Мой красный дневник [Екатерина Павловна Бердичева] (fb2) читать онлайн

Екатерина Бердичева

Мой красный дневник

От автора: Эта удивительная детективно-романтическая история случилась в одном маленьком российском городке. Хотя могла бы произойти где-нибудь еще… Ведь с переменой времени и места люди не меняются. Кто-то с удовольствием уничтожает себе подобных на пути к богатству и власти, а кто-то, несмотря на определенный возраст, продолжает верить в справедливость, добро, честь и любовь.

28.12; 16.30

Здравствуй, мой дорогой новенький дневник! Моя вкусно пахнущая типографской краской и мандаринами, только что купленная… Нет, не так. Полученная призом за приобретение электрочайника, красненькая, в пухлом переплете, тетрадочка в линеечку! Давай познакомимся, что ли? А то я тебе, как подружке, которой у меня, кстати, нет: мысли, чувства, а ты даже не знаешь, как меня зовут. Итак, я – Шацкая Елена Михайловна. И мне приятно! Какой ты милый! Интересно, откуда между твоими страничками завалялась блестюшка от конфетти? Надеюсь, ты ее не спер у соседки по складу? Нет? Слава Богу! Ах, да! Описать себя… Конечно, конечно. У тебя же нет глазок, а посмотреть на новую хозяйку хочется. Ну, похвалиться-то особенно нечем. Возраст – усредненный. От девушки ушла далеко. И если кто-то в магазине говорит: дама или женщина (хорошо – не бабушка), охотно реагирую. Но, на самом деле, к благословенному возрасту «ягодка опять» еще не пришла, хотя… не за горами. Ужас! Заболтала тебя? Прости, но поделиться переживаниями особенно не с кем… Роста я среднего: метр шестьдесят пять. Телосложения – среднего. Ножки – есть. Попка – в наличии. Вот с сиськами беда: на мои два прыщика дамы нашей конторы смотрят с жалостью и легким пренебрежением. Ну да, если у Светы, любимой секретарши Самого, размер этак шестой. Так и хочется предложить ей подносик с ленточкой на шею, как у коробейников времен развитого царизма… Ну это лирическое отступление. Не смущайся. Продолжаю про себя: волосы короткие, темные. Стрижка – каре. Глаза у меня тоже темные – карие. Но черты лица вполне типично славянские: круглая мордаха, прямой нос и слегка припухлые губы. В-общем, все среднее. И образование тоже: закончила юридический колледж и какие-то курсы повышения квалификации. Мой папа, пошуршав по знакомым, пристроил меня к другу своего школьного друга секретаршей. Пропечатав на компе и проалекав на телефоне десять лет, я успела сходить замуж, родить Сережку, развестись и, конечным аккордом, уволиться, поскольку мужем моим был племянник директора, работающий в нашей же фирме архитектором и содержащий, кроме меня и ребенка, еще пару любовниц… Так что пошуршав уже по своим знакомым, я нашла вот эту юридическую контору, где и работаю до сих пор офис-менеджером. Это должность такая: напечатай, отвези, принеси, обзвони, закажи… Иногда бывает тяжеловато, но наш Сам – человек честный, зарплату и даже премии всему коллективу за прибыльные сделки платит регулярно. Так что нам с Сережкой хватает. Ну что тебе еще рассказать? Ах, да! Скоро мы будем встречать Новый год! Это самый замечательный праздник, даже лучше дня рождения. Сережке я купила сноуборд с новыми ботинками, а то старый он уже раздолбал, да и из обуви тоже вырос. Переходный период – четырнадцать лет – растет парень! Знаешь, он у меня какой классный! Стихи пишет, на гитаре играет, по нашим горкам носится… Ничего не боится. За него боюсь я. Но если он не станет пробовать жизнь на вкус, то так и не узнает ее многогранность и разнообразие… Не поймет, к чему стремиться. Помня себя в его возрасте и все запрещающих родителей, я искренне радуюсь его открытиям и находкам. А еще больше радуюсь, когда он со мной ими делится. Жаль, что однажды наступит такой период, когда друзья станут важнее мамы. Хочется верить, что я к этому морально готова. И надеюсь, что не унижу ни себя, ни его какими-то подозрениями и бесконечными, уже не нужными, обнимашками. Но это, все-таки, пока еще больная тема. Давай вернемся к ней попозже? Мы с тобой начали говорить про Новый год. Это так волшебно! В ночь, когда Куранты на Спасской башне Московского Кремля отбивают последние минуты уходящего года, надо успеть загадать самое заветное, самое лучшее желание. И тогда оно в пришедшем году обязательно сбудется. Можешь надо мной посмеяться, но если загадывать вполне исполнимое желание, а не из области научной фантастики, то возможность его реализации на нашем физическом плане где-то девяносто процентов. По себе знаю. Правда, иногда получается смешно: два года назад полетел дома комп, и как раз перед новогодними праздниками. Абы что покупать не хотелось, поэтому мы с Сережкой решили: будут у него каникулы, а у меня – выходные, съездим в Москву на Горбушку и что-нибудь интересное присмотрим. Мне-то ничего, на работе хватает, а Серенькому обидно – ни в игрушки поиграть, ни пообщаться… Неделю он ходил и смотрел в знакомые и незнакомые лица страдающими от несправедливости мира глазами и кисло реагировал на предложения бабушки и дедушки немного проветрить спаянные с электроникой мозги. Зайдя за мной на работу в последний предпраздничный день, он даже не отказался от предложения Татьяны Петровны помочь допечатать ей договора. Вот как изголодался, бедняжка. И, когда мы с ним слушали куранты, то, взявшись за руки, дружно загадали купить самый лучший, самый мощный, самый надежный… Утром, не веря в Деда Мороза, он тихо прокрался к елке… и в этот момент нам позвонили в дверь. Поскольку я позволила себе полениться и еще не вставала с постели, то дверь открыл Сережка и завопил так, что я подскочила вверх на полметра и в одной пижаме вылетела в прихожую. А там, между бабушкой и дедушкой, в клочках праздничной оберточной бумаги и разноцветных ленточках, стоял мой сын, с восторгом прижимая к груди новенький ноутбук. Поцеловав родителей, я поплелась на кухню выставлять из холодильника праздничные закуски. Пока мы сидели на кухне, а Сережка возился с новым компом в комнате, в дверь снова позвонили. От индейского клича моего сына вздрогнули, наверное, все этажи нашей старенькой пятиэтажки. Слава Богу, стены и потолок остались целы и не слетели на наши головы снежной известковой пылью. Когда мы втроем пробились из кухни к выходу, пол снова был усеян обертками, а в руках моего пацана были открытка и планшет. Потрясенный, он молча протянул листочек с елкой и Дедом Морозом мне. Там типографским шрифтом было напечатано: «С Новым Годом!» И подпись: Дед Мороз. Сын в течение часа говорил только «вау» и постанывал, подключаясь, играя и рассылая друзьям сообщения о чуде. Когда позвонили в третий раз, воплей не было, а был мой бывший муж. Бабушка с дедушкой, увидев его, тут же ушли на кухню.

– Это тебе! – протянул мне букет бордовых роз.

Как всегда, в очередной раз забыв, как я не люблю этот цвет.

– Людочка выгнала? – Поинтересовалась я. – Или ты еще до дома не дошел?

– Перестань, – мягко укорил он, – я специально, прямо с утра…

И достает из кармана коробочку, перевязанную лентами.

– Это тебе, сын!

Серега осторожно взял ее в руки и медленно, бросая косые взгляды, начал разворачивать и открывать. А там, под толстым слоем упаковочной бумаги, лежал новенький смартфон. Проглотив слюну и буркнув «спасибо», Серега увинтился в свою комнату сдувать пылинки со своих богатств и бить поклоны чудотворцу Деду Морозу.

– Растет! – Кивнул головой на сына его отец.

– Особенно заметно на расстоянии и через большие временные промежутки. – Согласилась я. – Не успеешь оглянуться, как станешь дедушкой…

Прости, дневник, тогда удержаться не смогла: больным местом моего бывшего была маячившая где-то вдали старость, уже сейчас посылающая сигналы в виде проступающей сквозь редеющие волосы плеши и намечающегося, несмотря на систематические занятия в спортзале, кругленького пузика. Видимо, Люда кормила его на убой. Нажрался – упал – заснул. Чтобы на улицу не тянуло. Но разве кота-производителя ласковая хозяйка и сытный ужин могут надолго удержать взаперти? Когда он жил со мной, еда компенсировалась хорошим сексом… Но даже это не смогло его удержать. Я вздохнула.

– Не отчаивайся, мы еще погуляем на четвертой твоей свадьбе! – утешила я его.

Он усмехнулся.

– Я пойду?

– Спасибо за подарок! – поблагодарила я, открывая ему дверь. – Люда все еще беременна или ей тогда померещилось?

– Разве для тебя это актуально? – Вернул он мне мои шпильки и побежал по лестнице вниз.

И все-таки, несмотря на животик, он был все еще очень привлекателен, этот мужчина, по какой-то странной случайности ставший Сережкиным папой. Из-за порога дуло морозной свежестью, и я захлопнула дверь. Вот после этого, дневничок, я точно знаю, если хорошенько пожелать что-то очень нужное и достижимое, оно обязательно появится в жизни. Что-то я разболталась с тобой и забыла приготовить ужин. Ладно, разогрею котлеты и макароны… если они остались. Сережка растет и лопает, по-моему, безостановочно с небольшим перерывом на сон. Переходный возраст. Интересно, на кого он станет похож через года полтора?

22.15 Дневничок, привет! Почему-то никак не спится. Впереди чудесные праздники и целая неделя выходных. А в голове крутятся мысли, как успеть не только переделать дела, но и отдохнуть вместе с сыном и родителями в деревне. Надеюсь все, что задумала, получится.

Завтра – последний рабочий день, а после его окончания – небольшой корпоратив в ресторанчике напротив конторы. Отказаться невозможно по двум причинам: коллектив у нас масюсенький – всего четыре юриста, секретарша и я. А, еще Сам Саныч: наш начальник и единственный мужчина – Александр Александрович Панкратов – отличнейший юрист и адвокат. Мы работаем на совесть, а он нас два раза в год балует оплаченными выходами в свет: на восьмое марта и Новый год. Понятно, что можем сходить и сами, но, знаешь ли, не с кем: наши женщины разведены с мужьями, но замужем за работой, а секретарша Света – преданная любовница нашего шефа и без него – никуда. Хочешь, расскажу про всех? Тебе, наверняка, интересно. Итак, наш Саныч – высокий красивый блондинистый мужчина сорока с небольшим лет с подтянутой, спортивной фигурой, знанием трех языков и университетским образованием. Разруливает любые спорные ситуации: от разводов и дележа наследства до отсуживания счетов в оффшорах и взаимных претензий юридических лиц. Не брезгует даже уголовными делами. Но ведет их исключительно сам. Мы, его команда, работаем, в-основном, с физическими и юридическими лицами по нашей области. А у него везде контакты, контракты и агенты: и в столицах, и даже в других странах. В нашем, по теперешним меркам, недалеком от Москвы городе, он обосновался где-то лет пятнадцать назад и то потому, что его жена – местная: дочка нашего бессменного мера города. Уж не помню, как давно господин Синельников занял этот трон, но мне кажется, что его величество сидит на нем с рождения. Единственная взращенная им кровинка, закончив школу, была отправлена в столицу постигать науки в стенах экономического вуза, но, отучившись год, решила податься в актрисы и там попала в какую-то грязную историю. Не то с наркотиками, не то проходила мимо. Но фамилия девушки попала в газеты. Понятно, отцу-губернатору нужна была кристальная автобиография, так как молодые и ретивые тут же начали расшатывать под ним стул с надеждой не только выбить финансовую опору, но и повесить на него всех собак. В местных газетах сразу вспомнили развал градообразующих предприятий, дружбу с авторитетом Батоном и их общего кореша начальника полиции… Короче, ситуацию надо было замять. И наш мэр нашел в столице адвоката Панкратова, тогда еще зеленого и амбициозного молодого человека из приличной семьи, которому срочно требовалось громкое дело, чтобы заявить о себе. Не знаю как, но девушку с извинением и опровержением в прессе отпустили, восстановив в институте. Но папа, не дав продолжиться сладкой богемной жизни, забрал ее домой, за услуги адвокату отвалив круглую сумму. Дальше – мои домыслы и догадки, но, думаю, какая-то доля приближения к истине в них есть. К выскочке Панкратову начали обращаться большие и богатые люди. А это значит – он перешел коллегам дорогу, оттянув их потенциальных клиентов на себя. Немного пободавшись, он решил исчезнуть из Москвы, на время переселившись в провинцию. А так как с мэром у него продолжались дружеские отношения, тот пригласил его к нам. Молодой адвокат пах столицей и был хорош собой. А денежный хвост шлейфом тянулся за ним следом, притягивая местную клиентуру. Уж не знаю как, может, хитростью со стороны мэра, а может расчетом Александра, но всего лишь через полгода пребывания на новом месте он женился на мэрской дочушке, а любовницей взял секретаршу Свету, ставшую первой сотрудницей нашей конторы. Спустя какое-то время к нему приехала Татьяна Петровна, дама предпенсионных лет, но с богатой практикой, железной хваткой и знанием любых нюансов и лазеек, дополнений, ссылок и комментариев к каждому закону. Она занялась сопровождением юридических лиц, а также судебными спорами между ними. Женщиной она была одинокой. Дочь жила в Европе, а сын прожигал жизнь в столице. Оставив ему квартиру, Татьяна Петровна купила по себестоимости на выезде из города двухэтажную виллу в «мэрском» охраняемом поселке и вздохнула легко и свободно, оплачивая московскую квартплату и ежемесячно переводя деньги на карточку своему великовозрастному оболтусу. Ее полное, ухоженное лицо покрылось здоровым румянцем, а участок – розами в ландшафтном дизайне. Сына в гости женщина не приглашала, а он и не стремился. Не знаю, что их связывало раньше с Сам Санычем, они на этот счет не откровенничали, но понимали друг друга без слов, работая крепкой надежной связкой. Когда для расширяющегося дела им понадобились сотрудники, в контору пришла Надежда Викторовна Селезнева, сразу забравшая себе физических лиц. Полжизни отпахав на нашем вагонном заводе юрисконсультом, женщина вышла на пенсию. Но знания никуда не делись и, продав себя за приличную зарплату, она начала отстаивать интересы наших клиентов. И до того красиво и изящно, что ее письмами в суды и всяческие организации мы зачитываемся, словно романами. Логика и знание своего участка работы у Надежды Викторовны просто потрясающие! А по внешности никогда не скажешь, что эта милая, скромная голубоглазая женщина в возрасте обладает хитростью, умом и гибкостью хорька, идущего за добычей. И скоро от этой добычи в нужную сторону полетят шерсть и деньги. Ей в помощницы через полгода взяли Ирину Борисовну Костикову, или Ирочку, как ее ласково называют дамы за легкий и согласный со всеми нрав, безоговорочную исполнительность, обучаемость, а главное, мелкокучерявую молодость, радующиеся синие глаза и замечательную фигурку, на которую периодически западает взгляд Саныча. Но только западает и не более того. Моральные качества руководителя – его твердое кредо, которого он неукоснительно придерживается, разделяя жизнь семейную с притихшей дочкой мэра, а жизнь личную – с секретаршей Светой, которая этих отношений не афиширует, место свое знает и не создает ему проблем. Еще одна молодая женщина в нашем коллективе – Ксения Григорьевна Буцай, русская хохлушка, хохотушка, любительница сплетен, анекдотов и мужчин. Причем замужем она побывала дважды, но, не найдя в своих спутниках ничего, кроме любви к выпивке, она без сожаления с ними рассталась. Ведь армия поклонников Оксаны не убывает никогда. Если один из бойцов вдруг сходит с дистанции, на его место тут же встает новый, полный сил и азарта погони. Ведет Ксения, как не сложно догадаться, бракоразводные дела и составляет брачные контракты новым парам – своим будущим постоянным клиентам. Ведь любой договор всегда можно написать таким образом, что в его тексте обязательно найдется зацепочка для опытного юриста, какую сторону бы он не представлял. Ну вот, мой красный Дневничок, я тебе рассказала про всех, с кем работаю и собираюсь идти в ресторан. Новое платье уже висит в моем шкафу, а новые туфли лежат под ним в коробке. Как хорошо, что городок у нас небольшой и от ресторана до моего дома – пятнадцать минут ходьбы! Надену пальтишко подлиннее – и пешочком, пешочком. В карете приедет только Татьяна Петровна. Спиртное и такси она не выносит категорически, а наши маленькие грязненькие автобусики ее чрезвычайно раздражают. Поэтому официанты ей не наливают, а таксисты прижимаются к обочине, когда здоровая черная тойота бороздит окрестные улицы. И все было бы ничего в этом празднике жизни, если бы Ксения, озабоченная судьбами своих одиноких коллег, не притаскивала за собой на наши скромные посиделки целый шлейф ухажеров, по ее указке приглашающих нас танцевать и терпеливо, в надежде получить допуск к ее великолепному телу, отдавливающих нам ноги. А также с равнодушной скукой взирающих на наши ничем не примечательные, на фоне божественной Оксаны, физиономии. Даже молоденькая Ирочка не могла конкурировать в их масленых глазках с Ксенией Григорьевной. Но зато, дневничок, Сережка обещал забрать меня уже часов в десять. А на Новый Год, ломая домашние традиции, я обещала его с другом отвезти в Москву. Ехать недалеко, всего сто тридцать километров, трасса чистая, парковки бесплатные… Пусть мальчишки порадуются! А первого я отосплюсь. Все, мой хороший, у меня слипаются глазоньки, а завтра – тяжелый день. С утра придется повисеть на телефоне, обзванивая клиентов с поздравлениями, затем – составить список необходимых канцтоваров и расходных материалов на первый квартал и подписать его у Саныча… Потом – всех выгнать пораньше, закрыв за ними дверь, и поставить офис на охрану, а потом бежать краситься, причесываться и переодеваться… Сережке хорошо: он с бабушкой и дедушкой второй день гуляет по свежему снегу и скребет дорожки на даче. И катается на коньках. На зимних каникулах ребятишкам в деревне всегда мужики лед на пруду чистят. На речке ведь не покатаешься: она у нас быстрая, лед тонкий. Деревенские и то рыбачат ближе к берегу. Ну а завтра моего парня уже привезут домой. Все, дневник, засыпаю… Спокойного тебе сна, мой хороший.

29.12; 15.30 Здравствуй, мой красненький, мой добрый и молчаливый друг Дневничок! Если бы ты только знал, как я тебе рада! Ты ведь не посплетничаешь у меня за спиной, не обольешь неприязнью, не обманешь и не отвернешься в трудную минуту. Спросишь, чего вдруг я так заныла? Не бойся, у меня все в порядке. Просто иногда в нашей конторе такую грязь перед нами вытряхивают, что мне лично становится противно, хотя уже десять лет перепечатываю, копирую, отправляю по электронной почте все эти дрязги, обиды и выраженные грамотным юридическим языком проклятия. Но знаешь, когда настраиваешься на праздники, хочется чего-то светлого и радостного, а не толстую визгливую бабу из Хренопупинска, отбирающую квартиру у тихого аборигена, сломленного несправедливостью судьбы, но еще пытающегося бороться за родные квадратные метры. И действительно, с ума сойти можно: собес прикрепил соцработника к матери этого олуха, терпеливо вкалывающего на многочисленных стройках в нашей округе и, соответственно, неделями живущего на объекте. Бабуля, видимо, разобиженная на постоянное отсутствие своего сына, решила, что она ему не нужна и, растаяв от сиропных речей ответчицы, завещала той свою долю в квартире. Потом бабулька померла, а на их небольшую площадь въехали тети, дяди, племянники, короче, целый табор родственников этой дамы. Замок они поменяли, а законного хозяина пускали только с участковым. Да и то: полиция за порог, дядьки хозяина под белы ручки – и птичкой через лестничные пролеты во двор. Вот и пытается доказать бедолага, что бабушка, то есть, его матушка, подписывая завещание, была лицом недееспособным. Ответчица же, наоборот, доказывала, что истец за бабушкой не присматривал, морил голодом и всячески обижал. Дело было принято судом к производству, а от нас даме нужен был хороший адвокат для процесса. Надежда Викторовна, любезно улыбнувшись, выслушала и даму, и притащившегося за ней мужичка. Поинтересовавшись, есть ли у него адвокат, она вернула документы обеим сторонам, попросив заглянуть после праздников. И когда те вышли, я открыла форточку проветрить помещение.

– Тут надо попа с кадилом, а еще лучше – с веточкой полыни. – Заметила Татьяна Петровна из своего кабинета, отделенного от зала переговоров стеклянной перегородкой и распахнутой дверью.

– И не говорите, – тут же откликнулась Ксения Григорьевна. – Вот чертовка!

– Обе стороны хороши. – Сурово заметила Света. – Думаю, выпрут они мужичка. Соображать надо было, пока мамка жива.

– Ой, ну перестань, ничего эти мужики не соображают, пока жареный петух в задницу не долбанет. А потом ходят, ищут виноватых!

Это Оксана.

– А может, он маме заработанные деньги отдавал? – Тихо спросила Ирочка. – А она, действительно, рехнулась от одиночества и старости?

– Девочки, работаем! – Снова раздался голос Татьяны Петровны. – Какая разница, кто прав с точки зрения морали? С точки зрения закона, скорее всего, доля ответчицы останется за ней. А уж как все сложится дальше – дело не наше. Наденька, ты возьмешь дело?

– Конечно. – Пожала плечами Надежда Викторовна. – Если она готова оплачивать наши услуги, то почему бы нет?

В зале стало холодно, Ирочка съежилась и накрыла плечи шарфом. А я захлопнула окно. Дамы, немного посидев за работой, начали поглядывать то на часы, то на дверь кабинета Сам Саныча. В конце концов, для того, чтобы хорошо выглядеть вечером, нам требовалось время. А сбор уже в семь вечера. И чего он тянет?

Но вот, когда Татьяна Петровна допила чай и дослушала лекцию Светы о современных тенденциях в ногтевой росписи, наш начальник вышел за дверь в куртке и с папкой.

– Дамы! – Улыбнулся он пронзительной улыбкой записного сердцееда и потенциальной мечты всех дорогих клиенток. – С наступающим! А не пора ли вам по домам?

И, когда мы согласно разулыбались и закивали головами, он развел руки:

– До встречи в ресторане! – И вышел. Окошки на мгновение занавесило ароматным выхлопом лексуса.

Я тут же встала и начала убирать бумаги в сейф. А потом отключила компьютер. Света, хлопнув ресницами, посмотрела на меня и сунула руки в рукава шубы.

– Я отключу и обесточу. – Согласно кивнула я.

Естественно, как вторая спутница жизни нашего шефа, она должна быть безупречной. Поэтому красненький пассат повез ее к любимой парикмахерше Анжеле. Одновременно ее ждала и маникюрша Наташа – делать ногти. Надеюсь, Света не опоздает. Иначе и прическа не поможет. Саныч был пунктуален до тошноты и от нас требовал того же. Ирочка, обмотав голову длинным шарфом, накинула синюю короткую курточку и застегнула на ногах сапожки на немыслимой шпильке.

– До вечера! – помахала она ладошкой и отправилась на остановку.

И как она по льду на них ходит?

Оставшиеся дамы вышли одновременно и еще две машины разъехались в разные стороны. Я все убрала, помыла чашку Татьяны Петровны, оделась и поставила офис на сигнализацию. Теперь до десятого января я свободна! Перекинув сумку за плечо, я поспешила в сторону дома. И сейчас, прихлебывая чай, разговариваю с тобой. Только что звонила маме: Сережка катается на коньках. И домой, в город, они пока не собираются. Решили остаться до завтра. Мои отец и сын почистили дорожки, растопили печку, скинули сугробы с крыши сарая. У деда от ударного труда на свежем воздухе разболелась спина, и мама сказала, что за руль он сегодня не сядет. Наверное, за обедом немного «полечился». Ну, да и ладно. Меня дома вечером по любому не будет. Пусть развлекаются. Все, дневничок, я пошла крутить локоны и красить ногти. Вот скажи мне, как наши дамы все это успевают делать в салонах? Я – не успеваю…

.45 

Все, мой хороший, я пошла! Целую, не скучай!

23.47

Блин, дорогой мой! Думала залезть в тебя только в будущем году… Но у нас случилось такое… Я расстроена и жажду выговориться, иначе от бурлящих в голове мыслей она просто расплавится! Представляешь, я даже не переоделась и не сняла шубу! Только сапоги и брошенная сумка валяются в коридоре…Кстати, надо посмотреть, заперла ли я за собой двери!

… Заперла. Слава Богу, инстинкты выживания в этом безумном мире остались на месте. Спасибо, дорогой, что набрался терпения и дождался моего возвращения из ванной. Просто мне срочно надо было содрать с себя тряпки и постоять под струей прохладной воды. И вот теперь, с большой чашкой чая и в махровом халате я уселась с тобой на постель. А, шерстяные носки!.. Надела. Все, теперь – слушай!

Знаешь, работая со всевозможными человеческими тяжбами и первичными их проявлениями в виде жадности, глупости, жажды славы и денег, я как-то от всего этого абстрагировалась, не думая, что меня это когда-нибудь коснется. А если говорить о действиях насильственного характера, подпадающих под статьи Уголовно-процессуального Кодекса, то это вообще далеко и не у нас. И тут такое… Ладно, мозги вроде встали на место, буду все излагать по порядку. Итак, мы с тобой расстались на том, что я пошла в ресторан. Без трех минут семь я уже входила внутрь стеклянных, обрамленных мигающими огоньками и веточками, дверей, любезно распахнутых передо мной Антоном из соседнего подъезда, работающего здесь секьюрити. Поблагодарив молодого парня, совсем недавно вернувшегося домой из нашей самой активной горячей точки, я отдала шубу гардеробщику и зашла в зал. Этот ресторан, из всего созвездия городских заведений общепита, рассчитывался не на многочисленных туристов, посещающих город и пополняющих не только его казну, но и свалки, а на местную солидную публику. Поэтому и находился в глубине старого квартала. А столики или кабинеты в нем заказывались заранее. В небольшом и уютном зале на сцене пела и играла наша местная группа, а по стеночкам стояли два больших стола. За одним из них сидели строители, а за другим – руководство и особо приближенные к нему арендаторы торгового дома «Морской», выстроенного прямо на трассе, проходящей через город. И там, и там столы ломились от прекрасных блюд и бутылок, а смех расслабившихся дам иногда заглушал вокал певца. Улыбнувшись нескольким знакомым, в нетрезвых глазах которых мелькнула тень узнавания, я прошла через танцпол к прикрытой двери в один из кабинетов. Отлично! Саныча еще не было, как впрочем, и Светы. Зато наши основные дамы были в наличии. Царственная Татьяна Петровна, сверкая бриллиантами, что-то негромко рассказывала Надежде Викторовне, сменившей дежурную прическу на обворожительные локоны, а полное отсутствие макияжа – на подчеркнутые серыми тенями и подводкой глаза и малиновые губы. Красавица, что еще можно сказать? Ирочка подпрыгивала, кося глазом в дверную щель. Узкое голубое и короткое платьице никак не успевало за ее молодым темпераментом, постоянно сползая то с плеч, то с груди, а то и обнажая ножки, кокетливо обернутые в чулочки сеточкой. А традиционная шпилька нетерпеливо корябала пол. Полагаю, она с нетерпением ждала Ксению Григорьевну, обещавшую привести с собой четверых ухажеров.

Едва я уселась в дальнем конце стола, как двери распахнулись, и плывущей походкой Царевны Лебеди, знающей про козыри в рукавах, с улыбкой на лице и с мужчинкой под ручку, к нам вошла божественная Оксана. Я сникла. Рядом с такими дамами я так и останусь вечной серой мышью, прячущейся в земной тени сияющих небесных светил. Ксения Григорьевна выглядела сногсшибательно: синее в блестках платье с разрезом вдоль всего бедра, декольте, обрамляющее загоревшую в солярии пышную грудь, прическа с блестящими локонами, ноготочки со стразиками и огромные бриллианты в ушах, блеск которых просто ослепил идущего рядом кавалера, блаженная улыбка и остекленевший взгляд которого ясно сигнализировали о его тяжелой заинтересованности. Остальные трое молодых людей, предназначенные для ухаживания за нами, получив зрительный сигнал, послушно расселись рядом с объектами. Самый шустрый тут же протянул руку к шампанскому в ведерке.

– Ну что, девочки, за знакомство? – подмигнул он Татьяне Петровне, которая, навскидку, была раза в два его старше.

– Торопишься, мальчик. – Растягивая последнее слово, сказала она. – Не ты хозяин на этом празднике.

Я поймала себя на том, что скучаю, топая ногой в такт доносящейся музыке. Каждый такой выход в свет ловлю себя на одном и том же: вне работы с этими женщинами у меня совершенно нет общих интересов. Паренек, распределением Оксаны доставшийся мне, тоже скучал, с тоской глядя на бутылку. Разговор Татьяны Петровны и Надежды Викторовны, завязавшийся в кругу своих, теперь затих сам собой. Я, задумавшись, засмотрелась на свечи и шарики на маленькой елочке у окна, в которых дрожали крошечные огоньки.

Но вот открылась дверь, и тихий вздох облегчения ветерком пролетел над столом.

– Добрый вечер! – обаятельно улыбнулась одетая в красное платье Света, вслед за которой в кабинет зашел безукоризненный Сам Саныч.

Усевшись во главе стола, он оглядел свой маленький коллектив, пропустив мимо незнакомые физиономии.

– С наступающим Новым Годом! – мягко улыбнулся он.

И откуда-то изнутри каждой из нас поднялась ответная волна. Мы дружно кивнули и предвкушающе заблестели глазами. Мальчик-официант легко и неслышно обошел стол по кругу, разливая в бокалы пенный напиток.

– И пусть нас не оставит своим вниманием счастье земное и небесное! – поддержала своего возлюбленного начальника Света.

– Истинно говоришь. – Вздохнула Татьяна Петровна и отпила сок. Глаза ее смотрели куда-то внутрь себя. Наверное, эта выдержанная женщина думала о сыне. Но, усилием воли стерев с лица глубокую задумчивость, она улыбнулась и продолжила Светину мысль: – А о чем мечтается, пусть сбудется!

Света, коротко блеснув глазами в ее сторону, неуловимо покраснела под слоем вечернего грима. У меня непроизвольно поползли вверх брови. Интересно, о чем таком она подумала?

Остальные молча выпили первый бокал и потянулись за салатами и фруктами. Мой, не соизволивший представиться, кавалер, не спрашивая, навалил мне фруктовый салат с йогуртом. Интересно, это Оксаночка рассказала ему, что я обедаю кефиром и бананами? Хотя вряд ли. Вопросительно изогнув бровь, я пристально на него посмотрела.

– А что, не любишь? – правильно понял он мой невысказанный вопрос, а потом пожал плечами: – Но ведь все женщины то худеют, то на диете… Но, если тебе не нравится, я могу положить оливье.

И он потянулся в середину стола.

– Нет, спасибо. – Я взялась за вилку. – Ты угадал. Диета.

Тот кивнул и молча начал грузить жирный салат в свою тарелку. А потом – быстро поглощать, заедая плотную майонезную массу хлебом. Интересно, когда он ел в последний раз? Может Ксения Григорьевна привела их прямо с биржи труда? А костюмчики взяла напрокат в секонд хенде? Я внимательно и незаметно оглядела его со всех сторон: авоськи с пластиковым контейнером для холодных продуктов не наблюдалось. Но, возможно, у него в кармане пакетики? Когда салат был съеден, он тоскливо взглянул на колбасу.

– Ты эту не бери! – шепнула я ему на ухо. – В ней много Е-добавок, и сплошная соя. Хотя, если у тебя нет гастрита…

Оксана одобрительно посмотрела на меня. Видимо, порадовалась за своего некормленого протеже. Может, она их, как бездомных котят, пристраивает в хорошие руки? А действительно, вдруг кому нужно домашнее животное для общения? Выгуливать не надо, гадит исключительно в унитаз, может поддержать разговор… Все, что требуется – вовремя кормить, поить и обеспечивать полноценную физическую нагрузку по ночам.

– Эй! – Снова я наклонилась к его уху. – А ты куришь?

Тот с изумлением оторвался от тарелки и внимательно посмотрел на меня.

– А что? – с трудом затолкал в горло недожеванный кусок. – У тебя нет своих?

– Тебе жалко? – Скривила я накрашенные губы. – Или бросил?

– Ты такие не будешь. – Буркнул он, снова утыкаясь в тарелку.

Я потеряла к «сиротинушке» всякий интерес, тем более, что наш шеф снова поднял бокал.

– За вас, мои прекрасные, очаровательные дамы! – Провозгласил он. – Чтобы в Новом году судьба все чаще баловала вас неожиданными и приятными подарками!

Он мягко улыбнулся и, взяв ручку Татьяны Петровны, сидящей рядом, приложился к ней губами. У меня, да и не только, вытянулось лицо. А Света? Та тоже выглядела слегка изумленной, впрочем, быстро справилась с неожиданностью. А Татьяна Петровна, внимательно посмотрев Санычу в глаза, спрятала руку под стол. Но господин Панкратов невозмутимо выпил вино и взял ломтик ананаса. Однако! И что бы это значило? Неужели отставка? Я оглядела наших дам. Ксения ничего не заметила. Ее кавалер то и дело подливал ей и себе в бокал и рюмку. Она выглядела веселой и счастливой. Думаю, мальчик на какое-то время переедет в ее роскошную квартиру в новостройке. Что ж, если котик окажется догадливым, и не станет портить хозяйке тапки, он там задержится. Надежда Викторовна молча принимала робкие ухаживания своего кавалера, а на любую попытку ее разговорить отвечала поднятыми вверх бровями. Света пребывала в роскошном недоумении пышнотелой и молодой красоты, которую почему-то не только не оценили, но и намеренно унизили. Ирина Борисовна барабанила по полу уже не только каблуками, но и мысками, повторяя партию ударных. Причем, один глаз косил в сторону двери, другой – на лицо своего временного кавалера. Тот отвечал ей дежурными фразами, улыбочками и комплиментами, постоянно пытаясь поймать взгляд Ксении. Каждый развлекался в силу своего характера. Ну и почему мне одной так скучно? Я взяла веточку петрушки и медленно начала ее пережевывать, задумавшись о том, что сейчас делает мой Сережка и пропустила вопрос шефа, обращенный к моей персоне. И только когда меня толкнул локтем временный сотрапезник, я очнулась и увидела обращенные на меня взгляды всех присутствующих. Вернувшись в реальность, улыбнулась:

– Извините, я что-то пропустила?

– Вам, Елена Михайловна, не скучно? – Серо-голубые глаза Саныча нежно смотрели на мое лицо.

Петрушка раскорячилась в горле так, что я покраснела и закашлялась. Запив эту гадость поданным вином, я приподняла уголки губ и просипела:

– Н-нет, вы ошибаетесь, мне очень весело.

– А не хотите ли потанцевать? – Задал мне вопрос шеф.

Наступила минута молчания, в течение которой брови наших дам ползли вверх, а подбородки – вниз. Светины глаза пылали, словно угли, на которых моя тушка уже поджаривалась под свист чертячьих хлыстов. Татьяна Петровна неверяще посмотрела на мою отчаянную физиономию, а затем – на улыбающееся и непроницаемое лицо шефа. Ксения Григорьевна пихнула ладонью голову котика, уже занырнувшего носом в ее декольте. Видимо, он отвлекал ее от просмотра неоднозначной ситуации. Надежда Викторовна хмыкнула и дернула себя за сережку, что означало крайнюю степень задумчивости, а Ирочка попыталась спрятаться за своего кавалера.

– Н-нет, – я скосила глаза вниз и в сторону, – у меня немного жмут туфли! Ошиблась с размером!

Эти жалкие оправдания не были приняты в расчет ни одним из моих коллег. Александр Александрович, так и не взглянув в сторону Светы, медленно поднялся из-за стола и плавной походкой матерого кота подошел к моей сжавшейся и обреченно глядевшей на него персоне. Протянув руку, он сказал голосом, которым обычно отдавал приказы:

– Не упрямьтесь, Леночка, я не отдавлю вам, в отличие от вашего соседа, ноги!

Другой рукой он взялся за спинку моего стула и, немного отклонив его назад, развернул меня к себе. Я прикусила губу и подала ему руку. В конце концов, если пропадать, так с музыкой… И мы пошли танцевать.

Естественно, я ни одной секунды не допускала мысли, что шеф, годами не видевший во мне женщину и, возможно, вообще обращавший на меня внимания не больше, чем на компьютер, внезапно нашел меня привлекательной. Нет-нет! Вдыхая запах его парфюма и любуясь твердым мужским подбородком, я думала, насколько большая кошка пробежала между ним и Светой, а также что мне за этот танец будет. Может тоже, как Оксаниным мужичкам, придется занимать очередь на биржу? Ой, как не хочется! Мне ж еще сына поднимать. Вспомнив Сережку, отца и мать, я чуть не прослезилась, насколько мне себя и их стало жалко.

– Ты чего сопишь? – Неожиданно раздался голос Саныча над моим ухом. – Или наш танец не понравился?

«Скорее, партнер» – честно ответила я про себя, старательно не встречаясь с ним глазами.

– А трясешься чего? – Насмешливый голос раздавался то в одном, то в другом ухе.

У меня было всего два варианта развития событий. И оба мне не нравились, поскольку конечным итогом все равно было увольнение по собственному желанию. Поэтому я спросила:

– Скажите, Александр Александрович, зачем Вы меня стравливаете с коллективом? Для вас это – развлечение, а для меня – потеря рабочего места и очень хорошей зарплаты. Я понимаю, что для Вас я ровным счетом ничего не значу. Ведь меня можно заменить кем угодно. Но у меня сын. И я хочу его вырастить образованным человеком.

– Вот как ты обо мне думаешь? – Саныч, едва касаясь кожи, убрал с моего лба челку и заглянул в глаза. – А если ты мне нравишься?

Я вытаращила глаза и, вытащив из его руки свою руку, перекрестилась:

– Чур меня!

Он расхохотался. Когда я развернулась лицом к кабинету, то в двери увидела напряженно блестящие глаза наших женщин.

Танец кончился, но шеф крепко держал меня за руки. Дернувшись пару раз и сообразив, что сопротивляясь, выгляжу глупо, я смирилась с судьбой. Музыка заиграла снова, и шеф опять закружил меня по танцполу, где уже танцевали строители и торгаши.

– Хорошенькая девочка, – сказал, приблизившись к нам с партнершей, директор «Морского», – уважаю Ваш вкус.

Саныч кивнул и усмехнулся. Я чуть не зарыдала. Все, пройдут праздники, начну искать работу.

– Видишь, я не кусаюсь. – Дохнул на меня шампанским Сам и повел в кабинет.

Посадив на стул, он галантно поцеловал мне руку и пошел на свое место рядом со Светой, которая тут же вскочила и вышла вон. Саныч налил себе водки и, приподняв рюмку чуть вверх, громко сказал:

– Спасибо, Леночка!

И выпил. Вокруг, если не считать звуки музыки, стояла тишина. Женщины смотрели на стол и делали вид, что все в порядке. Кавалер Ирины еще не успел дожевать рыжую лисичку, как она не выдержала и, вскочив, дернула его за руку:

– Идем!

Тот бросил салфетку и поспешил за девушкой. Ксения расстроено посмотрела на своего котика, который блаженно пускал слюни на ее круглом плече.

– Эй, – она пихнула его кулаком в бок, но он продолжал спать и не реагировал, – вот дурак!

Голова мотнулась, а тело сползло по спинке стула. Котик из разряда домашних на глазах становился помоечным. Ксения встала и, задвинув стул, прошмыгнула вслед за Ирой. Мой безымянный мужичок пил и ел впрок, Надежда Викторовна, хмурясь, комкала салфетку.

Все, хватит. Я встала и, не глядя ни на кого, громко стуча каблуками, вышла в общий зал. Где там мой номерок?

Я уже надела шубу и собралась на улицу, как вдруг, перекрывая звуки музыки, откуда-то из глубины здания послышался женский визг. Серьезные охранники, топая туфлями, словно сапогами, быстро проскочили мимо меня в зал. Мы с гардеробщиком посмотрели друг на друга.

– Что-то случилось! – Озвучил он мою невысказанную мысль.

И буквально через минуту один из секьюрити вернулся.

– Дамочка, пройдите в зал! – приказал он мне.

– Зачем? – вцепилась я в ручку двери. – Меня знобит. И вообще, на дворе предновогодняя ночь и голодные маньяки!

Он посмотрел на меня бешеными глазами.

– Сейчас приедет полиция и разберется, кто из вас – маньяк. Идите и не вынуждайте меня применить силу.

Мужчина действительно не шутил.

– Да что случилось?! – мы с гардеробщиком синхронно озвучили общую мысль.

– Крупные неприятности. – Наклонившись над моим ухом, он добавил: – У кого-то из вас!

– Почему? – Я немного отстранилась от его фамильярной близости.

– Дамочке в туалете разбили голову.

Я отпустила руку от двери и прикрыла ей рот.

– Кто-то залез в окно? – Сразу задала вопрос. – Или прошел через служебный ход? А ее ограбили?

Тот молча взял меня под локоть железными пальцами и проводил в зал.

Музыка смолкла. Все, тихо переговариваясь, сидели на стульях. Ирочка, бесцеремонно задрав короткую юбку, сидела на краю сцены, пила воду, икала и плакала. Я подскочила к ней.

– Ир, что случилось? Тебя обидели?

Та посмотрела на меня и зарыдала еще сильней. Черные дорожки несмываемой туши текли по румяным щекам. Я достала платок.

– Ну, перестань. Что ты так ревешь?

Она опять подняла на меня зареванные глаза:

– Елена Михайловна, – прорыдала она, – Свету убили! В туалете!

Ирочка повисла на моей шее, орошая слезами мою любимую норковую шубку.

– Как это? – Не поверила я. – Зачем? Вернее, почему? Кто?!

– Не знаю! Я вошла, а она… светлые волосы в луже крови! Все в крови! Голова, шея, платье! А-а…

– Может, у нее закружилась голова? Она упала и ударилась?

– Не-ет! Там нож! В шее!

Ира отпустила меня, нагнулась и, я еле успела отскочить, как ее вырвало.

Да что за фигня? Я встала и пошла в туалет. Такого просто не может быть, потому что быть не может! Наверняка секретарша ударилась, поранила голову…

У туалета стояли два охранника, менеджер ресторана с телефоном и наш шеф. Его лицо было белым.

– Что за чушь мне сказала Ирка? – Громко спросила я. – Где Света? Да отойди уже в сторону!

Я пихнула охранника Антона, который с привычным уважением к моей персоне отошел в сторону, и вошла в туалет. Да… Такое я и представить себе не могла. И вообще думала, что убийства – прерогатива столичных мегаполисов.

У моих, уже обутых в сапоги ног, лежала светловолосая Светина голова. Ее лоб был разбит. Наверное, при падении. На локонах бурым месивомзапеклась кровь. Кровь была везде: россыпью капель она стекала по стенам, лужей из разрезанного горла разлилась на полу. Голубые глаза стеклянно смотрели куда-то вбок. Наклеенные ресницы черным ершиком резко выделялись на иссиня-белом лице. Красная помада и испачканные в крови зубы… это был кошмар. Пальцы были скрючены и испачканы, словно она пыталась вытащить нож или схватить того, кто это сделал.

– Лен, – шеф взял меня за плечи и развернул в сторону выхода, – иди отсюда! Еще свалишься рядом. Два трупа за один день я не перенесу.

Странно, но голова у меня работала четко и ясно. Хотя в ней наблюдался некий вакуум.

– Смотрите, – я повернула голову к туалету, – а бриллиантовую подвеску с нее не сняли. И серьги. И кольца. А нож откуда? Он здешний или нет? А подъезд со стороны кухни охраняется?

– Иди отсюда! – синхронно рявкнули на меня мужики.

К нам протиснулся директор «Морского» господин Савин.

– Надеюсь, полицию не вызывали? Мне бы не хотелось светиться в новостях.

– Конечно, нет! – хором ответили менеджер и Панкратов.

– Я позвонил Гройсману, – это менеджер.

– Я – Чебурашке. – Это наш шеф. – Он сейчас подъедет.

Так в своих кругах называли начальника местной полиции. Он у нас такой кругленький, улыбающийся и лопоухий.

– Лена, ты не ушла? – перевел на меня пустой взгляд Саныч. – Иди, без тебя разберемся.

Я медленно, прислушиваясь к разговору, на цыпочках пошла назад.

– Красивая баба. – Донесся до меня голос Савина. – Завел новую, а старую грохнул, чтобы не мешала?

– Перестань ерничать. – Голос шефа был холоден, словно арктический воздух. – Я знаю, что ты уговаривал Светку перейти к тебе на содержание. А она не согласилась. Может, ты ей отомстил?

– Совсем дебил? – Взвился голос директора «Морского». – На хрена мне твоя подстилка? У меня своих хватает!

– Значит, не хватает. – Все также спокойно и равнодушно проговорил Панкратов.

– А может, это твоя новая ее? Решила кардинально поменять свой неопределенный статус?

Я уже хотела вернуться обратно и расцарапать им морды. Ведь все произошло из-за Сам Саныча, которому, видимо, захотелось помститься за какое-то Светкино прегрешение, а теперь они из меня козу отпущения сделать хотят? Что за фигня?! Но за меня вступился Антон.

– Вот не надо порядочную женщину в эту грязь мешать. Одна поднимает сына, с утра до ночи на работе! Постыдились бы! – добавил он негромко.

Стыдно им не стало, но голоса затихли. Я спряталась в какое-то служебное помещение, набитое старой аппаратурой, столами и стульями. Отсюда, если чуть-чуть приоткрыть дверь, все было слышно. Опустившись в подсвеченной из коридора темноте на один из стульев, я задумалась. И снова страшная картина встала у меня перед глазами. Красавица Света и кровь. И нож, торчащий из горла…

Голова потихоньку заныла, словно я целый день просидела за компьютером. И правда, ведь они вполне могли сделать меня виноватой! Главное, чтобы их чистенькие имена не мелькали в уголовных хрониках!

«А ведь в туалете нет окон!» – внезапно пронзила меня мысль. – «Значит, человек либо прошел через служебный вход, либо до сих пор сидит в зале!»

Вот от этого мне стало совсем нехорошо. Но кому понадобилось убивать беззащитную и безобидную женщину, безропотно и тихо проживающую в нашем городке?

Скоро по коридору простукала палка с аккомпанементом из слегка спотыкающихся шагов. Флер терпких и сладких мужских духов ворвался в мою щель. Захотелось чихнуть. Я сморщилась и зажала пальцами нос. Из глаз потекли слезы. Я достала платочек и промокнула ресницы. Не растеклись! Какое счастье!

– Что у вас тут произошло? – раздался на пороге дамской комнаты высокий и визгливый голос директора ресторана Гройсмана. – Хотите загубить мое предприятие? Да вы совсем сошли с ума, убить женщину в моем прекрасном заведении! Не могли где-нибудь по-тихому на пустыре за городом? Обязательно портить репутацию?

Представляю, как он вращал глазами и брызгал в разные стороны слюной. Седой, высокий, хромой и всех боящийся старый еврей, для которого этот ресторан был ближе родного детища, уехавшего покорять Лондон. Хотя, насчет боящегося, я, пожалуй, загнула. Лев Семенович был чрезвычайно хитрым и расчетливым дельцом, умеющим выбивать как слезу из сильных мира сего, так и деньги из бездонных карманов спонсоров под свои тщательно просчитанные проекты. И одним из них был этот ресторан. Ходили туманные слухи, что на пятом десятке любимая жена Сара была вежливо задвинута им в угол огромных хором в мэрском поселке, а сам Гройсман переключился на некого красивого столичного мальчика… Но, повторюсь, это только слухи, подкрепленные разве что весьма сладкими духами и еженедельными поездками в столичный регион. Но, возможно, у него там родственники или бизнес? А слухи – происки конкурентов? Тем не менее, Гройсман продолжал орать и стучать своей палкой до тех пор, пока на сцене не появился начальник городской полиции Чекулаев Игорь Анатольевич. Пройдя мимо моей каморки тяжелым и уверенным шагом, он остановился рядом с основными действующими лицами.

– Заткнись! – Было первое произнесенное им слово. – Кто ее так? Алекс, твоя?

– Моя…была. – Все также равнодушно сказал шеф. – Теперь она испортилась и больше меня не привлекает.

– Вот мать твою… – выругался директор «Морского». – Ну ты и гад!

– Как и ты. – Негромко сказал Саныч.

– Но это не ты? – Сразу спросил Чебурашка Саныча.

– Нет. Зачем мне портить то, что так долго создавал?

– Птичка напела, что вы поссорились.

– Нет. Просто надоела.

– Бывает. Предположения есть?

– Нет. У нее не было врагов. Или я о них не знаю.

– Гм…Может, ревнивый муж? Еще один любовник?

– Игорь, за кого ты меня держишь?

– Коллеги? Зависть женщин? У тебя ведь чисто бабский коллектив! Мне птичка напела…

– Это розыгрыш. Просто развлекся.

Это он обо мне. Развлекся, значит! А я теперь красней и объясняй, что ничего личного ни к нему, ни к ней у меня не было.

– Левушка, скажи, секьюрити у тебя постоянно на обоих выходах дежурят? В окно кто-нибудь влезть может?

– Дежурят! Не может!

– Значит, так… Фаддей! – Это он старшему смены охраны. – Пусть два паренька из тех, кто не болтливый и покрепче, берут лопаты, ее шмотки, и дуют на городскую свалку. Надо прикопать.

– Не по-человечески! – Вздохнул Саныч.

– А по-человечески меня выдирать из сауны и заставлять подчищать ваши хвосты? Или вам нужна дурная слава? «Директор крупного торгового центра и знаменитый юрист у трупа проститутки». Как вам такой заголовочек?

– Пусть хоть на кладбище закопают…

– Хоть у тебя в палисаде! – Чебурашка подумал и куда-то позвонил. Наверное, директору нашего кладбища. – Здорово! С наступающим! Да, здоровья, еще раз здоровья и долгих лет жизни! Да, дорогой, прямо сейчас. Да, на двадцатом участке. Нет, сами справимся. Я завтра заеду, перетрем. Пока! – Его голос изменился. Сейчас он обращался к Гройсману. – Лева, с тебя двое ребят. Пусть отвезут и прикопают на двадцатом. И мне надо поговорить с теми, кто стоял на дверях и кухонными работниками. А здесь… уберите так, чтобы сверкало, как яйца у кота.

– Конечно, Игорь Анатольевич! – прокряхтел Лев Семенович. – Сделаем!

Когда опасность бизнесу миновала, Лева прекратил истерить и стал собранно-деловым. В коридоре зашумели: кто-то ходил, кто-то разговаривал по телефону.

– Парни! – Услышала я удаляющийся голос Чебурашки. – Успокойте гостей. Скажите, женщина упала и разбила голову.

– Две бабы видели…

Это Савин.

– Ерунда. Скажите – померещилось спьяну.

Вот теперь все. Можно вылезать на свет Божий и делать вид, что я – «женщина глупая, доверчивая и выпимши».

Посмотрев в щелку и выбрав момент, когда одни прошли, а другие еще не вышли, я выскользнула, прикрыв дверь. Потихоньку, на цыпочках, прислушиваясь к шагам и звукам, я поспешила в общий зал. Оттуда доносился неясный гул голосов. Идти ко всем остальным мне совершенно не хотелось, поэтому из коридорчика я повернула в фойе. У двери стоял охранник в черной униформе с непроницаемым лицом. Рядом с гардеробом топтались две парочки, причем дамы исступленно курили, несмотря на табличку с запретом, а их кавалеры тоскливо зажимали в руках их роскошные шубы.

– Что, не пускает? – шепотом осведомилась я у гардеробщика.

Тот помотал головой и, нагнувшись, спросил:

– Так что там?

– Женщина в обморок упала, лоб разбила! – Театральным шепотом объявила я на весь предбанник. – Скорую вызвали и полицию!

Дедок округлил глаза, а одна из дам затушила сигарету о подставку для зонтов:

– Идиотка! Нажраться могла бы и дома! Такой вечер испортила!

– Да, дорогая! – проблеял плешивый мужичок.

Секьюрити скосил на меня внимательный глаз.

– Господа! Минуточку внимания! – Усиленный микрофоном голос Льва Семеновича был внушителен, вызывал доверие и снимал напряжение, словно громоотвод. – К сожалению, случилось досадное недоразумение: одной из наших гостий потребовалась помощь медиков… Дамы, умоляю, аккуратней ходите на каблуках!

– Она сильно пострадала? – Раздался чей-то громкий голос.

– Разбила лоб. Ей наложат швы и придется делать много косметических операций! Дамы! Прошу, не рискуйте своим лицом!

Последнее заявление прозвучало двусмысленной шуткой, и обстановка разрядилась.

– Прошу вас, отдыхайте, танцуйте… С наступающим Новым годом! И пусть он принесет всем под елочку самые желанные подарки!

Гройсман передал микрофон солисту группы, и снова грянула музыка.

– Эй, – я подошла к охраннику. – Все рассосалось. Может, выпустишь?

Тот хотел ответить, как вдруг его глаза метнулись мне за спину. Я слегка повернула голову и посмотрела вниз. Сзади сияли ботинки Александра Александровича.

– Еленочка! – Прошептал над моим ухом его обворожительный голос. – Вы нас покидаете?

Я сложила бровки домиком и тихо, на выдохе, заныла:

– Ноги устали! Голова кружится…

– Но вечер только начинается! – Он развернул меня к себе лицом. – Разве Вы не хотите со мной еще потанцевать?

Его палец провел по моей щеке. Я дернулась, но тут же глупо улыбнулась.

– Большой палец на ноге стерла… Хотите, покажу?

Дед у вешалок отчетливо хмыкнул, а ближайшая девица негодующе фыркнула. Ее кавалер вздохнул. Холеное лицо моего босса едва заметно исказила брезгливая гримаска.

– Ну, раз ты неважно себя чувствуешь… может, вызвать такси?

– Нет-нет! – Радостно сказала я, запахивая шубу. – Здесь недалеко. Я пешочком!

– А большой палец? – Прохладная ладонь легла мне на шею.

– Ничего, до свадьбы заживет! Если, конечно, не напрягаться…

– Тогда, до встречи!

Он отпустил принадлежащие мне части тела и кивнул охраннику. Тот отворил дверь. И я, словно выпущенный на волю узник, рванула через освещенный разноцветными лампочками пятачок в снежную ночь.

И вот сижу я сейчас с тобой, мой красненький добрый дружочек, и думаю, как мне из этого дерьма вылезти?

Как ты думаешь, кто мог убить нашу Свету? Шеф не мог: когда девушка ушла, он сидел с нами, а потом пошел танцевать со мной. Наши женщины сидели в кабинете… Так, Ксении Григорьевны и Ирины с ее кавалером среди нас не было. А Татьяна Петровна вышла и быстро вернулась. И именно Ирочка обнаружила труп. Бедная девочка! Представляю, как испугали малышку эти кровавые лужи. Я бы тоже испугалась, если бы год не отучилась в медучилище. Может, меня и миновала бы юридическая стезя, если нашу группу по окончании первого курса не отправили бы в хоспис. В теории я понимала, что такое онкология и сахарный диабет на последней стадии, но на практике это взрезало мои нервы так, что после первого дня работы я просто не смогла заснуть. А после третьего забрала документы и перевелась в юридический колледж. Думала, больше никогда не увижу эти реки крови и заживо гниющие тела. Но моя первая профессия настигла меня тогда, когда я о ней и думать забыла. Скажи мне, ну кому могла перейти дорогу обычная секретарша, которая скрашивала скуку нашего шефа? Так, стоп. Ты молодчинка, дневничок! Она могла помешать его супруге! Нет, ерунда. Терпела та больше десяти лет, думаю, еще столько же протерпела бы, и не поморщилась. Боже, если Гройсман вызвал бы полицию, то я сейчас зареванная и усталая давала бы показания в отделении… Не знаю, мой хороший, мысли путаются, по телу ползет озноб. Не хочется болеть в праздники. Пойду, выпью валерьянки. Вдруг поможет?

Выпила. Но не эту вонючую гадость, а пятьдесят грамм водки. Думаю, засну. Так, совсем забыла! Чтобы могли значить заигрывания шефа? Он во мне увидел замену Светке? Какой кошмар! Придется искать работу… И тебе приятных снов…

30.12 в 7.15 утра.

Здравствуй, мой хороший! Прости за почерк, уж очень хочется спать. Но выспаться мне так и не дали. Только мои глаза закрылись, а дыхание стало сонным, во входную дверь позвонили. Было это часа в четыре утра. Я подскочила. В мою перенапрягшуюся голову стучала всего одна мысль: бабушка с дедушкой привезли Сережку, а у меня неубрано, на голове – воронье гнездо, изо рта – запах перегара. Поэтому пулей я рванула в ванную, с закрытыми глазами расчесалась, пополоскала рот и умылась. После водных процедур включились мозги, и я вдруг сообразила, что на улице темно. Взглянув в висящие на стене часы, обомлела: 3.40 утра! Но мысли все равно были о родных. И только когда я схватилась за замок, в голове прозвенел колокольчик: вечеринка… А что если это менты по мою душу? Или тот маньяк, убивший Светку? Вдруг он охотится на всех сотрудников конторы? Меня затрясло. А звонок все вякал короткими трелями. Наклонившись, я заглянула в глазок.

С той стороны, в неярком свете подъездной лампочки, стоял совершенно незнакомый мужчина. Немного склонив голову, он смотрел прямо в глазок. «Это маньяк!», – пронеслось в голове, – «После Светки очередь дошла до меня!»

Набравшись смелости, я громко, чтобы слышал этот тип, крикнула:

– Убирайся, я звоню в полицию!

– Елена Михайловна! – нагнулся он к косяку. – Откройте, пожалуйста! Я Вам не враг!

– Друзья по ночам спят в своих постелях! Уже звоню! – Проинформировала я дядьку.

– А меня к Вам послал Панкратов! Сказал, что ему Вы не откроете!

– Конечно, не открою. И Вам не открою. И вообще, идите к черту! – После упоминания фамилии моего дражайшего начальника мысли пришли в порядок, а адреналин влился в кровь. Нет, ну с какого перепуга я должна ночью впускать в свой дом мужиков? А тем более, засланца от почти бывшего шефа.

– Я к черту не пойду. – Тем временем ответил тот. – Я начну долбиться в Вашу дверь и усиленно портить кристальную женскую репутацию. Хотите?

– Что надо? – Нелюбезно осведомилась я у двери.

– Поговорить о сегодняшнем событии.

– Я ничего не знаю, ничего не видела и ничего не хочу знать вообще! – Сообщила ему.

– Послушайте, я приехал из Москвы по звонку моего брата Александра специально, чтобы по горячим следам разобраться в этом деле. Вы же не хотите, чтобы подозревали Вас?

– Паспорт покажите! – Вздохнула я, понимая, что этот тип не отстанет. А то еще и разляжется на коврике под дверью.

Он поковырялся в куртке и достал пластиковую карточку.

– Только права! Но Вы ничего не увидите, здесь темновато.

Действительно, в глазке плавал темный прямоугольник.

Секунду подумав, я перекрестилась и начала отпирать замок, одновременно защелкнув цепочку.

– Предупреждаю, – сказала ему в щель, – жизнь продам дорого! Права давайте!

Двумя пальчиками я втянула к себе прямоугольник. Пока я включала свет и всматривалась в фото, так непохожее на мужчину на лестничной площадке, дверь неожиданно распахнулась, и мой ночной посетитель шагнул в прихожую, потеснив меня в сторону.

– Убивают! – Завопила я.

– Балда! – Закрыл он мне рот ладонью. – Чего орешь? Хочешь завтрашний день провести в обезьяннике?

Я опустила занесенный кулак и помотала головой.

– Кричать не будешь? – поинтересовался он. – Кухня где?

– Там. – Мотнула я головой и пошла за ним следом.

Включив свет и рассевшись на стуле, мужчина устало потер глаза и посмотрел на меня, стоявшую перед ним в пижаме и шерстяных носках. Серые глаза заискрились смехом.

– Ты думаешь, маньяк бы польстился на такое страховидло? Права отдай!

Подобрав челюсть и возмущенно задрав нос, я смерила его ответным взглядом:

– А ты сюда зачем пришел? Спрашивать? – мои руки уперлись в бока. – Говори, что надо, и проваливай, – я взглянула в права и прочитала его имя, – Панкратов Борис Александрович!

– Кофе свари, пожалуйста. – Вдруг по-человечески попросил он. – Я вообще не спал. Только работать закончил, как Сашка позвонил. Пришлось ехать. И даже не ужинал.

– Спать тоже у меня будешь? – я достала кофемолку и бросила туда горсть зерен.

Брови мужчины удивленно поползли вверх, но потом он вспомнил известную присказку и расхохотался.

– А что, это – идея! Сашке не понравится! – Сказал он, пока я ссыпала молотый кофе в турку и включала газ.

– Что так?

– Так вроде он к тебе неровно дышит?

– Слушай, – я залила кофе кипятком, – что за фигня? Я работаю на твоего братца уже не первый год, а обращал он на меня внимание не больше, чем на ксерокс. У него была прекрасная Света и ее роскошное тело. Так что не надо развешивать лапшу на моих ушах. Тебе полную чашку? Сахар, корица, лимон или молоко?

– Черный с сахаром. И бутерброд, пожалуйста.

– Может, тебе котлеты с рисом погреть? Хоть поешь нормально.

Потерев глаза, я посмотрела на сидящего мужчину. Снятая им куртка валялась на широком подоконнике. Худощавый, в отличие от плотного, высокого брата, он казался меньше ростом и моложе. Короткие светлые волосы ежиком топорщились по всей голове, кроме висков. Брови и ресницы – светлые. Плечи и спину он держал как-то очень прямо, словно спортсмен. Я искала в нем черты сходства с братом: да, они были похожи… Возможно, упрямым выражением лица и фамильным ровным носом? Но, в то же время, Борис был… изящнее, что ли?

– Нравлюсь? – Невозмутимо спросил он. – А котлеты… да, если тебе не жалко.

– Очень! – Съязвила я, доставая из холодильника сковороду и отвечая на первый вопрос. – И ты, и твой братец, и котлеты!

Прихлебывая кофе, он поднял на меня глаза.

– Все женщины влюбляются в своих начальников, тем более что Сашка – красивый мужчина, а ты – не замужем.

– Это он с тобой поделился?

Тот кивнул.

– Значит, так, Боренька. Твой любимый братец Сашенька интересовал меня постольку, поскольку регулярно платил весьма приличную по нашим меркам зарплату. Думаю, вполне конкурентоспособную со столичной. Я смогла купить своему ребенку хорошие вещи, а себе – отличную машину. В других аспектах он интересовал исключительно свою жену и невинно убиенную секретаршу. Ясно?

– Почему в прошедшем времени?

– А потому. – Я сердито перевернула зашкворчавшие котлеты и сыпанула к ним из кастрюли рис. – Он сегодня решил меня подставить? Типа, влюбленная дура замочила в сортире любовницу? Ты понимаешь, что после этого дебильного корпоратива мне придется уволиться?

– Зачем? – Он пил кофе и внимательно смотрел на меня. – Ты вполне можешь рассчитывать на ее место.

– Слушай, братец Боренька, шел бы ты на хрен со своим Сашенькой!

Я загрохотала тарелками, доставая для него самую глубокую. Еще с детства усвоенное правило, что мужчина должен быть сыт, жило во мне на уровне инстинктов. Поставив перед ним тарелку с двумя котлетами и рисом горкой, я скрестила руки и села напротив за стол.

– А вилочку? – Тепло улыбнулись мне серые глаза.

– Перед тобой в подставке. Хлеб дать? Или фигуру блюдешь?

– Конечно, давай. – Согласился он, доставая вилку и цепляя ей котлетину. – Не в коня корм. – Он похлопал себя по плоскому животу, спрятанному под длинным свитером. – Бегаю много.

– Спортсмен?

– Вроде того. – Уклончиво согласился он. – Пока я ем, расскажи, пожалуйста, обо всем, что случилось на этой вечеринке. И об отношениях в вашем коллективе.

Я пожала плечами и принесла тебя, мой добрый красный дружочек. Борис быстро впихнул в себя поздний ужин или ранний завтрак, помыл руки и аккуратно тебя раскрыл. Тебе ведь не было неприятно?

Когда он читал мои каракули, лицо не выражало ровным счетом ничего. Отложив тебя в сторону, он наморщил лоб и изрек:

– Если все изложенное здесь – правда, то я не понимаю, почему Сашка сказал, что у вас – отношения?!

– Б-ть, какие отношения? – Взвилась я со стула. – Твой брат с елки рухнул под Новый год? Знаешь, – я начала расхаживать по кухне, – я всегда считала его очень вежливым, умным руководителем и даже не догадывалась, что под его черепушкой ползают такие тараканы! У меня – сын! – остановилась я и посмотрела ему в глаза. – И он забирает все мое свободное от работы время. Понимаешь, у меня нет времени ни для каких отношений! Даже для болтовни с приятельницами по телефону!

– Ты – чокнутая мамочка?

– Сам дурак. – Обиделась я. – Вспомни себя в четырнадцать лет. Наверное, если бы твои родители не направляли тебя по определенному пути, кто знает, куда бы тебя занесло…

– Возможно… – забарабанил он пальцами по столу. – Скажи, раньше между Сашкой и этой…Светой отношения были нормальными?

– Не знаю, наверное, – я пожала плечами, – тебе сделать еще кофе?

– Нет, спасибо. Лен… – он помялся, – можно я у тебя пару часиков вздремну?

Его губы улыбались, а глаза были бесконечно усталыми.

– Хорошо. – Согласилась я. – Только в комнате Сережки. И ты мне ответишь на один вопрос.

– Говори. – Он уже снимал свитер.

Фигура у него была что надо: крепкие прямые плечи, красивые мышцы на руках… остальное скрывалось под серой майкой.

Я кашлянула, подавившись слюной. Интересно, этот стриптиз был устроен в качестве проверки моей моральной стойкости?

– Борь, вот скажи, ты, судя по тому, что примчался сразу, постоянно разруливаешь проблемы своего брата, или он умеет это делать сам?

Легкая досада промелькнула в его глазах. Видимо, надеялся на мои теплые объятия.

– Умеет. – Коротко ответил он. – Только я это делаю лучше.

– Так ты мент? – «обрадовалась» я. – До меня доходили слухи…

– Полотенчико дашь? Зубную щетку не прошу. – Свитер полетел к куртке на подоконник.

– Дам. Правильно, что не просишь.

Повесив полотенце на крюк, я пошла в свою комнату и включила телевизор. На наряженной мной и Сережкой елочке радостно мерцали огонечки. Усевшись на кровать, я задумалась: как-то паршиво заканчивается этот, в-общем, неплохой год… А что готовит новый, вообще неизвестно. Тяжело вздохнув, я подложила под локоть подушку и попыталась сосредоточиться на каком-то америкосовском фильме, где главный герой с большой пушкой мочит всех злодеев подряд. Воистину: дикий запад! Хотя у нас не лучше. Бедная Света… Мои мысли от кино перескочили к льющейся в ванной воде. Интересно, Борис сможет разобраться в этой непростой истории?

На майке темнели капли, когда мужчина вошел в мою комнату.

– Уютно у тебя! – похвалил. – По-домашнему! Елочка! И шарики…

Он подошел к елке и покрутил в пальцах красный шарик с нарисованным зайчиком.

– Еще родительские? Стеклянные? Знаешь, в детстве этот праздник казался таким волшебным! Отец зажигал свечи, мама собирала стол, к нам приходили гости… Тоже с детьми. Кто-то играл на рояле. Дядя Володя читал стихи… Он всегда сочинял стихи к праздникам. Взрослые танцевали. А мы им мешали.

Он как-то светло и искренне посмотрел на меня.

– Вы встречать Новый год будете вместе?

– Да. Но не дома. Я обещала Сережке и его другу Максу отвезти их в Москву. Они высмотрели в интернете все развлечения новогодней ночи и захотели поучаствовать. Ну неужели я отпущу их одних, на автобусе?

– Ты – хорошая мать. – Вздохнул он. – Мне туда?

Он кивнул на дверь в маленькую комнатку.

– Да. Но утром должны приехать мои родители и сын.

– И меня здесь быть не должно?

Я утвердительно качнула головой.

– Тогда часикам к восьми сделай мне еще кофе, хорошо?

– А тебя брат искать не будет?

– Я у него никогда не останавливаюсь.

– А где?

– У вас много гостиниц. – Улыбнулся он и пошел в комнату. Закрывая дверь, обернулся: – И сердобольных женщин!

Моя подушка сама собой вылетела из-под руки и стукнулась о косяк. Я взглянула на часы. Спать нам оставалось чуть больше часа.

Подумав, что если засну, то не проснусь и под дулом пистолета, я уселась записать события этого утра. Малыш, на этот момент, пожалуй, все. Пойду будить постороннего мужчину и варить кофе.

30.12 в 23.45

Добрый вечер, мой хороший маленький друг! Сразу хочу пожаловаться. Ты ведь не станешь говорить, что все женщины одинаковы: плачутся и плачутся… Да, мой сладкий, мы – существа эмоциональные. Пока не выговоришь накопившееся напряжение, жизнь не в радость, а небо хронически моросит дождем.

Устала я. Очень. Весь день на ногах, то есть, на колесах. Однако, чтобы тебе стало понятней, начну с восьми часов утра. Пока я варила кофе этому приезжему менту, а сам он полоскался под душем, позвонил из деревни мой Сережка и счастливым голосом поведал, что дедушка разболелся, и приехать они смогут только завтра.

– А дай-ка мне бабушку! – Попросила я его. Он немного помялся, пытаясь мне рассказать, что она вышла на улицу и не слышит. Но когда я захотела поговорить с болеющим дедушкой, он тяжело вздохнул и передал трубку моей маме.

– Рассказывай. – Устало попросила я. Все-таки уже пошли вторые бессонные сутки.

– У нас все замечательно, снегу много, – начала моя мама, и по ее тону я поняла, что дело, возможно, вовсе и не в моем отце. Я услышала в трубке торопливые шаги и приглушенный голос, словно она рукой прикрыла телефон. – У тебя все в порядке?

– У меня да. Что у вас за тайны мадридского двора?

– Вероника приехала! – ликующим голосом доложила бабушка.

Вероника – это внучка наших соседей. Живут они в Москве, поэтому Сережка встречается с ней только на каникулах. Они с детства дружат, но только в прошлом году он внезапно увидел, какое красивое и милое у нее личико, как заливисто она смеется в ответ на его шутки, и как здорово кататься с ней вместе по нашей деревне и окрестностям на маленьком скутере… А еще лучше – ходить вечерами купаться на речку. Знаешь, дневничок, только никому не говори: я тем летом однажды за ними проследила… Не нарочно, так получилось. Я возвращалась от соседки, которая мне пообещала рецепт кабачковой икры с томатной пастой, чесноком и майонезом – вкуснота, пальчики оближешь, и вдруг увидела их вдвоем: Сережку и Веронику. Они шли по тропинке за огородами к речке и держались за руки. Это так мило выглядело, что мои ноги сами свернули между домов и, прячась за кустами и яблонями, я отправилась за ними. Они спустились к речке, разделись и прыгнули с мостков в воду. Знаешь, дневничок, они и там, на глубине, умудрялись держаться за руки и даже целоваться… Теперь я понимаю, чем вызвана дедушкина «болезнь».

– Мам, скажи ему, если хочет поехать в Москву, тридцать первого должен быть здесь, в городе.

– Да, конечно, мы обязательно вернемся к Новому году. – Мама уже говорила громко. – Подожди, Серенька хочет что-то сказать.

– Мам! – Завопило в трубке мое чадо. – А можно, с нами в Москву поедет Вероника?

– Постой, но они же только оттуда уехали… – растерялась я. – Девочку, наверное, специально вывезли подышать воздухом!

– Ма, но она хочет с нами!

Понятно. Наверное, они все продумали заранее. И эту встречу в деревне, и поездку… Небось, за месяц вперед списались и распланировали! Интересно, Макс поедет или откажется в последнюю минуту?

– Я не против, но вы должны спросить разрешения у ее родителей. – Строго ответила я.

Клич Зоркого Глаза в индейских прериях, думаю, звучал куда менее восторженно. У меня заложило ухо, и я отставила аппарат подальше. В этот момент Борис закончил мыться и вошел в кухню. Поэтому я быстренько свернула разговор.

– Ты меня хорошо понял? – поинтересовалась я.

– Ма-ам! Они согласны! – ответил сын.

– Тогда тридцать первого, вечером, вы должны быть здесь.

– Да!!! – Оглушил он меня в последний раз и отключился.

Я подняла взгляд на улыбающееся лицо ночного гостя.

– Сегодня не приедут? – Поинтересовался он.

– Завтра. – Коротко проинформировала я и положила айфон на окно к его свитеру и куртке.

– Это хорошо. – Неизвестно чему обрадовался Борис и взял чашку с кофе. – Ты бы тоже сходила в душ. А то глаза, как у вампира. Не спала?

– Смысл? Если бы заснула, то продрыхла бы до вечера. Сейчас тебя провожу, да посплю.

– А ты меня завтраком решила не кормить? Хочешь побыстрей отделаться?

– А ты не желаешь позавтракать в ресторане? Уж очень спать хочется.

– Лен. – Брат нашего шефа опустился на стул. – Тут такая фишка… Ты не могла бы мне немного помочь?

– Чем? Дать денег в долг?

– Не смешно. – Он встал и подошел к холодильнику. Оттуда на свет Божий выскочило копченое мясо для салата, яйца и молоко. – Нельзя мужчину выпускать из дома голодным. Иначе он по дороге кого-нибудь съест.

– Эй, а ничего, что я все это купила к новогоднему столу? Пусть тебя Сашенька кормит. – Возмутилась я. – В конце концов, ты помогаешь ему. Я-то тут причем?

– Леночка, в воду! – Он развернул меня в сторону ванной и слегка подтолкнул в спину. – Иди, дорогая, прими контрастный душ, а я нам что-нибудь приготовлю.

Теплые руки крепко сжали мои плечи, а дыханье щекотало волосы над ухом.

– Женщина всегда должна быть красивой: и утром, и на вечернем приеме… Глядишь, и муж бы не ушел.

Я вывернулась из его рук и хлопнула дверью ванной. Тоже мне, профессор психологии!

Вода громко лилась из душа. Я стояла, зажмурив глаза, и то закрывала, то снова открывала горячий кран. Это было ужасно, но действенно. Кожа покраснела, но глаза решительно открылись. Я растиралась полотенцем, когда из-под двери пополз вкуснючий запах омлета и жареного хлеба. У меня потекли слюнки: такое блюдо для себя не готовила уже давно. Ведь в нашем коллективе надо было поддерживать форму, а у меня есть небольшая склонность к полноте. И если бы не мои йогуртно-фруктовые диеты, то вместо сорок восьмого носила бы пятьдесят четвертый…

Когда я сушила и укладывала волосы, в дверь раздался осторожный стук.

– Леночка, ты не уплыла? – Обеспокоенно спросил Борис. – Выходи, очень хочется кушать!

– А как же мой внешний вид? – Невинно поинтересовалась я из-за двери. – Подожди немного, сейчас нанесу тон, покрашу глаза, уложу волосы и выйду…

– Лена! Не буди в мужчине первобытного человека!

Волосы блестели и были аккуратно собраны в прическу. Конечно, глаза все еще отливали красным, но не настолько, чтобы заподозрить во мне родственницу Дракулы. Нацепив дежурную «офисную» улыбку, я вышла в коридор, а из него в кухню и обомлела. На столе дымился свежесваренный кофе. На тарелочках, источая одуряющий аромат, красовался пухлый омлет с гренками и мясом. Тоненький кусочек жареного хлебушка с маслом лежал на салфеточке рядом. Вилочка блестела зубчиками около тарелки.

– Вау! – Страдания по сытной и красиво приготовленной пище были огромными. Еще никто, кроме моей мамы, не готовил мне завтрак и не сервировал стол. Но калории… И стоящие за ними лишние килограммы…

– Присаживайся, Леночка! – Борис отставил стульчик и усадил меня так, словно я не расхаживала перед ним в халате и пижаме, а сверкала бриллиантами и огромным декольте бального платья.

– Как приятно… – задумчиво оглядела я вкусно пахнущее великолепие. – А что мне за это будет, кроме внеплановой прибавки к весу?

Он расхохотался и уселся напротив.

– Кушай, приятного аппетита! – И он подал пример, вонзив в румяный бочок омлета вилку.

Я подумала о том, что бессонная ночь, возможно, сожгла часть жировой прослойки. И если я даже сейчас засну, то, скорее всего, не растолстею. Ум-м, ням! Такого воздушного и нежного омлета я не ела никогда.

Взявшись за чашку с кофе и, ужас, за жареную гренку, я облегченно вздохнула: организм успокоился. Причем до такой степени, что в кровать захотелось прямо сейчас.

– Спасибо за завтрак. – Вежливо поблагодарила я. – Сковородку и тарелки не мой, я сама… – тут я зевнула в кулак, – когда отосплюсь.

– Да ты что? – Борис поднял в изумлении брови. – Спать сейчас, после еды? Да у тебя живот к вечеру будет, как у беременной!

– Так я одна. А ты все равно скоро уйдешь.

Тот метнул на меня странный взгляд.

– Я с незнакомыми женщинами не сплю, а живота от регулярных занятий сексом не бывает. Если предохраняешься.

– Ой, да ладно, я в твой гарем не набиваюсь и вообще, тебе пора.

– Да. – Он поднялся и быстро надел свой безразмерный свитер. – Лен, на самом деле у меня к тебе последняя просьба. Обещай, что выполнишь, и я уйду.

– Обещаю. – Душераздирающе зевнула я. Спать хотелось все сильней.

– Мне Сашка дал адреса и телефоны всех сотрудниц своей конторы и координаты тех, кого знал и успел разглядеть в полутемном зале.

– И что? – насторожилась я.

– Знаешь, поскольку происшествие всегда расследуется по горячим следам, мне нужно опросить этих людей. Но снова попасть в ситуацию, как вчера с тобой, мне не хочется. Уговаривать, тратить время…

– Хочешь, чтобы я всех обзвонила? – Проницательно поинтересовалась я.

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Люди тебя знают, доверяют, и документы требовать не будут. Возможно, я смогу управиться до вечера и уехать в Москву.

– Здорово. – Я посмотрела на него красными глазами. – Я помогаю, спасаю, а потом – пошла вон, дура бестолковая… Так, что ли?

– Лена, ты хочешь испортить себе репутацию?

– Я уже перебоялась. Замещать Свету в кровати твоего братика не собираюсь. – Я пожала плечами. – В крайнем случае, пойду экскурсоводом в один из наших музеев. Или смотрителем. Или уборщицей… И почему твой брат оказался таким бабником?

– Риторический вопрос, как правило, не требует ответа. Лен, просто прошу, помоги, а? Мне Новый год тут тоже встречать не хочется.

– Жена и дети?

Борис рассмеялся.

– Интересно, да? Я не женат, Леночка. Вернее, разведен. Очень давно. Детей нет.

– Интересно. – Кивнула я.

– Раз интересно, собирайся. Мы теряем время.

– А ты будешь отвечать на мои вопросы?

– Буду. – Серьезно пообещал он. – Если они не затронут государственные интересы.

Понимая, что меня загнали в ловушку, и от этого настырного братца теперь не отвертеться, я вышла в коридор.

– Стой там, – сказала ему, – я переоденусь.

В конце концов, мне тоже хотелось узнать, какому уроду я обязана лицезрением трупа этой безумной ночью, и стоит ли шарахаться от теней в глубине наших безлюдных переулков.

Надев джинсы и теплые кроссовки на ноги, а сверху тонкий свитер и любимую синюю куртку, я появилась в коридоре. Борис стоял у двери и о чем-то усиленно думал. Оглядев мой наряд, улыбнулся:

– А макияж?

– А смысл? – В тон ему ответила я. – Все равно увольняться. Пусть заценят мой натуральный облик!

Я схватила ключи от машины.

– Может, я сам?

Под зорким и бдящим глазком моей соседки напротив я заперла дверь и, кивнув Борису, побежала вниз.

Широкой задницей у самого нашего подъезда стоял черный джипистый мерседес с московскими семерками в номере.

– Я отъеду, а ты встань на мое место. – Скомандовала я. – У нас не принято загораживать чужие окна.

Мужчина оглянулся и соразмерил высоту своей машины с высотой окон. Пикнув сигнализацией, он пожал плечами и улыбнулся:

– Знаешь, ночью мне было все равно.

Я кивнула, заметив тень лиц соседей снизу, жадно глазеющих сквозь тюлевую занавеску. Теперь, благодаря Панкратовым, на моей идеальной репутации поставлен огромный жирный крест. Такую большую и дорогую иногороднюю машину они мне долго не забудут.

Заведя свою синенькую «сузуки» SX4, я посмотрела в зеркало и отъехала со стоянки. Мерседес тут же идеально вписался в освободившееся место.

– Куда едем? – Поинтересовалась я у запрыгнувшего на пассажирское место Бориса.

Он достал из кармана лист А4, сложенный вчетверо и развернул.

– Давай начнем с твоих сотрудниц.

– В произвольном порядке?

– Да, как тебе удобней.

Я выехала в переулок и, прижавшись к обочине, достала айфон. Набрав номер Ирины Борисовны, я с волнением начала водить пальцем по рулю. Борис перехватил мою холодную руку и крепко ее сжал теплыми пальцами, вселяя в мою душу уверенность в собственной правоте и силах.

– Ира, привет, это Елена Михайловна.

Заспанный и недовольный голос Ирины прокашлялся, и она, уже вполне проснувшись, спросила:

– У нас что, снова неприятности? Еще кого-то убили?

– Нет, дорогая. – Мой голос был спокоен и достаточно напорист. – Но могут. Возможно, на нас охотится заезжий маньяк. Но у сотрудников правоохранительных органов есть версия, что это ты убила Свету.

– Нет! – Взвизгнула на том конце эфира помощница юриста. – Я ее нашла!

– Значит, так. Пока к тебе не пришли с обыском, иду к тебе я. Двери открой!

– Д-да… – простучала зубами Ира. – А ты когда?

– Через пять минут. Встречай.

И я нажала на сброс, а потом длинно выдохнула. Борис улыбнулся и отпустил мою руку. Я включила передачу и тронулась с места. Ира жила в нескольких остановках от моего квартала в частном деревянном доме с садом и грядками, укрытыми снегом. Как-то раз я заезжала к ней за документами, когда она болела. Пышные кусты роз и плети клематисов по фасаду дома, впрочем, как и ровные боровки картошки, ненадолго сподвигли меня к труду на собственном участке. Покопавшись в маминых грядках на выходных и едва разогнувшись к понедельнику, я слегка остыла к дачной красоте, предпочитая кусты смородины и ровный подстриженный газон той пышной разноцветности, за которой так трудно ухаживать.

Немного попетляв по нашим переулочкам, я выехала в частный сектор, расположенный на берегу протекающей через город речки. Маленькие и большие домики под заснеженными крышами, глухие заборы и металлические ворота надежно хранили тайны своих жильцов. И только старые черные деревья, растущие вдоль улицы, тянули к ним в палисадники свои корявые ветки, да любопытные птички, рассевшиеся на проводах, чирикали между собой, обсуждая наглого большого котяру из вот того самого дома. Зеленая калиточка у Ирининого домика была распахнута, а сама девушка, накинув на плечи старую куртку и зябко поеживаясь, топталась рядом, высматривая мою машину.

Остановившись у обочины, я выключила зажигание и вылезла на отполированный колесами снег. Ноги в кроссовках тут же поехали в разные стороны. Ну и почему, спрашивается, дороги у нас посыпают и чистят только в историческом центре и среди многоэтажных построек? Или наш любимый мэр так жаждет загрузить работой местную поликлинику? И еще мне интересно было посмотреть, как тут балансирует, не сваливаясь в канавы, городской автобус на старой летней резине. Не думаю, что автопарку выделяют деньги на новую. Впрочем, какая мне разница? Главное сейчас – собрать ноги и сделать несколько шагов до спасительного сугроба.

Борис, выпрыгнувший из машины с другой стороны и потерявший мою согнувшуюся тушку, обежал машину и, подхватив меня под руки, наконец, поставил в пушистый сугроб. Улыбнувшись мужчине и пикнув сигнализацией, я помахала рукой Ире, растерянно взирающей на моего спутника.

– Ира, – подошли мы к ней, – познакомься, это – Борис Александрович Панкратов, да, он – брат нашего Сам Саныча и расследует то самое досадное происшествие.

– Какие красивые девушки окружают моего брата! – Тут же разулыбался Борис. – По-хорошему завидую!

– Ой ли! – затрепетала ресничками и зарумянилась Ира. – Проходите в дом!

Поздоровавшись с любопытствующими домочадцами моей сотрудницы, мы уселись на кухне.

– Я сейчас вам чайку с тортиком! – Засуетилась девушка, то и дело бросавшая томные взгляды на моего спутника.

– О, какой милый у вас дом! Как уютно, какие занавесочки! – Восхищался Борис. – Что Вы, милая девушка, не стоит беспокоиться! Просто посидите с нами немножко…

Но Ирина, подстегнутая похвалой, уже грела чайник и резала вытащенный из холодильника торт.

– О, «Наполеон»! Неужели пекли сами? Ах, какая Вы хозяйственная и домовитая! А борщ варите? Да-а? Настоящий украинский? Обожаю борщ!

Я начала злиться. Он зачем сюда приехал? Свататься или спрашивать? Еще недавно этот господин утверждал, что вечером хочет уехать домой. Неужели, увидя прелести нашей Иришки, он поменял решение?

Отказавшись откуска жирного торта, я негромко поинтересовалась:

– А можно я уже поеду?

– Нельзя, Елена Михайловна. – Негромко, но твердо сказал Борис Александрович. – Вы обещали помочь.

– Ой, Вы спрашивайте! – Всплеснула руками Ирина. – А хотите, я расскажу, как все было?

Борис облизнул ложку и кивнул головой.

– Ну, когда мы немного выпили, мне захотелось потанцевать. – Начала Ирина. – Ведь в зале играла такая музыка! Мы с Олежкой, это тот парнишка, которого привела Ксения Григорьевна, ты же помнишь, да? – Это она спросила у меня. Я кивнула. – Мы пошли танцевать. И тут мимо нас, чуть не сбив, пролетела Светка, а на ее глазах были слезы. Елена Михайловна, ты извини, конечно, но это она из-за тебя плакала.

Я подняла глаза вверх и громко вздохнула.

– Нет, я понимаю, что ты не причем, но Сам Саныч недвусмысленно ухаживал за тобой…

– Света пробежала и…? – Вернул ее к интересующей теме Борис.

– Мы еще немного потанцевали, а Светка все не шла. И я говорю Олежке: пойду, посмотрю… И пошла. В курилке ее не было, в фойе тоже. А в туалете…

Ирку передернуло.

– До сих пор перед глазами кровь… и нож в горле! – Пожаловалась она.

– Ирочка, может, обратили внимание, кто-нибудь выходил из зала?

– Нет… Ксения вроде танцевала рядом с каким-то мужичком… Не видела.

– Скажите, а в каких отношениях Света была с вашим коллективом?

– В нормальных. Она вообще была девушкой тихой. О себе почти ничего не говорила.

– А о чем же вы разговаривали, когда пили чай?

– О моде, о нарядах… о мужчинах. – Покраснела Ира.

– И как она о нас говорила? – Улыбнулся Борис.

– Хорошо. А о Вашем брате вообще не говорила. А мы не спрашивали. Понимаете, Борис Александрович, город у нас маленький, зарплаты – копеечные! Мы за свое место держимся и в чужие дела носы не суем.

– Жаль, что не суете, Ирочка. Спасибо за содержательный рассказ, но нам надо ехать дальше. Как Вы думаете, с кем из вас Света была наиболее близка?

– С Ксенией Григорьевной. У них даже общая маникюрша была.

– Спасибо за угощение, Ирочка. Как мне приятно было с Вами познакомиться!

– А Вы к нам заезжайте! – Сложила ручки Ира. – Я буду рада снова увидеться с Вами!

Ах, как же она мило краснеет! У меня от всего этого сиропа началась изжога: в конце концов, спать я сегодня лягу или нет?

Едва мы сели в машину, с его лица сползла улыбка и он скомандовал:

– Звони Ксении. Если кто-то в вашей конторе что-то знает, так это именно она.

– А у братика любимого спрашивать не пробовал? Все-таки он со Светой спал сколько лет. Может, что и вспомнит?

– Спал – не значит знал. Знаешь, в чем отличие между мужчиной и женщиной в сексуальной связи? – Он развернулся ко мне и широко улыбнулся. – Женщина хочет знать о своем избраннике все, что у него за душой. А мужчине ничего, кроме тела, не надо.

– И что, за столько лет он не удосужился о ней ничего узнать?

– Ну почему же: паспортные данные, прописка…

– Кстати, а ее родных в известность поставили? – Встрепенулась я. – Они, наверное, волнуются!

– Она не местная, Леночка.

– Да-а? Не знала! Но ей же должна звонить мама, родственники?

– Пока ты утром описывала вечерние события в своем дневнике, я проверил ее телефон. И таких контактов в нем я не нашел.

– Что же это получается, она из детдома? Ты запросил паспортный стол о том, откуда она?

– Брат должен сегодня узнать и позвонить мне.

Это правильно. – Я достала айфон и нашла номер Оксаны.

К телефону никто долго не подходил, и мне пришлось звонить еще раз. Наконец, сонный мужской голос хрипло алекнул.

– Доброе утро, уважаемый! – Бодро поздоровалась я. – А Ксения где?

– Хто? – переспросил мужчина.

– Ксюха, Оксана… Мальчик, проснись уже! К тебе еще девочка едет! Вызывал?

– Неа… А ты хто?

– Конь в пальто. Ты сейчас где? И с кем?

– Танька? – Вдруг как-то засуетился мужичок. – Я это…

– Отдай телефон, идиот! – Раздался где-то рядом Оксанин голос. – Это не тебя! Алё!

– Ксения Григорьевна, это Елена Михайловна. Господин Панкратов просил меня подъехать и задать пару вопросов.

Надо отдать должное Ксении Григорьевне, ее мозги включились сразу.

– Ты когда будешь?

Я немного подумала.

– Десять – пятнадцать минут. И, Ксения Григорьевна, у меня мало времени. Поэтому прошу разрешения не откладывать визит.

– Это по поводу Светы?

– Да. – Сказала я и, отключившись, взглянула на Бориса. Тот смотрел на дорогу и улыбался. Отвернувшись, я включила первую передачу и медленно тронулась. Шипы, конечно, на льду спасают, но береженого Бог бережет.

– Ты обещал отвечать на мои вопросы. – Напомнила я.

– Обещал. – Согласился он. – Ты поехала со мной только из-за этого?

– Знаешь, – я вырулила на центральную улицу. Торопившиеся сделать последние закупки перед праздниками горожане цепочками бегали через пешеходные переходы с озабоченными лицами и большими сумками. – И поэтому тоже. Уж очень интересно, во что твой братец умудрился втянуть всех нас, и чем мне лично это угрожает. Согласись, лучше узнать об этом из первых рук, чем слушать в пересказе какой-нибудь Мани или Тани. Или ментов нашего отделения.

– Возможно, ты права. Так что тебя интересует?

Пропуская группу экскурсантов, перебегавших дорогу от одной церкви к другой, я задумчиво спросила:

– Скажи, я так понимаю, ты – младший брат, и у тебя совершенно другая, своя жизнь. Тогда почему Александр настолько спокойно переложил решение этой проблемы на твои плечи?

– Я – старший. – Ровно сказал мужчина, разглядывая высокую елку, наряженную перед зданием администрации. – И меня так воспитал отец. Если ты – старший в семье, то отвечаешь за покой и благополучие всех ее членов.

– Для старшего ты какой-то… молодой! – Улыбнулась я. – Сколько тебе лет?

– Сорок четыре.

У меня приподнялись брови.

– Хорошо выглядишь. А кем ты работаешь?

– Потомственный военный.

– Судя по твоей тачке, торгуешь оружием в горячих точках? – Поддела его я, и тут же пожалела. Он внезапно развернулся и полыхнул глазами так, что я прикусила язык.

– Думай, что говоришь! – Прошипел он. Костяшки на сжатых кулаках побелели.

Я отвернулась и включила сигнал поворота налево. Там, в переулочке, на месте выселенных в многоэтажки на окраине города жильцов частного сектора, белели хорошенькие новенькие домики в четыре этажа со шлагбаумами на въезде и охранниками во дворе. И в одном из этих светленьких домиков жила Оксана. Подъехав к посту, я тихонько бикнула. Из боковой двери, не торопясь, вышел пузатенький охранник и, почесываясь, вразвалку подошел к машине. Я нажала на кнопку стеклоподъемника.

– Вот он, – Борис кивнул на зевающего в небо мужичка, – воровал во внутренних войсках. А я – все чеченские…

– Извини. – Коротко сказала я. Почему-то стало неприятно не только за свои слова, но и вообще с ним разговаривать.

Знаешь, мой красненький дневничок, войны – это такая гадская мужская придумка… Политики меряются хитростью и получают деньги от концернов, производящих оружие. Олигархи и торговцы, прикрываясь высокими словами и чувством патриотизма, провозглашаемым политиками, потирают руки и считают миллионы. Артисты поют выбивающие слезу песни о Родине и покупают коттеджи на другом континенте. Не умеющие логически мыслить жертвы пропаганды потрясают флагами и орут, что кругом – враги. Им в ближайшем военкомате дают автомат и гонят на убой в горы, равнины, болота, где они, мучимые холодом, голодом и поносом, начинают понимать, в какую задницу попали. И никакие деньги, выплачиваемые за эти спецоперации, не вернут зоркость глазам, упругость простреленным мышцам и хорошую работу кишечника. А гнать людей на убой ради газопровода или нефтяной скважины, а потом этим гордиться – извините, но, по-моему, это просто беспринципно. Тем более, кроме мужиков с той и другой стороны, в войнах страдают безвинные женщины и их дети, которые иногда толком и не успевают понять, как красив этот мир. Подвалы вместо голубого неба. Грохот орудий вместо весенней грозы… Страх и боль в глазах матери, которая не знает, чем завтра накормить свое дитя, и будет ли над их головой хоть какая-то крыша… Я поморщилась.

Тем временем, толстый охранник вразвалочку дошел до моей машины.

– К кому? – Высокомерно осведомился он.

Я обворожительно улыбнулась.

– В третий корпус, семьдесят пятая квартира. Буцай Ксения Григорьевна. Она нас ждет.

– Документы.

Я показала права, не давая их ему в руки.

– Скажите, а ведь Вы служили во внутренних войсках? Сибирь? Приуралье?

Он разулыбался и посмотрел на меня с интересом.

– Омская область. Проезжайте. У дома есть гостевая парковка.

– Да, спасибо!

Я закрыла окно и въехала во двор. В подъезд мы входили молча, каждый переживая свои чувства.

Оксана встретила нас хмурым, опухшим видом и неласковым взглядом. Я уже привычно представила моего спутника и привычно поразилась мгновенно изменившимся выражением лица.

– Кофе? Чай?

– Нет, спасибо. – Борис на этот раз был немногословен. Видимо, тип Ксении был не в его вкусе. – Ксения Григорьевна, Александр Александрович попросил ответить Вас на несколько вопросов.

– Да, я слушаю. – Женщина присела на кухонную табуретку. В мойке, как мне было видно, кисла грязная вечерняя посуда. Из полуоткрытой двери шкафчика в помойном ведре виднелась пара бутылок из-под виски. Проследив направление моего взгляда, она подошла и захлопнула дверцу.

– Вы хорошо знали покойную Светлану? Дружили?

– Нет, мы не дружили. Скорее, у нас были общие интересы. – Женщина в задумчивости почесала кончик носа.

И чего я раньше к ним всем относилась с таким пиететом? Бабы, как бабы.

– Какие? – Терпеливо выспрашивал «настоящий полковник».

И жена-то, наверное, сбежала оттого, что он вечно носится по всему миру. Ведь нам, женщинам, что надо? Крепкое плечо где-то рядом. Сильный и отзывчивый человек, помогающий дотащить сумки от магазина, легко выносящий летние колеса из гаража и меняющий их на зимние…Играючи справляющийся с зарослями крапивы и сныти за домом и без напоминания переносящий кубометры купленных дров от дороги, где их сбросил грузовик, в сарайчик. А дырки в стене под новый плинтус, в конце концов…

– Света была очень замкнутым человеком, – медленно проговорила Ксения, – и я мало что о ней знала… Любила хорошую одежду и обработанные ногти. Любила Вашего брата. Если Вы думаете, что ее убил какой-то неизвестный любовник в припадке ревности, то это – ерунда. У нее не было других мужчин. После работы она шла домой. И если к ней не приходил Александр, то она смотрела фильмы…

– А об ее семье Вам что-нибудь известно?

– Нет, – Оксана пожала плечами. – Знаю, она приехала к нам из Москвы, где была замужем. Что там произошло, она не говорила. Да и давно это было. И недолго.

Борис задумчиво посмотрел на Ксению.

– Она не говорила Вам, что за черная кошка пробежала между ней и моим братом?

– Знаете, Борис Александрович, последнюю неделю она была оживленной и какой-то радостной, что ли… Может, она нашла новую работу и хотела уйти? И поэтому они поссорились? А брат Вам не говорил?

– Не успел спросить. – Скупо улыбнулся Борис.

– Честно говоря, я очень поразилась тому, что наш шеф начал прилюдно оказывать знаки внимания Елене Михайловне.

Она, прищурив глаза, посмотрела на меня.

– Но не я же ему. – Показала ей свои ровные белые зубы.

– Да, прости, Лен. – Неожиданно согласилась она. – Никто на тебя и не подумал. Тебе и Сережка – мужчина.

– Оксан, – на кухню, позевывая, выполз вчерашний ухажер Ксении, – у нас гости?

Я отлепилась от стены, у которой стояла и нацепила шапку.

– Борис Александрович, я жду Вас в машине.

И вышла из квартиры.

Открыв автомобиль, я завела двигатель и откинулась на сиденье. Настроение было паршивым. И все-таки женщина, а особенно, женщина несчастливая в личной жизни, существо злобное изначально. Ксения весьма утонченно подчеркнула мою женскую «несостоятельность» перед посторонним человеком, одновременно намекнув, что вот как раз она – не такая. Может, на место Светки метит? И намек на Сережку… Это так низко! Ей-то кто мешал завести ребенка и посвятить ему жизнь? А мужички эти потрепанные, что они могут дать ей, кроме ночного секса? Скорее, заберут. И эмоции, и деньги. Неустроенный мужик – вампир по своей сути. Он не умеет ни брать на себя ответственность за свою семью, ни дать обеспеченное будущее своим детям. Такой постоянно будет вымещать обиду на весь мир на самых близких своих людях, рассказывая всем и каждому, что именно из-за своей тупой жены не смог реализовать себя, как личность. Хотя, если задуматься, то очевиден вопрос: и как ты, такой умный, допустил, что твоя половина настолько глупа? А Ксения, что ж, Бог с ней. Мне даже стало ее жалко.

Тут мои полусонные размышления прервал Борис, прыгнувший на сидение рядом.

– Куда едем? – Спросила его.

– Куда едем… – Повторил он в раздумье и постучал пальцем себе по губам. – Пожалуй, к Сашке. Интересный разговор получился. И мысли появились интересные.

Я не стала спрашивать про мысли. Вдруг задену еще какую-нибудь тонкую струнку его солдатской души?

Развернувшись и у шлагбаума помахав ладошкой толстому охраннику, я опять выбралась в город. Вновь преодолев центральную улицу с озабоченной предновогодними хлопотами толпой, я переехала мостик через речку и свернула на вычищенную до асфальта кривую улочку, ведущую через старый район к точечной, по индивидуальному проекту, застройке в небольшом парке на берегу естественного озера. Там были шикарные двухуровневые квартиры, принадлежавшие нашей городской элите. Территорию огораживал симпатичный трехметровый забор с видеокамерами по периметру и КПП при въезде. Тормознув у закрытых ворот, я устало прищурила глаза. Борис звонил брату. Чтобы сюда въехать, требовалось персональное сообщение от хозяина, к которому собирался гость. И, как всегда, удостоверения личности.

– Да, это я. – Ровно говорил Борис. – Номер машины? Какой у тебя номер? – Поинтересовался у меня. – Да, не один. С твоей сотрудницей. Еленой Михайловной. Кое-что выяснил.

Он нажал на сброс и замер, глядя на закрытые ворота. Впрочем, они скоро открылись. Я вопросительно посмотрела на секьюрити с автоматом. Тот махнул рукой. И мы поехали.

А симпатичненько тут. Голубые ели, туи, можжевельники, присыпанные снегом. Летом, наверное, на газонах высаживают цветы… А в домах большие панорамные окна. Зимние сады в квартирах. Вот это я понимаю! Не то что вонь от жареной на сале трески по всему подъезду.

Я остановила машину там, где указал Борис. Он открыл дверь и вышел. Я осталась сидеть. Немного подождав меня, он подошел к водительской двери и стукнул в окно.

– Что? – Я опустила стекло.

– Пойдем.

– Зачем? Слушать ваши семейные тайны? И быть прикопанной рядом со Светой на двадцатом участке?

– Лена, – Борис серьезно посмотрел на меня, – я понимаю, что тебе это все неприятно. Но разве ты хочешь потерять хорошую работу?

– А причем тут это?

– Притом, что мужчина, каким бы сильным он ни был, никогда не станет заигрывать с женщиной, которой известны подробности его личной жизни, которые он тщательно скрывает от посторонних.

– Но, если я что-то узнаю, он меня и вовсе видеть не захочет! – Воскликнула я.

– Если сейчас пойдешь со мной, он будет тебе благодарен за тот труд, который ты ради него проделала. Психология человеческих отношений. – Пожал Борис плечами в ответ на мой неверящий взгляд.

Я выбралась из машины и привычно нажала на брелок.

– Здесь не воруют. – Усмехнулся мужчина и, придержав для меня створку, первым вошел в подъезд с широкой и красивой лестницей.

Мы поднялись всего лишь на несколько ступеней, как единственная в стене дверь распахнулась. На пороге, встречая нас, стоял Александр.

Братья молча пожали друг другу руки. Действительно, Борис был немного меньше ростом. И если Александра можно было бы назвать идеальной мечтой всех женщин: высок, красиво сложен, богат, то брат, с его жестким выражением лица и суровыми глазами, при всей симпатичности внешнего облика, скорее настораживал, нежели привлекал. Но я видела, как эти серые глаза умеют улыбаться…

Шеф, задержавшись взглядом сначала на моих ногах, а потом – на ненакрашенном лице, поприветствовал мою персону небольшим кивком. Я расстегнула куртку и, вслед за Борисом, зашла в квартиру. Несмотря на обилие больших и просторных комнат, нас пригласили, естественно, на кухню. Ни чая, ни кофе нам не предложили.

Борис отодвинул у барной стойки высокий табурет и молча кивнул мне на него. Я послушно села. Затем он, словно хозяин, прошел, открывая различные полки. Нашел кофе, смолол и засыпал в кофеварку. И скоро мы вдвоем наслаждались отличным кофе со свежими, еще теплыми, ватрушками. Хозяину Борис не налил.

А потом, оставив меня у бара, они вдвоем отсели за столик у панорамного окна с видом на засыпанные снегом сосны и негромко заговорили. А я разглядывала кухню площадью, наверное, как вся моя квартира. А потолки! Какие они тут высокие! И окно во всю стену. На полу блестящая плитка «кофе с молоком». Словно вышедшие из-под резца скульптора шкафчики цвета слоновой кости и непрозрачное рифленое стекло. Все очень красиво, функционально и гармонично. Да… А я считала, что живу неплохо… Отвернувшись, я схватила очередную ватрушку и попыталась прислушаться к разговору. Но они были далеко и говорили тихо. Я, расслабившись в тепле и сытости, снова начала клевать носом и вздрогнула, когда до моего плеча дотронулась чья-то рука. Открыв глаза, я резко обернулась. Рядом стояла худенькая женщина лет тридцати с небольшим хвостиком в милом домашнем брючном костюме с жар-птицами на темно-синем фоне. Черные прямые волосы были собраны в хвост. Черные брови ровными дугами изгибались над синими глазами и длинными ресницами. Ровный, тонкий носик и улыбающиеся розовые губки. Это жена Сам Саныча? И от нее он бегал к Свете? Ничего не понимаю в мужиках!

– Здравствуйте! – почти прошептала она. – Вы задремали, а я Вас напугала? Извините!

Она отступила на шаг, а я ответно улыбнулась.

– Здравствуйте! Просто бессонная ночь…

– Пойдемте, – пригласила она меня, – не будем отвлекать своим видом занятых мужчин!

Вот это деликатность… А я-то пыталась подслушивать!

Соскочив с табуретки, я сделала несколько шагов к столику у окна и позвала:

– Борис Александрович, меня пригласили… я отойду…

Старший оглянулся и, увидя жену Саныча, сразу встал со стула и склонил голову:

– Людмила Васильевна! Мое почтение!

– Здравствуй, Боренька! – Ответила красавица, несколько мгновений, не отрываясь, глядя мужчине в глаза. – Как ты?

– Спасибо, все отлично! Хорошо выглядишь.

Смугловатое лицо молодой женщины порозовело.

– Спасибо!

Тут встал Александр и, приблизившись к нам обеим, буквально вывел нас в коридор:

– Идите, девочки, пообщайтесь. Мы сейчас несколько заняты…

– Да, конечно… Идемте, – снова позвала меня за собой. – Хотите посмотреть зимний сад?

– О, это, наверное, прекрасно! – С энтузиазмом произнесла я. – Конечно, хочу!

А самой мне ужасно хотелось разобраться в том, что я увидела.

Пройдя сквозь огромную гостиную, мы попали в небольшой коридор со стеклянной дверью в конце. А там, когда моя спутница распахнула ее, оказался настоящий тропический рай. Пальмы, апельсины, лимоны, какие-то южные цветы, названия которых я даже и не знаю… И все это великолепие не теснится, а вполне себе вольготно произрастает приблизительно на двадцати квадратах остекленной площади.

– Да у Вас тут настоящая Амазония! – Восхитилась я. – И кто за этим тропическим лесом ухаживает?

– О, – Людмила Васильевна мягко усмехнулась, – это мое увлечение. Знаете, – она подошла к какому-то цветку и аккуратно поправила свесившуюся головку, – я люблю биологию. И хотела поступить в университет на эту специальность. Но мой отец решил, что экономисты в наш век гораздо востребованней.

– Да, – согласилась я, – так Вы закончили экономический ВУЗ? А где? В Москве, Питере?

– А как Вас зовут? Вы приехали с Борей из Москвы?

– Нет, я работаю в юридической конторе Вашего мужа. А Бориса Александровича вожу по его просьбе. Зовут меня Елена Михайловна.

Мне показалось, женщина облегченно вздохнула. И снова улыбка озарила ее красивое узкое лицо. Только теперь не настороженная, а более искренняя и открытая. Значит, Боренька?!

– Нет, Елена Михайловна, я – недоучка. Математику не люблю с детства. – Она пошла вдоль зарослей, трогая рукой то один, то другой лист. – Видите, они меня знают. Любят и радуются, когда я прихожу к ним. А учеба… мне тяжело давались точные предметы, и отец, кому-то заплатив, перевел меня в Кинематографическую Академию. Но, в отличие от остальных студентов, стремящихся приобщиться к кино, меня не интересовали суета и известность. Да, по сравнению со многими, у меня выигрышная фотогеничная внешность. И этого достаточно, чтобы тебя заметили, но ой, как мало, чтобы оставили в покое…

– И? – Я шла за ней, попутно читая маленькие таблички на латыни, прикрепленные к горшкам.

– Вам это действительно интересно? – Синие глаза печально всмотрелись в мои карие.

– Вы такая… необыкновенная… – честно ответила я. – Бывает так, живешь и думаешь: вот моя жизнь сложилась неудачно. А у таких состоятельных людей, как Вы, кажется, и возможностей реализовать себя больше, и все дороги открыты.

– Присаживайтесь. – Она показала мне на широкое кресло у самого стекла. Удивительно: за окнами блестел снежными искрами мороз, а здесь цвели апельсины…

– А Вы?

– Вот. Моя любимая скамеечка.

Она достала из-за кресла небольшой раскладной стульчик и, пригласив меня еще раз присесть, опустилась рядом.

– Это так кажется. – Она поправила выбившуюся из прически прядь. – Я же сама никогда не работала. И во всех своих тратах сначала отчитывалась отцу, а вот теперь – мужу. Отец захотел сделать из меня звезду. Гордиться, хвастаться моими ролями на местных званых вечерах. – Она немного помолчала. – Когда я стала умолять забрать меня домой, объяснив все происходящее, он не поверил. Понимаете, он привык здесь, в этом городке, быть первым. Думал, и в Москве также с ним будут считаться. Но там он был никем. Просто очередным провинциальным нуворишем.

Она тонкими пальчиками расправила на брюках костюма несуществующую складку.

– Ничего, что я вам все это рассказываю? – Ее глаза искали в моих тень неудовольствия. А у меня сердце разрывалось от жалости к этой милой, но очень одинокой и печальной женщине.

– Что Вы! Рассказывайте!

– Спасибо… Однажды подружка, мы с ней вместе учились, пригласила меня на вечеринку, обещав, что все будет вполне пристойно… – Пальчики слегка задрожали. – Понимаете, совсем отказываться от этих мероприятий нельзя, поскольку с тобой никто не захочет работать. Театр, кино – это работа группы профессионалов, и если от тебя отказываются, не приглашают на съемки и спектакли – значит, ты не интересен, как артист. А все связи нарабатываются именно на этих совместных застольях. Компания, собравшаяся в кафе, была разношерстной. Тут сверкали улыбками наши девочки, а мальчики рассказывали о том, какие они талантливые. Мы немножко выпили, танцевали. Кто-то подходил из числа чьих-то знакомых… И вот все собрались на квартиру к этой подруге. Родители у нее работали в длительной командировке за границей, а домработница на ночь уходила. Меня уговорили пойти с ними. Мы сидели на длинных диванах в гостиной, а ребята разыгрывали сценки из спектаклей. Кто-то обсуждал последние фильмы, разбирая режиссерскую постановку и профессионализм актеров. Мы ели фрукты и пили вино. Было, в-общем, весело. А потом пришел со своей компанией один богатенький мальчик. Не из наших. Учился, по-моему, в каком-то университете, но весьма увлекался будущими актрисами, периодически закручивая громкие романы то с одной, то с другой. И никто ему не отказывал. А на этом вечере парень внезапно разглядел меня. Он вытащил меня танцевать. Я люблю и умею это делать, когда партнер по-настоящему хорош. Но этот человек был мерзок. Кривая усмешка и жадные, ощупывающие мое тело руки… – Она передернула плечами и продолжила рассказ. – Я попыталась ускользнуть от него в коридор. Но его дружки со смехом выталкивали меня обратно в комнату. Я заплакала. Но никто из студентов не смотрел в нашу сторону. Мы словно выпали из их измерения и времени. А потом меня затолкали в комнату. И там был этот парень. Вы же знаете, что любой, даже самый слабый мужчина, сильнее женщины. И он был сильнее. Я кричала, плакала. Пыталась царапаться и кусаться. Потом пришли два его друга и держали меня за руки.

Синие глаза словно потухли, вглядываясь в страшное прошлое.

– Мне порвали одежду. Хорошо, на улице было прохладно и я в этот день надела пальто. Когда меня выпустили, мое тело было в синяках. Они, к тому же, оказались садистами. Вы спросите, почему я Вам, совершенно незнакомому человеку, все это рассказываю?

– Если Вам станет легче, говорите, пожалуйста! – Я попыталась погладить ее по руке. Она отшатнулась.

– Ненавижу, когда меня трогают. Извините. – И снова эта виноватая улыбка. – Просто я устала жить с этими тайнами. Устала жить в золотой клетке. Устала от одиночества. От равнодушия. И, наверное, мне уже пора…

Она перевела взгляд на снег и синее небо над лесом.

– Мамочка переживает за меня и ждет. – Вздохнув, она продолжила. – Вышла я из этого дома только под утро. Ко мне никто не подошел, не посочувствовал, словно меня там не было. И я пошла. В соседнюю шестнадцатиэтажку. Забравшись на балкон последнего этажа, я замерла на карнизе балкона. Смутно помню, что летали птицы, кажется, вороны. Шумела осенняя листва. Где-то уже ехали первые машины… Я согнула ноги, чтобы оттолкнуться посильнее. Но тут меня ухватили за руку. Помню, как меня втащили, как пытались напоить водой. Поднялся шум. Кто-то вызвал полицию. Пришла в себя я только в больнице. Рядом сидел вызванный отец. Увидев, что я зашевелилась, он начал орать, что дочь – подстилка ему не нужна, что он откажется от меня… Второе воспоминание относится к невзрачному менту, который выспрашивал о событиях той ночи. А потом в анализе моей крови нашли какой-то наркотик. А в кармане пальто – дозу. И из потерпевшей я превратилась в наркодилера.

Я в ужасе покачала головой.

– Да, – Людмила бледно улыбнулась, – одногруппники моего рассказа не подтвердили. И вот так я оказалась наркоманкой и проституткой. Мне светил реальный срок, а на отца пытались надавить какие-то бандюки. Я лежала трупом, а отец нашел Александра Панкратова, который в суде не побоялся меня защищать. Это было первым громким делом молодого адвоката. Они с Борисом, который тогда тоже жил в Москве, собрали свидетельские показания жителей той шестнадцатиэтажки. А с карниза меня снял дядька-афганец, не боящийся ни чертей, ни бандюков. Он догадался тогда меня сфотографировать и стащить порванные и окровавленные колготки. Он их специально хранил, зная, что на него выйдут. И, к сожалению, знал, что такое наше правосудие. Меня оправдали. В течение года я не выходила из своей комнаты, и кроме сиделки, никого не видела. Отец не хотел со мной общаться: ведь я не оправдала его надежд. И замуж с такой репутацией в хорошую семью не возьмут. Но в один весенний день, когда я сидела на подоконнике и любовалась небом, он вошел ко мне и сказал, что ко мне сватается тот адвокат. И чтобы я вела себя хорошо. Знаете, Елена Михайловна, он очень красив. Возможно, хороший начальник. Но сердце у этого человека холодное. Равнодушное. А Боря был у нас свидетелем. У него чудесные, теплые руки и живая душа, не съеденная золотым тельцом. Простите, ради Бога, что разоткровенничалась.

– Это Вы меня простите, что напомнила о прошлом.

– Не Вы. Он.

Людмила встала и, подойдя к стеклянной витрине, оперлась о нее ладонями.

– Я – как манекен. Там – жизнь, ветер, люди. Здесь – могила. Меня похоронили заживо.

– А Борис?

Она обернулась и посмотрела своими удивительно синими глазами.

– Что-то произошло, и Саша снова позвал брата?

– Да. – подтвердила я. – Убили мою сотрудницу. Светлану.

– Любовницу моего мужа?

– А Вы откуда..?

– Он рассказывал про нее. И о том, какая она страстная.

– Зачем? – Поразилась я. В моей голове такое не укладывалось. Какой-то моральный садизм!

– Я не переношу прикосновений чужих людей. Мне отвратительны мужчины. Все. Их мерзкие тела, липкие взгляды и руки.

– Так Вы с ним не…

– Нет. Ни разу. Он и не приближался. Зато все рассказывал. О конторе, Свете. И о Борисе. Знаете, он ему завидует. И не любит. Но зовет, как только не может справиться с ситуацией. И тот приходит. Я и о Вас от него слышала.

– Как интересно! И что же?

– Что Вы – озабоченная мать.

Я улыбнулась и кивнула головой.

– Уходите оттуда! – Она вдруг тревожно посмотрела на меня. – Дальше будет плохо!

Глаза женщины заметались по окну.

– Ему нужны только деньги! Ах, эти проклятые деньги! Скажи им, чтобы они не связывались с этими деньгами! Он Вас послушает! Вы ему нравитесь!

– Кому? – Недоумевала я, слушая сумбурную речь. – Какие деньги?

– Обещай, что уйдешь! У тебя ведь ребенок!

– Хорошо, хорошо, – я попыталась посадить возбужденную женщину в кресло, но она крепко стояла у стекла, отталкивая мои руки.

И тут в дверях появилась пухленькая женщина, которая тут же заворковала:

– Людушка, голубушка, все хорошо, все прошло. На небе солнышко, голубки клюют зернышки. Ну-ка, деточка, скушай таблеточку!

Людмила, словно кукла, повернулась к женщине и взяла таблетку со стаканом воды.

– Пей, пей, сердешная… – Женщина подождала, пока бедняжка проглотит лекарство, и потихоньку, за рукав костюма, потянула ее за собой. – Тебе надо отдохнуть…

– Да, конечно. – Лицо Людмилы замерло красивой скорбной маской. – Прощайте, Елена Михайловна…

Я смотрела и, не вмешиваясь, возможно, еще раз предавала эту несчастную, всеми забытую женщину. Потом, затворив стеклянную дверь, медленно прошла гостиную и остановилась в большой прихожей. Господи, такого количества грязи я за всю свою жизнь не видела, как в этот день. Меня уже тошнило и от сотрудниц, и от Панкратовых. И от недосыпания тоже.

Повернув ручку на входной двери из цельного деревянного массива, я спустилась по ступеням и толкнула подъездную дверь. Солнышко брызнуло в меня лучами, а легкий снежок тут же припудрил мой нос. Сосны величественно шумели кронами, и создавалось такое впечатление, что ты не в городе, а где-то среди лесов и полей: ни реагента, ни песка в этом чистейшем месте не наблюдалось. Только подметенный асфальт и заснеженный газон. Вдохнув полной грудью морозный воздух, я вспомнила своих любимых родителей и Сережку. Достав айфон, я набрала маму.

– Привет! – Радостно сказала я, услышав родной голос. – Как дела?

– Сережка побежал катать на санках Веронику. – Доложила она. – Отец расчистил дорожку в сад, а сейчас топит печку. Я варю суп. Внучек вчера так нагулялся, что съел целых две тарелки! – Мама рассмеялась. – Как ты?

– Жива! – Как можно беспечней сказала я. – Люблю вас всех!

Мама насторожилась.

– Что-то случилось?

– Нет, мам. Просто солнышко и снег. Новый год не за горами!

– Это точно. Ну все, а то мне надо порезать мясо.

– Целую! – Пропела я и сбежала с крылечка к машине.

Засунув телефон в карман, я пикнула брелоком и забралась внутрь. Завела двигатель. Вентилятор печки погнал горячий воздух. За этот час моя машинка еще не остыла. Я расстегнула куртку и, блаженно потянувшись, громко зевнула. Может, послать Панкратовых к черту и уехать домой?

Но тут из подъезда вышел Борис и махнул рукой.

– Я думал, уедешь! – Озвучил он мою мысль, забираясь на сидение рядом.

Поставив на руль локоть, я внимательно посмотрела на мужчину.

– Что? – Рассмеялся он. – Соскучилась?

– Ну и козел же твой братец. Да и ты хорош.

– Опаньки… – Опешил мужчина. – И что же тебе дало повод так о нас подумать?

– Я говорила с Людмилой. Вот скажи мне, зачем Александр этой больной женщине рассказывал о романе со своей секретаршей? Это – первое. Зачем он женился на ней, зная о ее сорванной психике? Это – второе. Ты в курсе, что она в тебя влюблена? Это – третье. И теперь ты либо отвечаешь на эти вопросы, либо по городу катать тебя будет Сашенька. А я, пока мы отсюда не уехали, иду и пишу заявление об уходе.

– Так. – Он нахмурился и посмотрел в лобовое стекло. – Что она тебе наговорила?

– Не важно. Отвечай на вопросы.

– Хорошо. Ты знаешь, как они познакомились?

– Как? – Я приподняла брови.

– Людмила Васильевна, отправленная любящим отцом учиться на экономиста, провалила экзамены за первый курс и с помощью связей и денег была пристроена в Кинематографическую Академию на платное отделение. Сойдясь там с одной веселой компанией, она влюбилась в парня, который приторговывал наркотой. Он употреблял сам и девушку приобщил к этим чудным грезам и беззаботному времяпровождению. Скоро папиных денег парочке уже не хватало, и они начали продавать дурь вдвоем. Их, конечно, поймали. Посадили в КПЗ. Должен был состояться суд. А адвокатом к ней назначили тогда молодого и романтичного Сашку. Ты же видела, какая она красавица?

Я кивнула головой.

– Вот. Сашка тоже видел. Он разговаривал с ней, пытаясь выяснить, как строить защиту. И влюбился, идиот. А она тогда была беременна от того ублюдка. – Борис снова сжал руки в кулаки. – Она рассказала брату душещипательную историю о том, как ее силой втянули в этот бизнес. Заставили продавать таблетки. Изнасиловали…

Я вздрогнула, вспомнив ладони на стекле.

Борис это увидел и усмехнулся.

– И ты поверила, да? Леночка, она закончила два курса театрального ВУЗа. А там есть такой предмет: актерское мастерство. Так вот. Сашка позвал меня и попросил помочь собрать свидетельские показания, кое-что сдать на экспертизу… Она даже отдала ему колготки, в которых она была, когда ее якобы изнасиловали… Проведенный анализ показал, что на них – свиная кровь. И никакого следа спермы.

У меня зашевелились волосы. Что за ерунда?!

– Я говорил тогда Сашке, что эта девица – хитрая и изворотливая стерва, но он не верил и умолял помочь ее вытащить из тюрьмы. Ведь ей светил реальный срок. И господин Синельников ужом вился вокруг Сашки, подсовывая ему деньги. А потом на брата вышел один пропойца, который утверждал, что видел, как ее бил тот парень и заставлял распространять дурь. Не знаю, сколько ваш уважаемый мэр заплатил этому пьянчуге, но Сашка был счастлив. Он с таким энтузиазмом выступил в суде и настолько тщательно собрал все показания и улики, что суд снял с нее все обвинения, и из обвиняемой она стала потерпевшей. Того парня, ее сожителя, отправили в колонию, а ее отпустили. Папенька, от греха подальше, увез дочушку сюда и ей сделали аборт. Затем, отболев и встряхнувшись, она пыталась снова сбежать в Москву, но папа был строг и неумолим. Ее заперли дома. А на Сашку, тем временем, наехала какая-то группировка. Этот парень, с которым жила Людмила, был кем-то вроде правой руки главаря.

Я вскинула бровь. Как все наверчено… И где же правда?

– Короче, Сашке надо было на время куда-то уехать, чтобы затих шум и улеглись страсти. Вот тут-то он вспомнил синие Людочкины очи и рванул сюда.

– А ты где был?

– В очередной командировке по долинам гейзеров. Сашка приехал в ваш городок и с ней увиделся. Она бросилась ему на шею и поклялась в вечной любви. И мой доверчивый братец растаял. Тем более, что и господин Синельников был не против их встреч. И даже намекнул, что даст денег на раскрутку юридической конторы… Дело в том, Леночка, что Василий Елизарович по прибытии домой показал свою дочь одному знакомому психиатру. Ты знаешь, что ваш мэр – вдовец?

Я кивнула.

– Вот. А жена его, Людочкина мама, страдала одним прогрессирующим психическим заболеванием, а именно – шизофренией. И она имеет свойство передаваться по наследству. У Люды, пока она была ребенком, заболевание не проявлялось. Но, как только подросток достиг половой зрелости, наследственная зараза сразу дала о себе знать. Сначала она выражалась в каких-то фантазиях и перепадах настроения. Потом фантазии стали сексуальными. Конечно, по городу поползли слухи, и состоятельные молодые люди бегали от Синельниковых, как от чумы. А тут появился Саша. Влюбленный и наивный. Красивый и доверчивый. И когда я вернулся из командировки, то меня поставили перед фактом: послезавтра – свадьба, а я – свидетель. Снова и снова я пытался поговорить с братом. Но он не слышал. И свадьба состоялась. Синельников, действительно, обещание выполнил и дал денег вместе вот с этой квартирой, поскольку понимал, что живи молодые в городе – слухов не избежать. Радостный Сашка ждал неземного счастья и вечного блаженства рядом с любимой. Но в первую же брачную ночь она устроила ему скандал, а потом – безудержный сексуальный марафон. И так каждый день: Людмила устраивала истерики по каждому поводу. Ревновала его к каждому столбу. Бегала под окна вашей конторы подглядывать и подслушивать. Конечно, где-то через полгода, ему рассказали про диагноз психиатра. И осознав, что он наделал со своей жизнью, Сашка упал духом. Но деваться некуда: деньги Синельникова уже были потрачены. Тогда, скрутив свои чувства узлом и стиснув зубы, он начал жить. Сам погрузился с головой в работу, а для Людмилы нанял пожилую медсестру и начал покупать таблетки. Конечно, после всего, ему было противно даже прикасаться к ней. И через какое-то время в его жизни появилась Света: женщина для секса. А Люда…Иногда она спокойна и мила. А иногда начинает сочинять такую ахинею… Слава Богу, после аборта она уже не может иметь детей! Что касается «влюбленности» в меня – это очередная попытка сделать брату больно за то, что он не выпускает ее на улицу. Но все равно, даже при наличии охраны, она умудрялась иногда выскальзывать в город и бегать по нему, пока какая-нибудь полицейская машина не привезет обратно.

– Твои слова против ее. И ни одного факта. – Я устало вздохнула: у меня начала болеть голова.

– Тебе справку из диспансера показать? Так ее нету. – Развел руками мужчина. – Но тебе, Лена, не пришло в голову, что это как-то странно, что она выложила постороннему человеку все компрометирующие ее тайны?

– Так для тебя я тоже – совершенно посторонний человек.

– Ну да… – Он покосился на меня и неожиданно щелкнул пальцем мне по носу. – Зато ты с головой замешана в нашем общем деле. И, судя по твоему поведению на вечеринке, метила на Светино место. Ну как, легко ли доказывать миру, что не виновата?

Я хмыкнула.

– Но почему он не развелся?

– Деньги, моя хорошая, наивная девочка. Только в этом году он окончательно расплатился с Синельниковым. Да и трудов жалко. Здесь его клиентура. Он – ведущий адвокат города. Широкая практика без толкания спинами.

– А Люда?

– Он смирился и успокоился. Теперь женщины ему нужны только в качестве разрядки для организма.

– Хорошо, тогда у меня еще один вопрос: почему он поссорился с устраивающей его во всем Светой?

Борис вздохнул:

– Она захотела от него ребенка и забеременела, не предупредив о том, что перестала пить таблетки. Когда-то Саша заключил с молодой приезжей девушкой контракт: он принимает ее на работу секретарем и платит хорошие деньги за оба вида деятельности – дневной и ночной. Но при этом она обязуется не требовать от него других знаков внимания и предохраняться. Она нарушила контракт. О чем он ей и сказал, когда Света сообщила о беременности.

– Так может, это он ее? Нанял киллера, и, пока я на танцполе обеспечивала ему алиби, тот Светку грохнул!

– Не говори глупостей. Мой брат – очень порядочный человек. Не сомневаюсь, что и Света, и ребенок были бы им полностью обеспечены.

– Тогда, может, это Людмила? – С надеждой спросила я. В сыщицу мне играть уже надоело, и я хотела домой под одеяло.

– Нет, Леночка. Люда последние четыре месяца вообще никуда не выходит. Болезнь прогрессирует, и она иногда целые дни проводит в кровати, видя совершенно иной мир. Возможно, если бы Света не поторопилась, Саша после смерти Люды женился на ней.

– Тогда кто это мог быть?

– Мой брат, хоть и не интересовался личной жизнью Светы, выяснил фамилию, имя и адрес ее бывшего мужа. Думаю, ответ надо поискать там.

– А почему ты думаешь, что не у нас?

– Она была Сашиной женщиной. Это знали все. Тихой и спокойной. Значит, умысла ни у кого быть не может. А в маньяка, забравшегося в ресторан, не верю. Я поручил одному Сашиному человечку составить список всех гостей поименно, бывших в тот день на корпоративе. И всех сотрудников ресторана. Но пока не ясен мотив, имена намничего не дадут. Мне кажется, надо повидаться с ее мужем.

Он потер глаза и оглянулся по сторонам. Светило уже заваливалось к горизонту, а индикатор уровня бензина – к красной линии.

– Ну и что мы стоим? – Спросил он. – Вперед!

– Куда? – Вздохнула я, выезжая из элитного комплекса.

– На заправку, в ресторан, а потом – домой. И спать!

– Это просто здорово! – просияла я и полетела на любимую бензоколонку при въезде в город.

Закатное солнышко окрасило ярким оранжевым светом несколько автомобилей, приткнувшихся у колонок. Не дожидаясь одинокого дядьку-заправщика, я привычно обошла машину и сняла пистолет, как из пассажирской двери вылез Борис и махнул рукой.

– Садись в салон. Я оплачу и заправлю.

Я пожала плечами и вручила ему шланг. В конце концов, он – мужчина. Раз принял такое решение – не мне его отговаривать. Пусть соответствует. Я вернулась на место и задумалась. Как подчас странно складывается жизнь! Столько лет проработав вместе с Александром Панкратовым, я даже и не подозревала, что этот успешный и красивый человек носит в своем сердце такую драму. Женскую натуру не изменишь и, естественно, когда я только устроилась на работу к нему в контору, то по чисто дамской привычке пыталась кокетничать с шефом и стрелять глазками в его сторону. Но он был холоден, как айсберг в арктическом море. Постепенно я перестала обращать на него внимание, как на мужчину, и у нас установились вполне деловые отношения. И потом мне кто-то рассказал про то, что он женат, а Света – его официальная любовница. Кто бы мог подумать, что жизнь этого человека – сплошное испытание на прочность! Вроде расплатился с долгом, встал крепко на ноги, все уважают его, как профессионала своего дела и как человека… И на тебе: лишился последней своей отдушины! И как все странно получилось: Света забеременела, а он свободен от долгов… В моей перенапрягшейся голове забрезжил неясный свет: вот еще немного, еще чуть-чуть, и меня осенит идея!

В салон забрался Борис и с улыбкой посмотрел мне в лицо:

– Такое ощущение, что ты только что отрыла клад…или выиграла миллион! Рассказывай, что надумала.

Я тронулась с места и, проехав по центральной улице метров сто, снова развернулась в сторону города. Глядя на поздние экскурсионные автобусы у древних монастырей, я раздумчиво произнесла:

– Борь, а как ты думаешь, может, Свету заказал Синельников?

И скосила на него глаза.

У Бориса сначала вытянулось лицо, а потом он рассмеялся.

– И что же тебя сподвигло на такие мысли, а, Леночка?

– Смотри: Александра долг больше не держит рядом с Людмилой. Что ему мешает пристроить мэрскую дочку в психушку и жениться на женщине, ждущей от него ребенка?

– Элементарная порядочность. Василия Елизаровича и Сашу связывают не только родственные, но и деловые отношения. Ты же знаешь сама – из этих связей выбраться практически невозможно. Да и не хочет он разводиться: считает, сам виноват, самому и расплачиваться. Нет, Синельников скорее прикопал бы собственное чадушко, нежели Светлану. Кстати, он о ней знал почти с самого начала их связи. И одобрял зятя.

– Бедный Александр! – Посочувствовала я шефу. – Такой жизни не позавидуешь. Кажется – живет в раю… а на деле – сущий ад!

– Ты просто всегда думала только о себе и своих близких, не интересуясь остальными. А если заглянуть в чужие жизни, там можно обнаружить такие драмы… – Он вздохнул и замолчал.

Я ехала по своему городу, в котором жила с рождения. Солнце быстро село, и вдоль дороги засияли оранжевые фонари. В невысоких домишках засветились теплым светом окна, и темные человеческие тени скользили по занавескам. Кто-то повесил прямо на рамы елочные гирлянды, и они перемаргивались разноцветными огоньками. А вот тут живет моя бывшая школьная подруга. Совсем недавно мы столкнулись в магазине и чуть не пробежали мимо друг друга… Пара слов, оценивающая улыбка, и мы снова полетели по своим делам. А я даже толком не поинтересовалась: как же ты живешь, Катенька? И совершенно не помню, кто у нее: мальчик или девочка? Прав Борис: людьми надо интересоваться. Вдруг кому-то из старых знакомых или соседей требуется помощь или моральная поддержка? Как трудно, когда со своей бедой не к кому пойти и хотя бы поплакаться в жилетку!

– Борь, может, домой? – Нарушила я молчание.

Он посмотрел на меня усталыми, блестящими в темноте, глазами. И в этой тьме, подсвеченной приборами и наплывающим уличным освещением, я вдруг разглядела морщинки у его глаз и рта. Молодой человек неожиданно оказался стариком. Я тряхнула головой.

– Устала? – Улыбнулся он. – А я хотел покормить тебя в ресторане…

– Нет, – рассмеялась я, – у меня теперь на них аллергия! А в морозилке лежит пакет с домашними пельменями. И сметана в холодильнике ждет своего часа…

– Ты умеешь готовить? – Попытался съехидничать мужчина. – Я думал, ты питаешься йогуртом и травкой.

– В-общем, так оно и есть, но у меня растет парень, который… растет. И кушает. Так что приходится варить супы, тушить мясо…

Я, наконец, свернула в свой двор. Мерседес стоял на месте и ждал хозяина. Позади пустовало освободившееся парковочное место, на которое я тут же занырнула. Привычно взглянув на свои темные окна, я выключила зажигание и поставила машину на передачу.

– Давно не встречал женщин, катающихся на «механике». – Заметил Борис и выпрыгнул наружу. А потом с удовольствием потянулся.

Пикнув сигнализацией, я обошла свою ласточку и поинтересовалась:

– А с женщинами, у которых машинки на «автомате», ты встречаешься регулярно?

– Ревнуешь? – Он крепко взял меня под локоть и повел в подъезд.

Занавески на окнах соседей дрогнули. Я расхохоталась: голод и нервное напряжение сделали свое черное дело, и у меня началась истерика. Я смеялась и не могла остановиться. Когда мы зашли в подъезд, Борис неожиданно развернул меня к себе лицом и крепко обнял:

– Тихо, тихо, девочка. Все уже прошло. И все будет хорошо… Смотри: фантомы пельмешек уже летают над нами, помахивая крылышками… а вот воспарила сметана… Какая она густая… Помнишь, как в фильме «Ночь перед рождеством» пузатый Пацюк ел галушки? И мне уже кажется, что я чувствую их мясной, такой сочный запах…

Я взяла себя в руки и отстранилась от его куртки, слегка благоухающей французским мужским парфюмом и бензином. Капнул случайно на заправке?

– Спасибо! – Уже спокойно улыбнулась и открыла дверь.

Наперегонки отметившись в санузле, мы сняли верхнюю одежду и рванули на кухню. И скоро кастрюля уже пузырилась кипятком на сильном огне, а пельмешки лежали в мисочке рядом. Всыпав соль в кастрюлю, я булькнула туда полуфабрикат и прибавила огня. На столе закипал электрочайник. Борис, вытряхивая из заварочного ситечка старый чай, улыбнулся мне глазами. «Господи! – Внезапно для себя взмолилась я. – Если ты меня слышишь, пошли мне вот такого же доброго и теплого мужчину… и чтобы его души хватало не только на меня, но и на Сережку, моих родителей… чтобы он полюбил то, что любим мы… чтобы у нас были общие интересы и похожие увлечения… И чтобы мне не надо было самой ездить в этот гребаный автосервис!»

Пельмешки всплыли пузиками вверх. Я схватила тарелки и шумовку. Сняв кастрюльку и выключив газ, быстро-быстро разбросала эту горячую вкусноту по тарелкам. Борис уже сидел за столом со сметаной наготове…

Как же мы с ним набросились на еду… Даже «спасибо!» в его исполнении выглядело, как поднятая вверх ложка. А бульончик с замороженным летом укропчиком пах просто одуряюще!

Наевшись так, что животику стало тесно в джинсах, а чай и вовсе проходил через горло малюсенькими глоточками, мы переползли в комнату. Борис упал в кресло и сощурил глаза, словно кот, всю ночь гулявший по улице.

– Ле-ен! – Позвал он.

– У? – Поинтересовалась я.

– Можно я буду невежливым, помоюсь и упаду спать?

Я важно покивала головой.

– Даже нужно! Майку дать? Трусы, извини, в нашем доме только детские и женские.

Тот ухмыльнулся.

– Я сплю исключительно раздетым.

– Даже в долинах гейзеров? – Какой-то гадский черт дернул меня за язык.

– Там нет кроватей. А душ только на базе.

Борис встал, стянул свитер и бросил его на кресло. А потом ушел. Через минуту я услышала, как льется вода. И взяла тебя, мой красненький, добрый дружочек-дневничок. Как же хорошо, что я купила новый чайник!

Борис тихо спит в комнате Сережки. Из-под закрытой двери дует морозный ветерок. Он не простудится после ванной? Мне очень хочется войти и прикрыть окно. Но, учитывая постиранное и развешанное на веревочке в кухне нижнее белье, наверное, я воздержусь от этого шага. Вот я тебе все события и рассказала… Завтра приедут родные, и уедет Борис. Интересно, увижу ли я его когда-нибудь? Наверное, нет. Я же решила уволиться… А жаль. Он – первый нормальный мужик, после отца, встреченный мной в жизни. Нет, пусть не возвращается… а то я стану плакать… спокойной ночи…

31.12 в 21.15 Добрый вечер, мой маленький, внимательный собеседник – дневничок! Спешу рассказать, пока есть возможность, события этого шебутного дня. Проснулась я, когда в окна уже светило низкое солнышко, и из невесомых тучек падал легкий и пушистый снег. Потянувшись, я почувствовала себя человеком, а не зомбиком с вампирскими наклонностями.

Вскочив, я схватила айфон и посмотрела на часы: было уже около десяти утра. Странно, что ни Сережка, ни мама еще не звонили… Хотя, если он до полуночи просидел у соседей, не удивлюсь, если они еще спят. И я вспомнила про Бориса. В квартире висела оглушающая тишина, а дверь в комнату сына была открыта. Встав с кровати, я заглянула внутрь. Сережкина постель аккуратно заправлена, а на кресле нет брошенной вчера одежды… Отдернув штору, я выглянула в окно. Мерседеса не было. Нет, это не честно! Втихушку, даже не попрощавшись, вот так взять и просто уйти… Неожиданно для меня самой, на глазах навернулись слезы. А ведь я даже номера его телефона не знаю! День внезапно померк, а по щекам побежали соленые дорожки. В носу захлюпало. Да что же это такое? Ну-ка, быстро взяла себя в руки! Но уговоры почему-то не помогли. Как я вчера хотела, чтобы этот наглый солдафон исчез из моей жизни! И как мне сейчас хотелось, чтобы он был рядом… «Да, в конце концов, не распускай сопли!» – ругала саму себя. – «Кто он, а кто ты – женщина без образования и с ребенком… Он сделал свое дело и уехал, как планировал. А ты осталась, поскольку твое место – здесь».

Я села на краешек ванной и, включив холодную воду, начала промывать снова покрасневшие глаза. А потом разделась и полезла под душ. Сначала горячий, а потом – ледяной. И мое настроение постепенно выровнялось. Когда оно стало выше нуля и ближе к оптимистичному, я выключила воду и растерлась полотенцем докрасна. Когда приткнула его на сушилку, мой взгляд упал на полотенце, которым пользовался Борис. Каюсь, не удержалась. Словно вор, протянув дрожащую руку, я сняла его и поднесла к лицу. Оно еле слышно пахло теми самыми духами… Блин, дура! Повесив полотенце обратно, я вышла из ванной и поплелась на кухню. Насыпав зерна в кофемолку, я зевнула и машинально посмотрела сквозь занавески во двор. А там, сдавая задом, парковался московский мерседес… Борис вернулся!!! И когда он позвонил в дверь, сваренный кофе уже ждал его на столе.

Распахнув дверь с дурацкой улыбкой на лице, я обомлела: в обеих его руках были пакеты с продуктами. Он тоже улыбался.

– Может, уже пустишь в квартиру?

Я рассмеялась и распахнула двери. Он, сняв на ходу ботинки, сразу прошел на кухню. Я радостно полетела за ним.

– О, кофеек! – Серые глаза в ярком солнечном свете переливались искорками, на лице играл морозный румянец.

На моем беззастенчиво цвела довольная улыбка. Знаешь, дневничок, я первый раз за всю жизнь чувствовала себя рядом с мужчиной свободно. Мне было все равно, что на щеке еще виднелся след от подушки, глаза не накрашены, а сама я в тонкой пижаме, состоящей из шортиков и маечки. Возможно, это из-за того, что он вел себя, как друг детства, а не как совершенно посторонний мужчина, отгораживающийся стенами светской морали.

– Так, вот это мяско оставь, – он сам разгружал сумки в холодильник, – я сейчас его приготовлю. И вот эту травку… – Борис сунул мне под нос пучок травы. – Чувствуешь, как пахнет? И еще я купил салатиков… Знаешь, а они у вас свежеприготовленные! Твои приедут, и будет чем их покормить… Картошечки пожаришь?

Он достал из сумки небольшой целлофановый пакет с картошкой и вручил мне.

– Понимаешь, мне ее давно никто не готовил!

Я не стала говорить, что в холодной кладовке у меня этой картошки целый мешок, а просто высыпала в мойку и начала чистить. Борис вытащил мясо, затем, потеснив меня у мойки, тщательно промыл, снял со стены разделочную доску и положил на нее кусок.

– У тебя есть острый нож?

Глядя на него, как ребенок на новогодний подарок, я отрицательно покачала головой. Он вздохнул, поковырялся в подставке и вытянул подходящий, по его мнению, ножик.

– А оселок у тебя есть? Точильный камень?

Я открыла дверцу шкафчика под мойкой и, нашарив рукой нужное, отдала ему в руки.

– Кофе остынет! – Кивнула головой.

– Ничего, погреем. – Он ловко поточил нож и, ополоснув его, начал резать мясо.

Рукава свитера были подтянуты вверх, и я с удовольствием любовалась его сильными руками. Прости, дневничок, за такие подробности, но знаешь, я почему-то в тот миг была счастлива, словно в детстве, когда молодые мама с папой смеялись и готовили ужин, а я мешалась им, обнимая то одного, то другого.

Но вот мясо было порезано, заправлено специями и поставлено в духовку в специальном пакетике, картошка на сливочном масле жарилась на сковороде, а мы вдвоем сидели за столом и пили кофе. За окном улыбалось солнышко, на занавеске тихо колыхались развешанные Сережкой снежинки. В воздухе запахло печеной мясной корочкой. Борис откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги.

Я держала в руках чашку и смотрела на его профиль. Они с братом были очень похожи. Только Александр был как-то мягче, сглаженней, что ли… А лицо Бориса выглядело худым и острым. И даже светлый ежик на голове топорщился волосами-иголками. А глаза… какими же они могут быть разными! Неожиданно он повернулся и приподнял светлые брови:

– Лена! Вылези из грез и помешай картошку!

Рассмеявшись, я вскочила и перевернула жаренки вверх.

– Может, добавить в нее лук? – Поинтересовалась у него.

– Нет, Леночка, спасибо. Доставай тарелки и порежь помидорчиков и огурчиков. Только не салатом, а на долечки.

Он тоже встал и открыл духовку. Я выключила картошку и накрыла на стол.

И снова мы наперегонки ели жареную картошку с сочным и душистым мясом, заедая все это великолепие зеленью. Думаю, один день отступления от привычной диеты погоду не сделает, тем более что мне сегодня ехать в ночное… Мы смеялись, вспоминая что-то из детства. Борис даже рассказал, что мама пыталась сделать из него скрипача. Но, закончив общеобразовательную и музыкальную школы, волей отца он ушел в армию.

– Спасибо, за вкусный… о, уже обед, Леночка! – Он посмотрел на часы.

И в это время в комнате зазвонил мой телефон.

– Мама! – Проорал в трубку мой сын. – Мы уже въехали в город! Жди, скоро будем!

И отключился. Я выскочила из комнаты. Надо же как-то подготовить Бориса, что мои совсем рядом!

Но он уже стоял в прихожей. Одетый в куртку.

– Как?! – Мне стало ужасно обидно. – Ты уезжаешь?

– Эй, – серые глаза смеялись. – А кто вчера пытался от меня отделаться?

– Да. Конечно. – Мои губы улыбались, но настроение упало ниже плинтуса. – Пока, Борис Александрович…

Он еще раз улыбнулся, провел ладонью по моей руке и открыл дверь. И, не оборачиваясь, вышел. Сквозь занавески на кухне я видела, как со двора выехал черный мерседес.

Я вздохнула. Жаль. Но жизнь – есть жизнь. Его место там, мое – здесь. Прямые пересекаются, чтобы разойтись и навсегда затеряться в бесконечности…

Быстро переодевшись в домашние брючки и маечку, я заправила свою кровать. Сняла постельное белье с Сережкиной. Бросила его в корзину. Скоренько перемыла посуду. Оставшееся запеченное мясо положила в глубокую стеклянную кастрюлю. Оно было еще теплым и душистым. Я не стала его убирать, а только прикрыла крышкой: сейчас приедут мои близкие, и все это съестся. Снова начистив картошки, я поставила ее варить. И где-то в холодильнике у меня был позавчерашний суп и купленные Панкратовым салатики…

На место мерседеса во дворе встала старенькая отцовская Нива. Первым с заднего сидения выскочил Сережка и открыл дверцу бабушке. За ним вылезла Вероника в хорошенькой салатовой курточке и разноцветной шапочке с помпоном. Надо же, как у нее с лета отросли волосы! По современной молодежной моде они свисали из-под шапки вниз. Вот вышел отец и закрыл машину. Картошка на плите уже успела закипеть. Я уменьшила огонь, посолила воду и пошла открывать дверь.

– Мама! – Заорал сын еще на лестнице. – Мы приехали! Привезли тебе картошки и морковки! А еще – огурцы в банке!

Он отдал мне сумку и стащил шапку.

– Знаешь, мы так быстро доехали! Машин нет вообще!

– Вероника! Здравствуй, проходи, вот тапочки… Бабушка, дедушка, приветик… – Я подставила для поцелуя щеки. – Как вы там, в деревне, не замерзли?

– Да что ты, Алешка, на улице – теплынь, словно и не зима. Какие-то пять градусов! – Отец у меня был моложавым и стройным. И лишь серебряные волосы выдавали возраст. Впрочем, он еще работал. А мама, уже как год, радовалась пенсии.

– У тебя есть продукты? – Мама, первым делом, направилась с ревизией на кухню. – Если вы уедете, надо сегодня побольше наготовить. Вернетесь из Москвы голодные!

– Да, мамочка, у меня все есть. Папа, включи телевизор, отдохни. Сегодня много интересных фильмов. А, разложи столик, сейчас будем обедать!

Вероника серьезной тенью замаячила сзади:

– Теть Лен, давайте тарелочки и приборы, я накрою!

Какая милая у меня будущая невестка! Она пошла в комнату с посудой, и я услышала ее строгий голос:

– Сережа, иди переоденься!

Я засмеялась и переглянулась с мамой. Та подняла брови домиком и улыбнулась.

– Ничего, пусть привыкает слушаться…

– Ой, мам…– Я вздохнула. – Лучше бы привыкал к ответственности. А то сейчас слушается нас с тобой, потом – жену… А случится что, кому разруливать? Веронике?

– Это что тебя на такие мысли потянуло?

– Да так. Понимаешь, наши мальчики даже не знают, что такое самостоятельность, ответственность не только за свою судьбу, но и за судьбы живущих рядом людей. Хорошо, если его жизнь будет гладкой и спокойной. А если не будет рядом того, кто бы за него подумал и решил проблему?

– Перестань, я за папу всю жизнь думаю. И прожили-то мы все эти годы хорошо.

– Мам, ты думаешь за него, когда пойти на рынок или съездить в деревню… Я имею в виду совершенно другое. Мы, женщины, принимаем решения относительно того, что касается жизни в семье. И это – правильно. Но иногда к тебе приходят проблемы из внешнего мира. И ты встаешь перед выбором, словно витязь на распутье, не зная в какую сторону метнуться. Разве отец в такие моменты не брал решение этих вопросов на себя? И потом, разве ты его заставляла в свое время искать работу, где хорошо платят? Нет, он сам знал, что благополучие его семьи – дело собственных рук. Да, ты давала задание – он делал. Но ты же не разжевывала ему путь из точки А в точку Б. И не водила за руку. Понимаешь? Он свой путь просчитывал сам.

– Ну да. – Согласилась она. – Но ведь так и должно быть?

– Должно. – Закончила я разговор и слила картошку. Затем растолкла, растопив в ее горячих недрах масло.

И скоро мы впятером сидели за столом. Негромко говорил телевизор. Мама смотрела «Карнавальную ночь» и подкладывала папе кусочки. Сережка что-то нашептывал на ушко Веронике. Было тепло и уютно. За окном незаметно ушло спать солнышко, а на город упала светлая и звездная ночь. Снег закончился, и лишь редкие белые точечки иногда пролетали мимо освещенного окна.

Я собрала посуду и поставила ее в мойку. Налитый по самое горлышко чайник завел свою шумную песню. Опершись о кухонную столешницу руками, я задумалась. Вот тут еще сегодня днем сидел Борис, а я смотрела на его светлые волосы и запутавшиеся в них солнечные лучики… Все, хватит. Заварив чай, я понесла в комнату чашечки и расставила их на столе. Мы пили чай с пирожными, которые купил днем Панкратов, и разговаривали обо всем подряд.

– Леночка, мы сейчас с папой поедем домой, а завтра вечером заберем ребят и сразу – в деревню.

– Пап, тебе по такой дороге как ехать? Ты же плохо видишь!

– Не промахнусь. – Философски заметил отец. – На обочинах – снег. Машин нет, все празднуют. Доедем потихонечку.

– Может, вы уедете днем, а я привезу их сама?

– Нет–нет! Пока мы встанем… Я вообще не смогу спать, пока вы катаетесь по этому ужасному городу!

– Ма-ам, там полиции полно! А поеду я по навигатору, не собьюсь! Погуляем немножко и обратно!

– Да, баб, ложись спать, – услышал сын последние слова бабушки, – и вообще, там будет так интересно, да, Вероника?

Та кивнула головой.

– А твой друг Макс едет или нет? – Поинтересовалась я. – Вы бы созвонились…

– Да, мы уже договорились. Он к нам в половине десятого подойдет.

– А поедете вы во сколько? – Все переживала моя мама.

– Как придет, так и поедем. Не переживай, дороги в это время уже опустеют.

– Ты заправилась? Незамерзайку залила? – Это подключился отец.

– Все я залила. Езжайте, отдыхайте. И вам надо поспать немного и ребятам отдохнуть.

Вероника скромной тенью собрала пустые чашки, и вскоре на кухне полилась вода.

Мама с папой одевались в прихожей, когда в дверь позвонили.

– Это кто? Уже Макс?

Я пожала плечами и открыла замок. А там, с двумя букетами ослепительно-белых роз стоял Борис.

Мы втроем сначала замерли, а потом меня захлестнула такая волна счастья, что я чуть было не прыгнула ему на шею.

– Добрый вечер! – Нарушил он минуту молчания. – Дамы, позвольте мне поздравить вас с наступающим Новым Годом!

И шагнул внутрь.

Мы с мамой растерянно шуршали целлофаном. Она – от удивления, я – от радости. Первым, как ни странно, пришел в себя отец. Он протянул руку Борису:

– Михаил Викторович Шацкий, Леночкин папа.

– Борис Александрович Панкратов. Друг Вашей дочери.

У мамы поползли вверх брови, а глаза округлились. Они прекрасно знали, как звать моего шефа, а также то, что еще позавчера у меня друзей с таким именем не было. Но мой отец был выше расспросов.

– Мы уже уходим, нам пора, – потянул он за руку маму.

– Но… – растерянная бабушка, наконец, похлопала ресницами и сообразила, что за вчерашний день произошло нечто, о чем я предпочла умолчать.

– Нет, подождите, – Борис был само обаяние, – я купил чудесный тортик и вкусный ликерчик. Надо же проводить Старый год! Он был к нам хорошим и добрым. Так за что же его обижать?

Мужчина скинул куртку и нашел тапочки. На странный шум в коридоре выскочил сын и его подруга.

– Ты – Сергей? Будем знакомы – Борис Александрович. А Вас, барышня, как звать?

Та покраснела и пошептала:

– Вероника…

– И мне приятно. Поставьте чайничек и возьмите тортик.

И Борис первым прошел в комнату. Мама с папой обменялись взглядами и решительно разделись. Вечер перестал быть томным и стал интригующим.

– Я думала, ты уехал… – шла я за ним собачонкой. – Почему ты остался?

– Ну-ка, поставь розы в водичку. И подрежь кончики.

Я послушно взяла вазу и ушла в ванную. А когда посмотрела на себя в зеркало, поразилась: глазищи сверкают, щеки красные. Да… словно школьница… А ведь мне в следующем году уже сорок.

Стол снова был накрыт, тортик разложен по блюдечкам. Телевизор, за ненадобностью, выключен. Папа сидел рядом с Борисом и, улыбаясь, слушал анекдоты из солдатской жизни. И все четверо смотрели на него во все глаза. Когда я села напротив, он взглянул на меня и спросил:

– А где же рюмки? Принеси, пожалуйста.

– Борис, но у нас и пить-то некому: отец – за рулем, ребята – маленькие, я тоже сейчас сяду за руль…

– Михаил Викторович, Марина Сергеевна, вы же можете остаться здесь. Еда – на столе. Елочка – в наличии. Телевизор тоже. И ребятам можно по одному глоточку.

Он встал и сам принес из кухни рюмочки.

– А мне-то зачем? – Удивилась я, когда он налил в мою рюмку.

– У меня есть одно предложение. – Он оглядел довольными глазами все наше семейство. – Я сейчас еду в Москву. Но дела складываются так, что завтра мне надо вернуться обратно. Поэтому предлагаю вам нанять меня водителем с личным транспортом, а также знанием маршрута ко всяким интересным местам.

Мое семейство дружно посмотрело на меня.

– Борис, мне неудобно…

– А в качестве оплаты я снова буду грузить твой ум тайнами и непонятными загадками. Вы знаете, Михаил Викторович, ваша дочь мне вчера весь день помогала в решении одной деликатной семейной проблемы. Вы ведь уже поняли, что я – брат Александра Александровича, ее шефа?

– Да, конечно, – ответила за папу мама, – но удобно ли Вам будет заниматься делами и их компанией? Ведь ребята хотят развлечься!

– Хорошо. – Кивнул головой Борис. – Пусть развлекаются. А мы с Еленой Михайловной разберем пока кое-какие задачки. Ребята, вы же без мамы не заблудитесь?

– У меня навигатор! – Гордо продемонстрировал свой смартфон Сережа.

– Не возражаешь, я потом его посмотрю?

– Нет. А Вы в них разбираетесь?

– Управление кибербезопасности. Слышал о таком?

– Вау… – с придыханием произнес сын. – Тогда и комп тоже…

– А какая у Вас машина? – практично поинтересовалась мама. – С ними едет еще один мальчик. Они в ней поместятся?

– Сереж, подойди к окну, – скомандовал Панкратов. – И найди во дворе лишний автомобиль…

Мой сын с блестящими глазами подорвался из-за стола и, отодвинув занавеску, прилип носом к стеклу. Его следующее «вау» было наполнено уважением и восхищением.

– Бабушка, там такой мерс клевый! В эту машину еще и вас с дедом усадить можно!

Дед не выдержал и подошел к внуку. Бабушка держала лицо и подпрыгивала на стуле.

– Да, – отец вернулся к столу, – пожалуй, мы останемся здесь. Наливай, Борис Александрович! За старый год. И, действительно, хороший год был.

– Можно просто – Борис.

И он разлил всем по глоточку. Себе – сок. Мы подняли рюмки и, слегка соприкоснувшись их краями, дружно сказали:

– За Старый год!

А потом мы пили чай и смеялись. Мама все уговаривала Бориса поужинать, но он отшучивался тем, что солдаты после шести не едят.

– Но почему? – Возмутилась мама.

– У повара рабочий день закончился. – Пожал плечами Борис и налил им еще по полрюмочки.

Мама расслабилась и перестала бросать на него настороженные взоры. Но начала странно смотреть на меня. Дед извинился и пересел на диван. Я включила телевизор. Огоньки нашей елочки мигали то красным, то зеленым, то синим светом. Сын, кинув на гостя умоляющий взгляд, утянул Бориса в свою комнату, и теперь оттуда слышались какие-то непонятные и труднопроизносимые компьютерные термины. Вероника, вздохнув, помогла мне перемыть посуду и тоже уселась на диван к деду. Но вспомнивший о ней Сережка и ее подтянул к своим замороченным интересам.

Когда я вернулась обратно из кухни в комнату, люстра была погашена. Сияла только елочка и лампочки в изголовье моего дивана. Отец мирно спал под веселый новогодний концерт. А мама, увидев, что я освободилась, оттащила меня в дальний угол и приступила к допросу.

– Дочка, где ты познакомилась с этим молодым человеком? На работе?

– Да, мамочка!

– Он за тобой ухаживает? А он женат?

– Нет, мамочка.

– А что он хочет?

– Помочь брату в одном запутанном деле. Я тоже помогаю.

– А почему ты? Ведь у вас есть настоящие юристы!

– Это дело не в их компетенции, мамочка. А я – офис-менеджер.

– Врешь. И он врет. – Сделала неожиданный вывод мама. – А где он живет?

– В столице, мамочка.

Она вздохнула.

– Не твоего полета птичка.

– Да, мамочка. – Послушно согласилась я, с нетерпением ожидая конца допроса.

– Но если он спустился к нам с небес… Знаешь, дочка, ангелы тоже спускаются к простым смертным.

– Разве боевой офицер может быть ангелом?

Мама поднялась и положила руку мне на плечо:

– Неисповедимы пути Господни! – Сказала атеистка и пошла к мужу на диван.

А я взяла тебя, мой хороший дневничок, и села на кухне записывать все произошедшее в этот чудной последний день уходящего года. Знаешь, почему-то я так волнуюсь! А, и еще: ну не верю я, что Борис вернулся просто так! Наверняка, увидев мое хорошее к нему отношение, решил впутать во что-то еще. Интересно, с кем он встречался за те несколько часов, когда катался по нашему городу один?

01.01 в 21.45 С Новым Годом тебя, мой маленький дружок – дневничок! И с новым счастьем нас всех! Ты спросишь меня, это сейчас я о чем? Да так, ни о чем. Просто будет здорово, если в этом году что-то изменится к лучшему… Ты скажешь, глупо требовать волшебства, а надо работать над собственными ошибками? Наверное, ты прав. Но если бы знать, где упадешь… Наша Света тоже никому не мешала, никого не напрягала. Однако теперь, вместо объятий любимого человека, лежит в объятиях мерзлой земли. Так что, мой красненький друг, кроме того, что мы творим в этом мире осознанно, есть падающие на голову кирпичи и случайные убийцы, называемые Судьбой. Ты, конечно, можешь возразить и сказать, что Судьбу мы творим своими поступками. Просто иногда это проявляется не сразу. Но я готова поспорить: душа, когда попадает в тело, уже наделяется характером и определяемыми им эмоциями и уровнем интеллекта, следствием чего и являются поступки. А потом весьма важны место рождения, положение семьи в обществе, где появляется ребенок… Ты можешь привести мне в пример Ломоносова: поморский мальчишка стал большим человеком. Золотой мой, он такой один из сотен тысяч рождающихся в этих краях парней. И лишь его Судьба привела к сияющим столичным вершинам. Понимаешь, ребенок, пока маленький, видит, в-основном, пример своих родителей и не представляет, как можно жить по-другому. Надо обладать огромным желанием и недюжинной силой воли, чтобы настолько перекроить вот этот случайный выбор Судьбы. Но она ведь такая плутовка! Понравился ей упрямый мальчик, и ему вовремя открылись нужные двери и попались на пути нужные люди. Ты можешь сказать, что есть свобода выбора: пойти сюда или отсюда… А характер? А присущая человеку уверенность в силах или, наоборот, трусость? А сколько раз бывало так, что, вроде, открывается тебе новая дверь, ты счастлив и бежишь туда, «сломя голову»… и ломаешь ее о бетонный блок с корявой надписью «конец пути». С тобой такое было? Нет? А со мной бывало. Поэтому, когда появляется в игре под названием «жизнь» новый уровень, уже думаешь, а стоит ли его проходить? Не окончится ли это очередной нервотрепкой или, что гораздо хуже, крестиком на свежей могилке? Нет, ты можешь возразить, что все мы там будем, но, дорогой мой, мне еще ребенка на ноги поднимать. Поэтому при возникающих возможных рисках предпочитаю подуть на воду и подождать развития событий: вдруг кто-то впереди меня рванет к сияющим горизонтам и обезвредит собой возможные ловушки? Ой, что-то меня не туда занесло. Ты ведь ждешь отчета о нашей поездке, а я гружу тебя философией. Итак, читай.

К десяти часам вечера к нам прибежал Максимка, друг Сережки. Они вместе учатся и дружат с первого класса. Представляешь, он пришел не с пустыми руками, а с целой сумкой мандарин: его мама работает на нашем рынке продавщицей и так решила нас поздравить. Надо завтра ей будет позвонить, поблагодарить. А то сейчас уже неудобно.

Расцеловавшись с мамой и папой, причем, мамочка умудрилась чмокнуть в щеку и Бориса, отчего его брови поползли вверх, а на губах заиграла довольная ухмылка, мы выскочили из подъезда. Мерседес отъехал от бордюра, и я с ребятами, дружно раскрыв двери, запрыгнули в машину. Борис включил внутри свет и внимательно всех оглядел. Мои ребята даже забыли, как дышать, насколько неизгладимое впечатление произвел на них салон из бежевой кожи.

– Борис Александрович, может, за тряпочкой сбегать? – Предложил мой рациональный сынуля, а ребята тревожно уставились на Панкратова: а вдруг передумает их везти?

– А может, тебе бахилы выдать? – Серьезно спросил Борис. – Или музейные тапочки?

– Главное, не белые. – Ответил Сережка, и ребята захихикали.

Настроение у них сразу поднялось, а Макс начал рассказывать, где стоит побывать. И он, и Сережка предусмотрительно набили себе небольшие рюкзачки со всякими вкусностями и водой. Так что пока ноги двигаются, весь город с его сверкающими огнями и новогодней суетой – к их услугам.

Борис убрал свет и совсем негромко включил радио с современной музыкой. И сзади наступило затишье. Мальчишки и Вероника завертели головами, рассматривая проносящиеся мимо дома родного города. Вот в низинке моя любимая бензоколонка. А вот и пост ДПС, на котором, к моему огромному удивлению, не было ни одного дяденьки с полосатой палочкой. И, едва мы его проехали, большая машина плавно набрала скорость. Дорога была абсолютно пустой. Лишь километров через пять навстречу нам пролетел опаздывающий к столу грузовичок.

Ребятишки негромко говорили о чем-то своем, Борис смотрел вперед, а я, откинувшись на сидении, молчала, изредка поглядывая в салонное зеркало, в котором отражались блестящие глаза мужчины.

Первым не выдержал он.

– Почему не спрашиваешь, что я узнал?

– Как я могу об этом спросить, если я не знаю, куда ты ездил?

Он усмехнулся и посмотрел мне в глаза.

– Обиделась?

Честно говоря, я удивилась такому вопросу. Разве нас что-то связывает, кроме одного трупа и дня знакомства?

– Ты о чем?

Пропустив мой вопрос, он начал рассказывать.

– Оставив тебя готовиться к встрече с близкими, я поехал к Татьяне Петровне. У нее я бывал, поэтому без труда нашел дом. Собственно говоря, меня интересовали только две вещи: рассказывала ли при ней Света о своем прошлом и подмечала ли она что-то необычное в поведении девушки тогда, когда Татьяна начала здесь работать. Мы немного посидели, вспомнили прошлое, я спросил ее о дочери…

– Что, девушку тоже сватали за Сашеньку? – Я прищурилась. – Погоди… или за тебя?

Улыбка сама собой наползла на мое лицо. Борис тоже улыбнулся.

– Нет, Лен. Тут совсем другая история. А Сонечка – еще молодая девушка. Ей двадцать четыре или двадцать пять… В те времена она была подростком, пытающимся найти свое место в жизни. И, как многих молодых людей, ее заносило то на курсы эзотерики и биоэнергетики, а то в кальянные с компанией увлекающихся амфетаминчиками ребят. Александр тогда уже закончил Юридическую Академию и работал под руководством Татьяны Петровны. И вот один постоянный клиент оформлял выгодную сделку купли-продажи убыточного предприятия в Смоленске и попросил подъехать туда своего юриста, то есть, Татьяну. Ну, деньги хорошие, она и поехала. А дочку оставила на бывшего мужа. У того тоже свой бизнес: с утра до вечера заботы и дела. Все общение – по телефону. Сонечка, конечно, обрадовалась: делай все, что хочу… И в четыре утра вдруг звонит Сашке из отделения, тогда еще милиции, старший лейтенант и говорит:

– У нас находится Ваша дочь Софья. Приезжайте, будем оформлять задержание.

Тот спросонья никак не может понять: какая дочь? И лишь когда терпеливый лейтенант назвал фамилию Татьяны Петровны, он въехал в ситуацию. Я тоже в это время был в Москве: сдавал выпускные экзамены. Саша мне звонит, так мол и так, как девчонку выручить, чтобы клейма на всю жизнь не осталось?

– Ну а ты?

– А я взял свои корочки и поехал с Сашкой в отделение. Взяли их в ночном клубе. Кто-то из богатеньких деток прошелся насчет нищебродов в китайских кроссовках. А Сонины приятели, расслабившись коктейльчиками и таблеточками, почувствовали себя героями и полезли в драку. Короче, охрана тут же сообщила о конфликте знакомым ментам. И повязали наших деточек в самый разгар веселья. У одной и другой из конфликтующих сторон в карманах нашли дурь. В том числе, и у Сони. Сидели они в обезьяннике бледные и грустные, поскольку за употребление, а тем паче за распространение положен долгий и печальный срок в местах не столь отдаленных. Своими волшебными документами несколько испортив ментам настроение, я попросил сначала просто поговорить с ребятами. А Саша, тем временем, с занудством адвоката выуживал из крышующих заведение лейтенантов вещественные доказательства преступного действия.

– И что?

– Детишки, посидев пару часов с вшивыми и вонючими бомжами, прониклись серьезностью момента и уже очень хотели домой. Я напомнил им про тюрьму или несколько миллионов, с которыми придется расстаться их родителям, чтобы отмазать их от этого заведения. И Сонечка расплакалась: ей в то время было всего тринадцать лет, хоть и выглядела она крупной и сформировавшейся. Но мозги-то были еще детские. Она встала передо мной на колени и торжественно пообещала, что если мы с братом ее вытащим, она начнет учиться только на отлично и поступит в Университет, как хочет мама. И обязательно выучит те языки, которые знает Александр.

Я улыбнулась и спросила:

– А почему Александр, а не ты? Или не владеешь?

Тот покосился и нехотя сказал:

– У меня восточное направление. И слишком много пришлось бы учить. Так вот, дружно надавив на ментов, мы добились, что молодежь отпустили под честное слово с их стороны, что они здесь больше не появятся, и под наше честное слово, что мы будем молчать о левом приработке местных правоохранителей.

– И кого же они больше испугались, твоих «корочек» или закона в лице Саши?

– Надеюсь, и того, и этого. Ну а Соня, с медалью окончив школу, поступила в университет на бюджет. А потом перевелась в Сорбонну, кажется… А после окончания, осталась работать спецкором в одной из западных стран.

– И кто ей в этом поспособствовал? Ни за что не поверю, что выпускницу даже Сорбонны могут отправить в командировку, о которой мечтают все штатные и внештатные сотрудники.

– Это уже совсем другая история. Но давай вернемся к нашей.

– Давай. – Согласилась я. – Вернемся. И что сказала Татьяна Петровна?

– После того, как ее память окунулась в те давние времена, когда мы были молоды и полны оптимизма, она сразу вспомнила, что ее однажды поразила прическа Светы. Даже не так: волосы. Когда Таня только начала работать у вас в конторе, как-то случилась запарка: Саша вел сложное дело в суде, и на Татьяну и Свету свалились все остальные дела. Таня работала с клиентами, а Света до полуночи готовила ей бумаги. И однажды Таня обратила внимание на черные непрокрашенные волосы, отросшие за несколько безумных дней. Понимаешь, это была полоска толщиной в миллиметр. Но Татьяна Петровна, внимательная к мелочам, увидела. И ее поразило, насколько тщательно и постоянно Света отбеливает свой родной цвет. И брови тоже. И когда Таня пошутила насчет цветных контактных линз, Света покраснела и испугалась. Отсюда можно сделать именно тот вывод, который уже сделал я: она боялась своего прошлого до такой степени, что изменила даже цвет глаз.

– И, конечно, Света с Татьяной Петровной никакими скелетами из своего гардероба не поделилась…

– Именно так.

– И ты хочешь повидаться с ее бывшим мужем…

– Да. На досуге я прошерстил базу данных МВД, выяснил, где живет ее бывший супруг. Знаешь, думаю, он к ее смерти тоже не имеет отношения.

– Почему?

– Он женат и у него двое малышей.

– Тогда зачем мы едем к нему? Тем более, в Новогоднюю ночь! Только людям праздник испортим.

– Ну, ты же понимаешь, он тоже может что-то знать.

– Но, когда женщина выходит замуж, в паспорте ставится отметка: выдан вместо такого-то…

Борис усмехнулся:

– О ней этих данных нет, словно она родилась сразу взрослой и замужней.

– Подожди, но ведь где-то указывается место рождения?

– У нее указана Москва.

– Но Оксана говорила, вроде она приезжая?

– Вот это нам и предстоит выяснить.

– А если муж не знает?

– Тогда узнаю я. Чтобы, как следует, прошерстить базы, нужны коды доступа к ним. А я их наизусть не помню.

Мы сквозь ночь летели по безлюдному шоссе. Спуски и подъемы, редкие поселки на обочинах. И везде в окошках радостно горят огоньки люстр и нарядных елочек. А в одном из больших селений, медленно огибая красивую белую церковь, мы в глубине двора увидели приготовленную из еловых веточек пещеру и яркую над ней рождественскую звезду.

– Дядя Борь, остановитесь, пожалуйста! – Просунул мой сын мордочку между передними сидениями. – Можно мы только посмотрим?

Борис плавно прижался к обочине и затормозил.

– Машин нет, но все равно смотрим налево, направо… – Крикнула им вдогонку я.

– А ты не хочешь посмотреть? – Спросил мужчина у меня.

– А можно? – Задала яглупый вопрос, ответом на который он улыбнулся.

Мы вышли из машины. Борис стоял на краю дороги и ждал меня. Когда я поравнялась с ним, он аккуратно положил руку мне на плечо и прижал к себе. Я подняла брови и внимательно посмотрела на его спокойное лицо.

– Идем, – сказал он, – смотрим налево, направо…

Он прижал меня плотнее, поворачивая вместе с собой. Я рассмеялась и, сняв его руку с плеча, взяла под локоть:

– Так намного удобнее!

Мы пересекли дорогу и, зайдя в распахнутую калиточку, встали за спинами ребят. Дно глубокой еловой, прикрытой снегом, пещеры было устлано сеном. На нем стояли овечки, козочки и, между ними, крохотные ясли. В них лежал маленький Иисус. Фарфоровая фигурка ребенка была обнаженной. Рядом сидела мать Мария и стояли волхвы, принесшие ребенку свои дары. И теплилась крохотная электрическая свечка. А над пещерой ярко сияла голубым светом путеводная Звезда.

– Теть Лен, – прошептала Вероника, – но ему же холодно! Можно я его заверну в носовой платочек? Он у меня совсем чистый!

Мы с Борисом переглянулись. Действительно, в Вифлееме ночи теплые, а у нас, хоть и небольшой, но мороз. И смотреть на раздетого ребенка было больно.

– Конечно, заверни. Только не урони ничего!

Вероника, отодвинув парней, засучила рукав куртки и достала младенца.

– Бедненький! Совсем замерз! – прошептала она и, как настоящего ребенка, ловко завернула в конвертик и положила обратно. – Ведь так лучше?! – Посмотрела она на нас.

– Здорово! – Тихо согласился Сережка. – А давайте, мы тоже ему что-нибудь подарим? День Рождения, все-таки!

– У меня есть шоколадные конфеты. – Тут же сказал Макс. – Дети их очень любят. Я, например, и сейчас их люблю.

И достал пригоршню «Белочек».

– А у нас есть… – сын задумался, – бутерброды, чай в термосе, мандарины и шоколад. Вероник, что мы ему положим?

– Шоколадку. – Твердо сказала девочка. – Мандарины замерзнут. А до бутербродов он еще не дорос.

Я со счастливой улыбкой смотрела на раскладывающих у подножия пещеры гостинцы детей. Какие они все-таки милые! Я понимаю, и они тоже, что эти подношения съест кто-то чужой… Но вдруг он улыбнется и поблагодарит Господа на этот маленький подарок в канун Рождества?

Мы снова забрались в машину. Где-то через десять километров нас ждал поворот на магистраль и, до самых пригородов, свободный полет между заснеженными лесами и полями.

Ночная Москва нас встретила пустой и ярко освещенной улицей, сияющими окнами домов и первыми фейерверками, запускаемыми провожающими старый год жителями для своих прыгающих в ожидании огненного чуда детей. Мы стремительно приближались к центру города. Иногда нас обгоняли опаздывающие гости или таксисты в поисках щедрого заработка.

– Дядь Борь, – мой сын, легко причислив нового знакомого к почти родственникам, снова просунул лицо между сидениями. В его веселых глазах отражались пролетающие огни. – А ты нас прямо к Красной площади подвезешь?

– Вы и подвезете. – Машинально поправила его.

Сережка фыркнул. Борис тоже. Я замолчала.

– Нет, к самой площади не получится. На праздники весь центр перекрывается для пешеходов. Высажу рядом с Лубянкой, а там пешочком, по Никольской улице, совсем недалеко. Заодно город посмотрите.

Мы переехали Садовое кольцо и углубились в какие-то узкие старинные улочки. Наверняка навигатор повел бы меня там, где перекрыто! И я порадовалась, что мы едем с Борисом, который словно ходит тут каждый день – так легко он ориентировался в их ночном хитросплетении. И вот мы снова выехали на большую улицу и остановились.

– Господа и дама! У вас осталось ровно двадцать минут, чтобы успеть к бою часов. Сереж, видишь переулок? Вам вот туда. И еще. – Борис развернулся и внимательно посмотрел на ребят. – Мы будем звонить каждые полчаса. Огромная просьба реагировать на звук. Если вдруг так случится, что к вам кто-то пристанет, сами понимаете, пьяных и дурных много, не связываетесь и убегаете. И последнее. Советую обращать внимание на название улиц, по которым идете в данный момент. Это чтобы мы могли за вами приехать. Согласитесь, ставить таким взрослым ребятам программку слежки некорректно.

– Ну, мы пошли? – Подпрыгнул на сидении Сережка.

– Все, идите. И помните, что я сказал!

Ребята убежали с такой скоростью, что через минуту их куртки пропали в гуляющей толпе.

– Может, мне стоило пойти с ними? – Робко поинтересовалась я.

– Не глупи. Вспомни себя в их возрасте. Разве тебе хотелось гулять под присмотром родителей? – Он немного помолчал, заныривая в очередной переулок. – К тому же, программку я все-таки поставил.

Я облегченно выдохнула:

– Спасибо тебе, Борь.

– Это ты мне скажешь, когда привезу вас обратно. – Он притормозил у тротуара и достал планшет. – А теперь нам надо сделать то, ради чего мы и приехали, а именно, навестить Светиного мужа. Итак, где тут он у нас?

Его лицо осветилось разноцветным экраном планшета.

– Лен, ты на меня не обидишься, если мы встретим Новый год в дороге?

– А где он живет? – я тоже наклонилась над картой.

– Смотри. – Борис показал маленькую синюю точечку. – Это мы. А вот этот красный значок – место, где живет господин Веснин.

– Так это почти у МКАДа! – Вырвалось у меня.

– Так сейчас пробок нет. Долетим минут за двадцать.

Планшет перешел в мои руки.

– А ты знаешь, как туда доехать? Город такой большой!

– Знаю, Леночка.

И мы, попетляв по переулочкам, снова переехали Садовое кольцо и понеслись на север. Пока мы крутились по центру, Борис называл улицы и коротко рассказывал, чем они знамениты. А небо, тем временем, со всех сторон озарял разноцветный салют.

– С Новым Годом! – Проговорил Борис и улыбнулся. – И с новым счастьем.

– Положим, счастье у меня всегда новое… – Вдруг вспомнила я Королеву из «Двенадцати месяцев». – Каждый день растет… Скоро уже пятнадцать. И тебя, Борь, с Новым годом. И пусть в жизни твоей сбудутся все самые тайные, заветные мечты.

Он улыбнулся:

– Ну раз ты мне этого желаешь… Тогда я постараюсь.

Мы выехали на широкую и пустую улицу. Со всех сторон громыхали и сверкали фейерверки.

– Надо было вас отвезти на Воробьевы горы! – Вслух подумал Борис. – Оттуда весь центр, как на ладони.

– Ничего, мальчишки найдут, где развлечься. – Вздохнула я.

– Устала?

– Нет, Борь. Просто последние два дня из размеренного и однообразного бытия моя жизнь превратилась в галоп молодой кобылицы по ромашковому полю.

– Это хорошо или плохо? – Борис улыбался.

– Да как-то странно. Уже привыкла считать себя старой клячей.

Мужчина рассмеялся.

– Вот и хорошо. Радуйся жизни, пока есть возможность.

– Конечно! – И я беззаботно покрутила головой по сторонам и переменила тему. – А где это мы?

– Подъезжаем к Коровинскому шоссе. Вот нам сюда, под светофорчик. И второй дом по левую руку – наш. Вернее, там живет господин Веснин.

Мы повернули во двор, озаренный огненными сполохами, и медленно поехали вдоль ряда автомобилей.

– Смотри, вот его машина, – он показал на старенький помятый «хюндай». Потом нагнулся и посмотрел через ветровое стекло на окна третьего-четвертого этажа. – И они дома!

Свободных парковочных мест поблизости не было, и мы залезли прямо на тротуар у подъезда.

– Ой, а никто ругаться не станет? – поинтересовалась я.

– Сейчас все добрые. – Борис вылез и помог вылезти мне.

Мы немного померзли у подъезда. Как назло, у Весниных не было домофона, а кода мы не знали. И совершенно никто не выходил. Мы немного полюбовались на взлетающие с детской площадки вверх ракеты, и я достала айфон. В непрерывном грохоте петард Борис молча положил свою руку на мою и, прижав меня к себе, вытащил из руки телефон. Я вопросительно посмотрела на него.

– Не сейчас! – Я больше поняла по губам, нежели услышала.

Но вот одна из веселящихся семей расстреляла, наконец, весь боезапас и направилась к нужному нам подъезду.

– С Новым Годом! – Проорал нам улыбающийся молодой мужчина.

– Замерзли? Не пускают? – С сочувствием посмотрела на мою короткую курточку и непокрытую голову его жена и, приложив ключик-таблетку, открыла подъездную дверь.

Девчонки-малявки прыгали и требовали продолжения пиротехнического шоу. Я улыбнулась: когда-то и мой сын был таким же маленьким, требовательным и забавным. И я старалась сделать для него все, что могла.

– Вам какой этаж? – Спросила женщина.

– Пятый. – Обворожительно улыбнулся Борис.

– И нам! – Захлопала в ладоши старшая девочка. – А к кому?

– К Весниным! Знаешь таких?

– Я – Наташа Веснина! – Важно ответила малышка, а с лиц родителей медленно сползла улыбка.

– А вы кто? – Это вступил в разговор мужчина.

– Не волнуйтесь, мы буквально на пять минут. – Улыбнулся Борис. – Вы Геннадий?

– Да, Геннадий Веснин, а это моя жена Тамара.

– Очень приятно! – Пришла моя очередь разряжать обстановку. – Просто у нас есть пара вопросов… Но не при детях.

– Надеюсь, все живы-здоровы? – На лице Тамары выступила тревога.

Мы с Борисом обменялись взглядами.

– Пойдемте к нам! – Решила женщина. – Новый год все-таки. Посидим за столом, а вы все расскажете!

Мы стояли в коридоре у их двери. Услышав приглашение, одновременно отрицательно покачали головами.

– Мы торопимся. Спасибо. Вы идите, раздевайте ребят. А Ваш муж все потом расскажет.

– До свидания! – Хором произнесли девчонки и скрылись вместе с мамой за дверью.

А их отец прислонился к стене и, стащив шапку, сразу сказал:

– Но я писал в банке заявление об отсрочке платежа! Нам зарплату задержали!

Я невежливо рассмеялась:

– Вы считаете, женщина может работать коллектором?

– Тогда кто вы? – Он облегченно выдохнул. – Вроде не привлекался, не состоял и не участвовал…

– Вы помните свою первую жену?

– Какую? – Вытаращил он глаза. – У меня жена единственная – Тамара. И дети тоже наши.

– Имя Светлана вам что-то говорит? Лет десять-одиннадцать назад? Приезжая…

– А… да, Света… Я и забыл, что оформил с ней брак. Но он был фиктивным. А что с ней?

– Убили. – Лаконично ответил Борис. – Вспомните, пожалуйста, все, что Вы знали об этой девушке. И зачем ей потребовался фиктивный брак?

– Ох ты ж… Бедняжка! Вы ей родственники?

– Прокуратура. – И Борис, достав красненькую книжечку с российским гербом на корешке, ткнул ее в лицо Веснину разворотом.

– Но что я могу сказать? Мне тогда бабушка завещала вот эту квартиру. Когда она умерла, я еще жил с родителями, а с Томочкой и вовсе не был знаком. Мы подумали и решили ее сдать. Здесь две комнаты, ну вот мы и разместили объявление на сдачу именно комнат. Просто, когда квартира понадобится, одиноких легче выселить. Да и снимают они ненадолго. А людей с детьми как выгонишь? В первую комнату вселились три студента – курсанта школы милиции. А на вторую жильцов долго не находилось. Но потом позвонила эта Света. И очень обрадовалась, что комната еще не занята. Согласившись даже на соседей – курсантов, она въехала. Я ей сделал временную регистрацию, и она устроилась на работу.

– А как она выглядела?

– Темноволосая, пышная такая… – Он скользнул взглядом по моей фигуре в расстегнутой куртке. Грудь большая. Крупная девушка.

– Посмотрите, похожа?

Борис достал свой телефон и показал залитый туда снимок.

– У Светки были темные волосы, да и лицо покруглее. Я ж говорю, она была в теле.

И он повертел вокруг себя руками.

– А фамилию ее не припомните?

– Заковыристая какая-то… подождите немного, в документах должна остаться…

Дверь открылась и снова закрылась. Мы замерли, прислонившись к стенке.

– Как-то твоему брату не везет с женщинами… – заметила я.

– Нам обоим не везет. – Флегматично пожал плечами Борис. – Но ведь это не повод расстраиваться?

– А ваши родители знают…о Люде? И о Свете?

– Отец умер. Я же тебе говорил, что теперь старший… А мать… Она живет в своей реальности. Там есть свечи, засохший между страниц цветок и слезы на могиле отца. И неожиданно выросшие сыновья, ставшие совершенно чужими.

– Разве ты живешь не с ней?

– Нет. Я давно живу один. Когда развелся, купил квартиру-студию. И, когда живу здесь, в Москве, мой дом – там.

– А мать?

– Еще во время болезни отца к ней переехала младшая незамужняя сестра. Она помогала ухаживать за ним, а теперь – за мамой. Не волнуйся, Леночка, мы их навещаем. Привозим продукты. Сашка два раза в месяц обязательно приезжает сюда. Когда я в длительной отлучке – каждую неделю. Они гуляют, собирают по пятницам литературные кружки. А по понедельникам – музыкальные. Приходят с мужьями подруги. Они поют песни, пьют легкое вино и играют до полуночи в покер.

Дверь Весниных снова отворилась.

– Вот, смотрите, договор аренды. Представляете, моя мама его сохранила и положила в папочку к документам! Словно знала, что понадобится…

Борис взял из рук Геннадия прозрачный файлик. А потом, вытащив из него бумагу, снял на телефон с двух сторон.

– А ксерокопии ее паспорта не осталось?

Тот с сожалением развел руками.

– И последний вопрос: как она объяснила желание оформить с Вами фиктивный брак?

– Сказала, ее фамилия ей не нравится. Впрочем, она хорошо за это заплатила. И, знаете, Вы будете смеяться, через пару месяцев она потеряла паспорт. Пошутила, что фамилия не прижилась. И, когда она его снова оформила, мы сходили в ЗАГС и развелись. Вот и все.

– Спасибо! – Борис протянул мужчине руку. – Берегите семью и, счастливого года!

– До свидания… – Обрадовано сказал он и снова занырнул в шумящее веселыми голосами нутро квартиры.

– Едем, Леночка!

Мы сели в машину и медленно выехали со двора.

– И какой же была ее фамилия?

– Любопытно? – Веселый глаз Бориса подмигнул мне в зеркале.

Мы остановились у обочины пустой улицы, и Борис включил свет в салоне. А потом протянул телефон. Увеличив изображение, я прочитала:

– Светлана Николаевна Брошенкова. Это от какого же слова: брошь или брошенная?

– Ты посмотри адрес прописки в конце договора.

– О-о? Маленький среднерусский городок на берегу великой реки… И почему она оттуда убегала с такой поспешностью, словно там завелись скорпионы?

– Вот это нам и предстоит выяснить.

– Как? Мы что, туда поедем?

– А ты согласилась бы? – Панкратов-старший ехидно улыбался.

– Нет. – Быстро ответила я.

– Жаль. Тогда поступим следующим образом. Ты звонишь ребятам и выясняешь их степень усталости…

– И?

– Звони!

Я набрала номер сына.

– Сереж, вы как?

– Мамуль, тут круто! – Слышался в трубке его восторженный голос. – Мы на горках катались! Фоткались у мавзолея, у Кремлевской стены, слышали, как били куранты! Тут подсветка! Поют, танцуют!

– Не устали?

– Нет, мамуль! Мы еще на Воробьевы горы хотим съездить! Но пока гуляем по центру! Сейчас мы у Большого театра. Хотим выйти на Воздвиженку, а оттуда на Арбат.

Борис, слушавший разговор по громкой связи, сказал:

– Пока погуляйте, через часик вас подхватим, отвезем к Университету.

От дружного «ура» у меня заложило уши, а у телефона – динамик.

Убрав айфон в карман, я спросила:

– И на что ты планируешь потратить этот час?

– Леночка, извини, но мне надо заехать к матери и поздравить их с тетушкой. Это ненадолго.

– Ой, ну конечно! – Мне стало стыдно. Моих он поздравил и даже пообщался. А тут родная мать. – Конечно, поехали!

– Это по пути. Почти на Садовом кольце.

Борис включил фары и понесся по улице. Я покосилась на его лицо и что-то не заметила особой радости в глазах. Наоборот, около рта появились жесткие складки. Вот теперь-то я могла поверить, что этот человек умеет командовать так, что его беспрекословно слушают и подчиняются. Он сосредоточенно молчал. Молчала и я, разглядывая незнакомые улицы, про которые мой спутник уже не рассказывал. На площадях среди высоких домов стояли наряженные елки. Лампочки на пушистых лапах празднично мигали, а под ними бегали ребятишки и стояли взрослые. Где-то я видела даже двух Дедов Морозов. Дух праздника витал в воздухе, заставляя улыбаться и фотографировать то салют, то машущих варежками ребят, а то и подсвеченные снизу стены старинных храмов, в узких окошках которых горели свечи.

– Мы приехали. – Ровно сказал мужчина, въезжая в заставленный машинами проезд между домами.

Там, за помпезными зданиями, выстроившимися вдоль Садового Кольца, во дворах стояли старенькие развалюхи, огороженные строительным забором, и новые, с большими окнами, современные дома с застекленными лоджиями. А между ними, зажатый с одной стороны, стройкой, а с другой стороны – административным монстром из стекла и бетона, крепенько стоял десятиэтажный брежневский кооперативный домик с одним подъездом. Вот к нему-то мы и приткнулись. И, как всегда, чуть ли не в подъезд.

– А здесь ругаться не будут? – Покосилась я по сторонам в поисках сердитого дядьки с битой или тетки в очках с тележкой на колесиках.

Борис искренне рассмеялся:

– Да что же ты, Леночка, такая пугливая? Никто нас не тронет. И нигде.

– А почему?

– У меня «специальные» номера. Знающий увидит и убежит подальше. Даже если я оставлю салон открытым, заберутся разве мальчишки. Но не заведут. У меня очень умная машина.

– Кто бы сомневался… Я могу подождать в салоне, или пойти погулять?

– Нет. Леночка… – он взял меня за руку и приложил ее к щеке. – У меня к тебе просьба…

– Судя по твоему поведению, неприятная. – Сделала я вывод и вытащила руку.

– Не совсем. Пойдем со мной. Понимаешь, у меня будет повод побыстрее уйти.

Я изогнула бровь.

– Но ведь у нас дело… и твои ребята. Поэтому, вылезай. Нам засиживаться некогда.

Привычно открыв закодированный подъезд, он поздоровался и пожелал радостей пожилой консьержке, которая профессиональным взглядом окинула меня с головы до ног и только потом расплылась в фальшивой улыбке:

– И Вас, Борис Александрович!

Я задумчиво зашла вместе с ним в лифт и вышла на седьмом этаже. Он нажал кнопку дверного звонка.

– Ты здесь вырос? – Поинтересовалась я.

– Нет, родители ее купили сравнительно недавно, лет пятнадцать назад. Как раз перед смертью отца. – Борис прислушался к шуму открывающейся внутренней двери. – Потом расскажу, хорошо?

Я кивнула головой и нацепила на лицо «клиентскую» улыбку. То есть ту, с которой встречаю клиентов в офисе. Улыбаются только губы, слегка показывая ровную ниточку белых зубов.

Дверь распахнулась, и на ее пороге застыла сухощавая невысокая женщина с непроницаемым лицом британской гувернантки. На ней был надет узкий темный костюм с белой блузой, на ногах – цветные тапочки, а волосы собраны в плотный пучок.

– Здравствуй, тетушка Лика!

Первым в дверь шагнул Борис и, нагнувшись, коснулся губами морщинистой щеки.

– Здравствуй, Боренька! – Она, неожиданно улыбнувшись, схватила его рукой за рукав. – Проходите! Как я рада! Представь мне, пожалуйста, свою спутницу!

– Моя подруга Елена.

– Вы, наверное, работаете вместе? – Она сощурила глаза, вглядываясь в мое лицо. – Вы хорошенькая!

– Спасибо! Работаем. – Ответила я.

Тетя суетилась, пытаясь забрать у нас куртки. Бедная старая слепая женщина! Как она обрадовалась Борису!

– А ты знаешь, у нас гости! – Громко прошептала она, глядя, как Борис развешивает одежду.

– Да ты что! – Он снял ботинки и просунул ноги в тапочки. – И кто же?

Мне тоже пришлось переобуться. Не пачкать же паркет кроссовками?

– Владлен Семенович, Нона Ивановна… Ой, он читал нам новые стихи! Говорит, скоро выйдет из печати его книжка!

– Вот как? Их в нашей стране кто-то читает? Или он будет рассовывать по знакомым экземпляры с автографом?

Я хихикнула. Мне показалось, если бы тетя Лика посмела бы, то рассмеялась. Но вдруг она тревожно посмотрела на Бориса и снова схватила его за руку.

– А еще пришла Полуденцева с Ирой.

Борис выпрямился и опустил руки.

– О, как! С чего бы это? Их вообще, кто приглашал?

– Ну, на такие праздники не приглашают. Люди приходят сами. Они такую роскошную шаль Виолочке подарили! А мне – перчатки. Теплые.

И худенькая Лика потерла сухие пальчики.

– Значит, шаль? Хорошо.

Лицо Бориса стало каким-то узким и сосредоточенным. А также очень спокойным. Я не знаю, но мне кажется, так бы мог выглядеть снайпер, сидящий в засаде и знающий, что цель никуда не уйдет. Все дело только во времени.

– Идемте же к столу!

– Тетушка Лика, а где я могу сполоснуть руки? – Поинтересовалась я. – И пописать. – Добавила, когда Борис по длинному коридору, даже и не вспомнив обо мне, прошел в комнату.

– Вот тут, за углом. – Лика показала мне на двери, а сама поспешила в гущу событий.

До меня донеслись возгласы приветствий, искусственно веселый тон Бориса и растянутые гласные женского голоса.

Мне стало как-то неуютно и тревожно. Я не люблю общество манерных дам, насквозь пропитанное жеманностью и ложью. Да, возможно, это мои плебейские корни. Но, как мне кажется, нормально воспитанные люди никогда не станут подчеркивать, что ты, случайно оказавшись на их празднике жизни, пришел не в той одежде. Адекватных людей не станут шокировать ногти с заусенцами и без лака… Согласна, зрелище малоприятное, но ты же не специально! Просто так получилось. Ладно, в конце концов, это не моя семья, вижу я их в первый и последний раз. И вообще все претензии к сыночку Боречке.

Помыв руки и промокнув холодной водой уже уставшие глаза, я самостоятельно пошла по коридору, предварительно заглянув на кухню. Там, около форточки, курил какой-то молодой человек.

– Здрассте! С Новым Годом! – Кивнула ему. А ничего кухонка, большая. И высокое, с широким подоконником, окно. Наверное, когда под окнами колышут кронами старые березы, прилепившиеся к газону у подъезда, здесь весьма мило.

– Здрассте! – Внезапно разулыбался мужчина. – Вас как зовут? И какими судьбами?

Он подошел ко мне и фамильярно подцепил под руку. Его выдох пах коньяком и сигаретами. Я слегка повернула голову и помахала перед носом рукой.

– Ну да, – подтвердил он. – Немного выпил. Там такая тоска! Зеленая, как змий. А моя матушка глядит им в рот. А ты с кем?

– Да так, случайно занесло. Сейчас поздороваюсь и уйду.

– Хорошо тебе, – вздохнул он. – А у меня квартира на Цветном бульваре!

– И что? Сегодня собрание владельцев недвижимости Центрального Округа?

– Шутишь! Так мать ее может брату подписать! У него есть свое жилье. А я-то с мамкой живу! Продаст завещанную долю, и что я буду делать?

– Бяда… – скопировала я свою вечно подглядывающую соседку.

– Вот и я о том же! – Уныло подтвердил тот.

Бесконечный полутемный коридор, наконец, закончился, и я избавилась от пытающейся прощупать миллиметры моего жирового слоя руки. Замерев на пороге большой комнаты, можно сказать, «залы», я рассматривала в ее полутьме сидящих за столом гостей. У окна, сверкая лампочками, отбывала свой короткий век живая, вернее, уже мертвая елка. Но ее труп изумительно пах хвоей. На столе сияли два подсвечника по три свечи и еще один – на пианино в углу. Там же, в позе Наполеона и лицом ко мне, стоял кругленький лысенький мужичок где-то за семьдесят. В руках у него были белые листки, а на носу – роговые, остромодные очки. Остальные смотрели в его сторону.

Твой завернутый рот паутиной

Тонкой шали меня целовал

Ты была, как кувшинка, невинной,

Пах зимой нежных щечек овал…

Бесконечно поникшие плечи

Изнывают истомой внутри.

Ты со мной, но квартира далече…

Слезы страсти моей оботри

И пролей на алтарь моей грезы…

Перед ним – чаша ярких страстей -

Телу юному плен и угроза.

Ах, была бы пред нами постель…

Мне захотелось… нет, не смеяться. Ржать. Наверное, я в поэзии не очень. Так же, как и в некоторых музыкальных опусах: чего-то не понимаю. Честно пыталась разобраться, но произведения не в склад, не в лад и не в ноты, и к тому же, с отсутствием вполне определенного смысла, считаю бесполезной и халтурной работой. А может, как потомок крестьян, я просто не в силах проникнуть в настолько высокие сферы? Кто там отвечает за полет мыслей? Пегас? Вероятно, когда стихи сочинял этот дяденька, спешащую к нему крылатую лошадь подбил камнем алкоголик Вася из соседнего подъезда. C последующим сотрясением мозга.

Тем не менее, не дожидаясь окончания чтения этого, без сомнения, шедевра современной поэзии, я захлопала в ладоши и негромко крикнула «браво!». Зачем? Да затем, что в мои планы совершенно не входило зависание в квартире матери Панкратовых. У меня там дети по улицам болтаются…

Дяденька приподнял очки и посмотрел на меня. Мужчинка за спиной постарался затеряться в темноте.

– Вы великолепны! – Кивнула я головой. Ну не стихи же его хвалить?

Но тот, видимо, все понял иначе.

– Здравствуйте, прекрасная молодая незнакомка! – Проворковал его голос. – Я удивлен, что молодежи знакомо чувство прекрасного, и восхищен, что Вам так понравились мои скромные вирши…

Нет, каюсь, грешна, но я не стала его разубеждать. В конце концов, каждый развлекается, как умеет. Главное, чтобы подобным мусором не засоряли мозги детям в школах.

Я улыбнулась привычной улыбкой, так как вся остальная публика тоже посмотрела в мою сторону.

– Всем приветик! – Махнула я ладошкой. – С Новым Годом!

И пока на встречу со мной вокруг стола спешил, наверное, Владлен Семенович, я быстренько оглядела всех присутствующих.

Мать Бореньки и Сашеньки сидела во главе стола. И если тетушка Лика была маленькой и худенькой, то «Виолочка» была дамой крупной. Не столько в длину, сколько в ширину. В ее слегка мерцающих сединой волосах сияла диадема. Не знаю, брильянтовая или купленная в детском мире за три копейки, но это было заявление о том, кто на этом вечере королева, а кто просто пришел мантию подержать. Кроме того, на ней было черное с блестящей нитью трикотажное платье. В ушах – крупные серьги. Ни в жизнь не поверю, что сверкающий камень в них – драгоценность. Хотя… может, стразы? Полные, накрашенные малиновым, губы. Щечки, как у пупса – ни одной морщины. Интересно, она делала подтяжку? Холодные серые глаза с недоумением оглядывали материализовавшееся в ее квартире недоразумение – то есть, меня. Рядом Лика поставила чистую тарелочку Бореньке, который в темном углу о чем-то разговаривал с худощавой блондинкой в голубом платьице, обтягивающем ее угловатые прелести. Лица ее я разглядеть не смогла. Возможно, это та самая Ирина Полуденцева, о которой говорила Лика?

С другой стороны хозяйки сидела женщина средних лет, то и дело заглядывающая Виолочке в глаза. Два места рядом с ней пустовало. Наверное, это – Нона Ивановна, мама того робкого мужчинки, который предпочел снова ретироваться на кухню?

Дальше сидела скромная пожилая пара. В их лицах, кроме любопытства, не было ничего. Затем – полная и яркая блондинка средних лет с начесанными волосами, накрашенными глазами, платьем – декольте и ярко-красными акриловыми ногтями, которыми она сжимала бокал. Кстати, платье тоже было красным. На ее лице буквами с мою ладонь было написано предвкушение горячего сражения. Я снова посмотрела на воркующую в углу парочку. Женщина наступала, пытаясь прижаться к Борису руками и телом. Он пятился, но не убегал. Блондинка за столом, проследив мой взгляд, довольно, во весь рот, улыбнулась. Мамочка вывела в свет дочушку? По поведению понятно – сражаться за места у тела Панкратова будут до последней капли крови. Возможно, новобрачной. Какой расклад! А у меня ни одного козыря и шестерки на плечах. В пылу досадных мыслей совсем забыла про тетушку Лику. Другого места за столом ей не нашлось. Зато она бодро бегала вокруг, предлагая то холодец, то салатики, то вино…

Но вот до меня дошел Владлен Семенович и сразу бросился лобызать ручки. Какое счастье, что я их помыла!

– Вы чудо! – Восклицал он, суетясь вокруг меня, словно мопс у вытянутой ноги. – Какая славная девочка! Вы пришли с Лешенькой?

Пока я соображала, о ком это он, все посмотрели на женщину рядом с Виолочкой. Та испуганно затрясла подбородком:

– Нет, что вы! Мой Лешенька…

– Еще маленький. – Закончила я ее мысль.

– Да-да! – Подтвердила она в панике.

Все, даже Виолочка, подавились улыбками.

– Так с кем же Вы, дитя? Или сами, по зову доброй воли и чистого сердца, пришли напитаться в этот романтический дом волшебством музыки и таинством слова?

– Вот-вот. – Покивала головой. – И немного потанцевать. Вы же не сможете отказать даме в любимом развлечении?

– О, – мужчина даже задохнулся слишком большим количеством воздуха, – Владлен Семенович!

– Елена Михайловна! – Я изобразила книксен. – В джинсах и тапочках это смотрелось странно.

– О, Еленочка! Смею ли я Вас так называть? Лика, сядь за пианино!

Тетушка с грацией молодой серны поставила салатницу и метнулась к инструменту.

Меня одновременно злил и веселил весь этот бардак. Боренька привел меня сюда посмотреть, как я буду выкручиваться из ситуации? Что ж, в нашей конторе иногда и не такое случалось. Вполне себе важные павлинистые птички после вразумляющих объяснений складно пели о жизни и летали в ближайший сбербанк оплачивать квитанции.

Лика заиграла «На сопках Манчжурии». Странный выбор для новогоднего бала. Мы с Владленом вышли на середину комнаты и начали вальсировать. Хочу сказать, что у него это получалось гораздо лучше, нежели сочинительство стихов.

– Вы изумительно вальсируете! – Удивился он, как и я.

– О, я кружилась бы с Вами вечно, но время танцует быстрее! – Громко оповестила я все благородное собрание, а особенно Бориса, который обещал, что поздравление не затянется. Но, судя по его поведению, он решил застрять здесь надолго.

А Владлен Семенович прижал к себе мою ручку и снова тщательно обслюнявил. Я улыбнулась с совершенно идиотской физиономией.

Но остальным гостям отсутствие Лики у стола не понравилось. Процесс поедания и выпивания без обслуживания постепенно замедлился. И хозяйка, перекрывая звуки музыки, зычным голосом позвала:

– Дорогая, не увлекайся, пожалуйста!

Музыка смолкла. Владлен Семенович поклонился и попытался найти мне место за столом.

– О, не стоит затрудняться! – Поблагодарила его. – Я, в-общем, на минуточку и уже ухожу. Счастья всем и веселья!

Я метнула взгляд на Бориса, но тот, забыв обо мне, тесно общался с Ириной. Оч-чень тесно. Прямо-таки, в обнимку. Что ж. Это не страшно. В большом городе полно такси. И наверняка найдется водитель, который не откажется отвезти нас обратно. Тем более, деньги я с собой взяла. Просто чувствовала, что на Бориса особенно полагаться не стоит. Выйдя в коридор, я быстро надела кроссовки и куртку. Открыла дверь и захлопнула ее за собой.

Выйдя из подъезда, вдохнула морозный ночной воздух. Итак, передо мной две задачи. Первая – позвонить ребятам, вторая – найти такси. Нарисовав на засыпанном мелким снегом ветровом стекле мерседеса сердечко, я засунула руки в карманы, достала телефон и пошла в сторону Садового Кольца.

– Сереж, вы там как? – поинтересовалась я. – Устали?

– Нет, мам. Тут, на Арбате, здорово! Мы нашли пиротехническое шоу. Сейчас смотрим!

– Не замерзли?

– Нет, мам. А когда мы поедем на Воробьевы Горы?

– Сынуль, тут такое дело, только не расстраивайся…

Телефон из моей руки решительно выскользнул вверх, а я развернулась и приготовилась дорого отдать свою жизнь. Но сзади меня стоял Борис в одном свитере, и держал мой телефон:

– Не расстраивайся, мы с мамой сможем подхватить вас не раньше, чем через двадцать минут. Где? А ты где? Понятно. Тогда там и стойте. Мы подъедем поближе и заберем вас. Все, до встречи.

Он протянул мне телефон.

– Почему ты ушла?

– Неправильный вопрос. – Равнодушно сказала я. – Попробуй еще раз.

Он немного подумал и провел рукой по светлым волосам, в которых уже запутались блестящие снежинки. А потом попытался взять меня за руки, но я отстранилась.

– Тебе что-то не понравилось?

Я пожала плечами и рассмеялась:

– А этот вопрос некорректный.

– Почему?

– Потому что я могу дать на него неприятный для твоего самолюбия ответ.

Он рассмеялся.

– Извини, я, наверное, увлекся.

Положив руки в карманы куртки, я снова развернулась к выходу из двора.

– Я не должен был так делать…

В голосе мужчины послышалась неуверенность. Интересно, в чем?

Я сделала первый шаг.

– Прости, все так глупо… Лен! – Он обогнал меня и зашел вперед. – Я – осел.

– Удивительно своевременная самокритика.

– Лен, если я тебя на минутку оставлю на улице, ты не убежишь? В твой телефон я программку поставить не успел. Открою тебе машину, заведу и вернусь за курткой. Буквально на минуту.

Я слушала то, что он мне говорил, а в душе зрела досада: ну разве так с людьми поступают? Разве я его уговаривала ехать вместе? Наоборот, подозревая что-то в этом роде, пыталась отвертеться. И, если бы не мои доверчивые родители…И не въевшаяся с детства привычка думать, что они умнее… Эх, да что там говорить, мужчина – есть мужчина. Каким бы замечательным он ни был, женщина для него – существо, по определению, низшее. И заслуживает внимания только в постели. А в остальное время о нас можно вытирать ноги, обманывать по любому поводу и без оного. На просьбы о помощи отвечать: «а что, сама не справишься?» даже если это относится к передвижке мебели. И, если вдруг где-то рядом случается хорошенькая женщина, а тем паче, состоявшая когда-то с ним в романтических отношениях, он из кожи лезет, стараясь доказать тебе, что желающих на его тело много. И только свистни… Мол, цени, пока рядом… Да что же это такое?! Неужели мужики никогда не вырастают из песочницы? Почему мой отец не такой? Или просто маме повезло одной на миллион? Хотя, я тоже хороша. Могла бы ведь настоять на своем и поехать на своей машине, как и хотела. Вот что за затмение со мной случилось? Неужели… он мне понравился?! Дура.

Борис стоял, мерз и ждал моих слов, уже не стараясь прикоснуться.

– Скажи, подобных эксцессов за эту ночь больше не будет? Я могу расслабиться и не думать, как уговорить таксиста поехать из Москвы за сто с лишним километров?

– Извини еще раз. Пойдем.

Я подошла к машине и, забравшись в ее теплый салон, откинулась на сидении. Борис завел двигатель и включил классическую музыку.

– Я быстро?

– Иди.

Мои глаза сами собой закрылись и, слушая оркестр, душа постепенно уплывала все дальше в мир сна и грез.

Разбудил меня тихий хлопок двери. Неужели я умудрилась заснуть? Борис, раскрашенный, словно индеец, губной помадой с обеих сторон лица, что-то смотрел на мониторе планшета. Увидев, что я открыла глаза, улыбнулся:

– Ты произвела неизгладимое впечатление на моих родственников и их друзей.

– Мечтала всю жизнь. – Зевнула я в руку. – Помаду с лица сотри.

– Ревнуешь?

Я вытаращила глаза: так это он меня ловил на эмоции? Тю…Вроде большой, а так мелко…

– Не хочу, чтобы ребята подумали, что это я тебя целовала.

– Почему?

– Сережке будет неприятно. А его чувства, мысли и доверие для меня много значат. Понимаешь, мой сын для меня важен. Он никогда не говорил мне злых и обидных слов. Не поступал так, что мне было больно. Я люблю его, а он – меня. Мы – семья. Знаешь, что это такое? – Меня понесло. – Это не возвеличивание под шаманский бубен одного конкретного человека, а уважение, служение друг другу. Это не цветы раз в месяц и ресторан по выходным. Это радость общения, единство увлечений и взаимопомощь. Извини, – я покосилась на выезжающего со двора мужчину, – наверное, тебе эти термины незнакомы.

– Возьми в бардачке салфетки и вытри мне лицо. – Попросил он.

Я вздохнула: ну и зачем я это сказала? Да, этот человек при первой просьбе поспешит на помощь брату, все сделает, чтобы его мать была счастлива, хоть стиль жизни Виолочки его, по-видимому, раздражает. А я просто служащая в конторе его брата. Да к тому же – женщина. Короче, ниже только плинтус. Хотя, нет. Он выше.

Я достала салфетки и, вытащив одну из них, протянула Борису.

– Вытри сам. Мне неудобно.

Он обтер лицо. Не переезжая Садовое Кольцо, мы свернули направо и потерялись в узком проезде где-то за Смоленским пассажем.

– Это моя бывшая жена. – Неожиданно сказал он. – Не думал, что когда-либо снова ее увижу.

– Но раз мать твоей жены вхожа в ваш дом, почему бы и ей не появиться у вас? К тому же, она наверняка знала, что ты этой ночью навестишь мать. Поэтому можно сделать вывод: она чего-то от тебя хотела.

– Да. – Он задумался. – Хотела.

Немного покрутившись, мы въехали в очередной дворик и остановились. Сквозь проезд между домами светила фонарями празднично украшенная улица. По ней шли люди. Только в нашем дворике было темно и тихо.

Я посмотрела на окна домов. В них не было света. И перевела взгляд на Бориса. Он сложил руки на коленях и задумчиво глядел в одну точку. Но, поймав мой взгляд, выпрямился и посмотрел на меня.

– Еще раз извини. Но, раз так получилось, мне надо было разобраться в ситуации. Если бы я с ней не поговорил при всех, она могла бы насочинять все, что угодно.

– Не надо, Борь. Это – твоя жизнь, и ты волен делать с ней все, что хочешь.

– Да. – Он выключил зажигание. – Ты права. Это – моя жизнь.

И достав телефон, он набрал номер и поставил на громкую связь.

– Да, дядь Борь! – Раздался голос моего ребенка. – Мы все еще здесь!

– Тогда мы идем к вам! – Борис сбросил вызов и обратился ко мне: – Лен, пойдем забирать ребят.

Я застегнула молнию на куртке и выпрыгнула из машины.

Перейдя по пешеходному переходу Садовое кольцо, мы влились в праздничный поток гуляющих людей. На морозе, под расставленными искусственными елочками, играли и даже пели артисты, танцевали под аккомпанемент баяна парочки, жонглеры подбрасывали светящиеся шарики, а клоуны развлекали гуляющих с родителями детей. Мы пробирались сквозь толчею в конец улицы, туда, где взлетали и опадали огоньки. Народу было много, и меня кто-то толкнул. Борис тут же среагировал: найдя взглядом моего обидчика, он наступил ему на ногу и двумя пальцами взял за ворот куртки.

– Извините… – Пролепетал длинный парень, – я случайно!

– Карманчики проверим? – Ласково поинтересовался Панкратов, – или сам отдашь? Я сегодня добрый… но могу быть и злым.

– Да, конечно.

Мне в руку ткнулся мой айфон. Я растерянно сжала его в руке, переводя взгляд с Бориса на парня и обратно.

– Убери в джинсы. – Приказал Борис и отпустил воришку. Тот сразу затерялся в толпе.

Я убрала телефон.

– Спасибо, но как?

Он решительно взял меня за руку и потащил вперед. Я бежала следом, даже не пытаясь вырвать из его ладоней крепко сжатые пальцы.

– Я здесь вырос. – Прокричал он сквозь треск петард. – И дружил не только с детьми профессоров и дипломатов.

А в моей голове теперь вертелась одна мысль: поскорее убраться отсюда в наш маленький, со своими заморочками, но такой уютный и домашний городок!

Своих ребят я увидела у высокой елки в обнимку с Дедом Морозом и Снегурочкой. Сережка взял за плечи девчонку с длинной белой косой, а Вероника утонула подмышкой у огромного дядьки с бородой колечками и красным носом. Макс их снимал и увлеченно рассылал фотки.

– Мама! – Рванул ко мне мой ребенок. Такой большой, но еще совсем маленький…

Он обнял меня за шею, в его возрасте как раз мы сравнялись ростом, и расцеловал в щеки. Подбежала Вероника, доверчиво ткнувшись лбом мне в куртку. Я и ее обхватила рукой.

– Ну как повеселились?

– Все здорово! – одновременно начали ребята и рассмеялись.

– Мам, я все сфоткал, записал видео, потом, дома, посмотришь! А вы с дядей Борей где были?

– А мы все по работе. Только салют и видели.

Мой ребенок разжал объятия и повернулся к стоящему в двух шагах от нас Борису.

– Вы не передумали насчет Воробьевых гор?

– А вы не устали, не замерзли? Кушать не хотите?

– Нет, еще не очень. Мы посмотрим сверху на Москву, а там можно и обратно! Или Вы торопитесь? – Сережка внимательно присмотрелся к хмурому лицу Бориса.

– Нет, Сереж. Все, что обещал – остается в силе. Пойдем в машину!

И мы, вместе с тремя детьми, снова пробежали по улице и нырнули в темный двор.

– Ой, а почему здесь нетсвета? – Вероника подняла голову и посмотрела на слепые окна.

– Потому что здесь одни офисы. – Борис открыл машину, и ребята с удовольствием расселись сзади.

Я забралась вперед, Борис – за руль, и мы, осторожно развернувшись в тесном пространстве узкого двора, медленно поехали среди домов, дворов и тупичков.

Немного попетляв, мы снова выехали на Садовое Кольцо и тут же повернули на какую-то широкую улицу. И вот перед нами Бородинский мост. Мальчишки вскинулись и с удовольствием начали разглядывать и фоткать панораму реки с отражающимися в заледеневшей воде огнями больших домов по обоим берегам, МИДовской высоткой сзади и уже просматривающимися небоскребами Москва-сити. Спустившись с моста, мы скоро свернули на Кутузовский проспект, а потом, крутанувшись по третьему кольцу, мы снова оказались у Москвы-реки. Нырнув под мост, машина понеслась вверх, мимо темнеющего слева леса Воробьевых гор. У светофора мы свернули налево, к Мосфильму и смотровой площадке.

Борис поставил свою машину практически напротив площадки. С довольными восклицаниями ребята устремились к парапету, с которого открывался прекрасный вид на город. То здесь, то там вспыхивали залпы салютов. Центр заливало море огней. Я, вслед за Борисом выйдя из машины, с улыбкой смотрела, как к нам направляется полицейский с лицом охотничьей собаки, хозяин которой, наконец-то, подстрелил дичь. Судя по всему, здесь парковаться было запрещено. Взглянув на номера, он помрачнел, но все же подошел к Панкратову.

– Старший лейтенант Петров. Ваши документы.

Борис спокойно вытащил из внутреннего кармана удостоверение и в развернутом виде показал замерзшему лейтенанту.

– Да, я понимаю, – ответил тот, – но и Вы поймите: встанет один, за ним потянутся остальные. Могут возникнуть нежелательные эксцессы. Люди нетрезвые, кому-то станет обидно…

– Я отъеду. – Согласился Борис. И кивнул мне: – Лен, иди к ребятам. я сейчас вернусь.

Он снова сел в машину и медленно уехал искать место под сенью Университета.

Я протолкалась к ребятам.

– Мам, смотри, мы ведь там были? А это – Лужники! А можно мы пойдем на горку?

Немного в стороне устроили горку с надувными санями, и ребята загорелись прокатиться.

– Подождите, подойдет Борис, пойдете с ним.

– Спасибо за доверие. – Прошелестел мне в ухо его голос. – Постараюсь оправдать…или оправдаться?

Я улыбнулась.

– Идите… а я немного посмотрю на город. Хорошо?

Холодные губы чмокнули меня в висок. Я резко обернулась, но Борис уже уводил ребят в сторону горки. А я медленно пошла вдоль площадки.

«Странная складывается ситуация, – думала я, пробираясь сквозь пьющих шампанское и смеющихся людей. – Мужская и женская психика настолько различны, что, невзирая на труп в ресторане и веселенькое представление в квартире матери, в награду за вот эту поездку Панкратов вполне может потребовать близости. А мне, даже если бы я была к этому готова, совершенно не нужны переживания, ожидания продолжения взаимоотношений и, результатом, очередное горькое разочарование. Хотя, это – тоже выкрутасы женской психики. У мужчин все гораздо проще: понравилась самочка – перья распустил, обхаживает, подарки делает… А получил желаемое – тут же потерял интерес. Нет, я – женщина умная, все понимаю: проходила эти этапы с бывшим мужем. Но как же хочется не просто сексуального влечения, а схожести интересов, уважения, дружбы и, конечно, любви. Физической, духовной… Жаль, что почти все категории практически недостижимы».

Я посмотрела на неожиданно разъяснившееся ночное небо. Здесь, в большом городе, звезды едва видны: теплятся тусклыми огоньками, словно Боги устали смотреть на это скопище людей, в своих бесконечных играх забывших о добре, любви и дружбе. Забывших, что те, кто рядом, нуждаются в заботе и ласке. И что мир уже дрожит от бесконечного человеческого «хочу». Неважно, чего: новую сумочку, другую женщину, машину, круче чем у соседа, или чужую территорию. Неважно. Главное, добиться желаемого любыми подручными средствами: сексом, кредитом, воровством или ядерными ракетами… Какая разница? Какими в таком мире могут вырасти дети? Насильниками и убийцами? Теми, кто бессовестно вышвырнет на лестницу из квартиры старенькую мать, ведь от нее больше нельзя получить денег… или теми, кто, путая компьютерные игры с реальностью, выйдет на улицы убивать «пришельцев из космоса»?

Я поежилась. И тут, под елями, увидела маленькую красивую церквушку. Понятно, по ночному времени она была закрыта. Но сквозь маленькие оконца теплым огнем горели лампадки у икон, дрожали тоненькими язычками свечи… Остановившись рядом, я устремилась всей душой туда, где слышат все печали, мольбы и просьбы людские.

– Господи! – прошептали мои губы. – Прошу тебя, не оставляй наш мир своим попечением. Храни в добром сердце своем все стоны и печали человеческие. И пусть те, кто творит зло, даже не ведая этого, понесут наказание. Такое, чтобы они прочувствовали, насколько неправы, поступая подобным образом. А мир сотворенный Тобой, он – прекрасен. Вразуми души и сердца людские и не дай этому миру исчезнуть…

Я вздохнула.

– Спасибо, что выслушал, Господи! – И, сняв перчатку, перекрестилась.

При всем обилии в нашем городке храмов и монастырей с древней, намоленной историей, я была «захожанкой». Поставить свечку за здравие, за упокой… Да и все, пожалуй. Но события последних дней словно что-то перевернули в душе, и я осознала, насколько хрупок и непрочен тот мир, в котором мы живем. И насколько сами мы уязвимы…

Айфон, пригревшийся в кармане моих штанов, выдал бодрый мотивчик, оповещающий, что за нас волнуются родители. А я даже и не поздравила их с Новым Годом… Все о себе, да о себе.

– Да, мамочка! С Новым Годом, радости и здоровья… да, у нас все в порядке. Дети катаются с горки на надувных кругах… Гуляем… И Борис с нами. Да, все очень хорошо. Нет, мамочка, мы разберемся с происшествием в офисе и расстанемся. Нет, мамочка. Да, он – замечательный. Но курица из маленького провинциального городка – не ровня московским бройлерам… Мамочка, тут роуминг. Все, приедем, расскажем, покажем. Сережка наснимал потрясающие виды. Все увидишь сама. Целую тебя и папу. Пока.

Я сбросила вызов. Запихнув аппарат обратно в тепло, я развернулась и пошла искать своих. В конце концов, нельзя так надолго задерживать своими развлекушками постороннего человека!

Вверх они поднимались веселые и мокрые, дурачась и смеясь. Сережка с Максом забрасывали пушистым снегом то Веронику, то Бориса, которые с азартом отвечали им тем же. Иногда прилетало кому-нибудь постороннему, и тогда снег вздымался снизу вверх со всех сторон. Я решительно прошла в центр веселящейся компании, получила в лоб снежком и была уронена, вернее, аккуратно опущена в сугроб. После снежной ванны меня подняли, отряхнули и расцеловали в щеки:

– Мамуля, с Новым Годом!

Я улыбнулась: какой же у меня замечательный сын!

Но дисплей моего телефона неумолимо говорил о приближающемся рассвете первого дня января: шел четвертый час утра… или ночи? Людей на площадке постепенно становилось меньше, а машины потихоньку увозили гостей к теплому уюту квартир, пледам и одеялам.

– Борис, скоро утро, а ты хотел еще где-то что-то посмотреть по интересующему вопросу.

– Хотел… Посмотрим. Ребята, а хотите увидеть, где и как я живу? Чай и кофе гарантирую!

– Правда, дядь Борь? Ты нас приглашаешь к себе? – Глаза сына заблестели, словно его ждало очередное приключение.

– Не возражаете против того, чтобы немного задержаться в Москве?

– Нет! – Дружно ответили подростки и посмотрели на меня, как на лицо, способное своим категоричным «нет» в одночасье закончить этот упоительный фантастический празник.

Борис тоже вопросительно взглянул на меня.

Я же посмотрела на их мокрые ботинки, джинсы и куртки. А у Бориса влажными были и волосы. Поскольку разгуливал он без шапки.

– От чая не откажусь! – Улыбнулась ему я.

– Мам, это самый классный Новый год! – Завопил Сережка.

И действительно. Ведь предыдущие года уже ушли в прошлое. Они состарились и умерли, оставив о себе лишь смутные воспоминания, кое-как оживляемые фотографиями. Забылись поездки в Италию и Францию, где мой сын научился кататься на лыжах и сноуборде, забылись покрытые снегом леса и ледяные озера Финляндии и незамерзающее море у турецких берегов… Летом сын вполне мог пожить с родителями на даче, а зимой я всегда старалась отвезти его куда-нибудь и показать мир. Но именно в этом году мы решили тихо и мирно провести каникулы в деревне: я хотела поговорить с сыном и разобраться, к чему он тянется в жизни. Пора было наметить то, что стало бы его путем, профессией в дальнейшем. Ведь девятый класс – первый выпускной. И хоть Сережка учился без троек, надо было определиться: либо он идет в десятый и одиннадцатый классы, либо выбирает колледж. Но у нас впереди еще целая неделя – поговорим, подумаем…

Прервал мои сонные размышления Борис. Подхватив меня под руку, он повел всех нас к спрятавшейся на стоянке машине. Мальчишки на ходу снимали сияющий Университет.

– Вот бы здесь учиться! – Задумчиво сказал Макс.

– Нереально. – Трезво расценил наши скромные возможности Сережка. – Надо репетиторов нанимать по физике, математике, русскому и языкам. Да разве мы осилим? Денег-то сколько надо!

– А сам? – Поинтересовался Борис, открывая машину.

Мы запрыгнули внутрь и пристегнули ремни.

Двигатель негромко заурчал, и в салоне сразу стало тепло.

– Понимаешь, дядь Борь, – Сережка вернулся к начатому разговору, – я смотрел экзаменационные задания для абитуриентов. И тот уровень знаний, который дают в школе, слишком мал для поступления в такое солидное учебное заведение, как университет. Я даже участвовал в районных и областных олимпиадах, занимая вторые и третьи места, но этого для такого вуза недостаточно. Но ничего, мам, ты только не огорчайся! Я найду какой-нибудь институт попроще, и попытаюсь попасть на бюджет!

Я вздохнула и улыбнулась: сын не хочет, чтобы я огорчалась! Случайно подняв глаза, я наткнулась на внимательный взгляд Бориса в зеркале, и развела руками: да, меня именно эти проблемы волнуют больше всего на свете. Ведь я, прежде всего, мать, и только потом – женщина, офис-менеджер и, кем Вы там меня видите, Борис Александрович? Хотя, я погорячилась: на эротические фантазии одиноких мужчин я не подписывалась.

Мы ехали куда-то за Университет, на запад Москвы, удаляясь от трассы, рядом с которой стоит наш маленький городок, затерянный в холодной ночи. Проехав мимо той белой церковки, мы повернули налево. И вот улицу вокруг нас плотно обступили высокие дома. Но не успела я их толком разглядеть, как мы снова нырнули во дворы и ехали по ним, пока не остановились у сплошь застекленной башни с заборчиком вокруг и шлагбаумом при въезде. Сережка свистнул.

– Это Вы тут живете? – Как-то сразу перейдя на «Вы», поинтересовался он.

Борис нажал на брелок, и шлагбаум поднялся, пропуская машину во двор. И почти сразу, не объезжая дом, мы спустились по пандусу вниз. Там, в подвале дома, между его мощными колоннами, была парковка для жильцов. Причем, каждое машиноместо было подписано краской, и искать свободный угол не пришлось.

– Да, Сереж, я тут живу. Но квартира у меня совсем маленькая. Даже кухни нет. Все находится в одной комнате.

Мы зашли в лифт, и палец нашего гостеприимного хозяина ткнулся в циферку восемнадцать. Лифт бесшумно заскользил вверх, слегка вдавив наши ноги в пол. И буквально через пару секунд открылся, выпуская в светлый холл с цветами, диванчиками, аквариумом и телевизором. Мальчишки, выскочившие первыми, растерянно раскрыли рты. Но спросила Вероника. Как всегда, с достоинством и вниманием к мелочам:

– Но ведь это похоже на общую гостиную? И детский уголок… Здесь, действительно, кто-то проводит время?

– Я не знаю, Вероника. Ухожу, когда дети еще спят, а прихожу, когда уже спят и взрослые. Вот моя квартира.

Щелкнув замком на темной двери, Борис пропустил нас внутрь. Сам по себе, без выключателя, зажегся свет, и мы увидели единое пространство размером чуть больше моей квартиры, если в ней снести стены. Ребята, скинув ботинки на кафельной плитке у порога, медленно побрели вглубь.

– Вау! – Сережка первым приблизился к стеклянной стене и, не решаясь подойти вплотную, разглядывал освещенный двор и крохотные машинки у соседних домов.

– А летом тут не жарко? – Это снова спросила практичная Вероника.

– Нет. – Борис пожал плечами. – Стекло, из которого состоит фронтальная стена – фотохромное. Кроме того, в здании есть климат-контроль: задаешь на пульте нужный режим, и к твоим услугам оптимальная температура и уровень влажности во всем помещении.

– А стекло бьется? – Опасливо поинтересовался Макс.

– Нет, оно армированное. Раздеваемся и проходим. Санузел справа. Шкаф для одежды, – Борис раздвинул створки, – слева.

Пока ребята суетились и обменивались впечатлениями, я огляделась. Несмотря на то, что пространство было единым, место под кухню аккуратно выгородили барной стойкой со стульями. Мойка и все необходимые шкафчики, холодильник, столы с бытовой техникой и даже стиральной машиной сияли чистотой и новизной. Видимо, хозяин пользуется ими крайне редко. На стене висел огромный телевизор. Перед ним углом стояли два больших кожаных дивана. Между ними – стеклянный столик. А сквозь декоративную решетку в углу просматривалось возвышение и широкая кровать. В закутке у окна стоял письменный стол, заставленный парой мониторов. Вокруг него вились провода и стояли системные блоки. На полу лежал открытый ноут.

Пока я разглядывала чужую квартиру, Борис успел переодеться и суетился на кухне. И уже скоро на барной стойке стояли чашки с горячим чаем и сахарница. Макс и Сережка вытащили все содержимое своих рюкзаков: пирожки, испеченные бабушкой, бутерброды с мясом, ветчиной и рыбой, печенье, конфеты, чипсы и даже термос.

И, дружно усевшись на высокие стулья, мы с удовольствием набросились на обжигающий свежезаваренный чай и домашние заготовки, финальным аккордом которых стал вытянутый со дна Максового рюкзака здоровый соленый огурец в целлофане. В воздухе запахло укропчиком. А Макс грустно принюхивался к промокшим недрам:

– Он теперь всегда будет так вонять?

– Нет, – ухмыльнулся Сережка, – только первую неделю!

– А потом?

– Потом привыкнешь! – Невозмутимо сказал Борис.

Вероника нагнулась, чтобы скрыть улыбку.

А затем наш хозяин включил большой экран, на котором оказалась привычная экспресс-панель.

– Можете немного поиграть. – Борис протянул Сереже навороченный пульт.

Но мой сын улыбнулся и помотал головой.

– Спасибо, дядь Борь, но мы лучше посидим и немного подремлем на диванчике! – Он потер пальцем покрасневшие глаза.

– Тогда не подремлем, а поспим.

Борис решительно дернул один, а потом и второй диваны, разложившиеся на четыре полноценных спальных места. Потом достал стопку пледов и три небольшие подушечки.

– Постельного белья, увы, нет, поэтому вот так.

Ребята, без лишних уговоров, разобрали вещи и вместе приткнулись на диван. А Веронике достался другой.

– Теть Лен, – позвала она. – Идите ко мне, тут еще целое место осталось!

– Спасибо, милая, – улыбнулась я. – Засыпай. Я уберу посуду, умоюсь и приду.

Борис включил над своим большим столом панель с лампами и погасил общий свет. Скоро загорелся один монитор, а потом и другой. Я собрала чашки, сполоснула их под краном и убрала в сушилку. А потом потихоньку села в большое кресло, стоящее сбоку одного из диванов. Поджав под себя ноги, я положила голову на валик и засмотрелась на темное небо сквозь стеклянную стену. Мысли текли медленно и лениво… Надо бы позвонить маме, что мы задерживаемся. Вытащив из кармана айфон, я послала родителям sms-ку о том, что приедем днем. Пытаться убедить маму, что я просто подвернулась Борису под руку, и между нами ничего нет и быть не может, было бесполезно. Я понимаю, что она хочет мне добра… но можно ли эти события и все, что с ними связано, так назвать? Снова вздохнув, я бросила взгляд на силуэт у мониторов. «Интересно, что он там ищет?» – подумала я и провалилась в сон.

Спустя какое-то время мне показалось, что я вижу лицо Бориса, приложившего к губам палец.

– Уже пора? – Сонно спросила я. – Сейчас…

И еще почудилось, что вдруг стало мягко и тепло. Вот тут-то я отключилась совсем.

Проснулась я от страшной мысли, что проспала. На улице – белый день, в конторе начался день рабочий, а я все сплю… Сердце застучало, и я открыла глаза. И сразу вспомнила, где нахожусь. Через стеклянную стену в помещение лился холодный дневной свет. Небушко почему-то заволокло тучами, и из их серых пухлых животов на землю медленно падал снег. Я лежала на боку на кровати, укутанная пледом по самую макушку. На моей талии лежала тяжелая мужская рука. А сзади, тихо дыша мне в затылок, спал ее хозяин.

Приподняв голову, я поняла, что ребята тоже еще спят. И очень хорошо, что не видят всего этого безобразия. Нет, я конечно, благодарна Борису за то, что уложил и накрыл, но лучше бы я сразу легла к Веронике. Тогда и этой двусмысленной ситуации не было бы. Я осторожно выскользнула из-под руки и пледа. Но, как только я села, Борис открыл глаза.

– Тс-с! Спи. – Я приложила палец к губам. – Еще рано и дети тоже спят.

– А ты?

– В туалет. – Прошептала я. – Отдыхай.

Он послушно закрыл глаза и снова засопел.

Я выдохнула и сползла с кровати. Стараясь никого не разбудить, я допила оставшийся в чайнике холодный кипяток и подошла к окну. Действительно, идет снег. Да такой густой, пушистый… Ехать по нечищеной дороге будет трудно.

Задев ногой какой-то провод, я вдруг увидела загоревшийся экран монитора. Бросив на него взгляд, я уже хотела пройти мимо, но остановилась, привлеченная броским заголовком газетной статьи: «Непреднамеренно или умышленно?». Вспомнив причину, приведшую нас в этот дом, я села в кресло и начала читать:

«Последние пять дней наш маленький и спокойный городок занимает только одна тема. И она настолько серьезна, что наша газета решила провести собственное расследование. Мы все чаще слышим с телеэкранов и радиорепортажей, что где-то там, в далекой Америке, или более близкой Москве с психикой подростков происходят просто чудовищные вещи: они избивают своих одноклассников, фотографируя происходящее и гордясь этим. Где-то забивают до смерти ради сиюминутной известности не только безответных животных, но стариков и маленьких детей. А последней тенденцией в этом охватившем мир безумии стала мода заканчивать жизнь, прыгая с крыш целыми группами. Понятно, что какая-то часть этих деяний происходит под действием психотропных препаратов и наркотиков. Но там, на западе, другой мир, совершенно другие отношения и социальная среда. И кто бы мог подумать, что дурное веяние из раздираемых антагонизмом стран долетит до тихого и провинциального приволжского городка? Наш корреспондент попытался на основании заявлений сотрудников правоохранительных органов и опроса непосредственных свидетелей происшествия сложить ясную картину того, что так всколыхнуло наш городок.

Как известно всем читателям, в двадцатых числах июня, после выпускных экзаменов, у старшеклассников бывает бал. Также он проводился и в наших двух школах. Дети, под внимательным оком своих преподавателей и членов родительского комитета, прослушали поздравление директоров и организованно отправились в снятый для торжественного мероприятия ресторан, где силами родителей и при непосредственном участии городской управы, был организован фуршет и танцы под живой звук нашего местного музыкального коллектива «Золотая лира». Потом праздник продолжился на арендованном теплоходе «Адмирал Крузенштерн». После чего, уже под утро, дети были организованно доставлены к дверям своих школ, откуда они уже спокойно разошлись по домам. Вот так, вкратце, выглядит предыстория того, о чем мы хотим поведать нашим читателям.

А днем, как всем стало известно, на пустыре у заброшенного молокозавода, нашли труп Семеновой Татьяны, выпускницы второй школы. По словам сотрудников органов, девушка зачем-то влезла на третий этаж бывшего предприятия, после чего спрыгнула с высоты двенадцати метров. Первые версии, озвученные милицией, выглядели именно так. Ведь со слов взрослых, сопровождавших детей в поездке, после катания по ночной реке Татьяна, как и все ребята, ушла от школы, но домой не вернулась. Ее одноклассники подтвердили, что она отправилась домой. Но опрос убитых горем родителей, а также близких друзей, показал, что у девушки не было никаких оснований сводить счеты с жизнью. Наоборот, все говорили, что она была жизнерадостной, а в последнее время, возможно, и влюбленной. Наш корреспондент тут же решил проверить версию безответного чувства, опросив одноклассников и ее старшего брата. Но они решительно отрицали такую возможность, поскольку Татьяна с удовольствием дружила с мальчишками и была, что называется, своим пацаном. И никто не заметил к себе каких-то особых с ее стороны отношений. «Я вырастил ее, и она никогда ни в чем не знала отказа. Если бы кто-то ей понравился, то она точно бы рассказала и попросила помочь. Если парень не согласился бы…» – Брат выразительно стукнул кулаком в ладонь.

Тогда, возможно, в нашем городе орудует маньяк? Наш корреспондент обратился с этим вопросом к начальнику криминального отдела нашей милиции. Тот был вынужден, невзирая на тайну следствия, заявить через нашу газету: «Никакого основания предполагать, что ее столкнул с высоты неизвестный человек, на данный момент нет. Да и не пошла бы девушка в бальном платье с незнакомым человеком в развалины. Так что можно сделать только два вывода: либо она пошла туда за возлюбленным, либо, действительно, решила свести счеты с жизнью и забралась туда одна».

Наш корреспондент, будучи человеком дотошным и ответственным, сходил на похороны. Мы не будем их описывать, так как все вы знаете, что уход из жизни такой молодой и цветущей девушки – огромная трагедия для ее семьи и друзей. Почти все ее бывшие одноклассники сочли своим долгом прийти и попрощаться. Теперь уже навсегда. Растерянные девочки и мальчики охотно делились своими соображениями. В-основном, это, конечно, были страшилки про неупокоенные души ( вы же знаете все эти легенды, связанные с заводом?), но высказывание одной девочки, не станем называть ее имени, показалось интересным. Она подтвердила вероятную влюбленность Тани. Но, читатели, не в парня, а в девчонку! Наш корреспондент был озадачен. Таких глупостей в нашем патриархальном городке, отродясь, не водилось. И скорее всего, это высказывание было местью не поделившей с ней парня подружки. Но мы все-таки решили зайти в гости к названной девушке и поговорить о Тане.

И вот наш корреспондент пришел к дому девушки, тоже выпускницы, только другой, первой школы. Спрятавшись в кустах, растущих вдоль забора вокруг этого частного строения, он приготовился ждать. И, когда из калитки вышла женщина средних лет с сумкой, он поинтересовался: «Скажите, а правда ушедшая из жизни Татьяна Семенова любила Вашу дочь?» Женщина на обозначенную тему разговаривать не захотела, высказав в сторону корреспондента нелицеприятные замечания. Но через какое-то время на улице показалась и сама героиня местных сплетен. Наш корреспондент ее узнал: при вручении дипломов об окончании школы он находился среди учащихся и брал у них, довольных и радостных, интервью, спрашивая о планах на дальнейшую жизнь. И эта невысокая, слегка полноватая черноволосая девушка поразила его не только толстой косой и черными бровями над серыми чистыми глазами с длинными ресницами, но и почти отличным аттестатом. «Только тройка по физкультуре!» – Тогда улыбнулась она, еще не зная, что ее имя будет в эпицентре скандала. «Кем хотите стать, Светлана?» – поинтересовался наш спецкор. И волнуясь, она ответила, что юристом. «Ведь им не надо сдавать спортивные нормы? Не так ли?» – пошутила она.

Догнав девушку, корреспондент поинтересовался, не скрывая осведомленности: «Это Вы, Светочка, столкнули свою подругу с третьего этажа?» Профессионализм сразу принес свои плоды: девушка, словно пойманный за руку преступник вздрогнула и закричала: «Она сама!» И тогда, выполняя гражданский долг, наш спецкор отвел ее за руку в отделение, хорошенько расспросив по дороге.

И девушка поведала ему душещипательную историю о том, как покойная преследовала ее, иногда заставляя даже прятаться у подруги Лиды. И когда после катания на теплоходе девочки шли домой, их догнала Татьяна и снова начала выспрашивать, в какое учебное заведение Света с Лидой подали документы, чтобы уехать с ними. Но девушки только отмахнулись, а Светлана вообще сказала, что будет рада больше никогда ее не видеть. Когда они проходили мимо забора разрушенного завода, Таня, в порыве юношеского максимализма, сказала, что спрыгнет с крыши здания, если Света не возьмет ее с собой. «Если дура, то прыгай», – пожала плечами Света. И Татьяна по пожарной ржавой лестнице залезла наверх. «Скажи, что возьмешь меня с собой, и мы будем вместе!» – прокричала Таня. А девушки, полностью уверенные, что их шантажируют, вымогая обещание, хором ответили: «Прыгай!» И Таня прыгнула. Единственное, в чем можно обвинить девушек, что они бросили умирающую подругу под стеной, даже не взглянув, что с ней. Конечно, их поведение можно объяснить испугом. Но человеческим этот поступок назвать никак нельзя!»

На душе у меня было… странно. Пусть то, что написано в этой статье – абсолютная правда, и у Светы, действительно, в прошлом есть такая история, все равно она не объясняет изменения внешности, фамилии, перемены жительства и, в конце концов, убийство. В чем она виновата? В том, что не ответила на чувства девчонки, воспитанной парнем? Ерунда какая-то. За такое не убивают и даже не сажают, поскольку доведением до самоубийства эти отношения назвать трудно. Прямо шекспировские трагедии. Из маленькой мухи сделали огромного слона. Нет, мне кажется, тут должно быть еще что-то. То, чего молодая девушка боялась, как огня, как смерти. Которая, в конце концов, все же нашла ее.

– Прочитала? – раздался голос над моим ухом.

Я повернула голову и улыбнулась вставшему Борису.

– Ты чего вскочил? Дети еще спят, и ты поспал бы. Лег ведь позже всех!

– Спасибо, Леночка, за заботу. Но я привык мало спать. Это с тобой рядом я пригрелся и разнежился…

Я тихо фыркнула:

– Заведи кота. Или женись.

– Ты же знаешь, как требовательны женщины к вниманию с нашей стороны и своим желаниям… А котов надо вовремя кормить. Иначе обувь придется подвешивать к потолку. Может, сделаешь кофе?

– Детей будить жалко. Хотя, – я посмотрела на часы, – нам действительно пора ехать. Уже двенадцать дня.

Я встала с кресла и прошла к маленькой кухонке. Нашла кофе и кофемолку.

– У тебя есть в ванной розетка? Не хочется пугать резким шумом ребят.

– Давай я сам. – Борис отобрал у меня кофемолку.

– Скажи, – я остановила его, – ты понял, из-за чего убили Свету? Не думаю, что эта ерунда…

– Я займусь кофе, а ты иди, прочитай вторую статью.

В ванной приглушенно затарахтела кофемолка, а я снова уселась в кресло. Под первой, действительно, оказалась вторая статья из той же газеты «Волжский листок».

«Совсем недавно мы рассказывали нашим читателям о вопиющем случае самоубийства молодой девушки, выпускницы второй школы. Конечно, у всех еще свежи подробности этой драмы: Татьяна, родители которой подолгу находились в рейсе на туристических теплоходах Волжской компании, воспитывалась своим старшим братом и росла в кругу его друзей, играя в игры мальчишек. И одевалась она всегда, как мальчишка. Но вдруг, возвращаясь из школы, она заметила красивую девушку ее возраста, идущую с подругой. И с тех самых пор в сердце у Татьяны поселилась самая настоящая любовь. Да-да. Не к парню, а к девушке. И как только она не пыталась растопить холодное сердце своей избранницы: дарила ей цветы, провожала домой, но красавице Светлане эти ухаживания определенно не нравились. Трагедия произошла в июне месяце после выпускного бала. Три девушки шли домой мимо заброшенного завода, когда Таня, отчаявшись покорить сердце Светланы, влезла на крышу здания и, еще раз спросила, будут ли они вместе. И, когда Света решительно ответила, что нет, Таня прыгнула вниз.

Мы думали, что эта история закончена, тем более, Света и Лида собрались навсегда уехать из нашего города и поискать свое счастье где-нибудь в других местах. Но как раз накануне их отъезда мальчишки, бегающие везде, где не следует, нашли труп Лидии Арефьевой, повесившейся на балке как раз того здания, с которого спрыгнула Татьяна. Милиция пришла к выводу, что у девушки была депрессия и она, не вынеся груза психологического давления и насмешек со стороны некоторых несознательных граждан, покончила с собой.

Наш спецкор попытался найти третью участницу этой истории Светлану Карамышеву, но, как оказалось, после опроса в органах правопорядка, девушка сдала ранее купленный на поезд билет и исчезла из города. Кто-то видел, как она садилась в автобус, следующий в областной центр. Мы пытались выяснить у ее родителей, куда могла уехать их дочь, и нет ли в этой истории ее участия, но они в весьма категоричной форме отказались разговаривать. Когда мы через пару дней навестили их еще раз, оказалось, дом они продали и уехали в неизвестном направлении. Интересно, они кого-то боялись? Может, за смерть Тани мстят ее близкие?»

На кухонном столе уже шумела кофеварка, а Борис снова встал за моей спиной.

– Прочитала?

– Да. Странно, помнишь, Веснин говорил, что ее девичья фамилия Брошенкова? А тут – Карамышева… Значит, она не первый раз меняла фамилию? Но кто ее убил? Кого она так боялась, что постоянно переезжала с места на место?

На диване зашевелились мальчишки, сквозь сон унюхавшие запах кофе. Но первой, как всегда, встала Вероника. Свернув плед и подушку, она поблагодарила Бориса за гостеприимство и уже у меня поинтересовалась, не нужно ли чем помочь.

– Поднимай парней и разлей кофе по чашечкам. – Попросил Борис и тихо продолжил. – я поискал данные о ее родителях. И знаешь, где я их нашел?

Я повернула к нему голову и вопросительно приподняла брови.

– В Нижнем Тагиле.

– Ого! Неужели они по доброй воле променяли русскую равнину на Урал?

– Не знаю. Но, вероятно, им угрожали, и они предпочли продать дом. Тем более, род жены Карамышева как раз оттуда. Я навел справки. Будучи в армии, он служил на Урале в ракетных войсках. Оттуда и привез Светину мать к себе домой. И вот ее-то девичья фамилия как раз Брошенкова. Я нашел место жительства семьи Брошенковых в Невьянске. А также несколько телефонов. Думаю, сейчас звонить еще рано, но когда приедем к тебе…

– Теть Лен, дядь Борь, идите пить кофе. Я разогрела бутербродики! – Подала голос Вероника.

Но первыми за стойку уселись Сережка и Макс.

– Вкусно! – Макс запихнул за щеку маленькое канапе с колбасой и сыром.

– Это неприлично начинать есть, пока все не сядут за стол. – Непререкаемым тоном сказала девочка и треснула по руке Сережку, пытающегося вслед за Максом ухватить бутерброд.

– Суровая у тебя подруга, Серый. С такой и армия раем покажется! – Решил подколоть друга Макс.

Вероника покраснела, а Борис, отвлекшись от меня и статьи, заметил:

– Женщине, когда она говорит умные и дельные вещи, подчиняться всегда приятно. Она ведь хочет только добра. А в армии, подчиняясь приказам командира, никогда не знаешь, то ли сейчас спасают твою задницу, то ли Святой Петр уже открыл ворота для приема душ. Армия, мальчик, это не год зоны за то, что родился мужчиной. Это – постоянная война. Не в одном месте, так в другом. Война не за тебя и твою семью, а за чьи-то меркантильные интересы.

– Тогда почему Вы – военный?

– Когда я сопливым мальчишкой бегал по горячим точкам с автоматом и гранатами и видел лица мирных жителей, проклинающих нас, проклинающих своих, то осознал, что это тоже просто работа. Грязная, мерзкая, сродни палачам, рубящим головы на эшафоте. Но, пока есть на эту работу спрос, всегда найдутся те, кто будет за определенное вознаграждение ее выполнять.

– Вы любите убивать? – Вероника неприязненно покосилась в его сторону.

Борис рассмеялся.

– Нет. Просто я вырос в семье военного. Пацанская романтика, желание походить на отца… И после окончания школы с красным дипломом, я сам пошел в армию. А потом еще остался по контракту. Потом, после года боевых действий понятия друг-враг как-то пересмотрелись. Поэтому, когда служба по контракту закончилась, я взял характеристику у начальника части и поступил в Академию. И теперь я – военный специалист по информационной безопасности. Конечно, приходится частенько ездить по всей стране и паролить всевозможные базы данных… Да, Вероника, я убивал людей в бою. Но, если не ты, то тебя. И это, в наше цивилизованное время просто отвратительно. Так что любите своих девочек, мальчики, и не сравнивайте нежную женскую заботу с кровавой бойней за чьи-то миллиарды.

Я пододвинула ему кофе и подала бутерброд. Он спокойно, словно не было и речи об ужасах войны, положил его в рот и запил кофе.

Сережка, немного замявшись, спросил:

– Значит, Вы – хакер?

– Можно сказать, что так.

– Круто! Дядь Борь, у меня еще вопрос… – Видно было, что для Сережки он действительно важен.

Борис кивнул головой.

– Скажите, а вообще мужчине надо идти в армию?

– Интересный вопрос, Сереж. Ты когда-нибудь читал исторические книги?

– Ну, что-то читал.

– Хорошо. Тогда давай разберем более близкий пример. Вот у вас есть дом в деревне, так?

– Да.

– Новостройка или старая изба?

– Изба! Это дом прабабушки и прадедушки. Они умерли. И дедушкин старший брат умер.

– Вот. Когда-то мужчина должен был уметь построить дом. Прокормить свою семью с поля и охотой. Если понадобится, защитить от разбойников или грабителей. То есть, уметь ориентироваться в текущей ситуации и быстро принимать правильное решение, которое поможет сохранить свое потомство живым и здоровым. Женщина – хранительница очага. Она может дать мужчине правильный совет, приготовить еду, сделать дом теплым и уютным. Но, когда случается непредвиденная ситуация, женские эмоции иногда не в силах с ней справиться. И в этот момент мужчина должен не метаться, растерянно разводя руками, а принять определенное решение и действовать, отстаивая интересы и жизнь своей семьи. Армию в свое время придумали именно как коллективную защиту сначала одной деревни, потом – какого-то места, а потом только – государства. Но, к сожалению, человек так устроен, что своего ему всегда мало. Поэтому, поглядев по сторонам, ему начинает хотеться и того, что есть у соседей. Можно, конечно, желаемое купить. Но это значит – тратить свои ресурсы. Но, если ты мощнее, то почему бы не залезть на территорию соседа и не взять требуемое силой? Не купить, а именно отнять. Вот так армия и функционирует. То отбивает богатства, находящиеся в стране от чужих жадных рук, то запускает свои ручонки на другую территорию. Единственное, что дает армия современным мужчинам, так это самостоятельность. С одной стороны, солдат подчиняется авторитарной власти командиров, с другой – молодой человек учится выживать без мамки, бабушки, их команд и подсказок. Худо-бедно, его мозги начинают думать. Включать мыслительный процесс. Ведь что происходит с мужчиной в современном мире? Он не умеет ни дом построить, ни элементарно постирать и обслужить себя. Не умеет сам себя устроить на работу. Не может починить машину. А что уж говорить об ответственности… Вся жизнь такого индивида состоит только из «я хочу». А когда обстоятельства загоняют его в тупик, и рядом нет женщины, которая договорится, поможет, займет, утешит, он складывает на груди ручки и начинает пить. В самом безвыходном случае – вешается. И, со спокойной совестью, махая крылышками, летит в рай, оставляя своим близким решать созданные им проблемы. Так что пойдешь ты служить или нет, но считаю, выросший мужик, если у него нет семьи, должен жить отдельно от родителей и не создавать им проблем своими выходками. А уж если решил жениться, вначале должен просчитать, сможет ли обеспечить достойный уровень жизни себе и своим близким. Если нет – нечего плодить нищету.

– Сурово. – Заметил впечатленный Сережка. – А если я люблю маму? И захочу жить с ней и женой?

Вероника едва заметно покраснела.

– А если твоя жена и мать не найдут общего языка? Ты снова думаешь: «я хочу». Но они – тоже люди. У них есть свои желания и мечты. Твою жену, например, будет раздражать твое внимание к матери. И она, вместо страстной ночи, будет нудеть о том, когда же вы станете жить отдельно. Так что прежде чем жениться, обеспечь себя отдельным жильем и хорошим заработком. А к матери можно приезжать в гости. Думаю, она поймет и не обидится.

Борис улыбнулся и легонько дотронулся до моей руки.

– А теперь мальчики моют и расставляют посуду, убирают диваны, и нам пора в путь.

Пока наш хозяин выключал технику и помогал парням с диванами, я отошла к окну и набрала родителей.

– Мам, пап, с Новым годом! Мы проснулись и собираемся выезжать. Мамуль, может, поедете в деревню? Пока печку натопите, в магазин завернете… А Сережу и Веронику я вечером привезу. И сама останусь. Мамуль, папе тяжело ехать по темной дороге… Ну, как знаете. Тогда ждите, где-то часа через три-четыре появимся. Целую.

– И я целую! – Услышал мой разговор сын. – Сейчас поедем, город при дневном свете пофоткаем!

Первым новогодним утром Москва нарядила себя пушистыми сугробами, веточками деревьев под белой шубкой и припорошенными дорогами. Заспанное солнце алело щечками сквозь неплотные облака, выпускающие в свет большие и неспешные снежинки, медленно падающие на землю. Настроение у ребят было великолепным. Ведь они провели вместе незабываемую ночь, нагулялись и напитались праздником. А самое главное, отсняли много фотографий и видео. Будет чем похвастаться перед одноклассниками!

Люди после бессонной ночи еще спали, поэтому мы без затруднений проехали до третьего кольца и по нему добрались до нужного шоссе. А там – прямая дорога до МКАДа с иногда останавливающими нас красными сигналами светофоров. Но вот позади осталась и кольцевая. Медленно увеличивая скорость, Борис гнал свою машину в наш маленький, отдаленный от огромной столицы заснеженными километрами, городок.

Борис снова включил ребятам музыку, тем самым отделив их выспавшуюся веселую компанию от нас.

– Что планируешь делать дальше? – Спросила его. – Искать след ее юности?

– Да. Сашин человечек должен был подготовить полный список тех, кто отдыхал в ресторане в этот день, а также работал в нем. Даже охранников и грузчиков. Фирм и водителей, привозящих продовольствие. Пока ты спала, я нашел фамилии родственников Татьяны и фамилии друзей ее брата. То есть тех, с кем она плотнее всего общалась. Так что нашей следующей задачей будет сверка списков и поиск каких-либо пересечений.

– А я хотела уехать в деревню… – Грустно сказала я, вспомнив про маячившие впереди первые выпускные экзамены.

– Пообщаться с сыном? – Прозорливо заметил Борис.

– Да. Он заканчивает в этом году девятый класс, и мне надо точно знать, чего он хочет, чтобы рассчитать финансовые возможности.

– Понимаю… Лен, я не задержу тебя надолго. Думаю, за пару-тройку дней управимся.

– Борь, вот узнаешь ты, кто убил Свету. И что дальше? Уголовное дело никто не открывал. Зачем тогда ворошить дела минувших дней?

– Мне важно знать, есть ли опасность для Саши. Если этот удар пришел из ее прошлого, через какое-то время в вашей больничке подготовят документы и экспертизу патологоанатома, что девушка скончалась от сердечного приступа. Известят ее родителей. Они всплакнут, поставят на могилке цветочки, и дело можно будет считать законченным.

– Ты – циник.

– Нет. Реалист. Зачем мне изображать те чувства, которых я не испытываю? А во-вторых, тебе бы хотелось, чтобы из-за какого-то ненормального психа новогодние каникулы прошли в страхе и под подпиской о невыезде?

– Наверное, нет. Но Свету жалко.

– Ты с ней дружила? Жить без нее не могла?

Я фыркнула.

– Но по-человечески…

– Ее по-человечески закопали в землю, не морозя в морге. Потом поставят памятник. Ну да, мало пожила красавица. А тебе не жалко шестнадцатилетнюю Таню Семенову? Ведь наверняка можно было бы девчонку остановить, сказав доброе слово. Наша жизнь так устроена, что одно непродуманное действие, или даже мысль, может повлечь за собой череду несчастий и бед для человека, его семьи, даже села или городка в целом.

– Карма? – Усмехнулась я.

– Проклятие, порча и другие ведьминские штучки. Если уж мысль материальна, то слова – тем паче. Пожелав Тане спрыгнуть с крыши, Света и Лида подписали и себе приговор. Только Свете удалось выиграть у судьбы отсрочку.

– Ну а если маньяк? – Прищурила я глаза.

– Давай сначала разберемся, кто сделал, а потом, думаю, поймем почему. Согласна?

– Хорошо.

По пустой заснеженной дороге мы ехали быстро. Ни навстречу нам, ни за нами никаких машин, автобусов и прочей работающей техники. Идеально чистый и спокойный белый зимний день. В деревеньках, где нет газа, топили печи. И из труб в небесавились неспешные дымки. Дети вышли на улицу и катались с горок на санках и лыжах. Взрослые привычно махали лопатами. Леса и поляны Подмосковья стремительно убегали в прошлое. Наконец, мы проехали большую стелу «Московская область» и знак, на котором было написано, что мы пересекли границу нашей области. Свернув с магистрали на еще не расширенное старое шоссе, по колейной и ямной коварной дороге мы ехали все дальше. Спецтехника, местами заделывающая это безобразие, спокойно дремала у обочины. Но вот местность начала вздыбливаться холмами и проваливаться в глубокие овраги. Мы приближались к нашему городку. У меня было такое странное чувство, словно отсюда я уехала не вчера, а, как минимум, месяц назад. Пост ДПС, две бензоколонки на въезде… Древний монастырь. Мы не виделись с вами с прошлого года! Как же давно это было…

Высадив Макса у его дома, уже через десять минут мы парковались в нашем дворе. Выпрыгнув из Бориного мерседеса, я погладила его блестящий капот:

– Спасибо, мальчик! Приятно было познакомиться!

А потом подошла к своей машинке. Оказывается, я по ней соскучилась!

– Ты разговариваешь с машинами? – Поднял брови появившийся на свежем воздухе Борис.

– Да. Они, как звери. Чувствуют заботу и ласку. Привыкают к своему хозяину и огрызаются на недобрые мысли чужих людей.

– Перестань очеловечивать технику. Лен, у нее нет мозгов.

– У нее есть мозги, и есть душа.

Я подождала, пока ребята убегут в подъезд, и закончит вытаскивать сумку и запирать машину Борис.

– По вере вашей… – мазнул он по мне глазами.

– Конечно. – Согласилась я и пошла вперед.

– Это твоя первая машина? – Не выдержал мужчина моего молчания.

– Вторая.

– Как же ты рассталась с первой? Если исходить из твоих верований, ты ее предала.

– Да. Предала. И ночами, когда все спят и эфир свободен от чужих мыслей и образов, я слышала ее плач и просьбу забрать обратно.

– Лен, прекрати. От тебя такой сентиментальности я никак не ожидал!

– Тебе и не надо от меня чего-то ждать. Два дня – и ты меня больше никогда не увидишь. Но, если вспомнишь, улыбнешься и скажешь: какие все же чудные существа эти женщины!

– Действительно, чудные! – Борис подхватил меня под руку, и мы вместе зашли в подъезд. – Но без вас, нежных и ласковых, чувственных и жестоких, нам почему-то совершенно невозможно жить!

Он улыбнулся, заглядывая мне в лицо.

Я засмеялась:

– Об этом писал еще дедушка Фрейд. Половая доминанта – слыхал? И мужчины и женщины – все люди в нашем мире прямо или косвенно ей подчинены. А любовь – сказка, придуманная инфантильными, но желающими размножиться мужчинами для расчетливых и прагматичных женщин. Иначе как заставить вольное существо терпеть девять месяцев муки токсикоза, а затем – рождения ребенка? Разве не так?

Я высвободила свою руку и потянула на себя приоткрытую дверь.

– Мам, пап! Я дома! – Крикнула в привычные стены своей квартиры.

– Разве ты жалеешь о рождении сына? – негромко сказал мне в спину Борис.

– Нет, не жалею. Жалею о том, что воспитывалась на любовных романах, а не книгах по психологии и психиатрии.

– Думаешь, что-то бы изменилось в твоей жизни?

– Нет, не думаю. Просто знание помогло бы избежать самобичевания и последующего разочарования.

– Привет, дочка! – Папа выглянул из кухни. В его руках был Сережкин фотоаппарат. – Борис, добрый день!

Мужчины пожали друг другу руки.

Мы разделись и разошлись по разным углам: Борис засел в комнате с отцом, а я – на кухню к маме, готовящей нам праздничный обед.

– Ну как в Москве? – Глаза мамы сверкали любопытством. – На-ка, порежь в салат огурчиков.

– Красиво. – Я, делая вид, что не поняла вопроса, настрогала огурцы и полила перемешанный салат майонезом. – Все в огнях, кругом световые инсталляции. На каждом углу стреляют.

– Достань салатницы и переложи в них готовые закуски. – Скомандовала она. – А Борис?

– Пока ребята бегали по Красной площади, мы занимались делами фирмы Панкратова. Мам, я тебе уже говорила про курицу. Если бы я умела нести золотые яйца, думаю, и от местных женихов отбоя бы не было. А так даже Оксанины бомжики нос воротят.

– Если бы ты немного пококетничала, подкрасила бы губки и реснички…

– То могла бы постоять на трассе. Там мне, по крайней мере, заплатили бы.

– Тьфу. Так без мужа и останешься.

– Именно. Ты забрала последнего приличного мужчину в нашей области.

Мама разулыбалась. И действительно, уже сорок один год счастливого брака… А они до сих пор не надоели друг другу и, словно влюбленные, не могут прожить порознь ни одного дня.

Я заправила салаты, сняла и слила картошку. Заправила ее маслом и посыпала замороженным свежим укропчиком. В нос пахнуло солнцем и летом. Схватив тарелки и вилки, пошла сервировать обед.

Отец уже выдвинул из угла столик и накрыл его скатертью. Я быстро расставила тарелки и разложила приборы. Папа, поколебавшись, достал рюмки и поставил на стол. А потом извлек из бара пузатую бутылку шампанского. Подержав теплое вино в руках, поставил обратно и достал коньяк.

– Па-ап. – Скосила я глаза. – Тебе – ехать. Борису тоже. Я устала и не хочу. Ребенку еще рано. Из мамы выпивоха, как из капусты доллары: только продукт переводить.

– Так мы чисто символически по глоточку нальем. А пить не обязательно!

Я улыбнулась и включила огонечки на елочке. Короткий день уже закончился, и на улице догорали фиолетовые сумерки. Салаты, нарезка и рыбка заняли свое почетное место на столе. Из кухни вкусно запахло разогреваемым в духовке пирогом.

– Ну что? – Мама критическим оком посмотрела на стол. – Мишенька, возьми в комоде салфеточки, а то наша Леночка какая-то рассеянная. Дочка, приглашай к столу гостя и Сережку с Вероникой. А я принесу мясо.

– Может, сначала закуски, а потом – картошку с мясом? Садитесь с папой вот сюда, под елочку. Мальчики и Вероника, – я стукнула в прикрытую дверь к сыну. – Идите к столу!

Все получилось как-то празднично и волшебно: в блестящем елочном дожде отражались мигающие лампочки, неяркая подсветка по периметру потолка и негромкая музыка, которую включил в своей комнате Сережка, создавали спокойный и теплый семейный уют. Вероника с серьезным лицом ухаживала за дедушкой и Сережкой, раскладывая по их тарелкам салаты и холодец, мама, немного стесняясь столичного гостя, занимала его вопросами и кусочками рыбы под маринадом, которая, как всегда, у нее вышла просто отлично. Ну а папа, разлив по бокалам сок, поднял свой:

– Ребятки, я так рад, что у нас такая хорошая, дружная и замечательная семья! И я желаю всем нам, а также нашим гостям, – он отсалютовал бокалом Веронике и Борису, – здоровья, радости, любви и благоденствия! Чтобы Новый год принес каждому из нас то, чего ему больше всего не хватает в этом мире. Поэтому, давайте выпьем по глоточку, возьмемся за руки и задумаем самое заветное желание. Нас – шестеро. Думаю, Дед Мороз нас обязательно услышит!

Я схватила бокал с соком, но хитрая мама подняла рюмочку:

– Леночка, Борис, поддержите непьющую женщину!

Ну не выяснять же с ней отношения за столом? Пришлось брать рюмку с коньяком. Я думала, что Борис отговорится тем, что ему надо ехать к брату, но он невозмутимо взял пальцами пузатенький сосуд с коричневым напитком и понюхал:

– А неплохой коньяк. Грузинский или армянский?

– Да, – отец отпил из бокала сок. – коллега из отпуска привез. С Новым годом!

И, стараясь не дышать, я выпила глоток. А Борис неторопливо покатал жидкость во рту и только потом проглотил.

– Лет десять. – Резюмировал он.

– Разбираешься в напитках? – Одобрительно посмотрел на него отец. – Я вот так и не научился. Все время за рулем.

– Просто так получилось. – Ушел от ответа Борис. – Какая рыбка!

Он, наконец, распробовал то, что положила ему мама.

– А желание?! – Не отставал от нас папа. – Обязательно надо загадать!

И он протянул ладони маме и Веронике. Девочка – Сережке. Сын – мне. Мы с мамой с двух сторон ухватились за охотно подставленные руки Бориса.

– Закрываем глаза, – командовал папа, – Серенька, не подглядывай, и думаем о самой красивой, самой необыкновенной мечте. Подумали? Представили ее во всех красках? Вот она, совсем рядом, только протяни руку…И отпускаем ее в небо, как птицу. Отпустили? Полетела?

Пальцы Бориса слегка дрогнули. Интересно, что он загадал? А я почему-то представила здание Московского Университета на Воробьевых горах и моего мальчика, входящего в раскрытые двери…

– А теперь давайте выпьем за то, чтобы всегда хотелось возвращаться домой…– Отец взял мамину руку и поцеловал ее ладошку. Она разулыбалась. – Дом – это ведь не только четыре стены. В этом маленьком слове спрятана и любовь, и защита души от внешних невзгод и теплое, всегда ждущее сердце.

– Какой хороший и добрый тост. – Борис покрутил рюмку в пальцах. – Счастья вам всем!

И залпом выпил коньяк.

А дальше мы все о чем-то говорили, смеялись, ели мясо и картошку. Борис рассказывал маме детские анекдоты, а она краснела и хихикала. Сережка с увлечением рассказывал подружке о какой-то интересной программе, которую слил ему в комп замечательный дядя Боря.

Я собрала лишние тарелки и приборы, освободившиеся миски и салатницы. Отнесла их на кухню и, счистив крошки, залила водой. Выключила духовку. В голове мягко шумел коньяк. Хотелось смеяться и плакать. Любить и ненавидеть. Оказывается, события последних дней сильно выбили меня из колеи. Чтобы немного успокоить вылезшие наружу эмоции, вытащила с верхней полки пачку сигарет и зажигалку. Нет, я не курю. Но иногда бывают моменты, когда душа на грани срыва… хорошего или плохого, не важно. Тогда руки тянутся к сигарете…

Я накинула куртку и прикрыла за собой дверь. Между этажами кто-то из соседей снова вывинтил лампочку. Открыв форточку, я чиркнула зажигалкой и с наслаждением затянулась некрепким дымом. Красный огонек медленно тлел на конце длинной сигареты. Мысли успокоились. Я повернулась лицом к окну и положила ладонь на холодное стекло. Там, в темноте зимней ночи, снова падали пушистые снежинки, и уже непонятно было, каких цветов и размеров стоят у дома машины. Огоньки окон перемигивались гирляндами и теплым светом. Кто-то смотрел телевизор. А вот в том окне прыгали дети…

Мою ладонь накрыла теплая мужская рука. Я развернулась и увидела улыбающегося Бориса. Вторая ладонь легла на мою талию, а теплые губы поцеловали мой висок.

– Курилка! – Усмехнулся он и сделал попытку поцеловать меня в губы, но я плавно вывернулась и отошла от него на шаг.

– Почему? – С обидой протянул он.

– А зачем? – Пожала плечами я.

– Затем, что ты мне нравишься! – Он снова попытался меня поймать и поцеловать.

– Но это совершенно не значит, что все понравившееся надо тянуть в рот. – Я затушила сигарету и бросила ее в банку, поставленную предусмотрительным соседом. – Можно заработать язву.

– Зарабатывают деньги, а язву приобретают…

– Тогда, тем более, не делай того, о чем пожалеешь.

– Я не пожалею… – Он прислонил меня к стенке и уперся в нее ладонями рядом с моей головой. – Лен, мы – взрослые люди…

– Вот поэтому, Боренька, нет. Если тобой движет желание оставить в этом городе о себе воспоминание, то мной – инстинкт самосохранения. Прости, дорогой, двух детей мне в одиночку не потянуть.

Я толкнула мужчину в грудь, и он нехотя опустил руки.

– А вообще тебя ждет Сашенька.

Было ощущение, что меня только что еще раз изваляли в грязи. Ну почему мужики, если к ним относиться по-человечески, сразу начинают лезть с постельными предложениями? «Вы привлекательны, я – чертовски привлекателен, так чего время тянуть?» Достало!

В квартиру я вошла не успокоенной, а разозленной. Долго отмывала от рук запах сигарет. Наверное, вообще брошу курить. Умывшись и немного подкрасив глаза, чтобы их полыхание было не так заметно, я вошла на кухню и поставила чайник. Чашек в шкафчике не оказалось, наверное, их расставила мама. Тогда, чтобы потянуть время, я начала мыть посуду, вытирать и расставлять по полочкам. На сердитый звук тарелок из комнаты прибежала мама.

– Лен, что произошло? – С тревогой спросила она, вглядываясь мне в лицо.

– О чем ты? – Как можно натуральнее спросила я. – Все замечательно!

– Пришел Боря, на нем лица нет! И засобирался куда-то.

– Наверное, туда, откуда появился. Мам, он взрослый и самостоятельный человек. У него тут живет брат, а денег столько, что может снять на ночь всю гостиницу. Давай попьем чаю!

– Знаешь, дочка, время позднее, нам пора ехать. Только что звонили родители Вероники, беспокоятся!

И, обиженно подняв голову, она вышла из кухни.

Ах, мама, мама! Как же ей хочется пристроить в чьи-нибудь мужские руки свою дочь! Настолько, что даже печальный опыт моей супружеской жизни с отцом Сережки ее пыл так и не успокоил. Сколько раз я просила оставить меня мне и не дергать заманчивыми, с ее точки зрения, предложениями. Но раз за разом повторяются ее попытки познакомить то с племянником тети Наташи, то с двоюродным братом шурина тети Глаши. А теперь ей подвернулся под руку столичный красавчик Панкратов. А я опять против… Конечно, она обиделась.

Из комнаты доносился ее оживленный голос:

– Дед, вставай, пора ехать, а не то заснешь за рулем! Печка не топлена!

– Корова не доена… – буркнула я про себя. Интересно, мама знает, с какой стороны к этой скотинке подходить?

А в прихожей хлопнула входная дверь. Наверно, это ушел Борис.

Я достала баночки с крышками и переложила в них все салатики и маринады, оставив себе лишь холодец и картошку. А, отрезала кусок пирога. Достав походную сумку с отделением под банки, я быстро все распихала, проложив сверху газетой, и вынесла ее к выходу. Да, ботинок Бориса у шкафа уже не было и куртки тоже. Я вошла в комнату.

– Пап, сумка вас ждет у двери.

– Мы тебе столько посуды оставили… – Это извинился отец.

– Ничего, ночь длинная, а я выспалась. – Улыбнулась ему.

Рассерженная мама кинула на меня косой взгляд:

– Ночи для другого существуют. А посуда бы и до завтра постояла!

– Ба-аб! А можно мы с Вероникой ночью пойдем на пруд кататься?

– С ума сошел? Приедем, сразу спать! Завтра накатаетесь!

– А тогда для чего ночь?

Дед хрюкнул, а Вероника улыбнулась в воротник куртки.

Ребята, махнув рукой, выскочили в дверь. И лишь с лестницы я услышала голос Сережки:

– Мам, завтра приедешь?

– Да, к вечеру.

– До завтра, пока!

Мой сын побежал заводить дедовскую Ниву. Мама, поджав губы, сначала холодно попрощалась, а потом, всхлипнув, уткнулась мне в плечо:

– Ну что же ты так, а?

– Не грусти мам, на твое счастье у нас подрастает Вероничка!

Мама вздохнула и, погладив мою руку, молча вышла в дверь.

– Пока! – Крикнула я ее спине.

Зато отец погладил меня по голове, словно я еще маленькая:

– Держись, доченька. Верь в себя и не пасуй перед трудностями. А Сережку как-нибудь выучим. До завтра.

– Будь осторожен, не гони! – Чмокнула его в подставленную щеку.

– Конечно. А ты запрись и не открывай дверь.

Я кивнула и захлопнула дверь. Прислонившись к ней спиной, на секундочку сильно прижала ладони к лицу, а потом выдохнула, произнося как мантру:

– У меня все хорошо!

С кухни наш двор был, как на ладони. Сережка аккуратно развернул машину и вылез, помогая деду уложить сумки. А потом они дружно расселись и уехали, оставив на белом листе двора черные следы. Два темных прямоугольника от уехавших машин вызывали недоумение, словно провалы во времени, не затянутые годами… на сердце было муторно и тяжело. Прошлое ушло навсегда, настоящее неопределенно, а будущее… а ведь придется увольняться!

И я снова схватила тебя, мой маленький красный дружок. Кому еще можно спокойно и без лишних эмоций с их стороны рассказать все события? Спасибо, мой малыш… Вот так и закончился этот безумный праздник. А через несколько дней наступят озабоченные поиском новой работы будни. Но мы ведь справимся? А теперь я перемою посуду, приму душ – и спать! В своей замечательной постельке. Пожелай мне доброй и спокойной ночи.

01.01 в 23.58 И снова я обращаюсь к тебе, мой хороший дружок. Не обессудь, что не дала поспать. Просто оказалось, что мои приключения не кончились, как я подумала, а вполне себе успешно продолжаются. Нет, какой идиот придумал убить милую девушку Светлану именно на новогодние праздники? Не мог потерпеть, когда я буду в отпуске? Ну вот, теперь и я стала говорить и думать, как Борис. С кем поведешься…

Итак, мы с тобой закончили общаться, когда я, пожелав тебе спокойной ночи, пошла на кухню. Включив стоящую на подоконнике магнитолу с записями моих горячо любимых Scorpions погромче, я пустила воду и, подпевая, начала мыть посуду. «We’re lost in a kiss a moment in time, forever young, just forever, just forever in love…» – подпевала я Клаусу Майне. Да, пусть кто-то кому-то где-то объясняется в любви и говорит, что она – единственная, кто раздвинула в его душе пределы Вселенной и подарила ощущение полета. Что она – та, в ком можно раствориться без остатка и единым лучом скользить по волнам гармонии и Божественной любви. И это – прекрасно. А я – обычная русская женщина среднего возраста, которой если что-то мужчина и предложит, так только удовлетворение собственных инстинктов. Слушайте, мужики, какая вам разница, куда отправлять нужду? Купите себе набор резиновых кукол и не отвлекайте женщин на пустяки! Эк, меня расколбасило! Даже самой стало смешно.

Я сняла резиновые перчатки и сделала музыку громче. В конце концов, телевизоры соседей с дебильными шоу достают меня каждый вечер до глубокой ночи. А теперь извольте слушать то, что нравится мне. На Новый год ведь можно?

Чистенькие тарелочки и блюдечки постепенно занимали полагающиеся им места на сушке. Чайник снова зашумел, подогревая воду. Пирог-то я не пробовала! Эх, сейчас наемся на ночь… Придется на коньках с Сережкой и Вероникой кататься, да снег по огороду туда-сюда перекидывать! Калории, они такие коварные! Только дашь себе слабину, они, словно дрожжи, за одну ночь могут так увеличить объем талии и бедер, что к десятому числу ни в какую юбку не влезешь!

Букет бледно-розовых роз перед лицом возник совершенно внезапно. Я подпрыгнула, одновременно пытаясь развернуться, и была поймана длинными руками Бориса, нависшего надо мной с улыбкой.

– Ага! Испугалась! – Проорал он мне в ухо. – Двери запирать надо! Вдруг придет маньяк?

Я выключила музыку, и сразу стало так тихо…

– Ты уже пришел. – Улыбнулась я, и почему-то отлегло от сердца. – И обокрал цветочный магазин?

Забрав из его рук цветы, я достала еще одну вазу и поставила в нее букет. Теперь их в квартире было целых три.

– Не обокрал, а любезно попросил открыть. – Он сам налил себе и мне чай, а затем порезал на долечки пирог. – Садись. Давай попьем, а то я чего-то замерз.

И правда, его руки были холодными, а губы – белыми.

– С тобой все в порядке? – Я внимательно посмотрела на него.

Такие же симптомы бывали у отца, когда начинало плохо работать сердце.

– Нет, Лен, все хорошо. Я посижу с тобой, попью чаю, согреюсь…

Он откинулся на стенку спиной и прикрыл глаза.

– Боренька, Боря, – я подошла к нему и протянула руку к шее – послушать пульс.

Он заметил и перехватил ее, а затем, нагнув голову, уткнулся лбом мне в ладошку.

– Прости, сейчас все пройдет…

Если это сердце – то ему можно помочь сладким чаем. Я бухнула в чашку четыре ложки и размешала.

– Боренька, выпей, пожалуйста! – Опустившись перед сидящим мужчиной на корточки, попросила я. – Тебе станет легче. Давай, мой хороший, пей!

Я впихнула ему в руки чашку и погладила серебристый ежик на голове. Волосы оказались неожиданно мягкими.

– Спасибо. – Он пил чай маленькими глоточками, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться.

– У тебя с собой есть лекарства, которые ты принимаешь?

– Да, в машине. Я уже выпил. Прости, Лен. Мне бы немного полежать…

Он поставил на стол чашку и сделал попытку приподняться. Я подхватила его за талию, а он положил на мои плечи руку.

Доковыляв до моего дивана, я осторожно помогла ему лечь на спину.

– Сейчас принесу грелку и плед. – Сказала я и, забежав в Сережкину комнату, вытащила из шкафа тонкий, но теплый шерстяной плед.

Накрыв им Бориса, я налила в ванной грелку и положила ему под ноги. А потом тихо села рядом. Губы немного порозовели и раздвинулись в улыбке, показывая полоску белых зубов.

– Леночка, я умирать не собираюсь…сейчас. – Тихо сказал он. – Может быть, только теперь у меня появился смысл в жизни…

Я снова погладила серебряный ежик и холодный лоб. А потом рука сама собой скользнула по щеке.

– Проверяешь, остыл уже или еще нет? – Серые глаза блеснули в щелочках век. – Меня не убили тогда, а теперь и самому жить хочется. Нет, не убирай, пожалуйста, свою руку. Посиди со мной. Я еще немножко полежу…

И он, вжавшись в мой бок носом, тихо засопел. А я все гладила его по голове. Бедный мальчик, который до сих пор считает, что он один за всё и всех в ответе… Интересно, хоть раз кто-нибудь из родных интересовался твоим здоровьем или делами? Или все просто говорили: дай, помоги… Я вздохнула и так, чтобы не побеспокоить, тихо встала, выключила свет, оставив только елочку, и взяла тебя, мой дневничок. Боря уже порозовел и спокойно спит, отвернувшись к стенке. Я тоже хочу немного поспать, тем более, что пока я все это записывала, часы у соседей пробили час. Как думаешь, если я пристроюсь рядом с Борей, это не перейдет определенные рамки? Но, по крайней мере, не придется каждый раз просыпаться и бежать смотреть, как он. Протяну руку и просто проверю пульс… Спокойной ночи!

02.01 – Утро или день.

Дежавю. Я лежу на боку, на моей талии – Борина рука. Его дыхание спокойно и равномерно. Слава Богу! Постаравшись выскользнуть из-под одеяла так, чтобы его не разбудить, я обернулась и посмотрела ему в лицо. Светлые брови и реснички. Морщинки у глаз и рта. И почему он при знакомстве показался мне моложе брата? Может от того, что светлее мастью? А какой он худой! Пока я вчера вела его к дивану, то не знала, за что лучше держать: за джинсы или выступающие ребра. Потом мой взгляд упал на кисть руки, лежащую на том месте, где только что спала. Узкая рука и красивые, тонкие пальцы. Интересно, как с такими руками можно таскать тяжелые вещи и сражаться на войне? Хотя мускулатура у него развита…

– Нравлюсь? – Снова я услышала этот вопрос.

Но теперь, в отличие от прошлого раза, я плюхнулась на колени рядом и смело взяла в ладони его лицо.

– Притвора! Ну-ка, открывай глазки и скажи мне, как себя чувствуешь!

Серые глаза распахнулись, а на губах расцвела улыбка.

– Спасибо, Леночка! Ты, верно, молилась за меня всю ночь? – Он взял мою ладонь в свою и поцеловал. – Таким счастливым я не чувствовал себя никогда!

– Я серьезно! Как сердце? Не болит?

– Все хорошо. Сердце на месте. Ты на месте и я тоже. Сколько времени?

Я потянулась за телефоном.

– Ого! Уже двенадцать сорок! Мы с тобой выспались за два дня сразу! Чур, в ванную я первая!

Схватив свои домашние брюки и майку, я унеслась в санузел. На душе было легко и как-то правильно. Хотелось улыбаться и петь.

Подсушив феном мокрые волосы, я вышла из ванной. Из кухни пахло кофе и омлетом. Борис, увидев меня лохматой и розовой после душа, улыбнулся. Я подошла к нему и прислонилась к плечу лбом.

– Борь!

– У?

– Обещай мне одну вещь. – Я подняла на него глаза.

– Угу. – Он сосредоточенно резал зелень.

– Береги себя.

Он оторвался от петрушки и серьезно посмотрел мне в глаза.

– Для тебя это важно?

– Да, Борь. Хоть мы скоро будем друг от друга далеко, я все равно буду за тебя волноваться. Подожди, – я торопилась сказать, поскольку таких слов больше не произнесу точно, – хоть я знаю тебя всего три дня, почему-то чувствую твою душу, твое одиночество и боль. Прости, Борь. И просто знай, что в далеком русском городке есть женщина, которая искренне желает тебе счастья.

Я выдохнула. А потом покраснела.

– Зря, наверное, сказала, да?

– Глупая! – Он положил нож и обнял меня. Просто, как друг, брат…– Спасибо, Леночка. За все.

А потом разжал руки. Мне даже стало как-то грустно.

– Сейчас мы будем кушать и пить кофе, а потом – работа! Кто-то изо всех сил рвался мне помогать.

– Вот уж нет! – Фыркнула я. – Заставил шантажом. Так что теперь тебе придется выбивать согласие на сотрудничество у моего сына, которому обещала приехать вечером.

– Договорились. – Борис разложил по тарелочкам омлет, запеченный с помидорами и петрушкой. – Я раскопал кое-что интересное. Надо будет проверить, пока события не утратили свою остроту.

Мы быстро покушали, я помыла посуду, а Борис, вставив флешку в Сережкин ноутбук, что-то сосредоточенно рассматривал.

– Иди ко мне! – Позвал он меня из комнаты. И, когда я подошла и встала рядом, продолжил. – Я скопировал данные по всем родственникам и одноклассникам Тани Семеновой, а также друзьям ее старшего брата и родителей. Здесь, – он показал на список, – фамилии, имена и отчества, а также годы рождения тех, кого можно было найти в открытом доступе и в базах.

Он создал на компьютере отдельный файл и перенес туда данные. Потом эту флешку заменил другой.

– Стульчик возьми, а то мне неудобно: ты стоишь, а я сижу. Вот не надо говорить, что постоишь. – Перехватил он мою невыраженную мысль. – А то посажу к себе на колени.

Я притащила табурет и села рядом, прижавшись к его боку.

– Умничка. – Он чмокнул меня в висок, что не вызвало с моей стороны никакого протеста. Я удивилась сама себе. Привыкаю, что ли?

Усмехнувшись, он продолжил объяснение:

– А на этом носителе мне передали данные тех, кто отдыхал в этот вечер в ресторане, работал на кухне, гардеробе и охране. А также телефоны начальника охраны и смены. А, и директора ресторана.

Он раскрыл другое окно. А потом открыл два окна рядом.

– у меня есть маленькая программка, которая распознает одинаковое сочетание букв и цифр, соотнося с базами… Сейчас мы ее запустим… – Он быстро пощелкал клавишами. – И посмотрим, что получится!

Мы сидели и смотрели, как его программа обрабатывает данные. Но выскочивший маленький прямоугольничек окончанием работы объявил, что совпадений не найдено.

– И? – Посмотрела я на него.

Он потер подбородок и задумчиво сказал:

– Значит все, кто живет в этом городе и присутствовал в момент убийства в ресторане, к той истории отношения не имеют… Чего-то мы с тобой упускаем…

– А ты уверен, что та старая история здесь замешана? Может, это вовсе не из той оперы?

– Может, Леночка. Но мы должны эту версию, прежде чем отбросить, доработать до конца. Так! – Он резко вскочил со стула и, пройдя в мою комнату, взял с дивана свой телефон и пришел обратно. – Где тут у нас старший смены охраны в тот день?

Он набрал на дисплее циферки.

– Фаддей Афанасьевич? Добрый день! Начальник отдела по расследованию особо тяжких преступлений Панкратов беспокоит. Да, Вы все правильно поняли. Не хочу отнимать у Вас время, прошу только ответить на пару вопросов. Первый: с семи вечера и до инцидента к ресторану подъезжали машины с продуктами? Посторонние люди были? Меня интересуют, главным образом, машины и служебный вход. Да, записываю. Спасибо, Фаддей Афанасьевич! Нет, что Вы! Ваши охранники и агентство выше подозрений. Все следствие ведется исключительно в интересах заинтересованных лиц и ваших работодателей. Поэтому, огромная просьба: позвоните на вахту и поспросите оказать мне содействие. И я рад. До свидания!

– Ты думаешь, Света могла общаться с кем-то из посторонних?

– Возможно. Ее в зале не было достаточно долго. Не сидела же она в туалете все это время! Тем более, поза трупа говорила о том, что она только туда вошла. За ней вошли следом. Она начала поворачивать голову, и в этот момент ее ударили. Она не сопротивлялась или не успела. Возможно, человек был знаком и не вызвал защитной реакции… Алло? Добрый день, Панкратов Вас беспокоит. Да, из-за этого скорбного события. Скажите пожалуйста, вы весь приезжающий транспорт записываете? А будьте любезны, возьмите журнальчик. Да, и за тридцатое число после шести вечера. Пишу. Три машины: зелень и фрукты от Амбарцумяна, да, на рынке палатка. Водитель – Норекян, хорошо… Приехал в восемнадцать тридцать, уехал в девятнадцать… Салат тяжелым оказался? Почему? Долго разгружали. А, коньяк… Дальше. Девятнадцать сорок восемь. Газель с соками и водой из Москвы. Водитель? Пинчук А.В. А возраст не подскажете? Вы дежурили? Отлично! Значит, все должны помнить. И сколько этому Пинчуку годиков? Около тридцати? Спасибо! Сколько он стоял? Десять минут? Что так быстро? Или вода – не коньяк, настроение не поднимает? Торопился? Даже сами ходили подписывать документы? Да Вы что? Ну да, если еще три магазина… Двадцать сорок. Газель из … Откуда?! – он быстро переключил телефон на громкую связь, чтобы я тоже слышала. – Из Поволжска? Как интересно! И с чем? С рыбой, поди?

– Рыба и мясо из местного фермерского хозяйства. У Гройсмана с ними договор, – слышался голос в трубке, – крольчатина, свинина да говядина. Мраморная!

– Какая красота! А водитель?

– Семенов Алексей. По отчеству не знаю. Возит он или его дядька Саша. Мы их давно знаем. Спокойные, уравновешенные мужики. Они еще в наш магазин на площади товар сдают.

– А уехал во сколько?

– В девять тридцать. Их наш шеф-повар любит. Все время зазывает покушать или попить чай. И пока его разгружают, они на кухне с Феликсом армию вспоминают. Служили они вместе, что ли? И все, больше никого.

– Ну, спасибо, выручили.

И Панкратов нажал сброс вызова. Глаза его горели, словно у охотничьей собаки.

– Леночка!

– Что? – Я встала с табуретки, предполагая какую-то пакость.

– Мы едем в Поволжск! Я же говорил, нить из прошлого!

– Боренька, ты сошел с ума? Успокоительное дать? – Ласково осведомилась я. – У меня – детские каникулы и я их хочу провести с сыном!

– Пойдем, я лучше налью тебе чайку. Кстати, – это он уже прокричал из коридора, – я видел под полотенцем часть вишневого пирога!

– Борис! – Взволновалась я. – Остановись!

Но пока я меняла на ногах тапки, надетые наоборот, и догоняла его, зазвенели чашки и чайник начал петь свою песню. Войдя на кухню, я обнаружила пустоту на блюдце, а в руках Бориса надкушенный кусок.

– А вкусно готовит твоя мама! – Сообщил он, качнув остатком пирога. – Вишни свои?

– Свои. – Уныло сообщила я. – Только я их даже не попробовала…

– Что так? – Удивился он, и крошки из ладони отправил в рот.

– Летом работала, а зимой ты подъел остаток пирога. Так вкусные вишни, Боря?

– Оч-чень! С кислинкой, но слатенькие! – Он сощурил хитрые глаза и из-за спины достал еще тарелочку, на которой лежала отрезанная часть. – Угощайся, бедняжка!

Я несильно толкнула ладонью его грудь:

– Балбес!

И поставив налитый чай на столик, посмотрела на Бориса. Он снова стоял бледный и с вымученной улыбкой.

– Боря! Не надо этого делать в моей квартире! Мне хватило Светы!

– У меня в куртке ключи от машины. Открой ее, пожалуйста, там в бардачке пластина с таблетками. Принеси одну, хорошо?

Я вздохнула и аккуратно посадила его к столу, пододвинув сахарницу и чашку с горячим чаем:

– Пей!

Потом сбегала за ключами и сунула ему в руки.

– С третьего этажа сигнал вполне долетает. Увидишь, что я подошла, откроешь.

– Почему не сама?

– Она чувствует хозяйскую руку и не волнуется. – Я быстро надела куртку.

– Очеловечиваешь?

Я отрицательно помотала головой:

– Знаю!

И вышла на лестницу, прикрыв дверь.

Когда я подошла к мерсу, пикнула сигналка, и я залезла внутрь. Где там его таблетки? Грешным делом, в голове мелькала мысль, что он притворяется, и вот сейчас я с торжеством суну ему под нос какой-нибудь глюконат кальция. Но лекарства от стенокардии и аритмии, увы, я знала очень хорошо.

– Борь, – спросила я, когда он выпил таблетки, – скажи мне, как тебя держат в армии? Там же каждый год комиссия!

– Я сейчас – обычный IT-ишник. По горам и болотам не бегаю, с вертолета не прыгаю. Сижу себе в креслице и ползаю по просторам интернета. Спокойная и непыльная работа.

– А командировки? Ты сам говорил!

– Ну не по горячим точкам же. В-основном, по большим городам и со всеми удобствами.

– Борь, а можно шкурный вопрос? Не думаю, что начальник отдела может легально заработать на такую квартиру и машину.

Тот засмеялся:

– А это нелегально! У моего бывшего сослуживца своя фирма по обеспечению безопасности кредитных организаций. Я там подрабатываю!

И подмигнул. Все еще бледноватый, он медленно пошел в комнату и прилег на диван.

– Борь, вот скажи мне, пожалуйста, какого черта ты, нездоровый человек, сломя голову бежишь вытаскивать из дерьма брата, который с удовольствием залез в него сам? Зачем тебе это? Да, может быть, отец и вложил в твою голову ответственность за всех и вся, но твои родственники – совершеннолетние и вполне могут осознавать последствия своих поступков. И вообще, если человеку не дать прочувствовать созданные им же самим проблемы, он так и не вырастет из детских штанишек!

– Да, малыш. – Он снова взял меня за руку. – Просто… как тебе объяснить…У меня кроме Саши и матери с теткой больше никого нет. Стыдно признаться, но я рад, что хоть в такие моменты они обо мне вспоминают… Прости.

Он отпустил мою руку и закинул локти за голову.

– Сейчас, полежу еще немного и поеду.

Нет, что за бестолковый мужик? Плохо себя чувствует, а все рвется в бой. Я встала и принесла ему телефон.

– Держи.

– Зачем?

– Звони Сережке, отпрашивай.

– Да-а?!

– Ну неужели я тебя одного отпущу после двух приступов? Как этот хренопупинск называется?

– Поволжск. Симпатичный уездный городок. Мало людей, но зато Волга широкая.

Он внимательно посмотрел на мой список контактов.

– Мама, папа, сын, тетя и дядя, двоюродные родственники, остальное – работа. По каждому пункту могу дать разъяснение отдельно.

Он усмехнулся и набрал номер моего сына.

– Сереж, привет! Да, еще не уехал. Мама? Не хотела делиться со мной вишневым пирогом. Вот и я говорю, что жадина. Сереж, не будешь возражать, если я твою маму задержу еще на пару дней? Да, по работе. Спасибо, но она так рвется к тебе! И мне приехать? Если буду успевать… и бабушка приглашает? Да-а? А вишневый пирог испечет? А то я его распробовать не успел. Ну тогда, конечно… Привет от мамы … Конечно, позвоним. Да, пока.

Он отдал мне телефон и, взъерошив себе волосы, задумчиво поведал:

– Твоя мама обещала еще и с черникой. – А потом легко встал с дивана. – Пока еще светло, собирайся, тут часа четыре хода? Думаю, к утру вернемся обратно.

И начал надевать свитер. А я побежала на кухню резать бутерброды и заливать сладким чаем термос.

03.01 в 04.15

– Борь, а зачем нам ехать в этот город вообще? – Задала я вопрос, когда мы сели в машину. Проще, не выходя из дома, позвонить этому повару и спросить, с какого до какого часа сидел рядом с ним Алексей и отлучался ли куда-нибудь в это время.

– Да, сидел, да отлучался. По нужде. Когда, не помню. Вот и весь разговор, Леночка. А мне важно на реакцию этого Семенова посмотреть.

– Борь, зачем? А вдруг он уехал куда-то еще?

– Сегодня второе число. Думаю, скотину, подготовленную к утилизации, зарезали еще до нового гола, распродали, и теперь все сидят по домам и пьют водку как минимум, до пятого.

– Но только я с тобой больше никуда не поеду. И не надейся.

Он вырулил со двора и искоса посмотрел на меня:

– Ой, женщина, не говори гоп…

– Смотри на дорогу, искатель приключений. И вообще, отправил бы туда своего братца, пусть прокатится.

– Лен, я думал над тем, о чем ты говорила. – Он задумался, объезжая медленно ползущую фуру.

Дорога была не очень: канавки и колейность скрывал все еще мельтешивший в воздухе снег, а спецтехника, о которой так часто говорил градоправитель Синельников, наверное, расчищала подъезд к его коттеджу в сосновом бору с видом на реку.

– Знаешь, – продолжил он, когда мы начали снова штурмовать подъемы и спуски, – если все сложится так, как я задумал на новый год, помнишь, мы все загадывали вместе? То у меня появится возможность предоставить их всех самим себе.

– Да-а?

– Все равно не скажу. – Улыбнулся он мне в зеркало. – Лучше посмотри, какие пушистые елочки стоят вдоль дороги! И небо разъяснилось. Когда мы с Сашкой были пацанчиками, отец брал нас с собой в зимний лес кататься на лыжах. Сначала мы, пыхтя, ехали за ним по лыжне, а когда ему надоедало нас ждать, он цеплял палки за палки и вез нас за собой паровозиком. Мы приседали и только держались. А вокруг пролетали сосны, березы, заснеженные кустики… А сквозь макушки елей, увешанные розовыми шишками, проглядывало низкое зимнее солнце. А еще в этом лесу была горка. Длинная и пологая. Ребятишки раскатали ее и посередине сделали трамплин. И вот я решил с него спрыгнуть, показать удаль.

– И?

– Поехал. Спрыгнул. Упал и сломал лыжу. Вывихнул ногу. Отец тогда сильно ругался.

– Когда ты на нее лез, он видел?

– Ну да.

– Тогда почему он не остановил тебя? Ведь есть определенные приемы прыжков даже с самой крошечной высоты. И если их не знать, дело, действительно, может закончиться травмой! Так что он виноват сам. – Пожала я плечами.

– Да, наверно, ты права.

– Борь, можно вопрос? Личный?

– Попробуй. Не понравится – не отвечу.

– А у тебя дети есть?

Пауза несколько затянулась. Я отвернулась и стала смотреть в окно на заснеженные поля и перелески. На далекие деревеньки, гусеничками расползшиеся по склонам холмов. Редкие дымки оживляли этот затерянный и холодный мир.

– Нет, Лен, не было. И даже отвечу на твой не успевший вылететь «почему». Как я тебе рассказывал, закончив десятилетку, я ушел отдавать Родине долги на два года и, после учебки, попал в Таджикистан. Это было в девяносто втором году. В то время там сложилась непростая ситуация, спровоцированная распадом Союза, а также ближайшими внешними соседями – Узбекистаном и Афганистаном. Бандформирования, контролируемые и поддерживаемые Штатами, спровоцировали гражданскую войну, в которой пострадали, в-основном, русские специалисты и их семьи, работавшие на заводах, плотинах и других серьезных объектах, требующих в обслуживании определенной квалификации. Им как-то надо было помочь покинуть республику. Ну а потом, когда на границах нашей станы такое осиное гнездо… Нас, зеленых пацанов, отправили туда с великой миссией наводить порядок. На деле мы каждую ночь отстреливались от наемников всех национальностей, теряя людей и оружие. Парень из моего двора погиб там на третий день после приезда. Снайпер…

– А я не знала, что там была война…

– Лен, еще до развала Союза по всем границам закопошились наемники. И, как только огромная страна прекратила свое существование, эти республики попытались подмять под себя все, у кого хватало наглости. Да, о том, что там были наши войска, особо нигде не упоминается. Время такое было. Непростое. И выжил я, наверное, потому, что умел стрелять и не паниковать. А перед самым дембелем получил ранение в бедро. Ну и то, что у мужчины производит семя, пострадало тоже.

Он бросил на меня косой взгляд, но я сидела, слушала и молчала.

– Может быть еще поэтому, когда отлежал в госпитале и подлечился, я снова ушел воевать. Только в этот раз за деньги, наемником. Как раз в девяносто четвертом году началась чеченская кампания. Которая продлилась почти до две тысячи девятого года. Нет, – он снова посмотрел в мою сторону, – мозгов у меня хватило уйти в девяносто шестом. И то, после очередного ранения. Мой отец спохватился, что я заигрался в войну и, после года интенсивной подготовки, заставил меня поступить в Академию. Это я тебе уже рассказывал. Мне было на тот момент двадцать четыре года. Еще молодой, но морально и физически искалеченный. Война, знаешь ли, заставляет многие вещи расценивать по-иному. Возможно, еще поэтому я по первому зову и бегу своим родственникам на помощь. Как вспомню пыль и жару Таджикистана, растерянные русские семьи с детьми, в панике бросающие дома… В Академию я поступил. У тех, кто прошел войну, были определенные льготы, но и свои мозги работали неплохо. А специальность программиста была востребованной уже тогда. Но жил я с родителями. И вот в один прекрасный день матушка, собирающая в свою литературную гостиную всех актерствующих неудачников, познакомилась через Владимира Иннокентьевича, был у нас один такой рифмоплет, с Полуденцевыми: мамой и хорошенькой дочкой-провинциалочкой, с восторгом взирающейна московский полусвет. Дядя Володя был, конечно, влюблен в Марину Аркадьевну Полуденцеву. Он и не скрывал этого: писал в ее честь стихи, оды, водил по ресторанам. Она благосклонно принимала знаки внимания, не зная, что влюбленность дяди Володи заканчивалась где-то через пару месяцев полным неприятием бывшей пассии, а также ее истеричных воплей с жалобами моей маме.

– Для чего ты мне это все рассказываешь? – перебила я Бориса.

– Чтобы больше к теме моих родственников не возвращаться.

– Не думаю, что когда-либо их увижу. – Хмыкнула я.

– Ты задала вопрос про детей. Так?

– Да.

– Я даю тебе исчерпывающий ответ.

– Хорошо. – Согласилась я. Дорога длинная… Пусть лучше говорит о себе, нежели обо мне.

– Так вот. Ирочка Полуденцева настолько смогла понравиться моей маме, что мне было объявлено, что ее хотят видеть невесткой.

– Ни хрена себе!

– Я попытался напомнить матушке, что детей у меня быть не может в принципе. Перевести стрелки на брата не удалось, так как он уже сбежал в ваш городок и был вне досягаемости родительской любви. Мать, зная о его женитьбе, сказала, что ей хватит Сашиных детей на свой день рождения и Новый год. Но самым весомым аргументом стала уже купленная для нас квартира в одном из спальных районов на юге Москвы. Ради жизни отдельно я готов был и жениться. А после свадьбы молодая жена, сняв белое платье, уведомила меня о том, что нищий калека-ветеран ей совершенно не интересен. И вообще, у нее есть молодой человек. А от меня ей требовалась только московская прописка и площадь. И, хоть мне было обидно вляпаться в такую идиотскую ситуацию, подумав, я рассудил, что в принципе, все складывается неплохо. Я учился. Она – работала и гуляла. Комнату мы поделили пополам и жили вполне приличными соседями. Но так случилось, что на пятом курсе нас, двадцать человек от Академии, отправили в командировку в Чечню, обещая поставить экзамены автоматом. И деньги. Хорошие по тому времени деньги. Я поехал. Горы, ущелья, ненавидящий русских Кавказ… Непродуманные военные операции, в которых выживали везунчики и опытные бойцы. Но я снова вернулся. А в своей квартире нашел Ирочкиного сожителя. Причем они оба цинично объявили мне, что живым меня никто не ждал. Я немного подумал и предложил им хороший вариант: мы с Ириной разводимся, а взамен я получаю кое-какие деньги и выписываюсь из квартиры. Но просил сделать это быстро. То есть, дать денег в ЗАГСе. Бойфренд согласился. И через два дня мы развелись. До этого новогоднего вечера я и знать не знал, что с ними и как. Жить я тогда устроился в академическую общагу. Как родители ни настаивали, домой я не вернулся. А потом я случайно встретился с парнем, учившимся на курс старше меня. Он только закончил Академию и уже работал в техотделе Министерства. Мы как-то сошлись, сдружились… Вместе писали программы и, смеха ради, вирусы. Потом отец Илюхи пристроил в министерство и меня… И вот в прошлом году, выйдя в отставку, друг основал свою фирму. Заказы на обслуживание систем информационной безопасности мы брали и раньше, но он, наконец, легализовал свое предприятие. Так что, Леночка, детей у меня нет, женщин тоже. Зато есть квартира, машина и высокооплачиваемая работа.

– Спасибо за подробный и исчерпывающий отчет. А для чего ты мне это все рассказал? Чтобы пожалела бедного и несчастного защитника отечества? Извини, не вижу оснований. Твою мужскую состоятельность я прекрасно чувствовала утром, когда ты усиленно ко мне прижимался. А женщина, если любит, может прожить и без детей. В конце концов, есть ЭКО, еще какая-то ерунда… при достаточном количестве денег. Можно взять ребенка из детдома. Я прекрасно понимаю, что авторитарный отец и сумасбродка-мать изрядно перепахали твою жизнь. Но ты живешь один. Отец умер, а мать и тетя вполне самодостаточны. Тем более, что деньги, как я понимаю, вы с Александром им перечисляете. Так скажи мне, почему ты, взрослый и успешный мужик, все продолжаешь жить их приказами и запретами? Знаешь, почему ты больше не женился? Потому что мама не одобряла твоих избранниц, иногда мелькающих в твоей судьбе. И меня ты притащил, чтобы показать ей. Господи, когда ты мужиков научишь правильно расставлять приоритеты? Знаешь, что я тебе скажу… – Я немного задумалась. – Твоя Ирочка рассталась со своим сожителем и вспомнила тебя, глупого, но, по слухам, богатого и одинокого мужичка. И, подумав, они с маменькой снова пошли к твоей Виолочке. Ведь первый раз ты ее послушался. Послушаешься и в этот раз. Ты же всегда прибегаешь по их первому чиху подтереть сопельки. Тебя отдрессировали, как Бобика, назвав это благородством и честью… Вот ответь мне, пожалуйста: когда мать поговорила с тобой насчет Иры, разве тебе не стало жалко бедную, несчастную и обманутую девушку? Не захотелось снова взять ее под свое крылышко? Чтобы мамочка была счастлива?

– Если честно… – Он уже не смотрел на меня, а вглядывался в сумеречную серую дорогу. – Она была милой…

– Борь. – Меня снова затошнило. – Высади меня где-нибудь. Я поеду домой. Мне, правда, уже все равно, из-за чего зарезали Свету. Мне противен твой Сашенька. Мне противен ты, маленький мальчик на побегушках. Катитесь вы все к чертовой матери.

Он ехал, не останавливаясь, пристально глядя на дорогу. А потом сказал:

– Мне также говорила одна женщина, которую я привозил знакомиться к маме. «Маменькин сынок». Лен, я действительно, такой дурак?

– Это твоя жизнь, Борис. И тебе она нравится, раз ты не меняешься. Если бы не так, у тебя была бы своя семья, жена и дети. Твой братик перестал бы волочиться за каждой юбкой, а матушка умерила бы свои траты. Рассказать тебе, что именно женщины ценят в мужчинах?

– Кубики на прессе и крепкие ягодицы? – Усмехнулся он.

Я помотала головой.

– Еще попытка!

– Деньги?

– Ценят, и даже очень, поскольку без них не вырастишь детей. Но не на первом месте.

– Поездки, шубы, машины, рестораны, цветы…

– Это относится к материальным ценностям. Думай дальше.

– Любовь?

– Нет, дорогой. То есть, это тоже важно, но, опять же, не на первом месте. Что, хакер? Сложная задачка?

– Если не ценности, тогда… может, общие увлечения, работа, дети?

– Вы, господин Панкратов, плохо соображаете. Ладно, не буду томить. Так вот, женщины во все времена ценили в мужчинах самостоятельность. Умение, вне зависимости от общественного мнения, принять правильное решение и следовать ему. Умение брать на себя ответственность за жизнеобеспечение и безопасность своей семьи. И если рассматривать твою жизнь, когда ты был самостоятельным? Ты можешь сказать, что когда вел своих бойцов в сражение. Но, Боренька, война – не твое решение. Ты снова слепо следовал чужой воле, как привык с детства и грамотно ее выполнял. Сначала тобой командовали отец и мать, потом – командиры… Вы, мужики, привыкли подчиняться чужой указке, не задумываясь, зачем и для чего это надо. Вот смотри: отец, запихивая тебя в армию, получил моральное удовлетворение – династия, офицер! Мать, склоняя тебя к браку с совершенно незнакомой девицей, тоже получила поощрение в виде фальшивого восхищения ее умом и добротой со стороны своего окружения. А фактически они тебя продавали, получая вознаграждением одобрение знакомых, начальства, кого-то еще, столь же незначительного.

– Знаешь, как умер мой отец? – неожиданно перебил меня Борис.

– Сердце?

– Сердце. Первый инфаркт у него случился, когда Сашка отказался идти в армию и поступил на юрфак. А второй, от которого не оправился, когда Сашка уехал из Москвы в ваш город и женился. Он слег и лежал, постепенно угасая. Матери тяжело было за ним ухаживать. Да и не привыкла она к такому. И тогда к нам переехала Лика.

– Которая все взвалила на свои плечи. – Подхватила я. – И магазины, и врачей, смену белья и готовку. Рискну предположить, тетушка Лика не вышла замуж оттого, что была всегда влюблена в твоего отца. И радовалась, что хоть в конце жизни получила доступ к любимому мужчине.

– Да, ты права. – Борис с изумлением посмотрел на меня.

– Я всегда права, Боря. А слег он из-за того, что был большим эгоистом. Подумаешь, сын уехал в провинцию? Что в этом такого криминального? Да ничего. Но ведь в глазах твоего отца это – унижение славной фамилии Панкратовых. Деградация. Понимаешь, он больше не мог им гордиться перед своими знакомыми, чьи сыновья достигли больших высот. Это вызвало сильный стресс и, как результат, инфаркт. Наверное, его родители были не просто работягами?

– Вот тут ты ошибаешься, всезнайка. Как раз работягами. Дед работал столяром-краснодеревщиком, а бабушка – медсестрой. Но нам запрещали с ними общаться.

– Значит, твоя мать и ее семейка задурила отцу мозги до такой степени, что он стал считать себя чуть ли не фельдмаршалом. К чему такой шишке незначительные предки? Не так ли? А родители со стороны матери, небось, из столичной богемы? Уж больно похожие замашки.

– Теперь ты угадала. Дед – архитектор, а бабушка – актриса.

– И вас с Сашей они принимали только по своим дням рождения и на Новый год?

– Точно. А отец фельдмаршалом не был. Ты ошиблась.

– Ну, генералом с комплексом Наполеона и страхом, что кто-нибудь скривит физиономию, узнав о его пролетарском происхождении.

– Да, генералом… Вот черт, чуть не проскочил поворот!

Пользуясь тем, что дорога была абсолютно пустой, он сдал назад и только тогда повернул в нужную сторону.

Пока мы разговаривали, на улице совсем стемнело, и снова посыпал легкий снежок, превращающий дорогу в единое с полем пространство. Но Борис уверенно ориентировался по высоким, засыпанным счищенным ранее снегом, обочинам.

Я замолчала, откинувшись на кресло. Ровный и тихий гул двигателя укачивал, навевая дремоту.

– Лен, – позвал Борис, – получается, я маменькин сынок с комплексом неполноценности?

– Не обращай внимания. – Выплыла я из дремоты. – Сейчас все так живут и не парятся. У всех свои заморочки. Но дети продолжают появляться на свет, молодые женятся и разводятся… Жизнь идет, Борис.

– Можно и я задам вопрос?

– Попробуй. – Усмехнулась я.

– А почему ты развелась с Сережкиным отцом? Тоже не соответствовал?

– Знаешь, у него была другая проблема. Он боялся выглядеть несостоятельным, как мужчина… Самец, кобель. Понимаешь? И каждой юбке пытался доказать свою неотразимость в постели. После нашего развода он женился и развелся еще раз. Теперь счастлив в третьем браке.

– Неужели не гуляет?

– Гуляет. Но жена мирится с этим, ожидая, когда остепенится.

– Вы поддерживаете отношения?

– Нет. Последний раз мы с Сережкой его видели два года тому назад. Он подарил сыну смартфон. До сих пор не понимаю, откуда он узнал, чего хочется ребенку?

– А ты больше не хотела выйти замуж?

– Когда мы развелись, я думала, что проблема во мне. Перелопатила кучу литературы по взаимоотношениям.

– И?

– Многое поняла, Борь. Все мы разные. Живем с тем, что дано от рождения и тем, что видим вокруг себя. Вот так и формируется личность. Так что ты меня прости за резкие слова. Я не имею права вмешиваться в твою жизнь.

– Но, все-таки, ответь мне, ты бы хотела выйти замуж еще раз?

– Борь, чтобы такому случиться, надо, прежде всего, завоевать сердце моего сына. Согласись, мужчине это ни к чему.

– А что нужно мужчине? – Лукаво усмехнулся он, предвкушая мой ответ.

Думаю, я его не разочаровала.

– Секс, покорность и, одновременно, ненавязчивое, тихое руководство. Вкусные обеды и ужины. Восторженность гениальностью его ума и сексуальными возможностями. Ну, можно еще кое-что приплести… Например, намеренное игнорирование явных следов отношений с другими женщинами.

– Лен, а что ты делаешь в конторе моего брата?

– Заказываю чай и туалетную бумагу. – Серьезно ответила я. – И прочие мелочи для жизнеобеспечения офиса. Плачу за свет и аренду помещения. Записываю на прием. Ношу кофе.

– А давай ты немножко поспишь? – предложил Панкратов, глядя, как я четвертый раз зевнула в ладошку. – Я включу музыку.

– Может, остановимся и попьем чай?

– Останавливаться не будем, но чай сделай.

Я достала сумку и разлила чай из термоса по чашкам. Дала ему бутерброд с мясом.

– Вкусно!

Борис умял три бутерброда.

– Как себя чувствуешь? Тебе не надо принять таблеточку?

– Да, достань из бардачка.

– А с чего начались твои проблемы с сердцем?

– Не с психологии. Когда лежал с ранением, переболел воспалением легких. Антибиотики в госпитале то были, а то не было. Аналогично и с обезболивающими. Вот и появились проблемы.

– А мне кажется, от одиночества. Оттого, что когда ты там валялся, никто к тебе не приехал. Ведь и твои родители, и брат знали, что ты болен?

– Да. Возможно, ты права.

– И, если вернуться к женитьбе… Борь, боюсь, ты никогда бы не стал счастлив в браке.

– Почему? – Изумился он.

– Потому что тебе до сих пор важно внимание родителей. Даже с того света. Ты всегда старался заслужить их скупую похвалу. А посторонняя любовь тебе не нужна. Еще раз прости. Но, может быть, эти рассуждения тебе когда-нибудь пригодятся?

Я убрала чашки и оставшиеся бутерброды в сумку. Вытащила оттуда бананы и почистила.

– Держи. Говорят, в них много полезных для сердца витаминов.

– Спасибо.

За окном небо сливалось с лежащим на земле снегом. С левой стороны показались огни заправки и стела с расценками на топливо. Я кинула взгляд на панель приборов.

– Заедем. – Увидел мой взгляд Борис. – Хорошая заправка.

Судя по двум стоящим у колонок фурам, заправка была хорошей. Ибо дальнобойщики о дорогах знают все.

Выйдя из машины, Борис сунул пистолет в бачок. А потом мы вошли в светившийся гирляндами магазинчик.

– Здравствуйте, с Новым Годом! – Поздоровался со всеми Борис прямо от двери.

– С Новым Годом! – Словно эхо, я повторила за ним.

С нами поздоровалась девушка-кассир, вставшая с табуретки и выглянувшая в окно посмотреть, на какой колонке мы остановились и, заодно, на чем приехали. Два мужичка, сидящих за столиком с кофе и пирожками, тоже кивнули головами.

– Может, по кофе? – предложил мне Борис и тут же сказал девушке: – Пятая, девяносто пятый, до полного, два кофе и два пирожка… Лен, с чем будешь?

Я взглянула на витрину.

– С капустой и с яблоком.

– Тогда четыре.

– Девяносто пятый, два кофе, четыре пирожка. Они у нас свежайшие! Дневной выпечки! – Девушка кокетливо поиграла ресничками.

А Борис мило улыбнулся и кивнул мне на столик.

– Садись, я все принесу.

И, пока машина заправлялась, Боря принес кофе и пирожки. Я надломила и понюхала начинку.

– И правда, пахнет аппетитно.

– Я же говорю, что свежие. У нас старых не бывает. – Обрадованная, что есть с кем пообщаться, девушка разливалась соловьем. – У Алика своя пекарня в поселке. Мы заказываем, а он раз в сутки привозит. И знаете, иногда до конца смены не хватает! Есть еще с рыбой, луком и мясом. Рыбу ловят в реке Артем с Игнатом, их бабка делает пироги. Только они большие, не как у Алика. Но вкусные! А мясо – у Трифоновых свиньи, да бычки. Так что все свое, не покупное. Попробуйте, не отравитесь!

Борис вышел убрать пистолет и переставить машину. Я начала потихоньку прихлебывать горячий кофе. А один из мужичков подошел к девушке.

– Такую рекламу своим пирогам сделала, что снова слюни потекли. Заверни мне большой с рыбой и три с мясом. Да в термос кипятку плесни, пожалуйста.

Пока девушка суетилась, собирая еду дальнобойщику, второй из мужчин обратился ко мне.

– А Вы с мужем далече направляетесь?

В зал вошел припорошенный Борис и, услышав фразу, с интересом посмотрел на меня.

– Нет, уже не очень. В Поволжск. Правда, едем первый раз, а такая метель, всю дорогу забелило, не видно ничего. – Пожаловалась я.

Боря подошел к нам.

– Мы по навигатору. В гости собрались, а тут такой снегопад!

– Да, погодка самая зимняя, что надо!

Мужчина кивнул уходящему коллеге и продолжил:

– Там первый въезд с шоссе перекрыли, газовые трубы меняют, что ли… там подальше, через частный сектор есть дорога.

– Спасибо! – Мы улыбнулись.

– Не обидно в праздники работать? – Снова поддержала я разговор, пока Боря расправлялся с пирожками.

Девушка улыбнулась:

– Так за праздничные дни платят в два раза больше! И смены спокойные, машин мало.

Мужчина усмехнулся в усы:

– Права птичка. Хорошо платят. Да и в пустом доме делать-то что одному? В телевизоре смотреть нечего. В будни хоть сериалы какие, а в праздники – одна тоска. Вам хорошо – вас двое, молодые да красивые. Сразу видно, любите друг друга. А у меня жена умерла. Рак. Дети разъехались. У каждого – свои семьи. Об отце вспоминают, кода деньги нужны. Вот и кручу баранку. Из рейса да снова в рейс.

– Сочувствую. – Тихо сказала я. И, действительно, что тут скажешь?

– Я привык один. У кого-то жизнь – дом, огород, цветочки… У меня – дорога. Значит, такая судьба. – Он вздохнул и допил кофе. – Вот что я вам скажу, молодые люди. Я еду в ту сторону. До городка отсюда рукой подать. Езжайте за мной. Там, где нужно вам повернуть, моргну аварийкой.

– Спасибо! – Борис встал и пожал мужчине руку. – Думаю, если летом Вы будете проводить время с внуками, на душе станет значительно теплее.

– Да, – водитель бросил в урну пластиковую чашку и взял упакованные в бумагу пирожки. – Мне сын тоже так говорил. Наверное, стоит подумать.

Дружно поблагодарив девушку-кассира, мы вышли в заснеженный вечер. Дядька сел в свой длинномер, а мы – в свою машинку.

И вот снова вокруг нас серая мгла. Только в этот раз четким ориентиром в пятидесяти метрах впереди ярко светились габаритные огни фуры.

– Борь.

– Да?

– Можно еще вопрос?

– Опять опустишь ниже плинтуса?

– Да ладно. Я ведь никому не скажу. А из конторы уволюсь.

– Почему? Где ты еще найдешь такую зарплату?

– Не найду. – Согласилась я. – Но после всего проще пойти экскурсоводом.

– А возьмут?

– Возьмут. За годы маминой работы выучила все темы, все даты, всех героев и почетных граждан. Князей и дружинников. Ополченцев и купцов. Ничего, справлюсь. Каждый раз новые люди. Приезжают, слушают, уезжают.

– И никаких отношений?

– И никакой душевной грязи.

– Тогда зачем меня расспрашиваешь, если чужие отношения тебя напрягают?

– Борь, не напрягают. Просто я испугалась. Когда живешь в своей семье, то все просто и понятно. Ты любишь, любят тебя. Помогают, чем можно, заботятся. И ты тоже. А вот так, внуки по праздникам… Это жестко. Но тоже имеет право на существование. Я хотела сказать, что привыкла к другому. Извини.

– Я тоже привык. Что ты хотела узнать?

– Уже ничего. Смотри, нам поворачивать.

Фура поморгала аварийкой и постепенно скрылась в летящей на дорогу метели. А мы повернули в заснеженную улицу.

Борис остановился и включил навигатор. А потом, подумав, дальний свет.

– Улицы провинциальных городков так коварны… Не хотелось бы вызывать эвакуатор. Если что.

– Ты мне лучше скажи, далеко ли отсюда дом Семеновых?

– До перекрестка и направо третий дом.

– Борь, давай не будем гробить машину. Идти здесь от силы пятнадцать минут. В такую погоду ее точно никто не возьмет. А мы немного разомнемся.

– Не замерзнешь?

– Нет. Разве ты забыл, что я выросла в маленьком городке? Вот квартира – вот улица. В детстве зимой мы бегали в гости к друг другу в одних кофточках. И сосульки, которые висели над подвалом, ели. Вкуснота!

– Сейчас не ешь? – Поинтересовался Борис, застегивая куртку.

– Знаешь, почему-то синева неба и мартовская капель больше не радуют сердце так, как в детстве. А из души куда-то ушло счастье.

Я легко улыбнулась и выпрыгнула из высокой машины на снег.

– Не грусти, малыш, мы скоро придем. И поедем домой. – Пообещала машинке, погладив капот.

Борис вышел и зыркнул на меня глазами.

– Ревнуешь? – Сама неожиданно для себя зачерпнула горсть пушистого снега и кинула в его сторону. Снег рассыпался на подлете.

– Разбалуешь, он и уезжать от тебя не захочет. Заглохнет во дворе. А я ключ не отдам!

Он подошел ко мне и протянул ладонь. Я вложила в нее свою.

– Жди! – приказал он машине и рассмеялся.

– У тебя волосы намокнут!

Мы шли по освещенной только одним фонарем и окнами в домах улице. Торчащие вверх светлые волосы накрыли блестящие снежинки.

– Не страшно.

По наметенным сугробам он легко переставлял длинные ноги, а я, уцепившись за его руку своими двумя, старалась не отстать и не завязнуть. А на перекрестке все-таки умудрилась провалиться в какую-то яму. Но дальше идти было легче. Видимо, когда-то дорогу тут все-таки чистили.

Третий дом по правую руку находился чуть ниже уровня проезжей части. Крыша была полностью занесена снегом. Три фасадных окна ярко освещали палисад с корявыми яблонями, радуя надеждой, что все дома. Но крылечко и тропинка к нему находились за высоким двухметровым сплошным забором. Пока я соображала, где у Семеновых звонок, Борис подошел к калитке и бухнул в нее кулаком. За забором раздалось веселое тявканье маленькой собачки и мощный бас сторожевого пса. Скоро в хор вступили еще две псины соседей справа и слева. Наконец, в доме открылась дверь.

– Есть кто, что ли? – Негромко, но слышно поинтересовался мужчина.

– Кто ли есть. Здравствуйте, а здесь живет Алексей Семенов? – Крикнул Борис.

– Я Алексей. – Не сходя с крыльца, отозвался мужчина. – А вы кто?

– Вы же возите грузы? Или нам стоять тут всю ночь?

– А, сейчас!

Семенов сбежал в тапочках на босу ногу с крыльца и провалился в сугроб. Послышалась заковыристая ругань, которую охотно поддержали собаки. Наконец, калитка распахнулась.

– Проходите. Ой, барышня, извините, со двора-то не видно, кого черт принес… Ой! Снежища намело, не успеваем убирать!

Мы прошли в теплую прихожую и отряхнули с курток снег. Снимать верхнюю одежду ни я, ни Борис не стали.

– Так вам чегой отвезти? – Поинтересовался он, едва мы вошли.

– Отдел безопасности, полковник Панкратов. – Представился Борис и махнул красным удостоверением с гербом России.

И я удивилась тому, насколько сразу изменилось его лицо. Оно стало холодным и высокомерным, словно у Верховного Судьи, зачитывающего расстрельный приговор. «А ведь он не играет роль», – подумалось мне. – «С таким выражением убивают врага»…

Семенов посерел и уменьшился в росте. Один человек почувствовал силу другого и признал его власть. «Словно волки».

– А что я такого сделал? – С вызовом ответил мужчина, хотя по его фигуре и треснувшему голосу чувствовалось, что он сдался.

Тут из комнаты выглянула его жена, круглолицая милая женщина лет тридцати с небольшим. К ее ноге жалась девочка, с интересом разглядывающая незнакомых взрослых.

– Леш, здравствуйте, раздевайтесь, предложи гостям чаю, я сейчас подойду.

– Пойдемте на кухню. Не знаю, зачем вы пожаловали, но, думаю, ей слышать наши разговоры не нужно. Мань, не суетись, сиди в комнате. Это заказчики. Мы ненадолго.

Мы вслед за ним прошли на кухню и сели к столу.

– Скажите, – не стал откладывать разговор и ходить вокруг да около Борис. – Вы тридцатого декабря развозили продукцию местного фермерского хозяйства?

– А, так вы из-за них! То-то я думал, с каких шишей Васькин особняк в природоохранной зоне у Волги себе отгрохал!

Лицо Семенова порозовело, а плечи распрямились.

– Нет, из-за Вас, Семенов. Отвечайте на вопрос.

Голос Бориса был тускл, холоден и похож на машинный.

Семенов снова побледнел.

– Да, возил. По нашей трассе, да в сторону Москвы. В рестораны и два магазина.

– «Искорка» – название знакомое?

– Так да. И там был. Мой сослуживец поваром в нем работает.

– Значит, Вы, Алексей, подтверждаете, что тридцатого декабря Вы были в этом ресторане с грузом мяса и рыбы?

– Да, в ресторане должна остаться накладная и счет-фактура. Деньги они перечисляют на счет Васькина. Фермера, значит.

– Во сколько Вы туда приехали?

– Так часиков в восемь. У них на вахте записано прибытие и убытие. Там с этим порядок.

– Вы сами разгружали машину?

– Нет, я считал. Мне ж еще в магазин надо было. Я завсегда считаю. А ихний рабочий разгружает.

– Потом?

– Потом я посидел на кухне, поел, да поехал. Все.

Семенов в недоумении, что нам от него надо, пожал плечами.

– Алексей, Вы знали Светлану Веснину?

– Нет, а кто это?

Ему, действительно, эта фамилия ничего не говорила, поскольку он облегченно вздохнул и выпрямился на табурете.

– А Светлану Карамышеву?

Сначала Семенов нахмурил брови, а потом вспомнил:

– Эту сучку? Знал. Только давно она уехала. Слушайте, так это вы из-за нее? – Наконец, догадался он. – Она еще что-то натворила?

– Натворила. – Согласился Борис. – Умерла. В том самом ресторане, в то самое время, когда Вы там были. Ее зарезали.

– Вот б-ть! И тут нагадила! – Всплеснул руками мужик. – Да что ж она нас никак в покое не оставит! Уехала, вздохнули свободно. Нет, столько лет прошло, снова…

Он схватился за голову.

В дверь кухни заглянула Маня и сразу зажала рот ладошкой.

– Иди, Мань, все в порядке. Мы скоро. – Махнул на нее рукой Алексей.

– Может, пирожка? – Тихо спросила женщина.

– Тут не пирожка, водки надо! Не хотите помянуть?

– Нет. – Все также спокойно сказал Борис. – Скажите, за что Вы ее тогда, давно, обещали убить?

– Да всю их семейку удавил бы. Вроде люди тихие, а гнилые какие-то. Если вам интересно, расскажу.

Мы кивнули.

– Мань, – крикнул он в коридор, – давай пироги. И чай тоже. Разговор долгим будет.

Маня быстро собрала на стол и снова удалилась, оставив в двери щель. Алексей встал и прикрыл ее плотней.

– Не надо ей слышать. Беременная она третьим. Вроде, сын будет…

– Поздравляю. – Это влезла я, надкусывая пирог. – Вкусно!

– Да, она у меня мастерица! – Улыбнулся Алексей. – Ладно, надо с этим прошлым заканчивать. Так вот. Жили мы тогда не здесь, а у второй школы. Это уж я потом для нас с Маней этот дом купил. А в том мои старики остались. Было нас в семье трое: я – старший, Кешка, младше меня на два года, да сестра – погодок с братом. Родители работали в судоходстве. Мама – горничной, коридоры да каюты на теплоходах мыла, а отец – машинистом. Как уходили с весны в рейс, так мы их до осени и не видели. Ну, дед с бабкой помогали, да некогда им, тоже работали, и скотина у них. Вот и был я для малых за отца и мать. Болячки, уроки, постирать, приготовить – все на мне. Да и куры с утями. Но все равно, какое-нито время поиграться оставалось. И если я выходил на улицу, то брал и брата с сестрой. Их-то куда девать? Вот они и носились с нашей компанией. А Танька все время как пацанчик одевалась. В платье-то по кустам и пещерам прибрежным не полазишь. Я учился тогда в десятом классе нашей второй школы, когда и завертелась вся эта канитель. Моя мать, работая непосредственно с пассажирами, получала иногда от них в награду чаевые, какие-то блузочки, безделушки. Иногда, если случалось устроиться на хороший теплоход, который ходил до Москвы, она привозила оттуда вещи, которые перепродавала здесь. Естественно, с наценкой. Так и познакомилась с Аллой Карамышевой, которую вместе с дочерью наша соседка привела посмотреть товар. Ведь Алла не здешняя, откуда-то из Сибири, а ее муж, Николай, из деревни, что рядом с городом. Они у Матронихи купили дом и переехали. Так вот. Пришли они, когда мы все были дома. Танька и Кешка что-то во дворе делали, я готовил. Калитку гостям открыла Танька. И, наверное, ей так в душу запало белое воздушное платьице и белые носочки, в которые была наряжена Светка, что моя сестра бредила носочками еще месяц, пока мать не привезла ей целую пачку. Да только у Светки они были с рюшками, а Таньке мать привезла обычные… Вот. Вошли они в дом, бабы шмотки мерить, да перед зеркалом крутиться, а Светка ко мне на кухню притопала. Села, двумя пальчиками платьице расправила, носом крутит. А на морде такое пренебрежение нарисовано, словно свиным дерьмом дышит. Тут я поворачиваюсь от плиты, мне-то с какой стати ее развлекать, и говорю, мол, иди-ка отсель и так душно. А она как на меня посмотрела, так глазки заблестели, косу толстую черную на грудь перекинула. У нее уже тогда сиськи были, как у взрослой. А я-то уже попробовал, насколько женское тело сладко… Ну, глаза и скосил в вырез. А она и так, и эдак подставляется. Короче, после этого дня начался сумасшедший дом. Светка таскала к нам мать по поводу и без оного. Если мать в отъезде, то она брала подругу, Лидку, и они вдвоем гуляли по нашей улице. А когда Светка поняла, что Танька старается быть на нее похожей, то подружилась с ней, стала зазывать к себе в гости, угощать. Танька – дура, с руки у нее ела. Я пытался растолковать сестре, что не просто так ее привечают. Но та шипела, словно кошка, и сбегала к своей Светочке при каждом удобном случае.

– А что ж ты? Если девушка понравилась? – Неожиданно перешел на ты Борис.

– А на фига мне малолетка? Ей – тринадцать, чего я с ней делать-то буду? Ручку пожимать да сопли морозить? У меня была одна… двадцать один ей исполнился. Хорошая бабенка. Потом замуж вышла. Вот к ней я иногда ходил, да не болтал. Да, а Танька была действительно околдована своей новой подругой. Даже раз подралась из-за Светки с кем-то из парней. Но настоящей бедой Таньки стало то, что она не хотела приглашать Светку к нам. Стеснялась, наверно. Однажды Карамышева, зная, что в доме у нас взрослых нет, устроила такую пакость: спрятала материн перстень. А когда та стала его искать, Светка обвинила в краже Таньку. И они обе, мать с дочкой, да с участковым, принеслись к нам. Танька рыдала и клялась, что ничего не брала. Я, видя Светкины распутные глаза, сразу скумекал, в чем дело. Отозвав дядю Сережу, он тогда работал на участке, кстати, жив до сих пор и может подтвердить каждое мое слово, попытался объяснить ситуацию. Тот понял и поверил. Нахмурив брови, он сказал что-то вроде: а пойдемте, гражданочки, проверим, не закатилась ли ваша пропажа под половик? А за оговор срок, между прочим, полагается. Конечно, Светка испугалась, и перстень нашелся. Танька обрадовалась и, как ни пытался я ей объяснить, в чем дело, вообще перестала меня слушать. А потом, после школы, я выучился в Иванове на шофера и снова вернулся домой: мне ж в армию идти. Тогда, на проводах, молодежи собралось много: меня уважали. Мы пили, танцевали, целовались с девчонками. Не без этого. Смотрю, Танька Светку с Лидкой привела. В сарафанчиках, надушенные, разукрашенные, словно индейцы. Короче, не помню как, только получилось, что я со Светкой в саду за домом оказался. Сами понимаете, пьяный, дурной. Но и тогда помнил про ее натуру и руки не распускал. А она повисла на шее и целует, обнимает, говорит, что влюбилась, как увидела. А мне братан рассказывал, что эти две обезьяны с приезжими туристами крутили. У нас же теплоходы день стоят. Рыбалка, природа, маршруты… церкви. Вот они и приспособились. Пока престарелые тетки по лесам да часовням скачут, девочки их голодных мужей в каютах обслуживают. Самое гадское, что и Таньку нашу втянули. Кешка батяне и мамке сказать боялся: убьют! Ну тут у меня такая злость в груди проснулась! Задрал я ей юбку, схватил крапиву, что росла за туалетом, и по заднице! Пробовала вырываться, так разве баба супротив мужика что сделает? Самое главное, и пожаловаться не может: мало ли откуда на жопе сыпь? «Это – за Таньку, – говорю, – Убирайся, шлюха, и чтобы я тебя в нашем доме не видел». Ушла она, только глазищи полыхнули так нехорошо… Да я тогда серьезно думал, что отстанет. А потом пришла Танька и орала, что ненавидит меня, что я ей больше не брат. Я пригрозил матери про ее заработки рассказать. И не сказал. А зря, наверное. Отмутузил бы ее батя, жива бы осталась. Ну вот. Ушел я в армию на два года. Танька не писала, мать – от случая к случаю. А вернулся в мае, как раз перед теми событиями. И вроде Танька мне обрадовалась. Только какая-то она стала… чужая, далекая. Лицо печальное. Я спросил, конечно, как у нее дела, да только отшутилась. Сказала, что все хорошо, платье для бала купила. И показала мне. Белое, пышное, на талии собранное, чуть ниже колена. И чулочки к нему. Белые. А туфли на каблуке – черные. Знаете, сразу в памяти всплыл тот день, когда Светка со своей мамашей к нам приходили. «Не рассталась со своей подружкой?» – Спросил я в лоб. «И не расстанусь!» – С вызовом ответила она и заплакала. Только потом у Кешки я узнал, что Светка с Лидкой собрались уезжать в город учиться, а куда, Таньке не сказали.

Я устроился на работу водителем. Танька сдала экзамены. Катаясь туда-сюда, узнал, что многие из наших пацанов, даже школьники, подсели на героин. Откуда такая напасть в нашем маленьком городе? Чужих-то нет. Хотел узнать у дяди Сережи, а его уволили на пенсию. Хотя ему всего-то сорок пять. И участкового у нас не стало. Вернее, наезжал какой-то иногда из областного центра. В-общем, иду вечером домой. Машину в гараже у работы оставил. Смотрю, впереди вроде Танькино платье. Ну, я потихонечку вдоль забора за ней. Хотелось посмотреть, что за парень с ней встречается. Сейчас у нас по фонарю на улицу, а тогда, в то время, их вообще не было. Но светло еще, майские сумерки. Да и кустики. Не видела она меня. Смотрю, один пацан подошел, руку протянул. Другой. И вроде она ему отдает что-то, а деньги забирает. И как-то нехорошо мне вдруг стало. Догнал ее, схватил за руку. Она дернулась, пытаясь что-то в бумажке в канаву выбросить. Но я подобрал и развернул. Не знаю, видали ли вы герыч, но я в Дагестане служил. Там этой хрени… И анаши, и синтетиков… хоть горстями жри. Короче, я ее за косу и домой. И к бате. Не помню, почему-то он был не в рейсе. Руку сломал, что ли? Поставил я Таньку на середину комнаты, окна и двери запер. Вот, говорю, бать, чем сеструха занимается. А у нее бабла полный карман. Отец озверел, снял ремень и так ее отходил по спине и заду… Сквозь сопли и слезы рассказала, что мать Светки берет у кого-то из ходящих по реке на реализацию. А они втроем продают. Мы с батей схватились за головы. Этак нас всех до кучи посадят! Заперли мы Таньку дома, товар выбросили, а я пошел к Карамышевым. Светка сначала обрадовалась. А когда я сказал, что если они из города не уберутся, то поеду и заявлю, а Танька подтвердит, переполошились они. Деньги предлагать начали. Поставил я им ультиматум: неделя, или еду в ментовку. А тут как раз этот бал. Танька так умоляла, чтобы мы ее пустили, обещала никуда ни с кем не ходить и с Светкой не общаться. Мы подумали и согласились. Проводили ее, попросили пацанов проследить. Да не уследили…

Мужчина замолк и с усилием потер глаза.

– Я уже к четырем утра стоял у школы, куда их должны были привести после прогулки по реке. Ребята вернулись, а ее не было. Один сказал, что вроде после теплохода они втроем: Света, Лида и Таня ушли домой. Обегав весь город и нигде не найдя ее, поднял батю, своих ребят, друзей Кешки, и мы отправились прочесывать все пустыри, заброшенные дома и злачные местечки. Пацаны нашли ее на стройке. Вы, наверное, знаете официальную версию? Так все это – дурь! Был даже свидетель того, как она умерла. Да только приезжим ментам выгодней списать все на несчастную любовь и самоубийство. А ее скинули. Эти сучки: Лидка и Светка. Дядька Павел видел. Пьяный был, спал в кустах. Разбудил его девчачий разговор. О чем, не помнит. Но видел, как три девчонки лезли наверх разрушенного цеха. А потом две начали толкать одну, которая потом сорвалась. Да и лежала она на кирпичах спиной вниз. Вот тогда-то все и слышали, как я Светке угрожал. Напился, хотел убить тут же. Да только пьяным на двухметровый забор не полезешь. Как похоронили Таньку, пил неделю. Когда вышел из штопора, узнал, что и Лидку… Думаю, это Светка с мамашей хвосты подчищали. Да только никому ничего не надо. Написали еще раз про самоубийство и дело с концом. Карамышевы уехали, Светка – тоже. Надо же, убили… Думаю, Судьба долго за ней гонялась. Но нашла… Вот черти в аду радуются!

Я быстро дожевала надкусанный пирог.

– Спасибо. – Борис встал. – Надеюсь, больше по этим старым делам вас никто не побеспокоит. Проводите нас, пожалуйста!

– А подписывать ничего не надо?

– Нет. Будем искать в другом месте.

Мы надели куртки, а Алексей открыл дверь в очистившую небо ночь. Снег закончился, и засверкали крупные звезды. Собаки слабо тявкнули, почуяв хозяина. Потянув щеколду, он открыл калитку.

– Прощайте, Алексей. Берегите семью!

– Пылинки сдуваю! – Наконец, улыбнулся он. – Хорошей дороги!

– И последний вопрос. – На секунду остановился Борис. – Пока вы стояли и считали, во дворе ничего необычного не видели?

– Нет. Да и не было там никого. Охранник только, Яшка. Курил и по телефону разговаривал.

– Спасибо, прощайте!

И мы с Борисом, по занесенным снегом следам, отправились раскапывать мерседес.

Слабый и заваливающийся на запад месяц прятался за легкими и прозрачными тучками, когда мы снова проехали мимо заправки с вкусными пирогами и скучающей в одиночестве девушкой. Но нам хотелось уже не пирогов, а домой. Дорогу перед нами кто-то раскатал, и мы ехали по свежему черному следу. А вокруг – снега, снега и заснеженные посадки вдоль обочин. В деревнях спали. И только звезды равнодушно взирали с небес на землю. Действительно, какое им дело до суеты и эмоций крошечных и совершенно не интересных им существ?

– Борь! – Я первой не выдержала повисшего молчания.

– Что?

– Ужасно. Я даже не могла предположить… А это точно он про нашу Свету рассказывал?

– Точно, Лен. Совпадают место, год рождения. Я видел диплом об окончании школы у нее дома, свидетельство о рождении. Детские фото видел. И тех трех веселых девчонок.

– Ты был у нее дома?

– Да. У Саши ведь есть ключ.

– А какими они были, эти девочки на фото?

– Молодыми. – Борис подумал. – Симпатичными.

– А ты Свету раньше знал?

– Один раз видел, когда заходил к вам в офис.

– Но я не помню, чтобы видела тебя раньше!

– Тебя там не было. А то мы бы познакомились раньше.

Я засмеялась и изобразила приход Бориса к нам в офис:

– Здравствуйте! Здравствуйте!.. И – всё!

– Действительно. Не устала?

– А ты? Как сердце?

– Стучит.

И мы снова замолчали. Проскочив какой-то маленький городок с одиноким моргающим желтым светофором, я предложила Борису допить чай, оставшийся в термосе. Он кивнул. Я налила ему чашку и положила к себе на колени пирожки, чтобы ему удобно было дотягиваться.

– Борь, а что дальше?

– А дальше мы вернемся к тому, с чего начали. Помнишь, Алексей сказал, что во дворе был охранник Яшка?

– Да, помню.

– Начнем с него, а потом начнем уже подробно опрашивать остальных. Наверняка кто-то что-то видел. Но не придал значения.

– Но почему?

– Потому что Светлану убил кто-то из гостей, Лена. Понимаешь, работники должны быть на рабочем месте. И если вдруг кто-то из них начинает перемещаться в пространстве, остальным становится заметно.

– А если они кого-то покрывают?

– Нет, Лен. У них есть свои друзья и недруги, симпатии и антипатии. Нет. Свободно и незаметно могут ходить только гости. Но, если учитывать то, что все они – местные и никаких претензий к секретарше ни у кого нет… Напрашивается весьма странный вывод.

– Какой?

– Ее убил кто-то из вашей конторы. Лен?

– Боря, если ты намекаешь на меня…

Озорные глаза весело смотрели на меня через зеркало.

– Короче, – продолжил он, – когда поспим, опросим охранников. А там будет видно. Есть у меня мысль… Вернее, две. Но это из области такой фантастики…

К четырем часам утра мы подъехали к моему дому. Борис приткнул свою машину прямо за моей. Надо же, никто не польстился на хорошее место перед подъездом. Вон, сосед с пятого этажа затиснул свою пятерку в угол к щитовой подстанции. Видно с московскими семерками никто связываться не захотел. Я, дожидаясь Бориса, провела ладошкой по своей девочке.

– Потерпи, – прошептала ей, – сегодня поедем!

Боря усмехнулся и обнял меня за плечи.

– Рассчитываешь сегодня избавиться?

– Рассчитываю сегодня уехать.

– Я тебе надоел? – Он развернул меня к себе лицом.

– Борь, мне надо поговорить с сыном и хорошенько уложить в своей голове все последние события. И, исходя из этого, выстроить линию поведения.

Мы вошли в подъезд, поднялись на этаж, и я открыла дверь.

– Лен, мне не хочется быть нахальным, но можно, пока ты готовишь ранний завтрак, я займу ванную?

– Только не долго. – Строго, словно Сережке, ответила ему.

– Воды жалко? – Поднял он в изумлении брови.

– Тебе нельзя лежать в горячей воде. Даже лучше, если помоешься под душем.

– Слушаюсь, мой генерал, – шутливо ответил он.

Во всем доме тихо и сонно. За окном никак не собирается уступать место рассвету звездная ночь. Начистив картошку и поставив ее вариться, я взяла тебя, мой дневничок. Вот сижу и пытаюсь максимально подробнозаписать все свои приключения. Тебе ведь интересно? Чувствую, что мы приближаемся к финалу, и разгадка совсем близка… может, уже сегодня. Погоди, подверну картошку… Боря все полощется в ванной. Перемерз, да и устал, наверное… Пойду достану ему халат и носки.

03.01 в 7.15

Наконец, я накормила Борьку и уложила на Сережкину кровать. Сейчас зашла посмотреть: спит, один светлый хохолок над одеялом торчит. Пусть отдыхает. Знаешь, дневничок, мне даже как-то жаль с ним расставаться. Мы не просто пересеклись и затем разбежимся в пространстве, а слились, проникли в души друг друга на каком-то ужасно важном участке своего жизненного пути. Конечно, поначалу я сопротивлялась: уж очень ситуация сложилась неприятная, грубая. А теперь жаль. Но так устроена жизнь: он там, я – здесь. Ведь если одна из звезд небесных сойдет со своей траектории, будет плохо не только ей, но и всему миру. Это, наверное, про Бориса. Ну, в отношении себя про мир говорить не буду, но мое место – тут, в нашем маленьком российском городке с тремя бензоколонками, двумя кафе, тремя ресторанами и одной чебуречной. Ах, да! Про магазины забыла! Их несколько больше. Летом, когда к нам постоянно приезжают автобусы с туристами и машины с дачниками из окрестных сел, кажется, что у нас жизнь бурлит. Но стоит задуть северным ветрам и облететь листьям, уже в пять вечера на улицах тихо и пустынно. Одни городские автобусы медленно, словно горбатые жучки, ползут от автовокзала по центральной улице в отдаленные районы города. До которых, впрочем, вполне можно дойти пешком. А паломники по святым монастырям, как известно, по улицам не бегают. Может, Сережке не упираться в московские учебные заведения, а подать документы в Ярославле, например? Все равно у нас знакомых или родственников, чтобы пристроить его на работу в столице, нет… Ладно, будем все решать по мере наступления проблемы. А сейчас надо хоть немножко поспать… Спокойной ночи. Или утра?

04.01 в 00.17

Здравствуй, дневничок. День сегодня получился очень насыщенным. Сначала около одиннадцати позвонила мама и бодрым голосом поинтересовалась, как у нас дела. Я, не подумав как следует, брякнула, что очень хочу спать. Та обрадовалась. Пришлось объяснять, что не в том смысле, какой она себе представила. Тогда мама, не давая мне положить трубку, заявила, что у дедушки сдох на морозе аккумулятор, а продукты неожиданно кончились, поскольку вчера в гости приходили Петровские и Антоновы. Это наши соседи по деревне. У моей мамы небольшой пунктик: она чрезвычайно гостеприимна, чем нагло пользуются все, кто с ней общается. Некоторые ее бывшие коллеги до сих пор звонят и открытым текстом заявляют, что давно не собирались и уже соскучились по запеченной рыбе и фирменным пирожкам. И мама, счастливая тем, что про нее вспомнили, варит, печет, заправляет… Дурдом. Пришлось клятвенно заверить ее, что сегодня им привезу продукты. Только я положила голову на подушку и приготовилась поспать еще часик, из комнаты вышел бодрый и улыбающийся Борис в джинсах и моем халате и спросил, как мне спалось.

– Недоспалось. – Ответила ему и перевернулась к стенке носом.

Не знаю, на сколько секундочек мне удалось закрыть глаза, но вдруг я ясно почувствовала запах кофе, а теплая рука нагло щекотала мою шею. Замычав, я снова разлепила глаза и, сквозь прищур, разглядела хитрую физиономию Бориса.

– Опять всю ночь события записывала? – Кивнул он на дневник.

Я молча утянула тебя, моя тетрадочка, под одеяло.

– Вставай, соня, я тебе кофе в постель принес!

И он снял со столика подносик с дымящейся чашкой ароматного напитка.

– Спасибо! – Наконец, пришла в себя я. – Как ты?

– Хорошо. Уже созвонился с Фаддеем, он обещал прислать к часу в ресторан всю смену, которая тогда дежурила. Будем говорить еще раз.

– Борь, мама звонила, просила привезти продукты… Там соседи все подчистили. Так что ты давай сам, без меня. А я в магазин, потом в деревню.

Глаза Бориса на секунду накрыла неуловимая тень, но потом он улыбнулся.

– Если ты поторопишься, мы все успеем. Пей кофе, позавтракаем в ресторане. Я заказал столик и блюда на свой, извини, тебя не добудился, вкус. Быстро проведем опрос, а потом поедем в магазин. Давай, вставай! А не то…

Он протянул руку под одеяло и пощекотал мою ногу.

– Борь! – Завопила я. – Кофе горячий!

– На то и расчет! Допивай, умывайся… – Он критически оглядел мое лицо и прическу. – Причешись хотя бы… Только губы ярко не крась. Хоть вампиры – существа мифические, но неподготовленные мужские организмы могут испугаться.

Сунув ему в руки недопитый кофе, я вылезла из одеяла и пошлепала в душ. Ну да, белки глаз снова красные. А лицо – белое.

Через пятнадцать минут я уже стояла в прихожей в куртке, джинсах и сапогах. Синяки под глазами скрывали тональный крем и пудра. Аристократическую бледность лица – розовые румяна.

– Ну что, Елена Прекрасная, в путь?

Борис открыл дверь, выпустил меня и, вытащив ключи из моих ручек, сам запер дверь. Соседка в двери напротив изнемогала от любопытства и невозможности узнать, насколько серьезны наши отношения. Но, думаю, ее воспаленный мозг уже самостоятельно дорисовал картинки на определенную тему из серии 18+ и Камасутры.

– Здравствуй, малыш! – Поздоровалась я с мерседесом. – Ты еще не успел соскучиться?

Борис хмыкнул, закрыл дверь и включил зажигание. И мы снова отправились искать истину.

Ресторан господина Гройсмана уже работал. В вестибюле мне улыбнулся тот самый пожилой гардеробщик, повесивший наши куртки к чужим пальто и шубам. А расторопный молодой официант с любопытством в глазах и профессиональной предупредительностью провел нас в отдельный кабинет к накрытому столу.

– Спасибо, – поблагодарил его Борис. – Фаддей здесь?

– Нет, не его смена, но охранники готовы ответить на Ваши вопросы.

– Приглашай по одному. И начни, пожалуйста, с Якова.

Маленький и щуплый Яков Бойко вошел в дверь и смущенно остановился, не зная, куда девать вылезающие из форменной рубашки большие кисти рук.

– Садитесь. – Борис снова изменился. Его тон был любезен, но холоден. – Я Вас надолго не задержу.

– Да, да. Я отвечу, спрашивайте!

– Тридцатого числа Вы заступили на смену в…?

– Девять утра. У нас сутки. С девяти до девяти.

– Не тяжело?

– Нет. С утра вообще спокойно. Пик приходится на время с семи вечера и до двенадцати. После часу ресторан закрывается. Тогда, если все тихо, можно вздремнуть.

Он испуганно заозирался по сторонам.

– Хорошо. – Продолжил Борис. – Давайте вернемся к тридцатому декабря. Расскажите, пожалуйста, в какой точке объекта Вы дежурили и что делали.

– Ну, на смене нас трое и старший, у которого несколько объектов. Мы здесь постоянно, а он объезжает и проверяет. Заступили в девять, как я говорил, втроем. Кроме меня, Антон Силуянов и Павел Ковин. Антон – на складе, я – у служебного входа, Паша – у парадного. Все было тихо и спокойно. В зале сидели гости. За вечер приехали три машины с продуктами. Там, на вахте журнал, где записываются все приезды и отъезды, а также приходы и уходы персонала.

– Значит, Вы неотлучно сидели на вахте весь день?

– Нет, отходил в туалет, покушать. Но, если уходишь больше чем на пять минут, надо вызванивать охранника со склада, чтобы посидел за меня.

– Скажите, после девятнадцати часов и до момента происшествия мимо Вас кто-нибудь проходил на улицу? Или, может, заходил внутрь? Ориентировочно в это время разгружалась газель из Поволжска.

– Да, газель… Алексей – водитель, он всегда болтает с Феликсом. Мне в это время звонила жена. Знаете, ведь у нас ребенок заболел. Маленький. А у жены здесь, кроме меня, и посоветоваться не с кем. Пришлось неотложку вызывать!

– Вы вышли из здания, разговаривая по телефону, ходили по двору…

– Да, точно! Из служебного хода, когда я звонил в неотложку, вышла женщина в белой шубке и длинном красном платье. Губы красные. Волосы белые. И грудь…

Взгляд охранника скользнул по мне. Сравнивать было не с чем.

– Так это та, что… – До Якова, наконец, дошло, кого он видел.

– И что она делала, когда вышла?

– А ее у ворот ждала другая женщина. Они разговаривали, а потом эта, в красном, пошла обратно.

– Долго они разговаривали?

– Нет. Минут пять. Не больше. И эта, в красном, улыбалась, когда шла в ресторан.

– А Вы помните ту, что с ней разговаривала? Описать сможете?

– Нет, она стояла боком. Помню белую куртку, высокий рост, худая. Джинсы и белые сапоги. С молнией, модные такие.

– А лица или волос не видели?

– Так на ней капюшон был!

– Женщина в красном, когда шла обратно, была здорова?

– Конечно! Я же на нее, – Яков покраснел, – смотрел…

– И она на ваших глазах зашла обратно в ресторан?

– Да. И больше живой ее не видел. только там, на полу.

– А женщина в куртке за ней не заходила?

– Нет, она села в такси. Коричневая семерка с шашечками на крыше. Кто-то подрабатывает.

– Спасибо, зови Павла Ковина.

Яков неловко согнулся и выскользнул наружу. А через пару минут появился тот самый парень, который не выпускал меня за дверь.

Впрочем, он меня тоже узнал.

– Здрассте. Я – Павел Ковин.

И без разрешения опустился на поставленный отдельно стул.

– Расскажите о Ваших перемещениях тридцатого декабря с девятнадцати часов и до инцидента.

– Стоял у двери. Даже в туалет не отлучался. Гардеробщик может подтвердить. В это время самый поток гостей, поэтому надо строго быть на месте.

– Кто-нибудь с того момента, когда поднялся шум, выходил из двери?

– Нет, дали команду никого не выпускать. В фойе стояли две пары и вот, – он кивнул на меня, – дамочка. Потом к ней подошел адвокат. Он наш частый гость.

Павел немного подумал и продолжил.

– И за полчаса до этого никто не выходил. Курительная комната у нас сразу за залом. Да и в зале курят. Если никто не возражает. Здесь хорошая система очистки воздуха.

– Значит, никого?

– Нет. Вот только дамочка, – взгляд в мою сторону, – подозрительной показалась.

– Хорошо. Свободен. Зови Антона.

И вот на стул напротив сел паренек из нашего двора. Сразу в Борисе определив офицера, выпрямился и стал спокойно смотреть только на него, не ссылаясь на наше знакомство.

– Антон Силуянов. – Представился он.

– Антон, Вы дежурили на складе и при Вас разгружали грузовик из Поволжска тридцатого декабря?

– Да. Я принял документы и груз. Грузчик Филиппов разгрузил. Водитель считал вместе со мной, затем отогнал машину в угол двора и ушел поговорить с Феликсом. Поваром.

– Вы во дворе видели Вашего коллегу Якова?

– Да, он разговаривал по телефону. Жена заболела. Но объект был у нас под контролем.

– Кроме Якова и водителя, кто-то еще находился во дворе?

– Из персонала – нет, но вот та девушка, которую…

– Я понял.

– Она прошла из служебного выхода к воротам. Там минут пять разговаривала с другой девушкой, в белой куртке и белых длинных сапогах. Потом, живая и невредимая, скрылась в ресторане. Та девушка, вторая, за ней не ходила. Она села в такси и уехала.

– Вы не видели ее лица?

– Капюшон и темные очки на пол-лица. Но одежда дорогая, фирменная.

– Случайно номера машины не видели?

– Случайно я знаю водителя. Мы в одном классе учились. Тасин Вениамин, Коллективная, 17. Частный дом под металлочерепицей. Вдвоем крыли.

– Спасибо, Антон, Вы очень помогли. Больше никого не видели?

– Нет. Скажите, – Антон уже встал, – а Елене Михайловне ничего не будет?

Мы с Борисом рассмеялись.

– Как самое подозреваемое лицо, активно помогаю следствию. – Успокоила его я. – Нет, Тош, все хорошо.

– Вы уж ее не обижайте. – Кивнул Борису Антон и вышел в дверь.

– Не слишком ли юн для тебя мальчик? – Поинтересовался Борис.

– Ревнуешь? – С радостью вернула ему его же слова.

– Конечно. – Согласился мужчина. – Вдруг ты меня бросишь?

– Скоро сам меня бросишь. – Как можно равнодушнее сказала я, упихивая в себя маленькую пироженку.

Тот пожал плечами.

– Если звезды отклоняются от своей орбиты, то сгорают. Не так ли, Елена Михайловна?

Это что, он читал мой дневничок, пока я спала? Некрасиво. И я снова вернула его внимание к Антону.

– Этот мальчик вырос на моих глазах и живет в доме напротив. Мы во дворе все друг друга знаем… и про всех. Будем искать таксиста?

– Да. Но, догадываюсь, кем была та девушка в белом. И Светлану она не убивала. Но зачем она приехала в ресторан?

– И, конечно, сейчас ты мне ее имя не скажешь. Но, если следовать твоей логике, и здесь замешаны служащие нашей конторы, то вычеркиваем Ирину и меня. Остаются наши дамы – Ксения, Надежда Викторовна и Татьяна Петровна.

– Ты пришла после танца с моим братцем в кабинет, а после ушла в раздевалку. Так? И уже оттуда услышала вопли Костиковой. Так? Кто точно находился в кабинете?

– Оксана выходила танцевать со своим котиком. Потом вернулась. Ира тоже танцевала, а потом пошла в туалет. А про наших гранд-дам сказать ничего не могу. Твой брат отнимал мое внимание. Знала бы, что произойдет, смотрела бы по сторонам.

– А так ты неотрывно глядела в его страстные очи?

– Отбивалась от его шарящих ручек. – Зло сказала я. – Давай не будем терять время, мне еще к маме ехать.

– Нам.

Борис положил на стол деньги и повел меня на выход. Ни за что больше не пойду в этот поганый ресторан!

Коллективная улица была практически за углом. Так что через пять минут мы уже стояли у калитки частного дома, где к воротам приткнулась семерка темно-малинового цвета с шашечками на крыше, и звонили в звонок.

На шум вышла полная пожилая женщина и нелюбезно поинтересовалась, какого черта мы забыли у их дома. На что Борис вежливо ответил, что Тасина Вениамина, и показал красную книжечку. Тетка захлопнула дверь. Я засмеялась. За забором надрывался хриплым лаем цепной кобель.

Но вот дверь открылась снова. Но на этот раз к нам спешил сам водитель.

– Здравствуйте, – он открыл калитку, – проходите, пожалуйста, что-то случилось? Вроде, не нарушал… Лицензия у меня в порядке.

– Нет, спасибо. Просто я веду расследование одного дела, в котором, возможно, Вы – свидетель.

– Да, спрашивайте.

– Тридцатого декабря в районе двадцати одного часа вы подвозили женщину в белой куртке. Где Вы ее взяли и куда привезли обратно?

– Вызов пришел из диспетчерской. Взял я ее у ворот закрытого поселка. Довез до ресторана «Искорка». Она просила подождать. Я ждал десять минут. К ней вышла женщина, они поговорили, и я поехал с ней обратно. Все.

– Спасибо. Это не та, кто нам нужен. Извините.

И мы снова сели в машину.

– Неужели все-таки Люда Синельникова?

У меня не хватило смелости назвать ее Панкратовой.

– Да. Людочка. А жизнь все чудесатее. Нам надо с ней поговорить. Ты едешь тоже, и это не обсуждается!

– Борь, а вдруг они меня…?

– Не глупи. Это не Сашка. У него кишка тонка. Но многоходовку вполне мог организовать именно он. Осталось узнать, кто был исполнителем.

– Бо-орь, у меня – ребенок! Они же останутся на свободе! Меня прибьют!

– Не прибьют. Дело не возбуждалось, а ты будешь молчать именно из страха за сына.

– Ну ты и гад!

Он весело рассмеялся.

Мое увлечение Борисом выветрилось, словно душу основательно прочистило потоком воздуха. Оба братца хороши: делят между собой детские обиды, вмешивая в разборки совершенно посторонних людей!

– Так ты же все равно решила уходить из конторы. Или передумала?

– Да я от вас обоих хоть в Испанию бы уехала. Если бы там меня гарантированно трудоустроили, а Сережку взяли учиться.

– Не бойся, Лен. Уверяю, трогать тебя никто не будет, да и не Сашка это. Просто повода нет. И потом, я хочу, чтобы Люда говорила при тебе. Чем-то ты ей понравилась. А нам она может ничего не сказать.

Я отвернулась и стала смотреть в окно. Все равно Борис, пока ему надо, меня не выпустит. И если действительно, кроме поиска убийцы, сюда примешались и межличностные взаимоотношения братьев, то Борис постарается прижать младшенького с азартом гончей, вот-вот поймающей добычу.

Элитный квартал за веселеньким металлическим забором и КПП при въезде в который раз порадовал меня высокими соснами и асфальтовой, совершенно очищенной от снега, дорожкой. Комфортабельная тюрьма, куда богатенькие нашего города заточили себя, отгородившись от собственного вороватого, хамоватого и нищего народа, радовала глаз идеально вписанными в ландшафт невысокими зданиями.

Борис, остановив машину перед опущенным шлагбаумом, набрал номер Александра.

– Здорово. Нормально. Продвигается. Ты дома? Отлично. А Люда? Отдыхает? Надо поговорить. Елена Михайловна? Да, со мной. Сам окунул, чего теперь за голову хвататься? Звони, я перед воротами.

– Это он из-за меня за голову хватается? – Поинтересовалась я. – Боится за свое бельишко с дырками для вентиляции?

Борис хохотнул.

– Причем тут вентиляция?

– Последние мозги выдуло. Надо же быть таким идиотом, чтобы подставить весь коллектив… Или сукиным сыном… – Вдруг осенило меня. – Слушай, а твой брателло часом не собрался на ПМЖ в Израиль или Канаду? Может, его целью было нас всех посадить, а он бы с денежками клиентов тю-тю… погоди-ка…

Мысли, словно листочки отрывного календаря, зашуршали с непривычной скоростью.

– Боря, а я знаю, кто убил Свету… Какой талантливый у тебя брат!

– Он, Леночка, дурак. И им сыграли вслепую. Если бы не Савин и Гройсман, сел бы наш Сашенька на долгие годы за убийство. Или соучастие. Впрочем, сейчас все поймешь сама.

Мы снова припарковались у подъезда и по ковровой дорожке поднялись на первый этаж к приоткрытой квартирной двери.

– Саша! – Позвал Борис. – Где твой хладный труп?

По длинному подсвеченному коридору из кухни нам навстречу двигался мой начальник, красавец Александр Александрович Панкратов.

– Слава Богу, ты жив. – Серьезно сказал Борис. – Иди, поднимай свою Люду, нам срочно надо с ней поговорить.

– Да что случилось-то? – Бархатный баритон обволакивал невероятным мужским обаянием, под которое подпадали все особы дамского пола без исключения. Но у меня уже выработался иммунитет. – Леночка, я по вам соскучился!

– Спасибо за лестные слова, Александр Александрович. Только давайте пока без них.

– Саша, вот скажи мне, как ты умудряешься находить таких женщин, которые вляпывают тебя в неприятности по самые уши?

– Перестань стращать. Не все совсем так плохо, как кажется. Лучше проходите на кухню. Няня пирожков напекла. Сейчас попьем кофе.

– Потом. Иди, поднимай Люду. Это очень важно. Саша, вопрос стоит о твоей жизни или смерти.

– Так хотели убить меня?

Губы высокого и холеного мужчины посерели.

– Вы пообщайтесь пока, я сама Люду подниму.

И я, по-хозяйски, прошла через гостиную во внутренние покои. Где-то здесь спальня той хрупкой, угасающей женщины… Я толкнула дверь и заглянула внутрь.

Белый и спокойный синий цвет. Плазменная панель напротив кровати. Высокая и узкая напольная ваза с белыми лилиями. «Как на похоронах!» – про себя подумала я. На кровати, под синим пледом, лежала Людмила. Распущенные черные волосы волной раскинулись по белым подушкам и ссыпались вниз. Черные ресницы на закрытых глазах слегка дрожали.

– Людочка! Это Лена в гости пришла! Вставайте! А в кухне сидит Борис и ждет Вас.

Людмила, словно механическая кукла, без единого звука села в постели. И только потом посмотрела на меня. Стало как-то не по себе.

– Люда, Вы меня помните?

– Да, – улыбнулась она, – Елена Михайловна. Офис-менеджер в конторе моего мужа. Вы говорите, пришел Боря?

– Да, он ждет Вас на кухне.

Людмила встала, расчесала свои красивые волосы, поправила белую, абсолютно немятую, блузу, глянула на свое отражение в зеркале и выплыла в коридор. Я бегом за ней. Хоть женщина я достаточно высокая, но Люда казалась выше и, увы…тоньше. Мне было к чему стремиться.

Братья снова сидели за столом у окна. Войдя вслед за Людмилой на кухню, я потихоньку взгромоздилась на табуретку у бара и замерла, стараясь не пропустить ни одной минуты этого представления. Женщина же, напротив, остановилась словно королева, посреди комнаты, не подходя к Панкратовым.

– Здравствуй, Людочка! – Борис поднялся и подошел к ней. А потом поцеловал тонкую руку.

– Ты галантен, Борис, как никогда. – Ответила она с иронией.

– Просто мои глаза открылись, и я смог оценить тебя по достоинству.

– Приятно слышать, хоть и это – ложь.

Женщина подошла к столу и села на стул, подставленный Борисом.

– Не ложь. Констатация факта. Леночка, иди к нам. Получается, благодаря моему брату, ты тоже лицо заинтересованное.

Раз приглашают… Я подошла и села между Борисом и Александром.

– Вот ее вы оценили оба… – Как-то горько сказала Людмила.

– Нет-нет, спасибо, но я – сама по себе. – Поспешила откреститься от собеседников.

– Люд, у нас всех серьезная проблема. И мы пытаемся в ней разобраться. – Это начал разговор Борис.

– Вы сами в нее влипли. Зачем теперь пытаетесь замешать в свои дела меня и эту женщину?

– Затем, что ты, тридцатого декабря, когда у служащих твоего мужа в ресторане «Искорка» был банкет, встречалась на задворках этого ресторана со Светланой.

– Встречалась. – Равнодушно сказала прекрасная Людмила. – Она об этом попросила сама.

– Как?

– По телефону. Позвонила, сказала, что это – Света, сама знаешь кто. Я сказала, что в курсе. Тогда она сказала, что беременна от Александра.

Людмила метнула взгляд на супруга. Тот с изумлением в глазах и отвисшей челюстью сидел и слушал.

– И что дальше, Люда?

– А дальше она попросила меня встретиться. Вроде как ребенок ей не нужен, но аборт она делать не хочет. Поэтому предложила мне усыновить их дитя. Но, чтобы обсудить подробности, надо встретиться прямо сейчас. И она уже заказала мне такси, которое ждет у проходной. Я собралась и поехала.

– Стоп! – Стукнул кулаком по столу замороченный Панкратов-младший. – Я же приказывал начальнику охраны не пропускать тебя на улицу!

– Мало ли что ты приказывал. – Пожала худыми плечами его супруга. – Думаешь, если посадил под замок, то я из клетки не выберусь? Договориться можно со всеми, особенно если у тебя есть деньги.

– Откуда у тебя деньги? Нянька перетряхивает каждое перышко твоей подушки!

– Кто из нас больной? – Синие глаза на секунду задержались в моих карих, а потом уперлись в Борины. Мне стало жутковато. – Боря, на протяжении всей нашей совместной жизни он пичкает меня таблетками, после которых я ничего не помню. Рассказывает все подробности своей интимной жизни со своими любовницами. Саш, на кого ты взобрался для старта карьеры?

– Замолчи! – Заорал Александр.

Но старший брат только зыркнул на младшего, и тот сник.

– Дело жизни и смерти. – Для верности напомнил Борис. – Продолжай, Люда.

– Итак, – женщина откинулась на спинку стула и по ее бледному лицу зазмеилась довольная улыбка. О, да! Это было сладкой местью. И била она сразу по двоим. – До того, как Сашенька приехал в наш городок, у него была начальницей Татьяна Петровна. Дама солидная во всех отношениях. Деньги так и липли к ее загребущим ручкам. Но вот с мужичками… Облом-с…И тут к ней на практику приходит студент-старшекурсник Панкратов Саша. Высокий, голубоглазый, светловолосый. Обаятельный и привлекательный. Но профан. Стажер. И тут Татьяне Петровне в ее умную голову приходит замечательный план. Не знаю как, но одно из первых порученных дел Панкратов заваливает с треском. А ведь это – преддипломная практика! Красный диплом грозит превратиться в синий! Стыд и позор! Что скажет папенька!

Я посмотрела на Панкратовых. Сашенька сидел, сжав голову руками. Борис, наоборот, восхищенно улыбался. Придурки! До сих пор делят машинки и формочки, а умные бабы этим пользуются. Людмила была умна. Факт. Из разрозненных разговоров сложить такую картину!

– И Татьяна Петровна, в обмен на помощь в завершении дела, предложила свидания. Не частые. На съемной квартире. Сашенька готов был пообещать женщине что угодно, лишь бы получить заветные корочки красного цвета. И честно отработал помощь. А дальше, вероятно, включился легкий шантаж. И Саша все отрабатывал и отрабатывал. Потом подвернулась я с этой наркотой. Когда мой отец, рассыпаясь в благодарностях, пригласил Панкратова запросто приезжать, молодой адвокат еще не знал, что скоро побежит из столицы, теряя клиентов и деньги. У Татьяны Петровны есть дочь, Сонечка. – Это она рассказывала уже для меня. – Юная, наивная барышня. Которая неожиданно влюбилась в красавца Александра, уже работавшего по распределению в юридической конторе своей матери. Женщина смогла убедить начальство, что этот молодой специалист им жизненно необходим. Соня ходила к маме на работу, встречала Сашеньку у его дома, объясняя встречи случайными совпадениями. Но он был неколебим, словно айсберг. Ведь девочка была несовершеннолетней. А потом она придумала, как обратить на себя его внимание. Ты, Боря, в этом участвовал, помнишь? Ты девочку вытащил, сдал экзамены и опять куда-то уехал. А Сашенька, пока мама девочки была в командировке, неожиданно понял, что молодая и нежная плоть вкуснее старой и жирной. И они стали встречаться на той самой квартире, где, до этого, и с мамой.

Борис в изумлении смотрел на брата.

– Секс с малолеткой? Офигел?

– Зато ты у нас герой! – Неожиданно зло выкрикнул Александр. – Дома только и слышалось: Боря, Боря… И чего ты своим геройством получил от жизни? Два ранения и инфаркт?

– Леночка, – Людмила обратилась ко мне. – Тебе интересно, что было дальше?

– Да, потрясающая история! – Поддержала женщину. – Я внимательно слушаю!

– Вот. Потом приехала мама, и Саша сделал расписание встреч. Но Соня как-то поняла, что кроме нее у возлюбленного есть еще женщина. И она решила узнать, что за стервь отнимает Сашенькину любовь… Что сделаешь? Молоденькие девушки не умеют ценить небрежную мужскую ласку, и требуют не только тело, но и душу. Понимаешь, Лен, какой там был грандиозный скандал? Любимую дочушку срочно выслали за пределы Российской Федерации «на доучивание». Потом там же ее устроили на работу. Чтобы глаза маменьке не мозолила. А на Сашеньку наехали бандиты. Не понравилось им, как он защищал их кореша. Кстати, приятеля Сонечки. Может, и мамочки тоже? Тогда ваш Александр Александрович не придумал ничего лучше, как сбежать сюда, под крыло моего папеньки. И в голове у него созрел план. Ведь там, в Москве, клиентура приходила к нему через контору и Татьяну Петровну. А здесь, без поддержки влиятельного лица, когда бы он раскрутился? И они с папочкой договорились: Сашенька женится на мне, а приданным – вот эта квартира, беспроцентная ссуда на бизнес и клиенты.

– Люд, а чем ты мешала отцу? Я слышала, что он души в тебе не чаял…

– Лен, моя мать была из рода графов Серебрянских. У меня польские корни, несмотря на черные волосы. Ее прабабка, перед самой революцией девятьсот пятого года уехавшая за границу, смогла во время смут и войн сберечь наши семейные ценности, переправив их в швейцарский банк. А сама переехала жить в Штаты. Так что моя родня по материнской линии – довольно состоятельные американцы. Проценты с основного капитала, по распоряжению прабабушки, наследовались только по основной женской линии. Отец, когда умирала моя мать, не знал об этом условии завещания. И долго психовал, что не может добраться до золота и бриллиантов, поскольку я вступаю в права наследования только после совершеннолетия. Если я, как крайняя наследница, умираю до этого возраста, деньги переходят в руки фонда помощи нуждающимся или остальным наследницам. Да, мой отец надо мной трясся. Но только в этом смысле. Когда я потребовала продолжения образования, он сначала наотрез отказывал, но потом неожиданно согласился. И я поступила на экономический факультет. Математика мне давалась с трудом, но вокруг были искренние и честные люди, пытающиеся мне помочь. Но, когда осенью меня снова повезли на учебу, я поразилась тому, что институт неожиданно поменялся. И теперь я должна была учиться на актрису. Я не обманывала тогда тебя, Лена. Так все и было. У меня случилось сильное психическое расстройство. По городу поползли слухи, что я – шизофреничка. Мне было очень плохо. Ведь отец добился своего – снова запер меня дома. Чтобы на глазах. Чтобы не убежала. И тут подвернулся Панкратов. И меня выдали замуж. Я подписала бумаги. Отец, наверное, теперь один из богатейших людей нашей страны. А Панкратов за то, что стережет меня и травит таблетками, получает круглую сумму и жирных клиентов. Да, Сашенька?

– Не молчи, гад! – Борис рывком поднял Александра. – Так или нет?

– Так. – Разлепил губы тот. И тут же получил такой удар по лицу, от которого сразу свалился под окно.

Борис отодвинул мебель, извлек из-под окна брата, врезал еще раз, после чего снова усадил к столу. Странно, ни синяков, ни ушибов на лице не было.

– Зачем Татьяна снова нашла тебя?

– Сказала, любит… – С усилием произнес Александр.

– И ты поверил?

– Она извинилась, сказала, что готова терпеть рядом со мной хоть чокнутую, хоть секретаршу…

– Значит, она не знала, что Людмила нормальна?

– Нет, просто ни к чему. Разговора не было. Я же с ней не сплю.

– А о Свете она знала?

– Конечно. Я и не скрывал. Да и наши с ней интимные отношения как-то сошли на нет…

– Люда, закончи про тот вечер, пожалуйста.

– Хорошо. После звонка я вышла к КПП, увидела такси. Села. Меня отвезли к ресторану. Я встала в воротах и ждала, как мы договорились. Подошла Света в красном, в пол, платье и белой норковой шубе. Увидела меня. Спросила, что мне надо. Я спросила про ребенка. Она же мне его хотела отдать. Но реакция, мягко говоря, была не той, на которую я рассчитывала. Ее брови поползли на лоб, и полилась отборная брань, из которой я выяснила, что Саша обещал на ней жениться, когда я умру. А случится это совсем скоро. Ты, муженек, хотел меня отравить?

Саша пошел красными пятнами, но промолчал.

– Что я могла сделать? Развернулась и поехала обратно. Все.

– А скажи мне, Люда, когда ты подписывала документы по передаче наследства, ты видела, чья фамилия указывалась в бумагах ?

– Нет. Отца, наверное.

И тут меня осенило. С самого начала я подозревала в этом деле финансовую подоплеку. Но, не зная никаких обстоятельств дела, я не могла найти эту нить. А тут вот она! Старинные ценности! Осталось понять, кто в этой истории пешка, а кто ферзь.

– Господа, – вскочила я со стула, – нас всех держали за лохов, разыгрывая этот спектакль. Но не учли того, что я не брошусь на шею Сашеньке, а Людмила – здоровый человек. Поэтому я сейчас озвучу пришедшие мне в голову выводы, а додумывать мы будем вместе. Итак. – Я развернулась на каблуках и посмотрела на трио за столом. – Кушем в этой игре стали ценности семьи Серебрянских. Александр Александрович, когда уже был женат на Людмиле, снова встретившись со своей бывшей пассией, думаю, это произошло где-то в судах Москвы, похвастался, что и без нее выбрался в люди. Накормив, напоив, уложив и ублажив, она выспросила все, о чем знал сам Панкратов. Ну, или не все, но достаточно, чтобы женщина поняла, чем пахнет. До сих пор злая на него за то, что предпочел ей, давшей ему все, ее же дочь, она решает отомстить, а заодно и заполучить деньги. Она переезжает сюда, сочиняя для любовника сказку о непутевом сыне, и начинает разведывать, что да как. И, самое главное, думаю, по закону, то есть, по завещанию, отец Людмилы даже по наступлению совершеннолетия или выхода замуж наследницы, не имеет права, даже по ее доброй воле, пользоваться состоянием. Возможно, только небольшими процентами. А основные дивиденды теперь получает Панкратов.

– Я так понимаю, что ты пришла к тем же выводам, что и я. – Удовлетворенно констатировал Борис. – Только, кроме Татьяны Петровны, тут есть еще одно лицо, которому важно добраться до капитала. Лен?

– Василий Елизарович Синельников! – Гордо объявила я. – И, увязывая Александра в убийстве, Татьяна Петровна снова бы пришла на помощь. Но за подпись на документе. А дальше Татьяна вступает во владение, все распродает, и они с Синельниковым баснословно богаты. Ну а там кто кого убьет первым – дело времени.

– Но для того, чтобы утверждать, что все так и есть, нужно знать текст завещания. Людмил, а твой отец его знал?

– Думаю, когда он выдал меня замуж, ознакомился. Мне кажется, мать, когда умирала, намеренно ввела его в заблуждение. И только для того, чтобы я смогла вырасти в заботе и без нужды. Иначе он бы меня прибил, как только мне бы исполнилось восемнадцать лет. Но я не могу понять, зачем Света меня пригласила на встречу?

– Она не приглашала. Вас обеих свела Татьяна Петровна. Они предположили, что Люда, узнав о беременности Светланы, «слетит с катушек» и убьет ее. По крайней мере, нанесет тяжкие телесные повреждения. А в суде Синельников предоставил бы справочку, что его дочь психически ненормальна, и доказал бы, что это муж натравил ее на приевшуюся любовницу. Тем более, Саша сделал все, чтобы именно так и думали.

– Как?

– Кто при всех приставал к Елене Михайловне? Вот и мотив: новая любовница. Но они не могли представить, что охранники не станут поднимать тревогу, а сначала вызовут директора ресторана. А Саша позвонит Чекулаеву, которому труп на конец года испортит всю отчетность. Вот так дело, которое обещало быть громким и принести прибыль лицам, его задумавшим, развалилось из-за плохой подготовки и неправильной оценки женской психологии. Саша, а где завещание?

– У Синельникова в сейфе, вместе со всеми документами.

– Так. – Борис встал. – Нам с Еленой Михайловной нужно ехать, а вы вдвоем подумайте, как можно добраться до синельниковского сейфа. Только без криминала. Ах, да. К телефону не подходите. Думаю, вам обоим грозит опасность.

– А ты? – Александр умоляюще посмотрел на брата.

– А я приеду утром. Из-за этого дела я практически не спал. И эту ночь хочу провести в кровати.

– Но вы вдвоем можете остаться у нас. – Произнесла Людмила, нежно глядя на Бориса. – Для Леночки комнату мы найдем.

– Людочка, ты – прелесть! Но мне надо отвезти Елену домой. И в гостинице мне спокойней. Так что затаитесь, как мыши. И – до завтра.

– Боря! – Людмила протянула к вставшему из-за стола Борису руки. – Но кто же все-таки убил Свету?

– Ага, – подхватила я, – и где та самая норковая шуба? У трупа ее не было.

– И в гардеробе. – Задумался Александр.

– Кажется, понимаю… И если нам чуть-чуть повезет… Короче, свет выключайте, к телефону не подходите. Саша, ответишь, если только позвоню я. Объясняю доступно? Тогда запирайте двери.

Борис схватил меня за руку, вытащил в прихожую, вручил куртку и снова потащил в машину.

– Ты что-то понял? – Спросила я, когда он уселся рядом и завел двигатель.

– Ну не одной тебе в голову приходят золотые мысли, Леночка!

Мы подъехали к КПП и остановились, не доезжая до шлагбаума. Боря заглушил двигатель и выпрыгнул. Я, любопытствуя, за ним.

Двери дежурки распахнулись, и из нее вышел высокий седоусый мужчина средних лет в черной униформе.

– Добрый вечер! – Первым поздоровался Борис. – Скажите, пожалуйста, – он привычным жестом махнул красной книжкой, – Вы тридцатого декабря дежурили на воротах?

– А Вам зачем?

Книжка охранника не смутила.

– Идет расследование одного досадного происшествия произошедшего в городе. Но следы ведут в ваш поселок. Сейчас я просто с Вами разговариваю. Без протокола, без санкций. Но могу съездить. А когда их получу, Вы сами приедете ко мне в Москву. Так что выбирайте.

– Если без записи… То спрашивайте. Дежурил я. И думаю, что знаю, о ком пойдет речь.

– Речь пойдет о Людмиле Панкратовой.

– Я расскажу, только давайте отойдем от камер. Нам не положено разговаривать на дежурстве.

Мы спрятались под козырьком его будки.

– Дело все в том, – он помялся, а потом поднял на Бориса глаза, – я – отец Людмилы. А Синельников – ее отчим.

– Вот и еще один неучтенный этой компанией фактор. – Боря посмотрел на меня.

– Как раз учтенный. Иначе, как бы она могла выходить?

– Что с ней произошло в городе? – Напомнил о себе охранник.

– Хотели сделать из нее убийцу, рассчитывая на не совсем здоровые мозги.

– Она здоровая, умная девочка.

– Деньгами снабжали ее Вы?

– Да. И в детстве, и сейчас. Когда она выходила на улицу, я давал ей с собой свою карточку.

– Извините за нескромный вопрос: а она знает, кем Вы ей приходитесь?

– Нет, не знает. Так получилось, что однажды мы с ее матерью встретились и сразу влюбились друг в друга. Она была красавицей. Людочка вся в нее. Мы были совсем юными и с ветром в голове. У меня на носу – призыв в армию. У нее – строгая мать. Но у нас случилась только одна волшебная ночь. И она забеременела. А мать нашла для нее солидного жениха. Вот и вся история. Я встречался с ней, когда вернулся, но она отказалась от меня. Ведь ее муж был богат, а я – беден. И вскоре она умерла, оставив нашу дочь совсем одну. И с тех пор я всегда старался быть где-то рядом… Что с ней будет?

– Вы готовы кардинально поменять жизнь и опекать свою дочь, если она разведется с мужем?

– Готов. – Улыбнулся мужчина. – Я очень виноват перед ними обеими. И если она меня не оттолкнет…

– А Вы постарайтесь доказать, что Вам можно доверять. Иначе она останется совсем одна.

– Вы мне тогда поможете? Скажете, когда можно будет с ней поговорить? – Заволновался он.

– Обязательно. А сейчас нам надо ехать. Ей и ее мужу грозит опасность. Если кто-то будет спрашивать, дома ли Панкратовы, говорите, что нет. Уехали. Понятно?

– Да. – Мужчина выпрямился и посуровел. А потом зашел в будку и поднял шлагбаум. – Доброй дороги!

И мы снова въехали в наступившую ночь.

– Борь, мы снова в ресторан? Ты понял, кто взял шубу? – Обреченно сказала я. Мама звонила через каждые пятнадцать минут, но я поставила телефон в беззвучный режим.

– Да, Леночка!

– Но, может, ты меня все же отпустишь? Моей маме нечем кормить Сережку.

– Давай телефон, я сам ей позвоню!

– У тебя совесть есть?

– А ты хочешь спокойной жизни для себя и своего сына?

– И зачем я устроилась к твоему брату работать? – Задала я сама себе вопрос и протянула Борису телефон с набранным номером.

– Марина Сергеевна! Добрый вечер! Да, это Борис. Обстоятельства складываются так, что мы приедем где-то к одиннадцати вечера. Да, серьезные проблемы и их надо как можно быстрее решить. Да, Леночку они тоже затрагивают. Спасибо, что потерпите! До встречи.

И он передал телефон мне.

– И что мне придумывать для мамы, когда вся эта кутерьма закончится?

Борис с улыбкой посмотрел на меня:

– Придумаешь! Ты же умница!

И я сразу вспомнила: «когда мужчина называет женщину умницей, значит, что она круглая дура…»

И мы снова подъехали к ресторану. Охранник, узнавая, проводил нас внимательным и настороженным взглядом.

– Менеджер здесь? – на ходу бросил Борис.

– Да, в кабинете.

Теперь моего спутника здесь встречали, словно неизбежное зло, или дорогого гостя. То есть, все улыбались, но тут же бежали прятаться.

– Добрый вечер! – Борис без стука вломился в кабинет менеджера или, по-старому, управляющего, рестораном.

– А, Борис Александрович! – Поднялся ему навстречу сам Лев Семенович, настоящий хозяин сего чревоугодного заведения.

– Как приятно, что не надо представляться и что-то растолковывать! – Тут же разулыбался Борис. Однако глаза его оставались ледяными.

– Вроде ми с Вашим братом утрясли эту проблемку, а Ви опять нюхаете, ищете… Знаете, господин Панкратов, бизнес не любит огорчений. Ему праздник, удовольствие нужно, а не еврейский погром!

– Лев Семенович, простите за навязчивость, но, думаю, мы пришли сюда в последний раз и все будет тихо и гладко. Тем более, что нам нужен всего один человек: ваша уборщица.

– Тамила? Эта убогая? Зачем?

– К моему глубочайшему прискорбию, она украла сумочку невинно убиенной секретарши моего брата. А там был телефон. И в нем – контакты, личная и деловая переписка. Вы же понимаете, что нам не нужна огласка?

– А ви уверены, что ридикюль стянула она?

– Скажем так, на девяносто восемь и восемь десятых процентов.

– Я хочу присутствовать.

– Конечно.

– Моня, – поднял Гройсман трубку стилизованного под старину телефона, – найди поломойку и ко мне в кабинет!

Я зажалась в темный угол между одежной стойкой и стеной. Настольная лампа ярко освещала место в центре комнаты, сразу ослепляя глаза вошедшему. Гройсман сел за стол, а Борис встал рядом с входной дверью, но втени.

Раздался робкий стук, а потом медленно открылась небольшая шель. И в ней заблестел глаз.

– Лев Семеныч! – позвал негромкий женский голос. – Можно войти?

– Входи, Тамила, да живее, – отозвался директор, – иначе твоя хроническая вежливость перейдет в мой хронический ринит.

Женщина тихо хихикнула и зашла внутрь, сморгнув от бьющего в глаза света. Борис бесшумно встал к двери.

– Тамила, а скажи-ка мне, дорогая, где сумочка, которую ты увела у разбившей голову клиентки?

– Я не брала! – Подпрыгнула женщина. – Не брала! Не было возле нее сумочки!

– А белая норковая шубка? – Ласково спросил сзади Борис. – От крови отстирала?

Она резко обернулась, прикусывая костяшки пальцев. Маленькие темные глаза растерянно бегали по лицу высокого неизвестного человека. Седые волосы выбились из-под сползшей набок косынки.

– Так она все равно ее бы выбросила! А я подкладку выпорола, испачканный край срезала, теперь дочка моя ходит…

– А теперь скажи мне, голубушка, – махнув Гройсману ладонью, чтобы не лез, Борис продолжил расспрос. – Кто вышел из туалета перед тем, как ты в него вошла?

– Так женщина. Не мужик же! Туалет-то женский!

– Опиши ее.

– Выше меня ростом. – Осознав, что шуба никому не интересна, Тамила успокоилась и уверенно продолжила: – Волосы черные, короткие, так, шапочкой. Лет за пятьдесят. Полная.

Она описала вокруг себя руками этакую бочечку.

– Платье черное с блестками. На руках – перчатки в сеточку. И большое кольцо с бриллиантом. И на шее тоже бриллианты. Так это она?! – Маленькая Тамила прикрыла руками рот. – Может, она и сумочку… того?

– Может. Садись-ка за стол и подробно все опиши, что видела. Тогда, возможно, Лев Семенович сможет забыть про шубу и еще кое-какие прегрешения… Да, Лев Семенович?

Директор закашлял.

Маленькая уборщица, кое-где коверкая русские слова, быстро исписала целый лист, поставила число и фамилию.

– Молодец, иди работай. – Выслал ее директор. – И смотри у меня!

Та испарилась.

– Значит, убийца найден? И что ви с ней будете делать?

– На войне, как на войне, мон шер. – Улыбнулся Борис, бережно складывая листочек, завизированный еще и Гройсманом. – А могу я попросить Вашего повара сделать горячий ужин с собой на пятерых очень голодных людей? А у вас есть в чем забрать?

– Да, Борис Александрович. Сделаем. Может, пока посидите в зале и покушаете?

– Леночка! – Извлек меня Боря из-за вешалки. – Кушать будем?

Я молча и с признательностью посмотрела на него.

– Вот теперь у нас есть то, чем можно припереть к стенке Татьяну Петровну, а там и Синельникова!

Мы, затоварившись в магазине продуктами на год вперед, а также горячими ужинами из ресторана, ехали по лесной дороге к нам в деревню. Борис позвонил своему брату и порадовал положительными находками, еще раз попросив сидеть тихо. Думаю, Александр достаточно умен для того, чтобы обеспокоиться целостностью своей шкуры.

Наша деревенька, своей единственной улицей уходя от проезжей дороги в сторону, блестела нечищеными сугробами, единственным фонарем на всю округу и теплым светом в нескольких домах, куда со своими детьми приехали на зимние каникулы дачники, и согревала морозный воздух белыми дымками печей. На душе сразу стало умиротворенно и радостно, как будто я снова вернулась в детство, в котором добрая и улыбчивая бабушка Глаша пекла в русской печке румяные пироги и варила вкуснейшие щи. Так жаль, что мои бабушка и дедушка, жившие в этом доме и обожающие свою единственную внучку, умерли один за другим. «Сердце», – говорила мама, а отец плакал.

Перед нашими воротами был расчищен от снега не только заезд, но и приличный кусок дороги. Борин мерседес, спокойно справившись с сугробами, замер на широком мостике через сточную канаву, идущую вдоль всего посада. Окна в избе ярко светились, и через легкие тюлевые занавески я разглядела отца, застывшего с книжкой у телевизора и мать, хлопочущую на кухне. Но вот она увидела свет фар, всплеснула руками, и весь дом пришел в движение. Захлопали внутренние двери, затопали шаги. А мы с Борисом уже доставали сумки с продовольствием.

И все-таки, я люблю приезжать сюда одна. Тогда мы остаемся здесь вдвоем: старый дом и я. Гладя его теплые стены, извиняюсь, что бываю слишком редко. Рассказываю, что люблю его. А он отвечает мне молчаливой и печальной нежностью. А глубинами моей памяти скользят призрачные силуэты моих дорогих бабушки и дедушки.

Сережка и Вероника выскочили на крыльцо первыми. В одних свитерах, но в валенках.

– Мам! Дядь Борь!

Сережка чмокнул меня в шеку и протянул ладонь Борису. А тот на секунду прижал мальчишку к себе. Вероничка приподнялась на мысочках и обняла меня за шею.

– Здесь теплый ужин. Только из ресторана. – Предупредил Борис Сережку и осторожно передал тяжелые судки, поставленные один на другой. – Неси бабушке!

– Вероника, здесь фрукты и хлеб. – Нагрузил мою будущую невестку.

Мама в дверях, ахая и суетясь вокруг счастливого Сережки, пошла с ним в дом. Подошедший отец взял сумки в обе руки.

– Все в порядке? Как дорога? – поинтересовался он.

– Хорошая. Зимняя. Елочки, сосенки. – Беззаботно ответил Борис. – Там, в синей сумке мясо, рыба и сосиски. Их надо бы в морозильник.

Я отдала Борису свою сумочку и попросила:

– Отнеси домой, я хочу прогуляться.

– Может, вместе после ужина?

– Да, конечно. Но сейчас хочу одна. Я недолго, минут десять-пятнадцать. Не переживай, иди в дом. Здесь все тебе рады.

Он кивнул. А я, засунув руки в куртку, медленно побрела в другой конец деревни. Туда, где начинается длинный и пологий спуск к реке, заросший молодыми сосенками и кустами ирги. Здесь в домах света не было. И я медленно шла по заметенной дороге, аккуратно проверяя ногами твердость грунта. Остановившись у крайнего дома, я полюбовалась на поле и далекий, темнеющий на фоне белых снегов, лес.

«Здравствуй, лес!» – тихонечко сказала ему. – «Я скучала по твоим пушистым сосновым веточкам и корявым березам. Ты помнишь меня?»

И мне вдруг показалось, что оттуда, издалека, ко мне прилетела мощная и светлая волна любви и грусти. «Забыла меня…» – шепнул лес мне на ухо. – «Приходи, у меня хорошо: снег на ветках, молодые шишечки и толстые снегири, розовыми стайками чирикающие на елках. А лоси доходят почти до деревни. Они такие любопытные! А у рыси, там, в чаще, подрастает толстолапый котенок… Приходи…»

«Спасибо, лес! Если получится побыть здесь хоть немного, приду. Надену лыжи…И что для нас с тобой какая-то пара километров?»

«Завтра будет солнышко. Вспыхнет радугой слетающий с елок снег. На припеке запахнет сосновой корой. А у темного ствола появится первая крохотная проталинка…»

«Спасибо, лес! Я люблю тебя!»

«И я…» – прозвучало дальним эхом.

Я улыбнулась и по своим следам медленно пошла домой. Самое главное я сделала.

Говорят, многие люди замечательно чувствуют воду. У нас речка течет прямо за крайними избами, и когда я была маленькой, часто бегала с друзьями купаться. Но разговаривать я могу только с ветром и лесом. Я их как-то ощущаю, вижу: свободную независимость ветра и ласковую улыбку доброго и щедрого леса. И в любое, даже не грибное и не ягодное лето я всегда приношу из его кущей подарки. Причем, лес ведет меня именно в те места, где растет самая крупная черника и брусника. Не жадничая, я спокойно набираю три литра часика за два и еще час гуляю, разговаривая с этим мудрым существом о своих житейских пустяках. А он слушает и никак не хочет отпускать, бросая мне под ноги самые спелые и крупные ягоды или подставляя крепкие, упругие боровички, так сытно пахнущие в корзине…

Дойдя до своего дома, я погладила крыло мерседеса и вошла в калитку. На террасе ярко горел свет. На крылечке, освещая вычищенную тропку, светил фонарь. Вершинки кустов едва виднелись из снежного плена. На самой макушке старой яблони висели три мороженых коричневых яблочка. Я счастливо рассмеялась: как же здесь хорошо!

В избе уже накрыли стол. Ресторанная еда дымилась на тарелочках, а вокруг источали одуряющие ароматы кислая капуста и соленые огурцы с помидорами.

Я улыбнулась:

– Мам, ты говоришь, еды нет. Да на одной капусте можно месяц жить! И картошка в подвале.

– Это не еда! – Авторитетно сказала мама. – А легкий перекус. Мой руки и садись.

За столом уже сидели отец, Сережка и Вероника. Мама взяла чистую тарелочку и поставила ее рядом с Борисом. Перед мужчинами стояли рюмки, а в центре стола совершенно нахальным образом возвышалась бутылка водки.

– Это что? – Удивилась я, когда поняла, что по первой уже выпили. – Разве мы не едем в город?

– Ну дочка, у мужчин был трудный день. Боря сказал, вы целый день на колесах. Так надо немного расслабиться. Видишь, я тоже за компанию!

На донышке маминой рюмки плескалось две невыпитые капли. А Борис состроил невинные глаза и пожал плечами, нацеливаясь на крошечный огурчик.

– Мам, им обоим хватит. У папы, да и у Бори больное сердце.

– Да?! – Обрадовался отец. – А что ты принимаешь? О… А ты пробовал…

Короче, мужчины нашли интересную для них обоих тему.

Сережка с Вероникой быстро поели и вышли из-за стола.

– Ба, будете пить чай, позовете. Мы – в мамину комнату. Кино посмотрим.

Сын на секунду притормозил и спросил, глядя то на меня, то на Бориса:

– А после ужина пойдем на санках кататься?

Где бы мы с ним зимой ни отдыхали, у нас была традиция, заведенная еще в далеком Сережкином детстве: после ужина кататься на санках. Тем более, здесь, в сарае, стояли здоровые, деревянные, подбитые железной полосой, сани, которым годков было больше, чем моему отцу, поскольку они еще в детстве с братом возили на них воду с речки. Колодец-то сделали только в семидесятых…

– Да, сынок. Если хочешь, пойдем. – Улыбнулась я. – А вы горку раскатали?

– Целый день трамбовали: Ник, Дэн и мы с Вероникой!

– Тогда, конечно!

Мама все-таки выпила свои две капли и начала уговаривать Бориса остаться погостить до девятого.

– Все равно в этой вашей Москве отдохнуть совершенно невозможно! Гарь, машины, реагент. А у нас – река, снег, воздух!

– И с утра до вечера очистка снега! – Ввернул папа. – Мать, у них – дворники, а у нас – лопата и полтора землекопа!

– Да какой из тебя чистильщик! – Махнула рукой мама. – Картошечки? Горяченькая!

– Вот и я о том же. За единицу у нас теперь Сережка.

Папа встал и подложил в печь дрова. Батареи были огненными, и в доме царило умиротворяющее тепло. Меня потянуло в сон и, откинувшись на спинку дивана, я начала клевать носом, краем уха слушая доносящийся, как сквозь вату, разговор.

– Я бы с удовольствием принял ваше любезное приглашение, – говорил Борис, – но…

– Вы не волнуйтесь, у нас есть отдельная комнатка! Там тепло, батареи! Отец, – мама кивнула на моего папу, – когда пять лет назад перекрывал крышу, сломал мост и светелку. А потом сделал дом короче, но пристроил к избе комнатку. Вы, наверное, когда заходили, внимания не обратили? Теперь у нас вместо большого и неудобного сарая – маленькая терраска и комнатка для Леночки. Но сейчас там больше Сережка обитает. Ведь им вдвоем с Вероникой удобнее без посторонних! И окошко прямо в сад. А Леночке, когда она приезжает, тоже очень нравится там жить!

– Спасибо! – Наконец, смог вставить свое слово Борис. – Но мне надо закончить дело, ради которого я приехал. Думаю, если завтра мы уедем пораньше, то возможно, уложимся за один день. И я, наконец, отпущу вашу дочь отдыхать.

– Ну а сами? – Мама никак не хотела выпускать из своих рук «приличного» мужчину.

– А у самого десять дней отпуска в начале февраля. Хотел слетать на неделю в Альпы.

– У нас горки лучше! – Авторитетно заявила мама. – Даже Сережка подтвердил. А они с Леночкой где только не бывали!

– Мать, давай чайку попьем. Ребята нам тортик привезли. – Перебил отец упертую мамину настойчивость.

– Ой, конечно!

И она ушла на кухню ставить чайник и доставать чашки.

– Извините, Борис. Просто мать очень любит нашу деревню и считает, что на земле красивей места не существует. – Неловко попытался нейтрализовать ее напористость отец.

– Я понял. – Усмехнулся Борис и предложил: – Может, еще по одной? Пока одна из женщин на кухне, а вторая спит?

– Точно, спит? – Отец не переносил моих укоризненных взглядов.

– Точнее не бывает.

Я не стала их разочаровывать, поскольку никак не могла открыть глаза, постепенно проваливаясь в сон все глубже. Но тут в избу ворвался мой сын и с разбегу обнял меня за шею. Сон слетел, словно его и не бывало.

– Ма-ам! Ну ты скоро?

Похлопав глазами, я улыбнулась ему и потянулась.

– Да хоть сейчас. Скажи бабушке, что чай мы будем пить позже.

– Мама устала… – Начал было дед…

Но резвый внук уже объяснял бабушке, что наступило самое время для ночных покатушек.

– Михаил Викторович, а валенки сорок четвертого размера у Вас не найдутся? – Поинтересовался Борис. – Хочу проконтролировать процесс. Не дай Бог, Ваша дочь заснет где-нибудь в сугробе, а невнимательная молодежь забудет откопать?

Борю тут же упаковали в высокие валенки, дедову телогрейку и вязаную шапку с миленькими рыженькими ушками. Вероничка хихикнула: красавец-мужчина превратился в деревенского ваньку. Но военную выправку не спрячешь даже за мешковатой одеждой… Я надела старый лыжный комбинезон и легкие сапоги-дутики. И тепло, и идти через сугробы не тяжело.

Сережка, умчавшийся на улицу, уже достал из сарая большие сани и маленькие, легкие, сделанные из детских лыж. Их сваял мой отец, прикрутив к полозьям неширокий, но длинный лист фанеры так, что на них могли легко усесться два человека. И в рыхлый снег не закопаешься, и не упадешь с них при всем желании. Сын, усадив Веронику на большие сани, вручил ей в руки маленькие, а себе на шапке укрепил яркий фонарик.

– Это чтобы видеть в овраге, куда едешь. – Объяснил он и поинтересовался нашей готовностью, скептически оглядывая Борину экипировку.

Мы дружно кивнули.

– Тогда за мной! – И, широко ставя ноги, он потащил санки с подругой на другой край деревни. Туда, откуда мы въезжали. Борис тут же подхватил веревку с другой стороны, а я пошла по следу полозьев.

Наша речка, делая за деревней широкую петлю, подходила к ней сначала с одного конца, а потом со второго. А в середине, от домов и до заросших берегов, тянулись длинные огороды. И вот в том самом месте, где мы съезжаем с шоссе, за самым крайним домом, начинался глубокий, широкий и длинный овраг, весной и летом заполняющийся речной водой. Дело в том, что рельеф в нашем районе холмистый, а деревеньки и села расползлись по нему разноцветными поясками, выстраиваясь то на вершинах, а то на пологих или крутых склонах. Наша деревенька прилепилась к одному из холмов ближе к подножию, но все-таки достаточно высоко для того, чтобы от нас было видно село на соседнем, более плоском холме. А между ними, в низине, протекала речка. Неширокая, метров пятнадцать, но с коварным, быстрым течением и холодными ключами. Она постепенно, из века в век подтачивала земную твердь, образуя заводи и овраги. Летом на одном из таких плесов мы купались, зимой – ловили рыбу. А по склонам оврага катались на санках. Горка получалась длинной и быстрой. Во времена моего детства ребятишки из крайнего дома топили в ведрах снег, а потом поливали теплой водой утрамбованный склон. Случалось, сани вылетали из извилистого оврага на речку, и тогда неосторожный катальщик на цыпочках, прислушиваясь к треску льда и отдуваясь от страха, медленно вылезал на берег обратно. Но горка получалась замечательной, словно трасса для бобслея: с поворотами, подъемами, резкими спусками и финальным насыпным сугробом. Ребята подстраховывались: проваливаться под лед не хотелось никому.

И вот мы в ночи стоим на краю темной пропасти. Снег, белый под ясным морозным небом, в овраге становился темно-серым, сливающимся единым пятном.

– Дядь Борь, самое главное, на поворотах притормаживать пятками. Иначе вылетите в сугроб. – Деловито объяснял Сережка, пристраиваясь впереди подруги. – Ну и скорость там приличная. Не боитесь? Может, фонарик дать?

В воздухе запахло провокацией.

– Ты спускайся. – Посоветовала я. – Иначе наедем на шею.

– Хо-о! – Заорал ребенок и, оттолкнувшись руками от снега, нырнул вниз.

Борис внимательно следил за несущейся и вопящей на два голоса черной точкой и брызгающим во все стороны лучиком света. И вот они, наконец, остановились.

– Как-то…Может, не надо? – Поинтересовался у меня Панкратов.

Я поставила на склон санки-лыжи. Неслись они не в пример резвее больших саней.

– Ты постой, посмотри. Это забавно. – Я уселась на фанерку и вытянула ноги вперед. – Впечатлений не меньше, чем при взгляде на труп. Зато эмоции – сплошь положительные!

– Двигайся! – Борис легонько подтолкнул меня в спину. – Рулить на этих американских горках будешь сама!

– Мам! Давай! – Закричал снизу, разгоняя тишину, ребенок.

– Еду! – Крикнула ему и почувствовала Борины коленки по бокам, и руки, крепко обхватившие мои плечи.

Резко оттолкнувшись, мы понеслись вниз. Это сверху ничего не видно, а внутри склона было намного светлее. Но скорость была такой, что я чисто интуитивно притормаживала то левой, то правой ногой. Крик замер где-то в глотке, пока я изо всех сил пыталась удержать легкие санки на трассе. Когда мы, наконец, ткнулись в сугроб, и Сережка порадовался тому, что мы доехали до конца, я поинтересовалась:

– Сын, что вы сотворили с горкой?

– А клево, да дядь Борь?

– Клево. – Задумчиво посмотрел на него запорошенный Борис. – А теперь я хочу прокатиться с тобой, Сережа. Но рулить буду я.

Накатавшись, наоравшись, замерзнув и оттаяв, мы с Борисом медленно возвращались домой. Сережка умчался вперед провожать Вероничку. Обещался недолго.

Я шла и смотрела на лунный серпик, едва пробивающийся сквозь неплотные тучки, и улыбалась. Как же здорово хоть на час вернуться в беззаботное детство, где нет дурацких взрослых масок, стен и выматывающих сердце проблем… В голове было совершенно пусто и очень хотелось спать.

– Лен, ты счастлива? – Вдруг спросил идущий сзади Борис.

– Да, здесь – да. Тут живой воздух, живая природа. Чувствуешь себя не винтиком в неизвестном механизме, а нормальным, адекватным человеком.

– Да, воздух, действительно, вкусный.

– Борь, здесь природа видит тебя, наблюдает за тобой. Разве ты не чувствуешь ее нежную усмешку?

– Я чувствую, что скоро свалюсь.

– Бо-орь! Сердце?

– Нет, – он улыбнулся моей озабоченности. – просто нормально устал. От движения, от твоего живого воздуха. Ты напоишь меня чаем?

– И даже уложу спать. Сил хватит даже рассказать на ночь сказку.

– О любви?

– Сложно рассказывать то, о чем не имеешь точного представления.

– А Сережкин отец?

– Это не любовь. Гормоны, мамины речи о том, что пора замуж… Вот и вся любовь.

Мы оставили санки прямо у крыльца, отряхнули друг друга веником и вошли в теплый дом.

– Дочка, – мама встретила меня шепотом, – папа уже заснул. Ты сама напои Борю и Сережу чаем. Боре я постелила в твоей комнате. Сережу положи к деду. Я – за печку. А сама ложись на диван. Боренька, раздевайтесь. Давайте возьму и развешу одежду. Ну все, я пошла спать. А вы пейте чай. В термосе он горячий!

Мы сидели у кухонного стола на лавочке и молча пили чай с тортиком. Ноги оттаяли и теперь горели. Щеки тоже.

– Ты такая юная… – Вдруг неожиданно заметил Борис. – Вот сейчас, глядя на тебя, ни за что не скажешь, что ты – мама взрослого ребенка.

– Просто на лице нет озабоченности, вечных мыслей «правильно-неправильно». А есть чистый снег, воздух, старый дом и тишина, от которой не хочется уезжать.

– Тяжело, наверное, принимать жизненно-важные решения не только за себя, но и за сына, за родителей?

– Мама с папой у меня самостоятельные. Они – моя опора и надежный тыл. И если что-то случается, они сначала ищут пути выхода из ситуации, и только потом устраивают разбор полетов. А Сережка… Он уже пытается что-то брать на свои плечи. Так что мне не одиноко и не тяжело. Нет, – улыбнулась я, – временами бывает, но я справляюсь.

– Где мне лечь? – Борис положил ложечку в чашку и встал. – Укатали сивку крутые горки!

Я хихикнула. Разве такого укатаешь? Первым, как ни странно, предложил идти домой Сережка…

Я встала и открыла маленькую дверку рядом с той, что вела на террасу. В комнатке горела лампочка, бросая яркий свет на искристый снег за окном. Мама постелила ему наглаженное, ослепительно-белое постельное белье. Не то что мои вечные пледы! На спинке кровати висело чистое полотенце и шерстяные носки.

– Борь, под утро трубы остывают, и бывает прохладно. Это все-таки деревня. Одеяло теплое – не замерзнешь. Но носки лучше надеть.

– Ты здесь обитаешь?

– Да, отец делал комнату для меня, чтобы приезжая в деревню, я могла отоспаться и отдохнуть. Они-то летом встают рано. А я, бывает, и до одиннадцати сплю.

– Хорошая комнатка. Не хватает только цветов на окне.

Я рассмеялась.

– Летом мама из квартиры вывозит сюда все свои цветы. Так что подоконник полностью заставлен белой и красной геранью.

– Как у Кая и Герды.

– Наверно. И так как в последнее время здесь проживает Кай, Герда просто приходит любоваться.

Я снова села к кухонному столу. На терраске хлопнула дверь, и вместе с морозным паром в дом вошел Сережка.

– Клево покатались! – Авторитетно заявил он, пристраивая свои варежки на батарею.

– Чай пить будешь?

– Не, я у Вероники попил. А мне куда ложиться? – правильно понял он приоткрытую дверь и умывающегося Бориса.

– На топчан в дедушкину комнату.

– А ты?

– В бабушкину на диван. Бабушка спит за печкой.

– А туалет? – поинтересовался Боря.

– Вот здесь. – Я приоткрыла дверь в душ и туалет. – Если пойдешь, надень верхнюю одежду. Там батареи нет.

Скоро затих весь дом. Я помыла посуду, умылась. Подумала про душ, но его надо было наливать, греть… То есть, еще минимум, на час. Ложиться чушкой было не совсем правильно, но меня тешила мысль, что завтра все кончится, и я, наконец, полежу в ванной… А потом посмотрю телевизор. Все подряд: иррациональные политические шоу и даже отечественную эстраду. После собственной новогодней свистопляски их счастливые подтянутые физиономии умиляли и говорили о том, что есть еще что-то незыблемое в нашем мире.

Все мои спали. Я потушила верхний свет и включила маленький настенный светильничек над столом. Потом, отыскав сумку, залезла в нее и вытащила тебя, мой любимый красненький дневник. Вот как чувствовала, что надо взять с собой! Устроившись поудобнее, я взяла ручку…

04.01. в 23.45

И почему в последнее время я всегда хочу спать? Может, в будни заглянуть к невропатологу, и он пропишет таблеточку? Ладно, мой хороший, к тебе этот вопрос совершенно не относится. Уже радует то, что мытарства сегодняшнего дня закончились, и я дома, в деревне. Отмыла себя под душем… Какое чудо! Включила телевизор и тут же выключила. Смотреть там не на кого, да и нечего. Тогда я легла в кровать и снова схватила мою любимую красную тетрадку. Малыш! Как мало осталось в тебе страниц! Но, думаю, повествование о безумном новогоднем празднике все же войдет сюда целиком… Ну, я постараюсь писать поубористей. И покороче. Начнем?

В половину десятого утра меня разбудил… телефон. На определителе было написано всего три буквы: «шеф». Удивившись, я нажала на прием.

– Леночка? Доброе утро! – Ворковал в трубке голос Александра Александровича. – А ты где?

– А что, мне сегодня на работу? – Поинтересовалась я.

– Нет, что ты… Просто хотелось узнать, чем занимаешься, где находишься…

– С сыном на даче. Каникулы!

– Ах, ну конечно! Ты случайно не в курсе, куда уехал мой брат? Никак не могу до него дозвониться.

– Нет, а что-то случилось еще?

– Типун тебе… – Испугался Сам Саныч. – Все хорошо, только он обещал приехать.

– Может, в дороге? А телефон разрядился…

– Точно. Но если случайно его увидишь, попроси перезвонить.

– Увижу… – Вздохнула я. Чего скрывать, ведь все равно за собой потащит. – Когда увижу, обязательно передам.

– Отдыхай, Леночка… Извини, разбудил, наверное?

Вот именно с этого все приличные люди и начинают: с извинений.

– Разбудили. Но все равно пора вставать. До встречи, Александр Александрович!

– До встречи, Леночка!

Я выползла из-под одеяла. В доме уже было тепло, и раздавались негромкие голоса мамы и Сережки. Мама шикала, а сын упрямо пытался повысить голос. По привычке, в одних носках добежав до окна, чтобы полюбоваться чистым снегом и солнечным утром, я увидела греющую душу картину: папа и Борис отгребали от дома снег и вывозили его в канаву за забором. Получается, нагло сплю я одна? Ну да, засиделась, записалась… Так потом будет о чем вспомнить, когда все закончится!

– Мам, Сереж, я проснулась. – Оповестила домочадцев и открыла дверь, с удовольствием принюхиваясь к запаху домашних блинчиков с мясом. Сережка уже заканчивал завтракать, и над его губами красовались длинные сметанные усы.

– Мамуль, привет, – махнул он вилкой. – Можно, я пойду к Вике? Мы хотели поехать на лыжах в лес. Хочешь с нами?

– Сынуль, мне надо с Борисом Александровичем в город. Заканчивать то, что еще не закончено.

– Но ты хоть вечером приедешь?

– Скорее, завтра. Все будет зависеть от обстоятельств.

Я подхватила на вилку один из немного остывших блинов и, обмакнув в стаканчик со сметаной, с удовольствием начала жевать.

– Вкусно! – Оценила я материны труды.

– Ты бы оделась. – Поморщилась мама. – В доме посторонний мужчина, а ты в майке и старых леггинсах. Не стыдно?

– Стыдно. – Согласилась я. – Только он не в доме, а на улице. Серый, а ты что отлыниваешь?

Кивнула в сторону окна.

– Твой Борис сам деда вытащил. Сказал, что пока ты спишь, надо размяться. Ну а дед увязался за компанию. Вот и разминаются!

– Баб, мам, я пошел! – Сын надел теплые штаны, лыжные ботинки и куртку. – Привезти ветку с шишками?

– Если висит над тропинкой, привези. Специально не рви. Телефон не забудь!

Дверь хлопнула.

– Интересно, надолго это у них? – Мама посмотрела в окно на убегающего с лыжами внука.

Вот Сережка вышел в калитку, бросил на дорогу лыжи и поставил палки. Потом пожал руку подошедшему Борису и кивнул деду. Застегнув крепления, он понесся к дому Вероники.

– Не знаю, – ответила я, прихватывая второй блин, – время покажет.

– Лучше бы оно тебе показало! Такой мужчина и без женщины! Штаны одень! И свитер.

– Может, стоит перед ним походить в неглиже? – Раздумчиво сказала я, поглядывая на маму. – Вдруг формы оценит?

– Неряху не спасут даже формы!

Тряпка, стукнувшая по моим нижним девяноста шести, заставила меня с хохотом умчаться в комнату. Ведь действительно, после завтрака мы снова поедем в город.

Я собрала сумку, надела джинсы и свитер.

– Борис Александрович! – Мама встретила вошедшего в дом Борю, как дорогого зятя. Мне даже стало как-то неловко. – А я душ налила! Водичка горячая! Идите скорей, пока не остыла!

– Марина Сергеевна, а Лена встала?

– Встала… Собирается.

– Доброе утро, Борис! – Выйдя в кухню, я засияла офисной улыбкой. – Как спалось на новом месте? Снились жениху невесты?

– Лена! – Покраснела мать.

– Отчего же не сниться, снились.

Борис снял телогрейку и свитер. А потом, совершенно не стесняясь, майку. Мысли, пришедшие нам с мамой в головы, в кои-то веки совпали.

– Боренька! – Всплеснула мама руками. – Какой ты худенький! Господи, и покормить мальчика некому! Вот если бы ты жил у нас, я бы тебя откормила!

Да… Мышцы и кости. И еще шрамы. На животе рубец спускался куда-то под пояс джинсов, а на груди, недалеко от сердца, собирался лучами.

Перехватив наши потрясенные взгляды, он вдруг покраснел и прикрылся майкой.

– Осколки. Война.

И быстро зашел в душ.

– Ты дура. – Тихо сказала мама. Потом подумала и добавила. – И он – дурак. Тянется и боится. Он хоть был женат?

– Был. Полуфиктивно.

– Как это? – удивилась она.

– У девушки был свой кавалер.

– А зачем …?

– Мама захотела.

Тут в дверь вошел отец, и пришлось сменить тему.

Через полчаса мы сидели за столом и молча уплетали блинчики. Оказывается, в первой партии они были с творогом. Мама, сердобольно глядя на Панкратова, подкладывала ему то сметанки, то еще блин. Но все хорошее имеет свойство заканчиваться. Посмотрев на меня, Борис спросил:

– Готова?

Я вздохнула и кивнула.

– Не хочется уезжать? – Улыбнулся мужчина.

– Объелась. – Честно ответила я.

Мама довольно рассмеялась.

– А давайте я вам с собой остальные заверну? – Подскочила она.

– Мам, в городе – магазины и рестораны.

– Мариночка, действительно, – вмешался отец, – Сережка с Викусей из леса голодными приедут…

Борис развернул машину на выезд. Мама с отцом провожали нас у калитки.

– Спасибо за теплое гостеприимство. – Борис поцеловал маме ладошку, а отцу пожал руку. – Рад был познакомиться.

– Боренька, – мама даже прослезилась, – может, приедешь как-нибудь? Не к Лене, так хоть к нам…

– Марина… – Цыкнул отец. – Конечно, если будет в наших краях.

Борис улыбнулся и пожал плечами. Действительно, что тут можно сказать?

Я чмокнула в щеку маму и ткнулась носом в отца.

– Леночка, ты уж постарайся… – Мама, как всегда, легко принимала чужих людей в свое сердце.

Я кивнула и села на пассажирское место. Двери закрылись. Сказка кончилась.

– Что будем делать? – Нарушила я молчание, когда мы подъехали к городу. – Твой брат звонил. – Вспомнила я.

– Я видел. Пусть пока посидит дома. Что делать? Едем к Сашке, берем его и – к Татьяне Петровне. Было бы неплохо взять кого-то из ментов… Но, думаю, и сами справимся.

Шлагбаум закрытого поселка поднялся перед мордой мерседеса автоматически, а из будки вышел настоящий отец Людмилы. Панкратов затормозил и открыл окно.

– Ну как? – Спросил охранник.

– Думаю, сегодня все решится. Вы хорошо обо всем подумали?

– Да. Только боюсь, что ей, выросшей в богатстве, я буду не нужен…

– Как вас зовут?

– Константин Петрович Шостов. Запишите мой телефон, а то мне скоро меняться…

Мы вошли в подъезд. Александр, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, ждал нас в дверях.

– Где ты так долго был? – Поинтересовался он, не поздоровавшись ни со мной, ни с братом.

– Где надо. Надеюсь, Людмиле сегодня таблетки не давал? Она адекватна?

– Да, не давал. Сидит в своем саду.

– Зови.

Мы, скинув куртки, снова прошли на знакомую кухню и сели за стол. Я решила не скромничать и не стесняться. Босс все равно почти что бывший, да и увязла я в его проблемах с головой.

В кухню вошла Людмила и засияла глазами:

– Боренька! Здравствуй!

Он встал навстречу и поцеловал ей пальчики. Все было чинно и выдержано в лучших традициях этикета. И только после этого она «заметила» меня:

– Леночка! Добрый день!

– Добрый. – Подтвердила я ее догадку.

Александр отодвинул стул, и она уселась между ним и Борисом.

– Как у нас дела?

– Хорошо. Я вчера вечером получил свидетельские показания, согласно которым непосредственно после момента убийства из туалета вышла женщина, похожая на Татьяну Петровну. И заверено твое, Люда, алиби. Несколько свидетелей в письменной форме подтвердили, что ты не входила в задние ворота и здание. Думаю, с этими показаниями стоит навестить твою коллегу, Александр. И, пока никто никуда не уехал, может, расскажешь, в чем заключалась ваша с Синельниковым сделка?

– Ты о чем?

– О том, что Елена Михайловна, озвучившая вчера свое предположение, конечно, была близка к истине. Но в эти дни ты открылся для меня несколько с иной стороны, и теперь в твои внезапно вспыхнувшие к Людочке чувства я не верю. И, пока не расскажешь все, помогать не буду.

– Борис, как ты можешь сомневаться во мне и подозревать во всяческих неблаговидных мыслях и поступках?

– Саша, ты ради денег кормил свою жену психотропными препаратами. И думаю, найдутся свидетели, которые это подтвердят. А люди, заинтересованные в ее судьбе, сделают все, чтобы посадить тебя и всю вашу добросердечную компанию на долгие годы. Понимаешь?

– Да что ты врешь! Никому она никогда не была интересна, а теперь – тем более!

Людмила с пренебрежением взглянула на своего мужа.

– Отнюдь. Ее разыскивали. Но не по фамилии отца, а как Серебрянскую. У нее родственники во Франции и Америке. Они просто жаждут познакомиться со своей российской сестрой. Наверняка, ты это знал.

– Нет. – Буркнул Сашенька. – Не пришло в голову. А может, эти Серебрянские тоже хотят поучаствовать в дележе наследного пирога?

– Я не читал завещания. А ты рассказывай все до конца. От этого зависит, сможем ли мы спасти твою шкуру.

– Я тоже завещания не читал. И не знаю точных размеров ее наследства. Когда я сюда приехал и разговаривал с Синельниковым о перспективах открытия в городе юридической конторы, он предложил мне сделку. Тогда, будучи опекуном Людмилы, он получал слишком маленький процент. Ведь кровного родства у них не было, а жениться на ней он не мог. Поэтому, глядя на меня, ему пришло в голову решение и моих, и собственных проблем.

– Извини, что перебиваю, но вроде градоправитель и так неплохо зарабатывает?

– Карты, братик. Он – игрок. Каждую неделю то в Ярославль, то в Москву катается.

– Постойте, – вдруг вмешалась Людмила, – у кого с кем не было кровного родства?

– Ты только не волнуйся, Люда. Оказывается, Синельников – не твой биологический отец. Там долгая и драматичная история. Можно я расскажу ее тебе позже?

Людмила подумала и кивнула. А потом все-таки не удержалась и спросила:

– Мой настоящий отец бросил мою мать?

– Нет, девочка. – Борис посмотрел куда-то в сторону. Видимо, не хотелось огорчать бедную женщину предательством самого близкого человека. – Она рассталась с ним из-за Синельникова. Брак по расчету. У него было больше денег.

– Похоже. – Согласно качнула головой Люда. – Моя бабка тоже любила деньги и радовалась тому, что я расту в достатке.

– Ну я уже могу продолжить? – Поинтересовался Александр, которого чужие судьбы и переживания, в-общем, не интересовали.

– Говори, – сухо сказал Борис.

– Он рассказал, что его дочери от мамаши досталось большое состояние. Если я на ней женюсь, а затем оформлю опекунство, то денег хватит нам обоим. К тому же, он обещал помочь с клиентами. Я женился. По фиктивной справке сделал опекунство. Мы с Синельниковым разделили причитающийся процент как тридцать на семьдесят. Мне – тридцать процентов с приходящей ежемесячно суммы. Но скажи мне, что дает Синельникову мое заключение или смерть? Он не получит ничего!

– Возможно, есть в завещании какие-то моменты, о которых мы не знаем. Едем к Татьяне! Не знаешь, начальник, она дома?

– Не знаю. Но могу предположить, что да. Думаю, ей интересно, в какую сторону дело вывернется. Наверняка, ждет окончания зимних каникул и начала расследования.

– Тогда, в путь!

Когда мы, усевшись для конспирации в Сашин лексус, подъехали к загородному мэрскому поселку, Александр набрал Татьяну:

– Танюша? С Новым Годом! А я поздравить тебя еду… Ты одна? – Он мурлыкал в телефон этаким большим леопардом, готовившимся выпустить стальные когти.

Но у дамочки тоже были свои ядовитые зубки.

– Звони на проходную… Да, шампусик, ликерчик… Как ты любишь.

Шлагбаум открылся. Мы проехали на территорию. Металлические ворота, немного подумав, дрогнули и открылись. Машина заползла под крытый навес над стоянкой.

– Что дальше? – Саша как-то не торопился выходить на улицу.

– Иди, открой нам дверь в дом.

– У нее рука не дрогнула…

– Иди, быстро! – Скомандовал Борис, и Саша, выпрыгнув из машины, направился к входной двери.

Из тонированного салона мы с удовольствием наблюдали, как дверь коттеджа отворилась и на лестницу вышла Татьяна Петровна. Закинув руки на шею Сашеньке, она приникла к его губам страстным поцелуем. Борис опустил стекло и сфотографировал парочку. А потом открыл дверь и спрыгнул на землю. Дверь хлопнула. Татьяна Петровна подпрыгнула и отпрянула от Панкратова-младшего.

– А я не один. – Улыбнулся тот. – С гостями!

Борис помахал ей ручкой и помог вылезти Людмиле. Я вышла сама.

Надо отдать женщине должное, она сохранила лицо. То есть, натянула на него удивленное выражение:

– Сашенька, что все это означает?

– Нам нужен твой умный совет. Поможешь?

– Ну, раз застолье отменяется, будем работать. Проходите! – И она сама распахнула дверь дома.

Мы, не раздеваясь, расселись за большим обеденным столом на первом этаже. Ни кофе, ни чая гостеприимная хозяйка нам не предложила.

– Так с чем пожаловали? – Спросила женщина, положив на стол пухлые руки.

– С результатами экспертизы отпечатков пальцев на ноже. – Твердо сказал Борис.

Татьяна Петровна подняла идеальной формы брови, а на ее круглом лице появилась усмешка.

– Интересно, когда ты, Боренька, умудрился их сделать? Прошло всего пять дней, и те – праздничные.

– Есть знакомые. Возил в Москву в новогоднюю ночь. Сегодня пришли результаты. Справка с печатями будет готова после праздников. Но ведь нам не нужна огласка? А, еще есть свидетельские показания, где видели некую женщину, выходящую из туалета в то самое время. И, если взять на экспертизу еще и туфли с платьем…

– Что ты, Боря, хочешь? Тоже долю? А эту убогую зачем привезли?

– Танечка, ответь на один вопрос: какая твоя в этом деле личная выгода?

Мы с Людмилой, потупив глаза, словно две примерные девочки, усиленно делали вид, что мы просто куклы, взятые для массовки.

– Борь, все просто. Там, в Москве, на мое место ведущего юриста, взяли зятя начальника конторы. И, соответственно, все денежные дела пошли через него. А мне – остатки. А как я без денег? Соньке – дай, Пашке – дай. Всем дай. А тут подвернулся сбежавший когда-то Сашенька. Мы на семинаре при Академии пересеклись. Смотрю, такой самоуверенный, довольный. Мне стало интересно. Короче, он мне все рассказал. И, пока он ночью спал, мне в голову пришла идея переехать к нему. Тем более, что работы здесь было много. Саша сначала кормил меня уверениями, что как только его жена умрет, он женится на мне. Но она никак, никак не умирала… А мы все отдалялись. Теперь его больше привлекала секретарша Света. А потом – Лена.

Татьяна смерила меня взглядом. Я улыбнулась.

– Но эта простушка в отношении мужчин – кремень. Ни одной связи после развода. Неужели не хотелось, а Лен?

Я молча пожала плечами и снова опустила глазки.

– Мне нужен был человек с деньгами и связями. Прости, Саня, денег от сделок на мои расходы хватало с трудом. И, так как я живу в этом коттеджном поселке, мне удалось познакомиться с твоим тестем, Сашенька. У него, отдыхая за чашкой коньяка, я узнала о существовании большого карточного долга и наследства дочери. Которое, к сожалению, не передается по мужской линии. Но проценты… мне хватило бы и их. И я предложила Синельникову план, который он одобрил. Согласно нашим задумкам, Сашенька должен сесть за решетку. После этого Синельников женится на мне, а я, как его жена, становлюсь опекуном Люды. Как бы ее матерью, понимаете? Женская линия! Осталось только разработать и подготовить детали… но Синельников – трус и все переложил на мои плечи. А хорошо ведь получилось: Люда грохнула беременную Свету, поощряемая муженьком, который нашел новую любовь в лице Леночки. И ничего не пришлось придумывать. Сашенька все придумал сам.

Тут не выдержала я. У меня был всего один вопрос, несущественный для нашего следствия, но очень важный для всей истории.

– Татьяна Петровна, а от кого Вы узнали о Светиной беременности?

Та усмехнулась и перевела глаза на своего начальника.

– Так… Одна сорока на хвосте принесла… Такая красивая, блестящая, но глупая…Которая сама себе вырыла яму.

Первый раз за весь разговор Люда подняла глаза и спокойно произнесла:

– Меньше слушайте птиц, Татьяна Петровна, ибо они иногда сами не ведают, что поют. К тому же, с другой стороны, Вас намеренно ввели в заблуждение. Синельников – мне не отец, а отчим. Поэтому, выйдя за него замуж, Вы ничего бы не получили. А он, как раз, заимел бы процент Александра. Вы знали, что они делят каждый месяц мои деньги? Нет? Мне очень жаль. Даже если бы Вы не селиследом за Сашей, а зная отца, это вполне вероятно, Вы остались бы и без работы, и без наследства. Он показывал Вам завещание?

– Нет… Действительно он – отчим? – Глаза женщины бегали с одного лица на другое.

– Увы. Деньги бы все остались у него. И он, поверь, Танюша, нашел бы тысячу причин и обстоятельств, чтобы заставить тебя замолчать.

– Вот сука… – Потрясенно прошептала женщина. – Так влипнуть…

– Вот лист бумаги, пиши все, что знаешь. – Борис достал из маленького портфеля папку, а из нее – лист. И когда успел? Вроде, я всегда была рядом…

– Напишу. – Кивнула Татьяна Петровна. – Борь, а ты уверен, что это – правда? Я понимаю, что вы меня поймали… Но следствие можно заморозить.

– Можно прислать корреспондентов и проверяющих из Москвы. Ты же хочешь дожить свой век на свободе?

– Мне придется уехать.

– Это не моя проблема.

– Твоя проблема – этот глупый красавчик. А девочка-то, оказывается, соображает!

– Да, Тань. Синельников, а после – муж травили ее препаратами, вызывающими расстройства психики.

– Собственного ребенка… Ужас! Хотя, не собственного…

– Кто бы говорил. – Пробурчал Александр.

– А ты, кобелятина, вообще помолчи. И чего ты, Борька, с ним возишься?

– Брат. – Пожал плечами Борис.

– А Ленку-то зачем притащили? К ней-то как все это относится?

Она строчила показания на градоначальника и одновременно поддерживала разговор. Все неожиданно посмотрели на меня.

– Вот не хотела я идти в этот ресторан. – Вздохнула я сокрушенно. – Уехала бы в деревню и ни о чем не думала…

– Действительно. Кому не дано, тот и не может.

Я спрятала улыбку в кулак. Значит, самая умная? И так глупо попасться…

Положив локоть на стол, я задумалась. Все-таки интересно устроен мир: Света, натворив дел в своем городке, убежала, чтобы начать новую жизнь… И Татьяна. И Александр. Все хотели начать заново. Но привычки и характер снова и снова возвращали всё на круги своя. Это бесконечное и беспринципное «хочу». Деньги, мужчины, женщины – все сливалось в гигантскую и бесконечную спираль. Только ведущую с каждым новым витком не вверх, а вниз.

– Лен, заснула? – Спросил в самое ухо Борис. – Поехали.

Я встала.

– А Татьяна Петровна? Разве не хочет посмотреть в глаза тому, кто ее сподвигнул на убийство? Скажите, – взглянув ей в глаза, произнесла я. – А убивать живое существо, беременную женщину, не страшно?

– Детка, ты в юности поросят и бычков резала?

– Нет. – Меня передернуло.

– А я так хотела уйти от этого совхозного счастья! Выучиться. Получать много денег. Чтобы мои дети могли бы годиться мной и вдыхать запах французских духов, а не навоза.

Ну что я могла на это сказать?

Мы снова сели в машину. Ехать нам было всего-навсего до конца улицы.

Господин Синельников был дома. И принял вышедших из машины зятя и дочку с распростертыми объятьями и улыбкой на лице. Но, когда из нее вышла Татьяна Петровна и Борис, в последний момент оттолкнувший меня и прошептавший: «сиди тихо», физиономия мэра несколько вытянулась.

– Ну что, тестюшка, разбираться будем здесь или войдем в дом?

Они ушли, а я осталась в машине.

Через часа полтора, когда я совсем окоченела и переиграла во все игры в айфоне, двое братьев Панкратовых вместе с Людмилой вышли из дома. На крыльце, с ненавистью глядя им в спину, стоял Синельников. Хлопнули двери, машина завелась, и мы быстро поехали к выезду из «мэрского» поселка. Я нарушила молчание, тронув Бориса за рукав:

– Ну как?

Тот усмехнулся и показал мне папку с документами.

– Можно сказать, удачно. Документы Людмилы у меня. Осталось только пройти психиатрическую экспертизу, и опекунство над ней будет снято. Потом, думаю, они разведутся, и Люда обретет приличные средства к самостоятельному существованию.

– Боренька, ты ведь мне поможешь? – Просительно сказала она. – Я больше не хочу оставаться в этом городе!

– Конечно. Ни тебе, ни Сашке больше здесь оставаться нельзя.

– А Татьяна-то где? – Поинтересовалась я. – Неужто в подвале прикопали?

Александр негромко хохотнул.

– Нет, Леночка. Она решила немного надавить на мэра и все-таки выйти за него замуж.

– И не боится?

– Ее решение. – Пожал плечами Борис.

– Леночка, – сказал Александр, – так уж получилось, что мне придется уехать отсюда навсегда. Заместителем с правом подписи остается Татьяна. После праздников я пришлю договор купли-продажи фирмы. Ты сходишь с ней в налоговую и все переоформишь на Татьяну. Хорошо? И в эти… фонды? А, еще зарплата за декабрь. Сейчас приеду, отдам тебе наличными для всех сотрудников, кроме Татьяны.

– Хорошо. – Согласилась я. – Борь, дай бумажку.

Борис вытянул из папки чистый лист и протянул мне.

– И ручку, пожалуйста.

Подложив под лист папку, любезно предложенную Борисом, я написала:

«Директору юридической конторы…. Панкратову А.А. Заявление. Прошу уволить меня по собственному желанию с 15.01…. Дата, подпись». И протянула лист Александру, остановившемуся у светофора.

– Ты уверена?

– Абсолютно!

– Но я могу положиться на тебя, что документы будут переоформлены?

– Можете, если на руках у меня будет генеральная доверенность.

– Старая кончилась?

– В ней не было прописано переоформление собственности.

– Черт! Вышлешь мне паспортные данные, десятого схожу к нотариусу и пришлю заказным письмом.

– Срочным.

– Да, конечно.

– Вы хорошо поняли, что ждать не буду?

– Да понял, понял! Что вы все меня за идиота держите?

Я сложила подписанное заявление и убрала в сумку.

Шлагбаум на въезде в закрытую территорию жилищного комплекса поднялся перед лексусом без лишних разговоров.

– Сань, притормози. – Сказал Борис.

Тот остановил машину уже на территории. Борис помог Людмиле выйти.

– Пойдем, это важно. – Сказал он ей, оставив заднюю дверь открытой.

Я тут же высунула нос. Они вместе подошли к будке охраны, откуда вышел тот самый седоусый дядька, Шостов, кажется.

– Людочка, – Борис подвел ее к мужчине. – Знакомься, дорогая, это – Константин Петрович Шостов. Твой настоящий отец.

– Вы?!

Людмила вырвала свою руку из руки Бориса и близко-близко подошла к седому мужчине. А потом, всхлипнув, бросилась ему на шею. Он, не ожидавший такой реакции, даже растерялся. Улыбаясь, несколько раз провел ладонью по черным волосам.

– Дочка!

– Папочка, и ты молчал?! Боря, он все время, с самого детства, всегда был рядом!

Борис протянул женщине салфетку.

– Папочка, мне надо уехать из нашего города… Ты поедешь со мной? У меня будет много денег! Я ведь богата. Ты не знал?

Пихнув в плечо раскрывшего рот Александра, я сказала:

– Слушай, босс, все это здорово, но вам надо собираться, а мне – ехать домой. У меня сын в деревне. Отдай мне учредительские документы, деньги, и я поеду.

– Ах, да… Так вот кто выпускал ее на улицу…

– Мне это уже не интересно. Езжай. А они сто метров пройдут пешком.

Я хлопнула дверью.

Выйдя у подъезда Александра, я повернула голову в сторону проходной. Три фигурки все также стояли рядом и разговаривали. Что ж, Люда будет богатой, независимой и свободной. Думаю, Борис этого добьется. А там, кто знает? Может, старший брат, в кои-то веки, не упустит своего?

– Заходи, Лен. – Пригласил Александр. – Я сейчас все достану.

Через время он принес мне пухлую папку с отчетами и документами.

– Вот это – все по фирме. Здесь – взятые к рассмотрению, но не начатые дела. Ими пусть займется Татьяна. Свои дела я заберу с собой и доделаю сам. К счастью, их немного. Теперь – деньги. В этом конверте – зарплата сотрудникам. – Он протянул мне пухлый пластиковый конверт. – В этом – твоя за два месяца и на расходы по переоформлению. Остаток, если будет, заберешь себе. Все поняла?

– Не забудьте про доверенность. Паспортные данные вышлю, как доберусь до дома.

– Черт, ты же пешком… Поехали, я быстро тебя отвезу. Еще потеряешь что-нибудь!

Сгрузив документы в полиэтиленовый пакет, а деньги – в сумку, я снова вышла за Панкратовым на улицу.

– Садись, да поживее!

У шлагбаума мы притормозили, поскольку охраннику надо было зайти в дежурку. Я открыла окно.

– Люда, Борис, прощайте! – Улыбнулась я. – Удачного завершения дел и счастливой долгой жизни!

– Прощайте, Леночка! – Прощебетала Люда, прижимаясь к Панкратову-старшему.

Я закрыла стекло, шлагбаум поднялся. Машина понеслась по улице.

Огромный и красивый черный лексус, развернувшись, остановился у моего подъезда, раздражая соседей роскошью и габаритами.

– Прощайте, Александр Александрович! Удачи Вам в новой жизни и денег побольше.

– А может, мы еще увидимся? – Подмигнул он мне. – Я теперь почти свободный мужчина…

– Вы предлагаете мне замужество? – Изумилась я.

– Ну не так сразу… – Тут же пошел на попятный Александр. – Но перспективы можно продумать прямо сейчас.

– Прямо сейчас Вам надо собраться и срочно ехать. Иначе перспектив может и не быть. Так что, прощайте.

Я кивнула головой и закрыла дверцу машины. Занавеска соседей на первом этаже уже привычно дрогнула. Проследив за уезжающим лексусом, я вошла в подъезд и поднялась на этаж. Открыла и закрыла за собой дверь. Всё. Теперь – всё. Бросив в угол документы и сумку с деньгами, я села на пол у стены и рассмеялась.

Душ и кофе с бутербродом привели мои нервы в порядок. Убрав самое ценное в сейф, я достала паспорт и, сфотографировав его, отправила Александру сообщение. А потом начала собираться в деревню. Продукты из холодильника полетели в сумку. Действительно, чего им портиться оставшиеся пять дней? Надо заехать в магазин, купить еще творога, муки и яиц. Я снова достала предназначенный мне конверт и пересчитала купюры. Ого! Месяца на три хватит. Ну и отлично. А там поедут туристы, и снова бюро заработает на всю катушку! И разве тетя Сима мне откажет в работе? Напевая себе под нос, я собирала вещи и продукты. Скоро, совсем скоро я окажусь среди родных яблонь, родной семьи и стен родного дома… А также сосен, елок и берез.

Переодевшись в спортивные штаны и куртку от лыжного комбинезона, я вынесла сумки во двор. Поздними сумерками темнело зимнее небо. Пятна от освещенных окон падали на белый снег. Я завела свою машинку, погрузила в нее сумки и взяла щетку. Чистый светлый снег слетал с крыши и падал на серый, прогретый днищем мерседеса, прямоугольник асфальта. Наверное, уже едут в Москву… Да, звезды сходят со своих орбит только для того, чтобы засиять еще ярче…

– Мамуль, – набрала я номер, – уже еду к вам. Что купить в магазине? Чай? Хорошо. Да, мама, Боря уехал. И Александр Александрович. Приеду, расскажу. Почему не заехал? Дела. Мама! Это красивый столичный павлин, для которого местные курицы, если не несут золотых яиц, вообще не птицы. Пока, через час буду.

И мы с машинкой отправились в путь.

Деревня встретила меня машущими руками Сережки, Вероники, Коли, Вовки и еще пары ребятишек поменьше. Пришлось каждому ребенку за проезд заплатить пачкой чипсов. Как хорошо, что я догадалась их купить! Поставив машину внутрь открытых настежь и не закрывающихся, пока мы здесь, ворот, я заглушила двигатель и выпрыгнула на свежий воздух. Хорошо-то как! Там, за домами, чувствовался лес. Он шевелился, словно засыпающий в берлоге медведь. С холма к реке спускался свободный во всех отношениях ветер. Подхватив пригоршню сверкающего морозного снега, он легонько швырнул ее прямо мне в лицо.

– И тебе здравствуй! – Улыбнулась я. – Соскучился?

На крыльце появился отец и, не торопясь, подошел ко мне.

– Привет, дочка. Сережку встретила?

– Да, пап. Это мама ему сказала, что я еду?

– Ну да. А потом они все равно на горку собирались. – Он помолчал. – Ну что, закончилась ваша эпопея?

– Да, пап. Они сегодня уехали в Москву. Борис и его брат с женой.

– А кто ж в конторе рулить будет?

– Его заместитель, Татьяна Петровна. Александр продал ей свою практику.

– Да ты что? Так он, значит, насовсем?

– Да, пап. А я уволилась. – Грустно улыбнувшись, я пожала плечами. – Просто так вышло. Они умудрились вмешать меня в свои разборки, и теперь мне надо искать новую работу.

– Дочка… Мне жаль. У нас нигде столько денег не заработаешь!

– Пойду к тете Симе экскурсоводом. Со знанием языка.

– Дочь, там же копейки!

– Ничего, пап. Что-нибудь придумаю. Только маме не говори. Она и так мне весь мозг вынесет. Возьми, пожалуйста, сумки.

Мы разгрузили машину и пошли в дом. Мама поцеловала меня в щеку, отставляя в стороны заляпанные мукой руки.

– А Боренька где? – Поинтересовалась она первым делом. – Почему не приехал? А я пирог в печь поставила!

– Мамочка, – я сдержанно вздохнула, – Боря уехал в Москву и больше никогда не приедет.

– Что за ерунда! Набери мне его!

– Мамочка, у меня нет Бориного телефона.

– Не может такого быть! Дай мне посмотреть!

– На. – протянула ей свой айфон.

– И как с ним? – Посмотрела она на мертвый аппарат.

– Мамулечка, честное благородное, нет у меня его телефона. И он действительно уехал.

– Такой хороший мальчик… Ты упустила свой шанс! – Заявила мама, возвращаясь к муке.

– Не было шансов. – Тихо сказала я и бросила сумку на кровать, где этой ночью спал Борис. – Покорми меня, пожалуйста, и я лягу спать. Очень устала.

Легла я действительно, рано. Но как-то не спалось. Слышала, как пришел Сережка, как все разошлись по комнатам, слышала звуки сериала, который смотрели родители… А сама лежала в темноте и разглядывала качающиеся черные ветки яблонь на фоне светлого неба. А потом снова пошел снег. Меленький, но пушистый. Отдельные снежинки пытались протолкнуться через стекло, с тихим шорохом сползая вниз.

– Глупые. – Вздохнула я. – Лезете в дом, думая, что здесь лучше… А на деле вы просто исчезнете, растаете незаметным паром. И никто не вспомнит, какими красивыми звездами вы летали в небесах…

Спать расхотелось окончательно. И я, взяв сумку, достала тебя, моя красная тетрадочка, все еще хранящая на своей обложке едва уловимый запах мандаринов…

Каюсь, думала, Борис позвонит, попрощается. Но время шло, а он никак не звонил. И я поняла, что в жизни этого человека была просто случайным эпизодом, винтиком, нужным для достижения поставленной цели. А дальше… Другие дела, иные задачи.

Все, пишу уже на обложке. Как хорошо, что моя занимательная история про новогодние праздники целиком уместилась в тебя, мой дружочек дневничок! Поставлю тебя среди своих книг и, когда захочется воспоминаний, я открою страницы и заново переживу все эти странные волнующие события. Не будем грустить о несбывшемся. Ведь мне еще предстоит много работы!

Елена Михайловна Шацкая закрыла толстую, полностью исписанную тетрадь. Немного подумав, она поглядела в окно и положила дневник под подушку. Последняя лампа в доме погасла. И тогда ветер, как следует разбежавшись с горы, вздохнул и засвистел, выпуская на сонные поля и леса метели, вьюги и непогоду. Теперь эта странная, разговаривающая с ним человечка никуда не убежит. А выйдет на крыльцо и будет расспрашивать про дальние страны, ледяные горы в океане, про Снежную Королеву… И он ей расскажет про тундру, оленей и непонятных людей, которые в лютые холода роют мерзлую землю, а по ночам пьют неразбавленный спирт и поют надрывные, горькие песни. А она будет слушать и кивать головой.

Зимние каникулы пролетели быстро, и все семейство Шацких вернулось в город. Сережка клятвенно пообещал матери, что за месяц попытается подтянуть русский и английский языки, математику. Поскольку пришел к выводу, что все-таки закончит одиннадцатилетку и попытается поступить в институт. Мама вздохнула, посмотрела на долларовую заначку и запрятала ее подальше. А десятого января, как всегда, аккуратно накрашенная и в деловом костюме, вышла на работу.

В офис она всегда приходила самой первой. Надо было включить свет, посмотреть в принтерах бумагу, если нет – разложить. Проверить состояние санузла, ведь дом, в котором контора арендовала помещение, был старым. Протереть пыль на столах. А также быстренько снять новогоднюю атрибутику, которая скромно украшала контору.

Открыв своим ключом сейф, находившийся рядом с рабочим местом секретарши, она достала свою трудовую книжку и гербовую печать.

«Уволена по собственному желанию в соответствии со статьей Трудового Кодекса Российской Федерации…» – Вывела Шацкая и поставила под фамилией директора его хорошо изученную закорючку. После чего, промокнув печать, шлепнула ее на страницу.

– Ну, вот и все.

Елена Михайловна подула на оттиск и, закрыв книжку, убрала ее в свою сумку. После чего снова заперла сейф. На светлеющее в рассветных лучах окно упала тень паркующейся большой машины.

– А вот и новая хозяйка пожаловали… – пропела сама себе Елена и, сев за свой стол, включила компьютер. До начала рабочего дня оставалось пятнадцать минут.

Дверь из предбанника в приемный зал распахнулась, и в него твердой и уверенной поступью вошла Татьяна Петровна.

Елена Михайловна оторвала взгляд от монитора с последними новостями и посмотрела на новую владелицу. Молча.

– Лена, с Новым годом! – Как ни в чем не бывало, поприветствовала ее Татьяна. – Как у нас дела?

– Сантехника в порядке. Канцелярские принадлежности – в наличии. – Лена пожала плечами и снова уткнулась в монитор.

– Я вот что хотела сказать… – Было видно, что Татьяна Петровна не знает, с чего начать разговор, но Елена Михайловна молчала. – Ты, все мы, стали свидетелями некоторых печальных событий…

Лена подняла брови и приняла позу задумчивого внимания.

– Светлана в тяжелом состоянии, после покушения маньяка, попала в реанимацию… И ее отправили в Москву.

– Угу.

– Александр Александрович уехал туда же.

– Угу.

– Поэтому замещать его буду я. Он говорил тебе, что переоформит контору на меня?

– Угу. И дал мне поручение этим заняться.

– Слава Богу! Хоть о чем-то позаботился! И когда ты начнешь?

– Как только получу генеральную доверенность.

– Надеюсь, ты понимаешь, что все события, о которых ты совершенно случайно узнала, должны быть тобой как можно быстрей забыты?

– Вы о чем? Я тридцать первого уехала в деревню. О чем я должна забыть?

– Вот и умница. Еще один несчастный случай плохо скажется на репутации нашей конторы.

– Угрожаете? Зря. Материалы дела могут совершенно случайно всплыть в центральной прессе… Да, у меня там родственники. Подстраховалась, знаете ли, от несчастного случая. А шум ведь не нужен никому. Не так ли?

– А ты, оказывается, умненькая …

– С волками жить…

– Значит, договорились?

– Конечно.

– Вот и славно. – Татьяна Петровна открыла кабинет Панкратова и, бросив шубу на стоявший там диван, села к столу. – А все не так плохо. Тебе оклад поднять? Будешь совмещать работу секретаря и офис-менеджера.

– Нет, спасибо. Можете давать объявление. Или попросить Ирочку. Она девочка шустрая. Вон уже скачет.

И точно, через предбанник процокали высокие каблуки, и в зале появилась Ирочка Борисовна. Как всегда, в кучеряшках и короткой юбке.

– Ой, Елена Михайловна! Доброе утро! Как будто отдыха и не было! Словно только вчера ушла! – Она кинула голубую курточку на вешалку. – Сам Саныч уже пришел? – Тихо кивнула она на открытую дверь.

– Татьяна Петровна за него. Иди, поздоровайся.

– Здрассьте, Татьяна Петровна! А где Александр Александрович?

– В Москве, Ира. На вот, возьми, оформи дело!

– Хорошо!

Зашелестел вентилятором еще один компьютер. Ксения Григорьевна и Надежда Викторовна пришли вместе ровно в десять.

– С Новым Годом, девочки! Ох, куда я ездила с моим котиком! Такой санаторий! Какие там кроватки… Девочки, я постоянно знакомлю вас с мальчиками в надежде, что кто-нибудь из вас, наконец, выйдет замуж! – Ксения Григорьевна раздевалась, включала компьютер и разливалась соловьем. – А вы все в девках, да в девках! Вот на восьмое марта я таких кавалеров приведу! С руками оторвете!

– Надежда Викторовна, чего молчите, да смурная вся какая-то? Или случилось чего?

– С внуком сидеть некому. Несадовский оказался. То воспаление легких, то бронхит…

– Так няню наймите! С вашей-то зарплатой!

– Насмотрелась я в телевизоре на нянь. То ребенка по попе, а то и об стенку головой… Наш Сам здесь?

– Татьяна Петровна.

Надежда Викторовна вопросительно подняла бровь. Елена Михайловна пожала плечами. Мол, иди и разбирайся.

– Тань, – раздался из кабинета негромкий голос. – Ухожу на пенсию. С внуком сидеть. Ты уж поговори с Александром как-то помягче…

– А когда ты собралась?

– Как отпустит, так сразу. Максимку очень жалко.

– Хорошо. Неделя терпит?

– Ну, неделю подождать-то можно…

Они вдвоем вышли из кабинета.

– Девочки, минутку внимания! – Попросила Татьяна Петровна. – Александра Александровича в ближайшие дни не будет. Вместо него – я. Ира, посиди пока вместо секретаря на телефонах и приеме.

– Хорошо. – Ирина послушно пересела на Светино место, захватив с собой выданные ранее бумаги.

– Так что там с нашей Светой? Не известно?

– Ну почему же? Перевезли в Москву. Очень тяжелое ранение. В полиции говорят, маньяк. Жить будет, но вот работать уже вряд ли. Все, хватит болтать, работаем!

Дверь снова хлопнула и появилась та самая бабища, искавшая для суда о разделе квартиры адвоката. Мужичок – истец несчастной тенью шел за ней.

– Присаживайтесь к столу, приготовьте документы и изложите суть проблемы. – Протараторила Ксения Григорьевна, и новый рабочий год начался.

А еще через два часа пришла сотрудница почты.

– Кто из вас Елена Михайловна Шацкая? Вам письмо.

Елена встала, показала женщине паспорт и расписалась в получении. А потом взяла сумку и накинула шубу.

– Татьяна Петровна, я получила договор и доверенность. Короче, до конца дня я в налоговую.

– Хорошо, Елена Михайловна, удачи!

Короткий рабочий месяц январь быстро закончился, и с вьюгами, метелями, резким пронизывающим ветром наступил февраль. Солнце на небосклоне задерживалось все дольше, а если ему удавалось пробить между циклонами окно, то на припеках повисали сосульки, а воробьи самозабвенно сообщали всему миру, что совсем скоро, только надо немного потерпеть, наступит весна.

Елена Михайловна в лыжном костюме и теплых сапогах стояла возле автобуса с только что приехавшими туристами, которые, вылезая на улицу, ахали и хватались за фотоаппараты.

– Господа, я – ваш гид по этому чудесному старинному русскому городку со славной военной и гражданской историей. Зовут меня Елена Михайловна, и сегодня мы с вами осмотрим наши старинные храмы, посетим исторические музеи и наше знаменитое озеро с древним камнем. Вы отведаете монастырскую трапезу вместе с насельниками мужского монастыря, а вечером примете участие в Божественной литургии. А теперь попрошу следовать за мной… Перед вами центральная историческая площадь нашего города…

Вечером, моясь в душе, Елена посмотрела на свое лицо. Слава Богу, сейчас от нее не требовалось соответствовать мужским вкусам! И косметики, кроме крема, на ее коже не было. Но уже радовал глаз легкий весенний загар и молодые задорные веснушки, рассыпавшиеся по носу. Вместо офисной бледности на щеках играл здоровый румянец.

– Мам, – забарабанил в дверь сын Сережа, – ты надолго не уплывай! У меня тут текст не складывается!

Все дело в том, что Сережка в школе учил английский. А с начала нового года неожиданно попросил маму записать его на курсы немецкого языка.

– Сынок, а ты уверен в том, что ты этого хочешь? Не будет ли твое увлечение пустой тратой денег? – поинтересовалась тогда Елена. – Ты даже в детстве по-немецки говорить отказывался!

Так уж случилось, что бабушкой, то есть, маминой мамой, была немка из обрусевшей еще до революции семьи. Конечно, часто немецкая кровь перемешивалась с русской, как в случае родителей Елены, но речь предков в семье была обязательной наравне с русской. Маленький Сережка, до того, как пошел в детский сад, одинаково хорошо говорил и на одном и на другом языке. А потом словно отрезало: нет и все. Спустя какое-то время Елена Михайловна узнала, что воспитательница обозвала при всех ребенка фашистом, а дети подхватили и дразнили ее сына. Марина Сергеевна, его бабушка, лично пошла в детский сад и, высказав заведующей все, что думает, вспомнила ей евреев и негров, назвав воспитательницу антисемиткой. Сережу дразнить перестали и перевели в другую группу. Но состояние собственной ущербности по сравнению с другими он запомнил, и говорить по-немецки отказался наотрез. Но зато теперь во всем старался стать самым первым, самым лучшим. И вот, спустя много лет, он вспомнил про свой второй родной язык. Мама, конечно, обрадовалась, но в глубине души оставалась какая-то неуверенность…

– Мам, детские страхи надо перебарывать! Если ты позволишь страху врасти в твою голову корнями, ничего хорошего в жизни не будет! – Ответил тогда сын и пошел на языковые курсы. А дома вспоминал с мамой разговорный немецкий. И вот сейчас он грыз какой-то текст, речевые обороты которого не выстраивались в целостную картину.

Елена Михайловна вышла из ванной и уселась рядом с сыном за стол.

– Ну и где твой текст?

От лингвистических изысков их отвлек пиликнувший телефон.

– Мам, тебе сообщение! Иди, читай! Наверное, в твоей конторе шнур от чайника снова потеряли!

Лена улыбнулась. Первое время ей звонили часто. Особенно Ирина, теперь работающая за офис-менеджера, секретаря и помощника юриста. Надежда Викторовна ушла на пенсию воспитывать внука. И теперь под руководством Татьяны Петровны работали Ксения Григорьевна и Ирочка. О делах в конторе Елена не спрашивала, говорила только по существу.

Взяв в руки айфон, она удивилась: ей пришел файл с неопределившегося номера.

– Сын, тут какой-то левый файл. Как думаешь, открывать? Вирус не хапну?

– А, – махнул рукой парень, – почищу. Если что.

Удивительно, но за последний месяц он серьезно начал заниматься еще и компьютером. Даже писал простенькие программы.

– И откуда ты это берешь? – Как-то поинтересовалась Елена.

– Мам, в интернете чего только нет! Главное знать, где искать!

Елена открыла файл. Там был просто текст, причем, не целиком, а часть. Без подписи и объяснений. Она увеличила страницу и начала читать:

«Основной капитал вклада состоит из золотых слитков, золотых монет, а также ювелирных украшений. По требованию завещателя, он не дробится и не выдается на руки ни одному из наследников, коими являются, согласно воле наследодателя, женщины основной женской линии рода: дочери, внучки, правнучки и пр., носящие родовую фамилию в детстве. Наследством является процент с основного капитала, который делится в равных долях между всеми официально признанными женскими линиями. Если наследниц в одной из основных женских линий несколько, процент делится между ними по праву преемственности. Причем старшая в роду получает пятьдесят процентов, средняя – тридцать процентов, младшая – двадцать. Когда кто-либо из них умирает, процент делится как шестьдесят на сорок. Наследница, достигшая совершеннолетия, получает двадцать процентов, если есть более взрослые наследницы основной женской линии. В случае их смерти она получает процент целиком. При подтверждении официальной медициной недееспособности основной наследницы, ей может быть назначен опекун из числа ее кровных родственников, получая при этом тридцать процентов от ее собственных ежемесячных отчислений. Муж – пятьдесят процентов, постороннее лицо – пять процентов. Остальное откладывается в резервный фонд, доступный основной наследнице при снятии опеки. В случае ее смерти средства из фонда наследуются по основной женской ветви рода. Если наследников ветви не осталось, наследная часть распределяется между другими основными женскими линиями. Основным условием получения наследного процента является рождение всего одной дочери, которая и будет следующим получателем дивидендов. Родившиеся следом дети не являются продолжателями основной женской линии…»

Елена Михайловна потерла глаза. И что это было? Привет от Люды? Или Бориса? Да какая разница. Никто из семьи Панкратовых ей так ни разу и не позвонил. Людмила со своим отцом тоже растворилась где-то на столичных просторах. А может, они растворились вместе? Усилием воли сожаление было снова задвинуто куда-то далеко, за границу сознания. И только когда она ложилась спать, перед тем, как провалиться в сон, перед мысленным взором всплывали серые глаза и серебристый ежик мягких волос…

– Ну и что там? – Донесся до нее вопрос сына.

– А, дела давно минувших дней. Сейчас удалю.

– Что так? Может, пригодится?

– Нет, сынок. Для нас с тобой эта информация никакой практической пользы не представляет.

– Да? – посмотрел на нее сын.

Иногда ей казалось, что он знает гораздо больше нее, насколько внимательными и задумчивыми были его глаза.

– Итак, вернемся к тексту.

Все чаще и чаще на ярко-голубом небе задерживалось солнышко. Из-под старого, оседающего за день снега, текли ручейки, в которых с удовольствием купались голуби. Воробьи носились по деревьям с совершенно одурелым видом, приветствуя друг друга надрывным «Чи-и-и!», означающим близкий приход весны. Экскурсий становилось все больше, и Елена Михайловна иногда приходила домой, когда Сережка, съев холодный ужин, говорил «спокойной ночи» и уходил в свою комнату, закрывая дверь. Упав на диван, мама замечала голубую полоску света, пробивающуюся сквозь щель под дверью. «Наверное, с Вероникой разговаривает…» – думала она, уплывая в долину сновидений.

Как-то раз, накануне воскресных дней, Елена пришла рано. Четверги, как всегда, были пустыми. «Рыбный день» – Смеялись сотрудницы и прямо с утра разбегались по магазинам. В этот день Елена Михайловна решила приготовить сразу дня на четыре. Поскольку суббота и воскресенье в турбюро были рабочими. Она варила суп и жарила котлеты, напевая под музыку своей любимой группы, когда вдруг увидела пересекающего двор Сережку. Скоро хлопнула входная дверь.

– Мам! Я дома! – раздался из прихожей его ломающийся голос.

– Хорошо! Мой руки!

– Мам, – Сережка вошел на кухню, – скажи, а ты можешь на выходные отпроситься?

– Зачем? В выходные больше платят. А ты сам знаешь, что я откладываю на твой институт.

– Мам. – Сын серьезно посмотрел ей в глаза. – Очень надо. Ко мне, к нам, у нас будут гости…

– Так у нас или у тебя?

– У нас. Пожалуйста!

– И кто же? Неужели, Вероника с родителями?

– Нет, мам, не спрашивай… Сама увидишь! Но отпросись, пожалуйста! Для меня это важно! Очень!

– Тайны мадридского двора! – Покачала головой Елена Михайловна. – Но попробую. Чем кормить твоих гостей?

– Блинчиками с мясом, с творогом, с рисом и луком… Сейчас же масленица!

– Угу, в курсе. Каждый день с туристами чучело жжем!

– Вот, а воскресенье – прощеное! А, еще грибы с картошкой и брусничный пирог!

– А у твоих гостей в пузике не слипнется?

– Нет, мам. Просто, – он наклонил голову, – я обещал…

– Раз обещал, тогда будешь помогать готовить. Кушай и начинай месить тесто для блинов.

– Yes, ja, ja, мамочка! Alles wird erledigt!

– Сын, а гости-то когда приедут? В воскресенье?

– В пятницу, мамочка! Вечером!

Первая половина пятничного дня пролетела для Елены Михайловны, будто ее и не было. Кратко рассказав славную историю города проезжающим мимо паломникам по святым местам, она отправилась домой. Легкий морозец поднял в воздух нежные снежинки, которые искрились на солнце, словно драгоценное серебро, делая день праздничным и легким. Кое-где почищенный снег бросал в глаза отраженные разноцветные лучи, а протоптанная в нем тропинка поскрипывала под каблуками.

«Совсем скоро наступит весна… А за ней – лето. Видимо, придется работать каждый день», – думала женщина, пробираясь к дому. – «Жаль, в деревню придется ездить редко. Но зато на всякие курсы для Сережки обязательно будут деньги. Интересно, кого же он так таинственно решил привести в гости? Может, новая девочка? Тогда Вероничку жаль. И привыкли мы к ней как-то. Все-таки, с самого рождения вместе».

А дома уже ждал Сережа.

– Сын, а занятия? Ты прогуливаешь школу? – удивилась мама.

– У нас профориентация, а меня освободили, как отличника. – Раздулся от гордости Сережка. – Сказали, все равно не отпустят, даже если захочу!

Мама, раздеваясь, поглядывала на сына. Сережка явно волновался, не выпуская из руки смартфон. «Точно, девочка!» – утвердилась в мысли Елена, а сына спросила:

– Когда гостей-то ждать?

– Позвонит. – Коротко сообщил сын и добавил: – Мам, ты оденься понаряднее… И глазки… Ты так красиво их раньше красила!

– Сереж, – мама подошла к сыну и, взяв его за руку, поинтересовалась, – ты, конечно, можешь молчать, но мне бы хотелось знать, ради кого ты из меня новогоднюю елку делаешь? Неужели у тебя появилась новая девочка?

Сережка фыркнул и стрельнул на мать веселыми глазами:

– Можно сказать, что и так… Увидишь!

Постепенно вечерело. Часы у соседей пробили сначала шесть, а потом – семь часов. Стол был сервирован на пять персон, ужин грелся в духовке, пирог лежал под полотенцем. Внезапно раздался звонок в дверь. И мать, и сын подпрыгнули и переглянулись.

– Я сам! – Сказал Сережка и торжественно прошел к двери.

Оттуда раздались радостные возгласы и звуки поцелуев. Елена Михайловна вскочила с кресла и вышла в прихожую.

– Мам, пап?! Да что у нас сегодня за праздник? Сереж, ты мне не сказал про бабушку и дедушку!

– Сюрприз, Леночка!

Родители выглядели очень довольными, особенно мать. Даже она подкрасила реснички и бровки.

– Вот! – Хозяйке дома был вручен пакет с ватрушками.

– Ничего не понимаю! – Удивилась Лена, но пироги выложила в вазочку и поставила ее в комнате.

У Сережки зазвонил телефон.

– Ja? – Поинтересовался парень. – Of course… Баб, дед, садитесь в кресло. Давайте включим пока маленькие лампочки…

Сережка забегал, создавая в квартире правильную, с его точки зрения, атмосферу. Ни о чем не спрашивающие родители расселись в кресла. На бабушкином лице то и дело мелькала улыбка.

– Значит, сюрприз будет только для меня? – Поинтересовалась Елена. – Мне заранее в туалет сбегать? Или все не так страшно?

– Все отлично! – Сияя глазами, сообщил сын. – И ты – красавица!

– Польщена! А может, водочки для храбрости?

– Лена!

– Мама!

Снова в двери зазвенел звонок.

– Мам, иди, открой, а то я как-то … – произнес ребенок.

– Ладно, что для тебя не сделаешь! – Морально Лена была готова к встрече не только с девочкой, но и всем ее семейством.

Отодвинув задвижку, она распахнула дверь.

– Ты?!!!

– Я. Здравствуй, Леночка! Может, все же пригласишь в дом?

На пороге стоял Борис. Не в рваных джинсах и старой, хоть и фирменной курточке, а в пальто, костюме и белой рубахе. В руках у него были цветы.

– Это тебе!

– Боря…

Он сделал шаг в дом и раскрыл руки:

– Я соскучился, малыш…

А женское сердце ведь такая эмоциональная и глупая штука!

Лена сделала шаг навстречу и обняла мужчину за талию, подняв к его лицу сияющие глаза.

– Ты не звонил.

– Да.

– И не писал.

– Да.

– Тогда зачем ты приехал? – Отстранилась она, вдыхая запах его парфюма.

– Знаешь, Лен, мужчины – люди странные. Чтобы мысли улеглись в голове и оформились в уверенность, должно пройти время. Я многое передумал. Ты тогда мне говорила… Я думал. И теперь точно знаю, что делать.

Он разделся и уверенно зашел в комнату.

– Михаил Викторович! Марина Сергеевна! Рад видеть вас снова! Серега! Друг!

Радостный Сережка буквально повис на Борисе.

– Я все сделал правильно?

– Молодец. Завтра проэкзаменую.

– Уже завтра?

– Пока я здесь, надо выяснить весь недопонятый тобой материал. Согласен?

– Боренька! – Бабушка Марина всхлипнула, протягивая мужчине руки.

– Ну все, все! Давайте сядем, вы меня покормите. И у меня ко всем вам очень серьезный разговор.

Пока все сидели и кушали, то разговаривали о деревне, Сережкиных успехах в учебе, о том, как справляется со снегопадами столица… Когда выпив и немного расслабившись, все почувствовали себя свободней, Борис встал и оглядел все семейство Шацких внимательным и серьезным взглядом. А потом посмотрел только на бабушку и дедушку.

– Михаил Викторович, Марина Сергеевна, я, Борис Александрович Панкратов, прошу руки вашей дочери, Елены Михайловны.

А потом, взглянув на Лену, поднял ее и взял за руки.

– Леночка, Елена Михайловна! Я прошу Вас стать моей женой. В горе и радости. Я люблю тебя, Леночка! Скажи мне, если я буду тебя оберегать, защищать, спрашивать совета, прислушиваться к твоему мнению… Ты выйдешь за меня замуж?

Елена Михайловна с улыбкой на губах удивленно покрутила головой.

– Это поступок, однако! – Только и смогла она сказать. А потом, прищурив глаза, поинтересовалась:

– А что скажет твоя мама?

Борис расхохотался и, посадив Лену, сел рядом сам.

– Она сказала то же самое! И очень хочет познакомиться с женщиной, которая смогла сотворить из ее сына самостоятельного мужчину! Но самое главное спасибо я хочу сказать Сергею. Он знает! – Подмигнул ему Борис. – Так что скажешь, Лена?

– А я могу подумать? Уж очень неожиданное предложение!

– Лена! – Это бабушка.

– Мам! – Это сын.

– Значит, Борису думать можно? А я, не зная броду? Дайте хоть день!

– Ночь! – Дружно ответили родственники.

А потом все вместе пили вино и чай, улыбались, вспоминая крутые горки в деревне…

– Борь, а можно вопрос? – С улыбкой спросила Елена.

– Слушаю, дорогая! – Важно ответил тот. Все рассмеялись.

– А ты знаешь немецкий язык?

– Знаю. Наш род идет от тех самых немцев, которые приехали на заработки еще в царскую Россию и умудрились как-то выжить при большевиках и сталинских репрессиях. Упреждая твой вопрос, скажу, что иногда занимался с Сережей.

– И математикой, и программированием… – скромно дополнил Сережка.

– А зачем надо было делать из этого тайну? – Изумилась Лена.

– Мы не знали, как ты к этому отнесешься! – Дружно ответили Сережа и Борис.

– Ладно, нам пора. – Через какое-то время сказала бабушка. – Уже поздно. Сереж, бери свой планшет и пошли.

– Распланировали, да? – С притворной обидой сказала Лена. – Заманили и бросили?

– А мы завтра придем и проверим! – погрозил пальцем выпивший дед. – И чтобы все было в порядке!

– Ну, если крыша у дома останется на месте… – Хмыкнул Борис.

И они остались одни.

– Лен, – Борис крепко прижал к себе Елену Михайловну, – а давай ты подумаешь побыстрее!

– Но я еще не знаю всех подводных камней…

– Но мы пройдем их вместе! Ленка, я люблю тебя!

– Не верю! – прошептала Лена.

– А если так? – Он поцеловал ее губы. – И так? – по шейке пролегла дорожка из поцелуев. – И вот так…

Блузка как-то нечаянно расстегнулась, а белая мужская рубашка полетела на кресло. Там же оказались брюки и остальные предметы, мешающие слиться обнаженным телам…

– Я же говорила, что ты можешь…

– А ты хочешь? Сладкая…

– Милый…

Утро разбудило Елену Михайловну светлым окном и крепко прижимающими ее к мужскому телу руками. Она тихонько пошевелилась и, до сих пор не веря случившемуся, повернула голову. На нее смотрели веселые серые глаза.

– Доброе утро, мое чудо! – Борис перевернул Лену на спину и прижался к губам губами.

Когда они перевели дыхание, он поинтересовался:

– Ты подумала?

– Да… – Она приподнялась на локте, гладя ладошкой его грудь. – Только ответь мне, пожалуйста, на пару вопросов…

– Да?

– Как ты смог на все это уговорить ребенка?

Мужчина хмыкнул:

– Я пообещал ему мечту.

– Какую? Чем можно было подкупить Сережку?

– Лен, не подкупить. Человеку важно, чтобы о нем беспокоились, заботились, помогали в реализации планов… Лен, у нас есть закрытая ведомственная школа с очень хорошими педагогами и уровнем обучения. После нее дети поступают. И не только за деньги. И еще у нашей школы есть договор с тремя хорошими вузами: Бауманкой, МИФИ и МГУ. Согласись, отличнаяперспектива. Я усыновлю Сережку. Дам ему свою фамилию. Да мы с ним и похожи. Скорее, тебе придется доказывать, что он – твой сын!

Лена рассмеялась. И действительно, Сережка был светловолосым и белокожим. Только глаза мамины – карие.

– Это правда, Борь? Действительно, усыновишь? А ты с ним об этом разговаривал?

– Да. Правда. И, если честно, он уже зовет меня папой.

– Ну вы даете! Все просчитали, продумали… и поставили перед фактом. Борь… – Елена прищурила глаза и, обняв мужчину, посмотрела ему в глаза. – А что ты пообещаешь мне?

Он прижал ее крепко-крепко и прошептал:

– Себя. Целиком и без остатка. Разве тебе не нравится такой подарок?

– О, да…!

Два тела и две души снова сплелись в единое, с таким трудом обретенное в мировых просторах, целое…

Летом Сережка сдал экзамены в новую школу и серьезно готовился к борьбе за свое место под солнцем. Преданная ему Вероника радовалась: ведь они смогут встречаться чаще! Ну разве далеко от проспекта Вернадского до Черемушек для желающих увидеться подростков?

В новой квартире уже была расставлена мебель и сверкала новая посуда. А хозяйка с удовольствием готовила на новой плите всякие вкусные блюда для любимого мужа и его брата, который, как только выдавалось свободное время, приезжал к ним в гости с предложением «еще чего-нибудь прибить или передвинуть». Наведывалась к ним и свекровь Виолочка с тетей Ликой, которые остались весьма довольными женой старшего сына, а особенно ее умением готовить.

Однажды, вернувшись домой пораньше, Борис подошел к жене и, обняв ее, прошептал на ушко:

– Хочешь узнать, чем окончилась та детективная история, связавшая нас?

– Да!

– Читай. – Протянул он ей свой телефон.

«Здравствуй, Боренька! Надеюсь, ты еще не успел меня забыть?..»

– Это от Люды. – Сказал Борис. – Читай, интересно!

«Теперь я живу в Таллахасси. Это такой город в Штатах. Здесь хорошо. Тепло и тихо. Патриархально. Тут много наших родственников, которые с удовольствием приняли нас с отцом в свою общину. Мы ходим на службы, по выходным играем в гольф или теннис. А еще я познакомилась с троюродным братом Диком. И, кажется, я ему нравлюсь. Борь, ты ведь сюда не поедешь, да? Я знаю, что ты влюбился. Женщина такие вещи чувствует сразу. Жаль, не в меня… Боренька! Не упусти ее и будь счастлив. Если хочешь, пиши мне, буду рада любой весточке. И еще раз спасибо за все… Людмила»

– И еще… Вот, в новостях…

– «Разгул преступности достиг и маленького провинциального городка… Вчера, на берегу местной реки был обнаружен труп известного адвоката Лисиной Татьяны Петровны. Женщину убили ударом в голову. Ценностей и денег при ней не обнаружено»… Зря она связалась с Синельниковым. Да ну их, Борь… У меня тоже новость… Даже не знаю, как и сказать…

Мужчина нахмурил брови:

– Что? С кем-то из близких?

– Со мной, Боря… – Лена нежно прикоснулась ладонью к щеке мужа. – Ты станешь папой… Борь, у нас с тобой будет малыш…

– Ленка! Боги! Спасибо Вам за все! – Крикнул мужчина и подхватил свою жену на руки.

А где-то высоко в закатных алых небесах над московскими крышами кружились, словно далекие снежинки ушедшей навеки зимы, белые легкокрылые голуби …