Ну и денек! [Уильям Фрэнсис Нолан] (fb2) читать постранично

Уильям Ф. Нолан НУ И ДЕНЕК!

Я сообразил, что денек предстоит тяжелый, в тот самый миг, когда желто-голубая бабочка запела «Si mi chiamano, Mimi» — мою любимую арию из «La Boheme». Я как раз полол в саду сорняки, когда это бумажное чешуекрылое пролетело мимо, безукоризненно жужжа мелодию.

Я вскочил, отшвырнул садовый инструмент и пошел в дом одеваться. Повидать психоаналитика следовало немедленно. Позабыв трость и гетры, я нахлобучил старую фетровую шляпу и прямиком двинул к доктору Миловичу, жившему в центре Лос-Анджелеса.

По дороге со мной случилось несколько неприятных происшествий. Во-первых, здоровенный полосатый котище выскочил из переулка в ту самую секунду, когда я выходил из автобуса. Кот трусил на задних лапах, а в передних держал сверток пушистых ярко-розовых одеял. Мне он показался совершенно ненормальным.

— Расступись! — орал кот. — Ребенок! Я с ребенком! Назад! Дорогу ребенку!

Затем он исчез, с кошачьим проворством перебежав улицу и скрывшись в людском потоке. С упоением вдохнув насыщенный густым смогом воздух, я еще быстрее зашагал к Миловичу.

Когда я проходил мимо хорошо знакомого мне жилого многоквартирного дома, окно на третьем этаже открылось и Уолли Джинкс, высунув голову, окликнул меня: «Эй! — завопил он. — Заходи! Тяпнем по маленькой!» Я приложил руку козырьком к глазам, чтобы рассмотреть его получше.

— Эхой, Джинкс! — проревел я в ответ, и мы глупо улыбнулись друг другу. — Бегу к Миловичу!

— По предварительной записи? — спросил он.

— Нет! — откликнулся я.

— Тогда спешить некуда! Поднимайся сюда, старина, а то я тебя ни в жизнь не прощу.

Я вздохнул и пошел в дом. Джинкс жил на третьем этаже, и я решил не связываться с лифтом. В нем всегда рискуешь застрять. Дойдя до второго этажа, я, повинуясь непреодолимому импульсу, нагнулся и приложил ухо к стене почти на уровне площадки лестницы.

— Мышки, мышки! Где вы, где вы? — позвал я.

На что тысяча тоненьких музыкальных диснеевских голосков ответили:

— А мы — вот они!

Я пожал плечами, поправил шляпу и полез дальше. Джинкс с бокалом сухого мартини встретил меня на пороге.

— Спасибо, — сказал я, отпивая глоток. Мартини был, как всегда, великолепен. Старик Уолли мастак по части мартини.

— Как делишки? — спросил он, расплываясь в радостной улыбке.

— Хреновато, — ответил я. — Рассказать?

— Еще бы! Выкладывай!

Мы сели, любуясь друг другом через всю шикарно обставленную комнату. Я хватил еще мартини и поведал Уолли обо всем.

— Сегодня утром, примерно минут сорок назад, я услышал, как бабочка распевала Пуччини. После этого мне попался кот, который тащил нечто, показавшееся мне живым ребенком…

— Человечьим?

— Не знаю. Мог быть и кошачьим.

— А кто чего-нибудь говорил?

— Орал, чтобы дали дорогу и расступились.

— Давай дальше.

— Затем, когда я поднимался к тебе, у меня произошел краткий обмен мнениями минимум с тысячью мышей…

— Небось за стеной сидели?

— А то где же?!

— Допивай, — сказал Джинкс, приканчивая бокал.

Я так и сделал.

— Еще порцию? — спросил он.

— Нет. Время топать. Надо мозги прочистить.

— На твоем месте я бы не волновался, — сказал он мне. — Поющие насекомые, говорящие хищники, болтливые мыши — все это, конечно, неприятно. Но… бывают вещи в этом мире и поудивительней.

Я взглянул на него. И понял, что он прав, ибо старина Джинкс стал коричневым верблюдом с обвислой кожей и двумя горбами, покрытыми пятнами и потертыми на макушках. Я с трудом проглотил слюну.

— Понятно, — сказал я.

Уолли осклабился. Осклабился, вернее сказать, верблюд.

И это было страшноватое зрелище. Длинные, желтые, ломаные зубы торчали в его черных деснах. Я нервно помахал ему рукой и шагнул к двери. Взгляд через плечо подтвердил тот факт, что он продолжает улыбаться, глядя большими, влажными, красными от вечного созерцания пустыни, глазами.

Оказавшись на улице, я почти помчался, торопясь добраться до Миловича и вручить ему отчет о сегодняшних событиях. Идти оставалось только полквартала.

И тут меня остановил полисмен. Он истекал потом под тесным мундиром, а лицо у него было черное от ненависти.

— Думал словчить, Мордастый, — прошипел он голосом, исполненным злобы. — Хотел натянуть нос закону?

— Лейтенант, я…

— А ну, пройдем, Мордастый! Для таких, как ты, у нас есть специальные клетки. — Он уже собирался защелкнуть у меня на запястьях пару блестящих наручников, когда я дал ему коленом в весьма чувствительное место, успев еще врезать как следует в челюсть, пока он падал на мостовую. Затем выхватил у него пистолет.

— Эй! — заорал я, обращаясь к прохожим. — Этот тип — самозванец! Он ухайдакал полисмена ради этой пушки. Мерзавец худшего пошиба! Список преступлений длиной в милю! Шантажи, изнасилования, подлоги, кражи автомобилей, детокрадство, избиение женщин и тому подобное! Назовите любое преступление и вы попадете в самую точку!

Я сунул