Остров «Иллюзия» [Ирина Н.Левина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ирина Н.Левина Остров "Иллюзия"

Посвящаю маме, Ашишу, Люсе, Нине и Тане Пичкарь


Введение


Почему взяла такой тривиальный сюжет – «двое на необитаемом острове» – и наполнила его всеми возможными литературными штампами? Поверьте, по-другому у моих героев не получалось общаться ни со мной, ни друг с другом. У одного – в силу его профессиональной деятельности (он актёр, герой сериалов), у другой – по причине её эстетических пристрастий ( она любительница тех самых сериалов). Заинтриговала?


У меня большая просьба к вам, кто будет читать эту повесть: не заглядывайте сразу в конец. Иначе все мои труды пропадут даром. А я старалась. И еще… Если вдруг вам покажется, что вы не понимаете моих героев, или их поступки покажутся вам нелогичными… да я сама с ними замучилась! Примите их такими, какие они есть.

ОСТРОВ

Странная сказка

О, Господь,

веди меня от Неистинного (иллюзии) к Истине (реальности),

Веди меня от Тьмы к Свету,

Веди меня от Смерти к Бессмертию.

Ом, да будет Мир, Мир, Мир. (Осато Ма мантра)


ЧАСТЬ 1

БОЙСЯ СВОИХ ЖЕЛАНИЙ


ГЛАВА 1

ПОД МУЗЫКУ НЕ ВИВАЛЬДИ

На берегу океана на мокром песке сидит женщина в оранжевом спасательном жилете. Дрожащими в ознобе руками она рвет целлофановую оболочку с газеты, вынимает газету, разворачивает и начинает на ней писать: «Какая же я дура, что ввязалась в эту авантюру. У меня нет ни ума, ни характера. Почему я не смогла сказать ей «нет»? А она ведь, как пиявка, как пиявка, вцепилась: «Поехали в Индию! Поехали в Индию!» Вот! Приехали!.. … Я не помню, как на мне оказался этот жилет, как я очутилась здесь и вообще ГДЕ Я! А что я помню?.. Кто я? Виноградова Александра, Россия, Зареченск, дом, дочь, мать. Помню. Помню, как с этой пиявкой Настей долетели до Индонезии на самолете, а потом поплыли на корабле. В Индию. Помню океан, стою на палубе, солнце садится под музыку «тагр-дам, тагр-дам, тара-кити-дам». Наушники в ушах, кроме музыки ничего не слышу. Помню, закрыла глаза. Ничего не вижу. Только музыка. Эта музыка меня с ума и свела! Мне кажется, что я даже заснула под этот аккомпанемент… Помню, закружилась отчего-то голова, земля уходит из-под ног. Потом я упала на палубу и покатилась, как с горки. И на меня что-то катилось черное и ударило больно в висок. Всё, больше ничего не помню…»

Она закончила писать, аккуратно сложила газету и положила её в сумочку, привязанную к руке.

Над океаном висели темные, тяжелые тучи, солнца не было видно, и было непонятно, что сейчас: утро, день или вечер. Ветер гнал высокие волны, они с шумом обрушивались на берег, и этот шум был грозен. Мрачности картине добавляли разбросанные по берегу личные вещи, сумки, чемоданы и прочие атрибуты кораблекрушения. То, что произошла катастрофа, и корабль, по-видимому, затонул, Саша себе смогла объяснить. В голове возникали какие-то картины трагедии, но было ли так на самом деле или эти образы были её фантазиями, воображением, она не могла понять.

«Что дальше? Надо куда-то идти, кого-то искать, что-то делать…» Она побрела вдоль берега и вскоре заметила вдалеке фигуру. Человек сидел на коленях и медленно раскачивался из стороны в сторону, вперед и назад. Саша прибавила шаг. Человек повернул голову в Сашином направлении, перестал качаться и крикнул: «Хэлп!» Саша побежала к нему.

На песке на коленях сидел мужчина. Перед ним лежала женщина. Она смотрела в небо красивыми глазами, и из них текли слезы.

– Вы доктор? – спросил мужчина по-английски.

– Нет, я учитель. Чем я могу помочь?

Мужчина снова заговорил по-английски. Он говорил быстро и с акцентом, так что Саша понимала через слово. Она смогла понять, что эта женщина – его жена, у неё болит живот, она не может встать, что она хочет пить, нужен врач… Пока он говорил, с океана налетали порывы ветра и заглушали едва понятные слова. Саша подумала, что этой красивой молодой женщине ужасно некомфортно в таком состоянии лежать на мокром песке, обдуваемой ветром. На примитивном английском и жестами она предложила перенести её подальше от океана, где не так ветрено. Он её понял и согласился. Саша наклонилась, чтобы помочь, но мужчина начал отмахиваться, затараторил «нэй, нэй, нэй, нэй, наги», сам взял жену на руки и бережно понес.


ГЛАВА 2

«Я ТАК ХОЧУ, ЧТОБ ГАЗЕТА НЕ КОНЧАЛАСЬ»

Индонезийская газета продолжала пополняться новостями. Поверх печатных букв ложились прописные, написанные мягким карандашом. На всякий случай Саша старалась писать помельче, чтобы любимое занятие – ведение дневника – могло продлиться подольше.

«День второй. Опять ветер. Всю ночь мы не спали: сражались с ветром, пытались соорудить какое-нибудь укрытие для раненой женщины. Только все эти ветки и найденные на берегу чемоданы бесконечно падали и разлетались. Я замерзла и очень устала. Хочется пить. А есть почти не хочется. Наверное, стресс так действует. Когда же нас спасут? Мужчина выяснил (никак не спрошу, как их зовут), что мы на острове. Наши смартфоны безжизненны и бессмысленны. Из них течет вода.

Пишу, а у самой глаза закрываются. Сейчас упаду и засну. Но не писать я не могу. Только бы газета подольше не заканчивалась. Всё, засыпаю…»

«Тот же день. Кого-то мне этот мужичок напоминает… ? А напоминает он мне моего кумира, моего Бога, моего индийского гипнотизёра, моего любимого артиста Ашу, из-за которого моя крыша в сторону Индии и съехала. Которого я искала по всем соцсетям, и который не ответил ни на один мой пост. Но этот мужичок будет помельче и попроще. И поволосатее (хи-хи). Надо будет спросить, как их зовут».

«Я устроила себе гнездо из трех чемоданов. Получилось уютно. Буду сегодня здесь спасть. Пара расположилась недалеко от меня. Я их вижу. Женщина так и не встаёт».

«Так… Он принес ей бананов и воды. Мне никто воды не предложил. У меня на ужин сухие печенья из красного чемодана. Хороший, надо сказать, чемодан, полезный, удачно я его нашла. Им не дам. Ничего, я запомнила, куда он бутылку поставил. Я до неё доберусь. Он сейчас куда-нибудь уйдет – я пару глоточков сделаю. Когда нас спасут, выпью залпом полутора литровую бутылку минералки, с газом!»

«День третий. Ненавижу, ненавижу… я всё здесь ненавижу: это небо, этот ветер, эти волны и этих «молодоженов». Весь вечер сидел ей руки целовал и никуда не ушел, подлец! Я не смогла воды попить! До меня никому нет дела! Гады иностранные! Они думают, я у них буду просить?!! Фигу вам с маслом!!!»

«Тот же день. Кто ищет, тот всегда найдет! Да здравствуют черные дорожные сумки! А в них… бутылочка ВОДЫ! Пусть начатая, но жажду я утолила. Надо было сразу идти и самой искать, а не надеяться не известно на кого. А завтра… будет завтра. Может, завтра нас спасут».

«Вечер. Он предложил мне бутылку воды, два банана и попросил помочь построить навес для его жены. Я помогу!»


P.S. Мы начинаем общаться?


ГЛАВА 3

УТРО НОВОГО ДНЯ

Ночью ветер стих, и утро нового дня озарилось розовыми лучами восходящего солнца. Саша проснулась в своем гнезде и пошла к океану проверить, не идет ли спасательный корабль. Она умылась, посмотрела на восход. «Красотища! Увидеть бы дельфинов». Послышался плеск воды. «Неужели они?» Саша стала вглядываться в океан. В надежде увидеть грациозных животных, она прошла по берегу, вглядываясь и вслушиваясь. Определенно кто-то плескался. Она зашла по колено в воду, чтобы обойти небольшой скалистый пригорок.

– Святые Спасатели Малибу! – вырвалось у неё. В лучах восходящего солнца из воды выходил Бог. Сашкин Бог. «Он»,– поняла она. Солнечные лучи окрашивали его мускулистое тело в розовый цвет. «Купание красного коня. Ни дать, ни взять!» Заметив зрителя, Господь божественно выжал волосы, поиграл мышцами и продолжил великолепный выход на сушу. Саша захохотала и рухнула в воду.

– Над чем Вы так громко смеетесь? – услышала она.

«Мама дорогая, я сейчас сойду с ума. Я сойду с ума. Этого просто не может быть». Она открыла рот, но поняла, что онемела. «Ну проблей хоть что-нибудь»,– приказала она себе.

– Да вот, хотела посмотреть на дельфина, а встретила коня.

– Экскьюз ми?

– Нет, ничего.

– У Вас с утра хорошее настроение?

– Да, я представляю, что я в раю.

Следующие два дня существования возле него пролетели, как одно мгновение. Дневник не велся. То ли потому, что была занята строительством навеса, то ли потому, что трудно было передать словами свои переживания. Но если уж стихия успокаивается, то и Сашины чувства и мысли к концу второго дня начали возвращаться в привычное русло. А в индонезийской газете появились последние новости.

«Моросит мелкий, мерзкий дождик… Я ничего не понимаю, что он говорит. Обидно просто до слёз. Общения не получается. Да он и не расположен особенно со мной общаться. Он держит дистанцию. Значит, ещё не пришло время. На душе какое-то недоброе предчувствие. Томление.

Сегодня мы доделали навес и перенесли туда его жену. Они смотрят друг на друга и улыбаются. Поддерживают друг друга. Он уходит, приносит что-нибудь из еды и воду, а я остаюсь с ней. По-английски она говорит с ужасным акцентом, а я – как умею. Мы почти друг друга не понимаем, поэтому улыбка не сходит с наших губ. Сегодня она много спит. Наверное, идет на поправку. А он пошел на море. Обещал ей поймать рыбку».


ГЛАВА 4

КОГДА ЖЕ ЭТО КОНЧИТСЯ?!

В этот день его жена умерла. Он долго молча сидел над ней, касался её, смотрел на неё. Саша украдкой заглядывала ему в глаза и очень боялась того, что происходит в его голове. Потом он встал и пошел прочь. Саша вскочила за ним следом. Он побежал. Не понимая, что происходит, чего ей ждать и что делать (бежать за ним или нет) она остановилась и закричала от отчаяния, как смогла: «Я прошу Вас, я умоляю Вас, не оставляйте меня! Я прошу Вас, я умоляю Вас, только не делайте с собой ничего! Как я буду здесь одна!»

Саша села на песок ждать и молиться. Океан гудел, как паровоз. Перед глазами бежали-шумели волны. До тошноты это зрелище раздражало. Во рту пересохло. Она вспомнила недавнюю жажду и два глотка воды, которые хотела украсть из их бутылки. Но тогда Аша не ушел и спас и её от воровства, и воду. А сейчас она чувствовала, будто опять хочет что-то украсть, опять выпить из чужой бутылки. И это желание, как те два глотка, овладело ею. «Ну что, Голи ушла, путь свободен? Я сейчас что, радуюсь её смерти?!! Так вот кого я люблю по-настоящему – себя! Какой сегодня мерзкий день. Боже мой, как мне стыдно! Господи, Ты знаешь, я её смерти не хотела и не ждала. И если бы она поправилась, я смирилась бы со всем, что бы ты мне ни дал. А сейчас… мне так стыдно!! Я даже самой себе признаться боюсь».

Он возвращался. Тащил за собой ствол сухого дерева и ветки. Когда он стал раскладывать их на берегу, Саша начала догадываться, к чему все это. «Почему так?! Какой сегодня мерзкий день. Когда это уже всё кончится!»

Поздним вечером, когда тяжелый ритуал был закончен, пепел собран в контейнер, а на небе зажглись звезды, он опять куда-то пошел. «Пусть идет, куда хочет. Крикнуть ему, что я буду здесь?.. а куда я денусь… дураку понятно». Саша легла под навесом. Спать хотелось и не моглось. Какая-то смесь усталости и перевозбуждения. А ночью из чьей-то звериной груди вылетали душераздирающие звуки. «Когда же это всё кончится. Какой мерзкий день».


ГЛАВА 5

ОН. ОНА

Он надеялся, что всё обойдется…

Всю ночь его Голи плыла перед глазами. Ему хотелось схватить её за руку, удержать. И он даже пару раз попробовал это сделать. Ещё подумал, что если бы у них были дети, то сейчас горя было бы ещё больше. И вдруг захотелось, чтобы дети были, чтобы он мог прижать к себе хотя бы её частичку. Он чувствовал, что она ещё рядом с ним, что пустота ещё не пришла. Они разговаривали друг с другом, он просил у неё прощения, она успокаивала его своими глазами, своей улыбкой. Он чувствовал её прикосновения. Он всё чувствовал той ночью: всю глубину её любви к нему и всю свою теперешнюю неприкаянность.


Утром Саша с карандашом и газетой пошла на берег ждать корабль. Когда она брала в руки карандаш и бумагу, она чувствовала себя увереннее. Слава Богу, между газетными строчками ещё было достаточно места для записей.

Сначала она до рези в глазах вглядывалась вдаль, призывая помощь всеми клетками организма, превращая в надежду каждую точку на горизонте. Грезилось, что помощь должна прийти вот-вот. Но всякий раз это был обман, и всякий раз появлялась новая надежда. И она продолжала смотреть на горизонт.

«Вокруг меня кучевые корабли и пернатые самолеты».

Когда солнце перекатилось через зенит, голод и жажда перестали мучить, красные лепешки от укусов на ногах перестали зудеть. Мозг включал новую программу существования. Дождь, ветер, волны и облака начинали вводить разум в состояние подобное трансу.

Солнце шло на закат. Дождь усилился, небо ударило в грозовой барабан. Океан гудел свой вечный «Ом», на фоне золотого круга вставала черная буква и двигалась на Сашу.

«Что ты хочешь мне сказать, моя гостья?»

«Я – это ты. Мы обе в пограничном состоянии: я – между тишиной и звуком, ты – между надеждой и отчаянием».

Потом она потеряла счет часам, дням. Времени. Всё в ней замерло, сошлось в один миг: миг ожидания. «Нас спасут, нас спасут»,– повторяла она днями и ночами, разглядывая небо и океан, собирая по берегу чужие вещи, горя на солнце, дрожа от ночного холода и страха, обдуваемая ветром.


Было утро, когда она увидела его. Он шел по берегу. Она услышала свое сердце. Сердце застучало везде: в груди, голове, в руках и ногах. «Подойдет сюда или пройдет мимо? Он похудел».

Он остановился возле навеса. Оглядел туманным взором это сооружение, посмотрел на Сашу, как будто не понимая, как он здесь оказался. Молчаливая пауза затянулась.

«Черт, как её зовут?»

– Как Вы поживаете?.. здесь.

– Спасибо, всё хорошо. («Как-то поживаю») Вас не было так долго.

– Да… Я был занят. Я пришел сказать… как Вы поживаете.

– Садитесь, у меня есть кое-что вкусное. Я думаю, Вам понравится. («О мой английский, ты ужасен»)

Саша засуетилась, вытащила всё, что осталось из еды, выложила на скатерть-полотенце. Налила воды в пластиковый стаканчик.

– Приятного аппетита.

Гость старался себя сдерживать, но съел всё.

– Очень хорошо. Спасибо.

– Вода кипяченая.

– Это важно.

Разговор не получался, и Саша почувствовала вину.

– Извините, я не говорю по-английски так же свободно, как Вы.

– Нет, нет, Вы хорошо говорите. Я всё понимаю.

«Как общаться? Как сказать то, что хочешь сказать? Как составить о себе правильное представление, и понять его. Он мне интересен. Я вот вижу его потухшие глаза, а ведь в них может быть такой свет! Я ЭТО хочу увидеть».

Гость поднялся.

– Приходите ещё. Не забывайте.

Он кивнул головой и отправился в своё бесцельное путешествие. «Пошел, пошел, мачо-пикчо… Даже не спросил, может, мне помощь какая-нибудь нужна». Саша смотрела вслед уходящей сутулой фигуре в грязной мятой футболке. Вдруг он оглянулся:

– Смерть – старая шутка, правда? Но как звучит!

Только сейчас она вспомнила о его горе. «Какая же я гадина! Эгоистка. Прости, Аша. Если бы я знала, чем тебе помочь».


Вечером Аша ложился спать в своей маленькой пещерке, которую нашел случайно, блуждая по острову. Он лежал на большом пляжном полотенце, своды пещеры обнимали его с трёх сторон, а четвертая «стена» была обзорной, с видом на 2 океана: небесный и земной. Он ворочался с боку на бок и не мог уснуть. С неба на него смотрела Луна, и он смотрел то на Луну, то на маленький пластиковый контейнер, усыпанный цветами. «Голи, а почему ты мне не снишься? А? Совсем меня бросила… бессовестная.

Я стал похож на бродячую собаку: целыми днями шатаюсь по этому острову, как будто что-то ищу. Я даже был вон на той скале. Но я не скажу тебе зачем. Ты будешь меня ругать… Я не помню, ел я что-нибудь сегодня? Ел! Меня покормили. Та добрая женщина, что сидела рядом с тобой. Помнишь?

Мне очень тяжело. Я мир потерял. У меня планета из-под ног ушла. Как я теперь понимаю смысл этих слов.

Голи, у меня в груди что-то вот-вот взорвется. Мне некому высказать себя! Никто меня ни о чем не спрашивает, и я ни от кого не получу ответа: Кто я теперь? Что я?.. Всё теперь сам. Но разговаривать с самим собой… на что это похоже, Голи? Голи, Голи… где ты, Голи?.. Ты простить меня успела?»

Утром он написал следующее:


Он писал, на чудо уповая,

Каждую строку в письме любя:

«Почему ушла ты, дорогая?

Почему оставила меня?


Блеск в глазах, улыбки ли встречая,

Начинаю задыхаться я.

Где ты потерялась, дорогая?

Почему оставила меня?


Знаю, всё, что между нами было

Где-то похоронено давно,

Я, как птица, что свой путь забыла,

И летит в закрытое окно.


В каждом человеке сердце бьётся,

Поищи его и у себя.

Знаю, это трудно нам дается –

Жить, не ненавидя, а любя.


Рассмеялась нам в лицо невинность,

Из чертогов наших уходя.

Преданность в изгнанье превратилась,

Когда ты оставила меня.


Я письмо читаю вновь и вновь.

Подпись ставлю: Вечная Любовь».


ГЛАВА 6

РЕЦЕПТ

Наконец-то погода успокоилась. Солнце светило ослепительно, океан блестел, от раскаленного песка поднималось знойное марево. В этот самый час Саша и увидела мираж. Она сидела на надувном кресле уставшая после разборки последних чемоданов и сумок, которые она натаскала со всего берега. Усталость, полуприкрытые глаза, жара и раскаленные трепещущие воздушные массы дарили ей видение: между небом и землёй плыл Аша. Саша печально улыбалась, потому что знала, что мираж скоро растает, раствориться. Но время шло, а он и не думал растворяться, а упорно приближался к месту Сашиного обитания. Она села на край кресла, широко открыла глаза. Уверенным шагом к ней шел Аша, держа что-то в руке. «Вот это да!»

Он подошел. Она поднялась.

– Хэллоу.

– Хэллоу.

– Это Вам, – он протянул к ней руку, на которой лежал широкий конверт из темно-зеленых листьев, а в нем – три большие жареные рыбины. А как они пахли!

– Это всё мне? Да тут на три дня хватит! Спасибо. А можно я прямо сейчас попробую?

– Когда хотите.

Саша удобно уселась в кресле. Он встал напротив неё.

– Как Вас зовут?

– Александра.

– О, Алекс. А я – Аша.

– Как Вы думаете, нас ищут? Просто уже столько дней… Я всё время смотрю на океан и всё время смотрю на небо. Но ничего…

– Конечно, нас ищут. Даже не сомневайтесь. Вопрос только – когда найдут. Откуда Вы?

– Из России.

– А я из Индии, – и это стало для Саши кодовым словом. Её любовь к Индии хлынула потоком. Её понесло. Коверкая английскую грамматику, мешая индийские слова с английскими, она говорила, говорила, ела, ела, смеялась сама над собой. Над тем, как она учила хинди, над тем, как смотрела индийские сериалы до 4 утра, как украшала себя бусами и кольцами, бесконечно слушала музыку и до такой степени впитала её в себя, что казалось, её тело уже само непроизвольно транслирует мантры, над тем , как писала стихи, и как на работе сказали, что у неё жених индус. Рассказала о том, как купила в Индонезии газету, как ей повезло, что она продавалась запаенная в целлофан, и теперь она пишет на ней обо всем, что с ней происходит, и у неё получаются «последние новости».

Он внимательно слушал, смотрел на неё, и ему представлялся ребенок, который ест мороженое, и которое уже течет у него по рукам. «Странная. Глупая? Взяла и вся распахнулась. Открытая душа. Детская. А дети… глупые они, когда рассказывают всё, что у них на сердце?»

– Я всё съела. Ой, как вкусно! Какой-то особенный рецепт?

– Рецепт простой – лови и жарь.

Потом заговорил он. Она даже не поняла, на каком языке. Все слова сливались воедино, звучали, не начинаясь и не заканчиваясь. И во всей этой восточной музыке Саше слышалось «рахат лукум, рахат лукум». Она хотела попросить его говорить помедленнее, но передумала и стала вслушиваться в интонацию голоса, в особенности произношения. «Спокойно. Надо просто привыкнуть». Попутно она начала разглядывать его внешность, милые её сердцу черты: взгляд пробежал по усам, по заросшим щетиной щекам, тонкому, красивому носу, небольшим, но выразительным глазам. Длинные черные густые волосы были собраны в пучок на макушке. Саша увидела шрам на лбу и улыбнулась ему как старому знакомому: «Я видела тебя по телевизору».

– Вы меня понимаете? – спросил Аша медленно, членораздельно и раздраженно. Саша пожала плечами.

«Странно… только что сама болтала без умолку, а теперь плечами пожимает».

«Сказать самому легче, чем понять другого, мой милый».

– Хорошо, – вздохнул он и почесал черную бороду. – Я буду говорить медленно. Вы знаете, что это, – он очертил воздух вокруг головы, – остров? Кроме нас здесь никого нет. Мы здесь одни, – он вытянул вверх указательные пальцы, пальцем правой руки показал на себя, левой – на Сашу.

– Я понимаю: мы… одни.

– Когда нас спасут – не известно. Но я хочу вам кое-то показать. Пойдемте.

И Аша зашагал решительным шагом. Он весь излучал уверенность и надежность. И это придало ей сил. Саша была готова идти за ним как угодно далеко и как угодно долго. Но только не так быстро. После многих дней скудного рациона от такой активной ходьбы у неё закружилась голова. Она начала двигаться мелкими перебежками, но всё больше и больше отставала. Ноги то боролись с сыпучим песком, то с небольшим каменистым подъемом. Потом началась высокая трава, и в ней она совершенно запуталась. Аша почувствовал, что она отстала, остановился и обернулся. Сквозь высокую траву пробиралась изможденная фигура. Сквозь высокую траву на него надвигались глаза, большие, глубокие и уставшие. Лицо обветрилось, загорело, и от этого белки глаз казались еще более белыми, даже голубыми. Ветер так растрепал волосы, что они стояли торчком. Но это совсем не портило её, а придавало естественности, живости. «Одуванчик какой», – усмехнулся Аша.

– Устали? Мы уже почти пришли. Надо подняться вот туда.

Он взял её за руку, и случилось неизбежное – от такого счастья у Саши подкосились ноги. Но крылья, которые широко распахнулись за её спиной в тот же миг, не дали ей упасть, подняли над землей и понесли на вершину холма.

Явь стала сном. Все препятствия стали по плечу. Подул свежий ветер. Нет, они не просто поднимались на холм, они снимались в кино. Где-то в кустах была камера, а голос режиссера подсказывал что-то по ходу действия. «Я чокнутая. Меня не отрезвляют ни голод, ни страх остаться здесь на всю жизнь или умереть в одночасье от укуса какого-нибудь тарантула. Я хочу так идти и идти. И чтобы он держал меня за руку».

На вершине холма ветер был сильнее. Он звучал в ушах, развевал волосы и трепал одежду.

– Посмотрите, отсюда остров виден почти полностью.

Вокруг расстилалась Божественная красота. Нерукотворный лик природы…… «Если у Бога есть место для отдыха, то это здесь!»

– Араньяни … – выдохнула Саша.

С высоты холма остров не выглядел большим, но компактным, аккуратным. Будто очень старательная хозяйка прибралась на нем, ожидая кого-то в гости. К северу и западу он был лесистый, темно-зеленый, обрамленный белейшей полоской песчаного берега. Оттуда веяло прохладой, свежестью, раздавались голоса неведомых зверюшек. К востоку и югу остров был скалистый и песчаный. С этой стороны дул недружелюбный ветер, поднимая над островом пыль и перенося по берегу с места на место бесполезные лохмотья сухой морской капусты, как будто не зная, куда их деть, куда припрятать. Впереди, на севере, из острова торчала лысая скала. Она уходила в океан и была похожа на клык.

– Я исходил этот остров вдоль и поперек. Он примерно 10 на 5 километров. От голода и жажды здесь не умрешь. Там в лесу есть ручей. Это просто маленькое чудо.

– А на той скале Вы были? – Саша показала на клык.

– Был.

– Как Вы смогли туда забраться?

– Сам удивляюсь.

– Что там хорошего?

– Ничего там нет хорошего. Там очень грустно. Так грустно, что хочется…

Аша почесал свои щетинистые щеки.

– Посмотрите вон туда, – сказал он, указывая пальцем в направлении океана. Его глаза загорелись недобрым огнем. – Там ещё есть остров. Возможно, что на нём могут быть люди, которые спаслись так же, как и мы. Можно поплыть и посмотреть.

– Как Вы собираетесь это сделать? У Вас есть лодка?

– Нет, лодки нет. Есть плот, – он изобразил жестами брёвна, связанные веревкой. – Лучше было бы поплыть во время отлива.

«Я не понимаю, что он имеет в виду: он просто предупреждает, что уплывает или зовет меня с собой? Но как я туда поплыву? Я боюсь».

– Нет! Я не умею плавать…

«Как же ты спаслась, бедолага? Воистину: кому сгореть, тот не утонет».

– Я сама удивляюсь, как я спаслась. А учиться плавать уже, наверное, поздно?

«О, да может, ты надеешься, что я буду учить тебя плавать, моя красавица?»

–Да и я сомневаюсь, что Вам захочется меня учить.

«Аша, малыш, думай тише».

– Я очень боюсь воды. С одной стороны, боюсь, когда дна не чувствую; а с другой стороны люблю – она очень расслабляет.

– Тогда мне придется поплыть одному. Когда я вернусь, я всё расскажу. В деталях. «А потону, и черт со мной».

Саша пригляделась к этому острову, который едва угадывался в дымке, и подумала, что зрение иногда обманывает, что он может оказаться ещё дальше, чем кажется, и путешествие станет смертельно опасным и бессмысленным. Но какое она имеет право приказывать или даже просить его. Он её не послушает. Это было в его голосе, раздраженно-напряженном.

– Не плавайте, пожалуйста. Пусть они живут своей жизнью. Я буду молиться за них два раза в день. Только, пожалуйста, не плавайте.

– Вы так за меня боитесь? Не бойтесь, у меня в школе была медаль за плавание.

Саша опустила глаза.

С холма спускались молча: она с растяжением (даже не заметила, когда потянула бедро), а он с букетом цветов (когда он их набрал и для кого, она тоже не поняла).

Она шла взволнованная и напуганная его безумным планом путешествия, а он – разочарованный несбывшимися ожиданиями. Он думал, что встретит в ней совсем другое, что-то более понятное для себя. Он ждал от неё поддержки как оправдания его дерзкого намерения. Он надеялся уйти с холма окрыленным. «Не понимаю, – бесился Аша,– это её естественное состояние или наигранное? Сколько ей лет, что она так широко на всё открывает глаза, – он искоса поглядел на Сашу,– Так исхудала, что возраст не угадывается. Чем она вообще питается?» – спросил он у себя, но не у Саши.

Сашу радовало только одно – ощущение, что она себя ни чем не выдала. «Я вела себя адекватно, уравновешенно и спокойно. Мои ответы и вопросы были логичны. Я доходчиво объясняла свои мысли. Мои реакции были умеренны, пристойны и… привлекательны… Садись, пять».

Они подошли к навесу.

– Намасте.

– Намасте.

Он пошел, она села в кресло.


ГЛАВА 7

ЕСЛИ

На следующее утро, лежа на боку под навесом, Саша еле дотянулась до газеты и карандаша. «Напишу под этой фотографией, – подумала она, – здесь у людей грустные лица. Как раз то, что надо:

«Я лежу на боку, как старая разбитая лодка. Вчера вечером… вчера вечером случилось то, что случается со всеми дураками, которые 3 дня ничего не едят, а потом объедаются, а потом ОБЖИРАЮТСЯ жирной рыбой. Ведь всё знаю про свою поджелудочную, так какого лешего! Ночью даже, кажется, поднялась температура. Но сейчас получше.

Ночью мне было очень плохо. Когда я выпила последнюю кружку воды, мне стало страшно от моей беспомощности. А что если он уплывет и не вернется!? Я одна здесь просто погибну. Мои трофеи из красного чемодана закончились 3 дня назад. Что я буду есть?!.. я не знаю. Начну ловить рыбу или сосать гальку? Пусть он не проявляет ко мне никакого интереса, внимания или заботы (да кто я ему в конце концов), но я знаю, что он здесь, где-то здесь. Ходит грустный и строгий. Думает о чем-то своем. Я молилась каждой звездочке, потому что не знала, на какой сидит Боженька. Я приносила Ему своё безмолвное поклонение, мою молитву, которую будет знать только Он. Я просила еще раз увидеть его, и чтобы он держал меня за руку… Но он решил. Он уплывет. И как мне его удержать?!». К ней стали приходить такие строчки:


Прости, мой друг, но нам пора прощаться.

Ты дал мне очень многое, поверь.

Успел поймать ты то, что стало распадаться

И в яркий мир ты распахнул мне дверь.

С моей душой ты, как с воздушным змеем

Под ясным, чистым небом пробежал.

И змей летел, упрямиться не смея,

Ведь Ты его за ниточку держал.

Не знаю, устает ли змей от ветра,

От этой постоянной высоты,

От ослепительного солнечного света

И ощущения звенящей пустоты…

И не хотел ли змей когда-нибудь

От этого полета отдохнуть?


Прости ты мне, мой Ангел и Спаситель

Мой грех – мою неопытность души.

Я попрощаюсь просто и открыто…

И крикну: «Крепче ниточку держи!»


К навесу уверенным шагом подходил Аша. Он нес Саше воду и плохую новость. Увидев её лежащей под навесом, он решил, что она спит.

– Алекс! Алекс! – крикнул он ей. Саша в ответ подняла руку. – Я решил поплыть сегодня утром. Сейчас. Мне уже всё равно: прилив, отлив. Вот Вам вода. – Он поставил несколько бутылок возле её ног. Саша лежала к нему спиной, укрывшись полотенцем.

– Океан это не море, – тихо произнесла она, – у него совсем другая энергетика.

– Меньше пафоса, – услышала она в ответ. «А ведь права,– отметил он для себя,– засосет, подлец, не вылезешь. Стоп, ты вчера говорил «черт со мной», а сегодня… чего же ты хочешь? Я хочу только одного – выбраться отсюда любым путем».

– Извините, я разбудил Вас.

Саша осторожно села, убрала с головы полотенце.

– Что с вами?! – воскликнул Аша,– Почему Вы такая белая? Почему у Вас губы синие? Дайте руку! – Саша протянула руку,– Почему руки холодные?

«Что тебе до моих губ и рук? Собрался плыть? Плыви!»

– Мне уже лучше.

– Но что случилось?

– Не имеет значения, – у Саши получилось встать. – Можно я Вас провожу? Пожалуйста.

Он шел впереди, она следовала за ним подобно тени.

«Вот и всё. Сейчас может всё кончится. Мне нечего ему сказать. Ком в горле. Если начну говорить, или заплачу, или… опять тошнить начинает».

« Только я начинаю с ней говорить – сомнение. Откуда-то берется во мне сомнение. Куда меня несет? Зачем я это делаю? Ночью сомнений не было: потому что там могут быть люди, информация. Господи! О чем я? Какая информация?! Очередная попытка суицида. Так нельзя… Я не понимаю, где иллюзия, где реальность. Я запутался… Сделаем так: если она до прихода к плоту скажет хоть одно слово, я уплыву. А если, нет… а она скажет. Считается всё, даже ой-ой-ой».

Саша очень аккуратно шла по скользким камням. Вдруг ступня её поехала по гладкой поверхности камня, и она чуть не потеряла равновесие. Но устояла и с облегчением выдохнула. Аша резко обернулся. «Она просто выдохнула. Это не считается. Ну что ей не дышать что ли?»

Они шли дальше. Обогнули скалистый пригорок, за которым Саша узнала своего кумира, и стали приближаться к плоту.

Плот танцевал на волнах, привязанный веревкой к берегу и ,как игривый конь, поджидал своего хозяина. «Если я зайду в воду по колено, и она что-нибудь скажет, я уплыву». Он зашел в воду, дошел до плота. «Если я сяду на плот, и она что-нибудь скажет, я уплыву». Он сел на плот.

– Почему вы молчите?! Почему вы ничего не говорите?!

Саша пустила слезу и помахала на прощанье рукой.

«Актриса. Как с жизнью прощается».

Вдруг одна резвая волна долетела до Ашиного лица и влепила ему пощечину, а Саша опустила руку на то место, где ныл желудок. От этой пощечины и знакомого жеста у Аши перехватило дыхание. «Голи, это ты?!» – едва не вырвалось у него.

Плот качало на волнах. Саша стояла на берегу и ждала, когда он отплывет. Со стороны казалось, что если ветер дунет сильнее, то он сотрет её изображение, она раствориться в атмосфере в этих своих салатовых брючках и белой кофточке.

«Я – глобальный идиот. С чем же ещё, как ни с жизнью, она прощается. Что с ней будет, если меня…»

Она продолжала держать руку так же, как недавно держала его Голи.

«Голи, прости меня, прости. Тебя не сберег. Неужели ещё одна смерть будет на моей совести? Я не забыл свои обещания. Мы выберемся отсюда только вместе».

– Идите сюда!

Саша плакала и качала головой.

– Я прошу вас, не бойтесь.

– Что случилось? «Я плохо соображаю сейчас». Я не могу понять!

– Просто идите сюда!

Саша не понимала, чего он от неё хочет. Она сделала один шаг, потом ещё, потом зашагала как на эшафот. «Я не умею плавать. Я утону на его глазах. Это красиво». Она дошла до плота, и Аша помог ей взобраться на него. Саша вцепилась пальцами и всем телом в палки и веревки и запела маха мритьюнджая мантру, спасающую от смерти.

– Ом, триям бакам яджама гэ…

Она спела её как положено, 3 раза.

– Всё? Вы закончили? Послушайте, я вот что скажу… Мы ещё слишком плохо знаем наш остров, чтобы уплывать к другому. Давайте проплывем вдоль него, познакомимся с ним. Как Вы себя чувствуете?

– Хорошо.

И плот отправился в путешествие.


ГЛАВА 8

ПУТЕШЕСТВИЕ

Солнце отражалось в океане, и над водой расстилалось золотое свечение. Утро уже начинало терять свою прохладу, ветер становился теплей, небо ярче. Плот плыл вдоль берега. Аша медленно работал самодельным веслом и разговаривал сам с собой: «Аша, малыш, ты меня удивляешь: а это что за идея? Куда ты потащил это полуживое тело? Боишься сорваться без такого балласта? Пей больше жидкости. Обезвоживание – страшная вещь, влияет на мозговую деятельность».

«Как хорошо, когда в голове пусто…

Почему он не уплыл? Что там в нем сломалось? Кто сломал?…

Есть такие вещи, которые нельзя описать словами. Это то, что я сейчас вижу: эти солнечные искры на воде как описать? Какие подобрать слова для запаха океана или ощущения солнечного луча на коже? Только музыка может передать все это. Ну, или стихи…» Саша глубоко вдыхала, наполняя себя ароматами утра. Ей казалось, что всё внутри у нее распрямляется, расправляется. Ушли тревога и болезнь.

– Спасибо тебе, остров! Ты подарил нам жизнь!

– Вам подарил, а у меня отнял. Две.

– Две?! – у Саши возникло ужасное предположение.

– Да. Голи и мою. А Вы что подумали?

– Я подумала, что Ваша жена была беременна. («Что-то я сегодня расхрабрилась»)

– Нет, она не была беременна. И вообще, у нас не было детей. («Что-то я разоткровенничался»)

– Остров отнял Вашу жизнь? И что, Вы сейчас не живете?

– Не живу.

Плот двигался дальше. Они подплывали к большому гроту, который напоминал каменного слона, двумя задними лапами стоявшего в воде, а передними, лежавшего на острове. Плот беззвучно заплыл внутрь и оказался под большим впалым слоновьим брюхом. Где-то капнула капля, и звук их встречи с водой оживил весь грот. Он зазвучал.

– Какая акустика… – Саша стала играть звуками: «а, о, у, и, а». Потом вдохнула и запела: «Баю-баюшки, сынок Иванушка. Чадо милое, соколеночек…»

– Что это за чудо? Русская мантра?

– Это Зарайская колыбельная.

– Завораживает. А я вот не пою. Не умею. У меня голос… ужасный. Он годится только… сам не знаю, для чего он годится. Раньше я рисовал. Но это было давно. Иногда люди слушают, как я пою и говорят: О! Превосходно! Но я им не верю.

– А Вы пойте сердцем. Как поют мои дети в школе. Они все поют сердцем.

– Вы учитель музыки?

– Вы знаете, у нас город очень маленький, учителей не хватает, так что я веду несколько предметов: русский язык, литературу, английский, музыку и ещё… я не знаю, как это сказать по-английски… маленький клуб?.. по-русски это «кружок». Я учу девочек вязать.

Тут она пожалела, что сказала о нехватке учителей: не уронила ли она престиж России?

– Мой отец тоже учитель. И у него есть тоже «маленький клуб». После уроков он занимается с ребятами. Они говорят о поэзии, пишут стихи. Он сам тоже пишет стихи… неплохие.

– А вы кто по профессии? Спортсмен?

– Нет. Я актер.

–А-а… – многозначительно протянула Саша. – А я всегда хотела быть журналистом.

Плот продолжал движение.

Начались отвесные стены берегов южной части острова. Под плотом была уже другая глубина. Вода была голубая, прозрачная, в ней постоянно мелькали рыбешки. Саша заметила одну, пучеглазую. Она словно затевала игру: то пряталась под плотом, то выплывала из-под него. Саша стала разглядывать её серебристую чешую, потом посмотрела в глаза и спросила по-русски:

– Ты съедобная?

В ответ рыба тоже посмотрела ей в глаза и отрицательно покачала головой:

– Не-а.

Саша отпрянула от воды.

– Ой! Со мной сейчас рыба разговаривала.

– Это понятно. Галлюцинации – симптом тяжелого обезвоживания. Вам надо больше пить, и галлюцинации пройдут. Кстати, если хотите пить или есть, возьмите в сумке, вон там лежит, видите?… А что вы у неё спросили?

– Съедобная она или нет.

– И что она ответила?

– Что нет.

– Вот эта? Большеглазая? Она врет. Нашли вы у кого спрашивать. Вы её не узнали? Её сестер вы вчера так ловко съели. Это семейство меня здесь здорово выручает. Хотя всё равно теряю мышечную массу. А что Вы здесь едите? Что насчет обеда?

– Обед? – у Саши напряглись плечи.

– Я спросил насчет Вашего обеда. Что у Вас будет на обед?

– А-а-а…

Саша практически ничего не ела уже третий день, если не считать той злополучной рыбы, отторгнутой прошлой ночью её организмом. Почему-то не хотелось признаваться, что ей сегодня нечего есть. Она молчала.

«Молчит… Она не понимает и половины того, что я говорю».

Уже не ожидая ответа, Аша взглянул на неё и увидел, как сквозь белую кофточку проступают ребра на её спине. Его это впечатлило. «А есть-то ей, наверное, и нечего. А почему она не говорит? Чего тут стесняться? И гордость здесь ни к месту. Я же предлагал ей взять из сумки еду. Почему не взяла? Когда шел к плоту, почему не останавливала? Как-то всё странно. Зачем так усложнять себе жизнь? Надо что-то придумать… Эти ребра … похожи на сложенные крылья Ангела. Смотри, Голи, у меня на плоту сидит Ангел и болтает ногами в воде. Я знаю, моя дорогая, это ты меня сегодня окликнула, это ты со мной так разговариваешь. И в этом Ангеле тоже ты». Он ощутил на своем лице улыбку и тут же избавился от неё.

– Я хочу пригласить Вас в ресторан. Я не шучу. Я уверен, Вы никогда не пробовали личи.

–В ресторан? А мне и надеть-то нечего.

– Ну, это вечная женская проблема. Главное, что мы с вами оба одеты в одном стиле, дресс код пройдем. Я угощаю.

– Хорошо. К которому часу мне быть готовой?

– Завтра вечером. Я за Вами заеду.


Плот плыл и плыл, то быстрее, то медленнее: то ветер начинал подгонять его, а то вдруг Аша сильнее налегал на весло. Они плыли ещё долго, и каждый молчал о своем. Саше было очень интересно разглядывать бурную растительность острова, подводную жизнь океана. Находясь на острове уже три недели, она ещё не осознала до конца всю возможную катастрофичность их положения. Она ждала спасения, верила в него, и эта вера не давала ей окончательно рухнуть в отчаяние. А в этот миг мир для неё был особенно ярок и красив.

У Аши в груди и голове периодически начинался шторм, завывала буря. И тогда он ожесточеннее вонзал весло в тело океана. Потом он успокаивался. Потом жестокие ветры опять возвращались и рвали сердце. А океан нес их плот и нес, и плоту ничего не оставалось делать, как послушно волнам, ветру и веслу плыть.

«А что если… скажем так…никто не придет? Боюсь ли я этого? Боюсь. К 38 годам оказаться на помойке мира… чертовски обидно. Смогу ли я смириться с такой участью? Не знаю… – Он опять посмотрел на Сашу, – Господи, дай остаться человеком. Не дай стать скотиной».

– Аша, посмотрите, какая у нас красивая тюрьма.

– Чудесные декорации. Для какого-нибудь экшен было бы очень выигрышно. Голи бы оценила. Ты знаешь, кто мы теперь?

– Узники? Пленники?

– Персонажи. А этот остров – сценарист, режиссер и главный герой. И ты мне поверь, он еще сыграет свою роль в этой драме. И этот остров, и этот ветер, и солнце, и океан, и мы с тобой – теперь герои одного романа. Детективного. Он сам прячется и нас прячет. Мы-то тебе зачем?! – крикнул Аша во весь голос.


Саша лежала на плоту, плот слегка покачивался, она смотрела в небо. Так спокойно, легко и хорошо ей, наверное, не было никогда.

– Ты пока пофантазируй, а я поплаваю.

Он аккуратно и с удовольствием сошел с плота в воду и поплыл. От яркого солнца и блеска воды у Саши начали болеть глаза. И она их закрыла. Поплыли радужные круги. Плот укачивал, плеск волн убаюкивал, и через несколько минут она поняла, что сейчас заснет. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Саша затаила дыхание, ей страшно было открыть глаза. Воображение нарисовало какого-то океанского монстра, всплывшего с глубин. Она слышала его дыхание и ощущала присутствие. «Надо открыть глаза, а то сожрет, и не буду знать, кто». Преодолев свой страх, она приоткрыла один глаз и, не поворачивая головы, умудрилась посмотреть в сторону. Из воды торчала голова Аши: с бровей, ресниц и усов капала вода. Он был похож на тюленя. Саша прыснула смехом, и он вдогонку ей улыбнулся белозубой улыбкой и хрипло захихикал. Саша закрыла лицо руками и сказала по-русски: «Господи, какая сегодня хорошая погода!»

Их смех полетел к скалистому берегу, там его подхватили птицы и унесли вглубь острова, в лес. А в лесу остатки тумана серебристыми шариками росы стекались по лепесткам в чашку цветка. К цветку подлетела маленькая пестрая птичка, напилась каплей и упорхнула.


Этим вечером в Сашином сердце расцвели незабудки и лотосы. Походка превратилась в танец, а душа мурлыкала сладкие прихотливые индийские мелодии. Но так как душа была русской, ей необходимо было развернуться. И вот на волю вырвалась и полетела над океаном первая песня, потом вторая, и так восемь песен на хинди по несколько повторов каждая. Это были песни из её любимых фильмов. Это были песни только из его фильмов. Саша не знала, что обогнув тот самый скалистый пригорок, и пройдя ещё 100 метров, она смогла бы увидеть, как в своей маленькой пещерке с видом на два океана сидит Аша и недоумевает на этот концерт. Он всё слышал и догадался, с кем имеет дело. «Интересно, из какого она фан клуба?» Он обратился к контейнеру: «Голи, ты слышишь? Во дает, сумасшедшая. Неужели и здесь меня это догнало? И что теперь? Меня ждет фанатская любовная горячка? Ничего не хочу… ничего не хочу. Спокойной ночи, Голи. Я выключаю свет…

… … ты думаешь, ты одна меня узнала? Я ведь тебя тоже узнал, утопленница».

Ночью ему приснились стихи:


Я смотрел в небо,

Я искал выход,

Говорил с Богом,

Но в ответ – тихо.


Я искал тропы,

Уходил в горы,

Только той же тропою

Шло за мной горе.


Плыл я в лодке и греб

Так, что весла трещали…

Мою лодку волна

На причал возвращала.


Западня. Не сбежать.

Обреченность кольца.

Ни с начала начать,

Ни дойти до конца.


ГЛАВА 9

ВАРЕЖКИ

Где-то между явью и сном в Сашиных ушах раздался знакомый громкий и резкий голос: «Варежки все надели?!» «Продленка идет гулять», –поняла Саша. Вдруг её охватила паника: находясь между сном и реальностью, она не могла понять кто она? где она? она боялась, открыв глаза, не увидеть сухую пальмовую ветку, свисающую с крыши её домика, и белые океанские волны. Мысли запрыгали в полупроснувшемся мозгу: «Если это продленка, то почему я лежу?» Она трусливо вытянула руку и, почувствовав под пальцами песок, успокоилась. «Нет, сегодня я не могу покинуть остров. Я на вечер приглашена… в ресторан».


«Вчера у нас получился диалог. На каком языке мы говорили? О, этот язык надо занести в книгу рекордов Гиннеса: грамматика английская, а лексика – откуда угодно, хоть из китайского, всё в кучу, всё, что в данный момент выразительно. Как это было здорово! Я консультировалась у него по поводу хинди. А еще… он научил меня одному плохому индийскому слову, а я его одному плохому русскому. И вот мы, два ненормальных, шли по лесу и склоняли существительные: пальма – дура, банан – дурак, муравьи – дураки, попугай – мурк. Дружить с ним просто чудесно. У него такой странный смех… страдальческий. Я ему даже сказала: «Вы так смеетесь, как будто Вам прищемили палец». Мы поймали рыбу. А в лесу он набрал каких-то… я не знаю, как назвать эти плоды: сами розовые, с зелеными усами, а внутри фиолетовые с мелкими косточками. Понятия не имею, что это такое. Что-то неземное.

Господи, прошу тебя, научи меня слову, дай мне такое слово, которое все объясняет, которое объединяет. Дай мне слово, Боже ».


Как встретить гостя, она придумала ещё вчера. И сегодня, бросив в рот остатки марсианских фруктов, побежала на берег собирать ракушки для ожерелья.

В состоянии головокружительного счастья она шлепала по кромке воды босыми ногами. Она была готова рассмеяться или расплакаться в любое мгновение. Саша переживала что-то очень высокое: это был её свет, её полёт, её восторг. «Интересно, что он сейчас делает?» Она брала в руки мокрые ракушки, с них капала вода, перламутр переливался на солнце, и этот блеск отзывался отголосками далекого, забытого счастья. Саша разглядывала ракушки в своих ладонях и вдруг увидела мокрые ладошки своей дочери. В них были такие же сверкающие ракушки, которые она собирала когда-то на море и приносила смотреть маме. Саша остановилась, ракушки высыпались из рук. «Анечка… мамочка… да как же я могу… Кто мне объяснит, как я позволила себе так забыться? Как я позволяю себе эту дикую радость? Почему? Что со мной?! Нет, нет, я вспоминаю о вас, я думаю о вас. Всегда, когда я вижу что-то интересное или ем что-то вкусное, я вспоминаю об Анечке и хочу поделиться с ней… Нет, не то… мне нет оправдания». Луч света начал меркнуть, небо надвинулось на Сашу, а время и события закружились вокруг неё вихрем. «Сколько я здесь? Две недели? Три? Месяц? Всё проносится, как во сне. Они думают, что я погибла? Я жива!! Как сообщить?! Никак… Сколько времени прошло? А если нас не спасут? А что будет, если нас совсем не спасут… … Он прав: мы с ним – два покойника».

– Мамочка! Выпустите меня отсюда!!!

Эти мысли обожгли Сашин мозг. На ватных ногах она зашла в океан и стала умываться соленой океанской водой. Она не знала, куда себя деть. Пустилась бежать по воде, по песку, по камням. Бежала так, словно хочет выбежать из своего тела. Когда уперлась в скалу, и бежать стало некуда, встала на четвереньки. Легче не становилось. Волны хлестали по лицу, а мамин голос в ушах озвучивал её и мамины мысли:

– Что ты наделала, Саша! Что ты наделала? За чем ты погналась? Почему ты стала учить не французский язык, а хинди?

– Потому что, мама, всё остальное было для меня холодно. А здесь я почувствовала тепло.

– От чего? От кого? От киноактера? Ты в своем уме? Куда тебя понесло?

– «Куда понесло», а денег дала.

– Да, дала, потому что хотела, чтобы ты была счастлива.

– А я счастлива, мама! Ты представляешь, я – счастлива! Вот он сейчас придет и будет отнимать надежду и на себя, и на вас, а я буду счастлива!

– Да, Саша, тебя послушать – ума набраться. Учитель языка! Как начнешь говорить!.. А что за этими словами, моя дорогая? Ты не подумала о нас с Анечкой. Кому мы теперь нужны? Я – старуха. Что будет с ней? Кто её выходит?

– Мама, я знаю, что ты прекрасно понимаешь: в том, что случилось нет моей вины. Ты просто сердишься. А сказать тебе «успокойся» я не могу. Моя Аня – моя жизнь. И ты тоже. Я думаю, как я вас осиротила, и у меня останавливается сердце. Но как я могу повернуть всё вспять? А то, что происходит здесь со мной, не описать ни какими словами. Простите меня и прощайте.

От последних слов ей стало особенно страшно. Их как будто бы произнесла не она. Она не узнала свой голос у себя в голове.

Саша поднялась, отерла соленое лицо и пошла собирать ракушки.


ГЛАВА 10

МУЗЫКА БЕЗ МЕЛОДИИ

Солнце садилось, жара стала спадать. По берегу с доской на плече, как с подносом, шел Аша. В любом престижном ресторане повара позавидовали бы набору продуктов, исполнению блюд и сервировке на этой доске. Он перешел границу зон обитания ( скалистый пригорок), и его встретило оригинальное зрелище: на невысоком сером камне в медитационной позе восседала Саша, укутанная куском длинной красной материи. Голова, шея, грудь, руки – всё было обмотано гирляндой из ракушек. «Эй Богуан, что меня сегодня ждет? Рядом с таким чудом сам чувствуешь себя чудаком. Я целый день сегодня собирал, ловил и готовил, а тут… человек-коралловый риф. Ну ладно, Аша, поиграем! Тагар дам!»

Тихо прошел и сел на колени перед ней.

– Махарани, я могу войти?

– Вы уже вошли, – Саша медленно открыла глаза. «О!… сегодня он в синей майке и голубых джинсовых шортах. Волосы распустил. Готовился».

– Алекс, откуда такая роскошь? Вы нашли клад?

– Вы тоже, я смотрю, сегодня в смокинге. Встретили кого-то по дороге?

– Нет. Думаете, Вы одна роетесь в чужих чемоданах? Я принес Вам подарки. Взгляните, махарани: Вы любите музыку и сегодня у нас музыкальный ужин.

– Что это значит? Вы будете петь?

– Нет, но Вы будете слушать. Слушать запахи и ароматы. Первое блюдо – Вечернее Дебюсси.

– Почему Дебюсси?

– Попробуйте и поймете.

Саша взяла оранжевый фрукт и откусила кусочек.

– М-м-м. Действительно Дебюсси. С нотками светлой печали.

– А это Чайковский. – Аша поднял большого красного краба. – Спроси: «почему Чайковский»

– Почему?

– Потому что Щелкунчик! – Аша раскрыл клешню краба и перекусил ею цветочек, торчавший из кокосового ореха.

– А это – Болеро Равеля, – он указал на рыбу.

– А-а, музыка без мелодии!

– Почему без мелодии? Мелодия есть. Костей, правда, много.

– А что мы будем пить?

– Абра кадабра! Вот… белое безалкогольное. Это кокосовое молоко.

– Нормально.

И они начали свой пир. Светский раут в лучах уходящего солнца.

Сначала в ход пошли яркие сочные фрукты. Потом распотрошили Щелкунчика. Болеро оказался действительно костлявым, но и кости пригодились: из них можно было складывать слова на хинди. Саша не предполагала, что можно опьянеть от еды.

Дальше начались водные забавы с детскими выкрутасами: хождение на руках, ныряние с камней в разнообразных позах, трюки с задержкой дыхания. Саша могла себе позволить только веселое барахтание на мелководье. А после того, как Аша виртуозно изобразил «Кита всплывающего», и побережье озарилось громким хохотом, смеяться уже было невозможно, не было сил.

Потом они разводили костер: сначала с помощью трения двух деревяшек, а потом с помощью зажигалки, которую Саша берегла на «черный день», но ради сегодняшнего вечера решила пожертвовать. Усевшись возле костра, они замолчали.

Саша подняла небольшой плоский камень.

– Аша, смотри, телефон. Кажется, тебе звонят, – и она бросила камень Аше. Тот ловко поймал и прислонил камень к уху.

– Алло? Сингх, друг! Да на побережье развлекаюсь с одной сумасшедшей. Не завидуй. Она старуха. Вся ракушками уже покрылась. Лови! Тебе звонят.

– Алё! Галчонок! Я на пляже. Что делаю? Жду у моря погоды. Лови. Индия на проводе.

– Брат Раджа! Нет, всей семьей сюда ехать не советую: обратных билетов не купишь. Говори теперь ты.

– Мама? Это Ваша дочь – неудачница. За всю жизнь ничего не накопила: ни друзей, ни денег. А под конец её выбросило на берег с каким-то незнакомым мужиком. Жрать нечего, жить незачем. А Вам, Аша, кажется, звонит отец.

У Аши округлились глаза, как будто на том конце несуществующего провода его действительно ждал голос отца.

– Отец?.. Какая удача. Я с ним давно уже не разговаривал. Дай мне трубку.

Аша прижал камень к уху.

– Папа? Как твои дела? Почему я долго не звонил? Что ты, папа… просто у того, кому не звонят время идет медленнее, чем у того, кто не звонит. Что у меня с голосом? Что у меня случилось? Ты же ничего не знаешь… Мне нужно кое-что рассказать тебе… – Аша закрыл глаза и после паузы продолжил, – Папа, ты же знаешь, я всю жизнь, всегда, чувствовал себя особенным. Во мне жило ощущение, что я могу всё. И за что бы я ни брался, у меня всегда всё получалось. И всё равно я страдал от комплекса… не знаю, как его назвать. Я ощущал невостребованность своего таланта, недовысказанность своих мыслей, желаний, недобор переживаний. Мне всегда было мало тех средств, которые мне предлагались для самовыражения. Я словно шел на цыпочках, когда мне хотелось взлететь! Чёрт возьми, папа! И тут, ты помнишь? появилась она. Моя поддержка, моя опора. Она давала мне смысл и сама была моим смыслом. Папа, у меня появилась надежда. Я задышал. У меня как будто пульс изменился: стал не сумасшедший и сбивчивый, а глубокий и наполненный. И это сокровище недавно выпало из моих рук и разбилось вдребезги… Всё… Связь прервалась. Холодно становится.


К костру подтягивались мотыльки, бабочки, крошечные крабики.

– Почему-то зверюги боятся огня, а всякая мелочь пузатая к нему тянется…

– Ползут погреть свои холодные, цепкие лапки. – Брезгливо сказал Аша. -Этим хладнокровным дурачкам надо всегда возле чего-то греться. И им всё равно от чего греться: от солнца или от костра. Вы меня понимаете? Нет, конечно…

– Вы думаете, я Вас плохо понимаю? Да, я понимаю не всё, что Вы говорите. Но я понимаю самое главное.

– Очень интересно. Поделитесь.

– Я понимаю, что Вы очень любили свою жену.

– Я её и сейчас люблю. Когда она ушла, полюбил ещё больше. А тогда … она меня любила. Она вообще была героиня. Всё-таки публичная жизнь – штука утомительная. А она всё как-то правильно понимала в этой жизни. Но говорила, что это я её научил. А я тебе столько не додал, Голи. Вы молчите? Вам не понравились мои слова?

– Я могу задать странный вопрос?

– Думаю, у Вас это получится.

– Почему Вы не похоронили Голи, а … … ?

Аша тяжело вздохнул, но Саша почувствовала, что разговор продолжится.

– Знаешь, бывают такие дурацкие вечерние разговоры о жизни и смерти. И как-то раз Голи сказала, что хочет так. И потом, когда она здесь… болела, я поклялся ей, что выберусь отсюда только вместе с ней. А теперь, хотя бы в таком состоянии, я смогу увезти её. Но хватит об этом.


Аша встал и начал ходить по берегу.

– Да, увезти… Вы знаете, а в моей жизни, по большому счету, ничего не изменилось. Моя жизнь там – очень ограниченна, практически, как этот остров. И окружена огромным океаном жизни, в который мне не на чем выйти. Нет ни катера, ни лодки.

– А я не понимаю, почему не ищут! За столько времени ни корабля, ни самолета. – Он продолжал нервно шагать по берегу. – Мы с тобой уже научились разговаривать друг с другом! Кстати, ты заметила это? Ха-ха! На каком языке мы общаемся? Да это и не важно. Я тебе говорил, этот остров тот ещё персонаж. Прячешь нас?! Прячешь?!

Ищут они меня… как же. Голи давно бы уже всех на уши поставила. А эти сейчас делают шоу. Говорят… произносят… слова, слова, пена, пена! Э! Получи!

И он начал бить ногами набегающие волны.

Саша молча ждала, когда закончится этот психоз. Брызги летели на его одежду, лицо… Успокоившись, он вытер капли с лица, как вытирают слезы.

– Извините. Нервы что-то… Это был не я. Я обычно ни с кем не дерусь. Но тут очень захотелось кому-нибудь морду набить. А океан под руку подвернулся.

Он стал уходить, медленно, спиной вперед.

«Почему ты не уплыл?»

«Не скажу. Всё тебе скажи».

– Спасибо за компанию. Провожать не буду.

– Да что тут идти-то… – Саша махнула на навес, практически возле которого она стояла.

– До завтра? Завтра чем займемся? Посмотрим по погоде?

– Эта чертова погода будет отличной. Я тебе обещаю! – крикнул он, удаляясь.


Аша шел и злился:

«А что это ты так развеселился? А что это ты так разошелся? Жить захотелось? Как она ловко развела тебя на эти откровения. Простодушная. Блаженная. Журналистка без журнала. Это такой сорт людей, которые способны влезть без мыла куда угодно.

Не надо было при ней такое говорить?

Нет! Надо было! Пусть знает и не подкатывает со своими дешевыми фанатскими штучками. Нравится пальцем в душе ковырять?! Только здесь мне этого не хватало. Не хочу… ничего не хочу!

Так она вроде и не подкатывала…

Вот пусть и не подкатывает! А начнет – поставишь на место. И вообще, теряешь форму.

С утра начинаю заниматься спортом».

Саша упала в свои чемоданы и уснула.


ГЛАВА11

МАНДАЛА.

Утром она проснулась бодрой. Поднялась, потянулась к солнышку и заметила беспорядок в своем хозяйстве. «Что-то всё разбросано. Надо всё разложить по местам». Она стала раскладывать чемоданы к чемоданам, сумки к сумкам, бутылки к бутылкам, с удовольствием вспоминая вчерашний вечер.

«Отчего я так устала вчера вечером? Он много говорил, а я его напряженно слушала. Я так хотела его понять, что чуть не лопнула голова. Стоп, а это что такое?» Из песка торчал кожаный рыжий ремешок. Саша потянула за него и вытащила из песка свою сумочку.

– Ах, вот ты куда подевалась, моя дорогая, моя подружка. А я тебя искала. Вот стоило тебя один раз отвязать от руки, и ты чуть не пропала!

Во избежание потери документов во всех путешествиях Саша привязывала сумку к руке. Так научила её одна знакомая, когда они отдыхали в Геленджике: во время ночной грозы с гор хлынули переполненные реки, и они так обе перепугались в своей маленькой гостинице, что привязали к себе все самое необходимое.

Саша с волнением открыла сумку. Всё её прошлое было на месте и растерянно смотрело на неё. «Ну что вы так нерешительно выглядываете друг из-за друга. Не бойтесь, я вас узнала: паспорт, билеты, банковские карточки, косметика и … словарь!! Ты ж мой англо-русский, ты ж мой русско-английский.»

– Боже! Боже! Это Твой знак! Это Ты! Ты даешь мне слово!

Слова и рифмы запрыгали радостно в голове и начали складываться:


Я просила Бога,

И в молчанье строгом

Бог мне дал Слово,

И оно стало Богом…


Весь этот день и следующий Саша изучала словарь и доедала Дебюсси и Равеля. На третий день чувство голода придало новый вектор её мыслям и действиям, и, не имея ни малейшего представления, где и как ловить рыбу, она отправилась на рыбалку. Вспоминая ролики из ютуба, задумала соорудить себе гарпун из палки. Но ничего не получилось: не нашла ни подходящей палки, ни наконечника. Да и рыба плавала где-то в одной только ей известных местах. Потом Саша поняла, что надо зайти поглубже в воду, и когда зашла по пояс увидела, как в воде резвятся стайки рыбешек. «На таких и гарпун не нужен. Сварю из вас суп. Только как вас выудить, ребята?»

Она добежала до навеса и вернулась на свое рыбное место уже с целлофановым пакетом. Опустив его в воду, стала ждать, когда рыбки сами заплывут внутрь. Но рыбы весело плавали стайкой, и пакет их совершенно не интересовал. Саша стала загребать воду пакетом, но как она ни старалась угнаться за рыбками, у неё ничего не получалось: рыбки проворно рассыпались в стороны. Но как только она их разгоняла, они опять собирались вместе. Тогда Саша замерла, и рыбки снова вернулись туда, где их ждала судьба с целлофановым пакетом в руках. Они кружились вокруг него все вместе, и тут одна рыбешка отбилась от стаи и начала медленно заплывать внутрь. «Ну вот, все умные, одна ты дурёха»,– сказала ей Саша и выхватила пакет из воды. В нем была рыбка.

Саша ликовала:

– Ваши действия – это ваша карма. И результаты этих действий – тоже карма! Я назову тебя Карма!

В океане она больше ничего не поймала, в лес одной было идти страшно, и страх победил голод. Так что в этот день она ничего не добыла.

День заканчивался письмом домой. «Дорогие мама и Анечка. Я живу хорошо. Сейчас я готовлю себе ужин. Это будет суп из рыбьих голов. (Бедный Равель, третий день мучается.) Варю в жестяной банке из-под пива. Запах моего супа… на любителя. Извращенца. Прием пищи у меня в основном вечерний. Как бы не набрать лишних килограммов. Хотя… кого мне здесь бояться? Никому я не интересна и не нужна. Второй день изучаю словарь. Для чего?.. Он опять пропал. Может, в пропасть провалился?! Не дай Бог, конечно. Сейчас помолюсь и лягу спать. Поблагодарю за день, за хлеб насущный и за компанию. А компания у меня такая: передо мной лежит русско-английский словарь, чуть поодаль расположились рожки да ножки от Равеля, рядом в луже плавает одинокая Карма». Последними словами Саша рассмешила сама себя. «Рожки да ножки от Равеля и одинокая Карма…» Она стала смеяться громко и безудержно. До слез и всхлипываний.


Утром четвертого дня возле серого камня она обнаружила знакомую синюю бутылку воды. «А вот и дар Божий. Издевка? Подачка?– спросили эмоции у разума. « Он приходил… ночью или утром? Мой Ромео», – сказали чувства. Саша долго и печально смотрела на воду, а в душе разливалось какое-то нежное томление, от которого становилось приятно и стыдно и которое подбросило её, как волной. – А ведь я не поблагодарила его за тот ужин. И за воду надо тоже поблагодарить».

Она распахнула словарь, нашла необходимые слова и решила сама пойти к нему. «А что тут такого? А что тут, собственно, такого?!» Но где его искать за этим пригорком?

План действий созрел быстро: она влезет на эту маленькую скалу, оглядит всё с её высоты, что-нибудь, где-нибудь она да заметит и будет двигаться в том направлении.

Когда она добралась до середины, к ней в голову пришла одна умная мысль: «Что я делаю? Куда я лезу? Ну не поблагодарила я его, и что? Нужна ли ему вообще моя благодарность? Как я отсюда спускаться буду?!» Но дело уже было сделано, и взобраться наверх стало проще, чем спуститься вниз. Пришлось лезть до конца. Испугавшись высоты и скользкого камня, распластавшись на вершине, она, как большая черепаха, вытягивала шею, пытаясь высмотреть признаки бытия Аши. Снизу раздался голос: «Я не там, я здесь». Аша стоял у подножия на Сашиной территории.

С вершины стали доноситься стоны и причитания.

– Я не пойму, Вы там плачете или смеетесь?

– Я плачу. Я не могу спуститься. Помогите.

– Как я Вам помогу? Медленно скользите вниз.

– А Вы меня внизу поймаете?

– Зачем? Ниже земли не упадете. Спускайтесь. Не бойтесь. Аккуратно.

Под тихий смех Аши Саша начала свое медленное снижение.

«Это унижение какое-то, – думала она, кряхтя и цепляясь за каждый выступ, – как теперь ко мне можно относиться серьезно?»

Когда до земли оставалось метра два, Аша рукой прижал её к скале.

– Поймал!

Потом помог спрыгнуть.

– Зачем Вы туда забрались?

– Не знаю, – ответила Саша, потирая ушибленные места.

– Это великолепно! – всплеснул руками Аша.

«Зато я знаю: за мной подглядывать. Всё-таки я был прав: наблюдение ведется. Журналистское расследование».

– Я хотел сегодня Вам показать ручей. Вы можете идти?

– Да, конечно!.. Я только кое-что возьму с собой.

Саша быстро добежала до навеса, схватила сумку и, весело размахивая ею, закричала:

– Я нашла словарь! Я нашла словарь!

– Вы не перестаёте меня удивлять.


И они направились вглубь острова.

Аша двигался энергично, целенаправленно. Как и в прошлый раз, когда они поднимались на холм, Саша догоняла его. Временами она переходила на легкий бег, боясь отстать. Чтобы как-то замедлить этот марафон, она решила с ним заговорить, и, задыхаясь, произнесла:

– Я хотела сказать Вам «спасибо» за ужин.

Никакой реакции не последовало. «Может, не расслышал?» Сашу напрягала тишина в общении, она всегда старалась заполнять паузы словами.

– Я знаю, что в джунглях нельзя трогать ярких насекомых. Они могут быть ядовитыми.

Аша оглянулся, красноречиво посмотрел на неё, но ничего не ответил.

Он поднял с земли палку и пошел с ней как с посохом. Они зашли в зеленые заросли, и Саша оказалась в сказочном лесу. Свет падал сквозь резные листья деревьев и создавал причудливые картины на стволах, птицы перелетали где-то высоко в кронах и пели свои неземные песни. В ушах у Саши звучала музыка леса, и не было ничего красивее этого. Палка в руках у Аши превратилась в копье воина, и это был тот самый Аша, который смотрел на неё с экрана и превращал её жизнь в сказку и мечту.

– Запоминайте дорогу. Хотя заблудиться трудно. Справа будет большое упавшее дерево. А сейчас идем мимо папоротников. Видите слева? А теперь осталось только слушать. Слышите?

– Слышу! Звенит, зовет.

Они пошли на звук веселого журчания.

Звон ручья приближался и тоже волновал её воображение. Впереди была загадка, тайна, «маленькое чудо». Саша во все глаза смотрела вокруг и ждала встречи с ним. И наконец-то он показался.

По гладким камням стремительно бежал прозрачный поток.

– Я хочу умыться.

– Осторожно. Вода очень холодная.

Саша плеснула себе в лицо ледяной водой, и её окатило волной холода, а потом бросило в жар. «Ещё!», – сказала она самой себе.

– Как хорошо, что Вы нашли этот ручей.

– Я очень хотел пить и, наверное, просто призвал его к себе. Я очень в нем нуждался.

Она зачерпнула воды и отёрла плечо. По руке потекла мутная вода, охлаждая тело и смывая пыль и соль последних дней.

– Человек всегда острее всего нуждается в том, чего у него нет, – продолжал Аша,– это становится его целью, идеей. Его Богом. Если не есть три дня, то еда станет твоим Богом. Вы ведь со мной согласны? Да?

Саша задумалась и отрицательно покачала головой.

– Ну вот я не ела три дня. И еда не стала моим Богом.

– Значит, Вы испытываете больший голод ещё в чем-то. Еда – это пример.

Саша ещё раз плеснула себе в лицо холодной водой.

– Голод ведь бывает не только… гастрономический. Вот наша с Вами тоска по дому, родным лицам, запахам, будням…

– Праздникам.

– Не перебивай. Праздник мы можем устроить и здесь, и он будет примерно таким же, как и там. А вот будни, рутина дней… И это – наш с Вами голод, который лишает аппетита. Абсолютный. Неутолимый. Я снимался в одном фильме про голодающего и много читал о голоде. Он, оказывается, бывает разный. Вы знаете, что такое когнитивный голод?

– Минуточку, – Саша онемевшими, нечувствительными от холода пальцами достала из сумки свой маленький словарь.

– Перевод есть, а объяснения нет.

– Это когда человек чувствует запах вкусной булочки и ему кажется, что он голоден. Это мнимый голод. Вы меня понимаете?

Саша с интересом посмотрела в его глаза и увидела кривую снисходительную улыбку. «Что это было? В его взгляде, тоне и словах? О чем он говорит и почему так смотрит? Что это он так учительствует? За что такое пренебрежение в глазах? Я могу простить невнимание, непонимание, но только вот так смотреть на меня не надо».

Но сейчас она решила стряхнуть с себя это настроение какой-нибудь фразой. Вопросом.

– Откуда течет этот ручей?

– Не знаю. Не интересовался.

– Если Вы сегодня свободны, может быть, посмотрим?

Аша засмеялся:

– Да, я сегодня свободен.

Двигаясь вверх по течению, они заходили все глубже в лес. Перешагивая через толстые корни, прыгая с камня на камень, мыслями она опять возвращалась к словам Аши про голод. «Мнимый голод… Что меня так зацепило в этой фразе? А может быть, мне все это только показалось? Вот они, тонкости перевода… Может, я пытаюсь понять больше, чем он сказал? Аша, тот старый, из телевизора, защити меня. Меня обижают. Меня обижает твой аватар. Лохматый, волосатый аватар. Он, наверное, не знает, как мне плохо и хочет отнять последнее – тебя».

Ручей привел их к подножию горы, а сам затерялся в траве и кустах.

– Дальше не пойдем. Здесь без мачете делать нечего.

– Тогда пойдем сюда.

Саша указывала на небольшой проем в горе.

– Я думаю, это вход в пещеру, – сказала она, подходя ближе к проему.

– Вы хотите туда зайти? Там могут быть летучие мыши. Не страшно?

– Страшно. Но очень интересно.

Над входом Саша заметила небольшой знак, высеченный на камне.

– Аша, посмотрите, что это? Ведь кто-то это сделал?!

– Да, кто-то… когда-то. Может быть, кто знает, давным-давно это была пещера для медитаций… Но это только мои предположения. Этот знак – скорее всего мандала. Два треугольника, один стоящий на основании, другой перевернутый – знак разрушения и созидания.

Ну что, наш герой начинает демонстрировать свои штучки?

Из пещеры доносился тонкий, приятный аромат, зазывающий, манящий.

Они сделали шаг вперед и оказались в абсолютной темноте. Ничего не было видно, и ничего не было слышно. Темнота обняла их и заворожила. Вдруг оба одновременно оглянулись назад. Позади был день. Широкий лист качался под ветром, беззвучно пролетела стрекоза. А впереди..? Они сделали ещё один робкий шаг вперед, в непроглядную черноту.


Они стояли ослепленные темнотой и оглушенные тишиной.

Через несколько мгновений Саша потеряла равновесие. Она раскинула руки и случайно ухватилась за его плечо. «Хоть какие-то координаты обозначились».

– Если Вам так страшно, то давайте выйдем.

Саша убрала руку. Темнота словно затягивала её внутрь, не отпускала. Но страшно не было.

– Нет, ещё постоим, – ответила она и обратила внимание, что эха не последовало. Голос словно утонул в какой-то вате, все слова как будто остались у нее во рту, прилипли к зубам, как пластилин. Она закрыла глаза и оказалась в своей собственной темноте. Потом потерялись верх и низ. И она полетела. Сначала летела в тишине. Потом появился шум, как будто гудело множество пчел, и среди них звучал колокольчик. Затем из этого гудящего роя стали выделяться голоса: оказалось, что это школьный галдеж на перемене, потом зазвучал недовольный мамин голос, а колокольчик превратился в Анин смех. Голоса и образы стали пролетать мимо, как тени. Мамин голос говорил: «Чего ты хочешь? Чего ты хочешь?», потом этот голос стал голосом певицы, гул стал тягучим звуком вины, и певица нараспев начала спрашивать Сашу: «Чего ты хо-очешь? Чего ты хо-очешь?»

«Всё вернуть! Домой!»

«Чего ты хо-очешь? Чего ты хо-очешь?» – настаивала певица.

«Я хотела, чтобы ты была счастлива», – пролетела тень маминого голоса.

«Чего я хочу? Выжить. Жить!»

«Чего ты хо-очешь?» – не отставал голос. Но теперь ответ Саше не давался.

«За чем ты погналась?» – плаксиво спросила мама.

Мимо пролетела картинка, где Саша стояла на палубе парома и смотрела на закат.

«Острее всего человек нуждается в том, чего у него нет», – сказал голос Аши, пролетая мимо.

«Чего я хочу? Чего я хочу? Я хочу то, чего у меня нет. Я хочу увидеть себя. Я хочу себя! Я хочу света. Воздуха…» Тут Саша глубоко вдохнула и открыла глаза. Она увидела, что сидит возле входа в пещеру, и Аша обмахивает её большим листом.

– Я сказал, надо выходить оттуда. Духота и, наверняка, какие-нибудь испарения.

– А Вы что попросили?

– Что я попросил? У кого? Дышите. – Он продолжал махать над ней листом.

«Точно там выделяется какой-то газ. Иначе я не видел бы этот сон наяву. Двор нашего дома в деревне, круглый каменный колодец и дерево с коричневыми увядшими листьями. Они осыпались и шуршали. И ветер их нес на меня. И пахло осенью. Горечью этих листьев. И был вечерний час. И солнце пригревало. И было грустно и тревожно. И было ожидание. Чего-то… Другого…

А потом из-за горизонта поднимался свет, и на дереве распускались листья неестественного зеленого цвета и неестественной для листьев формы. Чушь какая-то. Но… ».

– Пойдемте отсюда.

Саша обратно шла с трудом. По тем же камням, через те же корни ноги не несли её. «Что я попросила?! Что я попросила?! Нет, нет, я хочу домой. Надо вернуться и перепросить… Но не сейчас. Нет, не сейчас. Сейчас у меня болит голова, и я должна всё подготовить к отъезду. В это надо просто верить. Только в это. И ни во что другое. Если я буду верить в это, то меня спасут (мысль материальна), а если в другое, то…».


Они снова вышли к побережью. У Аши тоже болела голова, и он присел в тени дерева. Саша пошла к воде и начала собирать ракушки.

«Худая, растрепанная. И это её я испугался. Эфемерное создание. Девочка-мальчик. И имя-то мужское – Алекс. О Господь, одному Тебе ведомо, как Ты её здесь хранишь. Как-то ведь она прожила все эти дни. Чем-то держалась. Что Ты ей дал такое, чего мне не даешь? Какую манну небесную Ты ей посылаешь? Ты точно не оставил её, Боже. Она умеет как-то особенно хорошо просить Тебя о помощи? А у меня вот ничего не просит. Видимо, поняла, что от Тебя она помощи дождется быстрее, чем от меня, здорового мужика. А я… а я и не Бог, а просто несчастный сумасшедший, который оставляет её каждый день на произвол судьбы. Который обвиняет тебя, дружок мой по несчастью, не понятно в чем, а потом сам же ещё и прощает. По всем статьям: и Божеским, и человеческим, я опять подлец. Как оказалось, в последнее время мне таким быть не привыкать. Но ведь тогда в лодке я не сплоховал, Господи. Я не сплоховал. Какие же у Тебя ещё на нас планы?»

– Зачем Вам столько ракушек?

– Я собираю их для своей дочери. Она очень любит ракушки. А таких она никогда не видела. Когда за нами придет помощь, я же не буду бегать по берегу и собирать их. Я сделаю это заранее.

– Дочь?.. У Вас большая семья?

– Нет, семья у меня маленькая: мама, дочка и я.

– Извините… а муж?

– Мой муж объелся груш.

– Простите, я не знал… Вы вдова…

– С ним все в порядке. Не я, он вдова. Он даже не знает, живы мы с Аней или наоборот. Мы разведены.

– Как не знает? А алименты он платит? В России платят алименты?

– Он не платит. Мне от него ничего не нужно.

– Но ребенку?

– А значит и ребенку.

«Сказала, как гвоздь забила. Ах, вот, что в тебе есть…»

Саша оборвала его мысль:

– Посмотрите, какое чудо! Я такие видела только на картинке в интернете. Сквозь неё даже свет проходит! Анька обалдеет… – В руках её сияла белая витая раковина, а в глазах сумасшедший восторг.

«Да у тебя в газах электричество, Алекс. У Голи глаза были черные вишни, а тут… сейчас, сейчас я снова поймаю твой взгляд… по-моему у тебя зеленые. И если рисовать портрет, то в пол-оборота, чтобы показать линию глаз: внешние уголки чуть приподняты. Ну вот, художник во мне ещё не умер окончательно».

С белым сиянием в руках Саша шла к нему.

– Аша, сколько мы им дадим ещё времени, чтобы они нас нашли?

«Скажи мне, что нас спасут, и я тебе поверю».

«Тёмно-зеленые оливки с крупинками куркумы. Какие веселые глаза. Боюсь тебя разочаровать, мой друг, но все сроки уже вышли». Ему захотелось успокоить её, убрать тревогу из веселых глаз. Но изображая невозмутимость, видимо, перебрал бодрости и иронии.

– Не будем никого ограничивать.

«Он не верит. Он не верит. Он ни во что не верит. Всё звучит фальшиво. Как он мне неприятен… »

– Тогда, я пока украшу ими свой маленький домик.

– Кстати, этот шалаш ещё жив? Надо придумать что-то попрочнее.

Эта мысль вызвала у Саши противостояние.

– Зачем? Не надо! – произнесла она испуганно, – Не надо здесь ничего прочного и постоянного.

– Когда начнется сезон дождей, он не выдержит.

– Когда он начнется, мы будем уже дома.

– Послушайте!..

– Ничего страшного. Мне ничего не нужно. Жила же я в нем как-то до этого.

«Так пропадешь, дурочка».

– Послушайте…

– Не беспокойтесь. Мне от Вас ничего не нужно. Я уже привыкла так: одна… и так далее. Не надо обо мне беспокоиться. Я Вас прошу, не надо обо мне беспокоиться. – Аша встал. – Не надо меня успокаивать и не надо обо мне беспокоиться.

Саша убежала, прижимая к себе ракушки.

Это была ещё одна волна холода и жара. Только она не проходила так же быстро, как от соприкосновения с водой. Это проникло глубже.

«Он прав: моя тоска по дому и Анечка – вот настоящий голод. А все остальные радужные чувства, которые приходят ко мне сюда – это голод мнимый, придуманный. Когнитивный. И ничего больше. И ничего никогда не будет. Я не хочу. Я не смогу… Я боюсь. Я боюсь».

Аша шел к себе и тер щетинистые щеки. «Я тогда тоже украшу свой «маленький домик». Я сделаю ремонт, я переклею обои. И ты, Голи, в этот раз не будешь мне указывать!»

Этой ночью ему приснился сон: Голи стояла, одетая как царица на фоне яркого солнца. Он был перед ней в костюме древнего индийского воина. Припав на одно колено и протянув к ней сложенные лодочкой руки, он произносил только одну фразу: «Мне просто стало её жалко», испытывая при этом широкий спектр чувств от жалости до раскаяния.


ГЛАВА 12

«МАХАДЕВ МОЙ, МАХАДЕВ»

Утром Саша проснулась в обнимку с газетой. Она отняла её от груди и прочитала написанное вчера вечером:


Я просила Бога,

И в молчанье строгом

Бог мне дал слово,

И оно стало Богом.

Я ему молилась

И ему преклонялась

И по всем дорогам

Я за ним пускалась.

И оно ко мне благоволило

И душило в своих объятьях,

Стало слово жизни мерилом,

А потом и моим проклятьем.


«Спасибо за словарь. Спасибо за урок. Теперь я понимаю слова. Почему я думала, что мне станет легче, когда я начну понимать слова? И вообще я вчера прямо как-то поумнела. Я поняла, что можно сколько угодно верить в наше спасение, но от этого оно ближе не станет. И зачем тогда об этом думать. И зачем мучить себя этими надеждами. Поняла, что он – чуждое, чужое, а чужое брать нельзя. А если нельзя, то зачем стараться. Поняла, что круг замкнулся, и выхода нет».

Возле серого камня суетился Аша. Он что-то строил на песке: переносил камни, укладывал бревна.

«Когда он говорит со мной, он не называет меня по имени. Возможно, он его и не помнит. Когда стоит рядом, то не смотрит на меня. Ему не хочется на меня смотреть. Тяжко жить рядом и знать, что ты неприятен человеку. А тот вечер в «ресторане»?.. Забыть. Не было. У меня нет сил подняться. И мне все равно, что ты там придумываешь на этом песке».

– Вы не встаете целое утро! Вы заболели?!

Саша отвернулась на другой бок. «Не могу ни смотреть на тебя, ни разговаривать с тобой». Потом она долго плакала.

Услышав приближающиеся шаги, утерла слезы.

«Не буду поворачиваться. Лицо должно успокоиться».

Запахло какао и ванилью.

– Всё в порядке?

За Сашу ответил её желудок, который предательски заурчал.

– Вы себя специально голодом морите? За фигурой следите? Хотите кому-то понравиться?

– А Вы свою крепость построили? От кого-то хотите обороняться? Держать удары?

– Это не крепость. Я хотел обратиться к Вам с просьбой. Вы бы не могли помогать мне готовить?

– Вы и так всё делаете лучше меня.

– Чтобы здесь не пропасть, во всем нужна система. Режим.

– А чтобы пропасть?

– А чтобы пропасть, есть масса способов. Смотря что Вы предпочитаете: воздух, сушу или воду. А ещё есть способ для утонченных натур – сойти с ума. Вставай, упрямая.

Саша продолжала лежать к нему спиной, игнорируя его слова.

– А Вы и спите в кроссовках?

Саша резко села и поджала под себя ноги.

– И что?! У меня ночью ноги мерзнут!

– Потому и мерзнут, что Вы не разуваетесь. Пора учиться ходить босиком. Снимите кроссовки, пройдитесь по горячему песку.

Саша продолжала сидеть, скрестив ноги и руки. Аша вздохнул, положил возле неё лист с очищенными фруктами и вернулся к своей постройке.


Вечером бабочки, мотыльки, светлячки и Саша потянулись к свету костра. Никто из них не понял, что оказался на просторной кухне с разделочным столом из плоского камня, с каменной первобытной мебелью (стулья-табуретки) и очагом. У Аши получился большой огонь. Языки пламени рвались в небо. Поленья громко трещали, рассыпая фейерверки искр.

– Присаживайтесь. У меня какое-то странное состояние. Может, я что-то съел? Внутри все дрожит. А у Вас? Нет?

Саша сидела угнувшись и медленно развязывала и завязывала шнурки на кроссовках:

– Что будет дальше?

Она подняла голову и окинула взглядом знакомые окрестности.

– Где мы? Я совсем не помню, как я здесь оказалась. Совершенно не помню. Меня прибило волной? Или кто-то вытащил меня на берег? Память мне не возвращает ничего. Пытаюсь вспоминать, но каждый раз одно и то же: начинают приходить образы из детства и тому подобное. – Саша пожала плечами. – Я – книжный червь. Весь мой мир у меня в голове. Может быть, и этот мир я себе придумала? Может, он не реальный? – Саше на лоб сел светлячок. Она смахнула его. – Нет, реальный.

Сколько я себя помню, я всегда училась: музыкальная школа, обычная, кружки, курсы и так далее. И что? Кроме моего скудного английского никакие другие знания мне здесь не пригодились.

Я здесь вспоминаю маму. Мои воспоминания детства – она лежит на диване и читает книгу. Я очень любила маму. Когда она уезжала по делам предприятия… «в командировку»… я не хотела отпускать её и плакала. В такие вечера, без мамы, я всегда читала один рассказ. Про девочку сироту. Она жила у родни и спала на ящике. Они ей даже кровати не купили. Я помню, как меня это переполняло эмоциями, я представляла себя этой сиротой, которая ютится на ящике. Я помещала себя в ту реальность, я становилась той девочкой, и думала, что бегущие по моим щекам слезы оплакивают её судьбу. Что это плачу не я, а она. И становилось легче.

А ещё мама пыталась устроить свою личную жизнь. И когда к нам приходили гости, одна мамина подруга всегда говорила мне: «Не мешай матери, не мешай матери». А мне было так обидно от этих слов, потому что я никогда никому не мешала. А для мамы я была готова на всё. Когда она болела, я молила Бога, чтобы мой любимый мальчик, моя первая любовь, не любил меня – только бы мама была здорова. Когда у неё что-то не ладилось в жизни, я опять обращалась к Нему и говорила: «Господи, я не буду писать свои рассказы. Я никогда не буду писать. Только пусть у мамы все будет хорошо». Мне вообще в жизни легче отдать, чем попросить. Я это говорю не потому, что я такая хорошая… просто мне так действительно легче. Но, может быть, поэтому ко мне и не прилипала надолго обида на друзей, рассказывающих мои тайны, на коллег, ворующих мои идеи, на любимого, бранящего меня за мою болезнь, на посторонних людей, от любопытства готовых залезть под моё одеяло, на бабушку, роющуюся в моей сумке и маму… , читающую мои дневники. Я всегда всех прощала, потому что не могла жить со злостью на душе. А ещё я привыкла, что всегда одна на всех рубежах…

Когда я познакомилась с молодым человеком, и мы решили пожениться, мне сказали, что у меня не будет детей. Я подумала, что это не честно, если я утаю от него такое, лишу его возможности стать отцом. Я всё ему рассказала. Он сказал, что все лечится. Мне это так в нем понравилось, и так утвердило мои чувства к нему. Он был мой герой.

Потом я вышла замуж, и родилась Анечка. И это было чудо. Правда, это чудо постоянно болело. Два раза я думала, что она умрет. Не знаю, сама ли я её вытаскивала с того света, или Господь Бог помогал, но я так устала. Муж сказал, что ему это всё надоело. А мы с ней потом ещё долго не вылезали из больниц. Я из-за неё и в школу-то пошла работать. Если бы не Анечка, видали бы они меня там.

Наши отношения с мужем разваливались. Чтобы сохранить семью, я старалась подстроиться под него, но стала превращаться во что-то совершенно непохожее на себя. Чуть совсем не сошла на нет. Это трудно объяснить. Этот эмоциональный вакуум. И откуда он только взялся? Вот сейчас я только понимаю: мы жили с его мамой, мой муж оказался на своей территории, в своей среде, которая не принимала меня, считала, что меня с ребенком (с их же внучкой) посадили им на шею, а сами устраивают свою личную жизнь.

Я хотела выучить испанский и купила учебник. Когда его мама об этом узнала, – Саша засмеялась, – я думаю, она прокляла меня. Она совершенно не видела смысла в этом процессе.

Короче… я обрадовала двух матерей: одну тем, что наконец ушла, а вторую, что вернулась. Мама была очень рада, когда мы с Анечкой вернулись к ней домой, ей стало спокойно. Она твердила мне «разведись, разведись». Я понимала, что ничего хорошего в моем замужестве уже не будет, но эта тонкая ниточка создавала иллюзию… моей полноты, моей полноценности.

Я развелась официально. И у меня началась депрессия. Всё потеряло смысл. Потянулась, как Вы тогда сказали, «рутина дней». После моего ухода от мужа я сначала даже немного обрадовалась тишине. Но потом… Годы замелькали, десятилетие растворилось, как облако. Один день был похож на другой. Всё вертелось вокруг одной оси. Жизнь словно положила меня в карман и забыла обо мне.

Как-то раз зимой я задержалась в школе. За окном было уже темно, я сидела в учительской, готовилась к уроку музыки, слушала классику. В комнате звучал Бах, за темным окном падал снег, лучшей обстановки для момента истины не придумаешь. И он навалился на меня. Я смотрела на свое отражение в окне и задавала себе вопросы: « Кто я? Какая я? Что там отражается в этом Божьем зеркале? Вот моя жизнь: матери не мешай, под мужа подстройся, и ради дочери иди работать в школу. Везде заткнись и подвинься. Где здесь Я? В чем это Я проявилось?»… За окном было темно, и падал снег. Надо было идти домой и выходить туда: в этот черно-белый мир. И мне вдруг стало так себя жалко, так обидно и горько за свою жизнь, бесцельную и никчемную. Я почувствовала, что живу в пустоту. И я сказала себе: «Сделай шаг. Сделай же один только шаг. Вырви себя из этой западни». Но куда шагать? Если бы я знала. И тут совершенно случайно в интернете я нашла… Если бы Вы знали, что я нашла! – Саша закрыла глаза. – Один человек … из интернета… подарил мне мое возрождение. Подарил мне яркий мир, вселенную, бесконечность. Он все перевернул во мне. Этот художник, этот… И я сделала шаг… И оказалась здесь! Почему? Почему?! Если эта жизнь не для меня, зачем надо было являть её на свет? Я снова всё потеряла! Ну разве это справедливо – каждый раз все терять?!

Аша еле дождался, когда она закончит свой монолог, раздражавший его своей откровенностью. Его уже душило свое, подступавшее к горлу повествование.

– Да что Вы там могли потерять из этого интернета?! Нет, не то… Вы все говорите не то. Вот если бы Вы загубили чужую жизнь, я бы Вас лучше понял, а Вы бы поняли меня. Потому что сначала я сломал её жизнь, а потом и вовсе отнял. Вот с таким чувством я живу.

Аша подбросил ещё веток в костер. Прохладный вечерний ветер помогал раздувать огонь. На океане поднимались волны. Саша вздрогнула, услышав внезапные вопли далекого лесного переполоха.

– Я – эмоциональный глупец, Алекс. Возможно, завтра я пожалею о том, что все это вам рассказал. Но сейчас … Выслушайте меня. И делайте, что хотите.

Мы поженились с Голи, когда мне было 25, а ей 20. В то время я очень увлекся спортом, а она была такая забавная, всегда что-нибудь придумывала: сценки, розыгрыши. Отец долго не принимал Голи. У него свой взгляд на семью: он не хотел, чтобы у меня была жена актриса. А Голи… ты знаешь, вот это был её талант: еслиона чего-то хотела, она умела этого добиваться. Вокруг отца всегда было много интересных людей, и ей хотелось оказаться в этой среде. Я думаю, что и это держало её рядом со мной в наши первые годы. Денег совсем не было. Работы предлагали очень мало, да и то, что предлагали… в общем, банальная история. С детьми мы решили пока повременить. Голи пила таблетки. Я ей привозил. Говорили, что хорошие. Не морщи нос. Слушай. Это тоже важно. Я снимался в рекламе и все время ждал материал, который бы соответствовал моему уровню. И Голи это понимала. Она закончила курсы сценаристов и сама начала писать сценарий для меня. Сценарий мне понравился. И отцу тоже. Мы накопили денег, и отец помог, и сняли короткий малобюджетный фильм. Отвезли его на фестиваль молодых кинематографистов… и его там отметили! Мы не поверили сами себе. И после этого, Алекс, начались предложения. Я начал сниматься в сериалах, причем только в тех, которые я выбирал сам. Но я чувствовал, что способен на большее. Я обрел уверенность и азарт в профессии. И Голи поддерживала меня. Она снова стала для меня писать. За несколько лет она написала три сценария. Около года мы носили их по разным киностудиям. Мы ждали. И ими заинтересовались. Мы сняли три фильма! Два снимали параллельно, а третий начали через полгода после окончания последнего съемочного дня. Как мы это осилили… У неё оказался такой талант, такое чутьё. Она находила темы, создавала миры, умела всем доказать их состоятельность, договаривалась с продюсерами, и вела меня за собой по этим дорогам. Говорила, что я вдохновляю её… Я её боготворил… Это были не роли. Это были мои дети. Я рожал от неё. А она от меня не могла. Доктор сказал, что это таблетки сделали свое черное дело.

И это был удар. В первый раз мы тогда поругались с отцом. Он обвинял меня в безответственности и всем сердцем сочувствовал Голи. Она же не выражала ни словами, ни глазами ни одного упрека. Но я чувствовал, что в её движениях, жестах появился холод. Она ушла в работу с головой. И потащила меня. Начались бесконечные разъезды, участия в фестивалях, встречи в социальных организациях. Фотосессии. Мои фотографии в журналах. Я вошел в двадцатку самых красивых актеров Азии. Голи раскручивала мой и свои сайты в интернете. Она говорила, что мы не должны быть там до конца самими собой, а только персонажами, такими, какими мы хотим выглядеть перед зрителями. Тогда мы убьём двух зайцев: создадим необходимый образ, и наше личное пространство будет недосягаемо для посторонних глаз. Моя медийность, я теперь это понимаю, стала приобретать какие-то нездоровые масштабы. Эти сайты пухли от новостей и комментариев. Сначала это чертовски поднимало самооценку. Но недосягаемости не получилось. А потом начали писать просто больные люди, задавать некорректные, омерзительные вопросы, в основном касающиеся нашей бездетности. За какие ширмы мы только не прятались: говорили, что делаем карьеру, отшучивались, говорили, что просто не хотим детей. Но всегда находился человек, которого ужасно интересовал этот вопрос. Они продолжали нападать и даже угрожать мне и Голи. И тогда мы очнулись: что уже больше года я нигде не снимаюсь, Голи ничего не пишет, а сами мы начинаем превращаться в тех персонажей со своих сайтов. Мы заигрались в эту игру.

И тут свое слово сказал Господь. Поступило предложение из Европы. Из Польши. Съемки фильма… главные герои – я и одна польская актриса. Всё шло как-то тяжело. Такая, знаешь, работа на сопротивление. Хотя мы с Голи давно мечтали выйти на европейскую сцену, и в этой работе мы видели первый шаг и все неудачи и проблемы оправдывали этим… первый шаг. Если бы я знал, к чему. А потом были съемки сцен… ну ты поняла меня… Господи, зачем я все это говорю?!.. Нет, слушай! Я – актер. Это работа. И сколько раз я уже в этом участвовал. Я знаю про это всё! Оказывается, не все… У неё были густые длинные каштановые волосы. И я утонул в них, Алекс. Вот так. Глупо и просто. Я полюбил её тело, как произведение искусства. Оно очаровывало меня и притягивало. Это было наваждение. Оно мне снилось. Да… Я не буду вдаваться в пикантные подробности моего тогдашнего состояния, – Аша закрыл лицо руками, – но, видимо, все это читалось.

В последний день съемок, вечером, вся группа была в ресторане. Красивый европейский ресторан. Красивая музыка. И на ней было такое платье… как будто его не было. И она танцевала. Я весь вечер ходил за ней, как привязанный за веревочку. Сейчас вспоминаю и не верю, что это был я.

Когда все закончилось, и мы вернулись в Индию, из меня словно хмель вышел, и ничего не осталось… А через девять месяцев, Алекс, угадай, что случилось? Правильно! Угадала! В точку! У неё родился маленький, хорошенький, смугленький мальчик. Один Бог знает, с кем она там из нашей индийской группы… Но как это было преподнесено общественности?!.. Ты очень догадлива, Алекс. Всем было объявлено, что его папаша – это я. И вот здесь начинается самое интересное. Корреспонденты, интернет… Ты знаешь, что они сделали с моей жизнью? Ты знаешь, как они меня топтали? Они меня ели и не могли наесться. На меня обрушился весь этот искусственный мир, который я сам и создал: вся эта всемирная паутина. А я – паук, который вокруг себя её сплёл да в ней же и увяз. Вся моя личная жизнь была вывернута ими наизнанку и придумана заново. Меня обвиняли в моих добродетелях. В меня не плевал только ленивый. Это продолжалось около полугода. Ты знаешь, даже когда я оказался здесь, мне мерещилось, что они продолжают подглядывать за мной из-за камней и кустов. Они лгали, и им верили. А почему не верили мне? Я говорю про свою семью, про людей, которые должны были поддержать меня!.. Какой я дал повод не верить? Нет… вру… повод был – интернет, полный фотографиями из того ресторана, где я стоял и смотрел на неё, и от одного такого взгляда можно было понести.

Приехала мать Голи. Я поклонился ей, прикоснулся к её стопам, а она благословила меня такой пощечиной, что я чуть глаз не лишился. Она стояла на пороге нашего дома и кричала: «Европеец! Европеец!» Я понимал её. Интернет к ним в деревню провели, а что это такое не объяснили. Европеец… и это ещё она не знала всего. Она бы могла кричать: «Своё Божество ты кормил таблетками, а с этой спал и делал детей; к своей святыне ты приносил грязь, а с идолом вкушал сладкие плоды». Лучше бы это кричала она, чем эти мысли сами пришли ко мне в голову. Ведь даже если ничего не было, но я же хотел, чтобы это было. А это равнозначно, Алекс. А это равнозначно. Так что её я понимал. Но рядом стояла Голи и молчала. И держала руку так, как ты в прошлый раз на берегу. Я понял, что она тоже начинает в это верить. Да что Голи! Я сам начинал в это верить. А когда я доказал, а я доказал, что этот ребенок не мой, это уже никому не было интересно. Мои фантомы гуляли по эфиру. Тень оказалась могущественнее хозяина.

А в это путешествие я упросил её поехать. Индонезийский фан клуб организовывал встречу. Там ещё оставались адекватные люди. И мне захотелось быть опять в той привычной, нормальной атмосфере… и всё. – Аша тяжело задышал, сморщил лоб и заскрипел зубами. Саша испугалась, что у него сердечный приступ. «Не надо, не надо…» ,– хотела она крикнуть ему, но так разволновалась, что забыла, как это сказать.

– Я даже не знаю, успела ли она меня простить.

А ты ноешь. Тебе больно. Ты жалуешься на свою никчемную, бесцельную жизнь, которую ты теперь потеряла. Да если бы я такое потерял, я бы радовался. Да ты сейчас в Эдеме: райский остров и красавец мужчина – мечта домохозяйки! А я жил полноценной жизнью! Я работал, реализовывал себя, я видел мир и ощущал жизнь. А теперь скажи, кому больнее – слепому от рождения или тому, кто видел всё, а потом ослеп? Ты и не жила! – Саша услышала: «Ты ничтожество», – А я жил!

– И ты не жил! Ты тоже пребывал в своих иллюзиях. Всю жизнь изображать героев?! «Я в предлагаемых обстоятельствах». А Ваше «Я» , Ваше бесконечное «Я» не устало от таких предлагаемых Вам на блюде обстоятельств?

– Я работал! У меня была семья!

– Без детей?!

– Дура!!

–Мурк!!

Остаток ночи Саша наблюдала, как при свете Луны волны размывали его следы на песке. Один за другим. «Если утром останется хоть один отпечаток, будет шанс, что он когда-нибудь придет».


ГЛАВА 13

БЕЛЫЙ РОЯЛЬ

Утреннее солнце освещало свежие следы возле вчерашнего пепелища. Угли мигали красными огоньками, испускали струйки серого дыма. Из-за скалистого пригорка появлялся Аша и волок что-то увесистое. Саша скинула кроссовки и побежала к нему.

– Неправильно, что огонь погас. – Это было сказано, не глядя на Сашу и себе под нос. Он присел и стал развязывать преобразованный из двух рубашек мешок, который он принес с собой.

– Что это?

– Дары моря. Это солить, это сушить, это запекать. – Он протянул Саше нож. – Рыбу надо выпотрошить и вымыть. Справитесь?

– Когда Вы успели?

– Ночью не спалось. Давайте побыстрее, чтобы сделать всё до жары.

Аша начал ловко нанизывать рыбу на прутик. Саша с ножом в руке была похожа на убийцу, вернувшегося на место преступления: намерение в позе и растерянность в глазах.

– Всё понятно. – Аша забрал у неё нож. – Делайте то, что делал сейчас я.

Он играючи начал потрошить рыбу. Эти действия были настоящим перфомансом. Было видно, что он не старался изображать что-то специально, это было просто продолжением его самого: в его ловких руках рыба сначала разделась – избавилась от чешуи и внутренностей, потом, изрубленная на куски, весело искупалась, обернулась широким зеленым листом и отправилась в горячие угли как в сауну.

– Вы все это делаете так… – Саша не нашла слов.

– Я родился и все детство провел в деревне. Это Вы… а здесь надо…

– Вас отец всему учил?

– Я Вас умоляю, только не надо меня больше ни о чем спрашивать. Вчера вечером мы и так оба сказали больше, чем достаточно.

Аша получал удовольствие от процесса, а когда понял, что им любуются, он опять начал расцветать. Чешуя разлеталась во все стороны, как праздничное конфетти.

Саша начала нанизывать рыбу на палочку и напевать «Нова радость настала, какой не бывало…», потом духовный стих «Не унывай, душа моя». Так она набирала петли на спицы в своем кружке и напевала с девочками, готовясь к Рождеству.

– Сказать Вам, о чем я сейчас думаю?

– Ну, скажите.

– Вот же она, бессмертная душа, как эта палочка. Жизнь просто нанизывает на неё наши тела из рода в род, из поколения в поколение. Она передается нами друг другу, и проходит сквозь нас.

– Ну да, наверное… – Аша пожал плечами.

Больше его волновала другая фраза, произнесенная ею вчера вечером. Эта фраза навела его на некоторую мысль, с которой он захотел разобраться. «И все-таки, знает она меня или нет? Интересно. «Всю жизнь изображать героев…» как это понимать? Кто ты, Алекс?»

Рыба приготовилась очень быстро и своим ароматом сама позвала всех к трапезе. Пока она остывала на песке, Аша приготовил стол: мешок был развязан и преобразован теперь в скатерти. Предварительно Аша стряхнул с них налипший мусор, выложил фрукты, принесенные в том же мешке, что и рыба, и жестом пригласил Сашу к столу. Саша присела возле бананов.

– А фрукты тоже ночью собирали?

– Утром.

Было подано горячее. Белые, мягкие куски рыбы таяли во рту, опьяняли своей сладостью и делали Сашино сердце добрее и покорнее.

– Блаженство, блаженство… – смаковал Аша, – Эти черти могут за нами вообще не приходить. Нам здесь и так хорошо. Правда, Алекс?

Саша почувствовала, что он хочет развить какую-то неприятную для неё тему и решила соскочить с неё заранее.

– Как называется эта рыба?

– Она не представилась. Вы ещё что-то хотите у меня спросить?

– Нет.

– Та-ак! – он вытянул руки и ноги, на лице появилась довольная улыбка. – Значит, теперь моя очередь. Что ты любишь?

– Какой оригинальный вопрос.

– Отвечай.

– Поесть и поспать.

– Это нечестно. Вчерашняя исповедальность не нужна, но за этим ответом не чувствуется твоей индивидуальности. Переигрываем. Отвечай снова. Что ты любишь? Покопайся в себе.

Он смотрел на неё, и под этим взглядом невозможно было не отвечать. «Не смотри на меня. Ты вынимаешь мне душу».

– Я люблю… – Сашин голос дрожал, – я люблю… изучать. Доходить до сути вопроса. Я люблю все, что звучит: музыка, речь, природа. Всё это во мне как-то чудесно трансформируется и… а дальше, я не могу передать словами.

– Вот это уже лучше. Я, конечно, не понял, во что это все у тебя трансформируется, уж извини, но это интересный ответ. Вопрос второй: чего ты сейчас хочешь?

Саша вздохнула.

– Что, вопрос сложный?

– Вопрос простой. Ответ сложный. Я не знаю, чего я хочу. Я много чего хочу.

– Ты специально все портишь? Закрой глаза и представь что-нибудь самое… желанное.

Саша закрыла глаза и увидела, как она ладонью прикасается к его щетинистой щеке. «Только не открывай глаза и не смотри на него. Нет, открой глаза и посмотри в сторону»,– приказала она себе, открыла глаза и посмотрела на него.

«Ух, какой взгляд. Представляю себе твои желания».

– Я хочу пойти к Вам в гости. Вы меня ни разу не приглашали.

Ответа не последовало.

– Что такое? Там не прибрано?

– Там все нормально. Я хорошо устроился в отличие от некоторых. У меня маленький уютный грот. Ты понимаешь? – он поднял вверх указательный палец, – Грот.


Когда они зашли в его дом, и она увидела его самодовольную улыбку, ей опять стало противно.

– Нравится?

– Не хватает только белого рояля.

Все стены пещеры, словно обоями, были убраны афишами. Всё пестрело буквами, портретами, с верху донизу.

– Что это? – спросила тихо Саша, обводя глазами стены.

– Это – я! – ответил он, смеясь. – Представляешь, приплыло недавно к берегу вот это, – он показал на стоящую в углу черную пластиковую коробку. – Открываю, а там… вся эта красота. Это афиши всех моих фильмов. Мы же с фестиваля плыли. В Индонезии. Ну и потащили наши ребята туда всё: все афиши, билборды, плакаты первых фильмов и последних. Фанатки всё растащили.

– Ну, видимо, не все.

– Да, – смеялся он, – кое-что осталось.

Она словно оказалась внутри фанатского сайта, где поклонницы выкладывали его фотографии, любовались ими, писали комментарии, бранили друг друга и воспевали своего героя, чтобы он только заметил их. Саша их называла «мухи с айфонами». И сейчас она испытала чувство гордости за себя, что давно покинула эти ряды и не принимала участия в общем жужжании. Она хорошо помнила тот вечер, когда перестала следить за его «творческой» жизнью. Когда он начал выкладывать свои фотографии с собачками. Глаза у него там были такие же растерянные, как и у его собаки. Она еще тогда подумала, что так выглядит конец поиска и творчества – не «я и мои размышления и идеи», а «я и мои собачки». И продолжала пересматривать его старые фильмы.


– Я очень уважаю Вашу профессию и Ваш труд, но я бы не стала выпрашивать к себе внимания, как это делают некоторые… поклонники.

– Не стала бы? Какая ты!

– Какая я? Я просто не люблю, когда 150 человек на одну котлету.

– Понимаю. Когда одна на котлету – это лучше.

«Да что ты возомнил о себе?»

– И так не хочу.

– А как же ты хочешь?

Саше показалось, что вопрос прозвучал почти непристойно. Она отступила от него на шаг.

– Никак не хочу. Я хочу тарелку щей и черного хлеба.

– Судя по словам «хлеб» и «тарелка» ты хочешь какого-то блюда. Я такого не знаю. Не могу помочь. А предложу-ка я тебе… подожди, я тут кое-что наколдовал.

Он шмыгнул на улицу и вернулся с прозрачным пузырьком, в котором качалась какая-то белая жижа.

– Посмотри, какая красота!

– Это белая муть.

– Чувствую, говоришь что-то обидное. А зря. Вещь хорошая. Я дома такую делал. Ингредиенты, конечно, не те, но результат превзошел ожидания. Ты сейчас попробуешь.

Он свернул два листа в кулечки и налил в них белой мути.

– Тебе и мне. Не бойся, всё проверено.

– Да, давно у меня живот не болел. Это что-то алкогольное?

– Пей, – приказал он коротко, и пока Саша вливала это в себя, добавил, – ну можно сказать, что алкогольное. По мозгам бьёт просто сумасшедше.

У Саши округлились глаза.

– Да ты не бойся, тут и было-то грамм 50 – 70. Может, чуть больше. По консистенции напоминает ликер, правда? Ты мне знаешь что скажи: картинки поехали уже или ещё нет?

Саша вцепилась в его руку. И действительно, через несколько секунд афиши сдвинулись и вернулись на место. Саша слегка качнулась за ними следом.

– Вооо! – захохотал он, – кушаем-то плохо. Вах, вах, зачем пила, когда не ела? Ничего, сейчас всё пройдет. Иди, присядь. А я тебе расскажу.

Он довел Сашу до вороха листьев в углу и усадил там. Сам встал посреди «комнаты» и стал указывать пальцем.

– Вот эта афиша… белая с красными буквами… был сериал «Одинокое сердце», мы на нем познакомились с женой. А вон там – «Слава народа»… ну о-очень малобюджетный был, но о-очень хорошая команда. Вот на этом сериале – «Молодой, красивый, гордый», я сломал ногу, долго восстанавливался, потом потянул мышцы, потом отравился. В общем, почувствовал себя старым, уродливым и беспомощным. Да на мне вообще живого места нет. Я левую руку три раза ломал. Каждый раз в одном и том же месте. У меня с ней теперь какая-то ерунда: пульс не прощупывается. Вот это сериал «Раджа». Видишь, с золотыми буквами? Я играл там Бога. Ты представляешь: я – Бог!

– Да, ты – Бог! – крикнула из кучи листьев Саша.

Он оглянулся:

– Что, никак не отпускает?.. А до всего этого я играл в театре. Правда, очень мало. И очень давно. Но это я вспоминаю особенно тепло. Я сейчас тебе кое-что почитаю. Я знаю, ты ничего не поймешь. Но ты же любишь все, что звучит.


Он читал что-то на своем языке. Взволнованно, вдохновенно, так, что не требовалось никаких переводов и толкований. Все искусства слились и расцвели в этом живописном танце, в этой поэтической музыке слова, жеста и взгляда. Всё это забрало её и потащило за собой. Саша видела не человека, она наблюдала цветение сада и порхание в нем бабочки, почувствовала глубину всех морей и рек, и как он купался в этом, наслаждаясь течением. Вокруг звучала музыка. Она заполнила пространство. Это было за гранью игры. Откровение. Исповедь и проповедь в одном. Из него лился поток той непонятной энергии, что заставляла переживать с ним одно, но как это у него получалось, она не понимала.

Чем дальше он читал, тем больше росла тревога, что всё это скоро должно кончится.

«Гипнотизёр. И всё это теперь только моё. И всё это теперь ничьё. И всё это теперь ляжет в компостную яму этого острова?! Я задыхаюсь!»

Он остановился перевести дух.

– А о чем было последнее? – произнесла Саша непослушным языком.

– Это о весне. О том, что придет весна, принесет надежду, счастье…

Саша встала, подошла к нему, положила руку на плечо.

– А я почему-то не хочу этой весны… Да не почему-то!!! А потому что здесь время все только уносит! И не принесет оно тебе ни надежд, ни счастья, ничего! Ничего не будет!!

– Не кричи! Не плачь. Я в такой же ситуации. Ну хватит. Слышишь! Успокойся. И ещё… – он убрал её руку со своего плеча, – всё, до чего мы дотрагиваемся руками, глазами, сердцем наше тело, наш мозг запоминают. Это становится нашей памятью, частью нас самих. Я не хочу запоминать какого цвета у тебя глаза и какого размера пуговки на твоей кофточке. На утро у тебя есть еда. Иди.

– Хорошо.

Саша вышла из пещеры неровной походкой и пошла куда глаза глядят. «Совсем не обидно. Совсем не обидно. После того, что я увидела и услышала, прощается всё. Вот это личность… А я свободна. Вот сейчас и проявится моё «Я». Для этого надо преодолевать препятствия. Хватит философии. Надо больше двигаться, чтобы философия не донимала. Пойду в лес». Подражая шагу своего кумира, и подобрав палку, как он в прошлый раз, когда они ходили к ручью, Саша направлялась в заросли.

– И вот я здесь! – крикнула она на весь лес. Испуганные птицы вспорхнули с насиженных веток. На дереве напротив сидела какая-то зверюга и скалила на Сашу свои желтые зубы. Саша сразу признала в этом злобном существе директора школы.

– Олег Анатолич! И Вы здесь?! Ну куда же Вы без меня! Кто же будет исправлять орфографические ошибки в Ваших документах! А Вы опять в своем галстуке 1975 года производства? А я сегодня непослушная, свободная и у меня есть палка. А ну, пошел отсюда!

Саша замахнулась на Олега Анатольевича, и он с визгом, на пружинящих лапах ускакал в высокие зеленые кроны.

«Нет, я уже большая девочка и понимаю, что от алкоголя таких встреч не бывает. Что он туда намешал, этот брахман, этот индийский наркоша? Он меня что, хочет на наркотики подсадить? Какую Бабу Ягу я ещё здесь увижу по его милости?»

Саша огляделась. Её внимание привлекло одно большое дерево. Оно стояло в золотых солнечных лучах, пробивающихся сквозь листву. Сначала ей показалось, что на одной из её раскидистых веток сидит большая птица. Но потом она отчетливо увидела Ашу. Он сидел, лукаво улыбался, покачивал головой и ногами. За его спиной были ободранные крылья. С них слетали перья и летели как увядшие листья вниз. Саша пошла к нему. «Я и до тебя доберусь». Аша с ветки протянул ей руку и помог взобраться наверх.

Они сидели вдвоем и молчали. Потом Аша уперся лбом в ствол дерева, а Саша положила ему руку на плечо. Потом Саше захотелось спать, и она опустила голову к нему на колени. Большое крыло её укрыло, и приснилось, что она бежит по водным искрам босыми ногами, сверху кто-то тянет к ней руку, и она тянет свои руки, но никак не может дотянуться и повторяет «Я не добираю высоты, я не добираю высоты…»

Чтобы восстановить душевное равновесие, Аша решил немного «помедитировать». По-своему. Завернув небольшую самокрутку, он сел посреди своей «комнаты» и сладко затянулся. Очень долго не мог сконцентрироваться, в голову лезли мысли, путались, не могли успокоиться. Кто-то задавал ему вопросы, и он, как школьник, пытался ответить на них правильно. Или хоть как-нибудь, ответить.

«Ну что, выяснил? Узнал? Легче стало?

Выяснил. Значит, ликер работает. Это просто на меня ничего не действует.

Что с тобой происходит? Что не так?

Издеваешься? Всё не так. Не там и не с теми. По всем канонам и правилам мы с ней должны цепляться друг за друга, хвататься как за соломинку. А я не хочу цепляться. Я хочу жить! Так, как я себе это представляю. Так, как это идет ко мне. Бессмысленное желание? Один, конечно, здесь пропадешь… и я не желаю ей ничего плохого…

Ты хочешь с ней сблизиться? прорасти?

Да кто заставляет меня с ней сближаться?! О чем вообще речь? Просто мысли вертятся по кругу. Какой гармонии я в себе ищу? Как могла бы сказать Алекс, во мне сейчас дисгармония, какофония. Но то, как я читал, ей понравилось, судя по её реакции. А она не глупа. И хоть говорит иногда высокопарно, но правильные вещи.

Зря я отпустил её в таком состоянии.

Ничего с ней не случится. Дальше своего шалаша не уйдет.

Голи, не надо так!»


Третью ночь подряд Аше снился один и тот же сон: он шел по берегу моря с Голи и их ребенком за руки, и им было хорошо. Себя он видел отчетливо, а вот лица жены и ребенка были словно в дымке. Аша даже не мог понять, это девочка или мальчик. Ему так хотелось разглядеть Голи и малыша, что он просыпался с сильным сердцебиением. Но сегодня к сердцебиению добавился холодный пот. Этой ночью как всегда все повторилось: они втроем шли по берегу, им было хорошо, потом Аша начал вглядываться в их лица, и вдруг с лица ребенка на него взглянули Сашины глаза. Он проснулся от звука своего голоса: «А!»

Аша открыл глаза и начал таращиться на афиши. Ещё была ночь, в небе светила убывающая Луна. «Подлая тетка! Все мозги мне сдвинула. Зачем ты залезла в мой сон?! Только тут тебя не хватало».

Он повернулся на бок и поймал себя на ощущении, что когда он закроет глаза, то снова увидит этот взгляд. «Голи, отгони её. Не приставай ко мне. Я не принимаю тебя», – произнес он вслух, убежденный, что этот способ укрепит его. Потом закрыл глаза и горько ухмыльнулся от увиденного: «Ты уже на месте, моя дурочка».

Утро застало его записывающим такие строки:


Всё так банально и так предсказуемо,

Так нереально и невыразимо.

То, что казалось, грядет неминуемо

Смотрит на нас и проходит мимо.

Нет здесь родных, каждый здесь иностранец,

Нет здесь ни друга и ни врага,

И превращается в огненный танец

Беседа у теплого очага.

Холод полной Луны,

Шепот теплой волны,

Мертвый штиль перед часом цунами –

Это всё, это всё между нами.


ГЛАВА 14

ШНУРОК или «АЛЕКС, БЕГИ»

Откуда у входа в пещеру оказались Сашины кроссовки, Аша не мог понять. Он помнил, что вчера сюда она пришла босиком.

– Сами вы притопать не могли. – Сказал он им. – Где хозяйка?

Аша выглянул из пещеры:

– Алекс! Алекс!! – никто не отозвался. «Да и зачем бы ей оставлять обувь в пещере и уходить гулять. Значит, стоят со вчерашнего дня?»

Беспокойство легким облаком пролетело, но не задержалось надолго. «Дальше шалаша не уйдет…» Он поднял кроссовки. В одной не было шнурка.

– Вот как она так ходит? – посмеялся Аша.

Проходя мимо контейнера, он шутливо бросил:

– Пойду, вынесу мусор, Алекс. То есть… Голи.


Ни под навесом, ни возле него никого не было. Не было и свежих следов на песке. Вдруг вспомнился их разговор и её вопрос «А чтобы пропасть?» и его ответ. Вот это окрасило реальность новыми красками, очертило резкими контурами. По рукам побежали мурашки. «Напоил и обидел, подлец. И что же ты предпочла? Воздух, сушу или воду? Паникёр. Не суди по себе. Надеюсь, ничего страшного не случилось». Но становилось только тревожнее. «Где? Лес? Начнем с леса! Найду». Аша кинул кроссовки возле шалаша и побежал в лес.

Он ходил по зарослям, выкрикивая её имя. Дошел до ручья, до темной пещеры, рвал и ломал без мачете бурелом. Казалось, что уже обшарил и обкричал всё. «Куда ж ты провалилась? Или специально прячешься? Да нет, она бы не стала. Не из таких. Найду».


Сашино утро началось в лесу. Она очнулась на большой ветке раскидистого дерева. Она лежала животом на мягком мхе, руки и ноги свисали вниз. В полусне она тихо хихикала: кто-то щекотал большой палец левой ноги. Открыв глаза, она увидела на пальце нечто плоское, пучеглазое. Оно как будто тужилось, принимая цвет Сашиной ноги. Саша истошно закричала по-русски:

– А! Уберите это! Спрыгни, тварь!

Она трясла изо всех сил ногой, но бедняга, видимо, испугался не меньше, чем она сама и только еще крепче впивался коготочками в Сашин палец. Саша кричала, визжала, сходила с ума от омерзения и страха: «А вдруг он ядовитый!»

Визги и лепет на русском прервал бранный окрик на хинди. Затем голос Аши продолжил:

– Что там?! Змея?! Замрите! Я иду!

Аша поднял длинную палку и стал карабкаться на дерево. По лианам и свисающим воздушным корням для него это было сделать достаточно легко, и Аша быстро добрался до высокой Сашиной ветки и сел на неё.

– Где змея? – выдохнул он.

В Саше дрожало всё: и тело, и голос.

– На моей ноге… сидит какой-то урод. Он пьёт мою кровь.

Аша подхватил её ногу, содрал насекомое и бросил вниз. В Сашином пальце остались две клешни. Он аккуратно вытащил и их, но под кожей оставались мелкие коготки. «Будут нарывать».

– Там все ужасно?

Он отпустил ногу.

– Всё нормально. Спускаемся… Ну что же Вы?

– Аша, я боюсь высоты. Я не смогу.

– Это Вы пьете мою кровь! Я Вас искал все утро! Я обегал весь лес! А Вы теперь говорите, что не можете спуститься? Каким… Вас тогда сюда занесло?

– Вы мне помогли.

– Я?! Это каким образом?! А… Вы про это. Вы должны были идти в шалаш и спать!

– Не кричите на меня. Я спускаюсь.

Саше хватило сил и мужества добраться до ствола и вцепиться в него. Она оказалась так высоко над землей в неустойчивом положении. Её начало трясти. Чтобы подстраховать, Аша встал позади неё. Прямо перед ним оказались растрепанная прическа, белая кофточка и салатовые брючки, подвязанные шнурком от кроссовки. Вдруг её дрожь и трепет стали для него осязаемыми. Он увидел, как дрожит воздух между ними. «О Богуан, как такое может быть?»

– Не бойтесь.

Он обхватил её рукой. Ветер заиграл на листьях и ветках что-то порывистое и нежное, и начался их медленный танец снижения. Между ними ломалось, искривлялось пространство, но движение не прерывалось. Сашины руки то хватались за его плечи и шею, то снова цеплялись за лианы. Потом она отдыхала на его колене, пока он искал устойчивое место. И опять продолжалось движение. Они встречались дыханием, но каждый раз опускали глаза, чтобы не встретиться взглядом. Ей казалось, что они спускаются бесконечно долго и невероятно быстро.

К концу пути Саша стала смелее: самостоятельно и уверенно цеплялась за ветки, обвивающие ствол лианы, но Аша не отпускал её. А когда спустились на землю, ещё сильнее притянул к себе.

– Ш-што? – тихо спросила Саша.

– Беги, Алекс, – услышала она безголосый шепот в ухе и получила толчок в спину.

Саша бежала по лесу каким-то козлиным бегом – высоко поднимая колени – и бормотала испуганным голосом себе под нос чушь: «Я паучок, я паучок, я бегу, бегу, бегу». Минут через десять такого бега она перестала понимать, куда она бежит: от него или к нему. В голове перепутались все направления.


ГЛАВА 15

МИСТИКА

В этот день парящий в небе белый альбатрос наблюдал двух странных людей на острове. Один из них, чередовавший занятия тяжелой атлетикой с йогой, утомившись и пропотев, направился к океану. Стоя по колено в воде, широко расставив ноги, Аша заговорил с островом: «Ну что, проверяешь, не оскотинился ли я? А вот нет. Да я святой! Рам в изгнании! А вон там моя Сита собирает ракушки мне на ужин! А это тебе моё благословение!» Аша сложил из пальцев непристойную фигуру и показал небу и океану. И оторопел, увидев свое отражение в воде. «Ну и кто кому показывает?»


Второй странный человек сидел под навесом в обнимку с газетой и раскачивался в каком-то непонятном танце. Душой и мыслями Саша была в лесу. А ей казалось, что и телом она была там. Она спускалась и спускалась с дерева, повторяя все движения корпуса, рук, головы. Она повторяла этот танец много раз и удивлялась и радовалась тому, что тело помнит все движения. Потом она раскрыла газету и написала стихи. И белый альбатрос мог бы сто раз пожалеть, что он не умеет читать!


– Что это было сегодня? – спросил Аша у своего отражения. – Что это за атмосферные явления в воздухе? Мне не могло это дрожание просто почудиться?

– Ты собираешься пойти сейчас к ней? Успокоить? Это похоть.

– Но…

– Аша!

– Голи!


Саша отложила газету. «Нет. Нет. Не надо себя обманывать. Ты опять все себе придумываешь, паучок-дурачок».


Над островом снова вставало солнце. На небе не было ни облачка, в ветвях не пролетало ни ветерка, день обещал быть жарким. Саша спала под навесом.

– Алекс!!

Саша подпрыгнула во сне от неожиданности. Быстро вскочила, закрыла газету и спрятала её за спину.

– Да я всё равно не понимаю, что Вы там пишете.

Саша обняла голову руками и села по-турецки.

– Вы с ума сошли? Что Вы так кричите? Я думала, шалаш загорелся.

Аша молчал. Он подбирал слова. «Зачем ты пришел, то и говори. Или сначала подарок, а потом сказать?»

– Это Вам. – Он положил перед Сашей большую раковину. – У неё спилена верхушка. На ней можно играть. Такие раковины используют у нас во время богослужений. Они призывают к молитве. Алекс, я клянусь, я Вас не обижу. А Вы совсем не следите за огнем. Поэтому я и кричу!

С чувством выполненного долга Аша отправился восстанавливать костер. Саша встала и пошла за ним. Возле кострища стояла пустая жестяная плошка, валялись пустые бумажные кульки. Саша чуть не наступила на один.

– Что это за мусор?

Аша зачерпнул океанской воды и поставил плошку на огонь.

– Это не мусор. Сегодня мы будем выпаривать соль. У нас дома нет соли.

– У нас и дома нет.

– Давай больше не будем устраивать эти шоу с разрыванием нервов. Только душу травим.

– Окей. Не будем.

– Больше не будем. И не будем друг друга обманывать. Потому что я давно догадался, что ты меня знаешь. Не надо качать головой. Признайся, что ты меня узнала. И я признаюсь, что обманул тебя. Никакая коробка с афишами ко мне не приплывала. Это я сам в тот вечер… сам втащил её в лодку. Зачем?! Держался за неё, как за соломинку. Чокнутый, просто чокнутый! Я ведь долго думал, что это из-за неё лодка перевернулась. Нет, я понимаю, что просто там было миллион человек вместо положенных 10 . Но раз она там была, значит и она виновата. Я её обвинил.

И вот ночью я ложусь спать, и все это с афиш смотрит на меня. Я начинал всё это заново в себе переигрывать. Всё это проживалось мной снова и снова, проходило через всего меня, просто с головы до ног, через каждую извилину и мышцу, услаждало и мучало. А потом сон приходил ко мне. И там я начинал придумывать новые сценарии, сам в них играл, сам режиссировал. И поначалу это спасало. Но потом…я испугался, что сойду с ума. А недавно круг замкнулся. Я не захотел больше ничего придумывать. У меня пропало желание. Но это оказалось ещё страшней. Всё как-то погасло в один день. Не захотелось ни жить, ни умереть. Вот это всё колышется передо мной, – Аша указал на океан, – а я этого не вижу. Пустота. Потому что… кому всё это нужно? Всё, что во мне, всё, что вокруг меня. Вот так я и хожу: вроде живой, но знаю, что умер.

– Да, это интересно: быть одновременно и живым, и мертвым. Мы застряли меж двух миров. Кто мы? Аша, кто мы? Мы призраки. Для тех, кто остался там, мы, возможно, умерли. Но мы живы. А вдруг это шанс? Наш шанс. Твой шанс.

– И что мне с этим шансом здесь делать?!

– Для начала, чтобы стало легче, сними со стен этот свой иконостас.

– Ещё чего!

– Я не знаю, как это объяснить и, наверное, буду говорить сбивчиво. Но я Вас понимаю. Внутренняя пустота – это страшная вещь… Но ведь даже когда человек умирает, он не исчезает до конца. Он трансформируется во что-то. Во что-то другое. Закон сохранения энергии, слышал про такой? Говорят, что мысль материальна. А я думаю, что и дух имеет свою плотность. И если там тебе не удалось трансформировать тело в своего ребенка, то здесь – попробуй трансформировать свой дух. Во что – не знаю. Это твой путь. И тогда, наверное, заполнится внутренняя пустота. Нет… я не объяснила. Наверное, к этому надо прийти самому. Пройти этот путь.

– Что всё это значит? Что ты предлагаешь? Перестать быть самим собой и начать делать табуретки?!

– Начните.

– Я всегда считал себя хорошим человеком. Положительным персонажем. Но когда я общаюсь с тобой, я чувствую себя какой-то мелочью.

– Все хотят быть хорошими.

Аша сидел, не поднимая головы.

«Что за туманные теории, Алекс? Бред. Во что-то другое… Как я могу стать чем-то другим? Зачем? Я – это всегда я. Не путай меня. Мне ли это не знать – даже играя, перевоплощаясь, остаешься собой. И сколько бы эти герои, эти чужие души во мне ни жили, ни хозяйничали, я всегда возвращался к себе прежнему. Хотя возможно ли вернуться к себе прежнему? А куда я тогда возвращался? Вот оно, моё колесо Сансары. Не соскочешь. «Всю жизнь изображать героев…» Да что тебе об этом известно? Что ты знаешь про этих героев, которые изо дня в день лезут в тебя, в твоё нутро и хотят изменить твой генетический код! Нет. Нет. Не путай меня. Остаться собой. Сберечь себя. То, чем я являюсь. Я знаю, кто я.

Ты кто?! Ты зачем меня нашла?! Чего от меня хочешь? Или кто здесь от меня чего хочет? Черт…»

– Я тебе расскажу одну историю. Меня в ней кое-что напрягает. Но ты же знаешь ответы на сложные вопросы и всё мне объяснишь. Ты недавно интересовалась, как ты здесь оказалась. Слушай.

В тот вечер, когда все это произошло с кораблём, я толкнул этот ящик, будь он проклят. Я увидел, что он влетел кому-то в голову. Это была ты. Я испугался и хотел помочь, но не успел тебя поймать. Когда мы с Голи были уже в лодке, а кто-то в неё только карабкался и тащил туда свои чемоданы, а вокруг были те, кому не хватало места, и они просто цеплялись за лодку руками, и этот скрип пальцев по мокрой резине до сих пор у меня в ушах, я увидел тебя. Ты плыла лицом вверх. Я думал, что всё, ты погибла. Что меня дернуло добраться до тебя?.. У тебя был пульс, и я втащил тебя в лодку и надел свой спасательный жилет. А потом ты больше суток без сознания плыла в этой лодке, пока очередная волна не перевернула её вместе со всеми нами.

– Я так долго была без сознания?

– И это все, что ты можешь сказать?

– Нет! Ещё! Спасибо!

– Не за что.

– Вы надели на меня свой спасательный жилет. Вы сделали это осознанно. А лишили меня чувств Вы не осознанно. За что же Вы себя корите?

– Не то. Я совсем о другом, – загадочно произнес Аша.

– Вы видите здесь мистику?

– Если ты так спросила, значит, ты её тоже видишь! Как это назвать? К чему это отнести? Что за аномалия такая? Почему ящик попал именно в тебя? Почему потом я тебя увидел? Почему мы здесь оказались вдвоем? Где все?! … Ну ладно я – пловец, я грёб ручищами и тащил на этот остров Голи. Но ты?.. Тебя могло вообще унести в океан. А ты оказалась здесь…

– Вы пловец, а я чудак. Видимо, мне не нужно уметь плавать, чтобы не утонуть. Ко мне пришла вот какая мысль…

– Хватит философии. Пойдем, сыграем в крикет.

– Я не умею.

– Я не сомневаюсь.

Саша поднялась и медленно пошла к океану. Аша мешал соль в плошке. «Опять за ракушками пошла. Мисс предсказуемость». Но Саша не дошла до берега. Она остановилась возле серого камня, встала на него и произнесла такую речь:

– Надо же, как мы с Вами не совпадаем: Вы такой… бодрый, а я – медуза-философ. И почему-то оказались здесь вдвоем. Нет, нет никакой мистики и знаков. Всё в жизни очень просто. До примитива. Вот валяются на берегу рядом палка и камень. Один лежит здесь уже сто лет, вторую вчера принес прибой. Разная история, разная природа. И чего им друг от друга ждать? Какого взаимопонимания? Нет, они, может, чего-то и ждут, да только никогда этого не случится.

– Палка и камень? – засмеялся Аша. – Ты в своём репертуаре.

Он отер пот с лица, подошел, взял палку и нарисовал лепестки вокруг камня.

– Всё в руках Творца. Это тебе цветочек. А ты на нем, как бабочка. Батерфляй. А хочешь, я тебя плавать научу?

– Не издевайся надо мной.

– Научу, – сказал он, сталкивая её с камня.


Подготовка к плаванию началась на суше. Саше было велено лечь на песок и приступить к выполнению комплекса упражнений. «А вдруг плавать научусь», – подумала Саша и начала стараться. Она мотала ногами, махала руками, расслабляла и напрягала мышцы. Потом движения ей стали казаться несуразными, но она постеснялась показать себя закомплексованной и в паре упражнений ещё доверилась мастеру. Но последняя откровенная поза её добила.

– Стоп! Из какого учебника упражнения? Из камасутры? Ты что из меня дурочку делаешь! – сказала она, поднимаясь и стряхивая песок.

– Э! У кого из нас медаль за плавание?

– За какой стиль у тебя медаль?

– Фристайл.

– Как я сразу не догадалась.

Она стала быстро уходить. Он захохотал.

– Тебе можно издеваться над моим разумом, а мне нельзя поиздеваться над твоим телом? Вернись, пловчиха, мы ещё не закончили.

– Твои клятвы ничего не стоят! – крикнула она в ответ.


В мелких заботах и размышлениях растворялся день. Солнце пекло. Саша следила за костром. Вечером каждый занялся творчеством: она тренировалась в игре на раковине, он – рисовал рога и усы на своих портретах.

А потом случилась звездная ночь. Она прохладными стопами тихо сошла вниз, очаровала и обняла землю. Её свежесть, прозрачность и звездная умиротворенность дарили ощущение бесконечности пространства и времени. Казалось, вся вселенная была видна насквозь, что она и дышала, и говорила: «Возьмите все мои сокровища, всё, всё, что у меня есть. И мне ничего за это не нужно. Только услышьте меня, только примите меня».

Саша сидела у костра и вела свои записи.

«Мама, я не хотела говорить с тобой на эту тему. Я боюсь твоего равнодушия и критики. Но у меня всё опять сошлось в одну точку. Я не могу разобраться в себе. Я схожу с ума. Во мне сжимается и разжимается какая-то пружина. И я больше не могу её сдерживать. Я боюсь наломать дров. Боюсь потерять уважение к себе. Мне кажется, кто-то невидимый сидит рядом и смеется надо мной, потому что я никак не решу эту задачку: придумала я себе все это или нет, и почему мы действительно оказались здесь вдвоем? Для чего? Для чего-то? Или я всё слишком романтизирую и опять все себе выдумываю?»

«Войди в ум. Не будь дурой. Кого ты любишь? Ты его не знаешь».

«Мама, но ведь ты тоже читала книги! Почему ты не чувствуешь так, как я?!»

«Эти книги только портят жизнь. Твою испортили. Я теперь за Анечку переживаю: из школы по чтению пятерки приносит. Ты хоть про нас вспоминаешь?»

«Я так и думала, ты мне это скажешь. А ты знаешь, что у меня заканчивается место на газете, и теперь неизвестно, когда я ещё тебе напишу?»

«Ах так! Ну тогда продолжай жить в своих фантазиях и получать оплеухи от реальности».

Со стороны пригорка донеслось «Хэй!» Саша подняла голову. В воде, опершись на мокрый коричневый камень скалы, стоял он. «Скучно стало. Пришел. Красив, как Бог».

– Звучит, как «хэлп!» – сказала Саша.

Аша с улыбкой на лице подходил к костру:

– Клуб обреченных начинает свое заседание?

– Вы на что-то сердитесь?

– Нет, просто боюсь, что мы опять выйдем на нашу любимую тему.

– Какую?

– Влияние безысходности на психологический климат данной местности.

– Не надо. Сегодня такая ночь…

– Какая «такая»? Вы их как различаете? Для меня здесь все ночи одинаковые.

– А для меня – разные. В основном, конечно, неуютные, страшные, бесконечные. Иногда свернусь калачиком, лежу и чувствую себя в ночи, как в утробе. И так хочется родиться, а никак не получается.

– А сегодняшняя чем отличилась?

– Тем, что мне не страшно. Тем, что я вижу звезды. Что мне хочется жить. Даже здесь. Знаете, почему? Потому что Вы рядом со мной. Вы рядом со мной, и …

– Вот это мы развивать не будем.

– А давайте будем! Во мне сжимается и разжимается эта пружина уже давно. Я хочу отпустить её. «Господи, куда меня несет…»

– Я могу предположить, всё, что ты скажешь. Я это уже слышал много раз. Мои дорогие поклонники рассказали мне обо мне все. И даже больше. Ответить тебе мне будет нечем. Ничего хорошего не получится. Только сама себе сделаешь больно.

– Пусть. Я хочу проверить этот голод на качество. Я хочу жить реальными чувствами, а не придуманными.

– Реальными? Как тебя понимать? Чего ты от меня хочешь? Чтобы я увлекся тобой? Извини, но этого нет.

– Я хочу увидеть свет в Ваших глазах. Мне этого будет достаточно.

– Откуда ему взяться, сумасшедшая?

– Я призываю Вас родиться! Давайте здесь родимся вместе.

– Ах, все-таки вот как! То есть ничего нового?! И здесь всё то же самое?! Надо же было так всё завуалировать!

– Вы – мой Ангел-хранитель.

Аша хохотал.

– Что ты несёшь! Какой я Ангел-хранитель. Я угробил жену и тебя чуть не убил. В ход пошла уже неприкрытая ложь?

– Вы всегда появляетесь, когда я на грани. В первый раз Вы появились в интернете и преобразили меня. Потом в лодке Вы надели на меня жилет. Потом Вы пришли, когда я потеряла надежду и оживили меня. Потом накормили, когда мне нечего былоесть. Сняли с дерева и… то, что мы почувствовали… никто не виноват, что Вы мужчина, а я женщина.

– Ух ты! Это кого ты сейчас оправдываешь? Мою прошлую выходку или свои тайные желания? Можешь мечтать о чем угодно. Я эту ситуацию вижу насквозь. Но только здесь всё усугубилось обстоятельствами. Тебе ведь не автограф нужен. Тебе я сам нужен. Потроха мои. Пардон, хотелось бы уточнить: какая часть меня Вас больше интересует? Сверху или снизу? Нет, знаю! Сердце моё. Хочешь повесить его себе на шею, как медаль?

Сашу передернуло.

– Я никогда не стремилась к медалям. Медали – это Ваша прерогатива. За что? За что?

– Да хватит. Хочешь жить реальными чувствами? Иди ко мне,– он взял её за руку и потянул на себя.

– Отпусти. Отпусти! Убери руки! Успокойся. Ты весь дрожишь. Ты не заболел, Аша?..


      Я впущу в себя твои пальцы,

А потом и тебя впущу.

Может быть, эти грязные танцы

Я себе никогда не прощу.

И когда ты порвешь все путы

И границы все перейдешь,

Мою смелость, моё распутство

И безумство моё обретёшь.

Оно шире, чем снежное поле,

Оно глубже, чем твой океан,

И, не выпив ни грамм алкоголя,

Мир качнется, как будто он пьян.

Я сегодня твой грех. Завтра будет расплата,

Что как звездная бездна мой взгляд.

Шива рядом с Христом, обнявшись виновато,

На краю этой бездны сидят.


– Уходите! Идите! Вы ничего не поняли! Не своего ребенка, себя вы убили! Ты мертвый, мертвый!

– Ты мне надоела.


Аша возвращался в пещеру. «За что?»…знаю, за что.

Мерзость. Предатель. Сколько ещё раз ты будешь предавать её? Сначала живую, а теперь и мертвую?» Он шел по линии прибоя. Ноги вязли в песке. «Пустыня. Пустыня. Кто сказал, что в пустыне можно делать все, что угодно? Ха! Весело».


Костер горел на влажном Сашином лице. «Мамочка, Анечка… Ничего, ничего. Это фантомные боли. Отболело то, чего нет. Господи, благодарю», – Саша жестоко комкала газету и плакала в неё.


Со стен его дома на него смотрели черти. А он смотрел на Луну и лунную дорожку застывшим перед надвигающимся сумасшествием взглядом. «Голи, какое чудное бинди у тебя сегодня. А по этой дорожке я дойду до тебя через океан? Оставила меня. Оставила меня. Будь всё проклято». В следующий момент был открыт контейнер. Аша брал пепел и втирал в своё тело.


ГЛАВА 16

МОЛИЛИСЬ ЛИ ТЫ НА НОЧЬ, ДЕЗДЕМОНА?

Утреннее солнце озарило витую раковину, оставленную на сером камне. Ветер, пролетая, сыграл на ней что-то незатейливое. Потом зашелестел сухими ветками на крыше навеса, поднял и унес газетный мятый лист, осушил влагу и сдул пепел с лиц.

Аша лежал на полу пещеры. Он только что уснул. Ему снилось, что по небу в Божественной колеснице летит Равана, и Аша понимал, что это он: усатый и волосатый управлял своим волшебным золотым кораблём. В дальнем углу колесницы прижавшись к стене, сидела Сита в оранжевом спасательном жилете и вместо колец и перстней бросала на землю ракушки и повторяла: «Убей в себе Равану. Убей в себе Равану».


Саша тоже уснула только к утру. Её сон был тяжел и мучителен. В своем сне она, схватившись за мелкую дощечку, болталась в огромном океане и, казалось бы, спасенная, ждала, откуда вперед к ней придёт смерть: это будут зубы акулы или она захлебнется горькой океанской водой.


Саша проснулась на песке возле догорающего костра с зажатым карандашом в руке. «Это был только сон. Это был только сон. А то, что я вчера говорила, и что случилось потом… лучше бы это тоже был сон». Подниматься не хотелось, но какой-то острый камень так впивался в спину, что не давал ей дальше лежать. Саша встала и вся в песке и прилипших мелких камешках пошла к океану принимать водные процедуры.

Она смотрела на свое отражение в воде, морщила нос, разглядывала рваную одежду, сдирала пузырящуюся от солнечных ожогов кожу с рук.

«Никчемная. Даже на необитаемом острове, где нет никакого выбора, выбирают не меня. Не меня. Ничтожество».

На завтрак она рвала зубами сушеную рыбу. Во рту было пресно, на душе пусто. Нажевавшись рыбы, она подняла раковину, и над островом пролетел сигнал несущегося поезда. Потом плач, стоны и безумный смех, попавшего под этот поезд. Она играла всё громче и громче, пытаясь заглушить чувства голода и стыда. За этим занятием Саша не заметила, как пролетело время. Как вдруг сквозь оглушительные звуки своего инструмента она услышала львиный рев:

– Алекс! Алекс!

На вершине каменистого пригорка стоял Аша. Распущенные черные волосы и борода развевались по ветру. Он кричал что-то на хинди, пытаясь перекрыть звук раковины, и бил себя кулаком в грудь.

Саша понимала только отдельные слова: « тэра, мэра, хам, кесэ, уске», но вместе их связать не могла. Она представляла, что он может кричать: «За каким Лешим я подарил тебе эту раковину?! Она выносит мне мозг! Я как будто живу в ашраме, где постоянно молятся!» Саша отняла раковину от губ и крикнула ему по-русски: «Эй, Борей! Что ты там кричишь со своего пьедестала?!»

В ответ Аша яростно шагнул на неё. Саша вскочила и побежала прятаться в лес. Последняя его реплика, которую она услышала, была на английском: «Играй громче!»

Она бежала, но понимала, что никто за ней не гонится, и, если он захочет, то всё равно её найдет.

А чего она боялась? Увидеть его злое лицо, обращенное к ней? Неужели это гнало её в лес? Неужели страх перед ним заставил её лезть в кусты с какими-то огромными шипами? Она шла на колючки, заходила всё дальше в этот куст, и они ранили друг друга. Куст трещал и ломался. И за устроенный ему ад наполнял её раны ядом. Но она ничего не замечала и не чувствовала. Когда же ветки и колючки совсем обхватили её, вцепились мертвой хваткой в тело и остатки одежды, она встала и начала грозить ему. «У, доминантный самец! Как страшно! Напугал! Всё-то он понял! Все-то мои секреты разгадал! Да я тебя не боюсь! Просто мне стыдно смотреть тебе в глаза. Да! Хочу! Всё хочу! Боже мой, как мне пережить этот день? Зачем я?!.. залезла в эти кусты». Вдруг в глазах потемнело, тело покрылось холодным потом, начали неметь пальцы. «Что это со мной?» Саша посмотрела на руки. На них красная кровь мешалась с белым молочком от сломанных листьев и шипов. «Твоя кровь течет по моим рукам, но ведь и моя течет по твоим веткам. Зачем же ты меня ещё наказываешь?» Страх вытащил её из куста и довел до ручья. Саша упала перед ним на колени и опустила в него руки. «Ты всё так же холоден, мой друг». Кровь не унималась даже от ледяной воды, продолжала сочиться. Запел желудок, подступало сильное чувство голода. «Зачем всё это? Все эти мучения. Жилет он на меня надел. Отмучилась бы и к стороне. Сейчас сидит дома и жарит себе перепелов. Индус – обманщик. Какой ты индус! Индусы – вегетарианцы. Только почему такие толстые. Я скорее индус! Потому что я ем фрукты и ягоды. Вот эти, например. Это яркие и красивые есть нельзя. Они ядовитые. И чем красивее, тем ядовитей, подлецы. А некрасивые, черные, есть можно. Некрасивое вообще нужно есть. А отравлюсь и черт со мной. Жрать так хочется, а эта рыба уже не лезет. Если на вкус понравятся, буду есть». Саша сорвала горсть черных ягод и отправила в рот. «Мм, как черноплодка. Значит, съедобные». Из широких листьев, растущих по берегу ручья, она свернула кульки и стала жадно собирать и есть ягоды. Ягод здесь было много. Они веселой россыпью бежали по обоим берегам. Одну горсть Саша бросала в рот, другую отправляла в кулёк.

Она долго ходила вдоль берега, иногда присаживалась, отдыхала и размышляла: «Я больше не выйду из этого леса. Стыдно. Загнала себя в угол. Унизительно. А он тоже хорош. В сказке чудовище превращается в принца, а в жизни принц превратился в чудовище? Боже мой, что я разбудила. Аня, почему я не скучаю по тебе? Я отвратительная мать. Убить меня».

С такими думами она добрела до пещеры.

«Вот она, комната страха. Что ты прячешь в себе? Какие демоны бродят по твоим закоулкам?» Она осторожно заглянула внутрь и на удивление обнаружила идущий из глубины пещеры свет. Сама пещера оказалась достаточно обширной, а свет шел откуда-то справа, из-за поворота. Вместо каменного пола перед Сашей была водная поверхность. «Как мы не провалились сюда в прошлый раз?» Вдруг она услышала шаги и кашель. Кроме Аши ходить и кашлять там было некому. «Так вот откуда свет. Что он там ищет? Меня!! Он ищет меня!!» Шаги приближались, и пещера всё больше стала озаряться светом. И тут Саша увидела, что все стены просто испещрены надписями. На стенах пещеры плотным узором лежали буквы из деванагари. «Какая-то жуткая красота».

В водной глади отразился Аша с факелом в руке. «Надо успеть спрятаться, пока он меня не заметил».

– Двип, – сказал Аша.

Саша чуть не переспросила: «Что?»

По узкой тропке между водой и каменной стеной с факелом в руке Аша продвигался к выходу и что-то бормотал на птичьем языке: «Двип, ха, двип». Возле самого выхода он остановился. Саша вжалась в стену. Огонь оказался почти перед её лицом, искра в любой момент могла отлететь ей в глаз, но она не отводила взгляд от пламени.

Из пещеры вышел сумасшедший. С открытым ртом и стеклянными глазами он так и пошел по лесу с горящим факелом. «Что с тобой? Куда ты днем с огнем?»

Ничего хорошего от него в таком состоянии Саша ждать не могла и решила эту ночь провести в лесу. «Лес подарит мне покой. Я, наконец-то, успокоюсь. Как говорил дедушка: «Лес никогда без подарка не оставит». И вот, пожалуйста, вкуснейшие ягоды. Правда, рот от них вяжет. А вот чудесный, покрытый мягким мхом ствол упавшего дерева, на котором можно отдохнуть. Не змея ли на нем? А вот на веточке веселый попугайчик. Этот добряк составит мне компанию». Попугай закатил глаза, открыл клюв и стал истерически хохотать над Сашей. «Мурк!»– крикнула она ему.


Ей хотелось, чтобы этот день поскорее закончился. Она готова была сама задуть это вечернее солнце. Так задуть, чтобы оно и завтра не вставало. Чтобы оно погасло, как гаснет порой её костёр, и некому было бы его разжечь. Чтобы на этот остров опустилась тьма и поглотила и остров, и её. Чтобы он заблудился в этой темноте и никогда не нашел её. Чтобы эта темнота стала последним звеном в цепи её бесконечного хождения по кругу своих переживаний.

Но как только солнце скрылось за горизонтом, ночной лес начал оживать. Из своих убежищ стали появляться такие химеры, которых днем Саша никогда не видела. Вокруг Саши зашевелилось буквально всё: под ногами кто-то шипел и двигал усами, по стволам лезли огромные крабы, над головой пролетали и шлепались в кроны черные перепончатые крылья. Все эти ожившие ночные кошмары надвигались на неё, окружали, верещали и подкрадывались со спины. Это было омерзительно, невыносимо. На неё стали нападать огромные насекомые. Они летели на её тепло и садились куда угодно: на руки, плечи, голову. С визгом Саша выбежала из леса и, отмахиваясь от всего этого, добежала до навеса. «Если я буду кричать, из-за горы вылезет чудовище».

– Да что же это такое! – закричала она во весь голос, – Мне уже и кричать нельзя?! Что ещё мне нельзя?

У неё раскалывалась голова. Она задыхалась от гнева и накатывающей дурноты.

– Как же я устала от этих вещей, купленных не мной! – и чемоданы полетели в разные стороны.

– И от этой хижины, построенной не для меня! – и навес рухнул.

– И от этой музыки, которая всех раздражает! – и Саша грохнула раковину о камень.

– И от тебя, мой горячо любимый. Только приди в свой грустный час, и я убью тебя! Убью тебя.


Саша себя чувствовала отвратительно: её тошнило, болела голова, она время от времени теряла сознание.

«А может, это пришла ко мне ты, женщина с косой? Или с чем ты тут ходишь? С черными ягодами в кульке? Наконец-то я отмучаюсь… наконец-то». Перед глазами все кружилось и застилалось пеленой. «Надо умыться океанской водой. Она лечебная». Саша добралась до океана, и когда зашла в воду, её сознание рухнуло в черный колодец. Она падала. Ноги не чувствовали дна, руки хотели уцепиться хоть за что-нибудь, но только скользили по илистым камням. Вокруг была чернота, и эту черноту извергала сама Саша. Она переплывала черную реку, на зубах скрипел черный песок, на неё неслась вода, и ухватиться было не за что. «Сейчас замкнется круг. Он всегда замыкается в черное. И зазвучит виолончель».

«Ом, триям бакам… Кто это поёт? Я или ещё кто-то?»

Не хватало воздуха. И тут её подхватила волна. Понесла, затормошила, снова понесла. Стало легче дышать. Саша попыталась открыть глаза. Сверху сквозь туман над ней нависали черные косматые волосы. «Шива, Шива. Ты спустился со свой горы. А я в огне. У меня горят руки».

– Алекс! Алекс, ты где?! – услышала она. Это Аша растирал ей ладони и хлопал по щекам. Оживающие зрение и слух начали возвращать её в реальность. Саша открывала глаза.

– С тобой нет покоя! То трубишь, то кричишь, то всё крушишь. Зачем в воду пошла, сумасшедшая?!

В горле у Саши был песок. Она закашлялась.

– Пей, – он зачерпнул рукой воды и дал ей пить прямо из ладони. – Ну, извини, таблеток нет. Под рукой был только уголь. Всыпал в тебя горсть. Чего ты наелась? Какая-то чернота из тебя выходила. Кто напал на тебя? Почему кровь?

– Я не хочу жить, – Саша заплакала.

– Ну, поплачь, – наконец сжалился он.

– Я больше не вынесу. Убейте меня.

– Нет, нет, – горько усмехнулся Аша.

– Я больше не вынесу.

– Нет, мой непонятный русский человек, – Аша стер слезы рукой с её лица. – Нет, нет. Успокойся. Я всё понял: мы будем просто жить. Своей судьбы не угадаем. Жизнь происходит здесь и сейчас. Мы будем жить так, …

– Словно у нас нет ничего общего кроме этого острова.

Аша с недоверием посмотрел на неё и решил эту ночь провести здесь, у костра.


ГЛАВА

АГРЕССИВНАЯ ФЛОРА

Утром Саша проснулась и подняла голову.

– Вы здесь?

– Что Вы спрашиваете? Вы же видите, что я здесь.

Аша стоял в воде и пытался что-то стирать.

– А Вы не вставайте. Сегодня лежите. Отдыхайте.

Саша опять вернулась в горизонтальное положение.

– А что Вы делаете?

– Ликвидирую последствия вчерашнего происшествия. Вы меня вчера немного испачкали.

– Извините… я бы сама всё постирала.

– Что Вы такое съели, что пятна не отстирываются? Эх, моя любимая футболка… Как Вы?

В ответ Саша вздохнула.

– Понятно… Не вздумайте больше такое повторять.

– Да я не специально. Так получилось.

– Понятно. Этот остров нас замучил. А Вы, помните, его благодарили.

– Да я и сейчас его благодарю, – прошептала Саша по-русски. – и ,наверное, никогда не закончу его благодарить, будь он проклят.

– Что? Громче, я не слышу.

– Я видела Вас вчера в пещере.

– Вы за мной следили?

– Я думала, Вы за мной следите.

– Я? Нет. Я пошел туда специально. Вот уже несколько недель я не понимаю, что со мной происходит. – Аша начал с усилием выжимать футболку. – Что меня здесь так карёжит? Я хотел взломать код этого острова.

– И получилось?

– Расскажу потом. Не сейчас. На Вас вчера пираты напали?

– Нет. Здесь очень агрессивная флора. На меня напал куст.

Аша закончил выжимать футболку и, влажную, натянул на себя. «Выколите мне глаза»,– подумала Саша и отвернулась от него. Аша похлопал себя по торсу и, подбоченясь, подошел к ней.

– Что, опять плохо?– он присел на корточки и погладил её по голове. Саша не верила себе.

– Что с Вами вчера случилось? Где Вы так изорвали одежду? Чего Вы наелись?

– Я нечаянно зашла в колючие кусты. А чего я наелась? А в меня уже не лезет эта пища со вкусом кокоса. Я ненавижу кокос. Я даже в Зареченске никогда не покупала печенья с кокосовой стружкой. Этот приторный аромат мне противен. И вот нарвалась. Здесь даже рыба со вкусом кокоса!

– Окей. Сегодня не будет кокоса. Сегодня будет чай.

Он протянул ей плошку с розовым напитком.

– Вот. Ягодный чай. Ягоды немного терпкие, но на вкус достаточно приятные.

– А что за ягоды?

– Вот. У ручья растут.

У Аши на ладони лежали 3 черные ягоды.

– Это они! Это ими я отравилась!

– Да сколько их надо съесть, чтобы отравиться?!

Саша жестом изобразила, сколько она их съела. Аша выплеснул чай из плошки:

– Тогда кокос. Тогда кокос.


ЧАСТЬ 2

ЗАТИШЬЕ

Что миновало, то забыть пора,

И с сердца сразу свалится гора.

Шекспир


ГЛАВА 1

КРАХ

Из своего сейфа, кучи камней, наваленных горкой возле навеса, Саша достала маленький огрызок карандаша и состарившуюся за 9 месяцев газету. Она листала исписанные вдоль и поперек страницы, чтобы найти свободное место для новой записи, и нашла возле одной из своих заметок.

«Он поставил меня на ноги за 5 дней. Калорийным питанием и приветливым отношением. Спасибо»,– прочитала она и улыбнулась. Она читала разбежавшиеся по всей газете записи, и вспоминала эти дни.

«В небе вот уже которую ночь умирает Луна».

«Терплю его шутки».

«Ура! Построили новый домик! Какой хороший домик! Конструкция та же: четыре палки и крышка, но чем-то он мне нравится».

«Мы оба стараемся не превращать наши разговоры в острые дискуссии, не вспоминать о прошлом и реже всматриваться в небо и океан. Вечера и ночи возле костра перестали сотрясаться от эмоциональных взрывов. Выясняем, в основном, кто пойдет за водой, на сколько хватит дров, какие и где ставить силки».

“Rain, rain, go away. Come again another day. Нет, ни в какой день не приходи. Это невыносимо. Больше нет сил сидеть и ждать, когда ты кончишься, и когда он придёт. И стихи не пишутся».

«Остров продолжает одаривать фруктами, рыбой. Иногда в силки попадаются мелкие животные: маленький видоизмененный олень и островной поросенок. Попробую составить десятидневное меню».

«Я сыта. Я сыта. Я сыта. Пойти, что ли повесится?»

«Записываю наш диалог:

Я: Тоже мне индус. Как Вы можете есть мясо?

Он: А кто тебе сказал, что я вегетарианец? Я обыкновенный католик. Только о Боге вспоминаю, когда совсем плохо. Тоже мне фанатка.

Я: А кто Вам сказал, что я фанатка?»

«Сегодня был банный день: мы мылись в небольшом водопаде, потом остатками геля для душа я постирала кое-какие вещи. Он в это время уходил за бритвенным станком. Побриться хотел. Не побрился. А откуда я знала, что должна оставить гель?! Твоей бороде не бритва, а топор нужен. А будешь ещё орать, опять скажу, что you are dead!»

«Откопал себе где-то пляжное полотенце с нарисованной голой блондинкой. Теперь спит на нем. Говорит, что она ему нравится. Я сначала немного заревновала, но потом успокоилась. Пусть порадуется мужчинка».

«После душного, влажного дня к вечеру в небе, наконец-то, приоткрыли форточку – тонкий месяц. Мне кажется, что в эту щель кто-то за нами подглядывает».

«Ура! Костер больше не гаснет. Я научилась. Я поняла. No more! No more».

«He is gone. Куда он всё время уходит? Возвращается и долго молчит».

– Алекс! Хватит писать роман. Помогите мне.

Саша положила бумагу обратно под камень и, поднимаясь, наступила на лохмотья своих брюк. Правая брючина упала на песок.

«Всё. Крах».

– Поторопиться нельзя?! – кричал Аша. Он держал в руках корзину с рыбой. Прутья корзины расползались, и он опасался, что один не донесет улов, и всё это богатство уплывет обратно в океан.

– У меня авария. Пока не приближайтесь ко мне.

– Умеете Вы заинтриговать. Что в этот раз?

Саша подняла над головой отпавшую деталь её туалета.

– Это брюки!

Аша замахнулся корзиной, отбросил её в сторону берега и, отряхивая руки, начал аплодировать.

– Извините, Алекс, – говорил он, смеясь. – Вам уже давно пора поменять гардероб. Посмотрите, сколько у Вас чемоданов. Неужели ничего нельзя выбрать? У меня такого ассортимента нет.

Аша подошёл к чемоданам и стал открывать один за другим.

– Это всё не моё.

– А вы что думаете, что за этим кто-то придёт? Или Вас спросят о сохранности этих вещей?

– Я это прекрасно понимаю. Но не могу переступить через себя. Я пробовала, но каждый раз как будто надеваю на себя чужую жизнь.

– Надо же быть такой зажатой. Я-то ношу.

– Вам легче. Вы актер и часто примеряли на себя разные судьбы.

Аша звякнул механичкой чемодана.

– Будь проще. Здесь всё наше.

Порывшись немного в вещах, он бросил Саше на спину какую-то зеленую тряпицу.

– Примерь.

Саша разложила вещь. Перед ней на песке лежал зеленый трикотажный сарафан на тонких бретельках, с резинкой на поясе. «Фу, Русалочка какая-то. И потом… с такими тонкими бретельками… будет видно нижнее бельё. Хотя его с такой одеждой и не носят».

– Я такое не надену.

– Почему?

– Я не люблю платья. Я не умею их носить.

– Так учитесь. Пока есть время. Вот вернетесь в свой городишко, как наденете платье… Если бы мой друг Акшай узнал, через что мне здесь пришлось переступить, чтобы в своем гардеробе выглядеть мало-мальски как человек, он бы рассмеялся.

– Почему рассмеялся? На Вас женское бельё?

– Что?! Можно подумать, за это время Вы не видели моего белья.

– А вам моего не видать. Как своих ушей.

– Для этого даже стараться не надо. Смотрите-ка, сидит передо мной почти без штанов и угрожает! Вам, между прочим, это пойдет… под цвет глаз. Хотя, как Вам угодно.

– Если мне это идет под цвет глаз, то я буду считать, что это Ваш подарок.

– Считайте, что хотите. А хотите, ходите голая. Мне, мертвому, все равно. Как говориться «Не можешь преодолеть прибой – сиди и любуйся на него».

– Куда Вы опять уходите? Куда Вы всё время уходите?!

Аша оглянулся.

– Рыбу надо собрать. Дела надо делать. Потом пойду, поплаваю.

Он направился к оставленным корзине и добыче.

Пока он чинил корзину и складывал улов, Саша брезгливо разглядывала чужие тряпки в чемоданах. И этот русалочий сарафан, который лежал уже отдельно от них, который уже побывал в его руках и полежал на этом песке, начинал ей всё больше нравиться. Она покрутила его, ощупала пальцами ткань. Материал очень приятно лежал на коже. «Что это за материал? Что это за добавка, которая заставляет блестеть эти нитки?» Сначала этот блеск показался ей пошлым, но потом она нашла его интересным. Она смотрела на сарафан, и что-то происходило у неё в голове: двигались и менялись местами тектонические плиты. Она надела его, потом стащила с себя обветшалое тряпьё и пошла посмотреться в океан.

Саша смотрела на своё отражение и не узнавала себя. «Эти отросшие до плеч волосы я видела и вчера, но почему сейчас это красиво? И то, как я исхудала, я чувствую давно, но почему сейчас это красиво? И эти загорелые руки, и обветренные щеки, и этот сарафан… да пусть он блестит».

– Алекс! Это Вы?! Почему с Вас раньше эти штаны не свалились?!

Услышав его крик и смех, она испугалась и села на корточки. Шлепнулась прямо в воду. Получилось глупо. И опять стыдливые мысли побежали в голове: «Не можешь преодолеть прибой – сиди и любуйся им. Это я к чему?»

– Вы сейчас пойдете плавать?

– Да, а что?

– Я пойду с Вами.

– Вам будет скучно.

– Не скучнее, чем здесь.

Она встала, выжала юбку и зашлепала по воде к плоту.

– А мне все равно, – игриво произнес Аша, поглядывая на неё поверх солнцезащитных очков.


По зеркальной глади океана плыли неразделимо два плота: один пытался уловить своим шуршащим целлофановым парусом лёгкий бриз, второй, будучи отражением первого, время от времени покрывался мурашками легкой дрожи при каждом волнении воды. Бамбуковая мачта скрипела. Весло в руках гребца деликатно булькало, совершая свою работу. По палубе, беззаботно позвякивая на ребрах бамбуковых стеблей, гуляла пустая жестяная банка. Пассажирка смотрелась на себя в океан. Заглядывая ей через плечо, Аша тоже смотрел.

– Я вот что придумала, – произнесла она, – вот я сверху гляжу на своё отражение. А что, если я – тоже чьё-то отражение. И кто-то смотрит на меня сейчас сверху и отражается во мне… И вообще всё это – отражение чего-то. И как моё отражение не может видеть меня, хотя и смотрит мне прямо в глаза, так и я не могу видеть этот горний мир. Как тебе моя мысль?

– Отдаёт плагиатом. Где-то я это уже слышал, по-моему.

– Правда? Мог бы и не говорить.

– А зачем себя обманывать?


Плот двигался по знакомому маршруту. Перед глазами проплывал неизменный береговой пейзаж: бесцветный песок, густые темные заросли в глубине и, наконец, выросшие из воды серые отвесные скалы. Аша вспомнил их первое путешествие, свои страхи и размышления. Вспомнил, как о каменные глыбы бились волны, и как он был готов биться вместе с ними об этот камень. И вот опять у него в руках весло, а она сидит на плоту. И они опять куда-то плывут вдвоем.

Впереди виднелся каменный слон, и Аша, как и в прошлый раз, направил плот под его впалое брюхо. Солнечная сеть, как и прежде, колыхалась по стенам грота. Тошнота и удушье безысходности вдруг подступили к горлу.

«Вот мы и приплыли, моя дорогая Алекс, в нашу точку невозврата. Сейчас тебе опять захочется спеть свою русскую мантру, и круг замкнется. И начнется новый круг? Новый виток спирали? Или что? Что будет?».

– Мы были здесь примерно 9 месяцев назад. Помнишь, ты пела здесь русскую мантру?

– Колыбельную.

– Спой, пожалуйста, ещё.

– Правда? Вам она тоже понравилась? Я когда её пела в нашей компании, мне кричали: «Браво, Саша!»

– Что значит «Саша»?

– Это Вы здесь меня окрестили Алекс. А дома меня зовут Саша. Ой, как давно я не слышала своего имени. Са-ша!

«Аша, аша», – повторило эхо. Оба затихли от такого сюрприза.

– Петь?

– Пой.

Саша запела и ко второму куплету стала поражаться работе своего мозга: он одновременно умудрялся вспоминать текст песни и размышлять над мыслью о том, как два их имени чудесным образом слились в одном, будто остров сам начинал опровергать теорию, что между ними нет ничего общего. «Не надо, Остров, зачем ты играешь со мной такую жестокую шутку?»

В колыбельной было много куплетов, и Саша удивлялась, что он слушает и не останавливает её. А он и не мог её остановить, потому что забылся. За эти семь неторопливых куплетов перед ним проходила его короткая островная жизнь. Его жизнь, которая будет и дальше продолжаться здесь: среди привычных уже, но все равно чужих мест, рядом с этой чужой женщиной, которая поёт так просто и так неприкрыто и обаятельно выражает себя в пении, что не знаешь, куда от этого деться, и непроизвольно начинаешь брать вместе с ней дыхание …

Песня закончилась, Саша замолчала. Она ждала, что он что-нибудь скажет. Как-то оценит её пение или ситуацию… Без комментариев Аша снова окунул весло в воду, и плот начал путь из грота.

– А Вы сёрфингом когда-нибудь занимались?

– Было дело. Но предпочитаю дайвинг. Вот здесь и остановимся. Тихое место. Скала не дает ветру взволновать море, и глубина хорошая.


ГЛАВА 2

ПРЫЖОК

Аша плавал вокруг плота.

– Прыгайте сюда.

– Вы все-таки решили от меня избавиться.

– Жить возле моря и не уметь плавать – это смешно. Или Вы мне не доверяете?

– Здесь глубоко. Страшно.

– А кому не страшно? Впрочем, как хотите.

– Хочу. А если что… Вы меня?..

– Спасу, спасу. Я же Ваш Ангел хранитель.

Саша осторожно сползла в воду. А когда её одежда намокла, она поняла, что видит Аша, если там, под водой, смотрит на неё. От смущения она свела локти, поджала колени и, вцепившись в края плота, повисла на нем, как улитка над океанской бездной.

«Ах ты акула сухопутная. Все-таки выманил».

Аша подплыл к ней и заглянул в широко открытые глаза:

– Что? Страх сковал? Успокойте дыхание, вдохните глубже, и ныряем.

«А пошло бы оно всё к такой-то бабушке», – решила Саша и разжала пальцы. Они вдохнули в унисон, Аша крепко взял её за руку и повлек за собой.

Саша открыла глаза, и свободной рукой быстрее зажала нос, чтобы не вдохнуть от страха. Вокруг была мутная бутылочного цвета вода, а не прозрачность и веселье красок, которые она ожидала увидеть. Бездна гипнотизировала мерным движением взвеси. Ощущалось чьё-то тайное присутствие, и от этого сердце сжималось и билось как в тисках. Аша всё так же крепко держал её за руку и вел вниз.

По ту сторону водной глади этот мир ей казался таким затейливым, вызывал любопытство и желание познать, но когда она столкнулась с ним лицом к лицу, она не приняла его. Угнетали тишина и невозможность сделать вдох тогда, когда хочется. Это был не её мир. «Не тяни меня туда, не тяни». Как уж эти мысли передались ему, но он отпустил её руку. И в эту секунду, потеряв контроль над ситуацией и своим телом, она начала двигаться в какой-то безумной хореографии и заваливаться на спину. Пузыри воздуха полетели вверх к мутному желтому пятну. «Солнце», – поняла Саша. «А я? Я тоже хочу к Солнцу. Я не хочу вниз». В спину её уперлась сильная рука и начала выталкивать наверх.

«Успей, успей поднять меня».

Она летела на свет и во время этого полета испытывала странное переживание: мозг и тело её умирали, а с последними пузырями воздуха в ушах стихли гулкие удары сердца, и в голове стало светло и пусто. Она верила, что он успеет её поднять. И ждала. Это состояние между ужасом и ожиданием чуда было сродни счастью, а может, и счастьем самим. И когда вода на её лице расступилась, она сделала вдох. Оттого, что он был резкий и глубокий, боль прорезала горло и грудь. Но это было освобождение, прорыв сквозь пространство и время, туда, где пространство не простиралось, и время не длилось, а был только свет, который больно ударил по глазам и стал единственной реальностью.

Как большую пойманную рыбу Аша затащил её обратно на плот и набросил ей на голову и плечи свою футболку. Саша сидела на плоту и не могла надышаться. Болело в груди, глаза щипало, во рту был вкус океанской воды. Аша, посмеиваясь, похлопал её по плечу:

– Всё хорошо, всё хорошо. Все живы. Напугал? Просто это то, что я люблю. Люблю я эту бездну. Мне с ней интересно. Сильная вещь. Всегда самое обидное – возвращаться оттуда.

«А по мне, так я бы только и возвращалась».

– Судя по выражению Вашего лица, Вы туда больше ни ногой, – продолжал усмехаться Аша. – Переведите дух, а я сейчас вернусь.

Он поплыл. Черные мокрые волосы блестели на солнце, белозубая улыбка и глаза сверкали. Саша сидела в оцепенении, сжав в кулаке на груди сарафан. В этом кулаке она держала свет и не хотела выпускать его из себя. «Я ещё раз спущусь на эту глубину. Я перетерплю. Только бы пережить это снова: этот подъем и этот вдох. Это будет моей радостью. Тем, что я буду вспоминать всю жизнь. Всё равно, на каком острове».

Аша собирал волосы в пучок, когда услышал призыв: «Аша!» «Беда!» пронеслось у него в голове. Он оглянулся и увидел, как на плоту во весь рост стоит Саша. Потом её хрупкая фигура взвилась вверх и упала в океан.

В тот же миг он нырнул за ней. Активно и мощно раздвигая перед собой воду, он не понимал, почему так медленно плывет. Совершая миллион движений руками, ногами, всем телом, ему казалось, что он продвинулся всего на несколько сантиметров. Но главное – он не видел её.

Аша вынырнул возле плота, вдохнул, чтобы снова отправиться на поиски, и тут же внизу, прямо под собой, на глубине увидел огромную медузу – разлетающийся Сашин сарафан – и на мгновение это зрелище его задержало. Ему показалось, что он это когда-то уже видел. Он вдруг поймал себя на ощущении, что на водную гладь смотрит как на экран монитора, а за экраном в кадре разыгрывается сцена: героиня медленно и спокойно опускается вниз. Плавные движения рук, летящий за ней сарафан и колышущиеся в воде волосы – всё это двигалось, как в рапиде. Она смотрела на него оттуда и пускала пузыри воздуха. Это напомнило ему съёмки фильма. С одной только разницей – это было не кино.

Когда он начал терять её из вида, страх вернул его в реальность и лишил сил. «Достану и убью. Придушу голыми руками». Аша снова нырнул. «Догоню. Убью. Успею. Убью. Только, Господи, океан, отдайте мне её». Как только он три раза произнес эти волшебные слова у себя в голове, он дотянулся до её волос, схватил и потащил наверх.

Несмотря на Сашину худобу, он еле-еле поднял её на плот. Потом, положив на колено, вытряхивал и выстукивал из неё воду. «Сколько ещё я буду тебя спасать?! Ангел-хранитель, мать его!» Вместе с отходящей водой из Саши начали вырываться наружу непонятные звуки. Аша положил её на плот. Они оба тряслись, как в лихорадке.

Саша с удивлением смотрела по сторонам, будто не понимала, где она находится. Потом взволнованно задышала, собираясь что-то сказать. Она шевелила губами, но ничего не могла выговорить. Он не понимал, что с ней происходит. Наверное, от испуга схватил её голову и затряс, как копилку.

– Говори, говори! Что ты хочешь мне сказать?

Предчувствие открытия какой-то истины, тайны поселилось в нем.

– Девочка, скажи мне, что ты там узнала? Открой мне эту дверь! Выпусти меня!

– Я узнала тайну: для надежды, для мечты мне никто не нужен, даже ты, даже ты.

– Что?! Ты что, поёшь?!

– Оставь меня в раю средь любви и печали. Я всё тебе спою, что узнаю о нем.

– Что с тобой? Я русалку достал из воды?

– Я дельфин.

– Ты больна!! Тебя нужно было лечить током ещё у тебя на Родине! Ты в своей России отморозила себе мозги! Твоё психологическое развитие остановилось в подростковом возрасте! Тебе 16 лет? Признайся!

– Два.

–Что «два»?

– Два раза по 16.

Саша продолжала дрожать и улыбаться синими губами.

Но она не цеплялась за его руки, как делала обычно, когда ей было страшно. Не ловила его взгляд, чтобы обрести уверенность. Она таращила свои зеленые глаза и смотрела сквозь него. В этих глазах тоже была бездна, то, что он так любил.

«Не смотри, не смотри так. Ты просто сошла с ума. Тебе голову напекло. Как ты смеешь так смотреть? Как тебе не стыдно? В эту пропасть я за тобой не полезу. Отпусти меня. Не могу. Дай вдохнуть».


Пока они оба приходили в себя, успокаивая дрожь, в парус ворвался ветер и привёл их плот к берегу. И они сошли на него. Аша следовал за развевающимся знаменем зеленого сарафана.

Справа сверкал под солнцем океан, слева уходила в небо серая каменная гряда, под ногами был чистейший, мягкий белый песок. Ветер иногда поднимал его, и в воздухе переливалась серебряная пыль.


– С этим Вашим плаванием я очень устала и проголодалась.

С трудом передвигая от усталости ноги, Саша добралась до высокой гряды и прижалась к гладкой, теплой поверхности щекой. И это тепло приняло Сашу в свои объятья.


«Какая странная история со мной сегодня произошла. Что это со мной? Мне стало легче, как солдату, который после боя снимает броню. Облегчение. Свободна. Счастье существования, пребывания здесь, счастье быть частью этого мира и отражением горнего. Я не одна, Господи. Ты со мной. Сколько раз Ты мне это объяснял. Наконец-то это стало для меня явно. Я не боюсь. Ничего. Будь что будет. Я преодолею всё. Я пройду сквозь камень».

Саша постучалась в скалу, как в закрытую дверь.

– Что там за ней? За этой каменной стеной?

– Сейчас увидишь, – сказал Аша.

– Вы здесь уже были?

– Был.

Они не спеша обошли гряду, и перед Сашиными глазами открылась картина цветущего Эдемского сада.

Это не были привычные сумрачные джунгли с темными папоротниками и мхом, куда она ходила за водой и прочими бытовыми надобностями. Это было залитое солнцем место. Слышались сладкие запахи, пение птиц и еще какие-то не опознаваемые пока звуки. Казалось, что освещен и согрет был каждый уголок.

Здесь цвели цветы. На фоне голубого неба они бушевали всеми оттенками красного, а ветер разносил их аромат. Растения здесь не скрючивали свои корни в борьбе за жизнь, в страхе остаться без куска земли. Деревья в блаженстве распахивали кроны, чтобы одарить всех желающих своими плодами.

– Вы здесь уже были… А почему меня не привозили? А почему я, черт возьми, здесь никогда не была? Немыслимо, как это могло случиться!

– Ты меня спрашивала, «куда Вы всё время уходите» … В том числе сюда. Я привозил отсюда фрукты.


ГЛАВА 2

РАЙ

Ей было страшно сделать шаг в эту роскошь. Она боялась нарушить своим присутствием гармонию места. Но глядя на всю эту благодать, и соизмеряя себя с ней, появлялось предчувствие, что она оказалась здесь не случайно, что она здесь не чужая. А предчувствиям Саша доверяла.

– Пойдемте, – сказала она ему и шагнула первая. Он последовал за ней.

Поймав какую-то легкую эфирную волну, посмеиваясь и пританцовывая, она шла и говорила:

– Это рай. Это рай. Я не могу подобрать слова для этой красоты. И сколько жизни, сколько вокруг жизни. И как это заражает. У меня такое чувство, как в тот первый раз на плоту. Когда Вы меня забрали с того грустного берега. И мы так же плыли с Вами вдвоем. Вокруг острова. Как будто поплыли тогда, а приплыли только сейчас. Сегодня словно круг замкнулся.

– Что ты сказала?

– Круг замкнулся. Ничего. Вам не понять. Это мои личные ощущения.

Саша прибавила шаг, но он догнал её.

– Сумасшедшая, откуда взялись силы?

– Да, я сумасшедшая. А Вы такой нормальный-нормальный. Какая удача, что мне есть на кого положиться в моем горе.

– Ты опять хочешь со мной поругаться?

– Нет. Разве в раю ругаются? Просто я слышу здесь музыку. Я слышу Моцарта. Ветер – скрипки, птицы – флейты, океан – гобой. А ты не слышишь, господин актёр.

– Мне не дано услышать Моцарта. Поэтому я и не совершаю безумных поступков.

– Странно. Вам должно быть всё это близко: упражнения, этюды на перевоплощения. Вот я стрекоза, а вот я бабочка.

Саша затрепетала «крылышками», изображая, как она перелетает с цветка на цветок.

Аша остановился. Она была легкой и беззаботной и действительно напоминала какое-то насекомое с длинными тонкими конечностями и зелеными прозрачными крылышками. Она была совершенно отсюда. Из этого мира. Даже можно было сказать, что её здесь не хватало.

«Мой дорогой мотылек, я завидую тебе? Пожалуй. Ну, лети. Не останавливайся. А мне не услышать Моцарта. Я оглох».

Аша опустил глаза. Там, внизу, шла жизнь: один тащил травинку, другой замер в ожидании добычи и, возможно, он поджидал того, с травинкой; третий зарывался с головой в песок, чтобы не видеть и не слышать всего этого безобразия и не мучиться потом угрызениями совести. «Чего прячешься? Напортачил где-нибудь? А ведь потом вылезешь, как ни в чем не бывало»,– подумал Аша.

Ожесточенно сражаясь с растительностью на его ноге, вверх ползли два паука на тонких ножках и несколько мелких букашек. Их титанический труд вызвал у него жалость, умиление и саркастическую улыбку. «Друзья, куда держим путь? Цель визита? Сами не знаете? Ползём, чтобы ползти? Понятно. А идите-ка вы …домой. Вас там детки ждут». Аша стряхнул их резко и небрежно вместе с песком и сором, вздохнул, расправил плечи и оглянулся вокруг.

В небе растворялись облака, по воде бежали солнечные блики и кололи глаза. Он прищурился и вспомнил, как в юности ходил на пленер на берег океана. Была такая же погода, такое же солнце и блики, которые никак ему не удавались. Как он разозлился, бросил кисти и убежал, оставив неоконченную картину, мольберт, палитру и краски на берегу. Потом долго плавал, играл с мальчишками в волейбол на пляже, а когда вернулся за мольбертом, то ничего уже на месте не нашел. Потом был страх возвращения домой и абсолютное счастье, когда отец простил его.

«Прощен, прощен… вдох и выдох».

Аша усмехнулся и закрыл глаза. Ветер ласково обдувал лицо, приносил ароматы. И он вдруг понял, что его нет на этом острове, что он растворился. Весь. Перестало болеть всё, что болело. Он даже испугался, что открыв глаза, не увидит своего тела.

«Неужели сумасшествие передается воздушно-капельным путем?

Но где же я?»

И он увидел себя, гуляющим в картине Гогена, проходящим мимо гаитянок… и они все были его знакомые, и улыбались ему. Так он дошел до джунглей Анри Руссо и видел там даму в желтом платье. А заметив в траве льва, стал прицеливаться в него из ружья.

– Зато ты не видишь то, что вижу я! – Радостно крикнул он.

– Что?

– Картину. Вот эти красные цветы – это крупные мазки масляной краски. И я бы не стал на этой картине прорисовывать детали. Кистью, как ветром, смазал бы все, слил небо с морем… прорисовал бы только камни. Жалко, красок нет. И вообще, это не Моцарт, а Бах.

– Позвольте, позвольте. Бахом здесь и не пахнет. Бах – тот ещё нервомот. Он из меня всю душу вынимает. А у меня сейчас на душе легко и приятно. Однозначно, Моцарт.

– Вот этот валун – Моцарт? Вот эти тяжелые темно-зеленые пальмовые листья – Моцарт? Вам изменяет вкус, госпожа музыкантша. Что ты всё время смеёшься? Куда ты ведёшь меня?

– Вон там растут груши. Я очень люблю груши. Достанете мне одну?

– Вообще-то это не груши, но ладно, пусть сегодня будут грушами.


Они шли по белому песку мимо красных цветов, приминая зеленые травинки.

– Ты знаешь, я всегда старости боялась больше смерти.

– В 40 лет стареть не хочется, а в 70 захочется пожить подольше. Это нормально.

– А ты когда-нибудь видел фиолетовые бананы? Я видела. В интернете.

– Какое несоответствие вкуса и цвета. Бананы должны быть желтыми.

– Ты так считаешь?

– Да.

– Я могу бесконечно задавать вопросы и говорить глупости.

– Я наслаждаюсь.


Они подходили к высокому дереву. Широкий ствол был покрыт морщинистой коричневой корой. С веток свисали плоды, похожие на груши. С некоторых на землю и кору капал сок. На это лакомство собирались бабочки и разноцветные жуки. Наевшись сладкого, они отправлялись к подножию дерева, где с гладких камней падал небольшой ручей, и сливались там с пестрой радугой.

– Посмотри, дерево плачет.

– В раю не плачут.

– Ты мне грушу достанешь?

Аша оглядел ствол, обошел вокруг дерева, не представляя, как он заберется наверх по такой вертикали, и, подсчитывая, сколько ссадин он здесь может получить, и в какой момент порвутся его любимые шорты.

– Оно грязное и липкое.

– Не обращай внимания. Лезь.

– Легко тебе сказать.

Он поднял голову. Солнечные лучи ослепили его, потом разбежались перед глазами желтыми кругами. В носу щекотало, глаза слезились, и все в них стало переливаться и преображаться: формы листьев и плодов расплывались, становились акварельными. Радужные искры бесконечно сверкали. И казалось, будто это все уже когда-то было с ними: вот он вскарабкался на ветку, вот срывает грушу, а вот протягивает ей, и она счастливо улыбается. «Я это вспомнил? Но когда это было с нами?»

Солнце светило так ярко. От этих картин стало тепло сердцу. Аша невольно улыбнулся.

– Ладно, хватит смотреть мультфильмы. Вон там висит одна красавица. Сейчас я её…


На полпути к цели Аша решил перевести дух. Он обхватил ствол руками и ногами и повис так над землёй. Под деревом ходила Саша и что-то подбирала с камней.

– Только ничего там не ешьте! Дождитесь груш! – крикнул он ей и, решив продолжить путь, вдруг понял, что прилип к этому дереву. Прилипший Аша звонко, по-детски, смеялся над самим собой.

«Вот дурак! Куда меня понесло? А если она не съест грушу, то что будет? »

Ему было приятно и весело отлепляться от этого глупого дерева, которое плачет в раю, слышать его запах, ощущать пальцами фактуру, обнимать его теплый ствол и придумывать, что и дерево обнимает его, подпевать его скрипу и гулу «Ом Намах Шивая» и существовать просто и безоценочно. «Не плачь, дерево, не плачь. Ты ни в чем не виновато. Все прощены. Все прощены». А потом снова проживать это дежа вю: золотая солнечная акварель сквозь листву, он срывает мягкую грушу, протягивает ей. Всё в этом видеоряде было знакомо, от линии дооттенка: и вот этот промелькнувший взмах сине-зеленого крылышка, и как она откусывает кусок, облизывает пальцы и говорит:

– О, этот солнечный яд. Эта груша пропитана им насквозь. Что ты мне принес? Попробуй сам.

И он наслаждается этим кремовым вкусом, и теплый сок льётся по щекам и руке.

– Не смейся. Неужели ты не видишь или не хочешь увидеть, неблагодарный, что мы попали в рай и стали его частью? Иногда люди сами гонят себя из своего рая. Ты согласен?

И он скажет:

«Да».

И он скажет:

« Привет».

«Привет».

«Как поживаешь?»

«Я в порядке. А ты? Я знаю, что ты мне ответишь. Вот до чего мы дошли».

«Я бесконечно переставляю и переставляю у себя в голове мысли, как шахматные фигуры. Но только мучаюсь от этого, а партия не решается».

«У тебя всё получится. Ты понимаешь больше меня. Ты прожил несколько жизней. У тебя есть опыт и выдержка. Я счастлива, что здесь со мной оказался именно ты».

«Я жил так, чтобы получать от жизни удовольствие. А иначе, зачем жить? А у тебя все по-другому. Я таких не встречал».

«Нет, у меня всё так же».

«Я знаю, как бы ты тогда себя вела. Ты ничего у меня не просила и ничего от меня не ждала».

«Мне казалось, что я все время у тебя что-то прошу. Так я любила. Я так любила, что ты удивишься, как много ты мне дал».

«Любила? А теперь? А сейчас?»

«А сейчас я подумала: а вдруг это был просто страх… перед одиночеством, смертью.

В детстве я пыталась поймать мотылька. Я хватала его за крылья. Мотылька погубила, и в руках осталась только пыль…

Не надо было это себе позволять.

Я стучалась не в ту дверь.

Прости».

« Алекс…

Мой славный мотылек, куда летишь?

Ты веришь в силу своего крыла?

Смешно смотреть на твой полет, малыш,

Не для насмешки ли тебя природа создала?

Свет фонаря тебя сведет с ума,

А слабый ветерок собьет с пути,

И на тепло свечи, и на огонь костра

Себе ты говоришь «лети».

Ты веришь всем, наивный мой приятель,

И в то, что хватит сил перелететь за сто морей,

Ты веришь в жизнь в час Солнца на закате.

Что этой веры может быть сильней?


– Ты испачкалась.


До их ушей донесся звук, который застал обоих врасплох. Он был ужасно тих, но легко угадывался. Его мощь прошла по телу электрической волной. Звук, то совсем исчезал, то вновь появлялось его лёгкое биение: тук-тук, тук-тук-тук. Как его было не узнать – самый желанный в их жизни звук – звук радиосигнала на корабле, звук их спасения. Звук избавления. Сейчас всё кончится. Сейчас все кончится. Голод, страх, одиночество. Весь этот нелепый рай раствориться в небытии. Всё забудется, уйдет, закончится. И начнется… Они жадно смотрели друг другу в глаза, пытаясь понять: найдут они сейчас или потеряют?


Чего ты испугался, друг?

Я вижу боль в твоих глазах.

Что привело тебя в испуг?

Откуда взялся этот страх?

И эти пальцы… в кулаке

Их так свело, что не разжать.

Что держишь ты в своей руке?

Что ты боишься потерять?

И след от выпавшей слезы,

И сумасшедший сердца стук…

Какой боишься ты грозы?

Прошу, скажи скорее, друг.

Я не сумею дольше ждать,

Прошу и плачу: не молчи.

Куда бежать? Кого спасать?

О чем молиться? Научи.


И вдруг всё рассыпалось. Зазвенело колокольчиками. Сигнал превратился в насмешливый перезвон. Потом всё стихло.

– Видимо, жестяная банка перестала кататься по плоту. – Предположил Аша, выпуская вспотевшую Сашину ладонь из своей руки. – Нам пора возвращаться.


ГЛАВА 3

ТОННЕЛЬ

Аша бегал по берегу:

– Плота нет. Плот уплыл. Мы не привязали его!

– Последним с него сходили Вы.

– Да… я опять виноват.

– А почему такая паника?

– Потому что мы должны вернуться. Я хотел сегодня проверить силки. – Зло процедил он свозь зубы.

– Должны, значит вернемся. Пойдем пешком.

– Как ты собираешься пройти пешком сквозь скалу?!

– А если…

– Замолчи!

Плота не было видно даже на горизонте. Он исчез. Растворился в синеве.

Аша ходил по берегу и делал дыхательные упражнения, пытаясь унять раздражение, успокоиться…

«Вдох и выдох…Что я, правда, так запаниковал? Неужели из-за плота? Заспешил. Аж вспотел. Силки приплел. Ну нет плота. Уплыл. Если постараться, можно новый сделать. Да на любом бревне переплывем».

– А может быть, нам сюда? – Гулко прозвучал Сашин голос, а потом послышался звук осыпающихся мелких камней и Сашины причитания.

– Алекс, где Вы?! Ну хватит уже приключений на сегодня! Где Вы?!

Аша направился к горе, откуда клубилось облако пыли.

Перед его глазами явился провал: широкая дыра, уходящая в глубь горы.

– Алекс?!– спросил он у гулкой темноты.

– Я где-то здесь, – ответил испуганный Сашин голос. – Не ругайте меня, пожалуйста. Я в порядке. Я просто ничего не вижу. Я тут сижу… где-то.

То, что она говорит, и что цела, успокоило его.

– Значит, Вы там хорошо устроились?

– Я?.. сижу на корточках.

– Ну, посиди, отдохни. – Аша расположился на камнях возле провала. – Боже мой. Я второй раз за день хочу придушить Вас, Алекс. Сейчас я спущусь и найду Вас. Безусловно. Но сначала скажи, для чего ты все это придумываешь? Эти прыжки, пещеры и прочих Моцартов с бабочками? Хочешь, чтобы все было по-твоему?

– Я ничего не придумываю.

– Ты спрашивала, куда я всё время ухожу. Я уходил думать ногами.

Я метался по этому острову, как лев по клетке. Потом остров укротил мой норов. Но так и не дал ответ на вопрос: Хочу ли я жить? Этот вопрос я решаю для себя давно. С того момента, как ушла Голи. У меня был один друг – Акшай – хороший парень. Но в том, что он изменяет жене, он не видел ничего плохого. Ну, вот такой он человек. А я так не могу. Вот как ты не могла влезть в этот сарафан, так и я не могу изменить ей даже мертвой. Чего ты хочешь от меня?

– Зачем Вы мне это сейчас рассказываете? Не будьте жестоким. Я сижу здесь в темноте…

– А мне кажется,– перебил он, – ты всегда у меня что-то просила. Выпрашивала. Без слов. Как у Бога. А я не Бог! Вот теперь сиди там и молись. Только не знаю, кому. Христианка, молящаяся на Шиву. У тебя всё в голове перепуталось.

Сначала из темноты провала донесся шорох камней, а потом вылетел Сашин крик:

– А здесь я молилась на всех Богов: на Христа, на Шиву, на тебя!

И что такого я у вас просила?! Ни есть, ни пить. Только, чтобы вы не оставляли меня, только, чтобы я знала, что вы есть, что мне есть кого любить. Вот мой настоящий голод. Вот пища, без которой я умру! Подавитесь Вы своими фруктами, подавитесь Вы своей рыбой и жареными поросятами. Выжила я как-то и без этого. И выберусь я отсюда сама. Мёртвый он… Хорошо устроился!! АЙ!!

Камни посыпались, Саша закричала, потом всё стихло.

Он несколько раз окликнул, но она не отозвалась. Аша лёг на живот и аккуратно начал спускаться по наклонной плоскости.

Вдруг ноги совершенно перестали чувствовать опору и по каменной горке, сдирая кожу на коленях и животе, Аша понесся вниз.

Он бесконечно катился вниз. Сначала отчаянно цепляясь пальцами, ногтями за осыпающийся грунт, сопротивлялся земному притяжению. Потом понял, что сопротивляться бесполезно, эта горка сама ведёт его, швыряя то влево, то вправо. Он испугался, не дорога ли это к смерти. «Вот и всё, Господи? Нет, Господи, нет… Не оставь, Боже. Не оставь меня и её. И её не забирай, Господи. Глупую, наивную, честную». Тут скорость скольжения стала снижаться, и он остановился.

«Испугался, затараторил. Значит, есть, что терять? Что же это за сокровище?»

В абсолютной темноте Аша встал.

«Алекс, Вы здесь?» Никто не ответил. Опираясь руками о невидимые стены, ощупывая ногою грунт, Аша начал движение. «Чертова Алекс, – шёл и думал он. – Всё из-за тебя. Если бы не ты! О, если бы не ты! Лежал бы я сейчас спокойно на дне океана, ели бы меня рыбы. Но нет, надо было увидеть твой костер и спуститься со скалы! Куда я иду? И куда ты подевалась?»

Все здесь было черно, и только её зеленый сарафан плыл перед глазами и освещал путь. «Выведешь меня, сумасшедшая? Ты здесь все ходы знаешь? Ты хитрая. Поэтому я тебе не верю. Только выведи меня из этой духоты, и я с тобой окончательно разберусь». Дышать становилось всё трудней. «Вдох-выдох… Господи, куда я забрался, безумец? Боже, если ты только есть! Укажи мне верный путь. Дай путь. Дай шанс, и я больше не предам Тебя! Поговори со мной! Я услышу Тебя. Скажи мне, что Ты хочешь, и я дам Тебе. Только что взять с меня: афиши? прах Голи? Какие ещё драгоценности у меня есть? Моя жизнь? Тебе просто нужна моя жизнь? А почему Ты не забрал её с той, без которой эта жизнь потеряла смысл?! А теперь такая, бессмысленная, Тебе нужна? Дай знак, и я пойму, какой жертвы Ты хочешь от меня. » Нога ступила в воду. Ещё несколько шагов, и он оказался в холодной воде по грудь.

«Так, дальше – глубже. Черт! Она не умеет плавать… Алекс! Алекс! Эта чертова Алекс! Эта чертова жизнь!» Аша заколотил руками по стене. «Да свершится воля Твоя, Отец мой…» Он лёг на воду и поплыл. Он сам не понимал: плывет ли он или просто барахтается в черной воде.

«Что я? Где я? Где она? Неужели лежит на дне этой черной пропасти? Неужели Ты её выбрал в жертву? Нет. Она не имеет для меня никакой ценности . Жертвы не выйдет. Честное слово. Не бери её, Господи. Не надо! Не надо! Пожалуйста, не её. Меня. Я уже давно готов. Возьми меня…»

Дышать стало легче, а впереди вдруг, как из ни откуда, возник свет, в котором качался зеленый лист, и беззвучно пролетала стрекоза. Он понял, что находится в той пещере, где они с Алекс видели сны наяву, и куда он приходил потом один и писал факелом на стенах почему-то тогда пришедшие ему на ум любимые слова Голи «создав, сумей отпустить».


Он вышел из пещеры и увидел, как она бежит вдоль ручья по черно-белому лесу, перепрыгивая через корни и камни. «Жива, жива…»

– Алекс! Саша!

Она вздрогнула плечами, всплеснула руками и, не оборачиваясь, побежала дальше.


ГЛАВА 4

костёр

«Сколько ни экономь, все равно всему приходит конец»,– подумала Саша, аккуратно сжимая в кулаке хрупкий грифель, оставшийся от карандаша. «Что я напишу сегодня? «Его нет уже третий день. Сегодня сама лазила за фруктами. Не смогла очистить. Ела с кожурой».


С охапкой хвороста подмышкой Саша шла на запах жареного мяса, который вызывал слюну и будил воспоминания из прежней жизни: о «шашлыках на природе». «Какие ароматные галлюцинации», – подумала она.

Перед глазами всплыл, проступив сквозь тьму островной ночи, её маленький сад на даче: справа три яблони, слева вишня и слива, в спину дохнуло тепло кирпичных стен дачного домика, впереди сарай с вечно открытой дверью, а в дальнем правом углу – мангал с горящими углями. «Что же я остановилась? Сейчас угли прогорят». Саша пошла к мангалу. Вдруг в ореол света из темноты вошла мужская фигура. Саша снова остановилась. Сад исчез, а шашлычный дух стал просто запахом жареного мяса. «Да,– подумала Саша,– могла ли я себе представить…»

Аша хозяйничал возле костра: то поправлял угли, то поворачивал шипящие от жара окорочка несчастного олененка.

«Как ты мне надоел со своей показухой. Знаю, сейчас все начнет играть в твоих руках. И соли из плошки ты возьмёшь столько сколько надо, ни больше, ни меньше. Я всегда что-нибудь пересолю. Но ты – нет. Эта твоя чертова выдержка и чутье. Я видела недавно, как ты стоял за деревом и подсматривал за мной, когда я купалась. Сначала я хотела подразнить тебя, сделать несколько красивых движений руками, как делал Девеш Мирчандани в своих танцах. Но передумала. Во-первых, не умеешь – не берись, а во-вторых… зачем? шанти, шанти».

Но сегодня не было привычного театра: ни полёта тонких пальцев, ни артистичных поз и жестов.

– Проходи, не стесняйся, – произнес он тихо.

– Я люблю, когда Вас нет рядом. Это выглядит загадочно. – Сказала она и присела к очагу.

Вечер был влажный и душный. Мясо медленно жарилось на углях. Кое-где на нем уже появилась коричнево-черная горелая корка, а где-то оно ещё розовело, капало и шипело, когда поворачивалось к жару. Угли то алели, то покрывались мертвенным белёсым пеплом, и Аше приходилось раздувать в них жизнь, помахивая мятым клочком пестрой бумажки. Получалось плохо.

– Прихожу – костер почти погас. Ни хвороста, ничего в Вашем хозяйстве нет. Еле разжёг. Бумага глянцевая, плохо горит. Но газета – это другое дело…

Саша сначала не поняла, о чем он говорит, а потом увидела, что из костра на неё смотрят и улыбаются глаза «Молодого, красивого, гордого», а рядом догорает кусок индонезийской газеты. Саша вскричала:

– Мои стихи! Кто Вам дал право?! Дикарь.

Она хотела его ударить так сильно, что не смогла в себе собрать такую силу и только вяло шлепнула его по спине.

– Это жертвенный костёр и агнец на нем.

– Вы пожертвовали тем, что Вам не принадлежит.

Аша продолжал ковыряться палкой в пепле.

– Для кого ты это пишешь? Кто это будет читать? Нет читателя – нет текста. Нет зрителя – нет актёра.

– Там были мои стихи. Там я.

– А рядом я, – Аша ткнул палкой в нос «Молодого и гордого».


Они замолчали. По ночному небу тяжело двигались тучи, то скрывая, то снова являя месяц и звёзды. Ночь, от которой ждали прохлады после жаркого дня, не принесла облегчения, а покрыла лбы испариной и начала своей духотой и чернотой выворачивать души наизнанку.

– Почему я не вспоминаю Аню?

– Аня это кто?

– Аня – это моя дочь. Я тебе рассказывала, но ты не помнишь.

– Не помню.

– У тебя два ответа: «понятно» и «не помню».

Интересно, это у меня такая защитная реакция организма или просто я плохая мать?

– Не знаю.

Давно забывший про мясо, Аша обхватил руками голову, и это напомнило ей их первую встречу, когда он сидел на песке и качался из стороны всторону.

– Я, наверное, слишком эмоционален, но в один из вечеров я втер в себя пепел Голи. Я хотел, чтобы она была в каждой поре моего тела. Чтобы в жару выступала с испариной и охлаждала меня, а в холод защищала своим покровом.


Тогда в пещере, когда ты встретила меня, я вспомнил, как назывался последний проект Голли, и мне стало жутко. Он назывался «Остров». Она придумала его для меня, но не рассказала, о чём он будет. И теперь я думаю, что это она благословила меня на всё это. Или прокляла? За что ты со мной так, Голи? Я – твоё создание. Ты ведь сама сделала меня таким! Конечно, не без моего согласия. И участия.

Я виноват. Я виноват. Я всегда виноват!

Но только я не думал, что когда-нибудь скажу такое: как я отпускаю тебя, так и ты отпусти меня. Я хочу жить.

– От этой духоты можно просто сойти с ума. Я так… не могу подобрать слово… раздражена? Этот чертов английский язык! Я не чувствую себя собой, когда произношу эти слова. Я прошу тебя, говори мне всё, что угодно, только не на английском!

Аша бросил горсть песка в огонь. Потом вцепился в землю, словно желая сдержать её, и тяжело и медленно заговорил на хинди, в паузах продолжая бросать песок в огонь.

– Что ты делаешь?

– Это последние стихи моего отца. О нерожденных детях. Из-за нищеты родителей нерожденных. Родителей, которые испугались и думали, что они принимают мудрое решение. А они нарушили закон Божий!

– Перестань бросать песок. Костер погаснет.

Аша встал, и в огонь снова полетел песок, потом в сгоревшее мясо, фрукты, в засоленные оленьи ребра и потроха. Саша поднялась на защиту провизии, но песок полетел и в неё.

– Да ты что? Спятил что ли?

Дело дошло до рукоприкладства и драки, нелепой схватки мотылька и богомола. Аша схватил её за горло.

– Алекс! Я переживаю страшное. Я чувствую, как из меня уходит жизнь. Каждый день шаг за шагом она отступает от меня. Алекс, мне страшно. Спаси меня. Мы вернемся туда? Завтра утром… мы вернемся туда вдвоём?

– Да к черту смерть, Аша…

Сквозь тучи выглянула Луна, и залила всё своим серебром. Оно было в плеске волн, в прохладном ночном ветре, на лицах. Луна серебрила всё. Этого благородного блеска, видимо, так не хватало дикому острову, что он подставил каждый лист, каждый камень, песчинку и слезу. Всё, что у него было. Он хотел, чтобы все это обрело свет.


ГЛАВА 5

СОЛНЕЧНЫЙ УДАР

Этой ночью Саше не спалось. Она сидела у кромки воды взволнованная и надменно разговаривала со Вселенной.

«Он позвал меня. Вы слышали, он позвал меня?»– спросила она у какого-то созвездия так, словно все звезды должны были ей завидовать. В голове её кружились словоформы, образы, картины. Для того, чтобы их увидеть, не надо было даже закрывать глаза. Она видела их большой бамбуковый дом в том солнечном краю, огород, который она разобьёт, и будет кормить его плодами с этого огорода. Она видела цветы, которые они посадят возле входа в дом, и клетку с птичкой. И козу на привязи. И засмеялась. «Козу, конечно, будет взять не откуда, но мы что-нибудь придумаем».

Она зашла в воду. Большой, теплый океан обнял её, и она поплыла. Весь остаток ночи она провела в океане.


К утру ветер усилился, начинался дождь.

По берегу метался обгоревший кусок газеты. Ветер снова и снова подбрасывал его и нес в сторону каменного пригорка. Впереди него к своему счастью, в которое она не могла до конца поверить, бежала Саша. Ни дождь, ни ветер не могли остудить, погасить в ней ожидание надвигающегося праздника жизни. И когда ветер и дождь распяли на камне газетный листок, она уже подходила к пещере Аши.


Он лежал на боку, прижавшись к стене, на своем любимом полотенце с блондинкой.

– Ашуня, ты спишь? А на улице дождь.

Саша подбежала к нему и потянула за плечо. Он завалился на спину и застыл в какой-то некрасивой позе.

– Ты играешь?

Вдруг она почувствовала, что это не похоже на игру. Он лежал такой незнакомый и чужой, что ей было страшно дотронуться до него. Но, преодолев робость, она решила нащупать пульс на запястье левой руки, потому что она ближе к сердцу. Пульса не было. И грудь не поднималась от дыхания. Она увидела бледные губы, пряди мокрых волос на лбу и набухшие синие вены на шее.

– Махадев! Я не понимаю… Тебя больше нет?…

Красивый мой! Любимый мой! Зачем?!

У Саши закружилась голова, её начало тошнить. Она вцепилась в его руку, как делала всегда, когда ей было страшно. Она сидела возле него на коленях и не могла насмотреться. Саша хотела расцеловать его влажное лицо, глаза и губы, и тонкие пальцы, но робко поцеловала в лоб, а потом вжалась в него носом и заплакала.


«Прощай, мой герой. Ты лучшее, что было в моей жизни. Ты лучшее, что было в жизни. Прости, я не смогу тебя ни сжечь, ни закопать. У меня не поднимется рука. Красивый мой, любимый мой, прощай». Саша сняла с себя сарафан, укрыла им Ашу и вышла из пещеры.

Внезапно вырвавшееся из-за туч солнце ослепило. В глазах потемнело. «А почему ночь? Как всё не вовремя».

Она знала, куда ей идти. Эта страшная мысль уже однажды приходила ей в голову. Но тогда это были просто её черные мысли. А сейчас они вдруг стали реальностью.


Совершая свою вечную работу, волны набегали на берег и откатывались, выносили на песок нежные прозрачные водоросли, шлифовали камни. Исполняя свою бесконечную песню,

гремели, шуршали и будили, всё вокруг, даже то, что, казалось бы, уже и не могло ответить им жизнью.


«Что это шумит в ушах? Волны.

Кто это бежит по берегу, раскинув руки? Отец.

Что он кричит? «Где мой ребенок?!»

Я здесь, отец! Я здесь, отец мой. Я упаду тебе в ноги. Прости. Прости.

Что это шумит в ушах? Волны.

Кто это бежит по берегу, раскинув руки? Я.

Что я кричу? «Где мой ребенок?»

– Что это шумит в ушах? Алекс! Что это?!


Почему ты молчишь? Тебе больше нечего сказать? … Правильно. Всё уже сказано».


И был ветер, который метал его волосы и сдувал с солнца облака, но не хватало воздуха. И было солнце, которое слепило глаза, но не хватало света. И были камни, которые впивались в ноги, но не было устойчивости. И пели птицы, но не их песни звучали в ушах. И был океан, и был остров. Её нигде не было.


«Всё всегда заканчивается одинаково: аплодисменты, актеры уходят, герои снимают грим. А что остаётся? Что-то остаётся? Саша, ответь. Что это? Откуда этот крест на скале? А это и не крест! Крест не складывает руки и не садится на корточки. «Дура!»

Горло горело, он не мог крикнуть, а камни и палки не долетали до скалы.


Что мы ищем, хочу я понять,

Днем с огнем и ночью без сна?

Ты всё ходишь к морю волны считать,

Для меня ярче Солнца светит Луна.


Нас с тобой познакомил девятый вал,

Вырвал, бросил и спутал верх и низ.

А потом долго смерть я изобретал,

Пока ты сочиняла жизнь.


Вот следы на песке размывает прибой,

Волнам разницы нет: мертвый или живой.

Только что был тот след

И его уже нет…

Это тоже про нас с тобой,

Обреченных на одиночество,

Ходим, топчем песок, видим всюду пророчества,

Страшно, если любовь, как зачатая жизнь,

Не начавшись, может закончится.


«Когда мне плохо, ты приходишь даже с того света? Как жаль, что из наших грёз и желаний нельзя создать новый, реальный мир. Но дай мне помечтать ещё чуть-чуть… Ничего не говори. Я всё слышу.


«Ты тропа для меня, потерявшего путь в лабиринте.

Раскаленный светляк,

Пролетевший сквозь сумрачность ночи.

На тернистом пути если кто-то мне беды пророчит,

Ты молитва моя на священном и древнем санскрите.

Ты прохладная тень, когда солнце палит и сжигает.

Ты живая вода, что питает и укореняет.

Ты дала высоту моему непростому полету,

Ты как небо сама, мой покой, растворивший в себе все невзгоды,

Ты земля, по которой нам вместе ходить,

Где ты рядом со мной, и поэтому хочется жить.


Пора спускаться на землю. Отсюда только один выход. Надо прыгать».


От резкого толчка Саша открыла глаза. Она сидела на корме, на черном ящике. Солнце шло на закат. На палубе недалеко от неё стояла пара. Его она узнала сразу. Он обнимал за плечи молодую женщину в зеленом сарафане.

– … но, видимо, не в этой жизни, – говорил он ей весело и нравоучительно, – А что будет в следующей жизни, никому не известно.

Борт накренялся. В наушниках звучал Моцарт.


Эпилог

По берегу шли двое.

– Мне очень нравится, как ты меня называешь на иностранный манер – Ану, – сказала девушка.

– А мне нравятся твоя белая кофточка и салатовые брючки. Они тебе очень идут. – Ответил ей её попутчик. Они шли влюбленные и восхищенные друг другом. Вдруг порыв ветра принес к их ногам газетный лист.

– Посмотри, откуда здесь это?

– Не удивлен. Если уж в космосе полно мусора, то что говорить про необитаемый остров.

– Бессовестные. Засоряют такую красоту. – Девушка подняла листок. – Здесь карандашом стихи написаны.

Я здесь или не здесь?

Живу иль не рождался?

Кем буду? Кто я есть? И кем я был?

Но на гончарном круге том же я вращался,

Где из песка и глины мир Господь лепил.

Кем был? Кто есть? Кем стать мне суждено?

Из пыли сотворен, и превращусь в неё.


– Последняя строчка исправлена: «Из света сотворен, и превращусь в него».


Конец…


Оглавление

  • ОСТРОВ