Призраки в Берлине [Serge Orloff] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Приглашение в путешествие

Уважаемые Господа! 

Единственное в России и во всем мире Тайм -Менеджмент агентство iTourist имеет честь представить Вам уникальную возможность совершить поистине фантастическое Путешествие!

Наше агентство представляет Вашему вниманию абсолютно эксклюзивный 17-часовой тур в Берлин 30 апреля 1945 года. Приобретая этот тур, Вы присоединяетесь к очень узкому, элитному клубу путешественников, побывавших в Берлине в самый драматичный, переломный момент истории. На сегодняшний день к этому клубу принадлежат всего несколько десятков человек – намного меньше чем побывавших в космосе. Не упустите свой шанс войти в Историю!

Программа тура включает в себя осмотр восточной части Берлина с постепенным продвижением к центру города. Ключевой момент тура – штурм и взятие Рейхстага, а также бои в центре города в районе парка Тиргартен и зоологического сада. В течение всего светового дня Вы сможете наблюдать за ходом боевых действий в центре Берлина с наиболее удобных смотровых площадок.

Особо хотим отметить, что наш тур, несмотря на его экстремальный характер, абсолютно безопасен. Нашим клиентам ничего не угрожает, любые форс-мажорные обстоятельства исключены. Ваша безопасность гарантирована самой технологией тура. 

По всем вопросам, касающихся деталей тура, его стоимости и сроков проведения, Вы можете связаться с нами по указанным ниже телефонам или по электронной почте. В случае заинтересованности в приобретении тура, Вашим дальнейшим обслуживанием будет заниматься индивидуальный менеджер, который ответит на все возникшие вопросы.

Благодарим Вас за внимание.

С Уважением

Э. Талль

Основатель и генеральный директор агентства уникальных путешествий iToutist

Отправление из Москвы

– Господа, наш тур продлится семнадцать часов.  Он начнётся в семь тридцать утра по берлинскому времени и закончится в половине первого ночи. Обед плавающий, по обстановке. Температура в Берлине плюс шестнадцать. Утром плюс восемь. Солнечно. Любые виды фото, видео, аудио записи технически невозможны. Это не запрет, а просто техническая невозможность. Так же технически невозможна работа сотовых телефонов. Поймите нас правильно, мы не просим наших клиентов сдавать все свои девайсы. Пожалуйста, Вы можете взять их с собой, – но они будут там совершенно бессмысленны, а передвигаться по городу придётся много, и они будут только мешать Вам. Так что, кто хочет, может сдать их сейчас Насте.

Отбарабанив обязательный перед посадкой в микроавтобус дисклеймер, Колесов наблюдал как Настя с большим пластиковым коробом обходила группу и собирала небольшую коллекцию дорогих телефонов.

Алексей внимательно смотрел на свою группу, пытаясь как можно лучше запомнить всех визуально. Перед ним стояло десять человек в зимних бушлатах с фирменным логотипом Past Perfect Time Technology на спине – как запомнить каждого?

Для этого Колесов использовал схему "2-3-5" – две девушки, три молодых парня и пять старпёров. С девушками проблем не было – одна блондинка, другая шатенка. Три молодых парня из-за особенностей своей внешности получили условные имена Борода, Нос и Шланг. Со старпёрами было сложней. Присмотревшись к ним внимательно, Алексей присвоил им следующие ники: Гипертоник (за красный цвет лица), Поддубный (больно коренастый) и Опер (серая, подозрительно-невзрачная внешность). Остались двое туристов в возрасте 50+. Один из них, кажется, кого-то напоминал. Ну, конечно, – советского актёра Броневого! Значит, будет Мюллером, решил Алексей. А последний, благодаря своей не по годам спортивной фигуре, пусть будет Моложавый.

Борода уже в микроавтобусе спросил у Колесова:

– А почему у нас нет страховки?

– Не беспокойтесь, с нами ничего не может случиться.

– А в чем проблема со страховкой-то?

– На такой тур ни одна компания её не даст.

– А Вы пробовали?

– Это нереально.

Борода не унимался:

– Ну почему же?  Если Вы объясните страховой компании технологию тура, ознакомите её с документацией…

Колесов, ничего не ответил, но про себя улыбнулся.  …Объяснить технологию тура.  Да он и сам этой технологии не знал! Её вообще никто не знал, кроме этих головастых ребят Талля.  Вот, к примеру, Колесов уже в седьмой раз подъезжал к стоящему на самой дальней дорожке аэродрома "Дугласу" и до сих пор не был уверен в его подлинности. То есть сам самолёт был реален. Серебряное детище Ленд-лиза громко гудело своими винтовыми моторами, и Алексей не сомневался, что засунь он в работающий двигатель свою руку, – для проверки объективной реальности, так сказать, – её тут же оторвёт. Нет, сомнений в реальности не было. Но в какой-то момент реальность все же искажалась? В какой именно? Вопросов было много, а ответов Колесову знать не полагалось, да его это и не особо парило. Не стоит забивать себе голову, – трезво рассуждал он – просто есть на свете вещи необъяснимые и все тут.

Звук винтовых моторов заглушал команды гидов, поэтому они дублировали их жестами. Повинуясь этим жестам, группа по одному поднималась по приставленной лесенке на борт самолёта и исчезала в его чреве.

Контролируя посадку, Алексей сразу определил, кто оплатил нехилый тур двум девушкам. Шатенку придерживал Моложавый, а блондинке помогал подниматься по лесенке… Гипертоник (вот так!)

Внутри самолёта не было намёка даже на элементарный комфорт. Изначально пассажирский салон "Дугласа" был переоборудован в транспортный: все пространство от кабины пилотов до хвоста было освобождено для перевозки грузов. Для пассажиров же вдоль каждого из бортов были установлены длинные, жёсткие скамьи, грубо обшитые стальным листом. На одной из этих скамей, идущей по левому борту, и разместилась вся группа.

К тому же внутри этого железного фюзеляжа   было очень холодно. С учётом того, что ночью в Москве синоптики обещали до минус 20, а салон не отапливался, «премиальные» туристы чувствовали себя некомфортно. И вдобавок ко всему внутри "Дугласа" стоял густой запах керосина, источником которого были пять двухсотлитровых бочек, стоявших тут же, чуть ближе к хвосту.

Настя раздала всем дополнительные тёплые бушлаты на черно-коричневом медвежьем меху и пледы, которые можно было постелить на железную скамью.

Запущенные двигатели самолёта то взвывали на максимальных оборотах, то затихали равномерным гулом -лётчики перед взлётом проверяли работу всех режимов.

Алексей обвёл взглядом свою группу. Сквозь темноту салона, тускло освещённого лишь двумя красными фонарями дежурного света, на него глядели десять пар напуганных глаз. Темнота, холод, запах керосина и неизвестность сделали своё дело.

Колесову и Насте уже казалось привычным, что в туре порой случаются разные косяки, однако к очередному из них они оказались не готовы. А случилось вот что.

Когда Дуглас ещё стоял на месте и прогревал двигатели, а двенадцать его пассажиров в ожидании вылета зябли в его железном чреве, вдруг, дверь кабины пилотов распахнулась и из неё вышел молодой парень лет двадцати пяти в форме капитана ВВС.

Он был явно выпивши, но не угрюмо-тяжело, а как-то весело и задорно. Блестящими, налитыми спиртом глазами он быстро осмотрел салон и направился прямиком к блондинке. Подойдя к ней, он протянул руку куда-то ей за спину и чудом, даже не коснувшись блондинки, извлёк из-под скамьи большую банку тушёнки.

Возвращаясь в кабину и на ходу весело подкидывая банку, он задорно продекламировал:

– Не ссы, Маруся! Дорога будет ровная.

После этого он захлопнул за собой дверь, однако в холодный салон самолёта из тёплой кабины пилотов успело пахнуть плотным составным маревом из спирта, лука, колбасы и ещё чего-то знакомого.

Блондинка обвела всю группу вопросительно-удивлённым взглядом и, надеясь найти всеобщую поддержку, прокомментировала:

– Нет, ну это нормально, вообще??

Настя смотрела на Колесова в надежде молча согласовать с ним правильную реакцию на произошедшее. Надо было как-то выкручиваться, тем более, что вся группа удивлённо уставились на гидов, ожидая от них хоть каких-то объяснений.

– Все нормально. Иногда такое бывает. Вы в полной безопасности, – не найдя ничего лучшего, отрапортовал клиентам Колесов.

К счастью для Алексея и Насти, нервную обстановку на борту удалось разрядить Поддубному.

С улыбкой на лице все произошедшее он резюмировал одним словом:

– Аутентично.

Слово было настолько точным и позитивным, что все сразу заулыбались и даже как-то эмоционально воспряли. Словно пробудившись от морозной спячки, они опять вспомнили, какое потрясающее путешествие их ждёт. И гул этих винтажных моторов, и красноватая темнота, и запах керосина, и даже исходящий от скамьи геморройный холод – все это предвещало.

6.30 Штраусберг

Вдруг, как-то необъяснимо почувствовалось, что хорошо поддававшие накануне в Чкаловском лётчики к концу ночного полёта, на подходе к Штраусбергу молодцевато стряхнули с себя весь хмель и внутренне подтянулись. Ещё бы, ведь им предстояло садиться на штабном аэродроме 1-го Белорусского фронта, по сути, на личном аэродроме командующего. А это значило, что генералов здесь было больше, чем авиамехаников. В таком гадюшнике простому лётчику, чтобы лишиться погонов, было достаточно малейшей провинности или просто попасть под раздачу какому-нибудь генералу не в духе. Благо, обиженных генералов здесь было полно, поскольку маршал Жуков, невзирая на чины, частенько прибегал к рукоприкладству. Попадись такому генералу под руку – он за своё унижение на тебе и отыграется. Все это Колесов не раз слышал в разговорах лётчиков, которые пугали друг друга этими страшными аэродромными историями. Именно поэтому так не любили летуны задерживаться здесь и спешили, как они выражались, "быстрей обернуться в Штраусберге".

 Несмотря на то, что самолёт здорово бросало на "неровной дороге", вся группа, условно говоря, путешественников, прильнула к иллюминаторам, чтобы наблюдать процесс снижения и посадки.

Интересно, что они чувствуют? –  глядя на них, подумал Алексей. То же, что и при посадке в Малаге или на Мальдивах?  «Надеюсь, я не зря потратил деньги» или «это того стоит» – наверное, что- то вроде этого.  Они предвосхищали начало самого дорогого в их жизни, а потому самого потрясающего, увлекательнейшего путешествия, которое только возможно. Проще говоря, они ощущали себя туристами. И в этом была проблема. Потому что они не были туристами. Тут все было по-другому. Там, на земле группу никто не ждал и не встречал, более того, – её там вообще не должно было быть. Но прильнувшие к окошкам "Дугласа" пассажиры об этом не знали.

А Колесов знал или, точнее, догадывался, что, скорее всего, самолёт этот летит порожняком в распоряжении штаба Жукова, а все пассажиры на его борту, включая его самого – призраки (а как по-другому это назовёшь?). Колесов к этому уже привык, и необходимость раз в три месяца побыть призраком его не пугала. Такая у него была работа, с которой, по мнению Талля, ему так повезло.

Хватит гонять по кругу одни и те же мысли, – приказал себе Колесов и взглянул в окно.

Ориентиром для посадки пилотам служила линия шоссе, которая начиналась сразу после крайних домиков на окраине Штраусберга. Над этими домиками "Дуглас" проходил уже так низко, что можно было разглядеть даже садовую утварь на участках. Людей во дворах и на улицах не было видно. Казалось, что в этот ранний час посёлок ещё спит, а пройдёт час-другой и его жители появятся в своих садах и на улочках. Но в реальности большинство домов уже было брошено хозяевами, а те, кто осмелился остаться, затаились в страхе и не подавали признаков жизни. Во всем этом Алексей видел какую-то необъяснимую странность: армии в Штраусбере не было – с воздуха это было хорошо видно, – и при этом там находился сам Жуков, по сути, без охраны. И глядя на проносящиеся черепичные крыши немецких домиков, Колесов представил себе, что, возможно, в одном из самых неприметных из них прямо сейчас идёт управление штурмом Берлина. Может быть, в этом? – подумал он, глядя на проплывающий под крылом самолёта двухэтажный терракотовый коттедж с красивой чугунной оградой. А отсутствие людей и машин рядом со штабом это всего лишь элемент маскировки? Нет, не так представлял он себе ставку командующего – никаких тебе танков по кругу, никакого оцепления.

От раздумий Колесова отвлекла побежавшая под крылом самолёта та самая линия шоссе на окраине Штраусберга. Сначала она шла параллельно курсу самолёта, потом сворачивала в сторону и сразу после этого поворота   "Дуглас" шёл на посадку. Будто соскальзывая вниз по длинным пологим ступеням, он стал стремительно съезжать с неба.    И вот уже неразличимо быстро проносятся под крылом зелёные "Студебекеры", "Виллисы", телеги с лошадьми, и колеса касаются земли.

Самолёт ещё бежал по полю, а Колесов уже почувствовал в животе неприятный спазм. Раньше с ним такого не было.

Все это из-за постоянных косяков, – так объяснял себе Колесов природу этого страха. Ни одна из шести поездок в Берлин не была точной копией остальных. Каждый раз, на каждом этапе тура обязательно случалось что-то, чего не было в предыдущий раз. Умом Алексей понимал, что причиной всему несовпадающие тайминги туров. Происходи все минута в минуту, никаких сюрпризов бы не было. Вот и сегодня группа прилетела раньше расчётного времени чуть ли не на полтора часа.  А из-за этого трансферт в Берлин придётся совершать на грузовике одной из частей Войска Польского, чего раньше никогда не было.

Сначала бухие лётчики, теперь польский грузовик.  Так дальше и пойдёт, – забеспокоился Колесов.

Как бы там ни было, группа "туристов" удобно разместилась на скамье вдоль борта грузовика. На противоположной скамье сидели три польских солдата с автоматами. Студебеккер с польским орлом на водительской дверце лихо тронулся с места и запрыгал на ухабах.

Сидя на скамье крайним к кабине, Колесов смотрел вперёд и контролировал уже известный ему маршрут. Дорога до Берлина была зигзагообразной. Вначале, огибая череду озёр, она тянулось не на запад, а строго на юг, как бы, в сторону от города. В переводе с немецкого шоссе   так и называлось – обводное или объездное. И только километров через десять оно упиралось во Франкфуртское шоссе, которое уже вело в Берлин. По карте все было просто, а по жизни Колесов всегда опасался, что из-за этого злополучного обводного шоссе когда-нибудь он так и не сможет вовремя доставить группу в Берлин. Вот и сегодня, только отъехав от аэродрома, он опять увидел впереди знакомую картину: все обводное шоссе окутано синим дымом от медленно ползущих по нему танков.  Ни начала, ни   конца этой колонны не было видно. Поскольку   все дороги были отданы танкистам, а автотранспорт мог двигаться только по обочинам, Колесов волновался, смогут ли поляки как-то проскочить сквозь эту пробищу. Если эти семь километров до Франкфуртерштраубе они будут плестись вместе с танками, то к десяти утра в Тиргартен группа точно не попадёт.

Вначале поляки показались расторопными. При первом же просвете в колонне Студебеккер стремительно вырулил на шоссе и затесался между двумя САУ, но затем, к сожалению Алексея и Насти, польский водитель решил продолжать движение в колонне.

Все десять "туристов" жадно, во все глаза смотрели по сторонам, пытаясь впитать в себя как можно больше неповторимых ощущений окружавшей их реальности. Даже простое движение в колонне приводило их в прямо-таки детский восторг, и каждая подсмотренная ими сценка обретала значительный интерес. На броне впереди идущей самоходки несколько пехотинцев жестами и свистом просили о чем-то поляков. Те быстро все поняли и, встав у кабины, перекинули соседям пачку сигарет.  Но на том конце её не смогли поймать, пачка ударилась о броню и отскочила в сторону кювета.  Один из солдат тут же спрыгнул с самоходки, нашёл упавшие сигареты и только после этого бросился догонять свою машину.  Несмотря на малозначительный, будничный характер этой сцены, она привлекла огромное внимание всей без исключения группы.

Все это, конечно, очень интересно, – думал в это время Колесов,– но сколько мы можем так медленно ползти? И словно в подтверждение его тревожных мыслей, колонна опять остановилась. Солдат с передней машины успешно забрался на броню и угощал всех сигаретами. Алексей переглянулся с Настей, она еле заметно грустно покачала головой, разделяя его озабоченность по поводу медленного трансферта.

Простояв без движения четверть часа, польский водитель – ну, наконец то! – съехал с шоссе на правую обочину и начал резво обгонять колонну.

– Похоже, танки прямо с завода, – глядя на обгоняемую колонну, заметил Поддубный

– Новые, а дымят то как! – ответил ему Гипертоник

– Там, наверное, расход масла дикий заложен, – подключился к разговору   Моложавый.

Молодая часть группы в разговоре не участвовала и задумчиво покуривала свои электронные сигареты.

Студебеккер, быстро двигаясь по мягкой земляной колее, километров через пять, наконец, достиг головы колонны, до этого казавшейся бесконечной. Но это не значило, что шоссе впереди было свободным. Через несколько сотен метров был уже виден хвост другой колонны. Это были грузовики каких-то хозяйственных служб, которые мало того, что нарушали приказ по фронту, занимая проезжую часть, да ещё и двигаясь медленно. К счастью, на этот раз польский водитель сразу съехал с дороги и по грунтовой обочине стал обгонять очередную колонну.

В этом лихом обгоне никто не заметил, как колонна на шоссе замедлила своё движение, а грузовики в её голове уже стояли на месте. Не сбавляя скорости, Студебеккер мчался вперёд. Колесов тоже был хорош: ведь он слышал чей-то дружный свист, только не понял, что свист этот был предостерегающим.

Когда шоссе стало совсем чистым от всякого транспорта, Студебеккер забрался на асфальтовое полотно и победно помчался вперёд.

Всего три километра оставалось до франкфуртского шоссе, когда Студебеккер, вдруг, резко затормозил. Резко настолько, что вся группа Колесова дружно повалилась на бок. А когда все распрямились, то с удивлением обнаружили, что никого из поляков ни в кузове, ни в кабине уже нет.

Проворные ребята, – отметил про себя Колесов. Но что же случилось? Он огляделся по сторонам. Единственное, что он увидел, – это сизый дым, поднимавшийся над опушкой леса с правой стороны шоссе.

 Пыхнув своей электронной сигаретой, Борода с улыбкой спросил Колесова:

– Может, и нам спрыгнуть?

Пытаясь быть как можно более безмятежным, Колесов ответил:

– Ну, если только ноги размять.

Насколько Колесову удалось внушить всем спокойствие, судить было трудно, поскольку именно в этот момент все увидели большие коричнево-зелёные танки, которые выползали из леса. Их было четыре. Танки на удивление быстро двигались по полю в сторону шоссе.

– Это наши танки. Похоже, в атаку идут, – авторитетно заметил Гипертоник

– Да, это тридцатьчетвёрки, – согласился с ним Моложавый

– Видимо, в противоположном лесу засада немцев, поэтому и колонну остановили, пока не подавят, – вступил в разговор Нос.

– Ой, а неужели это все прям по-настоящему? – восторженно произнесла блондинка

Колесов обратил внимание, как пренебрежительно на неё посмотрели остальные: типа, стали бы мы отваливать такие бабки за голимую реконструкцию.

И в это самое мгновенье из противоположного, левого по ходу дороги леса шарахнуло так, что вся тур-группа тут же спрыгнула с грузовика, быстро спустилась в придорожный кювет и там инстинктивно присела. Когда после первого шока все немного огляделись, то увидели, что танки двигались по полю уже не в сторону шоссе, а параллельно ему по направлению к ним самим. При этом башни танков были угрожающе развёрнуты в сторону дороги.

Вначале Колесов подумал, что хорошо бы всю группу перевести в кювет с противоположной стороны дороги, но потом вспомнил, что там из леса бьёт артиллерия.

Тем временем, четыре танка приближались все ближе и ближе к ютящейся у обочины группе.  Не доезжая до неё метров пятидесяти, танки произвели   то ли сдвоенный, то ли строенный залп. От этого залпа земля под ногами "туристов" на мгновенье провалилась сантиметров на десять, не меньше.  Те, кто после этого осмелился поднять голову, успели разглядеть лишь рассеивающиеся облака голубого дыма над башнями танков. Наконец, танки остановились прямо напротив группы «туристов», в каких-то тридцати метрах, не больше. Оглядевшись вокруг, Колесов понял, что они здесь встали, конечно же, не для расстрела его группы, а из-за    естественного рельефа местности: насыпь шоссе и небольшая низина в тридцати метрах от него   позволяла им укрыться от огня артиллерии.

И только сейчас, когда танки остановились и их можно было внимательно разглядеть, все увидели на их башнях немецкие кресты и порядковые номера. Прямо напротив стоял номер 232, рядом 214 и 189, номер четвёртой машины был не виден. У 214-го за башней был зачем-то сооружён деревянный помост, на котором была сложена куча грязных черных тряпок.

– Скорее всего, они закамуфлировали наши танки под немецкие.  Наверное, это наши разведчики, – первым выдвинул свою версию Гипертоник.

– Хуедчеки, – съязвил в ответ молодой Шланг. Самые настоящие "Пантеры".

И тут, вдруг, увидев что-то страшное, вскрикнула брюнетка:

– А-а-а, мамочки, ужас какой!

Опекавший её Моложавый заботливо обнял девушку за плечи, потом повернулся к Колесову и произнёс:

– Может нам лучше этого не показывать?

Колесова возмутило это замечание. Блять, этот "пассажир" думает, что я ему тут что-то показываю! Как он вообще представляет себе это? Что, он, Колесов, с окладом в 40 тысяч рублей согнал под Берлин не ту массовку, что ли? Мудак, – резюмировал Колесов и промолчал в ответ.

Но тут подошла Настя и шепнула ему на ухо:

– Там люди свалены.

– Где?

– В двести четырнадцатом.

И вправду, в куче черных тряпок за башней 214-го что-то шевелилось. Присмотревшись внимательней, Колесов отчётливо увидел сначала чью-то поднявшуюся руку, затем чёрную обуглившуюся голову.  Если все это были люди, то их там не меньше пятнадцати-двадцати, прикинул он. Теперь стало понятно назначение деревянного помоста с маленькими бортиками – вывезти как можно больше раненых и не дать им свалиться с брони при движении.

– Ну, что теперь делать? Раньше в этом месте ничего такого не было – так же тихо Алексей ответил Насте.

Свалены как покойники, которых все никак не могут довести до кладбища, – подумал о раненых на броне Колесов.

– И сколько мы так будем сидеть? Сделайте же что-нибудь, – опять обратился к Колесову Моложавый.

Но ответила ему Настя:

– Господа, мы приносим извинения за непредвиденные трудности. Дело в том, что наш тур начался почти на два часа раньше расчётного. Несмотря на то, что сейчас мы совершаем вынужденную задержку, мы, тем не менее, на целый час опережаем дневной тайминг.

Моложавый возразил Насте:

– Ну, хорошо, а если нам придётся здесь полдня проторчать?

Слово "проторчать" было последним, что услышал Колесов. Буквально всё вокруг – слева, справа, сверху и снизу – с оглушительным грохотом, вдруг, треснуло, и отовсюду, как с новогодних бенгальских огней, полетели искры, а с неба, вдобавок ко всему, закапали раскалённые куски сварки.

На этот раз, оказавшись в так называемом "проблемном месте", Колесов испытывал новое, неведомое ему ранее ощущение. Он видел себя как бы со стороны, словно в фильме, но без звука.

Он видел себя выползающим вместе с остальными «туристами» из какой-то глубокой ямы. Ему было странно: откуда взялась эта яма, которой прежде здесь не было? А ещё, выползая из ямы, Колесову очень ясно вдруг представилось, что там, наверху сейчас стоит Талль и отсчитывает его:

– У тебя всего два рабочих дня!

Потом он видел, что все ползут куда-то как пьяные, а он стоит над ними и пытается их отвести в безопасное место. Однако, все продолжают ползти. Он подходит к кому-то, поднимает за локоть, указывает, куда надо идти. Что-то говорит всем, но голоса своего не слышит. Время от времени появлялся звук, и Колесов слышит отрывки собственной мантры:

– Господа, наш тур абсолютно безопасен, Вам ничего не угрожает.

И звук опять пропадал.

А когда все это помутнение рассеялось, оказалось, что вокруг все изменилось. Над 214-м танком поднимался столб чёрного дыма. Раненых на нем уже не было. Странно,–  подумал Колесов – куда делись раненые, они же все были неподвижные?

Три оставшихся танка, развернув стволы на 180 градусов, били по лесу, из которого они сами только что вышли и считали тыловым. После каждого танкового залпа деревья в лесу вспыхивали как бумажные салфетки и горели. Во время стрельбы танки пятились назад, к шоссе. Так, задним ходом они и поднялись на дорогу.

Колесов и Настя тоже поднялись из кювета, вышли на дорогу и увидели, как эти три танка на максимальной скорости несутся к ближайшей опушке противоположного леса. На этот раз артиллерия в том лесу, почему-то молчала. Хорошо подымив напоследок и валя все кустарники на своём пути "Пантеры" с треском врезались в лес и исчезли.

Колесов с удивлением отметил, что момента первого появления танков прошло не более пятнадцати минут. Его берлинские часы показывали всего 6.41 утра.

Появились и поляки, которые все это время отсиживались в противоположном кювете. Они осмотрели брошенный на дороге грузовик. Каким-то чудом тот не пострадал.

Перед посадкой в грузовик Колесов и Настя спустились к ещё не отошедшей от шока группе, чтобы как-то успокоить всех. Роль Насти здесь выходила на первый план.

– Ну, как, не страшно было? – надев на лицо улыбку, спросила Настя.

– Нормально. Охрененно просто! – не естественно возбуждённо ответили молодые Борода и Шланг.

– Вообще, было бы не лишним, конечно, предупреждать, – честно признался Поддубный. А то Вы твердите "безопасно, безопасно", а как это все началось, невольно засомневаешься: а ну как.. А что Вы обещаете, а вдруг это пустые декларации? Тут невольно это самое…

– Теперь Вы убедились, что это не пустые декларации? – авторитетным тоном спросила Настя.

– Теперь да, – с облегчением ответил ей Поддубный.

– Вот и хорошо. Господа, сейчас мы продолжим наш трансфер в Берлин, который, несмотря на случившуюся задержку, идёт в графике. А то, что произошло, считайте боевым крещением. Мы же не можем дойти до Рейхстага без боёв, правда?

Настя – молодец – нашла нужные слова, мысленно похвалил её Колесов. А я, раздолбай, проезжал мимо этого сгоревшего танка у обочины шесть раз и даже не поинтересовался, когда был бой. Вообще, на будущее – уже, конечно без меня – нужно составить график жёстких временных окон.

Группа должна двигаться к центру города в безопасных промежутках времени. На самом деле, таких «мирных» промежутков намного больше, чем боевых, но нужен точный поминутный тайминг с привязкой к местности. Обязательно составлю такое предложение, – решил Колесов. И пусть у Талля с его программистами голова болит, а с меня достаточно приключений.

В своих гипотетических рекомендациях Таллю Колесов посоветовал бы ему вообще перенести тур с 30 апреля на 1 мая. Все-таки, 30 апреля был ещё очень опасным днём. А то, что в агентстве его продавали как День Победы, вообще не соответствовало тому, что Колесов видел своими глазами. При этом Алексей заранее знал, что советовать всё это бесполезно.

Агентство iTourist торговало штурмом и взятием Рейхстага, а значит тур мог быть только тридцатого.

Когда Студебеккер, наконец, тронулся, Колесов обернулся и увидел разбросанные по полю куски черных тряпок. Вот, оказывается, куда улетели раненые с 214-й машины, –  стало ясным теперь Алексею.

Хорошо ещё, что никто из группы не обратил на них внимания, подумал он, мысленно прощаясь с этим злополучным местом.

8.15 Берлинер ринг

Близость большого Берлина чувствовалась во всём. На перекрёстке с Франкфуртским шоссе стояли девушки-регулировщицы, останавливающие любой не задействованный в боевой операции транспорт. За их спинами стояли автоматчики, готовые в любой момент остановить машину, проигнорировавшую требование девушки. Студебеккер Войска Польского, повинуясь жесту регулировщицы, принял право и остановился на обочине.

Единственным шансом въехать в Берлин с запада было наличие специального, выписанного в штабе пропуска или путевого листа. Старший польской машины быстро выпрыгнул из кабины и побежал предъявлять какие-то бумаги. Оказалось, что бумаги были на польском языке, поэтому девушка-регулировщица позвала на помощь молодого капитана, который дежурил тут поблизости. Взглянув на польские документы, капитан сразу отрицательно замахал головой и твёрдо заявил:

– Нельзя. Не имею права. Вы должны были перевести это на русский язык и заверить перевод в штабе. В таком виде я не приму документы!

Поляки поняли смысл сказанного и попытались как-то уломать капитана. Его это взбесило. Он стал кричать на поляков. Те стали кричать в ответ.

– Похоже, у нас проблемы, – повернувшись к Насте, сказал Алексей.

– Может, выкрутятся, – ответила Настя.

– Ага, если они будут продолжать качать права, он их вообще арестует как диверсантов и спору конец.

Словно услышав подсказку от Алексея, капитан выхватил из кобуры свой ТТ и угрожающе потряс им перед поляками. Но поляки оказались странные: на них вообще не подействовали угрозы применения оружия. Более того, в поддержку старшего машины из грузовика выпрыгнули три польских солдата и показали капитану, что у них тоже есть – и даже более скорострельное – оружие.

– Союзники такие, – глядя на эту сцену, иронично сказала Настя.

Колесов посмотрел на часы.

– Было около 8 утра. Полтора часа уже едем, а ещё не доехали до Берлина.

– Кровь из носа, но в восемь утра мы должны быть в черте города, – сказала Настя.

– Кому ты это говоришь? – устало ответил ей Алексей

Тем временем конфликт с капитаном дошёл до своей кульминации: старший польской машины смачно плюнул капитану под ноги, чуть ли не на его сапоги и, отвернувшись, зашагал обратно к машине. Мгновенно побагровевший капитан вскинул пистолет, прицелился поляку в затылок и скомандовал:

– Стоять!

Поляк оглянулся и злобно прошипел:

– Сцэладж курва!

Что-то внутри капитана заставило его проглотить обиду и не устраивать стрельбы из-за личного оскорбления. И хотя он знал, что будет выглядеть слабым и проигравшим, он всё-таки опустил пистолет, но тут же дал команду рядовым автоматчикам:

– Если эта машина тронется, стрелять без предупреждения.

После этого скандала Колесову стало ясно, что в ближайшие часы поляки в Берлин не попадут, а значит, надо искать другой транспорт.

Самые худшие предположения начали сбываться. С утра все пошло наперекосяк. Теперь в агентстве ему наверняка предъявят претензии, зачем он повёз группу на польском транспорте? Во всех шести предыдущих турах трансферт от Штраусберга до Берлина осуществлялся на автобусах и грузовиках из штаба армии Чуйкова. А сегодня, как назло, прилетели на полтора часа раньше и вроде из благих намерений, чтобы не терять времени и не ждать до семи утра, он решил воспользоваться подвернувшейся оказией, и вот что из этого вышло.

Колесов пробежался взглядом по своей группе. За неимением чего-то более интересного вокруг все активно обсуждали произошедший у них на глазах советско-польский конфликт. Любопытным было то, в это самое время буквально в тридцати метрах отсюда на т-образном перекрёстке проходила длинная колонна тяжёлых танков КВ и она, казалось, уже не вызывала у туристов интереса.

Неужели им так быстро всё приелось? – подумал Алексей. Дорога скучная, надо их быстрей втягивать в Берлин. Там они получат сполна. Но где же транспорт?

Колесов спрыгнул из кузова грузовика и без ясной цели направился в сторону главного, ведущего в Берлин шоссе.

– Танкисты Катукова пошли, – услышал из разговора солдат Алексей.

– На Рейхстаг, – сказал второй солдат. И в том, как он это сказал, чувствовалась нескрываемая зависть, что вот кто-то направляется в центр важнейших событий, а ему суждено провести этот день на каком-то безымянном перекрёстке.

Колесов почувствовал родство с этим солдатом. Ему тоже надо было быть в центре Берлина, а он всё торчал здесь. Будь он один, он запрыгнул бы на броню любого танка и уже через час был бы в Тиргартене. Но как разместить на броне группу из десяти человек, плюс он и Настя?

Не веря своим глазам, Колесов увидел, как на блокпосте появился Спаситель.  Спаситель приехал на «Виллисе» и был в форме польского офицера. Увидев его, поляки из грузовика бросились к нему за помощью. Офицер взял у них документы и направился с ними к советскому капитану.

Аргументы польского офицера оказались настолько убедительными, что уже через пару минут двигатель Студебеккера вновь зарычал, радостно предвещая продолжение пути.

Когда по шоссе прошёл последний танк колонны, девушка регулировщица круговым движением руки с флажком подала грузовику знак проезжать. Когда машина, наконец, стронулась с места, Алексей бросил последний взгляд на капитана. Тот демонстративно стоял спиной к грузовику. Польские солдаты в кузове недобрым взглядом тоже простились с капитаном, и Студебеккер вышел на изрезанное гусеницами танков франкфуртское шоссе.

На часах Колесова было 8.30 утра. Он посмотрел на бегущую навстречу дорогу и вновь увидел перед собой потрясающую по своей эпичности картину, к которой нельзя было привыкнуть.

По обеим сторонам дороги простирались пригороды Берлина, сам город был ещё где-то вдали, но нависшее над ним огромное пыльное красное облако уже довольно точно указывало расположение городских кварталов. И в этом пыльном красном облаке грохотала нескончаемая гроза. Раскаты взрывов в небе не умолкали ни на секунду. И то, что впереди шли сотни танков, готовые добавить к этим разрывам ещё тысячи своих, и то, что грузовик двигался к самому центру грома, – всё это настолько впечатляло группу «туристов», что многие даже открыли рты.

От красного пыльного неба над городом всех оторвала внезапная автоматная очередь. Это старший машины прямо из кабины лупил по автомобильному указателю Berliner ring. Указатель этот был уже порядком изрешечён пулевыми отверстиями, но отметиться полякам все же удалось.

Студебеккер въехал на мост над берлинской кольцевой дорогой, которую в обе стороны уже вовсю осваивали колонны советской бронетехники.

– Берлин. Мы вошли в черту города, – торжественно объявил Колесов группе.

8.30 Карлхорст

Управление контрразведки 5-й Ударной армии, ссылаясь на секретность своей оперативной работы, заполучило в своё распоряжение отдельный трёхэтажный особняк в пяти минутах ходьбы от главного штаба.  Строго говоря, такая обособленность смершевцев была продиктована не одной лишь заносчивостью людей Абакумова, но и реальной спецификой их работы. В течение дня в штаб для опросов привозили сотни людей. Кого только среди них не было – пленные солдаты, офицеры, старики, напомаженные берлинские красавицы и даже дети. Понятно, что устраивать такой проходной двор в боевом штабе было немыслимым.

Начальник отдела контрразведки 79-го стрелкового корпуса полковник Клименко не спал уже трое суток. В ночь на 30 апреля, чувствуя, что он уже начинает заговариваться, полковник попросил своего адъютанта, чтобы с четырёх до пяти утра его не беспокоили. Но именно в это время в особняк привезли настолько важного опознавателя, что адъютант счёл необходимым нарушить сон своего шефа. Когда Клименко узнал, что его разбудили из-за какой-то медсестры, он по привычке обматюкал всех, но стоило ему услышать разъяснения своих оперативников, сон как рукой сняло. Более того, Клименко почувствовал себя так, словно ему в вену вогнали десять кубиков кофеина.

Медсестра – молодая, страшненькая немочка – показала, что до вчерашнего дня работала в лазарете, расположенном в подвале рейхсканцелярии. Вначале она дала список известных ей врачей и медсестёр, а также берлинские адреса некоторых из них. А в половине пятого утра эта медсестра стала выдавать настолько важную информацию, что Клименко через переводчика попросил её не волноваться и даже распорядился подать ей кофе.

– Скажи ей, чтоб она говорила помедленнее, – обратился Клименко к переводчику.

С этого момента Клименко смотрел на переводчика как на Бога, нетерпеливо ожидая каждого его слова. Не отводя глаз от говорящей девушки, тот переводил её показания:

– Вчера после обеда нас всех собрали и повели наверх. Мы не знали зачем. Нас провели в личную комнату, личные покои (на ходу уточнив перевод) Гитлера. Оказывается, он уже ждал нас. Мы были этому удивлены. Это было необычно. Когда мы все вошли в комнату и за нами закрылась дверь, он пригласил нас к столу…

Клименко через переводчика задал уточняющий вопрос:

– Гитлер пригласил за стол?

Переводчик быстро перевёл и снова перешёл на русский:

– Да. Гитлер накрыл для нас стол. На столе было французское шампанское, пирожные, такой женский стол. Он попросил нас поднять бокалы и сказал речь. В этой речи он благодарил нас за то, что в трудный, что в такой трудный, судьбоносный для Германии час мы оказались верны своему долгу.

Клименко ещё раз прервал девушку, обратившись к переводчику:

– Вы можете уточнить время, когда Вы вошли в его кабинет?

После языковой паузы последовал ответ:

– Это было в четыре часа дня.

Клименко записал это в свой блокнот и попросил её продолжать.

Девушка сделала глоток кофе, выдав заметную мелкую дрожь в руках.

– Успокойтесь. Продолжайте. Гитлер поднял тост, и что было дальше?

– Затем он стал дарить нам подарки. Он сказал, что хотел бы как-то отблагодарить нас. Он сказал, что в другой обстановке он бы выбрал нам лучшие подарки, но сегодня.  И показал, он указал на потолок, там были слышны разрывы бомб. Поэтому он извинялся, что его подарки скромные. Он дарил личные вещи. Кому-то часы, кому-то запонки для галстука. Это были подарки на память…

– Вам он тоже что-то подарил? – спросил Клименко и тут же перебросил взгляд на переводчика.

– Да, он подарил мне личный медальон своей матери.

– Где сейчас этот медальон? – нетерпеливо перебил её Клименко.

– Эншольдигун, – сказала девушка и, расстегнув несколько пуговиц на блузке, аккуратно извлекла, видимо, из бюстгальтера маленький металлический предмет.

– Вы позволите? – учтиво протянул за ним руку Клименко.

Девушка передала ему медальон.

Клименко не знал, как открыть его, и она помогла ему, нажав маленькую кнопку сбоку.

Медальон со щелчком открылся. На его донышке под слоем лака он увидел маленькую черно-белую фотографию. Вначале Клименко показалось, что на ней изображён молодой человек, поэтому он уточнил у медсестры:

– На этой фотографии действительно мать Гитлера?

– Да, это его мать. Когда она была молодой, – подтвердил слова девушки переводчик.

Клименко пригляделся повнимательней и тоже заметил женские черты на фотопортрете. Затем захлопнул медальон и, разумеется, оставив его в собственных руках, продолжил опрос.

– Вы можете указать, конкретно, кому и какие подарки он давал?

Девушка немного смутилась, закачала головой, но продолжила отвечать.

– Я видела только часы, запонки. В коридоре, когда мы вышли, Петра показала мне ещё какой-то   маленький значок.

– Какой значок? – заинтересовался Клименко.

– Не знаю. Маленький такой. Петра сказала, что он из чистого золота.

– Вы знаете адрес Петры? – не показывая своего волнения спросил Клименко.

– Хенрикштраббе, 32, – спокойно ответила девушка.

Не спавший три ночи Клименко вскочил из-за стола и приказал срочно приготовить к выезду оперативную группу с боевым прикрытием. В оставшиеся перед выездом смершевцев минуты он получил у медсестры точные установочные данные на Петру и отдал последний приказ:

– Уведите её. Пусть Мартынюк и Ивлева разденут её догола и вытрясут все, что ещё у неё там может быть.

До восьми утра Клименко никак не мог успокоиться. С минуты на минуту он ждал возвращения оперативных групп. В зависимости от полученных ими результатов он мысленно формулировал различные варианты своего донесения Абакумову. Если мои догадки верны, размышлял он, это будет бомба, и мой доклад пойдёт Сталину. Ну где же оперативники?

В 8.15 во двор отдела контрразведки пришёл первый фургон с задержанными, среди которых была и Петра Зегерс. Сразу отделив её от остальных, два капитана-смершевца доставили пожилую немку в кабинет Клименко. Усадив её на стул, один из капитанов положил на стол перед Клименко маленький тряпичный мешочек и доложил:

– Товарищ полковник, Петра Зегерс доставлена по Вашему распоряжению.

Указывая на мешочек, капитан уточнил:

– А это – то, что было при ней, и то, что мы нашли в комнате.

Клименко сразу же приступил к допросу:

– Петра Зегерс – заведующая отделением лазарета при рейхсканцелярии?

Женщина утвердительно кивнула головой.

Клименко продолжал:

– Вчера, около четырёх часов дня Вы получили от Гитлера подарок. Это так?

Когда женщине перевели вопрос, она впала в истерику и зарыдала. Рыдая, она с горечью о чём-то причитала.

– Что она говорит? –обратился Клименко к переводчику.

– Она говорит, что жизнь все-равно кончена, что ей больше ничего не надо от этой жизни.

Невзирая на рыдания Петры, Клименко строго спросил:

– Что это был за подарок? Отвечайте!

Со слезами в голосе Петра начала быстро говорить:

– Он дарил свои личные вещи, всякую мелочь.

– Что это был за подарок?

– Он отдал мне свой значок.

– Где этот значок?

– Я не знаю, Ваши солдаты все взяли из моей комнаты.

Клименко высыпал на стол содержимое переданного ему капитаном мешочка. Среди всякого женского мусора Клименко сразу увидел маленький металлический кружок со свастикой –  золотой партийный значок НСДАП.

– Кто-нибудь, лупу принесите, – быстро скомандовал он.

Вооружившись лупой, Клименко стал внимательно изучать обратную сторону значка. Где-то через минуту он положил лупу на стол и обвёл взглядом всех присутствующих.

– Товарищи! Мы можем себя поздравить!

На тыльной стороне значка была выгравирована цифра 1.

Это было то, чего так ждал Клименко. Пробил его звёздный час. Через полчаса от его имени пойдёт донесение наивысшей оперативной важности об обстановке в бункере фюрера, к тому же подкреплённое информацией от надёжных источников относительно точного местонахождения самого Гитлера.

10.30 Анхальский вокзал – Дворец Принца Альберта

На перекрёстке, всего в квартале от Анхальского вокзала, произошла ещё одна непредвиденная задержка. Один из угловых домов оказался опорным пунктом обороны немцев. С 6 часов утра расположенные в этом доме огневые точки блокировали проходынаступающих частей к стратегически важной Потсдамской площади. Не снижая темпа наступления, некоторым подразделениям армии Чуйкова удалось обойти эту преграду по расчищенным параллельным улицам, и они уже вели бой в районе зоопарка. Командир полка, упёршись в эту преграду, на сеансе связи со штабом дивизии охрипшим голосом кричал в трубку, что для подавления обороны противника ему не хватает артиллерии. Наблюдательный пункт охрипшего полковника размещался в чудом уцелевшем кафе, куда связисты тянули кабели через простреливаемую улицу.

Внезапно, на позицию незадачливого полка верхом на танке ворвался представитель штаба армии. Генерал был значительно моложе командира полка, однако высокое звание и должность позволяли ему разговаривать с подчинёнными властно и грубо. Ко всему прочему, по устоявшейся штабной моде в руках он держал хлыст, которым время от времени он задумчиво похлопывал по голенищу своего сапога.

– Сколько на ваших часах, полковник? – обратился он к командиру полка.

– Десять двадцать, товарищ генерал, – отрапортовал тот.

– В десять двадцать вы должны были уже занять предмостные позиции у объекта 114 и своим правым флангом поддержать соседей.

– Товарищ генерал… – попытался оправдаться полковник.

– Не хотите воевать? – генерал перешёл на крик. Бережёте солдат? Пусть умирают другие, да? Думаете отсидеться на этом перекрёстке до самой победы?

– Товарищ генерал… – опять попытался вставить полковник.

– Молчать! Через 20 минут перекрёсток должен быть полностью очищен. Штурмовую группу поведёте лично.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

– Время пошло, – сверив время по своим наручным часам, сказал генерал.

После этого генерал сел за столик кафе и, как ни в чём не бывало, попросил адъютанта принести чаю.

– Господа, – обратилась Настя к туристам. Вы, наверное, уже проголодались. Мы тоже можем воспользоваться этой паузой для первого завтрака.

Алексей внёс в зал большой термос с кофе и коробку с сухим пайком.

– К сожалению, это заменитель кофе, так называемый эрзац-кофе. Другого в Берлине сейчас нет, – предупредил всех Алексей.

Приступив к дегустации напитка, туристы, словно в кинотеатре, приготовились наблюдать сцену штурма здания на противоположной стороне площади. Это был ещё не Рейхстаг, но уже было очень интересно.

Прошло 7 минут из 20 отпущенных, а штурм не начинался. Всё это время командир полка планировал со своим личным составом и артиллеристами, как они будут прикрывать огнём выдвижение его группы. Наконец, на девятой после приказа минуте по дому напротив был открыт шквальный огонь из всех имевшихся в наличии орудий и пулемётов. От сотен одновременных попаданий пуль угловую черно-серую пятиэтажку с засевшими в ней немцами окутало облаком цементной пыли, и в этот момент полковник с автоматом в руках скомандовал:

– За мной! – и первым выбежал на пустую площадь.

За полковником, пригнувшись и не спеша, засеменили солдаты штурмовой группы, которую составляли пятеро молодых киргизов и простой русский мужик лет под 50 совсем не спортивного вида. На самодельных тележках киргизы катили через площадь десятки нагруженных на них ящиков.

– А зачем они тащат эти ящики? – спрашивали одни туристы.

– Почему не все пошли в атаку? – недоумевали другие.

– Да это никакая не атака – разочаровывались третьи.

Алексей молчал, не желая выглядеть большим знатоком в военном деле, чем был на самом деле. Если смотреть на войну с того ракурса, с которого её видели туристы его группы, то выглядела она совершенно не кинематографично. Потому что это была настоящая, не постановочная война.

Когда пыль и дым от обстрела рассеялись, убитых на площади не наблюдалось. Это означало, что штурмовая группа преодолела смертельную стометровку и укрылась в чреве дома.

Генерал взглянул на свои часы. С момента его приказа прошло 12 минут. Следующие 3 минуты он нервно ходил взад и вперёд, резко постукивая стеком по сапогу. Затем он нервно закурил папиросу и, быстро забравшись на башню танка, скомандовал механику-водителю:

– Разворачивай оглобли!

– Товарищ генерал, я не развернусь здесь, – донеслось из глубины башни.

– Разворачивай, я сказал!

– Зачем разворачиваться, товарищ генерал, лучше я дам задний ход.

– Я задом не езжу! – свирепым голосом осадил его генерал.

Круша витрину кафе, где сидели туристы, и стену противоположного дома, танк начал медленно разворачиваться на узенькой улочке. Выбросив папиросу, генерал опустился внутрь башни и закрыл за собой люк. В этот же миг над улицей раздался свист выпущенного из фаустпатрона снаряда, поразившего заднюю, незащищённую часть генеральского танка. Прогремел оглушающий хлопок, а через секунду раздался второй, уже десятикратно усиленный взрыв. Сдетонировавший внутри танка боекомплект привёл к подрыву такой силы, что башню танка оторвало от корпуса и выбросило на центр площади.

От этого мощного взрыва обрушились внешние стены ближайших домов, а улица была залита огнём. Кафе, в котором туристы только что пили эрзац-кофе, больше не существовало. Второй раз за этот тур Колесов оказался с группой в так называемой «проблемной» зоне. Своей группы он больше не наблюдал. В том месте, где она располагалась минуту назад, была груда дымящихся кирпичей, высотой с двухэтажный дом. Сам Колесов вновь видел всё, как бы, со стороны, словно его душа отлетела от тела и безучастно наблюдала за происходящим с ним.

«Погибнуть они не могли, – подумал Алексей. В худшем случае они просто будут выброшены из этой реальности обратно в Москву».

И словно первых двух разрывов было недостаточно, над площадью объёмно бухнул третий взрыв. 100 килограмм тротила, которые штурмовая группа заложила под опоры дома, сделали своё дело: удерживаемое немцами здание осыпалось как карточный домик, надёжно погребя под грудой камней своих защитников. С момента приказа о штурме прошло ровно 20 минут, и командир полка выбежал на площадь, чтобы доложить об этом генералу. Но на площади он увидел лишь оторванную башню штабной «тридцать четвёртки».


Чтобы не мешать проходу техники, остатки сгоревшего танка оттащили на площадь, и через несколько минут безлюдный прежде перекрёсток уже заполнился колоннами наступающей бронетехники и автотранспорта.

Колесов сидел на развалинах дома и не знал, что ему дальше делать. И, вдруг, он услышал обращённый в его сторону знакомый голос:

– Колесов, ёпт-вашу-мать, где твоя группа?

Это был Талль, его начальник и руководитель агентства, собственной персоной. Должно быть, он пожаловал в Берлин с инспекцией. И, как назло, в самый неподходящий момент. Облачённый зачем-то в американскую военную форму, Талль молодцевато выпрыгнул из открытого Виллиса (во всём он обожал театральность).

– Здесь, – указывая на гору кирпичей, ответил Колесов.

– А какого хера ты их сюда завёл?

– Эдгар Вильгельмыч, рано или поздно это должно было случиться. Я же говорил, что 30 апреля ещё очень опасный день для прогулок по Берлину.

– Это не тебе решать. Где Настя?

– Не знаю.

– Я тебя отстраняю от тура. Группу поведёт другой гид.

– Так группу восстановят? Каким образом?

– Тебя это не должно волновать. Мои ребята над этим уже работают.

– Так я могу возвращаться обратно, на аэродром в Штраусберг?

– Нет. Ты мне ещё понадобишься.

Таль вернулся за руль своего Виллиса, и Колесов только теперь заметил двух молчаливых пассажиров на заднем сидении его джипа.

– Сейчас я отвезу гостей в ресторан «Адлон». Это недалеко отсюда, на Унтер ден Линден. Найдёшь, короче. Ты должен быть там к 12 часам дня. Надо будет провести индивидуальный тур. Понял?

– Понял.

Джип Талля сорвался с места и двинулся в сторону Потсдамерплатц. Проводив взглядом отбывающего шефа, Колесов заметил на другой стороне улице уже «восстановленную» группу с Настей и новым гидом. Все были как новые. Ну и отличненько. Они грузились в трофейный немецкий автобус, который должен был, наконец-то, доставить их к кульминационной точке всего тура – к Рейхстагу.

Такой великий для страны и такой ущербный для Колесова день, казалось, никогда не кончится.  В Берлине не наступил ещё полдень, а по ощущению Алексея большая часть дня уже прошла. Время как-то ощутимо зависало и подтормаживало.


Легко сказать – добраться до Унтер ден Линден… Ставшая визитной карточкой Берлина, липовая аллея находилась в нескольких сотнях метров от парка Тиргартен – эпицентра боевых действий. После того, что случилось с туристической группой, Колесов боялся вот так же исчезнуть под обломками. Кто и как его в этом случае «восстановит»? Идти в обход тоже было бессмысленно. Правительственный квартал атакующие части Жукова сжимали со всех сторон, и бои шли по кругу. Сверившись ещё раз со своей рабочей довоенной картой Берлина, Алексей решил двигаться по Вильгельмштрассе и, не доходя Тиргартена, уклониться вправо и по параллельным улицам обойти опасные участки. Проложенный им маршрут должен был вывести его к зданию бывшего советского посольства на Унтер ден Линден, от которого затем надо было повернуть налево и дойти до первого перекрёстка, на углу которого и должен стоять огромный корпус отеля «Адлон».


Впервые за всё время работы гидом Колесов почувствовал, что предоставлен сам себе и свободен в своих действиях. Не надо больше никого сопровождать, спешить, опаздывать, волноваться. Ему даже стало наплевать на Талля. Ну что он с ним сделает, если он не явиться в «Адлон» к двенадцати? Уволит? Да пошёл бы он на хрен!  Он вспомнил, какие бешеные деньги клиенты отваливают за этот тур и решил, напоследок, на полную катушку использовать своё служебное положение в личных целях.

В этом лёгком расположении духа Алексей вышел на Вильгельмштрассе, где сразу же был поражён резким изменением температуры окружающего воздуха. Словно он шагнул в натопленную баню. Жар от выгорающих домов плавил асфальт, дым закрывал небо и погружал улицу в мрачные сумерки, а висящая в воздухе красная кирпичная пыль довершала реальную картину ада. А ещё его удивило, что эта последняя на пути к Рейхстагу улица совершенно безлюдна. Беспрерывный грохот боя был совсем рядом, в сотне метров отсюда, а здесь не было ни души.

Алексей закашлялся. Кашель становился всё глубже и глубже. И тогда он понял, почему вокруг так пустынно, -на этой улице нечем было дышать. Натянув куртку на лицо, он бросился бежать, но впереди было ещё хуже. Он остановился в нерешительности. Куда бежать? Вперёд или назад? И побежал вперёд. Порыв сквозного ветра на мгновенье открыл в дымовой завесе небольшой просвет, через который он увидел выход из этого огненного тоннеля.

Оставив за спиной ужасный отрезок пути, Колесов вышел на ту часть улицы, которая каким-то чудом не пострадала от пожаров. Возле одного из зданий стояли несколько грузовиков и чёрный «Хорьх». Это историческое здание располагалось в стороне от туристического маршрута, и его не показывали клиентам агентства. Но Колесов, по долгу службы изучавший топографию довоенного Берлина, знал этот дом, точнее, дворец.  Это был бывший дворец Принца Альберта, который нацисты реквизировали под нужды РСХА – главного управления имперской безопасности. За массивными каменными стенами этого дома скрывались самые зловещие тайны горящего теперь в аду третьего рейха.

«Чёрт, – вдруг, подумалось Колесову – я здесь, может быть, в последний раз. Завтра меня уволят, и я никогда больше не увижу множество потрясающе интересных вещей. Многим ли людям выпал шанс побывать внутри этой настоящей канцелярии дьявола? Солдаты и офицеры СМЕРШ, которые сейчас выносят оттуда документы, давно умерли. Само здание американцы взорвали в 1948 году, чтобы от этого заведения даже памяти не осталось. А у меня сейчас есть возможность просто взять и зайти туда. Так какого чёрта тут раздумывать!»


Алексей открыл тяжёлую дверь и, пользуясь своим статусом свободного путешественника во времени, прошмыгнул мимо пары часовых СМЕРШа, уже охранявших все входы и выходы из здания РСХА.

Внутри повсюду были следы недавнего боя. Трупы немцев никто не убирал. Убитые, в основном, были в штатском. Колесов поднялся по парадной лестнице на второй этаж и прошёлся по коридору в конец крыла. Двери в кабинеты были открыты, и в каждом из них весь пол был устлан пеплом от сожжённых бумаг. Прогуливаясь по коридору, он услышал приглушённые разговоры в одной из комнат и заглянул в проём. Там за рабочим столом в парадном чёрном мундире сидел – явно покончивший с собой – толстый эсэсовец, а два солдата СМЕРШ никак не могли снять с его руки часы.

– Рубить надо, – говорил один.

– Браслет золотой, охуел, что ли, рубить, – возражал другой

– Да руку рубить надо…

На третьем этаже, в отличие от первых двух, работа бурлила. Похоже, здесь контрразведчики напали на важный массив документов. В центре большой, похожей на конференц-зал комнаты, сидел полковник Кондратьев и быстро пролистывал передаваемые ему папки.

– Не успели сжечь или подкинули? А, как ты считаешь? – спросил Кондратьев одного из офицеров.

– Без экспертизы не определишь, – ответил тот.

– А что экспертиза? Знаем, проходили: экспертиза показывает – документ подлинный, а он фальшивый. В этом деле они мастаки.

– Я думаю, не успели сжечь.

– Не похоже это на них.

– А вы вспомните, сколько в Смоленске они бросили документов. У них тогда был вагон времени, чтобы зачистить хвосты, и сколько всего они оставили.

– То Смоленск, а то Берлин. Там было разгильдяйство на низовом уровне. А здесь центральный аппарат, всё-таки.

Полковник открыл очередную папку, из которой выпало несколько фотографий. Он поднял их с пола и поморщился:

– Фу, срамота-то какая. Не иначе компромат пошёл.

Второй офицер тоже взглянул на фотографию и тут же отпрянул.

– Как тебе такое? – спросил у него Кондратьев.

– Ну, что вы, товарищ полковник, – покраснев, отмахнулся тот.

Кондратьев встал с кресла и перед уходом строго распорядился:

– Выносим все, включая мебель. Полы, стены, потолок – всё вскрыть и проверить.

Солдаты стали аккуратно складывать в стопки папки и освобождать содержимое сейфов.

Готовые к отправке коробки с документами выносили из комнаты в коридор, где Колесов мог свободно полистать эти секретные досье перед тем, как их уносили в грузовик.

Ничего интересного в них не было, и Алексей стал рассматривать только фотографии. Со снимков ему улыбались молодые, довольные жизнью парни. Чтобы они из себя представляли без этих мундиров? – подумалось ему. Сколько гопников, хулиганов и бандитов обрели власть над другими людьми, надев эту форму?

Его философские мысли оборвала фотография, на которую поначалу он глянул лишь мельком и уже перешёл к следующей. Но затем в его мозгу вспыхнул какой-то важный зрительный сигнал, и он вернулся к предыдущему снимку. С фотографии на него смотрел человек, с которым он был знаком в реальной жизни, часто общался с ним и знал его, что называется, в лицо. Более того, от этого человека даже в какой-то степени зависела его, Алексея, жизнь.

Сначала он подумал: надо же, как бывают похожи люди. Затем он вспомнил всю эту хрень про прошлые жизни. Быть может, он, действительно, в прошлой жизни был знатным эсэсовцем и даже не знает про это?  Третья мысль давалась ему с трудом, потому что она взрывала мозг.

На фотографии был Талль Эдгар Вильгельмович или человек на 110% похожий на него. Его непосредственный начальник и основатель уникального агентства путешествий в прошлое был запечатлён на снимке в мундире оберштурмбанфюрера СС.

Два проворных солдатика быстро схватили коробку с документами и понесли её к выходу. Колесов так и остался стоять с загадочной папкой в руках.

… Даже кривая улыбка-ухмылка на фотографии была та же.

12.00 Унтер ден Линден, отель "Адлон"

"Доигрался, подлец! Жаль, что не взяли его живым."

И.В. Сталин, узнав о самоубийстве Гитлера


Добраться до отеля «Адлон» оказалось делом непростым. Чтобы дезориентировать советских солдат, немцы либо сбили все таблички с названиями улиц, либо навесили на их места снятые в других районах. Так что, свернув с Вильгельмштрассе на боковую улочку, Колесову пришлось двигаться лишь по условному внутреннему компасу.

Но прежде чем нырнуть в переулок, он оглянулся.

Ему открылось фантастическое зрелище, которое завораживало своей батальностью. За трое суток бесконечных боёв парк Тиргартен превратился в огромное вспаханное воронками поле. Каждые 2 секунды это поле засеивалось ещё несколькими бомбами. Колесову эта картина показалась каким-то средневековым эпосом, поскольку это была война в поле, пусть и с современным оружием. И остервенение, с которым стороны обменивались ударами, тоже казались пришедшими из каких-то далёких, тёмных веков. Немецкие противовоздушные гаубицы с пятиметровыми стволами вместо самолётов били в упор по танкам, а в ответ такой же прямой наводкой по ним реактивными снарядами палили «Катюши». Огненные хвосты ракет один за другим пролетали над землёй, в которую зарылись маленькие-маленькие люди, время от времени выпрыгивающие из одной ямки в другую. Алексей находил эту картину странной. Почему при наличии современного смертоносного оружия огромной разрушающей силы управляющие войной генералы никак не могут обойтись без этих человечков, которых они, как сейчас, например, заставляют бегать по этому полю, словно на календаре 1812 год?

Хаос происходящего усиливался ситуацией на примыкающих к Тиргартену улицах. Они жили какой-то своей жизнью. Только что мимо Алексея на максимальной скорости пронеслась белая, почему-то не перекрашенная с зимы «Пантера», в которую из автоматов палили освобождённые из трудовых лагерей чешские и французские рабочие. Кто им раздал оружие и руководил их отрядом – непонятно. Почему немецкие танки свободно оперировали в тылу нашей армии, а советская бронетехника так же легко двигались вдоль стен Рейхсканцелярии, не обращая на неё никакого внимания? Всё было удивительно и загадочно. Да, подумалось Колесову, всё-таки, историю лучше учить по учебникам, из которых заботливо выпилили все острые углы. А своими глазами лучше всего этого и не видеть, потому как История шьётся из очень грубого, необработанного материала.

Алексей бросил последний взгляд на гигантскую арену эпичного финального поединка двух великих гладиаторов XX века и продолжил свой путь.


Итак, почему же Колесов решил изменить свои пофигистские планы и поспешил к 12 дня в отель «Адлон»? Ему просто стало любопытно, особенно в свете последней находки, зачем Талль прибыл сегодня в Берлин? Была бы это простая инспекционная поездка, он бы сейчас вместе с тургруппой находился в здании МВД на окраине Тиргартена. Но его, похоже, всё это мало волновало. Тогда зачем он здесь? Какие дела он мутит с этими двумя типами, которые были вместе с ним? И самый главный вопрос, на который Алексею хотелось бы получить ответ: что ему надо от меня, какой ещё, к чёрту, индивидуальный тур он задумал?

Колесов не знал, как выглядит здание, в котором до 1941 года находилось посольство СССР, поэтому не был уверен, что вышел на Унтер ден Линден в нужном месте. Так или иначе, он повернул налево и слегка удивился, насколько близко от него оказался отель «Адлон».

Он вошёл в отель ровно за две минуты до назначенного срока. Там его ждал сюрприз. На территории ресторана был развёрнут лазарет. Повсюду, даже в проходах и коридорах, стояли койки с раненым, между которых от одного стонущего к другому сновали молодые медсёстры.

Колесов вышел обратно на улицу и обошёл здание по периметру. Ничего похожего на ресторан или кафе он не увидел.

И, вдруг, он услышал настойчивый стук. Он повернул голову и увидел за стеклом внутри здания Талля. Тот рукой пригласил его войти, указав на нужную дверь.

Шеф Колесова с двумя сопровождавшими его неизвестными сидели за бутылкой французского коньяка в импровизированном баре. Это была служебная комната отеля, то ли прачечная, то ли гладильная, превращённая предприимчивым владельцем в подобие бара на несколько столиков.

Талль лично наполнил рюмку Колесова коньяком. По этому жесту Алексей сразу понял, что боссу что-то надо от него.

– Алексей, хочешь у меня работать дальше? – без вступлений начал Талль.

– Я слышал, что наше агентство хотят закрывать.

– Во-первых, не наше, а моё. А во-вторых, да, хотят.

– О чём тогда разговор?

– Мы можем спасти нашу компанию.

– Вашу компанию, – подловил его Алексей.

– Если ты поможешь нам, то в будущей структуре фирмы мы будем партнёрами. Если поможешь.

– Чем же я могу помочь? Я простой гид с минимальным окладом. Вы живёте в Дубае, я в Бирюлёво. Что, по-вашему, меня должно мотивировать спасать компанию?

– Я же сказал, что сделаю тебя партнёром.

– Это потом, а сейчас?

Талль изменил позу за столом, а вместе с ней и линию разговора:

– Колесов, крохобор, ты готов совершить патриотический акт?

– Чего?

– Ты можешь для своей Родины сделать что-то важное, не думая при этом о деньгах?

– Я?

– Ты.

В этом месте диалог прервался, поскольку за окном, прямо напротив отеля, по Унтер ден Линден прокатился большой огненный шар, оказавшийся сбитым самолётом.

– Ох, еб… – выругался Талль. Наш или не наш?

Сквозь окно было видно, как из отеля выбежали люди, но помогать было уже некому. От обломков самолёта повалил густой чёрный дым.

–Колесов, ты – патриот? – вернулся к разговору Талль.

– Что вы от меня хотите? – начиная раздражаться, ответил Алексей.

– Я хочу, чтоб ты помог нам (Талль впервые жестом руки представил двух своих молчаливых спутников) в деле огромной государственной важности.

Колесов лишь улыбнулся в ответ.

– Алексей, я когда-нибудь шутил? Я создал технологию путешествий, в которую никто не верил, все смеялись надо мной. Однако, я это сделал, и ты можешь в этом убедиться. Погляди вокруг: мы находимся в Берлине 30 апреля 1945 года. Или у тебя есть какие-то сомнения? Это сделал я. И я никогда не шучу.

– От меня-то что требуется?

– Не задавать лишних вопросов.

– Хорошо, я молчу.

– Ты был когда-нибудь в подвале Рейхсканцелярии? В фюрербункере?

– Нет. Вы же об этом знаете.

– А ты хотел бы там побывать?

– Что вы задумали?

Талль склонился к Колесову и тихо, приватно стал говорить:

– Сейчас 12.30. Через два с половиной часа Гитлер покончит с собой, потом превратится в уголёк и нашей стране достанутся какие-то косточки и дырявая челюсть. Но сейчас мы можем всё изменить. У нас есть чёткий план, по которому тело живого Гитлера можно будет вынести из бункера в расположение советских войск.

– Вы шутите? – сказал ошарашенный Колесов.

– Нет, не шучу. Если мы провернём эту операцию, мы сделаем дело огромной государственной важности. Представляешь, как мы укрепим позиции нашего агентства! Мы докажем нашу важность и значимость. Кто после этого посмеет говорить, что мы зарабатываем деньги, спекулируя на памяти павших?

– Мне нужно подумать.

– Нет времени думать. В два часа дня Гитлеру подадут последний обед. Это будет началом всей операции. Доктор и фармаколог уже готовы, – указав на двоих своих спутников, сообщил Талль. Ты будешь связным между бункером и советской группой захвата.

– Почему я?

Талль сделал вид, что не слышал вопроса.

– Ты готов, Колесов?

Всё происходящее напоминало Алексею какую-то совсем детскую игру. Он даже вспомнил детский стишок: – «сегодня ночью под мостом поймали Гитлера с хвостом». Именно то, что предлагал ему Талль. Но парадоксальным образом именно инфальтильность всей этой затеи и успокаивала его. К тому же обратный самолёт был только в десять вечера.

Талль приподнялся из-за стола.

– Сколько тебе лет, Колесов?

– Тридцать три.

– Пора делать свой выбор.

И он его сделал. Необдуманный и спонтанный, и, как всегда, под действием последней минуты. Будто чёрт его дёрнул.

12.50 Вокзал Фридрихштрассе

– Куда мы идём? – спросил Колесов.

Идущие впереди во главе с Таллем даже не обернулись.

Колесов был далёк от мысли, что Талль с попутчиками совершенно не знает Берлина, однако, тот уверенно вёл группу в противоположную от рейхсканцелярии сторону. Они шагали на север, в сторону реки Шпрее, всё дальше и дальше удаляясь от правительственного квартала. По мере приближения к реке артиллеристский и стрелковый обстрел с противоположного берега становился всё более ощутимым.

Даже включив всю свою фантазию, Алексей никак не мог предположить, зачем Талль ведёт всех к передовой линии фронта, проходившей вдоль мостов через реку.

– Вы можете, хотя бы объяснить смысл этого маршрута, – не удержался Алексей.

– Мы уже почти пришли, – ответил Талль, указав на мрачную, похожую на большой железный ангар, громаду вокзала Фридрихштрассе.

Ну и зачем мы сунулись в это пекло? –  подумал Алексей. С военной точки зрения вокзал сейчас служил для немцев предмостным укреплением, сдерживающим прорыв атакующих к самому центру Берлина, поэтому на него и была обрушена вся мощь артиллерии двух наступающих с севера армий Жукова.

Снаряды падали с неба как капли смертельного дождя: за волной из пяти взрывов в секунду шла серия сразу из десяти разрывов и так по кругу. Плотность огня была такой, что пробежать двести метров к зданию вокзала под этим «дождём» было нереально.

– Здесь мы точно уйдём в рекавери, – сказал Алексей.

– Не хотелось бы, – со знанием дела ответил Талль.

– Надо немного переждать, батареи не могут вести огонь бесконечно, – впервые подал голос один из попутчиков Талля.

Талль взглянул на часы и ответил:

– Ну да, иначе стволы перегреются.

При первом же возникшем в бомбёжке окне Талль побежал вперёд по направлению к одной из хозяйственных построек рядом с вокзалом.

Оказавшись у стены этого домика, он, вдруг, заметался.

– Как же так, я не мог ошибиться, – нервно твердил Талль, что-то разыскивая рядом с этой стеной.

Колесов вообще ничего не понимал в происходящем. Вдобавок ко всему в этот момент обстрел вокзала возобновился, и они вчетвером оказались единственными на этом пятачке, кто не укрылся от падающих снарядов.

– Надо рыть землю, – приказал Талль.

– Что? – не поверив своим ушам, переспросил Алексей.

Двое подручных Талля без лишних вопросов, прямо как собаки, стали руками рыть землю. Сам Талль расчищал землю ногами.

– Колесов, помогай. У нас нет времени, – сказал Талль.

Алексей присоединился к странному занятию, думая при этом, не сошёл ли его босс с ума.

– Вот она! – вскрикнул Талль, когда увидел обнажившуюся под слоем земли крышку канализационного люка.

Через минуту чугунная крышка люка была поднята, и Талль первым опустился вниз. Колесов был последним и ему по требованию группы пришлось задвигать за собой тяжёлую крышку.

Спустившись вслед за всеми по лестнице вниз, он оказался в какой-то зловонной жиже, которая к тому же шумно журчала. Он почувствовал резь в глазах. Здесь, на дне коллектора, глаза можно было спокойно закрыть, потому что видимость была нулевой. К счастью, кто-то зажёг фонарик, и Колесов поспешил на свет. В свете фонаря Алексей заметил контур фигуры Талля, за которым шли две другие тени.

Ведущий группы то и дело шарил лучом фонарика по тоннелю, будто сверял правильность маршрута.

Замыкавший группу Колесов наступил на что-то мягкое и скользкое, которое тут же запищало у него под ногами и уцепилось за штанину. Он закричал от страха, одновременно пытаясь стряхнуть с ноги какую-то зацепившуюся тварь.

– Тихо, тихо, – сдавленным и злым голосом скомандовал Талль.

Но тварь повисла на ноге, и Алексей продолжал кричать, пока чья-то рука плотно не закрыла ему рот.

– Чего ты орёшь, дурак?  Крысы – самые безопасные животные сейчас в Берлине. Настоящие чудовища – все там, наверху, – прозвучал в темноте голос Талля.

По хлюпающей жиже они прошли метров сто или двести – Алексей в темноте не мог сориентироваться, – пока не дошли до бокового прохода. Нырнув туда, они вскоре упёрлись в металлическую дверь в конце прохода. Прежде чем потянуть на себя ручку двери, Талль внимательно освятил эту дверь фонариком.

– Не видно ни черта, – выругался он.

– Дёргай, не бойся, она не заминирована – сказал один из спутников.

Колесов на всякий случай спрятался за угол проёма.

Раздался ржавый скрип открываемой двери, и Алексей поспешил за всеми. Они оказались в новом тоннеле, в котором было сухо и пахло креозотом. Лучи фонарика скользнули по рельсам, и Алексей понял, что они вышли на одну из линий метро.

– Быстрее, мы опаздываем, – ускорив шаг, скомандовал Талль.

Идти было трудно: ноги то и дело спотыкались о шпалы, отчего при ходьбе их приходилось высоко задирать.

И, вдруг, они услышали в темноте нарастающий железный грохот идущего навстречу им поезда. Тоннель в этом месте был настолько узким, что увернуться от приближающегося состава было невозможно. В надежде найти укрытие все побежали вперёд, лихорадочно шаря фонариком по сторонам в поисках спасительной ниши.

– Сюда, – крикнул кто-то, и все вчетвером они плотно вжались в небольшое углубление в стене.

Сначала тоннель осветился ярким лучом прожектора, и через несколько секунд, буквально в полуметре от них, на небольшой скорости проследовал состав из четырёх вагонов.

Вжавшись в стену тоннеля и вытянувшись как столб, Колесов видел своим неподвижным взглядом картину, похожую на кадр из хорошего фильма ужасов. Слева направо в свете бледно-жёлтых ламп вагонов мимо проплывали тёмные, закопчённые от боя лица солдат с широко раскрытыми, безумными глазами.

Хвост поезда скрылся в тоннеле, и они продолжили свой путь.

Их остановила автоматная очередь. Талль мгновенно погасил фонарик. Следующая очередь высекла на бетонных сводах тоннеля снопы красных искр.

Как только стрельба прекратилась, Талль громко выкрикнул по-немецки:

– Дрезден двести шесть! Дрезден двести шесть!

Услышав кодовое слово, солдаты в укрытии включили прожектор и разрешили четвёрке проход к платформе.

Откуда Таллю был известен этот пароль? – задумался Алексей. Он опять вспомнил фотографию своего босса в эсесовской форме и опять пришёл к тому же выводу, что и раньше – всё это мистика, а в мистику он не верил.

К удивлению Колесова, они оказались на небольшой платформе, которая по всем своим признакам не относилась к берлинскому метро. Станция была очень короткой, метров тридцать в длину, и на её стенах не было никаких вывесок. На платформе расположились солдаты самых разных родов войск: вермахт, моряки, эсэсовцы. Были среди них и подростки из «гитлерюргенд». Сменившись со своих боевых позиций, они возвращались теперь на базу.

– Где мы сейчас находимся? – спросил Колесов у Талля.

– Прямо под Унтер ден Линден.

Из тоннеля вынырнул маленький поезд, пришедший за солдатами. Колесов вслед за Таллем и компанией вошёл в последний, четвёртый вагон. Сложив оружие на полу вагона, многие солдаты сразу растянулись на деревянных сидениях, словно их ждал долгий путь. Напротив Алексея молодой эсэсовец обучал моряка премудростям работы с прицелом фаустпатрона.

Талль склонился к уху Колесова и вполголоса пошутил:

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – рейхсканцелярия.


– Твою мать! – горько про себя выругался полковник Клименко и опустил бинокль.

Его оперативная штурмовая группа СМЕРШ в составе шести танков и приданной роты мотострелков стояла во дворе примыкающего к Вильгельмштрассе дома всего в километре от бетонного периметра зданий старой и новой рейхсканцелярий Гитлера.

Из окна квартиры на пятом этаже он даже видел в бинокль как из боковых подъездов рейхсканцелярии, пригнувшись от разрывов снарядов, выбегали офицеры связи. Видел и ничего не мог сделать.

При всей власти в армии СМЕРШ не мог решать чисто военные задачи без поддержки этой самой армии, которую он держал в страхе. Клименко понимал, что он всего лишь чекист, поэтому в чисто военных вопросах полагался на мнение профессиональных вояк. А те в один голос говорили, что доступность канцелярии и бункера – иллюзия, что такой важнейший стратегический объект не может остаться без глубоко эшелонированной и продуманной системы обороны. Пустота прилегающих улиц обманчива, говорили они, там наверняка немцами приготовлена ловушка.

Несколько месяцев назад Клименко вместе с Абакумовым были первыми, кто вошёл в оставленный немцами бункер Гитлера «Вольфшанце». И если там он увидел трёхметровые бетонные стены, то здесь, подумал он, в последнем, главном логове, они, наверняка, будут не меньше, а то и больше. Без крупнокалиберной артиллерии тут делать нечего. И он опять вспомнил про армию, которая уже третьи сутки штурмует никому не нужный, по его мнению, Рейхстаг. Это своё мнение, он, конечно, держал за зубами, но про себя ругался благим матом. Все наступающие части сориентировали в направлении на пустой в стратегическом смысле Рейхстаг, а набитую фашистскими главарями рейхсканцелярию оставили то ли на десерт, то ли вообще забыли. У Клименко был допуск к оперативным картам, и он видел, что корпуса зданий по Фоссштрассе были маркированы как объекты 114 и 116, но никаких целенаправленных боевых действий по захвату этой цитадели, кроме артобстрела, он из своего окна не наблюдал.

И словно в подтверждение его опасений, он увидел в бинокль как со стороны Фоссштрассе над перекрёстком взмыл в небо легкомоторный самолёт.

– Твою мать! – опять выругался Клименко. – Они так и Гитлера вывезут у нас из-под носа!

13.25 Форбункер

Поезд пришёл на конечную станцию. На перроне его встречали около десятка высоких, как на подбор, молодых парней в эсэсовской форме. Вышедшие из вагонов солдаты, хотя и входили в ту же структуру, что и молодцы в чёрном, тем не менее, с пренебрежением проходили мимо них. В их отряде, сдерживавшим русские танки на соседней улице, был зубной техник из клиники СС и химик-лаборант из Гестапо, а эти здоровенные парни в вычищенных мундирах прохлаждались под землёй, поскольку являлись личной охраной фюрера.

В какой-то момент Колесову показалось, что сейчас он поднимется по ступеням вверх и окажется в вестибюле обычной московской станции метро. Ему даже почудилось, что всё это похоже на какой-то сон или фильм, что вот-вот он с пультом в руке уснёт поглубже, –  и вся локация исчезнет. Но сверху кто-то крикнул:

– Группа Таллера!

Их обступили сопровождающие и повели ко входу в бункер.

Это был не сон, а самая что ни на есть реальность. И в этой реальности Колесов уже начинал путаться. Талль стал Таллером. Что это значит? Какую легенду мог придумать Талль, чтобы их вот так, торжественно, встречали как важных персон? Какого дьявола мне нужно было вписываться в эту историю? – подумал он. Неужели все эти люди, открывающие им зелёную улицу в бункер, сговорились схватить Гитлера живым и выдать его Сталину? Быть такого не может! Тогда что же происходит на самом деле?

У двери в бункер их встретил мужчина лет 50 с маленькими, крысиными глазками и поджатыми узкими губами. Он был в обычном сером плаще и шляпе, но офицеры охраны вытягивались перед ним.

Власть этого человека над охраной была таковой, что четверо его личных гостей были пропущены в бункер без проверки документов, достаточно было одной его магической фразы:

– Они со мной.

Когда все опускались по лестнице, ведущей внутрь бункера, Колесов не мог удержаться от того, чтобы не сравнивать то, что он видел своими глазами, с тем, что запомнил из советских кинофильмов. Всё здесь выглядело не так, как в фильмах. Голые бетонные стены оказались выдумкой киношников. На самом деле, они были окрашены в довольно неприятный синий цвет. Второе, на что Алексей обратил внимание, – бункер был очень тесным и не представлял из себя open space. На ограниченном пространстве размещалось множество тесных комнат с общим коридором, на полу которого вповалку спали измождённые солдаты. А ещё здесь было очень душно. Должно быть, как на подводной лодке, подумал Алексей.

Мужчина с узкими губами сопроводил всех четверых в одну из комнат, а сам удалился. Алексей, Талль и двое его молчаливых попутчиков оказались в офицерской комнате отдыха, которую здесь именовали карточной комнатой или казино. В глубине помещения стояла барная стойка с широким выбором алкоголя. Каждый мог взять всё, что его душе угодно, бармена здесь не было. Развалившись на диванах, офицеры опустошали запасы крепких напитков под весёлые мелодии оркестра Глена Миллера, звучавшие из большого радиоприёмника. Время от времени музыка прерывалась, и диктор на чистом немецком языке восторженно рассказывал о победах американских войск и о падении Берлина. Пропагандистская штатовская военная радиостанция служила для немецких офицеров прекрасным аккомпанементом к их последней, по всей вероятности, пьяной вечеринке. Из динамиков послышалась очередная зажигательная композиция, и присутствующие в комнате женщины потянули мужчин танцевать.

Pardon me, boy

Is that Chattanooga choo choo? (Yes, Yes)

Track twenty-nine

Boy, you can gimme a shine

I can afford

To board a Chattanooga choo choo

I have got my fare

And just a little to spare


Сидевший рядом Талль своей правой ногой стал отбивать ритм в такт музыке, а Алексей задумался. Колесов знал Талля как своего начальника, но теперь его босс был в какой-то иной ипостаси, и этого новоявленного Таллера Алексей видел, словно, в первый раз. Он опять пожалел, что не прочитал фамилии на том досье.

В разгар веселья в комнату отдыха вошёл высокий, лет тридцати с небольшим военный в полевой кепке и коричневом защитном маскхалате. Он пробежал глазами присутствующих и, увидев Талля, – теперь Таллера – подошёл к нему и сообщил, что через пять минут его ждут в комнате для совещаний. Таллер кивнул в ответ.

Затем этот бравый военный окликнул кого-то в коридоре, и в комнату ввели двух молодых советских солдат среднеазиатского происхождения.

– Большевики уже здесь! – с улыбкой представил он пленных.

Пьяные офицеры в комнате карикатурно подняли руки и начали безумно смеяться.

– Монке, где ты выловил этих особей? – спросил кто-то

– Они заехали на своём танке в мои угодья. Какая наглость.

Так вот он какой, этот Монке, – разглядывая верзилу в маскхалате, подумал Колесов. Тот самый генерал-майор СС, руководивший обороной правительственного квартала Берлина. Никогда не воевавший на восточном фронте, он успел прославиться своей жестокостью в ходе боевых действий во Франции. Однажды, чтобы не быть обвинённым в расстреле пленных английских солдат, он загнал их в сарай и закидал его гранатами. Так гибель беззащитных людей выглядела более естественной с военной точки зрения. А экипаж советского подбитого танка он пощадил, конечно же, только ради разведывательных данных о ситуации на его участке обороны. Гуманизм был ему не к лицу. Мятая, будто у боксёра, линия носа, злые масляные глаза и оттопыренные как у летучей мыши острые уши придавали всему его облику отталкивающие черты. Он принадлежал к тому типу людей, которые по-настоящему хорошо умели делать в жизни только одно дело – воевать. И с этим головорезом мы будем совещаться по поводу похищения Гитлера? Какие вообще с ним могут быть общие дела! Колесов почувствовал себя дураком, который ввязался не в своё дело.

– Я не понимаю, – не выдержав, обратился он к Таллю. Чем мы здесь занимаемся? И что вы собираетесь делать?

– Не волнуйся, Колесов. Всё идёт по плану, – спокойно ответил Талль.

– По какому плану?

В зал зашёл порученец и позвал всех четверых в комнату для совещаний.

– Сейчас сам всё узнаешь, – поднимаясь, сказал шеф Алексея.


Когда все вошли в комнату для совещаний и сели за стол, мужчина с маленькими глазками и узким ртом указал на Колесова и спросил присутствующих:

– Кто этот человек?

– Это наш парламентёр, – представил его Талль.

– Он должен покинуть комнату.

Талль с сожалением посмотрел на Колесова, показывая, что ничем не может помочь.

– Отлично, – подумал Колесов. Значит, он будет оставаться в неведении, каким образом всё будет происходить, и по первому свисту должен исполнять любые поручения. Не нравилось ему всё это, но покинуть бункер он уже не мог, поскольку Талль перевёл всю группу в режим физической осязаемости.  Он встал и вышел из комнаты.

Из карточной комнаты продолжала звучать лёгкая американская музыка. Ему не хотелось туда возвращаться. Вместо этого он решил совершить познавательную экскурсию в туалет бункера. Открыв туда дверь, он долго шарил рукой по стене в поисках выключателя, поскольку света в клозете не было. Может быть, они его отключают из экономии, подумал он, и в полной темноте встал к ближайшему намеченному писсуару. Не успел он справить нужду, как по потолку так оглушительно бабахнуло, будто били огромным железным молотом. От мощнейшего удара, вдруг, загорелся свет, и в отражении висящего напротив зеркала он увидел за спиной офицера, который был чем-то занят у противоположной стены. Обернувшись, Колесов увидел стоящую на коленях у ног офицера молодую немку, голова которой делала истовые поступательные движения. Офицер грубо схватил её за волосы и, притянув ещё ближе её голову к своему животу, жалобно застонал. В это мгновенье по потолку снова долбануло многотонным молотом. Свет опять погас. Пусть порадуются перед смертью, – великодушно подумал Колесов и покинул туалет.

Через пять минут влюблённые возвратились из туалета в офицерский салон и тут же наполнили свои бокалы. Надо же, отметил Алексей, в порыве пьяной страсти они даже не заметили постороннего.  А немка-то хороша, подумал он. Сочетание ангельской внешности и самозабвенной порочности всегда его возбуждало.  В жизни такое он, правда, редко встречал. А, может, ему просто недоставало опыта или не везло.

Он посмотрел на большие круглые часы, висевшие на противоположной стене. На них было тринадцать часов тридцать две минуты. Это означало, что через полчаса, если верить Таллю, начнётся операция. Скорей бы уже.


Тем временем, совещание, на которое не допустили Колесова, продолжалось за закрытыми дверьми уже 20 минут.

– Как мы уберём из коридора людей Раттенхубера? – спросил мужчина с глазами-пуговками

– Очень просто. Их уберёт сам Раттенхубер, – ответил Таллер.

– Как вы себе это представляете: начальник личной охраны, убирающий с постов своих подчинённых?

– Как руководитель Гестапо вы объясните ему, что информация о смерти фюрера не должна покинуть стен этого бункера. При всей его полицейской тупости уж это он будет способен понять.

– А его самого куда девать? – спросил деанонимированный Мюллер.

– Займите его разговором всего на пять минут в одном из кабинетов.

– Почему вы предлагаете использовать танки? – впервые вступил в разговор присутствующий на совещании генерал Монке.

– Разве есть другие варианты? – вопросом на вопрос ответилТаллер.

– Есть. В нашем распоряжении две ветки закрытых линий метро.

– Эти ветки очень короткие. Через 2-3 километра вам придётся подниматься наверх, и всю оставшуюся часть пути преодолевать пешком через очень плотные позиции советских войск. Одному человеку это по силам, но группа, да ещё с грузом, обречена.

– Я согласен. Это бесперспективно, – сказал Мюллер.

– Ну, хорошо, допустим, танки. Но почему русские должны нам поверить? И что будет, если этот Клименко доложит обо всём командованию? Тогда всей операции конец, – продолжал допытываться Монке.

– Не доложит. Он будет действовать самостоятельно, – уверенно ответил Таллер.

– Объясните почему, – Мюллеру этот момент тоже был непонятен.

– Потому что Гитлер – это его приз. Это звезда героя! В Кремле, из рук Сталина! Если он сообщит обо всём командованию, у него просто вырвут из рук его приз, в лучшем случае поделят и таким образом размажут его славу. Представьте его ход мыслей. Если он будет действовать на свой страх и риск, то чем он рискует? Ну, потеряет пару танков – вот и всё. А если он поставит в известность инстанции, то может потерять свой шанс, который выпадает раз в жизни. Об этом я уже говорил. Поверьте мне, я знаю психологию этих людей.

Мюллер и Монке переглянулись друг с другом, оценивая весомость приводимых аргументов.

– Танки, идущие в тыл от линии фронта, – не вызовут ли они подозрения у русских? – спросил Монке.

– СМЕРШ никому не подчиняется, кроме своего руководства и Сталина. Их оперативные группы движутся по своим маршрутам, и все в армии это знают.

– Кто может остановить или блокировать оперативную группу СМЕРШ? – спросил Мюллер.

– Сейчас, здесь в Берлине, – никто, – уверенно ответил Таллер.

Монке и Мюллер вновь многозначительно переглянулись.

– Ваш план слишком хорош, и это подозрительно, – засомневался Мюллер.

– Вся его сила в простоте

– Назовите слабое место вашего плана. Должно же быть слабое место.

– Слабое место – ваша нерешительность.

– Перестаньте, Таллер, строить из себя единственного спасителя фюрера, – едко заметил Мюллер.

– Через час с небольшим он уйдёт из жизни, и тогда ничего уже нельзя будет изменить.

Таков был последний довод Талера, после чего он ожидал от участников совещания окончательного решения – да или нет.

– Монке, – Мюллер повернулся к генералу – если вы согласны с планом, возьмите на себя военную часть, а я займусь всем остальным.

После этого Мюллер встал из-за стола, вслед за ним поднялся Монке.

14.07 Фюрербункер

По установленной процедуре за час до подачи блюд к столу фюрера на кухню для проверки продуктов вошли два офицера СС и его личный врач.

– Чем ты нас порадуешь сегодня, дорогая Констанция? – спросил Вернер Хаазе, имевший сразу два звания – профессора медицины и оберштурмбанфюрера СС.

– Спагетти в томатном соусе и черничный торт на десерт, – ответила Констанция Манциарли, служившая в бункере личным поваром и диетологом Гитлера.

Все трое дегустаторов сели за стол. Констанция поставила перед ними эмалированную кастрюлю со сваренными макаронами и блюдце с соусом. На глазах у эсесовцев из этой кастрюли она положила каждому в тарелку небольшую порцию макарон, затем то же самое проделала с соусом.

До января 1945 года при ставке содержали группу специально отобранных девушек-дегустаторов, которые ежедневно, три раза в день проверяли на себе безопасность подаваемых фюреру блюд. Однако, после падения Восточной Пруссии и перебазирования ставки в бункер рейхсканцелярии от отряда дегустаторов решено было отказаться. Функции девушек перешли к сотрудникам личной охраны Гитлера.

– Очень вкусно, Констанция, – оценил блюдо доктор Хаазе.

Молодые офицеры, молча кивая головой, подтвердили это мнение.

– Хорошо, я думаю, через полчаса можно подавать, – поднявшись из-за стола, распорядился доктор и покинул комнату.

Констанция взяла кастрюлю и в сопровождении одного из офицеров отнесла её на кухню для дальнейшего разогрева. Офицер вошёл вслед за ней и встал у стены. В его обязанности входило не выпускать из виду прошедшие проверку продукты и не допускать никого на кухню.

Однако туда, внезапно, явился начальник всей личной охраны Раттенхубер в сопровождении ещё одного офицера. Сразу с порога генерал спросил у охранника кухни:

– Лео, почему ты не сказал мне, что твои родственники остались в Кёнигсберге?

Охранник побледнел от страха.

– Я боялся, – ответил он.

– Мне очень жаль, Лео, но теперь тебе придётся все это объяснять Мюллеру.

После чего Раттенхубер подошёл к нему вплотную и потребовал сдать оружие.

Пост на кухне занял другой, более чистый с точки зрения Гестапо офицер личной охраны.


Через тридцать минут Констанция в сопровождении нового офицера подала в комнату номер 5 свой последний обед для фюрера.

В 14.07 с семиминутным опозданием операция пришла в действие.

В 14.20 в узкий коридор фюрербункера быстро вошёл Генрих Мюллер с двумя подручными Таллера.  Не доходя до конца прохода, они вошли в четвёртую от конца коридора дверь под номером 6.  Это была личная спальная комната Евы Браун, из которой через внутреннюю дверь можно было попасть в соседние с ней покои Гитлера. Мюллер осторожно подошёл к двери в смежную комнату и прислушался. В комнате Гитлера было тихо. Мюллер взглянул на часы и чуть-чуть приоткрыл дверь, чтобы окончательно убедиться в безопасности своего вторжения в апартаменты фюрера. В тишине он услышал лёгкий мужской стон. После этого он смело распахнул дверь, и все трое вошли в комнату. Гитлер, откинувшись на спинку дивана, лежал с широко раскрытым ртом и тяжело дышал.  Ева Браун, вытянув ноги, спала на его груди.

Первым делом Мюллер закрыл изнутри входную дверь. Один из вошедших деловито обнажил руку Гитлера ниже локтя и сделал ему внутривенный укол. Второй помощник Мюллера взял со стола тарелки с недоеденными спагетти и бросил их в специально принесённый для этого резиновый пакет. На их место он поставил новые тарелки с тем же содержимым.

– С Евой окончательно решено? – спросил человек со шприцем в руке.

– Да, – коротко ответил Мюллер.

Сразу после этих слов исполнитель достал из своего саквояжа другой шприц и ввёл его содержимое в руку спящей Евы Браун. У неё сразу же начались конвульсии, поэтому ею тело отделили от Адольфа и пару минут крепко удерживали его прижатым к дивану, чтобы исключить всякий шум, который могли вызвать предсмертные судороги мышц.

Не теряя ни секунды, Мюллер распорядился вынести безвольное тело фюрера в дальнюю спальню Евы и стал нервно ходить по комнате.

Расслабился он только тогда, в комнату, так же через спальню Евы вошёл двойник Гитлера. Мюллер вскинул руку в нацистском приветствии. Лжефюрер устало и нехотя чуть приподнял свою руку в ответ.

– Отлично, Франц! – похвалил его шеф Гестапо.

Увидев мёртвое женское тело на диване, Франц, кажется, догадался, что происходит в этой комнате, и умоляюще произнёс:

– Нет, Генрих, нет.  Только не это!

Но было уже поздно.

Выстрел в фюрербункере услышали только те, кто находился в непосредственной близости от комнаты номер 5. Они и открыли первыми дверь, которую за считанные секунды до этого разблокировал Мюллер.

Через 40 минут после выстрела, выполняя последнюю волю Гитлера, вся верхушка обитателей фюрербункера поднялась по лестнице наверх, к выходу в сад рейхсканцелярии, чтобы отдать последние почести объятому пламенем праху своего вождя.

К этому времени Раттенхубер уже удалил из главного бункера всю без исключения охрану, а сам вместе со всеми стоял наверху у смертного костра. Это заметно облегчало задачу людям Мюллера, быстро вынесшим из комнаты Евы Браун носилки, на которых по легенде находился только что умерший в лазарете человек. Для пущего эффекта тело было накрыто окровавленной простынёй, из-под которой торчали только босые пятки.

Миновав освобождённый от свидетелей переход между фюрербункером и форбункером, два солдата с носилками оказались в помещении лазарета. Регулярный вынос умерших из госпиталя стал уже настолько привычным для всех зрелищем, что на очередного беднягу никто и внимания не обратил. Носилки были поставлены у стены в дальнем крыле подвала. Рядом с «умершим» остались дежурить два человека Таллера со стимулирующими инъекциями наготове.

Половина дела была сделана.

16.45 Угол Вильгельмштрассе и Фоссштрассе

– Колесов, настал твой час, – пафосно сказал Таллер, похлопывая его по плечу.

Они стояли в тёмном подвале над бункером, и в отблесках пламени лицо Таллера напоминало Мефистофеля в какой-то адской опере.

– Ты хорошо запомнил, что должен передать? – в который раз спросил Таллер.

– Да. Только я не совсем понимаю…

– Чего ты не понимаешь?

– Я не понимаю, мы захватываем Гитлера или, наоборот, спасаем его?

Таллер рассмеялся в ответ.

– А для чего ты идёшь на наши позиции, дурачок? Чтобы вывезти этого злодея отсюда. Какие могут быть сомнения?

– Почему сами немцы нам в этом помогают? Какой им смысл выдавать Гитлера?

– Хорошо, я тебе объясню. Только под большим секретом, хорошо? Мюллер – наш человек. Ты понимаешь? – многозначительно намекнул Таллер. Благодаря своему положению, он один сумел проделать для нас огромную работу. Нам осталось самое малое – быстро эвакуировать тело этого мерзавца из бункера.

Колесов где-то читал, что по одной из исторических версий Мюллер работал на советскую разведку, однако верил в это с трудом. Он считал это чем-то из области фантастики. Однако, теперь Талль неожиданно подтвердил правдивость этой версии. А можно ли верить самому Таллю? – задумался он.  А что, если он, действительно, бывший эсэсовец, и в прошлое отправился только ради того, чтобы спасти Гитлера? Ведь Алексей в своих руках держал его досье. Почему он не поверил своим глазам? Наверное, потому, что это тоже показалось ему фантастикой, каким-то уж слишком перекрученным сюжетом. В реальной жизни он знал Талля как своего начальника, который платил ему зарплату. Всё остальное Колесов считал паранойей. И теперь, стоя в горящем подвале бункера, его не покидало ощущение, что он по уши погрузился в эту паранойю.

– А этот генерал Монке? Он тоже работает на нас? – продолжил допытываться Алексей.

– Мюллер использует его вслепую. Он заставил Монке поверить в реальность его плана прорыва. А на самом деле – это ловушка. Но об этом знаем только мы с тобой и больше никто.

Колесов стоял напротив пролома в стене, через который ему предстояло выйти на Фоссштрассе. У него за пазухой был флаг парламентёра, рукописный план Монке и записка от Таллера. Он уже изготовился вынырнуть на улицу, когда Талль ещё раз проинструктировал его:

– Запомни, самое главное – это сообщить им о «Семёне». Пусть они первым делом свяжутся с военной разведкой. Там знают, кто такой Семён.

– Я понял, – ответил Алексей и прошмыгнул в дыру.

Не считая двух горящих штабных легковушек, правительственная Фоссштрассе была абсолютно пуста.  Колесов побежал в сторону противоположного здания, то и дело перепрыгивая через разбросанные по асфальту горящие головешки. За своей спиной он услышал голоса бегущих сзади людей. Оглянувшись, он увидел сзади ту самую влюблённую парочку, которую он застал в туалете. Они перебегали улицу, взявшись за руки, при этом были сильно пьяны и смеялись от каждого взрыва. Перейти вслед за Колесовым Вильгельмштрассе влюблённым было не суждено. Снаряд упал на угол дома, у стены которого они решили ещё раз поцеловаться.

Когда дым над мостовой рассеялся, парочки уже не было.

Красивая смерть, подумал Алексей.

Сады на противоположной стороне улицы, как предупредил его Монке, были пристреляны, поэтому ещё у самой ограды Колесов поднял над головой развёрнутый кусок белой материи. Демонстрируя свой флаг, он медленно вошёл во двор.

– Кам цу мир, – закричали ему откуда-то.

Колесов не знал, в какую сторону идти дальше и замялся на месте.

– Кам цу мир, – повторили снова.

На этот раз он определил, откуда шли команды, и двинулся по направлению к одинокому дереву в саду. Не дойдя до него нескольких метров, он был схвачен чьей-то рукой и с силой затянут в ближайший подъезд.


***


– Никакого Семёна они не знают, – положив трубку оперативной связи, сказал полковник Клименко, принимая у себя в комнате Колесова.

– Его знают только в Москве, в штабе РазведУпра. Надо связаться с Москвой, – Алексей точно повторил заученный по требованию Талля текст.

– Может, мне самому Сталину позвонить?  У вас у самого есть какие-то соображения насчёт этого Семёна?

Кто прятался за этим кодовым именем Алексею было неизвестно. Судя по рассказу Талля, это мог быть сам Мюллер. Но если он назовёт это имя, то кто ему поверит? Он и сам в это не верил.

– Я не знаю, – ответил Алексей.

– Кем вы уполномочены на переговоры?

– Этого человека вы все равно не знаете.

– Нам все поголовно известны. Назовите имя.

– Талль. Если это о чём-то вам говорит, – с лёгкой улыбкой ответил он.

– Может быть, Таллер? – сразу уцепился Клименко.

– В бункере его, действительно, называют Таллер, но я знаю его как Талля.

Клименко извлёк из своего стола толстый альбом, быстро его пролистал и на нужной странице протянул Колесову:

– Этот?

В розыскном альбоме была вклеена фотография, на которой Талль был изображён в чёрном эсэсовском мундире, та самая, которую он уже видел в здании РСХА.

– Да.

Клименко поднялся с кресла и начал задумчиво ходить по комнате.

– Почему вы сказали про Таллера, что мы «всё равно его не знаем»?

– Потому что в Берлине он человек случайный.

– Как это понимать?

– Призрак, если хотите.

– Ничего, найдём.

– Вы не поняли. Это не тот Таллер, которого вы ищете.

– Вы же признали его по фотографии.

– Да, они очень похожи. Практически, на одно лицо… Может быть даже…

Колесов хотел сказать «может быть, даже это один человек» и тут же осёкся, настолько сильная догадка его осенила.

Почему, собственно, он не допускал мысли, что тот эсэсовец и директор его агентства не могли быть одним человеком? Только потому, что они принадлежали разному времени? Только потому, что он не верил в мистику или переселение душ? А чем же, как не мистикой, были все эти путешествия в прошлое?  Разве он сам, Колесов, здесь, в Берлине, не тот же, что и в Москве?

– А кто такой Таллер? – придя в себя после раздумий, спросил Алексей.

– Наверное, вам лучше знать, – демонстративно захлопывая свою розыскную папку, ответил полковник.

– Не уверен, – сам себе признался, наконец, Алексей

– До какого времени они ждут ответа? – спросил Клименко.

– Таких условий не ставилось.

– Что это за люди? Чего они хотят? Что это ещё за антифашисты такие в бункере выискались?

– Насколько я понял, они имеют какое-то отношение к советской разведке. Поэтому они и просили, чтобы вы в первую очередь соединились со штабом РазведУпра.

– Почему я должен вам верить?  Чем вы можете подтвердить, что не блефуете?

– В 16.45 выстрелом из пушки в обозначенном на схеме месте они образуют пролом, к которому должны подойти ваши танки.

– Это ничего не значит, – ответил Клименко, но всё-таки взглянул на свои трофейные швейцарские часы.

– На самом деле, я не переговорщик. Я парламентёр и не посвящён в детали плана. Но я своими глазами видел тело Гитлера у стены.

– Он был жив?

– Да?

– Откуда вам это известно?

– Рядом с ним было двое врачей, ставивших ему капельницу.

– Почему они не могут пешком выйти на мои позиции?

– Я не знаю.

– Передайте им, что танков не будет. Можете идти.

В этот момент в комнату вбежал артиллерист с наблюдательного пункта:

– Товарищ полковник! Они взорвали пролом. Ровно в 16.45.

Уже на выходе из комнаты Клименко окликнул Колесова.

– Хорошо, с вами пойдёт мой парламентёр, чтобы оценить обстановку на месте.

Ети его в корень, может, рискнуть, – подумал Клименко. Эти черти, конечно, ведут какую-то игру. А что, если прикинуться дурачком и подыграть им, а самому бросить в пролом штурмовую группу? Если она сумеет там закрепиться, я первым войду в бункер. Чёрт, а ведь это может выгореть.

17.40 Марш на Вердер-Хайфель

Вернувшийся из подвала парламентёр от Клименко подтвердил, что видел там человека в бессознательном состоянии, похожего на Гитлера. Опознать подлинность этого «Гитлера» он, разумеется, не мог. Так же он сообщил, что огневых точек в районе пролома им обнаружено не было. К тому времени танки Клименко уже выдвинулись ближе к боковой стене имперской канцелярии и стояли примерно в 100 метрах от пролома. Сам полковник теперь мог детально наблюдать в бинокль, что происходит в районе зияющей в стене дыры.

В шестом часу вечера со стороны немцев из чёрной норы в стене вышел очередной парламентёр с белым флагом и направился в сторону ближайшего танка. Чтобы лучше разглядеть посланца, Клименко облокотил бинокль о край люка танка. Теперь, когда изображение в окулярах не тряслось, он хорошо разглядел лицо идущего навстречу человека.

– Таллер, собственной персоной, – узнал его полковник.

Солдаты провели парламентёра к штабному танку. Командир штурмовой группы с достоинством хозяина положения вышел ему навстречу.

– Я могу говорить с командиром этого подразделения? – спросил Таллер.

– Он перед вами, – ответил Клименко и игривым тоном добавил:

– С кем имею честь говорить?

– Эдгар Маттиус, – представился посланец с белым флагом. Я хочу передать вам сообщение большой государственной важности.

– Я слушаю.

– Как вам, должно быть, уже известно от нашего парламентёра, в этом подвале находится тело Гитлера, жизнедеятельность организма которого поддерживается нашими врачами. От имени нашей группы я уполномочен сделать официальное заявление советскому командованию и представителям государственной власти СССР о добровольной с нашей стороны передаче тела Гитлера русской стороне.

– Вы сказали, что уполномочены от имени группы. Что из себя представляет ваша группа? – строго спросил Клименко.

– Рядом с телом фюрера находятся шесть человек.

– Что это за люди? Они вооружены?

– Три доктора, один адъютант и два помощника. Адъютант и помощник имеют личное, неавтоматическое оружие.

– Шесть человек, включая вас? – спросил Клименко, прекрасно знавший своего собеседника.

– Да, я – один из докторов.

Клименко удовлетворённо кивнул головой, поняв какое преимущество на его стороне. Он прекрасно знал, что стоящий напротив него оберштурмбанфюрер Таллер был правой рукой Мюллера, в то время как его визави считал себя успешно скрывшимся за маской доктора.

– Я принимаю ваше предложение, – торжественно произнёс Клименко.

Затем он взглянул на свои часы и продолжил:

– Ровно через 15 минут, в 17.15 в этот пролом войдёт моя штурмовая группа. Всё оружие, что находится в вашей части подвала, должно быть сложено у входа. В случае сопротивления или провокации вы будете уничтожены. Условия вам понятны?

– Да. Мы выполним всё условия.

Колесов был первым, с кем Таллер поделился деталями своих переговоров с полковником Клименко.

– Через пятнадцать минут тронемся в путь, – оптимистично заявил Таллер.

– Вы всё согласовали? – спросил Колесов.

– Абсолютно. Сейчас сюда зайдёт группа усиленной охраны, после чего мы танковой колонной отправимся в район Вердер-Хайфель.

– Вердер-Хайфель?

– Да, это в двадцати километрах юго-западнее Берлина.

– Странно. Я думал нас сначала отвезут в штаб СМЕРШа.

– Бери выше, Колесов! Началась большая политика. Интернированного Гитлера решено переправить на территорию бывшего личного аэродрома Геринга, на котором сейчас базируется 231-я авиадивизия под командованием … кого бы ты думал?

– Кого?

– … Василия Сталина! Теперь ты понимаешь, почему мы туда движемся?

– Всё понятно, – согласился Колесов.

Наконец-то всем сомнениям Алексея по поводу личности Талля пришёл конец. Всё-таки, плохо он думал о своём шефе, заподозрив его чёрт знает в чём. Колесов ещё раз убедился, что никакой мистики в жизни не существует. Талль – никакой не фашист, а оборотистый бизнесмен, который вот-вот провернёт крупное дельце.

– Кстати, Колесов, ты летишь с нами в Москву или вернёшься с группой обычным порядком? – поинтересовался его шеф.

– В какую Москву? В Москву 1945 года?

– Разумеется. И не просто в Москву, а в Кремль 1945 года!

Договорить Таллю не дали ворвавшиеся в подвал советские солдаты.

– Всем лечь! Лежать! – громко и грубо закричали они, взяв всех обитателей подвала на прицел.

– Ложись, Колесов, а то пристрелят ненароком, – первым подчинился команде Талль.

Алексей лег рядом. Острые края битого кирпича больно врезались ему в тело.

– Руки на голову! – скомандовали автоматчики и на примере одного из врачей показали, как следует держать руки.

– Это и есть охрана, которая будет нас сопровождать? – тихо спросил Алексей.

– Как видишь.

– Почему они так грубо с нами обращаются? Как будто в плен берут.

– А как ты хотел? Это же война, а мы не где-нибудь, а в фашистском бункере. Придётся потерпеть.

Из подвала их выводили по двое, бегом, с поднятыми руками. Вдоль стены имперской канцелярии уже стояла колонна из четырёх танков. Обмякшее тело Гитлера не без труда, но сумели запихнуть в чрево третьего в колонне танка через передний люк. Шестерых остальных распределили между остальными машинами. Перед тем, как забраться на башню танка, Таллер потребовал, чтобы один из докторов находился постоянно рядом с Гитлером, если, конечно, Клименко хочет довезти свой трофей живым. Тот согласился.


В 17.40 танковая колонна начала движение по Вильгельмштрассе на юг, в сторону площади Бель-Альянс-Платц. Три дня назад эта площадь и примыкающей к ней мост через Ландверканал были эпицентром боевых действий. При отходе немцы неудачно взорвали удерживаемый ими мост. Он был разрушен лишь частично, и по узкой полосе уцелевшего полотна приданные мотострелкам генерала Хегатурова танки прорвались на северный берег и закрепились в районе Галльских ворот. Об этих боях теперь напоминали разбросанные по всей площади сожжение остовы тридцатьчетвёрок.

Перед мостом колонна остановилась.

Остановку танка Колесов почувствовал своими рёбрами, поскольку лежащий на нём «доктор» Гитлера сильно надавил на него своим телом. Из-за тесноты в танке «интернированные» были положены штабелем в отсек для снарядов, словно, неодушевлённые предметы. В общем-то, наверное, Талль прав, – подумал Алексей. Грубое обращение с ними было элементом военной предосторожности, да и вообще это было в стиле СМЕРШ – забрать всех, а потом разбираться. Вот только дожить бы до того, как они разберутся, – с трудом сдерживая тушу своего попутчика, уже почти задыхаясь от сдавленной грудной клетки, взмолился Колесов.

Увидев околышек фуражки восседающего на головном танке полковника Клименко, охрана моста и военные регулировщики остановили встречную колонну и открыли зелёную улицу оперативной группе военной контрразведки. Осторожно пройдя по бровке уцелевшего моста, танки вышли на широкую улицу и, заметно прибавив скорость, в противоход наступающим частям устремились к окраинам Берлина.

По ощущениям Колесова они ехали уже час, и не известно сколько ещё предстояло. От полной неподвижности и постоянного давления всё его тело затекло и онемело. К сдавленности примешивались невыносимая жара и удушливый запах солярки внутри танка. Ехать так дальше он не мог физически. Его охватила паника, и он почувствовал, что вот-вот закричит. Он попытался сбросить с себя навалившееся на него тело, однако эта борьба привлекла внимание пулемётчика танка, на которого была возложена охрана. Несколькими ударами приклада своего автомата по спине лежащего сверху он быстро восстановил порядок внутри танка. При каждом ударе охранника груз на груди Колесова казался ему всё тяжелее и тяжелее, пока окончательно не расплющил его. Тогда Алексей и потерял сознание.

– Сдох? Ну и хуй с ним, – это были последние слова, что он услышал сквозь пелену забытья.

***


Очнулся он от потока свежего весеннего воздуха, хлынувшего внутрь танка через открытый люк.

– Приехали, вылезай! – приказал кто-то на башне.

Голос этот показался Колесову хорошо знакомым, но кому он принадлежал, сразу вспомнить не мог.

Когда, обессилевший, он выбрался из танка, то первым, кого он увидел, был Талль в шинели полковника СМЕРШ. После потери сознания Алексей ещё плохо соображал, но капельки крови на шинели Талля он заметил сразу.

Колесов огляделся по сторонам. Колонна из четырёх танков стояла на берегу какого-то озера. Рядом с ними стояли несколько человек в штатском.

Спускаясь с брони на землю, Алексей чуть не наступил на чьё-то тело, лежащее рядом с гусеницами танка. Это был тот самый пулемётчик, который охранял интернированных. У него было перерезано горло. Мёртвые тела остальных членов экипажей были свалены чуть поодаль.

Должно быть, полковник Клименко был убит ещё в Берлине, раз его головная машина привела всё остальные танки на берег этого озера, – предположил Алексей. Ведомые двигались за своим командиром, не зная, что тот уже мёртв.

В состоянии оцепенения он услышал обращённые к нему слова Талля:

– Идеальный прорыв, Колесов! Жаль, что об этом не напишут в учебниках военной истории.

Алексей ничего не ответил. Всё стало на свои места в его наивной голове. Единственное, чего он ещё не мог понять – почему его не убили как всех?

Он посмотрел в сторону озера. Там несколько человек в прибрежных зарослях быстро скатывали большую маскировочную сеть, которая накрывала умело прикрытый от чужих глаз тёмно-серый гидроплан.

Затем по перекинутым с берега деревянным мосткам на крыло самолёта медленно, поддерживая его за обе руки, перевели еле волочащего ноги Гитлера. Дойдя до середины крыла, Адольф остановился и оглянулся назад.

– Что это горит на горизонте? – спросил ещё не отошедший от наркоза фюрер.

–Это просто закат, – ответил сопровождающий.

Не считая Колесова, на берегу оставались только Талль и двое его помощников, которые должны были последними подняться на борт гидроплана.

Алексею даже подумалось, что его так и оставят в покое на берегу, как если бы его не существовало вообще. На самом деле, так оно и было, ведь 30 апреля 1945 года его, действительно, ещё не было на свете. Кем он, турист из будущего, был здесь и сейчас на берегу этого озера этим апрельским вечером? В лучшем случае призраком и больше ни кем.

Именно поэтому его так удивило, что один из подручных Талля направился в его сторону, на ходу извлекая из кармана пальто свой «Вальтер».

– Подожди, Отто, – приказал ему Талль.

Талль скинул с себя шинель и в парадном чёрном эсэсовском мундире сам подошёл к своему бывшему сотруднику.

– Мне очень жаль, Колесов, но ты не можешь вернуться назад. У событий сегодняшнего дня не должно быть свидетелей. Мой проект выполнил свою миссию, и он закрыт. Ни у тебя, ни у оставшейся в Берлине группы обратного пути больше нет. Вы все останетесь здесь. Впереди всех ожидают сталинские лагеря, к которым никто, конечно, не готов и вряд ли там долго протянет. Так что не завидуй живым. У твоей истории не такой уж плохой финал.

Закончив своё прощальное слово, Талль дал отмашку своему помощнику и тот, передёрнув затвор пистолета, приблизился к Колесову.

Неужели, всё это происходит со мной на самом деле? – в последний момент подумал Алексей.

И в эту же секунду прозвучал выстрел, и его палач беспомощно осел на землю.

– Сожги их всех, Колесов! – услышал он за спиной голос недобитого немцами полковника Клименко. Из его обессилевших рук выпал миниатюрный дамский пистолет, которым он только что убил последнего фашиста в своей жизни.

Стрельба на берегу вызвала суматоху. Талль с оставшимся помощником заметались на крыле самолёта.

– Внутри танка огнемёт, – из последних сил с трудом произнёс Клименко.

Колесов бросился внутрь танка. Он не знал, как выглядит огнемёт и нервно стрелял глазами по всем внутренним закуткам машины. Увидев баллон с присоединённой к нему трубой, он схватил это устройство и быстро выбрался наружу.

Гидроплан запустил двигатели. От работающих винтов вся гладь озера мгновенно покрылась рябью. Талль с помощником всё ещё были на крыле самолёта, пытаясь выяснить, что случилось на берегу.

– Я не умею им пользоваться, – закричал Колесов, держа в руках совершенно незнакомое ему оружие.

Если бы полковник Клименко был ещё жив, он, конечно, подсказал бы ему…

Укрывшись за бронёй танка, Алексей крутил и нажимал на трубе всё вентили и кнопки в надежде случайно привести огнемёт в действие. Внезапно, у него получилось, и он облил огнём траву под ногами. Поняв принцип действия этой трубы, он выбежал из-за танка и, в три прыжка спрыгнув с косогора берега, облил Талля вместе с его помощником огненной струёй. Эти твари даже не успели закричать: их тела, словно соломенные чучела, мгновенно обуглились, превратившись в чёрные, корявые головешки.

Подняв обороты двигателя, гидроплан стал медленно отчаливать от берега. Колесов подбежал к самому краю озера и пустил в сторону самолёта пятидесятиметровый язык пламени. Несмотря на то, что горящая смесь покрыла весь его фюзеляж, гидроплан начал разгон по поверхности озера. Когда скорость самолёта приблизилась к взлётной, горящая смесь воспламенила его двигатели, и в воздух он поднялся с идущим от моторов огненным шлейфом.

Гидроплан с горящими двигателями стал кружить над озером, сохраняя надежду в критической ситуации совершить спасительную посадку на воду. Когда пламя перекинулось на крылья, пилоты приступили к заходу на посадку, но в этот момент последовал взрыв топливных баков. Огненным шаром самолёт рухнул в холодное весеннее озеро Хайфель.

Конец путешествия

– Что с тобой? На тебе лица нет, – пыталась растормошить его Настя.

А он угрюмо молчал. Пока сохранялась надежда, что последние слова Талля были блефом, он решил не сообщать ей о грозящей опасности. Если в 22.30 за ними придёт тот самый утренний самолёт, и они благополучно отправятся домой, он, конечно, откроется Насте и расскажет всё, что произошло с ним в этот день. Но самолёта не было.

Между тем, туристическая группа, переполненная впечатлениями от посещения Берлина, была в полной эйфории от прошедшего тура. Им не терпелось поскорее вернуться в Москву и поделиться со всеми переполнявшим их восторгом.

Задержки с обратным вылетом были и раньше, но сейчас эти минуты казались Колесову роковыми. В 12 часов ночи надежды не осталось, – самолёт так и не пришёл.

Настя отправилась поднимать боевой дух туристов на случай, если им всё же придётся заночевать на аэродроме в Штраусберге. Похоже, ей это удалось. Послышался дружный смех: никто из путешественников был не против провести ночь на кромке взлётного поля, встречая на земле и провожая в небо десятки винтажных машин с красными фонарями на крыльях.

Алексей промолчал всю ночь, так ничего и не сказав Насте. На туристов ему было наплевать. Эти, – подумал он –  выживут в любую эпоху. А что будет с ним? С Настей?

Своей новой судьбы он не знал. Только одно было точно известно, – в декабрь 2018 года ему никогда уже не вернуться. Дома он оставил наряженную ёлку. Думал вернуться сразу в праздник.

Нет, плакать не стоило. Что он оставил в той жизни, чтобы плакать? Кроме ёлки, дома его никто не ждал. Тридцать пять прожитых лет показались ему теперь пустой тратой времени в бесконечном поиске высоких заработков, новых машин, красивых девушек…

Отныне ему предстояло жить хотя и в родной, но совсем незнакомой стране. Та непутёвая жизнь, что он навсегда оставил в будущем, казалась ему теперь Эдемом по сравнению с тем, что его ждало в 1945-м. В лучшем случае, если он докажет, что не был власовцем, его ждёт год фильтрационных лагерей. Но как он – человек без документов – это докажет? И как он оказался в Берлине, ему тоже предстоит объяснить. А это тянуло уже больше, чем на год. Конечно, в 1955-м или, в крайнем случае, в 1956 году его выпустят. Когда и если он выйдет на свободу, ему будет уже 46 лет. И у него не то, что квартиры в Москве, – вообще никакого жилья не будет. Жить в таком суровом времени он был не готов.

– Агентства больше нет. Талль мёртв. Никакой самолёт за нами не придёт, – под утро признался он Насте.

По голосу Алексея она сразу поняла, что он не шутит.

– Как? – беспомощно спросила Настя.

– Вот так.

– Но это же невозможно. Этого просто не может быть, – страшная мысль не умещалась в её сознании.

Колесов лишь усмехнулся в ответ.

– Они же не могут вот так просто бросить нас здесь?

– Как видишь, – указав на пустое взлётное поле, ответил Колесов.

– Если нас бросили, значит, мы… – запнулась она, осознав масштабы случившегося.

– Значит, мы останемся здесь.

– Надолго?

– На всю оставшуюся жизнь.

Настя встала с земли и отошла в сторону. Потом повернулась к Алексею и выпалила:

– На самом деле, ничего страшного не произошло. Просто задержка самолёта. Утром мы все улетим домой.

– Проект закрыт. Агентство ликвидировано. Мы потеряли техническую поддержку.

– Нет! – гнала от себя эту мысль Настя.

– Я решил пробиваться в американскую зону. Ты идёшь со мной?

– Ты с ума сошёл? Зачем тебе идти в американскую зону? Ты же не предатель какой-нибудь.

– Долго рассказывать, Настя. В общем, Талль втянул меня в такое дело, что в советской зоне мне оставаться нельзя.

– Даже если всё так, как ты говоришь, хотя я в это не верю, всё равно это не повод идти к американцам.

– Предлагаешь мне присесть лет на пятнадцать.

– Колесов, почему ты считаешь, что тогда все сидели в тюрьмах? Ты просто начитался антисоветских книг, а как было на самом деле, ты же этого не знаешь.

– Как-то не хотелось бы выяснять это на своей шкуре.

– Ты же ни в чём не виновен. Чего ты боишься? Если понадобиться, я буду свидетелем.

– Я не хочу жить при Сталине. Здоровье не позволяет.

– Ну, хорошо, а как же эти люди? – Настя указала на мирно спящих туристов. Разве мы можем их бросить?

– Можем. Пусть идут ко всем чертям!

– Зачем ты так говоришь? Ты же не такой, я знаю.

– Это – не люди. Это клиенты Талля, которые своими ворованными деньгами оплачивали его научные изыскания. Теперь я знаю, в чём был его научный интерес. Надеюсь, что сейчас Эдгар Вильгельмыч горит в аду вместе со своими прорывными технологиями, а его инвесторами пусть занимается Берия.

– Раньше ты не был таким злым.

Колесов встал и закинул рюкзак за плечо.

– Я был наивным дурачком.

– Ты сумасшедший? – ещё пыталась его останавливала Настя.

– Прощай.

– Лёша…

На окраину ближайшего леса он вышел ещё затемно, когда небо над Берлином ещё не просветлело. Уклоняясь от дорог и населённых пунктов ему, словно зверю, предстояло пройти лесистой местностью около 200 километров. По злой иронии судьбы он двигался в одном потоке и даже по одним и тем же тропам с фашистами, вырвавшимися из Берлина. Но другого пути для себя он не видел.

Во время долгих лесных переходов у него было время подумать о закономерности всего, что с ним произошло. Легкомысленный и наивный, он никогда не задумывался над тем, чем чреваты все эти игры со временем, в которых он с бесстрашием глупца участвовал.

Каждая сопряжённая с опасностью профессия имеет свою цену ошибки. Будь то водолаз, опускающийся под воду, лётчик, поднимающий в небо самолёт или простой электрик, проверяющий проводку, – все они трезво оценивают степень риска в своей работе. А я? Разве можно было быть таким бездумным! Как я мог, – укорял себя Колесов – согласиться на какую-то неквалифицированную должность в конторе, которая с лёгким сердцем посылала его заниматься таким опасным делом, как путешествие во времени?  Ну что ж, теперь он мог сполна ощутить цену своей непоправимой ошибки.

Если бы всё можно было отыграть назад, он бы ни на секунду не отлучился от своего времени. Каждый человек принадлежит своей эпохе, и не дай Бог ему выпасть из предначертанного. С какой болью далась ему эта простая истина.

Он вышел из леса и увидел на своём пути большое, простирающееся почти до горизонта, поле, изрезанное гусеницами танков.

Как пройти по этому полю и остаться незамеченным, Колесов представить не мог.


Оглавление

  • Приглашение в путешествие
  • Отправление из Москвы
  • 6.30 Штраусберг
  • 8.15 Берлинер ринг
  • 8.30 Карлхорст
  • 10.30 Анхальский вокзал – Дворец Принца Альберта
  • 12.00 Унтер ден Линден, отель "Адлон"
  • 12.50 Вокзал Фридрихштрассе
  • 13.25 Форбункер
  • 14.07 Фюрербункер
  • 16.45 Угол Вильгельмштрассе и Фоссштрассе
  • 17.40 Марш на Вердер-Хайфель
  • Конец путешествия