Без права на ошибку [Виктор Фёдорович Татаринов] (fb2) читать постранично

Без права на ошибку

I

Высокий человек в потрепанной солдатской шинели с поднятым воротником пробирался по узким темным улицам, зажатым бревенчатыми домами.

Под тяжелыми сапогами хлюпала липучая грязь. В непроглядной темени ноги то и дело соскальзывали в глубокую тележную колею. Ночную тишину изредка нарушал лай собак.

Путь к нужному дому изломанными улочками и переулками был тщательно проверен еще днем, но ночь сделала его почти неузнаваемым. Путник с трудом ориентировался, отыскивая верное направление, подолгу вглядывался в дома и заборы. Он только через час добрался до улицы-односторонки. Здесь понуро маячили кособокие прокопченные заводской гарью домишки с палисадами, за ними приглушенно плескались волны пруда.

На отшибе у самого берега в высоких деревьях сада прятался просторный особняк бывшего фабриканта-оружейника Евдокимова. Впрочем, сейчас особняк еле проглядывался в обступившей его темноте, лишь в одном окне мерцал неяркий свет.

Человек в шинели тихо подошел к саду и остановился у дощатого забора. Напрягая зрение, отыскал в нем калитку. Нащупал ручку щеколды, повернул, и калитка с тихим скрипом открылась… Ночной путник едва успел войти в сад, как его окликнул мужской голос:

— Кого тут черти носят? Чего надо?

— Свой, — ответил пришелец, — по делу я.

— По какому такому делу? — Из-за кустов показался человек. — Ежели свой, так говори, что полагается.

— Не здесь ли крышу перекрывают и работников нанимают?

Мужчина, вышедший из особняка, мгновение продолжал стоять. Потом, сделав какое-то резкое движение правой рукой, двинулся на пришедшего. Тот попятился, почувствовав недоброе.

Тут его, вероятно, сзади ударили чем-то тяжелым, и он свалился на землю. Однако сознание не потерял. Попытался подняться, но на него накинулось несколько человек. Пришелец начал отбиваться ногами. Тогда его связали и обшарили.

— Ого! Да у него и пушечка имеется, — воскликнул один из нападавших, вытаскивая из-под шинели незнакомца маузер.

Пленника втащили в комнату, освещенную керосиновой лампой-семилинейкой. Комната была внушительна по размерам, но казалась тесной из-за перенаселенности: ночлежка и ночлежка. У потолка плавал сизый дым махорки, пахло потом от портянок и грязной одежды, развешанной на стульях и топчанах. Столпившиеся вокруг связанного сразу расступились, когда в проеме двери показалась крупная фигура человека с фонарем «летучая мышь» в руке.

— Что за шум, а драки нет? — спросил он.

Вошедший был в боцманской фуражке и в морском бушлате, накинутом на плечи, во рту дымилась прямая трубка. Обветренное лицо его с приплюснутым, как у боксера, носом и тяжелым квадратным подбородком выражало недовольство.

— Развяжите! — властно бросил моряк. — И дайте тряпье, чтоб обтерся. К чему уж так-то было колошматить. Дорвались.

— Мы костей не ломали, только портрет малость пощупали, а вот развязывать не след, — сморкаясь и шмыгая носом, скороговоркой возразил парень лет двадцати, с подбитым глазом, держа в руке отобранный маузер. — Да на такого и пули жалко… Перо в бок — и шабаш!

— Цыц, байстрюк! Не суйся поперед батьки в пекло. Геть отсюда. Маузер отнеси в мой кабинет, положи в шкап. А этого ко мне приведите. Разобраться надо с ним.

Пленника развязали, помогли подняться.

Хозяин кабинета молча разглядывал незнакомого посетителя, сидевшего под тусклым светом фонаря, поставленного на грубо сколоченный стол. На голой черной стене висело овальное зеркало в дорогой раме, а возле стола стояла плохо отесанная скамья, окно завешено пожелтевшими газетами. На противоположной стене отсчитывали время ходики с кукушкой. Рядом с часами — портрет: батька Махно на белом коне. Всюду валялись окурки, пробки, пустые пачки из-под папирос. От круглой, давно не топленной печки-голландки, стоящей в углу, казалось, было еще холоднее.

За дверью послышался шорох и тихий разговор.

— Марш по местам! Задрайте свои люки, чтоб глухо было! — моряк стукнул кулаком по столешнице. — За улицей присматривать неусыпно, не ровен час еще кто-нибудь причалит.

Кукушка из часов на стене выпрыгнула и прокуковала полночь. Хозяин мотнул головой в ее сторону:

— Вот даже птаха всегда говорит правду, ничего от меня не утаивает. И ты, гостенек, не пытайся. Как здесь очутился? С чем пожаловал? Кто таков? Выкладывай как на духу.

— Это песня длинная, в двух словах не расскажешь, — ответил задержанный, ощупывая вспухшие губы под пшеничными усами и выбирая сгустки крови из небольшой, но окладистой бородки.

— Говори все-провсе, у меня время терпит, что к чему — разберусь.

— Тогда слушай. Вижу, тебя не проведешь. — Незваный гость явно не торопился удовлетворить любопытство хозяина. — На германской я пехотным взводом командовал, в рукопашном бою немец мне брюхо