Госпожа [Виктор Елисеевич Дьяков] (fb2) читать постранично

Начало осени 1963 г.

Ксения Андреевна умирала. Еще менее года назад она была абсолютно здорова и смотрелась куда моложе своих 65 лет, этакой осанистой, фигурной, властной матроной. Но год минул, и сейчас на железной кровати-полуторке лежала изможденная старуха. «Тающий» буквально на глазах человек – один из характерных признаков рака пищевода. Ксению Андреевну не стали держать в больнице, ибо безнадежных «раковых» обычно отпускали умирать домой, если имелась такая возможность, то есть при наличии родственников и их желании ухаживать за безнадежно больными. Таким образом, свои последние дни Ксения Андреевна доживала рядом с сыном, снохой и внуками. Не самая плохая участь для умирающей.

Нестерпимая боль в очередной раз пронзила живот и Ксения Андреевна, громко вскрикнув, протяжно застонала. На этот стон из кухни прибежала сноха.

– Мама, что… опять болит? – сноха спросила вроде бы искренне участливо, и лишь очень проницательный человек мог уловить в том вопросе некую фальшь.

Да и как иначе, сноха, на чьи плечи свалилась основная тяжесть ухода за больной свекровью, хоть и тиха нравом, и спокойна характером… но она так измучилась, что подспудно не могла не желать: скорее бы все это закончилось.

– Зоя, не могу, позови Борю, пусть укол мне сделает, – слабым голосом взмолилась Ксения Андреевна.

Боря – это 16-ти летний внук, который мечтал стать врачом. Потому он и вызвался овладеть нехитрым искусством делать уколы морфия, чтобы заглушать нестерпимую боль, которую испытывала бабушка.

– Мама, рано еще. Врач говорил уколы надо делать примерно в одно и то же время. Еще пару часов потерпеть надо, – возражала сноха, но как-то нетвердо, ибо за совместную жизнь привыкла всегда и во всем подчиняться волевой и властной свекрови.

– Не могу больше… позови Борю! – до того немощный голос обрел силу отчаяния и приказные нотки.

Сноха осуждающе покачала головой, но повиновалась.

– Боря, сынок… иди сделай бабушке укол, – позвала она сидевшего в своей комнате за уроками сына.

– Мам, рано ведь, – мордатый румяный подросток оторвался от учебника и недоуменно кивнул на висевшие, как и во всех комнатах, часы-ходики.

– У бабушки болит сильно, если не сделать укол кричать начнет как позавчера, соседи услышат, – сноха очень боялась негативной реакции соседей, на такое вот поведение свекрови.

Борис пожал плечами и, нехотя встав из-за стола, пошел в угол комнаты, где у него лежали в коробке шприцы, чтобы один из них «прокипятить». Прокипятив и втянув из ампулы морфий, он вошел в комнату бабушки и чуть «прыснув» шприцом, предотвратив возникновения «воздушной пробки».

– Бабуль давай я тебе укол сделаю.

– Да, Боря… только ты полегче, – ласково попросила Ксения Андреевна, ибо внука очень любила, в отличие от девятилетней внучки, которая сейчас находилась в школе, ибо училась во вторую смену.

Почему бабке внук нравился куда больше внучки, хотя и он и она выросли на ее глазах? Все дело в характере, который иной раз невозможно изменить ни каким воспитательным воздействием. Внучка казалась Ксении Андреевне чересчур вредной, в отличие от пошедшего в мать покладистого неконфликтного Бориса. А вот то, что внучка такая же как она сама: упрямая, гордая, своевольная – это бабке очень не нравилось. Два сильных характера, как правило, редко мирно уживаются.

Едва действие морфия начало сказываться, как Ксения Андреевна не без облегчения провалилась в полузабытье. Она словно смотрела сон, состоящий из наиболее знаковых эпизодов ее жизни.

Лето 1910г.

Не совсем обычной была деревня Подшиваловка Саратовской губернии. Наверное, нигде более так не различались жилища большей ее части от меньшей. И дело не в том, что богатые дома выделялись на фоне массы бедных изб. Куда в большей степени отличались дома и огороды в немецкой части от таковых в русской. Да, в той деревне имело место смешанное население. Большую часть составляли потомки переселенных сюда в саратовское заволжье еще в тридцатых годах девятнадцатого века из Пензенской губернии крепостных одного из представителей многочисленного семейства столбовых дворян Римских-Корсаковых, меньшую – поселившиеся здесь уже после отмены крепостного права немецких колонистов.

Ну, немцы есть немцы, об их чистоплотности, трудолюбии, дисциплинированности всегда ходили легенды. Оттого и дома и приусадебные участки у них выглядели соответствующе: опрятно, благоустроенно, крепко. Бедняки среди них были, но то случалось крайне редко. Ну, а русские… Разные господа занимались воспитанием в средние века русских и немецких крестьян. Немецкие бароны не только сами жизнью наслаждались, но и воспитывали, нередко палкой вколачивали в своих кнехтов эти самые трудолюбие, чистоплотность, дисциплину. А кто не желал перевоспитываться, они не мудрствуя лукаво уничтожали, дабы не оставили потомства. Потому так мало среди немцев всевозможных бунтарей, лентяев, нерях. Хорошо это или плохо?