Запасной [Алексей Юрьевич Русанов] (fb2) читать онлайн

Алексей Русанов Запасной

КУ-КУ КУКУРУЗА УРА Я могу говорить!

Да! Да! Я снова могу говорить! И – пусть не вслух, не голосом, но письменно – главное: я могу запечатлевать свои впечатления! Они переполняют меня! Я даже растерялся и не знаю с чего начать – с мыслей или воспоминаний! Я так хотел говорить, но теперь мне кажется, что и сказать-то мне нечего. Что всё это глупо, наивно и пусто.

***

Футболом интересуетесь? Странный вопрос, согласен. Нет, я ни за какую команду конкретно не болею. Я болею за дубли. Вы в курсе, что у каждой команды есть дублирующий состав и что у них есть даже свой чемпионат? Вы когда-нибудь игру дублей смотрели? – Это вам не первые составы фаворитов второй лиги. Такие страсти только на Чемпионате Мира или Европы увидеть можно. Шекспир! Хотя снаружи – зачастую унылое перекатывание мячика из лужи в грязь. Они ведь не на результат играют, и не против соперника, и не друг с другом конкурируют, и даже не с собой борются. Всё это давно в прошлом. Судьба – вот их единственный и главный соперник! Примерно половину дубля и половину основы можно смело поменять местами, и игра основной команды хуже не станет. Но всё же Судьба их распределила именно эдак, так что одни всегда при болельщиках, как бы плохо они не играли, а другие – при пустых трибунах. Это как быть актёром, которого и на эпизоды не берут, и даже в массовке не выпускают, зато раз в неделю дают сыграть в пустом зале – вдруг помреж в ком-то заметит какую-то искру. Скорей всего не заметит и не смотрит он в ту сторону никогда, но крохотные шансы всегда есть, и – значит – надежда жива!

Эта прелюдия – моя любимая. Тема нестандартная, собеседник легко озадачивается, а поскольку выпить уже собрался, предлагает присоединиться «За Надежду и преодоление Судьбы!» Я, конечно, поддерживаю, но не бодренько, а как бы слегка уйдя в себя призадумавшись. Потом, будто не совсем по теме – а у меня на самом деле всё по минутам расписано, мне же надо до следующей станции и эту бутылку с ним выпить, и на бутылку с собой этого попутчика раскрутить, чтобы в обратную сторону на поезд запрыгнуть и к утру снова быть в части – потом я, будто не совсем по теме, то ли уныло, то ли тревожно, вворачиваю, что вот, мол, уже почти год, как наши никого запускают, а у американцев уже десять человек слетало! пять полётов! в космос выходят! маневрируют! по две недели летают! Куда наши смотрят? О чём думают? И – как бы самому себе, негромко – давно уже из отряда ни с кем не виделся…

С этого момента он мой: теперь уже я сам командую, когда пора налить, а сам – вроде как даже охотно, но в то же время постоянно осаживая себя (под подпиской ведь, сам понимаешь) – веду полупьяный трёп про отряд, какие-то байки, мелкие секретики (только, смотри, молчок! никому! могила!). И всё это на волне эдакой горечи, которую вроде скрываю, а скрыть не могу – где тот отряд, где я был чуть ли не первым номером? и где и кто я теперь – странный мужик в лётной куртке, рассказывающий небылицы за дармовую водку в вагоне-ресторане ночного поезда, ползущего сквозь ДальВО. На самом деле я практически трезв – уже не забирает, и все свои обиды горькие только изображаю. На самом деле я это всё уже проходил и теперь воспроизвожу по памяти, для того, чтобы выманить вторую бутылку, на обратную дорогу без попутчика и без собеседника. А для этого нужно очень точно всё рассчитать, чтобы минут за 10 до нужной станции, как бы по-пьяни расколоться, что я был вторым дублёром у Чайки, и если бы не разного рода интриги, вполне мог бы полететь вместо него. Тем более, что до последнего момента, вплоть до государственной комиссии, мы и были – два главных кандидата, а Тушин всегда шёл лишь третьим номером… На этом признании чары развеиваются и жертва понимает, что её банально развели на пол-литра, что никакой я не космонавт, отчисленный из отряда, а толи техник, толи лётчик действительно имевший какое-то далёкое к тому отношение, а теперь перебравший халявной водки и свалившийся в штопор пьяных хвастливых бредней: забавно, но водки не жаль, ведь байки довольно правдоподобные, будет чем поделиться, а мужик – слабак, хотя и военный.

Всё, мышеловка захлопнулась. Я выдерживаю паузу, не больше и не меньше, а так, чтоб он вполне насладился своей благородной снисходительностью, простёртой на меня милостиво и широко. Потом, изобразив на лице концентрацию, пустив дыхание носом, не вполне скоординированными движениями копаюсь в карманах куртки и извлекаю корочку. Кладу перед ним – смотри! А там всё как положено – моё фото, синие печати и: «Любшин Алексей Григорьевич, капитан. Космонавт №1». Чуть-чуть протрезвев, устало объясняю в его квадратные семикопеечные глаза: «Нам накануне всем троим такие выдали – переиграть ведь и на последних минутах могли, а человеку без документов нельзя, даже в космос. Мало ли где посадка может случиться – живой, не живой, а должен быть при документах»… Забираю корочку. Пауза. «Вот так!», – говорю я, разом подытоживая и наш разговор, и допитую бутылку водки, и будто всю свою, не ставшей космической, бестолковую жизнь. «Прощай! Вон моя станция», – нетвёрдой, но достаточно уверенной походкой, я выходу из-за столика. Оборачиваюсь: «Может, на посошок?» Он кидается к бутылке – она пуста. Я, с горькой, но прощающей всё улыбкой, хлопаю его по плечу. Иду к выходу. Он догоняет меня, вручает целую пол-литру.

Через несколько минут я уже еду в обратную сторону. Одиноко пью в тамбуре, собеседник не нужен. Все те же слова и те же обиды, но уже для себя и в сотни раз горше. Бедная, бедная моя Лидка.

***

В ту ночь всё было как обычно. А может и нет – раньше Лидка никогда меня не закрывала, а тут вдруг без уведомления перевела в младшую ясельную группу, ушла на ночное дежурство и закрыла на ключ. Глупая девочка: решила, что для лётчика третий этаж – высота непреодолимая. Тем более для прыжка в сугроб. Впрочем, если бы не закрыла, я бы всё равно ушёл – у меня уже это привычкой стало, некоей потребностью. Не напиться, что наверное достижимо, но пока что ещё не пробовал, а именно что вот выпить изрядно вот этим вот самым железнодорожным способом, чтобы этот чад в душе от отчаянья и обиды маленько попритушить. Правда, раньше только обида была, ведь ещё оставалась надежда. – Я надеялся, что весной поеду в Москву, увижусь с Князевым (ребята помогут), и он проходатайствует о моём возвращении, ведь он всегда ко мне хорошо относился. Я бы начал подготовку с нуля, тем более, что очень многое пропустил за три года, но, главное, я бы больше не пытался стать лучшим или – будучи им – не пытался бы это доказывать. Я бы тихо и скромно стоял в очереди на полёт, стараясь, чтобы стоящие впереди не видели во мне угрозы, а стоящие сзади не пытались сожрать и продвинуться на одно место вперёд. Это был бы совсем другой Лёша Любшин, когда-то бездарно вылетевший из первого отряда под сдержанное одобрение конкурентов и великодушный нейтралитет тех, кто обошёл его не вполне по-спортивному. Новый Лёша Любшин был бы гораздо, гораздо умней и покладистее, но… Он не родился, эта возможность умерла вместе с Князевым, примерно месяц назад.

Вот так, в моей почти что выученной наизусть печальной истории для продажи недорого в вагоне-ресторане появился новый аргумент для уныния – смерть Главного Конструктора Князева. Так, что когда я в ту ночь предложил помянуть его, попутчик мой – мужик заметно меня постарше, сдержанный, но отзывчивый, как-то так не явно, но от чего-то очень к себе располагающий – откликнулся на это охотно и добавил: «Чтобы Медведеву удалось заменить его хотя бы наполовину!» Я даже не вздрогнул, хоть это далось не просто. Мы выпили, закусили, я молча глядел перед собой, якобы в своих традиционных, печальных и пьяных думках, а сам судорожно соображал: не говорил я ему про Медведева, не упоминал вовсе; о том, что Медведев назначен Главным, сам узнал только недавно; значит, дядька этот, раз уж он в курсе, в курсе и о многом другом, но мне об этом ничего не сказал, а только слушал и наливал; значит, точно, что не гражданский, а скорей всего комитетчик. Плохо – я и так отстранён от полётов, а теперь впереди ещё и разборки с первым отделом. Ужас, как плохо. И началось всё четыре года назад, с этого дурацкого похода за пивом. С тех пор всё только хуже, хуже и хуже. Хоть перед этим каждый раз кажется, что хуже уже быть дальше некуда!

Перевожу взгляд на него. Я уже знаю, каким взглядом он встретит меня – взглядом человека, который выше меня во всём: по статусу, мудрости и возможностям; для него я несмышлёный карапуз, которого он охотно научит не писиться, но если я буду упрямиться и не пойду на сотрудничество, он с удовольствие превратит мои ясельки в лагерь для перевоспитания упорствующих недоумков. Ненавижу их! Презираю! Бедная, бедная моя Лидка!

– Здравствуйте ещё раз, Алексей Григорьевич! – Он радушен, великодушен и всячески ко мне расположен. – Простите великодушно мне эту комедию! И давайте, наконец, познакомимся – меня зовут Владимир Александрович. Удостоверения друг другу предъявлять не будем: я Вас и без корочки прекрасно знаю, а Вы меня и без корочки насквозь видите! Надеюсь, наш с Вами разум замутнён не слишком, потому что у меня к Вам очень серьёзный разговор, а поскольку Ваша пересадочная станция стремительно приближается, нам следует поторопиться, дабы – в случае неприятия моего предложения, а это вполне возможно, принуждать я Вас ни к чему не планирую – Вы могли вернуться к месту несения службы привычным способом.

Что тут скажешь? Что я могу сказать теперь? Их действительно хорошо учат – каждому человеку при покупке души его предлагать именно ту цену, на которую он согласится с радостью и благодарностью. Как, например, я. В ту ночь, я не сошёл на своей станции и не вернулся к месту несения службы ни привычным, ни каким другим способом. Мы поехали дальше, в Москву. И пока мы ехали, в том месте, где я обычно спрыгивал с поезда, неспешно ползущего по широкой дуге, было найдено чьё-то изуродованное тело в моей одежде; при нём были мои документы, и Лидка стала вдовой.

***

Голован восхищает и пугает одновременно. Что-то когда-то я уже слышал о нём и его КБ, но пилотируемая программа тогда была вся под Князевым, он был для нас и отцом и богом, выше которого только Политбюро. И вот теперь у меня новый отец и бог, и я у него – первенец. Про себя я называю его Император, ведь его КБ – маленькая, но очень хорошо, я бы сказал – по-военному – организованная империя, границы которой ему не дают раздвинуть на всю советскую космонавтику. Может даже и зря. Он великий талант и гений, но в десять раз жёстче Князева и он совершенно безжалостен. Называет меня камикадзе. Хочет создать свой отряд космонавтов из инженеров и лётчиков, готовых рисковать и больше не ценящих свою жизнь. Я первый в его отряде и пока что единственный. Его ракета УР-700 мощнее американского Сатурна, практически вдвое превосходит князевскую Н-1, которую теперь пытается довести до ума Медведев, и только на ней мы можем выиграть лунную гонку. Но Главный Конструктор – Медведев, и основное финансирование получает пока что он. И оно всё равно недостаточное.

***

Новый год не задался с первых месяцев – начали гибнуть космонавты: сначала на предстартовой тренировке сгорели заживо трое американцев, потом ровно через три месяца – день в день – погиб Мухин. Мухина я уважал, он был немного постарше, и каким-то таким спокойным, уверенным в себе и не пытающимся доказывать свою надёжность каждому. Теперь я понимаю, что подсознательно в своей новой жизни хотел быть похож на него. Ходят слухи, что полёт был подготовлен ужасно. Новый корабль ещё очень сырой, череда отказов началась сразу после вывода его на орбиту, и пуск второго корабля пришлось отменить. Возможно, это спасло жизнь его экипажу. Я знаю, что парни готовы лететь на чём прикажут, никто не откажется, сославшись на чрезмерную опасность и недостатки в организации. Но то, что при Медведеве в нашем космосе нарастает неразбериха, говорят уже все в открытую. А ведь он у руля всего второй год. И так же всем понятно, почему Главный – именно Медведев: из всех главных – он самый слабый, может немного поерепениться, но сделает всё равно как решили в ЦК, а против МО – он тем более не боец. Таким как Голован или Громов лучше ставить тактические задачи и к стратегии не допускать. Пусть создают свои чудо-изделия, а вот что с ними делать дальше, лучше знают другие.

– Вот и дали бы нам денег на УР-700, – высказал я как-то Владимиру Александровичу, начальнику первого отдела нашего КБ, – а то ведь и деньги уйдут, и Луну проиграем!

– Денег самом деле нет ни на Н-1, ни на УР-700, которая ещё дороже, потому что лучше. Просто, понимание этого никак не может оформиться в конкретное политическое решение. Поэтому, деньги так и будут транжирить на Н-1, без надежды на успех, но в надежде на чудо. Без него нам Луны не видать! И вот тут, может статься, у тебя и появится шанс…

***

План Голована по опережению американцев выглядит следующим образом: тремя пусками самой мощной на тот момент ракеты УР-500 на лунную орбиту отдельно доставляются посадочная ступень, взлётная и корабль с двумя космонавтами, потом корабль последовательно стыкуется с взлётной ступенью и посадочной. Так собирается лунный модуль, на который перейдёт один из пилотов. Потом расстыковка, посадка, прогулка, возвращение на корабль на взлётной ступени и – домой. С этим предложением Голован планирует выйти на Политбюро весной 69-го, когда станет окончательно ясно, что комплекс Н1-Л3 не готов, и мы проигрываем лунную гонку американцам. Вот тогда Голован предъявит готовую схему, корабль и пилотов, а как разработчик и производитель ракет УР-500 сделает так, чтобы к тому времени под пуски лунных автоматических станций были готовы как раз три ракеты. В случае успеха Голован посрамит Медведева и займёт его место Главного Конструктора. Единственная проблема – финансирование: все работы придётся делать за счёт внутренних резервов КБ, получится изготовить только по одному экземпляру обеих ступеней и корабля, и – главное – лётных испытаний не будет.

***

Летом 68-го у меня появился напарник. Этот человек – пациент психушки, под наблюдением и на излечении уже много лет, но у него навыки и знания военного лётчика, хорошая инженерная подготовка, в т.ч. по космической технике, и он хорошо знает… меня. Он утверждает, что он – Женя Чайка, первый в мире космонавт, и он действительно знает и помнит всё, что мог знать и помнить настоящий Чайка. Но настоящий Чайка разбился на самолёте прошедшей весной…

Наверное, это действительно странно всё и загадочно, но я сам – человек, у которого официально есть могила, вдова и памятник. И нет паспорта. Так что чего уж там капризничать-то…

***

Голован делает свой доклад на Политбюро в конце февраля 69-го, на котором Медведев отчитывался о первом пуске Н-1, закончившемся аварией. Если бы Н-1 полетела, если бы доставила к Луне беспилотный «Зонд» и его испытания прошли успешно, можно было бы рискнуть и следующим пуском отправить на Луну космонавтов Львова и Кирпичина из отряда Медведева. Но теперь последней надеждой обогнать Америку становится Голован. Он заявляет, что готов высадить человека на Луну через месяц. Политбюро согласно. Старт первой ракеты назначен на 27 марта.

***

Это неправильная дата, она какая-то нехорошая. 27-го погиб Мухин, 28-го Чайка (настоящий Чайка), у американцев Аполлон с экипажем тоже сгорел 27-го. Понятно, что под любую дату можно подыскать добрый или недобрый знак, смотря, что будешь искать, но ощущение какое-то тревожное, и знаки, которые лезут в голову – такие же.

***

27 марта первым пуском УР-500 должны были отправить к Луне взлётную ступень, и мы её потеряли – авария третьей ступени ракеты. Нужно не меньше года, чтобы сделать ещё одну. На плане Голована можно ставить крест. Наша с Женькой судьба и жизнь – тоже под вопросом. По большому счёту мы никому не нужны и – может быть – даже опасны.

***

В начале апреля Голован вызвал нас к себе: у него для нас новое предложение на новых условиях. – Итак, оба вы – вне закона; один был в первом отряде и даже мог стать первым космонавтом (дублировал Чайку), но трудный характер, обстоятельства, я бы сказал – не вовремя залупился, а потом не смог отступить, и вот ты отчислен, сослан в далёкий гарнизон на Дальнем Востоке обычным лётчиком, отчего стал спиваться и «погиб» бросившись под поезд три года назад; другой же и вовсе – по документам неизлечимый дебил; да, в тебе проявилась необъяснимым образом личность Чайки, но это не значит, что у тебя есть хоть малейший шанс вернуться к полётам в космос или хотя бы за штурвал самолёта. Этот шанс могу дать вам я, но цена его – жизнь.

– Итак, мы потеряли единственную взлётную ступень. Теперь никакие деньги не помогут сделать новую за три оставшихся месяца. Но кое-что сделать можно: из прототипов и испытательных образцов мы можем собрать кабину для пилота и прилепить её к посадочной ступени. Получится нечто вроде автоматической станции с жилым отсеком для космонавта. С этой штукой нельзя будет состыковаться и даже управлять ею. Она сможет только автоматически сесть на Луну и привезти на неё того, кто будет сидеть в кабине. И конечно взлететь на ней с Луны космонавт тоже уже не сможет. Да – мы можем обогнать американцев и высадиться на Луне первыми только пожертвовав жизнью Первого Человека на Луне. И мы не должны выглядеть душегубами, поэтому официально его возвращение должно планироваться. К счастью мы не в Америке и от нас не потребуется публичной информации об устройстве и компоновке корабля, но общее правдоподобие соблюсти нужно.

– Значит, план такой: первой ракетой в лунном модуле БЕЗ ВЗЛЁТНОЙ СТУПЕНИ к Луне отправляем одного из вас; следом, через полтора часа на лунном корабле отправляем второго. Или наоборот – посчитаем, решим. На Земле объявляем и показываем – это можно срежиссировать, мы не в Америке – что на корабле вы полетели вдвоём. Пока вы летите, на Землю с корабля транслируются заранее снятые ролики, где вас двое. Чтобы всё было максимально похоже на правду, на лунной орбите вы якобы стыкуетесь. Было это или нет – с Земли не разглядеть, а телеметрию им не расшифровать. На Землю отправляем ролик как вы прощаетесь, и один из вас закрывает люк за тем, кто перешёл в посадочный модуль. «Расстыковка». Посадка и триумфальный выход первого человека на Лунную поверхность. И этот человек – Советский!!! Потом имитация старта, он «не удаётся» и мы объявляем, что возвращение невозможно из-за каких-то там повреждений при посадке. После чего – прощальное обращение Первого Человека на Луне к Человечеству. В записи, конечно, так надёжнее. Мир рыдает, но рукоплещет. Второй возвращается на Землю и до конца жизни рассказывает – каким хорошим парнем и героем был первый. Если всё получится, то я всё-таки стану главным конструктором. Мы построим за несколько лет настоящий лунный комплекс и с почестями вернём тело героя на Землю. Ну, а кто из вас вернётся на Землю первым, а кто вторым, мы будем решать, когда всё будет для этого готово. Если до этого вообще дойдёт. Собственно, рассказывая всё это, я не спрашиваю вашего согласия, потому что если всё, что мне про вас говорили, правда, то вы такие же завёрнутые на космосе как и я. И, предлагая вам участие в этой авантюре, я не сомневаюсь в вашем согласии…

***

Для Политбюро это по-прежнему последний шанс и оно «за». Старты назначены на 14 июня. Решили, что остаться на Луне должен я. Мой старт второй. Первым стартует Чайка на лунном корабле. Пуск аварийный – не сработал разгонный блок и через пол витка корабль с Чайкой упал в океан. Вообще-то должна была сработать аварийная система спасения, но её отключили с земли – видимо, с самого начала было решено в случае неудачи живым Чайку не оставлять.

***

Голован не унимается. У него есть сторонники в Политбюро, МО и КГБ. Его новый план самый безумный – первым пуском отправить меня на Луну в гибридном лунном модуле, а следом пустить автоматическую станцию серии «Луна» – очередная из них как раз готовится к запуску – и с неё транслировать на Землю те самые ролики с нашим с Женькой участием; когда же человечество со мной попрощается, и Чайка как бы должен будет возвращаться на Землю, выдать на АМС «ошибочную» команду, чтобы она вместо выхода на траекторию перелёта к Земле врезалась в Луну. Старт назначен на 13 июля, за три дня до Аполлона-11.

***

Мне уже почти всё равно. Я очень устал. Устал психологически. Устал от этой гонки. Её все называют лунной, но для меня она лунная всё меньше и меньше, хотя Луна ко мне становится всё ближе и ближе. Надеюсь, у меня там будет достаточно времени, воздуха и тепла, чтобы поразмышлять об этом моём безумном забеге за славой. Да, именно так это всё я теперь понимаю.

***

Старт успешный. Лунный модуль летит к Луне. Я в модуле – пассажир, у меня нет возможности им управлять и под моим контролем только СЖО. Я общаюсь с Землёй посредством редких кодированных текстовых сообщений (включение видео и радиосвязи запланировано только после прилунения). И я не знаю, что второй пуск не состоялся: Брежнев, который с самого начала противился этой авантюре, после июньской гибели Чайки отказался от плана Голована, но влиятельные горячие головы решили, что запустив меня и «Луну», они поставят Брежнева в безвыходное положение, ведь он должен будет приветствовать меня на Луне, а потом толкать траурные речи. Но Брежнев, узнав о моём старте, приказал отменить второй пуск – лучше потерять одного человека, чем опозориться на весь мир. СССР объявил, что запущена АМС «Луна-15». Что с ней делать – не ясно. Раздаются различные предложения: от «подорвать» до «позволить Любшину прилуниться и собрать какую-нибудь научную информацию» (конечно, не сообщая миру, что на борту живой человек). 17-го я был уже на лунной орбите, 18-го и 19-го станция провела плановые коррекции, и 20-го вечером уже можно было бы совершить посадку. Забавно, но по этой циклограмме я ступил бы на Луну на час раньше Армстронга. Всего на час раньше…

Но посадка станции была перенесена почти на сутки. Теперь-то я знаю, что американцам было известно о моём полёте и они намекнули, что не потерпят того, что я ступлю на Луну первым. Пусть даже об этом никто не узнает. И это они повлияли на отмену плана Голована, пригрозив разоблачением. Всего этого Лёша Любшин не знает, и 21 июля АМС «Луна-15» со мной на борту совершает в автоматическом режиме мягкую посадку в Море Кризисов. Только после этого мне сообщают, что мой полёт засекречен и рассекречен не будет никогда. Что земляне уже ступили на Луну, и это случилось 13 часов назад в 800 километрах к западу, и что в ближайшие два часа нас на Луне будет трое, но через два часа и до конца своей жизни я останусь на этой планете один.

Потом я совершил выход на поверхность Луны. Добросовестно выполнил запланированную научную программу исследований, через полтора часа возвратился обратно. Отправил на Землю кодированные видео, аудио и текстовые отчёты. Дело сделано. Сделано дело всей моей жизни, которая теперь объективно подошла к концу. Запасов энергии, воды и воздуха остаётся ещё на несколько дней. Я написал обращение к Будущему Человечеству (очень наивное и отчаянно пафосное), реальную историю своего появления на Луне, какие-то текущие размышления и наблюдения. Собственно, всё, что вы читали до этого – это выжимки из моих дневников, оставшихся на Земле (я их сжёг перед стартом) и тех записей, что я вёл после старта. Думаю, они тоже не сохранились – врят ли какая бумага выдержит несколько лет на Луне, даже в герметичном отсеке. И вы не прочтёте моей исповеди. Не хроники событий, но моё понимание своей жизни. Для этого нужно быть святым. Не быть причисленным к таковым – я теперь много об этом знаю – но быть им. Ибо стыд от деяний своих не должен превышать чувства раскаянья, иначе не быть покаянию. Я же, хоть и стыжусь безмерно себя, а предстать в покаянии перед обиженными мной не могу. И это не только люди. Я не уверовал в Бога от того, что долетел до Луны и обрёл там неведомые прежде способности. Нет, моя гонка наконец-то закончилась, и в обретённой неподвижности я наконец-то позволил себе сформулировать буквами то, что с некоторых пор стал чувствовать и понимать: нельзя было так жить. И теперь мне стыдно на миллион лет вперёд. Сама жизнь моя противоречила принципу жизни, но мои принципы мне были важней. Ох, как бы хотел я распасться на атомы и развеяться по Вселенной, только чтобы не чувствовать стыд от жизни, каждый миг которой калечил мне душу и наполнял разум значимостью, но… мой непереносимый стыд и раскаянье, непреходящее чувство вины – единственное, хоть и отвратительное на вкус лекарство. И знание о том наполняет меня, может и не радостью, но надеждой и благодарностью!

***

И последнее. Мне осталось рассказать, каким образом были созданы эти записи и о появлении в моей жизни Деда.

***

В свою первую ночь на Луне я проснулся от ощущения чьего-то присутствия.

– Что ты здесь делаешь, детка? Тебя не должно здесь быть. – Это было сказано плотным, одетым только в длинные семейные трусы стариком, с седой копной длинных до плеч волос. Я тогда подумал, что, видимо, начинает кончаться кислород, и на этой почве у меня начались галлюцинации.

– Твой дом скоро остынет, в нём станет нечем дышать, – продолжал старик, – но по законам Гармонии, если душа твоя расстанется с телом здесь на Луне, страдать будут все: Земля – Матушка, родившая твоё тело, Сестрица Её – Луна, вынужденная принять в себя то, что ей чуждо, но и душа твоя тоже, ведь безобразие сие учинено по недосмотру её. Ты в своей гордыне непомерной уже стоял один раз на краю, за которым увечья твоей душе стали бы непереносимы, тебя Бог отвёл. Так нет – ты снова упорствуешь.

– Ладно, поймёшь ещё, будет время. А пока что мне нужно сделать из тебя мумию, нечто вроде мумии… В общем, для того чтобы ты был не мёртв, нужно сделать чтобы ты был не жив, так понятно? Да не смотри на меня как на привидение – я привидение и есть. – Старик взмахнул рукой так, чтоб она ударилась об стенку, но рука прошла сквозь, и я продолжал видеть одновременно и стенку и руку за ней. – Можешь считать, что это бред, или сон, но только делай что я тебе скажу… Ну, хорошо, – старик видел, что я не собираюсь на него реагировать, – давай я тебе на совесть твою надавлю, чудом сохранившуюся доныне: ты ведь о Лидке, жене своей, когда тебя чекист на искушение вербовал, даже не заикнулся; а потому что думал уже и об ней и об обиде своей большой – пребольшой, на жизнь свою и на судьбу, и решил, что обида дороже, и решил, что как совсем припрёт, то с третьего этажа своего спрыгнешь не как парашютист – парашютист ты у нас знатный – а башкою своей непутёвой вниз. Но вот она твоя башка – цела целёхонька, моргает на меня сердито, а за те три с половиной года, что ты от Лидки сбежал, когда тебя снова к звёздам поманили, ты об ней конечно помнил, но думать себе запретил. Ну так подумай, сейчас – само то, а я пока её навещу, чтобы ночь бессонная у вас обоих была!

– Стой! Я согласен мумией, говори что делать! – А сам подумал: пусть безумие, но только без истерики, надо это всё как-то достойно заканчивать…

– Вот и молодец! Значит, задача у нас вот какая: мне поручено Природой – Матушкой вернуть тебя – и тело и душу – обратно на Землю. Как я это буду делать – ещё не представляю, видимо придётся договариваться с коллегами вашими, американцами. А пока нужно сделать так, чтобы ты их дождался. Сколько их придётся ждать – не понятно, но воздух твой уже почти закончился, а избушка вот-вот остынет. Поэтому, ты сейчас свою технику выключай, переводи на длительное хранение, а я потом с тобой сделаю то же самое, чтобы ты ни в воздухе, ни в тепле не нуждался, и чтобы мёртвым при этом не был. Ходить не сможешь, даже пошевелиться будешь не в силах, потому что когда всё остынет, сделаешься твёрже камня. Будешь только мыслить и постигать. Впрочем, второе доступно не всем… Видел как факиры в цирке сидят – ноги крест на крест? Садись точно также. Закрой глаза и думай о Лидке. Думай не о том какая она стерва и сука или как ты пред ней виноват, а думай о том какая она хорошая… Ну, да ты и сам знаешь, что лучше неё – никого.

***

Со мной у Деда получилась легко, а с американцами не получилось никак. Он пытался донести до них мысль, что они должны забрать моё тело с Луны. Но человек он деревенский, с кем и как общаться не знает, в результате лишь напугал президента Никсона и сильно озадачил астронавтов, летящих к Луне на Аполлоне-12. Позже на Земле Дед вступал в контакт с несколькими астронавтами, пытался убедить их изменить программу предстоящего полёта, угрожал им разными кознями. Но в результате лишь устроил чехарду с назначением в экипаж следующего Аполлона.

11 апреля к Луне стартует Аполлон-13. Дед устраивает неопасную диверсию – на шестой минуте полета отключает один из двигателей второй ступени. Сатурн-5 благополучно выводит Аполлон на земную орбиту мощностью остальных двигателей, но Дед выходит на контакт с руководителем полёта Джином Кранцем и сообщает ему, что если он не согласится вернуть Любшина на Землю, он устроит на корабле более серьёзную аварию. Безрезультатно.

Последующая авария и эпопея со спасением Аполлона-13 заставляет руководство американской космической программы отнестись к явлениям Деда серьёзно, но ситуация уж слишком фантастична – побеждают скептики, но из оставшихся семи полётов к Луне оставляют только четыре (на всякий случай). Через год Дед предпринял последнюю попытку пристроить меня на борт к американцам. Во время перелёта к Луне Аполлона-14 никак не удаётся перестроить конфигурацию корабля: безрезультатными оказываются пять попыток пристыковать лунный модуль к командному отсеку. Дед явился экипажу и объяснил, что Природа больше не пустит людей на Луну, если они не привезут меня на Землю. Они обещают, последняя шестая стыковка удаётся, но Дед не понимает, что астронавты чисто технически не могут прилуниться в необходимом месте.

К этому времени я уже начал понемногу осваиваться в этом новом для себя состоянии. Но почти два первых года ощущал себя паралитиком. Так чувствует себя человек, перенёсший обширный инсульт, не способный даже мелким движением подать какой-либо знак, сообщить о том, что он жив, чувствует, мыслит. Но если в моём случае мою телесную неподвижность обусловливали как сами физические параметры среды, так и специфика того состояния, в которое ввёл меня Дед, то вот свою внетелесную свободу мне пришлось осваивать также тяжко и долго, как развивает себя паралитик от героического движения пальцем до виртуозного приседания на корточки. Дело в том, что Дед ввёл меня в это специфическое состояние искусственно, а оно подразумевает очень высокий уровень подготовки в областях, о которых я даже не ведал. Поэтому первое время разум мой – ну, или душа – был не только намертво замурован в окаменевшем теле, но не способен был даже на обмен с Дедом простейшими мыслями, хотя его я слышал и понимал прекрасно. Больше двух лет ушло у меня на освоение новых способов коммуникации, так что внятно объяснить Деду бесперспективность его «переговорных» усилий мне удалось только к весне 71-го. Впрочем, к тому времени он и сам осознал, что учинённая мной дисгармония – это надолго, так что свою кипучую деятельность он после Аполлона-14 прекратил, перенаправив свои усилия на моё обучение и развитие. Тем более, что я теперь мог с ним общаться, спрашивать, отвечать. И успехи мои из меня попёрли: первым делом я научился писать. – Выбрал наугад точку на приборной панели и преисполненный мысленным сопением, мысленно высунув язык, как первоклассник исправляющий двойку, широкими «мазками» принялся переставлять атомы в верхнем молекулярном слое. Получилась достойная первоклассника, немного корявая запись, достаточно отчётливо видная в хороший микроскоп. Я оставил её в первозданном виде в память о своём первом значительном достижении, а все последующие дневниковые записи делал в «точке» неподалёку.

Затем я повадился посещать Землю. Сначала друзей и любимых, потом всех, кто мне был интересен; не являясь никому и не заговаривая – Дед строго настрого сие запретил – я с любовью и трепетом навестил всех. С кем-то сердце моё успокоилось, с кем-то сжалось от боли, но главное – я их стал отпускать.

А потом мне открылся доступ в информационное поле Земли. Этот ключик Дед оставил мне на прощанье. И именно это до сих пор составляет главное моё увлеченье. Будущее скрыто от меня, но прошлое открыто сполна. Я считал, что удовлетворю своё любопытство скорее, и так бы оно и случилось, будь я чуточку поглупей. Ну, хотя бы на пол-извилины, остановивших бы меня от последнего шага, шага в бескрайние поля истинной истории, о которой лучше не знать. Я по-прежнему веду записи во второй «точке», но это не хроники моих изысканий, а лишь скромные размышления и всё чаще стихи.

К первой «точке» я пририсовал стрелку и – гигантскими буквами, видными без микроскопа, – указание ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ. Здесь вы сейчас и читаете. Это не исповедь, я уже говорил. Я не сомневаюсь в своём возвращении, но не знаю – вернусь ли к жизни. Поэтому постарался составить максимально объективный рассказ о себе. Для чего использовал фрагменты своих старых записей на Земле, которые – я уже говорил – сожжены, но если умеючи – доступны по-прежнему. Не все из них отражают моё текущее понимание своей жизни, но у меня почти не осталось желания казаться не тем, кто я есть.

Умеючи, мне доступны любые события и деяния, к каковым относится и всякое слово, равно сказанное или написанное. Те, что мне приглянулись, я цитирую во второй «точке». И закончить хотел бы цитатой, как бы ну совершенно не имеющей ко мне отношения: «В этом забеге твой финиш там, где ты упал замертво». Сказано одной знаменитостью, наедине с собой, в пору выхода из уныния. Поэтому, кто сказал – не скажу!