоверием.

— Ничего, — ответил Нолен, — хотя осмотр и анализы были очень тщательными. Будучи начальником службы безопасности, я внимательно следил за ними. Я сам осмотрел труп, исходя из предположения, что это ловко замаскированное преступление. И мне пришлось отказаться от своей идеи из-за отсутствия конкретных доказательств.

— А каково ваше впечатление? — спросил Франсис.

Нолен осушил свой стакан и поставил его на столик.

— Это трудно объяснить, — ответил он, глядя в одну точку. — В глубине души я не могу поверить, что этот физически здоровый человек враз умер от сердечного приступа. Это противоречит здравому смыслу. С другой стороны, я считаю эту смерть слишком идеальной, если так можно выразиться.

Коплан поднял на него заинтригованный взгляд, а Нолен продолжил, сунув одну руку в карман, а другую выставив перед собой и подняв палец, чтобы подчеркнуть свои слова:

— Вот смотрите: придя утром, домработница — у нее был ключ от дома — входит в гостиную и находит Кордо лежащим на ковре перед низким прямоугольным столиком. В комнате есть два кресла, длинный диван, а на подоконнике выходящего на залив большого окна стоит телефон. После осмотра врач дал заключение, что смерть наступила двенадцать часов назад, то есть накануне вечером. Вы можете себе представить такой внезапный сердечный приступ, что наш друг не успел ни дойти до кресла или дивана, чтобы сесть, ни сделать пару шагов к телефону?

Коплан с озабоченным видом потирал щеку.

— Вы говорили об этом врачу? — спросил он после паузы.

— Естественно... Он только развел руками, что было очень непонятно. Я забросал его вопросами, но так и не смог добиться четкого ответа, может человек быть мгновенно парализован сердечным приступом или нет.

Так ничего и не узнав, Коплан обратился к другой стороне проблемы:

— Вы смогли установить, были ли у Кордо гости непосредственно перед приступом?

Нолен поджал губы.

— Показания соседей ничего не дали. В коттедже я не обнаружил никаких следов, говоривших, что там побывал гость или гостья. К тому же по ковру до моего прихода топталось столько народу, что я ничего не смог обнаружить. Домработница категорически утверждает: в гостиной и на кухне был идеальный порядок. Ни виду не стояло ни бутылок, ни стаканов.

— Значит, Кордо поужинал не дома?

— Да, как обычно. Хоть в этом я уверен полностью. Персонал «Ланчиона», куда он ходил каждый вечер или почти каждый, засвидетельствовал это. Кордо ел много и с хорошим аппетитом.

— Его машину вы тоже обыскали?

— Как и все остальное. Как будто ничего не было похищено, и даже нет никаких следов поисков. Я забрал его бумажник и находившиеся у него... конфиденциальные, скажем так, бумаги и документы.

— Вы разрешите мне просмотреть их?

Нолен с любопытством уставился на него.

— Ну... Если вы хотите... Это представляет для вас интерес?

— Да, — сказал Коплан. — Кордо знал Фернана Дюпюи.

Сотрудник посольства удивился.

— Надо же! — произнес он. — Вы думаете, они могли встретиться?

— Я не думаю, я двигаюсь в темноте. Чем занимался Кордо? Я имею в виду — в плане разведки.

Нолен начал ходить по комнате.

— В Монреале мало работы. Здесь не разыгрываются крупные дипломатические партии и не скрываются самые важные военные секреты современности. В стратегическом плане страна плетется за Великобританией и США. Кордо был скорее наблюдателем, чем агентом разведки, и не имел четкого задания.

Вдруг он остановился перед Копланом и добавил:

— По крайней мере, насколько я знаю... Может быть, он получал приказы из Парижа?

У Коплана были веские основания полагать, что именно так все и было. Кордо имел номер MS-59. Он работал не на СВДКР[37], как Франсис, а получал директивы от другой службы, поскольку три года назад проводил свое расследование смерти Джонатана Стрепера.

— В общем, когда вы сообщили в МИД о смерти Кордо, вы заявили в своем рапорте, что его смерть вызвана сердечным приступом и никаких проблем не представляет, — настаивал Коплан.

— Ну да, — признался Нолен. — А что еще я мог написать?..

Помолчав, Коплан поднялся.

— Давайте пойдем ужинать, — предложил он.

* * *
Утром следующего дня Коплан вновь пришел в посольство, где опять встретился с Ноленом. Проведенный вместе вчерашний вечер укрепил их взаимную симпатию, потому что они заметили много схожего в характерах.

— Кто заменил Кордо? — спросил Франсис сразу же после обычных приветствий.

— Некто Лежандр, — ответил Нолен и наклонился, чтобы взять большой конверт из боковой ячейки сейфа. — Он находится в Монреале в течение недели, и я еще не имел возможности встретится с ним.

— Он приехал из метрополии?

— Да... В его биографии сказано, что ему тридцать шесть лет, женат, имеет двоих детей. Долгое время жил в США. Бывший офицер инженерных войск: Мадагаскар, Таити. После ухода из армии — инженер в службе общественных работ. Обосновался в Канаде в качестве иммигранта.

— Я его навещу. Дадите адрес?

— Охотно. Вот, взгляните, это документы, взятые мною из квартиры Кордо. Я должен передать их его преемнику. Не могли бы вы взять это на себя?

— Само собой. Это будет наилучшей визитной карточкой.

Коплан нагнулся вперед, упершись пальцами в стол, и стал смотреть пронумерованные документы, которые Нолен клал перед ним по мере того, как вынимал из конверта.

Там были письма частные и написанные на бланках торговых фирм и государственных учреждений, наброски статей, счета, страховые полисы; почти все то же самое, что можно найти у первого встречного. Коплан взял адресную книжку, быстро пролистал ее, потом осмотрел содержимое бумажника покойного.

— Я просмотрю все внимательнее после обеда, — сказал он, когда Нолен разложил перед ним все бумаги. — Некоторые документы могут приобрести смысл только после обмена телеграммами с моим шефом. Могу ли я передать сообщение через вашу шифровальную службу?

Он достал из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его Нолену:

— Прочтите.

Начальник службы безопасности посольства развернул бумагу и прочел:

Жиль Кордо, он же MS-59, в прошлом участник дела сети Гарриссона, умер две недели назад. Мне неизвестно, на какую службу он работал. Выполнял ли он спецзадание, если да, то какое? FX-18.

На лице Нолена появилась полугорькая-полускептическая улыбка.

— Надеетесь получить ответ раньше чем через полгода? — спросил он.

— Через два часа, — ответил Коплан. — Сразу видно, что вы не знаете Старика.

Как он и предполагал, сразу после обеда посольство получило радиограмму, которую, расшифровав, доставили Нолену. Тот передал конверт Коплану, не распечатав его.

Ответ Старика был лаконичным:

Войдите в контакт с преемником Кордо Лежандром. Инструкции относительно вас ему уже посланы.

Коплан повернул бланк, чтобы показать его Нолену.

— Что и требовалось доказать. Большой босс опередил мои намерения. Где живет Лежандр?

— Одну секунду, — сказал Нолен, — сейчас посмотрю. Монреаль, улица Сент-Юбер, дом 9436. Телефон ДЮ 8-2264.

— Хорошо, запомнил. Теперь дайте мне досье. Я изучу его подробно после встречи с Лежандром.

Нолен взял конверт из ящика, куда убрал его утром.

— Не знаю, какая у вас идея, — сказал он, передавая бумаги, — но, если вы направите поиски в эту сторону, они могут вас увести очень далеко от дела Фернана Дюпюи. Даже если Дюпюи и Кордо были знакомы, вовсе не обязательно, что исчезновение первого и смерть второго как-то связаны между собой.

— Совершенно с вами согласен, — ответил Коплан. — Я не позволяю себе увлечься этой весьма странной смертью, которую врачи приписали естественной причине. Моей основной целью по-прежнему остаются поиски моего коллеги.

— Кстати, в Монреале вам нужно войти в контакт с инспектором Таккером из конной полиции. Они могут дать вам некоторые сведения относительно передвижений пропавшего перед тем моментом, как его след затерялся.

— Встречусь с ним прямо завтра. Да, вмешались ли правоохранительные органы Канады после объявления о смерти Кордо?

— Да, как и всегда в случае обнаружения трупа. Но поскольку отчет медэксперта исключил насильственную смерть и самоубийство, а из дома ничего не было похищено, следствие было чистой формальностью.

Коплан положил в свой портфель конверт с личными бумагами Кордо.

— Вы не могли бы дать мне машину? — попросил он. — Я намерен отправиться в Монреаль по шоссе и не думаю, что долго там пробуду.

— Сожалею, старина, но наш автопарк очень мал. Лучше обратитесь в агентство по прокату. По крайней мере выберете то, что вам нужно.

— О'кей! — согласился Франсис. — А пистолет мне лучше купить в ближайшем оружейном магазине?

Нолен улыбнулся.

— Нет, в этом мы не так бедны. Что вы хотите?

— Оружие калибра семь шестьдесят пять с высокой точностью стрельбы. И разрешение по всей форме. Не забывайте, что я становлюсь одним из ваших верных подчиненных.

— Тогда подтянитесь, сержант Коплан. Что будете пить, пока я схожу в арсенал: рай или скотч?

— Скотч, неразбавленный.

Нолен передал ему квадратную бутылку, два стакана и ушел со словами:

— Когда вернусь, выпьем на дорожку... Я на пять минут.

Коплан налил виски очень аккуратно, хотя его мысли былидалеко-далеко...

* * *
На «шевроле В-8», выпущенном три года назад, Коплан въехал в Монреаль поздно вечером. Он доехал до «Риц-Карлтона», одного из огромных отелей, насчитывающих сотни номеров, занимающих целый квартал и имеющих все, что нужно постояльцам: магазины, агентства, газетные киоски, бар, ресторан и аптеку.

Едва вселившись в номер на двенадцатом этаже, он позвонил Лежандру и договорился встретиться с ним в пять часов дня завтра, у него дома.

После этого он принял ванну, велел подать в номер холодный ужин и выкурил последнюю за день сигарету.

Утром следующего дня он отправился в управление полиции, в отдел надзора за иностранцами.

Он назвал фамилии Таккера и Мейранда и был сразу приглашен в кабинет первого. Очевидно, этот инспектор собирал всю информацию по поискам пропавшего французского чиновника.

— Я ожидал визита представителя вашего посольства, — заявил Таккер, слегка пожав плечами. — Вы прекрасно знаете, что если мы что-нибудь узнаем, то сразу же известим вас.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, мистер Таккер, — ответил Коплан. — Я пришел не затем, чтобы спрашивать у вас новости. Я просто хотел бы увидеть находящуюся в вашем распоряжении антропометрическую карточку, чтобы проверить, действительно ли на фотографии изображен Фернан Дюпюи.

Глаза канадца сузились, взгляд стал подозрительным.

— Вы не уверены, что это именно он?

Коплан возразил:

— А как мы можем быть уверены? Никак нельзя исключать возможность, что его убили, чтобы завладеть документами, как, впрочем, и то, что он вдруг решил покончить с собой, никого не предупредив.

Таккер почесал затылок.

— Верно, — признал он. — Заодно вы удостоверите мне личность пропавшего...

— ... основываясь на данных, предоставленных мне французской полицией, — договорил Коплан.

Таккер подумал, что проверка не будет лишней, тем более что в наше время с правительственными чиновниками часто случаются таинственные инциденты.

Он встал с кресла, достал из картотеки досье, вернулся к столу и передал Коплану карточку, к которой была прикреплена фотография, представленная при просьбе о выдаче визы.

Коплан изучил лицо неизвестного. Да, этот человек определенно имел некоторое сходство с ним: та же форма головы, те же серые глаза и волевой подбородок. Но уши были крупнее, лоб с более высокими залысинами, нос более грубой формы. Выражение лица он намеренно сделал вялым.

Описание человека заканчивали антропометрические данные: рост метр восемьдесят пять, вес семьдесят восемь килограммов. Место выдачи визы: Вашингтон. Пункт выезда в Канаду: Форт Эри.

— Это действительно Фернан Дюпюи, — уверил Коплан. — Подпись внизу карточки подлинная.

Теперь он знал наверняка, что самозванец возобновил визу в США, то есть в стране, где остался паспорт Франсиса.

Успокоившись, Таккер забрал картонный прямоугольник. Взглянув сбоку на своего гостя, он спросил:

— Вы также подтверждаете, что его поездка носит исключительно частный характер?

— Дюпюи приехал в Канаду по собственной инициативе, не имея инструкций от своего начальства. Это все, что я могу вам сказать, — ответил Коплан. — Когда его видели в последний раз?

— Когда он выходил из отеля «Виндзор»... Швейцар остановил для него такси, и после этого его след теряется. После получения заявления из вашего посольства инспектор Мейранд ищет шофера той машины. Со своей стороны, американцы заверили меня, что, если Дюпюи вернулся в США, он сделал это нелегально, поскольку его возвращение нигде не зарегистрировано.

Коплан изобразил тоску.

— Очень неприятное дело, — заключил он. — Семья пропавшего волнуется и надоедает нашей администрации. Родственники тоже не понимают, почему Дюпюи не предупредил никого из них, когда отправлялся в эту поездку.

Поставив локти на стол, Таккер остановил на Коплане подозрительный взгляд, в котором был оттенок сочувствия к собрату.

— Строго между нами, — шепнул он, — у вас нет причин думать, что его могли похитить?

— Откровенно говоря, нет. Также мы отклонили вероятность перехода на другую сторону, во всяком случае, перехода заранее обдуманного.

Таккер положил подбородок на сцепленные пальцы и вздохнул:

— Мы делаем все от нас зависящее, чтобы найти вашего соотечественника, — уверил он — Это может занять много времени... Наберитесь терпения.

— Мы понимаем, насколько сложна ваша задача, — ответил Коплан. — Я приехал в Монреаль не только по этому делу. Я остановился в «Риц-Карлтоне», где проживу неделю. Будьте любезны позвонить мне, если узнаете что-нибудь новое, особенно если инспектор Мейранд сумеет найти таксиста.

— Не волнуйтесь, я дам вам знать, — пообещал Таккер.

Глава 4

Серым, мокрым и холодным днем, предвещавшим близость первого снега, Коплан поехал на машине к Лежандру.

Улица Сент-Юбер, вытянувшаяся на несколько километров, почти вся была застроена очень похожими друг на друга двухэтажными домами, имеющими внешнюю лестницу, позволяющую подниматься прямо на второй этаж, минуя первый. Только изредка попадались более современные дома из красного кирпича.

Остановившись перед домом 9436, Коплан увидел, что Лежандр живет в доме старого стиля, скромном, но привлекательном. Уже начинало темнеть, и сквозь шторы на окне второго этажа пробивался свет.

Через несколько секунд после звонка дверь открылась. Коплана встретил сам Лежандр. Он был среднего роста, волосы подстрижены бобриком, лицо загорелое.

— Чертова погода! — буркнул он, быстро закрывая дверь. — Кажется, что это еще не самая худшая...

Он проводил Коплана в гостиную, где стояла почти удушающая жара, и добавил:

— Может быть, это связано с возрастом, но я становлюсь мерзлявым. Давайте мне ваше пальто, садитесь, выбирайте выпивку.

На маленьком столике были расставлены пять или шесть бутылок с различными спиртными напитками, графин волы, стаканы и две пепельницы.

Прежде чем опуститься в одно из глубоких кресел, Коплан достал из портфеля конверт, который принес хозяину дома.

— Это бумаги, оставшиеся от Кордо, — сказал он, протягивая конверт. — Точнее, те, что нашел Нолен. Возможно, есть и другие, которые ваш предшественник где-то спрятал... Вам легче судить, так ли это.

Лежандр взял конверт и положил его на банкетку.

— Всему свое время, — сказал он размеренным тоном. — Сначала скажите, какое отношение к этому имеете вы? Поверьте, я не испытываю к вам никакой неприязни и не принадлежу к тем, кто поддерживает мелочное соперничество между параллельными службами. Я получил приказ помогать вам и выполню его, но я хочу ясно понимать, что происходит.

Коплан протянул ему свои сигареты.

— В двух словах суть в следующем, — начал он, щелкнув зажигалкой. — Вполне возможно, что наши миссии пересекутся в одной точке. Эта точка — Кордо, чья смерть, на мой взгляд, произошла слишком вовремя, чтобы быть естественной.

Сидя с сигаретой в зубах, инженер подмигнул:

— По-вашему, его убили?

— Это только предположение, не подкрепленное конкретными доказательствами. Но его смерть может оказаться выгодной одному субъекту, чье исчезновение точно совпадает с этим роковым сердечным приступом.

Сильно заинтересовавшись, Лежандр вынул сигарету изо рта, не сводя глаз с Коплана.

— И кому это выгодно? — спросил он вполголоса.

— Типу, выдававшему себя за меня, — открыл Франсис с мрачной улыбкой. — Если Кордо и он столкнулись лицом к лицу, один из них должен был убрать другого, поскольку обман раскрылся.

Наступило молчание. Офицер в отставке заворчал:

— Черт... Это меняет мои перспективы. Вы в прошлом работали вместе с Кордо?

— Да, в пятьдесят седьмом. Если он продолжал плавать в тех же водах, роковая встреча была почти неизбежна. Именно поэтому я стараюсь узнать, каковы были его задачи в Монреале, перешедшие теперь к вам.

Будучи секретным агентом, Лежандр с трудом преодолел внутреннее недовольство, чтобы рассказать, пусть даже коллеге, о своей работе. Но, подчиняясь правилам дисциплины и имея прикрытие в виде прямого приказа, он наконец заявил:

— MS-59 должен был выявлять случаи коммунистического внедрения во франко-канадские круги.

Это не совпадало с тем, на что рассчитывал Коплан.

— Да? — удивленно переспросил он. — А каким образом это затрагивает нас? Я полагаю, канадцы сами выявляют и | подавляют антигосударственные происки...

— Игра ведется более тонко, чем кажется на первый взгляд, — подчеркнул Лежандр. — Советы не пытаются проповедовать здесь свою доктрину или создавать партию. Они стараются направить общественное мнение на некоторые спорные проблемы. В частности, на ядерное оружие... Умонастроение франко-канадцев очень специфично, — продолжал Лежандр. — Они обожают Францию, но сохранили старую злобу на французов. Они не могут нам простить, что мы их бросили два века назад, упрекают, что мы не помогаем им справляться с трудностями, которые сами же и создали. Они комплексуют перед нами и в то же время бичуют наши недостатки. Умелая пропаганда вполне может повести их за собой.

— Понимаю, — сказал Коплан. — Если доминион встанет в оппозицию в ООН или НАТО, наша дипломатия потерпит еще одно поражение.

— Это-то и опасно! — заметил Лежандр. — Нам стараются вредить всеми способами по всему миру. Это может вызвать нашу изоляцию даже среди союзников. Так что нам приходится сражаться на этом поле, применяя соответствующие приемы. Миссия Кордо заключалась в том, чтобы бороться психологическим оружием, частично в тени, частично открыто.

Коплан задумался.

— Из этого следует, — заключил он, — что наш друг должен был вращаться в крайне левых кругах?

— Он должен был внедряться в пропагандистские центры противника, — уточнил Лежандр, — а затем разлагать их, выявлять заводил и провоцировать их арест или бегство, если на них имелось что-то компрометирующее.

Коплан поморщился:

— Ну тогда мотив для его убийства мог быть у многих.

— Да, тем более что он уже нанес им значительный урон. Если его действительно убили, придется просмотреть все его отчеты, а это, признаюсь, выходит за рамки моей компетенции. Какова бы ни была причина его смерти, я не могу ею заниматься. Я здесь затем, чтобы принять эстафету. Я должен начинать с нуля, потому что между тем, чем занимался Кордо, и моими обязанностями связи нет.

— Его смерть должна стать барьером между прошлым и будущим, — согласился Коплан. — Это разумная предосторожность, но она не облегчает мою задачу.

— Она вам не помеха. Можете делать что захотите, за одним исключением: вы полностью прекратите контакты со мной. Как вы понимаете, это не-об-хо-ди-мо.

— Я разделяю вашу точку зрения, — сказал Франсис. — Для вас было бы опасно гоняться за двумя зайцами. Тем не менее предупреждаю: если вдруг вам однажды представят некоего Фернана Дюпюи, остерегайтесь. Немедленно свяжитесь с Ноленом из посольства и временно исчезните из обращения. Этот тип моего роста, лоб открыт больше, тот же цвет глаз, уши крупнее.

— Занесу его в мой «черный список» под номером один, — пообещал Лежандр, внимательно разглядывая своего собеседника, чтобы лучше запомнить его лице. — Может быть, теперь чокнемся?

Они чокнулись и отпили по глотку коктейля, приготовленного инженером: треть мартини, две трети виски и кубик льда. Затем они снова закурили. Снаружи завывал ветер.

— Давайте разберем бумаги, — сказал Лежандр, взяв конверт. — Надеюсь, в них окажутся сведения, которые будут вам полезны.

Коплан сел на банкетку рядом с хозяином дома, чтобы рассматривать бумаги одновременно с ним. Лежандр передавал их ему по мере того, как разбирался с ними, иногда сопровождая жестом или коротким комментарием.

— Не представляет интереса... Письмо от поставщика... Письмо из Франции, личное... Приглашение...

Он долго всматривался в совершенно безобидный, текст, напечатанный на машинке, отправленный из Оттавы и подписанный «Пьер». Он передал его Франсису со словами:

— Посмотрите! Для меня это не имеет особого значения, но, может быть, для вас...

Коплан прочитал в свою очередь:

Дорогой друг, теперь я знаю, что мой отъезд назначен на третье октября. А пятого я устраиваю вечеринку, на которой будет присутствовать (я надеюсь) большинство членов нашего обычного узкого кружка. Придете ли вы? У меня, между восемью и девятью часами. До скорого.

Коплан мысленно провел параллель: пятого Кордо приглашают на вечеринку; девятого вечером он внезапно умирает; десятого Дюпюи исчезает. Эта цепочка событий навела Франсиса на мысль, что встреча могла произойти у этого Пьера.

— Жаль, что у нас нет фамилии или адреса приглашающего, — разочарованно заметил он. — Кажется, у него были отличные отношения с нашим другом.

— Загляните в адресную книжку, — рассеянно предложил Лежандр, продолжая осмотр. — Вам может помочь имя.

Коплан пробежал всю книжечку, страницу за страницей, но не нашел не только ни одного Пьера, но даже ни одного имени, начинающегося на "П".

Тем временем на его коленях скопилась целая стопка бумаг, заслуживших от инженера только презрительное бурчание.

— Я ничего не нашел, — сказал Коплан. — Нет других писем от этого малого?

— Нет, пока не нашел. Я подумал, что Кордо не хранил заметки или документы, относящиеся к его работе. Составив донесение, он их уничтожал, поэтому я не возлагаю больших надежд на это письмо.

Вдруг его рука упала. Подняв на Коплана глаза, он заметил:

— Все верно... ключ к расшифровке его деятельности в адресной книжке, но я забыл сказать, что у нас существует особая система записи имен людей, с которыми мы поддерживаем контакт, чтобы запутать следы и пресечь поиски со стороны контрразведки или противника, если книжка попадет к ним.

Он положил в кресло последние непросмотренные бумаги, встал, взял с этажерки телефонную книгу и вернулся к Коплану, внимательно следившему за ним и ждавшему, что произойдет дальше.

— Очень простой и эффективный способ, — объяснил Лежандр. — Все имена, которые вы прочли, фальшивые. Они принадлежат людям, с которыми Кордо никогда не был знаком. Его настоящие знакомые здесь, в телефонной книге, двумя строками ниже имени-ключа, вписанного в блокнот.

Коплан улыбнулся и кивнул:

— Понял... Беремся за работу, чтобы расшифровать весь список?

— Согласен. Проверим одного за другим, но делайте, как мы: не выписывайте настоящие фамилии в ваш блокнот, только вымышленные. Вам будет достаточно взять телефонную книгу, чтобы найти настоящие имена.

Коплан кивнул, и они принялись за дело.

Скоро они убедились, что люди, с которыми поддерживал отношения Кордо, имели самые разные профессии; в их число входили несколько одиноких женщин. Если не навещать всех знакомых французского агента, невозможно понять, считал ли он их союзниками, врагами или нейтральными.

Наконец Лежандр наткнулся на некоего Пьера Шово. Он был инженером и жил в доме 11430 на Эли Бланшар-стрит. Номер телефона ФЕ 4-4112.

— Возможно, это и есть автор письма, — предположил он. — Может, его стоит прощупать?

— Мне кажется, да, — ответил Коплан, поставивший крестик возле фамилии, записанной в книжке: Шаваль. — Если я хочу проникнуть в круги, в которых вращался наш покойный коллега, мне нужно будет встретиться с кем-нибудь из этого списка. Начать можно с Шово.

Они продолжали поиски, нашли адреса некоммерческих ассоциаций, клуба, редакции журнала по электронике и религиозной организации.

— Ну что же, кое-что вы получили, — произнес Лежандр. — У вас действительно нет другого способа найти! этого Дюпюи? Вы основываетесь исключительно на про-! блематичном факте, будто он встретился с Кордо?!

Коплан перестал писать.

— У меня действительно нет никакого другого следа, — признался он, — но этот не настолько притянут за уши, как вам кажется. Вполне логично предположить, что их пути пересеклись, поскольку оба вращались в кругах, где встречаются агенты разведок, а Дюпюи выдает себя за французского агента.

— Да, — согласился Лежандр после секундной паузы. — Хотя это кажется мне абсурдом...

Губы Коплана растянула улыбка.

— Вы ведь недавно в спецслужбе? — дружески спросил он.

— Да, а что?

— Вы еще и не такое увидите, — пообещал Франсис. — Давайте закончим работу.

Полчаса спустя они убрали документы, телефонную книгу и адресную книжку, копию которой Франсис сделал для себя.

Они выпили второй стакан коктейля, несколько минут поговорили, потом Коплан заявил:

— Теперь я должен проститься. Наша встреча была очень плодотворной. Спасибо за откровенность. Желаю вам удачи... и успешной адаптации к климату. Если не случится катастрофы, я с вами больше не встречусь.

Лежандр встал, чтобы подать ему пальто и проводить.

— Мне очень жаль, — произнес он. — Я бы хотел снова встретиться с вами. Чувствую, у меня здесь не будет друзей. Я хочу сказать: настоящих.

— Такова наша участь, — ответил Коплан с горечью. — Мы живем одни, одни работаем и умираем тоже одни. К этому в конце концов привыкаешь. Всего хорошего, Лежандр.

* * *
В половине седьмого «шевроле» проехал назад по улице Сент-Юбер. По его лобовому стеклу хлестали струи дождя.

Франсис остановился через пятьсот метров, чтобы изучить план города, который достал из кармашка на дверце.

Эли Бланшар-стрит находилась в северном предместье Монреаля, километрах в десяти от центра. Найдя ее местоположение, Коплан составил маршрут и снова поехал под проливным дождем.

По дороге он нашел новые аргументы, укрепившие его решение незамедлительно отправиться к Пьеру Шово. Это, должно быть, почтенный человек, любитель компаний, радушный хозяин, если судить по его письму к Кордо. Можно было надеяться, что от него удастся узнать о жизни покойного и его привычках, то есть о некоторых его делах.

Франсис не особенно надеялся на помощь инспектора Мейранда, методы работы которого годились для розысков обычного уголовника, но не шпиона, решившего замести следы.

Машина въехала в жилой квартал, застроенный совершенно одинаковыми бунгало, разделенными лужайками. Уличные фонари освещали мокрый асфальт проспектов, рассекавших на квадраты новую часть города.

Немало поплутав, Коплан все же добрался до цели.

Прежде чем выйти из машины, он поднял воротник. Добежав до крыльца дома 11430, он позвонил.

Над его головой зажегся фонарь из кованого железа, лакированная деревянная дверь открылась.

Лысый мужчина лет пятидесяти с круглым красным лицом удивленно уставился на гостя.

— Месье Дюпюи! — воскликнул он, заулыбавшись. — Я вас не ждал...

Выражение ошеломленности стерло его улыбку.

— О, простите! — извинился он. — Я обознался... Месье?..

— Коплан, представитель посольства Франции. Могли бы вы уделить мне несколько секунд, месье Шово?

Глава 5

Несколько секунд спустя, в гостиной, примыкающей к рабочему кабинету, Шово весело говорил:

— Представьте себе, я вас спутал с одним вашим соотечественником! С чиновником Министерства экономики, с которым меня познакомила одна моя приятельница... У него такая же фигура, и при плохом освещении на крыльце сходство показалось мне большим, чем оно есть на самом деле. Чем обязан чести видеть вас, месье Коплан?

Тот опустил, воротник и расстегнул пальто.

— Когда вы видели Дюпюи в последний раз? — спросил он доброжелательным тоном.

— А? Вы его тоже знаете? — весело удивился хозяин дома. — Я-то видел его всего один раз, потому и обознался. Он приходил ко мне на вечеринку вскоре после моего возвращения из Оттавы. Очень милый человек: прекрасный рассказчик, воспитанный... Я очень благодарен Лиз, что привела его. Мы, канадцы, всегда счастливы поговорить с французами.

— Жиль Кордо тоже приходил в тот вечер?

— Ну да! Сколько же у нас общих знакомых, — обрадовался Шово, потирая руки. — Жиль — один из моих лучших друзей, но работа, и его, и моя, оставляет нам мало времени. Мы встречаемся очень редко...

Коплан помрачнел:

— Значит, вы не знаете печальную новость? Встревожившийся Шово посмотрел на него, нахмурив брови.

— Какую новость?

— Ну... что Жиль умер.

Хозяина дома как будто ударила молния.

— Умер? — ошарашенно пробормотал он. — Но когда? Как?

— Вскоре после его последнего прихода к вам, — ответил Франсис. — Совершенно неожиданная смерть... Сердечный приступ.

Шово потребовалось несколько секунд, чтобы справиться со своим ошеломлением.

Его пальцы терли лоб. Более глухим голосом он произнес:

— Невероятно. Не могу себе представить, что его больше нет.

Его живые глаза остановились на лице собеседника:

— Вы пришли ко мне сообщить об этом?

— Нет... Я думал, вы знаете. Мне очень жаль, что я сделал это так резко.

Шово покачал головой.

— Прошу вас, не стойте. Я забываю самые элементарные вещи... Вы ужинали? Я могу предложить вам аперитив?

Понимая смятение хозяина дома и сказав себе, что тому нужно подкрепить силы, Коплан согласился.

Пока Шово готовил напитки, стояла тишина. Он поставил все на стол и пробормотал:

— Моя жена очень расстроится... Может быть, мне сходить за ней?

— Не надо, — ответил Франсис. — Сообщите ей эту новость осторожно, через несколько минут. Я не задержусь у вас надолго. Вот зачем я пришел... Дюпюи находится в Канаде как частное лицо, а мне нужно его быстро найти. От Жиля я узнал, что он приходил к вам. Могли бы вы дать мне адрес той знакомой, которая привела его к вам?

Шово ответил, придвинув к нему стакан:

— Нет ничего легче. Это мадемуазель Лиз Шартрен. Ремембранс-роуд, дом 358. Хотите, я ей позвоню?

— Нет-нет, не беспокойте ее! — запротестовал Коплан. — Она, наверное, ужинает. Я позвоню ей позже или даже завтра. Несколько часов ничего не изменят.

— Как хотите, — согласился Шово. Потрясенный внезапной смертью своего друга Жиля, он быстро потерял интерес к так легко улаженному вопросу.

Он перевел разговор на занимавшую его тему:

— Бедняга Жиль был совсем еще молодым... Я и не подозревал, что он болен и ему грозит такой конец. Вы знаете, как он умер?

Коплан пересказал ему факты, как будто в них не было ничего странного и придерживаясь официальной версии. Затем, слово за слово, он задал Шово несколько вопросов о его работе.

Так он узнал, что инженер работает в мощной компании «Интернешнл Оверсис Коммьюникейшн», администрация которой находится в Оттаве, бюро — в Монреале, а технические службы разбросаны по, многочисленным населенным пунктам.

— Я много разъезжаю, на мой взгляд, даже слишком много, — заключил Шово озабоченно. — Я бы предпочел работать в Монреале, сидя на месте, не скрою, прилагаю усилия, чтобы добиться этого. Когда тебе скоро будет пятьдесят, надо становиться осторожным.

— У вас нет хобби? — спросил Франсис, который пока еще не понимал, почему Кордо поддерживал отношения с этим человеком: по долгу или просто по дружбе.

— Да, есть, — ответил Шово. — Защита нашего культурного наследия и, главное, чистоты нашего языка, которому грозит превращение в диалект из-за наших ежедневных контактов с англосаксами, чье влияние слишком сильно. Жиль хорошо писал об этом. Мне нравились его статьи.

— Да, у него был талант, — согласился Коплан. — А теперь позвольте мне проститься. Я задержал вас дольше, чем предполагал.

Шово оживленно запротестовал, хотел задержать гостя еще, настаивал на новой встрече с ним. Коплан пообещал позвонить ему и ушел.

Дождь прекратился, но по небу ползли тяжелые облака. Заводя двигатель, Коплан испытывал большое удовлетворение: результаты визита превзошли все его ожидания.

Теперь у него была отправная точка. Дюпюи приходил к Шово с конкретной целью. Его встреча с Кордо действительно состоялась. Их соединило чистое совпадение.

Как должен был среагировать Кордо, когда ему представили этого самозваного Фернана Дюпюи?

По дороге в центр Коплан спрашивал себя, как бы он повел себя в аналогичной ситуации. Первое: проследил бы за тем типом, чтобы установить его местожительство. Второе: перехватил бы его однажды вечерком в спокойном месте и исповедал, даже если бы пришлось применить силу. А может быть, Кордо просто пригласил его к себе выпить по стаканчику? И что тогда произошло?

Тут Коплан затормозил свое разбежавшееся воображение, решив, что слишком увлекся.

Во-первых, Кордо вполне мог подумать, что имеет дело с парнем из Службы, который работает под старым псевдонимом.

Затем: не существовало никакого конкретного доказательства присутствия Дюпюи в доме Кордо. Пока не было получено новых данных, смерть Жиля считалась вызванной естественной причиной. Так что пока нечего выдумывать.

Из разговора с инженером Коплан узнал: в дом Шово Дюпюи ввела женщина по имени Лиз Шартрен. В первую очередь следовало выяснить, была ли она сообщницей самозванца.

В начале девятого, сочтя, что железо надо ковать, пока оно горячо, Коплан остановил «шевроле» у тротуара и снова развернул план города.

Ремембранс-роуд пересекала парк Мон Руаяль и выходила на Шмен де ла Кот де Неж. Дорога туда была не очень сложной.

Коплан тронулся с места, свернул на первом перекрестке и выехал на параллельную улицу, ведущую к парку. Он быстро, придумал причину визита. Эффект внезапности был его самым важным козырем.

Дом стоял между кладбищем и Бивер Лейк, где парк довольно жиденький, а жилища находятся на значительном расстоянии друг от друга. Ночью место выглядело очень непривлекательно.

Остановив машину, Коплан вышел. Прежде чем ступить на вымощенную плитами дорожку, ведущую к вилле, он почувствовал смутную тревогу. Это было не физическим страхом, а предчувствием последствий, которые мог повлечь его демарш. Сделав еще несколько шагов, он окажется лицом к лицу с женщиной, чья роль была по меньшей мере подозрительной.

Он решительно нажал на кнопку звонка и подождал, окруженный успокаивающей тишиной. Ветер подул с новой силой и вызвал рябь на черной поверхности озера.

Прошло довольно много времени, и Франсис подумал, есть ли кто в доме. Позвонить снова или вернуться в машину и ждать, пока вернется хозяйка?

Он слышал трезвон внутри, значит, звонок работает.

Когда он уже решил спуститься с крыльца, витраж в окне двери осветился. Послышался щелчок отодвигаемого засова, потом звук открываемого замка. Наконец дверь приоткрылась.

Молодая женщина в халатике бросила на мужчину, стоявшего на пороге, недовольный и заинтригованный взгляд.

— Инспектор Девз, конная полиция, — сказал Коплан, быстро махнув у нее перед глазами водительскими правами.

Он говорил на английском с легким американским акцентом, чтобы выглядеть уроженцем Монреаля.

У девицы расширились глаза, но он не знал, что произвело на нее впечатление: его сходство с Дюпюи или слова о принадлежности к полиции.

— Вы позволите мне войти? — продолжал он настойчиво. — Я хочу задать вам несколько вопросов.

Сильно удивленная, Лиз Шартрен кивнула в знак согласия.

Он перешагнул через порог и оказался в маленькой уютной прихожей.

— Пройдите, пожалуйста, в эту комнату, — пригласила она, плотнее закутываясь в халат.

Она была худенькой брюнеткой с довольно хорошеньким личиком. Несмотря на высокие каблуки, она едва доставала до плеча Коплана.

— Надеюсь, вы не собирались ложиться спать? — спросил он с легким смущением в голосе, пока они шли в комнату, освещенную приглушенным светом единственного торшера.

— Честно говоря, да, — ответила молодая женщина почти сухо. — Я привыкла рано ложиться. Почему вы пришли ко мне в столь поздний час? Не могли подождать до завтра? В чем дело?

Она села на банкетку с белыми подушками, на которой тихо играл транзистор. Очевидно, она много курила, потому что в комнате витал стойкий запах английского табака.

Оставшись стоять, Коплан достал из кармана блокнот и шариковую ручку.

— Ничего серьезного, — сказал он, словно извиняясь. — Я думал, что вы работаете и захотите спокойно поужинать. Вот почему я не пришел раньше.

Он кашлянул и продолжил, гладя на привлекательную особу, небрежно полулежавшую на подушках:

— Я ищу некоего Дюпюи, чтобы поставить его в известность, что срок его вида на жительство истек уже несколько дней назад и он должен уладить этот вопрос. Не знаете ли вы, где он находится в данное время, мисс Шартрен?

Между бровями женщины пролегли две вертикальные морщины. Она вытянула руку, чтобы выключить транзистор, и при этом ее халат широко распахнулся. Не желая того, Коплан заметил, что под ним надета светло-голубая нейлоновая ночная рубашка, но она не сняла чулки. Видимо, он позвонил, когда она переодевалась.

— Хм... А почему вы думаете, что я могу вам это сообщить? — проговорила она. — Я едва знакома с этим господином.

Коплан решил действовать терпеливо.

— Это нарушение правил, мисс, заставило нас начать небольшое расследование. Мы установили, что упомянутого иностранца видели в вашем обществе. Как вы познакомились?

Лиз Шартрен пожала плечами.

— Самым банальным образом... Мы сидели за соседними столиками в одном ресторане, и он завел разговор. Мы встретились еще раз или два как друзья. Потом он мне сказал, что уезжает из, Монреаля, и обещал писать. Этим наши отношения и ограничились.

Казалось, она была очень недовольна этим допросом, но ее ответы выглядели искренними.

— К какому времени относятся эти события? — спросил Франсис, готовый записывать. — Вы должны это помнить.

Она подумала и ответила:

— Наша последняя встреча состоялась дней десять назад. Это было... во вторник? Да, во вторник на прошлой неделе.

— И он вам не сказал, куда собирается ехать?

— Конечно, сказал. Он должен был лететь в Нью-Йорк.

Неувязка. Или Дюпюи обманул свою милашку, или лгала она. Американцы категорически заявили: Дюпюи не возвращался на их территорию законным путем.

Для вида Коплан сделал еще несколько заметок. Это давало ему время на раздумье. Настаивая, он мог возбудить в собеседнице подозрения, а он хотел поймать ее на лжи.

— Вы знаете, где жил Дюпюи, когда он простился с вами? — спросил он, не поднимая головы.

— В отеле «Виндзор», — не задумываясь, ответила Лиз Шартрен.

Это была ложь: десять дней назад этот человек уже выехал из отеля, но Лиз Шартрен могла этого не знать.

— Он не угостил вас на прощанье ужином в ресторане «Виндзора»? — вкрадчиво спросил Франсис, опустив глаза в свой блокнот. — Кажется, там отменно кормят...

— Да, — согласилась она, — мы там провели большую часть вечера.

— Вам повезло, — уверил Коплан. — А у меня слишком маленькое жалованье, чтобы я мог позволить себе ужинать в таких местах.

Он закрыл блокнот и убрал его в карман.

— Ну что ж, благодарю вас, — заключил он. — Я нисколько не продвинулся в своих поисках, но провести эту проверку был просто обязан. Мне остается только пожелать вам спокойной ночи, мисс Шартрен.

Она не встала, чтобы проводить его, а, насупившись, ограничилась кивком головы и, изменив позу, поджала под себя ноги, когда он направился к двери.

Он открыл ее и вздрогнул: коренастый тип, твердо стоявший на расставленных ногах, нацелил на него пистолет крупного калибра. На лице типа читалась безжалостная решительность.

Глаза Коплана перешли с глушителя на стволе на враждебную гримасу неизвестного. Он понял, что при малейшем движении тот пристрелит его.

— Отойди и руки вверх, легаш паршивый! — буркнул неприятный субъект с манерами гангстера.

Он говорил на английском, резким голосом.

Коплан медленно сделал три шага назад, поднимая руки. Человек в пиджаке, но без галстука и в рубашке с расстегнутым воротом, шагнул через порог в комнату и закрыл за собой дверь, ни на секунду не сводя с него глаз.

— Давай, Лиз, — приказал он сквозь зубы. Женщина вынула спрятанную под подушкой резиновую дубинку, с кошачьей гибкостью встала с банкетки и подошла к Коплану слева. Точно в тот самый момент, когда она со всей силой обрушила дубинку, он отшатнулся назад. Оружие ударило по пустоте, и девушка, подавшись вперед, оказалась между Фрэнсисом и пистолетом.

Лжеинспектору хватило пятой доли секунды, чтобы ударить нападавшую ногой в бедро и с силой швырнуть ее на мужчину.

Она неловко повернулась, ноги у нее заплелись, и она упала на сообщника, инстинктивно попытавшегося подхватить ее. Во время этого короткого замешательства Коплан рванул провод торшера. Комната погрузилась в полную темноту.

Пытаясь восстановить равновесие, парочка наткнулась на одно из кресел. Мужчина, не выпустивший из рук пистолет, выругался и в ярости толкнул девушку на банкетку. Та упала на спину и застонала. Неизвестный повернулся и пошел на ощупь к выключателю. Держа палец на спусковом крючке, навострив уши, чтобы уловить малейший звук, он быстро водил рукой по двери, затем по притолоке. Он не заметил, что его ботинки выделяются на фоне света из прихожей, пробивающегося через щель внизу.

Лежа на животе с пистолетом в руке, Коплан определил местонахождение противника. Он рванулся к нему, как спринтер со старта, в ту секунду, когда комнату залил ослепительно яркий свет. Левой рукой он отвел в сторону ствол пистолета неизвестного, а рукояткой своего оружия ударил его в лоб. В тот же момент послышался тихий звук, и пуля ударила в стену, а оглушенный стрелок закачался на месте. Коплан покончил с ним вторым ударом по голове и отступил, чтобы он мог упасть, не встречая препятствий. Затем он повернулся и остановил на девушке парализующий взгляд.

— Вы вынуждаете меня еще на некоторое время воспользоваться вашим гостеприимством, — усмехнулся он с ледяной иронией. — Смените место. Бог его знает, что еще может лежать под вашими подушками.

Говоря это, он вытянул ногу и поставил ее на оружие, выпавшее из разжавшихся пальцев мужчины.

Лиз Шартрен поднялась. Ее лицо было белым как мел.

— В угол, лицом к стене, — приказал Франсис.

Она подчинилась, словно во сне. Когда она повернулась к нему спиной, он нагнулся, взял пистолет, сунул его в карман брюк, потом убрал свой и посмотрел на жертву.

Тип был оглушен. Рана не кровоточила, но на лбу буквально на глазах росла шишка. Его лицо было бледным.

Коплан снял с него ремень и связал ноги, затем оттащил на середину комнаты, освобождая путь в прихожую. Повернувшись к по-прежнему неподвижной молодой женщине, он сказал:

— Ваши отношения с Дюпюи, очевидно, были более дружескими, чем вы утверждали... Он оставил вам специальные приказания на случай моего появления?

Она не ответила.

Коплан осмотрел банкетку и обнаружил между подушками миниатюрный браунинг. Тогда он снял пальто, бросил его на кресло и сел, уперев локти в колени.

— Ладно, не стойте, как китайская ваза, — бросил он прелестной канадке. — Теперь вас будет допрашивать не почтительный инспектор, а друг Жиля Кордо.

Глава 6

Лиз Шартрен повернулась на каблуках. Ее лицо было замкнутым, глаза упрямо смотрели в пол.

— С какой целью вы привели Дюпюи к инженеру Пьеру Шово? — сухо спросил Коплан. — Рассказывайте, и поживее.

Он знал, что она ищет правдоподобные увертки, чтобы направить его по ложному следу; поскольку она не ответила сразу, он подскочил к ней и влепил пощечину твердой, как дерево, ладонью.

— Поторопитесь, — прошипел он, схватив ее за плечи, и ударил по другой щеке. — Если вы из тех, кто любит побои, вы их получите.

Он схватил ее за горло и грубо тряхнул, потом зажал в углу комнаты. Правой рукой он нажал на ее подбородок, а левой схватил пальцы и стиснул их так сильно, словно хотел их сломать.

Откинув назад голову, она никак не могла разжать челюсти, чтобы закричать. Через три секунды она убедилась, что воспринимать предупреждения незваного гостя надо всерьез. Коплан отпустил ее.

— Понятно, Лиз? — буркнул он. — Зачем Дюпюи пошел к Шово?

Она попыталась перевести дыхание и машинально массировала поврежденную руку.

— Он ничего не просил... — выговорила она бесцветным голосом. — Это я...

— Хватит врать! — он снова хлестнул ее по щеке. — Он приехал в Монреаль не затем, чтобы объедаться пирожными. Чего он хотел?

С горящим лицом, находясь на грани истерики, она пробормотала:

— Я... Я должна была представить его нескольким специалистам... но я не знаю зачем.

— Специалистам в какой области?

— Телефоны и телеграфы.

— Кто их выбирал? Дюпюи?

— Нет... У Джо был список. Я не знаю, откуда он его взял.

Судя по косому взгляду, брошенному на лежащего на полу типа, очевидно, это был Джо.

— Дюпюи все еще в Монреале?

— Нет... Я сказала правду, что он уехал и что я его почти не знаю.

— Но этих специалистов вы должны знать, и даже очень хорошо, чтобы приводить к ним иностранца, с которым они даже не знакомы. Напишите мне их фамилии и адреса.

Он схватил ее за руку, грубо подтащил к банкетке и толкнул на нее. Встав перед ней, он достал свой блокнот, вырвал чистый листок и протянул ей вместе с ручкой.

— И без выдумок, — предупредил он. — Когда ваш дружок очухается, я допрошу и его тоже. Постарайтесь, чтобы ваши ответы совпадали с его.

Побежденная, растерянная Лиз Шартрен неуверенными движениями поискала твердую поверхность, на которой можно было писать. Она положила листок на коробку радиоприемника и, подумав, написала первую фамилию, всплывшую у нее в памяти.

Пока она писала, Коплан включил торшер и подошел посмотреть на Джо, шишка на лбу которого стала уже с куриное яйцо. Решив, что его обморок продлится не больше десяти минут, Франсис принялся опустошать его карманы.

При мужчине не было никакого официального удостоверения личности и никаких документов, указывавших на его официальную или тайную деятельность, однако в бумажнике лежали несколько визитных карточек на имя Джозефа У. Бингейма, проживающего в доме 264 по Энн-стрит.

Коплан срезал одну из веревок, с помощью которых раздвигались шторы на окнах, и связал ею руки своего пленника.

— Вот, — сказала Лиз все еще дрожавшим голосом. — Кажется, здесь все.

Коплан неторопливо закончил свою работу, пнул Джо под ребра, чтобы быстрее приходил в чувство, и резким движением вырвал листок, который протягивала молодая женщина.

В списке было пять фамилий. У двоих названных в нем специалистов не было указано место работы.

— Что это за пробелы? — буркнул Коплан, подчеркнув их ногтем указательного пальца.

Джо Бингейм заворчал, перекатился на бок, задергал ногами и руками, безуспешно пытаясь подняться. Эти движения показали, что он пришел в себя, и его подружка в нерешительности замолчала.

— О нем не беспокойтесь, отвечайте, — невозмутимо сказал Коплан.

— Это... Я не знаю, чем они точно занимаются, — пробормотала она. — Кажется, принадлежат к... администрации коммунальных служб.

Франсис убрал бумажку в карман, взглянул на Джо. Тот, морщась, хлопал глазами. Он начинал понимать, что у него болит голова и что он связан.

— Паршивый легаш будет счастлив вас выслушать, Джо, — объявил Коплан, уперев кулаки в бока. — Постарайтесь, чтобы ваша голова была на месте, а то я стукну по ней еще раз. Судя по тому, что мне рассказала ваша подружка, вы использовали ее дар соблазнительницы не для того, чтобы зарабатывать себе на жизнь. И очаровывать специалистов в области связи вы ее заставляли не только из порока... Какова цель этих действий?

Полуприкрыв глаза, насупившийся Бингейм замкнулся в злобном молчании. Он главным образом хотел выиграть время, прекрасно понимая, что все равно придется расколоться.

Но Коплан, не расположенный церемониться с пленным, отвесил ему удар мыском ботинка по почкам.

— Рожай, — раздраженно посоветовал он, вырвав у своей жертвы новый стон. — Мне доставит большое удовольствие переломать тебе кости одну за другой. Помолчи еще десять секунд, и убедишься.

Сколько Джо ни извивался и ни напрягал мускулы, он не смог освободиться и получил еще несколько ударов ногой в солнечное сплетение. Его лицо заливал пот, а Лиз, бледная как смерть, вцепилась пальцами в подушки банкетки.

— Ну? — спросил Коплан. — Между этими вступлениями и пулей, которую я всажу тебе в кишки, осталось время для других развлечений. Плюс к этому я в перерывах займусь твоей подружкой. Ты будешь колоться или нет?

Бингейм хрипло пробормотал:

— Дюпюи должен был встречаться с этими типами... по делу, в котором я ничего не понимаю. Он должен был показать им один аппарат.

Глаза Коплана недоверчиво сузились.

— Он хотел показать им аппарат?

— Да... Кстати, он оставил его здесь, чтобы забрать в свой следующий приезд в Монреаль.

— И где эта штука?

— Наверху. Лиз может вам ее показать.

Коплан секунду стоял в нерешительности. Единственным способом узнать, правду ли сказал Бингейм, было проверить его слова, но вдруг здесь скрывалась какая-то ловушка?

Коплан посмотрел на молодую женщину. Она нервно теребила полу своего халата, ее груди, наполовину выступившие из глубокого ворота ночной рубашки, поднимались в слишком быстром ритме. На ее лице было тревожное и напряженное выражение.

Достав «кольт» с глушителем, Франсис приказал:

— Проводите меня наверх.

Он удостоверился, что пленный не сможет освободиться от пут, и поблизости от него нет ни одного режущего предмета. Успокоившись, он пошел следом за канадкой, открывшей дверь в прихожую.

Они поднялись по лестнице на второй этаж, где на площадку выходили двери двух спален и еще небольшой комнатушки.

— Не делайте глупостей, — произнес Франсис с угрожающей мягкостью.

Стоя в метре от него, она повернула ключ в замке шкафа, открыла дверцу и отступила, указывая на ящик средней величины, с двумя замками, как у чемодана, и крепкой кожаной ручкой на верхней стороне.

— Аппарат там, — хмуро сказала она.

— Отлично. Возьмите его и несите вниз.

Она сморщилась и запротестовала:

— Он тяжелый.

— Ничего. Сделайте усилие.

Она нахмурилась и недовольно фыркнула.

— Предпочитаете, чтобы я сбросил вас с лестницы пинком в зад? — осведомился Франсис, сдвинув брови.

Лиз Шартрен, очень недовольная, взяла ящик за ручку и подняла с меньшим трудом, чем можно было предположить, если судить по его внешнему виду. Однако груз был неудобным, и, пока Лиз спускалась по ступенькам, он несколько раз стукался о стену.

В гостиной Джо Бингейм лежал все в той же позе. Лиз поставила ящик на ковер. Сунув пистолет в карман, Коплан сказал ей:

— Откройте сундук с сокровищами. Я не люблю фарсы и розыгрыши.

Она обменялась встревоженным взглядом со своим сообщником. Бингейм произнес:

— Никакой опасности нет. Эта штуковина из фарфора. Открывай, Лиз, раз месье боится.

Она нагнулась, открыла замки и подняла крышку.

Внутри ящик был обшит белым пластиком. В нем лежал предмет кубической формы, немного меньшего размера. С первого взгляда Коплан не смог определить, что это такое.

Однородная поверхность верхнего слоя казалась сделанной из изоляционного материала, но сбоку была видна череда неравных по толщине слоев: толстый, тонкий. Это немного напоминало многоэтажный бутерброд, в котором ломтики ветчины и хлеба были положены один на другой. Толстые слои напоминали фарфор, а у тонких был металлический блеск. Большие медные ручки находились в верхней части двух боковых сторон куба.

Коплан задумчиво рассматривал странный агрегат.

— Достаньте его, — предложил Бингейм, — вам будет лучше видно.

Если бы он промолчал, Франсис, возможно, так бы и сделал, но подозрительная любезность пленного насторожила его. Он решил сначала получить более четкое представление о назначении агрегата, который на первый взгляд напоминал конденсатор большой мощности.

Слово «конденсатор» заставило Коплана вспомнить об одной встрече в Париже с его другом Жаком Бернье, который держал его в курсе технических новинок. И в его голове мелькнула догадка, чем может быть безобидный на вид предмет. Одновременно он понял, как был убит Жиль Кордо.

Сунув руки в карманы брюк, он остановил насмешливый взгляд на Бингейме, потом посмотрел на его сообщницу.

— Полагаю, вы не откажетесь достать аппарат из футляра, мисс Шартрен? — спросил он добродушным тоном.

Лиз подняла брови.

Она потянулась к коробке, но Бингейм заорал:

— Не трогай!

Она застыла. Повисла напряженная тишина. Коплан резко захлопнул крышку.

— Так, хватит шуток, Джо, — спокойно сказал он, вновь доставая пистолет противника. — Твой план избавиться от меня, сыграв на моем любопытстве, провалился. Если здесь кто-то должен умереть, это скорее будешь ты. Или она.

Бингейм стал бледным как мертвец. Его замыслы были раскрыты, и упрямиться дольше не имело смысла.

Что касается молодой женщины, она в полной прострации отступила на ватных ногах к банкетке и машинально села на нее.

Коплан продолжил более настойчиво:

— Дюпюи не пытался протолкнуть товар. Если Лиз соблазняла тех специалистов, чтобы устраивать ему встречи с ними, значит, ему от них что-то было надо. Что?

— Клянусь, я ничего не знаю, — ответил Бингейм, зачарованный видом пистолета. — Он просто поручил облегчить ему работу, чтобы в период пребывания в Монреале он не терял зря время. Я даже не выбирал тех людей. Их список мне передали месяца три-четыре назад.

— Кто передал?

Джо промолчал. Коплан понял, что задал вопрос слишком быстро. Надо применить классическую стратегию ведения допроса: получить ответы на второстепенные вопросы, а главное оставить напоследок.

— Дюпюи вас ругал по поводу Кордо? — спросил он как бы между прочим.

— Да, — признался Бингейм, — хотя Лиз и я были ни при чем. Мы не могли предположить...

— Кордо стал ему досаждать после вечеринки у Шово?

— Да. Перед уходом он заговорил о Париже и стал незаметно задавать провокационные вопросы. Но Дюпюи не вчера родился. Он засмеялся и ответил: «Понимаю, что вас беспокоит. Вы знаете другого Фернана Дюпюи и спрашиваете себя, кто я такой. Так вот — я настоящий. Тот, кого вы помните, французский агент, принявший мое имя, чтобы выполнить задание в Канаде три года назад». Тот поверил. Правда, Лиз?

— Да, все было именно так, — тут же подтвердила она. — Я присутствовала при этом разговоре.

— Ну и что? Как все закончилось?

— Они продолжали шутить, и в конце концов Кордо пригласил его к себе.

Понятно. Он сделал вид, что поверил, но решил вернуться к вопросу позднее и в более благоприятных условиях.

— Когда Дюпюи пошел к нему?

Бингейм подумал.

— Через два или три дня.

— И, естественно, взял с собой эту штуку, — произнес Коплан с почти утвердительной интонацией, постукивая ногой по ящику.

Бингейм молча кивнул.

Реконструировать развитие событий было нетрудно. Дюпюи рассказал Кордо, что приехал в Монреаль для деловых переговоров, показал это изобретение, которому наверняка приписал воображаемые функции.

Под каким-то предлогом он предложил Кордо вынуть аппарат из футляра. Взявшись за две ручки, французский агент был убит электрическим разрядом, поскольку конденсатор такого типа способен выделять достаточное количество энергии, чтобы убить человека.

Если при вскрытии на кончиках пальцев покойного были обнаружены ожоги, эксперты скорее всего подумали, что они вызваны какой-то другой причиной, раз рядом с трупом не было никакого электрического провода.

Поскольку Бингейм знал характеристики этого супераккумулятора, он должен был знать, зачем Дюпюи носил его к Кордо.

— После этого ты перезаряжал аппарат? — спросил Франсис.

Джо Бингейм понял истинный смысл этого вопроса, но его крик, когда Лиз хотела взяться за ручки, делал любое отрицание бессмысленным.

— Да, — признался он, отведя глаза.

— И я был второй намеченной жертвой, — добавил Франсис. — Именно поэтому вместо того чтобы застрелить меня, ты попросил Лиз оглушить меня дубинкой. Конечно, удар электротоком — «чистое» убийство и задает полиции неразрешимые загадки. Ваш портативный электрический стул неплох... Ладно. Настоящее имя Дюпюи?

— Не знаю, — буркнул Бингейм. — Я его раньше не видел.

— Кто тебя известил о его приезде в Монреаль?

Молчание.

— Когда он вернется? Молчание.

Коплан наступил на лицо Бингейма и повернул ногу, чтобы причинить каблуком более сильную боль.

— Говори, старина, — предложил он сладким голосом, не ослабляя, однако, давление. — Лучшее, на что ты можешь надеяться, это тюряга, а туда принимают даже типов с раздавленными мордами.

Нос и губы Бингейма кровоточили. Он издал хриплый стон и стал колотить связанными руками по ляжкам, настолько невыносимой была боль. Франсис дал ему передышку.

— Меня интересует твоя связь с верхним эшелоном, — продолжил он. — Кто управляет Дюпюи, Лиз и тобой? Говори, это твой последний шанс.

Молодая женщина, судорожно прижимавшая руки к груди, чувствовала, что, если Джо будет по-прежнему молчать, его мучения станут еще сильнее.

— Я... Я получаю инструкции из Галифакса, — пробормотал Бингейм, — но я не знаю, кто мой босс. Честное слово!

Это выглядело правдоподобно. Разделение сети на ячейки направлено именно на то, чтобы никто не мог выдать всю организацию целиком. Оставалось решить один вопрос: или Бингейм мог сообщить еще что-то важное, или он уже не представлял ценности.

Коплан спокойно проверил магазин пистолета.

— Кому ты посылаешь донесения? — спросил он ровным голосом.

— Никому я ничего не посылаю! — пронзительно закричал Бингейм, следивший безумными глазами за зловещими приготовлениями своего врага. — Я только выполняю приказы... Это Дюпюи разъезжает. Он должен знать все.

— Как давно была создана эта организация?

— Недавно... Может быть, год назад.

— Как ты ввязался в эту махинацию?

После паузы Джо буркнул:

— Я работал в профсоюзе... Сначала боролся за независимость Канады, потом против участия страны в НАТО. Однажды мне предложили другую работу, оплачиваемую намного лучше. Я должен был подобрать девочек.

Он искоса взглянул на Лиз.

— Мне велели отобрать трех, самых красивых и самых послушных, и выдрессировать их. Вселившись в снятые для них дома, они становились своего рода агентами.

— Двум другим ты тоже дал список? — спросил Коплан.

Бингейм утвердительно буркнул в ответ.

С банкетки прозвучал бесцветный голос молодой женщины.

— Мне кажется, я знаю, кто его шеф, — произнесла она.

Глава 7

— Вы говорите, что вам это «кажется», — произнес Коплан. — Это ваше предположение?

Краем глаза он следил за реакцией Бингейма. Поведение подружки вызвало у него интерес, но возражать он не пытался.

— Однажды Джо отправил меня в Галифакс, — объяснила Лиз монотонным голосом. — Я встретилась там с мужчиной лет сорока, который назвался Саваром. Мне кажется, он подверг меня своего рода экзамену.

— В кабинете или в постели? Опустив глаза, она прошептала:

— И там, и там... Потом я вернулась в Монреаль, и Джо поселил меня на этой вилле.

— Как выглядел этот тип?

— Среднего роста, лицо худое, нос тонкий, у него были три золотых зуба, и по-английски он говорил с сильным иностранным акцентом.

Коплан толкнул Бингейма мыском ботинка.

— Тебе знакома фамилия Савар? Двух других протеже ты тоже направлял к нему?

— Конечно, — признался Джо без малейшего смущения. — Но я не знаком с этим типом, а встречи он всякий раз назначал в отеле «Шамплен».

На несколько секунд Франсис погрузился в раздумья. Слова обоих сообщников показывали, что организация была создана сравнительно недавно. Выход на сцену Дюпюи стал сигналом к началу деятельности этой группы.

Все уже было подготовлено: подобраны и обучены девицы, и без того имевшие некоторое «образование», определены специалисты, чье содействие намечалось получить, установлены контакты первых со вторыми и так далее.

Тот факт, что Джо и его женская команда не сами выбирали специалистов, доказывал существование в Монреале параллельной сети, которая посылала в Галифакс необходимую информацию, а на ее основе формулировались приказы для Джо. Все организовано очень хорошо.

Эти выводы мгновенно сложились в голове Коплана. Он задал новый вопрос:

— А как к тебе поступали деньги?

— О... на этот счет мне не приходилось ломать себе голову, — ответил Бингейм, облизнув языком распухшие губы. — Конверт, набитый купюрами, кладут в мой почтовый ящик. Этого хватает на мои расходы и на плату девочкам.

Коплан закурил сигарету. Он подумал, что вытянул из Джо и Лиз Шартрен главное, что они могли сказать. Оставалось решить, что с ними делать.

Он подошел к телефону цвета слоновой кости, стоявшему на этажерке у книжного шкафа, снял трубку и набрал номер «Риц-Карлтона».

— Дежурного администратора, — попросил он, глядя на часы. Того позвали к телефону.

— Я не вернусь сегодня вечером и завтра, возможно, тоже, — сообщил Франсис. — Я живу в номере 1832... Не беспокойтесь обо мне.

— Хорошо, сэр, — ответил администратор. — Сообщаю, что на ваше имя принесли конверт.

— Да? — спросил Коплан. — Обратный адрес есть?

— Нет... И марки тоже.

— Хорошо. Сохраните его. Возьму, когда вернусь.

— К вашим услугам, сэр.

Он положил трубку, думая, кто же мог ему написать.

Лежа на полу, Бингейм слушал слова своего противника.

Несколько секунд назад он испытал большое облегчение, увидев, что исчез пистолет, которым ему угрожали, но теперь в нем снова росло беспокойство. Лиз Шартрен тоже смотрела на Коплана, чувствуя, как ею овладевает смутный страх.

Коплан опустился на корточки возле Бингейма. Его рука нырнула в карман, в который он убрал пистолет.

— Ты слишком опасен, чтобы я мог доверять тебе, — произнес он, — а поскольку у меня нет при себе снотворного...

Он ударил Джо рукояткой по голове почти в то место, куда бил в прошлый раз. Тот мгновенно потерял сознание.

Молодая женщина, ожидавшая такого же обращения, подняла руку, чтобы защитить лицо, и распахнула огромные глаза.

— Идите оденьтесь, — приказал Коплан. — Я вас провожу на случай, если понадобятся услуги горничной.

Канадке потребовалось некоторое время, чтобы преодолеть слабость в ногах. С сильно бьющимся сердцем она встала и спросила неуверенным голосом:

— Я должна... надеть платье?

— Платье, пальто, косынку... В общем, походную форму. Вы что же, думаете, я уйду, оставив вас здесь?

— Но... куда вы хотите меня везти?

— Увидите. Поторопитесь, или я заверну вас в одеяло.

Она вышла из комнаты как сомнамбула. Коплан поднялся вместе с ней на второй этаж, где она вошла в одну из комнат.

Постель была разобрана, на спинке стула рядом с кружевными трусиками висел галстук. Франсис понял, почему ему так долго не открывали дверь.

Лиз сбросила халат, затем сняла короткую рубашку. На ней были теперь только пояс, чулки и красные туфли. Оставшись в этом более чем легком наряде, она уперла руки в бедра, бросила на своего охранника похотливый взгляд и прошептала:

— Может быть, мы могли бы договориться?

Коплан оглядел ее и сунул в угол рта новую сигарету.

— Конечно, — ответил он совершенно серьезно. — Что вы можете мне предложить?

Она подошла к нему, покачивая бедрами.

— Предположим, я перейду на вашу сторону, — произнесла она, прикрыв глаза. — Я останусь здесь, но буду работать на вас и предупрежу, когда Дюпюи даст о себе знать.

Она коснулась его и, изогнувшись, прижалась своим животом к животу Франсиса. Неподвижный как скала, он выпустил дым поверх головы предприимчивой девицы и возразил:

— Или предупредите Дюпюи и исчезнете вместе с ним, а я в лучшем случае останусь с носом. Этот вариант не очень заманчив. У вас нет ничего получше?

— Вы мне не доверяете? — спросила она глухим голосом. — Но когда те узнают, что Джо испарился, я провалюсь тоже. Они меня бросят, и что мне тогда делать?

Она еще плотнее прижалась к нему.

— Вы не будете устраивать мне неприятности? — спросила она. — В чем вообще меня можно обвинить? Я не сделала ничего незаконного. Переспать с кем бы то ни было еще не преступление...

Она откровенно давала понять, что проявит к нему полную благосклонность, если он только пожелает этого.

Чувствуя, что лучше сразу положить конец этим попыткам очаровать его, Коплан отодвинул слишком ловкую соблазнительницу. Прикосновение к шелковистой коже плеч девушки сделало его более резким, чем требовала ситуация.

— Хватит валять дурака, — отрезал он. — Пошевеливайтесь.

Он грубо оттолкнул ее и раздавил сигарету в пепельнице, стоявшей на ночном столике.

Очевидно, она услышала в его голосе нерешительность, потому что вместо того чтобы подчиниться, влезла на кровать и улеглась в вызывающей позе, обхватив руками колени.

— Одень меня сам, если так этого хочешь, — предложила она с насмешкой.

На ее ляжку обрушился звучный шлепок. Схваченная за волосы, девушка как по волшебству оказалась на ковре. Рывок заставил ее повернуться, а второй удар по заду бросил к гардеробу.

— Не заставляйте меня сердиться, — сказал ей Коплан недовольным тоном. — Когда я захочу развлечься, я дам вам знать. Вы все еще не поняли, что я не сентиментален?

Через полчаса он спустился вниз вместе с пленницей, закутанной в широкое пальто из темно-серого твида. На плече у нее висела лакированная сумочка.

Коплан надел пальто, глядя на Бингейма. Тот лежал неподвижно, голова склонилась набок, руки и ноги были расслаблены. Неприятно, но этого типа тоже придется взять с собой.

Коплан проинструктировал девушку, пока вырывал телефонный провод:

— Мы выйдем вместе, и я подгоню мою машину к вашему гаражу. Не отходите от меня ни на шаг, пока я буду перетаскивать вашего Джо в машину. Шкатулку с сюрпризом положите в багажник. Потом мы выключим свет, и вы закроете дверь на ключ. Понятно?

Совершенно усмиренная, она кивнула, не сказав ни слова.

Хотя Ремембранс-роуд была хорошо освещена, подступы к вилле, расположенной в удалении, были довольно темными. В одиннадцать часов вечера в парке Мон Руаяль вообще редко можно встретить пешехода, там даже автомобили проезжают нечасто.

За двадцать минут подготовка к отъезду была закончена.

Джо был уложен между передними и задними сиденьями «шевроле». Франсис прикрыл его пледом.

Когда Коплан включил мотор, он был не в очень хорошем настроении. Он не ел с полудня, и его желудок требовал пищи. Кроме того, он бы охотно провел ночь на вилле, если бы не предвидел некоторых событий, повлечь которые могло, в частности, продолжительное отсутствие Джо Бингейма в его жилище на Энн-стрит.

Что бы ни рассказывал Джо, у него в Монреале могли быть союзники. Сам того не зная, он мог быть объектом наблюдения со стороны параллельной сети. Кроме того, к Лиз Шартрен с ее легким поведением посетители могли заявиться даже в очень позднее время.

Именно это заставило Франсиса покинуть город в тот же вечер. До Оттавы было примерно семьдесят километров, и в столицу он должен был приехать среди ночи. Его единственной надеждой был Нолен.

Мрачный, предвидя массу затруднений, он вел «шевроле» в направлении моста. Лиз Шартрен, сидевшая рядом с ним, была погружена в тяжелые мысли, а сзади начинал приходить в себя Бингейм.

Чуть позднее Коплан свернул на северную автостраду, по которой поехал еще осторожнее. Имея в салоне двух таких неудобных пассажиров, Франсис предпочитал не превышать скорости.

Считая, что поездка затянулась, канадка заговорила:

— Скажите по крайней мере, что вы собираетесь с нами делать?

Он ответил, не глядя на нее:

— В принципе, подержать вас взаперти в тихом доме до тех пор, пока не узнаю, что замышляет Дюпюи. Что будет потом, я еще не решил. Частично это будет зависеть от вас.

— Да кто вы такой, в конце концов? Вы из контрразведки?

Он усмехнулся:

— Моя врожденная скромность не позволяет мне об этом распространяться. А разве Дюпюи не просветил вас на сей счет?

— Нет... Перед отъездом он нам только посоветовал остерегаться, если появится человек, похожий на него.

Значит, он понимал, что, убрав Кордо, вызовет ответную реакцию спецслужб. Эту скотину нельзя было назвать неосторожным! Он предпочел лечь на дно и совершить мелкое нарушение с визами, чем позволить французским агентам начать охоту за собой.

— Вы слышали, о чем в тот вечер говорили Дюпюи и инженер Шово? — задумчиво спросил Коплан.

— Да, но я не была с ними все время.

— О чем они говорили?

— О многом, как бывает всегда, когда люди встречаются впервые. В частности, о политике Франции.

— Неиссякаемая тема, — согласился Франсис с легкой насмешкой. — А технические вопросы они затрагивали?

— Да, но в тот момент я ушла, потому что меня это совершенно не интересует.

— Вы не слышали, о чем шла речь?

— Слышала... О трансатлантических кабелях, телефонной связи на дальние расстояния и тому подобном.

Коплан задумался. Если какая-то держава планирует крупномасштабную диверсию, она будет действовать именно так. А кто заинтересован в диверсии на внутренних или зарубежных линиях Канады?

За спинкой сиденья Бингейм сделал несколько беспорядочных движений, чтобы освободиться из-под накрывавшего его пледа. Это вернуло Коплана к действительности.

— Спокойнее, Джо, — сказал он. — Не надо дергаться, я связал твои руки с ногами, прежде чем покинуть виллу. Сообщаю, что ты отправляешься на отдых и будешь жить спокойно. Если не будешь вести себя хорошо, я оглушу тебя в последний раз и брошу в воду.

Бингейм сразу перестал шевелиться.

— Я подыхаю от жажды, — жалобно сказал он.

— Я тоже, — ответил Франсис. — Утром попьем кофейку.

— Который час? — буркнул Джо.

— За полночь. Не нервничай.

Бингейм выругался, потом злобным голосом спросил:

— Куда мы едем?

— Одному богу известно, — искренне ответил Коплан.

Когда «шевроле» ехал по Шамплен-стрит, широкому проспекту, ярко освещенному двумя рядами фонарей, Оттава казалась пустынной, как мертвый город.

Коплан искал телефонную кабину и нашел ее возле Юнион-стейшн. Лиз дремала рядом с ним, Джо храпел сзади.

Хлопнув по плечу, Франсис разбудил свою соседку, которая открыла изумленные глаза.

— Мне жаль прерывать ваши сны, но я не хочу оставлять вас в машине, когда выйду из нее, — сказал он. — Пойдемте, я позвоню одному моему другу... если, конечно, его номер есть в книге.

Он вышел, обогнул машину и открыл дверцу для Лиз. Дрожа от холодного ветра, хлеставшего ей в лицо, пассажирка прошла вместе с ним в кабинку.

Быстро пробежав нужное ему место в телефонной книге, Коплан увидел, что его опасения оправдались: в колонке было шесть Ноленов, но ни одного из них не звали Луи.

Он взглянул через стекло, не подходит ли кто к машине.

Успокоившись, он стал искать номер посольства, где должен был сидеть дежурный.

Найдя номер, он покопался в карманах, ища монетку. Пока он ждал, чтобы его соединили, Лиз смотрела на него со смесью враждебности и покорности. Она никогда не думала, что француз может быть таким бесчувственным и грубым.

— Алло? Где я могу срочно найти начальника службы безопасности? — спросил Франсис, как только ему ответили.

— С кем имею честь? — холодно произнес голос.

— Мое имя не имеет значения, а называть вам мой позывной я не хочу, но поверьте мне, мне нужно поговорить с месье Ноленом по очень важному делу. Соедините меня с ним, если его домашний номер является тайной.

Его настойчивость подействовала на чиновника, с которым подобного приключения не случалось за все время работы в Оттаве. Телефонный звонок среди ночи!

— Секунду...

Стоя, как на раскаленных углях, Франсис следил за окрестностями, держа трубку возле уха. Он верил в прочность своих узлов, но, если Бингейму удастся развязаться благодаря какому-нибудь приему, он не упустит случая удрать на «шевроле».

А тогда...

— Не кладите трубку.

— Я слушаю.

Снова бесконечно долгие секунды ожидания. Потом щелчок и знакомый голос:

— Алло? Кто у аппарата?

— Мне нет необходимости представляться, Нолен, вы знаете, кто я.

— О... Это вы? — спросил Нолен, сразу же понявший, с кем имеет дело. — Что случилось?

— Я привез вам два тюка. Мужчину и женщину. Я не знаю, куда их деть, а оставить на свежем воздухе не могу.

— Черт! Они живые или мертвые?

— К счастью, живые. Скажите, куда я могу их отвезти, потому что, если на меня наткнется полицейский патруль, дело будет плохо.

Застигнутый врасплох, Нолен почувствовал, что у него голова пошла кругом.

— Ладно, везите их ко мне. Сейчас я не могу найти другого выхода. Дин-роуд, дом сто тридцать два. Знаете, где это?

— Нет, но найду. Приготовьте бутерброды и литр виски. Он повесил трубку.

— В путь, — сказал он Лиз, выталкивая ее из кабинки. — Вы случайно не знаете улицы Оттавы?

— Вы что, хотите, чтобы я сама указала вам дорогу к месту, где вы меня заточите?

— Естественно. А вы предпочитаете, чтобы я высадил вас у первого же полицейского поста?

Она села в «шевроле». От двух хлопков дверцами Бингейм вздрогнул.

— А? Что? Выходим? — пробормотал он, когда машина трогалась с места.

— Закрой рот, — велел Коплан. — Я разговариваю с твоей подружкой. Где Дин-роуд?

Она стала показывать дорогу.

Глава 8

Луи Нолен, одетый в роскошный халат, впустил пришедших в свой дом.

С разбитым в кровь лицом, Бингейм имел непривлекательный вид. Руки у него были по-прежнему связаны, и, шагая, он был вынужден придерживать брюки локтями.

Лиз Шартрен тащила ящик с аккумулятором и спотыкалась на каждом шагу под его тяжестью. Позади них, ослабив узел галстука, шел уставший, но довольный Коплан.

Нолен смотрел на это трио с тихим ужасом. Откуда, черт возьми, Коплан вытащил этих странных гостей?

— Бутерброды приготовили? — жадно спросил Франсис, как будто речь шла о чем-то очень важном, просто необходимом для понимания событий.

— Э... Не успел, — извинился Нолен. — Но если хотите пока виски, наливайте, все там.

Он указал на бар.

— Я загляну в холодильник, — добавил Нолен. — Только бы хватило хлеба.

— Тащите все, что есть, даже огурцы, — крикнул Франсис, бросившись к бару.

Он налил четыре стакана виски, разбавил минеральной водой и сначала напоил Бингейма, рухнувшего в кресло.

Лиз Шартрен сняла пальто и положила его на спинку кресла, прежде чем взять предложенный ей стакан. Коплан проглотил содержимое своего одним глотком и закурил сигарету, которая показалась ему необыкновенно вкусной.

Когда Нолен вернулся, неся в обеих руках провизию, атмосфера в комнате показалась ему такой непринужденной, что он усомнился, пленники ли эти двое незнакомцев или агент спецслужбы спас их от беды.

Он хотел попросить разъяснений, но Коплан жестом остановил его.

— Сначала поесть... Потом запрем даму и месье в надежном месте, а после сможем спокойно поговорить.

Около половины пятого утра парочка была наконец заперта в мансарде без окон, где для них пришлось поставить две складные кровати. Заперев дверь на ключ, Нолен в качестве дополнительной предосторожности припер ее стулом.

Когда Франсис и Нолен вернулись на первый этаж, хозяин дома с любопытством спросил:

— Что за жильцов вы мне привезли? Где вы их откопали?

Коплан опустился в глубокое кресло.

— Вчера я вам рассказал не все, но сейчас вынужден это сделать, — заявил он в лоб. — На самом деле человек, называющий себя Дюпюи, вовсе не высокопоставленный чиновник, чье исчезновение тревожит правительственные круги. Мы подозреваем, что это иностранный агент, действующий под удобным прикрытием и пытающийся нанести нам удар в спину.

Нолен широко раскрыл глаза.

— Ничего себе! — изумленно пробормотал он. Потом, помяв подбородок, он воскликнул:

— Вот почему вы хотели, чтобы его искала полиция! Мне кажется, вы действовали бы иначе, если бы речь шла о нашем человеке.

Коплан кивнул и продолжил:

— Парочка, которую мы заперли наверху, подготовила к приезду Дюпюи площадку для действий в Монреале. Девчонка поддерживала с ним связь во время его пребывания там и даже после официального исчезновения. Она и ее почтенный приятель нужны нам для дачи показаний, обвиняющих Дюпюи в убийстве человека. Этот негодяй убил Жиля Кордо.

Нолен, изумлявшийся все сильнее, быстро спросил:

— Как? У вас есть доказательства?..

— Они появятся после эксгумации трупа: на кончиках пальцев у него должны быть легкие, почти невидимые, следы ожогов, похожие на мозоли. Такие образуются, когда нечаянно коснешься раскаленного металла.

— Но... Как его убили?

— Ударом электротока, вызвавшим мгновенную остановку сердца и дыхания. Тело обследовали спустя двенадцать часов, и наиболее характерные признаки исчезли. Отсутствие в комнате прибора, который мог бы дать смертельный разряд, исключило в глазах врача возможность несчастного случая, а при вскрытии искали следы яда в кишечнике, но не подумали подвергнуть анализу жидкости организма, оказавшиеся на пути тока. Их химическое разложение позволило бы установить, что смерть вызвана ударом в четыреста — пятьсот вольт.

Пораженный Нолен во все глаза смотрел на Коплана.

— Но ведь не могли же Кордо заставить взяться за оголенный провод...

— Это был психологический расчет. Посмотрите, что находится в стоящем рядом с вами ящике.

Начальник службы безопасности открыл крышку, посмотрел на конденсатор и почти инстинктивно хотел взяться за медные ручки, чтобы вынуть его из футляра.

— Стоп! — крикнул Франсис, останавливая его. — Еще секунда — и вас бы постигла та же участь. Этот предмет опасен, как бомба... Несмотря на небольшую величину, он способен аккумулировать огромное количество электроэнергии, намного больше, чем нужно, чтобы убить человека.

Хотя объяснение Коплана не слишком взволновало его, Нолен благоразумно отодвинул руки от опасного предмета.

— Он заряжен? — спросил он.

— Да. Спрячьте этот сундучок в такое место, где его никто не сможет найти. Для того чтобы разрядить этот конденсатор, надо засыпать его влажным песком, бросая его с расстояния. Это совершенно новый аппарат, практически неизвестный промышленности. Я даже не знаю, где он изготовлен. В определенном смысле его можно рассматривать как оружие, что доказала смерть бедняги Жиля.

— Это Дюпюи его...

Франсис утвердительно кивнул головой.

— Я расскажу вам все дело, — заявил он, — а потом мы решим, что делать с нашими пленными.

Он кратко рассказал о встречах с Лежандром и Шово, о выходе на Лиз Шартрен и схватке в доме молодой женщины.

Откинувшись на спинку кресла и соединив пальцы, Нолен слушал с большим вниманием.

— В общем, — резюмировал он, когда Франсис закончил свой рассказ, — вы узнали из надежного источника, что некая группа интересуется канадской системой телефонной и телеграфной связи, а Дюпюи является разъездным агентом этой организации и именно он убрал нашего друга, но у вас не хватает данных, чтобы идти дальше.

— И да и нет. Настоящая проблема в том, что один я с этим делом не справлюсь. Я нахожусь перед выбором: или подключить канадские власти и получить необходимую помощь от них, или попросить Париж прислать мне подкрепление.

Нолен мял щеку.

— Мне трудно вам советовать. Поскольку речь идет в первую очередь о внутреннем деле этой страны, я охотно высказался бы за сотрудничество с нашими союзниками. Но возможно, вы считаете иначе?

Коплан был в затруднительном положении. Он думал об этом всю дорогу от Монреаля до Оттавы, но не сумел найти УСНОГО решения.

— Во всяком случае, некоторые меры мы должны принять немедленно, — сказал он вполголоса. — Мы должны устроить в доме Лиз Шартрен мышеловку. Я не надеюсь, что Дюпюи бросится туда не сегодня-завтра очертя голову, но исчезновение Бингейма заставит выйти из тени других, более осведомленных, чем он.

— Да, возможно, — согласился Нолен. — Чем раньше, тем лучше. Вы ждете от меня, что я предоставлю в ваше распоряжение людей?

— Да, на первое время. Мне нужны минимум двое. Вдруг он понял, что это недостаточно: в Монреале у Лиз были две коллеги. В свой следующий приезд Дюпюи мог остановиться у одной из них и связаться со специалистами, чьи фамилии фигурировали в данном Лиз списке.

— Я вполне могу дать вам двух опытных сотрудников, — ответил Нолен. — Если хотите, они будут готовы уже утром.

— Мобилизуйте троих, — предложил Коплан. — Они мне будут нужны только до того момента, когда вопрос будет решен самим Стариком. Я все ему передам, и пусть он решает, надо ли подключать канадскую контрразведку.

— Хорошо, согласен. Когда вы поедете в Монреаль?

— Вызовите ваших парней на семь часов, с машиной, — предложил Коплан. — Пока вы будете звонить, я поднимусь к нашим голубчикам. Я только что понял, что они выложили не все.

* * *
Он вошел в темную мансарду и включил свет. Накрывшись пальто с головой, Лиз Шартрен спала так крепко, что не проснулась, но Джо Бингейм, которого побеспокоил свет, недовольно заворчал.

Коплан окончательно разбудил его и сказал:

— Я забыл одну деталь: адреса двух других девочек, любезно помогавших вам.

Разъяренный тем, что его разбудили, и желая заснуть, чтобы меньше страдать от ран, Джо буркнул:

— Оставьте меня в покое. Приходите завтра. Франсис вывернул ему ухо.

— Отвечай, — прошептал он со злым блеском в глазах. Раздраженный Джо ответил отрывисто:

— Нэнси Мутье... Кот Сент-Катрин, дом 9464. Глория Ланс — Хатчисон-стрит, дом 2857.

— Ты уверен, что не ошибся? — настаивал Франсис, записывая сведения.

— Чтобы потом это обрушилось на мою голову? Нет, спасибо, — простонал Бингейм. — Какое мне дело, получите вы одну или всех трех?

Его моральный дух был не на высоте.

— А скольких человек должны были соблазнить эти девицы?

— Трех или четырех каждая. Не больше.

— Ты знаешь фамилии этих людей?

— Я не учил их наизусть, — выкрикнул Джо. — Девки знают, а это главное. А я сжег свой список, как только они засекли своих типов.

— А все типы дали себя охмурить?

— В большей или меньшей степени... Есть серьезные, которые только делятся с ними своими неприятностями. Другие любят обсуждать скабрезные истории. Есть и настоящие любители стриптиза. До торговли собой девочки не доходят.

— Ты не знаешь настоящей фамилии Савара? — спросил Франсис, желая полностью использовать упадок духа своего пленного.

— Я вам уже говорил, что для меня этот тип — загадка, — раздраженно бросил Бингейм. — Чего еще вам надо? Мое свидетельство о рождении?

— Нет, разрешение на твои похороны, — ответил Коп-лан, вытащил из сумочки Лиз Шартрен ключи от виллы и направился к двери.

Он выключил свет, вышел, запер дверь и припер ее стулом.

Внизу Нолен продолжал названивать по телефону.

Коплан сел в кресло и, вооружившись авторучкой, начал составлять телеграмму для Старика, в которой сжато излагал ситуацию. Он уточнил, что ответ открытым текстом можно прислать в «Риц-Карлтон».

Он приступил ко второму, более краткому, варианту своего текста, когда к нему подошел Нолен.

— Все в порядке, — объявил начальник службы безопасности посольства. — Трое моих сотрудников, все бывшие агенты ДНТ[38], поступят в ваше распоряжение. Они помирают от скуки, потому что здесь ничего не происходит. Эта поездка в Монреаль их очень обрадовала. Цель ее объясните им сами.

— Браво, — ответил Коплан, не переставая писать. — Вы сняли с моей души тяжелый груз. Я тут составляю маленький рапорт. Будьте добры отнести его в шифровальную службу, а потом отправить по радио.

Было около шести часов, когда он передал документ Нолену. Вздохнув, Франсис потянулся и, посмотрев на хозяина дома, с наигранным смущением спросил:

— Знаете, что доставило бы мне сейчас настоящее счастье?

— Полагаю, хорошая постель.

— Нет. Душ, бритва и пол-литра черного кофе. Это несбыточная мечта?

Нолен засмеялся.

— Ничуть. Поскольку вы уже превратили мой дом в тюрьму и арсенал, лишили меня законного отдыха и отбираете лучших сотрудников, не вижу возможности отказать вам в этом. Пойдемте, я провожу вас в ванную.

* * *
Снаружи было все так же темно, когда к Нолену приехали трое вызванных агентов. Он коротко переговорил с ними до того, как в гостиную вошел Коплан, выглядевший абсолютно свежим после ванны. У него еще не успели просохнуть волосы.

Представления сопровождались энергичными рукопожатиями. Коплан познакомился с будущими помощниками. Жан-Клод Треву был высоким худым мужчиной с выпуклым лбом. За его суровыми чертами скрывалось большое чувство юмора. Бернар Морини, которого друзья звали Корсиканцем, имел сонный вид. Он был среднего роста и коренастым. Наконец, Леон Лоней, самый старший из них, несмотря на безобидную внешность «благородного отца», всаживал три пули в центр мишени, даже не щуря левый глаз.

Все четверо простились с Ноленом и уехали на двух машинах: Коплан и Лоней в «шевроле», Морини и Треву — в «воксхолле» последнего.

Утро было грязно-серым, свет едва пробивался сквозь толстый слой облаков.

Путь до Монреаля занял три часа, но теперь не было никакого напряжения, и Коплан мог свободно говорить со своим пассажиром, подробно рассказывавшим ему о коррупции в полиции провинции Квебек.

«Шевроле» остановился в километре за мостом, ведущим на остров, на котором построен крупнейший город Канады. «Воксхолл» встал сзади, и его пассажиры, выйдя из машины, пошли навстречу Франсису и его спутнику.

— Двое из вас, на выбор, отправляйтесь в дом на Ремембранс-роуд в парке Мон Руаяль, — объяснил Коплан. — Нужно будет заново подключить телефон — я вырвал провод. Если позвонят, постарайтесь узнать кто. Обычно в доме живет девушка по имени Лиз Шартрен, но вы можете отвечать, что она ненадолго вышла. Тот, кто снимет трубку, должен говорить грубым голосом и называть себя Джо Бингеймом. Понимаете?

Бывшие сотрудники ДНТ кивнули. Морини и Лоней, перемигнувшись, согласились взять это дело на себя.

— Хорошо, — сказал Франсис. — Вот ключ. Запомните еще: если в дверь позвонят, не открывайте. Постарайтесь рассмотреть визитера и, если вдруг он будет похож на меня, скрутите его прежде, чем он уйдет. Это враг номер один, руководящий всем делом. Если кто-нибудь войдет в дом, как к себе, захватите его тоже. Это само собой разумеется.

— Думаете, будет много народу? — спросил сонный Морини.

— Боюсь, что не будет никого, — поправил его Коплан. — Одну минуту... Не бейте меня, если я нанесу вам визит. Чтобы избежать неприятных недоразумений, я просигналю звонком букву "х": длинный, два коротких, длинный. Еще один момент: я живу в «Риц-Карлтоне». В случае необходимости звоните и попросите телефонистку записать для меня сообщение, подписанное «Эмиль». Вопросы есть?

— Нам нужно будет оставаться там постоянно? — спросил Лоней. — Если это надолго, нужно организовать питание, взять смену белья и так далее.

— Займитесь этим, но лучше выходите по очереди и только с наступлением темноты, то есть после пяти часов вечера. Ваши выходы за покупками должны быть по возможности краткими.

Немного помолчав, Морини спросил:

— Когда мы увидимся снова?

— Не могу сказать. Я должен сделать несколько дел, и это может затянуться до завтра. Если меня что-то задержит, я позвоню вам по телефону самое позднее завтра вечером. Хотя, возможно, связь между вами и мной будет поддерживать Треву. Все будет зависеть от того, как пойдут дела.

Наступила новая пауза, во время которой каждый старался вспомнить, не был ли упущен какой-нибудь важный момент. Потом группа разделилась, и все четверо сели по машинам.

Трогаясь с места на «шевроле», Коплан сказал Треву:

— Мы навестим двух других красоток, использующих свои чары для вербовки информаторов, но сначала мне нужно заехать в отель, где меня ждет какое-то письмо.

— Что же, выходит, на канадской территории действует антифранцузская сеть? — спросил Треву с легким недоверием в голосе.

— Я не знаю, направлена ли она специально против нас, но точно известно, что один из ее основных агентов действует под видом гражданина Франции. Более того, он присвоил себе имя и легенду, по которой я сам работал в Северной Америке три года назад.

На суровом лице Треву появилась невеселая улыбка.

— Хороший трюк, чтобы добиться своих целей, — задумчиво произнес он. — На первый взгляд выглядит очень хитроумно.

— Так и есть, — подтвердил Франсис. — Одному богу известно, что мог бы натворить этот субчик, прежде чем мы бы узнали, если бы ему не пришлось убрать одного из наших коллег.

Треву помрачнел.

— На его руках кровь? — спросил он.

— Да, это убийца. Но наша задача взять его живым.

Машина выехала на улицу Шербрук, одну из крупнейших артерий Монреаля, и через несколько минут остановилась у тротуара перед «Риц-Карлтоном».

— Мне подождать вас здесь? — спросил Треву.

— Нет, пойдемте вместе.

Они вошли в просторный холл, хорошо обогреваемый и ярко освещенный днем и ночью.

Коплан подошел к окошку «Ключи. Почта», назвал свое имя и номер комнаты.

Служащий передал ему ключи и конверт, который Франсис тут же распечатал.

Это было лаконичное сообщение от инспектора Таккера:

Таксист найден. Высадил пассажира в конце Кот де Неж, рядом с Бивер Лейк.

Глава 9

Прочитав этот текст, Коплан разочарованно пожал плечами и сунул листок в карман.

Он и без того догадался, что Дюпюи, уехав из «Виндзора», велел высадить себя поблизости от дома Лиз Шартрен. Именно у нее он нашел убежище на первое время, у нее заметал следы, поскольку принес к ней аппарат после убийства Кордо.

— Ничего интересного, — буркнул Франсис, обращаясь к Треву. — Поднимемся в мой номер. Я переоденусь, и пойдем обедать.

— А какова роль этого Джо Бингейма, о котором вы упомянули при моих коллегах? — поинтересовался Треву, пока Коплан занимался своим туалетом.

— В данный момент он пленный... Заперт у Нолена вместе с девицей, в доме которой обосновались Морини и Лоней. А вообще он был, если хотите, начальником группы обольщения, имевшей целью завоевать симпатии людей, на которых обратила внимание сеть. Он туповат, и в общем он просто исполнитель, а завербован был потому, что активно участвовал в деятельности крайне левых организаций. Из этого я делаю вывод, что это сеть просоветской направленности.

На лице Треву появилось выражение озабоченности, и это сделало его еще более худым.

— Эти русские суются повсюду, — заметил он. — От Патагонии до Арктики и от Вьетнама до Кубы. Нельзя сказать, что у них нет инициативы.

— И динамизма, — добавил Франсис, возвратившийся из ванной. — Мы истощаем свои силы на организацию отпора им, а они даже не останавливаются, потерпев где-нибудь поражение. Ладно, наша работа состоит в том, чтобы действовать, а не дискутировать о будущем планеты.

Они встали из-за стола около двух часов. Коплан был в прекрасной форме. Три чашки кофе и чувство долга помогли ему победить желание отдохнуть после обеда.

Заглянув в свой блокнот, он заявил:

— Навестим первую из дам... Нэнси Мутье, Кот Сент-Катрин, дом 9464. Поехали?

Треву потушил сигарету в пепельнице и, вставая, кивнул головой в знак согласия.

Они сели в «шевроле» и поехали к дому девицы. По дороге Коплан объяснил:

— Я взял вас с собой не для того, чтобы увеличить вдвое наши силы, а главным образом потому, что мое лицо сразу же выдает меня. Вся монреальская клика имеет мое описание, и я уверен, что перед тем как гостю открывают дверь, его внимательно разглядывают. Я в этом убедился.

— Под каким предлогом я могу войти? — спросил Треву.

— Назовитесь представителем власти... Вы пришли из налоговой службы. Отличный трюк: с налогами у каждого какие-то неувязки. Когда войдете, усмирите девицу, а через три минуты я присоединюсь к вам.

— О'кей! — одобрил бывший агент ДНТ не моргнув.

Недалеко от дома — совершенно неотличимого от тысячи других, окружающих деловой квартал, Коплан остановил машину на открытой стоянке. С неба начали падать крупные хлопья снега.

— Вы вооружены? — спросил он, прежде чем Треву вышел из машины.

— Всегда, — спокойно ответил тот.

Через лобовое стекло Франсис смотрел, как он удаляется в сторону дома, затем взглянул на часы, чтобы знать, когда он сам должен направиться к Нэнси Мутье.

Подождав условленное время, он вышел из машины.

На полпути Франсис остановился. Треву шел ему навстречу, махая рукой, чтобы он не ходил дальше. Подойдя ближе, он объяснил:

— Никто не отвечает... Думаю, она вышла. Что будем делать?

Они вместе укрылись от снега в «шевроле». Едва опустившись на сиденье, Коплан заметил:

— Конечно, мы могли бы поехать к третьей потаскушке, но, может быть, лучше дождаться возвращения этой, чтобы убедиться, что она вернется одна. Именно поэтому я немного боюсь ехать кГлории Ланс: она может находиться в обществе кавалера, а это создаст трудности... и этому типу, и нам.

— Да, может произойти неприятное выяснение отношений, — согласился Треву со всей серьезностью. — А вы не думаете, что эту Нэнси удобнее подождать у нее дома? Можно было бы обыскать пока дом.

— Хорошая идея. Но мы окажемся в трудном положении, если она приведет кого-нибудь с собой.

Вдруг он включил двигатель.

— Я поставлю машину ближе к дому, — решил он. — Вы останетесь в ней и будете следить, не возвращается ли хозяйка дома. Один гудок, если она одна, два — если с сопровождающим. Во втором случае я смоюсь, и мы дождемся благоприятного момента.

«Шевроле» остановился у края тротуара, метрах в тридцати от дома. Перед тем как выйти, Франсис добавил:

— Канадские дома очень удобны для незваных гостей: ни забора вокруг, ни ставней на окнах.

Он захлопнул дверцу, а Треву тем временем выключил радио.

Коплан ничего не сказал, но он считал, что подчиненный Нолена слишком мало ждал на пороге дома. Предварительный осмотр, которому в этих домах подвергали визитеров, иногда длился несколько минут, чтобы отбить всякую надежду у бродячих торговцев.

Коплан быстро поднялся по ступенькам, позвонил и прижался спиной к двери, вроде бы затем, чтобы укрыться от снега. Но сколько он ни ждал, навострив уши, готовый уловить любой звук внутри дома, ему пришлось признать, что помощница Бингейма отсутствует.

Удостоверившись, что поблизости нет прохожих, он обошел коттедж из красного кирпича и заметил окно с фрамугой на задней стороне дома. Желая проверить, заперто ли оно на крючок, он сунул лезвие своего карманного ножа в нижнюю щель и надавил. Рама подвинулась на миллиметр, потом еще на три.

Коплан сложил нож, убрал его в карман, потом сунул в щель пальцы и, потихоньку подняв окно, влез в дом.

Попав на кухню, он закрыл окно и собрался начать обыск.

У него теплилась надежда: одна из двух оставшихся помощниц Джо могла знать о таинственном субъекте из Галифакса чуть больше, чем Лиз. Или же у нее могли быть письма от специалистов, с которыми она познакомилась по приказу.

Коплан вслушивался в тишину, царившую в доме. Она была полной, и это доказывало, что в коттедже нет ни души. Соблюдая элементарные предосторожности, Франсис выскользнул из кухни.

Смежная с нею столовая была меблирована в шведском стиле и украшена роскошными цветами, но по обстановке нельзя было понять, пообедала ли Нэнси Мутье, прежде чем уйти: стол чистый, стулья стоят на своих местах. Зато свет остался включенным.

Открыв дверь, находившуюся в другом конце комнаты, Коплан попал в уютную гостиную, выглядевшую немного фальшивой и напоминавшую публичный дом периода между двумя мировыми войнами: бархат, мягкие кресла и диваны, абажур с кистями, на стенах — скабрезные эстампы. Несмотря на все это, обстановка была вполне неплохой, если бы ее не портило лежавшее на полу тело.

По спине Коплана пробежала дрожь ужаса, и он замер. Его взгляд охватил всю сцену: богатая мебель, опущенные занавески, выключенные лампы и мертвая женщина с длинными светлыми волосами, лежавшая ничком, так что разглядеть ее лицо было невозможно.

Женщина была одета в полупрозрачную ночную рубашку из красного нейлона с черной кружевной отделкой, не скрывавшую совершенства ее фигуры. Тонкая ткань оставляла открытыми длинные ноги прекрасной формы. Глубокий вырез обнажал гладкую спину с едва заметными бугорками лопаток. Голые руки раскинулись крестом с трогательной грациозностью.

Коплан сделал два шага вперед и опустился на корточки возле мертвой. Шедший из столовой свет косо падал на нее, подчеркивая красоту.

Для Франсиса зрелище молодого красивого существа, сраженного смертью, всегда было невыносимым. Его мозг восставал против уничтожения этого шедевра природы, против убийства прекрасной девушки, которая заслуживала лучшей участи вне зависимости от того, была ли она его другом или противником.

Он осторожно взял ледяное запястье Нэнси Мутье и повернул руку ладонью вверх, подставив подушечки пальцев под электрический свет.

На кончиках указательного и среднего пальцев кожа запеклась от ожога.

Коплан положил безжизненную руку и нагнулся пониже, чтобы лучше рассмотреть лицо, уткнувшееся в густой ворс ковра. Он смог различить только изгиб выпуклого лба, закрытый глаз, длинные синеватые ресницы, угол сжатых губ, маленький подбородок и нежную шею.

Франсис вздохнул. Никаких сомнений, бедняжку убили электротоком, как Жиля Кордо. Но кто и почему?

Теперь обыск потерял смысл. Если Нэнси Мутье и имела письма, способные навести его на след, убийца должен был забрать их.

И вдруг Коплана пронзила мысль: Глория Ланс!

Он быстро поднялся и вернулся в столовую. Он не стал нажимать на выключатель, и свет остался гореть...

Пройдя на кухню, он выглянул на улицу. Там шел густой снег. Прохожие должны были идти быстро, глядя себе под ноги.

Взявшись за ручки, Франсис поднял окно, выскользнул наружу и опустил его.

Шагая к «шевроле», он закурил сигарету. Если они приедут к Глории слишком поздно, можно будет паковать багаж, потому что в мышеловку на Ремсмбранс-роуд не сунется ни один член банды.

Он открыл дверцу и тяжело упал на сиденье.

— Уже? — удивился Треву. — Наткнулись на что-нибудь интересное?

— Да, — мрачно отозвался Коплан, включая двигатель. — Девчонка там, холодная, как айсберг.

— Твою мать! — вырвалось у его ошарашенного напарника. — Самоубийство или убийство?

— Конечно, убийство, но замаскированное, чего и следовало ожидать. Только бы успеть к последней.

Треву вздрогнул.

— Черт возьми! Вы боитесь, что уберут обеих?

— Почему бы нет? Ребята с той стороны выжигают у нас траву под ногами.

Ведя машину на небольшой скорости из-за снегопада, Коплан размышлял. Было ясно, что смерть Нэнси — прямое следствие похищения Джо Бингейма и Лиз Шар-трен.

Это означало, что по крайней мере одна из двух девушек — Нэнси или Глория — владела информацией, способной облегчить ему размотку всей цепочки.

— Посмотрите по плану, — нервно попросил Франсис. — Нам надо на Хатчисон-стрит, дом 2857.

— Я знаю, где это, — ответил Треву. — Рядом с Мак-Гилл Юниверсити.

Коплан несколько раз останавливался на красный свет, проклиная грузовики, которые было трудно обгонять.

— Действуем по тому же сценарию? — спросил Треву после одного довольно рискованного обгона.

— Да. Вы пойдете первым и расскажете свою байку, если дверь вдруг откроет сама Глория, во что я почти не верю.

Наконец они прибыли на место.

Ветеран ДНТ, столь же встревоженный, как и его товарищ, надвинул шляпу, сунул руки в карманы и пошел к входу в дом.

До двери оставалось всего шесть или семь метров, когда он вдруг развернулся и пошел назад к машине.

Коплан опустил стекло, а Треву, нагнувшись, сказал глухим голосом:

— К дому ведут следы... Мужские... Их двое...

Коплан поднял брови.

— Снег сильный и запорошил бы их, если бы они не были совсем свежими, — заметил он. — Если мы будем ждать, пока эти господа выйдут, чтобы начать за ними слежку, девчонку наверняка убьют.

Он поднял стекло, открыл дверцу и выскочил из машины.

— Пошли, и если будет схватка, тем хуже, — заключил он и побежал к коттеджу.

Момент явно был неподходящим, чтобы звонить в дверь. Они обошли квадратный дом и остановились перед окном, Коплан впереди, Треву за ним.

— Не входите вместе со мной, — сказал Коплан. — Лучше поищите другой вход. Если не сможете открыть окно, выбивайте стекло...

Треву ушел. Он исчез за углом, когда Франсис тщательно рассчитанным ударом локтя разбил стекло. Оно раскололось звездочкой, но ни один кусок не упал. Он нажал в центр рукояткой ножа, сделал достаточно широкое отверстие, чтобы можно было просунуть внутрь два пальца, обмотанные платком. В несколько мгновений он разбил каждый из треугольничков стекла на более мелкие осколки, которые выбросил в снег.

Вся операция заняла полминуты и прошла почти бесшумно.

Коплан перелез через подоконник и оказался в полутьме. Увидев, что находится в бельевой, он приоткрыл дверь и прислушался.

Он уловил звук голосов, шедший из комнаты, которую отделяло от него по меньшей мере две перегородки.

Он не знал, вошел Треву или нет, но был точно уверен, что люди, находившиеся в доме, ничего не заметили: они продолжали спокойно разговаривать.

Хотя у Франсиса мелькнула мысль, что он может попасть на совершенно невинную встречу, он прошел через кухню и прижал ухо к двери, встав так, чтобы его не было видно сквозь стекло, занимавшее ее центральную часть. Он ясно услышал слова, произнесенные женщиной. Это доказывало, что хозяйка и ее гости находятся всего в нескольких шагах от него.

— ...повторяю, что Джо сегодня не приходил, — говорила Глория с ноткой нетерпения. — По телефону он мне тоже не звонил. Так откуда я могу знать, где он?

Коплан перевел дыхание.

— А вчера? — спросил мужчина. — Он не говорил, куда собирается?

— Нет! — раздраженно бросила молодая женщина. — А какое вообще вам до этого дело? Вы вмешиваетесь в то, что вас не касается. Когда Джо захочет вас видеть, он даст знать.

— Сожалею, мисс, — раздался другой мужской голос, — но это касается нас так же, как и вас. Исчезновение Бингейма создает угрозу. Поймите же, что вам угрожает опасность. Вы не можете оставаться здесь. Вас могут арестовать в любую секунду.

Коплан мысленно усмехнулся. Этот тип даже не подозревал, насколько он близок к истине.

— Чтобы я уехала? — возмутилась Глория Ланс. — Да еще в такую собачью погоду? Да и куда?

— Мы отвезем вас в надежное место, — снова заговорил первый неизвестный. — Быстренько побросайте в чемодан предметы туалета и одежду и...

— Вы бредите? Я вас сроду не видела. Вы являетесь, плетете какую-то чушь и воображаете, что я вам поверю? Ну уж нет!

Ее апломб показывал, что она привыкла разговаривать с мужчинами и не боялась даже тех, что строят из себя крутых парней, но бедняжка не понимала, что имеет дело с профессиональными убийцами.

Коплан почувствовал, что очень скоро дела примут плохой оборот. Он собирался опередить тех двоих, но в этот момент этаж потряс глухой удар. Вероятно, Треву споткнулся в темноте и растянулся во весь рост.

Франсис молниеносным движением распахнул дверь. Встав в проеме с пистолетом в руке, он сухо скомандовал:

— Руки вверх, все трое.

Двое мужчин и женщина, смотревшие в другую сторону и пытавшиеся понять, что это был за шум, вздрогнули от испуга. Они разом повернулись к Коплану и уставились на него расширившимися глазами. Его появление так ошеломило их, что никто даже не подумал подчиниться.

Коплан нажал на спусковой крючок пистолета, и пуля разбила стоящий на столе графин. Тот разлетелся на мелкие кусочки, произведя гораздо больший грохот, чем выстрел. Троица подняла руки с почти неестественной быстротой.

Заскрипела дверь, и позади шпионов возник Треву с напряженным лицом.

— Не двигаться, — проскрипел он, раздраженный падением. — Первого, кто шелохнется, я пристрелю на месте.

В комнате повисла мертвая тишина.

Глава 10

Когда прошло первое изумление, Глория Ланс взяла себя в руки. Сама не зная почему, она решила, что вторжение этих двух вооруженных людей пришлось очень кстати. Она интуитивно догадалась, что их атака направлена не против нее, а против типов, называвших себя друзьями Джо Бингейма.

Коплан сказал Треву:

— Посмотрите, вооружены ли они.

И, обращаясь к молодой женщине, приказал:

— А ты — три шага влево.

Она отошла, как он велел, не сводя с него заинтригованного взгляда.

Она была менее красива, чем Лиз Шартрен и Нэнси Мутье, но все же очень привлекательна. Пышная грудь, крутые бедра и резковатые черты лица придавали ее облику несколько вульгарную чувственность, что должно было нравиться мужчинам.

Неизвестный, которого Треву обыскал первым, выглядел вполне респектабельно. Он был одет в приличное пальто темно-серого цвета и на вид был чуть старше сорока. Его ничем не примечательное лицо выражало беспокойство, близкое к страху.

У второго, более худого, был косой взгляд загнанного в угол хищника. Чувствовалось, что он готов пойти ва-банк и рискнуть изменить ситуацию. Когда Треву стал ощупывать его карманы, он вздрогнул и инстинктивно отшатнулся.

— Не двигаться, — приказал ему Франсис.

Треву обнаружил у него нож с выкидным лезвием и «кольт» тридцать восьмого калибра, который тот носил в кобуре под левым плечом.

Неизвестный воспользовался движением Треву, чтобы схватить его рукой за затылок. Одновременно он выставил ногу вперед и резко толкнул экс-полицейского, который упал головой вперед в сторону Франсиса, помешав тому выстрелить.

Глория закричала, увидев, что Треву падает, держа в руках пистолеты. Напавший на него уже бросился в дверь, через которую вошел Треву. Коплан отскочил, чтобы упавший коллега не сбил его с ног, но выстрелить не смог, поскольку Глория оказалась на линии огня. Он бросился вперед, грубо оттолкнув девушку, и помчался следом за бандитом.

Тот галопом проскочил гостиную, находившуюся в полном беспорядке. В спешке он не заметил скатанный ковер, о который за пару минут до того споткнулся Треву. Неизвестный тоже с шумом рухнул на пол и лихорадочно задергался, пытаясь встать. Видя, что он упал, Коплан убрал пистолет в карман и, вытянув руки, прыгнул вперед. Совершив планирующий полет, он сел на противника. С силой навалившись на беглеца, Коплан прижал его к полу и обрушил ребро ладони на затылок. Лицо типа стукнулось о паркет, ноги и руки обмякли.

Сидевший на нем верхом Коплан поднялся, схватил свою жертву за одежду и потащил в соседнюю комнату, где помертвевшие от страха Глория и ее второй гость замерли под прицелом еще стоявшего на коленях Треву.

Коплан бросил свой груз, как будто это был мешок с мусором, отдышался и, закрыв дверь, заявил:

— Теперь мы побеседуем.

Его злость еще не улеглась, поэтому он обрушил свой кулак на физиономию почтенного сорокалетнего господина, который от мощного прямого в челюсть откинулся назад. Колени у него подогнулись, и он рухнул на пол.

Ошеломленная Глория восхищенно заметила:

— Здорово... Как вы его долбанули! Надо же!

Поднявшийся Треву убрал оружие. Ему было стыдно, что его сшиб с ног какой-то мелкий хулиган, которого поймал Франсис.

— Заглохни, — бросил Коплан девице. — Мы здесь не затем, чтобы защищать твою добродетель. Жди, пока тебя спросят.

Коплан перестал массировать кулак и сказал своему напарнику:

— Она мало что знает, потому что до сих пор жива. Нэнси, очевидно, была информирована лучше.

Он повернулся к Глории.

— Джо посылал тебя когда-нибудь в Галифакс?

Вопрос ее как будто удивил, и она ответила с некоторым опозданием:

— Ну... да.

— С кем ты встречалась?

На лице проститутки появилась презрительная гримаса:

— С одним извращенцем... Кажется, его фамилия Северен.

Ну конечно, он менял фамилию при каждом «экзамене».

— Как он выглядит? — настаивал Франсис. — Толстый, худой, высокий, низкий?

— Среднего роста, скорее худой. Нос такой узкий. Наверняка из натурализовавшихся.

Это полностью совпадало с описанием, данным Лиз, но не давало ничего нового.

— И встретились вы, разумеется, в холле отеля? — непринужденно спросил Франсис.

— Ну да. Джо вам рассказал? Это вы его похитили?

Ей было просто любопытно, но особого огорчения от этого она не испытывала.

— Назови мне имена и адреса парней, с которыми должна была познакомиться в Монреале по приказу Бингейма, — продолжал Коплан.

— О, все они отличные ребята, — уверила Глория. — Все серьезные, работают. Вы хотите, чтобы я на них донесла? Почему? Они мне не сделали ничего плохого.

Коплан понял, что она просто выполняла то, что ей приказывали, и даже не задумывалась, зачем завязала эти сентиментальные или плотские связи.

— Джо еще не представлял тебя некоему Дюпюи? — спросил он, предвидя отрицательный ответ.

— Нет, — сказала она явно искренне. — Я не знаю никого с такой фамилией.

Треву и Коплан переглянулись. Глория оказалась не слишком ценной добычей. Два типа, лежавшие на полу, могли рассказать куда больше.

— Дайте ей ручку и листок бумаги, — попросил Франсис своего коллегу.

А потом приказал женщине:

— Напиши имена твоих клиентов, место работы и адрес. Это не доставит им никаких неприятностей, наоборот. Через твое посредничество их собирались втянуть в грязное дело. Рассказав о них, ты окажешь им услугу.

На ее лице появились изумление и озабоченность.

— Вы легавые или кто?

— Мы из общества помощи бедным, — буркнул Коплан, подойдя к человеку, которого отправил в нокаут.

Он без малейшей надежды принялся опустошать его карманы, заранее зная, что не найдет ничего компрометирующего. В Канаде граждане не обязаны носить удостоверение личности, а те, кто занимается незаконной деятельностью, не таскают с собой автобиографию.

Осмотр бумажника второго субъекта оказался не более интересным, чем у первого.

Треву передал Коплану список, аккуратно составленный Глорией. Как и говорил Бингейм, в нем было всего четыре фамилии. Франсиса заинтересовали главным образом профессии этих людей, и он удивленно сдвинул брови.

Среди четверки был старший мастер на телеграфе, два электронщика и художник-картограф.

Коплан подошел к Глории.

— Где работают трое последних?

Она подумала.

— Поль и Рей — на большом радиозаводе, а Анри Полан — в службе департамента технического надзора, если не ошибаюсь.

Коплан задумался: кто же отобрал этих специалистов, прежде чем послать список очаровательным агентам Джо Бингейма?

Он убрал бумагу в карман.

— Следите за тем, который пытался смыться, — попросил он Треву. — Я начну с другого. Возможно, он является мозгом группы, а кроме того, он кажется более хлипким.

Он взял старшего из двоих за воротник, грубо тряхнул и влепил три или четыре оплеухи. От такого обращения человек быстро очнулся. Как только он пришел в себя, на его лице снова появилась тревога.

Коплан заставил его встать, потом швырнул в кресло.

— Имя?

— Кантен, — прошептал тот, опустив голову.

— Вы хорошо поработали у Нэнси... Когда поняли, что у Бингейма проблемы?

Первая фраза усилила подавленное состояние обвиняемого, и это было немым признанием. На второй вопрос он не ответил.

— Слушайте, — сказал Франсис, — не воображайте, будто вас станут судить по закону, в традициях британского правосудия. У меня нет времени. Я попытаю вас четверть часа, пока вы не начнете потеть кровью, а потом влеплю пулю между глаз. Готовы?

Он ударил Кантена ногой по коленной чашечке, потом опрокинул кресло, и тот упал, с глухим звуком стукнувшись головой о стену. Схватив Кантена за ворот рубашки, Коплан вернул его в нормальное положение вместе с креслом.

— Ну, — продолжил он с жестокой радостью. — Первое: почему вы ликвидировали Нэнси? Она что, была более близка с тем мерзавцем из Галифакса, чем ее коллеги?

Кантен пролепетал:

— Я не знаю... Я не в курсе... Я выполняю приказы.

— Кто их отдавал?

— Мне звонили по телефону... не называя имени.

Коплан схватил его за горло и вдавил свои железные пальцы в сонные артерии.

— Мразь, — рявкнул он. — Ты хочешь меня убедить, что убиваешь человека после того, как неизвестно кто позвонит тебе по телефону? Треву, заломите ему руку до перелома, а я заткну ему пасть, чтобы не орал.

Кантен выпучил глаза, его лицо посинело, и он стал бить свободной рукой по воздуху, давая понять, что хочет говорить. Но Треву уже взялся за дело. Он схватил руку убийцы и начал давить, что должно было привести к перелому локтевого или плечевого сустава.

По знаку Франсиса он остановился, но руку не отпустил, а Коплан убрал свою ладонь, видя, что Кантен находится на грани удушья и обморока.

Бандит жадно дышал секунд двадцать. Краем глаза Треву увидел, что его сообщник шевелится.

— Оглушите его, чтобы мы могли спокойно поговорить, — произнес Франсис, тоже заметивший, что второй бандит начинает приходить в себя.

Приказ был выполнен с образцовой четкостью. Удар рукояткой пистолета отправил лежавшего в страну грез. Глория следила за всем происходящим изумленными глазами, скрестив руки на пышном бюсте.

Кантен выговорил хриплым голосом:

— Спенсер и я получаем приказы из Галифакса. Я знаю нашего шефа в лицо, но его настоящее имя и адрес мне неизвестны.

Задумавшись, Коплан сказал:

— Продолжайте, выкладывайте все. Почему Дюпюи навещает людей, которых покорили девочки Бингейма? Кто посылает Бингейму деньги? Куда вы должны были отвезти Глорию?

Всклокоченный Кантен, державший руку у лба, ответил с неожиданной словоохотливостью:

— По первому вопросу я и сам ничего не понимаю. Деньги Джо? Это мы их "посылаем по почте. Глорию мы должны были отвезти в порт и посадить на корабль, идущий вниз по реке Святого Лаврентия. В Галифаксе ее должны были встретить.

— Что за корабль? Когда он отходит?

— "Монкальм". Выйдет завтра во второй половине дня.

Глория не верила своим ушам. Эти люди говорили о множестве вещей, о которых она даже не догадывалась, и в их словах были тревожные намеки. Чем же мог заниматься Джо?

Коплан старался разобраться в ситуации. Глория не видела раньше ни Кантена, ни Спенсера. Бингейм тоже. Он получал деньги, вынимая конверт из почтового ящика. Что касается убийц Нэнси, они не знали Дюпюи... если Кантен не соврал.

Не входили ли убийцы в параллельную сеть, существование которой Коплан заподозрил с самого начала?

— Это вы передали Бингейму список специалистов, с которыми должны были установить контакт девушки? — спросил Франсис, глядя на Кантена с угрожающей твердостью.

— Список специалистов? — непонимающе переспросил тот. — Зачем?

Коплан не мог разобрать, искренен ли его собеседник или насмехается над ним. Но в его словах все равно была одна неточность. Тип из Галифакса не был колдуном. Он не мог передать инструкции своим головорезам прежде, чем сам узнал, что Лиз Шартрен и Джо Бингейм исчезли. Достав пистолет, Коплан буркнул:

— Вы мне соврали, и этот разговор мне надоел. Ваш приятель даст нам более полные сведения, когда увидит ваш труп с дыркой посреди лба. Задаю последний вопрос: кто в Монреале заметил, что у Лиз Шартрен была потасовка? У вас есть пять секунд, чтобы сказать правду.

Ствол пистолета медленно опустился, и Кантен видел только маленькую черную дырочку, из которой должна была вылететь пуля.

Он страшно побледнел, губы и щеки у него затряслись.

— Не стреляйте... Сначала скажите, что вы сделаете с нами потом...

— Я вас не ликвидирую. Это единственное, что я могу обещать. Выбирайте быстро.

— Это Шово... Инженер Шово! — выкрикнул Кантен душивший его секрет.

Ошеломленный Коплан продолжал всматриваться в физиономию собеседника.

— Шово? С Эли Бланшар-стрит? — переспросил он с сильным сомнением.

— Да, он, — прошептал Кантен. — Он пытался дозвониться до меня вчера около восьми часов, но я был в кино, так что мы поговорили только в полночь. Спенсер и я поехали на Ремембранс-роуд... Там уже никого не было. Мы не знали, то ли вы похитили девчонку и Джо, то ли они увезли вас куда-нибудь. Мы прождали на вилле до утра, потом решили предупредить Шово. Он взбесился от злости, начал меня ругать и сказал, что известит Галифакс, а я должен ждать приказов у меня дома...

Франсис больше не сомневался. Кто другой, кроме инженера, мог знать, что он в тот же вечер отправился к Лиз? Телефонный звонок Шово на виллу, пока Франсис был в пути, предупредил Бингейма о его визите. Отсюда и спрятанная под подушкой дубинка и бесшумное появление Джо. Коплан обратился к Треву:

— Нельзя терять ни минуты... Этот Шово наверняка ждет отчета гангстеров о проделанной работе. Я знаю, где его найти. Свяжем пленных и пока что запрем их в погреб.

Глории он скомандовал:

— Собирайся. Ты поедешь с нами для своей же безопасности. Тебе ничего не грозит, если не попытаешься удрать. В противном случае ты далеко не уйдешь.

Она стояла как каменная и только кивнула в ответ.

Треву поднял Кантена с кресла, снял с него галстук и крепко связал им лодыжки. Его же брючным ремнем Треву связал запястья Кантена крест-накрест, как приговоренному к смерти. После этого Треву свалил его на пол и, держа за ноги, дотащил до лестницы, ведущей в погреб, куда и сбросил.

Коплан так же поступил со Спенсером, который от соприкосновения с цементными ступеньками пришел в себя.

Отправив обоих пленных в погреб, они надежно заперли дверь снаружи.

Поднявшись на второй этаж, Треву и Коплан позвали Глорию. Она прошла в спальню, чтобы одеться потеплее. Девушка ответила, что будет готова через минуту, но французы успели за это время сложить в пиджак Кантена оружие и личные вещи, взятые у убийц Нэнси, и даже навести в разгромленной гостиной некоторое подобие порядка.

— Где вы собираетесь поселить девчонку? — спросил Треву, поправляя свою одежду.

Коплан думал совсем о другом.

— Ее? — рассеянно переспросил он. — Доверю заботам Лонея; думаю, он не будет жаловаться. Она скрасит его одиночество.

— Одиночество? А Морини?

— Морини поедет с нами. Я не очень удивлюсь, если миролюбивый папаша Шово принял кое-какие меры предосторожности.

Глава 11

Выйдя из дома вместе с Глорией Ланс, кутавшейся в меховое манто, Коплан бросил взгляд на снежный ковер, покрывший лужайки, крыши и деревья.

— Кантен и Спенсер должны были приехать на машине, — произнес он, глядя на три автомобиля, припаркованные поблизости. Одним из них был «шевроле». — На всякий случай надо отогнать ее. Если она будет стоять здесь, то выдаст их присутствие в доме Глории.

— Да, лучше ее увести. Но которую? Надо было спросить у них, — пожалел Треву.

— Посмотрите на ключи, которые мы у них взяли. Возможно, они скажут нам о марке машины.

Укрывшись под навесом на крыльце, Треву разобрал свою добычу и достал маленькую связку ключей с рекламным брелоком, на котором было название фирмы.

— У них «форд», — сказал он. — Значит, тот лимузин, что стоит на противоположной стороне улицы.

— Ладно. Садитесь в нее и поезжайте за нами на Ремембранс-роуд, — сказал Франсис.

Сев в «шевроле» вместе с Глорией, он тронулся с места очень медленно, чтобы убедиться, что у Треву не возникло никаких проблем с двигателем. Но все было нормально, «форд» быстро обогнал его, выключив габаритные огни, и обе машины свернули с Хатчисон-стрит.

Через шесть-семь минут они остановились перед виллой Лиз Шартрен. По дороге Коплан очень уклончиво отвечал на вопросы своей спутницы.

Предупрежденные условным звонком, Морини и Лоней встретили приехавших.

— Изменение программы? — осведомился Морини, пока маленькая группа входила в прихожую.

Он и его коллега с легкой насмешливостью рассматривали слишком ярко накрашенную особу, которую привезли с собой Коплан и Треву и в руке которой была туго набитая дорожная сумка.

— Да. Очень боюсь, что ваше дежурство здесь не даст никакого результата, — заявил Франсис. — О деле стало известно, и ни Дюпюи, ни другие члены банды в этот дом не сунутся. Теперь между ними и нами начинается соревнование на скорость. Именно поэтому мадемуазель Глория будет здесь в большей безопасности, чем где-либо еще. На следующие двадцать четыре часа я поручаю ее вашим заботам, Лоней.

Тот, к кому он обращался, не выразил ни энтузиазма, ни недовольства от перспективы оказаться наедине с этой брюнеткой с зазывающим взглядом и манящими формами. Однако, будучи истинным французом, он поклонился и сказал:

— Я счастлив, мадемуазель.

Глория, на которую это произвело впечатление, взмахнула ресницами и одарила его улыбкой, которая в ее представлении делала ее идеальной светской дамой.

— Вы, Марини, — продолжал Коплан, равнодушный к их взаимным любезностям, — поедете с нами. Сегодня днем мы продвинулись вперед благодаря инцидентам, которые долго пересказывать и которые вывели нас на субъекта по фамилии Шово. Вероятно, он является руководителем монреальского отделения сети. Я не хочу, чтобы он ускользнул от нас.

Возбуждение Морини выразилось в том, что он тотчас же, хотя и не торопясь, подошел к вешалке, на которой висели его пальто и шляпа.

Одевшись, он по привычке проверил магазин своего пистолета и заявил:

— Я готов. Где живет ваш малый?

— В конце Эли Бланшар-стрит. Лоней, вы все-таки последите, чтобы ваша гостья не простудилась, если ей придет в голову мысль пошалить.

— Я окружу ее нежной заботой, — пообещал помощник Нолена с абсолютно серьезным видом.

Треву, Морини и Коплан вышли из дома, и их сразу же облепили хлопья снега, переносимые ветром.

— Поедем на «форде», — предложил Франсис. — Если Шово или его сообщник ждет возвращения своих эмиссаров, он подумает, что это они.

— Каких эмиссаров? — спросил Морини.

— Двух субчиков, с которыми мы грубо обошлись и заперли в погребе дома девчонки, — объяснил Треву, пока они садились в машину.

Он снова занял место за рулем «форда», Коплан сел рядом с ним, а Морини сзади.

— Дом 11430, — уточнил Франсис и погрузился в размышления, одновременно горькие и полные жестокого удовлетворения.

Автором списков, человеком, обратившим внимание Джо Бингейма на специалистов, которых должны были «обработать» его соблазнительницы, прежде чем с ними начнет работать Дюпюи, вполне вероятно был инженер «Интернешнл Оверсис Коммьюникейшинз».

Шово отвечал всем нужным требованиям, поскольку был способен проводить отбор носителей информации, интересующей сеть. Он знал, в какую дверь постучать, чтобы получить нужные сведения, но делал это не сам, чтобы не засветиться. Отныне визит к нему Дюпюи приобретал совсем другой смысл.

Минут за двадцать «форд» доехал до дома Шово и остановился перед аллеей, ведущей к коттеджу.

— Оставайтесь в машине и смотрите в оба, Треву, — велел Коплан. — Если мы не вернемся через час, не суйтесь в ловушку. Возвращайтесь к Лонею, забирайте с собой Глорию и поезжайте в Оттаву. Там обо всем доложите Нолену, он будет знать, что делать.

— Понятно, шеф, — невозмутимо отозвался водитель.

Повернувшись к Морини, Коплан продолжил:

— Вы позвоните в дверь и повернетесь к ней спиной, чтобы в глазок нельзя было рассмотреть ваше лицо. Ваша фигура напоминает одного из типов, которых мы подловили. Если дверь откроют...

Он помолчал и договорил:

— ... если откроют, мы войдем без церемоний, кто бы ни стоял перед нами, мужчина или женщина. Пошли.

Они вылезли из машины одновременно, захлопнули дверцы и побежали к каменным ступенькам. Морини нажал на кнопку звонка. Коплан присел на корточки и прислонился к створке, чтобы скрыться от возможного наблюдателя, прячущегося в доме.

Повернувшись спиной, как ему и велели, Морини съежился, подняв воротник и надвинув на глаза шляпу. Его правая рука сжимала в кармане ребристую рукоятку пистолета.

Над дверью зажглась лампа. Послышался щелчок, и дверь приоткрылась со слабым скрипом.

Морини резко повернулся, наставив пистолет. Он хотел приказать открывшему отойти, но атака Коплана опередила его.

Плечом Франсис распахнул дверь настежь, руками он обхватил женские лодыжки, а головой ударил появившуюся на пороге фигуру в живот. Согнувшись пополам от боли, женщина, у которой перехватило дыхание, тяжело рухнула и, ударившись головой об пол, мгновенно потеряла сознание.

Коплан, рассчитывавший встретить более крепкого противника, удивился легкости, с какой опрокинул свою жертву. Его удивление возросло еще больше, когда он увидел, что это дама лет пятидесяти, симпатичная и на вид совершенно безобидная. Ее беспомощное состояние внушало скорее сочувствие. Вошедший следом за ним Морини уже закрыл дверь.

Они обменялись понимающим взглядом, полудовольным-полусмущенным. Вторжение прошло без проблем, но они испытывали неприятное чувство, что вломились в открытую дверь. Где-то в глубине дома играло радио или проигрыватель, и это был единственный звук, который они слышали.

Коплан посмотрел на лежавшую без чувств женщину. Удар был сильным, и прийти в себя она должна была не скоро. Вытащив пистолет, Франсис одним взмахом ресниц велел Морини следовать за собой.

Когда они вошли в гостиную, где Коплана принимали в прошлый раз, донесся голос со второго этажа.

— Люси! Что там случилось? — недовольно кричал Шово.

Морини поднял глаза. Коплан опередил его. В четыре бесшумных прыжка он подскочил к лестнице и побежал наверх, перепрыгивая через ступеньки. Корсиканец остался держать под контролем первый этаж, готовый оказать помощь своему товарищу, если наверху начнется заварушка.

Оказавшись на площадке второго этажа, Коплан заметил приоткрытую дверь и направился к ней без малейшего колебания.

Шово сидел в глубоком кресле возле книжного шкафа, держа на коленях книгу. Он даже не поднял глаза, когда в комнату кто-то вошел, потому что был уверен, что это его супруга пришла объяснить, что случилось.

— Добрый вечер, месье Шово, — сказал Франсис мягким голосом.

Инженер вздрогнул так сильно, что его книга упала на ковер.

— Я ведь обещал, что еще загляну к вам, — продолжал Коплан подчеркнуто любезным тоном, держа хозяина дома на мушке пистолета крупного калибра.

Граничащее с ужасом изумление инженера постепенно уступало место возмущению.

— По... какому праву вы смеете мне?..

— Не надо комедий, — сухо отрезал Франсис. — Недавняя встреча с Кантеном меня просветила. Можете сбросить маску респектабельности.

Шово съежился в кресле и уставился горящими глазами на человека, державшего его под прицелом.

— Где моя жена? Что вы с ней сделали? — спросил он с напряженным лицом.

— О ней не волнуйтесь. Лучше приготовьтесь провести неприятную четверть часа. Вы думали, что вчера вечером послали меня в западню, так, месье Шово? Вот только Бингейм оказался очень неловким. Вашей команде наемных убийц тоже не повезло. Вы влипли по уши.

Говоря это, Коплан вошел в комнату, но оставил дверь открытой, чтобы Морини мог слышать продолжение разговора.

Остановившись в метре от Шово, он произнес:

— Вы знаете, что эта игра будет вам дорого стоить. Так что постарайтесь облегчить свою участь... Расскажите о штабе в Галифаксе, о маршрутах Дюпюи и его махинациях, ну и так далее.

Инженер, одетый в домашнюю куртку и в теплых тапочках на ногах, выглядел совершенно мирным человеком, которого трудно заподозрить в чем-то незаконном. Даже в ярости его лицо выглядело комично и безобидно.

Коплан выключил радио и спокойно сел в свободное кресло, в котором наверняка до него сидела жена шпиона.

Поигрывая пистолетом, он сказал:

— Не тяните... У меня мало времени. Ваши признания будут иметь значение только в том случае, если вы сделаете их быстро... Вы намерены воспользоваться моим предложением или нет?

Шово злобно ответил:

— Я вас не боюсь, грязный коммунистический провокатор! Предупреждаю: ваш шантаж не даст никаких результатов. Можете меня убить, если хотите, но знайте, что рано или поздно полиция этой страны схватит вас за шкирку.

Коплан посмотрел на него так, словно сомневался в его умственных способностях.

— Вы часом не спятили немного? — осведомился он сочувствующе-нежно. — Если вы будете продолжать изображать дурака, через пять минут я отведу вас именно в полицию. Для начала вам предъявят обвинение в подстрекательстве к убийству. Так что не ставьте все с ног на голову и признавайтесь.

Шово взорвался:

— Как это «подстрекательство к убийству»? Ваши обвинения просто омерзительны! Вы не посмеете обратиться к властям, вы, платный шпион Советов!

Поколебленный его словами, которые казались лишенными какого бы то ни было расчета и так странно противоречили сложившимся у него представлениям, Коплан задумался. Глядя на Шово, он вдруг спросил:

— Вы принимаете Дюпюи за агента французской спецслужбы?

Он говорил спокойно, без малейшей враждебности.

Ошеломленный этой сменой поведения, Шово пристально посмотрел в лицо собеседнику.

— Я не знаю, является ли Дюпюи штатным агентом французской разведки, но он действует на благо Франции, — заявил он уверенно. — А ваша цель — уничтожить все то, что он здесь создает. Но я вам гарантирую, вас ждет поражение.

Коплан глубоко вздохнул. Вне всяких сомнений, Шово ввязался в это дело по причине своей преданности французским интересам. Наконец-то роль, сыгранная Дюпюи, и тактика, принятая теми, кто им руководил, предстали в истинном свете.

Коплан убрал пистолет в карман и посмотрел на инженера с горечью, в которой проскальзывала симпатия.

— Вас одурачили, месье Шово, — сказал он. — Мне будет неприятно доказывать вам это, но я могу предъявить вам первый факт, который показывает, что вы ошибаетесь.

Он громко позвал:

— Морини! Вы можете подняться?

Вошедший Морини вопросительно посмотрел на Франсиса.

— Уберите вашу пушку, — сказал ему Коплан, — достаньте официальное удостоверение сотрудника посольства и суньте его под нос этому месье, который считает нас коммунистическими агентами.

Изумленный Морини подчинился.

— Раскройте зенки, — посоветовал он Шово. — Это удостоверение подлинное, и если вы захотите проехать вместе с нами в посольство...

— Можете предупредить Треву, что все идет хорошо, — сказал ему Коплан. — Потом окажите помощь мадам Шово и поднимайтесь вместе с ней сюда. Тогда мы решим, стоит ли сдавать их инспектору Таккеру из конной полиции.

Совершенно ошарашенный Шово растерял всю свою уверенность.

— Это... это не касается канадской полиции, — возразил он пересохшими губами.

— Ничего подобного, — отозвался Франсис. — Вы участвуете в противозаконной деятельности, замешаны в крайне серьезное дело, затрагивающее внутреннюю безопасность государства, и являетесь соучастником двух убийств. Более чем достаточно для длительного заключения.

— Но... — проблеял задохнувшийся Шово. — Что вы несете? Я никогда не участвовал ни в одном убийстве.

— А вот Кантен считает иначе, — холодно возразил Франсис. — По его словам, вы позвонили в Галифакс после исчезновения Лиз Шартрен и Бингейма. Следствием вашего звонка было то, что Кантен и Спенсер получили приказ убрать Нэнси Мутье и похитить Глорию Ланс. Ваша вина очевидна.

Побледневший инженер раскрыл глаза.

— Ну да, я известил Галифакс, — признался он. — Но только для того, чтобы сообщить о вашем присутствии в Монреале.

— Потому что вас предостерегали против меня? Я запомню это признание. Заодно поздравляю вас с проявленным во время моего вчерашнего визита замечательным хладнокровием. Но Кантен засвидетельствует, что вы послали его на Ремембранс-роуд, потому что не могли дозвониться до виллы; что, раздражившись безрезультатностью его ожидания там, вы велели ему возвращаться домой и действовать по инструкциям, которые он получит из Галифакса.

— Но никто никого не собирался убивать! — закричал Шово. — Я просто хотел, чтобы все узнали о вашем появлении и удвоили бдительность. Я должен был предупредить членов нашей организации.

Коплан покачал головой.

— Послушайте, — терпеливо сказал он. — Чтобы вы лучше поняли, я изложу вам ситуацию такой, какова она на самом деле. Дюпюи — враг Франции. Он действует под чужим именем, чтобы было легче вербовать франко-канадцев, гордящихся своим происхождением и культурой. Он занимается этим мошенничеством, действуя в интересах шпионской сети, цели которой остаются непонятными. Их надо выяснить, и мое задание заключается именно в том, чтобы узнать, что это за цели, и по возможности положить конец деятельности этой организации. Вы были завербованы этими людьми, помогали им, но утверждаете, что вам неизвестна конечная цель, преследуемая ими. Месье Шово, вы должны быть абсолютно откровенны со мной. По мере моих возможностей я постараюсь вам помочь и облегчить вашу судьбу. Если вы откажетесь, я немедленно прикажу арестовать вас.

Ошарашенный инженер вытер потный лоб.

— Мне трудно вам поверить, — пробормотал он. — Группа, в которую я вступил, стремится лишь усилить позицию Франции в отношениях с Англией и США, поскольку из-за независимой политики у нее возникли осложнения с ними.

— Нет, — отрезал Коплан. — Эту версию распространяет Дюпюи. Благодаря ей он получает поддержку, но это ложь. Я открою вам одну тайну: наш друг Жиль Кордо действовал в Монреале на благо Франции; он был французским разведчиком. И его убили. Его убил Дюпюи.

Шово вздрогнул, потом сжался, совершенно подавленный.

Несколько секунд он отчаянно искал хоть какой-то факт, который помог бы ему опровергнуть доводы его собеседника. Не в силах ничего придумать, а главное, побежденный очевидной искренностью Коплана, он был вынужден признать, что тот открыл ему реальную суть многих фактов, смысл которых был ему непонятен.

Чтобы окончательно убедить Шово, Коплан спросил:

— Как, по-вашему, я смог выйти на вас вчера вечером?

И сам же ответил:

— Благодаря отправленному вами Жилю письму, в котором вы приглашали его на вечеринку. Вы невольно спровоцировали его встречу с Дюпюи. Жиль был единственным человеком в Канаде, знавшим, что под именем Фернана Дюпюи скрывается самозванец. Три дня спустя Кордо умер.

Шово облизал губы.

— Невероятно, — выдохнул он в полном смятении. — Господи, что же скрывается за всей этой махинацией?

— Это можно узнать только с вашей помощью, — ответил Коплан. — С какой целью вы составили список специалистов в области связи?

Глава 12

Шово потребовалось некоторое время, чтобы привести свои мысли в порядок. Наконец он начал рассказывать таким тихим голосом, что его едва было слышно:

— Речь шла о том, чтобы собрать документацию по трансокеанским кабелям, соединяющим Европу с Америкой. Точнее, о трех недавно проложенных кабелях, позволяющих вести телефонные разговоры. Меня попросили указать специалистов, способных сообщить сведения по географическому расположению этих кабелей и по природе сигналов, идущих по ним.

Коснувшись близкой ему темы, он расслабился и стал говорить легче.

— Не знаю, знакомы ли вы с этой проблемой, но по обычному телеграфному кабелю не обязательно проходят сигналы морзе, а по телефонному — не всегда членораздельные слова. Первый можетслужить для передачи импульсов, заставляющих работать телетайпы, стоящие в редакциях всех ежедневных газет. Благодаря этому к ним доходит информация из агентств печати. По второму идут очень сложные сигналы, когда система создания помех искажает слова говорящих, чтобы сохранить тайну разговора. Из этого следует, что желающий установить на кабель подслушивающее устройство с дешифратором должен: первое — локализовать на дне моря тот кабель, по которому идут интересующие его сигналы; второе — знать используемую систему кодирования, чтобы расшифровать передаваемые электронные сигналы. Эти сведения можно собрать только при помощи многочисленных специалистов, которые все до одного связаны профессиональной тайной. Мои связи в этих кругах позволили отобрать некоторых из них, кто напрямую или через третьих лиц имеет доступ к этим данным.

Коплан почесал висок.

— Но кто поручил вам эту работу? И какие кабели его интересовали?

Шово прокашлялся.

— Значит, так... Это произошло около года назад. Я достаточно широко известен франкофильскими взглядами, которых никогда не скрывал. В Галифаксе я всегда останавливаюсь в одном и том же отеле, и у меня установились дружеские отношения с его владельцем, Андре Сервеном...

Франсис перебил его:

— Он худой мужчина с тремя золотыми зубами и тонким носом?

— Это... да.

— А отель называется «Шамилен»?

— Да. Вы это уже знали?

— Не имеет значения. Продолжайте. Значит, Сервен сделал вам предложение?

— То есть... Он рассказал мне об одном проекте. Его заботил упадок политического влияния Франции, и он говорил, что недостаточно платонически любить родину наших предков и вместо того, чтобы кричать на каждом углу о своей привязанности к ней, нам бы следовало принести ей конкретную пользу...

— В частности, поставляя расшифрованные разговоры между Лондоном и Вашингтоном, идущие по трансатлантической связи? — договорил Франсис, сузив глаза.

— Да, — признался Шово с полным равнодушием. — Одна из основных претензий американцев к Франции — ее выход из НАТО, лишивший блок крупных вооруженных сил. Если часто они занимают сдержанную позицию в ООН, то только затем, чтобы оказывать на Францию постоянное давление с целью вынудить ее вернуться в Атлантический союз. В этом случае из Европы можно было бы вывести на родину часть американских войск, что позволило бы сэкономить большие суммы из военного бюджета. Понимаете, какую выгоду может извлечь Франция из чуть ли не ежедневных конфиденциальных бесед между двумя ведущими державами Атлантического Пакта? Если она рассорит Англию с США, американцам придется сменить ориентацию своей политики.

Его лицо порозовело. От желания оправдаться или от энтузиазма, вызванного в нем этими политическими перспективами? Коплан этого не понял, но его поразила слепота инженера.

— Вам никогда не приходило в голову, что этот обмен мнениями может заинтересовать еще какую-нибудь державу?

На лице Шово отразилось сильное смущение.

— Но... никто не собирался сообщать эти сведения никакой другой державе, — попробовал объяснить он. — Все было создано друзьями Франции только для нее.

Коплан распрямился.

— Вы упрямо цепляетесь за свои иллюзии, — с сожалением заметил он. — Каково положение вещей на этот час? Установлен путь пролегания кабелей? И сведения эти уже переданы Сервену?

— Нет... пока нет, — поправился Шово. — Это Дюпюи должен был поговорить с компетентными людьми, а он только начал. Внедрение было очень медленным, потому что мы не хотели возбуждать подозрения. Мы воздерживались от контактов с теми, чьи симпатии к Франции были недостаточно прочными, и с теми, кому профессиональный или гражданский долг не позволял помогать нам. Мы получили некоторые сведения, но основная работа еще впереди.

Коплан вздохнул с облегчением.

— Полагаю, Монреаль не единственный город, где действуют команды обольщения вроде группы Джо Бингейма?

— Да, — признался инженер с явным неудовольствием. — Такие группы есть в Оттаве, в Новой Шотландии и на Новой Земле.

— И Дюпюи постоянно разъезжает от одной к другой?

— Да, когда ему сообщают, что тот или иной специалист окончательно примкнул к нашему делу и готов забыть о профессиональной тайне.

— Полагаю, что для исполнения такой роли он должен иметь серьезные научные познания, это так?

— Конечно... Он закончил в Париже Политехническую школу[39].

У Коплана закружилась голова. От всех этих признаний мысли его начинали путаться. Он заставил себя оставаться спокойным и думать только о первоочередных задачах.

— Кому должны давать отчет о своих действиях Спенсер и Кантен? — спросил он.

— Сервену, — ответил Шово. — Вы называли их преступниками, но в моих глазах Кантен очень приличный человек. Сервен сказал мне, что я могу обращаться к нему в случае, если произойдет что-то необычное. Правда, я сделал это только раз.

Значит, по меньшей мере в одном пункте Кантен соврал. Он прекрасно знал, где находится его шеф, поскольку имел с ним прямую связь. Совершенно очевидно, что Сервен, не получив отчета своих людей днем, не мог не догадаться, что дела пошли плохо, и принял бы новые меры: или уничтожил бы полученные документы, или удрал, забрав их с собой.

Не в силах дольше оставаться на одном месте, Коплан встал и начал расхаживать по комнате. Как задержать Сервена в Галифаксе на двадцать четыре часа, если тот уже скоро начнет волноваться?

Заставить Кантена позвонить ему и сказать, что все идет хорошо, было слишком рискованно.

Прибегнуть к помощи Шово, чтобы обмануть хозяина «Шамплена»? Какой бы предлог придумать, чтобы он был достаточно веским и заставил бы того ждать развития событий?

Был один способ, но Коплан испытывал к нему отвращение. К тому же он еще не знал, имеет ли право пользоваться им.

Внезапно он остановился перед Шово.

— Не выходите отсюда, — озабоченно предупредил он. — Телефон стоит на первом этаже?

— Да, но второй аппарат в соседней комнате на ночном столике.

Коплан прошел в другую комнату, включил свет, снял трубку и набрал номер «Риц-Карлтона».

Когда ему ответили, он сказал вполголоса:

— Это Коплан из номера 1832. Вы не посмотрите, есть ли для меня телеграмма?

Прошло несколько секунд.

— Да, есть, — ответил служащий.

— Распечатайте ее и прочтите мне текст, — велел он.

— Но я не... — попытался возразить его собеседник.

— Я вернусь поздно, а мне нужно знать текст телеграммы, адресованной мне, — перебил его Коплан тоном, не допускающим возражений. — Мне придется просить дирекцию?

— Э-э... Ладно. Подождите, — сдался убежденный им служащий.

Через несколько секунд он прочитал:

— "Стирайте грязное белье сами тчк свободных людей нет тчк" Подписи нет.

— Спасибо. Положите листок в ячейку, я заберу его, когда вернусь, — заключил Франсис и раздраженно бросил трубку на рычаг.

Этого и следовало ожидать. Старик возражал против подключения конной полиции. Когда все закончится, какой-нибудь атташе посольства со сладкой улыбкой проинформирует канадцев, что на их территории созрел заговор, и предоставит все данные, необходимые для проведения большой чистки. Но в ближайшем будущем Коплану придется выкручиваться в одиночку.

Вернувшись в библиотеку, он увидел Морини, поддерживающего мадам Шово. Та, еще не оправившаяся от падения и страдающая от сильной головной боли, была еще очень бледна.

Ее муж вскочил, подбежал к ней, заботливо усадил в кресло и остался возле нее. Эта трогательная сцена нисколько не взволновала Франсиса, решавшего трудный вопрос.

Наконец он принял единственное решение, возможное в этих условиях. Поскольку Сервен все равно начнет беспокоиться, а способа избежать этого нет, наилучшей тактикой было разжечь в нем страх, стараясь заставить воздержаться от бегства.

— У вас должно быть расписание самолетов, — сказал он инженеру. — Я бы хотел взглянуть на него.

Его властный тон заставил Шово вздрогнуть. Он оставил свою супругу и пошел выполнять приказ Коплана.

Монреаль с Галифаксом соединяло множество рейсов. В их числе был и один ночной: самолет вылетал из Дорваля в час десять ночи и приземлялся в пять сорок.

Держа книжечку в руке, Коплан прошел в спальню и набрал номер службы бронирования билетов.

— Есть ли свободные места на ближайший рейс в Галифакс? — спросил он.

Его попросили подождать.

— Да, и довольно много, — ответил мелодичный голос. — Сколько билетов вы хотите заказать?

— Три.

— Хорошо. На какие фамилии?

— Коплан, Морини, Треву. Где мы должны выкупить билеты?

— В агентстве на углу Дорчестер-стрит и Юниверсити-стрит.

— Один из нас приедет немедленно. Сколько нужно заплатить?

— Сто двадцать шесть долларов за поездку в одну сторону.

— О'кей!

Он положил трубку и вернулся к Морини и чете Шово. Все ждали, что он скажет.

— Шово, — произнес он мрачным тоном, — чью сторону вы выбираете: Сервена или нашу?

Инженер устало пожал плечами:

— Боюсь, уже слишком поздно делать свободный выбор, — ответил он с горьким сарказмом. — Вы оказались сильнее, я вам все рассказал. Что еще вы хотите?

— Чтобы вы помогли нам, — сказал Коплан. — Вы оказали противнику слишком много услуг. Если хотите выйти из игры с минимальными потерями, настал момент зарабатывать себе свободу. Арест Сервена зависит только от вас: в случае отказа я немедленно позвоню в конную полицию. Если согласитесь, я сам возьму вашего так называемого франкофила, чтобы затем он выложил перед вами свои карты.

Подавленный, лишившийся храбрости, Шово спросил:

— Что я должен сделать?

Коплан начал длинное объяснение. Инженер с озабоченным лицом несколько раз утвердительно кивал головой. Наконец они оба пошли к телефону.

Морини посмотрел на часы: было всего-навсего без четверти семь... Он думал, что гораздо больше.

Из соседней комнаты долетали звуки разговора Шово с отелем «Шамилен» в Галифаксе. Он говорил с Сервеном.

— ...

— Послушайте, Сервен, я очень беспокоюсь, — начал Шово соответствующим тоном. — С самого утра Кантен не давал мне о себе знать. Что, в конце концов, происходит?

— Послушайте! Мы занимаемся одним делом... Это еще не все. Тот высокий парень, который утверждал, что прислан из посольства, вернулся сегодня днем. Он снова задавал мне вопросы о нашем друге. Мне удалось остаться спокойным, но как получилось, что Джо его не запер? Я постоянно звоню на виллу, там не отвечают. Это становится тревожным. Кроме того, мне нужно срочно вас увидеть. Есть один момент, который меня сильно беспокоит, но обсуждать его по телефону я не могу.

— ...

— Нет. Ждать так долго — значит подвергать себя огромному риску. Сегодня ночью я вылетаю в Галифакс. Приезжайте в аэропорт в пять сорок. Мы все обсудим и в крайнем случае сможем сразу же вылететь в другое место.

— Да, я считаю, что это очень важно. Вы должны отразить удар, Сервен, иначе нам грозят крупные неприятности.

— Нет, я настаиваю: в аэропорту. Я не хочу приезжать к вам в отель. Вы понимаете почему.

— Значит, договорились. До скорого.

Легкий звонок сообщил, что Шово положил трубку. У Коплана, когда он вернулся в библиотеку вместе с инженером, было менее напряженное лицо.

— Теперь вы и мадам оденетесь и приготовитесь к короткому отсутствию, — заявил он довольно мягко. — Достаточно...

Его перебил звонок во входную дверь.

— Треву теряет терпение, — констатировал Морини. — Я спущусь.

Коплан закончил фразу:

— Достаточно взять минимум вещей, потому что вы останетесь в Монреале и, думаю, сможете вернуться домой послезавтра.

Пара выглядела недовольной. Этот неожиданный отъезд расходился с обещаниями Коплана. Он заметил их реакцию.

— Я вынужден поместить вас под наблюдение, — сказал он. — Ваш телефон ради предосторожности придется отключить.

Грохот на первом этаже заставил всех троих нахмурить брови. Это было похоже на шум драки с топотом и глухими ударами, перемежавшимися приглушенными выкриками.

Коплан молниеносно выхватил пистолет.

— Не двигайтесь, — бросил он супругам, окаменевшим от ужаса, и бросился к лестнице.

Сверху он заметил невероятную схватку, и у него застыла в жилах кровь. Морини и Спенсер яростно колотили друг друга; Кантен, прислонившийся спиной к стене, ждал удобного момента, чтобы прыгнуть на Треву, который, обезоружив высокого парня и швырнув его браунинг на улицу, в снег, удачно уклонился от атаки противника и ответил ему прямым правой.

Все словно поклялись вести жестокую схватку, не тревожа соседей. Пятерка дерущихся, стесненных узким пространством прихожей, сражалась с холодной яростью.

Стрелять в эту кучу было невозможно.

Коплан в три прыжка соскочил по ступенькам. Кантен бросился на Морини, который только что отбросил Спенсера. Франсис схватил Кантена за ворот в тот момент, когда он пытался парализовать действия Корсиканца, и отвесил ему крепкий удар рукояткой пистолета по голове. Кантен замер, пошатнулся и рухнул...

Тем временем Спенсер вновь напал на Морини и ударил его обеими ногами в живот. Отставной сотрудник ДНТ согнулся и упал.

Коплан перехватил Спенсера, когда проходимец пытался добить Морини. Толчком в правое плечо он заставил его повернуться лицом к себе и обрушил рукоятку пистолета на его физиономию.

Бандит отлетел в сторону, вытянув руки к стене в надежде уцепиться за нее. Франсис подставил ему подножку и ударил по затылку ребром ладони. Вдруг он почувствовал, что его руку словно сжали тиски. Жесткий захват заставил его разжать пальцы, и пистолет упал.

Поскольку противник использовал дзюдо, Франсис выбрал проверенный прием: он упал, увлекая напавшего за собой, перекатился, освобождаясь от рухнувшего на него противника, поднялся на колени и приготовился перейти в контратаку.

В эту секунду он охватил взглядом всю сцену: Треву лежал на полу, Морини сидел, мотая головой, Спенсер поднимался на ноги, а Кантен лежал неподвижно. Но самое удивительное — высокий шатен, пытавшийся встать и продолжить бой, был Дюпюи!

Охваченный жестокой радостью, Коплан напряг мускулы.

Он дождался, пока враг поднимется, и бросился на него, нагнув голову. Он попал в цель на уровне пояса. Тип икнул, прижался к стене и схватился за живот обеими руками.

«Протаранив» Дюпюи, Коплан обернулся, не заботясь о нем больше, потому что Спенсер полз к пистолету, не сводя с него глаз. Ногой Франсис ударил бандита под подбородок. Сухой щелчок челюстей, и Спенсер, взмахнув руками, отлетел, как тряпичная кукла, и упал без сознания.

Успокоившись насчет Спенсера, Коплан повернулся к Дюпюи. Задыхаясь, с мутным взглядом, тот отпустил свой живот. Инстинкт предупреждал, что его жизнь висит на ниточке. Единственным шансом на спасение было сражаться до последней капли крови.

Глава 13

Держась начеку, как укротитель, обходящий хищника, Коплан закрыл оставшуюся открытой дверь. Между ним и противником лежали тела их союзников. Наверху смертельно бледные Шово и его супруга стояли, вцепившись в перила лестницы и затаив дыхание.

Изучая друг друга с жестоким вниманием, враги сжали кулаки и стали в боевую стойку. Дюпюи сделал ложный выпад левой и нанес апперкот правой, нацеленный в солнечное сплетение, но попавший только в запястье Коплана. Тот ответил резким хуком в челюсть. Этот первый обмен ударами прошел с молниеносной быстротой. Оба уже устали и собирали все силы, подкрепляя их бесконечной ненавистью. Последовала быстрая серия ударов, способных разбить дубовый шкаф.

В какую-то долю секунды Коплану пришлось отступить. Споткнувшись об ноги Треву, он потерял равновесие и стал падать навзничь. Дюпюи воспользовался этим и ударил Коплана ногами в грудь. Удар окончательно свалил Франсиса, и его голова стукнулась об пол.

Чувствуя, что победа у него в руках, Дюпюи сел на Коплана верхом и принялся молотить его лицо сцепленными руками, с шумом выдыхая воздух, что говорило о его усталости.

Мощным рывком Франсис сумел освободиться от противника и отбросить его на Кантена. Он первым поднялся на ноги, но в атаку не пошел. Он помотал головой, несколько раз глубоко вдохнул воздух, молниеносным движением сорвал с себя пиджак и бросил его за спину.

Дюпюи с разбитой губой, оскалив зубы и еще сохранивший веру в благополучный исход, расправил плечи и приготовился к решающей схватке.

Коплан быстро пришел в себя, но предпочел дождаться атаки противника. Дюпюи попробовал нанести Коплану жесткий прямой удар, но не успел, и Коплан сильно ударил его левой рукой в желудок. Тот скривился, дыхание его перехватило. Франсис отступил на шаг и с силой обрушил свой кулак на Дюпюи. Раздался такой звук, как будто топор вошел в плаху.

Закатив глаза, Дюпюи тяжело рухнул навзничь между Спенсером и Морини.

Задыхаясь, с содранной на косточках рук кожей и разбитым лицом, Франсис несколько секунд стоял неподвижно.

Он совершенно вымотался, и все же у него сохранилось достаточно ненависти, чтобы пожалеть, что не преподал коммивояжеру Сервена более долгого урока. Но дело еще не закончилось, и Дюпюи ждали другие развлечения.

Посреди кладбищенской тишины Морини произнес слабым голосом:

— Надеюсь, вы больше никого не ждете?

Схватка продолжалась не более пяти минут. Коплан и Морини начали с того, что привели в чувство Треву. Когда тот пришел в себя, то, часто моргая, обвел взглядом поле боя и пробормотал:

— Нам повезло, что я остался в машине... Я увидел их и лег на сиденье. Они заметили свой «форд», но, слава богу, побежали прямо к дому. Когда они набросились на Морини, я напал на них сзади, что расстроило их планы.

— Да, — уверил Коплан. — Если бы не вы, Морини был бы выведен из строя, и мне пришлось бы иметь дело сразу с тремя противниками. Но как, черт возьми, Дюпюи так вовремя заявился к Глории, чтобы освободить их?

Отложив на более поздний срок решение этой загадки, он подобрал свой пистолет и окликнул Шово и его жену, по-прежнему неподвижно стоявших на площадке второго этажа:

— У вас есть что-нибудь выпить? В вашем доме слишком жарко... Вам бы следовало лучше принимать гостей.

— Это точно, — подтвердил Морини, сильно помятый в схватке. — А еще нужно большое помойное ведро для этого дерьма. Нечего сказать, милые у вас друзья.

Инженер, сбросив оцепенение, спустился по лестнице, бормоча прерывающимся голосом:

— Вы... Это... Никогда не видел ничего подобного! Что...

— Пошевеливайтесь, — буркнул Коплан. — Скоро вы поймете, что замышляли ваши почтенные друзья и насколько их намерения профранцузские.

Спустя четверть часа Спенсер, Кантен и Дюпюи были крепко связаны, уложены рядком на ковре гостиной и приведены в чувство.

— Морини, гоните на Дорчестер-стрит выкупать авиабилеты, — сказал Франсис. — Немного свежего воздуха пойдет вам на пользу. Билеты по сто двадцать шесть долларов. У вас хватит денег?

Тот осмотрел содержимое своего бумажника.

— Хватит. Треву, где ключи от «форда»?

— Здесь, — ответил коллега, протягивая связку. — А что это за авиабилеты? Это так срочно?

— Еще как! — бросил Франсис, надевая пиджак. — Через пять часов мы вместе вылетаем в Галифакс. Там живет шеф этих джентльменов... Морини, привезите какой-нибудь еды, пластырь и сигареты. «Жиган», если возможно.

Треву, считавший, что недостаточно полно проинформирован, спросил, когда Морини направился в прихожую:

— Значит, вам известно, кто всем заправляет? Коплан сдержанно кивнул и встал перед Дюпюи.

— Полагаю, мне не нужно представляться. Как бывший член сети Гарриссона вы должны знать, кто я такой. А вот кто вы?

Шово издалека наблюдал за сценой с тревожным любопытством. Треву подошел поближе, чтобы присутствовать при допросе главного подозреваемого, добровольно полезшего в западню.

Изуродованный ранами и синяками, Дюпюи пробурчал:

— Я был любовником Бринды Рукс, она же Кэрол. Это из-за вас она умерла, разве нет?

— Да, в том смысле, что получила пулю, пытаясь убежать после того, как ей не удалось отравить меня, — парировал Франсис. — Впрочем, это представляет чисто исторический интерес. А вам пришла в голову мысль дурачить людей, скрываясь под моей легендой. Это очень неудачная мысль, поверьте мне!

— Я бы так не сказал... Я знал, что это почти безупречный способ заманить вас в Канаду, где бы вы ни находились. Иначе я бы вас никогда не нашел.

— Вы выиграли: вот он я, — усмехнулся Коплан. — Эта же причина заставила вас ликвидировать Кордо?

— Отчасти. Он работал вместе с вами, когда вы вышли на Бринду. А потом этот хитрец вообразил себе, что сможет меня поймать!

Он говорил с мрачным презрением и откровенностью фаталиста, он понимал, что ему пришел конец.

— Каким чудом вы попали к Глории? — спросил Коплан.

— Никакого чуда. Это было намечено еще позавчера.

— Откуда вы?

— С Новой Земли.

— На теплоходе?

— Да.

— На «Монкальме»?

— Да.

Теперь Франсис мог восстановить произошедшие события: Джо Бингейм не сумел предупредить Глорию о скором визите Дюпюи; Сервен не мог известить того, и тогда Кантен и Спенсер помчались на Хатчисон-стрит, чтобы забрать молодую женщину и посадить ее на борт «Монкальма», где она могла бы рассказать Дюпюи о состоянии дел.

Ничего не подозревавший Дюпюи поехал прямиком на Хатчисон-стрит, едва прибыл в город; поскольку на звонки в дверь никто не отвечал, хотя его должны были ждать, он, очевидно, заподозрил что-то неладное и заметил разбитое стекло. Об остальном ему рассказал Кантен...

У Коплана мелькнула тревожная мысль.

— Вы звонили в Галифакс из дома Глории? Пленный хохотнул:

— Разумеется! А что, не следовало? Правда или он лжет?

Если правда, то звонок должен был состояться как раз перед разговором Шово с Сервеном, потому что дорога заняла у троицы больше четверти часа.

Коплан повернулся к инженеру.

— Вам не показалось, что Сервен догадался, что вы устраиваете ему ловушку? Или что он сильно удивлен вашими словами?

Лицо Шово выразило сомнение.

— Он казался немного возбужденным, но ответы были естественными. Судя по голосу, он ничего не заподозрил.

Итак, решить этот вопрос можно только в Галифаксе.

— Где вы собирались установить систему прослушивания на трансокеанских кабелях? На наземных участках или под водой?

— Угадайте! — с вызовом ответил Дюпюи.

— Какие точно кабели вы собираетесь прослушивать?

В разговор вступил Шово:

— Я же вам говорил: тот, что связывает кабинет британского премьер-министра с Белым домом. Он выходит из Обара в Шотландии и заканчивается в Кларенвилле на Новой Земле.

— Это один. А два других, о которых вы рассказывали?

— Хм... В действительности связь Великобритания — США осуществляется по двойному кабелю: каждый из них проводит сигналы в одну сторону. Это происходит из-за специальных трансформаторов, усиливающих сигнал, которые поставлены через каждые шестьдесят пять километров. Они действуют только в одну сторону.

— Ладно. Тогда расскажите о третьем.

— Третий трансатлантический кабель проложен в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году между Пенмаршем во Франции и Кларенвиллем в Канаде. Это совершенное новшество, поскольку впервые получена возможность передавать сигналы в две стороны по одному проводу длиной в четыре тысячи километров.

— Но, — заметил Коплан, наморщив лоб, — что вы рассчитывали перехватить на этой линии, если теоретически вас интересовали только телефонные переговоры между Лондоном и Вашингтоном?

Нисколько не смутившись, Шово охотно объяснил:

— Вы не понимаете. Эта линия Европа — Америка передает не только сообщения, исходящие из Франции или адресованные туда. Провода подключены к французской системе связи, но определенное их число предоставлено ФРГ и другим странам. Не забывайте, что Германия играет в сегодняшней дипломатии очень важную роль и ее позиция оказывает влияние на США и Англию. Вот почему нужно было перехватывать переговоры Бонна с Вашингтоном.

Коплану захотелось проломить ему череп. Зациклившись на своей навязчивой идее, Шово все еще не понимал, какое огромное значение этот секретный обмен мнениями имел для Советского Союза!

Франсис сумел совладать с собой и только спросил:

— А если бы работа была успешно завершена, перед началом войны кабели были бы перерезаны?

Шово открыл рот, не в силах произнести ни слова. Он лучше многих других понимал военные последствия подобной диверсии, разом перервавшей бы основные линии связи.

Коплан остановил на Дюпюи полный ненависти взгляд.

— Сколько таких, как он, вы обманули? — спросил он, кивнув на подавленного инженера.

— Много, — цинично заявил пленный.

Франсису захотелось ударить его, но он сдержался.

— Веселитесь, — посоветовал он, — пока есть возможность. Обещаю, что вы умрете не в комфортабельной камере. Я лично займусь вашим будущим.

Когда Морини вернулся с билетами, было около девяти часов. Продолжал падать снег. Треву открыл коллеге дверь.

— Коплан повез стариков к Лонею, — сказал он. — Привез чего-нибудь пожевать?

— Хлеб, ростбиф, ветчину, — перечислил Корсиканец. — Как наш тип, раскололся?

— Да, Дюпюи все выложил, не заставляя себя упрашивать, — ответил Треву, пока они шли в гостиную. — Но какая махинация... Эта банда собирала информацию по кабелям, проложенным под Атлантикой. Никогда не думал, что это такое сложное дело.

У лежавших на полу трех пленных рты теперь были заткнуты кляпами. Открыв глаза, они следили за французами.

— Как все-таки зовут нашего лже-Коплана? — спросил Морини, выкладывая провизию на стол.

— Он поляк, родился во Франции, а потом принял канадское подданство. Его зовут Станислав Зеленский. По крайней мере, так он говорит...

Морини пожал плечами. За время службы он уже встречал довольно много типов с неизвестным прошлым, у которых как будто никогда не было свидетельства о рождении.

— Скорей бы в самолет, там отдохнем, — мечтательно сказал он. — Я отвык от таких тяжелых дел.

И вдруг он помрачнел:

— А что... что мы сделаем с этими тремя?

Треву, вонзивший зубы в бутерброд с холодным мясом, невнятно сказал:

— Не знаю... Запрем где-нибудь...

— Чтобы еще какой-нибудь бандит вытащил их? — запротестовал Морини. — Ну уж нет, с меня хватит... А потом, сколько еще проходимцев мы поймаем?

— Я полагаю, что надо сдать всю шайку конной полиции. Оснований для предъявления обвинений хватает.

Так они беседовали до возвращения Коплана, который, приехав, сразу же подсел к столу.

Треву с некоторым опозданием обратил внимание на одну деталь:

— Вот вы ездили на машине, на которой приехали Зеленский и его сообщники... А он ее откуда взял?

Коплан не нашел в этом ничего странного.

— Наверняка она плавала с ним на «Монкальме». Машина нужна ему для передвижений на земле.

Морини вернулся к занимавшей его теме.

— Лоней и так уже стережет троих. У нас здесь еще трое, куда более опасные типы. Куда вы собираетесь деть эту шайку?

Франсис выпил виски с содовой.

— Мне приказано стирать грязное белье самому, — ответил он. — Поскольку я дисциплинированный агент, а кроме того, охотно вершу правосудие, когда убивают моих друзей, решение уже найдено.

У Треву кусок застрял в горле. Морини перестал жевать, а в глазах пленных появилась тревога, близкая к панике.

* * *
Около одиннадцати часов вечера две машины отъехали от дома Шово.

В «форде» сидели Морини и Треву. В пятидесяти метрах перед ними ехал «понтиак», за рулем которого был Коплан. В этой машине на заднем сиденье лежали связанные Зеленский, Кантен и Спенсер, которых перед выездом оглушили.

Из-за снега машины ехали очень медленно. Франсис выбрал маршрут, ведущий из города по безлюдной местности к городку Сен-Лоран между аэропортами Дорваль и Картьевиль.

Он свернул на стройку, где замерли бетономешалки и башенные краны, и выключил огни «понтиака».

Тщательно проинструктированный Копланом, Морини проехал мимо этого места, развернулся, чтобы можно было отправиться в обратную сторону, и остановил машину на обочине.

Глядя на Треву, он прошептал:

— Этим ребятам из спецслужб иногда приходится выполнять ту еще работенку...

— Для них война не заканчивается никогда, — мрачно отозвался Треву.

Пока они разговаривали, Коплан открыл одну из задних дверей «понтиака», достал из кармана пистолет, взятый у Бингейма, и трижды нажал на спусковой крючок, методично всаживая пули в головы лежавших без сознания пленных. Затем, убрав оружие, он облил трупы и весь салон бензином из канистры, которую наполнил, когда возвращался с виллы Лиз Шартрен. Он вылил ее содержимое до последней капли.

Бросив пустую канистру на подушку сиденья, он отступил на метр, достал из пачки сигарету и закурил. Он сделал длинную затяжку, потом, мысленно произнеся имя Жиля Кордо, щелчком бросил сигарету на пропитанные бензином тела.

Когда он бежал к «форду», «понтиак» вспыхнул. Франсис вскочил на сиденье рядом с Треву и захлопнул дверцу. Морини уже рванулся с места.

Бензобак «понтиака» взорвался в тот момент, когда «форд» сворачивал на дорогу, пересекающую шоссе.

Вспышка на мгновение осветила чернильно-черное небо, и потом языки пламени поднялись над горящим каркасом.

— Опасности, что трупы опознают, нет, — язвительно произнес Треву, глядя в заднее окно. — Непонятно, как происходят подобные вещи...

— Иногда бывает достаточно мелочи, — отозвался Коплан. — Особенно когда человек начинает мстить.

Его спутники не поняли, о ком он говорил: о Зеленском или о себе, но не стали углубляться в этот вопрос.

Двадцать минут спустя они приехали в аэропорт Дорваль.

Глава 14

В Галифаксе трое французов вышли из самолета порознь. Словесный портрет Сервена был достаточно четким, чтобы ни с кем его не спутать, тем более в столь ранний час, когда встречающих было очень немного.

Треву шел первым, он должен был заметить владельца отеля «Шамилей», а затем встать у выхода.

Шедший вторым Морини должен был прохаживаться по залу до тех пор, пока Сервен не поймет, что на борту прибывшего из Монреаля самолета Шово нет. Его заданием было не терять Сервена из виду и начать слежку, если он направится в Галифакс.

Что касается Коплана, то он задержался в самолете под предлогом потери ключей от машины. Стюардесса стала помогать ему, и связка действительно была обнаружена под креслом. Эта задержка должна была помочь Коплану избежать преждевременной встречи с Сервеном на тот случай, если Зеленский успел предупредить его.

Но все эти предосторожности оказались напрасными. Треву и Морини быстро убедились, что Сервен не встречает Шово. Сколько бы они ни разглядывали людей, ходивших по залу или стоявших снаружи, возле такси, они не увидели человека с узким носом, казавшегося изумленным отсутствием друга.

Когда Коплан в свою очередь вошел в здание и узнал, что руководитель сети не явился, его челюсти сжались.

Помощники Франсиса думали, что он расстроится, но этого не произошло.

— Я об этом догадывался, — сообщил он. — Сервен не попался в нашу ловушку. Говоря с Шово, он сделал вид, что поверил ему, но с Зеленским и Кантеном он поговорил за несколько минут до того и прекрасно знал, что они едут на Эли Бланшар-стрит и должны нас обезвредить. Вывод: он спокойно лег спать и будет ждать развития событий.

Треву и Морини согласились, что такая возможность не исключена, однако они огорчились, что их западня не сработала.

— Если бы мы взяли его здесь, все бы закончилось, — сказал Треву, помрачнев.

— Согласен, но поймите, он вынужден оставаться в отеле, чтобы быть в курсе происходящего в Монреале, — заметил Франсис. — Он не удерет до тех пор, пока у него не будет веских причин для тревоги. Он, очевидно, полностью доверяет Зеленскому, который был у него правой рукой.

— Ладно, — буркнул не до конца проснувшийся Морини. — Что будем делать?

— Поедем в «Шамилей», черт возьми! Это наилучший способ убедиться, там ли он.

Такси привезло их в Галифакс.

Расположенный на полуострове, укутанный снежным одеялом, город насквозь продувался ветром, гнавшим с Атлантики черные тучи. В шесть часов утра улицы его были пусты.

По дороге Коплан выработал программу действий. Он поделился ею со своими товарищами, когда они вышли из такси недалеко от отеля.

— Мы снимем три отдельных номера, через четверть часа приходите ко мне. Трудность не в том, чтобы захватить Сервена, а в том, чтобы вывезти его. Нужно, чтобы один из вас смог выйти на улицу и принять некоторые меры на сей счет.

— Вы собираетесь взять его в собственном отеле? — спросил Морини.

— А как иначе? Его трудно выманить из укрытия, да если даже он и выйдет, где его ждать? В отеле могут быть три или четыре выхода, не считая гаража. К местной полиции мы обращаться не можем. Так как?

Треву недоуменно заметил:

— Не понимаю, как вы собираетесь взять его здесь без шума... Я полагаю, мы не пойдем к его квартире с пистолетами в руках?

— Нет, такой демонстративной акции я не замышляю, — согласился Франсис с полуулыбкой. — Я делаю ставку главным образом на психологический фактор. Увидите.

Они вошли в семиэтажное здание из красного кирпича, фасад которого был лишен каких бы то ни было украшений.

Скромный вход говорил, что отель второй или третьей категории, комфортабельный, но без роскоши.

В отделе регистрации приезжие получили номера, расположенные близко друг от друга. Служащий осведомился о сроке их проживания; они единодушно заявили, что пробудут до утра следующего дня.

Согласно правилам, им пришлось написать в формуляры имена и адреса. Все трое дали вымышленные сведения, прекрасно зная, что у них не потребуют документов.

— Во сколько обычно встает месье Сервен? — любезно спросил Франсис служащего.

— Обычно около семи часов, — ответил тот.

— Он сейчас здесь?

— Да. Вы хотите его видеть?

— Днем. Сначала отосплюсь.

Обернувшись, он подмигнул своим товарищам: зверь был в логове.

Их номера не были смежными, но все находились на четвертом этаже. Потертый ковер в коридоре заглушал звук шагов.

Трое приезжих, которых проводил единственный дежурный носильщик, закрылись каждый в своем номере.

Через пятнадцать минут Морини и Треву тихо вошли в номер четыреста пятьдесят шесть.

Коплан в их присутствии снял трубку телефона и, когда ему ответили на коммутаторе, сказал:

— Будьте любезны предупредить в половине восьмого месье Сервена, что месье Шово приехал и ждет его в номере четыреста пятьдесят шесть.

— Конечно, я передам ему, — пообещал телефонист с быстротой, свидетельствовавшей о его служебном рвении.

Коплан положил трубку и повернулся к своим друзьям.

— Сколько ставите, что он проглотит крючок? — спросил он с улыбкой. — Он сочтет приезд инженера добрым знаком: если он счел звонок Шово подвохом, то сделает вывод, что ошибся или Зеленский приехал вовремя и исправил положение. Тот факт, что Шово остановился в его отеле после того, как заявил, что не хочет приезжать туда, сыграет в пользу второй гипотезы: ведь из этого следует, что непосредственная опасность устранена.

Треву привел еще один довод:

— В любом случае Сервену ни на секунду не придет в голову мысль, что у кого-то хватит наглости схватить его у него же в отеле...

Морини засомневался:

— А если он сначала обратится в отдел регистрации?

— Я об этом подумал, — ответил Франсис, садясь на кровать. — Даже хотел зарегистрироваться под фамилией Шово, но побоялся, что служащий знает инженера в лицо. Поэтому я и позвонил на коммутатор: телефонисты не видят приезжающих. Как сказал Треву, ловушка в собственном отеле покажется ему настолько невероятной, что он даже не подумает проверять.

— Наберемся терпения, — заключил Морини, почти убежденный. — Не возражаете, если я немного посплю?

— Нисколько. Но при условии, что вы вскочите, как только в дверь постучат. Когда я буду открывать, вы спрячетесь. Ждать еще больше часа, — продолжал он, взглянув на часы. — Лично я приму душ.

Душ одновременно наполнил силой его мускулы и успокоил нервы после сорока восьми часов без сна, наполненных постоянным напряжением и тревогами.

Он несколько раз чередовал горячую и ледяную воду, потом насухо вытерся махровым полотенцем. Когда он вышел, Треву и Морини дремали.

Он дал им отдохнуть до половины восьмого, но потом разбудил.

— Теперь молчок, — шепнул он им. — Если он придет, спрячетесь в ванной. Потом ваш апломб должен будет сломить его попытки к сопротивлению.

Они кивнули и стали прислушиваться к шагам в коридоре. Без четверти восемь в дверь постучали. Три быстрых легких удара. Треву и Морини бесшумно исчезли в ванной комнате.

Коплан пробурчал в ответ что-то нечленораздельное, как будто он лежал и собрался встать, чтобы открыть. Он встал сбоку, откинул крючок, и открывшаяся дверь наполовину закрыла его.

Когда Сервен сделал шаг вперед, Коплан выскочил из укрытия и схватил его за лацканы пиджака. Он втащил его внутрь с такой силой, что хозяин гостиницы чуть не упал, и мгновенно захлопнул дверь. Когда ошеломленный Сервен пришел в себя, Коплан держал его на мушке своего пистолета.

— Добро пожаловать, мистер, — произнес Франсис язвительным тоном. — Ваш друг опоздал на самолет; я вместо него.

Худое лицо Сервена вытянулось от безграничного изумления, и он уставился на напавшего непонимающим взглядом.

— Господа инспекторы, вот обвиняемый, шпион и главарь преступной группы, — добавил Коплан, не повышая тона.

Треву и Морини встали за спиной обвиняемого. Они тяжело надавили ему на плечи, предупреждая любую попытку сопротивления.

— Именем Ее Королевского Величества я вас арестовываю, — произнес Треву официальную формулу. — Отныне все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы обвиняетесь в покушении на государственную безопасность доминиона, пособничестве в убийстве и сводничестве.

Морини ощупывал карманы Сервена.

— Шово во всем признался; Зеленский, Кантен и Спенсер арестованы, так же как Джо Бингейм, Лиз Шартрен и Глория Ланс, — спокойно продолжал Коплан. — На вас надеть наручники или вы пойдете с нами добровольно?

Сервен не отличался храбростью. Он застыл с отвисшей губой, не в силах издать ни звука.

Морини толкнул его, чтобы вывести из оцепенения.

— Слышали? — проскрежетал он. — Ведите себя соответственно, если хотите, чтобы все прошло корректно, иначе мы выведем вас за шкирку. Понятно?

Сервен ни на секунду не заподозрил, что имеет дело не с настоящими полицейскими. Он был раздавлен поражением, полным и совершенно неожиданным, и мыслью, что не сможет уйти от судьбы.

— Я... пойду с вами, — выговорил он бесцветным голосом.

— Одну секунду, — сказал Франсис. — Кому и как вы передавали полученные сведения?

Сервен вытер рукавом пот, выступивший у него на лбу.

— Я должен был посылать сообщения на мобильную станцию, находящуюся в Атлантике, — признался он.

— Позывные, ваши и их?

— Г.Х.З. и Ю.Д.8.Б.Д.

— Где спрятан передатчик?

— В моей квартире... в сейфе...

— Отведете нас туда. Заодно оденетесь. В ваших же интересах, чтобы служащие сочли нас вашими друзьями. И не говорите, что уезжаете надолго. Кроме того, не делайте глупостей, потому что мы быстро обезвредим вас и вывезем на полицейской «скорой».

Побежденный, Сервен кивнул. Его конвоиры надели пальто.

* * *
Четыре часа спустя в Орли приземлился самолет. Он коснулся колесами бетонной полосы, и мощные тормоза сразу замедлили его ход. Когда он подрулил к месту стоянки, адский рев моторов прекратился. Франсис Коплан вышел из самолета одним из первых и сел в автобус, курсировавший между полем и зданием аэровокзала.

Вместе с другими пассажирами Коплан прошел полицейский и таможенный контроль, потом сел в такси и назвал адрес: Порт де Лила.

Он с удовольствием прошелся пешком до здания, где уже час его ждал Старик.

У того была раздражающая привычка встречать самые неожиданные события с абсолютным спокойствием. Коплана он встретил так, как будто только вчера вечером тот простился с ним, чтобы вернуться домой на метро.

Продолжая изучать карту, он окинул вошедшего быстрым взглядом и рассеянно поздоровался:

— Добрый день, Коплан. Какая погода в Канаде?

— Началась зима, — ответил Франсис так же флегматично. — Нашему посольству пришлось приютить несколько человек. МИД не замедлит прислать вам счет, если это гостеприимство затянется.

Финансовые вопросы всегда особенно обращали на себя внимание Старика, чья бережливость была известна всем агентам службы.

— Вы доверили людей заботам Нолена? — осведомился он, пристально глядя на Коплана.

— Я постарался по возможности сократить их число, — признался Франсис, расстегивая пальто, — но все равно набралось шестеро. Если бы вы позволили мне обратиться к конной полиции или другой канадской службе, то избавили бы меня от многих забот. Кроме того, дело сейчас уже было бы завершено, а так — нет.

Его начальник сложил карту и поставил на нее локти. Он спросил с большим интересом:

— Вы нашли этого Дюпюи?

— Вся заслуга принадлежит ему, — ответил Коплан с двусмысленной улыбкой. — Он получил то, что хотел: встретился со мной. Думаю, что дальнейшие события его разочаровали.

Он сел и закурил сигарету.

— Сведение личных счетов? — с сомнением спросил Старик.

— Скажем, что он хотел убить одним ударом двух зайцев, — уточнил Коплан. — Одновременно он работал на сеть, цели которой были довольно специфическими. Речь шла ни больше и ни меньше, как о перехвате сверхсекретных переговоров, передаваемых по трем трансокеанским кабелям.

Неожиданно заинтересовавшись, Старик поправил очки.

— Черт! — буркнул он. — Надеюсь, не по тому, что соединяет Главный штаб сил Атлантического Союза с Пентагоном? По нему проходят основные военные секреты Запада!

— Именно по нему, а также по двум другим, связывающим британский Кабинет с Белым домом. Советские рыболовецкие суда, находящиеся недалеко от берегов Канады, должны засечь кабели в глубине и с помощью водолазов установить на них подслушивающие устройства. Они ждут там более подробных сведений.

Старик оживился.

— Невероятно! — воскликнул он. — Эта сеть все еще на месте?

— Да, частично. Вот что мне удалось сделать...

Он рассказал в общих чертах о своем расследовании, захвате Сервена, обыске в его квартире и обнаружении передатчика.

— Этот Сервен начал догадываться, что его провели, когда в Монреале мы привезли его не в полицейский участок, а на виллу Лиз Шартрен. Но там его запоздалое понимание уже ничего не могло изменить. Он все равно провалился. Его очная ставка с Шово была очень интересной и открыла мне много нового. Кажется, дно Атлантического океана буквально покрыто кабелями, что затрудняет их распознавание. Если на земле их еще можно различить, то подводные участки настолько запутаны, что след теряется в нескольких милях от берега. Только редкие специалисты могут с абсолютной точностью определить маршрут их пролегания под водой. Кроме нахождения самого кабеля, нужно знать систему создания помех, защищающую передаваемые по нему разговоры. Поэтому русским потребовалось создать организацию, призванную собирать все эти данные. А после этого установка подслушивающих устройств была чисто технической операцией...

Старик взялся за подбородок и задумчиво спросил:

— Нолен в курсе всего?

— От "А" до "Я". Не забывайте, что помощь его людей была для меня бесценной. Мне пришлось полностью информировать его, тем более что многих членов банды я поместил под его охрану.

— У него полный список тех специалистов?

— Шово и Сервен дали мне оригинал, а я снял для него копию. В списке около двадцати фамилий.

— Вы получили конкретные данные по группам... хм... обольщения в других городах?

— Конечно. Сервен выложил все: Галифакс, Монреаль и Оттава были выбраны местом действия этих групп потому, что в них работает много специалистов: одни в конечных пунктах кабелей, другие в эксплуатационных фирмах, третьи в министерствах, где составляют и хранят необходимые морские карты. Наконец, у Нолена есть общая схема сети с именами и адресами ее членов. Напомню вам, что те думали, будто помогают справедливому делу, именно поэтому они вошли в организацию.

Старик снова погрузился в свои раздумья.

— С исчезновением Сервена распад сети пойдет сам собой, — предположил он. — Однако мы должны понимать, что через какое-то время новый человек, присланный Советами, постарается создать новую организацию, используя обломки старой.

Он посмотрел в глаза Коплану.

— Остальным займусь я, — решил он. — Ваша роль закончена. Вы сыграли ее с обычной храбростью, и я не стану просить вас убирать осколки разбитой в драке посуды. Хотя, может быть, вам этого хочется?

— Не особенно, — признался Коплан. — На мой взгляд, основное уже сделано.

Лицо Старика снова стало озабоченным, и он потер лоб.

— Кстати, этот Дюпюи... Он тоже пленник Нолена?

— Нет, — лаконично ответил Франсис.

Старик не стал выяснять подробности. Он начал говорить, пощипывая нижнюю губу:

— Благодаря этому передатчику и позывным, возможно, удастся восстановить связь с траулером. А бели корабль канадской береговой охраны, снабженный хорошим пеленгатором, будет в этот момент поблизости...

Коплан погасил сигарету. Дальнейшее его уже не касалось.

Альберт Корнелис Баантье Маска смерти

1

Инспектор Де Кок из Амстердамского полицейского управления на Вармусстраат медленно шагал в сторону площади Драмак с ее широкими тротуарами. Время от времени он жмурясь смотрел на яркое солнце, которое, словно опровергая неутешительный прогноз погоды, упорно не желало прятаться за облака и вот уже несколько дней радостно и беззаботно сияло на ясном небе.

Де Кок наслаждался. Его настроение, точно барометр, всегда соответствовало погоде: в холодные дождливые дни лицо инспектора становилось хмурым, как бы означая «бурю», а при ясной солнечной погоде сияло улыбкой, от чего резкие складки вокруг рта исчезали и словно разглаживались, а старая шляпа, казалось, сама собой съезжала набекрень.

Он улыбнулся, взглянув на свое отражение в стеклянной витрине рекламной тумбы, пересек Дамрак, проскочив прямо перед носом у катившего ему навстречу трамвая, и медленно, словно нехотя, побрел мимо морской биржи к Вармусстраат.

Перед входом в здание полицейского управления он остановился и внимательно оглядел голубую каменную ступеньку, полустершуюся от множества ступавших на нее ног — и полицейских, и правонарушителей.

Неожиданно ступенька показалась Де Коку непреодолимым барьером, и его охватил безотчетный страх, сковавший все тело. Он с трудом совладал с собой и переступил порог.

Когда инспектор поднялся на второй этаж и вошел в комнату следователей, его молодой помощник Фледдер смерил его настороженным взглядом.

— Что случилось, инспектор? У вас такой встревоженный вид!

— Неужели?

Де Кок небрежно бросил на вешалку шляпу и стянул с себя плащ. Он перекинул его через спинку стула и уселся за свой письменный стол.

— Ты веришь в предзнаменования, Фледдер?

— Какие такие пред… знаменования? В дядюшку Виллема или дядюшку Кейса?

Де Кок нахмурился и покачал головой.

— Этими вещами не шутят! — строго сказал он. — Предзнаменования — это тайный знак… предупреждение свыше: что-то должно случиться… Что-то очень страшное… — Он на миг уставился в одну точку. — Вот сейчас я подошел ко входу и вдруг почувствовал, что сегодня мне лучше бы не ходить в управление. Как будто эта голубая ступенька предупреждала меня о чем-то…

Фледдер улыбнулся.

— Какая чепуха! Все это чистейший вздор! Ступенька… предупреждение… — Шляпа у него съехала набок, и он наклонил голову, чтобы она не упала. — Я думаю, что у вас просто-напросто простуда. Сейчас многие болеют. Знаете, когда у человека повышается температура, у него нередко возникают странные фантазии.

Де Кок отмахнулся.

— Нет у меня никакой простуды, и температура тут совсем ни при чем. — В его голосе зазвучали раздраженные нотки. — Одним словом, выбрось все это из головы, считай, что я тебе ничего не говорил ни о каком предзнаменовании. Ты спросил, почему у меня был такой испуганный вид, когда я вошел, вот я и ответил.

Фледдер улыбнулся.

— А все дело было в этом дурном предзнаменовании…

— Вот именно!

Молодой следователь наклонился поближе к инспектору.

— Сегодня утром сюда заходил комиссар, спрашивал вас.

— Зачем я ему понадобился?

— Он хотел с вами поговорить.

— О чем, не знаешь?

Фледдер поднял брови.

— В коридоре я слышал, как кто-то сказал, что он собирается предложить вам возглавить бригаду по борьбе с карманниками.

Де Кок поморщился.

— Мне? Бригаду по борьбе с карманниками?!

— На следующей неделе начинается морской праздник «Сейл Амстердам», — пояснил Фледдер. — Сюда съедется множество народа со всех сторон. Все места в отелях уже забронированы. Идеальные условия для международной мафии карманников, уж они не упустят случая и непременно посетят эти гонки старых калош.

— Что с тобой, Фледдер? Ты сегодня, кажется, недоволен всем на свете! Сначала тебя разозлили мои предзнаменования, а теперь ты, попирая морское величие страны, называешь нашу знаменитую регату «гонкой старых калош»!

Молодой помощник поднял на инспектора простодушный взгляд.

— А разве не так?

Де Кок, прищурив глаз, назидательно произнес:

— «Сейл Амстердам» — великолепное зрелище. Я, коренной житель Урка, очень люблю эти… старые калоши, как ты их называешь. Мой дед рыбачил на замечательном паруснике, что когда-то ходил по Зейдерзее. В те времена еще не изобрели этих рычащих вонючих моторов, а плавали под парусами, обращаясь с молитвой к Богу и к попутному ветру. Уж на сей раз я постараюсь насладиться этим праздником на реке, ведь во время последних соревнований мне почти ничего не удалось увидеть: мы с утра до ночи раскручивали тогда дело о наследстве психиатра, Помнишь? На этот раз я своего не упущу. Так что комиссару придется поискать кого-нибудь другого для бригады по борьбе с карманниками.

— Вы что же, возьмете отпуск?

Де Кок решительно кивнул.

— Вот именно! Доставлю себе удовольствие, повидаюсь со старыми друзьями: с «Америго Веспуччи» из Италии, с датчанином «Георгом Стеже» и немцем «Георгом Фоком»! — На его губах заиграла мечтательная улыбка. — Парусная регата — это такая красота… это живое напоминание о прошлом… о временах неподдельной романтики… об эпохе шанти…

Фледдер удивленно вскинул брови.

— А это еще что такое?

Де Кок только развел руками.

— Это такие морские песни. Во время тяжелой и однообразной работы на парусных судах моряки обычно пели шанти… замечательные свои песни… — с жаром объяснял инспектор.

— Я чувствую, морская романтика у вас в крови!

Де Кок расхохотался.

— Да уж! Что есть, то есть!

В дверь постучали, оба одновременно повернулись, и Фледдер крикнул:

— Войдите!

Дверь медленно отворилась. На пороге стоял высокий худощавый молодой человек лет двадцати с небольшим. У него было нервное узкое бледное лицо со срезанным подбородком. Одет он был в темно-коричневый пиджак из грубой ткани с кожаными заплатами на локтях и светло-серые брюки с почти исчезнувшей складкой. Из-за коротких рукавов руки юноши казались слишком длинными. Движения у него были замедленные, на губах дрожала застенчивая улыбка. Не дойдя двух метров до стола инспектора, юноша остановился и поднял глаза на Де Кока, потом перевел взгляд на Фледдера и снова уставился на инспектора.

— Она исчезла! — высокий голос его дрожал и в нем слышались какие-то виноватые нотки.

— Она исчезла… — снова повторил странный посетитель.

Де Кок внимательно рассматривал юношу. Он отметил открытый простодушный взгляд серых глаз, низкий лоб и взъерошенные каштановые волосы. Юноша казался таким потерянным и беспомощным, что у старого сыщика невольно дрогнуло сердце. Он сделал ему знак подойти и указал на стул рядом со своим столом.

— Кто исчез? — участливо спросил Де Кок.

— Розочка…

— Розочка? — удивленно переспросил инспектор. Молодой человек кивнул.

— Да. Я ее так называю. Вообще-то ее зовут Розалинда… Розалинда ван Эвертсоорд. Она из дворян. — И почему-то смутившись, странный юноша добавил: — Из обедневших дворян…

— А вы сами кто?

Молодой человек мгновенно вскочил со стула и неловко поклонился.

— Да, извините. Это очень неучтиво с моей стороны, — извиняющимся тоном произнес он. — Я должен был вам сразу представиться. Я Недервауд… Рихард Недервауд. — Он снова присел на стул и исподлобья взглянул на инспектора. — А вы, насколько я понимаю, инспектор Де Кок?

Седой сыщик кивнул.

— Де Кок! — отчетливо и громко повторил он. Молодой человек мягко улыбнулся.

— Меня уверяли, что именно так вы и отреагируете на мое появление.

Лицо инспектора слегка порозовело.

— Кто уверял?

— Мои друзья. Это они посоветовали мне обратиться к вам.

— По поводу исчезновения Розочки?

— Ну да. Сначала я обратился в полицейское управление на Лодовейк ван Досселстраат. Но там даже не соизволили меня выслушать… я имею в виду: не дали все рассказать по порядку.

— А почему вы направились на Лодовейк ван Досселстраат?

Рихард Недервауд сделал неопределенный жест.

— Но ведь именно им положено заниматься этим делом!

— Почему?

— Да случилось-то все в больнице Южного Креста, мне сказали, что этот район относится к управлению на Лодовейк ван Досселстраат.

Де Кок почесал щеку.

— Ну и что же случилось в больнице Южного Креста?

— Она там исчезла…

— Что?! Просто так исчезла?

Рихард Недервауд беспокойно заерзал на стуле.

— Вы правы. — Он покачал головой. — Я излагаю все немного бессвязно… Вы должны меня извинить: я просто никак не могу прийти в себя после всего случившегося… Попробую вам все рассказать по порядку.

Де Кок ободряюще кивнул.

— Начните с того, какое отношение вы имеете к Розочке.

— Она моя подруга. Вот уже несколько лет у нас с ней так называемая свободная любовь… Я живу на Керкстраат, неподалеку от Амстела, а у Розочки двухкомнатная квартира в Пюрмеренде. Уик-энд мы чаще всего проводим у нее и в отпуск обычно ездим вместе.

Рихард Недервауд порылся в карманах пиджака, достал бумажник и, вытащив из него фотографию, протянул ее Де Коку.

— Вот она!

С фотографии на инспектора смотрела улыбающаяся молодая женщина с коротко подстриженными светлыми волосами. Лукавая улыбка, ямочки на щеках — все говорило о шаловливом кокетстве. Де Кок невольно подумал: интересно, что нашла прелестная молодая женщина в этом неловком смешном верзиле, но благоразумно промолчал. Еще раз бегло взглянув на фотографию, он протянул ее владельцу, но Рихард решительно отвел его руку.

— Оставьте ее у себя, она может пригодиться вам для расследования. Да, конечно, я уверен: эта фотография вам непременно понадобится!

Де Кок опустил снимок на стол.

— Каким образом Розочка оказалась в больнице Южного Креста? — спросил он.

— Ее послал туда домашний врач, доктор Ян Ван Акен.

— Она была больна?

Рихард Недервауд неопределенно пожал плечами.

— Розочка никогда не болела. Она спортивная девушка… играет в баскетбол, входит в лучшую команду страны. Но в последние дни она почувствовала себя неважно, стала какой-то грустной, вялой, немного покашливала. Она сказала мне об этом по телефону, мы ведь звонили друг другу каждый день. Я посоветовал ей обратиться к ее домашнему врачу.

Де Кок с любопытством посмотрел на молодого человека.

— И тот направил ее в Амстердам, в больницу Южного Креста?

— Да.

— А почему не в местную больницу — в Пюрмеренде?

Молодой человек пожал плечами.

— Не знаю. Честно говоря, я об этом не задумывался.

— В какое отделение ее положили?

— В неврологическое.

Де Кок положил на стол вытянутые руки.

— Ну и что же дальше?

Несколько секунд Рихард Недервауд молчал, уставившись в одну точку, и, казалось, вспоминал, как все было.

— Розочка, — сказал он хрипло, — предъявила направление врача в регистратуре…

— Когда это произошло?

— Позавчера, в среду, в одиннадцать часов.

— Вы были с ней?

Рихард Недервауд слабо кивнул.

— Она очень просила, чтобы я пошел вместе с ней. Она приехала в Амстердам из Пюрмеренда на своей машине — такой нелепо раскрашенный «гадкий утенок» — заехала за мной на Керкстраат, и мы вместе отправились в больницу Южного Креста. По дороге мы почти не разговаривали — так были оба подавлены.

Де Кок улыбнулся, стараясь подбодрить юношу.

— Понимаю. Что же было дальше?

Рихард Недервауд торопливо облизал губы.

— Возле больницы есть большая площадка для парковки машин, Розочка поставила там своего «гадкого утенка», и мы вылезли. Должен сказать, мне почему-то сразу не понравилась эта больница. Здание показалось мне таким громоздким, таким холодным и неприветливым, что даже стало как-то не по себе. Я чуть было не остановил Розочку, когда она направилась ко входу. Меня охватил какой-то безотчетный страх, хотя я понимал, что все это просто глупо…

Лицо Де Кока стало серьезным.

— Да, иной раз кажется, что для страха нет никакой причины… и все же это чувство, я убежден, никогда не бывает беспричинным и безосновательным.

Рихард Недервауд посмотрел на него с благодарностью.

— Я почти физически ощущал этот страх! Меня всего трясло. Пока мы шли к дверям больницы, я крепко держал Розочку за руку… словно боялся ее потерять. — Он глубоко вздохнул. — Но когда мы вошли, я вынужден был, конечно, отпустить ее. Розочка подошла к окошку регистратуры, подала свое направление, и ее попросили немного подождать.

— Немного?

— Да, минуты две-три, не больше. Потом появилась медсестра, назвала ее фамилию и увела Розочку с собой.

— А вы остались ждать в приемной?

Рихард, словно извиняясь, прижал руку к груди.

— Я подумал, что она пробудет там недолго… Ну, минут пятнадцать… может, полчаса… Однако я прождал целый час. — Он смущенно усмехнулся. — Я не из тех, кто чуть что начинает бить тревогу, беспокоить людей. Однако я не мог справиться с каким-то внутренним тревожным чувством, которое росло с каждой минутой. Я не мог больше сидеть там молча, выбежал из приемной и принялся шагать взад-вперед по вестибюлю. Наконец я набрался смелости и решил навести справки. Но тут появилась та самая медсестра и пригласила меня пройти вместе с ней. Я думал, что она ведет меня к Розочке или к ее врачу, который объяснит мне, что с ней такое, но медсестра привела меня в комнату, похожую на лабораторию, и там лаборантка взяла у меня кровь на анализ.

Де Кок наморщил лоб.

— Вот как? — удивился он. — У вас взяли кровь на анализ?

Рихард Недервауд кивнул.

— Ну да.

— И вы позволили им сделать это?

Юноша дернул правым плечом.

— Я… я подумал… — пробормотал он, — что это как-то связано с медицинским обследованием Розочки… возможно, им было важно знать, нет ли у меня какой-нибудь инфекционной болезни.

Де Кок глубоко вздохнул.

— И потому вы разрешили им взять у вас кровь!

Это прозвучало как обвинение.

Рихард Недервауд кивнул.

— Когда они закончили, сестра, которая привела меня, сказала, что теперь все в порядке и я могу идти. Я ответил, что никуда отсюда не пойду и буду ждать мадемуазель Розалинду ван Эвертсоорд. Медсестра как-то странно посмотрела на меня и почти удивленно повторила: «Мадемуазель Розалинду ван Эвертсоорд?..» Я объяснил, что так зовут девушку, которую она увела от меня. Медсестра поджала губы и покачала головой. «Я ни-ко-го ни-ку-да не уводила!»

Де Кок нахмурился.

— А это была действительно та самая медсестра?

— Ну конечно!

Инспектор дружески улыбнулся юноше и наклонился к нему.

— Я понимаю, вы были в несколько возбужденном состоянии, — мягко сказал он, — после всего случившегося нервы у вас были напряжены до предела… Могу себе представить, что вы тогда чувствовали.

Однако Рихард Недервауд, словно не замечая его сочувствия, сурово сжал губы и оборвал инспектора:

— Ошибка исключена! — сказал он раздраженно. — Это лицо… эту полную фигуру я не забуду никогда! — Он постучал указательным пальцем по лбу. — Все запечатлелось здесь, словно на фотографии. — Лицо юноши покрылось пятнами, он с шумом втянул в себя воздух, ноздри его трепетали. — Она молча удалилась, — упавшим голосом произнес он.

— Кто?

Рихард Недервауд безнадежно махнул рукой.

— Медсестра, конечно! Она удалилась, но я бросился за ней по коридору и остановил ее, схватив за плечо. «Где Розочка? — крикнул я. — Что вы с ней сделали?» Медсестра разозлилась и, стряхнув мою руку со своего плеча, сказала, чтобы я к ней не приставал с глупыми расспросами. Затем она юркнула в какую-то дверь и исчезла. Я прямо остолбенел на месте. Меня словно молотком по голове ударили. Наконец я пришел в себя, подбежал к человеку, сидевшему за стойкой регистратуры, и заговорил с ним, стараясь держаться как можно любезнее: «Сегодня утром я приехал сюда с женщиной, ее звали мадемуазель Розалинда ван Эвертсоорд, у нее было направление от доктора Ван Акена из Пюрмеренда!» Мужчина заглянул в регистрационную книгу и сказал: «Такой нет в списке». Я снова занервничал. «Но она же приходила к вам сегодня в одиннадцать часов утра, я присутствовал при том, как она показывала вам свое направление». Мужчина посмотрел на меня как на сумасшедшего. «Если ее нет у меня в списке, — заявил он, — значит, она ко мне не обращалась».

Рихард Недервауд закрыл лицо руками. Он дрожал всем телом, пот выступил у него на лбу. Наконец молодой человек взял себя в руки.

— Мне показалось, что я и в самом деле сошел с ума, — сказал он. — Я так и остался стоять у стойки. Мужчина больше не смотрел на меня, он вел себя так, будто меня вовсе не существовало. Совершенно растерянный, я выбежал из больницы, было такое ощущение, что у меня разом развинтились все мозги, я ничего не соображал. На улице я вдруг вспомнил об автомобиле Розочки и со всех ног бросился к стоянке.

Де Кок встревоженно взглянул на него.

— И что же? — спросил он.

Рихард Недервауд устало уронил голову.

— Ее машина исчезла!

2

Рихард Недервауд вышел, и в комнате следователей наступила тишина. Казалось, что странный рассказ юноши все еще продолжает звучать в этих стенах. Фледдер первым нарушил тишину:

— Если на улице крикнуть: «Эй, красавчик!» — этому Рихарду лучше не оборачиваться. Ну и тип! — с усмешкой покачал головой Фледдер. — Неужели вы, Де Кок, верите его россказням?

Инспектор строго посмотрел на своего помощника.

— А ты нет?

Фледдер сделал неопределенный жест.

— Ну это же… сущий абсурд! Видите ли, его подружка внезапно таинственно исчезла… Честно говоря, я ее понимаю.

— Ты хочешь сказать, что она решила от него отделаться?

— Ну конечно! — кивнул Фледдер.

— Что за странная и в общем-то довольно неприличная манера рвать отношения! — возмутился Де Кок.

Фледдер засмеялся.

— А мне кажется, в этом есть даже своеобразный юмор. Современные молодые люди не очень-то церемонятся в таких случаях. Девица оставила этого вруна в приемной, а сама села в машину и уехала. Совершенно очевидно, что она хотела от него отделаться.

Де Кок искоса посмотрел на него.

— А как понимать поведение медсестры? Почему она отрицала, что увела Розочку?

Фледдер пожал плечами.

— Может быть, эта Розалинда ван Эвертсоорд поделилась с ней, рассказала, что она задумала проделать со своим дружком, и та тоже включилась в игру?

— А как же быть с тем мужчиной за стойкой регистратуры?

— Все то же! — Фледдер показал большим пальцем на дверь, за которой исчез молодой человек. — Этот парень просто напрашивается на такое отношение.

Де Кок не понял и вопросительно уставился на своего помощника.

— Что ты имеешь в виду?

— Да все, наверное, посмеиваются над этим типом.

Седой инспектор ущипнул нижнюю губу.

— Ты считаешь, что он что-то вроде деревенского дурачка?..

— Ну нет, это уж слишком! — возразил Фледдер. — Просто подобных молодых людей особы женского пола не воспринимают всерьез и чаще всего над ними подсмеиваются.

— Итак, ты полагаешь, что эта девица просто-напросто натянула нашему Рихарду нос?

— Скорее всего. — Фледдер наклонился и взял со стола Де Кока фотографию. — Милое, прелестное, жизнерадостное существо! — Он втянул в себя воздух. — Бьюсь об заклад: никаких интимных отношений между ними не было, парень просто выдумал все это.

— Значит, он все-таки деревенский дурачок…

Фледдер положил фотографию на стол.

— Не знаю, как вы, а я лично и цента не дал бы за эту сказочку!

Де Кок, словно не слыша его замечания, сухо приказал:

— Позвони, пожалуйста, в полицейское управление на Лодовейк ван Досселстраат и для полной уверенности спроси, что они предприняли по этому делу. Думаю, что ничего. Если это так, свяжись с главным врачом больницы Южного Креста и договорись с ним о встрече сегодня в полдень. Затем пошли телекс в розыскную службу, чтобы они помогли установить местонахождение Розалинды ван Эвертсоорд. — Он поднял вверх указательный палец. — Да, и не забудь про ее автомобиль!

У Фледдера отвисла нижняя губа.

— Вы все-таки решили взяться за расследование, Де Кок? — удивился он.

Седой инспектор, не отвечая, вышел из-за стола, не спеша приблизился к вешалке и снял с нее свою старую шляпу.

Молодой помощник тоже поднялся из-за стола.

— Куда вы сейчас направляетесь?

Де Кок обернулся.

— К доктору Яну ван Акену. Хочу узнать, почему домашний врач из Пюрмеренда послал эту спортивную молодую женщину, внезапно почувствовавшую легкое недомогание, к амстердамскому неврологу.


Сидя за рулем старого полицейского «фольксвагена», Де Кок медленно катил через туннель под рекой Ей. Не любил он эту езду в автомобиле: слишком оживленное движение на городских улицах.

Де Кок понимал, почему Фледдер так недоверчиво отнесся к рассказу этого юноши, ему самому Рихард Недервауд тоже показался довольно нелепым существом, он производил впечатление человека не только странного, но и несколько глуповатого. И одет он был как-то нелепо, и держался весьма необычно… И было в его рассказе что-то такое, что заставляло задуматься.

Он подумал: может, стоит попросить Рихарда Недервауда показать то место на руке, откуда у него в больнице Южного Креста взяли кровь… Следы от укола должны были сохраниться. Но потом Де Кок решил, что это было бы истолковано, как проявление явного недоверия, и он оставил эту мысль.

Добравшись до Пюрмеренда, Де Кок отыскал в новом районе Веермолен улицу Хедерсфлейтстраат, где у доктора Ван Акена был врачебный кабинет.

Инспектор припарковал свой «фольксваген» возле тротуара, прошел к дому номер пять и взялся за ручку двери. В вестибюле его встретила симпатичная ассистентка доктора и молча вопросительно посмотрела на него. Инспектор снял шляпу.

— Доктор Ван Акен у себя?

— Да, разумеется.

— Я хотел бы поговорить с ним.

— Вы условились с доктором о встрече?

Де Кок покачал головой.

— Нет. Я не пациент, я инспектор полиции из Амстердама. Может быть, доктор не откажется уделить мне несколько минут?

Ассистентка исчезла за дверью, скоро вернулась и указала глазами наверх.

— Поднимитесь, пожалуйста, туда. У доктора сейчас больная, как только она выйдет, господин Ван Акен готов вас принять.

Де Кок понимающе кивнул и направился вверх по лестнице. Он остановился перед дверью кабинета, и дождавшись, когда в дверях появилась пациентка, вошел к врачу.

Доктор Ян ван Акен оказался высоким стройным узколицым мужчиной лет сорока. При виде инспектора он поднялся из-за стола и протянул ему руку.

— Какие заботы привели амстердамского инспектора полиции в Пюрмеренд? — приветливо улыбаясь, спросил он.

Седой инспектор посмотрел на него в упор и встретился с дружелюбным открытым взглядом, полным нескрываемого любопытства.

— Необходимо внести ясность в один странный сюжет…

Доктор Ван Акен рассмеялся.

— Внести ясность? — повторил он.

Де Кок кивнул.

— Вы спросили, доктор, какое дело привело меня в Пюрмеренд? Я начал расследовать одно запутанное дело, связанное с исчезновением молодой женщины…

Доктор Ван Акен подал инспектору стул и снова уселся на свое место.

— И я могу вам чем-то помочь, инспектор? — с сомнением в голосе спросил он.

Де Кок положил свою шляпу на пол рядом со стулом, на котором сидел, и медленно расстегнул пиджак. Он старался выиграть время, обдумать, какую тактику лучше сейчас применить. Доктор Ван Акен, судя по всему, не из тех, кого легко расколоть.

— Не скрою, я очень рассчитываю на вашу помощь, доктор, — осторожно произнес он. — Мои познания в медицине, к сожалению, не очень велики. Скажите, доктор, что вы предпримете, если кто-нибудь из ваших подопечных пожалуется на внезапную странную вялость и слабость?

Ван Акен поправил очки на носу.

— Вы хотите сказать, инспектор, что вы испытываете вялость и слабость? — улыбнулся доктор.

Де Кок внимательно наблюдал за ним. Несмотря на открытую улыбку доктора, инспектор заметил, как в глазах его за стеклами очков удивление сменилось настороженностью. Старый сыщик поставил вопрос иначе.

— Скажите, имеются ли в Пюрмеренде специалисты-неврологи?

Ван Акен кивнул утвердительно.

— Да, здесь есть два невролога, и оба работают у нас, в больнице Святого Людевика.

— Хорошие специалисты?

— Да, очень.

Де Кок ухмыльнулся.

— Почему же в таком случае вы посылаете вашу пациентку, живущую здесь, в Пюрмеренде, на консультацию к амстердамскому неврологу?

Доктор нахмурился.

— Я направил свою пациентку в Амстердам? — удивленно спросил он.

Де Кок вместе со стулом придвинулся к нему поближе.

— Да, вы направили свою пациентку в отделение неврологии в больнице Южного Креста.

— Такого не могло быть! — твердо сказал доктор. Де Кок не сводил с него глаз.

— Я говорю о Розалинде ван Эвертсоорд…

На лбу у Ван Акена собрались морщинки.

— Кто это?

Де Кок протянул к нему руки.

— Ваша пациентка, — повторил он, — которую вы два дня назад отослали в отделение неврологии амстердамской клиники.

Лицо доктора окаменело, доброжелательное выражение с него как рукой сняло. Он плотно сжал губы.

— Это не моя больная. — Он вскочил со стула и сердито проговорил: — Так и запишите: я никого не посылал в больницу Южного Креста!


Фледдер с улыбкой смотрел на Де Кока.

— Итак, доктор Ван Акен из Пюрмеренда заявил, что не знает никакой Розалинды ван Эвертсоорд?

— Да, он сказал, что у него нет такой пациентки.

Молодой следователь усмехнулся.

— И разумеется, он никого не посылал в больницу Южного Креста…

Де Кок вздохнул.

— Когда я стал его уверять, что два дня назад некая Розалинда ван Эвертсоорд обратилась в больницу Южного Креста с его направлением, он ужасно разозлился. Мне не хотелось накалять обстановку, и я счел за благо прекратить расспросы. — Старый инспектор грустно улыбнулся. — С врачами лучше не портить отношения, не то они выпишут тебе какие-нибудь не те таблетки…

Фледдер рассмеялся. Пододвинув к себе стул, он перевернул его задом наперед и сел.

— Вот видите, — торжествующе воскликнул он. — Я же сразу сказал: ни одного цента не дам за рассказ этого Рихарда Недервауда!

Де Кок вытянул губы трубочкой.

— А мне его рассказ о том, что случилось в больнице Южного Креста, показался очень любопытным: там было много интересных деталей.

Фледдер ухмыльнулся.

— Все выдумано от «а» до «я».

Де Кок удивленно взглянул на него.

— Почему ты так решил?

Лицо молодого следователя стало серьезным.

— Этот юноша подвержен ложным иллюзиям — типичный признак паранойи. Наш Рихард Недервауд — обыкновенный параноик.

— Кто?

— Больной, страдающий навязчивой идеей. Как правило, такие люди нормально ведут себя в обществе, но вдруг наступает момент, когда их поступки становятся странными и нелогичными.

Де Кок внимательно слушал его, слегка наклонив голову.

— Откуда ты набрался всех этих премудростей?

— От доктора Ван Беммелена.

— И кто же такой доктор Ван Беммелен? — прищурившись спросил Де Кок.

— Очень важная персона… Главный врач больницы Южного Креста.

— Он знает Рихарда Недервауда?

— Нет.

— Как же он может тогда говорить о паранойе?

Фледдер вздохнул.

— Выполняя ваше поручение, я сегодня утром позвонил главному врачу больницы Южного Креста и попросил его о встрече. Он, естественно, спросил меня, о чем я собираюсь с ним беседовать. — Молодой следователь лукаво подмигнул инспектору. — Но тут я рассказал ему о Рихарде Недервауде и о том, как его подружка Розалинда ван Эвертсоорд в прошлую среду бесследно исчезла в больнице Южного Креста.

— Что он ответил?

— Доктор Ван Беммелен посмеялся от души, а потом сказал, что велит посмотреть в анатомичке, не подбросили ли туда какой-нибудь новый труп.

— Довольно мрачная шутка. — Де Кок покачал головой. — И по-моему, недостойная главного врача. — Он внимательно посмотрел на Фледдера. — Если я правильно понял, он не воспринял всерьез эту историю?

— По всей видимости, да. Он сказал, что день у него сегодня очень загружен, поэтому он не сможет принять меня, но непременно даст указания своим подчиненным, чтобы они оказали мне необходимое содействие. Доктор обещал также послать нам список сотрудников, которые в то утро дежурили в больнице.

— Очень любезно с его стороны.

— Я тоже так считаю, — согласился Фледдер. — Доктор Ван Беммелен посоветовал нам не очень-то доверять рассказу этого молодого человека и предупредил, что люди, страдающие паранойей, обычно преподносят самые бредовые идеи в абсолютно естественной манере.

Де Кок почесал затылок.

— Значит, нам следует считать Рихарда Недервауда параноиком?

Фледдер развел руками.

— Почему бы и нет? — Он пожал плечами. — Можно и так объяснить его странный рассказ…

Де Кок с интересом взглянул на него.

— Любопытно, этот молодой человек говорил то же самое, когда обратился в управление на Лодевейк ван Досеелстраат?

— Почти дословно та же самая версия, — подтвердил Фледдер.

— И что же?

— Коллеги на Лодевейк ван Досеелстраат, так же как и я, не поверили в эту фантастическую историю.

— Ты хочешь сказать: они не восприняли ее всерьез?

— Да, они не стали ничего предпринимать, а когда узнали, что вы отправились в Пюрмеренд, чтобы поговорить с доктором Ван Акеном, сочли, что это чистое безумие.

— И это не в первый раз! — весело заметил Де Кок.

— Что вы имеете в виду?

— Не впервые меня объявляют сумасшедшим.

На столе у инспектора зазвонил телефон. Фледдер снял трубку, послушал с полминуты и положил трубку на рычаг.

— Они нашли машину!

— Кто? Где?

— Водолазы… Нашли ее машину в Северо-голландском канале.

— А сама Розочка?

— Ее тело пока не обнаружено.

3

— Ну теперь у тебя, кажется, есть все данные?

Фледдер придвинул к себе листки с записями.

— Господин Элле Хукстра, — начал читать он, — шкипер с «Трех братьев», — сообщил, что он наткнулся на что-то в Северо-голландском канале — вблизи Пюрмеренда. Он сразу же дал знать об этом охране шлюза, а та в свою очередь известила полицию. По требованию полиции двое водолазов спустились под воду и обнаружили в реке автомобиль Розалинды ван Эвертсоорд. Пожарные подняли его на поверхность.

— Автомобиль без пассажиров?

— Да, — кивнул Фледдер. — Обе дверцы были открыты. Водолазы предполагают такую возможность: тело Розалинды ван Эвертсоорд потоками воды из-за проходящих по реке пароходов как бы «вымыло» из кабины и теперь оно покоится где-то на дне канала.

Де Кок взъерошил волосы.

— Автомобиль поврежден?

— Вы хотите сказать, он мог упасть в реку в результате автокатастрофы?

— Вот именно!

Фледдер покачал головой.

— Нет. Обнаружены незначительные повреждения, но полиция почти уверена, что они нанесены лопастями судна, которое наткнулось на машину в реке.

— И никаких деталей, свидетельствующих об аварии?

— Нет. Никаких следов сильного торможения… словом, ничего. На том месте, откуда, по предположениям полицейских, машина упала в воду, обычно идет погрузка и разгрузка судов.

— А свидетели?

Фледдер снова покачал головой.

— Нет. Никаких свидетелей… Не было ни одного сообщения от проезжавших мимо водителей, которые заметили бы, если б было что-то подозрительное.

— Странно…

Фледдер пожал плечами.

— А я ничего странного не нахожу. У нас чуть ли не каждый день машины падают в какой-нибудь канал, в городе всюду вода, так что тут нет ничего удивительного. — Он помолчал. — Я думаю, через день-два в реке всплывет тело Розалинды ван Эвертсоорд, и нам придется аннулировать наш телекс.

Де Кок прищурившись взглянул на него.

— И преспокойно закрыть это дело, не так ли?

Фледдер кивнул.

— А что нам расследовать, если эта женщина просто возвращалась в Пюрмеренд на своем «гадком утенке» и нечаянно свалилась в канал?

— Средь бела дня?

Фледдер раздраженно поморщился.

— Может, вечером или ночью… Откуда я знаю! Во всяком случае, я уверен: в истории исчезновения Розалинды ван Эвертсоорд, рассказанной Рихардом Недерваудом, нет ни малейшей частицы правды, и больница Южного Креста не имеет к этому делу никакого отношения.

Де Кок выпятил нижнюю губу.

— Я бы не торопился с заключениями.

— Почему?

Лицо седого инспектора стало очень серьезным.

— Видишь ли, — задумчиво сказал он, — тело молодой женщины еще не найдено…

Двое следователей не спеша шли от Вармусстраат и Ланге Низел к Форбюргвалу, где в это время дня было необычно многолюдно: перед порнотеатриками выстроились очереди мужчин, возле витрин секс-магазина остановились две хихикающие подружки. Де Кок толкнул Фледдера в бок.

— Ты сообщил Недервауду, что в Северо-голландском канале обнаружена машина Розочки?

Молодой помощник инспектора покачал головой.

— А почему?

Фледдер покраснел и отвел взгляд в сторону.

— Наверное, потому что вы полностью верите этому молодому человеку, а я нет! — с вызовом сказал он. — Мне лично совершенно ясно, что этот милый юноша имеет прямое отношение к «подводному плаванью» Розочки и ее машины.

Де Кок удивленно уставился на него.

— Вот как?! — воскликнул он. — А я-то думал, что ты хочешь закрыть это дело…

Фледдер глубоко вздохнул.

— Я много думал, после того как была обнаружена машина Розочки в Северо-голландском канале, и пришел к выводу, что вы правы, Де Кок: все это очень странно. Розалинда ван Эвертсоорд давно живет в Пюрмеренде и должна была прекрасно ориентироваться в городе. — Молодой следователь остановился посреди набережной. — Подумайте, для чего Рихарду Недервауду понадобилось рассказывать нам эту дурацкую историю про то, как исчезла Розочка? Почему он старательно наводит нас на больницу Южного Креста?

— Потому что там он ее видел в последний раз…

Фледдер покачал головой и зашагал дальше.

— Глупости! Это просто отвлекающий маневр!

— Отвлекающий… от чего?

— От него самого!

Де Кок сдвинул шляпу на затылок.

— Не понимаю…

Вытянув вперед указательный палец, Фледдер дотронулся до кончика собственного носа.

— Представьте себе следующую ситуацию: Рихарду Недервауду стало известно, что Розочка хочет от него избавиться, что она нашла себе другого… — Он широко улыбнулся. — Для такого «настоящего мужчины», как этот Рихард, сие означало катастрофу!

— И что же из этого следует?

Фледдер снова остановился.

— А вот что: этот верзила просто не мог перенести ее измену, не мог даже мысли допустить, что он должен отдать свою Розочку другому!

Де Кок с изумлением посмотрел на молодого человека.

— Ты хочешь сказать, что «подводное плаванье» Розочки — вовсе не несчастный случай?

Фледдер проглотил слюну.

— Да, я уверен: это убийство!

В конце Аудекерксплейн они перешли через мостик и нырнули в кафе «Лоутье», хозяина которого из-за его узкой впалой груди прозвали Тощим Лоутье. Он сердечно приветствовал обоих посетителей. Тощий Лоутье считал инспектора Де Кока своим личным другом, тот факт, что Де Кок являлся стражем порядка, ничуть не смущал его и не мешал их многолетней дружбе.

— Добро пожаловать! — Сияющий Лоутье вышел им навстречу из-за своей стойки. — Добро пожаловать в мою забегаловку!

— Да будет тебе! — остановил его насмешливо улыбнувшийся Де Кок. — Ты счастливый человек, Лоутье, у тебя собственная крыша над головой!

Инспектор с трудом взобрался на высокий табурет перед стойкой бара — на свое постоянное место, откуда открывался хороший обзор и весь зал был как на ладони.

Фледдер немедленно примостился рядышком.

Лоутье вытер руки о грязноватый жилет.

— Сколько лет, сколько зим! — радостно бормотал он, оглядывая обоих приятелей. — Я вижу, вас никогда не мучает жажда… Или так много работы, что даже некогда заглянуть к старине Лоутье и пропустить стаканчик?

Де Кок улыбнулся.

— Преступники отдыха не знают, значит и у нас каникул не бывает! — почти пропел он. — Раньше люди крали, потому что были бедны, а сейчас крадут от жадности: сколько им ни дай, все мало, и они хотят иметь еще больше. Такие вот дела…

Хозяин кафе с озабоченным видом заглянул ему в лицо.

— А ты что такой мрачный, Де Кок?

— Да я не мрачный, Лу, просто я подумал: в прежние времена моя мать не всегда могла дать мне на завтрак кусок хлеба, как ни старалась… у моей доброй матушки его просто не хватало. — Он помолчал, задумчиво глядя перед собой. — Но сейчас-то, когда у людей все есть, что заставляет их красть?

Тощий Лоутье, как бы прислушиваясь, наклонил голову.

— Значит, у тебя все-таки какие-то неприятности?

Старый инспектор только отмахнулся.

— Налей-ка мне лучше своего фирменного пойла… — устало сказал он вместо ответа.

Лоутье стремительно нырнул под стойку бара и извлек оттуда бутылку французского коньяка. Осторожно поставив ее на стойку, он нежно погладил этикетку с золотой надписью: «Наполеон».

Де Кок просиял. Он был иногда не прочь пропустить стаканчик хорошего коньяка. Инспектору очень нравилась сама эта церемония: хозяин кафе самолично торжественно наполнял золотистым напитком круглые бокалы, предварительно согретые на спиртовке, затем бутылка снова исчезала под стойкой — до следующего раза.

— Я чувствую, ты занят каким-то необычным и очень нелегким расследованием, Де Кок…

— Почему ты так решил?

Тощий Лоутье неопределенно улыбнулся.

— По тебе это сразу видно, — сказал он. — У тебя, когда попадается заковыристое дело, всегда становится такой отсутствующий вид и взгляд прямо отрешенный…

Де Кок рассмеялся и полез во внутренний карман пиджака. Вытащив оттуда фотографию Розалинды ван Эвертсоорд, он положил ее на стойку перед Лоутье.

— Знаешь ее?

Лоутье наклонился, разглядывая фотографию.

— Ты считаешь, я должен ее знать?

Де Кок ухмыльнулся.

— Да нет. Честно говоря, Лоутье, я не думал, что ты ее знаешь. По-моему, она не из тех женщин, что крутятся в этом квартале.

Хозяин кафе продолжал внимательно изучать снимок.

— Ты ищешь эту женщину?

— Да.

— А что с ней случилось?

— Она… исчезла… Возможно, лежит сейчас на дне Северо-голландского канала. Там нашли ее автомобиль. Но ее друг уверяет, что она странным образом исчезла в больнице Южного Креста.

Мышиная мордочка Тощего Лоутье болезненно сморщилась.

— В больнице Южного Креста? — переспросил он.

Де Кок кивнул.

— Так, по крайней мере, уверяет ее друг.

— Подумать только, точно такая же история…

Де Кок недоуменно уставился на него.

— Какая еще история?

Тощий Лоутье всплеснул руками.

— Помнишь Бертуса из Утрехта?

— Ну?

— Там несколько дней назад точно так же исчезла девушка.

Выйдя из кафе, Де Кок и Фледдер направились в сторону Ахтербюргвала. На улицах стало намного больше народа, чем час назад. Ближе к вечеру секс-бизнес явно набирал силу.

Фледдер, молча шагавший рядом с инспектором, время от времени с озабоченным видом поглядывал на Де Кока, но тот невозмутимо шел посреди тротуара в своей съехавшей на затылок старой шляпе.

— Этогоне может быть! — нарушил наконец молчание Фледдер.

— Чего не может быть?

— Да я про эту девушку Бертуса из Утрехта.

— Ты не веришь, что она тоже исчезла в больнице Южного Креста?

— Но это же сущая чушь! — Фледдер с трудом сдерживал раздражение. — Как можно в это поверить, у наших больниц незапятнанная репутация!

Де Кок нетерпеливо дернул плечом.

— Nil nobis absurdum — ничему не удивляйся.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что следователь должен быть готов к любым неожиданностям.

— Вы знаете этого Бертуса из Утрехта?

Де Кок ухмыльнулся.

— Он что же, страдает такими же навязчивыми идеями, как этот странный молодой человек? — допытывался Фледдер.

Старый сыщик сдвинул шляпу на затылок.

— Бертус из Утрехта — типичный сутенер. Однако этот сутенер относится к своим подопечным с отеческой заботой.

— Неужто встречаются такие?

— Встречаются!

— У этого типа не все в порядке с головой?

Де Кок засмеялся.

— Ну нет, с головой все в абсолютном порядке. Всякий раз, когда наши пути пересекались, этот ловкач обводил меня вокруг пальца. Были случаи, когда я вот-вот готов был ухватить его, но он выскальзывал из сетей в последнюю минуту.

— А в чем он подозревался?

— Укрывательство… торговля краденым… и вообще всем, что приносит деньги: например, антиквариат… произведения искусства. Вообще-то он живет на доходы от проституции, но, насколько мне известно, ни одна из женщин ни разу на него не донесла.

— Может, из страха?

Де Кок решительно замотал головой.

— Нет. У девиц не было причин на него жаловаться, он обходился с ними очень хорошо… Я же говорю: он по-отечески опекал их.

Некоторое время они шагали молча. Перешли через мостик к Ауде Кенигстейг и свернули направо, на Форбюргвал. Де Кок остановился перед зеленой лакированной дверью и позвонил.

— Что нам здесь понадобилось? — удивился Фледдер.

— Это резиденция Бертуса из Утрехта, — пояснил Де Кок.

Инспектор с улыбкой разглядывал мужчину, представшего перед ними. На Бертусе был красный бархатный халат, расшитый золотым шнуром, на волосатой груди блестела золотая цепочка с медальоном.

Бертус провел их в комнату, где тяжело опустился в кресло и устремил глаза к потолку.

— Вы пришли меня арестовать?

Де Кок покачал головой и, пододвинув к себе кожаный пуф, сел без приглашения напротив хозяина дома.

— Нет, мы просто решили нанести тебе дружественный визит, — сказал он.

Бертус скорчил ироническую гримасу.

— Не могу похвастаться, что полицейские часто балуют меня своими дружественными визитами! — буркнул он.

Де Кок не отреагировал на это замечание и продолжал внимательно разглядывать старого сутенера. Судя по всему, он остался вполне доволен его видом: чуть округлившееся лицо, седые вьющиеся волосы, настороженный взгляд светло-голубых глаз… Инспектор представил хозяину дома своего помощника:

— Мы с моим коллегой расследуем дело об исчезновении одной молодой женщины, — сказал он.

— А какое это имеет отношение ко мне?

— Никакого… — Де Кок добродушно улыбнулся. — Во всяком случае, насколько мне известно… Несколько дней назад в больнице Южного Креста исчезла молодая женщина, а сегодня на дне канала обнаружили ее автомобиль… пустой. — Он задумчиво пощипал нижнюю губу. — Насколько мне помнится, с тобой произошел точно такой же случай. Говорят, что одна… э-э… твоя знакомая тоже испарилась в больнице Южного Креста?

Бертус кивнул.

— Аннетье, — сказал он. — Ее звали Аннетье Схеепстра. — Он откинулся назад, отчего еще больше открылась его волосатая грудь. — Послушайте, — продолжал Бертус, — только поймите меня правильно: я не уверен, что она пропала именно в больнице Южного Креста. Могу сказать только, что с той поры я ее больше не видел.

— А ты был тогда с ней? — спросил Де Кок, ткнув в его сторону пальцем.

— Когда именно?

— Ну в больнице, когда она исчезла?

Словно желая защититься, Бертус выставил перед собой ладони.

— Потише, не так быстро… Если вы не будете торопить меня, я вам выложу все, что знаю. Аннетье Схеепстра некоторое время работала здесь у меня, на Валах. Славная девчонка и очень старательная, но легкомысленная, как бабочка, порхала с места на место, и на нее никогда нельзя было положиться. То исчезнет на несколько дней, то снова появится. В конце концов она подружилась с одним парнем… знаете, из этих самовлюбленных спортивных молодцов, которые денно и нощно заботятся о своем здоровье. Она жила с ним на квартире в Пюрмеренде. Ах да зачем я все это вам рассказываю? Можно подумать, у меня нет других забот! Аннетье… вы знаете этих девиц, которые не в силах выдержать обыкновенную жизнь…

Де Кок понимающе кивнул.

— Но ты тем не менее не выпускал ее из поля зрения?

Бертус покачал головой.

— Да нет… Зачем? Не хватало мне еще бегать за каждой сумасбродной девчонкой! Просто дня два назад Аннетье позвонила мне и сказала: «Бен, мне нужно съездить в Амстердам, в больницу… поедешь со мной?»

— Ну и что же ты?

— Сначала я даже перепугался: «Боже мой, девочка, что с тобой? Ты больна? Тебе предстоит операция?» Она ответила, что ничего серьезного, просто она почувствовала какой-то упадок сил и пошла к врачу, а тот выписал ей направление в больницу Южного Креста.

Де Кок нетерпеливо перебил его:

— И ты поехал с ней?

Бертус кивнул.

— Конечно. Нельзя же было бросить этого ребенка в беде! Я встретил ее на Центральном вокзале, когда она сошла с поезда, и мы с ней на такси отправились в больницу Южного Креста. Пока я расплачивался с водителем, Аннетье показала свое направление в регистратуре, и минут через десять за ней пришла медсестра.

Де Кок внимательно слушал его.

— Ты хорошо запомнил эту медсестру?

— В смысле — не подойдет ли она для моего дельца?

— Да нет! Ты помнишь, как она выглядела? Ну, можешь описать ее внешность?

Бертус вскинул брови.

— Я даже не посмотрел в ее сторону. Эти больничные девицы все похожи одна на другую, как две капли воды.

— И что же было дальше?

Бертус беспомощно развел руками.

— А дальше… ничего. Я как дурак полтора часа прождал в приемной. Потом мне это надоело, и я ушел из больницы. Дошел до трамвайной остановки, вскочил в трамвай, поехал до Центрального вокзала, а оттуда — домой.

— А Аннетье?

Бертус из Утрехта пожал плечами.

— Больше я ее не видел.

Де Кок насупил брови.

— Неужели ты даже не поинтересовался, куда она девалась?

Бертус покачал головой.

— Терпеть не могу эти больницы! Никогда там не лежал и, надеюсь, не буду. Меня тошнит от одного только тамошнего запаха и от этих мужиков в белых халатах.

— И ты не попытался заявить в полицию об ее исчезновении? — продолжал настаивать Де Кок.

Бертус ухмыльнулся.

— Да объявится рано или поздно эта вертихвостка! Вынырнет откуда-нибудь и снова придет проситься ко мне на работу.

Де Кок сурово взглянул на него.

— Аннетье показывала тебе свое направление от врача?

— Да, я его видел.

Де Кок не сводил с него напряженного взгляда.

— А ты не помнишь, какой доктор его выписал?

— Конечно, помню. Аннетье этот доктор очень понравился, она заявила, что он очень тонкий и понимающий мужчина.

— Как его звали?

— Ян ван Акен.

4

Де Кок, покачиваясь с носков на пятки, смотрел в окно. На тротуаре шумной Вармусстраат какой-то пьянчужка горланил душещипательную песню о загубленной любви.

Немало часов провел он вот так, стоя перед окном, в мучительных поисках ответа на многочисленные вопросы, возникавшие в процессе расследования. «Всего три дня, — подумал он, — осталось до начала „Сейл Амстердам“». Три дня до того, как грациозные парусники заполнят гавань… И за эти три дня ему необходимо раскрутить до конца это дело с исчезновением женщин. Хватит ли ему этих трех дней, с тревогой спрашивал он себя, сумеет ли он уложиться в этот срок… Фледдер прервал его мысли:

— Вы сегодня утром, насколько я понимаю, ездили в Пюрмеренд, к доктору Ван Акену?

Де Кок повернул к нему голову.

— Да, я отыскал его врачебный кабинет на Хедерсфлейтстраат.

— Ну и что он за человек?

Старый сыщик пожал плечами.

— Обыкновенный доктор… в накрахмаленном белом халате, со своим неразлучным стетоскопом. Я не заметил ничего подозрительного. — Он задумался. — Видишь ли, врачи и преступление… если верить литературе, не очень естественное сочетание. Однако кое-что в поведении этого доктора заставляет задуматься… — Инспектор снова помолчал и нахмурившись спросил: — Впрочем, как я понимаю, тебя это дело не слишком интересует?

— Ну почему же? — Фледдер поднялся из-за стола и тоже подошел к окну. — Мне это очень интересно! После того как в канале нашли автомобиль Розалинды ван Эвертсоорд, я понял, что с этой женщиной и в самом деле случилась какая-то беда. Более того, я думаю, и Аннетье Схеепстра сейчас находится в опасности. Хорошо, что она приехала в Амстердам на поезде, в противном случае я бы не удивился, если б и ее нашли вместе с машиной на дне Северо-голландского канала. — Молодой следователь, все больше распаляясь, возбужденно размахивал руками. — Однако не верю всей этой абсурдной галиматье, сочиненной Рихардом Недерваудом или Бертусом из Утрехта.

— Почему?

Фледдер замотал головой.

— Послушайте, Де Кок, у нас, в Нидерландах, люди еще ни разу не исчезали в больницах! — Он усмехнулся. — Даже в психиатрических!

Де Кок искоса взглянул на него.

— А тебе не кажется, что доктор Ван Акен все-таки имеет к этому делу какое-то отношение?

Лицо молодого следователя выразило крайнее недоумение.

— Вот послушай: обе женщины — и Розочка, и Аннетье — живут в Пюрмеренде, у обеих один и тот же домашний доктор, хотя, конечно, возможно простое совпадение… — Де Кок тяжело вздохнул. — Странность заключается в том, что доктор Ван Акен решительно отрицает, что направил Розалинду ван Эвертсоорд в амстердамскую больницу Южного Креста — вот что не дает мне покоя. Если бы он не уверял, что…

Фледдер не дал ему договорить.

— Нам необходимо выяснить еще одно обстоятельство…

— Какое?

— Надо спросить доктора Ван Акена, знает ли он Аннетье Схеепстра… посылал ли он ее в больницу Южного Креста. Если он порядочный человек, а не лгун, он не станет этого отрицать.

— Да, но порой и среди порядочных людей встречаются лжецы.

Фледдер поджал губы.

— В данном случае у нас имеется свидетель… человек, который собственными глазами видел направление врача.

— Ты говоришь о Бертусе из Утрехта?

— Да.

Де Кок поднял глаза и посмотрел на стенные часы. Было почти одиннадцать.

— Хочешь поехать со мной в Пюрмеренд?

Фледдер кивнул.

— Но помните, Де Кок, у нас остается очень мало времени! — Он лукаво улыбнулся. — Вы же не захотите снова пропустить «Сейл Амстердам»?

— Знаешь, Дик, — растроганным тоном произнес Де Кок, — бывают моменты, когда я тебя люблю… ну прямо как сына!

Фледдер из последних сил гнал старенький полицейский «фольксваген» по Яаагвег. Мотор рычал и захлебывался. Де Кок наблюдал за своим молодым помощником со смешанным чувством страха и восхищения.

— По два раза в день гонять в Пюрмеренд — это не для моих старых костей! — недовольно брюзжал он, усаживаясь поудобнее на своем сиденье.

Фледдер рассмеялся.

— Если бы вы догадались сегодня утром взять за горло этого Ван Акена, еще одна поездка нам не понадобилась бы.

— Что я должен был сделать, по-твоему? Избить его? Выкручивать ему руки? Поджарить на костре? — Де Кок усмехнулся. — Видел бы ты, как этот доктор категорически заявил, что Розалинда ван Эвертсоорд не его пациентка и что он никогда не направлял ее в больницу Южного Креста!

— И вы ему поверили…

Лицо Де Кока страдальчески сморщилось, он заерзал на сиденье.

— Если предположить, — тщательно выбирая слова, сказал он, — что доктор Ван Акен солгал… хотя именно он направил Розочку в больницу Южного Креста, тогда спросим себя: зачем ему понадобилась эта ложь? Признаюсь, я не нахожу ответа на этот вопрос. Просто не могу себе представить, какой смысл был этому доктору скрывать правду.

— А если мы объявим доктору Ван Акену, что Бертус держал в руках его направление?

— Боюсь, что это ничего не даст.

Фледдер недоверчиво покосился на инспектора.

— Думаете, он и на этот раз скажет, что Аннетье Схеепстра не его пациентка и что он не посылал ее в амстердамскую больницу?

— Скорее всего так и будет!

— Но это же невозможно! — воскликнул Фледдер. — И это… очень странно…

Де Кок вяло кивнул.

— Да и вся история очень странная… — Инспектор погладил затылок. — Если главный врач больницы Южного Креста господин Ван Беммелен сдержит свое слово и пришлет нам список дежуривших в тот день сотрудников, мы организуем еще один сеанс.

— Что за сеанс? — спросил Фледдер.

— Устроим для этого доктора Ван Акена «очную ставку». Мы привезем в больницу Рихарда Недервауда и соберем всех, кто дежурил в больнице в то утро, когда исчезла Розалинда ван Эвертсоорд.

— И чего мы этим добьемся?

— Рихард Недервауд покажет нам медсестру, которая увела Розочку.

— И вы решитесь провести этот эксперимент в больнице?

Де Кок кивнул.

— Если ты прав, — сказал он спокойно, — и больница Южного Креста не имеет никакого отношения к исчезновению обеих женщин, наша «очная ставка» подтвердит это.

Фледдер упрямо покачал головой.

— Для этого не требуется никакого эксперимента, — проворчал он. — Совершенно бессмысленная и бесполезная затея. Не понимаю, зачем вам все это понадобилось. — Он замолчал и сердито уставился на дорогу. — А что вы решили по поводу Бертуса? — спросил он наконец.

Де Кок улыбнулся.

— Вряд ли мы можем рассчитывать на его помощь, — сказал он. — Исчезновение Аннетье Схеепстра его ничуть не волнует. Для своего дела он в любую минуту может заполучить столько женщин, сколько ему заблагорассудится. Кроме того, как ты помнишь, этот тип испытывает непреодолимое отвращение к больницам. Несколько лет назад Бертуса зверски избили его конкуренты, но даже и тогда он отказался лечь в больницу. Я помню, когда его нашли лежащим на земле в глухом переулке, первое, что он произнес: «Только не в больницу… я скорее умру, чем позволю себя туда увезти».

Фледдер снизил скорость: они приближались к Пюрмеренду.

— Куда нам теперь? — Он повернулся к инспектору.

Де Кок вынул из нагрудного кармана пиджака скомканную бумажку и развернул ее.

— Насколько мне известно, доктор Ван Акен живет на улице Капрейнсвег, но будет лучше, если мы сначала отправимся в его врачебный кабинет.

— На Хедерсфлейтстраат?

— Да.

— А мы застанем его там… в такой час?

— Я на это и не рассчитываю, — ответил Де Кок. — Но как я понял, его милая и очень предупредительная ассистентка живет в том же доме, этажом ниже. Мы узнаем у нее, где можно найти доктора Ван Акена.

Полицейский «фольксваген» медленно покатил вдоль квартала Веермолен с его красивыми домами, освещенными ярким солнцем, и остановился возле массивного серого здания. Отсюда они пешком прошли на Хедерсфлейтстраат. У дверей висела доска с объявлением о приемных часах доктора Ван Акена. Де Кок позвонил. Дверь отворилась, и на пороге появилась очаровательная молодая женщина в белой блузке с пышными рукавами и плотно облегающих фигуру джинсах. Она вопросительно смотрела на двоих незнакомых мужчин.

Де Кок приподнял шляпу.

— Вы меня не помните? Я наведывался к вам сегодня утром.

Она слегка наклонила голову.

— Если не ошибаюсь, вы инспектор полиции из Амстердама?

— Совершенно верно, — улыбнулся Де Кок. — Дело в том, что у нас появились новые факты и мы хотели бы еще раз повидать доктора Ван Акена.

Молодая женщина покачала головой.

— Это невозможно.

— Почему?

— Он уехал.

— Уехал? — удивился Де Кок.

— Сегодня днем… улетел, — подтвердила она.

— Куда?

— В Шри Ланка, на три недели.

Всю дорогу до Амстердама Де Кок и Фледдер подавленно молчали. Этот неожиданный отъезд доктора в далекую страну поразил обоих. Для большей уверенности они заехали на квартиру к доктору, но на их звонки никто не ответил. Дома явно не было никого.

— Уехал на три недели! — проворчал Де Кок. — Не могу же я отложить расследование на целых три недели! — Он ухмыльнулся. — И потом у меня никакой уверенности, что комиссар не придумает за это время какое-нибудь новое задание для нас!

Фледдер не ответил и только еще крепче вцепился в баранку.

— Вы верите, Де Кок, тому, что сказала ассистентка доктора? — мрачно спросил он инспектора.

— Ты имеешь в виду, верю ли я, что у доктора Ван Акена в результате тяжелой перегрузки действительно расшатались нервы и ему срочно потребовалось отдохнуть?

— Да. — Молодой следователь иронически улыбнулся. — И именно поэтому доктор быстренько собрал чемоданы и умчался на три недели на край света! — Фледдер покачал головой. — Верится с трудом. Такое путешествие требует длительных приготовлений. А тут… так сразу… По-моему, доктор попросту сбежал!

Де Кок поднял левое плечо.

— Сбежал… от кого?

Фледдер махнул рукой.

— От нас… От правосудия… Испугался ареста. После вашего утреннего посещения он смекнул, что вы начинаете раскручивать эту историю.

Старый сыщик сдвинул на затылок шляпу и поднял глаза к потолку.

— Какую историю?

— Историю с исчезнувшими женщинами, — пояснил Фледдер.

На лбу у Де Кока обозначились резкие складки.

— Интересно, откуда ты взял, что он испугался ареста?

Молодой следователь ответил не сразу.

— Я это только предполагаю, — сказал он, — и пока еще не знаю, с какой стороны подступиться к делу…

Де Кок рассмеялся.

— Когда ты так уверенно заявил, что доктор испугался ареста, я подумал, что у тебя уже в руках доказательства его преступления.

— Да нет, я просто перебирал всевозможные мотивы его бегства, — примирительно сказал Фледдер. — Вот и все. Пока мы с вами еще не докопались, какое отношение имеет доктор Ван Акен к исчезновению двух женщин, но его поспешное бегство наводит на мысль, что тут дело нечисто.

— Я вижу, ты занимаешься самым настоящим вишфюл-финкингом! — заметил Де Кок.

— А это еще что за штука?

Старый следователь всем телом повернулся к Фледдеру.

— Попробую изложить, — миролюбиво сказал он. — Постольку поскольку у тебя недостаточно улик, а ты непременно хочешь доказать причастность доктора Ван Акена к исчезновению двух женщин, ты подгоняешь все под свою схему и старательно подбираешь факты, которые подтвердили бы твою гипотезу. Вот что такое вишфюл-финкинг. Самое постыдное дело для следователя… — Он помолчал и провел рукой по небритому подбородку, ощупывая пальцами колючую щетину. — Каждый человек переживает такие периоды в своей жизни, — продолжал инспектор, — когда ему хочется уйти от всех сложностей и сменить обстановку. Почему не допустить, что доктор Ван Акен и в самом деле смертельно устал и близок к нервному срыву? Мы же знаем, что он действительно очень много работает…

Фледдер упрямо стиснул зубы, так что на скулах натянулась кожа и запылали розовые пятна.

— Я уверен, что это бегство!

Де Кок откинулся на спинку сиденья и промолчал.

Фледдер поставил машину на деревянном помосте позади полицейского управления, и они отправились на Вармусстраат.

Народу здесь заметно поубавилось. Из кафе на Ланге Низел доносилась громкая музыка. Де Кок и Фледдер вошли в полицейское управление, и когда проходили мимо стойки дежурного, бригадир Ян Кустерс, оторвавшись от регистрационной книги, коротко бросил:

— Наверху вас ждут.

Де Кок приблизился к нему и взглянул через стойку на ручные часы бригадира.

— Так поздно? — удивился он.

— Этот тип пришел около часа назад и спросил вас. По-моему, он немного не в себе.

— Что за тип?

— Какой-то молодой человек. Сказал, что убита проститутка э-э… кажется, ее звали Аннетье Схеепстра.

— Что?!

— И еще он сказал, что ему известно, из-за чего ее убили… — флегматично добавил Ян Кустерс.

5

Как только Де Кок и Фледдер поднялись на второй этаж, со скамейки навстречу им поспешно встал молодой человек. Инспектор окинул его внимательным взглядом с ног до головы. На вид юноше было не больше двадцати. Короткая шея, атлетическая крепкая фигура с широкими плечами и узкими бедрами — все говорило о том, что этот молодец не один год занимался спортом.

Одет он был странно и почти забавно: непомерно широкий ярко-желтый пиджак из грубого твида в крупную клетку очень напоминал яркое детское пальто, которое выглядело смешно и нелепо на его коренастой фигуре.

Молодой человек приблизился к Де Коку, видимо, сразу определив, что тот старший по званию.

— Вы господин Де Кок? — спросил он, нервно теребя ворот своего свитера.

Старый сыщик молча кивнул.

— Инспектор полиции Де Кок! — торжественно представился он.

— Я жду вас уже больше часа. — Молодой человек слегка прикусил губу.

Инспектор насмешливо поклонился.

— Восхищен вашей выдержкой, молодой человек, — сказал он. — Я полагаю, вы явились с каким-то важным сообщением?

— Да!

Де Кок, не глядя на посетителя, прошел в комнату следователей, молодой человек и Фледдер двинулись за ним следом. Инспектор указал посетителю на стул рядом со своим столом, после чего уселся за стол и приготовился слушать. Его широкое лицо изобразило напряженное внимание.

— Итак, с кем имею честь? — весело осведомился он.

Молодой человек расстегнул свой клоунский пиджак.

— Меня зовут Пауль… Пауль ван Флодроп.

— Вы когда-нибудь имели дело с полицией?

Молодой человек решительно замотал головой.

— До сих пор мне удавалось избегать цепких когтей правосудия!

Де Кок засмеялся.

— В наше время это почти геройство! Однако вы можете спокойно опустить слово «цепкие» — современное правосудие, к сожалению, не отличается большим рвением… — Старый следователь наклонил голову. — Кто вас направил ко мне?

Пауль ван Флодроп почему-то указал глазами на окно.

— Блондиночка Минтье, — ответил он.

— Кто это такая?

— Одна проститутка с Валов.

— Вас с ней связывают какие-то отношения?

— Нет, если вы имеете в виду интим. Эта Блондиночка Минтье — подруга Аннетье Схеепстра, когда-то они вместе работали на Валах… и надо сказать, неплохо зарабатывали своим ремеслом…

— Значит, эта самая Минтье назвала вам мое имя?

Молодой человек утвердительно кивнул.

— Да. Она сказала: «Иди в Кит и спроси инспектора Де Кока, это лучше всего».

Де Кок прищурился.

— Лучше чего, например?

— Лучше, чем самому начать раскапывать это дело.

Де Кок нахмурил брови.

— Давайте-ка расскажите все сначала. Что произошло? Где?

— Когда исчезла Аннетье Схеепстра, я хотел сам заняться расследованием, но ее подружка Минтье отговорила меня, сказала, что это небезопасно. — Он вопросительно посмотрел на Де Кока. — Вы же знаете, что Аннетье Схеепстра неожиданно исчезла?

Следователь еле заметно кивнул.

— Да, мы узнали об этом часа два назад.

— От кого?

Де Кок почесал кончик своего носа.

— Люди рассказали… — нехотя пробурчал он.

Пауль ван Флодроп облизал сухие губы.

— Аннетье и я жили вместе несколько недель, нет, пожалуй, уже месяца два… Я познакомился с ней на одном из вечеров нашей Лиги. — Он постучал кончиками коротких пальцев по своей широкой груди. — Я, видите ли, боксер. Несколько лет назад едва не стал чемпионом Северной Голландии в среднем весе, а Аннетье давно сходила с ума по боксу. Потому-то ее и пригласили на наш праздник. Мне она сразу очень понравилась, такая милая, веселая, непосредственная! Мой друг познакомил нас, и я назначил ей свидание на следующий день. — Он широко, открыто улыбнулся. — Аннетье согласилась, и назавтра мы встретились с ней в Амстердаме. Мы пошли на дискотеку, потом заглянули в маленькую закусочную, и она рассказала мне всю свою жизнь: у нее была очень тяжелая юность, и ей ничего другого не оставалось, как зарабатывать себе на хлеб проституцией.

Де Кок поднял на него глаза.

— Интересно, как вы отнеслись к такому признанию?

Пауль ван Флодроп сделал неопределенный жест.

— Сначала я был, конечно, огорошен… просто не знал, что сказать. Эта девушка совершенно не походила на проститутку… Но потом я взял себя в руки и спросил: неужели она до конца своих дней собирается вести такую жизнь. Аннетье лукаво так усмехнулась и говорит: «Если не найду себе симпатичного парня…»

— Ты и оказался этим симпатичным парнем? — с улыбкой спросил Де Кок.

— Да. Так она сказала.

— Что было потом?

— Потом она перебралась ко мне, у меня ведь двухкомнатная квартирка в Пюрмеренде, очень славная и уютная. Аннетье она очень понравилась….

— Все было хорошо до того момента, пока она не сказала, что чувствует какую-то вялость и слабость, после чего отправилась к доктору Ван Акену? — спросил инспектор.

— Откуда вы знаете? — удивился спортсмен. Де Кок не ответил.

— Она была апатичной особой?

— Ну нет! — Молодой человек повел широкими плечами. — Скорее наоборот… Аннетье была такая… да иной раз мне было за ней просто не угнаться!

— И тем не менее она отправилась к доктору Ван Акену?

— Да.

— Почему?

Пауль ван Флодроп развел руками.

— Да почем я знаю! — воскликнул он в отчаянии. — Она сказала, что все время чувствует какую-то вялость и усталость, но я-то ничем не мог ей помочь. В конце концов это ее тело, не мое…

Де Кок, пропустив это замечание мимо ушей, настойчиво продолжал задавать свои вопросы.

— Что сказал ей доктор Ван Акен?

— Он провел обследование и направил Аннетье в амстердамскую больницу Южного Креста.

— Вы видели это направление?

— Да. «Отделение неврологии» — было написано на том конверте, адресованном доктору Лейстерхейзу.

— Доктору Лейстерхейзу?

— Да. Я с трудом разобрал каракули доктора Ван Акена, там стояло не то Нестерхейзен, не то Лейстерхейз. Вы же знаете, как пишут эти врачи!

— В направлении был указан диагноз?

— Я не открывал конверт.

Де Кок задумчиво поводил мизинцем по переносице.

— А почему вы не поехали с Аннетье в амстердамскую больницу?

Молодой человек грустно усмехнулся.

— Она предпочла пригласить с собой Бертуса из Утрехта, — с горечью произнес он. — Аннетье доверяла этому старому грязному негодяю больше, чем мне.

— И с того дня вы ее не видели?

— Нет.

— Имеются ли у вас какие-нибудь предположения насчет того, где она сейчас может быть?

Пауль ван Флодроп плотно сжал губы.

— Либо на небе, либо в аду…

— То есть?

— Она умерла…

Де Кок вскочил со стула, не говоря ни слова, прошел мимо Пауля и зашагал взад-вперед по комнате: он всегда так делал, когда ему надо было выиграть время и что-то обдумать.

Этот Пауль ван Флодроп, размышлял инспектор, может представлять определенный интерес для расследования. Вполне возможно, он является соединительным звеном в цепи событий. Лучше пока не задавать ему лишних вопросов, чтобы не вызывать необдуманных ответов — это только внесет массу неясностей и окончательно запутает дело.

— Умерла, говоришь? — Он повернулся к Паулю ван Флодропу.

— Да. Я уверен! — твердо сказал молодой человек.

Де Кок с любопытством посмотрел на него.

— А на чем основана ваша уверенность?

Пауль ван Флодроп решительно шагнул вперед.

— Я точно знаю, что она убита.

Де Кок наморщил лоб.

— Может быть, вы знаете и того, кто убил ее?

Пауль ван Флодроп выпрямился и выпятил подбородок.

— Бертус из Утрехта!

Де Кок заговорил не сразу. Странно, что это обвинение ничуть его не поразило, он словно ожидал чего-то подобного. Инспектор потер кончиками пальцев лоб и махнул рукой.

— А вы знаете, мой молодой коллега Фледдер и я, — вкрадчиво проговорил он, — накануне вечером беседовали с этим Бертусом из Утрехта?

— Вы говорили о ней? Об Аннетье Схеепстра?

— Да.

Пауль ван Флодроп не сводил с инспектора глаз.

— И что же Бертус рассказал вам?

— Он встретился с Аннетье по ее просьбе на Центральном вокзале в Амстердаме, после чего они остановили такси и поехали в больницу Южного Креста. Там Аннетье предъявила в регистратуру направление доктора Ван Акена, и ее увела медсестра.

— Что же было дальше?

— В каком смысле?

Молодой человек нетерпеливо взмахнул руками.

— Я спрашиваю, что было потом? — повторил он.

Де Кок с трудом перевел дух.

— Больше она не вернулась, — ответил он. — Бертус просидел в приемной больницы почти полтора часа, в конце концов ему надоело ждать, он сел в трамвай и уехал домой.

— Не дождавшись Аннетье?

— Совершенно верно.

Пауль ван Флодроп усмехнулся.

— И вы верите всей этой чепухе? — В голосе его прозвучали саркастические нотки.

— Так он все описал. — Де Кок пожал плечами.

Пауль Ван Флодроп подался вперед.

— Хотите, я вам что-то скажу? — с загадочной улыбкой произнес он. — Аннетье никогда не была в больнице Южного Креста. Она просто не могла там быть!

— Из чего вы это заключили? — строго спросил де Кок, нахмурясь.

Пауль ван Флодроп указал большим пальцем куда-то через плечо.

— Я был в этой больнице, навел там справки. Они перерыли все записи. Об Аннетье Схеепстра там никто ничего не знает… ее фамилия нигде не значится. Следовательно, она там не появлялась. — Он, помолчав, постучал пальцем по груди старого сыщика. — На вашем месте я бы поехал к этому Бертусу и спросил его, что случилось с Аннетье.

Де Кок посмотрел на молодого человека. Пронзительно-желтый цвет пиджака до боли резал глаза. Инспектора начинал раздражать этот напористый парень, не хватало еще, чтобы он тут стал командовать, куда им ехать и что делать!

— Я сам соображу, что мне следует предпринять! — отрезал Де Кок.

На лице молодого человека появилась ироническая ухмылка.

— И все же мне кажется, имеет смысл задать Бертусу из Утрехта несколько вопросов… Ну, например, куда подевалась одна прелюбопытная книжица?

— Что за книжица?

Пауль ван Флодроп посмотрел Де Коку в глаза.

— Книжка о сотворении чуда, о появлении чуда…

С этими словами Пауль ван Флодроп стремительно вышел из комнаты, и инспектору показалось, что в комнате после его ухода разом погасли все цвета. Прислушиваясь, как в коридоре затихают гулкие шаги, следователи многозначительно переглянулись.

— Итак, убийца — Бертус из Утрехта! — язвительно произнес Фледдер.

Де Кок устало склонил голову.

— По-моему, нет! — выдохнул он. — Это маловероятно. Ты ведь видел его сегодня, вполне приличный господин. — Де Кок пошевелил плечами. — Однако деньги… это порождение дьявола… на них ведь можно купить все!

Фледдер прищурился.

— И даже нанять убийцу!

— Совершенно верно.

— Действительно ли эта пресловутая книжечка о чудесах представляет такой интерес, что ради этой добычи Бертус даже нанимает убийцу?

Де Кок сокрушенно махнул рукой.

— Что мне известно об антиквариате! — воскликнул он. — Я знаю, что иной раз картины старых мастеров продаются на лондонском аукционе за большие деньги. Что ж касается этой книжечки… — Он не договорил и обеспокоенно посмотрел на Фледдера. — Ты делал записи во время допроса?

— Очень краткие, — ответил молодой следователь.

— Давай прочтем их.

Фледдер быстро пробежал глазами листки с записями.

— У Аннетье Схеепстра, — начал он, — есть или, лучше сказать, был дядя по имени Арнольд Фрееденбюрг — старший брат ее умершей матери. Господин Фрееденбюрг являлся директором Христианской школьной общины в Амстердаме и в шестьдесят лет вышел на пенсию, получив скромное обеспечение. Несколько лет назад, после того как он похоронил сестру, господин Фрееденбюрг, видимо, задумался о смерти и составил завещание в пользу своей племянницы Аннетье ван Схеепстра — его единственной наследницы. Две недели назад дядюшка Арнольд скончался. Он никогда не был женат, и после его похорон Аннетье в сопровождении своего друга Пауля ван Флодропа отправилась навести справки, что же оставил после себя любезный ее сердцу дядюшка. Большой радости ей это не принесло. Дядюшка был небогат, арендовал старый грязный заброшенный дом с ветхой мебелью, которую давно пора было отправить на свалку. Оставалась, правда, небольшая сумма на счете в банке, но после уплаты налогов за введение в наследство Аннетье сумела приобрести на эти деньги лишь несколько дешевых летних платьев. Правда, дядюшка оставил ей еще тяжелый старинный сундук с массивным кованым замком, где хранились какие-то старые бумаги и пожелтевшие фотографии, и среди всего этого хлама Аннетье обнаружила ту самую книжку…

Фледдер ненадолго умолк. Потом продолжил чтение.

— Итак, она нашла книгу о явлении чуда в Амстердаме, старинную книгу, иллюстрированную гравюрами на дереве, выполненными Якобом-Корнелисом ван Останеном в 1550 году по заказу капельмейстеров капеллы Святого места, ибо на этом месте, где в 1345 году произошло явление чуда — нетленной просвиры, позднее выстроили Новую капеллу.

Де Кок потер затылок.

— Аннетье Схеепстра подумала, — продолжал Фледдер, — что эта старинная вещь может дорого стоить, но не знала, сколько именно…

Он взмахнул листками и взволнованно продолжал:

— Она знала, что Бертус из Утрехта торгует антиквариатом и, несмотря на протесты Пауля ван Флодропа, отправилась в Амстердам, чтобы показать книжечку старому сутенеру.

Де Кок усмехнулся.

— Бертус явно недооценил эту старинную книгу, он предполагал получить за нее несколько сотен гульденов и пообещал сообщить Аннетье, когда найдет на книжку покупателя.

Фледдер подвел итог:

— Пока все!

Де Кок поднялся из-за стола, потянулся и зевнул.

— Пауль ван Флодроп, — устало сказал он, — уверяет, что эта книжка о чудесах стоит целого состояния, он считает, что, именно желая завладеть этой старинной вещью, Бертус из Утрехта и убил Аннетье.

— А это значит, что мы имеем дело с мотивированным убийством! — воскликнул Фледдер.

— Хотя труп до сих пор не обнаружен, — закончил его мысль Де Кок.

6

Утром следующего дня Де Кок, глубоко засунув руки в карманы брюк, лениво брел по залитому солнцем Дамраку. Отодвинув рукав пиджака, он взглянул на часы. Было почти одиннадцать. Сегодня он позволил себе хорошенько выспаться после вчерашнего сумасшедшего дня. Инспектор почувствовал, что он снова в форме и готов броситься на борьбу с преступностью.

Это слово «борьба» вызвало у инспектора невольную ироническую усмешку, и он, очень довольный своей самокритичностью, быстро зашагал через Аудебрюгстейг в сторону сумрачной Вармусстраат.

Едва он ступил в вестибюль полицейского управления, Ян Кустерс поманил его к себе пальцем. Де Кок приблизился к нему.

— Доброе утро! — бодро приветствовал он коллегу. Однако дежурный бригадир, мрачно взглянув на него исподлобья, указал рукой вверх.

— Там вас ждут неприятности, инспектор!

— Неприятности?

Ян Кустерс кивнул.

— Произошел жуткий скандал! Фледдеру даже пришлось обратиться за помощью в контору на Лодовейк ван Досеелстраат, чтобы утихомирить парня, с которым он ездил в больницу.

— Какого парня? — встревожился Де Кок.

Бригадир повернулся и сгреб со стола какие-то листки.

— Некий Рихард… Рихард Недервауд… Он учинил такую драку, что поставил всю больницу Южного Креста вверх ногами. — Ян Кустерс покачал головой. — Да, учинил там форменное безобразие… Персонал был в панике, сестры громко вопили, больные рыдали… Нам с трудом удалось с ним справиться.

Старый следователь был в растерянности.

— Когда же это случилось?

— Сегодня утром.

На лбу у Де Кока обозначилась изломанная складка. «Что понадобилось Фледдеру в больнице в такую рань?»

А Яц Кустерс тем временем продолжал:

— Фледдер привез в больницу этого Рихарда Недервауда. Если я правильно понял, он должен был опознать кого-то из персонала. Фледдер сказал, что это ваше общее решение — провести опознание.

Инспектор закрыл лицо руками, постоял так несколько секунд, а потом вдруг повернулся и бросился вверх по лестнице.

Фледдер молча сидел за столом, упершись руками в подбородок. Под левым глазом у него красовалась ссадина, а на скуле — несколько кровоподтеков. Один из лацканов пиджака был оторван.

Де Кок, по своему обыкновению, бросил шляпу на вешалку и уселся напротив своего помощника.

— Ну что ты там натворил? — с притворным участием спросил он.

Молодой следователь усталым жестом указал на большой желтый конверт на своем столе.

— Сегодня утром я получил список дежурных в больнице Южного Креста. Когда просмотрел его, я заметил, что сегодня дежурят те же самые сотрудники, что и в то утро, когда исчезла Розалинда ван Эвертсоорд. — Он замолчал и широко раскинул руки в стороны, как бы в знак оправдания. — Мне показалось, что это подходящий момент, чтобы провести «сеанс», о котором мы с вами говорили… Ну, ту самую очную ставку…

Де Кок недовольно покачал головой.

— А ты не мог дождаться моего прихода?

Фледдер пожал плечами.

— Зачем? Вы же сказали, что придете позднее, а мне не хотелось терять время.

Де Кок вздохнул.

— И ты решил проявить усердие…

— Вот именно!

— С чего же ты начал?

Фледдер показал на телефон.

— Сначала я спросил у главного врача Ван Беммелена, согласен ли он провести в больнице следственный эксперимент сегодня утром. Он был не против и сказал, что предупредит персонал. Затем я отправился на Керкстраат, забрал Рихарда Недервауда и поехал с ним в больницу.

— Ты хотя бы объяснил ему, в чем дело?

— Конечно!

— Ты, видимо, допустил какую-то ошибку…

Фледдер резко отшатнулся назад.

— Никакой ошибки! Вначале — никакой! Доктор Лестерхейз все отлично организовал. Он…

— Лестерхейз? Невролог?

Фледдер кивнул.

— Он показался мне очень солидным господином. И довольно симпатичным. Главный врач поручил ему, не делая никаких исключений, собрать весь дежуривший в тот день персонал. «Мы сделаем все, чтобы снять с больницы позорное пятно!» — сказал он.

— Кто «он»? Кто это сказал?

— Доктор Лестерхейз. Он так рьяно бросился выполнять указание главное врача, словно был в этом лично заинтересован. Одним словом, мимо нас прошли все сотрудники больницы, все, до единого.

— В чем же ты допустил ошибку? — спросил Де Кок.

Фледдер горестно вздохнул.

— Когда парад закончился и доктор Лестерхейз сказал, что больше не осталось никого, я спросил Рихарда Недервауда: «Вы видели сестру, что увела в то утро Розочку?» Рихард уставился в пустоту, словно не видя меня, и как-то вяло ответил: «Ее не было». А потом добавил: «И того мужчины, что стоял тогда за стойкой регистратуры, — тоже».

— Ну и дальше?

Фледдер осторожно потрогал кончиками пальцев ссадину под глазом.

— Я спросил у Рихарда: может, сотрудники проходили перед ним слишком быстро, и он не успел их всех хорошенько рассмотреть? Он повернулся ко мне, и я увидел, что у него какой-то странный затуманенный взгляд, мне показалось, мои слова до него просто не доходят. Рихард вдруг направился мимо меня к доктору Лестерхейзу, он надвигался на него медленно, угрожающе… «Где она? — спросил он каким-то сдавленным голосом. — Где моя Розочка? Что с ней сделали?»

Де Кок напряженно ловил каждое слово.

— Что же дальше?

Молодой следователь нервно взъерошил светлые волосы.

— Тут только я понял свою ошибку! — сказал он. — Я же видел, что Рихард Недервауд как бы не в себе, он словно потерял рассудок! Я бросился между ними и попробовал удержать его, но парень сильный, как медведь. Доктор Лестерхейз поспешил ретироваться, а мы с Рихардом покатились по полу. Этот верзила словно спятил: он молотил меня изо всех сил. Вокруг кричали люди, кто-то помчался звонить в полицию. К счастью, ребята с Лодевейк ван Досеелстраат прибыли через пять минут, иначе мне пришлось бы туго.

Де Кок молча потеребил кончик своего носа.

— Где он сейчас? — поинтересовался инспектор.

— Кто? Рихард Недервауд?

— Да.

Фледдер ткнул пальцем в левую стену.

— В комнате для допросов. Пусть немного успокоится.

Де Кок поднялся из-за стола и направился к двери. Фледдер крикнул ему вслед:

— Комиссар звонил. Он хочет поговорить с вами.

Старый сыщик устало прикрыл глаза.

— Только этого мне сейчас не хватает!

7

Неспешным широким шагом Де Кок пересек просторный коридор и подошел к кабинету комиссара полиции. Остановившись перед массивной дверью, он тихонько постучал и осторожно толкнул дверь.

Сегодня он был совсем не расположен к беседе с начальством. Пока им с Фледдером нечего доложить комиссару, но ведь прошло всего два дня, как они приступили к расследованию, и сколько-нибудь заметных результатов оно, разумеется, еще не дало.

В цивилизованной стране, — а Де Кок, безусловно, причислял к таковым Нидерланды — люди не исчезают просто так, без следа. Такого не могло и не должно быть! Хотя в некоторых государствах подобные вещи стали нормой жизни, в Нидерландах — Де Кок готов был в этом поклясться — такого не будет никогда!

И все же им самим допущен какой-то просчет, где-то кроется ошибка… Невозможно логически объяснить это бесследное исчезновение двух женщин и те странные обстоятельства, при которых оно произошло.

Среди женщин встречаются натуры очень разные: и наивные романтичные особы, и отъявленные авантюристки, которые бездумно бросаются в бурный круговорот любовных приключений, чтобы через несколько месяцев очнуться и осознавать свой полный крах. Хорошо бы узнать, к какому типу женщин принадлежали эти две: Розалинда ван Эвертсоорд и Аннетье Схеепстра… Что руководило их поступками?

Комиссар Бейтендам поднялся ему навстречу из-за стола — высокий стройный импозантный мужчина с тонким, всегда плотно сжатым ртом и неизменно суровым, напряженным взглядом холодных серых глаз.

Де Кок остановился посреди кабинета и, встретив так хорошо знакомый ему испытующий взгляд комиссара, мгновенно избавился от всех своих сомнений и раздумий, расправил плечи и приготовился к обороне.

— Вы хотели видеть меня, комиссар? — В звенящемголосе Де Кока прозвучал вызов.

Комиссар Бейтендам слегка наклонился вперед и навалился грудью на стол.

— Вот что, Де Кок, — рявкнул он, — ответьте мне, Бога ради, чем это вы занимаетесь в последние дни?

Старый сыщик реагировал на начальственный окрик довольно спокойно.

— «Бога ради», — певуче протянул он, — насколько я понимаю, это формула, в которую отныне облекаются закон и право?

Комиссар явно не оценил его иронию.

— Именно! — Бейтендам стукнул кулаком по столу, словно припечатывая это слово.

Де Кок благодарно кивнул ему.

— В таком случае, я «Бога ради» веду порученное мне расследование, — парировал он реплику комиссара.

Тот гневно сверкнул глазами.

— Оставьте для другого случая эти ваши штучки, Де Кок! — сухо бросил комиссар. — Извольте отчитаться, как идет расследование!

— Вам, должно быть, уже известно, комиссар, — невозмутимо начал Де Кок, — что при загадочных обстоятельствах исчезли две женщины…

Комиссар прервал его, нетерпеливо взмахнув рукой.

— Вы опираетесь, инспектор, на показания довольно странных, не вызывающих никакого доверия свидетелей! — заорал он, схватив со стола какой-то листок. — «Подозрительный тип, сутенер и молодой человек, который явно не в себе», — прочел комиссар, ткнув пальцем в докладную записку. — И на основании этих показаний вы посмели обвинить администрацию и персонал амстердамской больницы, известной своей солидной репутацией, в соучастии… в похищении… в укрывательстве преступника и тому подобных деяниях, являющихся плодом вашей необузданной фантазии!

Де Кок растерялся от неожиданности.

— Я… никого ни в чем не обвинял…

— На основании заявлений этих двух недоумков, — продолжал кричать комиссар, — вы переполошили всю больницу — и персонал, и больные в ужасе от ваших необдуманных действий! — Он прямо задыхался от злости. — Главный врач клиники доктор Ван Беммелен высказал мне свое крайнее неудовольствие по поводу того скандала, который вы учинили сегодня утром в его больнице. Он обратился к нашему советнику юстиции господину Схаапсу и потребовал, чтобы вы прекратили расследование. И я не смог с ним не согласиться.

Де Кок не верил своим ушам.

— Доктор Ван Беммелен? Но я никогда не видел этого почтенного господина и ни разу не общался с ним…

Однако комиссар Бейтендам не желал ничего слушать.

— Вы, очевидно, считаете, что за все происшедшее сегодня утром несет ответственность ваш помощник Фледдер? Но ведь мне известно, что он действовал по вашему указанию!

— Так точно! — подтвердил инспектор. — И если он в подобных случаях будет действовать столь же оперативно, из него получится хороший следователь.

Побагровевший от гнева Бейтендам, словно не слыша его, продолжал:

— Я приказываю вам немедленно прекратить расследование! Слышите, Де Кок? Имейте в виду: доктор Ван Беммелен получил предписание Министерства здравоохранения и культуры отклонять любые попытки вторгаться на территорию клиники сыщиков, которые расследуют это вымышленное исчезновение двух женщин!

Закончив эту длинную тираду, комиссар перевел дух, опустился в кресло и со вздохом взял со стола какой-то листок.

— У меня в руках ваше заявление об отпуске на время проведения праздника «Сейл Амстердам». Я пошел вам навстречу и передал руководство группой по борьбе с карманниками другому сотруднику. — Он взглянул на Де Кока с нескрываемым торжеством. — С этой минуты можете считать, что вы в отпуске!

Де Кок бросил взгляд на свое заявление, и ему показалось, что белый листок в руках у комиссара растет на глазах. Он быстро выхватил у него заявление и, разорвав его на мелкие клочки, бросил на пол, так что они разлетелись по ковру.

— Никакого отпуска! — твердо сказал он, глядя комиссару в глаза.

Бейтендам вскочил с места. Он был вне себя от ярости — не только лицо, даже шея у него побагровела. Вытянув дрожащую руку, он указал инспектору на дверь.

— Вон!

Де Кок не заставил его повторять приказание.


Вскинув подбородок, Фледдер внимательно посмотрел на Де Кока.

— Я вижу, у вас опять дело зашло далеко… — встревоженно произнес он.

— Что ты имеешь в виду?

— Снова поцапались?

Старый сыщик со вздохом опустился в кресло.

— Намного хуже… меня отстранили от этого расследования! — Он грустно улыбнулся. — Комиссар потребовал, чтобы я немедленно ушел в отпуск, а я в ответ разорвал свое заявление у него на глазах.

Фледдер был поражен.

— Но ведь это невозможно!

— Что именно?

— Уже невозможно прекратить это расследование!

Де Кок беспомощно развел руками.

— Комиссар трус и всегда был трусом, насколько я его знаю. Стоит только в дело вмешаться высокому начальству, он сразу прячет голову под крыло. Главный врач больницы Южного Креста наябедничал на нас комиссару, а потом связался с советником юстиции. В результате Министерство здравоохранения и культуры приказало прекратить расследование.

— Ну и комиссар, конечно, разъярился… — печально подвел итог Фледдер.

— Да, и особенно после того, что случилось сегодня утром!

Молодой следователь смущенно отвел глаза.

— Это я во всем виноват. Я опять раньше времени забежал вперед. Мне следовало подождать вас и вести этот разговор с главным врачом в вашем присутствии.

Де Кок укоризненно покачал головой.

— Разве можно было предвидеть реакцию Рихарда Недервауда на эту неудачную очную ставку? — спокойно возразил он. — Однако как следователь ты должен всегда помнить о границах допустимых законом действий и не переступать их. Хотя, надо признаться честно, поведение людей часто совершенно непредсказуемо…

Фледдер одарил его благодарным взглядом.

— Я тоже никак этого не ожидал, — сказал он. — Очная ставка в больнице была проведена по всем правилам. Никаких нарушений… И с юридической точки зрения — тоже. Когда перед нами прошли все участники «парада», у меня камень с души свалился. Признаюсь, я искренне обрадовался тому, то Рихард Недервауд никого не узнал.

Де Кок нахмурил брови.

— Это как же понимать?

Фледдер улыбнулся.

— Я с самого начала говорил вам, что не верю в то, что больница Южного Креста имеет какое-то отношение к этому случаю с двумя женщинами, и то, что свидетель Рихард Недервауд не узнал никого, послужило тому подтверждением.

Старый сыщик задумчиво посмотрел на него.

— Значит, ты почувствовал облегчение, и все это поняли?

— Что вы имеете в виду?

Де Кок ухмыльнулся.

— А вдруг рядом с тобой был кто-то, кто совсем не разделял твоего чувства облегчения?

— Как это?

Старый сыщик махнул рукой. Опершись локтями на стол, он опустил подбородок на раскрытые ладони. Неожиданно инспектор подался вперед и прищурившись уставился на своего молодого коллегу.

— Ты поддерживал все эти дни постоянный контакт с Ван Беммеленом?

Фледдер покачал головой.

— Да нет, я говорил с ним всего два раза.

— Первый раз, — сказал Де Кок, — когда доктор неудачно пошутил по поводу трупа, возможно, забытого в анатомичке, и заявил, что Рихард Недервауд, по всем признакам, страдает паранойей и одержим навязчивой идеей… Верно?

— Да.

Де Кок приставил указательный палец к груди своего помощника.

— Во время ваших разговоров ты ни разу не упомянул об исчезновении Аннетье Схеепстра?

— Нет.

— А при встрече с доктором Лестерхейзом?

— Тоже нет. Речь шла только о Розалинде ван Эвертсоорд.

Де Кок задумчиво провел рукой по своему широкому подбородку.

— Тогда почему доктор Ван Беммелен потребовал у советника юстиции закрыть следствие по поводу исчезновения двух женщин? И в предписании министерства тоже речь идет о двух женщинах!

Фледдер слушал, раскрыв рот.

— В самом деле… — пробормотал он. — Речь все время идет об исчезновении двоих…

— Вот именно! — Де Кок почти ликовал.

— Это означает, — глухо произнес Фледдер, — что Ван Беммелен откуда-то знает об исчезновении Аннетье Схеепстра.

Лицо Де Кока окаменело.

— Совершенно верно! Спрашивается: откуда? Бертус из Утрехта никому не сказал об исчезновении Аннетье Схеепстра и мы — тоже. Каким образом Ван Беммелен узнал об этом?


Де Кок смотрел на Рихарда Недервауда, который сидел за столом, уронив на руки взлохмаченную голову, со смешанным чувством досады и жалости. На юноше был все тот же пиджак из грубой шерсти с кожаными отворотами, в котором он явился в полицию, когда пришел сообщить об исчезновении Розочки. Господи, кажется, целая вечность прошла с тех пор!

Казалось, молодой человек был погружен в глубокий сон, он даже не заметил, как вошел Де Кок, и инспектору пришлось потрясти его за плечо. Рихард Недервауд медленно выпрямился и провел по лицу согнутыми пальцами.

— А-а, инспектор… — Он широко зевнул.

Де Кок улыбнулся.

— Да, я, — сказал он просто.

Рихард Недервауд встряхнулся, окончательно освобождаясь от сонной одури.

— Где вы были сегодня утром, инспектор?

Де Кок взял стул и уселся напротив.

— Вы хотите сказать: во время вашей очной ставки в больнице?

Рихард кивнул.

— Мне вас там очень не хватало, — сказал он.

— Я поздно лег накануне, около трех часов ночи, — извиняющимся тоном пояснил Де Кок. — Ну и позволил себе утром поспать на часок подольше.

Юноша сокрушенно покачал головой.

— Вы не должны были доверять проведение этой очной ставки молодому следователю!

— Вы имеете в виду моего молодого коллегу Фледдера?

— Да, я говорю о том молодом человеке, что был тогда вместе с вами в комнате, когда я пришел сообщить об исчезновении Розочки. Может быть, он и хороший следователь, не мне судить… но сегодня утром в больнице он проявил себя как человек не самый проницательный.

Де Кок нахмурился.

— В каком смысле?

— Да это же был настоящий спектакль! — возмущенно воскликнул Рихард Недервауд.

— Спектакль?

— Великолепное шоу… театр… ревю… — Рихард распалялся с каждым словом. — Ваш молодой следователь позволил обвести себя вокруг пальца! Его просто ослепил этот блестяще отрепетированный парад, этот костюмированный бал! Все сотрудники больницы Южного Креста хорошо к нему подготовились, каждый был тщательно выбрит, причесан и разутюжен… ничего не скажешь, отличный спектакль! Все участники этого действа просто наслаждались: и ваш коллега, и доктор Лестерхейз… А меня они сочли сумасшедшим!

8

Де Кок не случайно оставил Рихарда Недервауда одного в комнате на некоторое время: он хотел, чтобы тот немного успокоился. Понимая, какое потрясение испытал этой молодой человек, инспектор от души сочувствовал бедняге.

Вытащив из кармана пиджака фотографию Розалинды ван Эвертсоорд, Де Кок положил ее на стол и несколько минут разглядывал открытое улыбчивое лицо, задорную короткую стрижку, прелестные ямочки на щеках, затем перевернул фотографию и пододвинул ее Рихарду.

— Это твоя Розочка?

Юноша молча кивнул. Напряжение и скованность сразу исчезли, он невесело улыбнулся.

— Да, это она…

— Ты любишь ее?

— Очень!

— А она тебя?

Рихард помедлил с ответом, потом нерешительно сказал:

— Думаю, что тоже.

Де Кок напряженно ловил каждую его интонацию.

— Почему вы… э-э… все-таки не узаконили ваши отношения? Я хочу сказать: что мешало вам пожениться?

Рихард Недервауд еще раз быстро взглянул на фотографию.

— Она не хотела. Решила, что не выйдет замуж, пока спорт продолжает оставаться главным делом ее жизни. «Пойми, я просто не могу себе этого позволить, — говорила она, — ты все время будешь оставаться как бы на втором плане». И надо сказать, подобное положение меня тоже не устраивало. — Рихард самодовольно усмехнулся. — Должен вам сказать, Розочка никогда не отступала от своих принципов и была удивительно последовательна во всем.

— Вероятно, вы с ней часто говорили о ее спортивных достижениях? Мне кажется, такая девушка хотела бы как можно дольше оставаться в большом спорте…

Рихард Недервауд оживился и закивал.

— Да, это так. А это означало, что я был вечно обречен оставаться на вторых ролях.

— И у тебя не было никакой надежды?

Молодой человек пожал плечами.

— Я никогда не строил иллюзий на сей счет. Когда я видел, с каким увлечением Розочка занимается спортом, с какой самоотдачей целые дни проводит на тренировках, я не мог ею не восхищаться. Недавно она вернулась со своей командой из очень успешной поездки по Центральной Африке и тут же стала строить грандиозные планы: собиралась отправиться на Дальний Восток, в Китай.

Де Кок озадаченно почесал нос.

— И ты ни разу не заводил с ней речь о свадьбе?

На лицо Рихарда набежала тень. Он несмело пододвинул фотографию поближе к Де Коку.

— Нет… Но Розочка никогда уже не будет моей невестой…

— Почему ты так говоришь?

— Она же умерла… — Рихард проглотил ком в горле.

— Откуда тебе это известно?! — поинтересовался Де Кок.

Молодой человек потупился.

— Интуиция мне подсказывает… — Он постучал себя кончиками пальцев по груди. — Это чувство у меня где-то здесь, внутри… Я уверен, что Розочки нет в живых.

Де Кок искоса взглянул на него.

— А я следователь, и верю только фактам! Такова уж моя профессия. Как ты понимаешь, мне нужны только факты и доказательства. Если я буду основываться на интуиции, на чьих-то смутных предчувствиях, я далеко не уеду…

— Жаль.

Де Кок заглянул в глаза молодому человеку.

Он тщетно пытался вызвать в себе симпатию к Рихарду, но ему это плохо удавалось, что-то в поведении этого долговязого юноши настораживало инспектора и мешало относиться к нему с полным доверием.

— Наши чувства, — вздохнул Де Кок, — часто основываются на пережитом, на том, что давно кончилось и угасло, хотя нам трудно в это поверить… и эти ничем не подкрепленные чувства мы называем «интуицией». — Он криво усмехнулся.

— Если бы Розочка была жива, она давно дала бы о себе знать, — с горечью сказал Рихард.

Де Кок испытующе взглянул на него.

— А ты не допускаешь, что здесь замешан какой-то другой мужчина?

Это замечание прозвучало жестче, чем ему хотелось бы.

Рихард Недервауд понимающе усмехнулся.

— Надо было знать Розочку, — сказал он. — Если б вы были с ней знакомы, вы бы никогда не задали мне этот вопрос. Если б в ее жизни появился другой мужчина, она рассказала бы мне все сама. Да, да, она сказала бы, что больше не любит меня, и объяснила бы — почему…

Де Кок со вздохом опустился на стул. Стена непонимания, в которой ему удалось было пробить брешь, снова сомкнулась и стала между ними.

— А ты знаешь, что вчера был найден ее автомобиль? — сказал он.

Глаза молодого человека сузились.

— Где?

— В Северо-голландском канале. Возле каменной набережной, где разгружаются суда.

— В старом Пюрмеренде?

— Да.

— И Розочки не было в автомобиле?

— Нет.

— Я так и думал, — улыбнулся Рихард.

Де Кок удивленно посмотрел на него.

— Почему?

— Розочка никогда не заезжала в старую часть Пюрмеренда и, если возвращалась из Амстердама, обычно у Горслаан съезжала на Яагпад — это самый короткий путь к ее дому.

Он замолчал, потирая затылок.

— Я понимаю, какие выводы вы сделали, когда нашли ее автомобиль… Но Розочка не утонула в канале.

— Господи, да откуда ты все знаешь?! — возмутился инспектор.

Лицо Рихарда Недервауда покрыла внезапная бледность, уголки рта задрожали.

— Я заметил: на ней давно уже была маска…

— Что еще за маска?!

— Маска смерти.

Оторвав руки от баранки, Фледдер воздел их к потолку.

— Да наш парень просто сумасшедший! Я давно это понял. Нет, он не просто сумасшедший, он очень опасный тип. Надо непременно показать его психиатру, и если доктор скажет, что Рихард Недервауд параноик и страдает болезненным воображением, тогда рухнет все наше расследование, ведь мы пока опираемся на его показания.

— Ты отлично знаешь, что это исключено, — проворчал Де Кок. — Закон не разрешает проводить психиатрическую экспертизу свидетелей. А потом ты забываешь об одном очень важном обстоятельстве.

— О каком?

— У нас в руках только два реальных факта: две бесследно исчезнувшие женщины и этот автомобиль, найденный в Северо-голландском канале, — проговорил инспектор, словно не замечая, что его помощник сердито трясет головой.

— Нужно продолжать вести расследование, — сказал Фледдер, — но при этом исключить из поля зрения больницу Южного Креста, она не имеет к делу ни малейшего отношения. — Он покосился на старого сыщика. — Рихард Недервауд решил привлечь наше внимание к больнице, для чего и затеял сегодняшний скандал. Это был заранее обдуманный план.

Де Кок поднял брови.

— Что еще за план?

Фледдер похлопал ладонями по баранке.

— Он хотел отвлечь от себя наше внимание. Заметьте, он словно не придал значение этому автомобилю, найденному в Северо-голландском канале, и, видимо, хочет, чтобы мы отнеслись к этой находке точно так же.

Де Кок кивал головой в такт его словам.

— Хотя сам отлично понимает, какие тут напрашиваются выводы! — сказал Де Кок.

— Вот именно! — подхватил Фледдер.

— А как же быть с этой «маской смерти»?

— Я поражен, Де Кок! — Фледер не скрывал своего огорчения. — Куда девалось ваше видение, ваше умение анализировать детали…

Седой сыщик весело взглянул на него.

— Что ты имеешь в виду?

Фледдер с шумом втянул в себя воздух.

— Рихард Недервауд сказал, что Розочка в то злополучное утро очень переменилась, и это сразу бросилось ему в глаза, когда она заехала за ним на Керкстраат. Она была мрачна, лицо как-то странно натянулось, словно ей сделали пластическую операцию. Такая перемена не наводит вас ни на какие подозрения? Как вы думаете, что все это значит?

Де Кок нахохлился и выпятил нижнюю губу.

— Какая-нибудь болезнь?

— Конечно! — Фледдер торжествующе посмотрел на инспектора. — А куда обычно приводит нас болезнь?

— В больницу…

Молодой следователь снова отпустил баранку и широко развел руками.

— Вот и все… Мы попали точно туда, куда Рихард Недервауд и хотел нас привести.

Де Кок вяло кивнул.

— В больницу Южного Креста! — подытожил он. Некоторое время они ехали молча. Неожиданно для себя Де Кок подумал, что вот уже третий раз за последние дни проезжает по этим местам. Все-таки есть что-то странное в этом совпадении: обе исчезнувшие женщины жили в Пюрмеренде и лечил их один и тот же врач, направивший обеих в эту злосчастную больницу Южного Креста. Правда, во всем остальном эти две особы были полной противоположностью друг друга.

И еще одна деталь не давала покоя старому сыщику: обе женщины перед своим визитом к врачу жаловались на вялость и упадок сил, но если у Розочки, как уверял Рихард Недервауд, в то кошмарное утро на лице была маска смерти, то по поводу Аннетье ее приятель Поль ван Флодроп сказал, что ему было трудно за ней угнаться.

Де Кок пошлепал себя ладонью по лбу, как бы желая заставить работать мозг, который должен помочь ему сорвать туманную пелену с этой таинственной истории. До начала «Сейл Амстердам» осталось всего два дня, и на этот раз он ни за что не пропустит этот замечательный праздник.

Фледдер прервал размышления инспектора:

— Вы решили нарушить запрет комиссара, Де Кок?

— Что ты имеешь в виду?

— Он же запретил вам продолжать расследование…

Де Кок ухмыльнулся.

— Слава Богу, он нашел мне замену на посту руководителя группы по борьбе с карманниками, и, признаюсь откровенно, меня это очень устраивает. А пока мы постараемся избегать встреч с начальством, но дела этого не бросим!

— Будьте осторожны, инспектор, — засмеялся Фледдер, — не то комиссар создает специально для вас новую группу по борьбе с мелкими воришками.

— Никакие запреты, — мрачно произнес Де Кок, — не помешают мне заниматься расследованием, которое я начал. К тому же я предпринял такие шаги, что отступать уже поздно.

— Что вы хотите этим сказать?

Старый следователь ответил не сразу. Порывшись в карманах брюк, он вытащил стальное колечко с двумя ключами и потряс ими перед глазами у Фледдера.

— Это значит, что мы получили доступ в квартиру Розалинды ван Эвертсоорд!

— Откуда у вас ключи?

Седой сыщик улыбнулся.

— Мне передал их Рихард Недервауд. Я спросил, нет ли у него случайно ключей от квартиры его подруги и не заходил ли он туда после исчезновения Розочки. Этот верзила разрыдался как младенец и сказал, что в квартиру ее не заходил, и вручил мне эти ключи.

Фледдер понимающе подмигнул.

— А что вы надеетесь найти в ее квартире?

— Честно говоря… — Де Кок спрятал ключи в карман, — сам не знаю… и все же нужно хорошенько осмотреть эту квартиру, может быть, удастся обнаружить какие-то детали, которые доказывают, что Розалинда ван Эвертсоорд после посещения больницы Южного Креста была еще жива.

Молодой следователь повеселел.

— Вот было бы здорово! Вы рассчитываете получить какие-то новые доказательства?

— Могли остаться прощальные письма, написанные ею перед смертью…

— Прощальные письма? — удивленно спросил Фледдер. — Но ведь подобные письма обычно пишут самоубийцы.

— И что из этого следует?

— Вы хотите сказать, Де Кок, что Розалинда ван Эвертсоорд покончила с собой? — Молодой следователь поежился.

Де Кок выпятил нижнюю губу.

— Пока в этом деле мы бредем в потемках, а значит, не исключена и такая возможность…

— Но человек, который решил покончить с собой, вряд ли обратится за помощью в больницу…

Де Кок провел ладонями по лицу.

— А если решение пришло потом?

Молодой помощник с ужасом взглянул на инспектора.

— Эт-то, — заикаясь произнес он, — вполне возможно… В больнице Розочка узнала, что у нее какая-то страшная болезнь, и решила покончить с собой… потому и нырнула вместе со своей машиной в канал…

9

Фледдер проехал в дальний угол автомобильной стоянки и поставил свой «фольксваген» в укромное место, заслоненное от посторонних глаз пышным кустарником. Выключив мотор, он выскочил из машины. Де Кок с трудом поспевал за ним.

Задрав головы, они оглядели фасад многоквартирного дома «Пюрмер», окруженного зеленым кольцом деревьев. Веселые балкончики придавали зданию нарядный вид.

Фледдер указал рукой на дверь.

— Если мы получим доказательства, что Розалинда ван Эвертсоорд после посещения больницы Южного Креста еще некоторое время была жива, нам придется принести свои извинения доктору Ван Беммелену и его сотрудникам за доставленные неприятности.

— Зато у меня свалился бы с сердца камень

Де Кок удивленно вскинул брови.

— Это почему же?

— Во-первых, — Фледдер принялся загибать пальцы, — подтвердится мое предположение, что больница Южного Креста не имеет к этому делу никакого отношения, во-вторых, если выяснится, что Розалинда ван Эвертсоорд не покончила с собой… мы начнем собирать улики против Рихарда Недервауда.

Де Кок внимательно слушал его.

— Ах, значит, ты все-таки не допускаешь версию ее самоубийства?

Фледдер покачал головой.

— Я хорошенько еще раз все обдумал. Если бы врачи в больнице установили, что Розалинда ван Эвертсоорд серьезно больна, нам стало бы об этом известно, и не было бы никакой необходимости устраивать очную ставку. Этот Рихард Недервауд все выдумал — от начала до конца. Розочка никогда не была в больнице Южного Креста, и этот туповатый верзила просто-напросто водил нас за нос. — Он помолчал, покусывая нижнюю губу. — Хотя сдается мне, Де Кок, вы думаете совсем иначе. Что же касается меня, то я уверен: Рихард Недервауд сначала утопил Розочку вместе с ее машиной, а потом заявился в полицию и рассказал свою сказочку о поездке в больницу.

Де Кок, не отвечая ему, решительно захлопнул дверцу машины и направился к подъезду. Фледдер молча шагал рядом.

Они вошли в просторный вестибюль, где царила прохлада. Справа возле стены стоял запущенный аквариум, полный скользких зеленых водорослей. На Левой стене блестела длинная металлическая табличка с черными кнопками и фамилиями жильцов.

Де Кок осмотрелся и, бросив взгляд на закрытую дверь коморки консьержа, подошел к табличке, отыскивая номер 705.

— Исчезла! — бросил он через плечо своему помощнику.

— Что исчезло?

— Пластинка… Нет пластинки с ее именем! Она должна была быть здесь! Рихард Недервауд сказал, что номер ее квартиры семьсот пять.

— А мы случайно не перепутали дом? Возможно, у Розочки вовсе не было именной пластинки!

Молодой следователь пожал плечами.

Де Кок внимательно еще раз осмотрел табличку с номерами и решил, что не стоит продолжать эту тему. Он вытащил из кармана связку ключей. Один из них подошел к широкой стеклянной двери, что вела из вестибюля на лестничную площадку с двумя лифтами. Все сверкало чистотой.

Фледдер взглянул на указатель возле лифта.

— Квартира семьсот пять, — объявил он, — судя по всему, на втором этаже.

Де Кок нажал кнопку, подошел лифт, и они поднялись на второй этаж. Квартира номер 705 находилась справа от лифта. Де Кок обратил внимание на то, что чуть пониже замка дверь немного поцарапана.

— Исчезла с двери и пластинка с ее именем! — произнес он взволнованным шепотом.

Инспектор нагнулся и, найдя второй ключ в связке, вставил его в замок, чувствуя, как внутреннее напряжение растет с каждой минутой. Осторожно, широко расставленными дрожащими пальцами повернул ключ, толкнул дверь и замер на пороге, чувствуя, как Фледдер тяжело дышит у него за спиной.

— Квартира пуста!

Всю дорогу, пока они ехали обратно в Амстердам, оба мрачно молчали. Итак, квартира Розалинды ван Эвертсоорд опустошена, исчезла последняя надежда отыскать какие-нибудь следы пропавшей женщины.

Фледдер не отрывал глаз от дороги.

— Все! Я был здесь в последний раз! — проворчал он. — Больше ни за что не поеду в этот проклятый Пюрмеренд! Мы постоянно возвращаемся из этого городишки с пустыми руками!

Седой сыщик на своем сиденье подался вперед, на лице его застыла удивленная улыбка.

— Надо же, очистили всю квартиру: ни стола, ни стула, ничего! Даже обои со стен содрали!

Фледдер шумно вздохнул.

— Но для чего?!

— Не понимаю! — Де Кок повернулся к нему. — Ты говорил с консьержем?

Фледдер кивнул.

— Славный парень и очень предупредительный. Но, к сожалению, мало что знает. Три дня назад он со своей женой отправился в Амстердам — в театр, и именно в это время к дому подъехал трейлер. Меньше чем за час все погрузили в машину и куда-то увезли.

Лоб Де Кока прорезала глубокая морщина.

— Три дня назад… значит, это произошло как раз в тот день, когда исчезла Розочка…

— Вот именно!

— А как консьерж узнал об этом?

— О чем?

— О трейлере.

— Жильцы рассказали. Правда, он узнал обо всем позднее, когда обнаружил, что в квартире семьсот пять никто не живет, и принялся расспрашивать жильцов.

— Остались какие-то следы? Ну, например, название фирмы по перевозке мебели, ее адрес или хотя бы номер машины?

Фледдер покачал головой.

— Ничего… абсолютно ничего! Никто не обратил на трейлер особого внимания. В этом доме сто семнадцать квартир, мало ли кто куда переезжает…

— В доме за это время появились новые жильцы?

— Нет.

Де Кок почесал в затылке.

— Прежде всего необходимо узнать, — сказал он, — кто заказал машину для переезда.

Фледдер улыбнулся.

— Возможно, это сделала сама хозяйка квартиры…

— Розалинда ван Эвертсоорд?

— Я ведь уже высказывал предложение, — заметил Фледдер, — что Розочка хотела прервать отношения с этим дурачком. Видимо, она решила это окончательно, а чтобы он не стал ее разыскивать, утопила в канале свою машину, а сама скрылась в неизвестном направлении.

Де Кок тронул пальцем свой нос.

— И ты считаешь такую версию правдоподобной? — с сомнением спросил он.

— Д-да… — не слишком уверенно ответил его молодой помощник.

— А вот я — нет! — Де Кок покачал головой.

Фледдер отвел взгляд.

— Есть еще одно обстоятельство, подтверждающее мою теорию, — нерешительно начал он. — Я очень тщательно осмотрел квартиру и не нашел ни малейших следов чего-то разбитого или сломанного. По-видимому, у людей, перевозивших вещи, были ключи от квартиры…

Де Кок с интересом взглянул на Фледдера.

— …Которые передала им сама Розалинда?

Фледдер, на секунду выпустив руль, развел руками.

— А кто же еще?

Де Кок не ответил и, медленно откинувшись назад, надвинул на глаза свою шляпу.

Несколько километров они проехали молча. Наконец старый инспектор снова приподнялся на своем сиденье.

— Послушай, ты не почувствовал никакого запаха? — обратился он к Фледдеру.

— Где?

— В квартире Розочки.

Фледдер покачал головой.

— А вы?

— Там был какой-то странный запашок… очень слабый… Он все еще как бы витал в этих стенах.

— Что за запашок?

Старый следователь снова откинулся на спинку.

— Похоже, что после того как из квартиры вытащили мебель, ее хорошенько продезинфицировали.

Фледдер въехал в туннель, проложенный под рекой Ей, и по набережной Принца Хендрика направился к Дамраку.

Приблизительно через полчаса они припарковались на деревянном помосте позади полицейского управления. Оба вышли из машины и, не спеша перейдя через Аудебрюгстейг, оказались на Вармусстраат.

При их появлении Ян Кустерс выглянул из своей дежурки.

— Наверху вас ждут.

— Опять! — с досадой выдохнул Де Кок. — Ни минуты нет покоя от людей!

Ян Кустерс рассмеялся.

— Вот видишь, какая ты важная персона, Де Кок!

Инспектор молча пожал плечами.

— Кто там еще?

— Бертус из Утрехта.

Де Кок прищурился.

— Бертус из Утрехта? — недоверчиво переспросил он.

Дежурный бригадир кивнул.

— Я предупредил его, что даже приблизительно не могу сказать, когда ты появишься, но он не пожелал уйти и заявил, что подождет тебя здесь.

— Не знаешь, что там еще стряслось?

У Яна Кустерса вытянулось лицо.

— Какие-то типы грозятся убить его!

10

Бросив на посетителя беглый взгляд, Де Кок уселся за стол и изобразил внимание.

— Откровенно говоря, — в голосе инспектора прозвучали недоверчивые нотки, — я не думал, что ты удостоишь нас чести посетить полицейское управление.

Бертус из Утрехта сразу уловил его иронию и, расстегнув свой голубой кожаный пиджак, плотно обтягивающий живот, уселся напротив седовласого следователя.

— Вообще-то я в вашей помощи не нуждаюсь, — мрачно буркнул он. — Ты же знаешь, я всегда сам улаживаю свои дела, но в последнее время мне порядком надоели эти бесконечные приставания…

— Какие приставания?

Бертус из Утрехта раздраженно отмахнулся.

— Мне постоянно надоедают телефонными звонками с угрозами: «Готовь завещание, старый козел… напиши завещание… позаботься о своих бумагах и закажи себе могилу… ты сдохнешь быстрее, чем думаешь…»

— Очень мило…

Бертус кивнул.

— Мне иной раз даже не хочется снимать телефонную трубку. Конечно, я могу попросить, чтобы на телефонном узле мне поменяли номер, но я не хочу. Терпеть не могу такие вещи! Однако если это безобразие не прекратится… — Он оборвал фразу. — Сегодня утром какой-то мерзавец поинтересовался, куда я спрятал труп.

— Какой труп?

Бертус беспокойно заерзал на стуле.

— Труп этой бедной девочки… Аннетье. — Сутенер поднял на Де Кока светло-голубые глаза. — Речь идет об Аннетье Схеепстра. Я думаю, это мужик из Пюрмеренда, с которым она последнее время спала… он считает, что я ее прикончил.

Инспектор внимательно посмотрел на него.

— А это неправда?

Вопрос был поставлен прямо. Бертус из Утрехта расправил плечи и театральным жестом выставил вперед указующий перст.

— Клянусь Богом, я не имею никакого отношения к исчезновению малышки!

Де Кок смерил его ледяным взглядом.

— Оказывается, ты веришь в Бога?

— Ну… нет…

— Причем тогда «клянусь Богом»?

— Потому что я говорю чистую правду! — жалобно вскричал он. — Я же вам все как на духу рассказал. Я подвез ее в больницу Южного Креста, и на том все кончилось… я имею в виду: больше я ее не видел. Я и тому парню так сказал, только он не верит мне и угрожает натравить на меня тяжеловесов из боксерского клуба. Я уверен, это не пустая угроза: мне звонили разные люди.

Бертус выхватил из внутреннего кармана туго набитое портмоне и потряс им.

— Стоит мне показать этот кошелек парням в моем квартале, и они соберут такую банду, что и от этого типа, и от всего боксерского клуба даже воспоминания не останется. — Он спрятал портмоне в карман. — Однако я не сделаю этого, я не громила и никогда им не был.

Де Кок покусал нижнюю губу.

— А почему этот тип думает, что Аннетье Схеепстра прикончил именно ты? — негромко спросил он.

На лбу у Бертуса выступил пот. Он принужденно засмеялся.

— Все эти гадости начались из-за книжечки…

Де Кок, не произнося ни слова, продолжал внимательно слушать.

— Эта книжка о явлении чуда с гравюрами на дереве Якоба-Корнелиса ван Остсанена была издана в Хеерене в 1550 году.

— Послушай, он был у тебя?

— Кто?

— Полный парень из Пюрмеренда… — Де Кок не спускал глаз со своего собеседника. — Он считает, что это ты стащил книгу Аннетье Схеепстра.

Бертус из Утрехта вытащил носовой платок и вытер мокрое от пота лицо.

— Какая чепуха! — возмутился он. — Глупость несусветная! Он что же, обвиняет меня?

— В общем, да.

Сутенер пододвинулся поближе к столу.

— Однажды, — спокойно начал он, — Аннетье пришла ко мне и показала эту книжицу. Сказала, что нашла ее в старом сундуке, который получила в наследство от своего дядюшки — тот был главой Христианской школьной общины в Амстердаме.

Он замолчал и снова откинулся на спинку стула.

— Вот уж несколько лет я торгую антиквариатом и не только ради денег: это своего рода увлечение. Старинная книжечка очень заинтересовала меня, к тому же она была в довольно хорошем состоянии. За последние годы у меня появились кое-какие связи, и я пообещал Аннетье найти покупателя на эту вещь.

— И что же она ответила?

Бертус небрежно махнул рукой.

— Сразу согласилась. «Ладно, позвонишь мне тогда», — сказала она.

— Ну и как, ты нашел покупателя?

Сутенер покачал головой.

— Это не так-то просто… не то, что раньше, когда торговля шла очень бойко. Люди стали очень подозрительными. И не без причины: появилось очень много подделок и фальшивок, так что…

Де Кок не дал ему договорить.

— Итак, насколько я понимаю, что-то не сработало?

— Что вы имеете в виду? — Бертус недоумевающе уставился на него.

Де Кок сердито ткнул пальцем в его сторону.

— Послушай-ка, Бертус, — сказал он, с трудом сдерживая ярость, — если бы твоя сделка состоялась и все шло бы без сучка без задоринки, Аннетье Схеепстра не исчезла бы, а ты не сидел бы сейчас здесь передо мной и не просил о помощи.

— А все это из-за того парня…

— В чем дело?

— Он потребовал миллион!

Де Кок удивился.

— Миллион?

— Да, миллион за старинную книжицу.

— Аннетье знала об этом?

— По-видимому, раз книжечка принадлежала ей. Я думаю, она с этим парнем заранее все обсудила. Люди думают, что я ужасно богат.

— Когда у вас впервые речь зашла о миллионе?

Бертус из Утрехта развел руками.

— Книжка находилась в моем доме меньше недели. За такой короткий срок мне не удалось оценить ее.

Де Кок почесал нос тыльной стороной ладони.

— И ты выложил за эту книжку миллион? — спросил он.

Сутенер ухмыльнулся.

— Я же не сумасшедший! Я просто велел передать Аннетье: «Ты можешь выручить за свою книжку целый миллион», — и вернул девочке ее сокровище.

— Когда это было?

— В то самое утро, когда я доставил ее в больницу Южного Креста.

Как только Бертус из Утрехта удалился, Де Кок снова принялся вышагивать взад-вперед по комнате. Он прямо кипел от негодования. Это таинственное исчезновение двух женщин начинало не на шутку злить его, инспектора приводила в ярость сама мысль о том, что после нескольких дней расследования они ни на шаг не продвинулись вперед.

Инспектор остановился перед Фледдером.

— А ты знаешь, не сходится! — громко воскликнул он. — Ни черта не сходится! — Он вскинул вверх руки. — Итак, с согласия Аннетье Схеепстра Поль ван Флодроп потребовал у Бертуса за книжку миллион. Переговоры протекали далеко не мирно, и все же Аннетье попросила именно Бертуса проводить ее в больницу. — Инспектор снова покачал головой. — Что-то тут не сходится!

Молодой следователь ухмыльнулся.

— Очевидно, Поль ван Флодроп после исчезновения Аннетье вместе с ее драгоценной книжечкой пришел в бешенство и стал угрожать Бертусу.

Де Кок кивнул.

— Он считает, что Бертус из Утрехта либо сам убил девицу, чтобы завладеть этой книжечкой, либо нанял убийцу. — Фледдер поднял вверх указательный палец. — Тем более, что Полю сказали в регистратуре больницы Южного Креста, что Аннетье Схеепстра там вообще не появлялась.

Молодой следователь пристально посмотрел на старого сыщика.

— Вы считаете, мы должны его арестовать?

— Кого?

— Бертуса из Утрехта.

— За что?

— За убийство… Аннетье Схеепстра.

Де Кок опустил голову.

— Он нас опозорит! Напустит на нас свору адвокатов! — Он вздохнул. — У нас ведь нет ни единого доказательства… и трупа тоже нет…

Де Кок снова уселся за стол. Он почувствовал, как утихает его ярость и к нему возвращается его обычное самообладание. Он задумчиво посмотрел на Фледдера.

— Бертус утверждает, что они с Аннетье добирались от Центрального вокзала до больницы на такси. Надо проверить это в таксомоторном парке. Может, кто-нибудь из водителей вспомнит этот эпизод…

Молодой следователь был явно уязвлен.

— Сие ничего нам не даст, Де Кок. Бертус из Утрехта нагло врет, он не ездил с ней в больницу.

Однако Де Кок, словно не слыша его, приказал:

— Сделай, как я сказал!

На столе перед инспектором зазвонил телефон. Фледдер потянулся через стол, снял трубку, послушал, что-то записал на бумажке и снова повесил трубку. Он был мрачнее тучи. Де Кок внимательно следил за своим молодым коллегой.

— Кто это был?

— Следователь из полицейского управления на Лодевейк ван Досселстраат.

— Что он сказал?

— Сообщил, что исчезли еще две женщины.

— Где?

Молодой следователь полузакрыл глаза.

— В больнице Южного Креста.

11

Инспектор Де Кок, глубоко задумавшись, устремил взгляд в пустоту. Над его головой, еле слышно потрескивая, мерцала лампа дневного света, с улицы в открытое окно врывались громкая музыка, крики пьяных и визгливый смех девиц.

Инспектор почти не удивился, когда получил сообщение об исчезновении еще двух женщин в больнице Южного Креста, словно давно ожидал подобного развития событий. Между всеми этими эпизодами была явная взаимосвязь, их объединял какой-то общий знаменатель.

Де Кок взглянул на Фледдера, сидевшего с отрешенным видом. Тот даже не скрывал своего отчаяния.

— Ну что ты загрустил? — сочувственно произнес инспектор.

— Молодой человек в ответ лишь сокрушенно покачал головой.

— Это невозможно! — воскликнул он. — В Нидерландах преступления не совершаются в больницах!

— Кто тебе это сказал? — Де Кок не смог удержаться от улыбки.

— Вы только посмотрите, к какому итогу мы пришли! — с возмущением воскликнул его молодой помощник. — Уже четыре женщины исчезли в этой проклятой больнице!

Де Кок с иронической усмешкой покосился в его сторону.

— А если не подводить и-то-га? — с расстановкой произнес он.

Фледдер прерывисто вздохнул.

— Получится то же самое, — нехотя признал он.

Де Кок ехидно улыбнулся.

— Я вижу, ты не в силах отречься от своих заблуждений.

Фледдер с жаром прижал руки к груди.

— Да, я никогда не верил в иную версию, — сказал он. — И сейчас не верю. И вы сами скоро убедитесь, что я прав.

Де Кок, казалось, пропустил мимо ушей последние слова.

— Что тебе сказали наши коллеги с Лодевейк ван Досселетраат?

— Мне показалось, они в полном замешательстве. А всему причиной то, что они не придали значения первому сообщению Рихарда Недервауда. Между прочим, они интересовались нашими успехами.

— И что же ты им ответил?

Фледдер вздернул подбородок.

— Я считаю, наши успехи или неудачи их не касаются.

Де Кок посмотрел на него с наигранным возмущением.

— Ты по крайней мере хотя бы узнал имена двух пропавших женщин?

Молодой следователь полистал записную книжку.

— Мария-Антуанетта ван Хет Вауд, — громко прочел он, — двадцатипятилетняя студентка факультета психологии и Шарлотта Акерслоот, двадцатитрехлетняя дочь владельца кафе из Амстердама — работала она или училась, мне не удалось выяснить.

— Ты узнал что-нибудь об окружении или семьях обеих женщин?

— Окружение… — Фледдер раздраженно передернул плечами. — Нет, об этом я справок не наводил.

Де Кок понимающе закивал.

— Наши коллеги сказали тебе, что собираются начать расследование?

— Нет, этого они не говорили.

Де Кок поднялся из-за стола и протянул руку к своему молодому помощнику.

— Ты сейчас немедленно отправишься на своей машине на Лодевейк ван Досселетраат и скажешь им, что мы полностью берем на себя дело об исчезновении этих женщин. — Инспектор потеребил кончик своего носа. — Я не желаю рисковать и не хочу, чтобы они перебежали нам дорогу. Забери у них все записи, которые они сделали, и опроси всех, кто заявил в полицию об исчезновении еще двух женщин.

— Зачем?

Де Кок нетерпеливо застучал ногой об пол.

— Мне нужно выяснить все связи… все знакомства… всех мужчин и женщин, с которыми эти особы общались, все клубы и общества, где они появлялись. Будешь разговаривать с нашими коллегами, упомяни имена первых двух женщин и обрати внимание на ответную реакцию.

— А потом что?

— Возвращайся сюда и больше ничего.

— А вы что же?

Де Кок молча улыбнулся в ответ и отошел к вешалке. Фледдер нехотя поднялся и поплелся за ним.

— Так вы не поедете со мной? — настойчиво допытывался он.

Старый сыщик покачал головой. Он посмотрел на большие часы, висевшие на стене, натянул плащ и взял в руки шляпу.

— Мне надо кое-когонавестить, — с таинственным видом сообщил инспектор.

Фледдер почувствовал легкое замешательство. Де Кок, не дойдя до двери, обернулся.

— Не забывай еще об одной вещи.

— О какой?

— О маске смерти…

Выйдя из дверей полицейского управления, инспектор взглянул на небо. Темные тучи застилали его сплошной пеленой, накрапывал мелкий дождь. Инспектор надвинул пониже шляпу, поднял воротник плаща и, невзирая на дождь, не ускорил шага.

Он вышел на Нордемаркт и остановился перед маленьким домиком с широким окном, который спрятался позади реформатской церкви. Над входом красовалась вычурная надпись «Петер Карстенс», а пониже, чуть более мелким шрифтом: «художник».

Де Кок отвернул рукав плаща и посмотрел на часы. Оказывается, уже без четверти одиннадцать. Он почесал двумя пальцами нос и тихонько хихикнул.

— Вот уж точно неурочный час для визита добропорядочного христианина, — проворчал он себе под нос и не без удовольствия дернул начищенную до ослепительного блеска медную ручку звонка. Звонок прозвучал громко и настойчиво, что ничуть не смутило инспектора: он знал, что хозяин дома засиживается за работой до глубокой ночи.

Минуты через три дверь отворилась, и на пороге появился мужчина со всклокоченной седеющей шевелюрой, в широких, бесформенных штанах и черной шелковой блузе, усеянной пятнами краски. Насупив брови, он хмуро взглянул на гостя, и вдруг его большие карие глаза радостно вспыхнули.

— Де Кок! — громко завопил он. — Что случилось, старина?

Окинув взглядом безлюдную мокрую площадь за спиной инспектора, блестевшую при желтом свете фонарей, он отрывисто бросил:

— Сегодня не та погода и не тот час, чтобы вылезать из дома без особой надобности…

Де Кок скроил печальную физиономию.

— Ничего не поделаешь… Так повелевает мне долг.

— Господи, какой еще долг?

— Долг служения правосудию.

Петер Карстенс презрительно потянул носом.

— У тебя, дружище, как видно, не все дома. — Он помолчал. — Когда такие вещи произносит обыкновенный обыватель, это еще не так страшно, но если подобные речи заводит полицейский чиновник, это опасно для жизни.

Де Кок предпочел пропустить сие ядовитое замечание мимо ушей. Он знал, что этот человек находится в постоянном конфликте с обществом — необузданный бунтарь с тонкой, легко ранимой душой художника, которому всегда было тесно в общепринятых рамках.

Инспектор смахнул капли дождя с полей шляпы.

— Может, ты меня все-таки пустишь в дом? — с улыбкой спросил он.

Художник шутливо поклонился и широким жестом пригласил гости войти. Шелковая блуза с широкими рукавами подчеркивала грациозность его движений.

— О верный страж порядка, — торжественно произнес он, — прошу посетить мою скромную хижину.

Де Кок, не обращая внимания на его шутовские интонации, переступил порог. Он миновал прихожую и очутился в просторной комнате с высоким потолком, освещенную лишь светом уличного фонаря, проникавшего в окно и отбрасывающего длинные тени на расставленные повсюду мольберты. Побеленные известью стены также были увешаны картинами.

Петер Карстенс пошел впереди Де Кока. Он направился к винтовой лестнице, находившейся в глубине комнаты, и начал подниматься наверх.

На втором этаже они прошли через узкий коридор и открыли дверь в небольшую уютную комнату с низким потолком. На грубом деревянном столе горели две свечи в высоких серебряных подсвечниках. Рядом стояла бутылка вина и несколько хрустальных бокалов. Два из них были наполнены.

Де Кок с любопытством осмотрелся и встретился глазами с женщиной, которую уже видел здесь однажды, и снова, как и в первый раз, его поразило это прекрасное лицо.

— Это Мария, — представил свою гостью Петер Карстенс. — Ты ее, наверное, помнишь, она была у меня в прошлый раз…

Старый сыщик кивнул и улыбнулся.

— И все так же божественно хороша!

Мария медленно поднялась со своей скамьи, резким движением отбросила волосы с лица и, подойдя к инспектору, протянула ему нежную теплую руку.

— Рада снова видеть вас, — сказала она и сделала несколько шагов, слегка покачивая бедрами. Она помогла инспектору снять мокрый плащ. — Я повешу его наверху, чтобы стекла вода. — Женщина с шутливым укором посмотрела на художника. — Петер обычно не обращает внимания на подобные вещи, он весь отдается вину, искусству и любви.

— Именно в таком порядке?

Мария рассмеялась и вышла из комнаты, унося его плащ.

Петер Карстенс кивнул на бутылку.

— Выпей с нами стаканчик.

Де Кок шумно втянул в себя воздух.

— Как всегда, бургундское?

Художник кивнул.

— Должен сказать, оно становится все дороже и дороже. Кажется, французские виноделы, всю жизнь выжимавшие из винограда вино, решили теперь выжимать из него золото.

Он взял бутылку и медленно наполнил бокал.

— Чему я обязан визитом столь высокого гостя? — спросил художник. — Ведь не станешь же ты уверять, что заглянул ко мне просто ради хорошей компании?

Де Кок сделал еще глоток и постарался уклониться от прямого ответа.

— Мне было приятно еще раз оценить твое гостеприимство.

Художник покачал головой.

— Так я и поверю, что ты, несмотря на ветер и дождь, отправился ко мне на Нордемаркт без особо важной причины. Да ты и сам сказал, что явился сюда по велению долга…

Де Кок немного помедлил.

— Ты прав. Я разыскиваю старинную книгу… книгу о явлении чуда.

Петер Карстенс расхохотался.

— Послушай, как там начинается… — И он торжественно продекламировал:

«Здесь открываются Всевышнего деянья:
Священная книга бытия
И таинство потусторонней жизни...»
Де Кок прервал его:

— Очень похоже на стиль Йоста ван ден Вондела! — удивленно воскликнул он.

Петер Карстенс довольно потирал руки.

— Точно. Приблизительно в его время эта книга и была напечатана. Первоначальный текст написан на латыни. Несколько столетий хранили люди в памяти явление чуда: историю о том, как священную просвиру не тронул огонь. С тех пор каждый год в Амстердаме празднуют этот день. — Он ухмыльнулся. — Говорят, что для проституток на Валу это очень большой праздник: не один так другой мужичок непременно отстанет от процессии и свернет в сторону…

— Ты молодец, — похвалил Де Кок художника, — отлично помнишь старый голландский текст, слово в слово.

Петер Карстенс махнул рукой.

— Да уж, — сказал он, — если б я этот дурацкий текст сегодня… — Он внезапно умолк. Краска медленно сошла с его лица. — Ты же знаешь, Де Кок, — сказал он, разом протрезвев, — каким способом я иногда зарабатываю себе на жизнь…

Де Кок кивнул.

— Да, знаю. Ты подделываешь и старых голландских мастеров, и французских импрессионистов, и фламандских миниатюристов. Если так дальше пойдет, ты полностью перейдешь на подделки. — Де Кок глубоко втянул в себя воздух и почесал мизинцем нос. — Как я понимаю, тебе ничего не стоило скопировать старинную книгу о явлении чуда.

Петер Карстенс отодвинулся от Марии и поставил свой бокал на стол.

— Но у тебя нет никаких доказательств…

Де Кок покачал головой.

— Да они мне и не нужны!

Художник наклонился и приблизил к нему свое лицо.

— В таком случае, что тебе от меня нужно? — спросил он, глядя прямо в глаза сыщику.

— Что мне от тебя нужно? — Де Кок добродушно рассмеялся. — Хоть я и черствый полицейский чиновник, как ты изволил выразиться, мне совсем не хочется устраивать возню вокруг тебя. Я не собираюсь предъявлять тебе никаких обвинений, мне это совсем не нужно, просто я несколько дней занимаюсь одним запутанным делом, связанным с таинственным исчезновением четырех женщин. Исчезновение одной из них совпало с исчезновением одной очень ценной, старинной книги о явлении чуда. — Он потер затылок. — Зная тебя и еще одного человека, который держал в руках эту книгу, я сопоставляю все эти факты и хочу спросить, что тебе известно об этой книге?

Петер Карстенс понимающе подмигнул.

— Я действительно сделал парочку экземпляров, — признался он.

— Парочку? — удивился Де Кок.

Петер Карстенс кивнул.

— А если быть уж совсем точным, я сделал три копии. — Он наклонился, пошарил под скамейкой, на которой сидел, и выложил на деревянный стол две пожелтевшие от времени старинные книги. — За книгами должны были прийти, чтобы забрать их у меня.

— Кто?

— Девочка Бертуса из Утрехта.

Де Кок нахмурился.

— Как ее зовут?

— Аннетье Схеепстра.

12

На следующее утро инспектор Де Кок, бодрый и гладковыбритый, вошел в полицейское управление. Крепкий ночной сон словно воскресил его, даже мучительная ломота в суставах почти прошла.

Вечером он долго не мог уснуть. Эти четыре исчезнувшие женщины, каким-то непонятным образом связанные со старинной книгой, причем не с фальшивой, а с настоящей, не давали ему покоя, их образы, которые он пытался воссоздать в своем воображении, сменяли друг друга, точно цветные стеклышки в калейдоскопе.

Утром он проснулся рано и немедленно отправился в полицейское управление. Проходя мимо дежурного, Де Кок радостно приветствовал его, но дежурный Мейндерт Пост, сосредоточенно изучавший регистрационную книгу, даже не взглянул на него, что впрочем нисколько не задело инспектора.

В большой комнате следователей Фледдер уже восседал за пишущей машинкой. Он явно не выспался и очень плохо выглядел: бледный, с темными кругами под глазами. Завидев инспектора, он изобразил вымученную улыбку.

— Еще парочка таких дней и ночей, и я рухну!

— Ты что, вчера очень поздно закончил работу? — озабоченно спросил Де Кок.

Фледдер устало опустил голову.

— Я вернулся в управление без четверти два. Ян Кустерс передал мне, что вы звонили, а потом отправились домой.

Де Кок шумно вздохнул и при воспоминании о вчерашнем вечере не удержался от улыбки. «После нескольких стаканчиков бургундского, выпитых в обществе порочного художника и привлекательной молодой женщины… такому, как я, старичку хочется только одного: поскорее добраться до постели».

Фледдер подозрительно покосился на него.

— Где вы были вчера?

Де Кок ткнул пальцем через правое плечо.

— На Нордемаркт, у Петера Карстенса.

— А… этот фальсификатор…

Де Кок кивнул.

— Нет, он все-таки художник, — поправил он своего молодого помощника. — Петер Карстенс художник. Он копиист и замечательный мастер по подделкам.

— Что вам понадобилось у него?

Старый сыщик с укоризной покачал головой.

— Что может понадобиться следователю у художника-копииста? — ответил он вопросом на вопрос.

Фледдер смутился.

— Вы решили узнать у него кое-что о подделках? — предположил он.

Де Кок уселся в свое кресло и положил локти на стол.

— Я тебе уже как-то рассказывал… мне приходилось расследовать немало дел, в которых так или иначе был замешан Бертус из Утрехта. Я хорошо знаю его методу: как только Бертус приобретает старую картину или какую-нибудь другую ценную старинную вещь, он тут же заказывает копию… чтобы потом продать эту подделку как настоящую.

У Фледдера расширились глаза.

— Книга о явлении чуда… — прошептал он.

По лицу Де Кока скользнула улыбка.

— Ну наконец-то ты проснулся!

Фледдер пропустил колкость мимо ушей, его бледное лицо порозовело.

— Вы хотите сказать, Де Кок, что книга о явлении чуда каким-то образом попала в руки Петера Карстенса?

— Вот именно, — подтвердил Де Кок. — И он сделал с нее три копии.

— Целых три?! — изумился Фледдер.

— Да, — спокойно проговорил инспектор. — В мастерской художника ее ждали еще две подделки.

— Кого «ее»?

— Аннетье Схеепстра.

Фледдер прямо оцепенел на месте. Наконец он медленно поднялся из-за пишущей машинки, схватил стул и, повернув его задом наперед, уселся перед Де Коком.

— Я… я, кажется, понял, — запинаясь произнес он. — Бертус из Утрехта каким-то образом был связан с Петером Карстенсом?

— Я исходил из этого предположения и очень удивился, когда Петер Карстенс рассказал, что подделки ему заказывала Аннетье Схеепстра, он называет ее «девочкой Бертуса из Утрехта». Аннетье позвонила ему, они договорились о цене, после чего она сама принесла Петеру Карстенсу книгу и заказала ему две копии. Когда работа была закончена, она забрала у художника оригинал и одну копию, а вторую оставила как образец для третьей.

Молодой следователь внимательно слушал.

— И сейчас у художника остался этот образец, — подхватил он рассказ инспектора, — третью копию Аннетье тоже не забрала…

— Именно так…

— И никто больше за ними не пришел… ну, например, Бертус из Утрехта!

— Совершенно верно. Оба экземпляра остались у Петера.

— Вы видели их?

Де Кок нервно побарабанил пальцами по столу.

— Он выложил их передо мной.

— И вы не конфисковали у него эти книги?

— Нет, конечно.

— Почему?

Старый следователь со вздохом пояснил:

— Подделка или копирование произведения искусства или предмета старины не являются наказуемыми, если их не предлагают на выставку или не продают как оригиналы. А этого Петер Карстенс не делал.

Однако молодой следователь был настроен не столь миролюбиво.

— И все же, Де Кок, эти фальшивые книги — очень важное вещественное доказательство!

— Петер Карстенс сохранит их, он обещал мне. Если кто-нибудь проявит к ним интерес, он сразу сообщит мне.

— Неужели вы доверяете этому типу, Де Кок?

— Полностью.

Молодой человек с сомнением покачал головой.

— На вашем месте я бы забрал их с собой.

Де Кок пропустил его слова мимо ушей и снова сел на свое место.

— Выяснилось еще одно любопытное обстоятельство…

— Что такое?

— Эта книга о явлении чуда… я имею в виду оригинал… оказывается, не стоит миллиона. Ей красная цена — полмиллиона, да и эту цену способен заплатить какой-нибудь ненормальный нувориш, который ничего не смыслит в антиквариате.

— Кто вам это сказал?

— Петер Карстенс… он ведь профессиональный художник и понимает в этом деле лучше нас.

— И это означает?..

Седой следователь, ничего не ответив, встал и направился к вешалке. Фледдер последовал за ним.

— Куда мы сейчас?

— В Пюрмеренд.

— Опять?! — взвился Фледдер.

— Да.

— Что вы намереваетесь там делать?

Де Кок остановился, добродушное выражение мигом исчезло с его лица, он стиснул зубы.

— Надо узнать у Пауля ван Фолдропа, почему он решил, что Бертус из Утрехта готов выложить миллион за эту книгу.

Полицейский «фольксваген» неторопливо катил через туннель под руслом реки Ей.

— Мы так и будем в связи с этим делом без конца таскаться в Пюрмеренд? — насмешливо ухмыльнулся Фледдер. — Может, нам проще получить в отделе снабжения туристский прицеп и расположиться там на несколько ночей?

Де Кок рассмеялся.

— Не исключено, что мы едем туда в последний раз. Особенно если доктор Ван Акен вдруг возвратился из отпуска раньше срока.

— Этот доктор еще интересует вас?

— Да, некоторое время нам нужно держать его в поле зрения. — И инспектор перешел к другой теме. — Как твои вчерашние успехи? Я понял, что тебе пришлось хорошо помотаться по городу…

Фледдер вздохнул.

— Да. Наши друзья из управления на Лодевейк ван Досселетраат поработали неважно. Спешили и допустили массу небрежностей: и имена записали неточно, и адреса перепутали. Мне стоило немалого труда выяснить все эти вещи.

— Ну и как результаты?

Фледдер достал из внутреннего кармана записную книжку и молча протянул ее Де Коку, но тот, даже не раскрыв, вернул ее обратно.

— Лучше расскажи все сам, не стану я разбирать твои каракули.

Фледдер сунул книжку в карман.

— Об исчезновении Марии-Антуанетты ван хет Вауд, — начал он, — в полицию сообщил ее друг Карел Бенсдорф, с которым она живет около двух лет. Об исчезновении Шарлотты Акерслоот заявил ее отец.

— И обеих этих женщин домашний врач направил в больницу Южного Креста?

Фледдер отрицательно помотал головой.

— Нет, на этот раз дело обошлось без всякого направления. Этим женщинам позвонили по телефону, просто позвонили и попросили приехать в больницу Южного Креста для анализа крови.

— А дальше?

— Обе они не вернулись…

— Так же, как Розалинду ван Эвертсоорд и Аннетье Схеепстра, кто-то подвез их в больницу?

— Нет. Карел Бенсдорф был в этот день очень занят на работе, а отцу Шарлотты не на кого было оставить свое кафе. Насколько мне известно, обе женщины добрались до больницы на трамвае. Им сказали, что этот анализ займет не более получаса.

— Кто позвонил им: мужчина или женщина?

— Не знаю, — ответил Фледдер. — Честно говоря, я не спросил об этом.

Де Кок помолчал, задумчиво покусывая нижнюю губу.

— А в связи с чем потребовался этот анализ крови?

— Дело в том, — пояснил Фледдер, — что обе молодые женщины несколько лет занимались спортом, причем так называемым большим спортом, поэтому направление в больницу не вызвало ни у одной из них подозрения, ну, как рентген легких или электрокардиограмма во время очередной диспансеризации.

— Карел Бенсдорф и отец Шарлотты обращались с запросом в больницу?

Фледдер отвел взгляд.

— Да, — нехотя пробормотал он, — и им ответили, что такие пациентки в больницу не обращались и никто их туда не приглашал.

— Этого следовало ожидать, — спокойно констатировал Де Кок.

— А я этим больничным крысам не верю! — Фледдер с ожесточением хлопнул ладонями по баранке…

Де Кок предостерегающе поднял руку.

— Ты имеешь в виду все эти совпадения? — спросил он.

Фледдер начал понемногу успокаиваться.

— Да… И больше, пожалуй, ничего…

— Обе женщины плохо себя чувствовали?

— В общем, да… Жаловались на странное утомление, немного покашливали…

Де Кок повернулся к нему.

— А как лицо? Я имею в виду кожу на лице. Она изменилась? Была неестественно натянута?

Молодой следователь молча смотрел перед собой, краска медленно сошла с его лица, он побелел.

— Отец Шарлотты Акерслоот, — тихо сказал он, — ничего не заметил, а Карел Бенсдорф сказал, что лицо его подруги в последние дни приобрело какое-то странное, отсутствующее выражение.

Де Кок полузакрыл глаза.

— Снова маска смерти…

Фледдер въехал на стоянку, и как всегда выбрал для своей машины самый дальний и укромный угол, со всех сторон закрытый пышно разросшимся кустарником. Они вышли из машины и медленно зашагали к дому, на котором красовалась надпись «Пюрмер». Фледдер задрал голову и указал Де Коку на веселые, выступающие вперед балкончики.

— Мы могли бы и в прошлый раз навестить Пауля ван Флодропа, сэкономили бы одну поездку.

— Но тогда еще не было второго разговора с Бертусом из Утрехта, — возразил ему Де Кок, — и мы еще не знали, что Пауль ван Флодроп потребовал миллион за эту книжку, хотя она не стоит и пятидесяти тысяч.

— Откуда Паулю ван Флодропу, типичному спортсмену, который заботится только о своем теле, знать, сколько может стоить старинная вещь? Должно быть, он сам оценил эту книгу в миллион гульденов.

— Нет, не сходится, — Де Кок покачал головой. — Когда Аннетье Схеепстра принесла художнику книгу о явлении чуда, он сказал ей, что она может рассчитывать не больше, чем на пятьдесят тысяч. По-моему, Аннетье Схеепстра и Пауль ван Флодроп — два сапога пара, как бы мы ни толковали эту пословицу.

Фледдер не двинулся с места.

— Я все меньше что-либо понимаю в этой запутанной истории. Какую книгу получил Бертус из рук Аннетье Схеепстра? Вряд ли ей удалось всучить старому сутенеру подделку.

Де Кок радостно потирал руки.

— Отличный ход мысли! — похвалил он своего помощника. — Бертус из Утрехта знает толк в старине, я сам в этом убедился. Очевидно, Аннетье Схеепстра заказала сначала две копии, а потом отправилась к Бертусу с оригиналом и попросила его найти на книгу покупателя.

Фледдер решительно зашагал к дому.

— Итак, если подвести итоги — задумчиво произнес он, — можно заключить, что Аннетье Схеепстра исчезла вместе с оригиналом книги, завещанной ее дядюшкой, и с одной из копий.

Де Кок кивнул.

— Совершенно верно. Думаю, что Пауль ван Флодроп узнал от Аннетье о Петере Карстенсе и его подделках, знал он и об истинной цене этой вещи. Поэтому мне особенно интересно, почему он после всего этого требует от Бертуса миллион за книгу.

Молодой следователь поджал губы.

— Может быть, — произнес он с металлом в голосе, — Пауль ван Флодроп знает о таинственном исчезновении Аннетье Схеепстра значительно больше, чем рассказал нам…

Де Кок с улыбкой наблюдал за своим молодым помощником.

— Давно не слышал от тебя таких мудрых речей!

Фледдер смущенно умолк.

Они вошли в вестибюль, и Де Кок сразу же направился к металлической табличке с черными кнопками и фамилиями жильцов. Найдя кнопку против надписи «П. ван Флодроп», он нажал на нее. Никакого ответа.

Пожилая седая дама спустилась по лестнице и направилась к выходу. Инспектор, вежливо приподняв шляпу, помог ей открыть тяжелую двойную стеклянную дверь, после чего они с Фледдером подошли к лифту.

— Вы знаете, на какой нам нужно этаж?

— На восьмой, — ответил Де Кок. — Он живет как раз под квартирой Розалинды ван Эвертсоорд.

— Интересно, поселился ли в ее квартире кто-нибудь?

Старый следователь пожал плечами.

— Потом узнаем у консьержа. Может быть, за это время появились какие-то новые сведения об этом переезде.

— О'кей, шеф, — покорно согласился Фледдер.

Де Кок не отреагировал на «шефа» и вошел в лифт. Молодой помощник последовал за ним. После короткого подъема они вышли из лифта и прошагали по ковру к двери Пауля ван Флодропа.

Инспектор дал несколько настойчивых звонков. Они подождали минуты две — никто не отвечал. Де Кок нащупал в кармане приспособление, которое когда-то презентовал ему бывший его подопечный, взломщик по прозвищу Ловкий Хенки. Это был медный стержень с вставными стальными бородками от ключей.

— Мы же не можем без разрешения на обыск вломиться в квартиру! — запротестовал Фледдер. — Это нарушение закона! Как бы нам не влипнуть в неприятную историю, как уже было однажды.

Де Кок, не обращая на его слова внимания, продолжал подбирать ключи к замку. Наконец он нашел, кажется, нужную бородку, вставил свой «ключ» в скважину и повернул его. Раздался щелчок. Инспектор нажал на дверь, и она поддалась. В квартире громко играла музыка. Де Кок осторожно, на цыпочках, прокрался через прихожую и приблизился к двери гостиной. Она была приоткрыта. Носком ботинка он распахнул дверь и, оцепенев от ужаса, застыл на пороге.

Рядом с низким креслом ничком лежал коренастый мужчина с короткой шеей. С левого плеча у него свешивался конец красного галстука. Де Кок подошел поближе и опустился на колени рядом с лежавшим. Галстук был затянут на шее так, что глубоко врезался в кожу. Инспектор перевернул тело и, заглянув во вздувшееся лицо, сразу узнал Пауля ван Флодропа.

Фледдер шумно дышал ему в затылок.

— Мертв?

— Да. Задушен!

13

Де Кок внимательно рассматривал неузнаваемо изменившееся лицо мертвеца. За долгие годы работы следователем криминальной полиции ему доводилось видеть немало трупов людей, убитых таким способом. Он медленно поднялся, и тут же дала о себе знать застарелая боль в коленках. Седой сыщик перешагнул через тело Флодропа и обошел гостиную, внимательно рассматривая каждую мелочь. За долгие годы у него выработалась почти фотографическая память и профессиональное чутье, которое помогало обнаружить малейшее нарушение или несоответствие привычной обстановки.

Как все люди романтичного склада, он не любил такого контрастного и холодного сочетания цветов в интерьере: только черное и белое. Странно, что Пауль ван Флодроп, который сам одевался очень ярко, выбрал такую мрачную цветовую гамму для своей гостиной.

Инспектор наклонился над телом убитого.

— Тебе не бросилось в глаза ничего необычного? — спросил он своего помощника.

— Вы имеете в виду концы галстука?

— Да.

— Я действительно обратил внимание, что концы галстука лежали у него на спине.

— А это значит?..

— … что убийца находится сзади.

— Совершенно верно, — кивнул Де Кок. — Тот, кто задушил Пауля ван Флодропа, подошел к нему сзади…

— … и задушил его собственным его галстуком…

Де Кок покачал головой.

— Не думаю. Пауль ван Флодроп был не из тех мужчин, которые носят обычные галстуки. Загляни-ка на всякий случай в его шкаф.

Молодой следователь вышел из комнаты.

Де Кок еще раз прошелся по гостиной, стараясь представить себе ситуацию перед тем, как совершилось это убийство. На входной двери не было никаких следов взлома или попытки каким-либо иным способом открыть дверь. Очевидно, Пауль ван Флодроп сам впустил в квартиру убийцу. Внутри также не было никаких признаков борьбы. Все говорило о том, что Пауль ван Флодроп не опасался своего посетителя, не испытывал перед ним страха и потому спокойно повернулся к нему спиной. «Это спокойствие и подвело его! — подумал Де Кок. Он прикусил губу. — Откуда у убийцы появился этот галстук? Он взял его с собой специально для этой цели или снял его с себя?»

Вернулся Фледдер.

— Я не нашел у него ни одного галстука. Обнаружил тот самый дурацкий пиджак в клетку, в котором он появился тогда на Вармусстраат. — Молодой следователь немного помолчал. — Мне все это кажется очень странным. Этот Пауль ван Флодроп был спортсменом, атлетически сложенным боксером… Я хочу сказать: убийца должен был обладать незаурядной физической силой, иначе ему с ним не удалось бы справиться.

На лице Де Кока мелькнула улыбка.

— Ну что ж, логически безупречный вывод, — сказал он таким тоном, что трудно было понять, что за этим скрывается: ирония или одобрение.

Фледдер вопросительно взглянул на него.

— Что же нам теперь делать?

— Что ты имеешь в виду?

Молодой следователь усмехнулся.

— Мы же не можем сами начать расследование…

Де Кок потер пальцем нос.

— Нет, конечно, — лукаво улыбнулся он, — это вне нашей компетенции. Мы должны сообщить обо всем в местную полицию.

— А как мы объясним следователям из Пюрмеренда свое появление в этой квартире? Не будем же мы признаваться, что проникли сюда с помощью отмычки, подаренной вам Ловким Хенки!

Де Кок весело рассмеялся.

— Сейчас мы захлопнем за собой входную дверь, спустимся вниз и с озабоченным видом обратимся к консьержу.

— А дальше что?

Де Кок хихикнул.

— Мы вежливо объясним ему, что хотели бы посетить Пауля ван Флодропа, но хозяин квартиры не отвечает на звонки, хотя по нашему убеждению, он у себя дома, мы слышали музыку за дверью. Затем мы поинтересуемся, нет ли у консьержа запасного ключа от этой квартиры, и попросим его на всякий случай позвонить в полицию Пюрмеренда. — Он скроил плутовскую физиономию. — А дальше нам придется изобразить изумление, когда наши коллеги из местной полиции войдут в квартиру и обнаружат труп.

— Знаете какой вопрос давно не дает мне покоя? — с невозмутимым видом произнес Фледдер.

— Какой?

— Почему вас до сих пор ни разу не увольняли с работы.

Они выехали из Пюрмеренда. Фледдер всю дорогу безмолвствовал, погрузившись в какие-то размышления, глубокая морщина прорезала его лоб. Низко опустившись на сиденье, Де Кок с непроницаемым лицом молча восседал рядом. Судя по всему, думал инспектор, дело принимает серьезный оборот. До сих пор они не сталкивались с убийством, речь шла лишь о странном исчезновении четырех женщин. До тех пор, пока не был убит этот боксер…

Инспектор спрашивал себя, какие последствия повлечет за собой этот новый поворот событий… как связано убийство молодого человека с их расследованием? Играли ли какую-то роль в этом убийстве все четыре женщины или это касалось только Аннетье…

— Ты попросил их сохранить для нас галстук?

Фледдер кивнул.

— Следователи из Пюрмеренда пообещали положить его в пластиковый пакет и сохранить для нас. Вы сможете получить его после вскрытия. Патологоанатому нужно убедиться, что именно этот галстук убийца использовал для удушения жертвы.

— Мне не к спеху! — коротко бросил Де Кок. — Но этот галстук может нам пригодиться.

— Что вы хотите этим сказать? — Фледдер с недоумением покосился на инспектора.

Де Кок почесал в затылке.

— Однажды у меня уже было дело об удушении с помощью галстука. — Он тихо засмеялся. — Не следует забывать, что трюки иногда повторяются.

Фледдер сдвинул брови.

— Что-то я не припомню в нашей практике такого случая.

— Это был до того, как мы начали вместе работать.

— И было это, — нараспев произнес Фледдер, — давным-давно.

Де Кок шутливо отмахнулся от него.

— Что ты еще выведал у хозяина «Пюрмера»?

— Квартира Розалинды ван Эвертсоорд еще свободна. Занять ее желающих пока не нашлось, но, конечно, долго она пустой не останется. Если за нее в следующем месяце никто не внесет плату, хозяин сдаст квартиру.

— Полиция Пюрмеренда действует очень грамотно, видно, они там настоящие профессионалы.

Молодой следователь недовольно проворчал:

— Вы могли бы сообщить им то, что нам удалось выяснить в больнице Южного Креста, хотя это и не имеет прямого отношения к убийству боксера.

Де Кок покачал головой.

— Пока рано.

— Почему?

Старый следователь полузакрыл глаза.

— Нам это ничего не даст, а в больнице может снова начаться переполох…

Фледдер уловил металлические нотки в его голосе.

— Прошу прощения, — сказал он, — я потому так подумал, что…

Но Де Кок не дал ему договорить.

— Я долго думал над твоим замечанием…

— Каким?

— Ты сказал, что убийца должен был обладать недюжинной физической силой.

Фледдер внимательно посмотрел на инспектора, и взгляд его просветлел. Он осторожно потрогал ссадину под левым глазом.

— Вы думаете, Рихард Недервауд…

Фледдер припарковался, как всегда, позади полицейского управления, и Де Кок, болезненно покряхтывая, вылез из «фольксвагена». Пока его молодой помощник закрывал машину, инспектор медленно, с трудом переставляя ноги, побрел к зданию управления.

Фледдер вскоре нагнал его.

— Вы заметили?

— Что именно?

— Бейтендам следил за нами из окна своего кабинета. Он не мог нас не видеть.

Де Кок ухмыльнулся.

— Значит, нам ничего другого не остается, кроме как сбежать отсюда поскорее. Пошли в кабачок к Тощему Лоутье.

Озорно пересмеиваясь, точно сбежавшие с урока школьники, они направились через Ланге Низел к Форбургвалу, а оттуда — на Аудекенигсвег. В квартале «красных фонарей» в этот вечер было полно народа, повсюду звучала чужая гортанная речь, по-видимому, у проституток будет сегодня хороший улов.

— В городе полно иностранных моряков! — с досадой заметил Фледдер.

Де Кок вяло кивнул.

— Ну, конечно, завтра же начинается «Сейл Амстердам»! — мрачно буркнул он. — Хотел я на этот раз там побывать, да только не вижу конца нашего расследования.

— Мне очень жаль бедных участников парусной регаты, которые не увидят вас среди болельщиков! — воскликнул Фледдер с наигранным злорадством, на что Де Кок совершенно не реагировал.

Они вошли в кафе Тощего Лоутье и, пробравшись между столиками, уселись на высокие табуреты перед стойкой бара.

Тощий Лоутье вытер руки о свой видавший виды жилет и заулыбался. При виде дорогих гостей его мышиная мордочка просияла.

— Выкроили все-таки пару минут для старины Лоутье! — приветствовал он инспектора с его помощником.

Де Кок обвел рукой почти пустой зал.

— Как тихо у тебя сегодня… А где же публика, которая пожаловала на «Сейл Амстердам»?

Лоутье брезгливо поморщился.

— А мне не по вкусу любители подобных празднеств. Я предпочитаю случайным посетителям своих постоянных клиентов!

— Таких, как мы, например.

Тощий хозяин кафе хитро подмигнул.

— Все как всегда? — спросил он Де Кока и, не дожидаясь ответа, нырнул под стойку бара. Лоутье выставил на стойку бутылку «Наполеона», которую традиционно приберег для старого приятеля. Точными привычными движениями он взял с полки три круглых бокала и наполнил их. Затем плавно покачал свой бокал, поднял его и чокнулся с приятелями.

— За всех детей жаждущих промочить глотку отцов.

Этот тост вызвал улыбку у седого сыщика. Он тоже покачал свой бокал на ладони, затем осторожно пригубил его. От тепла, которое прошло по всему телу, казалось, даже боль в ногах прошла. Инспектор поставил бокал на стойку и наклонился к Лоутье.

— Знаешь Блондиночку Минтье?

Хозяин кафе внимательно посмотрел на него.

— Ту, что работает на Бертуса из Утрехта?

Де Кок кивнул.

— Мне надо бы поговорить с ней в спокойной обстановке, так, чтобы никто не знал, понимаешь? Если я сам подойду к ней, об этом сразу же начнут болтать.

Тощий Лоутье обеими руками потер лицо.

— Ты хочешь, чтобы она пришла к тебе в полицейское управление?

Де Кок, отвернув рукав пиджака, бросил взгляд на часы.

— Да. Скажем, через час… — Он ухмыльнулся. — Как раз в это время наш комиссар отправится домой.

Лоутье рассмеялся.

— Он что же, не должен об этом знать?

— Так мы договорились? — не отвечая ему, настаивал на своем Де Кок.

Владелец кафе кивнул с серьезным видом.

— Я ее пришлю к вам, — сказал он. — Через час она будет в полицейском управлении. — Он помолчал и, не сводя глаз со старого сыщика, добавил: — Блондиночка Минтье дружила с той самой Аннетье, которая пропала. Они много времени проводили вместе.

Инспектор отпил еще глоток.

— Я вижу, ты в курсе дела, Лоутье, — усмехнулся он.

— А ты все еще занимаешься этим расследованием? — спросил хозяин кафе.

— Да.

— Ну и как?

— Дело продвигается довольно медленно.

Тощий Лоутье указал глазами на окно.

— Ее парень здесь, на Валу, учинил грандиозный скандал.

— Боксер?

— Да.

— Где именно это случилось?

— Он остановился перед дверью дома, где жил Бертус из Утрехта, и стал орать, что Бертус все знает, да только рот держит на замке…

— Знает о чем? Об исчезновении Аннетье Схеепстра?

— Наверное…

— И что же было дальше?

— Бертус выскочил с пистолетом в руке, грозился убить парня, если тот не уберется. Ну и боксер, конечно, смылся…

Де Кок внимательно следил за каждым словом Тощего Лоутье, за выражением его глаз, за всеми его движениями.

— Этот парень мертв! — сказал он.

Лаутье опустил бокал на стойку, рука его заметно дрожала.

— Как мертв? — почти беззвучно спросил он.

— Задушен в своей квартире.

14

Де Кок почувствовал, как от усталости снова невыносимо заныли ноги. Боль растекалась от пальцев к лодыжкам, казалось, миллионы злобных чертенят миллионами крошечных иголочек терзают его мышцы. Эта боль угнетающе действовала на него. Инспектор хорошо знал, что она означает: всякий раз, когда расследование заходило в тупик, и ему казалось, что он все дальше уходит от результата, эта боль давала о себе знать.

Болезненно морщась, Де Кок поднял ноги и осторожно положил их на низенький столик. Фледдер озабоченно посмотрел на него.

— Опять?

Де Кок не ответил. Он подтянул брюки до колен и ущипнул каждую икру в нескольких местах — иногда это помогало.

— Мне показалась странной реакция Тощего Лоутье, — сказал он задумчиво. — Хотя он не произнес ни слова, у меня было такое чувство, что он знает, кто убил Пауля ван Флодропа.

— Ну это совсем несложно установить, — пренебрежительно выпятил нижнюю губу Фледдер. — Вывод сам собой напрашивается.

Инспектор поднял на него глаза.

— Так ты, оказывается, твердо знаешь, кто помог Паулю ван Флодропу перебраться в мир иной! — ехидно заметил он.

Молодой следователь пожал плечами.

— Я не сомневаюсь, что это дело рук Бертуса из Утрехта! — Опершись на локти, он наклонился вперед и нацелил указательный палец на инспектора. — Все очень просто: Пауль ван Флодроп угрожал Бертусу… устроил скандал… обвинил его в смерти Аннетье Схеепстра, а еще раньше потребовал у него миллион гульденов. — Он ухмыльнулся. — Мне представляется, у нас вполне достаточно оснований подозревать в убийстве Бертуса из Утрехта.

— Послушать тебя — так все на удивление просто и ясно! — рассвирепел Де Кок. — А я не верю в эти публичные заявления! Я еще не встречал убийцу, который действовал бы настолько откровенно. — Если не очень долго думать, убийца Бертус и в самом деле перед нами как на ладони. Но что лежит в основе такого заключения! — На его широком лице мелькнула насмешливая улыбка. — Факты, о которых он сам сообщил в полицейское управление… Вспомни, как он заявился к нам и сказал, что Пауль ван Флодроп угрожает ему… что он обвиняет его в убийстве… а еще раньше требовал у него миллион. Бертус из Утрехта словно решил предупредить нас, что если Пауля ван Флодропа найдут убитым, то именно у него, Бертуса из Утрехта, есть для этого все основания. Нет, тут что-то не так. Мне не верится, что Пауля ван Флодропа убил этот сутенер.

Фледдер улыбнулся, но глаза его при этом оставались серьезными.

— Если я правильно вас понял, — задумчиво сказал он, — получается, что Бертус из Утрехта нарочно привлекает к себе наше внимание…

— Да, такой вывод напрашивается, — осторожно продолжал свои рассуждения Де Кок. — Но тут просматриваются еще два любопытных момента…

— А именно?

Де Кок приложил указательный палец к носу.

— Заметь, Бертус постарался привлечь к себе внимание до убийства, а это значит…

У Фледдера расширились глаза.

— …что Бертус из Утрехта, — подхватил он, — в тот момент уже знал, что Пауль ван Флодроп вскоре будет убит, и тогда возникает вопрос…

В дверь тихо постучали.

— Войдите! — недовольно крикнул Фледдер. Дверь медленно отворилась, и на пороге появилась белокурая женщина. Поверх облегающего черного джемпера с весьма откровенным вырезом и короткой юбочки из красной кожи она накинула широкий бежевый плащ явно с чужого плеча — видно, одолжила его, когда ей пришлось покинуть свое привычное место перед широким окном.

Де Кок сразу понял, кто перед ним, хотя лично не был знаком с женщиной. Широко улыбаясь, он встал ей навстречу.

— Здравствуй, Минтье! — дружелюбно приветствовал он посетительницу. — Я рад, что ты пришла.

— Меня прислал Тощий Лоутье, — сказала она. Де Кок предложил Минтье стул и внимательно посмотрел в ее покрасневшие глаза.

— Ты никак плакала? — сочувственно спросил он. Женщина вынула из рукава носовой платок.

— Лоутье мне все рассказал. — Она всхлипнула. — Они убили Пауля-Модника.

Де Кок сел напротив нее.

— Вы его так называли? Пауль-Модник?

Белокурая Минтье кивнула.

— Да. Он всегда одевался по последней моде. Впрочем, он был славный парень, я любила его, и Аннетье была от него без ума. Однажды даже сказала: «Если б я познакомилась с Паулем двумя годами раньше, я никогда не стала бы вести такую жизнь».

— Весьма лестный комплимент для Пауля, — заметил Де Кок.

— Да уж… У него были серьезные намерения в отношении Аннетье. Они собирались пожениться.

— А Бертус из Утрехта знал об этом?

Минтье пожала плечами.

— Думаю, что да.

Де Кок наклонился к ней.

— Это ты отправила однажды вечером Пауля в полицейское управление и посоветовала обратиться ко мне?

— Да.

— Зачем?

Минтье глубоко вздохнула.

— Когда Аннетье исчезла, а в больнице Южного Креста ему сказали, что ее там никогда и не было, Пауль решил, что ее убил Бертус из Утрехта. Понимаете… он хотел добиться от него признания.

— Каким образом?

— Решил, что надо так отколошматить парня, чтобы он сам рассказал обо всем.

Де Кок улыбнулся.

— Ну этот метод, — заметил он, — нам запрещено применять.

Но белокурая Минтье, словно не замечая его улыбки, нервно теребила край своего джемпера.

— Я не хотела, чтобы у Пауля были неприятности, и сказала: «Пойди-ка лучше на Вармусстраат, к следователю Де Коку, он знает, что делать в таких случаях».

— И он послушал тебя?

Минтье покачала головой.

— Нет. Он ни за что не хотел иметь дело с полицией. Мне пришлось долго его уговаривать, но в конце концов он все-таки отправился к вам, и я была этому очень рада. Паулю лучше бы не связываться с Бертусом из Утрехта…

— Почему?

— Он все равно ничего от него не добился бы. Тем более, с помощью кулаков. Этот Бертус из Утрехта очень хитрый и изворотливый тип, уж вы поверьте мне. — Она замолчала, и глаза ее наполнились слезами. — Вот видите, чем это кончилось… Пауля убили!

Де Кок наклонил голову к плечу.

— И ты считаешь, что в этом замешан Бертус?

— Конечно, замешан! — рассердилась Минтье и ткнула пальцем в сторону инспектора. — Вы просто наивный ребенок, если думаете, что сможете прищемить хвост этому Бертусу.

Де Кок внимательно наблюдал за ней. Откровенность молодой проститутки сбивала с толку.

— А почему Пауль решил, что Бертус из Утрехта убил Аннетье?

Минтье поджала губы.

— Потому что Аннетье слишком много про него знала.

Де Кок прищурил глаза.

— Что именно?

Лицо Минтье покрылось пятнами, которые не мог скрыть даже густой слой косметики.

— Она много знала… от самого Бертуса…

— Каким образом, — спросил инспектор, осторожно подбирая слова, — Аннетье могла многое узнать от Бертуса из Утрехта, ведь этот человек привык сам справляться со своими делами, такие субъекты обычно избегают лишних ушей и глаз.

Минтье спустила плащ со своих округлых плеч.

— Должно быть, так и было раньше, но в последнее время он стал все чаще перепоручать свои дела Аннетье, и она со всем справлялась. Чуть свет, она уже на ногах, и до самого вечера носится по его делам.

— По каким делам?

Женщина недовольно нахмурилась, а потом подняла на следователя умоляющие карие глаза.

— Вы же не хотите завтра найти меня мертвой? Де Кок потер ладонями лицо, желая выиграть время. Он понимал, что ему будет очень трудно вытянуть из этой девицы хоть что-нибудь про темные делишки старого сутенера.

— Аннетье была твоей подружкой? — почти ласково спросил он.

— Можно так сказать…

— Она тебе доверяла? — Не во всем.

Де Кок пощипал нижнюю губу.

— Почему так случилось… почему Бертус в последнее время стал поручатьАннетье вести его дела?

— Я думаю, он был болен, — неуверенно произнесла Минтье.

— Болен? — удивился Де Кок.

Она кивнула.

— Правда, по нему этого совсем не видно, он выглядит вполне здоровым, но мне кажется, с некоторых пор он боится выйти на улицу, перестал ездить на машине, за полгода ни разу не выводил ее из гаража, а если ему надо поехать куда-нибудь, он вызывает такси.

— Аннетье что-нибудь говорила тебе об этом?

— О его болезни?

— Да.

Белокурая Минтье замотала головой.

— Нет. Это всего лишь мои собственные предположения. Я заметила, что в последнее время Бертус почти перестал появляться на людях, и мне показалось это странным.

Де Кок поднялся со своего места. Нет смысла пытаться заставить ее говорить о вещах, о которых она не хочет рассказывать. Он дружески положил руку на ее круглое плечо.

— Возвращайся назад, — тихо сказал он, — тебя там, наверное, заждались.

Минтье улыбнулась.

— Я сказала, что должна съесть гамбургер, если не хочу упасть в обморок.

Седой сыщик накинул ей на плечи плащ.

— Если появится что-то, чем тебе захочется со мной поделиться, зайди ко мне в управление или позвони.

Она кивнула и торопливо засеменила к двери на своих высоких каблучках. Де Кок проводил ее взглядом, и вдруг за его спиной зазвонил на столе телефон. Фледдер снял трубку. Инспектор обернулся и увидел, как побледнело лицо его молодого помощника.

— Кто? — коротко спросил он. Фледдер положил трубку.

— Дежурный бригадир.

— Что там стряслось?

— Рихард Недервауд… захватил в заложницы какую-то женщину.

15

— Какую женщину?

Фледдер смешался.

— Дежурный не сказал. Наверное, он и сам не знает. Он направил нескольких полицейских на Аудекерксплейн. Кажется, Рихард Недервауд подскочил к молодой женщине на площади Дам, возле Национального музея, приставил к ее горлу нож и пройдя таким образом через Беюрсплейн, Беюрсстраат и Патернорстерстейг, приблизился вместе с заложницей к башне Старой церкви.

Де Кок посмотрел на своего молодого коллегу, все еще ничего не понимая.

— К башне Старой церкви?

Фледдер кивнул.

— В такое время башня обычно закрыта, но именно в этот день ее открыли для группы экскурсантов. Когда Рихард Недервауд втолкнул женщину в помещение башни, там уже никого не было.

Де Кок по-прежнему ничего не понимал.

— От-куда, — спросил он, заикаясь, — поступило это сообщение?

— Вероятно, кто-то из прохожих видел, как Недервауд схватил женщину, и пошел за ними.

Де Кок с сомнением покачал головой.

— Но откуда этому прохожему стало известно, что человека, взявшего женщину в заложницы, зовут Рихардом Недерваудом?

— Возможно, Рихард назвался сам…

— Назвался сам?

— Ну да!

Де Кок подошел к вешалке, схватил свою шляпу и махнул рукой Фледдеру.

— Пошли скорей! — прорычал он. — Надо предотвратить беду!

Они бросились вниз по лестнице, перескакивая через три ступеньки. В вестибюле Де Кок на бегу бросил Яну Кустерсу:

— Есть какие-нибудь новости?

Дежурный бригадир скороговоркой доложил:

— Этот парень и женщина находятся на верхней площадке башни, у первого зубца. Он грозится столкнуть ее вниз, если кто-нибудь попытается подняться в башню.

Де Кок испуганно взглянул на него.

— Надеюсь, полицейские этого не сделали?

— Нет.

— Чего же он хочет?

— Откуда я знаю. — Ян Кустерс пожал плечами.

— У тебя есть мегафон? — спросил Де Кок. Дежурный повернулся к шкафу и извлек оттуда звукоусилитель на батарейках.

— Возьми, только обращайся с ним очень осторожно, это собственность муниципалитета.

Де Кок одарил его уничтожающим взглядом и с мегафоном в руке в сопровождении Фледдера вышел из управления. Они направились по Вармусстраат.

На Аудекерксплейн уже собралась толпа. На лицах было написано напряженное ожидание. Зеваки, запрокинув головы, глядели вверх — на зубчатый край верхней площадки. Молодой полицейский, первым заметивший инспектора, подошел к нему.

— Экскурсовод, — пояснил он, — намеревался показать башню группе немецких туристов, прибывших на «Сейл Амстердам». — Он указал рукой наверх. — Видно, этот молодой человек двигался по Вейде Керкстейг, увидел, что дверь в башню открыта, и…

— Он сразу направился к башне?

Молодой полицейский покачал головой.

— Как утверждает свидетель, который следовал за ними от памятника на площади Дам, они сначала повернули с Патернорстерстейг на Вармусстраат, потом этот тип вдруг развернулся и потащил женщину в обратном направлении: через Вейде Керкстейг к башне.

Де Кок посмотрел вверх и увидел на площадке длинную фигуру Рихарда Недервауда. Тот прижал светловолосую женщину спиной к зубчатому ограждению площадки. С такого расстояния разглядеть нож в его руке было невозможно. Инспектор поднес микрофон ко рту.

— Рихард! — крикнул он в рупор. — Я, следователь Де Кок, сейчас поднимусь к тебе, нам надо поговорить!

Фледдер положил ему руку на плечо.

— Лучше это сделаю я, туда очень высоко взбираться… Не меньше сотни ступенек, а вы человек не первой молодости, Де Кок.

У инспектора напряглись скулы, он понимал, что Фледдер прав, но слышать эти слова ему было все же неприятно.

— Оставайся здесь! — приказал он. — Я попробую уговорить его отпустить женщину, а ты позаботься о том, чтобы она не сбежала, как только спустится.

Он снова поднес мегафон ко рту.

— Я поднимаюсь наверх, Рихард, я хочу выслушать твои требования.

Ответом ему было молчание.

Де Кок направился к башне, и люди молча уступали ему дорогу. Подойдя ко входу, он остановился, чувствуя, что его подташнивает и ноги дрожат от напряжения. Казалось, он ощущал биение собственного пульса даже в кончиках пальцев. В голове стучало только одно: а вдруг Рихард Недервауд выполнит свои угрозу и сбросит женщину вниз, тогда в ее смерти будет виноват он, инспектор Де Кок. А уж он-то знает, как скоро на расправу его начальство, эти деятели только и ищут, на ком бы отыграться и всегда находят козлов отпущения среди своих подчиненных.

Де Кок отступил назад и снова поднял мегафон.

— Рихард, — закричал он, — послушай, не делай глупостей, от этого не будет никакой пользы ни тебе, ни твоей Розочке…

Убедившись, что снова не последовало никакого ответа, он глубоко вздохнул и, еще раз окинув взглядом молчаливых людей, собравшихся на площади, вошел в башню.

Первые пятьдесят ступенек он преодолел одним махом, потом у него перехватило дыхание, сердце бешено заколотилось, и он почувствовал, что ему не хватит сил поднять на такую высоту свои девяносто килограммов. Молодой Фледдер прав, подумал он с горечью, я уже стар для подобных восхождений.

Наконец он добрался до площадки, где было очень холодно и жутко завывал ветер.

Рихард Недервауд стоял рядом с женщиной спиной к инспектору и смотрел вниз. Де Кок подумал, что сейчас он бы мог нанести ему удар в спину, но тут же отогнал эту мысль: Фледдер уже имел возможность убедиться, что Рихард Недервауд юноша сильный и к тому же отличается непредсказуемой реакцией.

Неожиданно женщина заметила Де Кока. Ее карие глаза округлились, она приоткрыла рот, но старый сыщик знаком приказал ей молчать. Де Коку показалось, что секунды превращаются в часы, пока он стоит тут, на верху башни, пошатываясь под порывами холодного ветра. Старый следователь чувствовал, что долго так не выдержит, у него подогнулись колени, и он медленно сполз на пол, чувствуя спиной шероховатую стену. Очевидно, Рихард Недервауд услышал что-то и обернулся. На его бледном лице застыло удивленное и какое-то смущенное выражение.

Де Кок беспомощно развел руками и улыбнулся. При виде сидящего перед ним на полу полицейского инспектора Рихарда Недервауд растерялся, и его обычная ироническая усмешка сменилась странной смущенной, почти детской улыбкой. Дрожащей рукой он указал на женщину.

— Это она…

Де Кок продолжал все так же сидеть на полу.

— Кто? — спросил он.

— Это она… увела Розочку… — пролепетал Рихард.

Де Кок откинулся назад в своем рабочем кресле и с интересом посмотрел на сидящую перед ним молодую особу.

— Кто вы?

Она сидела, смиренно сложив руки на коленях, и когда подняла на него глаза, инспектор увидел, что в них стоят слезы.

— Меня зовут Жозе… Жозе Харкема.

— Вы ранены?

Она дотронулась правой рукой до шеи.

— Нет. Время от времени он просто слегка касался шеи кончиком ножа. — Она вытянула вперед левую руку и несколько раз согнула и разогнула ее. — Я еще чувствую боль: он заломил мне руку за спину, когда схватил меня.

— Он набросился на вас на площади Дам?

Женщина кивнула.

— Да, у дверей универмага «Бейенкорф». Я как раз собиралась туда войти.

— Вы знаете этого молодого человека?

Жозе Харкема не ответила.

Де Кок наклонился к ней поближе.

— Я спрашиваю: вы знали этого молодого человека? — повторил он.

Она нехотя кивнула.

— Видела его однажды.

— Где?

— М-м… В больнице Южного Креста.

— Вы там работаете?

— Да. Медицинской сестрой.

Де Кок удовлетворенно хмыкнул.

— И там, в больнице, вы впервые столкнулись с этим молодым человеком?

— Да.

Де Кок поднял палец вверх.

— Этот юноша приехал тогда вместе с молодой женщиной, Розалиндой ван Эвертсоорд, которая предъявила в регистратуре направление на исследование от доктора Ван Акена из Пюрмеренда, не так ли? — Инспектор помолчал и снова откинулся на спинку кресла. — А потом появились вы, Жозе Харкема, и увели ее…

Медицинская сестра сидела неподвижно, уставившись на инспектора немигающими глазами. Де Кок с трудом подавлял в себе раздражение. Его лицо посуровело, дружелюбные морщинки вокруг рта исчезли.

— Итак, вы увели ее с собой. Куда? — спросил он.

Жозе Харкема опустила голову, и слезы закапали ей на колени.

— Ничего не могу вам сказать… — прошептала она.

— Почему?

Она испуганно взглянула на него и покачала головой.

— Никто не должен этого знать. Никто!

Де Кок придвинулся поближе к ней вместе с креслом. Лицо его снова разгладилось, он доверительно положил руку на плечо женщины.

— Вам приказали молчать? Я угадал?

— Да…

— Кроме того вам запретили появляться в больнице во время нашей «очной ставки»?

Жозе Харкема молча кивнула и еще ниже опустила голову.

— Меня отправили… в отпуск.

Старый сыщик смерил женщину оценивающим взглядом.

— Это сделало руководство больницы?

Она снова покачала головой.

— И этого я не могу вам сказать… я не должна… не должна… — она словно тихое эхо повторила это несколько раз.

Де Кок медленно поднялся со своего места. Внутреннее чутье всегда безошибочно подсказывало ему, когда следует прекратить допрос, ибо дальнейшие его усилия ни к чему не приведут. И сейчас, несомненно, настал именно такой момент.

Де Кок Повернулся к Фледдеру.

— Куда ты поместил Рихарда Недервауда?

Молодой следователь ткнул пальцем через плечо.

— В камеру предварительного заключения, как и в прошлый раз.

Де Кок прикусил губу.

— Отпусти его домой и скажи, чтобы он явился завтра утром в половине девятого.

Фледдер открыл рот от изумления.

— Домой? — растерянно повторил он. — Но Рихард взял в заложницы женщину… угрожал ей…

— Знаю, — спокойно произнес Де Кок. — Я же был при этом.

Он не удостоил никакими объяснениями своего молодого помощника, и тот, окончательно сбитый с толку, задал только один вопрос:

— А что будет с ней? — Фледдер указал на женщину, сидящую перед инспектором.

— Попроси дежурного бригадира арестовать ее.

— Арестовать? — Фледдер подскочил на стуле. — За что?

— За соучастие в убийстве, — невозмутимо объявил Де Кок.

16

На следующее утро Де Кок поднялся необычно рано, но когда он добрался до полицейского управления и вошел в комнату следователей, Фледдер уже сидел за своей электрической пишущей машинкой, и его ловкие пальцы так и порхали по клавишам. Он прекратил печатать только тогда, когда старый следователь остановился возле его стола, и поднял на него глаза.

— Я боялся, что вы появитесь слишком поздно, — с озабоченным видом произнес он.

— Почему?

Фледдер постучал пальцем по раскрытой газете, лежавшей рядом с пишущей машинкой.

— Все газеты полны сообщений о происшествии на башне Старой церкви. К счастью, они не опубликовали фотографий. Клянусь, через час сюда войдет комиссар Бейтендам, и разразится буря: он ведь еще ничего не знает, мы ему пока не сообщили о происшествии. — Он сокрушенно покачал головой. — И он будет по-своему прав, комиссар не должен узнавать из газет о том, что происходит в его районе. Потому-то я и спешу подготовить рапорт.

— Я надеюсь, ты постарался изложить все как можно короче?

— Только факты. Ну и конечно, имена всех причастных к этому событию.

Де Кок бросил взгляд на часы — четверть девятого.

— Если Рихард Недервауд явится вовремя, — а я назначил ему встречу в половине девятого, — мы успеем ускользнуть до того, как комиссар появится здесь.

Молодой следователь нахмурился.

— А куда вы намереваетесь отправиться сегодня?

— В больницу Южного Креста.

— Вместе с Рихардом Недерваудом?

Де Кок кивнул.

— Да. И с Жозе Хракема. Именно поэтому я приказал задержать ее. — Де Кок хитро подмигнул своему помощнику. — Я понял, что вчера, когда я отдавал дежурному это приказание, ты решил, что я сошел с ума. Могу тебя успокоить: я тоже не верю, что эта женщина является соучастницей в убийстве. — Инспектор широко развел руками. — Но у меня не было иного выбора: если бы я отпустил ее вчера вечером после всей этой истории с похищением, она сразу же связалась бы с людьми, которые наложили на нее обет молчания, А как раз этого-то мне и хотелось избежать.

Фледдер, сложив губы трубочкой, втянув в себя воздух.

— И почему вы продержали целую ночь в камере эту невинную особу? — Он укоризненно смотрел на инспектора.

Де Кок с виноватой улыбкой прижал руки к груди.

— Я просил дежурного предоставить ей хорошую постель и вообще… уделить ей побольше внимания. — Он помрачнел. — А вообще вина за эту ночку, проведенную в камере, лежит не на мне!

— На ком же?

— Ты это еще узнаешь.

В комнату без стука вошел Рихард Недервауд, лицо у него было бледное и помятое, под глазами залегли тени. Он прямо от двери направился к Де Коку.

— Вы с ней говорили? С этой медсестрой, я имею в виду?

— Да.

— Ну и… Что она вам сказала? Розочка умерла?

— За ответом на этот вопрос нам сейчас и предстоит отправиться в больницу, — с горечью произнес инспектор.

Де Кок вылез из машины последним, с громким стуком захлопнул за собой дверцу и посмотрел наверх. Огромное неуклюжее чудище из стекла и бетона словно нависало над улицей — больница Южного Креста показалась Де Коку похожей на пчелиный улей. При виде этого безликого угрюмого здания его охватил внезапный ужас… необъяснимый страх перед этим многоглазым чудовищем, в слепые мертвые зрачки которого почти никогда не проникал солнечный свет.

Рихард Недервауд подошел и встал рядом, казалось, он угадал, какие чувства обуревают старого сыщика.

— Ужасное здание, правда?

Де Кок кивнул.

— И этот главный портал… — еле слышно пробормотал он.

— Портал жизни и смерти, верно? — подхватил его мысль Фледдер.

— Вот именно… — вздохнул Де Кок.

Фледдер и Жозе Харкема пошли впереди, а Де Кок и Рихард Недервауд зашагали следом за ними. Когда они подходили к дверям больницы, инспектор ускорил шаг и нагнал их — он боялся, что медицинская сестра, очутившись на своей территории, может ускользнуть от них и исчезнуть в лабиринтах больничных коридоров и переходов.

Им никто не встретился, пока Жозе Харкема вела Рихарда Недервауда и обоих следователей к лифту. На седьмом этаже они вышли из кабины лифта и, пройдя через просторный вестибюль, из которого вели автоматические двойные двери, вошли в широкий коридор.

Де Кок не сводил глаз с медицинской сестры: она явно нервничала, это было заметно и по ее походке, и по тому, как она поминутно оглядывалась.

Когда они прошли половину коридора, Жозе Харкема остановилась и, многозначительно кивнув Де Коку, указала на дверь справа.

— Это там… — прошептала она и пошла дальше.

Однако седой сыщик удержал ее за руку.

— Ну нет, мы не хотим лишаться вашего общества, — с улыбкой произнес он и, крепко сжав ее локоть, повел женщину к двери, на которую она указала. — Может быть, вам придется доложить о нас… — Он повернул ручку и открыл дверь.

Седовласый мужчина, сидевший за широким столом, заваленным бумагами, невозмутимо, даже с каким-то веселым удивлением, наблюдал за странной компанией, неожиданно, без всякого предупреждения, ввалившейся в его кабинет.

Наконец он спокойно отложил газету, которую держал в руках, и неторопливо поднялся навстречу посетителям.

— Боюсь, — холодно улыбнувшись, произнес он, — наша игра закончилась…

Де Кок шагнул к его столу.

— Вы доктор Ван Беммелен?

Седовласый господин наклонил голову.

— Да, я главный врач больницы. — Он смерил оценивающим взглядом стоящего перед ним мужчину. — А вы, насколько я понимаю, инспектор полиции Де Кок?

Старый сыщик поклонился.

— Да. Честь имею представиться: следователь Де Кок.

Доктор Ван Беммелен указал глазами на газету на своем столе.

— Должен признаться, я ожидал вашего появления. Хотя в газетном сообщении не упоминается никаких имен, которые навели бы меня на эту мысль, я не сомневаюсь, что странное похищение заложницы как-то связано с недавним происшествием в нашей больнице.

Он указал рукой на Жозе Харкема.

— Я полагаю, вы можете отпустить эту женщину, она непричастна к данному делу, сестра Харкема лишь выполняла наши указания.

— Наши? Кого вы имеете в виду? — поинтересовался Де Кок.

Доктор жестом указал ему на свободный стул справа от своего стола.

— Я имею в виду доктора Лестерхейза и себя.

— Доктор сейчас в больнице?

— Нет, он сегодня придет попозже, во второй половине дня. Лестерхейз попросил у меня ничем не занимать это утро, ему срочно нужно урегулировать какие-то личные дела.

Доктор снова посмотрел на Жозе Харкема.

— Может она наконец уйти? — настойчиво повторил он. — Я полагаю, сестре Харкема незачем присутствовать при нашем разговоре.

Де Кок кивнул и, немного подумав, церемонно поклонился женщине.

— Я очень сожалею, мадам, о тех неприятностях и неудобствах, которые я вам причинил. Искренне надеюсь, что вы не держите на меня зла. Обещаю как-нибудь поподробнее объяснить вам, что я чист перед вами…

Жозе Харкема одарила его робкой улыбкой и поспешила покинуть комнату.

— Восхищаюсь этой женщиной, — со вздохом заметил Ван Беммелен, — ей и в самом деле пришлось нелегко, но она неукоснительно выполняла все наши указания.

Де Кок показал на Рихарда Недервауда.

— …До той минуты, пока дикое похищение не заставило ее капитулировать, — сказал он. — Когда этот безумец затащил ее на башню, она чуть не умерла со страху.

— Если кого и следует упрекать во всех этих бедах, то только меня, — заключил Ван Беммелен. — Я понимаю, вам больше всего сейчас хочется узнать, каким образом в моей больнице исчезли эти четыре женщины… — Он задумчиво покачал головой. — Ничего таинственного тут нет, это мы позаботились о том, чтобы сохранить все в тайне.

— Но почему? — недоумевал инспектор.

Ван Беммелен положил перед собой на стол руки и переплел тонкие пальцы.

— Все довольно просто… Когда человек впадает в панику, он чаще всего принимает поразительно нелепые решения, которые не только не помогают сохранить тайну, а напротив, порождают неожиданные проблемы…

— Что вы имеете в виду?

По лицу доктора скользнула грустная усмешка, он окинул инспектора меланхоличным взглядом.

— Неужели сами не знаете? — не отвечая на его вопрос, произнес доктор.

Де Кок почувствовал, как в нем закипает тихая злость, но вялое безразличие доктора парализующе действовало на него.

— Ну, о ваших нелепых решениях мы поговорим потом, сказал он сухо, — а сейчас я хочу знать, где эти женщины, что с ними.

Несколько минут Ван Беммелен безмолвствовал. Наконец он протянул дрожащую руку к бумагам на столе. Это начинало всерьез раздражать Де Кока, за спиной у себя он слышал напряженное дыхание Рихарда Недервауда и Фледдера. Стиснув зубы, инспектор наклонился к доктору Ван Беммелену, почти придвинувшись к самому его лицу. Он заметил, что доктор не выдерживает его пристального взгляда и у него начинают подергиваться веки.

— Так где они? — с нажимом повторил свой вопрос Де Кок.

Доктор ответил не сразу. Он перевел взгляд на Рихарда Недервауда и опустил голову.

— На маленьком кладбище… в Эрмело-Фелдвейке.

17

Рихард Недервауд беззвучно плакал. Медленные слезы текли по его впалым щекам, все его долговязое тело сотрясалось от немых рыданий. Де Кок, желая утешить беднягу, обнял его за плечи. Молодой человек понемногу начал успокаиваться.

— Розочка умерла… она мертва… — всхлипывал он. — О Боже! Я знал это с самого начала! — Рихард горестно качал головой из стороны в сторону. — Но почему они мне об этом не сказали? — Ребром ладони он вытер слезы. — Они же могли…

Де Кок подвел его к стулу и усадил, после чего обернулся к Ван Беммелену.

— Итак, вы сказали: все четыре женщины?

— Что вы имеете в виду?

— Все четыре женщины лежат на кладбище в Эрмело-Феолдвейк?

Доктор уселся поудобнее в своем кресле, вытащил какие-то бумаги и стал раскладывать их по столу.

— Да, все четверо, — подтвердил он. — Розалинда ван Эвертсоорд, Аннетье Схеепстра, Шарлотта Акерслоот и Мария-Антуанетта ван хет Вауд. — Он резким движением отодвинул бумаги в сторону и поднял глаза на инспектора. — Прежде чем я стал главным врачом больницы Южного Креста, я работал главным врачом психиатрической клиники в Эрмело. Вот тогда-то я и узнал о существовании этого скромного кладбища. Когда-то там хоронили умерших в психиатрической клинике. И в данном случае я решил, что это самое подходящее место — тихое и уединенное.

— А в чем дело, почему вам понадобилось именно тихое и уединенное кладбище? — спросил Де Кок.

— Желая избежать гласности, мы не стали хоронить их на обычном кладбище.

Де Кок, чувствуя, что по-прежнему ничего не понимает, начал терять терпение.

— Что же случилось со всеми этими женщинами? Отчего они умерли?

Ван Беммелен безнадежно махнул рукой.

— Пейдс!

— Что это такое?

— Страшная болезнь! Совершенно неизлечимая, смертельная. К тому же протекает очень быстро… Иногда все происходит в течение нескольких дней… а то и нескольких часов. Симптомы этой болезни напоминают чуму… средневековую чуму, которая опустошала целые страны, только пейдс еще более заразен, особенно в конечной стадии, когда поражаются легкие… Капли слюны больного, которые вылетают во время кашля, содержат смертельный вирус в больших количествах…

— И все четыре женщины, о которых мы ведем речь, страдали этой болезнью?

Ван Беммелен решительно кивнул.

— В данном случае большая заслуга принадлежит доктору Ван Акену из Пюрмеренда — это он обнаружил у Розалинды ван Эвертсоорд симптомы страшной болезни, о которой незадолго до этого писал в своей статье доктор Лестерхейз. Ван Акен прочел ее в медицинском журнале.

Де Кок понимающе кивал в такт его речи.

— И как только Ван Акен поставил диагноз Розалинде ван Эвертсоорд, он немедленно связался с доктором Лестерхейзом? Я правильно понял?

— Да, так оно и было. Доктор Лестерхейз уже довольно долго работает над проблемой пейдса и считается одним из ведущих специалистов по этой болезни в нашей стране, — пояснил доктор Ван Беммелен. — Он сразу понял, что дело серьезное, и приехал ко мне.

— И что вы предприняли?

Ван Беммелен обеими руками провел по волосам.

— Я уже говорил вам: в панике мы наделали массу глупостей, но вы должны понять, какой ужас охватил всех нас… мы прекрасно сознавали, какая ответственность на нас ложится. Пейдс распространяется как пожар и косит людей десятками. В Чикаго в течение нескольких недель погибли тысячи жителей, прежде чем удалось справиться с эпидемией. Мы очень боялись, что начнется паника среди населения. А тут еще «Сейл Амстердам», город наводнили туристы…

Де Кок задумчиво посмотрел в окно.

— Вы считали, что сведения об этом случае заболевания пейдсом не должны были просочиться в печать?

Ван Беммелен прерывисто вздохнул.

— Да. И в своем усердии слишком далеко зашли, оказались на грани преступления. У нас не было никакого опыта, мы впервые столкнулись с подобной болезнью. Первое, что пришло нам в голову: об этом никто не должен знать… нужно уничтожить все следы носителей ужасной болезни. — Он немного помолчал и с озабоченным видом покосился на Рихарда Недервауда. — Розалинда ван Эвертсоорд умерла через несколько часов после того, как ее сюда доставили. Мы боялись, что она успела заразить и этого молодого человека, но анализ его крови дал отрицательную реакцию. Не знаю, сможет ли это послужить утешением, но хочу заверить вас, молодой человек, что Розалинда ван Эвертсоорд почти не страдала…

— Где Розочка могла подцепить эту болезнь? — робко спросил Рихард. — Каким образом она заразилась?

Ван Беммелен низко опустил голову.

— Тут мы тоже допустили роковую ошибку. Мы не сразу установили характер болезни и поначалу заботились лишь о том, чтобы облегчить страдания этой молодой женщины. Только после смерти Розалинды ван Эвертсоорд мы спохватились: кто еще, помимо господина Недервауда, общался с больной. Мы обнаружили в сумочке Розалинды ван Эвертсоорд карточку члена баскетбольной ассоциации и любительскую фотографию, на которой она была снята вместе с двумя другими молодыми особами, на обратной стороне фотографии было написано: «Танзания». Мы осторожно навели справки и установили, что Розалинда ван Эвертсоорд побывала вместе с баскетбольной командой в нескольких странах Центральной Африки. Скорее всего эти женщины заразились именно там…

Де Кок потер подбородок.

— Как вы полагаете, могут ли быть еще новые случаи? Они ведь могли еще кого-то заразить…

— Нет. Если бы это случилось, болезнь давно бы проявилась: у этого вируса очень короткий инкубационный период.

Инспектор протянул руку к бумагам, лежащим на столе главного врача.

— Вы не будете возражать, если я возьму эти документы с собой?

— Пожалуйста, но только если я в случае необходимости смогу затребовать их обратно. И еще вот что: прошу вас ничего не публиковать по этому поводу, вообще не предавать эту историю огласки, во всяком случае до поры до времени. — Он болезненно поморщился. — Иначе все наши труды пойдут насмарку.

Де Кок еще раз пристально посмотрел на него. Этот благообразный седой господин с усталым лицом не вызывал у него симпатии.

— Слышали ли вы когда-нибудь о явлении чуда в Амстердаме? — неожиданно спросил инспектор.

Ван Беммелен удивленно вскинул брови.

— Что за чудо?

Де Кок удовлетворенно потер руки.

— Не могу скрыть, — торжествующе произнес он, — как меня радует ваша неосведомленность…

Когда Де Кок с Фледдером снова оказались в своей комнате, молодой следователь, не скрывая своего удовольствия, хлопнул рукой по стопке бумаг на столе.

— Теперь нам даже ад с самим сатаной не страшен.

Де Кок улыбнулся.

— Ты, я вижу, уже предвкушаешь появление комиссара Бейтендама?

Молодой помощник лукаво подмигнул Де Коку.

— Он нам уже ничего не может сделать! И советник юстиции — тоже. Здесь все написано черным по белому, в наших руках такие документы… Во всяком случае мы имеем неопровержимые доказательства, что наше расследование основано на реальных фактах. Теперь мы знаем, почему Рихард Недервауд похитил Жозе Харкема, а еще раньше поднял невообразимый скандал в больнице Южного Креста во время нашей «очной ставки». По-человечески этого парня можно понять… — Фледдер торжественно воздел руки к потолку. — Теперь мы преспокойно можем отвести все жалобы на наши якобы незаконные действия.

Де Кок с усмешкой наблюдал за ним.

— Значит у нас нет больше никаких проблем?

Фледдер смутился.

— А какие еще проблемы?! — воскликнул он. — Автомобиль Розалинды ван Эвертсоорд, как вы уже слышали, сбросил в Северо-голландский канал шофер Ван Беммелена. Теперь все стало понятно: и неожиданный отъезд Яна ван Акена, и просьба доктора Ван Беммелемена, и перевозка вещей из квартиры Розалинды ван Эвертсоорд в Пюрмеренде… — Он ненадолго умолк, а потом сказал с нескрываемым восхищение: — А этот запашок, помните… вы были правы, Де Кок… квартиру Розалинды действительно продезинфицировали…

Фледдер уселся за свою пишущую машинку.

— Нужно составить подробный отчет… Включить в него заявление доктора Ван Беммелена и его поручения? — Он по-мальчишески звонко рассмеялся. — А копию мы пошлем нашим коллегам на Лодевейк ван Досселетраат.

Де Кок наклонился вперед.

— Так, так, — проговорил он. — И больше у нас никаких проблем?

— Что вы все ворчите по поводу каких-то проблем?

— А если я назову тебе одно имя: Аннетье Схеепстра?..

Фледдер пожал плечами.

— Ну и что? В числе этих женщин действительно была и Аннетье Схеепстра! — Он снова хлопнул ладонью по бумагам. — Она тоже умерла от пейдса. Об этом же здесь ясно сказано! Чего вам еще не хватает?

Де Кок покачал головой.

— А ты обратил внимание, кто из этих четырех женщин играл в баскетбол?

— Какое это имеет отношение к нашему делу?

— Прямое и непосредственное. Розалинда ван Эвертсоорд, Шарлотта Аскерлоот и Мария-Антуанетта ван хет Вауд действительно входили в женскую баскетбольную сборную Нидерландов, которая совершала турне по Центральной Африке, но Аннетье Схеепрстра среди них не было. Понимаешь, она не могла заразиться этой болезнью в Африке.

Фледдер бурно запротестовал:

— Но они все жили в одном доме. Может быть, Розалинда ван Эвертсоорд и Аннетье Схеепстра встречались где-нибудь, ну, например, в лифте… И таким путем передалась инфекция…

— Рихард Недервауд, — спокойно пояснил Де Кок, — который имел интимные отношения с Розочкой, не заразился от нее, как показал анализ его крови, так неужели случайная встреча в лифте могла привести к инфекцированию?..

— А почему не могла? — спросил Фледдер.

Де Кок с задумчивым видом провел рукой по волосам.

— Конечно, — сказал он устало, — такое возможно, да только вряд ли… — И немного помолчав, он продолжал: — И вот еще что… Помнишь, все отмечали, что лица у Розалинды ван Эвертсоорд и у Марии-Антуанетты ван хет Вауд, а возможно и у Шарлотты Акерслоот очень изменились в результате болезни? Они стали похожи, как выразился Рихард Недервауд, на маску смерти. Однако, насколько нам известно, таких изменений не было замечено у Аннетье Схеепстра.

Фледдер протестующе замахал руками.

— Нет! — закричал он. — У нее были те же самые симптомы, что и у Розалинды ван Эвертсоорд… иначе доктор Ван Акен не отослал бы ее в Амстердам, к доктору Лейстерхейзу.

Де Кок молча, не перебивая, выслушал его.

— Вспомни, — произнес он, подчеркивая каждое слово. — Аннетье сама рас-ска-за-ла, что у нее были похожие симптомы, и на этом основании доктор Ван Акен без предварительного осмотра отправил ее в больницу Южного Креста. — Инспектор ударил кулаком по столу. — Однако были ли на самом деле у Аннетье эти симптомы? Она должна была чувствовать вялость, сонливость, упадок сил. Вспомни, что говорил о ней ее энергичный и жизнерадостный приятель Пауль ван Флодроп: «Мне было за ней не угнаться!»

— Да, действительно, — согласился Фледдер, — Аннетье Схеепстра как бы выпадает из этой компании. — Он с перекошенным от злости лицом постучал костяшками пальцев по бумагам. — Значит, это фальсификация — эта подробная история болезни Аннетье Схеепстра? — прошипел он. — Здесь все ложь от начала до конца!

Де Кок, не отвечая ему, поднялся из-за своего стола и принялся неторопливо ходить из угла в угол широкими размеренными шагами.

Где-то скрывается разгадка… истинная разгадка этой запутанной истории, полной противоречий. Инспектору хотелось заставить двигаться быстрее застопорившееся зубчатое колесо своих мыслей.

В комнату заглянул Ян Кустерс, поманил к себе инспектора и вручил ему белый конверт.

— Это просили передать вам.

— Кто?

— Какой-то мальчик принес.

— Что за мальчик?

— Откуда я знаю, — обиженно сказал бригадир. — С улицы вошел мальчик лет десяти, положил мне на стойку это письмо и тут же убежал.

— И тебе не удалось его догнать?

— Нет! Я даже и не пытался! — отрезал бригадир и покинул комнату.

Старый следователь быстро надорвал конверт и вынул из него письмо.

— «Дорогой Де Кок, — прочитал он вслух, — посылаю вам приглашение на прогулку вдоль гавани на „Нептуне“, великолепной яхте — в день открытия „Сейл Амстердам“.

Ваш Лоутье».

P. S. «Бертус из Утрехта купил билет на самолет до Нью-Йорка».

Фледдер подошел к инспектору и, заглянув через его плечо, тоже пробежал глазами записку.

— Тощий Лоутье подает нам знак… — заключил он.

— Да, это призывает нас к решительным мерам.

— Вы думаете, ему удалось узнать еще что-то? — быстро спросил Фледдер.

— Вряд ли, — покачал головой Де Кок. — Тогда он сам пришел бы к нам в управление.

— Что будем делать?

Старый сыщик все еще вертел в руках приглашение. Оно было напечатано на плотной веленевой бумаге с изображением парусника «Нептун» в уголке. Лоутье явно обдумал каждое слово своего витиеватого послания.

— Красивый кораблик!

Фледдер шутливо пихнул его в бок и повторил свой вопрос:

— Что будем делать?

Де Кок повернулся к нему.

— Помнишь, — медленно проговорил он, — что нам тогда сказала Блондиночка Минтье об этом Бертусе из Утрехта?

— «Вы просто наивный ребенок, если думаете, что сможете прищемить хвост этому Бертусу!» — отчеканил Фледдер.

— Точно!

— Значит, нам ничего не следует предпринимать?

Де Кок, не произнося ни слова, уставился в пространство. На столе у него зазвонил телефон. Инспектор машинально снял трубку, внимательно слушал несколько минут, потом коротко бросил: «Благодарю, Петер», — и положил трубку.

Фледдер напряженно следил за ним.

— Кто звонил?

— Петер Карстенс.

— Что сказал?

Де Кок молчал, он был все еще во власти собственных мыслей. Наконец он очнулся и поднял глаза на своего помощника.

— Едем! Захвати с собой Фреда Принса и Аппи Кайзера.

— Куда мы едем?

— В больницу Южного Креста.

— Зачем?

— Надо немедленно арестовать доктора Лестерхейза!

Фледдер вытаращил глаза.

— Доктора Лейстерхейза?

— Да, — кивнул Де Кок, — арестовать по обвинению в убийстве.

18

Они расположились в уютной гостиной Де Кока, сидели в низких кожаных креслах, расслабившись и вытянув на ковре ноги. Де Кок поднял вверх бутылку и постучал пальцем по этикетке.

— Любимый коньяк «Наполеон»! — улыбнулся Фледдер.

— Да, подарок Тощего Лоутье. Он самолично вручил мне эту бутылку сегодня утром.

Госпожа Де Кок вышла из кухни, держа перед собой большое блюдо с закусками.

— Этот коньяк — самая настоящая взятка, — уколола она мужа. — Как и любезное приглашение на морскую прогулку.

Де Кок взглянул на нее исподлобья.

— Ну, меня-то не купишь, — усмехнулся он. — Да и потом никто не знает моей настоящей цены. У Тощего Лоутье и в мыслях не было покупать меня, просто однажды он допустил крупную промашку, и с той поры печаль омрачила его грешную душу. Отсюда и эта бутылка коньяка. Что же касается приглашения на морскую прогулку, то я давным-давно получил его.

— Да, помню, — подтвердил Фледдер. — У вас уже было это приглашение, когда вы направили нас в больницу Южного Креста. — Он наморщил лоб. — А какую промашку допустил Лоутье?

Де Кок, как бы парируя его вопрос, поднял вверх руки.

— Сначала пьем коньяк!

Фледдер рассмеялся и стал наблюдать за тем, как его старший коллега разогревает круглые бокалы, держа их над голубым пламенем спиртовки. Он подумал: сколько раз за последние годы сидел он здесь вот так, в этом кресле, с бокалом конька в руке, подводя итоги очередного расследования… Он перевел взгляд с пламени спиртовки на широкое лицо инспектора: чуть приплюснутый нос, мягкие складки вокруг рта… жесткая седая шевелюра…

— Тощий Лоутье, — заметил Фледдер, — оказал нам неоценимую помощь: он первым обратил внимание на неожиданное исчезновение Аннетье Схеепстра.

Де Кок раздал бокалы и повернулся к Фреду Принсу, которому он очень симпатизировал — тот был одним из самых надежных работников в управлении, никогда не отказывающихся помочь в нужную минуту.

— А разве Аппи Кайзер не придет?

— Он сейчас занимается карманниками. Я попросил Бейтендама отпустить его с нами, но комиссар был непреклонен.

Фледдер так резко наклонился вперед, что чуть не расплескал свой коньяк.

— Так расскажите же нам, инспектор, какую ошибку совершил Тощий Лоутье, — снова обратился он к Де Коку.

Инспектор, видя, что его помощник сгорает от нетерпения, улыбнулся. Излишняя горячность не раз подводила Фледдера, так что ему, как старшему по возрасту и званию, все время приходится останавливать и сдерживать его.

— Тощий Лоутье, — неторопливо начал Де Кок, — был уверен, что Бертус из Утрехта приложил руку к убийству Пауля ван Флодропа.

— А это не так?

— Не совсем так. Инициатива этого убийства исходила вовсе не от Бертуса.

— От кого же?

Де Кок медленно смаковал коньяк.

— Чтобы Фред Принс тоже понял все, начну по порядку. — Он поставил бокал на столик и откинулся в кресле. — Аннетье Схеепстра вовсе не была недалекой и капризной девицей легкого поведения, какой ее нам представил Бертус из Утрехта. Она была очень неглупой и весьма наблюдательной особой и имела собственный взгляд на некоторые вещи.

— А именно? — нетерпеливо перебил его Фледдер.

Де Кок укоризненно посмотрел на него и невозмутимо продолжал:

— Бертус из Утрехта был не столько сутенером, который «пас» девиц в отлично организованном борделе, он время от времени занимался еще и подозрительными сделками: торговал антиквариатом и… кокаином. В свое оправдание могу сказать, что до определенного момента я этого просто-напросто не знал, хотя и подозревал, что Бертус замешан в каких-то темных делишках. В тот период, когда Бертус из Утрехта впервые попал в поле моего зрения, здешняя торговля наркотиками находилась в самом зародыше, и полиция еще не проявляла к этому большого интереса. Благодаря торговле антиквариатом Бертусу удалось установить кое-какие связи с местными нуворишами, или, как их теперь называют, преуспевающими бизнесменами, и если кому-нибудь из них требовался кокаин, Бертус за немалые деньги оказывал ему эту услугу. Этот сутенер обставил все очень хитроумно. — Де Кок помолчал и отпил еще один глоток. — Среди старых клиентов Бертуса — любителей антиквариата был и доктор Лестерхейз, врач, пользовавшийся международной известностью. Этому доктору принадлежала великолепная вилла в Бларикуме, и под ловким руководством Бертуса она стала служить базой для хранения и торговли наркотиками в округе.

— Я все еще ничего не понимаю, — вмешался Фледдер. — А причем тут Аннетье Схеепстра и три другие женщины?

— Сначала, — продолжал Де Кок, не обращая внимания на его реплику, — поставками кокаина занимался сам Бертус. Он лично доставлял его в Бларикум, а Лестерхейз, тоже иногда баловавшийся наркотиками, переправлял его дальше. И так было до тех пор, пока в борделе Бертуса не появилась новая девица, которая привлекла его особое внимание…

— Аннетье Схеепстра?

— Да. Бертус из Утрехта, обычно избегавший женщин, был от нее без ума. Он сразу оценил ее незаурядные способности… не только как проститутки, и когда однажды сам не смог отправиться за очередной партией кокаина, послал за ним в качестве своей представительницы именно ее, Аннетье Схеепстра. Я уже говорил: Аннетье все очень быстро схватывала. Она сразу поняла, какими делами занимается Бертус, и быстро научилась у него разбираться в произведениях искусства, насколько это позволяли его собственные познания. Бертус взял себе за правило: как только в его руки попадала старинная вещь, он тут же заказывал несколько копий с нее известному художнику.

— Петеру Карстенсу, — подсказал Фледдер.

Де Кок кивнул.

— Когда Аннетье Схеепстра получила в наследство от своего дядюшки старинную книгу о явлении чуда, она сразу смекнула, что надо сделать.

— Сама тайком от Бертуса отправилась к Петеру Карстенсу, — засмеялся Фледдер.

— Когда Петер Карстенс рассказал мне про старинную книгу о явлении чуда и о новом заказе, — сказал Де Кок, — я понял, что Аннетье Схеепстра вовсе не безмозглая куколка, которую Бертус использует для своих дел. Нет, она была способна на большее… А Бертус, окончательно обленившись, стал все чаще перекладывать на Аннетье свои дела и все больше ей доверял.

Де Кок перевел дух и поднес бокал ко рту.

— Очевидно, кокаиновый бизнес Бертуса получил бы широкий размах, если бы Аннетье Схеепстра не влюбилась в молодого боксера.

— Пауля ван Флодропа… — вставил Фледдер.

Де Кок прикусил губу.

— Вот тут-то и началась драма!

Госпожа Де Кок посмотрела на мужа и внесла свою лепту:

— Любовь и драма всегда сопутствуют друг другу, так же, как любовь и счастье…

— Аннетье Схеепстра, — вздохнул Де Кок, — в своей короткой жизни познала не так уж много любви и счастья, возможно, они ей были вообще неведомы… Вот почему, когда судьба подарила ей встречу с Паулем ван Флодропом, она всем сердцем привязалась к нему. Аннетье впервые испытала настоящую любовь! Мы никогда уже не узнаем, не злоупотреблял ли Пауль ее преданностью, но будем надеяться, что права была белокурая Минтье, когда уверяла, что Пауль очень серьезно воспринимал их отношения и что весь план действий принадлежал Аннетье.

Фледдер сполз на край стула.

— Какой план?

— План шантажа.

— Шантажа?! — Молодой следователь прищурил глаза.

— Да, — подтвердил Де Кок. — Пауль ван Флодроп был пареньчестолюбивый, он задумал одно крупное дело: построить для города спортивный комплекс. Хотел открыть там школу бокса, чтобы воспитать подростков настоящими мужчинами. Но для этого ему нужны были деньги… много денег, не меньше миллиона. Аннетье тоже была увлечена этой идеей. Она знала, что у Бертуса есть деньги, но когда рассказала ему об их затее, Бертус высмеял ее. Когда же Аннетье попыталась его шантажировать, этот пройдоха расхохотался ей в лицо. И тогда Аннетье решила пустить в ход весь свой арсенал. Выполняя поручения Бертуса, она частенько бывала в Бларикуме и знала, какие там проворачивались дела. Когда она прижала к стенке доктора Лейстерхейза, тому стало не до смеха, он почувствовал серьезную угрозу и испугался за свою репутацию. Лестерхейз немедленно связался с Бертусом и потребовал, чтобы тот убрал Аннетье. Однако сутенер и слышать об этом не желал. Он заявил, что собственная жизнь ему дороже денег и на мокрое дело он не пойдет.

Де Кок замолчал, увидев, что его бокал пуст, и снова наполнил его.

— Именно в эти дни, — продолжал он, — возникла угроза эпидемии пейдса — ужасной болезни, завезенной из Африки. Розалинда ван Эвертсоорд, обратившаяся в больницу Южного Креста, умерла через несколько часов. Этот случай навел Лестерхейза на интересную мысль. Он позвонил Аннетье и сказал, что готов заплатить ей миллион за молчание, он приготовит всю сумму в крупных купюрах и передаст ей их в больнице Южного Креста. А чтобы ни у кого не вызвать подозрения, Аннетье должна попасть к нему на прием в качестве пациентки. Лестерхейз описал ей симптомы болезни, по поводу которой она должна обратиться к своему домашнему врачу Ван Акену, чтобы тот выписал ей направление в больницу Южного Креста в Амстердаме.

Фледдер прервал его:

— И она точно описала все симптомы пейдса?

Де Кок как ни в чем не бывало продолжал свой рассказ:

— Аннетье выполнила все, что велел доктор Лестерхейз, но из осторожности попросила Бертуса сопровождать ее в больницу. Он сразу согласился, и по дороге Аннетье объявила ему, что доктор Лестерхейз согласен заплатить ей миллион гульденов. Странно, что Бертус из Утрехта поверил ей. Когда Аннетье спустя несколько часов не вернулась, Бертус заподозрил неладное. Доктор Лестерхейз на допросе признал свою вину, не захотел только рассказать мне, каким образом он избавился от Аннетье. Возможно, он заразил ее пейдсом, а потом сообщил об этом в отчете доктору Ван Беммелену, подобно тому, как он сообщил о смерти Розалинды ван Эвертсоорд. Криминалисты потребовали произвести эксгумацию, тело Аннетье будет выкопано.

Фледдер искоса посмотрел на него.

— А Пауль ван Флодроп… Кто его убил?

— Тоже доктор Лестерхейз, — твердо сказал Де Кок. — Хотя задумал план преступления и выполнил его доктор, инициатива всего этого принадлежит Бертусу из Утрехта. Сложность заключалась в том, что Бертус не знал точно, что Аннетье рассказала Паулю, и ему казалось странным, что Пауль потребовал миллион у доктора Лестерхейза, а не у него, Бертуса. Это заставило его предположить, что Паулю ничего не известно о докторе. Решив, что ему представляется отличный случай устранить Пауля, Бертус позвонил Лестерхейзу и сообщил, что идея этого шантажа принадлежит не Аннетье, а Паулю ван Флодропу.

Фледдер даже присвистнул.

— И тогда доктор Лестерхейз совершил второе убийство…

— Да…

Молодой следователь обхватил руками голову.

— Ну и дела! — простонал он. — Теперь я понимаю, почему вы поторопились арестовать доктора Лестерхейза — вы уже поняли, что он был убийцей…

Старый сыщик улыбнулся.

— Да, к тому времени я уже догадался, что Аннетье не была больна пейдсом, и знал, что она зачем-то посещала больницу Южного Креста. Я исправил твое первоначальное упущение.

— Упущение? — удивился Фледдер.

Де Кок кивнул.

— Я разыскал водителя такси, который в то злополучное утро вез пассажиров от Центрального вокзала до больницы Южного Креста, и оказалось, что водитель знаком с Бертусом из Утрехта, он его уже не раз подвозил. Вспомнил таксист и женщину, что ехала в то утро вместе с Бертусом в больницу Южного Креста.

— А причем тут телефонный звонок Петера Карстенса? — Фледдер нахмурился. — Кто-нибудь спрашивал у него книгу о явлении чуда?

Де Кок покачал головой.

— Петер Карстенс на всех своих работах ставил собственный знак. Вчера вечером к нему заявился доктор Лестерхейз и предложил ему сделать копию книги, которую он получил.

Фледдер вздрогнул.

— И это была книга о явлении чуда?

— Да. С его именным знаком!

— Копия, которую художник сделал по заказу Аннетье Схеепстра…

Де Кок кивнул.

— Книгу эту Аннетье вручила своей медицинской сестре, которая приняла ее в больнице, та положила ее в сумочку и, ничего не подозревая, отдала сумку Лестерхейзу.

Де Кок откашлялся. Длинный рассказ немного утомил его. Он поднял бокал и выпил коньяк.

Госпожа Де Кок настороженно следила за ним.

— Бертус из Утрехта по-прежнему на свободе? — спросил Фледдер.

Де Кок замотал головой.

— Наши люди из бригады по борьбе с наркотиками арестовали его в аэропорту Схипхол, когда он уже приготовился сесть в самолет и лететь в Нью-Йорк.

В разговор вступил Фледдер.

— Сегодня днем мне позвонил следователь из Пюрмеренда, спросил, интересует ли нас еще галстук, которым был задушен Пауль ван Флодроп.

Де Кок покачал головой.

— О галстуке мы поговорим позднее.

— Когда? — выпалил Фледдер.

Старый сыщик пощипал кончик своего носа.

— Когда снова столкнемся, дорогой Дик, с таким ужасным проявлением человеческой низости, как убийство.


…Был прекрасный летний вечер с теплым бризом и яркими зарницами в небе. Уступая настоятельным просьбам жены, Де Кок надел под пиджак свитер и теперь с наслаждением прогуливался по палубе «Нептуна», ощущая себя старым морским волком. Ровно в восемь часов вечера яхта снялась с якоря и вошла в устье реки Ей.

Стремительно подкативший к причалу старенький «фольксваген» так резко затормозил, что взвизгнули шины. Из кабины выскочил молодой человек и отчаянно замахал руками. Де Кок сразу узнал Фледдера.

— Снова исчезла молодая женщина! — прокричал помощник инспектора, сложив руки рупором.

Де Кок застыл в нерешительности и тоскливым взглядом окинул скопление легких корабликов, покачивающихся на воде. Потом тоже сложил ладони рупором и поднес их ко рту.

— Я ничего не понимаю! — крикнул он.

— Исчезла еще одна молодая женщина! — снова прокричал с берега Фледдер.

Де Кок пожал плечами и развел руки, со злорадным удовольствием наблюдая, как увеличивается полоса воды между бортом яхты и берегом. Старый моряк в шкиперской кепочке подошел к нему.

— Молодой человек что-то кричал?

Де Кок кивнул.

— Мне тоже так показалось… Но иногда меня одолевает тот же недуг, каким страдала моя старая мать…

Мужчина встревоженно посмотрел на инспектора.

— Что такое?

Де Кок широко улыбнулся.

— В иные минуты она становилась глуха и безмолвна, словно Будда…

А. К. Баантье «Смерть по уик-эндам»

1

Патрульный, совершавший обход в канун Рождества, был набожным католиком. Его религиозные убеждения не связаны с событиями той ночи, однако объясняют, почему он с определенной толикой зависти смотрел на тех, кто после торжественной мессы торопился домой: руки глубоко засунуты в карманы, головы покрыты шарфами и шляпами, воротники пальто и плащей подняты. Сочельник в Амстердаме выдался холодным, пронизывающий сырой ветер пробирал до костей.

Патрульный тоже с большим удовольствием послушал бы мессу, а затем, как и все порядочные люди, отправился домой к своей жене Мари. Она хоть и не красотка, зато горяча в постели и любит его. Полицейский взглянул на часы и глубоко вздохнул, убедившись, что до конца дежурства еще целых шесть часов. Шесть долгих часов на холоде.

Содрогнувшись от этой мысли, страж порядка свернул налево с Харлем-стрит и прошел мимо бывшего здания «Голландской вест-индской компании» в сторону рынка. Будь он чуточку повнимательнее, то наверняка заметил бы Ловкача Хенки, крадущегося вдоль фасадов домов на противоположной стороне Брюер-канала.

По мосту через канал полицейский прошел типичной походкой дежурного патрульного. Перебравшись на другую сторону, он замурлыкал под нос «Ночь тихую, святую ночь».

Меряя шагами пустынную набережную канала, молодой блюститель порядка чувствовал себя немного потерянным и одиноким. Торопливый перестук подошв последних прихожан давно смолк, воцарилась тишина. Это была едва слышно похрустывающая снегом тишина ясной холодной ночи. Услышав шаги патрульного, одинокая крыса задала стрекача.

Неожиданно полицейский замер: с другой стороны канала доносился какой-то шум. Внушительная фигура представителя власти говорила сама за себя: защитник жизни и собственности, воплощение Закона. В голове, набитой инструкциями и привыкшей мыслить примитивными формулировками, мгновенно возник текст будущего рапорта: «Кража путем незаконного взлома и проникновения в жилище во время, обычно отводимое для сна».

Патрульный, осторожно и тихо сойдя с тротуара, приблизился к краю канала. Между двумя припаркованными машинами виднелся небольшой проем. Притаившись в тени дерева, полицейский стал оглядывать противоположный берег канала. Он заметил охранника, шагающего вдоль домов и проверяющего, заперты ли двери, дабы убедиться, что все в порядке и ничьей собственности не нанесен урон. Патрульный сочувственно усмехнулся и опять тяжко вздохнул. Ложная тревога.

Он простоял так еще несколько минут, разыскивая в глубинах кармана мятную жевательную резинку и запихивая ее в рот, но тут же выплюнул трофей: вкус у жвачки был как у табака. Проклиная себя за то, что не вытряхнул из кармана табачные крошки, после того как бросил курить, полицейский посмотрел на расходящиеся по воде круги там, где комок резинки упал в канал.

Именно тогда он и заметил труп. Тело плавало в воде лицом вниз у самого берега. Задравшиеся полы пальто покачивались от водной ряби. Длинные пряди светлых волос оплели голову, словно пучок водорослей. На мгновение патрульный замер в нерешительности, а затем сорвался с места, действуя согласно инструкции.

* * *
Молодой инспектор Фледдер был очень недоволен. Поеживаясь от холода даже в своем теплом пальто, он стоял на набережной канала. Рапорт патрульного поверг детектива в глубокую растерянность. Меньше всего на свете он ожидал, что в рождественскую ночь ему придется иметь дело с убийством.

Эксперты особого отдела водной полиции из амстердамской муниципальной медицинской службы возились с сетями и тянули веревки. Это было нелегко. Самое противное заключалось в том, что у берега было недостаточно глубоко. Сеть то и дело цеплялась за мусор на дне канала — у амстердамцев есть скверная привычка избавляться от сломанных велосипедов и прочих ненужных предметов, просто-напросто швыряя их в воду. Патрульный сбегал к мосту и, вернувшись с лодочным багром, аккуратно затащил труп в сеть. Медики подтянули тело к кирпичной стенке канала.

Патрульный, по-прежнему сжимая в руке мокрый багор, подошел к Фледдеру и встал рядом.

— Я услышал какой-то шум на другой стороне, — пояснил он. — Но оказалось, что это лишь ночной сторож проверяет замки. Я стоял прямо здесь и уже собрался было идти дальше, как вдруг увидел труп.

Фледдер кивнул с отсутствующим видом. Он неважно себя чувствовал, испытывая обычное для нормального человека отвращение к трупам. Кроме того, он был все еще слишком молод, чтобы в подобных случаях оставаться бесстрастным, — в конце концов, если обнаружено тело, то может случиться всякое. Самые худшие дела всегда начинаются с подобных находок. При обычных обстоятельствах Фледдер сумел бы с этим справиться, но сейчас он угодил в нелегкое положение. Как правило, он всегда мог рассчитывать на помощь Декока, выполняя его поручения. Инспектор Декок был его старым партнером, наставником и другом, и Фледдер питал к нему огромное уважение. Однако сейчас инспектор отсутствовал, и обратиться было не к кому. А значит, предстоит разбираться с проблемой самостоятельно.

Медики вынули сочащееся водой тело из сети и положили на носилки.

— Молоденькая! — заметил один из них.

— А я-то думал, что купальный сезон уже кончился, — с сарказмом бросил другой.

Фледдер не оценил грубой шутки, но высказаться по этому поводу не рискнул. Он знал, что у медиков свое отношение к делу. Если вы не способны спрятаться в жесткую раковину цинизма, то такая работа быстро скажется на нервах. Обычно самые безжалостные шуточки отпускаются в адрес молодых людей и детишек. Тут либо так, либо иди рыдай. Несмотря на то что каждый голландец еще в школе учится плавать, утопленников находят чуть ли не ежедневно, особенно в Амстердаме с его огромным количеством каналов и водных путей. На самом деле, мрачно подумал Фледдер, удивляясь, как это пришло ему в голову, в Амстердаме больше каналов и мостов, чем в Венеции.

Он нерешительно придвинулся поближе. Свет фар патрульной машины освещал бледное лицо жертвы. На шее был завязан частично закрывавший подбородок красный шарф. Легкий грим — немного румян на щеках и бледная помада — не могли скрыть маску смерти.

Медики подняли носилки и погрузили в машину «скорой помощи». Они забрали с собой сеть и уехали, торопливо хлопнув дверцей. Фледдер сел в патрульную машину.

— Доложите обо всем дежурному сержанту и скажите, что я скоро буду, — попросил он полицейского.

Фледдер завел мотор и поехал следом за «скорой». По дороге он раздумывал, стоит ли беспокоить Декока. И зачем? Скорее всего, это обыкновенное самоубийство. То, что человек прощается с жизнью в воде, особенно во время праздников, — не только не редкость, но довольно распространенное явление. Несомненно, всему виной одиночество, подумал Фледдер. Для этого даже придумали особый термин — «синдром праздничных самоубийств» или что-то в этом роде. Одиночество или отчаяние, похоже, с особой силой ощущались по праздникам. Так или иначе, но если это случай самоубийства, то помощь Декока не потребуется. Небольшое расследование — и семья сможет заняться похоронами. Впрочем, жаль, конечно: такая молодая женщина… Если эта несчастная была настолько одинока, детектив с удовольствием поддержал и ободрил бы ее во время праздников. Они могли бы веселиться вместе, когда он не на службе. Девушка-то была довольно симпатичной…

Симпатичной… только и всего. Неприятно удивленный собственным цинизмом детектив прекратил думать об утопленнице.

«Скорая» въехала в ворота больницы Вильгельмины и остановилась у морга. Медики выгрузили носилки и внесли их в здание. Дежурный врач появился буквально через несколько минут. Сонно потирая глаза, он приветливо кивнул санитарам и вопросительно посмотрел на детектива.

— Инспектор Фледдер с Вармез-стрит, — представился тот. — Эту молодую даму выловили из Джентльменского канала.

— Самоубийство?

— Точно не знаю, — пожав плечами, неуверенно признался Фледдер. — Пока даже личность покойной не установлена.

Врач подошел к носилкам и открыл утопленнице глаза. Затем развязал шарф вокруг шеи. Инспектор внимательно наблюдал за его действиями. Врач осторожно снял шарф и слегка откинул назад голову покойной. У потрясенного Фледдера стал комок в горле. Он подался вперед, чтобы как следует разглядеть детали, но причина смерти была и так яснее ясного: на шее виднелись следы, явно указывавшие на то, что девушку задушили.

Детектив поднял голову и смущенно посмотрел на врача.

— Но это же… убийство! — ошеломленно пробормотал он.

Медик кивнул.

— Верно, инспектор. Ее задушили.

Невозмутимые санитары не издали ни звука.

* * *
Все еще не оправившийся от потрясения Фледдер стоял в отделанном белым кафелем подвале патологоанатомического отделения больницы Вильгельмины, прижимая к уху телефонную трубку. Телефон прозвонил уже трижды, и детектив гадал, когда же наконец Декок отзовется.

На столе, футах в шести от молодого инспектора, лежало тело убитой молодой женщины. Грязная вода канала стекала с пальто, полы которого свешивались по обе стороны стола. Детектив отчетливо слышал, как на кафельные плиты мерно падают капли. Эти звуки отдавались в голове Фледдера громче, чем звонки в телефонной трубке у самого уха.

— Декок, — наконец послышался сонный голос.

Молодой сыщик облегченно вздохнул.

— Доброй ночи, Декок, — поздоровался он, — это Фледдер. Извините, что разбудил.

— Еще не до конца, — брюзгливо предупредил старик.

Фледдер судорожно сглотнул.

— Послушайте, Декок, я в подвале «Вильгельмины», в морге судебной экспертизы. Мы выловили из Джентльменского канала молодую женщину и…

— По-твоему, ради этого меня стоило будить?

— Нет же, выслушайте меня до конца, хорошо? — торопливо затараторил Фледдер, опасаясь, что Декок бросит трубку. — Это не обычная утопленница. Ее задушили.

На другом конце провода повисло зловещее молчание.

— Жертву опознали? — наконец спросил Декок.

— Нет, пока что я ничего не знаю. Я…

Фледдер услышал глубокий вздох.

— Ладно, я приеду. Буду минут через десять. Ты никому больше не звонил? Дактилоскописту? Фотографу?

— Нет.

— Ну так сделай это! Мне понадобятся фото и отпечатки пальцев убитой.

— Хорошо, Декок, обязательно. Прямо сейчас. И… спасибо вам!

В ответ послышалось сердитое рычание.

— Твое «спасибо» и деньги, потраченные на звонок, не обеспечат мне даже чашку кофе!

— Кто знает! — сказал мигом успокоившийся Фледдер. — Может быть, вы еще накопите на целый кофейник.

Он услышал очередной поток неопределенных звуков, а потом короткие гудки. Со стоном выпустив из легких воздух — в основном от облегчения, — молодой детектив положил трубку. Фледдеру было жаль будить наставника, и страшно не хотелось этого делать. Он предпочел бы дать Декоку выспаться, но не смел браться за расследование в одиночку. Все-таки убийство, а не какая-нибудь мелочь! Если он провалит дело…

Юный инспектор представил, как в этот момент старый сыщик пытается втиснуть в ботинки свои вечно больные ноги и попутно клянет бестолкового ученичка, который разбудил его, испортив рождественские выходные.

Меж тем Декок с нетерпением ждал этих нескольких свободных дней. Они позволяли хоть ненадолго забыть о работе, о преступлениях и участке на Вармез-стрит, где он провел более двадцати лет на почти непрерывном дежурстве. Он стал истинным столпом отдела по расследованию убийств.

Фледдер окинул взглядом лежавшую на столе девушку, и все мысли о старшем инспекторе вылетели у него из головы. Вид жертвы произвел на молодого детектива сильнейшее впечатление: смеженные веки, полуоткрытый рот, бледное лицо… Фледдера вновь покоробило от стука бесконечных капель, падающих на пол. Звук отражался от голых кафельных стен подвала, рождавших гулкое эхо. По другую сторону носилок он заметил еще одну лужицу — вода так и струилась из тела убитой.

2

Декок прибыл на место еще до появления эксперта-дактилоскописта Крюгера и фотографа Брема. Одетый в старомодный дождевик инспектор вошел в подвал, как всегда, ступая вразвалочку. Его любимая старая бесформенная шляпа была сдвинута на затылок. Фледдер перехватил наставника на полпути.

— Извините, Декок, — виновато улыбнулся он. — Я бы с радостью дал вам выспаться, но сами видите…

Инспектор нетерпеливо отмахнулся.

— Все в порядке. Где она?

Фледдер указал на стол.

— Пока что я не позволил ее раздевать. Сейчас тело в том же виде, как мы его нашли. Разве что шарф был обмотан вокруг шеи.

Декок неторопливо подошел к прозекторскому столу и, склонившись над телом молодой женщины, внимательно осмотрел следы, оставленные душителем у нее на шее. Это были почти горизонтальные полоски. Под самым подбородком виднелся синяк, свидетельствовавший о внутреннем кровоизлиянии: скорее всего, так лег узел шарфа, когда убийца затягивал его на шее.

Инспектор выпрямился. Выглядел он мрачнее тучи. Цепкий взгляд старого детектива впился в нежные черты лица мертвой девушки. Декоку понравилось это казавшееся скромным лицо, хотя он и сам не знал почему. Возможно, она кого-то ему напомнила — давно забытую возлюбленную, подругу минувших дней. Декок помнил столько разных лиц — красивых, уродливых, хитрых, наивных, жестоких, подозрительных, страстных и злобных… Каких только физиономий он не навидался за долгие годы службы! Но эта девушка что-то затронула в душе старика.

Иногда человек внезапно принимает решение, сам толком не понимая, что за причины сподвигли его на это. Неважно, какие подсознательные процессы могут привести к подобному результату. Срабатывает интуиция, некое неосознанное предчувствие, порой никак не связанное с тем, что вами движет в действительности. По крайней мере, около девяноста процентов всех наших поступков продиктованы инстинктом, являются результатом эмоциональной реакции, а не рациональной. Декок не отличался сентиментальностью — по крайней мере, в обычном смысле этого слова. Он научился сдерживаться и контролировать свои чувства. Но вид безжизненного тела молодой девушки что-то всколыхнул в его душе. Детектива охватила смешанная со злостью горечь. Именно тогда он дал себе слово найти трусливого, жестокого негодяя, совершившего это убийство, и привлечь его к ответу, невзирая ни на что.

Крюгер поставил на пол свой тяжелый кофр и встал рядом с Декоком.

— Это она? — деловито осведомился дактилоскопист.

— Да.

— Миленькая девочка.

— Верно.

— Задушена?

— Да.

— Что-то вы сегодня не слишком разговорчивы.

— Нет.

Крюгер пожал плечами.

— Если вы думаете, что я приехал сюда развлекаться, то ошибаетесь. — В голосе эксперта звучала неприкрытая обида.

Декок медленно повернулся к нему.

— Я тоже, — не без сарказма бросил инспектор. — Но между нами есть существенная разница: сняв отпечатки, вы сбросите это дело с плеч долой. Дальше вы ни при чем. А вот я, если хочу найти убийцу, должен копаться в прошлом жертвы. Люди будут рассказывать мне, какой она была, о чем думала. И задолго до окончания следствия она превратится для меня в живого человека. Эта девочка станет для меня кем-то определенным, личностью со своими любовью и ненавистью, радостями и горестями. Для вас она никогда не станет большим, чем несколько узоров на дактилоскопической пластинке. Вот в этом и разница, Крюгер! Так что, пожалуйста, извините, если я и впрямь не слишком разговорчив. — Он резко повернулся и взял линейку и зажим для языка. — Ну как, вы готовы?

Фледдер, скромно стоявший у стены рядом с Бремом, торопливо достал блокнот и нашарил в кармане ручку. Крюгер с раскрасневшимся от негодования лицом молча распаковал свое снаряжение. Декок подошел к прозекторскому столу.

— Записывай, — громко принялся диктовать он. — Приметы жертвы: пол — женский, возраст — приблизительно восемнадцать — двадцать лет, рост — около пяти футов пяти дюймов, телосложение — стройное, кожа — белая, лицо — овальное, симметричное. Длинные светлые волосы, некрашенные, лоб — высокий, брови — дуто-образные, не подбриты, не выщипаны, глаза — светло-голубые, нос — узкий, прямой со слегка вздернутым кончиком, губы — полные, уголки рта приподняты. — Он вздохнул. — Есть? Записал?

— Да, — кивнул Фледдер, — все записал.

Декок ввел зажим для языка в полуоткрытый рот и приподнял верхнюю губу покойницы.

— Обычные здоровые зубы, без пятен и пломб. — Отложив зажим, инспектор слегка сдвинул волосы в сторону. — Уши — маленькие, овальной формы, мочки проколоты. — Затем он по очереди поднял ее руки. — Ладони — узкие, тыльные стороны чуть шире. На указательном и среднем пальцах правой руки легкие следы от сигарет. Драгоценностей нет. Следы от кольца на левом указательном пальце. Насколько можно установить при визуальном осмотре, грязь под ногтями отсутствует. Ногти покрыты лаком. Цвет лака… — Декок секунду помедлил. — Фледдер, пойди-ка сюда на минутку.

Молодой детектив нерешительно приблизился к столу.

— Какого цвета этот лак?

— Это… светло-вишневый.

— Что?!

— Светло-вишневый.

Декок хмыкнул:

— Хорошо, так и запиши. — Он поднял холодные руки жертвы и потер кончиками пальцев внутренние стороны ладоней. — Не так давно девушка над чем-то немало потрудилась — следы мозолей. В остальном она тщательно следила за руками. — Инспектор глянул на коллегу. — Записал? — Тот кивнул. — Превосходно, просто превосходно! Теперь Крюгер может заняться отпечатками, а Брем — съемкой. После того как санитары ее разденут, мы сможем еще раз взглянуть на тело снаружи. Внутрь позже заглянет доктор Рустелус.

Фледдера всегда немного коробило от того, как дактилоскописты обычно называли процедуру снятия отпечатков, — «брать пальчики». Иногда он представлял Крюгера, разгуливающего с кофром, набитым отрубленными фалангами пальцев.

— Будет вскрытие? — спросил он в ответ на упоминание Декока о патологоанатоме.

— Совершенно верно, — кивнул инспектор. — Я сам позвоню комиссару. Пусть он доктора Рустелуса и вызовет.

Детектив направился к телефону, а Крюгер приступил к работе. Бормоча что-то неодобрительное относительно манер Декока, он с помощью кривого пинцета подсунул набор карточек под подушечки пальцев трупа, фиксируя их уникальные завитки. Отпечатки — единственное надежное средство идентификации.

Затем Брем отщелкал свои снимки.

— Что происходит с Декоком? — прошептал он Фледдеру, меняя кассету с пленкой и одноразовую вспышку. — Нервничает? — Он хихикнул и сам ответил на свой вопрос: — Что-то на него не похоже. Сколько убийств он раскрыл? Десятки, а может сотни. Он должен быть последним из тех, кого может взволновать очередное убийство.

Фледдер пожал плечами.

— Я вытащил старика из постели. У него выходные на праздники. Мне кажется, впервые более чем за десять лет. Возможно, это его и рассердило.

— Да, паршивая у нас работенка, — со вздохом признал Брем.

Сделав еще несколько снимков, он принялся упаковывать свою аппаратуру.

— Ясно, что ты не рискнул взяться за это дело в одиночку. Ты подумал: «Нет-нет, лучше уж я растолкаю Декока, и старик сам обо всем позаботится. Зачем рисковать облажаться, когда у меня есть такая страховка?» Разве не так? Ты ведь так и подумал, верно?

Фледдер испытующе посмотрел на Брема. Уж не подкалывает ли его коллега? Он не знал, можно ли считать это издевкой. По выражению лица опытного фотографа было невозможно что-либо понять. А может, и впрямь надо было начать расследование самому, без посторонней помощи? Не это ли имел в виду Брем? И вовсе не стоило звонить Декоку, а только порадоваться возможности самому показать, на что способен?

Санитары начали проворно и со знанием дела раздевать погибшую. Фледдер собрал мокрую одежду в полотняный мешок Декок, закончив телефонный разговор, вернулся и стал осматривать обнаженное тело. Его опытный глаз искал мельчайшие отклонения от нормы. Поскольку инспектор принимал участие во множестве вскрытий, он прекрасно знал, что и где искать. Немного подумав, он повернулся к одному из служителей морга.

— Вам не кажется, что нижняя часть живота слегка увеличена? Она не может быть беременной?

Санитар, сосредоточенно выпятив нижнюю губу, внимательно исследовал упомянутую часть тела и неопределенно пожал плечами.

— Трудно сказать.

Декок взъерошил волосы.

— В любом случае это установит доктор Рустелус. Тело следует доставить в полицейскую лабораторию. Вскрытие назначено на девять утра. У вас все будет готово? — Санитары дружно кивнули. — Превосходно, — сказал Декок. — Тогда мы пошли.

Напоследок еще раз взглянув на труп, он вышел из комнаты. Фледдер, перекинув мешок с мокрой одеждой через плечо, поспешил следом за ним.

— К какому сроку вам нужны фото? — поинтересовался Брем.

— Часа через два, — буркнул Декок.

— Но ведь сегодня Рождество! — в отчаянии возопил несчастный фотограф.

Декок с напускным сожалением развел руками.

— Сам знаю, — вздохнул он. — Кстати, с Рождеством вас!

Прозвучало это отнюдь не празднично.

* * *
Фледдер напряженно сопел.

— Это будет чертовски нелегко. Я осмотрел одежду очень тщательно. Там никаких зацепок — ни тебе эксклюзивных моделей, ни фирменных ярлычков, ни меток из прачечной. В целом вся одежда в приличном состоянии, качества чуть лучше обычного, но вполне скромных фасонов. Разве что… лифчик можно счесть несколько легкомысленным. — Молодой детектив смущенно помялся. — Черный, с целым морем кружев.

Декок сидел, с комфортом расположившись за своим столом, и почти лениво изучал сделанные Бремом фотографии девушки.

— Может, еще раз проверить список пропавших без вести? — предложил Фледдер.

— Толку от этого… — фыркнул Декок. — Полагаю, что убийство совершено не более чем несколько часов назад. Если девушка пропала, об этом еще не успели сообщить. Так что в списке ее быть не может — слишком рано. — Он побарабанил пальцами по столу. — Совершенно очевидно, убийца не отдавал себе отчета в том, что большинство каналов в Амстердаме по краям довольно мелкие. В обычных обстоятельствах тело пролежало бы под водой несколько дней. Скорее всего, наш мокрушник на это и рассчитывал, иначе вряд ли бросил бы тело в воду. Он хотел протянуть время, чтобы ее обнаружили как можно позже. Я рад, что патрульный заметил тело так быстро. Это может сыграть нам на руку. Очень жаль, что пока мы не представляем, кто она такая. — Инспектор расстроенно шмыгнул носом. — В любом случае разошли всем постам телексы с как можно более подробным описанием примет жертвы. Не исключено, что об ее исчезновении заявят встревоженные родственники или муж.

Фледдер кивнул и отправился выполнять его указания.

Декок задумчиво склонился над фотографиями. Брем постарался на славу, не упустив ни одной подробности. Особенно ему удались снимки, сделанные крупным планом. Инспектор внимательно посмотрел на лицо девушки и вновь поймал себя на том, что она ему симпатична. Такое случалось весьма редко, в последний раз — несколько лет назад. Но это лицо! Это милое личико каким-то странным образом трогало душу. И сочувствие проникало сквозь стальную маску безразличия, его спасительную защитную маску, годами надежно отгораживавшую от всех горестей и страданий, с какими приходилось сталкиваться в силу специфики профессии.

— Бедное дитя! — вполголоса пробормотал Декок, перебирая снимки. — Как же ты оказалась в холодных водах канала, тем более в Сочельник? Зачем кому-то понадобилась твоя смерть? Кому это было выгодно?

Инспектор плотно сжал губы и покачал головой. Самая что ни на есть обычная симпатичная девушка. Ничего особенного. Отнюдь не женщина-вамп, не соблазнительница, простая девушка. Тихая, спокойная… упокоенная мертвым сном. Игра слов поразила Декока, вызвав множество ассоциаций. Религиозное воспитание, полузабытые родительские наставления, отрывки из Библии, опыт бесконечных расследований — все слилось и закружилось, словно в калейдоскопе.

Внезапно он вскочил и принялся расхаживать по дежурке.

— Старый дурак! — обругал он себя. — Что за мысли? Все это только из-за милого личика неопознанного трупа? Или здесь есть что-то еще? А если есть, то что же? — Инспектор остановился перед маленьким зеркалом над раковиной. Посмотрел на свое лицо, покрытое глубокими морщинами, словно у собаки-боксера. Попытался улыбнуться своему отражению, но получилась только жалкая гримаса. — Мир на Земле, — пробормотал он. — И благоволение всем людям доброй воли…[40]

Инспектор подошел к окну и выглянул на улицу. Редеющая серая предрассветная мгла свидетельствовала о том, что наступил первый день Рождества.[41]

* * *
В дежурку с довольным видом ворвался Фледдер и сунул инспектору под нос белую дамскую сумочку.

— Вы только взгляните на это, Декок! — возбужденно выкрикнул он. — Не успел я спуститься вниз, чтобы разослать телексы, как какой-то мужчина принес ее дежурному сержанту! По его словам, он нашел ее у входа в подъезд дома на набережной Брюер-канала. Гулял с собакой и увидел на крыльце.

— Когда?

— Сегодня утром, буквально только что, самое большее — полчаса назад.

— Ты туда заглядывал?

— Еще нет. Я сразу же бросился наверх, к вам. Возможно, сумочка принадлежит нашей девушке. Брюер-канал довольно близко от того места, где мы ее обнаружили. Всего несколько сотен ярдов, в общем, совсем рядом.

Фледдер поставил сумочку на стол. С виду она не представляла собой ничего особенного — дешевый пластик с простой защелкой.

— Такие продаются пятачок за пучок, — отметил Декок. — Однако довольно странно, что она не выловлена из воды.

Инспектор достал из ящика стола большой лист бумаги и вывалил на него содержимое сумочки. Маленький пузырек лака для ногтей чуть не скатился со стола. Фледдер ловко поймал его и посмотрел на этикетку.

— Видите?! — воскликнул он. — Светло-вишневый!

Декок улыбнулся.

— С каких это пор у тебя появились такие познания в области женской парфюмерии? — подозрительно спросил он. — Специально брал уроки?

Фледдер хитро подмигнул в ответ.

Содержимое сумочки по большей части составляли типичные для любой женщины вещи: зеркальце, расческа, пудреница, флакончик духов, помада, пилка для ногтей, связка ключей. Однако первое, за что ухватился Декок, — удостоверение личности с фотографией.

— Конечно, я могу ошибаться, — с прояснившимся выражением на лице осторожно сказал инспектор, — но, по-моему, это она.

Фледдер заглянул ему через плечо.

— Да, вы правы! — с энтузиазмом воскликнул он. — Это и в самом деле она! Никаких сомнений.

Они сравнили фото на удостоверении со снимком мертвой девушки, сделанной Бремом, — никаких сомнений не оставалось. Декок взял листок бумаги и переписал из удостоверения сведения о покойной: «Хелена Мария Вриез, 19 лет, адрес: Амстердам, Гудзон-стрит, 213».

— Мы захватим снимки и скопируем фото с документов, возможно, они пригодятся.

Фледдер рассортировал содержимое сумочки по степени важности. Там оказался неиспользованный железнодорожный билет в один конец до Гауды на 24 декабря; многоразовая транспортная карточка амстердамского муниципального транспортного управления с тремя оставшимися поездками, все — на линию № 1 на 8:15, 13:15 и 18:15. Кроме того, они обнаружили любовное послание от некоего Тома Вайка, отправленное с французской военной базы в Ла-Куртине. Письмо было датировано 5 октября. Денег в сумочке не оказалось, однако нашлось простенькое золотое колечко с гравировкой: «Эллен, 1 мая, 19.». Но больше всего Фледдера удивило наличие в сумочке черного кожаного бумажника с набором документов на имя Юста Хофмана, оптового торговца сыром из Алкмара. Он протянул его Декоку.

— Интересно, как это попало к ней в сумочку? — недоумевал молодой детектив.

Декок взял бумажник и понюхал его.

— Пахнет по-другому, — заметил инспектор, — совсем не так, как остальные вещи в сумочке.

Фледдер поднес письмо Тома к самому носу.

— А это пахнет пудрой и духами.

Декок кивнул.

— Девушка носила письмо с собой постоянно. Но бумажник не ее. В любом случае он пробыл здесь не настолько долго, чтобы хорошенько пропитаться запахом ее сумочки.

— Но как в таком случае он оказался у нее?! — нетерпеливо вскинулся Фледдер. — Как она завладела бумажником, принадлежащим господину Хофману из Алкмара? Украла?

— Не думаю, — покачал головой Декок. — Во-первых, на воровку наша девушка совсем не похожа. Во-вторых, мы не нашли денег — ни в сумочке, ни в бумажнике. Куда более вероятным представляется, что ограбили ее.

— Убийца?

Декок наморщил лоб.

— Что ж, не исключено, — согласился он. — Это вполне объяснило бы, почему сумочка найдена возле дома по Брюер-каналу в то время, когда ее хозяйка уже была в морге.

— Каким образом?

— Что ж, давай предположим, что убийце была нужна ее сумочка — обычная, я бы даже сказал, ординарная кража. Но когда он пытается ее отобрать, девушка начинает кричать. Сначала он затыкает ей рот ладонью, а потом душит ее же шарфом. Затем берет сумочку, тело бросает в воду, уходит и по дороге достает из сумочки деньги. Проходя мимо Брюер-канала, он оставляет сумочку у подъезда. Это одно из возможных объяснений тому, каким образом сумочка могла остаться сухой, но без денег.

Фледдер кивнул.

— Звучит довольно логично, но по-прежнему не объясняет наличие бумажника Хофмана.

Декок поморщился.

— Вовсе нет. Но тут возникает ряд дополнительных вопросов. Например, как она добралась до этого канала? Что она там искала? Вокруг большинства каналов по ночам ни души, особенно в праздничные дни, не говоря уже о Рождестве. Вдобавок она туда, скорее всего, и не собиралась.

— Что вы имеете в виду?

— Посмотри на железнодорожный билет: девушка ехала в Гауду. Не исключено, что она хотела провести там праздники.

Фледдер сел и, закинув ногу на ногу, принялся вновь перебирать содержимое сумочки.

— Безмолвные свидетели, — пробормотал он. — Если бы только они могли говорить, то объяснили бы многое.

— Что они и делают.

— Возможно, но этого недостаточно.

Отодвинув в сторону немногочисленные пожитки утонувшей девушки, Фледдер взял кольцо и взвесил его на ладони.

— А что вы думаете об этом?

Декок насупился.

— Разорванная помолвка.

— Помолвка?

— Да, полагаю, современная молодежь делает все по-другому. Но еще совсем недавно существовал обычай покупать при помолвке обручальные кольца. После чего делалась гравировка с датой этого события, и кольцо надевалось на правую руку. Впоследствии, перед самой свадьбой, дата соответствующим образом уточнялась, и кольцо перекочевывало на левую руку. Такой обычай бытовал веками. Наши бережливые предки никогда не верили в пользу от множества драгоценностей. Куда больше они придавали значение торговле, кораблям и твердой наличности.

— Спасибо за урок истории, но в таком случае кто такая Эллен? Вы видели гравировку…

Декок улыбнулся.

— Должно быть, девушка или ее жених были достаточно старомодны и следовали традиции, но наша блондинка Хелена, думаю, называла себя Эллен. На самом деле ее могли звать Елена или даже Лена, но оба имени в наше время почти вышли из обихода, как недостаточно американизированные. Отсюда и Эллен.

Фледдер посмотрел на кольцо, лежавшее у него на ладони.

— Но тогда почему один из них разорвал помолвку?

Декок усмехнулся. Когда инспектор улыбался, его грубоватое, слегка смахивавшее на морду пса-боксера лицо словно загоралось изнутри и становилось по-мальчишески озорным. В такие минуты невозможно было его не любить.

— Ну знаешь, — промолвил он, — тут может быть хоть десяток самых разных мотивов. Скажем, неверность.

Фледдер медленно кивнул и попытался надеть кольцо себе на палец. Оно оказалось слишком велико.

— Должно быть, это мужчина с толстыми пальцами, — пробурчал он, — толстыми, сильными пальцами. — Он взглянул на Декока. — А не могла… не могла ли разорванная помолвка… э… послужить мотивом для убийства?

Декок снисходительно улыбнулся:

— У тебя появилась своя версия?

Фледдер бросил кольцо в сумочку.

— Вообще-то, нет, — честно признался он. — Но вот о чем я подумал: ведь у кого-то же должна была быть причина убить девочку. Такое ведь не придет в голову с бухты-барахты, верно?

Декок не стал спорить.

— Конечно, сынок. У кого-то наверняка был мотив. Но сейчас еще рановато ломать над этим голову. Мы слишком многого не знаем. — Он посмотрел на часы. — Ладно, одевайся. Уже почти девять. Не будем заставлять доктора Рустелуса ждать.

3

Декок поднял жалюзи. Все еще неверный свет дня медленно вполз в комнату, пытаясь разогнать таинственный сумрак в углах прозекторской. Обнаженное тело убитой было подготовлено к вскрытию и лежало под лучами прожектора на холодном мраморном столе.

Декок приветствовал доктора Рустелуса.

— Простите, — извинился он. Медик отвесил ему легкий поклон. — Простите, — повторил Декок на сей раз громче, — мне страшно не хотелось дергать вас на Рождество.

Глуховатый врач улыбнулся.

— Вы тут ни при чем, — успокоил он инспектора. — Нам редко удается избежать неприятных сюрпризов. Куда больше я сочувствую своей жене.

Декок разделял досаду доктора Рустелуса. Он тотчас подумал о собственной супруге и о рождественском подарке, уже припрятанном для нее дома. Сегодня инспектор надеялся порадовать жену, презентовав ей выбранный с любовью домашний халат.

Доктор Рустелус приготовился к вскрытию. В длинном, до пят, белом одеянии он выглядел весьма впечатляюще. Ассистент разложил хирургические инструменты в нужном порядке. А Декок вновь размечтался о доме. Он думал о рождественском завтраке, гусе и прочих лакомствах, купленных и приготовленных супругой. В животе громко заурчало.

— Оставайся здесь, — наказал старик Фледдеру. — Уверен, что такой классный врач справится в два счета. Я вернусь около одиннадцати. Думаю, к этому времени все уже будет закончено.

— Куда это вы собрались?

Декок широко улыбнулся.

— Домой к жене. Поздравить ее с Рождеством.

Фледдер знал, что Декок, несмотря на богатый опыт в этой области, не любил расследовать убийства. Тем не менее инспектор честно выполнял свой долг вновь и вновь. А сейчас старик почувствовал (и в этом он, конечно, прав), что пришло время дать исполнить свой долг и молодому поколению детективов. Они должны взять на себя большую ответственность и облегчить его ношу. Разумеется, Декок будет помогать младшим коллегам, делясь знаниями и опытом, если это вообще возможно. Инспектор уже добился блестящих побед и стал легендой. Он больше не жаждал славы и не нуждался в ней. Фледдер не отводил от наставника глаз, пока все эти мысли вертелись у него в голове.

— Но ведь вы вернетесь, правда? — с легким беспокойством спросил он.

Декок удивленно вскинул брови.

— Разумеется. А как же иначе?

Молодой детектив, закусив нижнюю губу, грустно развел руками.

— А, ладно! — с несчастным видом пробормотал он. — Неважно. Я бы ни в чем вас не стал упрекать, даже натяни выдомашние тапочки и останься дома.

Декок нахмурился.

— Ты жалеешь? — спросил он. — Тебе не нравится, что мы на пару работаем над одним делом?

Фледдер энергично затряс головой.

— Поверьте, Декок, — почтительно проговорил он, — я бы с удовольствием не стал впутывать вас в это расследование. Пожалуйста, не думайте, будто я радуюсь тому, что вас беспокою. Вы и в самом деле, как никто, заслужили эти выходные. Но, видите ли, мне кажется, что я пока не готов… это… отсутствие опыта. Я все еще слишком не уверен в себе. Я…

Декок улыбнулся.

— Ты хнычешь, как школяр. Конечно же, я вернусь. Я тебя не брошу, будем работать вместе.

Фледдер судорожно сглотнул.

— Как бы то ни было, передайте супруге мои наилучшие пожелания и поздравления с Рождеством.

Молодой человек резко повернулся и подошел к прозекторскому столу. Доктор Рустелус уже сделал первый надрез.

* * *
Два часа спустя Фледдер нетерпеливо мотался взад-вперед у входа в лабораторию. Доктор Рустелус закончил вскрытие и вместе с ассистентом отбыл восвояси. Молодой детектив в смятении наблюдал, как их машина трогается с места, а потом, склонив голову, продолжил нервно топтаться у дверей.

Вскрытие ошеломило Фледдера. Он оказался недостаточно твердым и выносливым для подобных испытаний. Во всяком случае, пока. Природная мягкость не позволяла отнестись к этому спокойно. И молодой инспектор с содроганием наблюдал, как доктор Рустелус вершит свое страшное, но необходимое дело. Живот детектива подводило вовсю. Только железная воля позволила ему вытерпеть всю неприглядную процедуру до конца.

Фледдер глубоко вздохнул. Холодный чистый воздух, казалось, слегка освежил пылающую голову. Он посмотрел на часы. Около одиннадцати.

Декок подъехал почти в обещанное время. В свойственной ему безалаберной манере остановив машину у тротуара, старик открыл пассажирскую дверцу.

— Залезайте, сынок! — весело пригласил он.

Судя по всему, инспектор немного пришел в себя и отдохнул. Дома он успел принять душ, побриться и наскоро перекусить. А вдобавок насладиться видом жены в новом домашнем халате.

— Как прошло вскрытие?

— Как всегда, ужасно, — проворчал Фледдер.

Декок подтолкнул к нему бумажный пакет.

— Это тебе от моей жены. Рождественская выпечка или еще что-то в том же роде.

Фледдер скорчил гримасу.

— Простите, Декок, честное слово. Очень мило со стороны вашей супруги, но я не смогу проглотить ни кусочка.

Декок, пожав плечами, вдавил педаль газа в пол.

— Что наш милый доктор говорит о причинах смерти?

— Удушение в чистом виде. И почти наверняка — ее же собственным шарфом.

— Что еще?

Фледдер нервно покосился на старшего коллегу.

— Вы были правы.

— Насчет чего?

— Она была беременна.

Декок тихонько присвистнул сквозь зубы.

— Так-так… — медленно протянул он.

Фледдер вытер вспотевший лоб.

— Доктор Рустелус извлек плод. Родиться должен был мальчик. — Молодой детектив неожиданно спрятал лицо в ладонях. — Это было ужасно, просто ужасно! Вам повезло, что вас там не было. У меня сердце кровью обливалось!

Декок лавировал в потоке машин, время от времени поглядывая на Фледдера. Наконец, свернув в более спокойный переулок, он притормозил.

— По крайней мере, роды прошли безболезненно, — сухо заметил старик.

Фледдер повернулся к нему как ужаленный.

— Что это еще за шуточки? — прошипел он. — Что это за черный юмор? Да как у вас язык повернулся?.. Нет, вы и впрямь иногда циничны до… бесчеловечности.

Декок выключил зажигание.

— Я вовсе не циничен, — спокойно ответил он. — Подозреваю, что Эллен ждала родов с ужасом. — Старик неопределенно помахал рукой. — А страх вызывает мучительную боль, мальчик мой. Что ж, по крайней мере, от этой боли девочка избавилась.

Фледдер по-прежнему сидел, упрямо набычившись и крепко стиснув зубы.

— Проклятые убийцы! — гневно выплюнул он. — Подонки! Этих душегубов надо бы водить на вскрытие их жертв. Пусть бы это сделали частью наказания. — Он стукнул кулаком по приборной панели. — Я бы заставлял их нагибаться над трупом, чуть ли не носом тыкал бы в разрезы! Тогда они бы могли видеть, а потом… — Голос у Фледдера сорвался. — Тогда…

Декок не стал перебивать молодого коллегу: пускай лучше выпустит пар, избавится от переполнявших его эмоций.

— Насколько большим был плод? — немного помолчав, спросил инспектор.

— Около трех с половиной дюймов, или девяти сантиметров. Доктор Рустелус измерил его. Частично сформировавшийся плод размером в три с половиной дюйма…

— Девять сантиметров, — повторил Декок. — Девять сантиметров — это…

Фледдер с отсутствующим видом огляделся по сторонам.

— А что… что мы здесь вообще делаем?

Декок ткнул пальцем в лобовое стекло.

— Гудзон-стрит, — пояснил он. — Помнишь адрес в удостоверении девушки?

Фледдер посмотрел на однообразные фасады домов этой неприметной улочки.

— Какая мрачная застройка, — пробормотал он, шагая рядом с Декоком к дому. — Ни за что не стал бы здесь жить. — Он легонько толкнул инспектора в бок. — Видите? Занавески! За нами все наблюдают.

Декок усмехнулся.

— Бесплатное развлечение.

Пошарив в кармане, старик достал связку ключей и один за другим начал подбирать их к входной двери. Фледдер с интересом наблюдал.

— Ключи из ее сумочки?

— Да, я подумал, что они пригодятся.

Наконец один из ключей подошел к замку, и Декок толкнул дверь подъезда. Перед ними была узкая лестница, застланная бежевой ковровой дорожкой. На белой стене висело несколько картинок.

— Какой этаж? — спросил Фледдер.

— Давай начнем с самого верха, — предложил Декок. — Я почти уверен, что это будет чердак.

Держась за перила, детективы начали осторожно подниматься по ступенькам. Декок, за последние несколько лет набравший лишний вес, задыхался и пыхтел. Карабканье по лестницам теперь требовало от него больших усилий, чем прежде. Ступени скрипели под ногами.

На втором этаже дверь одной и квартир приоткрылась, и в щель выглянула любопытствующая женщина. В коридор хлынул спертый запах — комнату, судя по всему, давно не проветривали.

— Эй, господа! — окликнула детективов неряха. — Куда это вы направляетесь?

— К госпоже Вриез.

Женщина распахнула дверь и показалась на пороге.

— А так это на самой верхотуре! Вас проводить?

Декок покачал головой.

— Нет-нет, спасибо. Мы сами найдем дорогу. — Наблюдатели ему сейчас совершенно не требовались.

Женщина с недовольной гримасой скрылась в квартире. Напарники поднялись этажом выше.

Чердак занимали пять или шесть маленьких комнатушек, разделенных импровизированными перегородками из решеток и фанеры. Табличек с именами жильцов на дверях не было. Фледдер и Декок нерешительно огляделись по сторонам. Они не знали точно, какая дверь им нужна, но в то же время не хотели всполошить остальных обитателей чердака. К своему большому облегчению, полицейские обнаружили в конце темного коридора узкую дверь из некрашенного дерева, где карандашом было написано: «Вриез».

Декок вновь достал связку ключей и принялся подбирать подходящий. Через несколько минут они оказались в промозглой, неотапливаемой чердачной комнатке. Единственным источником света служило маленькое окошко в потолке между стропилами. Справа от двери — узкая кровать, над ней — книжная полка. В глаза обоим детективам сразу бросилась стоявшая там фотография в рамке: Хелена.

Декок присел на край кровати и оглядел комнату. Ротанговый стул, электрический обогреватель, потертый платяной шкаф и ночной столик. В основном тут была старая, покореженная мебель, но среди нее затесалось и несколько новых, вполне современных вещей, по всей видимости, мало-помалу приобретенных Хеленой. Довольно причудливое сочетание.

Фледдер хмыкнул.

— Стало быть, здесь она и жила…

Декок согласно наклонил голову.

— Да, тут не только роскошью, но и минимальными удобствами не пахнет… Что могло заставить девушку податься в Амстердам? Полагаю, в родительском доме у нее была куда более уютная комната. Так или иначе давайте все осмотрим. Возможно, тут найдется что-нибудь полезное: записки, письма, документы — все, что может хоть как-то пригодиться в расследовании. Особое внимание обращай на адреса.

Фледдер начал обыск с платяного шкафа, но только-только успел разложить его содержимое на полу, как в комнату неожиданно без стука вошла молодая женщина. Незнакомка воззрилась на детективов широко раскрытыми от удивления глазами.

— Что… что вы здесь делаете?! — воскликнула она. — Что вам нужно?! Кто вы такие?!

Декок, по-прежнему сидевший на краю кровати, чуть сдвинул шляпу на затылок и смерил гостью изучающим взглядом. «На вид — лет двадцать пять», — решил старик. Она принадлежала к тому типу женщин, что у многих ассоциируется с толковым секретарем-референтом. Не красавица, но привлекательна, и даже очень, хотя на собственный, весьма необычный лад. Инспектор еще раз внимательно вгляделся в лицо незнакомки и решил, что она неглупа. Во всяком случае, красивые глаза за толстыми линзами очков в роговой оправе излучали ум. Декок одарил женщину своей самой обаятельной улыбкой.

— Целых три вопроса подряд, — благодушно проворчал он. Старик медленно встал и подошел поближе. — Сначала я отвечу на ваш первый вопрос, — дружелюбным тоном заметил он. — Моя фамилия Декок, а это мой коллега, Фледдер. Мы — детективы из полицейского участка на Вармез-стрит.

Девушка подозрительно уставилась на мужчин.

— Вы полицейские?

— Да, инспекторы полиции, — кивнул Декок.

Похоже, смысл этих слов дошел до нее лишь через несколько секунд.

— Полиция… полиция… — удивленно пробормотала девушка. — А что случилось? Что вам здесь надо?

Декок развел руками.

— Прежде чем что-либо объяснять вам, — мне бы очень хотелось знать, кто вы такая, — спокойно сказал Декок. — Ну так с кем я имею удовольствие беседовать?

Девушка пригладила блестящие темные волосы.

— Да, конечно, — вздохнула она. — Вы правы. Я, знаете ли, была несколько удивлена. Чтобы вот так, неожиданно… — Она вновь вздохнула. — Эллен моя подруга. Мы вместе работаем в одной конторе.

— А ваше имя?

— Фемми. Фемми Вайнгартен. Я живу здесь же, на этом самом чердаке. Я и помогла Эллен найти тут комнату.

— И как долго Эллен здесь прожила?

Фемми вдруг окинула инспектора оценивающим взглядом и нахмурилась. Девушка напряженно думала. Декок понял, что допустил ошибку, неправильно сформулировав вопрос.

— Вы сказали «прожила»?

Инспектор неохотно кивнул.

— А вы умеете слушать, — самым серьезным тоном похвалил он Фемми.

Девушка обхватила голову руками, не скрывая отчаяния.

— Что… что случилось?

Декок взял Фемми за руку и подвел к одному из ротанговых стульев. Она смотрела на старика исполненным ужаса взглядом.

— Эллен… — тихо сказал он. — Эллен умерла.

4

— Смерть Эллен поставила перед нами ряд вполне резонных вопросов. И наша задача — найти на них правильные ответы, и вы можете оказать нам здесь неоценимую помощь.

Фемми довольно долго плакала, положив очки на колени, и сейчас крупные слезы все еще стекали по ее щекам. Декок достал из кармана чистый платок и промокнул ей глаза. Без больших очков с толстыми линзами девушка выглядела совсем иначе — мягче, милее, не столь самоуверенной и менее независимой.

— Что же все-таки случилось?

— Этой ночью мы нашли ее тело в канале, — хмуро сказал Декок.

— Она… она сама прыгнула?

Не ответив, инспектор сел напротив девушки на стул и предложил ей сигарету. Она жадно схватила ее дрожащими руками.

— Вы были близкими подругами? — поинтересовался Декок, поднося ей зажигалку. — В смысле — делилась ли она с вами своими женскими секретами?

Фемми глубоко затянулась и медленно выпустила дым. Похоже, она начинала успокаиваться. Инспектор машинально отметил, как методично, по-деловому она курит, что не слишком сочеталось с ее недавним всплеском отчаяния. Он невольно задумался, насколько искренни слезы Фемми? И вообще: так ли уж она скорбит о подруге?

— Она обсуждала свои дела с вами открыто? — вновь спросил инспектор.

— Да, — без особой уверенности ответила Фемми. — Да, мы говорили…

— Стало быть, вы не слишком откровенничали, — подытожил Декок.

Фемми дернула плечиком.

— Понимаете, дело в том, что мы не были близкими подругами, — несколько раздраженно сказала она. — Разумеется, Эллен не рассказывала мне всего. Да и какая женщина на это пойдет?

Декок усмехнулся. У него на этот счет было свое мнение, но делиться им с Фемми Вайнгартен он не стал.

— Она была помолвлена? Собиралась замуж?

— Уже нет. У них все кончилось. Она по-прежнему носила его кольцо, но это была лишь маскировка. Я знала, что она разорвала помолвку.

— Когда?

— О, вскоре после того, как устроилась к нам на работу. Дайте вспомнить поточнее… она пришла сразу после летних каникул, первого сентября. А помолвку разорвала месяца через два… или около того.

— А по какой причине?

Фемми пожала плечами.

— Чего не знаю, того не знаю.

Декок откинулся на спинку стула.

— Но тем не менее кольцо она носила?

Девушка кивнула.

— Да, Эллен никогда его не снимала. Вот и вчера тоже. Она говорила, что кольцо защищает ее от назойливых поклонников. — Фемми слабо улыбнулась. — Эллен была из тех девушек, которых большинство мужчин считают привлекательными.

— Вы когда-нибудь видели ее жениха? — осведомился инспектор.

— Нет, ни разу. Впрочем, однажды видела, правда, издали. Как-то раз он поджидал ее возле конторы. Он служит в армии. Крупный симпатичный блондин, этакий жеребец, сын оптового торговца из Гауды. Ведь Эллен сама родом из Гауды. У ее родителей там бакалейная лавка, хотя на самом деле — настоящий маленький супермаркет. Прежде чем поступить к нам, она сама там работала.

— А почему она перебралась в Амстердам?

Фемми горько улыбнулась.

— Ей хотелось перемен в жизни.

Декок понимающе кивнул, раздумывая о том, как прозвучал ее ответ. И пришел к выводу, что довольно цинично.

— Как она получила у вас работу? По объявлению? Или каким-то другим образом узнала о вакансии?

И тут инспектор впервые отметил, что Фемми на долю секунды запнулась, прежде чем ответить.

— По правде сказать… точно не знаю, — пробормотала она. — Честно, не знаю. Мы никогда об этом не говорили.

Декок понял, что она лжет.

— Она была хорошим работником?

Губы девушки растянулись в фальшивой сочувственной улыбке.

— Ну я бы так не сказала. А уж если совсем точно, для такой работы Эллен не годилась. Мне приходилось частенько ей помогать, и помногу. Просто у нее не было должного опыта.

— Но ее тем не менее держали на работе?

И вновь легкая заминка.

— Да.

— Но ее несоответствие должности наверняка бы заметили!

— Да.

Декок пристально посмотрел на Фемми.

— Ну и?..

Девушка отвела глаза. Инспектор провел ладонью по лицу. Ему не понравилась реакция Фемми Вайнгартен — это было почти то же самое, что разговаривать со стенкой. Она спряталась в свою раковину и постоянно держалась начеку, словно боялась сболтнуть лишнее. Как будто что-то ей очень хотелось скрыть. Может быть, какую-нибудь мрачную тайну, которую ни в коем случае нельзя обсуждать с посторонними. Декок сердито засопел.

— А кроме своего жениха она не встречалась с другими мужчинами?

— Не знаю! — раздраженно бросила Фемми. — Кроме того, это совершенно не мое дело.

— Да бросьте вы! В конце концов, она была вашей подругой, — поморщился Декок. — Она когда-нибудь принимала мужчин у себя в комнате?

— Нет, хозяйка этого не позволяет.

— Случалось ли ей не ночевать дома?

Фемми заерзала на стуле, нервно теребя и одергивая край юбки, но не ответила.

— Госпожа Вайнгартен, — терпеливо напомнил Декок, — я задал вам вопрос.

— Я вас слышала, — спокойно отозвалась девушка.

— И?..

— Иногда… иногда она и в самом деле не приходила ночевать.

— Где же она в таком случае пропадала?

Фемми равнодушно пожала плечами.

— Этого я не знаю. Я спрашивала иногда… ну, сами понимаете, чисто из женского любопытства.

— И?..

— Обычно Эллен делала вид, что не слышит моих вопросов, и лишь таинственно усмехалась. Я так ничего и не разузнала.

— Но у вас возникли подозрения?

Фемми достала из кармана юбки крошечный платочек и принялась протирать очки. Это был явно один из способов потянуть время.

— Нет… э… ничего подобного.

Декок внимательно прислушивался к ее интонациям. Легкая дрожь в голосе насторожила его, хотя он пока не имел ни малейшего понятия почему.

— Значит, ничего подобного? — повторил инспектор.

— Нет… нет.

Детектив долгое время пристально смотрел на девушку, подперев подбородок ладонью. «Ишь ты, ничего подобного! — подумал он. — Разумеется, ничего подобного! Когда ты не заставала ее в комнате, когда находила постель нетронутой, то точно знала, где она проводит ночь». Инспектор прикрыл глаза. Почему же все-таки она не хочет назвать его имя?

Он медленно поднялся со стула.

— Где вы работаете?

— Фирма «Дольман и Флит» на Императорском канале. Уже пять лет.

Инспектор неторопливо прошелся по комнате. Оказавшись у Фемми за спиной, он замер: сейчас было особенно важно, как эта маленькая лгунья воспримет следующий вопрос.

— А вы знали, — как бы невзначай поинтересовался Декок, — что Эллен была беременна?

Реакция последовала мгновенно — вздрогнув, явно ошеломленная этим известием, Фемми резко обернулась и растерянно уставилась на него.

— Беременна?!

— Да, госпожа Вайнгартен, беременна.

Фемми закрыла лицо руками и вновь зарыдала — тихо, не всхлипывая. Подождав минуту-другую, Декок спросил:

— Вы не знали?

Девушка медленно покачала головой.

— Нет, не знала. Бедняжка! В последнее время ее частенько подташнивало. Я все думала, как неважно она выглядит. Но мне никогда не приходило в голову, что… она беременна! — Фемми посмотрела на инспектора полными слез глазами. — От кого?

Декок вскинул брови.

— Так вы не знаете? В самом деле?

Фемми Вайнгартен явно почуяла угрозу, и ее глаза тотчас превратились в узенькие щелочки. Что-то вновь ее встревожило и возбудило подозрения.

— Откуда мне знать? — холодно усмехнулась она. — Эллен не приглашала меня посмотреть!

Декок посмотрел на нее с ледяной усмешкой.

— Да уж, как правило, это не слишком распространенный обычай, — съязвил он. — А я так надеялся, что вы сможете мне помочь. В конце концов, вы были ее подругой.

Казалось, Фемми его не слышит. Сжав губы в тонкую прямую ниточку, девушка смотрела в пространство прямо перед собой.

— Подонки! — неожиданно закричала она. — Подонки! Конечно же, он ее бросил! Так и было! Бедняжка просто не знала, куда еще ей деваться. Стоит девушке залететь, как ее тут же бросают! Это просто…

— Расскажите мне о вчерашнем дне, — перебил ее Декок. — Она была на работе?

Фемми, утерев глаза рукавом свитера, кивнула.

— До часу дня. Мы все работали до часу. И закрылись рано, потому что был канун Рождества.

— Точно. Вы вышли с работы вместе?

— Нет, сначала ей надо было зайти на вокзал. Она хотела купить билет на поезд заранее, поскольку боялась, что потом будет некогда. Она собиралась провести Рождество с родителями в Гауде.

— Но с вокзала она вернулась прямо домой?

— Да, и собрала чемодан.

— Во сколько она вышла из дому?

— Около шести.

— С чемоданом?

— Да.

— Значит, ехала прямиком на вокзал?

— Нет, у нее была назначена встреча.

— Встреча?

— Да.

— С кем?

— Точно не знаю. Просто она сказала, что по дороге ей надо будет кое-куда заглянуть. Думаю, она встречалась со своим женихом.

— Но ведь Эллен расторгла помолвку!

— Да, но поддерживала с бывшим женихом приятельские отношения. Он довольно часто ей звонил. И вчера тоже. Дело в том, что на работе я сижу прямо напротив нее. Ну и… в таких случаях волей-неволей услышишь чужой разговор.

— Стало быть, в тот вечер они должны были увидеться?

Фемми кивнула.

— Во всяком случае, так я поняла из их беседы.

— А зачем? Я имею в виду, чего ради они назначили эту встречу?

— Мне кажется, он хотел поговорить с ней еще раз.

— Как прошел разговор?

— О, вполне по-дружески. Она даже несколько раз рассмеялась. Наверное, он сказал что-то смешное. Разумеется, я не могла слышать, что он говорит.

Декок подошел к окну и посмотрел на мрачные дома, выстроившиеся напротив. Инспектор напряженно размышлял, но не мог найти никакой «ниточки», ничего, за что можно было бы уцепиться. Все по-прежнему окутывала таинственная мгла.

Он медленно повернулся и посмотрел на Фемми Вайнгартен, снова нацепившую очки. Слезы высохли, зато над левой бровью виднелся потек туши, размазанной рукавом свитера. Только это и выдавало то, что девушка недавно плакала. Теперь она сидела спокойно, положив руки на колени. Декок разглядывал ее одежду: свитер под горло, юбка из плотной ткани, черные чулки и туфли на низком каблуке. Здравомыслящая и респектабельная… даже слишком для такой молодой женщины.

«Таких с ходу не разгадаешь», — подумал Декок Он совсем не понимал Фемми Вайнгартен. Чувствовалось лишь, она что-то не договаривает, скрывает. Но что именно — пойди разбери. Связано ли это с Эллен, или дело в чем-то совсем другом?

— Вы замужем? — неожиданно спросил он.

— Нет.

— И… никакого близкого друга?

Фемми резко откинула голову, раскинув длинные волосы по плечам, и сердито фыркнула.

— Мужчины! — с осуждением сказала она. — Грубые, самодовольные самцы! Если ты им все позволяешь, они липнут к тебе, как мухи, лишь бы получить удовольствие! Но о большем и не мечтай! — Фемми свирепо оскалилась. — Иначе тебя отметут.

Долгое время Декок испытующе смотрел на нее. Столь бурная реакция ничуть его не удивила — чего-то подобного инспектор и ожидал.

— Сколько сейчас вашему ребенку? — участливо спросил он.

Вопрос был задан наудачу, но, увидев, что по лицу Фемми пробежала судорога, а уголки рта нервно дернулись, Декок убедился, что попал в самую точку.

— Мой маленький Ханс, — тихо пробормотала она. — Ему два годика. — Фемми зачем-то одернула свитер. — Я мать-одиночка. Видите ли… меня тоже бросили в беде. Потому-то я так хорошо понимаю, в каком положении оказалась Эллен. Мужчины — это самые настоящие подонки! Все мужики — подонки! Все до одного!

Декок почесал в затылке. Ему не впервой доводилось слышать столь резко и страстно выраженную оценку представителей своего пола. Он встречал довольно много женщин, питавших к мужчинам самую искреннюю неприязнь. И довольно часто — по справедливости.

— Я предупреждала Эллен сто раз, — продолжала Фемми. — Рассказала, что случилось со мной. Советовала вести себя осторожнее. — Девушка беспомощно пожала плечами. — Но, сами видите, она меня не послушалась.

Декок горько улыбнулся.

— А разве вы в свое время послушались? — тихо спросил он. — Обычно мы не очень-то любим прислушиваться к чужим советам, особенно в молодости. — Инспектор вновь опустился на стул напротив девушки. — И где ваш Ханс сейчас?

— У моих родителей в Хорне, — вздохнула она. — Я не могу взять его сюда, он еще слишком маленький. А кроме того… у меня же работа!

В комнате повисло тягостное молчание. Декок покосился на Фледдера, во время допроса как ни в чем не бывало продолжавшего обыскивать комнату. Теперь он закончил и, привалившись к стене, ждал дальнейших указаний.

Фемми вперила невидящий взгляд в пустоту.

— Бедняжка Эллен… — на сей раз совершенно искренне посетовала девушка. — Она так ждала Рождества! Рассказывала мне, чем займется в Гауде: подолгу будет гулять с младшими братьями, навестит старенькую тетушку, у которой часто гостила в детстве. Она была… — Девушка резко умолкла, и на ее лице появилось выражение ужаса, как будто ее вдруг осенила страшная догадка. Девушка растерянно посмотрела на Декока и, явно потрясенная, выдохнула: — Эллен… она не такой человек, чтобы… в ее поведении ничто не указывало… я имею в виду, это просто невероятно! Она… она никогда не стала бы кончать с собой!

Декок досадливо махнул рукой.

— Послушайте… — медленно произнес он, — разве кто-нибудь говорил о самоубийстве?

В расширившихся глазах Фемми мелькнул страх.

— Значит, это не было?..

Декок покачал головой.

— Нет. Эллен убили.

5

Декок лениво развалился на стуле и почти лежал, закинув ноги в начищенных ботинках на стол. То, как развиваются события, инспектора совсем не устраивало, и он то и дело ерошил седые волосы широкой пятерней.

— Даже не знаю… — сердито проворчал Декок. — Есть в этой Фемми Вайнгартен нечто такое, что мне не нравится. Она была слишком настороженной, слишком замкнутой в себе. А когда речь зашла об отношениях Эллен с мужчинами, и вовсе темнила.

— Возможно, у Эллен не было никаких отношений с мужчинами.

Декок усмехнулся.

— О, перестань! Подумай хотя бы о расторгнутой помолвке и ночах, проведенных вне дома. Нет-нет, Фледдер, помимо жениха в жизни Эллен был кто-то еще. И Фемми знает больше, чем пожелала нам сказать. Сообщив этой девушке, что Эллен убили, я чуть ли не физически ощутил, как напряженно она размышляет. Складывается впечатление, что Фемми известно, кто это сделал.

Фледдер равнодушно пожал плечами.

— Я не заметил ничего особенного. По-моему, узнав такую новость, девушка просто выпала в осадок. Ну а чего еще вы бы хотели? Это вполне нормальная реакция. В конце концов, Эллен же была ее подругой!

Декок сосредоточенно изучал свои ногти.

— Может быть, ты и прав, — помолчав, заметил он. — И у меня просто разыгралось воображение. Женщин очень трудно разгадать, если это вообще возможно. Но все-таки… видишь ли, я с глубоким почтением отношусь к женской интуиции. Женщины умеют найти правильное решение, опираясь на минимум фактов. Они гораздо восприимчивее нас, мужчин. Вдобавок у Фемми есть серьезное преимущество: она знала Эллен при жизни, а мы — нет. Это едва ли не худшее в расследовании любого убийства. Для нас все начинается с трупа неизвестного мужчины или женщины. Мы целиком и полностью зависим от того, что нам скажут о покойном другие, и никогда не получаем объективных сведений. К примеру, что мы знаем об Эллен? Мы видели ее тело. Внешне она была на редкость симпатичной девушкой. Доктор Рустелус может добавить, что изнутри она тоже выглядела совсем неплохо. Ну а дальше-то что?

Рассуждения инспектора прервал телефонный звонок. Фледдер снял трубку, несколько секунд послушал, а затем, прикрыв микрофон ладонью, посмотрел на Декока.

— Дежурный сержант, — удивленно произнес он. — Том Вайк внизу… под конвоем двух служащих военной полиции.

— Скажи им, чтобы поднимались к нам, — сразу оживился Декок.

Выполнив указание, Фледдер положил трубку.

— Как здесь оказался Том Вайк? — удивился он.

Декок хитро подмигнул.

— Пока ты сегодня утром был на вскрытии, я позвонил в военную полицию и попросил доставить его к нам. Все очень просто — всего лишь вопрос организованности. Кроме того, я позаботился о том, чтобы мы могли побеседовать с нашим другом Хофманом из Алкмара. Полагаю, он появится здесь уже сегодня днем. Любопытно, как он объяснит наличие своего бумажника в сумочке Эллен.

Фледдер откровенно скис.

— Мне следовало об этом подумать, — уныло пробормотал он. — Как-никак, а все-таки это дело мое…

Декок тепло, по-дружески рассмеялся.

— Не ломай себе голову по этому поводу! Еще научишься. Ты по-прежнему слишком подпадаешь под влияние обстоятельств. С этим постоянно надо бороться.

— Вам легко говорить, — чуть ли не простонал молодой детектив. — Для вас это дело привычное, а мне каково? Когда я узнал, что эту несчастную девушку задушили, то чуть не ссыпался в ботинки. До сих пор никак не очухаюсь. Ничего толком не соображаю. Вы уж меня простите, Декок, но после этого у меня крыша поехала. Эта девушка заполнила все мои мысли. Похоже, я и впрямь утратил способность четко соображать, принимать продуманные и взвешенные решения.

Декок без особой спешки убрал ноги со стола, встал, потянулся и, глубоко засунув руки в карманы, с отсутствующим видом посмотрел на Фледдера. Несколько минут прошли в полном молчании, и тот заволновался; щека нервно дернулась, на лбу выступила испарина. Под этим пристальным взглядом долго не выдержал бы и человек куда более стойкий.

— Да-да! — совсем потеряв самообладание, выкрикнул Фледдер. — Я знаю, что вы собираетесь сказать! Знаю! Но я не могу этого сделать! Только не я, поймите! Я же все-таки не машина!

Брови Декока угрожающе сдвинулись.

— А я, значит, по-твоему, машина?! — грозно проговорил он. — Вот что, друг мой, выслушай внимательно, что я скажу. Если хлопаешься в обморок при виде крови, не учись на врача. Другими словами, если ты и впрямь намерен рыдать над каждым трупом, то для работы в полиции не годишься. Где-то скрывается человек, который убил… задушил Эллен. И он по-прежнему разгуливает на свободе. Так сосредоточь, черт возьми, всю свою энергию на его поимке! Если ты хочешь когда-нибудь надеть на него наручники, придется вести себя не как истеричная барышня, а собраться с духом и задействовать все свои способности!

В дверь постучали. Открыв, Декок оказался лицом к лицу с двумя крепкими парнями из военной полиции и стоявшим между ними молодым человеком в форме без знаков различия.

— Мы разыскали его в казарме и срочно доставили сюда согласно приказу. Вам нужен подробный доклад о предпринятых действиях?

— Нет, пока в этом нет необходимости, — по-приятельски улыбнулся им Декок. — Огромное спасибо! С этого момента я беру все заботы о нашем молодом друге на себя.

Военные отдали ему честь и с каменным выражением на лице двинулись к лестнице. Некоторое время Декок молча стоял перед молодым солдатом, внимательно его разглядывая. На то, чтобы в общих чертах понять, что это за человек, много времени не ушло. Затем инспектор протянул ему руку.

— Моя фамилия Декок, — бодро представился он. — Инспектор Декок. А вы Том Вайк? — Молодой человек кивнул. — Отлично, Том, рад с вами познакомиться. Прошу. — Декок указал на стул возле стола. — Присаживайтесь и чувствуйте себя как дома.

Солдат нерешительно сел, с любопытством поглядывая то на Декока, то на Фледдера. Судя по тому, как нервно Том теребил лежавший на коленях форменный берет, чувствовал он себя неуверенно. Декок резко подался вперед так, что увидел свое отражение в голубых глазах молодого человека, и заметил, как у того на лбу пульсирует голубая жилка.

— Не стоит пугаться, — проговорил инспектор. — Просто расскажите мне правду. Не более того. В любом случае лгать бесполезно. Особенно теперь. Дело слишком серьезное.

— Но… но… — пробормотал Вайк, — я вовсе не…

Декок выпрямился и показал на Фледдера.

— Это мой коллега, инспектор Фледдер. У него есть к вам несколько вопросов.

С этими словами он подошел к окну и отвернулся. Казалось, детектив утратил всякий интерес к доставленному военной полицией свидетелю. Фледдер встревожился. Такого никогда раньше не бывало. По опыту он знал, что старик всегда ведет допросы сам, никогда не полагаясь на других и не передавая инициативу в чужие руки. Фледдер нерешительно посмотрел на Декока. Силуэт инспектора четко вырисовывался на фоне серого окна, и неожиданно молодой детектив разгадал его намерения. Старик хотел, чтобы его подопечный собрался с духом и задействовал все свои способности.

Слегка успокоившись, младший инспектор сел на место своего наставника и, толком не зная, с чего начать, строго посмотрел на солдата. Какие задавать вопросы? Неужели перед ним и в самом деле убийца? И этот парень задушил свою невесту? Но каковы его мотивы? Фледдер почувствовал, что потеет. Вдобавок у него зачесалась спина. Торопливо достав из кармана платок, он вытер пот со лба.

— Где вы были вчера после шести вечера? — напряженным тоном спросил он.

Некоторое время Том Вайк молчал, пристально разглядывая его, и наконец нерешительно произнес:

— Честно говоря, я не совсем понимаю, что вам от меня нужно. Зачем меня сюда вызвали? Без каких-либо объяснений подняли с койки и привезли в полицию. С какой стати? — Он несмело усмехнулся. — Насколько я понимаю, это отдел по расследованию убийств? — Фледдер кивнул. Молодой человек развел руками. — Ну так знайте — я никого не убивал.

— Это мы еще посмотрим.

Вайк заерзал на стуле.

— Что значит «еще посмотрим»? — с раздражением буркнул он. — Надо же, «мы еще посмотрим»! Что это за чушь? Если бы я натворил таких дел, то, наверное, был бы в курсе, вам не кажется?

Фледдер угрожающе сощурился и упрямо повторил:

— Где вы были вчера после шести вечера?

— В казарме, — пожал плечами Вайк. — Где же мне еще быть?

Фледдер тоже пожал плечами.

— Вам не понадобилось отмечать пропуск?

— Нет, не понадобилось.

— Вы помолвлены? Собираетесь жениться?

— Собирался.

— На ком?

— На Эллен. Эллен Вриез.

— Как давно вы помолвлены?

— Уже несколько месяцев.

— Вы… вы имели с ней… э… половые сношения?

Том Вайк изумленно застыл.

— Что вы сказали?

Фледдер громко сглотнул, чувствуя себя несколько неловко.

— Послушайте, я серьезно…

Вайк лишь молча пялился на него. Фледдер закусил нижнюю губу и подумал, что и впрямь затронул довольно щекотливую тему. Но ему же это необходимо для расследования! Так что отвечать в любом случае придется.

— Я спрашиваю вас об этом не из праздного любопытства, — извиняющимся тоном терпеливо объяснил он, — а только лишь потому, что мне необходимо это знать. Так вы имели с ней половые сношения? Да или нет?

Молодой солдат кивнул.

— Да, — тихо сказал он, — случалось время от времени.

Фледдер вновь сглотнул, стараясь казаться более уверенным в себе.

— А вы… в этих случаях никогда не пользовались… презервативами… контрацептивами… резинками… или как там они сейчас называются?

Том покачал головой.

— Нет, мы обходились так.

— И никогда не было никаких… последствий?

— Что вы имеете в виду?

Фледдер вздохнул.

— Она никогда не беременела?

— Беременела?!

— Да. Скажите, она ждала ребенка?

Вайк весело рассмеялся.

— Насколько мне известно, нет. Я никогда от нее не слышал ничего подобного. Эллен никогда мне ничего такого не говорила. — Он фыркнул. — Ребенка! — Судя по всему, сама мысль об этом казалась ему абсурдной.

Фледдер смерил его долгим неприязненным взглядом. Он так и не мог определить, что это за птица. Он что, притворяется? Ломает комедию? Тоже мне, нашел место для импровизаций! Неужели он и впрямь не знал, что Эллен беременна? Ведь он наверняка должен был узнать об этом первым! Кому, как не жениху, узнать об этом в первую очередь?

— Стало быть, вы разорвали помолвку? — уточнил он.

— Да.

— Когда именно?

— Как только я вернулся из Ла-Куртине.

— Сколько вы там пробыли?

— Весь октябрь.

— А в чем причина расторжения помолвки?

— Не знаю. Эллен не захотела это обсуждать.

— А как вы сами думаете?

— Что я об этом думаю? Что это ужасно, просто ужасно! Несколько дней я был в шоке. А потом разозлился. Она не имела права… я не давал ей никакого повода так со мной обойтись. Я… — Вайк так резко умолк и замкнулся, как будто его подменили. Он подозрительно уставился на Фледдера. — Почему… к чему все эти вопросы? Что вам за дело до моей личной жизни? Вы не имеете права задавать мне такие вопросы. Это глубоко личное и вас не касается.

Фледдер хмуро почесал кончик носа.

— Когда вы видели Эллен в последний раз?

Солдат с негодующим видом вскочил.

— Говорят вам: хватит копаться в моем грязном белье! Пока вы мне не объясните, в чем дело, я не скажу больше ни слова!

— Эллен убили.

Том Вайк побледнел и, разинув рот, медленно опустился на стул.

— У… у… убили, — пробормотал он. Казалось, он не в силах поверить в услышанное. — Эллен убили?..

Фледдер встал.

— Да, — многозначительно произнес он. — Вашу Эллен убили. — Он обвинительно ткнул пальцем солдату в грудь. — И это на вашей совести. Когда она разорвала помолвку, вы разозлились. Вчера вечером вы встретились с Эллен. Вы хотели заставить ее вернуться, остаться с вами. А когда она отказалась, пришли в ярость, набросились на нее и задушили. — Голос Фледдера звенел от праведного гнева, и Том Вайк, поняв, что детектив настроен весьма серьезно, посмотрел на него расширенными от страха глазами и бешено замотал головой.

— Нет! — завопил он. — Нет, неправда! Это не я! Я не убивал Эллен, у меня не было…

Лицо Фледдера покраснело, губы скривила злая и самоуверенная ухмылка.

— Да! — выкрикнул он. — Вы задушили ее, а потом сбросили тело в канал!

Солдат вновь вскочил, опрокинув стул.

— Вы лжете! — взвизгнул он. — Чтобы я… чтобы я пальцем тронул Эллен?! Да вы сошли с ума, совсем спятили!

Однако Фледдер был уже не в силах сдерживаться. Кровь его кипела в жилах. Перегнувшись через стол, он схватил Тома за грудки.

— Да!!! — что было мочи рявкнул он на солдата. — Именно вы своими толстыми пальцами затянули шарф на тонкой шее Эллен! Я сам видел следы ваших лап! Сволочь!!! Подонок!!!

Перед его мысленным взором стояла убитая девушка. В приступе ярости он рванул молодого человека на себя, едва не перетащив через стол. Его руки тряслись от напряжения. Вся ненависть к трусливому убийце разом вырвалась на волю. Фледдер сам себя накручивал, не сомневаясь ни на миг, что именно сидевший перед ним Вайк в ответе за смерть несчастной. Он был готов прибить негодяя на месте без капли сожаления и жалости.

— Фледдер!!!

Декок быстрым шагом направлялся к ним. По ходу допроса инспектор внимательно прислушивался к ответам свидетеля и еще более пристально следил за оттенками интонации. Он кое-что знал о человеческих эмоциях и слабостях и прекрасно осознавал, насколько может быть опасен утративший над собой контроль следователь.

— Отпусти его и убирайся! — прорычал он, сердито сверкая глазами.

Фледдер медленно, как во сне, кивнул. Затем, нерешительно потоптавшись у стола и избегая встречаться взглядом с подследственным, он тихо пробормотал: «Извините» — и, опустив голову, вышел из дежурки.

Глядя ему вслед, Декок тяжко вздохнул. Вообще-то, этот парень ему нравился. Инспектор даже видел в нем своего преемника, но порой все же сомневался в правильности своего выбора. Слишком эмоционален и вспыльчив, легко поддается минутным порывам…

Инспектор медленно повернулся к ошеломленному солдату.

— Я вас предупреждал, — негромко заметил он. — Сами виноваты. Надо было говорить правду. — Подойдя к раковине, он налил стакан воды и вернулся к Вайку. — Держите. И расправьте форму, а то она у вас вся измята.

Молодой человек был заметно напуган — когда он пил воду, его зубы громко стучали о стекло, а руки ходили ходуном.

Усевшись за стол напротив солдата, Декок терпеливо ждал, пока тот хоть немного придет в себя. Это не заняло много времени, и вскоре на щеках Вайка появился легкий румянец. Он несколько раз глубоко вздохнул, а затем поставил стакан и принялся приводить в порядок рубашку. Декок смотрел на его молодое лицо. Несомненно, Тома Вайка с его правильными чертами лица, светлыми волосами и поблескивающими голубыми глазами можно было назвать симпатичным. Они с Эллен составили бы весьма недурную пару. Да что там говорить — прекрасную! Но Эллен больше нет.

— Почему вы не сказали правду? — требовательно спросил Декок, подавшись вперед и опираясь локтями о столешницу. — Придвиньтесь поближе, я хочу поговорить с вами с глазу на глаз. Я отношусь к вам без неприязни, да и Фледдер тоже. Просто он еще слишком молод и горяч… как и вы, впрочем. А молодые люди порой теряют голову. — Инспектор улыбнулся. — Такова их натура.

Том придвинулся к столу вместе со стулом. Добродушное лицо инспектора вызывало доверие. Это умерило его подозрения.

— Ну так почему вы не сказали правду? — отеческим тоном повторил Декок. — Вы начали разговор со лжи. Вчера вечером вас в казарме не было.

Молодой человек, понурившись, тихо спросил:

— А Эллен… она и в самом деле умерла?

Декок кивнул.

— Мы нашли ее в канале.

Глаза Тома наполнились слезами.

— Не понимаю, — растерянно прошептал он, качая головой. — Она была… Кто и зачем мог с ней такое сотворить? — Он утер слезы. — Нельзя ли мне… увидеть ее в последний раз?

— Это против правил, да к тому же и зрелище не слишком приятное. Но если вы так хотите попрощаться с невестой, я могу это устроить.

— Да, инспектор, — вздохнул молодой человек. — Я… я…

— Что?

— Видите ли, я по-настоящему любил Эллен. Она настояла на разрыве помолвки, но я никогда не верил, что это всерьез. Она знала, что я схожу по ней с ума и… иногда подшучивала надо мной.

— Однако, разрыв помолвки — шутка довольно серьезная, вам не кажется?

— Да, вы правы. И все же… понимаете, я считал это всего лишь минутной прихотью. Прошлым летом она познакомилась с господином Дольманом. Или же к тому времени она его уже сколько-то знала. Семья Дольмана каждый год отдыхает в Гауде. Они там снимают виллу. Эллен доставляла туда продукты — у ее родителей магазин.

— Супермаркет.

— Да, но это лишь с недавних пор, а до этого у них была обычная бакалея, довольно маленькая. Но в прошлом году они начали перестраиваться, расширяться. Мой отец и старик Эллен, господин Вриез, занимаются совместным бизнесом уже бог знает сколько лет. Мы совершаем оптовые сделки — кофе, чай, специи и так далее. Я тоже в свое время возил Дольманам продукты — так мы с Эллен и познакомились.

— Вы тут упомянули о некой минутной прихоти…

— Да, — вздохнул Том Вайк, — это можно назвать и так. Прошлым летом она вбила себе в голову, что хочет работать в Амстердаме. Этот Дольман просто свел ее с ума. У него своя контора на Императорском канале, и он обещал взять ее к себе.

— Вам это не понравилось?

— Нет, совсем не понравилось. Я бы предпочел, чтобы она осталась в Гауде. Девушка, одна в большом городе, — это нехорошо. Я ей так прямо и выложил, но Эллен только посмеялась надо мной и спросила, не боюсь ли я, что ее кто-нибудь у меня уведет? Говорювам, она любила надо мной подшучивать.

— И она уехала?

— Да, и начала работать в начале сентября. Бог с ним, я бы с этим рано или поздно смирился. Так или иначе мы собиралась пожениться — в следующем году, как только я вернусь из армии. В октябре нашу часть отправили на маневры во Францию, в Ла-Куртине. — Том горько усмехнулся. — Не прошло и двух недель, как Эллен прислала мне письмо, где написала о разрыве помолвки. Вот и все.

— Вот так, внезапно?

— Как снег на голову! А ведь у нас не было никаких ссор!

— Повторите, сколько вы пробыли в Ла-Куртине?

— Весь октябрь.

— Том, разумеется, я могу это проверить. То, что вы пробыли там весь месяц.

Молодой человек с удивлением посмотрел на Декока.

— Да, конечно, это и впрямь легко.

— И вчера вечером, — продолжал инспектор, — вы попытались разобраться в ваших с Эллен отношениях. — Это прозвучало скорее как утверждение, нежели вопрос.

Молодой человек насторожился:

— Вы считаете, что ее убил я?

Декок и ухом не повел, так как для него это был лучший способ удержаться от приступа ярости. Многие из коллег всерьез полагали, что он в буквальном смысле слова способен по желанию отключать слух. Во всяком случае, никто не сумел бы определить, слышит ли старик собеседника, если ему того не хотелось.

— Вчера вы позвонили ей на работу, — продолжал Декок так, словно Том его ни о чем и не спрашивал, — и договорились о встрече. Она пришла?

Том болезненно поморщился.

— Вы подозреваете меня в убийстве, — горестно сказал он. — Думаете, я сделал это потому, что она расторгла нашу помолвку? — Он покачал головой. — Я ее не убивал и вчера с ней не встречался.

Декок слегка притопнул ногой.

— Послушайте, так мы ни к чему не придем, — устало сказал он и вдруг громко скомандовал: — Руки по швам! Встать по стойке смирно и вытащить все из карманов!

— Зачем?

— Затем, что я так приказываю!

Вайк нехотя подчинился и, медленно опустошив карманы, выложил свои вещи на стол перед инспектором: расческу, носовой платок, маленькую записную книжку, мелочь…

— Это все?

— Все.

Декок осуждающе посмотрел на него.

— Том, — вкрадчиво произнес он, — ты ведь не хочешь, чтобы тебя обыскивали, верно? Особенно чтобы тебя обыскал я? Потому что я знаю, что это у тебя с собой. По крайней мере, у Эллен вчера вечером мы нашли то же.

— Не понимаю, о чем вы говорите! — Это была жалкая, слабая попытка.

Декок потер ладони.

— Что ж, ты сам напросился, — тихо сказал он и сделал вид, что собирается встать.

Еще пару секунд молодой человек молча смотрел на инспектора, а затем, сунув руку в нагрудный карман рубашки, бросил на стол кольцо. Декок поймал его на лету и вслух прочитал гравировку: «Том, 1 мая, 19..».

6

— Вы хорошо меня поняли?

— Да, господин Декок.

— Никому ни слова о том, что вы были здесь, и о нашем разговоре.

— Да, господин Декок, я же все это придумал сам.

— Совершенно верно. В полиции вам сказали лишь, что Эллен убита. Вот и все. И тогда вы сами решили узнать, что произошло, и затеяли собственное расследование.

Том Вайк кивнул.

— Постараюсь изо всех сил. Если что-нибудь выяснится, тут же позвоню.

— Превосходно, просто превосходно! — улыбнулся Декок. — В таком случае прошу…

Едва за Томом Вайком закрылась дверь дежурки, Декок схватил телефонную трубку и позвонил дежурному сержанту:

— Сейчас к вам спустится солдат. Тот самый, которого привели ребята из военной полиции. Мне бы отправить его обратно. Он скажет, куда ехать. Пожалуйста, предупредите водителя, чтобы высадил его из машины там, где тот попросит.

— Больше ничего?

— Нет, больше ничего. И еще: я бы попросил не упоминать о нем в своем ежедневном рапорте. В настоящий момент это ценный свидетель.

— Я обо всем позабочусь.

— Да! И пришлите ко мне Фледдера.

Инспектор небрежно положил трубку и принялся медленно расхаживать по комнате. Затем, как обычно, встал у окна в своей любимой позе — ноги на ширине плечи, руки сцеплены за спиной — и стал тихонько покачиваться на каблуках.

Декок окинул взглядом лабиринт крыш на противоположной стороне старой Вармез-стрит. Эту картину он наблюдал днем и ночью, летом и зимой, по будням и выходным… Сколько долгих часов он в свое время простоял здесь в напряженных раздумьях, пытаясь разобраться в неимоверной путанице человеческих страстей и отношений?! Инспектор поседел на своей работе, морщины на его лице за прошедшие годы углубились. Но он думал об этом без сожаления, поскольку привык воспринимать жизнь такой, какая она есть.

Декок более двадцати лет прослужил закону, хотя и не слишком верил в его силу. В сущности, инспектор работал не ради него — он заботился о благе людей, руководствуясь заповедью «возлюби ближнего своего». Детектив не утруждал себя долгими размышлениями на эту тему, а просто так жил, поскольку в каждом встречном видел частицу себя. Ведь на самом деле между убийцей, вором и им самим разница небольшая. Точнее, ничтожная. Все они — люди с присущими им достоинствами и слабостями. Просто кому-то легче справиться со своими эмоциями и инстинктами, держать себя в руках. В этом состоит единственное отличие. Потому Декок и стоял здесь, в то время как его жена скучала дома, беспокоясь, что праздничный гусь успеет пересохнуть, и готовила тушеного зайца только потому, что ее супруг обожает это блюдо.

Размышления инспектора нарушил ураганом влетевший в дежурку Фледдер.

— Я видел, как он вышел из участка, я видел! Вы отпустили его!

Декок медленно обернулся.

— Да, отпустил, — спокойно признал он.

Изумлению Фледдера не было предела.

— Но!.. — в недоумении воскликнул он. — У него же было с ней свидание в вечер убийства, вчера! Мы знаем об этом от Фемми Вайнгартен.

— Да, так оно и есть, — не стал спорить Декок. — Вайк сам это признает. Они встретились вчера в семь вечера в зале ожидания Центрального вокзала и немного посидели в ресторане на первой платформе. Там у них состоялся разговор, причем довольно темпераментный, подкрепленный множеством чашек кофе. Эллен заявила, что не собирается менять принятое ею решение, поскольку возврат к прошлому невозможен. И добавила, что, несмотря на это, всегда будет его любить. В общем, сцена получилась драматическая. А около девяти они расстались.

— И вы в это поверили?

— Во что?

— Что он расстался с ней в девять?

— Почему бы и нет?

— Но послушайте, Декок! — вскричал совершенно сбитый с толку Фледдер. — Том был последним, кто видел девушку в живых, он вполне мог ее убить! Заметьте, его показания невозможно проверить на все сто. И Джентльменский канал, и Брюер-канал находятся не так уж далеко от вокзала — минут пять пешком, не больше. Вайк мог уговорить Эллен прогуляться. Кроме того, у него вполне реальный мотив. Он даже признает, что они поссорились!

— Ты прав, — согласился Декок. — Том вполне мог убить невесту — у него хватило бы на это времени. Тем более что парень вернулся в казарму только за полночь.

— И все-таки вы его отпустили! — распалился Фледдер.

Декок, лениво развалившись на стуле, протяжно зевнул и подумал, что чертовски не выспался. Выдвинув ящик стола, он достал пакетик мятной жвачки, взял себе одну подушечку, а остальное протянул Фледдеру.

— Не желаешь?

Мрачный как туча молодой детектив лишь отмахнулся.

— Декок, вы его отпустили! Вы даже не поскупились вызвать патрульную машину, чтобы его подвезли! Почему?

Инспектор усмехнулся.

— Потому что весь октябрь Том Вайк провел в Ла-Куртине.

Фледдер невольно улыбнулся в ответ, не в силах устоять перед очарованием улыбки Декока.

— Какая связь между этим и вчерашним вечером?

— Достаточно прочная, чтобы понять, что Вайк не единственный подозреваемый.

— Что?!

Декок нахохлился.

— Неужели я говорю непонятно? В таком случае повторяю: Том Вайк — не единственный и даже не главный подозреваемый. Здесь есть кто-то еще.

— Кто-то еще?

Декок посмотрел на своего молодого напарника с безнадежной тоской.

— Ей-богу, что-то тебе сегодня особенно неймется. Во всяком случае, твой допрос блистательным успехом не увенчался. Более того, привел к обратному результату. — Инспектор указал на стул. — Садись, дай ногам отдохнуть, и я преподам тебе урок математики для начальной школы. Ты можешь набраться терпения и выслушать меня?

В словах Декока Фледдер уловил легкое недовольство, предупреждение, хоть и выраженное в очень мягкой форме. Он и сам прекрасно отдавал себе отчет в том, что вел себя по меньшей мере несдержанно. Инспектор был прав, считая его слишком нетерпеливым. Положа руку на сердце, с тех пор как тело Эллен выловили из канала, он ходил сам не свой и знал почему. Все дело в комплексе неполноценности, страхе и отсутствии уверенности в себе, помешавших ему вести расследование самостоятельно. С Декоком все получалось так просто и естественно, что Фледдер только диву давался, как он мог не заметить очевидного решения проблемы у себя под носом. Подобные ситуации возникали так часто, что всего и не упомнишь. Отчасти поэтому он пытался произвести впечатление на своего старого коллегу — избытком слов, жестикуляцией, даже лестью. Но он чувствовал… нет, знал, что вторым Декоком не станет никогда.

Тяжело вздохнув, младший инспектор печально улыбнулся, взъерошил волосы, потер лицо и только тут неожиданно осознал, что все это — неосознанно скопированные им декоковские жесты.

— Математики? — с отсутствующим видом переспросил он.

Декок кивнул.

— Существует довольно любопытная методика, позволяющая, основываясь на размерах плода, определить срок беременности. В течение первых четырех месяцев плод увеличивается в геометрической прогрессии, а с пятого месяца развитие идет семимильными шагами, и с каждым месяцем зародыш становится больше не вдвое, а в пять раз. Таким образом, восьмимесячный плод вырастает приблизительно до сорока сантиметров. Понимаешь? — Фледдер кивнул. — При этом сроки беременности рассчитываются не на основе календарных месяцев, а так называемых лунных, соответствующих менструальному циклу, средней продолжительностью в двадцать восемь дней. — Фледдер взял листок бумаги и принялся старательно записывать. — Записал?

— Да.

— Давай рассмотрим наш случай именно с этой точки зрения, — менторским тоном продолжал Декок. — Согласно сделанным доктором Рустелусом во время вскрытия измерениям, длина плода составляет девять сантиметров. Стало быть, опираясь на наши расчеты, можно сделать вывод, что к моменту смерти беременность Эллен длилась три двадцативосьмидневных цикла. Ты следишь за ходом моих рассуждений, или это для тебя слишком сложно?

— Пока все довольно просто, — возразил Фледдер.

Декок почесал переносицу.

— Поскольку нам известно, что Эллен умерла двадцать пятого декабря, то есть в первый день Рождества, мы отсчитываем двадцать восемь дней назад и получаем второе октября. Учитывая, что менструальный цикл в среднем составляет двадцать восемь дней, каков будет наш окончательный вывод?

Фледдер заглянул в свои записи.

— Что… она забеременела между вторым и тринадцатым октября.

Декок с довольным видом пару раз хлопнул в ладоши.

— Превосходно, просто превосходно! Таким образом, теперь мы точно знаем, что наша прекрасная Эллен вступила, как ты изволил изящно выразиться, в половые сношения с мужчиной именно в этот промежуток времени.

Фледдер смущенно потупился.

— Да, но…

Декок одобрительно крякнул.

— Так-так, продолжай.

— …Если она забеременела в октябре, то не от жениха, это уж точно!

— Совершенно верно, мальчик мой, — усмехнулся Декок. — Как и то, что Том Вайк провел на французской военной базе Ла-Куртине весь октябрь. В любом случае я это проверил. Для успешного зачатия несколько далековато, ты не находишь?

— Стало быть, тут и впрямь замешан другой мужчина! — оживился Фледдер.

— Да, другой, — согласился Декок. — О котором мы совершенно ничего не знаем. Неизвестный. — Выпятив нижнюю губу, он поскреб подбородок. — А поскольку наши расчеты указывают на то, что их с Эллен связывали весьма близкие отношения, мне бы очень хотелось познакомиться с этим господином.

— Лично, — хмыкнул Фледдер.

— Именно так — лично.

В этот момент зазвонил телефон, и Декок снял трубку.

— Да?

— К вам Юст Хофман из Алкмара, — доложил дежурный сержант.

7

Фемми Вайнгартен знала. Правда, знание это не годилось для протокола, не могло быть внесено в полицейский рапорт или стать основой какого-либо еще официального документа. Доказательств никаких, все слишком зыбко и эфемерно. А на голословные заявления ни один обвинитель опираться бы не посмел. Ее попросту подняли бы на смех, поскольку для судей интуиция — лишь некое туманное, расплывчатое понятие, оперирование которым совершенно неуместно на официальном судебном процессе. Они привыкли принимать решения только на основе фактов, неопровержимых улик и рационального их анализа. У Фемми же ни одной улики не было, но она знала, интуитивно чувствовала, что не ошибается.

Чуть ли не в тот самый момент, когда детектив сказал, что Эллен была убита, девушка знала имя убийцы. Поймав спокойный вопросительный взгляд старшего детектива, Фемми Вайнгартен поняла, что тот силится угадать причины ее замкнутости, но не может. Она же не посмела сказать больше, опасаясь, что инспектор потребует доказательств, которых у нее не было. И все-таки девушка отлично понимала, кто убил Эллен. Она не раз замечала взгляды исподтишка, полуулыбки, скрытые намеки. И все это глубоко врезалось в память.

И вот сейчас мертвенно-бледная и дрожащая Фемми сидела на низенькой табуретке у туалетного столика, разглядывая три своих отражения. Инстинктивно она подняла горловину свитера до самого подбородка и укуталась поплотнее. В зеркалах отражалось перекошенное от страха лицо.

Разумеется, девушка от всей души жалела о гибели Эллен. Однако в первую очередь ее занимало не это, сколь бы отвратительной такая черствость ни казалась ей самой. Но все остальное таяло как дым, когда она думала о человеке, способном совершить настолько ужасное преступление. Это по многим причинам пугало Фемми.

Неожиданно она сообразила, что всегда боялась потенциальной возможности подобного исхода. Подсознательно Фемми отметила в памяти и навсегда запомнила серый дождливый августовский день, выдавшийся несколько лет назад.

По его настоянию девушка на месяц сняла маленький коттедж в Сидайке, позаботившись, чтобы никто об этом не знал. В ту ночь была удивительно мерзкая погода, и стемнело раньше обычного. По небу неслись черные облака, струи ливня хлестали в окно. Фемми предлагала остаться дома, чтобы в уюте и тепле насладиться обществом друг друга, но он настоял на вечерней прогулке по пляжу. Девушка, конечно, согласилась, как всегда, потому что любила его. По дороге он довольно странно на нее посматривал — она еще ни разу не ловила на себе таких взглядов. Грустный вид предосеннего пляжа, дождь, грохот прибоя — все оставалось в памяти ясной, до мельчайших подробностей запомнившейся картиной. Это была неожиданная вспышка внутреннего озарения. Фемми до сих пор могла почувствовать его сильные руки у себя на шее и нервно теребящие шарф пальцы. При одном воспоминании о той ночи по телу вновь пробежала дрожь.

Девушка тогда закричала. Нет, не для того, чтобы позвать на помощь, — в такую бурю ее все равно никто бы не услышал, — а просто инстинктивно почувствовала, что надо солгать. «Моя мама знает, что я здесь с тобой!» — вне себя от страха, Фемми выкрикнула это так громко, что сумела своим голосом перекрыть шум прибоя. Мышцы на его руках сразу обмякли, пальцы, чуть помедлив, отпустили горло.

Позже девушка обдумывала это. Зачем ей понадобилось лгать? Мама ни о чем не знала, она вообще слыхом не слыхивала об их романе. То, что он схватил Фемми за шею и потянул к себе шарф, вполне могло ничего не значить. Так, просто… ласка, начало объятий… Она кивнула своему отражению в зеркале. В ту ночь ложь спасла Фемми жизнь. Теперь она знала это наверняка — с ясной и прозрачной, как хрусталь, уверенностью.

Девушка резко обернулась. Кто-то стучался в ее дверь — сначала тихо, затем чуть громче. Она не ответила. Стук повторился, стал более настойчивым, а затем вдруг прекратился. Парализованная страхом, Фемми застыла на табуретке, глядя на дверную ручку. Та тихонько поворачивалась. Девушка не могла выдавить из себя ни звука. Дверь медленно отворилась. На пороге стоял улыбающийся молодой человек.

— Фемми?

* * *
— Ты проверил поступившие рапорты?

— Да.

— И там нет ни слова насчет чемодана?

— Чемодана?

Декок скривился, как от зубной боли.

— И где только у тебя сегодня мозги? Эллен вышла из дому с чемоданом. Этот чемодан должен рано или поздно где-то объявиться. Мне бы очень хотелось знать, что с ним произошло. Это может стать хорошей зацепкой. Разошли циркуляр по всем вокзалам — вдруг да отыщется в каком-нибудь из бюро находок? Позвоните в камеру хранения Центрального вокзала. Возможно, Эллен сдала вещи на хранение. Судя по словам Тома, в девять вечера, когда они расстались, чемодан был у нее с собой.

— А сумочка тоже была при ней?

Декок поднес руки к ушам, как будто не хотел слушать.

— Ты когда-нибудь начнешь шевелить мозгами?! — с ноткой отчаяния в голосе спросил он. — Разумеется, сумочка была при ней! Иначе как бы мы нашли обручальное кольцо? Оно было в сумочке, припоминаешь?

Фледдер покраснел от смущения.

— Вы правы, — пристыженно выдавил он. — Вчера вечером они вернули друг другу обручальные кольца. Какой же я осел! Совершенно из головы вон! А как насчет Хофмана? Он ведь все еще ждет внизу.

Декок угрюмо потер лоб.

— Пришли Хофмана сюда, я с ним разберусь. А сам займись поисками чемодана.

* * *
Декок, стоя на пороге дежурки, наблюдал, как от лестницы к нему по бесконечно длинному коридору идет незнакомый мужчина средних лет… Глаза инспектора из-под кустистых бровей во всех подробностях изучали посетителя. Это не заняло много времени. Одного цепкого, пристального взгляда оказалось вполне достаточно. Приземистый, но явно весьма энергичный господин, вон как ступает — сердито печатая шаг! Красный, нездоровый цвет лица. Невысокая фигура уже успела заплыть жиром, и толщина зада делала ее почти круглой. Яркий галстук, замшевые ботинки. Декок, прекрасно зная этот тип людей, вел себя соответствующе.

Хофман напустился на него, еще не успев подойти к двери.

— Инспектор Декок — это вы? — с вызовом спросил он.

— Да, я инспектор Декок. Д-е-к-о-к. Это на тот случай, если вам захочется подать на меня жалобу. Я буду весьма признателен, если вы напишете мою фамилию правильно.

На долю секунды Хофман растерялся.

— Да-да, — промычал он, — именно жалобу. Конечно, жалобу!

— Я так и думал, — уверенно заметил Декок. — Тем не менее прошу, входите. Возможно, после этого у вас возникнут новые основания на меня жаловаться. — Инспектор указал на стоявший возле его стола стул.

Хофман, громко сопя, опустился на сиденье. По всей видимости, последние слова инспектора окончательно сбили его с толку.

— С какой стати меня выдернули сюда на Рождество?! — возмущенно пропыхтел он. — Чего ради меня заставляют куда-то тащиться? Что за манеры? Что за методы? Мне даже не дали нормально одеться. Сказали: «Немедленно!» Надо же — немедленно! Как будто я совершил по меньшей мере убийство!

Декок вытянул губы трубочкой.

— А что, господин Хофман, вы его не совершали?

— Что-о?!

Декок дружески улыбнулся.

— Стало быть, убийства вы не совершали? И ваша совесть не отягощена подобным грехом?

Несколько секунд Хофман не мог вымолвить ни слова, а затем его понесло, точно шлюз открылся. Совершенно спокойно, с выражением вежливого интереса на лице, инспектор выслушал лавину слов и теперь терпеливо ждал, пока визитер не выдохнется.

— Я прекрасно понимаю ваше негодование, — спокойно сказал он, — но, как вы сами понимаете, вызвал вас сюда не просто так, а по вполне определенной причине. Если уж быть совсем точным, то я подозреваю вас в убийстве девятнадцатилетней девушки.

Хофман выпучил глаза. Все краски вкупе с рудиментарными следами интеллекта с его лица точно сдуло. Он побледнел и по-идиотски заулыбался.

— Это… какой-то абсурд! — пролепетал сыро-торговец. — Полнейший абсурд!

Декок поскреб подбородок.

— Возможно, — неторопливо произнес он. — Может быть, для вас это и звучит абсурдно. Но теперь вам известно, что у меня на уме и почему я вас вызвал. Считайте себя подозреваемым.

То, как лаконично, почти равнодушно Декок отмел возражения, произвело желаемый эффект. Хофман вытащил из кармана платок и вытер пот со лба.

— Не убивал я никакой девушки!

Декок оценивающе взглянул на него. От самоуверенности надутого типа, всего несколько минут назад с агрессивным видом мчавшегося по коридору, не осталось и следа. Сейчас перед инспектором сидел маленький, круглый как мяч человечек, хватающий ртом воздух. Детектив даже пожалел, что ему пришлось «сдуть» этот «мяч» так быстро и превратить в дрожащую от страха массу студня. Но ему была нужна правда, и как можно скорее. В конце концов, речь шла об убийстве. К тому же, честно признал про себя Декок, надо торопиться. У него не было ни малейшего желания ухлопать на это расследование все рождественские праздники.

— Значит, вы это отрицаете? — прищурился детектив.

Хофман торопливо закивал.

— Разумеется, отрицаю! Я никого не убивал!

— Превосходно, — промолвил Декок, — просто превосходно. Но ведь вы же не думаете, что я вот так возьму да поверю вам на слово?! Нет, голубчик, для этого вам придется привести более серьезные доводы, убедить меня, прежде чем я изменю свое мнение. А пока я задерживаю вас за убийство Эллен Вриез.

— Эллен Вриез? Впервые слышу это имя!

Декок удивленно вскинул брови.

— Что довольно странно, — коротко бросил он. — Точнее, в высшей степени странно. И как же вы тогда объясните то, что мы нашли ваш бумажник в ее сумочке?

— Что?!

Декок многозначительно кивнул, выдвинув ящик стола, достал оттуда черный бумажник и осторожно, словно какую-нибудь реликвию, положил на стол. У Хофмана отвисла челюсть. Он машинально полез в карман за бумажником и почти до конца засунул туда руку, но неожиданно отдернул ее, точно наткнулся на кусок раскаленного металла.

— Это ваше?

Хофман громко сглотнул, и его кадык судорожно дернулся вверх и вниз.

— Да, — хрипло прокаркал он, — мое.

— Вот и славненько, — расплылся в улыбке Декок. Пошарив в ящике стола, он достал сумочку Эллен и, взяв ее за ручку, покачал перед носом Хофмана. — А это — сумочка убитой девушки, там мы ваш бумажник и нашли. — Он чуть ли не с сожалением взглянул на позеленевшего, как кусок рокфора, бизнесмена. — Теперь, как вы сами понимаете, господин Хофман, от кое-каких объяснений вам не отвертеться.

Хофман аж подпрыгнул на стуле.

— Мой бумажник?! — диким голосом завопил он. — Мой бумажник?! В этой сумочке?! Но… это невозможно! Я никогда не видел этой сумки! Этого не может быть! И ни с какими девушками я не встречаюсь! Я женат — у меня жена и трое детей. И я с утра до ночи вкалываю, как собака! Ни на что другое у меня нег времени! Я… я…

Хофман вскочил и, обежав стул, с такой силой вцепился в его спинку, что похожие на сосиски толстенькие пальцы побелели. Казалось, что он ищет в этой пустой дежурке нечто мало-мальски похожее на надежную точку опоры. Зловещие обвинения Декока выбили у него почву из-под ног, и привычный мир, утратив четкость и упорядоченность, завертелся вокруг него, подобно взбесившейся карусели. Единственными якорями в этом море безумия остались спинка стула в руках да холодное, деловитое лицо человека, самым что ни на есть радостным тоном выдвигавшего против него кошмарные обвинения.

— Я не могу этого объяснить, — наконец произнес Хофман. — Я понятия не имею, как мой бумажник попал в эту сумочку. Не знаю. Могу только предположить, что вчера вечером где-то его потерял.

— Где?

— Еще раз говорю: понятия не имею. Наверное, кто-то пошарил у меня в карманах. А может, я его обронил. Точно не знаю.

Декок сочувственно покивал.

— Полагаю, что поход за рождественскими подарками проделал изрядную брешь в вашем семейном бюджете. Во всяком случае, денег в бумажнике не было.

— Быть этого не может! Там должны были быть деньги — по крайней мере, сотни две, если не больше.

Декок, почесывая подбородок, неторопливо обдумывал услышанное и прикидывал, насколько Хофман годится на роль подозреваемого. Пауза затянулась.

— Сядьте, пожалуйста, и успокойтесь, — наконец попросил он уже более мягким и приветливым тоном. — Нам надо обсудить все это с чувством, с толком, с расстановкой.

Зазвонил телефон, и Декок поднял трубку.

— Это Фледдер, — послышался возбужденный голос. — Дело принимает все более безумный оборот. Я только что получил ответ на циркуляр. Чемодан с женскими вещами обнаружился в полицейском участке в Амстелвине — это в пригороде. И знаете, где его нашли? В Амстердамском лесу!

— Довольно далеко от Джентльменского канала.

— Вас это не удивляет?

— Удивляет. Поэтому немедленно поезжай туда и осмотри этот чемодан. Постарайся убедиться, что он и в самом деле принадлежит Эллен. Потом поговори с тем, кто его нашел, и попроси как можно более подробно вспомнить, где именно был обнаружен чемодан. Поищи отпечатки шин и другие следы. Возьми с собой фотографа. Возможно, наши коллеги из пригорода смогут одолжить своего.

— О'кей.

— И еще: если обнаружатся какие-либо зацепки, не пытайся раскручивать их самостоятельно, сначала приезжай сюда. Все понял?

— Да.

— Вот и славно, постарайся как следует!

Декок положил трубку и повернулся к Хофману.

— На чем мы остановились? — спросил он и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. — Ах да, мы говорили о вашем бумажнике — с чувством, с толком, с расстановкой.

Хофман кивнул. Короткая передышка во время телефонного разговора помогла ему взять себя в руки. На лицо вернулся румянец, глаза прояснились.

— Я тут хорошенько подумал, — сказал он. — Должно быть, я потерял его где-то здесь, в Амстердаме.

— Как это могло произойти? И когда?

— Вчера я провел в Амстердаме почти весь день. На вторую половину дня у меня была назначена встреча с деловым партнером, но она состоялась намного позже, чем я планировал. Когда я наконец выехал, было почти девять тридцать. По дороге я заметил, что у меня кончается бензин, и заехал на колонку на Варбургваль. Иногда у моей машины барахлит печка, и я сказал об этом механику, пока он заправлял бак. Он ответил, что запросто с этим справится, — мол, поломка пустяковая, и за полчаса все можно довести до ума. Поскольку я все равно опаздывал, то согласился на ремонт. Я спросил, сколько это будет стоить, и заплатил вперед, добавив щедрые чаевые.

— Значит, тогда бумажник у вас еще был при себе?

— Да, я доставал деньги оттуда. Не помню точную сумму, но парень на бензоколонке должен помнить наверняка.

— Что вы делали потом?

— На улице было холодновато, а на бензоколонке мне ждать не хотелось, и я решил пропустить стопочку. По какому-то переулку я вышел на Ньевендийк и наугад выбрал первый попавшийся бар. Пробыл я там недолго, всего минут двадцать, а потом вернулся к машине.

— Но перед этим расплатились за выпивку, — уточнил Декок.

Круглая физиономия Хофмана расплылась в улыбке.

— Нет, не расплатился.

— Как не расплатились?

— А вот так. Понимаете, в баре я познакомился с одним человеком, и у нас завязался разговор. — Хофман усмехнулся. — Этот парень был пьян в стельку. Нет, это был приятный малый и очень чувствительный. Он сел за стойку рядом со мной и поведал грустную историю о том, что в канун Рождества у него умерла мать. Бедняга заливался слезами. Я почти ничего не говорил, в основном слушал. Когда мне пришла пора уходить и я захотел расплатиться, он настоял на том, чтобы я позволил ему сделать это. Я был против, но он и слушать меня не стал — сказал, что никогда раньше не встречал такого отзывчивого человека. Что я мог поделать? Он даже проводил меня до двери и помахал на прощанье.

Декок насмешливо фыркнул.

— Этот ваш новый знакомец из бара… он маленького роста, волосы торчат во все стороны, стрижен под ежик?

— Да.

— И время от времени он дружески похлопывал вас по руке?

Хофман удивленно заморгал.

— Верно! А откуда вы…

Декок ухмыльнулся.

— А знаете, почему он настаивал на том, чтобы за вас заплатить?

— Я ему понравился.

— Нет, господин Хофман, — покачал головой Декок. — Если бы вы попытались заплатить, то заметили бы, что ваш бумажник улетучился. Вот почему.

— Этот человек?..

— Да, это мой старый приятель Ловкач Хенки, бывший квартирный вор, ныне специализируется на бумажниках и сумочках. Должно быть, у него триста шестьдесят пять матерей. — Декок поморщился. — И каждый божий день одна из них умирает. Он всегда рассказывает одну и ту же историю, чтобы сблизиться с жертвой. Вот и вчера его очередная матушка скончалась, и он топил горе в вине. — Инспектор укоризненно поморщился. — Никакой фантазии! Ему пора менять легенду, а то это становится однообразным.

— Стало быть, этот самый Хенки и свистнул мой бумажник?

— Готов поспорить, что да.

— Но в таком случае как мой бумажник попал в эту сумочку?

Декок подошел к вешалке и снял пальто.

— А вот мы сейчас вместе Ловкача и спросим.

— Вместе?

— Да, господин Хофман, вместе.

8

— Вы переживете потерю двух сотен?

— Не разорюсь, если вы об этом.

— Именно об этом.

Сдвинув старую бесформенную шляпу на затылок и засунув руки глубоко в карманы, Декок быстро шагал по пользующемуся дурной славой амстердамскому Кварталу красных фонарей. Явно непривычный к подобной атмосфере Юст Хофман с трудом поспевал за инспектором — на каждые два шага Декока ему приходилось делать три.

— Говорю вам, господин Декок, эти двести гульденов для меня не так уж важны. Проживу и без них. Я лишь надеюсь, что вы сумеете разгадать тайну моего бумажника. Для меня это куда важнее!

Декок одобрительно кивнул.

— Выпить не желаете?

— Еще как! — обрадовался Хофман. — После такой-то встряски!.. Честно говоря, вы заставили меня изрядно понервничать. Я и впрямь поверил, что вы на полном серьезе подозреваете меня в убийстве!

Инспектор покосился на торговца сыром.

— Между прочим, пока что я не изменил своего мнения.

Слегка ошарашенный Хофман едва не прикусил язык.

На углу Барн-алли Декок вошел в бар, сделав знак бизнесмену следовать за ним. Легким движением, свидетельствующим об изрядной практике, Декок взгромоздился на высокий табурет у стойки.

В баре было необычно тихо, лишь в дальнем конце зала компания завсегдатаев играла в карты. Слева от стойки, распластавшись на столике и шумно всхрапывая, дремал пьяный. Все остальные знакомые Декоку лица сегодня разбрелись по домам: Рождество празднуют даже преступники и маргиналы.

При виде инспектора Малыш Лоуи тотчас извлек из-под стойки бутылку отличного французского коньяка.

— Как обычно?

— Угу.

Обслужив Декока, Лоуи вопросительно посмотрел на Хофмана.

— А вас что-то не припомню. Первый раз пожаловали?

Декок насупился.

— Отстань от него, это мой коллега из Гааги, — солгал он. — Мог бы и сразу догадаться — хотя бы по тому, как он одет.

Отступив на шаг, Лоуи принялся внимательно разглядывать Хофмана.

— Что-то мелковат будет, — недоверчиво прищурился он. — Я хотел сказать, для детектива.

Декок усмехнулся.

— А вот у полиции Гааги на этот счет никаких возражений. Знаешь, со всеми этими правительственными заморочками и кучей посольств начальству только и думать об одежке.

— Ну да, ясное дело, — буркнул так и не поверивший ему до конца хозяин бара и с сомнением посмотрел на Хофмана. — Чем травиться будем, уважаемый?

— Пожалуй, я возьму хереса, — ответил Хофман с типичным алкмарским акцентом, безошибочно узнаваемым для любого, кто хоть раз побывал в сырной столице Европы.

Малыш Лоуи просек это с пол-оборота.

— Так значит, из Гааги? — хмыкнул он, наливая торговцу вина. — Да ему достаточно рот открыть, чтоб тут же сыром понесло.

Декок добродушно рассмеялся.

— Послушай, Лоуи, мне нужен Ловкач Хенки.

Хозяин бара сразу поскучнел.

— Ну уж нет!

— Он мне нужен позарез!

— Послушай, Декок, оставил бы ты бедного малого в покое! — вступился за приятеля Лоуи. — Дай ему передышку! Он только год оттрубил и вышел. — Он замолчал и покосился на Хофмана. — Спорим, вы тут из-за бумажника этого перца.

Декок промолчал. Малыш Лоуи повернулся к Хофману.

— Да бросьте! — укоризненно качая головой, заявил он. — Черт побери! Не знаю, сколько там у вас было в бумажнике, может, пара чириков. Ну что это для вас — да ничего! А для этого парня — куча бабок. Уважаемый, дайте бедняге передохнуть! Может, он еще станет человеком. Заберите свою заяву! Рождество щас или нет?! Ну сами в курсе, типа мир на земле и всякая такая муть…

— Классная речь, Лоуи! — перебил его Декок. — Тебе бы в адвокаты. Так задушевно, так искренне! Ей-богу, я сейчас зарыдаю от умиления.

Малыш Лоуи лишь досадливо передернул узкими плечиками.

— Попытка не пытка, — с уязвленным видом бросил он.

— Разумеется, — согласился Декок. — Кое в чем я с тобой даже согласен. Только ты напрасно заливаешься соловьем. Я непременно должен поговорить с Хенки, а другого способа быстро отыскать его просто нет.

Лоуи вновь пожал плечами.

— Понятия не имею, где его носит.

— Очень жаль, — посетовал Декок. — А я так рассчитывал на твою помощь! Особенно после всех сказанных мною в твою защиту добрых слов. — Инспектор придвинулся к маленькому хозяину бара. — Ты не поверишь, что о тебе рассказывают! Некоторые даже — я сам слышал — поговаривают, будто ты торгуешь краденым. Представляешь, о тебе — и такое! Ходят даже слухи, что если надо спихнуть паленый товар, Малыш Лоуи всегда сообразит, как его лучше пристроить. Мол, лучше него по этой части никого нет. — Декок с негодованием постучал по стойке бара. — Разумеется, я им не поверил и сказал: «Не травите байки! Все это поклеп на кристально чистого человека. Уж я-то Лоуи знаю как облупленного. Он бы никогда не стал заниматься всякими темными делишками». Вот так прямо и сказал, честное слово!

— И это я соловей! — хмыкнул Лоуи. — В гробу я видал такие «песни»!

Декок пожал плечами.

— Ну, сам бы я ничего этакого затевать не стал бы. Пойми, приятель, ты мне нравишься, но… если я получу приказ начать официальное расследование, то… — Инспектор надолго замолчал, с ласковой улыбкой поглядывая на Малыша Лоуи. — Ну так как? Хенки сейчас перебрался к Рыжему Берту или по-прежнему живет у Бесстыжей Коры?

У Лоуи явно был нелегкий выбор. Наконец, инстинкт самосохранения победил.

— У Коры, — сквозь зубы процедил он.

Декок залпом опрокинул рюмку и сполз с табурета.

— Ты отличный малый! Благодарю!

Лоуи поморщился, как будто у него внезапно начался приступ мигрени.

— «Спасибо» в карман не положишь.

* * *
— Возможно, господин Хофман, вас удивляет, почему я настоял, чтобы вы пошли вместе со мной? Что ж, для этого у меня есть веская причина. Вы должны мне помочь.

— Помочь?

— Да, господин Хофман. Видите ли, я не испытываю никакого желания долго препираться с Ловкачом Хенки — у меня на это просто нет времени. Поэтому Хенки надо побыстрее сломать. И вы мне можете в этом помочь.

— Как?

— Очень просто. Когда мы туда придем, отвечайте на мои вопросы утвердительно и ни о чем не беспокойтесь. Честно говоря, то, что я предлагаю, не совсем законно. Но я расследую убийство, и тут не до церемоний. Хенки должен понять, что другого выхода у него нет. Я имею в виду вовсе не карманные кражи. Мне нужен убийца — я обещал его себе, так сказать, в качестве рождественского подарка.

Хофман понимающе кивнул.

— Я помогу вам, — с готовностью заявил он. — В конце концов, это в моих же интересах.

* * *
Когда Декок без стука вошел в квартиру, Ловкач Хенки резко вскинул голову и, секунду помолчав, криво усмехнулся.

— Про цыпленка забудь! — крикнул он в сторону кухни. — У меня почему-то резко пропал аппетит.

На пороге кухни возникла молодая проститутка с вилкой в руке. Из одежды на ней был только фартук, придававший ей нелепый и смешной вид.

— О-о-о! — протянула она, едва завидев Декока.

В этом восклицании было больше экспрессии и смысла, чем в сонете Шекспира. Польщенный таким «теплым» приемом, инспектор, склонив голову набок, посмотрел на парочку.

— Неужели нельзя было подождать и прийти после праздников? — ворчливо продолжала проститутка, подходя поближе. — Черт возьми, нам что, уже и Рождество нельзя отметить по-человечески?

— Захлопни пасть! — прошипел Хенки, вскакивая с дивана. — Господин Декок просто заглянул пожелать нам счастливого Рождества. — Он заискивающе посмотрел на инспектора. — Верно, господин Декок? Я не ошибся?

Детектив рассмеялся про себя, но выражение его лица, тем не менее, оставалось суровым.

— Боюсь, что ошибся, — отчеканил он. — Я пришел познакомить тебя с господином Хофманом. — Он повернулся к своему спутнику. — Вы узнаете этого человека?

— Да.

— Это с ним вы познакомились прошлым вечером в баре на Ньевендийке?

— Да.

— До встречи с ним у вас был бумажник?

— Да.

— Он лежал у вас во внутреннем кармане?

— Да.

— И вы почувствовали, как этот человек схватил вас за борт пиджака и вытащил бумажник?

— Да.

— Но вы побоялись сказать об этом, потому что хотели избежать скандала в баре, где вас никто не знает?

— Да.

— Но вы абсолютно уверены в том, что ваш бумажник украл именно этот человек?

— Да.

— Вы готовы дать показания в суде под присягой?

— Да.

Ловкач Хенки слушал этот довольно односторонний диалог с растущим изумлением.

— Эй, эй! — наконец завопил он, совершенно сбитый с толку. — Что это за цирк! Эй, Декок, вы пытаетесь меня облапошить! Это не по закону! Так не делают! Какого черта?!

Брови Декока угрожающе зашевелились.

— Ах, тебя интересует, в чем дело? — с невинным видом поинтересовался он. — В том, что ты обчистил карманы этого господина. Только и всего.

Хенки нахмурился. Он знал Декока давным-давно, и их дорожки пересекались далеко не впервой. На сей раз детектив вел себя очень странно, и Хенки лихорадочно соображал, что бы это значило. Он заслужил кличку Ловкач не за одни только легкие, почти невесомые пальцы.

За всю его воровскую карьеру еще ни один лох ни разу не просек, как у него стибрили бумажник. Уж он-то, Ловкач, сечет свое дело. Этот козел Хофман заливает — с первого взгляда видно. Наверняка Декок велел ему талдычить только «да», и больше ничего.

Хенки чувствовал, что Декоку от него что-то нужно. Его глаза превратились в узенькие щелочки.

— А что, если я уйду в несознанку?

Декок сделал приглашающий жест.

— Тогда милости прошу в тюрьму! Сейчас же. Мне плевать, Рождество сегодня или нет!

Хенки призадумался.

— А что будет, если я сознаюсь? — наконец спросил он.

Декок дружески улыбнулся.

— Тогда… мы сможем обсудить это дело.

Взгляд Хенки перебегал с Декока на Хофмана и обратно.

— Нечего тут обсуждать! — сказал он, взмахнув для пущей убедительности рукой. — Не брал я бумажник!

Декок вздохнул.

— Жаль, что не придется отведать цыпленочка. Вкусный, наверное. А я ничего не ел с самого утра, да и господин Хофман тоже домой торопится. Но теперь, увы, придется сначала заполнять кучу бумаг, потом волочь тебя в участок… в общем, доберусь к себе черт знает когда…

Хенки чувствовал, что здесь есть какой-то подвох. Он хорошо знал полицейских, на собственной шкуре испытав, какие хитроумные методы они не брезгуют пускать в ход. Хенки понял, на что намекал Декок: господин Хофман не подавал никакого заявления.

— От тех двух сотен мало что осталось, — сконфуженно признался Ловкач, однако его физиономия тут же просветлела. — Зато… кое-какая их часть на кухне. Чуете?

Декок кивнул.

— По-моему, мы поняли друг друга. Куда ты дел бумажник?

— Выбросил.

— Вот так просто взял да и выбросил?

— Конечно, только после того, как вынул бабки.

— Это и так ясно. Но ты же не просто бросил его на улице? Может, у этой истории было какое-то продолжение?

Хенки снова помрачнел.

— Тяжкие сейчас времена, господин Декок. Волка ноги кормят. Я не мог заработать честно. А тут еще вся эта свистопляска с Рождеством…

— Ага! Стало быть, ты прикарманил кое-что еще?

Ловкач, не ответив инспектору, окликнул свою подружку.

— Принеси гостям цыплят. Эй, слышишь? Господин Декок не ел с самого утра! — Та рванула на кухню, повернувшись к ним спиной, прикрытой только тесемкой фартука. — Присаживайтесь, господа, — засуетился Хенки. — В ногах правды нет. Сейчас все будет.

Декок сел за стол, Хофман последовал его примеру.

— Но ты так и не ответил на мой вопрос, — напомнил Хенки инспектор.

Тот недовольно поморщился.

— Приперло вам копать, да? Мало мне проблем!

Декок потер лицо. Он знал, что с Хенки требуется терпение. Давить на него бесполезно. Если Ловкача спугнуть, то он начнет упрямиться, и из него не вытянуть больше ни слова.

— Послушай, Хенки, — спокойно, по-деловому начал он, — я не собираюсь тебя сажать. Да и господин Хофман не будет против, если ты полакомишься цыпленком, купленным за его счет. Но взамен я хочу услышать правду. Как ты раздобыл дамскую сумочку?

Ловкач безнадежно махнул рукой, явно не собираясь продолжать бессмысленные препирательства.

— Я так понял, бумажник и сумочка попали к вам вместе. Да, я их свистнул. Так вас интересует еще и сумочка?

— Совершенно верно.

— Плевое дело. Стащил из машины.

— Где?

— У Императорского канала. После того как я… позаимствовал бумажник, я отправился навестить свою матушку. Она живет за Джентльменской улицей.

— А я-то думал, твоя матушка скончалась. По крайней мере, раз сто.

Ловкач нетерпеливо отмахнулся.

— Господин Декок, это же работа. Без дураков. Я обожаю свою матушку, и она все еще в добром здравии. В бумажнике господинаХофмана были почти две сотни. Совсем неплохо. Вот я и подумал: пусть старушка получит подарок на Рождество. Ну, сказано — сделано. Я пробыл у мамаши, как минимум, пару часов. А по пути домой решил проверить парковку на Императорском канале. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, верно? В общем, в одной тачке я приметил сумочку — она лежала на заднем сиденье. Я попробовал дверцу — так она даже не была заперта. Ну и что мне оставалось делать? Я просто-напросто не мог ее там оставить! Это было бы как-то даже не по-людски…

— Ладно, допустим. Что было потом?

— Ну, ясное дело: достал бабки из сумочки, пересчитал. Там было не шибко много — всего несколько гульденов. Разгуливать с чужим бумажником мне беспонтово, поэтому я положил его в сумку и оставил ее у подъезда. Смекнул, что рано или поздно их найдут. Зачем бросать в канал? Вдруг людям понадобятся документы? Мне-то они ни к чему.

— Какое редкое благородство! — осклабился Декок.

— А что, нет?! — возмутился Хенки. — Так и есть. Зачем мне создавать лишние проблемы людям? Бабки я стырил, а больше ничего и не надо.

— Ты можешь показать, где стояла машина?

— Какая машина?

— Та, из которой ты стащил сумочку!

— Ах да, конечно! Я точно помню место.

— Превосходно, просто превосходно! Скоро мы туда и отправимся.

В этот момент на пороге кухни появилась молодая женщина с горкой поджаренных до золотистой корочки корнуольских цыплят на большой круглой тарелке.

— Ставь сюда, детка! — радостно воскликнул Хенки. — Мне что-то снова захотелось жрать.

Допрос обернулся трапезой в довольно необычной обстановке: маленькая комнатушка на третьем этаже захламленного дома, где Бесстыжая Кора, бывшая «мадам», сдавала комнаты проституткам и тем, кто недавно освободился из тюрьмы.

Торшер отбрасывал круг яркого света на колченогий столик, на стенах плясали причудливые тени. Столовых приборов не было — только большое блюдо с жареными цыплятами и одноразовая пластиковая тарелка для костей. Хенки причмокивал губами от удовольствия. Молодая проститутка, усевшись голой спиной к кухонной плите в углу, обдирала белое мясо с костей ногтями, покрытыми пурпурным лаком.

— Ты отлично готовишь, — воздал должное ее кулинарным талантам Декок. — Тебе пора менять профессию.

Хенки, не переставая жевать, ухмыльнулся, и его сальная лапа скользнула девушке под фартук.

— Отлично она не только готовит, — невнятно прочавкал он, сверкнув глазами.

Хофман покраснел как рак, а девушка захохотала.

Неожиданно Декоку пришло в голову, что он совершает преступление — ест цыплят, приобретенных на ворованные деньги. Правда, угрызений совести он почему-то не ощутил. Это его не на шутку позабавило.

9

Декок и Хофман нетерпеливо топтались в прихожей. Хорошенькая подружка Ловкача унесла тарелку на кухню и скинула в мешок для мусора обглоданные цыплячьи кости. Хенки все никак не мог собраться и нервно бегал по комнате, то пытаясь правильно повязать галстук, то вдеть в ботинки шнурки. Все эти манипуляции выглядели довольно неуклюже — во всяком случае, для человека, носившего кличку Ловкач. От внимания инспектора не ускользнуло, что карманник отчаянно тянет время.

— Нам пора, — поторопил он.

Хенки, прекратив бесполезную беготню, нерешительно приблизился к Декоку и с мольбой заглянул ему в глаза. Подбородок его все еще лоснился от цыплячьего жира.

— Я не могу выйти отсюда с вами, — довольно сбивчиво принялся он объяснять. — Я тут же отправлюсь следом, только один… Давайте встретимся в участке, а?..

Декок вопросительно приподнял брови, и Хенки со смущенным видом продолжал:

— Нас не должны видеть вместе. Тут нельзя… Где угодно, но не в Квартале. Я покажу, где стояла та машина, никаких проблем. Но… — Он немного помялся. — Я только-только после отсидки, и если кто засечет, что вы меня уводите, примутся чесать языки. Подумают, что меня опять загребли. — Карманник грустно опустил глаза. — Это, знаете ли, будет уже слишком. Я ведь, как-никак, должен блюсти репутацию. Разве не так?

— Все ясно, — нахмурил густые брови Декок. — Что ж, почему бы тебе и впрямь не выйти чуть погодя? Жду тебя через полчаса.

Хенки с облегчением улыбнулся.

— Я не подведу.

— Знаю, что не подведешь.

Инспектор вежливо попрощался, и они с Хофманом, спустившись по темной лестнице, вышли из дома Бесстыжей Коры.

— Никогда в жизни так странно и необычно не праздновал Рождество, вот уж не думал, не гадал! — хохотнул окончательно успокоившийся бизнесмен. — Очень полезный жизненный опыт. Хотите верьте, хотите нет, но он стоит каждого цента из тех двухсот гульденов, что у меня стянул этот воришка. — Его глаза сверкнули от возбуждения. — И мне было бы очень интересно узнать, чем закончится ваше расследование. Из чистого любопытства. Не могу ли я вам еще чем-нибудь помочь?

Декок улыбнулся.

— Почему бы вам просто не вернуться домой, к семье? Чем кончится дело, вы и так прочтете в газетах. Как бы то ни было, весьма признателен за помощь. Да, кстати… на некоторое время я оставлю ваш бумажник у себя. Вы сможете забрать его через несколько дней. Я с вами свяжусь.

Господин Юст Хофман из Алкмара и инспектор отдела по расследованию убийств амстердамской муниципальной полиции Декок обменялись рукопожатиями. Выглядели они, словно два человека из совершенно чуждых друг другу миров.

— Был очень рад вам помочь, — вежливо повторил торговец и короткими быстрыми шажками засеменил прочь.

— В общем-то, неплохой мужик, — пробормотал себе под нос детектив, и, дождавшись, когда тот свернет за угол узкой улочки, направил свои стопы к Вармез-стрит. Начало смеркаться.

Когда инспектор вошел в участок, за столом у дверей сидел сержант Венсдорп, начальник смены, дежуривший в эту праздничную ночь.

— Ну и ну! Какие люди! — расцвел он при виде Декока. — Все еще на посту?

Инспектор сдвинул шляпу на затылок.

— Что поделаешь, если служба такая! — театральным тоном воскликнул детектив, вскинув руки в показном отчаянии. — Как тут остановишься, если я уже по уши в деле?

Венсдорп и Декок оба поседели на этой работе. И сейчас старый сержант благодушно взирал на то, как его коллега, одетый в штатское, ломает комедию.

— Не думаю, что на свете отыщется хоть какой-то способ оторвать тебя от этого дела, — ухмыльнулся Венсдорп. — Только не сейчас. И не на этот раз.

— Убийство, — пожал плечами Декок. — Иначе я бы давно уже сидел дома. Но не могу же я взвалить все это на мальчишку! Он еще такой зеленый…

— Кто? Фледдер?

Декок кивнул.

— Кстати, он меня случайно не разыскивал?

— Нет, но зато дважды звонил какой-то другой юнец. Некто по имени Том Вайк. Очень хотел с тобой потолковать. Я спросил, что передать, но он сказал, что лучше позвонит еще раз.

— Превосходно, — с отсутствующим видом пробормотал инспектор, — надеюсь, он меня чем-нибудь порадует… — Затем, собравшись с мыслями, добавил: — Что ж, будем ждать нового звонка. Между прочим, у тебя не найдется для меня свободного детектива?

Сержант заглянул в график дежурств.

— Ян Клаассен сейчас свободен. Сгодится?

— Этот — вполне, — обрадовался Декок. — Пошли его ко мне наверх. И еще одно: пропусти Ловкача Хенки, как только он здесь появится. С ним сейчас все в порядке, просто он мне кое для чего нужен.

Инспектор оставил старика Венсдорпа заниматься своими собственными делами и, слегка задыхаясь, поднялся по каменным ступенькам на третий этаж. Войдя в дежурку, он включил свет, метнул шляпу на стол и стащил с себя плащ. Страшно хотелось спать. Дома после плотной трапезы Декок имел обыкновение немного вздремнуть в удобном старом кресле, но сейчас не мог позволить себе никакой передышки. Расследование шло полным ходом, и останавливаться было нельзя. Детектив подумал, что с того момента, как Фледдер разбудил его первым звонком, прошло больше пятнадцати часов. Все это время он практически без перерывов проработал, но, несмотря на все поиски и дотошный допрос нескольких свидетелей, полученный результат не стоил ломаного гроша.

Декок, рухнув на стул, закинул ноги на край столешницы. Сейчас они давали о себе знать, и это был очень плохой признак. Когда расследование продвигалось успешно, ноги не болели совершенно. Однако, если дело никак не сдвигалось с мертвой точки и до финала надо было еще пахать и пахать, нижние конечности просто отваливались. День-деньской ныли, как гнилой зуб.

В дежурку, улыбаясь от уха до уха, вошел Ян Клаассен с чашкой кофе в руке и, шутливо изобразив расторопного официанта, поставил ее перед Декоком.

— Для великого-превеликого сыщика, — полупочтительно, полунасмешливо объявил он. — В знак почтения от тайного поклонника. — Он вскинул палец. — И это, мой глубокоуважаемый господин, — ваш покорный слуга.

Глянув на его ухмыляющуюся физиономию, Декок тоже не смог удержаться от смеха. В участке Ян Клаассен слыл записным остряком, почти ничего не воспринимавшим всерьез. Возможно, именно поэтому он был таким отличным детективом. Бесконечными шутками и прибаутками Клаассен умело морочил голову свидетелям и немало их веселил, однако начальство не одобряло столь легкомысленного стиля работы. Именно поэтому его в свое время перевели в участок на Вармез-стрит, присматривавший за Кварталом красных фонарей — злачным местечком вроде лондонской Хай-стрит. По той же самой причине, невзирая на звание детектива 1-го класса, шутника поставили дежуритъ на Рождество. Иными словами, особо рассчитывать на повышение Клаассену не приходилось.

— Великий сыщик в данный момент работает над почти неразрешимой головоломкой, — с ходу включился в игру Декок.

— Поведай же мне о горестях своих! — с энтузиазмом воскликнул Клаассен. — Обожаю головоломки!

На секунду Декок почти забыл о больных ногах.

— Что бы ты сказал о трупе в Джентльменском канале, дамской сумочке у двери подъезда на Брюер-канале, машине на Императорском канале и чемодане в Амстердамском лесу? — спросил он.

— «Мусорщик идет на охоту»![42] — тотчас отозвался Клаассен.

Декок невольно рассмеялся.

— Да, в самую точку! Как раз на это и похоже. Только сейчас на дворе восьмидесятые годы и зима, а не лето двадцатых — тридцатых. Но шутки в сторону, дело очень серьезное! Выслушай лучше, что мне от тебя нужно.

— О'кей, босс, — с каменной физиономией отозвался Клаассен, отлично зная, что Декок ненавидит это выражение. Инспектор терпеть не мог, когда его называли боссом, и этого хватило бы, чтобы вывести старика из себя. Но на сей раз Декок не только не обратил внимания, но даже весело прыснул.

— Отлично! — похвалил он. — Приятно видеть такое рвение. Так вот, я хочу, чтобы ты отправился на Центральный вокзал и нашел официанта или официантку, обслуживавших клиентов ресторана на первой платформе вчера между шестью и девятью вечера. — Выдвинув ящик стола, он достал оттуда фотографию Эллен. — Спроси, не помнят ли они эту девушку. Если да, то, скорее всего, скажут тебе, что с ней был симпатичный солдат. Возможно, кто-то слышал обрывки разговора. Постарайся выяснить, когда девушка и солдат вышли из ресторана, вместе или порознь. Короче, мне нужны любые сведения об этих двоих.

— Это все?

— Нет, кое-что еще. Когда закончишь с вокзалом, поезжай на бензоколонку на Мэйн-Форт-вэй. Постарайся отыскать механика, дежурившего вчера в девять-десять вечера. По идее, приблизительно в это время он ремонтировал обогреватель машины. Узнай, что механик помнит о водителе, не выписал ли он ему квитанцию и как тот расплачивался. К примеру, вытаскивал ли тот бумажник или достал деньги просто из кармана. Усек?

— От и до.

— Потом возвращайся сюда. Если меня здесь не будет, дождись. Возможно, ты мне снова понадобишься.

— О'кей, босс.

И вновь Декок решил не обращать внимания на ненавистное выражение.

— И спасибо за кофе.

Клаассен с ухмылкой удалился. Не успела за детективом закрыться дверь, как зазвонил телефон. Инспектор тотчас узнал голос Тома Вайка.

— Я сделал то, что вы велели, — начал докладывать он, — то есть побывал у госпожи Вайнгартен. Провел с ней несколько часов.

— И?..

— По правде сказать, мне это нелегко далось! Она была не очень-то разговорчива. Каждое слово пришлось чуть ли не клещами вытягивать. Заявила, будто ничего не знает о мужчинах Эллен. Но я проявил настойчивость и сказал, что Эллен ни за что не разорвала бы помолвку просто так. Обязательно должна быть какая-то причина. Скорее всего — человек.

— Так, и что же?

— В конце концов, изрядно поломавшись, госпожа Вайнгартен рассказала мне долгую историю о себе. Как она приехала в Амстердам молодой, наивной и неопытной девочкой. Как она получила работу в конторе. Как узнала мужчин. Как встречалась с теми, кто делал вид, что любит ее. Как она…

— Да-да-да! — нетерпеливо перебил Декок. — Но с какой целью она все это рассказывала? Чем закончился ваш разговор?

На другом конце провода повисло неловкое молчание.

— Вы знаете, что у Фемми есть ребенок? — после продолжительной паузы спросил Том.

— Да, я в курсе.

— А знаете, от кого?

— Нет.

Том Вайк вновь помолчал, на сей раз недолго.

— От господина Дольмана.

— Что?! — Инспектор рывком скинул со столешницы ноги.

— Да-да, от него самого. Госпожа Вайнгартен с ним встречалась. Тайно, само собой, поскольку господин Дольман женат и у него есть дети.

— Что она сказала об Эллен?

— Ничего.

— Эллен встречалась с Дольманом?

— Фемми и об этом не сказала ни слова.

— А вы спрашивали?

— Да, конечно.

— И?..

— Госпожа Вайнгартен… она ответила, что мне известно уже достаточно.

Декок закусил нижнюю губу. Мозг заработал с предельной скоростью. Дремотное состояние как рукой сняло. Детектив почувствовал себя свежим и энергичным.

— Где вы сейчас?

— В баре неподалеку от Гудзон-стрит.

— Как давно вы ушли от госпожи Вайнгартен?

— Около получаса назад. Я звонил вам несколько раз, но все не мог застать.

— Да-да, — пробормотал инспектор и умолк, лихорадочно соображая. — Послушайте, Том, возвращайтесь к Фемми, — наконец распорядился он. — Немедленно! Надеюсь, она еще дома. Если да, оставайтесь у нее. И никуда не уходите, пока не появится кто-нибудь из нас.

— А если ее нет?

— Тогда сразу же звоните. Все понятно?

— Так точно, господин Декок.

Инспектор, опустив на рычаг трубку, по обыкновению потер лоб. «Как хорошо, — подумал он, — что мне пришло в голову послать к Фемми этого парня». Декок с самого начала чувствовал, что она чего-то не договаривает, скрытничает и таится. Слишком явно держит рот на замке. Впрочем, из нее и сейчас удалось вытянуть всего ничего. Придется снова побеседовать с этой девушкой, и куда менее обходительно, чем в прошлый раз. Вдобавок разговаривать они будут здесь, в дежурке, на территории инспектора и в привычном для него окружении. Вести себя Декок решил как угодно, но только не мягко. О чем она вообще думает, эта сопливая девчонка? У него нет времени играть в игрушки! Он не может позволить себе никаких проволочек. Это убийство, а не кража носового платка, в конце концов!

И вновь инспектора оторвал от раздумий телефонный звонок. Это Венсдорп связался с ним по внутренней линии.

— К тебе поднимается Хенки.

— Отлично! Клаассен уже ушел?

— Нет, еще здесь, как раз одевается.

— Задержи его! Я сейчас спущусь.

Инспектор швырнул трубку на рычаг, нахлобучил на голову шляпу и на ходу схватил плащ. Выскочив в коридор, он едва не столкнулся с Хенки.

— Торопитесь?

Декок хмыкнул:

— Дождаться не могу, когда ты покажешь нам эту свою машину!

Карманник пожал плечами.

— Да чего там особенного?!

10

Маленький автомобильчик Декока петлял по узким переулкам Старого города. Двигался он медленно, поскольку центр Амстердама куда лучше приспособлен для юрких ручных тележек и конных экипажей, катающих туристов. Хенки сидел рядом с инспектором, положив на приборную доску сжатые кулаки. Костяшки его пальцев побелели от напряжения.

С незапамятных времен основным средством передвижения по городу был водный транспорт. А сейчас, несмотря на то что набережные вдоль некоторых каналов расширили, свободное пространство очень быстро захватили машины. Декок вовсе не жалел о старых дорогах, но и нашествие автомобилей его не радовало.

Детектив попробовал освещение, прорезая темноту лучами фар. Хенки, явно пытавшийся сделать все возможное, чтобы его никто заметил, с наигранным любопытством изучал всевозможные кнопки, ручки и верньеры полицейской рации. Однако мысли карманника текли в известном направлении.

— Знаете, — начал он, стараясь казаться беспечным, — я еще ни разу в жизни не сидел на переднем сиденье полицейской машины. Всегда только сзади, да еще с браслетами на запястьях.

Декок улыбнулся.

— Что ж, в таком случае считай, что тебя повысили.

На углу Сент-Олоф-алли Декок остановился и, кипя от нетерпения, подождал, пока одинокий пьяница не перейдет дорогу. Затем он неправильно переключил передачу, и машина, трогаясь, так и подпрыгнула на месте.

— Я вот все жду, когда ты созреешь для того, чтобы подыскать себе нормальную работу, — как бы невзначай обронил детектив.

Ловкач осклабился.

— Как только дело касается работы, выясняется, что у меня обе руки левые.

Декок пожал плечами.

— Насколько я помню, по профессии ты механик, а значит, в любую минуту можешь найти хорошее место. Да таким мастерам цены нет! Получал бы приличное жалованье, оплачиваемый отпуск, всевозможные премии и льготы… Нашел бы хорошую женщину, завел семью… Когда твоя престарелая матушка скончается, ты останешься совсем один.

Хенки вновь усмехнулся. Правда, на этот раз без тени веселья.

— Эх, господин Декок… — протянул он, — это не по мне, вы же знаете. Мне нужны приключения.

— Приключения? — насмешливо переспросил детектив. — Сел — вышел, сел — вышел… А между отсидками беготня в поисках пропитания и житье-бытье в трущобах со второсортными девицами.

Хенки решил обидеться.

— Не загоняйтесь, господин Декок, — гордо вскинув голову, отрезал он. — Вы же сами видели мою детку — не так уж она и плоха. И вы называете ее второсортной! Да как у вас только язык повернулся?!

Декок вскинул бровь.

— Тем не менее, вряд ли ты станешь утверждать, что она чиста как первый снег, верно?

Хенки сердито сверкнул глазами.

— Ну и?.. Что вы хотите этим сказать? Обычно о таких вещах даже и не думаешь. И вообще… семья не для меня. Я бы не хотел, чтобы мои дети знали, чем занимается их папаша.

От удивления инспектор не смог вымолвить ни слова. Он понятия не имел, есть ли у Хенки потомство, но решил учесть эту возможность и при случае использовать. Сейчас же Декока волновало совсем другое. И в первую очередь — все ли он предусмотрел. Детектив велел Яну Клаассену на некоторое время отложить поиски официанта и механика. Это могло подождать. Для начала следовало позвонить в Амстелвеен и приказать Фледдеру, чтоб по пути в участок он прихватил с собой Тома Вайка. Еще Декок попросил Клаассена связаться с полицией Хорна. Возможно, там удастся получить какие-нибудь ценные сведения о семье Вайнгартен. Никогда не знаешь заранее, что удастся раскопать. Все идет к тому, подумал он, что Фемми — ключевая фигура в разгадке тайны. Именно она в состоянии помочь узнать, кто и почему убил Эллен.

Декок остановил машину на Императорском канале, неподалеку от места пересечения его с Джентльменским, и они с Хенки выбрались на воздух. Сейчас здесь царила удивительная тишина. Детектив достал из бардачка фонарик и запер дверцы. Хенки шел впереди, показывая дорогу. Приблизительно в ста ярдах от Джентльмен-стрит он остановился и указал на участок земли под деревьями, у самого берега.

— Вот тут она и стояла, — пояснил карманник. — Да, точно! И, как нарочно, с открытыми дверцами, чтоб можно было спокойно стибрить сумочку. По-моему, это была американская колымага.

Наклонившись, Декок осветил фонариком землю в указанном месте. Под деревьями виднелись следы шин, оставивших в месиве снега и мерзлых листьев глубокие борозды. Однако разобраться было нелегко: Декок насчитал по меньшей мере шесть различных узоров шин и понял, что здесь улик не найти. Он медленно выпрямился и посмотрел на фасады ближайших зданий. Сквозь голые ветви удалось разглядеть лишь контуры жилых домов из красного кирпича и домики веселой расцветки на канале. Кирпичные дома пустовали — они явно были перестроены под офисы. Жаль, конечно, но какая семья в наше время может позволить себе особнячок?

Хенки закурил сигарету.

— Ну вот, — со скучающим видом сказал он. — И чего мы теперь ждем? Все посмотрели же. Пошли. — Он широко улыбнулся. — Меня ждет моя второсортная Роза. — Было видно, что он до сих пор обижен. Слова Декока заметно его уязвили. — Ладно, здесь больше не на что смотреть. Что еще вы тут рассчитываете найти?

Декок вздохнул. Интуиция подсказывала ему, что уходить не следует. Во всяком случае, пока. Что-то удерживало его здесь. Инспектор посмотрел вверх и поразился красоте кроны дерева, похожей на сотканный кружевницей полог, — причудливое сплетение голых ветвей на фоне серого неба.

— Ты нашел сумочку на заднем сиденье, да?

— Ага.

Декок мысленно представил себе эту сцену: Хенки крадется от машины к машине, вглядывается сквозь стекла, ищет добычу…

— В салоне было еще тепло?

Хенки наморщил лоб и взъерошил свой и без того вечно растрепанный ежик.

— Во, я вспомнил! Да, тепло. Стекла не были запотевшими. Сперва подумал, что там может миловаться парочка, — ну сами знаете: шуры-муры, охи-вздохи… Но когда подошел поближе, то увидел, что там никого. И ничего, кроме сумки.

Декок ткнул пальцем в сторону домов.

— Не заметил, в каком-нибудь из окон горел свет?

— Э… вообще-то, не видел. В том смысле, что специально не смотрел. Просто схватил сумку и дал деру.

— На улице никого не встретил?

Хенки фыркнул.

— Лишние свидетели нам ни к чему.

— Стало быть, никого?

— Никого.

Декок зашагал к краю тротуара. Луч фонарика скользил по кирпичной кладке, выхватывая из темноты массивные двери и потемневшие от вечной амстердамской непогоды медные таблички с именами владельцев домов или названиями фирм. Инспектор не помнил точно номера дома, но знал, что это должно быть где-то рядом. Неожиданно в овальном пятне света сверкнула медная табличка с элегантной черной гравировкой: «„Дольман и Флит“ страховая компания».

Ловкач Хенки остановился рядом с Декоком, любопытствуя, что так заинтересовало инспектора.

— Классная вывеска! — оценил он. — Как увидишь — сразу кажется, что здесь можно знатно нагреть руки. А на самом деле — хрен с маслом, и больше ничего! Когда опыта ни на грош, как пить дать подумаешь, что наконец-то все будет на мази. Мол, раз страховщики, то и бабок у них завались. Щас, разбежался! Только не забудь прихватить мешок побольше!.. Может, бабок у них и в самом деле куча, да только они в банке! — Хенки бросил окурок на тротуар и аккуратно затоптал его. — Как-то раз мне попалась точь-в-точь такая же шикарная табличка с надписью «Касса». Присмотрелся к замку и вижу — работы всего минут на пять. Я себе и говорю: «А что, если попробовать? Вдруг у этих ребят бабок завались?» — Хенки вновь недовольно фыркнул. — И что же вы думаете? Ни гроша! Ни единого цента! С тех самых пор я зарекся…

Декок слушал россказни Хенки, что называется, вполуха, поскольку его мысли занимала главным образом Эллен. Инспектор размышлял, где и как она провела последние часы жизни. Как ее сумочка оказалась на заднем сиденье машины? И почему так близко от места ее работы? Здесь наверняка должна быть какая-то связь. Декок сильно сомневался, что у нее был ключ от конторы — для этого она слишком недолго там проработала. Но коль скоро сумочка лежала тут рядом, в машине, девушка вполне могла находиться в самом помещении фирмы. Кто ее туда впустил? Какие тайны скрыты за дверью этого респектабельного здания на берегу канала?

Тем временем Хенки продолжал болтать не умолкая. Запас его воровских историй казался неисчерпаемым, и он щедро делился опытом с инспектором.

Декок пристально посмотрел на Ловкача.

— А ты не мог бы… — попытался он прервать поток воспоминаний, — открыть эту дверь без повреждений? Не оставляя следов?

Хенки окинул дверь взглядом опытного взломщика и уверенно кивнул.

— Да… — медленно проговорил он, — без проблем. Будь у меня с собой инструмент — это можно было бы сделать вот так! — Он щелкнул пальцами. — Как банку сардин. За пару минут, не больше.

Декок задумчиво поскреб подбородок.

— А где твой инструмент?

Хенки вдруг пожалел о своей откровенности. За каким чертом нужно было так распускать язык? В конце концов, этот Декок — старикан хоть и не вредный, но все-таки легавый! А его отношения с этой породой… Хенки был твердо убежден, что доверять легавым нельзя ни под каким видом. «Распелась птичка — пиши пропало!» — подумал он. Змей подозрения шевельнулся в его душе, приподняв уродливую голову. Холодные немигающие глаза зачаровывали, внушая: «Предадут, продадут, подставят!»

— Я больше инструментом не пользуюсь, господин Декок, — тщательно, как на допросе, подбирая каждое слово, стал отбрехиваться Ловкач. — Правду вам говорю. Я их давным-давно аккуратно смазал маслицем, завернул в ветошь да закинул к матушке на чердак. В последний раз мне столько впаяли за такие дела, что теперь мне на них даже смотреть тошно. Нет, я серьезно!

Декок преодолевая внутреннее сопротивление, хоть и с трудом, но все же смог уговорить себя на время позабыть обо всех административных правилах и инструкциях вкупе с несколькими статьями Уголовного кодекса. «К черту эти предписания и циркуляры! — подумал он. — Из-за них и не плюнешь лишний раз!»

— А не мог бы ты ради меня слазить на чердак за инструментом? В последний раз?

— Что?!

Инспектор с силой втянул в легкие воздух.

— Всего один раз. Мне очень нужно попасть внутрь!

Хенки недоверчиво рассмеялся.

— Вы хотите сказать…

Декок кивнул, подтверждая, что вовсе не шутит.

— Да-да, именно это я и хочу сказать.

Хенки издал короткий нервный смешок. Он ничего не понимал. Сама мысль об этом казалась дикой и нелепой. Ловкач в жизни не слыхал ни о чем подобном. Он вперил взгляд в лицо инспектора, запомнившееся до мелочей. За долгие годы допросов Хенки успел в подробностях изучить каждую его черточку: глубокие морщины на лбу, заросшие брови, открытый взгляд серых глаз, складки у рта — все это он видел и сейчас. Куда-то делось только свойственное лицу детектива насмешливое, без злобы, выражение… Декок выглядел абсолютно серьезным.

— Вы и впрямь хотите туда сунуться?

— Да.

— И… мне за это ничего не будет?

Детектив усмехнулся:

— Если у нас будут неприятности, всю вину беру на себя.

Хенки задумчиво кивнул, выпятив нижнюю губу. Щека его нервно задергалась. Некоторое время он о чем-то раздумывал, а потом весело, совсем по-дружески улыбнулся. Его глаза смеялись.

— В конце концов, инспектор, на допросах вы всегда относились ко мне по-человечески.

Это прозвучало как окончательный итог долгих раздумий. Хенки еще раз глянул на дверь и окна дома, прикидывая, какие инструменты тут понадобятся. Затем повернулся на каблуках и поспешил к своему тайнику.

11

Ловкач Хенки действовал быстро и бесшумно. Натянув тонкие резиновые перчатки, он с головой ушел в работу. Судя по тому, с какой сноровкой Хенки обращался с инструментами, было ясно, что все его недавние байки не взяты с потолка.

Стоя в сторонке, Декок с растущим изумлением наблюдал за происходящим, зачарованный ловкостью рук старого знакомца. Предполагалось, что инспектор стоит на стреме, однако его полная непригодность для этой роли стала очевидной, когда он прозевал появление случайного прохожего, к счастью, не обратившего на них внимания. По-видимому, весело отпраздновав Рождество, он так ничего и не заметил, протопав буквально в полуметре от Хенки.

— Ах ты, тупой ублю… — начал было Ловкач, едва прохожий отошел на безопасное расстояние, однако вовремя спохватился и прикусил язык, вспомнив, что его теперешний сообщник не слишком привычен к такому ремеслу. — Простите, — виновато пробормотал он. — Я так застремался, что чуть не… в общем, штаны пришлось бы менять.

— Неважно, — прошептал Декок. — Я сам виноват.

Хенки вернулся к работе, и буквально через несколько минут замок уступил натиску специалиста экстра-класса. Было видно, что здесь работал профессионал — ни дверь, ни замок не получили никаких повреждений, и обнаружить хоть малейшие следы незаконного вторжения позволил бы лишь тщательный осмотр.

Декок одобрительно похлопал Хенки по плечу.

— Пойдешь со мной, — скомандовал он. — Как знать, может, там есть и другие замки.

Тихо закрыв за собой дверь, они приступили к поискам. Правда, Декок совершенно не представлял, что именно надо искать, и действовал по наитию, целиком положившись на интуицию. Скорее всего, Эллен побывала здесь в тот вечер, когда ее убили, и детектив упорно искал тому подтверждение.

Вместе с неотстававшим ни на шаг Хенки инспектор ходил по широким мраморным коридорам, методично осматривая кабинеты один за другим. Луч фонарика плясал на стальных картотечных шкафчиках, аккуратно накрытых чехлами пишущих машинках, время от времени отражался в толстых стеклах компьютерных мониторов…

Хенки тихонько пихнул инспектора локтем в бок.

— Видите? Я же говорил: ничего тут нет. Эти пишущие машинки ни черта не стоят, к тому же все они помечены и пронумерованы. С компьютерами — та же фигня. Любой барыга над вами только посмеется. А попробуйте толкнуть их кому-нибудь еще — так чихнуть не успеете, как вас сцапают лега… ой, извините!

Декок слушал эту лекцию с улыбкой.

— Вообще-то, я отсюда ничего воровать не собираюсь.

Хенки резко остановился.

— Ничего себе! — шепотом возмутился он. — Как это? Тогда какого черта мы здесь делаем?

Декок повернулся к нему.

— Потому что вчера убили одну девушку.

— Где? Здесь? — испугался Хенки.

— А это… — инспектор помедлил, — я и пытаюсь выяснить.

Хенки беспокойно зашарил глазами по сторонам.

— Черт побери! — тихонько проскулил он. — Хоть бы предупредили! — Он обвел очередную комнату лучом фонарика, рассматривая висящие на стене картины, но не обнаружил ничего интересного, кроме маленького алебастрового ангелочка на потолке. Некоторое время он задумчиво изучал его, а потом спросил: — Сколько ей было?

— Девятнадцать, — ответил Декок, направляясь к двери. — А что?

Хенки опустил фонарик и поплелся следом.

— Да так, ничего, — угрюмо сказал он. — Иногда на меня находит.

Кабинет директора они обнаружили на втором этаже. Декок уделил ему особое внимание. Заметив, что тяжелые портьеры задвинуты, инспектор даже рискнул включить верхний свет.

— Подожди у двери и ничего не трогай, — попросил он Хенки, и тот нехотя подчинился.

Глубоко засунув руки в карманы, Декок оглядел кабинет. Комната была обставлена довольно скромно: большой письменный стол темного дерева, массивные кресла с черной кожаной обивкой, дубовые панели на стенах… Все это создавало атмосферу надежности и достатка. Поняв это с первого же взгляда, Декок теперь напряженно искал какие-либо несоответствия, нарушающие внешнюю гармонию. Наметанный взгляд инспектора, никогда не упускавший мелочей, как правило, мигом улавливал подобные диссонансы. Это был его природный дар, развитый и отточенный за долгие годы работы в полиции. Именно поэтому Декок сразу заметил на блестящем паркетном полу мутное белесое пятно, полускрытое одним из кресел. Неожиданно ему стало очень интересно. Встав у кресла на колени, он посветил фонариком туда, где границы пятна смыкались, завершая неровный круг.

Хенки наблюдал за ним, затаив дыхание.

— Здесь что-то пролили, — сказал он.

Декок поднялся и выпрямил спину. Сейчас инспектор выглядел как никогда сосредоточенным.

— Что обычно делают, когда проливают какую-нибудь жидкость? — спросил он.

— Берут и вытирают, — усмехнулся Хенки.

— Вот-вот, — согласился Декок. — Вытирают.

Он провел ладонью по лицу и, немного подумав, вышел в коридор. Хенки, изнывая от любопытства, последовал за ним. Подойдя к двум узким дверцам, какие обычно бывают у встроенных шкафов, Декок открыл первую — ничего, кроме пыльных папок. Однако за следующей оказалось как раз то, что он искал, — кладовка уборщицы. Щетки, пылесос, бутыль антистатика, банка мастики для пола и несколько вставленных одно в другое ведер. Из верхнего торчала ручка швабры. Декок поднял ее и принюхался. Запах мгновенно подтвердил его подозрения.

Инспектор прикинул, как быть дальше. Швабра была слишком ценной уликой. Стоит ей пропасть — и что-либо доказать уже не удастся. С точки зрения Декока, это было бы куда более серьезным проступком, чем незаконный взлом и проникновение.

— Подержи-ка минутку, — попросил он Хенки, вручая ему швабру.

Тот без особой охоты взялся за черенок и, принюхавшись, скривился:

— Тьфу! Ну и вонища!

Декок сочувственно кивнул.

— Чего и следовало ожидать.

Он еще раз заглянул в кладовку и на вбитом в стену гвозде увидел совершенно новую щетку для швабры. Сняв ее, инспектор отправился на поиски раковины, которую и обнаружил чуть дальше по коридору, — маленький старомодный рукомойник, встроенный в стену. Подержав щетку под струей воды, он кое-как отжал ее и вернулся к кладовке, где совершил небольшую подмену: насадив на черенок новую швабру, быстро сунул ее в ведро.

— А с этим что делать? — жалобно спросил Хенки, держа старую щетку как можно дальше от себя.

— Потерпи еще чуть-чуть, — попросил Декок. — Всего пару секунд.

Заглянув в кабинет, он выключил верхний свет и закрыл за собой дверь. В шкафу с пыльными папками отыскался большой желтый пакет, куда инспектор, к огромному облегчению Хенки, и сунул свою драгоценную находку.

— На кой черт вам эта грязь? — полюбопытствовал Ловкач.

Декок не ответил. Вертя головой, он пытался сориентироваться в здешней обстановке. В итоге инспектор остался доволен — кладовка уборщицы располагалась рядом с лестницей, ведущей наверх. Поднявшись на верхнюю площадку, он снова огляделся.

— Посвети на эту дверь, — попросил он Ловкача. — Тот направил луч фонарика на узкую деревянную панель. — Превосходно, — довольно пробормотал Декок. — Честное слово, лучше не придумаешь.

Он медленно спустился по лестнице.

— Что теперь? — спросил Хенки.

— Ничего. Уходим.

— Вы хотите сказать, что мы взломали эту чертову дверь только затем, чтобы разжиться вонючей шваброй? — негодовал Ловкач. — Вы шутите?!

— Нет, какие уж тут шутки!

Расстроенный Хенки лишь молча покачал головой — в лексиконе карманника просто не хватало слов, чтобы, оставаясь в рамках приличий, выразить обуревавшие его чувства.

Незаметно выскользнув из дома, они зашагали вдоль набережной канала. На углу Джентльмен-стрит Декок остановился.

— Я подожду тебя здесь, пока ты не спрячешь инструмент.

Хенки окинул его насмешливым взглядом и, помахивая заветным кейсом, почти мгновенно растворился в темноте. Через несколько минут он вернулся и с вызовом спросил:

— Ну что, проверять будете?

— Зачем? Я тебе верю.

— Послушайте, Декок! — с оскорбленным видом выпалил Хенки. — Я только что вскрыл по вашей просьбе замок просто по старой дружбе. Я с этими делами завязал уже черт знает сколько лет назад, и, если вы думаете, что я собираюсь начать по-новой, лучше заберите весь инструмент! Теперь вы в курсе, где его найти.

Инспектору вовсе не хотелось ссориться.

— Я ничего такого не имел в виду, — терпеливо объяснил он. — Я же сказал, что верю тебе. Серьезно. Неужели ты думаешь, что иначе я бы пошел на такое дело?

Лицо Хенки прояснилось.

— А с другим у вас бы ничего и не вышло.

— Это уж точно. Я бы побоялся, что потом это смогут использовать против меня. Шантажировать, понимаешь? — Декок с благодарностью похлопал Хенки по плечу. — Ну ладно, Ловкач, у меня еще полно работы. Я подвезу тебя до дому.

— К моей второсортной Розе? — шутливо подмигнул тот.

— Ну что ты, она настоящее сокровище, — заверил Хенки инспектор. — Отличная девушка, ты уж мне поверь!

И Ловкач расплылся в довольной улыбке.

* * *
Для Рождества в дежурке было довольно многолюдно: Ян Клаассен, Фледдер, Фемми Вайнгартен и Том Вайк расселись кто где, по всей комнате. Клаассен расположился за столом Декока с таким видом, словно это было его постоянное рабочее место. Фледдер сидел возле окна, закинув руки за спинку стула, Том Вайк крутил ручки батареи отопления, а Фемми, забившись в угол, смотрела куда-то в пустоту.

В комнате царила атмосфера напряженного ожидания. Впрочем, по крайней мере Клаассен был собой доволен — все поручения Декока он выполнил наилучшим образом. Дозвонившись до Фледдера и дождавшись появления в участке Вайка с девушкой, он отправился на вокзал. Официанта детектив отыскал почти сразу. Тот хорошо помнил и Эллен, и ее спутника. Тут никаких проблем, подумал Клаассен. Как и предупреждал Декок, она была с солдатом. Молодой человек ушел первым, а девушка спросила, где телефон. Больше официант не мог рассказать ничего интересного.

Клаассен не представлял, велика ли ценность добытых им сведений. Впрочем, это его совершенно не касалось. Он не скрывал своего восхищения Декоком и старался выполнять его поручения как можно лучше, а судить о результатах предоставлял инспектору.

С вокзала детектив поехал на бензоколонку. Механик без труда вспомнил клиента, которому накануне чинил печку. Тот доставал деньги из бумажника и не поскупился на чаевые. Нет, квитанцию он не выписывал. Боссу совершенно незачем знать о левых заработках.

Телефонный звонок в полицию Хорна не дал никаких результатов. Семья Вайнгартен? Конечно, знаем. Вполне симпатичные, уважаемые люди, дочка работает в Амстердаме… В общем, не густо. В итоге Ян Клаассен составил для инспектора подробный рапорт и теперь дожидался его, чтобы отчитаться.

Фледдер был доволен собой гораздо меньше. Во всяком случае, у него возникло тягостное чувство собственной ненужности. Декок вел расследование, а младший инспектор просто наблюдал за этим со стороны. «Это все старик виноват», — подумал он. Молодой детектив никак не мог понять, какими мотивами руководствуется Декок, принимая те или иные решения. Например, зачем понадобилось тащить эту девушку в участок? Чего инспектор хочет от Фемми? Он ведь ее уже допрашивал! И при чем здесь Том Вайк? Какая между ними связь? А меж тем Декок точно знал, что Фледдер застанет Вайка у Фемми. Не он ли сам все это подстроил, отправив солдата к подруге Эллен? Вполне возможно. «От этого старого сыщика можно ожидать чего угодно», — хмуро подумал Фледдер. Сердито засопев, он встал и принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

— Сколько еще мне здесь торчать? — нетерпеливо бросила Фемми.

— Пока не вернется мой напарник.

— А скоро он будет?

— Да кто ж его знает?! — с раздражением буркнул Фледдер. — Когда появится, тогда и появится.

— Ну так вот больше я ждать не собираюсь! — холодно отчеканила Фемми.

Клаассен, вскочив из-за стола, поспешно направился к ней.

— Послушайте меня, милая девушка, — угрожающе прорычал он. — Если Декок приказал привезти вас сюда, значит, тому есть причина. И не надейтесь уйти отсюда без его разрешения. Никто вас не выпустит.

Лицо Фемми раскраснелось, а глаза за стеклами очков опасно блеснули. Она взвилась как ужаленная.

— Хотела бы я знать, кто посмеет меня останавливать!

Прежде чем Клаассен и Фледдер успели что-либо предпринять, Фемми решительно зашагала к двери. И едва не столкнулась с входящим в дежурку Декоком.

— О, госпожа Вайнгартен! — обрадованно воскликнул инспектор. — Надеюсь, вы еще не собираетесь нас покинуть? Тем более что у меня для вас припасен небольшой сюрприз!

12

— Это был ее чемодан?

— Да, я показал его Фемми, и та мгновенно его опознала. Это чемодан Эллен.

— Откопал что-нибудь примечательное?

— Нет, ничего. Чемодан нашли на обочине, поэтому, скорее всего, его выбросили из машины. Мне не сразу удалось отыскать человека, принесшего его в полицию. Потому-то я и провозился так долго.

Декок кивнул.

— На что-то уходит больше времени, на что-то — меньше, — философски заметил он.

Фледдер зевнул. Он сам изъявил готовность сесть за руль, и старик охотно согласился, поскольку водить машину не любил, и удавалось ему это с трудом.

— Я зеваю только из-за того, что проголодался, — промычал Фледдер.

— Рождественский пирог, посланный тебе моей женой, до сих пор в бардачке. Может, сейчас самое время его попробовать?

Достав большой бумажный пакет, Декок протянул его напарнику, и Фледдер жадно впился зубами в сдобное тесто.

— Чего вы рассчитываете добиться от нашей поездки к Дольману? — спросил молодой человек с набитым ртом. — Вряд ли он сумеет добавить что-то существенное к тому, что уже рассказала Фемми.

Декок ответил не сразу. Удобно развалившись на сиденье, он мысленно выстраивал ход грядущей беседы с Дольманом.

— Как работодатель, он имеет право знать, что случилось с одной из его служащих, — помолчав, объяснил инспектор.

Фледдер удивленно покосился на него.

— Мы и родителям-то пока не сообщили.

— Ты прав. — Декок устало мотнул головой. — Вот завтра этим и займешься. А на досуге договорись об официальном опознании. Только будь осторожен, не спеши. Родителям придется очень тяжко. Насколько мне известно, Эллен была единственной дочерью в их семье.

Фледдер, забыв о дороге, повернулся к наставнику.

— А почему бы вам не поговорить с ними самому? У вас такие вещи получаются куда лучше, чем у меня. Вы обладаете каким-то особым даром успокаивать людей.

— Завтра меня никто днем с огнем не сыщет!

— Что?!

— Одного угробленного выходного для меня более чем достаточно.

Фледдер поперхнулся и надолго умолк.

* * *
— Какой кошмар!!!

Дольман, подавив легкое раздражение от того, что его побеспокоили в праздничный вечер, снисходительно принял обоих детективов и проводил в уютную гостиную, где широкимжестом указал на кресла. Известие о смерти Эллен произвело эффект разорвавшейся бомбы.

— Ужасно, просто ужасно! — Дольман вскочил с кресла и забегал по комнате. Казалось, трагическая гибель девушки потрясла его до глубины души. — Кто бы мог подумать! Убита! Бедное дитя… Ее родители будут безутешны. Как я им сочувствую! Такие достойные люди! — Он с сокрушенным видом покачал головой. — Я больше никогда не посмею показаться им на глаза!

— Не стоит так убиваться, — утешительным тоном сказал Декок. — Это ведь не ваша вина.

— Вы не понимаете! — простонал убитый горем Дольман. — Я чувствую, что вся ответственность за эту трагедию лежит на мне. Эллен мечтала работать в Амстердаме, и это я предложил ей место в своей фирме. Ее родители не стали возражать только потому, что хорошо меня знают. И вот случилась такая беда! — Он стиснул ладонями виски.

Декок, положив на колени шляпу, примостился на самом краешке роскошного кресла. Сидеть было чертовски неудобно. Хотя инспектору ничто не мешало устроиться с комфортом, но он сел так специально, пытаясь произвести впечатление заурядного полицейского, пораженного шикарной обстановкой, дорогой мебелью и тем, что великий господин Дольман снизошел до его жалкой персоны.

— Мы подумали и пришли к выводу, что просто обязаны вас известить, — робко пояснил инспектор. — Не то чтобы нам хотелось причинять беспокойство… но, видите ли, погибшая девушка работала у вас… — В голосе инспектора явственно проскальзывали подобострастные нотки.

По красивому лицу господина Дольмана скользнула тень самодовольной улыбки, и он, по-барски отмахнувшись от извинений, заложил большие пальцы в проймы яркого клетчатого жилета.

— Я вас вовсе не виню, господа, — благодушно и в то же время чуть свысока — тем тоном, каким домовладелец разговаривает со своими жильцами, — произнес Дольман. — Разумеется, я высоко ценю ваши добрые намерения, но прошу меня понять… столь неожиданное потрясение…

— Я прекрасно вас понимаю! — горячо заверил его Декок. — Все-таки известие об убийстве одного из своих служащих получаешь не каждый день!

Дольман в отчаянии всплеснул руками.

— Слава богу, это не так!

Декок застенчиво улыбнулся.

— Простите, если я сморозил глупость.

Дольман, чудесным образом оправившись довольно быстро от переживаний, вновь опустился в кресло. По-видимому, теперь эта сцена его даже слегка забавляла.

— Надеюсь, расследование идет успешно? — спокойно спросил он.

— Да что-то не очень, — ответил Фледдер. — Мы… — Он на мгновение запнулся, уловив тревогу в глазах инспектора, и быстренько скомкал концовку фразы: — В общем… мы делаем все возможное.

— И даже больше! — подчеркнул Декок. — Это и так ясно. Но вообще-то, дело практически безнадежное. Девушку задушили, а в таких случаях не остается почти никаких следов.

— Не завидую вам, господа, — сочувственно покивал хозяин дома. — Похоже, вы столкнулись с трудной задачей.

— Так оно и есть, — теребя поля шляпы, тоскливо отозвался Декок. — У нас нет ни отправной точки, ни каких-либо зацепок.

— То есть ничего такого, что помогло бы вам приблизиться к разгадке?

Детектив пожал плечами.

— Один шанс у нас все же есть. Но совсем крохотный. Можно сказать, один из тысячи.

— И что же это такое?

— Так, сущий пустячок, — грустно улыбнулся инспектор. — Впрочем, вам это будет неинтересно.

Дольман слегка подался вперед.

— Напротив, мне очень интересно! Честно говоря, иногда я читаю детективы, — заявил он полицейским с таким видом, словно желал потешить их самолюбие. — И отношусь к сыщикам с глубоким почтением. Так о каком шансе вы говорили?

— При удушении человек погибает от нехватки воздуха, — делая вид, будто старательно подбирает слова, принялся объяснять Декок. — Жертва начинает задыхаться, и при этом в девяти случаях из десяти непроизвольно опорожняет мочевой пузырь, особенно если он переполнен. Нам известно, что незадолго до смерти Эллен выпила большое количество кофе — по крайней мере несколько чашек. Поэтому не исключено, что, теряя сознание, она… избавилась от этой жидкости. Если ее убили на улице, любые поиски бесполезны — нам никогда не найти следов. Но если девушка погибла в помещении, это дает крохотную надежду успешно раскрыть дело.

— Каким образом?

— Разумеется, преступник в подобном случае тщательно заметает все следы. Но при этом он или она частенько забывают смыть мочу со швабры, которой вытирали пол, и просто либо бросают тряпку в угол, либо возвращают туда, где обычно хранятся такие вещи.

Дольман нервно рассмеялся.

— Но какой толк от этой швабры?

— О-о-о, — протянул Декок, вновь принимаясь теребить шляпу, — важность подобной находки не стоит недооценивать. В наше время эксперты лаборатории настолько компетентны и оснащены такой техникой, что в их руках даже швабра может рассказать очень и очень многое. С помощью специального анализа можно даже идентифицировать личность. Видите ли, в состав мочи входит довольно сложный набор различных химических элементов. Соотношение их у всех людей существенно разнится.

— Потрясающе!

— Конечно, все это замечательно, но сначала надо найти швабру, — резюмировал Декок. — А учитывая, как обстоят дела сейчас… — Обреченно махнув рукой, инспектор встал. — Еще раз прошу прощения за беспокойство, но, боюсь, нам пора.

— Прошу прощения, — смущенно пробормотал Дольман. — Не буду вас задерживать. — Он торопливо поднялся и проводил полицейских до самого крыльца. — Что ж, желаю вам успеха.

— Спасибо, — вежливо кивнул Декок. — Спасибо большое.

Они вышли на крыльцо, но, прежде чем Дольман успел закрыть за ними дверь, инспектор вновь повернулся к нему.

— Да, чуть не забыл. Завтра утром я хотел бы заглянуть в вашу контору. Возможно, в столе у девушки остались какие-нибудь личные вещи.

— Завтра утром?

— Если вам это удобно.

В глазах Дольмана мелькнула тревога.

— Да, конечно… пожалуйста, — слегка запинаясь, ответил он. — Не вижу никаких препятствий.

Декок вежливо приподнял шляпу.

— Превосходно! Большое вам спасибо. В таком случае, господин Дольман, до завтра.

* * *
Едва детективы оказались за пределами видимости, Декок внезапно со всей возможной прытью рванул к переулку, где они оставили машину.

Бегал инспектор крайне редко — не позволяла комплекция. Однако старику удалось набрать приличную скорость. Для такого массивного торса ноги у него были явно коротковаты. Несущийся на всех парах Декок выглядел забавно: шляпу он придерживал рукой, а сзади развевались и хлопали друг о друга длинные полы плаща.

Фледдер, крайне заинтригованный странным поведением Декока, после короткого спринтерского рывка ухитрился догнать наставника.

— Какая муха вас укусила? — крикнул он на бегу.

— Я тороплюсь, — пропыхтел Декок.

— Это я вижу.

— Тогда почему спрашиваешь? Вряд ли я готовлюсь к Олимпийским играм. Или ты именно это подумал? — Фледдер промолчал. Добежав до машины, инспектор протянул ему ключи. — Держи! — еле выдохнул он. — Поведешь опять ты. У тебя это лучше выходит.

— Куда едем? — лаконично бросил Фледдер, заводя мотор.

— К Императорскому каналу — со всей возможной скоростью, на какую способна эта ржавая жестянка.

Фледдер до отказа выжал акселератор и под визг шин так дернул с места, что через минуту тихие улочки, а затем и гравийные дорожки пригорода, где жил Дольман, слились в одно пятно.

Молодой детектив вправду был опытным водителем, и вскоре впереди показались окраины Амстердама. Сжимая руль, он с недоумением пытался понять, что задумал Декок. Про себя Фледдер крайне неодобрительно оценивал заискивание инспектора перед Дольманом. Что-что, а раболепие настолько не вязалось с личностью детектива, что у младшего инспектора даже мелькнула мысль: «Стареет Декок!» Однако, уловив предупреждающий огонек в глазах наставника, он тут же выбросил это из головы. Взгляд старого сыщика красноречиво говорил: «Не лезь и помалкивай!» Фледдеру пришлось сидеть как истукану и слушать всякую чушь о половых тряпках, швабрах и мочевых пузырях! «Что-то странное получается, — думал он. — Мы ни разу не обсуждали этого вместе. Ни разу!» Насколько ему было известно, план поимки преступника никаких швабр не предусматривал. Наморщив лоб, Фледдер покосился на своего пассажира. Тот опять развалился на сиденье и молча о чем-то размышлял. Зеленый огонек рации, подсвечивавший снизу лицо Декока, обычно похожее на морду добродушного пса-боксера, придавал ему зловещий вид.

— Что вы имели в виду, читая лекцию о швабрах? — осторожно осведомился Фледдер.

— Именно то, что сказал.

— Что Эллен опорожнила мочевой пузырь, когда ее душили?

— Да-да, именно! Если бы ты представил мне более подробный отчет о вскрытии, я бы догадался об этом гораздо раньше! — проворчал Декок. — Но сегодня утром ты был таким рассеянным…

Фледдер смотрел прямо перед собой, сосредоточив все внимание на дороге. В Старом городе все еще бурлила жизнь, и ему пришлось сбросить скорость. Огни светофоров и оживленный в этот праздничный вечер поток машин не позволяли ему поднажать как следует. Кроме того, кое-где уже появились корочки льда, и надо было смотреть в оба.

— Да, ее мочевой пузырь был пуст, — после долгой паузы сказал он. — Доктор Рустелус подчеркнул это особо. Но я не думал, что это настолько важно, иначе тут же передал бы вам. — Он свернул с главной магистрали в узкий переулок и помчался к Императорскому каналу. — Честно говоря, я не совсем понимаю, что это меняет.

— А мне-то казалось, что я все объяснил достаточно подробно, — хмыкнул Декок. — В любом случае надеюсь, что господин Дольман все понял правильно. Это главное. — Инспектор сел повыше. — Я скоро все объясню. Остановись на канале у самой Джентльмен-стрит. Найди местечко где-нибудь под деревьями, как можно ближе к воде. Мне бы очень не хотелось, чтобы господин Дольман нас заметил, — он может передумать…

* * *
Примерно через пять минут детективы уже сидели на площадке третьего этажа. Они проникли в здание через дверь парадного входа, столь любезно открытую Ловкачом Хенки и предусмотрительно залепленную полоской клейкой ленты, не позволявшей ей захлопнуться. На сей раз, переступив порог страховой компании, Декок запер за собой дверь. Затем они с Фледдером поднялись по лестнице к месту, заранее облюбованному инспектором в качестве наиболее удачного наблюдательного пункта. Там старый сыщик поведал молодому напарнику о своем приятеле Ловкаче Хенки, совершившем взлом по его просьбе, о пятне на полу директорского кабинета и, наконец, о швабре в кладовке уборщицы. Фледдер слушал наставника с растущим изумлением.

— И вы думаете, он придет?

Декок провел ладонями по лицу.

— Если убийца он, то такая возможность существует. — Он немного помолчал и добавил: — Все зависит от…

— От чего?

— От времени. Он не должен думать слишком долго.

— Почему?

Декок насмешливо фыркнул:

— Если он поразмыслит об этом как следует, то останется дома.

Фледдер не находил себе места от нетерпения.

— А что там такое вы говорили про швабру?

Декок покачал головой.

— Швабра это швабра. Сама по себе она не представляет для нас интереса. Самые умные головы в лаборатории с уверенностью смогут определить только одно: она пропитана человеческой мочой. Если повезет, установят группу крови. Вот, собственно, и все. Никаких других сведений от анализа мы не получим.

— Вы хотите сказать, что швабра не главная улика?

— Нет… при хорошем раскладе она может быть лишь дополнительной. Но одна лишь швабра… — Декок поморщился. — Подумай сам. Швабру редко отмывают с особой тщательностью — если вообще когда-либо моют. Гораздо чаще ее просто споласкивают. Уборщицы орудуют швабрами повсюду: в коридорах, на лестницах, в туалетах. Готов поспорить, что чуть ли не на каждой из них можно обнаружить следы мочи. Ее могут даже отказаться рассматривать как улику — и привет!

— И тем не менее вы считаете, что он появится?

— Во всяком случае, надеюсь.

Фледдер заерзал.

— Вообще-то, он не похож на тупицу.

— А он и не тупица. Среди бизнесменов таких не найдешь… но их умственные способности сосредоточены на добывании денег. Возможно, время от времени Дольман читает детективы и триллеры, где какой-нибудь суперсыщик находит ключ к разгадке, опираясь на минимум улик. — Он почесал щетинистый подбородок. — Я надеюсь, он прочитал много таких книг.

Фледдер засмеялся.

— Декок, вы игрок! Причем неизлечимый.

Инспектор усмехнулся.

— Но я же сказал Дольману, что у нас есть шанс… всего-навсего крохотный шанс… От него-то и зависит, кто сорвет банк!

* * *
Время ползло еле-еле. Детективы сели поближе друг к другу, пытаясь сохранить тепло: на лестничной площадке пустого офиса царила промозглая сырость. Они не разговаривали, внимательно прислушиваясь к шумам и шорохам в здании. Темнота вокруг — хоть глаз выколи. Время от времени из мраморного коридора доносилось царапанье крохотных коготков — редко в каком доме у канала нет крыс. Деревянный каркас здания охал и поскрипывал, реагируя на изменения температуры и давления.

Декок попытался прикинуть, сумеет ли Клаассен достаточно долго продержать Фемми в участке. Законных оснований для этого не существовало. Вздумай Фемми уйти — никто не вправе остановить ее без официального обвинения. Он делал ставку на изобретательность Яна и надеялся, что тому улыбнется удача. Девушка требовалась инспектору для того, чтобы добавить к общей картине последние штрихи и разыграть финальную сцену. Это позволило бы окончательно загнать преступника в угол и сломить его дух.

Неожиданно они услышали, как в замке повернулся ключ, затем на первом этаже раздались шаги. Затаив дыхание, детективы напряженно вслушивались, и вскоре до них донеслось поскрипывание лестничных ступенек этажом ниже. Щелкнул выключатель, и на втором этаже вспыхнул свет. Шаги приближались. Инспектора охватило странное возбуждение. Сейчас он не чувствовал ни холода, ни усталости.

У двери кладовки внизу детективы увидели высокую худощавую мужскую фигуру — разглядеть черты лица из их наблюдательного пункта было невозможно. Открыв дверь кладовки, мужчина нагнулся, и полицейские услышали легкое громыхание ведер.

Инспектор почувствовал, как его напарник подобрался для прыжка. Декок вскочил на долю секунды раньше Фледдера, но на площадке второго этажа они оказались одновременно.

Окаменев от страха и неожиданности, мужчина молча смотрел, как к нему бегут дюжие полицейские. Лицо его посерело, челюсть отвисла. Он попятился и, наткнувшись на стену, снова застыл, глядя на детективов широко раскрытыми, испуганными глазами. Швабра выпала у него из рук, громко стукнувшись о пол. Декок, склонив голову набок, окинул мужчину холодным взглядом.

— Добрый вечер, господин Дольман, — вежливо поздоровался он. — По-моему, мы договаривались встретиться завтра утром.

Бизнесмен не сопротивлялся. Он знал, что побежден. Побежден этим заурядным человечком, неприметным полицейским с физиономией пса-боксера. Как он там ему представился? Инспектор Декок, Д-е-к-о-к. Теперь этого имени ему не забыть никогда.

Детективы повели покорного Дольмана к патрульной машине. На улице было очень холодно. На набережной не было ни души. Люди попрятались по домам, предпочитая праздновать Рождество в тепле и уюте. Таким образом, эта маленькая драма была разыграна без зрителей. Сквозь заиндевевшие окна выстроившихся вдоль канала домов слабо мерцали огоньки на рождественских елках. Дольман посмотрел на них и окончательно сник.

* * *
Когда Фледдер и Декок вошли с Дольманом в дежурку, Фемми вскочила со стула так, будто только и ждала этого момента. Подскочив к своему начальнику, она начала молотить маленькими кулачками по его груди. Судя по всему, накопившаяся боль и обида разом вырвались наружу.

— Убийца! — визжала Фемми. — Убийца! Ты убил ее! Ты убил ее, убил, убил, убил…

Клаассен и Фледдер хотели было остановить разбушевавшуюся девушку, но Декок знаком приказал им не вмешиваться. Сам он наблюдал за этой сценой отрешенно, не выказывая никаких эмоций. Детектив заметил, что Дольман даже не пытается защищаться. На его лице застыло страдальческое выражение. Фемми продолжала осыпать его проклятиями и ударами, словно не могла остановиться. Инспектор спокойно позволил ей облегчить душу, а затем схватил за руку и вывел в соседнюю комнату.

— С вами мы побеседуем позже, спокойно и обстоятельно.

Он достал из кармана второй чистый платок, вытер девушке слезы, а потом вернулся в дежурку.

— Сколько вам лет? — скучающим тоном спросил он Дольмана.

— Сорок пять, — ответил тот.

— А сколько было Эллен?

— Девятнадцать.

Декок закатил глаза.

— Если я не ошибаюсь, вашей старшей дочери почти столько же. Я уверен, вы в состоянии понять, что сейчас чувствуют родители бедной девочки.

Дольман рассеянно кивнул. Декок долго молчал, подперев подбородок руками, и наконец негромко проговорил:

— Вам когда-нибудь доводилось слышать выражение «око за око, зуб за зуб»? — Он укоризненно покачал головой. — Так гласил древний закон. Жестокий и ужасный, вам не кажется? Вам повезло, что с тех пор человечество стало несколько цивилизованнее.

* * *
— До сих пор не могу забыть эту истерику Фемми. — Фледдер покачал головой. — Думал, она вообще порвет его части.

— Насколько я понял, ты позаботился о том, чтобы она добралась до Хорна в целости и сохранности?

— Да, ее родители несколько удивились, когда мы свалились на них как снег на голову, среди ночи. Но вы были правы. Это самый лучший выход. После всего произошедшего ей не стоит оставаться в Амстердаме.

— Да, — покачал головой Декок. — Это просто невозможно.

Они сидели у камина в скромной, но уютной гостиной Декока. По случаю Рождества инспектор откупорил бутылку своего самого лучшего коньяка. Впрочем, не только поэтому: инспектор был очень доволен и собой, и тем, как завершилось расследование. Теперь старик считал, что вполне заслужил право понежиться, развалившись в любимом кресле и вытянув к огню ноги в мягких домашних тапочках.

— Я не совсем понимаю, а Фемми-то какое отношение имеет к убийце? — полюбопытствовала вышедшая с кухни госпожа Декок.

Инспектор надолго приник губами к рюмке.

— Фемми? — переспросил он. — Да это самая патетическая фигура во всей трагедии. И к тому же очень странная — ее сложно понять. Всего четыре-пять лет назад она была милой девушкой, жившей мечтами и фантазиями о любви. Как-то раз, во время проходившей в Хорне парусной регаты, она познакомилась с Дольманом, представившимся ей богатым холостяком. И Фемми влюбилась. Дольман казался воплощением девичьих грез, посланном в ответ на ее мольбы. — Декок с задумчивым видом сделал еще один глоток. — Когда она узнала, что он давным-давно женат, то призвала его к ответу. Дольман обещал развестись. Конечно, соблазнитель говорил, что, прежде чем он на ней женится, должно пройти некоторое время, но она может на него рассчитывать. Как и всегда в подобных случаях, мужчина получил прощение. Более того, Фемми сама подыскивала обманщику всевозможные оправдания. Так прошло года два, пока она не забеременела. Она потребовала немедленно подать на развод, однако тот дал понять, что вовсе не намерен бросать законную супругу. Дольман предложил компромисс: Фемми поступает на работу в его контору и получает высокую зарплату для содержания ребенка. Разумеется, при условии, что она больше не станет донимать его какими-либо просьбами и в случае чего будет отрицать любые слухи об их связи. — Декок допил рюмку и поставил ее на столик рядом с креслом. — Фемми согласилась. У нее просто-напросто не было иного выхода — слишком большой срок беременности… Однако с этого момента у нее в душе поселилась ненависть к Дольману, а заодно и ко всем мужчинам. Она стала скрывать свою привлекательность — отсюда бесформенные свитеры, черные шерстяные чулки, тяжелые туфли без каблука. Даже прелестное соблазнительное личико девушка ухитрилась спрятать за толстыми стеклами очков в массивной оправе, хотя на самом деле она нисколько в них не нуждалась. Это было просто попыткой защититься. Она, по сути, соткала вокруг себя кокон для обороны от противоположного пола.

Декок замолчал. Фледдер и госпожа Декок сидели тихо, как зачарованные. Редко кому доводилось слышать от инспектора такие долгие и подробные речи.

— Когда в конторе появилась Эллен и рассказала Фемми, каким образом получила работу, та мгновенно поняла, что происходит. Она пыталась оберегать Эллен, взяла ее, так сказать, под свое крыло, помогла найти комнату, а заодно рассказал собственную грустную историю. И неустанно предупреждала. — Декок замолчал, щедрой рукой наливая себе очередную рюмку. — И когда Эллен всего через несколько месяцев расторгла помолвку с Томом, Фемми страшно расстроилась. Она боялась, что и Эллен постигнет та же злая судьба из-за таких же, как и у нее, безвыходных отношений с Дольманом. По своему горькому опыту Фемми знала — он никогда не пойдет на развод. Возможно, девушка заметила, что Эллен беременна, даже раньше ее самой. Так или иначе, однако, убедившись в этом окончательно, Фемми пошла к Дольману и недвусмысленно дала понять, что он должен порвать с Эллен, но прежде позаботиться об аборте. — Инспектор сделал маленький глоток и с наслаждением зажмурился. — При этом следует иметь в виду, что ею двигала отнюдь не ревность — вся любовь к Дольману давно умерла. Нет, Фемми просто заботилась о подруге, жалела ее и собиралась уговорить выйти за Тома Вайка. В конце концов Эллен согласилась возобновить помолвку, сразу после того как сделает аборт. Теперь мы знаем, что после встречи с Томом в привокзальном ресторане она звонила Дольману, тем самым подписав себе смертный приговор. — И снова пауза, снова глоток. — Дольман признался, что он говорил с Эллен, которая просила поскорее помочь ей с абортом, — как-никак она была уже на третьем месяце, и оставалось совсем мало времени. — Декок вопросительно взглянул на Фледдера, чуть приподняв бутылку, и после того, как тот кивнул, наполнил его рюмку. Затем немного покачал рюмку в руке, согревая ее в ладони и любуясь золотистым оттенком нектара. — Дольман столкнулся с необходимостью принять трудное решение. Сначала Фемми, а потом и Эллен угрожали ему публичным разоблачением, если он не уладит все проблемы. Как и следовало ожидать, Дольман испугался этих угроз. Он был членом нескольких важных общественных комитетов, входил в состав совета директоров ряда фирм, активно участвовал в благотворительных мероприятиях. Все считали его порядочным бизнесменом, заботливым мужем и любящим отцом. Сам по себе аборт не представлял особой проблемы, однако необходимо было сделать так, чтобы это не бросило тень на репутацию предпринимателя. Как вам известно, в таких случаях вовсе не обязательно ставить в известность ни родителей, ни мужа, но врач обязательно потребует, чтобы ему сообщили имя отца ребенка. Таков закон.

А Дольман хотел во что бы то ни стало избежать огласки. И тогда он начал осторожно выяснять, не существует ли какой-нибудь возможности сохранить инкогнито. Ему нужен был врач, готовый за деньги не задавать Эллен лишних вопросов. Но чтобы раздобыть такие сведения, у него просто не оказалось нужных связей и знакомств. Кроме того, он опасался говорить с кем-либо слишком откровенно. После телефонного разговора Дольман приехал за Эллен на вокзал. Возможно, он даже намекнул ей, что сумел найти подходящего человека. Этого мы не знаем. Так или иначе, бывший любовник отвел девушку в офис, где и задушил ее. По словам Дольмана, он еще долго рыдал над ее бездыханным телом, а после этого стал соображать, как избавиться от трупа. Убийца не посмел сбросить его в Императорский канал — это слишком близко от конторы. Однако разъезжать по городу с таким грузом тоже означало бы идти на риск. Вот почему он столкнул тело Эллен в Джентльменский канал — не так уж далеко, но в то же время не очевидна связь с местом работы убитой. — Декок допил коньяк, млея от разливающегося по телу тепла. — Избавившись от трупа, Дольман вернулся на работу, чтобы устранить следы преступления, но забыл на заднем сиденье машины сумочку Эллен, вскоре угодившую в руки Ловкача Хенки.

— Стало быть, Фемми не связана с этим убийством напрямую? — уточнила жена инспектора.

Декок повертел в руках пустую рюмку.

— Напрямую — нет. Но я невольно думаю, насколько чисты были ее помыслы? Такая ли она невинная голубка, каковой хотела перед нами предстать? Прошлой ночью Фемми рассказала мне об одном происшествии на пляже в Сидайке. Нет сомнений, что Дольман тогда пытался задушить ее. Меня это поразило — не само по себе покушение, а то, как девушка это восприняла. Все указывало на определенное раздвоение личности, и я тотчас заподозрил, что ее забота об Эллен — сплошное притворство. Тяжелое ощущение! Видите ли, Фемми отлично знала, что Дольман способен совершить убийство!

Альберт Корнелис Баантьер Убийство в купе экспресса

1

Инспектор де Кок из старого Амстердамского полицейского управления, что высится на Вармусстраат, неторопливо сошел с трамвая у привокзальной площади и деловито зашагал в сторону Дамрака с его широкими тротуарами. Стоял один из бесконечно длинных июньских дождливых дней. Из застывшей серой пелены облаков монотонно и заунывно, не прекращаясь ни на минуту, сыпались крупные капли.

Инспектор сдвинул рукав плаща, взглянул на часы и понял, что, как всегда, опаздывает на полчаса. Слизнув с верхней губы дождевую каплю, он поднял глаза вверх. Печально повисли намокшие флаги на причале речных трамвайчиков. Де Кок вдруг с неожиданной теплотой вспомнил подвыпившего пожилого амстердамца, которого встретил накануне вечером в кафе.

— Амстердам, — восхищался тот, — удивительно красив во время дождя, когда он словно покоится в объятиях облаков… когда древние фасады отражаются в зеркале мокрой мостовой. В такие дни Амстердам весь блестит и светится.

Вспомнив об этом эпизоде, де Кок невольно улыбнулся.

— Возьмите, к примеру, Рим, — не унимался гуляка, — или, скажем, Париж… когда они купаются в лучах яркого солнца — это изумительное зрелище, но когда там идет дождь… — И он развел руками, давая понять, какой это жалкий пейзаж.

«Да, — подумал де Кок. — Окраска… окраска определяет там красоту. А вот в Амстердаме все иначе. Этот город красив и в черно-белом цвете».

Старый инспектор снова улыбнулся. Амстердам имеет немало поклонников и поклонниц, да и сам он принадлежал к их числу. Инспектор давно полюбил свой беспокойный город и вот уже несколько десятилетий без устали вел в нем отчаянную борьбу с преступностью. И, надо сказать, весьма успешно. Хотя, если честно признаться, госпожа Фортуна явно благоволила ему. Впрочем, это неудивительно, каждый человек — кузнец своего счастья и убежденность, а также твердость де Кока в конце концов завоевали расположение капризной богини. Да, в этом случае он оказался сущим соблазнителем. Волевое, изрезанное глубокими складками лицо инспектора внезапно помрачнело. В последние годы в здешнем уголовном розыске начался явный застой. Молодые инспектора полиции вместо того, чтобы заниматься делом, с юношеским энтузиазмом изобретали новые методы розыска, разрабатывали хитроумные схемы, придумывали оригинальную тактику.

Де Кок скептически относился ко всем этим новациям. Преступление было и остается делом человеческим; корень зла в самой природе человека, и поступки людей, как он не раз убеждался, абсолютно непредсказуемы, человеческую психологию невозможно втиснуть в какую-либо схему.

Аудебрюгстейг инспектор пересек, не обращая внимания на красный сигнал светофора и с озорством проскочил под самым носом у трамвая. Помахав рукой уличной девице, прогуливающейся под розовым зонтиком, он подошел к знакомому подъезду и с удовлетворением отметил, что полицейское управление находится на прежнем месте. Весело насвистывая, он распахнул дверь.

Дежурный Ян Кюстерс, неистово размахивая руками, пытался на ломаном английском объяснить какому-то иностранцу, как пройти к Государственной картинной галерее, чтобы увидеть «Ночной дозор» Рембрандта.

Де Кок немного постоял, слушая его невразумительные пояснения и усмехнулся.

— Ты в самом деле думаешь, что этот человек тебя понимает?

Дежурный мрачно покосился на де Кока.

— Да нет, вряд ли, — бросил он коротко и сердито.

— А почему бы тебе не вызвать для него такси?

Ян Кюстерс отчаянно замотал головой.

— Некоторые иностранцы считают, что вызов такси — дело полиции и отказываются платить за вызов. А потом в управление являются разъяренные таксисты и требуют, чтобы я заплатил им по счету.

Кюстерс повернулся к иностранцу.

— Послушайте, — снова начал он терпеливо втолковывать ему. — Вы дойдете до Центрального вокзала и там сядете в автобус.

Де Кок отошел от стола дежурного и довольно бодро для его почтенного возраста поднялся по каменной лестнице на второй этаж, где находилась комната следователей. Он дружески кивнул нескольким полицейским, сидевшим на широкой скамье в коридоре, и вошел в комнату.

Молодой следователь Фледдер, как всегда, стучал на старенькой портативной пишущей машинке.

Инспектор небрежно кинул на вешалку шляпу, однако промахнулся и ему пришлось поднять ее с пола после того, как он снял мокрый плащ. Тяжелыми шагами де Кок двинулся к своему столу. Едва он сел и начал выдвигать ящик, чтобы достать оттуда папку со старым запутанным делом, как Фледдер встал и с озабоченным видом подошел к нему.

Де Кок поднял на него глаза.

— Кто тебя расстроил? — спросил он.

Фледдер молча ткнул пальцем через плечо в сторону двери комиссара. Де Кок нахмурился. Комиссар не вызывал у него никаких приятных ассоциаций.

— Он что же, вызывал тебя?

— Да.

— Зачем?

Молодой следователь печально улыбнулся.

— Он… он хочет повысить меня в должности.

Де Кок нахмурился.

— Ну и прекрасно! — воскликнул он. — От души поздравляю!

Однако Фледдер грустно опустил голову.

— Я сказал комиссару Бейтендаму, что отказываюсь от этого назначения.

Де Кок удивленно уставился на него.

— Ты с ума сошел?!

Фледдер задумчиво покачал головой.

— Я думаю, что должен был… отказаться.

— А ты знаешь, что означает это повышение? — де Кок ухмыльнулся. — Большую прибавку к жалованию.

Фледдер кивнул.

— Конечно, денег больше, но это же значит, что я должен уйти от вас, что я больше не буду с вами работать. А этого я не хочу… во всяком случае сейчас, — он тяжело вздохнул. — И потом, я чувствую, что еще не гожусь для такой должности… у меня пока еще мало опыта и я не могу работать самостоятельно. Недавно уже и так допустил кучу ошибок. Как вспомню — прямо дрожь по коже.

Де Кок улыбнулся.

— Да, помню этот случай. Дело Алекса и странных студентов из Амстердамского дискуссионного клуба… — Он поморщился. — Как этот клуб назывался?

— «Бубен».

Взгляд де Кока посветлел.

— Правильно. Время бежит. Я не хочу давить на тебя, да и права такого не имею. Да, время бежит… для всех нас. Нам очень хорошо с тобой работалось. Именно вместе, и ты нисколько не должен умалять свою роль. Мне самому не хочется тебя терять. Но жизнь идет вперед и скоро настанет момент, когда ты будешь работать без меня.

Фледдер театральным жестом вытянул перед собой дрожащие руки.

— Искренне надеюсь, — с пафосом произнес он, — что этот день настанет не скоро. Я остаюсь с вами, де Кок.

— Ну как знаешь, — де Кок пожал плечами. — Смотри только не пожалей об этом. — Инспектор был растроган. — Одно только скажу тебе… я искренне рад.

Фледдер рассмеялся.

— Ну, с чего начнем? — с явным облегчением произнес он.

Де Кок вытащил из ящика толстенную папку и положил на стол.

— С этого.

— Что за дело?

Седовласый инспектор похлопал ладонью по серой с зелеными полосками обложке.

— Очень давнее дело об убийстве. Это досье вчера в полдень вручил мне на Принсенграхт мистер Медхозен, наш новый советник юстиции, он просил еще раз внимательно проштудировать его.

— Дело амстердамское?

Де Кок покачал головой.

— Нет. Медхозен до Амстердама служил в Алкмаре. Года два назад в Энкхойзене было совершено убийство… во всяком случае, там оно было обнаружено, а этот город находится как раз в провинции Алкмар.

— И таким образом это дело попало к Медхозену.

Де Кок кивнул.

— Следователи городской полиции в Энкхойзене совместно со следственным отделом железной дороги начали тогда тщательное расследование. В этом нетрудно убедиться, если познакомиться с делом. И все же, несмотря на их старания, дело не было закрыто. Убийца до сих пор не найден. Медхозен был буквально одержим этим делом, убийство в Энкхойзене просто сводило его с ума. Ведь это, по существу, было его первое серьезное расследование, а ты понимаешь, что это значит для молодого специалиста. Вот почему уезжая из Алкмара, он захватил с собой копию досье.

— А закон такие вещи разрешает?

Де Кок пожал плечами.

— Тут нет никаких нарушений. Я ведь не получил от него официального приказа заняться этим делом. Он просто попросил еще раз внимательно просмотреть досье и оценить все объективно и беспристрастно. Передавая мне досье, он откровенно признался, что это дело для него очень важно. «Оно тяготит меня, де Кок, — сказал он, — постоянно давит, это словно незаживающая рана. Вы мудрый и опытный следователь и, может быть, отыщете какие-то зацепки, которые помогут нам завершить это дело. Поверьте, у меня прямо камень с сердца свалится».

Фледдер смерил инспектора мрачным взглядом.

— Вы когда-нибудь встречались с подобной заинтересованностью представителя юстиции?

Де Кок усмехнулся.

— Честно говоря… нет. Большинство советников юстиции, с которыми я сталкивался, держались высокомерно и отчужденно. Но мне кажется, Медхозен просто очень увлеченный человек. Может быть, поэтому его и направили к нам.

— Чтобы внести, так сказать, в нашу работу свежую струю?

— Очень может быть. Да и давно пора. Сколько можно терпеть эту рутину, эту самоуспокоенность, которые стали стилем нашей работы.

Фледдер взглядом указал на папку с зелеными полосками.

— Ну и как, удалось вам найти хоть какую-нибудь зацепку?

— Я его только начал просматривать. Думал захватить вчера вечером домой, но вспомнил, что жена собиралась приготовить свое коронное блюдо — запеченную рыбу.

— А причем тут рыба?

— Это такая пища богов, что начисто отбивает аппетит к земным делам, тем более к делу об убийстве.

Фледдер рассмеялся.

— Вы сказали, что расследование в Энкхойзене велось совместно со следственным отделом железной дороги. Почему? Это ведь не принято.

— Не принято в том случае, если железная дорога не причастна к делу.

— А в данном случае было именно так?

Де Кок кивнул.

— Молодая женщина была найдена мертвой в купе первого класса в поезде, следовавшем из Амстердама. Согласно утверждению Медхозена, следствие было затруднено тем, что не удалось установить, находились ли в ее купе еще и другие пассажиры.

— Но ведь за вагонами первого класса кондукторы всегда присматривают особенно тщательно, — заметил Фледдер.

— Кондуктор вышел из поезда в Заандаме, он внезапно почувствовал сильные боли в желудке. Замену ждать не стали, чтобы не задерживать поезд, и он без кондуктора отправился на конечный пункт.

— В Энкхойзен?

— Да.

Фледдер высоко поднял брови.

— Очень странно!

— Да, пожалуй. В этом деле вообще много странного…

Инспектор не договорил — на его столе зазвонил телефон. Фледдер быстро снял трубку. Де Кок, следивший за ним, увидел, как внезапно окаменело лицо его помощника и насторожился.

— Что случилось?

— В поезде на Центральном вокзале, в купе первого класса обнаружена женщина…

— Мертвая?

Фледдер проглотил слюну.

— Да. Убитая.

2

Они вышли из полицейского управления и направились через Вармусстраат в сторону ворот Святого Ольфа. Дождь кончился. Выбоины на тротуаре превратились в громадные лужи. Глядя на них, де Кок подумал, что Амстердам, наверное, самый странный город в мире — убийства в нем совершаются между ливнями. Инспектор посмотрел на Фледдера, которого явно раздражала его медлительность. Он шагал на два шага впереди де Кока. Наконец остановился и повернулся к своему шефу.

— Вы не можете идти быстрее?

Де Кок удивленно посмотрел на него.

— А зачем?

Фледдер махнул рукой.

— Там же убита женщина… Вы, кажется, забыли об этом?

Де Кок беспомощно развел руками.

— Печальное известие. Но тут мы ничего не в силах изменить. — Он помолчал, затем по его губам скользнула усмешка. — Или ты думаешь, что убийца сидит возле трупа и поджидает нас?

Фледдер обиженно поджал губы.

— Неудачная шутка… — прошипел он.

Де Кок невольно рассмеялся, почесал кончик носа и не спеша двинулся дальше.

Наконец они добрались до Центрального вокзала. Как всегда, здесь было много народа. Сквозь обычный шум и гул едва пробивался жалобный напев уличной шарманки, которую хозяин прикрыл от дождя куском коричневой парусины. Мимо грохотали трамваи, автобусы обдавали газом прохожих. Группа молодых туристов, согнувшихся под тяжестью рюкзаков, медленно шагала к местному бюро путешествий.

Все эти запахи и звуки, вся эта картина была так хорошо знакома де Коку. Сколько раз он мерил эту площадь своими шагами! Инспектор остановился и посмотрел на роскошный фронтон Центрального вокзала. Он запомнил его с детства, когда приходил сюда вместе с отцом и, зажав в руке перронный билет, с восторгом разглядывал мощные, дрожащие, шипящие и свистящие паровозы. С тех давних лет он полюбил поезда и вообще все, что связано с железной дорогой.

Они вошли в здание вокзала. Де Кок с ходу заметил двоих торговцев наркотиками, — они со скучающим видом стояли, прислонившись к колонне, и поджидали клиентов.

— Ты знаешь, куда нам нужно идти?

Фледдер отрицательно покачал головой.

— Понятия не имею. Честно говоря, забыл спросить, — произнес он виновато.

Де Кок указал на левый эскалатор.

— Давай поднимемся.

— А куда?

— Там, наверху, бюро уголовного розыска железной дороги.


Едва они вошли, главный инспектор уголовного розыска железной дороги Ян Вестернинг двинулся им навстречу, протянув руку.

Вестернингу было уже за шестьдесят и он вполне мог бы уйти на пенсию, но глава уголовного розыска железной дороги был полон энергии.

— Пришли нам помочь? — радостно приветствовал он гостей.

Де Кок пожал ему руку.

— Нужда заставила, — мрачно буркнул он и представил своего помощника: — Знакомьтесь, мой молодой коллега Фледдер.

Вестернинг живо откликнулся.

— Слышал, слышал о нем.

— Где стоит этот поезд? — Де Коку не терпелось приступить к делу.

Вестернинг направился к двери.

— На перроне 4б. Этот поезд вышел из Неймегена в девять четырнадцать и прибыл сюда, на конечный пункт, в десять сорок четыре.

Выйдя из комнаты, они стали спускаться по лестнице, с трудом пробиваясь через поток пассажиров.

Вестернинг обернулся на ходу.

— «Час пик», — сказал он извиняющимся тоном. — В это время здесь всегда словно в адском котле.

Де Кок понимающе хмыкнул.

— Кто обнаружил труп?

Главный инспектор зашагал рядом с де Коком.

— Уборщик, который опорожняет урны и пепельницы после каждого рейса. Он сразу же сообщил нам.

Вестернинг шагал широко, размахивая на ходу руками.

— Поездов с конечной остановкой на Центральном вокзале совсем немного. Ведь наш вокзал невелик. Подготовка к обратному рейсу занимает всего двадцать минут, но мы не можем задерживать состав у перрона, потому что большинство поездов из Маастрихта следуют дальше — в Заандам, а международные составы идут до Хоофдорпа и тут трудно что-либо изменить, увеличить площадь вокзала невозможно: с одной стороны река Эй, с другой нас теснит город.

Они поднялись по эскалатору на перрон 4б. Здесь было тихо и безлюдно. Одинокий пассажир сидел на скамейке, поставив рядом свои чемоданы. Монотонный голос диктора сообщил, что очередной поезд опаздывает. Они дошли до конца длинного состава и поднялись в вагон первого класса. Двое мужчин, судя по униформе, представители железнодорожной полиции, отдали главному инспектору честь. Один за другим трое инспекторов протиснулись в узкий коридор. Вестернинг шел впереди. Возле последнего купе они остановились. Де Кок заглянул в купе через плечо Вестернинга. На широкой постели лежала навзничь молодая, совершенно нагая, женщина. Ее левая нога была вытянута, правая, согнутая в колене, свешивалась с полки. Ногти на ногах были покрыты ярко-красным лаком. Де Кок осторожно отстранил Вестернинга и вошел в купе, чтобы поближе рассмотреть убитую. Красивое тело, отметил он, пропорциональная фигура, полная крепкая грудь. Широко открытые голубые глаза, казалось, с ужасом уставились в пустоту. Белокурые волосы, обрамлявшие овальное лицо, казались светлым облачком на фоне ярко-красной обивки. Де Кок опустился на колени перед убитой. На длинной белой шее он сразу увидел следы удушья, — несколько маленьких лилово-красных пятнышек. Де Кок поднялся и еще раз взглянул на женщину. Затем он снял с себя мокрый плащ и осторожно, почти благоговейно укрыл мертвое тело.

Главный инспектор Вестернинг обернулся к нему.

— Думаете, составление протокола займет много времени? — озабоченно спросил он. — Мы ведь не сможем долго занимать перрон. В крайнем случае придется перегнать поезд в тупик.

Де Кок ответил не сразу. Слово «тупик» резануло его.

— Да нет. Это не займет много времени, — бросил он. — Вот только дождемся фотографа и врача, который должен осмотреть труп. Потом нужно опечатать купе. Да еще, возможно, понадобится снять отпечатки пальцев.

Инспектор Вестернинг, как бы уступая, развел руками.

— Я вас, конечно, не тороплю, но вы понимаете, что мы не должны срывать расписание. — Он помолчал, о чем-то задумавшись, потом вдруг сказал: — А ты помнишь, когда мы с тобой последний раз работали вместе?

Де Кок тряхнул головой.

— Этобыл второй день Троицы… — сказал он. — Несколько лет назад. Крушение на дороге… тогда было много раненых. Мы встретились здесь, на Центральном вокзале.

— Точно.

У входа в вагон послышался какой-то шум. Фотограф Брам ван Вилинген сцепился с представителями железнодорожной полиции — те пытались задержать его, им показался подозрительным алюминиевый чемоданчик фотографа. Ян Вестернинг поспешил вмешаться и уладить конфликт. Фотограф, шумно отдуваясь, вошел в вагон и, поставив свой чемоданчик в угол купе, посмотрел на убитую.

— Ее так и нашли?

Де Кок недоуменно посмотрел на него, не поняв вопроса.

— В смысле?

— Под вашим засаленным плащом?

Лицо старого инспектора разом окаменело.

— Нет, это я накрыл ее своим плащом.

— Зачем?

— Не лежать же ей голой!

Брам ван Вилинген быстро наклонился к убитой, сдернул плащ и бросил его де Коку. Затем, указав на мертвую женщину, сострил:

— Думаешь, ей стыдно?

Острота прозвучала неуместно.

Седой инспектор укоризненно посмотрел на него, а потом с запинкой произнес:

— Ей не стыдно… теперь уж нет… но мне — да.

Брам ван Вилинген, желая позлить де Кока, развязно продолжал:

— Ах да, я забыл, ты же у нас пуританин!

Де Кок промолчал, едва сдержав ярость. Спустя минуту он сказал:

— Мне… э, мне необходима пара четких фотографий ее лица, которые можно будет разослать на опознание. Мы ведь еще не знаем, кто эта девушка.

Брам ван Вилинген кивнул, достал фотоаппарат из алюминиевого чемоданчика и насадил вспышку.

— Когда тебе нужны фотографии?

— Если можно… сегодня.

Вспышка осветила лицо убитой. Фотограф работал быстро и аккуратно. Де Кок недолюбливал его, но очень ценил за профессионализм.

— Ну как, успеешь сделать фотографии сегодня? — спросил он.

Брам ван Вилинген опустил фотоаппарат.

— Постараюсь. Если успею, я сам доставлю их вам в контору.

Голос фотографа звучал примирительно. Лицо де Кока приняло обычное добродушное выражение. Ярость уже улеглась. Подошел доктор Конингс в сопровождении двух санитаров с неизменными носилками. Де Кок шагнул навстречу доктору и сердечно пожал ему руку, он испытывал симпатию к этому эксцентричному лекарю, носившему старомодные гетры, выглядывавшие из-под элегантных брюк в полоску, простой вязаный жакет и вечно мятую зеленоватую шляпу гарибальдийца.

— Как идут дела? — громко спросил доктор.

— На этот раз работаем в купе первого класса, — ответил Брам ван Вилинген.

Доктор Конингс повернулся к де Коку.

— Вы прогрессируете. В прошлом я обычно встречал вас с трупами в совершенно некомфортабельных местах.

Де Кок пожал плечами.

— Я просто-напросто нахожусь там, где совершено преступление, только и всего.

Доктор Конингс снял шляпу, вытащил из карманов полосатых брюк свои трубки и опустился на колени перед убитой. Он тщательно исследовал, пятна на шее. Затем большим и указательным пальцами закрыл глаза девушки. Когда он поднялся, колени его громко хрустнули.

Доктор осторожно снял очки, вынул из нагрудного кармашка носовой платок и протер их.

— Она мертва, — констатировал он.

Де Кок молча кивнул и лицо его посерьезнело.

— Я уже это понял, — сказал он. Доктор Конингс снова повернулся к трупу.

— Убийство произошло недавно, не более часа назад. Тело еще не остыло… Температура почти нормальная, я бы сказал. Не успела остыть, хоть и раздета. — Доктор снова надел очки и аккуратно сложил носовой платок. — Вы видели пятна у нее на шее?

— Да.

— Сильная хватка. Завтра во время вскрытия старый Рюстлоос установит, сколько хрящиков сломано. Ручаюсь, что много. На вашем месте, инспектор, я бы заинтересовался парнями с крепкими руками!

Доктор надел шляпу, помахал им на прощание и пошел по коридору. Де Кок проводил его задумчивым взглядом, затем повернулся к фотографу.

— Сделай еще один снимок, с закрытыми глазами. Это естественней, может быть так легче опознать убитую…

Брам ван Вилинген снова приготовил свой фотоаппарат и склонился над трупом.

Де Кок обратился к Вестернингу:

— Когда фотограф закончит свое дело, санитары могут отвезти тело в прозекторскую. А мы тем временем опечатаем купе. Потом позволь мне побеседовать в твоей конторе с кондуктором этого поезда.

Однако главный инспектор покачал головой.

— Не удастся.

Де Кок вскинул брови.

— Как это?

— С кондуктором этого поезда нельзя побеседовать… во всяком случае сейчас. Он сошел в Утрехте.

Седой инспектор с удивлением посмотрел на Вестернинга.

— Почему?

— Пожаловался на острую боль в желудке.

3

Фледдер не спеша опустил свои беспокойные пальцы на клавиатуру пишущей машинки и поднял на вошедшего инспектора глаза.

— Откуда вы?

— Из Дворца правосудия.

— Что вам там понадобилось?

Де Кок безнадежно махнул рукой.

— К сожалению, я не смог тебя предупредить. Ты как раз отправился за бутербродами для ланча, когда позвонил господин Медхозен и попросил немедленно приехать к нему. Прочитав наш протокол об убийстве на Центральном вокзале, он обнаружил в нем нечто общее со старым делом об убийстве в Энкхойзене. В самом деле, там тоже была убита девушка и точно так же она была найдена совершенно обнаженной в купе первого класса.

— Задушена?

Де Кок кивнул.

— Кем-то с очень крепкой хваткой.

Фледдер отодвинул от себя пишущую машинку.

— Я должен попросить доктора Рюстлооса во время вскрытия обратить особое внимание на хрящики… если только удастся ему это растолковать — старик стал очень плохо слышать.

Де Кок помолчал немного, и вдруг глаза его засветились, он хитро прищурился.

— В Энкхойзене, — он торжествующе поднял указательный палец, — следователи допустили ошибку.

— Какую?

— Кондуктор.

Фледдер непонимающе посмотрел на него.

— Они тогда не попытались встретиться с кондуктором и не допросили его — вы это имеете в виду?

— Да нет, кондуктора-то они допросили и даже очень основательно, выяснили у него точное время отправления поезда… количество пассажиров первого и второго класса… приметы людей, у которых он проверял билеты… — одним словом, выяснили все детали и даже более того… — Де Кок театрально раскинул руки. — Но они не спросили его о неожиданных болях в желудке.

Фледдер по-прежнему ничего не понимал.

— Ну и что же?

Де Кок тяжело вздохнул.

— А ты подумай хорошенько, — сказал он, — что обычно делает кондуктор в поезде? Проводит контроль. Об этом нам напомнил сегодня инспектор Вестернинг… И строже всего он контролирует пассажиров первого класса. Мужчина или женщина, замыслившие преступление, естественно, не захотят, чтобы им помешал кондуктор, который может войти в купе для проверки билетов.

Фледдер от удивления застыл на месте с открытым ртом.

— И потому убийце нужно было срочно избавиться от кондуктора… — догадался он.

Де Кок кивнул.

— Сославшись на сильные боли в желудке, он ушел…

Несколько минут оба молчали, обдумывая эти странные убийства в поезде. Из-за того что в большой комнате следователей день и ночь горел яркий свет, лампы дневного света над рабочими столами постоянно мерцали, издавая слабое жужжание, которое раздражало и мешало сосредоточиться.

Де Кок поднялся со своего места и начал по своей давней привычке ходить взад и вперед по комнате.

Его волевое лицо с резкими чертами выдавало отчаянное напряжение мысли, ему во что бы то ни стало хотелось найти убийцу… и не только потому, что он желал угодить Медхозену, просто надо было закрыть дело, которое давно уже считалось безнадежным.

Он остановился у стола Фледдера.

— Брам ван Вилинген принес фотографии?

Фледдер достал из стола большой желтый конверт.

— Он принес фотографии как только вы ушли, сказал, что торопился так только ради вас.

Де Кок улыбнулся.

— Очень мило с его стороны. Ты их просмотрел?

— Да.

— Ну и что же?

Фледдер неопределенно пожал плечами.

— Честно говоря, я не слишком много нового для себя открыл, — мрачно заметил он.

Молодой инспектор отодвинул подальше пишущую машинку и разложил на столе фотографии.

— Может быть, вы обнаружите что-то интересное?

Де Кок внимательно изучал фотографии из-за спины Фледдера.

— Как ты считаешь, сколько ей лет? — спросил он.

— Около двадцати.

Де Кок утвердительно кивнул.

— У нее нет обручального кольца.

Фледдер усмехнулся.

— Сейчас это ничего не значит.

— Ты хочешь сказать, она могла быть замужем?

Фледдер помотал головой.

— Вы очень старомодны, мсье. Вас только одно интересует: замужем женщина или нет, а между тем, в наше время существуют и другие виды связей.

— Которые не требует обручального кольца, ты хочешь сказать?

Фледдер поджал губы и постучал пальцем по одной из фотографий.

— Эта молодая женщина весьма современная особа… Она давно не живет с родителями… где-то работает. Имеет дружка. Эмансипированная, свободная и независимая женщина. Вы догадываетесь, инспектор, о чем это говорит?

— Понятия не имею.

— Пройдет немало времени, пока кто-то обнаружит ее отсутствие.

Старый инспектор с озабоченным видом посмотрел на своего помощника.

— Знаешь, что мне кажется?

— Ну?

— Это очень запутанное дело…


Де Кок на минуту задумался, затем снова занялся фотографиями, тщательно рассматривая их одну за другой. Итак, женщина вошла в вагон первого класса, конечно же, не голой… Почему убийца постарался раздеть ее догола? Это ведь требовало не только усилий, но и времени… Его или ее могли увидеть… Что сделал убийца с одеждой? Унес с собой? Зачем? Для этого ему понадобился мешок или сумка… В купе первого класса не обнаружено ничего, кроме трупа.

Вопросы, вопросы захлестывали его. Что могло быть побудительной причиной убийства? С какой целью была загублена эта молодая жизнь? Разбойное нападение, изнасилование, ограбление? Может, убийца был сексуальным маньяком, страдавшим извращениями?

За долгие годы работы в полиции де Коку приходилось сталкиваться с самыми необычными типами. Сейчас он перебирал их в памяти, словно прокручивая киноленту. Он снова анализировал их поведение, способы преступления, их мотивы. Как правило, в этих преступлениях с применением грубой силы срабатывал неожиданный всплеск эмоций, неукротимое желание убийства. Но тут кроме следов удушья на шее не обнаружено никаких следов насилия.

Инспектор взял в руки фотографию, которую Брам ван Вилинген сделал после того, как доктор Конингс закрыл глаза убитой. Красивое лицо, правильные черты, прелестной формы рот… Де Кок продолжал рассматривать снимок. Вопреки здравому смыслу он не терял надежды сделать открытие в этом лице, словно мертвая женщина могла что-то рассказать о себе… о том человеке — мужчине или женщине, который убил ее. Интересно, сопротивлялась ли жертва, может, ее оглушили, били… Он искоса бросил взгляд на Фледдера, который старательно печатал протокол.

— Завтра во время вскрытия обрати внимание на грязь под ногтями убитой. Если найдешь что-нибудь, отправь в криминалистическую лабораторию в Гааге.

Молодой инспектор молча кивнул.

— Есть еще какие-нибудь пожелания?

Де Кок ответил не сразу. Его взгляд неожиданно уперся в полукруглый металлический бак под окном купе. Он был отчетливо виден на обзорной фотографии, которую Брам ван Вилинген снимал из коридора.

— Мусорный ящик! — радостно воскликнул он.

— Что за мусорный ящик?

Де Кок только рукой махнул.

— Мусорный ящик в купе!

Фледдер едва справился с дрожащими пальцами.

— Что вы хотите сказать?

Де Кок наклонился, вперед.

— Уборщик не мог его сюда поставить. Когда он обнаружил труп, он, естественно, испугался и поднял тревогу. И больше уже не возвращался в купе.

— Вы полагаете, в этом мусорном ящике может что-то лежать?

Де Кок кивнул.

— И это «что-то» нам, по-видимому, поможет. — Он мрачно усмехнулся. — Так как прямых улик убийца нам не оставил.

Де Кок позвонил Яну Вестернингу и попросил ни в коем случае не трогать содержимое мусорного ящика и пепельницы. Тот ответил, что нужно подождать, пока Бен Креюгер с криминалистами не обработают купе своей кисточкой.

— Ты увидишь его завтра? — спросил он своего помощника.

Тот кивнул.

— Бен Креюгер явится завтра утром в прозекторскую, чтобы снять отпечатки пальцев у убитой. Я немедленно узнаю у него… — Он оборвал фразу, так как в дверь тихонько постучали. Фледдер подождал несколько секунд, робкий стук снова повторился и он крикнул:

— Войдите!

Дверь медленно отворилась и на пороге показалась молодая женщина в пальто из блестящего красного лаке и широкополой, похожей на зюйдвестку, шляпе. Слегка покачиваясь, как это делают манекенщицы, она изящно переступала ногами в коротких сапожках. Приблизившись к столу де Кока, она остановилась и с улыбкой посмотрела на седовласого инспектора.

— Да, именно вы мне нужны.

У нее был мелодичный низкий голос. Де Кок отодвинулся от стола вместе со стулом.

— Как… как? — удивленно пробормотал он.

— Дежурный внизу сказал мне, что я должна отыскать импозантного седого мужчину.

Лицо де Кока выразило неподдельное удивление.

— Он именно так сказал? — недоверчиво переспросил он.

Женщина снова улыбнулась.

— Да, он сказал: «Седой мужчина, симпатичный седой мужчина». «Импозантный» — это я добавила от себя.

По лицу де Кока скользнула усмешка. Не теряя времени, он внимательно рассматривал посетительницу. Ее грубая лесть насторожила его. Широким жестом инспектор указал посетительнице на стул рядом со своим столом.

— Присаживайтесь.

Она сняла свою красную шляпу, и пышные каштановые волосы рассыпались по ее плечам. Затем она поудобнее устроилась на стуле, положив одна на другую стройные ноги.

— Вы следователь де Кок?

Седовласый инспектор утвердительно кивнул.

— Инспектор де Кок, — поправил он ее почти автоматически и, указывая на Фледдера, добавил: — А это мой уважаемый коллега Фледдер.

Женщина покосилась на молодого следователя с явным неудовольствием.

— Я бы хотела поговорить с вами с глазу на глаз.

Де Кок снова уселся за стол.

— Вы… э-э… можете говорить без опаски, — спокойно объявил он. — Фледдер и я многие годы работаем вместе. После нашей беседы я все равно посвящу его во все, о чем вы мне расскажете.

Она понимающе кивнула и придвинулась поближе к столу.

— Мое имя Луиза… Луиза де Колиньи. — Де Кок уловил пряный аромат ее духов.

— Имя достаточно известное из истории, — заметил де Кок.

— В самом деле. Так звали одну из жен Вильгельма Оранского. Наша семья ведет свое происхождение от гугенотов, которые еще в восемнадцатом веке бежали из Франции в Нидерланды.

Де Кок ущипнул себя за кончик носа.

— Так вы протестантка?

Луиза де Колиньи быстро взглянула на него, в ее глазах сверкнул гнев.

— Разумеется, — отрывисто бросила она. — Вере своих предков не изменяют.

Де Кок пропустил это замечание мимо ушей.

— Итак, какова цель вашего визита? — деловито осведомился он.


Луиза де Колиньи откинулась на спинку стула, тряхнула головой и, посерьезнев, сказала:

— Я хотела поговорить с вами об убийстве.

— Каком убийстве?

— Которое было совершено сегодня утром на Центральном вокзале. Я услышала о нем примерно полтора часа назад по радио, когда передавали последние известия. Я сразу обратилась в железнодорожное справочное бюро и там узнала, что это дело расследуете вы.

Де Кок кивнул утвердительно.

— Вас информировали правильно.

Луиза де Колиньи замешкалась и сильно прикусила нижнюю губу.

— Я… м, я спешила к вам из Утрехта. — Она скрестила руки на груди. — Я приехала просить о помощи, господин де Кок. Вы должны мне помочь… Защитить.

Старый инспектор смотрел на посетительницу недоуменно.

— От кого… от чего защитить?

— От той женщины.

— Какой женщины?

— Которая убивает.

Де Кок вскинул брови.

— Вы считаете, что сегодня утром убийство в поезде совершила женщина?

В его голосе проскользнули сомнение и недоверие.

Луиза де Колиньи кивнула. Ее лицо побледнело, широко открытые глаза выражали страх.

— Она ошиблась… она ошиблась. Она убила не того, кого хотела.

Де Кок наклонился к ней.

— Не того человека?

Луиза де Колиньи вздрогнула и схватила его за руку, при этом де Кок почувствовал, как ее ногти впились в его кожу.

— Она хотела убить меня, — произнесла девица с дрожью в голосе. — Я езжу в этом поезде каждое утро… в вагоне первого класса.

4

Луиза де Колиньи отпустила руку инспектора, соединила пальцы в замок и опустила низко голову. При этом ее длинные каштановые волосы закрыли лицо словно занавес.

Де Кок с любопытством рассматривал ее одежду и еще не высохшие капли дождя на модном красном плаще. Прошло несколько томительных минут. Сообщение молодой женщины потрясло его… поставило в тупик. Наконец, он собрался с мыслями. Его правая рука скользнула по волосам Луизы де Колиньи и коснулась ее плеча.

— Ваше… э, ваше предположение, — произнес он ласково и недоверчиво, — нуждается в пояснении.

Луиза де Колиньи подняла голову и посмотрела на него. Бледность на ее лице еще не прошла, руки дрожали. Она еле заметно кивнула.

— Я понимаю.

— Вы живете в Утрехте… как мне показалось.

— Да.

— Где?

— На Аудеграхт, в доме номер триста пятнадцать. Это недалеко от станции.

— Как давно вы живете там?

— Примерно два года. Со времени смерти отца.

— И вы каждый день ездите на поезде в Амстердам… на Центральный вокзал?

— Да, на поезде, который отходит в десять часов семнадцать минут.

— Почему вы предпочитаете первый класс?

Луиза де Колиньи усмехнулась:

— Потому, что я в состоянии его оплатить.

Де Кок вытянул губы трубочкой.

— Весьма исчерпывающее объяснение.

Луиза де Колиньи выпрямилась. Румянец снова заиграл на ее щеках.

— Я несколько лет изучала физиотерапию. Сейчас работаю физиотерапевтом в Амстердамском РИМе — Ревалидационном Институте Маюдерпорт. У меня неполный рабочий день. Я работаю не потому, что мне так необходимо зарабатывать на жизнь, просто мне нравится делать полезное дело, служить людям. Я выполняю свои обязанности с охотой. Работа для меня своего рода времяпрепровождение.

На лице де Кока появилась лукавая улыбка.

— Работать в полиции… для меня тоже… времяпрепровождение.

Реплика инспектора задела Луизу де Колиньи.

— Я хотела лишь объяснить, — произнесла она резко, — что работаю не ради куска хлеба.

Де Кок переменил тему разговора.

— Часто у вас бывают попутчики в купе?

— В утренние часы нет. Обычно я нахожусь в купе первого класса в одиночестве.

— Вы курите?

— Нет.

— Почему вы вчера не поехали на поезде?

Руки Луизы де Колиньи, лежавшие на ее коленях, вздрогнули. Это могло быть и произвольным, эмоциональным движением.

— Случайность, — воскликнула она смущенно, — чистая случайность. Вчера часов в девять утра мне позвонил брат и сообщил, что приехал в Утрехт по делам. Он спросил, не желаю ли я с ним пообедать. — Она пожала плечами. — Я сочла это прекрасной идеей. Со времени смерти отца мы встречаемся не так уж часто. Потом я позвонила одному из сотрудников Ревалидационного Института и предупредила, что не приду.

Де Кок кивнул понимающе и поднес указательный палец правой руки к кончику носа, что обычно являлось признаком его внутреннего напряжения.

— Вы сказали так безапелляционно и так убежденно: «она ошиблась».

Луиза де Колиньи утвердительно кивнула.

— Да, я это сказала. Конечно. Она хотела меня… поверьте мне… она хотела меня убить. Я не знаю, какую женщину она вчера убила в том поезде, но полагаю, молодую женщину, которая чем-то на меня похожа… которая вчера случайно сидела в купе первого класса, где обычно езжу я.

Де Кок посмотрел на девушку в упор; в его голосе возникла какая-то мысль.

— Вы знаете убийцу?

— Нет.

Седой инспектор вскинул брови.

— Вы — ее — не — знаете? — произнес он протяжно.

В его голосе сквозило удивление.

— Нет.

— Как… э, как вы узнали тогда, что это женщина, что она вчера хотела убить именно вас, а не ту девушку, которая теперь оказалась ее жертвой?

Луиза де Колиньи закрыла глаза. Румянец на ее щеках снова исчез.

— Она мне угрожала… много раз.

— Как?

— Вот уже год или два с интервалами в месяц у меня в квартире раздаются звонки. Звонит какая-то женщина и заявляет, что я стану ее следующей жертвой.

— Почему?

— Что вы имеете в виду?

Де Кок поджал губы.

— Должны же быть причины, — сказал он раздраженно. — Для убийства необходим мотив.

Луиза де Колиньи встряхнула головой.

— Я не знаю, — произнесла она растерянно, — просто не понимаю, что движет ею… что она против меня имеет. У меня ведь не было возможности ее расспросить. Она лишь говорит: «Ты моя следующая жертва» — и бросает трубку.

— Ее следующая жертва?

— Да.

Де Кок уставился на Луизу де Колиньи вопросительным взглядом.

— Кто был ее предыдущей жертвой?

Луиза де Колиньи сделала глотательное движение.

— Стелла… Стелла Бернард.

— Кто она… Стелла Бернард?

Луиза де Колиньи сложила обе руки перед своим лицом. Ее плечи вздрогнули.

— Молодая женщина, — сказала она… — Ее нашли два года назад… убитой в купе поезда.

Де Кок наклонился к собеседнице вплотную. Его сердце бешено стучало от напряжения.

— Где?

Луиза де Колиньи повернула голову в сторону инспектора. В ее темных глазах блестели слезы.

— В Энкхойзене.

…Когда посетительница ушла, Фледдер спросил:

— Вам что-нибудь говорит имя Стеллы Бернард?

Де Кок отрицательно покачал головой.

— Я же говорил, что еще не прочитал всего досье, а во время моих бесед с Медхозеном он ни разу не упоминал это имя, мы касались только самого факта убийства в Энкхойзене.

Фледдер подошел к своему столу, взял стул и уселся рядом с де Коком.

— Рассказ Луизы де Колиньи убедил меня, что существует некая связь между убийством в Энкхойзене и преступлением, совершенным сегодня утром на амстердамском Центральном вокзале.

— Все детали и сам способ убийства действительно совпадают, — согласился де Кок. — Стелла Бернард тоже была задушена и брошена абсолютно нагой в вагоне первого класса. Ну и что же из этого следует?

Фледдер задумался.

— В том и другом случае один и тот же почерк. Анонимный звонок по телефону. Убийца предупреждает Луизу де Колиньи: «Ты — моя следующая жертва» и заявляет, что несет ответственность за первое убийство!

Де Кок прикусил губу.

— Что верно, то верно, — задумчиво произнес он. — Мне только трудно поверить заявлению Луизы де Колиньи, что убийца ошиблась сегодня утром.

— Но ведь подобная ошибка не исключена?

Де Кок потер затылок.

— Луиза де Колиньи утверждает, что эти анонимные телефонные звонки раздаются у нее в течение двух лет. Это значит, что убийца сразу же после смерти Стеллы Бернард избрала Луизу де Колиньи своей следующей жертвой.

— И что же?

Де Кок поднял указательный палец.

— Тут меня особенно занимает одна проблема… Что определяет выбор убийцы? Почему именно Луиза де Колиньи должна стать следующей жертвой? — старый инспектор усмехнулся. — Два года готовиться… целых два года угрожать своей будущей жертве… и в конце концов допустить такую промашку! Очень сомнительно. К тому же эти женщины совсем не похожи друг на друга. Женщина, найденная на Центральном вокзале, яркая блондинка, а Луиза де Колиньи — шатенка.

Фледдер пожал плечами.

— Луиза де Колиньи могла выкрасить волосы в любой цвет… а прежде, возможно, была блондинкой.

Де Кок вздохнул.

— Надо бы спросить ее об этом.

Фледдер внимательно посмотрел на него.

— Смотрю я на вас и вижу, что вы совершенно не верите в эту ошибку.

— Рад бы поверить, но что-то меня настораживает.

Фледдер наклонился к инспектору, на его розовом лице засветилась лукавая улыбка.

— Мне кажется странным, что Луиза де Колиньи ездит каждое утро этим поездом и тоже в купе первого класса.

— Действительно странное совпадение. — Де Кок, поджав губы, вздернул подбородок. — Такое странное, Дик, что у меня прямо ум за разум заходит.

Молодой инспектор улыбнулся.

— Ну что же, пока мы вынуждены придерживаться версии, что здесь действительно совершена ошибка?


В дверь снова постучали. Фледдер крикнул, поднимаясь со стула:

— Войдите.

В дверях показался статный господин в длинном зеленом макинтоше с погончиками. Войдя, он снял мокрую шляпу, с которой тут же натекла на пол крошечная лужица. Господин, отличавшийся замедленными движениями, направился к де Коку, но, не дойдя до его стола, остановился и склонился в низком поклоне.

— К кому я могу обратиться?

Де Кок взял стул, с которого встал Фледдер и подал его посетителю.

— Садитесь, — любезно предложил он. — На улице, как я вижу, все еще идет дождь?

Господин кивнул, но продолжать эту тему не стал.

— Меня зовут Жан де Турне, — произнес он резким и хриплым голосом. — Вы занимаетесь делом об убийстве молодой женщины на Центральном вокзале?

Де Кок не спешил отвечать, ему не понравился вызывающий тон посетителя. Что-то удерживало его от ответа. Инспектор не сводил с него глаз, внимательно вглядываясь в лицо пришельца. На вид ему было лет сорок восемь — пятьдесят, глубоко посаженные глаза настороженно глядели из-под густых бровей. Темные волосы на висках тронула седина.

— Чем могу быть вам полезен? — спокойно поинтересовался инспектор.

Жан де Турне положил мокрую шляпу на колени.

— Сегодня утром моя дочь Сюзетта выехала поездом из Неймегена. Я ждал ее в своей конторе до обеда. Она не появилась. В вечерней газете я прочитал, что сегодня утром в поезде из Неймегена нашли в купе первого класса убитую молодую женщину.

Он помолчал.

— Боюсь, что эта молодая женщина — моя дочь.

Де Кок внимательно наблюдал за ним. Его удивил холодный тон посетителя — ни тени эмоций. Дрожащими руками инспектор вынул из ящика фотографию убитой женщины.

— Это… она?..

Едва взглянув на фотографию, мужчина молча кивнул. Его лицо стало похожим на стальную маску. Прерывающимся голосом он произнес:

— Это Сюзетта… моя дочь, Сюзетта де Турне…

5

Когда посетитель ушел, Фледдер поплотнее закрыл окна в комнате, и с укоризной обратился к де Коку:

— Почему вы так просто отпустили этого господина, ни о чем его не спросив?

Де Кок прижал руки к груди.

— Какое-то внутреннее чувство меня удержало. Я просто не мог продолжать этот разговор. Человек, который так безразлично отнесся к смерти собственной дочери, мне совершенно непонятен.

Лицо Фледдера изобразило удивление.

— И все-таки я не могу понять вас.

Де Кок глубоко вздохнул.

— Когда отец узнает, — сказал он, — что его дочь погибла от руки убийцы, естественно ожидать взрыва чувств… тут может быть все что угодно: удивление, ярость, печаль, отчаяние… только не равнодушие. — Старый инспектор поморщился. — Но ничего подобного я не видел. Словно я сообщил этому господину биржевые новости, — возмущенно закончил он.

Фледдер с отчаянием отмахнулся.

— Но ведь тут речь идет об убийстве, поэтому нам очень важно выяснить детали, даже если приходится узнавать их от бесчувственного отца!

— Какие детали?

— Ну, например… из-за чего могли убить его дочь… с кем она общалась?.. не угрожал ли ей кто-нибудь?..

Де Кок удивленно посмотрел на своего молодого коллегу.

— Я вижу, вы не придерживаетесь версии Луизы де Колиньи. Если убийство Сюзетты де Турне действительно совершено по ошибке, — медленно произнес он, — тогда нам незачем искать побудительные причины… — Инспектор развел руками. — Любая молодая женщина, случайно оказавшаяся в купе первого класса, могла стать сегодняшней жертвой.

Фледдер смущенно опустил голову.

— Вы правы, — сказал он тихо. — И в таком случае показания отца Сюзетты де Турне не имеют для нас ни малейшего значения.

— Пока… Пока не имеют.

Фледдер бросил на него быстрый взгляд.

— Что значит «пока»?

Де Кок задумчиво потер подбородок.

— Я думаю, нам еще предстоит встретиться с этим господином. — На скулах у него напряглись желваки. — Я в этом уверен. Знаешь, что меня больше всего поразило?

— Ну?

Седой инспектор прищурил глаза.

— То, что отец Сюзетты де Турне ни о чем не спросил меня… даже не поинтересовался, как и почему произошло убийство его дочери. — Де Кок грустно усмехнулся. — Ведь он незнаком с версией Луизы де Колиньи.

Фледдер смотрел на него широко открытыми глазами.

— Верно, — воскликнул он. — Он действительно ни о чем даже не спросил, преспокойно сидел здесь, — Фледдер указал глазами на стул, — и как должное принял к сведению сообщение об убийстве своей дочери, не выразив никаких чувств.

— Возможно, по той причине, что у него их попросту нет… — перебил его де Кок.

Фледдер неудовлетворенно пожал плечами.

— Когда анализируешь поведение Жана де Турне, — произнес Фледдер задумчиво, — то невольно приходит мысль, что убийство дочери Сюзетты его не удивило… что он более или менее ожидал его.

Де Кок повернулся к своему помощнику:

— Очень хорошо, Дик! Если твой анализ верен, тогда что все это означает?

У Фледдера залегли глубокие морщины на лбу.

— Возможно, э-э… — неуверенно протянул он, — что этот господин знает причину убийства своей дочери…

Де Кок одобрительно кивнул.

— Я могу подкинуть вам еще один вопросик для размышления: если Жан де Турне знает причину убийства своей дочери… почему он не сообщил нам об этом… другими словами, почему он промолчал?


Чувствуя на плечах отсыревшую ткань плаща, де Кок медленно шел через Ланге Низел. По своей давней привычке он внимательно наблюдал за прохожими и прислушивался к их разговорам. Это была своего рода игра. Он старался набросать портреты окружающих по их манере держаться, по одежде. Он отлично знал, как иной раз обманчива внешность, но тем интереснее было разгадывать эти загадки. Люди чаще всего совсем не те, кем кажутся с первого взгляда. Ну, например, кто такая эта Луиза де Колиньи? Действительно ли она та самая молодая женщина, которую после смерти Стеллы Бернард выбрали следующей жертвой? Но жертвой-то оказалась Сюзетта де Турне.

Его постоянно занимал один и тот же вопрос: как и почему совершено преступление? Что заставило убийцу, будь он мужчиной или женщиной, пойти на это. Медхозен сказал, что следствие в Энкхозейне не сумело определить мотивов преступления. Убийство Стеллы Бернард казалось абсолютно бессмысленным. А раз не установлена причина, следствие зашло в тупик.

Значит, убийство Сюзетты де Турне тоже бессмысленно? Или в обоих случаях убийца придерживался определенной тактики? Может, просто в чьей-то голове возникла маниакальная идея, что обе эти женщины не должны жить?

Седовласый инспектор покосился на Фледдера, шагавшего рядом.

— Итак, вы все еще не ответили на мой вопрос, юный друг?

— Почему промолчал отец Сюзетты?

— Да.

Молодой следователь задумчиво покачал головой.

— Жан де Турне, — с нажимом произнес он, — деловой человек, а деловые люди, как известно, не отличаются эмоциональностью.

Де Кок с любопытством взглянул на него.

— Ты полагаешь, что Жан де Турне, услышав о смерти дочери, просто постарался не проявить своих истинных чувств?

— Скорее всего именно так, хотя встречаются люди, которым просто трудно проявить свои чувства. Может, этот Жан де Турне как раз из их числа?

— Весьма возможно.

Де Коку явно не давала покоя какая-то мысль.

— Мне этот господин показался очень скрытным. В какой-то момент я готов был упрекнуть Жана де Турне в полном отсутствии чувств, но потом призадумался.

Фледдер с интересом ждал продолжения.

— Если бы он хоть что-нибудь чувствовал, — возмущенно сказал он, — он хоть как-нибудь проявил бы это, хоть что-то сказал!

Де Кок покачал головой.

— Я подумал о том, как бы я сам среагировал на подобное сообщение и у меня не хватило решимости продолжать допрос. Я не посмел еще больше его ранить.

Два следователя шли дальше молча. Они миновали Старый Кеннисстейг и направились в Ахтербюрхвал. На углу Барндейстейг вошли в тихое кафе «Тощий Лоутье».


Владелец кафе, узкогрудый Лоутье, прозванный «тощим» из-за своего телосложения, вытерев руку о жилетку, протянул ее де Коку.

— Так, так, — радостно проговорил он. — Ты еще не забыл дорогу в мое заведение?

Старый инспектор уселся на высокий табурет перед стойкой бара.

— Ничего удивительного, — сказал он вяло. — Я по запаху нахожу дорогу в нужное место.

Тощий Лоутье рассмеялся.

— Знаю, знаю какой запах тебе больше по душе! — Он, словно угорь, скользнул под стойку и достал бутылку отменного «Наполеона», который держал специально для почетных гостей.

— Обычную порцию?

И не дожидаясь ответа, он плеснул понемногу коньяку в три пузатых бокала, — с завсегдатаями своего заведения всегда чуть-чуть выпивал сам.

Они взяли бокалы, слегка погрели их между ладонями и стали не спеша смаковать божественный напиток — таков был их обычный церемониал. Де Кок поднял бокал с золотистым коньяком и посмотрел его на свет.

— Лоу, — торжественно произнес он. — Ты, я думаю, согласен, что без старого Бахуса жизнь в этой глухомани была бы чуточку менее выносимой.

Хозяин кафе слушал его с восторгом.

— Знаешь, де Кок, — так же высокопарно произнес он в ответ, — мне доставляет истинную радость слушать твои речи, ты говоришь прекрасно!

Фледдер засмеялся.

— Да уж! Особенно ты почувствуешь это, когда он будет снимать с тебя допрос!

Тощий Лоутье, поставив свой бокал на стойку, недоверчиво покосился на де Кока и Фледдера.

— Да, давненько мы с тобой не виделись, — сказал он, посерьезнев.

Инспектор махнул рукой.

— Если нам постоянно будут подбрасывать мертвых девушек, — усмехнулся он, — то вообще не придется видеться.

Хозяин кафе скорчил уморительную гримасу.

— А кто это постоянно делает?

— Что?

— Подбрасывает вам мертвых девушек.

Де Кок, помрачнев, молча кивнул.

— Сегодня снова обнаружили труп одной на Центральном вокзале.

— Убитой?

— Да.

— Наркоманка-проститутка?

Старый инспектор покачал головой.

— Да нет, девушка из хорошей семьи.

— А кто же все-таки вам их подбрасывает?

Де Кок улыбнулся.

— Шутки шутками, но вернемся к делу. — Он наклонился к хозяину и доверительно произнес: — Ты не слышал в своем заведении никаких разговоров об убийстве молодой женщины в Энкхойзене около двух лет назад?

Тощий Лоутье лишь молча пожал плечами.

— Я ничего не слышал даже об этом Энкхойзене.

Старый инспектор помрачнел.

— Лоу, — вздохнул он. — Прошу тебя, подумай хорошенько: зачем убийце понадобилось раздевать молодую женщину, как ты считаешь?

— Чтобы она была голой.

— Точно.

На лице хозяина бара промелькнула хитрая улыбка, в глазах зажглись веселые огоньки и он спросил у де Кока:

— А ты сам-то разве не понимаешь в чем дело, а?

Старый инспектор покачал головой.

— Это, может быть, звучит очень странно, — грустно сказал он, — но я действительно ничего не понимаю.


От Аудерзайде Ахтербюрхвал они прошли через Кеннисстейг к Аудекерксплейн. Всюду было много народа.

Фледдер посмотрел в сторону де Кока:

— Вас действительно очень интересует, почему Сюзетта де Турне так же, как и Стелла Бернард были раздеты? — робко спросил он.

— Когда видишь нагую женщину, сразу приходит мысль об изнасиловании. Но, согласно заявлению Медхозена, со Стеллой Бернард в Энкхойзене ничего подобного не произошло. Во всяком случае, никаких следов насилия обнаружено не было.

— Значит изнасилование отпадает?

Де Кок приподнял плечи.

— Предположительно да, — пробормотал он. — Боюсь, что завтра, после вскрытия, доктор Рюстлоос то же самое скажет и по поводу Сюзетты де Турне.

Фледдер развел руками.

— Зачем тогда было их раздевать?

Де Кок описал круг подбородком.

— Разумный вопрос, Дик, но я не могу дать на него ответ. Пока не могу, — с какой-то угрозой проговорил инспектор. — Но я торжественно обещаю, что не успокоюсь до тех пор, пока не получу на этот вопрос ответа.

Они прошли через Ланге Низел и наконец добрались до Вармусстраат.

Едва они вошли в вестибюль полицейского управления, как Ян Кюстерс крикнул из-за стойки, указав пальцем наверх.

— Там вас ждет какой-то мужчина.

Старый инспектор, отодвинув рукав плаща, взглянул на часы. Около половины двенадцатого.

— Давно он тут?

Ян Кюстерс кивнул.

— Я пытался уговорить его прийти завтра утром, а он разозлился и сказал, что пожалуется на вас шефу комиссариата и советнику юстиции.

Де Кок с изумлением посмотрел на него.

— Пожалуется… на меня?

Ян Кюстерс снова кивнул.

— За невыполнение должностных обязанностей.

Де Кок нахмурился. Но потом решительно повернулся и взлетел вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Кляузники всегда приводили его в бешенство, особенно в таких случаях, когда он не чувствовал за собой ни малейшей вины. Конечно, иной раз в силу необходимости ему случалось обходить служебные инструкции, когда он, понимая, что иного выхода нет, шел на риск с хладнокровием опытного игрока.

Фледдер, чувствуя, что дело принимает серьезный оборот, понесся за ним, он хорошо знал, на какие безумства способен старый инспектор во гневе. На втором этаже перед комнатой следователей сидел на скамье молодой человек. Ему можно было дать лет двадцать с небольшим. На нем был строгий элегантный светло-серый костюм-тройка. Пышная волнистая каштановая шевелюра.

Де Кок остановился, с трудом переводя дух. Лицо молодого человека показалось ему знакомым, хотя он был уверен, что никогда с ним прежде не встречался. Несколько секунд молодой человек молча внимательно смотрел на де Кока, затем встал и подошел к нему.

— Вы инспектор де Кок? — спросил он.

Тот с мрачным видом кивнул.

— Ко-о-ок, — язвительно протянул он. — Если вы желаете подать на меня жалобу, постарайтесь хотя бы правильно написать мою фамилию.

Юноша недовольно поморщился.

— Я мог бы подать жалобу, не ставя вас об этом в известность, но я счел это бестактным.

Де Кок усмехнулся.

— Очень мило с вашей стороны.

— Это вопрос воспитания. — Молодой человек огляделся по сторонам. — Вы хотите тут, в коридоре, продолжать разговор?

Де Кок молча, все с тем же мрачным видом, прошел мимо него в комнату следователей, указал посетителю на стул возле своего стола и уселся на свое обычное место.

— Итак, вы обвиняете меня в нарушении служебного долга?

Молодой человек сделал неопределенный жест.

— Я предполагаю, что в ваших кругах это именно так называется. Однако я должен представиться — моя фамилия де Колиньи. Поль де Колиньи. Сегодня утром моя сестра приехала из Утрехта и была здесь, у вас. Она сообщила вам о том, что ей постоянно угрожают по телефону, и просила вас защитить ее от какой-то сумасшедшей, которая пригрозила убить ее.

Де Кок внимательно следил за молодым человеком и постепенно лицо его просветлело.

— Э-э… могу я у вас узнать, что случилось? — спросил он осторожно.

Поль де Колиньи опустил голову.

— Луиза… — тихо сказал он, — сегодня ее попытались убить.

— Вот как?

Поль де Колиньи поднял глаза. Лицо его побагровело.

— И вы за это в ответе!

Де Кок не мог скрыть удивления.

— Но почему?

Поль де Колиньи с досадой махнул рукой.

— Она ведь просила у вас защиты, а вы не пожелали ей помочь.

— И вы называете это…

— Пренебрежением к служебным обязанностям!

— Но вы же не станете требовать, чтобы я день и ночь, словно телохранитель, всюду сопровождал вашу сестру? Я сообщил в полицию Утрехта о том, что вашей сестре угрожают по телефону и просил позаботиться о ней. Что я еще мог сделать? — сказал де Кок. — А что, с ней случилось что-то серьезное?

— Да. Она сейчас находится в Академической больнице в Утрехте. Предположительно перелом бедра и открытая рана на голове, что меня больше всего беспокоит. К счастью, мозг не задет. Хотя сестра жалуется на сильные головные боли, но никаких других нарушений нет, мыслит она ясно.

— Что же все-таки произошло?

— Ее сбила машина.

— Умышленно?

— Безусловно. Луиза говорит, что это было явное покушение на ее жизнь.

Де Кок слегка наклонил голову.

— А у нее есть какие-нибудь доказательства?.. Ну, какие-то приметы… например, марка, тип или цвет машины… а может, она разглядела человека, сидевшего за рулем?

Поль де Колиньи вздохнул.

— Вам бы лучше самому ее расспросить обо всем. Луиза сказала, что шла по тротуару и вдруг услышала позади себя шум мотора. Она обернулась и увидела, что какая-то машина несется прямо на нее, ей удалось отпрыгнуть в сторону, но все же машина ее задела. Это все, что сумела мне рассказать сестра. Больше я не стал ее расспрашивать, я был рад уже тому, что она осталась жива.

Де Кок понимающе кивнул.

— Вы знали об этих угрозах?

— Конечно. Луиза держала меня в курсе. Когда недавно раздался очередной звонок, она мне об этом тут же сообщила.

— А вам не приходило в голову пожаловаться в полицию?

— Нет.

— Почему?

Поль де Колиньи пожал плечами.

— Это все было так странно, так загадочно и непонятно. Да и в общем-то глупо, думали мы. К тому же мы не верили, что полиция тут может помочь. — Он безнадежно махнул рукой.

— И ничего больше не происходило, дело ограничивалось лишь угрозами?

— Да. Продолжались только телефонные звонки, и постепенно мы перестали обращать на них внимание.

Де Кок поджал губы.

— И так было до сегодняшнего дня…

Поль де Колиньи снова опустил голову.

— Когда мы узнали об убийстве на Центральном вокзале, в Амстердаме, мы сразу поняли, что Луизе и в самом деле угрожает опасность. Она каждое утро ездит этим поездом. По моему совету она немедленно отправилась в Амстердам, чтобы сообщить вам об этих угрозах.

Де Кок озабоченно потер подбородок.

— Ваша сестра, — сказал он после некоторогомолчания, — назвала нам Стеллу Бернард как первую жертву убийцы.

Поль де Колиньи взглянул на него.

— Это так.

— Откуда ей стало известно это имя?

— Она назвала.

— Кто «она»?

— Та женщина.

Де Кок резко повернулся к нему.

— Вы имеете в виду ту женщину, которая угрожает Луизе по телефону?

Поль де Колиньи кивнул.

— Она сказала это вначале, в один из первых своих звонков. Стелла Бернард — первая, — сказала она, — следующей будешь ты.

— Это началось два года назад?

— Приблизительно.

— И что же?

Поль де Колиньи развел руками.

— Мы никогда раньше не слышали о Стелле Бернард и решили узнать, кто она была. Мы обратились в частное сыскное бюро. Там провели расследование и сообщили, что Стелла Бернард была дочерью крупного дельца из Амстердама. Однажды утром ее нашли убитой в купе поезда, стоящего на путях в Энкхойзене.

Де Кок глянул на молодого человека с удивлением.

— И зная все это, вы ни разу не обратились в полицию? — с укоризной произнес он.

— А зачем? Какой в этом смысл? — вскинулся Поль де Колиньи. — Ну что мы могли сказать? Неизвестная женщина позвонила нам и заявила, что она убила Стеллу Бернард? — Молодой человек грустно усмехнулся. — Можно подумать, что полиция только и ждет подобных сообщений, больше ей делать нечего! А потом мы никак не могли понять… я и до сих пор этого не понимаю… что заставляло эту женщину угрожать Луизе. Мы никак не могли уяснить, какая связь между моей сестрой Луизой и Стеллой Бернард. Мы просили сыскное бюро выяснить, нет ли в нашем кругу общих знакомых. Мы считаем, что эта сумасшедшая выбрала Луизу в качестве следующей жертвы случайно, совершенно случайно!

Де Кок застывшим взглядом уставился прямо перед собой.

— Молодую женщину, которую убили сегодня утром, звали Сюзетта де Турне.

У Поля де Колиньи расширились глаза.

— Сюзетта де Турне? — пробормотал он.

— Вы знали ее?

Молодой человек смутился.

— Она была… подругой Стеллы Бернард.

6

Весело насвистывая, де Кок вошел в комнату следователей. После короткого, но крепкого ночного сна он совершенно забыл о вчерашней усталости. С Полем де Колиньи они расстались довольно поздно. В конце концов они пожали друг другу руки и молодой человек, заверив инспектора, что не станет подавать никакой жалобы, удалился.

Инспектор де Кок бросил пластиковый пакет с двумя ржаными хлебцами и яблоком в верхний ящик стола и взглянул на Фледдера, который склонился над старым досье об убийстве в Энкхойзене.

— Что ты там ищешь?

Молодой следователь оторвался от бумаг.

— Пора хотя бы одному из нас просмотреть это досье.

Де Кок улыбнулся.

— Хорошо, что ты этим занялся, мне незачем делать ту же работу. Как правило, подобные дела очень скучны и громоздки.

— Это в полной мере относится и к этому опусу. — Фледдер постучал пальцем по досье. — Канцелярский стиль настолько тяжел, что сквозь все эти словеса продираешься с трудом.

Он немного помолчал.

— Но знаете, что мне кажется странным?

— Что?

— Я дважды просмотрел досье от начала до конца — имя Сюзетты не упоминается нигде.

Де Кок с интересом слушал своего помощника.

— Из дела не видно, насколько широк был круг знакомств Стеллы Бернард. Возможно, Сюзетта де Турне не была ее близкой подругой. Может, поэтому их имена и не упоминались вместе в ходе следствия в Энкхойзене… Заявление же Поля де Колиньи нельзя принимать всерьез. Он мог узнать это имя из репортажей сыскного бюро.

— Толково! — Де Кок даже присвистнул от восхищения.

— Но имя Сюзетты де Турне — это особая статья, оно хорошо запоминается. — Инспектор задумался. — Во всяком случае, тут есть за что ухватиться… тут существует какая-то связь, пусть даже весьма эфемерная. Нужно найти точки соприкосновения в судьбах этих женщин: Стеллы Бернард и Сюзетты де Турне. В жизни каждой из них должно быть объяснение убийства.

— А Луиза де Колиньи?

Лицо де Кока помрачнело.

— Она сюда никак не вписывается. Пока, во всяком случае. Я совершенно не могу объяснить вчерашнее покушение в Утрехте. Этот наезд на улице… И метод убийства совершенно не совпадает с убийством Стеллы Бернард и Сюзетты де Турне.

Фледдер снова постучал пальцем по досье.

— Знаете, чего я здесь не увидел? — сердито сказал он. — Простого ответа на вопрос: зачем?

— Что вы имеете в виду?

— Зачем ей понадобилось ехать в Энкхойзен? Стелла Бернард жила в Амстердаме. Зачем она поехала в Энкхойзен? Что ей там понадобилось?

Де Кок сдвинул брови.

— А вы не попытались это узнать?

Фледдер сделал неопределенный жест.

— Да нет, — сказал он неуверенно. — Во всяком случае, в настоящий момент я об этом ничего не знаю.

Де Кок взглянул на стенные часы.

— Когда состоится вскрытие?

— В десять.

— Тогда я должен спешить. Доктор Рюстлоос бывает очень недоволен, если кто-то опаздывает.

Инспектор вытащил папку с фотографиями из ящика стола и направился к вешалке.

Фледдер, захлопнув досье, последовал за ним.

— А потом что вы собираетесь делать?

— Прогуляться… и знаешь куда? По Принсенграхт, до угла Брауерсграхт.

— А что там, на этом углу?

Де Кок улыбнулся.

— В доме номер десять на Принсенграхт живет некий Питер де Бур.

— Кто это? — спросил заинтригованный Фледдер.

Де Кок натянул плащ и нахлобучил шляпу на седые непокорные вихры.

— Сегодня утром, — сообщил он, — перед тем как выйти из дома, я позвонил Яну Вестернингу из следственного отдела железной дороги. Он был столь любезен, что сделал по моей просьбе один запрос. Видишь ли, Питер де Бур, который называет себя просто Питом, работает буфетчиком в компании «Вагон-Ли». Сейчас он дома, сегодня идет в ночную смену, но вчера утром он провез свою тележку с кофе и другой едой по всему поезду, шедшему из Неймегена в Амстердам.

Фледдер взглянул на него.

— Вы ничего не упускаете из виду.

— Ты тоже не упускаешь ни одной мелочи.

Седовласый инспектор направился к выходу, но дойдя до двери, обернулся.

— Тебе, возможно, еще неизвестно, — усмехнулся он, — что сыск — это профессия.


Медленным, непринужденным шагом де Кок прошел по Нивендайк, затем пересек Мартелаарсграхт и двинулся в сторону Хаарлеммерстраат. Он очень любил ходить пешком, шагая неспешно, вперевалочку, с видом праздношатающегося и терпеть не мог автомобиля. Шум мотора невыносимо раздражал его. Амстердам совсем не предназначен для автомобильного движения, это город грузовых барж, ручных тележек и ломовых извозчиков.

Де Кок миновал здание некогда гремевшей по всему миру Вест-Индской компании, дошел до конца Хаарлеммерстраат и повернул на Принсенграхт.

Возле дома номер десять он остановился и несколько минут любовался замечательными образцами мебели в витрине магазина. Затем нажал кнопку звонка и поднялся по лестнице на пятый этаж.

Пит де Бур оказался бледнолицым верзилой лет двадцати, со светлыми усиками. Он предложил своему гостю колченогий плетеный стул, а сам уселся напротив.

— Вы и правда сыщик?

Де Кок не смог удержать улыбки.

— По-моему… я сыщик уже целую вечность и даже более того. — Он сделал жест, как бы отмахиваясь от своей шутки, и осмотрелся. Убогая комната, скудная меблировка. Стены увешаны яркими афишами каких-то поп-групп и бюро путешествий. На одноногом столике красовалась золотистая клетка с голубым волнистым попугайчиком, который громкими криками пытался привлечь к себе внимание. Старый инспектор, напустив на себя серьезность, обратился к молодому человеку:

— Я работаю здесь, в Амстердаме, в полицейском управлении на Вармусстраат.

Молодой человек смерил его недоверчивым взглядом.

— А откуда вы узнали мое имя и адрес?

— Мне постоянно приходится сталкиваться по работе с сыскной железнодорожной полицией. — Он наклонился к собеседнику. — Вы же работаете буфетчиком в фирме «Вагон-Ли»?

— Да, верно.

— Вы обслуживали поезд, который вчера в девять четырнадцать утра вышел из Неймегена и прибыл в Амстердам в десять сорок четыре?

— Да.

— Вам известно, что в этом поезде было совершено убийство?

Молодой человек кивнул.

— Слышал об этом, но не имею к этому никакого отношения.

По губам инспектора скользнула улыбка.

— А я этого и не утверждаю. Я хочу только спросить вас: может быть, вы что-нибудь видели, слышали или заметили, что может представлять для нас интерес.

Пит де Бур пожал плечами.

— Да нет, ничего особенного. Это была обычная поездка, как и все остальные.

Де Кок вздохнул.

— Вы знаете, кто был убит и где?

— Молодая девушка в купе первого класса.

— Вы ей что-нибудь продали?

Пит де Бур покачал головой.

— Ей — нет, ей не нужно было ничего. Зато у меня кое-что купила пожилая женщина, которая сидела в том же купе.

Де Кок стремительно наклонился к нему.

— В ее купе была еще одна дама?

— Да, она взяла у меня кофе.

7

Фледдер недоверчиво смотрел на де Кока.

— Да, там была элегантная дама с серебристыми волосами в изящном темно-коричневом костюме из толстого твида и бежевой блузке с воланами. Так утверждает наш буфетчик.

— Она ехала от самого Утрехта в купе первого класса вместе с Сюзеттой де Турне?

— Вот именно. Они сидели возле окна, напротив друг друга. И больше никого в этом купе не было.

Фледдер вытянул обе руки перед собой.

— Тогда она это сделала, она убила Сюзетту де Турне!

Однако де Кока не покидали сомнения.

— Убила эта пожилая женщина?

— А кто же еще? — тон Фледдера не допускал никаких возражений, — если не она сама совершила убийство, то во всяком случае, присутствовала при этом, допустила это… не помешала убийце. А возможно, даже помогла ему.

— Значит, она была соучастницей?

Глаза молодого сыщика заблестели.

— Вот как это было, — с жаром начал он описывать предполагаемый эпизод: — Старая дама следила за жертвой до того момента, когда убийца вошел в купе, чтобы совершить свое преступление. — Фледдер запнулся и замолчал. — Убийца мог ехать в купе второго класса и где-то на пути между Утрехтом и Амстердамом пройти в вагон первого класса.

Де Кок закусил губу.

— Действительно…

— Как была одета Сюзетта де Турне? — спросил Фледдер.

— Черный бархатный брючный костюм с приталенным жакетом, под которым была белая шелковая блузка с глубоким вырезом.

— Это по описанию буфетчика?

Де Кок кивнул.

— Очень наблюдательный тип, — засмеялся Фледдер.

— Я тоже удивился и спросил, почему он с такими подробностями запоминает женские наряды.

— Ну и что же?

— Оказывается, он в юности помогал своей матери, у которой был магазин дамского платья. Вот откуда этот необычный интерес.

— Где он находился?

— Вы о чем?

— Где находился этот магазин дамского платья?

— В Энкхойзене.

Фледдер даже рот открыл от удивления.

— В Энкхойзене! — выкрикнул он.

— Да, он там родился и вырос. Этот парень всего год как живет в Амстердаме.

Лоб Фледдера прорезала глубокая морщина.

— Знаете ли вы, что в тележке буфетчика можно спрятать все, что угодно.

Де Кок сосредоточенно слушал своего молодого помощника.

— Вы имеете в виду дамскую одежду?

Молодой сыщик поднялся со стула.

— Все ужасно просто. Так просто, что можно до этого и не додуматься. — Морщина на его лбу стала похожей на завиток. — Все ли вы знаете об этом человеке?

Инспектор усмехнулся.

— Ты имеешь в виду его прошлое?

— Да. И, конечно, анкетные данные.

Де Кок похлопал по внутреннему карману своего пиджака и, вытащив из него записную книжку, бросил ее Фледдеру.

— Посмотри-ка предпоследнюю страничку, там необходимые телефоны для проверки.

Фледдер на лету поймал книжку, тут же поднял телефонную трубку и, набрав номер адресного бюро, получил дату и место рождения Питера де Бура. Проверка по картотеке уголовных преступников заняла еще несколько минут, после чего Фледдер повесил трубку с невозмутимым видом.

— Питер де Бур, — хрипло произнес он, — более двух лет назад был арестован и допрошен следователем в Энкхойзене. Он подозревался в совершении развратного действия.

— Что за развратное действие?

Фледдер проглотил слюну.

— Изнасилование.


Сидя за рулем своего старенького «фольксвагена», Фледдер с трудом пробирался через запруженный автомобилями город. Лавируя между машинами, он то и дело грозил отчаянным лихачам и, побагровев от ярости, возмущенно орал:

— Ну хоть бы один шофер соблюдал правила уличного движения в нашем благословенном Амстердаме! Носятся словно малые дети на машинках в игровом аттракционе. Воистину, по нашему городу безопасно передвигаться можно только в танке.

Де Кок расхохотался.

— Ну, танка нам не дадут. Это средство передвижения нам не по карману. Полиции приходится экономить.

Фледдер потянул носом воздух.

— А раз так, да здравствует преступность!

— Аминь!

Они проехали по Рейнстраат, пересекли великолепный Утрехтский мост через реку Амстел и остановились возле дома, который значился под номером два.

— А он знает, что мы приедем? — спросил Фледдер. — Может, мы ехали напрасно?

— Знает. Ян Вестернинг об этом позаботился. Он сейчас должен быть дома, ему пока рано выходить на работу — домашний врач сказал, что он должен пару дней отдохнуть.

— А чем вызваны эти неожиданные боли в желудке?

— Это пока не удалось установить, тут могут быть разные причины. Интересно, сможет ли он что-нибудь вспомнить?

Фледдер передернул плечами.

— Многого я от этой встречи не жду. По словам буфетчика, старая седая дама, которая находилась в купе с Сюзеттой де Турне, села в поезд в Утрехте.

— Ты хочешь сказать, что кондуктор, у которого начались боли в желудке, к этому моменту уже покинул поезд?

Фледдер кивнул.

— Так что он о ней ничего не сможет рассказать.

— Скорее всего, так.

Некоторое время они молчали. Старый инспектор надвинул шляпу на лоб и незаметно задремал под урчание мотора. Проснулся он, когда они проезжали Маарсен.

— Мне снилось, что мы в раю, — с блаженной улыбкой сообщил он.

Фледдер ухмыльнулся.

— Ну и как там?

— Прекрасно! Я расследовал какое-то важное дело.

— И я тоже?

Де Кок кивнул.

— В качестве ангела-хранителя третьего класса.

Фледдер хихикнул.

— А у меня есть надежда на повышение?

Де Кок похлопал его по плечу и пошутил:

— Сие мне неизвестно — в этот момент я проснулся.

Старый инспектор снова сдвинул шляпу на затылок и огляделся.

— По-моему, мы едем в нужном направлении. Ты хоть немного знаешь Утрехт? Я постоянно путаюсь здесь.

— А куда нам надо?

Де Кок вытащил свою записную книжку.

— Кондуктор Корнелис де Йонге, — прочитал он громко, — проживает по адресу: Утрехт-Восточный, Люнеттен, Гаастерланд, триста одиннадцать.

Фледдер внимательно слушал.

— Возле узловой станции нужно свернуть налево.

Де Кок сунул записную книжку обратно в нагрудный карман и рассеянно огляделся по сторонам.

— Ты почему-то еще ничего не рассказал мне о вскрытии, — заметил он.

Фледдер неопределенно махнул рукой.

— Ничего интересного, — пробормотал он. — Старый доктор Конингс оказался прав. Сломано несколько хрящиков в трахее. Я такого при удушении раньше не встречал. Может быть, это потому, что у нее очень длинная шея? Доктор Рюстлоос тоже обратил на это внимание.

— Изнасилование?

Фледдер опустил голову.

— Нет.

Де Кок улыбнулся.

— Итак, Пит, или Питер де Бур отпадает!

— По-моему, вы делаете поспешное заключение, — проворчал Фледдер.

Старый инспектор пропустил это замечание мимо ушей.

— А ты позаботился о токсикологическом исследовании?

Фледдер кивнул.

— Все материалы для анализа уже отправлены в криминалистическую лабораторию.

— Грязь под ногтями?

Фледдер покачал головой.

— Не было.

— Как, совсем? — удивился де Кок.

— Я, во всяком случае, ничего не обнаружил, — сказал Фледдер, как бы извиняясь. — У нее были очень красивые ногти, длинные, красивой формы, покрытые перламутрово-розовым лаком.

— И никаких надломов или царапин?

— Нет.

Де Кок сжал губы.

— Знаешь, что это значит?

Фледдер словно нехотя кивнул.

— Это значит, что Сюзетта де Турне не оказывала ни малейшего сопротивления убийце.


Фледдер припарковал свой «фольксваген» у станции Утрехт-Люнеттен. Выйдя из машины, де Кок с трудом распрямил занемевшую спину. Фледдер закрыл машину ключом и они поплелись к Гаастерланду.

— Удивительная сушь, — сказал Фледдер, взглянув на безоблачное небо.

Де Кок шутливо толкнул его в бок.

— Не забудь напомнить мне купить цветочки.

Фледдер недоуменно посмотрел на него.

— Цве-то-чки?

— Да.

— Для кого?

— Для Луизы де Колиньи. После визита к кондуктору мы отправимся в Академическую больницу. Кажется, это где-то в центре города, возле Катарайнесингел. Мне хочется поподробнее расспросить ее о покушении.

Они остановились возле дома номер триста одиннадцать. Де Кок нажал на кнопку рядом со скромной пластинкой с надписью «К. де Йонге».

Спустя несколько секунд дверь отворилась. Они поднялись по ступенькам на первый этаж, где их встретила молодая женщина.

— Уголовный розыск? — спросила она с певучим утрехтским выговором. — Из Амстердама?

Инспектор вежливо приподнял шляпу и поклонился.

— Да, мы из Амстердама. Моя фамилия де Кок. Ко-о-ок. — Он с улыбкой повернулся к своему помощнику. — А это — надежда Нидерландов, мой талантливый молодой коллега Фледдер.

Женщина засмеялась и отступила в сторону.

— Входите.

Она провела их в уютную гостиную. На широком диване сидел молодой человек лет тридцати в темно-синем домашнем халате. Рядом с ним на диване лежала собака непонятной породы. Молодой человек встал им навстречу и пожал обоим руки.

— Мне звонили из уголовного розыска железной дороги и предупредили, что вы придете. — Он указал на кресла со светло-коричневой обивкой. — Садитесь, пожалуйста.

Де Кок уселся напротив хозяина, положив свою шляпу на ковер рядом с креслом.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился он.

— Значительно лучше. Еще день-два посижу дома и снова на работу.

— Вы, конечно, слышали об убийстве в вашем поезде? — без лишних слов приступил к делу де Кок.

— Да. Красивая девушка. И такой красивый вельветовый брючный костюм был на ней. Роскошные белокурые волосы… — Он даже причмокнул. — Красивое дитя.

— Вы с ней разговаривали?

Корнелис де Йонге покачал головой.

— Я только проверил ее билет и убедился, что она едет до Амстердама.

— Когда это было?

— Когда я проверил ее билет?

— Да.

— Сразу же, как только мы отъехали от Неймегена. Я проверяю купе первого класса в первую очередь.

— А потом?

— А потом я еще несколько раз проходил мимо купе и видел ее. Но в купе уже не заходил. Там больше никого не было, она ехала в купе одна.

— А вы не заметили там элегантную седовласую даму, одетую в темно-коричневый костюм из плотного твида и бежевую блузку с воланами?

Корнелис де Йонге задумался.

— Возможно, — сказал он осторожно, — эта дама и была в поезде, но я при всем желании не могу ее вспомнить. — Он помолчал. — Видите ли, на таких, как эта красивая блондинка из купе первого класса, редкий мужчина не обратит внимания.

Де Кок невольно покосился на молодую женщину, присевшую на стул возле окна.

— Когда у вас начались боли в желудке?

Корнелис де Йонге нахмурился.

— Перед самым Утрехтом. — Он прижал правую руку к желудку: — Я думал, мне конец. Я едва смог на Центральном вокзале в Утрехте сесть в такси и добраться до дома.

Молодая женщина поднялась со своего места и подошла поближе.

— Он был похож на привидение. Я тут же вызвала врача.

Де Кок снова обратился к мужчине:

— Вы что-нибудь ели… пили?

Корнелис де Йонге на секунду закрыл глаза.

— Только стаканчик кофе. Мне сразу не понравился вкус, какой-то необычный.

— И все-таки вы его выпили?

— Да.

— А кто дал вам кофе?

— Пит.

Де Кок чуть не подпрыгнул в своем кресле.

— Пит? — громко переспросил он.

Корнелис де Йонге кивнул.

— Да, буфетчик, когда я стоял в коридоре около купе первого класса.

8

Фледдер завел свой старый «фольксваген» и быстро отъехал от станции Утрехт-Люнеттен, кровь прилила у него к щекам от возбуждения.

— О цветочках придется забыть, — торопливо сказал он.

Де Кок искоса следил за ним с усмешкой.

— Почему же это?

— Неужели вы по-прежнему хотите ехать в больницу?

Де Кок кивнул.

— Я считаю, что Луиза де Колиньи все еще в опасности. Так как покушение на нее провалилось, можно ждать новой попытки. Девушка не может избавиться от тревоги даже в больнице.

Лицо Фледдера стало необычайно грустным.

— А я думал, что мы немедленно помчимся назад, в Амстердам.

— И что ты собираешься там предпринять?

Фледдер, оторвав руки от баранки, поднял их вверх.

— Арестовать буфетчика, конечно! — воскликнул он. — Что же еще?

Де Кок, ничего не ответив, потер ладонью лоб и откинулся на спинку сиденья. Этот верзила Пит де Бур не шел у него из головы. Перед глазами стояло бледное лицо буфетчика со светлыми усиками — лицо возможного убийцы.

Инспектор тяжело вздохнул.

— Ты уверен?

— В чем?

— В том, что буфетчика следует немедленно арестовать?

Фледдер кивнул.

— Конечно, а как же иначе! — воскликнул он. — Неужели у вас еще остаются какие-то сомнения? Выстраивается просто идеальная схема. Сами посудите: Пит де Бур жил в Энкхойзене во время убийства Стеллы Бернард и он же оказался буфетчиком поезда, где была убита Сюзетта де Турне. — Молодой сыщик поднял вверх указательный палец. — Он попытался отравить кондуктора кофе. Обратите внимание на все эти детали. Согласно вашей же теории — исчезновение кондуктора и убийство каким-то образом связаны между собой. Итак, буфетчик, отравивший кондуктора, является и убийцей Сюзетты де Турне… или как-то причастен к этому преступлению. В своей тележке он мог незаметно спрятать одежду убитой и ее багаж. Кроме того, этот Пит де Бур замечен в сексуальных отклонениях, вспомните о том, что он подозревался в совершении изнасилования.

— Но Сюзетта де Турне не была изнасилована.

Фледдер ухмыльнулся.

— А почему она была раздета?

Де Кок нахмурился.

— Ты полагаешь, что убийца раздевает свою жертву только с определенной целью?

Фледдер ударил кулаком по баранке.

— Безусловно! — и, покосившись на инспектора, с удивлением спросил: — А вы считаете, что обе женщины были раздеты по другой причине?

Де Кок прикусил губу.

— Я вспоминаю реакцию Тощего Лоутье, — задумчиво ответил он. — И так отреагировали бы почти все мужчины — задай мы им вопрос — для чего раздевают молодую женщину? — Он с сомнением покачал головой. — Но для этого могут быть и какие-то иные мотивы, кроме изнасилования.

Фледдер засмеялся.

— Какие же?

Инспектор глубоко вздохнул.

— Признаюсь честно, моя фантазия перед этим пасует. — Он вдруг стукнул себя по лбу. — Ты же должен был напомнить мне о цветочках, — воскликнул он. — Мы сейчас поедем не в Амстердам, а в Академическую больницу. — Де Кок поудобнее устроился на сиденье. — Я против ареста Пита де Бура. В деле об убийстве Стеллы Бернард он не упоминается. А тот факт, что он дал кондуктору отравленный кофе еще не означает, что именно он подсыпал яд в кофе или будто он знал, что кофе отравлен. Вполне возможно, буфетчик вовсе не знал о том, что кондуктор покинул поезд в Утрехте из-за боли в желудке. Он мог дать ему кофе и уйти, ничего не зная. — Де Кок с еле заметной улыбкой посмотрел на Фледдера. — Я могу арестовать убийцу, но я должен твердо знать, что мне не придется освобождать его через несколько часов за недостатком улик.


Неловко сжимая букет цветов в руке, де Кок остановился у изголовья постели, глядя на девушку. В этой большой кровати она казалась маленькой и жалкой. Из-под бинтов, закрывавших почти всю голову, выбивалась прядка каштановых волос.

Луиза де Колиньи открыла глаза. Она узнала инспектора и слабая улыбка тронула ее губы.

— Это вы, де Кок? — тихо прошептала она.

Инспектор обошел кровать и положил букет на подушку.

— У них не нашлось букета поменьше, — виновато сказал он.

— Как это мило с вашей стороны…

Де Кок оттопырил нижнюю губу.

— Иной раз… и полицейские… бывают милыми…

Луиза де Колиньи вопросительно посмотрела на него.

— А тот молодой человек не с вами?

Де Кок покачал головой.

— Он ждет меня внизу в машине. Рассердился и не пожелал сюда идти. Мы с ним разошлись во мнениях.

— А такое у вас случается?

— Мы отнюдь не всегда единодушны, как это кажется непосвященным. Впрочем, это не так уж плохо. — Де Кок отодвинул стул от кровати и сел.

— Как самочувствие? — участливо спросил он.

— Отвратительное!

— А как бедро?

Луиза де Колиньи приподнялась на локтях.

— С бедром мне повезло, — сказала она, поморщившись от боли. — Обошлось без перелома, как показал рентген. — Она провела рукой по лицу. — Но из-за раны на голове меня еще некоторое время подержат здесь.

Де Кок наклонился к ней.

— А эта странная женщина, которая звонила вам месяца два назад и угрожала… Вы когда-нибудь видели ее?

— Нет, я только слышала ее голос.

— А какой вы ее себе представляете?

Луиза де Колиньи задумалась. Де Кок поправил рукой свои седые вихры и сказал:

— Если я вам ее опишу: элегантная пожилая дама, с серебристыми волосами — в дорогом темно-коричневом костюме из плотного твида и бежевой блузке с воланами… как вам покажется такой портрет?

Луиза де Колиньи смотрела на следователя глазами, полными ужаса. Она была смертельно бледна.

— Это… это, должно быть, она, — пролепетала Луиза де Колиньи. — Именно такой я ее себе представляла. Этот образ так подходит к голосу, который говорил по телефону… — Она облизнула сухие губы и с трудом перевела дух. — Вы ее… вы ее поймали и арестовали?.. Вы знаете, кто эта женщина?

Де Кок медленно покачал головой.

— Мне описали ее, — мрачно сказал он. — Буфетчик того поезда… Эта женщина… я имею в виду, женщина с такими приметами… находилась вчера утром в купе вместе с Сюзеттой де Турне.

В глазах Луизы де Колиньи появилось мечтательное выражение.

— Сюзетта де Турне, — тихо повторила она. — Это та девушка, которую убили?

Де Кок кивнул.

— Вы знаете ее?

Луиза уставилась в одну точку.

— Нет, нет, я ее не знаю. Но это имя я где-то слышала…

— В связи с чем?

Лицо Луизы де Колиньи исказила болезненная гримаса.

— Не помню… Де Турне… Сюзетта де Турне… откуда я знаю это имя?..

Де Кок закусил губу.

— Вчера утром… после убийства в поезде… вам снова звонили?

— Вы имеете в виду ту женщину?

— Да.

Луиза де Колиньи покачала головой. Лицо ее внезапно стало жестким.

— Я думаю, вчера утром она обнаружила ошибку и вечером подослала кого-то, чтобы исправить ее.

Де Кок внимательно посмотрел на нее.

— Вы считаете, что наезд на улице — это дело рук все той же особы?

Луиза де Колиньи кивнула.

— Да, это она приказала меня убить.


Фледдер театральным жестом распахнул перед вышедшим из больницы инспектором дверцу старого «фольксвагена».

— Я очень сожалею, — жеманно произнес он, — что не могу предложить вам лучший транспорт. Амстердам — нищая община.

Инспектор втиснулся в машину и проворчал:

— С нищим полицейским корпусом.

Фледдер хихикнул.

— И нищими следователями. — Он захлопнул дверцу и, обойдя машину, сел за руль. — Могу я узнать, — все так же высокопарно продолжал он, — куда господин желает ехать?

Де Кок с изумлением взглянул на него.

— Что случилось? — спросил он удивленно. — Что с тобой происходит?

Лицо молодого следователя расплылось в улыбке.

— Пока вы были в больнице, — серьезно сказал он, — я еще раз все обдумал.

— И что же?

Фледдер прижал руку к груди.

— Я как всегда поторопился. Вы правы, буфетчик еще не созрел для ареста. Возможно, он действовал неосознанно… настоящий преступник мог просто использовать его.

Де Кок был доволен.

— Об этом я не спрашивал Пита де Бура, ведь еще сегодня утром я ничего не знал об этом кофе. Нужно еще раз с ним встретиться, возможно, он еще что-нибудь вспомнит… например, вспомнит человека, который просил его передать стакан с кофе кондуктору.

Фледдер отъехал от больничной автостоянки.

— Слушая вас, можно подумать, что вы не желаете слышать ничего плохого об этом буфетчике, — задумчиво сказал он.

Де Кок легко пожал плечами.

— Я же видел его… разговаривал с ним… а ты нет. Этот длинный, вялый верзила не слишком умен.

— А вы полагаете, что преступник непременно должен быть умен?

Де Кок стиснул зубы так, что морщинки вокруг рта прорезались еще четче.

— Это убийство совершалось по плану, — мрачно сказал он. — Адскому плану, изобретенному самим дьяволом. А дьяволы обладают способностью в какие-то моменты проявлять поразительную изобретательность. — Он вздохнул. — Не знаю почему наш господь допускает такое…

Фледдер засмеялся.

— А может, это задумано как испытание для следователей?

Далее они ехали молча и вскоре оказались на окраине Утрехта, вдали промелькнула крыша знаменитого Восточного дворца.

— Мы возвращаемся к себе? — спросил Фледдер.

Де Кок кивнул.

— Может быть, появились какие-то новости. Кроме того, в ящике стола меня ждут бутерброд и яблочко.

Фледдер покосился на своего шефа.

— Что рассказала вам Луиза де Колиньи?

Де Кок чуть-чуть сполз вниз на своем сиденье.

— Девушка убеждена, что вчерашнее покушение на нее — дело рук той самой женщины, которая угрожает ей по телефону. Она якобы попыталась исправить свою ошибку.

Фледдер насупил брови.

— За рулем машины, которая сбила Луизу, сидела женщина?

— Нет, мужчина. Но она не смогла его описать, заметила только, что это был светло-голубой «мерседес».

— Светло-голубой «мерседес»?

— Да, она так утверждает.

«Фольксваген» мчался так, словно брал разбег по взлетной полосе.

— Жан де Турне… — тяжело выдохнул Фледдер.

Де Кок не понял, что он хотел этим сказать.

— Когда он вчера вечером ушел от нас, — пояснил Фледдер, — я проследил за ним из окна. Он сел в светло-голубой «мерседес».

9

Фледдер с ходу выскочил на деревянную площадку позади полицейского управления и резко затормозил, задев ограждение канала. Еще немного и машина свалилась бы в воду, но, к счастью, все обошлось благополучно.

Де Кок испуганно вцепился в сиденье обеими руками.

— Подумал хотя бы о моей пенсии!

Фледдер, надув щеки, выдохнул воздух и весь обмяк за рулем.

— Эту площадку, кажется, смазали мылом!

Де Кок опустил стекло и взглянул из окошка на коричневую воду.

— Ты не мог припарковать машину где-то в другом месте? — проворчал он. — Мне совсем не хочется сушить свой костюм и к тому же я уже давно не плавал.

Фледдер стал осторожно выруливать, отодвигаясь от края ограждения. Наконец он припарковался и вышел из машины, чтобы осмотреть ее. К счастью, мелкие повреждения на их стареньком «фольксвагене» были почти незаметны.

От парковки они направились через Аудебрюгстейг на Вармусстраат. Перед входом в полицейское управление стоял светло-голубой «мерседес».

— Это он…

Фледдер кивнул.

— Да, это машина Жана де Турне… Отца Сюзетты. Интересно, что ему здесь надо?

Де Кок пожал плечами.

— Осмотри хорошенько «мерседес». Вряд ли сейчас можно что-то обнаружить, иначе он бы не поехал в полицейское управление на этой машине. Ну, ладно, пойду послушаю, что расскажет нам господин Жан.

Де Кок вошел в подъезд. В вестибюле из-за стойки его окликнул Ян Кюстерс.

— Наверху вас опять ожидает мужчина.

Де Кок улыбнулся.

— Жан де Турне.

Ян Кюстерс посмотрел с удивлением.

— Откуда вы знаете?

Де Кок указал большим пальцем через плечо.

— Его машина стоит перед подъездом.

Он прошел мимо стойки и быстро поднялся по каменной лестнице. На широкой скамье перед комнатой следователей сидел мужчина в длинном зеленом пальто с погончиками. Завидев де Кока, он встал и медленно двинулся ему навстречу.

— Я хотел с вами поговорить, — хриплым голосом произнес он.

Инспектор молча кивнул и прошел вперед, как бы приглашая следовать за ним. Войдя в комнату, он обратился к гостю:

— Садитесь.

Бросив шляпу на пустой стол и не снимая плаща, де Кок уселся на свое место и в упор посмотрел на посетителя. На этот раз Жан де Турне держался совсем иначе, от его прежней напыщенности не осталось и следа.

— Вы что-то хотели мне сказать? — обратился к нему де Кок.

Жан де Турне тяжело вздохнул.

— Сегодня утром, проснувшись, я понял, что вчера вечером произвел на вас странное впечатление. Прошу меня извинить. Я показался вам, вероятно, бесчувственным человеком. Возможно, в тот момент я действительно ничего не чувствовал, до меня еще толком ничего не дошло. Я выслушал сообщение о смерти дочери так, словно речь шла о дочери кого-то другого, я еще не осознал…

Де Кок с напряженным вниманием ловил каждое слово.

— Сюзетта действительно ваша дочь?

— Да.

— Если я хорошо вас понял, она живет не с вами?

Жан де Турне опустил голову.

— Мы с женой развелись несколько лет назад, — сказал он. — И Сюзетта осталась жить с матерью в Неймегене. Но я сохранил очень хорошие отношения с дочерью. Она регулярно навещала меня. Она как раз ехала ко мне. — Он провел рукой по лбу. — Этого не должно было случиться!

Де Кок внимательно следил за ним. Никаких следов вчерашней важности, сейчас он казался более человечным и доступным.

— Где вы живете?

— Здесь, в Амстердаме, на Бетховенстраат. А моя контора находится на Кайзерсграхт. Там мы и должны были встретиться с Сюзеттой. Условились пойти пообедать вместе.

— Вы сообщили о том, что случилось, своей жене?

— Она в ужасном состоянии. Сегодня вечером я, очевидно, заеду к ней. Может быть, мы найдем утешение друг в друге… Мы ведь много лет прожили очень счастливо.

— У вас есть еще дети?

Жан де Турне покачал головой.

— Сюзетта была нашим единственным ребенком.

Де Кок посмотрел ему в глаза.

— Вы можете как-то объяснить причину ее убийства?

Жан де Турне помедлил с ответом.

— Я думаю, это месть.

Де Кок полузакрыл глаза.

— Месть? — удивился он.

— Да.

— Чья?

Жан де Турне сжал губы. В темных глазах, спрятавшихся под мохнатыми бровями, зажглась злоба.

— Луизы де Колиньи.


Фледдер невольно опустился на стул и с нескрываемым изумлением уставился на инспектора.

— Луизы де Колиньи? — недоверчиво переспросил он.

— Жан де Турне считает, — подтвердил де Кок, — что убийство его дочери Сюзетты — дело рук Луизы де Колиньи.

Фледдер развел руками.

— В чем же причина?

— Жан де Турне считает, что это месть. Когда я его спросил из-за чего месть, он рассказал о каком-то молодом человеке, в которого несколько лет назад были влюблены обе: и Луиза де Колиньи, и его дочь. В конце концов молодой человек предпочел Сюзетту и с тех пор Луиза де Колиньи поклялась отомстить ей.

Фледдер ухмыльнулся.

— И это послужило мотивом убийства?

— Я тоже дал ему понять, — сказал де Кок, — что не очень-то верю в эту легенду. Если бы все подобные истории кончались убийством, то у нас стало бы вдвое больше кладбищ и крематориев.

Фледдер рассмеялся.

— Ну а он?

Де Кок печально улыбнулся.

— Рассердился. Сказал, что мое замечание бестактно и твердо стоял на своем: Луиза де Колиньи виновна в убийстве его дочери. Потребовал ее немедленного ареста.

— Немедленного?

— Да. А если я буду тянуть с этим делом, он обратится к представителям юстиции.

Фледдер глубоко втянул в себя воздух.

— Этот тип сошел с ума!

Де Кок медленно покачал головой.

— Да нет, — сказал он. — Напротив, Жан де Турне, судя по всему, очень разумный человек. Я все время задаю себе вопрос: для чего он вторично явился к нам в управление?

Фледдер молчал, уставившись в одну точку.

— В результате всего этого я понял только одно: Жан де Турне знает о существовании Луизы де Колиньи.

— Когда я сопоставил все, что мне было известно до настоящего времени об обоих убийствах и угрозах по телефону Луизе де Колиньи, мне тоже многое показалось странным. Мы в своем расследовании не заметили эту связь. Я спросил Жана де Турне, откуда он знает Луизу де Колиньи, он удивленно посмотрел на меня и сказал: «Вы невнимательно слушали меня… я же рассказал вам о любовной истории моей дочери».

— И тем самым он заткнул вам рот!

Де Кок беспомощно развел руками.

— Нет, этот ответ совсем не удовлетворил меня, — сказал он, — ведь я не поверил в эту любовную историю. Но я не счел возможным расспрашивать его дальше.

— Вы считаете, что Жан де Турне узнал о ее существовании при каких-то иных обстоятельствах?

Де Кок потер свой широкий подбородок.

— Предполагаю, что для этого у меня нет никаких фактов. Очень странно: сегодня в Академической больнице Луиза де Колиньи на мой вопрос, знает ли она Сюзетту де Турне, ответила: «Нет, нет, я ее не знаю. Хотя я где-то слышала это имя». Это соответствует тому, что сказал Поль, он ведь заявил, что узнал имя Сюзетты де Турне со страниц репортажа из полицейского управления. Возможно, что и Луиза прочла этот репортаж, где упоминалось имя Сюзетты де Турне.

Фледдер поморщился.

— Все это дурно пахнет!

— Ты прав, Дик, — согласился де Кок, — это дурно пахнет. Вопрос только в том… откуда исходит этот запах. У меня такое чувство, что пройдет немало времени, пока мы отыщем медвежью берлогу.

Они помолчали, углубившись в свои мысли. Несмотря на то, что приближался самый длинный день в году, за окном было уже совсем темно.

Уличный шум проникал через полуоткрытые рамы. Узкая Вармусстраат была полна народа. Пьяный амстердамец пел с иорданским[43] акцентом печальную песню о любви и смерти. Где-то тявкала собака, молодая проститутка пронзительным голосом сыпала проклятия на голову скупого клиента.

Фледдер повернулся к де Коку.

— Жан де Турне, — сказал он, — пребывает, как он говорит, в твердом убеждении, что Луиза де Колиньи ответственна за смерть его дочери Сюзетты.

— И что же?

— Жан де Турне, как мы установили, является владельцем светло-голубого «мерседеса».

Де Кок улыбнулся.

— И что из этого следует?

— Вы напрямую обвинили его в попытке убийства в Утрехте?

— Да, я это сделал.

Фледдер вскинул вверх руки.

— И что он вам на это сказал?

Де Кок потер мизинцем переносицу. Этот жест означал, что он готовит какой-то сюрприз.

— У Жана де Турне, — сказал он улыбаясь, — твердое алиби. Есть человек, который может засвидетельствовать, что вчера вечером после визита в наше управление он не покидал своей квартиры на Бетховенстраат.

— Кто этот человек?

На лице старого инспектора мелькнула лукавая улыбка.

— Рихард Бернард… отец убитой Стеллы.

10

На следующее утро, как всегда, с получасовым опозданием де Кок вошел в комнату следователей. Он весело расхохотался, когда по обыкновению кинул шляпу на вешалку и не попал на крючок. Он снял старый плащ, поднял шляпу и проследовал к своему столу.

Фледдер выглянул из-за пишущей машинки.

— У вас предстоит горячий денек!

Старый инспектор недоуменно посмотрел на него.

— Ты о чем?

Фледдер ничего не ответил и только указал рукой куда-то впереди себя.

— Вам нужно явиться к комиссару Бейтендаму. Он полчаса назад вызывал вас. — Фледдер скорчил гримасу. — На вашем месте я бы оделся потеплее, лицо у комиссара было как у крокодила…

Де Кок равнодушно пожал плечами.

— Я плохо спал эту ночь.

Фледдер чуть-чуть отодвинул от себя пишущую машинку.

— Не знаю, что там стряслось, но мне показалось, комиссар чем-то недоволен. Он сказал: «Вся эта возня за моей спиной»…

Де Кок нахмурил брови.

— Возня за его спиной? — удивился инспектор.

— Да, так он выразился.

Де Кок с напряженным лицом пошел к двери.

Выскочив из-за стола, Фледдер догнал его:

— Обещайте мне только одно…

Де Кок обернулся на ходу.

— Что именно?

Молодой следователь положил руку на плечо своего учителя.

— Постарайтесь быть корректным.


Комиссар Бейтендам выпрямился и оперся руками о стол. Его длинное узкое лицо казалось озабоченным.

— Я не приглашаю тебя садиться, де Кок, — торжественно произнес он. — Ты делаешь все, что считаешь нужным. — Он выразительно кашлянул. — Но есть три пункта, по поводу которых я должен сделать свои замечания.

Де Кок слабо улыбнулся.

— Три, комиссар, это много… для простого инспектора… да к тому же за один день.

Комиссар Бейтендам стиснул руки так, что побелели косточки, на его впалых щеках проступили красные пятна.

— Уволь меня от своих глупых шуток! — жестко сказал он. — Сейчас они совершенно неуместны. Я же ведь хочу поговорить с тобой о деле Фледдера.

Де Кок вскинул на него глаза.

— Первый раз слышу, что существует какое-то дело Фледдера, — сказал он.

— Я представил этого молодого человека на повышение, но он, к моему великому сожалению, отказался от должности и я не могу отделаться от мысли, что сделал он это по твоему наущению.

Он помолчал несколько секунд. Его ноздри гневно раздувались.

Де Кок с трудом подавил нараставшую в нем потребность огрызнуться.

— Это было самостоятельное решение Фледдера, — тихим голосом сказал он. — Его смутили возможные последствия этого повышения.

— Какие последствия?

— Это ведь значило бы, что он больше не будет работать со мной. Он согласился бы на повышение, если бы вы позволили ему продолжать работать со мной. — И инспектор одарил начальника одной из своих кротчайших улыбок. — Может быть, вы на этот раз сделаете для него исключение?

К удивлению де Кока, комиссар Бейтендам не отмел с ходу его просьбу и погрузился в какие-то размышления.

— Я должен это как следует взвесить, — сказал он наконец и поспешил переменитьтему.

— Вчера вечером ко мне обратился отец погибшей Сюзетты — Жан де Турне, человек в нашем городе известный. Господин де Турне очень недоволен тобой, он считает, что ты недостаточно серьезно отнесся к тому, что он рассказал. Когда он поведал тебе о любовной истории его дочери, которая по-видимому явилась причиной убийства, ты ответил ему… — Комиссар заглянул в листок, лежащий на столе. — «Если бы все подобные истории кончались убийством, у нас стало бы вдовое больше кладбищ и крематориев». — Комиссар бросил быстрый взгляд на де Кока. — Я нахожу подобное замечание неуместным, де Кок.

Седой инспектор спокойно смотрел в лицо своего начальника.

— Вы сказали, что у вас есть ко мне замечания по трем пунктам, — холодно напомнил он. — В чем же состоит третье?

Комиссар Бейтендам вытянул перед собой руки, соединив кончики пальцев.

— Я понял, — медленно произнес он, — что помимо моего задания ты еще выполняешь поручение господина Медхозена, нашего нового советника юстиции, который предложил тебе заняться нераскрытым старым делом.

Де Кок полузакрыл глаза, чувствуя как учащенно бьется сердце и кровь приливает к лицу.

— Интересно, кто вас информировал?

— Это к делу не относится, — оборвал его комиссар. — И тебя это не должно интересовать.

Де Кок мотнул головой.

— Нет, это меня как раз очень интересует, — он изо всех сил старался говорить спокойным ровным голосом. — Господин Медхозен не давал мне никаких поручений, и я за вашей спиной не давал ему никаких обещаний, это какой-то «испорченный телефон». Я догадываюсь, кто поспешил вам об этом доложить — советник юстиции господин Схаапе, которому пришлось оставить этот пост, несмотря на то, что он был особенно дорог вашему сердцу. Советую вам в интересах дела установить такой же тесный контакт с нашим новым советником.

Этого комиссар Бейтендам уже не мог вынести. Он выскочил из-за стола, багровый от ярости и, указав пальцем на дверь, прокричал:

— Вон!

Де Кок поспешил ретироваться.


Фледдер встретил его укоризненным вопросом:

— Опять скандал?

Расстроенный де Кок молча пожал плечами и уселся за свой стол.

— Все то же, — буркнул он. — Поверь мне, я изо всех сил старался держаться корректно и благожелательно. Но неизвестно почему я его постоянно раздражаю.

Фледдер усмехнулся.

— Неизвестно почему? Думаю, что вы постоянно и совершенно сознательно раздражаете его.

Появился адъютант Компхейс и положил на стол де Кока толстый желтый конверт.

— Результаты осмотра места происшествия, — пояснил он. — С утра лежит вместе со всей остальной корреспонденцией.

Седой инспектор вскрыл конверт и из него выпали два прозрачных пластиковых пакетика. В одном были три окурка сигарет со следами светлой губной помады, в другом — еще один окурок с четким отпечатком темно-красного цвета.

Фледдер вышел из-за своего стола, заглянул через плечо де Кока и, указав на сигаретные окурки со следами розовой помады, сказал:

— Это помада Сюзетты де Турне. Я за этим следил специально. — Молодой человек улыбнулся. — У меня есть и вещественное доказательство: перед тем как доктор Рюстлоос начал вскрытие, я провел по губам убитой бумажной салфеткой и салфетку эту сохранил.

Де Кок обернулся и посмотрел на него через плечо.

— Вот это здорово! Молодец!

— А эту сигарету, должно быть, курила наша таинственная дама, — Фледдер указал на другой пакетик. — Ведь ее, очевидно, нашли в пепельнице в том самом купе.

Де Кок кивнул.

— Тут еще прислан рапорт, очевидно, составленный Беном Креюгером, снимавшим отпечатки пальцев.

На лице де Кока появилось задумчивое выражение.

— Я должен подумать, насколько можно доверять его выводам, ведь вагоны основательно убирают далеко не каждый день и тут может быть множество отпечатков самых разных людей. Классифицировать подобный материал чрезвычайно сложно. Иной раз на одни отпечатки накладываются другие. Все это делает результаты анализа весьма сомнительными.

Фледдер указал глазами на конверт.

— Там есть что-нибудь еще?

Де Кок вытряхнул содержимое пакета на стол. Оттуда выпал аккуратно оформленный рапорт в трех экземплярах и визитная карточка с прозрачным пластиковым покрытием.

Де Кок осторожно взял ее.

— Рихард Бернард, — прочел он. — Амстел — 1317, почтовый номер 1043 АП Амстердам.

Фледдер почесал в затылке.

— Ну, что он пишет?

Де Кок протянул Фледдеру карточку через плечо и принялся читать рапорт, быстро пробегая глазами по строчкам.

— Сигарета найдена, — хрипло сказал он, — в мусорном ящике купе первого класса.


Старый «фольксваген» съехал с причала и, миновав Аудебрюгстейг, покатил в медленном потоке транспорта, заполонившем Дамрак. Де Кок, откинув голову на спинку сиденья, следил за тем, как дворники «фольксвагена» сражаются с дождевыми каплями, упорно покрывающими стекло. Наконец он сдвинул шляпу на затылок и поглядел в боковое окно.

— Интересно, Бен еще занимается расследованием?

Фледдер в ответ лишь поднял брови.

— Я стараюсь не разговаривать за рулем. Видите ли, я думаю, он еще не созрел для…

И, не закончив фразу, Фледдер погрозил пальцем молодому человеку с раскрытым над головой зонтиком.

— Вот так они гуляют по городу, эти сопляки!

— Так ты звонил еще раз Бену Креюгеру?

Фледдер кивнул.

— Он провел еще одно дактилоскопическое исследование в купе и действительно обнаружил десятки отпечатков. Он обещал сохранить их для нас. Если нам все-таки удастся поймать преступника, он даст дополнительные улики.

— А откуда взялась эта визитная карточка?

— Она лежала смятая, в мусорном ящике под окном. Очевидно, выпала из какого-то свертка, но никаких бумаг Бен больше в купе не нашел.

Де Кок задумчиво потер подбородок.

— Сверток… карточка… — произнес он. — Все определенно указывает на Рихарда Бернарда. Судя по всему, он был в этом купе, выронил откуда-то карточку, возможно, из газеты или журнала, которые он читал. Отнесем его к числу подозреваемых. — Инспектор помолчал и вдруг хитро улыбнулся. — Если… не кто-то другой подбросил эту карточку в мусорный ящик.

— Что вы имеете в виду?

Де Кок пояснил:

— Чтобы навести нас на ложный след. Убийца подбрасывает визитную карточку… которую он либо подделал, либо заполучил каким-то способом… в мусорный ящик в купе, чтобы отвести внимание следователей от себя.

Фледдер кивнул.

— Очевидно, его целью было направить наше внимание на убитую ранее Стеллу Бернард.

— Точно!

Фледдер на секунду повернулся к комиссару.

— Да, но буфетчик Пит де Бур сказал, что с Сюзеттой де Турне в купе первого класса находилась женщина, а не мужчина.

Де Кок почесал в затылке.

— Но у нас нет доказательств, что Сюзетту де Турне убила женщина, находившаяся в ее купе. Мы ведь не исключаем возможность, что преступник сел в поезд в Амстеле или ехал во втором классе.

Фледдер задумчиво смотрел на него.

— А буфетчик находится в поезде на протяжении всего пути от Амстердама до Энкхойзена?

Де Кок медленно покачал головой.

— Мы можем уточнить это у Яна Вестернинга, но я лично думаю, что нет. — Де Кок поднял брови. — А почему ты об этом спросил?

Фледдер пожал плечами.

— Может быть, преступник при составлении своего плана не учел присутствия буфетчика. Он помнил о кондукторе, но мог забыть, что в поезде существует еще и буфетчик.

Де Кок раздраженно отмахнулся.

— Нет, эта схема никак не выстраивается. Преступник отлично знал, что в поезде есть буфетчик и использовал этого буфетчика, чтобы удалить кондуктора. А потом… — Де Кок внезапно выпрямился на сиденье. — Пластиковый стаканчик!

Фледдер ничего не понял.

— Что за пластиковый стаканчик?

Де Кок принялся с жаром объяснять, размахивая руками:

— Как сказал де Бур, женщина, ехавшая в купе с Сюзеттой де Турне, взяла у него кофе. Этот кофе продается обычно в пластиковых стаканчиках. Что ты делаешь со стаканчиком, когда выпьешь кофе?

— Выбрасываю его в мусорный ящик.

— Вот именно. А Бен Креюгер его там не обнаружил. — По лицу инспектора расплылась улыбка. — Визитную карточку с именем и адресом преступник бросает в мусорный ящик, а пластиковый стаканчик, из которого он пьет кофе, уносит с собой. — Инспектор снова глубоко осел на подушках сиденья. — Странно, Дик Фледдер, очень-очень странно…

11

Некоторое время они ехали молча. «Фольксваген» миновал Вибаутстраат и Принс-Бернардплейн и теперь направлялся на Берлагербрюг. Потом они покатили по левому берегу Амстела, ставив позади район ужасающих халуп, мало похожих на человеческое жилье, и портивших пейзаж на берегу прекрасной чистой реки. После сильных дождей вода в реке поднялась и залила набережную, легкий ветерок покрывал ее мелкой рябью.

Де Кок снова сел прямо.

— Он же сейчас дома! — воскликнул инспектор.

Фледдер понял, о ком речь, и молча кивнул.

— После того как я поговорил с Беном Креюгером по поводу его расследования, — сказал он, — я позвонил в его контору. Мне сказали, что он дома, на Амстеле.

— Ты назвался, сообщил, что ты следователь?

Молодой человек помотал головой.

— Нет, мне показалось, что лучше этого не делать в данном случае. Я заявил, что я, Фледдер — директор большого Баварского торгового объединения в Роттердаме.

Де Кок усмехнулся.

— А такое в действительности существует?

Фледдер рассмеялся.

— Почем я знаю? Назвал какой-то адрес наугад, и это, судя по всему, произвело впечатление, — я тут же получил необходимую информацию и даже узнал номер телефона, по которому можно связаться с господином Бернардом.

Де Кок с нескрываемым восхищением посмотрел на него.

— Мне думается, что ты должен согласиться на повышение в должности.

Фледдер решительно замотал головой.

— И не подумаю.

Он припарковал свой «фольксваген» на узенькой дорожке, после чего оба вышли из машины и дальше пошли пешком.

Ветер усилился, но дождь все так же сеялся из серой пелены облаков. Де Кок поднял воротник плаща и поглубже надвинул на лоб шляпу. Он медленно перешел через мостовую, остановился на полоске травы у самой кромки берега и с интересом стал наблюдать за баржей, груженной песком, которая, оставляя за собой пенный след, шла вверх по течению. Его, потомка рыбацкого рода, всегда притягивала к себе река и жизнь на этой реке.

Фледдер подошел и остановился рядом.

— Ну что, сердце старого жителя Урка радуется?

Де Кок кивнул.

— Мой дед много лет ходил на деревянном одномачтовом рыболовном суденышке по Зейдерзее, зажав и ногами и руками тяжелый штурвал и громкими песнями славя господа бога. — Де Кок немного помолчал. — Мой дед, истинно верующий, строго соблюдал заветы священного писания и был церковным старостой. Был он очень веселый малый, страстно любил море и умер от досады, когда в тридцать втором году залив перекрыли дамбой.

Седой инспектор еще раз полюбовался на пенный след баржи с песком и, резко повернувшись, пошел на другую сторону набережной.

Фледдер не отставал от него ни на шаг.

Дом по адресу: Амстел, 1317 оказался очаровательной виллой из темного кирпича в стиле тридцатых годов, с высокой крышей, массивной входной дверью с цветным стеклом, спрятанной в неглубокой нише под навесом.

Де Кок позвонил.

Прошло несколько минут, прежде чем им открыл дверь высокий худощавый мужчина в голубых джинсах и сером свитере.

Узкое лицо с выступающими скулами и светло-зелеными глазами. Он подозрительно смотрел на мужчин, стоящих перед ним.

Де Кок вежливо поклонился.

— Вы… вы господин Рихард Бернард?

Мужчина едва заметно кивнул.

Инспектор изобразил любезнейшую улыбку.

— Мое имя де Кок… Ко-о-ок! — произнес он со всем дружелюбием, на какое был способен. Потом кивнул на Фледдера, представил его: — Это мой молодой коллега, Фледдер. Мы следователи полицейского управления, что находится на улице Вармусстраат.

— Следователи?

— Да.

Рихард Бернард наморщил лоб.

— Чем могу быть вам полезен?

— Мы хотели бы поговорить с вами относительно алиби.

Рихард Бернард кивнул и, отступив назад, широко распахнул дверь.

— Входите.

Закрыв дверь, он провел их в просторную комнату, где стояли пять глубоких кожаных кресел перед великолепным камином с колпаком из сверкающей меди.

Рихард Бернард указал на кресла.

— Прошу вас, присаживайтесь.

Де Кок сел в кресло, по своему обыкновению положив шляпу рядом с собой на паркет, и поднял глаза на человека, сидящего напротив. Ему можно было дать лет сорок пять — пятьдесят. Темные, зачесанные назад волосы, открывавшие высокий лоб, серебрились на висках. Рихард Бернард ответил ему открытым прямодушным взглядом.

— Вы что-то сказали про алиби… — начал он.

Де Кок чуть-чуть наклонился вперед.

— У нас есть основания предположить, что господин Жан де Турне имеет некоторое отношение к попытке убийства молодой женщины в Утрехте. Нас интересует вечер того дня, в который его дочь Сюзетта была найдена убитой в купе поезда. Когда я высказал ему свои соображения, он указал на вас как на человека, который может подтвердить, что в тот вечер он не покидал своей квартиры на Бетховенстраат.

Рихард Бернард кивнул.

— Правильно. В тот вечер я действительно был у него и ушел домой очень поздно.

— А с какой целью?

— Что вы имеете в виду?

— С какой целью вы явились к нему?

Рихард Бернард ответил не сразу. Лицо его помрачнело, он низко опустил голову.

— Вы же знаете, — тихо сказал он, — что случилось с нашей дочерью Стеллой?

Де Кок, закусив губу, медленно кивнул.

— Да, я знаю, — сказал он, — она тоже была найдена убитой в купе. Господин Медхозен, наш новый советник юстиции, дал мне возможность ознакомиться с досье по этому делу.

Рихард Бернард печально посмотрел на него.

— Я всей душой надеюсь, что вы найдете убийцу, господин де Кок.

Инспектор поспешил вернуться к цели своего визита:

— Я еще не получил ответа на мой вопрос: с какой целью вы явились в тот вечер в дом Жана де Турне?

Рихард Бернард сложил руки на груди.

— Он позвонил мне. Рассказал, что был у вас и узнал о том, что случилось с его дочерью. Я… я был в шоке. И сразу же поехал к нему.

— Вы давно знаете господина де Турне?

— Да, очень.

— Как вы познакомились?

— Мы учились в одной гимназии… в протестантской гимназии в Амстердаме. Мы были одноклассниками.

— Господин де Турне знал, каким образом была убита ваша дочь?

Рихард Бернард кивнул.

— Конечно. Поэтому он мне и позвонил. Он сразу уловил сходство между этими двумя убийствами: Стеллы и Сюзетты.

Де Кок пристально посмотрел на него.

— И вы тоже видите это сходство?

— Конечно. Оба убийства совершены одним способом.

Де Кок не сводил с него глаз.

— И очевидно, по одной и той же причине?

Рихард Бернард замялся.

— Этого… я не знаю, — неуверенно произнес он. — Но мне эта мысль кажется абсурдной. И господину де Турне — тоже. Он считает, что убийства Стеллы и Сюзетты совершены одинаковым способом, но причины тут разные.

Де Кок нахмурил брови.

— Как же объясняет господин де Турне убийство своей дочери Сюзетты?

Рихард Бернард вздохнул.

— Он считает, что это месть одной молодой женщины из-за несостоявшегося романа.

Де Кок склонил голову к плечу.

— Луиза де Колиньи?

Рихард Бернард кивнул.

— Да, это имя назвал мне Жан. — Он широко развел руками. — Но это не имеет никакого отношения к моей дочери. Если у Луизы де Колиньи, возможно, имелась личная причина устранить Сюзетту де Турне, то Стелла тут ни при чем. Если я не ошибаюсь, моя дочь даже не была знакома с Луизой де Колиньи.

Де Кок изобразил крайнее удивление.

— Но насколько мне известно, Стелла и Сюзетта были близкими подругами?

Рихард Бернард пожал плечами.

— О нет, — с пренебрежительной усмешкой сказал он. — Они были знакомы, иногда встречались, но настоящими подругами не были никогда. Кроме того, романтическая история Сюзетты началась уже после смерти моей дочери. Уверяю вас, Стелла не имела к этому ни малейшего отношения. — Он грустно покачал головой. — Вы не должны принимать всерьез обвинение Жана де Турне против Луизы де Колиньи. Я помню, в каком состоянии был я сам после смерти Стеллы… когда человек раздавлен горем, ему что угодно придет в голову от отчаяния…

Де Кок понимающе закивал.

— Ну а сейчас… когда прошло два года… что вы думаете по поводу убийства вашей дочери?

Рихард Бернард печально покачал головой.

— Моя жена и я, так же как и следователи из Энкхойзена, долго ломали голову, — сказал он подавленно, — но я так и не понял, кому понадобилась жизнь моей дочери. Это непостижимо.

Инспектор молча скользил взглядом поверх головы хозяина дома, разглядывая картины на стенах и гугенотский крест на двери. Что-то смущало его во всей этой обстановке. Он снова пристально посмотрел на узкое лицо с выступающими скулами и у него возникло смутное ощущение, что человек, сидящий перед ним, не совсем тот, за кого себя выдает, что здесь кроется какая-то тайна, которую он ни за что не желает раскрывать.

Действительно ли он не знает причины убийства своей дочери, или знает, но не хочет об этом говорить?.. Может, следует начать решительную атаку? Впрочем, у меня нет на это права, решил инспектор и, закрыв глаза, откинулся в кресле. Тишина становилась тягостной, всем троим вдруг стало тяжело дышать в этой комнате.

Фледдер первым нарушил молчание.

— Я читал досье по делу об убийстве вашей дочери, — сказал он осторожно. — И так и не понял, для чего ваша дочь Стелла в тот день отправилась в Энкхойзен.

Рихард Бернард слабо улыбнулся.

— У нее был там дружок… этакий высокий бледный парень.

Фледдер от удивления раскрыл рот.

— Уж не Пит ли де Бур? — с запинкой произнес он.

— Да. А вы его знаете?

12

Молча, с напряженными лицами, ехали следователи по берегу Амстела. После того, как они удалились от виллы Бернарда на несколько километров, Фледдер стукнул кулаком по баранке.

— Какая ошибка! — выпалил он. — И вы, и Рихард Бернард допустили крупную ошибку. Если человек производит впечатление бледного вялого верзилы, это вовсе не означает, что он не способен на преступление… Рихард Бернард заранее исключил Пита де Бура из числа возможных подозреваемых и не сообщил о нем следователям, которые вели дело об убийстве его дочери. Вот почему его имя не упоминается в деле об убийстве Стеллы. — Фледдер задыхался от волнения. — А ведь именно он, Пит де Бур, дал кондуктору отравленный кофе. После чего он вполне мог задушить в купе Сюзетту де Турне и незаметно спрятать ее одежду… Как теперь выясняется, он знал и Стеллу Бернард… первую жертву…

Де Кок искоса посмотрел на него.

— А как же, — спросил он осторожно, — встраивается в твою теорию элегантная дама с серебристыми волосами, в изящном темно-коричневом костюме из плотного твида и бежевой блузке, та, что ехала в то утро вместе с Сюзеттой де Турне в купе первого класса?

— Вспомните, откуда вам стало известно о существовании этой дамы? — быстро спросил Фледдер.

Де Кок вытянул ноги.

— Нам рассказал о ней Пит де Бур.

— Вот именно! — усмехнулся Фледдер. — А что если это чистая выдумка этого вялого длинного Пита де Бура, который словно сказочный волшебник взял да и вынул из шляпы пожилую седовласую даму в твидовом костюме?

Де Кок кивнул.

— Тогда это значит, что он обвел нас вокруг пальца, — сказал он спокойно.

Фледдер со свистом втянул в себя воздух.

— Вот и я так думаю, — сказал он. — Никакой пожилой дамы, которой он предложил кофе, и в помине не было, кстати, вот и объяснение тому факту, что в мусорном ящике мы не обнаружили пластикового стаканчика. — Молодой следователь поднял вверх указательный палец. — Я ведь хотел арестовать Пита де Бура по обвинению в убийстве Сюзетты де Турне еще до того, как узнал, что он был знаком со Стеллой Бернард…

Де Кок пожал плечами.

— Все это может оказаться просто случайным совпадением, — небрежно бросил старый инспектор. — Стелла Бернард очень любила Энкхойзен. Я хорошо знаю этот городок, его трудно не полюбить. Девушка была страстной яхтсменкой и ей очень нравилось плавать в бурном заливе. В гавани Энкхойзена стояла морская яхта, которую ей подарил отец. Однажды летним днем она вошла в магазин на Вестерстраат и случайно познакомилась там с Питом де Буром, которого нашла очень милым.

— …и который стал впоследствии ее убийцей, — подхватил Фледдер.

Де Кок ответил не сразу, он несколько минут с любопытством разглядывал лицо своего коллеги, словно видел его впервые и только сейчас заметил его энергичный, выдвинутый вперед подбородок, и жесткую складку возле рта.

— Ты уверен, — спросил он спокойно, — что именно Пит де Бур виновен в убийстве Сюзетты де Турне и Стеллы Бернард?

— Абсолютно!

— И ты полагаешь, что у нас достаточно улик, чтобы арестовать его?

— Безусловно!

Де Кок вяло кивнул и рассеянно провел рукой по седым волосам.

— О'кей, — спокойно произнес он. — Чтобы избежать возможных упреков Бейтендама, просмотри-ка еще раз это дело вместе с комиссаром. Затем спроси его, не желает ли он связаться с нашим новым советником юстиции господином Медхозеном, и если он даст зеленый свет… — Де Кок не закончил фразу. — Созвонись также с Яном Вестернингом и попроси его уточнить рабочее расписание Пита де Бура, чтобы точно знать, когда его можно застать дома.

Фледдер с недоумением посмотрел на него.

— А вы?.. Вы сами больше не хотите в этом участвовать?

Де Кок повел рукой в сторону.

— С этой минуты… ты занимаешься делом.


Пит де Бур перевел взгляд с Фледдера на де Кока и обратно. Он был удивлен и растерян. Его крупные длинно-палые руки, лежащие на коленях, заметно дрожали.

— Вы этого… этого… не посмеете… — пробормотал он. — Не можете же вы меня арестовать ни с того ни с сего! Это не годится… так ведь не положено. Я ни в чем не виноват! — Он помолчал, что-то обдумывая. — И потом, мне надо идти утром на работу, завтра моя смена. Я этому господину, — он кивнул на де Кока, — уже все рассказал… все, что знаю.

Фледдер чуть ли не вплотную приблизил к нему лицо.

— А я не уверен, что все, — холодно сказал он. — Я думаю, вы кое-что от нас утаили.

Пит де Бур отчаянно затряс головой.

— Мне нечего скрывать! — возмутился он. — И ничего я от вас не утаил. — Его взгляд лихорадочно блуждал по голым стенам просторной комнаты следователей. — Сколько же времени вы собираетесь меня здесь держать?

Фледдер выставил вперед указательный палец.

— До тех пор, пока не расскажете всю правду.

Пит де Бур в отчаянии замахал руками.

— А кто позаботится о моем попугае?

Фледдер успокоил его.

— Мы найдем выход… я сам лично каждый день буду приносить ему еду и воду.

Пит де Бур втянул в себя воздух.

— Эта птица не станет есть пищу из ваших рук, — сказал он презрительно. — Он пугается, когда видит чужого человека.

Лицо Фледдера окаменело, на щеках зарделись красные пятна.

— Если я не ошибаюсь, — сказал он, едва сдерживаясь, — в Энкхойзене вы уже побывали в полиции, где вас допрашивали по поводу изнасилования.

— Да.

— В таком случае что прикажете думать о вас?

— Не знаю…

Фледдер поджал губы.

— Очевидно, кто-то указал на вас, как на виновника, и подал жалобу.

Пит де Бур кивнул.

— Да, верно, — он тяжело вздохнул. — Я работал на Вестерстраат в магазине, принадлежавшем моей матери. Туда приходило множество девиц. Знаете ли, я люблю красивые вещи и мне нравится, когда женщина хорошо одета, даже в будничные дни. Я с удовольствием давал нашим клиенткам советы. Ведь это ужасно, когда женщина носит то, что ей не идет. Вот, например, в поезде часто видишь… — Он не договорил и прерывисто вздохнул. — Однажды в магазин пришла девица с огромным обвисшим бюстом и стала примерять тонкий, обтянувший ее свитер. Я дотронулся пальцем до ее груди и сказал, что ей надо бы купить хороший лифчик… только тогда она сможет носить этот свитер. — Пит де Бур сокрушенно покачал головой. — Я понимаю, что это было не слишком тактично, наверное, задело девушку. Она со слезами выбежала из магазина, а на следующее утро меня вызвали к следователю. Мать этой девушки обвинила меня в том, что я пытался изнасиловать девицу.

Фледдер слушал его с насмешливой улыбкой.

— И вы своими пальчиками дотрагивались точно так же до груди Стеллы Бернард? — спросил он язвительно.

Пит де Бур вскочил со стула, его глаза сверкали.

— Это подло, так говорить! — пробормотал он. — Очень подло с вашей стороны… Стелла и я любили друг друга. Тут совсем другое. Да к тому же Стелла одевалась со вкусом, у нее был свой стиль. Она не нуждалась ни в чьих советах.

Но Фледдера трудно было сбить с толку, он упорно гнул свою линию.

— Стелла бывала у вас в магазине?

Пит де Бур снова опустился на стул.

— Стелла… бывала… у нас в магазине… — повторил он с расстановкой. — Именно там мы и познакомились. Она что-то подыскивала себе, и мы немного поболтали о моде. Потом я узнал, что она единственная дочь богатого коммерсанта из Амстердама. Я бывал у нее дома… на вилле где-то на берегу Амстела. А у нас в гавани Энкхойзена стояла ее роскошная яхта. Мне не раз доводилось плавать с ней на этой яхте по заливу Айзелмеер. Она очень хорошо управляла яхтой. Особенно в ветреную погоду, Стелла этим спортом прямо наслаждалась. Ее отец продавал изделия текстильной промышленности. Много импортировал. Большей частью он торговал дешевым товаром, но ни меня, ни Стеллу эти дела не интересовали. У нас были собственные идеи. Мы мечтали открыть «Дом моды», где могли бы давать советы кому что идет и вообще осуществлять свой девиз: «Учитесь красиво одеваться».

Пит де Бур опустил голову.

— Но этим мечтам не суждено было сбыться. Стеллу задушили в поезде. Я был в жутком состоянии, потому-то я и уехал из Энкхойзена, я не мог больше оставаться в магазине, с которым было связано столько воспоминаний…

Фледдер откинулся на спинку стула.

— А вы знакомы с Сюзеттой де Турне?

Пит де Бур смущенно взглянул на молодого следователя.

— Как вы сказали?

— Знаете ли вы Сюзетту де Турне?

— Никогда не слышал о такой.

— Она была подругой Стеллы.

— Стелла мне о ней никогда не говорила.

Фледдер не отводил от него упорного взгляда.

— Сюзетта де Турне, — с нажимом произнес он, — так же как и Стелла, была найдена задушенной в купе первого класса в поезде, идущем из Неймегена, по которому вы ходили со своей тележкой.

Пит де Бур с вызовом вздернул подбородок.

— Куда это вы клоните?

Фледдер ухмыльнулся.

— Куда клоню… — нараспев произнес он. — Хочу доказать, что вы виновны в убийстве двух молодых женщин: Стеллы Бернард и Сюзетты де Турне.

Пит де Бур расхохотался.

— Да вы просто сумасшедший!

Фледдер остался невозмутим.

— Молодой человек, у вас нет ни малейших оснований сомневаться в моих умственных способностях, — твердо сказал он, подняв указательный палец. — Слушайте, вы ведь знали, каким поездом Стелла отправится в Энкхойзен и, возможно, собирались сесть в этот поезд уже в Амстердаме. Впрочем, я не знаю, что руководило вашими поступками, Пит де Бур, пока еще не знаю… Может быть, Стелла Бернард в этот день была одета так, что ее наряд вызвал у вас раздражение, так же, как и бархатный костюм с белой шелковой блузкой, который был в тот знаменательный день на Сюзетте де Турне, мало ли что могло разбудить в человеке раздражение…

Пит де Бур снова вскочил со своего места, лицо его покраснело от возмущения, на шее билась голубая жилка. Он навис над Фледдером, подняв над его головой угрожающе скрюченные пальцы.

— Ты сам не знаешь, что говоришь, парень, — прорычал он. — Ты просто спятил… спятил, да и все тут!

Молодой следователь сидел не шелохнувшись.

— Так что вы сделали с ее одеждой? — спросил он невозмутимо. — Спрятали в своей тележке… а потом продали в своем магазине какой-нибудь молодой женщине, которой этот костюм подошел?

Де Кок посмотрел на Пита де Бура. Глаза его пылали ненавистью, сейчас он и в самом деле готов был задушить своего обидчика. Де Кок никак не мог решить, следует ли ему вмешаться, пока эмоции не выплеснулись через край. Наконец он медленно поднялся, подошел к буфетчику и спокойно положил ему руку на плечо. Затем сделал знак Фледдеру, чтобы тот продолжал допрос.

Старый инспектор, наблюдавший за тем, как Фледдер вел допрос, находил, что тот очень неплохо справляется с делом. Версия о маньяке, помешанном на женской одежде, который из чистого фанатизма совершает преступления, была настоящей находкой. Сам он ни за что до такого не додумался бы. Кажется, Фледдер нащупал ниточку, за которую можно ухватиться и заставить буфетчика сознаться. Это хорошо и для самоутверждения молодого человека, хотя у самого инспектора версия Фледдера вызывала немало сомнений.

Фледдер не торопился продолжать допрос и умышленно сделал небольшую паузу, чтобы Пит де Бур мог успокоиться. Молодой следователь чувствовал себя как никогда уверенным в себе, он чувствовал, что напал на верный след. С еле уловимой иронией он внимательно следил за своим подопечным.

— На этой неделе вы, кажется, навещали одного больного в Утрехте? — с усмешкой спросил Фледдер. — Я имею в виду… э-э… кондуктора де Йонге?..

Пит де Бур бросил на него настороженный взгляд, все еще ничего не понимая.

— Навещал больного? — повторил он.

Фледдер кивнул.

— Корнелис де Йонге, кондуктор того поезда, уже несколько дней находится дома, лечится от яда, которым вы его угостили.

Пит де Бур проглотил ком в горле.

— Я? Дал ему яд?

Фледдер кивнул.

— Что вы насыпали ему в кофе?

Молодой буфетчик оглянулся на де Кока, как бы прося о помощи.

— Я… я ни о каком яде не знаю.

Фледдер не позволил ему продолжать.

— Вы дали кондуктору кофе, после чего он почувствовал сильные боли в желудке и был вынужден покинуть поезд.

Пит де Бур с ошарашенным видом уставился перед собой и вдруг его взгляд просветлел.

— Та дама… дама в голубом, точнее в васильковом плаще-реглане и шапочке-зюйдвестке из того же материала.

Фледдер нахмурил брови.

— Что еще за дама в голубом? — раздраженно спросил он.

Пит де Бур сказал со вздохом:

— Она стояла в коридоре. Взяла у меня два кофе и один попросила передать кондуктору.

13

Де Кок спросил своего молодого коллегу:

— Ты отправил его в камеру?

Фледдер вяло кивнул.

— Мне это с трудом удалось. Он вопил, что не будет сидеть в камере… что мы не имеем права… что он невиновен.

— И что же?

— Я вас не понимаю.

— Ну, преступник он? Или, по-твоему, Пит де Бур невиновен?

Лицо молодого человека передернулось.

— Я не знаю, — сказал он неуверенно. — Просто не знаю, что и думать. После этого допроса я уже ни в чем не уверен. — Он покусал нижнюю губу. — Знаете, что меня удивило в Пите де Буре?

— Что?

— Первое впечатление от знакомства с Питом де Буром не подтверждается. Понимаете? Он вовсе не такой уж вялый парень. Эта манера держаться — своего рода камуфляж. Пит де Бур чертовски хорошо знает, чего хочет, и прекрасно отдает себе отчет в том, что говорит. Это-то меня и смущает. В свете того, что мы теперь о нем знаем, Пит де Бур — вовсе не такой простак, каким поначалу кажется. И факты говорят об этом. Я надеялся, что быстренько заставлю его признаться, особенно после того, когда стало ясно, что он маньяк, помешанный на женской одежде… — Пит де Бур находит ужасным, когда женщины носят то, что им не к лицу. Это невероятно раздражает его… прямо выводит из себя, подобный фанатизм — компетенция психиатра, для меня же это возможный мотив двух убийств, он может послужить объяснением, почему и Стелла Бернард, и Сюзетта де Турне были найдены нагими. Он раздел их потому, что их костюмы вызвали у него какие-то негативные эмоции.

Де Кок был явно озадачен.

— Согласно твоей теории, — начал он осторожно, — Пит де Бур был так раздражен несоответствием деталей женского костюма, что ему захотелось немедленно совершить убийство?

В голосе инспектора звучало сомнение.

Но Фледдер продолжал отстаивать свою версию.

— Да, да, — произнес он возбужденно, — Пит де Бур совершает убийство из желания исправить ошибки в туалетах девушек. Понимаете, он идет на преступление, зная по опыту, что женщины в таких случаях обычно не уступают своих позиций. Вспомните случай, когда он в магазине ткнул пальцем в грудь девушки.

Де Кок поджал губы.

— И чтобы достичь своей цели, нужно лишить женщину способности к сопротивлению, — мрачно подхватил он.

— Точно… — вот он и бросился душить свою жертву. Для Пита де Бура крайне важно, как одета женщина, это сразу видно из его показаний… вспомните, как он описал нам костюм пожилой дамы, которая ехала вместе с Сюзеттой де Турне в купе первого класса, или костюм девушки в голубом, которую он встретил в коридоре вагона.

Де Кок понимающе кивнул.

— Костюмы женщин он описал во всех подробностях, — продолжал Фледдер, — тогда как их другие приметы: черты лица, рост, фигуру… почти не вспомнил… Не говорит ли все это о наличии у него определенных психических отклонений?

Де Кок усмехнулся.

— Я бы это так не назвал.

Фледдер схватил стул, стоящий рядом со столом инспектора и, перевернув его задом наперед, сел.

— Ответ Пита де Бура на мой вопрос, почему он пошел работать буфетчиком, меня ни в чем не убедил, — сказал он. — Ну кто пойдет работать буфетчиком только для того, чтобы наблюдать, как одеты женщины? — Он выразительно постучал пальцем по виску… — Видно, здесь у него не все в порядке.

— Он рассматривает свою работу в поезде, — возразил де Кок, — как процесс подготовки к открытию собственного «Дома моды».

Фледдер загадочно прищурился.

— Не знаю, как вы оцениваете этого буфетчика, но я считаю, что он очень странная птица.

Де Кок рассмеялся:

— Однако это вовсе не значит, что он убийца.

Фледдер посмотрел на него с вызовом.

— А у вас есть другой подозреваемый?

Де Кок покачал головой.

— Лучшего трудно отыскать. Но это еще ничего не доказывает. Я ведь недаром спросил тебя: уверен ли ты, что Пит де Бур ответствен за эти два убийства, и располагаешь ли ты достаточно вескими доказательствами для его ареста. И только после того, как ты уверенно подтвердил, я согласился на этот арест, а вовсе не потому, что нам не найти другого подозреваемого.

В словах де Кока отчетливо звучало осуждение, но Фледдер на это не прореагировал, и старый инспектор продолжал:

— Пит де Бур утверждает, что некая дама в голубом… точнее в васильковом плаще-реглане и в шапочке, похожей на зюйдвестку из того же материала, которую он встретил в коридоре, заказала у него два кофе и попросила один стаканчик передать кондуктору: «Этому человеку, наверное, тоже хочется кофе», — сказала она. Буфетчик Пит де Бур выполнил ее просьбу, получил щедрые чаевые и протянул стаканчик кофе кондуктору, который его тут же выпил. — Де Кок беспомощно развел руками. — Для меня вполне достаточно этого объяснения.

Фледдер был несколько задет.

— Вопрос в том, подтвердит ли кондуктор рассказ Пита де Бура. Пока что он ни единым словом не обмолвился о даме в голубом, эта особа в голубом может оказаться таким же плодом фантазии Пита де Бура, как и седовласая дама из купе первого класса.

Де Кок внимательно посмотрел на своего молодого коллегу.

— А почему бы нам не предположить, — холодно произнес он, — что Пит де Бур говорит правду и в купе первого класса рядом с Сюзеттой де Турне действительно сидела пожилая дама в темно-коричневом костюме, и что дама в голубом, протянувшая кондуктору стаканчик кофе, и в самом деле существовала?

Фледдер растерянно теребил свой галстук.

— Тогда это будет означать, что мы должны освободить Пита де Бура.

— Вот именно, — спокойно подтвердил де Кок. — Мы должны его освободить!

Лицо молодого следователя стало жестким.

— И не подумаю. — Фледдер замотал головой. — Вы ведь сами сказали, что теперь это дело веду я… Нет, я не сдамся. Пит де Бур останется здесь. Думаю, что у нас хватает улик, чтобы подержать его здесь еще несколько дней. Я уверен, что господин Медхозен согласится со мной. А если…

Он не договорил — в дверь постучали.

Не оборачиваясь, Фледдер крикнул через плечо:

— Войдите.

Дверь медленно отворилась, и оба следователя застыли от изумления. Появившаяся на пороге женщина медленным шагом направилась к ним. — Пожилая дама с серебристо-седыми волосами в темно-коричневом костюме из плотного твида и бежевой блузке с воланами.


Де Кок, словно завороженный, стал подниматься из-за стола, не отрывая глаз от этого существа, которое словно привидение возникло из какого-то потустороннего мира. Он был настолько ошеломлен появлением дамы, что не сразу пришел в себя.

Наконец он осознал реальность происходящего и, поклонившись, двинулся навстречу женщине с любезной улыбкой. Посетительница окинула его оценивающим взглядом.

— Вы… инспектор де Кок?

Голос у нее был низкий, чуть хрипловатый.

— Да, — ответил он смущенно.

Он указал даме на стул возле своего стола, с которого вскочил Фледдер.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил он. — Чем могу быть полезен?

Дама, повернувшись вполоборота к инспектору, осторожно села, одернув юбку. Затем недоверчиво покосилась на молодого следователя.

— Кто этот человек? — спросила она и тонкая морщинка перерезала ее лоб.

Де Кок широко улыбнулся.

— Мой коллега, Фледдер. Мы уже много лет работаем вместе.

Явно успокоенная, дама снова повернулась к де Коку.

— Я слышала, вы занимаетесь делом об убийстве Сюзетты де Турне?

— Да. Это дело веду я. — Он жестом указал на Фледдера. — Вместе с моим молодым коллегой.

Она смерила его надменным взглядом.

— Ну и что же, — спросила она строго, — хоть немного вы продвинулись вперед?

Де Кок не ответил. Ее высокомерный тон возмутил его. Он молча разглядывал посетительницу. Несмотря на седину, ей можно было дать чуть больше сорока, лицо было еще довольно свежее и молодое, а седина лишь подчеркивала прекрасный цвет лица. Де Кок отметил и очень красивые руки и твердый взгляд прозрачных голубых глаз. По всему видно, сильная личность.

— Я спросила, — с язвительной усмешкой повторила она, — далеко ли вы продвинулись в вашем расследовании?

Де Кок потрогал кончик своего носа…

— Могу я у вас узнать, — сказал он, стараясь быть в высшей степени любезным, — почему вас интересует убийство Сюзетты де Турне?

— Я ее мать.

— Ее мать?

В голосе инспектора звучало такое неподдельное изумление, что она даже рассердилась.

— Да, ее мать. Вам это кажется странным? У каждого человека есть мать… даже у того, кого находят в поезде убитым.

Последнюю фразу она произнесла холодно, почти цинично.

Де Кок, словно устыдившись, опустил голову, на самом же деле эта дама почему-то совершенно не вызывала у него сочувствия, напротив, хотелось ответить ей какой-нибудь резкостью, и он сдерживался из последних сил.

— Могу я узнать ваше имя?

— Синтия де Ламотт. Это моя девичья фамилия. С тех пор, как мы развелись с Жаном де Турне, я снова ношу свою девичью фамилию.

— Вы живете в Неймегене?

— Да. Могу сообщить адрес…

Де Кок поднял руку, как бы останавливая ее.

— Вы можете оставить моему коллеге свою визитную карточку. — Он доверительно склонился к даме, желая отыскать слабое место в твердом панцире ее высокомерия. — Ваш бывший муж был у меня два раза… и сказал, что намерен поехать в Неймеген, чтобы навестить вас и утешить в вашем горе…

Синтия де Ламотт уставилась в одну точку. Губы ее дрожали.

— Жан действительно сейчас в Неймегене, — тихо сказала она. — Эта страшная потеря заставила нас осознать, насколько мы еще привязаны друг к другу. — Она тяжело вздохнула. — Мой муж очень тяжелый человек, потому-то я и ушла от него. Это леопард с темными пятнами… слишком темными пятнами… Он считает Луизу де Колиньи… виновной в смерти Сюзетты. — Синтия де Ламотт медленно покачала головой. — Он сам сказал мне об этом, но я не разделяю его мнения.

— Вы знаете о любовной истории, в которой были замешаны Луиза де Колиньи и ваша дочь?

— Никогда об этом не слышала от Сюзетты…

Де Кок протянул руку и пощупал плотную ткань ее костюма.

— Этот костюм на вас… Вы часто его надеваете?

Синтия де Ламотт замерла. Печальное выражение разом исчезло с ее лица.

— Почему вас заинтересовал мой костюм? — резко спросила она. — Вы считаете, он мне не идет?

Не отвечая на вопрос, инспектор продолжал выяснять:

— У вас он давно?

Синтия де Ламотт провела рукой по лацкану.

— Я вообще люблю костюмы. Я считаю, что это очень удобная одежда на все случаи жизни. И обычно предпочитаю именно этот цвет… темно-коричневый, он мне идет.

— И всегда надеваете к этому костюму бежевую блузку с воланами?

Синтия де Ламотт холодно взглянула на него.

— Да в чем дело? Почему вас так заинтересовала моя одежда?

Желая усилить эффект, де Кок выдержал паузу.

— Рядом с Сюзеттой в поезде, в том купе, где она была убита… сидела дама, одетая именно так, как вы.

14

Синтия де Ламотт расширенными от ужаса глазами смотрела на следователя, внезапно побелевшее лицо казалось алебастровым, нижняя губа дрожала. На минуту де Коку показалось, что сейчас она упадет в обморок, но прежде чем он успел прийти ей на помощь, она взяла себя в руки. Седой инспектор нахмурился, он никак не ожидал такой реакции. Конечно, он рассчитывал, что его слова произведут определенный эффект, но действительность превзошла его ожидания.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он озабоченно.

Синтия де Ламотт прикрыла глаза и с глубоким вздохом прижала кончики пальцев к вискам.

— Все в порядке, — наконец выдавила она из себя. — Вы не должны были говорить мне такие ужасные вещи! — продолжала она. Вы не должны были этого делать. — Она покачала головой. — Не понимаю, зачем вам понадобилось пугать меня таким образом?

Де Кок внимательно наблюдал за ней и с облегчением убедился, что она окончательно пришла в себя, бледность исчезла с ее лица.

— Я вовсе несобирался вас пугать, — сказал он. — Я сказал вам правду, чистую правду, и только. Могу повторить то же самое: рядом с Сюзеттой в том самом купе, где она была убита… сидела женщина, точно такая, как вы…

Синтия де Ламотт слегка наклонила голову.

— Что вы имеете в виду?

Де Кок сделал неопределенный жест.

— Ну, она выглядела точно так же. И тот же костюм…

Синтия де Ламотт покачала головой.

— Этого не может быть! Ни разу в жизни я еще не встречала своего двойника.

— Но там была именно такая женщина!

— И это она убила Сюзетту?

Де Кок приподнял плечи.

— Ну-у… этого мы еще не знаем, — неуверенно протянул он. — Во всяком случае, она явно была последней, кто видел Сюзетту живой.

— Кто…

Фледдер внезапно вскочил со стула и вышел из комнаты. Инспектор хотел было вернуть его, но раздумал и снова обратился к своей посетительнице.

— Что вы хотели узнать?

— Кто видел Сюзетту с этой женщиной?

Де Кок одарил ее широчайшей улыбкой, но отвечать не стал.

— Вы все еще не сказали мне, — мягко произнес он, — почему вы поспешили прийти сюда, как только приехали из Неймегена?

Синтия де Ламотт подняла вверх указательный палец.

— Потому что я хотела сообщить вам одну вещь, о которой не знает мой бывший супруг. Мы с Сюзеттой ему об этом никогда не рассказывали, просто не хотели огорчать Жана. Он бы очень расстроился.

Де Кок приготовился слушать.

— О чем же вы хотели мне рассказать?

— Сюзетте угрожали.

— Грозили убить ее?

— Да…

— Кто… угрожал ей?

— Какая-то женщина.

— Вы знаете ее?

Синтия де Ламотт покачала головой.

— Я лишь однажды слышала ее голос по телефону. Когда эта женщина поняла, что к телефону подошла не Сюзетта, она тут же бросила трубку.

— А ваша дочь говорила с ней?

Синтия де Ламотт кивнула.

— Не один раз. Месяца два назад эта женщина позвонила и когда дочь взяла трубку, она заявила ей, что Сюзетта будет следующей жертвой.

— Следующей жертвой?

Синтия де Ламотт снова кивнула.

— Да. А первой жертвой, по ее словам, была Стелла Бернард. Телефонные звонки с угрозами начались сразу же после смерти Стеллы. Сначала мы принимали все меры предосторожности. Когда Сюзетта отправлялась в Амстердам навестить отца, она обычно ехала не поездом, а автобусом, хотя это намного дольше. Несколько раз кое-кто из друзей подбрасывал ее на машине.

— Так значит Сюзетта избегала ездить поездом?

Синтия де Ламотт вздохнула.

— Да, по моему совету. Ведь Стелла Бернард была убита в поезде, и я боялась, что женщина, убившая Стеллу, прибегнет к тому же способу. — Она опустила голову. — Однако ничего не происходило. Два года — ничего. Мы уже перестали обращать внимание на эти угрозы по телефону и не воспринимали их всерьез. И на этот раз Сюзетта решила ехать поездом.

— Понимаю. Я очень хорошо все это представляю. Вы тоже…

Старый инспектор остановился на полуслове — в комнату вошел Фледдер, ведя рядом с собой Пита де Бура, пристегнутого к его руке наручником. Увидев Синтию де Ламотт, арестованный застыл как вкопанный, затем с трудом поднял руку, на которой зазвенел наручник и указал на посетительницу.

— Это она… — выдохнул он. — Она…

— Кто? — спросил Фледдер.

Пит де Бур проглотил слюну.

— Та женщина, из купе первого класса.

Синтия де Ламотт, выставив вперед руки, словно отодвигая арестованного в наручниках подальше от себя, смотрела на него с ужасом.

— Поди прочь, парень! — крикнула она. — Ты просто сумасшедший! Ты сам не знаешь, что говоришь…

Она повернула к де Коку пылающее лицо, в голубых глазах ее была отчаянная мольба.

— Это была не я, — сказала она. — Поверьте мне, это была не я. Я не была с Сюзеттой в купе первого класса, я не ездила в Амстердам. Я была дома… у себя дома… в Неймегене. — Она закрыла лицо руками и разрыдалась. — Как это можно… чтобы мать… мать убила свое дитя?..

Слова эти прозвучали как крик о помощи.

Де Кок закусил губу. Эта безутешно плачущая женщина так мало напоминала сейчас надменную, самоуверенную даму, вошедшую в комнату четверть часа назад, что инспектор почувствовал сострадание и уже протянул было руку, чтобы как-то ободрить ее, но вовремя остановился: сейчас не место сантиментам. Инспектор поманил к себе Фледдера и, укоризненно глядя на своего молодого помощника, сказал:

— Совсем излишней была эта очная ставка… и если уж проводить ее, то не таким образом.

Он перевел взгляд на буфетчика.

— Это та самая женщина? — сурово спросил он. — Именно о ней вы говорили?.. Это она в то злополучное утро сидела рядом с девушкой в купе первого класса в поезде, идущем в Амстердам?

Пит де Бур несколько раз кивнул, не сводя глаз с плачущей Синтии де Ламотт.

— Да, это она.

— И именно эта женщина заказала у вас кофе?

— Да.

— Вы не ошибаетесь?

Пит де Бур, немного подумав, покачал головой.

— Нет, тут нет никакой ошибки.

Де Кок провел по губам тыльной стороной руки и перевел взгляд с молодого буфетчика на Фледдера.

— Отведи его обратно в камеру.

Пит де Бур вздрогнул.

— Опять в камеру? — спросил он, словно не веря своим ушам.

Де Кок кивнул.

— Да, да, именно так.

Буфетчик указал глазами на скорчившуюся на стуле Синтию де Ламотт.

— Что вам еще от меня надо? Она ведь уже у вас в руках… женщина, убившая ту девушку.

Де Кок сделал Фледдеру знак и тот выволок за дверь изо всех сил упиравшегося Пита де Бура.

Поставив локти на стул и подперев подбородок обеими руками, старый инспектор несколько минут мрачно глядел перед собой. Он спрашивал себя, не допустил ли он ошибки, передав это дело Фледдеру. Молодой человек слишком поддается эмоциям и часто, действуя весьма импульсивно, делает скоропалительные выводы. Но вместе с тем не вечно же держать его на положении ученика и отодвигать на второй план… В конце концов пора предоставить ему самостоятельность.

Де Кок как бы подвел итог своих размышлений.

Рядом всхлипывала Синтия де Ламотт, из-за двери доносился отчаянный крик арестованного:

— Что вам еще от меня надо? У вас же она… у вас… вы же сами…

Наконец снизу донесся стук захлопнувшейся двери и крик прекратился.

Де Кок наклонился к женщине.

— Как вы себя чувствуете?

Синтия де Ламотт подняла голову и одарила его печальной улыбкой.

— Вы задаете мне этот вопрос уже второй раз за этот вечер.

Де Кок прижал руку к груди.

— Я охотно оградил бы вас от всего этого.

Синтия де Ламотт молчала.

— А вот в этом я сомневаюсь, — вымолвила она наконец. — Я понимаю, что такова ваша работа… Сталкивать людей друг с другом…

Де Кок с любопытством посмотрел на нее. Слезы смыли косметику, лицо было заплакано, но она уже снова сидела, выпрямившись на стуле и больше не казалась испуганной. Голубые глаза были полны решимости.

— Так этот буфетчик лжет? — спросил он осторожно.

Синтия де Ламотт покачала головой.

— Не думаю.

— Значит, в купе сидели вы?

Синтия де Ламотт устало улыбнулась.

— Это слишком простой вывод.

Де Кок нахмурил брови.

— Так это не вы сидели в купе?

— Я вам уже говорила… я не была там…

— Значит этот человек лжет?

Синтия де Ламотт покачала головой.

— Почему вы считаете, что одно непременно исключает другое? А если предположить, что и буфетчик не лжет, и я не сидела в купе и даже не была в том поезде?..

Де Кок прищурил глаза.

— Как же это?

Синтия де Ламотт пожала плечами.

— Вы следователь, это ваше дело, — уклончиво сказала она.

Немного подумав, де Кок решил переменить тему.

— Вы сегодня приехали в Амстердам из Неймегена?

— Да.

— Хотите, я подвезу вас на вокзал? В этот час в районе Вармусстраат небезопасно.

Синтия де Ламотт недоверчиво покосилась на него.

— А вы меня не арестуете?

— Нет.

— Несмотря на заявление этого буфетчика?

— Несмотря на его заявление.

Синтия де Ламотт с облегченным вздохом на мгновение закрыла глаза.

— Недаром мне говорили, что вы мудрый человек.

Де Кок улыбнулся.

— Мудрость еще не означает великодушие.

Он встал и направился к вешалке. Синтия де Ламотт тоже поднялась со своего места.

— Пожалуй, я не поеду в Неймеген… во всяком случае, сегодня. Может быть, вы будете любезны вызвать для меня такси? Я переночую в семье Бернардов.

— Вас там примут?

— В любое время. Я у них не раз уже гостила.


Машина затормозила, де Кок повернулся к женщине вполоборота и, взглянув на нее сбоку, еще раз окинул взглядом серебристо-седые волосы, темно-коричневый костюм из плотного твида и бежевую блузку с воланами.

— Почему, — спросил он тихо, но настойчиво, — вы не говорите мне правду?

Синтия де Ламотт вздрогнула, но не повернула головы и продолжала смотреть перед собой.

— Какую правду?

Де Кок улыбнулся.

— Для меня существует только одна правда, но, может быть, у вас она бывает различных сортов?

Это замечание прозвучало двусмысленно.

Синтия де Ламотт, чуть-чуть помедлив, вдруг наклонилась к нему и, слегка коснувшись губами его щеки, вышла из машины.

Де Кок смотрел ей вслед, пока завеса тумана не поглотила стройную фигуру.

15

Де Кок чувствовал, как невыносимо ноют ноги. Боль поднималась от пальцев к лодыжкам и словно тысячи чертенят покалывали икры невидимыми иголочками. Эта боль обычно терзала его по утрам, едва он вставал с кровати на холодный пол. Он всю жизнь ненавидел холодный линолеум, но жена страдала аллергией и из-за этого они не стали застилать пол в спальне синтетическим покрытием.

В трамвае он не выдержал: закатал вверх брюки и стал тихонько растирать лодыжки, но боль не проходила.

Он знал, что это результат нервного напряжения. Всякий раз, когда следствие заходило в тупик и он чувствовал, что отдаляется от разгадки, предательская боль в ногах давала о себе знать и чертенята принимались играть в свои сатанинские игры.


Де Кок, морщась от боли, поднял ноги и осторожно опустил их на край стола. Вздох облегчения вырвался из его груди.

Фледдер с тревогой посмотрел на своего учителя. Он знал об этих болях.

— Опять?

Де Кок кивнул.

— Все дело в психике, как говорит Ян ван Кейлен.

— Кто такой этот Ян ван Кейлен?

— Мой домашний врач. Когда я рассказал ему про эти внезапные боли, доктор объявил, что мои ноги — барометр, по которому можно определить ход расследования. — Инспектор ухмыльнулся. — Но меня это ничуть не радует. — Он ущипнул себя за икру. — Иногда это помогает. Вчера вечером, — продолжал он, — мне стало до смерти жаль этого несчастного Пита де Бура. После очной ставки с Синтией де Ламотт он был абсолютно уверен, что мы отпустим его на свободу.

— Но вы сами приказали отвести его в камеру?

Де Кок развел руками.

— А что мне еще оставалось? У меня не было иного выхода. Пита де Бура посадили, чтобы обезопасить, согласно договоренности между господином Медхозеном и комиссаром Бейтендамом. Не могу же я без их ведома отпустить его на свободу. Нет у меня таких полномочий! Кстати, ты сегодня утром говорил с комиссаром? — спросил он.

— Да.

— Ну и что он сказал?

— Бейтендам не считает необходимым освобождение Пита де Бура.

Де Кок подозрительно прищурился.

— Тут уж ты, конечно, постарался…

Фледдер кивнул.

— Бейтендам хотел было связаться с советником, но не застал его. Комиссар очень удивился, что мы не задержали Синтию де Ламотт.

Де Кок нахмурил брови.

— По подозрению… в чем?

— В убийстве!

Инспектор невесело рассмеялся.

— В убийстве собственной дочери…

Фледдер вскинул брови.

— А что, разве такого не случалось? Случалось, и не один раз. По-моему, показания Пита де Бура очень убедительны. Он признал в ней женщину, которая ехала вместе с Сюзеттой в купе первого класса.

— Я не придаю большого значения его показаниям, — пробурчал де Кок.

Фледдер поднял на него удивленные глаза.

— Не придаете большого значения его опознанию? — воскликнул он.

Де Кок покачал головой.

— С юридической точки зрения его показания не представляют особой ценности. Это не была очная ставка, проведенная по правилам. В комнате была только одна эта женщина и Пит де Бур был чертовски рад, что она отвечала его описанию. Ему же было важно доказать, что он говорит правду.

— Так говорил он правду или нет?

— По-моему, да… — нехотя признался де Кок.

Фледдер, не скрывая радости, потирал руки.

— Итак, он признал эту женщину…

Де Кок сокрушенно вздохнул.

— Да.

Молодой следователь ухмыльнулся.

— Это именно та женщина, — повторил он, — про которую он нам рассказал ранее… А теперь она пребывает на берегу Амстела, под крышей дома Рихарда Бернарда… чья визитная карточка найдена в купе первого класса… и, конечно, послужит вещественным доказательством.

Де Кок ответил не сразу, почувствовав, что колющая боль в икрах немного отпустила. Он снял ноги со стола и, подвинувшись на стуле, слегка наклонился вперед.

— Как Пит де Бур воспринимает женщин? — быстро спросил он. — Я имею в виду: на что он обращает внимание в первую очередь?

— На костюм?

Де Кок удовлетворенно улыбнулся.

— Вот именно. При первой встрече он видит не женщину… а ее одежду… темно-коричневый костюм из плотного твида и бежевую блузку с воланами…

Фледдер внимательно слушал его.

— Вы хотите сказать, — подытожил он, — что Пит де Бур увидел в купе первого класса не Синтию де Ламотт, а женщину, одетую точно так же, как она?

— Конечно. И мне очень жаль, что ты еще не вызволил несчастного парня из цепких когтей комиссара Бейтендама и господина Медхозена.

Фледдер недоверчиво посмотрел на него.

— Но ведь у меня нет веских аргументов для его освобождения.

Де Кок оттопырил нижнюю губу.

— А у тебя есть веские аргументы для его содержания под стражей?.. Я думаю, что их у тебя тоже нет. Ты непоследователен. То с пеной у рта доказываешь, что Пит де Бур убийца, то… — инспектор не успел закончить фразу — в дверь громко постучали.

— Войдите! — крикнул Фледдер.

Дверь распахнулась и на пороге появился белокурый молодой человек, лет двадцати пяти, в элегантном светло-коричневом костюме и великолепных туфлях. Легкий плащ он перекинул через руку. Молодой человек был очень взволнован.

— Вы следователь де Кок? — спросил он.

Инспектор, привстав со стула, кивнул.

— Ко-о-ок, — уточнил он.

Молодой человек поклонился.

— Тогда я к вам…

Инспектор пригласил его сесть, и тот опустился на стул рядом с его столом, но тут же вскочил снова.

— Могу я представиться? Моя фамилия Лакруа. Пьер Лакруа. — Он снова сел, положив плащ на колени. — Я живу в старом Неймегене, а сюда явился по просьбе моей тети.

Де Кок выжидательно смотрел на него.

— Вашей тети?

Пьер Лакруа кивнул.

— Синтии де Ламотт, младшей сестры моей матери Габриеллы де Ламотт. После развода моей тети я занялся ее делами. Я очень люблю тетю Синтию и она ко мне всегда хорошо относилась.

— Это очень приятно…

Пьер Лакруа нахмурился.

— Тетя позвонила мне вчера вечером из Амстердама. Рассказала, что была у вас, сообщила о Сюзетте… об угрозах какой-то женщины. — Немного помолчав, он повернулся на стуле. — Тетя сказала, что вы задержали молодого человека, который узнал в ней женщину, ехавшую в то злосчастное утро в одном купе с Сюзеттой…

— Верно.

Пьер Лакруа энергично замотал головой.

— Нет, не верно! — возразил он. — Тетя не была в этом поезде, она находилась в это время в Неймегене, у себя дома, и я был у нее.

Де Кок медленно провел рукой по лицу, внимательно следя за молодым человеком сквозь пальцы. Светлые волосы, гладко зачесанные назад, узкие скулы и волевой подбородок… Близко поставленные серо-зеленые глаза и остренький нос делали лицо неправильным. Затянувшееся молчание явно тяготило молодого человека, и он нервно постукивал средним пальцем по жилету.

— Я был у нее… да, был у нее. В тот день я подвез Сюзетту на своей машине на вокзал. А потом провел у тети весь день… Вернулся домой поздно вечером, когда уже кончились «Последние известия» по телевизору.

— Вы явились сюда, чтобы засвидетельствовать ее алиби?

— Да. Именно для этого я и приехал к вам по просьбе моей тети. У нее сложилось такое впечатление, что вы ей не верите. — Молодой человек замолчал и вопросительно взглянул на инспектора.

— Вы… в самом деле ей не верите?

Де Кок уклонился от ответа.

— Вы знали об угрозах по телефону вашей двоюродной сестре? — спросил он.

Пьер Лакруа покачал головой.

— Нет, вначале не знал. Сюзетта и тетя не говорили мне об этом. Я узнал обо всем только после убийства и ужасно перепугался.

— Почему?

Пьер Лакруа поднял на де Кока глаза, в которых затаился страх.

— Люсьенна… Ей тоже угрожала неизвестная женщина.

— Кто… эта Люсьенна? — удивленно пробормотал инспектор.

Пьер Лакруа проглотил слюну.

— Моя сестра… Люсьенна Лакруа.

16

Де Коку потребовалось несколько минут, чтобы переварить услышанное.

— Если я вас правильно понял, вашей сестре, Люсьенне Лакруа, — спокойно повторил он, — угрожала по телефону какая-то женщина?

— Да.

— Как часто?

— Каждые два месяца.

— Начиная с какого времени?

— Это продолжается около двух лет.

— И началось после смерти Стеллы?

Пьер Лакруа покивал, прикусив губу.

— Стелла… да, женщина называла это имя. Сначала Стелла, говорила она, а следующая ты. — Молодой человек помолчал. — Нам это ничего не говорило, мы не знали никакой Стеллы. Отец и мать были еще живы и я от них никогда не слышал этого имени.

— Ваши родители умерли?

Этот вопрос явно не следовало задавать. Пьер Лакруа низко опустил голову.

— Они погибли в прошлом году… во Франции, в автомобильной катастрофе. Поехали навестить родственников, знаете ли, мы происходим из семьи гугенотов. Люсьенна и я после их смерти продали родительский дом. Не хотелось оставаться там жить. Тогда-то я и переехал в Неймеген, поближе к тете, которую очень люблю. А Люсьенна поселилась в Цейсте, на улице графа Людовика.

— Вы часто видитесь с сестрой?

— Конечно. Почти каждую неделю. Либо я еду в Цейст, либо она приезжает ко мне в Неймеген.

— Люсьенна хорошо знала Сюзетту де Турне?

Пьер Лакруа улыбнулся.

— Они двоюродные сестры. Мы все трое росли вместе, потом девочки немного отдалились друг от друга.

— Говорит ли вам что-нибудь имя Луизы де Колиньи, если, конечно, не иметь в виду жену Вильгельма Молчаливого?

Пьер Лакруа взмахнул рукой, как бы отметая это предположение.

— Нет. Это имя мне ничего не говорит.

— Вы когда-нибудь слышали фамилию Бернард?

Казалось, Пьер Лакруа пытается вспомнить что-то.

— Кажется, так звали одного друга моего отца, они подружились еще в студенческие годы.

— Стелла была его дочерью, — сказал де Кок. — Она была убита в Энкхойзене точно так же, как и Сюзетта де Турне.

Пьер Лакруа смотрел на него остановившимися глазами.

— Значит, — хрипло проговорил он, — Стелла все-таки была ее первой жертвой? — он поднял руку и тут же уронил ее на колени. — Мы никогда не придавали значения этим нелепым угрозам. Думали, что имеем дело с какой-то сумасшедшей, которая от скуки развлекается таким способом. Можете себе представить, как напугало меня сообщение тети Синтии о том, что Сюзетте тоже угрожали по телефону.

— А Люсьенна?

— Что вы имеете в виду?

— Она тоже испугалась?

Пьер Лакруа почему-то посмотрел на телефон, стоявший на столе де Кока.

— Когда мне стало об этом известно, я сразу же ей позвонил. Люсьенна не очень испугалась, она отнеслась ко всему довольно спокойно.

— Не испугалась?

Пьер Лакруа покачал головой.

— Нет. Она оценила все очень трезво. Зачем кому-то убивать меня, сказала она. Это какая-то глупость. У меня нет врагов.

— Чем занимается Люсьенна?

— Вы хотите знать, где она работает?

— Да.

— Служит в банке, в Амстердаме.

— У нее есть машина?

Пьер Лакруа кивнул.

— Но она не ездит в ней на работу, предпочитает добираться поездом, обычно в вагоне первого класса — в Амстердаме так трудно припарковать машину. Да и в банк ей не нужно являться слишком рано, как правило, она ездит поездом, который отходит от станции Цейст-Дриберген в десять часов пять минут.

Де Кок встрепенулся.

— В десять пять? — повторил он. — Это тот самый поезд из Неймегена, в котором была убита Сюзетта. Люсьенна работала в этот день?

— Нет, в этот день она осталась дома и лежала в постели, у нее разболелась голова.


Когда молодой человек удалился, Фледдер поднял глаза на своего шефа.

— Ну и что вы думаете обо всем этом? — нервно спросил он. — Начинается просто какой-то бред. У Жана де Турне алиби, засвидетельствованное его старым школьным товарищем, а у Синтии де Ламотт алиби, подтвержденное ее племянником.

Де Кок кивнул.

— Я думаю, молодой человек сделал это по рекомендации все того же Рихарда Бернарда. Видимо, наша милая дама вчера вечером обсудила с ним ситуацию, после чего связалась со своим племянником.

— Похоже на сговор, — ухмыльнулся Фледдер.

Де Кок вытянул руку, указывая пальцем куда-то в угол.

— Так оно и есть, Дик, самый настоящий сговор. Плохо только то, что я пока ничего не понимаю. Что это за сговор? Против кого он направлен? Никак не могу отделаться от впечатления, что все эти люди, с которыми мы разговаривали в ходе следствия… что-то скрывают… чего-то боятся и скрывают…

— И Пит де Бур в том числе?

Де Кок задумался.

— Мне кажется, что этот парень говорит правду. Несмотря на все улики, я просто нюхом чувствую это. Он оказался случайно втянутым в это дело. Пора освободить его, я сейчас же позвоню Бейтендаму.

Фледдер энергично замотал головой.

— Нет, де Кок! Это сделаю я, ведь Пит де Бур был арестован по моему настоянию. Я чувствую себя морально ответственным за это и сам должен разрубить узел.

Де Кок одобрительно кивнул.

— А если снова не удастся убедить комиссара?

По лицу Фледдера скользнула улыбка.

— Тогда я буду действовать самостоятельно, но думаю до этого дело не дойдет.

Он встал и вышел из комнаты, но тут же вернулся.

— А что делать с Люсьенной Лакруа?

Де Кок пожал плечами.

— Надо бы побеседовать с ней… и как можно скорее… После того, как освободим Пита де Бура. Может быть, мы еще сумеем застать ее в банке? Кайзерсграхт находится отсюда совсем недалеко, и директора я хорошо знаю. Думаю, надо уговорить Люсьенну пока не ездить поездом.

— Как еще мы можем ее защитить?

Де Кок покачал головой.

— Мы не в силах ее защитить. Так же, как и Луизу де Колиньи.

Фледдер внезапно зажал рот рукой.

— Луиза де Колиньи!.. — прохрипел он.

Де Кок недоуменно взглянул на него.

— Что еще стряслось?

— Я забыл вам рассказать, — проговорил Фледдер. — Сегодня утром, перед вашим приходом, мне позвонили из полиции Утрехта.

— И что же?

— Луиза де Колиньи сегодня ночью исчезла из больницы.


Над городом, словно пухлое серое одеяло, висели облака. Было безветренно и снова пошел мелкий нудный дождь.

Два инспектора полиции медленно шагали по широкому тротуару в сторону площади Дам. Как всегда, здесь было много народа. Стайка молодых туристов в мятых дождевиках входила в дверь дискотеки.

— Был трудный разговор у комиссара? — спросил де Кок.

— Нет. Он только спросил, что вы думаете по этому поводу. Когда я ему все рассказал, он сразу позвонил господину Медхозену, советнику юстиции. По-моему, оба недовольны.

Де Кок улыбнулся.

— Еще бы, они-то уже приготовились закрыть дело. А что тебе сказал Пит де Бур, когда ты объявил ему об освобождении?

— Очень обрадовался.

— Надеюсь, ты принес ему наши извинения?

Фледдер вяло кивнул.

— Он спросил, арестовали ли мы женщину в темно-коричневом твидовом костюме и очень удивился, что мы ее не задержали.

На лбу де Кока появилась глубокая морщина.

— Отчет о токсикологической экспертизе готов?

— С утра лежит на моем столе.

Де Кок с укором взглянул на Фледдера.

— А почему я ничего не знаю об этом?..

— Это все из-за вас, — обиженно надулся Фледдер. — Вы с самого утра ноете, что у вас болят ноги, вот я и забыл про отчет.

— Ну и что там?

— Где?

— Ты-то сам читал отчет?

— Пролистал как раз перед тем как позвонили из Утрехта по поводу Луизы де Колиньи. После вскрытия в желудке Сюзетты де Турне был обнаружен дигиталин.

— Дигиталин? — удивился де Кок. — Разве Сюзетта де Турне была сердечницей?

Фледдер пожал плечами.

— По-моему, нет и доктор Рюстлоос сказал, что сердце у нее в порядке.

— Но причиной смерти было все же удушение?

— Конечно. Без сомнения. Почти все хрящи трахеи сломаны.

Старый инспектор посмотрел на своего помощника с недоверием.

— Вы хорошо запомнили название препарата?

— Конечно.

— Ди-ги-та-лин?

Фледдер кивнул.

— Я это слово специально подчеркнул в отчете лаборатории. Я никогда раньше о нем не слышал.

— Дигиталин, или так называемый кардий… является средством от болезней сердца. В его основе — вытяжка из листьев наперстянки, ядовитого растения, которое растет у нас в больших количествах, опасно для жизни.

Фледдер задумался.

— Как же этот дигиталин очутился в теле Сюзетты де Турне?

Де Кок смахнул дождевые капли с лица.

— На этот вопрос, — мрачно бросил он, — я когда-нибудь дам ответ…

17

Люсьенна Лакруа оказалась красивой молодой женщиной лет двадцати. У нее были прекрасные белокурые волосы, светло-голубые глаза и очень изящный овал лица. Она напомнила инспектору Сюзетту де Турне, — явное фамильное сходство.

Молодая женщина переводила недоверчивый настороженный взгляд с де Кока на Фледдера и обратно.

— Что вам угодно? — не слишком любезно обратилась она к ним.

Де Кок обвел комнату рукой.

— Директор банка сказал, что мы можем воспользоваться этим помещением, чтобы спокойно побеседовать с вами.

Она продолжала стоять все в той же боевой позе — скрестив руки на груди и чуть-чуть расставив ноги, и с вызовом глядела в лица непрошеных посетителей.

— Почему я должна беседовать с вами? — спросила она. — Честно говоря, у меня нет ни малейшего желания.

Де Кок пропустил мимо ушей эту колкость и указал ей на стул из гнутых алюминиевых трубок.

— Присядьте, — сказал он дружелюбно. — Уверяю вас… мы действуем из самых лучших побуждений.

Люсьенна Лакруа покачала головой.

— Предпочитаю никогда не иметь дел с полицией, и особенно с амстердамской, после того, как однажды меня оштрафовали за…

Она умолкла, не закончив фразы.

— Искренне сожалею, но я тут ни при чем. — Де Кок снова указал на металлический стул. — Прошу вас сесть, уверяю вас, так будет лучше.

Уступая его настоянию, она села, положив ногу на ногу. Де Кок уселся напротив, опустив шляпу на ковер. Фледдер продолжал стоять, привалившись спиной к стене, на которой красовалась какая-то безобразная абстрактная мазня.

Седой инспектор наклонился к молодой женщине.

— Ваш брат побывал сегодня утром у нас в полицейском управлении.

— Пьер?

Де Кок кивнул.

— Он приехал из Неймегена по просьбе вашей тети Синтии де Ламотт.

— Для чего?

— Тете Синтии нужно было алиби.

— В связи с чем?

— В связи с убийством Сюзетты де Турне.

В глазах Люсьенны Лакруа мелькнул испуг.

— Но это же глупо! — вскричала она. — Сюзетта — ее собственная дочь! Боже, и при этом Пьеру пришлось еще позаботиться о ее алиби…

— Для этого он и приехал, — подтвердил де Кок.

Люсьенна Лакруа покачала головой.

— Что-то они все темнят, это наше семейство. Я лично стараюсь держаться от них по возможности дальше. Потому-то и переехала в Цейст. Но Пьер прямо-таки увлечен всей этой детективной историей, по-моему, он находит в ней даже какое-то странное удовольствие.

Ее лоб прорезала глубокая морщинка.

— Неужели тетю Синтию в самом деле подозревают в убийстве Сюзетты?

— Во всяком случае, точно так же была одета женщина, которую видели в купе вместе с Сюзеттой.

— Темно-коричневый костюм из плотного твида и бежевая блузка с воланами?

Де Кок посмотрел на нее с удивлением.

— Откуда вам это известно?

Люсьенна Лакруа рассмеялась.

— Тетя Синтия постоянно носит его.

Де Кок перешел к другому:

— Вы знали, что вашей двоюродной сестре Сюзетте угрожали по телефону?

Люсьенна Лакруа покачала головой.

— Нет. Я только на этой неделе узнала от Пьера, а ему тетя Синтия все рассказала.

— Насколько мне известно, вам тоже угрожают по телефону?

— Это Пьер вам сказал?

— Да.

Люсьенна Лакруа порывисто вздохнула.

— Зачем? Для чего ему это понадобилось? Не нужно было этого делать, я не хочу никаких расследований! Терпеть не могу возни вокруг меня. А этих телефонных звонков я не боюсь, я сумею за себя постоять!

— Сюзетта тоже могла за себя постоять?

Люсьенна Лакруа безнадежно махнула рукой.

— Сюзетта… ничуть. Это была кроткая голубка, изнеженное существо, родители растили ее в ватке, от всего оберегали.

— А вы совсем другая…

Люсьенна Лакруа крепко сжала губы.

— Мне пришлось рано встать на собственные ноги. В детстве совсем не баловали меня и я была ко всему готова. Привыкла не доверять людям.

Де Кок сдвинул брови.

— В том числе… и своим близким? — спросил де Кок.

Люсьенна Лакруа решительно кивнула.

— У меня есть на то веские причины. Я думаю, они точно знают, из-за чего убили Сюзетту.

Де Кок резко подался вперед.

— Что?! — почти крикнул он.

Но Люсьенна Лакруа невозмутимо продолжала:

— Только не хотят об этом говорить… Я же уверена, что они знают, чьих рук это дело.

Де Кок проглотил ком в горле и каким-то театральным жестом протянул к ней руки, словно умоляя о чем-то.

— Подведем итоги… — хрипло сказал он наконец. — Вы считаете, ваша семья знает, кто убил Сюзетту. Знают и мотивы убийства…

Лицо Люсьенны Лакруа словно окаменело.

— Они знали это уже после убийства Стеллы.


Все еще находясь под впечатлением рассказа Люсьенны, оба инспектора покинули банк и с Кайзерсграхт свернули на Раадхаюсстраат. Дождь усилился. Де Кок остановился перед витриной фирмы «Моолхейзен и сын» и, защищенный глубокой нишей от дождя, стал рассматривать собственное отражение в стекле — нелепую мешковатую фигуру в поношенном мокром плаще.

Инспектор снял шляпу и, рассеянно улыбнувшись, провел рукой по волосам. Да, он поседел… расследуя все эти годы бесконечные преступления. Бывали в его жизни моменты, когда он испытывал чувство удовлетворения, ибо считал, что кое в чем смыслит и неплохо разбирается в людях, но в общем-то он был скорее пессимистом и самодовольство не было ему свойственно, хотя немного уверенности в себе ему бы, наверное, не повредило. Де Кок снова нахлобучил на голову шляпу и взглянул на отраженного в витрине Фледдера.

— Ты знаешь всех лиц, проходящих по делу об убийстве в Энкхойзене?

Молодой следователь наклонил голову.

— Да. Два года назад, на следующий день после убийства Стеллы в Энкхойзене, Рихард Бернард и Жан де Турне отправились в дом семейства Лакруа в Амстердаме. Родители Люсьенны и Пьера в то время были еще живы. Антуан Лакруа, отец Люсьенны и Пьера, встретил друзей, тут же провел их к себе в кабинет и запер дверь. Все трое были не только огорчены, но и явно встревожены чем-то. Люсьенна сразу заметила это и, приложив ухо к замочной скважине, стала подслушивать под дверью кабинета. Трое мужчин очень взволнованно говорили об убийстве Стеллы. Люсьенне не удалось дослушать разговор до конца, так как явилась мать и оттащила ее от двери.

Де Кок одобрительно похлопал молодого сыщика по плечу.

— Прекрасно! — сказал он с восхищением. — Что же дальше?

— После убийства Сюзетты, — продолжал Фледдер, — они снова собрались вместе: Рихард Бернард и Жан де Турне, только Антуана Лакруа уже не было в живых: он и его жена погибли в автомобильной катастрофе.

— Так, продолжайте.

Фледдер поднял плечи.

— Я считаю, что выводы Люсьенны Лакруа не выдерживают никакой критики. Трое мужчин дружат между собой, у одного из них погибает дочь, и совершенно естественно, что они собираются вместе. Сделать из этого вывод, что они знали причину убийства Стеллы и виновника преступления — это чисто по-женски.

— Почему по-женски?

— Женщины руководствуются скорее чувством, чем разумом, — сказал Фледдер.

— Ты хочешь сказать, что Люсьенна Лакруа оценивала ситуацию скорее интуитивно, нежели прислушиваясь к голосу рассудка?

— Именно так!

Де Кок устало улыбнулся.

— Завидую женщинам, — вздохнул он. — Хотелось бы мне обладать хоть чуть-чуть женской интуицией.

Фледдер словно пропустил реплику шефа мимо ушей.

— В том, что Жан де Турне и Рихард Бернард снова встречаются после смерти Сюзетты, нет ничего необычного, было бы странно, если б они повели себя иначе. — Молодой следователь покачал головой. — Не знаю, как вам показалось, но я считаю, что рассказ Люсьенны Лакруа ни на шаг не продвинул нас вперед.

Де Кок, ничего не ответив, повернулся к нему спиной и двинулся дальше.

Фледдер поплелся следом за ним.

Обогнув Королевский дворец, они вышли на площадь Дам. Посередине широкого тротуара де Кок снова остановился. С тех пор как они вышли из банка, его не покидало странное чувство, что он что-то упустил из виду… что-то ускользнуло из поля его зрения, какой-то важный факт… Однако, при всем напряжении мыслей, он никак не мог сообразить, что же это было.

— Решили провести здесь уик-энд? — насмешливо спросил Фледдер, подняв глаза к небу, откуда непрерывно сеялся дождь. — Неплохо было бы выбрать для этого погодку получше.

Но де Коку было не до шуток. Он сосредоточенно думал.

— Не хочется возвращаться в банк, но у меня такое ощущение, будто мы что-то забыли… о чем-то еще мы должны были спросить у Люсьенны.

Фледдер словно обвинитель на суде вытянул руку, указывая перстом на инспектора.

— Это же вы говорили с ней… вы вели допрос…

Де Кок молча кивнул с рассеянным видом.

— Знаешь, с кем мы еще не поговорили?

— С кем?

— С госпожой Бернард, матерью Стеллы.

Фледдер пожал плечами.

— А что это нам даст?

Де Кок, не отвечая, продолжал шагать вперед.

— В досье, полученном из Энкхойзена, есть какое-нибудь упоминание о матери Стеллы? Или, может, какое-то ее высказывание?

— В общем ничего. Думаю, что полиция в Энкхойзене просто не придала значения этой особе.

Неожиданно де Кок остановился и, сдвинув шляпу на затылок, стукнул себя по лбу.

— Я все понял! — радостно вскричал он. — Пьер Лакруа лгал. Он сказал, что ни он, ни Люсьенна не знают никакой Стеллы… что и от своих родителей они никогда о ней не слышали. Это чистейшая ложь. Он не мог не знать Стеллу… так же, как он не мог не знать и вторую жертву — свою двоюродную сестру Сюзетту.

Старый инспектор перевел дух, ладонью вытер мокрое лицо и широко зашагал дальше.

— Я верю Люсьенне, — сказал он. — Я верю Люсьенне Лакруа… верю ее интуиции. Она говорила искренне и она была абсолютно права: разгадка данной мистерии находится у этих трех мужчин.

— Вы имеете в виду… Рихарда Бернарда, Жана де Турне и Антуана Лакруа.

Де Кок кивнул.

— Вопрос в том, что их связывало… Какая-то тайна?

Инспекторы прошли через Аудебрюгстейг к Вармусстраат и вошли в здание полицейского управления.

Едва завидев их, дежурный Ян Кюстерс поманил обоих пальцем.

Де Кок подошел, и тот передал ему конверт.

— Я нашел его сегодня днем у себя на столе. Кто-то незаметно положил его. Это для вас, на конверте стоит ваше имя.

Де Кок поднес конверт к носу и уловил тонкий запах духов. Он достал из внутреннего кармана авторучку и с ее помощью вскрыл конверт. Там лежал один листок. Фледдер, заглянув через плечо инспектора, громко прочел:

— «Осмотрите на кладбище Зоргфлид, что находится на берегу Амстела, могилу Мирей Лоррен, третья аллея справа».

18

Де Кок внимательно перечитал записку. Она была напечатана на старой пишущей машинке на неровно оторванном листке линованной бумаги. Буква «р» была чуть-чуть наклонена вперед, а буква «е» не очень четко пропечатывалась.

— Кто такая эта Мирей Лоррен, ты не знаешь? — спросил он Фледдера.

Тот пожал плечами.

— Никогда не слышал этого имени.

— А в том досье из Энкхойзена оно не встречается?

— Нет.

Де Кок положил записку обратно в конверт и спрятал его во внутренний карман пиджака.

— Наша машина на стоянке?

Фледдер с удивлением посмотрел на него.

— А куда вы собрались ехать?

— На кладбище Зоргфлид.

Молодой следователь сердито показал на часы над столом.

— «Час пик»! — воскликнул он. — Когда мы доберемся до берега Амстела, кладбище уже закроют.

Де Кок вздернул подбородок.

— В таком случае мы перелезем через решетку.

Фледдер с интересом посмотрел на него.

— Вы, в вашем возрасте?

Де Кок задорно усмехнулся.

— Да, я, в моем возрасте!

Сидя за рулем старого полицейского «фольксвагена», Фледдер лихо лавировал в потоке машин. Вначале ему удавалось избегать пробок, но проехав мимо Государственной картинной галереи на набережную Стадхоудерскаде, они все-таки попали в затор и стали двигаться со скоростью черепахи.

— Вот видите! Что я говорил! — злорадствовал Фледдер. — Надо было пообедать где-нибудь вместо того, чтобы без толку торчать здесь и дышать выхлопными газами.

Де Кок откинулся на спинку сиденья.

— Я немедленно должен видеть эту могилу, — твердил он упрямо.

— Могилу, — ухмыльнулся Фледдер. — А может, это кто-то просто разыграл с нами злую шутку?

Де Кок покачал головой.

— Это не шутка, — твердо сказал он.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Фледдер на секунду выпустил руль и потряс руками.

— Что вы рассчитываете увидеть на этой могиле?

Де Кок бросил на него мимолетный взгляд.

— Почем я знаю… Но та, что прислала нам странную записку, очевидно, считает необходимым, чтобы мы осмотрели могилу на кладбище Зоргфлид.

Фледдер хмуро покосился на инспектора.

— А откуда вы знаете, что записка от женщины?

Де Кок сдвинул шляпу на глаза и сполз на сиденье пониже.

— Запах духов…

На берегу Амстела было тихо. Всюду блестели лужи, но дождь уже кончился. Кладбище Зоргфлид давно опустело, и ворота, в самом деле, оказались закрытыми.

Де Кок внимательно осмотрел замок, подергал прутья решетки. Такой массивный замок не откроешь и специальной отмычкой «Ловкий Хенки». Не долго думая, инспектор поставил левую ногу на поперечину и, ухватившись за прутья, подтянулся.

Фледдер последовал его примеру.

— Если кто-нибудь увидит нас сейчас, — пробурчал он, — он немедленно вызовет полицию.

Де Кок молча карабкался вверх.

Как ни странно, он довольно ловко, ничего не порвав на себе, перескочил через решетку. Де Кок немного постоял, справляясь с одышкой, затем наклонился и вытер испачканные руки о носки.

Крупный гравий скрипел под их ногами, когда они шли к центру кладбища. Де Кок озирался по сторонам, радуясь свежей молодой листве и зеленой траве.

Солнце пробилось наконец сквозь пелену облаков, яркими бликами засверкали мокрые от дождя листочки.

— Последний раз мы здесь были в зимний трескучий мороз.

Фледдер хихикнул.

— Тогда вы увидели здесь живым и невредимым человека, которого два года все считали мертвым.

— Третья аллея справа. — Де Кок вытянул перед собой руку. — Автор странной записки скорее всего вел счет от центра.

Они миновали площадь посреди кладбища и двинулись по центральной аллее. Затем свернули на третью аллею справа.

Напряженный взгляд де Кока скользил по надписям на плитах. Судя по датам, могилы на этой аллее были давние. Захоронения велись около двадцати лет назад.

И вдруг Фледдер толкнул инспектора в бок, указывая на памятник из голубого камня, окруженный цепями на столбах. Золотые буквы шли полукругом:

«Спи спокойно, дорогая мама» — а дальше большими буквами: «Мирей Лоррен» — и снова — маленькими: «Ветхий завет», 10, строка 30. — И сказал Господь: «Я буду отмщен».

Де Кок снял шляпу и прижал ее к груди. Он немного постоял со склоненной головой, изучая даты рождения и смерти.

— Мирей Лоррен, — сказал он мрачно, — умерла двадцать лет назад в возрасте двадцати четырех лет.

Фледдер кивнул.

— И неизвестно кто опустил ее в могилу… кто поставил этот памятник, — сказал он.

Де Кок не слышал его, он ломал голову, почему женщина, написавшая записку, направила его именно к этой могиле.

Неожиданно он обратил внимание на три урны у подножия памятника. Цвет камня был совсем иным. Эти три голубые урны были, очевидно, поставлены намного позже, чем памятник.

Шагая прямо по траве, инспектор обошел могилу слева, наклонился и поднял крышку с первой урны. Она была до краев полна пеплом. Де Кок положил крышку на место и открыл среднюю урну. В ней тоже был пепел. Трясущимися руками де Кок положил и эту крышку обратно и открыл третью. Она была пуста. Седой инспектор выпрямился. Лицо его побледнело. Де Кок обернулся к Фледдеру.

— Не найдется ли у тебя пластиковых пакетов? Или конвертов?

Молодой следователь покачал головой.

— В машине, кажется, есть.

— Принеси.

— Что вы собираетесь делать?

Де Кок указал на урны из голубого камня.

— Взять и отдать на анализ пепел, чтобы его немедленно исследовали в нашей лаборатории в Рейсвейке.

Фледдер понимающе кивнул, повернулся и быстро пошел вдоль аллеи. Де Кок остался стоять у могилы. Вскоре Фледдер вернулся и опустился на колени перед урнами. Кончиком перочинного ножа он подцепил немного пепла из каждой урны и положил в прозрачные пластиковые пакеты. Де Кок внимательно наблюдал за ним.

— Осторожно, — предупредил он, — не перепутай пробы. Очень важно знать, из какой урны взят пепел.

Фледдер поднялся с колен.

— Я помечу пакеты, — заверил он.

Де Кок еще раз взглянул на могилу Мирей Лоррен и устремился к центральной аллее. Фледдер пошел следом за ним, неся в каждой руке по пластиковому пакетику.

Возле решетки он вручил пакеты де Коку и перелез через ограду. Де Кок передал Фледдеру пакеты сквозь прутья и сам сталвзбираться на решетку. Добравшись до верха, он на миг задержался, залюбовавшись прекрасным видом на реку, затем спрыгнул вниз.

Они медленно побрели к своему старому «фольксвагену», припаркованному в нескольких десятках метров от входа на кладбище. Дойдя до машины, де Кок остановился и протянул руку.

— Дай мне ключи.

Фледдер удивился.

— Хотите сесть за руль? — недоверчиво спросил он.

Де Кок кивнул.

— Я высажу тебя у трамвайной остановки, и ты вернешься в управление. На всякий случай проверь Мирей Лоррен через нашу полицейскую картотеку, хотя, честно говоря, я от этого много не жду. Затем быстренько свяжись с любым референтом и попроси организовать тебе встречу с служащим бюро регистрации населения, что на Херенграхт. Ты записал даты ее рождения и смерти?

— Да.

Де Кок поднял указательный палец.

— Имей в виду: я хочу знать о Мирей Лоррен все… где она родилась, где умерла… кто были ее родители… за кем была замужем… какого она вероисповедания… и прежде всего — для кого она была «дорогой матерью».

Не сдержав любопытства, Фледдер спросил:

— А вы, шеф, куда намерены отправиться?

— Я еду в Утрехт.

— В Утрехт?

Де Кок кивнул.

— Попробую разыскать Луизу де Колиньи.


Де Кок помахал Фледдеру, вышедшему у трамвайной остановки, и сел за руль. Он сразу почувствовал, что отвык управлять автомобилем и будет выглядеть на дороге новичком. Не желая создавать аварийных ситуаций, старый инспектор выехал на правую полосу и пристроился в хвост пустому грузовику. Он смирился с тем, что будет тащиться с черепашьей скоростью.

Погода прояснилась, но асфальт, после долгих проливных дождей, всюду блестел лужами. Обгонявшие автомобили то и дело обдавали грязью стекла «фольксвагена». Это раздражало инспектора и вскоре он пожалел, что отпустил Фледдера. С другой стороны, присутствие помощника не вписывалось в план, который созрел в его голове. Эти маленькие помехи не изменили хорошего настроения де Кока — он загадочно улыбался и при этом его уже немолодое сердце учащенно билось. У инспектора давно не было столь оптимистического настроения. Он ощущал нутром, что после долгих неудач в расследовании, наконец-то, движется в правильном направлении… по дороге в Утрехт… только бы не подвела интуиция!

Де Кок невольно представил седую даму в нарядном темно-коричневом костюме из плотного твида, купе первого класса, где она сидит за столиком у окна и хищным взглядом сморит на прелестную Сюзетту де Турне.

Миновав поворот на Утрехт-Западный, инспектор въехал в город и сразу же заплутался в лабиринте улиц и в лесу запретительных знаков. Раза три он спрашивал у прохожих, как проехать, пока, наконец, не добрался до Аудеграхт. Стоянки поблизости он не нашел и поставил «фольксваген» прямо на улице, немного заехав на тротуар в надежде, что в Утрехте так же, как в Амстердаме, не хватает полицейских.

Дом под номером 350 на берегу канала оказался узким красивым особняком с вычурным фризом. В середине фасада виднелась зеленая лакированная дверь с блестящей медной дощечкой, где черными буквами было написано: «Луиза де Колиньи».

Де Кок позвонил один раз, затем еще и, убедившись, что никто не отвечает, вынул свой «Ловкий Хенки» из кармана. Он осмотрел замок и нашел нужную отмычку. В несколько секунд де Кок открыл дверь и вошел в маленький холл. Затем он снова аккуратно закрыл за собой дверь на замок и двинулся по узкому коридору, светя себе карманным фонариком. Он увидел справа дверь с деревянной ручкой.

Осторожно оглядевшись, он подошел к двери и шагнул в узкую длинную комнату. На улице было уже темно. Тусклый свет падал из двух верхних окон на набережную. Де Кок быстро нашел то, что искал: старую пишущую машинку «Ремингтон», которая, очевидно, не менее полувека назад сошла с фабричного конвейера. Она стояла на высоком маленьком столике, покрытом куском ткани. Рядом лежал раскрытый блокнот.

Седой сыщик уселся за столик и включил настольную лампу. Затем он вырвал листок из блокнота и вставил в машинку.

Достав из внутреннего кармана конверт, инспектор вынул записку. Негнущимися пальцами он напечатал тот же самый текст, что был в записке, и убедился, что буква «р» в напечатанном тексте немного западает, а «е» едва пропечатывается.

Он взял в руки оба листочка и выключил лампу. Усевшись в маленькое кресло у камина, де Кок откинулся на спинку, надвинул на глаза шляпу и стал ждать.

Прошло около часа, когда он услышал шум. В коридоре послышались шаги, дверь в комнату отворилась и вспыхнул яркий свет. На инспектора испуганно смотрела молодая женщина с забинтованной головой.

Де Кок с улыбкой повернулся к вошедшей.

— Здравствуйте, Луиза…

19

Сидя в привокзальном ресторане Неймегена, де Кок бросил нетерпеливый взгляд на стенные часы. Было ровно девять. Через четырнадцать минут уходил скорый поезд в Амстердам. Инспектор надеялся, что это будет, наконец, путь к истине… поездка, которая приведет к развязке и положит конец убийствам в купе первого класса.

Он посмотрел на Яна Вестернинга, с безразличным видом сидевшего за столиком напротив. На главном инспекторе уголовного розыска железной дороги была новенькая форма железнодорожника, в поезде ему предназначалась роль помощника кондуктора. И надо признаться, эта форма ему очень шла. Де Кок дружески улыбнулся ему, он был очень благодарен Яну, который во всем шел ему навстречу.

Неподалеку за такой же столик уселись Дик Фледдер, Фред Принс и Аппи Кейзер, опытные следователи и отличные помощники, де Коку уже не раз приходилось с ними проводить операции.

Аппи Кейзер должен был изображать буфетчика и ходить по вагонам с тележкой. Он уже выучил назубок прейскурант цен на пиво, прохладительные напитки и соки и даже запасся мешочком с разменной монетой.

У Фреда Принса в превосходно сшитом костюме был вид солидного делового человека с модным кейсом в руке. В Амстердам он отправится в купе первого класса, причем должен несколько раз поменять место во время пути.

Для себя и Фледдера де Кок не придумал никакой роли; он был убежден, что преступник знает в лицо и его самого, и его помощника. Все же он счел необходимым лично присутствовать при операции — на тот случай, если, несмотря на всю подготовку, что-то вдруг не сработает. А для лучшей маскировки он выбрал для себя и Фледдера места в дальнем купе второго класса, где они постараются «углубиться в чтение», закрывшись газетами. Люсьенна Лакруа сядет в поезд только на станции Дриберген-Цейст, но начальным пунктом операции они все же выбрали вокзал в Неймегене, чтобы у Яна Вестернинга, Фреда Принса и Аппи Кейзера было время немного освоиться со своими ролями. Кроме того, было неизвестно, где сядет в поезд преступник. Инспектор предполагал, что это произойдет в Утрехте, но полной уверенности у него не было.

Де Кок не отрывал взгляда от стенных часов. Пять минут десятого. Он медленно поднялся и посмотрел на Яна Вестернинга.

— Пошли? — голос де Кока дрогнул, он с трудом скрывал волнение. Главный инспектор уголовного розыска железной дороги мгновенно поднялся со своего места, и они вдвоем вышли из ресторана. Остальные двинулись следом. Длинный состав был уже готов к отправлению. Каждый из группы занял свое место в вагоне.

Пассажиров было мало и в поезде оказалось много свободных мест. Де Кок и Фледдер заняли последнее купе в вагоне второго класса, следовавшего сразу за вагоном первого класса — в случае надобности они без труда могли перейти из одного вагона в другой. Фледдер огляделся. Множество вопросов буквально жгли его, он никак не мог свыкнуться со своей ролью пассивного наблюдателя.

— Она одета так же? — спросил он.

— Кто?

— Эта женщина.

— Ты хочешь сказать — в темно-коричневый костюм из плотного твида?

— Да.

Де Кок вяло кивнул.

— По всей вероятности.

— А Люсьенна Лакруа знает, что ждет ее сегодня?

— Да. Я обсудил с ней всю операцию.

— Значит она знает, как выглядит преступница?

— Если та будет одета по-прежнему…

— Девушка согласилась без колебаний?

— После того, как я рассказал, что это она, Люсьенна Лакруа, а не Сюзетта де Турне должна была стать второй жертвой, девушка заявила, что во всем готова оказать нам содействие, даже если это будет связано с определенным риском.

Фледдер удивленно поднял брови.

— А как вам стало об этом известно?

— Сейчас расскажу. Судя по всему преступник наметил следующей жертвой Люсьенну Лакруа — ведь это она каждое утро садилась в амстердамский поезд на станции Дриберген-Цейст. Но в тот день, когда было совершено убийство, Люсьенна Лакруа по чистой случайности осталась дома.

— Помните, она слегла в постель с головной болью.

Фледдер нервно барабанил пальцами по колену.

— Но убийство все-таки произошло?

Де Кок утвердительно кивнул.

— В том-то и дело, что произошло, — сказал он с горькой усмешкой. — Только жертвой стала другая девушка.

Фледдер смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Сюзетта де Турне?

— Ну конечно. Как назло, она села в этот поезд. Она несколько раз в году навещала отца в Амстердаме, вот и в этот день решила поехать повидаться с ним.

— А как же это могло случиться?

— Что?

— Ну… подмена… Ведь преступник видел, что это совсем другая девушка.

— Безусловно. Но ему было неважно, кто будет первой: Люсьенна Лакруа или Сюзетта де Турне.

Фледдер прямо оцепенел.

— Вы считаете, что убийце было безразлично, какую из двух прикончить?

— Да. Порядок для него не имел значения…

Фледдер пошелестел газетой, лежавшей у него на коленях. Он по-прежнему не улавливал логической нити в рассказе старого инспектора.

— Но как… — начал было он свой очередной вопрос и умолк, завидев в коридоре Аппи Кейзера с его тележкой.

Фледдер с трудом сдерживал улыбку, а де Кок подавил в себе озорное желание купить у «продавца» баночку сока. Однако поезд подходил к станции Дриберген-Цейст и инспектор поверх газеты взглянул на перрон, где сразу заметил в толпе пассажиров белокурую головку Люсьенны Лакруа. Она нервно озиралась вокруг и как только поезд остановился, поспешила войти в вагон.

Де Кок вздохнул с облегчением. Слава богу, что она пришла, могла ведь и передумать. А она была очень нужна: девушка должна была служить преступнику приманкой.

Поезд тронулся. Де Кок посмотрел на Фледдера — тот сидел с напряженным лицом и больше вопросов не задавал, понимая, что сейчас инспектору не до разговоров.

Они подъезжали к Утрехту. Буфетчик Аппи Кейзер снова вкатил в вагон свою тележку. Именно в эту минуту кондуктор Корнелис де Йонге в тот раз взял в руки стаканчик с отравленным кофе.

За окном поплыли первые жилые кварталы Утрехта. Когда поезд подошел к станции, оба «пассажира» в купе второго класса «погрузились в чтение», раскрыв перед собой газеты, чтобы их лица не были видны тем, кто стоит на перроне.

Но вот поезд снова тронулся и появился Ян Вестернинг в своей новенькой форме и, приблизившись к де Коку, тихо сказал:

— Она в поезде. Сначала два раза прошлась по перрону вдоль вагона первого класса, затем вошла в него.

Де Кок с трудом подавлял желание пойти посмотреть на эту особу. Бездействие раздражало его, хотя он был уверен, что все идет по плану и что Люсьенна, помня о его предупреждении, не станет брать никакой еды, кто бы ей ни предложил.

Вдруг де Кок услышал глухой удар, поезд сделал несколько рывков и стал останавливаться со страшным скрежетом. Старый инспектор сразу смекнул, в чем дело: кто-то сорвал стоп-кран. Они с Фледдером бросились в вагон первого класса, рванули дверь и ввалились в коридор. В первом же купе они увидели испуганную Люсьенну Лакруа, а в коридоре — лежавшего на полу Фреда Принса. При виде инспекторов тот смущенно повертел головой и поднялся.

— Ее что-то спугнуло, — пробормотал он смущенно. — Она сбила меня с ног и выпрыгнула из поезда.

Наконец, поезд остановился, де Кок и Фледдер спрыгнули на землю и побежали назад. Метрах в ста, прямо у железнодорожной насыпи, они увидели лежавшую на траве женщину.

Фред Принс примчался первым и заглянул в ее застывшие глаза.

— Она мертва, — мрачно констатировал он. — Очевидно, прыгая, ударилась о столб…

Де Кок слабо кивнул. Он с грустью вглядывался в лицо женщины, одетой в темно-коричневый костюм и бежевую блузку с воланами. Затем наклонился и сорвал с ее головы седой парик. Фледдер прерывисто дышал ему в затылок.

— Поль! Поль де Колиньи…


Де Кок откинулся на спинку кресла. Дело об убийствах в купе первого класса подошло к своему печальному завершению. Инспектор заранее предвидел этот финал и не чувствовал за собой никакой вины. Ноль де Колиньи сам выбрал свой конец. Де Кок окинул взглядом присутствующих.

Он пригласил к себе домой всех участников операции: Дика Фледдера, Фреда Принса, Аппи Кейзера и Яна Вестернинга — для разговора, который он называл заключительным аккордом в этом непростом деле.

Госпожа де Кок подала закуски и хозяин дома налил гостям в круглые бокалы золотистого коньяка.

С грустной улыбкой он поднял свой бокал, согревая напиток в ладонях и чуть-чуть покачивая его в бокале.

— За самое трудное в моей жизни дело!

Фред Принс перебил его:

— В самом деле?

Де Кок кивнул.

— Да. И я думаю, что мне так и не удалось бы справиться с ним, если бы меня не навела на след одна молодая женщина.

Фледдер бросил на него быстрый взгляд.

— Луиза де Колиньи?

— Да. Луиза де Колиньи… Своими духами… — Он пригубил коньяк и поставил бокал на стол.

— Чтобы все до конца понять в этом странном деле, — начал старый инспектор, — мы должны перенестись в прошлое на четверть века назад… в тихий Энкхойзен, там в маленькую христианскую общину входило несколько семейств, носящих французские фамилии… они были потомками гугенотов, бежавших в семнадцатом веке, в период религиозных войн, из Франции в Нидерланды.

Членами этой христианской общины были в основном образованные, обеспеченные люди. Одному из них — Мишелю де Колиньи, четверть века назад было чуть более двадцати. Во время своей поездки к родственникам во Францию этот молодой человек встретил девушку по имени Мирей Лоррен. Она была красавицей, и Мишель влюбился в нее с первого взгляда. Он предложил ей руку и сердце и Мирей согласилась поехать с ним в Нидерланды, дабы он представил ее своим родителям, как будущую невесту. Но Мирей Лоррен была католичкой, а родители Мишеля — протестантами, и они не дали своего согласия на брак. Мать Мишеля была особенно категорична. Однако Мишель де Колиньи не пожелал отказываться от своей Мирей. Он снял для нее квартиру в Амстердаме и их связь продолжилась… она не осталась без последствий. В сравнительно короткое время Мирей подарила ему двух прелестных детей: мальчика и девочку.

Фледдер прервал его рассказ:

— Поль и Луиза… Мы нашли их в регистрационных списках жителей Амстердама. Они записаны там под фамилией своей матери — Лоррен.

Де Кок кивнул.

— Да, как это принято в подобных случаях.

Он отпил глоток коньяка.

— Все эти годы Мишель не терял надежды уломать родителей. Ему было уже тридцать лет и он уже мог жениться без их согласия, но Мишель не хотел этого делать. И вот однажды он отправился в Энкхойзен, взяв с собой детей, надеясь, что при виде малышей родительские сердца смягчатся. С первых дней совместной жизни он позаботился о том, чтобы Мирей, недостаточно хорошо владевшая голландским, не оказалась в полной изоляции, и ввел ее в дом своих друзей. Таким образом Рихард Бернард, Жан де Турне и Антуан Лакруа познакомились с Мирей.

Во время праздника гугенотов в Амстердаме Мирей и Мишель встретились с этими тремя молодыми людьми и договорились о том, чтобы все трое поехали вместе с Мирей в Энкхойзен, где она должна была забрать у родителей Мишеля своих детей.

Что именно случилось во время поездки в Энкхойзен, мы никогда не узнаем, но на следующее утро в купе первого класса было обнаружено безжизненное тело Мирей Лоррен — ее изнасиловали и задушили.

— Что и послужило причиной для последующих актов мести… — подхватил Фледдер.

— Нет, — возразил де Кок, — все не так-то просто, почему это дело и оказалось таким запутанным. Троих молодых людей довольно быстро выследила полиция, и все трое признались в изнасиловании. Кто из них являлся непосредственным убийцей Мирей Лоррен — осталось неизвестным, но вина всех трех была доказана.

Семьи трех молодых людей могли себе позволить нанять дорогих адвокатов, взявшихся за это неприятное дело, и после ряда махинаций трое преступников довольно скоро были выпущены на свободу и снова как ни в чем не бывало разгуливали по Энкхойзену.

Де Кок, грустно усмехнувшись, немного помолчал.

— Вот тут-то и начинается история мести. Мишель де Колиньи не мог смириться с тем, что преступники не понесли никакого наказания, эта мысль жгла его и терзала даже больше, чем потеря любимой. Им овладела неистовая жажда мести.

Де Кок судорожно схватил бокал и залпом выпил свой коньяк.

Ян Вестернинг подался вперед в своем кресле.

— А как же дети?

Де Кок поставил бокал на столик.

— После смерти Мирей родители Мишеля взяли детей к себе, дали им свою фамилию — де Колиньи и постарались, чтобы дети получили строгое религиозное воспитание и прекрасное образование. Мишель де Колиньи перевез тело Мирей Лоррен в Амстердам и похоронил ее на кладбище Зоргфлид. Это он велел высечь на камне: «И сказал Господь: „Я буду отмщен“».

— После этого убийства люди в Энкхойзене стали показывать пальцем на Рихарда Бернарда, Жана де Турне и Антуана Лакруа, и, чтобы избежать позора, три семьи покинули старый городок и перебрались в Амстердам. С той поры прошло немало лет. Рихард Бернард, Жан де Турне и Антуан Лакруа после переезда в Амстердам довольно быстро женились и достигли высокого положения в обществе. Все давно уже забыли об убийстве Мирей Лоррен… кроме Мишеля де Колиньи. Свою ненависть и жажду мести он старается передать детям. Он постоянно рассказывает им о том, какой красавицей была их мать и как жестоко она была убита тремя негодяями в купе первого класса. Особое впечатление эти рассказы произвели на Поля, он сильнее, чем Луиза страдал от отсутствия материнского тепла, живя в доме неласковой и строгой бабушки.

Де Кок умолк, решив немного передохнуть.

Фледдер первым нарушил молчание:

— Когда все началось?

— Около двух с половиной лет тому назад умер Мишель де Колиньи. Перед смертью он заставил обоих детей поклясться, что они отомстят за убийство матери, и Поль со свойственной ему экзальтацией взялся за дело.

Поль стал следить за жизнью всех трех семейств и убедился, что они поддерживают дружеские контакты, обратил он внимание и на то, что Синтия де Ламотт, жена Жана де Турне, имела не очень часто встречающуюся у женщин привычку — постоянно носить один и тот же костюм.

Фледдер рассмеялся.

— Темно-коричневый костюм из плотного твида…

Де Кок кивнул.

— Поль тайком сфотографировал ее, научился имитировать ее походку и манеру держаться. А чтобы его будущие жертвы не могли сопротивляться, когда он их будет душить, он стал выращивать в своем саду наперстянку, вытяжка из листьев которой содержит сильный яд — дигиталин. Тщательно обдумав план действий, он купил три каменные урны и установил их на могиле своей матери.

— Зачем? — удивился Фред Принс.

Но де Кок продолжал, словно не слыша его вопроса:

— Полю удалось узнать, что у Стеллы Бернард в гавани Энкхойзена стоит подаренная отцом яхта и она часто ездит туда на свидание с дружком. Его жаждущая мести душа торжествовала. Стелла Бернард должна погибнуть на том же месте, где была убита его мать! Поль де Колиньи купил точно такой же костюм, как у Синтии де Ламотт и, надев его, сел в поезд, в купе первого класса, в котором ехала Стелла Бернард. Его сестра позаботилась о том, чтобы кондуктор покинул поезд в Заандаме, а Поль угостил Стеллу отравленной конфетой. Кстати, они действовали по этой же схеме и при убийстве Сюзетты де Турне.

Дождавшись, когда яд подействовал на девушку, он задушил ее и снял с нее одежду. Спрятав одежду в чемоданчик, который он захватил с собой, Поль сошел с поезда в Энкхойзене.

Придя домой, он сжег одежду Стеллы, собрал пепел и, как символ отмщения, поместил его в урну на могиле матери.

Ян Вестернинг резко наклонился вперед.

— Этот парень, видно, сумасшедший.

— Да, Поль де Колиньи был одержим… был одержим навязчивой идеей. Он жаждал торжества справедливости. Расправившись со Стеллой Бернард, он затаился и стал готовить второе убийство… на этот раз он наметил своей жертвой Люсьенну Лакруа.

— Но ведь была убита Сюзетта де Турне? — возразил Ян Вестернинг.

Де Кок кивнул.

— Случайно. Я уже рассказывал об этом сегодня утром Фледдеру. Он намеревался убить Люсьенну Лакруа, а жертвой пала Сюзетта де Турне, хотя она, как мы установили, тоже была в его списке.

Ян Вестернинг снова перебил его:

— А как реагировали родители, видя, что их детей ни за что ни про что убивают?

Де Кок тяжело вздохнул.

— Уже после убийства Стеллы все трое отцов семейств поняли, что это месть… месть за гибель Мирей Лоррен, и поняли, где надо искать убийц. Но эти люди слишком дорожили своей репутацией, им вовсе не хотелось ворошить прошлое и они молчали.

— Но ведь это глупо!

— Да, глупо, — согласился де Кок, — но как часто на почве глупости пышно расцветает шантаж. И все-таки Жан де Турне потерял самообладание, узнав об убийстве дочери, его охватила паника и он помчался в Утрехт. Он знал, где живет Луиза де Колиньи и попытался сбить ее на улице, сидя за рулем своего «мерседеса». Луиза слукавила и не сказала мне всей правды: она узнала в лицо человека, пытавшегося сбить ее. Она решила солгать, как это делали все, кто был замешан в этом деле и с кем нам пришлось сталкиваться. Вот почему расследование продвигалось так медленно и трудно.

Впрочем, эта попытка убить ее отрезвила Луизу, и она стала отговаривать брата от его планов. Но Поль де Колиньи был непреклонен — он должен выполнить клятву, данную отцу. Луиза была в отчаянии. Она не желала больше участвовать во всем этом и боялась разоблачения. Вот тогда-то она и убежала из больницы, где не чувствовала себя в безопасности. Чтобы навести нас на верный след, она решила подбросить мне записку с указанием могилы Мирей Лоррен. Она вложила записку в конверт, на котором написала мое имя, и отправилась в Амстердам. Сначала она заехала в Ревалидационный Институт, где работала физиотерапевтом, и уволилась оттуда, потом села в трамвай, добралась до центра города и, сунув какому-то мальчишке несколько гульденов, попросила его отнести конверт в полицейское управление на Вармусстраат. Так как конверт некоторое время находился в ее сумочке, он пропитался ее духами. А надо вам сказать, что у меня собачий нюх на запахи. Я сразу же узнал эти духи. После того как мы с Фледдером увидели в Зоргфлиде три урны и обнаружили, что две из них наполнены пеплом, у меня появились кое-какие догадки… к сожалению, поздно, слишком поздно…

Я немедленно отправился в Утрехт, отыскал в квартире Луизы старую пишущую машинку, на которой была напечатана эта самая записка, и стал ждать прихода хозяйки.

Мы проговорили с Луизой до полуночи. Она не хотела свидетельствовать против брата, и я ее отлично понимал. Не пожелала она свидетельствовать и против Жана де Турне, который покушался на ее жизнь. — «Этот человек, — сказала она, — и без того уже достаточно наказан, что может быть страшнее, чем пережить собственную дочь».

Я понимал, что без показаний Луизы не смогу предъявить никаких обвинений Полю де Колиньи. Он очень тщательно готовился к своим акциям и был очень осторожен — нигде не оставил ни единого отпечатка пальцев. Конечно, я мог арестовать Луизу как соучастницу преступления, но мне не хотелось этого делать, хотя именно в ее руках находился ключ к разгадке.

После ночного разговора с Луизой я понял, что Поль ни за что не отступит от своей безумной идеи. Поэтому я пошел с Луизой на компромисс: я обещал, что не заведу на нее уголовное дело, а она — не информирует брата о наших действиях. После этого я написал Полю письмо, в котором сообщал, что все знаю и что он должен сам явиться в полицию и во всем признаться, если же он этого не сделает, мне придется арестовать его.

— И вы были уверены, что Поль де Колиньи поспешит выполнить свой последний акт мести… — заключил Фледдер.

— Да, я понял, что он попытается убить Люсьенну Лакруа.

Старый инспектор замолчал и, налив себе еще коньяка, окинул взглядом присутствующих, как бы ожидая их вопросов.

Фледдер облизнул сухие губы.

— А кто же угрожал девушкам по телефону?

— Луиза для этого записала свой голос на магнитофон с замедленной скоростью, чтобы изменить его.

— Где она сейчас?

Де Кок, минуту помедлив, сказал:

— Сегодня утром я отвез ее на аэродром Схипхол. Она улетела в Судан.

— В Судан?

Де Кок кивнул.

— Да, в Кассале есть ортопедический центр, она будет там работать.

— Вы сказали ей, что Поль мертв?

— Да.

— И что же она?

— Как ни странно, мне показалось, что она даже обрадовалась. «Может, это и к лучшему, — сказала она, — Поль стал просто невменяем».

Фред Принс спросил:

— Что бы вы предприняли, если бы сегодня утром Поль де Колиньи не выпрыгнул из поезда?

— Арестовал бы за совершение двух убийств и попытку третьего.

— А что ждало Луизу?

Де Кок озадаченно потер мизинцем нос.

— Боюсь, — сказал он, — что я не сумею ответить на этот вопрос…

Все заговорили разом, и де Кок очень обрадовался этому; он почувствовал, что ужасно устал, и ему захотелось выпить еще, но он подавил это желание.

Поздно вечером гости наконец распрощались и ушли.

После их ухода жена, взяв пуфик, подсела к де Коку. Он выжидательно посмотрел на нее, зная, что у нее всегда найдется в запасе такое, о чем никто другой даже не додумается.

— Почему все-таки в этой истории жертвами стали именно дети? Я имею в виду Стеллу, Сюзетту и Люсьенну? Ведь это не они, а их отцы повинны в смерти Мирей Лоррен?

Де Кок вытащил из бокового кармана пиджака замызганную книжицу небольшого формата.

— Сегодня мне ее передала Луиза. Это старая Библия… Библия Поля…

Старый сыщик полистал Библию и нашел то, что искал:

— Вторая книга Моисеева. Исход. Глава 20, заповедь 5. «Ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов»… — прочел он. — Эти слова подчеркнуты Полем.

Де Кок устало потер затылок.

— И все же правосудие здесь, на земле, — это дело человека, небесное же правосудие — дело Божье. Мирей Лоррен на земле было в этом отказано, значит, оставалось лишь Божье правосудие. И Поль де Колиньи фанатично вершил его, забыв, что является всего лишь человеком…

Альберт Корнелис Баантье Убийца из Квартала красных фонарей

1

Заложив руки за спину, инспектор отдела по расследованию убийств амстердамской муниципальной полиции Декок стоял у окна в комнате детективов, или «дежурки», как называли ее постоянные обитатели. Помещение было полупустым, негостеприимным, находилось оно в старом, хотя и недавно отремонтированном полицейском участке на Вармез-стрит. Ладони инспектора были сцеплены, ноги расставлены на ширину плеч — эта поза казалась ему самой удобной: всегда можно медленно покачаться на каблуках.

Вид на улицу отчасти скрывали потоки воды, непрестанно бежавшие по оконному стеклу. Как всегда — дождь. Инспектор мрачно взирал на блестящие от воды крыши домов на противоположной стороне улицы. Внизу, по диагонали от него, на углу узенького переулка Корнер-алли, сточные трубы опять были плотно забиты всяческим мусором, набросанным Моше Селедочником, торговавшим типично голландской закуской с лотка. Иностранные туристы, с изумлением наблюдая, как этот тип проворно разделывает сырую селедку, обычно вздрагивали от брезгливости. Чик-чик — и вот голова отсечена, а брюхо выпотрошено, после чего покупатель может взять очищенную рыбину, обмакнуть ее в мелко нарезанный репчатый лук и, запрокинув голову, всего в пару приемов оставить только хвост. Каждый год голландцы потребляют рыбу тоннами…

В переулке всегда разносились «ароматы» тухлой селедки и прокисшего пива, проникавшие в полицейский участок и соседние дома. В участке эта вонь смешивалась еще и с тошнотворным сладковатым запахом дезинфицирующего средства, которым обязательно опрыскивались камеры в подвале.

Настроение у Декока было отвратительное. Объяснялось это тем, что начальник участка, комиссар Роос, срочно вызвал его из честно заслуженного отпуска, который старый сыщик по обыкновению проводил в провинции. Не успел Декок вернуться в город, как зарядил дождь. Меж тем в отпуске он наслаждался чистым небом и ярким солнцем, смакуя долгие спокойные прогулки по вересковым пустошам вместе с испытанным другом, добродушным боксером Флипом. Инспектор отлично загорел и на малолюдных просторах у восточной границы Нидерландов начал медленно, но верно забывать о преступлениях и других не менее «приятных» аспектах своей работы. Исторический центр Амстердама — так называемый Старый город — состоит из множества узких улочек и переулков, каналов и мостов. Он давно превратился в поистине ирреальный мир, созданный чьей-то нездоровой фантазией. Инспектор «утюжил» эту территорию более двадцати лет — и все двадцать, как во сне. Причем кошмарном. Как же хотелось забыть об этом хоть ненадолго!

Однако после столь неожиданной телеграммы комиссара Старый город, кривые переулки и грязные каналы вновь стали явью, и Декоку волей-неволей пришлось спуститься на грешную землю.

Пока они с женой собирали чемоданы, на западе набухли темные облака, а едва старая машина инспектора пересекла городскую черту Амстердама, дождь полил как из ведра. Его жена не проронила ни слова, лишь верный Флип неодобрительно повизгивал на заднем сиденье.

Неудивительно, что у Декока имелись самые веские основания для гнуснейшего расположения духа. Почему его никак не оставят в покое? Как же ему надоели все эти омерзительные убийства, неизменно привлекающие внимание желтой прессы, не знающей покоя в погоне за дешевой сенсацией! С возрастом Декок обнаружил, что теперь предпочитает заниматься мелочами, — например, расследованиями мошенничеств или квартирных краж, которыми можно заниматься самостоятельно, вдобавок без ненужной шумихи и ведя дело по своему усмотрению. Иногда, правда, с особо упорными подследственными приходилось изображать крутого сыщика, но инспектор никогда не перегибал палку.

В начале карьеры Декок только радовался, когда ему поручали трудное или важное дело. Но сейчас! В конце концов, он с лихвой заплатил свой долг обществу, которому столько лет служил верой и правдой. К тому же новое поколение детективов — жестких, напористых парней чуть за тридцать, атлетического телосложения — едва ли не всецело уповало на компьютеры, о которых эти ребята знали все и немножко больше. Такие молодчики процветали исключительно за счет современных технических достижений и благодаря результатам анализов криминалистической лаборатории. Они держались особняком, устраивали длительные дискуссии о психологических аспектах преступления, часами спорили о влиянии на личность уголовника наследственности и окружающей среды… Короче говоря, эти «спецы» обсасывали все и вся вплоть до последней мелочи.

Декок не принимал участия в подобных диспутах. К нему относились как к своего рода музейному экспонату, пришедшему в полицию еще до начала Второй мировой, о которой большинство представителей молодого поколения знали лишь по книгам. В те времена от детектива требовалось только одно — хорошие мозги.

Да, тогда все обстояло совсем иначе. Разумеется, Декок старался идти в ногу со временем, но это оказалось очень непросто. В итоге его взгляды на методы расследования почти не изменились. Нынешняя жизнь казалась странной и порой повергала в недоумение. Новая нравственность существенно отличалась от тех строгих моральных принципов, которые привили Декоку с младых ногтей. Так называемая сексуальная революция оказалась всего лишь сорвавшимся с цепи гедонизмом, отметавшим любые запреты.

Тем не менее ему удавалось поддерживать репутацию, заработанную былыми успехами. Молодые офицеры уважали его именно благодаря прошлым заслугам. Еще бы! Его выдернули из честно заслуженного отпуска из-за очередного убийства. «Молодежь» провозилась над ним больше десяти дней, но тщетно. А теперь от него хотят, чтобы он быстро, как бы между делом, разгадал эту головоломку. В этом Декок усматривал некую провокацию. Данная ситуация напоминала скачки, результат которых заранее известен. Если он раскроет это проклятое убийство, то всего-навсего оправдает ожидания начальства. А если нет, то на его репутации можно будет смело ставить жирный крест. Тогда исчезнет окружающая его мистическая аура, отчасти благодаря которой он и стал своеобразным мифом для молодого поколения. Ведь стоит всего разок ударить в грязь лицом — и всем легендам конец.

Декок посмотрел на часы: почти десять. Значит, скоро должен подойти Фледдер с материалами расследования.

Фледдер являлся полицейским нового поколения. Высокий блондин с приятным открытым лицом, он даже нравился Декоку, поскольку не был настолько упрямым и самодовольным, как остальные, и меньше других строил из себя всезнайку. Согласно приказу комиссара, молодой детектив должен был ввести старого сыщика в курс дела, не упуская ни единой подробности.

Услышав торопливые шаги в коридоре, Декок обернулся. Несколько секунд спустя в дежурку вошел его улыбающийся напарник с несколькими папками под мышкой и, протянув руку, направился к инспектору.

— Как отдохнули? — жизнерадостно поинтересовался он.

— Спасибо, так себе.

— Простите, что я попросил вызвать вас сюда…

— Так это твоя работа?!

— Да, — нехотя признался Фледдер, — моя идея. Нам так ничего и не удалось. Мы зашли в тупик… да что там говорить — облажались по полной программе и застряли на мертвой точке. Вот тогда я и предложил комиссару привлечь к расследованию вас. Все-таки вы имеете такой опыт…

Лицо Декока сразу помрачнело, морщины на лбу стали глубже, а брови… зашевелились. В участке ходили легенды о фантастической способности бровей Декока жить как бы отдельной жизнью. Во всяком случае, порой они выделывали такое, что никому и не снилось!

— К сожалению… — вздохнул инспектор, — не могу сказать, что твой комплимент меня очень обрадовал.

Фледдер удивленно вытаращил глаза.

— П-простите, — запинаясь, выдавил он. — Просто я подумал, что вы будете рады возможности еще раз показать, на что способны. Насколько мне известно, вы уже давненько не брались за крупные дела.

Декок медленно провел толстыми пальцами по седой шевелюре, затем вскинул голову и всмотрелся в разочарованную физиономию молодого коллеги, выискивая хотя бы малейший намек на притворство. Ничего похожего не было. Судя по всему, Фледдер не лукавил. На лице Декока мелькнула улыбка.

— Ладно, неважно, — дружеским тоном произнес он. — Давай глянем, что у тебя там.

Молодому инспектору заметно полегчало. Открыв одну из папок, он достал оттуда толстую пачку фотографий и аккуратно разложил их на столе. Серия производила сильное впечатление!

— Я попросил экспертов сделать и цветные, и черно-белые фото, — с энтузиазмом начал он. — Похоже, оно того стоило. Здесь во всех подробностях изображено то, что мы нашли, и в том же порядке. — Постепенно в голосе Фледдера начали проскальзывать нотки самодовольства. — Убийство произошло в ночь между третьим и четвертым июля в доме Молли Фонарик. У нее нечто вроде борделя. Пока что нам не удалось установить точное время смерти, но это произошло предположительно около часу ночи. Жертва — тридцатипятилетняя проститутка по кличке Толстуха Соня. — Фледдер указал на одну из фотографий: — Вот в таком виде ее нашли.

Декок подался вперед и склонился над столом. На фото было запечатлено почти обнаженное тело относительно молодой женщины, распластанное на широком диване. Единственное, что на ней оставалось, — обрывки грязного корсета со сломанными пластинками. Убийца явно нарочно оставил его, чтобы женщина имела более соблазнительный вид. Однако корсет не мог скрыть бесформенной талии: из-под завернувшегося края белья выступал внушительный валик жира, свидетельствовавший о том, что Толстуха Соня по праву заслужила свое прозвище.

Кроме того, в папке оказался чудовищного вида снимок ее лица, сделанный с близкого расстояния при помощи фотокамеры. Вспышка отразилась в мертвых глазах женщины. В результате создавалось странное и пугающее впечатление, будто покойница уже после смерти осознала, что с ней произошло. Лицо застыло в скорбной гримасе, на нижней части шеи были четко видны царапины, а на бледно-молочной коже явственно выделялись красновато-лиловые кровоподтеки — несомненно следы удушения…

— Бедняга Соня, — грустно и совершенно искренне вздохнул Декок.

— Вы ее знали? — удивленно взглянул на него Фледдер.

— Так, время от времени перекидывались словечком-другим… Пять лет назад муж бросил ее с тремя детьми ради другой, как мне показалось. Я узнал об этом, когда она как-то раз расчувствовалась и все рассказала.

— И?..

— После этого Соня махнула рукой на все, кроме детей, и подалась в проститутки. Каждую неделю посылала деньги в Роттердам сестре, которая за ними присматривает.

— Ей будет сильно не хватать этих денег, — мрачно изрек Фледдер.

Декок столь же мрачно кивнул и добавил:

— А детям — матери.

Оба молча уставились на фотографии.

— Вы их когда-нибудь видели? — наконец, спросил Фледдер.

— Да, и не раз. Для женщины с такой профессией Соня была хорошей матерью. Навещала детей при каждом удобном случае и старалась отвезти их куда-нибудь побегать, порезвиться… обычно на пляж. У нее был скромный летний коттедж неподалеку от Сидайка. Когда она проводила там выходные вместе с детьми, это были самые радостные дни в ее жизни. — Декок на секунду задумался. — Ясное дело, ребята не подозревали, каким способом зарабатывала деньги их мать. Впрочем, они еще слишком малы, чтобы интересоваться подобными вещами. Малыши были просто рады видеть мать и с нетерпением дожидались очередной поездки. А большего им и не требовалось. Да и с какой стати?

— Как по-вашему, кто мог выгадать от ее смерти?

— На первый взгляд, никто, — пожал плечами Декок. — В конце концов, кем была Соня? Всего лишь жертвой неудачного брака, и не более того. Возможно, стоило бы задать несколько вопросов ее сбежавшему муженьку. Не знаю, но иногда, особенно в подобных делах, у бывших супругов возникают проблемы относительно опеки над детьми, что приводит к серьезным ссорам и возникновению лютой ненависти. Мне доводилось сталкиваться с такими делами, расследуя которые было трудно поверить, что два человека когда-то были женаты и любили друг друга. — Инспектор, вскинув голову, с любопытством посмотрел на Фледдера. — Кстати, ты нашел ее мужа? Или хотя бы пытался?

Молодой детектив развел руками.

— Пока мы так и не смогли его отыскать.

— А на похоронах его не было?

— Честно говоря, я… э… не в курсе, — потупился Фледдер.

Декок удивленно вскинул брови.

— Разве ты не ездил на похороны?

— Да, разумеется, но… э… я только смотрел, как закапывают гроб.

Инспектор укоризненно покачал головой.

— Мальчик мой, позволь объяснить тебе всего одну вещь, даже если мне больше не доведется учить тебя чему-либо еще. На похоронах жертвы убийства всегда надо быть начеку. Это крайне важно. Как правило (хотя и не всегда), преступник где-то в толпе. Иногда он наблюдает за похоронами издали. Но, так или иначе, убийца редко не является проводить свою жертву в последний путь. И я могу привести массу примеров тому. Сантименты играют в преступлении куда более важную роль, чем можно было бы предположить.

— Если мне еще когда-нибудь доведется расследовать убийство, я это обязательно учту, — пообещал Фледдер.

— Превосходно, просто превосходно! — улыбнулся Декок и широким жестом окинул разложенные на столе фотографии. — А помимо этого, известны какие-либо интересные подробности?

— В общем-то, нет, — с унылым видом признался Фледдер. — Как видно на снимках, обстановка в комнате выглядит более-менее нормально. Ничего примечательного, привлекающего внимание. Одежда аккуратно висит на стуле в том же порядке, как ее снимали. Сам собой напрашивается вывод, что, перед тем как женщину задушили, никакой борьбы или драки не было. За исключением синяков на шее, убийца не оставил никаких следов. Отпечатков пальцев нет, даже частичных. Короче говоря, грустная история. Ни одной зацепки, ни одной улики, ни одного подозреваемого… Расследование застряло на мертвой точке. Безнадежное дело… тупик…

Декок потер ладонью широкий подбородок.

— Стало быть, мы должны его подтолкнуть, — задумчиво сказал он, и его брови вновь зашевелились. Судя по всему, инспектор, сам себе не отдавая отчета, мог вытворять ими все, что угодно. — Именно! — твердо повторил сыщик. — Запустить по новой, оживить, только и всего!

— Оживить?

Инспектор лениво кивнул.

— Дело заходит в тупик только в том случае, если ни у кого больше не остается стимула к его раскрытию. Поэтому нам следует в первую очередь позаботиться, чтобы широкая публика не теряла интереса к убийству Толстухи Сони. Люди должны постоянно его обсуждать — в поездах и автобусах, дома, в кафе… И тогда, возможно, где-нибудь найдется случайный свидетель и вспомнит нечто такое, что нам поможет.

— Вы правы! — горячо закивал Фледдер, но тут же поник. — А собственно, каким образом вы рассчитываете его оживить? Дело-то уже, можно сказать, старое! Газеты больше не пишут о нем ни строчки.

Декок усмехнулся.

— А что ты скажешь насчет заметок вроде такой: «Как сообщил представитель полиции, муж убитой проститутки до сих пор не обнаружен. Почти сразу же после таинственного убийства Толстухи Сони были начаты поиски беглеца, однако… И т. д. и т. п.». Ну как, нравится?

— Вам бы в репортеры! — с восхищением выпалил Фледдер и при виде улыбающегося лица инспектора рассмеялся сам.

Улыбка Декока пользовалась почти такой же известностью, как иего брови. И не напрасно! Когда инспектор улыбался, его грубоватое и чуть меланхоличное лицо становилось по-мальчишески озорным.

— Да-да! — убежденно продолжал Фледдер. — У вас и в самом деле талант на всякие сенсационные статейки!

Не обращая внимания на лесть, Декок снял телефонную трубку, набрал номер, и вскоре Фледдер услышал, как он говорит с кем-то из репортеров. Не поскупившись на подробности, инспектор заявил, что расследование стремительно продвигается вперед, поскольку ведется под грифом первостепенной важности, и для его успешного завершения мобилизован весь свободный состав.

Фледдер слушал его с нескрываемым восторгом.

— Простите, а что такое весь свободный состав? — с интересом спросил он после того, как Декок положил трубку.

На лице инспектора вновь заиграла насмешливая улыбка.

— А это, сынок, — мы с тобой. Ты да я, только и всего. В конце концов, ты сам напросился. Зато теперь у тебя появилась возможность наблюдать за моими методами в действии. Вспомни поговорку: «Не дразните старую собаку, она еще может цапнуть!»

Похоже, мысль об этом изрядно его забавляла. Зато Фледдер от таких слов застыл, не в силах ничего произнести.

Тем временем Декок неторопливо подошел к вешалке, выбранной им для своего любимого старого дождевика. Пояс настолько перекрутился, что скорее напоминал видавшую виды бельевую веревку — уж слишком небрежно инспектор затягивал его на своей высокой нескладной фигуре. Сейчас его обычно спокойные серые глаза горели задором.

Наконец Фледдер обрел дар речи.

— Куда вы собрались?

— Куда мы собрались, — поправил его Декок. — Спрячь эти папки подальше — мы с тобой отправляемся на дело. В первую очередь — к Молли Фонарик.

— Я уже ее допрашивал, — предупредил Фледдер.

— Разумеется, — весело усмехнулся инспектор. — Но наш сегодняшний визит будет носить неофициальный характер. Причем здесь допрос? Мы просто заглянем в гости, и ничего более.


Кличка Фонарик, вот уже бог знает сколько лет назад приставшая к Старой Молли, содержала явный намек на ее работу в Квартале красных фонарей. Начав свою карьеру проституткой, она была отлично знакома со всеми нюансами древнейшей профессии и в отличие от многих других товарок копила деньги. Когда сбережения превратились в скромный, но надежный капитал, Молли купила старый дом неподалеку от центра Амстердама, в том же районе.

Сначала ей пришлось несладко — проценты по закладной на дом оказались непомерно высокими. Но продлились эти мучения относительно недолго. Вскоре женщина заработала достаточно, чтобы выкупить закладную и стать уважаемой в определенных кругах содержательницей борделя, одной из самых известных «мадам» в Квартале. Если по отношению к содержательнице публичного дома уместно употребить слово «хорошая», то Старую Молли по праву считали таковой — во всяком случае, коллеги по бизнесу, — поскольку она и впрямь заботилась о своих девочках.

Разумеется, как и любая другая «мадам», Молли не упускала своего ни на грош, однако в этом, собственно говоря, ее работа и заключалась. Сидя на стуле возле окна, хозяйка борделя зорко следила за приходом и уходом клиентов. Она обладала редкой и поразительной способностью угадывать, какую сумму тот или иной мужчина готов выложить за визит к ее подопечным. Для того чтобы учесть такие немаловажные факторы, как одежда и настроение клиента, Молли обычно хватало одного-единственного взгляда. Несомненно, это качество имело неоценимое значение для ее бизнеса, которым она успешно занималась, преспокойно обходясь без расписок и кассового аппарата.

Цены за услуги оставались гибкими настолько, насколько готов был раскошелиться дурак, как любила говорить сама Молли. Именно такая публика в основном и посещала ее заведение. Доля хозяйки составляла половину заработка каждой девушки: ровно пятьдесят процентов. Хозяйка не ломала голову над сложными расчетами, а просто-напросто вычитала из их выручки полагавшуюся ей сумму. Девушки платили честно и, как правило, не прибегали к уловкам, поскольку знали: Старая Молли ошибается редко, а если и ошибается, то не намного.

Содержательница борделя встретила детективов с подозрительностью человека, привыкшего жить на грани закона. С лица Молли не сходила улыбка, но глаза всегда оставались жесткими, холодными и… тревожными. Впрочем, между ней и представителями власти всегда царило полное взаимопонимание. Хотя бордели не были легальными, к ним относились более-менее терпимо.

Декок, без особых церемоний выдвинув из-под стола стул, уселся на него с таким видом, будто пожаловал сюда на обед. Чуть замявшись, Фледдер последовал его примеру.

— Что вам угодно?

— Кофе, — лаконично бросил инспектор. — И желательно поменьше мышьяка.

Явно не оценив шутку, Старая Молли с неприязнью уставилась на Декока, однако, злобно сверкнув глазами, покорно отправилась на кухню.

— Посмотрим, может, что-нибудь и получится, — обронила она на ходу. — В конце концов, жизнь заставляет угождать малейшим прихотям наших мальчиков в синем.

— Весьма похвально с вашей стороны, — усмехнулся инспектор.

Едва Молли вышла, он встал и, пересев на ее стул возле окна, внимательно посмотрел сквозь полупрозрачные занавески. Снаружи, за деревянной рамой, была установлена весьма любопытная система зеркал, похожих на автомобильные. Она позволяла видеть берег канала в обоих направлениях. Отсюда все просматривалось как на ладони. Мужские фигуры нерешительно переходили от одного окна-витрины к другому, деловито оценивая выставленных на продажу, обнаженных в разной степени «жриц любви». Рассеянный свет красных и розовых фонарей помогал скрыть неизбежные изъяны телосложения и представить товар в наиболее привлекательном виде. Именно освещение окон и комнат проституток дало название всему кварталу.

В числе прочих Декок обнаружил зеркало, расположенное почти горизонтально, что позволяло видеть вход в дом Молли. Таким образом, пока она сидела у себя на стуле, никто не мог войти или выйти незамеченным. Все это представляло собой отличный наблюдательный пост.

Когда Молли вернулась с кофе, инспектор по-прежнему сидел у окна.

— На кой черт вам понадобился мой стул? — недовольно проворчала Фонарик.

Брови Декока вновь совершили очередной трюк.

— Просто смотрю, — подчеркнуто вежливо, с дружелюбной улыбкой ответил он. — Смотрю… и прикидываю, могли бы вы видеть, как в дом вошел убийца Сони… — Для пущего эффекта инспектор сделал паузу. — А потом вышел…

— Говорят вам: я знать ничего не знаю! — буркнула Молли, гремя кофейными чашками на подносе. — Сто раз сказала вашим легавым, что ничего не видела.

Декок медленно кивнул.

— Ну, предположим, это вы так утверждаете, — насмешливо протянул он. — Разумеется, я читал все рапорты. Однако искренне надеюсь, что вы не думаете, будто я в это поверил. А если уж совсем откровенно, то мне ни одно слово не показалось правдивыми. — И старый инспектор, слегка вздернув голову, строго посмотрел на «мадам». — Послушайте, Молли, мы взрослые люди, и давно знаем друг друга. Давайте не будем играть в прятки. Вы всегда точно знаете, что происходит в доме. И всегда уверены в том, кто пришел, а кто ушел. — Он прищелкнул языком и удивленно развел руками, выражая глубокое неодобрение подобного упрямства. — И вот теперь, именно в тот единственный раз, когда не где-нибудь, а в вашем доме произошло убийство, вам ничего не известно? Бросьте, Молли, вы же не думаете, что я и в самом деле такой болван?

Хозяйка борделя, смущенно потупившись, переступила с ноги на ногу, поставила поднос на стол, помассировала затылок и пробормотала:

— В тот день я неважно себя чувствовала. Точнее, совсем паршиво. И рано легла спать. — Проковыляв к камину, женщина взяла с мраморной доски маленькую коробочку. — Вот, сами гляньте, порошок от доктора. Сильный порошок. Его надо принимать каждый день. Если не верите, спросите у дока сами. И он вам скажет, что я больна.

Декок с наигранным изумлением воззрился на «мадам».

— Больны?! Вы… и вдруг больны? — В голосе инспектора звучал неприкрытый сарказм. — Что ж, все бывает в первый раз. Должно быть, и с вами это впервые в жизни. Пока я служу в этом участке, вы не пропустили ни одного дня. Кстати, позвольте-ка на секунду взглянуть на вашу коробочку.

— Там нет этикетки, — нервно сказала Молли.

Декок усмехнулся.

— И тем не менее, позвольте ее сюда…

Женщина дрожащей рукой протянула коробочку инспектору, и тот, внимательно осмотрев ее, с осуждением выпалил:

— Рецепт выписан пятого июля! На следующий день после убийства! Кстати, не потому ли вы так внезапно заболели?

— Я была настолько потрясена… — опустив голову, прошептала Молли.

Декок кивнул, однако сочувствия в его взоре не наблюдалось.

— Потрясены, говорите?! Охотно верю, но только после убийства, а никак не до! Вы отлично знали, что полиция не поверит в ваши басни о загадочной болезни, и на следующий день побежали к врачу жаловаться на мигрень или еще что-нибудь в этом роде, — сыщик указал на коробочку. — И вот вам, пожалуйста — порошок от головной боли наготове.

— Все равно я ничего не видела! — с хитрецой взглянув на него, упрямо повторила Молли.

Декок, повернув голову, вновь окинул взглядом набор шпионских зеркал. Затем встал, глубоко вздохнул и, подойдя к хозяйке борделя, мягко провел ладонью по ее черным волосам.

— Позвольте вам кое-что объяснить, — ласково улыбнулся он. — Вы имеете полное право скрывать седые волосы под черной краской. Этого закон не запрещает. Но… — тут инспектор угрожающе вскинул толстый палец и резко сменил тон, — если вы, старая греховодница, прячете от меня убийцу, у вас будут крупные неприятности! Я вам устрою такую жизнь, превращу в такое ничтожество, что вы пожалеете о том дне, когда впервые меня увидели. Я лично прослежу за тем, чтобы ваш бизнес приказал долго жить, а вашу лавочку навек прикрыли. А вам присмотрю камеру поуютнее, специально для наших самых дорогих гостей. — Декок тихонько постучал «мадам» указательным пальцем по лбу. — Надеюсь, это дошло до ваших крошечных хитрющих мозгов?

Молли судорожно сглотнула.

— Вы… вы не имеете права угрожать пожилой женщине…

Декок не обратил на ее слова ни малейшего внимания. Это означало, что он в ярости. Сильно раздражающие его вещи инспектор обычно откровенно игнорировал, и никто не мог сказать наверняка, делает он это нарочно или же сдерживает бешенство от боязни переступить черту.

Сыщик сел за стол и принялся за кофе, шумно прихлебывая. Производимые им при этом звуки вызывали отнюдь не самые приятные ощущения. Осушив чашку, инспектор поднялся и махнул рукой Фледдеру.

— Нам пора. Нечего тут рассиживаться!

Прежде чем выйти из комнаты, он вновь обернулся и, положив ладонь на дверную ручку, с угрозой произнес:

— Завтра я вернусь. На вашем месте я бы сегодня лег спать пораньше. Возможно, крепкий сон освежит память.

— Лучше б как следует выполняли свою работу, — проскрипела «мадам». — А я все равно ничего не видела!

— Ну-ну, — со скучающим видом буркнул Декок. — Я уже несколько раз слышал эту песню. Постарайтесь к завтрашнему дню сменить пластинку.

И в сопровождении Фледдера инспектор зашагал вниз по лестнице. В рабочей комнате Сони на первом этаже уже обитала другая проститутка — в этом бизнесе белые пятна заполнялись быстро, поскольку поток жаждущих обслуживания клиентов казался бесконечным.

Переступив порог комнаты, старый сыщик огляделся: практически ничего не изменилось, обстановка была точно такой же, как на снимках, показанных ему Фледдером. Не хватало только трупа.

— А вы смелая девочка, — похвалил он новенькую.

— А чего тут бояться-то? — удивилась та.

Инспектор пожал плечами и, указав на широкий диван, медленно произнес:

— Одна старая поговорка гласит: убийца всегда возвращается на место преступления.

2

Инспектор Декок, положив ноги в отлично начищенных ботинках на край стола, так зарылся в свежую газету, что торчал лишь венчик его взъерошенных седых волос. Он пожинал плоды своих вчерашних откровений с прессой. Большинство репортеров справились с задачей выше всяческих похвал, угостив читателей захватывающей дух историей о развернутой по всей стране охоте на убийцу, в которой участвуют лучшие силы полиции. Восхищенный тон газетных статей доставлял Декоку изрядное удовольствие — небольшая реклама явно не помешала бы ни ему, ни полицейскому управлению.

Ближе к десяти в дежурке появился довольно угрюмо настроенный Фледдер.

— Доброе утро, Декок.

— Доброе утро, сынок, — последовал оживленный ответ.

— Там в коридоре вас ждет один человек, он в ярости.

— И что с того?

Фледдер многозначительно хмыкнул, как бы намекая либо на наличие посетителя, либо на степень его исступления — на что именно, Декок точно определить так и не смог.

— Это муж Толстухи Сони, — пояснил младший инспектор.

— Так, говоришь, этот тип в ярости?

— Да, и требует комиссара. Но того еще нет на работе.

Декок усмехнулся, словно предвкушая приятную встречу.

— Дай ему немного остыть. — Инспектор, спокойно налив себе новую кружку кофе, вновь откинулся на спинку стула. — А что ты выяснил у доктора Рустелуса из лаборатории?

Фледдер пожал плечами.

— Не особенно много. Несколько хрящей в дыхательном горле раздавлены, кости шеи сломаны. Сильный нажим на сонную артерию вызвал повышение кровяного давления в мозге, что быстро привело к потере сознания. Помимо всего прочего, обнаружено несколько легких синяков с обеих сторон живота, чуть выше бедер.

Декок кивнул, давая понять, что запоминает все подробности. А затем произнес:

— Должно быть, душитель очень сильный человек. Скорее всего, он сидел на жертве верхом, сжав коленями ее бока, а руками вцепившись в горло. Душил он ее с такой силой, что это вызвало натяжение мышц. Следовательно, синяки в районе живота были оставлены, когда ноги жертвы напряглись.

Фледдер с восторгом уставился на старшего коллегу.

— Но это же почти слово в слово то, что сказал доктор! Надо же! А некоторые кретины еще поговаривают, что вам пора на покой…

Польщенный Декок скромно улыбнулся.

— Видишь ли, я все-таки не в первый раз расследую убийство.

Инспектор встал и подошел к окну. После вчерашнего дождя стекла испещряли грязные разводы. Все еще влажные крыши домов поблескивали в слабых солнечных лучах, едва пробивавшихся сквозь низко нависшие облака. Моше Селедочник как раз выкатывал лоток на свое обычное место. Декок распахнул окно и принюхался.

— Сегодня свежая жареная камбала, — пробормотал сыщик. — А то уж я испугался, что снова будет копченая селедка. — Он закрыл окно и медленно повернулся к Фледдеру. — А теперь, пожалуйста, пригласи лучшую половину Сони.

— Полагаете, он достаточно остыл?

Декок усмехнулся:

— А вот это мы сейчас и проверим.

Младший инспектор вышел и несколько секунд спустя вновь распахнул дверь, придержав ее перед высоким элегантным мужчиной лет сорока. С первого же взгляда было ясно, что раздражение посетителя так и не утихло, — он чуть ли не ворвался в дежурку с раскрасневшимся и возбужденным лицом. Звуки его шагов напоминали топот эскадрона драгун, скачущих на штурм неприятельской крепости. В руке он сжимал свернутую в трубку газету, размахивая ею, словно саблей.

— Я подаю жалобу! — с ходу завопил незваный гость. — Я не обязан всего этого терпеть! — Он вновь взмахнул своей «саблей». — Это клевета, самый настоящий гнусный поклеп! Я не имею никакого отношения к этой развратной шлюхе!

Декок спокойно уселся за стол и смерил посетителя презрительным взглядом.

— Наверное, вы… э… имеете в виду Соню? — медленно проговорил он, весьма правдоподобно изображая непонимание. — Мать ваших детей?

Кирпично-красная физиономия скандального визитера стала еще ярче, а широкие ноздри раздулись над тонкими усиками. На несколько секунд он утратил дар речи.

— В этой газетенке говорится, что меня разыскивает полиция по обвинению в убийстве! — вновь обретя голос, гневно взревел он. — Да как они посмели?! Как им позволяют печатать такое?! Это… оскорбление личности!!! Оскорбление, поклеп, диффамация, клевета!

— Сами знаете эту прессу, — поддакнул Декок, неодобрительно качая головой. — Порой диву даешься, где они выкапывают всю эту чушь, которую потом печатают. — Он указал на стул напротив своего стола. — Прошу вас, присаживайтесь, господин?..

— Брандерс.

Декок приветливо осклабился:

— Очень приятно. Господин Брандерс, так сильно возбуждаться крайне опасно для здоровья. Как-то раз один мой коллега…

— Да черт с ним, с вашим коллегой!

Инспектор воззрился на него с хорошо разыгранным изумлением:

— Вообще-то, он был славным малым, — примирительным тоном заявил Декок, — и… э… хорошим отцом. Нет, серьезно. Видите ли, однажды его бросила жена. Взяла да и ушла… оставив на его попечение трех маленьких детишек. Для всех нас это было настоящим ударом. В конце концов, не мог же он нормально заботиться о трех карапузах на свою зарплату…

— Я… мне это безразлично! — нетерпеливо вскричал Брандерс. — Я пришел сюда, чтобы…

Декок, вздохнув, с силой провел по лицу ладонями.

— Я хотел сказать, — продолжил старый сыщик с таким видом, будто его вовсе не перебивали, — что его жена сбежала с мужчиной моложе его. Да, гораздо моложе. Я отлично это помню. — Инспектор развел руками. — Так что, сами понимаете, женой она была неважнецкой. Ну и, ясно дело, мы часто обсуждали ее между собой и говорили: да-а, а ведь жена Янсена и впрямь слабохарактерная тряпка. Она — не более чем…

По лицу Брандерса было видно, что он вот-вот взорвется.

— Хватит! — завопил он. — Немедленно прекратите! Какое мне дело до вашего дурацкого коллеги?! Я здесь, чтобы подать жалобу, выдвинуть обвинение в официальном порядке. Против того типа, который тиснул эту грязную статейку в этой паршивой газетенке! Только и всего! У меня нет ни малейшего желания слушать ваши байки про жену какого-то там Янсена! Надеюсь, это понятно?!

Выражение снисходительного сочувствия внезапно исчезло с лица Декока. Его глаза превратились в узенькие щелки, а брови от гнева встопорщились, придавая инспектору весьма суровый вид.

— Стало быть, господин Брандерс, по-вашему, это байки? — угрожающе нахмурился он.

— Да… А что же еще?! — Судя по всему, посетитель был слегка сбит с толку и явно потрясен столь резкой переменой тона и выражения лица.

С грохотом отодвинув стул, Декок вскочил. Теперь он напоминал огромную грозовую тучу за несколько минут до начала проливного дождя с громом и молниями.

— Вот что я вам скажу, господин Брандерс! — негодующе прошипел сыщик сквозь зубы. — Я никогда не опускаюсь до баек! Вы меня хорошо слышите? Я никогда не травлю баек! Однако если вы не в состоянии своими пустыми мозгами понять то, что вам пытаются сказать, то я выражусь более откровенно: вас считают убийцей Сони! — Инспектор выдержал секундную паузу, словно переводя дыхание, а затем грозно ткнул пальцем в начавшего бледнеть посетителя. — Да-да, вас, господин Брандерс!

— Меня?!

Декок выразительно кивнул.

— Да, мой друг, вас! Вы бросили жену в тот момент, когда она больше всего нуждалась в вашей помощи! Вы оставили ее без каких бы то ни было средств к существованию. Вы повесили ей на шею трех маленьких детей. Вы ушли и даже не обернулись. Ушли и не сочли нужным сообщить куда! Жена стала для вас частью прошлого. Соня вас больше не интересовала — вы, видите ли, нашли себе новую подружку! Несомненно, куда более симпатичную и, конечно, моложе бедняги Сони, перенесшей менее чем за четыре года три беременности и слегка располневшей. — Инспектор перевел дыхание. — Разумеется, господин Брандерс, дети — это такая обуза. Они плачут, когда болит живот, а этот шум — слишком тяжелая нагрузка для ваших нежных органов чувств. Не правда ли? — Голос инспектора буквально сочился сарказмом. — Я не ошибся, господин Брандерс?

Посетитель подавленно молчал. Декок вздохнул.

— Соня, ваша Соня была вынуждена стать проституткой! А вы обзываете ее грязной шлюхой! Подумайте хорошенько! Неужели непонятно, что она поступила так в знак протеста против бесчеловечного отношения?!

Инспектор, рывком выдвинув ящик стола, выбрал наиболее впечатляющее фото погибшей и, едва сдерживая кипевшую в нем злость, швырнул его через стол Брандерсу.

— Взгляните, — сердито бросил он, — да как следует! Вот до чего вы ее довели! Вот за что вы в ответе! Это лицо девушки, которая, преисполненная радужных надежд и любви, шла с вами в мэрию чуть больше двенадцати лет назад!

Брандерс посмотрел на снимок, и его глаза полезли на лоб от ужаса.

— Ее задушили, — продолжал Декок. — И сделала это какая-то слабохарактерная тряпка… своими слабенькими ручонками, господин Брандерс!

Тот застыл, выпучив глаза и широко открыв рот, словно не в силах издать ни звука, и выронил снимок. Затем испуганно огляделся, явно чувствуя, что его загнали в угол. На лбу выступили крупные капли пота. В комнате внезапно почувствовалось невыносимое напряжение. Побледневший Фледдер наблюдал за этим зрелищем со стороны. Лицо Декока сейчас напоминало стальную маску.

— Не-е-т… нет! — простонал Брандерс. — Я… я не убивал Соню!

Декок бесстрастно смотрел на него.

— На всякий случай предупреждаю, — невесело усмехнулся он, — вы меня снова не поняли. Я назвал вас убийцей лишь фигурально.

Брандерс нервно рассмеялся. Это был довольно странный звук, похожий на лошадиное ржание. Губы его растянулись в идиотской улыбке. Казалось, он все еще не может до конца поверить собственному счастью.

— Не я! — радостно выдохнул он. — Не я!

Декок, сунув руки в карманы, некоторое время презрительно его разглядывал, затем произнес:

— Фледдер, проводите, пожалуйста, господина Брандерса до двери.

Ни слова не говоря, ссутулившийся посетитель поднялся и, все так же идиотски хихикая, последовал за детективом. Но не успели они переступить, как Декок заговорил снова:

— Если вы все еще не раздумали подавать жалобу, — коротко бросил он, — то кабинет комиссара, моего шефа, находится через две двери по коридору.


Фледдер вернулся через несколько минут и обнаружил, что Декок по-прежнему стоит возле стола, так и не вынув из карманов руки. На лице инспектора застыло выражение грустной задумчивости, почему-то делавшего его похожим на сфинкса.

— Господин Муженек отбыл, — насмешливо доложил детектив. — Вылетел из участка, аки ночной тать из дома, даже не глядя по сторонам, как будто за ним гнался сам черт.

Декок с пониманием кивнул.

— Возможно, черт за ним и в самом деле охотился, — таинственно заметил он.

Фледдер с любопытством посмотрел на инспектора. Проницательные молодые глаза изучили каждую мелочь — от седых волос на висках до морщинок на лице грубой лепки.

— И этим чертом были вы! — с уверенностью воскликнул он. — В жизни не видел так быстро и до такой степени сломленного человека! Как вам это удается? Как у вас получилось с полщелчка уничтожить этого типа, и откуда вы набрались духу показать ему это ужасное фото Сони? Это было… прямо скажем, негуманно.

Декок пожал плечами.

— Возможно, я слишком старомоден, — честно признал он. — Не знаю. И, может быть, не вписываюсь в современное общество. Я и в самом деле придерживаюсь ортодоксальных взглядов на любовь и брак. Тот, кто бросает женщину с тремя маленькими детьми, не может рассчитывать на какое-либо сочувствие с моей стороны. И мне все равно, что его на это толкнуло. Подобному бесчеловечию просто-напросто нет прощения. Это вопрос ответственности. И, с моей точки зрения, Брандерс виноват в гибели брошенной им жены.

— Но ведь он ее не убивал…

Декок устало вздохнул:

— Разумеется нет — во всяком случае, в буквальном смысле слова. Выписать ордер на арест Брандерса невозможно, и ни один судья не возбудит против него дело. Но, не брось этот тип Соню — она никогда не докатилась бы до проституции, а ее дети по-прежнему оставались бы с матерью.

— Да, но…

Декок вскинул руку.

— Я точно знаю, что ты собираешься сказать. Брандерс не мог предвидеть, что все так сложится. Ты прав. Никто не способен заглянуть в будущее… Но это не освобождает от ответственности. — Декок сел и налил себе очередную кружку кофе. — В кузнице не хватило гвоздя, подкова отвалилась, лошадь захромала и… в итоге… из-за какого-то гвоздя битва была проиграна, — пробормотал он. — Причина и следствие. — Инспектор шумно отхлебнул из кружки. — Знаешь, Фледдер, — помолчав, продолжал он, — за годы службы мне довелось расследовать сотни, если не тысячи самых разных преступлений. Сейчас уже точно и не подсчитаешь. Я никогда за этим не следил. Но, независимо от того, что это было за дело, я никогда не относился к нему как просто к очередному досье, некоему акту. Видишь ли, на самом деле преступление — это не более чем неизбежный результат. Всегда есть определенная цепочка событий, которая и приводит к убийству, грабежу и так далее. Иными словами, кто-то бросает в землю семя. И, начиная искать эту самую отправную точку, ты рано или поздно обнаружишь, что некогда тот или иной человек либо из-за любви, либо из-за ее отсутствия, из ненависти, из-за денег — по какой угодно причине — снял с себя ответственность перед ближним. Сознательно он это сделал или подсознательно — неважно. Но только так ты найдешь главного виновника преступления, того, чье отсутствие чувства долга привело к беде. На нем-то и лежит моральная ответственность. И в трагедии, постигшей Соню, с точки зрения нравственности, виновен прежде всего Брандерс. Именно он положил начало этой самой цепочке событий, что и дало мне моральное право обойтись с этим типом как с убийцей.

Фледдер невидящим взглядом уставился в пространство.

— Но ведь на самом деле этого главного виновника с тонки зрения морали нельзя подвергнуть наказанию. Брандерс ведь не совершил ничего противозаконного, — задумчиво пробормотал детектив. — И, тем не менее, на нем, несомненно, лежит вина. Именно это вы имели в виду?

Декок кивнул, допивая остатки кофе.

— Да. Потому-то и нужен черт, чтобы его покарать.

— То есть вы? — с улыбкой уточнил Фледдер.

— Нет, — покачал головой Декок. — Вовсе не я, а его совесть. И я искренне надеюсь, что с этим самым чертом Брандерсу предстоит нешуточная схватка.


Нагнувшись, Фледдер подобрал оброненную Брандерсом фотографию и положил на стол. Декок скользнул взглядом по лицу так трагически погибшей Толстухи Сони и отвернулся.

— Спрячь этот снимок, — с легким раздражением бросил он младшему коллеге. — От ее вида у меня мурашки бегут по спине.

Тут в дежурку вошел комиссар Роос (до отставки ему оставалось всего ничего) и приветственно протянул руку Декоку.

— Привет, старая ищейка, — улыбнулся он. — Я вижу, вы все-таки вернулись из деревенской глуши. С возвращением к цивилизации!

— Как видите, — сухо усмехнулся в ответ Декок. — Должен сказать, что мой отпуск прервался несколько неожиданно.

Роос сочувственно кивнул.

— Вы нам необходимы, — самым серьезным тоном объявил он. — Видите ли, Декок, у меня очень странное предчувствие, связанное с убийством Сони. В том смысле, что его обстоятельства таковы… боюсь, пройдет немало времени, прежде чем мы изловим преступника. У нас нет ни единой зацепки, не говоря уже о мотиве. Насколько удалось установить, никаких врагов у несчастной женщины не было.

Декок поскреб подбородок.

— Ограбление?

— У нее ничего не взяли. — Роос покачал головой. — Никаких следов поиска денег или каких-нибудь других ценностей. Убийца даже не потрудился заглянуть в ящик ночного столика, где Соня хранила сережки. Обнаруженная нами сумма точно соответствует ее дневному заработку — во всяком случае, по словам хозяйки заведения.

— Уж она-то должна знать наверняка, — холодно улыбнулся Декок.

— Что верно, то верно, — кивнул комиссар. — Старая Молли не вчера родилась. Я бы не прочь поменяться с ней зарплатами.

— Я тоже, — хмыкнул Декок. — Если бы предложили, меня бы устроила и половина ее доходов в обмен на все мои.

— По-вашему, эта старая карга так много загребает? — удивился Фледдер.

Декок выпятил нижнюю губу.

— Готов поспорить, что да. На нее круглые сутки работают несколько смен по четыре девушки. Думаю, не ошибусь, предположив, что они приносят ей доход не менее нескольких тысяч в неделю.

— Вы шутите? — недоверчиво улыбнулся Фледдер.

— Отнюдь нет, парень. Прикинь сам. Допустим, каждая девица зарабатывает по меньшей мере около трех сотен в день. Четыре девушки в три смены — это, как минимум, три тысячи в день. У проституток нет пятидневной рабочей недели, сорока рабочих часов… Комнаты заняты постоянно, так что умножим это на семь. Учти: девушкам достается всего половина дохода. Как видишь, несколько тысяч в неделю — и это еще по самым скромным прикидкам! Так что у Молли прилипает к пальцам четверть миллиона в год, а то и куда больше.

— Господи боже! — поразился Фледдер. — Поневоле призадумаешься, не открыть ли бордель самому!

— Господь не имеет к этому никакого отношения, — буркнул Роос, и все трое рассмеялись. — Какие у вас планы на сегодня? — посерьезнев, спросил комиссар.

— Моя жена собиралась в магазин за новым платьем, — бодро сообщил Декок.

Комиссар изумленно вытаращил глаза.

— Да-да, — подтвердил инспектор. — И мне придется ее сопровождать. Видите ли, она очень высоко ценит мое мнение. Мы женаты более двадцати лет, и за все это время она не сделала без меня ни одной покупки.

— Ого! — только и смог выговорить слегка оторопевший от такого заявления Роос.

На его лице застыла весьма выразительная гримаса, однако комиссар, не сказав ни слова, резко повернулся на каблуках и вышел из дежурки. Декок проводил его слегка насмешливой улыбкой.

Фледдеру безумно хотелось расхохотаться, но он мужественно подавил в себе этот порыв, приложив немало усилий, и его щеки залил яркий румянец.

— Вы и в самом деле ходите с женой по магазинам? — полюбопытствовал молодой детектив, когда за комиссаром закрылась дверь.

Декок ухмыльнулся.

— Да, но это вовсе не означает, что у тебя сегодня выходной. И не надейся. У меня есть к тебе кое-какие поручения. Во-первых, навести Старую Молли и узнай, не вспомнила ли она за ночь что-нибудь интересное? Не думаю, что тебе очень повезет, но пренебрегать такой возможностью не стоит. Затем придется составить список всех состоящих на учете нервнобольных, которые могли бы болтаться поблизости от борделя в момент убийства. Далее свяжись с портовой полицией и составь список кораблей, пришвартованных в гавани в ту ночь. Полагаю, регистрационные книги отелей и другие подобные источники информации ты уже проверил?

Фледдер кивнул и с чуть заметной ноткой сарказма в голосе осведомился:

— Прикажете что-нибудь еще?

— Нет, — благодушно отозвался Декок. — На данный момент это все. Если выяснится что-либо особенно интересное, звони. Я буду дома после пяти. — Он улыбнулся. — Впрочем… это зависит от того, как скоро моя жена подберет себе подходящее платье. — Инспектор беспомощно развел руками. — В любом случае увидимся в понедельник. Надеюсь, я тебе не понадоблюсь. Видишь ли, я не люблю работать по выходным. — Он натянул дождевик.

— До скорого, — бросил ему вслед Фледдер.


Сумей Декок прочесть мысли человека, стоявшего в тот момент неподалеку от полицейского участка, он чувствовал бы себя куда менее уверенно. Незнакомец разглядывал витрину маленького, неприметного книжного магазинчика всего в нескольких шагах от здания полиции. Но сыщик не подозревал ни о существовании этого человека, ни о его мыслях. Для душевного спокойствия Декока так оно было лучше, поскольку в противном случае поход по магазинам пришлось бы немедленно отменить. Однако инспектор не обладал экстрасенсорными способностями.

Мужчина буквально пожирал взглядом яркие журнальные обложки с изображением обнаженных красоток. Казалось, каждая улыбается ему поверх серых полосок бумаги, скрывающих их соблазнительные формы. Прелестные создания! Как жаль, что эти гадкие полосы не позволяют увидеть их во всей красе: нежные плечики, соблазнительные бедра, длинные стройные ноги… Как жаль… Он продолжал торчать у витрины как зачарованный, не имея возможности насладиться вожделенным зрелищем. Бумажные полоски не давали ему покоя. Ему отчаянно хотелось знать, что там, под ними.

Неизвестный поглубже засунул руки в карманы старомодного костюма и нащупал несколько смятых банкнот. Их достоинство оставалось для мужчины загадкой, поскольку своих денег у него никогда не было. Наконец, преодолев нерешительность и ощущая неприятную пустоту под ложечкой, он вошел в магазинчик.

3

У Декока страшно болели ноги.

Лениво откинувшись на спинку своего удобного старого кресла, он разминал затекшие ступни. Весь день пришлось мотаться с женой по магазинам. Когда супруга инспектора отправлялась за покупками, в ней словно бы открывался источник неиссякаемой энергии — тем более если речь заходила о покупке нового платья.

Несмотря на почтенный возраст, ей удалось сохранить стройную фигуру, чем Декок необычайно гордился. Правда, его слегка раздражало, что, отправившись на охоту за очередной обновкой, жена имела обыкновение совершенно забывать, сколько ей лет. В первую очередь дражайшую половину Декока привлекали модели, явно рассчитанные на молодых женщин, и убедить ее в том, что следовало бы подобрать что-нибудь спокойнее и строже, стоило адских трудов.

Инспектор до сих пор не вполне понимал, почему он столь безропотно несет свой крест, таскаясь с женой по супермаркетам и бутикам. После двадцати с лишним лет супружества он по-прежнему не мог взять в толк чего ради он всякий раз терпит эти муки. Однако со временем Декок пришел к выводу, что это очередная загадка женской души, и разгадать ее не в силах даже гений сыска, будь у него хоть семь пядей во лбу. Обычно жена заявляла, что для нее очень важно его мнение. Но, судя по всему, это было лишь предлогом, чтобы не мотаться повсюду одной. В действительности же на советы мужа госпожа Декок никогда не обращала особого внимания и интересовалась его мнением, лишь сделав окончательный выбор. А уставший и вымотанный до предела инспектор всегда бормотал что-нибудь одобрительное, радуясь, что этот изнурительный поход за тряпками близится к концу.

Декок, с наслаждением потянувшись, придвинул ноги поближе к каминной решетке — вечер выдался довольно прохладным. Жена поставила у его локтя чашку кофе и напомнила:

— Не забудь — тебе скоро выгуливать Флипа.

Декок кивнул и подумал о своих натруженных ногах. Тем не менее, верный Флип, шумно принюхиваясь, уже нетерпеливо вертелся вокруг кресла. Казалось, в этом псе работают какие-то вечные часы, созданные с одной-единственной целью напоминать инспектору о важнейших событиях собачьей жизни: о прогулках с хозяином и кормежке. Вот Флип, положив морщинистую морду на подлокотник кресла, с мольбой посмотрел на Декока…

Машинально потрепав любимца по загривку, тот пробормотал:

— Подожди капельку. Немножко терпения — дай мне допить кофе.

Кое-кто из его знакомых считал, что четвероногий друг Декока похож на хозяина, другие категорически с этим не соглашались. Разумеется, это была шутка, но все же в ней была толика истины. Некоторое сходство, несомненно, имело место.

— Мы в этом году вернемся за город?

Декок пожал плечами.

— Все зависит от того, сколько времени займет расследование дела.

— А что-нибудь уже выяснилось?

Инспектор с грустью покачал головой.

— Не слишком-то. Убийства проституток очень трудно раскрыть из-за их профессии — пойди отыщи свидетелей. — Декок неопределенно помахал рукой. — В конце концов, что делает средняя проститутка вроде убитой? Просто сидит и ждет. В рассеянном свете розового или красного фонаря она выставляет себя на витрине своей комнаты в ожидании покупателя. — Декок на мгновение закрыл глаза, вновь погладил пса и будничным тоном добавил: — А затем появляется мужчина. Он крадучись проходит вдоль скудно освещенных фасадов домов со стороны канала и быстро проскальзывает в ту или иную дверь. Его никто не видит, не отпускает в его адрес никаких замечаний… Проститутка задергивает штору. Что происходит потом, не знает и не видит никто. Всем известно только одно: пока штора задернута — она с клиентом. Время не ограничено. Некоторые клиенты выходят буквально через пять минут, другие задерживаются более чем на час. Все зависит от цены. Лишь когда штора не поднимается слишком долго, кто-нибудь из товарок может полюбопытствовать, в чем дело. Но и это вилами на воде писано — далеко не каждая рискнет помешать чужой работе. В конце концов рано или поздно труп находят, но убийца получает грандиозную фору по времени и успевает раствориться в огромной армии безымянных, одиноких и похотливых завсегдатаев Квартала. — Декок потер ладонями лицо, допил кофе и аккуратно поставил чашку. — В принципе возможно, что некто, прогулявшись по нескольким адресам, убьет четырех, пятерых, а то и больше проституток за одну ночь. Прежде чем станет известно о первом убийстве, он уже может быть дома, где угодно — хоть за городом, хоть в Роттердаме. Глядя на завсегдатаев Квартала, в такое трудно поверить, но исключать подобную возможность я бы не рискнул. — Он глубоко вздохнул. — Когда рабочая комната проститутки не убирается в течение трех-четырех дней, — а это происходит чаще, чем кажется, — то там можно обнаружить отпечатки пальцев пятидесяти-шестидесяти человек. Учитывая, что у каждого по десять пальцев, начинаешь понимать, что дактилоскопическая лаборатория далеко не всегда в состоянии помочь и дать пригодные результаты. — Он вновь вздохнул. — Так что убийство проститутки — это самое сложное, запутанное и утомительное дело, которое только может выпасть на долю полицейского.

Его жена ласково улыбнулась.

— И поэтому тебя отозвали из отпуска?

Декок заглянул в кофейную чашку и, убедившись, что она пуста, поставил ее на место.

— О-хо-хо! — Инспектор потер усталые ноги, смиряясь с неизбежным. — Возможно, комиссар был прав. У молодого поколения детективов мало шансов чего-либо добиться. Что есть, то есть. В области всяческих технологий они настоящие асы, но в людских отношениях жизни Квартала не смыслят ни черта. Меж тем Квартал красных фонарей — совершенно особый мир, и эти юнцы не представляют, как туда вписаться, не чувствуют, как бьется сердце Старого города. И возможно, благодаря прошлому опыту, позволившему мне познакомиться с обитателями Квартала поближе, я смогу что-нибудь раскопать, продвинуться немного дальше…

С сожалением глянув на пустую чашку, Декок встал с кресла и повернулся к Флипу.

— Собирайся, дружок. Пойдем проверим, сумеешь ли ты присмотреть себе деревце посимпатичнее.

— Я ложусь спать, — предупредила его жена. — Уже за полночь.

— Что ж, согреешь мне постель, — с улыбкой отозвался Декок и, выйдя в коридор, снял с вешалки у двери собачий поводок. Флип покорно подставил ему шею.


Не успел Декок вернуться с прогулки, как зазвонил телефон. Войдя в гостиную, инспектор взглянул на старинные часы с маятником. Почти час ночи. Он медленно протянул руку и снял трубку.

— Это вы, Декок? — Он узнал голос Фледдера. Судя по тону, молодой детектив нервничал и торопился. — Приезжайте в участок как можно быстрее!

— А в чем дело?

— Убита еще одна проститутка.

Старый сыщик выругался.

— Ничего не предпринимайте, пока я не появлюсь, — предупредил он. — Сейчас выезжаю.

— Что-нибудь случилось? — послышался голос жены.

Декок подошел к двери супружеской спальни.

— Мне греть постель уже не надо, — сказал он. — Надо снова бежать по делам.

Жена спросила о чем-то еще, но инспектор не расслышал. Схватив на ходу дождевик и шляпу, он торопливо вышел из дому. Маленький, далеко не всегда послушный хозяину автомобильчик на сей раз завелся сразу. Декок с решительным видом переключил передачу и по пустынным улицам понесся к участку.

В здании полиции царила полная неразбериха. Деятельность кипела вовсю. Рядом с телексом, выпендриваясь друг перед другом, крутились несколько старших офицеров. Седеющий опытный сержант Дядюшка Джек, с незапамятных времен руководивший всеми ночными сменами, тихо зверел от всей этой суеты, особенно когда давал указания патрульным. Те от почтения к посетившим участок офицерам высокого ранга стояли навытяжку за стойкой, отделявшей кабинет для дежурных от приемной.

За спинами исполненных рвения патрульных Декок попытался незаметно проскользнуть по лестнице наверх, где его ждал Фледдер. Он всегда старался по возможности держаться подальше от высокого начальства, которое, стоило совершиться убийству, слеталось, как мухи на сахар. Пользы это не приносило никакой: высокие чины только мешали.

Но хитрость инспектора не удалась: прежде чем он успел добраться до шеренги патрульных, его засек старый комиссар.

— Декок!

Патрульные, оглянувшись, тут же расступились, выставив инспектора на обозрение собравшейся у телекса группе начальства. Старый сыщик, словно мальчишка, пойманный с засунутой в банку варенья рукой, застыл на месте и сконфуженно улыбнулся:

— Да, шеф?

Инспектор шагнул к перегородке. Зная, что все шишки сейчас наблюдают за ним, Декок с трудом воздержался от насмешливого замечания.

— Вот вас-то мы и ждали, — заявил Роос. — Эти господа решили последовать вашему совету и не посещать место преступления, пока вы его не осмотрите. Они не хотят, чтобы из-за них были упущены какие-нибудь важные улики.

— Превосходно, — отозвался Декок, — просто превосходно! Очень разумное решение.

— Мы, конечно, поставили вокруг кордон, — продолжал комиссар, — и в комнате никто ничего не трогал. Молодой человек, обнаруживший труп, сейчас в приемной. Его надо бы допросить потщательнее. Если вы соблаговолите взглянуть на место преступления, мы вскоре к вам присоединимся. А пока ждем представителя прокуратуры.

Инспектор кивнул. Выражение его лица оставалось каменно безмятежным, хотя сложившееся положение изрядно его забавляло: ох и паршиво приходится комиссару, когда всеэти представители власти то и дело заглядывают через плечо! В подобных случаях старик переходил на официальный тон, что бесконечно веселило инспектора. Поэтому он весьма охотно подыгрывал начальству.

— К вашим услугам, шеф. Будут ли еще какие-либо указания, господин комиссар?

Вопрос Декока звучал как насмешка, но это мог понять только тот, кто очень хорошо знал инспектора. Комиссар незаметно ему подмигнул.

— Нет, Декок, приступайте к делу. — Дядюшка Джек широко улыбнулся.

Декок торопливо направился в дежурку. Его младший напарник нетерпеливо расхаживал по комнате, от волнения не зная, куда девать руки.

— О! — с облегчением воскликнул он при виде инспектора. — Наконец-то вы здесь!

Декок внимательно посмотрел на юного детектива.

— В чем дело, парень? — поинтересовался он. — Ты бледен как мел. Тебе нехорошо?

— Черт возьми! — пробормотал Фледдер. — Еще одно убийство! Мы и предыдущего не раскрыли… а тут на руках второй труп.

Декок по-отечески похлопал молодого человека по плечу.

— Не унывай, парень. Никогда нельзя показывать, что ты неуверен в себе. И не давай понять, что потерял след. Растерянный детектив никому не внушает почтения. Всегда делай вид, что ты точно знаешь, кто подозреваемый. Прикидывайся, будто схватить убийцу за шиворот и доставить в участок — это только вопрос времени. Поверь старику: как минимум восемьдесят процентов нашей работы — самое настоящее представление. Просто театр. Между прочим, — Декок в задумчивости нахмурился, — никогда не стоит использовать грубые выражения. — Фледдер удивленно посмотрел на инспектора, когда тот взял его за руку. — Пойдем, — сказал Декок, — время не терпит. Скоро нам предстоит иметь дело с Могучими Пустозвонами.

Фледдер знал, что таким образом Декок окрестил целую армию специалистов — от коронера и его помощников до самых разнообразных спецов: фотографов, дактилоскопистов, экспертов по ядам и так далее, всегда собирающихся на месте убийства. На сей раз на них наверняка насядет еще и начальство из числа поджидавших внизу.

Детективы отправились в путь пешком по знакомым переулкам и вдоль каналов, — в конце концов, участок располагался прямо на границе Квартала красных фонарей, а до места преступления было рукой подать. По дороге они встретили группу любопытных репортеров.

— У вас есть подозреваемый? — поинтересовался один из них.

Декок моментально сбавил шаг.

— Ареста убийцы можно ожидать самое позднее через неделю, — отчеканил инспектор.

Репортер вытаращил на него глаза.

— Через неделю? Как, уже?

— Да, но за более подробными сведениями вам придется обратиться к моему шефу, комиссару Роосу. Вы же понимаете, что на этой стадии расследования… — Декок взмахнул рукой и зашагал дальше. Фледдер заметил на его лице улыбку.

Перед борделем Тетушки Дины они увидели несколько патрульных, с трудом сдерживавших напор зевак. Для такого позднего часа толпа собралась довольно внушительная. Чего же еще ожидать, если Квартал никогда по-настоящему не засыпает?!

— Это внизу, — сообщил Декоку один из патрульных. — Жертва — Белянка Голди. Она задушена, как и первая. Как ее бишь звали? Толстая…

— Толстуха Соня, — подсказал Декок.

— Точно, Толстуха! Ну так вот, здесь то же самое. Но на Соне был хотя бы корсет, а на этой вообще ничего.

— Медэксперта вызвали? Или только нас?

— Вызвали, конечно. Скоро должен быть.

Декок и Фледдер, стараясь ничего не касаться, переступили порог указанной им комнаты. Это был крохотный закуток — не более десяти на двенадцать футов. Обстановку его составляли лишь широкий диван, два низких кресла и между ними — столик. У стены слева от двери был маленький рукомойник, а под ним больничное ведро с педалью — для использованных презервативов. Справа от двери на диване лежало распростертое тело Голди. Ее светлые волосы в беспорядке рассыпались по подушке. Бледное лицо, из-за которого Голди и получила кличку Белянка, теперь казалось серым.

Декоку, за долгие годы службы повидавшему сотни трупов, сразу было видно, что девушка мертва. Причину смерти долго искать не пришлось — на тонкой шее явственно проступали следы удушения.

Подойдя к дивану, инспектор приложил тыльную сторону ладони к щеке мертвой девушки. Тело было еще теплым. Декок внимательно оглядел жалкую обнаженную фигурку, однако, кроме синяков, на шее ничего подозрительного не заметил. Правда, чуть пониже правого колена была маленькая ранка, но явно полученная раньше, поскольку успела покрыться подсохшей корочкой.

Он вновь окинул взглядом комнату. Как будто бы все в полном порядке. Ничто не привлекало внимания. Ничего такого, что могло бы послужить зацепкой для установления личности убийцы. Комната как комната — обычное рабочее место бордельной проститутки. По долгу службы Декок повидал великое множество таких — все, на удивление, одинаковые.

Аккуратно сложенная одежда Голди лежала на одном из кресел. Внимание Декока привлекли тонкие ажурные нейлоновые чулки в сеточку. Осторожно сунув руку в один из них, инспектор растопырил пальцы. На ткани-паутинке не оказалось никаких повреждений — ни дыр, ни спущенных петель. В целости и сохранности остался и весьма легкомысленного вида бюстгальтер: бретельки целы, соединяющая чашечки лямка не растянута.

— Что вы об этом думаете? — спросил Фледдер, торопливо набрасывая в блокноте план комнаты.

Старый сыщик пожал плечами.

— Видишь какие-нибудь различия между этим убийством и первым?

Фледдер медленно покачал головой.

— Разве что корсет на теле жертвы.

Декок одобрительно кивнул.

— Что-нибудь еще?

— Нет. По-моему, это единственное отличие. Никаких следов борьбы, ни намека на грабеж… И вообще, не будь столь очевидно то, что обнаженная барышня на диване мертва, можно было бы подумать, будто ничего не произошло.

Декок грустно вздохнул.

— Эта Голди даже не сопротивлялась. Я осмотрел ее ногти — стерильно чистые. Ни единого следа крови, а значит, убийца не получил ни царапины.

— Опять ни единой зацепки, — уныло подытожил Фледдер. — Сплошное невезение.

— А чего ты хотел? — пожал плечами инспектор. — Госпожа Фортуна — особа капризная. Ведь она, в конце концов, женского рода.

Тут вошли медэксперт с фотографом, а на пороге замаячил спец по отпечаткам пальцев. В комнатенке Голди сразу стало тесно.

— Как только прискачут все остальные пустозвоны, нам придется хуже, чем селедкам в бочке, — проворчал Декок.

— Что вы имеете в виду? — тут же насторожился медэксперт.

— Да так… пытался определить, жива ли она, — солгал инспектор.

— Понятно, — буркнул тот, смерив его колючим взглядом. — Что ж, сейчас и проверим. — Достав стетоскоп, он склонился над трупом, но почти сразу же выпрямился и объявил: — Мертва.

Декок и Фледдер с умным видом кивнули. По голландским законам только теперь девушка официально считалась умершей.

Едва медэксперт вышел, за дело принялся фотограф по фамилии Брем. Пока он исполнял свой «обрядовый танец» вокруг трупа, то и дело сверкая фотовспышкой, дактилоскопист Крюгер успел приготовить свое снаряжение.

— Я могу начать?

— Приступайте, — кивнул Декок. — Постарайтесь как следует. Если мы не сможем раскрыть и это убийство, в управлении поднимется настоящая буря. Так что вы бы лучше… э… нам всем лучше бы приготовиться заранее.

— Если здесь только смазанные отпечатки, то и результат будет такой же, — возразил Крюгер. — А если вам позарез нужны четкие, так у меня их целый архив. Если угодно, можете взять хоть мои.

— Да какой же из вас убийца! — рассмеялся Декок, качая головой. — Ваша жена рассказывала, что индейка, купленная к Рождеству, до сих пор разгуливает у вас по саду.

Услышав это, Фледдер от смеха согнулся пополам, а Крюгер с каменной физиономией приступил к своей кропотливой работе.

Детективам лишь усилием воли удалось вернуть лицам серьезное выражение — как раз к моменту прибытия остальных Могучих Пустозвонов в сопровождении группы начальства, превышающей их по численности как минимум вдвое. Боязливо столпившись на пороге комнаты, старшие чины молча уставились на труп.

— Расследование в надежных руках, — завел привычную пластинку Роос. — У инспектора Декока огромный опыт в таких делах.

«Давай-давай, запудри им мозги, — подумал Декок. — Мы ведь с тобой оба знаем, что раскрыть это дело нам поможет разве что чудо».

К счастью, начальство решило надолго не задерживаться и минут через двадцать отбыло восвояси.

— Как же я рад, что все это кончилось, — облегченно вздохнул Роос. — Слава богу, они наконец убрались.

— Как я вас понимаю, — ухмыляясь, поддержал его Декок.

Комиссар улыбнулся, однако комментировать столь щекотливую тему не рискнул и оглядел комнату.

— Ну как, есть какие-нибудь успехи?

Декок помотал головой.

— Нет, шеф. Не знаю даже, что и думать. Логика отсутствует напрочь. — Помолчав, инспектор добавил: — Я имею в виду, что это убийство настолько… бессмысленное, что его невозможно классифицировать.

— Может быть, тут замешана ревность или какие-нибудь другие страсти? — высказал предположение комиссар.

Декок вытянул губы трубочкой.

— Что ж, не исключено, — осторожно признал он. — Но, по-моему, здесь не хватает некоторых весьма существенных факторов. Для начала, все произошло слишком тихо.

— Тихо? — переспросил Фледдер.

— Вот именно. Никаких следов кипения страстей. Взгляни на тело — ни единой царапины, только синяки на шее. Посмотри на комнату. Как ты сам справедливо заметил, все буднично и заурядно, не считая наличие погибшей. Мы не нашли никаких следов любовных игр.

— Игр?

Декок назидательно поднял палец.

— Да, игр. Иначе это не назовешь. А при такой работе, как у Голди, они бывают всегда. Преступление, совершенное на сексуальной почве или в порыве страсти, спровоцированное порочными наклонностями, — все это указывает на то, что убийца страстно желает добиться оргазма. Во всяком случае, преступнику необходимо нечто, способное возбудить его настолько, чтобы он смог отбросить всякую сдержанность и поддаться инстинкту убийцы. В подобных играх всегда есть элемент насилия. Конечно, иногда всякие дразнящие сценки прокручиваются только в воображении мужчины, но такое бывает довольно редко. В любом случае к убийству должно было что-то подтолкнуть, но здесь картина совершенно иная. Так какие же мотивы двигали преступником? — Декок указал на кресло, где лежала одежда Голди. — Ты только посмотри! Все сложено так аккуратно, что сразу ясно: раздевалась девушка сама, чувствуя себя в полной безопасности. Когда женщину раздевает распаленный страстью мужчина, о подобной аккуратности и речи быть не может. Как правило, вещи кое-как раскиданы по всей комнате. Но тут даже тонкие чулки-паутинки и капроновый лифчик не пострадали. Похоже, Белянка Голди и впрямь спокойно и неторопливо проделала стриптиз, а убийца наблюдал за ней с расстояния.

— И тем не менее ее задушили, — подытожил Фледдер.

— Верно, сынок, но это произошло после того, как Голди в соблазнительной позе разлеглась на диване. Декок взъерошил седые волосы. — И найти убийцу будет весьма нелегко. Это будет даже труднее обычного, поскольку он не вызывает недоверия у проституток.

— Что?!

— Да-да, — невозмутимо подтвердил Декок. — Это будет невероятно сложно. Видишь ли, у проституток перед нами есть как минимум одно преимущество: они знают мужчин гораздо лучше кого бы то ни было. Иными словами, они превосходно разбираются в мужской психологии, а потому способны как разгадать намерения клиента, так и предвосхитить его желания. Меж тем обе жертвы даже не попытались защититься от убийцы. Помнишь, мы только что говорили об отсутствии царапин? Ни Толстуха Соня, ни Белянка Голди не заподозрили ничего худого. Обе доверяли этому типу, считая его абсолютно безобидным.

Некоторое время все трое, словно сговорившись, разглядывали мертвую девушку.

— Наверное, стоит ее отсюда убрать, — наконец проворчал Декок.

Двое санитаров из судебного морга положили труп на носилки и вынесли из комнаты. Инспектор проводил их суровым взглядом.

4

Тетушка Дина, со всеми удобствами расположившаяся у себя в столовой, уголком фартука утерла сальные губы и отодвинула грязную тарелку.

— Хорош был цыпленочек, — прочавкала она. — Я всегда покупаю их у Ганса, прямо за углом.

Фледдер и Декок с отвращением уставились на то, что осталось от цыпленка: несколько обрывков шкурки да кучку обглоданных костей.

— Каждый вечер я балую себя такой вот милой птичкой, — продолжала «мадам». — Вареной, печеной, жареной — мне без разницы. Так или этак, но я должна получить свою цыпочку. Мне-то больше за фигурой следить ни к чему. — Тетушка Дина, похлопав себя ладонью по внушительному заду, рассмеялась над собственной шуткой.

— Женщина! — с еще большим отвращением воскликнул Фледдер. — Да как ты вообще можешь что-либо жрать, если меньше часа назад в твоем доме убили девушку?!

Дина пожала мясистыми плечами и возмущенно фыркнула.

— И только поэтому я должна отказать себе в маленьком удовольствии?

Фледдер аж поперхнулся.

— Но… — начал было молодой детектив, однако тут же умолк, не представляя, как разговаривать с таким бесчувственным монстром.

Перебив коллегу, Декок вежливо спросил:

— Случайно не заметили сегодня вечером чего-нибудь необычного? Или, может, что-нибудь слышали?

Тетушка Дина покачала головой:

— Я никогда ничего не вижу, не слышу и не знаю.

Декок удивленно вскинул брови.

— Бросьте, Тетушка Дина, — улыбнулся он. — Должны же вы постоянно быть в курсе того, что происходит в вашем доме… точнее, борделе.

Поросячьи глазки «мадам» злобно сверкнули.

— Никакой это вам не бордель! — с негодованием возразила она.

Брови Декока, без малейших усилий с его стороны, грозно встопорщились.

— Ах, простите, пожалуйста! А как вы его сами называете?

На лице «мадам» мелькнула хитрая ухмылка.

— Я просто сдаю комнаты в аренду, — с наигранным простодушием ответила она. — Всего-навсего сдаю комнаты. Девушкам, у которых нет своего жилья.

— Какая заботливость! — хмыкнул Декок. — Будьте любезны, если не секрет: сколько вам платят эти бездомные бедняжки?

— Десятку! — выплюнула Дина. — Десятку в неделю. Можете сами у них спросить!

Декок фыркнул.

— Да-да, конечно. Плюс чаевые. Не сомневаюсь, что вы как следует их выдрессировали. Уверен, они скажут то, что нужно вам. — Инспектор нахмурился. — В любом случае этот вопрос мы еще обсудим. Как-нибудь в другой раз.

— У всякого свои мелкие слабости, — язвительно буркнула Дина.

— Совершенно верно, — согласился Декок, резко меняя тон. — Но вы, голубушка, можете рассчитывать только на одно: вы очень крепко пожалеете, если прямо сейчас не выложите мне всю правду. — Внезапно он шагнул вперед и, стиснув жирное предплечье «мадам» железной хваткой, скомандовал: — Встать! Для начала ты отнесешь на кухню эти жирные кости. Меня от них тошнит!

Тетушка Дина возмущенно затрепыхалась.

— Что это вы руки распускаете?! — истошно завопила она. — Нечего со мной фамильярничать! Мне это не по нраву! И не смейте больше распускать руки!

С трудом приподняв свою грузную тушу со стула, она потащила тарелку на кухню. Декок молча дождался ее возвращения.

— Как давно на тебя работала Белянка Голди? — требовательным тоном спросил он.

— Почти год, — угрюмо ответила «мадам».

— Никогда не замечала ничего особенного?

— Ха! — пожав плечами, буркнула Дина. — Я совсем не удивлена!

— В каком смысле?

— Ну… она вечно всем хамила, даже своим лучшим клиентам. Поносила их на чем свет стоит и до, и во время, и после… Она просто не понимала тонкого обхождения и совсем не годилась для этой работы.

— Ты хочешь сказать…

Тетушка Дина глубоко вздохнула.

— Надо знать, как обходиться с мужиками, печенкой чуять, чего им надо. Даже если ты терпеть их не можешь, стисни зубы и улыбайся. Но у Голди ни черта не выходило. Она всегда выступала против них. Так что нечто подобное рано или поздно должно было произойти. Шлюха не может позволить себе открывать рот, когда не просят, и пререкаться. Нельзя оскорблять клиента, иначе либо на тебя никто не клюнет, либо…

Декок понимающе кивнул.

— Но в этот раз она, похоже, шла навстречу клиенту во всем. Она разделась сама, полностью.

Дина скорчила гримасу.

— В таком случае ей захотелось для себя чего-то новенького.

— То есть?

— Ну, раньше она никогда так не поступала. Должно быть, этот мужик посулил ей хорошие деньги.

— Как по-твоему, сколько?

Дина растопырила толстые, перепачканные жиром пальцы.

— Самое меньшее — сотню, а скорее всего, больше.

Губы Декока чуть заметно дрогнули.

— Мне-то казалось, ты понятия не имеешь, что тут у тебя творится, — с хорошо разыгранным удивлением сказал инспектор.

— А я и не знаю! — злобно взвизгнула Дина. — Девочки просто снимают у меня комнаты! А уж что там они у себя вытворяют, меня не касается! Не мое это дело! Пока я получаю с них деньги, мне на все плевать! — Немного помолчав и слегка остыв, она уже более спокойно добавила: — Но, ясное дело, иногда они мне кое-что рассказывают. Особенно Голди. Она всегда любила потрепаться о своих клиентах и всякий раз обливала их помоями и смешивала с дерьмом.

— А она никогда не упоминала о клиенте, который желал, чтобы она разделась полностью?

— Я такое слышу впервые. В смысле — про Голди. Другие девочки особо не возражают, порой их и упрашивать не надо. Но я никогда не думала, что Голди зайдет так далеко.

Декок задумчиво кивнул и одарил ее долгим пытливым взглядом.

— Потому-то ты так отбрыкивалась от нас поначалу. Больше хоть ничего не утаила?

Дина потупилась.

— Г-м… Сами понимаете, тут не до шуток! — В ее голосе смешались сочувствие и раздражение. — Когда в твоем доме случается такое, лучше держать рот на замке. Бедная девочка!

Последняя фраза, похоже, и впрямь выражала искренне сожаление. Впервые за все время разговора «мадам» вела себя по-человечески.

— Но, женщина! — вновь вскинулся Фледдер. — Именем Господа заклинаю, скажи: если ты это чувствуешь, как же ты в такой момент могла что-то жрать?! Не говоря уже о целом цыпленке?! И как тебя только не стошнило?!

Дина печально вздохнула.

— А вы знаете, что люди делают, когда им плохо? — «Мадам» вытерла глаза сальными ладонями. — Может, Голди и болтала лишку, но девочкой она была славной. Поначалу я даже не хотела ее к себе пускать — думала, стыд и позор, если такая девушка пойдет по рукам. — Она выразительно подмигнула. — Но что я могла поделать? Не сними Голди комнату у меня, то нашла бы где-нибудь еще.

— Она хорошо зарабатывала?

Дина медленно, словно задумавшись, покачала головой.

— Нет. Не так, чтобы очень. Говорю вам: она толком не знала, как заниматься этим. Не понимала, что это, черт возьми, работа.

— М-да… В конце концов, эта профессия и впрямь требует определенных навыков, — признал Декок.


Они вернулись в участок тем же путем — темными переулками вдоль узких каналов. Только сейчас на всех перекрестках стайками собрались женщины, — естественно, товарки Голди. Ее убийство взбудоражило весь район. Казалось, в воздухе витает угроза, и даже деревья шепчутся о таинственном душегубе, который, похитив жизнь очередной «жрицы любви», бесследно растворяется в ночи.

Заметно нервничали и сутенеры, вполголоса обсуждавшие последнюю новость. Однако стоило им заметить Декока и Фледдера, как хриплое бормотание стихало. Все лишь молча провожали детективов взглядом, но обратиться к ним никто не посмел.

— Боятся, — обронил Фледдер.

— Верно, — согласился Декок. — Если так пойдет и дальше, девицы настолько струхнут, что ни одну и пинками на работу не выгонишь. Что ж, их можно понять. Потому-то сутенеры в такой панике. Это сильно ударит по их карману.

— Интересно, что за человеком была эта самая Голди? — задумчиво пробормотал Фледдер. — Вы ее знали? Судя по словам Тетушки Дины, она была весьма своеобразной особой.

— Да, я ее знал, — отозвался Декок и на некоторое время умолк, явно о чем-то размышляя. Наконец он вскинул голову и как ни в чем не бывало продолжил разговор: — По правде сказать, я знал Голди довольно хорошо. Она была дочерью отставного полицейского.

— Что?! — воскликнул пораженный до глубины души Фледдер.

Декок искоса взглянул на молодого коллегу.

— Не стоит так волноваться, — поспешил успокоить он потрясенного юнца. — Такие вещи тоже порой случаются. В Квартал ведет множество самых разных дорожек. В наше время даже модно винить во всех неудачах родителей и кричать, что, мол, те неправильно их воспитывали. Но я далеко не уверен в справедливости подобных обвинений. Например, я точно знаю, что родители Голди — достойнейшие люди, они просто обожали дочку. И жила она как у Христа за пазухой.

— Что, барышня была, как говорится, со странностями?

— Нет, — вздохнул Декок. — Просто непослушной, с обостренным чувством протеста.

— Протеста? Против чего?

— Прежде всего Голди ненавидела, причем по-настоящему, так называемых нормальных людей, средний класс, основу общества. Она считала их всех ханжами. И ее просто бесили «порядочные» мужчины, не желавшие донимать жен своими буйными фантазиями, а потому бегающие к шлюхам. С точки зрения Голди, большинство мужчин недостаточно хороши, а женщины слишком много о себе возомнили. Видишь ли, как правило, проститутки ненавидят мужчин за то, что те их используют. Поэтому они смотрят на двуногих самцов сверху вниз — своего рода защитная реакция. В большинстве случаев ненависть с годами притупляется, и девицы, смирившись со своим положением, пытаются извлечь из него побольше выгоды, пока их молодость и красота не увяли. Но Голди была совсем другой. Она никогда бы не смогла стать настоящей проституткой.

— Но ведь она принимала мужчин?

— Да, сынок, но тут есть кое-какие нюансы. На мой взгляд, женщина не становится проституткой до тех пор, пока не начинает считать, что это для нее неизбежно. Голди никогда так не считала. Просто не смогла бы с этим смириться. Каждый раз, прежде чем отдаться мужчине, я думаю, ей приходилось выдержать битву с собой, заставить себя. Возможно, это прозвучит несколько странно, но она наверняка неизменно переступала через собственное «я», через представления о чести и порядочности, внушенные сызмальства. А коль скоро Голди постоянно мучили угрызения совести, она переносила свое недовольство на окружающий мир, в частности на клиентов. Проклинала мужчин, с которыми спала, и деньги, которые они ей за это платили. Однако на самом деле Голди кляла себя, свои трусость и безволие, неспособность бросить проституцию. — Фледдер тяжело вздохнул, и Декок с грустью продолжал: — Поверь, мальчик мой, нигде на свете ты не найдешь столько человеческих трагедий, как в Квартале красных фонарей. Этот внешне легкомысленный мирок секса и распущенности скрывает больше страданий и разбитых иллюзий, чем ты можешь себе представить.

— Но ведь этих женщин никто не заставлял! — воскликнул Фледдер.

Декок хитро усмехнулся.

— Сейчас ты говоришь точь-в-точь как священник в воскресной проповеди.

— Вот-вот.

— Что «вот-вот»?

— Сегодня как раз воскресенье.

Декок на мгновение задумался.

— Верно, воскресенье! Давай поспешим. Молодой человек, обнаруживший труп, все еще дожидается в участке.


Декок смотрел на восток, где над заостренными крышами на небе появились первые проблески зари. Он стоял, заложив руки за спину, и слегка покачивался на каблуках, чтобы хоть немного сбросить напряжение отчаянно ноющих и словно налитых свинцом мышц ног. На стуле перед ним сидел молодой человек. Время от времени поглядывая в окно, инспектор видел его отражение. Чуть поодаль, привалившись спиной к стене, расположился Фледдер.

Молодой человек явно нервничал. Он уже и так довольно долго прождал, нетерпеливо ерзая на жесткой скамейке в приемной. Приемные в голландских полицейских участках — довольно любопытное место. Попав туда, человек не считается арестантом. Предполагается, что он просто ждет, пока его делом займутся. Он может свободно расхаживать по комнате, курить, болтать, делать покупки в автомате, отлучаться в туалет. Но вот покинуть участок он не сможет, пока не разрешат. Неважно, по какой причине человек там оказался, но его не выпустят, пока хотя бы не побеседуют с ним.

Ожидание показалось молодому человеку вечностью. Наконец за ним явились двое детективов: молодой спортивного вида парень и полицейский постарше, с доброжелательным лицом и глазами, казалось, способными проникать в самые сокровенные глубины души. Во всяком случае, ощущение возникало именно такое.

Отведя свидетеля наверх, они усадили его на стул в середине большой комнаты, заставленной рабочими столами с телефонами. Парень ждал, что сейчас на него обрушат целую лавину вопросов, но ничего подобного. Молодой детектив оперся спиной о стену, а пожилой уставился в окно и минут пятнадцать, если не больше, пялился на небо, не издавая ни звука. Свидетель забеспокоился. Чего они ждут? История у него готова и даже рассказана дежурному сержанту: мол, он просто проходил мимо и, увидев открытую нараспашку дверь, из любопытства заглянул внутрь. Вот тогда-то и увидел мертвую барышню. И вообще, все это лишь случайное совпадение. Он здесь ни при чем.

Однако парень был слегка напуган и с тревогой вертел головой, оглядываясь по сторонам. Почему они молчат как рыбы? Ему давно пора домой. Еще немного — и родители начнут волноваться.

Наконец, пожилой детектив повернулся к нему.

— Меня зовут инспектор Декок, — медленно протянул он. — Как поживаете?

Молодой человек со смущенным видом поднялся и подал ему руку. На мгновение Декок удержал его ладонь в своей.

— Для такого крупного парня руки у вас слабоваты, — заметил он. — Сколько вам лет?

— Двадцать два.

Декок кивнул с таким видом, словно заранее знал ответ.

— Тогда пожмите мне руку как следует. Должна же у вас в пальцах быть хоть какая-то сила!

Молодой человек попытался сжать ладонь полицейского крепче, но Декок тряхнул головой.

— Хрен редьки не слаще, — проворчал инспектор. — Мне казалось, вы куда сильнее. — Он отпустил руку свидетеля и оценивающе посмотрел на него.

— Сколько у вас при себе денег?

— Около двадцати пяти гульденов.

— Это ваши деньги?

Молодой человек кивнул.

— Как часто вы посещаете девиц из Квартала?

Парень ответил не сразу. Он напрягся и тяжело сглотнул.

— Итак? — поторопил его Декок.

— Э… приблизительно… раз в месяц.

— Одну и ту же девицу?

— Да.

— Голди?

— Да, господин инспектор.

— Тогда к чему все эти выдумки, мальчик мой? — Инспектор с усталым видом достал из стола листок бумаги и, заглянув в него, посмотрел на молодого человека. — Это рапорт дежурного сержанта, где сказано, что вы заявили, будто просто шли мимо, случайно увидели открытую дверь и из чистого любопытства заглянули внутрь. Это верно?

— Да, господин инспектор.

— И все это — не более чем цепочка случайных совпадений?

— Да, господин инспектор.

— Бросьте валять дурака. И кончайте все эти «да, господин инспектор», «нет, господин инспектор»… Я бы предпочел услышать правду.

— Да, господин… э…

— Вы пришли к Голди?

Немного помявшись, молодой человек кивнул.

— Я дожидался снаружи, под деревом, пока она не освободится.

— Стало быть, до вас к ней уже зашел какой-то мужчина?

— Именно так я и подумал. Штора была опущена.

— А потом?

— Я дожидался, пока клиент не уберется, а штора — не поднимется.

— И?..

— Никто не вышел, а штора как была опущенной, так и осталась. — Молодой человек почесал в затылке. — Понимаете, мне пришлось столько ждать! Я к такому не привык — во всяком случае, не с Голди. У нее это никогда столько времени не занимало. Обычно она управлялась за несколько минут, самое большее — за пятнадцать. Ну и… когда я увидел, что штора так и не поднимается, и никто не выходит, то сперва подумал, что она вообще закончила на сегодня. Что у нее рабочий день кончился, понимаете? В конце концов, и в самом деле время было довольно позднее. Почти час ночи.

Декок кивнул, явно думая о чем-то своем.

— Тогда почему же вы просто не ушли?

Молодой человек залился краской.

— Видите ли… — прошептал он, — я… я слишком долго обходился без…

Декок без выражения посмотрел на него.

— И вам по-настоящему требовалась женщина?

— Да, господин инспектор. У меня были деньги.

Декок вздохнул.

— Понятно, — устало сказал он. — Что было дальше?

Молодой человек заерзал на стуле.

— Тогда я решил спросить Голди: может, она все-таки пустит меня? На самом деле дверь не была распахнута… как я говорил раньше. Я постучал, никто не отозвался. Тогда я чуть-чуть ее приоткрыл и тихо позвал Голди. Потом погромче. Никто не ответил. И тогда…

Он умолк и нервным жестом поправил галстук.

— И тогда?.. — поддержал его инспектор.

— Тогда я заглянул внутрь и увидел… ее. Она была полностью обнаженной. Я не знал, что Голди мертва. Сначала я подумал, что она просто спит, поэтому снова окликнул. И только подойдя поближе, заметил на шее синяки.

Молодой человек опустил голову и тихо всхлипнул.

— Вы до нее дотрагивались? — немного помолчав, спросил Декок.

Парень отчаянно замотал головой.

— Нет, ни в коем случае! Я был слишком напуган. Я… просто постоял там какое-то время, а потом выскочил на улицу. Я был потрясен, совершенно растерян и бросился бежать вдоль канала. Мне хотелось поскорее попасть в полицейский участок, но оказалось, что с перепугу я бегу в другую сторону. К счастью, по дороге встретился констебль. Я схватил его за руку и хотел отвести туда, но он, должно быть, решил, что я псих или перебрал. Немного погодя полицейский все-таки пошел со мной. — Парень безрадостно усмехнулся. — Ну а остальное вам известно.

Декок кивнул и, проведя рукой по волосам, подошел к окну. Снаружи заметно посветлело — Корнер-алли уже просматривался насквозь, с начала до конца. Довольно долго инспектор стоял, просто уставившись в пространство. Затем открыл раму и с наслаждением вдохнул полной грудью свежего утреннего воздуха.

— Парень, а почему ты бегаешь по шлюхам? — по-прежнему не оборачиваясь, спросил он молодого человека. — У тебя что, нет подружки?

— Есть невеста, мы помолвлены и скоро поженимся.

— Помолвлены?

— Да, господин инспектор.

— И, несомненно, ты помолвлен с порядочной девушкой?

— Да, господин инспектор, — торопливо закивал парень. — Порядочной и воспитанной.

Декок пренебрежительно фыркнул.

— Слишком воспитанной, чтобы с ней можно было откровенно обсуждать жизненные реалии, так, что ли? У тебя не хватает духу обсудить с ней проблему взаимоотношения полов?

— Нет, господин инспектор.

Декок повернулся и, медленно подойдя к нему, доброжелательным тоном добавил:

— По-моему, ты собирался завязать с «господином инспектором».

— Да… нет… э…

— Превосходно, просто превосходно. — Декок по-отечески положил руку ему на плечо и надолго замолчал. А затем решительно тряхнул седыми вихрами. — Значит, так. Ты сегодня же явишься к своей воспитанной невесте и во всем сознаешься.

Парень, явно не ожидавший такого приказа, уставился на него дикими глазами.

— Как?! Во всем?!

Декок кивнул с самым что ни на есть серьезным видом.

— Во всем. Возможно, она знает, как решить твои проблемы. Вся эта тайная беготня по шлюхам не дело. Какое от этого удовольствие? Это просто постыдно. А что в результате? — Декок пожал плечами. — А в результате — пустота внутри, и больше ничего. Вдобавок это не имеет ни малейшего отношения к сексу — настоящей сексуальности — или любви. Это всего-навсего грязь. — Ухватив молодого человека за лацканы пиджака, он медленно поднял его со стула и проникновенно сказал: — Поговори с ней, сынок.

— Непременно, господин инспектор.

Декок довольно улыбнулся.

— Превосходно, просто превосходно! В таком случае спускайся вниз и скажи дежурному сержанту, что я попросил посадить тебя в машину и отвезти домой.

— Хорошо, господин инспектор. Огромное вам спасибо, господин инспектор.

В глазах Декока загорелся угрожающий огонек.

— И еще… — чуть ли не прошипел он, тряся толстым пальцем перед носом незадачливого свидетеля. — Если господин инспектор еще хоть раз засечет тебя в Квартале, то он лично и без малейших колебаний переломает тебе ноги. Понятно?

На лице парня появилось испуганное выражение.

— Так точно, господин инспектор, — пролепетал он и вылетел из комнаты.

Декок, грустно покачав головой, вздохнул.

— Да-а, нелегко быть по-настоящему взрослым.

Фледдер рассмеялся.

— «У вас проблемы с сексом? — подражая рекламному агенту самого мерзкого пошиба, выкрикнул Фледдер. — Сложности в общении с противоположным полом? Можете не ходить к доктору Руту! Достаточно посетить полицейский участок на Вармез-стрит и предоставить инспектору Декоку решить эти проблемы за вас! Успех гарантирован!»

— Иди к черту! — беззлобно буркнул Декок.

Ветеран сыска потер воспаленные глаза. Было видно, что он совершенно измотан: щеки запали, глубже стали морщины…

— Чем мы займемся дальше? — поинтересовался Фледдер.

— Дальше мы отправляемся спать, — прошептал инспектор. — Спать — и никаких разговоров. Долгий-долгий здоровый сон. Я устал как собака и валюсь с ног.

— А что насчет этого парня?

— Нашего замечательного свидетеля?

— Да.

— Вряд ли это он. Не тот тип. Но на всякий случай проверь его алиби. Узнай, где он был, когда убили Толстуху Соню.

— А что-нибудь еще полезное я могу сегодня сделать?

— Помолиться за их души, — Декок вздохнул, нахлобучил шляпу на макушку, сунул под мышку дождевик и вышел.

Фледдер недоуменно посмотрел ему вслед.

5

На улице шел дождь. Точнее, не дождь, а мерзкая, промозглая, всепроникающая изморось. Глубоко засунув руки в карманы плаща и подняв воротник к самым полям любимой бесформенной шляпы, Декок неторопливо шагал по Кварталу красных фонарей. Сейчас инспектор больше напоминал отставного моряка, нежели опытного, все повидавшего на своем веку и поседевшего в неустанных заботах о благе общества детектива. Декок даже шел вразвалочку.

Узкие кирпичи мостовой блестели в быстро тускнеющем свете фонарей. От каналов несло какой-то вонью. У моста — там, где канал делал резкий поворот, — в воде плавал старый драный матрас. Крупные капли дождя, то и дело срываясь с поникших крон деревьев, падали на поля шляпы, затекая под воротник. Сыщик поднял голову. Узкие фасады домов постройки XVI века в сумерках казались мрачными и заброшенными. Декок приплелся домой злой и усталый, мечтая лишь об одном — как можно скорее залечь в постель.

Часа в три инспектора разбудил звонок Рооса — шеф приглашал его в участок на совещание. Полусонный Декок обещал прийти, но слова так и не сдержал, поскольку терпеть не мог совещаний. Как правило, они не давали желаемых результатов и быстро превращались в пустую болтовню, заканчиваясь принятием заведомо неосуществимых планов. Инспектор предпочитал придерживаться собственных методов и вести расследование на свой лад. Однако звонок комиссара выдернул его из постели. Декок прошествовал на кухню и приготовил жене плотный завтрак, что несколько примирило его с превратностями жизни.

Выйдя из дому, инспектор остановился на углу Бэм-алли и, внимательно оглядевшись по сторонам, прошмыгнул в маленький бар. Это была привычка, возникшая еще в те времена, когда Декок был совсем молодым констеблем. Тогда в рабочие часы заглянуть в бар можно было лишь тайком, да и то постоянно хоронясь от постоянных проверок сержантов и старших офицеров. Но те дни давным-давно канули в Лету. Декок прослужил детективом более двадцати лет и теперь мог беспрепятственно разгуливать по Амстердаму где и когда угодно. Однако в этом он не изменился.

Когда за спиной сомкнулись тяжелые занавески с обшитыми кожей краями, все разговоры в баре мгновенно смолкли. В полной тишине инспектор продефилировал к стойке и взгромоздился на высокий табурет.

Малыш Лоуи тут же поставил перед ним рюмку и извлек из-под стойки бутылку французского коньяка, предназначенную лично для дорогого гостя.

— Вернулись из отпуска? — Маленький хозяин бара наполнил рюмку с ловкостью, свидетельствующей о солидной практике. — Ну и беда с этими убийствами! Просто ужас какой-то! Мы тут все здорово переполошились!

Неторопливо достав из кармана платок, инспектор промокнул влажное от дождя лицо. Затем так же неторопливо кивнул, не отводя взгляда от рюмки.

Сидевшие в зале этого маленького уютного бара посетители молча уставились на его широкую спину. Декок чуть ли не кожей ощущал их пронизывающие взгляды, однако выражение его лица осталось прежним. Оттопырив нижнюю губу, он спокойно отхлебнул из рюмки и с наслаждением осушил ее. И лишь тогда он, медленно вытерев губы тыльной стороной кисти, повернулся к остальным посетителям, узрев множество хмурых лиц. Инспектор прекрасно знал их. Это были старые знакомые: все как один представители различных профессий Квартала красных фонарей. Алчные сутенеры — беспринципные торгаши плотью — и шлюхи в вызывающих одеяниях ярких расцветок.

Ближе всех к нему оказалась Энни Блондинка. Проведя кончиками пальцев по ее горлу, Декок с ласковой улыбкой вкрадчиво спросил:

— Ну что, деточка, не ты ли будешь следующей?

Девушка, тихо взвизгнув, отшатнулась от стойки так, словно ее кожи коснулись не прохладные пальцы сыщика, а раскаленное железо. Схватившись обеими руками за горло, Энни уставилась на Декока широко раскрытыми от испуга голубыми глазами.

— Я… мне… — запинаясь, выдавила она.

Тот спокойно кивнул.

— Да-да… ты или кто-нибудь еще.

Сутенер Энни, Мачо Пит, расправив широкие плечи, шагнул вперед и с искаженным от ярости лицом угрожающе вытаращился на Декока.

— Мне такие шуточки не по нраву! — задиристо заявил он. — Так что лучше завязывайте с этим! А то напугали девку до полусмерти!

— Неужели? — прищурился Декок, бесстрастно разглядывая нависшую над ним тушу. — Неужели? А почему ты так уверен, что она не станет следующей жертвой? — Он энергично поскреб подбородок. — А ведь мысль-то интересная, тебе не кажется? После того как ты это сказал, я призадумался: почему твоя Энни и в самом деле не оказалась на месте одной из тех двоих?

Мачо Пит онемел от неожиданности и лишь глупо заухмылялся.

— Да! — поддержал инспектора Антон Горилла, как будто подобные соображения никогда не приходили ему в голову. — Действительно, почему моя Голди, а не твоя Энни?

Сутенеры впились друг в друга полными ненависти взглядами. Почуяв опасность, Малыш Лоуи мгновенно выскочил из-за стойки и ужом втиснулся меж двумя гигантами.

— Неужто непонятно?! — завопил он. — Неужто непонятно, идиоты вы этакие?! Он хочет, чтоб вы очухались и как следует все уразумели! Вам что, двух убийств мало?

Смысл сказанного проникал сквозь носорожьи черепа сутенеров мучительно медленно, однако не прошло и минуты, как они, оставив попытки испепелить друг друга взглядами, повернулись к равнодушному с виду Декоку, с крайне неэстетичным хлюпаньем добивавшему вторую рюмку коньяку.

— А что мы-то можем сделать? — искренне удивился Мачо Пит.

— Постараться предотвратить третье убийство, — как само собой разумеющееся, ответил Декок.

И тут в прокуренном зале послышался громовой голос.

— Это Небесное знамение! — возопил он. — Перст Господень указует вам на грехи ваши!

Возле двери, почти касаясь спиной занавески, стоял старик с длинной седой бородой. Отец Матиас.


Отец Матиас считал себя миссионером и именно в качестве самозваного евангелиста был принят Кварталом за своего. Когда он говорил на самые обычные бытовые темы, слушать старика было одно удовольствие. Его глубокий голос вещал о милосердном Господе, любящем своих детей, в том числе и шлюх.

Его деятельность не поддерживала, но и не запрещала ни одна церковная организация. Отца Матиаса считали просто старым чудаком. Из-за своей непокорной седой шевелюры и растрепанной бороды он напоминал ветхозаветного пророка. Пастушеский посох ему с успехом заменял старый зонтик, а длинный балахон — изношенное короткое черное пальто с фалдами и полосатые брюки несколькими размерами меньше необходимого.

К его чести, отец Матиас оказывал помощь не только на словах, но и на деле. Когда та или иная проститутка изъявляла желание сойти со скользкой дорожки, ведущей по наклонной плоскости, он всегда был готов помочь в нелегкий период привыкания к нормальной жизни деловым советом или деньгами и одалживал достаточно, чтобы женщине хватило продержаться первое время. А ведь такие займы возвращались редко. Если подобное чудо вообще когда-либо случалось…

Вдобавок, как правило, такие женщины не могли оставаться в стороне от привычного кипения страстей и всего через несколько месяцев вновь появлялись в Квартале. Отец Матиас выражал искреннее сочувствие, но никогда не требовал денег обратно. Все это, равно как и другие виды благотворительности, вскоре истощили его скромные сбережения.

Тем не менее это не мешало отцу Матиасу пользоваться свободой проповедовать в любом борделе. Никто не пытался его остановить или помешать. Другое дело, что, когда проповедь затягивалась слишком надолго, очередная «мадам» мягко, но настойчиво выставляла его улицу. Да, благотворительность и Слово Божье это, конечно, хорошо, но бизнесу ничто не должно мешать.


Декок внимательно слушал, как в грязном прокуренном баре на углу Барн-алли отец Матиас вещает о Содоме и Гоморре, городах, погрязших в пороках и тем навлекших на себя гнев Господень. В наказание оба они были стерты с лица земли, что Декок считал вполне справедливой карой.

Оратором отец Матиас был весьма вдохновенным и располагал поистине неистощимыми запасами цитат из Библии, которые пускал в ход без малейших колебаний. Инспектор с любопытством наблюдал, как увлеченно посетители бара слушали страстные речи. Этих людей, чуть ли не на каждом шагу нарушавших все библейские заповеди, буквально зачаровывал старик,несший им Слово Божье.

Декок никогда не был особенно религиозным, из-за чего наблюдал за этим феноменом с изрядной толикой здорового скептицизма. Его холодный и здравый ум полицейского воспринимал всю картину как довольно нелепую. Вглядываясь в лица слушателей, инспектор пытался найти объяснение подобному парадоксу. «Скорее всего, это страх, — размышлял он. — Страх перед двумя убийствами, выхватившими из Квартала уже две жертвы. Если их совершил один и тот же человек, то между ними должна быть какая-то связь. Обе — и Толстуха Соня, и Белянка Голди — были проститутками, обеих задушили. Тут прослеживалась явная закономерность, однако какие-либо другие совпадения отсутствуют напрочь. Скажем, хотя бы возраст и телосложение».

Декок задумался. Существовала вероятность того, что убийца — половой извращенец, садист, способный испытать оргазм лишь в момент убийства, когда он душит свою партнершу. Но инспектор в это не верил. Если в Квартале и впрямь орудует маньяк, его поиски следовало начинать среди людей с ярко выраженной сексуальной патологией — возможно, уже побывавших в соответствующем лечебном заведении. Другое дело, что убийца мог, не привлекая особого внимания, тихо-мирно спрятаться в толпе простых обывателей. В таком случае отыскать его будет практически невозможно. А кто входит в круг подозреваемых? Да почти у всех мужчин, постоянно бегающих к шлюхам, есть те или иные проблемы в отношениях с противоположным полом. Но будь они настолько серьезные, это наверняка уже обнаружилось бы.

Тем временем отец Матиас продолжал свою речь. Декок прислушался повнимательнее. Слова тихо журчали, незаметно обволакивая слушателей. Отец Матиас крепко держал аудиторию. Настоящая воскресная проповедь!

«Кстати! — сыщика осенило. — Какое странное совпадение! И Толстуха Соня, и Белянка Голди были задушены в воскресенье! Что же это получается? В Квартале завелся этакий Воскресный Душитель?»

Он внимательно вгляделся в старика: ореол длинных растрепанных волос над головой, мелькающие в воздухе руки… и неожиданно увидел его совсем в ином свете. Отец Матиас — и убийства по воскресеньям… Уж не тут ли то самое связующее звено? Мозг детектива заработал с лихорадочной быстротой, выдавая, прокручивая и тут же отвергая множество самых разных версий. Воскресенье — день Господень. Это ли не совпадение?! Гнев Господень? Содом и Гоморра? Тоже совпадение! Декока ошеломили собственные выводы. А вдруг отец Матиас взялся помогать Господу в некоем праведном деле? Может, он еще и голоса слышит? А не мог ли этот скромный евангелист счесть себя орудием возмездия Божьего? Инспектор вздохнул. Экие кощунственные мысли! Воодушевившись, Декок налег на коньяк, всегда благотворно действовавший на его мыслительный процесс.

Наконец отец Матиас закончил проповедь и сразу вышел из бара, оставив слушавших его закоренелых грешников взволнованными и потрясенными. Торопливо бросив деньги на стойку, инспектор соскользнул с табурета и начал проталкиваться к двери. Выбежав на улицу, он остановился на тротуаре перед входом в бар. Где же наш славный евангелист? Не растаял ли под дождем?

Декок вгляделся в тихий сумрак вокруг каналов. То тут, то там на поверхности воды вспыхивали красные блики света, падавшего из окон-витрин, вдоль которых медленно двигались смутно различимые во мраке фигуры. Среди них инспектор заметил знакомый силуэт с раскрытым зонтиком и всклокоченной шевелюрой.

Выждав, пока старик отойдет подальше, инспектор приподнял воротник плаща, надвинул шляпу на лоб и зашагал следом. Здесь, в центре Амстердама, сыщику ничего не стоило выследить кого угодно, оставаясь при этом невидимым. Даже ночью, когда на тихих пустынных улочках нельзя было раствориться в толпе прохожих, он умудрялся не привлекать внимания объекта, умело используя самые разнообразные укрытия: портики у входа в подъезды, вестибюли магазинов, мусорные баки, оставленные на стоянке машины… Инспектор уподоблялся хамелеону, и, когда он «охотился» на знакомой территории, выражение «видеть, не будучи увиденным» приобретало особый смысл.

Однако в тот вечер Декоку не пришлось пускать в ход ни одной из привычных уловок тот, за кем он следил, совершенно ни о чем не подозревал. Похоже, мысль о возможности слежки вообще не приходила ему в голову. Он и не думал оглядываться, а лишь упрямо шагал вперед, выставив перед собой зонт. Миновав лабиринт переулков, он пересек Дам — мощенную булыжником большую площадь перед Королевским дворцом — и, сохраняя довольно приличную для своего возраста скорость, свернул в сторону ратуши. Старый сыщик следовал за ним на безопасном расстоянии.

Наконец отец Матиас остановился неподалеку от Вестер-маркет и привалился спиной к стволу дерева. Декоку вдруг показалось, что у старика очень усталый вид. Инспектор осторожно подошел поближе.

Внезапно из тени перед зданием церкви возник крепкий мускулистый парень. Он шел, слегка сутулясь, медленной, тяжелой походкой, как-то странно, по-голубиному выкидывая вперед ноги. Подойдя к отцу Матиасу, молодой человек расправил сверток, который нес под мышкой. Там оказалось одеяло.

Сыщик, затаившись, ждал, что будет дальше.

Аккуратно, почти нежно, парень накинул одеяло старику на плечи, а затем, заботливо обняв, повел его прочь. Декок тихо скользнул за ними.

Добравшись до одного из примыкавших к церкви домов, отец Матиас и его спутник поднялись на крыльцо — медленно, поскольку старик, судя по всему, совершенно выбился из сил. Остановившись перед дверью, молодой человек пошарил в карманах и, достав ключ, повернул его в замке, а затем помог отцу Матиасу переступить порог.

Некоторое время Декок наблюдал за домом из тени, отбрасываемой одним из контрфорсов церкви. Почти сразу под дверью появилась тонкая полоска света, а немного погодя массивная фигура молодого человека мелькнула в окне: он задергивал шторы.


Декок, осторожно выскользнув из тени, отправился восвояси. Шел он, слегка раскачиваясь и виляя, как возвращающийся домой выпивоха, да еще и бормотал себе под нос нечто невразумительное. В общем, ни дать ни взять записной любитель спиртного. Детектив на чем свет стоит ругал себя и особенно свою работу, так как из-за нее вынужден таскаться под дождем ночью.

Хляби небесные по-прежнему роняли на город гнусную изморось, медленно, но верно просачивавшуюся инспектору под плащ. Тепло коньяка разливалось по животу, но он опасался, что такая скромная порция любимого напитка не убережет от очередной простуды. Поэтому Декок решил еще раз заглянуть в бар Малыша Лоуи и пропустить рюмочку на посошок.

Прежде чем пересечь площадь Дам, он остановился под навесом у входа в Королевский дворец и стряхнул воду со шляпы. В глубокой тени, отбрасываемой одной из колонн, устроилась влюбленная парочка. Декок вздохнул и подумал: «Как они могут встречаться — в такую-то погоду?!»

Возле каналов было тихо и спокойно. Дождь разогнал ненасытных и жадных до удовольствий клиентов Квартала. Женщины в витринах вызывали лишь скуку… как и красотки за окнами. Они читали книги или вязали. Декок задумался: что интересного он мог бы найти вдоль каналов в столь поздний час? По правде говоря, инспектор не сумел бы внятно объяснить даже самому себе, что заставляло его просто так, бесцельно бродить по Кварталу. В голове царил полный хаос, мысли вихрились, не желая укладываться в рациональную систему. Декок знал только одно: он должен найти убийцу, причем как можно скорее, пока не последуют новые трагедии. Это приводило в отчаяние. Инспектор ведь не шутил в баре Малыша Лоуи, а говорил на полном серьезе. Маньяк не удовольствуется первыми двумя жертвами, и следующей наверняка станет девица легкого поведения. Вот только кто именно?

Инспектор остановился на противоположном берегу канала, прямо напротив заведения Тетушки Дины, и потер ладонями влажное лицо. О чем думает убийца? Как он делает выбор? На основании чего он выхватывает из толпы одну девушку, а не другую? Подобное решение наверняка принимается не под влиянием момента. Убийце не надо дожидаться подходящей возможности — обстоятельства играют на него. Неважно, какую шлюху задумал навестить преступник, ему заранее было обеспечено выигрышное положение. Женщины такой профессии часто оказываются беззащитными. Лежа на спине в чем мать родила, они не в состоянии дать отпор душителю.

Декок крепко стиснул зубы. Следовал ли убийца какому-то внезапному побуждению, или у него была определенная система? И если да, то на чем она основана? Эта мысль биением крови отдавалась в висках инспектора. Что влияет на поведение убийцы???

Старый сыщик уже собрался было идти дальше, как вдруг услышал тихий свист, донесшийся откуда-то сверху. Он вскинул голову. Дождь лил прямо в глаза, ослепляя. Но вот инспектор различил голову женщины, торчавшую из открытого окна на втором этаже. Лица ее он разглядеть не мог, однако, быстро сориентировавшись, понял, что это должна быть Барбара… Барбара по прозвищу Сиськи. Она помахала ему рукой. Декок толкнул дверь и по темной лестнице поднялся на второй этаж.

— Входите! — приветливо воскликнул женский голос.

Полицейский протянул хозяйке квартиры отсыревшую шляпу. Она шмыгнула носом.

— Снимите-ка этот мокрый плащ и вытрите ноги.

Декок безропотно повиновался. Барбара аккуратно развесила мокрые вещи и бросила ему полотенце. Инспектор вытер лицо и прошелся по сырым волосам расческой.

Комната выглядела весьма недурно. Здесь было уютно и тепло. У самой каминной решетки лежал большой черный кот. Слегка приподняв голову, он подмигнул посетителю и вновь погрузился в сон. Судя по всему, питомец привык, что в доме не переводятся гости.

— Что вы искали у канала? — полюбопытствовала Барбара.

Декок тяжело опустился на стул.

— Убийцу, — просто ответил он.

Девушка уселась на длинный диван напротив. В мужской рубашке и тесных джинсах она выглядела весьма аппетитно. Длинные светлые волосы водопадом ниспадали на плечи, обрамляя изящное, как у эльфа, личико — немножко бледноватое, но выглядящее вполне здоровым. Подтянув коленки под подбородок, Барбара обхватила ноги руками. Ее смеющиеся голубые глаза дружелюбно смотрели на детектива. Декок отвел взгляд. Мягкость и нежность, сиявшие в ее глазах, смутили его.

— Я увидела, что вы там торчите, — сказала девушка. — Вас выдает эта старая шляпа. Но я узнала бы вас в чем и где угодно.

Гость нерешительно улыбнулся.

— Тебе так важно меня узнать?

Барбара слегка повела плечами.

— Почему женщине хочется всегда и всюду засечь определенного мужчину?

Инспектор не ответил. Декок прекрасно понимал, что она имеет в виду. Они были знакомы не один год, и Барбара далеко не впервые намекала, что питает к нему особую симпатию. Это всегда рождало в душе сыщика странное смятение. Он не мог разобраться в собственных чувствах.

— Я работаю над убийствами, — уклонился гость от прямого ответа.

— Да, я знаю, — кивнула она. — Видела вас за работой вчера вечером на противоположной стороне канала. А вы ни разу, ни единого разочка не глянули в эту сторону! — В ее голосе прозвучал легкий упрек.

Детектив вновь вздохнул.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, — грустно сказал он, — то, наверное, мне лучше уйти.

Выражение лица Барбары вдруг резко изменилось.

— О нет! — На сей раз в голосе явственно слышалось отчаяние. — Прошу вас, останьтесь! В такие ночи, когда рыдают даже деревья, я чувствую себя ужасно одинокой… даже больше обычного.

Декок смерил ее долгим взглядом.

— Почему ты не бросишь это занятие? Ты еще молода. Найди себе симпатичного мужчину, работягу…

Губы девушки тронула едва заметная улыбка.

— Хорошего человека отыскать нелегко… Особенно если рядом сокровище вроде вас.

Декок покачал головой.

— Никогда больше не говори мне этого!

Барбара расцепила ладони и, поставив ноги на пол, придвинулась ближе к краю дивана. Лицо ее вмиг посерьезнело.

— Почему бы и нет? Почему я должна молчать? Почему вы всегда затыкаете мне рот, когда я хочу выговориться? Неужели это так плохо? Я всегда мечтала о большом сильном мужчине. О таком, как вы. О мужчине, в чьих глазах вспыхивает голодный огонь, когда он смотрит на мои бедра.

Декок почесал в затылке. Для него это был признак глубокого смущения. Детектив невольно подумал, что теребит седые вихры довольно часто, но никак не мог отделаться от этой привычки.

— Возможно… — медленно и нерешительно протянул он, — мне лучше удается это скрывать. Или… может быть, я больше не настолько голоден…

Барбара испытующе посмотрела на Декока.

— Тогда почему вы здесь?

— Ты сама меня позвала. Припоминаешь?

Она весело кивнула.

— Сегодня — да. Но как насчет других случаев, когда я этого не делала?

Декок с силой потер ладонями лицо.

— Ладно тебе, Барбара! Давай оставим эту тему. По возрасту я гожусь тебе в отцы. Если я и приходил тебя навестить, поболтать, то лишь потому, что… ты милая девушка. И еще потому, что… надеюсь, ты когда-нибудь оставишь эту профессию.

Девушка протянула руку и шлепнула инспектора ладонью по рукаву пиджака:

— Почему вы так этого хотите? Почему всегда настаиваете, чтобы я завязала? Вам-то от этого какая радость? Неужели не все равно, кто перед вами сидит — я или другая девушка? Какая разница?

Декок еще раз вздохнул.

— Сегодня с тобой трудно иметь дело. Наверное, это все погода. Постоянный дождь навевает грусть. Я понимаю твое одиночество. Конечно, ты одинока. У тебя нет клиентов, и тебе скучно. Вот почему ты играешь со мной, признаешься в любви… Это самая обыкновенная провокация! — Он покачал головой. — На самом деле ты поступаешь со мной не слишком честно, Барбара. По-моему, я этого не заслужил, тебе не кажется? Я даже не помню точно, сколько раз за эти годы заглядывал к тебе просто поболтать по душам, поговорить о том, о сем — не о твоем бизнесе, а просто о жизни. Я знал, что тебе приятно, ты нуждаешься в этом, поскольку в душе презираешь и то, чем занимаешься, и сам Квартал… — Он вновь умолк и тоскливо вздохнул. — Ну хорошо, положа руку на сердце, ты мне нравишься. Но в данном случае что это меняет? Вздумай я приходить к тебе по той же причине, что и прочие упомянутые тобой голодные мужчины, — ты бы неизбежно стала воспринимать меня точно так же, как их. А я этого не хочу.

Барбара опустила голову и довольно долго молчала. Наконец она посмотрела на инспектора. На щеке ее поблескивала дорожка от слез, тушь на глазах потекла и размазалась.

— Вы меня не вините? Ведь нет?

Губы девушки подрагивали от волнения. Декок мягко улыбнулся.

— Разумеется, нет, детка, с чего бы это? — Он положил руку ей на колено и дружелюбно проворчал: — Ладно, проверь, не высох ли мой плащ хотя бы чуть-чуть.

Барбара встала и вышла в соседнюю комнату, служившую спальней. Декок задумчиво посмотрел ей вслед и отметил про себя, что у нее и впрямь роскошные бедра. Он в очередной раз потер щеки и с трудом поднялся. Девушка помогла ему надеть плащ.

— Поговори с отцом Матиасом или свяжись со своими родителями. Уверен, они встретят тебя, плача от радости.

Барбара безрадостно улыбнулась.

— Я об этом подумаю, — пообещала она.

Декок взял у нее шляпу и зашагал вниз по лестнице. Дождь все еще не кончился. Детектив недовольно сморщил нос и пошел прочь не оглядываясь.


На следующий день Декок опять не появился в участке. Стол его оставался пустым. Знакомые очертания внушительной фигуры у окна, яркая индивидуальность инспектора за долгие годы стали неотъемлемой частью большой дежурной комнаты полицейского участка на Вармез-стрит. Отсутствие старого детектива было настолько ощутимо, словно пропала одна из важнейших частей самого здания.

Особенно заволновался молодой Фледдер. Без Декока он чувствовал себя неуверенно и толком не представлял, как дальше вести расследование, а оно, несомненно, должно было продвигаться. Под руководством наставника — когда молодому детективу оставалось лишь четко выполнять его указания — все казалось простым и ясным, чем-то вроде занимательной игры в вопросы и ответы.

Фледдер тщетно прождал инспектора несколько часов, потом, не удержавшись, позвонил ему домой, но госпожа Декок сказала лишь, что сегодня ее мужа на работе не будет. Только и всего. А Фледдер даже не осмелился спросить, где ему искать шефа. Оставалось смириться с мыслью, что старый сыщик не придет, и все тут.

Из-за этого же комиссар Роос пребывал в отвратительном настроении и расхаживал по участку с недовольной физиономией. Несколько раз он спрашивал Декока, и Фледдер пытался умерить начальственный гнев, придумывая всевозможные отговорки. Напрасный труд — старик видел его насквозь. От этого расположение духа комиссара отнюдь не улучшилось. Да и вчера Декок преспокойно проигнорировал совещание, созванное лично Роосом. Инспектор просто-напросто не вышел на работу, и шефа это раздражало до колик.

О том, что Декок упрям и несговорчив, знали все. Он был одиночкой и всячески отказывался следовать приказам вышестоящего начальства и правилам дисциплины. Инспектор поступал только так, как считал нужным, — это было хорошо известно. Если бы в прошлом Декок часто и с блеском не доказывал, что обладает талантом прирожденного сыщика, то в его карьере в амстердамской полиции давным-давно стояла бы точка. В глубине души начальство уважало старого опытного инспектора и гордилось им. А потому, стиснув зубы, позволяло ему придерживаться собственных методов работы, которые обычно приводили к впечатляющим результатам.

Однако, смиряясь с «пиратскими рейдами» Декока, комиссару всякий раз приходилось жертвовать самолюбием, поскольку такое положение вещей подрывало его авторитет. Старому сыщику, как назло, всегда удавалось придумать разумное объяснение, полностью оправдывающее его, мягко говоря, неординарные поступки. Именно это, больше чем все остальное, вместе взятое, раздражало Рооса и вселяло в него неуверенность.

Находилось немало и таких, кто всячески пытался ограничить свободу действий инспектора, загнать его в тесные иерархические рамки. Однако даже если это и удавалось, то ненадолго. В такие моменты Декок и не думал спорить с начальством, а, наоборот, демонстрировал глубокое раскаяние, но зато прекращал предпринимать что-либо без официальных разрешений и прочих санкций, не проявлял никакой инициативы. И дело медленно, но верно тонуло в дебрях бюрократической тягомотины и запретов.

Оказавшись в затруднительном положении, начальство вновь отпускало вожжи, но в отместку поручало инспектору самые запутанные и практически безнадежные дела или, наоборот, расследование мелких краж и правонарушений. Детектив никогда не возражал, так как прекрасно знал, что рано или поздно временная опала кончится, особенно если кто-нибудь из коллег в очередной раз по-настоящему завалит важное дело. Поэтому он позволял себе нахально оставаться дома. Во всяком случае, сегодня, в понедельник, ему показалось, что это подходящий день для прогулки с собакой.

Сначала они с женой неторопливо и с большим удовольствием попили кофе, тепло, по-домашнему болтая обо всем и ни о чем: обсудили свадебный подарок племяннице Кларе, которая довольно поздно и неожиданно нашла наконец для себя подходящего мужчину, в связи с чем на долгое время стала объектом живейших обсуждений всей семьи Декок.

Когда эта тема была полностью исчерпана (по крайней мере, на какое-то время), инспектор позвонил в архив ратуши и навел справки о семейном положении человека, широко известного как отец Матиас, а также о женщине, не менее известной под кличкой Барбара Сиськи. Получив нужные сведения, он занес их в блокнот и с чувством выполненного долга налил себе третью чашку кофе.

— Кто такая Барбара? — полюбопытствовала его жена.

На лице Декока появилась загадочная улыбка.

— Одна очень милая женщина легкого поведения, — хмыкнул он.

Его жена удивленно вскинула брови.

— Милая женщина легкого поведения? — с легким подозрением переспросила она. — Разве такие бывают?

Декок жизнерадостно кивнул.

— Барбара как раз из таких. Девчонка слишком хороша для Квартала, ты уж мне поверь. Я думаю, когда-нибудь она превратится в милую маленькую домохозяйку с целым выводком детишек и заботливым мужем.

— Таким, как ты?

Декок укоризненно посмотрел на жену.

— Как ни странно, — пробормотал он, — именно так она обо мне и сказала.

Госпожа Декок пристально вгляделась в лицо любимого супруга.

— И ты ее хорошо знаешь?

Инспектор неуверенно пожал плечами.

— Ну, все зависит от того, что ты имеешь в виду. Например, я знаю, что она родом из маленького городка. Окончив школу, несколько лет проучилась в колледже, а потом устроилась на работу в некую контору. У нее начался роман с одним из шефов — женатым человеком намного старше ее. Насколько я понял, Барбара была почти ровесницей его дочерям. Когда об этом стало известно, по конторе поползли сплетни, и девушку уволили «по собственному желанию», а незадачливый любовник вернулся к жене, умоляя простить его за эту «ошибку». Блудного отца семейства приняли назад с любовью и распростертыми объятьями.

— А что же Барбара?

Декок старательно размешал сахар в кофе.

— Порой люди бывают жестокими и несправедливыми, — печально заметил он. — Барбару обвинили буквально во всем. Разумеется, пошли слухи, что она бесстыдно соблазнила уважаемого отца и верного мужа. Разразился скандал. Местные объявили ее развратницей и тыкали в ее сторону пальцем — стоило ей высунуть нос на улицу. Вскоре Барбара поняла, что ей больше этого не выдержать, и уехала в Амстердам, где и приобрела профессию, соответствующую былым упрекам. Собственно, по большей части из-за этого, я думаю, она и стала проституткой.

— Но она же была виновата…

Декок лишь развел руками.

— Что значит виновата? Да и кто говорит о вине? Такие вещи случаются сплошь и рядом. В большом городе это почти незаметно, но в маленьком городке супружеская измена может привести к ужасающим последствиям для обоих. Барбара вела себя ничуть не лучше и не хуже других девушек ее возраста. — Он вздохнул и заглянул в опустевшую чашку. — Просто жаль, что всю свою любовь и страсть она обратила к человеку намного старше ее, да к тому же еще и женатому. В противном случае, как мне кажется, сейчас она жила бы в маленькой квартирке с чистыми занавесками и целыми днями стирала пеленки. И от одного только слова «проституция» приходила бы в ужас, как добропорядочная бюргерша.

Жена с улыбкой посмотрела на инспектора.

— Похоже, — тихо сказала она, — что ее интересы и сейчас сосредоточены на мужчинах постарше.

Декок привычным жестом потер лицо, прекрасно уловив намек.

— Не такой уж я и старый, — несколько капризно проворчал он. — В любом случае… как бы то ни было, это не имеет значения. Скорее всего, в настоящее время я единственный, кто бывает у нее в гостях просто так. А кроме того… — Декок усмехнулся, даже не осознавая, насколько привлекательным это его делает, — какую женщину способна прельстить моя бульдожья физиономия?

Жена звонко рассмеялась и, поднявшись из-за стола, принялась собирать посуду.

— Меня, — гордо объявила она. — И тебе бы следовало это знать.

Декок нежно посмотрел на нее и подмигнул.

— Что ж, со временем человек ко всему привыкает.

Он взял со стола блокнот и встал. Затем поцеловал жену в лоб и снял со спинки стула собачий поводок. Флип нетерпеливо запрыгал вокруг него, задрав голову и виляя хвостом. Инспектор ласково потрепал пса по загривку и надел на него ошейник.

— Пошли, приятель, — обрадовал он своего любимца. — Пора прогуляться.

Перед уходом он сунул блокнот в карман.

6

Похороны Голди превратились в настоящую демонстрацию. Скорбящие довольно скромно и сдержанно толпилась у ворот кладбища: прожженные сутенеры, выглядевшие довольно нелепо в дорогих парадных костюмах, жирные содержательницы борделей, увешанные золотом и драгоценностями, а также изрядное количество проституток, даже в такой день не отказавшихся от боевой раскраски. Вся эта компания мрачно взирала на ухоженную территорию кладбища, наблюдая за работой могильщиков, от непривычного избытка внимания напустивших на себя некоторую суровость. На кладбище было довольно оживленно — одна похоронная процессия сменяла другую: черные лимузины и украшенные цветами катафалки медленно двигались под приглушенные звуки оркестра. Смерть — это тот же бизнес, причем застрахованный от спада и убытков.

Перед выходом из дома Декок с трудом облачился в темный костюм. Вообще-то, обычно инспектор носил просторные брюки без складок и бесформенное пальто из хорошего твида, но ради похорон Белянки Голди он не поленился достать из шкафа пропахшее нафталином, но более подходящее к случаю одеяние, решив, что его муки в тесном, неудачно скроенном костюме могут стать данью уважения к покойной. Зато с верной старой фетровой шляпой он расстаться так и не смог, даже несмотря на возражения супруги. Всему есть предел.

При виде столь непривычно одетого Декока, приближавшегося к воротам по подъездной дорожке, у Фледдера глаза полезли на лоб.

— Ну и ну! — насмешливо прищурился он, пожимая инспектору руку. — Что за официальный вид?!

Декок холодно оглядел его с головы до ног.

— Зато ты, как вижу, не стал утруждать себя подобными мелочами.

— Что вы имеете в виду?

— Ты одет как обычно.

— А чего вы ожидали? — удивленно спросил Фледдер и криво усмехнулся. — Что я буду скорбеть по какой-то шлюхе? — Детектив равнодушно пожал плечами. — Я на работе. Вы мне сами наказывали никогда не пропускать похорон жертвы. Что ж вот он я. Чего еще вы от меня хотите?

Глаза Декока сердито сверкнули. Оглядевшись по сторонам, — чтобы никто ничего не заметил, — он ухватил Фледдера на ворот рубашки и встряхнул его с такой силой, что материя затрещала. Ему очень хотелось сказать что-нибудь возвышенное о жизни и смерти, о вечности… но неожиданно инспектор поймал себя на мысли, что не знает, как облечь чувства в слова, а потому, промолчав, отпустил молодого человека. Он уже сожалел о потере самообладания и попытался разгладить морщины на рубашке своими заскорузлыми ладонями.

— Прости, парень, — хрипло пробормотал он и отвернулся.

Часовня постепенно заполнялась скорбящими, их тихие шаги сопровождала мягкая органная музыка. В середине зала стоял окруженный венками и цветами гроб. Декок держался в сторонке, комкая в руках шляпу, и поглядывал то на внушительного вида трубы органа, то на стенные росписи, но главным образом — на лица пришедших проводить Голди в последний путь.

Едва орган умолк, вперед вышел отец Матиас. Ради такого торжественного случая он аккуратно расчесал седую шевелюру и даже не поленился почистить свое старое — на выброс — пальто. Звуки его голоса, отражаясь от стен, гулко раскатились по всей часовне. Старик вновь рассуждал о гневе Господнем, Содоме и Гоморре, — в общем, его речь чуть ли не слово в слово повторяла ту проповедь, которой он намедни угостил завсегдатаев бара Малыша Лоуи.

Декок слушал его очень внимательно, не позволяя звукам соткаться в плотную пелену и тщательно анализируя каждое слово. При этом инспектор пристально следил за интонациями, выражением лица и жестикуляцией оратора. У детектива вновь возникло чувство, что все это имеет особый смысл.

Финал заупокойной речи отец Матиас посвятил Христу и его милосердию к грешникам, ибо им, несмотря на ожидающие их муки, будет даровано прощение. Голос проповедника дрожал от избытка чувств, и вскоре в толпе скорбящих послышались приглушенные всхлипывания.

Затем орган заиграл вновь, и двери часовни распахнулись. Молчаливые могильщики, приблизившись к гробу, подняли его на плечи и вынесли наружу. Провожающие гурьбой двинулись за ними и в тишине вышли из погруженной в полумрак часовни на солнечный свет.

Декок брел чуть в стороне от толпы. Краем глаза он заметил, что Фледдер, как ни в чем не бывало шагает в самой гуще процессии. Двигались они долго, сквозь целый лес каменных надгробий с высеченной на каждом надписью: «Здесь покоится…» Что ж, лежащие здесь в конце концов заслужили, чтобы их имена были увековечены на бесстрастном камне.

«Здесь покоится», — пробормотал Декок печально себе под нос. Неожиданно инспектор заметил в толпе молодую женщину, одетую в элегантный темный костюм и шляпку с вуалью. Поначалу он обратил внимание лишь на ее стройную фигуру и грациозную походку, но, присмотревшись получше, разглядел под вуалью лицо Барбары.

Декок был поражен. Но инспектора удивило не ее присутствие на похоронах, а происшедшая с ней полная метаморфоза. Такой Барбару он видел впервые. Другим женщинам, несмотря на все их старания, не удавалось скрыть свою принадлежность к известной профессии: безвкусная одежда, грим и вульгарные манеры говорили сами за себя.

Только не в случае с Барбарой. Ни по стилю одежды, ни по манерам никто на свете не сумел бы догадаться, что Барбара проститутка. Она шла чуть поодаль от остальных — одна, словно не имела к процессии ни малейшего отношения. Ускорив шаг, Декок поравнялся с девушкой. Заметив его, Барбара слегка улыбнулась. Склонившись к ней, детектив прошептал:

— Подожди меня. Когда все закончится, будь у ворот кладбища.

Девушка едва заметно кивнула.


Тем временем процессия достигла могилы, и скорбящие окружили ее плотным кольцом. Декок, оставив Барбару и не привлекая к себе внимания, приблизился к краю толпы и резко остановился. За спинами нескольких впереди стоящих он заметил отца Матиаса. По осанке сыщик узнал и того, кто поддерживал старика под локоть. Декок осторожно подобрался поближе, так, что обе спины оказались прямо перед ним.

— Отец, ты говорил замечательно, — сказал спутник Матиаса.

— Это был не я, Тобиас, а сам Господь, — покачав головой, с ноткой упрека в голосе ответил тот. — Я всего лишь орудие в Его руках.

Собеседник отца Матиаса кивнул.

— Как по-твоему, Господь примет ее душу с прощением?

Проповедник положил руку ему на плечо:

— Милость Божья безгранична.

В этот момент могильщики, сняв свои цилиндры, принялись опускать гроб в землю.


Когда скорбящие разошлись, Декок остался у могилы в одиночестве и, как предписывал ему долг, заглянул в яму: крышка гроба на месте, замки заперты, соединяющие их стальные полоски отчетливо видны. Инспектор постоял там еще немного и, пробормотав несколько прощальных слов, резко отвернулся, нахлобучил на голову шляпу и раскачивающейся походкой двинулся к боковой дорожке, где его дожидался Фледдер.

— Ну что, сынок, не заметил ничего интересного? — спросил он.

Фледдер, улыбнувшись наставнику, покачал головой.

— Никаких тайных соглядатаев. Лишь молодая вдова, которая, кажется, сильно мною заинтересовалась.

Декок усмехнулся.

— Будь осторожен, — посоветовал он. — Новые романы частенько начинаются как раз у могилы недавно усопшего супруга.

Фледдер рассмеялся:

— Не самое подходящее место для флирта!

— Не ошибись, парень! — покачал головой Декок. — На кладбищах вообще и у могил в частности происходит множество знакомств, заканчивающихся заключением брачного контракта. Складывается впечатление, что скорбящие легко сходятся, проникаясь сочувствием друг к другу.

Фледдер недоверчиво уставился на инспектора.

— Серьезно? Вы не шутите?

Декок пожал плечами.

— Не думаю, что на сей счет существует какая-либо статистика, но количество таких пар, скорее всего, тебя бы удивило.

— Знакомиться на кладбище явно не в моем стиле.

Они медленно двинулись к воротам. Декок шел, глубоко засунув руки в карманы. По дороге инспектор расстегнул тесный жилет, так донимавший его в часовне во время заупокойной речи, и теперь ему дышалось куда свободнее. Где-то в глубинах подсознания таилась мысль, навеянная недавними встречами. Точнее, даже не мысль, а ее зародыш. Декок изо всех сил старался взлелеять и разжечь эту искорку, чтобы она постепенно превратилась в пламя. Только тогда все мыслительные процессы детектива обрели бы полный размах. Но проклятый жилет, стискивающий грудь, словно латы, только мешал думать. Искорка погасла и никак не разгоралась вновь. Неожиданно инспектор остановился и с отсутствующим видом посмотрел на Фледдера.

— Скажи-ка, среди твоих знакомых есть священники?

Фледдер остановился, словно налетев на стену.

— Священники? — удивленно переспросил он.

Декок нетерпеливо кивнул.

— Да-да. Любых конфессий.

Фледдер недоуменно пожал плечами.

— Вообще-то… я не слишком религиозен, — признался он.

— Я совсем не об этом спрашиваю, — отмахнулся Декок, слегка раздраженный непонятливостью помощника.

Они молча зашагали дальше. У самых ворот инспектор вновь остановился и застыл, глядя в одну точку. Фледдер тоже притормозил.

— В чем дело? Такое впечатление, будто вы витаете где-то очень далеко отсюда. Вас что-нибудь тревожит?

Декок не ответил. Иногда это злило его собеседников до крайности. Оставив своего напарника, он подошел к дожидавшейся его у ворот Барбаре и вновь осознал, насколько она хороша. Густая копна светлых волос, не умещавшаяся под шляпкой, сверкала на солнце, словно чистое золото. Несколько могильщиков, проходя мимо них, восхищенно посмотрели на девушку.

— Эй! — окликнул его Фледдер. — Кажется, я задал вам вопрос!

Декок смутился.

— Да-да, — слегка растерянно кивнул он. — У меня для тебя поручение. Сегодня же зайди к какому-нибудь священнику. К любому, на твой выбор.

Фледдер неожиданно ухмыльнулся.

— С какой стати? Помолиться за усопшую? Надеюсь, вы не хотите, чтобы я еще и покаялся в грехах?

Декок сдвинул шляпу на затылок.

— Это уж как тебе вздумается, — до странности серьезным тоном заявил он. — Я лишь прошу задать ему один-единственный вопрос: какой город был уничтожен за нравственную распущенность после Содома и Гоморры. Уж такие-то вещи они знают наверняка.

От удивления у Фледдера отвисла челюсть. Ему страстно хотелось узнать, на кой черт все это нужно, но инспектор уже направлялся к девушке.

Завидев его, Барбара улыбнулась.

— Вы всегда назначаете свидания на кладбищах?

Декок покачал головой.

— Просто хотел предложить подвезти тебя. Моя машина неподалеку. — Он взял ее под руку и повел к автостоянке. — Сегодня ты просто неотразима, — невольно признал он. — Я с трудом тебя узнал.

— Спасибо, — Барбара сверкнула жемчужными зубками. — За все время нашего знакомства вы впервые одарили меня комплиментом.

Декок отпер машину, галантно распахнул перед девушкой дверцу и, усевшись рядом с ней, с невозмутимым видом заявил:

— Я намерен тебя похитить. Предупреждаю сразу, если ты этого не хочешь, то сейчас самое время выйти из машины.

Барбара рассмеялась.

— Неужели вы думаете, что, услышав такое, я уйду? — с легким вызовом спросила она. — Мне это страшно нравится! Меня еще никогда не похищали!

Девушка явно наслаждалась происходящим. Она положила шляпку и вуаль на заднее сиденье и, тряхнув головой, рассыпала волосы по плечам. Глаза ее задорно поблескивали. Декок завел мотор, но не трогался с места.

— Барбара, это не шутка, — очень серьезно заметил он. — Ты еще успеешь выйти.

Девушка посмотрела на него в упор — глаза ее лучились нежностью. Она прекрасно отдавала себе отчет, что нравится инспектору, просто он сам не может в себе разобраться.

— Ну что же вы?! — нетерпеливо воскликнула она. — Почему мы стоим?

Инспектор пожал плечами и вздохнул.

— Что ж пусть будет так, — решительно сказал он и выжал сцепление.

По собственному признанию Декока, он был одним из худших водителей в Нидерландах и лавировал в плотном транспортном потоке без приключений скорее благодаря везению, нежели мастерству. Управление машиной требовало от него полной сосредоточенности, и, лишь выехав за пределы города на широкое шоссе, он отодвинул спинку сиденья немного назад и позволил себе слегка расслабиться. Спидометр показывал пятьдесят пять миль в час.

— Никогда бы не подумала, что вы на такое способны! — с восторгом воскликнула Барбара.

— На что?

— Ну… на это.

Следующие несколько миль они проехали в молчании.

— А вы не будете скучать по своей работе? — вдруг озабоченно спросила Барбара. — Вы такой умный, талантливый… в общем, прирожденный сыщик.

Декок вздохнул.

— На вашем месте я бы о будущем не беспокоилась, — мягко сказала девушка. — Я могу заработать достаточно. Мы просто начнем все с нуля где-нибудь в другом месте. Скажем, в Роттердаме или Гааге. Там, где нас не знают. — Она придвинулась к инспектору поближе. — Или вы бы предпочли, чтобы я это бросила?

— Совершенно верно, — спокойно отозвался Декок. — Я и в самом деле хочу, чтобы ты это бросила.

Она нежно улыбнулась.

— Это не имеет никакого значения. Те, другие, ничего для меня не значили. Вы ведь и сами это знаете, верно? Это ведь всего-навсего работа. Просто нужно научиться отделять одно от другого.

Декок крепко стиснул руль. У него не хватало духу сказать Барбаре правду.

— А еще мы можем попробовать нанять какую-нибудь девушку, чтобы она заменила меня в Квартале, — продолжала радостно щебетать она. — Сдадим ей мою квартирку. Мы не будем обдирать ее подчистую, но все равно это даст неплохой дополнительный доход. Если вы знали, что я…

— Барбара!!! — сердито взревел Декок, не в силах больше сдерживаться.

Девушка положила руку ему на колено.

— Спокойно, спокойно… Если вы настолько против…

Лицо детектива стало каменным, и лишь ноздри слегка трепетали от негодования. Но только это и выдавало обуревавшие его чувства. Он знал, чего ей хочется, и хорошо понимал образ ее мышления. Несмотря на полную безнравственность предложения Барбары, Декок сознавал, что оно сделано лишь из глубокой любви к нему. Он прекрасно разбирался в особенностях менталитета проституток. Став «жрицей любви», через какое-то время эти девушки начинают думать вполне определенным образом. Инспектор представлял, насколько сильно Барбара будет разочарована, когда поймет его истинные намерения.

Декок обманывал девушку сознательно. Накануне он позвонил ее родителям и выяснил, что те готовы встретить дочь с распростертыми объятиями, с любовью и без каких-либо упреков. Разговор не занял много времени — старики Барбары дали понять, что с нетерпением ждут воссоединения семьи. Но сыщику не хотелось ошеломить девушку столь неожиданным известием.

Поэтому Декок надеялся, что на похороны она оденется более-менее пристойно, и бессовестно рассчитывал при этом на ее теплые чувства к нему. Инспектор мечтал, чтобы девушка любой ценой вырвалась из Квартала красных фонарей. Барбара должна уйти оттуда, чего бы это ни стоило, ей нельзя там оставаться. Такое желание было продиктовано не только сугубо деловыми соображениями. Декок был в достаточной степени реалистом, чтобы понимать: отъезд из Амстердама никогда не удержал бы такую девушку, как Барбара, от проституции. Напротив, подобная выходка могла кончиться тем, что она поступила бы назло своим доброжелателям, из чувства противоречия, чем бы это ни кончилось. Декок знал это наверняка. И тем не менее Барбару было совершенно необходимо увезти из Амстердама. По городу разгуливал убийца, который — Декок был в этом убежден — останавливаться не собирался.

Разумеется, инспектор не мог разогнать по домам всех обитательниц Квартала только из-за убийцы — это было бы глупо. Но Барбара… неожиданно он осознал, как много она для него значит. Эта прекрасная девушка ни за что не станет следующей жертвой!

Тем временем Барбара придвинулась к нему еще ближе. Декок ощутил тепло ее тела и сладкий аромат духов. По коже пробежала легкая дрожь, в кончиках пальцев закололо. Здравый смысл подсказывал, что подпасть под влияние чар этой красотки, чьи достоинства и недостатки были хорошо ему известны, было бы непростительной слабостью. С другой стороны, рядом, доверчиво прижимаясь к нему, таяла от любви женщина, которая могла полностью изменить его жизнь. В конце концов, что такое безнравственность? Годы, проведенные за копанием в грязи, общение с проститутками и сутенерами, непрерывная борьба с преступностью в известной степени притупили чувства Декока. Итак, что же такое безнравственность?

Он не сводил глаз с дороги. Шины мягко шуршали, а Барбара продолжала весело щебетать о планах на будущее. Об их общих планах!

Декок в очередной раз вздохнул. В сущности, что его ждет в будущем? Еще лет десять или около того, а потом — извольте на пенсию. И чем он сможет похвастаться? Что оставит после себя? Преступность не только не утихала, но даже расцвела еще более пышным цветом, чем в самом начале его карьеры, двадцать лет назад. Так что же такое безнравственность?

Неожиданно Декок почувствовал, как у него внутри что-то надломилось. Что он делает? Что толкнуло его к столь мучительным раздумьям? Барбара? Он вновь вдохнул аромат ее духов и воровато покосился на стройные длинные ножки. Инспектора охватило тягостное, удушающее чувство вины, настолько острое, что сердце гулко застучало в груди. Мягкая ладонь, лежавшая у него на колене, жгла кожу. Внезапно детектив осознал, где берет начало это чувство, нашел истоки своих поступков и помыслов. Это оказалось довольно болезненным открытием. «Дурак, — обругал себя инспектор, — старый дурак!» Он потер глаза и тихонько, безрадостно рассмеялся, но в самой глубине его души еще таилась грусть о несбывшемся.

— В чем дело? — удивилась Барбара.

Декок не ответил. Но когда большие синие указатели возвестили, что они приближаются к ее маленькому городку, детектив сбросил скорость и свернул с шоссе.

— Куда вы меня везете? — с беспокойством спросила девушка.

Декок глубоко вздохнул.

— А ты не узнаешь эти места?

Барбара резко отпрянула от него.

— Поворачивайте назад! — завопила она. — Я вижу! Я все поняла! Вы тащите меня домой!

Декок медленно и печально кивнул.

— Тебя ждут не дождутся родители.

В неожиданной вспышке ярости Барбара замолотила кулачками по рукам и лицу инспектора. Из глаз ее хлынули слезы. Все эмоции, так долго державшиеся под строгим контролем, разом вырвались на свободу. Девушку охватило неистовство. Декок не пытался защититься от ее жалких попыток нападения, а безропотно терпел, словно грешник, принимающий заслуженнуюкару. Он не ощущал силы ударов. Барбара была не способна мало-мальски серьезно навредить ему. Детектив спокойно продолжал ехать дальше. Лишь время от времени он на мгновение закрывал глаза, тщась подавить сердечную боль.

7

— Моше обзавелся новой тележкой. — Декок стоял у окна дежурки в своей любимой позе: руки за спиной, ноги на ширине плеч. — Симпатичная. Должно быть, дела у него идут совсем неплохо. А всего пять лет назад начинал с одним ведерком. Поэтому вокруг были вечно разбросаны селедочные потроха, головы и хвосты. — Он повернулся к Фледдеру. — И глянь на Моше сейчас! — Инспектор задорно рассмеялся. — Та еще продувная бестия! Молодец!.. Да он и в детстве был башковит. Вот увидишь: через несколько лет этот парень сумеет наскрести достаточно, чтобы арендовать наш участок под склад. — Декок вновь рассмеялся. — Впрочем, многого ему тут менять не придется. Дом и так насквозь провонял рыбой.

Фледдер подошел к окну и встал рядом с инспектором.

— И впрямь симпатичная тележка, — искренне согласился он.

Некоторое время они наблюдали, как Моше ловко заворачивает свой передвижной лоток за угол переулка на противоположной стороне улицы. Чуть подальше какая-то старушка, устроившись у подоконника, выбивала из дверного коврика пыль. Когда Моше скрылся из виду, Фледдер внимательно посмотрел на Декока. На губах молодого человека появилась легкая усмешка.

— Откуда у вас эта царапина? — наконец поинтересовался он.

— Царапина? — переспросил инспектор, явно пытаясь выиграть время для правдоподобного ответа. — Это… э… наверное, порезался во время бритья.

Фледдер многозначительно усмехнулся.

— Во время бритья? У вас щетина растет так близко к глазам?

Декок глянул в зеркало над маленьким умывальником.

— Разве это высоко? — с наигранным удивлением вскинул он брови.

Фледдер подошел поближе, и инспектор увидел в зеркале рядом со своим лицом его скалящуюся физиономию.

— Да-да, малость высоковато, вам не кажется? Вряд ли вы могли заработать это, когда брились.

Декок тоже весело хмыкнул.

— Когда-нибудь ты и впрямь станешь хорошим детективом, — предрек он. — Поработай вместе со мной еще несколько лет — и я с чистой совестью смогу выйти на пенсию.

Однако молодой инспектор не позволил ему отклониться от темы.

— Нет, серьезно, так просто я от вас не отстану. Признайтесь, царапина досталась вам от той барышни?

— Какой еще барышни?

— Вместе с которой вы ушли после похорон.

Несколько секунд Декок с серьезным видом смотрел на молодого коллегу.

— Да, — наконец признался он. — Именно от той барышни. Между прочим, ее зовут Барбара. Она девица из Квартала и работает тут по соседству. — Инспектор помолчал. — А если у тебя разыгралось воображение на мой счет, могу сказать, что отвез девчонку к родителям, потому что она запросто могла стать следующей жертвой. Так что царапину получил в знак благодарности.

Фледдер неопределенно взмахнул рукой.

— Благодеяния, оказанные безбожникам, не остаются безнаказанными.

Декок изумленно воззрился на молодого детектива.

— Какая тут связь?

— Не знаю, — пожал плечами Фледдер. — Читал где-то, но не припомню точно где.

— Возможно, вчера, у пастора.

— Это был не пастор, а католический священник.

— И что он сказал?

Фледдер беспечно пожал плечами.

— Обещал посмотреть. Как только точно узнает, сразу позвонит. Я дал ему ваш номер. — Он хмыкнул и добавил обвинительным тоном: — С этой минуты, прошу вас, оставьте подобные поручения себе. Священник смотрел на меня так, точно я спятил. И, судя по всему, ломал голову над тем, на кой дьявол мне понадобилось задавать такие вопросы.

— А ты сам?

— В каком смысле?

— Сам не догадался?

Фледдер покачал головой.

— Может, для кроссворда?

Некоторое время Декок неодобрительно разглядывал своего подопечного.

— Похоже, мне еще рановато на пенсию, — наконец заявил он.

Фледдер покраснел. Старый инспектор налил себе большую кружку кофе и удобно расположился за своим столом. Он думал о Барбаре, оставленной в родительском доме. Она была в ярости. Декок попытался прикинуть, как долго девушка сумеет там выдержать и сколько пройдет времени, прежде чем она вновь появится в Квартале красных фонарей. Детектив от души надеялся, что Барбара даст ему хоть несколько дней — во всяком случае, достаточно, чтобы сорвать маску с неуловимого убийцы.

Ход его размышлений прервал настырный Фледдер.

— А вы знаете, что отец Матиас сейчас в участке?

Декок аж подскочил, расплескивая кофе.

— Что?!

Фледдер кивнул.

— Это точно. Я его сам видел, в кабинете у Биренса.

— Что здесь делает этот миссионер?

Младший инспектор пожал плечами.

— По-моему, он хотел подать на кого-то жалобу или еще что-то в том же роде.

Обычно не любивший сквернословить Декок на сей раз громко и затейливо выругался и, выбежав из дежурки, помчался к инспектору Биренсу. К своему огромному облегчению, он увидел отца Матиаса, спокойно сидевшего напротив хозяина кабинета. Переведя дыхание, Декок с дружеской улыбкой подошел к проповеднику и протянул ему руку.

— Какой сюрприз! — радостно воскликнул он. — Вот уж кого-кого, а вас никак не ожидал увидеть в полицейском участке. Кого угодно, только не вас, отец Матиас.

Старик, растерянно посмотрев на сыщика, поднялся.

— Э… кажется, я не имел удовольствия быть вам представленным, — неуверенно произнес он.

Инспектор рассмеялся.

— Прошу прощения, — с виноватым видом произнес он. — Меня зовут инспектор Декок. Я слышал вчера вашу речь в часовне. Должен признать, вам превосходно удается завладевать вниманием аудитории. Вы произвели на всех сильное впечатление.

Отец Матиас кивнул с отсутствующим видом. На лице Декока появилось сочувственное выражение.

— Надеюсь, вас привели сюда не какие-нибудь неприятности?

— Увы, по-видимому, именно они, — кивнул старик.

Декок мягко подхватил его под локоть и повел в дежурку. Не сразу поняв, что произошло, инспектор Биренс, удивленно разинул рот и вскочил на ноги.

— Но… — возмутился он, совершенно сбитый с толку, — я был…

Легким тычком в бок Декок заставил его замолчать.

— Отец Матиас заслуживает самого лучшего приема, какой мы только можем оказать! — высокопарно заявил он. — Я лично займусь его вопросом!

Лицо Биренса покраснело от едва сдерживаемой злости, но опасный огонек в глазах коллеги быстро дал ему понять, что выяснять отношения в присутствии посетителя было бы крайне нежелательно. Плюхнувшись на стул, он с раздражением вырвал из печатной машинки бланк заявления.

Декок вел «дорого гостя», предупредительно показывая дорогу. Оказавшись в дежурке, он подвинул к своему столу стул и предложил старику сесть.

— Что ж, — начал инспектор, усаживаясь за стол, — поведайте мне о своих бедах.

— Я пришел подать заявление, — сказал старик.

Декок сочувственно закивал.

— Полагаю, наш поборник справедливости не стал бы обращаться к властям по какой-то несерьезной причине?

Отец Матиас с интересом взглянул на него.

— Вы верующий?

— Меня можно назвать заблудшей овцой… или блудным сыном, — пояснил Декок с извиняющейся улыбкой. — За долгие годы я, так сказать, сбился с пути истинного.

— Какая жалость! — вздохнул посетитель. — Люди вашей профессии особенно нуждаются в Божьей помощи.

— Вы правы, — с совершенно серьезным видом согласился инспектор. — Полицейским стоит уделять изучению религии больше времени. — Он со вздохом развел руками. — В молодости, когда я только начинал, я знал Библию довольно хорошо. А еще юношей с удовольствием изучал Закон Божий. Но, как я уже говорил, впоследствии сбился с пути истинного. — Декок грустно улыбнулся. — И не далее как на этой неделе получил обидное тому подтверждение. И вспомнил самое начало текста, а вот восстановить целиком не смог. Начинается он так: «Она падшая… падшая…» Как же там дальше? — Сыщик смущенно развел руками. — Остальное не помню…

Отец Матиас улыбнулся в ответ и его раскатистый голос заполнил всю комнату:

— «И другой Ангел следовал за ним, говоря: пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы».

Декок просиял.

— Вот оно! — радостно воскликнул он. — Вот это мне и не давало покоя всю неделю! Я даже заглядывал в свою старую Библию, но так и не нашел, где это! Весь извелся!

Светло-серые глаза отец Матиаса дружелюбно посмотрели на инспектора, а на его тонких губах мелькнула загадочная улыбка.

— «Откровение», — с радостью подсказал он. — Глава четырнадцатая, стих восьмой.

— «Откровение»… — довольно кивая, повторил инспектор.

Отец Матиас вместе со стулом придвинулся поближе к нему, явно наслаждаясь возможностью просветить погрязшего в невежестве полицейского.

— Это последняя книга Нового Завета, и довольно странная, — пояснил он, воздев перст к потолку. — Я бы не советовал слишком увлекаться ее изучением, вы можете в ней запутаться.

Брови Декока принялись выделывать один из его любимых кульбитов. Фледдера это зрелище всегда поражало.

— Почему же, отец Матиас?

— В книге «Откровение» множество тайн и загадок, изречений со скрытым смыслом, что довольно часто сбивает с толку, заставляет делать весьма странные предположения… Большинство изучающих Библию частенько в ней путаются. Иными словами, «Откровение» — это довольно темная книга.

Декок довольно долго молча жевал нижнюю губу.

— Похоже, здесь есть некое противоречие, — наконец заметил он.

— Это не совсем так, — небрежно возразил отец Матиас. — «Откровение» для тех, кто ищет загадок.

Детектив вновь понимающе кивнул и некоторое время внимательно разглядывал старика. Его кустистые брови немного успокоились, на лбу проявились глубокие морщины, а губы сложились в страдальческую гримасу.

— Да-да, все так, как вы говорите, — вздохнул он. — «Откровение» для тех, кто ищет загадок. Так оно и есть. Вы мудрый человек отец Матиас. И очень жаль, что порой даже мудрые люди слушают, но не слышат, смотрят, но не видят…

Старик удивленно воззрился на инспектора.

— Не знаю… — протянул он и продолжал, тщательно подбирая слова: — Но… у меня есть одна мысль… странное чувство, что вы хотите поделиться неким откровением со мной, стараетесь на что-то открыть мне глаза. — Он беспокойно заерзал на стуле. — Ваши познания Библии не так уж слабы, как вы пытались мне внушить.

— Да, — честно признался Декок. — Я морочил вам голову.

— Но зачем, инспектор?! — удивленно воскликнул отец Матиас. Сейчас в глазах читались обида и разочарование. — Зачем вам понадобилось обманывать старого человека?

Декок провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть невидимую паутину.

— Да, действительно, — зачем? Мы могли бы… В этом мире мы должны уметь говорить друг другу правду, ничего кроме голой, неприкрашенной правды. В этом лучшем из возможных миров мы должны уметь встретить ближнего своего с открытой душой. Иными словами, лучше, чем сейчас. Но… — Не закончив фразы, детектив медленно поднялся со стула. — Для меня это очень сложная беседа, — серьезным тоном продолжал он. — Вы уж мне поверьте. По долгу службы я обязан допрашивать людей. Это моя профессия. Я никогда не унижал своих оппонентов, но среди них мне почти не попадались такие, которыми я мог бы восхищаться. Но вами, отец Матиас, я и впрямь восхищаюсь! Восхищаюсь вашей смелостью. Меня всегда приводили в восторг люди, способные принять нелегкое решение, а затем пытаться жить в соответствии с ним. Вот почему мне так сильно хотелось бы…

Декок внезапно замолчал и посмотрел проповеднику в глаза. И был поражен тем, какую кротость и доброту излучает его взгляд. Открытие было мучительным. Его захлестнула волна сочувствия и жалости. Обойдя стол, инспектор остановился у окна и застыл, глядя в пространство. Глаза его затуманились, руки дрожали. Довольно долго он молчал и, лишь полностью овладев собой, повернулся и почти с нежностью посмотрел на старика.

— Такие люди, как вы, отец Матиас, — с дрожью в голосе сказал он, — часто мыслят довольно неординарно. И это совсем неплохо, хотя зачастую невежды могут вас не понять. — Он вздохнул. — С другой стороны, такие люди, как вы, порой теряют связь с окружающим миром. И это может привести к серьезным последствиям, поскольку они вынуждены жить именно в этом мире. Как и вы, отец Матиас. Вам не нужно далеко заглядывать, чтобы обнаружить в этом мире зло. Не нужно далеко ходить — вы видите его в Квартале красных фонарей. Его вообще не нужно искать, оно само вас найдет. — Он медленно подошел к старику и по-дружески положил ладонь ему на плечо. — Что я могу еще сказать? — печально продолжал он. — Отправляйтесь домой. Сегодня днем мы придем, чтобы расследовать кражу денег.

Отец Матиас с некоторым трудом поднялся и направился к двери. Положив ладонь на дверную ручку, он обернулся.

— Вы говорите загадками.

Это была последняя попытка пролить свет на «невежество» инспектора.

Декок печально улыбнулся.

— Мне казалось, что я выразился достаточно ясно.

Некоторое время отец Матиас недоуменно смотрел на него, а затем вышел.

Декок проводил его взглядом.

— До встречи, отец Матиас, — произнес он.

Старик явно его не услышал.


Фледдер вышел из угла дежурки, где он, не шелохнувшись и не привлекая к себе внимания, простоял все время, пока Декок беседовал с отцом Матиасом. Слушая их и пытаясь понять, куда клонит инспектор, молодой детектив почувствовал в разговоре почти физически ощутимое напряжение и догадался, что произнесенное вслух — лишь малая часть куда более глубокого обмена мыслями. Фледдеру казалось, что он блуждает в лабиринте потаенных смыслов и зыбких предположений. Но как бы напряженно он об этом ни размышлял, всякий раз словно натыкался на невидимую стену, не позволявшую хоть на йоту продвинуться дальше. Выход из лабиринта где-то должен был существовать — узкая извилистая дорожка, ведущая к разгадке.

Он посмотрел на стоящего посреди дежурки Декока — инспектор глубоко погрузился в раздумья, и лицо его казалось отрешенным. Фледдер подозревал, что тот уже знает все ответы и путь к разгадке тайны уже найден — остается только ступить на него. Детектив попытался прочитать ответ по выражению лица своего наставника, но тщетно — перед ним была начисто лишенная выражения бесстрастная маска.

— Это инспектор Биренс вам сказал, что отец Матиас приходил подать заявление о краже?

Застигнутый врасплох Декок на мгновение плотно сомкнул веки и тихонько покачал головой, словно пытаясь вернуться к действительности.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я не слышал, чтобы отец Матиас упоминал о какой-либо краже.

Декок растерянно посмотрел на помощника.

— Разве не упоминал?

— Нет. Точно вам говорю! Ни о какой краже не было сказано ни слова.

Декок медленно покачал головой.

— Биренс ничего мне не говорил.

Изумлению Фледдера не было предела.

— Но… — выдавил он, — если вам об этом не говорили ни Биренс, ни отец Матиас, то… как же вы об этом узнали?

Декок ухмыльнулся, и на его лице появилось проказливое выражение.

— Когда-нибудь я тебе все объясню. Потом. — Взглянув на разочарованную физиономию подопечного, инспектор рассмеялся. — Уж позволь старику оставить свои секреты при себе. Почему бы тебе не налить нам по чашечке кофе?

Фледдер послушно подошел к кофеварке и налил две чашки кофе, сокрушаясь о том, что Декок, похоже, не слишком ему доверяет. С тех самых пор как его приставили помощником к этой старой ищейке, молодой человек никак не мог отделаться от мысли, что он все еще не «свой», а просто сторонний наблюдатель, фактически отстраненный от участия в расследовании.

Декок ничего не делал за спиной помощника, не скрытничал. Фледдеру было позволено наблюдать за действиями инспектора постоянно. Конечно, при желании он мог бы заниматься расследованием и самостоятельно. Старший напарник ничего ему не запрещал. Наоборот, всегда оставался приветливым, дружелюбным и давал полную свободу. Но Декок не делился сделанными выводами, и Фледдеру было досадно от этого. Такое положение вещей заставляло почувствовать себя полным ничтожеством. Молодой сыщик хотел чему-нибудь научиться у великого детектива, о котором среди полицейских ходили самые странные слухи — как в Амстердаме, так и в других городах. Но он так и не научился ничему. Фледдер даже не понимал, что происходит. Это его страшно раздражало. Он взял чашки и со стуком поставил их на стол. Декок с любопытством взглянул на помощника:

— В чем дело, сынок? Что-то беспокоит?

Фледдер уселся напротив него. Выглядел он по-прежнему сердитым и расстроенным.

— Да, — мрачно кивнул молодой детектив. — И в самом деле беспокоит. О, поверьте, я и впрямь почитаю за честь с вами работать, присутствовать на допросах, которые вы ведете, но, поскольку я вас не знаю, не понимаю хода ваших мыслей, общая картина от меня ускользает. Я не могу понять, почему вы делаете то или это.

— И… виноват, разумеется, я?

— Да… я… э…

Декок подался к младшему коллеге.

— Послушай меня, Фледдер, — очень серьезно начал он, — объясняй я тебе, как точно интерпретировать те или иные поступки и слова, мы оказались бы в нешуточной опасности. Ты стал бы опираться на меня, так сказать, ментально, вот и все. А я этого не хочу. В мои намерения не входит сделать из тебя марионетку, этакую свою копию помоложе, вечно остающуюся в тени. — Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть кофе. — Я хочу, чтобы ты научился думать сам, выдвигать собственные предположения и версии. Мышление — это вопрос практики. Ты знаешь о расследуемых убийствах ровно столько же, сколько и я, видишь тех же людей, слышишь то же самое… Поэтому, если ты подозреваешь, что я подошел ближе к раскрытию дела, воспринимай это как стимул. Надо напрячь все силы и хорошенько подумать. Думай, мальчик мой! Старайся сложить кусочки головоломки воедино. Используй собственные мозги. Не давай им засохнуть!

Фледдер удрученно вздохнул.

— Вы мне так ничего и не расскажете?

Декок покачал головой.

— Не сейчас. Не сейчас. Возможно, позже… если мы поймаем подозреваемого.

Фледдера охватило разочарование.

— Если… — невесело усмехнулся он.

Декок встал и надел плащ.

— Собирайся, друг мой, — совершенно спокойным тоном сказал он. — Мы идем к отцу Матиасу. Он наверняка уже дома.


Они поднялись на крыльцо дома возле Вестер-маркет, и Фледдер позвонил в дверь. Открыл ее сам отец Матиас, он молча проводил полицейских в захламленную гостиную. Детективы с недоумением огляделись. Было заметно, что рука женщины давно не касалась хозяйства. В комнате царил самый настоящий кавардак. Поблекшие обои клочьями свисали со стен. Грязные тарелки и чашки громоздились на столе и даже на полу, все вокруг покрывал толстый слой пыли. Посреди комнаты как попало расставлены несколько видавших виды кресел, обитых выцветшей рваной тканью. В общем создавалось впечатление полной разрухи. Крепкого телосложения молодой человек читал в комнате, положив ноги на одно из кресел.

— Мой сын Тобиас, — представил его детективам проповедник.

Юноша положил книгу на стол и поднялся.

— Здравствуйте, — с вежливой улыбкой приветствовал он полицейских. — Как поживаете?

Декок пожал ему руку.

— Рад знакомству. Спасибо, неплохо.

Казалось, Тобиас в восторге от его появления.

— Вы были на похоронах! — с детской непосредственностью выпалил он. — Я видел вас в часовне. — Он грустно покачал головой. — Бедная Голди. — Некоторое время парень молча смотрел куда-то в пространство. — Но милость Божья безгранична, — подвел он итог.

Декок кивнул.

— Вы ее знали?

Молодой человек как-то по-особому качнул головой, а затем выпрямился по стойке «смирно» и без малейшей запинки, словно заучивал текст наизусть, протараторил:

— Голди, прозвище — Белянка Голди, место рождения — Роттердам. Дочь капрала полиции, протестантка реформистского толка, незамужняя, детей нет, работает проституткой восемь лет, взяла взаймы…

Отец Матиас жестом остановил сына.

— Достаточно, — строго скомандовал он.

Тобиас с пристыженным видом опустил голову.

Проповедник положил руку ему на плечо.

— Тобиас хороший мальчик, — ласково сказал он, — и отличный помощник.

Лицо парня просияло и вновь расплылось в радостной улыбке.

— Ступай к себе наверх, — приказал старик, — и прихвати свою книгу.

Тобиас с готовностью повиновался. Взяв книгу со стола, он сунул ее под мышку и вышел. Наблюдательный Декок отметил, что это старенькая Библия.

Фледдер повернулся к отцу Матиасу.

— А где Тобиас взял все эти сведения о Голди? Он рассказал о ней такое, чего даже я не знал.

— Из архивов, — улыбнулся старик.

— Из архивов? — удивленно переспросил Фледдер.

Проповедник кивнул.

— Да, из архивов. Видите ли, я занимаюсь евангелической деятельностью уже немало лет. Вначале запомнить всех этих девушек по именам было довольно легко. Их было не так уж и много. Но постепенно число моих прихожанок возрастало, и я начал заносить их данные в картотеку — в основном на обычные карточки три на пять, куда я вписывал имена и прочие сведения. — Он смущенно улыбнулся. — Но у меня очень плохой почерк. Через некоторое время разобрать записи стало невозможно. В прошлом году Тобиас начал новую систему учета. У него гораздо лучше почерк, чем у меня. А еще фантастическая память. — Старик вновь улыбнулся. — Вы могли сами в этом убедиться. Он почти каждую карточку знает наизусть.

— А как вы собираете сведения? — полюбопытствовал Фледдер.

Отец Матиас неопределенно взмахнул рукой.

— Просто разговариваю со всеми. Девушки рассказывают мне о своих нуждах, и я пытаюсь им помочь. Иногда одалживаю деньги, чтобы они могли выпутаться из каких-нибудь передряг, и так далее. А иногда даю возможность хотя бы поплакаться в жилетку.

Фледдер понимающе кивнул.

— А можно взглянуть на вашу картотеку? — спросил Декок.

— Разумеется.

Пошарив в старом обшарпанном столе в углу комнаты, отец Матиас извлек из ящика большую прямоугольную книгу. На обрезе виднелись полоски с алфавитом.

— Девушки значатся здесь поданным им при крещении именам, а не по фамилии. Последние меня не интересуют. Только сами девушки и их души.

— Понятно… — медленно протянул Декок.

Вместе с Фледдером они просмотрели несколько страниц и обнаружили немало хорошо известных Декоку имен и некоторые весьма примечательные подробности. Записи были сделаны лишенным каких-либо индивидуальных особенностей почерком подростка-школяра. Когда они закончили просмотр, Фледдер спросил у отца Матиаса, не мог бы он поделиться столь ценными сведениями с полицией.

— Ни в коем случае! — резко оборвал его инспектор. — Мы не имеем права даже просить об этом! Картотека и ее содержимое — личная собственность отца Матиаса. Это конфиденциальная информация, и предназначена она не для нас. Мы не вправе нарушать тайну исповеди.

Бросив на Фледдера осуждающий взгляд, он вернул книгу владельцу.

— Честно говоря, я не хотел бы с нею расставаться, — с благодарностью кивнул тот. — Некоторые дела имеют пометки — там, где с Божьей помощью мне удалось спасти девушек из трясины порока. Таких совсем немного, но для меня они бесценны. И когда в минуту слабости меня посещает искушение оставить евангелическую деятельность, эти несколько дел укрепляют мой дух и дают силы продолжать.

— «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии», — продекламировал Декок.

Отец Матиас посмотрел на него, качая головой.

— Евангелие от Луки, — тотчас подхватил он. — Глава пятнадцатая, стих седьмой.

Декок улыбнулся.

— Настолько точно, не помню. Куда лучше я разбираюсь в статьях Уголовного кодекса.

Отец Матиас промолчал, убирая книгу в ящик стола. Инспектор подошел к нему поближе.

— Деньги были украдены из этого стола? — осведомился он.

— Да, — кивнул старик. — Именно из этого. — Выдвинув нижний ящик, он достал оттуда большой желтый конверт. — Деньги я всегда храню здесь. У меня нет обыкновения пересчитывать их каждый день, но вчера я это сделал. Видите ли, мне надо было оплатить счет и…

— Так-так, — заинтересовался Декок. — И?..

— Там не хватало сотни.

— С какого момента? Мне важно знать, когда вы в последний раз пересчитывали деньги — до вчерашнего дня?

— Кажется, на прошлой неделе… да, точно, на прошлой! По-моему, это было в субботу.

— И тогда недостачи не было, так?

— Да, — уверенно ответил старик. — Сотня… да, я думаю, так. — Он сокрушенно вздохнул. — Честно говоря, я не слишком внимателен… даже беспечен. Да и вообще, деньги меня не слишком интересуют.

— Зато другие проявляют к деньгам прямо-таки непомерный интерес, — ядовито заметил Декок. — Вам следует помнить об этом, отец Матиас. Ваша неосторожность привела к тяжелым последствиям.

Старик виновато опустил голову.

— Я… я не подумал об этом.

И вновь Декока охватили жалость и сочувствие.

— Во сколько вы пересчитывали деньги? — тихо спросил он.

Старик удивленно вскинул брови.

— Вас интересует вчерашний день?

— Нет, прошлая суббота.

— По-моему, часа в три пополудни.

Декок быстро подсчитал в уме.

— В таком случае в целом у вас пропало двести гульденов. Я не ошибся?

— Нет, — вздохнул старик. — Именно так.

Декок утомленно потер глаза — он опять вымотался до предела, однако голова по-прежнему работала четко и ясно. Мысленно сыщик видел каждый фрагмент головоломки — мотивы и (что куда важнее) доказательства.

— Могу я взглянуть на деньги? — попросил он.

Нагнувшись, отец Матиас вновь достал из нижнего ящика желтый конверт.

— Вы знаете точно, какая сумма здесь сейчас?

Старик кивнул.

Декок подошел к одному из кресел и сел спиной к отцу Матиасу. Фледдеру тоже не было видно, что он делает. Через несколько минут инспектор вернулся и положил конверт на стол.

— Прошу вас, пересчитайте их снова. — Старик молча повиновался. — Все точно?

— Да, — ответил отец Матиас, — все до последнего гульдена.

Декок вздохнул.

— А теперь, пожалуйста, слушайте меня внимательно. Я прошу вас с сегодняшнего дня пересчитывать деньги ежедневно. Скажем, в восемь часов вечера. Договорились?

— Если вы этого хотите…

— Да, — твердо заявил Декок, — именно этого я и хочу.

Отец Матиас с ошеломленным видом кивнул. Казалось, он совершенно не представляет, в чем дело. Декок предупреждающе поднял палец.

— Как только вы вновь заметите пропажу, — продолжал он, — немедленно позвоните мне. Я оставлю вам свой номер.

— Сразу же позвоню, можете не сомневаться, — торопливо заверил его проповедник.

— Отлично, отец Матиас! Надеюсь, вы не забудете это сделать. Это единственный способ поймать вора.

Старик печально посмотрел на него.

— Я даже точно не знаю, имеем ли мы дело с воровством. Как я уже сказал, я довольно безответственно обращаюсь с деньгами. Возможно, я ошибся, и ничего не пропало.

Декок положил руку на худощавое плечо старика и почувствовал нервную дрожь.

— Отец Матиас, — как можно более убедительно обратился он к проповеднику, — вы ведь не желаете больше отягощать свою совесть, не так ли? Вы знаете, что вор существует. И даже не сомневаетесь, что он совершит кражу вновь. Более того… вы понимаете, зачем ему нужны эти деньги!

8

Глубоко засунув руки в карманы дождевика, мрачный Декок неторопливо шагал по улицам Старого города. Покидая дом отца Матиаса, он то и дело оглядывался на слегка сгорбленную фигурку, одиноко стоявшую на крыльце захламленного дома. Несколько раз инспектор с трудом подавлял желание вернуться, подобрать какие-то более теплые слова, дать новые указания… Однако он продолжал свой путь, хотя и знал, что с каждым шагом приближается к драматической развязке.

Декок и сам толком не понимал, радоваться ему или грустить, добившись разгадки. Трудно сказать. Он все еще мог повернуть назад. Конечно же, мог. Посоветовать старику побыстрее уехать из города — либо немедленно, либо не позднее воскресенья. Не останавливаясь, инспектор пожал плечами. Это не имело никакого смысла. Да и глупо было бы ломать все планы сейчас, поддавшись сентиментальному порыву. Он был обязан выполнить свой долг.

Рядом с ним молча брел Фледдер, размышлявший о причинах столь внезапного интереса Декока к обыкновенной краже в доме безобидного и никому не мешавшего седого проповедника. Он никак не мог связать это с делом воскресного душителя, но понимал, что какая-то связь все же существует. Инспектор не из тех, кто станет попусту тратить время и отвлекаться на всякого рода пустяки, расследуя важное дело об убийстве. По крайней мере, так казалось самому Фледдеру.

Вернувшись в участок, Декок направился прямиком в кабинет комиссара. Фледдер хотел обождать снаружи, но инспектор жестом приказал ему следовать за ним.

Комиссар Роос, являвший собой полную противоположность Бюитендаму — своему преемнику, который должен был вскоре занять его место, — при их появлении немедленно поднялся из-за стола. Его лицо излучало радушие. Обменявшись с детективами энергичными рукопожатиями, он указал на ряд стульев в углу комнаты.

— Прошу садиться, господа, — пригласил комиссар. — Устраивайтесь поудобнее. И рассказывайте поскорее, как идет расследование. Есть успехи?

Полицейские сели и с благодарностью угостились предложенными Роосом сигарами. Оба сунули их в нагрудные карманы пиджака — Декок курил редко, а Фледдер так и вовсе не обзавелся этой вредной привычкой. Однако отвергнуть столь щедрый дар шефа было бы, по крайней мере, невежливо. Старик явно старался создать как можно более благоприятную и свободную обстановку, хотя и понимал, что подчиненным будет неудобно курить в его присутствии.

— Мне каждый день звонят из управления, — пожаловался Роос. — Просто ужас какой-то! Из-за этого душителя я не сплю по ночам. — Комиссар промокнул платком лоб. — А уж пресса… — Старик в отчаянии закатил глаза.

Декоку стало весело. Он знал, что это всего-навсего игра. Жесты, мимика, мгновенные перемены настроения — все это произвело сильнейшее впечатление на молодого Фледдера, но никак не на его наставника. Он уже давно изучил все приемчики комиссара и больше не реагировал на них. Сколько можно?!

— Сочувствую, — без тени сострадания произнес он. — Мне бы хотелось попросить вас дать мне на подмогу трех детективов и одну из наших сотрудниц в следующее воскресенье: примерно с десяти вечера до… точно не знаю.

Комиссар нахмурился, и его благостное лицо тотчас посерьезнело.

— Нашу сотрудницу?! — изумленно переспросил он. — Женщину?! Привлечь к операции в Квартале красных фонарей?!

— Совершенно верно! — радостно подтвердил Декок.

Казалось, начальник совершенно сбит с толку.

— Н-но… н-но… — заикаясь, выдавил он, — с к-какой целью она в-вам понадобилась?

Декок смерил его спокойным взглядом.

— Мне нужно, чтобы она сыграла роль проститутки.

Комиссар, оскорбленный до самых глубин своей пуританской души, вскочил с места.

— Послушайте, Декок! — возмутился он. — Неужели вы говорите серьезно?! Это абсолютно невозможно! Наша коллега Ван Дайк, которая, как вам известно, руководит нашими сотрудницами, никогда этого не допустит!

— Тогда вечеринка отменяется, — пожал плечами инспектор. — У меня не хватит духу выставить в качестве живца настоящую проститутку. Кроме того, какая же девица из Квартала добровольно вызовется на роль потенциальной жертвы воскресного душителя?

Комиссар выпучил глаза.

— Ага! Стало быть, рисковать жизнью нашей сотрудницы у вас духу хватит?!

— Разумеется, — хладнокровно ответил Декок. — Только это будет сотрудница, прошедшая специальную подготовку и владеющая методами самообороны, прекрасно знающая, что может случиться.

— Так, значит, вы хотите подстроить убийце ловушку? — подозрительно спросил комиссар.

— Что-то вроде этого, — признал Декок.

Роос вновь опустился на стул. Он уже явно справился с первоначальным потрясением и теперь хладнокровно обдумывал ситуацию.

— И какого же рода ловушку? — наконец поинтересовался он.

— Не то чтобы ловушку. — Глаза Декока блеснули. — Убийца приходит, не ожидая подвоха. А вместо беззащитной проститутки сталкивается с опытной женщиной-полицейским.

Комиссар забарабанил пальцами по подлокотникам кресла.

— А каким образом инспектору Декоку стало известно, что убийца непременно появится? — язвительно поинтересовался он.

— Потому что мне кажется, что я понимаю образ его мыслей.

Роос медленно кивнул.

— Так-так… — пробормотал он, — вот, значит, оно что. — Он вновь встал и прошелся по кабинету. — Только в одной нашей части Квартала около тысячи комнат, где эти дамы занимаются древнейшим женским ремеслом. — Он криво усмехнулся и исподлобья глянул на Декока. — И вы уверены, что точно знаете, в какую из них поместить нашу коллегу-приманку?

Сарказм в его голосе не ускользнул от внимания инспектора.

— Да, — спокойно ответил он. — Это будет на канале Рир-Форт, в комнате Бабетты.

Комиссар, остановившись перед Декоком, окинул его насмешливым взглядом.

— А почему именно в комнате Бабетты? Почему не какой-нибудь Мэри, Китти или, скажем, Салли?

Декок ответил не сразу. Вместо этого он поправил и без того идеальные складки на брюках и устроился на стуле поудобнее.

— Потому что убийца придет в комнату Бабетты, — не вдаваясь в лишние подробности, пояснил он.

Роос посмотрел на него с искренним недоумением и, покачав головой, сардонически усмехнулся.

— Потрясающе!.. — с иронией протянул он. — Вы что, телепат? Или гадаете на хрустальном шаре?

Декок пропустил колкость мимо ушей — при желании он умел отмахнуться от чего угодно. Некоторое время инспектор лишь молча смотрел в пространство. Лицо его выражало не больше эмоций, чем стальная маска. Комиссар обошел своего строптивого подчиненного вокруг, разглядывая со всех сторон.

— Послушайте, Декок, — наконец с раздражением бросил он, — я всегда относился к вам с огромным уважением. Я ценю ваши прошлые заслуги. — Он вновь вытер испарину. — Я отнюдь не из тех, кто с ходу отвергает мало-мальски разумное предложение и… ради вас я был бы готов пойти и на более серьезные уступки, но… тут вы заходите слишком далеко!

Декок сердито махнул рукой.

— Что ж решать вам, — буркнул он. — Я изложил вам свой план. Насколько мне известно, пока что это единственный способ поймать убийцу на месте преступления. Если вы не согласны с моим предложением, вам придется взять грех на душу, так как в воскресенье у нас может появиться третья жертва. И отвечать за это будете вы, а не я.

С этими словами инспектор встал и направился к двери. Фледдер, не зная, как ему поступить, не двинулся с места. В глазах старого комиссара загорелся опасный огонек.

— Декок! — запальчиво крикнул он. — Если вся ответственность на мне, то именно я решаю, как и когда закончится наш разговор. А не вы!

Инспектор отвесил легкий поклон.

— Как вам будет угодно, — пожав плечами, он вернулся на место и посмотрел на смущенного Фледдера. Декок понимал, какие противоречивые чувства терзают его молодого напарника. Сказать по правде, он поставил своего младшего коллегу в очень неудобное положение. Но почему старик так и брызжет сарказмом? Это злило Декока. В конце концов, он пришел сюда вовсе не для того, чтобы потчевать шефа сказочками. Ему требовалась помощь трех детективов и офицера-женщины. Не ради прихоти, а для поимки преступника. Инспектор знал, что делает. В этом не было ничего личного. Времена, когда его подгоняла тяга к известности и карьерному взлету, остались далеко в прошлом.

Убийцу следовало разыскать как можно скорее. Этого требовало общество. Что ж отлично — если комиссар отказывает в помощи, Декок сам исполнит роль проститутки. Инспектор улыбнулся про себя, представив, как его упитанное тело будет выглядеть в платье с низким вырезом и накладным бюстом. Несомненно, зрелище получится уморительным, но если так надо…

Комиссар наконец успокоился и сел за стол напротив Декока. Выражение его лица в очередной раз изменилось: судя по всему, теперь старик был куда больше готов к сотрудничеству. Он глубоко вздохнул, старясь не думать о грядущей отставке.

— У вас должны быть веские причины, чтобы с такой уверенностью говорить о новом убийстве…

— Да.

— И вы даже считаете, что вам известно имя будущей жертвы?

— Да.

— А выбранную преступником девушку, судя по вашим словам, зовут Бабетта? И, если я вас правильно понял, вы хотите, чтобы вместо Бабетты в засаде сидела наша сотрудница?

— Абсолютно верно.

— И когда это должно произойти?

— В следующее воскресенье.

— И вы знаете, в какое время следует ждать убийцу?

Декок кивнул.

— Приблизительно в половине первого ночи. Или чуть позже.

Роос подался вперед.

— Но мы должны получить гарантии, что наша коллега будет в безопасности. Вы это понимаете?

— Да, конечно, — отозвался Декок. — Я знаю комнату Бабетты. Мне доводилось там бывать. В дальней ее части есть дверь, ведущая в подвал, которым никто не пользуется. Я собираюсь посадить туда двух детективов. В двери мы проделаем несколько отверстий, чтобы следить за происходящим в комнате.

Комиссар, поколебавшись, одобрительно кивнул.

— Не хотите ли вы сказать, — неуверенно пробормотал он, — что намерены заставить нашу сотрудницу выставиться напоказ в одном из этих окон?

— Вот именно.

Комиссар призадумался.

— Но… — наконец протянул он, — если туда заявится клиент… вряд ли можно требовать от нашей коллеги, чтобы она… э… продолжала играть роль до конца?

Декок хмыкнул.

— Нет, на этот счет я ее тщательно проинструктирую.

Роос промолчал.

— Что ж, хорошо, — как следует все обдумав, согласился он. — Ваша взяла. Я попрошу у Ван Дайк какую-нибудь сотрудницу. У вас есть особые пожелания относительно типа фигуры, цвета волос и так далее?

Декок пожал плечами.

— Это не имеет особого значения, лишь бы она была блондинкой… симпатичной блондинкой.

— Они все симпатичные, — ответил комиссар. — И, что куда более важно, превосходные офицеры. — Он пристально и сурово посмотрел на Декока. — Я иду навстречу только из уважения к вашим заслугам, — с нажимом заметил старик. — Иначе вы никогда не добились бы от меня разрешения.

Фледдер и Декок встали.

— И еще! — Комиссар предупреждающе поднял палец. — Если что-то пойдет не так, Декок, вы ответите за это лично мне.

Декок покачал головой.

— Все пройдет как по маслу.

— Знаменитые «последние слова», — чуть слышно прошептал Фледдер.

Роос поднял руки, словно сдаваясь более сильному противнику.

— Завтра, — официальным тоном изрек он, — в воскресенье, с десяти часов вечера к вам прикрепляются два детектива и сотрудница-офицер. Кроме того, у вас уже и так есть Фледдер. — Комиссар коротко усмехнулся. — За симпатичной блондинкой дело не станет.

— Благодарю за доверие, — слегка поклонился Декок.

Комиссар опустился в кресло.

— Дайте мне знать, когда будете готовы, — приказал он. — Я хочу наблюдать за ходом операции.

Декок вновь кивнул, на этот раз с чуть заметной улыбкой.

— Разумеется, — заверил он. — Ничего другого я и не ожидал.


Расставив ноги на ширину плеч, Декок по обыкновению стоял перед окном дежурки. Внешне инспектор казался невозмутимо спокойным, но в нем клокотала такая энергия, что он с трудом сдерживался. Он раскрыл все карты и назавтра ожидал развязки.

— Вы, как я погляжу, очень уверены в себе, — заметил Фледдер. — Декок обернулся к нему, но не ответил. Молодой детектив внимательно посмотрел на своего наставника. — Вы и в самом деле уверены на все сто?

Декок покачал головой.

— Нет, сынок, — вздохнул он, — ни в чем я не уверен. Но если бы комиссар заметил хоть намек на сомнения, он бы никогда не согласился.

Фледдер кивнул.

— Да, я понимаю. Но… ведь у вас есть какая-то причина устроить это театральное представление, не так ли?

— Верно, Фледдер, и очень веская. Иначе все это было бы глупостью. Но я не могу контролировать события в полном объеме. Здесь слишком много «если». — Он странно посмотрел на Фледдера. — У тебя есть дети?

Молодой детектив ухмыльнулся:

— Я даже не женат.

Декок устало потер лоб.

— Прости, — рассеянно пробормотал он, — я и забыл.

Фледдер удивленно взглянул на инспектора. Нельзя было не обратить внимания на глубокие морщины около рта и черные круги под глазами.

— Вы устали, — объявил молодой человек.

— Да, — не стал отпираться Декок, — устал. Пора по домам. — Он снял с вешалки плащ. — Завтра в десять вечера будь здесь.

Он перекинул плащ через руку и поплелся к двери, но у самого порога оглянулся.

— До завтра!

— До скорого, Декок, — тихо произнес Фледдер ему вслед.


— Стало быть, вы и есть девушка, готовая рискнуть сегодня жизнью?

Декок проницательным взглядом окинул стоявшую у его стола молодую женщину. Та оказалась ладно и крепко сложенной, но совсем не мужеподобной. Напротив, эта юная особа с коротко стриженными светлыми кудряшками и по-мальчишески озорной физиономией была на редкость привлекательна. Даже в простеньком платье она смотрелась великолепно. Фледдер с восторгом пялился на девушку. Было ясно, что он не смог устоять перед чарами коллеги.

— Вы представляете характер задания?

— Да, господин инспектор.

Декок нетерпеливо отмахнулся.

— Я не «господин инспектор»! Моя фамилия Декок и пишется через…

— «К-о-к», — с усмешкой закончил за него Фледдер.

— Совершенно верно, — невозмутимо кивнул старший детектив. — А теперь, если господин Фледдер со свойственной ему вежливостью ненадолго нас оставит, я дам вам особые указания.

Подопечный Декока со скорбной миной исчез.

— Итак, госпожа…

— Анс.

— Так вот, госпожа Анс, мне даже трудно выразить, насколько осторожно вам следует себя вести. Тут нельзя расслабляться ни на долю секунды. — Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт. —Держите. Здесь все необходимые инструкции. Не отступайте от них ни на йоту. Не бойтесь и не паникуйте. С вами ничего не случится. — Он встал. — Возьмите конверт с собой. В соседней комнате вы найдете кое-какую одежду. Она принадлежит Бабетте — девушке, чью роль вам придется сегодня играть. В той же комнате сидит и сама Бабетта. Она объяснит вам, как надо себя вести, чтобы походить на проститутку. — Декок улыбнулся. — Одного урока, скорее всего, будет недостаточно, но на сегодняшний вечер хватит. Прочитайте инструкции очень внимательно. Если после этого у вас еще останутся какие-то вопросы, непременно дайте мне знать.

Девушка одарила его ослепительной улыбкой.

— Хорошо… э… Декок.

Инспектор улыбнулся в ответ, не подозревая, что этим он мгновенно завоевал ее сердце.

— Превосходно, просто превосходно! — промурлыкал Декок. — Фледдер проводит вас до… вашей «рабочей комнаты»… когда вы будете готовы.

Глядя вслед Анс, он отметил про себя ее твердую, уверенную походку. Затем инспектор пригласил в дежурку всех остальных. Биренс и Грааф были новичками. Декок посмотрел на первого из них.

— Извините, что так бесцеремонно ворвался к вам в кабинет, когда вы допрашивали того старика, — с улыбкой проговорил он. — Надеюсь, вы не держите на меня зла.

— Все давно забыто, — просиял довольный знаком внимания Биренс.

— Спасибо, очень вам за это признателен, — с удовлетворением объявил Декок, вручая каждому из присутствующих листки бумаги с тесно отпечатанным текстом. — Это ваши инструкции. Если будут какие-нибудь вопросы или неясности, немедленно дайте мне знать. И предупреждаю сразу: никакой стрельбы!

Биренс и Грааф вышли из комнаты.

— А как насчет меня? — спросил Фледдер.

— Ты останешься со мной и комиссаром. Машина будет стоять в конце набережной. Оттуда мы сможем наблюдать за окном. И, как только убийца окажется внутри, мы тут же перекроем ему выход.

Фледдер удивленно посмотрел на старшего коллегу.

— Вы что, знаете его в лицо? — Декок кивнул. — Но… — промямлил потрясенный Фледдер, — Анс, эта цыпочка, то есть, я хочу сказать, наша уважаемая коллега… Она его тоже знает? — Декок молча покачал головой. Полностью сбитый с толку юный детектив схватил наставника за лацканы пиджака. — Не знает?! Как же так?! Анс надо предупредить! Она должна представлять, как выглядит преступник! Это необходимо!

Декок с отеческой улыбкой похлопал молодого человека по плечу.

— Ого! Рыцарь в сверкающих доспехах, да и только! — насмешливо бросил он. — С твоей Анс ничего не случится. В нужный момент она сумеет опознать убийцу. На этот счет можешь не волноваться.

Фледдер подозрительно прищурился.

— Если с ней что-нибудь случится, — с угрозой начал он, — то я… я…

— Ну-ну? — с вызовом спросил Декок.

— …я больше никогда не буду с вами работать!


К половине двенадцатого все успели занять свои места. Биренс и Грааф притаились в подвале за дверью. Анс, переодетая в вызывающе яркое платье и размалеванная, как кукла, была почти неузнаваема. Залитая светом розового фонаря, она со смущенным видом стояла у окна. Фледдер, Декок и комиссар Роос сидели в машине на берегу канала, внимательно наблюдая за мужчинами, неторопливо проходившими мимо освещенных окон-витрин. Время от времени кто-нибудь из них останавливался у окна Анс и с любопытством рассматривал новенькую.

Фледдер не находил себе места от волнения, то и дело облизывая пересохшие губы. У комиссара тоже было неспокойно на душе — время от времени он глубоко и шумно вздыхал. Лицо Декока оставалось непроницаемым.

Неожиданно перед окошком Анс остановился мужчина и вошел в боковую дверь. Фледдер уже был готов выскочить из машины, но Декок его остановил.

— Подожди, пока не опустится штора.

Раздосадованный Фледдер плюхнулся на сиденье. Он горящими глазами наблюдал, как Анс встала и начала разговор с клиентом. Тот ей что-то протянул. Девушка взяла приношение, секунду разглядывала, а затем, покачав головой, вернула. Мужчина принялся бурно жестикулировать. Анс еще более резко замотала головой. Пожав плечами, человек вышел из дома, а девушка вновь расположилась у окна. Фледдер облегченно вздохнул.

Минуты ползли с черепашьей медлительностью. Та же самая сцена повторилась еще несколько раз, однако Анс с завидным упорством отказывала клиентам. Декок посмотрел на часы. Почти половина первого. Он начал немного волноваться, что, конечно, не укрылось от глаз комиссара.

— В чем дело, Декок? — тихо спросил он. — Боитесь, что он не появится?

Декок медленно кивнул.

— Возможно. Но он должен был прийти. Сегодня вечером мне звонили, а стало быть, убийца скоро выйдет на охоту. Давай подождем еще чуть-чуть.

Перед дверью остановился очередной мужчина, крупный и мускулистый. Декок резко выпрямился, но тот был слишком далеко и стоял в тени у дома, так что разглядеть черты лица не удавалось. Инспектор не мог с уверенностью сказать, тот ли это, кого они поджидают. Это мог быть и он. Но Анс вновь отрицательно мотнула головой, и штора осталась на месте.

Напряжение нарастало. Казалось, воздух в машине наэлектризован. Окна запотели, и полицейским пришлось протереть в них глазки. Декок вновь сверился с часами. Почти час ночи. И вдруг его охватил неожиданный, необъяснимый страх. Убийца уже должен был появиться. Что-то пошло не так. Случилось нечто такое, чего он не сумел предусмотреть, не принял в расчет. Но что? Инспектор лихорадочно соображал. Может быть, он взял не тот след? Ошибся в расчетах? Чего-то не учел? Где он промахнулся?

И вдруг его осенило: Барбара! Сердце бешено заколотилось, а в животе возникло тошнотворное ощущение пустоты. Распахнув дверцу машины, Декок бросился бежать вдоль канала, Фледдер за ним по пятам.

— Что с вами?! — крикнул он. — Куда мы, черт возьми, так несемся?!

Декок не ответил — на это у него просто не хватало дыхания. К тому же страх стискивал горло. Он пробежал сто ярдов от машины до дома Барбары так быстро, насколько выдерживали сердце и легкие, и, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел наверх. Фледдер, по-прежнему ничего не понимая, мчался за ним. Ворвавшись вслед за инспектором в домик, где находилась рабочая комната Барбары, он замер на месте от неожиданности и ужаса. Кровь в жилах, казалось, заледенела. Окаменев, он впился глазами в кошмарное зрелище.

В спальне, почти полностью вжатая в матрас, лежала обнаженная женщина. Верхом на ней, упираясь коленями в живот, восседал мускулистый молодой человек, обхватив руками тонкую девичью шею. Лицо его кривила зверская гримаса ненависти и злобы. Девушка из последних сил корчилась, тщетно пытаясь вырваться, глаза ее от напряжения вылезли из орбит.

Фледдер по-прежнему стоял как истукан. Словно в трансе, он наблюдал, как Декок замахнулся на убийцу. Затем до него донесся глухой звук удара, когда кулак инспектора со всего маху впечатался душителю в висок.

И только тогда Фледдер опомнился, стряхнув оцепенение. Он рванулся вперед, и они вдвоем с Декоком стащили убийцу с постели. Удар инспектора оглушил мужчину, но только на мгновение. Придя в себя, он вскочил и попытался сбежать. На него прыгнул Фледдер. Последовавшая за этим схватка потребовала от молодого детектива всех его боевых навыков и сил. Противник сопротивлялся как одержимый, издавая хриплое рычанье и крики, напоминавшие вой загнанного зверя. Фледдеру с величайшим трудом удавалось держать его на расстоянии. Младший инспектор был безумно счастлив, когда на пороге комнаты возник комиссар Роос вместе с Биренсом и Граафом. Только с помощью двух крепких детективов ему кое-как удалось совладать со взбесившимся душегубом и надеть на него наручники.

Когда Тобиаса вывели из дома и потащили к подъехавшей патрульной машине, он издал протяжный душераздирающий вопль.

Запыхавшийся Фледдер посмотрел на Декока. Тот сидел на краю постели Барбары, грустно глядя на девушку. Младший инспектор, пошатываясь, подошел к наставнику.

— Я вызову ей врача.

— Спасибо, сынок, — шепотом отозвался инспектор.

Фледдер повернулся и вышел из дома. Их машина стояла у двери, комиссар сидел рядом с водителем. Младший полицейский забрался на заднее сиденье. Следом за патрульной машиной с Тобиасом под охраной Биренса и Граафа все поехали в участок. По дороге комиссар приказал водителю остановиться, чтобы они смогли забрать Анс.


Декок накрыл Барбару клетчатым пледом и ласково взъерошил ее длинные шелковистые волосы.

— Зачем? — прошептал он придушенным голосом. — Зачем тебе понадобилось возвращаться? Я думал, что ты сейчас у родителей, в безопасности. — Он посмотрел на бледное личико с закрытыми глазами и укоризненно покачал головой. При виде чуть живой Барбары сердце его разрывалось от боли. Наклонившись над ней, он поправил плед. — Глупая гусыня, — тихо пробормотал он ей на ушко. — Я чуть было не опоздал.

Девушка медленно открыла глаза и с благодарностью посмотрела на Декока. Ее нежный взгляд тронул инспектора до глубины души. Она провела мягкой ладонью по его небритому лицу и чуть слышно прошептала:

— Простите меня, Декок… пожалуйста…

— Все в порядке, милая, — успокаивающе ответил он. — Если доктор позволит, я распоряжусь, чтобы тебя отправили домой. Сегодня же. Остается только надеяться, что теперь ты, наконец, возьмешься за ум.

Барбара кивнула и закрыла глаза. Декок нежно погладил ее по щеке своей большой загрубелой ладонью. А затем медленно вышел из комнаты, оставив девушку наедине с собой.

9

Час спустя все участники операции собрались в кабинете комиссара. Роос приказал принести кофе и щедро одарил подчиненных сигарами. Анс переоделась в повседневную одежду — ее простенькое платье выглядело на ней куда приятнее, нежели одолженные у Бабетты фривольные одежки.

— На предварительном допросе Тобиас сознался в удушении двух предыдущих жертв, — официальным тоном сообщил комиссар. — Что ж, теперь мы можем проанализировать этот крайне удачный для нас вечер. — Он выразительно помолчал. — Хотя кое-что чуть было не сорвалось.

Все присутствующие посмотрели на Декока, шумно прихлебывавшего кофе в углу.

— Да-а, — протянул Фледдер, все еще не пришедший в себя после схватки с Тобиасом, — кое-где мы и впрямь чуть не облажались.

Его слова как будто послужили сигналом к началу общего обсуждения. Все заговорили одновременно, перебивая друг друга, и комнату наполнил галдеж. Комиссар постучал по столу, призывая к порядку.

— Я знаю Декока уже много лет, — спокойно сказал он. — И мне известно, что порой наш инспектор приходит к разгадке весьма неординарными способами. Когда он вчера попросил у меня разрешения на проведение операции, я не спрашивал, кто, где и почему? Но сейчас, думается, я имею право потребовать объяснений.

— Да-да! — поддержал его Фледдер. — Господин комиссар совершенно прав. За вами и впрямь должок. По правде говоря, вы, по-моему, поставили нас, молодых, в нелепое положение. И на сей раз ваша прямая обязанность — растолковать нам, каким таким образом удалось вычислить убийцу. В конце концов, — с усмешкой добавил он, — мы, молодые, не прочь перенять ваш опыт.

Все присутствующие дружно закивали. Декок поставил чашку на стол и скромно улыбнулся.

— Поставьте себя на место преступника и попытайтесь рассуждать так же, как он, — пожал плечами инспектор. — Это дело трудное, порой невозможное, но… иногда вполне удается. — Он вновь поднял чашку и шумно отхлебнул.

Молодые коллеги не сводили с него глаз.

— И это все? — наконец вымолвил Биренс.

Старый сыщик кивнул.

— Нет, Декок, постойте! — торопливо вмешался комиссар. — Так не пойдет! На этот раз вы легко не отделаетесь. Расскажите нам все. Все участники операции заслужили право узнать что к чему.

Декок со скучающим видом потянулся.

— Что ж, ладно, попробую. Если что-то будет неясно, не стесняйтесь, перебивайте. — Он встал, подошел к столу комиссара и, опершись об уголок бедром, повернулся к аудитории. — В первую очередь меня насторожило явное отсутствие связи между двумя убийствами, — начал он. — Правда, я с самого начала заподозрил, что оба они совершены одним и тем же лицом. Учитывая профессию жертв, поначалу я думал, что убийства совершены на сексуальной почве, но это не соответствовало общей картине, и вскоре я отказался от такой версии. — Инспектор сделал паузу и почесал в затылке. Потом тем же спокойным тоном продолжал: — Между покойными не было никакого сходства. При расследовании убийства на сексуальной почве обычно выясняется, что жертвы чем-то были похожи: тот же типаж, фигура и так далее, поскольку маньяки, как правило, предпочитают определенный тип женщин — будь то молодая или в возрасте, толстая или стройная, блондинка или брюнетка… Однако в данном случае таких совпадений мы не выявили. — Декок на секунду замолчал и посмотрел на опустевшую чашку, сиротливо стоявшую на краю стола. — Так или иначе, когда я случайно оказался в баре Малыша Лоуи, там неожиданно появился отец Матиас. До этого я никогда не встречался с ним, а лишь знал о нем по рассказам проституток, — мол, он миссионер и занимается какой-то проповеднической деятельностью в Квартале красных фонарей. У меня никогда не было повода искать с ним личной встречи. Но тогда в баре, вскоре после второго убийства, я услышал его речь. Отец Матиас говорил о гневе Господнем, а также о Содоме и Гоморре — двух городах, сметенных с лица земли в наказание за моральное падение и развращенность жителей. И тут меня осенило, словно вспышка молнии, какая тут может быть связь: убийства, совершаемые по воскресеньям, гнев Господень, Содом и Гоморра, половые извращения… И я подумал: а что, если убийцей двигали религиозные мотивы?

Слушатели, затаив дыхание, напряженно ловили каждое слово. Декок устало провел рукой по лицу и глубоко вздохнул.

— Неожиданно мне стало ясно, — продолжал инспектор, — что отец Матиас совершенно сознательно использовал возможность выявить эту связь, сравнить недавние убийства с уничтожением Содома и Гоморры. Должно быть, это стало идеальной темой для проповеди. Я получил религиозное воспитание, а потому тотчас вспомнил, что у священников один из самых распространенных приемов — постоянно, ежедневно находить примеры и на их основе рассуждать о Слове Божьем. Такова обычная практика. Но я мысленно продолжал вертеть все это в голове, раз за разом, и неожиданно заметил странное совпадение. — И Декок с почти извиняющимся видом пояснил: — Убитых проституток звали Соня и Голди. Если внимательно взглянуть на буквы, с которых начинаются их имена, вы увидите, что они совпадают с Содомом и Гоморрой. Судите сами: Соня — Содом; Голди — Гоморра.

— Точно! — потрясенно воскликнул Фледдер.

— Разумеется, это могло быть чистым совпадением, — невозмутимо продолжал инспектор, не обращая внимания на слова молодого коллеги, — но я почувствовал, что здесь есть какая-то связь, и начал копать в этом направлении. Вскоре выяснилось, что я на верном пути. — Он коротко улыбнулся Фледдеру. — Я понял, что мне надо искать человека с больным разумом, религиозного фанатика, возомнившего себя орудием Божьей кары. На первых порах я подозревал отца Матиаса, но быстро убедился, что он тот, за кого себя выдает, — честный человек, движимый христианской верой во врожденную доброту ближнего. Его цель — спасать девушек, особенно молодых, от греха проституции. Он не принадлежит к тому типу людей, что я подозревал. — Декок грустно вздохнул. — Но у отца Матиаса есть сын Тобиас. После проповеди в баре Малыша Лоуи я проследил за стариком до самого дома на Вестер-маркет, где его встретил крупный, мускулистый молодой человек. Расстояние не позволило мне толком его разглядеть, но сложение гориллы, странная походка и поведение навели меня на мысль, что у парня не все в порядке с головой. Что именно, я точно сказать не мог. На следующий день, после того как я навел кое-какие справки, мои подозрения подтвердились. Тобиас так и не преодолел уровень умственного развития тринадцатилетнего ребенка. Также я выяснил, что парень полностью находится под влиянием своего богобоязненного родителя, а тот не позволяет ему читать ничего, кроме Библии. — Декок покачал головой, удивляясь столь абсурдному методу воспитания. — Я не большой знаток Библии, — серьезным тоном продолжал он. — Для этого у меня нет ни таланта, ни призвания, ни, если хотите, достаточно глубокой веры. Однако мне известно, что Библия — крайне сложная для восприятия книга. Отец Матиас по простоте душевной, действуя из самых добрых побуждений, совершил трагическую ошибку. Он вообразил, будто с помощью Библии его сын сможет обрести те же радость и душевный покой, что и он сам. Как выяснилось, бедный старик просчитался. — Декок вновь с тоской посмотрел на пустую чашку. — В прошлом у отца Матиаса уже были кое-какие неприятности из-за сына. Парень силен как бык, и при этом не умеет держать себя в руках. В общем было несколько случаев насилия, когда он жестоко избивал других молодых людей. Сейчас, за давностью лет, уже трудно установить причины конфликтов или узнать имена их участников. Но именно поэтому проповедник старался держать молодого человека подальше от всех, отгородив таким образом от реальной жизни. Тобиас практически не выходил из дому. Он не работал, никогда не имел собственных денег. — Декок посмотрел на серьезные лица слушателей. — Тем не менее, несмотря на то что Тобиас подходил под описание потенциального убийцы, оставалась одна сложность. — Инспектор чуть заметно улыбнулся. — Я работаю в Квартале красных фонарей уже бог знает сколько лет и знаком с привычками и нравами большинства местных девиц. Как вам известно, и Соня, и Голди были найдены в обнаженном или почти обнаженном виде. Судя по тому, что их одежда была аккуратно сложена, можно было легко предположить, что женщины раздевались сами, по собственной воле. Если проститутка раздевается полностью, считается, что этим она оказывает особую услугу, оплачиваемую дополнительно, своего рода премией. Я знаю кое-что о расценках. Вдобавок каждая проститутка всегда требует деньги с клиента вперед. Следовательно, можно было не сомневаться, что убийца являлся не с пустым карманом. А у Тобиаса, повторяю, никогда своих денег не было.

Комиссар, сжалившись над Декоком, вручил ему полную чашку кофе, и тот с благодарностью приник к ней. Освежившись, он заговорил более оживленно:

— Я думал-думал, но никак не мог понять, где Тобиас мог раздобыть достаточную сумму, чтобы заплатить девушкам за полное раздевание. Единственной возможностью оставалась кража. Он был просто вынужден красть деньги. Но как и у кого? — Декок посмотрел на Фледдера и Биренса. — Когда отец Матиас явился в участок, я интуитивно почувствовал, что он намерен заявить о краже. А что еще могло его сюда привести?

— Ладно, с этим понятно, — удовлетворенно пробурчал Фледдер. — Пока что я понимаю ход ваших рассуждений. Но… как насчет сегодняшнего вечера? Откуда вы знали, что Тобиас предпримет очередную попытку?

— Наверняка я ничего не знал, — возразил Декок, — но ожидать этого следовало. Взгляните на календарь. Сегодня воскресенье. И еще: для нового убийства, совершенного тем же способом, Тобиасу снова понадобились бы деньги. Я попросил отца Матиаса каждый день пересчитывать наличность и тут же предупредить меня, если он обнаружит недостачу. И сегодня вечером он мне позвонил.

Фледдер понимающе хмыкнул.

— Но я так и не уразумел всей этой комедии с Бабеттой и неожиданным спринтерским забегом к дому Барбары. Как вы объясните это?

Декок, допив кофе, со стуком поставил пустую чашку на стол.

— Подумай как следует. Двух предыдущих жертв звали Соня и Голди — то есть, Содом и Гоморра. Здесь мы должны рассуждать, как Тобиас. Пытаясь так же мыслить, я поневоле задумался, не упоминаются ли в Библии другие города, уничтоженные за грехи их жителей? Как вы помните, я поручил вам выяснить этот вопрос у священников. Кроме того, я и сам просмотрел Библию. В результате обнаружилось, что единственным таким городом был Вавилон. Наверное, вы также помните, как я обсуждал цитату из Библии с отцом Матиасом. Тот настолько хорошо знал этот текст, что тут же указал номера главы и стиха. Было яснее ясного, что он рассказывал о падении Вавилона сыну, по меньшей мере, один раз, а может быть, и больше. — Декок повернул было голову к столу, где стоял кофейник, но мужественно взял себя в руки. — Таким образом, если принять вавилонскую версию, сам собой напрашивался вывод, что следующей жертвой будет тоже женщина, несомненно, проститутка, чье имя начинается с тех же букв, что и название города. Я знал только двух таких: Барбару и Бабетту.[44] Оба имени есть в книге отца Матиаса, по которой, вне всяких сомнений, Тобиас и выбирал будущих жертв. Он знал эти записи наизусть. Как это часто бывает с умственно отсталыми людьми, у него почти фотографическая память. Дабы уменьшить вероятность риска, я сумел вывезти Барбару из города и доставить ее к родителям. Несмотря на яростные протесты, она была устранена со сцены. Оставалась только Бабетта.

— А, так вот почему вы были так уверены насчет Бабетты! Она единственная из оставшихся в Квартале, чье имя соответствовало названию «Вавилон»!

Декок одобрительно кивнул.

— Совершенно верно. Но затем Барбара неожиданно появилась вновь. Мне бы предусмотреть такую вероятность, но я был уверен, что она в безопасности, в родительском доме, и никак не ожидал столь поспешного возвращения. Видите ли, я кое-чем обидел ее, и наше расставание было, мягко говоря, не слишком дружественным. — Инспектор мягко усмехнулся. — Для нас, полицейских, женщины почти всегда фактор неопределенности, в любое дело привносят толику риска.

По лицу Анс пробежала легкая тень: она явно чувствовала, что в истории с Барбарой есть некая недосказанность.

— Стало быть, она вернулась, — подытожила девушка, причем таким тоном, что Декок резко к ней обернулся.

— Да, — кивнул он. — И только когда убийца не появился у Бабетты, я подумал о Барбаре. — На его губах мелькнула виноватая улыбка. — И чуть было не опоздал. — Декок задумчиво помолчал, разглядывая свою руку с ободранными костяшками, а потом проговорил: — Жаль, что мне пришлось ударить этого парня так сильно.

Комиссар Роос успокаивающе похлопал его по плечу.

— Вы проделали фантастическую работу, — заявил он. — Типичный пример того, каких поразительных результатов можно добиться благодаря опыту и интуиции, даже если использовать нетрадиционные методы расследования. Но я бы хотел получить ответ еще на один вопрос: каким образом наша Бабетта-Анс сумела бы опознать убийцу? Я только видел, как она отрицательно вертит головой. Штора оставалась поднятой. Когда бы они опустились?

Декок лукаво усмехнулся.

— Как только стало бы ясно, что убийца перед ней.

Комиссар Роос нетерпеливо взмахнул рукой.

— Я понимаю, но…

Декок подмигнул Анс.

— Разумеется, я описал внешность подозреваемого как можно подробнее, но это еще не все. Существовал дополнительный способ вычислить преступника. Когда мы с Фледдером были у отца Матиаса, я пометил все банкноты булавкой от заколки для галстука. Я проколол определенное количество отверстий в уголке каждой банкноты. Если бы у Тобиаса и могли оказаться деньги, то лишь украденные у отца. Анс хватило бы одного взгляда. В том, что проститутка требует деньги вперед, нет ничего странного. Стоило Анс увидеть или почувствовать на ощупь маленькие отверстия, ей бы стало ясно, что перед ней Тобиас.

Фледдер ошарашенно вытаращил глаза.

— Господи боже! — простонал он. — Сколькому же еще мне предстоит научиться!

— Научишься, — твердо пообещал Декок. — Еще парочка убийств и… — Не закончив фразы, инспектор направился к двери своей раскачивающейся походкой. — Простите, но я больше не могу оставаться, — извинился он на ходу. — У меня еще есть дела.

Комиссар кивнул, давая ему разрешение удалиться. Детектив помахал коллегам рукой, медленно повернулся и вышел из комнаты. Секунду Фледдер стоял как столб, не зная, что делать дальше, а затем сорвался с места и бросился вдогонку за инспектором. Он настиг его в конце коридора.

— Можно мне с вами? — с надеждой спросил он.

Брови Декока приподнялись.

— Разумеется, сынок.

Лицо Фледдера загорелось в предвкушении чего-то необычного.

— Куда мы направимся?

Декок смерил его испытующим взглядом.

— Улыбку отставить! — скомандовал он. — Нам предстоит выполнить печальный долг.

— Долг? — переспросил Фледдер.

— Именно так — долг. Неподалеку живет старик отец, который должен узнать, что его сын больше не вернется домой. О таких вещах, мальчик мой, нельзя забывать ни-ког-да!

А. К. Баантье «Ухмылка незнакомца»

Старший инспектор Декок (убойный отдел) работал в старом, знаменитом полицейском участке на Вармез-стрит в старом, еще более знаменитом городе Амстердаме.

Инспектор достал из ящика стола отчет. С раздражением взглянул на него. Затем швырнул отчет обратно в ящик и с силой его задвинул. Поднялся с кресла и подошел к окну длинной, узкой комнаты, где сидели детективы. Он остановился у окна, заложив руки за спину и медленно раскачиваясь с носка на пятку.

Дик Фледдер, его молодой коллега и напарник, подошел и остановился рядом с пожилым инспектором. Он искоса взглянул на Декока:

— Что случилось? Не хочется этим делом заниматься или просто надоело?

— И то и другое, — проворчал Декок — И вообще, я полагаю, что ты слишком много времени проводишь за этим компьютером и пишешь отчеты, которые я не желаю читать. Как только я их все же прочитаю, они просто окажутся в одной из папок.

— Вы хотите изменить порядок?

Декок покачал головой:

— Нет, но каждый инспектор должен иметь секретаршу.

— Точно, — обрадовался Фледдер. — Я уже готов приступить к набору. Предпочитаю красивую длинноногую девушку.

Декок не обратил внимания на его замечание:

— Что нам требуется, так это большая свобода действий. Нас не следует заставлять записывать каждую мелкую деталь из случившегося. Фу, я даже высморкаться не могу без того, чтобы не записать это в отчет. Адвокаты постоянно вопят по поводу незаконно добытых улик и всякой подобной ерунды. Улики они и есть улики, не больше и не меньше… если только вы не добываете их под пытками…

Седой сыщик махнул рукой в сторону крыш Амстердама.

— Вон там, — продолжил он, — в конце аллеи находится Ons Lieve Heer op Solder, посвященный нашему Господу, — во всех отношениях самый красивый и трогательный музей в Амстердаме. Я могу попасть туда отсюда, но только если пройду аллеей, названный в честь Хейнти Хоока, жестокого пирата, которого боялись из-за его лютого нрава. — Он широко развел руками. — Во всем этом есть какое-то символическое значение.

— Какое символическое значение?

— Это аллегория, имеющая непосредственное отношение к нашей работе, — ответил Декок — Если наша цель — поймать преступника, мы должны иметь возможность следовать странными путями, когда в этом возникнет необходимость.

— Не понимаю, о чем вы.

— Много лет назад, задолго до твоего появления здесь, — вздохнул Декок, — было у меня необычное дело об ограблении. Речь шла о взломе и проникновении на склад к меховщику. Работа была выполнена красиво, ювелирно. Никакого вандализма, никакого насилия, эффективно и с заботой о мельчайших деталях. В те времена оставалось еще вымирающее племя грабителей, которые гордились своей работой. Они были мастерами своего дела.

— Ну и?..

— От меховщика я узнал, что украдены были только самые дорогие меха. Вор унес только соболей и лучшую норку. Очень разборчивый попался грабитель. У этого меховщика имелись тысячи роскошных шкурок других, менее ценных зверей, но их он не тронул.

— Значит, грабителем был другой меховщик, да? — попытался догадаться Фледдер.

— Нет. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что знаю только одного подходящего человека из местных. Он обладал достаточной сноровкой и знаниями, чтобы осуществить такую операцию. Это было его, так сказать, торговой маркой. Его еще отличало наличие необходимых знаний и стремление к их приобретению. Он либо уже имел нужную подготовку, либо приобрел знания, необходимые для того, чтобы сделать правильный выбор. Звали этого человека Хэнди Хенки. Я решил зайти к нему и просто предложить вернуть мне меха. Разумеется, не все так легко закончилось. Сначала он рассмеялся мне в лицо и потребовал доказательств.

— А у вас этих доказательств не было.

— Верно, у меня не было абсолютно ничего. Но я повез его с собой в участок для допроса. Все впустую. Хенки продолжал настаивать на доказательствах. В итоге я вернул его в камеру и принялся думать. Думал я долго.

— И что придумали?

— У меня появилась идея. Я позвонил хозяину склада и попросил привезти в участок несколько пальто из того же меха, что у него украли. Он привез манто в тот же день. Прямо здесь, в этой комнате, я сдвинул два стола и кучей бросил на них меха. Затем забрал Хенки из камеры и показал ему меха.

«И что ты теперь скажешь?» — спросил я.

«Черт побери! — воскликнул Хенки. — Вы их нашли!»

Фледдер от души рассмеялся.

Декок довольно кивнул.

— Но в суде, — продолжил Декок с горечью, — адвокат Хенки рвал и метал, работал в основном на присяжных. Он больше всего возмущался тем, что я получил признание с помощью незаконных и неразрешенных способов, как он выразился.

— А что сказал Хенки?

Декок улыбнулся:

— Хенки посчитал это славной шуткой, хотя подшутили над ним. Мы с ним подружились. Отсидев свое, он сказал, что хочет жить честно. Я помог ему найти работу. Он все еще работает на того же хозяина. Его босс и товарищи по работе очень ценят его за качество его работы. Видимо, любовь к деталям не покинула Хенки.

Зазвонил телефон, стоящий на столе Декока. Фледдер протянул руку и снял трубку. Декок смотрел, как мрачнеет лицо Фледдера.

— В чем дело? — спросил он, когда Фледдер положил трубку.

— Они нашли молодую проститутку.

— Убита?

Фледдер кивнул:

— Именно поэтому они нам и позвонили. Вроде бы ее задушили.


Чернокожая Энни лежала обнаженной, навзничь на своей постели. Левая нога была слегка согнута в колене. Карие глаза на немного припухшем лице широко открыты. Вокруг шеи — мужской шелковый галстук, красный, с необычным рисунком.

Декок наклонился к телу и присмотрелся к хорошо заметным признакам удушения. Старый сыщик за свою долгую карьеру видел много людей, погибших от удушения. Он побывал и на многих вскрытиях и знал, что трахея этой молодой женщины сломана.

Он выпрямился и показал на использованный презерватив, валяющийся рядом с кроватью. Поманил Фледдера:

— Убедись, что все будет сфотографировано, а этот презерватив доставлен в лабораторию. Здесь помимо ДНК найдется много улик. Возможно, они найдут лобковые волосы, а в лаборатории смогут быстро установить группу крови…

Он снова повернулся к трупу:

— И пусть будут поосторожнее с галстуком. Не хочу, чтобы его кто-то трогал. Пусть эксперты пользуются пинцетом или хирургическим зажимом, чтобы снять его. Я хочу, чтобы его уложили в пакет отдельно от всего остального. Возможно, собака сможет найти хозяина галстука по запаху.

— Вы уходите? — поинтересовался Фледдер.

Декок показал пальцем наверх:

— Хочу поболтать с Леной Лимбургер. Она тут хозяйка.

Он в последний раз оглядел комнату, с жалостью посмотрел на мертвое лицо и вышел.


Лена Лимбургер была расстроена. Когда Декок вошел в комнату, ее лицо было бледным, глаза покраснели. Увидев его, она встала и спрятала маленький носовой платок.

— Это, наверное, тот богатый мужик, — выпалила она. — Сегодня пятница. Он приходит к Энни каждую пятницу примерно в это время.

— Кто он такой?

— Обычный джон… ему нравится показывать, что он богатенький. Хвастается этикетками модных дизайнеров и сверкает драгоценностями. Ездит на большой машине последней модели. Он уже несколько недель приходил каждую пятницу.

— А сегодня?

Она покачала головой:

— Нет, не сегодня. То есть, — она заколебалась, — я не заметила. У меня были другие заботы.

— Какая модель машины у этого богатенького джона?

— Не знаю. Я их не различаю. — Шаркая, она прошла к камину. — Но у меня есть номер этой машины. Вот он, я записала его несколько недель назад.

— Почему?

— Что-то с ним было не так. Он мне никогда не нравился.

Декок взял клочок бумаги. Это был чистый край газеты. Он взглянул на номер.

— Могу я воспользоваться вашим телефоном?


В тот момент, когда Декок спустился вниз, два санитара в форме как раз несли тело молодой женщины по крутой лестнице. Они сунули носилки в свой фургон, закрыли дверцы и уехали.

Декок подошел к Фледдеру:

— Они все здесь уже побывали?

— Да, и уже отбыли, — подтвердил Фледдер. — Вот галстук — Он протянул Декоку полиэтиленовый пакет.

Из заведения Лены Лимбургер они пошли в сторону полицейского участка. Небольшая армия жаждущих освобождения от сексуальных забот — или думающих, что им это требуется, — вышагивала мимо освещенных витрин. Как обычно, особенно много народа толпилось около секс-шопов. Как всегда, стояли длинные очереди молодых мужчин, ожидающих своего шанса заглянуть в глазок. Утрата одной из товарок ничуть не застопорила бойкого бизнеса в Квартале красных фонарей. Если кто-то и жалел чернокожую Энни или горевал по поводу ее гибели, на доходах это не сказывалось.

Когда напарники пришли в участок, Декок остановился около дежурного. Тот протянул инспектору листок бумаги. Он, в свою очередь, передал листок Фледдеру:

— Арестуй этого человека.

Фледдер прочитал вслух:

— Герардус Оорденбург. — Он взглянул на Декока. — Это убийца?

— Пока этот человек нас просто интересует.


Лена Лимбургер была права. Герардус Оорденбург был вынужден просидеть в камере несколько часов, но он все равно производил яркое впечатление своей наглостью. Декок внимательно к нему присматривался. Он видел круглое лицо, блестящее от пота и жира. Зеленые глаза почти утонули в красных, толстых щеках «Свинячьи глазки», — подумал Декок.

— Ну да, — размахивая руками, подтвердил Оорденбург. — Я знал эту шлюху. Ну и что? Вы не имеете права меня задерживать. Я не виновен. Я ее не убивал.

— Но вы бывали там каждую пятницу?

— Разумеется, в течение нескольких недель. — Затем он пожал плечами, как бы в доказательство своей невиновности: — Но сегодня я туда не ездил. И кроме того, у меня есть алиби.

Декок потер мизинцем переносицу. Затем долго рассматривал палец, как будто никогда его раньше не видел.

— Любой может купить себе алиби, — наконец задумчиво произнес он. — Все, что требуется, это наличные. Вы не очень-то прятались. Думается, у вас есть средства.

Оорденбург покачал головой:

— Я больше слова не скажу без своего адвоката.

Декок обреченно кивнул головой. Он сделал еще несколько попыток добиться ответа. Когда Оорденбург снова отказался отвечать и только настойчиво требовал адвоката, он велел отвести его назад в камеру. Инспектор остался сидеть, уставившись в пространство. Затем поманил Фледдера.

— Я так надеялся на признание, — сказал он. — Но думаю, признания мне не дождаться. Юридически у нас против него ничего нет. Позвони дежурному, пусть приготовит личные вещи Оолденбурга. Как только все будет готово, нам придется его отпустить.

Декок подождал, когда Фледдер закончит говорить по телефону, и попросил молодого человека следовать за ним. Они спустились по ступеням и вышли из участка. Остановились на углу аллеи.

— Что мы здесь будем делать? — удивился Фледдер.

— Подождем, пока Оолденбург выйдет из участка.

— И что потом?

— Мне интересно посмотреть, есть ли на нем галстук.

— На нем был галстук, когда я его арестовывал. Его сняли с него вместе со шнурками от ботинок, ремнем и другим барахлом, которое при нем оказалось. Но почему бы ему не ходить в галстуке?

— Когда ты его арестовывал, на нем был вот этот галстук?

Фледдер уставился на галстук.

— Совершенно верно, — подтвердил он, не понимая толком, что происходит.

Оолденбург вышел их здания полицейского участка. По его жирному лицу гуляла довольная улыбка. Привычным жестом он поправил галстук и оглядел улицу.

Фледдер взглянул на галстук в руке Декока.

Декок слегка улыбнулся.

— Арестуй его снова, — спокойно сказал он, — на нем сейчас галстук, которым он задушил Энни. Я их поменял, пока он сидел в камере. И тот и другой — его. Он даже не заметил подмены.

Примечания

1

Чарити — милосердие (англ.).

(обратно)

2

Добрый вечер.

(обратно)

3

«Ирак петролеум компани» — Иракская нефтяная компания.

(обратно)

4

Второй отдел французского генштаба — военная разведка и контрразведка.

(обратно)

5

Британская разведка.

(обратно)

6

От «Милитари Интеллидженс» — спецотдел британской разведки.

(обратно)

7

Старик (франц.).

(обратно)

8

Служба зарубежной документации и контрразведки (СДЕК) (с 1984 г. носит название Главное управление внешней безопасности).

(обратно)

9

Генеральное соглашение о тарифах и торговле.

(обратно)

10

Имеется в виду убийство президента США Дж. Кеннеди в г. Далласе в 1963 г.

(обратно)

11

Бригада надзора за территорией — местное подразделение Дирекции надзора за территорией — специального отдела МВД (контрразведка) (примеч. перев.).

(обратно)

12

Набережная в Париже, где находится Министерство иностранных дел Франции (примеч. ред.).

(обратно)

13

Белые уроженцы Антильских островов, чья кровь не смешивалась с кровью цветных поколений.

(обратно)

14

Колдуны, лекари; «Беглые кули» — антильцы азиатского происхождения.

(обратно)

15

Господин Филдз? Простате. Могли бы мы поговорить? (англ.)

(обратно)

16

Выпейте стаканчик Кто вы? (англ.)

(обратно)

17

«Электрисите де Франс» (примеч. перев.).

(обратно)

18

Злаковое растение, называемое также «ароматным пыреем» из-за сильного запаха. Его высушенные корни защищают одежду и меха от насекомых.

(обратно)

19

Птицеед — волосатый паук величиной с кулак, чей укус вызывает ужасные боли, а затем смерть.

(обратно)

20

Очень крепкий ром, получающийся после первой стадии перегонки.

(обратно)

21

Ничего, я говорю по-фламандски (флам.).

(обратно)

22

Намек на убийство президента США Дж. Ф. Кеннеди (примеч. перев )

(обратно)

23

Эта баснословная цифра, полученная от сложения национальных оборонных бюджетов, была приведена Джошуа де Кастро, президентом Всемирной ассоциации по борьбе с голодом, в его интервью журналу «Планет».

(обратно)

24

Шоссе Кизелеф — одна из красивейших магистралей Бухареста, жители города называют ее просто Шоссе

(обратно)

25

СССР с большим нежеланием дал окончательное согласие на строительство в Румынии металлургического комплекса в Галаце, продукция которого не вписывалась в совместные планы СЭВ.

(обратно)

26

Креатура — ставленник влиятельного лица, послушный исполнитель ноли своего покровителя.

(обратно)

27

Служба национальной безопасности Румынии.

(обратно)

28

ГПУ (или позднее ГЛАВПУ) — Главное политическое управление Советского Союза. Здесь имеется в виду военная контрразведка.

(обратно)

29

Дирекция надзора за территорией — МВД (контрразведка) (примеч. перев.).

(обратно)

30

В оригинале русское слово написано латинскими буквами (примеч. перев.).

(обратно)

31

Морской курорт в Нормандии (примеч. перев.).

(обратно)

32

Низменные песчаные равнины (примеч. перев.).

(обратно)

33

Королевские инженерные войска (примеч. перев.).

(обратно)

34

10 октября 1957 г. произошла авария атомного реактора на станции в Уинсдейле, в Англии. Радиоактивное облако распространилось на Бельгию, Голландию, Швейцарию и Германию. Пропорции, которые приводит автор выше, были зафиксированы в этом случае: они заимствованы из работы «Перспективы и угрозы атомной энергии» Шарля-Ноэля Мартэна, изданной в «Пресс Юниверситэр де Франс» (примеч. авт.).

(обратно)

35

Цифры, полученные в тридцатикилометровой окружающей зоне объекта в Хэнфорде (США), где действуют четыре реактора. Они взяты из документа, опубликованного Женевской конференцией, и процитированы в статье «Атом — хозяин мира» Ш.Н. Мартэна (примеч. авт.).

(обратно)

36

Международный аэропорт Монреаля, крупнейший вКанаде

(обратно)

37

Служба внешней документации и контрразведки — французская спецслужба (разведка), подчиненная Министерству обороны (примеч. перев.).

(обратно)

38

Дирекция надзора за территорией — французская контрразведка, подчиненная МВД (примеч. перев.).

(обратно)

39

Одно из наиболее престижных высших учебных заведений Франции (примеч. перев.).

(обратно)

40

Рождественское пожелание у католиков. (Здесь и далее примеч. пер.).

(обратно)

41

В Нидерландах Рождество празднуется два дня.

(обратно)

42

Игра, распространенная в Европе.

(обратно)

43

Иордан — район в Амстердаме, жители которого имеют свой акцент. — Прим. перев.

(обратно)

44

В латинской традиции слово «Вавилон» пишется как «Babylon» — с той же буквы, что и женские имена Barbara и Babette. (Примеч. пер.)

(обратно)

Оглавление

  • Картер Браун Жертва-Крадись, ведьма-Любовница
  •   Жертва
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •   Картер Браун Крадись, ведьма!
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •   Картер Браун Любовница
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  • Картер Браун Любящие  и мертвые-Расплата-Прекрасная, бессердечная
  •   Картер Браун. Любящие  и мертвые
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •     Глава 15
  •   Картер Браун Расплата
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •     Глава 14
  •   Картер Браун Прекрасная, бессердечная
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  • Картер Браун Коварная красотка-Пантера-Экзотика
  •   Коварная красотка
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •     Глава 13
  •   Картер Браун Пантера
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  •     Глава 9
  •     Глава 10
  •     Глава 11
  •     Глава 12
  •   Картер Браун Экзотика
  •     Глава 1
  •     Глава 2
  •     Глава 3
  •     Глава 4
  •     Глава 5
  •     Глава 6
  •     Глава 7
  •     Глава 8
  • А. К. Баантье «Амстердамский крушитель»
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  •   19
  • Поль Кенни Засада в сумерках
  •   Глава I
  •   Глава II
  •   Глава III
  •   Глава IV
  •   Глава V
  •   Глава VI
  •   Глава VII
  •   Глава VIII
  •   Глава IX
  •   Глава X
  •   Глава XI
  •   Глава XII
  •   Глава XIII
  •   Глава XIV
  • Поль Кенни Коплан возвращается издалека
  •   Глава I
  •   Глава II
  •   Глава III
  •   Глава IV
  •   Глава V
  •   Глава VI
  •   Глава VII
  •   Глава VIII
  •   Глава IX
  •   Глава X
  •   Глава XI
  •   Глава XII
  •   Глава XIII
  •   Глава XIV
  •   Глава XV
  •   Глава XVI
  •   Глава XVII
  •   Глава XVIII
  • Поль Кенни Коплан открывает огонь
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  • Поль Кенни Коплан попадает в пекло
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  • Поль Кенни Коплан сеет панику
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  • Поль Кенни Месть Коплана
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  • Альберт Корнелис Баантье Маска смерти
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  • А. К. Баантье «Смерть по уик-эндам»
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  • Альберт Корнелис Баантьер Убийство в купе экспресса
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  •   19
  • Альберт Корнелис Баантье Убийца из Квартала красных фонарей
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  • А. К. Баантье «Ухмылка незнакомца»
  • *** Примечания ***