Обет молчания [Нина Стожкова] (fb2) читать онлайн

Галина зябко куталась на остановке троллейбуса в пушистую, заботливо связанную бабушкой кофту.

"Не застудить бы горло. Ветер-то какой, – подумала она, поднимая воротник повыше. – Господи, да какое это теперь имеет значение! Голоса-то нет".

Ее голос, ее дар и единственное достояние, исчез внезапно и, похоже, навсегда.

Галина приехала в Москву из маленького сибирского городка, где все знали все про всех и искренне интересовались жизнью земляков – так, словно расспрашивали о делах родственников и близких знакомых. Поначалу ей казалось странным, что в столице никто никому не нужен, а таких, как она, неприкаянных провинциальных талантов здесь сотни, а, может, и тысячи. Дома она была звезда, местная достопримечательность, гордость музучилища, а здесь – способная девочка из провинции. На собеседовании в театральную академию ее доброжелательно расспрашивали о последних столичных премьерах, и не только лицо, но и шея растерянно молчавшей Галины покрывались красными пятнами. Не объяснять же комиссии, что билет в модный театр стоит столько же, сколько билет на поезд до Москвы, купленный ей в складчину мамой и бабушкой.

Следующий удар судьбы постиг юную дебютантку в консерватории. Тройка по фортепиано развеяла все мечты. Бойкие абитуриенты, которых столичные родители запихивали за инструмент уже года в три-четыре, барабанили на нем виртуознее, чем солисты их местной филармонии.

И все же в один из столичных музыкальных вузов, не самый громкий, но зато, как говорили, с крепкой школой, она поступила. На экзамене по вокалу абитуриентка неожиданно для себя оказалась "в голосе", и суровые преподаватели, переглянувшись, поставили возле ее фамилии какой-то загадочный, им одним известный знак.

Для Галины началась иная жизнь. Оказалось, все, чему ее учили дома, теперь надо забыть, а петь и дышать придется по-другому. Эмма Валерьяновна, ее педагог по вокалу, полная дама с неизменной брошью-голубкой на пышной груди, гоняла студентку Березину в два раза больше, чем других. “Вот грымза! Придирается! Выживает из академии!” – досадовала Галина и ревела в общаге от обиды и тоски. Сколько раз хотелось все бросить и уехать домой! Сибирское упрямство не позволило. Представляла, как явится с чемоданом: "Здрасьте, а вот и я". "Галку-то выгнали!" – мигом разнесется слух по городку, и соболезнования да расспросы растянутся на несколько дней.

В слезах и раздумьях Галина доползла до пятого курса. Не раз и не два студентка спрашивала себя: на то ли потрачены лучшие годы? Кем она выйдет из стен хоровой академии? И сама же себе отвечала: девушкой под тридцать, с ненадежным куском хлеба, без жилья, с неустроенной личной жизнью. К мальчикам-вокалистам она давно привыкла относиться как к подружкам, а на другие знакомства времени не было. Галя спрашивала себя: как с этими ранимыми и трепетными творческими созданиями – тенорами, басами и баритонами – вообще могут быть серьезные отношения? Профессиональные певцы всегда казались ей мужчинами ненадежными, не стоящими женского внимания. Вроде безделушек на полке – вещи, на первый взгляд, красивые, однако в хозяйстве совершенно бесполезные. Очередного голосистого воздыхателя можно было попросить ксерокопировать ноты и помочь с аккомпанементом, а встречаться всерьез – увольте. Вешать на себя его комплексы, обиды, амбиции, выслушивать в свободное от занятий время про диафрагму, резонаторы и прочую вокальную кухню, а главное, про вечное безденежье… Как говорится, спасибо, не надо. К тому же, специфика профессии такова, что успех вокалиста, как и спортсмена или артиста балета, во многом зависит от физиологии. Даже критические дни колоратурных сопрано известны всему коллективу. В это время вокалисток не занимают в концертах или спектаклях, чтобы голос не сорвали.

Галина не раз слышала, что хрупкий инструмент, данный ей богом ли, природой ли, может сломаться от чего угодно: от перегрузок, от психологической травмы, от болезни… Володька Федоров, парень с их курса, обладатель на редкость приятного бархатного баса, без конца об этом твердил. А сам не уставал благодарить судьбу за то, что наградила его не капризным тенором, а инструментом куда более надежным. Басы могут и рюмочку пропустить, и плотским утехам накануне концерта предаться, и на морозе песни погорланить – и все безнаказанно для божьего дара. А сладкоголосые теноры, сколько ни кутаются в шарфы, с их драгоценным «инструментом» вечно что-нибудь случается.

Словом, Володьке повезло. Фактура у него – что для Дона Базильо, что для Бориса Годунова – в самый раз. Высокий, широкоплечий, с выразительными темными газами и крупными чертами лица, он обладал тем особым магнетизмом, без которого не бывает артистов. Стоило Федорову появиться на сцене, как он приковывал к себе все взгляды. Одно плохо: голос у басов «созревает» довольно поздно, и пока было не ясно, что из него годам к тридцати получится. Но Володя не унывал и после концертов таскал в общежитие за Галкой ее концертные платья, взятые напрокат, не теряя надежды, что вздорное колоратурное сопрано с волосами, выкрашенными в огненно-красный цвет, обратит наконец на него внимание.

Госэкзамен, как ни готовились к нему студенты все пять лет, грянул неожиданно. Галина стояла у выхода на сцену в ярко-красном декольтированном платье, с холодными капельками пота на открытой спине, не замечая ни родню с цветами в третьем ряду, ни верную подружку Аллочку, симпатичное пухленькое контральто с точеным носиком, всю розовую в тон ее тунике – словом, никого и ничего кроме рояля, до которого ей предстояло сделать несколько шагов по сцене и не споткнуться.

– Сергей Рахманинов. Вокализ. Исполняет Галина Березина, – объявила бойкая аспирантка, и Галя с удивлением заметила, что у нее, поющей на сцене половину сознательной жизни, ноги подкашиваются, как у доярки, впервые взошедшей на трибуну. Однако голос, тоже слегка дрогнувший на первых звуках, быстро окреп и теперь вел ее сам, легко справляясь с самыми трудными местами. Галине вдруг стало легко и радостно. Наверное, похожее чувство испытывает альпинист, поднявшийся после тяжелейшего восхождения на заветную вершину и увидевший то, ради чего он преодолевал и боль, и холод, и усталость, и страх. С высоты, куда добрался ее голос, Галина увидела и зал, и удивленные взгляды преподавателей, и ревнивые – сокурсниц. В ее верхних нотах не было ни малейшего намека на дребезг или, как говорят профессионалы, тремор, который слышали когда-то натренированным ухом в ее необработанном голосе педагоги.

Аккомпаниаторша взяла последний аккорд, и зал взорвался аплодисментами. Члены комиссии переглянулись, и Галя поняла, чего суровая Эмма Валерьяновна, ее «голубка», добивалась от студентки Березиной все эти годы: такого вот хрустально-чистого звучания.

Галина почувствовала, что на небесах уже все решено и расписано, что впереди новая чудесная жизнь, в которой не останется места ни общагам, ни ночным промерзшим троллейбусам, ни продуктам с Черкизовского рынка, ни дешевой косметике, ни платьям, взятым напрокат…

Праздник кончился, а новая жизнь не спешила начинаться. Галину пригласили в аспирантуру, но надо было на что-то жить… Небольших денег, которые присылали из Сибири мама и бабушка, едва хватало на йогурты и макарошки. Концертные платья Галина по-прежнему брала напрокат у подруг, а в раздевалке старалась поскорее скинуть ненавистное серое пальто, похожее на шинель старослужащего. В учебных классах она была Джульеттой и Шемаханской царицей, а после занятий брела в общагу варить овощной супчик. Безденежье угнетало, унижало, и Галина решилась.

В один из летних дней в зале модного ресторанчика «Виолетта» появилась новая официантка с огненно-красными волосами. Днем, когда посетителей было немного, она украдкой сидела над учебниками по вокалу, а вечером ловко лавировала между столиками, обслуживая гостей. Хозяин заведения новенькой был доволен, а главное, платил исправно. И однажды вечером за столик у окна, который обслуживала Галина, приземлился он – прекрасный принц из новорусской сказки.

Приняв заказ и расставляя салаты, Галина исподволь оглядела солидных посетителей, видимо, деловых партнеров. Типичные предприниматели, они совмещали ужин с переговорами. Похожие костюмы, купленные явно не на рынке, дорогие кожаные портфели возле столика, очки в изящной оправе…В общем, одеты они были почти одинаково, в униформу бизнесменов, словно студенты престижного западного колледжа, которые носят одинаковые рубашки и галстуки. Клиенты были лет тридцати или чуть старше, словом, почти ровесники Галины. Гость, сделавший заказ для всей компании, был симпатичнее: поджарый, коротко стриженный, с красивыми ухоженными руками. Второй же, похоже, за собой не очень следил, наверное, отдавая все силы и время бизнесу: пивное брюшко, жирноватые волосы, легкая щетина, не слишком свежий носовой платок, которым он то и дело вытирал лоб. Переговоры шли непросто, и их деловой ужин затянулся.

–Девушка, а вы не могли бы выпить с нами за успех сделки? – предложил стриженый.

– Извините, с гостями пить нам запрещено, – привычно ответила Галина.

– А когда у вас заканчивается рабочий день?

– Через полчаса.

– Приглашаю вас за столик ровно через тридцать минут, – сказал стриженый, расплатившись с Галиной и оставив щедрые чаевые.

«Он явно не привык получать отказ», – подумала Галина и промурлыкала про себя Розину из «Севильского цирюльника»: «Все будет так, как я хочу!».

«Мы еще посмотрим, кто упрямее!»– решила она.

Переодевшись в джинсы и свитер, Галка гордо проследовала к выходу мимо их столика, бросив на ходу:

– Всего хорошего, мне на электричку. Вы тоже. пожалуйста. закругляйтесь. Здесь у нас не ночной клуб.

– Не волнуйтесь, я вас подвезу, – пообещал посетитель, однако официантка не собиралась менять решение. Бизнесмен, догнав ее у двери, снял очки и, глядя беззащитно-близорукими глазами, вдруг попросил:

– Ну, пожалуйста, останьтесь! Я загадал: если выпьете с нами рюмочку, сделка закончится успешно.

– У вас все люди – инструмент для исполнения ваших желаний или только обслуживающий персонал? – ядовито поинтересовалась Галина. Хозяин жизни взглянул на нее грустными глазами, словно спаниель на кусок колбасы, и она неожиданно для себя согласилась.

С того вечера Геннадий, так звали нового Галининого знакомого, зачастил в их заведение. Дождавшись закрытия ресторана, просил посидеть с ним несколько минут, потом подвозил ее в общежитие. Соседки по комнате с завистью наблюдали, как Галка выпархивает из роскошной машины, махнув новому знакомому на прощание рукой.

Их роман развивался, словно музыкальная тема, обрастая все новыми и новыми вариациями. Они стали видеться не только в ресторане. В выходной удирали на природу, порой оставались ночевать в старом доме неподалеку от ресторана, в небольшой уютной квартире-студии, где раньше жила, как говорил Геннадий, его бабушка. Гена нравился ей своей брутальностью, разительной непохожестью на ранимых и трепетных вокалистов. Все ключевые вопросы своей жизни он решал сам, не оглядываясь, как Галкины коллеги, ни на педагогов, ни на музыкального руководителя, ни на оперных див – вообще ни на кого. Главное, что новый друг Галины вел себя, как мужчина холостой, к тому же влюбленный. Казалось, кроме бизнеса и Галки его ничто в жизни не интересует.

«Он еще не знает! – Галина упивалась своей тайной, как бывало в детстве, когда она одна знала про цветной «секретик», спрятанный под осколком стекла во дворе. – Он еще не слышал, как я пою! Официантка-аспирантка… Интересно, что будет, когда я расскажу? Вот удивится!».

До сих пор Гену на свои концерты Галина не приглашала, даже не пела при нем никогда.

«Пусть, как у Пушкина, полюбит вначале крестьянку, а уж потом – барышню», – самолюбиво решила артистка. Где-то на краешке сознания брезжила, может, и не совсем моральная, зато здравая мысль о таком необходимом ей, провинциальной аспирантке без связей и денег, богатом муже, поклоннике ее таланта, щедром спонсоре и меценате.

Все рухнуло в один день. Валечка, Галина сменщица, попросила в тот вечер ее подменить. Назавтра у Гали был отчетный концерт, отгул самой был позарез нужен, и она согласилась.

Галина вошла в зал, привычно взглянула на столик у окна и чуть не уронила поднос. Геннадий сидел не один. Справа от него был очередной предприниматель со своей дамой в вечернем платье, а слева – симпатичная блондинка, как теперь говорят, модельной внешности. Девушка была одета в розовое декольтированное платье, ее плечи прикрывал алый газовый шарф. «В таком наряде надо петь у рояля, а не по кабакам шляться», – подумала Галина, однако даже бровью не повела. Не зря столько лет оттачивала в академии актерское мастерство.

– Добрый вечер, что будете заказывать, – Галина сказала эти привычные слова недрогнувшим голосом, глядя Геннадию прямо в глаза.

Геннадий смутился, уткнулся в меню, а блондинка всеми своим видом выражала недовольство заминкой. Первой заговорила она. Ее голос оказался неожиданно низким и хриплым для такой хрупкой фигурки.

– Зря я притащилась с тобой, Генка, в эту дыру, – проворчала она. – Хотелось взглянуть, где мой муж пропадает вечерами, но лучше бы я с Козловыми в клуб поехала. Неужели нельзя было подыскать для переговоров заведение посолиднее? Ладно, закажи мне что-нибудь легкое, например, фруктовый салат.

– Есть салат «Травиата», – назвала Галина первое, что пришло в голову. Спазм сдавил ей горло.

– Это что же, отрава, что ли? – развеселился второй гость. – А вы, девушка, оказывается с юмором! Нет уж, нам, пожалуйста, что-нибудь посвежее!

Когда Галина, расставив салаты, возвращалась на кухню, ее обогнал Геннадий.

– Сбежал от них под предлогом, что из-за музыки мобильник не слышно. Извини, не думал, что так получится. Впрочем, рано или поздно ты бы все равно узнала. – Слушай, обещай мне, что Лариса ни о чем не догадается. У нас маленький ребенок, и вообще… Бизнес, сама понимаешь, вещь жестокая, все эти страсти ни к чему…

– Ладно, даю обет молчания, этого, надеюсь, достаточно? – устало сказала Галина. – Впрочем, ты тоже больше никогда не услышишь от меня ни слова, обещаю, – и официантка с огненными волосами исчезла на кухне.

Перед концертом Галина приехала в академию пораньше, чтобы распеться. Первая октава далась легко, но как только голос попытался взлететь выше, прежний предательский дребезг, усиленный в несколько раз, заставил ее замолчать. Хрустальные звуки, легко извлекавшиеся ею еще вчера, теперь казались недоступными, как мираж, как хрустальный замок на горной вершине. Певица схватила папку с нотами и, разрыдавшись, выбежала из аудитории.

Теперь она мерзла на остановке, размышляя о том, что жизнь кончилась и, наверное, придется возвращаться домой, на Урал. Что ж, будет преподавать в родном музучилище, где ее давно ждут. В их городке, между прочим, неплохие люди живут. Во всяком случае, не лживые богатеи с их модельными женами. А как мама и бабушка скучают! Заманивают ее домой провинциальными радостями вроде походов за грибами и купаний в озере. Карьера певицы… Ну что ж, таков закон жанра, в опере все обычно кончается плохо.

– Ой, Галка, насилу догнал! – знакомый насмешливый басок прервал ее размышления. Взмокший Володька Федоров расстегнул куртку, совершенно не заботясь о своем золотом горле. – Ты чего сбежала? Не в голосе сегодня, ну и что? Бывает, сама знаешь. Посидела бы, других послушала, «голубка» бы простила. Уж очень она в тебя верит. За глаза говорит, что у тебя редкий тембр, а характер – настоящий сибирский. В глаза ни за что не скажет, боится «испортить».

– У меня такого еще не было, – Галина чуть не плакала. – Наверное, петь я больше не буду. Зачем-то в аспирантуру пошла, теперь все это ник чему. А ты-то сам, Володька, почему не за кулисами? – спохватилась она. – Скоро же твой выход.

– Ерунда, договорился с «голубкой». Она нас с тобой на следующий раз перенесла, с параллельным потоком. На той неделе вместе вокал сдавать будем, а пока поехали, провожу, что ли, – легкомысленно махнул рукой Володька и накинул Гале на плечи свой пиджак.

Через неделю Галина Березина пела на экзамене в аспирантуре арию Шемаханской царицы, удивляясь, как легко и свободно звучит ее голос, как легко даются ей самые высокие пассажи.

После концерта она не выдержала и отправилась к врачу-фониатру, сухонькому старичку, наблюдавшему и врачевавшему не одно поколение вокалистов.

– Евгений Моисеевич, объясните, – спросила она тревожно. – Почему мой голос так странно себя ведет? Что это? Какой диагноз?

– В твоем возрасте, Березина, диагноз один – любовь.

Врач усмехнулся, устало откинулся на стул и передвинул на лоб круглое зеркальце.