Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся [Юрий Ленчицкий] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Юрий Ленчицкий Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся

От автора

В период 1965-1993 гг. автор проходил службу в ракетных войсках Вооружённых Сил СССР.

Армия – это не только школа мужества, но и источник юмора и анекдотичных ситуаций. Некоторые эпизоды из армейской жизни, участником или свидетелем которых был автор, изложены в этой книги.



Необычное пожелание

Улыбка – самое мощное

оружие человека.


Лекция по электротехнике. Читает её нам преподаватель в звании майора.

Я периодически переговариваюсь с соседом. О чём мы говорили – не помню. Возможно, выражение моего лица не вписывалось в контекст происходящего, что и привлекло внимание преподавателя. Он прервал лекцию и, глядя прямо на меня, произнёс:

– Товарищ курсант, встаньте.

Я вскакиваю и называю свою фамилию.

– Товарищ курсант, почему вы всё время улыбаетесь?

– Наверное, родился с улыбкой, товарищ майор, – не задумываясь, ответил я.

По аудитории прошёл лёгкий смех, а потом наступила гробовая тишина: все присутствующие, и я в том числе, ждали реакцию преподавателя.

Преподаватель молчал, прохаживался вдоль кафедры с задумчивым видом, наконец, остановился, повернулся в мою сторону и проговорил:

– Раз Вы, товарищ курсант, родились с улыбкой, я желаю Вам прожить долгую счастливую жизнь и умереть так же с улыбкой на лице.



И генералы посещают WC

Армия держится не на генералах,

а на солдате…


Ура! Пять лет учебы позади. На плечах погоны лейтенанта. Сегодня выпускной вечер. Сегодня бал! Для всех нас – это первый офицерский бал. Наши чувства можно было бы сравнить с чувствами Наташи Ростовой, которые она испытывала перед своим первым выходом в высший свет. Для проведения выпускного вечера был заказан один из дворцов культуры города Перми.

Только молодых лейтенантов более двухсот, плюс уважаемые гости: командование училища, профессорско-преподавательский состав, родители, подруги, жёны тех, кто время зря не терял и успел жениться, городская администрация, ну и, конечно, „свадебный генерал“ − один из заместителей главнокомандующего ракетными войсками в звании генерал-лейтенанта со своей супругой.

Столы ломились от всевозможных яств и напитков различной крепости.

Военному коменданту города был дан приказ: молодых лейтенантов сегодня на гарнизонную гауптвахту не забирать, а наоборот, силами гарнизонной службы помогать им добраться до мест постоянной „дислокации“.

Вечер шёл по отработанному сценарию: речи, поздравления, тосты.

После нескольких тостов началось всеобщее братание. Каждому хотелось лично выпить со всеми остальными, потому что через пару дней мы все разъезжались в разные концы нашей необъятной Родины. Пять лет плечо к плечу, койка к койке не могли просто так раствориться в нашей памяти. И многим казалось, что только крепкий напиток способен её укрепить. И по залу началось броуновское движение с рюмками и фужерами в руках. Отдельно выстроилась очередь к начальнику училища и к заместителю главнокомандующего ракетными войсками – многим хотелось с ними непременно выпить и, возможно, даже покаяться в каких-то грехах. Но это уже тайна исповеди.

То ли от выпитого, то ли от переполнивших чувств, потянуло меня в туалет: дело обычное, житейское. Не откладывая, направился прямиком туда. Заняв отведённое для этих дел место, принял соответствующую стойку и. приступил к „процессу“. Cтоя с закрытыми глазами, я пребывал в блаженстве и мечтал, как мне на погоны будут падать звёзды. Вдруг слева от меня кто-то встал рядом. Я спустился с „небес на землю“, открыл глаза и медленно скосил их в левую сторону.

Первое, на что напоролся мой взгляд, красные широкие лампасы. Подняв голову, увидел рядом с собой „свадебного генерала“, который был занят управлением тем же самым „процессом“.

Я пришёл в смятение, не знал, что делать: то ли прекратить начатый „процесс“ и при-нять стойку смирно, то ли продолжать. Растерялся: неординарная ситуация, и уж очень необычное соседство.

Вдруг генерал, не прерывая своего „процесса“, поворачивает в мою сторону голову и вопрошает весёлым голосом:

– Куда получил назначение, лейтенант?

– В Забайкальский военный округ, товарищ генерал! – громко ответил я, не прерывая своего „процесса“.

– Да не кричи ты так, мы с тобой не на строевом плацу, – по-дружески сказал он и протянул мне свою правую руку:

– Поздравляю! Ты получил хорошее назначение.



Мне ничего не оставалось делать, как тоже протянуть свою правую руку. Это удалось с большим трудом, так как моя правая рука шла через левую, занятую «процессом» руку, и нужно было как-то дотянуться до протянутой руки генерала.

– Спасибо, товарищ генерал, – с трудом выдавил я из себя.

Согласно субординации, я дал ему свои дела закончить первым. Уже уходя, он остановился и проговорил:

– Люби солдата, лейтенант. Армия держится не на генералах, а на солдате.

Генерал ушёл, а я продолжал стоять и осмысливать происшедшее. Рассказать кому – не поверят. А с другой стороны, меня распирала гордость: не каждый удостоится такой чести – пожать руку заместителю главнокомандующего ракетными войсками в звании генерал-лейтенанта, да еще в таком месте, и не прерывая при этом „процесса“.

Мама, папа и С2Н5ОН

После окончания училища я прибыл в войсковую часть, где был назначен на должность начальника лаборатории по проверке гироскопических приборов. Штат лаборатории был небольшой: кроме меня, ещё один офицер, тоже лейтенант, но „двухгодичник“1, и солдат со среднетехническим образованием.

Чтобы техника находилась всегда в исправном состоянии и надёжно работала, предусмотрены различные виды её технического обслуживания – регламент.

Одним из материалов для технического обслуживания был спирт-ректификат (C2H5OH ). Нормы его расхода на каждый вид техники и аппаратуры определялся технической документацией. Скажу честно:

не весь получаемый спирт доходил до техники. Часть его использовали мы в „личных целях“.

В лаборатории спирт применялся для промывки контактов штепсельных разъёмов электрических кабелей. Когда проводили регламент, от аппаратуры отсоединяли все кабели, на концах которых были штепсельные разъёмы: на одном конце – разъём с контактами в виде штырей – мы называли его „папой“, на другом – разъём с отверстиями, называли его „мамой“.

В один из дней проведения регламента в лабораторию заходит сослуживец в звании капитана и весело спрашивает:

– Что делаем? Чем занимаемcя?

– Промываем разъёмы, – в тон ему отвечаю я.

Какое-то время капитан стоял молча и наблюдал за рабочим процессом, который заключался в том, что я и лейтенант кисточками, предварительно смоченными в спирте, протирали контакты разъёмов от окисления. После того, как спирт испарялся, а испарялся он быстро, боец подсоединял кабели к штатным местам на аппаратуре.

Так, молодёжь, – нарушил рабочую тишину капитан. – Вы делаете всё неправильно.

– Почему? – удивился я. – Меня так учили.

– Учили, лейтенант, тебя неправильно.

– А как правильно? – усмехаясь и в то же время с удивлением, спросил я.

– Найдётся в твоей лаборатории чистый стакан? – продолжал „незваный гость“.

– Без проблем! Что не сделаешь для хорошего человека.

– Да! И не забудь, пожалуйста, спирт.

С чувством настороженности и любопытства я протянул капитану стакан и фляжку со спиртом.

– Замечательно! – произнёс он и профессиональным движением заполнил спиртом примерно четверть стакана, взял его в правую руку, в левую – концы кабеля со штепсельными разъёмами, сделал резкий выдох и … отправил содержимое стакана себе в рот.

В отличии от нас он даже не поморщился. Затем сделал несколько выдохов на „папу“ и „маму“ и отдал концы кабеля мне в руки.

– Теперь контакты долго не окислятся. Учись, лейтенант, как правильно промывать разъёмы, – произнёс он с чувством собственного достоинства и, развернувшись, вышел из лаборатории.

Всё это произошло настолько быстро,

что мы не успели как-то среагировать на происшедшее. В лаборатории возникла немая сцена, как в комедии Гоголя „Ревизор“.

Придя в себя, мы некоторое время не могли успокоиться от смеха.



Как я не опозорил Ракетные войска

Кричали женщины: Ура!

И в воздух чепчики бросали“.

А.С. Грибоедов


Для прохождения службы к нам в войсковую часть впервые прибыло необычное пополнение – пятнадцать девушек. По характеру девушки были разные: скромные, не очень скромные и такие, что прошли „огонь, воду и медные трубы“.

С таким пополнением забот командованию части прибавилось, но повседневная жизнь в части оживилась – служить стало веселей. Впоследствии эти девушки проходили службу в подразделениях связи, тыла (хозяйственное обеспечение ) и при штабе.

Все призывники, в независимости от пола, обязательно должны пройти двухнедельный „курс молодого бойца“.

В этот период с ними проводятся занятия по политической, строевой, огневой и физической подготовке, изучаются Уставы вооружённых сил. На ближайшем совещании командир части озвучил, кто из офицеров будет проводить занятия с женским пополнением.

Он называл фамилии офицеров в званиях от капитана и выше. И вот, когда распределение ролей, согласно „сценарию“, подходило к концу, неожиданно для меня прозвучала моя фамилия. Я подскочил, как ужаленный, выкрикнув – Я!

– Вам, лейтенант, командование части доверяет проводить занятия с новым пополнением по строевой подготовке. Стройный, симпатичный, недавно после училища – должны справиться. Или я ошибаюсь?

– Никак нет, товарищ полковник, справлюсь.– А что мог я ещё сказать после таких дифирамбов в мой адрес.

– Обращаю Ваше внимание, лейтенант, на то, что контингент сложный, необычный. Я на днях проводил с ними беседу, так сказать, знакомился – язычки у них острые, за словом в карман не полезут, ухо нужно держать востро.

– Я не подведу, товарищ полковник.

– Ну, хорошо, лейтенант, смотри, не опозорь Ракетные войска.

И вот настал день проведения моего первого занятия с необычным для всех нас пополнением. С Уставом по строевой под-готовке в руках я заранее пришёл на строевой плац и в ожидании «женского батальона» стал, нервничая, мерить его.

От волнения сердце рвалось наружу, губы пересохли, на лбу выступил пот.

И тут я обратил внимание, что к плацу стали подходить офицеры и солдаты и располагаться на траве вокруг.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я сослуживцев.

– Нам сказали, что здесь будет цирковое представление. И бесплатно! Вот, пришли посмотреть. Да и вообще, может, помощь тебе понадобится. Их пятнадцать, а ты один. Не много ли на одного? Справишься?

„Да-а-а“ – думаю про себя, – „вот влип, так влип“. И совсем разволновался.

Наконец, показался „женский батальон“. Девушки шли толпой, что мало напоминало воинский строй, но уже были одеты в военную форму: берет, рубашка с галстуком и погонами, юбка – всё зелёного цвета, и только вместо сапог – чёрные туфли. Смотрелись они довольно забавно.

На „трибунах“ раздались аплодисменты, смех и свист. Старшая команды построила „очаровашек“ в две шеренги и доложила о готовности к занятиям.

Я попытался напустить на себя строгий вид. Не знаю, что из этого получилось, но тут началось:

– Ой, какой симпатичный лейтенантик!

– А не хотите познакомиться поближе?

– Может, вместо занятий прогуляемся?

– Прекратите разговоры в строю! – дрожащим голосом „прокукарекал“ я. Но они продолжали:

– Нас не нужно бояться…

– Мы не кусаемся…

– Мы ласковые…

Со стороны „трибун“ периодически раздавалось „лошадиное ржание“.

Наконец, мне удалось „очаровашек“, успокоить и я стал объяснять, что строевая подготовка начинается со строевой стойки и стал объяснять статью из Устава: встать прямо, пятки вместе, носки в стороны, грудь расправить.

И тут раздаётся голос:

– Товарищ лейтенант, правую или левую?

Меня на какое-то мгновение заклинило. Я замешкался. А когда пришёл в себя, отметил, что в воздухе висит гробовая тишина, и понял: и „женский батальон“, и публика на трибунах ждут моей реакции.

В голову пришли слова командира части:

„Смотри, лейтенант, не опозорь Ракетные войска!“.

И я нашёлся.

Войдя в образ поручика Ржевского (не знаю, насколько мне это удалось), я браво парировал реплику:

– Желательно обе, мадам!

Рёв трибун и восторженные крики из рядов „женского батальона“ (только что зелёные береты в воздух не бросали) доказывали, что я не опозорил Ракетные войска стратегического назначения.



Бабушка

Закончив свои дела в городе, я сел в вечерний автобус, который должен был доставить меня домой, в военный городок, затерянный в тайге, в ста двадцати кило-метрах от ближайшего города Чита.

Зайдя в автобус, я осмотрелся в поисках свободного места. Результат был положительным: присмотрел одно место рядом с симпатичной девушкой. Тогда я и сам был ничего, плюс погоны старшего лейтенанта, что должно было повысить мой рейтинг в глазах привлекательной особы.

Такой шанс упускать не хотелось. Я осторожно „пришвартовался к этому пирсу и бросил якорь“.

За три часа дороги мы успели познакомиться и мило побеседовать. Светлана, так звали мою попутчицу, была из семьи военно-служащих, училась, в университете, и ехала на субботу и воскресенье домой, в тот же населённый пункт, куда и я.

Когда она готовилась к выходу, а мне предстояло какое-то время ещё ехать дальше, я спросил её фамилию.

– Светлана Панина, – ответила девушка.

– Так твой отец − главный инженер дивизии?

– Да, – кокетливо отреагировала попутчица на мой вопрос.

Я улыбнулся.

– Что тут смешного? – с нотками обиды удивилась Светлана.

– Всё нормально, Света. Просто по долгу службы я хорошо знаю твоего отца.

На том мы и расстались, и наши пути больше никогда не пересекались. А про её отца тогда ходила по дивизии анекдотичная история.

Он был небольшого роста, уже в возрасте, полный, и еще у него была одна особенность: очень морщинистое лицо, которое в некоторые моменты его еще больше старило.

Однажды вечером из штаба дивизии к нему домой был отправлен с каким-то поручением посыльный. Солдатик был «молодой», прослужил чуть больше полугода и, видимо, еще плохо знал в лицо командование дивизии.

Придя по адресу, он позвонил в дверь. Дверь открывается, и на пороге стоит существо, одетое в банный халат, на голове – банный колпак, из-под которого выглядывает маленькое, красное, морщинистое лицо.

– Бабушка, полковник Панин здесь живет? – ничего более нелепого в тот момент не мог сказать боец.

Я думаю, объяснений не требуется, чтобы догадаться, что в роли бабушки был сам полковник Панин, и какая последовала его реакция.



Всё, что ни делается, делается к лучшему

Кто в армии служил,

тот в цирке не смеётся!


Заступив помощником дежурного по части, я сидел за столом в дежурном помещении и листал журнал. Настенные часы показывали 1:30 ночи. Рядом на топчане, сладко посапывая, в полном снаряжении – так положено – с пистолетом на боку спал дежурный в звании капитана. Ему разрешено отдыхать с часу ночи до пяти утра, и грех этим не воспользоваться.

Телефон молчал – и хорошо, значит в части всё спокойно.

В помещении было жарко. Меня стало клонить ко сну и, чтобы не „расквасить“ себе нос о стол, я вышел на крыльцо здания штаба вдохнуть свежий ночной воздух. Я не курящий, потому просто любовался ночным видом.

А ночка выдалась тёмная, не было видно ни звёзд, ни луны.

Вдруг тишину „непроглядной“ ночи нарушили чьи-то шаги. Пригляделся, вижу: крадучись, идет боец, который пусть не десятый, но хотя бы пятый сон в это время видеть. должен.

– Стой там, иди сюда! – бросил я крыла-тую армейскую фразу. Боец замер, стал крутить головой, наконец, увидел меня и подошёл.

– И кому же не спится в ночь глухую? – продолжал я цитировать армейскую классику.

Я уже не помню, что он мне лепетал и какую „лапшу вешал на уши“. Мне бы его отпустить в казарму, а утром доложить его непосредственному командиру – пусть он с солдатом разбирается. Hо мне захотелось воспользоваться властью, данной мне на эти сутки, и я стал в голове прокручивать различные варианты кары для этого бойца. Наконец, нашёл.

– Идём со мной, – строго приказал я. Наш путь лежал к месту, где после ремонта всех зданий части валялся строительный мусор: горы разбитого кирпича, какие-то доски, деревянные конструкции, пустые бочки, бидоны из-под краски и прочий хлам. Командир части неоднократно напоминал начальнику тыла, чтобы тот силами личного состава части навёл порядок, но до сих пор „конь здесь точно не валялся“2.

В полной темноте, можно сказать, по развалинам „Помпеи“, мы пробирались к выбранной мной цели.

„Только бы не поцарапать новые хромовые сапоги, которые я надел, заступая на дежурствo“, – крутилась мысль в моей голове.

Наконец, вот и цель: мы стояли перед пустыми металлическими бочками.

– Видишь бочку? – говорю я – Вооружись в подсобке штаба ведром и заполни бочку водой до самых краёв.

– Зачем? – удивился боец.

– А чтобы тебе потом лучше спалось, – с усмешкой пояснил я. – Будь осторожен, здесь темно, не сверни себе шею. Об исполнении не забудь мне доложить.

Довольный собой, осторожно ступая, дабы не повредить новые хромовые сапоги, я пошёл на свое рабочее место.

Дежурный уже не спал и сразу на меня напустился: на каком основании я покинул свой пост? Пришлось ему всё объяснить.

– Лучше бы документацию заполнил, – недовольным тоном пробурчал дежурный.

Не прошло и тридцати минут, как является боец и докладывает о выполнении задания.

– Солдат, ты это серьёзно?! По моим расчётам, ты должен работать минимум часа полтора. Или ты поймал золотую рыбку, которая исполняет любое желание?

– Товарищ старший лейтенант, идите и проверяйте.

Я посмотрел на дежурного.

– Ты „кашу заварил“, тебе и расхлёбывать.

И вновь мы вдвоём пробирались в темноте по тем же развалинам, и вновь меня одолевали переживания за мои сапоги.

Вот и бочка.



В темноте видны проблески воды. Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть: бочка была заполнена до самых краёв. Сунул палец, чтобы убедиться, – всё, как в „аптеке“.

– Здесь что-то не так, – скорее себе, чем ему, с сомнением проговорил я и посмотрел на бойца.

– Товарищ старший лейтенант, вы убедились в выполнении вашего приказа? Разрешите идти в казарму, хотя бы пару часов успеть поспать?

Придя в дежурное помещение, я поделился своими сомнениями с дежурным по части.

– Рассветёт, пойдёшь и посмотришь.

Никогда в своей жизни я не ждал рассвета с таким нетерпением.

И как только он забрезжил, я не пошёл, а побежал к свалке, уже не думая о своих новых хромовых сапогах.

О, боги! Что я увидел?

Боец, рассчитывая на темноту, перевернул бочку вверх дном. По периметру дна возвышался бортик высотой четыре-пять сантиметров. Вот это пространство и было заполнено водой – полведра, не более.

Курьёз в тот же день разлетелся по всей части. А когда бочковая история достигла ушей командира, он вызвал меня к себе в кабинет.

– Ну что, Макаренко3, я и не предполагал, что ты так опасен в мирное время. А если бы солдат получил травму?

Рикошетом досталось и начальнику службы, который давно должен был организовать работу по уборке строительных отходов.

Через три дня на том месте был наведен идеальный армейский порядок.

Недаром говорится: „всё, что ни делается, делается к лучшему“.

Как меня понижали в воинском звании и арестовывали

„Капитан, капитан, улыбнитесь.

Только смелым покоряются моря“4


Наша воинская часть перевооружалась на новые подвижные ракетные комплексы, а старые шахтные пусковые установки ракет демонтировались. Всё демонтированное оборудование с ракетами отправляли в арсеналы для дальнейшей утилизации. Демонтаж проводил личный состав части: офицеры, прапорщики, солдаты.

Что собой представляла шахтная пусковая установка? Это вырытая в земле вертикальная шахта цилиндрической формы большого диаметра, в которую вставлялся соответствующий диаметру шахты металлический „стакан“, а в нём на специальном столе устанавливалась ракета.

На различной высоте по периметру стакана находились рабочие площадки для обслуживания ракеты. Глубина шахты зависела от типа ракеты и количества ступеней. В шахте ходил лифт. Непосредственно на этом комплексе в шахте было шесть этажей, на которых располагались различные помещения, где размещалось оборудование для пуска и обслуживания ракет. И везде кабели, кабели, различной толщины, конструкции и длины.

Каждый день в вышестоящий штаб докладывали о проделанной работе. Демонтаж должен был закончиться подрывом шахт. Эта дата всё время была у нас „перед глазами“. И солдаты, и офицеры работали с азартом, на равных, невзирая на чины и звания. Всё шло по плану, согласно графику. Оборудование было полностью демонтировано и со всех этажей поднято наверх. Оставалось демонтировать электрические кабели.

Они были двух типов. Первый тип кабелей для облегчения демонтажа и доставки наверх разрешалось рубить на отрезки короткой длины. Делали это с помощью топора и кувалды. А вот второй тип рубить строго-настрого запрещалось. Эти кабели должны были демонтироваться целыми и невредимыми, так как предполагалось их дальнейшее использование в народном хозяйстве. Сейчас это выглядит смешно: кабели пробыли в эксплуатации более 10 лет. Но тогда мы в это верили.

Если бы эти кабели просто свисали сверху вниз… Но они петляли по помещениям всех шести этажей, и длина некоторых достигала пятидесяти и более метров. Там, где они были проложены вдоль стен, с демонтажем не было проблем. А там, где кабели проходили через бетонные стены – толщина некоторых достигала 30 см, – они были уложены в металлические трубы и залиты гудроном. Теперь необходимо было гудрон из труб выковыривать, стараясь не повредить кабель. Вот тут у нас начались проблемы. Орудия труда – самые примитивные: всё та же кувалда и длинные металлические штыри, заострённые с одной стороны. Много было пролито пота и сказано „нелестных“ слов и про гудрон, и в адрес того, кто отдал этот нелепый приказ.

Несмотря на наш героический и самоотверженный труд, в график мы уже не укладывались. В штаб шёл один доклад, а реальная картина была другой. Чтобы не сорвать сроки демонтажа, нужно было срочно принимать какое-то кардинальное решение.

И я дал команду своим подчинённым рубить кабели в наиболее трудных местах.

Такие же трудности были и на соседних шахтах, и там тоже, втихаря начали рубить. Командование части догадывалось о наших происках, но вида не подавало.

И вот наступил день, когда демонтаж был полностью закончен и в вышестоящий штаб доложили о готовности шахт к подрыву.

Однако, как говорится, доверяй, но проверяй. И к нам для проверки приехала комиссия во главе с главным инженером дивизии.

Весь личный состав части был построен перед шахтами. Командир части доложил председателю комиссии о готовности объектов. Председатель комиссии поздравил нас с окончанием работ, на что мы ответили дружным троекратным УРА!

Затем председателю и членам комиссии выдали защитные каски и новую техническую форму одежды, которую они тут же надели поверх мундиров. У председателя было хорошее настроение – он постоянно шутил и смеялся.

У всех нас настроение тоже было приподнятое. Светило солнце, лето было в разгаре, всем хотелось в отпуск, но на период демонтажных работ все отпуска были запрещены.

На горизонте ничего плохого не наблюдалось.

– Ну, командир, с какой шахты начнём осмотр? – спросил председатель комиссии командира части.

– С шахты номер один. Вам её представит капитан…и называет мою фамилию.

Сделав два шага вперёд, я вышел из строя.

– Ну, что, капитан, всё у тебя готово? – спросил председатель.

– Так точно, товарищ полковник, всё готово! – молодцевато ответил я.

– Тогда показывай своё хозяйство.

Все дружно направились к моей шахте, где сели в лифт и спустились на первый этаж (нумерация этажей в шахте шла сверху вниз). Председатель комиссии продолжал шутить, а у меня на душе было тревожно. Он приказал офицерам – членам комиссии, осмотреть все помещения шахты, а сам обошёл вокруг металлического „стакана“ по его внешнему периметру. Выразив удовлетворение увиденным, председатель предложил мне спуститься лифтом на следующий этаж.

Беглый осмотр второго этажа тоже имел положительный результат. Спустились на третий. Сердце у меня учащённо забилось. Именно с этого этажа начиналось наше „безобразие“. Я молил бога, чтобы он ничего не заметил. Мы уже направлялись к лифту, чтобы спуститься на следующий этаж, когда председатель бросил взгляд в сторону и увидел торчащие из стены обрубки кабелей.

– Что это такое? – удивлённо спросил он.

– Когда-то были кабели, – тихо ответил я и стал тоже с удивлением рассматривать обрубки, как будто вижу их впервые.

– Если я не ошибаюсь, это кабели, которые было запрещено рубить. Почему они в таком виде?

– А в каком виде им быть? Ведь шёл демонтаж, – ответил я.

– Не делай из меня дурака, капитан. Ты знал, что рубить эти кабели было запрещено?

– Так точно, знал! Так получилось, не доглядел.

– За проявленную халатность при проведении ответственных работ, и чтобы Вы в будущем лучше контролировали, объявляю Вам выговор.

– Есть выговор! – бодро ответил я.

Выговор ни на что не влиял. Это как укус комара.

На четвёртом этаже мне была прочитана лекция об экономическом положении в стране. Там, где нужно было подчеркнуть важность сказанного, шла нецензурная брань.

Оказывается, народное хозяйство страны ждёт не дождётся наших кабелей. А я своей преступной деятельностью подрываю экономическую мощь государства.

В лифт я вошёл уже со строгим выговором с занесением в личное дело. Этот „укус“ был уже посерьёзнее, потому что при назначении на должность или при присвоении очередного воинского звания это принималось во внимание.

На пятом этаже „Фантомас разбушевался“. Стоял страшный крик. Даже некоторые члены комиссии в срочном порядке спустились к нам, чтобы выяснить, что происходит.

Неслась отборная брань. Нормальные человеческие слова служили только для связки слов в предложениях.

Мои доводы о сроках демонтажа не имели успеха.

Председатель был уже в возрасте, грузный. От возбуждения пот градом катил по его раскрасневшемуся лицу, хотя на такой глубине было довольно прохладно.

– Почему Вы так плохо организовали здесь работы? Почему Вы нарушили приказ? – продолжал сотрясать воздух председатель. В нём было столько злобы и звериной ярости, что если бы ему в этот момент подвернулась кувалда – основное наше орудие труда, он бы использовал её по прямому назначению.

Ополоснутый ушатом нецензурщины, я тоже вспылил и заорал:



– Мы здесь не загорали, а вкалывали, как рабы.

– Вы здесь, капитан, со своими подчинёнными навкалывали на снятие Вас с должности. Вам это понятно?

Когда мы подходили к лифту, чтобы спуститься на последний, шестой этаж, меня мучил только один вопрос: какую кару для меня выберет председатель на этот раз.

На шестом этаже даже мне стало жутковато от той картины, которая здесь вырисовывалась. На результаты работы под моим руководством я уже смотрел глазами председателя комиссии. Именно сюда, вниз, спускалось большинство кабелей, которые запрещалось рубить. Я приготовился к очередному „шквалу огня“.

Но председатель, покрутив головой в разные стороны, присел на какой-то выступ и, облокотившись на бетонную стену, усталым голосом проговорил:

– Свои погоны капитана можешь оставить здесь. Они будут похоронены вместе с шахтой. А чтобы у тебя, капитан, было время хорошо обдумать содеянное под твоим мудрым руководством, я объявляю Вам десять суток ареста с содержанием на гауптвахте. Твоему командиру я сам скажу, иначе ты опять сделаешь что-то не так.

Мне уже было всё по „барабану“, я бы сказал, даже весело: будет что рассказать сослуживцам.

– Извините, товарищ полковник, но, согласно Уставу, за один проступок два различных взыскания не положены, – возразил я.

– Ты ещё и наглец, капитан! – взревел председатель. И я, уже чисто машинально:

– Так точно, товарищ полковник!

Те 60 секунд, в течение которых мы поднимались лифтом наверх, показались мне вечностью.

Эпилог

Я остался на прежней должности, в капитанском звании, и не сидел на гауптвахте, потому что на других шахтах была та же самая картина. А всех не разжалуешь и нe „арестуешь“.

Через несколько лет я оказался около этих заброшенных шахт, которые взрывами сравняли с землёй. Недалеко от них под открытым небом, припорошенная снегом (была зима), лежала гора кабелей – тех самых, так и не нашедших своё применение в народном хозяйстве.

Генерал – он и в Африке генерал

Одно время командиром дивизии, в которой я служил, был генерал-майор по фамилии Баранов. Это был настоящий генерал и по своей деятельности, и по внешнему виду: высокий, стройный, симпатичный. И был у него еще один дар – он обладал хорошим чувством юмора. Но, как и всякий генерал, не терпел возражений, если чьё-то мнение не совпадало с его. На совещаниях давал взбучку подчиненным, не взирая на должности и звания. Если к нему напрямую обращались с вопросом, который мог решить один из его заместителей или начальников служб, он всегда говорил:

– Вопрос не по окладу, обращайтесь к моим заместителям или к соответствующему начальнику службы.

Короче говоря, генерал – он и в Африке генерал.

Обычно на совещания офицерского состава в масштабе дивизии мы шли без особого рвения и желания.

Скучное мероприятие − сидеть три-четыре часа и слушать, „что такое хорошо и что такое плохо“5. Но когда знали, что одним из содокладчиков будет командир дивизии, количество присутствующих на совещании резко возрастало. А причина была в том, что командир дивизии в своих выступлениях преподносил все недостатки нашей служебной деятельности с таким юмором, что в зале стоял хохот не менее громкий, чем на концертах известных юмористов.

На одном из совещаний, где был и я, генерал излагал требования командующего армией. Начальник службы одной из частей по фамилии Некрасов осмелился возразить и высказать свое мнение.

Командиру дивизии это явно не понравилось. Он посмотрел на офицера с высоты стоящей на сцене трибуны и своего роста и медленно, с нотками раздражения сказал:

– Товарищ подполковник, я со своей фамилией Баранов давно уже понял, что от нас требует командующий армией, а вы со своей знаменитой фамилией Некрасов6 до сих пор этого понять не можете.



Золотая антилопа

„Не вели казнить, вели помиловать“


Командование войсковой части, как правило, хорошо контактировало с городской администрацией, которая иногда обращалась к нам за помощью, и мы эту помощь оказывали: техническую или „живой рабочей силой“. Часто мы приглашали городскую администрацию к себе в гости в войсковую часть, и они нас не забывали – приглашали к себе. В зимнее время эти встречи проходили в сауне, а в летнее – на берегу реки или озера. Дружеские визиты проходили, как правило, с обязательным присутствием напитков различной крепости, что способствовало решению многих деловых вопросов. Так что советский лозунг „Народ и армия – едины“ вполне себя оправдывал.

Однажды командир части вызвал меня к себе в кабинет.

– Позвонили из городской администрации, просят оказать техническую помощь одному из колхозов. У них там всё хозяйство находится без электричества. Подбери расчёт электриков во главе с прапорщиком, необходимый инструмент, оборудование, машину, проведи инструктаж по мерам безопасности – и отправляй. И уже в дверях – мне вдогонку с улыбкой на лице:

– Да, и скажи прапорщику, чтобы без барана не возвращался.

Так как я был главным инженером, быстро всё организовал, выдал „координаты“ колхоза и, когда прапорщик садился в машину, полушутя-полусерьёзно говорю ему:

– Приказ командира: без барана не возвращаться. Завтра утром баран должен встречать командира у двери его кабинета.

– Всё будет в лучшем виде, не в первый

раз, – весело ответил прапорщик, хлопнул дверкой кабины, и машина тронулась к контрольно-пропускному пункту части.

Как правило, командир приезжал в часть утром раньше офицеров и прапорщиков, принимал рапорт от дежурного, после чего сам докладывал в вышестоящий штаб.

Вот и в это утро он приехал, как обычно, рано. Из штаба выбежал дежурный с рапортом по стандартной, установленной форме:

– Товарищ полковник, за время моего дежурства в части происшествий не случилось. Личный состав части занимается согласно распорядку дня.

Эта форма доклада, если в части всё в порядке и ничего не произошло. Если были отклонения от норм, то добавляли: „за исключением“. Вот и в этот раз дежурный изрёк: „за исключением“. Командир не дал ему закончить:

– Ну, и что ты мне принес на этот раз в своем клюве, аист ты мой ненаглядный?

– Товарищ полковник, там…баран. – заикаясь, пролепетал дежурный и показал рукой в сторону здания штаба.

– У меня „баранов“ целая часть, – усмехаясь, заметил командир. – Говори яснее!

– Согласно вашему приказу, у дверей вашего кабинета вас дожидается баран, – чётким и уверенным голосом доложил дежурный.

– Капитан, что ты несёшь? Пьян, что ли?

– Никак нет, товарищ полковник. Вчера вечером прапорщик П. привёз барана…

Не дослушав очередной лепет дежурного, командир быстрым шагом направился к зданию штаба и, поднявшись на второй этаж, где находился его кабинет, увидел следующую картину: к ручке двери кабинета был привязан баран средних размеров, который метался из стороны в сторону и бил задними ногами об пол.

В детстве мне читали сказку „Золотая антилопа“, и я смотрел одноименный мультфильм, где антилопа била задними ногами о землю, и вокруг рассыпались золотые монеты. Здесь же в разные стороны от барана разлеталось, увы, не золото, а чёрная „шрапнель“. Вокруг бегал воин с ведром, щёткой и совком и пытался с помощью этих орудий труда собрать „чёрное золото“.

Командир замер и с изумлением стал смотреть на происходящее. Баран тоже на какое-то мгновение остановился и уставился на командира, потом что-то проблеял, как бы поприветствовал, и вновь принялся метаться из стороны в сторону. Именно в этот момент, надо полагать, участь барана была решена: приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Участь остальных, причастных к событию, командиру еще предстояло решить.



– Дежурный, что за спектакль ты мне устроил? – без всякого раздражения, даже с нотками удивленной радости в голосе проговорил командир.

– Товарищ полковник, я уже пытался Вам доложить.

– Сделай ещё одну попытку, сын мой.

– Вчера, поздно вечером, после устранения неисправности, прибыл прапорщик П. и приволок этого барана. При этом он сказал, что Вы приказали, чтобы баран Вас встречал утром у дверей вашего кабинета. Всю ночь барана продержали на хоздворе, а утром, перед вашим приездом, его с трудом притащили к дверям кабинета.

От услышанного командир расплылся в улыбке.

– По прибытию офицеров и прапорщиков, всех участников этого шоу ко мне в кабинет. Я полагаю, капитан, у тебя хватит ума барана не включать в список приглашённых. Барана, в ожидании исполнения приговора, заключить в „Бастилию“2 на хоздворе. Да, и не забудь про главного инженера, я полагаю, это он организатор этого шоу.

– Может, его тоже… в „Бастилию“? – решил поддержать шутливый тон дежурный.

– Много будешь говорить, капитан, тебя может постичь ожидаемая участь барана.

Со словами „Вызывали?“ еле сдерживая смех, входил я в кабинет командира.

– Скажи, мой юный друг, – такая у командира была лексика, когда он пребывал в хорошем расположении духа.

– А почему ты не предложил барану сесть в мое кресло и напялить на его голову мою папаху? Это было бы супер.

– Мысль такая была, но моя голова мне дороже бараньей, – улыбаясь, ответил я.

Эта история закончилась хорошо и без особых жертв. Пострадал только баран.

Командир в очередной раз простил мне шутку, прапорщик получил благодарность, и в ближайшее воскресенье всё командование части с семьями ели на природе шашлык из мяса того самого барана.

Повесть о куриных ножках

Есть повести печальнее на свете,

чем повесть о Ромео и Джульетте.


Часто приходилось заступать на боевые дежурства различной продолжительности − от трёх до семи суток. Шесть часов мы сидели у пультов управления на командном пункте в готовности, на случай военного времени, провести пуски ракет, и шесть часов отдыхали в гостинице, которая находилась на территории части. Питались в офицерской столовой.

Поварами в офицерской и солдатской столовых были, как правило, призывники из бывших республик Средней Азии и Кавказа. Данный контингент в первые шесть месяцев службы в армии проходил предварительное обучение в специальных школах, где их учили поварскому искусству – правильно и вкусно готовить. И готовили они, надо сказать, неплохо, вполне съедобно. А если их просили приготовить свое национальное блюдо: плов или шашлык, делали это профессионально и с большим удовольствием.

Многие призывники из этих республик очень плохо и с сильным акцентом говорили по-русски. Некоторые из них не могли по-русски ни читать, ни писать, но за два года службы всё же осваивали язык. И довольно неплохо.

Три раза в день – на завтрак, обед и ужин – офицеры дежурной смены посещали столовую. Буфета не было.

К столикам подходил официант, облачённый поверх солдатского мундира во всё белое, и предлагал меню. Как правило, в него входили два первых блюда и два вида второго. Холодная закуска и компот для каждого уже стояли на столе.

Часто на обед в качестве закуски, кроме овощного салата, подавалась ещё в холодном виде отварная курица, нарезанная небольшими кусками.

На одном из обедов я обратил внимание сослуживцев на то, что в течение всего дежурства нам на обед ни разу не попались куриные ножки.

– Такое впечатление, что все куры − инвалиды, – заметил один из офицеров.

Я вызвал повара. Выплыл такой упитанный воин во всем белом, словно айсберг в океане.

– Товарыщ майора, рэдовой Исламбеков по вашему прыказанию прыбыла.

– Скажи, пожалуйста, рядовой Исламбеков, у кур имеются ноги?

– Конэчно, товарищ майора, кур бэз ног нэ бывает – и повар расплылся в очаровательной улыбке, от которой его лицо стало еще шире.

– Тогда ответь мне, дорогой, почему в течение четырех дней мы ни разу на столе не видели куриных ножек?

Улыбка с лица рядового исчезла, он насупился, уставившись глазами в пол.

– Почему молчишь? – спокойно спросил я.

– Ладно, не будем говорить обо всех курицах. Ты получал продукты на складе, курица была с ногами?

– Так точно, товарыщ майора.

– Почему мы их не видим на столе? – продолжал я. „Белый айсберг“ упорно молчал.

– Исламбеков, мы не собираемся тебя карать, нам просто интересно знать: куда они делись?

– Один нога я съела, – с трудом выдавил он из себя.

– Ну вот, с одной ногой мы разобрались. Только я забыл, Исламбеков, у кур одна нога или больше?

Исламбеков оторвал взгляд от пола и поднял голову. Узкие глаза его приобрели эллиптическую форму внушительного размера. Он не мог понять, то ли я шучу, то ли спрашиваю серьезно. Офицеры решили мне подыграть и стали говорить, что видели кур и с тремя и четырьмя ногами.

Исламбеков смотрел на нас, как на придурков, и продолжал молчать.

– Что скажешь, Исламбеков? – решил я привести его в чувство.

– Курица всегда была два нога, товарищ майора, – утвердительно заявил рядовой.

– Отлично, где вторая? – улыбаясь, спросил я. Исламбеков снова потупил взгляд, опустил голову и замолчал. Мне показалось, что навечно.

– Послушай, сын степей, нам эти куриные ножки не нужны. Мы все, здесь сидящие, и без них дослужим до пенсии. Но я вынужден буду обратиться к командиру части и сказать: странные дела происходят во вверенном ему „ауле“. И тогда он будет говорить с тобой лично. Хочешь ты этого?



„Айсберг“ пришел в движение, поднял голову, уставился на меня узкими глазёнками и выпалил:

– Земляк приходил, моя его угощал.

Особенности национальной охоты

… а медведь-то голый!


Вы когда-нибудь слушали рассказы рыбаков или охотников о их невероятных приключениях и не менее невероятных уловах рыбы или отстрелов дичи? Такому полёту фантазии позавидовал бы сам барон Мюнхаузен. И, главное, они сами верят в то, что рассказывают.

К примеру, как бы вы отреагировали, если бы вам кто-то сказал, что во время охоты повстречал в лесу медведя без шкуры, так сказать, почти готового к употреблению? Каково?! Ваша реакция?

Я полагаю, вы нормальный человек и реакция ваша должна быть однозначной: рассмеяться, покрутить пальцем у виска и посоветовать этому охотнику обратиться к врачу – окулисту или психиатру.

Я и сам бы не поверил в этот бред, если бы не был свидетелем подобного случая.

Я не рыбак и не охотник. И хотя долгое время по долгу службы проживал в таёжных местах Сибири, и каждый третий из моих сослуживцев был рыбаком или охотником, я так и не стал „фанатом“ ни того и ни другого, хотя в школьные годы похаживал с друзьями на рыбалку.

Ну, чем можно было заниматься в свободное от службы время в военном городке, затерянном в лесах забайкальской тайги, в 6000 км от Москвы и в 120 км от ближайшего города?

Охота, рыбалка, сбор ягод и грибов, пикники на природе с обязательным присутствием настырных комаров и огромных мух.

По телевидению была только одна программа. Видеомагнитофонов, компьютеров, фитнес-студий у нас не было. Друзья часто приглашали меня на охоту, но я отказывался.

Среди моих сослуживцев были настоящие охотники, можно сказать, профессионалы. Некоторые даже обзавелись собаками охотничьих пород. Они серьезно относились к своему хобби, тщательно и задолго готовились к предстоящему рейду в тайгу. И в полном снаряжении выглядели не хуже Рэмбо или Терминатора. В тайгу они уходили нанесколько дней и возвращались, как правило, не с пустыми руками.

Однако, был один вид охоты, участником которого я порой становился в силу своих служебных обязанностей.

Мне иногда приходилось заступать на целую неделю начальником караула по охране и обороне территории, на которой находились шахты с ракетами, различные технические и складские сооружения. Территория охранялась не только часовыми, но и целой системой инженерных заграждений и сигнализации – последнего достижения военно-промышленного комплекса в этой области в то время.

Но основным, самым надёжным охранным техническим средством было ограждение из металлической сетки высотой в два метра, выполненной из тонкой проволоки, которую даже при свете дня можно было увидеть с большим трудом и то, если в неё уткнуться носом. Сетка тянулась по всему периметру охраняемой территории и круглые сутки находилась под напряжением – 220 вольт днем и 1700 вольт ночью.

Вся сигнализация от технических средств охраны выводилась в караульное помещение на пульт оператора.

Довольно часто сигнализация срабатывала по ложной причине: то какая-нибудь живность пробежит рядом с датчиком, то птичка сядет на него, то ветка с дерева упадет от ветра на датчик. И каждый раз о срабатывании сигнализации приходилось докладывать „наверх“, командиру дежурных сил, который находился на командном пункте и отправлять парный патруль на периметр, чтобы определить истинную причину.

Патрульная тропа по периметру была протяженностью до трех и более километров, в зависимости от рельефа местности. Летом это была хорошая, приятная прогулка, а вот зимой, в мороз, по сугробам снега – удовольcтвия „гулять“ было гораздо меньше. И каждый раз при обходе патрулем территории в целях безопасности с сетки снималось напряжение.

В общем, скучать было некогда: служба есть служба.

Очень часто, особенно зимой, на сетку попадались дикие животные: зайцы, лисы, белки, дикие козы…

Однажды летом, когда я был начальником караула, сработала сигнализация. Участок нарушения высветился на пульте оператора. Я доложил командиру дежурных сил, дал команду снять напряжение с сетки и отправил на периметр парный патруль.

Примерно через час патруль вернулся с большой толстой веткой на плечах, к которой за ноги была привязана дикая коза без признаков жизни.

– Вот, товарищ старший лейтенант, доставили „нарушителя“, – с радостью доложили патрульные.

– Почему своевременно не доложили по телефонной связи? – попытался я напустить на себя строгий вид.

– Хотели сделать сюрприз, товарищ старший лейтенант.

– Дадите помощников – принесём и вторую, – опережая друг друга заявили патрульные.

– Это шутка? – удивился я.

– На сетку попались две козы. Одну вот еле донесли, для второй – нужны помощники.



Весь личный состав караула охватило дикое ликование. Всем хотелось пойти помощником.

Пока „группа захвата“ ходила за второй добычей, первый трофей подвесили за задние ноги к перекладине турникa на спортивной площадке перед зданием караула.

В ротах охраны во времена Советского Союза в большинстве своем служили призывники из республик Средней Азии. Для них разделать барана или козу не составляло особого труда, и потому процесс занял совсем немного времени. Туши двух коз разрубили на части и замочили в уксусном растворе, чтобы убить специфический запах, присущий диким животным.

Весть об удачной „охоте Акелы“7 разлетелась по всей воинской части, и к караульному помещению потянулись ходоки. Мясо одной козы пришлось полностью раздать офицерам и прапорщикам, кто пожелал.

Тогда я впервые попробовал мясо дикого животного. На вкус мясо неплохое, но запах…, видимо, мало пролежало в растворе. Оно должно было отмокать минимум сутки.

Но искушение было так велико, что солдаты не утерпели и уже вечером начали его варить.

В зимнюю пору довольно часто приходилось есть зайчатину. От холода и голода звери, как сумасшедшие, носились по лесу – кто в поисках пищи, кто просто для согрева. На их тропах, a на снегу следы были видны хорошо, солдаты из состава караула устанавливали самозатягивающиеся петли из тонкой проволоки. Один конец проволоки закреплялся неподвижно, например, за дерево, а другой, в виде петли, устанавливался на звериную тропу. Размер петли зависел от живности, на которую выставлялась ловушка.

И вот несётся по лесу, к примеру, обезумевший от холода заяц, по сторонам не смотрит, да и вперёд тоже, и головой прямо в петлю. А наутро для проверки технического состояния инженерных заграждений выходит патруль и заодно собирает добычу. Но особенно памятен мне один уникальный случай.

В тот зимний день начальником караула заступил мой сослуживец в звании капитана, основным хобби которого в неслужебное время была охота. Охотником он был настоящим. Заступая на целую неделю на дежурство, всегда брал с собой охотничий инвентарь для разделки живности. Так, на всякий случай.

В один из дней его дежурства, примерно в полночь, сработала сигнализация: короткое замыкание на сетке, да такой силы, что выбило мощные предохранители. Дальше всё было по установленному правилу: доклад „наверх“ и отправка парного патруля на периметр. Примерно через час поступил от них доклад по телефонной связи: на сетку попался медведь средних размеров. Что делать?

В караульном помещении повисла мёртвая тишина. Какое-то время никто не мог вымолвить ни слова. Первым пришел в себя начальник караула.

Он задал патрулю несколько уточняющих вопросов, после которых вырисовывалась следующая картина: „медведь приказал долго жить“8, у него обгорела только морда; участок сетки шириной примерно десять метров повреждён; всё, что было на пути медведя, пришло в негодность.

Начальнику караула нужно было срочно принимать какое-то решение. Голова работала лихорадочно, но только в одном направлении: как сделать так, чтобы шкура медведя досталась ему. О результатах осмотра он обязан доложить на командный пункт командиру дежурных сил, а там сидит заместитель командира части в звании подполковника – тоже заядлый охотник. Как старший по званию, он, наверняка, потребует медвежью шкуру себе. Но отдавать кому-то шкуру медведя, не входило в планы начальника караула.

Капитан посмотрел на часы: первый час ночи. Решение пришло мгновенно: с часу ночи до пяти утра ему положено отдыхать (спать). Его обязанности на это время выполняет помощник начальника караула в звании сержанта. Именно в это же время отдыхает и командир дежурных сил. Значит за три, максимум четыре часа надо успеть „обнажить“ медведя. Это единственная возможность забрать шкуру себе.

Он берёт с собой из охотничьего инвентаря всё необходимое для разделки туши медведя, аккумуляторные фонари и пару бойцов, умеющих держать в руках нож для разделки живности и понимающих в этом деле…

К шести утра всё было закончено: туша медведя без шкуры лежала на снегу на том месте, где его настигла смерть, а сама шкура была доставлена в караульное помещение и надежно спрятана. Начальник караула решил, наконец, доложить „наверх“ о результатах осмотра.

От содержания доклада командир дежурных сил пришёл в бурный восторг. Но для пущей важности, чтобы „служба мёдом не казалась“, строго спросил, почему так долго не докладывали.

– После доклада патрулей по телефонной связи, я сам прибыл на место, чтобы во всём разобраться и лично убедиться, – чётко и уверенно отрапортовал начальник караула.

Командира дежурных сил такой ответ удовлетворил. Он задал еще несколько уточняющих вопросов, а затем изрёк:

– О случившемся я лично доложу командиру части, он примет окончательное решение по медведю. А вот от шкуры я бы не отказался.

Ты уж постарайся, пожалуйста, снять её с медведя аккуратно. Я знаю, ты это можешь.

В эфире возникла пауза – начальник караула молчал.

– Почему молчишь, капитан? – прозвучало с другого конца.

– Товарищ подполковник, должен Вам доложить: медведь был без шкуры, – спокойно произнёс начальник караула.

Теперь повисла пауза на другом конце линии связи…

– Я уважаю твой солдатский юмор, капитан, но чтобы шкура была у меня.

– Товарищ подполковник, ещё раз повторяю: медведь был без шкуры, – невозмутимо и спокойно продолжал утверждать начальник караула.

Рука отказывается описывать диалог, который шёл между ними.

На все доводы, приказы и угрозы вышестоящего начальника, капитан отвечал одной и той же фразой: медведь был без шкуры.

Этот разговор проходил по громкоговорящей связи. Весь личный состав караула слушал и молча „умирал“ со смеху.

В девять утра, после ночного дежурства, разъярённый командир дежурных сил примчался в караульное помещение. И словесный поединок продолжился. „Пулемётные очереди“ отборного мата и угроз, вылетающие из уст старшего начальника, натыкались на „пуленепробиваемый жилет“ из одной фразы: „Медведь был без шкуры“.

Допрос патрульных не дал положительного результата – все, как один, утверждали: „Так точно! Был без шкуры“.

Ярости не было предела.

Командир дежурных сил приказал начальнику караула сопроводить его к месту трагической гибели медведя.

Картина, увиденная на месте, привела старшего начальника в уныние: обнажённая туша медведя одиноко лежала на снегу среди повреждённых инженерных заграждений. Шкуры поблизости не наблюдалось. Следов разделки тоже. Начальник караула своевременно об этом позаботился.

Дикий крик отчаяния потряс тайгу.

Bсё живое в радиусе километра замерло в страхе.

…Только вмешательство командира части положило конец этому инциденту.

Туша медведя была разделена на части. Немного мяса раздали офицерам и прапорщикам, кто пожелал, а остальное оприходовали на продовольственном складе части. Медвежатину добавляли в говяжий или свиной фарш, из которого делали котлеты для солдатского обеда.

Долгое время солдаты с большим удовольствием поглощали деликатес и „обсасывали“ между собой „шкурную“ историю.

А заместитель командира части тоже долгое время не мог успокоиться и при каждом удобном случае „припоминал“ капитану „голого“ медведя.

Эпилог

Через пару месяцев капитану пришлось расстаться со шкурой – просто выбросить. В спешке он неаккуратно снял её с медведя, а потом плохо обработал.

Особенности национального родео

Быкам закон не писан


В мире существуют различные виды родео. Однако есть одно, что их объединяет. Это главные участники: бык или лошадь с одной стороны и наездник-ковбой – с другой. В противоборстве животного и человека, собственно, и заключается смысл родео.

Но все известные миру родео не обладают тем шармом, который присущ нашему отечественному виду. У нас и рыбалка, и охота имеют свои национальные особенности.

Свидетелем одного „родео по-русски“ мне довелось быть.

Вся история развития жизни на земле делится на периоды, каждый из которых имеет свое название. Моему поколению, прямо скажем, повезло: нам выпало жить в период, который существовал только на постсоветском пространстве и назывался „застойным“.

Мы жили скромно, но весело. Именно в этот период я проходил службу на Украине, которая тогда ещё входила в состав СССР.

При каждой войсковой части в обязательном порядке должно было быть подсобное хозяйство, где разводили свиней. Их откармливали пищевыми отходами из солдатской и офицерской столовых, поэтому у хрюшек в еде недостатка не было. Пища была калорийная и экологически чистая – никакой химии.

Когда животное набирало определённый вес, его забивали. Сало обычно использовалось как дополнительный паёк для личного состава, который нёс дежурство или караульную службу в ночное время.

Есть армейский анекдот.

Заместитель командира войсковой части по тылу докладывает командиру, что кабанчика к Новому году забить невозможно, так как он не набрал нужный вес. На что командир даёт указание: „Всю ночь кормить, к утру зарезать!“. Эта фраза часто использовалась в армейском лексиконе.

Например, командир части давал указание и если кто-то возражал, что не успеет его выполнить к назначенному сроку, дальше использовалось вышеупомянутое выражение.

Но вернемся к салу. Многим знакомо, чувство голода, которое испытывает молодой организм, вынужденный бодрствовать в ночное время!

Офицеры тоже не упускали возможности в ночные дежурства положить небольшой, но толстый „шматок“ сала на кусок чёрного хлеба, приправить тонким слоем горчицы и с аппетитом отправить в рот „национальный гамбургер“.

Подсобное хозяйство было сферой деятельности начальника тыла части.

Однако мне довелось служить с командиром, неравнодушным к домашней живности в хорошем смысле этого слова. Поэтому на подсобном хозяйстве части, кроме свиней, были куры, кролики, индейки, овца, корова… Командир занимался не только боевой готовностью части, но и находил время контролировать „боевую готовность“ подсобного хозяйства с его обитателями.

Порядок на этом „стратегическом“ объекте поддерживался бойцами хозяйственного взвода.

Мясо, яйца, молоко этих обитателей использовались в рационе питания солдат и офицеров в праздничные дни.

Когда к нам в часть приезжал кто-то из городской или районной администрации, командир обязательно вёл гостя на хозяйственный двор и показывал свой „зоoпарк“. Отзывы гостей всегда были лестными. В шутку командиру даже предлагали оставить войсковую часть и возглавить какой-нибудь колхоз.

Но был еще один обитатель подсобного хозяйства части, который всем доставлял массу хлопот и проблем – племенной бык. Нрав у него был скверный. И если бык пребывал в плохом настроении, подходить к нему было просто опасно, поскольку не исключалась проверить на себе крепость и остроту его рогов.

Однако, несмотря на все выкрутасы, бык был хорошим осеменителем. Периодически, по просьбе руководства близлежащих колхозов, быка отправляли в хозяйства для увеличения поголовья крупного рогатого скота.

Иногда быку удавалось вырваться на свободу за пределы хоздвора, и в части объявлялась тревога по его поимке и водворению на место „постоянного проживания“. В акции принимали участие все, кто был на данный момент свободен от несения службы.

По телевизору иногда можно увидеть трансляции, как по улицам некоторых городов Испании, несутся быки и люди, и непонятно кто за кем гонится: люди за животными или животные за людьми.

Примерно такая же картина наблюдалась и в части при попытке поймать рогатого беглеца и сопроводить к месту постоянной его „дислокации“.

Бык топтал и громил всё, что попадалось на его пути. Кому-то это казалось забавным, а кому-то было не до смеха.

Наконец, командиру части всё это надоело – других забот хватало, – и он дал указание начальнику тыла быка забить, а мясо оприходовать на продовольственном складе.

Начальник тыла договорился с руководством одного из колхозов, где была скотобойня, и приказал начальнику продовольственной службы, капитану, подготовить и сопроводить быка к месту „казни“.

Есть армейский афоризм: „Худой начальник продовольственной службы – позор для части“. К нашему начальнику это как раз не относилось. Он был невысокого роста, полный, такой весь кругленький, с розовыми щёчками. Одним слово, „Винни-Пух“ в военной форме.

Для перевозки крупного рогатого скота колхозы обычно использовали грузовые машины с высокими бортами со всех четырёх сторон. У нас в части к перевозке подошли гораздо проще, то есть „хотели, как лучше, а получилось, как всегда“. Высоту бортов кузова автомобиля нарастили только с трёх сторон, используя обычные доски, надеясь, что бык через кабину не выпрыгнет. Машину подогнали во двор подсобного хозяйства, установили покатый настил, сбитый из досок, по которому бык должен был взойти на „борт“. Два бойца осторожно подвели животное к „трапу“. К его рогам были привязаны две верёвки, за которые они удерживали быка. Бык на удивление шёл спокойно, поскольку ритуал был ему знаком: машина, „трап“…

Предполагая, что его в очередной раз везут на осеменение целого стада и предвкушая удовольствие, бык находился в радужном расположении духа. Он успел сделать всего два шага по трапу, как тот рухнул под его весом. От удивления бык встал, как вкопанный. Он явно не ожидал такого пренебрежительного отношения к своей персоне. Тут же подал голос начальник тыла части, который контролировал погрузку.

„Эзоповым языком“ он красочно выразил своё глубокое возмущение происходящим. Бойцы вместе с „Винни-Пухом“ засуетились и заметались по двору. Откуда-то притащили бревна, оббили их досками. Конструкция получилась прочной. Установили новый настил на машину, с опаской завели быка в кузов и поставили на растяжки − вторые концы верёвок, привязанных к рогам, привязали за надстроенные боковые борта. Закрыли задний борт. Два бойца сели в кабину машины, а начальник продовольственной службы – в УАЗ9, который ему „пожертвовал“ начальник тыла части. За всем этим цирком наблюдал представитель колхоза, который приехал нa своем персональном мотоцикле, надо полагать, для оказания помощи.

Колонна из трех единиц автотехники: машина с быком, УАЗ с „Винни-Пухом“ и мотоцикл с представителем от колхоза, тронулась с места. Только успели выехать за пределы хозяйственного двора, как пришлось остановиться: бык встал на задние ноги, а передние положил на крышу кабины. Из неё поспешно выскочили два бойца, проворно забрались в кузов и с трудом вернули быка в исходное положение, вновь поставив его на растяжки.



Все, кто был свободен от службы, вышли прощаться со своим любимцем. По обе стороны дороги, ведущей к КПП10, стояли люди и с интересом наблюдали за происходящим. Перед самым КПП колонна вновь остановилась, так как бык вновь водрузил передние ноги на кабину.

Из УАЗа буквально выкатился „Винни-Пух“, затопал ножками, замахал ручками и

выпустил из уст „огненную струю“ нецензурщины. Из кабины вывалились бойцы и, ошпаренные потоком фраз из русского фольклора, заметались вокруг машины. Смеху и восторгу дорожных наблюдателей не было предела.

Неожиданно в цирковое представление вмешался колхозный представитель. Он подошел к бойцам, что-то им сказал, и один из них бросился назад к подсобному хозяйству. Через некоторое время он вернулся с веревкой в руках и вручил её представителю колхоза. Тот лихо взобрался в кузов машины, сам лично закрепил растяжки, а далее проделал нечто невероятное с третьей верёвкой. Один конец верёвки он привязал к мошонке быка, затем пропустил её через весь кузов, натянул и закрепил второй конец за задний фаркоп под кузовом транспортного средства. Как он это проделал, известно только ему и быку. Бык вёл себя на редкость спокойно, видимо, почувствовал руку профессионала. Расставив задние ноги, он замер, словно врос в пол кузова.

Если бы этот цирк видел командир части, то, зная его крутой нрав, можно было предположить, что все непосредственные участники этого шоу были бы привязаны верёвками к заднему фаркопу УАЗа, каждый за свою мошонку, а он сам бы лично сел за руль. Наконец, колонна тронулась в очередной раз.

На этом первая часть национального родео, свидетелем которой я был лично, закончилась. Вторая часть уже по рассказам самих участников.

Скотобойня находилась на окраине деревни. Здесь быка осторожно свели с машины. Два бойца взялись за верёвки, привязанные к рогам, третья волочилась по земле. И тут что-то стукнуло в голову „Винни-Пуху“ (он и сам потом не мог этого объяснить) – уж очень ему пришёлся по душе способ укрощения строптивого быка – и он ничего лучшего не придумал, как намотать свободный конец третьей верёвки, всё ещё привязанной к мошонке „рогатого ковбоя“, себе на кисть правой руки. Под таким конвоем быка повели к месту „казни“.

Вдруг бык остановился, насторожился, видимо, почуяв что-то недоброе, возможно, запах крови, и весь напрягся, растопырив задние ноги. Конвою следовало бы тоже насторожиться и напрячь свои мозги, но они пребывали в радужном настроении: всё им здесь было в диковинку. Неожиданно бык мотнул головой в одну сторону, в другую, да с такой силой, что вырвал обе веревки из рук бойцов, развернулся на сто восемьдесят градусов и рванул в обратную сторону. „Вини-Пух“, намертво привязанный к быку, помчался вместе с ним. Бык с „прицепом“ пронёсся мимо машины и через ворота скотобойни вырвался на оперативный простор.

„Римская колесница“ нового поколения неслась по деревенской улице. Всё живое: куры, гуси и прочая домашняя живность, которая привыкла вольно разгуливать, разлеталась и отползало в стороны.

Навстречу ехал автобус, курсировавший между деревнями. Водитель вынужден был остановить автобус, съехав на обочину, чтобы дать дорогу необычному марафону. Пассажиры в изумлении прильнули к окнам. Что было в их головах, когда они видели следующую картину: несётся, сломя голову, какой-то бык, за ним, привязанный верёвкой, вприпрыжку катится „колобок“ в военной форме, а далее в клубах пыли бегут еще два бойца.

Бык выскочил на небольшую площадь, от которой в разные стороны расходились улицы, и остановился, возможно растерялся, не зная в какую сторону податься. Тут его и настигли бойцы, которые, рискуя своими жизнями, буквально повисли у него на рогах.

А „колобок“ в чине капитана, всё ещё „прицепленный“ к быку, стоял на коленях и никак не мог отдышаться. Пот катил с него крупными грязными каплями. Через некоторое время подъехала колхозная машина, оборудованная по всем правилам перевозки крупного рогатого скота, куда и был – в который раз за этот день! – водворён непокорный бык.

Армейский фольклор























Примечания

1

Выпускник гражданского ВУЗа, призванный в армию на два года. Ему присваивалось звание лейтенант

(обратно)

2

Ничего не сделано

(обратно)

3

А. Макаренко – советский педагог и писатель

(обратно)

4

Слова песни „Жил отважный капитан“ из кинофильма „Дети капитана Гранта“

(обратно)

5

Стихотворение В.В. Маяковского

(обратно)

6

Н. А. Некрасов – русский писатель

(обратно)

7

Волк-одиночка, персонаж Книги джунглей“ Р. Киплинга

(обратно)

8

Иносказательная форма выражения „медведь сдох“

(обратно)

9

Машина Ульяновского автомобильного завода

(обратно)

10

Контрольно-пропускной пункт

(обратно)

Оглавление

  • От автора
  • Необычное пожелание
  • И генералы посещают WC
  • Мама, папа и С2Н5ОН
  • Как я не опозорил Ракетные войска
  • Бабушка
  • Всё, что ни делается, делается к лучшему
  • Как меня понижали в воинском звании и арестовывали
  •   Эпилог
  • Генерал – он и в Африке генерал
  • Золотая антилопа
  • Повесть о куриных ножках
  • Особенности национальной охоты
  •   Эпилог
  • Особенности национального родео
  • Армейский фольклор
  • *** Примечания ***