Границы достоинств [Марина Алант] (fb2) читать онлайн

Возможно всё, пока выбор не сделан.

Жако Ван Дормель. Господин Никто

(фильм-лауреат 6-гоВенецианского кинофестиваля)

Мы именно те люди, которые сами определяют свою судьбу! Мы из тех, кто не верит в господство рока или случая! Мы принимаем карты, выданные жизнью, играем ими и срываем наибольшие ставки! Мы укрощаем любую превратность, какой норовистой она ни была бы!

И только одно нам не дано изменить. Куда бы ни несли нас крылья непоколебимой веры в себя, неразлучно пребывает рядом непокорная, невидимая до поры истина, которая заключается в том, что однажды посеянные пороки неизбежно когда-нибудь взойдут.

М.А.

Многие истории, описанные в книге, основаны на реальных событиях.

Глава 1

Сель ползла под ноги ленивой змеёй. Девушка вынырнула из-под козырька автобусной остановки под уставшее плакать небо. Пожалев новые туфли, сняла их и погрузила босые ступни в тёплую жижу. Свернув с дороги на тропу, распустила мокрые волосы. Отдалась жаркому плену солнца. Кузнечики пели знойно, потягивающе. Козы смешно перескакивали с выступа на выступ. Пылал воздух в ковролиновом омуте гор. Вдали игрушечно звенел невидимый родник. Грязь на ступнях высохла и тянула кожу.

– Послушайте!

Она вздрогнула, обернулась. Туфли шлёпнулись в траву.

Незнакомец был чем-то обеспокоен. Волосы слегка взлохмачены и влажны, рубашка застёгнута лишь на нижнюю пуговицу. На открытой груди капли влаги. Под загаром – кожа не южанина.

– Простите, я вас напугал…

Его озабоченность отступила, глаза заблестели, как блестели у каждого, кто ловил взгляд красавицы. Впрочем, она к этому привыкла.

– Я отстал от группы. Теперь не знаю, как добраться до города. Здесь ходят рейсовые автобусы?

Девушка кивнула.

– А где остановка?

Она молча протянула руку, указав в исток тропы.

– Спасибо…

Незнакомец немного потоптался на месте, словно жалея о том, что встреча мимолётна, и медленно вполоборота поплёлся в указанную сторону.

– Автобуса не будет.

– Что?

– До вечера автобус не пойдёт.

– Почему?

– Селевый поток сошёл на дорогу.

Он как будто обрадовался. Вернулся.

– А что же делать?

Девушка пожала плечами, но уйти не смогла. Его – растерянного стало жаль.

– Скажите, здесь где-нибудь можно перекусить? Я плутаю уже полтора часа и очень голоден.

Она поразмыслила.

– Пойдёмте со мной.

Он послушно двинулся за ней следом, молчаливой, черноволосой, диковатой. И лишь когда приблизились к селенью, девушка обернулась.

– Подождите здесь.

– А вы?

– Принесу вам еду.

– А почему нельзя с вами? Я бы с удовольствием…

Он игриво улыбнулся. Но строгая ниточка её губ даже не дрогнула в ответ. Девушка молча удалилась, дав понять, что кокетничать не намерена. И эта странная диковатая скромность незнакомки парня задела. Он с интересом вглядывался в её фигурку, вычерченные влажной тканью линии бёдер. Потом расположился в тени. Время медленно пробиралось сквозь гущу жары…

Она явилась как сон, как видение, вызванное чуженебесным маревом. Он вздрогнул, внезапно почувствовав во сне её присутствие. Открыл глаза. Она стояла недвижимо. В другом платье. С косынкой на голове, прячущей спутанные змейки волос.

– Простите, я уснул.

Она молча поставила перед ним корзину и выпрямилась.

– Зачем вы надели платок? Разве вам не жарко?

Он внимательно смотрел в её глаза. Она присела на корточки, стянула с корзины белую тряпку и принялась извлекать из неё продукты. Незнакомец опустил взгляд на её руки, бронзовые, с шелковистой кожей и длинными пальцами.

– Вы как-то очень молчаливы для девушки. Как вас зовут?

Она чуть помедлила с ответом, но всё же назвалась:

– Белла.

– Белла… Ого! Красиво, как у Лермонтова. А я – Валька. Валентин.

Она ничего не ответила, положила тряпку обратно в пустую корзину, поднялась.

"Невоспитанная", – решил он, но себе не поверил. Глаза у неё достаточно умны. И ещё какая-то таинственная сила в них, манящая. Этакий колдовской огонёк!

– Вы так и будете молчать и смотреть, как я ем? Между прочим, я стеснителен. Вы бы сели… Пожалуйста…

Она опустилась рядом, положила на колени ладони. Во всём её теле чувствовалась напряжённость, не похожая, однако, на неуверенность.

Он попытался представить, не такая ли Белла околдовала Печорина, и помечтал о том, как эта диковатая красавица станет ласкать его, отвечать на поцелуи, улыбаться ему и дрожать в его объятьях. Сладкое возбуждение расслабило тело.

– Вы живёте здесь, Белла? А я живу в Москве. Вы учитесь?

Всё то же молчание и отрицательное покачивание головой.

"Всё ясно. Дитя гор."

– А я учусь в МГУ. Слыхали о таком?

Она, словно задумавшись, наклонила головку в монашеской косынке, дразняще укрывающей от него чёрное крыло волос.

– Слыхала, – вдруг отозвалась, – это где-то в тайге…

Не глядя на него, она поласкала ладонью иголочки травы.

– Почему это в тайге? – его лицо слегка перекосилось, голос стал стыдливо тихим. Он почувствовал, что краснеет.

– Потому что это медвежий государственный угол, – невозмутимо ответили губы, а ресницы на секунду позже раскрыли тёмные, как глубокие пещеры, зрачки.

Он скривил рот. А девушка усмехнулась и отвернула головку, подставив под его жадный взгляд тонкий, чуть выкругленный подушечками губ, профиль. Он немедленно понял, что попался на крючок, и засмеялся. Почувствовал нарастающее покалывающее волнение.

– Вы меня провели, Белла.

Ему захотелось получше рассмотреть в ней что-то, чего не было в других. Что-то завуалированное, недоступное. Взгляд получился долгим, без обмана несущим его внутреннее состояние. Интересно, видит ли она в нём ловеласа? Других это притягивало, а с ней собственная гордость за это "звание" показалась неуместной.

Он почувствовал, что всё больше теряет возможность одержать верх, что уверенность уплывает от него капля за каплей, изменяя. Что ж из этого? Возможно, он видит странную девушку в первый и последний раз. Почему бы целиком не отдаться едва ли повторимому моменту, скрытому от других глаз. Никто не узнает… В омут с головой! В полёт за наслаждением!

И неожиданно для себя, не успев даже задуматься над следующим шагом, он медленно наклонился к её ногам и коснулся губами бронзовой щиколотки. А затем поднимался всё выше и выше, не спеша, словно наслаждаясь собственной сдержанностью.

Таких откровенных и будто хорошо отработанных трюков в его арсенале было достаточно. Восемнадцатилетний мальчишка вовсе не обладал хорошим опытом, хотя все прелести любви вкусил еще в шестнадцать. Он тайком от родителей вычитывал любовные сцены из книг домашней библиотеки и жадно впитывал интересующие его знания.

Дойдя до бархатистого от волосков колена, он поднял глаза. А она чуть заметно вздрогнула, но не отстранилась. Смотрела на него с интересом. И ни капли испуга, смущения, наигранного или нет волнения. Ничего, что привык он видеть в других. В ответ всё тот же колдовской свет глаз. И этот, новый в любовном опыте юноши, эпизод, не отдалил его от неё, а неожиданно сблизил, сроднил, как роднятся двое на безлюдном острове, погружённые в среду безморальности.

Лишь только он отстранился, южаночка обожгла его взглядом, соединившим пронзительную укоризну с какой-то непокорной таинственностью. Потянулась за корзинкой. Но он, поймав её ладонь, прижал к своей открытой груди. Девушка выдержала паузу, вдруг погладила едва покрытую шёлком начала зрелости мужскую грудь и медленно оттолкнула ее.

– Приходи завтра сюда! Придёшь? – он не сдержался, без остатка обнажив своё желание. – Я буду ждать у родника!

Она не ответила.

– Кому еду носила? – Руфина, даже покрываясь каплями пота от несносной жары, не снимала платка.

– Дяде Гиви. Его сын опять не пришёл.

– Как его ноги?

– Он уже из дома не выходит, боится лестницы.

– А я хотела старые ботинки твоего отца ему отдать. Стало быть, теперь не понадобятся?

– Не понадобятся…

Взгляд Беллы украдкой скользил по стеклу настольного зеркала, время от времени с опаской устремляясь в сторону матери: вдруг заметит…Девушка приспустила косынку. Вот что видел незнакомец: горящие глаза, тёмные брови, припухшие от мужского любопытства губы, лицо в черни волос, как луна в ночном небе. Белла даже облизала губы.

– Платок покрой, – Руфина взглянула на дочь с укоризной, – пора столы накрывать.

Минут через сорок, проковыляв по грунтовой сельской дороге, подошёл автобус. Экскурсанты высыпали разморённые, кто в помятых шортах, кто прямо в купальных костюмах.

Мать считала одежду отдыхающих бесстыдной, так и не сумев привыкнуть к ней за много лет, и не позволяла в присутствии чужих появляться дочери простоволосой. Однако прибывших на отдых каждый раз встречала дружелюбно, с вежливой улыбкой приглашая к столу.

Еще будучи здоровым человеком, отец Беллы, подписав договор с несколькими пансионатами, смастерил рядом с домом навесы и столы, чтобы, возвращаясь с минерального источника, экскурсанты могли утолить голод. Для этой цели разводилась форель. Была и пасека, но после того, как муж Руфины тяжело заболел и слёг, женщина продала её соседям.

Дни экскурсий Белла в тайне ненавидела. Если она не находилась на дежурстве, её сладкий утренний сон прерывался в половине шестого. Приходилось, засучив рукава, замачивать мясо для шашлыков, лепить и печь хлеб, отсортировывать форель, выгоняя в специальный бассейн крупную. К полудню воздух в доме буквально плавился.

Помногу раз выполняя привычную работу, девушка в мечтах переносилась в большой город, в прохладные комнаты квартиры, где не будет целыми днями работать печь, как здесь – в доме матери, где можно будет выспаться по выходным и носить что угодно, даже оголять коленки, если хочется, не боясь укоров матери. А сюда она будет приезжать только как гостья. И пусть Руфина, если нужно, наймёт себе работницу, а с неё, Беллы, хватит! Скоро, скоро, немного осталось терпеть!

Звонкоголосые, разодетые сверстницы прошли мимо калитки, подались в город на танцы. У них впереди музыка, мальчишки и много впечатлений, а у Беллы – большой чан с грязной посудой и надоевшая бесконечными укорами и неизлечимым консерватизмом мать.

С трудом выдержав два роковых часа, она напрасно себя уверяла, что сегодня всё закончится. Она не станет испытывать судьбу и на встречу с Валькой больше не пойдёт.

Прошёл дождь, и так лучезарно от солнца засветилась зелень, что Белле показалось, ещё минута, и она упустит что-то важное, мимолётное, невозвратимое. Она немедленно скинула белый халат и, в который раз за последние полчаса доверив зеркалу свою безупречную красоту, выскочила из ординаторской. Ноги не слушались разума, почти бежали. Опомнись, Белла, к чему лишние волнения, к чему интрижки, ведь остался всего месяц! Но сердце отказывалось стучать в унисон с разумом. А вдруг это последний шанс… на шанс?

Сердце оборвалось. Она опоздала, он ушёл. А может быть, и не приходил вовсе. С болью гаснет надежда, сжимая сердце.

"Да, так будет лучше", – с грустью подумала она. Её ждёт прекрасное будущее. Такое, о каком мечтает едва ли не каждая девушка в посёлке. Ей завидуют, она это знает. Что же ещё?

Странное предчувствие обожгло сердце. Белла обернулась. Валька улыбался родной, с ума сводящей улыбкой. Он подошёл совсем близко. Так близко, что ощутил, как участилось её дыхание, хотя оставалось при этом предельно тихим. Парень потянулся к её плечам, а она, безумно желая броситься в его объятья, отчего-то отпрянула, и в её взгляде читалось настороженность, даже угроза.

– Тише, дикарка моя, это всего лишь подарок, – прошептал искуситель, скрепляя на смуглой шее девушки концы нити жемчуга.

– Не возражай, – предупредил Валька её отказ немного строгим тоном, – подумай сама, не понесу же я это обратно в магазин. И перестань носить старушечьи бусы. Для кого же ещё созданы украшения, если не для такой красотки, как ты?

Он вдруг опустился и расположился на траве по-турецки. Оценивающе посмотрел на девушку снизу-вверх.

– Красавица!

Несколько секунд с улыбкой любовался.

– Скажи, ты читала новеллы Брюсова? В одной из них двое сумасшедших влюблённых, отвергнутых обществом, нашли свой рай в развалинах древнего замка. Не правда ли, мы на них похожи?

– Возможно, это место и кажется тебе раем, а я вижу его каждый день. Жить в этих краях довольно скучно. Я бы уехала отсюда.

– А уехала бы со мной? В Москву. Ну, скажи, разве не мечтала ты когда-нибудь о Москве? Не качай головой. Глаза-то твои не лгут, Белла.

Белла молчала, ласково поглаживала ладонью жемчужины. Валька безумно нравится ей, плюс хочет увезти её Москву. Искренне ли? Слишком хорошо, чтобы сбыться. Но как хочется этому поверить!

– Расскажи мне о себе, Белла. Откройся, наконец. Или опять скажешь, не пора? Где ты работаешь, например?

– Ты же сам говорил, наш рай только здесь.

– А мы немного увеличим его площадь. Что за скрытность такая? Мы знакомы уже почти неделю, а я ничего о тебе не знаю. Смотри, вот уеду скоро, и скажешь тогда: зачем же ты, дорогой Валечка, меня покинул. А я отвечу: поздно, меня здесь уж нет.

– Ну, хорошо, – смеясь, согласилась девушка, – туда, где я работаю, не мечтает попасть ни один человек.

– Надеюсь, это не морг?

– А что, разве не подходящая замена развалинам замка?

Они снова счастливо засмеялись.

Вдруг девушка напряглась, неожиданно метнулась к дереву и прильнула к его стволу. Молодой человек почти сразу догадался о причине её поступка: на тропе показалась женщина. Он спокойно выкурил сигарету, пропуская нежелательную, впрочем, лишь для Беллы, свидетельницу и смеясь, облокотился на ствол дерева, за которым притаилась маленькая “преступница”. Щёки её пылали, глаза были закрыты.

– Перестань, пожалуйста, смеяться. Ты ничего не знаешь, – приказала скромница так строго, что насмешник умолк.

Напрасно он ждал объяснений. Их не последовало. Девушка не спешила покидать своё укрытие, и юноша подошёл ближе.

– Что же я должен знать? – Валька осторожно обнял её за талию.

Белла попыталась уклониться. Он прижался ещё сильнее.

– Разве я сказала, что должен? – ответ прозвучал менее твёрдо, чем хотелось ей.

Валька нежно прильнул губами к её смуглой шее, скользнул на плечо, всё жарче сжимая её тело, дошёл до лямки платья, захватил зубами, попытался приспустить.

Белла вырвалась, отошла.

– Перестань, ради Бога, Белла. Мы не первый день знакомы. Ты ведёшь себя так, будто никто к тебе не прикасался. Я не поверю такому. Иди сюда, слышишь?

– Стой там и не подходи, – предупредила раскрасневшаяся девушка, – у меня, действительно, никого не было. И с тобой ничего не будет. Я же сказала, ты кое-что не знаешь.

– Так скажи мне, чёрт возьми! – Валька терял терпение.

– Я не могу, Валентин, понимаешь?..

– Не понимаю, я ничего не понимаю!

–Хорошо. Дело в том, что я через три недели… в общем, я выхожу замуж.

– Замуж? Нет, Белла, нет! Ты не можешь!..

Ей почудилось в его словах что-то ненастоящее. Но её взволнованность тут же затопила странное подозрение. Валька сгорбился и поник. Глаза его погасли.

– А как же я, Белла? Ты его любишь?

Она закусила губу, почувствовав подступающие слёзы. Её состояние от Вальки не ускользнуло.

– Что ж, – бесцветным голосом вымолвил он, – мне остаётся только одно. Решительно он устремился к роднику, прямо в сандалиях вошёл в обжигающую воду. Белла молча внимала его безрассудству, но как парень и ожидал, уже очень скоро забеспокоилась.

Она знала, что дольше пары минут в ледяной воде находиться невозможно, холод начинает сводить ноги.

– Валя, не надо. Выходи, – кротко попросила девушка.

– Зачем, Белла? Я хочу простудиться и умереть.

– Пожалуйста…

– Уходи, Белла и не мешай мне.

Мышцы на Валькиных икрах напряглись.

– Глупенький, ты же ко мне попадёшь! А я уж тебе умереть не дам.

Валька будто глядел сквозь неё.

– Ты как ребёнок, в самом деле, Валентин. Хватит, выходи из воды.

– Ты не то говоришь, Белла, совсем не то…

– А что же “то”? – она потянула Вальку за руку, пытаясь свести с места. – Ну, прости меня, пожалуйста.

– Всё не то, всё не то…

– Ты мне очень нравишься, Валька!

Краешки Валькиных посиневших губ дрогнули, слегка растянулись. Он ступил, наконец, на теплые камни и, вдруг схватив Беллу за руку, крепко прижал к себе.

А потом в высокой мягкой траве ласкал её живот и бёдра, прокравшись в укрытия одежды. Целовал её губы и грудь, с наслаждением слушая учащённое биение покорённого сердца. В его ритме тонуло тихое: – Валька, не надо.

Глава 2

Грузовик с номером «75-15» у дома означает известия из Краснодара, от человека, который не нарочно вторгается в нашу идиллию. От Марата… Раньше этот номер вызывал в душе Беллы чувство радости и предвкушения. Теперь казался в её жизни лишним, ошибочным. То, что привёз краснодарский водитель, должно было послужить кульминацией в предбрачном отрезке времени, но вместо этого посеяло в душе невесты панику от ощущения невозможности вернуться назад. Речь идёт о роскошном свадебном платье. Его выбирали тщательно, из самых дорогих, и, вероятно, долго искали в магазинах. Мать от восторга прослезилась. Завтра это платье сможет увидеть отец, когда его привезут из больницы. Он будет радоваться за дочь и тому, что успел дожить до счастливого дня. Бедный папа! Он даже не догадывается, какие сомнения грызут Беллу.

Руфина впервые за последние месяцы выглядела счастливой, немного отвлекшись от грустных мыслей. Приятным в этот вечер казался даже тот факт, что с завтрашнего дня её муж будет с ней рядом, пусть почти уже совсем недвижим. Перед его редкой болезнью – необъяснимым отмиранием клеток – врачи оказались бессильны. Никакое лечение не смогло остановить этот процесс. День за днём, месяц за месяцем клетки медленно отмирали в его организме. Это выглядело более чем странным и абсурдным на фоне абсолютно здоровых органов. Последние две недели врачи только разводили руками и, наконец, сдавшись, отправили больного умирать домой.

Ничего, Руфина будет рядом с мужем и своей заботой скрасит его последние дни. А свадьба дочери поможет хотя бы на короткое время вернуть в его жизнь чувство радости. Всё происходящее было таким же правильным и совершенным, как свадебное платье. Она замечательно воспитала дочь, окружив её с детства строгостью и моралью. Жених образован и тоже хорошо воспитан. Наконец, он сын её давней подруги. К подарку прилагалась записка, в которой назначалось время телефонных переговоров с Краснодаром. Нужно было сегодня же сообщить матери жениха, по размеру ли платье (хотя уже не один раз обговаривались все размеры).

Нет ничего грешнее осознавать, как ты хороша в блеске нейлонового облака и как понравилась бы сейчас другому, и как этот другой ждёт уже целых полчаса, и важнее этого ничего уже быть не может. Отчего-то и прохладные комнаты городской отдельной квартиры и “вымечтанная” свобода уже не кажутся самым нужным в жизни. Есть кое-что в сотню раз более волнующее, отстраняющее все материальные блага. И ещё не до конца понятно, стоит ли оно всех прежних стремлений, но уже не находишь сил и желания отказаться от его вкушения.

Часы словно взбесились, стрелки стремительно ускользали от судьбоносной отметки. Подступающие слёзы туманили глаза, искажая отражение в зеркале. И ещё эта ненавистная записка о переговорах! Белла просто сойдёт с ума, если сегодня ЕГО не увидит!

Какой восторг и любование в глазах матери, и какая тоска и потерянность в глазах невесты!

Наконец, высвободившись из круженного заточения и тайком улизнув от матери, зная, как та рассердится, Белла прибежала в условное место с опозданием на сорок минут. Обнаружила его безлюдным и дала волю слезам. Ей не нужен Марат – сын обеспеченного папочки, не нужна отдельная квартира и свадебный наряд. Ей нужен только светловолосый Валька! Валька с родинкой на щеке! Валька голубоглазый! Валька настойчивый и страстный, от которого вскипает кровь!

Она плакала не от потери, а от какой-то страдальческой, нежной, желанной грусти, которой сопровождается влюблённость. И к этой грусти примешивалась ненависть и к подарку, и к матери, и к собственному легкомыслию и поспешности за удачным замужеством.

Она всхлипнула, и вдруг насторожилась, и обратила заплаканное лицо на голос, окликнувший её, уже не страдая, а восторгаясь. Любовники немедленно бросились друг другу в объятья, которые через секунду грозили уже перерасти в томительные нарастающим возбуждением ласки. Парень скользнул было губами на девичью грудь. Пробежал пальцами по гладкому бедру, а красавица, нескрываемо пылавшая желанием, отстранялась от этих ласк, не покидая при этом объятий. Валька, понимающий несколько больше в капризах женских сердец, чем многие его сверстники, быстро догадался о причине нарочной Беллиной неподатливости. Мужчина способен легко отречься от всего, что не примет участия в обещающем случиться слиянии. Женщина же требует каких-либо гарантий будущего, даже заведомо ложных, чтобы с оправданным спокойствием предаться глубинам любви. Она словно требует платы за свой сладкий грех. Мужчина же в подобном не нуждается.

– Белла, милая, дорогая! Я приеду за тобой. Ты ведь поедешь в Москву?

И она кивала в ответ.

– Я скоро напишу тебе. Очень скоро. Жди.

И снова Белла во власти голубоглазого, светловолосого обольстителя (у Марата глаза карие, волосы чёрные, как смоль. Это имеет значение? Ещё какое!)

Наслаждение томлением, романтическая прелюдия и скудные ласки допустимы почти любой скромницей. А дальше, за чертой, плотское удовольствие и хрупкая боль, подчёркивающая приземлённую материальность. Здесь парящая гордость за умение быть для мужчины соблазном вдруг съёживается в пристыженность, смешанную с самозапретным наслаждением. И вскоре яркий концентрированный шар страсти становится похожим на маленькую остывшую планету. А позже, спустя чувственную усталость, этот шар снова наливается, впитывая из памяти и возвышенное, и земное…

Сейчас Белла – остывшая и спокойная, ей гораздо легче, чем несколько часов назад. А завтра она с огненным шаром в груди пойдёт на переговорный пункт и смело признается Марату, что обручена с другим (красивое и подходящее слово: обручена), что ничего уже не изменить, и она уезжает в Москву.

“Маратушка, ты милый, добрый! Очень прошу, прости…”

“О чём ты говоришь, Белла? Ведь мы совсем скоро летим в Германию. И паспорт твой уже готов”.

“Ты не понял, Марат. Мы никуда не полетим. Вернее, в Германию отправитесь вы с твоим отцом, а я останусь”.

“Почему?”

“Потому что никакой свадьбы не будет. Прости, что так получилось. Я люблю другого человека”.

Да, так, что-нибудь в этом роде. Конечно, будет скандал, но она всё вынесет ради Вальки. А фотографию, где Белла с цветком в волосах, смуглая и красивая, Валентин возьмёт с собой, чтобы ощущать присутствие любимой, пока будет длиться разлука.

– Дорогая подруга, что произошло? На тебе лица нет.

Мать в недоумении. Сейчас она всё узнает. Белла не в состоянии унять дрожь.

– И ты ещё спрашиваешь? С какой семьёй я хотела породниться!

Белла съёжилась у стены. Марат сидел напротив, опустив голову. Несостоявшаяся свекровь нервно топталась возле сына. А Руфина перемещала вопрошающий взгляд с одного человека на другого.

– Что же, она ничего не знает? – холодно осведомилась “несвекровь”.

Белла виновато мотнула головой и покраснела. Она полагала, что телефонного разговора с Маратом будет достаточно.

– Твоя дочь расстроила свадьбу. Мой сын всего лишь хочет знать, почему. Что он ей сделал плохого? За что его отвергли?

– Я не верю своим ушам! Белла, это правда?

– Да, – хрипло отозвалась виновница. (Как жаль, что всё услышит папа).

– Ах, Ирма, так часто бывает. Молодые ссорятся и мирятся без конца…

– Мы не ссорились, – проронила Белла, останавливая надежду матери.

– Дочка, родная, помиритесь, – как непривычно ласков и жалостлив её тон, – Марат, сынок, прости её, пожалуйста.

– Какой он тебе сынок? (Это Ирма) Он теперь чужой вашему дому!

Марат, наконец, поднял голову.

– Белла, прости, если я тебя обидел…

Девушке стало жаль бывшего жениха и отвратительно стыдно за неожиданный скандал. Она готова была уже подыграть в сцене примирения, но тут Валькин образ скользнул из памяти в сердце, а оттуда – в самый низ живота и зажёгся там раздражающим огоньком. Белла взглянула на Марата и поняла, что он никогда не сможет потушить этот огонь. И тогда она решительно произнесла:

– Я люблю другого…

Ещё несколько болезненно-обидных слов и всё закончится. Или только начнётся?

– Несмотря на то, что я всегда считала тебя подругой, Руфина, осмелюсь тебя упрекнуть (это “несвекровь”, страшно возмущённая). Ты воспитала дочь плохо! Твоя Белла – ветреная особа и в жёны моему сыну не годится. Пойдём, Марат, пойдём, сынок из этого дома.

Лучше бы Руфина накричала на Беллу, ударила по щеке, что иногда допускала даже с взрослеющей дочерью, но только не говорила бы жалкое и непривычное:

– Белла, за что?..

Назавтра Валька не пришёл, не пришёл он и на следующий день. К третьему вечеру сердце Беллы панически заметалось, огонёк внизу живота разгорелся до нестерпимого жара.

Она разузнала номер телефона в Валькином пансионате, но потом вспомнила, что не знает фамилии возлюбленного.

Через несколько дней девушка почти смирилась с мыслью, что возлюбленный больше не придёт. Он внезапно уехал и, вероятно, не успел её об этом предупредить. Теперь ей остаётся жить ожиданием письма от него, в котором (она пыталась представить) будет много нежных слов и обещаний.

“Белла, укажи каким поездом ты поедешь, чтоб я тебя встретил…”

И так далее, и так многообещающе.

Примирение матери началось с вопроса: – Кто он?

На что Белла загадочно отвечала:

– Скоро узнаешь.

Соседи вскоре перестали таращить глаза на одинокую невесту, и все версии об её несостоявшемся замужестве сами собой развеялись.

Потянулись октябрьские будни, больничные дежурства, тоскливые вечера бесконечных ожиданий. Валька не писал. Ни про поезд, ни про свою любовь, ни про то хотя бы, что он всё ещё её помнит. Белла потеряла аппетит, некрасиво осунулась, намеренно избегала подруг. Ей казалось, они втайне смеются над её нелепым романом. Она всё ещё помнила, какая зависть читалась в их глазах каких-нибудь несколько месяцев назад: Марат понравился всем, а предпочтение отдал Белле. Кому не мечталось выбраться из Богом забытого села, куда вела лишь грунтовая, вечно размытая дорога, в большой многообещающий город? Высокий, хорошо одетый Марат, внезапно появившийся в больнице местного городка (аппендицит в дороге) и немедленно окружённый вниманием молоденьких медсестёр, был чем-то вроде алого паруса для местных “Ассоль”.

Марат… Хороший, добрый Марат, который путешествует сейчас по далёкой Германии без неё, без Беллы… Несчастный Марат… Он никогда не был таким жестоким. Как дорога, оказывается, мужская верность! И как несерьёзен рядом с Маратом Валька.

Октябрь, протянувшись чередой тоскливых, излишне длительных дней, уступил ноябрю, завершившись, но не завершив снедающей Беллиной скуки.

И вдруг письмо! Всегда так непростительно поздно, как пробуждение перед последним шагом в выдранную сном пропасть. Откуда? Прыгающее сердце мешает разглядеть… Неужто прямо из Германии?

Она не разочарована. Она рада вернувшейся надежде.

Вышла ли Белла замуж? Счастлива ли она? Пусть простит за то, что не удержался и написал ей, за то, что не может её забыть.

Белла бросилась отвечать.

– Мама, хорошо ли будет написать, что я скучаю по нему и что, кажется, по-прежнему люблю?

Ах, тошнота невероятная! От избытка чувств или от голода?

Мать с радостной поспешностью удалилась греть нетронутый обед.

Через две недели пришло письмо. В нём было много слов любви и предложение… руки и сердца. Письмо от Марата.

Матери обнимались и плакали. Короткую легкомысленную любовь Беллы простили. Суматоха и чудесная суета! Праздничный стол для гостьи! И день свадьбы назначен в августе, когда жених вернётся из-за границы.

А Валька остаётся в прошлом лёгкой болью при воспоминаниях. Она чуть было не потеряла, возможно, единственный в жизни шанс. Всё будет теперь хорошо!

Во сне она куда-то бежала, куда-то боясь опоздать. И там, у родника, вдруг увидела Вальку. Он лежал в траве, раскинув руки и глядя в небо, как однажды в одно из их свиданий. И так же как тогда сердце Беллы подпрыгнуло и забилось сильнее. Валька протянул руку и погладил её икры. Потом поднялся выше, скользнул по бёдрам, и через мгновенье его пальцы растворились в кружевах её трусиков. Белла закрыла глаза и в блаженстве запрокинула голову. Всё слабее её ноги, всё откровенней его ласки. И вот он уже перед ней на коленях и целует её живот. Какой же он умелый! Всё просто как в кино! Она хочет видеть его глаза. Пусть она найдёт в них не только желание, но и самую что ни на есть настоящую любовь. Белла опускает взгляд и столбенеет: у Вальки лицо Марата. Марат противно закатывает глаза, как делает это всегда в минуты возбуждения…

Белла почувствовала, что её вот-вот вырвет на него и, резко отпрянув, проснулась. Тошнота с пробуждением не отступила, а как-то опасно усилилась. Откинув одеяло, девушка метнулась в переднюю и, едва добежав до раковины, невольно опорожнила желудок. Она ещё несколько минут стояла в темноте, пытаясь сообразить, в чём причина недомогания и внезапно споткнулась о непредвиденный вариант. Качаясь, ушла к себе, достала с полки недочитанную (весьма давно) книгу и извлекла выглядывающий оттуда карманный календарик. Поднеся его к свету настольной лампы, вдруг почувствовала сердцебиение где-то в горле. Последний синий кружочек (обведённое чернилами число) красовался в середине сентября. Белла с ужасом вглядывалась в роковое число, пока оно не расплылось в тумане слёз. То, подпуская, то отгоняя надежду на ошибку, она мысленно кричала: “Нет, только не со мной!” Наконец, присела на краешек кровати. Кружилась голова, и комната кружилась вместе с нею. Как часто бывает в экстренные минуты, Беллин мозг начал быстро вырабатывать варианты спасения. Нужно было срочно любыми правдами и неправдами вызвать Марата из-за границы и переспать с ним. Роды раньше срока – нередкое явление. Она знает Марата, уговорить его несложно, особенно если внушить, как сильно она по нему соскучилась. Номера телефонов гостиницы, где проживает Марат, предусмотрительно указаны в уголке письма. Звонок будет стоить дорого, но это теперь кажется несущественной деталью в игре с судьбой.

Но назавтра Беллу ждал вопиющий исход. Несмотря на исчерпывающую объективность и вежливую сдержанность Марата, он казался ей несносно упрямым. Она вспотела от раздражения. Опять чаны с грязной посудой, размытая дождём грунтовая дорога? Ну уж нет! Не будет этого!

Белла с удовольствием сейчас разбила бы трубку о телефон, а не мирилась бы с улыбками присутствующих людей, умилённых нетерпением невесты. Что ж, раз не получилось вытянуть Марата “из-за бугра”, значит, нужно от ребёнка избавиться!

Глава 3

Закрывшись в ординаторской, девушка спешащим движением перетянула шпагатом левое плечо и ввела в вену иглу. Дверь толкнули, потом постучали. Белла вздрогнула, но довела дело до конца. Наконец, открыла, сделав вид, что застёгивает ремешок часов на левой, согнутой в локте руке.

– Зачем закрываешься?

– Я переодевалась.

Нет, так можно помешаться, если вздрагивать каждый час. Именно в такой временной последовательности необходимо было вводить стимулятор. Нужно будет найти другой способ уединения.

К вечеру боль усилилась, стала невыносимой, схватки участились. Организм возмущённо отозвался на бесправное вмешательство в его природу. Ночью Белла корчилась от боли, глотала анальгин, согнувшись, плелась в душевую. Наконец, на белый кафель упали капли крови. Скоро, скоро чужая, никому не нужная жизнь прекратится.

Ещё полчаса и ещё… Ничего не происходило. Плод цепко держался внутри своего убежища и хотел жить. На повторное истязание Белла не отважилась. Слишком кощунственным показалось ей разрушение своего здорового молодого организма.

Поёжившись и промочив слезами кушетку, она с трудом дожила до утра.

Утром боль утихла, но всё тело казалось разбитым. Через силу выполнив медицинские процедуры и дождавшись смены, девушка добралась до дома, пошатываясь от слабости, свалилась на постель и уснула тревожным сном.

Несчастье оказалось столь непомерным для неё одной, что девушка решилась открыться подруге. Чтобы нарисовать полную картину своего горя, нужно было выложить и про красивые, но быстро истекшие свидания, и про чувства, и про ссору с примирением и грядущую свадьбу с Маратом. Ничего не получилось утаить от любопытства скучающей провинциалки. Возможно, вдвоём с Рахиль они найдут способ избавления от “ненужного свидетеля” Беллиного греха. Рахиль, казалось, искренне и участливо забеспокоилась в ответ на исповедь подруги. К следующему дежурству она раздобыла рецепт вытравляющего зелья, представляющего собой концентрированный отвар из специй. Не слишком доверявшие знахарским средствам, девушки всё же ухватились за этот шанс. Оставалось придумать, где отвар готовить. У Беллы мать почти никогда не отлучается из дома. У Рахиль куча братьев и сестёр. Однако у неё это сделать безопасней: родители Рахиль часто подаются на городской рынок, вливаясь в ряды торгующих.

Любопытным сёстрам объяснили, что таким средством прекрасно мыть голову: волосы растут гораздо быстрей. Самой маленькой пообещали даже смочить ресницы, чтобы они выросли как у её любимой куклы Дины. Отвар остудили и перелили в несколько бутылок. Бутылки Белла куда-нибудь спрячет, чтобы их не нашла мать.

Через несколько дней добровольных пыток к Белле, наконец, вернулось её природное естество, которое продолжалось положенное ему время, что окончательно выветрило опасения девушки. Неужели страдания Беллы закончились, и теперь мать и отец не узнают о её позоре, и соседи осуждающе не посмотрят ей вслед? Всё позади!

Жизнь красавицы налаживалась, худоба сходила, черты лица сделались мягче, появился румянец. Она получала письма от будущего мужа и отвечала прилежно, добавляя пожелания матери.

К Вальке ненависти она больше не испытывала, вспоминала о нём уже совсем редко, хотя и с приятным трепетом.

В конце декабря у Беллы обещающе заныл живот, и заглянув в заветный календарик, девушка довольно заключила: получится точно в срок. Однако, поболев с неделю, живот сам собой успокоился, так и не выдав того, что от него ожидали.

– Не делай поспешных выводов, – пыталась успокоить подругу Рахиль, – у меня, к примеру, задержка – обычное дело. Положи на живот грелку.

Всю следующую неделю несчастная была на грани помешательства, каждый день и час ожидая чуда. В конце недели поняла, что чуда не произойдёт, и остаётся ждать лишь катастрофы.

– А что, если всё рассказать? – попыталась выразить заранее обречённую мысль подруга, – если Марат любит, то обязательно простит. Ведь однажды уже было такое.

– Дважды он точно не станет этого делать. И никто не станет…

К тому же Белла только на миг представила округлённые от ужаса глаза Ирмы – матери Марата и её передёрнуло.

– Всё, подруга, я пропала. Придётся забыть о краснодарской квартире и долгие месяцы с позором носить свой живот. Папа умрёт от горя.

Белла заскулила. У Рахиль сжалось сердце. Как хорошо, что всё это случилось не с ней!

Ещё через некоторое время ребёнок зашевелился. Он упорно не хотел сдаваться. И хотя ему было уже около пяти месяцев, внешне он никак себя не выдавал. Белла лишь слегка поправилась. Хуже было другое. Ей приходилось вести себя так, будто ничего не происходило: улыбаться, скрывать наплыв аппетита или, наоборот, его отсутствие. А это было куда сложнее, чем утягивать ремнём живот и носить свободный свитер.

Наконец, настал долгожданный день. Нет, не для крохотного существа, а для его матери. В этот день она намеревалась начать осуществление своего плана. Решение было найдено.

– Что ты сказала матери, Белла? – Рахиль заглянула в лицо подруге.

– Сказала, что отправляюсь работать в пионерский лагерь. На две смены.

– Молодец. Правдиво звучит. Вот смотри, – Рахиль развернула блокнотик. – Здесь адрес и ориентиры, чтобы быстрее найти общежитие, и номер комнаты. Ну что, найдёшь?

– Найду.

– Вещи собрала?

– Да, остальное куплю по дороге. Я, Рахиль, сегодня уеду.

– Сегодня?

– Не могу ни дня здесь!

Белла умолкла, опустила голову.

– Рахиль, а что, если я не смогу его оставить? Увижу и не смогу.

– А ты не смотри. Хочешь, скажу откровенно? Думаешь, он здоровеньким будет? Ремень-то вон как затянут… Таких государство растит…

Всё было таким же, как всегда: звёздное небо, кусочек которого впускало больничное окно, молчаливые деревья, голубая в лунном свете трава на скудном газоне. Таким же как всегда, но другим сегодня. Потому что отныне это небо, и звёзды, и трава принадлежат ещё одному существу на планете. Живому, явившемуся в незнакомый мир, чтобы отныне стремиться к счастью.

– Что же вы такое делаете, молодые? Ведь нет ничего дороже ребёнка! На то мы и родились женщинами! Это же не кукла!

Совесть Беллы сжалась в комочек трусливо и подленько под мудрым взглядом врача.

– Подумай ещё, время есть. Приложи к груди. Взгляни хотя бы на родного ребёнка!

Но Белла лишь прошептала солёными от слёз губами:

– Не надо…

Перед её глазами жестко лёг белый лист, чистый, как надежда, на котором предстоит вывести будущую участь ничего не подозревающего младенца.

На следующее утро Белла покинула стены роддома, хотя передвигалась с трудом. Дней пять она одиноко “зализывала” раны. Затем собрала вещи и отправилась на вокзал, всё дальше и дальше удаляясь от частицы своей плоти и крови. И крохотное существо слабо трепыхало ножками в беспокойном сне, словно чувствуя измену матери.

На этой прескверной истории надо ставить точку, как хочет того героиня. На бумаге это сделать несложно. Сложнее поставить точку в жизни, вычеркнув факт из её течения. Ребёнок родился и будет жить, несмотря ни на какие знаки препинания. Он будет двигаться по разветвлениям судьбы вне зависимости от того, помнят о нём или забыли.

Руфина слишком занята, чтобы заметить бледность дочери. Рахиль убеждена и обманута, что младенец прожил всего несколько часов, родившись очень слабым. Страница закрыта, не прочитанная никем.

Какими неуместными, даже фальшивыми выглядели счастливые лица гостей на фоне невестиной страшной тайны! Но нет. Они искренни. Они ничего не знают. Это Беллина фальшь, и ничья больше. Почему даже сейчас она думает об этом? Сколько ещё нужно времени, чтобы всё забыть?

Интересно, какая она, эта девочка? Может быть, у неё светлые волосы, как у Вальки, светлая кожа и синие глаза… Невероятно, зачем она вспоминает ребёнка снова и снова? Она превращается в заложницу судьбы, тогда как, напротив, искала свободы!

Страшным поступком (и она понимала это) Белла хотела скрыть свой грех и затем навсегда забыть о нём, начав новую жизнь с незапятнанной страницы. А вместо этого мучительно носила свой стыд в себе, думая о содеянном всё больше и чаще.

Всё, о чём она так мечтала, было у её ног: отдельная квартира в большом городе, всяческие наряды и даже короткие юбки, о которых раньше Руфина и слушать не хотела. Но что-то мешало этому долгожданному счастью состояться, что-то мешало Белле чувствовать себя свободной.

Её тяжкий грех не остался в прошлом, маленький несчастный “свидетель” где-то живёт и растёт один, не зная, что на этом свете бывает по-другому. Понимание и неизбежность этого делает жизнь виновницы неспокойной.

Через полгода Белла забеременела и страстно желала, чтобы будущий ребёнок (ах, пусть это будет мальчик) отвлёк её от изводящих мыслей. Но вышло всё иначе.

Чем сильнее привязывалась она к новорождённой и с чувством нежности оберегала беззащитное доверчивое создание, трепещущее в кружевных одеяльцах, тем жгучей становилась её жалость к брошенному ребенку. Сама того не желая, она беспрестанно терзала себя жестокими фантазиями, представляя беспомощный живой комочек не в своих объятиях, а в каком-нибудь далёком приюте, плачущим и обречённым на одиночество. И тогда она начинала задыхаться от наплыва дикой болезненной нежности и невозможности прикоснуться к оставленной когда-то девочке.

Наконец, она решилась на невозможное, измучив себя пониманием того, что с безвозвратным ускользанием времени усиливается тяжесть её преступления. Укачав однажды дочку, она немедленно села писать матери письмо, но, как и пять последующих его собратьев, порвала на кусочки и сожгла. Лишь спустя год письмо дошло до адресата.

С трудом, дочитав до конца исповедь дочери, Руфина почти физически ощутила, как земля разверзлась у неё под ногами. Как она, прожившая полжизни, ничего тогда не заметила, не поняла? Как жила эти три долгих года, опутанная грехом дочери? Боль в груди разрослась до электрической. Не ко времени эта боль. Слишком рано. И, преодолев её, женщина сделала вдох. Наверное, к лучшему, что муж не дожил до этой позорной минуты. Он умер тихо и спокойно, во сне. Последние дни отмирающие лёгкие плохо впитывали кислород, мозг находился в состоянии полусна. Но всё же мужчина успел узнать о беременности замужней дочери и в ответ на новость улыбнулся слабеющими губами. На его последнюю долю выпало немного радости. Что ж, всё остальное достанется ей, Руфине. А боль пусть подождёт: сердцу предстоит долгая работа…

***

– Марат, я хочу поехать к маме.

Белла сняла с полочки стопку сложенных детских вещей.

– Почему сейчас? Мы же договорились подождать моего отпуска.

– Я не могу ждать. Я соскучилась. Пожалуйста, Маратик.

– Странно, то рвалась от матери, свободы хотела, то теперь тебя не удержишь пару дней.

– Я по маме соскучилась, а мама – по мне. Тем более ты не очень любишь туда наведываться. Я поеду.

Она продолжала укладывать вещи.

– Ну, я не знаю. Как ты поедешь с ребёнком?

– Я справлюсь, Маратик, не волнуйся. И я ненадолго.

Мать несколько секунд держала её в дверях, наконец, взяла внучку на руки.

– Я знала, что ты не выдержишь, – холодно проронила она, – но зачем Софочку такую даль повезла?

– Мама, где она? – прошептала Белла.

– Угомонись и не вздумай ей голову морочить. Девочка только начала привыкать. Сейчас она спит. Белла смогла немного избавиться от напряжения, распустила концы шарфика.

– Как её зовут?

Мать словно не слыхала её вопроса, раздевая внучку и забавляя её.

– Мама… – Белла поджала губы.

– В приюте её назвали Оксаной…

Молодая женщина мученически подбирала слова, которые помогли бы наладить разговор с матерью, но шли минуты, а она молчала. Софочкасползла с бабушкиных коленей и отправилась путешествовать по комнате. Женщины продолжали молчать, не решаясь даже взглянуть друг на друга. Наконец, Руфина не выдержала…

– Почему ты ничего не сказала раньше? Зачем молчала? Как могла ты поставить свой страх перед позором выше жизни родного ребёнка? Я не пустила бы тебя сюда, если бы не Софья. Поэтому ты и взяла её с собой, а не оставила с Ирмой?

Тихие детские голоса донеслись до них из другой комнаты. Обе женщины метнулись туда и остановились на пороге. И на смертном одре каждая из них вспомнит эти минуты.

Очень маленькое, совсем не больше Софочки, бледное создание во все удивлённые голубые глаза рассматривало черноволосую незнакомку, прильнувшую к её кроватке. Это было совершенно очаровательное, ангельское существо с дрожащими на ресницах влажными бусинками, не успевшими превратиться в слёзы. Белокурая девочка молча взглянула на вошедших и снова обратила свой взор на Софочку. Малыши с долгим интересом рассматривали друг друга. Потом Софочка нагнулась за куклой, лежащей на полу, но не взяла её себе, а протянула новой знакомой. Это была небывалая щедрость для полуторагодовалого ребёнка. Оксана улыбнулась в ответ и даже от радости вздрогнула, как вздрагивают пушистые щенки, обнаружив солнечного зайчика. Потом белокурый ребёнок потянулся в сторону Руфины и дважды изрёк слово “мама”. Белла почувствовала, как покрывается мурашками от звука детского голоса.

Руфина облачила девочку в платьице, причём та нетерпеливо продолжала проситься из кроватки, и посадила её на пол рядом с Софочкой. Не поставила на ножки, а именно посадила. Тревога подступила к сердцу Беллы. Трёхлетняя девочка неуверенно на коленях подползла к коробке с игрушками и подтащила её к сестрёнке, которая с любопытством наблюдала за ней с высоты своего мастерства стоять на собственных ножках.

– А я не умею ходить, – с милой откровенностью призналась Оксана, будто Софочка могла её понять, и Белла ощутила, как невидимые тиски сжимают ей горло. Софочка плюхнулась рядом с сестрёнкой и манящим ящиком, и трогательное дружелюбие, и щедрость, на какие только способны дети, воцарилась в их крохотной компании.

– Белла… – мать сжала локоть дочери, готовой сделать шаг в сторону детей.

– Белла, я никогда ни о чём не просила тебя. Но сейчас прошу, уезжай. Ради Софьи и Оксаны. Очень прошу, уезжай! Возвращайся к мужу. Я буду брать к себе Софью, как только она немного подрастёт. Пусть летом дышит чистым воздухом. Я очень люблю её – мою внучку. А ты завтра же уезжай. Надеюсь, ты поймёшь меня. Слышишь, дочка?

Глаза матери казались просящими, голос был ласков, губы вздрагивали. Напряжение Беллы растаяло, сердце затопила волна нежности. Долго мучавшая её вина пролилась слезами раскаяния на плечо матери. Руфина обняла дочь, вдыхая не упущенный памятью сквозь время и расстояние запах родных волос.

– Ничего уже не изменить, Белла. По документам Оксана моя дочь. И я любила её уже тогда, когда держала в руках твоё письмо. Возвращайся к мужу, а правду забудь навсегда. Ведь если обман раскроется, Марат тебя не простит. А ты должна думать о Софье. Так будет всем хорошо. Поверь мне и моим годам.

Молодая женщина подняла на мать заплаканные глаза. Она отчётливо теперь поняла, как нужна была ей все эти годы нежность матери. Пусть даже нежность жестокая.

– Мама, что с ней? Она…больна?

***

“Здравствуй, Соня! Пишет тебе твоя сестра Оксана. Почему ты больше не приезжаешь летом? Почему не отвечаешь на письма? Как ты закончила год? Я – почти отличница. У меня только две четвёрки. Ещё я ходила в драмкружок. Сначала меня брать не хотели, предлагали заниматься лепкой или выжиганием, но за меня попросила мама. Правда, мне давали самые маленькие и скучные роли, где не надо было двигаться и много говорить, но все главные роли я знала наизусть. С тобой играть в театр было интересней. И вообще, ты моя самая лучшая подруга. Помнишь платья для принцесс, которые шила моя мама? Они все целы, только стали малы. Я в них такая смешная! Но если ты приедешь, мама сошьёт новые. Короны не сохранились, потому что попали под дождь. Соня, приезжай, пожалуйста. Я тебя очень, очень, очень жду!”

Девочка задумчиво потеребила уголок письмеца, покусала кончик авторучки. Что ещё написать такого, чтобы Соня поняла, как ей будет здесь весело? Маленькое сердце чувствовало, что причина разлуки кроется в отношениях мамы и тёти Беллы. Что-то в них было не совсем хорошо. Тётя Белла нравилась Оксане. Каждый раз она дарила ей игрушки, а иногда покупала красивые платья, как у Сони. У мамы на такие наряды денег не хватало. Теперь они все малы. Как жаль.

Оксана недоумевала, почему мама всегда радуется Соне, но не радуется тёте Белле, строго разговаривает и не улыбается ей. Как-то она даже накричала на тётю, и во дворе было слышно, как мама рассерженно повторяла: “прекрати пить, прекрати пить”. И ещё пугала тётю Беллу тем, что дядя Марат её когда-нибудь прогонит. Может быть мама шутила? Тётя Белла ведь не собачка.

Наверное, тётя обиделась, потому что они с Соней приезжать перестали. Мама говорила, что у них просто нет такой возможности. Но Оксана всё равно продолжала надеяться и ждать до последнего дня летних каникул.

Девочка свернула листок, так и не придумав ничего нового и удивительного для Сони, потому что здесь было скучно и всё по-старому. Конвертик положила в сумку к маме так, чтобы уголок торчал на виду, и мама не забыла письмо отправить. На душе девочки стало легко и весело, и она готова была ждать еще, сколько нужно, несмотря на то, что один летний месяц уже подошёл к завершению.

А Руфина с жалостью в сердце терпеливо ждала, когда погаснет детская надежда, потому что письмо никогда не отправится к адресату, а будет аккуратно спрятано под ключ.

Так будет лучше всем…

Глава 4

Соня лизнула край конверта и аккуратно заклеила. Ей нравилось отсылать бабушке Ирме свои фотографии, жаловаться, что скучает, и учителя ей ставят несправедливые отметки. Правда, о своих прогулах и невыполненных контрольных по предмету гармонии она старалась умолчать. Зато о новых женихах, о чудесных сапожках в магазине рассказывала красочно. У бабушки Ирмы можно денег и попросить, но это лишнее. Достаточно с милой ласковой наивностью рассказать о соблазнительных вещах, которые продаются в Москве и испытывают юную душу, чтобы бабушка “пришла на помощь”. Соня, действительно, скучала по бабушке. Она с нежностью вспоминала, как та, словно в детстве не наигравшись, наряжала её, точно куклу, в кружевные цветастые платьица. К каждому в тон покупала туфельки и взбрызгивала волосики малышки духами. Она мечтала, чтобы Соня выросла красавицей. Нежной, милой, скромной Белоснежкой, от которой пахнет конфетами.

Соня и впрямь стала красавицей. Только не нежной и милой, а броской и вызывающей. И пахло от неё не конфетками, а табачным дымом. В общежитии почти все курили с первого курса. От комнаты в квартире, которую ей сняли родители, девушка тайком отказалась, и теперь у неё водились карманные деньги.

На письма из дома Соня отвечала неохотно, иногда и вовсе оставляла без ответа. Она вырвалась наконец-то из домашнего плена с мамиными истериками, со странными, неприятно будоражащими сценами, когда мама то плачет, то смеётся, а папа хлопает дверью и готовит невкусный обед.

Соня смутно помнила, что у неё есть другая бабушка и сестра. За много лет их лица в памяти почти стёрлись, но ощущения уюта, доброй заботы и нежнейшей дружбы в её сердце всё ещё хранились.

***

Соня прислонила к чайнику иконку, зажгла и поставила свечку перед ней и стала читать приворот, который подруга написала ей на газетном обрывке. Голос зазвучал таинственно и немного пугающе в ночной тишине общежития:

– Раб Божий Калинин Артём сохнет по рабе Божьей Соне, как лист осенний, как свеча перед образами…

Какие только слухи не ходили в микрорайоне про тёмные дела Калины, про его “героические” криминальные вылазки, подчас обрастая мистикой. Приписывали ему даже странную гипнотическую силу. Его вызывающая независимость и безграничное (читай беспредельное) бесстрашие отпугивали врагов сами по себе.

Соня видела, как его боятся и уважают другие, знакомые ей, представители новой силы. Её пугал и одновременно привлекал образ, окутанный тайной и многочисленными разговорами. И потом, этот Артем такой классный!

Длинные накаченные ноги, широченные плечи и, особенно, красивые желтовато-зеленые глаза хищника покоряли без всякого гипноза. А ещё шикарная машина и, вероятно, пухлый кошелёк! То, что нужно первой красавице элитного училища для красивой жизни! А что парни на курсе? Скучные, бедные музыкантишки! Вот Артем – другое дело! Кто как не она, первая красавица училища, достойна такого парня!

– …сохнет, сохнет по рабе Божьей Соне…

Вдруг, свеча пошатнулась, скривилась и упала на иконку. Соня взвизгнула. Девочки вскочили с постелей, но к столу подошли осторожно и уставились в темноту, слегка рассеянную бледным светом луны: на тонком лице Богоматери застыла жёлтая восковая слеза…

***

– Девчонки, доставай кому что не жалко. Олю сегодня надо нарядить. У неё свидание.

Девушки охотно зашуршали пакетами со сложенной одеждой. Играть в переодевания всегда так интересно!

Оля в Сониной юбке с блёстками, Светкиной майке “Адидас” и красно-синем пиджаке. Не то.

Оля в зелёных бриджах, чёрном лифчике, белой блузке и жёлтой панаме. Перестарались.

Оля в вельветовых брюках и клетчатом…платье. Стоп. Нужно, чтобы наряжал кто-нибудь один, а не все сразу.

– Сонь, одолжи ей своё классное пальто!

– Замётано. Пусть берет. Но сигаретами сегодня угощает она!

Варламова Оля в пальто с чернобуркой и Соня в поношенном пуховике подруги курили в фойе у зеркала, посмеиваясь над приемщицей одежды в гардеробе, тщетно пытавшейся прогнать юных курильщиц. Весело было наблюдать за тем, как она выходит из себя, и при этом смачно затягиваться, и пританцовывать, заряжаясь от ритмичной музыки, доносившейся из танцзала, ждать, когда бабка неуклюже доковыляет до них добрых метров пятнадцать, улизнуть и снова появиться с сигаретой бедняге назло.

Когда в проёме входной двери показалась знакомая фигура, разговор между ними оборвался. Соня так и застыла с сигаретой в руке, поняв, что человек направляется к ним. Калина – красивая мечта, пугающая и волнующая одновременно, внезапно обращалась в реальность. Отчего же так хотелось бежать, спрятаться, а не стоять вот так с опущенными руками? Отчего в его желтые, прямо-таки выпивающие до дна, глаза смотреть было так же больно, как на солнце?

– Как тебя зовут?

– Софья.

– Что будешь делать после танцев?

– Домой пойду.

Она будто отвечала школьный урок.

– Может быть, я предложу что-нибудь поинтересней?

– Мне надо домой.

– Это скучно. Ладно, иди порезвись. Я сам тебя найду.

Девочки молча проводили взглядом божественно или дьявольски соблазнительного Артёма.

– Я никуда с ним не пойду, – вдруг заявила Соня, – я боюсь, я не знаю, как себя с ним вести!

– Да ты что? Это же твоя мечта. И ты такая красивая! Будь просто собой. Он и сам с тебя станет пылинки сдувать.

После дискотеки Калина окликнул её, пробирающуюся к выходу. Соня остановилась, блаженно считая частые удары сердца. Артём ласково и даже как-то заботливо обнял её за худенькие плечи и повёл к стоящей у входа “девятке”. Подтолкнул девочку в машину, а сам сел рядом с водителем.

– Ко мне в квартиру, – коротко сказал он, и Соня забеспокоилась:

– Как? Зачем к тебе?

– Чего ты испугалась? Меня боишься? Расслабься. Будет хорошо.

За то время, пока они ехали, больше Соне внимания не досталось, будто про неё забыли. Они вышли вдвоём у высотки, поднялись на лифте, и как только дверь квартиры распахнулась, уникальное Сонино счастье улетучилось. В лицо ударил запах нечистоплотности.

– Давай, заходи. Я отолью.

Она долго стояла в прихожей, раздумывая, разуться или нет.

– Ты чего стоишь-то всё? Проходи, не бойся. В ванную хочешь?

– Нет…я…не хочу.

Соня поникла, чуть обиженно выдохнула:

– Есть хочу…

– Что хочешь?

– Есть…

– Ну, пойдём, посмотрим на кухне. Что там у нас?

На столе – окурки, крошки, кусок чёрствого хлеба.

Калина широко раскрыл дверцу холодильника.

– Тут ничего не хочешь?

Увидев одинокую банку заплесневелых помидоров, Соня совсем смутилась.

– Вот видишь, у меня ничего нет. Да и я живу здесь редко. Пойдём лучше в спальню.

Грязная постель, смятая, в жёлтых пятнах простыня окончательно развеяли остатки Сониного счастья, сменив его на страх перед неведомым. Уверенность в силе собственной красоты, каждую минуту горевшая в её сознании маячком, впервые не сработала. Маячок погас.

Артём раскинулся на кровати. Соня уже не хотела любоваться его красивым телом и точёными чертами лица.

– Ну, давай, маленький, раздевайся!

– А может быть, лучше…фотографии посмотрим?

– Да нет у меня никаких фотографий.

– Тогда посидим просто так и поговорим, – девушка тянула время.

– Мы поговорим потом, завтра.

Он внезапно поднялся.

– Я не люблю ждать. Раздевайся. Чего меня бояться? Я не волк.

“Волк, – подумала Соня, – вот прозвище, которое ему подходит”.

Уверенными сильными руками он принялся стаскивать с неё одежду. Девушка захныкала:

– Не надо, пожалуйста, не надо! Я не хочу на такую постель! Она грязная.

– Грязная? – он задумался. – Да ничего…

Соня хотела быть в выигрыше, как всегда, и даже в более крупном, но вместо этого… Нет, она вовсе не обольстительная, сексуальная, сводящая с ума женщина-вамп, а просто юная, мамина и папина девочка, испуганная и беззащитная. Она не хочет блистать и разбивать сердца мужчин. Она хочет домой, на тёплую чистую постель, прижаться к плюшевому мишке с оторванным ухом, которого унесли из опустевшей комнаты на балкон.

Большое тело рядом с Соней, наконец, замерло, засопело. Девочка, морщась, осторожно приподняла бёдра и слегка отодвинулась к стенке. Усталость и нервный всплеск заставили её быстро забыться. Во сне она вздрогнула и к ужасу своему разбудила лежащего рядом человека-зверя. И опять тело и мозг сосредоточились на тупой, настойчиво повторяющейся боли. Она теперь даже не помнит, удостоил ли её парень хотя бы несколькими поцелуями… Когда всё кончилось, она, боясь пошевелиться, задремала только краешком мозга.

Утром голова болела, ныли мышцы ног. По телу прошла волна воспоминаний о накануне случившемся, и было непонятно, счастливое ли событие произошло в Сониной жизни или не так уж. Слабое мужское похрапывание и тяжёлая рука на Сонином животе возвращали в реальность. Несмотря на страстное желание изменить позу, девушка старалась не шевелиться. Ещё одной пытки она не вынесет.

Солнечный квадратик от окна наплыл на лицо Калины, и тот проснулся. Зевнув, обратил на Соню туманный взгляд. Девушка с ужасом поняла, что физическое испытание не закончилось, когда “хищник” прижался к её обнажённому телу. Но тут отрезвляюще громко зазвонил телефон. Калина дотянулся до трубки:

– Когда заедешь? Рано, давай позже. Ну, чёрт с тобой, заезжай сейчас.

Соня воспряла духом. Всё позади. Она была благодарна этому незнакомцу. Девушка в считанные секунды оделась. Когда вернулась из ванной, Калина курил у форточки.

–Знаешь, как я теперь к тебе относиться буду? – он повернул в сторону Сони голову.

– Как?.. – она насторожилась.

– Любить буду тебя. А знаешь, почему? Потому что ты у меня первая. Первая девственница. Никому к тебе не дам прикоснуться. Буду беречь для себя.

Он потянулся, чтобы закрыть форточку, упёрся бёдрами в подоконник, и его член стукнулся о стекло. От его размеров у девушки перехватило дыхание.

Наконец, они спустились на улицу, где их уже ждал потрясающий спортивный автомобиль с густо тонированными окнами.

Соня немного отстала от Артёма, и когда тот обернулся, увидел, как она осторожно передвигает ноги.

– Так, малыш, в чём дело?

– Ни в чём, Артём, всё хорошо, – Соня попыталась улыбнуться.

– Так, стоп! Ты почему ковыляешь? Тебе больно?

Девушка смущённо поджала губы, заметив, что водителю хорошо слышен их разговор.

– Ну да, конечно. Как я не подумал? Конечно, больно. Ну, прости, если обидел. Давай-ка поднимемся, я тебя полечу.

– Нет, – Соня испугалась. – Я домой хочу. Я устала.

Что угодно отдала бы она сейчас, только бы не возвращаться в эту квартиру. Но настойчивости Калины противостоять было невозможно. Водитель автомобиля без вопросов остался ждать их возвращения.

– Вот тебе таблетка. Положи её между ног.

– Не надо мне никаких таблеток. Что это такое?

– Как не надо? В чём дело? Малыш не хочет слушаться. Давай, я положу.

– Не надо. Я сама.

– Сделаешь? Точно? Всё, я тебе верю.

Соня закрылась в ванной и потихоньку смыла таблетку в раковину.

– Сделала? Хорошо. Теперь пройдёт.

Авто подкатил к общежитию.

– Отдыхай, а я к тебе вечером загляну.

– Не надо вечером, Артём, я буду спать.

– Хорошо. Тогда, когда? Через день, два, три?

– Через неделю.

– Ну-у-у, малыш меня не любит, не хочет видеть. Ну ладно. Можно тебя одну оставить? Не изменишь мне? Смотри, ты моя.

– Форте, фортиссимо, субито пиано, – повторяла Соня, глядя то в ноты, то на клавиши. Пальцы неуверенно прокладывали новую, чёрно-белую дорогу на непослушном рояле. Изумлённые лица время от времени заглядывали в дверь и исчезали: – Вот ненормальная, вторые сутки держит кабинет!

– Квартоли стаккато, фермата и снова субито пиано. Пора заняться делом, хватит гулять. Догулялась уже. Не хватало ещё на второй год остаться. Нон легато и не забыть про фа диез.

Соня уже третий день не вспоминала про косметику и дискотеки. Под конец сессии в ней проснулась сознательность? Понимание важности музыкальных успехов? Нет, скорее “заснули” прежние интересы. Подруги продолжали шумную хмельную жизнь, тщательно готовясь к каждому вечеру, а Соня взирала на всё это с равнодушием, не узнавая саму себя. Где тот прежний азарт? Ведь раньше целый день она проживала ради вечера. Теперь даже не ощущается привычное волнующее покалывание под солнечным сплетением. Смысл конечного результата разгадан: грубый болезненный секс. А красивое, ухоженное дорогой косметикой лицо является совершенно ненужным дополнением к тому, что происходит ниже пояса. Вот для чего дискотеки, вино и мужчины? Странно, что кому-то ещё это нравится.

– Хочешь, Оль, возьми мой бежевый костюм. Думаю, тебе он подойдёт, – зевая, предложила Софья.

– Ура! Спасибочки, подруга! – Оля подскочила к ней и чмокнула в губы. – Я не говорила, как тебя люблю?

– Ладно, ладно. Пойду ещё часик позанимаюсь.

– С тобой точно что-то неладное происходит.

Соня, выходя, лениво послала подругам воздушный поцелуй. В коридоре её встретила дежурная.

– Алабина, спустись вниз, тебя спрашивают.

– Кто? – Соня и впрямь задумалась.

– А кого ты ждёшь?

– На какой машине?

– Тебе ещё машину подавай? Вот ведь какие девушки избалованные пошли.

Соня спустилась в халатике, бледная без косметики, с неуложенными волосами. В “предбаннике”, тесном и грязном, стоял Калина с газетным свёртком в руках. Соня сначала остановилась в нерешительности, а потом даже почувствовала прилив гордости. Она на своей территории и бояться ей нечего. Зря она, что ли, страдала? Красивой мечты не получилось, но так пусть другие мечтают за неё и завидуют, увидев, кто её навещает.

– Привет, малыш! Я тебе орешки принёс. Сейчас, только горстку себе возьму…

Такова бандитская любовь.

***

– Девочки, Сонька где? – Светка из соседней комнаты растерянно озиралась, почему-то с мыльницей в руках.

– В сто девятую пошла. А что?

Светка исчезла без объяснений. Соня шла ей навстречу по коридору.

– Сонь, там тебе Калина кричит. Выйди, а!

– Не хочу.

– Он залезть грозится.

– Вот балбес! Пусть лезет! – но её смех тут же оборвался. Дверь женского туалета распахнулась, и вошёл, вернее, вышел Артём.

– Малыш, я пришёл.

Приближалась ночь. Но гость уходить не торопился. Молча скучал в компании говорливых девчонок. Входную дверь, должно быть, уже заперли. Непонятно, как Калина собирался выйти. Или не собирался вообще?

Соня время от времени толкала Олю в бок, многозначительно подмигивала, но та, как ни старалась, подругу не понимала.

– Оля, ты не сходишь со мной? – не выдержала она. – Ты ведь тоже хочешь? Да? В смысле…пи-пи…

– Да, да, – Оля вскочила, переняв мысли подруги.

– Милицию вызываем, – шепнула Софья за дверью, – не стану больше с ним спать.

Они побежали вниз к телефону. Когда вернулись, Калина как-то недоверчиво осмотрел их с ног до головы. Минут через десять начал ёрзать на стуле:

– Что-то мне не по себе…

Девушки переглянулись. Просто телепат какой-то!

И вдруг произошло совсем невероятное. Парень опустился на колени и полез под кровать. В белой шёлковой сорочке – прямо в двухнедельную пыль.

– Пожалуй, я пока здесь полежу.

И только он это сделал, как в дверь постучали, и деловито, по-хозяйски вошёл милиционер с папкой под мышкой.

– Так, что у нас здесь происходит? Кто девочек обижает?

– А кто вам такое сказал? – Соня глазами подавала ему знаки в сторону кровати.

– А кто звонил?

– Мы не знаем, – ответ был дружным.

– Может быть заведующая? – громко предположила Соня, подмигивая ещё усердней.

Милиционер очень подозрительно посмотрел на Соню и как-то настороженно стал топтаться.

– Значит, всё в порядке? Ложный вызов?

– Да, – громко сказали девушки и отрицательно замотали головой.

– Тогда мне пора.

И товарищ в форме повернулся к выходу. Соня поразилась тому, как искусно некоторые умеют казаться бестолковыми. Теперь кошмарная ночь, ночь в присутствии недремлющих в экстренных случаях подруг, состоится. И никто Соню не спасёт.

***

– Что тут за группа? – Калина бесцеремонно вторгся в аудиторию.

– Тридцать первая, – пролепетала училка.

– Хорошо, – он повернулся к студентам, всматриваясь в лица.

Соня слегка пригнулась.

– Софья, выйди, я тебя жду, – он быстро отыскал её глазами, черноволосую с рассыпанными по плечам локонами.

– Да, да, Алабина, ты можешь выйти, – училка, заволновавшись, несколько раз поправила очки.

Соне осталось только повиноваться. За дверью она натянуто улыбнулась человеку-зверю.

– Малыш, друг наш вернулся! Слышишь? Второй день как выпустили. Гуляем мы сегодня. Хочу тебя с собой взять. В пять заеду. Идет?

– Да!

Вот сейчас всё по-другому! Как у нормальных людей. Приглашение и гости, ухаживание, забота! Такое свидание Соню устраивало, а в сущности ей всего лишь хотелось добавить немного красок в картину скудной бандитской любви.

Девушка выглянула из окна на продолжительный автомобильный сигнал. “Зализанная” гелем голова Калины торчала из красивого белого авто.

– Малыш! – он махнул рукой.

Соня игриво помахала ему в ответ и тряхнула всё ещё болтающимися бигудюшками.

– Сейчас, Артём, ещё пять минут!

– Ладно, десять, и чтобы у меня была самой красивой!

Это были первые мгновенья расправившего крылышки счастья.

Она плыла по ступенькам под “стоп-кадрами” нескольких пар глаз, восторженно уставившихся на неё из окон автомобилей.

– Красавица она у тебя!

На полпути Артём пересел к Соне на заднее сиденье, заботливо обняв её. Сонина мечта слабо замерцала огоньком надежды.

В кафе девушка чувствовала себя достаточно раскованно и уютно даже в таком обществе, живущем по своим жестоким законам. Хорошее вино и ласковые взгляды приятно вскружили голову. Артём впервые проявил к ней нежность. Нежность, на какую только способен хищник.

Она вышла на воздух, пьянея от звёзд и сигаретного дыма. Как хотелось поделиться своим коротким счастьем с подругами!

Внезапная боль быстро отрезвила её сознание. Чьи-то грубые пальцы впились в волосы и уткнули её лицо в мужские колени.

– Артём! – успела выкрикнуть девушка перед тем, как ей зажали рот потной ладонью, а голову крутанули так, что шейные позвонки щёлкнули. В ту же секунду она увидела лицо напавшего. Жирное, с раскрытыми вывернутыми губами и сальным взглядом. Один из тех, кого посадили не во главе стола, а на “галёрке”. Она вспомнила, как он пожирал её глазами.

Вдруг от резкого удара входная дверь раскрылась. Разгневанный человек-зверь метнулся оттуда как пламя. Получив мощный пинок в бедро, толстяк откатился в сторону, но тут же встал на колени и пополз навстречу ударившему, жалобно и невнятно бормоча:

– Я не хотел…Прости, Калина…Я не знал, что она с тобой. Я не знал, клянусь, как перед Богом…

Артём медленно вытянул вперёд ногу, обутую в крутой бот с кратерной подошвой. Толстяк уставился на эту подошву, зависшую прямо перед его носом, и перестал дышать.

Удар был таким внушительным, что Соня сжала зубы и прикусила язык. Лицо толстяка превратилось в отвратительную красноносую маску, которая всхлипывала и издавала отдельные рваные фразы. Калина с остервенелой лёгкостью хищника поднял свою жертву и швырнул внутрь помещения. Одной рукой смёл нагроможденные на краю стола пустые тарелки. Звон разбитой посуды не побудил, однако, застывших официантов изменить своего положения. Рассвирепевшего Калину попытались остановить его друзья, но тот слушать никого не хотел. Схватив провинившегося в охапку, человек-зверь с силой вдавил его в стол. Рывками начал стягивать с бедняги брюки. Тишина воцарилась гробовая, и было слышно, как оторванные пуговицы раскатились по полу. Без всякого стеснения под взглядами двух десятков пар глаз Калина расстегнул ширинку, достал своё “орудие” и под хриплый скулящий плач жертвы несколько раз вонзил его в рыхлый белый зад. После экзекуции обезображенный и униженный толстяк повалился на пол и рыдая забился под стол. Первым нарушил молчание хозяин торжества:

– Надо ехать в другое место, здесь праздника уже не получится.

А человек-зверь отыскал ту, которой посвятил сцену мщения, как поэты посвящают стихи своим возлюбленным. Но девушка невольно метнулась от него прочь, и лишь успела добежать до выхода, как её вырвало прямо на ступеньки. Вырвало собственной задушенной мечтой, извращённой, загаженной и уродливой.

Глава 5

“А старикашка ничего”, – подумала Елизавета Андреевна, когда Земляничников галантно поцеловав её руку, закрыл за собой дверь кабинета. “Да, ещё в соку. Интересно, зачем он намекал на то, что холост? Мол, стар, одинок, дети разлетелись из родного гнезда, и теперь единственную радость ему доставляет забота о племяннице”. Ей не могло показаться, в его глазах мелькнуло нечто такое, отчего она ощутила приятное тепло внутри себя. Однако, такой известный человек, как он, да ещё и при хорошем доходе вряд ли страдает от нехватки внимания и ласки. Хотя, как знать…Может быть однажды все те, кто посмеивается над одинокой старой девой, раскроют рты от удивления и зависти, узнав о её браке с полковником в отставке.

Елизавета Андреевна уже давно не ощущала столь приятного подъёма в глубине своего тела от соприкосновения с тем, на что в свои сорок четыре уже перестала надеяться. Она встряхнулась, отгоняя мечту, но цепкие мысли зароились снова. А чем, собственно говоря, она ему не пара? Тринадцать лет уважаемый директор, причём никто её наверх не подтягивал, всего добилась сама. Всю жизнь общественный деятель, ответственный комсомольский затем партийный работник, она добилась всего сама. Да внешностью не хуже размалёванных молодух, просто давно не интересовалась косметикой и не обновляла гардероб. Она почувствовала прилив здоровых жизненных сил и впервые за долгие годы желание собой заняться.

Женщина выглянула из кабинета и обратилась к секретарше:

– Надюш, в перерыве найди Варламову из пятнадцатой группы и ко мне.

– Хорошо, Елизавета Андреевна.

Ольга вошла в кабинет директора с надеждой и интересом к тому, как разрешится её дело. Она очень мало сомневалась в положительном результате, забавляясь мыслями о том, какой старикашка прыткий.

– Варламова, сядь. Ты сегодня посещала теорию музыки?

Ольга кивнула.

– А ты знаешь, сколько у тебя пропусков? Оценку вывести не из чего. Ты приехала учиться или занимать место в общежитии? Я полагаю, твоему дяде, такому достойному и замечательному человеку, очень неприятно и стыдно покрывать твои прогулы и двойки. Тем не менее, он просит для тебя ещё один шанс. С тобой нянчатся как с малым дитём, а ты и носом не ведёшь. Значит, так, Варламова, я вычёркиваю тебя из чёрных списков. Подтяни оценки к родительскому собранию и не заставляй Владимира Ивановича за тебя краснеть. Ты всё поняла? Тогда свободна.

Около четырёх часов дня в дверь комнаты постучали, и девушки, спешно затушив сигареты, избавились от окурков.

– Оленька, – седой, преклонного возраста мужчина вошёл, держа в руках внушительно набитые пакеты.

– Здравствуйте, Владимир Иванович! – дружно поздоровались девушки, и у всех, кроме Ольги, заметно подскочило настроение в предвкушении обильно заставленного стола всяческими деликатесами. К Олиному относительному равнодушию все привыкли, принимая его за избалованность. Причём за очень скорую избалованность, ведь все ещё помнили, как девушка выглядела на первом курсе: длинная дешёвая юбка, затасканный искусственный свитер и вечно зашитые колготки. Олина мать тянула одна весь воз бытовых проблем, воспитывала ещё двух детей, и все её попытки бороться с пороком мужа- пьяницы заканчивались безрезультатно. Соня знала, что Ольга почти всегда отказывается от денег, вечно последних в мамином кошельке, впроголодь тянет на стипендию весь месяц. На втором году обучения как-то странно неожиданно, но очень кстати у неё появился обеспеченный дядя, с классной машиной и толстым “лопатником” денег. Он проявляет безграничную любовь к племяннице, одевает её и кормит деликатесами и даже охотно посещает родительские собрания, быстро и легко решая студенческие проблемы. И хотя легче было бы назвать его дедом, нежели дядей, пожилой мужчина всё ещё молодился: носил джинсы с “лейбоками”, по моде подстригал седые волосы, впрочем, и фигурой был всё ещё довольно статен.

Ольге беззлобно завидовали и с нетерпением ждали среды, условно назначенной Владимиром Ивановичем для родственной встречи. В четыре часа дня после опустошения сумок голодными студентками дядя увозил племянницу кататься по магазинам или ещё куда, а к вечеру доставлял обратно. Часто не подобрав ничего из одежды для Ольги, он оставлял ей приличную сумму денег, и Оля следующим утром отправлялась на близлежащую барахолку.

– Владимир Иванович, а что с родительским собранием? – Оля виновато надула губки, пока её подруги увлечённо резали колбасу.

– Ну конечно, Оленька, я постараюсь решить все твои проблем. Но только тебе хотя бы изредка нужно заниматься. И, пожалуйста, постарайся не устраивать себе семь выходных в неделю, ну за исключением разве только среды, – он многозначительно улыбнулся. – А теперь собирайся, и мы решим, куда сегодня поедем.

На собрание Елизавета Андреевна явилась во всеоружии. После парикмахерской и косметических хитростей она с девичьей застенчивостью предстала перед зеркалом. Её немного смутил пронзительный взгляд из-под густо накрашенных ресниц. Кокетливый локон выгодно прикрыл морщинки на лбу. Элегантный костюм открывал собой новый стиль в одежде Елизаветы Андреевны. Глубокое декольте откровенно демонстрировало высокую грудь, не тронутую детскими губами. Продолжительный вырез на узкой юбке преподносил фигуру женщины по-новому. Самой себе Елизавета Андреевна показалась немного вызывающей, но отметила, что это позволяет ей выглядеть сексапильной, как она того хотела. Выйдя на улицу, женщина стеснительно ссутулилась, не умея преподнести новую внешность и сознательно мерзла без шапки, чтобы не испортить прическу. Но, оказавшись в родных стенах и знакомой среде, под действием комплиментов она охотно приняла решение восхищаться собой. С доверчивой лёгкостью покупалась на лесть сотрудников, не позволяя закрепиться мысли, что её статус совсем не тот уровень, который позволяет рассчитывать на искренность.

Во время родительского собрания среди многих серьёзных лиц она замечала только одно, которое, как ей казалось, светилось восхищением, и женщина с блаженством ловила этот свет. Всё было как-то внезапно хорошо. Ей даже не пришлось слишком много стараться, всё получалось само собой, и называлось счастьем быть выбранным.

Он подошёл к ней сам, когда другие начали расходиться, и предложил подвезти.

– Знаете, Елизавета Андреевна, – сказал полковник, останавливая машину у её подъезда, – я, пожалуй, буду почаще заглядывать к вам, если не возражаете. И интересоваться успехами племянницы.

– Вы совершенно правильно сделаете. Милости просим, – ответила женщина и, пересилив желание ещё немного задержаться в салоне автомобиля, ласково улыбнулась на прощанье.

Она на одном дыхании поднялась к себе в квартиру и набрала знакомый номер.

– Лариса, узнала? Да, это я. Здравствуй! Чем занимаешься? Выгляни на балкон, посмотри, не стоит ли чёрная машина у подъезда. Да, да, Земляничникова…Он должен был подъехать. Жду…

Не стоит? Тогда я к тебе забегу. Не против? Хочется поболтать, давно не виделись. Бегу! Жди!

У Елизаветы Андреевны было немало хороших знакомых, но Лариса жила в том же подъезде, что и полковник, с разницей на этаж. Они проговорили до вечера, не вспомнив даже об очередной серии “бразильской мыльной оперы”. Елизавете так хотелось поделиться столь редкой в её жизни новостью и посоветоваться по поводу собственных рассуждений на тему далеко зовущей мечты.

***

Лариса высунулась из кухонного окна на звук подъехавшей машины. Из чёрной девятки вышли Земляничников и молоденькая светлая девушка.

“Ага, племянница”, – догадалась женщина.

Дядя с племянницей скрылись в подъезде.

Через некоторое время странные звуки, доносившиеся с чужого балкона, заставили женщину снять с плиты сковороду с шумно брызжущим жиром и прислушаться. Любопытство вывело её на балкон. Она наклонилась над перилами и чуть не уронила свои очки. Прямёхонько из открытой форточки полковничьей квартиры вылетали совершенно обескураживающие звуки. Надрывный, неживой (будто с телевизора) голос стонал: “О, ес! О, ес, ес!”

Было холодно без одежды, но страшно любопытно. Внимательно прослушав странные вопли, женщина поняла, что её любопытство не будет удовлетворено. Она вернулась в комнату, спешно развязала фартук и прямо в шлёпанцах выскочила из квартиры.

Звонок прозвенел нежно, как свирель. Дверь не открывали долго. Лариса сразу позабывала всё, что придумала заранее, увидев на пороге обнаженного полковника, обёрнутого ниже пояса полотенцем.

– Э-э-э, я… Здравствуйте, Владимир Иванович. Извините, наверное, я не вовремя. Я хотела… Не найдётся ли у вас молотка? Видите ли, там гвоздик…

– Одну минуту…

Он скрылся за дверью.

Прижав молоток к груди, Лариса через две ступеньки побежала к себе и сходу набрала номер подруги:

– Алло, Лиза! – она никак не могла отдышаться. – Ты просто сойдёшь с ума! Такая ужасная новость!

Такого шока Елизавета не испытывала давно. Будучи достаточно зрелым человеком, она, однако пришла в ужас, столкнувшись с незнакомым проявлением реальности. Но незабываемое волнение, пережитое ею несколькими днями раньше, оказалось настолько значительным, что даже сейчас при воспоминании приводило её в возбуждающий трепет. Как отказаться от красивого ясного плана, подробно и логично расписанного её фантазией? Да и зачем? Она ещё сможет побороться за своё счастье. В её возрасте гораздо труднее что-то обрести, а терять всё равно уже нечего.

Монотонная зубрёжка студентов, рассредоточенных по всей длине училищного коридора, до удивления напоминала назойливое весеннее безритмичье пчелиного роя. Весна. Пора первых зачетов и экзаменов. Вошедший заставил студентов автоматически повернуть головы, оторвавшись от жизненно важных страниц. Соня это сделала дважды. Первый раз – машинально, второй – целенаправленно, как бы убеждаясь в том, что увиденное ей не померещилось. В следующие секунды ноги сами понесли её прочь, не дав времени подумать, заметил ли её вошедший. Она как сумасшедшая вбежала в женский туалет и, встретив удивлённые взгляды куривших, отвернулась и склонилась над раковиной, изображая одолевшую жажду. Дверь снова распахнулась. За Сониной спиной произошёл всплеск восклицательных тонов, и все остальные девушки почему-то мигом покинули накуренное помещение. Не успела она смахнуть с губ влагу, как кто-то приблизился. Ощутив знакомый запах опасности, девушка резко обернулась и наткнулась на хищный, обезоруживающий взгляд. Отколотые края раковины впились в позвоночник, но Соня продолжала втискиваться в них. Без грубой настойчивости Калина взял её ладошку, разжал пальцы, и между ними скользнуло что-то гладкое и прохладное. Соня с трудом вызволила взгляд из “желтоглазой трясины” и перевела его на собственную ладонь. На безымянном пальце незваным гостем поселилось тонкое колечко с камушком.

– Велико, – немного хрипло и необычно тихо проронил Калина.

– Зачем, Артём? Что это значит? – пролепетала девушка, не до конца освободившись от лёгкого шока.

– Это значит, я хочу взять тебя в жёны.

Она застыла в изумлении, зная наперёд, что ответить ей нечего. Такой исход не являл, как во многих случаях, красивое завершение романа, а скорее напоминал заколачивание в покинутом доме последних окон, впускающих солнце. Больше “волк” не сказал ни слова, взял её за руку и повёл по коридору училища под молчаливым наблюдением прекративших предэкзаменационный галдёж студентов. Он не сказал ни слова и в машине, которой впервые управлял сам, и пока они петляли по незнакомой дороге, где высотки сменились одноэтажными домиками. Он не желал ни о чём спрашивать и ждать нужного ответа. Его слово всегда оставалось последним, где бы ни было произнесено.

Машина остановилась возле “пожилого” дома с маленькими окошками, окружённого свежевыкрашенным заборчиком.

– Зачем мы сюда приехали? – Соня первой осмелилась заговорить.

– Сейчас узнаешь. Ты сюрпризы любишь?

По узкой, выложенной из камня, тропинке они прошли вдоль ровненького нагого садика, и поднялись по ступенькам. Дверь свободно раскрылась. Послышалось несдержанное оханье, и к порогу спешно вышла суховатая пожилая женщина. Она как-то по-детски склонила голову на бок и сложила ладони перед грудью. Калина шагнул к ней навстречу и ласково прижал её седую голову к своему животу. Женщина была маленького роста и едва доставала до груди человека-зверя. Она всхлипнула, опять как-то по-детски.

– Успокойся, нужды нет плакать. Смотри, кого я тебе привёл. Зовут Софьей. Ну как? Красавица?

Женщина оторвала голову от живота Калины. Снова наклонила её на бок и ласково, даже как-то сладковато посмотрела на Соню.

– Это мама моя.

Да, она была обычной человеческой матерью и от других матерей мало отличалась, разве что улыбка Соне показалась немного странной, будто просящей.

– Веди, сынок, веди невесту в дом!

Соня чувствовала себя частью разыгранной лжи, но шла за Артемом, как марионетка – за кукловодом.

– Садитесь, детки, рядом! Вы друг другу подходите. Кушать хотите? Я картошечку сварю. Знала бы – пироги поставила…

Соня огляделась. По всем полкам и шкафам расставлены фарфоровые статуэтки, расстелены кружевные салфетки. Скатерть, покрывала и даже полотенца изобилуют накрахмаленными кружевами. А обои на стенах комнаты просто обескураживали: розовые с барашками, садиками и птичками.

– Мама, садиться мы не будем. Очень спешим. Софье нужно успеть на экзамен. Знаешь, кто она? Пианистка.

– Ах, это прекрасно! Будет артисткой!

Женщина заулыбалась, искренне обрадовавшись, но тут же отчего-то в лице переменилась и всхлипнула. Странной смене её настроения Артём не удивился и даже не придал значения.

– Мама, благослови нас.

Соня почувствовала, как все внутренности её сжались.

– Сынок, а ты её любишь?

– Я скучаю без неё, мама. Мне не хватает её лица, хотя я запомнил его наизусть. Фигура как у ребёнка, а притягивает с силой магнита.

В разговоре матери и сына Сонино присутствие как бы не подразумевалось.

– Что ж, встаньте на колени, дети мои!

Соня возненавидела себя за свой страх перед Калиной, но на колени опустилась. Человек-зверь сжимал её пальцы. Ей показалось, что строгое молчание святого на старинной иконе отнюдь не на её стороне. Потом опять последовали всхлипы, внезапно сменяющиеся на беспричинную радость, и Соне стало ясно, что с психикой женщины не всё в порядке.

На экзамене девушке пришлось собрать всю силу воли, чтобы не думать о случившемся и направить мысли в нужное русло.

Приподнятое настроение от сдачи экзамена внезапно улетучилось, как только Ольга, открыв входную дверь и тут же её захлопнув, безрадостно сообщила:

– Сонь, там Калина.

У Сони опустились руки. “Волк” никуда не уезжал, а дожидался её.

– Не ходи, – советовала подруга, – давай попробуем выбраться в окно.

– Нет, ответила девушка после некоторого колебания, – если поймёт, может быть хуже.

Калина повёз Соню в ресторан, излюбленный братовской публикой, но как оказалось не для того, чтобы подкрепиться. За то время, пока они ехали в машине, человек-зверь успел присвоить себе право распоряжаться жизнью будущей супруги. Жить в общежитии она больше не будет, о подругах стоит забыть. А “в свет” выходить станет только с ним и вращаться в той среде, которую он для неё выберет. Он доверит ей все свои тайны. Это научит её жить по-новому. Ей придётся вникать во многие братовские дела, сначала молча, потом как доведётся. Она станет его Бонни и первой женщиной в бригаде. Он знает, вся братва будет удивлена, и многим это не придётся по вкусу. И хотя ему нужно считаться с нехитрыми законами группировки, наставлениями брата, более высокого “по должности” и братовской дружбой, в душе он предпочитал оставаться одиноким волком со своими правилами и решениями.

Тут Соня не выдержала и твёрдо заявила, что никто не имеет права распоряжаться её жизнью, что никто не подчинит себе её чувства, что свобода позволила бы ей разобраться в себе больше, чем заточение в стенах, выстроенных на чувстве страха. А потом поймала себя на том, что всё это время просто молчит и слушает шум ветра за стеклом, уносящего её смелые мысли с собой. Она вздохнула и попросила:

– Артём, давай отложим ЗАГС на время. Мне надо родителей подготовить.

– Малыш, какой ЗАГС? Благословление матери крепче любых печатей и церквей, потому что она ближе Бога. А свадьба у нас будет. Самая лучшая, поверь.

За столом уже сидели три короткостриженые “глыбы” с массивными цепями на накаченной шее. На белой скатерти – пухлые кожаные барсетки и автомобильные ключи.

– Малыш, ты сегодня что-нибудь ела? Придётся потерпеть. Есть ещё одно дельце. А потом погуляем.

Снаружипослышался визг тормозов, и стремительной разухабистой походкой вошел крепкий сутулый малый. Словно отчитываясь о сделанном, ловко подкинул ключи от машины и с хлопком выложил на середину стола. Затоптался на месте, будто собираясь поскорее отчалить.

– А с нами не хочешь поехать, Скобель? – выдержав паузу, спокойно спросил Калина.

– Не-е, Артём, меня не цепляй. Я самую сложную работу сделал. Остальное уж как-нибудь сами.

– Ладно, товар в “шестёрке”?

– В багажнике.

Сутулый тут же исчез. Пропустив первой в салон Софью, братва набилась в “шестёрку”, свои машины оставив у ресторана. Оказавшись за чертой города, “шестёрка” свернула в пролесок и, пропетляв пару сотен метров, остановилась.

– Оставайся здесь, – приглушённо сказал Калина, и Соня повиновалась, проводив их взглядом.

Отходить далеко они не стали, остановились и обступили кольцом черную неглубокую прогалину в земле, заметно выделяющуюся на фоне грязно-белого нерастаявшего снега. Что-то обсудили вполголоса, потом вернулись к машине. Сделав последнюю затяжку, один из амбалов откинул было недокуренную сигарету в сторону, но, подумав, отыскал бычок и положил в карман.

Увидев Соню, вынырнувшую из салона и топчущуюся у машины, Калина усмехнулся, но ничего не сказал. Амбалы раскрыли багажник и, судя по напряжению мышц на их лицах, принялись доставать оттуда что-то тяжёлое и неудобное. Скатившись с багажника, ноша тяжело рухнула в снег, и из-за колеса “выглянула” чья-то ступня в бардовом ботинке. Соня покрылась мурашками и задрожала всем телом, осознав, что всё это время находилась по соседству с покойником. Труп волоком потащили к прогалине, которая тут же поглотила его. Бандиты принялись ногами скидывать туда комки мёрзлой грязи. Видимо, яма оказалась недостаточных размеров, и безжизненно скрюченные кисти не уместившегося в зловещем квадрате тела ещё какое-то время торчали из чёрно-белого месива восковыми муляжами.

В ресторане Соня к еде не притронулась, с трудом сдерживая приступы тошноты. Только много пила и курила.

Ночью в постели, когда Калина тискал её маленькие груди, она невольно скользнула взглядом по его руке, боясь увидеть на её месте восковой муляж, и вздрогнула от жуткого отвращения. Она сжалась вместо того, чтобы расслабиться, почувствовав, как надрываются все ранки внутри её плоти под напором мощного мужского естества.

Глава 6

Проснулась Соня от лёгкого постукивания капель о стекла. Первый весенний дождь… Она в комнате одна, но бежать теперь бессмысленно и не хочется. Страх и настороженность стали её привычными спутниками и уже не дают толчка к защите. Она полежала ещё минут пять, закрыла глаза и снова заснула. Проснулась от свежевлажного запаха весны. Калина сидел напротив, в длинном расстегнутом пальто с дождевыми бусинками на чёрном драпе и молча ждал её пробуждения.

Соня разрешила себе потянуться в постели и порадоваться двум вещам: её сон грубо не нарушили, а, напротив, посчитались с ним, и секса, наверняка, не будет. Раз человек-зверь не снимает верхнюю одежду, значит, он куда-то спешит.

– Что-то случилось? – спросила девушка полусонно. Ощущение отступающего страха немного побаловало её.

Калина, едва приподняв уголки губ, отрицательно покачал головой.

– Мы куда-то едем?

– Я еду один, а ты сейчас отправишься в общежитие.

– Почему? – она позволила напускной обиде смешаться с чувством радости перед скорой свободой.

– Так надо. Оставаться тебе здесь нельзя, я могу больше не вернуться.

У Сони от скрытого восторга перехватило дыхание. Она отыскала на измятой простыне свои трусики. Коротенькая комбинация легко скользнула по линиям ещё не оформившегося тела.

Пока Соня распутывала паутинку колготок, Калина подался вперёд. Не спеша, но настойчиво потянул девушку к себе. Та застенчиво скомкала колготки в кулаке.

– Как знать, доведётся ли быть свадьбе или нет, только запомни. Перед матерью моей – ты мне жена. Дождёшься, всё для тебя сделаю на свободе. Захочешь трахаться, я всё понимаю, мало ли мне срок придётся мотать, найди мужика. Но замуж не выходи. Быть женой двух мужей сразу – хуже измены. Детей, смотри, не нагуливай. Я обещал матери подарить внука. Что я забуду тебя – не бойся. Буду любить – сколько дышу.

Он приподнял её и усадил на своё плотное колено.

– А теперь хочу хорошенько насмотреться на тебя.

Ей показалось, что неподвластное уже ей сознание уплывает в желтоглазый омут.

– А теперь пойди, загляни в верхний ящик под зеркалом, – он слегка подтолкнул её ладонью.

Соня выдвинула ящик и присела на корточки перед ворохом бумаг и мелких вещей.

– Ты покопайся, покопайся.

Сонины пальцы, осторожно вороша содержимое, наткнулись на что-то твёрдое и холодное и вытянули на поверхность… пистолет.

– Это ты его убил? – она качнулась.

– Кого?

– Ну, там, в лесу…

– Не я.

Соня повертела пистолет в руках, набираясь впечатлений от первого прикосновения к спящей в холодном металле смерти.

– Неси его сюда и слушай внимательно. Видишь по обе стороны комнатной двери наличники? Если левый, что у стены, оторвать, откроется небольшой тайник. Эта железная игрушка будет лежать там. Если понадобится, придёшь-возьмёшь. Ключ от хаты возьми себе. О ней мало кто знает, здесь прописан совсем другой человек. Не волнуйся, его ты здесь никогда не увидишь.

За это утро он больше к Софье не прикоснулся и уже в машине, подъезжая к общежитию, на прощанье произнёс:

– Увидимся, жена. До встречи.

Софья никогда раньше не замечала, как легко и приятно вдыхается свобода. Первой в общаге её встретила Светка и сразу ошарашила новостью:

– Знаешь, какое у нас ЧП? Дядя Ольги Варламовой – вовсе не дядя, а, не поверишь, любовничек. Кстати, ты заметила, как она одевается в последнее время? Не хило, правда? А за какие заслуги все это? Не догадываешься?

К сообщению Светки добавила ещё немало деталей Наташка:

– Якобы директриса Лизавета застала их голыми в какой-то квартире или ещё где. А может и ничего такого не было. Но факт, что Оля со стариком ля-ля. Ну, старик даёт! В общем, Лизавета вызвала к себе старосту и поручила ей вынести вопрос об Олином развратном поведении на товарищеский суд. Представь, а наша Лера-холера растрепала всей общаге целый роман собственного сочинения. Все тычут на Олю пальцем, а она закрылась в душе, сидит уже битый час и выходить не хочет.

Софья без стука вошла к “холерикам”. Так нарекли вездесущую старосту Лерку и её компанию. Все они были отличницами и безумно гордились этим. Впрочем, гордиться чем-то ещё у них не получалось. Мальчишки на пресных “холериков” внимания не обращали, тем более все они были маломерками, не ходили на дискотеки, не делали макияж и оправдывали это тем, что правильно живут.

– Ну что, староста, зубришь?

– Алабина, предупреждаю сразу, списать не дам.

– А кто тебе сказал, что мне от тебя что-то нужно? Я просто пришла выразить благодарность за твой героический поступок. Партия доверила тебе высокое звание стукачки, и ты его оправдала!

– А ты знаешь, что я попросила Лизавету родителей Ольги не вызывать, чтобы они ничего не узнали.

– Благородно, нечего сказать. Только я почему-то уверена, что ты и до них донесёшь, не расплескаешь!

Последнее, что увидели “холерики” перед внушительным хлопком двери, была Сонина уничижающая улыбка.

Молчаливое присутствие Ольги в кабинке душа выдавал лишь табачный туман, неровным облаком выползающий в пространство.

– Оля, открой, это Софья.

Полминуты никакой реакции, затем щёлкнула задвижка. Девушка, примостившись на подоконнике, то и дело дрожащими пальцами подносила сигарету к губам. На подругу она даже не взглянула. Её лицо с чёрными полосками размазанной туши выглядело отрешённым.

– Тебе не стыдно? – Сонин голос прозвучал слишком резко в привычной тишине, баюкающий Олино горе.

Та вскинула голову. Она приготовилась к утешениям и очень удивилась тону подруги.

– Все сигареты выкурила, ничего нам не оставила. А мы что курить будем? Не хочешь поделиться?

Соня двумя пальчиками отняла у девушки дымящийся бычок и кинула в мусорную корзину на заметную горку окурков.

– Вскинь голову, подруга. Это твоя жизнь, и не позволяй никому в неё соваться. Каждый выбирает то, что ему нужно. Кто так не может – завидует. Кто не понимает – осуждает, пока сам не столкнется с выбором. Это как трата денег: поначалу потраченную сумму жалко, но раз выбор остановлен на покупке, значит, она важнее бессмысленных бумажек в кошельке. Ты поступила, как сочла нужным. А все товарищеские суды – чепуха. Мораль – вовсе не истина. Иногда, хотя бы денёк, хочется пожить не по правилам: надоедает суетиться в общей толпе. Кроме того, осуждение проступков других людей – уже проступок. Я лично так считаю.

Соня сделала передышку, поразившись своему красноречию. Ольга уткнулась ей в плечо тёплой влажной щекой и принялась оправдываться, всхлипывая ещё какое-то время.

Всё началось случайно и произошло само собой. Полковник увидел Олю зимой мёрзнущей на остановке. Бояться рядом с пожилым интеллигентным человеком ей было нечего, и она охотно забралась в тёплый салон с желанием отогреться. На пути полковник остановился у гастронома. Вернулся с аппетитно “пухлыми” свёртками и очень просто, без нарочитости и скрытого подвоха предложил девушке взять кое-что из продуктов. Не дав ей даже попытки отказаться, он доверительно, словно Олю знал давно, выразил своё сочувствие по поводу студенческого чувства голода. Его искренняя забота тронула девушку, и она приняла подарки с желанием сделать приятным старику его милосердие. Потом она случайно, а вполне возможно и не случайно, столкнулась с ним в отделе кожгалантереи, рассматривая сумочку, казавшуюся ей настоящим шедевром. Свободный взмах купюр и мгновенно превратившаяся в реальность мечта околдовали девушку. Она приняла и этот подарок. Ей казалось, что такое лёгкое и безоглядное расставание с деньгами ради нее не выходит за рамки приличий.

А однажды старик ласково и спокойно, словно рассказывая сказку, произнёс:

– Мне так нужна твоя ласка! Ты стала для меня подарком судьбы. Я буду прилежным исполнителем твоих желаний. Ты будешь хорошо питаться и носить красивую одежду. Ты этого достойна больше, чем многие другие.

Слова его были такими добрыми, что чаша весов всех возможных положительных результатов от такого союза в Ольгиных размышлениях перетянула. Днём встречи была назначена среда. Обязательным прологом к основному действию служила кассета с порнофильмом. В то время видеомагнитофоны считались всё ещё роскошью, и невиданные, глубоко поражающие сознание зрелища распаляли девушку почти до животной страсти. Освобождённая от стеснения, Ольга охотно принимала удовлетворяющие ласки старика, никогда, однако, не добавляя поцелуя в губы. Лишь упрямого физического натиска требовала её разгорячённая плоть.

Каждый раз полковник строго просил девушку не встречаться с мальчиками вечерами. Презервативами Владимир Иванович никогда не пользовался, считая это помехой к сближению, поэтому очень боялся в старости заболеть постыдными болезнями. Он вполне понимал, что Оленька поведёт себя столь же податливо и с другими.

– Самое странное, – делилась впечатлениями Ольга, – что пока никто не узнал об этом, никакого стыда и сожаления я не испытывала. А теперь ощущения такие, что уже не отмоюсь.

– Ерунда, – возразила Софья. – Бог видит всегда. От того, знают ли окружающие много или мало о тебе, факты не меняются.

– Красиво говорить куда легче…

– Скажи, если вернуть время назад, ты пошла бы на это снова?

– Не знаю. Наверное, да…

– Вот видишь. В твоих переживаниях смысла нет.

– Если честно, то мне жаль, что всё раскрылось. Не хочется потерять денежный источник. За это время старик потратил на меня… Сейчас посчитаю… впрочем, не важно. Только всё моё старое барахло, вместе взятое, стоит во много раз меньше. Смогу ли я теперь надеть его на себя? А вы смогли бы?

– Слушай, а не найдётся ли и для меня друга у Земляничникова? Мне тоже нужны деньги.

И чтобы Ольга не приняла её слова только за поддержку, добавила:

– Многих девушек, чем-то обделённых, к примеру, внешностью, жизнь не особенно балует выбором. У нас выбор есть всегда и, наверняка, не для того, чтобы им не воспользоваться. Проститутками мы стать не успеем, зато чему-нибудь научимся. Да?

Экзамен Соня сдала слабо, но, главное, зацепилась за тройку. В той среде, которая её привлекала, оценки считались не самым важным достоинством, а совмещать приятное с полезным почти не удавалось: приятное перевешивало. Но и скучной пятёрочной жизни “холериков” никто не завидовал.

Всё складывалось удачно. Двоек нет. Только один экзамен на пересдачу (преподаватель захлопнул зачетку без какого- либо росчерка). Калина не появляется уже две недели. Про помолвку Софья и думать забыла. Замуж за дьявола – вот бред! Нет, это всё несерьёзно.

Подруги вынырнули из музыкального “склепа” на весеннее солнце. Вдруг Софья остановилась и уставилась на “шестёрку”, стоявшую прямо у здания. И цвет, и номера были знакомы… Соня даже скользнула взглядом по заднему бамперу, невольно ища следы, оставленные смертью. Девушка не сомневалась, что из открывшейся при их появлении водительской двери покажется Калина, но вышел Лукавый. Весь непохожий на себя: небывало сосредоточенный. Взглянул на Соню и стал каким-то кисло-сладким, как при первом её появлении в компании Калины. Отозвал в сторону, с полминуты пожирал глазами, теребил в пальцах ключи… Потом внезапно кисло-сладкое выражение “смыл” и грустно насупился.

– Значит, вот что… Калины больше с нами нет.

– Он умер? – Софья была ошарашена, но, явно, не горькой участью “возлюбленного”.

– Умер? Когда? Что за лажа? Зачем ему умирать? Попал он, в общем, засветился. В тюрьме он.

– За убийство?

– Да с чего ты взяла? За кражу. Никто не может понять, зачем ему это понадобилось. Он такими делами никогда не занимался. Да и попался уж очень легко. Не в его стиле такие проколы.

Соня для порядка опустила голову и скорбно помолчала.

– Когда Артёма можно будет повидать, я тебя к нему отвезу. Если что понадобится или кто-то беспокоить будет, найдёшь меня в “Подкове”.

***

Экзамены закончились, все разъехались по домам. Все, кроме нескольких человек во главе с Софьей. Наступило время отмести в сторону обузу сидеть за книгами и фортепиано и предаться головокружительной, такой сладкой и бесконтрольной свободе! Словно отыгрываясь за свою поруганную свободу, Соня нырнула с головой в омут молодёжных круговертей, не допуская ничего стандартно скучного в жизненную хаотичность. Родители и бабушка Ирма будут ждать от неё телеграммы, чтобы встретить в Краснодаре с поезда. Пусть думают, что весь июль у их чада практика и выступления. А она ещё немного поживёт без охраны взрослых!

Город был у её ног. Поклонники “повылезали” из углов, где таились до этого от опасности, исходящей от “меченой” бандитом красавицы. Можно ли теперь не поддаться искушению рассмотреть поближе лакомый кусочек, приглянувшийся не кому-нибудь, а самому Калине? На Соню таращили глаза, расплывались в улыбке и лезли из кожи вон, чтобы обратить на себя ее внимание. Раньше она была просто одной из смазливых девчонок города, а после Калины её статус преумножился и подогрел мужское любопытство. Соня с кокетливой игривостью и по большому счёту с желанием не раздумывать над своими поступками, совершала порок за пороком, считая, что качается на волнах красивой, современной жизни.

Во вторник Ольга позвонила своему полковнику. Тот задумался над её предложением и решил принять.

Филипп Николаевич, майор милиции в отставке привлекательной внешностью не отличался. Он был моложе Земляничникова, но гораздо противней: красная шершавая кожа, ввалившиеся щёки, бесцветные маленькие глазки. Филипп Николаевич восседал за столом, заставленным всякими деликатесами: грудинка, вырезки, хорошие консервы, фрукты, шоколад, вино. Сначала разговор не клеился. Попытки майора по-дружески обнять Соню выглядели неестественно. Когда в ход пошла видеокассета понятного назначения, он вытянул Соню из-за стола и за руку вывел из комнаты.

– Ты хочешь со мной уединиться? – спросил мужчина, включая свет в ванной. Соня пожала плечами. Она ещё не до конца поняла, чего она сегодня хочет и хочет ли вообще. Любопытно было попробовать себя в новой сцене. Задвижка щёлкнула изнутри тесной комнаты.

– Ты когда-нибудь делала это?

– Не-а.

– Опускайся на колени, на коврик.

Соне это не очень понравилось. Однако она вспомнила, что её волю не отбирают, а покупают за деньги. Майор раздвинул полы пиджака и расстегнул ширинку. Лёгкую неприязнь развеял тонкий запах дорогого одеколона, донёсшийся из ширинки. Видимо, мужчина тщательно подготовился к волнующей процедуре. Соня хмыкнула. Единственные чувства, которые она испытывала в тот момент, были любопытство и интерес к наличию собственных способностей такого рода. Отношение её к обладателю “учебного пособия” было равнодушным. Он не возбуждал в ней страсть, не смущал, не мешал. Соня быстро вошла в роль, навеянную порносценой, и не стеснялась проявлять фантазии. Но вдруг послышался хриплый стон, и майор качнулся, потеряв равновесие. Соне его стон не понравился. Он напомнил, что у данного предмета есть хозяин, который так не кстати оказался лишним наблюдателем. Соня потеряла всякий интерес к новому делу, поднялась с колен и капризно заявила:

– Всё, больше не хочу. Надоело.

Майор состроил кислую мину и застегнул ширинку. Не глядя на девушку, достал из кармана брюк мятые бумажки и вложил в её руку. Молча вышел из ванной и через десять минут уехал.

Дверь в комнату оказалась закрытой. Полковник и Ольга находились ещё там. Соня тихо прошла на кухню в одиночестве коротать время. Смятые купюры было противно даже расправлять. Их хватило бы разве что на вход в танцзал. Нет, больше таким способом она зарабатывать не будет.

Полковник повёз девушек в общежитие. Спускаясь по ступеням ресторана “Подкова”, Лукавый повернул голову в сторону проезжающей мимо серой “девятки”.

Глава 7

В следующую среду Оля нажала на звонок, пропевший свирелью. Дверь открыли не сразу. Наконец, на пороге появился Владимир Иванович. Ольга по привычке хотела шагнуть вперёд, но остановилась. Что-то было не так… В его растерянном виде, нервном топтании на месте… Старик не спешил пригласить девушку войти, как раньше, и заговорил тише обычного, словно его могли подслушать:

– Оленька, давай перенесём нашу встречу. Позвони завтра или лучше послезавтра.

Ольга кивнула и в последний момент перед тем, как дверь закрылась, заметила в прихожей женские коричневые лакированные туфли.

На Олины звонки старик отвечал уклончиво, “кормил” её “завтраками”, пока, наконец, она сама не поняла, что её оставили. Долго по этому поводу Оленька не переживала. Судьба лишила её трудного выбора и распорядилась сама. С одной стороны – денежная нужда, с другой – распутство. Что предпочесть юному сердцу, открытому навстречу всему неизведанному с бесстрашием совершить ошибку?

Пока Соня тряслась у кабинета перед экзаменом (это был последний срок пересдачи), неотъемлемая частица её студенческой жизни Оленька сбегала за пирожными. Соня ела медленно, неаппетитно и в конце концов отдала оставшийся кусочек Светке, любительнице набить свой и без того плотненький животик, у которой от волнений аппетита не поубавилось.

По пустынному училищному коридору процокали каблучки, и перед девушками остановилась сияющая директриса.

– Ну что, красавицы, волнуетесь?

Те дружно закивали.

– Смотрите-ка, у озорниц тоже, оказывается, есть ответственность, – она просто расточала внимание и доброту. Ольга приоткрыла ротик, чтобы отхватить ещё один лакомый кусочек, как тут же застыла в этом положении: Елизавета ласково подмигнула и бойко развернулась на каблуках, сверкнув лакированной поверхностью знакомых коричневых туфлей.

– А чего она такая весёлая? Не заболела ли случаем? – спросила Светка у “танцующей” со шваброй вахтёрши.

Соня хихикнула.

– Так замуж Елизавета Андреевна собирается. Вот уже в следующую субботу.

– А за кого?

– Говорят, за полковника вроде…

Соня украдкой посмотрела на открытый Оленькин рот, а Светка даже присвистнула.

После долгих томительных схваток, наконец, родилась тройка, и две подруги устроились на скамье у сквера с баночкой пива отметить её рождение. Закурили, заметив, что сигарета вытягивает из интимных подробностей ещё более подробные интимности.

Пролетевшая мимо “шестёрка” вдруг затормозила и развернулась.

– Вон та тёмненькая и есть Калинина пассия, – Лукавый внезапно загрустил.

– Любопытная подруга. Наверное, неслучайно Калина на ней затормозился. Вторая тоже ничего, – глаза Дрона жадно заблестели. – Берём котят на борт?

– Так Калинина же…

– Не дрейфь. Сторожить её ты что ли нанимался? Где твой Калина теперь? Я слышал, Мастер не хочет и пальцем для него пошевелить. Да и не наш он был, не наш.

Дрон высунул обделённый обаянием “фейс”, разглядывая девушек с выразительным прищуром, как покупатель костюм на манекене. Вместо приглашения открылась задняя дверь.

– Запрыгивайте, красавицы!

– Спасибо, нам не по пути.

Девушки поднялись. “Шестёрка” уткнулась колёсами в тротуар прямо перед ними. Дрон облокотился на плечо Лукавого.

– Зачем так строго? Мы же со всей душой…

– Садись, Соня. Поговорить надо, – перебил его Лукавый.

Софья молча села на заднее сиденье. Ольга чуть помедлила и сделала то же самое. Машина сорвалась с места, понеслась в никуда.

– Вина хотите?

Дрон протянул в салон начатую бутылку ликёра. Соня подумала, что плохой мир лучше любой войны и взяла бутылку.

– Куда вы нас везёте?

– Отдохнём за городом, расслабимся…

У Сони Дрон вызывал отвращение. Он был глуп и очень развязан. Лукавого она не боялась, но симпатичным его тоже нельзя было назвать, хотя бы из-за противной большой бородавки на лице.

– Так о чём ты хотел поговорить, Лукавый? – Соне совсем не хотелось проводить время за городом с кавалерами на дешёвом авто.

– Вы, подруги, интересного хахаля себе нашли. Из гроба что ли достали? У него что, ещё стоит?

Девушки переглянулись. Откуда ему это известно? Следит что ли по поручению Калины?

– Короче, ещё раз увижу, и вас, и дедка быстро научу жизни!

Тон Лукавого изменился не к добру. Девушки притихли.

Машина выехала за черту города, остановилась в зоне лесопосадки. Девушкам открыли дверь. Без всякого пролога Дрон обнял Оленьку за талию.

– Пойдём, погуляем.

– Может быть посидим в машине?

– Пойдём, пойдём. Мешать не будем.

Он был нетерпелив и бесцеремонно настойчив, уводя спутницу в лабиринт деревьев.

Соня прислонилась к машине, настороженно наблюдая, как Лукавый молча покачивается на ногах, спрятав руки в карманах. Он будто раздумывал, что ему дальше предпринять и предпринять ли вообще.

А тем временем Оленька пятилась от наступающего Дрона.

– Не надо, Андрей, я сама…

Она взялась за пояс на юбке, но продолжала медлить.

– Понимаешь, – девушка убедительно продемонстрировала стеснение, – я могла бы это скрыть от тебя, но не хочу обманывать. В общем, у меня что-то не так…

– В смысле?

– Ну там… Там не всё в порядке.

– Покажи, – Дрон сосредоточился.

Оля приподняла юбку, слегка отвернула колготки и трусики, обнажив вершинку тёмного треугольника.

– Вот…

В паху красовались пятнышки от повреждения бритвой, заботливо обведённые зелёнкой. Дрон присел и почесал затылок.

– А что это такое?

– Не знаю, – таинственно прошептала девушка.

– Ну и пусть. Мне всё равно. Плащ сними.

– Зачем?

Дрон не дожидаясь стянул светлый плащ с Олиных плеч и кинул на вязкий травяной островок. Девушка успела лишь ахнуть.

Лукавый, потоптавшись в нерешительности, залез в салон и вытащил недопитую бутылку. С какой-то отчаянной жадностью пил прямо из горлышка. Оторвавшись от бутылки, бросил примеряющий взгляд на Соню и прильнул к спиртному снова. Почувствовав близкую опасность, девушка осторожно начала отступать. Но Лукавый поймал её, прижал к машине, ещё несколько секунд разглядывал похотливым взглядом. Затем потянулся рукой к ширинке её брюк.

– Лукавый, подожди, – Соня пыталась унять в голосе дрожь. – Подожди, Олег. Разве ты не знаешь, что девушкам нравится? Зачем так грубо?

Она через силу улыбнулась, нежно погладила его щёку с бородавкой.

– Я же знаю, что нравлюсь тебе. Правда?

Он кивнул, на глазах пьянея.

– Ты мне тоже. Я тебя давно заметила. Мне кажется, что в машине нам будет удобней.

Она проникла пальчиками Лукавому под ремень и слегка подтолкнула на заднее сиденье. Он послушался. Соня присела на корточки пред ним и, томно глядя в его пьяные глаза, принялась расстегивать пряжку. Лукавый расслабился, чуть откинулся назад.

– Кажется, я много выпила. Мне нужно отойти на секундочку, а то разольётся. Не скучай.

Она кокетливо взмахнула ручкой, через несколько шагов обернулась:

– Я скоро!

Едва укрывшись от взгляда амбала за деревьями, Соня бросилась бежать, цепляясь за ветки и петляя.

***

Мастер уже несколько дней ломал голову над нелёгкой, одному ему пришедшей в голову задачей. Сегодня ему показалось, что он близок к разгадке. Мужчина взял листок бумаги и в левом углу написал слово “брат”, чуть правее – два слова “убитая девушка”, ещё правее – “кража”. Задача состояла в том, чтобы три неизвестных связать в одно уравнение. Решение в голове Мастера почти созрело и необходимо было убедиться в его верности.

Под словом “девушка” Мастер написал: 23 года, бухгалтер по заработной плате …ной фабрики, отец – следователь управления внутренних дел (Мастер поставил в этом месте восклицательный знак), мать – заведующая детским садом. Мастер обвёл в кружок слово “бухгалтер” и соединил его стрелкой со словом “брат”.

Если эта версия окажется правильной, Калина отсидит по полной программе или сколько того захочет он – Мастер. Во-первых, не для того долгие годы создавал Мастер свой отлаженный мирок, используя высокие связи, чтобы какой-то головорез очернил его репутацию. Во-вторых, Калина хоть ему и брат, а уже выше крыши надоел своей необузданностью и своенравием. Подчинение любого рода Калина не признавал, куски отхватывал те, которые ему нравились, и отобрать их можно было, только убрав самого Калину. Иногда, отвергая какое-либо миролюбивое решение общего мнения, он поступал ему вопреки и каким-то образом попадал в десятку. Выигрыш ему засчитывался, а непослушание после очередного предупреждения прощалось. Такие выходки были опасны, так как в любой момент могли обернуться против группировки Мастера, и московские менты, почти не интересовавшиеся в понятных целях его фигурой, начали бы излишне соваться в его мирок, ущемляя свободу действий своим вниманием.

Мастер гордился тем, что структура сколоченного им мирка выгодно отличалась от других группировок. Легальными его дела назвать, по большому счёту, было нельзя, но и криминальными – весьма трудно. Капитал наживался не на бессовестном захвате чужих кусков, а путём проникновения на выгодную территорию с помощью тонких экономических манёвров. За свой ум, хитрость и дипломатические способности и получил Мастер своё прозвище. Представительный и высокообразованный сорокалетний человек, он легко добивался уважения и умел сделать убедительным даже самый щекотливый вопрос. Талантливые предложения, подкреплённые солидным капиталом не только “кормили” Мастера и его людей, но и развивали бизнес тех, кому были сделаны. Это обеспечило лидеру авторитет и превосходную репутацию. Многие, зная о его верности слову и стабильной доле, сами, сравнивая его методы с методами растущего криминального поголовья в других районах, находили в них немало преимуществ.

Авторитет и обаяние Мастера позволяли ему выдвигать любые условия и ставить своих людей на крепкие сулящие должности. На государственных предприятиях идеи внедрялись таким образом, что риск существовал лишь при подделке документов и расхождении налоговой базы на сотрудничающих предприятиях. Но решить вопрос с налоговыми органами было Мастеру по силам.

Малым коммерсантам достаточно было либо безвозмездно предложить некоторый капитал для развития их дела, либо помочь с хорошим расположением на городских рынках, либо уладить реальные, изматывающие простых барыг, неприятности, и те, обнадеженные, были готовы расставаться с частью прибыли, понимая, что для самостоятельного развития понадобятся годы.

В районе было относительно тихо и спокойно. Ни кровавых разборок, ни убитых коммерсантов. Люди лидера учились не грабежам и насилию, а предприимчивости. Им не мог не нравиться тот факт, что деньги прибывают со стабильным прогрессом, и при этом довольны все. Каждому приятно было отслеживать их течение на своей маленькой территории.

Исключение составлял лишь Калина, двоюродный брат лидера и сын сестры его отца. Муж бросил её ради красивой и горячей, и женщина подвинулась умом. Артема определили в интернат, а родители Мастера посчитали своим долгом заботиться о нём. Младший брат рос агрессивным, психически неуравновешенным, и подход к нему находили не многие. Будет неправдой сказать, что Мастер любил брата, но за годы взросления второго, у него выработалась привычка быть ответственным за его жизнь.

Сейчас лидеру было по силам вытащить брата на свободу, но он пока не спешил.

Мастер знал о том, что Калине не по вкусу лидерство брата, несмотря на то, что многие завидуют его родству. Ему нужны были свои законы, свои методы. Обидно было, что поднявший голову во всеобщем хаосе преступный мир живёт по Чикагским меркам, а он – Калина этого лишён.

Лидер не раз слышал о возне Артёма с одиночной, ни к кому не прибившейся шпаной и совсем не желал оказаться замешанным в его грязных делах, о которых давно подозревал. Последние события усилили его подозрения. Кража, в момент совершения которой Калину взяли, не только нелепа и бессмысленна, но и нарочита, так как лишена логики и элементарной осторожности. Здесь всё не так.

Особое внимание Мастера привлекло ещё одно происшествие, случившееся днём раньше. В подъезде своего дома была убита девушка. Деньги и все ценности остались нетронутыми. За исключением одного: исчезли серьги, их буквально вырвали из ушей. Быстро был найден подозреваемый. Им оказался молодой человек, с которым девушка довольно долгое время встречалась. Накануне между ними произошла ссора. При обыске машины, которую парень нередко берёт у отца по доверенности, под сиденьем нашли серьгу, снятую с убитой. Серьга оказалась одна. И хотя парень утверждал, что “копейка”, оставленная на ночь под окнами, утром была вскрыта, ничем свое алиби на момент убийства не подтвердил. Также из показаний свидетелей стало известно, что серьги были подарены убитой девушке самим подозреваемым незадолго до ссоры.

Информация такого рода не была для Мастера труднодоступной. В любой момент он мог связаться с давним хорошим, и по общению, и по статусу, знакомым из отдела внутренних дел, откормленным им – Мастером. С помощью него он пресекал и попытки залётных любителей наживы пощипать местных коммерсантов.

Казалось бы, два совершенно не связанных преступления… Однако Мастер думал иначе. Он был близок к разгадке.

***

Кошмар только начинался. Почти каждодневный угнетающий ропот колёс “шестёрки”, крадущейся за Соней как питон, лишил девушку нормального сна по ночам. На нее будто вели охоту. Соня старалась не поворачивать голову в сторону водительского окна, она и без того ощущала на себе жадный, хищный взгляд. Разозлила она тогда, в лесу Лукавого, обманув и кинув его, или ещё больше раззадорила?

Лукавый не окликал её, не сигналил, не делал никаких знаков, чтобы привлечь её внимание. Он молча преследовал свою жертву, опасной игрой поднимая адреналин в её крови. На этот раз Соня смогла выдержать лишь пару минут, потом увеличила шаг и побежала. Неотступный шорох колёс и стук собственного сердца сопровождали её до самых дверей общежития.

Только она стала принадлежать самой себе, как опять эту недолгую свободу у неё отнимают, опять пытаются сделать её бесправной игрушкой в грязных руках! Нет, надо ехать домой!

Но лишь наступал вечер, и уезжать от коленопреклоненных поклонников и раскованной, никем не контролируемой, жизни не хотелось опять.

У самых ступенек она упала под взглядами прохожих и разорвала колготки. Сумка отлетела в сторону. Лукавый ощерился и отрывисто посигналил.

Соня понемногу перевела дух, но избавиться от неприятного конфуза, к которому добавилось отчаянное возмущение, не удавалось никак.

Через полчаса девушка снова вышла на улицу и осторожно пошла, оглядываясь по сторонам, зажав в кулаке ключ и сигареты.

Входить в логово пойманного волка было так же странно, как прикасаться к вещам покойника. Соню накрыла волна недавнего прошлого, и она с трудом сдержалась, чтобы не повернуть назад. Продолжительная неживая пустота слегка её оглушила. Девушка пошарила по шкафам в поисках подходящего инструмента, взяла на кухне плотный нож. Подкатила журнальный столик ближе к двери, гулко нарушив устоявшуюся тишину, и взгромоздилась на него. Наличник поддался сразу, видно, его не раз отрывали и сажали на старые гвозди. Кроме пистолета в тайнике ещё была вязаная чёрная шапочка с отворотом и… прорезями для глаз. Приоткрыв свой хорошенький ротик, Соня таинственно задумалась…

Потом поспешила к выходу и, разведав ситуацию на лестничной клетке через глазок, дёрнула ручку. Тут же застыла как вкопанная, заметив себя в зеркале прихожей. Испуганные глаза, в руке пистолет…

Боже, вот дурёха! Не догадалась прихватить с собой сумку. Не идти же по улице так! Она огляделась. Куртка Калины одиноко болталась на вешалке. Девушка сорвала её с крючка и из-за любопытства поднесла к носу: запах зверя развеяться не успел. Накинув куртку, Соня спрятала пистолет во внутренний карман, прихватила ещё зажигалку, оказавшуюся кстати на полочке перед зеркалом, и вынырнула из волны прошлого.

Запретная игрушка приятно потягивала левую полу куртки. Соня вдруг почувствовала себя Бонни, о которой все в округе знают, как она хороша, смела и опасна. Воображение рисовало яркую картину расправы с обидчиком: красивым лаконичным жестом Соня достаёт оружие и упирает, не дрогнув ни одним нервом, в живот амбалу. Маленький кусок холодного металла в белых ручках длинноволосой Бонни заставляет дрожать огромную тушу, и все видят, как амбал отступает к машине, плевком сквозь зубы прикрывая свой позорный проигрыш…

Покурить! Немедленно покурить! Вот здесь за автобусной остановкой! Она поискала в кармане куртки зажигалку, удивилась её отсутствию и пошарила более тщательно. Сигареты на месте, а зажигалка и ключ исчезли. Палец нырнул в лунку порванной подкладки. Вот куда провалились мелкие предметы. Приподняв дно подкладки, Соня достала ключ, зажигалку и нащупала что-то ещё. Это была маленькая аккуратная серёжка с розоватым камушком. В поисках её близнеца пришлось обшарить все закоулки одежды, но тщетно. Украшение было без пары.

Покачав красивую вещь на ладошке, Соня поднесла её к глазам. Что же привлекло её внимание? На дужке запеклась крохотная капелька крови…

Визит к врачу, затянутый до последнего, откладывать было уже нельзя. Но и как идти, если расплата за грозящий ей диагноз так велика. Необходимо будет назвать фамилии всех партнеров, что не самое страшное в подобной ситуации. Информацию немедленно донесут до места учебы, сообщат родителям и до смерти “заколют” в инфекционном бараке.

Она не должна жить с таким пятном прошлого, это несправедливо, ведь она так молода! Можно же как-то вылечиться анонимно и избежать разглашения страшной тайны! Для этого у нее есть человек, который поймёт и пожалеет, как делал это раньше. И связи у него имеются, и деньги для него не проблема. Да и ему самому не захочется оказаться в списках партнеров. А если что…

Ольга набрала на диске телефона-автомата знакомый номер и поняла, как необходимо ей сочувствие взрослого человека. Пусть даже он поругает её, хотя и не за что, главное, помог бы в беде. Но рассуждения её прервались, и кровь в висках запульсировала от неожиданных суровых слов полковника:

– Я предупреждал тебя – не таскайся. Ты меня не слушала. Помочь тебе ничем не могу. Не вздумай вмешивать сюда мое имя. Я проверился. Со мной все в порядке. И не звони больше сюда. Ты ставишь меня в неловкое положение перед женой.

Пошли безнадёжные гудки.

Мать, которой пришлось всё рассказать, долго не могла избавиться от шока. Ольга легла в инфекционный барак, где провела взаперти сорок томительных дней. Каждые три часа в течение всего срока ей кололи вакцину, которая медленно регрессировала болезнь. Сможет ли Оленька забыть боль и стыд, которые испытала?

Время стирает остроты, а кроме того, прошлое очень часто разбивается о волнорезы проблем и событий настоящего.

***

Про дискотеки на какое-то время Соне пришлось забыть. Появляться на улице вечером тоже было страшно. Но и мириться с уединением девушке не хотелось. Пришлось вспомнить о старых знакомых.

И хотя дворовый мальчишка Вадим был каким-то не по моде мягким, добрым и вялым, а ещё безденежным и безмашинным, Соне с ним было легко и просто. Он не загружал своей влюблённостью, приторной и нудной, как другие, умел выслушать, посочувствовать и всегда к месту поострить и рассмешить. Перед ним не нужно было стараться выглядеть на все сто, потому что Соне и в голову не приходило пытаться его очаровать. Предложение Вадима отправиться в сауну понравилось девушке своей новизной и уединённым от лишних глаз характером. Она с радостью согласилась покинуть, наконец, своё заточение, тягостное после отъезда подруги, и предаться веселью.

Соню устраивала её независимость от каких-либо чувств к кавалеру – страх ли это или увлечённость. Купальника у неё не было, но и не такой важной вещью он являлся. Рядом с Вадимом стеснение сходило на нет, как перед близкой подругой. Соня разделась до трусиков. Дурачась и смеясь, нырнула в сверкающий овал бассейна и подняла каскад тёплых брызг. Она нарочно забила тонкими ножками по поверхности воды, словно приглашая её догнать. Вадим, охотно подыграв ей, прижал её животом к голубому мрамору, и она почувствовала ягодицами его выступающую плоть. Внезапно её зажгло не столько желание, сколько любопытство.

Мораль – всего лишь травля желаний. Зачем водить ритуальные хороводы вокруг спелого яблока, если так легко и приятно вкусить его наливную суть? Зачем создавать сложное из простого?

Нежное, немного застенчивое прикосновение холмика к Сониным упругим подушечкам не имело ничего общего с вероломным натиском могущественного естества человека-зверя, беззаконно царствующего на захваченной территории. Она прогнула спинку, подавшись назад, плотнее прижимаясь к интересующему предмету. Юркнула рукой под резинку плавок, и обняв пальцами твёрдый гладкий столбик, приятно убедилась, что её предположение по поводу размера поколебимы. Она с лёгкостью разрешила себе поддаться любопытству и искушению, и скользнула по тёплым волнам живота Вадима. Нижняя часть трусиков податливо съехала в сторону, открывая путь к девичьей тайне. Он помог ей не остановиться и приложил все старания, чтобы проникнуть вместе с ней в мир нежности и блаженства.

Она встретилась с ним, когда пожелала снова и дополнила свои знания новыми, благодаря его заботливым ласкам.

Ещё через несколько дней он признался Соне в любви, но её душа, переполненная восторгом от чрезмерной концентрации свободы, заглушала хрупкие романтические звуки. Она сразу лишила поддержки его чувства и без сожалений вычеркнула его из своей жизни.

Следующим был Сергей. Робкий, молчаливый, с телячьими глазами… Его родители, какие-то чины, или директора, или кто-то в этом роде, доверяя сыну новенькую машину и снабжая приличным капиталом, воспитывали таким образом в тихоне самостоятельность и уверенность. Благодаря немыслимо роскошной Соне, перед которой Сергей благоговел и терялся, не веря во внезапное счастье, доверие родителей оправдывалось “достойно”: отдых в ресторанах, парках, лучших ночных клубах и в тех местах, на которые хватало денег, причём в сопровождении всех Сониных подруг-москвичек. Хорошо заучив мамин наказ искать в жёны только полноценную девушку, то есть приятной внешности и высокого ума (для качественного продолжения рода), Сергей готовился сообщить маме о своём удачном выборе. Однако птичка, склевав добрую половину золотых зёрнышек и попользовавшись его мужским достоинством, в один прекрасный момент выпорхнула из рук и улетела. Следующим был…

Глава 8

Лукавый продрал глаза, не сразу разобрав, что звонят в дверь. Голова жутко болела, стучало в висках, в горле было сухо как в пустыне. Он вспомнил, как снял вчера проститутку, решившись вытащить немного деньжат из общей пачки, и как потом облажался, даже не приступив к делу.

Разве он виноват, что у него давно не было “тёлки”? Приличные на него не западают: подавай им прикид холёный! Избаловались совсем! А обделённые и даром не нужны.

Лукавый вспомнил насмешливый взгляд проститутки и внезапно налился злобой. В дверь продолжали звонить. Оторвавшись от подушки, он доковылял до двери.

– Скобель, тебе чего?

– Привет, Лукавый. Поехали в “Подкову”. Там ребята собрались.

– Чего такую рань?

– Почему рань? Два часа дня. Там тебя все ждут.

– Чего они хотят-то?

– Поговорить.

Серьёзный настрой гостя Лукавому не понравился. Он начал догадываться, какой разговор предстоит.

– Слушай, дай отоспаться-то. Я перепил вчера, похоже.

– А как же ребята? Они все там. Собрались, чтобы с тобой поговорить.

– Ладно, сейчас оденусь.

Он отыскал футболку, не стиранную вторую неделю, покачиваясь с похмелья, натянул на себя.

Мать Лукавого, обидевшись на нежелание сына вкалывать на дачном участке, уехала одна. И теперь в квартире был жуткий беспорядок, по углам валялись бутылки, чистой одежды не осталось.

В машине Лукавый нараспашку открыл окно, несмотря на холодный июль и подставил голову под свежую струю.

– Тормози, Скобель! Слышь, тормози!

– Что случилось?

– Пива хочу, не могу. Вот у палаточки.

Амбал вразвалочку пошёл к ларьку. Огрызнулся на продавщицу просто потому, что был не в духе и вдруг замер. Сверкая тонкими коленями из-под мини-юбки, свежая и светящаяся Соня спускалась по ступеням соседнего универмага. Лукавый поспешно сложил бутылки на сиденье прямо через окно и бросил водителю:

– Видишь тёлку? Подрули поближе.

Сам догнал девушку и пристроился рядом.

– Привет.

Испуг в глазах Сони взбодрил Лукавого.

– Поговорим?

– Очём? – она медленно попятилась.

– Да не бойся ты так. Калина просил кое-что передать.

– Что?

– В машине лежит. Пойдём, сейчас увидишь.

– А что это?

Девушка не трогалась с места.

– Письмо тебе. Длинное, на три страницы.

И амбал направился в сторону подъехавшей машины, кивком головы позвав Соню за собой.

Она неуверенно пошла следом.

– Скобель, дай мою барсетку. На заднем сиденье лежит.

Скобель уловил выразительный взгляд друга, стоявшего позади девушки, потянулся назад и дёрнул за ручку двери. Не успела Соня почувствовать подвоха, как Лукавый затолкал её в салон и забрался сам.

– Давай, Скобель, сначала ко мне!

– Лукавый…

– Да ненадолго! Заедем только!

Машина взвизгнула, развернулась.

– Сиди спокойно, – Лукавый раскрыл нож и продемонстрировал его перепуганной девушке. Соня притихла.

– Сейчас я оставлю тебя в своей квартире. Похозяйничай пока там. Посмотри телевизор, кофе выпей. Успокойся, зачем меня бояться, – он легонько провёл лезвием по её ноге, нырнув остриём под юбку.

– Я приеду, и мы поговорим. Лады? А то всё бегаешь, бегаешь от меня…

Лукавый, пыхтя перегаром, поддел бритвой прядь её волос, взял губами и потянул, злобно посмеиваясь над тем, как Соня морщится.

Соню втолкнули в незнакомую квартиру и заперли снаружи дверь. Шаги растворились в подъезде.

В квартире стоял знакомый запах. Запах страха…

Минуты две девушка прислушивалась к безлюдной тишине, а потом метнулась к выходу, тщетно пытаясь найти автоматические затворы. Видимо, дверь снаружи и изнутри запиралась ключом. Софью охватило отчаяние, подступили слёзы. Но плакать и медлить было нельзя. Она пробиралась по комнатам в надежде, что хоть что-нибудь натолкнёт её на нужное решение. Телефона в квартире не было. Кричать с балкона и звать на помощь бесполезно. Никто из жильцов и носа не покажет, наверняка зная Лукавого не с хорошей стороны. Им здесь ещё жить и жить.

“Спокойно, – диктовала себе Софья,– когда он вернётся, меня здесь уже не будет”.

Может быть окно?.. Но третий этаж – это так высоко!

Она огляделась. Окурки, пустые банки из-под пива, углы завалены грязным постельным бельём.

А что если…

Девушка забегала по комнатам в поисках простыней. Их нужно много! Собрала по углам, “вывернула” шкафы. Собранное перенесла поближе к окну и принялась связывать срывающимися пальцами в одно целое. Наступая ногами на один конец, изо всех сил тянула за другой, чтобы узлы получались как можно крепче. Затем она растянула своё “рукоделие” вдоль коридора и, убедившись, что длина самодельной лестницы всё ещё недостаточна, опять ринулась на поиски подходящих вещей. Угнетающий страх и стремительно сокращающееся время преследовали её, подгоняя.

Наконец, работа была закончена, и девушка наклонилась над карнизом, зрительно измеряя расстояние до земли. Соня нарочно выбрала окно с видом на пустырь, расположенное в торце дома. Она никого не напугает, и никто не помешает ей. Девушка перекинула один конец через отопительную трубу и завязала его тройным узлом. Другой конец бросила в окно. Ей показалось, что верёвка падала вниз слишком долго, и от этого защемило под ложечкой. Сейчас главное – не думать, надо действовать. Она обязательно спустится! Оборачиваться в тишину чужого логова гораздо страшнее.

Соня забралась на подоконник. От высоты слегка закружилась голова. Затем, развернувшись спиной к улице, ухватилась руками за простыню и изо всех сил потянула на себя. Узел на трубе держался крепко. Тогда она медленно стала опускать ногу в окно. Простыня натянулась сильней, и девушка замерла в нерешительности.

“Не выдержит, не выдержит, не выдержит”, – стучало в её голове.

Она взмокла. Почувствовав, что руки трясутся и слабеют, вернулась в прежнее более безопасное положение.

Она знала… Она всё это время знала, что не сможет одолеть страх перед высотой, но отчаянно сопротивлялась своей слабости и напрасно тешила себя самообманом. Минута пролетала за минутой, а Соня всё больше убеждалась в своей несостоятельности.

Она сползла на пол, уткнулась лицом в колени и разревелась.

Сколько прошло времени? Пять минут или пятнадцать?

Девушка вытерла слёзы. Заметив следы от своей обуви на подоконнике, сняла туфли и босиком вернулась в комнату. Оглядевшись, открыла узкую створку полупустого шкафа и протиснулась внутрь между вешалками.

Лукавый возвращался угрюмый. Со вчерашнего вечера его преследовали неудачи.

Пацаны были настроены серьёзно. Встретили сухо, разговаривали напряжённо и как-то заученно, видимо, без него обговаривали тему не раз. Просили денег. Мол, оба дела сделали исправно, а делёжки уже третий месяц ждут.

– Калина что сказал? Надо на время затаиться, – в который раз пытался объяснить Лукавый. – Деньги немалые. Начнёте сорить – обратите на себя внимание. Нужно всех убедить, что здесь орудовали залётные. А свои, мол, ни при чём.

Только те опять за своё:

– Живём хуже других, машина старая, да и та – одна на всех. Братва мы или не братва? И так половину Калина к рукам прибрал. Где остальное?

– Половина ушла в общак, сами же слышали! – надрывался Лукавый. – У всякой бригады есть общак. Мало ли на что понадобится, не скидываться же в обратку!

– Да Калина себе половину поди присвоил! И где твой бригадир? За решёткой? Сказал: внесёте и будете при делах. А на деле сидим без работы, пухнем с голода. Был Калина – были и идеи, а спарился – идеи рассыпались. Нет никакой бригады! Не надо и общака! А мы не рабы, чтобы бесплатно под криминал подставляться. И первое дело, и второе на ура прошло, комар, не то что менты, носа не подточит! Так что все деньги наши по праву!

– То, что внесли в общак – мало. Входишь – вносить надо, и выбываешь – тоже вносишь. Так везде делают, по понятиям живут, – толкнул речь Лукавый.

А те будто вату в уши натыкали, ничего слушать не желают. Лукавому всё хотелось думать, что они и дальше молчать будут и пока обойдутся карманными деньгами, которые раздал им на первое время Калина. Половину большей суммы он отдал Лукавому на присмотр, советовал повременить. Почему Лукавому? Лукавый был первым, кто завёлся с братом Мастера. Остальных уже подогнал он, Лукавый. Искал наделённых не умом, а силой и тупым бесстрашием.

И не то, чтобы Лукавому самому приспичило жить по понятиям. Просто прилично он потаскал уже из общей половины на свои нужды. Даже не знает, как такое получилось. Рука сама туда тянулась. Если разделить на обговорённые ранее доли, себе оставлять почти нечего. А он уже привык к пухленькой, будоражащей душу, пачке под рукой.

Хорошо бы самим дело организовать по плану прошлых разбоев. Но без Калины много трудностей и большой риск. Можно и без оружия, только вдруг коммерс попадётся непугливый к ножичку. Да и как выследить, кто, когда и куда с деньгами отправится? Выследишь, скажем, какую-нибудь газель, остановишь. А вдруг водила вовсе не за товаром едет, а куда-нибудь на дачу? Не ждать же, в самом деле, прямо у оптовых рынков, где народу больше, чем в метро. Калина про всё это многое знал и даже знал, какая будет сумма на руках. Там с крупными коммерсами у его брата дела были налажены. А ведь узнает Мастер, как Калина людей обувал по второму кругу, такой “общак” всем раздаст – мало не покажется!

И всё же самодовольство разрослось у Лукавого до размеров миллионерской гордости.

– Калина крутое дело обещал с большими баблами! А сам увяз как-то странно! Что это за бригадир, который в одного выгоду ищет? Что-то нечисто здесь. Не кинуть ли нас хотят? Давай деньги делить!

– Ладо, – согласился Лукавый, – одну половину разделю. А вторую я не прятал. С Калины спрашивайте.

Ехать хотели прямо сейчас. Насилу уговорил подождать, мол, сам привезёт вечером. Неудобняк было неполную пачку показывать. Скажут: нам не давал, а сам прикладывался. Договорились к девяти встретиться.

Вышел Лукавый на улицу, бросил унылый взгляд в сторону “шестёрки”, на которой катался чаще других на праве неписаного лидерства и запрыгнул на подножку трамвая.

Ключ в замке повернулся, и Соня в долю секунды нашла более удобное положение, расчётливо предположив, сколько времени ей придётся просидеть без движений. Лукавый вошёл в квартиру и опешил.

– Вот это да! Сбежала сучка! Прямо скалолазка какая-то!

Реплики удивления или досады были произнесены вполголоса, но каждое слово в ушах пленницы отозвалось пронзительным набатом. Казалось, что вот-вот лопнут перепонки.

Пошарив в полупустом холодильнике, Лукавый обнаружил съестное и, жуя, направился в комнату, где находился злосчастный шкаф с пленницей. Соня от страха даже зажмурилась и напрягла все мышцы. Страшно было представить, что амбалу достаточно лишь протянуть к дверце руку. Порой ей казалось, что до его слуха доносятся тяжёлые удары её сердца.

К несчастью девушки, Лукавый решил здесь обосноваться. Сунул руку под матрац, достал свёрток и принялся пересчитывать деньги. Первые минуты Соня была на грани помешательства от слишком близкой опасности. Потом понемногу успокоилась и даже начала привыкать к пугающему соседству.

Через некоторое время в дверь позвонили, и Соне представилась секундная передышка и возможность поменять позу.

– Мастер! – услышала она вопль удивления. – То есть… простите, я не знаю имени…

– Ничего страшного, – был ответ, – зови как знаешь. Так можно войти или не пригласишь?

– Да, да, входи…те… – засуетился Лукавый.

– А я вот знаю, как тебя зовут. Олег. Так?

– Так. Проходите… У меня, правда, не убрано.

Гость осмотрелся и прошел в комнату, где Лукавый недавно пересчитывал деньги. Сквозь замочную скважину Соне удалось слегка разглядеть пришедшего. Длинный чёрный плащ, начищенные до блеска ботинки, аккуратно приглаженные светлые волосы. Лица она не увидела: незнакомец стоял спиной. Лукавый, смущённый несвежей, скомканной на разобранном диване постелью, подсуетился и принёс гостю стул.

– Ты всё с мамой живёшь? – спросил тот, присаживаясь.

– Вы и это знаете? Она на даче.

– Пора уже свой угол иметь, с работой определиться. Только я не нравоучения пришёл читать. Ты всё это сам, должно быть, знаешь, взрослый мужчина как ни как.

– Я понял, что вы по делу. Только догадаться не могу, по какому.

В голосе Лукавого звучали нотки подобострастия и чувствовалась неуверенность.

– Грубо работаете.

– В каком …смысле… – Лукавый насторожился.

– Грязно и по-хамски. Думали, следы замели?

Лукавый растерянно молчал.

– Решили в гангстеров поиграть? – продолжал незваный гость. – Промышляете где придётся, как шакалы-одиночки. То там урвёте, то тут… Людей любить надо, а не обижать. Тогда и они тебя любить будут, уважать будут. От их добра и тебе перепадет. А вы? Одеты плохо, впятером на одной машине рулите. Гляди в чём ты ходишь!

– Ты… вы о чём?

– О чём,– передразнил Мастер, – а что ж сам глаза опускаешь? Знаю я всё. Как разбойничали на дорогах, моих людей грабили.

– Я не знал, что эти коммерсы – твои люди! – выпалил Лукавый и тут же осёкся.

– Я понял, что это всё Артёмины затеи. Мне хотел братишка досадить. Потом и на мою фабрику замахнулись?

– Какую фабрику?.. – как-то неуверенно спросил Лукавый.

– Будто не знаешь. На ту самую, где бухгалтера грохнули.

– Я ничего не знаю… – глаза Лукавого забегали.

– Ну полно тебе! Артём всё мне рассказал. Ждал, что за откровенность залог за него внесу. Только за подлость наказывать нужно, а не поощрять.

– Я ничего не знаю… – повторял амбал.

– Ты, видимо, просто забыл. Так давай напомню, как надоело вам мелкие заработки сшибать и как решили за крупное дело взяться. Кажется, бухгалтерша расчётом зарплаты на фабрике занималась? А грохнули её не в начале ли месяца? Вспоминаешь? Тогда рассказываю дальше. Поначалу всё казалось несложным. Можно бухгалтершу охмурить, Калина ведь у нас парень видный. Для него такое дело – не задача. А можно на крайний вариант и запугать. Она ведь ещё девчонка, и чувство страха ей не чуждо. К тому же и делать-то ей ничего не придётся: только дай расклад и сиди себе, разыгрывай потерпевшую. Это и соучастием-то не назовёшь. Под хорошим давлением на это не согласится или смелая, или дура. Только что-то там, видно, у Артёма не заклеилось. Девчонка попалась правильная, неподкупная. Недаром у неё отец – мент.

– Как мент? – тут Лукавый понял, что второй раз просчитался, и его губы нервно задрожали.

Мастер принял это во внимание, но виду не подал.

– Дальше сам расскажешь?

Лукавый молчал.

– Что ж ты? Урок не выучил? А дальше Артём почувствовал, что дело в тупик заходит, девчонка заподозрила неладное, и что засветился он зря, ничем не сотрёшь. А что же было дальше, Лукавый? Думаю, что со мной общаться гораздо приятней, чем со следователем.

– Я всё скажу, Мастер. Мы про мокрое дело и не задумывали. Так Калина повернул. Всё же как ни крути, а опасно. Девчонка всё равно кому-нибудь рассказала бы. А серьги Калина её хахалю подбросил. Только, Мастер, я на это не был согласен. Я не убивал! Я никогда и не видел ту бухгалтершу! Я не убивал! Перед Богом клянусь!

– Ты бога-то зря сюда вмешиваешь.

– Он, когда уходил, сказал: может быть не вернусь. А потом на краже в ларьке погорел. Как его угораздило, никак в толк не возьму. Пива что ли ночью захотелось?..

– Дурачок ты, Лукавый. Калина подставился, чтобы по краже пойти и по мокрому делу отрезанным ломтём стать. Пока там всё раскопают, пройдёт время, а Артём сидит. Искать-то убийцу на свободе будут.

– А-а-а…

– Понял он, что отец убитой всю милицию на ноги поднимет и город перевернёт. И кому-то совсем не поздоровится. А тут Калина отсидит своё спокойно годик, другой и опять на воле. Так вот, Лукавый, подхожу я к самому главному и буду краток. Такого беспредела я на своей земле не потерплю. Ты понял?

– Я всё понял, Мастер.

– А раз понял, собирай завтра своих лоботрясов и ко мне. Я вас куда-нибудь определю. Будете при деле.

Не ожидавший такого поворота Лукавый аж подскочил и из бледного сделался розовым.

– Я, Мастер… Я всегда тебя уважал! Да они просто обалдеют, когда узнают! Ты не пожалеешь! Я клянусь, не пожалеешь!

– Ты погоди клясться. Покажешься, каков на деле. Да, кстати. Деньги, что отобрали, завтра принесёшь.

– Мастер, у меня денег нет. Я не знаю, куда Артём…

Но тот оборвал его:

– Заметь, Олег, я с тобой играю по честным правилам, а не исподтишка и не используя свои возможности. Учись и ты честно играть.

– Понимаешь, Мастер, Калина оставил нам только половину денег. Она малость потратилась, но всё же цела. Про другую половину нам сказал так: чтобы стать полноценной братвой, нужно вносить в общак доли. Стало быть, в твой будто общак, Мастер…

– Олег, взрослый ты парень, а всё ещё наивный. Где ты видел, чтобы мои люди ездили на ржавых машинах и шакалили по дорогам? Или ты не слыхал о моих делах?

– Я слыхал…

– А деньги надо вернуть и потраченную сумму отработать.

– Да мы, Мастер, отработаем! Доволен останешься!

– Добро. Вот номерок моего человека. С ним я переговорю, он вас примет. Мастер поднялся, дав понять, что разговор закончен и повернулся к выходу. Соня от удивления открыла рот: незнакомец здорово походил на Артёма. Просто копия, только постарше. Черты лица, правда, были утончённей, манеры изысканней.

– Мастер… – как-то робко позвал Лукавый. – А как ты догадался про то, что это мы тех коммерсов…

– А тут и догадываться нечего. Чужие без наводчика в это дело не полезут. А найти того, кто даст хороший расклад, почти невозможно. Жены-то про коммерческие дела собственных мужей не всё знают. Значит, остаётся кто-то из наших. В тесных отношениях с предпринимателями многие. А у Калины давно настрой недружелюбный. Что с вами путался, слухи ходили. Да и ты не слишком осторожничал. По салонам гулял, всё новыми тачками любовался. Печатку себе на днях купил. Видишь, пацаны твои об этом не знают, а я знаю.

– Ну, Мастер, ты даёшь!

И тут Лукавого осенило. Не мог Мастер ничего от Калины узнать. Пока он во временном изоляторе, никого к нему не пустят. Гость, словно поймав его мысли, надменно улыбнулся, и в его красивых голубых глазах отразился просто-таки обезоруживающая гранитная уверенность.

– Да и не говорил мне Артём ничего. Я его даже не видел.

– Тогда как же… Как же ты про это…– Лукавый даже начал заикаться.

– Во-первых, фабрика на моей земле. Во-вторых, кража была чистой воды спектаклем, потому что там и подросток успел бы следы замести. И случилась она на следующий день после убийства. У меня сразу появилась версия, а ты, Лукавый, её подтвердил, что мне и нужно было.

– Так что, Мастер, приглашение своё назад заберёшь? – Лукавый опустил голову.

– Я словами никогда не разбрасываюсь. И тебе повторю: играй честно, научись различать, где у достоинств кончаются границы.

– Кто за границей?

– Будь здоров, Олег.

– Будь, Мастер!

Как только за гостем закрылась дверь, Лукавый плюхнулся на мятую постель, с удовольствием потянулся и призадумался. Ему не терпелось найти ребят и всё рассказать им, но останавливала неуверенность в том, что те не пожадничают деньгами. Может быть, сказать, что деньги он уже отдал? Точно, так он и сделает.

Долгие томительные минуты продолжали держать немую свидетельницу наедине с усталостью в заточении. К тому же её лихорадило от услышанного.

Находиться в душном, тесном шкафу становилось почти невыносимым. Соня практически не меняла своего положения уже второй час. Наверное, думала она, в гробу ощущения такие же. Только покойнику всё равно, а она ещё живая. Прислушиваясь к каждому шороху, издаваемому амбалом, девушка ждала, когда, наконец, он свой диван покинет. И когда терпения не осталось ни капли, лукавого одолел сон.

Как хорошо, что дверцы раскрылись без скрипа. Соня осторожно поставила на пол сначала одну ногу, затем другую, затратив на это целую вечность. Стиснула зубы от колющей боли в онемевших суставах и замерла, вслушиваясь в ритмичное похрапывание амбала. Бесшумно приблизившись к раскиданной на журнальном столике его одежде, она расчётливо обыскала карманы в поисках ключа от входной двери. О, великая удача! Он оказался там. Теперь несколько шагов, и она свободна. Медленно, шаг за шагом, не поддаваясь страстному желанию сорваться с места и бежать…

Внезапно храп прекратился, и девушка похолодела от страха, почувствовав на спине колючий взгляд. Больше Соня не выдержала. Она ринулась из комнаты, опрокидывая всё на своём пути. Почти сразу попала ключом в замочную скважину и под громкий возглас “какого чёрта!” пулей выскочила в подъезд. Ключ, ударившись о ступеньки, отрывистым звоном разрезал тишину…

Глава 9

– Папа, дай мне свой фотоаппарат!

Мастер поймал спешащую дочку, приобнял.

– И зачем тебе фотоаппарат?

– Хочу сфотографировать котят.

– Котят? Я не вижу здесь других котят, кроме тебя.

– Папка, какой ты забывчивый! Тех самых котят, которых мне мама не разрешила взять домой. Бездомная кошка их родила, и теперь они живут возле стройки. Ты ещё тогда за них заступился, обещал крольчонка декоративного подарить.

– Так что же ты хочешь больше, крольчонка или серёжки с бриллиантами?

Девочка представила глаза Павлика, полные восхищения и ответила:

– Серёжки. Пап, можно фотоаппарат?

– А фотографировать-то котят зачем, Настёна?

– На память. А то подрастут и разбегутся кто куда. Они ведь бездомные.

– Сердобольная ты моя. Хорошо, возьми.

Девочка выпорхнула из объятий отца. Мастер поправил галстук и пристегнул его к белой рубашке дорогой заколкой. Обратился к вошедшему мужчине:

– Платоныч, ты уже вернулся?

– Да, Мастер. Всё в норме.

– Что там?

– Ничего страшного, колодки пришлось заменить.

Мужчина аккуратно снял со спинки рядом стоящего стула безупречного вида пиджак, подал Мастеру.

– Спасибо, Платоныч. Хорошо, что ты быстро управился. Нам ещё одна поездка предстоит.

– За подарком Настёне?

– За подарком потом, если успеем до закрытия. Непредвиденные обстоятельства.

Лифт мягко приземлился.

– Что случилось? – поинтересовался сопровождающий, открывая мастеру дверцу автомобиля.

– Ты, наверное, помнишь, мы купили бывший универмаг? – сказал Мастер, когда автомобиль тронулся. – Старенький, типично советский и бесперспективный. Документы без особых трудностей оказались в моих руках. Конкурса как такового и не было.

– Если вы за что-то берётесь, Мастер, то даже самое бесперспективное становится передовым, – заверил водитель.

– Спасибо, друг, – Мастер улыбнулся. Платоныч никогда не льстил. Он был очень заботлив и исполнителен, но вместе с тем всегда искренен. Мастеру нравилось делиться с ним своими размышлениями, удачными сделками, словно тот был компаньоном. Когда-то Платоныч работал водителем у отца Мастера. Потом пошли сокращения. Часть служебных машин у организации отобрали. Платоныч остался без работы. Мастер, который к тому времени успел проникнуться уважением к отзывчивому, бескорыстному Сергею и относился к нему как к старшему брату, взял его к себе. Редкие качества этого человека – преданность и чуткость к другим – позволяли безоглядно ему доверять.

– Так вот, – продолжил Мастер, – персонал универмага узнал об изменениях в руководстве, переполошился. Люди организовали что-то вроде митинга. А нам привлечения лишнего внимания не нужно. Они ратуют за рабочие места. Видишь ли, незадолго до данного события директор универмага, долгие годы занимавшая свое кресло, Мария… не помню точно, в общем она умерла. Что-то с сердцем. А сотрудники ее очень любили. Вот надо съездить на место и успокоить людей. Никто их увольнять не собирается. Пусть работают, как работали. Пусть, если хотят, назовут универмаг ее именем.

– Мастер, вы насчёт подарка не беспокойтесь. Я проезжал мимо ювелирного, наши серёжки ещё лежат.

– Ну, и дай Бог, чтобы полежали до завтра.

– Никуда они не денутся. Я попросил их отложить и внёс залог.

– Спасибо тебе, друг! Куда я без тебя, скажи? Сколько я должен?

– Ладно, Мастер, потом сочтёмся. Главное, чтобы девочке понравились.

Букет, который предлагал “азер” состоял из пяти роз. Лукавый достал из кармана скомканные бумажки, развернул и посчитал. Деньги были последние… Амбал с напускной придирчивостью осмотрел букет и указал на другой – из трёх роз. Потом немного подумал и купил гвоздики.

Пожилая вахтёрша выглядела неприступной. Такая со своего места живой не сойдёт. Поэтому Лукавый решил попробовать новый метод в подходе к людям.

– Здравствуйте! Как ваше здоровье?

– Да ничего. А ты что, жених что ли?

– Ага, жених. Надо срочно невесту повидать, сказать, что уезжаю. А то волноваться будет.

– Кто твоя невеста?

– Софья.

– Ты, милый, фамилию скажи, номер комнаты.

– Не знаю, мать, ни того, ни другого.

– А тогда как же я тебе её найду?

Пришлось постараться ещё усерднее:

– Помоги мать! Ты ведь на мою мать похожа. Правда, она померла… Давно уже. Сиротой меня оставила…

– Погоди, сынок, не раскисай. Сейчас буду в журнале смотреть. Так-то оно искать долго, но летом все разъехались, народу осталось мало. Вот, кажись. Алабина. Софья. Комната семьдесят семь.

– Так я пройду?

– Не положено, сынок. Сейчас кого-нибудь попросим, позовут. Эй, детка! – вахтёрша обратилась к моющей пол девице.

– Кого позвать-то? – та встряхнула руки.

Лукавый громко сказал:

– Алабину из семьдесят седьмой! Софью! А если её нет, то кого-нибудь из соседок! Только обязательно!

Через несколько минут к ним спустилась девушка.

– А Софья где? – Лукавый огорчился. Ни по-плохому не получается, ни по-хорошему.

– Что же, не та, сынок? – вахтёрша огорчилась за компанию.

– А её нет, – растерянно проговорила девушка и подозрительно осмотрела Лукавого.

– Дочка, помоги парню-то. Она ж не знает, что он уезжает. Расстроится девка-то! – поддержала сердобольная бабка.

– Она поехала билеты покупать.

– Давно?

– Нет, минут пятнадцать…

– Куда?

– На “Ласковый май”.

– Да нет, куда поехала-то?

– На Молодогвардейскую…

Узнав местонахождение Сони, Лукавый чуть было не вышиб дверь, забыв поблагодарить бабку за помощь.

Теперь он обязательно Соню найдёт. Она ещё только в пути. Ему не терпелось поскорей увидеть предмет своих возбуждённых ночей. При одном только воспоминании об этой красивой девушке Лукавый ощущал эрекцию. Соня должна быть только его! Только его и ничья больше! Он вспомнил чёрную “девятку”, пожилого мужика за рулём и почувствовал укол ревности. Он припарковал “шестёрку” недалеко от касс и стал ждать. Теперь она не может не оценить его положения, ведь он стал человеком самого Мастера!

Наконец, в поле зрения Лукавого появилась его муза. Он даже выронил сигарету: такая она была хорошенькая и жутко притягательная! Открытая маечка с демонстративным вырезом, модные джинсы, аппетитно обтягивающие стройные ножки и соблазнительную попку, длинные, кучерявые и очень густые волосы… Она заметно выделялась из толпы.

Запахло палёным. Лукавый опомнился и принялся выковыривать непогашенный окурок из-под коврика.

Пробравшись сквозь очередь, девушка вышла, минуту разглядывала билеты. Лукавый собрался было вынырнуть из машины, но передумал. Снующие повсюду люди смутили его. С цветами он будет выглядеть как дурак.

На автобус Соня не села, решила прогуляться до следующей остановки пешком. Скучно прятаться по автобусам, когда так хорошо выглядишь и свободна, как ветер.

Лукавый завёл двигатель и тронулся вслед за девушкой. Сейчас она пойдёт вдоль жидкого старого парка, где почти безлюдно. Там он и подарит ей цветы. Пристроив “шестёрку” у склада автозапчастей, лукавый принялся догонять предмет своего обожания.

– Эй, привет!

Соня обернулась и вздрогнула. Амбал улыбался на все тридцать три, будто повстречал Мерлин Монро. Девушка побледнела и долго не могла сообразить, что означает протянутый ей незамысловатый букетик.

– Тебе. Бери.

Но та вдруг попятилась, не в состоянии вымолвить ни слова.

Лукавый ткнул цветы ей в грудь.

– Бери, говорю. Тебе покупал.

Соня растерянно смотрела то на букет, то на “выросшего из-под земли” Лукавого и продолжала пятиться. Улыбка медленно сходила с физиономии амбала.

– Ну чего ты? Я три рубля отдал.

– Ну молодец, – натянуто улыбнулась Софья, – это твоя машина там?

Лукавый обернулся, а Соня не выдержала, сорвалась с места и побежала. Лукавый дёрнулся было за ней, но вспомнил, что не закрыл машину. Озлобленный, сел за руль, ругнулся себе под нос и нажал педаль газа. Он окончательно понял, что с ним знаться не желают и кинули в очередной раз, будто он лох какой. Лукавый вспомнил, что Калина никогда с “тёлками” не церемонился и при этом легко их добивался.

* * *

Осмотревшись по сторонам и убедившись, что её никто не контролирует, Настя направилась к автобусной остановке.

Она весело шла по старой Молодогвардейской, спеша и помахивая симпатичной сумочкой, подаренной отцом. Она не могла дождаться, когда вновь окажется в заветном месте, которое держала в тайне даже от подруг, и заглянет в сокровенную картонную коробку. От предвкушения девочка испытала сладкую дрожь во всём теле.

Узкая асфальтовая тропа повернула в бархатную тень парковой зелени. За листвой виднелся старый, кое-где потрескавшийся дворец культуры. Он давно уже подлежал реставрации, но в перестроечной суматохе был забыт. Кому-то он казался непригодным, обшарпанным зданием, но Настеньке представлялся настоящим дворцом. С лестницами и зеркалами, большим количеством комнат и танцевальным залом. Парадный вход был закрыт, а дополнительный с заднего фасада – кем-то выломан. Однажды они забрели сюда с Павликом и впервые поцеловались. А потом решили в цветной коробке из-под костюмов сделать свой тайник для писем. В них подростки дарили друг другу нежности, которые никогда бы не осмелились произнести вслух, и указывали день и час свиданий. Узнай отец о её тайных встречах с мальчиком, он страшно бы негодовал. Детям приходилось быть очень осторожными. Когда-то Настя училась с Павликом в одной школе. Потом вместе с родителями переехала в район новостроек и много лет не видела никого из своих прежних друзей. С Павликом они встретились случайно. Он был совсем не похож на парней из её класса, долговязых, узкоплечих и прыщавых. Он рано возмужал и оформился. К тому же выглядел очень симпатичным и современно одевался.

Настины каблучки гулко отозвались в пустынной тишине холла. За пыльным, кое-где оторванным занавесом, она отыскала их с Павлом тайник, нащупала сложенное четверо письмецо. Вернулась в освещённое окнами место, чтобы прочесть адресованное ей любовное послание.

* * *

Обогнув бетонный забор, Соня сбавила шаг, чтобы немного отдышаться. Кругом не было ни души. Наконец, стены расступились, позволив девушке юркнуть в зелень кустов, разросшихся вокруг заброшенного большого здания. Только тут она остановилась и обернулась. Никто не преследовал её. Она пощупала рукой в сумке, наткнулась на холодный металл и, немного успокоившись, побрела по старому парку. Не успела Соня отдышаться и прийти в себя, как из-за кустов шагнула ей навстречу темная фигура.

– Ты чего бегаешь от меня? Боишься?

Похоже, Лукавый запыхался тоже. Он старался держаться просто, без подвохов. Но от его хриплого голоса и напряжения во всём теле сквозило опасностью.

– Кого? Тебя? Нет, не боюсь, – запинаясь, пролепетала девушка, пытаясь улыбнуться.

– А чего же бежишь? – Лукавый осторожно надвигался.

– Бегом занимаюсь, – улыбка Сони получилась какой-то вымученной. – Я тут покупала билеты… На концерт… Она пыталась отвлечь противника от своего страха, провоцирующего к нападению.

– Знаю. Я всё знаю. Поехали покатаемся, – он был совсем близко.

– Не-э, я Артёма люблю.

– А я разве хуже? Я теперь на Мастера работаю!

И даже бородавка Лукавого вздёрнулась от гордости.

Лежащий почти под рукой пистолет не излучал ничего, кроме холодного равнодушия, словно к делу не относился. Соня убеждалась, что в реальности страхи куда весомей, чем в фантазиях. Не так-то легко воспользоваться оружием! Для этого нужно хоть немного злости. А она кроме страха не испытывала в данную минуту ничего.

Пока девушка панически размышляла, как правильно повести разговор и распутывала мысли, воздух стремительно наполнялся адреналином.

Лукавый сунул руку в карман и, не отводя хищного взгляда от Сони, чем-то щёлкнул в его глубине. Как-то нервно ощерился и вытянул наружу нож. Словно между делом поиграл с ним пальцами.

Соня поняла, что ещё секунда, и капкан захлопнется. Она метнулась в сторону и бросилась в раскрытую дверь заброшенного здания. Услышав за спиной пыхтение амбала, влетела ещё в одну дверь. Спотыкаясь, запетляла между скелетами кресел и взвизгнула, ощутив чужое прикосновение на локте. Пронзительный страх лишил её самоконтроля. Соня выхватила из сумки тяжёлую “игрушку”, резко обернулась и машинально замахнулась ею на амбала, будто держала камень. Отморозок отскочил, вытаращив глаза от удивления.

– Дурёха, ты стрелять-то умеешь? – начал он осторожно. – Смотри, в себя не попади. Дай мне его!

Он медленно протянул руку.

– Отойди от меня, дурак! Отойди, иначе я в тебя выстрелю! – Сонин голос сорвался на фальцет.

Сначала её взгляд, затем дрожащая рука с пистолетом устремились в джинсовый бугорок между ног амбала.

– Всё, успокойся, – голос амбала понизился ещё на тон, – я ухожу. Всё, всё, всё…

Бандит отступил.

Сквозь дырявые декорации, за которыми притаилась Настя, было видно, как бритоголовый парень вышел из зрительного зала один, но не ушёл, а спрятался за ветхой дверью. Настя ещё не успела понять происходящее и не испугалась. Наоборот, вся эта неожиданная суета между девушкой и парнем заинтриговала её. Возможно, они тоже влюблены и нашли свой рай в этом пустынном, уединённом месте.

Ещё минуту Софья прислушивалась к тишине. Потом неумело потянула затвор на себя, копируя увиденную сцену в детективе, и осторожно начала пробираться к выходу по скрипящим, кое-где разобранным половицам. Остановилась, прислушалась ещё раз. Похоже, она здесь одна. Всё ещё сжимая пистолет в согнутой руке, девушка сделала шаг вперёд. В этот момент кто-то схватил её за шею и, вскрикнув, Соня нажала на курок.

Уши заложила оглушающая тишина. Словно в немом кино, бесшумно упала декорация, подняв облако пыли.

В центре серой завесы неестественно скрючившись, вздрагивало тело подростка.

Лукавый бесшумно заметался и затряс руками. Бесшумно шевелил губами. Наконец, к сознанию девушки пробился его панический голос:

– Слышишь, слышишь? Давай, говорю, добей! Да тикать надо, а то на выстрел сбегутся! Да она же нас опишет как на картинке! Не понимаешь что ли?

Соня почувствовала, как невидимая рука сдавила ей горло, воздух будто перестал поступать в сжавшиеся лёгкие. Руки и ноги вдруг онемели, холодеющие пальцы выпустили пистолет.

В этот миг ребёнок открыл глаза, посмотрел на Лукавого и простонал:

– Больно…

Лукавый попятился и, споткнувшись, упал. Дрожащей рукой подобрал оружие. Затем, решительно поднявшись, сдёрнул с окна провисшую гардину, осыпав себя густой пылью и, комкая, намотал на руку с пистолетом.

Холодный пот ручьями скатился под Сонину одежду. Девушку забило в сильнейшем ознобе. Она выскочила на улицу, гонимая оглушительным шоком. У первого же автомата срывающимися влажными пальцами набрала на диске короткий номер.

– Там… на Молодогвардейской… в старом ДК…

– Кто говорит? Ваша фамилия!

Но она уже бросила трубку…

***

Следователь посмотрел в исполненные ужасом глаза Павла и понял, что тот говорит правду. На столе перед ними лежали последние письма подростков…

Найденная изрешеченная пулями гардина не сразу натолкнула на догадку, что её использовали в качестве глушителя. Если здесь был киллер, то нелепый дилетант.

Залётных молодцов, шакаливших в тот день по местным ресторанам, вычислили и отвезли за город люди в масках, где из каждого, резиновой дубинкой кромсая плоть между ног, выбивали нужную информацию. Обречённый терял сознание, но, кроме душераздирающего “за что?”, ничем другим ситуацию не прояснял.

Отношения между группировками Москвы накалились до предела. Назревала война.

На похороны единственной дочери Мастера вышел чуть ли не весь микрорайон. Приходилось перекрывать движение на дорогах. Траурная процессия напоминала реку из покачивающихся чёрных тел и венков. Гроб, укутанный невероятным количеством живых цветов, водрузили на помост черного “Шевроле”. За ним следовал белоснежный кабриолет, в открытом салоне которого эмоциональный скрипач ласкал струны. Скрипка горестно плакала от проникновенных поцелуев смычка. Процессию, растянувшуюся на несколько сотен метров, замыкал не один десяток “Вольво”, “Ауди” и “Мерседесов”, скромно принизивших ход в такт похоронного ритма.

Глава 10

Отстояв больше часа в очереди под открытым небом, они, наконец, вошли в здание магазина, с облегчением вдохнув прохладу. Несколько десятков человек уже побывали здесь до них, и теперь им остаётся выбирать лучшее из не купленного товара. В отделе женских костюмов тщетно Руфина пыталась найти нужный размер. Худая и плоская Оксана молча стояла рядом, чувствуя себя лишь жалкой тенью на фоне моделей одежды безупречной огранки. Она смущалась и от того, что те же костюмы рассматривала высокая, красиво подкрашенная девушка с пухлыми стройными ножками.

Выбрав самый маленький размер, Руфина повела дочь в примерочную. Юбка никак не хотела держаться на талии девушки, а пиджак бесформенно болтался, точно на вешалке. Напрасно мать, усердно подворачивая рукава и полы пиджака, пыталась придать жалкой трактовке элегантного наряда хоть какой-то вид. Оксана ссутулилась, с унынием взирая на собственное отражение в зеркале.

Высокомерный голос продавщицы кому-то возвестил:

– Сорок шестой у нас остался один, но его уже примеряют.

Руфина посмотрела на грустное лицо дочери и подбадривающее сказала:

– Мы его возьмём. Я что-нибудь придумаю.

Они вышли из примерочной, и Руфина победоносно изрекла:

– Девушка, мы его берём! Заверните!

При этих словах высокая незнакомка оглядела Ксюшу с головы до ног и загрустила. Оксана тихонько тронула листающую деньги мать и попросила:

– Подожди, мама…

И вдруг окликнула красивую незнакомку:

– Простите, вам, кажется, нужен был сорок шестой? Возьмите мой. Возьмите, пожалуйста.

– Дочка, что ты делаешь? – зашептала Руфина. – Мы ведь отстояли столько времени!

– Мама, но на ней костюм сидеть будет лучше. Это же справедливо! А я обойдусь старой одеждой. Мы можем также зайти в “Детский мир”.

Сумки уложены, школьный портфель набит любимыми книгами. И хотя мама сокрушается по поводу лишнего багажа, как можно не взять “Лолиту”, и “Театральный роман”, а также томик стихов Цветаевой? А “Мастер и Маргарита” с его баюкающей магией языка ни за что не останется пылиться на полке в долгом одиночестве! К тому же, книги – единственные друзья Оксаны, делившие с ней даже слёзы.

Ещё в детстве девочка осознала, что не такая как все. Ходить она научилась лишь в пять лет, когда её ноги немного окрепли. Однако, повреждённые болезнью мышцы мешали нормально двигаться. Играть с Оксаной никто не хотел, не звал на улицу. И внимание ей доставалось лишь от какого-нибудь насмешника. Если и находился кто-то, кого привлекала поначалу доброта и щедрость девочки, в скором времени и он терял интерес к не умеющему прыгать и бегать ребёнку. Серое и скучное существование, лишённое элементарного общения, немного скрашивалось непосредственной внутренней жизнью девочки, напрочь отдалённой от реального мира, черпающей образы для фантазий из романтических книг. Оксана с вдохновенной лёгкостью научилась писать стихи, всегда заключая в них красивый, идеалистический смысл. Никто, кроме мамы, не читал этих стихов. Никто не знал о её чувственной, раскрытой навстречу жизни, натуре. Никто, даже сама жизнь. Потому она проходила мимо равнодушно и слепо к тому, кто звал её…

Сверстницы Оксаны возмужали, округлились и влились в мир, где было много современной заводной музыки, модных нарядов и статных мальчиков. Ни один из них никогда не смотрел в Ксюшину сторону. Завоёванные в трудах долгими одинокими вечерами её школьные и литературные успехи на звание достоинств в среде сверстников не тянули. Бесчисленное множество невозвратимых вечеров провела девочка-подросток в одиночестве, с замиранием сердца слушая звон гитары и счастливый смех под окном, и сокрушённо казнила Бога за то, что дал ей жизнь, нелепому и никому не нужному существу.

Окончив школу, Оксана устроилась в библиотеку, расположенную в крохотной пристройке к сельскому медпункту. Проработав помощником библиотекаря два с половиной года, она почувствовала, что больше так жить не в состоянии. Друзей у неё по-прежнему не было. Даже дети, которым Ксюша с любовью отбирала лучшие книги, с любопытством таращились на бледную, странно передвигающуюся особу, никогда не говорили спасибо, а книги возвращали порванными или позже срока.

Девушка отчётливо вдруг поняла, что если срочно и коренным образом не изменит собственную жизнь, то медленно и верно начнёт превращаться в кустарник. Нужно бросить всё: и работу, и родное село, и нескончаемые лечебные процедуры, и даже маму – единственного любящего её человека, и устремиться в самый эпицентр мечты, пугающей своим водоворотом. Но не умолкающей ни на один день!

На вокзале мать и дочь расстались: покупка ещё одного билета плюс обратная дорога – непосильная задача для бюджета женщины. Разложив сумки по полкам и в последний раз удостоверившись в непоколебимости Ксюшиного решения, Руфина расцеловала дочь на прощанье и покинула вагон. Слабеющая от печали, она глядела вслед уходящему поезду и мучилась от сомнений. Твёрдый настрой дочери во что бы то ни стало осуществить задуманное убедил, наконец, её дать согласие на далёкое путешествие.

Профессия режиссёра – заоблачное, почти неосуществимое желание! Руфина понимала это со свойственной ей приземлённостью. Но вспоминая то готовые прослезиться, то горящие необычным светом дочкины глаза, она начинала приходить к мысли, что, возможно, вот такая, не испытанная ею в жизни окрылённость, вот такая жажда достижения цели ведут сильных и лучших мира сего к их высотам.

Москва ошеломила Оксану огромным вокзалом и шумным многоголосием. Опираясь на трость, она ступила на высокую платформу. Проводник помог снести сумки. Девушка растерялась. Толпа нахлынула на неё, накрыв пёстрой многоликой волной. Как же её теперь заметят? Но к удивлению провинциалки, её тут же окликнули. Тётя Наташа оказалась миловидной, элегантно одетой женщиной с добрыми глазами. Правда, и в них отразилось сочувствие, которого Оксана так не любила.

– Вот ты какая, Оксана! Ну, здравствуй, маленькая путешественница!

Когда-то племяннику мамы пришлось проходить службу в армии близ Москвы. Там он встретил тётю Наташу, женился и остался жить в столице.

Идеальная застроенность города и его цивилизованная красота поразили и очаровали юную провинциалку.

Глядя на огромные удивлённые глаза девушки, впервые ступившей на эскалатор, женщина не смогла сдержать улыбку.

– Добро пожаловать в подземный город! – весело изрекла она, обняв хрупкие Ксюшины плечи. – Сейчас мы помчимся прямо под Москвой, под её зданиями и дорогами. Машины и автобусы будут ездить над нами, не подозревая, что мы быстрее их.

Она говорила об этом с таким восклицанием, что люди оборачивались на её голос. И хотя Оксана смутилась оттого, что с ней разговаривают как с ребёнком (или с неполноценным человеком), ей было хорошо с чужой женщиной и уютно в незнакомом городе.

За долгие годы одиночества страх перед сверстниками вырос до таких размеров, что, оказавшись в стенах института, Оксана испытала подлинный ужас. От большого количества абитуриентов, среди которых девушка чувствовала себя потерянной, темнело в глазах. Виной тому было укоренившееся в ней убеждение, что она хуже остальных. Страшно захотелось исчезнуть. И лишь невероятными усилиями воли Оксана заставила себя взять под контроль и успокоиться. Она даже почувствовала облегчение, узнав, что первый экзамен – устная литература, её любимый предмет.

Преподавателей было трое. Одного из них Оксана не один раз видела по телевидению. От этого она пришла в восторг. Нет, взрослых Оксана не боялась. Она была доверчива и общительна с ними. Охотно раскрыв свои достоинства, абитуриентка оставила более чем приятные впечатления о себе.

И первая великая удача – заслуженная пятёрка за экзамен! Вот оно – счастье! Оказывается, жизнь не отвернулась от неё, а ждала именно здесь, на самом пике!

Как хочется написать об этом маме, но высота ещё не взята, и рано засчитывать победу.

Как трепетало сердце Оксаны, когда она вглядывалась в экзаменационные списки с оценкойза второй экзамен. Наконец, её фамилия нашлась. А рядом оценка… Нет, не может быть! Тройка… У неё никогда не было троек за сочинение! И даже четвёрка – только одна. Роман Горького “Мать” – далеко не лучшее произведение писателя. Почему оно не только является обязательным в школьной программе, но и почти возведено критиками в ореол – не совсем понятно. Тогда она не смогла увлечься этим романом и не слишком старалась при написании сочинения. Но теперь! И тема, и вдохновение были на её стороне. В чём же дело? Может быть и нет никаких способностей, как утверждали учителя? Восемь баллов для такого огромного конкурса – безусловно, провал. Дальше пытаться не стоит. Что же теперь? Вернуться домой? Но успех сдачи первого экзамена был таким ошеломительным, что мысль об отступлении больно царапала сердце. Не для этого она проделала две тысячи километров!

Каково же было удивление Оксаны, когда, решив узнать причину низкого балла, она не обнаружила ни единой поправки в своей работе. Выходит, ошибок нет? Рядом с отметкой стояли два слова, сделанные красными чернилами: “смешение стилей”. На помощь пришла консультант.

– Посмотрите, – сказала она Ксюше, – вот здесь вы описываете художественно, с некоторым даже наплывом романтики. А в этом месте допускаете более сухое изложение, близкое документальному стилю. Позволив читателю окунуться в большое количество сравнительных оборотов, тут же меняете стиль. Представьте, что композитор одну половину музыкального произведения напишет в жанре марша, а другую – польки. Слушатель не сможет вникнуть в характер музыки. Вам понятно? Постарайтесь учесть это в следующий раз.

Девушка вздохнула. Если бы она умела писать с профессиональной безупречностью, то не нужно было бы и учиться.

Поблагодарив преподавателя, Оксана встала из-за стола. На глаза просились слёзы…

Она забрала документы и подала их в институт культуры. Бал оказался достаточным…

Общежитие при институте было очень кстати: не хотелось более стеснять семью тети Наташи. С соседкой по комнате Оксане повезло. Отношение её к новенькой было чуть мягче равнодушного, и та в душе охотно нарекла её подругой. Соседка вела себя вполне миролюбиво, не гнушалась общением с Ксюшей и всем своим существом излучала спокойствие.

Вскоре к ней стал захаживать симпатичный москвич и с каждым новым появлением задерживался всё дольше и дольше. Проникал он через окно (комната находилась на первом этаже общежития) и удалялся в том же направлении.

Ксюшин сон нарушился. Её чувствительность, готовая резонировать как струна от недоступной, но такой желанной ласки, достигла апогея.

Парень награждал Оксану “сладким” вниманием, не забывая каждый раз прихватить для неё парочку “откупительных” плиток шоколада. Что ж, никто не замечает в ней девушку, она усвоила и это.

Каждую ночь, когда влюблённые, выждав время, предполагали, что Ксюша уже спит, для неё открывался целый мир пугающих звуков и движений. Сердце начинало колотиться в бешеном темпе, и её душили болезненно сладостные волны возбуждения. Порой ей казалось, что душа отрывается и взлетает над телом, качаясь на беспокойных волнах желаний…

Для неё, для Ксюши, нет на земле второй половинки и, вероятно, никогда не найдётся. Каждую ночь мысль об этом становилась невыносимой.

Наконец, произошло событие, которое позволило Ксюше впервые понять, что такое девичье счастье. На вечере знакомств, организованном между институтом культуры и артиллерийским училищем, её вдруг заметили…

Оксана ни за что бы не пошла одна на вечер, но соседка предложила пойти вместе. Та с благодарностью приняла проявление внимания.

Курсант не пригласил Оксану на медленный танец, увидев в её руках палочку, присел рядом и заговорил. Они познакомились.

– Что с ногой? После перелома? Как же вы так неосторожно?

Ей понравилась эта ложь.

– Да, именно…

Андрей не отходил от неё целый вечер. Оксана даже не успела осмыслить происходящее, не успела чему-то поверить, но чётко ощутила близкое дыхание удачи. Всё это было похоже на чудо!

Потом она спросила:

– Андрей, почему вы подошли ко мне?

– Вы здесь самая красивая…

И неожиданный комплимент подействовал на неё в тысячу раз ошеломительней, чем на любую другую девушку.

На следующий день Оксана вернулась пораньше в общежитие, чтобы не застать соседку. Заперла дверь изнутри и раскрыла соседкину косметичку. Румяна и густая яркая помада легли на кожу легко и послушно, а тушь никак не хотела попасть на ресницы и оставляла неровные следы на веках. Наконец, справившись с новым заданием, Оксана подошла к зеркалу и тут же смутилась. Нарочито яркие краски пятнами выступали на стекле. Это совсем не её лицо! Оно больше похоже на маску. Ксюша принялась вытирать ладонью помаду и румяна, пока не вернула свой прежний фарфоровый цвет кожи. Красные пятна на растёртых местах поначалу ещё больше испортили отражение, но постепенно начали спадать. Оксана узнала свои до смешного маленькие уши, скулы, зрительно округлявшие лицо, родинку на левой щеке, не самый тонкий, но милый нос, но не узнала…свои глаза. Очаровательно глубокие, окаймленные накрашенными ресницами, раскосые и черно-синие, словно у восточной красавицы. Девушка освободила волосы от детских цветных заколок, уронив на тонкие плечи. Переплетаясь со светом дешёвой люстры, здоровый светлый шёлк заиграл природными искорками, освежая персиковую нежность лица. Оксана как зачарованная стояла у зеркала, боясь пошевелиться и спугнуть прекрасного призрака напротив. Затем скинула с себя одежду, осталась в одних трусиках.

Её плечи сразу сникли, губы задрожали. Какое дурачество природы! Она отвернулась от зеркала с тоскливым разочарованием, сменившим недолгую игру надежды…

Нет, она не позволит чувствам взлететь. Из миллиона девушек разглядели и её, но можно ли надеяться на продолжение счастливого момента? Ведь всё лучшее обходило Ксюшу стороной.

И она покорно ждала, готовая к разочарованиям и слабо верившая в счастливую удачу, близкую и далёкую одновременно. И дождалась… Маленькими пальчиками разорвала конверт.

“Здравствуй, Оксана! Пишет тебе Андрей. Пожалуйста, не отвечай отказом на моё предложение. В пятницу в нашем училище в шесть часов состоится торжественный вечер. Высылаю тебе пригласительный билет, буду ждать у КПП. Целую. Андрей.”

Ксюша прочитала короткое письмо ещё раз, задержав взгляд на предпоследнем слове. А потом ещё раз, всматриваясь в каждую букву, словно желая понять, какие чувства управляли его рукой.

Она будет любить Андрея так, как любят в книгах о любви, красиво и вечно!

В назначенный день Оксана явилась к месту свидания в коротеньком невзрачном пальтишке, немодной вязаной шапочке.

Видимо, день был и в самом деле торжественным, потому что прибыли родители курсантов. Мать Андрея, полная самодовольная особа, одетая в дорогую рыжую дублёнку и вычурную шляпку с крашеным пером, осмотрела Ксюшу с головы до ног и, почти не разжимая губы, проронила:

– Красивая девочка…

И больше ни разу за вечер не удостоила её вниманием. Не трудно представить, как чувствовала себя девушка. Она ничего не сделала плохого, но ей почему-то было стыдно. В мысли просился вопрос: достойна ли она этого общества? Андрей не казался ей уже таким самостоятельным и уверенным в себе. В его поведении проскальзывали отчуждение и даже смущение, прикрытые тактичной вежливостью. Мама не одобрила выбор сына. Это понял не только он.

Хотя Руфина и уверяла дочь, что главным оружием являются её ум и достоинства, в данный момент Оксана чувствовала себя безоружной.

Андрей провёл с Оксаной полчаса перед КПП, топтался на месте, постоянно озирался и вместо того, чтобы провести приглашённую девушку на торжество, попрощался с ней на холоде. Одарил спешащим поцелуем и как-то нетвёрдо пообещал наведаться в ближайшую самоволку. Оксана горько поджала губы, пытаясь скрыть их дрожь и поняла, что больше она Андрея не увидит.

Глава 11

Где-то в непостижимом сказочном мире была роскошная жизнь, состоящая из красивых автомобилей, дорогих вин, бархатных интерьеров ресторанов. Жизнь, в которой женщины были избранными. Они не задавали себе вопроса: достойна ли я всего этого?

Отсюда, из её серого мира, эти женщины казались ценными и недосягаемыми, насколько ценной и недосягаемой казалась такая жизнь. Да, она есть где-то за неведомой чертой, но чётко ощутимой.

Сумрачное недовольное небо грозило разрыдаться дождём. Первые холодные капли расшевелили толпу, а внезапно провисшие острые нити ливня заставили её броситься врассыпную. Те же, кто раскрыл зонты, тут же до колен были забрызганы хлёсткими струями. Укрыться было негде: до подъездов или магазинов не близко, автобусная остановка находилась под открытым небом. Пока Оксана добрела до единственного свободного укрытия – телефонной будки, её опередили. Молодой человек в милицейской форме с папкой, поднятой над головой, остановился в нерешительности, поняв, что девушка направлялась тоже сюда, потом, словно спохватившись, нырнул внутрь. Оксана остановилась, так как деваться ей стало некуда, но тут заметила, что человек всё ещё держал дверь открытой, будто ждал её, и даже махнул рукой. Оксана секунду колебалась, но, в конце концов, прильнула к приятно пахнущей одежде незнакомца. Дверь закрылась, и шум ливня теперь казался тише. В такой непривычной тесноте Ксюша старалась не шевелиться и как можно спокойнее дышать, чтобы не спровоцировать приступ социофобии. Она так стеснена, что не сможет даже извлечь из кармана успокоительное средство. С кончиков её волос бусинками падала вода. Девушка не смела поднять голову, а незнакомец получил возможность хорошо рассмотреть её. На миг ему показалась такая случайность редким шансом. Он встречал в своей жизни красивых женщин, восхищался женской грацией и миниатюрностью, словно Бог трудился над их созданием с ювелирным мастерством и большим вдохновением. Но такое ангельское, чуть экзотичное лицо с притягивающей матовой нежностью кожи, светлые волосы и синие раскосые глаза видел впервые. Он не любил броскую, вызывающую красоту, его очаровывал милый лик женщины. Но мужчина не позволил себе обольститься. Он знал, что красавицы разочаровывают чаще. Одна половина его сердца просила: не упусти, а другая заставляла биться ровнее: да мало ли таких? Не с каждой же знакомиться! Но только первая половина билась быстрее, и второй пришлось догонять её.

– Девушка, простите… Вам удобно?

Сердце Ксюши сжалось, словно у крольчонка. Но всё равно безумно хотелось поднять голову на голос, звучавший с лёгким стеснением, на что конечно, она не решилась.

– Спасибо, да…

– Вы оказались также непредусмотрительны, как и я?

– Также…

– Я имею в виду зонт.

– Я тоже… – она подняла лицо, подставив тёплым потокам его дыхания. И словно перевернула страницу любимого романа. Незнакомец был красив. Очень красив. Наверное, Ретт Батлер выглядел именно так! Брюнет с зелёными, сияющими глазами, с чёрными усиками над изящной линией губ.

“Судьба опять издевается надо мной, дразнит, – с горечью подумала Оксана. – Такой мужчина бы никогда…”

Дождевая капелька неосторожно выглянула из-под чёлки и побежала по щеке. Ксюше пришлось вызволить руку из тесного тепла, незнакомец вежливо отстранился. Шум дождя заполнил минуты безмолвия. На улице включили прожектор, превратив в хаос лёгкий сумрак, бликами осыпав влажные лица двух человек.

“Как хороша!” – ему захотелось прижаться губами к матовой свежести её лица, как к кремовой глади мороженного.

Ей хотелось ещё раз взглянуть на него. “Пожалуйста, задай ещё один вопрос”.

Однако тут же себя укорила.

– Вы учитесь в “медицинском”?

– Почему вы так решили?

– Не поверите: никакой логики. Просто подумал, что вам бы очень был к лицу белый цвет.

– Нет, я не врач. Я учусь на режиссёра.

– В “театральном”?

– В институте культуры. В “театральный” я, к сожалению, не поступила.

– Туда много желающих, а проходят конкурс единицы. Особенно много отсеивается на первом экзамене.

– Я не прошла второй.

– Вот как? А первый успешно?

– Да, на отлично.

– Это уже что-то значит!

– Это было нетрудно. Я работала в библиотеке и прочитала книг больше, чем требует школьная программа.

– Вы просто молодец!

А она не желала отводить глаза, не желала искать избавления от сладких объятий надежды. Недолгой… Пусть надежда побудет рядом, а затем Ксюша снова нырнёт в одиночество, на своё место. Она с отвращением подумала, что краснеет, сконфузилась ещё больше и опустила глаза. Это всё её страх общения. Он вынырнул в образовавшуюся паузу, разъедая Ксюшину увлечённость разговором.

Мужчина вычислил её состояние, и это его позабавило.

“Кажется, не глупа, но слишком красива, чтобы иметь остальные достоинства. Вероятно, шлюха. Шлюха, которая стыдится своего падения, но с безвольной лёгкостью соглашается вновь упасть. Такие стараются как можно тщательней скрыть свой грех, напуская на себя чрезмерную скромность”.

А потом поймал себя на мысли, что всё-таки себе не верит.

“Дурак, на голову удача не падает!” – он боялся разочарования, но его так манила эта “кремовая гладь”. “Да что я, в самом деле? Одна ночь серьёзными разочарованиями не грозит. Я получу от неё то, на что она годна. Только одна ночь, маленькое развлечение. Никаких чувств”.

– А вы? Вы работаете в милиции?

– Я тоже пока учусь. В высшей школе МВД.

Он улыбнулся. И эта улыбка была адресована ей!

Оксана почувствовала неприязнь к автобусу, приближающемуся, покачивая фарами. Задержаться ещё лишние секунды было неловко, и она толкнула дверь. Тяжёлые струи ливня разрушили маленькое живое тепло.

– Девушка, я мог бы ещё раз увидеть вас?

Она не торопилась сделать шаг в холодное пространство.

– Да…

– В пятницу вы сможете? – его глаза засветились весёлым светом. – В шесть часов.

– Я постараюсь, – она опять боится поднять глаза. Но так сильно жаждет его увидеть!

– Я вас встречу. Значит. До пятницы?

– До пятницы.

Её неизведанная, лишённая кокетства улыбка неожиданно кольнула его в самое сердце.

Девушка поставила трость на мокрый асфальт, собираясь на неё опереться, и мужчина заботливо спросил:

– Вам помочь?

– Нет, нет, спасибо… Это после перелома…

– Я понял, – и вдруг спохватился:

– Подождите, прекрасная незнакомка, я ещё не знаю вашего имени.

Она вновь забавно смутилась.

– И поверьте, – его настроение разыгралось, – это не ритуальная формальность. Я, действительно, очень хочу его узнать.

– Оксана. А ваше?

– Вадим.

Она шагнула под ливень, но не съёжилась от холода: маленькое счастье внутри неё излучало тепло. Она вспомнила его достойно разыгранную галантность и тихонько засмеялась. И не слишком строго наказала себе:

“Я не влюблюсь. Я ни за что не влюблюсь”.

* * *

Увидев её, он пожалел, что не может уйти. Чем же он был очарован? Она шла навстречу худая и нескладная, опираясь на трость и привлекая сочувствующие взгляды.

Он мысленно её раздел, и возбуждающее предвкушение мгновенно улетучилось.

А её одежда? Подвёрнутые рукава плаща, туфли, похожие на ботинки бедной Золушки… С ней и появиться где-либо стыдно!

Она ему улыбалась, глупо, потому что счастливо, а он поймал себя на том, что хмурится.

В кино они опоздали. Не мудрено, если так медленно передвигаться. Расстаться сейчас? Неловко. Гулять под любопытными взглядами он застыдился. Придётся тащить к себе. Не худший вариант, если учесть его желание от всех спрятаться.

Девушка была сдержанна и молчалива, словно чувствовала его настроение. Ее поведение ни к чему не обязывало, и поначалу он в тайне был этому рад. А чуть позже её нежная грусть преломилась в его сердце в небольшое чувство вины, доставив слабую, приятную боль. Он несправедливо жесток с этим беззащитным созданием! Как легко, как доверчиво идёт она за ним в незнакомую квартиру. Зачем она так наивна? Это печально и мило…

У маленького электрического камина, украшенного пластмассовыми дровами, увлечённый разговором – свободным, лёгким, с естественным изяществом и интригующей игрой – он понял, что жизнь таит в себе великое множество непредсказуемых сюрпризов. У него закружилась голова от такого количества достоинств девушки: умна и наивна; держится с достоинством королевы и теряется перед откровенным мужским взглядом; безумно интересна, открывая свой внутренний мир, в котором многое неожиданно и ново; доверчива и забавна, как ребёнок, и с искренней несдержанностью вдруг весела.

“Как я мог выстраивать свои первоначальные планы по отношению к этому ангелу?” – с удовлетворением думал мужчина. “Так хорошо мне впервые. А почему?”

И как быть дальше? Продолжать встречи для того, чтобы переспать и, в конечном счете, её оставить, он не мог себе позволить. Он не желал причинять ей боль. А с другой стороны, к долгому роману и браку он пока не готов.

– Тебе незачем уезжать так поздно. Общежитие теперь наверняка закрыто. Ты можешь остаться у меня и лечь в маминой комнате. Её сегодня не будет. Останешься?

Она качнула хорошенькой головкой, не поднимая глаз. По её губам скользнула смущённая улыбка.

Она не боялась этого человека. Его редкие качества были слишком искренними, чтобы оказаться лживыми. Ах, как всё это похоже на книжный роман, в котором автор щедро дарил героине счастье страницу за страницей. Только нужно вовремя остановиться, не позволив досаде и разочарованию испортить его. Потом Оксана сможет жить воспоминаниями. Этого вознаграждения достаточно за её прежние страдания.

Мужчина уснул лишь под утро. Не воспламеняющее плоть желание мешало сну, а набегающие мысли. Но ему приятно было думать.

Мужчина был красив породистой красотой, честолюбив и не лишён благородства. Он привык читать восхищение собой в глазах женщин и умел относиться к ним с вежливым равнодушием. Но Оксана тронула его чуть больше всех остальных. Может быть своей неординарностью, неосмысленным умением очаровать и неподдельной чистотой? Может быть, она и есть та единственная, ради которой стоит отказаться от всех жизненных поисков?

Он чувствовал умиление, словно рядом с ним спал котёнок, баюкая своим урчащим дыханием.

***

Нет, он больше не придёт. Он и не должен… Уже целая неделя! Он, конечно же, её забыл. Это к лучшему. Лучше ничего не обретать, чем страдать от потерь! К тому же, если он узнает, что она обречена, и её хромота – не временное явление, будет испытывать к ней отвращение. А это хуже, чем одиночество.

– Здравствуй, Оксана!

Её сердце подпрыгнуло. Вадим ждал у дверей института.

– А я узнал, во сколько у вашей группы начинаются занятия. И…я хотел тебя увидеть. Очень хотел, но дела не отпускали.

“Как он ошибается! – думала она, ошеломленная первым в ее жизни признанием, – я ничто. Я никогда не смогу понравиться. И мне стыдно, что он ошибается. Мне стыдно, что он ничего не знает. Лучше остаться одинокой, чем стать виновницей разочарования. Он такой…такой красивый!”

– Вадим, прости, пожалуйста. Я спешу…

– Так ведь ещё пятнадцать минут.

– У меня есть дела…

Она говорила неуверенно, то и дело краснела и прятала глаза.

– Оксана, что случилось?

– Ничего, абсолютно ничего…

– Ты не хочешь видеть меня?

– Мне надо идти…

– Можно я приду позже?

– Не приходи, не нужно…

– Чего не нужно?

– Ничего больше не нужно…

Мужчина грустно помолчал.

“Как её понять? В тот вечер мы словно слились в одно целое. В её глазах не было равнодушия. Наоборот, мне казалось, она увлечена. А теперь её поведение и слова значат одно: я отвергнут”.

Это был случай, выходящий за рамки привычного исхода. Девушки всячески изощрялись, стараясь казаться лучше и нравиться ему. Многие из них были хороши, как голливудские звёзды. А здесь словно наваждение, словно колдовство! Маленькое странное и нескладное создание, по любому мнению, обделённое мужским вниманием, она ведёт себя вдруг так, будто окружена поклонниками. Ещё никто не отвергал его! Что в нём ее не устроило?

Его раздражала неясность, но просить объяснений, как подаяния, не позволяла мужская гордость.

Секунда… Ещё секунда… Что-то уносилось от Оксаны безвозвратно. Что-то, что необходимо вернуть, пока не стало поздно. Но возвращать незачем. Не здесь его причал, не здесь. Она почувствовала, что сейчас расплачется. Вдохнув побольше воздуха, бросила невнятно, словно небрежно:

– До свидания…

И пошла, возвращаясь туда, где не было ей места.

***

Она думала о нём каждый вздох. Думала, когда рассеянно читала учебник. Думала, когда засыпала и просыпалась. Думала, что совсем не хочет думать о нем. О том, кто поднял чувственный шторм внутри неё,

Начищенные щегольские ботинки ослепили её как молнии. Знакомая фигура в наглаженных брюках и идеальном пальто так не вписывалась в грязный дворик со старым зданием общежития, в котором она жила.

У Оксаны сладко заныли ноги.

“Зачем?” – спросила она у никого.

“Спасибо”, – ответило ей сердце.

Почему так горячо под сердцем? И даже падающий снег не остужает огонь внутри неё! Что он хочет от неё, этот человек, этот красивый мужчина? Ей ничего не надо. Ни боли, ни огорчений. Всего и так достаточно. Пусть уходит.

Она присела на корточки, зачерпнув ладонью снег. Белый шарик плюхнулся у его ног. Второй разбился о его ладонь. Увернувшись от третьего, он не удержался и свалился в сугроб. Смешно выглядела задравшаяся брючина над лакированным ботинком и засыпанное снегом стильное пальто. Они смеялись как дети, забыв, что печальны. Быть может, печаль это тоже счастье?

Он вдруг прижал её к дереву, спугнув дремавших синиц. Её ресницы побелели, осыпанные снежной пудрой.

– Ты, скорее всего, не оценишь того, что я скажу. Но я должен сказать. Я так решил.

Он осторожно приподнял её подбородок, подарив чувствительным своим пальцам долгожданную и такую родную гладь.

– Ты всё же должна знать. Я влюблен в тебя.

Боясь и не требуя ответа, он опустился на колени прямо в снег и уткнулся в подол её пальтишка. Оксана не верила в реальность происходящего. Не сон ли это? Вся вселенная у её ног! Но девушка даже не коснулась его дышащих зимним воздухом волос. Несколько жестоких секунд прошло.

И он многое понял. По-своему. Что ж, он пойдёт до рокового конца.

– Скажи мне прямо, – голос ровный и серьёзный, – могу ли я рассчитывать на чувства с твоей стороны? Не бойся сказать нет. Не оставляй мне надежды. Пожалуйста!

– Давай расстанемся, – собственный голос Оксану напугал, – расстанемся на время. Может быть, потом я смогу ответить на твой вопрос. Я не могу быть с тобой. Ты многого не знаешь.

“И никогда не смогу, потому что я калека и потому что недостойна тебя. А ещё потому, что мне страшно в этом признаться, увидеть разочарование и отвращение в твоих глазах. От этого я так устала!”

“Получи, – сказал он себе, – ты этого хотел. Зачем сорвался с места, зачем её разыскал? Всё ведь было ясно: ты не нужен ей”.

Но почему тогда его всё время преследовал её взгляд, как наваждение. Этот взгляд не был равнодушным. Ошибиться невозможно. И сейчас перед ним всё тот же взгляд.

– Я не верю, – он говорил спокойно и твёрдо, – ты тоже мной увлечена. Я это чувствую.

Она качала головой.

– Ты почему-то обманываешь, Оксана, почему-то не доверяешь мне. Тогда скажи, что не любишь меня. Скажи чётко и ясно.

Ещё мгновенье и она сдастся. И тогда всё пропало! Сердце упрямилось, даря великую боль. Если сейчас она не выдержит, её счастье продлится недолго, а потом превратится в жгучую и унижающую боль. И не останется ничего. А если продержится, у неё будет очень много: много воспоминаний, красивых и печальных, о которых она даже не смела мечтать. Есть еще одна возможность – признаться здесь и сейчас, и пусть Вадим сам решит. И она представила себе его разочарованный взгляд, мучительный поиск слов для выхода из ситуации, жалкое нежелание выглядеть негуманно. Нет, она не решится.

– Прости, – сердце рвалось как птица из клетки, а голос был холодным как лёд, – Я …тебя… не люблю.

Холод между ними стал очень долгим.

– Что ж, прости и ты, я не хотел тебя тревожить.

Он стряхнул снег с пальто, застегнул пуговицы.

– Прощай…

Глава 12

Странная… Какая странная эта девочка. Словно пришедшая из другого мира. Невероятно её отношение к предмету сценического мастерства! Она так искренне воспринимает свои роли, будто всё происходящее на сцене – её собственная жизнь! Похвальны ее увлечение сценой и желание учиться. Однако роли ей дают несущественные, мелкие, а к концу курса это становится просто нарочитым. Натан Ионович уже не однажды пожалел, что девочка попала к другому педагогу, давно наблюдая явную нелюбовь последнего к ней. Вероятно, дело в хромоте девочки. Какой несущественный недостаток на фоне несомненного таланта!

Любительница бурной жизни, модной сигареты, перезрелая Жанна Сергеевна нашла немало подруг среди студенток. Она просто обожала интимные разговоры после занятий под возбуждающий дымок, и раскованные в этом плане студентки весьма импонировали ей. Казалось, наибольшую радость в её работе приносят беседы с молоденькими собеседницами. Даже в деканате никого ближе у Жанны Сергеевны не нажилось. Лишь “белая ворона” Оксана, сама не желая того, тяготила её уже своим присутствием, порой даже конфузя чрезмерной наивностью и скромностью. Перед этой студенткой Жанна не может поднести сигарету к губам, присесть на угол стола, оголив ноги, небрежно прикрытые краем длинного красного шарфа. Да, есть такие никчемные, странные, обделённые природой дети, о которых вспоминаешь лишь с их появлением некстати.

Перед самой сессией Жанна свалилась с сильнейшей ангиной, и Натан Ионович в два счёта изменил её планы. Наверняка, роль Катерины в отчётном спектакле Жанна припрятала для своей любимицы. Но это не важно, пока её замещает он, маленький старый еврей (как его звали за глаза беззлобно студентки).

В следующие несколько дней Оксана увлечённо отдавалась новому образу, читала перед зеркалом знаменитый монолог и знала каждую паузу, каждый восклицательный знак в тексте задолго до выступления.

– Как бы тебе сказать, девочка… В твоей головке столько наивности, что хочется со всей строгостью спросить: и впрямь, отчего ты, Катерина-Оксана, не летаешь? Кажется, взмахнёшь руками и оторвёшься от земли!

Со смешной единственной кудряшкой на высоком лысом лбу Натан Ионович походил на персонажа из мультика.

Первый прогон прошёл с небывалым вдохновением и предвкушением нового и грандиозного. Оптимизм и остроумие этого приятного человека поднимали настроение даже в самый неудачный и скверный день. Сценический вечер закончился на весёлой, звенящей от возбуждения ноте. Давно уже у Ксюши не было такого душевного подъёма. Хотелось улыбаться и петь. Хотелось жить. Она вспомнила Вадима. Приятное тепло разлилось внутри её тела. В голове зароились слова. Когда Оксане хотелось говорить, делиться своими чувствами, тогда начинали рождаться стихи: чувства, облачённые в кристальную форму рифм. Девушка спустилась в холл, вошла в кафе и присела за столик. После растраченной энергии хотелось пить, и она попросила чая. В кафе больше посетителей не было, до закрытия оставалось немного времени. Оксана положила перед собой записную книжку и мечтательно замерла…

Каждая новая строчка после недолгой отшлифовки ложилась на бумагу.

– Можно? – вежливо прозвучало над ухом.

– Да, конечно, Натан Ионович, присаживайтесь, пожалуйста.

– Не люблю ужинать в одиночестве. Поэтому не ужинаю дома. Однако вижу, что вам помешал.

– Нет, что вы!

– А что это? Меня просто одолевает любопытство. Вы сами это написали? Я сужу по многочисленным исправлениям.

– Это так… Ничего особенного… Мои фантазии.

– А кто-нибудь читал их, кроме, скажем, мамы?

Оксана отрицательно качнула головой и покраснела.

– Не окажете ли вы мне честь? Не позволите стать первым читателем?

Перед его очаровательной тёплой улыбкой захотелось пооткровенничать. Оксана протянула записи.

– Знаете что, Оксана-Катерина, прочтите-ка сами. Прочтите то, что сами захотите.

И тогда её чувства, те, что глубоко таились, выплеснулись наружу. Стихи были о НЁМ, о самом настоящем и единственном.

Натан Ионович улыбнулся, как показалось девушке, улыбкой одобрения.

– В чём вы ещё талантливы, Оксана? Ну-ну, не краснейте, пожалуйста. Это не лесть. Только почему в ваших стихотворениях слышится явная обречённость? Осмелюсь предположить: кто-то успел ранить ваше юное сердце? Посмел обидеть?

– Нет…

– Нет?

– Со мной не обошлись жестоко, наоборот…

Натан Ионович выжидательно молчал.

– Я сама… Сама отказалась быть рядом…

– Почему, позвольте узнать, – учитель откинулся на спинку стула. – О том, что вас постигло разочарование – не похоже, об этом говорят все ваши стихотворения. Любите ведь?

И тут чувства перестали умещаться внутри неё, ринулись наружу.

– Люблю…очень. Только вам не понять… Мне любить нельзя…

– Что за нелепость? Пожалейте моё больное сердце, – однако лицо его сделалось серьёзным.

– Понимаете (как подобрать слова?), если я привяжусь к нему, то потом расставание станет ещё больнее.

Учитель выждал паузу, подталкивая к продолжению рассказа.

– Дело в том, что он знает обо мне не всё. И не знает того, что сразу его разочарует и оттолкнёт от меня.

– Речь идёт о какой-либо вашей ошибке, скажем о необдуманном поступке?

– Нет, никакой ошибки я не совершала. Я вообще ни в чём не виновата. Я сама – жертва ошибки и вынуждена теперь это терпеть и скрывать.

– Тогда вы решительно не правы. Почему вы уверены, что ваш любимый вас не поймёт?

– Если я вынуждена это скрывать даже тогда, когда мне совсем без него плохо, то поверьте, ужасно этого стыжусь.

– Если вы не виноваты, то зачем стыдитесь?

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Просто я не хочу ему плохого.

– Однако вы уже сделали плохо, а может быть, даже причинили несчастье.

Его тон вдруг стал таким строгим, что Оксана замолчала и подтянулась, как на уроке.

– Не буду больше вас пытать, что и как. Но только ваши рассуждения очень мне напомнили одну черту характера. Знаете, какую? Трусость.

Оксана ожидала сочувствия, жалости, принятия её стороны, но никак не осуждения.

Наставник продолжал:

– Вы считаете, что лучше оставаться ни с чем или даже сделать шаг назад, заставив всех страдать, чем… (он подумал) чем ступить на игровое поле, где пятьдесят процентов успеха граничат с другими пятьюдесятью процентами неудачи. Вы боитесь этих других пятьдесят процентов и поэтому согласны отказаться и от удачи тоже. Вы же будущий режиссёр, то есть тот человек, который должен быть способен направить действие, игру актёров в выгодную сторону. Человек, который свободен творить! Он, но не вы. Боясь падения, вы боитесь и взлёта. Вы гоните своё счастье, жалеете себя, окружившись печалью и страданиями. Вы трусиха и преступница. Оставайтесь, милая, в таком случае гусеницей и никогда не превращайтесь в бабочку, если боитесь, что солнце высушит ваши крылья.

На этих словах, каждое из которых было похоже на монумент, он поднялся, аккуратно задвинул стул и проронил:

– Всего доброго.

***

Марина была у него уже две недели. Достаточный срок, чтобы воспользоваться фразой: “у него была”. Девушка, вероятно, замечательная. Потому что “всё при всём”, как с удовольствием отозвалась о ней мать Вадима. Мать и сын были похожи только внешне. Она, простая до лёгкой грубоватости, красавица-казачка, дочь донских беженцев, проживала жизнь в несчастной любви, смешанной с лютой ненавистью к единственному мужчине, безжалостно покинувшему ее много лет назад. Ничего, кроме унижений, страданий и ребёнка, которого пришлось поднимать одной, брак ей не принёс. По совету подруг стала всё чаще забываться в горькой. Правда, и тогда временами чувства обострялись до невыносимого предела, слёзы лились рекой, но чаще всё-таки “лекарство” действовало положительно.

Предоставленный самому себе мальчишка черпал из книг недостающее общение. Улица его не привлекала. Друзей с похожими интересами найти не удавалось. О чём он, впрочем, и не жалел. Главным в жизни была его мечта, тянущаяся с раннего детства и со временем только крепнувшая: стать милиционером, как отец. Потому к поступлению в ВУЗ готовился тщательно.

Когда возмужал, девушки завились вокруг него, закидывая томными взглядами. Он тактично, но твёрдо отвергал тех, кто жаден был к любому проявлению мужского внимания. В них не было чистоты, а её он ценил больше всего. Кроме этого, таких девушек не надо было покорять, ради них не нужно было воспитывать в себе лучшие качества. Они принимали его без раздумий. Принимали как самца. И у них нельзя было получить настоящей оценки.

А она…Оксана…Это не просто имя. Это пытливые, выразительные глаза. Милая неуверенность и скромность, вдруг переплетённые с чувством достоинства и гордостью. За проявлением этих качеств без отрыва хотелось наблюдать. В разговоре с ней приходилось думать над каждым словом. Желание покорить, завоевать возрастало у него день ото дня. Она не такая, как другие. Она удивляет своей необычностью. Кто она, из какой сказки?

Он вспоминал тот момент, когда пригласил её на первое свидание, увидел её жалкую фигурку и пожалел о своём присутствии, испытав стыд. И вспоминая, дрожал от нежности. Он готов разделить её боль, готов утешать и беречь всю жизнь. Только не нужна ей его любовь…

Влюблённость доброй и отзывчивой Марины вся была на виду. Но почему-то чем больше оголялись её чувства, тем несуразней и потерянней становилось её поведение. Вся её обаятельность и природная сексапильность вывернулись наизнанку и напоминали детскую глупость и плохо скрытое плотское желание. Но с ней было удобно. Она с участием выслушивала любые его откровения, ни за что не осуждала, ни на что не обижалась. В меру “поломавшись” отдалась на дискотеке, прямо в костюмерной на полу, заботливо расстелив собственную дублёнку…

Сейчас его боль не была уже такой острой, а сердце, затянувшись тонкой ледовой корочкой, отказывалось пропускать сквозь себя новые чувства. Впрочем, этого у него не просили. И он был благодарен, сделав вывод, что спокойное состояние души куда удобней чувственных бурь. Но однажды в его квартире раздался телефонный звонок. Голос с другого конца провода прошёл сквозь него как электрический ток:

– Вадим, здравствуй. Это Оксана. Ты слышишь меня?

– Да, да… – странно, но она никогда не звонила раньше. Что ей нужно? О, умолкни, сердце!

– Как твои дела, Вадим?

– Спасибо, нормально… “Молчит, видимо, её слегка ошеломил мой сухой тон”.

– Я вот решила позвонить, поговорить с тобой…

– Что ж, я не ждал звонка от тебя.

– Да, я знаю. Просто очень хотелось поговорить…

“Теряется.”.

– О чём? – “не слишком ли резко? Не слишком…”

– Я уже, наверное, не знаю, – голос стал тише. – Если я не вовремя, то извини, я сейчас положу трубку.

– Нет, почему же…– “сам испугался. Неужели хочешь вернуться к тому, от чего с таким титаническим усилием оторвался? Теперь твой черёд”.

Так он диктовал себе, заглушая сердце. Оксана замолчала. У него заныли колени. Но он уже не тот мальчишка, забывший о гордости и ранимый! Он слышал и запомнил ее острое “не люблю”.

“Сейчас или никогда! “Хочешь стать бабочкой – не бойся солнца”, – вспомнила Оксана. Будь что будет!

– Ты очень занят на этой неделе? Мы не сможем увидеться? – прозвучало почти жалостливо.

– Увидеться? Я не уверен, что стоит…

– Ты не хочешь?.. – голос задрожал.

– Я не знаю…

Общее молчание.

– Оксана, зачем ворошить прошлое? Я честно признаюсь: не хочу к нему возвращаться.

– Извини… Просто, я думала… В общем ничего. До свидания…

Трубка легла на место, жёстко разорвав последнюю нить…

Она пошла, с трудом пробиваясь сквозь неуместную реальность. Плечи опустились, словно под тяжестью невидимого груза, хотя у неё не осталось ничего. Даже единственных драгоценных воспоминаний. Ничего…

***

Оксана с трудом разомкнула веки. Левый висок больно пульсировал. Руки показались такими слабыми, будто за ночь из них вытекла сила. Это низкое давление. Такое бывало нередко – приступы слабости. Она заставила себя подняться, вспомнив, что сегодня спектакль. А затем, если её группа победит в отборочном туре, ее ждет показательное выступление на большой сцене. На самой настоящей сцене! Ещё вчера она ощущала приятный озноб от предвкушения, а сегодня эта мысль отчего-то не тронула её…

Грязный автобус поглотил девушку вместе с толпой и выплеснул к безликому зданию института, существующего для того, чтобы кому-то что-то в жизни дать. Кому-то, кто ищет что-то интересное или что-то чуть более небудничное, чуть более не серое. Кому-то, у кого есть эта самая жизнь. Глубоко погрузившись в свои раздумья, девушка прошла мимо больших витрин, привычно избегая собственное отражение. У входа в ювелирный магазин её окружили три полные цыганки, защебетали, жестикулируя руками. Она, виновато улыбаясь, пыталась высвободиться, денег у неё и при желании для них не найдётся. Напоследок ей была подарена одна фраза и Оксана обернулась на голос:

– Скоро твоя жизнь повернётся в другую сторону. Вижу, совсем скоро…

И в эту же секунду раздался визг тормозов, крики, и Оксану обдало пыльным дыханием объёмной иномарки, вынырнувшей мгновенье назад под зелёную стрелку светофора. Выскочившие из автомобиля люди, принялись ощупывать остолбеневшую девушку, о чём-то расспрашивали, но она слышала лишь звон в собственной голове. Один, в чёрном костюме, не раздумывая, встал на колени прямо на грязный асфальт, как-то испуганно ощупал её ноги… Кто-то подал всё ещё пребывающей в оцепенении Оксане её трость.

Человек в чёрном поднялся, убрал ласково с лица девушки волосы и…замер. Точно увидел привидение. Остальные, что всё ещё суетились вокруг неё, вдруг тоже замолчали и с удивлением стали переглядываться. Внимательно осмотрев Оксану ещё раз и услышав, наконец, от неё, что всё в порядке, люди удалились в свою иномарку, ещё раз оглянувшись на ничего не понимающую девушку.

Оксана вернулась на тротуар. Злополучный автомобиль тронулся, но через некоторое время, перестроившись влево, развернулся, сверкнув перламутром.

Машина притормозила и “забралась” правой парой колёс на противоположный тротуар. Стекло опустилось, и Оксане показалось, что на неё опять смотрят. С неожиданным пугающим любопытством. А потом, когда девушка переходила дорогу, в окне автомобиля блеснула линза фотоаппарата. Что это? Её фотографируют? Но зачем, кому это надо?

Долгие взгляды провожали Оксану до самых дверей здания, а она смущённая и ошеломлённая стремилась поскорее спрятаться от непонятной случайности.

А потом она играла… Худенькая хромая девочка, с тонкой грустью на бледном лице вдохновенно до трогательности читала свой монолог. И никто не осмелился ей не поверить. Ведь она также хотела вырваться из тесной клетки бессмысленной реальности. В небо или в никуда, в спокойное и безмятежное небытие…

И даже Жанна не сразу справилась с мурашками, добежавшими до самых кончиков пальцев. Но она ещё успеет изменить ситуацию в свою пользу, иначе уплывёт весьма сулящий шанс…

Оксана-Катерина должна страдать? И она страдает. Страдает при всех!

Ах, Вадим! Никакого тепла, как раньше. Только боль и глупая жалость к себе. Это чувство стало для неё самым частым из всех, что существуют в её мире.

***

Она осталась почти одна в опустевшем здании института. Идти в общежитие совсем не хотелось, даже с доброй вестью об успешном дебюте. Тем более, она опять помешает паре влюбленных. Им, конечно, хочется подольше оставаться наедине. Прислонившись к холодной стене, Оксана вслушивалась в голоса, доносившиеся из единственного ещё не опустевшего кабинета.

(Натан Ионович):

– Я говорю браво, и думать тут нечего. Играть должна только она.

– Но почему бы не прослушать на эту роль и других претендентов?

(Это Жанна)

– Да она достойна профессионалов!

– Согласна, но не мне вам объяснять, кто стекается в этот зал. Для образа важен и внешний подбор, да, не самый главный аспект. Но достаточно значимый.

– Зрители, я уверен, тотчас проникнутся к ней и будут видеть только её игру. В конце же концов это всего лишь студенты! Я не понимаю ваш каприз, решительно не понимаю! Многие сочтут её находкой!

– Но ещё больше в идеально подобранном образе! Скажем, – юродивого калеки!

– Вы, определённо, жестоки!

Оксана бесшумно заковыляла прочь, словно застигнутая врасплох. На глазах задрожала влага… Девушка вжалась в туалетную дверь, склонилась над раковиной, долго смотрела на бегущую воду, застилающую звуком бесконечности сознание. Потом достала спасительную коробочку, высыпала таблетки на ладонь. Все до одной. Смотреть на полную белую горсть было не страшно. В ней было даже какое-то успокоение и слабый запах победы.

“Я перехитрила жизнь! Я, а не она меня!”

Вся горсть исчезла с ладони. Глотались таблетки легко, почти незаметно. Все до одной…

Она поднялась по пустынной лестнице и толкнула величественные двери, к которым другие не прикасались долгое время. Здесь она бывала и раньше, стремясь найти тихую обитель своим раздумьям или настроиться на нужный образ. Эта часть здания опустела уже давно, заброшенная и забытая людьми, как проклятое крыло старинного замка. Старые обветшалые стены и своды требовали серьёзной реставрации, а поскольку “культурные резервы” напоминали давно пустующие закрома, они пришли в негодность и создавали немалую опасность. Люди покинули эту сцену, превратившуюся теперь в полусгнивший помост. Спектакли ставились в другом помещении, меньшем по размерам. Полы зрительного зала уродливо темнели пустыми глазницами разобранного паркета. Какой могущественный образ дремлет в этих стенах?

Даже сейчас, лунным вечером, здесь не было жутко и безобразно. Уличные фонари украсили зал уютным, точно рождественским, светом. И зал ждал её…

Она присела на подоконник, восторгаясь бликами, танцующими на стенах. Она скоро станет одним из них. Сейчас она сильно захочет спать. И уснёт навсегда. И не думать о плохом, и не думать о хорошем…

Почему говорят, что самое дорогое и ценное на земле – жизнь человека? Это больше напоминает нравоучительную формулу. Если я не вижу никакой в этом ценности, то что же видят другие? Скорее всего, жизнь становится ценной, когда наполняется чередой приятных и счастливых случайностей. Кому-то выпадает больше везения. Кто-то может больше сделать для значимости. Но возможно ли покорить все необходимые для счастливой жизни сферы? В чем же ценность такой жизни? В чём?

Стены, неживые долгожители, не ответили ей. Они господствовали – сильные, холодные, над живым хрупким воробышком человеческой души, тлеющей как уголёк…

Она почувствовала внутри себяприятно покалывающие волны. Они накатывали всё чаще, пока не превратились в ритмичную бешеную пульсацию. Голова закружилась, горячий пот сменился холодным. Оксане казалось, что невидимые качели бросают её то в один конец зала, то в другой. Блики ожили, закружились и засмеялись тоненькими голосами. Все они старались, чтобы праздник удался. Праздник смерти…

И вдруг стены, величественные, высокомерные судьи, колыхнулись, точно были из полотна и начали расступаться. Ужас опоясал всё ещё ясное сознание Оксаны, и почти твёрдая мысль птицей пронеслась сквозь мозг: сейчас откроется чёрная страшная бездна, и маленькое тёплое тельце будет долго и безысходно падать в её зев, и никогда больше не окажется почвы под ногами и подушки под усталой головой, пахнущей добрым спокойствием маминого дома.

И захотелось спастись, ползти прочь, карабкаться, ломая ногти к отмеченному тонкой нитью света выходу, но нет сил даже пошевелиться, даже закричать. Страх и оцепенение словно пригвоздили слабеющую девушку к помосту.

И снова невероятное!

Оттуда, из раскрывшейся тьмы, вдруг вынырнул всадник. Она видела его совершенно определённо, только будто сквозь дрожащую пелену. Он направил коня в её сторону, не отрывая странного гипнотического взгляда от её лица, и спешился совсем рядом. Он был почти реален и сказочно красив: чёрные высокие сапоги и лаковые перчатки, “отточенный” жакет…

Призрачный человек приблизился и поднял слабое тело Оксаны на руки. И она ощутила: они были тёплые. Настоящие человеческие руки. Он понёс её к свету, и конь цокал за хозяином. И вот она – спасительная ниточка света. Никакого подвоха, и двери раскрываются. Они оказываются в залитой светом комнате, в которой много воздуха и повсюду – зеркала. Правда, в них нет отражений: ни её, ни всадника, ни коня, послушно входящего за ними. Но она снова оказывается на твёрдой устойчивой поверхности, может двигаться, дышать и улыбаться в ответ на добрую и привлекательную улыбку незнакомца.

– Где я?

– В мире живых, моя девочка.

Какой приятный голос у её спасителя!

– Не правда ли, как легко жить?

– Но мне всегда было трудно.

– Почему, мой ангел?

– Я не такая, как мои сверстники. Я не умею хорошо ходить и не умею так хорошо жить, как живут они…

– Неправда, ты умеешь больше!

– Нет, нет… И что же?

– Ты умеешь летать!

– Как вы сладко шутите. Спасибо…

– Нет, не шучу. Ты не знала этого? Как жаль! Но теперь знаешь!

Оксана изумлённо молчала. Она вдруг обратила внимание на то, что комната стала меньше и, приглядевшись, с удивлением заметила, как медленно стены ползут на неё.

Что это? Так приближается смерть, или она уже умерла? Но отчего тогда так ощутимо бьётся от ужаса сердце? Она обратила свой взор на спасителя.

– Да, девочка, это так. Этот миг не может длиться долго, ведь он иллюзорен. Его просто нет. Нет для других. Он есть только для нас и скоро исчезнет. И ты должна лететь, или исчезнешь вместе с этим прекрасным зыбким миражом.

– Но я не смогу…

– Нет никакого “не смогу”. Не существует. Это только фантазия. Никогда не говори так.

И Оксану тронуло слово “никогда”: оно содержало в себе будущее…

– Не нужно только оборачиваться назад. Лети!

Оксана ясно почувствовала неумолимое сжатие пространства вокруг неё. Паника и вместе с ней странное возбуждение охватили её. Она оглянулась на спутника, но не обнаружила ни его, ни коня. Оттуда, где лишь мгновенье назад они находились, донеслось, стихая:

– Лети же, лети, лети…

Зеркальные стены были уже рядом. Вместе с ними ползла мрачная тень, от которой зеркала одно за другим мутнели. Лёгкий ветерок вдруг закрался в волосы Оксаны, откуда-то сверху брызнул запах жизни. Она подняла голову и увидела над собой настоящее небо. Оксана машинально вскинула к нему руки и взмахнула ими. Оторваться удалось лишь на секунду. Тело было не слишком лёгким для полёта. Девушка попробовала ещё раз. И вновь приземлилась обратно. Зеркальные стены стремились сомкнуться…

Что ж, попробуй ещё раз и никогда не говори “не смогу”!

Она оттолкнулась руками от воздуха, словно сделала гребок в воде и с огромным усилием оторвалась от поверхности. Ещё один взмах-гребок. Стены всё ближе. И вот она медленно движется к небу. Какое ликование! Какое чудо! От изумления и восторга перехватило дыхание… Она преодолела высоту тут же сомкнувшихся стен, и тёплый ветерок с объятьями бросился под её одежду. Стало упоительно легко и невесомо, словно небесные волны подхватили её и понесли на облаках-подушках, баюкая, в обитель сна…

Глава 13

Рай был без преувеличения райским и невероятно комфортным. Зеркальный потолок со встроенными вереницами электрических лун, видимо, служил заменой настоящему небу. Притуплённый матовым шумом слух уловил стук капель о стекло. Что это? Дождь в раю? Чтобы увидеть это, нужно обернуться. Разве такое по силам призрачной сущности? Лучше не пытаться. Вдруг всё в один миг снова канет во тьму. Правда, по небольшому пространству взгляд способен перемещаться. Вот он скользит по белым стенам, украшенным геометрически точным рисунком. И по красному шёлку широкой, как арена, кровати. Какая роскошь! И по длинной прозрачной трубке справа… И вдруг прямо перед глазами возникло лицо, расплывчатое, но всё же человеческое. Нет, не мамино… Мама осталась ведь в той, настоящей жизни. В другом измерении.

– Она очнулась, – услышала Оксана голос, и послышались шлепки.

И вдруг по-настоящему, по-живому загорелись щёки! Как зимой на настоящем морозе!

– Оксаночка, просыпайся! Просыпайся, девочка.

Кто-то засмеялся.

– Никак не сообразишь, где ты? Ишь, как лобик сморщила. Ну, теперь всё будет хорошо, всё будет хорошо…

Туман в глазах Оксаны постепенно рассеялся, и она увидела говорившего.

Она вспомнила его стоящим на коленях в пыли асфальта, вспомнила удивление в его глазах… Но никак не могла вспомнить, где ещё слышала его голос и что-то важное, важное в его словах…

– Кто вы?..

Он наклонился почти к её губам, чтобы расслышать шёпот.

– Я… Я просто Мастер. Мастер, который будет творить тебя заново.

– Я завтра уеду…

– Нет, нет. Ни завтра, ни потом я тебя не отпущу. И не возражай. Ты ведь теперь моя пленница. Вот так. Ты, можно сказать, выбросила свою жизнь, как ненужную вещь, а я её подобрал. И теперь вправе ею распоряжаться. А уж потом, когда я превращу её в праздник, и она понравится тебе, уж потом мы и поторгуемся.

Оксане показалось, что она сходит с ума, но от этого сумасшествия, от жизни сладко кружилась голова. Девушка уловила полусонным мозгом нечто похожее на предчувствие, что этот человек как учитель поведёт её по тропе недоступных ранее знаний. И она, такая слабая и неустойчивая, почти готова отдаться в его власть…

Оксана повернула голову, чтобы увидеть дождь. А там вечер! Спокойный, мудрый, её вечер. Она почти ощутила душой его живую прохладу…

Череду пасмурных дней сменило солнце, и комната залилась весёлым светом. От этого она казалась ещё роскошней.

Расслышав за дверью шаги, Оксана мгновенно вскочила с постели, накинула свою одежонку, стыдливо застёгивая пуговицы на блузке перед вошедшей. Полина, простая горничная ошеломительных девяностых, прикатила изящный столик с отменным завтраком, а через двадцать минут вернулась и повела смущённую девушку в ванную комнату, от размеров и изящества которой та пришла в восторг. Ванна была большой, голубого цвета и треугольной формы. Но самым поразительным было то, что потолком в этой комнате служил прозрачный купол, над которым плыли облака. Над ванной располагались полочка с журналами и маленький стеклянный бар с разного рода винами и стройными фужерами.

Оксана всплакнула от умиления, тогда Полина ароматизировала воду и добавляла в неё розовую соль, а потом смущенно опустила глаза и не двигалась с места, пока за Полиной плавно не закрылась дверь.

Она всё ещё не верила в реальность происходящего. Зачем она здесь? Почему её держат как пленницу. Вернее, очень нужную и дорогую пленницу.

Понежившись в тёплой пене, девушка принялась искать мыло и мочалку. В этот миг, как по мановению волшебной палочки, вошла Полина и вымыла её нежно и заботливо розовым гелем. Женщина уловила взгляд девочки исподтишка, стеснительный, но внимательный. Она поняла, что та пытается заподозрить в ней нотки неискренности и улыбнулась про себя.

– Скажите, пожалуйста, Полина, – осмелилась спросить маленькая пленница, – когда мне можно покинуть этот дом? Я уже совсем здорова, и было бы неловко оставаться здесь и дальше.

Ответ её ошеломил.

– Я думаю, хозяин не намерен тебя отпускать, – и, увидев удивление в глазах Оксаны, женщина добавила: – Ты сама скоро всё узнаешь…

Пока девушка стояла на маленькой декоративной скамеечке, завёрнутая в полотенце, Полина принесла шёлковый пеньюар, похожий на чудо. Опередив возражения Оксаны, она тихо но твёрдо сказала:

– Ты должна научиться любить своё тело. От этого зависит, на сколько будут уважать и ценить твоё тело мужчины. Облачайся и постарайся радоваться тому, что заслуживает радости.

Оксана подняла голову. Как она могла раньше не замечать, сколь прекрасно небо над её озабоченной головкой?

– Нравится? – улыбнулась Полина.

– Очень. Никогда такого не видела.

– А вечером здесь ещё интересней: расстилается звёздное небо.

– А где… он?

– Хозяин? Наш хозяин в Москве и сюда прибудет не раньше пятницы. А вечером я провожу тебя в библиотеку и ещё принесу кассеты. Он оставил тебе много кассет с музыкой. Любишь музыку? Вот и хватит тебе занятий до пятницы.

У Оксаны никогда не было магнитофона. Для Руфины это была ощутимая растрата. Теперь она могла предаться новому увлечению безо всяких преград. Сколько ещё прекрасного в этом мире? Чего она не успела познать?

После обеда, настолько изысканного и деликатесного, что девушка, немало смущаясь, всё же не смогла удержать желание съесть всё до последней крошки, она прошла в библиотеку. Два часа ушли у неё только на то, чтобы поверхностно ознакомиться с содержимым полок.

Самую большую коллекцию составляли книги по психологии. От долгого блуждания взгляда по книжным полкам, у Оксаны закружилась голова. Она вернулась в свою комнату и долго любовалась видом за окном. Приусадебная зона выполнена была с тем же изяществом, что и интерьер внутри дома. Каменные дорожки вились дальше, чем позволял видеть глаз, мимо стройной высокой ограды в готическом стиле, мимо ровно подрезанных кустов, которые летом, вероятно, выглядели зелёными живописными волнами, мимо фонарей, выполненных под старину…

А вдалеке невероятно искусным резным шатром красовалась беседка. Оксане непременно захотелось дойти до неё и заглянуть внутрь. Она попыталась отыскать свой плащ, но он, и ещё ботинки явно отсутствовали среди аккуратно сложенных и развешанных вещей. Удручённая девушка выглянула за дверь, прислушалась к тишине и, опираясь на трость, спустилась к выходу. За массивными стеклянными дверями ее встретил молодой человек, который топтался на месте, будто ждал трамвай.

Он с любопытством оглядел вышедшую Оксану, пока та растерянно ёжилась от смущения. Но как только она сделала шаг вперёд, подошел и вежливо попросил вернуться внутрь. Теперь Оксана воочию убедилась, что её и впрямь держат в огромном доме в качестве пленницы.

Ещё один день Оксана провела в одиночестве, если не считать Полины с её расписанной по часам заботой.

А на следующее утро…

Она проснулась от звука открывающейся двери. Горничная вошла стремительней, чем обычно.

– Одевайся скорее и спускайся вниз.

И тотчас плащ и ботинки “вернулись” к хозяйке.

Оксана немедленно привела себя в порядок, даже не задавшись вопросом, почему безотказно исполняет все указания, спустилась вниз и толкнула стеклянные двери. Утро было несколько иным, чем обычно. Пожалуй, даже иного цвета. Может быть более нежного…

Она вздрогнула, когда к её ногам тяжёлой поступью кинулся громадный выхоленный дог.

– Рамир, ко мне! – услышала девушка голос Мастера. Рамир повернулся, хлестнув хвостом по её ногам, и могучими шагами побежал к хозяину. Оксана удивилась тому, как были похожи пёс и хозяин. Общим в них было, пожалуй, ухоженность и… чистокровность. А чёрная гладкая шерсть собаки и шёлковая рубашка под пальто Мастера отливали одинаковым цветом.

– Здравствуй, девочка.

– Здравствуйте.

– Ты простишь сумасшедшего старика за раннюю прогулку?

– Почему вы называете себя стариком? И разве рано?

– Пятнадцать минут назад рассвело.

Она удивлённо вскинула брови. Всё так непредсказуемо в доме этого человека.

– Ну что, моя дорогая, прогуляемся?

Он протянул ей руку. Оксана смущённо пошла рядом с почти незнакомым человеком.

– Я знаю, у тебя много вопросов, – начал он, – обещаю, я на них отвечу, но не сегодня. Тебе всего лишь нужно согласиться оставаться здесь ещё какое-то время, потому что мне не хотелось бы удерживать тебя силой, – и, почувствовав, как спутница сжалась, неожиданно изрёк:

– Я открою тебе многие тайны, и мир ляжет у твоих ног как преданный пёс!

Он вдруг остановился и посмотрел на неё. Его взгляд показался девушке каким-то неестественным, почти мистическим.

Оксана задрожала всем телом, тихо, тихо вдыхая тонкий аромат похитителя, высший аромат…

Он уже вёл её дальше. По тропинке, что манила девушку раньше, к той самой беседке-шатру.

– Прошу, леди!

Мужчина галантно пригласил пленницу внутрь. В центре шатра располагался небольшой круглый камин, а купол над ним был открытым. Мастер развёл огонь, плеснувший витками тепла в пространство, затем заглянул под крышку маленького шестигранного столика, стоящего между мягкими скамьями, которыми была оборудована беседка. В единственной ножке столика оказалась дверца. Раскрывшись, она явила наполненный до отказа бар.

– Хочу угостить тебя отменным вином.

– Я раньше никогда не пила спиртного.

Он улыбнулся, наполняя бокалы.

– Я разрешаю. А потом будем пить кофе и завтракать. Прямо здесь.

Вино зажглось внутри нее тонким приятным огоньком, похожим на огонёк предвкушения.

– Вот что я скажу тебе сейчас, Оксана. Запоминай каждое слово. И это будет наш первый урок. Теперь всё будет по-другому. Сбудется всё, во что ты поверишь. А верить можно в невозможное. Я открою перед тобой другой мир. Любые высоты станут для тебя доступны. Ты влюбишься в жизнь, будешь ценить каждую минуту. Первое правило: отныне ты веришь в себя! Никакого рока или судьбы не существует. Кто думает иначе, тот пассивно ждёт всю жизнь, когда ему от судьбы перепадут сладкие крохи. А другой, веря только в себя, безгранично веря, берёт сам всё, что захочет. Для этого нужна сильная жизненная энергия, способная преодолеть любые преграды на пути к цели. Добыть её совершенно несложно, прямо из человеческих глубин. Только мало кто это умеет делать. А я тебя этому научу.

Оксана почти не дышала. Вся обратилась в слух.

Человеческих эмоций и свойств – великое множество. Заметь, все они противоположны друг другу: смелость – страх, веселье – грусть, сомненье – уверенность, любовь – ненависть, выдержка – отчаяние, амбициозность – лень, восхищение – презрение, зависть – сострадание… И это не всё. Наша внутренняя жизнь, как видишь, полна противоречий. Разные эмоции тянут нашу психику то в одну, то в другую стороны, а жизнь не движется вперёд, а топчется на месте. Знаешь, откуда берутся неудачи? Из эмоциональных конфликтов. Говорю это тебе как психолог. Постоянной должна быть одна доминирующая эмоция, сильная и целенаправленная, чтобы никакая отрицательная эмоция не смогла повернуть её в обратную сторону. Человек способен научиться быть хозяином своих чувств.

Вот тебе второе правило: Не поддавайся эмоциям, а владей ими! Гони прочь гнетущие думы, не копи напряжение и не думай о плохом. Просто запрети себе это! Пусть даже в самых безвыходных ситуациях мощные заряды положительных эмоций работают на тебя как миллиарды бушующих атомов!

Вино теплом разлилось по телу. Оксане казалось, что она на грани сумасшествия. Красивые слова с высоким до нереальности смыслом обволокли её сознание. Она отдалась им, забыв про свою смущённость и застенчивость. А ещё через мгновенье она готова была думать, что чувство, нахлынувшее на нее радужными потоками, ни что иное, как влюбленность. К сильному и умному человеку. Мужчине из другого мира…

Ласковые блики огня, смешиваясь с утренним светом, причудливо блуждали по шатру.

– Ну, скажи, – продолжал учитель, – скажи, почему не ты? Ты пришла в этот мир, значит, имеешь право жить всем лучшим, что он имеет. Если довольствоваться малым и не познать большего, зачем тогда дан единственный всплеск сознания в необъятной вечности? Почему кто-то, а не ты? Существует ли ответ на данный вопрос? И что такое жизнь? Череда ожидаемых и случайных событий и бытовых мелочей?

Нет, это всё расписано за нас обществом и природными потребностями. Жизнь – это целый Грааль, а не тысяча мелких, бесполезных осколков. Перешагивай через них. Пусть другие копошатся в своём сером, построенном из бытовых мелочей мирке. Пусть ждут, когда на их улице случится праздник. А ты не блуждай в лабиринтах быта, а пари над ним и оттуда сверху хватай то, что нравится, отрывай лучшие куски!

– Как красиво вы говорите, только каким образом научиться такому?

– Просто помни мои слова! Помни вечером, помни днём и помни утром!

Принесли завтрак и термос с кофе. Мастер подложил дров в камин. Оксана, как зачарованная, смотрела не отрываясь на своего учителя. Пустой бокал застыл в её руке. Мастер присел совсем рядом, осторожно взял бокал, коснувшись тонких её пальчиков и… не смог отвести глаз от её лица.

– Можно просто сойти с ума, – полушепотом проронил он, – те же глаза, губы… Невероятно…

– О чём вы? – в тон ему спрашивала пленница.

– Нет, ничего. Давай-ка завтракать, и на сегодня, думаю, достаточно моих нравоучений. Да и о тебе хочется побольше знать.

– А когда я смогу вернуться в институт?

– Нет, нет, никаких вопросов. Разве я не попросил об этом?

– Но меня могут отчислить.

– Об этом можешь даже и не ломать свою головку. Всё давно улажено. Спокойно живи, а решить, нужно ли тебе туда возвращаться, ещё успеешь. Лучше расскажи, стихи, которые мы нашли в твоей сумочке, чьи?

– Мои, – Оксана опустила глаза.

– Ты пишешь стихи? Не дурно. Все они очень личные, но одно – не о любви, не о мужчине. Я ношу его с собой. Вот оно.

Мастер достал из кармана сложенный листок и развернул его.

– О чём оно? В нём чувствуется глубина и философия, но я не смог проникнуть в них ни на толику. Кто отец, кто сын? Кто Бог, кто раб?

– Человек.

– Человек?

– Да. Когда-то я немного увлеклась антропологией, прочла несколько книг на эту тему. Много думала… Почему в цепи Дарвина отсутствует одно звено? Сколько бы учёных не билось над этой темой, звено до сих пор не найдено. А без него и вся дарвинская теория непригодна.

– Так, так… И что же?

– Вот я и подумала, стоит ли вообще трудиться над логическим завершением этой идеи, если ещё очень многие вещи свидетельствуют о её несостоятельности.

– Интересно. И какие же?

– Весь природный мир Земли – это целый механизм, который не даёт сбоев. Все живые существа живут по единым законам природы, из века в век подчиняясь им. Все, кроме человека. Он выше этих законов, сильнее, он способен повернуть их вспять, а не подчиняться им. Логично ли это, чтобы в стройном отточенном механизме одна из его маленьких частей была создана на разрушение всего механизма?

Не могла природа Земли, как бы не хотели того дарвинисты, создать существо, чужеродное её законам, разрушительное для самой природы, выходящее за пределы всей системы. А кроме того, посмотрите сами, природный мир Земли делится на флору, фауну и… Человек не относится ни к той, ни к другой. Уровень его сознания не просто выше всего живого, а выше на несколько не пройдённых никем в данной среде обитания ступеней.

Вот здесь-то, в самом важном месте и отсутствует звено, которое упорно ищут учёные. А его просто нет.

– А как же стихия? Разве этим природа не доказывает своё могущество над человеком?

– Нет, это лишь физическая мощь. Разница размеров очевидна. Да, когда случаются катаклизмы, под горячую руку природы попадают десятки или даже сотни людей. А были ли случаи, когда также гибли животные? Разумеется, не домашние. Учёные знают, что задолго до бурь, землетрясений, наводнений животные уходят с этих мест, так как предчувствие даёт им сама природа в виде инстинкта самосохранения.

– Ты очень умна, Оксана.

– Это всего лишь мои размышления.

– Они весьма весомы и логичны. И каков же вывод?

– А таков, что человек всего лишь прижился на Земле, но это не его среда.

– Смелое предположение. Что из этого следует?

– Если прогресс человека, как особи, со всеми его отрицательными воздействиями на среду обитания, не регресс, то человек – не дитя Земли.

– А что? Может быть учёным следует оставить теорию Дарвина, а заняться твоей?

– Не смейтесь.

– Что ты, разве можно? Как только умещаются в такой юной головке столь сложные мысли? Действительно, человеку дан высокий разум и, если следовать твоей версии, в данной среде обитания он не может правильно воспользоваться этим даром. А знаешь ли, ведь человек использует далеко не весь потенциал, заложенный в него. Большая часть человеческой энергии дремлет. Пусти её в действие, и даже слабый мог бы гнуть железо и совершать невероятные вещи. Вот так. Давай-ка я налью тебе кофе. И расскажу один удивительный случай.

Мастер разлил горячий напиток в чашки и протянул одну собеседнице.

– История такова. Девяностолетняя старушка, которая передвигалась-то с трудом, вытащила из своего горящего дома сундук, оказавшийся не под силу, как выяснилось потом, четверым могучим мужикам. Страх за своё добро не оставил ей и секунды сомневаться в собственных силах.

А ещё одна женщина, увидев, как на её ребёнка несётся разъярённый бык, бросилась наперерез животному и толкнула с такой силой, что бык упал на землю и даже перевернулся копытами вверх. Материнское чувство тоже, как известно, способно творить чудеса.

Заметь, и в первом и во втором случаях сверхсилу в человеке вызвало чувство. Как такое возможно, ведь ни одна из женщин не обладала достаточной физической силой, чтобы совершить подобное, и не увеличилась же мышечная масса в долю секунды, в самом деле? Напрашивается вывод, что эмоция – это энергия, невидимая, но реально существующая и имеющая мощность.

Твоим доминирующим чувством, поднимающим дремлющий где-то в глубинах потенциал, станет вера в себя. Подумай, чего больше во вселенной – добра или зла?

– Поровну? – предположила девушка.

– Верно, – он заметил, как горят её глаза, отражая внутренний огонь. Её мозг, душа и сущность не только послушно, но и с явным желанием шли за ним. Тогда он понял, что достигнет задуманной цели. Она хочет жить, хочет любить жизнь, хочет учиться этому. А вместе с ней оживает и он, с давнего времени живой мертвец. Главное, чтобы она поняла, как он ей нужен.

– Да, у добра и зла равные шансы. Равные шансы у “да” и “нет”, у “смогу” и “не смогу”. Кто владеет этими шансами? Человек. Ему дана великая возможность выбирать. Почему же чаще всего он выбирает последнее? Потому что легче бездействовать, чем созидать. Легче плыть по течению. И тогда все шансы выбрасываются на ветер. Ну как можно не пожалеть об этом?

Отныне ты свободна от всего, что тебя угнетало, мешало жить!

Отныне удача неотступно будет предана тебе, как ты неотступно будешь предана вере – вере в себя!

Она поможет тебе делать фантастические вещи с такой лёгкостью, что это удивит тебя. Люди станут подчиняться твоим мыслям и желаниям, словно под гипнозом. И это не мистика. Это вполне объяснимо. Когда ты что-то очень хочешь и веришь, что это получишь, причём веришь так, как будто желаемое уже в твоих руках и даже ощущаешь присутствие желаемого мозгом, в этот момент твоя внутренняя энергия абсолютно осязаемо бьёт по цели. Чем сильнее твоя вера, тем цель точнее. Это не значит, что твой путь будет усеян розами. Но колючие тернии не остановят тебя. Ты проскользнёшь сквозь них легко, не успев уколоться. Любые проблемы перестанут быть собственно проблемами, а лишь шансом для проявления твоей силы и веры. Чем сложнее препятствие, тем интересней его преодолевать. Знаешь, какое наслаждение испытываешь, какой азарт, когда вновь и вновь убеждаешься, что нет непреодолимого для твоей сверхсилы!

Вдохновение и страсть учителя заставляли пульсировать кровь во всем теле девушки, околдовывая, окутывая невидимой магической аурой, словно его мощная энергия влилась в её хрупкое тело. Ей очень захотелось чувствовать эту бешенную возбуждающую силу всегда, и она поклялась самой себе, что не выпустит её из своих рук!

***

Вечер того же дня оказался ещё более загадочным, нежели впечатлившее и очаровавшее Оксану утро. Не менее странными показались девушке и предшествующие этому события.

Был приглашён парикмахер, который трудился над её головкой до самого вечера. И хотя никто об её собственном желании не осведомился, то что сделал он, было чудом! Парикмахер нарастил волосы девушки, кропотливо и заботливо удлиняя шаг за шагом натуральными прядями. После ужина покрасил своё творение светлым блестящим “каштаном”. Когда работа была закончена, позвали незнакомого пожилого человека взглянуть на Оксану. Увидев девушку, тот сначала почему-то растерялся и потрясённо молчал несколько секунд. Потом, словно совладав с собой, произнёс очень странные слова:

– Да, очень похоже… Очень…

За ужином Оксана нетерпеливо ёрзала на стуле, ожидая появления учителя. Очень хотелось показаться ему в новом обличии, но учитель так и не пришёл. Она сидела в одиночестве в шикарной столовой за длинным гладким столом, отделанным под красный мрамор, который был слишком большим для неё одной.

Чуть позже Полина появилась в её комнате с одеждой в руках.

– Пожалуйста, одень это, я на тебя посмотрю.

Одежда, судя по некоторым малозначительным чертам, скорее всего, была не новой и кому-то уже принадлежала. Джинсовый костюм из юбки и жилета, отделанный голубой кожей, пришёлся Оксане в пору, хотя явно был детский. Он выглядел качественным и дорогим и великолепно “сел” на худенькую фигурку.

– Постарайся ничего не менять в своём внешнем виде: в общем, не дыши.

Полина улыбнулась.

– Я куда-то иду? – поинтересовалась Оксана.

– Мастер очень хочет тебя увидеть.

– Сейчас?

– Чуть позже. Нужно дождаться темноты.

– Почему?

Но Полина пожала плечами:

– У богатых свои причуды…

Через час она пришла за Оксаной. Девушка кротко сидела на краешке кровати, словно всерьёз решила не двигаться и не дышать. Полина проводила её до стеклянных дверей, а там охранник повёл её под руку в сумерки сада. Сад почему-то не был освещен. По звенящему звуку Оксана догадалась, что рядом фонтан. Там её и оставили одну – растерянную и послушную.

Несколько секунд странной тишины… И вдруг искрящийся свет кольцом вспыхнул вокруг неё. Она стояла на чуть возвышенной площадке, окружённой мерцающими огнями. Позади нее разноцветными брызгами сыпался фонтан. Вода скатывалась по “игрушечным” ступенькам со встроенными цветными фонариками.

Ошеломлённая и ослепленная внезапным светом, Оксана словно оказалась в центре маленького дворца. Вскоре она поняла, что не одна, и её рассматривают несколько человек. Оксана едва смогла удержаться на подкосившихся ногах. Невероятно, над ней снова будто проводят эксперимент!

Кто-то приблизился со спины, аккуратно принял плащ с Оксаниных плеч и убрал трость, словно нарочно обезоружив её перед вечерним холодом и чужими взглядами. Среди лиц мелькнуло знакомое, и Оксана с надеждой обратила свой взор на него. В этот момент вдруг раздались аплодисменты. Девушка зашаталась, чувствуя, как сознание туманится. Кто-то снова подошёл со спины, и новое одеяние тяжёлым теплом обняло её плечи. Запахнувшись, Оксана почувствовала под пальцами нежный мех.

Будто сквозь туман она увидела, как Мастер отделился от людей и присел у её ног, а затем услышала его голос:

– Господа, не правда ли она ко мне вернулась?

Девушке стало трудно дышать, перед глазами поплыли вереницы огней, незнакомые лица, воркующие в ответ Мастеру, и она поняла, что сознание от неё ускользает…

Глава 14

Оксана обернулась, почувствовав спиной лёгкую прохладу. В дверях стоял Мастер.

– Я пришёл ответить на твои вопросы, – виновато, но решительно произнёс он.

– Пожалуйста, сядь, – мягко приказал мужчина, и Оксана присела на кровать. Гость-хозяин придвинул кресло на середину комнаты.

– Не могу себе простить безумство собственной фантазии, – с опущенной головой начал он. – Понимаешь, ведь ты до удивительной точности похожа на мою дочь. Те же черты, улыбка, глаза…

– У вас есть дочь? – вполголоса спросила обескураженная Оксана.

Он не поднял головы.

– Она погибла…

Тишина замерла, словно после выстрела.

– По роковой случайности или по чьей-то чудовищной вине… Меня больше всего мучает, что прошло столько времени, а я не смог докопаться до истины. Как это невыносимо! Я не мог не поклясться, что найду этих душегубов. Там, стоя на сырой земле… На её могиле…

Он замолчал, дожидаясь, когда влага высохнет на ресницах, часто заморгал, не найдя точки для взгляда и сник. Большой сильный человек, уничтоженный горем…

И Оксана поняла, что отныне его враги станут и её врагами тоже, и она безоглядно будет уважать всё, что делает он, и никогда его не осудит…

– Оксана, кто твой отец?

– Вы всё уже знаете обо мне…

– Но я хочу услышать от тебя. Кто он?

– Я многого не скажу: я никогда его не видела, только на фотографии. Он умер, когда я родилась. Я второй ребёнок, поздний. Думаю, мой отец был очень хорошим человеком.

– Кто знает, может быть, сам Бог послал мне тебя, Оксана. Может быть, в твоём лице он даёт мне вторую жизнь. Ты ведь не оставишь меня снова?

И она покачала головой, не думая над ответом.

***

Врач долго, с напряжённым вниманием рассматривал ноги Оксаны, словно ценную картину. А затем начались ежедневные исследования на аппаратах фантастического вида в бывшей клинике Минатома, в девяностые открывшей свои двери для всех “желающих”. Были назначены массажи, знакомые Оксане с детства, а также массажи механические: на удивительных креслах и кушетках с двигающейся под телом кареткой.

Однажды смирившаяся с неизлечимостью своей болезни, Оксана впервые почувствовала, как похожая на ржавую гайку, закоренелая мысль, вкрученная когда-то в ее голову, сдвинулась с места и начала раскручиваться. Вот это была бы победа! Одолеть неодолимое! Подняться над бедой, проблемой, которая господствовала над жизнью. Стать выше, надсмехаться, поработить болезнь и уничтожить! Растоптать как ядовитую змею!

И это были не просто мысли. В них словно заключалась невидимая могучая сила, которая стремилась вырваться наружу. Эта сила неудержимо вытекала горячими потоками целительной энергии и действовала, повинуясь крепкому желанию хозяйки.

Бассейны и сауны, где раньше девушке бывать не доводилось, приводили её в восторг при каждом посещении. Это была более чем хорошая идея – научить Оксану хорошо плавать. Тело, поддерживаемое водой, несёт гораздо меньшую нагрузку, чем на суше, но при этом мышцы работают максимально.

В сауне встречал девушку профессиональный банщик, который чуть ли не с фанатизмом исполняя свою работу, заставлял прозрачное тело юной особы дышать здоровьем и благоухать.

– Я внимательно изучил снимки и исследования, – тягуче сообщил Мастеру заведующий отделом неврологии, – но пока не буду спешить с окончательным выводом. Одно знаю, четырехбальная атония мышц – не приговор. Аномалий мозга и других отклонений не выявлено. Мне необходимо посовещаться с моими коллегами. Дело в том, что точную локализацию патологического процесса определить затруднительно, что связано с возможным индивидуальным строением организма, а именно касаемо спинного мозга, я не стану углублять вас в подробности, но это вносит некоторый полиморфизм в клиническую картину. Но повторяю, мне необходима консультация моих коллег.

– Так есть шанс или нет, я никак не могу понять?

– Знаете, как говорят, шанс есть всегда. Мышцы деформированы из-за многолетней невозможности их нормального развития. Заставить ноги выпрямиться может только она сама, если постоянно, каждую минуту, час, день, долгие месяцы будет силой держать их в вытянутом положении. Но я не предполагаю, насколько это реально. Уже через короткое время боль станет нестерпимой и сломит всякое усилие.

– Предположения могу строить я, а вы должны подумать и найти правильное решение. В этом специфика вашей работы!

Мастер был в негодовании, казалось, на всю медицину мира. На этом разговор был закончен.

Он вошёл в комнату Оксаны, тихо присел на постель.

– Что же ты в кровати? – с сочувствием спросил мужчина.

– У меня всё болит. Сегодня сильнее, чем всегда, – девушка была сломлена. Боль предательски затупляла мозг, не позволяя думать ни о чём другом.

– Эй, малыш, – голос Мастера дрогнул, – где твоё самообладание, где твоё желание жить и не терять минутки?

Она в ответ промолчала, лишь грустно вздохнув.

– Ну что ж, – продолжил “учитель” с некоторым подъёмом, – раз самоконтроль не слушается твоего приказа, мы заставим его подчиниться математически.

– Как так? – заинтересовалась Оксана. Она влюбилась в уроки психологии.

– Смотри, – он взял в руки блокнот Оксаны с набросками новых стихов, – чертим вертикальную прямую (девушка привстала). Исходная точка твоего настроения равна нулю. Это исходная точка настроения большинства людей. В итоге небольшое переживание, обида, физическая боль перемещают настрой вот сюда, в эту точку (он ткнул авторучкой в отрицательную сторону шкалы). Вот откуда берётся негативное состояние. Несущественная неприятность – и ты уже на отрицательной шкале.

А теперь нашу исходную точку переместим немного вверх, скажем, на одно деление. Игрек плюс один. Всего на одно деление выше. Это не трудно – поддерживать в себе чуть повышенный жизненный тонус. Просто надо заставить себя видеть лучшее во всём. Человек так устроен, что приятному радуется быстро, а огорчения пестует в себе куда дольше. Всё оттого, что под гору катиться легче, чем взбираться на неё. Если ты научишься видеть лучшее, а плохое не замечать, это станет твоим постоянным образом жизни, привычкой без усилий. Итак, твой тонус в точке игрек плюс один. И если неудачи и огорчения понизят твоё настроение, то оно окажется здесь, в этой точке. То есть переместится из точки плюс один в точку, равную нулю. А что это значит?

– Ноль не значит ничего, – ответила завороженная Оксана.

– Правильно. Ничего, то есть абсолютное равнодушие. Ты встретишь недобрые проявления жизни с равнодушным спокойствием. Скажем лучше: с железным спокойствием. Тебе лучше?

– Лучше.

– Я рад. Моя точка настроения резко подпрыгнула по шкале вверх.

***

Он чувствовал себя сумасшедшим и счастливым мальчишкой. Он отдал бы каждый час своей жизни милому существу, появившемуся в его доме. Однако заставил себя посвятить последующие дни делам, которые временно забросил. Такова необходимость. Таков его путь, хорош он или обречён. С него уже не свернуть.

Девочка с умными глазами не выходила у него из головы. Откуда эта тоска, откуда желание быть с ней рядом? Влюблённость? “Нет. Это безумие”, – гнал он прочь одолевающие мысли.

Разве он до сих пор не любит свою Наташу? Разве после ухода жены, он не проводил все ночи в холодной постели один? Та обвинила его в случившемся, твёрдо уверенная, что трагедия – результат его теневой жизни. А он не нашёл аргументов, чтобы убедить её в обратном. Впрочем, он боялся их искать…

Когда-нибудь, когда настанет время, он покажет Оксане свои “владени”, а она поймёт и оценит достигнутое им за долгие годы.

Услышав слабый звук приоткрывающейся двери, Оксана нарочно притворилась спящей. Она знала – так открывает дверь Полина. Она испытывала разочарование и ещё большую тоску по человеку, которого ждала уже несколько дней.

Она попыталась вспомнить, что чувствовала по отношению к Вадиму. Сравнивая оба этих сильных чувства, поняла, что они не похожи. В том первом не было трепета, благоговения, а во втором не пылала страсть, обжигающая нежные долины юного тела. Первое возникло из ниоткуда, словно было подарено самим небом, а второе бережно взросло из глубокого чувства благодарности и в ответ на любовь, пред которой ничего не было постыдно.

Полина вторгалась в её приятную печаль уже не единожды, и Оксане пришлось сделать вид, что она, наконец, проснулась. И тут же пожалела, что не сделала этого раньше. Полина принесла обед прямо ей в комнату и сразу сообщила, что Мастер ждёт Оксану на конюшнях.

– Мастер? – Оксана встрепенулась.

– Да, он уже второй день посвящает своим питомцам, которыми страстно увлекается много лет, и если ты согласна…

Ещё бы! Конечно, она согласна. Непременно согласна.

Полина посадила её в автомобиль, и водитель покатил мимо добротных, хорошо “причесанных” домов все дальше от поселка.

Машина остановилась немного раньше назначенного места, словно так было условлено.

Опираясь на трость, Оксана пошла вперёд по бездорожью, вдыхая ветер, перемешанный с запахами навоза и сушёной травы. Лошади подтянулись к ограде загона, но слишком близко не подошли, с интересом разглядывая незнакомку. Мастера нигде не было видно. Девушка принялась было обходить загон кругом, как услышала настойчиво приближающийся топот копыт. Тёмный конь с красивой и в то же время пугающей стремительностью надвигался на неё. Оксана хотела отпрянуть, но некоторые уроки духа, что преподал ей учитель, дали толк, и она смогла обмануть инстинкт самосохранения. Осталась стоять недвижимо, глядя прямо на несущегося жеребца.

Словно забыв о том, что Оксана никогда не имела дел с лошадьми, великолепный всадник остановился у её ног, весело спешился и потряс холодную ладошку девушки. А она была рада и горда, что не показала своего испуга перед сильным и лучшим, своим благодетелем.

– Как я рад тебя видеть, девочка! Хорошо ли ты поживаешь?

– Спасибо, хорошо, только очень скучаю по маме, – ответила Оксана и в ту же секунду поняла, что не такой ответ понравился бы Мастеру. Он отвернулся и похлопал жеребца по высокой жилистой шее.

– Это моя стихия. Здесь, среди них, я могу забыть обо всех проблемах. Я долго и красочно мог бы тебе расписывать всю силу и страсть моего увлечения, но воздержусь, хотя и с трудом, иначе меня попросту не остановить. Ты сама, думаю, поймёшь, что заразиться любовью к лошадям до удивления легко. Достаточно испытать на себе преданность и симпатию этих умных животных. Гром – мой любимец. Люблю жеребцов, хотя кобылки гораздо послушнее. Мне нравится дикий независимый нрав.

Учитель достал что-то из кармана, и чёрный красавец потянулся к ладоням хозяина, вытягивая мягкие осторожные губы. Оксана погладила животное по тёплой пульсирующей шее. Ей непременно хотелось прикоснуться к любимцу благодетеля. Гром сделал ножкой беспокойное “па”.

– Стой, мальчик, стой, – приговаривал хозяин, – он подозрителен к чужим.

Ей вдруг так захотелось понравиться Грому! Учитель должен одобрить в ней то, чем сам глубоко увлечён! Она подошла ближе, совсем близко. Её ладони заскользили по гладкому бархатистому боку животного. Конь настороженно и очень внимательно наблюдал за движениями незнакомки. Его зрачок недоверчиво косил. Перед глазами мужчины происходила трогательная сцена. Оксана неожиданно обвила шею жеребца обеими руками и чуть потянула к себе. Гром насторожился ещё больше, но повиновался. Она нежно зашептала в его большое вздрагивающее ухо. Животное, впервые услышав женский голос, с явным интересом внимал приятному звучанию высоких интонаций. Девушка медленно, но настойчиво увлекала голову жеребца к себе, опуская её всё ниже. Блеск в её глазах отражал жадное стремление к победе. Она нетерпеливо желала её.

Наконец или вдруг, к изумлению учителя, могучий великан-красавец доверчиво положил голову на плечо хрупкому маленькому созданию.

И мужчина был горд и очарован столь же, сколь юнец от первого романтического успеха.

– Ты понравилась ему, – просто сказал он. – Хочешь научиться держаться в седле?

И хотя сомнения как раньше в ней предательски повыныривали на поверхность, она решительно, изменив настрою, согласилась.

Мужчина увёл Грома внутрь загона, а затем принёс из конюшен седло и другие детали экипировки. Когда Мастер подошёл к гнедой тонконогой кобылке, Оксана слегка разочаровалась. Ей хотелось подчинить себе Грома и владеть им так же, как владеет хозяин.

– Барбара не только послушная кобылица, но и осторожная и по-женски заботливая. Я мог бы тебя спросить, боишься ли ты, – говорил он, пока тщательно затягивал на лошади подпруги, – но вместо этого вот что скажу: не бойся ничего. А если придется испытать страх, не поворачивайся к нему спиной, не беги от него, а иди навстречу, только лицом и в атаку. Не сломишь страх – страх сломит тебя. Бегая от проблемы, никогда от неё не избавишься. А теперь подойди ближе.

Оксана пригнулась и пролезла под решёткой загона.

– Она такая высокая! Я, наверное, не смогу…

– Что, что? Какое такое “не смогу”? Никогда не выбирай ненужное! “Не смогу” – это шаг назад и это твой выбор.

– Тогда смогу.

– Повтори ещё раз, словно заключая пари с собой.

– Смогу!

– Теперь ухватись руками за края седла. Ногу поставь в стремя. Садиться нужно именно с этой стороны. Нога переносится так же, как через раму велосипеда. Немного подпружинь устойчивой ногой, чтобы сильнее оттолкнуться от земли.

Он знал, что ноги не послушаются её, но говорил с твёрдым убеждением, словно это являлось несущественным препятствием. Обхватив тонкие ноги девушки, Мастер помог ей с умеренными усилиями одолеть высоту.

– Браво! Теперь перенеси ногу через круп. Не бойся движений лошади. Она живая, потому недвижимо стоять не будет. Барбара чувствует и понимает, что от неё хотят. И она совсем не против, будь уверенна.

И вот Оксана в седле. Высокая, свободная, охваченная новыми ощущениями, приятно волнующими, будто пьянящими.

– Ты молодец, девочка. Выпрямись, не зажимайся. В расслабленном состоянии быстрее научишься чувствовать лошадь. Голову не опускай. Смотри всегда вперёд.

Он подтянул стремя по её ножке.

– Возьми в руки поводья. Держи их пока в ненатянутом состоянии. Почувствуй, как дышит под тобой животное. И в то же время представляй себя и её единым целым. Ай да молодец! Ай да хорошая ученица!

– Вы слишком много меня хвалите.

– А зачем тебе этого бояться? Ты же прекрасно контролируешь эмоции. Врагам не донять тебя даже самойискусной лестью!

Глава 15

Несколько дней Оксана провела в одиночестве и вынужденном безделье. Одна в огромном доме, не считая Полины и крепкого парня, наблюдавшего за нею во время прогулки по саду. Каждый вечер она с грустью на сердце отравлялась в постель и ещё долго вслушивалась в домашние шорохи, представляя, как вдруг откроется дверь, и она увидит ЕГО и вдохнёт знакомый аромат, исходящий от его одежды.

Однако тут же стыдилась своего желания встретиться с ним в столь позднее время… С тем и погружалась незаметно в сон…

Наконец за окном её комнаты всё пришло в движение. Мастер почти никогда не пребывал в состоянии покоя, и его появление, где бы то ни было, нельзя было назвать появлением “по-английски”. Он словно приносил с собой вихрь. Вихрь жизни.

Не успела ещё Оксана утихомирить подпрыгнувшее сердце, как хозяин – гость оказался на пороге её комнаты.

– Как поживает моя красавица? Не утомилась ли в неволе? Надеюсь, ты ещё не завтракала, потому что сейчас будем завтракать вместе. У меня к тебе есть серьёзное предложение.

За столом Мастер сразу приступил к делу.

– Ты хочешь вернуться в институт?

– Да, конечно!

– Погоди, погоди, не спеши с ответом. Я ведь не спросил, нужно ли вернуться в институт. А спросил, хочешь ли ты этого. Между “нужно” и “хочешь” большая разница. Ты поначалу хотела поступить в другой институт, а потом приняла то, что осталось.

– Да, это правда. Но мне нравилось учиться в институте культуры.

– Потому что это немножко похоже на желаемое, но совсем не оно. Знаешь, какая есть поговорка? Или ты будешь иметь то, что любишь, или придётся любить, что имеешь. Если хочешь знать, что я думаю о такого рода институтах, то скажу. Прилагать столько усилий, которые требуются в течение целых пяти лет, тратить громадное количество времени стоит лишь за гарантированный результат, а не за диплом, как таковой, являющийся бесплатным довеском к жизни. Институт должен давать такое образование, которое направит твою жизнь в нужное русло, где ты сможешь с удовольствием проявлять свои способности и уважать себя за престижное занятие и солидное вознаграждение за труд. Только скажи, и будешь учиться, где захочешь. Но у меня вот какое предложение. Я хотел бы устроить тебя в хороший экономический ВУЗ, даже не просто хороший, а в один из самых лучших. Что скажешь?

– Не знаю. Это совсем другое… – Оксана растерянно пожала плечами.

– Ты сама, моя душа, должна понимать, какое наступило время. Экономика из системы превращается в хаос, в дикую борьбу за существование, за лучший кусок. Все человеческие принципы и нормы морали нарушены, идеология отсутствует. Растеряв все прежние ценности, усвоенные в обществе, и цели, толпа ринулась набивать кошелёк. Осталась одна цель, одна ценность – деньги. Сейчас можно делать деньги на всём, на чём только пожелаешь. А ум, целеустремлённость и отличное образование дают возможность первым разглядеть “золотые источники”. Сейчас нужно спешить, упустишь время – “золотые источники” достанутся другим. Не отвечай сразу, подумай. Но недолго. Первый семестр на исходе, придётся много навёрстывать. А режиссёром ты станешь и без Станиславского. Главным режиссёром собственной жизни. Представляешь, какая невероятная возможность в твоих руках, какое могущество (происходящее, кстати, от слова “могу”.) И это должен быть твой лучший спектакль! Не напоминающий желаемое, а являющийся им! И ещё. Неплохо прислушиваться к другому мнению, но уважать и доверять нужно только своему… Ты и только ты отвечаешь за всё, что происходит в твоей жизни. Я хочу дать тебе совет, если позволишь. Ты девочка очень серьёзная, а жить надо научиться легче. Живи играючи, а играй серьёзно. Лично мне очень помогает моё воображение. Я люблю представлять, что Удача – это высокий красивый парень, и он мой друг. Он никуда от меня не уйдёт, пока я себя уважаю и считаю сильным человеком. От таких друзья не уходят. А когда нужно остановиться и подумать, он сядет рядом – мой преданный друг, и станет ждать моего решения и снова затем пойдёт рядом. Рука к руке.

– А если ситуация окажется безвыходной, обречённой заранее на неудачу?

– Таких ситуаций нет. Нет и всё. Даже имея самые бедные карты, можно выиграть. Все зависит от игрока, от его мастерства, самообладания, а главное – от непоколебимой веры в себя. Без сожалений принимай любые карты, выданные жизнью и, играя ими, срывай наибольшие ставки!

Изучение экономики оказалось достаточно увлекательным занятием. Оксана догнала программу без труда. Больше всего её смущала бесконечная опека Мастера. Её доставляли в институт и обратно исключительно на автомобиле. А в те дни, когда хозяин сам сопровождал девушку, он предпочитал расставаться с ней у самых дверей аудитории. Он вёл себя так, будто обладал правом собственности на Оксану. Это одновременно вызывало гордость в ней и угнетало её, особенно, когда она поняла, к какому выводу грозят привести пересуды сторонящихся её однокурсников. Только теперь они сторонились Оксаны не из-за пренебрежения или брезгливости к её ущербности. В них чувствовалось уважение, а иногда зависть и даже боязнь к стоящей за ней опасной силе. И чем больше она ощущала на себе косые взгляды, тем жгучей становились её противоречивые чувства: стыд, и возбуждение, и влечение к тому, что другим недоступно. Всё это подогревало в ней интерес к учителю, но не договаривать о его делах и занятиях изначально было принято в их странных отношениях.

– Вот что, – однажды сказал Мастер, приобняв девушку в машине, – если сегодня останется время… (он подумал над чем-то, известным только ему) да, если сегодня у тебя останется время, перепиши начисто последние свои стихи и собери остальные. Завтра я возьму их с собой.

– Зачем? – Оксана собралась было покраснеть, но разумно передумала. Однако учитель наотрез отказался комментировать очередной каприз. Значит, раз говорится о времени, пленницу сегодня не отвезут в её одинокую крепостную обитель. Она проведёт остаток дня согласно плану хозяина.

– Думаю, моя идея тебе понравится.

Автомобиль въехал на стоянку и затормозил у стеклянных витрин большого универмага. На фасаде повсюду высвечивались красочные вывески. Мастер повёл Оксану на второй этаж к отделу “Модная одежда”.

Коммерческим директором оказалась черноволосая сильно накрашенная женщина, которая взирала на Мастера таким обожающим и боготворящим взглядом, что этого не заметил бы только слепой. Ещё бы! Его, казалось, знает и уважает вся Москва. Где бы он ни появлялся, его встречали точно только что вернувшегося с орбиты космонавта. Всегда безукоризненный внешний вид Мастера, казалось, исключает даже малейшую, пусть невидимую для окружающих, погрешность.

– Познакомься с Диной, девочка, – деловито представил он партнёра, – большинство и, пожалуй, лучших моделей, которые ты здесь видишь, сделано её руками.

– Что вы, дорогой мой! Сейчас я только проектирую, а шьют мои девушки. На сегодняшний день их у меня уже двенадцать.

– Вот как? Преуспеваете.

Дина принялась внимательно рассматривать Оксану. В её взгляде сквозила ревность, перемешанная с любопытством и, как это ни странно, уважение. Уважение ко всему, что касалось Мастера. И он прекрасно это знал, потому что от данной сцены отвёл взгляд.

“Нужно будет познакомить Оксану с Наташей, – подумал он против истинного убеждения, – до супруги могут дойти ненужные, искажённые слухи”. Он задумался над правдой определений. “Искажённые или предвещающие?” – пыталось предупредить помолодевшее за последнее время сердце. И он тут же внутренне встряхнулся.

– Дорогая Оксана, задумка у нас такая, – мило пропела Дина. – Мы хотим провести в нашем магазине с коммерческой целью демонстрацию одежды. Это сейчас ново, необычно, очень цивильно, я бы сказала. Поэтому станет хорошей рекламой. Теперь мы ищем девушек, желающих принять участие в нашем проекте. И я хочу сделать предложение в первую очередь вам. Вы бы мне очень подошли.

Она украдкой взглянула на Мастера. Оксана стояла, чуть дыша.

– Вам, милая девочка, придётся научиться ходить не только красиво, но, самое главное, уверенно и прямо, словом, преподносить себя с достоинством, – она опять посмотрела на мужчину взглядом, ищущим одобрения. Тот утвердительно кивнул.

Оксане показалось, что в этих знаках проскользнула некая тайная договорённость.

Что это? Насмешка? Недоразумение? Разве не бросается в глаза её уродливая походка? К тому же волнение, неуверенность, боязнь в первую очередь отражались на её ногах: они слабели, подкашивались, становились бесконтрольными. Страшно представить, что может произойти на подиуме в самый важный момент. Тогда, в институте культуры во время показа от неё не требовалось выглядеть физически идеальной, на это закрывали глаза ради духовного сценического образа. И ей удавалось духовно перевоплощаться. Теперь же важным был физический образ, образ совершенства. Физического совершенства. Она непременно бросилась бы в глубокие, свойственные её замкнутой натуре, размышления и анализ нелепого предложения, но сделала над собой усилие и отогнала паразитирующие мысли прочь. Не думать, не думать над ненужным! Ведь есть же, есть неопровержимые факты того, что невозможное возможно!

Не подчиняться эмоциям, а владеть ими! Не отворачиваться от пугающего, а идти навстречу и бросить страху вызов! И тогда, может быть, станет возможным то, что невозможно! Нет, не говорить “может быть”, а говорить “да”! Только “да”!

– Сейчас я отберу для вас одежду самого миниатюрного размера, чтобы вы, моя хорошая, тщательно смогли примерить её дома, где никто вам не будет мешать. А затем, если что-то нужно будет подкорректировать, мы уже здесь доведём, как говорится, до ума. Первый показ мы рассчитываем провести дней через десять. О первой репетиции показа я сообщу вам. Но для начала потренируйтесь перед зеркалом в одиночестве. Это приятно, уверяю вас!

Чувства предстоящей радости и предстоящего достижения разными оттенками взыграли в девушке. Невероятное возбуждение, и волнение, и неудержимое желание одолеть его, и чувство свободы, которой до сей поры в жизни у неё не было, уже сами по себе давали ощущение счастья!

Ну что ж! Это было первым испытанием для её самого уязвимого места, и она обязана пройти его! Всего десять дней! Это фантастический срок! Слишком маленький, чтобы из гусеницы превратиться в бабочку! Достаточно маленький, чтобы в стремительно отсчитывающей секунды ситуации переворошить все залежи затаённого потенциала и вызвать настоящую бурю энергии! Целую вакханалию чувств, перед которой разум отступит!

Такое возможно больной девочке? А разве есть у неё право выбирать ответ?

– Нравится здесь?

Они кружили между отделами уже вдвоём.

– Да. Очень красивые вещи, – отозвалась Оксана, всё ещё возбуждённая и немножко сошедшая с ума.

– Нет. Нравится магазин? Это мои владения. А значит, и твои тоже.

– Что? – голова её приятно кружилась.

– Ты теперь хозяйка всего этого, моя девочка! Ещё у меня есть хороший магазин книг. Его я как-то особенно люблю. И он, пожалуй, один из самых больших в городе. Большее предпочтение я отдаю интеллектуальному товару: книгам, картинам… В скором времени собираюсь заняться техникой.

Он умолчал о целой линии по выпуску видеоносителей, ибо нарушение авторских прав и фальсификация в крупных размерах не имела ничего общего с “любовью к интеллектуальному товару”. Это была, скорее всего, любовь к самому оборачиваемому и высокоприбыльному бизнесу. А Мастер всегда играл по-крупному.

Вялотекущий, но спокойный бизнес был не для него.

***

Ах, какое это счастье – увидеть себя в зеркале почти моделью из журнала! Не каждой женщине дано такое испытать. До сих пор Оксане казалось правильным быть одетой по размеру. Другое дело, когда одежда невероятно красива, а контуры под ней возбуждают и очаровывают, когда материал струится по линиям тела отчётливо дорого, когда каждая деталь, каждый неприметный шов восхищают своей безупречностью.

Тот, кто утверждает, что не одежда – главный козырь женской привлекательности, прав. Но прав лишь наполовину, ибо сам же испытывает зависть от наплыва желания обладать женщиной, знающей, какую силу несёт её внешний вид. Многие женщины, которых можно отнести к категории покорительниц сердец, пользуются красивым внешним видом как оружием. Уверенность в себе, нацеленность покорять и безупречный внешний вид помогают чаровницам брать высоты без труда, подливая в чашу самолюбия и гордости ещё несколько капель.

Только представьте, что под силу женщине красивой, разумной и роскошно одетой. А сколько таких же красивых и умных, спрятанных в серые одежды и незаметных никому?

Женщина, одетая сексапильно, взбудоражит беззастенчивым покачиванием бёдер и полётом возбуждающе ухоженных ног. Женщина, одетая дёшево, преподнося себя тем же образом, будет выглядеть нелепо. Судите сами, сколького она, стало быть лишена. Удовольствия хорошо выглядеть, уверенности в своём женском “я”, свободного отношения к жизни! Что ни говори, а психология человеческая и отношение к жизни меняются под действием многих факторов, подчас чисто материальных.

Оксана испытывала огромное удовольствие, подбирая одежду в ансамбли. Она делала это не спеша, тщательно, смакуя результат и двигаясь под музыку перед освещённым экраном зеркала. Словно зачарованная она вглядывалась в танцующие линии своего тела, вновь и вновь повторяя понравившиеся движения. Несколько часов пролетели как один. Уже вся одежда была развешана по вешалкам и покоилась в шкафу, а девушка ещё долго ощущала себя элегантной очаровательной леди, и ее походка всё ещё инерционно выдавала этот образ.

Сейчас она ясно, отчётливо понимала, что понятие “жить” заключает в себе не единый смысл. Жить ещё значит отнюдь не находиться внутри физической оболочки, требующей подчинения природным инстинктам. Нет. Есть много больше. Это огонь внутри неё! Так неужели самый лёгкий путь к пониманию этого – деньги? Самая материальная сущность…вещь!

Оксана вспомнила, какое сильное впечатление произвела на неё когда-то повесть Джека Лондона “Мартин Иден”. Её герой с фантастической устремлённостью сумел взлететь над миром бедных и необразованных и вдруг понял, что всё то, что снизу казалось солнечным блеском – блеском умов, достоинств и успехов – не что иное, как фальшивый блеск денег. Его разочарование было великим и трагическим. Душевный упадок человека оказался уже неодолим.

Однако сейчас всё было наоборот. Красота, великолепие, что окружали Оксану, вдруг возникшие любовь и уважение к себе были лишь следствием больших денег. Во всяком случае, в первую очередь. Выходило так, что именно деньги дали ей душевный подъём и внутреннюю свободу.

Если бы она знала, что основной причиной этого состояния души было её стремление научиться любить жизнь, понять себя – свою сущность и характер, прорастить все ростки заложенных в неё скрытых возможностей! И главное, предстоит понять впредь, как мала в самих деньгах пища для души. Страшно, потеряв интерес ко всему, что рождают деньги, потерять интерес и к жизни, ведь деньги могут поработить и само понимание жизни…Так случилось, что деньги – главное мерило жизненных ценностей. Потому и умный, и глупый поначалу видит жизнь в свете этого мерила. И лишь позже немногий осознает, что не жизнь даётся для преумножения денег, а наоборот.

В центре зала установили подиум. Товар убрали в подсобные помещения. Оформление мероприятия готовилось неэкономично дорогое. И чем ближе становился день показа, тем с большим беспокойством Оксана понимала, что ни на шаг не изменилась. Что же, сдаться? Раз – и на другую половину поля, где полный штиль и пустота! Как хочется впустить сомнения, чтобы они больше не кружили над ней, желая проникнуть в сознание. Однако в этом и состоит испытание воли: выдержать натиск противоречивых эмоций и довериться…нет, повелевать лишь одной – ведущей к цели! Владеть эмоциями! Какая простая сложность!

Семь дней Оксана послушно вела себя к невероятному событию. И пусть в зеркале наедине с собой она видела одно, в мыслях же строилось и развивалось другое. И с каждым часом оно – это феерическое “другое” – становилось ярче, весомей, незаметно вытесняя реальность. Мастер знал, какому риску подвергает он девушку, как если бы бросал не умеющего плавать в открытые воды. Последний мог утонуть или же под действием стресса и выплеска потенциала вдруг поплыть к берегу.

Ни единого раза Оксана не допустила сомнений, не позволила себе задуматься о возможном проигрыше и так развила в себе чувство неизбежной победы, что её горение некоторым приятным образом смешалось со спокойным удовлетворением. Будто победа уже случилась.

Первыми на подиум выходили одна за другой высокие девушки. Оксана должна была выйти последней вместе с Диной. Праздничная обстановка заводила душу, красивая возбуждающая музыка опьяняла…

И вот Дина берёт сказочно красивую Оксану за руку, и они делают шаг на мостик, полный ослепительного блеска!

Картинка, чётко сформировавшаяся в мыслях Оксаны, ожила, проявилась в реальности, будто отснятые кадры вывели на экран. Оксану ошеломила внезапная лёгкость движений, победа без усилий. И она знала, она ощущала, как хороша, как горда своей выстраданной красотой! Она была счастлива, так счастлива! И Мастер понял, что его идея удалась.

Новая, дарящая неизвестную ей доселе красоту походка словно впиталась в её тело, не желая сдавать позиции. Девушка по утрам вставала с постели и отправлялась в душ именно этой походкой. Она шла по коридорам института именно этой походкой. Она входила в магазины именно этой походкой, и все взгляды устремлялись на неё. Она больше не хотела спрятаться в толпе. Напротив, она выделялась из неё, излучая невидимую притягательную энергию. Она нравилась себе! Энергия адреналиновым вихрем кружила в ней, будоражила ее. Тепло, звеняще, зовуще и невыносимо, нетерпимо приятно!

Чудо произошло! Чудо, совершённое человеческим разумом, поднявшим из потаённых глубин человеческий потенциал. Она не пожелала существовать под гнётом болезни. Она перестала замечать такую ненужную мелочь, и болезнь была сломлена натиском человеческих возможностей. Окончательно это осознала Оксана лишь несколько месяцев спустя, поняв, что никакой боли не испытывает уже давно. А удивляться и восхищаться продолжала. Всю жизнь…

Глава 16

Зависть тонким жалом уколола каждого из недругов и друзей Петра, когда Соня, красивая как богиня, хрупкая и длинноногая как лань, вступила в свет Московской элиты.

Первыми знакомыми Сони стали держатель нескольких точек на вещевых рынках Антон и его жена Ирина. Она училась у них всему, что подобало знать будущей супруге “строительного магната”. Так величали Петра Сонины прежние подруги и мама, охотливая до хвальбы перед соседями. Подробности его бизнеса, а именно пара нелегальных строительных бригад, ютившихся на “задворках строительной темы”, приносящих, однако, очень неплохой доход, были для них уже неинтересными нюансами. “Строительный магнат, московский бизнесмен” – более чем достаточно.

Новая жизнь опьянила Соню и ввергла в пучину неописуемых круговоротов. А после свадьбы оказалось, что семейная жизнь в таком изысканном, как полагала красивая провинциалочка, обществе, понималась несколько иначе, чем она представляла.

Спокойные и уютные вечера, когда вся семья в сборе в домашней обстановке, были очень редким явлением. Каждодневное приготовление пищи, стирка, уборка, выполненные хозяйкой дома, считались неприличным, неприемлемым. Нормальным явлением были оплачиваемые визиты приходящей домработницы. Обычно все вечера напролёт проводились бурно и весело в такого рода заведениях, как казино, рестораны, стриптиз клубы и дискоклубы.

Иногда, подустав от заводной жизни, жёны оставались дома, смотрели телевизор, читали любовные романы. Однако через очень короткое время они начинали уставать и от тихой квартиры, чувствуя тягу к прежним привычкам. Такие мелочи в среде простых людей, как туфли с едва заметными потирами или лишние волоски под женскими бровями считались недопустимыми. А ношение одной и той же одежды два дня подряд – дурным вкусом и нечистоплотностью.

Прикосновение к коже дешёвой материи или косметики вызывало отвращение. Дорогущую и разнообразную одежду, а также бесчисленные аксессуары обычным делом было носить каждый день, а не только по праздникам. Новая жизнь, неожиданно обрушившая на Соню потоки – в ее понятиях – роскоши, казалась ей ярким праздником. Но как часто бывает, чем выше взлёт, тем больнее падение в бездну разочарований.

Позже Соня с ужасом осознает, что этот шаг в ее жизни не головокружительный выигрыш, а чудовищная ошибка. Кажущаяся со стороны ошеломительной высота и эффектность такой жизни на самом деле разрушала и сводила на нет истинные ценности человеческого ума и сердца.

Дружба, любовь, преданность, верность были только понятиями, состоящими из оболочки, пустой внутри. Заражённая “вирусом пустоты”, кровь регрессировала достоинства и возводила недостатки в постулаты.

Но пока провинциалочка знакомится с новой ветвью судьбы и упивается её поверхностным очарованием.

***

Соня раскрыла дверцу авто и поставила на асфальт тонкую ножку, обнажившуюся в разрезе дорогой юбки. Сигнальная кнопка послушно защёлкнула замки на ярко-красной машине, припаркованной почти рядом с бордюром тратуара. Неплохо для начинающего водителя. Она вошла в кодированную дверь (невероятная роскошь для “девяностых”) и поднялась на лифте. Огромное окно от пола до потолка на лестничной клетке открывало шикарный городской вид. Москва лежала у её ног, как большой ласковый пёс. “Как же я люблю тебя, Москва!” – подумала Соня, опьянённая радостью. Дома она стянула стильные перчатки и подняла трубку трезвонившего телефона.

– Малыш, поздравляю с успешной сдачей!

– Откуда ты знаешь?

– Я звонил инструктору.

– Петька, ты чудо!

– Отметим?

– Отметим.

– До вечера!

Трубка вернулась на место.

“Я тебя люблю всё-таки!” – сказала про себя Соня никому и задумалась. Оля права. Красивая любовь и красивая жизнь неразлучны. А серая унылая бытовуха любое чувство убьёт.

Петька совсем не красив. Но что толку в красоте? И вовсе толк не в этом. А любовь… Это очень просто: когда хорошо и всё.

Вечерняя Москва веселила и будоражила душу, щедро рассыпая огни. Машина остановилась у подножия сверкающей лестницы, ведущей вглубь арки. Вывеска, переливаясь цветным фонтаном, возвещала: “Лазурный берег. Утоли сто своих желаний!”. Соня уже потянула на себя ручку дверцы, как муж остановил её.

– Дождись, когда я выйду, открою твою дверь и подам тебе руку. Ничего. Я научу тебя хорошим манерам.

– Ты счастлив со мной, Петь?

Он взял её за руку.

– Конечно, малыш. Знала бы ты, как мне завидуют. Впрочем, я привык быть лучшим во всём. Хочешь сюрприз? Тайны хранить умеешь?

Он достал из кармана изящную коробочку. Соня ожидала увидеть в ней украшение и очень удивилась, когда содержимым коробочки оказался крохотный пакетик с белым порошком.

– Что это?

– Кокаин.

– Что? Какая дрянь!

– Радость моя, это не дрянь, а удовольствие.

– Ты что, Петька, наркоман?

– Господи, что ты несёшь? Наркоманы – это те, кто зависим от дури и не может без дозы прожить. Для нормальных людей это лишь один из вариантов удовольствия, сладкий кайф. Как хорошее вино. Пьют ведь не только алкоголики. Согласна?

Он потянулся к Соне, но она отстранилась. Соне доводилось пробовать “дурь”. Это была безобидная травка, вызывающая веселье. Кокаин – это уже слишком. И ужас как опасно!

– Если хочешь знать, – продолжал Петька, – ощущения при этом лучше, чем от вина. Не пьянеешь и не плывёшь головой. Просто прибавляется энергия, мозг лучше работает, на всё смотришь с оптимизмом. Этот белый порошок -лекарство от скуки и депрессии.

Он насыпал немного порошка на крышку коробочки и кончиками пальцев вытянул из него дорожку. Затем скатал зелёную купюру в трубочку, словно доллары считал более чистой бумагой, поднёс к ноздре и вдохнул. Белая дорожка исчезла.

– А теперь ты попробуй. Ну же, доверься мужу.

– Нет уж, – Соня отстранилась.

– Маленькая дурочка, – он засмеялся, – как хочешь.

Пётр весь вечер пытался развеселить Софью, однако та отстранялась и оставалась безучастна, не в силах совладать с новым открытием. Ночью в объятиях мужа женщина немного освободилась от своего состояния, прижалась к крепкому тёплому плечу. Мужчина успокаивающе и нежно гладил её по голове и целовал каждый пальчик на её руках.

Утром достал из бара пачку сигарет и показал супруге.

– Смотри, не кури из этой пачки.

– Почему?

– Это не сигареты. Внутри фильтра спрятан порошок. Не представляешь, сколько это стоило бы. Целое состояние.

Затем наклонился и поцеловал Соню. Спокойно насвистывая, оделся и направился к выходу, не собираясь обращать внимание на недоумевающий взгляд жены.

Всего через год Соня утомилась от увеселительных вечеров, превратившись в скучающую, не нашедшую себе применения, жену “нового русского”, как величали в обществе таких как Пётр. Муж пропадал всеми вечерами. Это считалось вполне нормальным. Оказывается, что знакомства с нужными для будущих сделок людьми лучше устраивать на пьяную голову и под хорошую закусь. Иногда Пётр брал Софью с собой, так как считал, что красивая жена – немаловажный факт в жизни делового мужчины, способствующий повышению статуса и укреплению имиджа. Молодая женщина должна была очаровать нового знакомого, побудить его к желанию общаться и дальше. Последнему даже разрешалось Соню обнимать. Она убеждала себя в том, что помогает мужу, но всё больше понимала, что ею только пользуются.

От первоначального восхищения, нежности, исходивших от Петра, не осталось и следа. Однако и ее чувства, лишь поверхностно овладевшие ею, растаяли как дым, и на их место пришла привычка к его присутствию. Ребёнка Пётр не хотел или, как уверял он, пока не хотел. Соне же ребёнок больше был нужен, как средство от скуки. И казалось, эта скука станет назойливым спутником дальнейшей её жизни. Представить такое было страшно. Но ещё больше пугала мысль об избавлении от этой скуки. Денежное содержание, причём отвечающее потребностям молодой женщины стало привычной обязанностью Петра, и подходил он к данной обязанности с ответственным равнодушием, как если бы кормил рыбок в домашнем аквариуме.

Единственным увлечением Сони была трата денег. И только на собственные цели: одежду, обувь, салоны красоты, украшения. Подарки на праздники давно уже друг другу не дарились. Всё как обычно: кучка купюр на журнальном столике, и одинокая тишина до следующего утра. А утром пьяный храп прибывшего супруга отягощал и без того тягостную безрадостность. Устроиться на работу означало для Сони потерю или уменьшение данной “кучки”, так как было понятно, что щедрые подачки исходили не от позывов любящего сердца, а по причине отсутствия других доходов у законной сожительницы. Увлечься кем-то также было очень рискованно, несмотря на мучительное желание новых пылких эмоций. О присутствии других женщин в жизни мужа Соня догадывалась по оскудевшему до крайности супружескому долгу. Ярость иногда переполняла её, переходя то в ненависть, то в отчаяние и жалость к себе. Однако Петька, виновато отмолчавшись, режима своего не менял.

К двухгодичному рубежу совместной жизни оба поняли, что любовь – это выдумка, фантастическая субстанция, используемая в фольклоре в качестве украшения. И если хорошенько присмотреться, то и в искусстве присутствие этой субстанции сильно ограничено во времени. Везде любовь ярка и коротка: произведение, как правило, на ней и заканчивается. Любовь – кульминация, а данная деталь кратковременна.

Петька понял, что Сонину броскую красоту, перед которой поначалу не устоишь, принял за любовь. А в Сонином заключении под маской любви таились Петькины деньги. Но и первое и второе стало в их судьбе неотъемлемой частью. Что-либо менять было лень, да и сулить это могло не лучшее…

Деньги деньгами, но как быть, если вечно пьяный и пропахший чужими духами (дорогими и дешёвыми) муж всё сильнее раздражает, злит, угнетает, заставляет воспринимать жизнь в одних только негативных эмоциях? И даже новые шляпки, сумочки и помады не компенсируют противные чувства, ведущие к быстрому старению.

И опять Соня набирала номер подруги, и опять выплёскивала свою боль, не в силах вынести её в одиночестве.

– Ира, где продаются гробы?

– Что? Зачем тебе?

– Знаешь, что я хочу на день рождения?

– Не знаю, но очень хочу знать.

– Я хочу гроб.

– Совсем дошла со своим Петькой? Да? Кого хоронить-то решила?

– Свою красоту. А на что мне она? Пропадает без дела.

– Давай успокаивайся. А то хоронить нечего будет. От слёз и гнева глаза тускнеют и морщины появляются. Пойдём в субботу на мужской стриптиз. Напьёмся и посмеёмся, как в последний раз. Как раз у тебя есть повод надеть новое “секси-мини”. Договорились? Достала уже вздыхать!..

В один из вечеров случился банкет по случаю новоселья. “Вещевой” миллионер – супруг Иры – приобрёл новую квартиру. Осилил только в Мытищах, но всё равно круто. По понятиям родителей “новых русских”, которые ещё не отряхнулись от советского мировоззрения, получить квартиру в столь юном возрасте, да ещё и за свои деньги было немыслимо. Гости к ночи разошлись, остались две семейные пары. Пока Петька с Антоном крутили “порнуху” на большом телевизоре с плоским экраном, женщины на кухне осваивали посудомоечную машину. В такой день к Ириной радости никак не шла Сонина депрессия. Она хотела, чтобы подруга восхищалась покупкой вместе с ней, растворилась целиком в её счастье, а вместо этого вынуждена была довольствоваться вялым равнодушием последней. Это мешало её настроению разгуляться. Поэтому Ира с удовольствием выделила Соне постель на сон грядущий, когда та сослалась на усталость и головную боль.

Софья долго ворочалась в чужой постели. Хотя своя тоже не была родной. В ней не было уюта. Сквозь дымку подступающего сна Соня уловила плавное движение одеяла и ощутила на себе чей-то взгляд.

Сон отогнал слабенькие порывы реальности, опоясал онемевший мозг… Она смело во сне раскинулась. Рядом было пусто. Что-то прохладно закачало пелену сна, колко издали его тревожа. И затем всё настойчивей, пока реальные звуки сигналами не прошили мозг… Проснулась женщина от стука сердца.

Очень темно, но не так тихо, как должно быть. Странные шепоты, и вздохи, и шевеления… Она вспорхнула, сев на постели. И замерла, прислушиваясь. Откуда-то из темноты, сквозь двери глухо доносились пугающие звуки. Они должны были в ту же секунду прекратиться, не дав разорваться Сониному сердцу, но по какой-то ошибке не прекратились. Она бесшумно отвела в сторону уголок одеяла. Стояла одиноко на полу. Из-под влажной от пота челки подкралась брезгливость к самой себе. Соня вышла из комнаты, пошла босиком по тёмному холлу, приближаясь к месту действия и инстинктивно чувствуя начало конца. Она замерла возле двери, впускающей слабую полоску синего света от телеэкрана в тёмный коридор. Сердце почти остановилось… Звуки доносились очень странные, и ни с чем, понятным Соне, их нельзя было связать. Дрожа от нахлынувшего чувства стыда, она тихонько качнула дверь и увидела неестественную нечётную наготу. Ирина сидела на корточках, отклонившись назад и запрокинув голову. Между её вызывающе торчащих колен раскачивался голый Петька и стонал. Такой сладкий стон Соня слышала от него впервые. Антон примостился рядом, жадно наблюдая за дуэтом. Время от времени он нашёптывал:

– Трахни мою жену, Петька трахни…

И его член упруго колыхался, дожидаясь, вероятно, своей очереди.

Посредине комнаты в кровати спал ребёнок – годовалая дочка новосёлов.

Соня охнула, ринулась к себе, включила свет и стремительно стала натягивать одежду. В голове гудело и пульсировало. Сквозь гул она плохо воспринимала слова Петьки и Антона. Ирина молча пряталась за их спинами. Муж хватал Соню за руки, швырял что-то из одежды, пытался закрыть собой выход.

Соня пришла в себя только на улице. У неё не было ни своей машины, ни ключей от Петькиной. Она брела в непонятном направлении, не выбирая пути. Замерзнув, остановила машину. Добравшись домой, закрыла дверь на все замки… Несколько раз возвращалась и проверяла их надёжность. Опустошила полбутылки коньяка, качаясь маячила по комнате… Достала Петькины сигареты, высыпала на ковёр. Несколько штук распотрошила. Вглядываясь в порошок, пыталась припомнить, как им пользовался Пётр.

В нетрезвом состоянии было легко и нестрашно вдыхать белые пылинки. Те, что лечат от гадкого настроения, от душевной боли и ещё многого, как уверял когда-то муж. Потом Соню вырвало и сразу швырнуло в тёмную бездну. Мозг отключился…

– Чёрт, чёрт, чёрт! – Пётр метался по комнате, не в состоянии сосредоточиться на нужном решении.

– Петя, спокойно. Ничего без меня не предпринимай, – советовала по телефону мать. – Я скоро приеду!

– А если она умрёт? – он почему-то осмотрел свои дрожащие вспотевшие ладони.

– Ничего с ней не станется. Сынок, успокойся. Господи, а я ведь знала, что женитьба на этой полукровке до добра не доведёт!

Мать отключилась. Казалось, прошла вечность, прежде чем в дверь позвонили. Петька трусливо подкрался к двери, всмотрелся в глазок.

Мать пришла не одна.

– Где? – строго спросил Алексей.

Он приходился Петру двоюродным братом.

– Там… – едва промолвил Пётр уже ему вслед, нервно кусая ногти.

– Дело плохо, – Алексей осмотрел женщину. – Передозировка. Срочно нужно под капельницу.

– В больницу нельзя, Лёша, придумай что-нибудь, – мать положила под язык таблетку валидола. С отвращением принялась расстегивать верхние пуговицы на блузке снохи.

– Срочно нужно в дежурную аптеку!

– Лёша, только не здесь, только не в Петиной квартире.

– Но нужно срочно…

Мать полезла в сумочку, выгребла содержимое кошелька, сунула молодому врачу в карман.

– Алексей, умоляю, умоляю, как мать! Возьми её к себе. Так будет правильно и хорошо для нее… Для всех. К тому же ты живёшь один. Пожалуйста, ты же врач! Ты не можешь отказать!

– Ну, хорошо. Её надо отнести в мою машину. Как это сделать?

– Никто не увидит, никто. Под утро весь город крепко спит, – мать была готова на всё, чтобы избавиться от страшного компромата

***

– Тебе лучше? – сквозь очки на Соню смотрел Петькин брат. Она видела его только на свадьбе. Алексея особенно не жаловали. Молодой начинающий врач, ничего не имеющий, даже своего угла (Алексей снимал квартиру в одном из крайних районов Москвы), интересен в Петькином кругу не был.

– Где я?

– У меня. Не волнуйся, Соня, всё позади.

– А почему я не дома?

– Тебе необходимы капельницы.

– Почему тогда не в больнице?

– Нельзя было звонить в “скорую”. Представляешь, что тогда было бы? Петька бы точно в милицию загремел.

– Значит, он просто сбагрил меня, как ненужную проблему?

– Ну, зачем так? Просто здесь безопасней.

Соня облизала сухие губы.

Алексей поднёс к ее губам стакан с водой. Соня сделала глоток и, отвернувшись к стене, горько прошептала:

– Спасибо…

Глава 17

“А ведь когда-нибудь она от меня уйдёт”, – подумал Мастер, и сердце его сжалось. Ему снова предстоит ощутить потерю. Уже только мысль об этом казалась невыносимой.

И снова заброшены дела на недопустимый срок, и чувства превратились в один бушующий поток. И названия этому состоянию Мастер не знал и не искал. Все прежние ценности его жизни отхлынули под действием нового порыва. Деньги тратились немыслимо большие, рассыпаясь, как листва золотом. Сначала девушка упрямо отвергала все дары. Потом с игривым высокомерием, красиво и безгрешно стала подарки принимать, никогда не давая при этом повода заподозрить в ней и тени избалованности. А он ещё устремлённее шёл к своей цели, отдав свою душу увлечению, лепил её и творил, как Мастер свою Маргариту. Он хотел утопить её в зависимости от него самого (с ревностью отца и…просто мужчины) и в то же время сделать своим продолжением.

Она проявляла живейший интерес ко всему, во что он посвящал её. Выходной день её был занят до отказа. Утро они дарили лошадям, полуденное время отдавали стрельбе из ружья. А вечером с фанатизмом предавались бильярду. Оксана, поначалу не оценившая все прелести этой игры, увлеклась ею после первых забитых шаров. Жажда победы усиливала её интерес к учёбе, и она гоняла шары по зелёному столу до глубокой ночи и даже ещё долгое время во сне. Оружием девушка заинтересовалась не меньше и отчаянно боролась за каждый точный выстрел, словно в жизни ничего не было важнее. Мишени удалялись всё дальше, а выстрелы становились всё точнее. Счастливому отцу-мужчине оставалось только убеждаться в подлинности высказывания, что талантливый человек талантлив во всём.

В седле Оксана держалась уже совсем уверенно, и увести её от лошадей было так же трудно, как приглушить азарт в увлечении оружием и бильярдом.

И вот наступила та ночь, когда Мастер не смог сомкнуть глаз. Звёзды поили его загадочным светом, и новые неясные порывы души одурманили пришедшее утро. Пробившись сквозь страстную неосознанную ночь, оно поманило его в комнату чужой и родной тайны.

“У дочурки были совсем другие пальчики”, – подумал Мастер, взирая на розовеющую сквозь пелену простыней почти ещё детскую ножку. Однако упрёк его был слаб и полон нежности. Взгляд мужчины добывающе скользнул по тоненькой оранжевой ауре напоённых ранним солнцем волос. Он бесшумно опустился на корточки. Ему хотелось прикоснуться к нежной молочной коже. Безумно хотелось. Но вдруг девушка повернулась во сне, и её лицо со спешащим спать выражением, скулы, губы, недвижимые ресницы явились напоказ и затихли. Сердце мужчины вздрогнуло на очередной ритмической доле, и разум заплескался, разгадывая смутную головоломку: кто перед ним?

Розовая ножка закралась в туман простыней, и учитель поспешил удалиться из душистой живым ароматом обители.

Мужчина мучился ещё не одну ночь, борясь с мощным чувственным потокам и, наконец, принял решение, чтобы не допустить непоправимое.

***

Подарок произвёл на Оксану впечатление невероятной глубины. Она испытала удивление, восторг, гордость и благодарность.

Что это было? Нечто уникальное. Маленький томик стихов. Её стихов. В изящном переплёте и с оформлением, способным привлечь даже случайный взгляд.

Вот она, какая жизнь, оказывается! А если для этого нужны всего лишь деньги, то как всё просто! Раньше она лишь дышала, двигалась, делала положенные вещи, а жить не стремилась. Вот, оказывается, как многого она была лишена. А теперь она перевернёт мир в поисках всех возможных вариантов счастья!

– С днём рождения, Оксана! – в его глазах словно проскользнули блики внезапного помешательства. – С днём рождения, дорогая моя девочка!

– Теперь у меня их два, – весело отозвалась девушка, вторя его панически счастливому тону. – Спасибо. Вы такой… такой приятный! – она вымолвила это как-то томно, по-новому, по-женски и вдруг нежно вскинула ручку и провела тонкими пальчиками по гладко выбритой щеке мужчины. Его сердце, которое билось в ту минуту и так гораздо чаще, чем всегда, подпрыгнуло и отозвалось приятной болью. Мозг его на несколько мгновений отключился, и он неимоверными усилиями воли приказал ему включиться снова. Как же он этого не учёл? Упорно дрессировал только собственную волю, а про её чувства не задумался ни разу. И будто не он сам, а кто-то другой осторожно отвёл её руку и коснулся губами её лба.

Она спокойно улыбалась, а взгляд был ровным, пристальным, означавшим полное доверие… Интересно, какой вечер ее ждет? Вероятнее всего, Мастер пригласит ее в театр, он же помнит, как ей нравилось учиться на режиссера.

– Ты поедешь отмечать свой день рождения в самый лучший ресторан. Столик уже заказан.

– Вы поедете со мной?

– Нет.

Она недоумённо посмотрела на учителя и промолчала.

– Боюсь, моё общество не слишком подходит такой молоденькой красотке, – он шутливо тронул кончик её носа. – Сопровождение будет лучшим, обещаю. Хочу познакомить тебя с очень перспективным человеком. Пожалуйста, не возражай. Тебе нужны друзья. Пора ими обзаводиться.

Красивая и безупречно одетая, она впорхнула в салон автомобиля. Пожилой водитель, галантно открывший перед ней дверцу, заботливо подобрал полы её нового пальто. Душа её парила, как парит бездыханный воздух в белоцветном мае под насыщенной предгрозовой синевой. Она – настоящий поэт! Как это чудесно! Ещё одна победа! Счастье – это быть победителем в жизни! Мастер – чуткий волшебник – открыл её такую!

Они катили в авто точёных форм, отливающем перламутром на вычурных изгибах металла.

Вдруг соскользнув в мир её воспоминаний, сознание натолкнулось на дремлющую печать. Разметав её, образ далёкого человека из прошлой жизни взбудоражил память.

– Серёженька Платоныч, миленький, – горячо взмолилась девушка, обратившись к водителю, – не могли бы вы сегодня, в день моего рождения, поехать в другое место?

– Как скажешь, – неожиданно легко согласился тот. – Кавалера-то брать?

– Да. Непременно.

Ах, каким “породистым” выглядел кавалер! Звали его Роман. Решительные, чёткие черты лица и хорошо развитая фигура, облачённая в идеально сидящий костюм, вывели красотку из уравновешенного состояния. Юноша с картинки! Ещё в недавнем прошлом при та жизни она тотчас съёжилась бы, считая себя недостойной быть участником ситуации. Только не теперь. Правильно и точно оценить человека невозможно, пребывая в полной власти беспорядочных чувств.

Она легко сможет совладать с эмоциями, так как намерена окружить себя теми людьми, которые ей нужны в жизни. Остальные останутся за бортом и пусть себе безрезультатно карабкаются. Линия жизни отныне будет ровной, гладкой, не допускающей изъянов. Впереди – светлая манящая цель. Какая? Скоро станет известно.

Её молчание, скрывающее неуверенность, точнее, остатки этого чувства из прошлого, в присутствии красивого мужчины беспокоило последнего всю дорогу. Он никак не принял это молчание за излишнюю скромность или невежливость, а скорее за достойную степень равнодушия.

“Я совсем не умею разговаривать с мужчинами. Обязательно нужно этому научиться”, – думала Оксана. “Лучше бы я была талантлива в этом. Видимо, природа про элементарное забыла”.

Знакомые, но слегка утратившие свою привычность, улицы, светофоры, кособокий треугольник жидкого парка растрогали Оксану, бросив в омут волнующих воспоминаний. Она не нарочно вглядывалась в полоски тротуаров в надежде увидеть Его и, конечно, не увидела. Она смотрела и смотрела напроносящиеся мимо черты невольно выделившегося квартала из всех других. С предельным вниманием, как будто боясь что-то важное пропустить. И слегка забылась в этом увлечении. Забывшись, она вспомнила всё. Его прикосновения, с первого до последнего, слова, которые отчётливо сохранила в памяти, свои слёзы, его глаза… Череда таких сладких и горьких событий не могла не значить ничего. Это были страницы её жизни. Прошлой жизни и никчемной, но вдруг украшенной ценностями. Эти ценности выкинуть вместе с прошлым хламом казалось кощунственным.

Из приятного забытья её вырвал многозначительный чужой взгляд, и девушка повернула голову. Роман изучал черты её лица, и она, не привыкшая к оценивающим мужским взглядам, всё же смогла определить каким-то внутренним, присущим женщине чутьём, что этот взгляд – взгляд мужчины, удовлетворённого желаемой эстетикой. Тепло разлилось по всему телу. Но это новое возбуждающее чувство было ненужным и неправильным явлением в её жизни. Ей казалось, что она предавала те ценности, о которых лишь недавно размышляла. То новое, приятное женщине и заманивающее природной силой чувство обесценивало их. Грустно становилось от отсутствия здесь логики. Её чистая, не утонувшая в жизненных реалиях натура желала видеть во всём красоту со свойственной красоте идеальностью. Оксана готова была верить, что любила… нет, любит именно так, как любили в старых романах, без права усомниться в этом. Что любовь глубокая, бескорыстная, а самое главное, долгая существует. И любовь эта требует преданности, иначе смысл её теряется. Она усилиями воли рассеяла сгусток чувств и разогнала их по тёмным уголкам души.

Ещё недавно при входе в развлекательное заведение Оксана в стыдливости и смятении оттягивала бы непроизвольно этот момент. Теперь же она не сочла нужным даже об этом подумать. Интересно было обогнать не успевшую проявиться нерешительность и интересно уважать себя за это. Спутник поддерживал красавицу под локоть. Свободных столиков оказалось немало и, обманув в себе желание затеряться в незнакомой среде, Оксана выбрала столик в центре зала, хорошо подверженный любопытным взглядам. Состояние её духа не переставало быть приподнятым. “Не поворачивайся спиной к пугающему тебя”.

Привыкшая полагаться на кого-то в прежней жизни, сейчас она с интересом взяла ответственность на себя. Церемонно приняла из рук официанта лакированную папку с меню и, встретив не слишком знакомые названия блюд, заказала именно их. Чётко и достаточно громко. Официант деликатно поправил её, и это к собственному удивлению девушки нисколько её не смутило. Мелочи не вызвали никаких эмоций, кроме внимания к правильному произношению.

Вино лукаво обвивало сознание, словно виноградная ветвь, и придавало складность разговору ни о чём. Собеседник горячил её, и она не стала сопротивляться ускоренному потоку крови. Это лишь маленькое увлечение, приятная компания. Впечатления от вечера через день, два вспорхнут, и их как не бывало. А настоящее не проходит.

Гулко выдохнул микрофон, обратив взгляды присутствующих на сцену, точнее, на некое подобие сцены в одном из углов зала. Музыканты пестали инструменты, размещая их наилучшим образом, пробовали звук и настройку микрофонов. Какая-то официанточка, несколько раз за вечер промелькнувшая у других столиков, отвязывая кружевной выбеленный фартучек, поспешно ускользнула в служебную дверь. И вскоре появилась на сцене уже без фартучка. Отрезвляюще грянули колонки, окутывая слух властным ритмом. Голос у официанточки оказался не только приятным, но и удивительно необычным по тембру. Оксана тотчас очаровалась пением девушки и, забыв даже о собеседнике, внимала каждому звуку. Песни были не хуже оригиналов, нет, не хуже. Девушка преподносила их по-новому, не копируя подлинных исполнителей. Как это ей удавалось, интересно.

Роман поднялся из-за стола, и Оксана хотела уже подняться тоже, приняв его порыв за приглашение на танец. Но тут же опешила. Её кавалер, бросив девушке учтивый взгляд, пошёл через весь зал прямиком к сцене. Она с внезапной обидой подумала, что он ринулся приглашать другую, и её вилка предательски соскользнула с прибора на стол. Но Оксана ошиблась. Роман поставил одну ногу на сцену и протянул к официанточке руку с зажатой в ней светлой бумажкой. Та хотела наклониться, но не успела. Молодой человек притянул её ножку к себе и вложил купюру прямо в лакированный высокий сапожок. Затем прикоснулся губами к её руке. Официантка-певица была очень хороша. Волосы она освободила от прежнего плена быстрой прически, и они струились, как белые реки. Их длина была просто ошеломительна! Это придавало ей русалочью диковатость, бросая вызов стильной безупречности принятых причёсок. А глаза при этом были густо черными, колдовскими. Этот природный контраст очаровывал. Девушка напоминала сказочную сирену. Роман продолжал стоять у сцены, громко хлопая в знак восхищения. Несколько человек из зала поддержали его. Девушка на сцене явно сразила своими достоинствами. Очарованный, он так и остался стоять перед ней следующие несколько минут.

Оксанины щёки хотели было залиться краской, но она им не позволила и, вскинув голову, заулыбалась вместе с другими. Девушка уловила счастливый и восхищённый взгляд певицы на таинственного поклонника, а также взгляд украдкой в сторону её столика. Официанточка даже слегка сбилась, но быстро поправилась.

Оксана, потихоньку подливая себе в бокал вина, собралась немного заскучать в день своего рождения. Другая на её месте чувствовала бы себя неуютно, если этого определения достаточно. А вы, возможно, весь вечер нянчили бы обиду, ревность, злость, стыд, и вам бы даже не пришло в голову, что вы не виноваты в той степени, в какой наказаны переизбытком отрицательных чувств. Вдумайтесь, как нелепо предаваться эмоциям бесполезным и незаслуженно ранящим вашу психику, причём засоряя ими все доступы к приятному. Плохое проведение и жалкая потеря времени, отпущенного на жизнь. Зачем нести на плечах груз вины, стыда, обиды, если не за что их нести?

Предмет Логики Оксана выучила на отлично, и её разум, путь не с лёгкостью, но всё же подавлял взращенные было негативные чувства.

“Тонус в точке игрек плюс”, – помнила она, и её настроение, словно захваченное азартом пари, действительно, подскочило. И только это произошло, как внимание её сконцентрировалось, и она вся превратилась в слух, потому что в этот момент прозвучали матовые аккорды и мягко оборвались, потянув за собой шлейф дразнящего неуловимого ритма ударных. Официанточка поднесла к губам микрофон и тихо запела, почти зашептала первые фразы. Они были так чисто, так проникновенно исполнены, что Оксана замерла, усыпанная мурашками. Вдоль гармоничного остова скользили восточные отливы мелодии. Оксане вспомнились горы, ароматный зной, вечерние звуки её родины. Почему она раньше не слыхала этой песни? Девушка тут же прониклась к официанточке и тоже начала принимать её достоинства.

Однако что-то в песне было не так. Что-то нарушало впечатление идеальной красоты. Прислушавшись к словам, Оксана обнаружила именно здесь прореху. Они были безвкусно самодеятельны, наивны, а в некоторых строчках просто бездарны.

Девушка начала хмуриться, но поддавшись искреннему свету в глазах певицы, снова прониклась к музыке, пытаясь не обращать внимания на стихи.

Отпев два куплета, черноглазая русалка отошла от микрофона и вернулась уже с флейтой в руках.

Голос этого нежного инструмента внёс в общий колорит волнующую свежесть раннего, ещё не томительного южного утра, искусно перемешанные природой дурманящие запахи, бесконечные трели кузнечиков, причудливые выступы гор, заслоняющие горизонт. Может быть, никто этой картины не увидел, кроме Оксаны, но ей свойственно было воспринимать искусство не как фон для застолья, а как одну из ценностей, как четвертое измерение мира. Поэтому, погружаясь в мир звуков, она давала волю своим ажурным фантазиям, вместе с ними отрываясь от мира вещей.

Музыка стихла, и Оксана зааплодировала. К ней присоединились другие посетители. Музыканты сделали паузу, и официанточка исчезла за служебной дверью. Роман вернулся за столик, попросил прощение за одиночество Оксаны, на короткое время сконцентрировал внимание на её персоне, но мысли его явно находились не при нём, а взгляд жаждал устроиться на другой персоне. Оксана, улыбаясь, дослушала Романа до точки, а затем встала и пошла через весь зал, ловя любопытные взгляды.

“Именно эта девушка станет моей первой подругой”, словно заключая пари с собой, подумала Оксана, – “а раз жизнь целиком и полностью зависит от меня, то пусть моё желание исполнится сейчас же”.

Она вошла в служебное помещение и спокойно пошла между работниками ресторана, пока не обнаружила ту, что искала. Русалочка собиралась закурить, но об этом забыла, как только увидела Оксану. Та, чтобы снять всяческие недоразумения, мило улыбнулась и протянула Русалке руку:

– Оксана.

Но видимо её рука, вся в перстнях и увитая браслетами навеяла на официантку ещё большее подозрение. Она осталась без движения, лишь теребила пальчиками белую сигарету.

– Что вы хотите? – наконец произнесла Русалка, а в глазах её выразилась готовность к обороне.

– Мне очень хочется с вами познакомиться, – просто ответила Оксана. – Вы хорошо поёте. А то, что прозвучало последним…

– Это моя песня, – Русалка почувствовала искренность и тепло в словах незнакомки, и её чёрные глаза будто посветлели.

– Ваша? Ах, как красиво! Вы такая способная!

– Меня зовут Ольга, – Русалка доверчиво улыбнулась. – Послушай, а твой парень, он…

– Он не мой парень. Я с ним едва знакома. Пару раз даже вспоминала, как его зовут.

И они рассмеялись. А через несколько минут Ольга пела на сцене, а Оксана одна сидела за столиком и раздумывала:

“Он ушёл… Обиделся, вероятно… Но что я такого сделала? Ну и пусть. Всё равно, он чужой. А кто родной? Мой Мастер. Он так много хорошего делает для других, что заслуживает быть счастливым. Я сделаю всё для него. Да, всё. Я должна это сделать”.

А потом вернулся Роман с букетом цветов и торжественно положил к ногам Русалки.

Оксана только улыбнулась про себя и принялась что-то писать на салфетках. В перерыве подбежала Ольга, с интересом вгляделась в записи.

– Вот, – Оксана перевернула салфетку и положила перед Русалкой.

– Что это?

– Твоя песня. Вернее, новые стихи к песне. Почитай. Как тебе?

– Что это? – снова спросила Ольга, удивляясь ещё больше.

– Тебе нравится? – робко поинтересовалась юная поэтесса.

– Да, очень. А при чём здесь моя песня?

– Понимаешь, я просто в восторге от неё, вернее, от музыки, аранжировки. Словом, всё это удачно и талантливо. Но слова…

– Я знаю. Музыка мне легко даётся, а вот стихи… Их я писать не умею. С трудом…

– Ну и вот, – обрадовалась Оксана, – Я дарю тебе свои стихи. Вместо тех неудачных.

– Потрясно!

– Правда?

– Да, правда, здорово.

Волна радости окатила обеих.

– Угадай, что я сделаю сейчас! – кокетливо спросила Русалка. Оксана готова была броситься ей на шею и расцеловать. Она всё поняла.

Ольга торжественно направилась к сцене, что-то бойко говорила музыкантам, и те косились в Оксанину сторону. А потом сердце Оксаны то вздрагивало в такт заманивающего ритма, то ожидающе замирало и снова восторженно билось после каждого отзвучавшего куплета.

Это была первая самостоятельная победа Оксаны в её новой жизни. Она нашла подругу.

Оборвался последний звук, отозвавшись эффектным эхом, и музыканты помахали Оксане рукой.

“Вот оно какое-счастье!” – заключила девушка.

Дружба зародилась с этого дня.

Глава 18

– Что же подарить Учителю? – вслух размышляла Оксана. – А ты как думаешь, Платоныч?

Тот взглянул на неё в зеркало заднего вида, улыбнулся и пожал плечами.

– Я посоветуюсь с Олей. Вместе мы что-нибудь придумаем. Но мне хотелось бы что-то необычное и, может быть, даже нематериальное.

– Его радует твоё здоровье и весёлое настроение, Оксаночка. А всё материальное у него есть, – отозвался водитель.

– Да, это так. Его порадовала бы ещё одна моя победа, мой успех. Мне очень, очень хочется доказать, что я хорошая ученица и сильный, такой же как он, человек. Что же, что же, что же?..

Несколько минут Платоныч ехал молча и вдруг притормозил у обочины, открыл свою дверцу.

– Садись.

– Что?

– Садись за руль, дочка.

– А я смогу?

– А как же?

Короткие минуты Оксаниного восторга улетучились, как только она поняла, что из трудной задумка превращается в неосуществимую. Ноги давили на педали либо не вовремя, либо глубоко и никак не хотели чувствовать нужную точку. Она вымоталась, так и не проехав даже десятка метров. Ноги упрямо не слушались, ладони взмокли. Наконец, не выдержав испытания, Оксана покинула водительское кресло и, едва скрывая слёзы, перебралась назад.

– Ничего, – добродушно сказал пожилой мужчина, – ничего, одолеем.

С каким трепетом вспомнит Оксана тот осенний день. Но какой болью он отзовётся в сердце Мастера, все последующие годы желавшего о нём забыть…

В то утро он вышел на улицу и удивился, что водитель ещё не приготовил машину. Позёвывая и поглядывая на часы, застегнул пальто на все пуговицы. Откуда-то вынырнул Платоныч. Был он почему-то пеший.

– Я не понял, дружище, с машиной что-то не так?

– Нет, с машиной порядок, – старик, не спеша, приблизился, – я решил себе сегодня взять выходной.

– Что? Как это ты решил? Дружище, ты не заболел часом?

Не успел тот ответить, как по брусчатке зашелестели колёса, и подкатил белый свежевымытый автомобиль.

– Я не верю своим глазам! – воскликнул Мастер, слегка опомнившись от удивления. – Оксана! Не может быть!

– Меня ругай, меня. Взял грех на седую голову.

Оксана победоносно выпрыгнула из автомобиля, смеялась и хлопала в ладоши. Мастер подошёл и сжал её в объятьях.

– Ай да Платоныч, ай да молодец! Я никогда докторам не верил!

Платоныч невольно отвёл взгляд. Объятья босса, в которых он сжимал хрупкую девушку, показались ему не только дружескими.

– Это мой подарок вам в день рождения, – провозгласила Оксана. – Садитесь, Мастер, Маргарита сама отвезёт вас куда скажете.

Последние нотки её голоса вдруг дрогнули от волнения, и Мастер понял, что ради неё отдаст всё… И понял, что пропал…

Он больше не захотел сегодня вспоминать о своих делах, даже таких, о которых радел, упиваясь предвкушением смелой победы. Немедленно скинул пальто и пиджак в руки Платоныча, и тот без лишних слов поспешно унёс одежду в дом, вернувшись с курткой Мастера. От какой женщины утаилась бы его мужская притягательная стать, умные серые глаза, тонкие и одновременно мужественные черты лица и эта соблазнительная родинка на щеке? Сейчас без верхней одежды он был так хорош и притягателен! Белая рубашка, освобождённая от галстука, обнимала, почти просвечивая, его крепкое тело, открывая каждый мускул прохладному потоку осеннего ветра. Не ускользнула эта природная и выхоленная мужская красота и от девственного взгляда Оксаны. Словно зачарованная, любовалась она прекрасными формами мужчины, волнуясь и смущаясь незнакомых чувств. Мастер расположился на пассажирском сиденье, и автомобиль тронулся. Платоныч, оставленный в одиночестве ещё несколько секунд наблюдал, как ровно и уверенно девушка вела машину, высунув кончик языка от напряженного внимания. А потом, счастливая, она смеялась без умолку, пустив свою лошадь далеко вперед. Не обращая внимание на обеспокоенные крики Мастера, своим смехом звала ее догнать.

Где-то рядом громыхнуло, проблески молнии скользнули в серых облаках. Последняя гроза… На поляну в кольце золотого леса тяжело опустилась предливневая сумеречная пелена. Гром прозвучал ещё пару раз, лениво и глухо, будто каясь в своём опоздании. У лета шансов не осталось…

Всадники оказались слишком далеко от конюшен. Развернув лошадей, они поскакали обратно, подгоняемые колкими ледяными каплями. Волосы наездницы намокли, сапожки безжалостно отбивали чечётку на боках животного. Мужчина подхватил маленькую наездницу на руки, не дав ей соскочить на затопленную землю, и бросился в конюшню. Там они плюхнулись на душистую стопку сена.

– Знаешь, на кого ты похожа? – с улыбкой спросил Мастер, ещё не отдышавшись, – на русалку. На очень красивую русалку.

Он ожидал услышать: “Вы снова хвалите меня”. Но услышал лишь её учащенное неровное дыхание.

“Господи, какие глаза!” – подумал мужчина. Искорки пробежали вдоль его тела. Он нехотя отвёл взгляд и принялся стаскивать с себя мокрую одежду. Оксана также сняла куртку и намокший жакет, оставшись в коротком топе. Не удержавшись, Мастер снова скользнул взглядом по маленькой, но невероятно притягательной девственной груди. Девушка его взгляда не заметила, занятая освобождением влажных волос от заколок. Ливень бродил по крыше, накрывая двоих шумовой завесой, точно шатром. Они были словно оторваны от мира и делили уют, укрывший их от стихии. Оксана сказала:

– Я не умела бегать и прыгать. В детстве сидела на скамейке и тихо завидовала другим детям. А теперь свободу движения и скорость мне дарят лошади и автомобили. Это окрыляет меня. Если бы не вы, я никогда не получила бы таких ощущений.

– Ты заслуживаешь большего, – он отвёл взгляд не сразу, слегка передержав паузу. Оксана опустила глаза, смущённая интимной откровенностью их уединения, и замолчала.

– Отчего ты загрустила?

– Вы так смотрите на меня…

– Я не буду лгать тебе, девочка. Сейчас я смотрю на тебя как мужчина, и ты почувствовала этот взгляд. Ты слишком хороша, чтобы не увидеть этого.

Она посмотрела на него пристально, словно перечитывая сказанное.

– А я ничего не могу с собой поделать. Я вижу в вас красивого мужчину…

И она вздрогнула, поражённая внезапной решимостью.

Мужчина медленно протянул руку и легонько толкнул нимфетку, уронив её на стожок. Волосы её рассыпались вокруг головы, смешавшись с сухими травинками.

Ещё секунды раздумий…

Она лежала перед ним хрупкая и до умопомрачения женственная, среди всех его прежних женщин как росистый бутон среди увядающих цветов. Как тайна волнующего, скрытого от всего, сна, который может закончиться в любое мгновенье. И он задрожал большой и сильный при мысли, что она когда-нибудь его покинет, что юность запросит своё, и её увлечёт молодой дерзкий парень. А ему останется лишь с грустью вспоминать это утро и сожалеть о его невозвратимости. Нет, она не достанется никому, кроме него. Она подарена ему судьбой.

Мужчина наклонился к девушке, безумно возбуждаясь её дыханием и, покрывая поцелуями её красивое лицо, достиг горячих закрытых губ. Он коснулся их нежно, сдержанно, точно играл со страстью или оставлял себе путь к отступлению. Чуть помедлив, аккуратно приподнял топик и с воздушной нежностью начал ласкать ещё не знавших мужских прикосновений грудь и бархатный животик. Измученный сдержанностью, всё же приказал себе остановиться и, дождавшись сладкого стона, страстно и крепко поцеловал нимфетку снова. С предельной осторожностью сантиметр за сантиметром опускал он кожаные брючки, сшитые специально для верховой езды, без устали целуя гладкие как шёлк ножки одну за другой.

Оксана открыла глаза. Под ресницами пробежала тень.

– Ты боишься меня, моя Маргарита?

Она покачала головой, томно улыбаясь в ответ.

Мастер принялся расстёгивать свою рубашку. Пуговицы отказывались нырять в мокрые петли, и он одним рывком их уничтожил, обнажая зрелое тело. И вдруг поднял возлюбленную и сжал в объятьях. Он обнимал так крепко и страстно, словно её хотели у него отнять. Целовал плечи и рыжую макушку, и девочка тихо стонала. И он целовал её снова и снова, шаг за шагом покупая её доверие, лаская и успокаивая одновременно. Когда-то он разбудил её, вырвав из тёмной вечности. И теперь только ему принадлежит право разбудить в ней женщину.

***

На следующее утро память стремительно выплеснула яркое впечатление вчерашнего дня, и блаженный огонь разлился в теле Оксаны. Она коснулась своей груди, опустилась ниже, и счастливое неверие произошедшему нахлынуло на неё. Она выбралась из-под одеяла, подошла непричёсанная к зеркалу, скинула ночную сорочку, но через мгновение смутилась, стыдливо накинула халатик. Всё утро её заботила мысль, что теперь она не сможет вести себя с Мастером как обычно. Над ними в воздухе будет витать тайна, самая великая из всех, какие она до вчерашнего дня знала. Оксана и желала, и боялась повторить случившееся оттого, что не могла понять, всё ли в их отношениях правильно.

Она любила Мастера как учителя, как покровителя, как единственного чужого человека, пожелавшего стать для неё родным. Но чувства влюблённости, романтичной, покоряющейся, которую просит сама природа юной души, к этому человеку она не испытывала. Ей почему-то очень захотелось окунуться в письма, написанные для Вадима, оценить их с высоты своего нового состояния.

Она достала их из шкатулки, перечитала одно за другим – неотправленные письма далёкому любимому человеку, где она делилась своими впечатлениями о новой жизни, рассказывала о своём учителе, восхищалась его достоинствами. Она знала, что никогда не отправит эти письма, но так необходимо было поговорить с Вадимом, излить душу, пусть он и не услышит этого. Затем Оксана сложила письма в ровную стопку и убрала в самый одинокий шкафчик, словно расставаясь с ними. Прощай, Вадим…

Девушка долго расчёсывала волосы, пока они не сделались блестящими. Подбирать их заколками как обычно она не стала, рассыпала по плечам. Задумалась над тем, что ей выбрать из одежды. Сегодня собственный внешний вид волновал её больше, чем всегда. Наконец, она надела облегающие брючки и почти прозрачную блузку, приподняла над животиком и связала в узел её концы. Встала на каблуки, осмотрела себя с удовольствием. Что-то в ней было новым и очень привлекательным. Может быть глаза? Или губы, алые от прилива воспоминаний? Однако настроение быстро испортилось за завтраком, время которого она провела в одиночестве. Ни в этот день, ни на следующий Мастер не появился, не позвонил и даже не ночевал в своём роскошном доме. Оксана бродила как тень, скучала и не могла предаваться никаким занятиям, пока её сердце выстукивало вопрос за вопросом. Оно разорвалось бы на части, узнай Оксана, что её мужчина находится в объятьях другой.

Впервые в жизни Мастер испугался. Панически искал ответ на вопрос: правильным ли был его поступок. А когда Мастер заходил за черту устоявшегося понимания жизни и себя в ней, он морально слабел. А когда слабел, бросался в объятья какой-нибудь близко знакомой женщины, словно жаждал, чтобы его по-матерински приголубили. Понемногу он успокаивался и мирился с совершенным.

Оксана тоже успокаивала своё волнение общением. Созвониться с подругой днём она не могла. В крохотной квартирке, которую Ольга снимала вместе со стрип-танцовщицей Лизой, телефона не было. Да и многих других удобных вещей тоже не было. Девушек, казалось, не смущала их неустроенность. Они верили в счастливое будущее, в настоящую московскую любовь, которая придёт в один прекрасный миг и сделает их жизнь ещё радостней. Унывать не приходило им в голову. Ведь они достаточно зарабатывают для того, чтобы оплачивать квартиру, покупать продукты и раз в пару месяцев приобретать обновки.

А Ольга в последнее время не жила, а летала, и похорошела от нескончаемого весёлого настроения и лучистого взгляда. Просто её сказка с безбедным будущим и прекрасным московским принцем, похоже, случилась! Как бы ни сглазить! Оксана уступила его подруге без сожаления и искренне радовалась чужому счастью. Это не её герой. Он совсем не похож на Вадима.

Только вечером можно было найти Ольгу в кафе или попросить её к телефону. Подруги договорились выбраться утром за город на водоём. Телефон находился на первом этаже, и Полина услышала разговор Оксаны. Как только девушка положила трубку, осторожно произнесла:

– Вы можете поехать вдвоём с подружкой в сопровождении охраны или с Платонычем, если он окажется свободным.

– Ни в коем случае, Полина. Никакой охраны. У нас много своих секретов, и мы хотим быть свободны от всех.

– В этом всё и дело. Мастер строго настрого запретил выпускать тебя без сопровождения.

– Этого не может быть! Я всегда выходила, когда хотела!

– Но не в этот раз. Он, действительно, уходя, потребовал…

– Следить за мной? Зачем? Мне угрожает опасность?

– Тебя не выпустят, Оксана. Я ничем не могу тебе помочь.

Полина ушла, а Оксана стояла ошеломлённая. Немного придя в себя, она снова позвонила в кафе, пытаясь связаться с Ольгой.

В двенадцать ночи Ольга приехала к особняку, и её впустили внутрь.

– Как я рада, что буду ночевать с тобой, – Оксана бросилась ей на шею, – мне столько нужно рассказать тебе!

Они лежали под теплом одеяла, обнявшись и радуясь, что их дружба так нежна.

– Знаешь, что я думаю, – сказала Оленька, выслушав рассказ подруги, похожий на эйфорический полёт, – ты его самый дорогой человек на сегодняшний день. Он не бросил тебя. Это абсурд.

– А что если всё-таки бросил? Разочаровался и бросил.

– Ты такая неопытная и наивная. Мне кажется, твой принц просто размышляет, имеет ли он право на тебя.

– На меня?

– Да. У вас большая разница в возрасте.

– Пусть. Только, по-моему, любовь должна выглядеть по-другому. В ней всё легко и понятно. Если люди любят друг друга, они не расстаются. Разве не так?

– У любви бывают разные лица. Она может быть и не похожей на любовь, но при этом она – любовь и ничто другое.

Оксана молча осмысливала слова подруги.

– А твоё заточение, Оксанка, это подтверждает.

– Что подтверждает?

– Он ревнует. Боится тебя отпускать. Вдруг встретишь молодого красивого парня и влюбишься.

– Ну что ты? Разве кто-нибудь сравнится с Мастером?.. (она немного подумала) Или с Вадимом…

– С кем, с кем, с кем?..

– Неважно уже…

– Ну, всё-таки, кто это?

– Один очень хороший человек. Порядочный и благородный. Похожий на героя старинного романа.

– Ну, Оксанка, ты даёшь! Это ты, по-моему, сошла со страниц старинного романа!

– Ладно. Расскажи ты что-нибудь. Например, о своих романах.

–Ну, о моём новом романе-Романе ты всё знаешь. А прежние, они кажутся теперь какими-то глупыми. В училище мы покуролесили с подругами. Особенно с одной. Соня её зовут. Сейчас замуж выскочила за обеспеченного человека. Она красивая у нас была.

– А у меня сестра Соня. Правда, мы давно не виделись. Я ничего не знаю о её жизни. Расскажи, пожалуйста, как вы куролесили. Ужасно интересно.

– Да ничего интересного. Противно.

Ольга замолчала. Хотелось рассказать что-нибудь значимое, удивительное для подруги, но такого в ее прежней жизни не происходило. Только то, что нужно скрывать и стараться поскорей забыть.

А Оксана, засыпая, думала о том, как бы стать полезной для Мастера, как бы сделать для него что-то стоящее, что восхитило бы его и вызвало уважение к ней, как к сильной и равноценной ему личности!

Глава 19

Она шла твердой уверенной походкой по дорогому мраморному полу торгового комплекса в сопровождении трёх чеканно одетых мужчин с невозмутимыми лицами. Арендаторы выглядывали из своих павильонов, подобострастно желали здоровья. Желали неискренне: аренда была слишком высока. Высоким было и напряжение торгующих, сражающихся за выручку каждый день.

Комплекс был новым, покупатели ещё не облюбовали его. “Раскрутка” шла трудно. Прибыв в теплые стены прямо с рынка, первые разбогатевшие коммерсанты негодовали, не привыкшие ещё к поборам, выше рыночных. Да что и говорить, не привыкли ещё люди к любым поборам. В советское время все было застойно, но проще. Дядя говорил, как работать, отдавал на руки конечную после вычетов сумму. Предприимчивых людей прельстила экономическая свобода, но жалость к собственноручно выторгованным деньгам, отданным за аренду, приравнивалась каждый месяц к стрессу. Деваться было некуда, кроме как изо всех сил держаться за своё место.

Шли девяностые. За места, даже самые некомфортные велась борьба, особенно если рынок или торговый комплекс находился в непосредственной близости к городскому центру. Однако нашлись такие, кто смекнул потянуть с выплатой аренды, якобы вынужденно, чтобы подчеркнуть нереальность установленной суммы. Должники мыслили обуздать начальство, убедив в неоправданно высокой аренде.

Оксана вошла в павильон к одному из таких должников.

– Сколько времени за вами числится долг? – строго спросила она у сорокалетнего интеллигента.

– Два месяца, – с наглой улыбкой ответил тот. В нем праведно голосило гордое чувство несправедливости к перевернувшейся с ног на голову иерархической реальности: девчонка, гожая ему в дочери, руководствует над ним.

– Почему вы не платите аренду?

– А вы попробуйте сами! Где я возьму такую сумму? Это сколько надо продать товара!

Он с вызовом смотрел на Оксану, уверенный в своей правоте.

– Что ж, мне очень жаль, – ответила та.

Интеллигент ухмыльнулся, скользнул взглядом, ищущим одобрение, по столпившимся неподалёку наблюдателям, мол правда за мной, а в следующую минуту вдруг вытянулся в лице.

– Мне очень жаль,– повторила девушка, – но нам не нужны неуспешные коммерсанты. Это портит репутацию торгового комплекса. Завтра договор будет расторгнут в одностороннем порядке. Но мы согласны предоставить вам ещё два дня. Для освобождения помещения.

Оксана немедленно развернулась и вышла из павильона. Торгующие притихли и без обсуждения разошлись по местам. Эксперимент бастующего интеллигента закончился неудачей. Остальные участники забастовки уже встречали хозяйку-невеличку с готовым уверением в завтрашней оплате долга. Мастер будет горд ее дебютом.

Оксана знала, как смотрят ей вслед: со скрытым негодованием и злой завистью. Так смотрят медленно ползущие по склону на тех, кто на вершине. Да, ей не пришлось прочувствовать, каков этот путь, но она твердо была убеждена, что любая вершина покоряема, и мечтала о своей вершине.

Чем бы она ни занималась, чему бы новому не училась, везде присутствовала рука Мастера. Везде господствовали его деньги. Она жила как принцесса в сказке, но в сказке не своей. В маленькой искусственной жизни, похожей на теплый аквариум, где нет раздолья. Как хочется разбить стекло и нестись, обжигаясь, сквозь ледяные волны к СВОЕЙ цели! Но какая эта цель? Стать такой же успешной и состоятельной, как Мастер? Но она уже живет его жизнью. А есть ли у неё своя мечта? Сцена, театр, искусство? Но Мастер говорит, что это всего лишь тень жизни, а не сама жизнь. Он не возносит то, что возносят другие. И у него своя философия. Можно ли усомниться в правоте такого сильного человека, перед которым все трудности жизни отступают сами? И нужно ли желать чего-то большего при таких щедрых подарках судьбы?

Несколько раз за два года Оксана смогла навестить маму, тщательно скрывая от неё свою личную жизнь. Ничего, кроме рассказов об учебе и смущенного покачивания головой на расспросы о женихах. Мама ужаснется, узнав правду.

Тетя Белла живет с мамой. Живет от запоя к запою. А Соня приезжала только раз, и то в Краснодар, к отцу и бабушке Ирме. К матери она ехать не хочет. Оксана знает, что у Сони всё хорошо, и она второй раз вышла замуж. Оксане как всегда привет, хотя встреть Соня её сейчас, ни за что бы ни узнала.

А мама сильно постарела. Оксана смотрит украдкой на её морщинистые руки, и на глаза наворачиваются слёзы. Полдня уговаривала её взять деньги и купить себе новую одежду и жалела, что не купила сама. В следующий раз закажет в мамин дом новую мебель. Удобную кровать и симпатичный стол, к примеру. Обязательно закажет.

Задумавшись об этом, она не заметила, как машина подъехала к дому. В этот самый момент в стекло автомобиля уткнулись чьи-то ладони, и Оксана вздрогнула от неожиданности. Странный человек с болезненным лицом бросился к машине, рискуя попасть под колеса. На стекле остались грязные отпечатки его пальцев. Мастер вышел из салона и встряхнул неряшливо одетого незнакомца за грудки.

– Я говорил тебе не появляться здесь? По-хорошему, видимо, не понимаешь.

– А куда мне идти? – бил себя в грудь чудак. – Это же ты не при делах меня оставил! Я теперь у всех в опале! Мне в долг никто больше не дает, потому что ты запретил!

– Правильно не дают. Ты сам виноват. Скатился дальше некуда. Не ходи сюда, Лукавый, я тебе не мамка. Не дразни меня.

Мастер отпустил бедолагу и, с отвращением отряхивая ладони, повернулся к нему спиной.

– Что же мне теперь, сдохнуть что ли? – завопил тот.

Мастер сделал отстраняющий жест, но несчастный не унимался:

– Да будь же ты человеком! Мне доза нужна! Я ж не выдержу! Дай один раз, больше не приду, обещаю!

Ожидающий команды, охранник с брезгливостью принялся выталкивать Лукавого с дороги. Поняв, что все его излияния бесполезны, человек вдруг извернулся в руках амбала и выкрикнул:

– Дай дозу! Я тебе скажу, кто твою дочь стрельнул! Я знаю!

Все остолбенели от такого заявления. Мастер дал знак водителю двигаться на территорию владения, а сам повел неряшливого незнакомца к дому. Оксана припала к заднему стеклу и видела, как тот семенил рядом с Мастером и пригибался перед ним, готовый целовать его туфли. Она вспомнила, как часто его небрежная голова мелькала вдоль забора, нервозно озиралась по сторонам и через внушительное время исчезала. А на следующий день мелькала снова.

После разговора с Мастером странный человек больше никогда не появлялся. Как-то Оксана осторожно спросила, что хотел незнакомец, и Мастер нехотя ответил, что тот был наркоманом и целыми днями только и занимался поиском дозы. Просил денег. Почему был, спросила Оксана и покрылась мурашками от ответа. Потому что его больше нет. Сгубила жадность. Дорвался и принял две дозы сразу. Но Оксана уже не была той наивной девочкой, воспринимающей все слова за чистую монету. Она поняла, кто определил дальнейшую судьбу никчемного человека. О том, что сказал Лукавый в свой последний день жизни, оставалось тайной. Мастер, который резко изменился с того самого дня, молчал. Но Оксана чувствовала, что душу Мастера словно посыпали пеплом.

Потом в доме стал появляться еще один незнакомец. Высокий, глаза желтые, как у волка, взгляд исподлобья. Мастер встречал его тепло, но разговаривал с ним как-то назидательно, по-отцовски. Прежнее спокойствие хозяина сменилось озабоченностью. Он почти постоянно был задумчив и сосредоточен. В его кабинете чуть ли не каждый день велись какие-то разговоры с желтоглазым гостем. Оксана ясно чувствовала, что в жизни Мастера происходит что-то судьбоносное. И, скорее всего, причиной являлась тайна, раскрытая неряшливым человеком, теперь уже покойником.

Однажды Оксана решила нарушить законы приличия (позволила бы она себе такое года два назад?) и проникла в кабинет Мастера в его отсутствие. Ключ? О, это очень просто. К столу мужчина выходит одетым и, как правило, с пиджаком в руке. Вешает его на спинку стула и одевает только после того, как позавтракает. Нетрудно было изучить за годы жизни в его доме, в каких карманах хозяин держит ключи. От дома – всегда во внутреннем, от кабинета – в левом. Если на улице жарко, и пиджак не одевается, ключи прячутся в барсетку или портфель. Сегодня Мастер в костюме. Поэтому получить ключ несложно. Достаточно быстро допить свой кофе, шмыгнуть из-за стола и, поцеловав любимого, легонько запустить ладошку в карман его пиджака. Вечером ключ внезапно найдется, а в течение дня о нем вспоминать незачем.

Что хочет она найти? Что-нибудь, что натолкнет ее на разгадку тайны убийства дочери Мастера. Он столько лет пытался узнать это, не скрывая поисков правды от Оксаны. Почему же теперь молчит? Что такого страшного он узнал, что не может доверить ей? Она побродила по кабинету, заглянула в шкафчики, пробежала содержимое папок глазами. Ничего не обнаружив, собралась уже уйти. Не так уж хорошо она чувствовала себя здесь. Но вдруг ее взгляд упал на мусорную корзину. В ней пытались что-то наскоро уничтожить. Оксана нагнулась и достала смятую фотографию. А потом еще одну. Она опрокинула урну, высыпала содержимое на пол. Чувствуя тревогу, осторожно прикоснулась к чужим вещам. На одном снимке увидела обгоревшие останки некой постройки на фоне города. На другом – на этом же месте небольшой ларек с надписью “Косметика”. Расправив следующий снимок, девушка похолодела. На фотографии в неестественной позе лежит мужчина, смотрит стеклянными глазами, рот мученически искривлен, на сиреневой рубашке кровь от разбитой губы. Оксана принялась быстро закидывать мусор обратно в корзину. Затихла, прислушалась. Оглядела кабинет еще раз. Снова нырнула в ящик стола. Там среди прочих бумаг лежал ежедневник хозяина. Девушка взяла его в руки и вдруг почувствовала, что найдет здесь ключ к разгадке. Определенно почувствовала. И проснулась она сегодня с каким-то странным предчувствием. После утомительного надрывного сна, сюжет которого девушка не смогла вспомнить, сколько не старалась, в новый день она явилась не с привычной беззаботностью избалованного ребенка, а с тревогой, вкус которой почти забыла.

И вот она аккуратно листает страницы и замирает. Рукой мастера небрежно и косо записан знакомый адрес в городе Краснодар и имя… Имя, которого она никогда не называла ему полностью. Алабина Софья Маратовна. И дальше много другой информации о сестре: место учебы, новая фамилия, имена и фамилии мужчин, вероятно, мужей, номер телефона и еще два адреса. Почему мастер интересуется ее сестрой, не поставив Оксану в известность? Все это очень странно.

Оксана за два года так и не отыскала Соню. Почему? Они дружили, когда были детьми, а потом Соня, прекрасная и яркая, как самый роскошный цветок в саду, незабываемая даже будучи подростком, закружилась в вихре жизни и исчезла, забыв о сестре. И было ли место ей, Оксане, в счастливой полноводной ее судьбе? Так ей казалось. И вдруг – странные события и тайны последних дней, которые вызывают смутные опасения за сестру!

Она придвинула к себе телефон и стала набирать указанный номер. Ей было все равно, застанут ли ее сейчас или нет. У Мастера есть от нее тайны, касающиеся ее семьи, и он не имеет права на эти тайны.

Ответил мужской голос.

– Здравствуйте. Будьте добры Софью.

– А кто ее спрашивает?

– Ее сестра.

– А почему вы звоните сюда? Она здесь больше не проживает.

– Я хотела узнать, как ее найти. Мы давно не виделись, некоторым образом потерялись. Помогите мне, пожалуйста.

– Да, пожалуйста. Записывайте адрес. Телефона там нет.

– Спасибо.

Она не станет дожидаться объяснений Мастера, до вечера терпеть слишком долго. Девушка положила ежедневник на место и направилась к выходу. Но, подумав, вернулась. Достала из корзины фотографии, спрятала в карман.

Оксана влетела в Олину квартиру и с порога потребовала, чтобы та немедленно одевалась.

– Смотри! – достала из сумочки фотографии.

Ничего не понимающая и не успевшая спросить объяснений, Оля вгляделась в картинки.

– Что это такое? – притихшим голосом спросила она, догадавшись по тревожному лицу подруги и ее дрожащим пальцам, что услышит страшную новость.

– Я не знаю, но мне почему-то кажется, что все это касается моей сестры.

Она горячо зашептала подруге, стоя у самой двери, подробности причин ее тревоги. Кроме предчувствий поведала она о записи в книжке, нисколько не усомнившись в том, что правильно поступает с личной информацией Мастера. Дело ведь касается не его полукриминального бизнеса и участия в ловких аферах, который он больше не скрывал от Оксаны и упивался ими с гордостью. На этот раз он переходит границы. Его руки на запретной территории.

Ольга аж подпрыгнула, услышав знакомую фамилию.

– Алабина? Ты говоришь Алабина? Не может быть! Таких совпадений не бывает! Она же моя близкая подруга. И твои предчувствия не напрасны. Действительно, в ее жизни происходит что-то страшное. Мы видимся очень редко, и все, что я знаю о ней, это какая-то сумасшедшая смена событий. Неожиданный развод, тут же новые отношения и дело к свадьбе, я приглашена и уже начинаю присматривать наряд, как меня сбивает с ног новость о том, что будущий муж Сони внезапно исчез. Мыслимо ли это? Я собиралась рассказать тебе обо всем, а ты вдруг появляешься сама.

– Оля, может ли кто-нибудь Соне мстить?

– За что?

– Ну, я не знаю. Скажем, был в ее жизни факт, который к этому привел.

Ольга задумалась.

– Да, такой факт был. Точнее будет сказать, не факт, а человек, но достаточно давно, в прошлой жизни. Однако…

– Что?

– Он, наверное, уже вернулся. Вернулся с тюрьмы. Точно. Калина. Был такой персонаж начала девяностых. Соня избавиться от него никак не могла.

– Значит, тебе известен Сонин адрес? Пожалуйста, поедем к ней! Я не смогу ждать и часа! Я сегодня на своей машине. Свободна как ветер! По дороге все мне и расскажешь.

Они сели в голубой кабриолет, один из автомобилей, подаренных Мастером своей пассии, и влились в разноцветные гирлянды городского потока машин. В разговоре выяснилось, что описание этого самого Калины очень схоже с внешностью желтоглазого человека, часто навещающего Мастера. Его никогда не приглашали за стол, не представляли Оксане, разговоры велись только за крепко закрытыми дверями кабинета, точно он являлся лишь деловым собеседником хозяина. Но это был единственный собеседник, с которым обсуждались дела в доме Мастера, а не в его офисе.

Раз выяснилось такое совпадение, то вывод возник сам: желтоглазый персонаж явно служил звеном между Соней и Мастером. Но в каком деле? И играет ли роль связь Оксаны с ним? И причем здесь, если причем, слова незнакомца об убитой дочери учителя? Жуткая загадка…

– Поверни сюда, – направляла Ольга, – здесь ее улица, а вон там кафе, где мы встречались. А за светофором будет дом, где Соня и ее новый муж снимали квартиру. Я, кажется, вижу ее машину. Белый “Форд” видишь? Стой. Красный свет!

Они затормозили у светофора. И вдруг обе увидели, как темноволосая девушка открыла дверцу замеченного автомобиля и исчезла в салоне.

– Это она!

– Это она?

Они воскликнули одновременно, наблюдая, как белый “Форд” трогается с места. Наконец, загорелась зеленая секция. На маневренной новенькой машине, Оксана без труда догнала Сонин автомобиль, но дать знак или приблизиться постеснялась.

– Ксюша, ты что? Сомневаешься, что это твоя сестра? – удивилась Ольга.

– Нет, теперь не сомневаюсь. Я узнала ее. Но…

– Что же ты? Поморгай фарами.

– Понимаешь, я вдруг подумала, а что я ей скажу. Ведь я, получается, живу с ее врагом.

– Откуда ты могла это знать? Так?

– Все равно, мы оказались по разные стороны баррикад. Я, сама того не ведая, ее предала. Она меня возненавидит.

Не успела она это сказать, как с машиной Сони пошло что-то не так. Она хаотично завиляла на своем ряду, то ли потеряв управление, то листараясь не наскочить на идущий впереди транспорт. Складывалось впечатление, что у машины отсутствуют тормоза. Девушки насторожились. Оксана сжала руль в предчувствии непоправимого. И тут “Форд” резко свернул на второстепенную дорогу, неровно покатил по обочине, обдираясь об кусты и уходя все глубже от асфальтированного полотна. Скорость заметно снизилась, и, наконец, автомобиль завалился набок, задрав левые колеса и сумев не опрокинуться. Ольга выскочила, дернула дверцу “Форда”, склонилась над скорченной Соней. Оксана суетилась рядом.

– Оля, о-о-ой! – протяжно застонала Соня. – Живот…так болит…схватывает, дышать не могу.

Ее аккуратно под руки отвели в кабриолет, а Оксана все повторяла:

– Сонечка, сестренка моя, узнаешь меня?

Соня смотрела на нее мутными от боли глазами и с трудом верила в реальность. Они немедленно тронулись, вынырнули на главную дорогу, и кабриолет, на ходу подняв верх, запорхал между машинами, словно уходил от погони. Оля обняла подругу, побледневшую и скулившую, и увидела капли крови на ее белых джинсах.

– Соня, ты в крови, – испуганно воскликнула девушка.

– Я беременна… Двадцать недель, – простонала та, и все поняли, что самое важное – успеть довезти ее до больницы.

Потом бедняжка начала бредить, урывками фраз пытаясь что-то рассказать, или вдруг выразить удивление, слабо улыбаясь сестре сквозь слезы после стольких лет разлуки, роняла слова, от которых бежали мурашки по коже:

– Прикончил… Вот он меня и прикончил…Страшно…Как такое могло…

Пока ее спешно вносили на носилках в приемный покой, девушки бежали следом, и сердце их сжималось, когда Соня, пытаясь поймать их лица в поле зрения, смотрела страдальческим взглядом.

Глава 20

Вскоре все закончилось. Ребенка спасти не удалось.

Соня спала около часа, потом пришла в себя. Девушки сумели выпросить белые халаты, и пройти к ней. Обе ужасно боялись Сониных слез, приготовившись ее утешать изо всех сил, но Соня равнодушно приняла утрату, словно знала, что это случится.

Никто не тревожил ее расспросами, пока она не заговорила сама. К тому моменту девушка смогла уже вставать, немного попила, но есть отказалась. Было видно, что при таком ее состоянии аппетит вряд ли появится.

Оксана тепло обняла сестру, рассказала о своей учебе в институте и о том, как познакомилась с Ольгой. О жизни с Мастером, конечно, утаила, уловив молчаливое понимание подруги. Девушки вышли в коридор, уступив Соне в ее просьбе затянуться сигаретой. Выяснилось, что всю свою недолгую беременность она воздерживалась от вредной, в первую очередь для ребенка, привычки, но теперь желала, как никогда, с ее помощью успокоить нервы.

– Я думала, что наконец-то нашла свое счастье, свою любовь, и ребенок был бы таким желанным, – она часто заморгала от подступающих слез и снова затянулась. – Я просто немею от страха, девчонки. Он погубил все, что я имею. Ребеночек погиб, потому что я сильно переживала. Так сильно, что думала, взорвется сердце.

– Это… Калина? Да? – осторожно спросила Ольга.

– Да. Как он меня нашел? Не понимаю.

– А что он сделал? Что все-таки произошло?

– Все очень странно. Он выследил меня, подошел. Спросил, как я живу. Спокойно, беззлобно. Мне тогда показалось, что Калина изменился, стал совершенно другим. У него поникший равнодушный взгляд, сутулая фигура, будто он в душе уже старик. Правда, лицо мудростью не озарено, – она саркастически усмехнулась, – наоборот, ничего не выражает, и глаза пустые-пустые. Я нисколько его не испугалась. Сказала, что замужем, что ребенка жду. На него это, по-моему, никакого впечатления не произвело, даже мне показалось, и интереса у него к моей персоне особого не было. Мы перекинулись парой шуток и мирно, абсолютно мирно разошлись. Но после этой встречи моя жизнь пошла под откос. Сначала сгорела палатка. Помнишь, Оля, я рассказывала тебе о подарке свекрови?

– Припоминаю. Ты говорила, что она откупилась от тебя.

– Да, это так, – и Соня обратилась к вниманию Оксаны:

– Я ведь развелась с первым мужем, сестренка. Ты многого не знаешь обо мне. Он оказался ужасным человеком. Иногда в хорошо знакомых вещах открываешь такое, от чего потом не можешь опомниться. Так случилось и со мной. И пока я не опомнилась, меня быстренько выселили из квартиры, а свекровь щедро от меня откупилась. Я тогда нигде не работала, и она предложила мне приличную сумму денег и подарила одну из своих палаток. Правда, содержимое выскребла. Да и не нужны мне были ее сникерсы и всякая разноцветная газировка. Я свой бизнес в ней открыла. Помню, как она вся покраснела от неудобства передо мной, когда деньги предлагала. Боялась, что откажусь и начну вопить о предательстве Петьки. А мне Петька к тому времени опостылел до одури, а брат его очень даже понравился. Я спокойно деньги и взяла. Палатку жалко, я старалась так красиво ее оформить, сделать ассортимент. После пожара написала заявление в милицию, а они сказали, что сплошь и рядом палатки горят, потому что в них по вечерам пьянствуют и трахаются и забывают электрические чайники выключить. Про Калину я умолчала, да и откуда мне было знать, его рук дело или нет. Может, встреча с ним – совпадение, а палатку сожгли конкуренты. Потом пропал Алешка, мой любимый мужчина, прямо перед свадьбой. Два дня я сходила с ума, на третий – в почтовый ящик пришло письмо, настуканное на печатной машинке:

“Не заберешь заявление, будет хуже”.

Я два часа ломала голову, как поступить. Ведь стало ясно, что палатку умышленно сожгли, значит, и на Алешку те же посягнули. Если пойти в милицию с этим письмом, по поводу пропавшего мужа ничего предпринимать не будут, только посмеются. Два дня – не срок. А за это время с ним что-нибудь может случиться. Вот я и решила заявление забрать. Следователь только обрадовался. А Леша не появлялся. Я прождала несколько дней, а потом…

Она запнулась, закрыла рукой глаза, пережидая резь подступивших слез.

– А потом его нашли в страшном состоянии. Он на человека не был похож. Еще бы несколько часов, и не откачали бы. Якобы, передозировка. Какая, мать их, передозировка? Он даже не курил! Дело пока не свернули, но, чувствую, за отсутствием криминала этим и закончат. Оксанка, ты что?

Оксана была ни жива, ни мертва.

– Бледная, как смерть… Тебе плохо?

– Нет. Просто страшно все это.

– Вот и мне, сестренка, страшно. Домой боюсь возвращаться. Лучше бы я за свое молчание попросила у свекрови квартиру. Теперь мне жить негде. Не домой же в Краснодар…

– За какое молчание? – бесцветным от ужасных догадок голосом спросила Оксана.

– Я когда-нибудь расскажу тебе об этом, – печально ответила Соня.

Ей было немного легче оттого, что рядом два близких существа. Сквозь горестное состояние девушка не могла не заметить, как хороша стала Оксана, как дорого одета и безупречно причесана. А ведь помнила она ее нелепой, не поддерживающей компании, девочкой.

Оксана, шокированная поначалу всем происходящим, теперь, напротив, с холодным спокойствием приводила размышления и догадки к выводам. Мстит сестре не Калина. Судя по фотографиям, заинтересованность Мастера очевидна. А визиты желтоглазого гостя по подозрительно ровному стечению обстоятельств накануне страшной находки, наводят на мысль о его роли в качестве палача. Тогда что получается? Соня и есть тот убийца беззащитного ребенка? Зачем ей это? Оксана вглядывалась в Сонины глаза, безрезультатно пытаясь найти ответ на вопрос, верить в это или нет. Чем логичней выстраивалась версия Оксаны, тем абсурдней она казалась. Здесь точно не все так прямолинейно, как расставляет точки Мастер.

* * *

Когда он возвращался, атмосфера становилась живой и суматошно веселой. Оксана из комнаты услышала его приветливый и всегда неизменно первый вопрос:

– Где мой лисенок?

Потом доносился восхищенный возглас Полины, по которому Оксана сразу понимала, какой будет следующая сцена. Он войдет, не раздеваясь, к ней, обнимет, приподняв как ребенка, и что-нибудь подарит. Это стало настолько привычным, что Оксана и не мыслила других отношений между мужчиной и женщиной. Он, действительно, вошел, широко распахнув дверь, с большим букетом празднично благоухающих цветов, но не вложил его в руки девушки и не рассыпал к ногам, шутливо приклонив колено, как иногда разыгрывал сцены, а снова был оригинален. Положил роскошный букет на край кровати, подхватил Оксану на руки, расцеловал в живот, нежно касаясь губами и, утопив ее в постели, осыпал цветами.

– Ну, как же ты хороша, моя Офелия! – он смотрел на нее влюбленными глазами, не замечая в ее глазах совсем другой оттенок, отличный от прежнего.

Она поднялась, охватив прохладные стебли ладонями, прижав их к себе, и проницательным взглядом обожгла мужчину. Затем хладнокровно разжала объятья, и цветы густой охапкой рухнули на пол.

Мастер удивленно поднял брови и попытался пошутить:

– Цвет букета не подходит к платью моей капризной девчушки?

Оксана открыла сумочку и извлекла фотографии. Пока обескураженный Мастер находил слова в ответ на ее немой вопрос, девушка швырнула ключ ему под ноги.

– Ты без спроса хозяйничала в моем кабинете? – сухо спросил он.

– А вы без спроса хозяйничали в жизни моей сестры? – парировала та.

– С чего ты это решила?

– У вас красноречивый еженедельник.

После некоторой паузы тот облегченно вздохнул.

– Ах, это… Я всего лишь наводил справки о твоей семье.

И увидев улыбку девушки, приготовился снова заполучить ее доверчивость.

– Ты маленькая, рыжая воровка, скучаешь без меня, поэтому безрассудно пускаешься в поиски. Я угадал? Но обещаю, я буду больше уделять тебе внимания.

– Перестаньте говорить со мной как с ребенком и кормить меня сказками.

Я сегодня виделась со своей сестрой. Знаю, кто убил ее мужа, и еще знаю, кто заказал.

Он вдруг расхохотался.

– Ничего ты не знаешь. Детективов насмотрелась? И как такое могло прийти в твою головку?

Он потянулся к ней, она отпрянула. Ее уверенность слегка поколебалась.

– А фотографии Сониного мужа? – уже тихим голосом промолвила девушка. – А поджог ее палатки?..

– Причем тут муж? Какой муж? Это наркоман. Знакомый моего брата. Человек, который приходил, – мой двоюродный брат. Чертов проблемный брат-уголовник! – Мастер кипел, касаясь неприятной для него темы. – Я с молодости расхлебывал его проблемы, и это всю жизнь негативно сказывалось на моей репутации. Но и бросить его я не мог.

Оксана даже присела от неловкости. Как могла она подумать такое о любимом человеке? Ей стало не по себе.

– А фотографии принес Артем. Брат. Там какой-то его знакомый попал в переплет. Непонятная разборка. Потом сгоревшая палатка, которую он крышевал. В общем, что-то бритоголовые не поделили. Брат опять ввязался в криминальные дела, хотя недавно вышел из тюрьмы. Мне с ним просто горе. Предлагаю ему нормальную работу. Так, видите ли, как же он будет работать! Он авторитет, мать его! Прости, малышка, я просто в гневе.

– А что он хотел от вас? – кротко спросила Оксана.

– Что хотел? – Мастер ненадолго задумался. – Понимаешь… Как бы тебе сказать… Он думает, что у меня нереальные связи, и я помогу ему найти обидчиков его друга, кстати, тоже уголовника. Ну, а мне это не нужно. Я так и сказал ему. Он не понимает, что у меня другая жизнь. Давай не будем больше об этом. Я и общаться с братом не хочу, и выгнать его не могу. Нехорошо это как-то будет. Понимаешь?

Он посмотрел не нее таким нежным, таким любящим взглядом, что Оксана едва сдержала слезы, так больно и стыдно стало ей от своего поступка.

Он был сильно возбужден. Ссора случилась впервые, и это растрогало мужчину. Легкая тень возможной потери коснулась его сердца, и в груди защемило. Он начал целовать колени Оксаны, потом ладони и слегка останавливался, чтобы дождаться ответа. Она была его принцессой. Он не позволял себе настойчивость. Она ответила на его ласки, но не отдалась им целиком, все еще зависимая от захвативших ее сегодня мыслей. И в какой-то момент хитро спросила:

– Вы думаете, мне стоит близко подружиться со своей вновь обретенной сестрой? Она, вероятно, будет ждать встречи.

Ему понравился оттенок сомнения в ее вопросе, ведь это давало шанс убедить девушку в обратном. И она тут же уловила его готовность подыграть и насторожилась.

– Нет, ни в коем случае. Посмотри, в какой среде она живет. Убийства, поджоги, криминальные разборки и бог знает, что еще. С ней общаться опасно. И ради бога, забудь о ней.

– А если я попрошу вас помочь ей в этой трудной ситуации?

– Нет никакой трудной ситуации, ты мне поверь. Она наверняка так жила всегда. Общалась не с теми людьми, совершала неправильные поступки. Пусть выпутывается сама. Я люблю чистых, правильных девушек, а не лезущих в грязь, натоптанную бандитскими ногами. Пообещай не общаться с ней. Если что-нибудь с тобой случится, мне тоже придет конец. Второй раз потери я не переживу.

– Хорошо, я обещаю. Ведь я тоже думаю, что мне неинтересен ее образ жизни, и мы разные, и вообще чужие. Ничего родственного не чувствую. Слишком много лет прошло.

Важно было не переиграть. Умный Мастер мог раскусить ее неискренность, и тогда свободного перемещения ей не видать. Но ее хитрость взяла свое. Тот поверил и успокоился. Зато Оксану беспокойство долго не покидало. Что-то во всей этой истории явно было не так. Зачем ему собирать такое подробное досье на сестру и больше ни на кого из ее родственников? А потом, странно слились в одну историю Мастер, Калина, Соня и страшные фотографии… Подозрительные совпадения. Хорошо, что Мастер не узнал пока о том, что Ольга – подруга ее сестры и однокурсница. Узнает – отношениям конец. И вдруг все в ней возмутилось. Почему она живет, как нужно Мастеру, а не ей? Да, он обеспечен и содержит Оксану, но кто решил, что деньги – такая уж труднодостижимая ценность. Ей казалось, что, если кто-то может зарабатывать большие деньги, значит, эта возможность уже доказательна. Значит, сможет и всякий.

Вечером Мастер собрал в дорожную сумку немного вещей, предупредив, что пару дней его не будет, поцеловал Оксану и уехал в аэропорт. Она тут же созвонилась с Ольгой, чтобы решить, во сколько они поедут за Соней в больницу.

Ей долго не удавалось заснуть. Прежнее спокойствие и удовлетворенность насыщенной жизнью, какой не было у большинства ее сверстниц, сменилось предчувствием скорых неожиданных изменений. Но она не тревожилась и не боялась их. Ей наскучила опекаемая жизнь, и хотелось узнать, что за ее порогом.

Она проснулась на рассвете и сразу открыла глаза. Обвела слабоосвещенную комнату взглядом, будто не понимая, что могло разбудить ее. Сердце учащенно билось, голова, несмотря на ранее пробуждение, была ясная. Оксана поднялась с постели, подошла к окну, с вдохновением заметила, что природа на заре совсем другая, чем в суматохе усталого дня: юная и сильная, готовая к долгой жизни.

Однако взявшееся без причины волнение девушки не проходило, и вскоре что-то заставило ее насторожиться и прислушаться. Она различила шум подъезжающей машины, а затем шорох и голоса. Через минуту раздался резкий стук, будто колотили твердым предметом по калитке с намерением ее сломать. Не успела Оксана оценить ситуацию, как какие-то люди в черных масках стремительно оседлали забор, перевалились через него и, соскакивая вниз один за другим, как черные мячики, покатились по направлению к дому. Оксана бросилась из комнаты и закричала:

– Полина! Полина! Проснитесь!

Потом вдруг ее осенило. Она вернулась наверх, нырнула в свою комнату и вытащила из-под подушки ключ от кабинета Мастера. Вчера уезжая, он надежно спрятал его в барсетку, но Оксана решила, что пару дней ключ совсем не понадобится Мастеру и извлекла его легким движением пальчиков. Пока люди в черном стучали в дверь, она бросилась собирать документы Мастера, которые по ее представлению могли содержать серьезную информацию о его делах. Внимательно еще раз осмотрев ящики столов и полки шкафов, Оксана закрыла кабинет и поспешила припрятать папки в своей комнате, разложив их под матрацем.

“Мячики” уже раскатились по дому, бесцеремонно заглядывая в каждую комнату. Не найдя хозяина, они высыпали на улицу. В доме остались двое, одетые по “гражданке”. А через несколько минут вошли еще двое: мужчина и женщина, которые скромно держались на втором плане и являлись, видимо, понятыми.

Оксана, обнаружив себя все еще в пижаме, побежала в свою комнату, чтобы переодеться. Полина никак не могла прийти в себя, вся тряслась, охала и хваталась за сердце. Когда девушка спустилась вниз, то ее залихорадило тоже. Она взглянула на одного из непрошеных гостей и застыла на месте. Это был … Вадим. Тот самый, которому она все эти годы писала и не отправляла письма. Красивый, возмужавший со строгим лицом и похолодевшим взглядом. Он узнал ее, несмотря на то, что она невероятно изменилась. Рыжеволосая, холеная, с тонкими длинными руками, увитыми браслетами. На обнаженное плечо, шоколадное от заграничного загара, невозможно соблазнительно сбегали непричесанные струйки волос. Такого же ровного цвета шею украшали многочисленные тонкие нити золотого металла с застежками, рассыпанными в небрежном порядке, словно всей этой красоте по избалованности не придавали значения.

– Вы будете супруга? – спросил несколько вызывающе Вадим.

Оксана ничего не смогла ответить, глядя на него во все свои синие глаза. За нее ответила подсуетившаяся Полина:

– Да, это Оксана Суреновна, жена Валентина Андреевича.

Оксана не могла пошевелиться. Впервые она взглянула на свою жизнь со стороны, и ей не захотелось иметь к учителю даже малое отношение. Но сказанное было почти правдой, и это “почти” делало правду хоть сколько-нибудь приличной. Оксане вдруг стало стыдно. Без всякого проступка. Как же так получилось, что восхищавший ее, ставший для нее кумиром, учитель превратился в ее любовника?

А между тем потерявший к ней интерес, Вадим жестко излагал причину вероломного визита, и его слова едва долетали до ее слуха.

…подозревается в самовольном захвате…убийстве трех человек…

После такого торжественного объявления Полину чуть не хватил удар.

Второе оперуполномоченное лицо принялось шарить вокруг, и Оксана, опомнившись, подалась за ним. Несмотря на охватившее её смятение, она подсознательно пыталась проследить за тем, чтобы “погононосец” не подбросил фальшивую улику. Она плохо помнила, что было дальше, кроме того, что искавший ничего не нашел, а ещё ЕГО взгляд, пренебрежительный и ледяной, время от времени брошенный в ее сторону. Помнила, как взяв себя в руки, спросила:

– Покажите постановление об обыске или задержании.

В ответ получила презрительную ухмылку сыщика. Однако он не стал больше ничего трогать, лишь обошел все комнаты и чуть дольше задержался во взломанном бойцами кабинете Мастера.

После их ухода Полину пришлось отпаивать валерианой, хотя и Оксана сама с трудом приходила в себя. Не грубое вторжение испугало её. Она испытывала отчаяние и нестерпимое чувство какой-то невозвратимой потери. Вадим с его холодным, но проникающим в самую глубину сердца, взглядом все время стоял у нее перед глазами. Ей совершенно определенно захотелось оказаться рядом с этим мужчиной, и в этот момент ясно показалось, что у нее нет самого главного – жизни.

Она немедленно выехала в город, зная, что подруги ждут её, и не опоздала к выписке. Соня выглядела очень слабой не столько из-за физического недомогания, сколько от начавшейся депрессии. О возвращении домой не было и речи: это могло быть опасным. По дороге купили кровать для Сони: в Олиной квартире, и без того почти свободной от мебели, лишней не нашлось бы. Увидев, как Оля любопытствует в отделе раскладушек, Оксана выбрала одноместную, но самую симпатичную кровать и расплатилась за неё. А на завтра договорились собрать все Сонины вещи и организовать их перевозку.

– Как дальше жить будем? – с тоской в глазах спросила Соня.

– Не бойся, сестренка, – ответила Оксана, улыбнувшись, – не пропадем.

Ночью, дрожа от сладостного возбуждения, она мечтательно отдавала себя в объятья Вадима. И стыдилась своих грез, и снова принималась мечтать. Она задумывалась и над тем, являются ли её мысли предательством по отношению к учителю, и какой меры должна быть благодарность ему. Вызывая недоумение, всплывали в памяти его слова: “девушка, лезущая в грязь, натоптанную бандитскими ногами”. Так оценил он жизнь Сони. При этом сам, судя по сегодняшним обстоятельствам, идет далеко не праведным путем. Многое скрывает и, возможно, лжет. Только не это главное теперь. Связаны ли страшные события в Сониной жизни с убийством дочери Мастера? Страшно начать снова думать об этом, а спросить напрямую Соню еще страшней. Да и кто способен раскрыть кому-то подобную тайну?

На следующее утро Оксана встала пораньше. Нужно было успеть сделать много дел: перевезти вещи сестры в квартиру Ольги, а вещи Сониного мужа передать его матери. И пусть она не сочтет это за предательство, просто после выписки Алексею, жестоко посаженному на иглу и не способному обрести адекватность, будет лучше у нее. Добрейшая и интеллигентная, по словам Сони, женщина даже не позволила себе заподозрить невестку в косвенной причастности к происшествию с сыном, хотя была осведомлена о подброшенном письме с угрозами. Пару раз её вызывали к следователю, где в ответ на изложенные сомнения по поводу покушения на сына она только смотрела на него умными, поблекшими от слез глазами и горько молчала.

Еще кое-что, на этот раз приятное, предстояло сегодня, а именно прогулка на загородный пляж. Жених Ольги организовал компанию молодых парней и пригласил, к радости своей девушки, её подруг. Оксана с удовольствием приняла приглашение, радуясь обретенной благодаря отсутствию Мастера свободе и времяпровождению, такому редкому, подчас запретному с мужчинами-сверстниками. Платоныч в эти дни полностью был в её распоряжении, но девушка предпочитала сама управлять своей великолепной машиной. Она любила скорость и свободу, которую та ей дарила. Мастер был убежден, не получив ни одного повода думать обратное, что Оксана душой и мыслями всецело его, и перестал дополнять её общество сопровождением.

В половине девятого красавицы прибыли к Сониному дому. Соня немного повеселела, переняв настроение у щебетавших подруг, повела их на свой этаж, шаря на ходу в сумочке в поисках ключа.

– Давайте сегодня заберем мою машину (Оксана в день недуга сестры отогнала её “Форд” на платную стоянку). Я поставлю её у дома. Платить дорого.

На лестничной клетке она вдруг остановилась, даже на шаг подалась назад. Приложив палец к губам, округлившимися от удивления глазами уставилась на подруг. И тут только они заметили, что дверь в квартиру была закрыта неплотно.

– Хозяйка? – шепотом спросила Ольга.

– Не могла, – тем же тоном ответила девушка.

– Ну, так давайте выясним, – прошептала Оксана и, несмотря на протестующие жесты сестры, качнула дверь.

Они прислушались. Ни одного шороха не донеслось. Но как только девушки переступили порог, из комнаты стремительно вынырнул человек в черной маске, пронесся мимо них, чуть не сбив с ног, и выскользнул в подъезд. Все оцепенело стояли долгих несколько секунд, а потом не сговариваясь бросились к лифту и, высыпав на улицу, огляделись.

Позвонили хозяйке, и та, пообещав немедленно приехать, категорически запретила вызывать милицию. Ждали её нескончаемо долго. Пока ждали, истерзали Соню догадками. Та только пожимала плечами, все еще не отойдя от шока, и не могла определить, напомнила ли ей кого-то фигура или нет. Приехала хозяйка. Вошла с осторожностью в квартиру, испуганные девушки последовали за ней. Через пятнадцать минут тщательного осмотра выяснилось, что ничего не пропало, более того, не тронуто и не сдвинуто с места. Даже деньги спокойно лежали в незамысловатом тайнике.

– Значит, так, – деловито пропела хозяйка, – ключа у вас второго нет. Где вы его потеряли, не знаете…

– Я не потеряла, я же говорила. Он был у Алексея до его исчезновения, – взволнованно причитала Соня.

– В том и дело. Ключ теперь может оказаться у кого угодно. Надо менять замки, – заключила та.

– Надо милицию вызывать, – посоветовала Ольга.

Хозяйка испугалась:

– Какую милицию? Что вы? Это большие налоги в пересчете на количество месяцев аренды жилья, плюс штраф за сокрытие доходов.

Она заученно отчеканила последние слова, видимо не раз интересуясь подобным вопросом и перемалывая его.

– Но ведь вы уже давали показания как квартирная хозяйка по делу покушения на Алексея, – возмутилась Соня, – и никто не поднял вопроса о ваших налогах.

– Так и нечего на рожон лезть. Начнут копать, поднимут. Не слишком ли много происшествий в одной квартире? Никого я вызывать не буду, тем более вы съезжаете.

Девушки уложили Сонины вещи в пакеты, вещи Алексея – в коробки. В скором времени должен был подъехать Роман, помочь с погрузкой. Оля радовалась дополнительным полезным предметам: утюгу, новеньким кастрюлькам, с нежной росписью тарелочкам, аккуратненьким дорогим чашкам для кофе и прочим изящностям быта. Хозяйка, ожидая ключ, любезно согласилась заняться разморозкой холодильника. Соня собиралась выбросить оставшиеся продукты, но Ольга запротестовала. Она не могла позволить такой роскоши не только себе, но и другим, даже после знакомства с москвичом Романом. Положила молоко и баночку с кофе в свою сумку. Остатки круп тоже не остались без внимания и были благополучно уложены.

На солнечном пляже волнение девушек немного улеглось, но расслабиться и наслаждаться общением уже никто не мог. И хотя Оксане не приходилось до сегодняшнего момента оказаться в роли души компании ровесников, она без удивления, разве что только с удовольствием, ловила восхищенные взгляды и желание молодых людей поинтересоваться ее мнением скорее других. Соня также привлекала внимание, но поддерживала разговор неохотно, а Оленька, прильнув к плечу избранника, наслаждалась его присутствием в своей жизни. Когда же распаленный тонким умом, красотой в огранке, какая встречается лишь в голливудских картинах, а более всего холодной высокомерностью и самодостаточностью, один из молодых людей отозвал Оксану в сторону и стеснительно открылся ей, она не повела и бровью и вежливо отказала. Ей доставило удовольствие быть неприступной и оттого мучительно желаемой.

Вы, конечно, обратили внимание, что я не описываю подробно эту сцену, где прежняя Оксана, несомненно, впитала бы каждый нюанс, стремясь постичь все тонкости человеческих отношений, волновалась бы, едва избавившись от социофобии, анализировала бы свои ощущения и так далее, в духе одномерного, как чистый лист, взгляда на жизнь. Ей больше было незачем теперь искать во взглядах, словах, поступках людей подтверждения значимости своей сущности. Это они пропитывались ее уверенностью, подсознательно приходя к мнению, что она важная птица, никак не меньше. Если бы красавица Соня не сидела с опущенными плечами и депрессивным взглядом, то наверняка была бы легкой и такой же привлекательной в общении. Но в Оксане чувствовалась едва уловимая недосягаемость, не от бестактно выраженной скуки к молодым людям, а от собственного её неведения этой черты в себе.

* * *

Мастера все еще не было и вестей от него тоже. Оксана поплескалась в джакузи и легла в постель, включив телевизор. Она вся была в противоречивых эмоциях под впечатлением от криминального утра и от не дающей ей покоя страшной тайны, возможно, существующей в прошлом сестры. Она уже стала засыпать под последние нотки включенного на таймер телевизора, как в ее дверь постучали, и вошла Полина.

– Оксана, тебя к телефону. Подруга. Вся какая-то суматошная.

Оксана устремилась вниз по лестнице, взяла снятую трубку.

– Олю увезли в больницу, – выплеснул Сонин голос.

– Что случилось?

– Сама пока не знаю. Ей внезапно стало очень плохо. Дикая головная боль и головокружение. Вся была какая-то возбужденная, даже слишком. Я чуть не сошла с ума, думала, что высокая температура, и она бредит. Потом у нее началась рвота, и совсем поехала крыша. Я вызвала от соседей “скорую” и Романа. Пока “скорая” ехала, у нее начались судороги. Представляешь?

– А что она ела? Может, отравилась?

– Такой же вопрос задал и врач “скорой”. Она ничего не ела, только кофе с молоком пила из моих чашек. Ей сделали промывание желудка, но лучше не стало. А потом ее забрали. Ты не поверишь, но врачи вызвали милицию.

– Зачем?

– Сказали, что подозрение на криминал. Когда милиция приехала, меня опросили и с собой забрали чашку, из которой Оля пила, банку с кофе и молоко.

– Странно.

– Не то слово. Ты знаешь, я с улицы звоню, с автомата. Побегу домой, а то страшно.

– А как же она?

– Там Роман.

У Оксаны кругом шла голова.

– Что-то случилось? – спросила Полина, выглянув из своей комнаты.

– Все нормально. Просто я оставила кошелек с деньгами у Оли. Она думала, волноваться буду, искать, вот и позвонила.

– Кто-то отравился?

– Ее соседка по комнате. Лишнего съела.

– Нужно слабый раствор марганца выпить, только очень слабый, – посоветовала Полина. – Это надежное средство. Все сразу очистит. Выпить надо стакана два.

– Спасибо, Полина, там ничего страшного. Я пойду спать.

– У тебя все хорошо?

– Да, я за городом была, на пляже.

– Ну, ложись. Спокойной ночи.

На следующий день выяснились невероятные обстоятельства. В Олину квартиру снова нагрянула милиция, учинила Соне допрос, оказалось, и кофе, и молоко были отравлены, и, по-видимому, умышленно. В них содержался яд зоокумарин, который относится к ядохимикатам. Соня вполне могла сойти за подозреваемую, и соседка Ольги, которая в тот момент, наверное, закончила выступление и собиралась домой, могла быть ею тоже, правда мотивы как-то не вырисовывались. Однако, уже определенно понимая, что эта чашка должна была достаться ей, и все последние события произошли неслучайно, Соня поспешила рассказать обо всех своих злоключениях стражам порядка, и их надежные широкие плечи и сочувственные покачивания головой в такт Сониных эмоциональных излияний, внушали ей чувство защищенности.

Оксана, позавтракав, отправилась к Софье, и от нее узнала о страшных выводах. Слишком во многом совпадали эти выводы с ее собственными. И она решилась. Сегодня она задаст мучающий ее вопрос сестре.

Они немедленно выехали в больницу, и Оксана, как обычно рискованно петляла между транспортом, который бесконечно мешался под колесами ее маленького голубого “пострела”.

Оленька была уже не так плоха, спокойно лежала в постели, отдыхая от процедур. Только что убрали капельницу. Ромка отправился покурить. В палате вовсю шел завтрак, но Оленьке нельзя было положить даже крошку в рот. Пострадала поджелудочная железа, а шутки с ней были плохи. Еще долго придется “питаться” глюкозными капельницами и ничем иным. Приносить ей продукты категорически запретили, зато цветы стояли на её тумбочке уже в количестве двух букетов. В полдень пришел дознаватель беседовать с потерпевшей, и подруги уехали.

Сонино настроение почти не менялось, и, хотя она держалась изо всех сил, чтобы не впасть в отчаяние, от постоянного нервного напряжения все больше уходила в депрессию. Оксана понимала, что своим подозрением может Соню добить, но на выжидание не было времени. На кону стояла жизнь сестры. Все трое поняли, что Соню изводят, и бедняжка искренне не знала причину своих злоключений.

– Соня, я должна с тобой поговорить, – начала Оксана. Она старалась подобрать слова для откровенного заявления. – Я знаю, кто тебе мстит и за что.

Соня медленно повернула голову в её сторону. Молчала, не в силах удивиться и ожидая нового приговора.

– Ты знаешь такого человека – Мастера?

Та, все так же молча, отрицательно покачала головой. Все тело её казалось до нельзя напряженным, лицо вытянулось.

– В твоей жизни, сестренка, был один факт, который ты скорее унесла бы в могилу, чем открыла кому-либо.

Та смотрела непонимающе и как будто не вникая в странные слова.

– Однажды на твоих глазах погибла девочка. Маленькая и ни в чем не повинная.

Соня вдруг затрясла головой, отрицая то ли услышанное, то ли свою вину.

– Послушай, я на твоей стороне. Ты мой самый близкий в этом городе человек. Если мы не докопаемся до истины, ты либо сойдешь с ума от постоянного страха, либо будешь настигнута теми, кто тебя преследует. Скажи, не бойся мне сказать, это ты убила ребенка? – Оксана сжала зубы, ужасаясь тому, какой бред она несет. Но Соня ошарашила её:

– Откуда ты об этом знаешь?

– Значит, это правда?

– Я не убивала! Это не я!

Оксана откатилась к обочине, остановила машину. Её бил озноб, несмотря на жаркую погоду.

Соня вцепилась в руку сестры и почти кричала:

– Кто мне мстит? И откуда ты все это знаешь?

Оксана на выдохе произнесла:

– Её отец…

На несколько секунд тяжелой тучей повисла пауза.

– Ты не все знаешь обо мне. Дело в том, что я живу у этого самого человека. Вернее, я ничего не знала… Мы случайно встретились… Не так давно. Так вот, он все это время ничего не знал об уби… о том, что произошло с его дочерью. Теперь, по-видимому, знает. Соня, как выглядит твой муж? Прости за болезненный вопрос. Это важно.

Соня, ничего не понимающая, запинаясь, начала описывать внешность Петра. И вдруг удивилась:

– Но причем здесь Петр?

– Ах, нет, прости, я имею в виду Алексея. Какая одежда была на нем в момент исчезновения, помнишь?

– Конечно, помню. На нем была сиреневая рубашка с короткими рукавами.

– Машину мести запустил Мастер. Хотя этот человек дорог мне, я открываю тебе его. У них с Калиной была какая-то сделка касаемо тебя. Это точно. Мастер считает, что ты – убийца его дочери.

– Господи, вот и началась расплата за все грехи юности, – Соня застонала и уткнулась лицом в ладони. – Неужели и ты думаешь так же? Я не убивала ее.

И Соня, всхлипывая, рассказала жуткую историю от начала до конца. И о преследованиях прыщавых подонков, и о страшной любви беспредельщика Калины, и, наконец, о спрятанном в наличнике пистолете. Чем дольше слушала Оксана сестру, тем сильнее негодовала. Как, оказывается, вероломен Мастер. Он сам пережил боль утраты, знает, как она мучительна и страшна, и при этом за спиной Оксаны собирается такому же испытанию подвергнуть ее. Как такое возможно, если она по-настоящему дорога ему? Теперь она прекрасно понимала, кто отправил Лукавого безвозвратно.

Какая неприглядная, несветлая была у Сони жизнь, которая и привела бедняжку к таким последствиям! Мастер, конечно, должен был разобраться в случившемся, несмотря на вероятность ложного доноса Лукавого. То, что Лукавый был причастен к нелепому убийству девочки, сомнений у Мастера не было, иначе Лукавого на тот свет не отправили бы. Не мог он слепо верить в то, что пятнадцатилетняя студентка способна на убийство. Он просто жестоко с отцовским, не признающим ничего, эгоизмом вершит несправедливую расправу.

Глава 21

Его снова не было дома. Полина уже второй день готовила ужин на троих, ожидая приезда Мастера, и очень переживала его безвестное отсутствие. Она все время ожидала плохих вестей. Но сегодня Рамир, который всё время лежал в вольере, поместив морду на лапы, и поглядывал на всех из-под печально поднятых бровей, немного оживился, и это означало, что хозяин где-то рядом.

Наступил вечер, а Мастер так и не объявился. Оксана, напротив, не чувствовала тревоги и не переживала. Она теперь поняла, что Мастер способен не только на добрые и созидательные дела. А за риск нужно быть всегда готовым к ответу. Кроме того, Вадим, полная противоположность Мастеру по принципам и занятиям, благородно стоящий на защите общества, никак не выходил из ее головы. В нем было что-то новое для Оксаны и в тоже время – ностальгически романтичное, когда круг ее знаний о жизни был мал, а фантазии создавали удивительные картинки недоступной жизни, одну красивее другой. С мыслями о нем она уснула.

Проснулась также внезапно, как в ночь незваных гостей. Издалека доносился скулеж дога, но не тоскливый, а какой-то сладостный и нетерпеливый. Оксана поняла, что Мастер здесь, вскочила, чтобы выглянуть в окно и застала украдкую тень. А затем послышался шорох у кабинета. Оксана широко распахнула дверь и увидела, как Мастер копошится в замке, в темноте примеряя к нему ключи на связке. Обернувшись, мужчина вздрогнул. Оксана протянула ключ.

Он пошел к ней, раскрывая объятья.

– Лисенок мой, как я соскучился! Любимая моя.

Оксана не отстранилась, впитывая тепло его прикосновений.

В кабинете Мастер принялся искать документы, и, предупреждая его недоумение по поводу пропажи, Оксана поспешила объясниться:

– Я спрятала папки. Был обыск.

– Да, я знаю, – Мастер был взволнован и будто поспешен, – ты умница. Мне нужно на некоторое время исчезнуть. Но не переживай, все хорошо. Вот деньги.

Он выложил крупную пачку денег на стол.

– Я больше не возьму ваши деньги.

Он понял смысл сказанных слов не сразу.

– Почему? Что-то случилось?

– Случилось. Моей сестре грозит опасность.

– Вот как? А что с ней?

– Хотите совет?

Он удивленно вскинул брови.

– Не надо недооценивать меня, – глядя ему в глаза, твердо посоветовала девушка.

Он несколько секунд рассматривал её. Когда же она изменилась, прежде нежная, робкая и податливая? Что-то в ней было ему знакомо. Манера тихо и весомо произносить слова, так, что в споре их не перекричать, острый взгляд, прожигающий насквозь, поза, энергия, ощутимая даже в состоянии покоя…

Это же он сам. Да, именно.

От её решительного настроя и своих мыслей он неожиданно покрылся мурашками.

– Я все знаю. Только скажите, как вы могли переступить через меня.

– Что ты такое говоришь? Ты – это все, что у меня есть. Понимаешь, всё!

– Немедленно прекратите ваше страшное дело. Я приказываю вам! Вы знаете, что она не убийца. Это бред. Никто не способен на подобное в юном возрасте. Она защищалась. Пистолет выстрелил не по её вине. Вам это известно.

– Представляешь, мой ребенок и увидеть ничего не успел в жизни, а его по глупости, по чьей-то шалости срубили под самый корешок. Ты просто не можешь понять, как вдруг перестать дышать вместе с ним и не посметь сделать вздох, когда боль рассекает грудь каждую секунду, словно плетка, и продолжает хлестать еще часы, дни, месяцы. Тебе кажется, что еще взмах, и ты не выдержишь, но почему-то еще живешь на последней грани терпения.

– И вы решили под плетку бросить ни в чем не повинного человека?

– Ни в чем не повинного? Мне уши режут эти слова. Моей дочери давно нет, а убийца ни в чем не повинная, как ты говоришь, живет, и ходит, и смеется, и знать не хочет, кого закопали в землю от такого её веселья. Ты никогда не спрашивала, где её мать, моя жена. А ее тоже больше нет. Вернее, тело есть, души нет. После того, как её вытащили из петли, она превратилась в водоросль. А виноватых нет. Так по-твоему?

– Напропалую крушить все вокруг, чтобы найти виновного – тоже не выход. Прекратите преследование, обретите разум.

– Нет. Я всю жизнь искал этого человека и не в моих силах продолжить спокойно жить, зная о том, что он есть на свете и радуется жизни. Оксана, ты всегда понимала меня. Ты поймешь меня и сейчас. Кто она для тебя? Напоминание о твоей далекой, лишенной всего, жизни в глуши. Ты даже уже не знаешь ее, она стала тебе чужой. А я для тебя – всё! Я – твой мир, твои блага, твоё счастье! Без меня сейчас бы тебя не было. И не только в переносном смысле. Я – твое настоящее и будущее!

И только сейчас, в эту минуту она впервые заметила странный огонь в его глазах. Нет, не огонь стремлений и желаний побед, которому учитель когда-то посвящал свои уроки. Это был огонь одержимости! Оксана отшатнулась и тихо проронила:

– Вы почему-то однажды решили, что все в мире должно быть только по-вашему. Если и я захочу того же, то нам вдвоем станет тесно.

Он тут же пришел в себя. Что это? Саботаж или угроза?

– Я благодарна вам за все хорошее, и я ухожу. Не ищите подходящих слов, я их слушать не буду. Я уйду в любом случае. Даже если вы остановите казнь.

Ей стало так легко, будто она давно мечтала высказать эту роковую мысль, подсознательно зреющую в ее голове. Оксана повернулась и устремилась в свою комнату. Она знала, что он пойдет за ней, что будет умолять, требовать, возможно, паниковать от отчаяния и, скорее всего, предпримет попытки ей помешать. Что он сделает? Что бы она сделала на его месте? Думать над этим вопросом у него времени нет, поэтому первым делом он, наверное, закроет ее в комнате. Ключи от всех комнат хранились только у Мастера. Но комнаты никогда не закрывались, кроме кабинета, поэтому и ключи никому не требовались. Спокойно лежали себе в столе хозяина, пока Оксана, однажды их обнаружив, не задумалась, для чего они ей сгодятся. И на всякий случай сделала копию некоторых из них.

Теперь ключ от ее комнаты лежал в маленьком сейфе, спрятанном под картиной, и ждал своего часа. Дверь вздохнула, Мастер вошел. Секунды подумав, сразу наступать не стал. Присел на её кровать, наблюдая, как девушка собирает вещи.

– И что, никогда не простишь?

– Простить? Причем здесь прощение? Вы преступник. Убийца. А ваш Калина работает топорно. В больнице оказался человек, не имеющий отношения ко всей этой истории.

– Причем здесь мой брат?

– Вам подробней известно.

Это был бунт. Мастер молчал, не зная, какое средство выбрать: кнут или пряник. Поставить избалованную сибаритку на место, напомнив, кто здесь хозяин и лидер, или растрогать обильными чувствами и любовными признаниями. Меж тем, она была настроена решительно. И вдруг, еще секунду назад уязвленный и сокрушенный страхом возможной потери, Мастер рассмеялся, сам того не ожидая. Оксана опешила, недоуменно посмотрев на него.

– Я открою тебе, детка, важную истину. Хорошая жизнь невозможна без хороших денег.

– Ничего, это не страшно, – Оксана отвернулась, продолжив свое занятие еще решительней.

– А вот тут ты ошибаешься. Жить ступенью ниже страшно. Очень страшно.

Но она лишь улыбнулась уверенной лучезарной улыбкой и стянула набитую вещами дорожную сумку с кресла.

– Без моих денег ты не сможешь, – Мастер заметно заволновался, сраженный ее улыбкой. Настрой девушки явно превалировал над его самообладанием.

– Почему вы решили, что у меня не будет денег своих?

– Дитя мое, – он сложил на груди ладони и воздел к небу глаза, пытаясь скрыть за иронией начинающуюся панику, – чтобы появились деньги в уважительном смысле этого слова, нужно не менее семи лет.

– Это слишком долго.

– Да.

– Мне понадобится… (она прикинула в уме) пару недель, пожалуй. А теперь я хочу одеться и немедленно покинуть ваш гостеприимный дом.

И с этими словами широко распахнула дверь, давая понять, что просит гостя за порог.

Он не посмел убеждать дальше, не посмел решить ссору непрошеными объятьями, как раньше, унимая её сопротивление, когда она сновастановилась податливой, неизменно отдаваясь в его власть. Теперь она была другой. Он просто не смог сделать шаг в её сторону, так осадила она его уверенность, пошатнула его власть. И он вышел. А следом прозвучал поворот ключа с внешней стороны. Не решившись открыто укрощать нрав взбунтовавшейся Оксаны, Мастер выбрал путь тихого ареста.

Но, разумеется, при свете дня признал свой поступок поспешным и, не привлекая внимание, прибыл в особняк, рискуя своей свободой. Теперь он продумал модель разговора и намеревался помириться с красавицей. Однако, открыв комнату, её не обнаружил. Дорожной сумки не было тоже. Окошко было плотно закрыто. В прилегающей ванной комнате висело её мокрое полотенце и банный халат. Видимо, девушка, как положено, совершила все утренние процедуры перед тем как таинственно исчезнуть при невозможности самого этого факта. Он недоуменно стоял в пустой комнате, не веря в произошедшее, а затем бросился к гаражу, ключи от которого всю ночь пролежали в его барсетке, и, открыв ворота, убедился, что все машины, в том числе голубой кабриолет – на месте.

– Ты – гордая девочка, – с горечью проронил Мастер, – ну ничего, твоя гордость быстро сломается.

Он твердо полагал, что без всех привычных благ беглянка, сравнив жизнь до побега и после, очень скоро сдастся и вернется к нему.

На пороге Олиной квартиры стоял Роман, бледный и взбудораженный. Оказывается, Оле стало хуже. Поднялась температура и держалась уже вторые сутки. Роман нервничал, потому что переживал за свою девушку (в те дни его любовь заметно обострилась, наверное, на фоне беды) и потому, что нервничали врачи: с поджелудочной шутки плохи. Надо было ехать за Олиной мамой. Решили, что Роман вернется в больницу, а за женщиной поедут девушки.

На Сониной машине девушки отправились в Раменское. Всю дорогу сотрясались от страшной мысли, беспрестанно ползущей в голову. И вдруг Соня насторожилась.

– Слушай, этот джип едет за нами уже минут двадцать.

Оксана сначала не придала этому значения, тем более у Сони часто последние дни возникали навязчивые версии. Но когда подруга растревожилась не на шутку, Оксана повернулась и стала следить за огнями, светящими им вслед в опустившейся темноте. Седан замедлял движение, замедлял движение и джип. Петлял по полосам, петляли и огни. Это, действительно, настораживало и даже пугало. Наконец, Соня свернула в область и прибавила скорость. Джип без зазрения совести свернул следом. А дальше начался кошмар. Не в кино, а наяву. Джип догнал машину девушек и пошел в атаку. Прижимая правым огромным боком, старался столкнуть в кювет.

Соня оглушительно завизжала, но в ту же секунду взяла себя в руки и вырулила из-под махины. Инстинкт самосохранения, видимо, оказался сильнее паники. Когда преследователь снова их нагнал и снес зеркало, Оксана закричала:

– Тормози!

Соня жестко нажала на тормоз, и джип остался впереди.

–Туда! – снова выкрикнула Оксана, указывая пальцем в отросток второстепенной дороги, который возник справа от них. Соня мигом свернула на бетонку, и они смогли уйти, пока джип развернулся и нашел их путь.

– Скорей выключай фары и съезжай под обочину, прячься под обочиной, – Оксана старалась говорить, а не кричать, чтобы не увеличивать панику.

Соня резко затормозила и выключила свет. Они оказались в кромешной тьме, потому что лунный вечер после искусственного освещения на несколько секунд превратился в непроглядную ночь.

– Не бойся, сестренка, не разобьемся. Съезжай. – Оксана ласково уговаривала водителя, хотя у самой от страха стучали зубы.

Соня, тихо поскуливая, осторожно сползла в яму носом, чтобы не перевернуться и ощутимо клюнула капотом землю. Через несколько секунд джип промчался мимо. Они не успели сделать вздох, как послышался визг тормозов и раздирающий нервы скрежет. А потом воцарилась жуткая тишина.

Минуту девушки молчали и не двигались, но поняв, что по какой-то очень страшной случайности, погоня закончилась, выбрались из укрытия и вместо того, чтобы покинуть опасное место, медленно покатили в сторону аварии. Фары осветили груду непонятных обломков, “украшенных” сверху все еще живущим инерционно колесом. Оно крутилось неровной восьмеркой на искореженном джипе, видимо, перевернутом от удара о стоящий на обочине асфальтный каток. Девушки еще несколько секунд вглядывались в пугающий хаос, вылавливая в нем признаки жизни, а потом Оксана открыла дверцу и бесстрашно подошла ближе. Увидев, как сначала та попятилась, но тут же остановилась и снова подалась вперед, Соня вышла следом и крадучись приблизилась. Стоял сильный запах бензина.

От увиденного Сонино лицо вытянулось, а ладони непроизвольно закрыли губы, словно не давая вырваться крику. Рядом с искореженным джипом в какой-то темной влаге лежал человек и корчась пытался приподнять торс, сгребая руками рыхлую от земляных работ землю. Его ноги были погребены под металлической махиной, а голова залита кровью. Человек протяжно застонал. Соня сорвалась с места и бросилась назад к машине и, как только Оксана села рядом, включила передачу.

– Подожди, – остановила её сестра, – нельзя все так оставить.

– Это Калина! Я его узнала! Нужно сообщить в милицию.

– И что мы скажем? Что он преследовал нас? Ни свидетелей, ни доказательств. Мало ли куда человек ехал. А дальше его доставят в больницу, вылечат и отпустят. Представляешь, что будет потом?

– А что же мы можем сделать? – Соня была на грани истерики.

– У тебя есть сигареты? Дай мне одну, пожалуйста.

– Какие сейчас могут быть сигареты? И ты же не куришь!

– Иногда курю, когда сильно переживаю.

Соня дрожащей рукой рванула крышку бардачка, достала белую пачку. Одну сигарету протянула Оксане, другой затянулась сама.

– Я покурю и подумаю, что делать, – Оксана удивилась тому, как быстро пришло к ней решение, – а ты сдай машину подальше, здесь повсюду бензин.

– Зачем ты выходишь? Осторожней! И знаешь, он ведь жутко мучается, – догнал её возглас сестры.

– Ты бы мучилась сильнее, – ответила она, – а может, и не мучилась вовсе.

И пошла к страшному месту.

Соня с недоумением наблюдала за невероятной храбростью сестры. Она же продолжала бояться Калину, даже раненого и лишенного ног. А если у него пистолет?

Ей было все равно, что ждет её завтра, об этом сейчас думать она была не способна. Ощущение опасности и картина трагедии, отбрасывающая в свете фар тень смерти, довели её до крайней точки терпения. Не выдержав, она закричала в окно:

– Пожалуйста, Оксана, уедем! Пусть бог за нас все решит.

И почувствовала некоторое облегчение, когда та решительно повернула назад. Как только сестра сделала несколько шагов, за её спиной вдруг вспыхнуло и хищно зашипело пламя. И вскоре широко заплескалось, оранжевыми языками танцуя в ночи.

– Бог уже решил, – проронила Оксана, запрыгивая в машину.

Девушки удалялись прочь, когда огонь вылизал горючую влагу и перекинулся на сверженный джип. Прогремел взрыв, и Соня закрыла уши, упустив руль…

Они остановились и поменялись местами.

Соня теребила пачку сигарет, не в состоянии выудить ни одну. Наконец, дрожащей рукой вложила в рот отраву и долго шарила в поисках зажигалки. Пока не вспомнила…

– Дай мне зажигалку.

Оксана посмотрела на её болезненное лицо и помолчав ответила:

– Я потеряла её.

Диву даваясь, как может сестра выглядеть такой невозмутимой, Соня взъерошено тыркала прикуриватель. И вдруг застыла, медленно повернула голову в сторону водителя. Глаза её округлись.

– Это…ты…

Оксана потрепала сестру по руке и спокойно сказала:

– Кури, Сонь, кури. Все нормально. Теперь все хорошо.

У Сони выпала сигарета, и в ушах зазвенело.

Оля умерла. Она лежала в гробу с белым лицом, похожая на неземное существо, и была таинственно красивой. Вокруг нее собралось много людей с заплаканными или скорбными лицами, перемешанными с мертвыми, кричащими цветом венками. До неестественной красоты вульгарные букеты тоже были, бесспорно, неземные и в таком количестве, что казалось, они – это инопланетяне с ламинированными прическами, а лица людей – на самом деле живые цветы, и ими скоро украсят могилу. Соня не поверила в происходящее. Так не поверила, что бросилась прочь, чтобы не пришлось поверить. Распахнула двери морга и оказалась лицом к лицу с Калиной. С его волос стекала кровь, будто он попал под проливной кровавый дождь, а раздробленные ноги волочились за костылями, оставляя грязно-красные дорожки. Соня закричала что есть мочи и проснулась.

– Что, выспалась? – с улыбкой спросила Оксана. Она склонилась над газетой, что-то подчеркивая карандашом. – Маловато…

– Чего маловато? – спросонок поинтересовалась Соня.

– Квартир подходящих сдается маловато, а с агентством связываться нам нельзя. Надо так затеряться, чтобы и с собаками не нашли. Ты посмотри, какой народ богатый: “Куплю дом не менее шестисот квадратов в ближайшем Подмосковье”. Интересно, какую сумму он готов выложить? У тебя нет знакомого нотариуса?

– Что? – у Сони перед глазами всё ещё стояла инопланетная Оля, и нотариусы отношения к моргу не имели.

– “Продается летний домик шестьдесят квадратов с участком двенадцать соток. Борисовское направление”, – Оксану привлекли последние слова, зазвеневшие в сердце нотками тоски. Они жили с Мастером и Полиной тоже на Борисовском направлении.

Дважды на пороге съёмной конурки, где обитали Софья, Оксана и Лиза, появлялся Мастер. Появлялся как-то воровато, ближе к ночи, звал Оксану на разговор, но всякий раз она отказывалась. Говорить ей с ним ни о чем не хотелось. И хотя Мастер все ещё был ей дорог, чувство несправедливости, переполнявшее её в ответ на поступки мужчины, а также жажда свободы и новой жизни брали верх.

– Я купил тебе новую машину, Оксана. Зимой внедорожник более безопасен и комфортен, чем кабриолет.

– Зачем? Мне не нужно ничего, – противилась та.

– Посмотри, как ты живешь. Это же повальная нищета. Ты так долго не сможешь.

– Сегодня нищета, а завтра богатство.

Его позабавила её уверенность бескомпромиссного максималиста.

– Ты не сможешь без меня.

– Смогу.

– Чего же ты хочешь? У тебя ведь было все и даже больше: мужчина, который никого кроме тебя не любит и не полюбит никогда. Дважды так не бывает. Что и кого ты ждешь?

– Я жду принца на белом коне.

– А на черном коне принц тебя не устроит?

Она с нежностью вспомнила Грома.

– Нет. Только на белом. Прощайте.

– Вот ключи от новой машины и доверенность.

– Оставьте себе. Я куплю сама все, что захочу.

Мастер лаконично звякнул ключами о поверхность комода, стремительно развернулся и удалился, обдав воздушной волной. А Оксана еще минуту стояла у открытой двери с отяжелевшим сердцем.

За окном у тротуара разместился сверкающий снежным перламутром “лайнер”. Огромный подарок заставлял прохожих останавливаться и умиляться: на его крыше красовался огромный алый бант. Пооткрывали рты и Соня с Лизкой, а потом битый час уговаривали “виновницу” торжественного случая подарок принять.

Глава 22

– Я, кажется, нашла хорошую квартиру, девочки, – сообщила Оксана, – но на окраине Москвы.

– На окраине? Как нам добираться оттуда? Полдня?

– На окраине и только на окраине. Там нас никто не найдет, потому что скоро мы зададим шороха в этом городе!

– Что ты задумала? – Соня больше не боялась непредсказуемости сестры, напротив, та вызывала в ней искрометное желание жить.

– Посмотри, Соня, на эти два объявления. В одном богатый дядечка желает приобрести дворец в хорошем месте, а в другом продают домик в этом самом хорошем месте. Не понимаю, как еще никто не увидел очевидного.

– Ну-ка, ну-ка объясни, – Соня подсела ближе. Заинтересовавшись, подтянулась и Лиза. Авантюрный оттенок Оксаниной загадочности увлекал.

Они встретились с брюшковатым добродушным от большого количества денег дяденькой и бесповоротно очаровали его. Дяденька любил светловолосых, ухоженных по новым, впущенным в страну заграничным тенденциям, а тут – сразу две с ума сводящие блондиночки с открытыми от самых бедер ногами. Не нужный раньше никому, кроме стареющей сварливой надоевшей супруги и то только для общепринятого “лишь бы был”, разбогатевший дядька переживал вторую молодость. Неважно, что в персону он превратился из несуна, все равно считал себя достойным лучших представительниц второй половины общества. Те смекнули это сразу, восхищались дядькой, задавали наперебой вопросы о его жизни, правдоподобно изображая интерес к его драгоценной персоне. Лишь потом кокетливо заявили, что согласны отдать дом любимой тетушки в хорошие руки. Богатая тетушка бездетна, а потому души не чает в племянницах. А поскольку дом после смерти мужа стал для неё огромен, она поскорее хочет его продать, купить что-нибудь поменьше, а оставшуюся сумму отдать девочкам на самостоятельное устройство.

Дядька был вполне тронут, к тому же его грела перспектива дальнейшего общения с красотками, которые так удачно очаровались его положением и, наверняка, обаянием. Он благодарил судьбу, что разговор состоялся не по телефону, а в ближайшем кафе, куда вежливо пригласили его на разговор девушки. На завтра договорились ехать смотреть дом богатой тети, но весь в радужных бабочках кавалер уже был почти уверен в своих положительных чувствах к новому жилью.

Анна Даниловна, хозяйка домика в шестьдесят квадратов, очень обрадовалась появлению потенциального покупателя. Оксана осмотрела постройку, прогулялась по садику, не забывая сахарно улыбаться и нахваливать владения женщины. И между делом она доверительно поведала хозяйке историю о большой любви к ней одного человека, который и желает приобрести девушке в подарок маленький уютный домик для отдыха. Если ей, Оксане, все понравится, то покупка состоится.

Анна Даниловна весь остаток дня пребывала в прекрасном расположении духа, отметив про себя, что девушка действительно очень мила, и не зря она угостила ее чаем с вареньем.

– Оксана, девочка моя, – Полина едва не плакала, услышав голос Оксаны по телефону. Та слегка расчувствовалась тоже.

– Ах, Полина, я так скучаю по тебе. Мне очень нужно увидеться с тобой. Скажи, завтра ты будешь одна?

– Дорогая моя, я одна целыми днями и ночами. Валентин давно не появляется. Мое сердце чувствует, что у него беда. Уже два раза приходили из милиции. Его ищут.

– А Платоныч?

– Платоныча я тоже давно не видела. Последний раз – неделю назад, он деньги привозил. Ты не бойся, приходи, пожалуйста. Никто тебя не увидит. Здесь никого нет, кроме меня.

– Полина, давай все же где-нибудь встретимся. Пожалуй, так мне будет спокойней. Помнишь кафе, куда я водила тебя в канун твоего дня Рождения? Тебе ещё понравился десерт, который ты назвала живописью.

– Хорошо, милая, я приду. Приду. Во сколько?

– Завтра в двенадцать. Не далеко ли тебе туда добираться?

– Не волнуйся. Ничего, прогуляюсь.

Оксана положила трубку, вытерла ладонью, по-детски, намокший нос. Но через минуту уже была весела, загоревшись прежним вдохновением. На вечер дел еще предстояло немало: навестить Оленьку, заехать в “полиграфические услуги” за табличкой, а также за буклетами, которые Лиза отправится завтра распространять, а также заглянуть в фотоателье, где готов нужных размеров портрет, а также не забыть купить несколько газет городских объявлений с заказанной рекламой (дорогая, однако, вещь – реклама в рамочке и с крохотной картинкой) и напоследок ещё раз обсудить нюансы предстоящего завтра дела.

В одиннадцать табличка уже висела. Как и обещала Полина, в доме Мастера никого не было. И живой душой на всей прилегающей территории был только Рамир. Оксана и Соня быстро оформили соответствующие декорации к предстоящему спектаклю: навели необходимый беспорядок, разложив повсюду чемоданы и коробки, извлеченные из подвальной кладовой, повесили на видном месте портрет Анны Даниловны в рамочке (фотографию пришлось умыкнуть в её квартире) и в качестве последней детали плана выпустили Рамира из вольера. В двенадцать позвонил новый русский дядька, и Соня поехала его встречать к съезду на Борисовку, так как точный адрес ему не указали. Когда две машины подкатили к воротам, Оксана взяла Рамира за поводок и открыла калитку с яркой, привлекающей внимание табличкой: «п. Снегиревка, д.№ 17». Именно с этой таблички, как театр с вешалки, начиналась Оксанина афера.

Дядькина новенькая машина вся блестела только что наведенной чистотой, и это говорило о том, что он прибыл скорее произвести впечатление, чем впечатлиться. Прекрасно. Придерживаемый Рамир для порядка пару раз бухнул на незнакомца басом, чтобы тот не расслаблялся, сопроводил его до крыльца, и остался за дверью. Соня тут же убежала на второй этаж якобы продолжать собирать вещи, а Оксана принялась водить стареющего “Аполлона” по роскошным комнатам обители, которая ему, как он не улыбайся, не светила. При этом кокетка не забыла представить ему Анну Даниловну в виде внушительной фотографии в рамочке и нежно взять его под локоток в моменты нашедшего на него блаженства от желания обладать не только, вероятно, красотой материальной, но и (всё сегодня указывает ему на это) одушевленной красотой.

– И сколько стоят тетины владенья? Вы, однако, так еще и не назвали цену, – напомнил мужичок.

– А сколько бы вы дали за один из самых роскошных домов на одном из самых лучших направлений плюс полностью готовый к проживанию?

Мужчина чуть заволновался, промокнул платком испарину на лбу.

– В сочетании с вами, мадам, несомненно, место бесценно, однако вы должны назвать цену.

Оксана не имела права упустить удобного лоховатого клиента. Она понимала, второго такого не будет. Но и дешевить было бы подозрительно. Нужно поступить так. Пусть покупатель сам назовет цену, и по логике она будет соответствовать семидесяти-восьмидесяти процентам его реальных запасов. В этот момент позвонил телефон. Оксана вскинула взгляд на часы: полчаса первого ровно. Трубку можно взять.

– Ало! Да, тетя Аня, мы уже осматриваем дом, – бодро сказала она в трубку смеющемуся Лизкиному голосу. – Нет, нет, думаю, не стоит (она заговорчески посмотрела на потеющего дядьку). Нет, пока не присылайте покупателей, у нас, кажется, уже есть свой. К тому же он серьезный человек, и ему все нравится. О цене? Ещё не говорили. Но вы не волнуйтесь, мы все обговорим. Тут человек, видно, не так себе. Солидный, говорю, человек. Я позвоню.

И она вернулась к собеседнику. Присела на кресло, указав ему на другое.

– Уважаемый…простите…

– Олег Юрьевич, – поспешил представиться тот.

– Меня зовут Маргарита, – Оксана сделала паузу и слегка наклонила голову.

Юрьевич мгновенно подхватил её пальчики, с удовольствием поднес к губам.

– Дорогой Олег, из уважения к вам я прошу вас самого назвать цену, которую вы считаете уместной. Дело в том, что мне как-то неудобны такие вопросы, ведь я решаю их впервые. И то только по просьбе тети. Я чувствую себя неловко. Помогите мне, пожалуйста, справиться с этой задачей.

На этих словах она внезапно вскочила и со словами: ах, простите, я не угостила вас кофе, грациозно поспешила в столовую. Оставшись один, дядька свободней расположился в кресле, слегка расслабился и с восхищением обвел глазами шикарные своды, уже не в силах совладать с собой, чтобы не представлять себя частью всего этого неизведанного ещё в жизни комфорта. И в ту секунду он убедительно верил, что просто обязан со всем своим статусом, своей производящей впечатление солидностью, иметь именно такое жилье и именно такую женщину, о которой мечтает каждый, а получают единицы. Он уже представлял себя на каком-нибудь дорогом курорте и выходящую из воды Маргариту, притягивающую взгляды всех без исключения мужчин, и ласково скользящую вдоль его распластанного на песке тела, и ложащуюся головкой ему на грудь. И тут девушка вошла с изящным подносом и двумя чашечками дымящегося кофе.

– Я готов дать триста тысяч, – начал клиент, – больше у меня нет.

Оксана взглянула на него так, что тот нашел себя смешным и сконфузился.

– Я ведь не хотела с вами торговаться, потому что думала, что это не достойно вас. В подобной роскоши имеет право жить тот, кто оценит её по достоинству. Как вы считаете, изысканность стиля, над которой трудились профессионалы не один месяц, использование самых дорогих материалов для длительного срока службы, панорамные окна и стеклянные потолки вы смогли бы оценить? Разбираетесь ли вы в этом?

Он смутился, подтянулся, и Оксана уловила на его лице испуг разочаровать её в собственном невежестве. Она украдкой глянула на часы. Пора было дядьку выпроваживать. Полина могла вернуться с минуту на минуту.

– Дайте хорошую сумму и закончим, наконец, официальную часть нашего знакомства.

Это были ключевые слова. Взмокший от азарта, дядька внутри себя утвердился в своем недавнем желании и отсулил четыре сотни.

– Как скоро вас ждать, Олег? – затеребив, будто от волнения, край короткой юбочки, почти прошептала девушка, и тот был сражен.

– Завтра же! Завтра же совершим сделку! – заверил замечательный покупатель, и что-то подсказывало ему, что в его жизни наступала полоса головокружительного успеха. И в этом была заслуга его: он выдвинулся в ряды избранных.

– Тетя не успела собрать вещи, и ей понадобится ещё дня три-четыре. Но я рада, что завтра вы станете хозяином. Лучше поскорее подтвердить свои намерения, пока тетя не привела других покупателей. А то знаете, какой криминал царит в сфере недвижимости. Немало сейчас любителей быстрым способом получить красивую жизнь, и мораль с законом при этом отдыхают. Я очень боялась за тетю. Пожилая вдова одна в таком шикарном доме, мало ли что. Теперь я совершенно спокойна.

– В этом вы правы. Такой творится беспредел. Работать не любят, а красиво жить хотят. Я полжизни в поте лица трудился, теряя здоровье и молодость, чтобы заработать достойные деньги. Поглядите, какой седой стал, а ведь мне всего сорок.

Похоже, дядька решил, что их не начавшиеся отношения уже перешли в стадию теплых и обоюдно доверительных.

– А я не дружу со сверстниками, Олег, мне с ними неинтересно, – Оксана снова скользнула взглядом по циферблату и начала волноваться. – В отличие от вас они не знают, что хотят в жизни, ни к чему не стремятся, и на уме у них – одни тусовки. Вы – другое дело. Именно такие как вы достойны лучшего. Ну, так что же, по рукам?

– По рукам, – дядька нагнулся над её ладошкой, коснулся влажными губами молодой кожи.

– Да, ещё кое-что, – вспомнила девушка. – Оплата производится в присутствии нотариуса, и за сделку ему отдается один процент со стоимости. Это получаются немалые деньги. Истинный грабёж, скажу я вам, и многие такими порядками возмущаются (она дождалась его кивка в поддержку своего якобы негодования)! И чтобы нам с вами не задаваться трудным вопросом, кто из нас расстанется с четырьмя тысячами долларов, предлагаю сумму занизить. Скажем, до сорока. Сорок – в присутствии нотариуса, остальные потом. Итого, за сделку – четыреста долларов, а не четыре тысячи. Вы не рискуете ничем, рискую я. Но как видите, я вам доверяю. Вы не против?

– Как я могу быть против? – воспылал дядька. – Ваше доверие для меня дорогого стоит!

Спустилась Соня, укорила одними глазами, мол, дольше оставаться опасно.

Дядьку пошли провожать. Он шел летящей походкой, широко окидывая счастливым взором чужие “угодья” и продолжал потеть от предвкушения. И лишь изредка оглядывался назад, где, покачиваясь черными мускулами, за ним следовал Рамир.

Не успела закрыться калитка, как плутовки ринулись в дом, столкнувшись в дверном проеме, и, заметая следы, затеяли бег по этажам с чемоданами. Они уже закрыли входную дверь и спокойно выдохнули, когда спохватившись, Оксана понеслась назад и сорвала портрет Анны Даниловны, вдовствующей миллионерши, не ведающей данного факта о себе. Табличка на калитке благополучно открепилась, а старая – с указанием настоящего адреса – водрузилась на место.

Алкоголик Веня послушно ждал девушек в Борисовской роще. В качестве аванса ему были выдана пачка сигарет, а сосуд необходимого продукта гарантировался по окончании предприятия. Он сидел на поваленном дереве и курил себе беззаботно. Рядом лежал выкопанный им собственноручно столб с прямоугольным указателем населенного пункта “Зареченка”, назначенный на это место государственной дорожной службой.

Глава 23

Лиза оставила записку перед тем, как отправиться на свою экзотическую работу: “Девочки, буклеты и газеты с нашим объявлением отнесла в книжный магазин. Осталась незамеченной”.

Прекрасно! Теперь осталось самое трудное: заставить руководство знаменитого магазина клюнуть на приманку. Денег было истрачено немало. Помещение на территории завода сняли дорогое, потому что был нужен телефон. С завтрашнего дня очень нуждающаяся в средствах девушка (найденная в самом захолустном общежитии и не имеющая прописки в столице, впрочем, как и в области) будет сидеть на телефоне и ждать звонка. Такая непыльная работа стоит любых денег. Это будет реклама премьерного спектакля.

Кому под силу провернуть подобное? Заморочек миллион. Считайте. Найти помещение под офис и избежать маломальской регистрации у администрации предприятия. Раз. Обзавестись компьютерами для солидности и другими крутыми замашками, иначе крупный магазин бытовой техники не удостоит вниманием понурый склад после добротного многолетне посещаемого. Два. Соблазнить клиентов перспективами нового склада, а это – создать конкуренцию закоренелому лидеру. Три. Произвести впечатление на месте и подвигнуть на покупку. Четыре.

Вы не пойдете на все это, потому что сказали себе, что это трудно. А это всего лишь вопрос вкуса. Вам трудно, вы и не идете. Вам невкусно, вы не едите. Вы равнодушны к Майами, потому что оно вам не светит. А мы идем не туда, куда идти легко, а туда, куда нам захочется. Поэтому мы любим не то, что имеем, а имеем то, что любим. И живем мы не эмоциями-реакциями, а эмоциями-реактивами, опережающими ситуации их собственного возникновения. Не так, как принято – сначала ситуация, а за ней эмоция, радостная или наоборот, в зависимости от подброшенной судьбой монетки. А по-другому: сначала радостная, переполняющая теплом эмоция, а следом нужная ситуация, которая и должна была привести к ней. Вот так смыкаем прямую линию. Гнем железный прут. Это просто. К тому же покупатели никогда не разглядят фикцию и не будут пытаться, потому что понимают, что постановка такого спектакля – большая заморочка и никому не нужна.

Оказалось, разорившиеся заводы и фабрики с радостью делились пустующими площадями со всеми желающими арендаторами. И что самое ценное, руководство не закрепляло такой союз официально, так как сидело на позиции разорения, не платило налоги и лишние доходы скрывало во благо собственного кармана. А компьютеры нашлись сами, списанные в утиль и сложенные в пыльную кладовую. Старые, покоцанные, неработающие (а кто об этом узнает?) теперь стоят на офисных столах (найденных в красном уголке), даже не включенные в розетку. Зато их много, как в очень успешной компании. Диван и два кресла привезли из съемной квартиры – лучшее из всего интерьера. Дешево и оригинально. Ещё ни один оптовик не догадался создать в рабочей обстановке домашние условия. Покупатели это оценят. Дальше – дело красивых глазок и техничного ухаживания за клиентами, чтобы последним не было дела до сомнений.

* * *

“Актриса” впилась взглядом в приближающегося дядьку, пытаясь уловить его сегодняшний настрой. Тот так широко улыбнулся, что надобность в исследовании дядькиного самочувствия отпала.

Оксана первой вошла в кабинет нотариуса сообщить, что Громова Анна Даниловна и её покупатель явились к назначенному по записи времени.

– Хорошо, подождите, мы вас позовем, – сказала секретарша.

В коридоре ждали недолго, тем более ожидание было скрашено многозначительными улыбками и взглядами, парящими от счастливого дядьки в сторону Оксаны и в обратном направлении. Женщина-нотариус внимательно рассмотрела все документы на дом в поселке Снегиревка за номером семнадцать, проверила оба паспорта и отнесла секретарше для изготовления договора купли-продажи.

Можно было себе представить, как трясется Соня сейчас в машине, боясь быть пойманной на обмане. Ведь произнеси нотариус размер площади дома, и всему конец. Но как ни странно, сама виновница афёры не чувствовала страха никакого. Она не позволяла себе размышлять на тему неудач, прекрасно зная, как материализуются мысли, и даже наоборот, уже жила в успешном финале.

Когда договора принесли, нотариус положил их перед участниками сделки для проверки правильности данных. Оксана прильнула к дядьке всей своей дорого пахнущей свежестью и указала пальчиком на место в документе, где были прописаны его данные, а также адрес покупаемого дома. Все выглядело так, будто она не в шутку увлеклась мужчиной и использует любой повод, чтобы проявить к нему внимание. У того от счастья и нарастающего желания буквы слегка расплывались и смысл тормозил, а потому он испытывал благодарность чужой в сущности девушке за серьезное отношение к его стороне сделки. Когда строчки дошли до указания площади дома (не шестьсот обещанных, а шестьдесят), Оксана приняла все усилия, чтобы дядькину бдительность окончательно усыпить, и принялась под столом пожимать его потную ладонь.

– Поздравляю с роскошной покупкой, – прошептала она в самое его ухо так, что другие этого не услыхали, и тот растрогался чуть ли не до слез: давно никто так искренне не радовался за его успехи, даже жена, привыкшая к деньгам и принимающая заработок мужа как должное. Не дав ему опомниться от счастья, Оксана положила прямо на роковое место (размер площади) маленький розовый листочек из записной книжки с номером телефона некой загадочной Маргариты. И немедленно, будто засмущавшись несдержанного порыва, красивым жестом отвернула хорошенькую свою головку от него и томно загрустила. Дядька решительно и размашисто подписал оба договора, будто символично отвечая согласием на “розовое признание”, и с победоносным видом отсчитал сорок тысяч.

Потом тетя Аня торжественно вручила новому собственнику одну связку ключей, подтвердив, что пара-тройка дней ей, действительно, не помешают, и на Сониной машине была отправлена домой с деньгами и словами:

– Счастливо, дорогая тетя Аня, Танечка отвезет вас домой.

И Анна Даниловна уехала со счастливым лицом, ликуя и перекладывая деньги то в одно отделение сумочки, то в другое. А Соня уж проследила, чтобы женщине и в голову не пришло скользнуть взглядом по номерам машины.

Дядька едва дождался момента оказаться с Маргаритой в его машине и раздулся от гордости, когда девушка восхищенно принялась разглядывать всякие прелести внутреннего убранства салона. Он поиграл автоматическими стеклами, повозил по крыше люк, а потом щелкнул замочком бара и извлек оттуда шампанское. Однако Оксана игриво перехватила бутылку и, раздвинув ножки, поместила её между колен. Развернула ладони и хищным взглядом потребовала обещанное. Дядька достал с заднего сиденья дипломат и честно отсчитал триста шестьдесят зеленых тысяч прямо на колени блондинки.

Риск увенчался удачей! Теперь можно было пить шампанское. Но как очаровательно было бы отметить большой дядькин успех (зачем же, уважаемый и дорогой, наспех, лучше вечером в хорошем ресторане). Тем более такси уже ждет, и излишнее волнение хрупкой девушки за безопасность огромной суммы мешает приятному расслаблению.

Дядька долго не отпускал руку прекрасной Маргариты, не в силах справиться с неподъёмным количеством свалившегося счастья. Наконец, отпустил и ещё несколько секунд сожалел о том, что так и не добился от обольстительницы разрешения подвезти её домой. Простенькая, постукивающая изношенными рессорами, машина такси унесла от него роковую незабываемую блондинку, оставившую шлейф головокружительных перспектив и… ничего не значащие цифры на розовой бумажке.

– А если он запомнил номер моей машины? – Соня все ещё пребывала в озабоченном состоянии.

– Разумеется, не запомнил, – Оксана раскинулась на стуле с чашечкой кофе, её полностью занимала красивая и легкая победа.

– Да почему ты так в этом уверена?

– А зачем ему запоминать твою машину? К его жизни твоя машина никакого отношения не имеет. Ему не только не пришла мысль о необходимости такого действия, но и не возникло даже оттенка какого-либо подозрения. Можешь спать спокойно.

– Я все равно перекрашу машину в другой цвет. Сколько это стоит?

– У нас столько денег, а ты считаешь копейки. Перекрашивай, сколько хочешь, рисуй на ней пейзажи и делай любой тюнинг. Можно все.

– Но он будет нас искать.

– Конечно. И пусть ищет. Здорово, когда кто-то кому-то до такой степени нужен.

– Когда он обратится в милицию – а он туда обратится – и приведет ее в дом, где мы морочили ему голову, то выдут на тебя без сложности. Даже соседи тебя опознают.

– И что страшного в том, что опознают? Где доказательства того, что он мне добровольно отдал нереальную сумму денег? Нотариус для чего? Да над ним посмеются и только.

И Анна Даниловна подтвердит, что дядька покупал домик для меня. Понятно любому, что помимо домика дядька немалые суммы тратит на свою пассию. Может быть, он из личных обид решил отомстить. Кто знает, что между нами случилось, ссоры ли, ревность, мало ли что, только я с ним после той ссоры навсегда решила распрощаться, вот он и вскипел. А представляешь его рассказ о том, что на месте Снегировки оказалась Зареченка и наоборот? Его послушают и у виска покрутят. И вообще перестань беспокоиться. Я же не беспокоюсь.

Дядька был озадачен неверным номером телефона, и поначалу принял недоразумение за описку. Однако позже понял, что эта самая описка – не что иное, как в явном виде насмешливая роспись мошенницы. Это осознание на него нашло, когда, послушно выждав три дня, он отправился в свои новые владения и долго не мог найти Снегиревку. Битый час кружил по заколдованным местам и все время выезжал на какую-то Зареченку. А когда Снегиревку все же нашел, с ужасом уставился на дом за номером семнадцать. Не согласившись с внезапным обманом зрения, и боясь подумать страшное, уехал от неприглядного места и вернулся-таки в несчастную Зареченку. И о чудо! Дом нашелся. Шикарный, величественный, его дом. Только признавать в нем хозяина особняк не собирался, обдавая недружелюбным холодом незнакомой таблички на калитке: “п. Зареченка, д.35”. И тогда только прошитый смертельным ознобом и пригвождённый к месту отяжелевшими ногами, дядька понял, что, к сожалению, не сошел с ума…

– О, Полина, дорогая Полина, прости меня, пожалуйста. Я никак не могла прийти и предупредить тебя заранее. Мне так жаль.

– О чем ты хотела поговорить, Оксана? Я очень переживаю за тебя. Что-то случилось?

– Нет, нет, у меня все хорошо. Просто очень хотела видеть тебя. Я соскучилась.

– Девочка моя, я тоже скучаю. Я хотела спросить. Ты не бросишь университет?

– Нет, Полина, я обязательно его закончу. И деньги у меня на учебу есть.

– Мастер готов отдать любые деньги, лишь бы ты вернулась к нему. Ему очень плохо, Оксана. Он вынужден скрываться, хотя ничего преступного не совершил. Я это знаю. Он не стал бы мне врать. А вчера происходило ужасное. Опять ворвались люди в форме, устроили обыск. Все перерыли, и твою комнату тоже. Вскрыли все сейфы. По разговору я поняла – искали оружие.

– Хочешь, я заберу тебя? Будешь жить со мной.

– Спасибо. Я никак не могу бросить дом. Я тут привыкла. И Валентин мне как сын. Лучше ты возвращайся.

– Я не вернусь. Прости…

В снятом помещении, наконец, раздался звонок.

– Склад “Калейдоскоп”. Менеджер Марина. Здравствуйте.

– Добрый день, девушка. Это магазин бытовой техники “Комфорт”. Мы звоним вам впервые.

– Будьте добры, не могли бы вы ответить, из каких источников вы узнали о нас? Мы собираем данные сведения для статистики.

– Из рекламной газеты и буклетов. Нас заинтересовали ваши цены. В сравнении с другими оптовиками, у вас все значительно дешевле. Это действительно так или рекламный ход?

– Да, это действительно так. Дело в том, что мы не посредники. У нас прямые поставки деталей из-за границы и собственная сборка. Мы не теряем лишних денег на таможне и на доставке объемного груза как раньше.

– А почему о вас ничего не было слышно?

– До недавнего времени мы не занимались оптовой торговлей, только торговлей в розницу, так как у нас ещё не были налажены связи.

– И скидки имеют место, как указано?

– Конечно. Причем в буклетах указаны еще не все скидки, какие мы предоставляем клиентам. У нас очень гибкая система. Приезжайте и убедитесь сами.

– Диктуйте адрес.

Оксана с предельным вниманием отслеживала все движения руководства магазина бытовой техники, принадлежащего самому Мастеру. Необходимо было вычислить день выезда за товаром. Все напряженно ждали этого момента. Закупка происходила раз в месяц, и это был устойчивый момент в течение многих лет. Оксана об этом хорошо знала, как и о давнем желании руководства найти оптовую фирму с более выгодными ценами для закупки товара. Что ж, у руководства – желание найти, у Оксаны – желание дать то, что ищут. Наконец, такой день настал и за час до прибытия экспедитора-толстосума были созданы необходимые декорации: один мужчина и одна женщина на передний план, ещё мужчина и женщина на второй план (все они после представления получали не только заработанные деньги, но и красивые костюмы в подарок, в которые были упакованы). Умные девушки без столичной прописки бежали через заднюю дверь по территории бывшего завода к полусонной заводской бухгалтерше, чтобы напомнить все условия устного договора и вручить, наконец, обещанный аванс. Та оживала, шевелила файлы на компьютере и быстренько просматривала таблицы, изготовленные заранее.

Еще был сторож Борис Иванович. Роль у него была маленькая, а потому можно было надеяться, что после похмелья он с ней справится: спросить, вы к кому, и, услышав, склад “Калейдоскоп”, поднять шлагбаум. Или, услышав, где тут у вас склад бытовой техники, сказать, направо и до конца, и опять же поднять шлагбаум. Сумма, которую обычно тратили на товар, составляла треть миллиона русских рублей, на неё и рассчитывали. Сыграть надо было настолько хорошо, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно потраченные силы. Денег, впрочем, было внесено в проект до смешного мало.

– Здравствуйте, – сказал мужчина Первый План вошедшим: водителю (мужской пол) и экспедитору (женский пол). – Прошу вас.

И проводил к ресепшену (три “сращенных” стола).

– Мы вам звонили, – начала знакомство экс-жертва.

– Будьте добры документы юридического лица, – улыбаясь, щебечет девушка Первый План (весьма симпатичная). – Возьмите прайсы и присядьте. Менеджер вам поможет ознакомиться с товаром. Договора будут готовы чуть позже.

Девушка П.П. не без гордости вручила папку с материалом и чистыми бланками. Гордиться было чем. Содержимое должно было очаровать клиентов. Больше всего трудились именно над этой папкой.

Клиенты присели на мягкий диван перед небольшим столиком. Четыре таких столика временно экспроприировали на Лизиной работе. Они стояли у стен под всякими предметами нерабочего беспорядка – чайником, стаканами, вазой с чьим-то париком, утюгом и прочим. Их отсутствие могла заметить только уборщица: директор ресторана – мужчина – сто лет в женскую уборную не заходил и надо полагать, не зайдет ещё столько же. И вот присели дорогие гости перед столиком, открыли папку. На нескольких десятках страниц красовались цветные картинки холодильников, стиральных машин, газовых плит, пылесосов, микроволновок, комбайнов, разноцветных чайников и много чего ещё (бумаги-то не жалко). От такого широкого ассортимента экс-жертва пришла в восторг. Напротив картинок стояли цены, тоже в “ассортименте”: первая цена как у всех (для “неподозрений”), вторая обещалась в случае покупок на сумму свыше ста пятидесяти тысяч, третья, от которой взгляд было не оторвать, свыше трехсот. То есть дело обстояло так: на сколько денег рассчитываешь, по соответствующей цене и считай. Просто, радостно и хитро.

Вот эту арифметику и объяснил “менеджер” П.П., тепло улыбаясь тетеньке. Та как цветок раскрылась, созрев для покупки на все триста, и немного досадовала, что накануне не уложила отросшую химзавивку. Давно никто так приятно не улыбался ей с глубоким намеком на её женскую сущность. Далее надо было вписать в чистые бланки (слегка надушенные для психологического эффекта) номера выбранной модели и количество штук. Улыбчивый П.П. любезно предложил свою помощь и в этом, и пока мадам определялась с выбором, принес гостям по чашечке кофе.

Негромко звучала нежнейшая классическая музыка, и на подвешенном к стене телевизоре плавно менялись чарующие пейзажи: то берег экзотического острова, то уходящее солнце за горизонт. Девушка первого плана время от времени подносила к уху трубку телефона, якобы принимая звонки от заинтересованных клиентов, и вела тихий деловитый разговор на тему новых поступлений или что-то в этом роде.

Рядом с нашей тетенькой и её спутником, расположившись в креслах, сидел мужчина второго плана с такой же папкой в руках. Когда наши пили кофе, он встал, подошел к девушке первого плана и передал ей бланки с якобы заказом. Девушка П.П. тут же встала, скользнула вежливой улыбкой по В.П. и нашему водителю (надо же было подмаслить для полного счастья и его) и удалилась. В.П. присел. Девушка вернулась и певуче произнесла:

– Ваш заказ набирается на складе номер один. Будьте добры, подождите ещё немного.

А ещё через некоторое время пригласила В.П. в кассу. Оттуда В.П. вышел с накладными и для точности переспросил:

–Мне подгонять машину к первому складу?

И девушка первого плана повторила:

– Да, да. Склад номер один.

В.П. ушел. Вошла женщина второго плана. Взяла на ресепшене папку и присела в кресло.

– Вам помочь? – спросил П.П.

– Нет, спасибо, я сама.

– Кофе?

– Пожалуй.

И углубилась в картинки. Наши гости сделали свой выбор, и П.П. принял у них заполненные бланки. Девушка с бланками отлучилась, а “менеджер” сменил в видеопроигрывателе кассету.

– Ваш товар набирают на складе номер два, – ласково сообщила девушка П.П., скоро вернувшись. – Подождите, пожалуйста, вас известят.

Расслабленная после кофе и удовлетворенная покупкой, экс жертва отдалась действию, происходящему на экране. Водитель время от времени выходил курить. А в это время третья девушка (скрытая от глаз) бежала с бланками к бухгалтерше, и та оперативно стряпала накладные в трех экземплярах. Затем третья девушка бежала назад и занимала место в окошечке якобы кассы.

Наконец, гостей пригласили в кассу, где экс жертва расплатилась понакладным и, как полагается, подписала бумаги, закрепив подпись печатью.

– Ваш склад номер два, – девушка улыбнулась ещё нежнее, а красавчик П.П. вызвался показать новым якобы покупателям дорогу.

На улице он запрыгнул на велосипед и поехал впереди грузовой машины. Петляя между сооружениями, уводил теперь уже никому не нужных, освобожденных от “денежной ноши” людей подальше от места представления, как птица уводит врага от гнезда. У “ледяной избушки” с табличкой “Склад №2” спешился, принял у экспедиторши одну из накладных и премило ей улыбнулся, снова перетягивая внимание на свою персону и лишая возможности всецело отдаться рабочему моменту. На его якобы звонок (кнопка давно не работала) открылось окошечко в складской двери, поглотило документ и закрылось снова. П.П. стоял на месте и продолжал улыбаться экс тетке с достоверной симпатией. Наконец, окошечко открылось, выдало документ назад и сделало какое-то объявление голосом невидимого кладовщика. И захлопнулось. П.П. подошел к открытой дверце грузовика со стороны разомлевшей от внимания женщины и протянул накладную.

– Простите, вам не трудно подождать ещё минут двадцать? Не больше. Сейчас ваш товар на автопогрузчике перевезут к выходу. Потом бесплатно погрузят на вашу машину.

– Хорошо, хорошо, – охотно отозвалась немолодая кокетка, – мы подождем.

– Тогда всего доброго, – он немного дольше положенного не отпустил её руку, затем будто с сожалением оторвался и, также за руку попрощавшись с водителем, на велосипеде укатил в никуда.

Прождав полчаса и ничего не выждав от неизменно закрытых дверей, тетка вылезла из салона и нетерпеливо стала похаживать туда-сюда. Не выдержав, она нажала кнопку звонка, прислушалась, нажала снова, затем постучала и, ничего не добившись, толкнула дверь, которую к своему изумлению нашла не запертой.

Никем.

Запирать было некому.

Да и, в общем, незачем: ни единого намека на обитаемость помещения и хоть какое-либо посягательство на его мрачную пустоту не было…

Бросились, от взвинченной скорости качаясь на ухабах, в многоприветливый давешний “офис” и тоже застали “голым”. Лишь легкий бумажный беспорядок выдавал недавнюю его оживленность. Вывезли всё, от телевизора до (так его этак!) велосипеда. Не нашлось даже пальчиков на ручках дверей для охочей милиции. А у машины, которая выезжала с территории, по словам сторожа, как будто номера были грязные, “а можа чем заляпаны, шут его знает, только не было их видать, номеров-то”.

Неописуемые теткины чувства я и не описываю…

Глава 24

Находка была очень странной. Её конфисковали не как положено. Без акта и понятых. И принесли следователю по особо важным делам Краснову Вадиму. Находка касалась его. Полдня молодой человек читал адресованные ему письма (они и являлись загадочной находкой), так много их было. И была еще его давняя фотография, по которой коллеги капитана Краснова и узнали, какому именно Вадиму адресованы неотправленные послания. Нельзя было сказать, что он удивился такому неожиданному событию, потому что так сказать мало. Его с головой накрыло волной нахлынувших чувств. Он мысленно возвращался то в далекий зимний день, такой солнечный и болезненно контрастный её горьким словам, то в день их внезапной встречи, когда она предстала перед ним холеная и чужая, не способная никогда и ничему искренне удивиться, как раньше, когда умиляла своей наивностью. Он недоумевал, он терялся и был потрясен неожиданному открытию. Её слова, писала она, не были правдой. Но как она боялась его разочаровать признанием, что больна, что калека! Она продолжала думать о нем, скучать и испытывать чувства до последнего письма. А потом признания оборвала из-за вежливой благодарности, уважения и своей честности по отношению к другому человеку, который спас её от гибели и вернул к жизни.

Молодой мужчина сидел ошеломленный, не заметив, что рабочий день давно закончен. Не один час, не один день проведет он наедине с собой, пока не придет к убеждению, что обязан простить и бороться. За воскрешение их чувств…

***

В новую квартиру переезжали втроем, потому что с сегодняшнего вечера Роман и Ольга решили больше не расставаться.

Для всех остальных со следующего дня след Оксаны затерялся.

Заявление о мошенничестве так называемой компании по оптовой продаже бытовой техники из милиции забрали по указанию Мастера. Он понял, чего стоит воспитанная им девочка, превзошедшая в мастерстве играть жизнью его самого. И с горькой усмешкой оценил…

Несчастный влюбленный дядька ничего в суде не добился, потому что, будучи в трезвом и адекватном состоянии, подписал договор купли-продажи добровольно, и нотариус засвидетельствовала данный факт, а также получение указанной в договоре суммы второй стороной сделки. После того, как дядьке пригрозили уголовной ответственностью за дачу ложных показаний, ведь с его слов Анна Даниловна получила от него не сорок, а четыреста зеленых тысяч, тот утихомирился и впал в состояние глубокого транса.

Причастность Мастера к убийству бывших руководителей крупного предприятия не доказали. Теперь помимо прочего он совладелец завода.

Соня купила квартиру и открыла небольшой магазин.

Лиза больше не танцует стриптиз. Она ведет стрип-аэробику в собственном фитнес-клубе.

Денег еще осталось предостаточно…

Хозяйка Олиной квартиры ничего не знала о бывших жильцах. Паспорт не проверяла, местом работы не интересовалась. Поэтому ничего вразумительного сотрудникам ОВД сказать не могла, только крестилась и хваталась за сердце. Как ей было не хвататься, если на неё поступило заявление от обманутого квартиросъёмщика. И хотя он утверждал, что внес стоимость аренды за полгода, она видела его впервые. Квартиросъемщик несдержанно ругался и давал показания между режущими слух несдержанными словами. Между ними сотрудники и выловили, в конечном счете, смысл его трагедии. Мол, молодая хозяйка (волосы длинные, рыжие) сдала ему квартиру, взяв деньги за шесть месяцев вперед, поскольку срочно уезжала за границу, и от этой срочности цена была невысокой, что и подкупило квартиросъёмщика. И нужно было деньги принести в течение часа по причине её скорого отлёта, и ещё потому, что желающий на дешевое жильё не он один. Кто первый успеет раскошелиться, тот и будет в этой квартире жить.

Дело, конечно, не завели. Никаких доказательств на данное утверждение не нашлось.

***

“КамАЗ” остановился на обочине извилистой горной дороги. У подножия вереницы зелёных гор расположилось несколько деревень, домики которых отсюда выглядели совсем игрушечными.

– Я, пожалуй, здесь сойду, – Валентин спрыгнул на землю. – Открывай, дружище, малышку.

Водитель обошёл большую машину и загремел замками на задних дверях. Внутри послышалось короткое приглушенное ржание.

– Заждалась, милая, в заточении, – ласково отозвался на звук лошадиного голоса Мастер.

Двери открыли. Белая длинноногая кобылица затрясла головой, нетерпеливо затопталась на щедрой мягкой подстилке. Её отвязали и вывели из фургона. Кобылица втянула ноздрями чистый горный воздух и встрепенулась, дернув ушами. Из отдалений кузова вынесли лошадиную экипировку и принялись устраивать седло на спине животного. Та зацокала копытами в предвкушении долгожданного полета и с удовольствием косила глазом на запрыгнувшего седока.

– Давай, парень. На пару часов ты свободен. Раньше, думаю, не появлюсь, – сказал наездник сопровождающему, свернул с шоссе на тропу и пошёл рысью.

– Ну, счастливо, Мастер, – пожелал тот ему вслед.

ОН был невероятно статен в тщательно подобранном костюме наездника: сапожках и брюках с широким ремнем и пряжкой. Его волосы были зачесаны назад, приглажены и зафиксированы. Несмотря на долгий путь, мужчина был тщательно выбрит, свеж и надушен. Он походил на романтичного героя, сошедшего с экрана кинотеатра. Эта девочка, в которой он страшно нуждался, и которая сделала его слабым от страданий, была достойна и большего поступка в свою честь. Главным было покорить её, заставить вспомнить прежние чувства, когда он был для неё почти богом.

Местность показалась ему как будто знакомой. Возможно, он ходил когда-то по этой тропе. Мимо редких деревцев, мимо говорливого ручья, выныривающего откуда-то из ковровой холмовой зелени, тропа привела его в деревню. Отчего-то и деревня показалась ему знакомой. Не сюда ли его заносило ветром юности? Хотя все южные деревни на одно лицо.

Он быстро отыскал нужный дом, похожий на другие и цветом, и плетеной изгородью. Наклонившись, толкнул калитку. Всё было ветхим и неприглядным. Посеревшее от времени жилище с облупленной штукатуркой, покосившимся крыльцом и печально наклоненными окнами наводило уныние. Невозможно было поверить, что здесь выросла красавица Оксана.

Мужчина спешился, постучал. К двери долго не подходили, но когда она открылась, ему показалось вдруг, что ОН ТЕРЯЕТ ЧУВСТВО РЕАЛЬНОСТИ: женщина, стоявшая по ту сторону двери, тоже как будто была ему знакома. На ум набегал вывод: здесь что-то не так…

Растрепанная, в одном носке, хозяйка заметно покачивалась. Даже не рассмотрев пришедшего, она широко распахнула дверь, впуская его.

– Здравствуйте, – успел только проговорить Мастер, как та вдруг попятилась, с изумлением уставившись на него.

– Ты приехал! – воскликнула она, закрыв губы ладонями то ли от радости, то ли от испуга.

Все казалось Мастеру непонятным. Возможно, его приняли за кого-то другого. Впервые за последние годы он почувствовал себя конфузно. Он прошел в комнату, и его взгляд принялся растерянно блуждать, пока не натолкнулся на выцветший от времени фотопортрет. Валентина словно поразило током. С портрета смотрела… Белла, черноволосая, большеглазая, с томным светом в зрачках. А рядом с этой большой фотографией висели поменьше. На одной из них была запечатлена Оксана в возрасте десяти-двенадцати лет, на других – улыбающийся младенец. Так и не придя в себя, Мастер вынужденно смирился с догадкой, что неопрятная пожилая женщина, сидящая перед ним, с мешками под глазами, одутловатым лицом и крепким запахом алкоголя – не кто иной, как Белла, некогда поразившая его своей красотой. Как она теперь изменилась!

– Я знала, что ты приедешь, – продолжала лепетать старуха, – я всегда знала. И ждала.

Она запнулась, что-то высчитывая на уплывающих из её вида пальцах, и вдруг ринулась к нему, дыхнув перегаром:

– Двадцать с лишним лет ждала! Ты ко мне приехал?!

Мужчина кивнул, соображая, как выйти из ситуации. Наконец, взяв себя в руки, усадил женщину на место и, стараясь улыбнуться, спросил:

– Как поживаешь, Белла? Ты замужем?

А сам подумал, ужаснувшись: “А ведь ей нет ещё и сорока”.

– Я? Я замужем.

– А где же твой муж?

Она грустно махнула рукой в сторону.

– Он в Краснодаре. А я здесь.

– Почему же?

– Мы не ужились или, как там говорят, не сошлись характерами. Я уехала и теперь живу здесь, у мамы. Она скоро придет.

Глядя на нетрезвую, давно не уделяющую внимание собственному виду, быстро состарившуюся женщину, нетрудно было догадаться о причине её размолвки с мужем.

Мастер некоторое время искал брода к интересующему его вопросу. Сделал вид, что рассматривает фотографии на стене.

– Кто это, Белла?

Она перевела плывущий взгляд с него на стену.

– А-а-а, – загадочно протянула. – Ты ничего не знаешь, Валечка.

– Так скажи мне.

– А я не могу, – она покачала пальцем. – Нельзя.

И тут же перевела разговор:

– А какой ты стал! Как одет! У-у-у… Ты такой…такой…

– Белла, Белла, подожди обо мне, – он сел рядом, взял женщину за плечи. – Скажи мне, о чем я не знаю. Скажи, пожалуйста.

– А ведь нельзя…

Она, казалось, о чем-то сожалела.

– Можно, Белла, теперь можно, ведь я к тебе приехал.

– Можно? – её глаза наполнились влагой.

– Да.

– Это она, Валечка. Это она.

– Кто? Ну, кто же?

– Твоя дочь.

Его словно оглушили.

– Этого не может быть…

– Я ведь тогда забеременела. Тебя долго, долго ждала. А потом родилась девочка, твоя дочь. Её зовут Оксана.

– Подожди, Белла, разве не Руфина её мать? – пол уходил у него из-под ног.

– Руфина забрала мою доченьку к себе. Я же в роддоме ее оставила! Бросила я ее! Спасала свой брак (на её лице появилось подобие усмешки). А она ведь до сих пор не знает, кто её настоящая мать… и кто отец.

Голова Мастера налилась свинцом. Этот удар был равносилен тому, который он получил, узнав о гибели дочери. Страшно было представить, что произойдет, узнай Оксана правду. Она вступала в связь с собственным отцом! Можно ли пережить такое?

Ему хотелось бежать со всех ног, и лишь усилием воли он заставил себя остаться на месте.

– Где она сейчас? – спросил, поглядывая на окна, не желая встречи больше ни с кем.

– В Москве. Как ей там живется, в таком огромном городе? Она ведь ещё ребенок.

– Ты знаешь её адрес?

– Да, знаю, – обрадовалась старуха. – Вот он, в письме. Здесь в шкафчике.

Она засуетилась, извлекая из старого стола письмецо, и знакомый почерк на конверте разволновал мужчину до рези в глазах.

Письмо было свежим. Оксана писала матери Руфине о своей спокойной и хорошей жизни, о том, что собирается учиться и работать, что встретила Натана Ионовича (“помнишь, мама, педагога по режиссуре?”), и тот предложил ей работу в театре.

Мастер пробежался глазами до слова “целую”, прочитал постскриптум с просьбой никому её новое место проживания не раскрывать, изучил обратный адрес на конверте и положил письмо в карман.

– Что ты ей скажешь, Валя? Скажи, как я тебя любила и как люблю её, – запинаясь от счастья, выпрашивала Белла.

– Скажу, Белла, обязательно скажу. Прямо сейчас поеду и скажу. А ты, Белла, береги себя. И прощай.

Исчезая неровными кусками, солнце втискивалось в ковровую гору, заслонившую горизонт, и сквозь окна наполняло дом мрачной печалью…

Никогда не будет он искать Оксану, лишь последует за её жизнью безмолвной тенью, до конца дней своих вынужденный нести крест мучительного бессилия перед правдой.

Он кинулся прочь из этого дома, вскочил в седло и пустил белогривую кобылицу вскачь.

____________________

Дизайн обложки выполнен в компании Бит-Принт дизайнером Ольгой Лариной.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24