Совсем другая история [Виктор Альбертович Сбитнев] (fb2) читать онлайн

*для подготовки обложки издания использована художественная работа Виктора Васнецова «Новгородский торг»

От автора

Эта книга состоит из шестнадцати эссе, художественно-публицистических произведений, в основе которых лежит принцип ассоциативного (а не логического) мышления. Если вдаваться в историю жанра, то эссе «придумали» поэты, которые отличаются от большинства смертных тем, что априори их стили представляют эксклюзивные метафоры. Вот и предлагаемые ниже эссе – развёрнутые метафоры как прошлых, так и настоящих времён – причём, как правило, прошлое используется всего лишь, как увеличительное стекло для скрупулёзного исследования досадных оказий нашего времени.

Об авторе

Виктор Альбертович Сбитнев родился 63 года назад в Москве, откуда в младенческом возрасте был перевезён в Село на Волге, где провёл своё золотое детство среди лесов, лугов, птиц и домашних животных, за которыми привык ухаживать и зимой, и летом. Потом мать забрала его в Новгород, где он окончил сначала школу, а затем институт… без единой четвёрки. А потом были армия, аспирантура и восемь лет преподавания на кафедре литературы: поэтика, теория стиха, стилистика, история русской литературы. Более двадцати лет В.А. Сбитнев профессионально занимался журналистикой, работал редактором нескольких изданий, редактировал две собственных газеты. Сегодня он – главный редактор единственного в области литературного альманаха «Костромской собеседник». Свои романы, повести, рассказы и очерки публикует в журналах «Подвиг», «Наш современник», «Север», «Литературная Россия», «День литературы», «Новая литература», «Мир Севера» и других. Автор нескольких книг прозы и сказок.

Предисловие к книге

Название книги исходит из пафоса «новгородских» эссе – «Почему либерализму не суждено победить в России?» и «Почему московские учёные молчат о новгородской демократии?». Дело в том, что уже в первом российском университете, то есть с середины 18-го века, русскую историю понимали, как московоцентристское учение (пропаганду!). Вот, де, была некогда единая Русь, которую крестил киевский князь Владимир, а потом грянула феодальная раздробленность, которой воспользовались монголы. А, соответственно, следующие триста лет, вплоть до Ивана Третьего, Руси вообще как бы и не было. Так… отдельные княжества. А потом сначала владимирские, а затем московские князья-государи стали её собирать. Особенно старался в этом смысле Иван Грозный, который просто спать не мог на феодально – раздробленной земле (видимо, и памятник ему в аккурат за это пару лет назад поставили). На самом же деле, поступками болезненно честолюбивого царя-мизантропа управляла не унаследованная рюриковичами тяга к целенаправленному собирательству русских земель во имя обретения максимальных возможностей защищать своих подданных, русских людей. Отнюдь. Новгород всегда подчинялся московскому князю, никогда не помышляя о войне с братьями по вере. А при Иване Третьем и де факто стал частью Московской Руси. Но внуку Ивана Третьего этого было мало. Новгород жил богаче и свободней, по нему Европа судила обо всей огромной православной Руси. Именно азиатская алчность и местечковая зависть заставили московского тирана двинуть русских стрельцов и наёмную татарскую конницу сначала на Шелонь, а затем под новгородские стены. Прежде всего, Новгород был безобразно по-монгольски разграблен, обескровлен и разрушен. Даже из церквей утащили все деньги, утварь и дорогие иконы. Ни в Казанском ханстве, ни в Астрахани царские опричники не выказывали такой беспримерной жестокости. Всё, что им не удалось вывезти из Новгорода, они либо утопили в Волхове, либо сожгли на площадях. Именно такое собирание русских земель (о нём с пафосом писали известные русские историки Карамзин, Костомаров, Татищев, а позднее Рыбаков и Скрынников!) чудным образом преобразилось при Петре и Елизавете в имперскую концепцию российского единения. Из 18-го эта трактовка благополучно перетекла в век 19-й, а затем и в 20-й, когда большевики якобы из-за белогвардейской угрозы унесли ноги из объявившего советскую власть Петрограда в первопрестольную. С этого момента Москва стала безоговорочным центром огромной территории, на которой, невзирая на социалистический строй, открыто проповедовалась и практиковалась сугубо имперская политика. В наше время все сомнения сняты окончательно: Москва и частично Питер (культурная столица РФ) – метрополия, остальные области – колонии. Стиль и уровень жизни в метрополии и колониях – соответствующие: скажем, если в Москве средняя зарплата учителя 80 тысяч рублей, то в Костроме – 25 тысяч. Всё остальное без проблем сравнивается в этой же прогрессии. Заметим лишь, что в районах люди живут, выражаясь на русском – средневековом, ещё «подлее», чем в областных центрах. Многие очевидно помнят, что 21-й век начался с актуализации так называемых «вертикалей власти», которые, по замыслу президента, должны были стать главным инструментом наведения порядка в стране. И действительно, негативные последствия распада 90-х были преодолены уже к 2006 – 2008 году, но дальше… такая исполинская страна, как Россия, должна была естественным образом перейти от оперативного вертикального реагирования на плавное движение к горизонту. Как Штаты, как Земли Германии и провинции Китая. Горизонтальное развитие предполагает, например, что в США гражданин одинаково хорошо и успешно может жить как в Вашингтоне, так и в Чикаго, как в Нью-Йорке, так и в Лос-Анджелесе. В Германии, делятся опытом русские эмигранты, одни предпочитают преуспевать в Мюнхене, а другие – в Берлине, одни – в Штутгарте, а другие – в Лейпциге. Да и в Италии историки любят Рим, а технари – Милан, театралы – Верону, а моряки – Неаполь. У нас же нынче даже приглашённая на ТВ подкованная идеологически профессура простодушно заявляет с экрана: «Ну, зачем заниматься самоедством? Если хотите нормально зарабатывать, переезжайте в Москву!». То есть, согласно этой логике, в огромные территории РФ и инвестировать незачем, ибо это нефть, газ и навоз. Достойной жизни у нас хватит лишь на осознанно перебравшихся в Москву или Питер. Остальные пускай остаются жертвами своего тоже осознанного выбора. Убогими провинциалами. Этот судорожный московоцентризм запечатлел ещё Чехов в «Чайке»: «В Москву! В Москву! В Москву!!!» Да, что там Чехов? Московской болезнью поражены уже персонажи грибоедовского «Горя от ума» и радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву». Между тем, в первом тысячелетии (9 век нашей эры) начала своё уникальное развитие и другая, вполне соизмеримая с Киевским, а затем и Московским государством Русь. Только в отличие от Москвы она никого не присоединяла и тем более не порабощала. Это Господин Великий Новгород. Русская средневековая демократия, просуществовавшая на нашей земле – от прибалтийского Копорья до Северного Урала – более 500 лет! То есть, дольше, чем Римская империя. Но по странному стечению обстоятельств история этой Руси не только предана забвению, но и всячески «вытаптывается» в сознании современного гражданского общества. Автор уверен, что делается это целенаправленно, с молчаливого одобрения имперского Кремля, который буквально из года в год усиливает своё варварское давление на обираемые Центром регионы.

В этом отношении президент Путин мало чем отличается от царя Ивана, названного Грозным ещё и потому, что с вольными новгородцами он в средние века расправлялся не менее целенаправленно и жестоко, чем немецкие фашисты расправлялись с еврейским народом. Бояр и купцов его опричники зверски истребляли – так, что местами Волхов запружался трупами и отрубленными членами людей. А ремесленников царь расселял по медвежьим углам Московии, уничтожая тем самым даже проблески памяти о какой бы то ни было провинциальной самодостаточности и русской воле. И ничего нового в высказывании Путина – для западных ушей – о «скончании либерализма» нет. Упрощённо говоря, он почти дословно повторяет своего идеологического отца Ивана, который так же полтысячелетия назад заявлял ганзейским купцам о «скончании новгородской вольницы».

В эссе, которые предлагаются Вашему вниманию ниже, содержится, главным образом, анализ существующего ныне в РФ режима. Но если вчитаться внимательно, с потаённым демократическим интересом, то, так сказать, на заднике изображаемых в книге событий всегда можно увидеть и снисходительную улыбку новгородского предпринимателя Садко, и пронизывающую решительность не ведающего страха ушкуйника Буслая. Они и были первыми русскими либералами, а говоря строго по-русски – ВОЛЬНОЛЮБАМИ. И именно такие люди стояли во главе ДОМА СВЯТОЙ СОФИИ, все обитатели которого жили богаче европейцев, боясь с кем-либо объединяться из осознания уникальности своих общественно-политических, экономических и культурных достижений. Это совсем другая история Руси, которая сегодня имеет равное право на появление в учебных программах и планах наших школ и ВУЗов. И у нас, русских, должна быть святая Воля на выбор: какую историю Отечества мы считаем родной?

Приоритеты очевидные и невероятные

Слово «приоритет» стали часто употреблять в начале девяностых, сразу после развала СССР. Оно означало как в политическом, так и в экономическом контексте – главное, основное направление работы руководства страны. Увы, по обыкновению декларируемые с высоких трибун приоритеты на практике почти всегда мутнели и выцветали, становясь недоработанными, а то и ошибочными проектами – «во всём виноват Чубайс» – поспешно усланных в отставку премьеров. И вновь провозглашалось главенство либеральных ценностей, то есть духовных и материальных прав личности, и вновь с первых же шагов нового правительства в России воцарялась духовная власть олигархов, чистогана и памятная до сих пор общенародная нищета. Сегодня вместе с отцом ваучера Чубайсом эти процессы ушли в тень, но термин «приоритеты» функционирует примерно с той же «успешностью», несмотря на то, что место космополитических либералов давно занято патриотами из «ЕР». И пока будет здравствовать столь невероятная для демократического, правового государства практика, все, на первый взгляд, позитивные указы президента так и останутся в подвешенном состоянии.

Давайте попробуем определить приоритеты нынешнего руководства России. Почему попробуем, а собственно не определим? Прежде всего, потому, что Президент сам сказал о своих указах, что надо де их стараться выполнять. И потом, руководство это чересчур объёмно и аморфно. Наиболее чётко обозначена лишь одна его дефиниция. Это президент РФ. Он – один единственный, и его избирают все россияне. Хотя срок его полномочий стал меняться в угоду около президентским элитам, что также не придаёт эффективности этой заимствованной на Западе демократической форме правления. А вот ниже, под президентом… царит полная чехарда. Хоть президент и является главой государства, но руководит он, прежде всего, правительством России, у которого имеется ещё один руководитель – премьер-министр. Кроме кабинета министров у президента есть ещё и его администрация, очень обширный и властный аппарат, во главе которого также стоит свой глава. За законы и их принятие в стране отвечают сразу две палаты: Совет Федерации и Государственная Дума, у которых также «свои особые» отношения с главой государства, его администрацией и правительством. И если раньше верхняя палата состояла из губернаторов и спикеров региональных дум, что было, по крайней мере, очень удобно, то нынче туда запросто проникают разного рода «безутешные вдовы», отставные министры и опальные олигархи. Если депутатов Государственной Думы в былые годы избирали жители регионов, то нынче они проходят по партийным спискам, которые практически утверждают лидеры парламентских партий. Но и этого нашим лидерам оказалось мало, и они инициировали создание общественной палаты, которая к тому же имеет своих деток в регионах страны. И на всю эту махину в России работает ещё несколько махин, в которых задействованы тысячи и тысячи людей с соответствующими материальными преференциями. Все они держатся за свои сытные места, в соответствие с чем также оказывают ощутимое влияние на выработку президентских приоритетов.

Пойдём далее. Несмотря на то, что «обло огромно», оно не «лаяй», а настороженно и даже ревниво прислушивается к голосу президента, который, к слову сказать, окружён, как восточный падишах», целым роем советников и советчиков, которые также преследуют свои (своих элит!) отнюдь не бескорыстные цели. При первом президенте России в ходу было такое понятие, как «семья», в состав которой, так или иначе, входили и Чубайс, и Абрамович, и нынешний президент России. И не думаю, что понятие «семьи», как политический рудимент, навсегда осталось в прошлом веке. Ну, не «семья», так «друзья», и они также существенно влияют на определение нынешних приоритетов государственной политики.

И, наконец, Госсовет, Совет безопасности и обширный институт губернаторов. Первые две дефиниции в значительной степени влияют на определение приоритетов во внешней политике (армия, ГРУ, контрразведка, министерство иностранных дел и пр.), губернаторы, очевидно, помогают президенту определить (для себя!) приоритеты внутри страны. Заметим сразу, что все российские регионы как минимум делятся на две основные категории: дающие и берущие, то есть такие, например, как Тюменская область и наша Костромская или Тверская область и республика Якутия. А есть ещё особый регион – Чечня, особый регион – Дагестан, особый регион – Крым и целый супер – особый округ Дальневосточный.

В результате всех вышеозначенных факторов, формирование приоритетов в государственной политике теоретически должно происходить по весьма сложным и потому особенно продвинутым, наиболее современным схемам объективного независимого мониторинга и контроля. Однако, этого не происходит. Слово и дело в России по-прежнему есть не только ни одно и то же, но подчас прямо противоположные понятия. Красноречивый пример тому – майские указы президента, о которых сам президент вынужден был сказать (извините, повторяюсь!), что надо стремиться к их выполнению. Не выполнять, а «стремиться выполнять». Скажем больше! В последнее время президент в принципе всё чаще не указывает, а как бы советует и даже консультирует. Более – менее, твёрд он лишь при определении внешних приоритетов. Например, почему наши «Сушки», «Тушки» и «Миги» полетели в Сирию бомбить ИГИЛ? Потому что на питерских улицах юный Путин убедился, что «надо бить первым»! Некоторые субъективные мотивы лежали и при выработке антитурецких санкций, и при уничтожении ввозимых с Запада продуктов, и при проведении крымского референдума, не говоря уже о спасении экс-президента Януковича и о поддержке восточно-украинских самопровозглашённых республик. Словом, если говорить о внешнеполитических приоритетах, то они очерчены весьма рельефно. Все нынешние ТВ-ринги и дискуссионные площадки сплошь практикуют антиамериканизм, антиукраинизм, антибританизм, тему Сирии и иных конфликтных регионов, из чего следует, что наличие внешнего врага для нынешнего руководства России жизненно необходимо, поскольку в наиболее значительной степени, во-первых, отвлекает народ от чрезвычайно больных внутренних проблем, а во-вторых, наиболее действенно работает на процесс объединения нации.

Что же до внутренней политики, то, как сказано выше, здесь президент ограничивается только советами, рекомендациями, уходя по мере возможности за спины премьера и ключевых министров – экономики, финансов, машиностроения, соцзащиты, главы Центробанка и т.д. Соответственно и чётко очерченных приоритетов при проведении внутренней политики – нет! (декларативно появилась борьба с бедностью!). Водя дружбу с силовиками типа «простого служаки» Шойгу, Путин заметно дистанцировался и дистанцируется от «умников» типа Улюкаева и Силуанова. А министерство регионального развития вообще взял и упразднил! Хотя, видит Бог, в такой громаднейшей стране, «над которой никогда не заходит солнце», минрегион мог бы стать самой востребованной правительственной структурой, корректирующей направление давно назревших глобальных реформ абсолютно во всех сферах российского бытия: от сельского хозяйства и промышленности до образования, медицины и культуры. Невероятно, но, повторяю, приоритетов внутренней политики у нынешнего российского руководства практически нет. Прежде всего, это касается почти всех датируемых из Центра, так называемых депрессивных регионов. В той же Костроме по-прежнему стоят все крупные предприятия, всё так же подавляющая часть районов области не газифицирована, на территории области постепенно исчезают дороги, зарастают мелколесьем прежние сельхозугодья, лесосеки, забиваются последние коровы и телята, ликвидируются школы, библиотеки, медпункты, перестали быть судоходными реки, мелеют и скудеют рыбой озёра и прочее, прочее, прочее.

Теперь давайте глянем на Западные практики, откуда к нам пришли очень многие структурные управленческие схемы. Про дефиницию «президент» я уже говорил: заимствовать – заимствовали, но лишь голую форму, а содержание по существу заложили советское, сформированное ещё в недрах политбюро ЦК. Но возьмём очевидный приоритет политики США – как внешней, так и внутренней. В Штатах он един. Это, прежде всего, качество жизни американских граждан. Потом уже всё остальное. Как только это качество ухудшается, президент и его кабинет рискуют остаться не у дел. Их не только могут не переизбрать на новый срок, но и вообще объявить президенту импичмент. Примерно так же поставлено дело и в Западной Европе: ни Меркель, ни Макрон не могут почивать на лаврах ни минуты. А в парламентах Германии, Франции, Греции и даже Венгрии постоянно происходят так называемые партийные рокировки. То левые, то правые, то христиане, то социалисты, то националисты, то либералы, то консерваторы… Отнюдь, наша «Единая Россия» неколебима, как скала, и, вероятно, будет находиться наверху до какого-нибудь невероятного кризиса, революции или, упаси Господи, войны. Как говорится, нет внутригосударственного приоритета, нет последовательной верховной воли заботиться о качестве жизни россиян – нет и спроса с партии власти, со всех этих проедающих триллионы российских рублей («Денег в России, как грязи!» – председатель думского комитета Макаров) махин.

Признаюсь и отчасти покаюсь, что иногда в полемическом пылу я мог сказать оппонентам, что мне плевать на крымский мост и на Сирию, что, по большому счёту, меня не интересуют гуманитарные конвои в ДНР и ЛНР. Это, конечно же, не так. И дончан жалко, и Пальмиру, конечно, надо восстанавливать, и без моста до Керчи крымская жизнь будет проблемной и дорогой, НО… в качестве отправной точки всей проводимой политики необходимо застолбить приоритеты, как это делает каждый президент США, каждый премьер Англии и каждый канцлер Германии: во главу угла как внешней, так и внутренней политики, ставится благосостояние коренного населения страны. Всё остальное есть лишь средства для реализации этого приоритета. Например, зачем Америка, исходя из весьма сомнительных причин и посылов, напала на Ирак? Разумеется, с целью приобщения к процессу добычи и реализации огромных запасов углеводородов, которые столь необходимы трёмстам миллионам американских обывателей. И в результате сегодня бензин в США стоит дешевле, чем в России. И это при огромной разнице доходов между среднестатистическим россиянином и американцем в пользу последнего. Казалось бы, согласно Конституции РФ, все мы, граждане России, являемся равноправными совладельцами наших недр и природных богатств. Но это только по Конституции… На деле истинными обладателями этих богатств и недр являются так называемые «друзья власти» – такие, как Сечин, Абрамович и им подобные. Миллионам рядовых россиян с этого роскошного стола не перепадает ровным счётом ничего! Более того, российские власти так и не удовлетворили мнение большинства – хотя бы ввести прогрессивную шкалу налогов с тем, чтобы все эти «счастливцы», вольготно свесившие ноги с газовой и нефтяной труб, платили в бюджет страны не жалкие 13 процентов, а хотя бы 50, что давным-давно узаконено в целом ряде западных стран. Недаром же, к нам буквально бегут разного рода актёры, боксёры и иные проворно нажившие большие капиталы иностранцы. Словом, как бы это непатриотично ни звучало, но разница в подходах к самой природе власти налицо: у них приоритеты очевидны, поскольку целесообразны, у нас они – невероятны, поскольку рассчитаны на некие внешние, практически не связанные с качеством жизни россиян события. Понимаете, прежде чем посылать в Донбасс конвои с продовольствием, строить крымский мост и тратить миллиарды на освобождение Пальмиры, следует проехаться по той же Костромской области, откуда пошла династия Романовых, и увидеть, что на её непричёсанных пространствах хиреют брошенные посёлки, фермы, опустевшие деревни, разворованные цеха закрытых предприятий, что оставшиеся кое-где русские люди живут крайне бедно, да и не живут, по большому счёту, а выживают. Примерно такие же картины, которые невольно ассоциируются с только что прошедшей в этих краях войной, можно увидеть и на Вологодчине, и на Нижегородчине, и на Тверских и Ивановских землях. А ведь всё это центр России, земли тысячелетнего формирования русской нации. Они, русские, терпели большевиков, коммунистов, либералов и всё ждали, ждали, ждали… приоритетов. Но приоритеты эти и сегодня не принимают их в расчёт. Это красноречиво явствует, например, из злобы нынешних общественно-политических программ, на которых одни и те же приглашённые изо дня в день, из ночи в ночь ломают копья вокруг чего угодно – америк, евросоюзов, пальмир, украин, турций, миллиардов Яценюка и девочек Дерипаски, но, например, про снижение индексации пенсий десяткам миллионов россиян – ни слова. И уж тем более, ничего сколько-нибудь убедительного так и не было сказано насчёт причин этого снижения с 11,5 до 4 процентов! А ещё недавно понизили доходы учителей, врачей и работников культуры… тоже молча. Зато вновь, как в имперские годы, гордимся нашими новыми истребителями, танками, подлодками, ракетными системами и высочайшим рейтингом первого лица. Приезжающие к нам в гости европейцы и американцы искренне считают такие приоритеты невероятными, а мы им в ответ ехидно улыбаемся как в том анекдоте:

– Рыжий, у тебя дом сгорел!

– Ну и что? А у тебя жена гуляет!

Первая утрата очевидна, а вторая, как приоритет нашей политики, НЕВЕРОЯТНА!

Мифы, как приём управления русским демосом

Каждый, кто учился в гуманитарном ВУЗе, наверняка слушал на первом-втором курсах лекции по греческой мифологии и даже заучивал наизусть – а что собственно есть миф: вид искусства, фольклорный жанр или способ бытования художественного творчества в период античности? Однако в разговорной русской лексике мифами стали именовать разного рода небылицы, в том числе о советских государственных деятелях и политике вообще, поскольку со времён первых ленинских декретов нашему народу постоянно говорили неправду, то есть, выражаясь фигурально, «толкали» мифы, находя этому впоследствии веские причины. Главную из них, думается, второпях озвучил один из политических лидеров 90-х: «Народ не тот достался…». Очевидно, он и нынче, так сказать, не совсем «тот»…

По нашим подсчётам, не менее половины россиян относятся к нынешней власти скептически (это не касается президента). А если вместо изощрённой пропаганды в российское общественное сознание вернуть больше информативности и аналитики, то численность скептиков вырастет кратно. Соответственно тут же резко снизится рейтинг первого лица страны (что в принципе скажется положительно на жизни всего российского общества, поскольку чересчур высокий рейтинг государственного лидера есть показатель несамостоятельности мышления его подданных), который в связи с этим окажется перед необходимостью смены элит. Очевидно, что во властных структурах (и элитах) также прекрасно понимают сие. Поэтому я не слишком погрешу против истины, если скажу, что имидж президента в современной России создаётся примерно по той же схеме, по какой создавались в древней Греции мифы о Геракле, который мог в одиночку разгромить вражескую армию, взять неприступную крепость, уничтожить любого монстра. Сама возможность существования среди людей такого героя вселяла оптимизм в граждан свободной Эллады, льстила их самолюбию, была своего рода залогом крепости греческой государственности. Вот и сегодня, прежде всего в целях самосохранения, высшая элита инициирует создание мифов о главе государства: президент спускается в пучину на батискафе, президент мастерски вылавливает на родине министра обороны самую крупную в России щуку, президент запросто взлетает на самом современном истребителе, президент по-свойски садится за руль новой «Лады», президент привычно приникает к прицелу снайперской винтовки и так далее. Вспомним Геракла. Там – то же: то на суше, то на воде, то в небесах. Соответственно: то трёхглавый лев, то исполинская гидра, то некие неуязвимые железные птицы, которых Геракл, выражаясь языком современного российского миф – ТВ, «грамотно принимает». Есть у нас и своя Троя. Это, разумеется, Крым. А так называемые «вежливые люди» вполне «тянут» на роль Троянского коня, который – что ни говори – сыграл свою роль во время проведения референдума.

И вообще, если брать шире, то вся нынешняя российская действительность мифологизирована. Например, только что один из замов руководителя пенсионного фонда страны заманчиво сообщил по ТВ, что если отложить получение пенсии на десять лет, то она может увеличиться почти в два раза. И это, притом, что средняя продолжительность жизни в России 71 год, а российский мужик вообще живёт в среднем не более 65 лет. Как известно, на пенсию он выходит в 60. То есть если ему отложить получение пенсии на 10 лет, он начнёт получать её в 70. Иными словами, российский госслужащий призывает россиян получать пенсию либо после смерти, либо в преддверии её, так сказать, себе на достойные похороны. Ну, скажите, чем не миф? Своего рода мифом является официальное обоснование наших бомбёжек в Сирии – что де надо уничтожать террористов на дальних подступах к нашим границам. Как известно уже с давних пор, и всякий честный военный подтвердит вам это, – для того, чтобы террористы не проникали на территорию РФ, необходимо, прежде всего, укрепить наши границы, то есть дооснастить их современной техникой, увеличить численность пограничных войск, ужесточить пропускной режим и тому подобное. Это в разы дешевле, надёжнее и умнее: и у террористов не будет новых веских причин для мщения, и у Запада – для введения новых санкций, и у нас останется больше денег для инвестиций в нашу измученную «внешними неувязками» экономику. И что удивительно, когда я садился за работу над этим эссе, за стенкой выступал наш популярный военный ансамбль песни и пляски, и до меня явственно донеслись слова исполняемой Иосифом Кобзоном песни: «Нам не надо чужой территории, мы ни с кем не хотим воевать!». Комментарии, как говорится, излишни.

В сущности, мифом является всё официальное информирование россиян через государственные СМИ: скоро добрую часть ведущих российских спортсменов отлучат от спорта за употребление допинга, а министр спорта РФ сразу после оглашения ВАДА положительных проб брякнул нечто невразумительное о неучастии государства в этом процессе. Друзья мои, а зачем нам тогда вообще министерство спорта и сам министр? Характерно, когда такого министерства у нас не было, не было и проблемы допинга (Когда этот материал был уже написан, министр «взял всю ответственность за допинговую проблему на себя». Не иначе, «вставили» ему старшие товарищи за постоянную изворотливость.).

Мы добровольно свернули почти все экономические проекты с Турцией в ситуации развёрнутых против нас жёстких европейских и американских санкций. Эрдоган, конечно же, не подарок, но экономика не терпит резких перемен, она в принципе консервативна. Может, ради этого, то есть сохранения некого достойного уровня благосостояния россиян, можно было отреагировать на сбитый турками самолёт сугубо в дипломатической плоскости? Ну, нельзя сразу, стремглав заменить обширный турецкий рынок африканским или латиноамериканским. Естественно, резко выросли цены на мандарины и апельсины, которые по весне только и могут восполнять в организме недостаток витамина «Ц». И это уже государственная проблема, ибо нехватка вышеуказанного элемента ведёт к резкому понижению жизненного тонуса. И, конечно же, стремительное свёртывание отношений с Турцией не измеряется лишь цитрусовыми и помидорами. Ну, например, многие наши женщины, на фоне длительных дружеских отношений между нашими странами, вышли за турок замуж. А интеграция этносов, культур, наук, экономических интересов в целом? Поэтому, сдаётся мне, что «экономически просчитанная» переориентация на некие нам дружественные страны – это тоже миф. Кстати, даже небогатые россияне успели недолго пожить в достаточно «хорошо оборудованной» стране, то есть в том же 2010-м году, когда они, получающие невысокие зарплаты, имели возможность ездить в ту же Грецию. Лично путешествовал и по Родосу, и по Криту, то есть там, где изначально создавались мифы. Мне было ох как хорошо, потому что я вот так запросто стоял в бурных водах легендарного Эгейского моря! И вот это, скажем так, свободное перемещение миллионов простых россиян по огромному, не придуманному миру, согласитесь, может поколебать мифы, созданные вокруг их политических лидеров! Почему? Да, потому, что становясь частью Европы, россияне волей-неволей начинают сравнивать и в перспективе соответственно презирать всех этих мифотворцев за то, что они, грубо говоря, пудрят им мозги. Европа-то, оказывается, живёт несравненно лучше, а почему же мы? Вот и вся нехитрая мудрость российского мифотворчества сегодня.

Выше я уже писал о «турецкой проблеме». Что ж, Турция для себя решает и её, – например, посредством заключения выгодных экономических контрактов с Украиной – между прочим, более чем на 20 млрд. долларов! Брошенную нами Кубу уже «подхватили» Штаты. И после визита на Остров Свободы американского президента это уже не миф! Не промах и наш самый надёжный на Востоке союзник Иран, который, словно в пику возможным российским анти – санкциям по газу, настойчиво прокладывает газопровод в Европу, а другой союзник, член придуманного Россией БРИГС Китай в значительно большей мере, чем на РФ, экономически ориентирован на США и страны Африки (посмотрите статистические финансовые данные!). Принимают – и по большому счёту, не в ущерб себе – очередные антироссийские меры страны Скандинавии, Прибалтики и западной Европы. Крупнейшие банки, например, и торгово-промышленные кампании, которые всерьёз встревожены спадом нашего производства и матереющей день ото дня коррупцией. Скоро нашим «равноправным» торговым партнёром останется одна лишь Северная Корея, если, конечно, просуществует в её нынешнем виде ещё хотя бы пару лет. И если вскоре и в самом деле будут задействованы новые энергетические разработки, а всё идёт именно к этому, то добыча нефти, газа и иные, связанные с эксплуатацией земных недр технологии и соответственно их купля-продажа, уйдут на задний план. И на чём тогда будем держаться мы? Правильно, на одном лишь безумно высоком рейтинге, то есть созданном пропагандой мифе, согласно которому «нынешнему Гераклу» по силам всё, даже повышение цен на нефть. «Вы только посмотрите, – захлёбываясь от восхищения, обращается к нам один из ведущих российского телеканала. – Стоило нашему президенту поговорить с представителями стран ОПЕК, как цена на нефть тут же поползла вверх! А ведь впереди московская встреча с лидерами нефтедобывающих отраслей!».

А между тем, не только политические оппозиционеры с 90-х годов говорят о необходимости инвестировать в реальное производство. Перечтите речи лидеров «Единой России», КПРФ, «Справедливой России» и даже нашего главного геополитика, более других довольного российским продвижением к Индийскому океану Жириновского. Все сходятся на том, что без современной развитой экономики Россия обречена скатываться на обочину цивилизации. Нынешний лидер находится у власти уже более пятнадцати лет, и что крупного в реальной промышленности за это время построено? В сущности, очень немного. Танки, самолёты, ракеты, разного рода спортивные комплексы, мосты под проведение международных саммитов, «экологические тоннели», олимпийские и иные «потёмкинские деревни», рассчитанные на один лишь внешний эффект, на укоренение российской государственной мифологии. Сегодня некоторые аналитики уже открыто сожалеют о том, что в так называемые «тучные годы» правительство инвестировало во что угодно, только не в промышленность, а нынче уже и инвестировать нечего. Остаётся летать на истребителях и играть в хоккей с правительством Москвы. При таком политическом раскладе существенную позитивную роль в оздоровлении российской экономики мог бы сыграть премьер, который по идее как раз и должен заниматься расчисткой «авгиевых конюшен». Однако, он, по чести говоря, уж совершенно не мифологический типаж. Лично мне не ясно, а зачем он при нынешнем президенте нужен вообще? Ведь невооружённым глазом видно, что все члены правительства, без исключения, напрямую подчиняются исключительно президенту. Причём, подчиняются безоговорочно, почти трепетно – как «рядовые» греки подчинялись Гераклу, как олимпийские небожители – Зевсу. В мифе, что ни говори, все действия и поступки героев проистекают по строгим законам жанра. Дошло до того, что нынешние министры экономики, финансов, глава Центробанка более всего походят на некие говорящие головы с кнопками, на которые время от времени жмёт президент, когда ему необходимо получить заранее загнанный в эти «устройства» ответ. Остальные устройства типа министров образования и социальной защиты вообще кнопок не имеют, а запрограммированы по релейному типу. То есть прорезаются самостоятельно, примерно один раз в месяц, а то и в квартал. Думаете, я преувеличиваю, сгущаю краски? Отнюдь. Попробуйте перенести своё мироощущение хотя бы в 2010-й год. Перенесли? Непривычно, правда? Всё равно, что, вы переобулись из ставшего тесным 43-го сразу в 45-й. Не знаю, как вы, а я предпочитаю носить на размер больше, нежели наоборот. Не жмёт, не трёт и к тому же можно надеть толстый шерстяной носок. Словом, есть возможность маневрировать, пробовать, ВЫБИРАТЬ! Нынче же выбирать, в сущности, не приходится: со всех сторон лишь жим и трение… даже у тех же мифотворцев. Впрочем, у этих «патриотов России» на всякий случай имеются «запасные родины», куда они, если вдруг мифологизация российской жизни «невзначай» будет пресечена, проворно переберутся. А вот нам – провинциалам с этим рейтингом, над увеличением которого мучаются десятки и сотни руководителей разного рода столичных общественно-политических институтов и фондов, оставаться до скончания веку: кому дольше, кому короче, а кому и до своей гробовой доски, ибо не факт, что главному герою нынешних мифов завтра не найдут «достойную» смену – примерно с теми же привычками: летать, плавать и лично спасать тигров и леопардов на Дальнем Востоке. Ведь, больше некому, правда?

Знаете, рассуждая вот так скептически о всероссийских лидерах, я вдруг поймал себя на мысли, что наши региональные начальники в большинстве своём вовсе не такие. Во-первых, они неважно плавают, не играют в хоккей и не выходят на татами. Во-вторых, многие курят, имеют лишний вес и не любят встречать Новый год или Рождество в медвежьих углах вверенной территории и так далее. Но роднит их, безусловно, одно. Это нежная привязанность к процедуре вручения разного рода поощрений, призов, премий и наград от имени стоящего за их спиной государства (в прежние времена русские цари метали в народ то монеты, а то и бисквиты, а подданные, давя друг друга до смерти, эти дары с энтузиазмом расхватывали!). Именно такое персонифицированное ощущение государственности в России является самым укоренённым. И, прежде всего, поэтому мы и находимся сегодня в глубокой-преглубокой экономической яме, из которой не видно уже ни 1913-го (год подведения экономических итогов, согласно которым Россия, как нынешний Китай, развивалась стремительней всех в мире!), ни даже 1945-го (год распространения русского влияния на большую часть Европы), а маячит одна лишь безальтернативная некрасовская перспектива: вот приедет лидер, лидер нас рассудит. Ну, если не сам лидер, то губернатор, мэр или какой-нибудь местный олигарх, который решил пожертвовать «на бедных» толику у них же отъятых денег. Главное, как явствует из современной мифологии, надо уповать на «вертикали», и тогда ледяная глыба с нагретой весенним солнышком крыши неминуемо «поправит» твою вечно повинную, больную со вчерашнего голову. Ведь мифы всегда призывали простой демос к терпению и позитиву!

Кострома, 2015 год

Сто лет без одиночества

«Мир был ещё таким новым, что многие вещи ещё не имели названия и на них приходилось показывать пальцем» / Габриэль Гарсиа Маркес /.

Ценность отдельной жизни – ничто в сравнении с ценностью стада: как животного, так и человеческого. Стадо затопчет любого, кто стоит на пути, и даже не заметит». / Дмитрий Травин /

Впервые я совершенно отчётливо понял, что время и пространство связаны не где-то там, в умных книжках и хитрых математических формулах, а в аккурат в моём холодном, беспристрастном мозгу убеждённого материалиста, никогда не доверявшего ни мороку экстрасенсорных аллюзий, ни чувственности широко употребляемых метафор. Увиденное ошеломило. Я стоял на обочине только что приведшей меня в этот край дороги и не имел возможности поверить, что я здесь родился, вырос и жил так долго, что успел запомнить на этом лоне земном каждый бугорок и выступ, а все его избы, бани и колодцы даже во сне приходили ко мне только при своих конкретных именах и интонационных окрасах. Ничего этого не просто не было, но и не могло здесь быть… никогда! Не было не только моего родного дома, о чём я заранее знал, но и самого лона, то есть уходящих к горизонту бескрайних среднерусских полей с пологими холмами и аккуратными рощами, с подпирающей горизонт горой, по которой разбегались на две стороны игрушечные выселки, опутанные нитями дорог в разноцветных заплатах сельскохозяйственных угодий. Да, не было ничего. Лишь беспорядочная лесная «дрянь»: мелкий березняк вперемешку с ивой, ольхой и занесённым сюда невесть как борщевиком да кое-где изрядно полинявшие купы вётел, которыми некогда славилось родное село. Пожалуй, только они больно кольнули что-то внутри, и это что-то нехотя запустило перед мысленным взором череду сомнений: нет, это не дикая сельва, не случайная безликая пустошь, а родной Эдем, у входа в который меня тщится спасти впервые усомнившаяся в себе Память.

Я вспомнил, что в последний раз был здесь «на стрежне веков», сразу после ухода первого российского президента, когда то и дело вертелись в общественном пространстве полузабытые остроты застойной поры типа «прошлое наше ужасно, будущее – прекрасно» и «партия нас учит, что газы от нагревания расширяются». Они, очевидно, весьма прозорливо обозначали обширные цели инициаторов создания «Единой России», ибо в настоящем, которое не брали в расчёт ни коммунисты, ни демократы, у России натурально остались одни только газовые (нефтяные) потоки да вот эта «дрянь» мелколесья. А тогда, помнится, я ещё спускался к знакомым крышам по вполне себе причёсанной равнине, и старые вётлы отчётливо обозначали и русло обмелевшей речки, и береговое полукружье пруда, и даже край родной лужайки, на которой я – после гриппозного осложнения – второй раз в жизни учился ходить. И вот не минуло и двадцати лет нового века, и не стало ровным счётом НИ – ЧЕ – ГО. Кое-как раздвигая спутанные пряди беспорядочного подлеска, я никак не мог поверить, что бестолково оступаюсь ровно на тех уклонах, по которым некогда мог с закрытыми глазами пронести и не расплескать кринку парного молока, а июльской грозой наугад носился здесь, купаясь до беспамятства в духмяных парах цветущей гречихи. Но такого не могло случиться! – то появлялся, то вновь исчезал внутренний голос. – Такие чудовищные перемены предопределяют века! И я вдруг вспомнил, как мой дед рассказывал примерно о таком же вот оцепенении, которое сковало его в двадцатые (почти век назад!), когда он, после долгих артельных странствий по дальним городам и весям, помятый изнурительными допросами в райотделе НКВД, вернулся вот этой же дорогой к родным дымам. Тогда он не увидел ни церкви, ни барского дома, ни мельниц, ни кожевенной мануфактуры, ни целого порядка самых богатых на селе изб. Село менее чем за десяток лет стало чужим, кургузым, совершенно не похожим на самоё себя. «Уходил из одного места, а чуть погодя вернулся в совсем другое», – поведал он мне тогда своё странное ощущение, которое стойко держалось в нём до конца дней. Я потом не единожды задавал ему очень больные по тем временам вопросы: зачем? и почему? Он несколько раз пытался объяснять мне что-то из того, что сам понял только потом, на фронте. А точнее – маясь в госпиталях с прострелянными руками и ногами. Но тогда я не понял: то ли ещё не дорос, то ли просто духу не хватило. Лишь долго недоумевал: за что моему работящему деду пришили «связь с врагами народа», если после всех революций, «гражданки», продразвёрстки и раскулачиваний и самого народа-то в нашем краю почти не осталось? Но именно с той поры я стал мучительно размышлять над тем, чем правда моего мудрого деда отличается от правды самодовольных гоблинов НКВД, а правда одного честного человека от правды «спаянного коллектива»? И выводы чем далее – тем всё более делал не в пользу последнего. Всё окончательно стало по своим местам, когда до тошноты спаявшийся коллектив провинциального ВУЗа, где я преподавал, отправил меня (как и деда когда-то) сначала в солдаты (при содействии КГБ), а затем – в одиночное плавание по бурлящим водам перестройки. Помню то пронзительное ощущение, которое вдруг посетило меня на очередном протестном митинге: самое невозвратное, что несправедливо и незаконно отняли Ленин и большевики у русскогочеловека, – это право быть собой, возможность думать и принимать самостоятельные решения, то есть, в сущности, иногда, от случая к случаю, быть одиноким. А умному человеку это порой жизненно необходимо… ну, хотя для того, чтобы оставаться умным, то есть, прежде всего, самостоятельным и не повторяющим чужих глупостей. Много позже, уже с возрастом, я научился практически с первого взгляда узнавать эту людскую единичность, независимость почти в каждом, с кем меня на время сводил случай. И, к сожалению, чрезвычайно редко такие люди попадались мне сперва на митингах, а затем и в кабинетах власти.

Итак, почему так быстро меняется пространство? И случалось ли такое раньше? Что понял мой дед в те давние военные годы? Думаю, понял он ровно то, что и всякий другой, у кого на руках за короткое время умерли десятки изодранных железом родных сельских мужиков, наспех переодетых в мешковатые фуфайки и галифе. Понял он, что и сам едва не оказался там, куда прямо под окнами палаты везли и везли каждый день его отмаявшихся госпитальных соседей, как, случалось, возили их и раньше по красной улице села в аккурат к «обчему двору» в ледник, где до прихода большевиков сельчане хранили артельное мясо и молоко. «Красный террор»! Разумеется, в голове у единицы такой варварский «проект» вызреть не мог, только коллективный разум «рождает чудовищ»: царскую семью убивали взводом, зажиточных крестьян Юга – армией Тухачевского, русское казачество – фронтом Троцкого. При этом окрестные пространства менялись в считанные дни: «Четвёртые сутки пылают станицы…». Коллегиально можно «истратить» на лоне земном не только крестьянские избы, но и престольные храмы, не только станицы, но и целые города, не только отдельные области (Костромскую, например), но и целые страны. «Единица, кому она нужна? – вопрошал моего деда с односельчанами глашатай Революции и, сам же отвечая, убеждал доверчивых мужиков учиться жить чужим умом: «А если в партию сгрудились малые, сдайся враг, замри и ляг!». Это так вдохновило отца народов, что почти все его подданные, как говорится, замерли и легли. Именно это дед мой и понял, когда после недели пребывания на передовой под Можайском больше года лежал в госпиталях, а, едва поднявшись, вернулся хромым и одноруким в обнищавшее село – кормить свою большую оголодавшую без него семью …

Впрочем, справедливости ради заметим, что не все и не сразу вот так взяли замерли и легли. До массовых посадок ещё встречались коллективы, представители которых с вызовом предлагали Поэту: «А Вы прочтите свою поэму «Хорошо – с!». Не оттого ли и пальнул в себя из браунинга, что поэтический порыв – одно, а вот противостоять в реальном времени «спаянному коллективу» – совсем другое. Да и моё село долго противостояло сжимающемуся окрест пространству. Помню, как деда едва не посадили в шестидесятые за то, что он прирезал к огороду по метру – полтора с каждой стороны. Не из корысти прирезал, а просто так было удобней – поставить новый забор вместо прогнившего, зацепив десяток квадратов бестолково пустовавшей кругом земли. Но большевики и через пятьдесят лет после своей победы упрямо продолжали бороться за сплачивающую бедность и полную победу над корыстным единоличником. «Вступай в колхоз. Там поглядим!» – оправдывали свою нелепую на нашей пустоши «принципиальность» районные землемеры. Но дед с фронта и до самой смерти так и остался «боевой единицей», то есть одноруким частником, который так и не снял со стен портретов Бухарина и Чаянова, истреблённых разоблачителями уклонов за крамольное учение о «мирном врастании кулака в социализм».

…Кое-как миновав дикую поросль и заросшие ямы «родного пепелища», я продираюсь наугад к спуску, который сливает воду после паводков и дождей из верхнего сельского пруда в нижний. Раньше над спуском пролегал весьма изящный мост, по которому наши отцы и деды по какой-либо надобности легко проходили к центру села. Но с ходу пройти мне не удалось: вместо моста на двух бетонных сваях кое-как висели над глубокой вымоиной два ненадёжных горбыля. Постояв перед ними с минуту, я решительно спустился к ручью и, расшнуровав ботинки и подогнув брюки, легко перешёл вброд. Вода в пруду была темнее торфа, и внимательно к нему приглядевшись, я понял, что это уже не пруд, а нечто среднее между заилившейся канавой и обыкновенным лесным болотом, по берегам которого кое-где угадывались охотничьи лёжки. И это почти в самом центре села! Собственно, теперь центра в его прежнем значении у села не было. От него остались разве что магазин да здание сельсовета, где, вероятно, гнездился теперь орган с равнодушным, не обещающим ничего доброго названием – Администрация. Они, администрации, нынче есть практически везде и при всём – от президента России и бесчисленных пропрезидентских фондов и институтов до городских барахолок и пыльных поселковых базаров. Но один уцелевший «объект» меня искренне порадовал, хоть и плохо просматривался в разросшихся кустах сирени и рваных клоках матёрой крапивы. Это был изрядно полинявший от осадков и солнца обелиск, возведённый здесь ещё в брежневское время. Было заметно, что его всё же время от времени кое-как подлатывали и подкрашивали, поспешно тратя скудно отпущенные на текущий ремонт материалы. Сначала я нашёл на одной из порыжевших плит более десятка носителей родной фамилии, а потом не поленился посчитать и все фамилии вместе. И набралось их ровно двести пятьдесят! Нет, вы только попытайтесь представить этих молодых крепких мужиков на щербатой не выкошенной улочке возле просевшего на один бок магазина, амбарных руин и каких-то напоминающих не сказать что бугров… Негде! Не на чем! Почитай, одно пустое, продуваемое сквозными ветрами пространство. Вот он, провозглашённый верховной властью патриотизм, наша российская связь поколений! Одно почти полностью полегло ради сохранения светлого будущего, а другое взяло и вбило в это будущее и светлое осиновый кол, то есть попросту бросило здесь всё на произвол судьбы, хоть, по правде говоря, и не могло этого сделать… без посторонней помощи. А помощников в России!.. Я тут же вспомнил, как студентом – стройотрядовцем пошёл на ферму за мясом, где тщедушный мужичок из местных попытался привычным движением зарезать телёнка, но у него, с утра пьяного, не получилось: телёнок долго не умирал и, харкая кровью, жалобно смотрел на своего мучителя. Тогда тот, участливо посмотрев телёнку в глаза, предложил с пониманием: «Давай помогу!» и… осторожно увеличил ножом прореху на телячьем горле. Тот, ещё дважды или трижды дёрнув ногой, наконец-то отмучился. Помог, короче. Вот и нам, деревенским по рождению, помогли, чтобы затем, уже городским, указать, как было и задумано ещё большевиками, наше истинное место… всё там же, «у той же параши»! Но сейчас я не о том, не про бесполезную обиду, а про гибель целой мужичьей цивилизации. Самодостаточной автономной системы, имевшей всё плоть от плоти своё, русское, даже демократию, увы, уничтоженную Иваном Грозным в 16-ом веке. А потом, четырьмя веками позже, близкая по генезису сила распылила и всю Россию с её тысячами и тысячами деревень, выселков, сёл и малых городов с церквями и погостами. Впрочем, кладбище в моём родном селе оказалось единственным абсолютно сохранённым в своём тридцатилетней давности состоянии. Кресты, убогие в большинстве своём памятники и ограды, выцветшие веночки с траурными лентами и букеты из искусственных цветов – всё на нём сохранилось в полном порядке. Ходи узкими проходами, всматривайся в кое-где уцелевшие надписи и даже фотографии, читай и узнавай своих пращуров и дальних-дальних родственников. А здесь почти все они кем-то да тебе приходятся – двоюродными да троюродными тётками, дядьками, дедушками да прадедушками, родившимися аж в позапрошлом веке и, в конце концов, бережно принесёнными сюда своими близкими и соседями. А теперь, говорят, особенно в зимнее время, и закопать новопреставленных некому. И лежат себе покойники, где Господь прибрал, по нескольку дней до случайно заглянувшего на непогашенный свет прохожего. И не только старики высохшие, но и оставленные судьбой и страной вполне ещё молодые люди. Они виновато смотрят на меня со свежих ещё могильных холмов, на которых успели поставить цинковые кресты с выпуклыми фото и стандартными табличками. Этой покойнице чуть больше тридцати, а этому и того нету! И даже узнать не у кого: отчего умерли эти Ольга Л. и Миша К.? Впрочем, перед самым отъездом сюда я узнал от одной обосновавшейся в райцентре родственницы, как здесь погиб едва ли не последний молодой мужик. Привычно подоив оставшуюся в хозяйстве козу и переодевшись во всё чистое, бросился он вниз головой с ветлы, успев крикнуть в сторону Москвы и президента: «Прощевайте покудова!». Почему? История обычная. Вернулся из армии, жил случайными заработками, на постоянную работу устроиться некуда, жениться не на ком, уехать не к кому, от одиночества начал пить, от одиночества и шагнул прочь, в пустое пространство. Какая разница: ветла ли, петля ли, ружейный ли выстрел, болезнь ли какая, от которой на селе не вылечиться, одиночество ли звенящее, в котором за сто лет жить отучили? «Дрянь» кругом берёзовая и полное равнодушие администраций, дум, президентов. Точнее сказать, не равнодушие, а несовпадение интересов и взглядов: оставшиеся на российских пространствах, фактически брошенные властью люди смотрят в одну сторону, а российские администрации и президенты – в другую. Предвижу, что отдельные, несельские в большинстве своём инициаторы российского патриотизма могут привычно разоблачить пишущего эти строки, что, дескать, он – не иначе либерал, ибо даже берёзку русскую «дрянью» называет? Замечу им для широты кругозора, что берёза, лишь когда она растёт возле обихоженного жилья или той же дачи, тогда только стройна и красива. Но стоит человеку оставить местность, как брошенное на произвол судьбы дерево даёт окрест себя (разбрасывает серёжками) никем и ничем не контролируемое потомство. Так вот, оно со временем и зовётся людьми «дрянью», ибо представляет из себя беспорядочно растущее мелколесье: кривой мелкий («дрянной») березняк вперемешку с ивняком, ольшаником, осинником и опутавшими поросль вьюном и бурьяном. Всё это крайне не породисто и ничем не радует глаз. И, разумеется, не из чего тут извлекать ни практической пользы, ни российского патриотизма. Замечу, что первое необходимо, прежде всего, отдельным работящим лицам, а последнее – безликим массам, которые бездумно маршируют вот уже сотню лет по стране некогда склонных к мудрствованиям одиночек. Ещё раз повторю для полной ясности: я отнюдь не противопоставляю человека человечеству, ибо разница в данном случае лежит всего лишь в плоскости грамматической категории. Я говорю о категории разума, как главном мериле всякой личности. Когда это личностное преднамеренно стирают, как это упрямо практиковали большевики после 17-го года, то общественное сознание почти автоматически заполняется коллективным «безумием», то есть отсутствием в человечестве собственно человеческого, характерного отдельно взятому индивиду. Были в России отдельные писатели – стали писательские союзы, действовали в русской литературе узнаваемые литературные герои – стали действовать обезличенные «людские множества», как в «Железном потоке» или «России, кровью пьяной». Эта литература с пролетарской непосредственностью утверждала: нет в принципе никакой отдельной личности в нашем обществе, есть людские массы с коллективной волей, движущей их к какой-то там победе… неважно над кем. Враги по ходу менялись. Неизменным было само коллективное движение к победе… вплоть до 1941-го, пока сразу несколькими миллионами переодетых в военное рабочих и крестьян ни угодили в плен к немецкому капитализму – милитаризму, успевшему к этому времени мозгами отдельных гениев и мастеров своего дела создать самую профессиональную и боеспособную армию мира. Казалось бы, миллионные потери людских ресурсов и почти всей материальной базы взывали: надо отойти, сосредоточиться и осознать. Отошли и сосредоточились, но осознали – едва ли. Сразу после победы под Москвой повторили лето 41-го подо Ржевом и в Мясном Бору. Об этом стараются до сих пор помалкивать, но под крохотным Ржевом Сталин и его НКВДешники положили более двух миллионов солдат и офицеров, которые покрыли многие километры некогда славной тверской земли тремя слоями. Спрашивается, почему помалкивают, ведь мы, как неоднократно заявлял наш президент, живём в свободной стране. Увы, стало быть, или есть реальная причина, или нынешнюю свободу наш официоз мерит «свободами» 37-го года и чудесным образом дожившей до наших дней северокорейской дурью. А причина чрезвычайно проста и вполне осязаема. О ней ещё в 80-е годы я слышал сразу от нескольких русских авторитетов, приехавших в древний Новгород на Дни славянской письменности: от гениальных писателей Распутина и Астафьева до блистательных деятелей кино Бондарчука и Жжёнова. Их общий взгляд на русские пространства выразило тогда одно ходившее в кулуарах форума стихотворение. Помню, там есть такая категоричная констатация уже свершившейся этнической трагедии:

России нет, ушла навеки,

И мы клянём свою страну,

А в Новгородчине узбеки

Уже корчуют целину.

Словом, уже тогда, на излёте СССР, России как таковой не было. Была какая-то обезличенная столетием страна, которую кляли, видимо, невольно ускоряя её неизбежный конец. И узбекские мелиораторы этому процессу несомненно способствовали, «помогая» живым ягодным болотам Новгородчины поспешно умирать, превращаясь в главную пожарную угрозу всего региона.

Сегодня здесь уже нет ни ягодных болот, ни целины, горизонт плотно заслонён беспородной растительной массой, которая ещё очень долго будет переваривать самую себя, прежде чем сумеет воплотиться в некое подобие континентального ландшафта. Охватывая и как бы одобряя его взором, новый человек осторожно придёт сюда почти в полном одиночестве и, прежде чем рубить лес, ставить избы и выжигать площади под поля и огороды, будет долго раздумывать над планами и всем ходом своего дальнейшего существования. И даже потом, через много-много лет и веков, он будет верен этой своей приобретённой кропотливыми трудами привычке: уметь оставаться наедине с самим собой с тем, чтобы всем вместе потом жилось сытнее и интересней. Эта привычка, к слову, выработалась у всех благополучных народов, без перемен дожив середь них до наших дней. Если кто не верит, пусть спросит об этом у англичан, немцев, норвежцев, а то и у каких-нибудь новозеландцев. Все они сегодня, согласуясь с прежними мудростями, живут гораздо лучше нас, ибо научились не посягать на одиночество друг друга. И эта терпимость даёт им возможность жить и общё, и как кому хочется – одновременно. Мы этот свой шанс опустили ровно сто лет назад, и вот теперь чем дальше – тем больше остаёмся всё в большей изоляции. И не только и даже не столько от других народов, сколько от собственных президентов и администраций, которые уже давно не видят себя на этой прорастающей «дрянью» земле. Да, и наши ли они, земляки?

Почему либерализму не победить в России?

«Шло идолище в мокроступах по ходулищу на позорище». Эту интересную фигуру синтаксиса родного языка изобрели западники в пику славянофилам, с которыми на страницах русской периодики «воевали» с конца 18 века. С точки зрения западников, примерно так станут произносить фразу «Шёл красивый юноша в калошах по мостовой в театр» в том случае, разумеется, если славянофилы встанут у руля русской орфоэпии. А вообще, об истории споров западников и славянофилов в нашей критике написаны десятки, если не сотни томов. Иные считают, что споры эти начались во времена Н.М. Карамзина, но в принципе, консерватизм и прогресс, Восток и Запад соперничали едва ли не с дохристианской поры как на полях сражений (Персия – Греция, Хазария – Русь)), так и в философии, эстетике и литературе. Выражаясь словами прекрасного знатока истории этого вопроса Р. Киплинга, «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Здесь речь уже не только о мировоззренческой альтернативе, но о вечном противостоянии двух цивилизаций, каждая из которых несёт в себе как минимум по дюжине философий. И вот одна из самых мощных и молодых философий Запада стала наиглавнейшей проблемой российской политики конца двадцатого – начала двадцать первого века. Разумеется, я имею в виду либерализм, который начал размывать тоталитарную коммунистическую идеологию в восьмидесятые годы прошлого века, окончательно победив в 1991-ом, когда Ельцин, Гайдар и компания пришли во Власть. Однако, менее чем за десять лет российские либералы «успели» показать себя таким образом, что уже к 2000 году либерализм в российском общественном сознании преимущественно стал ассоциироваться с всеобщим развалом, безответственностью и коррупцией. В чём здесь причина?

Сами, так сказать, ведущие российские либералы не раз проговаривались, что де народ им не тот достался. А простой, априори тяготеющий к свободомыслию российский народ наоборот полагает, что не те либералы пришли во власть, что де надо было избирать, прежде всего, скромных и порядочных, а второпях избрали речистых и лукавых. Думаю, что, поверхностно смотрят на проблему как первые, так и вторые. Ниже позволю себе предложить своё видение дилеммы: Запад – Восток, западники – славянофилы, либералы – патриоты, демократы – государственники.

Спрашивается, почему оно, противостояние это, столь продолжительно и неразрешимо? Я очень долго изучал этот больной для многих вопрос, ибо и сам активно участвовал в отчаянных, жестоких, а порой и кровавых пикировках конца восьмидесятых – начала девяностых годов. И вот, в конце концов, мне стало абсолютно ясно, что противостояние это ложно, эфемерно, и можно даже сказать, что его в принципе вообще нет, во всяком случае, в нынешнее время. Просто, есть сторонники сильной власти, сильного Центра, а есть сторонники сильной личности, её неограниченных прав и свобод. В качестве наглядного примера можно привести ТВ-ринги и «круглые столы», на которых весьма часто конфликтуют Яровая и Гозман, Володин и Надеждин, Исаев и Станкевич. Если мы возьмём первых номеров этих антитез, то не трудно заметить, что все они – депутаты Госдумы, то есть при власти и, грубо говоря, получают за свою государственническую позицию деньги. И знаете, если честно, я не думаю, что таких государственников можно считать патриотами Отечества, как и губернаторов (в отличие от пожилых россиян, которые помнят войну). Спрашивается, а разве они могут в принципе не считаться с государством, которое доверило им миллионы жителей российских регионов? Можно даже сказать проще и, извиняюсь, весьма грубо: эти господа – государственники поневоле. Что касается либералов, то им вообще не стоит, во всяком случае, в России претендовать на власть, поскольку они объективно не способны управлять российским государством. Именно российским, ибо на Западе за последние, как минимум, 20 лет либерализм вольготно растёкся по странам Европы, Азии и Америки. Но, к примеру, для немцев и японцев закон – это всё. Его нельзя нарушать никогда, даже в силу каких-то веских субъективных причин. Изрядная доля русских смотрит на этот вопрос иначе, считая наши законы не совсем функциональными, и, прежде всего, потому, что их не соблюдают наши руководители, главы, да и сами законники (депутаты). Так вот, убеждён, что там, где подавляющая часть общества не только законопослушна, но и считает законы страны частью своего миросозерцания, либерализм может стать у власти. У нас же, где законы, в основном, соблюдаются либо по необходимости, либо из боязни, либерализм обречён, в лучшем случае, быть вечной оппозицией коммунизму, консерватизму, едино-россизму и чёрт знает чему ещё. Но у нас, в отличие от тех же немцев с японцами, есть Воля, силовой центр нашего мировоззрения, способный, при определённых условиях, организовать в России демократическую систему общественно-политических отношений. И не надо нигде и ни у кого ничего заимствовать, ибо русская нация, как хлебное зёрнышко, содержит в себе абсолютно всё необходимое для жизни и способна развиваться бесконечно. Ниже мы к этому ещё вернёмся, а что касается ложности условной антитезы «патриоты – либералы», то на российской почве она заключается в том, что хоть и не любят русские люди разного рода ограничений своих прав, либералами они никогда не были: ни в древнем Новгороде, ни во времена Пушкина и Герцена, ни в 17-ом году, ни в последние двадцать лет. И вообще «либере» пришло к нам с масонским учением во времена заигрывающей с французскими просветителями Екатерины и неким свободомыслием, привезённым русскими офицерами в 1813 – 1815 гг. из поверженного Парижа. То есть знаменитая триада «Свобода – равенство – братство» привнесена на русскую почву извне и, по сути, всегда оставалась для нашего человека не руководством к действию по российскому мироустройству, а всего лишь красивой формулой, этаким словесным «гусарством» выучившихся в Европе молодых людей:

По имени Владимир Ленский,

Душою прямо гетингентский,

Он из Германии туманной

Привёз учёности плоды,

Ум пылкий и довольно странный,

Всегда восторженную речь

И кудри чёрные до плеч.

Можно вспомнить и грибоедовского Чацкого, который сильно досадовал на то, что умный наш народ, увы, держит русских дворян, за немцев. Весьма показательны и курьёзы отечественной войны 1812 года, когда крестьяне, ушедшие партизанить, нередко нападали на русских офицеров, принимая их за французов. Именно поэтому и провалился с треском приход либералов в девяностые годы прошлого века. В сущности, им не на кого было опираться, поскольку с новгородских времён русские, в отличие от европейцев, а позднее и американцев, не идентифицировали своё внутреннее состояние с понятиями «свобода» и «равенство». У нас всегда были в ходу «Воля» и «справедливость», а «братству» в новой истории более всего соответствует наше «товарищество» (как исключение, братьями могут звать друг друга участники военных конфликтов, находящиеся в постоянной опасности быть убитыми). Но давайте для полной ясности поподробнее остановимся только на «Воле», ибо именно она «повинна» в провалах либерализма.

Итак, как я заметил выше, сладкое слово и понятие «свобода» пришло к нам с Запада. На Руси же со времён Новгородской республики ориентировались на такое понятие, как Воля, которое не имеет ни понятийных, ни терминологических аналогов в Европе. Например, республиканский, вечевой Новгород называли не свободным, а вольным, то есть городом в своём праве. И это очень точно выражало сущность вечевого правления, при котором вольные новгородцы запросто могли выгнать из города очередного князя, если он, по их мнению, не справлялся со своими обязанностями: «Уходи, князь, ты нам не люб!». Сказать же «свободный Новгород», «свободная Новгородская республика» – это, по большому счёту, не сказать ничего, потому что не от кого этому великому средневековому государству было освобождаться. Оно само хранило и освобождало всю матушку Русь от постоянного давления крестоносцев: шведов, поляков, литовцев и т.п. То есть свобода для русского человека – понятие абстрактное, пригодное разве что для бессмысленного и жестокого метания бомб в царей и государственных деятелей(вроде, Столыпина и Александра Второго) и пустой словесной перепалки (в «Отечественных записках», «Русском инвалиде» и т.д.), а Воля заключает в себе существенный правовой аспект. Недаром, свой выстраданный роман о Стеньке Разине Василий Шукшин назвал «Я пришёл дать вам волю», то есть право, поскольку и Разин, и Пугачёв – ни много- ни мало – претендовали на царский престол. Именно за право быть равными среди равных и поступать так, как велит Господь, они, народные заступники, и шли на плаху. А отнюдь не ради мифической свободы, которая ни к чему не обязывала. Именно эта необязательность и отвращает большинство русских от либерализма. Я бы даже сказал – безответственность. «На благословенном Западе, – писал в аккурат в 1993 году Валентин Распутин, – почти так и делается, оставляя во взрослости вместо чувства (Свободы! – В.С.) кое – какие обязанности». Ею, безответственностью, была буквально пронизана вся деятельность так и не сумевшего повзрослеть ельцинского правительства: от расстрела Белого дома до ваучеризации и грабительской приватизации, от уничтожения высокотехнологичного производства до преступной конверсии, развала «оборонки», распила и распродажи Тихоокеанского флота, уничтожения самой мощной и практически неуязвимой ракеты «Сатана», о которой американцы до сих пор вспоминают с содроганием, и т.п. В связи с этим мы вынуждены сегодня, в ситуации обострившейся международной обстановки, тратить огромные бюджетные средства не на, например, газификацию Центра России (В Костромской области из 25 районов газифицировано лишь 5), а на компенсацию оборонных потерь времён Ельцина и компании.

Да, в России до поры воцарилась гласность (Кстати, её вольнолюб Сергей Довлатов определил, как возможность говорить правду, но за это ни перед кем не отвечать), но свобода так и не стала в нашей стране основой для развития свободной рыночной экономики. Рынок оставался диким, а свободные от всякой ответственности братки тут и там доили малый и средний бизнес, не давая ему хоть сколько-нибудь окрепнуть и подняться. И прикрывали их преступную деятельность тоже своего рода либералы. В нашей Костроме была обворована каждая третья квартира, и безответственные, либеральные милиционеры почти никого не находили (думаю, что и милицию «перекрестили» в полицию именно поэтому). Лично нашёл обокравшего мой дом вора и привёл его в отдел, но господа «менты», столь разрекламированные на питерском ТВ, так ничего и не сделали, ссылаясь то на «колпак» прокуратуры, то на недостаточность улик, то на презумпцию невиновности. Жалкие они в ту пору были. (Позднее на одной из пресс-конференций в присутствии представителей всех СМИ города начальник УВД области сказал пишущему эти строки: «Мы в большом долгу перед вашей семьёй». Через год он, царство ему небесное, умер, а долги остались.). Колёса с автомобилей снимали буквально под окнами и тоже безнаказанно. Вечером и ночью на улицах повсеместно срывали шапки, отнимали дамские сумочки, раздевали и даже разували пьяных, ибо алкоголь стал продаваться повсюду и фактически круглосуточно. Свобода! Апофеозом её стало необъяснимое бегство наших армий из Европы (из тёплых казарм в открытое поле!) под кривлянье на немецкой сцене «раскованного» Ельцина.

И вообще, задумайтесь только, категорией, понятием Воли буквально пронизаны все основные составляющие русского мира. Например, существенную и боеспособную часть царской армии составляли так называемые вольноопределяющиеся, огромный тюремный мир России всегда поддерживали вольнонаёмные – «вольняшки», в армии самой «приятной» командой является команда «Вольно!», в спорте самой удачной для русских борьбой является вольная борьба (борцов в ней называют «вольниками») и так далее. Десятки примеров! Нет, если говорить о философии и литературе, то свобода, конечно, тоже появляется в писательском обороте. Но в связи с чем и когда? В этом смысле показателен «наше всё» Пушкин. Когда он молод, увлекается европейской литературой и дружит с декабристами-западниками, то пишет, обращаясь к ним: «И свобода вас примет радостно у входа…». Но проходит время, Пушкин, мудрея и совершенствуясь, обращается к сказкам и русской философии, и всё тут же встаёт на свои места: « Ты, волна моя волна, / Ты шумлива и Вольна»; «На свете счастья нет, а есть покой и Воля». То есть Пушкин полагает, что и в природе, и в человеческом обществе жизнеутверждающее равновесие достигается правом поступать так, как велит Создатель. Но построенная в послепетровской тоталитарной России по западным лекалам власть не даёт своим подданным этой возможности. Например, как, а главное – за что в хрестоматийном «Горе от ума» хозяева московской жизни осуждают Чацкого? Оказывается, «Он вольность хочет проповедать!». И ранняя лирика всё того же Пушкина во всех экзаменационных билетах всегда называлась «вольнолюбивой», ибо во времена, когда она создавалась, в прогрессивных дворянских кругах процветало вольнодумство, вольномыслие и вольнолюбие. Именно в это время в русском языке появились устойчивые словосочетания типа «Была бы моя воля!», «Я не волен», а крепостным крестьянам дворяне-вольнодумцы всё чаще выдавали вольную, то есть право жить и кормиться самостоятельно. И даже про – западнически настроенные русские радикалы через пятьдесят лет пришли к необходимости создания «Народной Воли», а вышедший из европейского символизма Блок в начале двадцатого века написал замечательный, пожалуй, самый сильный свой поэтический цикл – «Вольные мысли». Да, и «лихие люди», воспетые всё тем же Блоком в «Двенадцати», в принципе, отказавшись от свободы – «Свобода, эх, без Креста! Тра-та-та!» – ввели в свой понятийный оборот самую страшную клятву: «Век воли не видать!». А ведь что ни говори, в уголовном мире всё чрезвычайно точно определено и выстроено. И Воля даже для вора в законе и очевидно, прежде всего, именно для него – сакральное понятие. К слову сказать, и в армейском строю перед тем, как подать команды «Смирно!» и «Вольно!», подают команду «Равняйсь!». То есть прежде чем замереть, застыть в образцовом послушании, необходимо выровняться, соотнести себя с другими членами тесного людского сообщества, в данном случае войскового строя. Поскольку войсковой строй – это, в сущности, живая модель строя общественного, команду «Равняйсь!» можно расценивать, например, как референдум. В этой ситуации, как и при выполнении команды «Равняйсь!», сверяются позиции, системы координат, общие настроения («…сверение, как сверяют часы, своего сердца с её (Родины) страданиями и радостями». – Валентин Распутин). Характерно, что команду «Вольно!» подают лишь после команды «Смирно!». И никакой свободы, а лишь покой и воля – смирно и вольно. Таким образом, как мы видим, экзистенциальные мировоззренческие категории, закономерно перекочевав в армейскую этику (армия – это неотъемлемая часть общества), обрели словесную плоть в армейском уставе. Но если бы наш армейский строй управлялся по либеральным лекалам, то никакой команды «Смирно!» не было бы вовсе. Как говорится, выравнились – и «Вольно!». А, между тем, все основополагающие посылы строй воспринимает, находясь при исполнении команды «Смирно!». Нет её – нет и состояния покоя, без которого, уверяю вас, в конечном итоге и Воли – ни на грош! Есть одна лишь свобода, в том числе и свобода от общества, то есть всё та же пресловутая безответственность. Не оттого ли и НАТО стоит сегодня у наших ворот, что либералы Горбачёв с Шеварднадзе не заключили с главами стран, входящими в состав Атлантического блока, ни одного письменного соглашения, положившись в полном соответствии со смыслом триады «свобода-равенство-братство» на их честное, так сказать, братское слово, что НАТО на Восток – ни-ни! Увы, братья оказались такими же безответственными либералами. И вот сегодня мы крепко завязаны на путаные проблемы Украины и Молдовы, которые усложняют нашу и без того нелёгкую жизнь. Почему? Потому что, получив свободу, они положительно не знают, что с ней делать. Воля же работает на народ, на гражданское общество и правовое государство, а свобода, в конце концов, порождает либеральное мракобесие. Воля – это жизненно необходимая России эволюция, свобода – измордовавшие страну и народ революции. Возьмите любую революцию – хоть английскую с жестоким Кромвелем, хоть французскую с кровавым Робеспьером, хоть русскую не буду говорить с какими Лениным-Сталиным, хоть российскую либеральную с непредвиденным Ельциным и «лабораторным» Гайдаром: все они очень быстро перерождаются в свою полную противоположность и начинают активно «пожирать своих детей». Кто не верит в «либеральное мракобесие», пусть вспомнит, как либералы, активно проникшие в мир киноискусства, уже в середине 80-х, затравили гениального русского режиссёра Сергея Бондарчука, крупнейшего русского поэта Юрия Кузнецова (даже о смерти его никто не узнал!), практически перестали печатать и пускать в народ писателей-деревенщиков, как застрелили в 91-ом Игоря Талькова, как в громогласно объявленную ими эпоху демократии перекрыли для своих идеологических противников практически все крупные печатные и электронные СМИ. И если Воля собирает людей в артели, товарищества, позитивные людские сообщества, ведущие государство и его граждан к процветанию, как это было всё в том же республиканском Новгороде, то свобода очень скоро приводит к озлоблению и вражде между вчерашними сподвижниками. Доходит до того, что жена либерала Лужкова Батурина начинает судиться из-за некого имущества со своим родным братом! Какое тут, айм сори, «равенство – братство»? Да и остальные хороши: Ходорковский оказывается на нарах, Гусинский – в Израиле, Березовский – на том свете, Абрамович, раздваиваясь и растраиваясь, – сразу и в Англии, и в центральной Европе, и на Чукотке, а ещё есть и пятые, и двадцать пятые, и все они ведут себя, как пауки в банке. В просуществовавшей более пятисот лет Новгородской вечевой республике, напротив, все её воеводы, бояре, купцы и простые ремесленники ощущали себя как пальцы на одной руке. В отличие от остальных враждовавших друг с другом княжеств, в Новгороде никогда не было «смутных времён», бунтов, заговоров и восстаний. Веками вольным Новгородом и его обширными землями, простиравшимися до Урала (Камня), управляли народное Вече и митрополит. Князья, которых призывали на Новгородский стол, решали в основном военные и дипломатические проблемы. Мало кто знает, но, но в своё время (в середине 13 века) существенно повзрослевший и, можно так сказать, заматеревший князь Александр Невский более всего превозносился вольными новгородцами не за победы на Неве и Чудском озере, а беспрецедентный «ледовый поход» в Скандинавию, когда он, поставив свои дружины на лыжи, дерзко двинул через Копорье и Финский залив на территории Финляндии, Швеции, Норвегии, дойдя по ним до северных морей. Он пополнял свои рати угнетёнными в ту пору финнами, громил варяжские крепости и города. Под стенами новгородской Софии на общее обозрение выставлены красивые, но очень странные железные ворота с католической вязью: их в своё время воинственные викинги вывезли из Германии, а новгородцы отняли их у викингов. Позитивно сказывались на развитии Новгорода и визиты Александра Невского в орду, которая не посягала ни нашу Веру, ни на новгородскую Волю, как католические рыцарские ордена (это запечатлено даже в довоенном фильме «Александр Невский»), от которых Новгород веками оберегал обескровленную татарами и ослабленную усобицами Русь. И напрасно новгородцам ставят в вину неучастие в Куликовской битве. Во-первых, Москва принципиально не звала Новгород под свои знамёна. А во-вторых, и в главных, как неоднократно сетовали газеты Татарстана времён горбачёвской перестройки (когда открылись кингстоны гласности), новгородцы в течение почти двухсот лет, задолго до Куликовской битвы, по всей Волге «разоряли мирные татарские города», истребив степняков куда больше, чем рати Дмитрия Донского на Куликовом поле. Занимались этим профессиональные дружины новгородских ушкуйников, чем-то (Волей!) напоминающие лихие казачьи сотни Юга России. Но всё это темы другого, куда более долгого и скрупулёзного разговора.

Таким образом, либерализм на Руси вещь привнесённая, взращённая на искусственной, чуждой ему почве и удобренная западными учениями и отнюдь не отечественными историческими и общественно-политическими практиками. И Садко, и Буслай, которых один новгородский учёный в разговоре со мной запальчиво назвал «первыми русскими либералами» (очень интересная мысль!), на самом деле всё-таки не либералы, поскольку краеугольным камнем их мировоззрения является не «либере», не свобода, а Воля. Следовательно, они исповедовали не либерализм, а вольнолюбие, вольномыслие и не только исповедовали, но и активно проводили его в жизнь, заражая этим позитивным мироощущением весь новгородский вечевой люд. Кстати, народное вече собиралось не только под стенами Софии, но и во всех так называемых концах великого города (В одном из таких концов, на городском валу, я прожил половину своей жизни. И в юности, словно по традиции, мы собирались там, возле старой кирпичной арки, обсудить наши походы в Мясной бор – собирать останки бойцов погибшей в тех местах второй ударной армии и, чего уж там таить, ржавое оружие, которое потом вымачивали в керосине). Прекрасно понимая и ощущая эту свою особость, новгородцы ни с кем не хотели объединяться, а дружили лишь с вольным Ганзейским союзом (и италийскими республиками), который, к слову сказать, несколько раз в неурожайные годы спасал новгородцев от голода. Не продавался Новгород и Литве, с которой разве что торговал и, выражаясь нынешним языком, обменивался культурными достижениями. Недаром, к началу 16 века многие «литовские люди» поражали московитов своим чистейшим и более правильным, чем у них, русским языком. И не знаю, как бы развивалась Русь в 16 – 17 веках и позже, победи в великом противостоянии не Москва, а Новгород… Скорее всего, не было бы ни «смутного времени», ни титанических усилий Петра и вздыбленной им России, не понадобилось бы самому великому русскому императору «побеждать варварством русское варварство», потому что новгородцы были культурнее( о чём свидетельствуют многочисленные берестяные грамоты), а главное – состоятельнее европейцев и относились к последним с некоторым снисхождением. Но главное, не пришлось бы губить в десятках военных конфликтов, войн и мятежей огромные людские массы, закрепощать крестьян, разлагая необузданной, безответственной властью дворян и духовенство. И ведь всё это, и прежде всего, пренебрежение власти к своему народу, так или иначе, дожило до наших дней. И вот сегодня официально (это заявлено во множестве телепрограмм) считается, что патриоты, государственники работают на Россию, а либералы – против. На разного рода рингах и барьерах они осыпают друг друга тяжкими упрёками, обвинениями и даже ругательствами, вовлекая в этот завязанный ещё в прошлом веке конфликт всех смотрящих ТВ-программы россиян. На самом же деле, констатирую ещё раз, это ложный конфликт, не имеющий к чаяниям российского народа абсолютно никакого отношения. И не случайно многие россияне сегодня напрочь разуверились в каком-либо конструктивизме нашей внутренней политики (Валентин Распутин назвал их «внутренней эмиграцией») и считают все наши «круглые столы» на ТВ «пустой говорильней», источником пиара для многочисленных президентов и директоров разного рода фондов и институтов, депутатов и представителей исполнительной власти. В сущности всех россиян, русских (их на самом деле гораздо меньше, чем народонаселения РФ) выделяет среди прочих народов Земли переданное им генетически через века чувство Воли. И, по большому счёту, оно присуще и демократам, и патриотам, ибо деление это условно, поскольку связано с жизненным опытом, то есть с рядом повлиявших на внутренний мир случайностей. И никогда больше в обозримом будущем, думаю я, либералы на Руси не придут к власти, потому что они не любят и не умеют создавать и хранить народосберегающие системы, тем более, на территориях, где живём мы, по сути своей вольномыслы и вольнолюбы. Увы, народ либералам достался, действительно, не тот. Но для устранения этого курьёза не спорить надо нашим патриотам и либералам, а совместно изучить историю вечевой Новгородской республики, ввести во все наши учебники истории и философии категорию Воли, и тогда мы согласно вернёмся к действенному парламентаризму. И пусть будет у нас не призванный на стол князь, а выбранный большинством народа президент. Какая, в сущности, разница?

И ещё, для, так сказать, эмоционального, интонационного подкрепления всего выше сказанного, я хочу вспомнить те благословенные дни, в которые я, нет да нет, а возвращался в родной, вскормивший и воспитавший меня город. Как бы там ни было, как бы ни складывалось, я всегда первым делом еду к Юрьеву монастырю, что стоит при выпадании Волхова из озера Ильмень, на стрелке. В хорошую погоду вода в озере светлее воздуха, а в Волхове – красная. Это, говорят, оттого, что в 16 веке стрельцы и опричники Ивана Грозного перекидали в него с городского моста тысячи новгородских бояр, купцов и ремесленников – совсем как по Сталину: нет человека – нет проблемы. Проблемы Воли. Обыкновенно я сажусь на камни – спиной к угловой башне, а лицом к Ильменю. Я могу здесь сидеть часами, словно бедуин в пустыне. Вдали, почти на самом горизонте колеблются паруса рыбацких челнов и яхт, внизу, на полосе соприкосновения воды и песка, рыбаки достают из причаленных лодок свои снасти и сетки с рыбой, чуть выше на скамье какая-нибудь влюблённая парочка тоже, как я, не может отвести зачарованных взоров от серебристых вод славянского моря. Мне хорошо, мне ничего не надо.

к бы ни складывалось, я всегда первым делом еду к Юрьеву монастырю, что стоит при выпадании Волхова из озера Ильмень, на стрелке. В хорошую погоду вода в озере светлее воздуха, а в Волхове – красная. Это, говорят, оттого, что в 16 веке стрельцы и опричники Ивана Грозного перекидали в него с городского моста тысячи новгородских бояр, купцов и ремесленников – совсем как по Сталину: нет человека – нет проблемы. Проблемы Воли. Обыкновенно я сажусь на камни – спиной к угловой башне, а лицом к Ильменю. Я могу здесь сидеть часами, словно бедуин в пустыне. Вдали, почти на самом горизонте колеблются паруса рыбацких челнов и яхт, внизу, на полосе соприкосновения воды и песка, рыбаки достают из причаленных лодок свои снасти и сетки с рыбой, чуть выше на скамье какая-нибудь влюблённая парочка тоже, как я, не может отвести зачарованных взоров от серебристых вод славянского моря. Мне хорошо, мне ничего не надо.

Народная жизнь и приоритеты власти

Вот и отсалютовал Великий День Победы, самый холодный за последние пятьдесят лет. Но под непрекращающимся снегопадом и на пронизывающем ветру колонны Бессмертного полка нисколько не поредели даже, несмотря на ранний час прохождения акции: в Костроме она началась в половине девятого утра! Я смотрел на одухотворённые лица земляков и в очередной раз убеждался в том, чтонародный патриотизм, сколько его ни эксплуатируй, всегда был, есть и будет точь-в-точь таким, как описывал его граф Толстой ещё в середине позапрошлого века – хоть в рассказах про оборону Севастополя, хоть в эпопее про войну с Наполеоном. Он не терпит фальши и всегда отличался от патриотизма официального, при помощи которого пыталась и пытается овладеть обществом, в сущности, любая российская власть: монархическая, капиталистическая, большевистская, советская, демократическая, олигархическая… Просто, нынешнее время в силу своей социальной и этической специфики обозначает это «отличие» наиболее выпукло и контрастно.

Это понимание впервые пришло ко мне ещё в давнюю советскую пору, когда я занимался с абитуриентами литературным анализом толстовской эпопеи. Помните патриотизм столичных салонов в преддверии монарших назначений и патриотизм бородатых мужиков, солдат и офицеров, заслонивших Москву под Бородиным? Толстой специально сводит эти два типа отношений к Отечеству и существованию вообще, поскольку они вольно или невольно преследуют любого мыслящего русского человека на протяжении всей его жизни. Искренность и лукавство, любовь и притворство, духовное и материальное, совесть и карьера и, наконец, истина и ложь, то есть, как учили в советской школе, патриотизм истинный и патриотизм ложный. И вот всё это, что мы сообща находили у Толстого, удивительным образом перекликалось с главным конфликтом советской эпохи: между декларируемым властью и доминирующим в повседневной жизни рядового советского труженика. А потом это осмысленное однажды противоречие так и шло со мною по жизни – через горбачёвскую перестройку, гайдаровскую терапию, чубайсовские эксперименты (едва не написалось «экскременты») и ельцинский волюнтаризм. Поэтому к началу нового века я уже окончательно усвоил, что во власть у нас идут, как правило, ради персонального осуществления, так сказать, банального обывательского бренда: чтобы у меня всё было, и мне за это ничего не было! Кто считает иначе, тому вряд ли следует читать эту статью далее, поскольку она строится на принципах логического соответствия декларированных программных установок и жизненных реалий. К сожалению, весьма внушительная часть депутатского корпуса нынешней ГД в своей жизни и законотворческой деятельности руководствуется не логикой текущей российской действительности, а идеологией правящей партии, которая (идеология), согласно искреннему признанию её нынешнего спикера, – «это наш президент» (так Володин ответил на утверждение оппонента, что у ЕР нет конкретной идеологии). Исходя из этого многие члены и сторонники «ЕР» дописались и договорились до вещей, умом которых не понять, а верить в них – значит не верить ни Толстому в частности, ни в народное мироощущение в принципе.

Итак, Вера. Когда я смотрю на стоящего в стенах Храма Христа Спасителя Дмитрия Медведева с женой и свечкой, то испытываю досадное чувство неловкости, и мне хочется самоустраниться от этого невольного созерцания главы российского правительства, который таким вот неестественным образом отбывает свою должностную и партийную повинность. Его предшественники в близкой ситуации просто взорвали этот храм – и дело с концом, и никаких тебе укрытых платками смиренниц жён и покаянных свечек! Экспроприировали экспроприаторов, грабили награбленное, а чтобы не мучила совесть, учиняли от неё полную свободу… методом подрыва культовых зданий и избиения церковных служителей. Примерно так поступили большевики в моём родном селе Андосово Нижегородской губернии: разграбив и испепелив барский дом и всё казённое имущество, они затем забрались в местную церковь времён Екатерины и, вытащив оттуда все иконы и прочую утварь, учинили на центральной площади огромное кострище, в свете которого до глубокой ночи сладострастно рвали церковную парчу и испражнялись на связанного по рукам и ногам священника. Возможно, меня захотят обвинить в ложной и даже провокационной параллели, только зря, господа, поскольку, как говорится, история развивается по спирали, и что не успели спереть вчера, то сегодня поспирали! Ещё вчера мы очень любили ездить вниз по Волге, в живописный Плёс, до недавнего времени чрезвычайно свободное для прогулок и доступное в смысле проживания и пропитания место. Однако, после того, как это Божье место облюбовал господин премьер, прогулки по набережной в нём пресеклись огромным забором, а цены, как на проживание, так и на пропитание поднялись в разы. Говорят, теперь в Плёсе всем заправляют москвичи. Поэтому мы стали спускаться несколько ниже по Волге, до Кинешмы, где покамест не угнездились ни чиновники, ни депутаты. Кстати, выше Плёса по течению, всё волжское побережье вокруг Трифыныча, стало для туристов вообще недоступным – по причине передачи его в руки другого известного в прежнее время представителя федеральной власти. А что такое низовья разделяющей Костромскую и Ивановскую земли рек Нёмды и Унжи? Это вереница угодий правящей элиты с богатыми причалами для катеров и яхт и просторными беседками для разнообразных гуляний и забав, включая выступления духовых оркестров. И если в нескольких верстах от Волги вам повезёт услышать какую-нибудь оркестровую штуковину, то будьте уверены: её музыкальный пафос, прежде всего, поразит вас своим бескомпромиссным российским патриотизмом! Стоят солидные господа во фраках с манишками и бабочками и дуют самозабвенно «Боже, царя храни!», «Вещего Олега» или «Москву златоглавую». А где-то там, во глубине, на фоне увитых плющом апартаментов лакеи разносят гостям игристое вино с ананасами и французским сыром. Как видим, у официального патриотизма есть физически осязаемые и воочую созерцаемые предпосылки: чем громче и последовательней ты кричишь «Слава, России!» и «Мы вместе!», тем круче твои наделы общероссийской земли! Дошло до того, что Никита Михалков уже открыто хвастает по ТВ своим «барским имением», где живут вполне счастливые «крепостные», которые в благодарность барину усердно обихаживают все его хозяйственные постройки и наделы. По-моему, Никита Сергеевич, пришла Вам пора один из «Бесогонов» полностью посвятить вредности либеральной реформы 1861 года. Как говорится, «народ освобождён, но счастлив ли народ?». А он нынче, увы, не счастлив ни в Плёсе, ни в низовьях Нёмды и Унжи, ни близ Валдая, где иные угодья российских патриотов ещё обширнее медведевской Миловки и зурабовского Трифыныча!

Но главная неприятность для российского общества заключается не в том, что наши номенклатурные патриоты получают за свой патриотизм щедрое вознаграждение, а в том, что, во-первых, будучи при ключевых должностях, они, так сказать, освобождают от мук совести своих многочисленных подчинённых, потакая проявлению их далеко не лучших человеческих свойств, а во-вторых, патриотизм и сам по себе является для всего этого многочисленного российского истеблишмента идеальным оправданием и прикрытием его эгоизма, ограниченности и доселе не виданной в стране коррупционности, которая заключает в себе все мыслимые и немыслимые людские несовершенства и пороки. В сущности, я веду речь о деформации нравственности в кулуарах власти, где нравственно здоровая, полноценная личность ощущает себя как минимум неуютно, не в своей тарелке, в связи с чем теряется, выпадает из процесса управления страной, регионом, отраслью. Более того, этот губительный процесс «рыбак рыбака…» проникает глубже, практически во все сферы как минимум гуманитарного сознания: в правовую, образовательную, кино – теле, искусство, СМИ, культуру и т.п. Только что в очередной раз с редким удовольствием просмотрел два фильма: наш – «Они сражались за Родину» и американский – «Гладиатор». При этом впервые обратил внимание на объёмные титры – перечни имён людей, занятых при изготовлении этих замечательных кинолент. Понятно, что всем занятым в работе над картинами профессионалам пришлось платить и, вероятно, особенно американцам, немалые деньги. Но подлинное искусство того стоит. Эти картины будут жить вечно! Вместе с тем, ко Дню Победы наша современная теле – индустрия «выкинула» российскому зрителю около десятка новых телевизионных художественных фильмов, из которых не запомнилось ни одного. И уж смотреть их повторно нет никакого смысла! Над ними работали «узкими группами специалистов»: то ли денег мало отпустили, то ли экономили, чтоб из отпущенной суммы самим больше получить. И вообще, если пристальней глянуть на современную индустрию кино, то легко заметить, что продукты, которые она готовит и поставляет, уже изначально обречены на неуспех, поскольку в основе большинства нынешних патриотических фильмов лежат никудышные сценарии, кое-как сработанные «групповым методом». Лично знаком с одним из подобных сценаристов – специалистом по любовным коллизиям, который работает в «творческом сообществе» со специалистами по природе и погоде, по производственным коллизиям и бизнесу с экономикой, а ещё там есть целые группы, которые занимаются так называемыми «стрелялками», массовками, «войнушкой», политикой и так далее. Короче, каждый пишет свой отдельный кусок, а куски потом собирают воедино и склеивают, спаивают, корректируя и исправляя при этом выбивающиеся из общего контекста детали. Следует также заметить, что нечто подобное нынче стало применяться и в литературе. Это когда добившемуся читательского признания, а главное – коммерческого успеха писателю, так сказать, надоедает писать самому, и он нанимает на этот процесс литературных рабов, специализирующихся на литературной имитации. В результате мы всё чаще сталкиваемся со странным, на первый взгляд, явлением стремительного вырождения того или иного таланта, особенно в жанре фантастики и детектива. Вот, к примеру, я прочёл с десяток романов фантаста Л., которые, с моей точки зрения, явились прямым продолжением творчества братьев Стругацких. Естественно, я стал выискивать на магазинных полках новые вещи Л., даже, несмотря на то, что они, обретя популярность, стали стоить значительно дороже. Только вот чтение на сей раз меня скорее раздражало, чем вдохновляло, поскольку и стиль, и язык, и сам смысл романов Л. изменились необычайным образом! И, полагаю, что если эти, так сказать, новые романы Л. подвергнуть серьёзному анализу, то можно доказать либо то, что они написаны вовсе не Л., либо факт его откуда ни возьмись взявшейся душевной болезни (известно, что психическое расстройство меняет даже почерк человека). В читательском кругу нынче даже такой упрёк укоренился: «И этот (эта) исписался!». Спросите, отчего сие происходит? А всё оттого же, что и Миловка в Плёсе, и виноградники в Тоскане – от развивающейся как вглубь, так и вширь духовной деформации. Она буквально парализовала деятельность всех наших некогда чрезвычайно популярных и весьма состоятельных материально так называемых толстых журналов. Нынче они либо вообще ничего не платят своим авторам, либо авторы сами должны заплатить за публикации своих произведений. Дошло до того, что журнал «Российский Колокол» бросил клич ко Дню Победы: дескать, присылайте в редакцию свои воспоминания о фронтовиках, и мы их готовы напечатать… за деньги. На это я предложил членам редколлегии воспоминания ветерана «СС», заверив, что неплохо заплачу. И знаете, возмущений на это не последовало… Мне осталось лишь написать по этому поводу заметку – «Почём звонит колокол?». Впрочем, нашлось одно совестливое издание, которое, принимая мою повесть к публикации, честно предложило написать заявление на имя главного редактора о том, что я не претендую на гонорар… Но и такое нынче встречается крайне редко, ибо во всех столичных структурах, в том числе и в изданиях, уже давно никого не интересует провинциальная Россия как таковая: Миловка ли, Валдай ли, новые ли Астафьевы с Беловыми, Горины ли с Тарковскими (последний родился совсем недалеко от Плёса)… Получат они гонорар – не получат, обидятся – не обидятся, выживут – не выживут. Какая разница?! О ситуации в СМИ, в которых я долгие годы работал, даже писать не хочется. Если бы такое было возможным, то я наградил бы Владимира Соловьёва, Дмитрия Киселёва и их коллег самыми высокими партийными наградами и щедрыми грантами для написания мемуаров и, с учётом права российской нации на выживание, убрал бы их с телеэкранов. Впрочем, ради справедливости, следует заметить, что в провинции сегодня журналистики нет как таковой вообще. Есть рутинная подёнщина по заполнению неких газетных площадей и отпущенного Центром времени под местные телепрограммы и эфиры. Просто, из Москвы спускается так называемая сетка с заданными темами и возможными выводами, а дальше – чисто технический процесс. Предлагать местным редакциям нечто эксклюзивное, оригинальное – безнадёжная трата времени и душевных сил! О культуре могу сказать лишь то, что подданные министра Мединского, библиотекари в областной библиотеке, молодые в общем-то женщины, зарабатывают едва ли больше десяти – двенадцати тысяч рублей в месяц. И что особенно прискорбно, областная научная библиотека уже второй год не выписывает периодики: ни «толстых» журналов, ни литературных альманахов, ни газет – НИЧЕГО! Интересно, делится ли министр этим свои «горем» с патроном Медведевым где-либо на брегах некогда бурлацкой реки? Что касается образования, то вот вам всего одна цифра. В былые годы известнейший костромской профессор, автор многих книг и монографий Юрий Лебедев читал свои замечательные лекции по истории русской литературы курсу из 80 – 90 студентов. Сегодня его слушает… восемь человек. Недавно «в целях оптимизации» и ещё чего-то там были слиты в одно целое бывшие Костромской педагогический и Костромской технологический. Что получилось при этом, никто понять до сих пор не может! Но, как говорят преподаватели известного ранее на всю страну костромского «технолога», который в своё время закончил Сергей Собянин, КГТУ, как дефиниция высшей школы, исчез с радаров высшего образования РФ на 100 процентов! Поскольку сегодня стали весьма чувствительными некие усилия по очередному восстановлению «доброго имени» Сталина, то замечу к слову, что процесс слияния КГТУ и КГУ имени Некрасова в сталинское время назвали бы вредительством, а его инициаторов – врагами народа. К сожалению, ни федеральным, ни провинциальным «патриотам» подобные мысли в головы не приходят. Один из таковых – историк, профессор местного университета Андрей Белов с завидной лёгкостью сообщает в одной из передач местного ТВ, что сегодня мы, слава Богу, вновь начали строить самодержавие, без которого России просто не выжить. Кому, простите, не выжить? Тем, кому за их «патриотизм» щедро «отстёгивают» из госбюджета и привлечённых капиталов разного рода нуворишей, заблаговременно усаженных властью на нефтяные трубы? «Мы – вместе!» – самозабвенно кричали на торжествах, посвящённых Дню Единства, народные избранники и патриоты Исаев, Яровая и иже с ними. С кем, господа, вы вместе? С сорока миллионами пенсионеров, более половины которых едва-едва сводят концы с концами и то в основном за счёт выращенного на приусадебных и дачных участках? Пусть та же Яровая прямо ответит на такой наипростейший вопрос: может депутат оставаться депутатом, зная о том, что на его содержание госбюджет отпускает до миллиона рублей, а на содержание какого-нибудь бывшего колхозника или слесаря десять – двенадцать тысяч? Никогда Яровая на такой вопрос не ответит, ибо в орбиту её, как народного избранника, интересов де-факто не входит проблема качества жизни народа России. А ведь это главная причина создания собственно самого института парламентаризма! Но не в России, где, повторюсь, номенклатурный и народный патриотизм, в основе которого лежат любовь и уважение к людям своей страны, практически не пересекаются, поскольку наша номенклатура всегда держала свой народ за некий компост, перегной, на котором там что-то этакое должно вырасти: то самый продвинутый чемпионат мира по футболу, то керченский мост, то восстановленная Пальмира, то арктические ВС… Единственный день в году, когда эти два патриотизма не перечат друг другу, есть 9 Мая, хотя, если задуматься, то и Победу нашу в российском народе не зря считают «праздником со слезами на глазах». Совсем иначе смотрят на победу во второй мировой англичане и американцы. И не потому, что у них короче память, а, прежде всего, потому, что их потери в этой войне несоизмеримы с нашими. На днях канал «История» рассказывал о боевых действиях союзников в Европе. Огромную ставку союзное командование делало на так называемые «ковровые бомбардировки», которые наша пропаганда всегда порицала за неоправданные разрушения немецких городов и бессмысленную гибель мирного населения. И в самом деле, на один только Кёльн Англия отправила единовременно около тысячи (!) самых мощных в мире бомбардировщиков. После этого города не стало, как не стало и Дрездена. Так они «ломали дух» немецкого народа и устраняли препятствия на пути к своей победе. Наши почти всё брали штурмом: Будапешт, Бухарест, Софию, Вену, Варшаву, Прагу, Берлин. В результате миллионы наших остались там… в братских могилах. Может, поляки благодарны русским мужикам за спасённый от фашистов красавец Краков? Нет, они больше порицают нас за своих офицеров, расстрелянных сталинскими патриотами в Катыни, и массово сносят памятники советским воинам-освободителям. Но я сейчас не об их короткой памяти, а о нашей – однобокой. Если англичане и американцы за всю вторую мировую – а они кроме Европы ещё активно воевали в Африке и в акватории Тихого океана – потеряли по нескольку сот тысяч убитыми, то наши только под Ржевом – два миллиона солдат и офицеров. А есть ещё Мясной Бор и иные местечки российского захолустья, поглотившие, каждое в отдельности, сразу по нескольку кёльнов и дрезденов! То есть я об отношении нашей власти к нашему народу. Она, наша самая патриотичная в мире власть, не тратила необходимого количества бомб, она почти всегда обходилась «неучтённым количеством» своего народа: «За Родину! За Сталина!» – в рост на самые скорострельные в мире пулемёты! Я родился ровно через десять лет после войны и успел запомнить родное село, в которое с войны не вернулось более двухсот молодых мужиков. Сейчас там не живёт и десятка больных стариков. И это тоже, увы, индикатор нашей победы и, в значительной степени, подлинной сущности нашего номенклатурного патриотизма. Может, поэтому и выдался таким холодным и снежным этот весенний май 2017-го? Только возле Вечного огня и удалось согреться, под сенью обелиска памяти о ста с лишним тысячах не вернувшихся с войны костромичей. И это при том, что Кострома всегда оставалась в глубоком тылу, и что даже сегодня в ней не живёт и трёхсот тысяч.

Надо жить со своим народом!

Превратности российской справедливости

Когда-то давным-давно, ещё в советскую пору, я, пребывая в своей родовой деревушке на студенческих каникулах, поехал в райцентр за хлебом, сахаром и иными по тем временам дефицитными продуктами. Наполнив ими под завязку рюкзак и сумку, решил зайти в привокзальное питейное заведение – «шалман» – выпить пару пива и съесть рыбий хвост. Пиво, естественно, было жидким, а от рыбы припахивало негоже. Но тут уж поделать ничего было нельзя: в ту пору и в областной столице «шалманы» редко удивляли хорошим пивом. До пресловутой горбачёвской борьбы со змием было ещё далеко, а потому разливали в заведении и водку. Кое-кто тайно покуривал, многие, несмотря на грозное объявление «Своё не приносить и не распивать!», как раз этим и занимались: разливали под столиками магазинную и соответственно более дешёвую водку, а то и «чернила» типа «Золотой осени» (в мужичьем мире её окрестили «Золотой плесенью»). Выпив первую кружку пива, я достал из сумки кусок «Особой» колбасы и ломоть местного хлеба, более похожего на коричневый пластилин, а то и на кое-что похуже. Надо сказать, что за полтора месяца деревенской жизни, которая проходила по большей части на сенокосе и лесозаготовках, я сильно одичал, а потому даже поселковый «шалман» невольно воспринимал, как этакое окно в цивилизацию. Мужики тут собрались самые разные: от типичных советских опоек с характерной одутловатостью лиц до вполне приличных молодых людей с инженерской внешностью. В шалмане стоял то усиливающийся, то замирающий говор, который после долгого лесного безмолвия заметно волновал и был вполне приятен. Я неторопливо уплетал свою колбаску, а этот волнообразный шум как будто убаюкивал меня. Так прошло довольно много времени, потому что я залезал в свою сумку ещё и ещё. И вдруг шум забегаловки как-то странно заколебался, словно согласно беседовавшие до этого посетители заметили нечто необычное и разом смолкли. Я поднял голову и увидел неподалёку от стойки неряшливо одетого бородатого мужика неопределённого возраста, который забирался на пустую пивную бочку. Это занятие у него явно не получалось, а потому стоявшие рядом приятели стали сначала подбадривать его, а затем и подсаживать. И вот он, едва не доставая лохматой нечесаной башкой до брезентовой крыши, воцарился над всей пьющей и закусывающей компанией. Поначалу взгляд его блуждал, но вскоре приобрёл оттенки одного сплошного, взыскующего упрёка. Люди постарше, надеюсь, помнят то дуалистическое брежневское время, внешне очень спокойное, медленно текущее и даже вязкое, а внутренне напротив – колкое, шершавое, всё в протестных воронках и политических анекдотах. И вот, постояв так в очевидной попытке привлечь к себе всеобщее внимание и, видимо, настроить собравшихся на нужную волну, мужик стал читать … Лермонтова… «Смерть поэта». Я, студент филфака, скажу без преувеличения, натурально обалдел. Зачем и кому он это читал? Ну, конечно же, не из любви к Пушкину или литературе вообще. Это стало понятно, когда он дошёл до последних, обличительных строк: «Вы, жадною толпой стоящие у трона», «Пред вами суд и правда – всё молчи!» и так далее, вплоть до «И всей своей вы чёрной кровью не смоете поэта праведную кровь!». Понимаете, и я, и все собравшиеся в шалмане простые поволжские мужики почувствовали вдруг, что стихотворение написано вовсе не полтора века назад, а только что, вот здесь, где-то едва ли не под заставленным пивными кружками столом. Ведь за пивом, а тем более, за водкой о чём обычно говорили наши русские работяги? Конечно же, о справедливости: о работе, где начальник ни за что – ни про что урезает премию, о родной улице, где сосед – куркуль продаёт по ночам втридорога палёную водку, о своей собственной семье, где вконец распоясалась безбашенная тёща, но и о секретаре райкома, который, занимаясь пустой трепотнёй, за два года получил уже вторую квартиру. Что тут началось, когда он закончил! Сказать, что гул народного негодования – это значит, не сказать ничего. Буфетчица тут же выставила табличку «Технический перерыв», а я всерьёз испугался, что пивное общество сейчас же вооружится вилами и отправится к райкому партии свергать действующий режим.

Я вспомнил сейчас об этом с одной единственной целью: убедить читателя в том, что искони, с седых времён создания «Русской правды» и Новгородского вече основными духовными скрепами составляющих всего русского мира были и остаются обострённые чувства низового народного патриотизма и укоренённой, можно даже сказать – этнической справедливости. В сущности, всё остальное – и законопослушность, и служение родине, и благополучие частной жизни – к ней, справедливости, прилагаются. И даже вера наша православная, в отличие, скажем, от католической, во всём ставила и ставит это чувство, это душевное состояние во главу угла: и во взаимоотношениях мужчины и женщины, и в воспитании детей, и в артельном труде, и в сомкнутом дружинном строю. Почему? Полагаю, потому, что веками сначала на Руси, а затем в России и Советском Союзе между народом и властью существовали не просто противоречия, а вечная непримиримая конфронтация, нередко переходящая в войну на истребление. И, разумеется, инициатором таких взаимоотношений всегда была власть, которая, в сущности, никогда не любила, не берегла свой народ. «Живая власть для черни ненавистна!» – как всегда точно сформулировал в «Борисе Годунове» русскую общественную константу всё тот же Пушкин. А в 1978 году в интервью «Русской мысли» Иосиф Бродский, так сказать, объяснил природу этой ненависти: «Что происходит в России? Государство рассматривает своего гражданина либо как своего раба, либо как своего врага. Если человек не попадает ни под одну из этих категорий, Государство всё-таки предпочитает рассматривать его как своего врага со всеми вытекающими последствиями».

Я не стану здесь приводить некие исторические стадии этой «народной ненависти», ибо они аксиоматичны и скрупулёзно исследованы целым рядом научных монографий и даже популярных романов. Замечу лишь, что с приходом большевиков война со своим народом стала для власти делом поистине будничным: красный террор, подавление крестьянских восстаний и так называемых контрреволюционных мятежей, изгнание и массовое уничтожение интеллигенции и духовенства, военный коммунизм, коллективизация и индустриализация… с параллельно растущей системой лагерей – от Соловков до Гулага. Всех, кто даже не сопротивлялся, а просто пытался жить самостоятельно, по совести, уносили многочисленные «воронки», а затем столыпинские вагоны – в гибельные дали необъятного северо-востока самого крупного и совершенно не приспособленного для жизни континента. Сегодня всё чаще обращаются к трагическому опыту финской войны, которую Александр Твардовский осторожно назвал «незнаменитой». На ней замёрзали целыми полками! Соотношение погибших в боях к погибшим от морозов было примерно 1 к 5. Но разве генералы РККА не знали про финские морозы? Знали! Но почему тогда не экипировали брошенные в промороженные приполярные леса полки в тулупы и валенки? Иначе мы сегодня смотрим и на многое из того, что произошло в годы Великой Отечественной. В моём родном селе стоит высокая стела. На ней более двухсот фамилий погибших на фронте сельчан, в основном молодых работящих мужиков. Сегодня некогда красивое приходское село усохло до размеров хилой деревеньки, выселка, на улицах которого такую огромную толпу мужиков просто невозможно представить. И погибли то они по большей части не в Сталинграде и не под Курском. Есть в Калининской области такой небольшой городок Ржев, под которым немцы остановили в начале сорок второго года наши наступающие из-под Москвы войска. И держали их там аж до сорок третьего, до той поры, пока, в связи с событиями под Сталинградом, они ни ушли оттуда сами. Так вот, согласно последним данным, под этим городком районного масштаба легло порядка двух миллионов(!) советских солдат и офицеров. Туда – единственный раз за всю войну! – выезжал даже сам товарищ Сталин. Всё тот же Александр Твардовский, которому многое разрешалось, написал знаменитое «Я убит подо Ржевом», а Михаил Ножкин сочинил песню «Три слоя»: тремя слоями вокруг городка и его предместий лежали наши убитые бойцы. Военное командование, власть бросали их в лоб на самые скорострельные в мире немецкие пулемёты, пытаясь, прежде всего, обезопасить явно наделавший в штаны руководящий аппарат ЦК (Сталин несколько раз с боязливой озабоченностью спрашивал Жукова: а удержим ли мы Москву?). Или, к примеру, празднуя очередную годовщину победы под Москвой в конце 1941 года, государственные СМИ с гордостью напоминают россиянам, что под стенами столицы немцы потеряли полмиллиона убитыми. Но мало кто знает, что в Мясном Бору, неподалёку от Новгорода, полегло примерно столько же нашего, одетого в серые шинели народа. И если немцы хотя бы рвались к Москве, пытаясь взять её любой ценой, то наши мужики просто сгинули в холодных болотах… по мановению всё той же безжалостной вероломной власти. Я знаю о чём пишу, ибо работал в Мясном Бору учителем и собирал в местных лесах останки павших и их солдатские медальоны.

Война с народом продолжилась и после войны. Теперь в лагерях умирали вчерашние фронтовики: кто за плен, кто за длинный язык, а кто и за появившуюся на фронте привычку выживать, то есть жить независимо, в том числе, и от вероломного государства (роман Ю.Бондарева «Тишина» и др.). Да, Хрущёв развенчал культ личности и вроде бы даже изменил природу отношений внутри этой основной исторической пары «народ – власть». Но, думается, термин «хрущёвская оттепель» появился в народном обиходе всё же с подачи некой интеллигентской элиты, вхожей в правительственные кабинеты, где принимались решения по поводу «печатать – не печатать», «снимать – не снимать», «выставлять – не выставлять», «награждать – не награждать». Если же говорить о жизни народной, то она стала куда хуже, чем при Сталине. В деревне, например, где я жил мальцом в начале шестидесятых, вовсе не было даже чёрного хлеба, а колхозники получали семь рублей зарплаты и мешок ржи или пшеницы. Мололи и пекли хлеб сами. Обшивали и обували себя тоже сами. Долго потом в саду возле нашего дома валялись обожжённые печным огнём хлебные формы, изъеденные короедом колодки для тачания обуви, какие-то проржавевшие ёмкости для выделки шкур и валяния валенок. Вообще, если честно, то моему деду и его фронтовым товарищам с их семьями государство только вредило, забирая изрядную часть произведённого ими продукта. Забирало на своё не нужное никому в российской провинции содержание. Взамен оно передавало по радио якобы новости, в которых клеймились американский империализм и иные страны, где власти относились к своим подданным несколько иначе. Как ни странно, но самым благоприятным, самым благополучным для центральной России, и прежде всего, для русской провинции стало брежневское правление, главным образом – в семидесятые годы. Заметно увеличились зарплаты и пенсии, наконец-то достойно зажили ветераны войны, и вполне свободно училась, работала и отдыхала молодёжь. Давайте посмотрим через призму той, «застойной», поры на день сегодняшний, то есть, в сущности, попробуем разобраться, лежит ли классическая государство образующая пара «народ – власть» в плоскости прокламируемого «Единой Россией» посыла: «народная власть – для поддерживающего её народа!»?

Замечу сразу, что очевидно с целью или нивелировать полностью, или хотя бы сгладить углы противоречий между властью и народом опытные лидеры идущей в гору партии и выбрали для неё столь простое, но хорошо проверенное временем название – «Единая Россия». Ведь, по большому счёту, это всего лишь современная перелицовка популярного советского лозунга: «Народ и партия – едины!». Но, думается, что они – современные хозяева жизни и простой российский народ – к сегодняшнему дню едины в куда меньшей степени, чем партийные аппаратчики и, скажем, провинциальные учителя, соцработники, библиотекари, почтальоны, медсёстры и крестьяне в семидесятые годы. И поскольку такое несоответствие верховной воли самым необходимым потребностям низов становится всё очевидней и … позорней, с некоторого времени в России запущена раскрутка ура-патриотических настроений. С одной стороны, ещё в 90-е годы мы только об этом и мечтали и даже плакали, когда бывший министр иностранных дел РФ «разрешил» своим нынешним соотечественникам бомбить православных сербов, но с другой… Ещё Лев Толстой писал о том, что есть патриотизм народный, то есть искренний, бескорыстный, соединяющий нас в единое целое, и есть патриотизм ложный. Этот зиждется на корысти, то есть на желании личных, персональных благ, денег и власти. Возможно, некоторым из «хозяев» и в самом деле кажется, что они – российские патриоты и, кое-как научившись креститься и выстаивать в храмах службы, заняты богоугодным делом. Но даже таковые, в лучшем случае, напоминают пресловутых аистов, которые засунули головы в пески Крыма, Сирии, Турции, а то и Бразилии или ЮАР. Что же касается собственно России, то, с моей точки зрения, скрепы между составляющими российское общество структурами имеют уже не естественное, но привнесённое по инициативе властей происхождение, то есть формальны и, следовательно, в значительной степени эфемерны. Сколько ни говори «сахар», слаще во рту от этого не станет – сколько ни скандируй на московских улицах «Мы – вместе!», единства между костромскими библиотекарями, получающими по десять тысяч, и депутатами Госдумы, сделавшими себе «довольствие» по полмиллиона, не будет. А ещё есть порядка сорока миллионов пенсионеров, которым отказали в индексации и хотят решить проблему где одноразовыми каникулярными подачками, а где и примитивной пропагандистской пугалкой: или «Единая Россия» с Путиным, или либералы, развал и война. И все об этом прекрасно знали и знают: и лидеры «Единой России», и премьер со своими министрами, и банкиры с представителями госкорпораций, и президенты с директорами многочисленных институтов и фондов, и особо приближенные к власти творцы кино, науки и искусства, и даже сам Президент! Ну, и что? Как заметил в «Росбалте» профессор из Санкт-Петербурга Дмитрий Травин, «кадровые назначения президента не имеют никакой связи с теми дискуссиями, которые идут в обществе, как будто Кремль и страна существуют в совершенно разных мирах (…). Элиты продолжают бороться за ресурсы, а народу приходится мириться с застоем (…). Возьмётся ли Путин за трансформацию загнивающей экономики, или мы будем по-прежнему медленно сползать вниз под бурные продолжительные аплодисменты, как во времена Леонида Брежнева?». И в этой очевидной параллели, в этическом отношении, нет ничего позитивного, что бы говорило в пользу нынешних элит. Напротив, съезды КПСС, при всей избирательности делегатов, были, по большому счёту, народными, и генсеку внимали шахтёры, доярки, слесари и учителя. Среди приглашаемых в Георгиевский зал Кремля или в Манеж – одни и те же, те же и одни. То есть в самом прямом и точном смысле – элита. Но элита весьма специфическая, поскольку комментировать комментарии президентского обращения некоторых её представителей у меня нет сил: патриотизма больше, чем у панфиловцев, а владения родным языком меньше, чем у дошколят, с которыми на том же телеканале регулярно беседует Максим Галкин. Но давайте для убедительности приведём некоторые цифры, то есть ответим на, так сказать, пошлый даже по нынешним анти – коррупционным меркам вопрос: Почём нынче российский патриотизм?

Поскольку, прежде всего, депутатам ГД, то бишь народным избранникам, российский народ обязан своими мизерными пенсиями, отказу в их индексации и мышиными в провинции зарплатами, то целесообразно посмотреть на динамику их депутатского благосостояния. Так, до 1 сентября 2013 года депутат Госдумы официально (!) получал всего 161 тысячу рублей. Но поскольку именно в это время на Россию подули предсанкционные ветры, и поползла вверх инфляция, наши кормильцы решили материально обезопаситься и добавили себе в аккурат сотенку тысяч, уравняв свой доход с зарплатой российских министров. Но ровно через год и этого оказалось недостаточно, и они подняли своё официальное довольствие ещё почти на двести тысяч. То есть их официальная зарплата стала превышать среднюю, например, по костромскому региону в 14 раз! Для сравнения не лишне будет заметить, что в США депутатская зарплата выше средней по стране в 3 раза, а в Германии – в 2. Кроме того, каждый месяц наши депутаты получают существенные поощрения (за патриотизм?), размер которых варьируется от 60 до 80 тысяч рублей. Им также выдаются по 200 тысяч рублей на зарплаты помощников, которым к тому же доплачивают регионы. Депутаты не тратятся на покупку дома или квартиры. Напротив, они выбирают жильё сами, практически в любом районе города. Добавьте сюда услуги спецполиклиник и санаториев со специальными скидками, весьма солидные выплаты на транспортные расходы (частично оплачивают даже членам семьи), оплату отпуска в 42 дня, проезд туда и обратно и так далее. Каждый депутат имеет право на добавку к трудовой пенсии, как-то: если он пробыл народным избранником от года до трёх, то будет получать пенсию в размере 55 процентов от зарплаты, а если более трёх лет – то все 75 процентов! Причём, если повышается депутатская зарплата, то повышается и пенсия. По объективным подсчётам, последнее повышение депутатского благосостояния – на общую сумму в 1,2 млрд. рублей – стало рекордом за всю историю России. Да, и не только России. Так, наш депутат в среднем получает около 8 тысяч евро, а в Германии и Англии – 7838 и 6988 евро соответственно. Во Франции и Швейцарии и того меньше: 5637 и 5440 евро. Уровень жизни народа в этих странах и России, я полагаю, сравнивать излишне, да и, честно говоря, неприятно.

Если говорить в этом смысле о российском правительстве, то, согласно опубликованным декларациям, самым состоятельным членом правительства является Александр Хлопонин с годовым доходом в 280 миллионов рублей. И если кратко, то на общем депутатском фоне наши президент с премьером, заработавшие соответственно 7,6 и 8 миллионов рублей, выглядят сущими голодранцами. Про зарплаты спортсменов не буду, ибо они реально влияют на нашу политику, лишь завершив спортивную карьеру. А вот люди искусства и поп-культуры влияют, и очень существенно. Например, главный киношник страны и автор патриотической телепрограммы «Бесогон» Никита Михалков заработал в 2015 году более 150 миллионов рублей, а порицаемые Западом за агрессивный патриотизм Георгий Лепс, Стас Михайлов и Филипп Киркоров – по 15, 10 и 9,7миллиона долларов соответственно. Весьма характерны в этом смысле заработки глав наших госкорпораций. Например, на территории Костромской области природный газ практически отсутствует, а глава, так сказать, «Национального достояния» Алексей Миллер заработал в прошлом году 25 миллионов долларов, как, кстати, и лидер нефтяных рек России Игорь Сечин. То есть по 140 миллионов рублей за каждый месяц своей изнурительной работы. На 10 миллионов отстал от коллег глава самого прибыльного в стране банка Герман Греф… Сколь качественно сработали эти господа – судить не мне, но, к примеру, проценты по кредитам для народа в сбербанке заоблачно высоки. К чему это приводит? Ну, например, в начале декабря на морозном востоке Костромской области изловили пенсионерку, которая… ограбила магазин. Как оказалось, пошла на это из-за невозможности вернуть банковские проценты по кредитам. Не стану ещё раз вспоминать о скандале с беспрецедентной премией, выплаченной главе «Почты России». Замечу лишь, что он благополучно остался на своём месте, заявив, что деньги возвращать не намерен, поскольку все так получают. И скандал очень скоро сам собою затих.  Между тем, наша нынешняя почта работает безобразно! Любой необходимый визит туда – сущее испытание на выносливость!

Таким образом, без какой-либо натяжки имущественные и социальные противоречия, возникшие сегодня между российским народом и властью, можно по-ленински назвать «кричащими»! Это всё те же противоречия – между «верхними» тысячами и «нижними» миллионами, в прошлом характерные для любого империализма, хоть европейского, хоть российского. Но Европа, как видим, эту критическую стадию благополучно миновала. Как обернётся в России? Думаю, всё может измениться к лучшему лишь в том случае, если народ, в конце концов, станет пристальней всматриваться в реальные действия власти, конкретных её представителей и, наконец, поймёт, что все эти толстовские обитатели салонов Анны Павловны Шерер не только выжили, но и тысячекратно преумножились, объединившись в так называемые властные элиты. И если в истошных воплях столичных демагогов «Мы вместе!» он, народ, наконец-то услышит всего лишь эхо презренного металла, коим обильно одобряет эти вопли власть. Нет, это не призыв к какому-то массовому недовольству, а тем паче бунту, это всего лишь обращение к здравому смыслу, к тому самому, благодаря которому в США, например, выборы по-прежнему, как и в девятнадцатом веке, непредсказуемы, в связи с чем и… справедливы. Таковыми они должны стать и у нас, в веками обречённой на погоню за ЦИВИЛИЗАЦИЕЙ стране.

Москва? А, говорят, она на нас с неба упала…

«Россия не в Москве, а среди сынов её». /Из сказанного генералом Раевским на военном совете в Филях /

«Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх». / Иосиф Бродский /

Почему с неба?.. А потому что оттуда испокон веку падали на Русь все самые непредсказуемые удачи и несчастья. Особенно пристально и даже в нетерпеливом ожидании мы вглядывались в него детьми, нечесаными дворовыми мальчишками. Высыпали ближе к вечеру из своих блочных пятиэтажек к какой-нибудь песочнице, сбивались в шумную хулиганистую ватагу и летели стремглав за городской Вал, где текла мутная речка Гзень, буквально на наших глазах превращаясь в открытую сточную канаву. Потом, разумеется, её взяли в трубы, но тогда… по её илистому руслу сползало к Волхову всё отжившее свой век и потому больше не нужное людям: старые стулья и скамьи, разбухшие ящики и коробки, щелястые корзины и кузова, порожние от кабеля катушки и невесть как угодившие в Гзень собачьи будки. О, если бы воля наших родителей, то мы наверняка бы увидели среди этих отбросов и присланных им из Москвы начальников! Но нас это тогда мало интересовало. Мы высматривали в мутных, неприятно пахнущих водных потоках так называемых «белых окуней», которых наловчились выуживать длинными сучковатыми палками. Именно так мы называли белые, идеально тянущиеся резиновые мешочки, которые наши осторожные отцы стыдливо покупали в городских аптеках по четыре копейки за пару. На витринах они значились презервативами подмосковного Бачковского завода и вполне надёжно помогали стараниям наших скудно живущих в «хрущобах» родителей уберечься от появления на свет нежданного пополнения. Весь улов мы неизменно складывали в баночки и несли к разложенному на берегу костру, где дожидался приготовленный заранее карбид – «ацетиленовый камень», вынесенный с ближайшей стройки. И вот когда на город опускалась темень, мы «кормили» выловленных «окуней» кусочками карбида, который затем заливали водой. Тут же начинался процесс бурного газоотделения, и далее оставалось лишь завязать раструб презерватива какой-либо подручной бечёвкой. Он очень быстро разбухал до размеров настоящего воздушного шара! Однако, жизнь последнего была недолгой… ибо всякий раз кто-то один из нас, осторожно двигаясь спиной, подносил раздутое, потерявшее цвет чудище к костру и круто выпускал его над пламенем. В тот же миг на наших глазах происходило нечто невероятное! Яркое белое пламя среактивным свистом устремлялось круто ввысь, съедая всё на своём пути: комаров, мотыльков, порхающий над теплом костра пепел, поднятый с земли мусор и даже запущенных кем-то бумажных журавлей. Порой оно улетало так высоко, что, казалось, его видно из самого Дома Советов, откуда правил нами присланный из Центра «Хозяин». Но главное, вместе с этим белым пламенем улетали в родное ночное небо все докучные заботы и беды, заветные мечты и несбыточные надежды. Через секунду – другую над головой не было уже ничего, только небо и воздух, да, может, как надеялись мы, огни уходящего к Москве самолёта. Откуда ж нам, наивным, было знать, что уже тогда тот, кто летал в нём туда и обратно, смотрел вниз на зыбкое, быстро истаивающее зарево заштатного городишки с вполне сложившимся пренебрежением или не смотрел вовсе…

Заголовок этого эссе есть, очевидно, перелицованная на современный лад реплика эпизодического персонажа драмы Александра Островского «Гроза». Малограмотная жительница города Калинова (Костромы) пытается дать толкование некоторым историческим событиям и, так сказать, «ухватить» современную общественно-политическую атмосферу. Только, разумеется, поволжская мещанка говорит не «Москва», а «Литва», которая некогда в составе Польско-Литовского государства посягала на обладание Москвой и всей, по нынешним меркам, центральной Россией. Литва нынче, слава Богу, ушла в Евросоюз, а вот проблема Москвы, как это ни странно прозвучит, стала для центральной России куда острее «литовской». При этом совершенно непонятную жёсткость и ни чем не объяснимую скупость Москва проявляет в последние годы в отношение из без того «недокормленных» провинциальных культуры и литературы.

Ещё каких-нибудь пять лет назад посещение Костромской областной научной библиотеки становилось для многих, без преувеличения, маленьким праздником, поскольку здесь, в зале периодики, можно было провести и два, и пять часов, почти не замечая времени. В степенной тишине паркетных залов, под умиротворяющими картинами местных мастеров листать свежие номера «литературки», «комсомолки», «культуры», «новой», «МК», «АиФ», не говоря уже о всегда желанных и непредсказуемых «Огоньке», «Экране», «Искусстве кино»… Что может быть занятней для читающего, охочего до всего нового человека? А за так называемыми «толстыми» журналами можно было просидеть и сутки без продыху, ибо художественная реальность всегда нивелирует всякий счёт реального времени. Сегодня в зале периодики одиноко, как в гробу, потому как туда стало не зачем ходить. Уже несколько лет самой крупной библиотеке региона не отпускают средств на подписку. Само собой, по традиционным каналам новых книг библиотека тоже не получает. Остаются разве что добровольные пожертвования добрых людей вроде костромского губернатора. Парализована и издательская деятельность. Об остальном и говорить не хочется, поскольку всё сколько-нибудь необходимое местным науке и культуре зиждется на голом энтузиазме преданных своему делу библиотекарей. Минувшей осенью меня пригласили в дом-музей небольшого сельца, под город Буй, на очередной юбилей известной русской писательницы девятнадцатого века Юлии Жадовской, которой покровительствовали многие известные литераторы девятнадцатого века, включая Вяземского и Пушкина. Однако, за день до назначенного срока выяснилось, что поездка не состоится: нет исправного транспорта. До Буя всего сто километров, но и они оказались непреодолимой преградой для «колёсной мощи» местной Культуры. Попытался добраться до районного центра Буй на своей легковушке, но, слава Богу, догадался во время повернуть назад, рискуя уже на полдороге остаться без бамперов и колёс. Зато осмелюсь признаться, личная машина спасла нас с женой минувшим летом, когда мы рискнули отправиться в Карабиху – получать премию за успешное участие в Некрасовском конкурсе поэзии. Пора стояла чрезвычайно дождливая. Нет, и местные чиновники, и московские гости весьма уютно расположились под козырьком специальной эстрады, а вот участники конкурса, провинциальные поэты и любопытные зрители, – на скамьях под секущим дождём. Было не по-летнему холодно и сыро, а чиновники всё говорили и говорили: о заботе министерства культуры, о добропорядочных меценатах, достойных наследниках традиций Третьякова и Сытина, о самом Некрасове, которому здесь повезло родиться и вырасти настоящим русским патриотом, и, конечно, о том, что все мы должны быть благодарны местной власти за то, что она устроила нам такой замечательный праздник. И ни одного некрасовского стиха… Поэтому, не дождавшись завершения всего этого «чиновничьего безобразия», я потащил насквозь промокшую жену к оставленной чёрт те где машине, по дороге проклиная ненавидимых Некрасовым «полицмейстеров» за то, что даже в столь ненастный день приглашённым не разрешили припарковаться ближе к усадьбе. Согрелись мы только на полпути к дому, на узкой – в два ряда – трассе, которую исстари народ называет «дорогой смерти». И, признаться, есть за что, ибо почти каждый километр Костромского шоссе отмечен либо водительской баранкой, либо красной звёздочкой, либо православным крестом. И лишь тогда впервые за весь день «некрасовских торжеств» в сознании явственно, сами собой зазвучали памятные с детства строки:

Прямо дороженька – насыпи узкие,

Столбики, рельсы, мосты,

А по бокам-то всё косточки русские –

Сколько их, Ванечка, знаешь ли ты?

Возможно, кто-то из москвичей, как это случалось не раз, саркастически заметит, что де такова русская провинция. Но, по большому счёту, причина не в провинциальной нерасторопности, а в полном отсутствии средств. Именно поэтому в кулуарах наших скромных литературных собраний всё чаще передаётся из уст в уста ставшая болью всей русской жизни присказка: «Случались времена и трудней, но подлее не было!». Иными словами, сегодня ни Распутина, ни Рубцова, ни Шукшина с Казаковым могло бы и не появиться. Ибо ухабистым до непроходимости стал путь от запущенной земли окраин до холёных улиц и площадей изысканного Центра с его многочисленными изданиями, издательствами и тучей образовавшихся окрест профильных фирм и компаний. И если литературная периодика, особенно почвеннической направленности, ещё хоть как-то, иногда, от случая к случаю, при определённых условиях – например, если написал заявление, что на гонорар не претендуешь, – идёт на контакты с «талантами из глубинки», то издательства и киностудии давно стали для потенциальных последователей Астафьева с Беловым неприступными бастионами. Минувшим летом пишущий эти строки предпринял нехитрый коммуникационный эксперимент, рассылая в течение целого месяца свои повести и романы с синопсисами возможных сценариев по киностудиям и режиссёрским центрам, государственным компаниям и частным фирмам. На два десятка щепетильно составленных предложений о сотрудничестве из Москвы и Петербурга не ответил никто. На единственное же письмо, посланное в Минск, уже через неделю пришёл обстоятельный ответ с «Беларусьфильма», в котором содержалось искреннее сожаление о невозможности работать по представленному, эстетически и этически вполне устроившему студию материалу, в связи с его «чрезвычайно российским звучанием». «Увы, – несколько виновато объяснялась редактор, – сегодня перед нашим руководством, как, вероятно, и перед Вашим, поставлены конкретные национальные ориентиры». Национальные ориентиры, подумал я. Везёт же людям! Конечно, ориентиры есть и у российских кинематографистов, только они банальны до неприличия. Нет, вероятно, весьма многочисленную армию обывателей вполне устраивает то однообразное «мыло», которое нынче транслируется десятком российских телеканалов. Но не помню ни одного просвещённого знакомца, вдруг назвавшего мне хоть какую-то из новинок отечественного кино, которая бы заставила его, как Фауста, воскликнуть: «Остановись, мгновенье!..». Более того, кроме явно перехваленных рекламодателями «Движения вверх» и «Льда», нет в нашем прокате нынче премьерной ленты, с которой хотелось бы «ещё раз уйти и не вернуться!» А в искусстве иначе и не бывает! Оно… хотя бы на время должно уносить в вечность. Но вечность у подавляющего большинства законодателей мод в нашем «ориентированном на национальные приоритеты» киноискусстве сегодня «в ориентирах не ходит». Хорошо помню, как некий едва встающий на крыло молодой актёр (в сущности, совсем ещё мальчик!) искренне признавался интервьюёру, что перво-наперво неплохо бы достроить загородный дом и поменять автомобиль… Видимо, денег студиям выделяют в самый аккурат, а потому пилить киношный бюджет, с учётом подмосковных домов и престижных машин, надо на как можно меньшее число занятых в проекте. Не потому ли и нет едва ли ни у одного современного телефильма (исключая экранизации, подобные «Тихому Дону» Сергея Урсуляка) сколько-нибудь приличного сценария? Но даже если он и наличествует изначально, то обычно исчезает постепенно, по ходу вовлечения во всё длящийся и длящийся (ради освоения максимальной массы дензнаков!) съёмочный процесс. Возьмите, к примеру, «Склифосовского», если и не блестящий, то поначалу вполне себе добротный телевизионный фильм. А вот дальше пошло – поехало. Одна сюжетная линия – в одну сторону, вторая – в другую, а третья – в никуда. И профессионал с хода заметит, что сценариев несколько, и режиссёр, перенапрягаясь и раздражаясь, усердствует свести их в один. Поэтому двоится и даже троится главный герой сериала, которого в новых сериях буквально осадили Танталовы муки испытаний. То… вдруг бомба в пациенте, то обвалившийся подъезд, то гибельная глыба над пациентом, то какие-то мутные соцработники, то безнадёжные поиски ребёнка в стылом лесу, а то и «американская кома» бывшей жены в то самое время, когда жене нынешней вот-вот рожать проблемно выношенного первенца… А рядом, как грибы после дождя, вырастают и вырастают всё новые сюжетные линии и норовят превратиться в главные. И это, заметьте, одна из самых удачных работ на нашем российском телевидении. Что уж тут говорить о сонмище почти ежедневных «стрелялок»! В этих априори никакой литературы не ночевало, всё снято буквально с колёс и сыграно, как в джазе, по ходу: режиссёр задаёт тему, актёры фантазируют сообразно своему таланту, а оператор снимает, благо нынче «цифра», и дорогой плёнки на дубли не требуется. И всё это, увы, имеет к искусству ровно такое же отношение, как меню арбатских кафе к трапезе «застарелого» московского бомжа. И как тут не вспомнить, что Москва, по свидетельствам целого ряда летописных источников, некогда была всего лишь «относительно небольшой деревней на юго-западе ростово-суздальской земли». И даже говорили в разных концах этой растущей, как на дрожжах, деревни по-разному, не до конца понимая друг друга. Так что, не с тех ли уже времён родилась популярная ныне мысль о соединяющей население «вертикали»? Да и откуда ещё? Ведь на столь обширных просторах, как российские, всему сколько-нибудь разумному способно развиваться только по горизонтали, то есть к окоёму – началу неба, до которого может объять земные вёрсты человечье око? (Заметим, что при образовании Новгорода или Петербурга действовал совсем другой механизм роста).

«Вертикаль» эта, как известно, в разные времена работала по-разному, но любое её чрезмерное усиление всякий раз завершалось либо войной, либо «смутой», либо утратой позитивных целей развития. К сожалению, сегодня об этом Москва в очередной раз забыла, и лишь провинция всё отчётливей ощущает, что наши братья сегодня не Асад с арабами, а Распутин с сибиряками! Но у Москвы, как сказано, иное чувствование текущего момента. Там, например, появилась целая вереница писательских союзов. Вожаки старейшего из них, унаследовавшего статус Союза писателей СССР, перво-наперво принялись исступлённо делить доставшуюся «по наследству» недвижимость, в азарте запамятовав о своих изначальных целях и задачах. А когда вспомнили, то первым делом завели сайты, с которых предложили провинциальным талантам завести на них свои кабинеты. Завёл по наивности и я. И вот однажды получил заманчивое приглашение быть напечатанным в коллективном писательском сборнике. Надо лишь заплатить за печатные издержки… из расчёта одна тысяча рублей за стандартную страницу печатного текста. Соответственно мне нетрудно было подсчитать, что публикация небольшой повести обойдётся мне тысяч в шестьдесят – семьдесят, а вещи покрупнее – тысяч в сто. Если же я покушусь на издание романа, то надо срочно продавать машину. «Спасибо, коллеги!», – ответил я москвичам и от этой «редкой возможности» отказался, равно как и от вступления в их «находчивую» организацию. Но вскоре пришло приглашение из другого писательского Союза, Интернационального. Эти задумали к Дню Победы издать воспоминания участников Великой Отечественной войны. Мне были предложены страницы журнала «Российский Колокол». Но расценки этого «писательского» детища разбудили во мне лишь ехидное предложение издать в нём воспоминания… солдат вермахта.

Далее я нашёл сайты нескольких московских литературных агентов, которые рекламировали свои эксклюзивные услуги по редактированию и продвижению в издательства детективных романов и повестей. Я остановил внимание на некой Ирине Горюновой, которой удалось «продвинуть» книгу такого «эксклюзивного» музыканта, как Гарик Сукачёв. Я послал на указанный сайт свой уже опубликованный журналом «Подвиг» криминальный роман и затребованные литагентом за работу восемь тысяч рублей. О серьёзности намерений напечатать меня свидетельствовали её условия, согласно которым я буду должен отчислить на её счёт существенную часть своего издательского гонорара (как потом оказалось, это была всего лишь уловка!). Но едва получив перечисленные деньги и прислав малюсенькую рецензию, москвичка тут же потеряла всякий интерес ко мне.

Но более всех, так сказать, «в самую пятку» поразил меня так называемый Русский литературный центр. Эти снизошли до рассрочки платы за некие услуги по раскручиванию моего литературного имени, предложив сразу целый прейскурант «услуг». Самый дешёвый «формат» нашего «сотрудничества» они озаглавили «Хороший». За него я должен буду перечислять их литературному центру около четырёх тысяч рублей каждый месяц. Далее соответственно идёт «Очень хороший», потом – «Лучший» и наконец «Самый лучший». Плата за услуги последнего подходит к семи тысячам в месяц. Но если я заплачу ещё за то, чтобы стать их «резидентом», то мне будет дана скидка в двадцать процентов. Не даётся одного: гарантии, что тобой непременно заинтересуется какое-либо из «сотрудничающих» с литцентром издательств и, в конце концов, заключит вожделенный договор на издание книги. Как только новоявленные издатели почувствовали мои колебания, последовал самый элементарный, очевидно уже обкатанный прежней перепиской шантаж, – что, дескать, «есть мнение» (присущая литературному центру чиновничья терминология!) опубликовать моё имя в числе «родственников графа Хвостова», активных графоманов, которые портят жизнь истинным участникам русского литературного процесса (видимо, им!). К счастью, на протяжение своей долгой журналистской жизни я только и делал, что занимался разоблачением всякого рода мошенников практически во всех сферах российской жизни. Поэтому я отослал несостоявшимся компаньонам цитаты из их посланий, а напротив – выдержки из статей Уголовного Кодекса Российской Федерации: «шантаж», «вымогательство», «мошенничество». Больше они не писали.

Несколько раз я пытался завести с издателями предметный разговор о паритетах риска: дескать, давайте издадим, к примеру, мой детектив в дешёвой мягкой обложке рублей за шестьдесят – для одноразового дорожного чтения и крайне небольшим тиражом. От гонорара я отказываюсь в вашу пользу. А дальше будем смотреть! Если дешёвая печатная книга или её электронная версия пойдут, будете отчислять мне заранее оговоренный процент. Увы, господа москвичи свою работу с провинциальными авторами строят на исключительно беспроигрышном варианте, при котором их риск равен нулю! Риск же писателя, даже если он давно доказал свою профессиональную состоятельность, всегда равен максимуму! Хотя бы потому, что он должен вносить предоплату, иначе его просто не напечатают. Робкая надежда при таком раскладе остаётся лишь на то, что в своём маленьком городке он сможет продать хотя бы часть своих книжек. Но региональный книжный рынок чрезвычайно мал и беден, а за попадание на всероссийский рынок, где его никто не знает и бесплатно рекламировать не станет, надо опять-таки платить и платить! И вообще, прямо говоря, даже если вдруг повезёт, и книгу начнут покупать, платить ему, скорее всего, никто ничего не станет. Самолично опубликовал два детектива в одном очень популярном электронном издательстве, оно соответственно выставило их в целой плеяде сотрудничающих с ним магазинов, но за два года, хоть и потратился на подготовку изданий, я не получил от продаж этих книг ни копейки!

Как известно, советский фильм «Москва слезам не верит» сенсационно получил вожделенного всеми кинематографистами «Оскара». За что? Думаю, что, прежде всего, за правдивое воплощение того упрямого стремления к столице, которым обуяны главные героини картины. А одна из них даже стала руководителем крупного московского предприятия. Её образ, надо полагать, в своё время грел душу нынешнего московского мэра.

… Это случилось в 2006 году, когда главой администрации президента был назначен малоизвестный губернатор Пермской области Сергей Собянин. Вдруг оказалось, что в 1980 году он окончил наш Костромской технологический институт. Мне, как специалисту по местным сенсациям, было поручено подготовить об этом знаменательном для нашей области событии материал аж на целый разворот! Я, разумеется, разыскал и преподавателей, и сокурсников, и даже дом, в котором юный Собянин снимал комнату, видимо, уже юношей не желая тесниться в одном из институтских общежитий. Конечно, все разысканные мною собеседники были рады его карьерному росту, но вот вспоминали о нём несколько смущённо. И вскоре выяснилось, что учился этот высокопоставленный российский чиновник, мягко говоря, без особого блеска и тесных дружеских отношений ни с кем не водил. Так что и рассказывать им, по сути, было нечего. Но единственный сокурсник, которого он приглашал к себе в костромскую квартиру – полакомиться присланной отцом, директором маслозавода, северной остяцкой вкуснятиной, особо выделил какую-то совсем не студенческую серьёзность будущего путинского сподвижника. И книги уже тогда он читал соответствующие. Особенно любил крайне популярного в узких кругах американца Дейла Карнеги, его практические рекомендации: «Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей», «Как выработать уверенность в себе и влиять на людей» и тому подобное. И вот, глядя из нынешнего времени на пройденный Собяниным путь, можно, без особых натяжек, заключить, что увлечение Карнеги не было случайным, временным, безрезультатным. Уроки буржуазного американского моралиста для рядового выпускника провинциального советского ВУЗа оказались куда более своевременными и эксклюзивными, нежели рассчитанный на миллионы технарей сопромат (сопротивление материалов). А потому очень быстро дипломированный специалист по технологиям развития производств занялся технологиями преуспевания в обществе, то есть пошёл по проторенной комсомольской дороге с необходимым для карьерного роста заочным юридическим образованием и иными атрибутами из набора полного чиновничьего «иконостаса». Как водится, наши костромские однокашники, старенькие доценты да и руководство ВУЗа простодушно пустились посылать новому главе администрации первого лица государства свои сердечные поздравления и приглашения, но никому из них он не ответил. Да и потом об учёбе в провинциальном ВУЗе он практически нигде не вспоминал, акцентируя внимание особо любопытных на своём заводском, так сказать, рабочем прошлом и столичном настоящем. А между тем, в его по разным поводам написанных биографиях неоднократно подчёркивается, что «он окончил Костромской технологический институт с красным дипломом». Как это могло произойти, остаётся лишь догадываться, ибо лично мучился над копированием его зачётки, не зная как найти страницу, где нет «троек». Смущает и эта чересчур высокопарная даже для политических метрик того времени фраза: «Прорвался в политику из рабочего класса». Однако, как мне стало известно, после окончания «технолога» летом 1980-го проработал он на костромском заводе, куда его направили по распределению, всего несколько месяцев, а в 1982-ом уже значился заведующим организационным отделом райкома ВЛКСМ города Челябинска. И опять-таки остаётся только констатировать, что никуда он не прорывался, а всего лишь вырвался, при посторонней помощи, за рамки Закона о распределении молодых специалистов. Потому, видимо, и решил побыстрее забыть о не совсем «гладком» костромском периоде. Впрочем, в этом, сугубо чиновничьем смысле, Собянин – прямо по Белинскому – «есть типический герой в типических обстоятельствах». Таких героев нынче – едва ли не вся чиновничья Москва! И пафос их общественного и всего земного существования можно наиболее точно определить крылатой «антипатриотической» репликой Дениса Фонвизина: «Да, тело моё родилось в России, но дух мой принадлежит французской короне». Остаётся лишь сделать простейшую геополитическую правку: да, тело чиновника родилось в пермской деревне, но дух его всегда принадлежал московской верхушке. Обращаю на это особое внимание потому, что родившийся в глухом северном селе мальчик Собянин, отнюдь не обладая талантами Михайлы Ломоносова, по сути, не уступил тому в настойчивости и упрямстве при достижении поставленной цели. И таких «настойчивых» страна распадающегося социализма породила великие множества, непреодолимо, с ментальной обречённостью потёкшие с её пустеющих окраин к вожделенно манящему Центру. То есть априори уникальных, готовых дойти до Москвы пешком Ломоносовых могли появиться редкие единицы, а заурядных, действующих по прагматичным схемам Карнеги Собяниных – тысячи. А потому и цели у этих упрямств были изначально разные и, можно даже сказать, взаимоисключающие, что самым негативным образом сказалось потом на отношении столицы к провинциальным талантам и всему населению провинциальной России в принципе. И не случайно на исходе прошлого года весь Интернет буквально взорвало некое провокационное заявление мэра Москвы о «пятнадцати миллионах лишних россиян», которые, как он выразился, стране практически не нужны, ибо плохо работают. Логика железная: в столице производительность в четыре, а то и в семь раз выше, чем в каком-нибудь райцентре Костромской или Новгородской области! «Кто там вообще есть? – спрашивал в полемическом задоре Собянин. – Ну, врачи, учителя, чиновники и ещё кто-то там». Замечу, для полной ясности, что эти «кто-то там» – жители корневой Руси, которые обороняли Москву, миллионами гибли под Ржевом и Новгородом, восстанавливали изуродованную страну, воевали в составе советских воинских контингентов по всему миру и получали тощие трудодни в колхозах. И теперь эти русские бедолаги некому ученику американца Карнеги из «какого-то там» угорского Няксимволя не нужны. Думается, не просто так в лютые для покорённого мононационального Новгорода времена тогдашний, в широком смысле, космополитический «глава» Московии Иван Грозный выселял русских бояр и купцов вечевой республики в эти забытые Богом северные края! Будучи при этом более дальновидным, чем жестоким, он прекрасно понимал, что процесс их возвращения неизбежен и является лишь вопросом времени. Время пришло…

Конечно, особость Москвы не есть эмблема только путинского правления. Она и прежде вызывала всеобщее российское недоумение. Чего стоят одни лишь «колбасные» поезда, регулярно летавшие в Москву и обратно и за сто, и за тысячу километров! Удивляло и возмущало и многое другое, ибо, при всём своём старании, московская элита была не в силах скрыть унизительное для граждан любого государства несоответствие: чем убоже и глуше становилось в России – тем богаче и шумнее в её столице (точная схема взаимоотношений «колонии – метрополия»). Но если раньше провинция (колонии) хотя бы питала столицу (метрополия) своими многообразными талантами, то есть была так или иначе в них, в талантах, кровно заинтересована, ибо они продвигали её науку и духовность, то сегодня совершенно исчезло и это, до поры взаимно обогащающее движение. Культурные, научные, образовательные интересы Москвы реализуются в одном единственном направлении, или, как выражаются, миллионы русских малоимущих и безработных, – «по системе Ниппель: туда дуй, а обратно …!». Проще говоря, Москве нужны от провинции только деньги и ещё раз деньги! А её гуманитарные интересы нынче лежат где угодно – в Крыму, в Пальмире, на Елисейских полях и Капитолийских холмах, но никак не в границах российской провинции. Спрашивается, может ли в наши дни какой-либо талантливый или даже гениальный поэт либо литературный критик, скажем, из райцентра Вологодской области, как Рубцов, или из Костромы, как Дедков, «вырваться… из рабочего класса»? Думаю… а, впрочем, уверен, что нет! Ориентир на деньги размывает литературный процесс как органическое явление духовной жизни России. Туда, где всегда водились мудрость и красота, медленно, но нагло приходят хитрость и безобразие.

…Люблю неспешно брести по-над Волгой, победно ощущая сквозь подошву на последних метрах крутого подъёма ребристый камень мощёной Дзержинки. Снизу – вверх: от педагогического – до технологического, которые сегодня, по дурной мании какого-то там очередного рыжего министра, подверглись уничтожающей провинциальное образование оптимизации. Некогда родившись в столице, я впоследствии ни разу не помышлял вернуться туда, всей жизнью и сердцем прикипев к двум историческим, по-своему диаметрально противоположным центрам Руси: Великому Новгороду и Костроме. Новгород более пятисот лет был примером свободного и вполне благополучного бытия для Европы и всего остального мира, а из Костромы пошла последняя, без преувеличения, самая великая царская династия русских царей, сформировавшая огромную империю с центром в белокаменной Москве. И, к моему истинному счастью, не Романовы подвергли разграблению Новгород и уничтожению обширную – до Урала (Камня) – Новгородскую вечевую республику, которая навсегда обаяла всё моё существо. Но так сложилась жизнь, что я теперь чаще гуляю по волжским набережным, а не по волховским мостам. Но и здесь, и там университеты стоят над самой водой, и я по ходу свободно могу распахнуть их тёплые старинные двери. Я работал здесь в разное время, и когда-то меня, совсем ещё молодого ассистента, слушали курсы до восьмидесяти человек. Сегодня известный на всю страну учёный, писатель но, прежде всего, автор школьных учебников Юрий Лебедев читает свои оригинальные литературоведческие лекции-импровизации курсу из восьми студентов-филологов. Увы, они навряд ли рискнут «сеять разумное, доброе, вечное» в какой-либо из костромских школ. Потому что едва ли после столь долгого и беспощадного избиения наше провинциальное образование скоро оправится и сможет предложить своим приверженцам сколько-нибудь достойные современного человека условия существования. Но будущее невообразимо, а случайно выпущенный клубок памяти разматывается вглубь советских времён, к тому высокому новгородскому небу, к которому возносились с берегов дурно пахнущей Гзени самые заветные помыслы.

Наши спины упирались в городской Вал, а наши лица – в нависающее над мутной речкой зловещее здание «Белого лебедя» – городской тюрьмы с весьма характерными очертаниями строений «по казённой надобности». Белых лебедей я в ту пору ещё ни разу не видел, а вот «белые окуни» всё плыли и плыли по чёрной поверхности Гзени к красному Волхову. Учитель истории рассказывал нам, что кроваво-красным его сделали ещё царские опричники, добивавшие в нём топорами не хотевших добровольно тонуть новгородцев. А когда кто-то из учеников с обидой заметил, что, дескать, как-то стыдно за предков, которых можно было вот так безнаказанно резать как убойный скот, он, словно по принуждению улыбнувшись, жёстко возразил. Тогда кто-то другой с вызовом спросил: а откуда он берётся это утверждать, если в учебниках по «его предмету» ясно написано, что Новгород к концу 15-го века «сам загнил в своём богатстве» и деградировал? И наш историк, вне сомнения, самый осведомлённый в школе учитель, сообщил несведущим, что почти все наши учебники пишут и утверждают в Москве, а наши пращуры жили, мыслили и писали в Вольном Новгороде, где всё утверждало лишь Новгородское Вече. Последнее известие заставило всех нас поднять головы, и мы увидели в верхней части белой стены берестяную грамоту, в которой молодой новгородец, чуть старше нас, рассказывал своей зазнобе о драке после веча. Учитель, выключив диапроектор, сообщил о том, что наших пращуров позднее московские учёные обвиняли в моральной деградации, буйстве и пьянстве именно потому, что они друг дружке писали без утайки абсолютно обо всём. В том числе и про Москву, которую во времена Куликовской битвы и позже Новгород не раз спасал от полного уничтожения с Запада, ибо был куда сильнее не столько в военной мощи, сколько в дипломатии, в искусстве торговать и общаться, и веками воспринимался Европой, как подлинная Русь. К тому же есть и свидетельства новгородских летописцев, которые неоднократно подчёркивали нежелание Великого Новгорода претендовать на роль политического центра средневековой Руси. Это давало возможность Москве копить силы, присоединять другие княжества и разбираться с татарами. Ну а потом… десятикратно разросшаяся Москва во главе бессчётных евразийских множеств, как это водилось в истории, пошла на православный Новгород. Кстати, атаку закованных в латы новгородцев в решающей битве на Шелони остановили татарские лучники, которые до этого «вдосталь попрактиковались» на крестоносцах.

Но ближе к ночи всё становилось чёрным, даже Белый лебедь, откуда мы то и дело слышали печальные крики новгородских сидельцев, словно время обернулось на несколько веков вспять. Помню, кто-то из пацанов, сильно заикаясь, предложил подойти к стенам тюрьмы и спросить у заключённых – чего они хотят. Но остальным почему-то эта идея явно не понравилась.

– Чего! Чего? – передразнил предложившего «не дело» самый старший из нас. – Жрать они хотят! Или таблетки снотворные начнут клянчить. Знаю я по своему брательнику. Потом, блин, не отвяжешься! Это тебе не окуней в небо пускать! Все мы вдруг разом задрали головы к небу. Некоторое время стояла такая удивительная тишь, что было слышно, как проплывающий по Гзени мусор шершаво задевает осоку на береговых выступах. И вдруг тишина лопнула, как раздутый ацетиленом презерватив.

– Мужики! – заорал тот, что предлагал двинуть под стены тюрьмы. – Спутник, блин, под Ковшом чешет. Вона – вона, прямо вдоль Вала, глядите!

– Вижу! – радостно крикнул самый старший.

– Я – тоже! – уже негромко подтвердил ещё кто-то. И тут увидел движущуюся звёздочку и я. Действительно, она летела прямо под ковшом, как наши старшие называли созвездие Большой Медведицы. Звёздочка двигалась много легче и свободней московского самолёта, к которому мы уже привыкли, и он перестал будоражить наше воображение. Кроме того, совсем недавно в такой же вот сырой новгородской темени он снёс крышу у городской типографии и сгорел прямо на центральном проспекте города. И, несмотря на то, что крыша эта провалялась на проспекте не меньше месяца, а в городе ходили жуткие слухи о десятках заживо сгоревших пассажирах, ни в новгородских, ни в центральных (московских) газетах об этой очевидной катастрофе столичного самолёта не написали ни строчки, словно и не было в нашем мире никакой Москвы. А спутник летел так высоко, и про него так много писали и рассказывали во всех странах, что каждому из нас казалось: этот синий зрак смотрит только на одного тебя, и только лично тебя он зовёт в многообещающую даль какого-то иного, внешнего мира с десятками ждущих тебя столиц

.

«Что за уродство отпугивает от нас?»

… недавно по случаю попал в компанию костромских учителей. Довольно быстро разговор, как это нередко нынче выходит, принял сугубо политическое направление: Украина, Америка, Евросоюз, Сирия, а затем – и конкретные виновники нашей изоляции в Мире: Порошенко, Меркель, Макрон,Трамп… Особенно долго и непримиримо спорили о Трампе, включая его республиканскую партию, бизнес и семью. Учитель истории так увлёкся, что даже шейный галстук на груди распустил. Но была в этой группе и одна уже немолодая, но ещё красивая учительница литературы, которую предмет нашего спора настолько не интересовал, что она ни единожды бралась изучать программку и даже демонстративно зевала. Наконец, одиночество ей наскучило, и она невпопад громко спросила:

– А Трамп – это который негр что ли?

Наступила гробовая тишина. Потом стоявшая рядом подруга зло ткнула её сумочкой в бок и с укоризной проговорила:

– Ну, что ты, Анюта, право? Одни пилоны на уме! Это Обама негром был, а Трамп – белый, как коза из нашего городского зоопарка!

Все невольно рассмеялись, тут же остыв и вспомнив, где они и с какой целью собрались. А я подошёл к аполитичной учительнице и поинтересовался у неё: дескать, что это за пилоны, за которыми даже от Трампа, как за каменной стеной? Оказалось, что учительница Анна Дмитриевна в свои пятьдесят активно посещает гимнастический зал, где из полудюжины спортивных снарядов ей ближе всех подвешенный к потолку шест – пилон.

– Я очень старалась последнее время, и наш тренер увеличил мне количество еженедельных занятий с одного до трёх, – с нескрываемой гордостью сообщила она. – А тут ещё кружок в школе подкинули… Так что, времени на телевизор не остаётся, да и смотреть по нему, если честно, стало нечего. При негре-то ещё более- менее было…

Вот так просто я избавился от первоначального впечатления о ней, как о типичной школьной училке, уставшей, ограниченной и нелюбопытной. Ведь, судя по всему, подумал я, она просто любит жизнь, её ежедневное протекание, роение вокруг неё самой, а не вокруг кого-то там – на Украине, в Европе, а тем более, за океаном, куда всех нас уже не первый год упрямо тянут наши тележурналисты. Да, и не журналисты они априори, а расчётливые и ох как падкие на деньги работники госпропаганды.

Но, думаю, этих господ с «запасными родинами» хотя бы российская интеллигенция уже давно себе «прояснила» (М.Булгаков), и весь вопрос лишь в том, как скоро они оставят в покое страну и её на удивление доверчивый, болезненно склонный к погружению в иллюзии народ. А вот о народе, который совершенно разучился читать, по крайней мере, русскую классику, хотелось бы поговорить предметно, поскольку, если убрать из общественного сознания национальную литературу, то, согласно воззрениям всё тех же классиков, образовавшуюся в нём (сознании) пустоту непременно займут бесы. То есть лживые индивиды, враги правды, искусно оперирующие ради корысти мастерством компиляции.

В опубликованном недавно интервью популярный писатель Захар Прилепин поинтересовался у маститого литературного критика Владимира Бондаренко: почему в современном российском обществе стал практически не заметен литературный процесс? В ответ критик заметил, что, видимо, ни сам Путин, ни его формальные оппоненты типа Зюганова современную литературу не читают и в своих выступлениях соответственно отечественных писателей не цитируют, как это делали, к примеру, Ленин и Сталин. А по установившейся в элитах традиции этого не делают и другие российские политики калибром мельче, и общественные деятели самого разного уровня. Кроме того, и в США, и в Англии, и в Китае и в иных крупных странах в век цифровых коммуникаций активно заработали программы поддержки национальных литератур. В России такой программы нет. Но создать, например, новое конкурентно-способное кино или поставить актуальный, проблемный спектакль без сильной востребованной обществом национальной литературы невозможно! Один из ярчайших примеров – победа в Великой Отечественной войне, которая была одержана, в том числе, благодаря профессионально реализованным литературным сценариям тридцатых «Александр Невский», «Пётр Первый», «Чапаев» и чрезвычайно реактивной культовой мифологии писателей-коммунистов. В своё время Фридрих Ницше назвал культуру «тонкой яблочной кожурой над раскалённым хаосом». Управляемый хаос конца 80-х – 90-х годов прошлого века, как и предполагали его организаторы, сделал своё дело. Из широкого общественного сознания были начисто вытеснены национальные, социально активные писатели Астафьев, Бондарев, Распутин, Белов и соотносимые с ними по влиянию на интеллигенцию и студенчество поэты Рождественский, Евтушенко, Вознесенский, Рубцов… Кто или что заполнило образовавшиеся пустОты? Десятки и сотни обречённых уже завтра на полное забвение шустрых сценаристов, случайных режиссеров и заточенных на шум журналистов… Имя им – Легион! И «окучивают» якобы литературу и якобы киноискусство они целыми командами. Но отказ от подобных практик, повторюсь, придёт завтра. А пока все они в состоянии активной реализации бесовского анти – национального проекта. И это не только создатели многочисленных похожих друг на друга «стрелялок», мыльных опер, удивительно пустых любовных драм и псевдоисторических «преданий старины глубокой». Как ни парадоксально, но в ряду наиболее раскрученных (на новостном канале!) телепрограмм особым, вдохновенно подаваемым бесовством отличается авторская программа уважаемого кинорежиссёра Никиты Сергеевича Михалкова «Бесогон».

Такое как бы народное, но режущее ухо своей искусственностью название, представляется мне, возникло из нравственно – физиологической потребности автора признаться в неком тайном подсознательном. В своё время отец знаменитого режиссёра и актёра не менее знаменитый детский поэт и литературный чиновник Сергей Михалков сочинил памятные миллионам советских детей строки: «А из нашего окна площадь Красная видна, а из вашего окошка – только улицы немножко». Безобидное, даже несколько обезоруживающее, на первый взгляд, признание. Но, по большому счёту, вот ради этого ВИДА из семейного окна (не окошка!) отец долгие годы работал локтями в писательском союзе, а сын делает что-то подобное в союзе кинематографическом и в своей, так сказать, мега – патриотической телепрограмме «Бесогон». Я не стану сейчас про постыдную попытку расправиться с Юрием Нагибиным и про подлые технологии травли других советских писателей. Недосуг дебатировать здесь и о скандальных манипуляциях в рамках Союза кинематографистов. Никита Сергеевич и сам практически в каждой из программ кого-нибудь развенчивает или разоблачает: Ксению ли Собчак с её мамой-сенатором или каких-либо иных патологических ненавистников России. И делать это не трудно и совершенно безопасно при условии, когда для тебя российский народ и его нынешние руководители – одно и то же! Хотя если подойти к этому мировоззренческому единству с нынешними «измерительными приборами», то сразу выяснится, что взгляды на действительность граждан России, с одной стороны, и Путина с «друзьями» – с другой, не совпадают примерно…на 180 градусов. Вот умерший Ельцин – это другое дело! Его можно легко отделять от подданных и пинать без всякой опаски, невзирая даже на ещё живущую среди нас вдову Наину Иосифовну. Хотя легко вспоминается, что на выборах 1996-го года Михалков ратовал за Ельцина ровно так же, как и в 2018-ом за Путина. Всё, как завещал папа. А поскольку коммунистический пафос проживания в стране давно сменён прошлыми и нынешними «знакомыми» Н. Михалкова на капиталистический, то, согласно, по крайней мере, одной из налоговых деклараций, главный гонитель бесов российского искусства зарабатывает в месяц до миллиона долларов. Но это как бы вскользь, для уяснения всей разносторонности и глубины кинематографического и вместе с тем журналистского таланта. И опять-таки, как заявлено в начале, ещё и ради констатации вытеснения универсальных формул классики – например, пушкинской: «Гений и злодейство не совместны». Не знаю, как там «сумрачный германский гений» и итальянское злодейство, но вот русский режиссёрский талант и рыночное бесовство, творческая одарённость и чиновничье угодничество перед властью в нынешней России совместимы. Абсолютно!

Но вернёмся к простому русскому человеку, к его опять-таки обозначенной Пушкиным досадной слабости: «Ах, обмануть меня не трудно. Я сам обманываться рад!» На чём его на сей раз провела отнюдь не изобретательная на новации власть? Разумеется, всё на том же старом и добром патриотизме, которым с самого утра насилуют наш мозг сразу полдюжины прямых телеэфиров, телерингов, теледебатов и телешоу.

– Тихая моя Родина, – явно стесняясь своего нескромного городского бытия, обращался к своим землякам растерянный Николай Рубцов. -

Где этот дом? Вы не видели?

Сам я найти не могу.

Тихо ответили жители:

– Это на том берегу.

Но конкретная тишина нынче не в чести, потому что она не питает патриотизм подходящей случаю энергетикой, пафосом общих мест и размытых категорий. Куда продуктивней и действенней выхватить из 1964-го года сделанную фронтовиками лирическую драму «Жаворонок» и при помощи цифровых технологий перелицевать её в игровой боевик «про войну», о котором сразу по выходе на экран расстроенный кинокритик написал рецензию под названием «Якобы о войне». Почему расстроенный? Потому что он совестливый и понимает: заставить любить «тихую Родину» при помощи вранья невозможно. Более того, хорошо известный поколению немолодых критиков Виктор Астафьев неоднократно предупреждал не воевавших коллег, что тот, кто врёт про войну минувшую, тем самым приближает войну будущую. А нам, уже отслужившим и отвоевавшим, этого для своих детей очень не хочется. Да, и вообще, господа сценаристы-режиссёры, зачем из года в год вы тратите урезанные чиновникамисредства на эти бесконечные ремейки, повторение уже пройденного, если Великая Отечественная до сих пор вся в «белых» пятнах? Почему вы никак не хотите использовать уникальный шанс – например, первыми снять фильм о боях подо Ржевом, небольшом райцентре Калининской области, где погибло более двух миллионов наших солдат и офицеров? То есть вдвое больше, чем при освобождении всей Европы! Или про Мясной Бор, где разлагающиеся трупы павших вызывали летом 1942-го дьявольское бурление местных болот. Неужели не пришла пора дать объективную оценку действиям тех, кто бездумно их туда послал? Даже не ради осуждения, а с целью понимания ещё ТЕХ, но по-прежнему тяготящих нынешнее российское общество процессов! Ведь если не поймём этого сегодня, то уже завтра и сами можем запросто сгинуть в этих гнилых болотах. Это ли не дань памяти о минувшей войне, уникальное, сберегающее цивилизацию и мировую культуру свойство? Что, в министерстве культуры или из самого Кремля не велят? Не ко времени? Не по ситуации? Не патриотично? А, может, просто окружив себя беспринципной и жадной обслугой, власть понимает, что эти миллионеры, лауреаты, орденоносцы и «доверенные лица» ни фига путного на таком материале не снимут? Ибо тут нужна не лукавая, громкоголосая конъюнктура, а врождённое, тихое чувство родины и правды! И, вообще говоря, давайте коллективно обратимся к доктору исторических наук Мединскому, который с позиций министра культуры только что, яростно защищая выше указанный кинропродукт, назвал нас всех «внутренней идейной фрондой», на которую «надо постоянно держать кулак». Вопрос такой: Правда и истина, как категории, входят в понятие «патриотизм? И нравственно ли, господин культурный министр, понуждать российских режиссёров и государственные студии к вранью на том лишь основании, что они там, у себя на Западе тоже врут? А ведь Вы так и мыслите ПРЕЛЮДНО: раз в основу создания «Спасти рядового Райена» положена вымышленная о войне на Западном фронте история, то отчего же нам не придумывать ради великих патриотических целей небылицы о фронте Восточном? А отчего, в самом деле, если у нас немцы убили около тридцати миллионов, а у американцев всего несколько сот тысяч человек?! Сейчас вот после первой волны проката «тридцатьчетвёрки» подсчитаем выручку – и вперёд с песнями: «Броня крепка, и танки наши быстры!» Как в патриотичные тридцатые: Трепещи, враг! С нами «первый красный офицер» товарищ Ворошилов! Но о врагах мы скажем несколько позже…

Мало кто будет спорить с тем, что наиболее талантливо и достоверно воссоздал войну участник кровопролитной Севастопольской кампании поручик ещё николаевской армии Лев Толстой. В своё время на изучение его эпопеи «Война и мир» в девятом классе я, как учитель литературы, потратил едва ли ни целую четверть. Причём, более всего часов у нас ушло на такие важные для советской школы темы, как «Истинный и ложный патриотизм в романе» и «Дубина народной войны». О, сколько было потрачено душевных сил! И знаете, встреченные мною ученицы той поры в разговоре признались, что не любят нынче смотреть по вечерам основные каналы российского телевидения, потому что там один патриотизм, а недовольного народа нет. Как говорится, получили прививку на всю оставшуюся жизнь. Но сам автор романа, через много-много лет заболев публицистикой, пошёл ещё дальше. В своей статье 1900 года «Патриотизм и правительство» он не сказал в адрес патриотизма вообще ни одного доброго слова! Для полной адекватности восприятия давайте используем при цитировании один из испытанных приёмов современной режиссуры. Так, в «Сибирском цирюльнике» Никита Михалков весьма легко погрузил зрителей в эпоху Александра Третьего. А мы попытаемся произвести обратное: представим, что Лев Толстой написал «Патриотизм и правительство» только что, скажем, для президента Путина, Медведевского кабинета министров, патриотично настроенного окружения и кучки обласканных властью журналистов типа Соловьёва и Брилёва. Итак:

– Патриотизм и последствия его войны (пропаганды – В.С.) дают огромный доход газетчикам и выгоды большинству торгующих (Сечину, подрядчикам Керченского моста и т.п.). Всякий император, король тем более приобретает славы, чем более он предан патриотизму.

– В руках правящих классов войско, деньги, школа, религия, пресса. В школах они разжигают в детях патриотизм историями, описывая свой народ лучшим из всех народов и всегда правым; во взрослых разжигают это же чувство зрелищами, торжествами, памятниками, патриотической лживой прессой. Главное же, разжигают патриотизм тем, что, совершая всякого рода несправедливости и жестокости против других народов, возбуждают в них вражду к своему народу и потом этой-то враждой пользуются для возбуждения вражды и в своём народе.

– Возбудив же к себе ненависть других народов, а в своём народе патриотизм, правительства уверяют свой народ, что он в опасности и нужно защищаться.

– Правящие классы (не одни правительства с их чиновниками, но и…капиталисты, журналисты…) могут удерживать своё исключительно выгодное в сравнении с народными массами положение только благодаря государственному устройству, поддерживаемому патриотизмом. Имея же в своих руках все самые могущественные средства влияния на народ, они всегда неукоснительно будут поддерживать в себе и в других патриотические чувства, тем более, что эти чувства, поддерживающие государственную власть, более всего другого награждаются этой властью.

– Всякий чиновник тем более успевает по службе, чем он более патриот…

Как видим, последнюю формулу Толстой вывел как будто специально, чтобы исчерпывающе объяснить мотивы поведения чиновника Мединского и художников Михалковых в качестве опять-таки чиновников от литературы и кино. И, конечно же, – всех генеральных менеджеров российских телеканалов, главных редакторов государственных печатных и электронных СМИ и т.п. Поведение – да, объясняет, ибо тут, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов! Но не оправдывает ни этическую, ни нравственную, ни в самом конкретном смысле интеллектуальную подоплёку выбора (полезать в кузов или не полезать?), который на определённом этапе своей карьеры и судьбы делает каждый Человек и Гражданин. Перед режиссёром Михалковым, по крайней мере, такой выбор в своё время стоял. Но если за какими-нибудь Соловьёвым или Брилёвым и нет в сущности ничего, кроме итальянского именьица да дома в Великобритании, то относительно Михалкова – извините! Там – галерея запоминающихся художественных образов, цепь эстетических новаций, ставших незыблемой частью русской культуры. А говоря предельно просто, – частью русского менталитета. Поэтому и возникает феномен бесовщины, ибо авторитетному, признанному народом художнику во сто крат легче достучаться до аудитории, чем кому бы то ни было ещё… в своём Отечестве. И аудитории у крупных режиссёров и известных деятелей культуры куда обширней и определённей, нежели у, так сказать, рядовых госагитаторов. Их работа с сознанием народных масс напоминает мифологический розжиг костра: подходили по очереди около десятка дюжих разбойников, шумно топтались и ругались, чиркали-чиркали кресалами – не горит у них, хоть плачь. Подошёл тщедушный охотник, склонился бесшумно, поколдовал перед собой с минуту, и разом занялись весёлым пламенем все разложенные перед ним дрова. Поэтому сам собой встаёт вопрос о гражданской ответственности художника перед своим народом, который от него столь зависим. Карьера и личное благосостояние априори не могут считаться достойными главной цели творца! И поэтическая формула «поэт в России больше, чем поэт!» возникла в Отечестве не на пустом месте. Ещё очень многие россияне хорошо помнят бурные дебаты по всему СССР вокруг новых романов Бондарева и поэтических сборников Вознесенского, публицистических песен Высоцкого и сатирических программ Аркадия Райкина, театральных премьер Георгия Товстоногова в БДТ и музыкальных новаций Рыбникова в «Октябрьском». Искусство и литература существенным образом влияли на жизнь страны и в значительной степени поддерживали эстетический тонус её граждан. Сегодня как движение всей страны, так и отдельное проживание каждого из россиян происходит вне когда-то объединявших всех нас эстетического, этического и политического потоков. Третий – политический я, разумеется, приткнул к первым двум с натяжкой, как досадный рудимент социализма, как абсолютно неконтролируемый тормоз. В результате с утверждением третьего (неконституционного!) срока Путина мы окончательно затормозились! В течение майской кампании 2018 года как минимум каждый второй из проголосовавших за Путина на вопрос «а почему именно за него?» отвечал почти с отрепетированной интонацией: «А за кого же ещё? Больше не за кого…» И это тоже результат работы Михалкова и его многочисленных, менее заметных в общественном сознании коллег. Ну, казалось бы, как это не за кого? В том же кинематографе у нас есть и Герман, и Звягинцев, и Шахназаров, и Сакуров, и Данелия, и Михалков, а в большой политике – никого, только Путин. Что за мазохистская логика? Ведь если больше «не за кого», то в этом повинны только фильтры власти и стоящий во главе её президент, которого опять, в который уже раз, раскормленная им верхушка тянет на то же самое «выборное» место, чтобы длить и длить до самозабвения ставшее для России судьбой «состояние дурной бесконечности». По Гегелю, это когда событий вроде много, но ничего не меняется. Именно в таком промежуточном состоянии мы пребывали весь 2018-й год: и не империя, и не национальное государство, и не диктатура, и не демократия. И как результат – жаждущий конкретных ответов на тьму накопившихся вызовов НАРОД на последней итоговой пресс-конференции не услышал от Путина НИ-ЧЕ-ГО! Да, простят меня уважаемые коллеги, но отобранные в регионах на встречу с президентом работники СМИ всем нам не коллеги, а некие сформированные, согласно артикулам «Единой России», колонны, пригнанные в Кремль для показательной демонстрации всенародного единства. И это тоже печальный результат грубой феодальной пропаганды, превратившей ещё совсем недавно самую совестливую и активную часть общества – журналистов в квёлое, корыстное сборище послушных исполнителей с яркими безвкусными фантиками пошлых зазывалок. Ну, как тут не вспомнить нашу журналистскую практику конца восьмидесятых – первой половины девяностых годов?

Вот передо мной лежит памятное заключение призывной комиссии костромского военкомата, куда меня вызвали на излёте советского времени, хотя срочную я к тому времени уже давно отслужил. Но тут дело особое! Я тогда опубликовал в «Северной правде» цикл откровенных материалов о незаконных деяниях руководителей облисполкома и глав областных управлений, и меня, как «заинтересованного организатора несвоевременной полемики, способствующей развитию нездоровых тенденций в советском обществе», решили призвать через райисполком по месту жительства на военные сборы, а там – в Карабах. Быстро смекнув что к чему, я сослался невропатологу (кстати, совершенно обоснованно) на недавнее сотрясение головного мозга и периодически возникающие в связи с этим приступы сильного удушья. Тот, озадаченно почесав за ухом, написал в карте обследования рекомендацию: «психо – неврологический диспансер, амбулаторно». Когда же я подошёл с этим резюме к председателю призывной комиссии, тот грубо перечеркнул его и размашисто вынес сверху свою резолюцию: «Психбольница. Стационар!» Я любезно поблагодарил и, аккуратно свернув документ, пошёл писать ещё одну скандальную статью, на сей раз об умышленной попытке советских чиновников отправить неугодного журналиста в «дурдом». Вспоминается и обочина шоссе из Костромы в Нерехту, на которую мы с нерехтским предпринимателем Андрющенко сливали из бака его иномарки подозрительный бензин, который, как мы поняли уже в дороге, залили туда ночью неизвестные «доброхоты». Я тогда вплотную подобрался к разгадке убийства его родственников и неприглядной роли в этом местной милиции, и мы просто испугались сгореть заживо на пустынной дороге. Кстати, примерно через полгода этого Андрющенко за что-то всё-таки упрятали в ИВС, и я долго добивался при помощи разных медсправок его перевода из холодной камеры изолятора в тёплую палату областной психбольницы, где потом я его не раз навещал. Случалось мне и расследовать историю вывоза льняных тканей по заниженным ценам в Данию, и «прокачивать» английские поставки ферросплавов под видом дисков к автомобилям, и заниматься необъяснимыми смертями в районной больнице, и писать, а затем и судиться по поводу незаконной охоты с БМП в таёжных районах области представителя первого президента России. Но самого Бориса Ельцина, тем не менее, мы встречали на площади в Костроме, как гостя, и моей жене-телеведущей легко удалось спросить его о перспективах вовлечения оппозиции в процесс управления страной. Вот в такой журналистике я работал и одно запомнил до конца своих дней: настоящий журналист никогда не должен обслуживать власть! Тем более, двуличную и недееспособную, удерживающую общество в состоянии необратимой стагнации.

…ни в какую провинцию после той пресс-конференции Путин, конечно, не поехал, и никакие местечковые страсти – мордасти его особо не взволновали, ибо наши люди, как подданные, согласно исследованиям ведущих психологов и специалистов по коммуникациям, реально интересуют руководителя уровня президента или премьера максимум десять лет! Именно поэтому – и всякий, кто хотел, тот это явственно видел – Путин, утомлённый двадцатью годами власти, гораздо больше, чем людьми, интересуется гиперзвуковыми носителями с ядерными боеголовками! Некоторые из «внутренней идейной фронды» так и написали в своих отчётах о мероприятии: «говоря о наших смертоносных изобретениях, он просто начинает весь светиться». Но, может, Мединский заговорил о фронде просто из боязни? Выложил же Песков в Интернете откровение от 17 января, что де от некоторых слов Путина всё внутри тебя начинает стынуть! Испуг в России всегда буквально инкубирует патриотов! Поэтому не лишне будет предположить, что всё усиливающаяся пропаганда патриотизма (войны – по Толстому) вполне может стать причиной возникновения в одной из «горячих» точек Мира предвоенной ситуации. Этот механизм так же прост, как ребячья свара на школьном дворе. Вот как описывает его Лев Толстой:

«Всякое увеличение войска одного государства (а всякое государство, находясь в опасности, ради патриотизма старается увеличить его) заставляет соседние тоже из патриотизма увеличивать свои войска, что вызывает новое увеличение первого.

– А я тебя ущипну!

– А я тебя кулаком.

– А я тебя кнутом!

– А я тебя палкой.

– А я из ружья!

Так спорят и дерутся только злые дети, пьяные люди или животные. А, между тем, это свершается в среде высших представителей самых просвещённых государств, тех самых, которые руководят воспитанием и нравственностью своих подданных… Положение всё ухудшается и ухудшается, и остановить это ведущее к явной погибели ухудшение нет никакой возможности».

Именно этот последний блок толстовских умозаключений позволяет весьма определённо ответить на поставленный выше вопрос: почему автор подчёркнуто национальных романов и повестей стал с годами столь враждебен патриотизму? Думаю, причина в том, что в аккурат к началу 20-го века автор «Войны и мира», будучи прежде всего гениальным провидцем, явственно уловил в мировом эфире «Предчувствие войны». И упрямее всего остального к ней вела вскармливаемая огромными деньгами самых богатых стран мира работа с массовым сознанием, то есть пропаганда: «…и остановить это ведущее к явной погибели нет никакой возможности»!

В самом деле, как можно переубедить Мединского или Михалкова, если они, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, прекрасно понимают – чем и во имя чего заняты. Министр Мединский, полагаю, вообще шибко не «парится» ни за свои дела, ни за свои слова, поскольку великодушно освобождён от принятия каких-либо важных самостоятельных решений. Вполне возможно, что где-то там, в кулуарах российской власти, в редкие минуты вдруг нахлынувших сомнений слышит он сверху нечто долгожданное и успокоительное в уже хорошо знакомой по прежним остротам стилистике: «Да, ладно, не бери в голову, Володя! Правильно, пусть кулак держат, а будут борзеть, вообще перекроем финансирование». Режиссёр Михалков, думаю, временами ещё «парится», но, впав на склоне лет в состояние обаяния властью, пускает этот пар, увы, не на разгон маховика творческого процесса. К сожалению, и как режиссёру, и как личности, ему по этой причине так и не удалось до конца пройти отпущенный всякому русскому художнику путь: от «я» к «мы». Метался-метался кожаным генералом в потоке простых людей, но так и не стал середь них своим («Утомлённые солнцем -2»). А дальше, увы, как горьковский уж-индивидуалист: соскользнул вниз, «но не разбился, а рассмеялся!». То есть принялся изгонять бесов из не оценивших его метаний сограждан.

А про рядовых бойцов этой «войны» мне и сказать особо нечего. Эти зарабатывают дензнаки – и только. Показателен ответ журналиста Соловьёва блогеру Навальному от 22 января – на находку последним в Италии ещё одной «журналистской» усадьбы: Ну, и что? Я много зарабатываю и горжусь тем, что приношу российскому телевидению хорошие деньги. Но я не госслужащий, плачу налоги. Захочу – куплю и ещё что-нибудь! Подчёркиваю ещё раз: так уже привык рассуждать независимый журналист! Исключительно по Толстому: «патриотические чувства, поддерживающие государственную власть, более всего другого награждаются этой властью». Так, за что награждаются журналисты, подобные Соловьёву? Судите сами. Вот три главных «новости» подконтрольного российской власти утреннего интернета двадцатого января 2019 года:

1/ «Украинский эксперт назвал условия начала войны с Россией»;

2/ «в Эстонии предложили направить ракеты на Петербург»;

3/ «МИД предупредил россиян об отмене более тысячи авиарейсов в США».

«Эксперт назвал», «в Эстонии предложили», «МИД предупредил»… Это, даже по самому нестрогому экспертному определению, не новости. Это современный российский патриотизм, то есть – в сумме – примитивная пропаганда неприязни к иным государствам, в данном случае – к Украине, Эстонии и Соединённым Штатам.

Но остановить эту «явную погибель» пока ещё можно. Для этого нам должно учиться жить, то есть просто радоваться самому процессу проживания в своём климатическом поясе, в своём городе или селе, в родном доме или на даче среди полей и лесов. Надо просто вспомнить про учительницу Анну, которая предпочла учить детей, а в свободное время – заниматься собой любимой. Вместо того, чтобы, повинуясь агрессивному настрою пропагандистских шоу, копить в себе ненависть к Украине, Штатам, Польше, Англии, а теперь вот ещё и к Белоруссии, ибо её парламентарии тоже приняли решение о полной замене наших телепрограмм белорусскими, поскольку российские, по их твёрдому убеждению, насаждают межнациональную рознь. Причём, после этого глава братской республики посоветовал подданным постепенно отвыкать от русского языка, как средства внутринационального общения. И если не президенту Белоруссии внимать нам, так давайте прислушаемся хотя бы к старейшему политику России Николаю Травкину, который тоже не вдруг заговорил о «самих себе»: «Нам бы в зеркало вглядеться. Задуматься, что же в нас не так, что за уродство отпугивает от нас, и все от нас шарахаются?»

Кто спасёт Машеньку?

«Мой товарищ, в смертельной агонии

не зови понапрасну друзей!

Дай-ка лучше согрею ладони я

над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

ты не ранен, ты просто убит -

дай на память сниму с тебя валенки,

нам ещё наступать предсто

(Ион Деген, долго считавшийся сгоревшим в танке)

В последние годы некоторые независимые телеканалы – такие, как «Виасат – Хистори», – активно показывали россиянам западные научно-популярные ленты о том, как развивались боевые действия во время второй мировой войны на Тихом океане и в Юго – Восточной Азии, на Средиземноморье и в Северной Африке – словом, там, где Красная Армия не воевала. Напомню, что как советские, так и российские военные историки неизменно уделяли действиям наших союзников весьма скромное внимание и оценивали их, как нерешительные и неадекватные наступлениям советских войск конца войны. Но ниже предлагаю сосредоточиться на другом. Во время демонстрации английских и американских материалов меня, привыкшего к нашей военной хронике, поначалу, мягко говоря, смущали комментарии типа – «союзники уже подошли к Риму, но их стремительное продвижение было остановлено испортившейся погодой, дождями и начавшейся распутицей». Или – «американцы бомбили и обстреливали остров из крупнокалиберных орудий более двух суток, но в связи с налетевшим штормом и высокой приливной волной десантирование морской пехоты было отложено…». Какая распутица, какая ещё волна, если перед тобой злой и коварный враг, который пришёл убить тебя и твоих близких?! Но, постепенно отстранившись от сформированных предыдущим опытом стандартов, я сначала с грустью, а затем и с ощущением некой досады стал понимать, что союзники по антигитлеровской коалиции просто иначе, чем мы, воевали. И, в первую очередь, их командиры выполняли главную директиву своих правительств: беречь людей, то есть своих экипированных в военную форму СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ!

Кстати, комментарии эти полностью подтверждаются и кадрами богатой кинохроники той поры. И в Африке, и на океанических островах, и после высадки в Нормандии солдаты союзных армий даже перемещаются по полю боя иначе. Вот американцы атакуют немецкие укрепления. Делают они это небольшими группами и прерывистыми перебежками, укрываясь буквально за каждым бугорком и постоянно постреливая из своих автоматических винтовок. Вот, наконец, приблизившись к доту или просто траншее на достаточно близкое расстояние, они надёжно укрываются за холмом и начинают «поливать» неприятеля из огнемётов или из уже имевшихся у них в ту пору базук (гранатомётов). И почти ни разу не видел я на кадрах западной хроники падавших под неприятельским огнём «осторожных» солдат союзных армий. Их не гонят в рост комиссары и «заградотрядники», и почему-то не вьются над их головами боевые знамёна. Как говорится, ребята «наелись» штыковыми атаками ещё в первую мировую. А наши? А наши даже под рейхстагом потеряли десятки танков и положили прорву молодого, сумевшего уцелеть за годы жестокой войны народа. Хотя могли превратить это чёртово «логово» из катюш и с лёгких бомбардировщиков в цементное крошево! По понятным причинам, не стану развивать мысль о водружённом знамени Победы, но замечу, что в аккурат сейчас (я слышу это из соседней комнаты) возмущённый голос сообщает, как во Львове местным «строителям» ценой неимоверных усилий удалось-таки снести двадцатиметровую(!) стелу Памяти погибшим здесь в 1944-ом бойцам и командирам Красной Армии.

Больно всё это слышать, но куда больнее писать о причинах многих происходящих сегодня в мире перемен. Да, часы безжалостны не только в отношении априори обречённой на старение людской плоти, но, увы, и людской памяти о вроде бы устоявшихся в обществе понятий и традиций. Вот только в этом ли главная причина столь стремительного забвения ещё вчера, казалось бы, неоспоримых истин? В самом деле, почему и по прошествии двухсот лет с времён изгнания Наполеона из Москвы и оккупации союзниками Франции, никто не переименовал в Париже русских бистро и более чем лоялен к русскому духу на Сен-Женевьев – де – Буа? И почему французы до сих пор ухаживают за могилами русских солдат на Сент-Илер-ле-Гран, погибших в Шампани ещё в первую мировую? Какое им, право, дело до какого-нибудь вольноопределяющегося Русского Экспедиционного Корпуса Егора Колесова, мещанина Сергаческого уезда Нижегородской губернии? А вот ведь тратят своё время и средства и на то, чтоб подновить проржавевшую ограду и могильную плиту на просевшем грунте, и на живые цветы у входа, и на поминальную молитву в православной часовне. Понять сие предельно просто: «за всё добро расплатимся добром, за всю любовь расплатимся любовью»! Просто в 1917 году русские солдаты под Реймсом закрыли собою Париж. А вот с последней, самой кровопролитной в истории человечества войной отчего-то всё гораздо сложней, противоречивей и, на самом деле, больнее…

Впервые я обжёгся об эти больные противоречия в конце восьмидесятых годов прошлого века, когда попробовал оценить наши потери в Великой Отечественной войне с точки зрения здравого смысла. Помнится, я посчитал их не вполне оправданными, досадными и достойными не только благодарности павшим солдатам, но и осуждения виновных в этом военачальников. Разгорелся спор с так называемыми старожилами военных тем, и в пылу полемики я употребил тогда выражение «Пиррова победа», то есть Победа, достигнутая посредством чрезмерных, губительных для победителя жертв. Дело в том, что уже в ту пору среднерусская деревня очевидно умирала: в родном селе закрыли и сломали молочный завод, чайную, лесничество, восьмилетнюю школу, деревянную 18-го века церковь, клуб, фельдшерско-акушерский пункт, мастерскую, а потом и развалили колхоз. Вместе с тем, более всего в глаза приехавшим бросались стремительно растущее кладбище и памятный обелиск павшим во время последней войны, на котором значится более двухсот имён молодых мужиков, некогда проживавших на улицах этого скукожившегося до размеров чахлой деревеньки крупного приходского села. Последняя война забрала едва ли не всех молодых мужиков и парней, оставив нетронутыми не годных либо по болезни, либо по возрасту. Например, моего деда забрали на фронт уже в 1941-ом от жены, трёх малолетних дочерей и больной матери. Двое его братьев погибли, оставив вдов и детей-сирот, а двое – в семнадцать и восемнадцать лет. И вообще, с войны если кто и вернулся, то либо умирать от полученных на ней ран, либо без ног и рук, либо – пить горькую по погибшим друзьям и от счастья, что не погиб сам. После войны прошло ещё примерно двадцать лет, и дееспособных мужиков в селе не осталось ни одного! Для меня, выходца из этого села, факт Пирровой победы в войне с немцами был неоспорим. Но в городе, где дули несколько иные ветры, такое моё мнение, даже во времена горбачёвской перестройки, вызвало стойкое непонимание как некой общественности, так и обвешанных юбилейными медалями ветеранов. Меня стали сначала порицать, потом – клеймить, а затем, как водится, и разоблачать. Но самое ценное, что я из всей той, сволочной, ситуации вынес, – это острое предвидение неприятных, и прежде всего, для самих же ветеранов перемен! Сосущее чувство несправедливости всколыхнулось в груди: кого и за что вы разоблачаете? Такого же, как вы, русского мужика, только усомнившегося даже не в правоте, но всего лишь в однозначности ваших установок? И то сказать, а кто разоблачители? Пожилые осторожные дяденьки с латунными медальками, о которых трижды горевший в танке поэт Ион Деген презрительно отозвался, как … не буду говорить о чём. Но скажу, что ни мой научный руководитель Юрий Чумаков, носивший в себе три немецких пули и хромавший до конца своих дней, ни оставшийся без ног Лёня Раменский, прототип героя моей повести «Тринадцатый апостол», ни многочисленные изуродованные войной земляки, о которых я бессонными ночами писал свои фронтовые очерки, никогда не винили меня в категоричности суждений и поспешности выводов. Почему? Думаю, прежде всего, потому, что почти никто из них юбилейных медалек не носил. Да, и двухметровый дедушка мой, когда с него, никогда не надевавшего наград, в какой-нибудь очереди требовали предъявить удостоверение инвалида войны, с простодушной улыбкой поднимал перед собой страшную, жутко искорёженную разрывной пулей правую ладонь. И наступала тишина. Разные люди живут среди нас сегодня, разными они были и в годы Великой Отечественной войны, на которую гребли всех без разбора: и смелых, и трусливых, и совестливых, и корыстных, и сталинистов, и евангелистов. Но после войны наши всегда равнодушные к своему народу власти наладили жизнь так, что, как писал всё тот же Деген, «сравнялись по критериям морали: и те, кто блядовали в дальнем штабе, и те, кто в танках заживо сгорали». Вот в этом, собственно, и состоит основа того болезненного предчувствия, которое появилось во мне тогда, в «сволочной» атмосфере горбачёвской перестройки. Истинные защитники Родины, как водится, ушли до срока. Остались, главным образом, те, из «дальних штабов»… Именно они учили жить Европу после войны и, в значительной мере, олицетворяли собой как сам Советский Союз, так и тот жизненный уклад, которым он упрямо пытался осчастливить весь мир: от ГДР и Польши – до Вьетнама и Эфиопии и от Индонезии и Афганистана – до Кубы и Чили. Кривым зеркалом такого обучения стала Кампучия, руководители которой за весьма короткий срок успели истребить треть населения своей страны.

Не уверен, что отношение к своим гражданам, как к «человеческому материалу», «придумали» большевики, хотя гнусный термин сей проник в соцреалистическое искусство, разумеется, от аванпостов советской республики Троцкого, Бухарина и их коллег по антигуманистическим экспериментам над «людскими массами». «Призрак коммунизма», как известно, сначала «рыскал» по Европе, но, получив там по носу от буржуазных правительств и стремительно эволюционировавшего капитализма, обосновался в царской России. В ней, в отличие от Европы, по-прежнему господствовало общинное миросозерцание, которое, с одной стороны, превозносило царя, как отца народа, а с другой – так сказать, благословляло царя-императора и его имперское окружение относиться к своему народу, как к «материалу империи». Так, изобретатели первой в мире автоматической винтовки – гениальные русские инженеры получили от Николая Второго странный ответ: дескать, давайте оставим в войсках трёхлинейку, чтобы мои тупые детушки не жгли понапрасну так много пороху, больше полагаясь на «Ура!» да на штык-молодец. Но уже через несколько лет вихревой поток событий повернул так, что эту царскую «мудрость» взяли на вооружение большевистские маршалы Ворошилов и Будённый. Мой дед рассказывал, как уже в декабре 1941-го им выдали автоматические десятизарядные винтовки, но пользовались ими красноармейцы неумело, быстро доводя новое оружие до состояния «нестреляния». Между тем, немцы считали такую добытую в бою русскую винтовку самым желанным трофеем. Заметим, что существенная часть наших бойцов гибла в траншее именно во время передёргивания затвора трёхлинейки, стрельба из которой велась в разы медленней и хаотичней. После каждого прицельного выстрела бойцу приходилось забывать про поле боя и склоняться над затвором оружия. И так пять раз на каждую обойму, вставлять которую приходилось сверху, через казённую часть, специально при этом до упора отодвигая затвор. Это совершенно выключало стрелка из боя, делало его удобной мишенью для наступающего неприятеля. В то же время, изучая некоторые военные материалы, я обратил внимание на то, что отдельные американские пехотинцы (не снайперы!) успевали из своих автоматических винтовок во время одного скоротечного боя поразить до тридцати-сорока немцев или японцев, сами при этом находясь практически в неуязвимом положении. То есть, как видим, даже идеология пехотной войны у нас и у европейцев (американцев) была разной. Они, прежде всего, заботились о своей скорострельности и неуязвимости, а мы – об экономии пороха (патронов) и, так сказать, кличе «Ура!». Результаты настораживали ещё в Финскую, но стали удручающими для наших военачальников в первые два года Великой Отечественной! Своеобразной «Кампучией» этой войны можно назвать растянувшееся почти на полтора года наступление на маленький Ржев, под которым погибло и умерло от ран порядка двух миллионов человек. А равно боям под Воронежем и в Мясном Бору, под Демьянском и Старой Руссой, под Киевом и в Крыму…Сотни тысяч, миллионы погибших, не вынесенных с поля боя раненых, пропавших без вести, попавших в плен или расстрелянных своими же заградительными отрядами за трусость и нарушение сталинского Приказа «Ни шагу назад!». Напомним, что по приказу всё того же Сталина и его бдительных порученцев типа Мехлиса в апреле-июне 1941-го могли расстрелять (и расстреливали!) за ответную реакцию на постоянные провокации со стороны фашистов и вообще за поддержание в состоянии боеготовности приграничных войсковых частей. В результате уже в первые дни войны была сожжена на аэродромах почти вся наша авиация, уничтожено большинство танков, артиллерии, пунктов связи, складов с боеприпасами, горючим и продовольствием, а в плен попало около трёх миллионов (!) солдат и офицеров! Напуганных, растерянных, жалких. Немецкую хронику той поры до сих пор стыдно смотреть… Получается, что их отобрали у русских деревень только для того, чтобы они – своими телами – удобрили поля современных Украины, прибалтийских государств и Молдавии, где сейчас уничтожают даже крохи памяти о некогда пребывавших там воинских контингентах СССР. И это не пресловутая пропаганда анти – патриотизма, это упрямая историческая правда!

Но вернёмся к Ржеву и Демьянску, Мясному Бору и главным продовольственным складам Ленинграда. Зачем на хорошо укрепившихся в Ржеве фашистов в рост гнали тысячи и тысячи необученных, едва поступивших в распоряжение молодых лейтенантов новобранцев? Из многочисленных воспоминаний оборонявших Ржев немцев явствует, что их самые скорострельные в мире пулемёты выходили из строя от постоянного перегрева, что сами они устали убивать и порой были близки к сумасшествию из-за упрямства идущих на верную смерть людей! Это был, без преувеличения, конвейер смерти, организованный нашим засевшим в Москве руководством, до смерти напуганным повторением (со стороны Ржева) осеннего 1941-го года наступления войск группы армий «Центр». Трупы лежали «в три слоя», и вот по этим грудам разложившейся человеческой плоти продолжали бежать к своей верной кончине ещё живые русские люди. Многих наступающих в этом смраде тошнило, иные реально сходили с ума, но Ржева они так и не взяли. В начале 1943 года немцы сами оставили позиции под Ржевом в связи с событиями под Сталинградом и взятием нашими находившейся у них в тылу Луги. Позднее, когда останки павших кое-как удалось прикрыть землёй, из Москвы в Ржев – единственный раз за всю войну (!) – приехал Сталин, который, видимо, всё-таки умел хотя бы приблизительно считать потери. Всему навидавшемуся в своей легендарной жизни отцу народов, словно салтыковскому Угрюм-Бурчееву, хотелось понять: «Почему?!». Мне даже думается, что проживи он после этого ещё хотя бы лет двадцать, и Ржев возвели бы в ранг Города-Героя, а так он до сих пор остаётся «белым пятном» на карте самой ужасной в истории человечества войны. Как и Мясной Бор с Демьянским котлом на Новгородчине. Да и про недомыслие ленинградских властей в 1941-ом году, ставшее по сути одной из главных причин блокадного голода, власти нынешние тоже предпочитают помалкивать. Хотя уничтожение огромных складов с продовольствием в Ленинграде целиком на их совести, как и забвение про своевременную эвакуацию ленинградцев. Так же «вышло» и со Сталинградом, в котором практически преднамеренно обрекли на гибель более сотни тысяч горожан. И из Ленинграда, и из Сталинграда своевременно вывозили только «нужных стране» специалистов, а «человеческий материал» оставался для продолжения затянувшегося эксперимента. Есть серьёзные свидетельства того, что горожан «под уличные бои» в Сталинграде оставили специально… для пущей неразберихи и путаницы – в качестве этакого живого планктона, в котором увязнут наступающие немцы. В некоторых кварталах города именно так и случилось. Но об этом тоже предпочитают не вспоминать. Вот пленение фельдмаршала Паулюса – это другое дело! И вообще, сказано не мной: нашу историческую науку мало интересуют поражения, её интересуют победы. Хоть я бы добавил к этому, что и цена побед наших придворных историков интересует, мягко говоря, не очень. К чему это приводит сегодня, я указывал выше: к стремительному истончению людской памяти. Но – по факту губительного влияния на жизнь нынешних россиян – и это не главное! Гораздо опаснее сохранившаяся инерция циничного отношения к своему народу, как к «расходному материалу». Разумеется, оно стало более изощрённым, старательно оберегаемым, маскируемым и даже способным к локальному саморазвитию. Наглядной иллюстрацией последнего может служить залповый поход во власть известных российских спортсменов, чемпионов Европы, мира и олимпиад – таких, как борец Александр Карелин или конькобежка Светлана Журова. Нынче это идеологически самые стойкие и нравственные члены правящей «Единой России». Хотя отбывающего четвёртый депутатский срок Карелина уже «понесло», как Остапа: в последних интервью он – то находит главную причину бедности народа в его пассивности, то вдруг с тенью тяжёлой думы на лице заявляет, что решил всерьёз заняться энергетикой! Александр, а, может, ну её, думу-то, к ляду? Пусть энергетикой занимаются энергетики типа Новака, конструкторы и инженеры с наших ГЭС, ГРЭС, ТЭЦ, АЭС и их коллеги. А Вы лучше тренируйте борцов вольного или даже смешанного стиля! Пусть борцом во власти остаётся один Путин! Этого вполне довольно…

Недавно, высиживая очередь в участковой поликлинике, невольно прислушался к разговору двух пенсионерок, одна из которых жалела свою незамужнюю дочь, которая работает в соседнем Иванове медсестрой. «Так вот, говорили-говорили из Москвы про повышения, а толку-то? – долетал до меня взволнованный голос женщины. – Получила моя Машенька две тысячи авансу, да восемь – под расчёт. А она, чай, молодая. Ей и одеться надо, и на духи, и куда-то сходить… Вот скопила ей три тысячи, сейчас пойду на почту отправлять…». И близких по смыслу и настроению разговоров нынче в Центре России происходит в тысячу раз больше, чем могут себе вообразить наши самые активные исполнители Майских указов. К примеру, мой друг-пенсионер, всю жизнь проработавший учителем, минувшей осенью – после шестилетнего перерыва – вынужден был вернуться к учительской деятельности, потому что прожить на пенсию они с собакой не могут. Учебная нагрузка 66-летнего учителя сегодня составляет 31 час в неделю при норме в 18, зарплату он получает – 17 тысяч рублей. Если не верите, то «прошвырнитесь» по нашим малым городам да сёлам, загляните по пути в участковые и районные больницы, ФАПы, школы, уцелевшие кое-где библиотеки, поговорите с людьми в Ивановской, Нижегородской, Костромской, Тверской, Вологодской, Новгородской, Псковской, Архангельской, Кировской областях и ответьте мне всего на один вопрос, только честно: от кого министр Сергей Кожугетович Шойгу собирается защищать своими супер – ракетами, супер – подлодками, супер – танками и супер – истребителями, стоящими миллиарды и миллиарды, получающую 10 тысяч рублей в месяц медсестру Машеньку? Может, лучше ей одну миллионную или даже миллиардную часть этой «защиты» выдавать наличными? И я не шучу. Именно так поступают министры большинства наших европейских соседей! Прежде чем делать такие предложения, я прошёлся по зарплатам медиков и учителей в городках Германии и Норвегии, Италии и Финляндии и даже Эстонии с Литвой. На такие жалкие гроши никто нигде давно не живёт!

Или вот возьмите последнюю новость о строительстве современной скоростной автомагистрали «Джубга – Сочи», стоимость которой оценивают примерно в полтора триллиона рублей. Осваивать эти миллиарды, естественно, будут строители Ротенберга. Но не в этом суть… Кому-нибудь из костромичей, новгородцев или коренных жителей прочих исконно русских земель нужна эта дорога? Кстати, Кострома нынче похожа на осаждённую крепость, передвигаться по которой невозможно ни пешим, ни на колёсах. Огромные снежные холмы и ледяные груды «зияют» по всей её патриотической поверхности куда убийственней, чем «вершины» нашего знаменитого земляка-публициста Зиновьева «зияли» по поверхности всего социалистического лагеря. И это дико, ибо в городе существует более ста тысяч дееспособных мужиков, которые одними лишь лопатами могли бы собрать и загрузить весь этот грязный, уже слежавшийся снег на самосвалы и вывезти куда-либо… на полигон, раз нет у нас современных московских снегоплавилен. Но не отпускают Костроме и толики денег даже на организацию столь нехитрого предприятия. Ни на лопаты, ни на носилки, ни на бензин для грузовиков, для бульдозеров с грейдерами. Да и самих грейдеров не хватает даже для уборки центральных улиц. Одну бабушку на парадной улице города я вчера успел поймать, а вторую увезли в травму. Плохо, если сломала шейку бедра: с такой травмой при нашей бесплатной медицине пожилые люди в Костроме долго не живут. Но «Джубга-Сочи» – это мелочь! Вот бывший первый вице-премьер Шувалов года два назад публично предлагал президенту построить мост с нашего Дальнего Востока в Японию. И говорят, что изыскания на предмет реализации такой своевременной идеи уже ведутся. Увы, всё это было б так смешно, когда бы ни было так грустно! Два последних лета по мосту через нашу Волгу-матушку было не пройти – не проехать по причине его вялотекущего ремонта, а уже ремонтируют опять, ибо часть асфальтового покрытия на съезде с моста успели подменить! Но один дедушка в той же поликлинике, наслушавшись жалоб и взаимных утешений соседок по очереди, изрёк-таки главный гвоздь момента: «Ладно вы, раскудахтались тут! В Москве жируют, в Москве воруют… Главное, чтобы войны не было…». И мне почему-то его вера показалась очень убедительной. Воевать с нами и, в самом деле, никто не станет, потому что мы никому давно не нужны! Прежде всего, … у нас очень холодно, ибо основную часть области так и не газифицировали. И потом… даже грипп из Костромы до крайних северо-восточных районов области не дошёл. Его бациллы умерли по дороге естественной смертью, потому что за последние годы большинство автобусов, часто курсировавших в прежние времена в сторону Шарьи,Неи, Павина, Пыщуга, Межи и пр., сняли с маршрутов. А ведь ходили и поезда, и даже летали самолёты. Я лет пять назад рискнул отправиться в Павино на своей машине – на юбилей к старому другу. Вернулся со смятыми бампером, крылом и убитыми подвесками. И ещё хорошо отделался. Даже кредит за ремонт уже выплатил!

Нет, если у нас, в провинции, никуда не ездить, на концерты и в театр не ходить, спиртного не пить, деликатесов не есть, рыбы и фруктов не покупать, прессы не выписывать, посылок не посылать, по сотовому долго не говорить, больше десяти сигарет в день не выкуривать, на приличную одежду и обувь не тратиться, а одеваться и обуваться в изношенное европейцами шмотьё, то дожить можно. …даже до перевода нашего самого оптимистичного в мире ТВ «на цифру», чтобы ещё чётче созерцать лоснящиеся лица защитников наших интересов, верных традициям Троцкого, Бухарина и товарища Сталина… Мне могут возразить в том смысле, что сегодня, мол, уже не расстреливают по 58-ой?! А зачем, спрошу я вас, на нас порох тратить? Гляньте в демографию… Мы и так в русской провинции нынче вымираем… по среднему городу каждый год.

P.S. Впрочем, уместно заметить, что немногим оптимистичнее медсестры из провинции Машеньки живётся и сыну моей столичной знакомой профессорши Филиппу, который недавно защитил кандидатскую диссертацию по физике. Несколько лет он с коллегами обивал подмостки различных российских форумов в надежде заинтересовать соответствующие внедренческие структуры своими разработками. Тем КПД, который непременно будет достигнут при их освоении на производстве. Но все их старания оказались бесплодными. Более того, пройдя через эти форумы, Филипп приобрёл стойкое убеждение, что все наши научные тусовки проводятся исключительно ради самих тусовок. К реальному производству они не имеют практически никакого отношения. То есть, сегодня прикладных технических наук в России в реальности нет. Они умерли задолго до последнего русского нобелевского лауреата Жореса Алфёрова. Сейчас Филипп решает проблему переезда в Соединённые Штаты. Кстати, согласно последним статистическим опросам, семьдесят процентов молодых россиян мечтают, если появится такая возможность, уехать из России либо на Запад, либо на Восток.

Имперское мышление, как недуг бытия

Однажды российский буржуа, разгуливая по осенним паркам Лондона, поинтересовался у местного садовника:

– Скажите, почтенный, почему в Англии, куда ни глянь, такая густая зелёная трава? Видимо, у вас есть какой-то секрет?

– Секрет? – улыбнулся польщённый англичанин. – Он очень прост: надо её просто регулярно стричь и поливать…

– Странно, – усомнился русский. – Наши садовники делают это не по разу за день, но, признаюсь, моим газонам очень далеко до английских!

– Уверяю вас, всего лишь стричь и поливать, – голос пожилого человека с поливным шлангом приобрёл оттенок усталости. – И так триста лет.

Эта, на первый взгляд, сугубо житейская сценка выражает собой самые глубокие геополитические и цивилизационные отличия. В современном мире не найдётся двух столь долго и упрямо противостоящих друг дружке стран, как Англия и Россия. Это противостояние наблюдалось повсюду: близ берегов Турции и Египта, на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, на Европейском континенте и в акватории северных морей. И османские парусники в Синопе, и крейсер «Варяг» близ берегов Кореи уходили на дно под пристальным наблюдением английских эскадр. И причина здесь не только и не столько в том, что Англия – это, так сказать, символ мощи империи островной, а Россия – материковой. Всё куда сложнее и одновременно – элементарно проще! В сущности, речь может идти о двух путях имперского и, в самом широком смысле, общественного развития: консервативном и радикальном. Упрощённо говоря, русские никогда не поливали свои парки и сады регулярно, да ещё и в течение трёхсот лет. Для вечно переменчивой России это немыслимо! Постоянные войны на своей территории, заговоры, бунты, революции, контрреволюции, перемены форм государственного правления и самого государственного строя! До травки ли нам было? Здесь под «травкой», разумеется, я имею в виду всю русскую народную жизнь, которой наши «садовники» всегда пренебрегали, предпочитая скучному уходу за ней эффектные краткосрочные по историческим меркам кампании.

Не рискуя тратить время на глубокие исторические экскурсы, обратимся для начала к относительно недавней советской практике. Начиналось всё хоть и жёстко, но вполне успешно – с индустриализации и коллективизации, что, по мнению нынешних российских историков и экономистов, позволило нам победить в самой страшной из войн, которые когда-либо вело человечество, и вообще сохранить страну. А вот дальнейшие кампании, всё гуще зарастая бюрократическими бородавками, соответственно всё более начинали походить на формальные отчёты о выполнении партийных и советских планов: укрупнение хозяйств, совнархозы, кукуруза, борьба с волюнтаризмом, освоение целины, поворот северных рек, подъём Нечерноземья, БАМ, победа развитого социализма и тому подобное … вплоть до начала Перестройки, гласности, ускорения, начала кооперативного движения, дикого Рынка, бегства наших армий из Европы, вывода из Афганистана, «шоковой терапии», приватизации… Даже череда военных конфликтов, включая первую и вторую чеченские войны, есть не что иное, как логическое продолжение политической и экономической кампанейщины девяностых. Но вернёмся к нашей «траве». О прилежном уходе за ней вроде бы начали вспоминать в самом начале «нулевых», вскоре после потрясшего Россию дефолта 1998-го. Измучивший страну радикализм вместе с Ельциным и заматеревшими цекашными приёмами управления стал понемногу уступать дорогу взглядам на развитие страны, как на поддержание эволюции всего разумного и жизнеспособного. То есть, говоря прямо, коренного населения страны, улучшения его благосостояния за счёт создания доступного рынка качественной рабочей силы и реализации целых блоков разнообразных социальных программ. В сущности, это и есть попытка перехода на позиции здорового консерватизма, которому, исходя из самой его природы, чуждо движение «от кампании к кампании», от одного «громадья» немотивированных планов и демагогических отчётов – к другому. Именно консерватизм – идеология среднего класса любого правового, демократического, индустриально развитого государства, в котором все общественные институты функционируют как жизненно важные органы одного здорового организма. Кампании при таком раскладе – всё равно, что досадные, доставшиеся по наследству недуги. А ведь именно по наследству они нам и достались, а не как Европе – проникнув из-за океана. А с наследственными недугами, как известно, справляться куда труднее, если вообще возможно. Изгнанный из СССР ещё в 1972 году поэт и мыслитель Иосиф Бродский, получивший в конце восьмидесятых Нобелевскую премию и страшно обрадованный начавшимися в советской империи Перестройкой и демократизацией, уже в начале девяностых с грустью отмечал, что, к сожалению, такая громадина, как Россия, по дороге демократизации всё равно далеко не уйдёт… в силу своей колоссальной инерции, накопленной веками непредсказуемо меняющегося бытия. И, по моему глубокому убеждению, он, увы, оказался прав, хоть и не дожил до наших дней.

Разумная политика здорового (не имперского!) консерватизма, когда Россия весьма уверенно становилась органической частью Европы, стала заметно хромать с самого начала десятых годов. В это время в связи скорее с субъективными, чем объективными причинами, стала чувствительно меняться как внешняя, так и внутренняя политика государства. Имперские амбиции правящих элит – вот он наш застарелый наследственный недуг! И соответственно тут же был реанимирован институт пропагандистских кампаний: следовало убедить народ в необходимости наших ассиметричных ответов на якобы вдруг появившиеся внешние вызовы. Вместо одиозной сталинской «борьбы с безродными космополитами» появился внешне вполне безобидный якобы всенародный патриотизм, вместо брежневской свободы для Анжелы Дэвис и Луиса Корвалана – избиваемые боевиками беженцы Сирии, вместо казахстанской целины и БАМа – мосты Владивостока и Керчи, вместо космополитического марша сандинистов «В единстве наша сила!» – призывы доморощенных заединщиков «Мы вместе!» и тому подобное – от Москвы до самых до окраин… Безумное количество кампаний, призванных, упрощённо говоря, отвлечь народ от насущных, жизненно важных проблем и перенацелить его на абстрактные явления и процессы, не имеющие к его реальному бытию и состоянию ровно никакого опосредованного отношения. И тут же, как по команде, целый каскад наших ведущих журналистов, шоуменов и, так сказать, людей публичных принялись вдалбливать якобы утратившим чувство гражданственности российским мещанам, что Отечество, блин, в опасности и без огромных трат на разработку и производство бесшумных субмарин «чёрная дыра», «искандеров», «калибров» и «армат» нам каюк! Ближние враги – в Киеве, средние – в Польше и Азии, а дальние – как и прежде, за океаном! Вы думаете, пишущему эти строки не жаль раненых сирийских деток и потерявших кров русских старушек из самопровозглашённых республик? Или я принципиально против ремонта запущенных крымских дорог и строительства мостов? Или я вдруг пошёл на поводу у проводников идей и действий радикального ислама? Я что, безумный или нравственный скопец? Нет, просто не о том речь. Я по-прежнему о зелёной густой траве, которую надо регулярно поливать, подстригать, подкармливать и прочее. Ау, господа садовники! Нашему русскому народу, включая татар, чувашей, мордву, удмуртов, марийцев и даже реабилитированных путинским указом крымских татар, не нужны кампании, а нужна гуманитарная помощь – как в прямом, так и в переносном смысле! Не верите, съездите в отдалённые районы нашей Костромской области, где давно нет ни колхозов с совхозами, ни СМУ, ни леспромхозов, ни какого-то сколько-нибудь отлаженного производства. Есть мышиные пенсии тысяч по восемь – десять, которые «садовники» не хотят индексировать, есть остовы бывших ферм и заросшие дрянным подлеском погосты. Помню, как на выборах мы, попросив поселковых мальчишек (таких же, как недавно погибли на шоссе под Югрой) расклеить вдоль дорог нашу пропагандистскую «макулатуру», дали им за это денег. Долго я не забуду этих искренних слов благодарности: «Ой, спасибо-то вам какое! А то мы с Колькой уже второй день чай без сахару пьём! Да, тут и на мороженки хватит, и консервов мамкам купим!». И когда депутаты «ЕР», так сказать, народные избранники, в день так называемого народного единства, сытно улыбаясь, кричали на московских улицах «Мы вместе!», мне было совершенно не понятно: вместе с кем? С этими миллионами бедолаг из глубинки, которым назначены той же, кстати, Государственной Думой минимальные пайки от голодной смерти? А потому гуманитарная помощь нужна не где-то там, среди песков и битого камня, а, прежде всего, здесь, рядом, среди бескрайних снегов, мёрзлых елей и бросающего в оторопь равнодушного волчьего воя. И еда нужна, и лекарства, и обувь тёплая, и детские секции и кружки, о которых в своём обращении к Федеральному собранию с таким теплом говорил российский президент. И дороги широкие нужны с тем, чтобы не гибли на них десятками тысяч ежегодно! И про газ он говорил, а его – то у нас и нет почти в двадцати из двадцати четырёх районов области. А это всего в нескольких сотнях вёрст от мест его добычи! Почему нет? Видимо, потому, что нам куда важнее новые закордонные потоки… в рамках тотальной газификации объявившей нам экономическую блокаду Европы. Может, вы думаете, я против турецкой трубы? Отнюдь! Я не против, я за… за природный газ для моих русских, татарских и даргинских земляков! И хотя бы за скромный достаток в их непритязательных семьях. А вы мне всё больше про «собак российского вице-премьера», которых он катает на личном самолёте по всему миру в рамках участия его жены в проходящей международной кампании по разведению редких псовых пород, и про огромные апартаменты министра экономического развития, в которых он, бедная жертва борьбы с коррупцией, с браслетом на ноге отбывает кару за банальную по их, «садовников», меркам взятку… в два миллиона долларов. Кстати, вот вам ещё одна популярная ныне кампания: борьба с коррупцией! Не с её причинами, а с самими фигурантами, выборочно и по обратной шкале … в зависимости от тяжести содеянного: если проворовался в Костроме некий курирующий муниципальные маршрутки Б., ему дают 8 лет «строгого», ибо проворовался всего на 200 – 300 тысяч рублей. А если какая-либо любовница федерального министра С. «упёрла» из бюджета несколько миллиардов, то достаточно с неё и года домашнего ареста… с её «раскруткой» на всю страну как поэтессы и художницы. У всякой кампании, как говорят в уголовном мире, «свои понятия» и о преступлениях, и о наказаниях. Вот возьмите, к примеру, кампанию по борьбе с пьяными водителями: если ты по пьяни убил на своей машине двоих ни в чём не повинных сограждан, но убил на автомобиле за двести тысяч долларов или дороже, то за каждое убийство тебе дадут по году условно. А если покалечил одного, но на «жигулях», то реальное заключение года этак на три – как с куста! Про разных деток крупных российских буржуа я и писать не стану – они вообще в упор ничего и никого не видят: ни дорожных знаков, ни газонов с травкой, ни гаишников-полицейских, потому как самыми последовательными вдохновителями этих самых кампаний являются их родители или близкие друзья родителей, или те, кого они регулярно окормляют.

Или возьмите литературу и искусство. Здесь примерно та же ситуация. Вот, позапрошлый год был каким? Правильно, Годом литературы! И что, в этом, литературном, году повысили зарплаты библиотекарям или понизили цены на книги, и соответственно народ, как в прежние советские годы, рванул в книготорги за новыми бестселлерами? Никак нет! Народу и в библиотеках, и в книжных лавках стало ещё меньше, а тиражи литературно-художественных журналов стали просто смехотворными. Более того, у их редакций начисто исчезла возможность платить своим авторам, писателям и поэтам, даже скромные гонорары. И, кроме того, получила самое широкое хождение такая практика издания: хочешь напечататься в том или ином альманахе либо сборнике – плати, и тебе простят и минимум таланта, и аморальность, и даже… отсутствие патриотизма! Вот, к примеру, мне предложили издаться в некоем «Российском колоколе», который собирал ко Дню Победы различные воспоминания о воевавших родственниках и вообще фронтовиках… за деньги. О фронтовиках… и за деньги! Это меня как-то, мягко говоря, смутило, и я напрямую спросил организаторов этой очередной кампании: «Господа, а если я за хорошие деньги предложу вам в « Российский Колокол» воспоминания боевого немецкого офицера дивизии «Мёртвая голова»? Сначала они несколько растерялись, но потом стали весьма трезво рассуждать. Во всяком случае, возмущённого протеста это не вызвало. Тогда я написал пассаж «Почём звонит колокол?» и даже некоторое время по этому поводу находился в состоянии полного покоя. Но, знаете, в самом конце ноября на канале «Культура» в популярной программе Андрея Максимова (о Тютчеве и русской империи) одна далеко не молодая учёная дама, к полному смятению ведущего, с вдохновением прочла возвышенные стихи о России очень активного офицера-эсэсовца! Может, это начало новой кампании?

Нынче завершается Год кино. Ещё один сегмент очередной кампании. В связи с этим, на съёмки новых фильмов из бюджета выделили весьма крупную сумму, львиная доля которой ушла главному кинематографисту страны Никите Михалкову, который первого декабря прямо в Георгиевском зале Кремля (видимо, в порядке благодарности?) заявил по ТВ о том, что российскому правительству следует принимать самые глобальные экономические программы… сроком лет на пять! Знаете, я сразу вспомнил про советские пятилетки и о программе бывшего председателя нашего футбольного союза Виталия Мутко, который, не сказав ничего конкретного о наших видах на чемпионат мира 2018 года, заявил, что всё сделает для того, чтобы российские футбольные клубы не то в 2022 – не то в 2024 году вошли в элиту европейского футбола. Думаю, что это ещё одна кампания, за результаты которой, если принять во внимание сроки, отвечать будет некому! Как и за пятилетние программы по экономике, потому что за это время их разработчиков либо куда-то переведут, либо отправят в отставку, либо, что вернее всего, посадят.

А закончить мне бы хотелось опять-таки на «имперской» ноте, ибо она всегда есть логическое завершение всех кампанейских прелюдий. Именно о необходимости всем нам взращивать в себе имперское мышление постоянно говорит неожиданно ставший вдруг сегодня телезвездой главный редактор газеты «Завтра» Александр Проханов. Тоже, кстати, в рамках указанной мною в самом начале пропагандистской кампании: теледебаты по поводу вздорной Украины, двуличной Европы и коварной Америки проходят нынче каждый день почти на всех каналах ТВ. Так вот, Александр Андреевич, считая создателя советской империи Сталина не только великим, но и, по большому счёту, справедливым, призывает максимально активизировать нашу нынешнюю имперскую политику. При этом он постоянно вспоминает своё овеянное советской романтикой прошлое 60 – 70-х годов. В ту пору, где только ни были наши военные и гражданские специалисты, кому мы только ни помогали! И Восточной Европе, и в Латинской Америке, и Кубе, и Африке, и Южной Азии, и Китаю с Индией. Жалко, что на Луну первыми успели капиталисты, а не мы с красным флагом и… гуманитарной помощью! А то бы такую там кампанию отчубучили! А я, глядя на этого упёртого, преуспевающего при всяких кампаниях человека, всё время вспоминаю своё родное село шестидесятых годов прошлого века. Был я тогда мальчишкой, бегал босиком по улице и помогал бабушке делать припасы на зиму. А ещё меня нередко посылали в сельмаг за хлебом. Привозили его из райцентра как придётся: то утром, то после обеда. Словом, очередь приходилось занимать сразу после открытия магазина. Часто стояли по нескольку часов в тесном неуютном пространстве, обдавая друг дружку запахами навоза и немытого тела. Давали на семью по полбуханки, многодетным – целую! Хлеб был только ржаной (за белым ездили в район или пекли сами), походил он на бурое сами догадайтесь что… Я помню тянущиеся к этим клейким половинкам скрюченные руки пожилых крестьянок (всю свою жизнь растивших хлеб!), трясущиеся от страха не успеть. И так – каждый день! Когда мать забрала меня к себе в город, я долго не мог привыкнуть к тому, что вот так запросто могу пойти в булочную и купить целый батон божественной булки, мягкой, душистой и даже с изюмом. Иногда, пока нёс её домой, я съедал по дороге половину. И ещё я помню, как мы, деревенские мальчишки, считали самым знатным лакомством кусок чёрного хлеба, посыпанный сверху сахарным песком. Я на всю жизнь запомнил, как Славка Шельмёнкин, сухой, как тростина, безотцовщина из многодетной семьи, просил у высокого подростка, сына местного чудом уцелевшего на фронте, однорукого председателя сельсовета:

– Длинный, дашь, бл…, хлеба? Век не забуду! Это было в поволжской деревне самой сильной, помогавшей всему миру советской империи.

О пользе склонения числительных

Недавно, давая пессимистичным согражданам очередную установку на позитив, министр финансов России Антон Силуанов всё никак не мог правильно произнести череду наиболее часто употребляемых числительных типа «пятьсот». А говоря более конкретно, он неправильно их склонял. Например, переводя вышеуказанную цифру в родительный падеж, он, мучительно напрягая память, повторял раз за разом: «Пятиста» да «пятиста»… Мне даже классическая сценка из басовского «Бега» (экранизация пьесы Мих. Булгакова) вспомнилась, в которой бежавший в Париж русский толстосум учит своего слугу французскому произношению фонемы «жё»: «Скажи «жжё», Антуан!», а тот в ответ всё «Жоп» да жопп…», ибо, по всей видимости, даже в родном русском знал на «ж» всего одно слово. Предположительно, у Антона Силуанова словарный запас куда богаче, но он – министр финансов, то есть, прямо говоря, главный в стране по цифрам, а… склонять их не умеет. «Пятисот, Антуан!» – безнадёжно пытался я вразумить своего министра, но он уже перешёл к более сложному ряду цифр.

Разумеется, многим из нас свойственно ошибаться – например, возле магазинной кассы при расчёте за уложенные в корзину продукты или при внесении удобрений на собственной даче, или, наконец, при занятии с сыном-внуком правилами склонения числительных. Но как причины, так и следствия этих ошибок носят сугубо личностный, так сказать, локальный характер: сам по нерадивости своей ошибся – сам и получи! Но тут – совсем другое дело! Ибо если «самый умный» министр русского правительства по имени Антон невольно ассоциируется с киношным образчиком русской необразованности Антуаном, то невольно начинаешь присматриваться и к главам иных российских министерств, ведомств, а также к спикерам, депутатам, членам Совета Федерации и прочим господам из многоликого президентского окружения, включая лёгкого на партийно – патриотические пассажи премьера – типа «Денег нет, но вы держитесь!».

Один действительно очень умный русский человек сказал на века: «Язык – одежда всех фактов». И никто из «великих» за сто лет с ним даже не пытался спорить: ни Ленин, ни Сталин, ни Хрущёв с Брежневым, ни Горбачёв с Ельциным. И лишь в двадцать первом веке у нас, похоже, исподволь назрела реформа не столько наших дел (фактов), сколько того, что нам наши «великие» говорят, и как сие, вылетевшее в мир из их благословенных уст (язык), надлежит воспринимать. О президенте Путине много не скажу, но, изучив за короткое время десятка полтора аналитических статей о «реализации» его указов и обещаний, должен заметить, что дошедшая до нас от петровской поры логическая пара «слово и дело» отдыхает. И ладно, что из декларированного первым лицом сделано немногое. Смущает другое: сделано как раз то, чего президент указывал не делать категорически! Вот вам и один из основополагающих постулатов текущей в туне языковой реформы: если сказали «белое», то следует разуметь «серое», а если настаивают на «красном», то следует ориентироваться на «голубой» или какой-либо ещё нетрадиционный подход. Вне всякого сомнения, логическим венцом этих речевых опытов стало президентское обещание всем нам достойной смерти и Рая небесного, а потенциальным врагам России, к коим нынче, обобщённо говоря, относится большая часть цивилизации, – участи падшей скотины. Остаётся либо крепить свой дух горбачёвскими «альтернативы нет» и «процесс уже пошёл», либо успокаиваться рассуждениями президентских пресс-секретаря и помощников о метафоричности и иносказательности наиболее удачных высказываний первого лица страны. То есть буквально: если президент говорит о гиперзвуке, который нынче есть только у России, то жди падения с небес признанного стопроцентно надёжным ещё пятьдесят лет назад «Союза». Если президент берёт на себя ответственность за предложенную правительством и проголосованную Госдумой пенсионную реформу, то, стало быть, она стопроцентно сыра, ибо сработана преимущественно на европейском и московском «опыте», основанном на постоянном росте продолжительности жизни. Об этом в центральной России даже «заводиться» нелепо. Во-первых, согласно статистике, у нас в Костроме половина мужчин вообще не доживает до шестидесяти, таким образом, всю свою жизнь отчисляя часть заработанных при жизни денег на пенсии не себе родному, а «тому парню». Поэтому официальные ссылки на нехватку текущих перечислений в пенсионный фонд не выдерживают никакой критики. А во-вторых, достаточно пойти на любое свежее кладбище, где на каждом шагу станут попадаться тебе типовые могилки русских мужиков, которым на момент опускания их на земное дно исполнилось от шестидесяти до шестидесяти пяти. Семьдесят пять – восемьдесят лет – редкое исключение. Поэтому продление пенсионного возраста для российских мужчин до шестидесяти пяти лет, по сути, является фактом лишения их пенсии как таковой. И никакой язык, даже путинский, не в силах убедить в обратном. А отсюда очевидно как ошибки с числительными, так и суетливая реформенная спешка, как будто нельзя процесс повышения этого пенсионного возраста растянуть лет этак на пятнадцать – двадцать, сделав его тем самым практически незаметным.

Поскольку знает собака, чьё мясо съела, сам «главный по цифрам» и его ближайшие коллеги проворно обращаются к языковой ретуши. Читаем в новостях за 24 октября:

– Силуанов пообещал рост пенсий в 2019 году более, чем на 6 процентов;

– глава минтруда заявил о сокращении бедности в России;

– в минтруде пообещали пересмотреть потребительскую корзину в 2021 году;

– Максим Топилин назвал темпы роста зарплат беспрецедентными.

Эмоционально соперничать с последним заявлением российского министра могут разве что «соседние» новости:

– в дом Клинтонов под Нью-Йорком прислали бомбу и

– мёртвую россиянку пытались вывезти на Украину под видом живой.

И такие увещевания от лица властных структур появляются в электронном пространстве ежедневно, ибо если печатное слово может хоть чуточку усовестить, то электронное функционирует по поговорке – собака лает – ветер носит. Так утром этот самый ветер приносит по интернету редчайшую языковую находку московского мэра Собянина: «Порядка пятнадцати миллионов россиян у нас по сути являются лишними». Дальше столичный глава поясняет сие откровение тем, что производительность в Москве выше, чем в провинции, где в четыре, а где и в семь раз. «Ну, кто там, в малых городах и сёлах остался? – Разглагольствует чиновник. – Ну, учителя там, соцкультработники, хлебопёки…» Сказанное вчерашним выходцем с остяцкого Севера уже не столь безграмотно по форме (раз производительность ниже – значит производители не нужны!), сколь цинично по сути! (русский по паспорту оскорбляет русских по духу!). Не потому ли уже к вечеру этот антирусский поклёп из интернет – пространства от греха убрали… то ли с подачи кого-то из многочисленных помощников, то ли самого пресс-секретаря. Кстати, от себя заметим, что языковое расхождение с фактами стало для Собянина явлением обычным. Например, совсем недавно на его сайте можно было прочесть, что он окончил наш костромской технологический с «красным» дипломом, после чего «прорвался в политику из рабочего класса». Готовя в «нулевых» журналистский материал о нём, как о новом главе администрации президента, лично листал его студенческую зачётку, в которой «тройки» пестрели почти на каждой странице. Как при таких оценках можно умудриться получить в итоге «красный» диплом, остаётся лишь догадываться! Из какого такого «рабочего класса» и куда молодой Собянин «прорывался», мне тоже не ясно, ибо на костромском заводе он работал всего несколько месяцев и очень скоро уже обозначился, как заведующий отделом одного из уральских райкомов комсомола. Дальше, как водится, юридический факультет, какая-то там кандидатская диссертация (видимо, из той же оперы, что и красный диплом?) и иные факты, которые потом соответствующие специалисты облачили в соответствующие языковые одежды.

Не лишне здесь будет вспомнить и недавние речевые опыты спикера Госдумы Вячеслава Володина, который в ответ на весьма конкретные возражения отдельных депутатов по основным положениям пенсионной реформы заметил, что, в отличие от своего предшественника Бориса Грызлова, всё же считает Госдуму местом для дискуссий, но никак не местом для популизма. В данном случае популизмом он счёл депутатские ссылки на многочисленные несогласия с пенсионной реформой простых российских избирателей из центральной России, о ненужности которых прежде заявлял московский мэр Сергей Собянин. Что такое есть популизм, спикер конкретно, по языковому факту не обозначил, как тот армейский старшина из анекдота: сказано наверху «люминь» – значит люминь! О языковом подкреплении володинской позиции сподвижниками из фракции «Единой России» я говорить не буду. Вспомню лишь его же, Вячеслава Володина, языковую находку ещё времён доспикерской депутатской практики. В развернувшейся тогда полемике оппозиционеры, так сказать, обвинили правящую партию в отсутствии идеологии, заявив, что это партия чиновников и олигархов. В ответ оппонентам в ту пору один из лидеров фракции «Единой России» Володин заметил с виноватой улыбкой, что у партии есть идеология, «это Владимир Путин». Даже члены КПРФ как той, так и нынешней поры вряд ли назовут своей идеологией Ленина или тем более Зюганова. Она, партийная идеология, гораздо объёмнее, многослойнее что ли, соткана из целого ряда имён и, так сказать, языковых фактов. Так, последний выдвиженец КПРФ в президенты России Павел Грудинин вообще не был коммунистом. И лишь единственный из всех кандидатов в президенты России Максим Сурайкин связывал свою идеологию с одним именем… Сталина, которым он, в случае победы, собирался «ударять» возродившийся российский капитализм. Дальше, как говорится, думайте сами… в том числе и о специфике языка нашего уважаемого спикера Государственной Думы Российской Федерации. Может ли он, оснащённый столь «дубовыми» языковыми резонами, склонять имена числительные?

Как говорится, язык мой – враг мой! В случае, если им пытаются прикрыть либо умственное убожество, либо нравственную несостоятельность, либо политическое лукавство. На мой взгляд, господам из президентского окружения в разной мере присуще и первое, и второе, и третье. Пример Собянина и иных его коллег говорит о том, что учились они так себе: с тройки на четвёрку. Вместо курсовой и дополнительной литературы по предмету будущий столичный мэр усиленно штудировал рекомендации популиста Карнеги о том, как заводить выгодных друзей и управлять людьми. Речевая культура министра Силуанова красноречиво свидетельствует о том, что он, видимо, и Карнеги-то не штудировал. Присматриваясь и прислушиваясь к их коллегам, беру на себя смелость предположить, что Васильева, Скворцова, Голикова, Матвиенко, Мутко, Топилин, Орешкин, Козак, Рогозин, Шувалов и даже Греф с Кудриным и прочими «умниками» – это всё услужливо и старательно взращиваемые мифы: оперативности, глубокомыслия, новаторства, независимости, зрелости, смелости, эксклюзивности, креативности и ещё чёрт знает чего! А посмотришь на них внимательно, когда они собираются вместе в Кремле или в каком-нибудь Манеже, дабы внимать президентским установкам – и оторопь берёт! Если бы только благоговение и преданность!.. А поскольку их кое-где разбавляют бывшие актрисы, спортсмены, заслуженные эскулапы и как бы журналисты, романисты и ректоры, то картина и вовсе становится то ли в духе авангарда, то ли в стиле неореализма, а то ли неким мистическим образом спровоцирована гиперболическим гением «ужасного Босха».

К чему я веду? Да, в общем-то, к самой простой человеческой и гражданской логике и морали. Эти люди – кто раньше, кто позже – пребывают у горнила власти очень давно. За это время не только числительные склонять надлежало научиться, но и разобраться с аббревиатурами типа Нэп, Новая экономическая политика. А она назрела куда как раньше, чем пенсионная, образовательная, банковская, налоговая или какая-либо иная якобы реформа. В 1921 году Россия, пережившая несколько революций и ужасных войн, лежала в руинах. Жестокая политика Военного коммунизма, когда большевистское государство попросту грабило и убивало крестьян, довела национальную экономику до цугундера. Причём, такой порядок вещей внутри страны пресёк и все её внешние политические и экономические связи с Европой и Западом. Вспыхнул мятеж в Кронштадте, временный революционный комитет которого взывал к россиянам: «… партия, правящая страной, оторвалась от масс и оказалась не в состоянии вывести её из состояния общей разрухи» (Вам это ничего не напоминает?). И тогда на десятом съезде ВКПБ в 1921 году был поднят вопрос о переходе к Нэпу, к новой экономической политике, которая «направлена на восстановление внешнеполитических связей и на преодоление международной изоляции». Для начала продразвёрстку заменили продналогом, отменили декрет о полной национализации предприятий и провели денежную реформу. Феноменальный результат был получен уже через три – четыре года: так, валовой сбор зерна к 1925 году сравнялся с наиболее благоприятным для царской экономики 1913-м годом! Дальше – больше! К 1927 году был достигнут уровень довоенного животноводства, а 60 процентов российских крестьян стали середняками. С ростом промышленности росла и зарплата рабочих. И вскоре они получили право на ежегодный оплачиваемый отпуск. Всего же за 5 лет Нэпа – с 1921 по 1926 -1927 годы – индекс промышленного производства увеличился более, чем в три раза, а сельскохозяйственное производство выросло более, чем вдвое.

Здесь без каких бы то ни было усилий можно привести и немецкий опыт 1945 – 1955 гг., и японский, и итальянский примерно этого же времени. Всё это проигравшие вторую мировую войну страны. И все они, руководствуясь «словом и делом» национальной политики экономического возрождения и элементарным умением, так сказать, «склонять числительные», за несколько лет вернули гражданам своих стран достойную жизнь. То есть, оживив промышленное производство и сельское хозяйство, дали людям рабочие места, хорошие зарплаты, отпуска, жильё, предоставили права на образование, медицинской обслуживание и прочее. А пенсионные проблемы вписались в этот многогранный процесс как-то сами собой, не составив и десятой части от общей проблематики переходного времени. Да, и переход этот был полностью осуществлён где за пятнадцать, а где и всего за десять лет.

У нас тоже не первый десяток лет всё говорят и говорят о переходе и неуклонном повышении качества жизни россиян. Говорят… между тем, идеологический пафос правительства РФ последних двадцати лет наиболее точно конкретизировал скрупулёзно изучавший современную Россию американский сенатор Джон Кеннеди (член семьи, известной своими прорусскими настроениями): «У российской власти априори нет государственной философии». Нет, фигурально выражаясь, гражданского аппетита, то есть сколько-нибудь опосредованного интереса ни к своим, ни к чужим гражданам. А что же есть? Есть один лишь интерес к крупным цифрам, сложным числительным … в именительном падеже.

Вот и всё, однако.

Почему московские учёные молчат о новгородской демократии?

«Экономику Великого Новгорода формировали многие поколения трудолюбивых, целеустремлённых и предприимчивых новгородцев. Однако сто лет московского владычества превратили цветущий край в огромный пустырь» /Р.Г. Скрынников «Трагедия Новгорода»/.

Недавно во время очередного спора российских аналитиков о проблемах либерализма поймал себя на ощущении растущей досады. Нет, не на ставшую дурным тоном привычку валить все нынешние беды на либералов гайдаровского толка, которые так разорвали и спутали все наши государственные и национальные скрепы, что сторонники путинской вертикали сколь бы ни старались, по сию пору все эти отрезные концы не только сшить, но и распутать никак не могут. Это-то как раз вполне объяснимо конъюнктурой момента и непреодолимым желанием спорщиков и впредь быть приглашаемыми на вожделенный «голубой экран», что, безусловно, гарантирует им, как не уставал повторять персонаж нашумевшего советского фильма, «горячий обед, уют и наше радушие». Удивляет, а после недолгого исторического экскурса и возмущает другое: почему эти господа из московских университетов и фондов оперируют исключительно примерами из античной истории, из голландской, английской и французской революций, из практик италийских республик, из истории развития нашего западничества, наконец, но никогда – из более чем пятисотлетнего опыта Господина Великого Новгорода, где этого самого либерализма было куда больше, чем в Древней Греции и Венецианской республике, вместе взятых? Причём, исконно русского, самородного, вечевого!

В самом деле, господа учёные, откуда пала на вас вдруг, эта, так сказать, залповая амнезия, которая напрочь вышибла из московской памяти почти всю отечественную историографию, буквально напитанную новгородской тематикой? Ниже я приведу примерно десятую часть авторитетных научных трудов, с которыми в той или иной степени знакомится всякий уважающий себя знаток средневековой русской истории. Читатель может, считая это всего лишь композиционной уловкой, не тратить времени на их обозрение, но ему следует помнить, что имена Ключевского, Карамзина, Костомарова, Лихачёва, Скрынникова, Вернадского, Арциховского, Янссона, Гумилёва, Янина, Бегунова и их коллег – это лицо современной русской исторической науки, переписывать которую пытались в 18-ом, 19-ом, 20-ом и продолжают пытаться в 21-ом веке послушные последователи взглядов и деяний московских царей Иванов – Третьего и Четвёртого (Грозного), которые истребляли этнически родственных новгородцев, к тому же своих единоверцев, с не меньшей целеустремлённостью и жестокостью, нежели немецкие национал-социалисты уничтожали евреев и славян. И сравнение, как мы увидим ниже, не высосано из пальца, а легко вычитывается из новгородских документов 11-17 веков и свидетельств заезжих иностранных дипломатов и путешественников. Да и ненависть деспотичной царской Московии к республиканскому Новгороду, который значительно превосходил своего азийского соседа как по уровню жизни простых граждан, так и в духовном, культурном и религиозном отношении, красноречиво свидетельствует о том, что Москва вознамерилась уничтожить Новгород не столько потому, что зарилась на его обширные территории и колоссальные богатства, сколь из упрямой, по сути слепой одержимости – уничтожить ненавистную, невнятную ей демократическую форму существования русской нации. Приведём здесь выдержку из промосковского, во всех отношениях имперского, вполне монархического сочинения Н.М. Карамзина «История государства Российского»: «…Иван Четвёртый отправил из Новгорода «несметную добычу святотатства и грабежа в столицу. Некому было жалеть о богатстве похищенном; кто остался жив, благодарил Бога или не помнил себя в исступлении! Уверяют, что граждан и сельских жителей погибло тогда не менее шестидесяти тысяч. Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро (за сотни километров от Новгорода! – В.С.). Голод и болезни довершили казнь Иоаннову , так что иереи в течение шести или семи месяцев не успевали погребать мёртвых: бросали их в ямы без всяких обрядов». Но вслед за массовыми убийствами последовало переселение зажиточных новгородцев, оставшихся в живых, в Москву. Так, только в 1572 году из Новгорода насильно выселили сто купеческих семей. К концу 70-х годов правящая и торговая элита Великого Новгорода была фактически полностью ликвидирована. Сразу заметим, что эта победившая вечевую республику «московская, автократическая форма правления» останется в России на долгие века, благополучно перекочевав из царской империи в СССР, а затем и в пост – ельцинскую Россию с её всё теми же пресловутыми московскими «вертикалями».

Итак, почему московские политики и историки, непримиримо споря о современных формах правления, никогда не обращаются к более чем 500-летнему опыту Новгородской вечевой республики?

Дело в том, что на Новгородской земле наши предки построили государство, в основе которого лежали республиканский строй, здоровый национализм и Православие. Именно эти три столпа – истинное христианство, народовластие, патриотизм – были фундаментом уникальной истории Дома Святой Софии. И ни одна из этих новгородских дефиниций, публично декларируемых нынешней властью, увы, не находит сколько-нибудь последовательного претворения в современной российской жизни. Особо выделим из этой триады НАРОДОВЛАСТИЕ, ибо именно эту форму правления с времён Горбачёва безуспешно эксплуатируют российские лидеры, и именно она до сего дня является самым очевидным и беспощадным укором существующему ныне режиму. И, конечно, нынешнюю набившую руку (язык) на приукрашивании существующей Системы московскую профессуру охватывает недоумённый испуг от осознания того непреложного факта, что Великий Новгород велик, прежде всего, потому, что в приукрашивании он нисколько не нуждается. Ему, по мнению автора «Руси Новгородской» Вячеслава Тулупова, просто «необходимы историки-уборщики, ибо стоит им немного убрать мусор и грязь, которые навалили на новгородскую историю, как идеал Новгородской республики без всякого искусственного приукрашивания начнёт сиять для всей русской нации».

Почему, изучая Древнюю Русь, мы много времени уделяем Московскому княжеству, но мало обращаем внимания на историю русского народа в целом? Отчего в официальных учебниках зияют чёрные дыры? Это происходит от глубоко укоренившегося государственно-имперского стереотипа, согласно которому русский народ без Москвы как бы и не народ, а Москва без русского народа будто всё равно – Третий Рим. Академик Федотов, посвятив одну из своих статей истории Великого Новгорода, писал: «Я хотел бы предложить широкому кругу читателей не более как историческую справку, показывающую, во-первых, что Православная Церковь могла веками жить без царя (без главы государства! – В.С.), и, во-вторых, что она могла жить и в республике, и что именно в одной из республик она осуществила теократию, параллельную теократии монархической. Дело идёт о вещах нам близких, о нашей собственной родине. Беда лишь в том, что господствующее течение русской историографии, даже либеральной (Соловьёв, Ключевский), настолько было подавлено фактом «московского царства» как создателя Российской империи, что Москва заслонила собой все предшествующие пять веков древней истории, несравненно более богатых культурой и духовной жизнью».

Да, новгородцы не объединили Русь, не создали империю. Своё предназначение они видели совершенно в другом. Новгородцам удалось построить такое общество, за которое они без колебаний веками отдавали жизни на полях сражений. Собственные достижения в областиобщественного строя, экономики, культуры и духовности настолько впечатляли новгородцев, что почтение к своему государству у них иногда граничило с превозношением над прочими русскими землями. Граждане Новгородской республики не желали ни с кем объединяться, никого завоёвывать по одной причине: слияние с кем бы то ни было они воспринимали, как угрозу для своего благополучия и образа жизни. Сформировавшись как самобытный народ, новгородцы на протяжении нескольких столетий отличались высокой степенью моноэтничности. И к концу 15 века, когда уже шло образование великороссов, малороссов и белороссов, новгородцы оказались самой древней ветвью русского племени. Это ещё одна из причин устоявшегося интереса к изучению более молодой Московской государственности. Просто этот период истории существенно ближе к нам по времени. Но не надо забывать, что в Лету канул не только Господин Великий Новгород, но и Московское княжество, и Российская империя. Пройдёт ещё несколько веков, и Великий Новгород и Российская империя для большинства наших потомков станут малоразличимой древностью. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1, 9).

Итак, что, мягко говоря, смущает в новгородском опыте «косметологов» нынешнего режима? Как сказано выше, это, прежде всего, система народовластия, то есть Новгородское вече. Было ли оно оригинальным изобретением новгородского общества? Отнюдь нет. Вече, или народное собрание, являлось характерным элементом общественного устройства почти всего славянского мира. Да, и всех арийских народов средневековой Европы. Но в Новгороде, в отличие от его западных соседей, вече было всегда, вплоть до «московского погрома». И власть новгородского веча опиралась на всех граждан-воинов. Они сами являлись в Новгороде и полицией, и армией. Никакого аппарата насилия в Новгороде не было. Нынешние российские управленцы имеют для своей защиты национальную гвардию. То есть современная демократическая олигархия правит простым народом, имея в руках дубинку. Напротив, в Новгороде само вече было дубинкой для зарвавшихся политиканов. Вечевой суд не боролся против государственных устоев, наоборот, он защищал их методами, традиционными и законными для республиканского Новгорода. Имея многие черты античных республик и демократий, Великий Новгород, благодаря Православию и теократичности (слиянию светского и духовного) власти, создал форму народовластия, не имеющую аналогов в мировой истории. Академик Тихомиров подчёркивал, что «вечевые традиции Новгорода опирались на «чёрных людей». «Мужи новгородские», свободные люди, составляли основу новгородского ополчения. Это было «бюргерство» русского средневекового города, устойчивое, крепкое население (средний класс – В.С.), имевшее значительные права, подтверждённые официально документами Великого Новгорода, дававшего грамоты и от имени «чёрных людей» – основной массы новгородского населения». Сейчас русский народ часто упрекают в отсутствии достаточной твёрдости. Если мы возьмёмся за поиск причин ослабления политической воли нации, то непременно придём к выводу, что одним из начальных факторов этого процесса явилось упразднение вечевого строя на Руси. Для политического и общественного здоровья нации этот строй необходимо было развивать и совершенствовать, а не выкорчёвывать.

Не понравится нынешним московским чиновникам и сопоставление правящих классов средневековых Москвы и Новгорода. Так, в Новгородской республике боярство являлось потомственным сословием, в Московском государстве – чиновничеством. В Москве чин боярина жаловал царь (глава государства), в Новгороде свой статус боярин должен был заслужить и поддерживать самостоятельно. По своему политическому менталитету значительная часть московской аристократии была уже готовым фундаментом для создания империи. Политическое сознание новгородского боярства являлось по своей сути национальным (православным) и чуждым амбициям имперского мышления.

Покоробит современную «заточенную на рынок» олигархию и то, что отнюдь не торговля, как до недавнего времени было принято считать, составляла основу новгородской экономики, и что главной фигурой в Новгороде был не купец. При раскопках в Новгороде найдено немало берестяных, а в их числе и боярских грамот. В них говорится о многом. Нет упоминания только об одном. «Ни в одной из грамот этой серии, – констатирует А.В. Арциховский, – нет ни слова о торговле. Это тем выразительнее, что другие берестяные грамоты (не связанные с боярством) неоднократно касаются торговли. Новгородские бояре ни в какой степени не были торговцами». Основываясь на найденных документах, можно смело утверждать, что новгородские бояре были землевладельцами, богатевшими за счёт своих сельских хозяйств. И владельцами многочисленных мастерских, в которых трудились зависимые от них ремесленники. Говоря современным языком, новгородская аристократия жила за счёт развития сельского хозяйства и промышленности.

Но удивительное волнение охватывает, когда говоришь о книжности, образовании и грамотности! Оказывается, грамотных на территории Новгородской республики было как минимум не меньше, чем в просвещённой Европе! Князь Ярослав Мудрый открыл в Великом Новгороде первое на Руси училище. Триста юношей приобрели в нём знания, необходимые для деятельности на различных церковных и гражданских должностях. Так, Н.И. Костомаров писал, что жители Новгородской земли учили своих детей грамоте и письму в школах, которые существовали как в городах, так и в сёлах. Ещё задолго до Петра русские молодые люди приобретали образование в лучших европейских университетах. Так, в 15-ом веке новгородские юноши обычно учились в университете города Ростока, а университет в Болонье даже возглавлял ректор, русский по национальности. Но, разумеется, самый ценный материал поступил к историкам опять-таки из берестяных грамот, которые, начиная со второй половины 20-го века, археологи в изобилии находят при раскопках в Новгороде. До раскопок учёные считали, что в средневековой России грамотные люди принадлежали преимущественно к духовенству. На деле берестяные грамоты говорят о широчайшем распространении грамотности. Почти все их авторы и адресаты – люди светские, притом не только богатые, но и бедные, не только мужчины, но и женщины. И в ряде случаев можно доказать, что авторы писали свои грамоты собственноручно. Таким образом, утверждает А.В. Арциховский, новгородское общество было обществом всеобщей грамотности. Что до Московии, то в ней грамотными были лишь высшие слои общества. А в Российской империи даже к началу 20-го века, то есть через пять столетий, почти 70 процентов населения оставалось неграмотным. По данным же за 1863 год, как явствует из «Большой энциклопедии» 1896 года, в Псковской губернии, наиболее близкой к Новгороду, среди мужского крестьянского населения грамотных в это время было лишь 1,3 процента, а среди женского менее 0,2 процента. То есть один грамотный крестьянин приходился на 4 деревни, а одна грамотная женщина на 29 деревень. Характерен и тот факт, что все – абсолютно все древнейшие памятники русской письменности связаны с именем Великого Новгорода. «Древнейшая русская рукопись «Остромирово Евангелие» была написана в 1057 году по приказанию новгородского посадника Остромира. Древнейшая русская грамота, дошедшая до нашего времени в подлиннике, тоже новгородского происхождения. Это грамота князя Мстислава Владимирского, данная им Юрьеву монастырю около 1130 года. Новгородское происхождение имеет и древнейший частный акт – вкладная Варлаама Хутынского конца 12 века. Новгородского же происхождения и древнейшее завещание – духовная Климента 13 века. Два древнейших списка русской летописи тоже написаны в Новгороде» – констатирует М.Н. Тихомиров в монографии «Великий Новгород в истории мировой культуры». И там же учёный объясняет эту неоспоримую доминанту исконно православным духом Новгородской республики: «Собирание и хранение рукописей производилось при «Доме святой Софии», так назывался в Новгороде весь политический и хозяйственный комплекс, подчинённый новгородскому архиепископу. Переписка книг при дворе новгородского владыки была поставлена на широкую ногу, на это не жалели средств и труда. Собирали рукописи также монастыри и церкви, князь и бояре». Прискорбно заметить здесь, что нынешние наши московские властители практически никогда не говорят о литературе, а наша Костромская областная научная библиотека в последние годы вообще не получает ни новых книг, ни какой-либо периодики, пробавляясь исключительно на подарках благожелательных костромичей.

Окажутся в полном смятении и члены нынешнего Госсовета России, как, впрочем, и члены Совета Федерации, если в наших СМИ начнётся широкое обсуждение деятельности Совета господ Великого Новгорода, который собирался на свои совещания в Грановитой палате и включал в свой состав боярские объединения всех городских концов. При этом численный состав Совета господ постоянно изменялся. В 16 веке, согласно исследованиям В.Л. Янина, «в него входили 36 посадников, 8 тысяцких, 2 купеческих старосты, архиепископ, архимандрит, 5 кончанских (от городских концов) игуменов – всего 53 человека». Как видим, в этом правительственном органе были представлены все слои населения, приходское духовенство и монашество. В Совете господ решения принимались на коллегиальной основе и отражали интересы всего общества в целом. Об узурпации власти кучкой бояр, в чём настойчиво на протяжении веков пытаются убедить русское общество апологеты имперского мировоззрения, можно говорить только с явной натяжкой, и при этом обязательно забыв о существовании веча с его решающим голосом.

Среди населения Древней Руси граждане Новгородской республики по праву считались самыми богатыми. Почему новгородцы были столь зажиточны? Кто-то считает, что основа богатства Новгорода покоилась на оборотистости купцов, хозяйственности землевладельцев и умении ремесленников. Однако, в других русских княжествах и землях талантливых людей было не меньше. Всё дело в общественном строе, который новгородцы утвердили в своём государстве. В Новгороде не было самодержавных правителей, которые тратили бы деньги на свои прихоти и бездумно финансировали сомнительные проекты. В Новгороде также отсутствовал чиновничий бюрократический аппарат, своей коррумпированностью разъедающий любой общественный строй. В Новгородской республике средства собирались и тратились на конкретные цели, которые определялись решениями веча. Новгородская казна хранилась в Софийском соборе, и расходование казённых средств контролировалось Церковью. Люди, отвечающие за государственные расходы, знали, что за финансовые злоупотребления их ждёт не ссылка на Канарские пляжи, а последнее купание в студёных водах Волхова. Это – в настоящей жизни, а после смерти – вечные мучения.

Новгородская республика во многом превосходила Московское княжество. Тогда почему же Москва покорила Великий Новгород? Думается, ровно по тому же, почему дикие германцы покорили просвещённый Рим, а кочевые, безбожные орды Батыя – оседлую православную Русь. В военно-политической борьбе побеждают государства не с высокой культурой и идеальным общественно-экономическим устройством, а жизнестойкие державы, умеющие отвечать на вызовы времени. Да, и часто ли в повседневной жизни добро побеждает зло, а благородство – низость? Не надо заблуждаться, давно сказано, что политика – дело грязное. Во все времена правители мира сего, как правило, побеждали своих противников с помощью силы и коварства. Не таков ли и Иван Грозный, широко использовавший в войне с Новгородом прикормленную татарскую конницу и где обманутые, а где прикупленные рати псковичей, рязанцев и нижегородцев. Рассуждая о противостоянии Москвы и Новгорода, некоторые говорят: в борьбе побеждает сильнейший. Одержав победу, Москва показала свою жизнестойкость. Побеждённый же Новгород потерял право на существование. Но хочется возразить словами всё того же Вячеслава Тулупова: «Но разве право на существование имеет только молот? А сокрушённая им хрустальная ваза нет? Без сомнения, молот крепче изящной вазы; борьба меж ними заведомо предрешена. Однако жизнь наша беднеет от наличия одних молотов и наковален. Для полноценного бытия народа необходим не только булат, но и хрусталь».

Признаться, мне, когда я размышляю о Великом Новгороде, всегда приходит на ум простодушное утверждение профессора Юрия Лотмана о том, что «пушкинское время – это наше время». Точно так же в полном соответствии с логикой национального развития России в 90-е годы прошлого века вечевое время Новгорода в значительной степени должно было бы стать отправным началом нашего нынешнего времени, но не стало им. Почему? Прежде всего, потому, что мощь Новгородской республики покоилась на высоком национальном чувстве новгородцев и их глубокой православной вере – всех новгородцев – от простолюдинов до бояр и митрополита. Увы, общество современной РФ реально таковым не является! Даже проповеди нашего патриарха больше походят на светские лекции, согласованные с пресс-секретарём президента. Формально провозглашаемый Кремлём патриотизм, прежде всего, не присущ современному российскому «боярству», сплошь повязанному где обильно валящимися на него за услужение материальными благами, а где и двойным или даже тройным гражданством. Характерен последний скандал в Екатеринбурге, в котором местный миллиардер, щедро раскошелившийся на выборах в адрес кандидатов от «Единой России», решил, по сути, снести излюбленный горожанами сквер с тем, чтобы на его месте построить храм, хотя в городе полным-полно наполовину пустующих старых православных храмов, как и пустынных мест для возведения новых. Но ему и его супруге, подданной не только РФ, но ещё и английской королевы, понадобился «свой храм в центре города». Жители города стали протестовать, а Национальная(!) гвардия в ответ стала их избивать дубинками и волочить в кутузку. И таких английских, израильских и даже американских граждан с роскошными усадьбами на территории стран НАТО у современных российских «бояр» и их проворной, беспринципной обслуги (типа Владимира Соловьёва, который назвал жителей Екатеринбурга «бесами») – полным-полно. Напомню, что московскому боярству боярское звание жаловал царь, что, по сути, превращало их в чиновников. В отличие от бояр новгородских, которые, унаследовав это звание от своих отцов, впоследствии должны были его подтверждать своими гражданскими и человеческими добродетелями.

Характеру новгородцев, как подчёркивал Н.М. Карамзин в «Истории Государства Российского», были присущи многие благородные черты: «республика держится добродетелью и без неё падает». Закваска новгородского национального характера была столь крепкой, что после падения республики жители Новгорода своими нравами ещё долго выделялись среди других российских этнических групп. Вот что по этому поводу замечал другой великий русский историк Н.И. Костомаров в «Истории Руси Великой»: «Герберштейн в начале 16 века отличал новгородцев от московитян и, описывая последних в чёрном виде, заметил, что в Новгороде народ был честный и гуманный, но, по его замечанию, московская зараза внесла уже в край другие испорченные нравы, ибо Иоанн населил его другими людьми. Без сомнения, было что-то резко выдававшееся в нравах, если так поразило путешественника». На этом фоне совершенно логичным для начала 21 века представляется предложение автора «Руси Новгородской» священника Вячеслава Тулупова:

«Не стоит ли нам сейчас, после столетнего геноцида русской нации, когда приходится фактически заново формировать нашу национальную идею и национальный характер, взять за основу того и другого новгородский вариант?»

Увы, Кремль пошёл по проторенному московскому большаку, преднамеренно избегая даже намёков на вариативность избираемого направления. А потому упоминаемый выше советский литературовед Лотман, исходивший из реалий ещё 20-го века, оказался прав в главном на сегодня: пушкинское, внешне чрезвычайно выстроенное, сугубо авторитарное, а внутренне замечательное в силу своей «тайной» свободы время высвечивает во времени нынешнем, и прежде всего в облике существующего режима, отсутствие всякого интереса к демократии как в историко-национальном аспекте, так и в государство – образующем, сугубо прикладном подходе. В свою очередь, Новгородская вечевая республика, как она есть, светом своих достижений могла бы обозначить ключевые ориентиры нашего развития в 21-ом веке. Могла бы, но нашим «боярам» – и это уже стало общим местом современной публицистики – привычней руководствоваться светом «золотого тельца».

Да, Новгородской республики давно нет, но остался её исторический опыт, у которого всегда будет шанс оказаться полезным для бытия русской нации. Да и у самого Великого Новгорода остаётся возможность духовного возрождения, пока на земле существует русский народ. Возродиться в своих лучших проявлениях где-нибудь на огромных просторах русской ойкумены. Если русские в Великом Новгороде чувствовали себя так комфортно, то не стоит ли внимательнейшим образом изучать новгородский феномен? Тем более, что подобные периоды привольной жизни в истории русского народа встречаются крайне редко.

«Я – это другое дело!»

Говорят, рождение ребёнка – это таинство, откровение Господне. Но отнюдь не откровением о взаимопонимании и терпимости запоминается нам рождение первенца. Наш долгожданный сын, к примеру, едва появившись, поставил всех на место: родившую его маму, помогавший ей в осуществлении этого нелёгкого процесса медицинский персонал и меня – мужчину, которому счастливая женщина поспешила предъявить в окне плод нашей любви. На акушеров он попросту написал, а в ответ на мои красноречивые жесты столь обещающе заревел, что его тут же от греха унесли в палату. А явление на свет Божий первенца моего лучшего друга едва ни развалило всю его дружную богобоязненную семью, включая не только их с женой, но и их отцов-матерей, а равно и прабабушку и прадедушку со стороны жены. Побыв месяц-другой в состоянии почти полного анабиоза, это маленькое, самолюбивое существо задало всем заинтересованным сторонам такую трёпку, что уже более тридцати лет все они, когда собираются вместе, только и вспоминают, что растерзанные до неузнаваемости пустышки, свои исцарапанные носы и щёки, полуночные ультиматумы по кормлению, пеленанию и… полной безоговорочной капитуляции. Позднее, в ходе подготовки журналистского материала о новорождённых, мне удалось выяснить, что почти всех родителей их появившееся на свет дитё, прежде всего, поражает вдруг возникшим по жизни феноменом наивного, почти абсолютного младенческого эгоизма! Малыш жаждет всего и сразу, то есть абсолютно всего, что только видит вокруг: это моё и это моё, и это моё тоже! Для него не существует чужих мнений, желаний и прав. Его, как считают в простонародье, ещё не пробовали отнять от материнской груди, и он ещё и разу ни шагнул по долгому – то скользкому, а то зыбучему – пути от «Я» к «МЫ». От крохотного, замкнутого мирка одиночки – к огромному, а, в сущности, бесконечному человеческому Космосу, вместе с которым ему, по замыслу Создателя, суждено трансформироваться до конца своих дней. Только вот путь этой трансформации и в самом деле не надёжен, а замысел, хоть и Свыше, всего лишь замысел, просчитанный маршрут, глиссада. Но даже ангелы, порой, не вписываясь в глиссаду, начинают соскальзывать с Божьего пути, а затем и падать назад, в своё «Я», так и не дотянув до понимания того, что есть «МЫ». А тут… человеческое дитё.

Когда чей-либо сын (или дочь, почти без разницы) вступает в подростковый возраст, то есть, казалось бы, начинает отчётливо понимать, что весь окружающий мир уж точно создан не для одного его, родитель, тем не менее, чаще всего обретает вместо единомышленника и терпимого, благодарно внемлющего подобия себя самого некую «струну в тумане», звучащую ни с кем ни в унисон. Этот поспешно догоняющий отца и ростом, и умением логически мыслить «ещё ребёнок» вдруг обнаруживает чудеса эгоизма даже в не стоящих выеденного яйца мелочах. Он недовольно обрывает отца на полуслове, если тот вдруг привычно, как это случалось раньше, интересуется, почему к ним перестала заглядывать веснушчатая девочка из соседней квартиры, его одноклассница; он сочиняет какие-то небылицы про астрономические поборы в школе и срочной необходимости иметь японский скутер и куртку из блестящей хромовой кожи; он убеждённо заявляет родителям, что их автомобиль, который ещё недавно слыл семейной гордостью, на самом деле – старый хлам, к которому даже подходить стыдно; наконец, он снисходительно просит у отца с матерью прощенья за то, что собирается жить совсем иначе, а потому больше не станет ходить на самбо, куда они его отдали семь лет назад и, занимаясь которым, он уже стал чемпионом района. Почему? Разумеется, потому что хочет стать таким же знаменитым и богатым футболистом, как Кокорин! А на их осторожные ремарки, что этому миллионеру ещё как минимум до апреля сидеть в СИЗО, он с циничным холодком в глазах по-хозяйски делится информацией о том, что всесильный «Зенит» уже внёс его в состав команды на предстоящие игры в европейских кубках. И родителям, в сущности, нечего на это ответить, поскольку логика рассуждений их опьянённого гормонами честолюбия сына строится по строгим схемам поведения заполонивших информационное пространство кумиров. Остаётся лишь терпеливо пережидать эту в принципе ожидаемую вспышку подросткового эгоизма. Поскольку они куда сильнее боятся крайностей иного рода, связанных с полным отчуждением любимого чада от родительской опеки и несомненным приобщением его к безбоязненно раскинувшему окрест (даже в родном дворе!) свои уловистые сети многоликому миру криминала.

Возможно, с этим мороком как на дрожжах растущий отрок справится уже через два-три года, когда незаметно схлынет гормональный напряг, а веснушки вдруг ставшей стройной и обретшей плавность движений девочки-соседки сольются на её лице в привлекательный румянец. Возможно даже, заметно раздавшийся в плечах сын, благодаря искусности тренера, останется в самбо или перейдёт, подобно своему президенту, в дзюдо или в какое-нибудь К-1, где надолго усвоит, что бить человека за пределами ковра или татами, как это делают некоторые избалованные футболисты за пределами зелёного поля, – позорно! Но главное, он почти наверняка явственно ощутит себя родительским сыном и, может быть, даже, стесняясь, извинится за своё подростковое высокомерие. Возможно. Но и после шестнадцати, и даже после двадцати лет («после армии») нередко случаются вполне осмысленные возвраты из пункта «МЫ» в пункт «Я», точнее будет сказать, соскальзывания с преднамеренно не закреплённых позиций. «Преднамеренно незакреплённые позиции» – это, увы, не описка и не метафора. Просто, выражаясь никак не стареющим большевистским языком, в общем потоке «человеческого материала» поколения либо даже целой эпохи (помощник президента В. Сурков на днях заявил в «Независимой газете» про «долгую Россию Путина») пробивается этакий небольшой ручеёк людей особого склада, которым суждено, познав главные особенности состояния «МЫ», вернуться к состоянию «Я». С тем, чтобы остаться в нём до конца своих дней, или до Судного дня: это, смотря по тому, кто во что верит или не верит. Природой людей этого склада были в своё время озадачены, прежде всего, европейские композиторы – такие, как Бетховен, Бах, Вагнер и отчасти Моцарт. Музыкальные по своей природе, эти размышления, разумеется, проникли сначала в философию, эстетику, а затем и в литературу. Тема борения личного и общечеловеческого развивается во многих симфониях Бетховена и фугах Баха, зловещих пьесах Вагнера и всесокрушающих – Шостаковича. Представьте себе общий музыкальный ход исполняемой симфонии, в котором начинает робко проклёвываться некая как бы случайная тема. Какие-нибудь два-три альта и виолончель. Она появляется раз, другой, третий. Постепенно к ней присоединяется несколько скрипок и, может быть, даже робкие духовые. Тема крепнет и начинает изнутри овладевать общим движением музыкального потока. Далее она либо совершенно овладевает им, либо, испугавшись своей дерзости, постепенно смолкает. Это и есть проявление личного «Я» в общечеловеческом «МЫ». Можно взять и глобальней: человеческий социум пытается освоить окружающий его внешний мир, Космос.

Но вернёмся к категории особого человека, сознательно вернувшегося из «не понравившегося» ему «МЫ» к своему благословенному, неповторимому «Я». К состоянию абсолютного, детского, эгоизма. Упрощённо говоря, перед нами – мудрый ребёнок, точнее – обогащённое взрослым опытом эгоистическое дитё. То есть в свои 33 года этакий анти – Иисус! В мозгу его всё та же музыка: «Это моё, и это моё, и это моё тоже!», но взрослый опыт завуалирует примитивный эгоизм в приемлемые обществом и даже симпатичные отдельным его представителям поведенческие формы. И очень скоро всякий разумный пристальный взгляд найдёт такого индивида зловещим: красивый молодой мужчина с нутром испорченного маленького эгоиста, стремительно превращающегося в негодяя. Его, как лермонтовского Демона, в сотворённом Господом мире не трогает абсолютно ничего. Только он сам. Не он для мира, а исключительно мир для него! И детская непосредственность такого индивида имеет все шансы сделать этот мир уступчивей, сговорчивей, способней к капитуляции перед изощрённым одиночкой. В литературе такой тип человека трактуется по-разному: с одной стороны, это бездушный красавец Дориан Грей Оскара Уайльда, это приятный во всех отношениях проходимец Чичиков Гоголя, это, наконец, «несовершеннолетний» Чацкий, за несколько дней разоблачивший фамусовскую Москву, с другой – ребячливые старички русской и европейской классики 19 века типа толстовского князя Василия. Хотя, конечно, в глобальном смысле, абсолютный эгоизм и внешняя красота, притягательность могут в полной мере сочетаться лишь в Дьяволе и его слугах. Разумеется, последнее утверждение весьма условно и необходимо нам лишь как инструмент поверки на эгоизм, как самый надёжный идентификатор наиболее зловредного человеческого порока.

Раньше мне казалось, что абсолютный эгоизм присущ и всем, без исключения, животным. Особенно котам, которые «ходят сами по себе», даже будучи в полной зависимости от хозяина, особенностей его характера, прихотей и капризов. Наш молодой кот Емельян тигрового окраса – красноречивое тому подтверждение! Он, с одной стороны, раб желудка и соответственно предан хозяевам душой и телом. Но с другой – всегда готов жёстко обозначить границы своей от людей зависимости, как бы подчёркивая всем котовьим существом, что нас трётся вокруг него много, но никто не обладает и одной десятой от его слуховых, вкусовых, обонятельных и осязательных способностей. А засим все мы, по сравнению с ним, существа нарицательные, годные разве что в смотрители его лотков и мисок, а равно и в посыльные за сухим кормом и тресковыми видами рыб, которые он предпочитает всем остальным. Но это, согласимся, изощрённый эгоизм, оснащённый богатым инструментарием кошачьих изысков. Куда проще, зависимей и соответственно эгоистичней вёл себя бабушкин телёнок Валетка, которого она привязывала к колышку и кормила трижды в день из ведёрка, при этом вставляя ему в ноздри свои разведённые пальцы, чтобы он, бедолага, не захлебнулся от нетерпения и жадности. Но верхом ломового эгоизма отличался поросёнок Борька, который, в отличие от травоядного телёнка, пожирал абсолютно всё: не только картошку и хлеб, но и остатки мясных супов, щей, молочных обратов, свёклу, морковь, репу, прокисшие каши и даже грибы. А однажды он съел замешкавшуюся на куче отбросов ворону. И недаром бабушка запрещала кормить его из рук, смертельно боясь, что он откусит и сожрёт мои пухлые розовые пальцы.

Но поскольку эгоизм – это, что ни говори, всё же одно из свойств высокоорганизованной материи, то и хрестоматийные его примеры, так сказать, напрашиваются из человечьей среды. Прежде всего, я вспоминаю директора нашей продвинутой во всех отношениях школы по фамилии … точно такой же, какую носил главный герой книги и отснятого по ней фильма «Железный поток». В этой доходчиво написанной вещи красноречиво доказывалось, что отдельный человек не имеет в нашей революционной действительности практически никакого значения. Всё решают огромные человеческие массы, так называемые людские потоки, которым поставленный Партией руководитель должен придать правильное направление. Директриса Кожух поступала с нами именно так. Например, она приглашала из обкома какого-нибудь языкастого инструктора, который в душном актовом зале в два счёта доказывал сразу всей старшей смене, уже постигающей основы Теории относительности, что дважды два – всегда четыре! Что слова популярной киношной песни Высоцкого о друге, который «оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…» по факту не имеют никакой логики и смысла. А следующая за ними фраза «Ты его не брани, гони!» совершенно не согласуется с нормами поведения советского человека. Доставалось там и Магомаеву за полную бессмыслицу отдельных его шлягеров типа «Вьюга смешала землю с небом», и Ободзинскому – за прокламацию ничегонеделания: «Я в подъезде против дома твоего стою», и Пьехе – за «не наш выговор, которым она сеет в наших ещё не окрепших умах чуждые нам житейские убеждения» типа – «Так уж бывает, так уж выходит: кто-то теряет, а кто-то находит». Позже эта Кожух вышибла из школы моего талантливого, позже поступившего через ПТУ на «португальский» факультет ЛГУ друга – «за антисоветское поведение», а мне с подписанной ею характеристикой вообще ехать в какие-либо МГУ или ЛГУ не имело никакого смысла! Да, и «людское множество» нашего 10 «А» за последующие десять лет ни на одной из встреч выпускников ни проронило про неё ни одного доброго слова. В целом же в России чиновничий эгоизм (а директор школы – это, безусловно, прежде всего, чиновник!) – есть вершина эгоизма как этической категории, его, так сказать, классическая номинация в амбарной книге человеческих недостатков. На смертный грех он, эгоизм, разумеется, не тянет, но, в сущности, практически все восемь грехов мотивирует и предопределяет. Со смертными грехами я, честно сказать, сталкивался лишь от случая к случаю, но эгоизмом по жизни был «обласкиваем» всегда!

Если честно, то примерно из дюжины вынужденных соприкосновений с миром отечественного чиновничества я не помню ни одного, где бы «типические представители» этого мира играли по правилам. А любое нарушение чиновниками правил, что подтверждается вековым российским опытом и с максимальной художественностью закреплено царским вице-губернатором Михаилом Салтыковым-Щедриным, изначально обусловлено отнюдь не интересами какого-либо департамента, города, области или даже всего государства, но банальным человеческим эгоизмом. То есть корыстными интересами одного взрослого человека, соскользнувшего из так и не освоенного им пункта «МЫ» в данный каждому уже фактом самого рождения пункт «Я». Подобное с людьми, как отмечалось выше, иногда происходит. А с чиновниками, то есть функционерами, приспособленными к атмосфере «абсолютного эгоизма», – всегда! Поэтому Чехова должно считать русским классиком уже за одну лишь малюсенькую «Смерть чиновника». И в самом деле, жил-жил некто лет сорок или пятьдесят и вдруг умер от сердечного приступа. Стали его для порядку раздевать да осматривать, глянули – а умер то чиновник! То есть кто-то другой, скорее всего, и пережил бы этот страх за своё карьерное «Я», а у чиновника не выдержало сердце. Шутки в сторону, но знал я нескольких партийных чиновников, которые умирали либо сразу на заседании партбюро, либо в карете «Скорой» по дороге из обкома в кардиоцентр, либо у себя дома после вынесения серьёзного партийного взыскания. Один секретарь обкома, помнится, почил в муках после того, как потерял на пирушке с девочками, организованной в его честь райкомом комсомола, партийный билет. Случались подобные казусы с советскими и профсоюзными деятелями, а равно и с чиновниками по военной части. Кстати, последние, утратив по пьяному делу пурпурную книжицу, ещё и хватались в отчаянии за табельное оружие. Кто-то стрелял в дремавших до срока врагов Родины, другие, в порядке партийной самокритики – в себя любимых. Однако все они – так или иначе – шли к своим должностям и чинам вприпрыжку… поперёк чужих желаний и судеб, и всех их рано или поздно настигала накопившаяся в окрестном пространстве энтропия, а, проще говоря, ударная волна от разрушенных ими неповторимых человеческих жизней. К слову сказать, не избежали сей участи ни русские цари Александры и Николаи, ни коммунистические вожаки Ленин, Сталин, Хрущёв и даже Брежнев. Не избегли и многие «демократы», не избегнут и нынешние из тех, которые этой энтропией, то есть отрицательной энергией, перенасытили всё примыкающее к ним, нашим радетелям, Человечество. Такие всю жизнь слепо действуют по безыскусной, но безотказной до поры схеме – «Я – это другое дело», составленной проницательным американцем Полом Фредериком.

Представьте себе ещё молодого, преисполненного честолюбивых планов мужчину, который только что попал в камеру смертников, где раздумывает над оправдательной речью перед судьями, которым надлежит вскоре либо утвердить, либо отменить предварительный вердикт обвинения. Этот мужчина всего несколько дней назад встретился со своим университетским другом – биофизиком, с которым они вместе начинали работать над проблемами искривления пространства. Судьба развела их на долгие десять лет, и вот они счастливо встретились. И вдруг оказалось, что за время разлуки друг этого мужчины достиг-таки их главной цели: составил формулу, при помощи которой он без видимых усилий способен перемещать любые предметы на любые расстояния. И не только… Он с воодушевлением демонстрирует приятелю, как легко может включать на расстоянии приёмник или утюг, убыстрять или замедлять стрелки часов и прочие мелочи. Понятно, что о не мелочах прежний напарник по совместным изысканиям легко и сам догадается. И вот когда удовлетворённый произведённым на коллегу-учёного эффектом рассказчик-демонстратор благодушно усаживается в кресло, тот с силой опускает ему на голову тяжёлую статуэтку. Потом, убедившись, что гений мёртв, он извлекает из его кармана листок с заветной формулой и вызывает полицию. Но чем он собирается поколебать веру судей в справедливость предварительного вердикта? Ну, конечно же, он убедительно докажет им, что его друг, открыв уникальную формулу и соответственно получив возможность совершать столь неординарные, непредсказуемые по своей сути действия, становится опасным для всего человечества. Он практически всемогущ и неуправляем. Поэтому пока он в достаточной мере не осознал этого, его следует немедленно остановить! Что он и сделал. И вот идёт судебное заседание. Судьи заворожено слушают, не перебивая подсудимого ни на минуту. А после того, как тот замолкает, зал погружается в полное оцепенение. И лишь один молодой господин, из числа допущенной на процесс публики, в нарушение судебных норм и правил спрашивает у только что выступившего обвиняемого:

– Вы убили Вашего друга, как человека, который смертельно опасен для всего человечества. А почему тогда Вы забрали его смертоносную формулу себе?

И после некоторой, как показалось всем, подчёркнуто затянутой паузы подсудимый с обезоруживающим простодушием отвечает:

– Ну, я – это другое дело!

Мне кажется, эта, на первый взгляд, весьма примитивная фантасмагория даёт исчерпывающее объяснение любому проявлению эгоизма в нашем совершеннейшем из миров. И не такая уж большая разница в том, кто его проявляет: грудной ребёнок или мэр города, поросёнок Борька или глава государства. Нет, разница, конечно, есть! Только для человечества важны, главным образом, не причины её, а следствия. Эгоизм новорожденного внятен, по крайней мере, его родителям и соответственно изживается ими, и в первую очередь – стараниями поддержать своё чадо на скользком пути от «Я» к «МЫ». Эгоизм мэра завуалирован атрибутами огромного жизненного опыта, а потому до поры не внятен никому, несмотря на то, что он, ставший мэром индивид, давно уже вернулся в тот первобытный мир новорождённого, в состояние абсолютного эгоизма: «Это моё, и это моё, и это моё тоже!». Для убедительности достаточно вспомнить, как совсем недавно сначала у подозреваемого в коррупции мэра, а затем и у одного из сенаторов нашли по нескольку десятков чрезвычайно дорогих часов… до сотни тысяч долларов за штуку! Спрашивается, сколько модных часов необходимо достаточно изысканному, но вполне адекватному мужчине? Ну, двое-трое максимум! А неадекватному мужчине, находящемуся в плену маниакальных желаний, в котором абсолютный эгоизм уничтожил здоровое чувство меры, впору сидеть не в мэрском или сенаторском кресле, а как минимум в сумасшедшем доме!

Если мы с Вами перейдём к сопоставлению эгоизмов второй пары, то уверяю Вас, никакой разницы, в сущности, не будет. Да, контраст более ощутим, он практически вопиющ! Но ведь и эгоизм верховной власти вопиет о контрастирующей несправедливости в обществе. И не случайно свинья – самый убедительный персонаж самых талантливых басен о человеческих недостатках. Я ничего не преувеличиваю и нисколько не передёргиваю, не перегибаю. Слава Богу, нынче интернет-пространство доступно для каждого в меру любопытного, то есть, говоря современным языком, адекватного гражданина страны. И вот памятуя про самую злободневную из современных аксиом, что без информации Вы – не гражданин, находите сами обо всех, кто на виду, во власти, ровно то, что вас интересует. А добыв такую информацию, размышляйте над ней и делайте свои выводы (и прежде всего, правильно, по совести голосуйте, ибо в противном случае вы обрекаете своих детей и внуков на «долгое» убогое существование!). Уверяю вас, они мало чем будут отличаться от выводов замечательного американского писателя Пола Фредерика, провидца и диагноста «пациентов» из самых высших сфер современного российского общества:

«Я – ЭТО ДРУГОЕ ДЕЛО»!

Семнадцать мгновений июня, или как формируется «линейная» память

«И на глобусе на этом нам никто не командир.

Даже Путин дядя Вова, что выходит из Кремля».

/ Евгений Разумов, костромской поэт /

Сейчас, когда я начинаю сочинять этот текст, – около 17 часов 24 июня 2019 года – завершается повтор воскресной телепрограммы Владимира Соловьёва от 23 июня, в рамках которой пресс-секретарь Президента РФ Дмитрий Песков доверительно повествует о том, как готовится и протекает «Прямая линия с Владимиром Путиным». Предполагаю, что Кремлю понадобился этот диалог «Песков-Соловьёв» из-за головокружительного штопора рейтинга «Линии», уже семнадцатой по счёту для всех основных телеканалов страны. Причём, на сей раз не только зарубежные, но и наши аналитики не стеснялись весьма нелицеприятных оценок всего этого старательно свёрстанного российской пропагандой действа. По ним выходит, что президент либо плохо осведомлён о жизни тех, кто задаёт ему вопросы (в основном, это представители бедных слоёв населения РФ), либо при ответах на них постоянно прибегает к уловкам, которые составляли суть его прежней профессии – офицера КГБ.

Признаюсь, что лично меня при созерцании вполне, как и прежде, уверенного и даже несколько расслабленного президента РФ не покидало стойкое ощущение, что он «собеседует» с безусловно довольными им подданными из провинции, которые и в самом деле имеют месячный доход не менее 45-50 тысяч рублей. И это сам президент несколько раз констатировал с некоторыми оговорками, что, дескать, кто-то получает больше, кто-то меньше, но в сегодняшнем серьёзном разговоре важно обозначить тенденцию. А она такова: зарплаты растут, а темпы инфляции падают. Но это ПРИНЦИПИАЛЬНО НЕ ТАК: уже шестой год подряд, что признано всеми статистическими агентствами и службами, в России тотально падает общий уровень жизни населения. Причём, из всего контекста Линии следует совершенно очевидно, что президент знает об этом лучше тех, кто его спрашивает, но… уже перестал сие адекватно воспринимать, осознавать, чувствовать, понимать. Понимать, что жить по-людски на десять тысяч рублей в месяц в современной России НЕВОЗМОЖНО! Да, и как понимать тех, кто, так сказать, добровольно существует на столь жалкие крохи, если сам лет тридцать вращаешься исключительно в кругу людей, о которых дочь одного из твоих доверенных лиц (ректора питерского ВУЗа) заметила в интервью, что они «очень специфические люди», «совершенно не такие, как все прочие соотечественники». Так, спикер СФ Валентина Матвиенко как бы, между прочим, советовала ей забыть про маленького ребёнка, которого у неё забрал могущественный отец, а взамен, «пока матка работает», родить себе другого. И остальные тоже особо не озадачиваются проблемами морали: материнство, детство, дружба, любовь, привязанность, доброта, взаимная помощь и тому подобное. А зачем, если это «отвлечение» может навредить зоркому видению совсем иных резонов: карьера, каналы продвижения по службе, перспективы на очередном новом месте и целый комплекс преференций, которые потенциально возможны при «правильном поведении» во власти? И в таком восприятии действительности, уверяю вас, нет ничего необъяснимого, а тем паче неадекватного, преднамеренно аморального. Даже в самих себе мы постоянно можем замечать разный настрой на восприятие происходящих вокруг событий. И многое зависит банально от наполненности кошелька. Скажем, пришёл удачный период в жизни, стал прилично зарабатывать – глядишь, уже воспринимаешь и внутреннюю политику более миролюбиво, и бездействием региональных начальников не раздражаешься, и небогатых друзей вдруг принимаешься «лечить» от застаревшего скепсиса и критиканства, и даже эфиры Соловьёва и Скабеевой перестают дурно влиять на пищеварение. Вот и нашего президента чрезвычайно плотно, тотально окружают исключительно люди с туго набитыми кошельками. И дети у них небедные, иплемянники, и внуки, и любовницы, и даже их дальние родственники из Бологого и Сергача давно перебрались в Клин, Королёв, а то и Бабушкино. И вот, когда самый обычный человек, пусть и разведчик в прошлом, из года в год, из десятилетия в десятилетие просыпается, проводит день и засыпает в таком окружении, то в нём окончательно и бесповоротно формируется особо стойкий тип восприятия явлений и событий, человеческих сообществ и отдельных личностей, при котором вполне волнующая и даже будоражащая других людей информация извне существенно не задевает ни единого нервного окончания. Да, в силу своего особого ПОЛОЖЕНИЯ, он знает гораздо больше каждого из нас, НО… это знание холодно, пассивно, не влияет на интеллект, то есть, по сути, МЕРТВО. Ну, знает и знает – и что с того? По итогам Линии десятерым россиянам переставили унитазы, троих избавили от виртуальной гибели под завалами ветхого жилья, кому-то на время залечили рак желудка или, слава Всевышнему, дали место на кладбище, а кого-то освободили от издевательств по ошибке находящегося на свободе начальника. Но, в целом, после этой Линии в стране стало ещё печальней, поскольку общество в очередной раз убедилось, что даже в уже очевидно беднеющей стране президент твёрдо не намерен что-либо принципиально менять в той, давно ставшей чуждой и невнятной всему российскому демосу среде (в правительстве, администрации, Совете Федерации, Думе, Совбезе, в «Единой России» и т.п.), которая его многие годы окружает и гнёт под себя. Кстати, о демосе…

Более трёх лет назад (2мая 2016г.) «Новая литература» опубликовала мою статью «Мифы как приём управления российским демосом», которая высвечивает такую пропагандистскую тенденцию на российском ТВ, как уподобление действий и поступков нашего президента подвигам Геракла, аргонавтов или иных героев греческого эпоса. То он опускается на батискафе в океанские бездны (побеждать Медузу Горгону!), то взмывает на современном истребителе за облака (истреблять свирепых «железных птиц»!), то излавливает самую крупную в РФ щуку, то самолично ведёт к сытным озёрам стаю перелётных птиц, то успокаивает уссурийских тигров, то забивает больше всех шайб, то блещет на татами в кимоно, то специфические издания сообщают о его поразительном успехе у женщин, внебрачных детях (Геракл оплодотворил за одну ночь 40 девственниц!) и тому подобное. И демосу такой президент нравится! То есть он, демос, конечно, не понимает, не отдаёт себе отчёта в том, что его элементарно «по-гречески» разводят. Берут матрицу, сработанную ещё Гомером и Аристофаном, и без особых изысков накладывают её на современные общественно-политические отношения и этические приоритеты. Человек, как известно, в нравственном отношении за минувшие 2-3 тысячи лет нисколько не изменился. Приём этот работал и продолжает работать безотказно. А поскольку в последние годы наш президент регулярно появляется в храмах и даже встречался с Папой, то языческая мифология стала постепенно замещаться христианской. Теперь он помогает болящим и неимущим, якобы заботится о благосостоянии врачующих и несущих демосу плоды просвещения и учёности. Причём, одно время никто, даже Песков, не мог поведать православным подданным, в каком храме он на очередную Пасху появится. Ну, странник Божий.

И всё-таки даже такие, проверенные временем, отработанные политическими лидерами приёмы воздействия на людские массы весьма скоро становятся общим местом, если подвиги на самом деле не подвиги, а всего лишь их имитация. Ведь Геракл – сын Зевса и земной женщины: человек с его любовью к человечеству и Бог с его колоссальными возможностями эту любовь воплотить. У нас же в России прямо по Канту: происходит всего ужасно как много, но в действительности абсолютно ничего не меняется! Подвиги Геракла или аргонавтов, Ахиллеса или Одиссея меняли и совершенствовали саму Элладу и эллинов. А очередная «Прямая линия» тем, кто её смотрел, лишь укоротила жизни, последняя – на четыре с лишним часа. Главные, больные вопросы эпохи остались открытыми, видимо, на всё оставшееся пребывание ВВП у власти. Очевидно, для их решения не хватает ни любви, ни возможностей. Практически любой самый неудобный вопрос президент проговаривал по-своему и именно на «проговорённый» отвечал. Фигурально выражаясь, Владимир Путин отвечал на свои же собственные вопросы. Известный риторический приём, веками эксплуатируемый почти всеми удачливыми политиками мира. Впрочем, как было замечено в самом начале, с авторами наиболее острых и сущностных вопросов президент общался с явным привлечением практик из своей основной профессии. Вспомните популярный шпионский фильм «Мёртвый сезон», его всегда внимательного и подчёркнуто вежливого героя (Донатос Банионис), от общения с которым всё западное окружение, включая американских агентов, просто млело! Это, безусловно, ещё одна матрица, с которой приходилось соприкасаться всякому советскому журналисту, писавшему на острые социальные и экономические темы, как Вашему покорному слуге, например. Бывало, говорит с тобою очень вежливый, проницательный человек, почти без заминки, с открытым лицом отвечая на все твои самые прямые вопросы, при этом доверяя и тебе свои личные сомнения и «болевые точки». Но вот окончился разговор, человек вежливо попрощался и … ты ничего конкретного из этой вроде бы важной для тебя беседы не можешь вспомнить! Вот и в зрительской памяти осталось одно лишь благоприятное эмоциональное, «линейное» поле, которое по удаление от него скукожится до всего лишь матовой вспышки, мгновения телеэкрана. На это весь расчёт! Иначе, зачем бы они были нужны, эти семнадцать линий, семнадцать мгновений июня?

Разумеется, моё восприятие обусловлено лично моим житейским опытом, и, поверьте, я далёк от желания навязать его большинству тех, кто возьмётся читать этот текст. Моя задача и куда скромнее, и вместе с тем гораздо значительней: заронить в обывательское сознание зерно сомнения в привычных посылах популярных российских телеведущих. Они как минимум заблуждаются, а скорее всего, целенаправленно настаивают на полуправде – причём, вторую часть этого слова, для полной ясности, следует заменить прямым антонимом, ибо «заблуждаются» мои коллеги за очень хорошее вознаграждение. Так вот, житейский опыт давно подсказывает мне, что в нынешнем российском правительстве, мягко говоря, нет ни одного «незаменимого» министра. В основном, это такие, как Силуанов, который, будучи «главным в России по цифрам», не умеет склонять числительные, и как Мантуров, который, будучи главным в стране по торговле, не осознаёт, что платить по нескольку сотен тысяч рублей в сутки за гостиничный номер безнравственно, ибо его командировочные не являются продуктом торгово-денежных отношений на российском рынке. Что уж тут говорить про моложавого Орешкина, который первым же выступлением затмил в одном лице якобы управлявшего госдепартаментом Хлестакова, глуповского градоначальника Перехвата-Залихватского и главного героя доброй половины советских анекдотов и кино-шедевра «Чапаев»?! И даже считающийся в путинских кулуарах невероятным умником председатель Счётной палаты Кудрин на самом деле далеко не Грибоедов, не Столыпин и даже не Чаянов. Тем более фельдшерско-акушерскую Скворцову, слезоточивую Голикову или ещё в комсомольских вожаках получившую прозвище «Валька-стакан» Матвиенко никак не представишь рядом с Коллонтай или Фурцевой! Они как будто не только из разных стран, но и разных цивилизаций. И это несмотря на то, что яркие, обаятельные, неординарные личности в современной России есть, но Там, вокруг Путина, они не востребованы. Там «в деле» негласно одобренный Кремлём стандарт николаевской России, которая в течение тридцати лет упрямо катилась к крымскому позору. С такими «мастерами слова», как Медведев с Володиным, видит Бог, докатимся и мы.

Чего стоят одна лишь явно рассчитанная на вызов западным «партнёрам» реплика Путина о выходе в тираж «так называемых либеральных ценностей» и заявление, что в России, так сказать, кончились олигархи. Либеральные ценности, тут же констатировал Туск, – это главенство прав личности и Закона. А не «Единой России»! – добавим мы от себя. А насчёт олигархов… Даже в моей забытой Богом Костроме вам их назовёт буквально каждый городской житель – как московских, так и местного разлива. Практически все они владеют на местах крупными компаниями, одновременно заседая в думах и иных институтах власти. Просто олигархия в России настолько «устаканилась», что перестала восприниматься обществом, как некое явление. Для двадцати – тридцатилетних граждан РФ Путин и олигархия – это в принципе одно и то же. Причём, многие из них даже не отдают себе отчёта в том – плохо это или хорошо. И вот олигархам либеральные ценности и в самом деле не нужны, ибо когда их нет, то как бы нет и самих олигархов.

Не знаю, о чём бы спросил (пожаловался) президента олигарх, если бы по ошибке или с перепою позвонил в зал с циклопическими экранами. Но уверен, что не про падающий на голову потолок, унесённый половодьем сортир или украденную чиновниками «дорогу к храму». Вероятно, Усманову для полного счастья может не хватать одной из башен Кремля, а какому-нибудь костромскому монополисту по продуктовой части – парохода, на котором Никита Михалков снимал «Жестокий романс». Вероятно, губернатор надеется, что его в ближайшее время не заменят, мэр – что его не посадят, а какой-нибудь поселковый глава – что ему удастся ё…(!) у лесничества кубов десять хвойного пиловочника. Тоже своего рода олигархи, ибо сочетают властные полномочия с наличием значимых на местах финансовых возможностей. Но их тоже как бы нет, а есть добродушные хлебосольные мужички, которым все в округе рады и готовы отдать почти всё… до последней нитки! Как говорится, изнасилования нет, если всё происходит по обоюдному согласию. Вот и президента наш народ любит по доброй воле, а отнюдь не из-за распоясавшейся, ничем не обузданной и нарушающей всякие законы пропаганды. Просто, как настаивают из Кремля, у нас в державе испокон веку установились такие традиции: русский демос всегда любил своего князя, царя, генсека и президента. И чем, в сущности, эта любовь в 21-ом веке отличается от любви времён Ивана Грозного или Екатерины Великой? – Возможно, в порядке самооправдания пытают себя те же Соловьёв или Скабеева.

Полагаю, что отличается! И прежде всего, тем, что монархи (в том числе и нынешние – в Англии, Швеции, Австрии и др.) – помазанники Божьи, а президенты во всём мире приходят к власти через всенародные выборы. Только не в России, где реальных выборов первого человека государства не было никогда! Если исходить из реалий, то Ельцин проиграл выборы Зюганову ещё в 1996-ом году, но в 2000-ом, тем не менее, сам определил своего «преемника», хотя такого понятия в нашем гражданском обиходе не должно быть… под страхом продолжительного тюремного заключения. Но все российские депутаты и министры имеют его не только в сознании, но и на языке, хоть это и запрещено Законом. А в результате наш то ли президент, а то ли монарх, а, скорее всего, один в двух лицах, приобретает, как было замечено выше, ещё и третье лицо – христианского странника, вершащего по Руси чудеса Господни. И если Иисус воскресил уже начавшего разлагаться Лазаря, то возможности президента куда выше! Посредством «прямой линии» он, как тот экстрасенс, может всего несколькими кивками заставить шевелиться, то есть буквально оживляет – целую область, а то и край. А это уже тысячи Лазарей, Иванов, Степанов и даже Абдурахманов! Но случается и такое…

Так, во время последней Прямой линии в квартире напротив, у соседей, произошло действительно чудо! С постели вдруг встал многие годы парализованный дедушка и… выключил телевизор!

«Всё поскрипывают старые качели?»

…Почти все мы в детстве любили качаться на качелях – причём, ни столько из-за сладостного ощущения полёта, сколько из-за возможности в считанные секунды видеть мир с разных точек, под разным углом, с разной высоты. Недаром, вдосталь накачавшись в детстве, многие эмоциональные, впечатлительные люди, и прежде всего, имеющие непосредственное отношение к политике, вспоминают про качели по ходу своей профессиональной деятельности: то выше – то ниже, то взлёт – то паденье. В сущности, это чрезвычайно точная модель нашего переменчивого бытия.

Лично я вспомнил про качели после просмотра очередного выпуска российских новостей. Как и несколько предыдущих, он практически наполовину состоял из перечня многочисленных войсковых учений в разных концах огромной страны и даже за её пределами и скрупулёзных описаний боевых действий в Сирии, Ираке, Карабахе, на Востоке Украины и т.п. Вся эта «войнушка» к тому же обильно сдабривалась «стрелялками» в США, Европе и Латинской Америке, захватами заложников, борьбой с наркомафией, бутлегерством, проституцией, а также суицидом и гаишными «проверками на дорогах». В заключение ведущий обрадовал ещё и тем, что президент подписал указ о создании Национальной гвардии, в которую вошли ОМОН, СОБР, внутренние войска и прочие подразделения – общим числом до двухсот тысяч (!), обеспечивающие, главным образом, порядок внутри страны. И всем им, в случае опасности, будет разрешено «стрелять без предупреждения». Посмотрев такие новости, я явственно ощутил себя этаким закрученным по самую шляпку болтом некого боевого механизма, идущего на многочисленных коварных врагов… в, возможно, свою последнюю атаку.

Двести тысяч хорошо обученных спецов – это огромная армия! И каждому из её «солдат» разрешено нажимать на гашетку в случае, если он посчитает возникшую ситуацию угрожающей своей драгоценной жизни. Спрашивается, где будут стрелять гвардейцы? Разумеется, раз их потенциальный враг находится внутри страны, то стрелять они будут в России. Двести тысяч бойцов! А по кому может стрелять внутри страны целая армия? Неужели только по мишеням?.. Но я сейчас не о мишенях, я о качелях, на которых мы в очередной раз стремительно летим в совсем другую, чем ещё вчера, точку пребывания и обзора. В самом деле, всего лишь несколько лет назад мы смотрели совсем иные эфирные новости, хотя милитаристские тенденции и соответствующая обслуга на ТВ были сформированы уже тогда. Все только и ждали времени «Ч». Оно пробило вместе с отставкой Януковича, Крымом, войнами на Украине, Сирии, санкциями, обвалом цен на нефть, нашими погибшими самолётами, вдруг возникшими «проблемами» сначала с Эрдоганом, а теперь вот и с Мэй… Резкое увеличение «трат на войну» следовало как-то обосновать – вот и пошли в атаку на умы российских обывателей такие насквозь милитаризованные новостные выпуски, о коих я упомянул выше. Да, и не только новости, но и фильмы преимущественно про вооружённые конфликты, спецподразделения, разного рода катастрофы, захваты, столкновения – словом, так или иначе замешанные на насилии, злобе, убийстве и иных самых тяжких людских пороках. Причём, многочисленные советские шедевры о Великой отечественной войне всё чаще стали выступать в роли надёжных, фундаментальных подпорок всех этих ангажированных политикой современных милитаристских «финтифлюшек вокруг пустынной души».

Разумеется, закономерно встаёт вопрос: а куда и зачем мы в очередной раз летим на этих памятных с детства качелях? Не знаю, как ваше, а моё детство пришлось в аккурат на милитаристский расцвет СССР, когда наш военный бюджет вполне соотносился с американским. А это значит, что при нашей более слабой, плановой экономике на «оборонку» в той или иной форме и степени вынужденно работало каждое второе «мирное» предприятие страны, а, может, и больше. Но тогда гонку вооружений хотя бы можно было объяснить… борьбой идеологий. Американцы поддерживали и, в сущности, содержали свои режимы, мы – свои. Правда, они делали это куда грамотнее, чем мы. И, тем не менее, две сверхдержавы. Два мира – два стиля! Потом мы из этого противостояния, слава Богу, выпали и мучительно долго и чрезвычайно болезненно искали новое достойное место в общемировом раскладе. И – о счастье! – стали его находить. Запад повернулся к нам, мы всё успешнее входили в общемировые интеграционные процессы, заметно вырос уровень жизни среднего россиянина, мы всё отчётливее ощущали и осознавали себя европейцами, но…

Скажем так, кому-то на самом верху этого стало мало. А, говоря проще, видимо, и не ради этого, то есть роста материального и культурного уровня подданных, они пришли во власть. Так уж устроены некоторые люди: хотя бы раз побывав на каком-то руководящем посту, они уже никогда не успокоятся, а навсегда заболевают, как ростовщики, бизнесмены, предприниматели. Только последние – накопительством благ материальных, а разного рода начальники и руководители – накопительством властных полномочий и возможностей. И как не бывает много денег, точно так же не бывает и много власти. Иными словами, кое-кого вновь стали неудержимо манить, говоря мягко, возможности лидеров сверхдержавы, а говоря жёстко – вершителей судеб мира. То есть старые качели, вновь поскрипывая от плохой смазки, возвращаются во времена моей молодости. Безусловно, я искренне рад существенно выросшему благосостоянию военных, всех силовиков, прокуроров, нацгвардейцев, правильно мыслящих режиссёров и сценаристов, создающих милитаристские фильмы и сериалы про спецназ и ОМОН, только, например, даже за хороший роман, на создание которого потрачены сотни бессонных ночей, российский писатель сегодня не получит и месячной зарплаты дворника. А за то, чтобы хоть как-то издать свои стихи, поэт вообще должен заплатить сам. Кстати, для сравнения, знаете, сколько стоит выстрел из самого простейшего гранатомёта? Порядка тридцати тысяч рублей. Про снаряды и бомбы я умолчу, а о ракетах – и думать страшно! Но и это сущая мелочёвка по сравнению со строительством военных аэродромов за полярным кругом, современных подводных лодок класса «Борей», неуловимых для радара эсминцев, ракетных крейсеров, новых систем ПВО, наращиванием ядерного потенциала и тому подобное. Мы вновь готовы противостоять всей западной коалиции во всех точках земного шара! Вот только во имя чего… на сей раз? Может, ради патриотизма, который власти назойливо двигают на место отжившей коммунистической идеологии? Я лично, как уже замечал выше, думаю – во имя амбиций, извиняюсь за тавтологию, нескольких амбициозных политиков и их многочисленных холуёв. Старый избитый приём: если обывателям по всем каналам СМИ и иным коммуникациям усиленно внушать мысль о надвигающихся со всех сторон врагах, то соответственно обыватели в ответ станут искать защиту, или хотя бы надежду на неё, в тех же самых СМИ. А они едва ли ни ежеминутно называют имена этих защитников и спасителей и рассказывают о тех непременных условиях, при которых это спасение может произойти. Разумеется, главное условие состоит в том, что надо «правильно» проголосовать. Вновь массово внушается уже, казалось бы, окончательно и бесповоротно отжившая вместе с хлебнувшими лиха поколениями мысль: главное, чтобы не было войны! А без неё, проклятой, проживём мы и на мышиные зарплаты, и на неиндексированные пенсии, и чиновникам-ворам всё простим, и на немотивированные депутатские доходы глаза закроем, и без необходимых лекарств как-нибудь выживем, а отпуск можно и у себя на садовом участке провести: если там с лопатой и вилами как следует попрыгать вокруг, извиняюсь, кучи с коровьего говна, то и лекарств никаких не понадобится. Главное, Крым и Пальмира – наши! Звучит почти как «Свободу Анджеле Девис!». Это и есть старые качели.

Но самое страшное состоит не в этом. Милитаризация общества работает не только и не столько «НА», сколько «ПРОТИВ». С «на» всё ясно. Выражаясь по-большевистски (хотя эту мысль Ленин увёл у Эразма Роттердамского!), милитаризм необходим «страдающим от ожирения верхним десяти тысячам». Прежде всего, для того, чтобы они усидели и сохранили «нажитое»! А вот с «против» всё несколько сложнее, ибо миллионам россиян, увы, уже ни поможешь, ни навредишь. Они либо уже не читают, не внемлют и не интересуются, ведя исключительно потребительский образ жизни, либо стали убеждёнными аполитичными циниками, которым что Сталин – что Гитлер, что Путин – что Трамп. Здесь я рассчитываю на тех, кто и внемлет пока, и ещё не циник, то есть понимает, что милитаризм априори ПРОТИВ здравого смыла! А потому не смотрите вы всех этих «стрелялок» и, как умолял главный герой «Собачьего сердца» профессор Преображенский, «не читайте советских газет…», ибо в них нынче (понятно, что советские газеты заменило российское ТВ) тоже сплошное натравливание на все иные нации и государственные системы.. Пусть кто-нибудь мне внятно ответит на простой вопрос: зачем почти по всем российским ТВ – каналам говорят и говорят о происках украинских политиков, функционеров, общественных организаций, религиозных деятелей, простых обывателей, наконец, если в России каждая третья фамилия либо Порошенко, либо Яценюк, либо, извиняюсь, Мутко? Политика – политикой, но какой здравый смысл может в принципе заключаться в государственной пропаганде антиукраинизма, в натравливании одного в сущности русского народа на другой? Чего удивляться выдворению из Украины очередного российского журналиста, если на всех наших политических шоу наши ведущие-журналисты только и делают, что изощряются в демагогических поисках «бестолковостей» ОБЩЕСТВЕННОГО БЫТИЯ НЕЗАЛЕЖНОЙ? Мне могут возразить в том смысле, что и они тоже. Ну, и что? Может, будем умней, может, сделаем паузу? Может, перестанем общаться по схеме «сам дурак»? И не только, кстати, с украинцами, британцами, голландцами и канадцами… Даже в золотой Праге, этой Мекке мирового славянства, где мне было куда комфортней, чем в Москве или Питере, нынче нас… не очень. А есть ещё вдруг повернувшаяся к Западу Черногория, есть переходящий с кириллицы на латиницу Казахстан, есть абсолютно отвернувшиеся от нас Польша и Болгария и т.д., и т.п. Откуда взялись такие перемены? Скажите честно: они нам нужны? Уверен, что нет, ибо милитаризация обедняет людей духовно, они перестают ощущать мир во всём его многообразии, а Землю своей объединяющей Родиной. Я уже давно не смотрю наши политические шоу, потому что их участники постоянно перебивают и оскорбляют друг друга. Раньше у нас был один Жириновский, скоро им станет фактически каждый второй из спорщиков. Дело за малым: начать поливать оппонентов соком и таскать женщин за волосы! А ведь это тоже милитаризм, варварство, скрипучее движение качелей к неприятным особенностям прошлого.

Не думаю, что этого не видят наши лидеры. Быть может, они видят, но им кажется, что они способны вот так запросто, без особых дурных, необратимых последствий поиграть всей страной в тотальную «войнушку»… во имя благих целей? И как только они будут достигнуты, игра прекратится. Только вот получится ли? «Жандарм Европы» Николай Первый, как известно, тоже начинал с игры в оловянных солдатиков, а закончилось всё сдачей Севастополя. Но скорее всего, им уже давно ничего не кажется. Иначе, зачем добивать дефицитный бюджет России созданием многотысячной национальной гвардии? В одном из своих «писем к президенту», которые регулярно публикует «МК», журналист Александр Минкин проводит этакую параллель действий и анти – действий, соответственно их и наших. К примеру, они принимают «список Магнитского» – мы тут же «закон Димы Яковлева», они вводят санкции против наших коррупционеров – мы начинаем давить бульдозерами их фрукты и сыры, на их обнародование российских счетов в панамских оффшорах – наш ассиметричный ответ про деньги Саркози или Берлускони, мы ежечасно долбим про газовую провокацию в Сирии – они не устают интерпретировать тему отравления Скрипаля и так далее. Амплитуда взаимных уличений всё шире, и вот-вот люфт от дипломатических нестыковок может срезонировать внутри огромной страны, где «никогда не заходит солнце». Как тогда без национальной гвардии? Но… я хочу закончить про качели.

Только что прошедшие президентские выборы показали, что усиления внутренней раскачки качелей не наблюдается. Как скрипели они – так и скрипят. Может, смазка высохла, может, шайбу согнуло, а, может, и сам болтик… того. Я, вдруг ощутивший это в самом начале эссе, лучше других успел понять, что всё может кончиться много хуже, если болтик, в конце концов, вовсе сорвётся с резьбы. Поэтому вопрос не в том, устранят ли во время причину скрипа, а в том – станут ли её искать в принципе?

А всё могло быть совсем иначе!

Взгляд на российскую внешнюю политику из глубинки

Действительно, всего несколько лет назад мы, россияне, жили совсем иначе. Прежде всего, спокойней и оптимистичней, даже, невзирая на приближающийся кризис. Многие из нас вдохновенно работали, забывая о «коварной Америке» и «непостоянной Европе», самозабвенно заботились о своих близких, вкалывали на дачах, ходили в лес и на рыбалку, бывали в кино, театре, читали и с полной отдачей вкладывались в приготовление супов и салатов. По телевизору, конечно, и тогда «несли» разное политическое непотребство, но большинство из нас понимало, что у всех этих аналитиков и президентов общественно-политических фондов и институтов своя свадьба, а у большинства простых россиян – своя. И тут вдруг повеяло, я бы сказал, каким-то искусственным насаждением этакого краснобайского патриотизма, словно большинство россиян вдруг утратили чувство родины, России, и вознамерились последовать примеру Родченкова или ещё чёрт знает кого.

Ничего подобного, на самом деле, в российской провинции не наблюдалось. Если кто сладострастно и поглядывал на Запад, то это, по преимуществу, отдельные господа из столиц. Но псевдо – патриотические волны из Центра становились всё выше и приносились всё чаще. Я, как журналист, изучил каждый уголок своей области, её людей и могу с уверенностью сказать, что даже в самых медвежьих углах к президенту Путину до сих пор относятся вполне позитивно, практически не считаясь с усилением антипутинских настроений в Европе и США. То есть провинциалы абсолютно уверены, что не нуждается президент России в заискивании, высосанной из пальца комплиментарности, лицемерии, которые любому нормальному человеку, независимо от его статуса и социального положения, неприятны! Но господа из столицы не унимались. Комплименты буквально на глазах перерождались в холопство. В памяти всё чаще всплывало «золотое» время генсеков, а равно прикормленных фрезеровщиков, доярок, свинарок и иных «представителей» могучего советского народа, которые с трибун чуть ли ни на крови клялись в своей сыновней любви к «гению современности», пришепётывающему при дыхании, поскрипывающему при ходьбе и всё такое прочее… Нет, я привожу эту аналогию не ради того, чтобы кого-то конкретно уличить в неискренности, лести, подхалимстве (наверное, во власти без этого нельзя, потому честные люди туда и не стремятся), пусть живут и поступают так, как им велит совесть и диктует их воспитание. Я просто хочу понять причины тех резких перемен, которые произошли в статусе России на международном уровне.

Итак, всё началось, кажется, с Украины. Сначала начали постреливать в Донецке и Луганске, а затем появилась больная тема Крыма. Обе эти проблемы были «решены» без фантазии, в духе СССР: одним – российских спецов и оружия, а других, при помощи «вежливых зелёных человечков», – в состав РФ. Хорошо, что хоть в Одессе, Николаеве и Харькове обошлись малой кровью, а ведь они тоже очевидно хотели последовать примеру Крыма. Да и не только они. Я искренне жалею жителей юго-востока Украины, русских по духу, да и по крови, я всегда помнил и помню о том, что Крым – это русская земля ещё со времён матушки Екатерины и светлейшего Потёмкина. Но!!! Я помню также и о том, что дипломатия – это «искусство возможного». Разумеется, всё то, что произошло выше – возможно! Но только при помощи искусства. А его-то как раз нашему руководству и не хватило, что привело к целому ряду дипломатических ляпов, в свою очередь, повлекших экономические санкции и политическую изоляцию со стороны тех, с которыми мы ещё вчера дружили, торговали и строили грандиозные планы на совместное будущее. Ну, не будем лукавить, не стали Китай с Индией равноценным замещением европейскому сообществу, США, Канаде и прочим.

Спрашивается, как следовало поступать? Разумно, то есть, прежде всего, считаясь с международными документами о территориальной целостности. Ведь проблемы в Крыму начались ещё в 90-е годы прошлого века, после того, как встретились в Белой Веже сами знаете кто. И проблемы эти, несомненно, отслеживались нашими ФСБ, ГРУ и иными прекрасно оснащёнными внешнеполитическими ведомствами. Полагаю, что с приходом Путина (кстати, он в девяностые весьма эффективно руководил ФСБ) по Крыму был разработан кое-какой план. Вот только какой? С моей точки зрения, проблему следовало решать, прежде всего, экономически. Украина продолжала слабеть, а Россия, наоборот, постепенно, так сказать, приходила в норму. Именно, полагаясь, прежде всего на экономические инструменты, следовало налаживать на полуострове про – российскую политику. Конечно, чтобы делать это эффективно, было необходимо, чтоб в самой Украине правила дружественная России власть. И, наверное, надо было, упрощённо говоря, способствовать утверждению во главе соседнего государства не воровавшего шапки Януковича, а, действительно, «близкого по духу человека», порядочного, смелого, надёжного. Разве мы не знали о ситуации во Львове и Волыни? Разве не имели сведений о том, что в Польше и странах Балтии готовятся боевые соединения западно-украинской молодёжи, которые в подходящий момент будут введены в дело? Именно здесь должны были сработать наши разведка и контр – разведка, наши Штирлицы и Зорге, наши блестящие последователи Грибоедова и Горчакова. Дипломатия. Почему-то не сработали. Но даже при Януковиче (его, заметьте, Путин спас фактически от физического уничтожения!) можно было укрепить в разы(!) наше экономическое присутствие в Крыму, как в своё время поступил Китай в отношении Гонконга (относительно недавно Англия была вынуждена добровольно передать его Поднебесной). Необходимо было реализовывать в Крыму различные инвестиционные проекты: строить дома отдыха, пансионаты, турбазы, спортивные комплексы, налаживать производство вина, варений и компотов, возводить мосты, укреплять дороги, преображать всю крымскую инфраструктуру. А, как известно, вместе с технологиями и инвестициями к инвестируемым приходят и взгляды, и мысли, и идеи инвестирующих. Да, на это ушло бы куда больше времени, чем на подготовку крымского референдума, но оно того стоит! Россия бы продолжала развиваться в прежнем ритме, расходуя бюджетные деньги на преумножение высокотехнологичного производства, культуру и медицину, а не на танки и самолёты, на красивые круизные лайнеры, а не на атомные подводные лодки. Человек рождён для счастья, как птица для полёта! И подавляющее число россиян понимают счастье примерно одинаково: прежде всего, это мир и воля, то есть возможность реализовывать себя и в труде-творчестве, и в личной жизни, то есть в семье и на отдыхе. И, наверное, только последние отморозки идентифицируют счастье с войной, с убийством людей, с насилием во всех его проявлениях. И в аккурат это мы и имеем сегодня, в первую очередь!

Спорной мне представляется и мысль о том, что мы должны были начать бомбёжки в Сирии, дабы уничтожить боевиков в их логове. Мир уже неоднократно убеждался в том, что одними самолётами войны не выиграть. Афганистан и Чечня, казалось бы, убедили нас в том, что, легко начав войну, её очень трудно закончить. И неизбежно война приводит к необратимым потерям, а главное – к роковым неожиданностям. В сущности, её, войну, невозможно просчитать! Хотя теракты в местах локального скопления людей (в тех же самолётах) предвидеть нетрудно. Пока только несколько самолётов и вертолётов, но что будет дальше? Ведь ИГИЛ – это целое широко разветвлённое террористическое государство, уже не ограниченное территорией! Нет, зачем надо было дразнить гусей? Ведь любые теракты – это, чаще всего, отчаянный ответ на какие-либо агрессивные внешнеполитические действия более сильного, авторитетного государства, граждане которого долгие годы привыкли жить в мире. Лично я стал куда сильнее бояться и переживать за жизнь своих родных и близких, за наш хрупкий, с такими трудами и потерями доставшийся нам покой. Вот мы тратим огромные ресурсы на общую борьбу с терроризмом, и, казалось бы, весь цивилизованный мир должен нас за это благодарить и, наверное, даже помогать нам в этом? И что мы видим на деле? Западная пресса критикует нас за убийства. Мы пытаемся доказать, что мы не убиваем мирных жителей, а бомбим только ИГИЛ. Но, согласитесь, любая война – убийство. Да и не живут террористы в безлюдных пустынях. Им ведь тоже надо пить и есть, продолжать свой род, отдыхать, восстанавливаться после боёв. И потом, современный мир, особенно восточный, чрезвычайно сложен, плотен, сжат – в нём нередко чёрное перетекает в белое, и наоборот. В нём порой с автоматом не разберёшься – в кого стрелять, а тут… сыпят огромной силы бомбы с заоблачных высот. По самым свежим данным разведки, там стояли формирования террористов, а через час – другой их там уже нет. Может такое быть? По-моему, вполне. Хотя, разумеется, западная пресса ведёт себя дерзко, тенденциозно. Чего стоит вопрос одной журналистки нашему президенту: с какой целью Россия размещает в Сирии «установки залпового огня»? Оговорка? Не думаю. Журналисты такого уровня прекрасно, с лёту отличают оружие ПВО – в данном случае установки «С – 400»» от систем типа «Град», «Ураган» и т.п. Они и выглядят иначе, и стволы их направлены по-разному: одни – под углом 30 – 45 градусов, а другие – почти вертикально, с ориентиром на воздушные цели.

Зачем я об этом пишу? С одной единственной целью: не хочу повторения совершённых ошибок. Нам в провинции итак живётся весьма и весьма «нехлебно», а тут ещё непрекращающаяся война, которая съедает миллиарды рублей, столь необходимых для налаживания жизни в центре и на северо-востоке России. Может, не стоило ввязываться в очередной конфликт? Тогда, скорее всего, не падали бы наши гражданские самолёты, и «наши» игиловцы с Кавказа и из Средней Азии, которые якобы возвращаются с тем, чтобы нас тут всех убивать, не стали бы этого делать? Да, нельзя заигрывать с террористами, с экстремистами, с фашистами. А гусей дразнить надо? Уместно ли, обоснованно ли давать им повод для очередных массовых убийств? Ведь человеческая жизнь, и не только царей, королей и президентов, бесценна и неповторима! И, видимо, прежде чем посылать бомбить «на дальних подступах», следует скрупулёзно просчитать – а какова будет отдача?

Не хочу жить на улице Войкова!

Некогда улица, на которой я живу в Костроме с 1999-го года, называлась Жоховским переулком – в честь славной семьи костромичей Жоховых, глава которой Николай Фёдорович Жохов до революции 1917 года руководил деятельностью Костромского окружного суда. Однако, главной причиной появления в городе вышепоименованного переулка стала, по всей видимости, деятельность его удивительного сына-мореплавателя Алексея Николаевича Жохова, покорителя Арктики, открывателя новых островов и заливов, положившего ради этих великих миссионерских целей свою молодую жизнь. К моему глубочайшему сожалению, сегодня эта улица носит позорящее весь род людской имя убийцы царской семьи Петра Войкова.

С потомками славной семьи Жоховых я познакомился давно, но не стану утомлять читателя перечнем (занималась этим группа инициативных горожан) попыток той поры – вернуть Костроме Жоховский переулок. Увы, ни прежние глава города и депутаты городской Думы, ни нынешние навстречу нам так и не пошли, ссылаясь на иные, более злободневные проблемы и нехватку бюджетных денег. Минули годы, и вот начались заметные антивойковские шевеления в Москве. Впервые выступавший в московской городской Думе патриарх Кирилл назвал Войкова тем именем, которое он по своим делам заслуживает, и призвал переименовать станцию метро Войковская, как в своё время была переименована станция Ждановская, хоть последнему по тяжести совершённого до Войкова шагать и шагать. Это побудило меня написать главе Костромы новое письмо с повторной просьбой – рассмотреть, в порядке исключения, вопрос о возвращении улице Войкова её первоначального названия, поскольку де некомфортно жить в городе, откуда пошла последняя русская венценосная династия, на улице, носящей сегодня имя её, династии, палача, физического уничтожителя. Увы, в очередной раз была получена равнодушная отписка с дежурной ссылкой на тощий бюджет и, так сказать, незначительность проблемы. Бытие, по мнению членов депутатской комиссии, которые якобы рассматривали моё письмо к городскому главе, по-прежнему определяет сознание. То есть надо делать ставку на решение хозяйственных проблем, а прожить можно и на Войкова, который убил 14-летнего мальчика, сына царя, и его юных сестёр, с руки одной из которых он снял перстень с рубином и неоднократно потом похвалялся середь таких же, как он сам, упырей: вот, дескать, кто прикончил династию и саму империю! Замечу сразу, что я – не монархист, не националист, и, по большому счёту, не хотел бы касаться собственно политики. Предмет сей дискуссии лежит, главным образом, в цивилизационной плоскости, в сфере морали, нравственности, человечности и в веках устоявшегося этикета. Но отчего-то ни депутаты городской Думы, ни члены комиссии при ней, ни сам председатель главного законодательного органа «колыбели Дома Романовых» этого понять не смогли или не захотели(?), несмотря на то, что среди них сплошь работники культуры, гуманитарии, историки. Хороша колыбель, в которой детей рубят топорами, а едва достигших совершеннолетия девушек добивают штыками (они ужасно мучились, когда штыки, пронзая их тела, упирались в дощатые полы) и, возможно, ещё живых жгут серной кислотой. Кстати, Свердлов (его имя носит одна из центральных улиц Костромы) поручил Войкову заранее приготовить плотную материю для «упаковки» трупов убиенных и тайной транспортировки их к Ганиной яме (я специально ездил в Екатеринбург, чтобы постоять возле этого рокового для всей Руси места). Да, и сам Ильич был в курсе: как именно, в деталях, пройдёт акция мести за повешенного царизмом брата Сашу. А потому, как видим, это уже не только и не столько костромская проблема!

Но я всё же не терял надежды и написал главе города второе письмо, в котором подчеркнул, что процесс возвращения имени можно произвести и не за счёт городского бюджета, а посредством привлечения спонсорских средств, – было бы, как говорится, верховное желание, а небедные патриоты, Бог даст, отыщутся. Более того, я даже был готов назвать ряд имён наших политизированных предпринимателей-миллионеров. Но, увы, глава города прикрылся протоколом заседания комиссии по переименованиям. Я позвонил, поправил ещё раз: дескать, не о переименовании речь, а о возвращении законного названия, утраченного, по сути, вследствие государственного переворота 1917-го года. Пустое! Имя Пинхуса Лазаревича Войкова осталось непоколебимо, даже не взирая на то, что царь Николай Второй давным-давно причислен православной церковью к лику святых. Тут я невольно вспомнил, как ещё в Великом Новгороде начали мы в 70-80-е годы искать в Мясном Бору останки бойцов второй ударной, восстанавливая по медальонам их имена, а затем, по христианскому обряду предавая выкопанный прах земле. А представители местных партийных органов нам всячески в этом мешали, настаивая, что конечно, подвиг их бессмертен, но имена должны быть неизвестны, ибо зачем тогда возле кремлёвской стены памятник Неизвестному солдату поставили? «Это вы, что же, на наше святая – святых замахиваетесь?» – разоблачали «тёмные» замыслы нашей деятельности в новгородских болотах народные заступники. Ладно, хоть не посадили тогда. Нынче нет гегемонии ни партии большевистской, ни эсеровской, к которой Войков изначально принадлежал, но тени палачей, видимо, по-прежнему ласкают самолюбие правителей: простой народ должен существовать в колючем, насыщенном эхом былого насилия пространстве. Тогда и сегодня им легче управлять. Свердлов, к примеру, расстрелял под Костромой сотни царских офицеров, в основном прапорщиков-мальчишек. И что? Никакой особой кампании по переименованию улицы Свердлова или по возвращению ей прежнего названия в Костроме не было и нет! А чем Войков хуже Свердлова или каких-нибудь Карла Либкнехта или Розы Люксембург (улицы иных наших райцентров носят и эти иноземные имена), которые, если и убивали кого, то не у нас, а в «Германии туманной»?! Что ни говори, а логика тут имеется. Железная, наша традиционно – людоедская, согласно которой вполне возможно у нас в перспективе появление и улицы Троцкого, и переулка Берии, и парка НКВД, да и Дом юных нано – техников имени Чубайса – ничем не хуже. История! И давнюю, и не очень, её надо помнить…

Кстати, о Пинхусе Войкове. Серной кислотой он безобразил трупы царевен не случайно, а потому как царская Россия дала ему образование химика. Впрочем, никого он больше из заметных людей, как свидетельствуют архивные документы, не убивал. Однако, сам от пули эмигранта – монархиста в 1928-ом году уйти не сумел. А был он тогда советским послом в Польше, где за восемь лет до этого (историю надо помнить!) была на голову разбита победоносная армия Тухачевского, до этого благополучно расстреливавшая крестьянские восстания в центре России. Тухачевский… кстати, вот ещё одно имя для наименования наших улиц и бульваров. А Алексей Николаевич Жохов, имя которого некогда носил переулок (а не улица, как, по незнанию, упрямо повторяет глава города), на котором я живу ныне, прожил совершенно иную жизнь.

Самую памятную и благодатную свою пору – детство он провёл в нашей Костроме-матушке, где до 1917 года служил России и Костроме его отец. До сих пор, слава Богу, на нашем переулке сохранился его дом (Войкова,6). По окончании 3-го класса городской гимназии, Жохов – младший был определён в Питер, в Морской корпус. Потом, с 1905 года служил на Балтике: на линкоре «Слава», на эсминце «Всадник», на знаменитом крейсере «Аврора». Но в 1912 году на линкоре «Андрей Первозванный» между ним, молодым лейтенантом, и капитаном второго ранга Алемберовым произошёл конфликт, в ходе которого горячий лейтенант бросился на капитана, грешившего мордобоем в отношении младших чинов, скортиком. К счастью (офицеры корабля вступились за лейтенанта), всё закончилось (при одобрении командующего флотом и морского министра) рапортами и переводом обоих на иные флота. Так Жохов оказался офицером Сибирской морской флотилии, что определило его участие в прокладке и освоении Великого северного морского пути. Он был назначен на ледокольный транспорт «Таймыр», которым командовал старший лейтенант Борис Давыдов, в будущем выдающийся советский гидрограф. В 1912-ом году экипаж транспорта производил опись побережья материка от устья Колымы до устья Лены, включая Медвежьи и Новосибирские острова. В частности, сам Жохов занимался составлением морских карт и изучением арктических морей. Как страстный охотник, бывая на берегу, добывал для экипажа мясо. Здесь чуть более чем за четыре месяца экспедиция прошла 11 тысяч миль! И пять тысяч из них – по Северному ледовитому океану. В зиму 1913-го «Таймыр» проводил во льдах суда до гавани Владивостока, а чуть позже начались открытия. Так, 20 августа, стоя на вахте, Жохов увидел впереди по курсу небольшой обрывистый остров, названный потом именем командира «Таймыра» Вилькицкого. А 3 сентября Жохов заметил по курсу заснеженные горы, после чего группа моряков с «Таймыра» ступила под их вершины и подняла на открытой земле российский триколор. Сегодня это Северная земля. Наконец, 7 июля 1914 года «Таймыр» и «Вайгач» вышли в дерзкую экспедицию – чтобы пройти из Владивостока в Архангельск северным морским путём. Но началась первая мировая война. Так что, дойти им удалось только до Аляски, где их (по сведениям морской разведки) «сторожил» германский крейсер «Лейпциг» из эскадры адмирала Шпее. Суда «разбежались»: одно – на Аляску, а второе – на остров Врангеля. Позднее всю эскадру Шпее потопили англичане возле берегов Южной Америки, но судьбу русских транспортов это уже не изменило. Впрочем, 27 августа Алексей Николаевич Жохов успел открыть ещё один неизвестный остров, который поначалу назвали в честь командира судна Петра Новопашенного, и лишь в 1926-ом году он был переименован в «Остров Жохова» – постановлением ЦИК СССР. Увы, далее, 24 сентября «Вайгач», на котором к этому времени плавал Жохов, был окончательно затёрт льдами в заливе Толя у берегов полуострова Оскара. Началась долгая полярная зимовка, которую вахтенный офицер Жохов разнообразил футбольными матчами между командами матросов и разными конкурсами и причудами. Но зимовка, на сей раз, сказывалась на здоровье молодого офицера очень плохо. Одни винили во всём консервы, которыми приходилось питаться (свинец!), другие – психологический фактор. В результате 1 марта 1915 года корабельный доктор Арнгольд установил у больного Жохова острый нефрит. Умирающий успел попросить товарищей похоронить его не во льдах, а на берегу, в земле. Что и было сделано: в мёрзлом грунте Таймыра выдолбили яму и 9 марта положили в неё останки умершего лейтенанта. На могиле был установлен деревянный крест с небольшой медной доской, на которой вырезаны стихи покойного, обращённые к любимой:

Под глыбой льда холодного Таймыра,

Где лаем сумрачным испуганный песец

Один лишь говорит о тусклой жизни мира,

Найдёт покой измученный певец.

Лейтенанту Жохову только что исполнилось 30 лет, и всю свою столь короткую жизнь он отдал умножению северных земель России, как и целая когорта иных известных за пределами нашей области костромичей. Это, прежде всего, адмирал Василий Чичагов, именем которого названы острова в составе архипелага Новая Земля, остров в Александровском архипелаге у берегов Северной Америки, залив и мыс в Южной Полинезии, мыс на острове Кюсю и горы на Шпицбергене. Это Григорий Капустин, выходец из крепостных, который открыл залежи золота, серебра и угля в Донецком каменноугольном бассейне, в связи с чем в Макеевке ему установлен памятник, а Макеевский парк носит его доброе имя. А Константин Арсеньев из-под Чухломы стал профессором Петербургского университета, академиком РАН. Его «Краткая всеобщая география» выдержала 20(!) изданий и была единственным учебником в своём роде в течение 30 лет! А из-под пера костромича Сергея Максимова вышли такие замечательные книги, как «Год на Севере» (малая золотая медаль Русского географического общества), сборники материалов «На Востоке» и «Русская каторга». Почётный член Академии наук похоронен в Питере на Литераторских мостках. Другой знаменитый костромич Николай Бошняк участвовал в Амурской экспедиции Невельского, а в 1852 году отправился на Сахалин. Где пешком, а где на собаках, он обследовал почти весь остров. Открыл реку Тымь, обнаружил гавань Советскую, Буреинский хребет – в низовьях Амура. И наконец, сам костромич Геннадий Невельской доказал, что Сахалин – остров, а не полуостров, как считалось ранее. Что Татарский – не залив, а пролив и так далее. Похоронен на Новодевичьем, а имя его носят проливы, заливы и города на Дальнем Востоке. Лишь костромские улицы не ласкают ухо этими замечательными именами. А ещё есть Павел Зарубин, который изобрёл приборы для измерения морских глубин, скорости судна, для автоматической записи пути судна на карте, а также жатвенную машину, пожарный насос и прочее… Академия наук наградила уникального костромского самоучку Демидовской премией. Позднее он написал бестселлер «Тёмные и светлые стороны русской жизни» и был редактором очень популярного «Петербургского листка». А начиналось всё с великих северных экспедиций Витуса Беринга, в которых принимал участие сподвижник самого Петра, наш земляк Дмитрий Овцын, в честь которого названы пролив между островами Сибирякова и Олений в Енисейском заливе, мысы на полуострове Ямал и в Антарктиде. Только Кострома, повторюсь, благодаря её упёртым властям, на этих славных именах, грубо говоря, отдыхает. Обращался я за пониманием и к нашему известному предпринимателю Евгению Трепову. Один из Ваших магазинов, писал я ему, – «Высшая лига» бодро торгует на улице Войкова, на которой я живу. И далее я рассказал ему про убийцу Войкова и героя земли нашей Жохова. А рассказав, попросил Трепова посодействовать, подтянуть к благородному делу возвращения улице славного имени костромского офицера (Трепов сам учился в нашей военной академии) своих коллег по бизнесу, включить эту инициативу в свою предвыборную программу – тем более, что Е.А. Трепов возглавляет костромскую организацию общественно-политической партии «Родина». Но завесивший город транспарантами и плакатами со своим патриотическим ликом и лозунгами типа «Сила в правде!» и «Сила в традициях!» Трепов к моему обращению остался безучастен. Вместо этого он в магазине на улице Войкова вывесил плакат со своим ан – фасом и надуманным пиарщиками слоганом: «Сильный лидер – сильный регион!». И признаюсь, странное впечатление он производит, когда видишь рядом двухметровый бурьян, груды мусора и собачьи экскременты. Одно слово, улица Войкова. Да и как собственно должна выглядеть улица, носящая имя профессионального киллера и цареубийцы?

В заключение хочу заметить, что ничего непривычного, эвристического в нашей инициативе нет. Не ссылаясь на бедную-пребедную Украину, приведу в пример свой родной Великий Новгород, у которого навряд ли бюджет крепче костромского. Там улицу, носившую имя другого убийцы – Желябова, давным-давно переименовали в Прусскую, поскольку много веков назад Новгород Великий водил крепкую дружбу с Ганзейским Союзом. Переименовали и десятки других улиц, бульваров и переулков, вспомнив при этом как имена великих новгородцев, так и трудоёмкие дела их, совершённые во славу города и всей православной Руси. Историю надо помнить! И помнить из уважения к гражданам города и Отечества. Да, в России действует Закон о свободе совести, согласно которому мы можем верить, а можем и не верить … в компартию, в «Родину», в Бога, в русский народ. И всё же как, скажите, донести до верующих лишь в силу денег господ истину о том, что к жильцам с улицы Войкова, пока она Войкова останется, благость и покой не придут?! Недаром, всего в нескольких метрах от всё той же выше поименованной «Высшей лиги» её неумолимо разрезает стремительная улица Ивана Сусанина, названная, как известно, в честь спасителя первого из династии Романовых царевича Михаила. Этот домнинский староста, наш мужественный соотечественник много веков назад, согласно историческим данным и названию гениальной оперы Ивана Глинки – «Жизнь за царя», был за свой поступок растерзан поляками в костромских лесах. А другой наш соотечественник и почти современник Пётр Войков сам оказался хуже и гаже всех поляков, вместе взятых! Но обе перпендикулярно пересекающиеся улицы города носят эти взаимоисключающие имена. Ну, не анекдот ли, господин городской голова? Но ещё куда более скверным анекдотом является то, что весь отрезанный улицей Сусанина войковский аппендикс представляет из себя выведенную на свет огромную тепловую трубу, поросшую двухметровым бурьяном. Сразу за стеной этой «газонной» травки высятся замасленные заборы, за которыми грохочут и благоухают бензином на всю округу некие городские базы с грузовиками, тракторами, грейдерами, бензовозами и многочисленными залежами ржавого железа, которым злые спросонья рабочие начинают греметь с самого с ранья. На другой стороне улицы Войкова, в аккурат между магазином «Высшая лига» и нашим большим (прозванным в народе «Титаником»!) домом № 41, находятся останки некогда вполне оживлённой деревни. Сегодня это именно «останки», поскольку хозяева стоящих по Войкова избушек, ремонтом их не занимаются, а живут так себе, спустя рукава: день прошёл – и Дьявол с ним! Здесь регулярно кто-нибудь горит или кричит «Караул!», если вдруг заблудившего спьяну прохожего начинают месить ногами и охаживать вывороченной из покосившегося частокола слегой. И если Ильф с Петровым считали, что «люди в городе N умирали редко», то в «войковской деревеньке» они будут жить вечно, в аккурат до той поры, когда глава города вдруг предоставит им квартиры для переезда с тем, чтобы уничтожить, наконец, в самом центре Костромы (!) руины, в которых хозяева их, через дом, разбавляют для любителей технический спирт и гонят самогон. А ещё Войкова известна тем, что прямо из-под ворот базы весело текут масляно-бензиновые реки, что особенно заметно по зиме и весной, когда талый снег играет всеми экологически неблагонадёжными цветами. Недавно по диагонали от нашего «титаника», в аккурат напротив «Высшей лиги», возведён ещё и 17-этажный гигант, самый мощный в Костроме жилой дом. Поскольку неживописные окрестности эти и так сплошь заставлены частными автомобилями, то остаётся только гадать: куда станут девать свои авто многочисленные жильцы нового дома. Впрочем, нет худа без добра! Возможно, именно они в силу выше указанных причин дойдут до инициативы – возвращения улице своего истинного благозвучного названия. И тогда, надеюсь, базы эти будут перенесены, как и положено по закону, на окраины города, а на их месте разобьют уютный сквер со стильными фонарями и скамейками. Но главное… Главное! В центре этого сквера будет поставлен памятник молодому морскому офицеру, и кто-нибудь из замечательных костромских поэтов – Волков, Бугров, Иванов ли – с удовольствием напишет для этого памятника эпитафию, которая, возможно, будет начинаться примерно так:

Я снова здесь, где проходило детство…