Историйки с 41-го года. Верность [Павел Павлович Гусев] (fb2) читать онлайн

Павел Гусев Историйки с 41-го года. Верность

П. Гусев

Книга 1. Историйки с 41-го года

На войне и в тылу

Ладошка

Николай гулял в парке со своей невестой. Она прижалась к нему, облокотилась на руку, и так они и шли, мечтая о дне своей свадьбы. Тут раздался громкий голос из репродуктора:

– Слушайте важное сообщение!

Они остановились, как и многие отдыхающие, встали возле радио – казалось, оно превратилось в зловещий большой черный раструб, из которого звучал тревожный голос. Народ застыл, услышав сообщение:

– Враг вероломно напал на нашу Родину. Встанем все, как один, на её защиту!

Все слушатели возбужденно стали обсуждать нагрянувшие события, а Николай с невестой Катей пошли домой.

Мать уже ждала их возле крыльца, где также столпились остальные жильцы, кто со злобным, кто с растерянным видом, обсуждая страшные известия.

– Сынок, что же теперь будет? – спросила она, ожидая от него успокоительный ответ.

Сын только пожал плечами и тихо ответил:

– Не знаю, мама.

Катя молчала, а потом сказала:

– Пойду успокою своих родителей, наверное, тоже волнуются.

И в этот момент подъехала машина, из нее вышел военный в фуражке, сдвинутой на затылок, весь в поту. Подошел, представился перед всем народом и спросил:

– Есть тут кто из двенадцатой квартиры?

Николай молча выдвинулся из толпы. Ему вручили повестку. В ней было четко написано, что завтра в девять часов он должен прибыть в указанное место и взять с собой теплую одежду, кружку и ложку.

Мать и невестка охнули. Катя справилась с волнением и заявила:

– Коля, я сегодня останусь с тобой, а утром провожу тебя. Ты меня только не гони домой. Я так решила!

Вечером они вдвоем собрали вещи, указанные в повестке, и сложили их в вещмешок. Затем взяли из серванта бутылку сухого вина, пару яблок и удалились в спальню.

Мать слышала взволнованный и сбивчивый голос Кати:

– Ну и что, Коленька, что мы не расписались, зато буду знать – я твоя самая родненькая. И буду ждать, пока не вернешься.

Утром они встали с синевой под глазами (так как не спали всю ночь), но счастливые и в обнимку вышли во двор. Мать Колю перекрестила и поцеловала. У всех провожавших лица посуровели. Они понимали, что на войне может произойти все. Оттуда, бывает, и не возвращаются.

Катя, провожая Николая, всю дорогу твердила:

– Береги себя! Обо мне с мамой не беспокойся, только себя береги!

Возле собравшихся призывников они долго целовались, пока не послышалась команда офицера:

– По-о машина-ам!

Николай влез в кузов, и последнее, что она увидела, как он через пелену серой пыли махал ей рукой.

Первое письмо от него пришло быстро, через десять дней. Он писал: «Я осваиваю курсы молодого бойца, затем начну учиться на командира отделения. Придется отвечать за каждого солдата. У меня все хорошо, не волнуйтесь. Целую, Коля».

Через месяц Катя почувствовала, что беременна, и написала ему:

«Коля, у нас будет ребеночек, не знаю – девочка или мальчик. Я очень рада, что появится наша кровинушка».

Он ответил ей, будучи уже на фронте, участвуя в боях с врагом: «Дорогая женушка, как родится малыш, пришли мне на листочке его обрисованную ладошку». И опять заканчивал письмо: «У меня все хорошо, не волнуйтесь. Целую, Коля».

Прошло время, и Николай получил конверт, а в нем листочек с нарисованной маленькой ладошкой. В письме было сообщение, что родилась девочка. Он приложил рисунок к губам, ему показалось, что ладошка теплая, нежная и согревает его, и он долго ее так держал.

Солдаты смеялись – за сержанта радовались. Ни у кого из них во время войны дитё не появилось, а у него вот есть.

Николай листочек с ладошкой положил в нагрудный карман гимнастерки, а когда душа домой просилась, вытаскивал её, смотрел и нежно поглаживал.

Бои шли тяжелые, и многие однополчане из его отделения оказались в госпитале. Николай жалел молодое пополнение прибывших необстрелянных солдат и старался им помочь, всегда сам первым шел в бой. Ему казалось, что так он их от пуль уберегает, а его они, проклятые, обходили стороной. Солдаты над ним шутили:

– Это, товарищ сержант, вас ладошка дочки от беды оберегает.

А он, гордый за дочку, отвечал:

– Точно-о та-ак! – и писал жене и маме, что у него на службе все хорошо и чтобы они не волновались.

Однажды его часть пошла в штыковую атаку. Он, как всегда, впереди. Плацдарм был отбит. Враг отступил. Но тут неожиданно грянул взрыв упавшего снаряда. Некоторых бойцов ранило, а кто-то и погиб. Санитары выносили с поля боя красноармейцев, черных от копоти, облепленных кровавой землей, и отправляли в лазарет – кого лечить, а кого на опознание. Одного сержанта они сразу узнали по обнаруженному у него листочку с рисунком ладошки в нагрудном кармане гимнастерки. Многие служившие слышали о нем.

В этот день после боя почтальон принес в стрелковое отделение толстое письмо, исписанное радостными словами: «Коленька, наша дочка подросла. Мама говорит – вылитая ты, когда был маленьким. Посылаем тебе еще одну ладошку – размером она больше, чем предыдущая».

И все солдаты, кто еще не видел листочек, хотели посмотреть и потрогать обрисованную там ладошку.

Дорога

Война нагрянула неожиданно.

Лейтенанту Лагутину было приказано срочно сформировать из курсантов пограничной школы взвод и своим ходом добираться до места назначения. Ночью с полным боевым комплектом они тронулись в путь. Уже стало рассветать, когда дошли до хутора. Ни пения петухов, ни лаяния собак не было слышно, даже птицы и те куда-то подевались. Серые хаты были глухо закрыты ставнями, и во дворах не было ни одной живой души. На поле виднелась огромная куча саженцев и готовые вырытые ямки для посадки. «Люди, видно, спешили уйти и не закончили работу», – подумал Лагутин.

Он дал команду взводу:

– Всем пятнадцать минут отдыха!

Солдаты, где стояли, там же и улеглись, а Лагутин пошел посмотреть, какого дерева саженцы, и увидел уже засыхающие яблоньки: день-два – и совсем пропадут. Лагутин постоял минуту в раздумье, затем взял небольшое деревце, лежавшую рядом лопату и закопал деревце в лунку, а затем и следующие посадил.

Солдаты, увидев это, по одному стали подходить к саженцам и сажать их в приготовленные ямки. Скоро весь взвод участвовал в этом мероприятии, и вся куча хилых яблонек была посажена. На все уговоры лейтенанта «отдыхать» солдаты отшучивались: «Мы не устали!» Пятнадцать минут прошли, и Лагутин дал команду:

– Строиться! Шагом марш!

Солдаты шли и оглядывались на посаженные саженцы. А они колыхались от ветра, будто говоря «до встречи!»

Четыре года Лагутин со своим взводом был на фронте и скоро стал командовать более крупной частью. По счастливой случайности, все бывшие курсанты служили с ним – их прозвали «лагутинцы». Они достойно сражались с врагом, многие были представлены к правительственным наградам и званиям. Но были и раненые, и погибшие.

Пришел долгожданный день Победы! Враг был уничтожен. Усталым, невыспавшимся солдатам зачитали указ о демобилизации, а кому-то о продолжении учебы в военной академии. Лагутин, ставший полковником, получил приказ довезти демобилизованных солдат на машинах до города. Все они с радостными лицами и с бурно бьющимися от счастья сердцами запрыгали по машинам и, словно не было никакой усталости, дружно закричали:

– Домой! Домой! Поехали!

Путь был неблизкий, и они долго тряслись на машинах. Проезжая мимо одного хутора, Лагутин заметил до боли знакомое поле и хаты, только сейчас они были побелены, а на поле цвели яблоньки, словно усыпанные большими снежинками.

– Так это же те яблоньки, которые мы с солдатами сажали! – воскликнул Лагутин и добавил с восхищением: – Все до единой выросли!

– Стой! Стой! – закричал он водителю, тот в недоумении остановился. Полковник выпрыгнул из машины, подбежал к яблоньке, счастливо прижался к ней и погладил листочек. Ему показалось, что и другие деревца хотят, чтобы он подошел к ним, и он стал подряд обнимать их все – за себя и за тех солдат, которые их сажали и не вернулись, так и не увидев красоту жизни.

Остальные солдаты тоже подбежали к яблонькам, старались потрогать каждую из них и вспоминали тот страшный день начала войны. А яблоньки, словно почувствовав тех солдат, которые дали им возможность расти и цвести, в благодарность засыпали их белыми бархатистыми лепестками.

Навстречу солдатам бежали хуторяне с хлебом-солью, радостно кричали:

– Угощайтесь, родные! Наши освободители! Побудьте с нами!

– Спасибо! Нам надо домой! – отвечали солдаты.

– Мы вас не отпустим, пока не отведаете в благодарность нашего крестьянского обеда с горилкой!

Лагутин и солдаты поняли, что их ждут не только дома, а весь народ.

И полковник дал команду:

– Всем отдыхать!

Фоторепортер

Игорь учился на первом курсе института кинематографии на оператора, когда неожиданно нагрянула Великая Отечественная война.

В институте временно прекратили занятия, говорили: «Война ненадолго!» Аудитории пустовали. Стояла пугающая тишина. Она была повсюду: на улице, во дворе. Даже чириканья воробьев не было слышно.

Многие студенты отправились на сборный пункт, чтобы пойти добровольцами на фронт, и Игорь пошел с ними. Он был небольшого роста, но физически очень развит. Никто из его однокурсников не мог с ним потягаться в спортзале, взобраться на высокий шест. Его фигуру подводило только плечо: правое было выше левого из-за врожденного искривления позвоночника. Но ему это не мешало в жизни.

Медицинская комиссия проверила его здоровье и отказала – негоден к военной службе. Он огорчился, но каждый день продолжал настырно ходить на сборный пункт. И однажды, потеряв уже всякую надежду из-за очередного отказа, услышал из комиссии начальственный голос:

– А ты хорошо владеешь лейкой?

– Да! – ответил он. – Это моя специальность, настоящая и будущая.

– Берем тебя фоторепортером!

На следующий день Игорь с вещмешком, где была кружка, ложка, теплые носки, свитер и полбуханки хлеба, собранные по указанию майора, прибыл на место назначенного сбора. Там уже была группа добровольцев такого же возраста, как и он, с провожающими родителями и девчатами.

Прощаться долго не пришлось. Подъехала открытая машина с лавочками, и, не заглушая мотора, всех новобранцев посадили в кузов. Игорь поцеловал плачущую мать, и машина рванула по пыльной дороге.

Их привезли на курсы молодого бойца. Игорь получил солдатское обмундирование, приступил к изучению военного дела и стал фотографировать будни новобранцев.

Снимки были хорошие, но глаза у всех солдат были застывшие и смотрели куда-то вдаль со злой искоркой, будто видели кого-то там и сильно ненавидели. «Это все от нагрянувшей войны», – решил он.

Однажды вечером, только все курсанты улеглись под отбой спать, как их срочно подняли. И в форме, при боевом снаряжении: винтовка с патронами, котелок, фляжка, – погрузили в вагоны поезда и отправили.

Поезд остановился только на рассвете, тяжело пыхтя, под гул далекой кананады. Солдат построили в колонну, и они быстрым шагом, почти бегом устремились туда, где был слышен грохот разрывающихся снарядов.

Бой затих только тогда, когда они прибыли в место расположения части. Всех солдат распределили по ячейкам в траншеях и в окопах. Серый туман с дымом расстилался вокруг, но было видно, что земля перевернута, словно ее распахали плугом, деревянные траншеи обуглены и заляпаны засохшей глиной. Бруствер местами был срезан, видно, от мощного взрыва. Пахло горьким порохом. Лица бойцов, участвующих в сражении, были грязные от копоти, из-под их касок стекал черный пот. С огромными горящими глазами они скручивали из газетной бумаги цигарку за цигаркой и глубоко вдыхали табачный дым.

Солнце пробило в небе темную пелену и ярко осветило все вокруг. Игорь стал быстро фотографировать все, что хотелось ему запечатлеть.

Вдалеке от траншеи раздался взрыв, видно, враг пристреливался, ожидая ответный выстрел, чтобы узнать расположение нашей позиции. Но орудия молчали, готовясь обескуражить своей неожиданностью. Враг периодически стрелял и стрелял. Один из снарядов взорвался недалеко от бруствера. Это было пустячком для солдат, и никто на это не обратил внимания.

А вот Игорю не повезло: не то камень, не то осколок от снаряда угодил в объектив. Он проверил лейку – пленка была в целостности, а сам фотоаппарат пришел в негодность. Лейка числилась на балансе института, ему дали ее, сказав: «До скорой победы над врагом, вернешь со снимками». От увиденного Игорь расстроился и осел в окоп. Вид у него был такой несчастный, что рядом стоявший солдат кинулся ему на помощь. К этому времени выстрелы с вражеской позиции прекратились, будто они добились своего – уничтожили фотоаппарат и замолчали.

И тут раздался голос. Это был командир полка, проверяющий готовность к атаке.

– Что случилось, солдат?

Игорь вскочил:

– Лейку разбил!

– С завтрашнего дня станешь проходить службу в интендантском подразделении.

У Игоря было такое лицо, словно с ним случилось самое большое несчастье. Послышался смех. За спиной командующего стоял в пехотной накидке и в головном уборе пограничника, но неизвестно, в каком звании, военный и изучающе весело смотрел на Игоря:

– Вот что скажу тебе, солдат, – начал он, потом немножко помолчал и продолжил: – Мне нужен хороший фотограф. Специалист. Я дам тебе трофейную лейку и в ночь пойдем в логово врага. Покажешь себя, на что способен. А сейчас иди спать!

Игорь был так рад этому предложению, что готов был хоть сейчас пойти с этим спасителем. А пограничник повторил:

– Иди отдыхать!

Он спал крепко, а когда его разбудили, быстро оделся и, увидев перед собой знакомого военного, услышал:

– Я майор Серьгин, нам предстоит обнаружить оборонительную систему неприятеля и запечатлеть ее на пленку. Вот тебе лейка.

Игорь тщательно осмотрел фотоаппарат: был он в хорошем состоянии. Пощелкал на разные метражи, привыкая к нему, зарядил пленку и еще парочку запасных положил в карман.

Серьгин вместо винтовки дал Игорю пистолет и помог закрепить его к ремню, приговаривая:

– Самое грозное оружие твое – это лейка! – и похлопал со всех сторон, чтобы на нем ничего не стучало и не шелестело.

Затем накинул на себя автомат, прикрепил к поясу дополнительный диск с патронами и гранату. Вдвоем они перелезли через бруствер и скрылись в темноте.

Серьгин шел уверенно и бесшумно, кружась по оврагам, порою казалось, что они даже удаляются от позиции врага. Игорь старался повторять движения напарника и, может быть, от напряжения или от необычных движений немного устал.

«И как это Серьгин так уверенно идет в такой темноте и знает куда?» – размышлял Игорь.

Майор, словно угадав его мысли, тихо проговорил:

– Давай передохнем, до фашистов нам осталось уже недалеко. Мы их со стороны обошли. Я тут каждый бугорок знаю, рос в этих местах, по грибы и по ягоды ходил. А то, что я пограничник, так это меня специально вызвали провести тут разведку.

Первые лучи солнца скользнули по земле, когда они оказались среди густых сухих кустарников и залегли там. Местность перед ними была ровная, с редкими кустарниками, только неподалеку росла высокая, не в обхват ель, гладкая до самого верха, без веток, лишь на самой ее макушке зеленела густая игольчатая шапка. Вдалеке было заметно передвижение фрицев, слышался гул техники, кое-где виднелись огромные насыпи земли, укрывавшие орудия. Серое облако, висевшее в небе, немного отнесло ветром, и солнце хорошо осветило местность, казалось, оно помогает им обнаружить врага.

Игорь защелкал лейкой как заводной, ища нужные объекты, но многое ему было непонятно. Азарт съемки его захватил, и он рванул к дереву.

– Назад! – громко прошипел на него Серьгин. Но Игорь уже взбирался на ель, держа лейку в зубах.

Это произошло быстро, он вмиг оказался на макушке в зеленой шапке дерева и, засев там, защелкал фотоаппаратом.

«Лишь бы только его не засекли, – переживал Серьгин». И в этот момент неподалеку взорвался снаряд, казалось, стреляли наугад, на проверку, не веря, что человек может взобраться по голому стволу до самой макушки.

«Видимо, учуяли фрицы что-то и проверяют», – решил он.

В этот момент прибежал запыхавшийся Игорь, и они от куста к кусту заторопились к оврагу. Грянул второй взрыв. Он, наверное, бабахнул на всякий случай, но осколок от снаряда прошелся выше голенища сапога майора, и нога закровоточила. Игорь оторвал длинный лоскут от гимнастерки и перевязал ему ногу. Серьгин уперся на подставленное плечо, и они продолжили путь к своим.

– Что-то нам везет на шальные осколки, – вздохнул Игорь, идя под тяжестью облокотившегося на него майора.

– А была бы не шальная, мы с тобой уже и не говорили бы, – улыбнулся Серьгин.

Снимки, что они доставили в полк, оказались ценнейшим материалом, особенно выполненные с дерева. Ранение же у майора было незначительное, и, казалось, он не замечал его вовсе. Довольный, он похвалил Игоря:

– Молодец, спасибо тебе за смекалку и смелость! С сегодняшнего дня лейка твоя!

А тот, смеясь, ответил:

– И вам спасибо, товарищ майор. Вы, пока мы добрались до своих, так надавили на мое плечо, что я аж выпрямился… – и он притворно выгнулся, чтобы показать, каким бы он мог быть…

В этот день фашистам не дали опомниться. По ним нанесли прицельный удар из всех орудий. Враг не ожидал этого и отступил.

Но война еще продолжалась. Игорь делал снимки под рубрикой «Солдат на войне». От всех его фотографий по-прежнему веяло грустью. Бойцы от долгой войны скучали по родителям, по женам, их лица стали суровыми, выражая желание скорее покончить с напавшим на родину врагом.

Фон на снимках был всегда серый, даже страшный: виднелись разрушенные дома, березки, разбитые в щепки, взрывы бомб, разметавшие все вокруг, черный зловещий дым. Обугленные траншеи, казалось, тянулись до бесконечности с находившимися там начеку красноармейцами с оружием в руках.

– И что у тебя все снимки с печалью? – спрашивал Серьгин Игоря, хотя и сам понимал: в такое время лучше не получится.

– Я так вижу и чувствую, – ответил он.

Они подружились, и им не раз еще приходилось ходить в разведку вместе. Вскоре Серьгина отозвали в свой погранотряд, но даже на разных фронтах они не теряли связи друг с другом.

Через четыре года война закончилась. С фашистской Германией было покончено. Началась мирная жизнь. Игорь закончил первый курс института кинематографии.

В один из дней, в канун праздника Победы над врагом, к нему нагрянул Серьгин – уже полковник, направленный на учебу в военную академию. Они по-мужски обнялись, и тут Серьгин увидел множество фотографий, аккуратно обрамленных в рамки, висевших на стенах по всей его квартире. Возле снимков времен войны, серых и даже страшных, висели фотографии из сегодняшней жизни, но с тех же мест, где в прошлом шли бои.

Возле разрушенного сгоревшего дома с расщепленными березками находился снимок нового бревенчатого дома, казалось, от него пахло свежей смолой и окружающими пушистыми зелеными березками.

А рядом с фотографией, где были обугленные траншеи с засохшей, черной от копоти глины и уставшими лицами бойцов, находилась красивая фотография, где был цветущий парк с отдыхающими и улыбающимися посетителями. Даже не верилось, что когда-то там шли бои.

Фотография пушки, что палила и сеяла смерть из своего жерла, висела рядом со снимком, где она одиноко стояла в Музее вооруженных сил рядом с красным знаменем, склоненным над надписью: «Вечная память погибшим в войне».

– Да-а! – протянул полковник. – Вижу, появились у тебя радостные снимки. Но грусть прежних останется на всю жизнь!

Ряса

– Послушай историю вот этого лоскутка, – сказал мне друг, генерал в отставке, показывая небольшую тряпицу.

Война началась. Меня, двенадцатилетнего мальчика, эвакуировали подальше от фронта, туда, где жила моя тетя. Папу отправили на военные сборы, а маму оставили в городе, как певицу в хоре.

Тетушка встретила меня на вокзале возгласом:

– Петенька! Какое несчастие! Война! Ну, с Богом проживем.

Дома она меня вымыла, подстригла и что-то стала перешивать мне из вещей мужа. Тетя была портнихой, а с начала войны стала работать на фабрике, шить обмундирование для солдат. Муж ее, военный, уже воевал с врагом на границе. Меня устроили в школу, в пятый класс, и я стал готовиться к учебе. Уже ближе к зиме тетушка посмотрела на мою одежду и ахнула:

– Петенька, у тебя к зиме пальто-то нет!

Она засуетилась, открыла сундук и достала с самого дна дедушкину рясу (дедушка был протоиерей), долго на нее смотрела, казалось, вот-вот расплачется. Потом расстелила ее на столе, мелом начертила, вырезала ножницами детали и стала шить. Днем была на работе, а вечером строчила на машинке дома.

К этому времени погода изменилась, стало холодно, я простудился и сильно закашлял.

Пальто было готово, я померил его, оно было пошито в самый раз по мне.

– С Богом, носи его, внучек. – вздохнув, сказала она. – Дедушку-то твоего в Казахстан выслали, как попа. Ряса ему уже не понадобится.

С тех пор, как только я надел его, кашлять перестал, не заболел никакой хворью и всю зиму проносил. Только быстро стал расти, и к концу зимы руки далеко вылезли из рукавов. Приходилось выше натягивать рукавицы, но защитить кисть от холода они не могли.

Печь в доме была металлическая, называлась «буржуйка». Дрова я носил за пять километров – от завода, где были ящики от снарядов, целые и битые, их разрешали брать.

Однажды, собирая дощечки, я услышал над собой гул – высоко в небе летел, словно маленькая птичка, самолет. И вдруг послышался сильный свист – и меня подняло. Грохота я не слышал, пришел в себя, смотрю, ни одного ящика нет, все куда-то разметало, одно чистое поле, а пальто мое словно решето, все в дырочках и лохмотьях. Подбежали тут рабочие с завода, один с испугом спрашивает:

– Сынок, ты в порядке?

– Да, – говорю, а у самого голова звенит.

– Кто-то тебя оберегает! – поднял он меня, потом взглянул внимательно и спрашивает: – Сколько тебе лет?

– Двенадцать.

– Вот что, завтра приходи, у нас при заводе есть школа фабрично-заводского обучения. Будешь учиться по специальности, оденем тебя и питанием обеспечим.

Рассказал я все это тетушке. Она одобрила, и со следующего дня я пошел на завод. Дали мне шинель и форму фэзэушника. Свое пальто я снял – чинить его было бесполезно. Да и у меня теперь была шинель. Я отрезал от пальто только лоскуток и положил его в нагрудный карман гимнастерки. На заводе мне под ноги сделали высокий настил, чтобы я дотянулся до тисков, и стали обучать, как обращаться с зубилом, молотком и напильником, стесывая металлические заусенцы с деталей. В начале учебы молоток по зубилу не попадал, а ударял по руке, оставляя маленькие шрамы. Многие ребята, мои ровесники, сильно уставали, и их отпускали домой на денек, а я вроде бы ничего – терпел. Мастер подойдет ко мне, взъерошит волосы и скажет:

– Бережет тебя кто-то, бережет!

Я-то знал, кто! Это лоскуток от дедушкиной рясы.

Папа пришел на побывку на десять дней из госпиталя. Рассказал он, что мама на фронте, они солдатам поют в лазаретах, на привалах, от тягости войны отвлекая. Смотря на отца, я заметил, что он говорит, а сам то и дело за бок держится, видно, от недавнего ранения еще не отошел. Я достал лоскуток от дедушкиной рясы и протянул ему.

– Вот – это тебе на здоровье.

Папа удивленно посмотрел на меня, а тетушка помогла настоять:

– Бери, бери его, братец, и носи, тебе еще воевать, а с этим лоскутком враз полегчает. Как окрепнешь, сыну обратно отдашь. У него жизнь еще впереди.

После войны отец прожил очень долго и умер от старости, в тот день дедушку амнистировали.

Генерал, рассказав это, вздохнул и положил лоскуток в карман кителя.

Птичья ферма

Шла Великая Отечественная война. В подразделение разведчиков пришла посылка с тыла. В ней оказались кисеты для махорки, носки и большая эмалированная кружка. Носки и кисеты быстро разобрали, а кружку никто не взял: у всех своя есть, алюминиевая. И тут подошел сержант Гускин, повертел ее со всех сторон, перевернул вверх дном и увидел выгравированную надпись: «Желаю победить врага и вернуться домой невредимым» – ниже был адрес, фамилия и имя «Гусева Саша».

– Надо же такому случиться! – удивился сержант. – Меня зовут Саша и ее тоже, и фамилии почти одинаковые.

И он показал надпись на кружке всем однополчанам. Они посмотрели и громко захохотали:

– В наш полк еще одна птичка прибыла!

И правда, в их разведывательной группе из бывших пограничников все военнослужащие были с птичьими фамилиями: Уткин, Курицын, Куропаткин и другие.

– Пиши, Гускин, своей Гусыне письмо с благодарностью, – весело заявили они.

И он под озорные шутки друзей стал писать: как его величают, как воюет, и что хотел бы получить от нее обратную весточку. И только он сложил конверт треугольником, вошел командир и громко прочеканил:

– Птички! – так он говорил всегда, когда назревали серьезные дела. – Всем подготовиться. Срочно надо взять в плен немецкого языка.

Через несколько минут все были в полной боевой готовности для вылазки в логово врага. Гускин нацепил на себя и кружку, на всякий случай.

Вышли они в начале дня. Командир то и дело поглядывал на карту, выбирал путь. Пробирались они скрытно – через овраги, кусты, леса. В воздухе стояла духота – вот уже несколько дней была жаркая, сухая погода. С деревьев падали желтые высушенные листья, будто наступила осень. Разведчики прошли несколько километров, прикладываясь к фляжкам с водой. Незаметно дошли до передовой неприятеля, там в несколько эшелонов были траншеи и вряд ли можно было удачно взять немца. Тогда командир решил пойти вдоль укреплений ближе к тылу врага. Он оглядел всех бойцов и приказал:

– Все, что может громыхать, – оставить здесь. И Гускин повесил аккуратно кружку на ветку.

Стало темнеть. Всю ночь они пробирались через чащобу с колючими ветками и вышли на гул моторов. Залегли неподалеку. Рассвет наступил неожиданно, и перед ними показалась армада военной техники: танки и самоходки, охраняемые часовыми.

– Будем ждать кого-то повыше рангом, – прошептал командир.

Духота усугубилась, воды во фляжках не осталось ни капли. А там, откуда они пришли, слышался гром, сверкала молния, шел дождь, и это еще сильнее вызывало жажду. Только к закату солнца прибыли машины и привезли водителей техники. Некоторые фрицы углубились в лес по нужде. И тут разведчики бесшумно схватили одного офицера и быстро стали удаляться.

Пить хотелось отчаянно, рот пересох, губы одеревенели. К концу дня добрались до места, где прошла гроза и где Гускин оставил кружку. И какое было у всех счастье, когда обнаружили ее полной дождевой водой.

– Ну, сержант, – смеялись разведчики, – угодила нам твоя Гусыня.

Выпили все по глотку, и этого было достаточно, чтобы подбодриться.

Гускин опять нацепил на себя кружку, и только они повели задержанного фрица, как рядом послышалась немецкая речь. Видно, враг осмелел, находясь недалеко от своих позиций. Их было трое, они подмышки волокли своего раненого с пистолетом в руке, а впереди них брел красноармеец с катушкой кабеля на спине, видно, наш пленный связист.

Немного пропустив немцев вперед, так чтоб они оказались в окружении, разведчики разом крикнули: «Руки вверх!» Тот, что пистолет держал, успел выстрелить, и пуля угодила Гускину в бедро. Остальные фашисты даже снять автоматы с плеч не успели.

Опять сержанта выручила кружка. Пуля пробила ее, и он получил совсем незначительное ранение, продолжая идти своим ходом.

Связисту передали оружие, чтобы он со всеми остальными конвоировал взятых языков. В полку четыре фрица дали ценные данные о дислокации своей армии.

Война еще долго продолжалась. Кружка у Гускина была непригодна для использования, но он по-прежнему носил ее с собой. Друзья говорили:

– Кружка Гусыни его от вражеских пуль оберегает!

С Гусевой Сашей они продолжали переписываться, она подарила ему свою фотографию. Он носил ее в нагрудном кармане возле сердца. Они договорились, что после окончания войны обязательно встретятся.

И этот долгожданный день настал. Враг был повергнут, и группу разведчиков демобилизовали.

– Друзья мои, птички, – сказал на прощание командир. – Наступило время расставания, мы разлетаемся кто куда по разным республикам. Но давайте договоримся: как только у кого появится птенчик, будем встречаться.

Прошел год, у Гускина родился сын, он оповестил всех однополчан – и все собрались, как и договаривались. Командир, а он и в гражданке был им начальник, оглядел всех присутствующих за столом «птиц», потом посмотрел на своего малыша-птенчика, улюлюкающего и играющего с эмалированной кружкой, и произнес:

– Так вот, друзья мои. Наша «птичья ферма» начала размножаться, и я надеюсь, что вы поддержите этот почин. Постарайтесь плодиться и размножаться. Это я вам приказываю, ваш бывший майор Цапля.

В детской коляске малыш сказал:

– Угу! Угу!

Чемпион

Если бы проходили соревнования по метанию булыжника на точность, то Дима, наверняка, был бы в свои двенадцать лет чемпионом. Он всегда с первого броска точно попадал в цель. Для этого он подбирал камни, которые удобно держать в руке, и всегда, на всякий случай, носил несколько в кармане штанов, если вдруг кто-то из ребят захочет с ним посоревноваться.

Вот и на этот раз он выиграл состязание у своих дворовых товарищей – разбил фонарь, который не горел несколько месяцев. Все играющие разбежались, а его отвели к председателю села. И только стали Диму ругать за недостойное поведение, как неожиданно грянул взрыв, и это повторилось несколько раз. Все вокруг вздрогнуло, задрожало, и небо заволокло черным дымом с гарью.

Это началась Великая Отечественная война.

Дима жил недалеко от границы, рядом с чужой страной, откуда вероломно напал на нашу Родину враг и захватил их село. Немецкие танки с грохотом проносились в разные стороны, распахивая землю. Мотоциклисты подъезжали к домам, выгоняли всех живущих там на пустырь и, разделив на взрослых и детей, сажали по машинам.

Дима успел забежать в коровник и видел, как его маму гонят со всей толпой. Она, было, замедлила шаг, поглядела по сторонам, видно, искала его, но, получив от офицера прикладом в бок, упала. Ее подняли и затолкали в кузов. Он понял, что если сейчас покажется перед немцами, его тоже схватят. Злость у него появилась на фрица, который ударил маму: «Куда же их повезут? – подумал он. – Вот был бы папа рядом, подсказал бы, что надо делать! Да только он далеко в Красной армии служит».

Машины увезли всех сельчан, в селе стало очень тихо. Ночью Дима хотел бежать, но неподалеку стояли двое часовых. Утром в коровник нагрянули немецкие солдаты, увидев его, они вместе с коровой вывели их во двор и громко захохотали, может оттого, что он, как Буренка, был весь в сене. Знакомый уже офицер пальцем поманил его к себе и стал ощупывать растопыренные карманы, потом замахал рукой, как бы приказывая: «Вытаскивай, что там у тебя?» Дима вывалил на землю булыжники.

Фрица, видно, они заинтересовали, и он позвал переводчика, чтобы тот перевел слова для мальца.

– Для чего тебе эти камни?

– Играть на меткость! – ответил Дима.

– Так попади в курицу! – ухмыльнулся он.

– Да я могу попасть даже в древко вашего флага, – невозмутимо ответил Дима.

И он поднял камень, покрутил его, слегка подкинул, как бы взвесив, и резко метнул, точно попав в древко. Знамя со свастикой рухнуло на землю. Офицер бросился его поднимать. Укрепил, с надрывом что-то прокричал, вскинул автомат и пошел навстречу к Диме.

Дима вспомнил, как этот немец прикладом ударил маму, и подумал, что ему точно достанется еще хуже. Он с ненавистью вмиг схватил камень и что есть силы запустил во фрица, точно угодив в цель. Тот схватился обеими руками за глаз и упал. Дима опрометью бросился бежать. Раздалось щелканье оружейных затворов, последовали выстрелы. Он успел забежать за сарай, а там местность знакомая: кусты, лес, болото.

Всю ночь Дима шел, удаляясь от села, а утром повстречал идущий при полном боевом снаряжении отряд пограничников. Он рассказал им о бесчинствах немцев и как к ним скрытно подобраться. Его отправили в тыл, а позже он узнал, что та часть фашистов, что была в селе, уже уничтожена.

Вскоре Дима оказался на Урале в детском доме со многими своими ровесниками. Учился в общеобразовательной школе, а в свободное время показывал свое мастерство, как правильно кидать камень в цель, увлекая ребят этой игрой.

Через некоторое время в школе появились новые спортивные соревнования: бег, гимнастика, плавание, и успевающим, победителям в таких состязаниях, вручали значок с названием «Готов к труду и обороне». Учащиеся стали увлекаться этими занятиями и постепенно потеряли интерес к киданию каменей.

Прошло два военных года. Дима не получил от мамы никакой весточки. А папа его нашел и приехал. Его демобилизовали по ранению. Сын был так рад, что готов был находиться с отцом весь день. Но тот устроился на работу взрывником по добыче полезных ископаемых и всегда возвращался домой поздно. Дима много раз просил папу взять его с собой на работу. Но получал один и тот же ответ: «Подрасти, сынок, окрепни немного, труд очень тяжелый и условия сложные».

А он давно считал себя крепким. От занятий физкультурой Дима стал сильным, ловким, и учителя в школе поговаривали, если у него пойдет так и дальше, вручат ему значок ГТО. И однажды папа сказал:

– Сегодня большой пласт земли будем снимать. Покажу тебе мирный взрыв для благосостояния Родины. Увидишь, как богата наша земля-матушка.

На месте, куда отец привел сына, Дима увидел вдалеке множество ярких флажков, обрамляющих контуры подрыва земляного пласта. Оттуда тянулся бикфордов шнур до самого укрытия, где находились инженеры и рабочие. Папа убедился, что никого нет на опасном участке, и скомандовал:

– Можно начинать!

И только подожгли бикфордов шнур, как увидели, что с противоположной стороны от намеченного взрыва с горы стала спускаться геологическая экспедиция… Видно, с пути сбилась и направлялясь прямо в запретную зону.

– И откуда они появились? – закричал отец. – Докладывали мне: все благополучно!

Обстановка осложнилась: до геологов не докричишься, а бикфордов шнур горит, к динамиту приближается.

Дима быстро вскочил, подобрал подходящий камень, кинул – и точно попал в фитиль, погасив его. Это произошло так быстро, что секунду стояла тишина… А потом все, кто стоял рядом с Димой, подхватили его и с радостным криком «Молодец!» стали подкидывать. А больше всех радовался папа, что его сын такой меткий и сообразительный.

С тех пор Дима получил прозвище, вернее звание «Чемпион по метанию булыжников».

После окончание войны мама Димы вернулась из фашистского лагеря. Жизнь продолжалась со своими радостями и заботами. А Дима мечтал в будущем заниматься, как и папа, мирными взрывами.

Гаврош

Войска фашистской Германии вероломно напали на Советский Союз.

Пограничники первыми вступили в бой с противником и с трудом сдерживали его вторжение из-за превосходства фашистов в живой силе и технике. Группа связи разведчиков то и дело докладывала в часть о продвижении врага, и полк менял дислокацию во избежание больших потерь, при этом нанося врагу неожиданные удары.

Однажды после очередного изматывающего дня, пройдя по болотам и через чащобы, связисты возвращались в часть. Решив перекусить, разложили под кустом паек: хлеб, тушенку. И тут вдруг в зарослях показалась маленькая чумазая голова пацаненка в большой кепке, закрывающей даже уши. Он вышел навстречу солдатам, худой, в рваной одежде, с огромными глазами, остановившимися на еде.

– Ну, что стоишь, малыш? Иди поешь! – первым сказал ефрейтор Степан.

Пацаненок сразу признал своих, сел посередине солдат и стал быстро поедать хлеб с тушенкой.

– Ты не торопись, – смеются солдаты, – это все твое.

Утолив голод, пацаненок продолжал сидеть посередине. Степан его спрашивает:

– Ну, теперь отвечай, откуда ты?

Он, не задумываясь, стал быстро говорить:

– Немцы, как вошли в село, взрослых и детей в разные стороны развели, забрали тятеньку, маманю и, тыча автоматами, куда-то погнали. Меня с ребятами стали сажать в вагоны. Я побежал. Немцы стреляли, вот, в кепку попали, – и он показал ее, простреленную насквозь. – Бежал долго и заблудился, чуть в болоте не утонул. Вас встретил, никуда отсюда не уйду! – выпалил он.

Солдаты задумались, лица их посуровели:

– Что будем делать с пацаном? – спросил всех Степан.

– Давай заберем его к себе, а там видно будет, – ответили ему.

В части доложили старшине о случившемся, он посмотрел на мальчугана, оглядел его с ног до головы, взъерошил грязные волосы и строго скомандовал (хотя у самого в глазах искорки радостно сверкали):

– Помыть его, переодеть, накормить и нехай живет. Будет всем сынко, наш Гаврош! А ты, Степан, раз привел его, так сшей ему форму.

С тех пор к мальчугану прилипло имя Гаврош.

Он оказался смекалистым, любознательным и скоро знал по имени всех солдат и старался разобраться в работе связиста. Ему это легко удавалось. Где бы часть ни находилась, он всегда был при старшине, помогал ему в деле. А Степан в свободное время сшил ему форму, одной иглой без швейной машинки, она получилась немножко нескладная, но была настоящая, солдатская. Когда отделение стояло в шеренгу перед инструктажем, старшина сначала останавливался перед Гаврошем, поправлял ему гимнастерку и только тогда давал всем указания. Словно это был ритуал на счастье связистам, идущим в логово врага, который продвигался в глубь России.

Однажды старшина, принимая данные от разведки, то и дело хватал то одну, то другую трубку телефона и передавал донесения в полк. Тут быстро вошел майор и с ходу заявил:

– Я срочно еду в полк. Гаврошу тут оставаться опасно, надо переправить его подальше.

И, вытащив из планшета два пакета, отдал один старшине, другой положил обратно. Старшина, не отрываясь от аппаратов, обнял Гавроша одной рукой и с теплотой в голосе проговорил:

– Надо, сынко. Надо!

Мальчуган хотел было расплакаться, но сдержался. Майор посадил Гавроша в машину, дал полный газ, и они помчались, подпрыгивая на ямах и кочках. Только тут Гаврош дал волю слезам. Ему было обидно покидать друзей в самое тяжелое для них время.

Проехав километров шестьдесят, майор остановил машину и вышел зачем-то. Гаврош воспользовался моментом, открыл противоположную дверь и, пригнувшись, побежал к опушке леса. Скрываясь за деревьями, он видел, как майор бегал, окликал его, потом посмотрел на часы, сел в машину и рванул с места. Гаврош побежал назад по дороге, по которой только что проехал. Чем ближе к части, тем сильнее чувствовался запах гари. Слышались взрывы снарядов. Оказавшись еще ближе, увидел зарево горящих зданий. Ноги у него болели от не по размеру больших сапог.

Когда он пришел в часть, какой-то солдат, испачканный копотью до неузнаваемости, выносил связное оборудование. Старшина то нажимал на зуммер, то крутил вертушку аппарата и кричал в трубку:

– Звезда! Звезда! Отвечай!

При виде Гавроша он явно удивился, но у него не было времени даже что-то сказать, и он продолжал вызывать:

– Звезда, отвечай!

Гаврош посмотрел на уставшего старшину, на кабель, тянувшийся от телефонного аппарата куда-то в неизвестность, и пошел вдоль него, крадучись, словно маленький зверек: через заросли, через болота. Когда он был весь уже мокрый и в грязи, провод наконец-то привел его к возвышенности. Ползком, незаметно он взобрался на нее и увидел много ям от взорвавшихся бомб. В одной из них лежал ефрейтор. Гаврош бросился к нему.

– Степанька, вставай! – тормошил его Гаврош.

Степан шевелил губами, но слов не было слышно. Одна рука у него висела, как плеть, другая была привязана к вертушке телефонного аппарата, видно, сил у него не было даже прокрутить ее.

Тут стал нарастать лязг гусениц и шум моторов. Гаврош выглянул из-за укрытия. По направлению к ним, словно полчище тараканов, ползла колонна танков, рядом шли вражеские солдаты, будто большой рой муравьев. Мотоциклисты с ревом приближались все ближе и ближе. Гаврош подумал, что там, за горой, никто не видит врага – ни солдаты-однополчане, ни старшина.

И он взялся крутить вертушку:

– Я Звезда! Я Звезда! – кричал он звонким ребячьим голосом.

В трубке раздалось:

– Слушаю тебя, Звезда. Ответьте, какая обстановка.

– Рядом со мной много всякой техники, живой силы не сосчитать сколько.

– Как ты там оказался, Гаврош? – кто-то спросил испуганно.

– Стреляйте! Стреляйте по ориентиру, где нахожусь. Они уже рядом!

На этом связь прервалась, в трубке принимающего связь послышался треск.

Когда орудия полка перестали стрелять по указанному месту нахождения врага, было уничтожено большое количество разной техники неприятеля. Враг бежал, преследуемый нашими бойцами.

Гавроша нашли присыпанным землей и накрытым телом Степана, видно он из последних сил спасал мальчугана. Гаврош лежал, как бугорок земли, без движения, крепко сжав в руке телефонную трубку. Старшина поднял его, прижал к себе и побежал к транспортеру, ожидавшему их. Гаврош открыл глаза и тихо сказал:

– Тятя, я знал, что ты придешь первым.

Скоро Гаврош был представлен к ордену Славы с лентой – черно-оранжевой полосой, цвета доблести и славы, и ему было присвоено звание ефрейтора.

Сержанту Степану было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Гаврош прослужил в отделении связи у старшины до конца войны, до самой победы над врагом.

Демобилизовались они вместе.

Для старшины Гаврош навсегда остался сынко.

Крепко взявшись за руки

Капитана Волина выписали из госпиталя после ранения руки. Дали ему отпуск на месяц, чтобы отдохнул и кисть потренировал. Если движение не восстановится, не избежать ему увольнения из армии.

Он стоял в раздумье. «Куда ехать? Родители в эвакуации. Дома нет никого. Может, остаться при госпитале?» – размышлял он.

– Поехали ко мне, – предложил ему сослуживец майор Сечин. – Я в этих краях родился, тут и хата моя. На домашних харчах сил быстрее наберешься. Птичек послушаешь. Успокоишься. А за это время родителей разыщут, и в часть вернемся вместе.

Подумал Волин: «И правда, куда я с одной рукой?» – и согласился. Собрал форменную одежду, положил все в чемодан. Мундир на себе поправил. Фуражку надел зеленого цвета – цвета своей части и вышел во двор.

Возле госпиталя их уже ждала телега с унылой лошадью, в повозке сидела девушка, одетая по-мужски: в сапогах, брюках, телогрейке и нахлобученном до самых ушей картузе. Онабросилась к майору и расцеловала его.

Знакомься! – сказал Сечин Волину. – Моя сестра.

– Лена, – тихо отрекомендовала себя девушка, быстро села в телегу и всю дорогу до дома разговаривала с братом, изредка поглядывая на Волина.

В доме жизнь была спокойная. Сладкий запах хвои доносился из леса и приятно дурманил голову. Пели птицы, кудахтали куры – все это было странно видеть после шумного фронта. Майор Сечин каждый день что-то делал: колол дрова, чинил дом, забор, и везде ему помогала сестра в своей неизменной мужской одежде. Погода была сырая, грязь и огромные лужи были повсюду. Видно, ей было не до нарядов. Капитан наблюдал за их работой и хотел бы помочь, но кисть причиняла боль при любом движении.

– Поможешь, когда выздоровеешь, – говорил ему майор, а Лена делала вид, что его не замечает.

Обедали все вместе. Брат и сестра, помыв руки, не переодеваясь, перекусив, спешили опять трудиться.

Прошла неделя, как капитан прожил в этом местечке, но стал тяготиться, ему казалось, что он тут бездельник. И решил: «Уеду! А оставшиеся дни проведу в родительском доме».

– Спасибо за гостеприимство! – сказал он. – Отдохнул и хватит.

Майор уговаривал капитана не спешить с отъездом, но тот заявил, как отрезал: «Еду сегодня!»

Телега, скрипя, подъехала к крыльцу. На ней сидела молодая, красивая, в шерстяном платье, стройная, крепко сложенная девушка. Капитан не сразу опознал в ней Лену, а потом оторопел. Он сел в телегу и не оторвать от нее взгляда. Ехали они долго, молча, он все смотрел на нее, а она ни разу не повернулась к нему лицом.

– Стой! – закричал Волин. – Поворачивай назад! Душа разрывается, не могу дальше ехать!

Она обернулась, и тут он увидел ее заплаканное лицо. Он понял, что нравится ей, да и она ему в душу запала. Капитан снял ее с телеги, не почувствовав даже боли в руке, взял за руку, и они не спеша пошли рядом. Телега скрипела позади них, но им казалось, что это радостная мелодия.

Прошло время, закончилась война, капитан стал генералом. И где бы он ни был с женой, они всегда шли вместе, крепко взявшись за руки.

Отличный пограничник

Это была цирковая династия: Лёня с папой и дедушка. Раньше они выступали, занимаясь джигитовкой на скачущих лошадях. Но папу забрали в армию, и дедушка перешел на дрессировку волчонка. Волчонок вырос большой, сильный, сообразительный, и назвали его Серый. Дедушка подогнал волку сбрую, будто он лошадь. Лёня садился верхом на него и махал саблей. Делая акробатические упражнения, он мчался по арене под ликование зрителей. Лёня был мал росточком, но физически развит. Ему шел седьмой год.

Самый главный номер у них был, когда дедушка с кожаным портфелем обходил зрителей и раздавал им листочки с буквами. А волк позже обходил посетителей, находил у них листочки и нес на арену, складывая в слова:

– Цирк начинается!

Зал рукоплескал, а дедушка из портфеля вынимал что-то вкусное и давал Серому в качестве вознаграждения. После этого Лёня верхом на волке уезжал, а дедушка, собрав все буквы в портфель, бежал за ними, догоняя своих партнеров.

Как-то дедушку и Лёню пригласили выступить с концертом в погранотряде недалеко от границы. Они уже не первый раз там выступали и радостно согласились. На их представление собрался полный зал: офицеры, солдаты и штатские. Зал дружно смеялся, увидев, что волк лошадью стал, и восхищался лихим седоком – мальчиком, мчавшимся на нем по арене.

На следующий день с раннего утра дедушка, Лёня и Серый поехали на машине давать концерт в комендатуре. Проехав несколько километров, они услышали над собой гул и рев пролетавших самолетов. И первый снаряд, выпущенный с противоположной стороны границы, взорвался прямо рядом с машиной. Это началась Великая Отечественная война.

Машину перевернуло. От взрывной волны Лёня обо что-то ударился и потерял сознание. Он очнулся, когда кто-то стал его сильно трясти. Лёня открыл глаза. Солнце уже шло на закат. «Видно, я долго лежал без сознания», – подумал он и увидел рядом кованый сапог. Над ним стоял солдат в немецкой форме. Лёню подняли за воротник курточки и повели мимо хохочущих фрицев, мимо тарахтевших мотоциклов и военных, расквартированных уже по хатам. Его привели в просторный дом, за столом сидел человек в блестящих погонах.

«Наверно, это начальник, офицер», – решил Лёня.

А тот поставил на стол открытый портфель и спросил:

– Твой?

Лёня узнал свой портфель и поэтому ответил:

– Мой!

– Что за секрет в листочках с буквами? – задал вопрос офицер.

– Да это цирковой реквизит. Мы с дедушкой концерт давали.

Начальника, видимо, Лёнины слова заинтересовали, и он спросил:

– А много зрителей было в зале? И что ты там видел?

«Так он по количеству людей хочет определить, сколько военных здесь!» – сообразил Лёня и ответил:

– Я на арену смотрел, мне было не до этого.

Тут Лёня получил затрещину и упал.

– Отвечай, когда спрашивают! – с надрывом закричал начальник, позвал солдата, что-то прочеканил ему по-немецки и вышел, а часовой остался.

Лёня вытер опухшую губу и задумался: «Что бы мне придумать? Как удрать отсюда? И где сейчас дедушка и Серый?»

Обычно, если Лёне нужен был волк, то он свистел ему и тот немедленно прибегал. Но сейчас опухшая губа не слушалась, он и хотел бы это сделать, но получалось одно гудение. Превозмогая боль, Лёня сложил губы и еще раз сильно дунул. Вначале свист получился слабенький, но затем звонче, и он повторил его еще раз. Часовой оглянулся. Тут дверь резко распахнулась, и в помещение влетел Серый волк. Был он страшен: огромный, шерсть взъерошенная, пасть раскрыта, язык висит до груди. Часовой как стоял, так и обмер. Леня прыгнул на спину Серого, ухватил его за ошейник, и волк каким манером влетел, таким и вылетел – только их и видели.

Пришел начальник. Увидел: нет мальчика! Спрашивает: «Где он?» Часовой стоит, глаза вытаращил и бред несет: «Его волк унес!» Сочли, что солдат умом тронулся.

А Серый с Леней уже мчались в отряд. Там их встретили. Волк где-то поранился, рана кровоточила, ее промыли, подлечили. Лёня же рассказал сколько видел вражеских фрицев, и даже нарисовал, где что находится.

В эту ночь пограничники отбили у врага хутор, дали время подойти нашим войскам ближе к границе. Но неприятель был силен.

Лёню и Серого решили отправить в тыл. Волк от еды отказался и все прислушивался к шуму надвигающейся канонады, а потом вдруг неожиданно исчез, и никто этого не заметил. Связисты даже позвонили в полк, предупредили: «Если увидите собаку или волка, не стреляйте!»

Только к вечеру Серый вернулся, и не один, а с портфелем в пасти, а позади него медленно брел дедушка. У волка сбоку было красное пятно, не то от старой раны, не то он выдержал очередной бой. Но самое важное – когда открыли портфель, там обнаружили карты наступления немцев.

Дедушка рассказал, что, когда его допрашивали, фриц-начальник отобрал портфель и приспособил его для своих дел, а потом неожиданно ворвался Серый и устроил целое сражение.

Солдаты слушали дедушку и с уважением поглядывали на волка. А начальник отряда похлопал по холке Серого и произнес:

– Герой! От имени всех однополчан за доставленные ценные данные награждаем тебя знаком «Отличный пограничник» – и закрепил его на ошейнике Героя.

Дедушка тоже подошел к Серому, достал что-то из заветного портфеля и дал ему. Волк с удовольствием сьел и попросил добавки.

На следующий день Лёня с дедушкой направились в тыл, чтобы дать там концерт.

Герой Серый до самой победы над врагом участвовал со своими верными друзьями в цирковых представлениях и гордо носил на ошейнике знак «Отличный пограничник».

Конек-Горбунок

Ворон летел за голубем, хотел его клюнуть, но тот изловчился и сел во дворе возле конюшни. Оттуда вышел юноша лет пятнадцати, но не по возрасту одетый – в гимнастерке, брюках галифе, больших сапогах – и шугнул ворона. Тот, каркая, улетел, а голубь остался. Мальчик насыпал ему горсточку овса и заботливо сказал:

– И откуда ты взялся? Все птицы давно покинули деревню. Испугались шума доносившейся канонады. Набирайся сил и тоже улетай!

И правда, вдалеке раскатисто загромыхало, казалось, что по всему горизонту идет и приближается страшная гроза. Это напала и надвигалась на Родину вражеская немецкая армада.

Юноша вывел из конюшни лошадь: маленькую, приземистую, с большой блестящей, хорошо ухоженной гривой. Вся шерстка на ней смотрелась будто плюшевая. Была она уже в сбруе, с седлом, удилами и поводьями. Сбоку у нее висела в ножнах сабля и кнут из высушенной козьей ноги – у кавалеристов такой кнут считался шиком.

Из дома, стоящего рядом, выбежала женщина и кинулась к мальчику.

– Петя, я тебя не пущу. Отец ушел на фронт, ни одной весточки от него нет, и ты собираешься туда же. Не пущу! Ты единственный помощник остался.

– Мама, – отвечает сын, – я тебе давно говорил. Тут недалеко кавалерийский эскадрон. Я еду туда, не возьмут меня – вернусь! А тебе сегодня надо уезжать. Придет машина, и тех, кто остался еще в деревне, отвезут в тыл.

Мать знала настойчивость сына, весь в отца, что задумает, уже не остановить. Она надеялась, что он вернется, обняла его, перекрестила.

Сын лихо прыгнул на лошадь, похлопал ее по холке и скомандовал:

– Пошла, Пулька!

Лошадь сразу поскакала, а он то и дело оглядывался, махая рукой матери.

Весь день Петя добирался до места назначения, шум канонады доносился все ближе и громче. Его останавливали патрули, заставляли разворачиваться обратно домой. Но он обходил их стороной и к вечеру оказался в кавалерийском эскадроне. Встретили его не так, как он ожидал. Недоброжелательно.

– Ты зачем, малец, сюда пожаловал? – сердито спросили его.

– Я хочу служить у вас в кавалерии, – не моргнув глазом, отчеканил он.

– На этом Коньке-Горбунке? – заулыбались военные.

Видно, их заинтересовал этот мальчик и его смешная лошадка, и они поинтересовались:

– А что ты умеешь делать, как боец?

– Все, чему научил меня папа-кавалерист! – ответил он.

– Ну, тогда сними вон ту фуражку, висящую на жерди.

– Это я могу, – заверил Петя. – Только пусть Пулька немного отдохнет.

И тут он вытащил из грудного кармана гимнастерки маленький кусочек сахара, который сейчас был для всех редкостью, взял лошадь за уздцы и отдал его ей. Она с наслаждением, закрыв глаза от удовольствия, захрустела.

Потом Петя выхватил саблю из ножен, прыгнул в седло, сел стройно, как кавалерист на параде, и высоко взмахнул саблей. Пулька, словно услышав его приказ, рванула с места галопом. Петя, не останавливаясь перед жердью, махнул саблей по фуражке, да так хорошо ее поддел, что она упала не поврежденной. Кавалеристы от удивления долго молчали, а потом разом заговорили:

– Ты молодец, и твой Конек-Горбунок тоже!

Тут подошел командир эскадрона и спросил:

– Как звать тебя, мальчик?

– Петя.

– Сколько лет тебе?

– Семнадцать.

– Паспорт покажи.

– У меня только метрика.

Прочитал командир документ, увидел в нем, что Пете только пятнадцать лет, улыбнулся и сказал:

– Кавалерист-то ты, я вижу, отменный, но мал еще, чтобы служить в армии. Подрасти немного. Сейчас поешь и – спать. Коня твоего тоже накормим. А завтра с утра отправляйся домой.

Рассвет еще не наступил, когда раздался тревожный звук трубы, она трубила сбор: «По коням!» Весь эскадрон враз собрался на оседланных, встревоженных предчувствием боя конях.

Петя замешкался. Пока разбирался у Пульки с ремнями, удилами и поводьями, кавалеристы ускакали, и он помчался вслед за ними. Его заметили уже, когда они все, придерживая коней, стояли на краю лесной чащи. Командир подошел к Пете и строго приказал:

– Последним поедешь и так всегда держать! – а сам стал пристально разглядывать в бинокль незнакомый поселок.

Кавалеристы разделились на две группы, все рысцой, затем галопом помчались на поселок. В окна домов полетели гранаты, раздались взрывы, лязг сабель и хрип лошадей. Фрицы выбегали, но их настигали кавалеристы. Бой закончился так быстро, что враг не смог опомниться, и их кони не успели разбежаться.

Кавалеристы готовились возвращаться в полк, вдохновленные, что у них нет потерь. Пете с его лошадкой разрешили ехать впереди всей конницы. Только они тронулись в путь, как Пулька встала и не с места, уши у нее ходуном ходят, ноздри раздулись. Впереди, возле дороги, виднелось какое-то строение, не вызывавшее никаких подозрений.

– В чем дело? – спросил Петю ехавший рядом конник.

– Пулька что-то почувствовала, – говорит Петя.

Напарник улыбнулся, не поверил, но на всякий случай доложил командиру. Тот послал пеших разведчиков, чтобы они скрытно, незаметно все разузнали. Скоро строение разлетелось от мощного взрыва. Оказалось, кавалеристов там ждала вражеская засада пулеметчиков.

– Нас бы тут много полегло, не предупреди нас Конек-Горбунок… Наш малыш – молодец! – ласково хвалили его кавалеристы.

Кто-то дал Пульке кусочек сахара, от которого она не могла отказаться – это было ее любимое лакомство. Петя не удивлялся чутью своей лошади, она и раньше осторожно обходила все незнакомые места.

С тех пор Петю оставили в полку, стал он настоящим кавалеристом, на полном довольствии и в почете. Форму ему подогнали по размеру, и звать стали как взрослого – Петр, а лошадке пристало прозвище Горбунок.

Кавалерийский эскадрон продолжал громить врага, нагоняя на него страх своей внезапностью. Фашисты же вели на них настойчивую охоту на мотоциклах с оружием, пытались догнать и уничтожить своим количеством.

Однажды, чтобы оторваться от неприятеля, нужно было пройти через поле неубранного картофеля. Пулька неожиданно встала возле него и дальше не идет. Петя не стал ее подгонять, догадался – зря она не заупрямится. Позвали конника, разбирающегося в минах. Опасение подтвердилось. Он провел весь эскадрон по одной безопасной тропе, и, лошадь за лошадью, они, счастливые, перешли через поле. Тут Горбунку достался уже не один кусочек сахара, а целая горсть. Он хрустел, и слюна от наслаждения капала у него изо рта.

Петр со сплоченными воинской дружбой кавалеристами участвовал во всех боях летом и осенью. Зима наступила неожиданно холодная, со студеным ветром. Снег шел, не переставая, и запорошил все на пути эскадрона. В этот момент их и окружили вражеские танки.

– Против танков саблями не повоюешь, – заявил командир, – надо выбираться!

А куда, в какую сторону – везде фрицы. Лошади устали, по грудь в снегу – они даже не шли, а толкали своим телом плотный снег, с трудом пробивая путь.

«Хуже нет, чем неизвестность, когда не знаешь, куда идти», – думали кавалеристы.

– Товарищ командир, дайте Пульке самостоятельность! Она нас выручит! – предложил Петр.

Командир подумал: «Не первый раз спасает Горбунок, может, и на этот раз выручит».

Петя вытащил из нагрудного кармана остаток сахара и дал Пульке. Отпустил свободно поводья и похлопал лошадь по гриве. Петя никогда не стегал лошадь плеткой, она была только для форса. Горбунок встрепенулся, зафыркал, развернулся и пошел в другую сторону. В начале пути снега было много, но чем выше кавалеристы поднимались за Горбунком, тем меньше его становилось, видно, ветром сдувало, даже местами появились кусты. Скоро весь эскадрон взобрался на возвышенность. Неожиданно с противоположной стороны показалась огромная колонна танков со звездами на броне, на которых находились солдаты в белой маскировочной форме и с автоматами наперевес.

Командир каваллеристов поднял высоко красное знамя, но тут раздался выстрел. Видно, целились в него, а попали в Горбунка, который стоял рядом и загородил командира.

Пулька упал вначале на передние ноги, потом на задние и рухнул на землю.

– Зарядить всем ружья и по кустам. Огонь! – разнеслось по эскадрону.

Как позже узнали, в кустах находился вражеский снайпер-корректировщик.

Петр наклонился над Горбунком Его огромные глаза словно говорили: «Извини, друг, я не хотел тебя огорчать. Так получилось». Конь уткнулся головой Пете в грудь, где у того в кармане всегда был сахар.

Тут подошли кавалеристы, у кого остался сахар или песок от него, положили рядом – большая сладкая горка выросла возле рта Горбунка. В глазах его застыло молчаливое «Спасибо!»

Откуда-то появился ворон. Он громко и тревожно каркал с высоты.

Прошло какое-то время. Петю отправили учиться в военное училище на офицера и в дальнейшем служить в пограничной кавалерии, а эскадрон еще долго воевал, до самой Победы! За Родину, за Горбунка!

Кукольник

Шла изнурительная война с фашистской Германией.

Если выдавался маленький перерыв между боями, красноармейцы устраивали перекур, чтобы отдохнуть, отвлечься от сражения с ненавистным врагом.

Один солдат в отделении никогда не скручивал цигарку с табаком. Он всегда в это время что-то увлеченно мастерил, что-то вырезал из дерева небольшим перочинным ножом и изредка точил его на каменном оселке. Однополчане не обращали на него никакого внимания: «Ну, мастерит, значит, ему это нравится», и не мешали солдату трудиться.

Как-то он изготовил деревянного человечка. Сшил и надел на него военную форму, присоединил к нему ниточки и укрепил на них коромысло. Потом, держа его в руке, поднял, и человечек как бы не спеша встал и пошел вразвалочку, точно как старшина, даже лицом он был похож на него. Красноармейцы, увидев это, засмеялись, перестали курить и окружили кукольника. Было удивительно смотреть на старшину, воплощенного в куклу. А когда она вдруг заговорила его голосом, дружный хохот грянул в окопах и усталость как рукой сняло.

Кукла открывала рот и рассуждала:

– Я сегодня каждому бойцу за храбрость, за разгром противника дам по пять сосисок, если будет мало, свою отдам. Мне не жалко. Только были бы вы все здоровы и сыты!

Старшина, увидев свой образ, схватился за живот, затрясся от смеха и то и дело повторял:

– Молодец, артист, всех развеселил. Молоде-ец!

С этого дня, если было свободное время, солдат-кукольник по просьбе однополчан давал представление. На него приходили посмотреть и из других подразделений, забыв даже о куреве.

Кукла забиралась на ящик из-под снарядов, чтобы ее все видели, и начинала свой концерт, прохаживаясь по деревянным дощечкам, стуча сапожками и разговаривая со зрителями:

– Вижу, вы хорошо мой приказ старшины исполняете. Пузо, как барабан, наели. Стали бравые молодцы и оружием владеете играючи. Фрицы со страху от вас бегут, только подковами сверкают, даже догнать их уже не можем. А догоним, последнему немцу подзатыльника дадим, чтоб не приходил больше! – и кукла с деревянным автоматом повернулась в сторону, откуда был слышен грохот канонады, и погрозила прикладом. Солдаты от восторга хлопали в ладоши громче, чем были выстрелы из винтовок.

Концерты давались от случая к случаю. Красноармейцы всегда спешили посмотреть их, иногда даже отложив на потом написание письма домой.

В один из дней кукольник находился на переднем бовом крае, вместе с однополчанами гнал неприятеля прочь из нашей страны. Неподалеку разорвался снаряд, и маленький металлический осколок, отлетевший от него, попал ему в грудь. Он упал. К нему подползла медсестра, хотела помочь, но это ей было не под силу – душа уже покинула его.

Попрощаться с солдатом пришел весь полк. Старшина взял коромысло с веревочками, хотел поднять куклу, чтобы она в последний раз прошлась возле своего мастера, артиста и воина. Но она никак не хотела стоять на ногах и то и дело заваливалась то на один бок, то на другой и падала. Старшина положил ее рядом с кукольником. Прощальный выстрел из орудия разнесся громким эхом.

Вскоре враг был разгромлен.

На месте гибели воина-артиста был поставлен памятник «Солдат с Куклой».

Маленький солдат

Враг неожиданно напал на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война.

Стрелковой части выпало вести бой с превосходящим в военной технике противником, и приходилось то отступать, то наступать. Старшина то и дело принимал пополнение новобранцев. Вот и на этот раз к нему прибыло тринадцать солдат из разных родов войск, уже обученных военному делу. Все высокие, широкоплечие, как на подбор, и только один маленький, в лихо надвинутой на затылок пограничной фуражке.

Старшина познакомился со всеми, узнав имя, отчество и только последнего солдата долго разглядывал: «И зачем таких маленьких берут в армию? Ну ладно, сидел бы в засаде на границе, его там не видно, а тут винтовка в два раза выше его. Да он даже среди кирзовых сапог затеряется». А боец стоит и тоже со старшины глаз не сводит, даже не шевелится, винтовку крепко в руках держит – видно, сила в нем есть.

– Как фамилия? – спрашивает его старшина.

– Маленький! – отвечает солдат.

– Да я знаю, что ты маленький, как величать тебя?

– Так и величайте. У меня фамилия такая.

В строю засмеялись, и кто-то съехидничал:

– Он коротенький!

– Прекратить! – прервал насмешников старшина. – Всем сейчас на отдых, завтра будет тяжелый день.

Утро началось с далекой канонады, слышались глухие взрывы, казалось, земля зашевелилась. Бойцы расположились в приготовленном окопе. Приникли к брустверу и глядели вдаль, где был противник, но из-за серого тумана, надвигающегося волнами, ничего не было видно. По команде старшины солдат-знаменосец высоко поднял красное полотнище. Знамя в его руках даже не шелохнулось, словно предчувствовало, что главная его цель – впереди.

– В атаку, вперед! – разнеслось по окопам.

И тут со стороны врага застрочил пулемет, древко разнесло в щепки. Вражеский пулеметчик, видно, был классным специалистом по меткости и, казалось, насмехался над всеми.

Чтобы не терять бойцов, старшина скомандовал: «Всем в окоп!» – и, схватив телефон, стал докладывать обстановку в штаб, чтобы данный объект врага не бомбили, под обстрел могут попасть свои.

– Дайте пять минут на обдумывание, – заявил он в трубку.

Маленький слышал весь разговор и, пока старшина продолжал что-то громко говорить, засунул знамя себе под гимнастерку, свернул ремнем несколько гранат, нахлобучил фуражку пограничника до самых глаз, перепрыгнул через бруствер и пополз.

Это случилось так быстро, что сослуживцы не успели ничего ему сказать, а старшина увидел только подметки сапог удаляющегося Маленького и крикнул:

– Назад, боец! Назад!

Но он молчал и упрямо полз в сторону врага.

Туман уже рассеивался, все прильнули к брустверу, и старшина со всеми, не отрываясь, глядел на удаляющегося солдата. Маленький полз, и со стороны своих было видно, как он лихо прятался за камнями и в кустах, продвигаясь к цели.

Старшина то и дело от переживания тер висок, дал указание не шуметь, словно успокаивал неприятеля, что ни один солдат не пойдет в атаку.

Маленький уже близко подобрался к дзоту, из которого стрелял противник. Его заметили, и пули защелкали по валуну, за которым он успел спрятаться. Не останавливаясь, проявляя чудеса ловкости, он прыгал от валуна к бугру, словно заяц, и полз по земле, по траве, будто змей невидимый. Его даже враг потерял из виду, строчил из пулемета куда попало. Маленькому этого было достаточно, чтобы быстро оказаться там, где укрылся враг. Он бросил в амбразуру дзота связку гранат. Грянул мощный взрыв.

Когда черный дым рассеялся, все увидели Маленького с развевающимся красным знаменем в руках. И всем показалось, что он был похож на великана. Солдаты, воодушевленные героизмом однополчанина, словно связанные чем-то воедино, враз примкнули штыки к винтовкам и бросились в атаку. Громкое «Ура» долго доносилось с разных сторон поля боя и замолкло лишь тогда, когда враг был разгромлен.

После боя старшина вызвал Маленького и сказал ему, словно прочеканил:

– За смелость и сноровку будешь награжден! А за невыполненный приказ «Назад!» – наряд вне очереди: двое суток чистить картошку у повара!

Маленький понял – старшина его пожалел: чистить картошку – это все равно, что получить увольнение на отдых.

Когда Маленький вернулся в часть, все солдаты почему-то больше не называли его по фамилии. А звали «Великан». А он был не против.

«Ёлки-палки»

Два года шла Великая Отечественная война.

В семье Николаевых отец, кадровый офицер, уже находился на фронте, а сына только сейчас забрали в армию. В начале службы он регулярно писал письма, когда учился в военной спецшколе, а потом неожиданно замолк и не подавал ни одной весточки о себе.

Николаев-отец, майор, служил политруком, и его часто посылали на передний край боевых действий. Вот и на этот раз он осматривал местность, где шел ожесточенный бой небольшого подразделения красноармейцев с превосходящим в живой силе противником. Связь с полком была нарушена, ее восстанавливали, но она постоянно прерывалась. Вокруг окопа белый снег смешался с серой землей, повсюду виднелись дымящиеся воронки от снарядов, земля дрожала, пули свистели, пахло горьким порохом. Порою грохот ненадолго затихал, и тогда солдаты располагались в укрытиях, закуривали махорку, дымя и немного успокаиваясь.

По плану майор уже должен был возвращаться в полк с донесением об увиденной обстановке. Проходя возле раненых, он заметил мечущуюся вокруг медсестру. На носилках рядом лежал штатский мужчина с забинтованной до самых бровей головой, опухший и без сознания.

– Что случилось? – спросил майор медсестру.

– Да вот, к нам только что принесли раненого, – и она на минутку замолкла, – его бы в лазарет отправить, да связи пока нет, а я здесь нужна, раненых очень много.

– Вот тебе и елки-палки! – воскликнул майор (была у него такая привычка еще на гражданке – при неожиданных обстоятельствах так высказываться) и продолжил: – Бежал-то, видно, штатский к нам не зря. Не дай Бог душа его покинет. Я сам доставлю его до полка. Мне как раз туда надо срочно возвращаться.

Он поправил форму, пистолет, накинул на себя белый маскировочный халат и, ухватив за ручку носилки, ползком потащил раненого в сторону своих. Ему бы только из этого простреливаемого пространства выбраться, а там повозка или машина доставит их до места назначения.

Снаряды неприятеля снова стали разрываться, долетая и до них. Поле с редкими деревьями все было изрыто воронками. Майор то и дело сползал с носилками то в одну, то в другую воронку, надеясь, что два раза снаряд не попадет в нее, и продолжал ползти, оставляя за собой глубокий след от носилок.

Вдруг между деревьев майор увидел группу фрицев. «Видно, эти диверсанты наткнулись на наш след», – рассудил он и, сняв с себя маскхалат, накрыл им раненого, чтобы тот был менее заметен на снегу. Сам встал возле одинокой березки и выстрелил. Немец упал, а вслед раздалась автоматная очередь. Березку разнесло в щепки.

В этот же момент со стороны тыла неожиданно появилось многочисленное, двигающееся вперед широким фронтом, молчаливое, но суровое советское воинство. Немцы без выстрела решили ретироваться.

– Вот тебе и елки-палки! – с облегчением громко сказал майор, вытирая ладонью мокрый лоб.

Мужчина на носилках, видно, очнулся, протянул ему руку и тихо проговорил:

– Папа, это ты?!

Майор замер. Он услышал родной голос, который ни с кем не перепутаешь. В сердце кольнуло, и он бросился к сыну, обнял свою близкую, дорогую кровинушку, повторяя одни и те же слова:

– Я, сынок! Я, твой отец!

Вдалеке на передовой раздавались громкие раскаты «ура!».

Вскоре грохот орудий замолк. Отец привез сына в лазарет. Позже он узнал, что его сын, солдат-разведчик, доставил в подразделение ценные данные о дислокации войск противника.

После этой встречи отец и сын Николаевы не виделись два года и встретились только после окончания войны на параде в День Победы над врагом.

Самолет

Получив карточки на хлеб, мама сказала:

– Сынок, папа у нас на фронте, теперь мы должны помогать друг другу. Ты большой, уже в первом классе, твоя обязанность: хорошо учиться, прибираться в доме и ходить за хлебом в магазин. Вот тебе хлебные карточки – твоя и моя. Не потеряй их! А я пошла на работу, приду утром.

– Хорошо, – ответил Вова, надел пальто и не спеша пошел в магазин.

Идет, карточки разглядывает: «Обычная бумажка, и что их мама так бережет?»

По дороге он увидел тетю, в руках у нее был красивый игрушечный самолет, с большими крыльями, с красными звездами и с летчиком внутри.

– Продаю! Продаю! – твердила она.

Вова уже видел такой самолет на фотографии с папой, но этот был как настоящий, с ним можно было играть. Вова стоял и не мог оторваться от него.

– Тетя, а сколько стоит самолет? – спросил он.

– Тебе, малыш, не по карману, – ответила она.

– А если я отдам за него хлебную карточку?

– Это другое дело!

Отдал Вова ей хлебную карточку и получил взамен самолет. На оставшуюся мамину взял хлеба и с покупками вернулся домой. Потом схватил самолет и побежал во двор, чтобы показать его друзьям-приятелям. Ребята сбежались, всем захотелось поиграть с ним. Стали они бегать с самолетом по двору, по улице и громко жужжать:

– Ж-ж-ж-жииии!

Долго играли, пока не устали.

Мама пришла утром с ночной смены. Вова еще спал. На столе она увидела небольшой кусочек хлеба, а рядом самолет и сразу обо всем догадалась. Слезы накатились у нее на глаза: «Нам еще неделю жить до новых карточек, а как быть сейчас?»

Она взглянула на сладко спящего сына, взяла самолет, подержала его и снова поставила на стол. Вздохнула и медленно, словно не желая этого делать, положила его в сумку и вышла, чтобы продать и выручить немного денег.

Вова проснулся, кинулся к самолету, но его там не оказалось. Он все углы обшарил, в форточку выглянул: «Куда же он подевался?» Вдруг друзья прибежали, кричат наперебой:

– Вова, Вова! Твой самолет над домом кружится!

Выбежал Вова во двор и правда: самолет виражи делает, чуть крышу дома не задевает. Точно его самолет! Только размером больше – с большими крыльями, с красными звездами. Он им крыльями приветливо машет, а летчик улыбается, на папу похож. Полетал самолет, полетал и скрылся.

Вернулся Вова домой. Мама его встречает, улыбается, а на столе, как прежде, самолет стоит – тот самый игрушечный.

– Ты ко мне вернулся! – воскликнул Вова и радостно сказал: – Мама, я сегодня на этом самолете видел папу. Он мне рукой помахал.

Мама, ничего не сказав, нежно обняла сына и подумала: «До следующих карточек как-нибудь проживем».

История времен войны

Когда началась война с фашистской Германией, Валентина, девятилетняя девочка, осталась с матерью. Отец ушел добровольцем на фронт, хотя ему предлагали остаться в тылу, как руководителю крупного предприятия.

Жили они до войны в достатке. А тут в магазинах начались перебои с продуктами – уже с утра собирались огромные очереди, и не все могли отовариться. В стране ввели карточки – пайки на хлеб и другие продукты, но этого было недостаточно, чувствовался голод. Мать вынуждена была пойти работать на завод, где труженикам тыла давали дополнительные талоны на питание. Этот завод находился в Москве, а они с дочкой жили в пригороде, и ей приходилось вставать рано утром, чтобы успеть на поезд. Возвращалась она глубокой ночью.

Валентина училась в школе, там во всех классах не прекращались занятия. Только изменилась обстановка возле дома. На поле поставили зенитные орудия, которые то и дело громыхали, сотрясая бревенчатый дом, и разгоняли и уничтожали самолеты врага, прорывавшиеся к Москве.

С каждым годом жить становилось тяжелее. Валентина с матерью стали вскапывать во дворе землю, сажая картошку, и пилили засохшие деревья, заготавливая на зиму дрова. Делали они это вдвоем: уставшая мать и маленькая неокрепшая девочка, желавшая как-то угодить родительнице.

За несколько месяцев до окончания войны прибыл отец. Мать и дочь были счастливы и думали, что его демобилизовали навсегда и, наконец-то, им станет легче жить. Но оказалось, их морской полк перегоняют с дальневосточного фронта на запад в сухопутные войска, и командование дало ему возможность проведать близких. Он переночевал, а утром встал, обнял обеих, поцеловал и уехал.

От отца, как и раньше, они получали письма, даже чаще, чем когда он был на дальневосточном фронте.

Прошло девять месяцев. Мать, беременную, отправили в роддом. И в самый канун дня победы над врагом у них родился сын. В это время Родина ликовала: фашизм побежден. А в дом пришла повестка: явиться в военкомат.

Валентина пришла по вызову. Ей вручили предметы, оставшиеся от отца: планшет офицера, две фотографии – жены и дочери и незаконченное письмо: «Скоро буду с вами, мои ро…»

Несколько дней она не говорила матери о нагрянувшем горе. И только когда та привезла новорожденного домой, Валентина показала ей извещение о гибели отца. Мать охнула, присела на стул, обхватила голову руками и запричитала:

– Доченька, как же мы будем с тобой дальше жить? Дитя кормить надо. Дом разваливается. Тебе надо школу закончить, в институт поступить.

Валентина хотела успокоить маму, но горький спазм сковал ее горло. А маленький братик громко плакал, будто тоже узнал, что отец погиб.

Сдав с отличием экзамены за девятый класс, девочке пришлось пойти работать на завод.

Подруга журавушка

Враг прорвался на территорию России. На границе шла ожесточенная окопная война. Бойцы отражали натиск неприятеля, и его наступление захлебывалось. Но он продолжал стрелять по ориентиру – высокому сухому дереву с большим журавлиным гнездом.

Сержант Журавлев (фамилия у него была такая) решил спилить дерево. Только подошел к нему, услышал не то стон, не то плач на макушке, где было гнездо. Он полез наверх и обнаружил в гнезде двух журавлей: один был мертв, видно, в него осколок снаряда попал или пуля угодила, а другой лежал на нем еще живой, очевидно, не хотел бросать погибшего друга. Был он обессилен и недвижим, наверно, уже много дней не ел и не пил. Птица даже не испугалась при виде человека. Он взял журавля и, держа его одной рукой, стал спускаться с дерева. Солдаты, оказавшиеся рядом, смеются: «Сержант Журавлев свою журавушку нашел». И правда, это была самочка.

Попросив однополчан спилить дерево, он пошел в окоп, нашел местечко, где слышимость взрывов во время боя была поменьше, расстелил на земле телогрейку и уложил журавушку. Она, по-прежнему, не сопротивлялась. Сержант дал ей из кружки попить. Она с жадностью стала хлебать воду большими глотками.

– А чем кормить-то будем? – спросил он окруживших его солдат. Те восприняли его слова серьезно.

– Можно давать ей то, что мы сами едим. Пусть на нашем довольствии будет.

И с этого дня каждый солдат приносил ей что-то вкусненькое из своего пайка, а то и из своей заначки. И удивительно – солидарная любовь солдат к журавушке подействовала. Она стала быстро поправляться, узнавала всех, кто к ней приходил, а особенно радовалась сержанту, даже если он еще был далеко от нее. Все говорили: «Наверно, узнает по звяканью медалей, что висят у него на гимнастерке».

Она ласково его встречала, тыча головой ему в лицо, в грудь и курлыкала. Солдаты смеялись: «Вот сержант себе подружку нашел!» – и сами радовались. Придут после боя в час затишья усталые, погладят ее, усталость враз исчезает. Казалось, все чувствовали, что веет от нее домашним уютом и теплом.

Однажды, когда журавушка оправилась, а полку предстояло идти вперед, в наступление, они решили ее отпустить. Сержант и солдаты попрощались с ней, вынесли ее на волю и подкинули. Она же, словно большой белоснежный голубь, разогналась и полетела, молча, словно обиделась, что ее никто не останавливает, улетая дальше от надвигающегося грохота канонады.

Прошло два года. Война еще шла, но врага уже гнали за пределами границы. На том месте, где когда-то шли бои, расположился полк для отдыха и переформирования.

И тут на поле, где маршировали солдаты, села журавушка с двумя журавлятами. Казалось, она смотрела в лицо каждого проходившего солдата, то и дело что-то сообщая своим деткам, может, говорила: «Я не узнаю его, тут все с орденами и с одинаковыми закопченными лицами». Вместе с журавлятами она разбежалась и, громко курлыкая, они улетели, сделав круг над полем.

А по полю раздался радостный крик:

– Товарищ лейтенант! Журавлев! К вам только что прилетала журавушка!

Память на всю жизнь

Еще год оставался до окончания Великой Отечественной войны.

Капитан Сорин получил извещение о гибели отца, матери и сестры, попавших под бомбежку вражеской авиации. Он всегда был жизнерадостным человеком, но тут враз посуровел, стал малоразговорчив и старался лезть во время сражения в самое пекло, презирая пули неприятеля и оберегая жизнь доверенных ему солдат.

Обычно после изматывающего боя на привале солдаты, отдыхая, чтобы отвлечься от прошедшего страшного дня, рассказывали разные байки. Капитан ранее тоже приходил, но на этот раз он сидел у старшины Киренко, с которым служил с самого формирования полка, и молчал, обхватив голову обеими руками.

Старшина не оставлял друга в одиночестве и, как мог, старался его успокоить, но все утешения были напрасны. «Погубит себя капитан раньше времени, – беспокоился Киренко, – что-то надо мне придумать. Отвлечь его надо!»

В это время в полку многие солдаты переписывались с девушками и в свободное время смаковали каждую полученную из тыла весточку. Старшина тоже писал письма и с нетерпением ждал ответов от своей девушки. Она его вдохновляла, передавала ему дух далекой гражданской жизни, и он порой задумывался о дальнейшей судьбе с ней.

И Киренко решил написать своей девушке все, что знал о судьбе Сорина: как служится ему и что произошло с его семьей, а в заключение попросил ее написать капитану теплое письмо, как это может сделать только женское сердце.

Прошло время, и однажды на привале, как всегда, однополчане радостно встречали почтальона. Капитан смотрел на все это без участия и был удивлен, когда ему тоже вручили письмо. Он его повертел, прочел обратный адрес, быстро раскрыл, глаза его заходили по листочку то вверх, то вниз и так несколько раз, Сорин улыбнулся. Старшина первый раз с тех пор, как капитан получил известие о гибели родителей, увидел на его лице улыбку. А тот, выхватив из планшета листок бумаги, стал быстро писать, потом он сложил его треугольником и, указав свой адрес, отдал почтальону.

С тех пор капитан использовал любую возможность написать письмо или просто черкнуть несколько слов и так же часто получал ответы. А однажды ему пришла посылка с варежками и с шерстяными носками. «И откуда она узнала, что у меня отмороженные руки? – подумал он. – Наверно, это случайность». Он их и правда повредил еще в начале войны в холодную зиму.

Сорина было не узнать, от его угрюмости ничего не осталось, он, как и прежде, стал шутить с солдатам, они отвечали ему тем же. Его все уважали за храбрость и за отношение к однополчанам. Старшина видел, как изменился капитан, и радовался за него, что тот немного оттаял. А сам стал реже писать знакомой девушке, а затем как-то на ее конверте написал «Адресат выбыл» и отправил обратно.

– У меня на хуторе невест много, – сказал он, – а у него одна. Нехай пишет!

Еще год оставался до конца войны. А она казалась вечностью!

Врага окончательно уничтожили в его логове в Берлине. Победу встречали салютами из орудий, винтовок и автоматов. Звук их удивительно изменился, стал каким-то праздничным. На серых, суровых, покрытых копотью лицах были слезы радости, но их никто не замечал. Дружба солдат стала крепкой. Хотя и были они разных национальностей, но все обнимались и с добром пожимали друг другу загрубевшие руки, вместе радуясь окончанию войны и торжеству солдатской верности. Крепкая дружба была и между Сориным – русским и Киренко – украинцем.

По окончании войны все получили ордена, медали, звания за храбрость, за защиту отечества. Капитан стал майором, а старшина – лейтенантом.

Поезд с демобилизованными солдатами и офицерами, заполнившими вагоны, отправился на родину. Разговоров только и было, чтобы не было больше войны и о предстоящей встрече с близкими и родными. Особые пожелания доставались тем, кто ехал к невестам. Смех стоял на весь вагон, и это не прошло мимо майора, который тоже поддерживал это настроение.

Поезд, на котором ехал Сорин, проезжал без остановки мимо того полустанка, где жила девушка. Только с городского вокзала он мог обратно добраться до нее. Но поезд на полустанке неожиданно резко затормозил и остановился.

– Майор, тебя-то вон ждут! – смеясь, сказал лейтенант Киренко и показал на толпу встречающих людей с цветами.

Сорин выпрыгнул из вагона и побежал к ожидающим. Многие солдаты тоже выбежали, чтобы пополнить баки и фляги водой. От ожидающих отделилась девушка и побежала навстречу майору. Они обнялись. Букет гвоздик выпал из ее рук.

– Вот интуиция! – удивился Киренко. – Среди всех солдат определить свего, родного. Вот это любовь!

Поезд протяжно загудел. Солдаты вернулись в вагоны.

Майор все стоял, обнявшись с девушкой, усыпанный цветами. И тут на всю станцию раздалось громкое «Го-орь-ко-о!», из окна вагона вылетел вещмешок майора, а за ним еще два с продуктами. Поезд удалялся и громкое «Горько!» становилось все тише и тише.

Через год лейтенант Киренко получил письмо:

«Здравствуй друг! Спасибо, что познакомил меня с девушкой, с Катей. Ныне она моя жена. Я увидел у нее твою фотографию. Жена ее бережет. Спасибо тебе за встречу, устроенную на полустанке. Навеки буду помнить твою дружбу. У нас родился сын, назвали его, как тебя, Миколой. Приезжай, будешь крестным».

Фотография

Похоронив мужа, вдова закрепила красную подушечку с его орденами под иконкой и поставила рядом на трельяж фотографию супруга – молодого солдата в гимнастерке. Горький ком подкатил к горлу, она готова была расплакаться. Села на стул и не отрываясь стала смотреть на портрет мужа, вздыхая и повторяя одни и те же слова:

– Как мало ты пожил, Коленька. Ушел от меня безвозвратно.

Ордена на подушечке сияли под ярким солнцем, огненный зайчик от них то и дело озарял лицо солдата, словно напоминая: «Вот он, победитель, герой, награжденный за мужество, за отвагу, за победу».

И только одна цветная планочка не блестела. Она висела на подушечке и не хотела вспоминать о прошедших годах войны. Она свидетельствовала, что у солдата было тяжелое ранение, от которого он так и не смог оправиться. Может, поэтому и не было у них детей. Но они с супругой никогда ни на что не жаловались, радовались завоеванной победе и счастливой жизни. А теперь вот она осталась без мужа. Наступило одиночество.

«Как я теперь буду без него?» – сокрушалась вдова.

Она долго смотрела на солнечного зайчика, бегающего по фотографии. Веки ее отяжелели, и она, прикрыв глаза, задремала. Привиделось ей, что к ней бежит Коля и улыбается. Молодой, кудрявый, сильный, в светлом красивом костюме. Обнял ее и говорит: «Не волнуйся, Нюра, я буду тебянавещать».

Вдова очнулась, горький ком исчез. Она взглянула на фотографию мужа – и ей стало немного легче. И тут она заметила, что на иконке тоже появился солнечный зайчик.

Братья

Жили-были два брата. Один был старше на год, но это не мешало им дружить и быть неразлучными. В детский сад пошли они в один день, и в школу тоже – младший не хотел оставаться один, без брата.

Была у них с детства мечта: стать известными гимнастами, и они готовились к этому, занимались в спортивной секции, показывая хорошие результаты. После школы планировали поступить в институт физкультуры.

Но тут нагрянула Великая Отечественная война. Старшего брата в тот же день вызвали по повестке в военкомат, младший, как всегда, тоже пошел с ним.

Военная комиссия посмотрела на старшего – он был высок и крепок, затем взглянули на младшего – он выглядел мускулистым и не по возрасту развитым. И их обоих взяли на военные сборы.

Попрощавшись с матушкой (отец был уже на фронте), они вскоре оказались в воинской части. Во всем показывали успехи: стреляли отлично, спортивные упражнения делали безукоризненно. Только за одно ругал их старшина. Когда отделение состязалось в беге, то братья всегда держались рядом, хотя старший с его длинными ногами мог прибежать первым. Но за это старшина отыгрывался, когда вел взвод: старший стоял в первом ряду, а младший в последнем. Их так и звали все: «Большой да Маленький».

Закончив военное учение, они отправились в самое пекло войны, где не хватало бойцов. На участке границы шел ожесточенный бой с переменным успехом – то пограничники захватят местность, то немцы. Бойцы, серые, чумазые от гари и пыли, уставшие, с впалыми глазами, невыспавшиеся, стояли насмерть.

– Вот и свежие силы прибыли, – встретил новичков капитан части.

Прибывшие спрыгнули с кузова автомобиля и стали перед ним в шеренгу.

– Скоро всем в бой. Готовьтесь к атаке! А ты, – указал он на Маленького, – пойдешь в разведку. Подберись поближе к немцам и разузнай обстановку.

– Товарищ капитан! – обратился к нему Большой. – Этот солдат щупленький. Если он схватит вдруг языка, не дотащит. Можно пойти с ним?

– Ну, если еще и немца в плен возьмете, то идите вдвоем! – отчеканил начальник.

Оставив все документы, сняв тяжелые каски, взяв только карабины и по паре гранат, они перелезли через бруствер и перебежками и ползком стали продвигаться к расположению врага.

Редкие выстрелы были слышны с обеих сторон. Солнце уже шло к закату и освещало возвышенность с кустами и верхушки деревьев. Братья слились с местностью и старались держаться в тени. Они засекли уже несколько огневых точек противника, как вдруг Большой тихо охнул и завалился на землю.

Что с тобой? – забеспокоился Маленький.

– Я не могу двигаться!

Посмотрел Младший на ногу старшего, а она прострелена и кровь хлещет. Перетянул ее ремнем и понял – это дело снайпера.

– Дай мне свои очки, брат, – попросил он (старший всегда ходил в очках), прицепил их к карабину и шепотом сказал:

– По моему сигналу постарайся поднять их до вершины кустарника и против солнца.

Понял старший брат смекалку младшего, а тот отполз в сторону и стал наблюдать за одинокими деревьями. На одном заметил непонятное шевеление веток и дал сигнал брату. Солнечный зайчик заиграл в стеклах, и тут раздался выстрел брата, поймавшего на мушку снайпера, стрелявшего в очки. С дерева что-то свалилось. Младший подполз к стволу сосны, там лежал немец, пуля задела ему бедро. Разоружив фрица, он оттащил его в сторону.

Братья задумались, как им теперь добраться до своих: один из них ранен, немец тоже. Решили так: младший ползет по-пластунски, тащит старшего, а тот фрица. Таким способом они продвинулись совсем недалеко, немец никак не хотел шевелиться, и это серьезно затрудняло их путь.

– Если так дело пойдет, мы лишь к концу войны доберемся до своих, – возмутился старший.

– А я вот что предлагаю, – решительно сказал младший. – Я на тебя немца взвалю, ты его держи крепко, а сам на меня ложись. Я вас всех на спине потащу.

Когда немцы из своих укрытий увидели на бугре своего солдата со странно шевелящимися ногами, но идущего в противоположную сторону, стрелять не стали. А красноармейцы были поражены – такой маленький солдат, а двоих детин притащил! Позже младший брат отшучивался:

– Брата я обязан был спасти! А «языка» приказано было доставить!

Командование представило обоих братьев к награде за ценные данные, полученные от захваченного немца. Капитан части, узнав, что они братья, не стал отправлять старшего в тыл, лечили его в местном лазарете.

Врага отогнали далеко, но война еще продолжалась. К концу войны за смелость и храбрость они были удостоены орденов и медалей, и им было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вернувшись домой, они застали матушку в полном здравии. Добрые письма, которые они писали ей, были хорошей поддержкой. А отец погиб.

Братья поспешили в институт физкультуры, исполнить свою заветную мечту – стать знаменитыми гимнастами. В приемной комиссии им сказали: «Поздно! Возраст не тот, только тренерами уже можете быть!»

Загрустили братья – война отняла у них исполнение мечты. А дома матушка сказала:

– Кому-то из вас надо работать, зарабатывать на жизнь.

– Ты, брат, иди учиться, – наставляет старший младшего, – а я пойду трудиться!

– Нет, ты иди в институт и повышай свои знания, – отвечает младший старшему.

Долго они уговаривали друг друга, но так и не договорились. И пошли оба брата восстанавливать разрушенную страну.

«Учиться никогда не поздно», – решили они.

Каравай дружбы

На годовщину Победы над фашистской Германией мы, трое друзей, офицеры Российской армии, всегда собирались вместе. Внуки, вдоволь наигравшись, попросили нас рассказать что-нибудь о нашей крепкой дружбе.

– С какого бы времени рассказать вам о нас? – задумчиво ответил я. – Пожалуй, начну с того времени, когда мы были такими же сорванцами, как вы.

…В ту пору шла Великая Отечественная война, до победы над врагом остался год. Моему другу Жене (а теперь, вы знаете, он Евгений Иванович) пришло извещение: погиб отец на фронте. Женя сидел во дворе на лавочке и всхлипывал. Я не стал его успокаивать, знал – от этого еще сильнее расплачется, а он вдруг поднял голову и говорит мне:

– Петя, скоро фрица уже прогонят из нашей страны, а мы с тобой ничего еще не сделали для победы. Давай махнем на фронт и поможем загнать врага в его логово.

Женя так хорошо это сказал, что мне понравилось и я решил поддержать его: «А что, и правда, убежим с товарищем на передовую громить фашиста».

Мы дружили втроем: я, Женя и Миша. О нас на улице говорили: «Они едины, как голова, спина и хвост». И правда, учились мы в одной школе, одновременно закончили шестой класс и друг без друга не гуляли. Миша принял наше предложение с большим энтузиазмом и воскликнул:

– Отомстим за Жениного отца! Наши папы живы, твоего демобилизовали по ранению, а моего по брони оставили. Ты, Петя, будешь у нас старшим, – дал он мне указание.

– Хорошо! – согласился я. – Берем только еду, чтоб никто не догадался о нашем побеге. А как доберемся до фронта, там военную форму дадут и оружие. В разведку станем ходить и будем добивать немцев.

На следующий день рано утром мы встретились с полными карманами черного хлеба. Взяли из дома только свою положенную порцию пайка. В стране была карточная система на все продукты питания, и мы не хотели, чтобы родители сразу заподозрили что-то неладное. Пришли на вокзал. На рельсах стояло несколько составов. Один из них, с товарными вагонами, пыхтел, выпуская по сторонам белый пар, а черный дым то и дело вылетал из трубы вверх.

– А в какую сторону ехать-то? – задумчиво спрашивает меня Миша.

– Да, наверно, этот пыхтящий поезд и довезет нас до места! – отвечаю я. – На всех его вагонах написано «Все для фронта!»

Состав из товарных вагонов был уже заполнен людьми. Мы пробежали мимо шумящего поезда до последнего вагона и, увидев в нем небольшой тамбурок, забрались туда и спрятались. Женя от нервного напряжения стал есть запасенный хлеб и сухарики. Поезд тронулся, набирая скорость, и хруст сухариков еще долго слышался в пути.

Ночь была летняя, теплая, нам не спалось. Уже светало, когда колеса заскрежетали по рельсам и состав остановился. Это была какая-то сортировочная станция: с одной стороны стояли вагоны, на которых был красный санитарный крест, с другой стороны из нашего товарняка выпрыгивали пассажиры, желая, видно, размяться и покурить. Поезд встал на заправку углем. Послышался разговор, из которого мы поняли, что это рабочие специалисты едут восстанавливать в тылу заводы.

Мы сообразили, что едем не в том направлении, выскочили из тамбурочка и побежали к пассажирскому поезду напротив, надеясь, что он довезет нас до фронта. Дверь была открыта, мы юркнули в вагон и поразились царившей там чистотой и порядком, несколько лавочек были недавно заново сбиты и пахло еще свежей сосной. Послышалось щелкание двери. Нас закрыли снаружи. Поезд тронулся, набирая скорость, и скоро из-за его стремительности за окном только мелькали очертания пролетающих деревьев и построек.

Я вытащил из кармана кусок хлеба. Женя посмотрел на него, и чувствовалось, что он проглотил появившуюся слюну. Разделив хлеб на три дольки, я раздал всем, а Мишин запас оставили на потом. Хотелось пить. Но ритмичный стук колес, переживания и ожидаемая неизвестность впереди дали о себе знать. Мы улеглись на лавочки и крепко заснули. Разбудил нас громкий гудок паровоза. Мы встали, разделили оставшийся кусок хлеба, что был у Миши. Женя, как-то извиняясь, его взял, видно сожалел, что свой слопал, ни с кем не поделившись. Нам после еды пить еще сильнее захотелось. Уселись возле окна.

Солнце светило ярко и спокойно, словно в жизни ничего плохого не происходило. А за окном стали появляться обугленные дома, черная, взрыхленная от взорвавшихся бомб земля, искореженные машины. Было безлюдно, даже не летало ни одной вороны. К закату солнца стали слышны глухие раскаты грома. Это явно разрывались снаряды. Стало как-то тревожно.

– Мы на правильном пути, – тихо сказал Миша, с трудом открывая пересохший рот.

Тут колеса резко заскрежетали. Когда поезд остановился, мы с трудом удержались на ногах. Перед нами по всей длине состава были видны автомобили с красными крестами и бегающие в белых халатах медсестры, выгружающие раненых солдат из машин на землю. Дверь в вагон внезапно открылась, вошел офицер, увидев нас, удивился и отчеканил:

– Быстро на выход! – и часовому, стоявшему рядом, – Придержи их!

Мы видели, как в вагон начали вносить на носилках неподвижных красноармейцев, хромавшим помогали взобраться, кто мог, заходил по высоким металлическим ступенькам сам, и все были перебинтованы. Пахло лекарством и йодом. Ни одного стона не было слышно, и от такой тишины стало страшно.

Подошел уже знакомый офицер. С трудом шевеля губами, мы попросили попить, и, как только мы наглотались воды, он спросил:

– Говорите, откуда и что здесь делаете?

– Мы тутошние, – отвечает Миша.

А я вторю:

– Отстали от эвакуации.

Женя помолчал, посмотрел на раненых солдат возле автомобилей и грустно заявил:

– Хотели на фронт пробраться, Родину защищать.

– Вот это ближе к делу, – проговорил офицер и, узнав подробно, откуда мы, остался доволен, – как раз едем туда, садитесь в поезд.

Находясь в дежурке, где обитали часовые, я и Миша перестали общаться с Женей, сурово осудив его:

– Ты нам не друг. Ты предал нас, из-за тебя мы не попали на фронт.

Он старался нам что-то объяснить, но мы его не слушали и твердо стояли на своем. С таким настроением мы доехали до нашего города. Из поезда стали выгружать раненых. Мы Мишей пошли домой вместе, а Женя побрел от нас отдельно.

Дома мне от родителей достался нагоняй. Они о нашем исчезновении узнали от Мишиной сестры и в наказание не пускали меня на улицу. Я не огорчился, были школьные каникулы, и до начала учебы в седьмом классе время погулять еще оставалось. В один из дней ко мне пришел Миша с сестрой. Она посмотрела на меня, повертела пальцем у моего виска и с издевкой промолвила:

– Вояка, тоже мне. Женя-то хотел вам сказать, что в Красную армию надо идти подготовленными, а на фронте обучаться уже некогда, враз погибнуть можно. До него это дошло раньше, а вы с моим братом бестолковые. Сейчас Женя пошел учиться в Осоавиахим. Это добровольное содействие армии и флоту, как закончит, пойдет в Суворовское училище.

Мы с Мишей поняли, что совершили глупость, и вечером же сами пошли в указанное учреждение. Там среди многих ребят встретили и Женю. Он, словно ничего не случилось, сказал:

– Я знал, что вы быстро поймете меня, вы же не длинношеее жирафа, до которого долго доходит: чтобы в армию пойти, надо военное дело знать.

Мы засмеялись и с этой поры стали вместе с Женей ходить на занятия в Осоавиахим. Там были курсы шофера, парашютиста, стрелка из разных видов оружия и просто солдатские дисциплины. Так прошел год. Мы трое закончили седьмой класс и преуспели в военном деле. Нас хвалили за отличные успехи.

Скоро по радио объявили: «Война закончена, враг разбит». Весь народ торжествовал и салютовал красочными мирными выстрелами.

Мы не прекращали учебу в Осоавиахиме. Однажды мы поехали на практические занятия за город. Курсанты расположились по всему вагону. Мы сидели втроем, я, Женя и Миша, и смотрели в окно. Нам это напомнило поездку на фронт, только сейчас мы видели строящиеся дома, зеленые поля, густые леса, по качающимся макушкам деревьев задорно летали птицы. Женя вытащил из своего рюкзака сверток, обернутый холщевой тканью, развернул ее и выложил на столик большой белый каравай хлеба с коричневой корочкой. Запах его распространился по всему вагону.

– А это мой должок, – торжественно произнес он. – За то, что я когда-то слопал сухарики в одиночку, не поделившись. Назовем этот хлебушек «Каравай дружбы».

«Где он мог достать такую вкуснятину?» – подумали мы с Мишей.

А Женя, словно угадав нашу мысль, продолжал:

– Карточки на все продукты отменили. Вот я и добыл. Теперь мир, и мы в армии будем охранять от врагов нашу Родину и наше благосостояние.

Мы крепко обнялись.

Седая прядь

Почтальонша знала всех живущих в селе и могла безошибочно определить, хорошую весточку или нет несет им, и очень переживала, когда доставляла извещение о смерти близкого человека.

Шла Великая Отечественная война, и ей не раз приходилось уже вручать эти страшные вести с болью в сердце.

Вот и сейчас она получила открытку о гибели мужа одиноко живущей тети Маруси. Была она нестарая, но жизнь с ее заботами и переживаниями сделала ее прежде красивое лицо серым и осунувшимся, испещренным морщинами, только густые черные волосы остались незадетыми сединой.

Тетя Маруся каждый день, в один и тот же час, когда почтальонша проходила мимо, стояла возле калитки, надеясь, что та завернет к ней. Вначале она спрашивала: «Есть ли для меня какая весточка?» А потом стала просто молча провожать ее взглядом.

Сегодня у почтальонши страшная весть для нее – смерть мужа. Она не спеша подошла к вышедшей, как всегда, Марусе, взглянула на нее, увидела в ее глазах ожидание, страдание и, сказав ей «Здравствуйте», прошла мимо. Так и не решилась отдать ей этот клочок бумаги. Где-то в душе она засомневалась в ее правдивости – всем присылали извещение на бланке, а тут на обычной открытке…

Придя на почту, по адресу отправителя и печати на открытке узнала, откуда пришла весть. Это был госпиталь, где по-видимому, находился Иван на лечении. С этой новостью она пришла к председателю, недавно вернувшемуся с фронта и приступившему к восстановлению разрушенного войной села. Он прочитал, повертел открытку и усталым голосом стал рассуждать:

– Очень странно. Я хорошо знаю Ивана. Он любит жену, хороший хозяин, механик отличный, силой не обделен. Фамилия у него под стать – Глыба. Что-то тут не то. Завтра с утра сьезжу туда! Госпиталь недалеко – сто километров.

На следующий день, только наступил рассвет, председатель запряг лошадь, положил в телегу большую охапку сена и тронулся в путь, провожаемый почтальоншей и любопытными сельчанами.

К госпиталю он подъехал, когда солнце едва освещало красивый старый особняк с высокими, широкими ступеньками, на которых расположились в серых халатах раненые солдаты; видно, собрались погреться на солнышке, покурить и поговорить.

– Где тут Иван Глыба? – спросил председатель ближайшего к нему раненого без руки. Тот странно посмотрел на него и тихо ответил:

– Глыба-то, да вон, посмотри, что от него осталось!

Председатель взглянул туда, куда ему указали, и увидел Ивана. Он сидел на нагретой солнцем ступеньке, не шелохнувшись, и смотрел, не отрываясь, куда-то вдаль. Сам без ног.

– Ваня! – окликнул он его. Тот вздрогнул, на миг глаза его посветлели, а потом вновь стали безучастными.

Председатель обнял его:

– Что ты, Ваня, напугал нас всех, тебе еще жить да жить. У тебя руки золотые, а то, что ног нет, так мы тебе сделаем замечательные протезы. Супруга твоя Маруся ждет не дождется тебя домой.

Они долго так беседовали. Председатель уговаривал его вернуться домой, даже грудь свою показал, всю простреленную, словно сито.

От убеждений или от теплых слов Иван оттаял, успокоился. «Может, и правда у меня все хорошо сложится», – промелькнула мысль у него, и глаза приобрели яркий цвет голубого неба.

Он надел гимнастерку, увешанную от плеча до пояса орденами и медалями за героизм и за мужество. Его посадили в телегу со скрипучими колесами, и, провожаемые молчаливыми взглядами солдат, медсестер и врачаей, они тронулись в путь.

Иван сидел на трясущейся телеге, изредка переговаривался с председателем и то и дело нюхал сено, до боли в груди напоминающее ему родной дом. Подъезжая к селу, они издали увидели приближающуюся к ним толпу ликующих односельчан. Они кидали вверх шапки, поднимали букеты цветов и радостно кричали:

– Победа! Победа!

Стало ясно: закончилась безжалостная война. Маруся кинулась к мужу, обняла его, платочек слетел с головы, и на лицо Ивана упала такая знакомая прядь волос, только была она сейчас вся седая.

Тетка

Когда хоронили мать, Ленька не плакал, не сказал ни слова, лишь до крови кусал губы. Он не слышал, что говорили, и не чувствовал рук, сочувственно его обнимающих. Только когда пришел домой, поднял голову, разжал рот и тихо сказал соседям, столпившимся в комнате:

– Уходите.

– Ленечка, тебе лучше остаться с кем-нибудь, – проговорил чей-то женский голос.

– Никого мне не надо, никого! – твердил Ленька и, оказавшись один в тишине, расплакался. Вспомнил маму.

После гибели отца на фронте она болела, и он старался ее не огорчать. У него были самые счастливые дни, когда мать засиживалась с ним дольше обычного.

Тут прервал тишину стук в дверь, Ленька смахнул рукавом слезы. Дверь открылась, и тихо, бочком вошла тетя Нюта – соседка. Все ребята во дворе называли ее «Тетя», а в разговоре между собой прозвали «Тётка».

Это была маленькая, худенькая, пожилая женщина. Муж ее сражался с врагом на фронте, а сын погиб в первые дни войны. Жила она одна и редко куда выходила, кроме работы уборщицей в госпитале, а иногда навестить маму, помочь ей чем-нибудь и вместе скоротать одиночество.

– Ленечка, пойдем, покушаешь, – сказала она, – я тебе накрыла у меня в комнате, – и подошла ближе к нему, говоря быстро, волнуясь, словно боясь, что он не дослушает ее и уйдет.

– Иди, миленький, ко мне жить, тебе будет у меня лучше, станешь мне как сын родной.

Он не знал, что ответить, и молчал. Тетка смотрела на него и то и дело поправляла платочек, который и без того был крепко повязан.

– Хорошо, тетя…Нюта, – едва слышно проговорил Ленька.

Через несколько дней тетка оформила опекунство, он стал жить у нее. Она об этом написала в письме мужу на фронт, знала, что получит от него одобрение. А в квартиру, где проживал Леня раньше, въехали беженцы.

После этого Тетку будто подменили, от ее медлительности не осталось и следа. Морщинки на лице, казалось, разгладились, глаза посветлели. Она вставала рано утром, затапливала печь и, приготовив завтрак, подходила к Леньке и, легонько погладив ладонью по лицу, будила его. Он вставал, и пока завтракал, Тетка незаметно успевала подложить ему в портфель хлеб из своего пайка. Если Ленька его обнаруживал и отказывался брать, она говорила:

– Тебе, Ленечка, расти надо, а мне уже некуда.

Как-то придя с работы, Тетка вытащила Ленькины вещи, что предстояло ему носить, а они все оказались ему малы. Она глубоко вздохнула, не то сказала что-то, выдвинула деревянный сундук, стоявший под кроватью, и с самого дна достала костюм и рубашку. Для взрослого мужчины эта одежда была мала, а для подростка, такого же роста как Ленька, подошла бы. Тетка осторожно трогала вещи руками, разглаживая их и ощупывая каждую пуговицу, строчку, и повесила все на спинку стула.

Ленька, придя из школы, сразу увидел новую одежду.

– Чье это? – удивился он.

– Бери, это твое, – предложила Тетка.

Ленька обрадовался, как если бы ему подарила это не Нюта, а мать, он поцеловал ее, а потом не зная что делать, переминаясь с ноги на ногу, помолчал и буркнул:

– Спасибо!

Надев костюм, Ленька взглянул на Тетку. Она, как будто не замечая его, заплетала косу. Он поправил рубашку, костюм, выпрямился, выпятил грудь и, повернувшись то одной, то другой стороной перед зеркалом, заулыбался. Тетка смотрела на счастливого Леньку и радовалась. Она видела первую улыбку, первую радость на его лице с того дня, как он поселился у нее.

Его неразговорчивость и замкнутость пугали ее. «И как мне подойти к нему, чтоб он стал прежним мальчуганом?» – думала она.

Ее мысли прервал Ленькин голос:

– Тетушка, я пойду на улицу.

Встрепенувшись, она посмотрела на него. Он раскачивающейся походкой пошел к двери.

– Батюшки, как он на сына-то похож, такая же походка.

Ее так это взволновало, что она долго еще не могла успокоиться. Когда волнение утихло, взяла шерстяной платочек, встряхнула его, оглядела со всех сторон и бережно завернула в газету. Накинув на голову легкий шарфик, вышла.

Пришла она домой, когда на улице стемнело, в руках ее была буханка хлеба. Убрав ее, она села на табуретку, прислонилась к еще теплой печке, стала ждать Леньку и не заметила, как заснула.

Он пришел поздно. Тетка спала крепко, голова ее сникла, и она как-то жалобно, по-детски храпела.

«Как мама ждет меня!» – подумал Ленька.

Тетка открыла глаза, встала и засуетилась:

– Ленечка, я тебя ждала, ждала, переживать стала, не случилось ли что, и вот, пригревшись у печки, заснула.

– Вот возьмите, это вам! – и Ленька протянул тетке деньги.

– Откуда они у тебя?

– За-ра-бо-тал! Дрова колол, – заикаясь, сказал он.

– Ах, ты, помощник мой, – похвалила она его, – наверно проголодался?

– Не-ет, я у товарища пообедал, – не поднимая глаз, ответил Ленька.

В эту ночь Тетка не смогла заснуть, чувство подсказывало, что Ленька чего-то не договаривает. Беспокойство росло – деньги, товарищи, школа, работа – все смешалось в ее голове: «И как он успел и в школе побывать, и деньги такие заработать? Неужели обманывает?» Так и не сомкнув глаз, Тетка пролежала до рассвета. Утро было серое, дождь стучал в окна, стекающие капли делали стекла матовыми, и через них не было видно, что происходило на улице. Она посмотрела на них и почему-то вспомнила бессонную ночь, и волнение с новой силой охватило ее.

Собирая Леньку в школу, Тетка не замечала, что делала одну и ту же работу по нескольку раз. Когда он ушел, оделась и вышла на улицу. Туманная дождевая пелена не давала увидеть, куда пошел Ленька, и Тетка постояла, поглядела по сторонам и медленно побрела в школу.

Когда она пришла туда, звонка на урок еще не было. Отряхнув пальто от влаги, пошла к директору. Ей нравилось это здание с высокими потолками, с широкими коридорами, с большими классами и бойкими «галчатами» (так она называла школят-ребят), и она шла по нему не спеша. Здесь как-то забывалось, что идет война.

– Тетя, а что Леня – заболел? – послышался чей-то голос.

Тетка оглянулась и увидела знакомого мальчика со своего двора. Она испуганно вздрогнула: «Значит, он обманул меня, зачем?» – и, сутулясь, пошла к выходу.

Моросящий дождь с ветром бил в лицо. Шарфик с ее головы съехал, волосы выбились и торчали космами. Взгляд ее бегал по сторонам, но не находил того, кого искал. Она брела по улицам и, не зная почему, пришла на рынок.

Гул от людских голосов стоял повсюду. Ее толкали из стороны в сторону, но она не замечала этого и продолжала идти. Потеряв надежду найти Леньку, Тетка повернулась и пошла обратно и тут увидела его. Он стоял под карнизом палатки и ежился от дождя.

«Что он здесь делает?» – подумала она и хотела уже подойти. Но в этот момент к нему подбежал парнишка, всунул что-то в руку, и Ленька, озираясь, стал это прятать.

Тетка догадалась, что это могло быть, и, широко раскинув руки, кинулась к нему, словно орлица, защищающая своих птенцов от опасности.

– Леня, Ленечка, не бери, отдай! Они же ворованные!

Он стоял, точно окаменев, до его сознания дошло, что натворил. Из рук выпали деньги, и он тут же их подобрав, тихо сказал:

– Я их отдам.

Они подошли к толстой женщине, кричавшей на весь рынок:

– Есть горячие пирожки! Пирожки!

Ленька кинул ей в лоток деньги. Она удивилась и хотела что-то сказать, но промолчала, продолжая предлагать всем свой товар.

Тетка шла молча. Ленька плелся за ней и думал: «И что она молчит, лучше бы отругала». Дома Тетка, не говоря ни слова, села за стол, обхватила голову руками и застонала.

– Тетя Нюта, прости меня, – растерянно произнес Ленька.

– Да разве можно такие дела делать? Так и до греха недалеко, – не поднимая головы, глухим голосом проговорила она.

– Я вам помочь хотел. Платок-то теплый продали из-за меня, а теперь вон в шарфике ходите, холодно же.

Тетка не ожидала таких слов. Она подняла голову.

– Помогают хорошими делами и деньгами, заработанными честным трудом.

– А разве продавщица пирожков честно работает? – возмущенно проговорил Ленька. – Весь день торгует пирожками из ворованной муки. Деньги в карман кладет не считая, словно носовой платок. Другие вон свой заработок по нескольку раз пересчитают.

– Леня, нечестный путь к добру не приведет, и ее скоро на путь правильный направят.

Ленька помолчал немного и промолвил:

– Пойду на завод учеником, шесть классов у меня есть – возьмут.

Тетка долго уговаривала его продолжить учебу в школе, а потом решила: «Если хочет, пусть идет. На заводе оденут, накормят – и жить полегче станет».

Через неделю Ленька ходил уже в черной шинели и в головном уборе с кокардой «трудовые резервы». В форме он казался взрослее. Приходил с завода шумный, чумазый, как чертенок, снимал рабочую гимнастерку и все говорил, говорил. Тетка наливала в таз воду, смывала с его лица мазутные пятна и смеялась. Она продолжала радоваться за него, стирая к завтрашнему дню и без того уже застиранную гимнастерку.

Она чувствовала, что он будет честным человеком, и от этого была счастлива. Учился он хорошо, был лучшим стажером. Тетка много раз бывала на заводе, только Леньке об этом не говорила, чтоб не обижался.

Как-то незаметно прошли три года. Был солнечный день. Яркие лучи заполняли всю комнату. Тетка сидела у окна, штопая Ленины носки. Ей было приятно сидеть под теплыми и яркими лучами, и она с наслаждением работала, жмуря глаза. Вдруг, вспомнив что-то, встала и быстро начала прибирать в комнате, хотя кругом была чистота.

– Батюшки! – воскликнула она взволнованно. – И как это я забыла. Сегодня же Леня свидетельство об окончании учебы получает.

Тетка поспешно убрала старую скатерть, постелила новую. Откуда-то из глубины шкафа вытащила плитку шоколада и чашки, которые ни разу не подавались. Из печи достала кипящий чайник и все это разложила на столе.

Ленька ворвался домой сияющий и, потреся тоненькой книжкой, закричал:

– Тетушка, у меня аттестат с отличием! – и, распахнув шинель, рывком вытащил из-под нее розовую шерстяную шаль и торжественно произнес:

– Это Вам!

– Что ты, что ты, Ленечка, у меня же есть, – голос ее дрожал.

Ленька развернул шаль и накинул на ее узкие плечи. Шаль словно обняла ее и сделала немного полнее. Тетка разрумянилась, шаль очень шла ей к лицу.

– Это мне премию дали, вот и купил!

– Спасибо, Ленечка, спасибо! – обняв его, счастливо всхлипнула она.

Он, чувствуя ее теплоту, прижался как к матери.

– Тетя, я завтра уезжаю, – едва слышно, как бы не желая испугать ее, проговорил Ленька.

Для нее эти слова были ударом грома.

– Куда-а? – испуганно спросила она.

– Восстанавливать разрушенные войной предприятия. Но ненадолго. – Ленька помолчал и добавил: – На год.

Счастье у нее словно ветром сдуло, лицо покрылось морщинками, губы стали подергиваться. Она смотрела на него, казалось, не понимая, что он говорит.

Ленька, боясь, что Тетка будет его упрашивать, чтоб он не уезжал, враз выпалил:

– Я уже согласие дал и аванс получил, вот он, – и положил на стол пачку денег.

– Леня, да не в деньгах дело, – вздохнула Тетка. – Если надо – так поезжай. Только не так сразу, можно немножко погодя? Я же живой человек, и мне больно.

Ленька уезжал днем. Тетка с утра сходила в госпиталь и договорилась поработать в ночную смену. Собирая его в дорогу, она думала: «Мужа проводила, сына тоже, а теперь вот и Леня. В шинельке одной зимой и летом ходит, которая уже вся поизносилась, как бы не застудился. И ботинки у него большого размера – можно еще носки на ногу поддеть».

Не сводя с него глаз, Тетка предложила:

– Давай присядем на дорожку.

Минуту они оба сидели рядышком и молчали. Вздохнув, Тетка встала, обняла его и поцеловала.

– Ты мне пиши, – сказала она, заплакав.

Ленька медленно спускался из дома по лестнице, будто раздумывая, ехать ему или нет. Тетка смотрела ему вслед и горбилась все ниже и ниже. Уже во дворе Ленька услышал надламывающийся голос, который заставил его вздрогнуть и еще долго звучал в ушах:

– Леня-я, пиши-и!

Тетка вернулась в комнату. Воздуха ей не хватало, и каждый вздох больно отдавался в груди. И тут она услышала, как в доме хлопнула парадная дверь. Она знала этот звук, означающий, что кто-то идет, и встрепенулась: «Леня возвращается». Послышались шаги – медленные и тяжелые: «Нет, это не он». Шаги приближались и остановились у двери.

– Кто там? – спросила Тетка.

– Я, Нюта! – голос был хриплый, уставший, но очень родной.

– Это же Коля, Коленька, муж! – воскликнула она.

Руки ее дрожали, и она, как слепая, стала искать крючок, чтоб открыть дверь, и распахнула ее настежь. Сквозь слезы она увидела его, заросшего щетиной и улюбающегося. Из ее груди вырвался крик счастья:

– Ты пришел! Живой! – казалось, что эти слова разнеслись по всему свету.

– Ну что же ты, что ты, Нюта. Видишь – здоров, зачем же плакать? – гладил он ее вздрагивающие плечи. От нахлынувшей радости Тетка долго не могла прийти в себя.

– А где же Леня? – неожиданно спросил муж. Тетка взглянула на него, словно он этими словами причинил ей боль.

– Уехал предприятия восстанавливать, на год!

– Вот он какой. Тружеником страны стал. Так им надо гордиться, Нюта! – успокаивал он ее.

Спустя какое-то время Леня прислал письмо. Оно начиналось так:

«Здравствуйте, тетя». Слово Тетя было зачеркнуто и над ним написано «Мама».

Далее он рассказывал, что работа ему нравится, все у него есть, просит за него не волноваться и что скоро пришлет маме первую зарплату. Тетка медленно еще раз прочитала письмо, глаза ее стали влажными. Она всхлипнула: «Какая я стала слезливая, даже от радости плачу» – и пошла показывать письмо соседям. Скоро весь двор знал Теткину радость. Когда пришел муж, она, не дав ему раздеться, наизусть рассказала, что написал сын Ленька в письме. Муж прижал ее к себе и сказал:

– Вот, Нюта, у нас появился еще один сын!

Голубь мира

Эту историю мне рассказал человек, отец которого защищал Родину во время Великой Отечественной.

Шли последние месяцы войны. В одном из боев они освобождали занятый врагом дом. Противник ожесточенно защищался. Вся земля вокруг была усыпана осколками снарядов, битым кирпичом, перемешанным с грязью и черной копотью, и на этом фоне одиноко прыгал и не мог взлететь белоснежный голубь. Солдат Иванов, бывший на гражданке азартным голубятником, увидев мучения голубя, пополз ему на выручку.

– Куда ты?! – кричали ему солдаты из-за укрытия. – Подстрелят тебя.

Иванов ничего не слышал, даже не замечал свист пролетавших рядом пуль, – он упрямо полз к голубю. Добравшись, он взял его в руки и пополз обратно. Ни один выстрел не был произведен со стороны врага в это время – так они зауважали бесстрашного солдата.

А Иванов, будучи в безопасном месте, осмотрел голубя, поправил ему вывихнутое крылышко, наложил прутик и завязал жгутиком. Солдаты, кто как мог, тоже старались принять в этом участие. Тут послышалась команда «В атаку, вперед!» Иванов, засунув голубя за пазуху гимнастерки, вместе со всеми пошел в бой. Дом был освобожден.

После боя построил старшина всех солдат в шеренгу, посмотрел, пересчитал и увидел, что у Иванова гимнастерка сильно оттопырена:

– Что это такое у тебя?

– Голубь мира, – отвечает солдат.

Старшина удивился, а потом попросил показать. Иванов поднял гимнастерку, и все увидели голубя – прижался, сидит тихо, видно, тепло ему, да и крылышко перестало болеть. Погладил старшина голубя и скомандовал:

– Отдать повару!

Только хотел солдат крикнуть, что не отдаст, как старшина, увидев в глазах солдата испуг, сказал:

– Ты, Иванов, меня неправильно понял. Пусть голубь пока поживет у повара, там спокойнее и корм есть.

Отдал Иванов повару голубя, тот погладил его, уложил в коробку и, улыбнувшись, сказал: «Пусть живет!»

С этого дня каждый раз, как только солдаты располагались на отдых, Иванов приходил проведать своего голубя, а тот, словно узнав своего спасителя, громко курлыкал. Иванов снял с голубя повязку, и тот даже крылышками взмахнул. «Ему еще рано летать, – подумал Иванов, – пусть подождет до следующей встречи.» – и прикрыл коробку, чтобы голубь нечаянно не выпорхнул.

А на следующий день объявили конец Войны.

Иванов взял белоснежного упитанного голубя, встал в строй и перед всеми солдатами выпустил! Вначале голубь летал возле Иванова, словно не хотел улетать, затем резко взмыл вверх. Помахал крыльями всем солдатам и скрылся. Тут разнеслось громкое раскатистое «ур-ра! ур-ра!», отдаваясь далеким эхом: «Ми-р! Ми-р!»

После демобилизации Иванов вернулся в родное село и однажды увидел, как над его домом кружится белый-пребелый голубь, очень похожий на того спасенного голубя Мира. Кажется, он даже услышал радостное и знакомое курлыканье.

Притчи о войне

Ладонь солдата

Пушка стояла, охраняя рубежи родины, и радовалась солнцу, пению птиц, всей этой спокойной жизни и тому, что ей ни разу не пришлось выстрелить. «А зачем мне это делать, когда никто не нападает?» – думала она.

А больше всего ей нравился солдат небольшого роста, неказистый, но с добрыми руками. Он каждый день ее мыл, протирал чистыми тряпочками. Так заботился о ней, что не оставалось ни единой пылинки, а окончив свою работу, похлопывал ее и, погладив теплой ладонью, говорил:

– Вот теперь ты молодчина. Готова к обороне!

Однажды за кордоном вдалеке грянул выстрел, и снаряд разорвался неподалеку от нее, даже осколками засыпало. Пушка была очень недовольна этим вероломным поступком. Солдат, словно услышав ее, зарядил пушку боевым снарядом, и она выстрелила в ответ и точно попала в обидчика. Тот замолчал. Пушка была разгорячена и дымилась. Черная копоть оседала на нее. И она стала ждать, когда солдат снова помоет ее и протрет. Но он почему-то не шел. И тут появился его однополчанин. Также старательно ее почистил, но это было не то. Сталь у нее не засверкала, как прежде. «Может, мне это показалось, – подумала она, – оттого, что я загрустила? Но я должна знать, где мой маленький солдат. Мне не хватает его теплой ладони».

Вскоре она услышала разговор стоявших неподалеку военных:

– Ивана-то нашего тяжело ранило.

Если бы у пушки в это время был снаряд, она бы точно выстрелила в сторону врага. Но тут последовал приказ:

– Не стрелять! Если будет еще раз провокация, ответить немедленно.

И пушка стала ждать, когда дадут команду:

– Огонь по неприятелю за Ивана-героя!

Пушка

Пушка была привередливая – стреляла куда попало, громыхая снарядами. Куда бы ни падал снаряд, он все превращал в пустырь, оставляя после себя лишь пепел и камни.

Однажды она говорит Снаряду:

– Давай пальнем куда-нибудь?

– Я не хочу, – сказал снаряд, – куда бы я ни попал, везде после меня ничего не остается, а мне хочется, чтобы вокруг росли трава, кусты, деревья.

От таких слов Пушка рассердилась, дулом во все стороны водит, а стрельнуть не может, снаряда нет.

Так и простояля она без надобности долгое время, ржаветь стала, и в конце концов отвезли ее на переплавку.

А Снаряд запал свой выбросил, чтоб никто и никогда им не воспользовался. Его поставили на пьедестал с надписью: «Этот снаряд предотвратил войну». Но он не обращал внимания на свою славу, ему было приятно смотреть на неузнаваемый пустырь, где появилась зеленая трава и кусты, которые выросли и превратились в пушистые березки!

Пуля-дура

Снайперская винтовка затаилась в кустах и тихо разговаривает с Пулей:

– Ты, подружка, давно знаешь меня, прицел и курок. Пора бы тебе познакомиться с теми, кто не знает тебя. Вон я вижу в прицеле Зайца, но он недостоин общения с тобой, а вот вдалеке веселый Солдат ходит, жизни радуется, вот с ним тебе надо повстречаться.

И курок по привычке отправил Пулю в цель.

Солдат схватился за грудь и упал. Посмотрела на него Пуля и сказала:

– Как я сильно понравилась Солдату! Он так меня крепко обнял, прижал, не оторвешь. Жаль, что не хочет со мной разговаривать.

Завоеватель

Цветок Василек, увидев надвигающегося Быка, очень испугался – ну как же его не бояться! Полянка, на которой он жил и рос, была маленькая, но красивая, здесь росли одуванчики, колокольчики, сочная трава, здесь радовались жизни насекомые – кузнечики, бабочки и стрекозы. А Бык шел, наклоня голову, и своим языком скашивал полянку, оставляя после себя голую землю.

Подойдя к Васильку, Бык промычал:

– Ну-у! Теперь и тебя прогоню. Это моя территория!

– Это надо доказать! – парировал взволнованно Василек.

– Ну-у! И докажу-у! – еще громче замычал Бык и оставил на полянке свой блин.

Оказавшись последним из живых на полянке, Василек поник.

А Бык пошел завоевывать другие территории.

Кованый Сапог

Кованый Сапог, лязгая металлической подковой, шел по ржаному полю, затаптывая все на своем пути, а за ним, кидаясь в разные стороны, бежал огонь и все поджигал. Скоро поле ржи выгорело дотла, остался один покрытый копотью ржаной Колосок. Вокруг стояла тишина, даже стрекотания кузнечиков не было слышно.

– Я тут единственный остался?! – испуганно воскликнул Колосок.

– И я еще с тобой, – ответил ему уцелевший цветок Василек, выглянувший из-под груды соломенного мусора.

– Скажите, почему так плохо поступил с нами это страшилище Сапог? – спросил Колосок у Василька. – Пришел к нам неожиданно и все уничтожил. Я его боюсь!

– Не надо его страшиться, – успокаивает Василек. – Этот Сапог – пришлый. Он давно хотел забрать наше поле и лес. Все завидовал, что у нас птички поют, зверята резвятся. Но ты не волнуйся, его прогонит наша матушка.

Колосок не стал расспрашивать у Василька, кто такая матушка. Решил узнать это позже и просто наклонился поближе к нему – так он чувствовал себя спокойнее.

А там, куда ушел Сапог, вдалеке, у большой реки, запылал лес. Запылал, но быстро погас, так и не превратившись в бушующий пожар.

– Вот матушка Волга и встретила кованый Сапог и задала ему трепку. – радостно произнес Василек. – Перегородила ему путь, и он захлебнулся в глубокой реке вместе с огнем.

– Теперь-то я знаю, кто нас защитил! – воскликнул счастливый Колосок. – Это матушка Волга. Я теперь ничего не боюсь, – и он поднялся немножечко повыше.

Тут пришла родственница Волги туча и смыла ливнем весь пепел. И все вокруг стало чисто, но еще не зелено, и от этого было немного грустно.

– Как бы я хотел, чтобы ржаное поле стало золотистым, как прежде! – вздохнул Колосок.

– Да у тебя же есть зернышки, – подсказал ему Василек, – посыпь их на землю, и поле опять заколосится. А кованый Сапог никогда не вернется, его уже занесло илом.

Прошло время, и вскоре на всем поле дружно взошла и зашелестела золотистая рожь, а вокруг появилась зеленая трава. На кустах и деревьях весело затрепетали листочки, послышались радостные трели птиц и стрекотание кузнечиков.

А Василек смотрел на колоски и никак не мог узнать, кто из них его старый знакомый. Знало это солнышко, но оно молчало и только ласково согревало всех.

Добрый танк

Вероломно через границу нашей Родины к нам вторгся фашистский танк по прозвищу «Тигр» с вооруженной вражеской пехотой. Ревя мотором, он двигался по полю, не замечая живущих там: птиц в гнездах, сусликов, зайцев в норках, – и приближался все ближе к избам, где мирно жили и трудились люди. «З-здесь все мое!» – скрежетал он гусеницами.

Тут его увидел танк Красной армии и выстрелил из пушки в «Тигра», Попал, тот загорелся.

«Тигр» в ответ тоже своим снарядом задел броню красноармейского танка и повредил его башню, но, несмотря на это, танк продолжал вести бой и прогнал пехоту противника со своей земли. Враг на время затаился.

Решил танк вернуться в полк и заделать неполадки в броне. И только он поехал, видит: перед ним на холме сидит заяц и не двигается, словно вкопанный, только ушами шевелит и глаза во все стороны таращит. Видно, сильно напугал его вражеский «Тигр». Постоял наш танк немного возле косого, а потом развернулся и объехал далеко от него. Заяц посмотрел ему вслед, ушки опустил, лапками застучал по сухой, завядшей траве, пыль высоко поднял над собой и помчался по полю.

Танк прибыл на место стоянки. Из башни люка вылез танкист-водитель. Командир части спрашивает его:

– Ты почему такой большой крюк сделал? Почему прямо не поехал?

– Да я зайца объезжал, чтоб не погубить! – отвечает он.

Командир части и солдаты, стоявшие рядом, отнеслись к его словам серьезно:

– Молодец, танкист, беззащитного зайца спас, – похвалили. – А врага безжалостного уничтожил, герой!

В эту ночь танкисту снилось, что заяц стучит по броне танка, будто благодарит его: «Спасибо тебе за доброту». Но это стучали мастера-солдаты. Они чинили танк, чтоб тот был готов к завтрашнему бою снеприятелем!

Предостережение

Фашистский Сапог прошелся по лугу и воинственно закричал:

– Это все мое! Что захочу, то и буду здесь делать!

Трава, которая хотела подняться после Сапога, чтобы увидеть солнышко, его побоялась. Он мог безжалостно ее растоптать опять, и она безропотно росла, желтея и медленно усыхая.

Задумал Сапог расширить свои владения, овладеть еще соседским полем, где росли красивые цветы. Подковал себя металлическими подковами для устрашения и, громыхая ими и лязгая, пошел со своей помощницей косилкой, чтобы уничтожить все цветы на поле, – ему нравилось, когда росли неприхотливые сорняки. Но тут он столкнулся с огромным Кирзовым Ботинком, который стоял рядом с большой косой. Сапог взглянул на этот Ботинок и подумал:

– Если он ударит меня, то я полечу, как мяч, а если коса взмахнет, то точно от меня с косилкой ничего не останется.

Сапог со страху попятился и убежал с косилкой в свои владения. Коса осталась неподалеку, на всякий случай. Если вдруг Сапог вздумает вернуться, она тут же на поле задаст ему трепку.

А Кирзовый Ботинок ушел. У него было много дел. Он хотел, чтобы вся земля стала ярко-зеленой и всегда была устлана красивыми цветами.

Песня Трубача

Медная Труба попала нести службу на боевой корабль.

Там она трубила: «Подъем!», «Отбой!» А в случае опасности громко: «Тревога!»

Труба исправно выполняла свой долг, но очень мечтала, чтобы кто-нибудь сыграл на ней какую-нибудь мелодию. Да только вот шла война, и всем было не до песен.

Однажды Труба затрубила: «Тревога!» Подняла на корабле всех моряков. Враг наступал превосходящими силами. Моряки приняли бой и с трудом отбивались.

Тут на середину палубы вышел Трубач и заиграл мелодию – мощную и торжественную. Ее услышали все моряки. Она вдохновила и прибавила им силы. Снаряды рвались, осколки сыпались со всех сторон, но их никто не замечал. Была только одна ярость. Враг не выдержал такого встречного натиска и отступил.

Трубач после боя едва стоял на ногах, с трудом переводя дыхание. Моряки с уважением, по-дружески похлопывали его по плечу. Медная Труба, разгоряченная от игры, влажная от соленых губ, с восторгом воскликнула:

– Моя мечта сбылась! Всем морякам понравилась моя мелодия, буду чаще ее играть!

Чистота

Только перед сном солдаты почистили оружие и пуговицы на гимнастерках, пришили белые воротнички, как наутро узнали, что враг вероломно напал на Родину. Одна из гимнастерок сказала:

– И зачем солдат себя в порядок привел? Вот пойдет в бой, а там стрельба, взрывы, копоть, гарь, грязь. Вся чистота будет напрасна!

Воротничок ей ответил:

– Солдат хорош, когда у него во всем порядок. Он не потерпит на своей земле грязного агрессора. Прогонит его и опять наведет чистоту.

Тут старшина поставил солдат в шеренгу, посмотрел на их бравый, аккуратный вид и спросил:

– Все привели себя в порядок? У всех оружие чистое?

– Так точно! – отвечают они.

– Тогда в атаку, вперед, изгоним грязного захватчика!

И скоро ни одного захватчика не осталось на нашей земле. Всех фрицев солдаты зачистили. И ни гари, ни копоти не осталось. Все вокруг зазеленело, зацвело, воздух стал прозрачен, без единой пылинки.

Солдаты, как всегда, привели свое обмундирование в порядок. Ходят бравые, аккуратные, подтянутые и с начищенным оружием, чтобы всегда быть начеку, готовыми убрать любого врага, если он придет с грязными намерениями.

Красота

Щетка с Гуталином лежали в солдатском вещмешке и рассуждали:

«Забыл нас Сапог. Забыл! Порохом и гарью пропах, приходит всегда пыльный, брякнется, где найдет, отдохнет чуть-чуть и опять уходит туда, откуда взрывы да выстрелы слышатся. Если так будет продолжаться, то он быстро от грязи состарится, а мы засохнем раньше времени. Как бы нам хотелось навести порядок и увидеть чистый Сапог»!

Однажды Сапог пришел, шаркая подошвой, видно, устал, но отдыхать не лег. Взял из вещмешка Щетку, Гуталин и натер кирзу так, что сапог заблестел, как хромовый. Вскоре к нему подошла Туфелька, под стать ему – лаком переливается. Закружилась возле Сапога, ближе прикоснуться – видно, долго его ждала. И когда ей это удалось, они не спеша пошли рядышком.

Тут разнеслось мощное раскатистое: «Ура-а! Победа-а!» – и это длилось, казалось, до бесконечности. За этим последовали громкие выстрелы красочного салюта.

– Вот, видно, Сапог за эту красоту боролся, поэтому его с таким восторгом встречают, – радовалась Щетка. А Гуталин добавил:

– Никому не нужна пыль, гарь и запах пороха. Красота непобедима, и мы с тобой обязательно в этом поучаствуем. Наведем чистоту.

Перекур

Две Цигарки с махоркой лежали на бруствере окопа и тлели.

– Солдат-то мой один раз курнул и в атаку пошел, крикнув «Последний бой!» – сверкнув огоньком, сказала Цигарка, свернутая в трубочку.

– И мой не успел покурить, – ответила вторая Цигарка, скрученная воронкой, словно козья ножка. – Солдат высыпал последнюю махорку из кисета. Жалко, если табачок пропадет в такой памятный день.

Вдалеке от окопа слышались взрывы бомб, был виден поднимающийся и уходящий вдаль черный дым, доносились громкие раскаты:

– Ур-ра! Ур-ра!

И скоро все затихло.

– Наконец-то враг, напавший на Родину, выдворен с нашей Земли! – сказала Цигарка, та, что трубочкой, и заискрилась еще ярче, обратясь к соседке: – Ты погорячей держись. Солдат придет после боя, ему приятно будет махорочкой затянуться.

Тут в окоп запрыгнули потные, измазанные копотью солдаты и схватили свои Цигарки. Трубочка с махоркой задымила сразу, а козья ножка потухла. И стали солдаты курить одну Цигарку на двоих. Один втянет в себя дым, другому передает. Запах махорки разнесся по всему окопу.

Это был последний после победы перекур. Пришел долгожданный мир! Солдаты, сделав последнюю затяжку, бросили окурок, а козью ножку взяли на память, как сувенир страшных лет войны. Встали во весь рост и пошли, зная, они больше они никогда не допустят, чтобы пули смерти летали над родной Россией.

После войны

Салют победы

Залп орудий озарял разноцветным салютом городскую площадь. В окнах домов светился яркий свет. Повсюду праздновали День Победы над фашистской Германией. Кое-где были и темные окна, которые освещались салютом, и тогда в них тоже можно было разглядеть людей, примкнувших к стеклу. Они смотрели на ликующих граждан: юношей, девушек и бойцов Красной Армии, сожалея, что не могут из-за своей одинокой старости праздновать этот великий день со всеми вместе и преклониться перед погибшими отцами, братьями и детьми.

Вот и бабушка Анюта грустно глядела сейчас в окно на радостное скопление людей и вспоминала прошедшие голодные годы войны: как работала в холодных цехах, делая мины для фронта, и своего единственного сына Антона, погибшего в бою с врагом.

Вспышки салюта то и дело ярко освещали площадь. Вдруг среди группы военных она увидела офицера в шлеме танкиста. Точь-в-точь, как у сына, когда он прибыл на побывку после госпиталя. Тогда он был награжден командованием медалью «За отвагу». Анюта плотно прильнула к окну, затем приоткрыла раму и крикнула:

– Анто-он! Сыно-ок!

Она надеялась, что он услышит и увидит ее, но свет салюта медленно померк. Когда вокруг все озарилось снова, офицера на площади уже не оказалось. Анюта подумала: «Он, наверное, пошел к дому» и с надеждой подошла к двери.

И правда, в дверь кто-то постучал. Сердце ее сжалось – ей так хотелось увидеть свою родную кровинушку. Распахнула дверь – но это была соседка, приглашавшая ее к себе на празднование Победы.

Колечко с рубином

Десять лет прошло, как закончилась безжалостная Великая Отечественная война и началась мирная жизнь.

Бывшая медсестра по прозвищу «Воробушек» (так ее называли раненые солдаты за ее шустрость в медработе) стала уже Юлией Павловной – известным хирургом. Ей часто приходилось разъезжать по медицинским учреждениям и бывать в далеких городах с лекциями о новых достижениях в медицине. Вот и сейчас ей предложили поехать в один из институтов, находящийся неподалеку от границы СССР, и там провести лекции и семинары по обмену опытом. Она уже бывала в тех краях, служа во время войны в медсанбате медсестрой, и поэтому согласилась, желая увидеть места, которые не могла забыть за пролетевшие годы.

Юлия Павловна села в купе, предназначенное для двух попутчиков, но никто не пришел, и она, оказавшись одна, отдалась воспоминаниям о так быстро пролетевшем прошлом.

Поезд тронулся. Юлия Павловна не захотела стелить постель, и даже монотонный стук колес, способствующий сну, не мог ее усыпить. Пришла проводница и предложила:

– Может быть, чаю?

– Да, и покрепче, – ответила она и стала пить ароматный чай маленькими глотками, думая и представляя тот город, куда она едет, где в далекие времена шли ожесточенные бои…

Враг напал на Родину неожиданно, вероломно. Из медицинского техникума ее сразу отправили на передовую, в самое пекло войны. И отдохнуть-то было некогда – вспоминала она. Ноги слабели, с трудом передвигались, а надо было успеть всех раненых обойти и перевязки по нескольку раз сделать.

Во время войны вокзал там приспособили под лазарет для раненых бойцов, их прибывало с каждым днем все больше и больше.

«Может, я на ходу спала и не замечала этого? – в душе смеялась Юлия Павловна – и летала то к одному раненому, то к другому, оттого и прозвали Воробушек. Всё старалась облегчить им боль. Порой погладишь стонущего солдатика по голове, а ему и это помогает – успокоится немного».

…И тут ее словно огнем обожгло. Она будто наяву увидела последний поезд с ранеными и того лейтенанта без сознания. Сердце ее сжало до боли. Юлия Павловна поняла, что только из-за него не отказалась от этой поездки. Много лет она не может забыть его…

Этот офицер долго не приходил в себя, все лежал тихо с закрытыми глазами, а когда открыл их, неожиданно сказал:

– Голубка, посиди немножко со мной, – и взял ее за руку.

Она хотела тихонечко от него освободиться, но он цепко ухватил ее. Главврач увидел это и говорит:

– Посиди с ним, может, это последняя радость, что у него осталась.

После этого лейтенант пошел на поправку и по-прежнему старался держать ее за руку. Вскоре его стали готовить к переводу в тыловой госпиталь.

…Тут Юлия Павловна выпила оставшийся глоток чая и вздохнула. Нахлынувшие чувства были такие, что казалось, это произошло вчера…

Однажды при взгляде на нее глаза офицера горели таким огнем, что она даже почувствовала исходящее тепло и решила: «больной уже совсем выздоровел!»

А он с нежностью загадочно сказал:

– Голубка, я хочу подарить тебе колечко с рубином, – и, улыбаясь, стал снимать с шеи веревочку, на которой оно висело. – Это колечко очень старое, его дарят у нас в роду по женской линии, а если нет девочки, то дарят мальчику, который должен носить его, пока мужчиной не станет. А когда у него появится дочурка, должен вручить его ей. Мама, провожая меня на фронт, наказывала: «Носи это кольцо, оно счастье приносит всем наследникам и близким». Оно не налезло мне на палец, и мне пришлось носить его на шее. Так как у меня нет сестры, я дарю его тебе! Ты у меня самая родная.

Шутит ли офицер или нет, она догадаться не могла. А он, словно предугадав ее мысль, быстро промолвил:

– Я серьезно.

– Я не могу его принять, – в замешательстве ответила она. – Я для вас ничего важного не сделала, чтобы получить такой подарок. Вы же меня еще не знаете!

Лейтенант сердито посмотрел на нее, но она его уже немного изучила – это у него было для видимости, и словно прочеканил:

– Знаю тебя хорошо. Возьми колечко, а не то обижусь на всю жизнь, – и надел ей на палец, оно оказалось в самый раз. – Я знал, что оно только тебе годится.

Довольный, он поправил свои разлохмаченные веревочкой белокурые волосы, сел на кровать, весь сияет, на нее не отрываясь смотрит. Сам ухоженный, чистый, побритый (видно, кто-то из сестер его к этому дню подготовил) и, улыбаясь, сказал:

– Голубка, если вдруг мы с тобой на этой войне потеряемся, то давай обязательно встретимся тут на вокзале в День Победы, – глаза хитро прищурил, мол, поняла ли я его или нет, а на подбородке ямка заплясала, это я заметила, когда он волновался.

Вот тогда он ей в душу и запал, таким необыкновенным она его и запомнила.

Он хотел еще что-то добавить, и она хотела ему что-то сказать, но в этот момент загрохотали зенитки. Прорвавшийся немецкий самолет сбросил несколько бомб, осколки угодили в лазарет, ее ранило, она попала в тыловой госпиталь и о лейтенанте больше не смогла ничего узнать.

…Юлия Павловна задумалась:

«Даже если бы я обратилась, чтобы разыскать его, никто не помог бы мне в этом: его имени, фамилии не знаю, меня все называли Воробушек, а он звал меня Голубкой».

Юлия Павловна не вставая просидела всю поездку, вся была в своих думах. Лишь когда поезд затормозил и остановился, она пришла в себя.

Вокзал был такой же, как прежде, но более красивый, отреставрированный, в готическом стиле, с высокими колоннами, устремленными вверх, и окном, называемым «Роза».

В здание вокзала попасть не удалось. Встречающие подхватили ее, усадили в машину и увезли в институт. Там она провела весь день с лекциями и семинарами.

А на следующий день выпала очередная годовщина – знаменательный День Победы над врагом. Вечером, поздравив всех медиков с великим праздником, она уезжала домой.

Юлия Павловна вошла в полупустой вестибюль вокзала. Людей, ожидавших поезда, было немного, недостатка в свободных креслах не было. Она села на один из них, рядом с седоватым мужчиной, читающим газету. Расслабившись от напряженного дня, положила руку на подлокотник кресла, глубоко вздохнула от усталости и тут услышала:

– Извините, откуда у вас это колечко?

Она вздрогнула, подняла взгляд, и они оба вскочили с кресел, удивленные и обрадованные.

Это был тот самый лейтенант с ямкой на подбородке. С тех пор они оба изменились, но любящие этого не замечают.

– Голубка! – воскликнул он. – Я знал, что ты придешь сюда. Я каждый год в День Победы бываю тут.

Радость перехватила дыхание, она ничего не могла ответить, лишь корила себя: как это она могла запамятовать о встрече в назначенном месте. Он же говорил ей об этом!

Тут в честь Победы грянул салют, засверкал разноцветными огнями и озарил их счастливые лица.

Поезд гудел, приглашая пассажиров.

– Я отвезу тебя домой, – твердо сказал лейтенант тоном, не терпящим возражений, и ямка у него на подбородке заплясала. – Кстати, зовут меня Илья, отчество Григорий, а тебя я знаю – Голубка, – и они оба засмеялись.

Прошло несколько лет. В один из дней полковник Илья Григорьевич, преподаватель пограничной академии, вместе с женой Юлей праздновали рождение дочери. Они дали ей поиграть колечко с рубином, а как она подрастет, наденут его ей на пальчик. Оно же приносит счастье близким и дорогим людям.

Медаль «за отвагу»

Соколов был старшим сержантом запаса. Во время Великой Отечественной войны служил в пограничных войсках.

В один из дней он получил телеграмму, что ушел из жизни начальник заставы капитан Белов, с которым ему пришлось вместе пережить тяжесть военных лет.

Соколов надел брюки, сапоги, облачился в изрядно поношенный китель и, позвякивая орденами, решил ехать немедленно. Выходя из дома, он заглянул в почтовый ящик, где оказалась повестка из военкомата с приглашением прийти завтра в указанное время.

«Это будет завтра! – подумал он. – А сейчас я поеду проститься с фронтовым другом».

Соколов добрался до автобуса дальнего следования, купил билет и поехал. Под монотонный гул мотора он задумался, его охватили воспоминания о жизни и первой встрече с капитаном Беловым.

…Все началось с той поры, когда его, молодого, полного сил, энергичного, призвали в Красную армию. После военного обучения он в звании ефрейтора был отправлен служить на границу. Застава находилась высоко в горах. Поднимался он легко, наверно, сказывалась физическая подготовка, которой он увлекался на гражданке, да и Бог наградил его силой и выносливостью. А вот однополчане, идущие вместе с ним, устали.

Начальник заставы, встретив их, приказал всем новичкам-солдатам отдыхать, а его, ефрейтора Соколова, попросил побыть дежурным, так как обстановка на границе была серьезной, а пограничников на охраняемых объектах было недостаточно.

Уже близилось утро, облака и туман еще покрывали вершины гор, ущелья и овраги. Вдруг сработал тревожный сигнал на приборе в дежурке: кто-то перешел границу. В небо взметнулась яркая ракета, выпущенная пограничным дозором и означающая вторжение. Послышались выстрелы, и начальник заставы скомандовал: «В ружье!»

В этот день враги вероломно, без объявления войны напали на нашу Родину.

Капитан едва успел распределить всех солдат по огневым точкам, как начался бой. Неприятель рассчитывал на неожиданность и превосходство в живой силе, чтобы в считанные минуты овладеть заставой. Но пограничники бысро среагировали и открыли встречный огонь.

Возле ущелья послышались тревожные выстрелы часового – враг решил воспользоваться туманом и обойти заставу по ущелью с тыла.

– Бери отделение, Соколов! – прочеканил капитан. – И не дай врагу прорваться.

– Солдаты сейчас здесь нужнее. Я лучше один пойду! – ответил он и, схватив, как перышко, тяжелый пулемет и дополнительный диск, уходя, уже на ходу открыл очередь по появляющимся из ущелья врагам. Скосил первых и, быстро перемещаясь, повторил очередь. Его свинцовые пули достигали всех, неприятель стал пятиться и вынужден был отступить.

В точке, где находился капитан Белов, тоже было покончено с нарушителями. Начальник заставы подошел к вернувшемуся Соколову, обнял его и сказал:

– Молодец, сынок, спасибо за храбрость! – и, сняв с себя медаль «За отвагу», приколол ему на гимнастерку и добавил: – Я доложу об этом генералу округа, ты заслужил ее!

Вскоре на заставу прибыло подкрепление – целая часть красноармейцев. Враг уже не предпринимал здесь вылазок, стараясь прорваться на других участках границы.

Война шла долго, и Соколова еще много раз награждали за боевые заслуги, за смекалку и самоотверженность. Но первую медаль он никогда не забывал, хоть и разрешение на ее ношение так и не получил. Вскоре и с Беловым им пришлось расстаться – воевали в разных полках…

И так за воспоминаниями Соколов доехал до места назначения.

В доме Белова было много народа: собрались все его друзья, среди них были и знакомые однополчане. Заслуженные им многочисленные ордена лежали рядом на красной подушечке. Соколов снял с себя медаль «За отвагу», что вручил ему когда-то начальник заставы, прикрепил ее к подушечке, и ему показалось, что все награды засверкали, словно на них появились слезинки, видно, что они с грустью расставались со своим командиром.

Простившись с другом, Соколов выехал домой.

На следующее утро он пришел в военкомат к назначенному времени. Там его ждала комиссия во главе с генералом. Ему торжественно заявили:

– Товарищ Соколов! Мы долго искали вас и, наконец-то, имеем возможность вручить вам заслуженную в годы войны медаль «За отвагу».

Часы с боем

У меня был приятель преклонного возраста. Мы с ним дружили давно, и мне часто доводилось видеть, как он тряпочкой осторожно протирал старые настенные часы. Я спросил его о причине такой аккуратности, и он поведал мне интересную историю про них, начав издалека:

…Мама моя была участницей Великой Отечественной войны в звании сержанта, по должности связистка, служила в том же полку, что и мой отец. Если была у них свободная минутка, они старались находиться вместе. Однажды, освободив один город от врага, они зашли в разрушенную церковь. Их встретил батюшка. Он их перекрестил, благословил и сказал:

– Вы будете счастливой парой. Жизнь у вас будет долгой и благополучной, – и тут загудел приятный звон колокола: «Бум-бом. Бум-бом!»

– Вот и небеса об этом говорят, – и батюшка снова перекрестил их.

Маму в конце войны тяжело ранило, и ее отправили в госпиталь, она тогда была беременна мною. Мама осталась жива, и меня спасли. После выписки из госпиталя ее демобилизовали. Хромающая и передвигающаяся на костылях, она решила уехать в город Ташкент, где прожить со мной было легче, там жили ее эвакуированные родные. Отца я не знал. Когда подрос и стал разговаривать, я спросил маму:

– Где мой папа?

Она ответила:

– Далеко, на военной службе, – сама после этих слов заплакала, а я больше никогда не спрашивал ее об этом.

Так вот, когда мне было пять лет, часы эти уже висели здесь. Мама любила слушать их музыкальный бой «бум-бом, бум-бом» и всегда после этого задумывалась, будто вспоминала что-то, но не улыбалась. Часы временами останавливались, мама с больной ногой не могла их завести – висели они высоко и надо было вставать на табуретку, чтобы до них дотянуться. Нам приходилось звать на помощь ее сестру, которая всегда помогала.

Однажды, когда часы в очередной раз встали, а было это как раз в очередную годовщину Дня Победы, я решил: «Пока мама ушла по делам к соседке, я сделаю ей подарок: починю часы. Она увидит это, спасибо скажет и мне улыбнется».

Я подвинул табуретку, встал на нее, но маятник со стрелками были еще высоко. Я и подпрыгивал, чтобы их достать, и под ноги книгу положил, но все было безрезультатно. И тут я подумал: «А не позвать ли мне кого-нибудь с улицы помочь?»

Выбежал во двор и вижу: шагает быстро офицер мимо, весь в орденах и высокий-высокий. Я его останавливаю и обращаюсь:

– Дядя офицер, помогите мне… – он не дал мне договорить.

– Ну, что случилось, малыш? – поинтересовался, а сам на часы смотрит, видно, торопится куда-то.

Тут я ему и рассказал про маму, про часы, про праздник и чуть не плачу. Дядя улыбнулся и серьезно говорит:

– Ты, сынок, не расстраивайся. Хотя это дело серьезное, но я тебе помогу – и пошел за мной.

Дома я подаю ему табуретку, а он мне:

– Не надо, я и так достану – и враз завел часы, стрелку на точное время поставил, толкнул маятник, и они затикали. Офицер по-военному прочеканил:

– Вот и дело сделано, малыш. Ты свою маму поздравь с великим праздником от ветерана войны. Ну а я пошел!

И хотел уже уходить, но тут его взгляд остановился на комоде, где были у нас фотографии: мама с папой в военной форме, папа в боевом снаряжении, с оружием и гранатами (их фотокорреспондент снимал перед атакой, как мама объяснила). Были и другие снимки: где они вдвоем обнимаются и один, где я с мамой. Все, кто смотрели на него, говорили, что я – вылитый папа.

Лицо дяди побледнело, он весь как-то обмяк, даже ростом стал меньше и задал мне странный вопрос:

– Кто это на фото?

Я отвечаю:

– Мама и мой папа, только я его никогда не видел. Он далеко, на военной службе – так мне мама сказала.

Офицер присел на стул, облокотился на стол. Смотрит на меня, подбородок ходуном ходит, хочет что-то спросить и не может. Тут тросточка, стоявшая возле стола, с шумом упала на пол. Он вздрогнул, поднял ее и спросил:

– А это чья клюка?

– Мамина, – отвечаю, – если она идет куда-нибудь далеко, то берет ее с собой, а сейчас к соседке ушла и здесь оставила.

Тут дядя не то произнес что-то, не то застонал:

– Так вот почему она скрылась от меня. Решила: если инвалид, то будет мне в тягость. Да какой бы она ни была, я по-прежнему люблю ее. Ищу по всей стране.

И он обхватил обеими руками голову, и в горле у него что-то заклокотало.

– Глупенькая, да разве мог я ее бросить?

Тут вошла мама. Увидев дядю, она остановилась, глаза ее сделались большими, как вишенки, словно увидела какое-то диво, и пошатнулась. Он вскочил, поддержал ее и крепко прижал к себе.

– Мама! – кричу я. – Мы с дядей тебе подарок сделали, твои любимые часы со звоном починили!

– Сынок, – с дрожью в голосе, но с какой-то внутренней сердечной радостью сказала она. – Это твой папа. – и улыбнулась. Я такой улыбки не видел у нее никогда.

– Вот и собралась вся семья, – торжествовал мой отец.

Настенные часы громко загудели: «Бум-бом. Бум-бом!»

– Вот и бой часов, как и колокол посылает нам небесное приветствие. Желает нам всем долгой жизни, – смеясь, сказал папа, обнял меня с мамой и так долго держал, будто боялся, что мы опять исчезнем.

Вечером мы всей семьей смотрели на многократные вспышки красочного салюта в честь Победы и радовались нашему счастью. Возвращаясь домой, мама облокотилась на папину руку, поцеловала его в щеку и тихо сказала:

– Извини, родной, за мой дурацкий поступок.

С тех пор (а может, это мне показалось) у мамы со здоровьем стало немного получше, а часы наши больше никогда не останавливались.

Неизвестный солдат

В день Победы над фашистской Германией мать получила извещение о гибели сына. Она уткнулась в подушку и заплакала:

– За что, за что его так? Он ведь сам даже муху не обидел!

Сын ее на гражданке садовником работал, мечтал вырастить необычные цветы и всех людей ими порадовать. У него на грядке уже появились интересные росточки, оставалось подождать их цветения.

Но тут на Родину напала немецкая армада, и сын так и не успел увидеть красоту своих цветов. Забрали его в армию. Уходя, он сказал на прощание:

– Мама, сохрани грядку с этими росточками, я скоро вернусь и закончу свой эксперимент.

Она ждала его. Война с фашистами была долгой. Было тяжело с питанием. Чтобы выжить, ей пришлось посадить на грядку картошку. А с цветами решила: «Сын придет из армии и заново все посадит».

И вот закончилась война, но вместо сына она получила похоронку. Мать не хотела даже двигаться – силы куда-то подевались. Пришла соседка, обняла ее за плечи и с добротой в голосе предложила:

– Пойдем на площадь. Там памятник неизвестному солдату открывают. Может, тебе полегчает, не одна там несчастная будешь.

На площади народу собралось множество. Но тишина была такая, что не слышно было даже дыхания людей. Полотнище с памятника сняли, и взорам всех предстал бронзовый солдат в военной форме с оружием в руках, в больших сапогах, крепко стоящий на пьедестале с уставшим, но суровым лицом. Толпа загудела, заволновалась. Кто-то рядом с матерью охнул:

– Это мой сынок! – и послышалось слезливое хлюпанье.

Мать тоже увидела в скульптуре солдата, в его облике, что-то родное, близкое, сыновье. Тут стали приносить цветы и возлагать их к памятнику, они были необычной красоты: яркие, алые, с большими бархатистыми лепестками, в каждом из них словно светилось солнышко.

«Вот такие цветы, наверно, и хотел увидеть сын, – подумала мать. – Только он хотел подарить их живым людям, для их счастья. А обернулось все наоборот. Цветы склонились лепестками перед ним и воздают ему славу за его подвиг, за защиту Родины».

И матери показалось, что бронзовый солдат с теплотой поглядел на нее.

На следующий год вокруг памятника все было устлано чудесными бархатистыми цветами, и они продолжали разрастаться во все стороны. Люди удивленно говорили:

– Их никто не сажал… Видно, неизвестный солдат желает, чтобы все на земле получали цветы радости.

Подарок

Лялин работал в одном из военных издательств. Дел было много, и он порою забывал поздравить с праздником самого близкого ему человека – жену. А вспомнив, долго ходил по магазину и никак не мог выбрать подходящий подарок.

«Что купить? – эта мысль мучила его уже третий день. – Духи? Нет! Каждый праздник покупаю». И он вспомнил, что дома, куда ни сунешься, везде флаконы, даже в его письменном столе пузырьки из-под духов. Только откроешь ящик – отскакиваешь, запах ударяет прямо в нос. «До чего же он едок!» – Лялин поморщился. Запах преследовал его повсюду, как только он начинал думать о нем.

«Куплю-ка что-нибудь из белья, – решил он, но тут же подумал: – А вдруг купишь, да не то? Принесешь домой, а тебе скажут: «Размер не тот. Цвет не к лицу» – и тащи обратно в магазин, а там тряси вещичками, доказывай, что ошибся».

«Нет уж, дудки, только не это. Лучше купить цветы – и баста!» – окончательно решил он.

Окрыленный этой идеей, Лялин вышел из магазина. В этот день он исходил весь город, проехал на всех видах транспорта во все его концы, но цветов не нашел. Везде он слышал только один ответ: «Цветов нет, проданы!»

«И что я до праздника дотянул, купил бы на денек пораньше, – ругал себя Лялин. – Другие, поумней, давно купили подарки и сидят уже дома – празднуют».

Вечерело, магазины зажигали огни, ярко освещая витрины. Но Лялин не замечал этого, брел расстроенный, не спеша, медленно передвигая уставшие ноги. Над ним засветился огромный транспарант, заигравший множеством цветных огоньков. Лялин поднял голову и прочел: «Не забудь поздравить с праздником родных, близких и знакомых». В висках его забарабанило, в голове с новой силой зажужжала мысль: «Что купить?.. Что купить?»

Впереди показалась толпа, что-то кричавшая и толкавшая друг друга. Откуда-то из ее середины вынырнул человек, весь взъерошенный, как воробей, в руках его были крепко сжаты цветы.

«Цветы!» – и Лялин, обрадованный, бросился в гущу толпы.

Ему достался последний букет ярко-красных тюльпанов. Тяжело дыша, Лялин стоял не в силах куда-либо тронуться. Блуждающие его глаза остановились на афише: «Купите билеты на танцы!»

«А что, неплохо и билеты взять, – отдуваясь, подумал он, – давненько с женой не танцевали. С тех пор, как сын появился. Сейчас он большой, управится и без нас». И Лялин поторопился к кассам.

Держа в одной руке букет, в другой билет, Лялин летел домой словно птица. Пиджак его расстегнулся, галстук съехал и болтался сбоку.

Дома дверь была закрыта. Он позвонил, но никто не открыл. Он позвонил еще раз, тогда за дверью загромыхало, видно, что-то упало, и вышла жена с мокрыми мыльными руками:

– Ты что, подождать не можешь? – возмутилась она. – Видишь – стираю.

Приготовленные заранее поздравительные слова куда-то исчезли. Держа подарки за спиной, Лялин лихорадочно вспоминал слова, которые так хотел сказать.

– Ты что – пьян? Слово выговорить не можешь? – проговорила жена, ближе подойдя к нему.

– Милая моя березка, поздравляю тебя с праздником, приглашаю тебя на танцы. Я закончу стирку, а ты переодевайся, – выпалил он, протягивая ей цветы и билеты.

Жена засмеялась и, обхватив его шею руками, крепко поцеловала.

– Спасибо, Коля! Я тебя заждалась, рассердилась, стала стиркой заниматься…

Жена шла на танцы нарядная. Ее разгоряченное, радостное лицо пылало румянцем. Облокотившись на его руку и прижавшись к нему, она говорила без умолку, точно не дышала.

– Коля, а мы с тобой на танцах познакомились, помнишь? Танго танцевали!

– Да, – ответил Лялин, с нежностью прижимая ее и чувствуя бьющуюся венку под своей ладонью.

– Ты тогда приз получил, а что – не показал. Сказал только, когда мы поженились, что выиграл слюнявчики и соску.

Лялин сделал злое выражение лица, но в душе посмеялся. Жена взглянула на него, и они оба залились безудержным смехом.

В клубе стоял шум от топанья ног и громких разговоров. Танцующие стояли друг перед другом и старательно стучали обувью, словно вбивали что-то в пол. Лялин слышал о новых танцах, но видел их впервые и сейчас с удивлением смотрел на это.

«А все-таки старые танцы лучше!» – подумал он и, взяв жену под руку, сказал:

– Пойдем, Березка моя, станцуем по-нашему!

Танцуя, он повел ее по залу и вдруг услышал:

– Эти танцуют по старинке!

Лялин посуровел, посмотрел, откуда доносится голос, желая поспорить, что старые танцы не хуже новых, но увидел перед собой множество улыбающихся лиц. «А не слышала ли это жена?» – заволновался он и взглянул на нее. Но ее лицо, как прежде, было счастливым. Облегченно вздохнув, Лялин предложил ей:

– Березка, давай станцуем, как все – по-новому.

Жена посмотрела на него с удивлением:

– Мы же не умеем!

– Попробуем, может, получится?

Она помолчала немножко и ответила:

– Хорошо, Коля.

Лялин окинул взором танцующих, встал перед женой, выпятил колесом грудь, руки согнул в локтях, словно собрался бежать, и затопал под звуки оркестра. Жена, будто зная танец, притопнула ногой и закружилась возле Лялина. Он, увидев ее радостное лицо, сам стал выделывать такие выкрутасы, что, казалось, ноги едва успевают.

Танец закончился, но оркестр, не отдыхая, заиграл снова. Лялин встрепенулся. Это было танго, танцуя которое он познакомился с Березкой. Блестящие глаза жены смотрели на него, словно говорили: «Слышишь, Коля? Наш танец!»

Он взял трепещущую и взволнованную жену за талию и осторожно, точно это была хрустальная ваза, повел по залу. Она склонила голову ему на плечо и прижалась, охваченная радостным воспоминанием. Они танцевали старый танец, танго их молодости. В этом танце было много красоты, изящества и теплоты. Лялин и Березка словно плыли по залу, не замечая, что не только сотни глаз на них смотрят, а даже стены ими любуются. Лялин заговорил первый:

– Когда мы с тобой познакомились, ты была тоненькая, как березка. Поэтому я тебя так и прозвал. А сейчас вон какая стала, – и Лялин оглядел статную фигуру жены, – только прозвище осталось.

– А ты, что – лучше стал? Был красивый, сильный, на руках носил. А сейчас: сгорбился, волосы реденькие, будто повыдергал кто. От красоты только родинка на щеке осталась.

Лялин засмеялся и приподнял жену.

– Коля, глупенький, отпусти же, смотрят, – смеялась жена.

– Пусть все видят. Я же не украл тебя, – и пронес ее на руках по всему залу.

Жена прижалась к нему, сердце ее стучало, готовое разорваться от счастья. Лялин опустил ее, склонился к ее голове, вдыхая запах ее золотистых волос.

Оркестр, точно приветствуя, повернул к ним сверкающие от яркого света трубы и заиграл еще громче, повторяя мелодию танго – такие дорогие для них звуки молодости.

Мамин платочек с узелком

Когда сын уходил в армию, мама ему сказала:

– Сынок, возьми вот этот платочек с узелком с собой, тут земля нашего родного края. Память тебе будет о доме и обо мне.

Он бережно положил платочек с небольшим узелком к себе в карман.

Будучи на фронте, всегда перед боем прижимал узелок к губам и укладывал его обратно на место. Солдаты улыбались его причудам, а он им объяснял:

– Это мамин узелок. Так я вспоминаю ее и свой край, где родился, и мне не так страшно идти сражаться с врагом. Этот платочек бережет меня!

Как-то поблизости взорвался снаряд, осколок от него впился в медную пуговицу шинели, а бойца задел совсем незначительно. И такие случаи повторялись не раз.

Война, длившаяся достаточно долго, закончилась Победой!

Враг, напавший на Родину, был уничтожен!

Солдат вернулся домой здоровый и невредимый. Мама радостно встретила его и спросила:

– Сынок, сохранил ли ты тот узелок?

– Да, – ответил он.

– Так береги его для счастья и дальше!

Через некоторое время мамы не стало – тяжелый военный быт тыла и переживания за сына дали о себе знать. Сын, столкнувшись с житейскими заботами, забыл про узелок. Работа, женитьба, родившиеся дети, да и сам стал чувствовать себя уже неважно.

И тут он вспомнил про узелок. Нашел его в шкафу, где лежала военная гимнастерка. Развязал узелок и увидел землю – золотистый песок, а в нем – маленькую иконку Божией Матери.

– Так вот кто меня уберег от всех несчастий! – воскликнул он и почувствовал облегчение от тепло светившейся иконки.

Я с облачка спущусь

Однажды я ехал вечером на машине и меня настигла сильная гроза. Дорогу размыло дождем, и мне пришлось остановиться в незнакомом селе, чтобы переждать этот ливень. Я постучался в дверь одной избы. Мне открыла шустрая девушка, и я попросился у нее переночевать.

– Да вы спросите у тети Маруси, – ответила она, – я тут соседка.

В этот момент, отодвинув занавеску, с русской печи выглянула пожилая женщина.

– Располагайся, располагайся, гость дорогой, – пригласила она. – Здесь всем места хватит. Зина поможет вам тут устроиться. А я на теплой печи лежу, косточки лечу, что-то мне не по себе.

Я оглянулся – в избе было чисто, ухожено и пахло свежей сосной от вымытого пола. А больше всего меня удивило множество фотографий юноши разного возраста: от босого мальчика до взрослого военного десантника. Стояли они в рамках на комоде и висели на бревенчатых стенах.

– Это что у вас за знаменитость? – поинтересовался я.

– Да это мой Алеша, приемный сынок, – радостно ответила тетя Маруся, – сейчас он в армии служит.

И она рассказала мне следующую историю.

…Во время Великой Отечественной войны здесь по дороге возле моей избы проходили фашисты. Был жуткий мороз, и вот в тот день немцы гнали малолетних детей на железнодорожную станцию, здесь неподалеку. Дети были одеты в чем попало: кто укутан материнской шалью, кто накрыт одеяльцем, и не шли они, а, казалось, катились, как снежные комочки, по белой студеной дороге, гонимые вьюгой. Смотрю в окно и вижу: один комочек отстал и упал, немец его сапогом пнул, он было поднялся, да снова в сугроб свалился. Фриц еще раз по снежному бугорку прошелся. Комочек не шевелился. И немец, махнув автоматом, пошел дальше сопровождать остальных детей.

Я дождалась минуты, когда вокруг никого не было, выбежала, добралась до ребенка, схватила его и притащила в избу. Это был мальчик, он был белый, будто маленький снеговик. Я нашла муравьиный спирт (его еще муж до войны припас от всякой хвори) и стала растирать его тельце. Оно потеплело, порозовело, и первыми словами мальчика были: «Мама, молочка!» А где его взять… Слышала, что в другой деревне на отшибе у какой-то бабки есть коза. Попросила соседку присмотреть за малышом. У нее у самой маленькая дочка была, она поняла мою озабоченность – «Иди» говорит.

И пошла я в путь через поле, продуваемое холодным ветром и засыпаемое снежным бураном, надеясь, что достану молока. Не буду рассказывать, что я за этот путь пережила, но молоко малышу принесла.

Подогрела его и маленькими глоточками напоила. И знаете что?! Он пошел на поправку, и с тех пор как хвостик ходил за мной и помогал мне во всем: я в доме убираю – и он со мной. А когда подрос, я землю копаю, картошку сажаю – и он рядом. Однажды вот что сказал:

«Мама, если я даже буду высоко, как облачко, и узнаю, что ты нездорова, я к тебе с него спущусь, как ангелок».

После этих слов Зинка-соседка, егоза, смеясь, зовет его «летучий ангелок».

Война закончилась, мирная жизнь настала. Рос Алеша, как дубок, на здоровье никогда не жаловался, всегда все делал по дому: носил воду из колодца, заготовливал дрова, ремонтировал все что нужно, а если надо, помогал и сельчанам. Они за это благодарили его, а иногда и деньгами рассчитывались. Он скопил немного и купил сапоги. Нарадоваться им не мог. А тут у меня с глазами плохо стало, все поплыло. Врач посоветовал найти французские глазные капли, сказал, что только они помогут. И откуда-то узнал об этом сынок. Поехал в город и вернулся с лекарством, но без сапог, продал их, и все из-за меня.

Учился он тоже хорошо, получил среднее образование, а потом в армию призвали, в пограничные десантные войска. Алеша был этим очень доволен. А мне всегда говорил: «Мама, ты отдыхай, а я все за тебя сделаю. Ты меня выходила, к жизни вернула. Этого я никогда не забуду». И кто ему рассказал о тех днях, когда я его спасала? И вот он стал взрослый и по-прежнему твердит эти слова».

Пока тетя Маруся все это рассказывала, Зина сидела рядом и внимательно слушала. Глаза у нее сверкали от гордости за Алешу.

На следующий день погода выдалась солнечная, изредка появлялись бегущие по небу небольшие облака. Я собирался уже попрощаться и уезжать, как вдруг вбегает Зина и с порога кричит:

– Тетя Маша, он летит с облака, как и обещал!

– Кто летит-то, пустомолка? – шутя, спрашивает ее она.

– Да ваш! Наш, Алеша!

Мать, с трудом ковыляя, вышла на крыльцо. А сын уже приземлился и парашют собирает.

– И кто это ему опять про мою болезнь сказал? – недоумевала она.

А Зина хитруще прищурила глаза, заулыбалась и помчалась в поле, где приземлился он, ее любимый и родной человек. Все чувства были написаны на ее лице. Встретившись, они уже вместе шли по направлению к дому.

– Говорил тебе, что приду к маме отовсюду, если с ней беда.

– Верю, верю тебе, Алеша, только не делай больше этого, – твердила она.

– Хорошо, – смеясь, ответил он. – Только ты мне подробно пиши о маме, береги ее и о себе не забывай черкнуть. Я тут посадку совершил с разрешения командира и задержусь ненадолго. Сейчас машина придет и отвезет меня обратно в часть. В дальнейшем служить буду на востоке. Это я только тебе говорю!

Он подошел к матери, обнял ее и, целуя, подбадривал:

– Матушка, ты уж не болей. А не то, как обещал, буду прилетать ангелом.

Пробыл Алеша дома, действительно, совсем недолго. Все село пришло провожать его. Когда подъехала машина, чтобы забрать воина-десантника, ему кричали:

– До встречи!

Громче всех был слышен голос Зины:

– Береги себя, Але-ешенька!!

Спустя год я встретил селянина из тех краев, где побывал когда-то, и он мне поведал, что служить Алешу отправили в Афганистан, он долго не писал оттуда, и считали, что солдат пропал без вести.

К тому времени когда наконец-то пришла от него весточка, мать уже долго болела. Зина показала ей письмо и успокоила: «Тетя Маруся, наш Алеша нашелся и скоро будет здесь!» В этот момент Маруся увидела сына, летящего к ней с облачка, и на лице у нее появилась счастливая улыбка, казалось, болезнь отступила.

Через несколько месяцев ее любящий ангелочек, Алеша, демобилизовался, но встретиться с мамой уже не успел.

Дима-филателист

Протирая дома иконку, Дима обнаружил за ней маленький конверт, пожелтевший от времени. Письма в нем не было, но адрес, фамилия и отчество говорили, что написано оно было бабушке. Бабушку он не помнил, видел ее только на фотографии рядом с дедушкой. Будучи филателистом, Дима заинтересовался маркой и стал разглядывать ее. Она ничего ценного собой не представляла, на ней был солдат с винтовкой и надписью «Защитник Отечества». Дима пригляделся повнимательней и узнал в солдате дедушку. Точь-в-точь как на фотографии с бабушкой, что в рамке на комоде. Дима даже сверил их – точно похож. Дедушку он тоже не видел – он погиб на фронте. Дима аккуратно положил конвертик в коробочку, где хранил марки, чтоб в дальнейшем что-то придумать. Тут пришел Витя-друг и говорит:

– Дима, у тебя, я видел, есть парные одинаковые марки, давай поменяемся.

– Возьми коробочку и сам поищи, – сказал Дима, – мне сейчас некогда, я маме помогаю комнату убирать.

Когда Дима закончил работу и подошел к Вите, тот уже нашел нужную марку и положил свою, которой не было у его друга в коллекции.

– А где конвертик, что тут был в коробочке? – спросил Дима.

– Старый такой, что ли? – удивился Витя. – Я думал, что ты просто прикрыл им марки. Я вынул его, он упал на пол, потом Кошка долго с нимиграла.

– Что ты наделал! – воскликнул Дима. – Там марка была с моим дедушкой, она мне дороже всех марок! Я хотел ее показать всем на праздник в честь окончания Великой Отечественной войны.

И Дима с Витей стали искать конвертик. Все в доме обшарили, на улице искали, всем встречным ребятам о пропаже конвертика рассказали. Даже кошку спросили, но она мяукнула и ушла. До вечера искали. Устали. Дима расстроился, а Витя еще больше, что друга огорчил – но он же не нарочно это сделал, нечаянно… Дима в эту ночь плохо спал и все думал, куда мог подеваться этот конвертик. С утра, как только проснулся, опять стал искать его. А мама шутит:

– Если что попало кошке, то пропало. Не расстраивайся сынок, может, кошка еще вернет его.

Дима настойчиво заглядывал в каждый уголок. К концу дня к нему пришел Витя с ватагой ребят, лица у них были радостные, все улыбались. Они протянули ему большую картонку, на которой был прикреплен конверт, а возле него множество марок с рисунками тех боевых дней, когда была война.

– Дима, – наперебой стали говорить они. – Мы решили сделать выставку филателистов в честь годовщины победы над врагом. Твой конвертик будет главным экспонатом на нашей выставке.

Дима был очень счастлив. Неожиданно рядом появилась кошка – гордо задрав голову, она важно вышагивала, словно говоря: «Это я конвертик ребятам принесла и даже не поцарапала».

Г.Т.О.

Как-то Миша заболел, а мама ушла в магазин, сказав:

– Сынок, ты отдыхай, а я пошла в магазин, скоро приду.

Лежит Миша и думает: «Что я буду без дела лежать, посмотрю-ка я альбомы с фотографиями, давно не перелистывал».

Достал он самый старый альбом с потертыми углами, облезлый, в плешинках и надписью «Наш папа и дедушка». Миша открыл его, фотографии были аккуратно расположены по времени. В начале он увидел маленького мальчика, очень похожего на него, видимо, того же возраста. Потом он увидел его на фотографии уже повзрослевшим, плавающим в реке, затем висящим на перекладине турника, бегущим с ребятами эстафету и разрывающим финишную ленту, затем – уже возмужавшим, со значком «ГТО» на груди.

«Что это такое – значок «ГТО»? – подумал Миша и стал просматривать следующие фотографии. Были они пожелтевшие, видно, выполненные наспех. Он увидел дедушку в военной форме. Вот он бежит с большим пулеметом на спине, вокруг черный дым, пилотка на голове едва держится. Вот еще одна – дедушка с минометом, но чувствуется, что он устал, из-под каски пот капельками стекает. Миша перевернул последний лист альбома, где дедушка на фотографии уже после войны с однополчанами в гимнастерках и кителях с орденами и медалями.

Когда пришла мама, он спросил:

– Мама, я видел у дедушки, когда он был молодым, значок ГТО. Что это такое?

– Сынок, это значек «Готов к Труду и Обороне». Награждали им того, кто занимался спортом и был сильным и выносливым, непобедимым.

– Я тоже хочу быть непобедим, как дедушка, – ответил Миша. – Как выздоровлю, начну заниматься спортом и получу такой же значок.

Мама вздохнула и ответила:

– Если бы дедушка услышал твои слова, он обязательно сказал бы:

«Достойный внук у меня растет, весь в меня!»

Шлем танкиста

Петина бабушка каждый раз перед праздником заглядывала в сундук, вытаскивала военную форму, проветривала, проглаживала и оставляла на вешалке на весь день. Петя знал, что это дедушкина форма – танкистская. Он воевал и пропал без вести. Бабушка всегда разрешала Пете надевать шлем танкиста.

Он ходил в нем по комнате, представляя, что рядом с ним дедушка на танке. Громко трыхтел «Трах! Трах! Трых!» и поглядывал на дедушкины фотографии, где он в шлеме, надвинутом на лоб, с большими усами и с орденом на гимнастерке. А снимки были повсюду: под иконкой, на шкафу, над его кроваткой.

Однажды бабушку, как ветерана войны, пригласили на просмотр документального фильма «Курская битва». Она взяла с собой и Петю.

Начался фильм. На экране гудели ревущие танки и самолеты, громко разрывались бомбы, что-то кричали солдаты. Пете стало страшно, он уцепился за стул, прижался к бабушке и тут увидел на экране танкиста, вылезающего из люка горящего танка и очень похожего на дедушку. Он спрыгнул и побежал навстречу Пете. Петя увидел на нем знакомый шлем, большие усы, орден на гимнастерке и радостно закричал:

– Бабушка, к нам бежит дедушка!

Бабушка грустно улыбнулась и нежно прижала к себе Петю.

Кружка

Женя с другом Витей копали землю на огороде, искали червячков для рыбалки. И тут лопата у Вити наткнулась на кружку. Была она вся в ржавчине и в наростах от глины. Видно, давно здесь лежала.

– Вот, будет куда положить червячков, – сказал Витя.

Набрав наживку и прихватив удочки, они побежали к реке.

Она была рядом, только спуститься с покатого берега. Простояв несколько часов возле журчащей речки и не поймав ни одной рыбешки, Витя возмутился:

– А ну ее, эту рыбалку! Пойду домой! – и ушел, кинув кружку на берегу и даже не оглянувшись.

Кружка скатилась с берега и упала в воду. Жене стало жалко ее – может, еще пригодится! И он решил достать ее, шаря руками в мутной воде. И скоро, найдя кружку, он тоже направился домой.

Дома он поставил кружку на стол, от нее отвалилась глина, видно, отмокла в воде, и Женя увидел на ней несколько букв. Ему стало интересно узнать, что же там написано, и он стал чистить кружку тряпочкой, затем тщательно помыл. Она оказалась алюминиевой, и на ней проявились четкие слова. Женя смог прочитать: «Сержант Иванов Семен Семенович», а дальше шли год, месяц и день рождения.

«Так это участник Великой Отечественной войны, о которой нам учительница рассказывала», – догадался Женя и, схватив кружку, помчался с интересной находкой к Вите.

Тот обедал и не особенно внимательно слушал рассказ друга.

– Ну и что? – проглотив, спросил он.

– Как что! – воскликнул Женя. – Надо найти родных и отдать эту кружку. Это же память о близком человеке.

– Вот и ищи! – ответил Витя.

Женя, не найдя поддержки у друга, рассказал все маме.

– Сынок, – сказала она. – Надо обратиться в военкомат, там разберутся, дело-то серьезное.

В один из дней они вдвоем туда поехали. Полковник внимательно выслушал Женю, посмотрел на кружку и пообещал через неделю-другую прислать ответ.

Неделя у Жени была очень долгая. Он каждый день заглядывал в почтовый ящик. И когда пришел пакет с ответом, он тут же его раскрыл, прочитал и маме стал пересказывать. В ответе говорилось, что сержант Иванов Семен Семенович проходил службу в пограничной части. Эта часть находилась как раз там, где они и нашли кружку. Боец всю войну прошел, до самой Германии. Ему присвоили звание лейтенанта, наградили орденами и медалями за боевые заслуги. А пропал он без вести при штурме Берлина. Далее был указан адрес, где живет его дочь.

Мама взглянула на письмо:

– Так это совсем недалеко, доехать на трамвае шесть остановок. Не забудь взять цветочки из уважения к хозяйке.

На следующий день Женя зашел к Вите и предложил вместе навестить дочку лейтенанта Иванова.

– Так и быть, выручу! – ответил Витя.

Дом, к которому они прибыли, был трехэтажный, дочка жила на первом этаже. Им открыла дверь пожилая женщина – бабушка.

– Тетя! – помялся Женя. – Мы нашли кружечку вашего родственника. А мама мне поручила, чтобы я вам цветы вручил, – сказал он и протянул сразу все.

Бабушка взяла кружку с букетом, присела на табуретку, видно, ноги ослабли… и стала читать, что на кружке написано, а потом, вздохнув, промолвила:

– У меня же ничего не сохранилось от отца, даже фотографии нет. Мы жили в другом городе, там после вражеской бомбежки один пепел остался. Нам сообщили, что папа без вести пропал, но мы с мамой всегда ждали, что он вернется… Ее уже нет, а я еще жду. Папу помню веселого, все спортом занимался и меня к этому приобщал. Я была такая, как вы сейчас.

Она помолчала и продолжила:

– Кружку поставлю на самом видном месте – на сервант.

Бабушка вытерла глаза платочком, хотя они были сухие, наверно, все слезы выплакала уже по отцу. Женя грустно склонил голову, а Витя почему-то заплакал. Возвращаясь домой, они оба молчали, а когда вышли из трамвая, Витя тихо сказал:

– Женя, давай чаще навещать бабушку.

Медная пуговица

Старушка штопала кофту. Взяла коробочку, где хранились нитки с пуговицами, стала перебирать их и наткнулась на медную пуговицу со звездой. Воспоминания сразу нахлынули на нее. Глаза наполнились слезами. Последний раз она видела сына в конце войны, когда он неожиданно нагрянул к ней.

– Вот и я! – сказал он, как всегда говорил после долгого отсутствия. – Мама, я тут мимоходом, чтобы проведать тебя, – выпалил он, – я еще вернусь! Ты береги себя.

Он поцеловал ее, и тут у него оторвалась пуговица от шинели, но пришить ее уже не было времени, она так и осталась дома.

Старушка поднесла пуговицу к иконке, что-то пошептала и положила ее на полочку, рядом с образом, потом прилегла на диван и пристально стала смотреть на иконку и медную пуговку.

Она долго не могла заснуть, ее одолевали беспокойство и бессонница. Только глубокой ночью она задремала. Ей виделось, что кто-то тихо открыл дверь. И появился повзрослевший, улыбающийся, в военной форме – сын. Она кинулась к нему навстречу. Он обнял ее и виновато сказал:

– Вот и я, мама! Извини, задержался!

Значок

В День Победы над врагом Петиного дедушку, как ветерана Великой Отечественной войны, пригласили на торжественный вечер в школу.

Дедушка взял коробочку, где были его ордена и медали, и стал прикреплять их к пиджаку. Петя стоял рядом и смотрел на каждую награду, а их было очень много, и про себя говорил: «Эту я знаю – «За доблесть», эта – «За мужество». Но тут он заметил на самом дне коробочки маленький невзрачный значок. «А это что такое?» – заинтересовался он и спросил:

– Дедушка, а за что тебе дали вот этот маленький значочек?

Дедушка осторожно взял его в руки, погладил и грустно промолвил:

– Он невзрачный, да очень дорог мне, с ним связана вся моя жизнь. Называется он «Комсомольский значок». Строил я со многими комсомольцами города, дороги, мосты. Жили, как на войне, – в палатках, трудились под дождем и на холоде. Это была мирная работа, делали для себя, чтобы в будущем лучше жилось. А когда нагрянула война, я по-прежнему с ним не расставался, защищал нашу Родину, наш труд.

Тут дедушка прикрепил комсомольский значок на самом видном месте – на лацкане пиджака и, позвякивая орденами, оделся. Петя подумал: «Значок мал, да удал» – и спросил:

– Дедушка, если я буду таким тружеником, как ты, мне тоже дадут такой значок?

Дед ласково взглянул на внука, обнял его и сказал:

– Сейчас время другое, Петенька.

Соседка Любаша

У Сени, двенадцатилетнего мальчика, школьные каникулы оказались и хорошими, и грустными одновременно. Хорошо, что вернулся папа с фронта, а грустные – мама заболела. Она во время войны работала на механическом заводе, на прессе, этот нелегкий труд и дал о себе знать. Отец с серым лицом днем и ночью не отходил от супруги. Но скоро ее не стало.

Сеня очень переживал потерю мамы. Он забился в угол комнаты и, всхлипывая, вспоминал ее. Какая она была добрая и ласковая. Всегда интересовалась, чем он занимается. Помогала ему во всем разобраться, делая все с улыбкой. А как замечательно мама пела, если бы не эта Отечественная война, она была бы певицей. Сеня вспомнил, как в мирное время по праздникам он со своими родителями пел разные народные песни, как было весело… И тут он не сдержался и безудержно расплакался. Отец успокаивал его, гладя по голове, как когда-то делала мама.

Отец, побыв несколько дней дома, решил, что надо завербоваться в Сибирь на заработки, чтобы улучшить жизнь свою и сына. Он договорился с соседкой тетей Клавой, чтобы та присматривала за мальчиком. Деньги отец обещал высылать без задержки. Она согласилась, и он уехал.

Сене тетя не понравилась, у нее было постоянно сердитое лицо и злые глаза, а вот дочка ее Любаша, его ровесница, обрадовалась и тоже пообещала принимать активное участие в его воспитании:

– Проследим! Никуда он не денется, и убережем обязательно, – невозмутимо сказала она.

С этого дня он спал дома, столоваться ходил к тете Клаве, а когда гулял и встречался с приятелями, Любаша всегда была неподалеку и даже играла с ними вместе в лапту.

Однажды он зашел в соседний двор поиграть в футбол, команда на команду.

– Чтобы с нами играть, надо тебе прописаться, свою смелость показать, – заявил большого роста незнакомый парень.

– А как это сделать? – переспросил Сеня.

– Вон рядом на базаре бабка пирожками торгует. Ты цапни пирожок и деру дай. У тебя ноги длинные – убежишь, а потом пирожок поделим, и ты станешь вратарем, – похлопывая по плечу, ответил тот.

Сеня знал, где продают пирожки, не раз проходил мимо них. Они приятно пахли поджаристой мучной корочкой и тушеной капустой и чем-то еще необъяснимо вкусным. Сеня всегда чувствовал голод, и ему давно хотелось их попробовать.

Он подошел к бабке, торгующей пирожками. Они были прикрыты полотенцем, видно, она это сделала, чтобы они не остыли, только один пирожок, большущий, сочный, находился сверху. Продавщица внимательно посмотрела на него. И тут Сеню кто-то взял за локоть. Он оглянулся, это была Любаша.

– Сеня! – она на миг замолчала, в ее лице был испуг, и промолвила: – Не делай этого. Если у меня будет мука, я тебе напеку таких пирогов много, сколько захочешь, – и она затихла опять, а потом повторила: – Не делай этого, Сеня!

И до Сени дошло: «Он хотел сделать что-то страшное, что мама не одобрила бы».

Сеня с Любашей пошел домой. Парень посмотрел ему вслед, махнул рукой, как бы говоря: «Не смог своровать и не надо». А ребята стали звать его играть в футбол. Но он их не слышал. Любаша громко затараторила, отвлекая его от них.

– Сеня, я слышала, ты хорошо поешь. Поучаствуй в самодеятельности на концерте для раненых в госпитале. А?

Сеня молчал, не зная, как ответить.

– Да ты не смущайся. Они тебя с удовольствием послушают и потом накормят еще! – уговаривает его Любаша.

На следующий день он со школьной самодеятельностью пришел в палату военнослужащих. Ранения у всех были разные: у кого перевязана бинтом рука, у кого нога, голова, а кто-то и вовсе лежал весь в бинтах, не в силах подняться с кровати. Вокруг стояла тишина и сильный запах лекарств, даже страшно было.

– А сейчас вам споет песню Сеня, – объявила Любаша и посмотрела на него, как бы спрашивая: «Какую?»

А он и сам не знал, но вспомнил, когда папа с мамой были вместе на праздниках, они весело пели задорную песню. И Сеня во весь мальчишеский голос затянул:

– Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была.

Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра.

Сеня спел песню всю до конца. Кто лежал пластом на кровати, даже привстали, смеясь, а были раненые, которые плакали. В проеме двери стояли пришедшие в больничных халатах солдаты, видно, все услышали в песне что-то родное.

После концерта всех артистов накормили и попросили приходить почаще. И Сеня до начала учебного года вместе с ребятами продолжал навещать больных. Они не только пели, а помогали медперсоналу чем могли – покормить, прибрать палаты, написать письма. Сеня оказался знаменитостью, его прозвали «Соловушка».

Любаша, будучи соседкой, помнила, с какой теплотой родители воспитывали Сеню раньше, и понимала, как ему тяжело без родительского внимания сейчас. Ее же мама по характеру была холодной и сдержанной, хотя, говорят, раньше, до гибели папы, она тоже слыла приветливой. Самой Любаше изредка удавалось услышать от нее ласковое слово, зато и плохого она никогда не слышала, но знала: если сделать то, что не понравится родительнице, – накажет. А Сеня чужой, как его не наказать за плохой поступок, и Любаша по-прежнему старалась за ним следить.

Как-то раз она увидела его с ребятами во дворе курящими табак, и подошла к Сене. Вырвала цигарку и выбросила.

– Ты что мною командуешь! – выпалил он. – Я тебе никто! И ты мне никто! Иди отсюда!

Ребята засмеялись. Любаша обиделась и, ни слова не говоря, ушла.

Сеня тоже надулся и пришел домой поздно, только ко сну. За ночь, видно, подумал о своем поступке и за завтраком извинился перед Любашей, а она ему в ответ:

– Если будешь курить, голос изменится, не соловьем запоешь, а как бык мычать станешь. Да и это не получится, кашлять станешь вечно! – и они оба засмеялись.

На следующий день каникулы закончились, и они оба пошли в школу. Учились они в одном седьмом классе и домой возвращались тоже вместе, уроки делали наперегонки.

Осенью от отца пришли большие деньги, можно было даже купить что-то из одежды, так как оба выросли, и старая стала мала. Сеня впервые увидел у тети Клавы довольное лицо и совсем не злые глаза.

– Пойдемте на рынок и подыщем вам что-нибудь подходящее по размеру, – сказала она.

В новой одежде Сене показалось, что он повзрослел, да и Любаша стала какая-то не такая, а краше, и он даже на нее загляделся.

Закончив седьмой класс, Сеня решил пойти в строительный техникум.

– Ты же мечтал поступить в музыкальную школу! – удивленно сказала Любаша, хотя сама была довольна, так как хотела, чтобы он всегда был рядом.

– Сейчас строительство страны важнее. Во всех газетах и по радио об этом говорят, – отчеканил Сеня.

– Тогда и я пойду с тобой в строительный.

– А зачем тебе это, ты же хотела закончить десятый класс и пойти в архитектурный институт?

– Это никогда не поздно, – ответила Любаша.

Они проучились в строительном техникуме и, получив специальность (Сеня по плотницкому делу, а Любаша по отделочным работам), стали трудиться на стройке. И как бы ни было трудно, в моменты отдыха, Сеня всегда пел, сам или под гитару друзей, и усталость враз пропадала.

Жить стало полегче. У тети Клавы лицо подобрело. Зарплата Сени и Любаши стали подспорьем. Папа тоже присылал деньги и писал: «Дети, учитесь дальше, о деньгах не беспокойтесь, я помогу».

Сеня давно замечал, как Любаша с интересом изучает архитектурные достопримечательности, и удивил ее своим предложением:

– Я тоже мечтаю пойти с тобой в архитектурный институт!

Любаша в душе была рада, что они опять станут учиться вместе.

Экзамены они сдали легко, и их зачислили в институт, видно, это помогли им строительные знания. Учились они на разных факультетах. Сеня и тут успевал выступать на концертах с большим музыкальным оркестром, а иногда пел с однокурсницей. Любаша и Сеня всегда ждали друг друга после занятий. Она заметила, что Сеня стал часто выходить из института с этой девушкой, с удовольствием с ней беседовал и мило улыбался.

Вот и на этот раз Любаша увидела их вместе. В душе у нее что-то перевернулось, она пошла домой одна и почему-то расплакалась. Любаша поняла, что Сеня ей небезразличен. Вскоре пришел и он и спросил, почему она не дождалась его. Она отвернулась и промолчала. В этот день приехал отец и к вечеру, обратившись к сыну, сказал:

– Ты писал мне, что тебе нравится Любаша, и ты хотел всю жизнь видеть ее рядом. Да, я вижу, и она этого хочет!

И тут Любаша поняла, почему Сеня не захотел пойти учиться в музыкальную школу… Из-за нее! Он хотел быть рядом с ней, как и она с ним!

На следующий день Сеня проснулся от ароматного запаха хлеба и тушеной капусты – на столе на белой скатерти в большой тарелке была гора поджаристых пирожков с блестящей коричневой корочкой. Рядом стоял папа и радостная, как никогда, тетя Клава. Любаша была в новом платьице в цветочек, которое еще ни разу не надевала и прощебетала:

– Сенечка, тебе обещала накормить тебя вдоволь пирожками! – и он почувствовал на своем лице ее теплые руки, как у мамы.

Крылья авиатора

Родился Дима после окончания Великой Отечественной войны. Отца он не помнил и как-то спросил об этом маму:

– А где мой папа?

Она посмотрела на него с изменившимся лицом, будто сожалела, что он задал этот вопрос. После этого Дима никогда ее об этом не спрашивал.

Учась в пятом классе, он старался ее ни в чем не расстраивать. Все предметы давались ему легко. Но он чувствовал в себе один недостаток: стоило ему немного поволноваться, как глаза у него начинали косить и он, понимая это, еще больше стеснялся и терялся перед собеседником. Мама сводила его ко врачу. Тот посоветовал избегать стрессов. Сказал, что это результат какого-то испуга, и успокоил, что с возрастом пройдет.

Однажды в выходной день рано утром Диму разбудил стук швейной машинки.

«Наверное, мама решила перелицевать мои штаны», – зевая, не выспавшись, подумал он.

Мама заметила, что он проснулся, и сказала:

– Сынок, приведи себя в порядок и позавтракай.

Дима знал, откуда эта еда на столе. Мама работала в столовой посудомойкой, а официанты доставляли ей тарелки, временами на них была каша, картошка, макароны, а то и кусочки мяса, не тронутые посетителями, и она приносила это домой.

От горячей воды ее руки были постоянно красные, все хотела приобрести меховые варежки, но каждый раз себя останавливала: «Это для меня непозволительные траты». Зарплата у мамы была маленькая и расходовалась только по необходимости: на квартплату, на приобретение домашней утвари и на одежду. Зная, как ей все тяжело достается, денег на свои развлечения он никогда не просил.

Дима, позавтракав, поинтересовался:

– Мама, тебе надо чем-нибудь помочь?

– Иди гуляй и не забудь про уроки.

Он вышел во двор, сел на лавочку и стал ждать приятелей. Первые лучи солнышка уже добрались до него и ласково пригрели. Высоко в небе пролетали самолеты. «И как они летают?» – эта мысль никогда не покидала его. Он долго провожал самолеты взглядом, чуть прикрыв веки, чувствуя, что не выспался. Тут появился сосед Митя и побежал, весело крича:

– Иду на утренний кинофильм, пойдем вместе?!

– Да я с удовольствием, но денег нет!

– Ну, как знаешь, – проговорил Митя и умчался.

Диме, конечно, хотелось посмотреть фильм, но не было возможности. У приятеля же мама в управе работала, а папа в магазине, они могли ему на развлечение денег дать. И тут он неожиданно услышал над собой голос:

– Слышу, хочешь в кино сходить? – и Дима увидел Витьку «Длинного», так его прозвали за высокий рост. Он тоже учился в пятом классе, но часто пропускал уроки, и два года его не переводили в следующий класс (говорили, что он состоит на учете в милиции).

– Хочу! – грустно отозвался Дима. – Только вот не на что!

– Так этому делу можно помочь, – загадочно произнёс Витька. – Тут недалеко склад соорудили со старыми шмотками: шинели, гимнастерки, фуражки, сапоги – все это пойдет на ветошь или на утилизацию. И никому не будет жалко, если мы что-то возьмем и продадим. Мне только через щель в заборе не протиснуться, а ты маленький – проскочишь.

И правда, Дима был небольшого роста и щупленький. Мама о нем не раз сокрушалась: «И когда ты, сынок, подрастешь и жирком обрастешь?»

Выслушав Витьку, он подумал: «Если это старье, и правда никому не нужно, можно и помочь что-нибудь взять», – и согласился.

Идти было не так далеко. Склад был окружен временным деревянным забором, кое-где в досках виднелись небольшие щели, через которые можно спокойно пролезть внутрь. Дима юркнул сначала в щель, а потом в помещение, покрытое брезентовой крышей. Там стоял сильный запах, пахло кожей и прелой шерстью. Кругом валялись кучи небрежно сваленного старого обмундирования. Ухватив одну шинель, он оттащил ее к забору, где ждал его Витька, но, услышав приближающиеся голоса, Дима испугался, спрятался в груде вещей, накинув на себя что-то из хлама. Разговор людей еще долго слышался рядом, и он, не то от душного запаха, не то от того, что ему стало уютно в этой мягкой свалке, крепко заснул. Разбудил его усатый дядя в военной форме в погонах старшины.

– Ты что тут делаешь, малец? – удивленно спросил он. – Если бы не твои потоптанные сандалии, торчащие здесь, я тебя и не заметил бы.

У Димы от волнения глаза расползлись в разные стороны.

– Я, дяденька, украл у вас шинель, – робко произнес он.

– Так просто и украл? – переспросил его старшина.

– Да!

– И куда ты ее подевал?

– За забор сопроводил.

Старшина посмотрел на косившего мальчика, казалось, искренне сожалевшего о своем поступке. «Конечно, тут на складе одни старые обноски, их не жалко, но воровать-то нехорошо!» – подумал он и сердито пробасил:

– Вставай и иди через дверь, так приходят и уходят честные люди.

Дима понял намек старшины и сказал:

– Дяденька, такое больше не повторится.

Возле выхода он заметил аккуратно сложенные нагрудные знаки для форменной одежды, обозначающие принадлежность к роду войск, и попросил разрешения взять знак летчика «Крылья Авиатора».

– Возьми! – разрешил старшина. – Их уже списали. Будет тебе память о нашей встрече и пожелание: «Живи честно, и пусть тебе принесут счастье эти крылья». Ясно?

– Так точно! – бодро ответил Дима и радостно положил подаренный нагрудный знак в карман штанов.

Витьки на месте не оказалось. И он пошел домой. Мама встретила его встревоженными словами:

– Почему так долго гулял?

И он первый раз, чтобы не огорчать мать своим приключением, соврал, тихо буркнув:

– Время пролетело, даже не заметил.

На следующий день он, как всегда, отправился в школу. Учительница попросила его подготовить к празднику отрывок из повести Лермонтова, но он отказался. Знал, что из-за волнения перед зрителями мог растеряться и плохо продекламировать текст. После занятий, вытащив из кармана знак «Крылья Авиатора», он долго его разглядывал, мечтая узнать, как самолеты летают. По дороге домой Дима столкнулся с Витькой.

– Вот твоя доля, – ткнул он ему в руки деньги.

– Мне их не надо, – отмахнулся Дима.

– Ну, если не хочешь, угощу тебя сладким яблочным напитком.

– А что это такое?

– Узнаешь! – довольный, ответил Витька.

Скоро они уселись на скамейке в уединенном уголке парка. У Витьки была бутылка фруктового вина.

– Отметим наше дело, – и он глотнул несколько раз из горлышка.

Дима последовал его примеру, выпил столько же, голова у него непривычно закружилась, и он решил пойти домой, хотя Витька уговаривал остаться и допить фруктовку.

Мама, увидев его, заохала и запричитала, и тут он услышал от нее все и о себе, и об отце. Она говорила неестественно громко, с надрывом:

– Как ты посмел напиться! Ты хочешь стать таким же алкоголиком, как отец? Я его просила не пить, а он все за свое. Мы с ним ссорились. Может, от этой ругани ты в младенчестве и напугался, и с глазами так произошло – мать всхлипнула и добавила: – Отец погиб от этого. Я так хотела, чтобы ты рос настоящим человеком, без вердных привычек, как все!

Мать уткнулась в подушку, ее красные натруженные руки выделялись на белой наволочке. Дима враз протрезвел.

– Мама! – опустив виновато голову, проговорил он. – Я закончу пятый класс, пойду в ремесленное училище, выучусь какой-нибудь специальности и буду работать, помогать тебе.

Мать молчала, ничего не отвечала.

Вскоре Дима, успешно закончив пятый класс, пошел в ремесленное училище. Приемная комиссия оценила его здоровье, заглянула в метрики, в справку об окончании школы и спросила:

– На какую специальность пойдешь: токарь, слесарь или инструментальщик?

Диме было все равно, куда, он не разбирался в этих названиях и ответил:

– Токарем.

Вскоре он получил форму ученика трудовых резервов: шинель с лычками, фуражку с кокардой, ботинки, гимнастерку и брюки. Все было новое, не то, что его обноски, которые он снял с себя и больше не надевал: заштопанные штаны, рубашку и ботинки, не раз починенные.

Как и многие его ровесники, он попал к пожилому мастеру.

– Сначала будем знакомиться, – оглядел он всех ребят. – Я – Семен Семеныч. – и стал с расспросами подходить к каждому по отдельности. Дошла очередь и до Димы. Он засмущался, и его глаза резко скосились.

– Да ты не робей, – мастер добродушно погладил Диму по голове, заметив перемену в его лице. – Это бывает, когда нервы не в порядке. Честно тебе скажу, у меня после войны тоже такое было. Да вот работа вылечила. Смотри, – и он приблизился к нему. – Видишь, не косят!

От Семена Семеновича веяло какой-то теплотой, и Дима ему поверил. С этого дня мастер часто подходил к нему и обучал мастерству на сверлильном станке, говорил, что надо внимательно смотреть в точку, где работает тонкое сверло по металлической детали, и желательно его не сломать. Параллельно он показывал ему и токарный станок, и как надо на нем работать.

Прошел год, Дима овладел сверлильным и токарным станками. Странно, но он стал меньше косить глазами при волнении. Мастер приучал его смелее разговаривать с людьми, начал доверять вести переговоры с заказчиками. И вскоре если Дима и смущался, то по глазам этого уже видно не было. Он и сам не заметил, когда это все прошло.

Мастер смеялся, приговаривая:

– Работа лечит! А в хорошем коллективе ты еще станешь неповторимым мастером-специалистом.

За годы учебы Дима из маленького, щупленького мальчика превратился в крепкого подростка, а может, этому способствовало и то, что он часто ходил в спортзал.

Однажды Семен Семеныч, заметив у Димы знак «Крылья Авиатора», который, впрочем, он видел уже не первый раз, удивленно спросил:

– Что ты все время на эти крылья поглядываешь?

– Очень мечтаю узнать, из каких деталей делается самолет и почему летает, – ответил Дима.

Мастер хитро улыбнулся, словно подумав: «Ну-ну!»

В конце обучения Диме дали задание сделать сложную деталь. Он ее точил, сверлил, резьбу нарезал, то и дело на токарном станке обрабатывал, шлифовал, доводя до цели и перемеряя сантиметрами и миллиметрами. Когда задание было выполнено, комиссия приняла деталь и поставила ему высшую оценку.

– А теперь, – загадочно произнес мастер, – все едем на аэродром. Будем изучать самолет.

В этот день наступившая зима запорошила все вокруг. Когда они прибыли на аэродром, взлетную площадку очищали заключенные, охраняемые милицией. И среди них Дима увидел Витьку… Он ожесточенно греб лопатой, не обращая ни на кого внимания, видно, делал все машинально. Диме стало жалко его, он смотрел и смотрел на Витьку, надеясь встретиться с ним взглядом.

«А чем бы я сейчас ему мог помочь?» – задумался он.

Возле самолета, к которому подошла вся группа учеников, работали механики, что-то делая в моторе. Подойдя поближе, Дима увидел внутри свою деталь – он мог ее узнать даже в темноте или на ощупь. Закончив подготовку и проверку, специалисты крикнули летчику:

– Готов!

Мотор взревел. Самолет покатился, набирая скорость, и взлетел, устремляясь к небу.

И тут послышался голос мастера:

– Ну что, Дима, узнал, почему самолет летает? – и, видно, догадываясь, что ответит ему ученик, сам продолжил: – От того, что все детали разработаны и сделаны по высшему разряду!

Самолет кружился в небе, то стремительно взмывая за облака, то опускаясь чуть ли не до земли. Все ученики и заключенные наблюдали за ним не отрываясь. Одни с радостью, что их мечта свершилась, другие с грустью, что мечту свою упустили. Так, наверное, думал и Витя…

Закончив ремесленное училище, Дима получил высший разряд по специальности и денежную премию от заказчика аэродрома за отличную работу. Распределили его на авиационный завод.

Перед тем как обрадовать маму этой счастливой новостью, он зашел на рынок, долго там что-то искал и нашел – это были красивые варежки на меху. Дома он радостно выпалил:

– Мама, теперь нам жить станет полегче. Я иду работать и одновременно буду учиться на конструктора!

И он надел на руки своей родительнице мягкие, нежные, теплые варежки. А сам крепко держал счастливый знак, подаренный старшиной, «Крылья Авиатора».

Первый поцелуй

После работы на строительстве стадиона «Лужники», куда нас с приятелем направили по разнарядке комсомола, мы, все пыльные от работы с отбойным молотком, зашли в палатку, купили две бутылки холодного молока, буханку белого хлеба и расположились на стульях, чтобы передохнуть. Руки и плечи ныли от непривычного труда, а мы с наслаждением пили молоко и ели ароматный свежий хлеб.

Неподалеку мы увидели, как пожилой мужчина поцеловал женщину в щеку, и они расстались. Приятель мой, Толя, вдруг неожиданно сказал:

– А я первый раз поцеловал девочку в первом классе!

– Да ты, видимо, и не устал совсем, раз еще о чем-то думать можешь, – сказал я ему.

Он помолчал немного и рассказал свою историю:

…В ту пору я жил в Костроме. Отец мой был военным командиром. Куда его пошлют, туда и мы переезжали, и в сад ходил, и в школу пошел в разных городах. В первом классе я влюбился в девочку. Сидели мы за одной партой, была она всегда в строгом платьице, с двумя косичками, которые очень шли к ее лицу, училась хорошо, и я старался от нее не отставать.

Ее звали Галя. После занятий, забрав у нее портфель, я шел провожать ее домой. Тогда прозвали нас «жених и невеста».

Я готов был находиться с ней рядом всегда. Она хорошо танцевала. Однажды ее партнер заболел, а ей надо было на концерте выступить. Я очень хотел, чтобы она танцевала, и сам согласился с ней выйти. А был я в ту пору довольно полный и ни разу присядки не выделывал.

Галя вылетела на сцену, как стрекоза, и под музыку стала танцевать гопака. Она закружилась, а я возле нее приседаю, как медвежонок, громко кряхтя. В зале хохот стоял, после концерта все говорили, что это было самое лучшее выступление. Галя тоже смеялась, видно, осталась мною довольна.

Вскоре отца моего направили на новое место службы, преподавать в пограншколе. В последний день я, как всегда, проводил Галю до подъезда и поцеловал. И, знаешь, я это запомнил на всю жизнь. А может, еще из-за того, что дверь в этот день была покрашена, и я, прижавшись к ней, испачкал и свою курточку, и Галину, и дома от родителей получил взбучку. В то время с одеждой была проблема…

Так вот, хочу тебе сказать, я уже учусь в девятом классе и никак не забуду этот первый поцелуй. Была у меня дружба и с другими девушками, но с поцелуями как-то не ладилось. Может из-за того, что у меня появилась навязчивая мысль: «А почему это не Галя?» А может быть, я девушкам не нравлюсь?»…

Толя замолчал. Ему еще оставалось доработать несколько часов, а моя смена закончилась, мы попрощались. После этой встречи мы долго с ним не виделись.

По комсомольскому призыву от школы в летние каникулы мне однажды пришлось уехать на Байкало-Амурскую магистраль. Там в тяжелых условиях, в постоянном холоде, живя в бараках, помогали мы строить железную дорогу. Тяжело приходилось, но никто из строителей никогда не унывал. Может, молодость брала свое над усталостью. Всегда веселились, то байки рассказывали, то под гитару задорно пели.

А потом были и другие мероприятия от школы – весной и осенью посылали нас в колхозы и совхозы сначала поля прополоть от сорняков, а затем урожай убрать. Обувь от грязи разваливалась не раз, а сапоги нам не выдавали, однажды я даже пришел домой босиком…

С Толей мы опять встретились уже после окончания школы. Он, как и я, поступал в медицинский институт. Мы по-дружески обнялись и обменялись, что произошло с нами за эти годы.

В целом, у него было то же самое, что и у меня: строительство БАМа, уборка урожая в колхозах и совхозах. Наверное, в ту пору ни один комсомолец не избежал этой участи. И он, как и я, после школы стал готовиться в институт. Нас приняли на разные факультеты. Перед началом учебы всем поступившим студентам руководство предложило поучаствовать в субботнике – покрасить фасад здания.

Уже позднее я узнал от Толи, что в тот день произошло с ним. Ему досталось покрасить двери. Он уже закончил работу и хотел уходить, как дверь резко открылась и крашеная створка угодила ему в бок. На черном пиджаке появилась белая полоса. Он непроизвольно оттолкнул дверь назад.

– Второй раз меня крашеная дверь пачкает! – возмутился Толя.

– И меня тоже, – недовольно сказала девушка, не успев даже извиниться, так как дверь на обратном ходу коснулась и ее.

– Может, еще скажете, что вы из Костромы и звать вас Галя? – выпалил Толя.

– Да, я Галя из Костромы. Откуда вы знаете?

От услышанного он застыл, будто истукан, глядит на нее и слово выговорить не может. А мысли бегут: «Кажется, и правда она… Очень похожа… А какая красивая стала, две косички в одну большую косу заплела…»

И тут на весь вестибюль раздался радостный, идущий от всего сердца голос:

– Толя, так это ты! Совсем не изменился, лишь повзрослел. Я знала, что мы встретимся!

Абсолютный слух

Женя с детства, услышав понравившуюся мелодию по радио или в исполнении духового оркестра в парке, враз ее запоминал и потом любил напевать.

Мама замечала это, и ей нравилось, как сын четко воспроизводил услышанное. Но она не придавала этому никакого значения до тех пор, пока не увидела, что он стал брать у своих друзей балалайку, гитару или мандолину и лихо на них музицировать. Тогда она задумалась и посоветовала ему:

– Женя, ты не хочешь стать профессиональным музыкантом? У тебя это получится!

В душе-то он давно мечтал быть музыкантом и не раз даже думал об этом, но не решался поговорить с мамой, так как ей пришлось одной его воспитывать – отец ушел, когда ему и года не было. Рос он быстро, приходилось часто покупать новую одежду. Денег, зарабатываемых родительницей, на жизнь не хватало, а тут бы пришлось еще и на учебу музыкой прилично тратиться. Мама словно догадалась о его мыслях и успокоила:

– Ты не переживай, Женечка. Мы с тобой как-нибудь проживем. Зато станешь музыкантом, начнешь зарабатывать, а там, смотришь, и полегчает. А пока заканчивай школу, тебе учиться еще целых четыре года, а заодно обучайся музыке.

Женя, конечно, был счастлив. Он обнял маму и с благодарностью прижался головой к ее теплой щеке.

Через несколько дней он предстал перед приемной комиссией в музыкальной школе.

– На каком инструменте желаете учиться? – задали ему вопрос.

– На мандолине!

У него проверили слух, попросив сыграть мелодию на пианино и постучать ритмично по его крышке.

– У юноши абсолютный слух, – сказали одобрительно.

Посмотрели на его руки – они были большие и крепкие, может, стали такими оттого, что он в школе старательно занимался в кружке резьбы по дереву. Работать там приходилось стамесками, применяя физическую силу, а порой и стучать тяжелой киянкой.

– Учить вас по классу мандолины нецелесообразно, очень толстые пальцы, и достичь быстрой игры вы не сможете, – ошарашили его. – Мы бы предложили вам заниматься вот на этом смычковом контрабасе.

Последние слова успокоили Женю. Он взглянул на инструмент, прислоненный к стене, – контрабас был большой, выше его, со сверкающей коричневой декой и с черным грифом, заканчивающимся резной завитушкой, от которой вниз шли четыре струны.

– Хорошо-о, – неуверенно произнес Женя.

– В будущем это будет твой «хлеб с маслом», – убедительно сказал кто-то и добавил: – Берем тебя на бесплатное обучение. Завтра приходи!

На следующий день, закончив школьные уроки, Женя с нетерпением побежал в «музыкалку», как он теперь ее называл. В классе кроме учителя был еще один ученик, по возрасту старше его, переучившийся со скрипичной виолончели на басовый контрабас. Первые уроки: нотная грамота на бумаге, расположение нот на грифе и правильное вождение смычном по струнам – давались Жене легко, и контрабас у него издавал чистый звук.

Так за учебой незаметно прошло два года. Он овладел техникой игры на инструменте, у него получалось совсем не хуже, чем у напарника – бывшего виолончелиста. И Женя все больше и больше увлекался контрабасом.

Однажды, когда Женя играл фугу Баха, в класс тихо вошел полный мужчина. Учитель из уважения к нему поднялся со стула. И они оба стали слушать игру ученика. Закончив, Женя услышал, как незнакомец тихо проговорил преподавателю:

– Замечательно сыграл, ни одной нотки не сфальшивил. Закончит музыкальную школу, возьмем в консерваторию.

И подхватив контрабас, мужчина быстро заиграл. Женин смычок в его руке стремительно мелькал справа налево, а пальцы легко носились по всему грифу. Учащиеся школы столпились у двери, услышав необычную технику и зачарованную игру на этом большом басистом инструменте.

Окончив игру, исполнитель расстроенно произнес:

– Хотел бы я, чтобы звук контрабаса звучал лучше. Да видно, придется играть и учиться на том, что есть!

Кто-то в толпе прошептал:

– Это же профессор Фокин, лауреат конкурса контрабасистов.

Женю мастерство Фокина так поразило, что он решил тоже непременно стать лауреатом конкурса.

Дома у него контрабаса не было, и он каждый день после школьных уроков ходил в «музыкалку». Только смычок свой он всегда носил с собой, сделал даже для него жесткий футляр, чтобы уберечь от разных повреждений.

Возвращался он после занятий, как всегда, поздно. Вот и на этот раз на улице было пустынно и свет редких лампочек едва освещал путь. Подходя уже к дому, Женя заметил мелькнувшую тень человека и услышал крик о помощи. Он бросился выручать и увидел здоровенного детину, отнимающего у девушки чемодан.

– Уходи прочь! – закричал он ему.

– А тебе что тут надо, мошкалявка? – процедил тот сквозь зубы и, бросив девушку, кулачищем ударил Женю в ухо. Женя чуть не упал, но, превозмогая боль, замахнулся футляром и ударил детину так, что футляр раскололся и смычок вывалился наружу. Грабитель, охнув от боли, убежал.

Перед Женей стояла испуганная Вера, его ровесница, она приезжала из другого города навестить старшую сестру, его соседку.

– Женечка! – воскликнула она. – Спасибо тебе!

– Что ты говоришь? – переспросил он ее. Она повторила еще раз. Женя понял, что не слышит… Он подобрал разбитый футляр, смычок и, махнув рукой, пошел домой.

– Женя-я! – закричала ему вслед Вера. – Тебе надо-о ко врачу-у!

Мама сразу заметила его распухшее ухо и запричитала:

– Сыночек, сыночек, что с тобой?

А до него доносились только расплывчатые слова, отдаваясь далеким эхом.

Она приложила к его уху мокрое махровое полотенце, надеясь снять боль и отек, и говорила, говорила, но он по-прежнему ее плохо слышал.

Утром пришла Вера, которая никогда не заходила к ним раньше, виновато посмотрела на него и что-то произнесла. Женя не стал ее переспрашивать, понял, что мама и Вера хотят показать его врачу.

В больнице врач долго осматривал Женино ухо, а потом сказал, как припечатал:

– Слух потерян! Будем надеяться, что он восстановится. Оставляем вас на лечение!

В палату навестить Женю приходили его друзья из школы, а чаще Вера с мамой. Пришел и преподаватель из «музыкалки» и откровенно заявил:

– Сожалею о случившемся, но если слух не вернется, не быть тебе музыкантом.

– А как же Бетховен, он совсем был глухой, и тем не менее ему все удавалось? – с надеждой задал вопрос Женя, чувствуя, что мечта его стать лауреатом конкурса контрабасистов рушится.

– Бетховен – композитор, и то,что он совершил, было исключением, а ты еще только начинающий музыкант, – вздохнул преподаватель, видно, сам переживающий за ученика, и как-то сгорбившись вышел.

С тех пор Женя замкнулся и, если его кто-то навещал, он даже разговаривал неохотно. Слух на одно ухо так и не восстановился. Выйдя из больницы, он увидел Веру. Она взяла его под руку, наклонилась к нему и с какой-то теплотой сказала:

– Женя, ты так сильно не переживай. У меня дядя музыкальный мастер, делает струнные инструменты: скрипки, виолончели и контрабасы. Я ему рассказала о тебе, и он сказал, что с удовольствием обучит тебя своему мастерству, если ты захочешь.

Тут вспомнил Женя профессора Фокина, как тот плохо отзывался о звучании инструмента, на котором ему пришлось учиться в школе.

«Слух мой неизвестно, вернется или нет, а может, я и правда сделаю отличный контрабас», – подумал он и даже немножко взбодрился: «Пока школу закончу, пока получу аттестат, а за это время еще стану музыкальным мастером, зарплату буду получать и маме помогу», – решил он.

Мастер, дядя Семеныч, встретил Женю радушно:

– Знаю, рубанком владеешь, стамесками тоже. Я тебя начну обучать и строго проверять! Вот тебе материал: доска, пила и лекало для изготовления музыкальных инструментов. Твори!

И у Жени начались дни творческого мастерства. Когда он закончил общеобразовательную школу, то был уже специалистом в музыкальном деле – за это время он сделал скрипку, виолончель и приступил к работе над контрабасом.

Каждый день до вечера он строгал и вырезал из дерева деку, простукивал ее молоточком по всей плоскости, низко склонив голову, прислушиваясь к ее звучанию. После долгого, кропотливого труда Женя собрал все изготовленные им детали и склеил их столярным клеем. Контрабас был сделан! Он стоял, прислоненный к верстаку: большой, с зеркальной полировкой и цветом красным, переходящим в коричневый.

Женя настроил на нем струны. Сердце его сжалось в ожидании звука. Он провел смычком по струнам, и бархатная басистая мелодия полилась по мастерской. Это была фуга Баха. Дядя Семеныч застыл от удивления, радостно похвалил Женю за мастерство и предложил:

– Давай направим инструмент на конкурс «Лучший контрабас».

Женя засмущался и хотел было отказаться, но вскоре дал согласие. В день открытия конкурса Женю пригласили в консерваторию. Он взял с собой Веру. Когда начали выступать музыканты-контрабасисты, его тело дрожало от ожидания услышать инструмент, сделанный его руками.

Вера подвинулась к нему поближе, прикоснулась к плечу и успокоила:

– Не волнуйся, мама твоя сказала: «Сегодня твой день рождения и в этот счастливый день будет все хорошо!»

Женя удивился, когда на сцену с его контрабасом вышел Фокин, тот самый профессор, который предложил ему учиться в консерватории. А свой инструмент он узнал бы из всех по цвету и грифу, на котором вместо завитушки наверху была вырезана из дерева женская головка, очень похожая на Веру.

Тут заиграло фортепиано. Профессор всем смычком прошелся по струнам, и звучание контрабаса заполнило весь зал. Вначале он медленно басил, как бы знакомясь со зрителями, а потом понеслась череда меняющихся звучаний, словно говоря каждому находящемуся в зале:

– Вот я каков! Вот!

Профессору, видимо, самому было приятно играть на этом контрабасе. Вместе с ним он мелодично раскачивался всем своим грузным телом. Слушателям и зрителям в зале это казалось каким-то чудом.

Фокин закончил играть и одобрительно похлопал по деке. В зале разнеслось восторженное громкое хлопанье в честь музыканта и создателя инструмента.

В этот день Женя получил звание лауреата и Золотую медаль за лучший контрабас.

Толин подарок

Толя взглянул на календарь и вспомнил: «Сегодня у моей мамы день рождения!» Он знал это число, потому что у него и у мамы дни рождения были вместе, в один день. Ему исполнилось семь лет!

Толя всегда мечтал иметь собачку, но мама из года в год ему говорила: «Когда повзрослеешь и сможешь самостоятельно гулять с собачкой, я подарю тебе ее».

И Толя, мечтая о таком подарке, постоянно рисовал собачек на листочках и всю стену в комнате уже оклеил ими.

Сегодня, в наступивший день рождения, он опять подумал: «Повзрослел ли я или нет? Надо обязательно узнать у мамы. А пока куплю ей подарок!» И решил все деньги, что были собраны им в копилке на всякие сладости, истратить на подарок маме.

Толя взял копилку и вышел во двор. Неподалеку от дома стояли палатки, и чего там только не было… Он подошел к цветам и выбрал самый большой букет белых ромашек с бархатистыми лепестками и желтыми сердечками. Высыпал на прилавок мелочь, рассчитался с продавцом, а остальные деньги положил обратно в копилку. И тут он увидел рядом, в следующей палатке красивую косыночку. Она была голубая, в белый горошек и с красной ажурной каемочкой по бокам.

«Как раз под мамину кофточку подойдет!» – обрадовался он и задал вопрос:

– Тетя, можно у вас купить вот эту косыночку с каемочкой? Я хочу поздравить любимую мамочку с днем ее рождения!

Продавщица ласково взглянула на Толю и ответила:

– Пожалуйста! – а у самой на глазах слезы выступили.

– Тетя, а почему вы загрустили? – удивился Толя.

– Вот меня бы кто-нибудь поздравил с сегодняшним днем рождения, доброе слово сказал! – и она вздохнула. – Одна я, без деток, сын погиб на проклятой войне, оттого и радости нет!

– Да вы не расстраивайтесь, – успокаивает ее Толя. – У меня целый букет цветов. Я вам подарю половину на счастье, на здоровье! – и положил часть цветов на прилавок.

Продавщица от таких приятных слов уважительно посмотрела на мальчика, а он высыпал всю мелочь из копилки, взял приобретенный подарок и удалился. Денег явно было мало, но продавщица даже не хотела их считать.

Когда Толя пришел, мама была уже дома. Он бросился к ней и радостно произнес:

– Мамочка, я дарю тебе эту косыночку в честь твоего дня рождения, чтобы ты была еще прекрасней, и еще цветочки, чтобы они украшали тебя.

Он рассказал ей про тетю, которую тоже поздравил с ее праздником.

Тут из-под стола вылез маленький лохматый щенок и громко затявкал. Мама обняла сына и сказала:

– Этот щенок говорит, что он поздравляет тебя с твоим днем рождения, и я с ним вместе. Будь всегда смелым, сильным и умным! – и она гордо добавила: – Какой ты у меня большой и добрый!

На следующий день Толя вынес на руках щенка, чтобы он познакомился с улицей, и подошел к тете похвастаться, что маме очень понравилась подаренная косыночка. Продавщица улыбнулась, погладила щенка и Толю по кудрявым вихрам и промолвила:

– Сынок, а я для твоей собачки подарок приготовила – ошейничек, – и надела его на шею щенка.

Ошейничек был узеньким, но с большой сверкающей бляхой, на которой было выгравировано имя «Дружок». Толя очень удивился: «И откуда тетя узнала, что я так хотел назвать собачку?» – и, поблагодарив ее, пошел дальше гулять по двору, а щенок потопал за ним. Тетя-продавщица долго смотрела им вслед, не переставая махать ладошкой, и все улыбалась.

Вскоре тетя, а звали ее Маруся, стала лучшим другом Толи и его Мамы.

Лешины дела

Леша, выходя на улицу, уже знал, что сегодня ему не придется играть в футбол. Сережа, их заводила, который всегда собирал команду из дворовых ребят, получив аттестат об окончании школы, уехал в другой город поступать в юридический институт, а братья и их друзья-однокашники, с которыми он дружил, закончив седьмой класс, пошли работать на завод. Отец им сказал:

– Наша специальность почетная и дефицитная. Вы тоже станете сталеварами, но для этого потребуется много лет учебы и труда.

С друзьями всегда было весело, и время проходило незаметно. Если не набиралась команда футболистов, то можно было послушать братьев, играющих на гитаре. Они даже научили его нескольким аккордам, ему это нравилось, и у него здорово получалось.

Леша как-то попросил отца купить ему гитару, чтоб научиться музицировать, но получил ответ:

– Сейчас надо нам приобрести телевизор, лишних денег нет! Найди себе другое увлечение!

А мама ему вторит:

– Когда мы были такими же молодыми, как ты, в свободное время чем-то полезным занимались. Папа увлекался парашютным спортом в ДОСААФ, а я ходила во Дворец пионеров в кружок «Конструктор».

– А где вы сейчас увидите этот ДОСААФ и Дворец пионеров?! – возмутился Леша.

Он не хотел проводить время бездарно, а до получения аттестата ему предстояло учиться еще целых три года, так настаивали родители. И вот сейчас, получив очередной отказ купить гитару и рассорившись с ними, он, раздосадованный, пошел в соседский двор. Там в задымленном табаком подъезде он застал нескольких ребят. Увидев его, они вытащили сигареты из рукавов, так они всегда прятали их от посторонних. Курить ему предлагать не стали, знали, что он откажется, и, помолчав, сказали:

– Леш, пойдем сегодня на танцы? Все равно команду в футбол не наберем, а там повеселимся.

– Я никогда не ходил на танцплощадку, да и танцевать не умею, – угрюмо ответил он.

– А мы просто посмотрим, не понравится – уйдем, – затараторили товарищи.

И они, смеясь, шумя, всей гурьбой двинулись в парк.

Уже подходя к площадке, Леша услышал ритмичную, веселую музыку аккордеона и лихо аккомпанирующую гитару и решил взглянуть на умелого музыканта. Товарищи встали по краю ажурной деревянной веранды, поглядывая на танцующих, а Леша пошел посмотреть на играющих.

И каково же было его удивление, когда на сцене за гитарой он увидел Люсю, а за аккордеоном ее отца. Они когда-то были соседями по дому, дружили и даже часто ходили с ней в кино, а потом ее родители переехали куда-то. Люся тоже его заметила и даже на миг перестала играть. Родитель укоризненно посмотрел на нее и рванул громко мехами аккордеона, чтобы не отвлекалась. Она улыбнулась Леше. Он не отрываясь смотрел, как Люся быстро перебирает пальцами по грифу, извлекая чудесный звук из блестящей лакированной коричневой гитары, сама она была одета в красное платье с желтой каемкой, похожее на большой тюльпан. Это было очень красиво.

Тут из радиоприемника раздалась танцевальная музыка, видно, дали возможность передохнуть играющим на сцене. Люся подошла к Леше и взяла его за руки. Ее ладони оказались мягкими, горячими, и это тепло разлилось у него по всему телу.

Леша, здравствуй! – радостно улыбаясь, встретила она его и задорно воскликнула: – Я приглашаю тебя на танец!

– Я не умею танцевать, – смутился он.

– Так я тебя научу, сама водить стану. Ты только слушайся меня. – и, помолчав, добавила: – Ты не представляешь, как я рада тебя видеть!

Из музыкальных колонок доносилась приятная мелодия танго. Леша под руководством Люси стал неловко двигаться по гладкой деревянной танцевальной площадке, все время думая, как бы не наступить партнерше на ногу.

Скоро звуки танго смолкли, и Люся опять пошла на сцену продолжать играть с отцом, предупредив Лешу:

– Не уходи, я вернусь!

Он с непривычки устал от танца и вышел за пределы веранды отдохнуть. Только хотел присесть на лавочку, как к нему подошел незнакомый человек и вкрадчивым голосом тихо заговорил:

– Вижу, что ты стесняешься танцевать с девушкой? Хочешь дам тебе кое-что для храбрости? Бояться перестанешь, слово даю! Если понравится тебе, то получишь еще, только за деньги.

Леша, конечно, хотел быть посмелее и согласился, взял у незнакомца протянутые ему полтаблетки и проглотил.

Вернувшись на веранду, Леша почувствовал, что какая-то неведомая сила нежно распирает его голову, а затем она застучала под ритмичные звуки, доносившиеся из музыкальных колонок. Возле него появилась Люся. Он бесцеремонно схватил ее за талию и повел на танец быстрого фокстрота, спотыкаясь и шатаясь.

– Леша, – удивилась Люся, – ты так осмелел, на тебя это не похоже. Что с тобой?

– А я пока не ви-видел тебя, из-изменился, – заикаясь, ответил он.

– Но ты изменился в худшую сторону, полчаса назад ты был совсем другой.

Леша уже танцевал один, лихо выделывая ногами странные кренделя, притом молча, язык у него с трудом повиновался. Люся уже догадалась, что случилось, – она не раз видела здесь таких кривляющихся парней. Когда танец закончился, к Леше подошли его товарищи.

– А-а завтра мы встретимся? – едва двигая языком и не понимая, что с ним происходит, спросил он Люсю.

– Да! – ответила она. – И, пожалуйста, будь с друзьями. А вы, – обратилась Люся к ребятам, – проследите за Лешей. Кто-то дал ему наркотик.

– Мы его найдем и башку намылим, – зашумели товарищи.

Провожая Лешу домой, они долго рассуждали, как они могли проморгать случившееся с их приятелем. Родители в его поведении ничего подозрительного не заметили, как всегда, им было не до него. А Леше таблетка понравилась.

На следующий день, взглянув на пустынный двор, он взял деньги из маминой шкатулки и пошел на танцплощадку. Посетители там уже собирались, кто парами, кто поодиночке, и неожиданно появился прежний незнакомец:

– Ну что, как тебе? – хитро прищурив глаза, ухмыльнулся он. – Я знал, что тебе понравится и ты придешь снова.

– Дай мне целую таблетку, – сказал Леша и сунул ему в руки деньги, полученную дозу он сразу положил себе в рот.

Незнакомец, крадучись, скрылся. Леша стал ждать прихода Люси, желая с ней потанцевать. И тут его голову, как прежде, стало нежно распирать, казалось, она стала пустая и легкая, а сам он превратился в невесомого, словно перышко, и полетел все выше и выше, пока не столкнулся с облачком… Последнее, что он услышал, был голос Люси:

– Леша! Лешенька, очнись!

Привели его в сознание в больнице. Два дня он в тумане видел врачей и только на третьи сутки заметил возле себя заплаканную маму и испуганного отца.

– Сынок, не тем ты делом увлекся, – всхлипывала мать.

Отец молча сидел рядом, не говоря ни слова.

И тут до Леши дошло: «Что я натворил, как я виноват перед родителями!» – и он затвердил:

– Папа, мама! Извините, извините меня!

Прибыв домой, он увидел на диване гитару – точно такую же, как у Люси: коричневую, блестящую, лакированную.

– Это мы вместе с Люсей выбрали тебе в музыкальном магазине, – вздохнул отец, видно, немножко отойдя от пережитого.

Леша, счастливый, взял ее в руки, провел пальцами по струнам, она зазвучала знакомыми аккордами. Тут кто-то постучал в дверь, это была Люся. Леша кинулся ей навстречу, ухватил за руку и, как это было раньше, почувствовал ее теплоту. В открытую дверь вошел Сережа-заводила, а за ним стояли ребята со всего двора.

Леша! – отчеканил он. – Команда собрана. Хочешь обрадую тебя? Над нами взял шефство спортивный клуб. Пойдем играть в футбол!

– Сегодня не могу! – ответил счастливый Леша. – Встретимся завтра, а сейчас у меня дела.

Мама Лида

Васин приехал рано утром, еще до восхода солнца. Воздух был влажный, терпко пахло хвоей и мхом. Он поднялся на пригорок. Туман низко стелился по земле, словно гигантское озеро, и на этой глади виднелись зеленые, чуть покачивающиеся макушки деревьев.

Васин закрепил мольберт, разложил краски и сделал несколько набросков. Быстро поднималось солнце, ярко заливая землю красным пламенем. Туман нехотя уходил вниз. Постепенно открывался овраг с редкими елочками. Стали видны домики, окруженные садами, а неподалеку – большое каменное здание и перед ним две березки.

«Где-то я это уже видел? – подумал Васин. – Неужели я тут был?!.. Нет! Не может быть!» – и вдруг его как обожгло…

Да ведь точно в таком же кирпичном доме прошло его детство, и березки растут как раз на том же месте. Васин даже вспомнил, как вырезал на березке свое имя, а потом воспитательница детдома заставила его обмотать деревце тряпочкой.

«Воспитательница… Лидия Ивановна, – Васин задумался. – Как она там?» Воспоминания вдруг разом нахлынули на него, возникая без всякой связи и вытесняя друг друга. Работать больше не хотелось.

«Как я мог забыть», – волновался он.

Последнее письмо от воспитательницы он получил шесть лет назад. Она писала, что очень хотела бы повидаться с ним, что следит за его успехами. Но он в то время сдавал экзамены в художественное училище и на письмо так и не ответил. Потом поступил в институт. Жизнь со своими большими и маленькими заботами, огорчениями и радостями отодвигала прошлое все дальше и дальше. Изредка, вспоминая воспитательницу, собирался непременно написать и порадовать ее, но так и не написал…

И вдруг ему до боли захотелось увидеть ее, побыть в том доме, где прошло его детство, дотронуться до тех березок.

«Завтра же возьму билет и поеду!» – решил он.

На следующий день он был уже в поезде. Глухо стучали колеса.

…Все началось с той осени сорок первого года.

В их родное село, где он жил тогда с матерью, пришла война. Как-то враз все вдруг почернело, как бы состарилось. Эшелон машин, в которых их эвакуировали, попал под бомбежку. Машины остановились. Ничего невозможно было разобрать в страшном грохоте. Люди бросались в сторону от машин. Мать с лицом, которое он никогда не забудет, отчаянно закричала: «Беги, сынок! Скорее! Скорее!» – и тут совсем над головой раздался свист падающей бомбы. Взрывом его подбросило вверх и сильно ударило о землю.

В детдоме он долго и тяжело болел. Голова кружилась, ноги совсем не слушались. Целыми днями лежал с закрытыми глазами. Когда удавалось их открыть, он видел перед собой маленькую женщину, склонившуюся над ним с тревожным вниманием. Лицо у нее было смуглое, доброе. Глаза огромные и блестящие.

– Напугал ты меня… Напугал, – быстро говорила она, прикоснувшись губами к его лбу, проверяя температуру, – а ты вон какой, оказывается, – сильный! Жить будешь долго.

– Хватит тебе на постели лежать, проказник, – шутила она, ласково улыбаясь. – Пора с ребятами во дворе играть, – и теребила его волосы.

Мальчику было хорошо от этой ласковой руки и доброго голоса, чем-то напоминавшего мамин, и он попытался улыбнуться.

Она еще долго сидела рядом, пока он не заснул. Позже он узнал, что это его воспитательница Лидия Ивановна. Каждый день с утра до самого вечера слышался ее звонкий веселый голос: «Ребятки, умываться! Ребятки, обедать! А ну-ка, заниматься!»

Только однажды после ухода почтальона она куда-то исчезла и долго не появлялась. Васин нашел ее в маленькой коптерке, куда они сваливали разбитые стулья и столы. Она сидела за столом, уронив голову на руки, и беззвучно плакала. Рядом лежала маленькая серая бумажка с фронта, извещавшая о смерти ее сына. После того дня она как-то сжалась, кожа на лице стала совсем прозрачной, щеки провалились. Огромные глаза, казалось, стали еще больше. Черные блестящие волосы за одну ночь стали белыми. Судьба годами дарила ей радость, а унесла все в один миг.

О своем горе она никому не говорила. Видно, не хотела тревожить и без того израненные детские души. Всю свою неистраченную материнскую любовь она перенесла на обездоленных детей. Дети были разные, но для всех у нее находилось теплое, ласковое слово, и детдомовцы называли ее Мама Лида.

Удивительно хорошо она умела распознавать у ребят их склонности и таланты. Рыжего Афанасия, например, она отвела в музыкальную школу. Сначала он учился хорошо, потом стал прогуливать.

«И как он, интересно, ухитрялся гулять с контрабасом? – шутил Васин. – Контрабас-то ростом был выше его».

Лидия Ивановна об этом узнала. Что она сказала Афоньке, осталось тайной. Но с тех пор он, сияющий, отчего веснушки на его лице становились еще рыжее, прижав к себе контрабас, мчался на занятия. А сейчас играет в театре в оркестре.

И у Васина Лидия Ивановна тоже нашла способности. Любил он рисовать, а краски в ту пору были редкостью. И вот как-то раз он обнаружил в своей тумбочке коробочку с красками – ох, и радости было тогда! Позже ребята рассказывали, что видели Маму Лиду на толкучке. Она поменяла свою белую с бахромой праздничную скатерть на коробочку красок.

Она всегда была в курсе всех ребячьих дел, в гуще всех детдомовских событий. Когда вязали носки и варежки «Для фронта», Лидия Ивановна незаметно помогала отстающим. А когда ездили в подшефный колхоз, она разметит всем делянки, а потом сама не только у каждого успеет поработать, а еще и свою долю сделает. И все с прибаутками и со смехом.

А дни рождения, которые ребята порою сами забывали, – она всегда напомнит и оделит самым сладким кусочком.

Васин вспомнил и тот день, когда уезжал из детдома. Утром он подошел к двери Лидии Ивановны и услышал ее голос:

– Сережа, заходи.

Просто удивительно, как это она узнавала ребят по походке.

– Дай-ка я погляжу на тебя, – он послушно остановился перед ней.

– Большой ты какой стал, – она улыбнулась, но глаза ее оставались грустными.

– На, возьми. Это тебе на дорогу, твои любимые плюшки. Бери, бери! – протянула она ему кулек. Но он долго не решался взять его. Он знал, что эти плюшки Лидия Ивановна испекла из своего месячного пайка…

«Я-то каков! – лицо Васина помрачнело, – ведь она мне всегда отдавала последнее!» Как ненавидел он себя в ту минуту…

Поезд остановился. Васин схватил пиджак и выбежал из вагона. В палатке на платформе он попросил продавца показать самую красивую косыночку. Вспомнив, что у Лидии Ивановны были огромные голубые глаза, которые детдомовцы еще прозвали «блюдечками», он взял косынку в крупный синий горошек.

«Эта подойдет!» – решил он и побежал в вагон.

Васин глядел в окно и улыбался, представляя себе встречу с Лидией Ивановной.

За окном сгущались сумерки. Мелькали далекие огоньки. Васин то и дело подсчитывал, сколько километров ему еще осталось проехать. Наконец усталость взяла свое. Спал он беспокойно и только под утро крепко заснул. Разбудил его голос кондуктора, разносившего чай. Васин быстро по-солдатски встал. За окном по пыльной дороге, обгоняя друг друга, мчались машины. Каждая из них тащила за собой тяжелый хвост пыли. А вот вдали уже показался знакомый силуэт вокзала.

Город почти не изменился. Все было близкое, родное, и казалось, что он никогда отсюда не уезжал. Волнуясь, Васин доехал до детдома. Дом сиял белизной. Стекла окон отражали солнце. Ему хотелось появиться перед своей воспитательницей неожиданно. Со счастливым замиранием в сердце Васин осторожно повернул вертушку калитки. Во дворе было тихо, слышалось, как гудели пчелы.

«Почему такая тишина? – подумал Васин. – Ах, да ведь сейчас послеобеденный сон».

Все было, как и прежде, только чище и наряднее. Он тихо поднялся на крыльцо. За дверью послышались шаги. Васин вытянулся, сделал по возможности серьезное лицо, готовясь радостно крикнуть: «Вот и я!», но дверь открыла незнакомая женщина.

– Вам кого? – спросила она.

– Мне бы хотелось повидать Лидию Ивановну, – ответил несколько смущенный Васин.

Женщина как-то странно посмотрела на него, помолчала, а потом тихо сказала:

– Лидии Ивановны нет… Ее неделю как похоронили.

Васина словно ударило.

– А вы кем ей будете? – спросила женщина, заметив перемену в его лице.

– Я… воспитывался у Лидии Ивановны, – еле слышно произнес он.

– Что вы говорите! – воскликнула женщина, – заходите, заходите, пожалуйста.

– Скажите, где ее похоронили?

Женщина начала рассказывать, а Васин никак не мог поверить, что «Мамы Лиды» больше нет. Все казалось, что вот сейчас откроется дверь, и она вбежит с радостным выражением на лице…

Выслушав, Васин начал прощаться. Сторож показал ему могилку, усыпанную цветами. Васин положил рядом с цветами косынку и низко склонил голову. Долго стоял он так. Потом пошел к воротам, в последний раз оглянулся и увидел, как от ветра трепетал краешек косынки.

У ворот сторож спросил его:

– Кого потерял?

– Мать!

Притчи о послевоенном времени

Светлая память

Наступил долгожданный день Победы над врагом.

Красное Знамя уже проходило по площади во главе колонны демонстрантов в довоенные годы, но сегодня оно, удерживаемое за древко крепкими руками, торжественно развевалось в разные стороны, оглашая радость Победы!

Ветер развернул красное полотнище в сторону шедшей колонны, и оно увидело много знакомых лиц. Это были не демонстранты, нет! Это были транспаранты с их фотопортретами, высоко поднятыми над головами людского потока.

Знамя видело эти лица много лет назад, перед началом войны, и запомнило их – молодых, жизнерадостных, полных сил строителей Советского Союза. Но нагрянувшая война помешала мирному строительству. Война была изнурительная, безжалостная, продлившаяся много лет. Изгнав врага за пределы Родины, многие наши воины погибли, так и не испытав радости жизни, но обеспечив счастье молодому поколению. Облик героев остался в сердцах всего народа, и транспаранты с их портретами возвышались над колонной.

В минуту молчания Знамя поникло до земли, отдавая почесть всем погибшим. Даже ветер, увидев это, затих. Затем колонна ожила, Знамя подняли и продолжили шествие по праздничной площади. Тут яркое солнце озарило лица на фотопортретах, словно говоря:

– Родные, освободители, светлая память о вас останется навечно!

Воины-освободители

В день Победы над фашистской Германией красноармейцы принесли на древке красный стяг полка и водрузили его на Бранденбургские ворота в столице поверженного врага. Четыре года они ждали этого дня. И вот их мечта свершилась! После тяжелых изнурительных боев, потери друзей и товарищей они победили захватчика, напавшего на Родину, и изгнали туда, откуда он пришел.

Стяг крепко стоял, закрепленный в камне. Он был освещен яркими солнечными лучами и колыхался от ветра, то поднимаясь вверх, гордясь героизмом своих солдат, то опускаясь вниз и сверкая алым цветом, будто напоминая всем, что эту Победу приближали и те погибшие воины, которые уже не смогут увидеть этот славный день. Красноармейцы ликовали возле развевающегося стяга, который всегда вдохновлял их и был в каждой атаке впереди всех.

И только белое полотнище, закрепленное на палке и распластанное под аркой на каменной брусчатке, не радовалось и вопило:

– Я тоже флаг, и мне тоже должны уделять внимание. Меня так же несли впереди, высоко поднимая в руках.

– Несли-то тебя несли. Да только это фрицы сдаваться пришли, – прочеканил ему стяг. – Немец с тобой капитулировал. Сдался. Убежал. Войну проиграл и тебя бросил. Сам же ты обычный лоскут от белой простыни и теперь никому не нужен.

В этот момент по брусчатой площади торжественно, четко ступая сапогами, прошли маршем воинские части с красными знаменами, крепко держа их за древко. Это были воины-победители, воины-освободители своей Родины от ненавистного врага. После марша красноармейцев от белого лоскута ничего не осталось. Он был растоптан вместе с палкой. А по Берлину еще долго разносилось наше громкое эхо:

– Победа-а! Ура-а!

Эхо войны

Война закончена, и весь металл, участвующий в боевых сражениях, отправили на переплавку для мирного строительства.

Только одна металлическая пуля осталась возле сердца солдата. Она радовалась: «До меня не доберетесь!»

А ее давно достали бы, но было сказано: «Пока она не сдвинется сама, – лучше не трогать».

Солдат со всеми вместе занимался восстановительными работами, а пуля очень хотела помешать этому – порой колола его так, что он вздохнуть не мог.

«Никуда я отсюда не уйду. Должен же кто-то помнить металл войны», – ехидничала она.

Однажды измученный ветеран воскликнул:

– Лучше пойду туда, где товарищи мои лежат, чем всю оставшуюся жизнь терпеть эту дуру – пулю!

– Не-ет! Туда я не пойду! – заговорила она и сдвинулась с места.

Тогда ее вытащили и выкинули.

– Чего она, проклятая, так напугалась? – спросил ветеран у врача, а тот с негодованием ответил:

– Она знала, что попадет тогда в вечный огненный Ад! А не в Рай – где твои товарищи-однополчане.

Секретная каша

В день Победы над фашизмом немецкий флаг трепетал на ветру и низко склонился перед советским красным стягом. Увидев на параде идущую по площади торжественную мощную военную технику, а впереди всей колонны походную солдатскую кухню с котлом и черпаком, он громко прошуршал, скользя полотнищем по брущатке:

– Теперь-то я понимаю, почему мы потерпели крах в войне! Во всем виновата ваша секретная гречневая каша! Она всегда в самый тяжелый момент боя приходила на позиции красноармейцев и заполняла их пустые котелки. Они со смаком ели кашу, а ее аромат доносился аж до наших солдат, которые после этого уже не могли сражаться. Довольствуясь приятным дуновением гречневой каши, все думали, как бы ее вкусить. От приятного запаха разыгрывался аппетит, и мы тоже устраивали обед с галетами. А у вас после перекуса еще гармошка весело играла, и смех из окопа разносился. Каша сил красноармейцам прибавляла, и они гнали нас с боем туда, откуда мы пришли. Мы отступали.

– Да не в гречневой каше тут дело, – ответил красный стяг. – А в силе солдатского духа и его народа. Они хотели прогнать всех врагов, напавших на нашу Родину, и недоброжелателей, не желающих процветания нашей стране.

И, подумав еще, стяг добавил:

– И что вы не додумаетесь до этого. Каждый раз приходится вам твердить одно и то же.

Кирзовые Сапоги

Два неразлучных брата, Кирзовых Сапога, разговаривают друг с другом:

– Вот стоим мы с тобой и никому не нужны, а раньше ни один Солдат не обходился без нас. Всю войну страшную с тобой прошагали: взрывы, огонь, грязь на себе испытали, все голенище у нас обожженное. Устали мы.

– А война закончилась, натерли нас ваксой до блеска и поставили в чулан.

– А мы еще крепкие, могли бы пригодиться!

Недолго горевали Сапоги, однажды их надели на ноги, и они пошли, не зная куда:

– Неужели опять война? – встревожились.

Пришли они в лес, воздух чистый, без гари и огня, трава мягкая, Сапогам идти легко. Деревья в зеленой листве медом пахнут. Птицы весело щебечут. Кузнечики стрекочут. Бабочки на Сапоги садятся, дружно крылышками машут. Долго ходили Сапоги по лесу, по полянкам, радовались, как все вокруг красиво, и совсем не устали. А хозяин за это время набрал полное лукошко грибов.

– Вот бы всегда так было! – сказали Сапоги.

Пепел

Костер угасал и, грустно вздохнув, произнес:

– Я много сделал добрых дел. Согревал всех возле себя. Пищей и чаем угощал со всей теплотой. Не было случая, чтоб я не выручил заблудившегося. И кто бы не был рядом со мной, всегда уходил молча. Так и не увидев, что я ему отдал всего себя и стал пеплом.

Сын отечества

Обгоревший комсомольский билет с сохранившейся на нем фотографией нашли с останками солдата, погибшего в Великой Отечественной войне. Его положили на белоснежную простынку, а простынку – на траву, покрытую утренней росой.

Билет еще не понимал, что происходит после многих лет забвения, и спросил:

– Что случилось и почему ты такая влажная?

– Мы ищем погибших на войне и забытых солдат. А влажная я от слез, потому что плачу, видя все это. Солдат-то на фотографии – совсем молодой, если бы не война, дожил бы до сегодняшнего дня.

– Я его знаю с того времени, как только его приняли в комсомол, – продолжал разговор билет. – Он в тот же день пошел добровольцем в армию. Его быстро научили военному делу и сразу направили на фронт. Враг был близко от города, и он попал в самое пекло, кругом все взрывалось и горело. Танки неприятеля наступали. Страшно было. Он меня в нагрудном кармане держал, все прижимал, чтобы я не выпал. Однажды взял бутылку с горючей смесью и пополз к танкам. Первый танк он поджег, а второй не успел уничтожить, танк наехал на окоп, и солдат погиб.

Тут простынка наклонилась над комсомольским билетом, протерла его, и ей показалось, что глаза солдата на фотографии ожили.

– Теперь солдат не будет без вести пропавшим, – вздохнула она и обняла его своим уголком.

Захоронили солдата с почестями. На гранитной плите вычеканили: «Вечная память сыну Отечества».

А комсомольский билет с фотографией героя выставили на аллее Славы.

Самоходная Пушка

Закончилась война. Наступила мирная жизнь.

Гора оружия, больше не нужная для боев, готовилась на переплавку. Здесь находилась и многочисленная техника, среди которой был вражеский танк «Тигр», искореженный снарядом. Танк увидел перед собой самоходную Пушку, которая прострелила его мощную броню, и проскрежетал:

– Это ты меня в последнем сражении подорвала. Я узнал тебя. Ты в предыдущих боях не счесть сколько наших уничтожила… А теперь вот из меня будут мирные детали делать, мост разрушенный восстановят. А ты-то почему тут оказалась?

– Да мне тоже нелегко было воевать с вами, – отвечала Пушка. – После каждого выстрела по немецкому танку пороховая гарь от снаряда все пространство в самоходке заволакивала, дышать было нечем. У моего командира-капитана глаза слезились от дыма, весь в поту был от перегретого мотора, лицо черно от копоти, а все равно не прекращал бить вас, захватчиков. Как-то он открыл люк, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, и рядом бомба вражеская взорвалась, капитана ранило. После этого я его не видела. А вскоре победа пришла, фашистов разгромили, я стала никому не нужна вот и нахожусь здесь.

В этот момент к самоходной Пушке подошли красноармейцы. Ее помыли, почистили, от самого низа до верхнего люка, покрасили в белый маскировочный цвет и поставили на постамент в центре города, который она защитила от врага. Рядом с ней укрепили мраморную плиту с высеченными заслугами об уничтоженных ею вражеских танках и немецких полках, тех, что вероломно напали на нашу Родину.

Люди – взрослые и дети – подходили к пьедесталу и восхищались храбростью Пушки, а она с грустью воспринимала эти хвалебные слова и твердила:

– Командира благодарить надо, он герой, а не я! – и тосковала, вспоминая его. – Где сейчас мой капитан, с которым я прошла через все невзгоды войны… Мы с ним были неразлучны. Порой день и ночь вели бой с неприятелем…он даже спал всегда рядом…

И тут к ней подошел военный, весь в орденах и со звездой героя. Он обошел вокруг самоходки и доброжелательно похлопал ее. Когда герой поднял голову, она узнала в нем своего боевого товарища – своего капитана. Он обнял ее – Пушку, низко, по-мужски склонил над ней голову и, не стесняясь, заплакал. Если бы сейчас у самоходки было в моторе горючее… Она бы тоже завыла от встречи с командиром и от нахлынувших воспоминаний.

Вскоре и на ее броне нарисовали большой Орден Победы за мужество и героизм.

Конверт треугольником

На почте убирали старые, запыленные, никому не нужные мешки. Когда их перетряхивали, вдруг выпал конверт, сложенный треугольником. На нем был только адрес воинской части и кому доставить.

Так это письмо с фронта, со времен Великой Отечественной войны! – воскликнул почтальон.

Конверт, оказавшийся в груде пересылочного материала, глубоко вздохнул:

– Как долго я добирался, пожелтел весь, хорошо, что адрес назначения сохранился.

– Кто ты и откуда? – стали расспрашивать его красивая открытка и конверт, оклеенный изящными марками.

– С фронта я. Меня солдат в окопе на прикладе винтовки писал, поэтому все буквы неровные. Да и где ему было приладиться – кругом грязь, копоть, взрывы, пули свистят. Успел он только сложить письмо треугольником и в атаку опять пошел.

– А что там написано? – поинтересовалась открытка.

– Да совсем немного: «Дорогая Анюта, скоро войне конец. Последний бой. Жди. Целую. Петр».

– Ты долго пролежал в мешке и не знаешь, что война давно закончилась. Да и Анюта, наверно, вышла замуж и дети у нее появились. Ты – без вести пропавший. Лежи уж здесь и не беспокой ее налаженную жизнь!

– А, может, меня все это время ждут?! – грустно прошуршал конверт.

– Ну, как знаешь.

Конверт отнесли по адресу и вручили.

«Неужели это Анюта?» – подумал конверт, когда его взяла в руки жизнерадостная, но пожилая женщина. Она испуганно посмотрела на него, потом раскрыла треугольник и звонко засмеялась.

На ее смех, прихрамывая, вышел мужчина с тросточкой.

– Ах, ты, мой петушок, не пропавший! – весело сказала она и крепко обняла его.

Конверт был рад, что добрался до адресата. Его прикрепили к раме, где был портрет Петра в лихо надвинутой набок пограничной фуражке.

Сухарик

На выставочном стенде лежали Батон свежего хлеба и маленький кусочек хлеба, превратившийся в Сухарик. Зрители останавливались у маленького Сухарика и долго молча рассматривали его.

– Странно, – удивился Батон, – на меня никто не смотрит, а на тебя глядят аж влажными глазами.

– Ничего тут странного нет, – вздохнул Сухарик. – Кто-то из посетителей, видимо, вспомнил страшные военные годы, когда Сухарики, как я – «сто грамм», спасли им жизнь.

– Все равно не понимаю! – не унимался Батон. – Я – мягкий, вкусный, ароматный, ешь меня, сколько хочешь, а зрители все идут и идут и смотрят на тебя.

– Эх, – вздохнул еще раз Сухарик, – несмышленый ты, Батон. Чтобы понять, тебе надо самому выстрадать эту войну, но я тебе не пожелаю даже один день ее испытать и пережить.

Кто главный

К Петиному папе пришли друзья-офицеры, а фуражки оставили на полке в прихожей.

Пришел Петя и тоже закинул свою кепку на полку.

И тут услышал он разговор фуражек:

– Знаете, кто самый главный в армии?

Интересно стало Пете, дай, думает, послушаю, интересно узнать!

– Летчик, – говорит одна из Фуражек. – Он летает высоко, далеко, быстро. Он самый главный!

Петя взял ее в руки, и она стала выделывать разные фигуры пилотажа, гудя, как настоящий самолет: «ЖЖЖЖ!»

– А мне кажется, танкист – самый важный в армии, – вступила в разговор следующая Фуражка. – Он мчится по лугам, по полям, лес и горы ему не страшны.

Петя едва успел схватить ее, как она помчалась и затарахтела: «Трах! Трах! Tax!»

– Вы все ошибаетесь, – зашумела третья Фуражка. – Главный – это моряк. Он огромные океаны переплывает, бури и волны преодолевает, всё ему подвластно.

Петя прошелся с Фуражкой по всей раздевалке то быстро, то медленно, словно сталкивался с волною, а она клокотала: «Бух! Бух! Бух!»

Тут Петя громко сказал:

– Мой папа прошел путь в армии от солдата до генерала, был танкистом, летчиком, на корабле служил, а вот Пилотку солдата сберег на всю жизнь.

Петя надел ее и добавил:

– Я думаю, что самый главный в армии – это солдат!

– Так точно! – ответили Фуражки и приподняли свои козырьки.

И Петя в Пилотке, чеканя шаг, прошелся мимо офицерских Фуражек. А они громко заявили:

– Хорошая смена растет. Настоящий защитник Отечества!

Гимнастерка

Гимнастерка военных времен и обычный пиджак висели рядом в платяном шкафу и разговаривали:

– Что ты, милая, загрустила? – спрашивает Пиджак Гимнастерку. – Раньше я замечал, как ты разгладишь все складочки, поправишь погоны, ордена наденешь – и идешь гордая, вся сияющая в парк гулять.

– Да вот Хозяин что-то долго не приходит, – вздохнула Гимнастерка, – может, забыл он меня?

– Тебя забыть? Это невозможно! – воскликнул Пиджак. – Он всю войну с тобой прошел, вон даже дырочка от пули спереди у тебя виднеется.

– Он от этого ранения и болеет, – еще раз вздохнула Гимнастерка и добавила: – Кроме хозяина я никому не нужна. Без него выкинут меня в ветошь.

И правда, однажды Гимнастерку сняли с вешалки, взяли ордена и куда-то понесли.

– Прощай! – сказала она на всякий случай Пиджаку.

А Гимнастерку принесли в музей, и чего там только не было! Военная форма, оружие разное, орденов превеликое множество и красивые подарки от всей страны.

Гимнастерку положили на зеркальный стенд, ордена прикрепили, а рядом поставили фотографию солдата. Поглядела Гимнастерка на нее – хозяина узнала, еще молодого, без усов, как был в военные годы.

Народ собрался возле стенда, теплые слова стали говорить:

– Герой ушел!

Но Гимнастерка-то знала – никуда хозяин не ушел, он с ней рядом, навсегда.

Медаль

В торжественном зале в честь очередной годовщины победы над врагом повесили красное бархатное полотно с наградами. Они радостно звенели, приветствуя друг друга. Только одна Медаль с выбитым боком не издавала ни звука. Это заметил блестящий Орден, находившийся рядом с ней, и спросил:

– Ты почему молчишь? Может, ты одинока? Вот у нас у всех хозяева есть. И здесь мы временно, для торжества.

– Я совсем не одинока. Меня хозяин всегда на груди носит, – ответила Медаль.

– Такую покореженную? – удивился Орден.

– Да, мы никогда с ним не расстаемся. А вон и он, идет навестить меня.

К Медали подошел седой Генерал, снял ее, поцеловал и сказал:

– Извини, что оставил тебя тут. Меня попросили, чтоб в честь победы ты здесь была, спасительница моя. Если бы ты не защитила меня от пули, я бы погиб!

Он погладил ее выбитый бок, прикрепил снова и, уходя, не отрываясь смотрел на нее, словно не хотел с ней расставаться.

Орден с уважением посмотрел на Медаль, и все остальные ордена повернулись к ней, торжественно зазвеня:

– Медаль – герой! Спасла жизнь Генералу!

Три тополя

На опушке леса стояли три тополя: большие, не в обхват, с сухими веточками и с пожелтевшими листьями. Земля, на которой они росли, была давно сухая. На эти деревья никто бы не обратил внимания, если бы не их пух, который долетал до хуторян. И они решили спилить тополя, чтобы не засоряли пухом огороды и дворы.

Топор первый начал рубить дерево, да только от него отскакивал, весь затупился и ни одной зарубки так и не сделал.

Затем Пила начала пилить, а дерево не поддается, лишь искры от него летят, и от пилы зубья отламываются.

Тут с макушки дерева закаркал потревоженный Ворон:

– Вы что не знаете, что эти деревья железные? В них много пуль да осколков от снарядов напичкано. Как они еще живы, удивляюсь?! Здесь во время войны ожесточенные бои шли, солдаты этот край от фашистов защищали, многим красноармейцам эти деревья жизнь спасли, а некоторые тут погибли! – Ворону, видно, было очень грустно вспоминать те военные дни, и он замолчал.

Эта новость быстро долетела до хуторян. Пила и Топор рассказали ее, показывая всем, какими они стали от встречи с железными тополями.

В этот день хуторяне – взрослые, школьники, дети – убрали на опушке леса возле тополей залежавшую листву, засохшие сучья и напоили деревца водицей. Вскоре возле тополей поставили дощечку с надписью: «Здесь бойцы Красной армии и эти деревья защищали нашу землю от немецких захватчиков».

Тополя словно почувствовали проявленное к ним внимание, что их не забыли. Макушки деревьев поднялись в высь, листья у них зазеленели, пух повис большими белыми сережками, и стали они тихо падать, разлетаясь во все стороны… А хуторяне говорили:

– Это тополя плачут о погибших солдатах.

Маленький кусочек хлеба

На выставке вооруженных сил, победивших в войне и разгромивших врага – фашистскую Германию, стояли танки,пушки, пулеметы. Все они сверкали праздничным блеском. Рядом с ними на стенде висели: винтовка, каска, фляга, котелок – солдатские принадлежности, а неподалеку от них лежал маленький кусочек хлеба.

– Ты как сюда попал? – удивленно спросил его котелок.

– Со времен ленинградской блокады сохранился, – тихо ответил он.

– А… я слышал об этой страшной трагедии. Расскажи нам о ней.

И кусочек хлеба повел рассказ.

…Нацисты окружили Ленинград и уничтожили склад с провизией. Еды в городе стало не хватать. Завод пек хлеб из того, что осталось, каждому ленинградцу выдавалось по маленькому кусочку. Настал голод, многие заболели. Вот и у меня на глазах мать маленькой девочки слегла. Она не стала есть хлеб, спрятала меня под подушку, чтобы в случае ее гибели я дочке достался.

«Может, хоть она выживет», – думала мать и вскоре умерла. Дочка стала поправлять подушку и тут меня, хлебушек, обнаружила. Откусила сразу половину, а остаток хотела облизать, как конфетку, да видно ослабла, упала. Ее соседи нашли. Мать отнесли на повозку, а девочку в санбат отправили. Врач долго ее отхаживал и все хотел меня, кусочек, из ее рук вытащить, да не смог. Так и лечили ее вместе со мной.

Много лет прошло, девочка выросла, а меня все время носила с собой в платочке в кармашке. И вот только сейчас отдала меня на выставку.

Все, кто слушал рассказ хлебушка, загрустили и утвердительно произнесли:

– Ты непременно должен быть на самом виду, чтобы все знали о тебе!

– А вот и хозяюшка моя идет, – перебил он. – Я ее по седой пряди узнаю.

И все увидели пожилую женщину, лицо которой со временем избороздили крупные морщины.

Память

Голубь и Голубка сидели на гранитной плите, стоящей на площади, с которой был виден весь город.

– Ты почему каждый раз, когда смотришь на площадь, грустно курлыкаешь? – спросила Голубя Голубка.

– Да когда-то возле памятника, на котором мы сидим, было много народу, – ответил голубь, – а сейчас никого нет! Он даже мхом покрылся. Мне рассказывали, что когда тут хоронили солдата, о нем говорили: «До Берлина героем дошел, с фашистской нечистью сражался. Война закончилась, его направили остатки врага добивать, скрывающегося от преследования. Он приказ выполнил, но сам погиб, на мине подорвался». Теперь здесь лежит, так и не увидев мирную жизнь. Хоронили его с почестями, много было прощальных речей и салютов. Со временем поставили вот этот памятник. Навещали часто, ухаживали за ним, а затем стали реже приходить, а сейчас совсем забыли. Я мох немного выклевал на поверхности постамента и увидел надпись: «Никто не забыт, ничто не забыто!» – вот еще немного мох повыщиплю, может, имя героя-солдата узнаю.

Голубка была поражена рассказом Голубя. Она взлетела высоко-высоко и громко, на всю площадь закричала:

– Памятник! Памятник надо сберечь! Он – па-мя-ть защитников Отечества!

А Голубь по-прежнему сидел и грустно курлыкал.

Песня Скрипки

В реставрационной мастерской Контрабас спрашивает Скрипку:

– Почему все так нежно обращаются с тобой? Ты же обычная скрипка. В тебе нет никакой ценности.

Не знаю, – отвечает она, – я никогда в концертных залах не выступала. Всю войну на фронте играла. Как привал – я к солдатам. Они слушают меня, у них суровость на лице пропадает, улыбки появляются, глаза ясные как воздух становятся. А после боя, если кто-то из бойцов не вернулся, я с оставшимися солдатами их оплакивала. У меня не раз струны от горя лопались. К концу войны моего хозяина ранило. Пуля через гриф попала ему в руку. Он играть не мог, я тоже, и нас обоих демобилизовали. Кроме музыки его ничего не интересовало. Положит меня на стул, смотрит на меня и пишет, сочиняет что-нибудь… и так днями напролет. Однажды он ушел. Я долго его ждала, думала, может, счастье свое нашел, свою половинку. Он же в жизни ничего хорошего не видел. Но не дождалась и вскоре здесь оказалась, вместе с нотами хозяина…

Контрабас от услышанного загудел, не зная, как ее успокоить. Тут скрипку кто-то взял в руки и нежно провел по струнам, точь-в-точь, как это делал хозяин. Скрипка даже встрепенулась, но это был не он. И она запела так проникновенно, что в этой мелодии, что сочинил ее хозяин, слышалась война. Потом радость наступившей победы. Затем мир и любовь. Любовь, которую хозяин так и не увидел. И ей казалось, что стоит он где-то рядом и слушает ее. А Контрабас, словно почувствовав настроение Скрипки, гулко гудел ей в такт: «Уу-уу-уу!»

Полковое Знамя!

В зал в честь годовщины основания военного полка на трибуну поставили старое Знамя, все в дырках, изношенное, зашитое разными нитками, а рядом с ним водрузили новое, яркое Знамя. Оно взглянуло на старое и спросило:

– Ты почему в таком неприглядном виде?

– Я Знамя полка, – ответило оно, – в годы войны всегда с солдатами рядом был, прошел с ними все огневые рубежи, вот от того я и стал таким. Сегодня ветераны войны пришли, чтоб вспомнить наш последний бой, он был страшный. Мы долго не могли взять высоту, где в дзоте укрепился враг. Он стрелял пулями беспрерывно. Я поднялся высоко, чтобы меня видели, двинулся на врага, и все солдаты поднялись и пошли за мной. Я падал, вставал, но шел вперед, пока не накрыл собой дзот, – оно умолкло. – Много я тогда солдат спас. После этого боя я весь в дырках от пуль.

Тут к Знамени полка стали подходить ветераны. Они вставали на колено и целовали потертый уголок полотнища.

– Да, этого забыть нельзя! – грустно сказало новое Знамя.

Букет

Красивый Букет цветов, подаренный однополчанами Ветерану войны, стоял в вазочке на столе и размышлял: «Моя судьба похожа на судьбу этого старца. Он одинок, как и я. Ему водицы принесут, и мне тоже. Даже бабочка не отличит нас друг от друга, летит то ко мне, то к нему, знает, что мы еще не увяли».

К Ветерану пришли друзья, подбадривают его:

– Ты на фоне красивого букета даже моложе стал. Молодец! Так держать.

«Так что же это получается, – возмутился Букет, – если я завяну, о старце тоже будут говорить, что завял?» От таких дум он сник и наклонился до самой вазочки.

А Ветеран посмотрел на увядшие цветы и вздохнул: «Вот так же жизнь моя пролетела. Был красив, как букет, а сейчас усох, одежда повисла, как поникшие листья».

«Как же мы похожи друг на друга, – не переставал удивляться Букет, – даже пожелтели одинаково. – и, подумав, добавил: – Правда, я слышал, он победитель в войнах, ветеран труда, им все гордятся».

Тут Букет задумался: «Да-а. Меня, пожалуй, забудут, а его никогда».

Миноискатель

После войны вражеский Снаряд глубоко зарылся в землю и лежал там тихо-тихо, чтобы никто его не обнаружил. Он из своего логова слышал, как люди охали, плакали над погибшими детьми, отцами, матерями, над уничтоженным кровом, над пропавшим урожаем, и этому он радовался.

Но прошли годы, и до Снаряда стали доноситься веселая речь, смех и залихватская музыка. Все это стало раздражать его:

– Весело стали жить! – ворчал Снаряд. – С этим делом надо покончить, – и он стал что-то мудрить с запалом.

Земля с самого начала ненавидела этот Снаряд и всех на него похожих за вред, нанесенный человечеству. Много раз хотела вытолкнуть его наружу, чтобы его заметили, но он цепко сидел в своем укрытии, и все, что могла земля сделать, – это не дать ему взорваться.

Тем не менее миноискатель, занимавшийся только тем, что искал укрывшиеся вражеские боеприпасы, нашел снаряд и обезвредил его. Оказавшись среди ржавого железа, Снаряд злобно заскрежетал:

– Вот бабахнул бы я! Меня бы еще долго помнили. Эхо войны – мое эхо!

Миноискатель шлепнул по его болванке, словно прихлопнул муху. Земля спокойно вздохнула!

Закопавшаяся Граната

Из земли извлекли Гранату времен войны. С Чекой, но без запала. Была она ржавая, неприглядная, но целая, неразорвавшаяся.

Положили ее на холмик, где когда-то блиндаж был. Граната огляделась по сторонам и вспомнила:

– Да, я тут раньше была, здесь шел бой, снаряды рвались, пули свистели, много людей погибло. А сейчас смотрю: дома красивые стоят, сирень цветет, птицы заливаются, люди ходят, улыбаются. Красиво жить стали, – и она злобно залязгала: – Я не хочу этого видеть. Вот бы мне запал, я бы покончила с этим благополучием!

– Да что ты, сумасшедшая! – испуганно воскликнула Чека.

– Ты посмотри на своих сородичей, всех их разнесло вдребезги. Зависть ничего не оставила от них, кроме пыли и трухи. Ты единственная сохранилась, о тебе говорят: «Такие, как ты, безжалостные, во время войны все разрушали, а когда их утихомирили, самим спокойная жизнь понравилась и лежат теперь тихо, как обычный металл».

Тут рядом с Гранатой положили найденный запал:

– Уберите его от меня, – уже испуганно завопила Граната – мне этот мир больше нравится. Хочу уже остаться ржавым экспонатом и воспоминанием о страшной разрушительной войне…

В день Победы

Продуктовая сумка оказалась рядом с незнакомой сумкой, была она брезентовая и с красным крестом на боку.

– Ты как тут оказалась? – удивилась продуктовая.

– Я здесь уже давно, – ответила брезентовая, – с окончания войны, с тех пор, как хозяйка вернулась домой. Я с ней всю армейскую службу прошла, всегда была рядом, заполненная бинтами, ватой, йодом и лекарствами. Хозяйка во время боя раненых солдат под вражескими пулями спасала. Перевяжет их, а потом тех, кто не мог передвигаться, тащит ползком до самого лазарета. Сама была ранена. С тех пор с тросточкой ходит. А сегодня меня поставили на самое видное место, на пуфик, в честь очередной годовщины победы над фашистской Германией. Вот мы с тобой и повстречались.

– То-то я смотрю, – взбодрилась продуктовая, – принесла я полную сумку всего: и соленые огурцы, и бутылочку спиртного… Все, что было у меня, хозяйка разложила на столе, поставила тарелки, восемь рюмок и ушла.

Их разговор прервала вошедшая хозяйка. Она опиралась на тросточку и слегка прихрамывала. С ней была ее подруга такого же возраста, как и она, в военной гимнастерке, на которой позвякивали ордена и медали. Они уселись за праздничным столом, разлили водку по всем рюмкам, где солнечный свет, казалось, замер на гранях стекла, молча посмотрели на них и так же молча выпили.

– А где же остальные гости-победители? – спросила продуктовая.

– Их уже нет! – вздохнув, ответила брезентовая и тихо предложила: – Давай послушаем, что скажет хозяйка об однополчанах.

– Вот и помянули мы своих друзей-товарищей, – сбивчиво сказала она – Мы с ними смело шли в бой, знали: они всегда выручат нас из беды. Да и радовались мы с ними вместе. После демобилизации в мирной жизни отдохнуть им так и не удалось: то страну восстанавливали, то раны, полученные в бою, лечили. Вечная память им!

Две старушки-ветераны войны налили еще по рюмке горячительного, чокнулись друг с другом и промолвили под звук гулкого стекла:

– Нам здоровья уже никто не даст. Пожелаем счастливой жизни нашей молодежи, и чтобы никогда они не видели войны!

Продуктовая сумка вдруг обмякла, вид у нее был жалкий. В последних словах оставшихся друзей она почувствовала что-то далекое и страшное.

Каска солдата

Каска времен Отечественной войны появилась на размытой от дождя земле, посмотрела вокруг и удивленно заметила:

«Как здесь тихо, спокойно, не слышно ни свиста пуль, ни грохота снарядов, ни крика солдат, идущих в атаку. Жаль, что мой хозяин-солдат этого не видит – в земле лежит. А он защищал эту высоту от врага, превосходящего силой. Врага прогнали, а хозяин тут остался».

Каска, вспоминая тот бой, так разволновалась, что от нее отвалился прилипший глиняный ком. Тут солнце осветило Каску, и ее заметили проходившие мимо люди. Почистили, отмыли от грязи и гари, оставшейся после войны. Каске было хорошо от прикосновения теплых бережных рук. Но ее не покидало чувство беспокойства – «где-то здесь в земле лежит мой забытый друг-солдат». И она вспомнила, как он, надевая ее на голову, всегда говорил: «Моя защитница!» Но спасти его она не смогла, пуля попала ему в сердце. Каска загрустила.

Скоро люди нашли останки солдата и патрон с желтым листочком, где были указаны имя, фамилия и отчество погибшего. Захоронили солдата на возвышенности, которую он защищал. Поставили памятник с табличкой, на которой написали имя героя. Произвели мирный выстрел в его честь. Каску положили на мраморную плиту. Она была счастлива и успокоилась:

«Мой хозяин, друг, солдат не забыт».

Последняя Бомба

Зажигательная Бомба, как ее называли во время Великой Отечественной войны, теперь стала куском ржавого металла. Она вылезла после дождя из-под земли и, лежа на тропе, мешала пешеходам. Сапог сдвинул ее с пути, Бомба скатилась в кювет и заворчала:

– Что за жизнь, никакого ко мне внимания. Раньше, когда была за границей, ко мне уважительно относились. Я вся блестела от чистоты и была наполнена огненной энергией. Однажды меня направили уничтожить запредельное государство. Правитель захотел расширить свои владения. А для меня, что сжечь – людей, дом или школу, – никакой разницы нет. Упала я на крышу, загорелась огненным пламенем, хотела все уничтожить. Тут мальчик появился (позже узнала, что это был «пионер»). Схватил меня, огненную, щипцами, жар с меня сбил и с крыши сбросил, стал тыкать в песок, весь блеск с меня содрал, затем в бадью с водой кинул, чуть не утопил.

И тут ржавая Бомба на минуту замолкла и продолжила:

– Нельзя завоевать эту страну, когда есть такие бесстрашные дети. Даже теперь люди, увидев меня в куске ржавого металла, удивляются – как я здесь оказалась? И возмущаются – таких уж давно всех отправили на свалку! И мне, конечно, тут тяжело находиться: от холода, от дождя вся коррозией покрылась. Хотела бы я от всего этого спрятаться.

И как только она это произнесла, корова Буренка, идущая по тропинке, шлепнула на нее навозную кучу, и Бомбы не стало видно вовсе.

Мальчик-пастушок, увидев это, засмеялся и сказал:

– Во-от и с последней Бомбой покончено!

Бушлат и Шинель

В гардеробной на вешалке оказались рядом Бушлат и Шинель – их хозяева пошли на торжественную встречу ветеранов, одержавших победу над врагом. Бушлат взглянул на Шинель и завел беседу:

– Мой хозяин всегда рад встретиться с однополчанами и вспомнить с ними тяжелые военные годы. Много он тогда друзей потерял. Да и сам израненный весь. Если бы не медсестра, остался бы и он на поле боя.

– Моя хозяйка тоже медсестра, – вступила в разговор Шинель. – Много солдат спасала под пулями, под взрывами снарядов. Однажды тащит до лазарета раненого солдата, разговаривает с ним, чтоб тот сознание не потерял, а он глаза приоткроет, улыбнется и шепчет: «Я тебя не забуду!»

Встреча ветеранов завершилась. К Бушлату подошел прихрамывающий полковник, а к Шинели седеющая женщина – майор медслужбы. Их взгляды на мгновенье встретились… и они узнали друг друга. Одежда от неожиданности выпала из их рук. Они обнялись и долго еще стояли рядом со слезами на глазах от нахлынувших воспоминаний.

Винтовка

Винтовка гордо во весь рост стояла на выставке, посвященной ветеранам войны. Была она старая, невзрачная, шершавая от долгой службы, и только штык ее украшал красивый красный бант. К ней подходили посетители, задумчиво разглядывали и говорили:

– Винтовка-победительница!

Неотразимый, вороненый боевой Автомат, который был рядом с ней, спросил ее:

– Ты, старушка, великую славу приобрела, почему?

– Я Родину от врагов защищала, – ответила Винтовка, – всех их прогнала. Сама изранена была, думала, что не встану, но вот подлатали меня и поставили тут, чтоб показать, с каким оружием воевали солдаты в годы войны.

– Значит, чтоб меня почитали, как тебя, надо на войне побывать? – удивился Автомат.

– Если придется, и ты будешь защищать Родину! – серьезно прочеканила каждое слово Винтовка. – А пока лежи, отдыхай и гордись мастерами, которые создали тебя сильным и непобедимым! Враг боится тебя, оттого и Мир у нас сейчас!

– Но если что, – добавила Винтовка, помолчав, – я тоже буду защищать Отечество!

День Победы

На выставке в Музее вооруженных сил России все экспонаты торжествовали:

– Прошло уже много лет, как закончилась война, но и сегодня все празднуют День Победы над врагом!

Пришло много зрителей: молодежь, которая лишь слышала о войне, пожилые люди, бывшие в те годы детьми, и старые седые ветераны, отдавшие свою молодость на защиту Родины.

Миномет и Пушка, стоявшие рядом (они были знакомы еще с военных времен), завели разговор:

– Как мало пришло наших друзей и знакомых. Может, мы их давно не видели и просто не всех узнали?

– Я только что видел своего лейтенанта! – воскликнул Миномет. – Он постарел, но я все равно узнал его, такой же крепкий. Меня рукой погладил, она по-прежнему твердая, и сказал: «Молодец, так держать!»

Тут и другие экспонаты загудели: Ружье, Карабин, Автомат, а особенно выделялся блестящий, словно новый, готовый к бою Танк:

– К нам ко всем подходили солдаты, офицеры и генералы, прошедшие военные бои. Подойдут к экспонату – бравые, а постоят немного возле, – голову опустят, похоже, вспоминая что-то, и прямо на глазах стареют. Наверно, больно им за погибших друзей и товарищей.

Пушка молчала и заглядывала в лица проходящих мимо нее людей такого же возраста, каким был ее боец-наводчик, с которым она прошла все боевые дни. Порою некогда было даже поспать, а если выдавалась минута, он располагался тут же возле лафета, чтобы затем по команде, ухватив ее, вместе с однополчанами идти вперед.

Преодолевая все невзгоды и лишения, казалось, все военные превращались в металл и беспощадно гнали врага туда, откуда он пришел. Да, видно, то изнурительное время дало о себе знать.

– А многие бойцы так и не пришли нас повидать, и солдата моего, наводчика, я тоже не увидела, – сокрушалась Пушка.

– Надо бы их всех с почестями вспомнить, – успокаивает Пушку Миномет. – Ты же еще боевая, так пальни на радость ветеранам, военнослужащим, близким, родным. С Днем Победы!

И Пушка грянула оглушительным разноцветным салютом. Люди любовались и плакали.

Платочек

Каждый раз в день своего рождения Старушка доставала из шкафчика старый, выгоревший Платочек, разглаживала его руками и плакала. Однажды Платочек оказался рядом с новым Шарфиком.

– Скажи мне, – обратился к нему Шарфик, – почему Старушка, надевая тебя на голову, всегда плачет?

– Она меня сохранила с детства, – ответил Платочек, – я был с ней во время войны в концлагере. Туда фашисты отправляли тысячи детей для медицинских исследований. Там все голодные были, падали от слабости, мало кто выжил. Может, и мы погибли бы, если бы не спасли нас наши родные солдаты-освободители. Вот после этого она каждый год в день своего рождения надевает меня и идет в церковь. Ставит свечи перед иконой за упокой всех измученных и погибших узников концлагеря.

Тут Старушка надела на шею Шарфик, накинула на голову Платочек и медленно побрела в церковь.

Платочек от ветра развевался в разные стороны, словно радовался жизни.

Душа солдата

Офицеры пришли на захоронение воинов, погибших в Великой Отечественной войне. Сели возле одной из могилок, долго смотрели на фотографию солдата и разговаривали с ним. Потом разлили по граненым стаканам по сто грамм водки, выпили и молча закусили. Один Стакан с кусочком хлеба не тронутым оставили возле портрета и ушли.

Стакан булькнул, посмотрел на черный хлеб и задумался: «С кем это разговаривали военные? Со мной? Нет! С хлебом? Тоже нет! Наверное, с погибшим солдатом, с его душой! Постою. Посмотрю, если увижу ее – тоже поговорю».

День прошел, два. Водка в Стакане стала выветриваться, хлеб засыхал и крошился, а душа все не появлялась. Стакан опять задумался: «Как бы я хотел, чтоб солдат знал, что я тоже его жду с хлебом и с боевыми ста граммами» – и грустно звякнул от упавшего на него листочка. Тут прилетел белоснежный голубь. Он покружился над могилкой, походил по ней, поклевал хлеб, травку пощипал, постучал по стакану и, заворковав, полетел к следующему захоронению.

– Так вот она какая, душа-то! Она светлая, чистая, лёгкая, как воздух! – воскликнул Стакан, продолжая звенеть от прикосновения голубей, а их прибывало все больше и больше.

Голуби грустно ворковали, а Стакан все громче и громче звенел, чтобы все слышали, что никто из бойцов не забыт.

Последняя встреча

В прихожей на полке вели разговор солдатская Пилотка, офицерская Фуражка и генеральская Папаха. Папаха оглядела всех присутствующих и сказала:

– Друзья мои, нам всегда приятно встретиться друг с другом. Жаль только, что редко видимся. У нашего хозяина много работы, со мной он почти неразлучен, но и вас всегда вспоминает. Вы же с ним прошли огонь, воду и медные трубы. Пилотка была с хозяином во время войны, когда он был еще молодым солдатом. Она с ним защищала Родину от врага, пропиталась потом и кровью. Позднее Пилотку сменила Фуражка, когда хозяин стал уже командовать взводом, изгоняя врага за пределы наших границ и преодолевая все невзгоды последних лет войны. После победы он стал генералом и носил уже Папаху. Но всякий раз, надевая ее, не забывал навестить и вас – подойдет, подержит, погладит, вспомнит пережитые годы.

Тут Папаха встрепенулась:

– Почему-то наш генерал так долго не идет?

И словно ее вопрос кто-то услышал: дверь открылась, вошел незнакомый военный. В руках у него была красная подушечка с лежащими на ней орденами. Он взял с полки Папаху, положил на подушечку и, придерживая руками, вышел. Пилотка и Фуражка удивились, а потом решили, что хозяин просто ушел ненадолго, но он обязательно вернется и, как всегда, взглянет на них, подержит, погладит.

Они посмотрели туда, где скрылась Папаха, и стали ждать возвращения своего боевого друга.

Две Ложки

Две Ложки находились на полочке: одна, серебряная, стояла, красуясь в ажурном подстаканнике, другая, алюминиевая, стояла незаметная в темном углу.

Алюминиевая спросила серебряную:

– Соседка, ты на самом видном месте, все видишь, все знаешь, расскажи, что делается там, за полочкой.

Серебряная Ложка промолчала. «Не ровня мне ложка-железяка, что с ней разговаривать», – и отвернулась.

Алюминиевая не стала задавать больше никаких вопросов. Она уже привыкла, что ее забыли.

Но как-то раз возле нее оказался старый Котелок военных времен. И серебряная Ложка стала свидетелем их радостной встречи:

– Я вернулся, моя незабываемая Ложечка! – сказал Котелок. – Мне залатали продырявленные места, говорят, еще долго прослужу.

Он передал ей привет от старой, изношенной Фляги, которую тоже подреставрировали, и стал шептать ей что-то тихо-тихо, так что это уже никто не слышал.

Утром серебряная Ложка, как всегда, глядела в экран телевизора. Это было ее единственным занятием кроме чаепития с подружкой-чашкой, так как больше она ничего не умела и не хотела делать. И вдруг она увидела, что там показывают соседку Ложку, Котелок и Фляжку как участников Великой Отечественной войны и рассказывают про них:

«Они выручали солдат, согревали их, кормили и поили, следили, чтобы те были сыты и здоровы, а сами поизносились, пропахли порохом и дымом. Спасибо им за помощь в разгроме врага. Жаль, что новая посуда их стала забывать, видно, запамятовала, кто подарил ей красивую жизнь, от которой они даже засеребрились».

Серебряная Ложка взволнованно обернулась к стоявшей в углу алюминиевой посуде:

– Смотрите! Смотрите! О вас говорят, вы же герои!

Котелок и Ложка тихо звякнули:

– Говорят… но разве от этого что-то изменится? Все равно нас не поставят, как тебя, на виду. Хорошо бы не забыли вовсе и вспоминали почаще…

Серебряная Ложка горделиво стояла на полочке и рассуждала:

«Не так уж много и хотят эти железяки…»

Единство

Огромный Гранит пролежал тысячу лет на одном месте, весь мхом порос от старости, но был тверд и крепок. Со всех его сторон росли цветы, самые разнообразные – синие, желтые, красные, и корни их все находились под Гранитом. Он их оберегал, чтоб дождь не смыл, чтоб ветер не сдул и солнышко всем доставалось поровну. Цветы от такой заботы рождались с крепкими бутонами и тоже долго жили.

Сам Гранит на себя не обращал внимания, поэтому и оброс мхом, и на нем не было ни одного цветочка. Все свое внимание и здоровье он отдавал красивым цветам. Они росли рядышком и нежно соприкасались лепестками, словно желали друг другу добра. Гранит радовался такой дружбе и единству, старался сохранить эту атмосферу, оберегал их, чтоб жили цветы без забот.

Как-то раз он заметил, что некоторые цветы стали часто заглядываться на солнце, поворачивались следом за ним и громко шелестели листьями:

– Там, вдалеке, светит солнце, а у нас его нет, – возмущались они. – Мы хотим быть ближе к нему! – и потянулись ввысь, отрываясь от Гранита, удаляясь и прорастая все дальше от него, видно, надеясь добраться до яркого светила.

Через некоторое время рядом с Гранитом остались только три цветка: красный, голубой и белый. Они с особой нежностью прижимались к нему, и от такого тепла и верности на нем самом появились росточки цветов. А те бутоны, что тянулись к солнцу, уже не доставали до него. Они росли вдалеке и колыхались от ветра то в одну, то в другую сторону, но от неопределенности и одиночества медленно вяли, вспоминая те времена, когда они были все вместе под гранитной защитой.

И Гранит мудро заметил:

– Цветы ушли, а корни-то остались. Время придет, и они дадут новую жизнь тому, кто любит родной край и крепкое единство.

Свалка

На мусорной свалке оказались рядом: Бачок для воды, Фляжка походная и обыкновенный металлический Котелок. У всех был совсем неприглядный вид: облезлые бока, местами покрытые ржавчиной, да еще с налипшей на них грязью.

– Эх, хе-хе! Хе-хе! – вздохнул Бачок. – Когда-то мимо меня никто не проходил, всегда останавливались, пили вкусную прозрачную воду и говорили: «Спасибо!»

– Да, да! Помню, наслаждались твоей водицей! – вдруг откуда-то вылезла помятая Кружка. – Мы с тобой неразлучны были тогда, цепью связаны, но пили только из меня.

– И мы вас давно знаем! – неожиданно воскликнули Котелок и Фляжка. – Встретились с вами, когда шли на фронт. Солдаты вашу водицу пили, радовались, говорили: «Мы вернемся и еще попьем».

Фляжка ближе подвинулась, чтобы все ее услышали:

– На той войне-то я много всякого повидала: взрывы бомб, гарь, окопы, холод… Тяжело было. Солдаты глотнут немного горячительного у меня, согреются и опять вперед, в атаку с винтовкой и гранатой под шквальным огнем неприятеля. Так Родину они защищали от врага.

– А я, – вступил в разговор Котелок, – как привал, сразу готовил на костре кипяточек и солдат угощал. Вода горячая хоть и без сахара, а была сладка для всех. Ну, а если заварка оказывалась, меня все на руках носили, друг другу аккуратно передавали. В атаку шли, меня берегли. Многих солдат после боя теряли. А вот меня до Победы сберегли. Сколько в тот день было радости!

– Я помню этот день! – встрепенулась Кружка. – Когда уничтожили врага, то в день Победы кто-то из солдат-шутников долил в Бачок спирт. С меня убрали цепь, я ходила среди хохочущих счастливых солдат и угощала – выпивали кто сколько хотел и радостно кричали: «Победа! Победа!» А у Бачка спирт из крантика лился медленно, с перерывами, тонкой струйкой, словно он плакал, что не все солдаты вернулись попить его водицы.

– По-омню! По-омню этот день! А теперь-то нас забыли?! – прогудел Бачок, поддерживая разговор.

В этот момент к ним подошла поисковая группа школьников. Взяли они Бачок с Кружкой, Фляжку и Котелок. Долго их чистили и выпрямляли, а потом поставили на выставку в честь ветеранов войны. Кто-то из посетителей открыл кран, надеясь, что там есть вода, но ни одна капля не вышла из Бачка. Вода в нем, как слезы, со временем высохла.

– Вот и вспомнили нас! – облегченно вздохнул Бачок.

За Победу!

Фужер стоял на полке и рассуждал:

– Я себе ни в чем не отказываю, чуть ли не каждый день пью спиртное, а граненый Стакан почему-то позволяет это себе только раз в году. Может, от старости? Вон он какой – весь пожелтевший, в трещинках, словно в земле пролежал…

Как-то раз Фужер оказался на столе рядом со Стаканом и, воспользовавшись этой встречей, спросил:

– Почему вы так редко выпиваете? Не хочется или вам противно смотреть на нас, алкоголиков?

– В молодости я выпивал, – отвечает Стакан, – но на то была причина. Шла война. В окопах, под дождем, на холоде горячительным взбадривался. Друзей и товарищей, погибших в бою, поминал. Кровь, стынущую от горя и ненависти, согревал. А сейчас выпиваю только раз в году – за Победу над врагом, чтобы те страшные дни не повторились. Вот сегодня как раз этот день пришел, и я вспомнил все!

Фужер, пораженный рассказом Стакана, помолчал и тихо сказал:

– А я даже не знаю, за что пил. Помню только, что со мной были пять Фужеров, и все они разбились, – и он с уважением посмотрел на Стакан, который, не шелохнувшись, стоял рядом.

Тут пришла Бутылка, налила им обоим спиртного до краев. Фужер со Стаканом чокнулись:

– За Победу! – и выпили до дна.

Фужер подвинулся поближе к Стакану – послушать историю его жизни.

Мир

После окончания войны артиллерийскую Пушку почистили, привели в надлежащий вид и поставили на пьедестал, как победителя.

«Странно! – удивилась она. – Не могу понять, почему я здесь стою?» Она привыкла всегда находиться в движении и выполнять команды: «Вперед, вперед! Огонь! Огонь!» Пушка стреляла всю войну, до тех пор, пока не изгнала напавших на Родину врагов.

Тут же, пока она стояла на одном месте, голубка построила у нее в самом жерле ствола гнездо, словно в деревянном дупле, и завела там птенцов, которые весело щебетали, перекликаясь друг с другом.

Конечно, Пушке тут было хорошо, ее не перетаскивали, как раньше, с места на место через ухабы, через горы, через болота. И не была она после стрельбы разгоряченной так, что до нее не дотронуться. И черной копоти на ней уже нет, и горького пороха. Ее отмыли, но запах войны так и не улетучился.

Тут голубка села на ствол и заворковала:

– Ты, Пушка, успокойся, сейчас наступил мир. Нет войны. Оттого я здесь гнездышко и свила, мне с тобой спокойно и хорошо. А если что, я вмиг улечу и освобожу твой ствол.

Пушка была счастлива, услышав это, и хотела защебетать, как птенцы, но не умела и только тихо скрипнула.

Вечный огонь

Ветер трепал Вечный огонь, а тот поднимался все выше и выше и становился еще ярче.

Огонь говорит Ветру:

– Как бы ты ни бушевал, ты никогда не потушишь мое пламя. Я тут вспоминаю всех погибших солдат и офицеров, которые не вернулись домой после Великой Отечественной войны. Оттого я горю, страдаю!

Ветер от таких пламенных слов даже затих и продолжал слушать.

– Я вспоминаю этих героев каждый день и уже много лет. Все они были молодые, безусые, ничего в жизни не успели увидеть, кроме войны.

Тут к Вечному огню подошла молодая пара – юноша и девушка, склонили головы над каской со звездой, лежащей на мраморной плите, и положили красные гвоздики.

– Вот такого же красного цвета проливалась кровь на войне, – продолжал свою речь огонь. – Погибшие отдали свою жизнь ради счастья следующих поколений. И молодежь не забывает своих героев – приходят воздать почести и в благодарность несут цветы!

Ветер грустно загудел, и первые капли дождя упали на мраморную плиту, окропляя ее и красные гвоздики на ней. Ветер завыл сильнее и помчался дальше, чтобы рассказать всем историю Вечного огня.

Китель и Фуражка

Китель с орденами и медалями висел на спинке стула. Зеленая пограничная Фуражка лежала на его сиденье. Все награды были начищены и сверкали, ожидая своего хозяина, который должен был надеть китель с фуражкой и пойти на встречу с однополчанами, участвовавшими в Великой Отечественной войне.

– Как много у тебя орденов и медалей, – начала разговор Фуражка. – Смотрю и никак не пересчитаю их.

– Это все хозяин в годы войны заслужил, – отвечает Китель. – Тут у него и за мужество, и за отвагу в борьбе с врагом, и за геройство, и за выручку друзей – солдат в бою. Много раз он рисковал жизнью, но побеждал – вот эти планочки за ранения. Тут подошел хозяин, с трудом надел на себя тяжелый китель, вздохнул и сел на стул.

– Стар я стал, – сказал он. – Куда-то силушка моя подевалась. Даже китель уже стал тяжел. Видно, ордена и медали силу забрали…

Он нежно погладил их, а награды тихо зазвенели в ответ. Хозяин еще немного посидел, подумал о чем-то. Снял китель. Надел гимнастерку, прицепил к ней единственную медаль «За Родину», надел фуражку и, опираясь на трость, пошел к выходу. Первый раз за все время после окончания войны он не надел китель с орденами. Награды были так огорчены, что ни разу не звякнули.

В этот день хозяин пришел поздно. Он был весел. Перевесил медаль с гимнастерки на китель, разгладил остальные награды и вместе с фуражкой повесил все в гардероб. Лег на кушетку. В эту ночь он долго не мог заснуть, необычно громко звенели ордена – это медаль рассказывала всем наградам, как тепло солдата встречали друзья и однополчане. Ветераны обнимались, пожимали друг другу руки. У всех были счастливые лица.

Правда, на этот раз, их было меньше, чем в прошлую встречу.

Американский гриб

Молодой Журавлик впервые прилетел в Россию искупаться на озерах. На берегу возле березки он увидел что-то необычное и красивое, хотел его клюнуть, но на всякий случай спросил:

– Ты кто?

– Я гриб! – ответил тот.

– Гриб?! – с ужасом воскликнул Журавлик и побежал, чтобы улететь прочь, а тот ему кричит:

– Не улетай! Я не страшный. Я добрый и хороший белый гриб. Можешь меня даже потрогать.

– Я очень боюсь слова «гриб», – испуганно промолвил Журавлик. – Мне мама рассказывала, что он многих родных и близких погубил, – и взволнованно продолжил свой рассказ:

– Жили мои далекие родственники на японском озере. Вода там была чистая и прозрачная. Они плавали, купались, с рыбками играли, гнездышки строили, чтобы жить было уютно и деткам радостно. Но однажды в небе показался черный орел и стал спускаться к земле. Мы испугались его острых когтей – и все куда-то попрятались. И тут небо озарилось ярким пламенем и появился огненный жаркий гриб. От него все озеро выкипело и исчезло, журавли погибли, дом с людьми, стоявший около озера, превратился в пепел. Только чудом некоторые спаслись. Вот и моя бабушка с опаленными крыльями осталась жива, да вскоре от болезней погибла. Она и поведала об этой страшной трагедии маме, а она уже мне, что этот взрыв совершил не орел, а самолет, сбросивший атомную бомбу.

– А как звать-то это страшилище, которое уничтожило всех? – спросил Боровик.

– Его кличут «американский гриб», – сердито промолвил Журавлик.

С тех пор в годовщину этого ужасного дня все дети Японии скорбят и делают миллионы бумажных журавликов, чтобы души всех погибших знали, что их вспоминают и проклинают эту атомную бомбу.

Пограничники

Известный воин

Великая Отечественная война закончилась, но недобитые бандиты еще остались на рубеже западной границы.

Вечером в квартиру семьи Теминых кто-то позвонил. Это был военный офицер, друг отца, который был проездом в их городе. Он рассказал, что капитан Темин дошел с боями до Берлина, а потом был направлен на Украину, где при столкновении с врагом был тяжело ранен. Он передал им несколько фотографий отца и место его захоронения.

Пораженные этой новостью мать и сын смотрели на родное лицо и на снимки с надписью: «Где бы я ни был, я с вами! Любящий ваш». Они сидели молча, не могли выговорить ни слова. Офицер попрощался и тихо вышел.

Через год после этого извещения мать с сыном захотели навестить могилу мужа и отца, но в военкомате им ответили, что данные о месте захоронения утеряны.

Через некоторое время сына забрали в армию, в школу сержантского состава пограничных войск, где он учился навыкам воина и следопыта. Получив звание сержанта, он был направлен на Западную Украину, где еще бесчинствовали ранее сотрудничавшие с фашистами бандиты. Они уничтожали всех, кто поддерживал восстановление советской власти, неожиданно нападая из своего логова, и разрушали все, что строилось для мирной жизни. Многих пограничники обезвредили, но часть из них с главарями вместе затаились в лесу и часто совершали погромы, налетая на мирные села.

Задача пограничников была обнаружить и обезвредить этих матерых бандитов. Сержанту Темину с двумя напарниками, как и другим нарядам, был дан соответствующий приказ.

Получив военное снаряжение и карту местности, они в маскхалатах тихо пошли по лесу. Встречались и густые чащобы, и светлые поляны. Прошли они несколько километров, лес жил своей спокойной жизнью: соловьи заливались, выделывая красивые трели, кузнечики стрекотали, бабочки летали и даже садились им на головы, пахло хвоей, прелыми листьями, земляникой. Ни подозрительных следов, ни чего-либо настораживающего они так и не обнаружили.

На обратном пути, проходя мимо одиноких деревьев с большими кустами вокруг, сержант вдруг что-то почувствовал, а может, листья прошуршали: «Остановись!» Он дал сигнал солдатам залечь, а сам стал оглядываться. Густые кусты обзору не мешали, да и сами они ни с какой стороны не были заметны. Три стройные березки стояли рядом, но со странной проволокой, намотанной на белоснежную кору. Проволока уже вросла в дерево и у подросших березок была едва заметна.

«Где-то я уже это видел», – подумал сержант и стал мучительно вспоминать, пристально в них вглядываясь. Хотел было уже привстать, но тут его опять прервал внутренний голос или шелест листьев: «Тихо! Не вставай!»

В этот момент с противоположной стороны леса вышли трое вооруженных детин. Шли они бодро, ничего не боясь, не остерегаясь, словно зная, что тут никого нет. Остановились возле бугра с пеньком и разветвленными корягами. Подняли его и юркнули в большую дыру, вернув пенек на прежнее место. Следом за ними еще пятеро подошли и тоже скрылись. И так продолжалось несколько раз.

Уже смеркалось. В лесу восстановилась тишина. Где-то вдалеке заухал филин.

– Да там целая стая бандитов, – тихо сказал напарник. – Принимай меры, сержант! Пора с ними покончить!

И опять кто-то незримый прошуршал ему: «Пора!»

Наряд бесшумно и незаметно подполз к коряге, резко поднял ее, разом кинул внутрь гранаты и отпрыгнул в стороны. Раздался мощный взрыв, видно, сдетонировали запалы к боеприпасам. Вспыхнул огонь. Небо заволокло дымом. Когда все стихло, послышалось карканье многочисленных ворон. Вскоре участок был окружен прибывшими из воинской части бойцами. С рассветом все стало ясно – подрыв полностью уничтожил бандитов в их логове.

Три березки по-прежнему стояли неподалеку, их макушки то гордо поднимались, то наклонялись навстречу солдатам, словно приветствовали и благодарили всех пограничников за их мужество.

Сержант подошел к деревьям, достал из кармана гимнастерки портрет отца и фотографию его захоронения с тремя березками, обмотанными проволокой, – такими же, как здесь. Только были они раньше небольшие, а посреди них находился маленький холмик.

– Нашел! Нашел я тебя, Батя! – громко вырвалось из груди сына.

Поднявшийся ветерок зашелестел листьями. Сержант почувствовал, что это отец все время незримо находился рядом и оберегал его.

Скоро между березок поставили обелиск с ликом неизвестного воина.

При открытии памятника генерал в своей речи произнес:

«Много пропавших бойцов еще предстоит нам найти!»

Охотник

Родина праздновала победу над врагом и окончание войны, а на границе все еще продолжались столкновения с вооруженными диверсантами.

В один из дней на заставу прислали пополнение солдат-пограничников. Старшим в группе был сержант – коренастый, плечистый с внимательными, цепкими глазами. Он доложил о прибытии начальнику заставы. Капитан выслушал его, отпустил солдат на отдых, а сержанта на минуту задержал:

– Как же вам без провожатого разрешили подняться в горы на заставу? Вы могли легко заблудиться.

– Никак нет! – отвечает сержант. – На гражданке я охотником был, сам могу любой путь распознать. Я предложил, что всех доведу сам, и мне дали разрешение. А обоз к вам придет только через неделю.

– Ну вот что, охотник, иди сейчас спать, а завтра будешь с границей знакомиться.

Когда сержант вошел в казарму, солдаты уже сладко посапывали во сне, вокруг все сверкало чистотой, возле каждой кровати стояла тумбочка, несколько кроватей пустовали застеленные. Сержанту понравилось место возле окна, и он спросил неспящего рядом служивого:

– Эта кровать свободна?

– Да! – ответил из-под одеяла тихий бас. – Уже свободна. Со вчерашнего дня. Этот солдат погиб, – и тут в его голосе зазвучали ненависть и негодование. – Опять этот диверсант Хасан застрелил нашего пограничника. Ходит, как лис, через границу, стреляет без промаха, – голос его затих, видно, горький ком подкатил к горлу.

Рано утром сержанта разбудил басистый сосед, это был старшина – огромного роста, кулачище с дыню.

– Ну что же, новичок, – позевывая, сказал он. – Пойдем изучать границу. Сначала проверим наличие обмундирования, затем обеспечим вас оружием и пойдем отрапортуем капитану.

И в полном боевом снаряжении они вошли в помещение к начальнику заставы.

– Товарищ капитан, наряд готов к охране границы, – отчеканил старшина.

Получив задание, они тронулись в путь для его выполнения. Тропа шла все время вверх, в гору, изредка становилась ровная, но была едва заметна в притоптанной траве, а то снова возникала широкой полосой на рассыпчатой гальке. Вокруг росли высокие, с густой листвой и стволами не в обхват чинары, а там, где проникал свет, на земле произрастали кусты с жесткими колючими ветвями. Высокая густая трава была выше сапога, но не такая зеленая, как на лугу. Временами тропа по одной из сторон обрывалась в пропасть, а с другой ее стороны шелестел густой лес. Местами то и дело возникали разрыхленные полосы. Сержант знал, для чего они – для обнаружения следов лазутчика.

– А где погиб пограничник? – неожиданно задал вопрос сержант.

– Да тут неподалеку. Этот гад во многих местах проходил и к нам, и от нас. Знает всю местность, ямы обходит стороной, чтобы не оступиться и шума не наделать, и нюх у него отменный, чувствует, как пройти, чтоб с нарядом не столкнуться. Не раз выслеживали его, увидев, крикнут: стой, руки вверх! Но он всегда опережал – стрелял из маузера, из любого положения и без промаха. А у нас приказ «взять живым!»

Они еще долго шли молча. Проверили тропу в одну сторону, потом, возвращаясь назаставу, осмотрели кругом еще раз. По возвращении старшина доложил об обстановке начальнику заставы и вышел, а сержант остался и попросил капитана выслушать его.

– Товарищ капитан, – начал он. – Дайте мне возможность изучить все ходки Хасана. Я медведей-шатунов ловил, и эту тварь точно поймаю.

– Расскажи поподробней, – перебил его капитан.

– Обычно я выжидаю момент, когда можно пойти на медведя, встаю за деревом против ветра, там, где шатун должен пройти, и жду. Порой несколько дней так проходит. А как услышу, что медведь идет, поднимаю уши на шапке, выскакиваю из-за дерева и что есть силы кричу. Стрелять-то в бедолагу жалко, а уши на шапке, как у зверя зашевелятся. Медведя словно ветром сдувает, только кучу навоза со страху оставляет. И в тех краях он уже не появляется.

Капитан смотрит внимательно на сержанта, выслушав его смелую прыть. А тот глазом не моргнет, словно ждет, когда начальник согласие даст.

– Хорошо! – ответил капитан. – Дам тебе время. Будешь ходить с напарником, со старшиной. Он пограничник бывалый, если что, тебе поможет.

С этого дня к сержанту прилипло прозвище «охотник». Возвращаясь с очередного обхода границы, он долго сидел за тумбочкой и чертил на бумаге возможные маршруты Хасана: где он может пройти, в какую погоду. Сам мысленно запоминал расположение кустов и деревьев и все рытвины на пути движения. Старшина смотрел на сержанта, цокал языком и приговаривал:

– Ну, охотник! Скоро пойдем в бой?

Лето закончилось, наступила пора осени, на вершинах гор показались небольшие снежные шапки. Листья стали опадать. Сержант пришел к начальнику заставы с просьбой. Пора, мол, отправить его на охоту, может, на несколько дней, и чтоб за это время не волновались о нем. Из всего военного снаряжения сержант взял не автомат, как обычно, а пистолет и наручники. Получив приказ капитана, они со старшиной заступили на охрану границы.

В этот вечер туман поднимался вверх в горы и накатывался волнами на тропу, пограничники скоро исчезли из виду в этой белой пелене. Прошли половину пути, и сержант тихо сказал:

– Теперь я пойду один. А ты замаскируйся и не издавай ни звука. Если меня долго не будет, не тревожься, так надо. А вот на выстрел беги ко мне стремглав! – и сержант растворился в тумане.

Вечер пролетел быстро, наступила холодная влажная темная ночь, даже кусты вблизи были невидимыми, со стороны ушедшего сержанта слышался вой шакалов. Скоро наступила тишина. Старшина знал, что для Хасана это не помеха.

Сержант пристроился неподалеку, за чинарой. Чутье подсказывало ему, что именно тут пройдет нарушитель, и он лежал, словно неживой. Шакалы подошли к его сапогам, понюхали, повыли и ушли. Видимо, что-то им не понравилось.

Утро перешло в день. Сержант ни разу не шелохнулся. Птицы осмелели, стали садиться на него и клевать комаров. Ближе к вечеру туман рассеялся. Видимость была хорошая со всех сторон. И тут послышался слабый щелчок сломанной ветки, а затем едва слышное шуршание опавших листьев. Явно это шел лис в человеческом облике.

Сержант тихо привстал на онемевших ногах, прислонился к чинаре и слился с ней воедино. Когда рядом с деревом поравнялся Хасан, он тихо на ухо ему прошептал:

– Руки вверх! – и приставил дуло пистолета к его голове.

Раздались хаотично-беспорядочные выстрелы в землю, и маузер выпал из рук Хасана. Был он напуган, вращал глазами и дрожал в ознобе. Он не пришел в себя даже когда прибежал старшина, видно, никак не ожидал такого тихого, внезапного оклика. Нарушителя связали, обыскали, только не стали осматривать огромный рюкзак, навьюченный на нем, и так повели на заставу.

Старшина шел, прихрамывая: или ногу подвихнул или отлежал. Он со злобой смотрел на диверсанта, сжимая свои кулачищи, видно, очень хотел двинуть его по темени за товарищей, за друзей погибших. Чувствовалось, что он с трудом сдерживал себя. На заставе они передали задержанного группе автоматчиков, и те своим ходом конвоировали его в комендатуру. В рюкзаке Хасана оказались ценные разведывательные данные.

Начальник заставы был явно доволен выполненным заданием и спросил у уставшего сержанта:

– А как же это ты словил диверсанта?

– Да так же, как и медведя-шатуна, только не кричал, а прошептал в самое ухо – и это подействовало.

В этот вечер старшине и сержанту дали отдохнуть и выспаться вдоволь. А пограничники говорили, что никогда еще не слышали в их казарме такого громкого храпа.

Пока они спали, на заставу пришла телеграмма о награждении их медалью «За отвагу».

Брат

День был зябким и сырым, когда Сержант с Солдатом получили задание дозором проверить тропу в тылу. Тропа шла по краю ущелья, переходящего то в пологий, то в крутой склон, по дну которого когда-то текла бушующая река. Сейас река была спокойной, по обе стороны от нее лежали валуны и мелкие камушки.

Сверху, с возвышенности, можно было наблюдать вдалеке аулы с дымящими, словно курящими трубами, с привычной, спокойной жизнью. Путь к тропе лежал мимо аулов вдоль высохшей реки. Поправив на плече оружие, они услышали далекий раскат грома, доносившийся с вершин гор. Оглянувшись, Сержант увидел темную тучу, оседавшую к подножию горы.

Товарищ Сержант, – обратился Солдат. – В горах гроза и ливень, много воды будет, и скоро она сюда придет!

Раскаты грома доносились все сильнее и сильнее. На дне высохшей речки появились первые ручейки, они разрастались и, журча, убыстряли свой путь вниз по ущелью. Вдалеке, в русле реки Сержант заметил маленькую девочку, перегонявшую с противоположного берега несколько овец. Кричать ей, чтобы осталась на берегу, – бесполезно, она не услышит, стрелять – испугается. Сержант с Солдатом побежали, чтобы предупредить ее об опасности. Но вода прибывала очень стремительно, уже скрыла дно и, грохоча по валунам, приближалась к ним. Часть овец была уже на берегу, а девочка с одной овечкой замешкалась, и их стало уносить течением.

Сержант на ходу отдал Солдату оружие, снял фуражку, сапоги и бросился в бурлящий водоворот. Едва успев, он ухватил девочку и стал пробиваться с ней к берегу. Его било волной, ударяло о валуны, он пытался зацепиться за них, но они были скользкими, и его срывало бурным потоком. Он повторял все снова и снова, крепко держа за руку девочку. Солдат достал где-то длинную сухую корягу и протянул один конец Сержанту. Обессиленный, он уцепился за нее и чудом выбрался с девочкой на берег.

Прибежал испуганный отец девочки. Целует ее, Сержанта обнимает, благодарит. А тот мокрый весь, холод его продирает, устал, а еще надо службу нести, участок проверить.

– Подожди, я тебе переодеться принесу, – предложил отец девочки. – А обратно как пойдешь, здесь же свою сухую одежду и заберешь!

Убежал и быстро вернулся, хорошо, что дом его рядом был. Надел Сержант брюки и рубашку гражданские, а сапоги и фуражку свои – военные. Солдат смеется:

– Ты, Сержант, как бравый партизан.

Прошли весь заданный участок, проверили – все без нарушений. Пришло время возвращаться на заставу. На том месте, где спасли девочку, лежал узелок с сухой чистой одеждой. Переоделся Сержант, все по форме стало, словно никакого происшествия и не было. По возвращении доложил он начальнику о своем приключении и пошел отдыхать.

На следующее утро к начальнику погранзаставы пришел отец девочки и попросил:

– Отпусти на часок Сержанта, вся моя семья хочет видеть брата!

Неверующий

Сержант Неверующий (фамилия у него такая) прослужил четыре года в горах на рубеже Родины. Повидал там всякое: и ночная служба и дневная, в дождь и в снег, то земля на пути обвалится, то снежная лавина накроет, и диверсантов задерживали с риском для жизни, и однополчан-пограничников, попавших в беду, выручали…

– Я свою службу знаю, делаю все по инструкции и по уставу, – говорил он друзьям, ставшим за долгие годы братьями, и поэтому у меня нет ни одного замечания, одни награды.

Близилось время демобилизации, его не покидала одна мысль: либо, как предложил начальник заставы, поступить по рекомендации в офицерское училище и стать военнослужащим, либо начать гражданскую жизнь. Он не мог решить, что ему делать, и все время думал об этом.

Последний месяц сержанту пришлось нести службу в незнакомой комендатуре. Он стоял в охране у шлагбаума, подъехала легковая машина с генералом и офицером. Неверующий, как положено по уставу, представился и попросил их предъявить документы или разрешение на въезд, так как не получал от разводящего старшины указания об их прибытии.

– Какие документы, что за вздор! – возмутился офицер.

– Так требуется по уставу и по инструкции, – четко ответил Неверующий и стал звонить по вертушке разводящему. Но ему никто не ответил. Генерал при этом улыбнулся. А офицер вышел из автомобиля и похлопал по кобуре, вроде бы как пригрозил: «Да я тебя за это!»

– А вот этого делать не положено, не по инструкции, – невозмутимо сказал сержант. – В данный момент вы для меня чужие, указаний на вас нет, поэтому бросайте оружие на землю, и вас, товарищ генерал, это тоже касается.

Офицер хотел было что-то возразить, придерживая руку на кобуре, но Неверующий опередил его:

– Товарищ офицер, не замышляйте больше ничего. У меня тоже есть оружие, и оно стреляет. Бросайте пистолеты.

Когда Неверующий отбросил ногой пистолеты, у генерала улыбка была до ушей, а офицера от злости колотил озноб.

И тут показался разводящий старшина. Он бежал во всю прыть и кричал срывающимся голосом:

– Ма-ши-ну! Пропустить! Пропустить!

Неверующий открыл шлагбаум, и машина с генералом и офицером рванула с места. Еще долго было слышно ее фырканье, но даже среди этого шума можно было услышать отрывки из разговора старшины с сержантом: «Я же все сделал по инструкции!»

На обратном пути поздно вечером автомобиль с генералом остановился возле проопускного пункта, чтобы забрать оружие. Из кобуры генерала выпал маленький листочек бумаги. Он раскрыл его и прочитал: «Товарищ Генерал! Я должен пред вами извиниться, но не могу. Я все делал по инструкции».

– А где же сержант? – поинтересовался генерал у старшины.

– Он на гауптвахте!

– Немедленно освободить и ко мне, – строго приказал генерал.

Неверующий мчался навстречу к командующему, на ходу застегивая пуговицы на гимнастерке и поправляя ремень.

– Товарищ генерал! Сержант Неверующий прибыл по вашему указанию.

– Занятная фамилия у вас, сержант Неверующий. Похвально, что знаете все назубок. Слышал, что хотите продолжать службу. Предлагаю вам быть у меня адъютантом. Все будете делать по инструкции!

Генерал засмеялся, а сержант улыбнулся и ответил:

– Спасибо за доверие! А общаться, если можно, я бы хотел, как на гражданке.

Чемодан

За отличную службу Старшине дали отпуск – десять суток. Он собрал свои скромные вещички, чтобы дома переодеться, и положил их в узелок. Солдаты смеются:

– Товарищ Старшина, несолидно вам вещи в узелке везти. Купите чемодан!

«И правда, – подумал Старшина. – Вещей хоть и мало, но чемодан пригодится, по дороге что-нибудь куплю».

Идти до сельмага было недалеко, спуститься лишь вниз к аулу. На всю окрестность это был единственный магазин. Хозяина на месте не было, вместо него торговала маленькая девочка:

– Мне надо чемодан! – обратился к ней Старшина.

– Да вон возьмите любой, – и она показала на огромное количество чемоданов, стоящих вдоль стены.

Старшина пригляделся и увидел в самом углу единственный черный чемодан.

– Я его беру! – сказал он и взял. – А почему он такой тяжелый?

– Они все тяжелые, – успокоила она его.

Пошел Старшина с чемоданом обратно в часть, руки от тяжести ноют, ноги спотыкаются, сам думает: «Если я туда еще что-то положу, то совсем не подниму».

Приволок его в комендатуру. Солдаты обступили, разглядывают. Всем понравился красивый чемодан, попробовали поднять – тяжелый. «Что же это за такой чемодан?» – решили посмотреть. Открыли его, а там полно денег – и крупными, и мелкими купюрами. Солдаты рты раскрыли, никогда столько денег не видели. Старшина тут же захлопнул чемодан:

– Порадовались и хватит, – схватил его и побрел обратно в сельмаг, на ходу вытирая пот со лба.

Издали он увидел, как хозяин магазина бегает вокруг здания и что-то кричит, хватаясь за голову. Народ собрался, удивленно смотрит на него. Старшина вошел в магазин, все чемоданы были открыты и разбросаны по полу. Хозяин увидел Старшину с черным чемоданом, чуть не плачет:

– Сынок! Деньги принес! А я думал, пропали… Дочку оставил за себя поработать, а она не знала, что деньги держу в чемодане… Я их собираю потихоньку, потом в банк везу… Аул у нас маленький, пока наберем…

– Бери деньги и пересчитай. Если что – я в комендатуре, – облегченно вздохнул Старшина и вышел.

В комендатуре солдаты встретили его с юмором.

– Товарищ Старшина, вы целый день были миллионером, расскажите, каковы ощущения?

Он улыбался.

На следующее утро подъехал мотоцикл с коляской, чтобы отвезсти Старшину на вокзал. Он попрощался со всеми, сел со своим узелком и уже собрался ехать, как вдруг ему навстречу солдат идет, волоком чемодан тащит и кричит:

– Товарищ Старшина, подождите, хозяин магазина велел вам передать!

«Ну, видно, мне никогда от чемоданов не избавиться!» – вздохнул Старшина. Взял его, открыл, а там полно восточных сладостей, фрукты и виноградная чача.

«И как это хозяин догадался, что это то, что мне нужно!» – улыбнулся, взял узелок под мышку, а чемодан в руку:

«И совсем он не тяжелый! Своя ноша не тянет».

Ванильные сухарики

Как-то раз я зашел к приятелю. Он усадил меня за стол и стал угощать чаем. Сам пьет чай и смотрит на ванильные сухарики.

– Хочешь, я тебе расскажу историю про эти ароматные сухарики, – улыбнувшись, предложил он и не спеша, словно ему самому было приятно вспомнить, начал свое повествование.

…После Великой Отечественной войны меня призвали в Советскую армию, в пограничные войска. Служил я на границе три года в звании сержанта. Чем ближе к демобилизации, тем сильнее мне хотелось поесть белых ванильных сухариков, как дома, а на заставе повар за все прошедшие годы выпекал только черный хлеб. И я обратился к старшине, который собирался ехать верхом на лошади в комендатуру, чтоб тот купил мне их в местном сельмаге.

– Товарищ старшина, привезите мне белых ванильных сухариков, – попросил я его.

Он так странно посмотрел на меня и сказал:

– Хорошо, сержант!

Привез аж целых полмешка, дает мне со смешинкой в глазах и спрашивает:

– Тебе хватит, грызунок?

– Так точно! – говорю. – До самой демобилизации достаточно будет.

В тот день я должен был пойти в дозор по пограничной тропе. С утра прошел дождь, и в воздухе стояла сырость. В такую погоду у меня всегда ныла лодыжка, я ее подвернул, когда месяц назад задерживал нарушителя. Врач сказал – со временем пройдет!

Так вот, положил я в карман сухарики и, получив приказ от начальника заставы, пошел, прихрамывая, с напарником-солдатом по знакомой тропе. Идем, похрустываем с ним сухариками, запах от них разносится медовый с ванилью. Я радуюсь, что у меня мечта сбылась, и наслаждаюсь этим. Половину пути прошли, слышу – кто-то позади нас чмокает. Оглянулся я, а это маленький медвежонок за нами топает, видно, сладкие крошки от сухариков нашел, а может, медовый запах привлек его – не знаю. Мы насторожились – где медвежонок, там должна быть и мама-медведица. А малыш смело подошел к нам. Я ему сухарик дал. Он его слопал и еще просит, когда последний схватил – убежал.

Посмеялись мы с напарником и продолжили путь по заданному маршруту.

– Вот если бы медвежью шерсть приложить к ноге, она перестала бы болеть. Так меня бабушка лечила, – сказал напарник.

Вернувшись после выполненного задания, я доложил об увиденном начальнику заставы, а старшина говорит:

– Если в следующий раз встретишь медвежонка, шугани его так, чтобы никогда не появлялся! Он может нечаянно повредить пограничную сигнализацию.

На следующий день нас опять направили в дозор, и я опять взял сухарики. Смотрим, на том же месте, что и вчера, медвежонок крутится. Унюхал нас, встал на задние лапы и заторопился навстречу.

Даю я ему сухарик за сухариком, а сам шерсть расческой счесываю. Ему, видно, это нравится, стоит, урчит, из пасти хруст доносится, слюни от удовольствия капают. Слопал он все, а последний сухарик забрал, наверное маме, и деру дал.

На заставе старшина поитересовался:

– Ну что, сегодня видел медвежонка?

– Да! – отвечаю. – Хотел его шугануть, а он сам убежал.

– В следующий наряд пойдешь в секрет, – предупредил меня старшина. – Мне дано указание начальника заставы подготовить тебя и еще одного солдата к этому заданию. Кстати, это будет твой последний наряд по охране границы. Пришла телеграмма о твоей демобилизации.

В этот день я сделал повязку из шерсти медвежонка и обернул ею ногу. Еще не рассвело, как меня с напарником подняли, и мы, получив инструктаж, при полном боевом снаряжении пошли на указанный нам пост. Сухарики я, как всегда, прихватил с собой.

Место пребывания нашего секрета было самым далеким от заставы. Дойдя до него, мы залегли. Рассвет только пробивался с вершин гор. Луна еще ярко светила, это был первый день полнолуния. Стояла такая тишина, что можно было услышать даже незначительный шорох. Мы сами не двигались, и уж тем более нам было не до сухариков.

Вдруг мы услышали тихое фырканье и рядом показалась маленькая движущаяся фигурка. Это был медвежонок.

– Как он нашел нас? – шепотом спрашиваю напарника.

– А ты же теперь в медвежьей шерсти, как родственник, вот он по запаху и пришел.

И тут медвежонок, освещенный луной, насторожился, шерстка вздыбилась, уши поднялись. В чащобе позади нас что-то зашелестело. Я дал сигнал солдату, чтобы тот отполз в сторону. Из густых кустов вышел нарушитель. Он увидел стоявшего перед ним медвежонка, оторопел, оглянулся назад, а там неизвестно откуда появилась медведица и зарычала. Диверсант от испуга встал, словно статуя. Тут и мы с напарником выскочили, один с правой стороны, другой с левой и связали его. Нарушитель глазами хлопает и, заикаясь, лопочет:

– Никогда не думал, что теперь границу с медведями охраняют.

Все сухарики мы оставили медведям и повели задержанного на заставу.

Будучи уже дома, я получил письмо от старшины. В нем он писал, что однажды сам принес ванильные сухарики на тропу, где мы впервые встретили медвежонка. Медведица стала поедать их, а медвежонок так и не притронулся, все бегал вокруг, заглядывал в кусты, нас искал.

Мой товарищ помолчал, а потом, вздохнув, промолвил:

– А у меня от шерстки медвежонка лодыжка вскоре перестала болеть.

Следопыт Борька

Однажды маленький дикий кабанчик вышел из чащи, забрёл на пограничную заставу и остался там, довольный, что его прикармливают. Пограничники назвали лесного приблуду Борькой.

Маленький гость на звонких копытцах очень привязался к одному сержанту, так как тот чаще других пограничников навещал его и угощал всякими разностями. Когда он долго не приходил, Борька, хрюкая, бродил по заставе в поисках своего друга. Где бы ни был Сержант, кабанчик его находил и неизменно получал кусочек сахара.

Борька увязывался за Сержантом и тогда, когда тот в составе наряда шёл на охрану участка границы. Кабанчика гнали прочь, но безрезультатно. Борька хитрил. Переждав немного, он шёл следом, на расстоянии, тихо, незамеченным, а возвращался на заставу уже вместе с Сержантом, довольно цокая копытцами. Думали-гадали пограничники и решили закрыть кабанчика в загоне, чтоб никуда оттуда не убегал.

Как-то в ночь Сержант получил очередное задание по охране участка границы. Путь его лежал мимо загона. Пограничник позвал Борьку и протянул тому кусочек сахара, но кабанчик лежал, не шевелясь, и не поднимая головы. Спит, наверное, подумал Сержант и, оставив сахар, с напарником-солдатом отправился на службу. Пришли они на место и залегли неподалёку от узкой тропинки над оврагом. Ночь была тёмной, даже кусты вблизи скрылись во тьме. Слышно было только пение цикад да изредка откуда-то издалека раздававшийся вой шакала. Вдруг что-то тёплое уткнулось в нос Сержанту и радостно хрюкнуло ему в ухо. Надо ли говорить, что это был Борька!

– Тихо, – прошептал Сержант.

Борька лёг рядом и замолк…

Где-то треснула ветка, кто-то осторожно шёл с сопредельной территории. Сержант с напарником тихо разошлись по сторонам, окружая незваного гостя. Захват нарушителя был стремительным. Неизвестный даже не успел достать оружие (а оно у него, как позже выяснилось, было) и сдался без сопротивления.

Не прошло и нескольких минут, как вдруг, громко визжа, так, что по всему оврагу раздалось звонкое поросячье эхо, Борька кубарем бросился в кусты. Оказалось, там прятался второй нарушитель! От неожиданного поросячьего визга он сорвался в овраг и, падая, выронил пистолет. Задержали и его – двухметрового верзилу.

Уже рассветало, когда наряд повёл задержанных на заставу. Нарушители со связанными руками и с поникшими головами шли, часто оглядываясь назад – на идущего за ними «следопыта с пятачком». Борька держался важно, точно знал, какой подвиг он сегодня совершил.

После этого случая на очередном совещании пограничников заставы единогласно было решено оставить кабанчика-следопыта на полном довольствии.

Ушастик

Проходя мимо аула, к пограничникам пристал щенок. Они его гнали веткой, грозили камнем, но он настырно шел за ними, спотыкаясь и падая от слабости. Один из солдат взял его на руки. Щенок вмиг облизал его лицо. Солдат прижал к себе теплый комочек, тот был кудрявый и белый, как барашек, и вилял куцым хвостиком. Старшина, увидев щенка, строго сказал:

– Отнеси туда, где взял! У нас нет загона для овец, у нас овчарня.

Взял солдат щенка под мышку и пошел с ним по той же тропе назад. Оглянулся, не видит ли старшина, свернул с тропы и зашел в сруб, служивший для всех баней. Сделал там подстилку из ветоши, положил щенка и строго-настрого приказал:

– Сиди тихо, не скули. Это твое место!

С этого дня все солдаты на заставе, у кого было личное время, заходили в баню – покормить щенка и поучить его пограничной премудрости. Вскоре щенок вырос в крупную лохматую собаку с длинными ушами, отчего и получил прозвище Ушастик. Всем солдатам доставлял он радость, и они забавлялись, наблюдая, как он играет со своими ушами.

Старшина знал о солдатских проделках, но молчал, только хитро улыбался и к собаке не подходил. Видно, надеялся, что скоро она всем надоест и тогда можно будет от нее избавиться.

Как-то раз подняли заставу «в ружье» – границу перешел нарушитель. Опытный оказался бандит, имитировал, будто медведь прошел, оставил след на пути. Видно, хотел запутать всех. Часть пограничников перекрыла границу, а старшина с напарником побежали коротким путем через ущелье наперерез нарушителю. Почувствовал бандит, что пути вперед нет, бросился обратно к границе, но там его уже ждала засада, которая и скрутила его.

Привели нарушителя на заставу. Все пограничники в сборе, только старшины и его напарника нет. Заволновались все. Тут Ушастик откуда-то взялся, фуражку в зубах держит, скулит, задом пятится, за собой куда-то зовет. Поняли, что с сослуживцами что-то случилось, пустили наряд вслед за Ушастиком, а он бежит и оглядывается, не отстает ли кто. Скоро увидели старшину. Он лежал на земле – в ущелье скатился валун и придавил ему ногу. Напарник-солдат руками и плечом из последних сил удерживал валун, который в любую минуту мог сорваться. Освободили старшину. Ушиб оказался небольшим. Встал он, обнял солдата, поблагодарил за помощь, затем оглядел всех пограничников, увидел Ушастика, подозвал к себе, погладил по холке и сказал:

– Сегодня дайте Ушастику полную миску мяса с сахарной косточкой и поселите его в овчарню.

А Ушастик почесал нос и подумал: «Хорошо, что я по запаху научился след находить».

Письмо

Сержант, прослужив три года, знал всех солдат в своем отделении. И не только, как они служат, а даже как обстоят дела у них дома, на гражданке.

Однажды он заметил, что ефрейтор Хабибулин замкнулся, хотя раньше всегда был жизнерадостен и привычка у него была, здороваясь с любым солдатом, весело хлопать его по плечу, приговаривая: «Привет! Привет!»

В этот день Хабибулин, расталкивая всех солдат, кинулся первый к почте, но, опять не получив письма, молча отошел в сторону. Сержант хотел поговорить с ним, но его срочно направили в комендатуру для инструктажа. «Вернусь, поговорю», – решил он.

В комендатуре, закончив все дела, и перед возвращением на заставу, Сержант зашел в дежурную часть и спросил, есть ли для них корреспонденция.

– Да, есть одно письмо, – ответили ему. – Мы его отправим через неделю со следующей почтой.

Сержант ненароком взглянул на конверт – адресат был Хабибулин.

– Я заберу его! – и, положив письмо в фуражку, плотно надел ее на голову.

С напарником-солдатом они выдвинулись в путь. Дорога на заставу проходила мимо обрывов, оврагов, и чем выше они поднимались, тем хуже становилась погода. Неожиданно шквальный ветер сорвал с Сержанта фуражку и отнес ее вниз по склону. Тот кинулся было за ней, но остановился – она вместе с письмом лежала на большом валуне на краю обрыва.

– Товарищ Сержант, – говорит Солдат, – фуражку опасно доставать, можно сорваться. Оставьте ее здесь!

– Мне нужно только письмо, – ответил Сержант. – Вот достать бы веревку!

Решение пришло неожиданно. Сержант снял с себя брюки, один конец штанины отдал Солдату, за другой сам ухватился и полез вниз. Сапоги опору ищут, камни из-под ног летят. Ниже и ниже спускается. Брюки натянулись. Солдат уже с трудом удерживает Сержанта. Осталось рукой до фуражки дотянуться. Тут брюки треснули и разорвались посередине, только на ремне удерживаются. Сержант успел схватить фуражку, другой рукой зацепился за край обрыва и вылез. Пот со лба вытирает. Надел каждую штанину по отдельности, сапоги натянул, конверт за пазуху положил и бодро сказал:

– Теперь ветер мне не страшен, пусть продувает, так быстрей до заставы дойдем!

На заставе Сержант доложил начальнику, что с ним произошло. Получил от него взбучку. А вот солдаты смотрели на Сержанта с уважением. Хабибулина было не узнать. Он опять весело хлопал по плечу встречающихся солдат и приговаривал: «Привет! Привет!»

– Товарищ Сержант! – с радостной искринкой в глазах встретил он его. – У моих родителей родился сын, значит, мне братик. Я решил, пусть его назовут, как вас, – Паша. У мусульман это имя генеральское. Вырастет, будет генерал пограничных войск.

Джигит

Ефрейтора Петрова вызвал начальник заставы и озадачил:

– Надо старому Хасану дом починить. Старик нам во многом помог, пришло время и ему добро сделать. Ты, я знаю, до службы плотником был, значит, тебе и карты в руки. Как раз за две недели до своей демобилизации всё и сделаешь.

В этот же день Петров пришел к Хасану и сразу приступил к работе. Обтёсывает бревно и чувствует, что кто-то за ним наблюдает. Подошёл хозяин, смеется:

– Это дочь моя младшая любопытничает, невеста уже. Жениха ей пока подыскиваю. Может, наконец внука мне родит – джигита. У меня ведь ещё две дочери есть, но у обеих девочки… Гуля, подойди!

И тут у Петрова замерло сердце – перед ним предстала настоящая красавица: смуглая, с чёрными, как вишенки, глазами, с блестящими, как воронёная сталь, волосами, заплетенными в аккуратную косу.

С того момента ефрейтор не сводил с Гули глаз. Да и она часто бросала на него свои быстрые, как молния, взгляды.

Две недели пролетели быстро. Петров познакомился с Гулей поближе и не хотел уезжать, и ей тоже хотелось, чтоб он продолжал работать дольше. В последний день пограничник решился на признание.

– Гуля! – с дрожью в голосе сказал он. – Я тебя очень люблю! Поверь. Но через два дня я увольняюсь в запас и должен уехать. Если ты ко мне неравнодушна, приходи на чайную плантацию, я буду тебя там ждать. Уедем вместе!

Хасан, заметив, что дочь долго разговаривает с ефрейтором, позвал её домой и плотно закрыл дверь.

Через два дня, когда Петров пришёл на плантацию, девушка уже была там. Глаза её были красными, и слёзы стекали по щекам.

– Почему ты плачешь?

– Я не простилась с отцом, – всхлипнула она.

Петров нежно обнял невесту, как мог, успокоил. Накинул на неё свой бушлат, усадил на лошадь, и они двинулись в путь. Дорога шла мимо Хасанова дома. Старик стоял на крыльце. Он махнул рукой, прощаясь со знакомым, но не признав в сопровождавшем его всаднике свою дочь. Он узнал о её бегстве только вечером.

– Пепел на мою голову! – воскликнул Хасан. – Какой позор! Надо мной все соседи смеяться будут!

После того дня старик загрустил и замкнулся. Через неделю он получил письмо от сбежавшей дочери, но разорвал его, даже не прочитав. Все последующие письма постигла та же участь.

Прошло полтора года, и Хасан получил толстое заказное письмо. Он долго держал его в руках, вертел, нюхал, а затем всё же вскрыл. В почтовом отправлении было письмо, деньги и фотография красивого, крепкого черноволосого малыша.

«Папа, – прочитал Хасан, – это твой внук! Ты ведь так ждал его. Мы тебя любим, прости нас и приезжай в гости!»

Счастливый старик схватил фотографию и с радостным криком помчался по саклям:

– Слушайте все! Смотрите! У меня есть внук, настоящий джигит!

Все улыбались и поздравляли счастливого деда.

Прачка

Группа прошла лишь половину горного пути, когда пошел небольшой снег.

– Дойдем до сторожки и там отдохнем, – предложил Сержант группе пограничников, состоящей из четырех новобранцев и прачки. Все они поднимались на заставу впервые.

Вскоре, уставшие, они дошли до небольшой, застеленной соломой сторожки, разместились и облегченно вздохнули.

– Тридцать минут отдыха – и подъем! – предупредил Сержант.

За это время погода резко изменилась, легкий снежок превратился в буран и засыпал все вокруг белым покрывалом. Сержант задумался:

«Если остаться здесь пережидать, буран неизвестно когда кончится и может засыпать сторожку совсем, так как они между гор. Опасно. Обратно возвращаться тоже нельзя, можно поскользнуться и угодить в ущелье. Путь один – вверх на заставу!»

Сержант оглядел всех, кто как одет: новобранцы были в теплой форме, а вот прачка в тонкой шали, пальто до колен, ботинки легкие… Не долго думая, снял он с себя маскхалат, валенки и протянул все прачке. Затем снял с головы ушанку, надел ее на ногу и крепко обмотал портянкой. Новобранец предложил ему свою ушанку, и он закрепил ее на другой ноге. Прачка отдала солдату шаль, а сама накинула капюшон от маскхалата. Сержант оглядел всех еще раз, поднял воротник и спокойно сказал:

– Теперь пошли! Держитесь за мной и друг за другом.

И он, не спеша, следуя только ему одному ведомой интуиции, двинулся вперед, во мглу, нащупывая тропу. Прошли совсем немного, как вдруг, громко шелестя, с горы сполз мягкий пушистый снег и засыпал всю группу по пояс. Сержант подождал, пока все выберутся, пересчитал и спросил:

– Готовы идти дальше?

– Да! – сказали все, кроме испуганной прачки.

И они двинулись вперед, пробиваясь сквозь толщу снега руками и ногами, не останавливаясь ни на минуту. Времени, казалось, прошло много, а продвинулись они совсем мало. Вдруг за облаками послышался выстрел.

– Вот к нам и подмога идет, – успокоил всех Сержант.

Вскоре к ним пробился наряд пограничников и повел всех на заставу по только что протоптанной тропе.

Новобранцы после обеда заснули богатырским сном. Сержант лежал на койке, а прачка сидела возле него и растирала ему спиртом ноги от пяток до колен.

– Вот так удовольствие мне сегодня досталось за многие годы службы, – улыбался он. – И ноги помассировали, и спиртом дали надышаться, да еще и с девушкой симпатичной познакомился.

Засыпая, Сержант услышал, как прачка сказала:

– Меня зовут Катя!

Сережа-барабанщик

Сережа каждый год ездил к дедушке с бабушкой в крестьянский хуторок неподалеку от границы России – поближе к южному теплу.

Вот и на этот раз, закончив четвертый класс школы, он отправился к ним на все лето. Бабушка радостно его встретила, стала хлопотать, чтобы накормить чем-то вкусненьким и дать ему отдохнуть с дороги. Сама между делом расспрашивала, как живут родители, а потом стала рассказывать о своей жизни.

– Дедушка твой сейчас на пенсии, хозяйством занимается, а раньше-то был в пограничном оркестре, играл на барабане.

Сережа очень заинтересовался новыми для него подробностями. Он думал, что дедушка просто военный, и гордился этим, а тут оказалось, он еще и барабанщик. Сережа уже не захотел отдыхать, решил дождаться дедушку. Как только тот пришел, Сережа с радостью кинулся ему навстречу.

– Здравствуй, дедушка! – и сразу попросил: – Научи меня играть на барабане!

Дедушка засмеялся:

– Для кого ты будешь здесь играть, для коровы? Буренка по лугу пойдет, а ты за ней с барабанной дробью?

– Да я для себя хочу научиться, может, и бабушка послушает.

– Вот сарай починю и что-нибудь придумаю, – хитро прищурился дедушка.

Через несколько дней бабушка говорит Сереже:

– Внучек, иди в сарай, там тебя ждет барабан! – и, как дедушка, хитро прищурилась.

Сережа опрометью помчался туда, вбегает в сарай, а там дедушка палочками жонглирует, блестящими, пахнущими свежеобструганным деревом. Видно, он только что их сделал.

– Ну вот, Сережа, давай учиться играть на барабане.

Сережа оглядел весь сарай – где же барабан? Но кроме коровы в углу ничего не увидел.

– А где барабан-то? – спросил он.

– А вот он! – и дедушка палочками указал на металлическую кастрюлю с двумя ручками по бокам, перевернутую вверх дном.

Сережа было расстроился, что над ним подшутили. А дедушка взмахнул палочками, ударил по кастрюле и заиграл: лихо, громко, выбивая дробь, то часто, то медленно. Сережа от восхищения запрыгал и руками захлопал. Буренка замычала, видно, ей тоже понравилась такая игра на барабане.

– Вот эта дробь: всем отдыхать! – сказал дедушка и застучал.

– А это: шагом марш! – и кастрюлька зазвенела ритмичным звучанием.

– Это тревога! – и палочки ударили по кастрюльке, так что она загудела, будто гром прошел.

В дедушкиных руках палочки не переставали подпрыгивать вверх-вниз, издавая звуки, то приятные, то волнующие. И Сережа перестал обращать внимание на то, что это была обыкновенная кастрюля.

– Научишься играть, купим настоящий барабан. А пока трудись вот на этом, – сказал дедушка и надел на шею Сережи лямочку, на которой была закреплена за ручки металлическая кастрюля.

С этого дня Сережа старательно учился всем премудростям игры на барабане и, выходя на луг, где паслась корова, отбивал палочками по кастрюльке дробь. Буренке вроде бы это тоже нравилось, когда он решал передохнуть, она смотрела на него и, казалось, говорила: «Продолжай играть, я жду-у!»

Однажды мимо хутора прошла большая группа пограничников. Они изредка устраивали военные учения там. Дедушка, сказав, что быстро вернется, ушел с бывшими сослуживцами.

На следующий день Сережа встал рано утром. Бабушка готовила завтрак. Дедушка еще не вернулся, и Сережа решил сам вывести Буренку на луг. Вокруг стоял густой туман, и корова сразу растворилась в нем. Пытаясь идти за ней по шороху травы, он услышал вдалеке незнакомую речь, видно, Буренка кого-то потревожила. Сережа тихо подошел поближе и увидел людей с оружием и с большими тюками, осторожно идущих в его сторону.

Сережа слышал от дедушки, что через границу могут пройти контрабандисты. «Так это плохие люди. Они могут неожиданно напасть на солдат и на дедушку», – догадался он и помчался к сараю, где оставил свой барабан. Сережа бежал так быстро, что не заметил, как у него с ноги соскочил сандалик.

Схватив палочки, Сережа что было силы застучал по металлической кастрюльке: «Тревога! Тревога!» По всему хутору от края до края раздалась его громыхающая дробь. Все услышали ее. Даже вороны взлетели и тревожно закаркали. А Сережа все бил и бил палочками по барабану. Вслед за этим послышались выстрелы. Раздались взрывы. Кругом все задрожало. Разнеслись громкие крики. Сережа спрятался в сарае.

Когда все затихло, он вышел. Пограничники и дедушка уже вернулись, все бросились к нему, поздравляют за смекалку, за смелость, хвалят:

– Ты настоящий барабанщик! Мы сразу поняли сигнал тревоги. Нарушителей границы мы обезвредили благодаря тебе!

Сережа прожил все лето с дедушкой и бабушкой. Перед самым отъездом к нему пришел почтальон с большой посылкой. Открыв ее, Сережа увидел настоящий барабан с палочками и надписью: «Юному защитнику Отечества от пограничников и от дедушки».

Глаза

Проезжая транзитом на поезде мимо города, где жил мой закадычный школьный товарищ Николай, я решил на часик заглянуть к нему. Он встретил меня на пороге и очень обрадовался. А я только вошел, заметил на стене большую картину.

Вначале я увидел на ней глаза, большие черные, в глубине которых светился теплый огонек, и казалось, что они внимательно смотрят на меня. Это была девушка в белом халате врача. Нижнюю часть лица, ее рот и нос, закрывала маска. У нее были пышные длинные волосы с прямым пробором, собранные на затылке в большой пучок. Голова ее склонилась, видно, осматривала пациента. Даже в таком виде она была красива. И у нас с Николаем завязалась беседа об этой странной, как мне показалось, картине.

– Эта картина завоевала премию на выставке, – похвалился он. – Предлагали большие деньги, но я ее не отдал. Картина дорога мне, как память моей молодости и любви. Могу поведать ее историю, если интересно, – многозначительно проговорил Николай.

…После окончания средней школы меня призвали в армию. Служил я в погранвойсках в горах Аджарии вдоль турецко-советской границы. Я не стану тебе много рассказывать о буднях пограничников, только скажу вкратце, как говорили мне старослужащие, что раньше в тех местах, где я служил, давали знак альпиниста за сложность и трудность преодоления местности. Чтобы пройти по всему охраняемому участку границы – сначала идешь и поднимаешься в гору все выше и выше, а затем спускаешься столько же вниз к заставе, и так почти каждый день. Были случаи, когда задерживали нарушителей и диверсантов. Однажды схватили мы матерого бандита, да он успел выстрелить из пистолета, и пуля, отрекошетив от валуна, попала мне в челюсть.

Отправили меня в отряд в госпиталь на лечение. И там я сразу встретил эти глаза, что на картине. Лица полностью я не видел, мешала маска. Руки врача стали вытворять чудеса с моей челюстью: то осматривали, то рентген делали, то вырезали что-то, то зашивали. Боли я совсем не чувствовал, видел только огромные глаза. Вначале в них была бездна грусти, а потом, когда я пролежал несколько дней, в них появился блеск. И я набрался храбрости сказать врачу:

– Гульчатай, открой свое личико? (вспомнив фразу из фильма «Белое солнце пустыни»).

А она мне в ответ:

– Я врач, Карина!

Каждый раз, когда она появлялась в палате или я шел к ней на перевязку, я хотел увидеть ее без маски, но как-то все не получалось, – и Николай, вздохнув, продолжил: – Я влюбился в ее глаза, мне нравилась ее походка. Она шла, как будто плыла, как кораблик во время штиля.

Перед выпиской проверили меня еще раз на рентгене и поздравили с выздоровлением. Я поблагодарил и попросил разрешения на прощание вместе с врачом Кариной сфотографироваться. Карина отказалась, а меня на фоне окна и белоснежной палаты запечатлели на пленку. В этот день я заметил, что глаза врача светились ярче, чем раньше.

Мне повезло – на несколько дней меня оставили в отряде: знали, что я умею рисовать, и попросили написать несколько плакатов – выдержки из присяги.

Я был счастлив, что смогу увидеть эти глаза еще раз. Казарма находилась как раз напротив здания госпиталя. Встав рано утром со всеми солдатами по команде старшины: «Подъем!», я приступил к работе. Быстро написал и повесил над козырьком казармы плакат со словами: «Карина, я тебя люблю!» Я видел, как в окне госпиталя оживленно мелькала женская фигура. Но тут мою радость заглушил грозный голос старшины:

– Снять писанину и в наряд вне очереди! – а потом, видно, сам понял, что любовь – вещь коварная, и прочеканил: – Иди за казарму, чтоб никто тебя не видел, и там пиши, рисуй, сколько хочешь.

Мне оставалось полгода до демобилизации. При каждом удобном случае, если кто-то отправлялся с заставы в отряд, я отсылал весточку Карине, поздравляя ее с праздниками или просто напоминая о себе, и обязательно в конце добавлял: «Не забуду эти глаза. Жду встречи!»

Демобилизация принесла в мою жизнь много забот. На гражданке я закончил художественную военную академию и в какой-то момент даже забыл о Карине, пока не нарисовал вот эту картину о своих военных буднях, которые навсегда остались в моей душе.

Однажды выставку, где были и мои картины, посетила группа врачей, прибывших в столицу из разных городов для повышения квалификации. Одна из посетительниц долго смотрела на мою картину, видно, почувствовала что-то знакомое, потом вынула из записной книжки фотографию на фоне белоснежной палаты и спросила экскурсовода, не этот ли художник писал ее.

В этот момент я рядышком оказался. Видно, от судьбы никуда не уйдешь. Смотрю на ее глаза – те самые! Подошла она ко мне, ладошкой по шраму на лице провела, глаза ее огромные загорелись такой теплотой, казалось, сейчас искры из них вылетят… – и тут Николай замолк.

– А что дальше произошло? – поинтересовался я, но увидел, что в комнату вошла женщина.

Красота ее была сравнима с красотой греческой богини, а глаза – с глубиной черной ночи, в которых светилась луна.

– Вот и жена моя, Карина, – счастливо засмеялся мой приятель.

Демобилизация

Начальник заставы разрешил пограничникам пострелять из ракетницы в честь демобилизации Старшины, который гордо стоял на плацу в красивой парадной форме со значком «Отличный пограничник» на груди. Другие ордена он не стал надевать в дорогу, решил, что сделает это дома.

– Мне так не хочется с вами расставаться, – сказал он пограничникам. – Вы для меня стали как родные.

Лихо вскочив на лошадь и не оглядываясь, чтобы никто не увидел его расстроенное лицо, двинулся в путь по тропе. Он впервые был налегке: только баул с вещами и никакого оружия, что было совсем непривычно для него. Даже лошадь, привыкшая к нему за время службы, казалось, косо поглядывала.

Дорога в комендатуру петляла, как змея, то пропадая, то возникая вновь среди горного массива. Старшина с верху горы заметил одинокого странника, скрывшегося за скалой. «Наверно, местный, из аула», – подумал он и, похлопав по крупу лошадь, поехал побыстрее.

Вскоре он увидел незнакомца. Казалось, что тот ждал его. Это был офицер вооруженных сил.«Странно, – подумал Старшина. – Офицер, без напарника, форма чистая, без пылинки. Наверно, переоделся».

– Здравия желаю, товарищ офицер! – поздоровался он. – С какой заставы?

Незнакомец неожиданно выхватил из-за спины пистолет с глушителем и выстрелил в него. Старшина упал с лошади. Нарушитель пнул его ногой, убедился, что не движется, бросился к лошади и вскочил на нее. Лошадь, привыкшая к своему хозяину, резко встала на дыбы. Незнакомец не удержался, рухнул на землю, ударился головой об камень и остался без движения.

Старшине повезло – пуля угодила ровно в нагрудный знак и по касательной прошла немного в грудь. Превозмогая боль, он подполз к нарушителю, взял пистолет, открутил глушитель и выстрелил три раза, что означало «тревога!». Громкое эхо раздалось по всему ущелью.

Нарушитель пришел в себя, когда уже подоспела группа захвата. Лошадь стояла возле него, возмущенно топая копытом.

Старшину положили в лазарет. Утром к нему пришли пограничники, окружили его:

– Ты же сказал, что не хочешь с нами расставаться, вот мы все и пришли! – смеялись они вместе со Старшиной.

Мышка-царевна

На пограничную заставу пришло пополнение – трое солдат из школы младшего сержантского состава. Старшина построил их в ряд и скомандовал:

– Представиться по фамилии!

– Иванов, Сидоров! – отчеканили двое, а третий, увидев бабочку, удивленно воскликнул:

– Аполлон?!

– Это что – фамилия у тебя такая? – переспросил его Старшина.

– Никак нет! Это бабочка редкая. Я учился в биологическом институте, правда, не закончил еще, в армию призвали. Но кое-что о насекомых знаю.

– Так, может, и про муху знаешь, что села мне на нос? – сердито отреагировал Старшина и хотел уже прихлопнуть муху.

– Не надо этого делать! – догадался о его намерении солдат. – Это муха-жужелица, издалека прилетела сюда, очень редкий вид!

Старшина, конечно, муху отогнал и, приняв серьезный вид, скомандовал:

– Если ты такой образованный, будешь старшим в отделении. Завтра каждый из вас пойдет в дозор, знакомиться с пограничным участком, а сейчас – все шагом марш отдыхать в казарму.

Как только наступило утро и солнце осветило вершины гор, Петров (это была фамилия будущего биолога) облачился в военное обмундирование, взял боевое снаряжение – автомат с патронами – и, получив от начальника заставы приказ по охране границы, вместе со Старшиной пошел изучать территорию.

Идет Петров по узкой тропе следом за Старшиной, а она то вверх резко поднимается, то вниз спускается и все время с поворотами, то налево, то направо. Сапоги от росы влагой покрылись. Ему все интересно – увидит незнакомую букашку, остановится, посмотрит, дальше идет, путь и местность запоминает. Дошли до заданного участка и повернули обратно. Теперь первым пошел Петров, а за ним Старшина – наблюдает, как напарник местность запомнил и не заметил ли что подозрительное.

И тут младший сержант наклонился над травой и что-то поднял. Это была обыкновенная мышь без признаков жизни.

– Брось ее! Зачем она тебе нужна? – удивился Старшина.

– Мне кажется, это горная редкая мышка, еще живая, – взволнованно отвечает Петров. – Ее можно реанимировать, попробую вылечить и отпущу. Я видел, как ее потрепала лиса, заметив нас, она дала деру.

– Молодец, наблюдательный, – одобрил его Старшина, а младший сержант положил мышку в карман шинели и тоже двинулся в сторону заставы.

Придя в дежурное отделение, они доложили начальнику о результатах проверки границы и про мышку. Капитан ничего не сказал, словно не слышал, только скомандовал:

– Почистите оружие, и у вас есть личное время!

Солдаты, узнав, что Петров притащил из наряда мышь, встретили его с восторгом. Мышка, видимо, отошла от испуга и смотрела на всех из кармана шинели своими огромными черными глазами и никуда не собиралась бежать. Младший сержант дал ей на ладошке немного воды, затем кусочек сыра. Она съела его, затем вылезла, села на ладонь, посидела немного и юркнула опять в карман.

Скоро мышка совсем осмелела и разрешала всем однополчанам себя покормить, но в руки никому не давалась, кроме Петрова. Через некоторое время он решил выпустить ее на волю. Солдатам было жалко расставаться с этой забавой, но он дал слово Старшине подержать ее до тех пор, пока не вылечит. И, отойдя немного от заставы, вытащил мышку из кармана, опустил на землю и слегка постучал веточкой, чтобы она убежала.

Вернувшись на заставу, он снял шинель и повесил на вешалку, где были шинели остальных сослуживцев. Сел на табуретку и почувствовал, что сожалеет, что мышку отпустил. Да и товарищи-солдаты не одобрили его решения. И вдруг по всей казарме раздался оглушительный хохот и восторженные крики.

– Петров, сержант! Твоя пациентка домой вернулась!

И точно: из кармана его шинели наполовину высунулась пушистая мордочка с растопыренными ушами, и казалось, что она улыбается.

С тех пор она стала жить на заставе и всем разрешала себя погладить, но домиком своим она считала карман шинели Петрова. Солдаты, шутя, отнесут шинель в другое отделение, а мышка ее найдет и на свое местечко в карман спрячется. Иногда ее замечали спящей даже на подушке рядом с Петровым.

«У Ивана в сказке была лягушка-царевна, а у меня мышка-царевна!» – говорил он.

И мышку прозвали «царевна». Она бегала по всем помещениям и вокруг заставы. Петров боялся, что ее ненароком цапнут служебные собаки, и поэтому подходил к каждой из них, показывал мышку, приговаривая: «Это наша царевна, она здесь с нами живет, ее не обижать!»

Удивительно, но никто из собак, казалось, не замечал мышку, хотя она часто пробегала мимо их еды и плошек с водой.

Однажды на заставу прибыло высокое начальство проверить, как несут службу пограничники. Тут мимо пробежала мышка. Полковник как закричит:

– Животных развели, безобразие!

– Никак нет! – отвечает Старшина. – Это наша царевна-мышка, – и рассказал ему всю историю. Полковник посмеялся, но предупредил:

– Чтобы ее тут больше не было.

Солдаты и Старшина пренебрегли распоряжением начальства, мышку оставили, но стали прятать, когда прибывало высшее руководство.

Служба у Петрова шла зимой и летом – границу охраняли, нарушителей задерживали. Зимой он ходил в наряд в шубе и царевну с собой не брал. Она оставалась в кармане его шинели или искала его по всей заставе. Когда же приходила весна, мышка, словно чувствуя, что теперь все время будет с Петровым, радостно попискивала.

Однажды сержанту Петрову, который был уже повышен в звании, пришлось идти на охрану границы вместе со Старшиной. Им нужно было пройти по тропе, пробитой в отвесной скале. Отрезок пути был короток, но опасен – с высокой горы иногда сходили каменные обвалы. Старшина дал указание проходить это место каждому по отдельности. И тут мышка неожиданно запищала, да так громко, что Старшина, который уже было пошел, вернулся.

– Что случилось? – раздраженно спросил он.

И в этот момент голос его заглушил сильный грохот – камни летели с вершины горы и падали на тропу, ударяясь, подскакивали, словно мячи, и исчезали в бездне.

– Спасла ты нас, царевна! – облегченно вздохнул Старшина, когда все затихло и они продолжили путь.

За четыре года службы в погранвойсках Петров повзрослел, возмужал, за отличные успехи в службе получил звание старшего сержанта. А мышка стала большая, шерстка у нее поседела, все, кто ее встречал, обязательно старались погладить.

В день демобилизации Петрова Старшина выдал ему новую солдатскую форму, в том числе и шинель. Он стоял на плацу перед однополчанами в начищенных ваксой сапогах, в шинели со сверкающими пуговицами и в ярко-зеленой фуражке на голове. Довольный собой, он полез в карман шинели достать мышку и попрощаться вместе с ней со всеми пограничниками, но царевны на месте не оказалось. По выражению лица старшего сержанта все на плацу догадались, что мышки нет, и кинулись ее искать. Скоро принесли. Она крепко спала в кармане старой шинели. Знала, что без нее хозяин никуда не денется. Тогда Петров снял новую шинель и накинул на себя старую вместе с подружкой-царевной.

Провожали его на гражданку всей заставой, просили, чтобы писал, как устроится, о себе и о мышке.

Афганская дружба

В тот день стояла ясная, солнечная погода. Николаю было радостно на душе оттого, что он закончил с отличием школу и теперь его заветная мечта стала еще ближе – скоро он поступит в институт и станет профессиональным геологом. Размышляя о будущем, он услышал, как в школьном радио замолчала музыка, и через несколько минут голос диктора сообщил:

«Афганский народ просит помочь защитить его от бесчинства моджахедов, устанавливающих свои порядки в их стране, которые неизбежно дойдут и до приграничной с СССР территории».

Он знал от родителей и из литературы, как много пришлось пережить нашей Родине во время нашествия на нее фашистской Германии. Да и после войны страну еще долго восстанавливали от ее последствий. В то время при разминировании снаряда погиб его отец. Николай, не раздумывая, решил пойти на защиту афганского народа.

В военкомате, куда он пришел, уже стояла очередь из молодежи призывного возраста. Их всех оформили как добровольцев на военные сборы. Выезжать нужно было завтра. Дома он сказал матери, что уходит защищать афганский народ от врага.

– Как это ты так сразу решил, Коленька? – запричитала мать. – Ну хотя бы посоветовался, поговорил со мной и с Катей.

Эта новость быстро облетела весь дом, и Катя скоро прибежала. Она жила в соседнем подъезде, и они уже несколько лет дружили.

Мать молча стала собирать ему вещи в дорогу: теплые носки, свитер, куртку отца… и все смотрела, смотрела на него. Она всегда радовалась, что сын растет честный, добрый и будет ей в старости хорошим помощником. Она не хотела его потерять, а на войне все может произойти.

В эту ночь мать не спала. Катя с Николаем сидели на кухне за чашкой чая, так и не притронувшись к нему, как обычно, беседовали и решили: она будет ждать его и свадьбу сыграют, когда он вернется с военной службы.

Провожали Николая всем домом. Он обнял мать, поцеловал ее, потом Катю и прыгнул в машину, где сидели уже несколько смеющихся безусых новобранцев – будущих бойцов. И они тронулись в неизвестность. Мать перекрестила удаляющуюся машину и долго смотрела вслед, пока они не скрылись из виду.

Сын писал каждый месяц. Писал, что служба у него интересная, удается даже походить по горам, где он собирает камешки – попадаются очень интересные экземпляры. И ни слова о войне с моджахедами. Мать и Катя догадывались, он пишет так, чтобы их не расстраивать. А потом вдруг замолчал и ни одной весточки. Весь год не давал о себе знать. Эта тишина их пугала.

Однажды мать Николая сидела на лавочке у подъезда, обсуждая новости с жильцами дома. Подъехала машина, из нее вышли несколько солдат в «афганской» форме. Один из них медленно подошел к ним. Все увидели его обезображенное лицо – обожженное и в шрамах. Он спустил с плеча вещмешок, встал на одно колено перед удивленными жильцами и говорит:

– Мама, это я, твой сын, я вернулся. Ты меня не узнаешь?

Даже с закрытыми глазами из тысяч голосов мать узнала бы своего сына. Да, это был именно он, а лицо – не его! Она всматривалась – и он, родное ее дите, все ярче и ярче вырисовывался перед ней, как прежде.

– Коленька! – вскрикнула она и потеряла сознание.

Он бросился к ней и, успокаивая, все говорил:

– Ну что же ты так, мама. Ничего страшного, – и все гладил ее по голове.

Она чувствовала его ладонь, как и раньше: если он огорчал ее чем-то, то всегда так же гладил ее по волосам. Обняв мать, он повел ее в дом. Люди, сидевшие на скамейке, стали тихо расходиться, словно сами в чем-то были виноваты.

На следующий день мама ему говорит:

– Слава Богу, ты жив! Катю надо позвать. Она каждый день приходила справиться о тебе. Мы с ней очень переживали. Николай отвернулся и тихо проговорил:

– Ни к чему это! Не надо! Да кому я такой нужен!

Мать видела, когда он раздевался перед сном, что у него не только лицо было изранено, но и тело тоже. Она стала его успокаивать:

– Все наладится, сынок. Ты только не думай о плохом. Вот был бы жив отец, он бы тебе сказал: «Голова цела, руки-ноги есть, иди к свой цели, что с детства избрал».

Николай никогда не был хлюпиком, а военная жизнь научила его еще терпению и преодолению трудностей, но сейчас он очень стеснялся своей внешности. Когда друзья-однополчане приехали навестить его, они решили, что он непременно должен осуществить свою мечту – стать профессиональным геологом, и что они будут сопровождать его до самого поступления в институт. Достали ему учебники, нужную литературу и шутя предупредили:

– Готовься к экзаменам, землерой! А не то выбросим все камни, которые есть у тебя в доме.

Николай первый раз за все это время, с тех пор как пришел, улыбнулся. Он высыпал из вещмешка привезенные из Афганистана камни, стал их разбирать и разглядывать. Потом сел за стол возле окна, на любимое место, как в школьные годы, посмотрел на свою фотографию тех лет, на молодое, красивое лицо и уткнулся в учебники. Материал давался ему легко, но временами он задумывался и смотрел в одну точку. Мать в такие моменты старалась не подходить к нему, знала – виной этому его Катя.

Занимался он всегда до ночи при свете лампы, и со стороны темного двора было видно все, что делается в квартире.

Катя знала, по какой причине не хочет с ней встречаться Николай, и, увидев его однажды в освещенном окне, расплакалась. Потом она стала приходить всегда, когда горел свет, надеясь встретиться, но он ни разу не выходил на улицу ни днем, ни вечером – видно, не хотел, чтоб его видели таким. И она подолгу незаметно стояла возле окна.

В день приема в институт друзья привезли Николая на экзамен. За большим столом расположилась комиссия и стала задавать ему вопросы. Ответы его были точны и развернуты, преподавателей особенно заитересовали его глубокие и обширные познания в геологии. Он был зачислен на первый курс высшего учебного заведения.

Николай вышел из института счастливый и окрыленный, и тут он увидел Катю. Сердце его учащенно забилось, как никогда. Он хотел сделать вид, что не узнал ее и обойти стороной, но заметил в ее взгляде искреннюю радость, без тени испуга и удивления при виде его. Они пошли навстречу друг другу и обнялись, словно и не было долгой разлуки. Друзья ему кричат, зовут его:

– Николай, ты едешь с нами?!

А Катя отвечает:

– Нет, мы пойдем с ним пешком!

С этого дня они ходили на занятия вместе и возвращались так же. Катя поступила в этот же институт, чтобы быть с Николаем рядом.

Скоро сыграли они свадьбу. На ней однополчане то и дело поднимали бокалы за здоровье жениха и невесты и все говорили о Николае, какой он смелый был в бою, как много раз спасал солдат, не жалея себя. Они гордились своим другом.

После женитьбы, еще более повзрослев, Николай по-прежнему занимался своим любимым делом – ездил с женой на геологические изыскания и стал ученым. Когда он с кафедры читал лекции, в зале не было свободного места. Его слушали, не замечая обезображенного лица, и восхищенно говорили: «Как он много знает и как интересно рассказывает!»

Но полученные на войне ранения со временем дали о себе знать. С возрастом Николай уже едва мог ходить и перестал заниматься тем делом, к которому всю жизнь стремился, потом он слег и почти не вставал. Последние слова его были: «Пусть на памятнике будет фотография моей молодости».

Мать, жена и однополчане-афганцы исполнили его просьбу. На гранитной плите был высечен портрет красивого юноши, каким Николай был еще до войны.

Звездочка

Вбежав в подразделение, лейтенант Никитин увидел там нового связиста, вернее связистку. Она хотела встать, но он остановил ее:

– Сидите, сидите, потом познакомимся. Передайте срочно в центр: на перевале бой с моджахедами, срочно нужна помощь – вертолет!

Сел с группой солдат в бронетранспортер и уехал. В этом бою лейтенанта легко ранило, но от госпиталя он отказался и продолжил службу.

– Ну что, солдат, рассказывайте, кто вы и откуда? – спросил он связистку по возвращении.

– Я переведена к вам за отличную службу, сама я из города Иванова, а звать меня Катя, – смущаясь, сказала она.

– Да я тоже из тех краев! – радостно воскликнул Никитин. – Мы с вами почти родственники!

Связистка была бледнолицая, а ее густые золотистые волосы вились кудряшками, которыми она все время старалась закрыть большую родинку на виске. За это Никитин прозвал ее «солдат со звездой».

Каждый раз в свободное время, которого было совсем немного, так как на границе постоянно шли боевые действия, они беседовали на разные темы. Скоро их дружба переросла в любовь, и кроме как «моя звездочка» он ее не называл. Однажды связистку неожиданно перевели в другую часть. Они переписывались или передавали друг другу по рации теплые весточки.

Пришло время, война в Афганистане закончилась. Лейтенанта отправили служить на далекую северную границу, и со «звездочкой» связь прервалась. Он писал письма, делал запросы, но все оставалось без ответа.

Прослужив больше положенного срока, получив звание полковника, он так и не завел семью. Никитин решил демобилизоваться и уехать в родной город Иваново.

На новом месте он устроился в военкомат. Рядом был уютный сквер. Когда дел было не так много, он изредка выходил посидеть на лавочке, подумать-помечтать о прошлом и будущем.

Как-то раз рядом с ним на лавочку присела девушка, он мельком взглянул на нее и заметил родинку на виске. Он внимательно пригляделся: даже лицом и кудряшками она была похожа на его «звездочку». Воспоминания нахлынули на него, сердце готово было выскочить из груди.

«Может, это сестра?» – подумал он и решил на всякий случай спросить.

– Простите меня за назойливость. Вашу сестру зовут Катя?

– Нет, но Катей зовут мою маму!

Услышав это, Никитин так вцепился в лавочку, что рука онемела, а сердце будто остановилось.

– Вы очень похожи на нее, даже родинка на виске. Я с вашей мамой служил в одной части, – тихо сказал он. – Можно с ней встретиться?

– Она сейчас в больнице. Я к ней собираюсь скоро пойти.

Полковник накупил разных сладостей, и они пошли вместе.

Волнению не было предела. Он увидел ее в больничном коридоре. Она шла им навстречу с тросточкой, в халатике, худенькая, с такими же кудрявыми золотистыми волосами, только кое-где поседевшими. Заметив его, она выронила из рук тросточку. Он бережно подхватил ее.

– Как я тебя долго искал! – сказал.

– А мне говорили, что ты погиб. Но я никогда этому не верила. Вернулась в деревню, там легче было прожить. Вырастила и воспитала нашу дочку… – говорила она быстро, словно хотела высказать все и сразу за все прошедшие годы. В последних словах ее прозвучало безмерное счастье!

– Так у меня есть семья! – воскликнул Никитин и крепко прижал к себе свою «звездочку», дочка ласкво обнимала их обоих.

Зеленая Фуражка

В темный шкафчик положили Шарф. Оказавшись там, он воскликнул:

– Есть здесь кто-нибудь? Я тут ничего не вижу!

– Здесь есть я, Фуражка! – ответили ему коротоко, а потом продолжили: – Мне тут тоже темно, но я уже привыкла, служба в армии учит подчиняться. После демобилизации моего солдата-хозяина меня, как и тебя, положили в этот шкафчик, и теперь я только по праздникам выхожу.

– Как это так? – удивился Шарф. – Я много фуражек видел, они все для форса на головах людей красуются, а тебя почему забыли? Расскажи о себе.

– А что тут говорить. Служил мой солдат на рубеже Родины, охранял ее, и я при нем была. Четыре года не расставалась с ним, были вместе в любую погоду – и в дождь, и в стужу. Да опасность не раз преодолевали, диверсантов и врагов задерживая. Они стреляли метко, но и мой солдат не промах: некоторых пришельцев уложил навечно. А однажды вражеская пуля в меня попала и насквозь прошла. Мы день и ночь лежали с ним в секрете на влажной земле, не шелохнувшись, чтобы враг не увидел и не услышал. Он рассчитывал, что в темноте пройдет, чтобы навредить нашей Родине, но не вышло – мы всех нарушителей задержали.

Тут дверца шкафчика открылась, и шарф увидел пожилого мужчину в гимнастерке, на груди которого висел знак «Отличный пограничник».

– Так это Фуражка пограничника! – догадался Шарф.

Мужчина разгладил рукой Фуражку, посмотрел на нее со всех сторон, пощупал простреленную дырку и только тогда надел ее на голову.

– Ну что, мой зеленый друг, – твердо сказал он. – Пойдем сегодня на встречу к однополчанам. Настал наш праздник – День пограничника!

Тут солдат закашлялся, то ли от простуды, то ли вспомнил о сырой земле, что была на армейской службе. Шарф обхватил его шею, чтоб обогреть, и грудь прикрыл на всякий случай от холода.

– Так ему будет теплее, – удовлетворенно вздохнул он и прижался к бывшему пограничнику.

Тихий полк

В мирное время солдат отслужил в армии и вернулся домой в канун Дня Победы над фашистской Германией. Решил пойти на праздничный парад. На следующее утро, услышав торжественные звуки, доносившиеся с площади, он надел военную форму и ненароком взглянул на фотографию своего деда, висевшую на видном месте на стене. Он погиб при освобождении Отчизны от врага, деду было в то время столько же лет, как и ему сейчас. Дедушка смотрел с фотографии, будто говоря: «А меня что забыл? Я тоже хочу участвовать в празднике!»

Внук снял со стены портрет, сделал транспарант и пошел с ним на площадь. Там уже собрался целый полк с такими же транспарантами родных и близких. Одни двигались в толпе в разных направлениях и искали кого-то, другие уже стояли друг перед другом, узнав фронтовых товарищей. Тут были фотографии воинов всех родов войск: танкисты, артиллеристы, летчики, медсестры – не перечесть.

В назначенное время, как прежде, по команде, полк построился колонной, все участники парада подняли ввысь транспаранты с портретами и не спеша, вольным шагом, тихо пошли по брусчатой площади. Музыка враз замолкла. Люди на трибунах встали и долго провожали грустным взглядом этот тихий полк, пока он не скрылся вдалеке. После этого вновь заиграла музыка, радостно поздравляя всех с очередной годовщиной Победы над врагом.

Дома внук протер фотографию и повесил ее на место. Дедушка смотрел с портрета, будто говоря: «Спасибо, что не забываете тех, кто дал вам счастливую жизнь!»

Книга 2. Верность

Русский хлеб

Фёдор Пекарь ещё мальчиком, с Гражданской войны, любил запах хлеба. Скорее всего, потому, что хлеба Фёдору никогда не хватало. И он часто ходил к хлебозаводу – подышать ароматом выпечки. Жизнь шла, менялась, а Фёдор по-прежнему оценивал её по хлебу: если его не было, жизнь становилась плохой. И он с родителями скитался по городам в поисках лучшей доли: а она была там, где был хлеб. Через много лет хлеба стало вдоволь. Но родителей уже не было, от старости они ушли в мир иной.

И Фёдор, будучи уже подростком, пошёл работать на хлебозавод. Вначале был подсобным рабочим, затем вырос и до мастера. Он хорошо знал своё дело: хлеб у него получался пышный, сдобный, с приятным запахом – сразу появлялось желание его отведать. Многие, с кем работал Фёдор, старались выпечь такой же, но у них не получалось и они говорили:

– У него настоящий дар – выпекать вкусный хлеб! Ему и фамилия помогает!

Со временем Фёдор, продолжая работать на заводе, женился на сотруднице, был счастлив с ней. Каждый год у неё рождалось по мальчику: крепкие, упитанные.

– Это они у меня такие от хорошего хлеба! – смеялся Фёдор.

Но однажды счастливая, мирная жизнь оборвалась: на Родину вероломно напала фашистская Германия.

А вскоре Фёдора призвали на войну. Ему выдали армейское обмундирование, а затем вместе со всеми отправили в пригородную зенитную часть и определили подносчиком снарядов. В первый же день его расчёт отразил атаку вражеских самолётов.

Прошёл месяц, наступило затишье. Как-то зенитчики расположились на отдых. Фёдор лежал и думал: «Как там живут детишки, жена, есть ли у них хлеб?» И он решил: «Дом недалеко, навещу их и вовремя возвращусь, никто и не увидит». Встал и пошёл.

Вскоре добрался до дома. Жена от счастья плачет, детишки от радости на нём виснут. Поставили на стол пыхтящий паром чайник, сахарницу с несколькими кусочками сахара и хлеб – сухой, порезанный на маленькие кусочки и ничем не пахнущий. Но не успел Фёдор отпить глоток чая, как вошёл военный патруль:

– Дезертир! – сказали военные и поволокли его на улицу.

Жена бросилась за ними, дорогу загородила, за ней детки гуськом, и всё кричат:

– Не пустим!

Тут мимо автомобиль чёрный проезжал. Остановился, а из него генерал выглянул и спрашивает:

– Что случилось?

– Да вот, приказано дезертира задержать и перед строем расстрелять!

– Что же ты, солдат, такое натворил? – спрашивает Фёдора генерал.

– Моя воинская часть неподалёку, – стал оправдываться Фёдор, – вот я и решил семью навестить, узнать, как они тут без меня, есть ли у них хлеб? Хлеб – всему голова, если его нет – жизнь плоха.

– Почему ты так думаешь? – прервал его генерал.

– А я до службы хлеб пёк и знаю!

Вспомнил генерал, что совсем недавно он ещё ел душистый хлеб, а сейчас он уже совсем не такой, и заинтересовался солдатом.

– Как фамилия твоя?

– Пекарь, товарищ генерал! – отчеканил Фёдор.

– Я фамилию спрашиваю, а не специальность! – не понял генерал.

– А у меня и фамилия, и специальность одинаковые!

Помолчал генерал, а затем произнёс:

– Видно, тебе не сказали, что из части уходить нельзя – это преступление! – и приказал офицерам: – Солдата направить в штрафную роту, а о семье пусть не беспокоится!

И попал Фёдор на передовую. Штрафники первыми атаковали огневые точки врага, а за ними шла пехота.

Так прошло два года. Многие сослуживцы Фёдора погибли, а он остался жив. Но его никогда не покидала мысль о семье и о хорошем хлебе. Тот, что им давали на войне, и хлебом-то назвать было нельзя. И когда во время затишья рассеивалась пороховая гарь, чувствовался свежий воздух и запах цветов, Фёдор думал: «Вот с каким ароматом надо выпечь хлеб!»

Однажды, ожидая очередного приказа роте идти в наступление, Фёдор с грустью размышлял о том, что даже после артподготовки неприятельские дзоты встретят бойцов ливнем огня и вряд ли он вернётся домой.

Тут всем штрафникам принесли паёк: консервы и буханки хлеба – недопечённого, почти сырого. Фёдор нашёл большой лист железа, затащил в окоп, разжёг под ним огонь – так, чтобы фрицы не увидели, и стал колдовать над хлебом. Разрезал его вдоль, из открытых консервных банок вылил масло, сорвал какой-то травки, и всё это распределил на раскалённом листе. И тут аромат свежего хлеба разнёсся, казалось, по всей земле! Аппетит у всех бойцов появился небывалый, а когда поели, – и сил прибавилось.

И вот удивительно: противник, ранее постреливающий, замолк. А когда штрафники пошли в атаку с криком, выстрелов от неприятеля так и не последовало. В дзотах больше не было врага.

Солдаты смеялись и говорили:

– Фашисты не выдержали аромата хлеба и ушли – пообедать!

Генерал, узнав о случившемся, поинтересовался:

– Кто же этот герой, хлебом прогнавший фашиста? Как фамилия солдата?

– Пекарь, товарищ генерал!

– А-а, я его знаю! Переведите-ка его из штрафроты в солдатскую пекарню. Пусть теперь хлеб наш боец выпекает: ароматный дух сил да выносливости прибавляет!

И с тех пор по всему фронту стали развозить удивительный хлеб, дающий силу русскую. И враг был изгнан с нашей Родины.

А потом Фёдор вернулся домой, и встретили его как победителя и как отца пятерых детей – крепких подростков, будущих пекарей.

А генерал знал:

– При хорошей жизни у всех на столе будет вкусный русский хлеб!

Сословие

Однажды командир кавалерийского эскадрона Александр Макаров, служивший на границе, получил очередной отпуск и поехал в город, где жила его невеста Анюта. На этот раз он решил не откладывать свою женитьбу: невеста и так заждалась из-за его трудной службы.

Анюта была счастлива прибытию Александра. Они в тот же день расписались и созвали гостей на застолье. Но вдруг пришёл нарочный с пакетом и вручил его Макарову. Тот раскрыл его, а там на небольшом листке было напечатано: «Срочно прибыть на место службы ввиду осложнившейся ситуации на границе».

Что делать – служба есть служба! Обнял Александр Анюту, поцеловал на прощание и уехал. А уже в пути, в тот же день, Макаров узнал, что фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину.

Прибыв на место назначения, он увидел: корпус с его эскадроном уже находится неподалёку от поля боя. Оттуда доносился гул разрывающихся снарядов.

Осмотрел Макаров своих однополчан-кавалеристов, их вооружение, лошадей и приказал всем отдыхать до утра. А сам пошёл в штаб – изучать карты.

Ещё было темно, туман стелился по земле и рассвет только вступал в свою силу, как командир зычным голосом скомандовал: «Все-е по коня-ям!» Эскадрон рысцой двинулся к намеченной ранее цели. А затем растянулся в цепочку и помчался галопом в расположение врага: прямо на мотострелковую колонну, на обозы с боеприпасами. Немцы не ожидали нападения. Мчались через их ряды кони вихрем, рвались гранаты. А пытавшиеся убежать фрицы падали под саблями кавалеристов. Когда с колонной было покончено, кавалеристы вернулись в отряд, чтобы отдохнуть самим и дать передохнуть лошадям.

И только Александр решил написать письмо Анюте, как его вызвали в штаб.

– Хорошо, Макаров, воюешь! – похвалил его командующий и сказал: – Садись, разговор есть. Знаю, что ты закончил военную академию и довольно успешно изучал японский язык. Ты на нём разговариваешь?

– Так точно! – ответил Александр.

– Тогда я хочу тебе сообщить: ты отправляешься в наше представительство в Японии. Служба будет тяжёлая и опасная, на месте тебе всё объяснят!

– Можно мне сообщить об этом моей жене?

– Нет, – серьёзно ответил командующий. – Она – дочь священника, принадлежит к привилегированному когда-то сословию, а в наше время – опасный элемент. Отец её – протоиерей – отбывает срок в Казахстане. Так что не советую ей писать!

Вскоре Макаров на самолёте был переправлен за рубеж.

А Анюта напрасно ждала от него весточек, которые раньше приходили регулярно.

Тем временем страна перешла на продуктовые карточки. Анюта трудилась главным бухгалтером на швейной фабрике, где шили форму для военнослужащих. Работали все в три смены.

Прошёл почти год. От Александра – ничего. И решила Анюта поехать к его сестре: «Может, она сообщит мне что-нибудь?» Договорившись с директором фабрики, Анюта выехала. И через сутки была в незнакомом, но таком же сером и безлюдном, как и её родной, городе. Она быстро нашла нужный дом. Постучалась, но никто ей не открыл.

Вышла на стук соседка и недовольно проговорила:

– Их никого нет! Лена поехала с мужем на недельку в деревню, да так и не вернулись. Месяц, как их нет! А вы кто им будете?

– Мой муж – брат Лены. Как видите, я – родственница.

Тут из-за двери вышел мальчик лет одиннадцати.

– А это тогда – ваш племянник! – быстро ответила соседка. – Пока их сын у меня находится, но если родители не появятся – отдам в детдом!

– Тётя! – вдруг обратился мальчик.

– Я для тебя тётя Нюра! – поправила Анюта. – А тебя как звать?

– Петя! – ответил он.

– И что ты хотел мне сказать?

– Не хочу идти в детдом! – насупился мальчик. – Возьмите меня к себе. Я вам во всём помогать стану, а как родители вернутся, уйду!

У Анюты сердце сжалось от слов Пети, а тут и соседка начала упрашивать:

– А и впрямь, пусть едет с вами, вы же родственница!

Анюта как-то не задумалась о том, что же будет дальше, и предложила:

– Ну что ж, Петенька, собирайся!

Сборы не затянулись: взять-то нужно было только метрики, учебники да одежонку кой-какую. Оставив соседке свой адрес, Анюта попрощалась и с мальчиком в тот же день выехала домой.

Дома она напоила Петю чаем, дала кусок хлеба с маслом, яйцо и шоколадку, когда-то подаренную ей.

Нагрев на керосинке воду, Анюта принялась стирать Петину одежду. А Петя раскрыл альбом, лежавший на столе, и стал разглядывать фотографии. На одной была мама с братом – дядей Александром, на другой тот сидел верхом на гарцующей лошади с видом гордым и боевым – Александр был в военной форме и с саблей наголо.

– Я тоже буду офицером и кавалеристом! – сказал Петя.

– Чтобы им стать, надо хорошо учиться и закончить десять классов, – заметила Анюта.

– А я и так учусь без троек!

– Вот и прекрасно, Петенька. Завтра я тебя отведу в школу.

На следующий день Анюта отвела Петю в четвёртый класс и пошла оформлять на мальчика продуктовые карточки. А затем и на работу побежала. Пришла она домой только вечером – с обедом в кастрюльках, который не стала есть на работе, чтобы накормить Петю.

В комнате было убрано, даже фикус был полит. А сам мальчуган сидел и делал уроки. Увидев тётю, он радостно вскочил.

Так и потекли дни. Карточки Анюта получала, но до сытости было далеко.

Весной, когда Петя уже перешёл в пятый класс, Анюта ему как-то и говорит:

– Давай посадим картошку. Вырастим, и нам всю зиму будет сытно.

Посадили они на своём клочке земли три ведра картошки. Довольные вернулись домой.

А Петя всё лето ходил на участок: смотрел, как подрастает картошка, выдирал сорняки и видел, как кустики быстро растут – лучше, чем соседские. К осени, когда ботва стала желтеть, Анюта радостно сказала:

– Петенька, завтра выходной, берём мешки и идём копать картошку!

Встали они рано, пришли на участок – а там ни одной картофелинки! Всю её кто-то выкопал. У Анюты аж мешок из рук выпал, а Петя заплакал. Ему было обидно и за тётю Нюру, и за себя, и за их труд и потраченное время. Анюта обняла Петю, и они, не оглядываясь, побрели домой.

И опять жизнь потекла, как и прежде. Одно только изменилось: в этом году всем ученикам стали выдавать по маленькой булочке. Она была мягкая, духовитая, во рту словно таяла. Анюта по-прежнему работала на фабрике с утра до вечера, а дома вечерами штопала Петины вещи – тот быстро рос. А Петя старался управляться с хозяйственными делами, чтобы тёте было полегче. Как-то, сделав уроки, он пошёл в магазин и, проходя мимо госпиталя, услышал, что его кто-то позвал:

– Мальчик, подойди поближе!

Петя увидел, что за высокой металлической оградой стоит дядя, побритый наголо, с рыжими усами, словно выгоревшими на солнце, и в больничном халате.

– Малыш! Купи махорки, – и усатый протянул Пете огромную пачку денег. – На всё!

Петя решил: «Управлюсь с махоркой, а потом и в магазин сбегаю». А так как он знал, где продают махорку, то сразу туда помчался.

Вернувшись к госпиталю, он усатого дядю не застал. Постоял немного и пошёл через ворота на территорию госпиталя. А из здания кухни вдруг вышла женщина в белом халате и быстро пошла, что-то жуя и говоря:

– Попить чайку некогда! – и, заметив Петю, спросила: – А тебе что надо, мальчик?

– Меня дядя попросил махорки купить. Я её принёс, а он уже ушёл.

– Это высокий, лысый и с усами? – догадалась она.

– Да, – ответил Петя.

– Пойдём со мной. Я врач и покажу, где он!

В вестибюле госпиталя она подобрала самый маленький белый халат, надела на Петю, и они вошли в помещение, где находилось множество раненых, лежащих на кроватях. Она сразу подошла к усатому, сидящему на табуретке, и, улыбаясь, сказала:

– Вот, принимай свой заказ!

А сама пошла выносить стоявшие возле кроватей утки. Петя положил махорку на тумбочку и предложил докторше:

– Тётя, может, вам помочь?

– Хорошо-о бы, – вздохнула она.

И Петя, схватив утку, – а та оказалась тяжёлой, – отнёс её туда, где её помыли. И так скоро всё перетаскал, а на место возвращал уже чистые.

– Сынок! – позвал его вдруг перебинтованный, лежавший на кровати мужчина. – Вытащи из-под меня утку. А то врач и так уже забегалась, неудобно её звать. Она и так нам, как родная.

Петя по-хозяйски выполнил просьбу. Тут кто-то попросил его подушку поднять повыше. Другой – простынку поправить, а то и посидеть рядом и поговорить. Когда он уходил, то раздались голоса:

– Приходи, сынок, не забывай нас!

– Приду, – пообещал Петя.

Врач отвела его на кухню, там его покормили, а заодно Петя узнал, что врача зовут тётя Римма.

С тех пор Петя старался после школы ходить в госпиталь. Его с нетерпением ждали: видно, он многим пришёлся по душе своей исполнительностью и готовностью помочь. И раненые уже знали о нём всё: что он живёт с тётей Нюрой, что она у него самая любимая и что он мечтает стать военным кавалеристом.

Четвёртый год, день за днём – зимой, весной, летом и осенью – шла безжалостная война с ненавистным врагом, которого Красная Армия уже гнала, откуда он пришёл. Анюте на её запросы в военную часть, где служил муж, по-прежнему приходил ответ: «Среди погибших не числится».

Как-то Петя заявил тётушке:

– Вот закончу семь классов, пойду на завод работать и стану вам помогать деньгами.

– Петенька, ты же хотел быть кавалеристом! Закончи десять классов и иди в военное училище: получишь звание офицера и станешь таким, как дядя Александр. А я уж подожду! – возразила Анюта.

А в городе тем временем стали открываться храмы, и прихожане шли туда молиться. И однажды осенью пришло письмо; Анюта, прочитав его, просветлела. Оно было написано её отцом, протоиереем Ефимом, который сообщил, что его реабилитировали, он освобождён, восстановлен в прежних правах, и что прибудет на поезде завтра утром.

– Как хорошо, что письмо вовремя пришло! – с облегчением вздохнула тётя Нюра и предложила:

– Петенька, ты бы встретил его! – и засуетилась. – А я за это время приготовлю всё необходимое для папы. Ты дедушку узнаешь, у него большая седая борода, да и видел ты его на фотографии.

Всю ночь Анюта не спала. Она открыла сундук, перебрала вещи: рубашки, брюки, рясу, – и всё это прогладила чугунным утюгом.

Петя заметил, что тётя Нюра так и не прилегла, а утром сменила постельное бельё и приготовила завтрак. Петя быстро умылся, поел, надел пальто и накинул на себя шарфик – на улице ещё было прохладно. Тётушка осмотрела его и проговорила:

– Ну, с Богом, дорогу знаешь!

И Петя побежал на вокзал.

Поезд опаздывал. Петя ходил по платформе и рассуждал: «Как я найду дедушку, если не указан номер вагона?» И вот наконец прибыл поезд. Приближаясь, он гудел всё громче, а останавливаясь, зафыркал паром, как бы говоря: «Встречайте! Встречайте!»

Петя встал на скамейку, чтобы с высоты лучше видеть пассажиров, выходящих из вагонов. И дедушку он заметил сразу: он единственный из всей толпы выделялся своей седой бородой и длинными волосами. На нём был плащ явно не по размеру, который не был застёгнут на груди, а за плечами висела холщовая котомка.

– Дедушка-а! – что есть силы закричал Петя и помчался ему навстречу. Тот встал, поджидая его.

– Петенька, так вот ты какой, – обнял его Ефим, приговаривая: – Мне о тебе дочка всё рассказала!

Тут Петя обратил внимание на котомку: она была разрезана. Дедушка понял, что из неё всё вытащили, и раздосадованно сказал:

– У меня там тёплый свитер был. Но не беда, были бы сами целы!

– Я тебе шарфик дам! – и Петя накинул его на плащ.

– Ну, а теперь пойдём домой, – вздохнул дедушка.

– А у нас в городе трамвай пустили, он довезёт! – сообщил новость Петя и помог дедушке подняться в вагон. Сам сел рядышком.

– Как у тебя дела с учёбой? – поинтересовался дедушка.

– «Хорошо» по всем предметам!

– А там, где я находился, я преподавал детям русский язык и математику и многих за годы ссылки научил грамоте.

– Дедушка, а за что ты сидел?

– За веру, сынок, за веру. Вот подрастёшь и всё узнаешь.

Так они, беседуя, добрались до дома. Тётя Нюра увидела их из окна и так спешно выбежала навстречу, что волосы у неё рассыпались по плечам. И когда они обнимались, только и было слышно:

– Папа!

– Анюта!

Когда они вошли в подъезд, Ефим почувствовал запах супа и весело проговорил:

– Эх, давно я не ел борща!

В квартире Анюта первым делом решила папу накормить, а уж затем помыть его в приготовленном для этого корыте. А Петю она попросила сбегать в магазин: отоварить оставшиеся талоны и принести хлеба. И он побежал, а заодно решил зайти в госпиталь и сообщить тёте Римме, что приехал дедушка и что он, Петя, временно навещать раненых не сможет. Но не застал её. Дежурный сказал, что она присутствует на операции и что он всё ей передаст.

Петя пришёл домой, когда дедушка уже лежал в свежей рубашке в кровати, а его ношенная одежда кипятилась в баке. Себе Анюта постелила в углу комнаты на сундуке под иконой, а Пете – на раскладушке.

Утром Петя проснулся от звука, как будто кто-то говорил, распевая. Это был дедушка: он читал молитву над закрытой Библией – и так знал, что написано на каждом её листочке. Позже пришли две старушки-монашки. Они узнали, что вернулся батюшка, протоиерей, которого они знали ещё до войны, и попросили послужить в храме.

Анюта достала из шифоньера приготовленную рясу, помогла папе её надеть, а поверх повесила большой наперсный крест. Затем надела на него старое пальто и на голову скуфейку.

Ефим и монашки двинулись в храм, Петя побежал в школу, а Анюта на работу.

С тех пор Ефим снова начал исполнять свои церковные обязанности: крестил, читал проповеди во время богослужения. Но ему становилось всё тяжелее ходить, ноги распухди и с трудом влезали в обувь.

Петя решил посоветоваться об этом с тётей Риммой. Зашёл к ней на работу и всё рассказал.

Она предложила:

– Давай я приду и посмотрю его.

И вот она пришла, когда Анюта была дома, представилась:

– Римма, врач, будем знакомы. – И улыбнувшись, продолжила: – Пришла по зову вот этого мальчугана. Будем обследоваться!

Осмотрев дедушку и затем заодно и Анюту, она с огорчением сказала:

– Болезнь-то у вас одинаковая – больное сердце. Только у папы вашего совсем всё запущено. Ну, что ж, будем лечить. Вот вам для начала таблетки.

Затем Римма посидела, попила чаю со всеми и долго разговаривала с Анютой. Наверное, их сблизило общее горе: у одной муж погиб на фронте, у другой – без вести пропал. С этого дня Римма часто стала бывать в доме, со всеми сдружилась.

Наступил сорок пятый год, 9 мая. Вся страна праздновала День Победы над фашистской Германией.

А Ефим сидел, слушал колокольный звон и определял по звуку, из какого храма он доносился.

Вечером был салют в честь Победы, за окном раздавались крики радости. Римма и Анюта тихо сидели, а дедушка стоял перед иконой и молился.

Скоро у Пети начались экзамены, он должен был окончить седьмой класс.

В день последнего экзамена Ефим хитро ему сказал:

– Я сегодня никуда не пойду. Буду ждать тебя с аттестатом. Картошку почищу, пожарю на сале, и будет у нас праздник в твою честь!

Петя после школы радостный шёл домой. Ему вручили аттестат, вкотором были одни пятёрки. Он открыл тихо дверь, чтобы сразу крикнуть и всех обрадовать. Но вдруг увидел дедушку Ефима – тот склонился над столом и, казалось, спал. Петя подошёл и тихо позвал:

– Дедушка…

Но тот не пошевелился. «Ему плохо», – испугался Петя и вихрем помчался в госпиталь к тёте Римме. Скоро они пришли домой вместе. Римма сразу поняла, в чём дело, и грустно сказала:

– Дедушка Ефим покинул этот мир.

Петя не понимал, что произошло, пока не пришла Анюта. Когда она всё узнала, то сразу осунулась, тяжело опустилась на табуретку.

Потом пришёл псаломщик – узнать, почему на службе не был протоиерей. Узнав, что случилось, он сказал:

– Все заботы беру на себя. Три дня священнослужителя будем отпевать! – и, перекрестив всех, вышел.

Скоро Ефима положили в гроб и поставили его в храме. Анюта, вся в чёрном, находилась рядом и сказала Пете и Римме, чтобы они шли домой, а она с отцом останется на всю ночь. Дома Петя, не раздеваясь, лёг на раскладушку, но заснуть никак не мог, всё думал: «Почему так получается? Мама с папой пропали, а теперь вот и дедушка Ефим ушёл».

Утром пришёл псаломщик и сочувственно произнёс:

– Тётушка-то твоя, как была на коленях перед отцом, так и застыла. Теперь в храме двое усопших лежат…

Петя вскочил, а псаломщик обнял его, и они побрели к храму. Там уже собрались прихожане; пришла и Римма. Она подошла к Пете и молча прижала его к себе.

Прощальная служба велась три дня. Пете она показалась вечностью. Он временами уходил домой. Но там было пусто и тоскливо, казалось, даже любимый тётушкин фикус сохнет, хотя Петя его несколько раз поливал.

Римма навещала Петю, следила за его здоровьем, и за тем, чтобы в доме было всё, как при Анюте.

А потом на церковном кладбище прошли похороны. Проститься с усопшими прибыло множество народу. На могильный холмик поставили деревянный крест.

После похорон Римма, вздохнув, произнесла:

– Ничего, могилку приведём в порядок, красивая будет.

Она проводила Петю домой, а сама по пути к себе думала, как помочь мальчику в дальнейшей судьбе.

Утром, идя на работу, Римма глянула на стенд с газетами, и её остановил один заголовок: «Начинается набор в военное училище юношей, окончивших школу». Она подбежала к киоску, купила газету. А после работы зашла к Пете. Как когда-то встречал тётю Нюру, он бросился Римме навстречу.

Римма, чтобы отвлечь его от грустных мыслей, весело сообщила:

– Петя, а в столице принимают учеников в военное училище! – и подала ему газету.

Он с жадностью схватил её, прочитал и огорчённо отдал обратно.

– Там после десятого класса идёт набор.

– А тут этого не написано, – успокоила его Римма. – Поезжай! А если не примут, я тебя до десятого класса воспитаю! – и она улыбнулась.

Петю это вдохновило: «Надо попробовать! Если не поступлю – вернусь!»

А Римма, видя, что он не против, стала его подбадривать:

– Завтра куплю билет на поезд, снаряжу тебя, документы все соберём. А училище и сам найдёшь: ты мальчик сообразительный!

И Петя отправился в столицу. Поезд мчался без остановок, стук колес нравился Пете, а потом он заснул. Разбудила его проводница.

– А тебе куда, мальчик? Я живу здесь и могу подсказать.

– Мне бы попасть… – и Петя назвал место, куда ему нужно было явиться.

Проводница нарисовала ему на листочке маршрут, и Петя отправился в училище.

В столице все люди куда-то спешили, и Петя, никого уже не спрашивая, спокойно шёл по намеченному пути. Прошёл площадь, вышел на проспект и вскоре оказался возле трехэтажного дома с вывеской «Военное училище». Он вошёл в холл.

Часовой его спросил:

– Вы куда?

– Хочу здесь учиться! – ответил Петя, и часовой показал, где приёмная комиссия.

Там офицер потребовал у Пети документы и, посмотрев их, удивился:

– У вас, юноша, образования не хватает – десяти классов нет. Принять не сможем!

– А у меня дядя – военный кавалерист и командовал эскадроном! Я хочу стать таким же, как он!

– Вот что, мальчик, – перебил его офицер, – сегодня пообедаешь здесь, переночуешь, а завтра купим тебе билет, и езжай-ка ты домой.

Пете было обидно, что его не хотят зачислить в училище, и он стоял с расстроенным видом. Вдруг вошёл седой генерал, заметил Петю и спросил:

– Чем так расстроен наш абитуриент?

Офицер стал объяснять:

– Да вот, толковый парнишка прибыл. Хочет у нас учиться и продолжить семейную традицию – у него дядя был кавалеристом. А образование у него – всего семь классов.

– А у нас есть исключение для отличников, можем и взять! – произнёс генерал и, взяв со стола аттестат, заинтересовался: – У тебя, Петя, фамилия, как у меня – Макаров. А родители у тебя есть?

– Не-ет! – ответил Петя. – Они жили в другом городе, во время войны поехали в колхоз и пропали, а меня взяла к себе неродная тётя. Брат моей мамы – её муж.

Генерал слушал внимательно, а потом спросил:

– А как же звать маму, папу и тётю?

– Лена, Виктор и Нюра, – отчеканил Петя.

И тут генерал метнулся, схватил его и воскликнул так громко, что, казалось, его слова разнеслись по всему зданию:

– Петенька, племянник мой! Я тебя искал, а ты, оказывается, всё время жил у моей Анюты. Ну-ка, пойдём!

Генерал отвёл Петю в столовую, накормил, а затем привёл в свой кабинет, усадил в кресло и попросил рассказать всё о тёте Нюре и о дедушке.

– А их уже нет в живых, – тихо произнёс Петя. – Тётя до последнего дня ждала своего мужа и ухаживала за дедушкой и за мной. А похоронили их три дня назад на пожертвования прихожан и священнослужителей. Я один остался. Хорошо, что тётя Римма помогает.

Генерал нервно заходил по кабинету:

– Те времена, Петенька, были тяжёлые, многое запрещалось и каралось. Сейчас кое-что изменилось. Я же, как только прибыл недавно из-за рубежа, всё разузнал о твоих родителях: их погубили бандиты – позарились на мешок с овощами. А к Аннушке хотел неожиданно нагрянуть. Да дела задержали.

Генерал помолчал, а затем твёрдо произнёс:

– Завтра едем к тебе домой!

В эту ночь Петя спал у дяди Саши. А рано утром за ними приехала машина. Генерал усадил сонного племянника рядом с собой, тот прижался к кителю и продолжил дремать. А машина, фыркнув, тронулась.

Петя проснулся, когда машина подскочила на ухабе, и стал смотреть в окно – на поля, селения, и рассуждал: «Вот были бы живы родители, тётушка, дедушка – и радостно встретили бы дядю Сашу. И ещё не пойму, дедушка за какую-то веру сидел, говорил – подрастёшь и узнаешь. А я уже сейчас знаю: не было бы войны, и этого ничего бы не случилось».

Скоро они были в городе, но сначала заехали на кладбище.

Могилка была ухожена, рядом появилась скамеечка, а на холмике кто-то оставил две большие негоревшие свечи. Они словно ждали, что их зажгут. Генерал сел, зажёг свечи, потом опустился на колени и тихо произнёс:

– Прости меня, Анюта. Запоздал я, но иначе не мог. Прости!

И он снова сел на лавочку, обнял Петю, и так они долго сидели. Потом генерал протёр ладошкой деревянный крест, поцеловал его и, обращаясь к Пете, проговорил:

– Зайдём в храм!

Внутри генерал перекрестился, а потом заметил ящичек с надписью: «Пожертвования на восстановление храма», и положил в него деньги.

А затем генерал и Петя поехали к дому, где так недавно жили близкие им люди.

Они поднялись к квартире, а там их уже возле дверей ждала Римма.

– Петенька, милый, прибыл! – радостно встретила она его. – А это что за гость с тобой такой важный, при орденах?

– А это мой дядя, дядя Саша – муж тёти Нюры!

– Ну, какие гости у нас! Так пойдёмте, я вас чаем угощу!

Генерал глядел на комнату, чистую, аккуратную, в которой совсем недавно жил близкий ему человек. Ком подкатил к горлу, и чтобы как-то скрыть свои чувства, генерал подошёл к фикусу и погладил большие блестящие листья, приговаривая:

– Мы с Анютой его вместе посадили. Сохранила, значит, память обо мне…

Уже за столом Римма, прежде напоив и накормив Петю и Александра, стала рассказывать о жизни Анюты.

Наступил вечер, темнело. Александр приказал собираться в путь. Петя вышел к машине, а чуть позже и генерал – с узлом в руке.

– Римма, – обратился генерал к врачу на прощание, – спасибо вам за всё! И поливайте цветок. А мы с Петей обязательно будем вас навещать.

Все расцеловались, а затем генерал и Петя сели в машину и помчались в столицу.

В столице Петя стал учиться в военном училище, а жил у дяди Саши.

А однажды он увидел в гостиной на видном месте портрет тёти Нюры, иконку, что была у неё дома, и семейный альбом на шкафу. А на полочке – дедушкину рясу и большой крест. «Так вот что было у дяди Саши в узле!» – догадался Петя.

Он проучился в военном училище пять лет. Получил звание лейтенанта. На торжественном вручении погонов генерал сердечно поздравил Петю. А когда вдруг к Пете подошла девушка и поцеловала его, Александр заинтересовался:

– А кто эта милая особа?

– А это моя невеста – Анна! – ответил Петя. – Её папа в духовной академии учится. И я скоро всех вас познакомлю, и тётю Римму тоже!

– Вот и хорошо! – от души сказал Александр. – Мы благословим вас! А дедушкина ряса для Анютиного папы пригодится!

Материнская сила

Это произошло в небольшом колхозе, неподалёку от города. В деревне всего было в достатке: скотина, птица; урожай пшеницы собирали отменный. Жена председателя колхоза радовала духовитым хлебом семью: мужа и двоих детей. Ни в чём у них нужды не было.

Но как-то раз пришёл нарочный и передал отцу пакет. Тот когда-то служил в пограничной таможне, находился в запасе, и теперь ему приказывали явиться в воинскую часть.

В тот же день отец собрал сельчан. На общем собрании новым руководителем колхоза выбрали его жену. А вечером все крестьяне проводили бывшего председателя на службу.

От отца долго не было писем, а через два месяца фашистская Германия напала на нашу Родину. Старший сын был призван в армию. Мать понимала: муж её молчал – служба была сложная. А сейчас и сына забрали – видно, стало ещё тяжелее. И она, положив голову ему на грудь, повторяла: «Не забывай меня, пиши – так мне легче будет!»

А сын, подхватив котомку, пошёл на сборы новобранцев.

Прошёл месяц, писем всё не было – ни от отца, ни от сына. А потом начались трудные времена. Мужчин в колхозе становилось всё меньше, и всю тяжёлую работу взяли на себя женщины: носили мешки с урожаем, чинили телеги и даже подковывали лошадей. Младший сын видел: тяжело стало работать матушке, – и старался помогать ей во всём.

Проводил время в поле с утра до вечера – заботился о будущем урожае, за домом присматривал, чинил с ровесниками хозяйственные постройки, а некоторым одиноким женщинам, чьи мужья отправились на фронт, они и хату могли поставить или отремонтировать.

Прошло два года. Война продолжалась, и младшего сына тоже призвали на фронт.

Мать словно меньше ростом стала.

Сын её обнял и успокаивал:

– Не волнуйся, со мной ничего не случится! Буду писать часто, а потом и домой вернусь!

Его провожали всем колхозом и говорили:

– Хороший агроном бы из него получился! Дай бог, чтобы вернулся с войны!

Мать поцеловала его, перекрестила, а он, как отец, как брат, взял котомку и пошёл воевать.

– Алёша-а пиши-и!

Младшего сына отправили учиться на механика-водителя танка. Там он встретил своего приятеля Игоря, с которым учился с первого класса.

Обучившись, они попали в один экипаж и были этому рады. Алёша написал маме коротенькое письмо, в котором рассказывал, что служба у него спокойная и чтобы она не волновалась.

А потом случился первый бой. Их ночью подняли, и они на танках отправились к намеченной цели, остановились за возвышенностью. Утром грянула канонада наших зениток. А когда она утихла, то танкисты рванули навстречу немецким «тиграм».

Во время атаки Алёша скомандовал Игорю:

– Пока не стреляй, подойдём поближе! – и продолжал ехать навстречу немецким танкам, виляя на ходу, чтобы вражеские снаряды не попали. А потом Игорь выстрелил.

«Тигр» загорелся, и когда фрицы стали отступать, то Игорь и Алёша подбили ещё один танк, угодив ему снарядом точно в свастику.

Командир их похвалил.

А Алёша снова написал маме письмо: «У меня всё хорошо. Мы с приятелем начали учиться ездить на транспорте. Не беспокойся обо мне».

А боев было ещё много, и очень ожесточённых. Алёша и Игорь уничтожали живую силу противника и его технику, и у них на гимнастёрках уже позвякивали ордена и медали. Но как-то их танк подорвался на мине и остановился. И тут появился бомбардировщик. Если бы танк двигался, фашисты вряд ли бы попали в него, а сейчас он стоял на месте, и бомба угодила в цель.

Алёша очнулся в госпитале. Стояла тишина, только слышны были изредка стоны солдат.

Рядом он увидел Игоря с перебинтованной и поддерживаемой гирей ногой. Тот странно на него смотрел.

Алёша хотел было повернуться к Игорю и вдруг почувствовал: «У меня нет ног!» И тут он понял, почему друг на него так смотрел: «Это жалость!»

Прошёл месяц. Игорь, прихрамывая, уже ходил по палате, а вскоре был комиссован. Перед выпиской он подошёл к Алёше и сказал:

– К маме твоей зайду и всё расскажу!

– Не надо! – строго ответил Алёша – Я не вернусь домой. Буду ей писать, что со мной всё хорошо, а не то ей станет плохо.

В тот же день он и написал: «Здравствуй мама. У меня всё без изменений. Врага гоним. Береги себя! Я вернусь!»

Алёшу, отказавшегося возвращаться домой, отправили в здание школы, где на государственном обеспечении находились инвалиды.

А в День Победы над фашистской Германией к нему приехал Игорь. Алёша был счастлив видеть его, они долго обнимались, а потом обменивались новостями.

– Мама-то твоя думает, что ты ещё на воинской службе. Но война-то закончилась, надо к ней ехать. Она тебя ждёт! – советовал Игорь.

– Не хочу, чтобы она, увидев меня таким, мучилась, – отказывался Алёша.

– А я тебе даже тележку смастерил, сможешь на ней передвигаться, – сказал Игорь и попросил медсестру прикатить её.

Алёша, увидев тележку, вначале удивился, но, когда Игорь посадил его на неё и Алёша, оттолкнувшись руками от пола, поехал – обрадовался.

– Хорошо! – довольно произнёс Игорь. – А тебя я заберу с собой, будешь жить у меня. Захочешь, маму увидишь, а нет – пиши по-прежнему письма.

Алёша сразу согласился: всё-таки он будет находиться там, где его родной край. И вскоре он оказался дома у Игоря. От него до колхоза было рукой подать. Всю ночь Алёша не спал. Он видел свой дом, даже слышал знакомый звук открывающейся калитки и идущую ему навстречу мать.

И только утром светлый луч проник в окно, Алёша попросил Игоря:

– Дружище, как бы мне родной дом посмотреть? Больше я тебя ни о чём не попрошу!

– Я подумаю, – тихо ответил тот, посмотрел на страдающего Алёшу и вышел.

Ждать его пришлось недолго. Игорь вернулся и радостно воскликнул:

– В милиции нам пошли навстречу и дали мотоцикл с коляской!

Игорь подхватил Алёшу, вынес на улицу, посадил в коляску и, довольный, что угодил другу, нажал на газ. И они поехали в сторону колхоза. Через какое-то время съехали с шоссе на дорогу, что шла через пшеничное поле к родному дому Алёши.

– Стой! – крикнул взволнованно Алёша. Он схватил колосок, понюхал его, помял, взял второй, то же самое сделал и с сожалением промолвил:

– Дождичка бы – и отменный урожай получится!

Когда они въехали в посёлок, где родился и рос Алёша, он попросил Игоря ехать помедленней. Он долго смотрел на дома, на улицы, на строения… А потом они углубились в зелёное гороховое поле, источавшее медовый аромат. Алёша взял стручок, нажал на него, и тот издал приятный хруст, показав сочные горошины.

– Вот за него не надо волноваться! – убеждённо заключил Алёша.

Вдруг лицо его изменилось: он, видно, понял, что никогда не сможет стать агрономом. И, словно проглотив ком, поторопил:

– Поехали отсюда быстрей!

По прибытии обратно в город он написал матери письмо: «Иду на сверхсрочную службу, желаю здоровья! Буду извещать о себе почаще, как и обещал». Письмо он передал Игорю, чтобы тот отправил его, а сам надел гимнастёрку с орденами, сел в тележку и выехал на улицу, чтобы немножко успокоиться. А тут к нему стали подходить люди и класть на брезент, укрывавший культи, деньги. Ему было поначалу неудобно их брать, но в дальнейшем он к этому привык, и деньги стал отсылать матери. А сам жил на военное пособие.

Однажды, приехав на тележке в центр города, где сооружали мемориал погибшим солдатам, он услышал испуганный и удивлённый голос:

– Алёша, ты?!

Это была соседка, живущая рядом с его родным домом.

Алёша, ни слова не говоря, быстро укатил. Месяц он никуда не выходил и молчал. Даже на просьбы Игоря пойти с ним погулять не отзывался.

Алёша не был трусом, но вероятность неожиданной встречи с матерью его пугала. И когда он услышал, что на площади наконец-то открыли мемориал с Вечным огнём, он вечером, зная, что там в это время будет меньше народу, поехал туда. Ещё издали он увидел, как посетители подходили к Вечному огню и клали цветы. А одна старушка, как склонилась над плитой, так и стояла без движения. И тут Алёшу словно обожгло. Он не видел лица старушки, но своим сыновним чутьём понял: «Это матушка!»

А она, словно почувствовав, обернулась. Но не заохала, не вскрикнула, а спокойно промолвила:

– Сынок, я всё знаю, моё сердце не обманешь. Я люблю тебя таким, какой ты есть!

Он увидел, что мать стала седая, лицо было серое, изрытое морщинами и очень уставшее. А затем она опустилась на колени и целовала, целовала его. А он твердил:

– Мама, мама, прости меня!

Тут подъехал милицейский патруль, охранявший мемориал. У милиционеров уже были сведения, что колхозники ищут пропавшего солдата. Посадив Алёшу с мамой в машину, они отвезли их домой.

Слух о прибытии Алёши разнёсся вмиг. Все – и взрослые, и молодёжь – высыпали на улицу. Прибыл на попутке и Игорь.

Мать сидела на лавочке, а рядом Алёша и Игорь.

А сельчане говорили:

– Нечего тебе, Алёша, отдыхать! Время такое – надо работать! – И постановили: – Быть тебе агрономом!

А Игоря решили назначить кузнецом: руки у него были крепкие и сила была.

Мать обняла Алёшу, потом Игоря и сказала:

– Вот у меня и два сына!

Тут подъехала телега, запряжённая бодрой лошадкой, и кто-то из колхозников выкрикнул:

– А вот, Алёша, и твой транспорт! Будешь по полям колесить, за урожаем следить, нас в работе подбадривать и в гости ездить!

Хлеб с маслом

Мать с маленьким сыном Васей жила в коммунальной квартире. С пьяницей-мужем она разошлась и воспитывала мальчика одна, работая в столовой – то уборщицей, то посудомойкой. С работы она и кое-что съестное могла приносить.

В коммуналке кроме них жила немка Изольда и всегда выбритый, аккуратный, играющий на скрипке Иосиф. Кухня была общая, и если Иосиф варил суп, от его кастрюли всегда шёл вкусный запах.

А мать Васю наставляла:

– Сынок, вот выучись играть на скрипке, и будешь есть хлеб с маслом!

И однажды, когда Иосиф упражнялся, играя гаммы, она обратилась к нему:

– Научи моего сына играть на скрипке.

– Надо сначала проверить его чувство ритма и слух! – ответил Иосиф, продолжая водить смычком по струнам.

Позвали Васю. Был он небольшого роста, худенький, и от этого уши казались растопыренными.

– В школу ходишь? – спросил его Иосиф.

– Да, во втором классе учусь! – переминаясь с ноги на ногу, произнёс Вася.

– Сейчас я постучу по столу, а ты постучишь так же. Потом сыграю на скрипке, а ты голосом повторишь мелодию.

Задание Вася сделал с лёгкостью. А когда Иосиф стал специально усложнять мелодию и Вася всё равно повторял её в точности, то скрипач удивлённо воскликнул:

– Да у твоего сына абсолютный слух! Он будет отличным музыкантом, а с такими длинными пальцами из него получится виртуоз! Но только при условии, что будет хорошо учиться!

И вот у Васи началась музыкальная учёба. Иосиф отдал ему старенькую, с выгоревшим лаком скрипку и смычок с выпавшими волосами. Учился Вася легко и вскоре уже играл с нотного листа.

Прошли годы, и Вася стал играть на скрипке так здорово, что приводил Иосифа в восторг. И тот как-то предложил:

– Я больше ничему не могу тебя научить. Надо продолжать учёбу в музыкальном училище.

И на следующий год Иосиф сам отвёл его туда.

Васю приняли сразу на второй курс. За время учёбы он повзрослел, но по-прежнему был худым. В училище играл в оркестре, чаще солировал. А на афишах было написано: «В концерте участвует скрипач Василий Родионов».

В музыкальном коллективе ему понравилась девушка Елена, виолончелистка. Да и она отвечала взаимностью. Жили они рядом, и домой ходили вместе. Вася брал у неё футляр с виолончелью, она – его скрипку. Так и шли.

Как только они закончили училище и получили дипломы, их пригласили в симфонический оркестр.

Мать была счастлива за Васю и с восторгом говорила:

– Вот видишь, Васенька, теперь и хлеб с маслом у тебя будет!

Но скоро началась Великая Отечественная война, и Васю призвали на фронт. Это произошло так быстро, что Вася успел попрощаться только с мамой, Иосифом и Изольдой. Она ему сказала по-немецки:

– Быстрей возвращайся. Храни тебя Господь!

Вася поблагодарил её, и тоже на немецком языке. А Елену Вася перед отъездом так и не увидел.

Вечером новобранцев привезли за город. Там, в подлеске, на большой поляне стояли палатки. Новобранцев высадили, поставили в шеренгу, и офицер начал спрашивать:

– У кого какая была специальность?

Все по очереди стали отвечать. Когда дошла очередь до Васи, он произнёс:

– Я играл на скрипке.

– Нам нужны бойцы, а не скрипачи! – поморщился офицер и задал следующий вопрос:

– А кто знает немецкий язык?

– Я… – тихо ответил Вася.

– Громче! – резко проговорил офицер.

– Я!

– Вот это мне и надо! – уже с добротой в голосе сказал на немецком языке офицер. – С прибытием на службу, будешь пограничником!

И Вася на чистом немецком языке произнёс:

– А я думал, что всегда буду музыкантом! – и улыбнулся.

Офицер тоже заулыбался и, оглядев Васю, посочувствовал:

– Худой же ты, и мускулы дряблые. Ну, ничего, будем с тобой работать!

Потом всем выдали форму и стали тренировать и учить военным премудростям.

А скоро Вася получил письмо от Елены. Там была и такая строчка: «Всегда буду ждать тебя». Когда Вася окреп и стал легко выполнять все задания, его вызвал знакомый офицер.

– Садись, Василий, – сказал он и серьёзно продолжил: – Сегодня в ночь вместе со старшиной Лёшей полетишь к партизанам, там нужен переводчик. Вокруг хозяйничают немцы, но старшина те края знает, так что не волнуйся. Перед вылетом переоденься в гражданскую одежду.

Когда стемнело, Васю подвезли к небольшому самолёту, который гудел, готовясь к взлёту. Васе помогли надеть парашют. Старшина тоже стоял в гражданской одежде и в полном снаряжении. Прищурив хитро глаза, он заявил:

– Был я тебе, Вася, товарищем, а с сегодняшнего дня я твой друг!

И они забрались в самолёт.

Тот набрал высоту и полетел в сторону, где виднелись красные языки пламени, – это горели деревни, где хозяйничали немцы.

– Пора прыгать! – скомандовал через какое-то время пилот.

И Вася с Лёшей бросились в бездну. Приземлились неподалёку от болота.

Старшина огляделся, покачал головой:

– Это место мне знакомо. Ещё немножко в сторону, – и нам пришлось бы несладко. Летчик молодец, рассчитал хорошо!

Вдалеке помигали фонариком – «свои». Затем подошли люди, кто в пограничной форме, кто в гражданской. Собрали парашюты, и все пошли в расположение базы.

Прибыв на место, Вася сразу стал переводить по рации слова захваченного в плен фрица – офицера штаба. С этого дня у Васи началась партизанская жизнь. Он не раз с бойцами пускал под откос поезда, нападал на колонны врага. А как-то раз после боя, уничтожив несколько машин с живой силой, партизаны заметили, что в одно из селений поступает вражеская техника. «Сколько её там, для чего она и куда двинется?» Нужно было это узнать.

Несколько раз разведывательная группа пыталась всё это выяснить, но безрезультатно. Вооружённые мотоциклисты постоянно разъезжали вокруг села. И вот Вася со старшиной решили попытать счастья днём, надеясь обнаружить какую-нибудь лазейку. Выйдя на опушку леса, они увидели стога сена и человека, который вилами грузил его на телегу.

Вася старшине и говорит:

– Я побеседую с мужиком. Если подниму руку, значит всё у меня в порядке, не предпринимай ничего! – и, оставив Лёше всё свое оружие, двинулся к телеге.

– Здравствуй, товарищ! Я свой! – поздоровался Вася.

– Да я вижу, что свой! – угрюмо произнёс мужик.

– Как попасть в посёлок?

– Никак. Грохнут тебя, если попробуешь. А вот до деревни, что рядом, могу довезти.

Но тут со стороны коровника, стоявшего неподалёку, показалась вооружённая колонна фрицев-мотоциклистов. Вася понял, что их увидели. Если он убежит, мужика станут допрашивать и расстреляют. И тут у него появилась идея: он поднял руку, чтобы старшина видел, взял вилы и стал бросать сено в телегу. Мотоциклисты их окружили, и к мужику и Васе подошли немецкий офицер и полицай. Тот сказал:

– Мужика я знаю, он из деревни. А вот другого я первый раз вижу.

– Это мой родственник из города, помогает мне, – вступил в разговор мужик.

Тут и Вася вмешался:

– Я музыкант, на скрипке играл, но из-за войны всю филармонию разогнали.

– Музыкант? – переспросил немец на русском языке. – Ну-ка, подойди ближе.

И стал Васю обнюхивать, пытаясь уловить запах дыма от костра. Но почувствовав запах дешёвого одеколона, отшатнулся. (А Вася побрызгался трофейным одеколоном, чтобы комары не одолевали.)

Тогда офицер потребовал:

– Покажи ладони! – и, увидев там мозоли, натёртые после тренировок, язвительно сказал: – Садись в коляску, разберёмся, какой ты музыкант! Хорошо сыграешь на скрипке, отпущу!

И все, грохоча моторами, помчались в посёлок.

А старшина, увидев ещё раз поднятую руку Васи, пошёл докладывать о происшествии командиру партизанского отряда.

А Вася ехал и запоминал: где вышки с часовыми, где заградительный забор недоделанный. И обратил внимание, что не видно ни одного местного жителя, а из хат доносится только немецкая речь. В посёлке стояла военная техника, окружённая пулемётными точками.

«Взять их с налёта нельзя, будут большие потери», – вздохнул про себя Вася.

Немецкого офицера, привёзшего Васю, радостно встретили его товарищи. А тот гордо сказал:

– Мне дан приказ! Завтра рано утром наш карательный батальон будет наступать со стороны дороги, где коровник, – нужно уничтожить партизан. А путь к ним покажет проводник, – и он указал на полицая. А затем вдохновлённо продолжил:

– А в честь нашей будущей победы я устрою вам сейчас концерт русского скрипача. Если сыграет лучше нашего музыканта – освобожу его!

А Вася делал вид, что не понимает ничего из сказанного.

Офицер крикнул:

– Ганс, неси скрипку и играй!

Все немцы собрались послушать состязание музыкантов. А Вася давно не играл, руки загрубели, и тогда он потёр каждый палец, пока не почувствовал тепло.

Первым сыграл Ганс, что-то из Вагнера. Когда он закончил, все бурно ему захлопали. А Вася стал играть одно из сочинений Генделя. Вначале ему казалось, что пальцы не так берут ноты, но через какое-то время всё наладилось. И ему стали хлопать, когда он ещё не закончил играть. И так Ганс и Вася соревновались в мастерстве, исполняя то Брамса, то Мендельсона, а заканчивая, награждались овациями.

– Ну, кто из них лучше играет? – наконец спросил офицер.

Стояла тишина: никто из немцев не хотел подвести своего.

Но тут Ганс сказал:

– У русского лучше техника!

– Так это дело поправимое! – со злостью произнёс офицер, достал нож и, попросив подержать Васю, отрезал ему фалангу на мизинце.

– Немцы везде должны быть первыми! – добавил он затем.

Хохот стоял долго, а потом все разошлись по хатам.

Ганс перебинтовал Васе палец и получил за это подзатыльник от офицера, который затем скомандовал:

– Закрой его в сарае, а после победы над партизанами ещё раз сыграете! Вот тогда и посмотрим, у кого техника лучше!

Ганс отвёл Васю в сарай и запер. Палец ныл, дергал. Глаза долго привыкали к темноте. Оглядевшись, Вася понял: из сарая ему не выйти. Но тут, приглядевшись, он заметил: дверь можно приподнять на петлях, надо только сделать рычаг. А в сарае полно было жердей.

Вася стал ждать, когда стемнеет. Ночь пришла, да только с луной – она как появлялась из-за облаков, так словно фонарь светила. Пришлось выжидать. Как только луна скрылась за облаком, Вася дверь жердью приподнял, с петель снял и выбрался из сарая. Перебежками он стал передвигаться в сторону, где видел недоделанные заграждения. Часовые проходили совсем рядом, а луч прожектора, казалось, вот-вот обнаружит его. Но ему удалось выйти из охраняемой зоны и через кусты достичь леса. И тут он попал в объятия старшины.

– Мы уж готовились тебя выручать!

– Мне срочно нужен командир отряда! – ответил Вася.

Тот подошёл. Вася доложил ему, какая в посёлке мощная оборонительная система и что он слышал в разговоре немецких офицеров о наступлении на партизан.

– Вовремя ты появился! – похвалил его командир. – Не то были бы у нас потери. А теперь мы их встретим со всеми почестями! – и дал команду: кому на окраине леса вдоль дороги расположиться, кому в коровнике укрыться.

– Оружие держать в готовности, ждать утра! – приказал командир.

Утро пришло вместе с грохотом мотоциклов, на каждом из которых с полным боевым комплектом было по три фашиста. Все по команде фрица-офицера распределились вдоль дороги, готовясь войти в лес. И тут в них гранаты полетели, ударили по ним пулемёты. Враг метался, не зная, где спрятаться: и спереди, и сзади их находила смерть. Скоро немногие оставшиеся в живых немцы карательного батальона подняли руки – сдались.

Полицая расстреляли сразу, а вот немецкий офицер погиб в бою. Вася думал, что это он скосил его. Пленных оказалось много, все они были напуганы. Позже их отконвоировали в тыл.

Командир отряда поблагодарил всех с удачным боем и спросил Васю:

– Что случилось с пальцем?

– Да так, пустяк! – заверил тот, хотя и знал, что теперь ему никогда не быть музыкантом.

Никто из сослуживцев Васи не знал, что он скрипач, кроме того офицера, который командовал новобранцами.

В партизанском отряде медсестра перевязала ему палец. А Вася, чтобы себя как-то успокоить, написал письмо маме и Елене: «У меня всё в порядке. Война закончится, начну снова музицировать. Желаю вам здоровья!»

А война продолжалась. Врага вовсю гнали с нашей территории, уничтожая его живую силу и технику.

Однажды в отряд пришёл приказ из штаба. В нём говорилось, что прилетит самолёт, и все документы, захваченные у немцев, необходимо выслать в штаб, и сделать это должен Василий Родионов.

Ждать долго не пришлось: скоро самолёт приземлился на приготовленную площадку. Вася сел в самолёт. Полёт был спокойным – самолёт летел над уже освобождённой от немцев территории. На аэродроме к самолёту подъехали две машины. «Видно, это за документами», – подумал Вася. Из одного автомобиля вышел знакомый офицер: только во время подготовки Васи к службе он был майором, а теперь уже стал полковником.

– Ну, здравствуй, Василий! – встретил его полковник. – Ты, как всегда, очень нужен! Поехали, по дороге всё расскажу.

И Вася узнал, что в городе расположился большой лагерь военнопленных, и нужно немцев опросить – кто чем занимался до войны и во время неё, чтобы потом некоторых отправить на восстановительные работы.

– Сами разрушали, пусть сами заново всё и строят! – изрёк полковник и продолжил: – Жить будешь в гостинице. Приведи себя в порядок, позже к тебе придёт парикмахер. Поменяешь гражданскую одежду на военную форму: ты же пограничник, капитан уже, и награждён орденами и медалями, с чем и поздравляю! Я не мог по служебным причинам сказать тебе об этом раньше. – И полковник пожал крепко Васе руку. И тут он увидел, что на левой кисти у Васи нет на мизинце фаланги.

– Что с тобой случилось?

И Вася всё рассказал.

– Я о твоей истории с пленением знаю, и как партизаны провели операцию – тоже. А вот о потере пальца нет. Как же ты теперь играть будешь? Победа не за горами, музыканты будут нужны!

Больше полковник ничего не сказал, но было видно, что он расстроен.

Приехав в гостиницу, полковник показал Васе его номер. Там уже висела выглаженная форма с погонами капитана и орденами. Утром Вася переоделся, а потом к нему пришёл полковник.

– Ты выглядишь, как бравый офицер! – довольно произнёс он, и они поехали в лагерь военнопленных.

Там Вася вызывал по одному немцу и в присутствии полковника его опрашивал, а тот делал записи, куда кого направить. В одном из вошедших фрицев Вася узнал Ганса. И тот тоже узнал Васю. А увидев искалеченный палец Васи, только твердил:

– Извини! Извини!

– Этого музыканта я знаю, – объяснил полковнику Вася. – Встречались! Хороший скрипач. Ему нежелательно давать лопату: намозолит руки и станет плохо играть. Война скоро закончится, пусть едет в свою Германию и радует всех своим искусством.

Вечером Вася написал большое письмо маме, где признался родительнице, что любит Елену и хотел бы всех их крепко обнять. И впервые за всю службу он написал обратный адрес – полковник разрешил.

Дни пошли однообразные: днём – опрос военнопленных, вечером – отдых в гостинице. Однажды Вася пришёл к себе в номер, а там – Елена! Они кинулись друг к другу навстречу, обнялись, целуясь. Так их и застал полковник.

– Нет, так не положено! – пошутил он. – Вот когда поженитесь, тогда и целуйтесь!

– Мы согласны! – смеясь, ответили Вася и Елена.

Так и сделали: в свободное время сходили в ЗАГС и расписались. А полковник был свидетелем. Вечером отметили событие бутылкой шампанского, яблоками и виноградом, – всё это где-то добыл полковник. Это был счастливый день. Елена с Васей оставалась ещё месяц. За это время от немцев освободили всю Родину. Остатки врага бесчинствовали только возле границ.

И как-то полковник сказал:

– Ну что, капитан, прощайся с женой. Завтра отправляешься на поезде к западной границе. Скажу сразу, там будет тяжело: нужно будет вести бои и переговоры с недобитым, озлобленным врагом. Но тебе не привыкать. А о жене не беспокойся, я о ней позабочусь.

Всю ночь Вася разговаривал с Еленой – обо всём, кроме музыки. А она знала о случившемся, но не напоминала ему об этом и крепко держала его изуродованную руку в своей маленькой ладошке. Её больше пугало, что будет с Васей дальше.

Утром Вася попрощался с Еленой, долго прижимал её к груди, отдал честь полковнику, сел в кабину автомобиля, который за ним приехал, и поехал на вокзал. В вагоне он как лёг на лавку, так и спал день и ночь, пока его не разбудил проводник.

На границе Васю встретили. Он попал в знакомую обстановку, как в партизанском отряде: найти диверсанта, бандита или предателя, что зверствовали, уничтожая население. Это Васе удавалось, и через какое-то время врагов постигала заслуженная кара. Скоро на границе восстановилось спокойствие. Война закончилась. Германия капитулировала, а наша Родина праздновала победу.

Васе дали отпуск, и он со штабом командующего, летевшим в его края, вскоре оказался в родном городе, который не видел четыре года. Он остановился возле своего дома, постоял, поправил кирпич, который выпадал из стены, и, чувствуя, как стучит сердце, поднялся по скрипучей, давно не чиненной лестнице и постучал в дверь.

Первая его увидела Изольда:

– Вася! Да мы такого красавца давно ждём!

Затем вышел Иосиф:

– Нам тебя не хватало!

А затем и матушка с Еленой вышли на шум и бросились ему навстречу:

– Сыночек, неужели навсегда вернулся?

– Васенька, мы тебя каждый день вспоминаем!

Домой Вася прибыл в выходной, и все соседи были дома и готовили еду на общей кухонной плите. Решили праздновать его возвращение за общим столом, в большом коридоре. Все кастрюли с духовитым супом поставили на стол, расставили тарелки, разложили продукты из запасов, что получили по карточкам. Вася вытащил из вещмешка консервы и бутылку шампанского. На столе вмиг оказались рюмки, которыми не пользовались всю войну. Хороший стол получился! Разлили шампанское всем по рюмочкам. А тут вдруг и старшина Лёша пришёл. Теперь он уже был лейтенантом.

– Здравия желаю! – поприветствовал он всех. – Мне велено передать Василию посылку из Германии! – И протянул ему большой футляр.

Вася открыл его – а там скрипка знаменитого итальянского мастера и письмо: «Русскому музыканту от поверженного скрипача. С уважением, Ганс».

Вася с нежностью взял скрипку в руки, провёл ладонью по деке. А за столом все молчали. Они давно всё узнали от Елены.

И тут лейтенант Лёша произнёс:

– Надо выпить за Победу и за прирождённого офицера Родионова!

Мама Васи с дрожью в голосе сказала:

– Видно, сынок старается, чтобы у всех был хлеб с маслом!

А все соседи дружно провозгласили:

– Крепкого тебе здоровья, наш родной человек!

И тут Елена смущённо произнесла:

– У нас скоро будет сын. Он станет лучшим скрипачом!

А Вася радостно воскликнул:

– И назовем мы его Лёшей!

Осуществление мечты

Женя Лесин, закончив школу, поступать в техникум не стал. У него уже была профессия: он, когда учился, в свободное время приходил на работу к отцу, который трудился резчиком по дереву и работал на Всесоюзной выставке. Отец, когда вырезал что-то из дерева, говорил:

– Мне бы в храме «царские врата» сделать, что в середине иконостаса. Вот где раздолье мастерству: рельеф, горельеф, ажурная и плоская резьба!

Женя тоже загорелся этой мечтой.

Любопытные посетители выставки не раз заглядывали к ним в мастерскую, восхищались их произведениями. Но однажды, работая над резной колонной, Женя и его отец заметили, что никто не заглянул к ним в мастерскую. А идя домой, они увидели пустующую площадь. Тревожное чувство охватило их, и они остановили быстро идущего прохожего.

– Где все люди? Что случилось?

– А вы не знаете? Война нагрянула. Фашист-немец нашу границу перешёл. Бомбит!

Дома ждала ещё новость. Зарёванная мать сидела за столом, вытянув руки, а между ними лежали две повестки в военкомат. Там было написано: «Явиться завтра в восемь утра. Иметь при себе кружку, ложку и тёплую одежду».

Всю ночь отец и сын успокаивали мать:

– Война будет недолгой! Мы вернёмся. А пока возьмёшь наши зарплаты на работе – для проживания!

Только под утро, сидя на стульях, они подремали, а проснувшись, уговорили мать не провожать их.

Возле военкомата народу было не счесть. Офицер, сверив всех призывников в списке, приказал сесть в кузов полуторки. Отец и сын оказались в разных машинах. Это произошло так быстро, что Женя даже не попрощался с отцом. А полуторки рванули друг за другом.

Ехали весь день, остановились в каком-то селении. Часть машин, в одной из которых находился отец, поехала дальше, а Женю с оставшимися призывниками поселили в пустовавшей школе. Они умылись, переоделись в пограничную форму, поели и по приказу офицера улеглись спать. На рассвете начались занятия. Их учили владеть оружием, приёмами рукопашного боя и работе с рацией.

После занятий призывникам разрешали гулять по посёлку. В нём кое-кто остался из местного населения, надеясь, что немца прогонят. Но всех детей с родителями отправили в тыл. Проходя мимо одной хаты, Женя увидел, как пожилая женщина с трудом колет дрова. К ней подбежала худая девушка, ровесница Жени, в лёгком розовом платьице, отобрала топор и сама стала рубить полено. Но сил у неё не хватило его расколоть.

Женя вошёл в калитку и смущённо сказал:

– Здравствуйте. Я тут остановился в школе. Хожу, бездельничаю. Давайте я вам помогу!

Девушка улыбнулась и тихо ответила:

– Попробуйте.

Женя снял фуражку, расстегнул пару пуговиц на гимнастёрке, ухватил топор руками и лихо ударил по полену – и оно враз разлетелось на две половинки. Скоро возле сарая выросла большая поленница.

– Отдохните, – попросила его девушка.

Но Женя продолжал колоть дрова, наслаждаясь запахом дерева: он напоминал ему мирную жизнь.

Он и продолжил бы трудиться, если бы не зазвенел школьный звонок, служивший для них, курсантов, сигналом к началу занятий.

Попрощавшись, Женя надел фуражку, застегнул гимнастёрку и ушёл. Но потом он в свободное время стал приходить в этот дом и получше познакомился с девушкой. Звали её красивым именем Роза. А её мама относилась к нему как к сыну. Женя и Роза привыкли друг к другу и ждали свободной минутки, чтобы увидеться. У них даже случился первый в их жизни поцелуй.

Как-то начальник курсов, майор, вызвал Женю и отчеканил:

– Лесин, ты отлично прошёл обучение. Хорошо прыгаешь с парашютом, приземляешься точно. Тебе предстоит опасная и сложная работа с врагом – а он уже близок! – и улыбнувшись, сказал: – Я тебе сегодня разрешаю попрощаться с близкими людьми, а утром получишь задание и отбудешь на новое место!

Женя рассказал всё это Розе и добавил:

– Я тебя очень люблю!

Она вначале побледнела, а потом, схватив его за руку, повела к матушке, встала на колени, а Женя последовал за ней, и с дрожью в голосе проговорила:

– Мама, Женя меня любит, и я его тоже! Пусть он будет моим первым мужчиной. Благослови нас! А случится что – буду всю жизнь помнить проведённую с ним ночь!

Мать заплакала, вынула платочек с вышитой красивой каёмкой. Роза вытерла ей глаза и промокнула свои, затем платочек взял Женя… Эту ночь Женя и Роза провели вместе. А утром Женя поцеловал Розу, погладил ладонью по её распущенным волосам. Матушка Розы перекрестила его и сказала только одно слово:

– Возвращайся!

Женя с этого дня больше не появлялся в доме у Розы.

Начальник изъял у него все личные вещи. Женя теперь не имел ни имени, ни отчества, только знал свой позывной и задание. Но платочек он утаил, при себе оставил.

Вечером Жене выдали снаряжение (и рацию тоже) и на машине повезли на аэродром. Небольшой самолёт уже стоял на взлётной полосе. Женя сел позади пилота. Самолёт загудел, разбежался и взлетел. Солнце уже ушло за горизонт. Летели они долго, то и дело проваливаясь в воздушные ямы. Когда пилот выключил мотор, паря в тишине, Женя увидел вдали внизу костёр.

– Пора прыгать! – прокричал пилот.

Женя поднялся и выпрыгнул. Немцы в этот момент осветили прожектором небо, словно почувствовали неладное. Но самолёт успел улететь, а Женя приземлился точно рядом с костром. Подбежавшие пограничники потушили костёр, разбросали головешки в разные стороны. Затем они сняли с Жени парашют, запихали под корягу растущего над рекой дерева, и все быстро побежали вдоль русла, чтобы не быть обнаруженными немцами.

В землянке партизан-пограничников он познакомился с командиром разведывательной группы.

Тот сразу предупредил:

– Предыдущий радист был убит на задании! Информации накопилось много. Но тут не передавать – засекут! Надо уйти как можно дальше с рацией. Пойдёшь с напарником!

Женя, даже не отдохнув, быстрым шагом пошёл спроводником в гущу леса, через овраги, буреломы. И в кустах на небольшой возвышенности настроил рацию.

Его пальцы, уже успевшие соскучиться по этой работе, непринуждённо стали выстукивать добытые разведкой данные о фрицах.

Когда Женя закончил, послышался звук немецкого самолёта. Но Женя с напарником были уже в чащобе.

Так и шла служба. Изо дня в день Женя передавал разведывательные данные, уходя как можно дальше от места базирования. А отряд передвигался за отступающими немцами, уничтожая их командиров и живую силу.

Женя не раз просился в разведывательную группу. Но начальник отряда его урезонивал:

– Ты у нас и так герой: передаёшь данные о фашистах, не боясь смерти! Помогаешь армии – значит, всей стране!

Так прошло четыре года войны. Женя не раз доставал платочек из кармана гимнастёрки и вспоминал Розу. За это время он не получил ни одного письма. Да и все партизаны-пограничники тоже оставались без весточек.

И вот с фашистской Германией было покончено. Враг был повержен. Родина торжествовала. Женин отряд расформировали, демобилизовали, и всем выдали предписание: кому куда ехать.

Уже в поезде Женя узнал, что они проезжают мимо села, где он познакомился с Розой. Женя попросил машиниста притормозить состав. Тот пошёл навстречу, и, как только поезд замедлил ход, Женя подхватил рюкзак и выпрыгнул из вагона. Сослуживцы помахали ему на прощание.

В селе Женя увидел, что от школы и дома, где жила Роза с мамой, остались только фундаменты. Да и вообще не было ни одного уцелевшего дома. А в селе стояла зловещая тишина: людей не видно, и даже кошек и собак не было.

Женя стоял в растерянности: «И спросить-то некого», – и не знал, что ему предпринять.

– Эй, пограничник! – вдруг окликнул его кто-то.

Он оглянулся. На дороге стояла полуторка, в кузове которой сидели солдаты.

– Что застыл, как статуя? – спросил шофёр.

– Да вот – пришёл к невесте, а увидел одни головешки!

– Сам-то откуда?

– Из столицы.

– Так мы туда и едем. Считай, что тебе повезло!

И Женя запрыгнул в кузов.

По пути солдаты травили анекдоты, байки; стояли хохот и дым от табака. Но Женя ни разу не улыбнулся и думал: «Где искать Розу с мамой? Я ведь кроме имён ничего и не знаю».

Так, размышляя, он добрался до дома. Дверь открыл отец. Увидев возмужавшего сына, он обнял его, похлопал по плечу. А потом вышла в прихожую мама и обняла их двоих. В эту ночь они, как и в ту, когда уходили на войну, не спали. Говорили обо всём. Рассказал Женя и о любимой девушке.

Затем жизнь пошла своим чередом. Отец устроил Женю столяром на стройку. Сейчас было не до искусства, надо было восстанавливать народное хозяйство. Да и Женя решил ещё поучиться и поступил в Строгановское училище. Но его никогда не покидала мечта найти Розу. А матушка видела, как сын переживает, и знала про платочек, который он бережно хранил.

Когда Женя получил диплом, ему предложили поехать в далёкую западную глубинку – руководить восстановлением старинных задний.

Он увидел, что это место находится недалеко от села, где он познакомился с Розой, и согласился. Получив направление, на следующий день сел в автобус, который ехал прямо до места назначения. Гул мотора убаюкивал, и Женя, думая о новой работе, заснул. Разбудило его солнышко.

Город, куда он прибыл, удивил его. Красивые дома, асфальтированные улицы с зелёными газонами и с молодыми деревцами. Женя направился к зданию с вывеской «Администрация». Начальницы там не оказалось. Секретарь, извиняясь, ему объяснила:

– Она выехала на приём новой водокачки.

И Женя, оставив свои данные, пошёл посмотреть, что ему предстояло восстанавливать. Городок был небольшой, и то, что его интересовало, находилось на окраине.

Это был когда-то целый комплекс, но сейчас, казалось, уцелел только храм. А вокруг стояли небольшие жилые бревенчатые дома с занавесочками на окнах.

Женя вошёл в храм. Внутри всё сверкало, даже росписи сохранились. Но «царских врат» не оказалось, и церковной утвари тоже не было. Женя стоял в тишине и размышлял: «Работа большая, надо начинать с иконостаса. Вот наша с папой мечта и исполнится!»

Тут вошла пожилая женщина с мальчиком и спросила:

– Вы что-то хотели?

Женя рассказал, зачем прибыл.

Женщина с сожалением проговорила:

– Немцы всё, что возможно, вывезли. Я здесь давно и знаю, как тут всё было. А сейчас временами здесь прибираю. И если вам помогут для восстановления «царских врат» рисунки, они у меня сохранились.

Мальчик, который стоял и молчал, вдруг стеснительно произнёс:

– Мой папа тоже хотел сделать «царские врата». Он был резчиком по дереву. Мне так мама говорила!

– Этот мальчик – сынишка моей соседки, – пояснила женщина. – Зовут его Женя. Его мама просит меня иногда присмотреть за ним: в семье нет ни дедушки, ни бабушки – погибли во время войны. А папа как ушёл на фронт, так и нет о нём известий. А мама его – наша начальница. Мы любя зовём её Розочкой.

Сердце сжалось у Жени от предчувствия: «Это она, родная!»

– А сколько лет мальчику? – спросил он.

– Седьмой годок.

«Всё совпадает! – снова подумал Женя. – Именно столько я её не видел!»

Солнце уже стояло высоко, и яркие лучи его проникли через дверь в храм, осветив всё внутри.

И тут появилась Роза. Женя узнал её сразу. Да и он, освещённый солнцем, стоял на фоне росписей, как явившееся чудо.

– Женечка! – бросилась Роза к нему и, взволнованная, счастливая, глядя на сына, воскликнула: – Женечка, сыночек, это твой папа!

И тогда в храме раздался звонкий детский радостный крик:

– Па-а-па-а-а!

Он долгим эхом поднялся до самого купола храма.

А Женя обнял сына и долго вытирал глаза Розе – платочком с каёмочкой.

Будильник

Неподалёку от одного леса располагалось большое село – с огородами, с полями колосистой пшеницы. И со школой, которую закончил Петя Травкин. Когда это произошло, отец ему сказал:

– Вот поступишь в институт лесного хозяйства, подарю тебе наручные часы!

Он хотел, чтобы сын по традиции тоже стал лесничим. Петя с детства выходил с отцом на охрану леса, казалось, знал все деревья и кочки по всей округе и умел метко стрелять из ружья. А когда собирался с отцом пойти куда-то, заводил маленький будильник, и тот будил их, да так громко, что слышали все соседи. Казалось, будильник всех вразумлял: «Жиз-знью! Жиззнью дорож-жи!»

А Петя очень хотел узнать: «Интересно, для чего в часах такой говорящий звонок?»

И как-то, сдав вступительные экзамены в институт, он разобрал будильник и, ничего там не обнаружив, собрал как было. Но с тех пор будильник стал звонить, как заблагорассудится, но только не в определённое время. Отец, обнаружив это, рассердился:

– Хотел я тебе, сынок, часы подарить в честь поступления в институт, но раз так – бери этот будильник и носи вместо наручных часов!

И добавил:

– Хотя и в сломанном виде будильник мне дорог – он твоему дедушке принадлежал, моему отцу. Он во время Гражданской войны отобрал их у неразумных детей, что играли часами в футбол. А сами часы – из особняка сбежавшего за границу графа.

Петя безропотно взял будильник и завёл на утро, чтобы не проспать в институт. Но всех разбудило известие по радио: «На нашу Родину вероломно, без объявления войны, напал враг!»

Началась война. И она была близко – село было рядом с границей. И как-то в село приехала полуторка. Из неё вышёл офицер и обратился к встревоженным жителям:

– Все со скотом покидайте село! Лесничий покажет, куда идти. А совершеннолетнюю молодёжь прошу в машину!

Петя поцеловал матушку, отца, положил в карман будильник. А соседка – немка и преподавательница немецкого языка – ему по-немецки пожелала:

– Возвращайся!

– Вернусь! – твёрдо пообещал Петя, тоже на немецком. Он хорошо знал этот язык.

А затем вместе с остальными новобранцами Петя запрыгнул в кузов машины, и она рванула к вокзалу. Когда они уже подъехали, над ними низко пролетел самолёт со свастикой на крыльях.

Офицер скомандовал:

– Машину остановить! Всем спрятаться под вагонами с брёвнами!

И только все укрылись, как самолёт вернулся и на бреющем полёте разбомбил машину вдребезги. Никто из новобранцев не пострадал, только Петин будильник вдруг громко зазвенел: «Жиз-знью! Жиз-знью дорож-жи!»

А потом новобранцами пополнили отряд пограничников, которые организовались в партизанский отряд. Они были рады пополнению, а особенно Пете Травкину, знающему немецкий язык.

И вот у него началась партизанская жизнь.

В отряде уже были раненые, воевавшие с фрицами, и командир отряда приказал Петру:

– Оставь свой будильник в лазарете. Пусть звон напоминает раненым о доме!

Петя так и сделал, а потом начал участвовать с отрядом в захвате немецких продовольственных обозов, в уничтожении техники и живой силы противника. Фашисты за отрядом пока особо не охотились: им важно было идти вглубь нашей страны. И партизаны продолжали воевать в тылу врага.

Однажды командир приказал двум группам из трёх пограничников разведать месторасположение немцев и встретиться в назначенное время. Для этого он велел Пете взять будильник.

А о часах раненые поговаривали:

– Как зазвенит – «Жиз-знью! Жиз-знью дорож-жи!» – враз начинаешь поправляться!

Взял Пётр родные часы, расцеловал от радости и утром, собрав всё необходимое снаряжение, завёл их на всякий случай. А потом с группой партизан пошёл в назначенное место.

Они залегли в кустах возле дороги. Вскоре с грохотом проехали немецкие танки. А через какое-то время на дороге появился чёрный лимузин. Разведчики выскочили ему наперерез, и шофёр машинально затормозил. В машине кроме шофёра оказался растерянный немецкий офицер.

Пётр отчеканил на немецком языке:

– Вылезайте! Вы пленники!

У офицера был большой кожаный портфель, который он судорожно держал в руках, твердя:

– Не убивайте! Я знаю важную новость: через сорок минут по железной дороге пройдёт состав – это в Германию повезут пленных девушек для разных работ!

«Через сорок минут? – с горечью и сожалением подумал Пётр. – Сил не хватит и времени нет для их освобождения».

Но тут подошла ещё группа пограничников, и Петя решил:

– Один из вас ведёт офицера на базу, а остальные едут выручать заключённых! – и обратился к шофёру: – Хочешь жить, вези, куда скажу!

Партизаны запрыгнули в машину. Возле моста они остановились, подожгли дымовую шашку, а сами расположились вдоль полотна железной дороги. И всё вовремя сделали: поезд приближался, а машинист, заметив дым, остановил состав.

– Вы окружены! – прокричал Пётр на немецком языке и вышел из кустарника, продолжая кричать: – Дорога впереди и позади поезда заминирована! Погибать вам ни к чему. Сдавайте оружие, освобождайте пленных и поезжайте, куда хотите!

Какой-то фриц на поезде развернул пулемёт в сторону Петра, но тут громко разнёсся звон будильника: «Жиз-знью! Жиз-знью дорож-жи!»

Настала тишина, а затем немцы стали бросать оружие. Партизаны кинулись к товарным вагонам открывать засовы. Все девушки выпрыгнули на насыпь. А поезд медленно тронулся.

Девчат было не менее ста, все ровесники Петра или моложе, худые, немощные, а одна из них, с перевязанной тряпкой ногой, хромала.

– Быстро все за мной! – скомандовал Пётр и повёл их только ему ведомой тропой через овраги и чащобу в отряд.

В партизанском отряде девчата привели себя в порядок, а так как не ели два дня, съели все запасы еды.

А Пётр нашёл хромающую девушку и отвёл в лазарет. Рана на ноге оказалась неопасная.

Вскоре командир отряда дал указание:

– Травкин, завтра с утра переправишь девчат и пленных немцев в другой район, там вас будут ждать наши. Сделай так, чтобы фрицы не проследили твой маршрут.

Солнце ещё не взошло, а Пётр уже поднял всех и проинструктировал:

– Когда пойдём по болотам, идите за мной след в след. Немцев поведёт позади охрана из пограничников. А девушку с травмированной ногой я сам перенесу через болота.

И только начались болотистые места, Пётр подхватил девушку на руки и двинулся по местам, не раз пройденным с отцом. Девушка ухватила его за шею, и Пётр почувствовал мягкие её ладони, а она от него – запах дыма от костра. Для неё это было приятным ощущением.

Солнце находилось уже высоко, когда все вышли на сушу. Там уже ждали красноармейцы. Пётр опустил девушку на землю, а она сняла со своей шеи серебряную цепочку с маленьким крестиком и произнесла:

– Носи цепочку, а крестик пусть тебя не смущает, его никто не заметит. Он исполнит твоё желание.

И застегнув цепочку Пете на шее, она ушла с остальными девчатами и красноармейцами.

На следующий день партизанский отряд обложили немцы. Силы явно были неравны. Но партизаны решили дать бой. И тут неожиданно зазвенел будильник, и его звон разнёсся по лесу: «Жиз-знью! Жиз-знью дорож-жи!»

Немцы, что были ближе к отряду, остановились, и кто-то из них произнёс:

– Это звенит будильник, дарующий жизнь!

И они обошли отряд.

В этот день партизаны сменили свою дислокацию: ушли глубже в тыл врага.

Ещё несколько лет Пётр воевал с фрицами, уничтожал фашистскую технику, захватил множество «языков». А как-то, узнав, что идёт большой вражеский состав с боеприпасами, он заложил под рельсы взрывчатку на повороте. Сам залёг с прибором дистанционного управления взрывом за большой валун. Вначале проехала небольшая дрезина: видно, проверяла железнодорожный путь, а за ней, тяжело пыхтя, двигался поезд, весь зачехлённый брезентом. И только половина состава проехала поворот, Травкин крутанул ручку. Земля вздрогнула, боеприпасы в поезде сдетонировали, и состав взлетел на воздух. А один снаряд вдребезги разнёс камень, за которым находился Пётр. Последнее, что он услышал, – звон будильника: «Жиз-знью! Жиз-знью дорож-жи!»

Петра перевозили из госпиталя в госпиталь; в нём оказалось огромное количество каменных осколков, за что его прозвали «каменный солдат». Лечили его долго, а потом, уже здоровым, демобилизовали. В тот же день по радио сообщили, что война с фашистской Германией закончена и враг повержен навсегда.

После войны Пётр часто вспоминал девушку, что подарила ему цепочку. Временами он заботливо протирал её бархоткой. А будильник пропал, и Петя очень об этом сожалел.

А часы каким-то образом оказались в далёком городе, где проходил аукцион антиквариата и одновременно выставка картин. И вдруг одна из художниц услышала звук будильника. Он был ей знаком, и она поспешила на голос аукциониста. А тот рассказывал:

– Этими часами раньше владел известный граф. Он заказал их в Швейцарии – для своей больной графини, чтобы каждый раз, когда звонит будильник, она слышала слова: «Жиз-знью! Жиз-знью дорож-жи!» И графиня дожила до самой старости.

Тут девушка взволнованно произнесла:

– Эти часы спасли жизнь не только графине, но и многим воинам нашей Родины и даже врагам!

Торги приостановили, и девушка рассказала всё то, что знала о часах. А также о том, что ищет нынешнего хозяина часов. Ей дали адрес, и она, купив часы, с радостным чувством поехала к своему спасителю.

Но дверь ей открыл незнакомый мужчина. Девушка рассказала о причине своего визита и показала часы:

– Да, это мои часы, – ответил небрежно мужчина. – Я во время войны был санитаром и нашёл их в пустом кузове машины.

Девушка огорчилась. Но с этого момента, куда бы она ни шла, будильник находился с ней, и временами она его заводила. Он напоминал ей те незабываемые времена. Друзья девушки знали об этой истории и, чтобы отвлечь её, посоветовали:

– Поедем в далёкий посёлок, возле границы, там интересные места. Есть где заняться живописью.

Вечером художница и её друзья сели на поезд, утром уже были на месте и пошли снимать номер в гостинице.

– А я пока съезжу на окраину, посмотрю, какая там природа! – сказала девушка друзьям.

Когда девушка приехала за город и сошла с автобуса, то обрадовалась, что оказалась здесь: колосилась, переливаясь в лучах солнца, пшеница; стояли уютные, окружённые жёлтыми подсолнухами домики. А неподалёку был лес, он казался густым, непроходимым. И тут из него вышел мужчина в брезентовом плаще, с ружьём за плечами. Впереди него бежала маленькая собачка, которая тут же бросилась к девушке, чтобы поприветствовать. Подошёл и мужчина – высокий, статный. Увидев мольберт, он поинтересовался:

– Художница?

– Да! – ответила девушка.

– Ну что ж, рисуйте! У нас тут места интересные, а я мешать не стану. Если захотите попить, отдохнуть – прошу в гости! – и он рукой указал на дом, стоящий неподалёку.

Затем скинул плащ и собрался уходить. И девушка вдруг заметила у него на шее свою цепочку. От удивления у неё вырвалось:

– Это моя цепочка!

И тут громко, заглушая шелест колосьев пшеницы, раздался звон: «Жиз-знью! Жиз-знью дорож-жи!»

– А это мой будильник! – не менее удивлённо воскликнул мужчина.

И тут они всё поняли и узнали друг друга. И более радостных людей никто никогда не видел.

– Пойдёмте ко мне! – предложил Пётр. – Порисовать ещё успеете!

И добавил:

– Вам сейчас же надо знакомиться с моими родителями, да и со мной получше! – и он подхватил мольберт.

А девушка, взяв его под руку, счастливая, пошла рядом. И как тогда, во время войны, почувствовала приятный запах костра.

И вскоре все сельчане говорили:

– Если бы у всех людей были такие будильники, то никаких войн никогда бы не происходило и все бы счастливо жили!

Маленькая история из большой жизни

Когда закончилась гражданская междоусобица, народ стал возвращаться к мирной жизни. Витя, семилетний мальчик, готовился пойти в школу, которая была в его посёлке. Он позавтракал – выпил чаю с любимыми сырниками со сметаной, приготовленными мамой, взял портфель с букварём, тетрадь, карандаши и вместе с папой отправился в школу, размахивая портфелем.

В классе Витю посадили за парту с худенькой, меньше его ростом девочкой. Вначале он не очень обращал на неё внимание, но когда она стала выводить карандашом в тетради показанные учительницей буквы – левой рукой, он удивился и сказал:

– Надо писать правой рукой!

– А я только так умею, – ответила девочка.

Учительница тоже хотела ей помочь, но увидев, что это бесполезно, отстала. А на переменке одноклассники стали над ней насмехаться. Витя был крепкий мальчик, вступился за девочку: одного потряс за грудки, потом другого. И после этого никто не решался смеяться над ней. А после занятий они пошли вместе, так как им было по пути; только девочка жила ближе к школе. Всю дорогу они шли молча, но когда подошли к дому девочки, та, открыв калитку, сказала:

– Меня зовут Мила Кошкина!

– А меня Витя Верный!

С этого дня, идя в школу, Витя всегда встречал Милу возле её дома. Учились они оба хорошо, а Мила всегда чувствовала, что находится под защитой друга. Кому-то давали прозвища, но им – никогда! Дружбу Вити и Милы уважали и говорили про них:

– Они как иголка с ниткой!

В седьмом классе Мила усердно стала заниматься в спортзале. Витя не отставал от неё и тоже лихо выделывал всякие упражнения – то на турнике, то на брусьях.

Тем временем Мила стала быстро расти: в десятом классе она была уже на голову выше Вити, а её силе могли позавидовать многие мальчики. Она даже лихо справлялась с тяжёлыми гирями. Витя и Мила с юмором относились к этому, и их дружба продолжалась.

Когда они закончили десятилетку, оба поступили в давно выбранный ими университет геодезии и картографии. Они с удовольствием учились пользоваться приборами геодезистов, составлять карты. Хватало времени заниматься и вождением автомобиля, и спортивной стрельбой – причём Витя и Мила поражали инструкторов своей меткостью.

Однажды кто-то из студентов тихо высказался:

– Ухажёр-то у неё – гномик!

Володя не слышал этого, не то проучил бы насмешника. Но зато услышала Мила. Она подошла к обидчику, ухватила его за ремень и подняла, словно бросить хотела. И отпустила, когда ей показалось, что тот со страху дышать перестал.

В институте их уважали, за дружбу и отличную учёбу. И может поэтому, когда они закончили институт, их вдвоём, как специалистов, определили в пограничные войска на западную границу. Обучали Витю и Милу военному делу мало – они и так уже были подготовленными бойцами. Для работы с картами им дали светлое помещение, а поселили в разных местах. Витя жил с пограничниками в казарме, а Мила – с медсёстрами.

– Какие вы высококвалифицированные специалисты! – довольно говорил командир. – Вам даже шофёр не нужен, сами можете ездить! – и дал им указание, где провести очередные исследования на местности.

Витя и Мила загрузили в кузов машины необходимое для работы снаряжение и поехали – сначала по дороге, а потом по лесной просеке.

Остановились они возле оврага, на противоположной стороне которого была чащоба. Там они и должны были обследовать территорию и нанести всё на карту. Витя взял тахеометр, вошёл в овраг, поднялся на противоположную сторону – и пропал. Не слышно было от него ни свиста, ни оклика – так они обычно общались, когда не видели друг друга в лесу.

От плохого предчувствия у Милы сжалось сердце. Поправив кобуру с пистолетом, она осторожно, но быстро бросилась туда, где исчез Витя. Там, где он должен был находиться, его не оказалось; кусты вокруг были поломаны, трава примята: видно, он сопротивлялся кому-то. Тахеометр валялся в стороне на земле, треножник был сломан, и от него тянулся след примятой травы.

Мила пошла по следу, который привёл её к огромной куче валежника, с одной стороны упирающейся в дерево. Казалось, ничего необычного – лесной мусор. Но Мила каким-то чутьём определила: здесь лаз, логово врага. В этот момент она была страшна. Гимнастёрка на ней распахнулась, лицо белое, пилотка упала, зацепившись за ветку, и волосы на голове рассыпались.

Она сапогом расчистила вход, замаскированный валежником. Там оказалась землянка. Диверсанты, а это были именно они, увидев Милу, опешили. Этого мгновения ей хватило. Двоих она ухватила и стукнула головами, а третий, сидевший за рацией, так и застыл в оцепенении.

Обезоружив всех, связав диверсантам руки проводом, Мила подошла к лежащему Вите. Он был ранен ножом в ногу и, очевидно, потерял много крови. Мила нашла аптечку и перевязала его. Затем на одного из лазутчиков повесила рацию, на другого навьючила рюкзак с оружием и карты, найденные в логове. Витю понесла сама. По дороге Мила подобрала пилотку, а тахеометр заставила тащить третьего бандита.

Диверсантов Мила уложила в кузов, связав им ноги, Витю посадила рядом с собой и рванула в погранотряд. Там она сразу доложила о случившемся начальнику отряда и, снова взяв Витю, понесла его в лазарет.

Захваченные диверсанты оказались немцами; они изучали дислокацию частей Советской Армии и при себе имели схемы, карты и план нападения Германии на нашу страну. Это помогло пограничникам подготовиться, и не оказаться застигнутыми врасплох.

Через три дня фашисты вероломно перешли границу и вторглись на нашу Родину. Бойцы дали им отпор, но силы были неравные, и пограничникам пришлось уйти в партизаны.

Витя и Мила вступали в сражения с немцами, пускали под откос поезда с живой силой и техникой. И не раз выручали друг друга в бою. Партизаны видели, как они после изнурительного дня отдыхали рядышком и шутили:

– Вы бы ребёночка, что ли, уже сотворили!

– Вот война закончится, и будет у нас не один ребёночек! – отшучивались они.

И так прошло несколько лет: бои, недосыпание, холод и разные невзгоды. А потом война закончилась. Витя и Мила, получив множество наград, вернулись к мирной жизни и стали помогать восстанавливать разрушенную страну. Дома их встретили только матери, отцы погибли на войне.

– Матушки, дайте нам благословение на совместную жизнь, – попросили Витя и Мила.

Получив согласие, они расписались. Средств на свадьбу не было, поэтому они просто выпили с родителями вина из яблоневой настойки. Так и началась их совместная жизнь. Витя работал шофёром, а Мила геодезистом на стройках. Вскоре родилась двойня, мальчики.

Тяжело было их растить, хорошо, что бабушки помогали. А когда сынишки немного подросли, Мила и Витя решили отправиться в деревню обменять кое-какие вещички на хлеб, картошку и ещё на кое-что – это Мила держала в секрете. И как-то ранним утром вместе с соседками, тоже пожелавшими поехать, они двинулись в деревню на машине, которую вёл Витя.

Переезжая из одной деревни в другую, они поменяли свой товар на то, что хотели. В кузове теперь были мука, творог, яйца, картошка и даже масло. И все довольные возвращались домой.

С Витей в кабине сидела Мила, а соседки сидели на лавочке в кузове. Вечерело. Проезжая мимо источника, Витя остановился – соседки захотели водицы испить. Мила взяла ведро, спустилась к источнику и тут услышала со стороны шоссе скрежет колес и отчаянные крики соседок.

– Что вы делаете?

И мужской голос:

– Заткнитесь, тётки!

Мила вышла на дорогу с ведром воды и враз смекнула: «Грабят!»

– Нам попить принесла? – съязвили двое пришлых, вытаскивая мешки с продуктами из кузова, чтобы перенести их в свою машину.

Витя лежал на сиденье в кузове без движения. Бандиты наклонились над ведром. И тут Мила разозлилась, как на войне, когда боролась с фашистами. Загребла двоих за шкирку и ударила головами. Они обмякли и свалились. Третий полез было в свою машину за обрезом, но она схватила его за ногу и рванула так, что он головой ударился о дорогу. Посадила она троих незадачливых грабителей на краю шоссе спина к спине и скрутила верёвкой, пока в себя не пришли. Машину их загнала в кювет, а у обреза расколола приклад.

Витя очнулся, медленно приподнялся: видно, его чем-то стукнули, хорошо, что шапка была на голове. Мила успокоила соседок, посмотрела, все ли продукты на месте. Положила голову мужа себе на колени и пожалела:

– Витя, что ж тебе так не везёт!

Завела машину и поехала. Ночью приехали, разгрузились и разошлись по домам.

Вите стало легче, а утром он проснулся от приятного запаха сырников. Это и был секрет Милы: она хотела сделать ему подарок – сырники со сметаной – к его дню рождения. А оно было сегодня! Витя стал сам уплетать сырники и деток угощать – и они от папы не отставали.

Так вся семья и жила – своими заботами и радостями. Мальчики росли, и родители не заметили, как они стали взрослыми. Они тоже стали геодезистами и всё время ездили в разные научно-исследовательские экспедиции. А однажды привели девушек и попросили у родителей разрешение на венчание.

Обе свадьбы справляли в один день, в шикарном ресторане, а на столах была разная вкусная еда и шампанское.

А в начале застолья сыновья встали и произнесли:

– Мы хотим, чтобы первый тост был за родителей!

А все гости заметили, что молодые жёны были на голову выше своих мужей. Тут и тарелки с горячими сырниками и со сметаной всем поставили.

И Витя и Мила одновременно сказали:

– Дай Бог, чтоб у всех жизнь была такая, как у нас сейчас!

Полковой оркестр

Однажды солдаты-пограничники смотрели на шестерых музыкантов-духовиков и недоброжелательно высказались:

– Вот играют на трубах, только веселятся! А мы маршируем, бегаем, занимаемся до седьмого пота боевой подготовкой!

И оркестранты, чтобы не надоедать своим присутствием, стали уходить к краю подлеска. Там они усаживались со своими инструментами, кто на пенёк, кто на поваленное дерево, и начинали музицировать. А вечером трубили марш идущим в казармы на ночёвку солдатам, после чего и сами шли отдыхать.

А потом неожиданно нагрянула война. Музыканты, как обычно, репетировали возле подлеска и не знали ничего. И вражеская разведка незаметно к ним подкралась. Были фрицы подготовлены к любому сражению, но тут подумали и решили:

– Незачем на этих музыкантиков пули тратить, шум поднимать, солдаты ещё услышат. Мы их в кулачном бою уложим!

Сняли они с себя мешающее снаряжение и кинулись на играющих музыкантов. Некоторые из них от ударов сразу упали. Но тут же поднялись и крепко ответили. Бой шёл с переменным успехом. И музыкантов это так разозлило, что они всех шестерых фрицев уложили в одну кучу. Лежат они и охают:

– Почему они нас одолели?

А тромбонист им и сказал:

– В нашей армии слабых нет! А мы, музыканты, за весь день с тяжёлыми медными трубами так натренируемся, что у всех у нас силушка появляется!

Заинька

Город, где жил Юра Малыш, был далеко от границы. Но когда неожиданно нагрянула война, его срочно вызвали в военкомат. Комиссар в приёмной комиссии оглядел его, – а Юра был высокий, крепкого сложения, – и задал ему вопрос:

– Чем занимался в мирное время?

– Окончил театральный институт и работал в кукольном театре.

– Сейчас нам не до артистов, а вот в медицинских частях не хватает медбратьев. Направляешься служить в госпиталь, а там обучишься и военному мастерству!

И Юру со многими новобранцами и военными, которые были в полном боевом обмундировании, загрузили в вагоны-теплушки, и поезд помчался в сторону, откуда постепенно стала все громче и громче доноситься канонада. На одной из станций Малыша и всех мобилизованных высадили из вагонов, а военные поехали дальше.

Юре предстало зрелище: санитарные машины с ранеными; кого-то несли на носилках, кого-то вели к зданию госпиталя. Вокруг стояла зловещая тишина, не было слышно ни стона, ни оханья. Только доносились команды врача, девушки в белом халате и в такой же косыночке:

– Этого в хирургию. Этого на перевязку. Этого обследовать.

Неподалёку суетился интендант, который крикнул новобранцам:

– Надевайте халаты! И помогайте распределять раненых по палатам!

Скоро всех раненых, контуженных и просто заболевших расположили в госпитале. Интендант прибывшим новобранцам приказал сходить в баню и переодеться в военную форму.

С этого дня Юра начал служить медбратом. Он научился оказывать первую помощь раненым, готов был выполнить любую их просьбу: перевернуть на кровати, сменить простынку, принести воды. Научился Юра и обращаться с оружием: винтовкой, автоматом. А девушку-врача он иногда встречал и замечал её любопытный взгляд на себе. Была она в звании лейтенанта, стройная, чернобровая, с пышными волосами, собранными в большой пучок на затылке. Юра подметил, что за ней ухлестывает интендант – всё норовит подловить её и пригласить на свидание. И однажды Юра услышал, как она ему смело сказала:

– Я подумаю об этом после победы!

А Юра решил про себя: «Любовь, видно, бывает и на войне». И сам не заметил, как она тоже стала ему нравиться. И чем чаще он её видел, тем больше увлекался. Причём в гражданской жизни Юру ни одна девушка не привлекала, он больше времени уделял учёбе. Но сейчас у него появилось неведомое влечение к девушке-врачу.

Юра узнал, что она здесь после мединститута, что зовут её Света, а фамилия – Зайчик. А интендант, видно, злился на неё за то, что она воспринимает его только как сослуживца, и старался привлечь к работе поближе к себе. И на этот раз, решив проверить хозяйство на далёкой заставе, он взял её с собой – под предлогом проверить здоровье пограничников.

А Малыш, пользуясь тем, что начальство отсутствует, вместо того, чтобы отдыхать, решил сделать театральную куклу «Зайчик», и чтобы она была похожа на Свету.

Для этого Юра взял маленькую подушку, подтянул у неё два верхних угла, сделал из них большие уши. Затем утянул место, где должна быть мордашка, обрезал низ подушки и из этого материала пришил к туловищу лапки. А также сделал рот на резиночке, чтоб он мог незаметно открываться. Хорошая получилась кукла. Правда, для схожести с врачом не хватало пышных волос на голове, да нужно было ещё кое-где подкрасить.

И Юра пошёл к кочегару – тому всё время несли разное барахло на топку. И не прогадал, всё нашёл: шпагат, который изображал волосы; сажу, чтобы подчернить причёску и нос. Карандашом нарисовал большие раскосые глаза, а рот и язык разукрасил красной помадой.

Когда всё было готово, Юра надел куклу на руку, пальцы просунул в мордашку, в лапки и показал кочегару, пропищав писклявым голосом:

– Спасибо тебе, друг! Я ожил!

Кочегар аж сел от удивления, забыв кинуть уголь в топку.

Но тут за Юрой прибежали:

– Малыш, тебя ждёт машина! Надо срочно ехать на заставу. Фашисты нагрянули, есть раненые!

Юра отложил куклу на сохранение кочегару, сел в санитарную машину с поджидавшим его шофёром, и они рванули по просёлочной дороге, подпрыгивая на кочках, проваливаясь в рытвины. Затем они выехали на колею, проходившую по бесконечному золотистому полю пшеницы, и помчались по ней.

Малыш похвалил шофёра:

– Как ты лихо управляешься!

– А что тут особенного, – ответил шофёр. – Надо только почувствовать, что ты и машина – одно целое, и будет все нормально. Нажми на педаль, руль возьми – и привыкайте друг к другу до полного понимания.

Так, разговаривая, они подъехали к заставе. Бой, видно, только закончился, изредка постреливал с высокого бруствера только один пограничник.

Пограничники стали загружать раненых в санитарную машину, а потом сели в стоящий рядом пикап. А врач Зайчик с серым, уставшим лицом проверяла каждого – всё ли в порядке. Потом она хотела что-то сказать Юре, но тут подошёл интендант и скомандовал Малышу:

– Иди к пулемётчику и предупреди его, чтобы стрелял до тех пор, пока мы не покинем заставу!

Юра подбежал к пограничнику. Это был старослужащий, и он сказал:

– Там, впереди, большое скопление фашистских войск. Нам приказано быстро отойти на новый рубеж, и тогда немцев начнут молотить наши пушкари. До этого была проверка боем, а сейчас фрицы готовятся к наступлению.

Но пока со стороны фашистов не было слышно выстрелов.

– Хитрят, сволочи, – зло произнёс солдат. – Напали вероломно и как гадюки ползут, думают завоевать. Не получится! Сейчас матушка-Родина сил наберёт, и им конец настанет!

Тут пикап с пограничниками, где сидел и интендант, тронулась и поехала. Машина с ранеными солдатами и врачом в кабине тоже была готова к отъезду, и Юра со старослужащим запрыгнули в кузов. Ехали не спеша, чтобы не причинять лишних страданий раненым, следуя за исчезающим в дорожной пыли пикапом. И услышали, что там, где они только что были, загудела земля от выстрелов наших пушек, стрелявших по врагу. Выехав в поле, Юра увидел, как над ними пролетел самолёт со свастикой на крыльях.

А затем тот развернулся и стал пикировать. Пули прошили кабину, снесли с неё железный верх. Машина остановилась. Самолёт не стал больше атаковать: видно, заметив красный крест, лётчик-фашист решил: «И так не жильцы!»

Малыш с солдатом кинулись к кабине. Шофёр был убит, врач Зайчик была без движения и, казалось, тоже погибла. Но Юра нащупал у неё пульс, а ранений не было видно. Но потом, пощупав голову Светы, Юра под волосами обнаружил кровь. Видно, металлический козырёк от кабины, отлетая, ударил врача прямо в пучок, который и спас её от неминуемой гибели.

Юра растерялся: что делать дальше, он не знал.

И вдруг раздался голос солдата:

– Что мечешься? Ты молодой, смекалистый, садись в машину и езжай, на ходу научишься. А я буду держать врача. Мне не привыкать к женщинам, у меня семья большая, а ты, салажонок, и дотронуться до неё боишься. А у неё, может, спина или грудь повреждена. Давай, езжай быстрей!

Малыш уселся за руль, вспомнил, как водитель говорил, что нужно почувствовать себя с машиной одним целым. На счастье, машина завелась сразу, а вот с ездой был непорядок: то автомобиль рвался вперёд, то резко останавливался. И Юра опять вспомнил слова шофёра и попытался почувствовать машину.

Так они с горем пополам проехали половину пшеничного поля. Уже показался лес, где проходила просёлочная дорога. Но вот снова загудел вражеский самолёт и с ходу стал снижаться. А Юра с педалями что-то перепутал, машина резко встала, и пули попали по дороге впереди. Самолёт развернулся и опять пошёл в атаку. Малыш успел завести мотор и на всей скорости рванул по ухабам. И пули фашиста легли там, где он только что находился. Немец даже подумал: «Молодец водитель, сумел меня перехитрить!»

А у Юры это получилось случайно. И пока вражеский самолёт заходил на очередной круг, он мчался по колее, поднимая облака пыли. И успел-таки въехать в лес до того, как самолёт вернулся.

– Да ты в рубашке родился! – поздравил его солдат, крепко держа так и не очнувшуюся Свету.

– Ты её особенно-то не обнимай! – улыбаясь, молвил Юра.

– Так я ж по-отцовски, не волнуйся, – ласково заверил старослужащий.

Наконец они добрались до госпиталя. Там всех раненых и врача Зайчика перенесли в палаты. Юра привёл себя в порядок, пообедал и пошёл забрать куклу у кочегара, чтобы с ней обойти и порадовать раненых.

А в палате раненые, кто стонал, а у кого боль была только в глазах. Малыш вытащил из-под гимнастёрки зайца, надел его на руку, сам спрятался за спинку стула и, показывая только куклу, которая открывала и закрывала большой красный рот, весело, звонко заговорил:

– Вижу, тут все хворые: кто хромой, кто кривой, кому-то не спится! Вот сейчас всех буду лечить песней. Она – эликсир здоровья!

И зайчик – открывая рот, прижимая лапки к груди и шевеля ушками, – запел знакомые всем слова: «А помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела!»

В палате раздался смех. А Юра, развеселив раненых, пошёл в другое отделение. Уже к вечеру он узнал, где находится Света и заглянул к ней. Она лежала на кровати подстриженная, с перевязанной головой и по-прежнему с закрытыми глазами, словно спала. Два дня он навещал её. А на третий день узнал, что ему предстоит вечером отправиться на передовую за ранеными. Перед отъездом Юра решил ещё раз навестить Свету. А там достал куклу и заговорил:

– Я – заяц! А ты – Зайчик, и я хочу с тобой познакомиться. Я слышал, что ты всё спишь и спишь, а мне хочется с тобой поиграть, побегать, попрыгать и подружиться на всю жизнь!

И тут Света открыла глаза. Она посмотрела на зайца, на его грустную рожицу, опущенные ушки и удивлённо произнесла:

– Ой, зайчик! Я всё слышала!

А Юра быстро вышел. Стоял возле палаты и радовался, что услышал голос Светы. А когда в палату пришли медсёстры, то до него донеслись её слова:

– А где заяц, что тут только что был?..

Вечером Юра поехал на передовую, там шёл ожесточенный бой. Прибыл он ранним утром. Артиллерия в это время била по отступающему врагу. Опасаясь поражения, фашисты собрали всю живую силу, технику и готовились к контрнаступлению. Погрузив всех раненых, Юра хотел было ехать, но тут подошёл старшина и с сожалением сказал:

– Много товарищей мы потеряли во вчерашнем бою. Их сегодня не хватает, а помощь запаздывает. А нам после артподготовки надо идти в атаку.

– Я понял. Хорошо, останусь с вами, а шофёр и без меня раненых довезёт, – принял решение Малыш.

Юра взял автомат, несколько рожков с патронами и пошёл в окопы. И только замолкла наша артиллерия, солдаты пошли в атаку, на ходу стреляя в засевших фрицев. Юра несколько раз менял рожки. А потом разнеслось дружное: «Ура-а!» – враг побежал. Но тут взрыв от вражеского снаряда накрыл Юру, и он плашмя упал на землю.

После разгрома немцев старшина дал телеграмму в госпиталь: «Отправляю тяжело раненного санитара, имя неизвестно. Под гимнастёркой найдена кукла зайца».

Света сразу поняла, что это Юра. Заяц вдохновлял раненых бойцов, а её спас от смерти. И как только санитарная машина пришла, она увидела Малыша – без сознания, с обожжённым до неузнаваемости лицом. А за её спиной сочувственно шептались: «Не жилец!»

Врач Зайчик поместила Юру в отдельную палату. И днём и ночью она ухаживала за ним, меняла повязки. А он тихо лежал.

И однажды Света ему укоризненно сказала:

– Юра, ты же сам пел: «А помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела!». Так вставай! После пережитого жизнь нам станет в радость!

И тут рука Юры легла на ладонь Светы, и она услышала, как губы его произнесли:

– За-инь-ка!

Света всю ночь просидела с ним.

Юра выжил. О них сейчас говорят:

– Счастливая пара!

Семья пограничника

Юрьев закончил кавалерийское училище и получил звание лейтенанта. И сейчас он не спеша шёл на банкет, чтобы отметить этот знаменательный день с однокурсниками, и думал: «Все друзья придут с невестами, я им тоже пообещал привести свою. Но мне пока никто не приглянулся, и теперь все будут смеяться!»

Стояла душная, сухая солнечная погода. До встречи с приятелями времени было предостаточно, и Юрьев сел на скамейку в сквере – под ветвистой зелёной липой неподалёку от ресторана. Он видел, как офицеры со своими девицами собирались возле входа.

И тут на лавочку в лёгком сиреневом крепдешиновом платьице села миловидная девушка. Открыла книгу и стала читать. И Юрьев вдруг решил: «Познакомлюсь-ка я с ней!»

Но приступить к делу никак не решался – сидел и молчал. И вдруг, неожиданно для самого себя, повернулся к ней и спросил:

– Извините, а вы не сможете меня выручить? Стать ненадолго моей девушкой?

Девушка посмотрела на него, как на чудака, приметила военную выправку, но ничего не ответила. Юрьев понял, что совершил глупость, и быстро стал оправдываться:

– Простите мою бестактность. Дело в том, что мы с офицерами решили отметить в ресторане окончание учёбы и присвоение нам воинских званий. Все пообещали прийти с невестами – и так и сделали. А я обещание не выполнил. Вон, посмотрите, все уже собрались и ждут только меня.

Девушка оторвалась от книги, посмотрела в сторону ресторана, потом на несчастное лицо Юрьева и засмеялась звонко – словно колокольчик прозвенел. А потом сказала:

– А почему мне надо стать вашей девушкой ненадолго? Можно и подольше!

Юрьев обрадовался, и они весело направились к ресторану. Девушку звали Надежда. Познакомившись со всеми однокурсниками Юрьева и их барышнями, Надежда обратилась к Юрьеву:

– А как же вас зовут?

– Николай, – ответил он.

Все вокруг засмеялись: подумали, что они так шутят. А затем кто-то спросил:

– Может, расскажете, как и где вы познакомились?

– Да только что! Вон там, на скамейке! – в один голос сказали Юрьев и Надежда.

Веселье продолжилось уже за столом в ресторане. Тамадой выбрали Надежду, и не ошиблись. Она говорила тосты за офицерскую дружбу, за будущие звездочки, за интересную службу, за крепкое здоровье, и чтобы будущие молодые пары были счастливы!

Следующая встреча друзей состоялась в День пограничника. Застолье уже заканчивалось, когда один из офицеров обратился к присутствующим:

– Спасибо вам, друзья. Хорошо мы посидели. Но через два дня нам предстоит расстаться – мы будем служить на разных участках границы. Женатым разрешено ехать вместе.

Выходили из ресторана шумно, прощались, крепко обнимались; знали, что теперь долго не встретятся.

– Я вас провожу! – взволнованно сказал Николай Надежде.

– А вы меня уже проводили, – с грустью ответила она, – я живу рядом, вот мой дом.

Юрьеву Надежда понравилась – и внешностью, и откровенным характером. Он готов был продолжать с ней встречаться, да знал: через несколько днейпокинет город. Оставалось только одно: писать письма. И тут она опять поразила его своей прямотой.

– Коля! – промолвила она. – Возьми меня с собой. Я медсестра, это нужная профессия в армии. Ты мне небезразличен.

Они тем временем поднялись на второй этаж, продолжая разговор о своих чувствах. Дверь открыла пожилая женщина.

– Это моя мама, – сказала Надежда. – Мама, это Коля – очень близкий мне человек, завтра мы распишемся и уедем.

– Вот всегда так: вся в отца, рубит с плеча! – вздохнув, заохала мать. – Был бы отец, отговорил бы тебя. Да уж знаю, ничего не изменишь!

В эту ночь Николай спал в доме Надежды, в отдельной комнате, и слышал, как Надежда долго успокаивала маму. И радовался, что встретил эту девушку. На следующий день они пошли в ЗАГС, а потом купили бутылку шампанского, фрукты, пришли домой. Посадили матушку на самое видное место и попросили:

– Мама, благослови нас на долгую, счастливую жизнь. А свадьбу сыграть никогда не поздно!

Она их перекрестила. От Николая родственников никого не было. Он рос в интернате.

Оставшееся до отъезда время Николай и Надежда ходили по городу, посещали музеи, театры. Жизнь у них была счастливая. А потом Николай получил направление на службу – на западную границу. Попрощались с мамой Надежды, поцеловали и пообещали в отпуск приехать.

Сели в поезд, в купе, и отправились в неизвестные края. Проводница враз приметила, что это молодая пара, и весело пошутила:

– Путь далёкий, наслаждайтесь уединением. А если что понадобится, принесу.

Поезд прибыл на место назначения через сутки. Он остановился у небольшого вокзала. Перед ним стояла единственная машина и рядом – пограничник в зелёной фуражке. Он сразу подошёл к Николаю.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант! Я вас жду!

Сев в машину, они помчались по дороге. Проехали городок и, углубившись в лесной массив, поехали по голому полю.

– Это уже приграничная зона, – проинформировал шофёр.

Их встретил начальник заставы, майор. Николай доложил ему о прибытии и познакомил с женой.

– Вот и хорошо, что пополнение прибыло! – довольно произнёс тот и, заботливо взяв вещи у Надежды, продолжил: – Сейчас покажу ваш домик: располагайтесь, отдыхайте, пообедайте. А потом вас, лейтенант Юрьев, я познакомлю с личным составом, а вы, Надя, отправитесь в лазарет – там вы будете работать. Вам, кстати, положена военная форма.

Николай и Надежда были довольны. Все складывалось так, как они и желали.

И вот началась у них служба на заставе. Лейтенант учил пограничников, как обращаться с оружием, знакомил с вооружением потенциального врага (в бою всё пригодится) и проводил политзанятия. Выезжал и на проверку контрольно-следовой полосы.

Надежда работала в лазарете, а в свободное время заходила в конюшню – навестить добрых животных: полюбоваться, погладить. Особенно ей нравилась Зорька, но как ей показалось, её слушались все лошади. Надежда угощала их кусочками хлеба, и было видно, что лошади уже узнают Надежду.

Однажды она попросила начальника заставы:

– Хочу изучить военное дело, как все пограничники!

Он посмотрел на неё изучающе и вспомнил только что полученную телеграмму, в которой говорилось, что враг не дремлет, что за границей затевается провокация против Родины, и надо быть начеку. Поэтому подумал и согласился.

Николай был удивлён желанию жены, а потом решил: «Она, наверное, хочет рядом со мной находиться!» Но ещё больше она его поразила, когда начались учения с пограничниками. Надежда кидала нож в цель лучше многих сослуживцев и стреляла из любого оружия на «отлично».

Надежда не боялась и ходить одна в лес. Возьмёт лукошко, нож для грибов и бродит по болотам, где полно черники. Возвращалась на заставу с полным лукошком, с грибами и ягодами. И повар готовил для всех вкусные блюда.

Однажды она снова собралась в лес, но тут грянула канонада. С сопредельной территории начали обстрел. На нашей стороне стали разрываться снаряды. Потом раздался оглушительный грохот взорвавшегося арсенала. Один пограничник был убит, другой тяжело ранен. Так началась Великая Отечественная война.

Начальник заставы скомандовал:

– Расположиться в дзотах, в траншеях и отразить атаку врага!

Надежда бросилась перевязывать раненых пограничников. Одному нужна была операция.

И тут послышался голос Николая:

– Надя, срочно выводи лошадей из конюшни, не то они погибнут. А раненого посади на Зорьку и мчись в сторону госпиталя: так спасём лошадей и красноармейца. Нам бы до прихода помощи продержаться.

При себе Надя оставила только нож. Вывела взволнованных лошадей из конюшни, посадила на Зорьку раненого пограничника – тот от слабости склонил голову к шее лошади. Сама села на другую, и весь табун рысцой пошёл за Зорькой по лесной дороге. А позади слышался треск автоматов и взрывы гранат. Пограничники вступили в бой.

Надежда с опаской подумала: «Хватило бы им боеприпасов отстоять границу!»

Проехав половину пути, она услышала со стороны болот странный скрежет и человеческий говор. Остановила коней и крадучись пошла на звуки. И скоро увидела на болотистой тропе большой обоз из шести повозок, нагруженных доверху – явно оружием. Лошади были мощные, с толстыми ногами: видно, тяжеловозы.

«Идут скрытно, чтобы обеспечить оружием диверсантов!» – заключила Надя. – И хотят телегу, провалившуюся колесом в яму, вытащить».

Четыре немца крутились возле повозки с жердью и о чём-то спорили. Тут заржала Зорька, и фрицы насторожились. Один из них отделился и пошёл в глубь чащобы, где увидел лошадей и раненого пограничника. Что-то прокричал фрицам, и те захохотали. Немец подошёл к красноармейцу, хотел за ногу сдёрнуть с седла, но тут Надя выхватила нож и кинула. Фриц тихо упал. Она подхватила у него автомат и стала выжидать, пока немцы вытащат телегу. И как только они это сделали, Надя открыла по ним огонь и уложила всех. А затем обратилась к раненому:

– Поезжай один, Зорька вывезет, куда нужно. А я тронусь на немецких лошадях к заставе.

И когда послышался удаляющийся топот табуна, Надя погладила сначала одну незнакомую лошадь, потом другую – ко всем прикоснулась. Взяла за узды первого жеребца в обозе, и все друг за другом тронулись в сторону заставы. Когда Надя приблизилась к границе, уже темнело. Стояла тишина – и не слышно было ни одного выстрела. Сердце у Надежды сжалось: «Что случилось?»

Но на передовой жизнь кипела: все пограничники с офицерами носили мешки с песком для заградительных препятствий. Они знали, что немцы решили отдохнуть до завтра, догадываясь, что у наших бойцов боеприпасы заканчиваются и решив покончить с ними утром. Начальник заставы, как увидел Надю с обозом армейского оружия, даже не стал разбираться, откуда оно и как добыто. Сразу приступил к разгрузке. Там были огнемёты, ручные пулемёты и много боеприпасов.

А Николай обнял Надю и проговорил:

– Я знал: ты моё счастье! Всех нас выручила! А сейчас иди отдыхать.

Утром после артобстрела немцы пошли в атаку. Но по ним был открыт шквальный огонь. Фрицы этого не ожидали и бежали, оставляя на поле боя раненых и убитых.

Застава держалась неделю. Немцы не могли ею овладеть, но собрали большие силы. И вскоре пограничникам пришлось отступить и перейти к партизанской борьбе.

Война была долгой, кровопролитной. Надя спасла множество жизней бойцов.

А пограничники своими диверсионными рейдами наводили страх на фрицев, пугая неожиданными нападениями, пуская под откос составы с техникой, уничтожая коммуникации.

Пограничники не раз попадали в окружение, но всегда выходили победителями. Николай был несколько раз ранен, и Надя его «заштопывала».

Но вот война закончилась, и ненавистный фашист был уничтожен и изгнан с нашей территории. Народ торжествовал и праздновал День Победы.

Николаю и Наде дали предписание: явиться на прежнее место службы. Ему в звании майора – начальником заставы, а ей в звании лейтенанта – руководителем госпиталя. А пока им предоставили отпуск на месяц.

И вот Николай и Надя поехали домой. Прибыв в родной город, они оставили тяжёлые вещи на вокзале в камере хранения, решив за ними зайти позже, а сами пошли пешком до дома. Город был кое-где разрушен, но уже восстанавливался. А в сквере, как и прежде, стояла скамейка, а над ней – зелёные ветки липы, словно и войны не было. Они сели, и у них было такое чувство, будто они только сейчас познакомились.

Надя вдруг встрепенулась:

– А сегодня же День пограничника!

Они взглянули в сторону ресторана и увидели, что возле его дверей только женщины – жёны пограничников.

И Николай с надеждой сказал:

– Может, их мужья, офицеры, ещё придут?

Клятва

Война с фашистской Германией закончилась полным её разгромом. Немцы бежали, но оставили диверсантов, которые нападали на мирное население и уничтожали жизненно важные предприятия.

Иван Неизвестный в то время, когда многие военнослужащие возвращались домой, трудился портным, а раньше шил для фронта. А в совершеннолетие был призван в армию и направлен на обучение в пограничные войска. Его обучили всем военным премудростям. Иван проявил себя метким стрелком, оказался физически вынослив.

Вскоре Неизвестного рядовым направили в часть, расположенную на освобождённой территории, но там бесчинствовали засевшие в логове бандиты. Его определили в отделение сержанта по фамилии Известный. Когда солдат предстал перед своим командиром, все стоявшие в строю пограничники ахнули: сержант и солдат, как две капли были похожи лицом, фигурой, ростом! Отличала их только форма, да сержант выглядел постарше.

– Ну и ну! – удивлённо засмеялся командир. – И имена у вас одинаковые – оба Иваны. Никогда не верил, что двойники существуют, а вот тебе – пожалуйста! Вот бы мамам вашим на это посмотреть!

– А у меня родителей нет, – ответил солдат, – я детдомовец. Они погибли в начале войны, поэтому и фамилия у меня такая.

Повисла тишина, и чтобы её разрядить, сержант серьёзно проговорил:

– Эти пограничники, – и он рукой показал на стоявших в строю военнослужащих, – теперь твои товарищи. Они прослужили всю войну, прошли огонь и воду. Скоро им придёт смена, и они поедут домой, где их встретят медными трубами. А сейчас иди отдыхай. Завтра будем гнать врага с наших границ!

На следующее утро, вооружившись – гранаты, автоматы, рожок с патронами – и накинув брезентовые накидки, отделение пограничников, растворившись в туманном проливном дожде, пошло по указанному маршруту к болотистой речке, заросшей тростником. Уже на подходе к ней сержант рукой подал сигнал: «Всем залечь!»

«И что он мог услышать в шуме дождя, бьющего об тростник?» – подумал Неизвестный.

Но тут в пелене тумана возникла тень человека, за ней – другая.

– Руки вверх! – неожиданно скомандовал сержант.

Раздались выстрелы. Пули просвистели, взрыхляя мох у реки. Вслед бандитам полетели гранаты. Когда туман рассеялся и солнечные лучи пробились через тучи, стало светлее. И тогда неподалёку от берега стало видно одинокую лодку. Неизвестный вошёл в воду, ухватил её и подогнал к берегу. В ней находилось большое количество оружия и боеприпасов. Видно, враг готовился к диверсии.

– Поздравляю тебя, Иван, с боевым крещением! – похвалил его сержант и посоветовал: – Если чувствуешь, что враг безжалостен, стреляй первым!

Уже на отдыхе в казарме они разговорились. Сержант разоткровенничался:

– Ты знаешь, Ваня, у меня невеста есть. Мы с ней дружили со школы. Близости интимной с ней не было, решили подождать до моего возвращения из армии. Но больше всего меня волнует матушка, она очень постарела после извещения о гибели отца. Ходить стала с трудом. Когда я был с ней, то во всём помогал, а сейчас её выручает моя невеста Лиза. Если со мной что случится, матушка этого не выдержит.

А потом добавил:

– Если я погибну, будь ей сыном! А я напишу на всякий случай ей письмо, что задержусь в армии, но обязательно вернусь. И ты поклянись, что выполнишь мою просьбу!

Иван растерялся. Но взглянув на серьёзного сержанта, ответил:

– Клянусь!

– Теперь я буду служить спокойно, – проговорил тот.

Служба у всех пограничников и у «братьев» – так их теперь стали называть – была опасная и сложная. Они не раз встречались со смертью, но выходили победителями в борьбе с диверсантами, засевшими в лесных чащобах.

Однажды они выслеживали безжалостных бандитов, которые не давали мирно жить населению. Убивали, взрывали, а потом скрывались в лесу. Пограничники тоже погибали от их ловушек и мин.

И вот братья залегли на предполагаемой тропе бандитов и к вечеру увидели их. Но надо было узнать, где у них логово. Сержант и солдат скрытно пошли за ними, но потом потеряли бандитов из виду и дальше идти не решились – можно попасть в ловушку. Решили дождаться утра. Возле кочек засыпали себя мхом, листьями и стали ждать.

С рассветом братья услышали говор идущих мимо людей. Вскоре они пропали. Неизвестный и Известный тихо направились по замеченному ими маршруту бандитов, который привёл их в густой лес. Там они наткнулись на огромный, обросший мхом пень.

И тут пень отодвинулся и из-под него вылез заросший человек: потянулся, зевнул и пошёл в кусты. Сержант дал знак Ване перехватить бандита, пока лаз в логово открыт, и тот бесшумно уложил его в зарослях.

Известный снял с себя гранаты, взял также Ванины, подполз к лазу, откуда доносился разговор, и бросил их в глубокое подземелье. Земля дрогнула, пламя, словно из жерла вулкана, вырвалось и полетело вместе с землёй ввысь.

Отряд пограничников прибыл, когда всё уже тлело. Неизвестного нашли изрешечённого осколками и контуженного, а Известного вообще не обнаружили. Но братья уничтожили огромный арсенал и множество живой силы. Поле этого бандиты уже не оправились, и город вернулся к мирной жизни. Неизвестный в госпитале пролежал без сознания несколько дней, а когда пришёл в себя, спросил:

– Где брат?

– Сержант погиб смертью храбрых!

Через какое-то время Неизвестного выписали, он вернулся в часть и продолжил службу. Узнав, что матери сержанта было отправлено извещение о гибели сына, он написал ей письмо. В нём он сообщил, что это ошибка, что он просто был контужен и от этого у него поменялся почерк. А в конце добавил, что «жив-здоров и скоро вернётся домой».

Так и случилось: командование наградило Ивана, ему было присвоено звание сержанта, а потом его демобилизовали. Неизвестный добирался до места назначения то на автобусе, то на поезде, и всё это время мучительно думал, как ему вести себя с матерью Известного.

Возле дома он остановился и долго топтался возле двери. Когда решился постучать, ему открыла пожилая седая женщина. Она бросилась ему навстречу, радостно воскликнув:

– Сыночек, я никогда не верила в твою гибель! – и обняла его.

Но материнское сердце подсказывало: что-то тут не так. Да и фамилия была у Ивана другая, хотя и похожая. Но от него веяло такой сыновней теплотой, что мать отбросила сомнения. А Ивана охватило никогда не ведомое чувство родства. И он, держа мать сержанта в своих объятиях, тихо сказал:

– Мама…

Тут выбежала соседка, молодая девушка.

– Ванечка! – радостно произнесла она. – Как я тебя заждалась!

А мать облегчённо вздохнула:

– Вот и невеста его признала! А что фамилия не та, так при оформлении документов могут и ошибиться, всякое случается.

Прошло какое-то время. И кто бы ни встречался с Ваней Неизвестным, произносил:

– Наш портной – Известный!

Зонтик

Однажды подруги после окончания школы обсуждали, в какой институт им пойти учиться и какую профессию получать.

И вдруг услышали по радио тревожный голос диктора: «На нашу Родину вероломно, без объявления войны, напал враг!»

Девчата добровольцами записались на фронт. И вот они уже в вагоне поезда, усевшись на полках, едут в далёкий город обучаться на медсестёр.

В дороге они весело пели песни. Рядом с ними попутчиком оказался капитан, и он подпевал. Ближе к вечеру, все стали ложиться спать, располагаясь по своим местам. Одна из девушек оказалась на нижней полке, и кто бы ни проходил по вагону, задевал её. У капитана место было верхнее, и он предложил:

– Давайте поменяемся!

– А мне всё равно, где лежать, мне не до сна, – ответила она.

– Мне тоже, – произнёс капитан.

Тогда они сели на боковое сиденье, и капитан предложил:

– Путь наш с вами далёк, разговаривать нам будет проще, если познакомимся.

– Оля! – представилась девушка.

Тут поезд загудел, но сквозь шум было слышно, как офицер произнёс:

– Василий!

– Я не готовилась стать военной медсестрой, – рассказывала Оля, – мои родители учёные, и я должна была пойти по их стопам.

– А у меня в роду все военные, я о другой профессии и не думал! – отвечал Вася.

В вагоне их то и дело толкали то с одной, то с другой стороны проходящие пассажиры, и Василий предложил:

– Пойдёмте в тамбур и там спокойно поговорим.

Оля согласилась, и они продолжили разговор, словно давно уже знали друг друга. Им было так интересно вдвоём, что они и не заметили, как прошла ночь и поезд подъехал к станции, где должна была сойти Оля. За окнами шёл проливной дождь.

Василий сказал:

– Я бы не хотел с вами вот так расстаться, хотел бы переписываться. А как это осуществить, не знаю: воинская часть мне неизвестна. Напишите моей матушке, а она мне сообщит о вас.

Он вытащил записную книжку, записал адрес на листочке и передал Оле.

Поезд заскрежетал, резко останавливаясь, толчок заставил их сблизиться, и они поцеловались. Оля смущённо пошла за вещами. Василий вытащил из своего чемодана зонтик с затейливым рисунком в цветочек и протянул ей:

– Возьмите, пожалуйста, его мама мне дала. Когда я уезжал, дождь такой же был.

Взяв зонтик, Оля вместе с хихикающими подружками вышла из вагона. А Василий надел пограничную зелёную фуражку и вышел следом – проводить.

– Оля! – окликнул он.

Она подбежала к нему, а он вытащил из нагрудного кармана портсигар, на котором виднелся вензель с какими-то буквами, и, волнуясь, сказал:

– Возьмите его. Я бросил курить, а для вас он станет косметичкой: ножницы, карандаш для глаз, помада – всё поместится!

Оля засмеялась и, взяв портсигар, побежала догонять подружек, прячась от дождя под зонтиком в цветочек.

Василий долго смотрел на удаляющихся девчат, пока не загудел поезд. Тогда Вася вернулся в вагон, снял фуражку и, сев на полку в полупустом вагоне, задумался: знал, что те письма, которые напишет Оля, он не получит – даже от мамы. Та плохо видела, да и там, куда он прибудет, ему дадут приказ перебраться на территорию врага и выполнять разные задания.

А Оля с девчатами получили армейское обмундирование и стали обучаться спасению солдат от ранений и контузий. Зонтик Оля держала в тумбочке, а портсигар, как и наказал Вася, приспособила под косметичку, и он находился у неё в нагрудном кармане гимнастёрки. Письма Василию она писала на его домашний адрес. Но ответов не получала. Но даже когда её с подружками направляли на передовую, где они под грохот вражеской канонады, в грязи и копоти вытаскивали из боя раненых солдат, она и тогда ухитрялась написать весточку Васе. А зонтик по-прежнему находился с ней – или в казарме, или в медпункте. Оле приходилось даже ссориться со старшей медсестрой:

– Это непорядок! – шумела та.

Но со временем все к этому привыкли и перестали обращать внимание. Однажды в госпиталь принесли внутреннюю армейскую газету. Оля взяла её и сразу обратила внимание на фотографию, на которой была группа военных. Одного из них она узнала – это был Василий. Сердце Оли сжалось от плохого предчувствия. Она прочла: «Погибли, возвращаясь с задания». Оля по характеру была крепкая, но тут даже пошатнулась. Её было уложили, но, услышав команду: «Всем выехать на передовую!», вскочила и поехала вместе со всеми. А газету она сложила и положила в карман гимнастёрки, рядом с портсигаром.

На месте боя она перебегала, ползала под самыми взрывами снарядов, перебинтовывая солдат и вытаскивая их, то одного, то другого, в безопасное место. Но тут в неё попала пуля, и она плашмя упала в липкую землю. Её, как и многих красноармейцев, медсестры вынесли с места затихающего сражения под удаляющиеся крики «Ура!» и отвезли в госпиталь.

Врачи-хирурги удивились её везению. Пуля пробила портсигар, газету и чуть-чуть не дошла до сердца. Оля лежала после операции без сознания.

А Василий был ранен, но не погиб. После тяжёлого лечения его отправили домой на небольшой отдых. Увидев раненого Васю, мама разрыдалась. А успокоившись, дала ему огромную пачку писем, адресованных ему. Они были от Оли. Василий не стал их полностью читать, а, вскрывая каждый конверт, произносил из него отрывок:

«Вася, это моё первое письмо. Теперь мы, девушки, умеем воевать, стрелять и лечить. Пусть враг нас боится! А пока вокруг нас поют красиво птицы!»

«Вася, здравствуй! Я на передовой, и теперь я знаю, как поют пули и стонут солдаты».

«Вася, я жду весточку от тебя. Это было бы радостью для меня. А пока я слышу, как воют бомбы вокруг».

Он не стал больше читать. Схватил телефон, набрал номер:

– Я хочу срочно вылететь в часть… – Он покрутил конверт, продиктовал номер и добавил: – Да, да, она моя невеста!

Когда он прибыл к Оле, врачи ему поведали:

– Если бы не портсигар, твоей невесты не было бы в живых!

И Вася подошёл к Оле, взял за руки и тихо на ухо спросил:

– Оленька, а зонтик мой ты сохранила?

Оля вздрогнула, потом широко открыла глаза и тихо проговорила:

– Вася, я знала, что мы встретимся, даже если окажемся в раю! – и улыбнулась.

А он крепко держал её за руки.

Художественный свист

Митя жил в деревне под названием Чернушка. После занятий в школе он часто ходил с ребятами играть в футбол на полянке возле леса. Как-то пришли они на полянку, а там на дереве соловей поет, разными трелями заливается. Ребята даже о футболе забыли, так им свист понравился.

И тут Вова говорит:

– Надо и мне попробовать. Может, у меня не хуже получится! – и вытянул губы, дунул, да только зашипел.

Толя через зубы выдохнул, только засопел.

А Митя язык во рту сложил и через него сильно дунул.

Но все было напрасно. Бросили они свистом заниматься и стали в футбол играть. Митя был ростом меньше всех, и его всегда ставили в воротах.

Наигравшись, все пошли домой делать уроки. Но Митю пение соловья очень заинтересовало. Он шёл и старался как-нибудь свистнуть, и это у него наконец получилось.

Толя и Вова его похвалили:

– Ты молодец!

Но когда Митя засвистел при маме, она его отругала:

– Прекрати! Просвистишь в доме всё! И так уже папа уехал в другой город на заработки!

С тех пор Митя стал ходить на полянку один, слушать пение соловья, подражать ему, и у него стало что-то получаться.

Осень пришла, зима наступила. Соловей улетел в тёплые страны, а Митя по-прежнему насвистывал. Только когда был рядом с мамой, помогая ей в хозяйстве, помалкивал.

Друзья ему говорили:

– Ты так заливаешься соловьём, словно он никуда и не улетал!

А потом снова весна пришла, зелёная травка проросла на полянке, и все друзья как обычно пошли играть в футбол. И опять соловей запел. А Митя ему вторит такими же трелями, точь-в-точь как он. Соловушке, видно, это нравилось, и они долго так соревновались. Но их пение вдруг прервали трое появившихся на полянке вооружённых пограничников:

– Хорошо свистишь, мальчик!

– Меня зовут Митя, – отвечает он.

– Так вот, Митя, дальше этой полянки с друзьями никуда не ходите. Сейчас время сложное, на границе могут появиться лазутчики из враждебного государства.

Пограничники оказались правы. В середине лета в деревню нагрянули немцы – началась война с фашистской Германией. Мотострелковая их часть расположилась в деревне, а танки ринулись в глубь страны. В Митиной хате поселился немец-офицер и с ходу стал расспрашивать мать на русском языке:

– Где партизаны? – и всё сильнее повышал голос.

А Митя находился в яблоневом саду перед домом и все слышал. И думал, как маму выручить. И решил отвлечь немца, чем мог: как засвистел соловьём, да так хорошо, что офицер заслушался, а затем привстал и проговорил:

– Надо генерала обрадовать, позвать пение соловья записать. Он их трели коллекционирует! – и вышел.

– Митя! – тихо позвал вдруг мальчика кто-то.

Он обернулся, а рядом пограничник лежит и шёпотом говорит:

– Вымани свистом офицера в лес, мы там его схватим!

А Митя отвечает:

– Сейчас генерал придёт, он важнее!

Тут явился генерал, но не один – с солдатом-охранником. На плече у того был автомат, а в руках короб – прибор, записывающий разные звуки.

И Митя засвистел. Никогда раньше он так не старался! Продолжая свистеть, Митя, прячась, стал отходить от яблоньки к яблоньке, все ближе к лесу. А генерал за ним тихо, а следом солдат с записывающим коробом.

Когда пограничники задержали немцев, Митю попросили:

– Посвисти ещё немножко, пока мы не скроемся, а затем иди домой. Если понадобимся, пойдёшь по просеке, и мы тебя увидим! – и они ушли со связанными генералом и солдатом.

А дома немец-офицер посадил Митю рядом с матерью и, не дождавшись генерала, спросил:

– Где генерал?

Но, не получив ответа, заявил:

– Вот завтра приедет команда, они из вас вытянут всё! И ни одного партизана не оставят в живых!

Он отвёл мать с сыном в бревенчатый сарай и закрыл на засов.

– Мамочка, – извиняясь, произнёс Митя, – это я помог пограничникам поймать генерала!

А мама молча погладила его по голове. В сарае было темно, только небольшой луч света проникал в дыру бывшего хода для кроликов. И так они сидели, пока свет не пропал. И тогда Митя решил попробовать пролезть через эту дыру во двор.

Мать запричитала:

– Сыночек, не надо, увидят, сразу убьют!

– Я потихоньку! – успокаивал он её и, вытянув руки вперёд, стал проталкивать себя, обдирая до крови бока, в дыру. И вылез!

Огляделся. Открыл засов. А потом Митя и его мама, прячась в высоких зарослях сорняка, дошли до леса. Там долго шли по просеке. Митя вдруг засвистел – тревожно, без перерыва. Мать удивлённо посмотрела на сына и тут догадалась:

– Так это ты пел соловьём, выманивая генерала!

Появились пограничники, ставшие теперь, в военное время, партизанами.

Один из них сказал:

– Мы догадались, это ты так тревожно свистишь! Что случилось, герой?

И Митя рассказал, как их заперли в сарае с мамой до завтрашнего утра, до прибытия какой-то команды, которая их допросит и уничтожит партизан.

– Не волнуйся, Митя. Мы их встретим там, где они нас не ожидают. Генерал дал нам все данные по передвижению фрицев. А вас с мамой мы сейчас отправим на повозке в тыл.

В тылу маме дали комнату в общежитии, и она работала на оружейном заводе. Приходила домой вся пахнущая тавотом и керосином. А Митя продолжал учиться в школе. Во время каникул мама стала водить Митю на завод, чтобы он помогал в работе. Митю поразил цех. Люди молча трудились, каждый занимался своим делом, и только слышен был стук собираемых деталей. Ну хоть бы радио было или кто-нибудь словом перекинулся! Но, видно, все устали – не до разговоров.

И тогда Митя неожиданно свистнул, потом добавил трель и запел соловьём, мама цыкнула на него:

– Сынок, прекрати!

Но Митю уже было не остановить. Он увидел улыбки и радостные глаза тружеников; женщин, которые просили его просвистеть соловьиную мелодию ещё и ещё. С этого дня Митя, когда было свободное время, выступал со своим «соловьиным концертом» на заводе. А к концу войны, кроме образовательной школы, он закончил и музыкальную и уже давал концерты – пел художественным свистом произведения великих композиторов.

Однажды, в День Победы над фашистской Германией, он выступал в театре, полном слушателей. Его вызывали «на бис» много раз. И Митя после концерта, довольный, шёл по берёзовой аллее и мечтал о творчестве. И тут его кто-то окликнул:

– Молодой человек, можно вас спросить?

Перед ним стоял пожилой седой человек.

– Слушаю вас.

– Вы когда-то жили в деревне Чернушки? И случайно соловьём там не пели? Я услышал сегодня знакомые мне трели далёких времен.

– Да! – ответил Митя и вдруг узнал в седом мужчине того немецкого генерала. И подумал: «Сейчас он мне чего-нибудь плохое скажет».

А тот, с добротой в голосе, и говорит:

– Спасибо вашей соловьиной песне! Она и меня от войны уберегла, и того солдата, что был со мной. Сейчас у нас семья, дети, а у других служивых, которых я во время войны знал, семей нет и не будет. Они все убиты.

И тут на берёзке громко запел соловей. А Митя и генерал стояли и с удовольствием слушали. А один прохожий остановился и произнёс:

– Вот так бы все слушали соловушек – и войн бы не было!

Связист

В тёплый солнечный день на границе ничто не предвещало ничего плохого. Пограничники приводили себя в порядок: кто подворотничок подшивал, кто пуговицу на гимнастёрке прилаживал, а некоторые во дворе на спортивных снарядах выполняли разные упражнения.

И вдруг вокруг загрохотало. Снаряды начали взрываться повсюду. Это фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину.

Провод связи, протянутый от столба к столбу в комендатуру, был порван. Солдат-связист, служивший не так давно в погранвойсках, кинулся искать место обрыва. Он бежал, а где и полз под пролетающими со свистом снарядами и осколками, надеясь быстро найти повреждение.

Со стороны заставы уже слышались выстрелы автоматов. Враги пошли в атаку, и начался бой. «Надо быстрей наладить связь с комендатурой. Скоординировать контрнаступление пограничников против фашистов», – рассуждал связист. Вскоре он нашёл один конец провода в воронке от разорвавшегося снаряда. Второй конец оказался под поваленным деревом. Но соединить их оказалось невозможно: длины провода не хватало чуть-чуть.

А рядом по-прежнему разрывались снаряды. И, схватив провода зубами, связист крепко стиснул их и почувствовал пощипывание. Понял: связь восстановилась. Но тут сильный взрыв поднял пласт земли и накрыл им связиста. Но это не помешало заставе общаться с комендатурой, и красноармейцы вовремя пришли на помощь пограничникам, отбросив врага от наших границ.

Связиста нашли. Он не подавал признаков жизни. Ему с трудом открыли рот, вытащили провод. И вместе с остальными ранеными связиста на полуторках отправили в госпиталь, где всех распределили. Связист оказался в помещении морга, у самого окна.

А тут проходила мимо морга медсестра с медикаментами. Увидела солдата за стеклом – его лицо нормального цвета и с мигающими удивлёнными глазами, – и сообщила об этом врачам. Те прибежали и подтвердили:

– Солдат жив, но сильная контузия.

Связиста поместили в палату, и он то приходил в сознание, то снова погружался в забытье. Медсестра каждый день его наведывала, делая процедуры, рекомендованные врачом. И однажды связист, очнувшись, спросил:

– Как вас зовут?

– Маша, – ответила она.

– А фамилия?

– Воробушкина! – тихо промолвила та.

Но связист её не расслышал, так как в палате раненые в один голос заговорили:

– Она Голубушкина! Голубушка!

И он, услышав это, так и решил. А потом проговорил:

– А меня зовут Костя!

Появление медсестры всегда теперь его радовало, и он встречал её словами:

– Машенька, я, как увижу вас, быстрее поправляюсь!

И правда: он стал лучше говорить, но ходил ещё плохо, ноги не повиновались, он чувствовал в них постоянное покалывание.

Врачи утверждали, что со временем это пройдет.

А Маша, беря связиста под руку, доводила его до скамейки и весело говорила:

– Костя, жизнь-то продолжается, всё будет хорошо!

Так она немножко с ним посидит, поговорит и уходит. И Косте этого было достаточно.

Он много узнал о Маше. Была она сирота и воспитывалась у тётки в его родном городе. Может, это их ещё больше сблизило. И чувствовалось, что Маша и рада бы с ним сидеть подольше, но были другие раненые, которым тоже необходимо было внимание.

Когда Костя поправился, его выписали из госпиталя и дали направление в свою часть. В тот день машина с выздоровевшими солдатами, уже находившимися в кузове, стояла и ждала, пока Костя попрощается с Голубкой. А он взволнованно ей говорил:

– Война закончится, и я тебя найду! Ты только жди меня!

А Маша в ответ положила руки ему на плечи и поцеловала. Костя прыгнул в кузов.

– Давно бы так! – засмеялись солдаты. – А то мы заждались!

Война продолжалась ещё три года. Костю она кидала из одного места в другое. Он налаживал везде связь, даже самому командующему войсками. В конце войны ему присвоили звание капитана.

А врага уже гнали на его территорию. Капитана-связиста вызвал генерал и отчеканил:

– Служил ты в армии хорошо, а сейчас надо налаживать мирную жизнь. И необходимо восстановить разрушенную связь в стране!

– Слушаюсь! – ответил Костя и, верный военной дисциплине, вместе с подчинёнными ему специалистами приступил к делу.

И в каком бы городе он ни был, писал заявление на розыск Голубкиной Марии Петровны. Отчество он узнал ещё в разговоре с ней. Но ответы везде приходили одни и те же: «Сведений не имеется».

И вот добрался Костя и до родного города. Объехал на машине весь пригород. Увидел новые дома, школы, учреждения. Не хватало только связи. За это дело он быстро и взялся.

А как руководитель, Костя всегда проверял работу своих подчинённых. Вот и на этот раз он побывал в больнице и остался доволен. Хотел было уходить, да в ногах снова закололо. Тут увидел стенд «Наши лучшие врачи», и остановился перед одной фотографией. Девушка на ней очень была похожа на Машу, только фамилия другая – Воробушкина. Сердце у Кости беспокойно забилось: «Это ведь Маша! Видно, вышла замуж?»

– А где я могу найти Воробушкину? – спросил он у проходившей мимо уборщицы.

– В ЗАГСе! – ответила та.

– Что, ещё раз выходит замуж?! – воскликнул Костя.

А уборщица, увидев его недоумение, пояснила:

– Да она туда как свидетельница пошла – у нашей сотрудницы свадьба. А Машу Петровну замуж идти не заставишь. Говорит: «Муж у меня уже есть!». Мы и имя его знаем – Костя!

– Так это я! – счастливо произнёс Костя и пошёл во двор, сел на лавочку. И только тут почувствовал, что колючие иголки в ноге пропали.

А рядом с ним вдруг кто-то сел и сказал:

– Костенька, жизнь-то продолжается. Всё будет хорошо!

Слоёный пирог

Когда случались грустные дни, мама Алёше говорила:

– Сынок, жизнь – это как слоёный пирог, один слой тебе нравится, а другой нет!

А у Алёши весь «пирог» был горький. Отец погиб, как только началась война с фашистской Германией. Он служил на границе. В извещении было напечатано: «Погиб смертью храбрых». После этого мама заболела, и Алёша, закончив шесть классов, пошёл получать специальность инструментальщика. Учился в мастерской, и потом у него долго стоял лязг в ушах от работы напильником и зубилом. А скоро Алёша стал трудиться на заводе, шлифуя детали для снарядов и мин.

Как-то пришёл директор завода, собрал всех рабочих и тревожным голосом произнёс:

– Враг неожиданно прорвался и близко подошёл к городу. Мы все пойдём защищать нашу землю!

Оружия на заводе было предостаточно, и, получив винтовки, с которыми они умели обращаться, рабочие, как были в спецовках, так и расположились в кузовах полуторок. И поехали в пригород, на место боя.

Мчались быстро, и мотор одной машины задымился от перегрева. Тут их заметил фашистский самолёт и стал сбрасывать бомбы. Все успели выпрыгнуть из машин, спрятались в крытом окопе, подготовленном солдатами, а затем начали рассредоточиваться по огневым позициям, готовясь к бою.

Фашистам прорваться не удалось, пришла подмога – наши танки.

Алёша всё это время находился рядом с директором завода. Они вместе отражали натиск врага. Бой был закончен, и все рабочие решили вернуться на завод. И вдруг неподалёку шлепнулась мина. Алёша немедля заслонил директора, и в ту же секунду раздался взрыв. Очнулся он в госпитале, с марлевой повязкой на глазах, в сплошной тьме.

– Жив юноша! – проговорил кто-то.

Алёша смог только слегка повернуть голову.

– Я хирург, – снова услышал Алёша тот же голос. – Твоё ранение сложное; что смогли, то сделали. А дальше – как пойдёт лечение. Будем надеяться на лучшее.

Повязку ему сняла молодая медсестра, которую он не видел, но чувствовал её тёплые пальцы.

– Ты меня совсем не видишь? – сочувственно спросила она Алёшу.

– Да, передо мной только чёрная бездна.

– Зрение может вернуться, – успокоила его медсестра, хотя уже знала от врачей, что это не так.

Алёша долго находился в госпитале. Медсестра была с ним до самой выписки и называла его Алёшенькой, а он её – сестричкой.

А позже ему выдали военную форму. Сочли, что Алёша – участник войны с фашистской нечистью. И он стоял перед персоналом госпиталя, стройный, красивый, – но слепой. Чья-то рука потрепала его за кудри и поправила волосы, свисавшие на лоб. И Алёша почувствовал по прикосновению, что это она, сестричка. А та поняла, что он узнал её, и тихо произнесла:

– Меня зовут Вера.

Алёша впервые в своей жизни провёл ладошкой по лицу девушки: оно было мягкое, похожее на бархат, а шелковистые волосы были аккуратно собраны на затылке. И он подумал: «Мне ещё предстоит сделать то же самое, когда я встречусь с матушкой».

Так и случилось. Когда его привезли домой, мама вышла навстречу. Обняла его: видно, всё знала, и с трудом выговорила:

– Сыночек мой родненький!

А он провёл ладошкой по её лицу. Оно было грубое наощупь, с морщинами, а волосы жёсткие – от седины. С мамой Алёша проговорил всю ночь и больше всего страдал от того, что не знал, как он теперь будет работать и помогать ей.

На следующий день пришёл директор завода. Он поздоровался и, будто бы сердито, с ходу высказался:

– Алёша, ты почему не идёшь на работу? Тебя ждут! Смотри, привлекут за тунеядство! – и засмеялся.

Потом они попили чаю, и, уходя, директор выдал денежную помощь. На следующее утро Алёша взял тросточку и пошёл на работу, сопровождаемый мамой. Завод находился далеко, но туда ехал трамвай, который и довёз их.

В цехе Алёшу радостно встретили инструментальщики, как бы не замечая его слепоту. Это его взбодрило. Работой оказалась ручная сборка разных деталей. С этим делом Алёша хорошо справился наощупь.

А вскоре он и сам, без мамы, научился ездить на завод. И однажды, возвращаясь с работы и выходя из трамвая, он услышал:

– Алёшенька, здравствуй!

От неожиданности он вздрогнул, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Это был тот незабываемый, родной голос, который он не раз вспоминал, – голос Веры. Он обнял её, а она прикоснулась к его губам. Это произошло впервые у Алёши. А Вера взяла его под руку, и он почувствовал тепло её пальцев.

И тут Алёша вспомнил слова мамы о пироге и, радуясь, воскликнул:

– Вот и пришло время сладкой прослойки!

Петрушка

Когда Ваня брал куклу Петрушку, она будто оживала. И начинала свое выступление – с юмором и наставлениями:

– Здравствуйте, зрители! Хотите знать, как стать счастливым? – и под смех зрителей Петрушка говорил, какие поступки не надо делать.

Ваня выступал с Петрушкой в театрах. И был счастлив, что зрители радовались. Самого Ваню прозвали Кукольником.

И была бы жизнь для всех в радость, но неожиданно и вероломно напала на нашу Родину фашистская Германия. Началась Великая Отечественная война. Ваню срочно призвали в армию, и выступления с Петрушкой прекратились.

Кукольник загоревал: «А что, если я возьму Петрушку с собой? – подумал он. – Много места он не займёт. А то и в деле каком пригодится!»

И Ваня, положив куклу в вещмешок, зашагал на сборы новобранцев. Скоро его отправили на передовую – в самое пекло войны.

Немцы, обладая преимуществом в технике и живой силе, хотели занять город. И раненых не давали выносить с поля боя. Всё на своём пути уничтожали. Красноармейцы сопротивлялись: стреляли, бились врукопашную, но сил прогнать немцев не хватало. Нужно было время, чтобы подошла помощь. А фрицы были уже совсем рядом с городом.

И тут Ваня вытащил из мешка Петрушку, надел на руку и заявил своим однополчанам:

– Мы с Петрушкой пойдём и остановим врага!

Они подумали, что он шутит, но Ваня поднял куклу высоко над собой и громко сказал:

– Привет, фрицы!

Петрушка подпрыгнул в знак приветствия, качнул головой, замахал руками, показывая всем, что он тут. Враг перестал стрелять. А Петрушка весело продолжал:

– Зря пришли вы с войной, от неё одно горе! Вот пришли бы к нам в гости, и мы бы спели хорошую песню!

И Петрушка, широко раскрывая рот, весело затянул:

Закончив петь, Петрушка сказал:

– Вот так бы мы с вами хорошо посидели!

Из вражеских окопов послышался смех, а потом фрицы попросили:

– Ещё! Ещё!

И Петрушка без перерыва пел, играл, а из окопов доносился хохот.

За это время санитары успели переправить всех раненых в госпиталь, а в наше расположение прибыло подкрепление.

А потом Ваня прекратил своё выступление, и красноармейцы с криком «Ура!» пошли в атаку. Враг отступил от города и занял новые позиции.

И вдруг послышался гул вражеского самолёта, а следом грохот взрыва. Ваня упал. Когда к нему подбежали санитары и однополчане, они увидели, что у Вани на груди – рана от осколка бомбы.

А из немецкого окопа раздался возглас на русском языке:

– Петрушка, мы ждём тебя!

– Его нет! Вы только что убили его! – прозвучало в ответ.

В этот день со стороны врага больше не было слышно ни одного выстрела. И со стороны красноармейцев тоже.

Война продолжалась ещё три года и закончилась поражением Германии.

Сослуживцы поговаривали:

– Если бы Ваня с Петрушкой находился на границе в первые дни войны, то уговорил бы врага не лезть в нашу страну!

Ангел и Амурчик

Закончилась кровопролитная война. Фашистов гнали в их логово, откуда они вероломно напали на нашу Родину. Они злобно сопротивлялись, зная, что это для них последний бой.

В одном из сражений вражеский снаряд разорвался неподалёку от капитана-пограничника Ветрова. Взрыв оглушил его, а в плечо попал осколок. Ветров потерял сознание, а когда пришёл в себя, увидел рядом удивительной красоты ангельское девичье лицо, обрамлённое вьющимися волосами цвета золотистых колосьев пшеницы.

«Наверно, я в раю, – подумал Ветров. – И меня встречают так потому, что на земле мне некогда было знакомиться с девушками».

Он протянул руку к лицу девушки, прикоснулся, но она не отзывалась. И тут Ветров полностью пришёл в сознание и понял, что рядом лежит медсестра. Видно, она хотела ему помочь, но угодила под пулю. Гимнастёрки у обоих были в крови.

Капитан вытащил из санитарной сумки марлевый пакет и положил его под гимнастёрку девушки в области груди. Превозмогая боль, он поднял медсестру на руки и понёс в лазарет. А она вдруг открыла глаза и почему-то удивлённо на негопосмотрела. Ветров решил: «Наверно, её мои взъерошенные усы поразили!»

У входа в лазарет он, обессиленный, упал. Врачи позже восхищённо говорили:

– Сам на ладан дышал, а раненую донёс!

– Со мной ангел был! Мы друг другу теперь навсегда нужны, – отвечал на это Ветров.

Их перевезли в госпиталь. Осколок, что попал в Ветрова, был небольшой, находился глубоко, но не повредил внутренние органы, и хирург решил его не удалять, а залечить.

– Как здоровье моего ангела? – как-то спросил Ветров медбрата.

– Пришла в себя! Пулю вытащили. Операция была сложная. Но Ангелина выдержала!

– Так её зовут Ангелина! – радостно произнёс Ветров. – Ну, точно – она мой ангелок! И вот что я тебя попрошу: достань красную розу и отнеси ей.

– Да где я тебе найду сейчас розу? – опешил медбрат.

– Найди! А я тебе за это мундштук перламутровый подарю. Мне он не нужен, запретили курить.

И нашёл-таки медбрат розу! Где и как – не рассказал, и только спросил у капитана:

– А что мне сказать Ангелине?

– Придумай сам чего-нибудь!

Медбрат принёс розу Ангелине в бутылке с водой. Была роза с большими бархатистыми красными лепестками на крепком стебле. И медбрат, вручая розу, сказал:

– Это вам от капитана, он желает вам скорого выздоровления!

– Я его не знаю! – растерянно ответила Ангелина. – Все во время боя на одно лицо, – а сама с удовольствием погладила розу.

А Ветров до самого выздоровления не видел своего ангела. И когда пришло время ему выписываться и возвращаться в свою часть, он попросил у медбрата:

– Если роза у Ангелины завянет, принеси свежую, а за это я тебе подарю…

– Не надо мне ничего, – прервал тот его. – Я и так принесу. Я твою историю рассказал бабушке в селе, так она из горшочка срезала цветок, дала мне и сказала, что я могу ещё прийти, если надо.

Уже садясь в машину, чтобы ехать в часть, капитан Ветров оглянулся на открытое окно госпиталя и увидел Ангелину. Она стояла с такими же удивлёнными глазами, как и тогда, когда капитан нёс её в лазарет. А он, махнув ей рукой, сел в машину, и та поехала. Ангелина взволнованно сказала вошедшему медбрату:

– Я узнала его! Это он вынёс меня с поля боя. Я тогда думала, что на том свете оказалась и встретила Амурчика – необычного, с усиками!

– Так это и есть тот капитан, который вам розу подарил, – невозмутимо ответил медбрат.

Прошло время, и врага разгромили. Но он оставил после себя банды, которые совершали разные диверсии. Ветрову, как пограничнику, дали задание с отрядом их ликвидировать. И это было сделано. А потом в стране наступила спокойная жизнь и народ приступил к восстановлению Родины.

У Ветрова порой давал о себе знать осколок, но он шутил:

– Пока рана болит, буду помнить своего ангела!

Однажды командир вызвал его к себе и отчеканил:

– Вот что, Ветров, ты отвоевался: честь и хвала тебе. Враг изгнан! Получай звание полковника и поезжай отдыхать! Подлечи свои раны, а затем станешь воспитывать молодёжь, чтобы не забывали подвиги своих отцов!

Ветров прибыл в санаторий, утопающий в зелени и тишине: только продавцы цветов покрикивали, предлагая свой прекрасный благоухающий товар.

Он сдал свою папку со всеми направлениями и документами, а сам пошёл в кабинет к главврачу. На дверях висела табличка с именем врача: Ангелина.

У Ветрова враз рана перестала ныть.

«Неужели это она? – пронеслось у него в голове. – Надо купить розу! А если это не мой ангел, то подарю просто так, в честь знакомства!»

И он побежал к продавцам цветов и купил розу, похожую на ту, что подарил Ангелине в госпитале. Он тихо, не стуча, вошёл в кабинет. Врач, не отрываясь, изучала его документы.

– Здравствуйте! – тихо сказал он. – Примите от меня розу.

Она отложила папку и медленно проговорила:

– Митя, я тебя ждала, не забыла. Вспомнила, как ты меня нёс на руках, только думала тогда, будто я в раю – в объятиях Амурчика. И удивлялась, почему он с усами.

– Это был я! – весело произнёс Дмитрий Ветров.

Они засмеялись и обнялись.

А потом Ангелина сказала:

– Хватит тебе ветром быть, летать с места на место. Остановись!

И он ответил:

– В раю мы побывали, теперь станем счастливо жить на земле!

Музыка Баха

Фашистская Германия проигрывала войну, и отдельные части немецкой армии отступали, отчаянно сопротивляясь. Город, который надо было отбить у врага, переходил с боями то к красноармейцам, то к немцам. И вот наступило временное затишье. Все устали от изнурительных сражений и ждали помощи от своих армий.

Старшина с разведчиками обследовал места, где надо расположить автоматчиков. Зашёл в здание, где можно было скрытно посадить пулемётчика, и, обратив внимание на разбросанные ноты, струны, на валявшуюся бас-трубу, подумал: «Видно, тут был музыкальный магазин. Всё растащили, только басовая труба никому не нужна».

Он взял её в руки, нежно протёр ладонью. Был инструмент новый, видно было, что на нём никто ещё не играл. А старшина в мирной жизни был музыкантом, работал в оркестре. Он трепетно прикоснулся к мундштуку губами и сыграл гамму. А затем вышел на улицу и заиграл что-то из Баха – великого немецкого композитора. Видно, старшина был отличным музыкантом, если исполнял соло на бас-трубе.

И тут со стороны врага послышался звук кларнета, подхвативший мелодию баса. Старшина, не переставая играть, пошёл на звук, обходя воронки от разорвавшихся бомб. И вот с вражеской стороны тоже появился музыкант, и они шли навстречу друг другу, увлечённо музицируя. Тут к немцу подошёл ещё один, играющий на губной гармошке, а к старшине присоединился солдат с гармонью. И по всему городу разнеслась музыка.

Солдаты с одной и другой стороны стали выходить – без оружия, словно не было войны, – и закурили, предлагая друг другу табачок: чей лучше?

А когда музыканты заиграли вальс «Амурские волны», фрицы с сожалением сказали:

– Зря мы затеяли войну. Лучше бы слушали музыку…

И спорить с ними никто не стал.

Парламентёр

До Берлина оставалось совсем немного. Рейн бурлил от взрывов снарядов: фашисты, поняв, что война проиграна, бомбили мосты, где были свои же солдаты и наступающие красноармейцы.

На небольшом судне, плывущем к вражескому берегу, находился капитан с бойцами. Он заметил тонущего немецкого офицера в форме строительного батальона и пожалел:

– Он же не стрелок-убийца! – и нагнулся, чтобы его вытащить. Но тут от набежавшей волны покачнулся, и с его головы слетела в воду каска, обнажив густые седые волосы, хотя на вид капитан был совсем молодой.

Дотащив фрица до берега, капитан на чистом немецком языке сказал:

– Пора тебе думать о восстановлении города. Скоро строители станут востребованы. Живи! – а сам с группой солдат скрылся среди разрушенных домов.

Это был парламентёр при штабе полка. Работа у него была опасная, многих товарищей, занимавшихся такой же работой, он потерял. Они отправлялись в логово неприятеля, чтобы убедить его в бесполезности войны и в необходимости уберечь солдат от смерти. Но получали пулю. Может, от этого капитан и стал преждевременно седым.

Чаще всего капитан ходил в места, где скрывалось гражданское население с детьми, напуганное фашистской пропагандой об изуверствах красноармейцев. И чтобы освободить их от этого страха, капитан долго доказывал им, что это ложь.

А ещё, чем ближе Советская армия подходила к Берлину, тем злее становился враг. Он часто оказывал сопротивление небольшими группами фрицев. И капитан почти всех из них уговорил сдаться. И только одна группа по-прежнему ожесточённо сражалась. А нашим бойцам совсем не хотелось умирать в дни перед скорой победой!

И как-то майор артиллерии предложил:

– Мы накроем их сейчас вместе с домом, где они засели, и делу конец!

Но капитан его предостерёг:

– А если под домом жильцы прячутся, да ещё с детьми? Да и зачем дом разрушать? Я сам пойду к ним!

Он надел зелёную фуражку, высоко поднял древко с белым флагом и не спеша пошёл к зданию, зловеще смотревшему на него чёрными глазницами окон.

Он прошёл половину пути, когда раздался выстрел, и фуражка, пробитая пулей, отлетела в сторону. Седые волосы, казалось, выпорхнули из-под неё и на ветру разлетелись в разные стороны. Но капитан продолжал идти, и выстрелов больше не последовало.

Когда он вошёл внутрь, то увидел немецкого офицера, которого спас, вытащив из воды. Тот держал на руках маленькую собачку и, поглаживая её, сразу проговорил:

– Я узнал тебя по седине, а то бы прихлопнул.

– Ты мне скажи для начала: как тебя звать? Чтобы на том свете я знал, кто меня туда отправил!

– Ганс! – удивлённо произнёс тот.

– А моё имя Лён. Вот и познакомились, – улыбаясь, сказал капитан, и укоризненно заметил: – А я-то решил, что ты передумал воевать! Но вон оно как обернулось!

– У меня приказ командира, – буркнул фриц.

– Тот, кто отдал тебе приказ, давно уже драпанул! А некоторые из твоих командиров уже в тёплых странах отдыхают, – и капитан показал ему солдатскую газету, взятую на всякий случай, где были запечатлены нацистские генералы, разлегшиеся под пальмами. Немец помолчал немного и произнёс:

– Я согласен сдаться всей ротой. Только кому бы собачку отдать?

– Я её заберу к себе! – заверил капитан. – И если ещё встретимся, отдам!

И немцы вышли из дома и сложили оружие. А Ганс поднял фуражку и передал её Лёне.

Скоро война закончилась и наступило время восстанавливать мирную жизнь – на нашей Родине и в странах побеждённого врага.

И однажды на конгрессе «Мир без войны», где собрались дипломаты, неожиданно встретились Ганс и Лёня. Они не сильно изменились, только стали выглядеть солиднее. Поздоровались, как старые знакомые, и Лёня предложил:

– Хочешь, я тебе твою собачку покажу?

– Давай! – радостно воскликнул Ганс.

Пришёл он домой к Лёне, а там его собачка лежит – уже со щенятами. Подошла она к незнакомцу, обнюхала, фыркнула и гавкнула.

– Это свой! – погладил её, успокаивая, Лёня. А затем спросил:

– Ну как, Ганс, станешь собачку забирать?

– Нет, – ответил тот. – Лучше подари мне щеночка. И тогда станем мы по собачьей линии родственниками!

Сила в справедливости

Война закончилась, и солдата демобилизовали. Вернулся он в родной край, в дом у самого синего моря. И устроился на работу – восстанавливать потухший маяк. А в обеденный перерыв солдат ложился на бархатистую траву и наслаждался покоем, стараясь забыть кровавые дни. В палатке, что стояла рядом и где расположились четверо рабочих, тоже радовались. Оттуда доносился весёлый разговор, слышался звон бутылок, стаканов. А потом оттуда сказали:

– Эй, солдат, выпей с нами – за знакомство!

– Да я уж выпил свою норму! – отвечает солдат. – Перед каждым безжалостным боем эту гремучую смесь принимал. Опостылела она мне. Но так и быть, за знакомство выпью!

Чокнулся он со всеми четырьмя собутыльниками и пошёл в оставшееся до работы время полежать на травке.

А в палатке вдруг стали насмехаться:

– Солдатик-то, наверно, и пороху не нюхал: сидел где-нибудь писарем и медали получал! – язвили выпивохи, выкидывая пустые бутылки.

Услышав это, солдат возмутился:

– Медали мне вручали за бои с врагом, которого я гнал с рубежей нашей Родины. И пулю я получил, защищая вас, тунеядцев!

И тут одна из бутылок угодила прямо в солдата. И охватила его злоба к этим пьяницам, не знающим, что такое война; и почувствовал солдат себя так, словно он сейчас перед боем и должен встретиться с врагом. Подошёл он к палатке, ухватил её так, чтобы никто не выбрался, отволок под горку и спихнул на берег моря.

На следующий день пришла милиция и четверо рабочих-пьяниц, что в палатке были. У одного синяк на лбу, у другого рука перевязана, а двое хромали.

– На тебя, солдат, жалоба поступила, – сказал один из милиционеров. – Пострадавшие говорят, что ты их с горы скинул, прямо в палатке. Будем проводить следственный эксперимент: повторим все, как было!

Залезли пострадавшие в палатку. Ухватил её солдат – а она ни с места! Он уж и сам думает: «И как это я вчера четверых смог утащить да сбросить?!»

Милиционеры тоже по очереди попробовали палатку сдвинуть, но не смогли. Только у всех вместе получилось. Но солдат-то один был! Не поверили тогда милиционеры пьяницам и ушли.

А рабочие снова купили водки, стали её распивать да бутылки кидать. И одна из них опять попала в солдата. Разозлился он, ухватил палатку и сбросил на берег!

Говорят, что тогда маяк был восстановлен досрочно – бригадой рабочих с титулом «Передовики производства». Стоял с тех пор маяк и озарял светом синее море в родном крае солдата.

Пограничная фуражка

Поезд мчался в столицу на всех парах, то и дело подавая громкие гудки, словно говоря: «Я последний состав с демобилизованными армейцами, победившими немецких оккупантов!»

Солдаты и офицеры, выглядывая из окон товарных вагонов, переоборудованных в теплушки, размахивали пилотками и фуражками, приветствуя всех, кто встречался по пути.

Сержант Кузнецов тоже высунулся из маленького окна и помахал фуражкой девушке, одиноко стоявшей у полотна. И казалось, что она в ответ помахала только ему.

И тут фуражка вырвалась у Кузнецова из руки, порыв ветра швырнул её к девушке, и она поймала её. Кузнецову было жалко фуражки, ему казалось, что она приносила ему удачу, хотя и была старая, с дырками от пуль. В части ему предлагали её поменять на новую, но он наотрез отказался.

Сержанту не пришлось брать Берлин; его призвали к концу войны в пограничные войска – служить на Кавказе, а затем, как опытного следопыта, направили на Западную Украину, где бандиты боролись с новой властью. Они убивали, казнили неугодных и скрывались, как звери, в лесах. Много раз Кузнецов был в опасности. Пули, свистя, пролетали мимо, фуражку несколько раз простреливали, но в сержанта не попадали. И Кузнецов считал, что зелёная фуражка – его амулет. И вот теперь, когда с врагом было покончено и везде налаживалась спокойная жизнь, он потерял свой амулет!

Дома мама встретила Кузнецова, словно он был в обычной командировке (отец погиб ещё в начале войны). Когда он вошёл, она, уставшая, копошилась в сундуке, что-то искала. Увидев сына, подошла, поцеловала и с дрожью в голосе произнесла:

– Серёженька, я так устала!

А он развязал вещмешок и вытащил из него консервы, хлеб, сыр. У матери глаза посветлели. Серёжа понял: она искала в сундуке что-то, что можно было бы обменять на еду.

И, обняв маму, Сергей сказал:

– Мама, жизнь наша улучшится! Я же жив и теперь все невзгоды позади.

– Дай Бог! – ответила она. – Строй свою жизнь сам, а я тебе уже не помощница – стара стала!

На следующий день Кузнецов пошёл на комбинат, где когда-то работал скульптором. Но там ни одного специалиста не оказалось. Охранник недовольно проговорил:

– Искусство сейчас никому не нужно, все ушли куда-то на жизнь заработать. А многие отправились на Север – строить железную дорогу.

– Вот не стало фуражки, амулета моего, и всё пошло наперекосяк! – вздохнул Серёжа.

В райкоме комсомола, куда он пришёл, добровольцам, отправляющимся на Север, давали подъёмные, небольшой аванс.

– На первое время маме хватит! – решил Кузнецов.

И через день в военной форме, так как штатская одежда ему была мала, он попрощался с мамой. Она только промолвила:

– Сынок, тебе виднее!

Серёжа взял гитару и со всей молодёжью, записавшейся на стройку века, сел в грузовой вагон, такой же, в каком он возвращался на Родину с войны. Поезд тронулся, и с песнями, под аккомпанемент гитары все поехали на далёкий Север. Временами поезд останавливался, и в него садились новые попутчики. Ехали они, ехали – днём и ночью, – питаясь консервами. И, наконец, прибыли на место назначения.

Сначала всех повели в баню, потом всем выдали телогрейки, штаны тёплые, валенки, шапки-ушанки, рукавицы и скомандовали:

– Сейчас ешьте, отдыхайте, а завтра, как один, – на стройку: Родину делать сильнее!

Труд был тяжёл. Надо было убирать снег, выравнивать землю, делать насыпь под будущее железнодорожное полотно, укреплять её. Но все трудились весело, и юмор никогда не покидал строителей – даже после тяжёлого рабочего дня. В бараках всё время звучали песни. А однажды к Серёже подошла девушка и попросила:

– Сыграйте «Синий платочек», а я спою.

– С удовольствием! – ответил он.

И когда полилась песня, все поняли, что поёт профессиональная певица. Слушателей становилось всё больше, и все просили спеть ещё и ещё. Так и текли месяцы. С утра работа, а вечером выступление. Девушку звали Неля, и чем чаще Серёжа с ней встречался, тем больше она ему нравилась. А Неля, казалось, не обращала на него никакого внимания, и разговаривали они только о том, какой бы песней в очередной раз порадовать товарищей да как дела дома.

Кузнецов отсылал маме каждую зарплату. И когда пришло время отбывать домой и на смену приехала новая группа добровольцев, у него денег было только чтобы добраться до дома.

И опять Кузнецов ехал в поезде, но теперь рядом была Неля. Разговор они вели о родителях и о своей любимой работе. Он скульптор, она певица, а им пришлось трудиться не по специальности. Видно, то, что они делали для Родины, было важнее. И ни слова они не сказали о том, что нравятся друг другу. Но в душе радовались своему знакомству.

Неля должна была первой выходить на одной из остановок и, уже подъезжая к своему городу, попросила:

– Серёжа, сойди со мной. Посмотришь наш курортный край, море. А я тебя позже провожу!

Кузнецов и рад бы, да денег не было. А Неля словно догадалась об этом и успокоила его:

– Да потом с деньгами разберёмся!

Они попрощались с товарищами и сошли с поезда. В городе стояла жара. На Серёже, как и прежде, была военная форма, а на Неле лёгкое платьице в горошек, которое ей очень шло.

Её дом был недалеко. Родители Нели вышли её встречать. Серёжу расцеловали, словно родного сына. «Видно, Неля обо мне что-то им написала», – подумал он. А когда переступил порог дома, вошёл в прихожую, снял свою кепку и положил на полку, то увидел там пограничную фуражку и решил: «Видно, отец Нели тоже, как и я, пограничник». Но когда Серёжа взял фуражку в руки, то сразу узнал свой амулет. Две дырки от пуль были возле звёздочки на фуражке, а внутри – его инициалы. Сергей от неожиданности застыл.

А Неля, не понимая, что происходит, заволновалась и стала рассказывать:

– Эта фуражка солдата. Он выронил её, когда махал из теплушки, проезжая мимо.

И тут произошло то, чего никто не ожидал: Серёжа обнял Нелю, высоко приподнял, затем прижал к себе и крепко поцеловал, радостно воскликнув:

– Неля, так это был я!

И Неля была не против. Скоро все соседи узнали об этой истории. Накрыли общий стол и выпили за молодых. Серёжа прожил месяц у родителей Нели, починил терраску, крыльцо, а однажды надел свою зелёную фуражку и вместе с Нелей поехал к своей матушке – теперь в пассажирском поезде, в купе с мягкими матрацами и занавесочками на окнах.

И как-то неожиданно быстро они прибыли в столицу. Город за отсутствие Серёжи стал чище и привлекательнее.

Матушка встретила его словами:

– Дай Бог вам счастья! – и Серёжа и Неля всю ночь сладко спали.

Утром Серёжа пошёл на комбинат. Там его уже ждали. А Неля отправилась устраиваться на работу в хоровую капеллу, и её приняли.

– Это мой амулет, зелёная фуражка, нам помогает! – смеясь, говорил Серёжа.

Но сам-то знал, что это Родина встаёт на ноги после разрушительной войны. И знал также, что пограничники никогда не допустят агрессии по отношению к ней.

Голубка

В солнечную погоду я как-то прогуливался по скверу и встретил своего товарища юности с нашего двора – Юру Александрова. Он гулял с большой собакой, на которой верхом восседал и озорно смеялся крепкий малыш. Мы с товарищем разговорились, а потом он вдруг предложил:

– Хочешь, я тебе расскажу историю про этого пёсика – Дружка?

Я выразил согласие, и Юра продолжил:

– После войны с фашистской Германией я реже стал гонять в футбол с ребятами. Ходил в ДОСААФ, увлёкся военным делом, там же научился водить машину. И уже стал изучать, как прыгать с парашютом. И тут вызывают меня в военкомат и говорят: «Как закончишь практику по прыжкам с парашютом, призовём тебя в армию», – и дали мне отсрочку на месяц. Ну, думаю, погуляю я эти денёчки, за девочками поухаживаю – конечно, не во вред учёбе.

И вот на танцах познакомился я с девушкой. Звали её Ниной. Была она красива, даже губки накрашены. Лучшая из всех девчат нашего двора.

– Что, лучше, чем Наденька? Она же с тебя глаз не сводила! – перебил я его.

Он помолчал, но ничего не ответил и продолжил:

– И закрутилась у нас любовь: со свиданиями, прогулками и поцелуями. А узнав, что я иду в армию, она взволнованно предложила: «Подари мне что-нибудь, ну хотя бы щеночка! Я буду знать, что он от тебя, и стану ждать!»

И вот я купил щенка – Дружка – и вручил Нине. Она была довольна, да и собачка тоже. Причем родители Нины работали в ресторане, и Дружок всегда был сыт. Но гулять она с собачкой ленилась, и я весь месяц, если появлялось свободное время, бегал к ней, выгуливал Дружка и обучал собачьим премудростям. А Нина смотрела на это, словно так и надо.

Время пришло, и меня призвали в армию. Но служил я в родном городе. Нас готовили к борьбе с диверсантами, окопавшимися на освобождённой территории нашей Родины.

Пока учился, я навещал Нину, приходил всегда в форме, и мне казалось, что она стесняется идти со мной по улице. Но с Дружком мы по-прежнему гуляли. А потом нам объявили: «Завтра вылетаете на границу. Прощайтесь с близкими».

Маму я ещё раньше подготовил к моему отъезду, а ребятам со двора ничего не сказал. Провожала меня одна Нина, с букетом роз. Один цветок упал, я его поднял и говорю: «Эту розочку я сохраню до самой встречи с тобой!» А Нина улыбнулась: наверно, подумала, что это шутка. «Пиши!» – ответила она.

Самолёт нёс нас к западной границе. Мы знали, что нас ожидает сложная борьба с безжалостным, хитрым врагом, скрывавшимся в домах или в подземных лесных убежищах, который выходит ночью, убивая местное население и руководство в сёлах и в городах.

– Я не буду тебе подробно рассказывать, как мы боролись, – вздохнув, сказал Юра. – Но скажу тебе одно. Чему нас учили, всё пригодилось: а не то мы бы с тобой сейчас не разговаривали. А служба была такова, что место моего нахождения часто менялось, и я не написал Нине ни одного письма. Но её розочку держал в пакетике в грудном кармане гимнастёрки, и если надевал другую, то цветочек перекладывал. И он всегда был при мне, напоминал о милой Нине. Прошёл год, и меня в звании капитана направили служить дальше, но уже преподавать. Причём в мой город.

Даже не заходя домой, прямо с баулом, где находились мои вещи, я, счастливый, пошёл к Нине. Перед дверью вытащил розу с засохшими лепестками и положил на ладонь. А затем вдруг я услышал звон разбитого стекла, донёсшегося из квартиры. Потом открылась дверь, и в прихожей я увидел на вешалке китель с погонами майора, а потом и Нину с Дружком, который радостно кинулся ко мне, чтобы лизнуть. Но у Нины было застывшее лицо. Она с недоумением смотрела на меня и на лепестки роз на моей ладони. А из глубины комнаты донёсся грубый голос: «Неуклюжая, опять стакан разбила. Убери!»

Лепестки посыпались на пол. Нина прислонилась к косяку и, кажется, замерла. Я повернулся и пошёл. Дружок, довольный, бежал за мной. И слышался голос Нины: «Вернись! Вернись!» Но к кому это относилось, я не знаю.

Дома мама всплакнула при виде меня. А я её успокаивал: «Мама, надо радоваться! И сын вернулся, а кроме того, ещё и Дружок появился!» А тот, словно почувствовав, что теперь здесь будет жить, улёгся в прихожей на коврике.

На следующий день я пошёл с собакой во двор, надеясь увидеть кого-нибудь из друзей. А Дружок всё меня куда-то тянул. Поглядел я на соседний дом, в там в окне – Наденькина голова в кудряшках. Смотрит Наденька на меня, глаза округлились, а в них и радость, и слёзы. Выбежала в простом халатике и начала обнимать, к себе позвала. Зашли мы с Дружком, и я вдруг вижу, что на комоде и на стене фотографии: и все со мной, в разное время. И когда она успела сфотографировать?

Юра замолчал.

– А где же сейчас Наденька? – поинтересовался я.

– До вон она, летит, моя голубка! – и Юра махнул рукой.

Я посмотрел: к нему приближалась женщина, казалось, парящая в воздухе.

Кустик лавра

Отец одиннадцатилетнего Игоря служил в кавалерии в погранвойсках, когда на Родину вероломно напала фашистская Германия. Игоря с мамой эвакуировали в тыл, и с тех пор от отца не было ни весточки. Игорь жил с мамой в коммунальной квартире, заканчивал школу.

Как-то родительница сказала:

– Игорь, у меня нет возможности помогать тебе в учёбе дальше, чтобы поступать в институт. Придётся тебе идти работать!

И Игорь, закончив школу, пошёл на курсы товароведов, а потом устроился в универмаг. Ему нравилась эта работа: разъезжать по городам, искать и оценивать товары, поступающие на прилавок в магазин. И нравилось получать зарплату, чему и мама была очень рада.

А тётя Маруся – соседка по коммунальной квартире – всегда после очередной командировки недовольно Игоря встречала:

– Что никак не нагуляешься! Пора невесту показать!

Он говорил ей, что она ошибается, а вскоре стал только улыбаться. И тем самым совсем ввёл её в заблуждение.

Игорю не хватало отца, с которым он мог бы по-мужски поговорить, посоветоваться, поделиться о жизни. И видя, как его ровесники дружат с отцами, завидовал.

Как-то Игорь прибыл из очередной командировки и увидел плачущую мать.

– Что случилось, мама?

– Повестка тебе в армию, – ответила она.

– Ничего тут страшного нет, это не на войну! – успокоил он её. – Отслужу срочную службу и вернусь!

Скоро Игорь вместе со многими школьными знакомыми попал на границу, прямо в школу для подготовки сержантского состава.

По прибытии офицер построил всех в шеренгу и сказал:

– У нас не хватает сержантского состава, многие демобилизовались после войны. Вы должны с честью продолжить их службу!

Игорь весь год изучал азы военного дела и учился командовать солдатами. Закончив обучение и сменив изношенную форму на новую, с лычками на погонах, Игорь, как и остальные, пошёл в комендатуру, куда их всех направили, чтобы распределить по заставам.

Майор, принимая сержантский состав, долго и удивлённо разглядывал Игоря и, наконец, тихо произнёс:

– Как ты похож на него: рост, походка, волосы с рыжинкой. Даже имя такое же – Игорь. И, словно ничего этого не говорил, серьёзно добавил: – Я знаком с твоим досье. Ты работал товароведом. Значит, знаешь, как вести хозяйство. На заставе демобилизуется старшина. Ты займёшь его должность! – И, увидев на лице Игоря недоумение, отчеканил: – Без возражений! А сейчас едем на заставу. Заодно привыкай к езде на лошадях.

Те уже стояли неподалёку и нетерпеливо стучали копытами о землю. Дорога, по которой они ехали, извивалась, словно змея, то по горным вершинам, то по глубокому ущелью, и поднималась всё выше и выше. А потом Игорь и майор оказались на плато, покрытом зелёной травой и редким кустарником. Показались бревенчатые строения, и послышался лай собак. Лаяли беззлобно, чувствовали, что свои, и словно предупреждали всех: «Встречайте!» Майор подъехал к одному из строений, стал спешиваться. Игорь сделал то же самое.

И тут послышался радостный детский крик:

– Мама, папа приехал!

И Игорь увидел, что прямо к нему мчится мальчик лет трёх.

Майор только и успел Игорю проговорить:

– Встречай его, как родного сына! – и, видно, ругая себя, продолжил: – Понимал же, что так могло случиться! Ты ведь вылитый его отец, а тот погиб!

Мальчик подпрыгнул, Игорь поймал его, а тот прижался к нему и, захлёбываясь от счастья, заговорил:

– Я тебя днём и ночью жду! А мама сказала, ты надолго уехал!

Тут на крыльцо вышла девушка в простом розовом платьице.

Волосы у неё были не то светлые, не то седые. Увидев Игоря, она словно застыла, а потом с дрожью в голосе позвала:

– Стёпа, сынок, пойдём домой!

– Стёпушка, – вступил в разговор майор, видно, решив выручить Игоря. – Сейчас батя твой проверит заставу и вернётся.

После этого он проводил Игоря к старшине, который, увидев его, остолбенел. А майор, приказав старшине сдать хозяйство, а Игорю принять его, пошёл к начальнику заставы.

Игорь, конечно, сообразил, почему его появление так всех взволновало, и старшина это подтвердил:

– Ты похож на погибшего лейтенанта, мужа Ирины – так зовут девушку, которую ты видел. Вы с ним – как две капли воды! Его похоронили на воинском кладбище неподалёку от комендатуры. Прослужил тот три года, а недавно столкнулся с бандитами – их было двенадцать человек. И они пошли на хитрость: двое должны были прорваться через границу, а остальные затеяли бой. Пограничники со всеми расправились, но лейтенант погиб в бою. А Ирине предложили перебраться в город и работать в лазарете, но она ни в какую: «Останусь здесь, на заставе! Буду прачкой и отсюда никуда не уйду!» А мальчику сказать, что отца уже нет, никто не хочет. Боятся за него. Вот и решили все: узнает, когда подрастёт.

Игорь, вспомнив, как ему всегда не хватало общения с отцом и что он обещал Стёпе вернуться, заволновался.

Старшина, заметив это, сказал:

– Да ты иди к пацану! А со служебными делами сегодня вечером и завтра разберёмся, всё тебе покажу и расскажу.

Игорь, поправив гимнастёрку, подтянув ремень, зашагал в дом для офицеров, где жил начальник заставы и Ирина с сыном. Игорь постучал в дверь. Она распахнулась, и мальчик тем же радостным голосом воскликнул:

– Папа пришёл!

Игорь извиняющимся голосом проговорил:

– Я ненадолго. На заставе много дел. А завтра свидимся! – и, погладив по голове Стёпу, добавил: – Я здесь буду старшиной, и если понадобится что-то, сообщайте. Звать меня Игорь!

Он ушёл и уже не видел, как Ирина села на стул и побледнела. Так же звали её мужа.

С утра старшина показал Игорю хозяйство заставы и книгу учёта. Представил его пограничникам и, попрощавшись со всеми, уехал с майором на лошадях.

А у Игоря началась служба.

Начальник заставы ему советовал:

– Ты уж с мальчуганом постарайся как-нибудь помягче, а мы в дальнейшем что-нибудь придумаем!

И он заходил в дом к Ирине: побеседовать с ней и проведать Стёпу. А однажды, увидев на её покрасневших руках цыпки, видно, от стирки, попросил солдат помогать ей: котлы подогревать, бельё не забывать перемешивать, кальсоны и рубашки развешивать сушиться. У Ирины и так работы хватало: надо было ещё штопать, пришивать оторвавшиеся пуговицы.

Игорь, когда находил свободное время, брал с собой Стёпу и они гуляли по территории заставы, заходили в казармы. А сам рассуждал: «Что ещё надо сделать?»

Мальчик в такие дни радовался, но иногда спрашивал:

– Папа, а почему ты провожаешь меня домой, но не остаёшься спать на кроватке?

Игоря это смущало, но потом он привык и отвечал:

– Сынок, дел много. Вот управлюсь, приду!

Так прошло два года службы. За это время Игорь не раз провожал Ирину на кладбище к могилке мужа. И ждал скорой демобилизации. Но заметил, что она не хотела об этом слушать, а когда Игорю добавили ещё год службы, у неё появилась счастливая искорка в глазах. Игорь понял причину: он стал ей близок. Да и сам привык к ней и к Стёпе. Ирину его приходы, видно, радовали, а он, попив чайку и уложив мальчика спать, уходил в казарму.

Дополнительный год службы пролетел быстро. За это время Игорь узнал каждый бугорок на участке границы. Мог ночью без опаски пройти по краю ущелья. И был уверен: рубежи хорошо охраняются, на заставе у него порядок, а пограничники всем обеспечены.

В последние дни службы Игоря Ирина попросила его снова сопроводить её на могилку. Возле ухоженного захоронения она увидела, что одна веточка лавра склонилась и почти легла на плиту. Ирина сорвала её и положила в пакетик.

Возвращаясь на заставу, Игорь стал уговаривать её уехать с сыном к нему на родину.

Но Ирина тихо промолвила:

– Побуду пока тут.

Его адрес она знала: Игорь не раз читал ей письма от мамы, которая приглашала Ирину и её сына жить с ними.

Дома Ирина положила веточку лавра между страницами журнала.

В день демобилизации пограничники построились на плацу перед Игорем. А Стёпа бегал перед ним и повторял:

– Папа, ты надолго не уезжай!

Потом Игорь со всеми попрощался, кроме Ирины: она так и не вышла. Игорь поцеловал Стёпу, сел верхом на лошадь и медленно поехал: казалось, застава не отпускает его.

Уже будучи в родном городе, он написал Ирине о своём прибытии и о том, что устроился на прежнюю работу, где его радостно приняли. А через месяц получил ответ: «Игорь, мы со Стёпой едем». Игорь, счастливый, в этот день купил Ирине зелёное платье: знал, что оно подойдёт к её белокурым волосам. А Стёпе приобрёл гимнастёрку с зелёными погончиками.

Ирина и Стёпа приехали, когда Игорь был на работе. Их встретила тётя Маруся.

– Я к папе! – сразу сказал Стёпа.

– Да я и так вижу, что его сынок! Чувствовала, что у него есть семья! – довольная, что догадалась, ответила тётя Маруся.

Тут вышла родительница Игоря и приветливо произнесла:

– Я мама Игоря! Заходите, Иринушка!

Они проследовали в небольшую комнату, где на видном месте висело красивое платье и гимнастёрка с зелёными погончиками. И, видно, от нахлынувших переживаний, Ирина расплакалась.

– Что ты, что ты, доченька! Прекращай слезы лить! Отдохните, а потом идите встречать Игоря. Вот радость для него будет!

Ирина, отдохнув, надела новое платье, Стёпу облачила в гимнастёрку, которой он был очень рад, и они пошли в универмаг, что был неподалёку.

Игоря они застали за беседой с директором и бросились ему навстречу.

А Игорь стоял и от избытка чувств твердил:

– Приехали! Приехали!

– Теперь я знаю, почему ты так долго прятал от нас эту королеву! – засмеялся директор. – Боялся, что отобьют! Пусть устраивается к нам на работу. Втроём и квартиру получите быстрее!

Игорь, Ирина и Стёпа, счастливые, шли домой. Она держала его под локоток, а он крепко ухватил Стёпу за руку. А когда они открыли дверь в комнату, сквозняк пересчитал все страницы в журнале, что лежал, оставленный Ирой, на столе, и, подхватив веточку засохшего лавра, унёс в открытое окно.

И мама Игоря, зная всю историю семьи Ирины, вздохнула и произнесла:

– Видно, это знак свыше. Жить вам спокойно и дружно!

А тётя Маруся спросила у Стёпы:

– Папа с мамой будут работать в универмаге, а ты кем станешь?

– Пограничником! – мгновенно ответил Стёпа.

Завершённая судьба

Ещё будучи в интернате, Володя Титов изучал музыкальную грамоту и играл на саксофоне. Его преподаватель, инвалид, потерявший ногу в Великую Отечественную войну, говорил ему:

– Будешь играть хорошо, голодать не придётся. Всегда найдутся любители твоё мастерство оценить.

И Володя продолжал музицировать на саксофоне и усердно занимался в общеобразовательной школе, порою отказываясь от встреч с приятелями. Мечта его была – стать музыкантом. Примером для него служил преподаватель, который играл на саксофоне на танцплощадках и в кинотеатрах и неплохо зарабатывал.

Володя прислушивался к каждому его слову, а также к воспитателям интерната. Они были для него самыми близкими людьми. Его родители погибли во время войны. Все учащиеся жили в интернате до поры, пока не получали среднее образование, а затем устраивались работать на разные предприятия и жили в общежитии. А те, кто продолжал учиться в техникуме или институте, оставались жить в интернате. В армию их не брали, как будущих специалистов. А Володя, закончив десятилетку, пошёл играть в джазовый оркестр. Но однажды его вызвали в военкомат и сказали, что ему пора служить.

Провожали Володю в армию всем интернатом. И сказали:

– Как отслужишь, приходи: поживёшь у нас до трудоустройства.

В пограничном отряде, куда Володя попал, ему выдали обмундирование, и он приступил к занятиям: занимался физической подготовкой, учился метко стрелять и распознавать все ухищрения нарушителей границы.

После учёбы Володю направили служить на погранзаставу, и первое, что он почувствовал, – теплоту и доброту сослуживцев.

– С прибытием! – весело встречали его.

А начальник заставы высказал:

– Ты, Титов, отдохни, а завтра станешь знакомиться с границей.

И Володя, отобедав, брякнулся на койку. Спал и не слышал, как уходили ночью пограничники на службу. Утром дежурный поднял его, и он, облачившись в валенки, шубу, шапку-ушанку, накинув маскировочную накидку, предстал перед начальником заставы со старослужащим пограничником. Получив приказ проверить участок границы, они надели лыжи. Старослужащий взял собаку, и она, проваливаясь по грудь в рыхлый снег, шедший всю ночь, потрусила по невидимой тропе. Пограничники следовали на лыжах за ней, поднимаясь в гору, а иногда кое-где скатываясь. И вдруг собака прижала уши и стала обнюхивать заинтересовавшее её место. Там оказались едва заметные, уже засыпанные снегом следы снегоступов. Следы вели со стороны сопредельной территории.

Напарник Володи с тревогой произнёс:

– Нарушитель воспользовался метелью, решил пройти незамеченным. Судя по следам, он ушёл недалеко и сейчас должен находиться где-то в низине, в ущелье. Если мы успеем предупредить наших, то они перекроют ему путь. Я бегу за нарушителем, а ты дуй на заставу! Связь из-за погоды невозможна.

Володя никогда так не летал на лыжах. Но успел предупредить пограничников, и те выскочили прямо перед лазутчиком, словно живые снежные сугробы.

Нарушитель этого не ожидал. Он был с большим рюкзаком, полным запретной литературы.

Начальник заставы поздравил Титова с первым задержанием и довольно сказал:

– Вот бы все так бегали, как ты!

Прошло два года службы на заставе. Володя за это время возмужал, окреп, занимаясь в свободное время гимнастическими упражнениями, и, получив звание младшего сержанта, был уже сам старшим в наряде и учил молодых пограничников охранять границу.

Однажды летом, будучи в секрете неподалёку от контрольно-следовой полосы, под покровом ночи Володя с напарником расположились под чинарами. И только солнце осветило вершины гор и немножко посветлело, из чащобы в тумане вышел высокий человек. Когда он подошёл ближе, стало ясно: нарушитель на плечах нёс ещё одного. Видно, они решили, что один из них, пройдя границу, останется незамеченным.

Первым выскочил им навстречу Титов:

– Руки вверх! – и наставил автомат.

Тот, что сидел на плечах, от неожиданности свалился. Тут подбежал младший наряда и надел на нарушителя наручники. И в этот момент освободившийся от ноши лазутчик резко бросился под ноги Володе и сбил его, надеясь скатиться с горы в расщелину. Но получил такой тумак от Титова, что пришлось полчаса ждать, пока он очухается. Нарушителей доставили на заставу, и там разобрались: они оказались руководителями бандформирования.

Пришло время, и срок службы Титова закончился. Для него это было неожиданностью. Многие его сослуживцы ждали этого дня, но Володя к такой жизни уже привык, и служба ему нравилась.

А начальник заставы, хотя и знал о мечте Титова заниматься музыкой, когда прощался с ним, как бы ненароком проговорил:

– Лучше бы ты служил в армии. У тебя это хорошо получается!

Уже демобилизовавшись и находясь в родном городе, Володя поехал в интернат, где его пообещали временно приютить. Встретили его так, словно он был ещё воспитанником. И порадовали тем, что саксофон его в целости и сохранности. А вот преподаватель куда-то уехал: якобы, джаз вышел из моды и играет тот теперь на электрогитаре в группе.

Володя спал беспокойно, всё думал: «Что принесёт завтрашний день, неужели всё это правда?»

Утром он уже был у администратора театра:

– Правильно тебе сообщили! – подтвердила она и добавила.

– Саксофон – западный инструмент, а гитара ближе нам по духу!

Попрощавшись, Володя прогулялся немного и сел на лавочку возле небольшого магазина. Сидел он долго и размышлял, куда ему податься, чтобы жить, работать и не маяться.

Он знал, что в интернате ему со временем помогут с жилплощадью. Но она нужна ему сейчас!

Тут на лавочку села девушка и закурила. Поглядела на Володю и спрашивает:

– Почему вы такой мрачный?

– Да вот, – начал он, – я из армии вернулся и не знаю, по какой специальности пойти работать. Все так и ждут меня с распростёртыми объятиями! – многозначительно завершил он.

– А я в магазине детских товаров работаю, вышла немножко развеяться. Да пора уже и возвращаться.

– А вы не против завтра со мной после работы тут встретиться и сходить в кино? – предложил вдруг Володя и услышал в ответ:

– Я согласна!

Она ушла, а Володя решительно встал и зашагал – и он уже знал, куда! В милицию!

Там Титов рассказал о своей жизни начальнику отдела кадров и заявил, что хотел бы служить в правоохранительной системе.

Майор внимательно его выслушал, проверил документы, куда-то позвонил и ответил:

– С вашими данными вас хоть сразу начальником отделения ставь! Общежитие у нас в пригороде, поезжайте туда. Там же вам выдадут обмундирование. А завтра приходите ко мне, буду вас знакомить с участком!

«Прямо как на границе!» – подумал Титов.

В общежитии милиционеры встретили его, словно он всегда был здесь. Володя сразу со многими познакомился. И в эту ночь спал спокойно. Утром он уже был у майора, в подобранной по фигуре милицейской форме.

– Хорошая выправка! – одобрил тот. – Сегодня вы присоединяетесь к лейтенанту Сидорову и он познакомит вас с районом.

Уже к вечеру, ознакомившись с каждым уголком участка, Володя попрощался с напарником, купил билеты в кинотеатр и поспешил на свидание. Девушка уже ждала: сидела на скамейке, покуривая. Увидев его в милицейской форме, она застыла. Титов, радостно размахивая билетами, воскликнул:

– Здравствуйте! Пойдёмте в кино, а по пути познакомимся!

Но девушка недовольно проговорила:

– Нет! Нет! Я сейчас занята!

А затем поспешно встала и ушла.

Володя не стал её останавливать. Бросил билеты на лавочку и задумался. А потом понял: «Для неё, видно, не престижно, что он милиционер!»

Вскоре Володя заметил, что служба в милиции почти такая же, как на границе. Только там изловил нарушителя, скрутил его так, чтоб навек запомнил, а тут наоборот: поймал дебошира и не тронь его. Закон не позволяет. А как хотелось бы дать ему подзатыльник!

Задерживал Титов наркоманов, пьяниц, грабителей. Как-то дежуря на проспекте, он шёл с милиционером-курсантом и увидел, как хулиган сбил девушку и она упала. А тот вырвал у неё из рук сумку и побежал. Титов, на ходу сказав курсанту, чтобы он вызвал скорую помощь, бросился догонять преступника, который мчался по переулкам. Володя поймал его и передал в отделение милиции. В тот же день курсант отнёс сумку пострадавшей в больницу и, вернувшись, сказал Титову, улыбаясь:

– Она просит, чтоб вы навестили её лично! Если, конечно, сможете.

На следующийдень Володя, как всегда, привёл свою форму в порядок: начистил, нагладил. И пошёл в больницу. В палате находилась миловидная девушка, на вид ровесница Титову. С перебинтованной ногой она сидела на койке и радостно его встретила:

– Вам идёт эта форма! Спасибо, что меня выручили. В сумке была партитура для нашего оркестра, в единственном экземпляре, а я там солистка – играю на скрипке. И что делать без неё, никто из музыкантов не знал бы. Вам причитается вознаграждение!

Но Володя возмутился:

– И вы меня за этим позвали?!

Повернулся и хотел было уйти.

Но тут вошла пожилая женщина, и девушка воскликнула:

– Вот и мама моя, познакомьтесь!

Женщина протянула руку и произнесла:

– Марья Степановна.

– Титов! – ответил он и добавил: – Володя.

– А я Вера! – сказала девушка.

Они вышли в вестибюль. Мария Степановна, видно, тоже была музыкантом и, вздыхая, продолжила разговор о партитуре:

– В этой пьесе не хватает саксофона. Партия для него есть, а музыканта нет. Саксофонисты сейчас в дефиците.

Титов, услышав это, удивился: «Шутят они, что ли?» Внимательно поглядел на них: «Да вроде бы нет!» И говорит:

– А я как раз саксофонист!

Теперь уже Вера и её мама на Володю внимательно посмотрели, и затем возглас радости разнёсся по вестибюлю.

Вскоре Вера поправилась, и Володя часто стал бывать у неё. С собой он приносил саксофон, и вместе они репетировали партии пьесы.

А начальник Титова, узнав об этом, высказался так:

– Пусть творит, только не во вред службе!

И Володя творил. Оркестр собирал много слушателей, а потом он даже играл на Володиной и Вериной свадьбе. Вскоре у них родилась дочка.

А однажды, когда девочка уже подросла и Володя и Вера прогуливались по улице, держа за ручки малышку, Володя вдруг поймал на себе завистливый взгляд женщины, сидящей на скамейке с сигаретой в руке.

Та долго провожала их взглядом.

Танцор

Я руководил оркестром и играл на аккордеоне в клубе для танцующих или соревнующихся на звание лучшего танцора. Как-то к нам пришёл новый музыкант, тромбонист. Он всегда внимательно смотрел на выступающих и говорил:

– Эта пара не получит приз, у них нет эффектного колена, им надо найти свой стиль!

Или:

– Это никудышное па, не танцевальный шаг!

А то скажет:

– Бодрости, яркости не хватает!

И всегда оказывался прав. Жюри по итогам конкурсов слово в слово говорило то же самое. И я решил задать тромбонисту вопрос:

– Откуда ты это всё знаешь?

Он помолчал немного, улыбнулся и повёл рассказ.

– Хочешь знать? Так и быть, послушай. Танцевальную музыку я любил с детства. Потом пошёл учиться по классу тромбона. И только закончил обучение, как был призван в армию, в пограничные войска. Прошёл курс молодого бойца и попал на заставу. Там встретил знакомого старшину, соседа по гражданке.

Он познакомил меня с пограничниками и быстро ввёл в курс дела. Рассказал, что придётся охранять границу днём и ночью, в любую погоду: в слякоть, жару и стужу.

Вскоре я к службе привык. Но меня всегда удивляло женское лицо, выглядывающее из окна офицерского дома и пропадающее, когда офицер-лейтенант возвращался с охраны границы.

Это оказалась жена лейтенанта, Таня. На заставе они были недавно. Познакомились на балу, посвященном окончанию военного училища и получению звания. Затем лейтенанта направили служить на заставу. А жена его была примой в танцевальном ансамбле. И бросила всё ради мужа. Вот это любовь!

Тромбонист даже вздохнул, а затем продолжил:

– У мужа после походов по горам гимнастёрка от пота солью покроется, а жена тут же её постирает. Потом усаживает его чайку попить, и они сидят, говорят и никак не наговорятся. Может, она бы музыку послушала, будучи одна, да там по радио только восточные напевы звучали, под них по-русски не потанцуешь!

И однажды старшина мне сказал: «Меня поощрили, дали отпуск: за хорошее ведение хозяйства, за подготовку солдат к спортивным соревнованиям на брусьях и на турнике, а также за своевременный выпуск стенгазеты». И потом добавил: «Заставу я оставляю на тебя, ты уже всё здесь знаешь. Начальник моё решение поддержал».

Я вначале опешил, а потом подумал: «Старшина в отпуске – это ненадолго, справлюсь! Да и поближе познакомлюсь с женой лейтенанта. Мы же с ней творческие работники».

И тут меня осенила мысль, и я попросил: «Старшина, будешь дома, зайди к моим родителям, возьми у них патефон и пластинки с лучшей танцевальной музыкой!»

Он сделал большие глаза от удивления, а потом всё понял и весело засмеялся.

Старшина уехал, и я первым делом навестил дом, где жили офицеры: нужно было проверить отопительный котёл. Подбросил поленцев в топку, и мне казалось, что они под ритм трещат. И я стал негромко напевать им мелодию из одного известного танго.

И тут чей-то женский голос меня прервал:

– Вы тоже любите танцевальную музыку?

И я увидел стройную женщину с тонкой талией, с белой, казалось, бархатной, кожей и пучком чёрных волос на голове.

– Я тромбонист, – ответил я, не сводя с неё взгляда. – На гражданке играл в танцевальном ансамбле. И мне кажется, что и сейчас на своём инструменте музицирую. Если не вспоминать это, все можно забыть!

– А я танцевала в ансамбле, и мне кажется, все уже забыла, – сказала женщина.

Мне показалось, что она смирилась с этим положением, и я ей посоветовал:

– А вы какие-нибудь элементы танца вместо зарядки повторяйте!

Она посмотрела на меня, словно на ненормального, и ушла.

А у меня пошла хозяйственная работа. Солдатам баньку натопить, бельё постельное в казарме сменить. Старшина прибыл из отпуска счастливый и сразу вручил мне патефон с пластинками. И мы немедля поставили танго.

И тут подошёл лейтенант – муж Тани. И попросил:

– Дайте патефончик на время – для счастья! – и заулыбался.

Однажды, завезя дрова в дом офицеров, я увидел Таню с мужем. Она подошла ко мне и, смущаясь, проговорила:

– Я бы хотела преподавать желающим танцы.

А её муж добавил:

– Но только в свободное от службы время или вместо физкультуры!

В тот же день эту новость я сообщил всем пограничникам. Но они, хихикая, отказались. Я пришёл к Тане один – с твёрдым намерением учиться, но предупредил:

– Если не смогу танцевать, брошу!

Лейтенант огорчённо произнёс:

– А я вот как раз и бросил: ничего у меня не получилось!

После этого, как только появлялось свободное время, я шёл на занятия к Тане. Она показывала танцевальный шаг, пробежку, красивые па, эффектное колено. Сначала я учился танцевать не с Таней, а с напарницей-табуреткой. А когда чему-то научился, начал танцевать и с Таней. В кирзовых сапогах. Смотрелось это смешно, и лейтенант как-то предложил:

– Во время занятий надевай мои хромовые сапоги. Они тебе по размеру.

Я их надел, и танцевать действительно стало легче и удобнее. Я брал Таню за талию и чувствовал что-то воздушное, мягкое, тёплое, что проникало мне в самую душу. И Таня однажды как бы ненароком сказала:

– Юра, увлекайся лучше танцами!

И я добросовестно продолжал учиться.

В День пограничника мы с Таней решили устроить представление и станцевали во дворе под звуки мелодии, издаваемой патефоном. Пограничники были в восторге, а некоторые даже позавидовали мне и пожалели, что зря хихикали и постеснялись учиться танцевать.

Потом о наших танцах весть разнеслась по всему пограничному округу, и нас попросили показать своё мастерство. Мы танцевали в клубе вальс, танго, фокстрот и рок-н-ролл. И каждый раз наш выход на сцену сопровождался восторженными аплодисментами. Я не ожидал такого приёма, и мне было приятно.

Служить мне оставалось ещё год. Но я не прекращал занятий, и продолжал ходить к Тане. И было заметно, что ей это нравится.

Лейтенант как-то со мной поделился:

– Вы с Таней приносите всем радость своим искусством! За это дарю тебе свои хромовые сапоги!

А потом пришла демобилизация. Старшина, который остался на сверхсрочную службу, вынес мне из каптёрки мой чемодан и торжественно произнёс: «Собирайся домой!»

Провожали меня сослуживцы и Таня. Я уже знал её характер и чувствовал, что на глазах у неё вот-вот появятся слезы.

Начальник заставы дал приказ сделать прощальный выстрел из ракетниц, и я верхом на лошади поехал в комендатуру оформлять документы.

Тромбонист помолчал немного и добавил:

– А теперь вот я с вами музицирую!

Мне, руководителю оркестра, долго ещё пришлось наблюдать за тромбонистом. И однажды, когда прошёл очередной конкурс и оркестр закончил играть, конферансье язвительно произнёс со сцены в зрительный зал:

– А кто из присутствующих сможет станцевать лучше и завоевать приз года?

Юра, так звали тромбониста, поглядел на конферансье, оглядел зрителей и, казалось, сожалел, что нет желающих. И тут вдруг увидел Таню – в лёгком сиреневом кримпленовом платьице. Она выделялась среди всех и сидела с мужем, который был уже капитаном. И Юра счастливо крикнул на весь зал:

– Я и девушка в сиреневом платье сможем!

И все зрители смотрели на радостно идущих навстречу друг другу Юру и Таню.

Оркестр заиграл танго.

А Юра и Таня, словно не веря своей встрече, как бы проверяя друг друга, осторожно сделали несколько па и, убедившись, что это правда, стали выделывать удивительные колена с разными фигурными дорожками. Зал затих, ошеломлённый их искусством. А когда заиграл рок-н-ролл, танцующие закружились вихрем, будто слились воедино. Грянули крики восторга, а потом под громкие аплодисменты Юре и Тане вручили приз и пригласили выступать в других залах.

И они давали концерты до поры, пока капитан не закончил Военную академию и не уехал с женой на место службы. Тромбонист тоже куда-то исчез. Его помнят до сих пор и говорят: «И где он мог так здорово научиться танцевать?»

И когда кто-то отвечал: «В армии!», – ему никто не верил.

Соня

Женя видел своих родителей только в раннем детстве. Во время войны с фашистской Германией они эвакуировались с заводом и попали под бомбёжку. Родители погибли, а его отправили в глубокий тыл с другими детьми. Там он находился до конца войны. Затем Женя опять попал в родной город, где воспитывался в интернате. Потом окончил общеобразовательную школу и научился столярному делу – стал краснодеревщиком. Когда Женю выписывали из интерната, ему определили комнату, где он жил когда-то с родителями. Была она пустая, без мебели – видно, растащили. Но он не унывал, мечтал: «Своими руками все смастерю, я же краснодеревщик!»

Женя устроился работать на мебельный завод, где старался стать мастером своего дела. Вскоре у него из мебели появился пружинный матрас и табуретка. А из посуды – две алюминиевые миски и кружка с ложечкой, подаренные интернатом. А ещё у него жила крыса Фёкла, которую он не хотел никому отдавать. Женя с ней играл, разговаривал, баловал её, приносил для неё еду из заводской столовой.

Соседями у Жени были две тихие женщины. Но когда он спросил, как их зовут, обе недовольно буркнули: «Зови нас тётями». А затем он услышал, как они ворчали: «Вот, подселили. Нам бы эту комнату». Но Женя не обращал внимания на эти разговоры. Он радовался, что стал взрослым и знакомится с новой жизнью. Но счастье оказалось недолгим. Однажды Женю вызвали в военкомат. Он пришёл с Фёклой на плече.

– Что, любим животных? – полюбопытствовал майор.

– Да! – ответил Женя.

– Так вот, призывник, – продолжил офицер, – отправишься на сборы кинологов. В армии любители животных нужны!

Через неделю друзья с работы провожали Женю вместе с такими же новобранцами в армию. Уже находясь в автобусе, он им крикнул:

– Не обижайте мою Фёклу, берегите её!

По прибытии на место инструктор-кинолог выстроил всех на плацу и чётко произнёс:

– Солдаты, курсанты! Сегодня каждый из вас получит щенка. Все они такие же неопытные, как вы. Вместе вы и будете учиться! Сначала привыкать друг к другу, затем осваивать разные военные премудрости. И наказ вам: чтобы вы были друзьями! А теперь идите, разбирайте собачек. Желаю, чтобы вы им понравились! Да, и не забудьте дать им клички!

Женя замешкался и подошёл, когда всех щенков уже разобрали. Остался единственный, крепко спавший и явно равнодушный ко всему происходящему.

– Ну, ты и соня! – удивился он.

– Вот, уже и кличка есть! – удовлетворённо сказал инструктор.

С этого дня Женя заботился о Соне. Кормил, поил и совершал с ней далёкие прогулки. Учил её слушать команды. Соня воспринимала всё с радостью, как игру. Вскоре уже знала многие слова, отличала своих от незнакомых, могла найти где-либо спрятанный предмет и по команде потрепать человека. А Женя получил навыки следопыта и научился метко стрелять из любого оружия.

Прошло какое-то время, и Женю с Соней направили служить на восточную границу, где два государства разделялись контрольно-следовой полосой – мелко взрыхлённой землёй, на которой мог быть замечен любой след. На заставе Соня жила в вольере. Женя встречался с ней не только когда нужно было идти в дозор: он часто выводил её во двор и продолжал заниматься, обучая её новым упражнениям. Соне это нравилось. Она научилась водить Женю с завязанными глазами мимо луж и ям, обходить расщелины, выжидать, когда проедет наездник.

Начальник заставы, видя это, выговаривал:

– Гусаров, балуешь ты собаку. В ней одна доброта. Кто бы ни прошёл, все её гладят!

– Она знает, когда ей быть строгой! – оправдывался Женя.

Вскоре Соня доказала это на практике. В тот день стояла жаркая погода. Со стороны сопредельного государства сухой ветер гнал по степи огненные шары перекати-поля, поджигая сухую траву и кустарники. Едкий густой дым расстилался по всей контрольно-следовой полосе. Пожар застал Женю и Соню в пути, когда они после дежурства возвращались на заставу. Собака ощетинилась, тихо заворчала. И Женя понял: пожар устроен специально, чтобы нарушители смогли под его прикрытием перейти через границу на нашу территорию.

Он снял автомат с предохранителя. И тут в дыму, который то редел, то становился густым, увидел тени вооружённых диверсантов в противогазных масках. Они уже были на нашей территории. Дыхание от гари у Жени перехватывало. Собака перетаптывалась на тлеющей траве. Женя сделал несколько выстрелов в сторону диверсантов и ринулся к ним навстречу. Двое нарушителей лежали с огромными баулами. Скомандовав: «Взять!», он спустил Соню. Но тут раздался оглушительный взрыв гранаты, и Женя почувствовал резкую боль в глазах. Послышался чей-то отчаянный крик. Дым поредел, и стало видно, как Соня, сорвав противогаз с нарушителя, стояла над ним, готовая вцепиться в горло. А у самой из лапы сочилась кровь. Дым уже совсем рассеялся, когда прибыл пограничный наряд и занялся задержанными. А Женя и Соня пошли на заставу. Боль в глазах у Жени не прекращалась, а Соня шла впереди на трех лапах, хромая.

Доложив начальнику о происшествии и не сказав о глазах, Женя решил посмотреть, что с собакой. Взял из аптечки перекись водорода, промыл рану на лапе и увидел, что подушечку на стопе срезало – видно, осколком гранаты. Женя обработал рану, наложил повязку и не отходил, пока кровь не перестала сочиться. А вот дойти до казармы сам уже не мог. Плохо видел. Старшина, от которого на заставе ничего не утаишь, ухватил его. Понял всё – не первый год служил – и укоризненно, сочувственно произнёс:

– Что же ты, Гусаров: о собаке позаботился, а о себе совсем не думаешь!

Посадил его старшина в пикап, сел за руль и повёз в госпиталь. А начальник заставы пожелал:

– Возвращайся, Гусаров, быстрей. Будем ходатайствовать о награждении тебя знаком «Отличный пограничник»!

В госпитале Жене не откладывая сделали операцию и вытащили из глаз кусочки металла размером с пылинку. Но зрение так и не вернулось: Женя видел только расплывчатые очертания людей, вещей.

Но хирург его обнадежил:

– Со временем зрение вернётся!

Женя уже месяц находился на лечении, когда услышал знакомый лай. Он доносился от охраняемого за забором больницы склада. Жене разрешали выходить во двор, посидеть на лавочке. И он у первого проходившего солдата спросил:

– Что за собака так громко лает?

– Да вчера её с заставы сюда перевели. У неё было ранение. Трудно ходить стало. А охранник она хороший.

И тут собака завыла. Может, услышала Женин голос. И завыла так грустно, что все, слышавшие этот вой, застыли от неожиданности. А Женя узнал этот родной голос и крикнул: «Со-оня-я!»

И тут огромная собака, перемахнув через высоченный забор, высунув язык, помчалась к нему. Часовой позже с удивлением рассказывал, что никогда не видел, чтобы собака преодолевала такую высоту, да ещё с больной лапой. Соня то и дело подпрыгивала, облизывала Женю. А он обнимал её, уговаривая: «Ну, хватит, хватит, встретились же!» Эту встречу видел генерал – командующий пограничным округом. Он знал об их подвиге. Женя и Соня задержали диверсантов с многомиллионной суммой валюты и оружием. И генерал приказал: разрешить Соне находиться с Гусаровым. В этот день доктор подарил Жене тросточку, хотя она ему была и не нужна: Соня прекрасно выполняла роль поводыря. Но пришло время, и генерал вызвал Женю на разговор.

– Слушай, Гусаров, мы гордимся твоей службой и твоей подопечной. Но тебя придётся комиссовать. Дадим тебе хорошую характеристику. А лечение продолжишь в больнице по месту жительства.

Женя со страхом подумал: «А как же быть с Соней?»

Генерал же, словно уловив его мысль, с теплотой в голосе проговорил:

– А твоя Соня получит военный паспорт и станет твоим поводырем. И помни: к тебе должно вернуться зрение, так сказали врачи. Завтра получишь довольствие и билет на поезд. Потом поставят тебя на инвалидность.

Женя дал телеграмму друзьям, упомянул, что едет с Соней, и указал время прибытия. Утром машина генерала подъехала к госпиталю. Шофёр усадил Женю и его собаку на заднее сиденье и повёз на вокзал. А там посадил их на поезд, в купейный вагон. Проводница предложила Жене чаю, Соне воды, а потом осторожно спросила:

– Собачка не будет беспокоить пассажиров? А то они тревожатся!

– Да её тут никто и не заметит! – улыбаясь и похлопывая Соню по холке, успокоил проводницу Женя.

Поезд ехал весь день. Соня вела себя так, словно это была не первая её поездка по железной дороге. А когда все расположились на полках спать и Женя тоже юркнул под одеяло, Соня улеглась рядом и прижалась к своему хозяину. К рассвету поезд стал подъезжать к месту назначения.

Проводница начала будить пассажиров и увидела, как солдат спит, обняв свою собаку. Оба сладко похрапывали. Быстро встав и приведя себя в порядок, Женя стал смотреть в окно, чувствуя, что поезд подъезжает к городу. Вскоре тот остановился. В купе пассажиры ринулись к выходу. А прощаясь с Женей, хвалили собаку и желали им обоим счастья.

Как только Женя вышел из тамбура, раздалось громкое многоголосье:

– Женя! Гусаров!

А потом Женя услышал голос директора мебельной фабрики:

– Здравствуй! Здравствуй! Мы тут растянулись по всей платформе. Вагон-то ты не указал! А сейчас поехали в столовую, что рядом с твоим домом. Там поговорим, все обсудим!

– Я не возражаю. Только Соне надо кое-какие дела сделать! – смеясь, ответил Женя. И они пошли в кустарник поблизости. Соня скрылась в нём и вскоре вернулась довольная. Женя прицепил ей на шею поводок и со всеми коллегами-друзьями сел в заводской автобус, который довёз их до столовой. Там они попросили сдвинуть вместе два столика и заказали обед на восемь персон и одну собаку.

Официантка быстро их обслужила, но далеко отходить не стала: может, ещё чего закажут. А за столиками разговор шёл о том, как бы Женю вернуть в обычную жизнь.

– Вот что, дружок, я сейчас за всех выскажусь, – сказал директор завода. – Мы тут поговорили и решили. Ты пока месяц отдыхай и дела необходимые делай. Сходи в военкомат, поезжай в госпиталь, а там будешь работать на дому. У нас есть, что тебе предложить. Питание станем тебе приносить из фабричной кухни. А можешь и сюда ходить в столовую. Тебе от дома близко, а мы с заведующим договоримся.

Обсудив всё, коллеги пошли провожать Женю и Соню домой.

– Здравствуйте, тёти! – приветствовал Женя соседок. – Я вернулся, отслужил!

Но соседки, кажется, и не заметили, что он слеп, даже не сказали ничего.

Гости вошли в комнату Жени и, увидев один матрас с табуреткой, растерянно произнесли:

– Мебелью мы тебя обеспечим.

И, попрощавшись, ушли.

Женя налил воды в миску и дал Соне, а сам лёг на матрас. Назавтра он решил сходить в госпиталь. А потом заснул.

Его разбудил зевок Сони, лежащей у двери. Женя достал бритвенный станок, пошёл в ванную. А закончив приводить себя в порядок, вдруг услышал недовольный голос соседки: «Почему кран до конца не перекрыл? Капает!» Женя стал ощупью искать кран, и тут тётки, видно, поняли, что он не видит. И опять молча удалились.

Женя хотел надеть гражданскую одежду, но она оказалась ему мала. Он снова облачился в армейскую форму, надел зелёную фуражку. Соне накинул ошейник с поводком, взял тросточку и вышёл на улицу. Он знал тут все закоулки по памяти и поэтому шёл смело с собакой, стуча тросточкой, не задевая прохожих. Водители, увидев, что человек с собакой-поводырем, уступали ему дорогу. Женя перешёл через шоссе и оказался на полянке для выгула животных. И только он отпустил Соню, как услышал взволнованный возглас:

– Ой! Ой! Джуля-я! Ко мне!

Женя смекнул, что кто-то от хозяина сбежал, и скомандовал Соне задержать собачку. Она вмиг ухватила за поводок мчавшуюся неизвестно куда маленькую болонку и держала, пока не подошла хозяйка.

– Вот спасибо, – взволнованно проговорила та. – Я боялась, что Джуля побежит через дорогу и попадёт под машину! – и вдруг воскликнула: – А я вас знаю! Вы вчера были с друзьями в столовой, а я там работаю официанткой и вас обслуживала.

Голос у неё был ясный, звонкий, и Жене захотелось с ней поговорить.

И он для начала разговора просто так сказал:

– Вы мою собачку не бойтесь. Она у меня отличный пограничник!

– А у меня папа служил на границе и в начале войны с фашистской Германией погиб! – грустно ответила официантка. – После этого известия мама стала плохо видеть.

Женя, решив немного развеселить её, сказал:

– Хотел вот сегодня в госпиталь сходить, да дорогу не знаю. Вот бы мне кто помог!

Официантка засмеялась:

– Только разве с Джулькой!

– А я тогда с Соней! – задорно воскликнул Женя.

– Ой, а меня тоже Соней звать! – ещё пуще засмеялась девушка. – А как вас зовут, я знаю, и со всей вашей жизненной историей знакома. Придётся мне пойти с вами.

По дороге они говорили о родителях, о том, что в будущем Соня хотела бы стать поваром, а Женя – хорошим краснодеревщиком; что она работает сутками, а сегодня у неё выходной, и она может гулять долго. А обе собаки спокойно шли впереди, словно тоже беседовали. В госпитале врачи тщательно обследовали Женю и даже обрадовали: сказали, что есть улучшения.

В военкомат Женя попал в конце дня. Там ему дали пенсию по инвалидности.

А Соня затем предложила:

– Женя, зайдём ко мне? До твоего дома далеко, а мой рядом. А потом я тебя провожу.

Женя обрадовался, что не пришлось прощаться и что они так незаметно перешли на «ты».

Войдя в дом Сони, собаки улеглись у порога. Мама Сони засуетилась. Знакомясь с гостем, она поняла, что он тоже незрячий, и стала собирать всё для чая: чашки, блюдца, ложечки, – она знала, что где лежит, словно всё видела. Соня помогала. Уже после чаепития мать Сони предложила Жене:

– Ты заходи к нам, сынок! – и поцеловала его перед уходом, как родного.

Оставив Джулю дома, Соня пошла провожать Женю. И почему-то молчала. Да и Женя не говорил ничего. Когда они пришли к Жене, их встретили его соседки.

– Здравствуйте! – сказала им Соня.

Но ответа не получила. А то, что увидела она в комнате Жени – голые стены и матрас с табуреткой, – её поразило и напугало.

– Женечка, а можно я у тебя немножко приберусь? – спросила Соня. – А завтра договорюсь с заведующим столовой: занесут тебе списанный стол и стул. Все повеселее будет!

Женя, почувствовав доброту и участие Сони и её мамы, давно ему неведомые, даже как-то обмяк и сел на матрас.

– Ну, вот ещё, расслабляться не надо! – подбадривая его, вздохнула Соня. Присела рядом и поцеловала в щёку. Тут подошла собака и лизнула Женю в другую щёку. Это их рассмешило.

– Завтра я приду, – пообещала Соня.

На следующий день днём к Жене пришёл бригадир и с ходу радостно воскликнул:

– Пойдём, Женя, костюмчик покупать!

– А мне ещё пенсия не пришла, – ответил он.

– Тебе подъемные дали! Сейчас оденем тебя с головы до ног всем на зависть!

И они пошагали по магазинам. Первым делом купили обувь, потом рубашки, галстук. Подобрали костюм, чёрный в серую полосочку. Соня долго обнюхивала Женю в обновке и, убедившись, что этот красавец – её хозяин, ухватила коробку с его поношенной солдатской одеждой и гордо понесла в сторону столовой. Они втроём вошли. И бригадир с удивлением увидел, как к Жене подбежала официантка, поцеловала его, усадила за столик и пристроила рядом собачку.

Бригадир торжественно произнёс:

– Встречают как жениха!

Женя и Соня зарделись. Видно, в точку попал. И правда, через неделю Женя с Соней поженились. А директор завода, как и обещал, обставил комнату Жени мебелью.

В ней и сыграли свадьбу. На видном месте сидели Женя и Соня. С одной стороны от них – мама Сони, а с другой восседали на стульях две собаки. Гостей было много, так что за столом не осталось свободного места. Тамадой был заведующий столовой. Когда он провозгласил «Горько!», Женя счастливо сказал:

– Соня, а я тебя вижу!

А соседки, угощаясь подаренным тортом, Жене завидовали: «Везёт же некоторым!»

Грелка

Савин, военнослужащий пограничных войск, был поощрён отпуском за проявленную смекалку во время службы. Соратники на заставе ему завидовали. А он говорил: «На границе много есть возможностей проявить себя!» И то, что случилось с ним, для него было обычным делом.

Все началось с того дня, когда, будучи дежурным по заставе, он увидел идущего мимо него чертыхающегося старшину и поинтересовался:

– Товарищ старшина, что случилось?

– Да мыши, пропади они пропадом, в амбаре мешки с крупой прогрызли! Непорядок устроили!

– А вы кошку заведите, – посоветовал Савин.

Старшина посмотрел на него так, словно и сам давно об этом знает, и ответил:

– Не положено им тут находиться!

Потом постоял, подумал и добавил:

– Да-а, и потом на такой высоте и ежа редко увидишь, а у местных горцев отродясь не было кошек.

На этом разговор закончился.

А утром на следующий день Савин с напарником, получив приказ от начальника заставы, пошли в тыл – проверить обстановку. Заодно решили заглянуть к соседям-горцам, узнать что-нибудь о кошках. Сакли горцев ютились возле скал или на маленьких равнинах и находились далеко друг от друга.

Подойдя к ближнему жилищу, они услышали странный гул и, прибавив шагу, увидели раскатившиеся брёвна. А возле незаконченного строения бегали женщины и что-то кричали. Заметив пограничников, женщины теперь и не знали, что делать: то ли лица закрывать, то ли брёвна поднимать, что, впрочем, было им не под силу.

Савин сразу сообразил: под брёвнами кто-то есть. И пограничники стали их раскидывать. Скоро увидели местного – Хасана. Они знали его, он не раз привозил на заставу нужные вещи на ослике.

Хасан лежал без движения, биение сердца не прослушивалось. Савин был знаком с оказанием первой медицинской помощи и стал делать искусственное дыхание. Женщины собрались вокруг и вопили. Когда Хасан открыл глаза, народу уже было не счесть сколько. Мужчины занесли его в саклю, положили на топчан, и Хасан что-то даже сказал. Савин понял, что с пострадавшим всё теперь будет в порядке, и они с напарником пошли дальше. В положенное время они вернулись на заставу, и Савин доложил начальнику о происшествии.

Вскоре пришла телеграмма, в которой было написано, что врач, который позже обследовал Хасана, похвалил Савина за оказанную профессиональную помощь. А через неделю пришёл приказ: дать Савину десять дней отпуска. И он, счастливый, поехал домой.

Поощрительные денёчки пролетели быстро. Савин повидался с родителями, а также друзьями, которым тоже предстояла служба в армии, и ему приходилось рассказывать о том, что он видел за год своего пребывания на заставе. А потом друзья пошли провожать Савина обратно на службу.

На вокзале, сидя на лавочке в ожидании поезда, все услышали под ней громкое мяуканье. Это оказался жалкий, пушистый, трясущийся от страха котёнок. И тут Савин вспомнил разговор со старшиной.

Он положил котёнка в фуражку, попросил друзей купить три пакета молока и весело сказал:

– Повезу его на заставу, тоже будет служить!

Друзья, смеясь, восприняли это как шутку, но, когда поезд тронулся, Савин долго показывал котёнка в окне. А в вагоне попросил блюдце у проводницы и напоил его молоком, которое тот с жадностью вылакал и, мурлыкая, крепко заснул в фуражке.

Так прошли ночь и день. Пушистик ни разу не промяукал, а к вечеру Савин доехал до пункта назначения. Теперь стояла задача: как везти котёнка дальше? Если положить за пазуху, любой офицер остановит. А за нарушение формы Савин получит взыскание и, что ещё хуже, могут заставить малыша бросить.

А у Савина был маленький чемоданчик, в котором находилось сменное бельё, туалетные принадлежности и бритва. И тогда Савин сбоку, в самом низу, ножом проделал дырку и на мягкое полотенчико положил котёнка.

Удивительно, но тот молчал и только высунул свой любопытный розовый носик в дырку.

Машина, что должна была везти Савина на заставу, уже ждала его с попутчиками-пограничниками. Он запрыгнул в кузов. Добрались до комендатуры только к ночи.

Савин доложил о прибытии дежурному, а потом вытащил котёнка из чемодана, напоил, накормил котлетой из солдатской столовой и выгулял. Пушистик никуда не убегал, ходил следом. Рано утром Савин с чемоданчиком, где снова был котёнок, и с попутчиком – молодым солдатом – отправился на заставу.

По пути на заставу Савин и солдат проходили мимо сакли Хасана. Тот стоял возле нового сруба. А заметив Савина, бросился навстречу.

– Здравствуй! – заговорил он. – Спасибо, что спас меня! Заходи в гости. Отдохни. А потом я тебе ослика дам, налегке поднимешься на заставу!

– Да я не один, нас трое, ослик всех не выдержит! – пошутил Савин.

Хасан удивлённо огляделся:

– А кто тут ещё?

И ему показали котёнка. Хасан его погладил и что-то громко крикнул. Прибежала его дочь. Она держала в руках трехлитровую бутыль с козьим молоком. Разлила по плошкам, раздала всем, и пушистику тоже. А пока котёнок пил, не переставая его гладила. Хасан вдруг проговорил:

– Будет ещё такой, мне подари!

– От этой кошечки – никого не будет! – улыбаясь, ответил Савин. – Кота нет!

И, смеясь, он с напарником двинулся на заставу. По прибытии Савин сразу хотел пойти к начальнику, но тут подошёл старшина и проговорил:

– Все уже всё знают, из комендатуры сообщили! Ну, показывай хвостатого!

Раскрыв чемоданчик, они увидели, что котёнок спит.

– Ну и ну! – протянул Старшина. – Теперь надо ему имя подыскать!

– Потом придумаем, – ответил Савин и, переложив пушистого в фуражку, отнёс в казарму и положил фуражку с котёнком на тумбочку – на обозрение всем пограничникам.

А пушистик проснулся, потянулся, понюхал фуражку и, убедившись, что это его обитель, опять задремал.

Но тут вошёл начальник заставы и прочеканил:

– Чтоб я на тумбочке этого не видел! Соблюдайте порядок! – и ушёл.

Савин положил котёнка в фуражке под кровать. От глаз старшины невозможно было что-то скрыть, и он принёс Савину другую фуражку, кем-то ношенную.

И с этого дня мышей не стало видно. А котёнок рос не по дням, а по часам и вымахал в большую кошечку с мягкой шёрсткой. Но имя ей так и не придумали, и все звали её просто: «Кис-кис!».

Куда бы кошка ни уходила, она всегда возвращалась и укладывалась в фуражку под кроватью. Летом приходила реже, а зимой чаще. Прыгала на Савина, отдыхающего после тяжёлого дня, и громко мурлыкала. А ему от этого становилось как-то легче.

Однажды в осеннюю сырую погоду у соседа Савина по койке заныло колено. Кошка это почувствовала, улеглась ему на ногу, прижалась своей тёплой шёрсткой и грела, пока не прошла боль. И тогда пограничники дали ей имя Грелка. Кошка с удовольствием на него отзывалась и всегда приходила к тем, кого требовалось полечить. Некоторым пограничникам приходилось даже ждать очереди.

Как-то на заставу в солнечную погоду пришёл Хасан с небольшой корзинкой, подошёл к старшине и, что-то ему сказав, передал корзинку и удалился. С этого дня Грелка куда-то пропала. Её не было на заставе почти всё лето.

А однажды начальник заставы решил провести занятия с пограничниками. Он скомандовал:

– Построиться в шеренгу!

Савин оказался последним в ряду, и тут у его ног неожиданно появилась Грелка. А за ней – кот-красавец и пять маленьких котят, похожих на маму.

И тут кто-то в шеренге произнёс:

– Теперь на всех пограничников хватит грелок!

Начальник заставы со старшиной никогда так не смеялись!

Дочь майора

Мой знакомый майор с семьёй имел квартиру в городе. Сам он служил на границе, порою брал с собой жену. Родители майора жили в этом же городе и воспитывали его дочку. Дали ей хорошее образование и хотели, чтобы она по традиции вышла замуж за военного – так у них в семье повелось. А внучка, общаясь с курсантами военного училища, ходила к ним на балы и справляла с ними праздники. Поэтому и родители так же решили:

– Муж у неё будет военный.

А она как-то пришла домой со штатским молодым человеком, небольшого роста, и с порога родителям говорит:

– Папа, мама, это мой жених!

Мама почему-то обрадовалась. Наверно, оттого, что дочери не придётся разъезжать часто по заставам. А папе он, видно, не понравился, и он сказал:

– Ну что, зятёк, будем знакомы! Я папа твоей невесты, моей дочери Валентины. Семён Семёнович, майор. Скоро буду полковником. Ну, а ты кто?

– А я труженик, для всей страны! – весело ответил тот, – И ничем не примечателен. А зовут меня Ваня.

Майора это ещё больше расстроило. Но свадьбу все же скоро сыграли. Хорошая свадьба получилась: все пили, пели и плясали.

Но вскоре у Вани начались командировки. Были они редко, но долгие, и этим раздражали семью. Майор тоже часто отсутствовал, но все хотя бы знали: он охраняет рубежи нашей родины, а что делал Ваня, никто не знал.

А Ваня заверял:

– У меня работа такая… даже не знаю, как сказать, – и улыбался, словно насмехаясь над майором.

«Видно, я никогда с ним не налажу отношения», – переживал тот.

Однажды майор в очередной раз побыл дома, проведал жену, дочь и снова отправился на службу.

Прибыв на заставу, он спросил своего заместителя, капитана:

– Происшествия были?

– Да, задержали двоих нарушителей – вооружённых и с наркотиками. А ещё пришла секретная телеграмма: завтра в квадрате «Е» на границе в девятнадцать часов надо встретить человека. Там лесной массив, и как бы пограничники, не зная, кто идёт, ненароком его не пристрелили.

– Я сам пойду, со старшиной, – ответил майор.

В нужное время майор с напарником был у контрольно-следовой полосы. И вот неожиданно с территории сопредельного государства к ним вышел человек – с густой бородкой, с вещмешком за спиной. Подошёл поближе и, улыбаясь, сказал:

– Ну что же, папа, неужели вы меня не узнаёте?!

– Ваня! – воскликнул от неожиданности майор. – Так вот ты какой труженик для всей страны – разведчик!

И они обнялись, похлопывая друг друга по плечам.

На заставе Ваню ждала машина, и он быстро уехал.

Прошло какое-то время, и майор поехал домой в отпуск. Все как раз собирались отметить годовщину свадьбы. Майор приехал, обнял зятя, дочь и торжественно произнёс:

– Желаю крепкой и долгой совместной жизни нашим молодым и продолжения нашей военной династии! Горько!

Ваня улыбнулся, а Валентина недоумённо смотрела на отца. А он всё знал, да сказать не мог.

И тут в детской малыш, лёжа в кроватке, произнёс своё первое слово:

– Ага-а!

Стресс

Капитан Трифонов, прослужив нёсколько лет в штабе пограничного округа, попросил командующего, чтобы его перевели служить на заставу. И вскоре, оказавшись там, он, довольный, произнёс:

– Вот моё призвание: границу охранять, чтоб враг на Родину не проник!

Он знал по имени каждого солдата и верил: на каждого из них можно положиться в случае опасности. А больше всего ему нравилось, когда он шёл на охрану границы с ефрейтором-кинологом и служебной собакой по кличке Ася. И каждый раз, проверяя казармы доверенных ему пограничников – всё ли в порядке, – не забывал зайти в псарню и навестить Асю.

Она радостно спешила ему навстречу, просила, чтобы он её погладил и дал сахарку или сухарик. А ефрейтор удивлённо говорил:

– Товарищ капитан, собака слушается вас лучше, чем меня!

С личной жизнью у Трифонова тоже было всё в порядке. Ещё будучи в округе, он договорился с невестой, что как только приедет в отпуск, они поженятся и станут жить либо вместе в комендатуре, либо жена будет к нему приезжать. Трифонов ей об этом напоминал в письмах, но она почему-то отмалчивалась.

Однажды Трифонов с напарником и Асей пошёл в очередной дозор. На пути было ущелье с бушующей горной рекой. Один её берег был нашей территорией, а противоположный – уже территорией сопредельного государства. Темнело. Но это не тревожило ни капитана, ни кинолога – они знали тропу. Река шумела, и тут Ася застыла и заворчала.

«И что она может услышать в этом грохоте?» – одновременно подумали капитан и ефрейтор и залегли.

Но вот они увидели приближающуюся резиновую лодку, а затем голову и торс человека. Он двигался, толкая перед собой лодку, и вскоре вышел из реки, оказавшись двухметровым детиной. Ася мгновенно вцепилась ему в бок. Тот завалился на берег, капитан ему крикнул: «Руки назад!», а ефрейтор надел нарушителю наручники.

Лодка же перевернулась и поплыла, подскакивая на волнах. Груз то тонул, то появлялся, двигаясь за ней. Капитан сначала опрометью бросился бежать по берегу, чтобы опередить груз, а затем бросился за ним в реку. Тюк оказался огромным, и сладить с ним в быстром течении было тяжело. Он то перепрыгивал через валуны, то застревал между ними, и приходилось что есть силы его тащить. Наконец Трифонов обессиленно выволок груз на берег.

Тем временем солнце скрылось за горами, и стало совсем темно. Трифонов вдруг почувствовал, что кто-то помогает ему, – это оказалась Ася. Ухватив тюк за угол, она потащила его от реки, чтобы не смыло волной. И, наверное, порвала его, потому что капитан почувствовал под руками какой-то порошок.

Скоро прибыл наряд пограничников. Перевязали тюк, чтобы из него ничего не высыпалось, подхватили Трифонова, который не в силах был идти: он не то много сил потратил, выволакивая тюк, не то порошок так подействовал. А собака шла с ефрейтором и тоже пошатывалась. Нарушитель сам нёс огромный груз до самой заставы, а там был отправлен со своим тюком по инстанциям.

С этого дня у капитана и Аси появилась странная простуда: он стал кашлять, а она чихать. И Трифонова отправили в госпиталь в пограничный округ. Там у него обнаружили сильное отравление наркотиком, который привёл к нарушению в нервной системе организма.

Его лечили, но меньше он кашлять не стал.

Врач его успокоил:

– Со временем пройдет!

А командующий сказал:

– Видно, ты, капитан, служить на границе не сможешь. В секрет пойдёшь, закашляешься – и тебя обнаружат. А если в штабе работать, то сослуживцам сосредоточиться не дашь. Дадим тебе хорошую характеристику и поезжай домой. А как поправишься, на службу опять возьмём.

Капитан, конечно, расстроился. Жизнь только наладилась, а тут всё начинай сначала. Получив билет и деньги на временное проживание, он не спеша пошёл к полуторке, отправляющейся в город. Проходя мимо загона, где тихо лежали собаки, Трифонов увидел Асю.

– Ася-я! – позвал он её.

Она вначале чихнула, а потом, подпрыгнув, рванулась к нему и стала лизать протянутые через решётку руки.

– Почему она здесь? – спросил капитан у подошедшего солдата.

– Да их всех списали. Непригодные к службе! – махнул тот рукой.

– А можно её взять?

– Да берите, она всё равно списанная!

Солдат дал ему ошейник и поводок, и Ася пошла рядом с Трифоновым, продолжая чихать. В кабину машины он не стал садиться, а расположился с собакой в кузове на скамейке. И они поехали.

Всю дорогу Трифонов придерживал Асю за ошейник, а она, похоже, была этим довольна.

На вокзале оказалось, что расписание изменилось и поезд отправляется поздно вечером. Тогда капитан решил ехать на автобусе дальнего следования. Подошёл к водителю. Тот собаку взять не захотел.

– Я тебе заплачу как за место! – уговаривал его Трифонов.

– За двойное! – согласился тогда водитель.

И автобус, заполненный баулами, сумками и предметами разной утвари, приобретёнными за границей, тронулся в путь.

Ася лежала на полу между кресел – на сиденьях расположиться не могла, мешали подлокотники. Но её, видно, это устраивало. Она спокойно находилась у ног капитана, то и дело чихая, а он покашливал – к неудовольствию пассажиров.

В какой-то момент автобус остановил гаишник. Водитель открыл дверь в салон. Гаишник вошёл, а следом из стоявшей рядом легковой машины выбежал мужчина в штатском и, выхватив пистолет и сорвав с головы одного из пассажиров шляпу, угрожающе закричал:

– Все деньги сюда!

Капитан закашлялся. Штатский навёл на него пистолет и произнёс:

– Давай-ка, служивый, выкладывай свои отпускные!

Трифонову стало обидно: «Там, на границе, явно был враг, его задерживали или уничтожали, чтобы Родине не навредил. А тут кто-то спокойно ходит и грабит!» И он скомандовал:

– Ася, взять!

Та вмиг прыгнула на опешившего бандита, ухватив его пастью за кисть руки. Пистолет вылетел, и капитан поймал его. Гаишник двинулся было на него, но Трифонов выстрелил вверх и приказал:

– Ложитесь оба. Не то буду стрелять на поражение!

Но тут из машины выбежал человек с автоматом. Капитан резко сказал водителю:

– Как только он будет входить в дверь, прижми его ногу и поезжай на полной скорости!

Тот так и сделал. Бандит с прижатой ногой начал строчить из автомата, а водитель, нажав на газ, поволок его по шоссе. Бандит завопил и бросил оружие.

Скоро их нагнал милицейский пикап:

– Мы услышали выстрелы и примчались. Давно искали этих бандюг, а ты их изловил – молодец! – похвалили они капитана. – Иди к нам служить с собакой!

– Да меня списали… Я кашляю, а Ася чихает, – смеясь, ответил он.

– А это на нашей службе не помеха!

И тут вдруг подошла цыганка – пассажирка автобуса – и говорит:

– Твоя болезнь пройдёт. Сразу после большого стресса.

Водитель вернул капитану деньги за лишнее место, и автобус тронулся. И хотя Трифонов с Асей продолжали кашлять и чихать всю дорогу, больше никто не выражал недовольства.

Когдаавтобус прибыл к месту назначения, был уже вечер. До дома нужно было ещё добираться за город, а невеста Трифонова жила неподалёку. И он решил обрадовать её своим неожиданным приездом, а заодно и Асю покормить.

Дверь открыла невеста капитана – Жанна. На её лице мелькнула радость, но заметив, что он с какой-то чихающей собакой, а сам кашляет, она удивлённо спросила:

– Олежек, а зачем тебе эта дворняжка, у тебя от неё аллергия. Выпусти её и заходи!

Подошла мама Жанны и тоже заявила:

– Никаких блохастых в доме!

– Дайте хотя бы собачке попить! – попросил Трифонов.

– Чашку марать незачем! – категорически отказала родительница.

И тут капитана обуяла злость – ещё сильнее, чем при встрече с бандитами.

– Одна цыганка мне сказала: пройдёт заболевание после стресса. Вот он и случился! Видно, обманула она меня, – и Трифонов, развернувшись, пошёл прочь, ещё сильнее кашляя.

На улице он долго ловил такси, а когда всё же поймал, то водитель потребовал оплатить и обратный путь, так как глубокой ночью пассажиров мало. Подъехав к дому, Трифонов расплатился с таксистом, посмотрел, сколько осталось ещё денег, чтобы завтра купить продукты и обязательно мясо для Аси.

На звук открываемой двери вышел сосед:

– Олег! – радостно воскликнул он. – Прибыл! А твои родители на заработки поехали, пустой холодильник оставили. Ну не беда, сейчас я всё принесу.

Скоро на столе был горячий чай и бутерброды. А Асе достался вермишелевый суп с кусочком мяса.

В разговоре сосед, который работал в универмаге, узнав, что собака розыскная, ему пожаловался:

– У нас в магазине пропадают вещи: шубы, пальто. Милиция была, но воришку так и не нашли. А нам приходится из своего кармана расплачиваться. Помог бы!

– Вот и спрос на мою Асю! – обрадовался Трифонов.

На следующий день, закупив на оставшиеся деньги продукты и положив их в холодильник, он вздохнул:

– Да-а, дороговато мясо для собачки… Ну, ничего, выкрутимся!

Вечером после закрытия универмага его с собакой одних оставили на ночь. Помещение едва освещалось. Ася куда-то пропала, но капитан не переживал: знал, что она придёт. И она пришла, держа в пасти большой батон копчёной духовитой колбасы. Собака никогда без разрешения ничего не брала, а тут, видно, почувствовала: надо хозяина подкормить.

Трифонов взял колбасу, налил стакан воды и, прихлебывая, с аппетитом съел. Ася не подавала виду, что тоже хочет, – видно, была сыта. Только чихала. А Трифонов ей подкашливал.

Магазин был большой: там продавались и продукты, и промтовары, и одежда. И вот перед открытием Трифонов решил его проверить. Ася шла медленно, осторожно, это происходило с ней, когда что-то её тревожило. В самом конце магазина она остановилась возле закрытой двери и тихо зарычала.

Трифонов резко ударил по двери, и та распахнулась. Это была кладовка, а в ней оказался уборщик. Он держал шубу. Ждал, видно, открытия магазина, чтобы выйти незамеченным.

Трифонова и Асю поблагодарили, дали им денежную премию, но за колбасу вычли.

В тот день капитан долго гулял с Асей. А когда вернулся домой, то увидел рядом с сидящим на скамейке соседом девушку в милицейской форме. Она приятно улыбалась.

Ася её обнюхала и почему-то радостно завиляла хвостом.

– А я вас жду! – девушка встала со скамейки. – Я служу в милиции кинологом, и наше руководство приглашает вас работать у нас. О вас тут целая статья! – И протянула Трифонову газету. Он закашлялся, и собака зачихала.

– И когда это журналист меня запечатлел? Я вроде человек внимательный! – недоумевал капитан.

Девушка засмеялась и, казалось, не замечала ни кашля, ни чихания.

– Давайте познакомимся. Я Лиля, – откланялась она.

– А я уже и забыл, как меня звать! Вроде Олег, – тоже смеясь, ответил Трифонов.

И он стал работать в милиции. Ася подружилась с Джоном, у которого хозяйкой была Лиля. И казалось, что это они скрепили дружбу своих хозяев, которые теперь не разлучались и даже подумывали о совместной жизни.

В День пограничника Трифонов решил устроить застолье и пригласил Лилю. Ася, увидев, что хозяин, взяв тарелки, подаренные подружкой, стал расставлять их на столе, поняла, что к ним придут гости, которые нравятся ей, и стала радостно поскуливать. Олег достал яблоки, груши, виноград и хотел было поставить вино и рюмки, как дверь открылась и вошли Жанна с мамой, которая с порога произнесла:

– Мы пришли поздравить тебя с праздником – Днём пограничника. Хотим остаться друзьями. Смотрю, у тебя и стол к месту!

Трифонов оторопел от такой наглости и не мог даже ничего сказать. А Ася громко заворчала. Никогда она так гостей не встречала.

– Мне стул даже не предложил! – разозлилась мать Жанны. – Стоит как истукан! – И обратилась к дочери: – Тебе ухажёр нужен культурный!

И они, как быстро вошли, так и вышли. А Олег и Ася так и остались стоять, оторопев. Такими их и застала Лиля. Джон, виляя хвостом, подошёл к Асе и гавкнул. Трифонов пришёл в себя и стал оправдываться:

– Извини, не успел накрыть стол!

– Ничего, мы сейчас вдвоём быстро управимся! – и, посмотрев внимательно на Олега и Асю, радостно сообщила: – А вы ни разу не кашлянули и не чихнули!

«Видно, у нас произошёл самый настоящий стресс! – подумал Трифонов. – Правильно всё же цыганка предсказала!».

Таможня

Молодой офицер-лейтенант, закончив пограничное училище, прибыл на службу на границу и сказал начальнику заставы:

– Служба здесь однообразная: днём и ночью охранять рубежи Родины да ловить нарушителей. Вот бы для души происходили какие-нибудь чудеса!

– Они и происходят, – отвечает начальник. – Поймали как-то бандита, а у него мешок антикварных драгоценностей. Да и сам перебежчик бывает ценен, какой-нибудь давно разыскиваемый рецидивист. А, может, тебя заинтересует случай, прошедший тут недавно с сержантом? Сейчас его нет – демобилизовался. Но вот что было, слушай! – и начал рассказывать.

– У нас на одном участке границы, неподалёку от контрольно-следовой полосы, со стороны сопредельного государства, среди огромных чинар есть логово волков. Люди на их территорию никогда не заходили, а к пограничникам они привыкли, и когда служивые проходили по тропе вдоль полосы, волки не обращали на них никакого внимания.

Как-то после урагана, который повалил множество деревьев, сержант с напарником возвращался на заставу и вдруг слышит, что со стороны логова волков из-под поваленного чинара раздаётся громкий щенячий писк. Сержант прошёл через следовую полосу, заваленную листьями, и увидел прижатого огромной веткой волчонка. Сержант сдвинул её и освободил щенка. Но тот не собирался никуда уходить и по-прежнему скулил.

Было видно, что у него лапка находилась в неестественном положении. Уже поднимая щенка, Сержант заметил волчицу, серьёзно смотревшую на него.

«Что будет, то будет!» – решил сержант, зная, что напарник всегда подстрахует. Оказавшись на руках у сержанта, волчонок перестал скулить. При этом волчица внимательно следила за ними. Когда сержант прибыл на заставу и доложил мне об обстановке на границе, я его отругал за то, что тот нарушил правила, зайдя на следовую полосу. Но увидев, что сержант ловко выправил лапку волчонку и сделал ему жёсткую повязку, я его простил. Затем сержант смастерил маленький загон из прутьев, а из сена небольшую нору и посадил туда волчонка. Потом принёс мяса и варёных косточек, которые тому больше всего понравились.

А за этим всем внимательно наблюдала находившаяся в зарослях на пригорке волчица. Когда она ела и пила – было неизвестно, она всегда была на месте.

Через десять дней сержант снял с щенка повязку. Тот побегал по загону и не хромал. И через пять дней сержант дал волчонку большую косточку, открыл загон и выпустил его.

Тот своим волчьим чутьём почувствовал, где родительница, и бросился с косточкой к ней. А потом они вернулись в логово.

С тех пор при виде пограничников волчонок выходил и, увидев сержанта, бежал к нему. А тот через контрольно-следовую полосу кидал ему косточку, а то и две.

Как-то в туманную погоду сработала у дежурного заставы сигнализация, показывая, что на участке, где жили волки, произошло нарушение границы. Сержант и его напарник бросились на место происшествия. Приближаясь, они услышали вопли человека. Тот воспользовался непогодой и решил незаметно перейти границу. Но был задержан волчицей с волчонком. Нарушитель лежал, а над его головой, оскалив пасть, стояла грозная волчица, а волчонок, рыча, трепал у него огромный рюкзак на спине. Сержант попросил напарника, чтобы тот не подходил к рассерженным зверям, а сам, держа на мушке нарушителя, подошёл ближе.

Волчонок с радостным визгом бросился ему навстречу. А волчица, словно этого и ждала, удалилась в логово. Подошедшие тем временем пограничники смеялись:

– Волки – это наша таможня: не пропустят нарушителя с неоформленным грузом!

С тех пор волкам было дано прозвище «Таможня». На зов подходил только волчонок, а волчица лишь серьёзно поглядывала на происходящее.

Сержант прослужил ещё год и никогда не забывал зверей. Проходя по участку, где находилось логово, он кричал: «Таможня!», и тому, кто подбегал, бросал косточку.

Пришло время демобилизации. Сержант, будучи в наряде, решил: «Проверю контрольно-следовую полосу и в последний раз взгляну на своих друзей».

На его зов никто не подбежал и не отозвался. Уже возвращаясь расстроенным на заставу, он заметил спускающуюся с возвышенности волчицу. Она шла медленно и сильно хромала. Пропустила напарника, словно его не заметила, подошла к сержанту и подняла лапу. Он без боязни взял её и осмотрел. Из лапы торчал кусочек колючего шиповника.

Пограничники от любопытства стали обступать их: «Что будет дальше?»

– Встаньте подальше! – попросил их сержант. – И принесите что-нибудь, чтобы ухватить колючку, а ещё йод и бинт.

Получив всё это, сержант плоскогубцами вытащил занозу, смазал ранку йодом и перевязал лапу бинтом. Волчица всё это время спокойно стояла. Тут откуда-то появился повзрослевший волчонок, завертелся вокруг сержанта и матери, и они вдвоём побежали к зарослям. Там вскоре все увидели на веточке оставленный бинт.

И сейчас, когда сержант уже уехал, волчица и волчонок, увидев пограничника, без зова идут на тропу, надеясь встретить своего друга. А изредка бывает слышно их грустное подвывание.

Тут начальник заставы замолчал, а потом произнёс:

– Лейтенант, когда станешь изучать границу, не забудь взять косточку.

Родословное древо

Петя Тюрин работал на телефонной станции, а достигнув совершеннолетия, был призван в армию. Провожали его друзья. Родителей он не помнил – они пропали во время фашистской оккупации. Жил Петя в общежитии. Пройдя курс «молодого бойца», Петя был направлен связистом на восточную пограничную заставу. Там Петя познакомился с сослуживцами, изучил по картам, как и где проходит линия связи между комендатурой и заставой, и приступил к своим обязанностям.

На следующий день он с напарником пошёл её обследовать. Тропа поднималась всё выше и выше и становилась едва заметной на каменистой горе. Петю удивило жилище местных горцев, поселившихся в скалах на склонах. Одно из них находилось неподалёку от тропы. Он увидел возле сакли двух девушек, полоскавших бельё в бурлящем источнике, и мужчину, который помахал ему рукой в знак приветствия.

На заставе он доложил начальнику о цели своего прибытия:

– Каждую неделю я буду проверять доверенный мне участок связи!

С этого дня, идя знакомым маршрутом, он всегда обращал внимание на саклю. И как-то незаметно познакомился с хозяином – Магометом. Однажды тот, увидев Петю, попросил:

– Пётр, помоги мне брёвна перенести!

Потом ещё о чём-то попросил. И всегда угощал чаем.

При этом Магомет закрывал окна сакли шторкой, чтобы Петя не видел его дочерей, а те его. Но Тюрин заметил, как они через щёлочку с интересом поглядывали на него. Он и правда был статный, чернобровый, со смуглым лицом.

Как-то в очередной раз, проходя мимо дома Магомета, он увидел дочерей, суетливо бегающих возле плантации табака, который был уже высушен и собран в мешки. Девушки никак не могли с ними управиться. А сверху уже туча чёрная нависла – вот-вот дождь хлынет. Отца видно не было.

И тогда Тюрин ухватил один за другим тяжёлые мешки и перенёс в сарай. Вот сейчас-то он и увидел девушек во всей красе: стройные, лица точёные, словно высеченные из мрамора, чёрные глаза выделялись на них, а волосы на голове отливали воронёной сталью. Движения у них были лёгкие, девушки словно летали и были похожи друг на друга. Отличались только тем, что у одной из них была чёлка. Вот эта девушка-то и понравилась Тюрину. И уходя, он долго поглядывал на неё. А она не закрывала лицо, не отворачивалась.

После этого Петя целый месяц проходил мимо дома Магомета, но никто не выходил из него. Осмелев, Тюрин как-то постучал, но ответа не последовало. Это задело его самолюбие. Он перестал обращать внимание на этот дом и теперь проходил мимо.

Но однажды увидел самого хозяина: тот, видно, ожидал его.

– Пойдём, побеседуем, – позвал Магомет.

Хозяин посадил Тюрина на топчан, а сам сел, подобрав ноги, возле низкого столика и крикнул:

– Гюля, Сая, принесите гостю угощение!

Девушки вошли, вернее, прилетели, так показалось Тюрину, и поставили блюдца со сладостями, чашки, а затем разлили духовитый чай.

– Буду откровенен с тобой, – нахмурив брови, сказал Магомет. – В тебя влюбилась моя дочь! Я тоже хотел бы видеть такого трудолюбивого зятя. Но у нас традиция: сначала нужно выдать замуж старшую дочь, а затем уж младшую. К тому же ты не мусульманин, хотя и похож, и мне, как отцу, ты по нутру. Но если я пойду против традиций, соседи меня осудят!

Кто-то за шторкой всхлипнул.

Тюрин не притронулся к угощению, встал и с сожалением в голосе произнёс:

– До свидания, – и пошёл, не оглядываясь, на заставу.

Об этой истории он рассказал начальнику. Объяснил, что ему в душу запала местная девушка и он хотел бы здесь с ней остаться жить.

Начальник заставы выслушал его и спокойно сказал:

– Ну что же, постараюсь тебе помочь.

Вскоре об этом узнал старшина, белорус по национальности. Прошедший огонь и воду в Великой Отечественной войне, он сейчас служил на заставе, заботясь обо всех пограничниках. Он знал даже, у кого из солдат оборвалась пуговица. А если видел, что сослуживец чем-то расстроен, брал его под свою опеку, старался взять на охрану границы с собой. И вскоре по такому солдату было видно: заботы отступили, а это порой случалось от домашнего грустного письма или от усталости. Всем старшина старался помочь, а вот свою жизнь так и не устроил.

А вот начальник заставы имел семью, его заместитель тоже, и они жили в отдельном строении недалёко от заставы. Старшина за время службы узнал всех горцев, проживающих в этих местах. Знал также и Магомета и не раз видел его дочерей. Мать у них умерла в раннем возрасте, и воспитывал их отец. Последний раз старшина видел девушек месяц назад в магазине и от красоты одной из них буквально оцепенел и долго стоял, глядя на неё. А та смутилась, закрыла лицо, но следила за старшиной. После этого он не раз заходил в магазин, но девушек не заставал. Видно, его чувство влюблённости было сходно с чувством солдата-связиста. И старшина, как-то проверяя охраняемую территорию, зашёл к Магомету. Того не было дома.

– Отца нет! – ответила одна из девушек, на которую он давно обратил внимание, и добавила:

– Он ушёл заготавливать дрова к зиме.

Старшина попрощался, но вскоре, направляясь в комендатуру по личным делам, опять заглянул к Магомету, снова его не застал и был встречен дочками. А девушка, что ему понравилась, уже не смущалась, встретила его с открытым лицом.

В этот день старшина в комендатуре оформлял документы на сверхсрочную службу, предложенную ему генералом – командующим погранокруга. Старшине пришлось зайти в архивный отдел, и он заодно решил узнать родословную Магомета. И был поражён. Оказывается, у того был брат – полковник в отставке, воевавший с фашистской нечистью. Их отец жил в разных местах и имел два брака и двух сыновей: одного от аджарки – Магомета, другого от грузинки – Гиви, служащего переводчиком в округе.

Старшина нашёл Магомета и привёз к Гиви. Узнав, что они братья, те растрогались и долго стояли обнявшись.

– Так наша родословная многонациональная! – восторгался Магомет.

И они решили назначить день встречи со всеми родственниками.

Старшине нужно было возвращаться на заставу, и Магомет пошёл с ним. А по пути сказал:

– Надо нам ещё взять и Петра. Пусть посмотрит, всё ли хорошо со связью.

Старшина позвонил дежурному, и скоро связист с необходимым снаряжением стоял перед ними.

Магомет шёл молча. Молчал и Пётр. Старшина удивлённо поглядывал на них. Подойдя к сакле, хозяин вдруг потребовал:

– Заходите оба в дом! – А вышедшим навстречу дочерям сказал: – Приготовьте поесть!

А затем продолжил:

– Брат мне на бумажке нарисовал наше родословное древо. А мы с вами сделаем видную родословную на столетие – посадим с вами дерево грецкого ореха. У меня саженец в сарае!

И все дружно приступили к работе. Пётр ямку копает, старшина деревце сажает, Магомет указания даёт – какой стороной к солнцу развернуть.

Посадили. Крепко саженец грецкого ореха в земле стоит. И хозяин говорит:

– Вершина – это я, а веточка ниже – Пётр с Гулей!

– Я не согласен! – возразил старшина. – После вас на той веточке должны находиться я и Сая, мы старше.

Магомет довольно засмеялся: традиция была соблюдена. А затем твёрдо произнёс:

– Свадьбу сыграем, пригласив всех наших многонациональных родственников!

И тут до них донёсся радостный девичий визг.

Фрося

На границе через контрольно-следовую полосу часто ходила лиса. То на сопредельное государство, то на нашу территорию. Многие звери пройдут разок, а она повадилась каждый день ходить. И всё бы ничего, да при этом всё время срабатывала сигнализация. И приходилось каждый раз пограничникам бежать на место происшествия и всё проверять.

И решил как-то старшина лису подкараулить и покончить с ней! Залёг в кустах, выследил, выстрелил и завалил. Принёс её, бездыханную, на заставу. Была она огненно-рыжая с белой грудкой и с очень красивым пушистым хвостом.

Пограничники подходили посмотреть и, сожалея, ругали старшину:

– Зачем лису загубил?

Подошёл и солдат-пограничник по фамилии Воробьёв. Посмотрел и говорит:

– Она ещё жива, по шерсти вижу. Я с этим зверьём знаком, на гражданке лесничим поработал. Лиса сейчас в шоке. Пуля у неё в бедре засела.

– Так надо её вылечить! – заголосили пограничники.

– Мне бы пинцет, укол обезболивающий и спиртику, – просит Воробьёв.

– Нам бы спиртик тоже не помешал! – произнёс кто-то с юмором.

Воробьёв ловко связал пасть лисе, чтобы не укусила, одеколоном – вместо спирта – протёр рану, сделал укол и пинцетом вытащил пулю. Смазал всё йодом и, нежно погладив лису, развязал пасть. Лиса очнулась, но не огрызнулась, а высунула язык, словно хотела лизнуть Воробьёва в знак благодарности. Подошёл старшина, покуривая цигарку, и хотел было тоже погладить её – как бы в знак примирения. Но лиса оскалила зубы.

Пограничники, увидев это, засмеялись, поговаривая:

– Старшина, она не любит курящих! А ты весь пропитался в своей каптёрке табаком!

Лисе принесли попить, и она с жадностью стала лакать, а когда принесли кусочек мяса, то она его ни у кого не взяла, кроме Воробьёва. А поедая мясо, фыркала от удовольствия: «Фр-р! Фр-р!»

И пограничники решили назвать её Фросей. А капитан сказал:

– Воробьёв, подержи лису недельку, а затем, как она поправится, отнеси её к подножию гор: там луга и много полёвок-мышей, может, и не вернётся.

Срок её выдворения подошёл скоро. Лиса поправилась, шёрстка у неё лоснилась, стала густая. А за Воробьёвым она ходила, будто давно его знает, и если что-то не по ней, гавкала звонко, протяжно. Однажды увязалась она за Воробьёвым, который шёл дозором по тропе, ведущей со следовой полосы.

А он Фросе и говорит:

– Вот видишь, сигнализация! Прыгай через неё, сколько хочешь, но не тревожь без причины пограничников!

И он поднял лису и перенёс её через тонкую, незаметно тянувшуюся проволоку. И удивительно, она словно поняла всё: перепрыгнула незаметный проводок и куда-то скрылась. Вернулась Фрося только вечером, не побеспокоив пограничников. Всю ночь пробыла на территории заставы. Пограничники, идущие в наряд, давали ей хлеб, сахарок. А когда подошёл Воробьёв, она, получив от него котлетку, гавкнула, словно поблагодарила, и снова убежала.

Лето прошло, наступила зима: снежная, холодная. Однажды Воробьёв ночью находился в секрете. Мороз крепкий, через шубу пробирал. Вдруг кто-то фыркнул и прижался к нему. Это была Фрося. Он обнял её, и ему показалось, что стало жарко. Фрося была довольна, а он подумал: «Хорошо, что Фрося не кошка, а не то громко бы мурлыкала!»

И с той ночи, на протяжении всей зимы, если Воробьёв находился в секрете, его на любом участке границы находила Фрося, и они, прижавшись, тихо сидели в снегу, прислушиваясь, не нарушает ли кто рубежи нашей Родины.

До начальника заставы дошли слухи об этом, и он категорически приказал Воробьёву:

– Чтоб я не видел и не слышал ничего о лисе, а не то переведу тебя на другую заставу!

Наступила весна. Снег растаял, и на контрольно-следовой полосе обнажилась земля. Пограничники её выровняли, взрыхлили, чтобы любой след был заметен.

Как-то ранним утром, когда солнце только осветило вершину высокой горы, Воробьёв проходил дозором по тропе и заметил свежий след прошедшего только что не то шакала, не то волка. Он был глубоким, словно животное было очень тяжёлым. Осматривая след, Воробьёв услышал доносившееся откуда-то от подножия гор уханье филина, но не придал этому никакого значения: эти птицы всегда тут были. Солдат не знал, что только что здесь была Фрося, которая, увидев незнакомую собаку с грузом на спине, из любопытства побрела за ней. А та не обратила на лису никакого внимания и шла только на голос филина.

Лису очень расстроило, что собака шла в сторону её норки, которую она недавно вырыла. Голос филина слышался всё ближе и ближе, и вскоре Фрося увидела человека возле своего домика. Это он подзывал собаку. Лису очень разозлило: какой-то чужой на её территории. И она злобно залаяла на незнакомца. А он поднял булыжник и кинул в Фросю. Это её ещё больше разозлило, и она кинулась на него и вцепилась в руку.

Воробьёв услышал лай лисы и с напарником бросился на зов, узнать, что случилось.

Спускались они в низину на корточках не по знакомым тропинкам, а по влажной земле и по сухим кустарникам.

Уже у подножия горы они увидели Фросю, цепко державшую человека за руку. Он в неё не стрелял, не решаясь шум поднимать, но бил булыжником по голове. Воробьёв выстрелил и уложил нарушителя. Собака с большим грузом на спине была подготовлена только для переправки контрабанды и не проявляла агрессии. Нарушитель морщился от боли. А Фрося лежала без движения, так и не выпустив руку врага из пасти.

Прибывший наряд пограничников повёл на заставу собаку с контрабандой и нарушителя. Бездыханную Фросю несли поочерёдно на руках. Начальник заставы дал разрешение захоронить лису неподалёку. Пограничники поговаривали, что старшина в тот день плакал.

А Воробьёва вскоре наградили знаком «Отличный пограничник».

Дело по душе

Когда Паша Петушков встречался с друзьями, то всегда стоял смех от его баек. И друзья ему советовали:

– Тебе надо быть артистом!

Паша с этим соглашался, а его отец говорил:

– Что тебе больше по душе, тем и занимайся!

Перед поступлением в театральный институт Паша решил поработать в театре и познакомиться с артистической жизнью. Он стал трудиться бутафором. И ему очень не понравился случай, когда у одного из артистов не удавалась игра, тот расстроился, а ему никто не захотел помочь, подсказать, что надо делать.

Задумываться над этим Петушков не стал. Ему пришла повестка в армию. И он попал на службу в пограничные войска.

У него начались занятия: стрельба из оружия, бег на дальние расстояния в полном боевом снаряжении и ежедневная чистка автомата. Паша заметил, что у некоторых новобранцев появилась от занятий усталость, и разговаривать друг с другом не было сил.

И он, как бы между прочим, стал рассказывать:

– Наш старшина как-то приказал новобранцам почистить оружие. Пришёл проверить: у всех солдат автоматы блестят, а у одного даже сверкает – перестарался. Всё воронение снял, так отполировал. Удивился старшина и сказал: «С нынешнего дня, солдат, будешь котлы в столовой чистить. У тебя это хорошо получается!»

Собравшиеся возле Паши новобранцы засмеялись, а он продолжил:

– Солдат на учёбе лежит в окопе и радуется: «Уф, словно дома побывал: с одной стороны земля ко мне прижимается, как невеста, с другой стороны ещё одна прилаживается, одно удовольствие!»

– А ну вылезай! – скомандовал появившийся вдруг старшина. – Размечтался. Побегай в полном боевом!

А новобранцы не расходятся – хотят слушать дальше. И Паша говорит:

– Вот недавно сержант спрашивает солдата: «Ты почему в котёл полез с тарелкой?» А тот: «Да вы сами сказали „быстрей ешь“»! Я слопал и не заметил, что. Вот хочу узнать!

Новобранцы снова засмеялись, и тут опять подошёл старшина и похвалил Петушкова:

– Молодец, солдат, взбодрил сослуживцев! А вот завтра отправляем тебя на заставу. Там коллектив должен единым быть, как кулак с пальцами!

На следующий день Паша и старшина верхом на лошадях поднимались в горы, где проходила граница с сопредельным государством. Приближаясь к месту назначения, Паша вдруг и говорит старшине:

– Чувствую, что застава недалеко.

– Откуда ты это знаешь?

– Да вот, по байке! – и начинает рассказывать:

– Сержант перед строем даёт инструктаж новобранцам: любую цель можно определить не только по расстоянию, но и по запаху, и самому проверить! Тут новобранец вскакивает и счастливо докладывает: «Я определил расстояние по запаху. От нас метрах в ста котёл с борщом. Разрешите проверить!»

– Отгадал! – рассмеялся старшина. – Мы действительно к заставе подъезжаем.

И, доложив начальнику о прибытии, повёл Петушкова в столовую, сказав:

– Отдохнём, а завтра со мной будешь изучать границу!

И у Паши началась жизнь пограничника. Скоро он знал каждый бугорок на тропе, вдоль которой шла охраняемая зона. И днём и ночью он следил, чтобы не прошёл лазутчик.

А на заставе, когда наступало время отдыха, пограничники, которые бодрствовали после наряда, находили Пашу, где бы он ни был – в казарме, на спортивной площадке, – и слушали его байки.

– Вот что я вам расскажу по секрету, – начинал Паша. – Когда я был в комендатуре, наш старшина спрашивает сердито у новобранца:

«Ты почему все время на носочках ходишь?»

«Я не могу в сапогах на пятку наступать, я на гражданке был балерун!»

Другого спрашивает:

«Почему не по форме, ремень снял?!»

«Я сегодня проверяющий в столовой! – отвечает тот. – Готовлюсь к еде!»

Или рассказывает:

– Старшина как-то сказал новобранцам:

«Сегодня будем прыгать в длину. Кто прыгнет дальше нормы, тот отдыхает!»

Один солдат снял сапоги, да как сиганёт далеко за пределы нормы.

«Ты почему не в сапогах прыгал?» – спросил его старшина.

«А вы об этом не сказали!» – ответил новобранец.

И ничего не оставалось старшине, как за смекалку дать солдату отдых.

Однополчане смеялись и отправлялись в казарму. А там Петушков продолжал:

– А это вам байка для хорошего сна. Один солдат как-то стал на койку класть доску и спать только на ней.

«Зачем ты так делаешь? Что случилось?» – спрашивает его старшина.

«Не могу лежать на мягкой кровати, – отвечает солдат, – все время снится невеста, боюсь в наряд проспать!»

– Или вот ещё, – продолжал смешить всех Петушков. – Солдат много раз отжимался от пола.

«Хватит! – сказал ему однажды старшина. – Норму выполнил!»

«Никак нет! – отвечает солдат. – Вот встречусь с любимой и норму выполню!».

Тут вошёл капитан заставы и прочеканил:

– Петушков, нарушаете режим. Ещё раз замечу – получите взыскание!

Так, с побасенками, прошло и два года службы. Застава была дружная. Участок границы был сложным, но пограничники привыкли к этому и не раз задерживали лазутчиков. Паше не приходилось их ловить, но он был всегда готов к этому. Как-то он заметил грустное лицо сослуживца и подумал: «Видно, по дому заскучал!» – и говорит ему:

– Вот недавно тут солдат прибыл с побывки из дома на заставу, несколько дней не моет щёки. Старшина удивляется:

«Ты почему не моешь лицо?»

«Хочу запомнить поцелуй невесты!» – радостно отвечает тот.

Пограничник засмеялся.

– А ты вот послушай дальше, – желает ещё больше развеселить его Паша. – Все отделение по команде «Подъем!» разом вскакивало, лишь один солдат всегда опаздывал. И решил сержант схитрить: всем кричал «Подъем!», а солдату шепотом на ухо – «Твоя девушка приехала!» И солдат вставал в строй самый первый!

У сослуживца Паши грусть как ветром сдуло.

Последний год службы пошёл у Петушкова. В этот раз зима пришла рано, засыпало снегом все горы и тропы.

Утром начальник заставы вызвал к себе старшину с Петушковым. Они предстали перед ним в шубах, валенках, ушанках, в белых комбинезонах и с оружием. Им было указано продержаться скрытно на охраняемом участке границы двое суток: по данным разведки, там должен был пройти очень опасный преступник. Он не раз проникал на нашу территорию, был очень хитер, и задержать его не удавалось.

Петушков со старшиной пошли на указанный участок. Там с двух сторон были горы, а в месте, где они залегли неподалёку друг от друга, находилась равнина, хорошо просматриваемая со всех сторон.

Тем временем набирал силу буран, заметая всё вокруг. Пограничники лежали без движения весь день и ночь – боялись спугнуть нарушителя. Их тела, казалось, онемели, а пальцы возле курка стали словно несгибаемыми.

Нарушитель появился неожиданно, в снежной пелене: видно, ожидал такую погоду. Он смело шёл на снегоступах в направлении Петушкова и старшины. Паша, заметив, что бандит идёт, держа в руках пистолеты, снял автомат с предохранителя и решил не кричать ему «Руки вверх!», а сразу задержать. И только бандит оказался рядом, Петушков вмиг схватил снегоступы и резко дёрнул на себя, даже рукам больно стало. Нарушитель грохнулся плашмя в снег.

Тут и старшина подоспел – надел на него наручники и похвалил напарника:

– Молодец, хорошая у тебя выдержка! Правильное решение принял!

И дал сигнал, выстрелом вызвав подмогу. Скоро прибыла группа пограничников на снегоступах. Они увели нарушителя. А начальник заставы похвалил наряд за успешно выполненное задание и сказал:

– Вы задержали руководителя бандформирования! У него были данные на его помощников и огромная сумма денег!

А Паша, снимая одежду, почувствовал боль в руке. Сняв рукавицу, он увидел, что два пальца висят. Старшина, тоже это увидев, тут же пошёл в конюшню, вывел лошадь и, посадив Пашу в седло, направил его в округ – на лечение. А начальник заставы огорчённо проговорил:

– Надо же такому случиться за два месяца до его демобилизации!

А Петушков улыбнулся и говорит:

– Сейчас, чтобы вы меня не забыли, расскажу вам случай:

– Ветер с пограничника фуражку срывает, а он её рукой придерживает.

«Ты что меня так сильно схватил?» – спрашивает фуражка.

«Чтоб ты от меня не улетела!»

«Да ты не волнуйся, – успокаивает она. – Я с тобой буду до конца службы!».

И затем Петушков продолжил:

– Так и быть, ещё послушайте:

– Солдат на учёбе преодолел все препятствия, лежит на земле. Старшина его поздравляет:

«Молодец, справился на „отлично“. Вставай!».

«Не могу! – отвечает солдат. – Земля как мать родная прижимает – не отпускает и говорит: „Отдохни, сынок“».

И Петушков с пограничниками, сопровождающими нарушителя, двинулся в округ. В госпитале хирург ему сказал:

– Переломы пальцев сложные, но к демобилизации все нормализуется!

В палате, где лежал Паша, находились военнослужащие с разными травмами. Кто-то из них охал, кто-то за весь день не произнёс ни слова. И Петушков решил их всех взбодрить:

– Как-то я слышал: солдат на кровати лежит и охает:

«Боюсь лечь на операционный стол!».

А врач его успокаивает:

«Так ложись на самый спокойный стол в морге!»

– Или ещё был случай:

– По лазарету идут лейтенант-фельдшер и майор-врач, и о чём-то беседуют. Больной на кровати лежит, кряхтит и тревожно просит:

«Товарищ майор, разрешите обратиться к лейтенанту?».

«Подожди, сейчас решим один вопрос!» – отвечает майор.

Проходит несколько минут. И вдруг солдат облегчённо вздыхает:

«Я тоже решил вопрос, даже без утки!»

Дела у Петушкова шли на поправку, пальцы начали работать как прежде. И однажды вызвал его генерал. Сняв больничный халат, Петушков надел форму и предстал перед генералом.

– Слышал, слышал о тебе! – поприветствовал тот его. – Где бы ты ни появлялся, грусти как не бывало. Да и солдат ты храбрый, и за твою хорошую службу премируем тебя отдыхом в санатории. А оттуда прямиком отправишься домой. И демобилизуешься ты с завтрашнего дня!

– Спасибо, товарищ генерал! – ответствовал Петушков. – Я там себя проверю: не отморозил ли чего-нибудь!

– Идите! – улыбнулся генерал.

Все документы были быстро оформлены, и Паша на следующий день сел в поезд и к вечеру прибыл в санаторий. Там ему определили номер, а затем повели в столовую, где за столиками сидело по четыре человека. Место нашлось возле маленькой красивой девушки. Паша подошёл к ней поближе, пригляделся, и оказалось, что маленькая она – из-за горба.

– Здравствуйте! – поздоровался он и сел напротив. – Наверное, мне придётся с вами общаться до конца отпуска. Разрешите познакомиться!

– Тамара, – ответила она.

– А я Паша!

Он быстро, по-солдатски, поел, пожелал Тамаре приятного аппетита и пошёл изучать распорядок в санатории. Отдыхающих он увидел переодетыми в красивые одежды, важно гуляющими по аллеям. А он был в форме, в той, что служил на границе: в гимнастёрке с зелёными погонами, в зелёной фуражке и в кирзовых сапогах. На танцплощадке заиграла музыка, и толпа пошла туда. Паша двинулся за всеми. Его тут же пригласили на танец, и Паша, положив фуражку на скамейку, пошёл танцевать.

А потом он заметил одиноко сидящую за верандой Тамару, смотревшую на танцующих, и ему почему-то стало больно. И он, извинившись перед партнёршей, подошёл к Тамаре.

– Разрешите вас пригласить на танец?

Она засмущалась:

– Что вы, что вы!

Но Тамара не сказала, что не хочет или не умеет танцевать. И тогда Паша взял её за руку и повёл к веранде. Заиграл вальс, и Тамара в объятиях Паши кружилась – словно летела, и, казалось, не доставала ногами до пола веранды. На них даже все засматривались. После вальса Тамара сказала:

– Мне больше не хочется танцевать. Я пойду!

– Я провожу вас? – предложил Петушков.

Но она не ответила.

Уже в номере Паша думал, почему Тамара так странно себя повела, и решил: «Она боится ко мне привыкнуть!»

Но Паша был не из тех, кто оставляет людей со своей грустью. На следующий день, встретив Тамару в столовой, он, смеясь, изрёк:

– Перед вами сейчас солдат пограничной службы, но закончу театральный институт, и вы увидите знаменитость в бабочке и цилиндре!

Она засмеялась:

– А вы что же, произведения Шекспира и Чехова знаете? Вижу, что нет!

– Увы, я знаю только байки и анекдоты!

– Ну, так с таким материалом вы не пройдёте экзамены. Я здесь работаю библиотекарем и много чего знаю. Сама хотела стать артисткой, да с такой внешностью, как у меня, даже работать в театральный институт не возьмут!

И опять Паше стало больно за неё. Наверное, у него был странный вид, и Тамара его подбодрила:

– Я вам дам почитать Шекспира и Чехова. Проштудируйте, время ещё есть!

С этого момента Паша стал читать классиков. Встречался он с Тамарой только в столовой и замечал в её взгляде интерес к нему: что он там, в серьёзной литературе, нашёл для себя?

Через десять дней Паша попросил Тамару прослушать его. В пустом зрительном зале в клубе он прочитал ей наизусть отрывок из «Гамлета» и «Ионыча».

– Ничего! Ничего! – похвалила его Тамара. – Но надо доработать движения, мимику, тон!

И она всю следующую неделю добивалась от Паши точности в выступлениях, характерной для людей, живущих в разных эпохах: Шекспира и Чехова. И когда достигла этого, проговорила:

– Пойдём на танцы! Только не оттопчи мне сапогами ноги! – и засмеялась.

В этот вечер они станцевали все танцы, что проиграл оркестр. А потом Паша провёл у неё в комнате всю ночь, и Тамара рассказывала ему всё, что знала обо всех писателях, поэтах и философах. И как-то получилось, что с этого дня они не расставались. И если она работала в библиотеке, он сидел рядом и читал.

А потом отдых в санатории закончился и наступило время отбытия. Тамара делала вид, что спокойна, но Паша видел, что это не так, и, поцеловав её, пообещал:

– Пришлю письмо по прибытии домой!

В поезде он всю ночь размышлял о Тамаре и о вступительных экзаменах в институт.

Дома Пашу встретили отец и сестра, которая вела хозяйство; мама давно умерла.

– Братец, – проговорила сестра, – ты вовремя прибыл! Завтра тебе подавать заявление в институт и сдавать экзамены!

А отец, как и прежде, высказался:

– Что тебе больше по душе, этим и занимайся!

Паша пошёл в свою комнату – отдохнуть. На следующий день он облачился в военную форму и вскоре стоял перед экзаменационной комиссией.

– Ну-с, дорогой, с чего начнём? – спросили его профессора.

– Могу и с Шекспира, и с Чехова!

– Того и другого! – ответили ему.

Петушков не заробел: видно, служба решительности научила и знания, что дала Тамара, и стал играть Гамлета.

Когда Петушков закончил выступать, комиссия высказалась:

– Нам все ясно!

– А я ещё кое-что из Чехова могу!

– Вы нам лучше скажите: кто вас так отлично подготовил?

– Моя невеста. Я её что ни спрошу – всё знает. Словно всю библиотеку, где она работает, прочитала!

– Через месяц начнутся занятия, вы с ней приходите. Она нас заинтересовала!

И Петушкову дали письменное приглашение для Тамары.

Вечером Паша написал Тамаре письмо, что сам он принят в институт, а её приглашают на собеседование. Вложил в конверт приглашение от профессоров и выделил крупными буквами: «Приезжай, жду!»

Тамара вскоре ответила: «Я приеду через месяц, надо доделать личные дела».

Месяц пролетел быстро. Тамара приехала неожиданно, когда Петушков собирался купить костюм на собранные сестрой и отцом деньги. Сестра сразу нашла с Тамарой общий язык, не замечала её сутулости и находилась с ней всегда. Паша даже обижался.

А Тамара ему сообщила:

– Узнаю, зачем меня вызвали, и уеду.

«И почему такая спешка?» – размышлял он.

В день начала занятий Паша привёл Тамару к профессорам.

– Вы нас очень заинтересовали! – поприветствовали они её и стали расспрашивать по истории театра. Паша понял, что это надолго, и решил, что, пока они беседуют, он успеет купить костюм.

Универмаг находился недалеко, и он пошёл пешком. Уже подходя к магазину, Петушков услышал громкий скрежет. На глазах у Паши автобус с пассажирами врезался в столб, в кабине начался пожар. Он опрометью бросился к шофёру, вытащил его, недвижимого. Огонь тем временем уже стал охватывать салон. А там были дети. Паша с воспитательницей стали выводить их.

Потом он её спросил:

– Тут все детки?

А она молчит, ответить ничего не может – в шоке находится. И тут девочка одна всхлипнула:

– Васи нет!

Паша снова бросился в автобус. Его обволокло чёрным дымом. В автобусе уже было жарко, копоть заполнила весь салон. Мальчика нигде не было видно. Но когда Петушков заглянул под сиденья, то нашёл его там свернувшимся калачиком. Схватив Васю, он выпрыгнул из автобуса. Вася оказался в полном здравии, только весь в саже, как и сам Паша. Тут подъехали пожарные, скорая, МЧС. А мальчик стоял, удивлённо смотрел на Петушкова и улыбался.

– Ты чему так радуешься? – поинтересовался Паша.

– Мы были в кукольном театре, там чёрт похож на вас!

– Ну, тогда ты – чертёнок! – ответил Паша.

Тут дети засмеялись, глядя на Васю, и даже не заметили, как автобус потушили, а шофёра увезла скорая.

– Петушков, ты как тут оказался? – вдруг услышал Паша.

Перед ним стоял друг детства. Он был спасателем, и это он раньше говорил, что Петушкову надо стать артистом.

– Да вот, как и ты, выручаю всех из беды! – пошутил Паша.

– Так иди служить к нам! Сейчас, как деток по домам развезут, мы с тобой пойдём в наше учреждение и там переоденешься. Грязным ведь не пойдёшь по городу.

– И правда, я, наверно, на чёрта похож! Надо привести себя в порядок, – согласился Петушков.

Находясь у приятеля в учреждении, Паша умылся, переоделся в форму МЧС, а свою сложил в баул.

– Вот, уже и зачислен в наши ряды! – весело произнёс вошедший начальник.

А Петушков потом шёл домой и раздумывал: «Может, это и есть работа по душе – быть спасателем?!»

Приближаясь к дому, он заметил возле подъезда отдыхающих на скамейке бабушек. Поздоровался. А одна из них хитро проговорила:

– Петушок ты наш любимый, а твоя курочка-то с цыпленочком ходит! Забеременела!

– Откуда вы знаете?

– Да у нас практика большая – деток полный дом!

Петушков оставил вещи на скамейке и помчался в сторону института. Тамара как раз вышла из вестибюля. Он подхватил её на руки и понёс. Со стороны казалось, что работник МЧС спасает девушку.

А Тамара обняла его и спросила:

– Паша, Пашенька, что с тобой? Ты узнал, что меня пригласили преподавать в институте?

Петушков был рад этой новости, но сейчас догадался, почему она хотела уехать: считала, что сама виновата в том, что будет ребёнок, а он, может, этого и не хотел.

– Какая ты у меня гордая! – рассмеялся Паша. – Да мы с тобой скоро свадьбу сыграем и ещё деток наплодим!

А дома Пашу ждала ещё радость: его пограничная форма была вычищена, выглажена, висела на видном месте, а сапоги, тоже начищенные, блестели. Встретили Петушкова отец и сестра. И как только его увидели, дружно произнесли:

– Это амулет вашего счастья – мы его сохраним!

Первая любовь

Рядовой Лебедев прослужил год на высокогорной границе, когда на заставу прибыло пополнение сержантского состава на место демобилизованных, отслуживших свой срок пограничников.

Начальник заставы им сказал:

– Я вас всех познакомлю с сослуживцами!

Рядовой Лебедев только вернулся из наряда и хотел было доложить о своём прибытии начальнику заставы, как один из сержантов радостно произнёс:

– А я одного уже знаю!

Лебедев оглянулся на знакомый голос и увидел друга по гражданке Андрея Шустрова.

– Здравствуй, Петя! – добавил тот.

Они радостно обнялись.

Потом Лебедев доложил начальнику заставы, что на границе без происшествий, и пошёлс Андреем в столовую подкрепиться, радуясь этой встрече, рассказывая о службе и вспоминая гражданскую жизнь.

Шустрова поселили со своим отделением в другое помещение. А Пётр, казалось бы, после тяжёлого наряда, пройдя дозором по каменистой тропе в гору несколько километров и обратно, должен был враз заснуть, но не мог. Ему вспомнилось далёкое прошлое, когда закончилась Великая Отечественная война и наступила мирная жизнь. Он и Андрей, получив аттестат об окончании средней школы, задумали поступить в военное училище. Родители одобрили их решение. Только вот в какой род войск пойти, они не решили. И как-то раз, прогуливаясь по городу и обсуждая это, Пётр и Андрей зашли в универмаг «Военторг», где уже бывали. Там на выставочных стеллажах всегда висела армейская форма. За прилавком стояла небольшого роста девушка с завитушками на лбу, с волосами цвет ржи и показывала покупателям желаемый товар. Делала она это как-то неумело, видимо, только проходила учебную практику. Пете захотелось с ней познакомиться и поговорить. Он попросил:

– Дайте мне вот эту зелёную фуражку померить.

Головной убор сразу подошёл ему по размеру: «Видно, у продавщицы опыт появился», – подумал Петя.

А она говорит:

– Фуражка на вас хорошо смотрится, – и улыбнулась.

Тут Андрей снял с Пети головной убор, надел на себя, покрутился возле зеркала, подошёл поближе к девушке и задал вопрос:

– А на мне фуражка смотрится?

– И на вас выглядит хорошо! – ответила девушка и засмеялась вместе с продавщицей, стоявшей неподалёку.

Та была удивительно похожа на девушку за прилавком.

С этого дня Андрей зачастил в «Военторг», но без Петра туда не ходил.

– Ты для меня палочка-выручалочка! – повторял он каждый раз. – Счастье мне приносишь. Я, кажется, в неё втюрился!

Честно говоря, она Петру тоже нравилась. И они гуляли втроём. Ходили по танцам, в кинотеатры, и так увлеклись, развлекаясь с девушкой – её звали Саша, – что перестали готовиться к поступлению в военное училище. И когда пришло время сдавать экзамены, им поставили неудовлетворительную оценку.

А через какое-то время им пришли повестки на военную службу. Провожали Петра и Андрея в армию родители и Саша. Друзья попали в одни войска – пограничные. Только Пётр был направлен на заставу, а Андрей угодил на курсы младших сержантов.

И вот теперь они опять вместе. Но виделись они редко, служба такая: то Лебедев днём на границе в наряде, а Шустров после ночного дежурства на отдыхе, то наоборот. При встрече Андрей делился новостями с Петром: что получает письма от Саши, при этом внимательно поглядывал на друга. И однажды Лебедев тоже получил от неё весточку. Правда, при внимательном просмотре он заметил, что почерк отличается. Но он решил, что это у Саши от волнения, потому что в письме были строки: «Петя, я хочу с тобой переписываться. Ты мне нравишься. Шура».

Конечно ему были приятны эти слова, но смущало имя Шура. Он показал письмо Андрею. Тот прочитал его и невозмутимо высказал своё предположение:

– Ничего тут страшного не нахожу. Саша – это то же самое, что и Шура. Она хочет тебе писать под этим именем, а мне под другим. Из-за этого пустяка не станем ссориться. Пусть у нас с тобой будет одна любовь на двоих. А для души попроси у неё фотографию.

Петя был в недоумении:

– Как это так?

Андрей также невозмутимо его успокоил:

– Знаешь, сколько есть романов о красивой любви? Вот и у нас такая же будет! – и ушёл проводить физподготовку с пограничниками.

Однажды Лебедев получил приказ проверить правый участок границы, по сравнению с левым флангом он был более опасным. В небольшом ущелье летом на вершине горы после дождя периодически возникал камнепад. К теплу он будто просыпался, с чужой территории мчался через границу и так же быстро прекращался. Отчего получил от пограничников прозвище «Нежданчик».

Чтобы от него уберечься, через ущелье проложили металлические трубы-перила, а на них кто-то смастерил из проволоки кольца, и пограничники пользовались ими. В какую сторону наряд шёл, туда их и двигали.

Пётр, приближаясь с напарником к ущелью, услышал грохот «Нежданчика». Прибавив шаг, они вскоре оказались возле ущелья. Там стояла тишина, словно ничего не произошло, только с вершины по булыжникам стекал небольшой ручеёк. На перилах кольцо стояло точно посередине, а должно было находиться в начале или в конце. Плохое предчувствие охватило Петра и, приглядевшись, он заметил в ущелье зелёную фуражку. Пётр выстрелил из ракетницы, дав сигнал «Тревога!», а потом быстро снял с себя автомат, боеприпасы, передал все напарнику и заскользил вниз по ущелью по мокрым булыжникам.

Подобрав фуражку у небольшого обрыва, Пётр заметил и торчащий из-под валуна карабин. Он спрыгнул вниз и стал раскидывать булыжники, под которыми оказалось небольшое углубление, где он обнаружил Андрея с его напарником. Оба с головы до ног были мокрые, но Андрей с невозмутимым видом спросил:

– Петя, давно ты меня ищешь? Я тут сорвавшегося напарника изловил. И удачное место нашёл спрятаться от «Нежданчика», ни одного ушиба нет! Заходи, с нами отдохнёшь!

Но тут подошла группа сослуживцев и вытащила всех. И только они это сделали, сверху послышался гул очередного «Нежданчика». На заставе начальник поблагодарил всех пограничников с выполненным заданием и дал указание быть на службе повнимательнее.

Утром друзья заглянули в дежурку, там их ждали по два письма, одно от родителей, другое – от девушки. Андрей читал, улыбаясь, а Пётр радовался и удивлялся. В письме было написано: «Петенька, здравствуй! Я очень счастлива получать от тебя весточки!»

Девушка рассказывала о своей жизни, просила её не забывать и приложила свою фотографию с подписью «Шура». Это была Саша, только вот на щеке у неё почему-то оказалась маленькая родинка. Петя от друга ничего не скрывал и показал фотографию Андрею. Тот посмотрел на снимок и невозмутимо высказался:

– Это брачок! – и показал, что ему прислала Саша.

Это было одно и то же лицо.

Друзья хотели ещё поговорить, но были вызваны готовиться для выхода в дозор. Одному нужно было отправляться на левый фланг, другому – на правый.

Так у друзей и шла служба. И если они встречались, то первым делом разговор шёл о девушке, ожидающей их обоих.

Петя как-то высказал Андрею:

– Я прекращаю писать. Ты ей больше нравишься, а мне она пишет из жалости.

– Ни в коем случае! – ответил Андрей. – Наша дружба испытана временем и невзгодами, проверена жизнью. И всё у нас будет хорошо! – и, улыбаясь, похлопал его по плечу.

Письма от девушки к ним по-прежнему приходили, а их дружба только крепла. Но пришло время демобилизации. За годы их службы, когда они охраняли границу, через неё не проскочил ни один нарушитель.

Пограничники шутили:

– Враг из-за вашей крепкой дружбы боится с вами на границе повстречаться!

Прощались с ними на заставе салютом. Стреляли разноцветными огнями из ракетниц.

А в округе вызвал их генерал и говорит:

– Благодарю вас за отличную службу и предлагаю вам два варианта поощрения: присвоение звания сержанта Андрею Устинову и ефрейтора – Лебедеву. Или рекомендацию обоим в военное училище.

– Товарищ генерал, а можно то и другое? – обратился Андрей.

– Идите и пришивайте лычки, – улыбнулся генерал.

В поезде друзья не спали. Вот где они вдоволь наговорились. О доме, о встрече с близкими и с девушкой. Пётр на это смотрел серьёзно и очень переживал, а у Андрея с лица не сходила улыбка и сверкали хитрющие глаза.

Поезд въезжал на вокзал медленно, словно получал от этого удовольствие.

Лебедев заторопился, взял чемодан. Андрей его успокоил:

– Как только пассажиры схлынут, нас с тобой встречающие заметят!

Тут вагоны застучали буферами и состав встал. Когда последний пассажир вышел из вагона, друзья ухватили чемоданы и вышли на перрон, где стояли две девушки, очень похожие друг на друга. Только у одной из них была родинка на щеке.

– Я вот что тебе скажу, Петя, – заторопился высказаться Андрей, – это две сестрички-двойняшки – одна Саша, другая Шура. Я тебе об этом не говорил, потому что так интересней шла наша служба. А теперь можешь к любой из девушек подойти. Я тебе разрешаю!

И Пётр с Андреем рассмеялись.

А сестрички и сами знали, к какому из пограничников в зелёных фуражках броситься навстречу.

А характеристика от генерала пригодилась: друзей приняли в военное училище без экзаменов.

Мамино пожелание

Сёма Зорин, будучи ещё мальчиком, любил собирать разного цвета камешки, а когда подрос, то стал их шлифовать, превращая в красивые изделия. Он много читал о ценных камнях и знал о них все. Посещал разные выставки, музеи, разбирался в искусстве. Окончив общеобразовательную школу, Сёма пошёл работать продавцом в антикварный магазин. Там его дружно приняли в коллектив. Мама тоже была довольна тем, что сын будет зарабатывать. Она его воспитывала без отца, тот погиб в афганской войне, и ей приходилось сталкиваться с нелёгкими житейскими проблемами.

Однажды она услышала от сына слова:

– На меня девочки поглядывают, хотят познакомиться.

Мама ему ответила:

– Пока штаны не купишь, ни о каких девочках не мечтай!

Сёма не обижался на родительницу: знал, что она только на словах сердитая, а в душе добрая.

В тот же день, когда Сёма должен был получить первую зарплату, ему вручили повестку на службу в армию.

– Будем ждать! – сказали ему сотрудники магазина. – Сегодня мы тебя с почестями проводим, а завтра отправляйся служить. И не бойся: сейчас у нас армия мирная, и горевать ни к чему.

И они вечером в помещении накрыли стол с вином, закуской, чокнулись рюмками и пожелали Сёме благополучной службы.

Сёма попал в погранвойска. Застава находилась недалеко от города, а государственная граница проходила посередине моря.

Он сразу услышал новость: «Из городского музея был похищен Розовый бриллиант, очень ценный по размеру и цвету».

Все пограничники вышли на усиленную службу. А Сёму с другими новобранцами обучали навыкам молодого бойца: стрелять и уметь обнаруживать нарушителей.

Вскоре майор – начальник заставы дал Сёме указание:

– Солдат Зорин, вы с напарником должны дозором обследовать пляж, где отдыхают туристы. Заодно и ознакомитесь с участком границы.

Солнце уже скрывалось за краем моря, оставляя за собой на водной глади яркую дорожку, а со стороны берега была тьма-тьмущая. Только слышен был шум плещущих волн. Изучив маршрут, местность и не заметив ничего подозрительного, Сёма и напарник вернулись на заставу и доложили об этом майору.

В следующий раз Сёма пошёл в наряд ранним утром. Солнце всходило большое, яркое, и на берегу весь песок искрился. И тут Сёма заметил на песке большое золотое кольцо, а пройдя дальше, нашёл серебряную сережку.

Находясь уже на заставе, он доложил о находке начальнику и передал ему ценности.

Майор, смеясь, проговорил:

– Тебя, наверное, Зорин, надо отправлять на охрану границы только в светлое время! Может, и ещё что-то найдёшь!

Так он и сделал – из любопытства. И Сёма снова принёс ценности: золотой браслет и серёжку.

Начальник заставы удивлённо воскликнул:

– Служу много лет, но такого собирателя драгоценностей никогда не видел!

А Сёма поел, отдохнул и в личное время пошёл покувыркаться на турнике. Майор, проходя мимо, его похвалил:

– Молодец, пограничник, будь всегда в форме!

Тут Зорин попросил:

– Товарищ майор, а можно мне на курортный город посмотреть?

– Разрешаю, – ответил тот, – только не опаздывай, приходи вовремя. Завтра тебе с утра в наряд!

Сёма, довольный, вышел из части. В городе люди никуда не спешили, чувствовалось, что они отдыхают. Он подошёл к девушке в фартучке и с лотком, продававшей мороженое. Купил одно, присел на лавочку и с аппетитом его слопал. Взял ещё два – и их съел.

Потом посмотрел на девушку, а та смеется:

– Больше мороженого нет! Придётся вам прийти в следующий раз. Я здесь всегда нахожусь.

И, положив лоток в подъехавшую машину, стала удаляться. Голос у неё был приятный, да и сама она была хорошенькая: стройная, с золотистыми кудряшками на голове.

– Я обязательно приду! – вдогонку крикнул ей Сема.

Дальше идти в город ему расхотелось, и он вернулся на заставу. А утром, как только взошло солнце, Сёма получил приказ проверить с напарником левую сторону берега: не было ли там нарушений?

В эти ранние часы от моря веяло прохладой, вода была холодной, и никто не купался. Вдалеке на волнах Сёма заметил жёлтую лодку, уплывающую от берега, и решил: «Видимо, рыбак, любитель ранней ловли».

Он обошёл с напарником весь участок. Сапоги от влажного песка становились тяжёлыми, но не промокали, а в сушилке на заставе опять принимали свой прежний вид. На обратном пути погода резко ухудшилась (в этих местах так бывало). Пограничники медленно двигались к заставе, борясь со шквальным ветром. Волны выкатывались на берег и с шумом его хлестали.

Зорин ещё издали заметил знакомую жёлтую лодку. Подкинутая волной, она близко подошла к бую и, показалось, человек что-то на него накинул и быстро оттолкнулся. «Что он там делал?» – подумал Сёма. И только когда подошёл пограничный катер и взял лодку на буксир, он перестал за ней следить. Но чувство беспокойства не покидало его. «Что-то прицепил к буйку, или мне показалось? – размышлял Сёма. – Может, человек в лодке за него ухватился, чтоб от волны уберечься?».

Сёма продолжал путь к заставе, но так и не мог успокоиться.

– Вот что, – сказал он напарнику-пограничнику. – Давай-ка вернёмся. Я сплаваю к бую: узнаю, все ли там в порядке!

– Это не по инструкции, и нас с тобой накажут! – предостерёг его напарник.

– Тебя нет, а меня как старшего наряда – да!

И Сёма, скинув форму, вошёл в накатывающую волну и поплыл к буйку. Плавать Сёма умел, но раньше плавал всегда в спокойной реке, а тут было бушующее море. Доплыв до буйка, Сёма уцепился за него, отдохнул и оглядел со всех сторон. Но сначала ничего подозрительного не обнаружил. И только затем увидел сверху накинутую леску. Он подхватил её и с ней поплыл к берегу.

Это было труднее, чем плыть к буйку. Волной Сёму то и дело уносило в море. Но младший наряда изловчился, ухватил Сёму и выволок на берег. А тот потянул за леску и вытащил обыкновенную рыбу.

– Зря ты трудился, старшой, – сожалея, буркнул напарник.

Рыба была ещё жива и билась о песок, а крючок, который цепко держал её, почему-то был проткнут через обе губы. Рыба не могла открыть рот и должна была задохнуться и пролежать на дне возле буя, никем не съеденная.

– Давай пожарим! – предложил Сёма. – Чтоб труд наш был не напрасен.

– А нас повар не пошлёт подальше? – засомневался младший.

Но они всё же взяли рыбу и вернулись на заставу.

Там они, положив рыбу на газету, первым делом пошли к начальнику заставы. Честно и подробно ему обо всём рассказали. Майор нахмурился: видно, ему не понравилось, что пограничник в шторм плавал за какой-то рыбой и подвергал себя опасности.

Он спросил:

– А ты, рядовой, сам-то рыбачил когда-нибудь?

– Никак нет! – отвечает Сема.

– То-то я и вижу. Учти, рыба вряд ли нацепится всем ртом на крючок. Пойдём, посмотрим!

Начальник заставы оглядел рыбу, понюхал и вырвал крючок. Заглянул в широко раскрытый рот, залез туда пальцем и вытащил большой полиэтиленовый пакет. Развернул его, а там…

– Так это Розовый бриллиант! – воскликнул Сёма.

– Ты, Зорин, молодец, и меня всё больше и больше удивляешь! – воскликнул майор и добавил: – Пусть младший наряда отнесёт рыбину повару, а ты пока останься. Позвоню куда следует.

И он, набрав номер, кому-то доложил, что произошло на границе. По довольному лицу начальника заставы было видно: он гордился своими подчинёнными.

– Тебе, Зорин, за находку полагается огромная премия! А того, кто его украл, сейчас допрашивают. Он хотел доплыть до нейтральных вод, видно, там у него был сообщник, да шторм помешал. Вот он и спрятал драгоценность до поры. А ты его обнаружил. За грабителем, кстати, следили и задержали, но бриллианта у него не оказалось. Хотели даже отпустить. Ты отличный пограничник, Зорин! – ещё раз похвалил майор и предложил: – Если ещё раз захочешь пойти в город, отпущу на весь день. Тебя там, между прочим, видели с молодой особой!

Сёма засмущался, но от предложения майора не отказался. И когда на курортном пляже засветило солнце, он уже стоял перед девушкой и просил мороженое.

– Я больше трёх вафельных стаканчиков не дам! – улыбаясь, сказала она. – А не то заболеете, и мне придётся перед вашим начальством отвечать.

– А вы ведь моё имя не знаете, – произнёс Сёма и предложил: – Давайте познакомимся! Меня зовут Сёма.

– А я Лиза! – ответила девушка.

Он сидел рядом с ней на лавочке и рассказывал ей о себе: из какого города, что живёт с мамой и разбирается в ювелирных изделиях и искусстве.

Может оттого, что Сёма всё время ел мороженое, как бы его рекламируя, Лиза всё быстро продала и, довольная, произнесла:

– Сёма, я с тобой сегодня перевыполнила план!

Потом Лиза сняла фартучек и уложила в сумочку, а лоток оставила до прибытия машины. Зорин решил проводить её. Когда они проходили мимо строящегося здания, Лиза спохватилась:

– У меня тут папа работает, командует строительством, а мама дизайнер. Зайдём?

Стены внутри были в серых тонах и с нелепыми цветочками. Сёме сразу это не понравилось, и он высказался шедшему им навстречу человеку:

– Для данного помещения нужны светлые тона. И не цветочки, а что-нибудь абстрактное – квадраты, полосы.

– Вот и хорошо! – сказал он. – Придёшь к нам в гости и сделаешь эскизы.

– К кому? – переспросил Сема.

– К моим родителям! – радостно произнесла Лиза.

С этого дня Сёма, неся службу на границе, если позволяло время, заходил в гости к Лизе и её родителям, которые встречали его как родного. Он рисовал эскизы для оформления залов, и приводил всех в восторг. А уже готовые помещения имели хорошие отзывы. Лиза гордилась Сёмой и ждала встреч с ним.

А Сёма написал письмо маме со словами: «Мама, я встретил в армии девушку. Она мне нравится. Я предложил ей свою руку и сердце на всю жизнь!»

Скоро пришёл ответ: «Сынок, ты же штаны ещё не купил, а уже жениться собрался!»

Так шла служба. У начальника заставы в кабинете накопилось множество найденных Сёмой ценностей. А за находку Розового бриллианта он премию так и не получил.

И вот пришло время демобилизации. У Сёмы была одна мечта: ехать домой с Лизой! И она согласилась. Её родители поздравили их с будущей свадьбой и на первых порах дали им немного денег. А в пограничном округе Зорину начислили денежное довольствие.

В поезде Сёма старался, чтобы Лиза чувствовала себя как невеста, и водил её обедать в вагон-ресторан. А она его предупреждала:

– Сёма, ты деньги-то не транжирь понапрасну. Нам долго придётся жить на них, пока сами не заработаем!

По прибытии в родной город Сёма взял такси, и они доехали до дома. Мама Сёмы встретила их объятьями, расцеловала и промолвила:

– Ну что, невестка, будем готовиться к свадьбе! Только вот у Сёмы одежда вся военная, а из остального он уже вырос.

Тут Сёма её прервал: понял, что мама сейчас опять скажет про штаны:

– Не волнуйся, всё будет хорошо!

И тут в дверь постучали и вошёл почтальон. Он вручил извещение и чек на предъявителя на огромную сумму. Это была премия за найденный Сёмой Розовый бриллиант. А вслед за почтальоном пришли коллеги Сёмы из антикварного магазина. Его поздравили с прибытием и дали собранные всем коллективом деньги на свадьбу.

– И откуда они об этом узнали? – воскликнул удивлённо Сёма, но по смеющимся глазам родительницы догадался: это она разнесла радостную новость по всей округе – сын вернулся из армии с невестой!

И тут мама его спрашивает:

– Ну как, сынок, заработал на штаны?

– Не только на штаны, но и на костюм, и на свадебное платье для Лизы! – радостно ответил Сёма.

Бе-бе!

Рядовой Егоров служил на заставе не первый год. На участке границы, который он сейчас охранял, находясь в секрете, Егоров был не первый раз, и даже не так давно задержал на этом месте лазутчика. Но тогда погода была спокойная, слышимость и видимость хорошая. А сейчас ветер и дождь всю ночь били по брезентовой накидке и только под утро немного утихли.

Время нахождения на охране границы с младшим наряда у них закончилось. Пограничники хотели уже было сниматься с поста, как Егоров заметил пробирающегося через кусты волка, который держал в пасти козлёнка. Серый их не чувствовал, так как ветер был не в его сторону. Егоров очень рассердился: может, погода на него так подействовала. И подумал: «Вот волчище – тащит с нашей территории козлёнка в сопредельное государство! Нет чтоб здесь оставить!»

Может, Егоров и пропустил бы его, будь в хорошем настроении, но тут выскочил из-за дерева и громко крикнул: «Ух! Ух!»

Волк подскочил и со страху выпустил добычу. А младший наряда от неожиданности тоже вздрогнул, а затем подошёл к козлёнку.

– Егоров, – позвал он, – козлёнок-то жив! Ты его спас, и теперь надо думать, что с ним делать!

Удивительно, но у козлёнка не оказалось ни одной серьёзной раны. Видно, волк был сыт и нёс его в логово, чтобы полакомиться позже. Егоров взвалил козлёнка себе на плечи, и они с напарником пошли к заставе.

Первым их увидел часовой и захохотал:

– Егоров на шашлык козлятинку принёс!

За ним стали смеяться и остальные пограничники. Опустив животное на землю, которое от шума приподняло голову, рядовой доложил начальнику заставы об обстановке на границе.

– Хорошо-о-о, – протянул многозначительно тот, – только зачем ты козлёнка принёс?

Егоров тихо и виновато проговорил:

– Это коза-а, товарищ капитан. Она вырастет, и у нас будет свежее молоко.

– Так вот, рядовой, – строго произнёс начальник. – Пока козлёнок слаб и ему деваться некуда, пусть побудет здесь, а как поправится и подрастёт – отпустишь! А сейчас в свободное время можешь его кормить и пасти на свежей травке!

Егоров нашёл место, где бы мог жить козлик. Это был старый сарай, который намеревались сносить. В нём была ветошь, и расстелив её, чтобы козлику было помягче, Егоров принёс ещё охапку тонких веточек с листьями. А у старшины выпросил кочан капусты и старую кастрюлю. Заполнил её водой и все это оставил в сарае.

Козлёнок с удовольствием поел капустки, запивая её водой, и довольный растянулся на ветоши.

С этого дня рядовой, как позволяло время, заходил к животному. Дверь в сарае была открыта, но козлёнок никуда не уходил: видно, страх перед волком у него остался, и он ждал Егорова. А когда тот приходил, он от радости начинал блеять: «Бе-е!», – и шёл с ним гулять. Козлёнок счастливый носился по зелёной траве, топая копытцами, а, нагулявшись, сам возвращался в сарай. Ему дали имя: Бе-бе.

Он ещё был мал, а тут зима вступила в свои права, запорошила всё снегом. Капитан предложил:

– Пусть перезимует, а затем отпустишь!

А рядовой уже заранее заготовил козлёнку пищи полный сарай: сена, соломы и разных мягких кустиков.

Всю зиму животное пробыло в сарае и часто выходило на белый снег, резвясь на нём. Козлик вырос, вдоль хребта у него появилась чёрно-бурая полоса, брюхо стало белым, а рога – длинные и изогнутые. Выросла у него и бородка, а сам он был рыжевато-серого цвета. Красавец, да и только!

Когда снег начал таять, оголились булыжники и валуны. Козлёнку это понравилось, и он прыгал по ним с одного на другой и восторженно блеял: «Бе-е!»

Егоров тоже стал носиться по возвышенностям, а козлик бегал за ним. За этим занятием их и застал начальник заставы. Подозвал Егорова и говорит:

– У тебя не домашняя козочка, дающая молоко, а настоящий горный козёл. И нечего его баловать капустой из довольствия пограничников. Отпусти козла, пусть идёт, куда хочет!

– Да он и не собирается уходить, – растерянно произнёс рядовой.

– Как так не хочет! Возьми да отведи подальше! Он сам разберется, как ему дальше быть!

– Слушаюсь, – отчеканил Егоров.

Сам он прогнать Бе-бе не мог – было жалко, и попросил это сделать своего напарника, с которым когда-то притащил козлика. Тот накинул ему на рога верёвку, и они вместе ушли. Через некоторое время пограничник вернулся и заявил:

– Дело сделано! Отвёл Бе-бе. Он даже не захотел идти со мной обратно.

– Наверное, обиделся, оттого и не вернулся, – вздохнул Егоров.

Прошло два месяца, Бе-бе так и не появился. Погода менялась. Вершины гор покрылись огромной снежной шапкой, сверкающей от солнечных лучей. А потом нагрянул ураган – с проливным дождём, с холодным ветром, ломающим деревья.

И тут появился Бе-бе, но не один, а с козочкой. Она была меньше ростом, с серой шёрсткой и небольшими рожками. Бе-бе, как хозяин, ввёл её в сарай. Там было что поесть и попить – рядовой много чего там приготовил. Начальник заставы удивился:

– Был один козёл, а скоро станет целое стадо!

Непогода стояла три дня, и животные все это время находились в сарае. Козочка к Егорову относилась спокойно, совсем не боялась.

Как только ураган немного затих, животные неожиданно ушли. Видел это только часовой. И служба у Егорова снова потянулась с одной обязанностью: охранять рубежи Родины.

Прошло много времени. Егоров уже стал забывать о Бе-бе. Однажды капитан взял его с собой в наряд – проверить контрольно-следовую полосу.

Путь проходил по крутым скалистым склонам с участками леса и кустарников. В одном месте нужно было перейти через большое ущелье, посреди которого находился высокий гранитный гребень, по обеим сторонам от него были россыпи булыжников, нанесённых горными потоками. Обследовав участок на другой стороне ущелья и убедившись, что там не было никаких нарушений, пограничники двинулись в обратный путь. Добрались до гребня, хотели идти дальше, как послышался шум, доносившийся с вершины горы. На гром это было не похоже.

– Стоим здесь и ни с места! – приказал капитан.

И тут с нарастающим грохотом с вершины скатился селевой поток, заполнил до краёв ущелье и затих, словно ничего не произошло.

– Вот и попались мы с тобой, Егоров, в ловушку! – произнёс капитан. – Ни направо, ни налево не пойти: оступимся, попадём в сель, и нам хана. Вертолёты здесь не летают. Один выход – настелить досок или проложить брёвна, но это дело времени. И он дал сигнал бедствия выстрелом из ракетницы. Тут Егоров заметил на противоположной стороне ущелья Бе-бе и его козочку. Козел подошёл к сели, взглянул вверх, вдаль, потряс бородкой и собрался уйти. Но тут Егоров что есть силы позвал его:

– Бе-бе, ко мне! Прыгай!

Козел резко остановился, посмотрел в сторону пограничника. Ноздри его раздулись – он почувствовал знакомого человека. Затряс бородкой, подошёл к козочке, будто ей что-то сообщил. А затем прыгнул на валун, следом на другой, на третий… Делал он это не спеша, казалось, изучал каждый камень на прочность. Приблизившись к пограничникам, он заблеял, словно предлагал: «За мной!», – и пошёл обратно, смело прыгая по знакомому маршруту. А за ним и Егоров с начальником заставы.

Оказавшись в безопасности на противоположной стороне ущелья, Бе-бе поднял голову и громко, гортанным голосом, которого никто никогда у него не слышал, закричал и вместе с ожидающей его козочкой поднялся по склону горы и скрылся.

Прибывшие на помощь пограничники видели, как Бе-бе спасал друзей, и стояли поражённые. Все двинулись на заставу, и тут послышался грохот, словно с горы свалилась снежная шапка. Так оно и было. Лавина с огромной скоростью летела вниз в ущелье и вмиг накрыла гранитный гребень.

– Вот почему Бе-бе так кричал! Предупреждал нас! – воскликнул капитан.

Уже будучи на заставе, капитан принёс в сарай несколько кочанов капусты, надеясь, что Бе-бе придёт. Но он не явился ни на следующий день, ни потом.

Казалось, Бе-бе дожидался момента, чтобы отблагодарить Егорова за своё спасение и, сделав это, ушёл навсегда.

А тропу через ледник пограничники пробили. Границу надо охранять и в тяжёлых условиях. Всегда.

Буду генералом!

Однажды на погранзаставе произошло два события. Провожали сослуживцы старослужащих домой, в гражданскую жизнь, с ними они выкурили не одну папироску, бывали в боевых переделках, выручая друг друга. Прощание было трогательным, но и радостным из-за прибывших на охрану границы новобранцев. Старшина дал им всем время на отдых, а на следующее утро поднял и сказал:

– Проверю вашу физическую подготовку. Если не выполните хотя бы одно упражнение – отправлю обратно в комендатуру!

И все шестеро новобранцев стали стрелять из карабинов по мишеням. Хорошо выполнили задание. Старшина даже похвалил одного из них:

– Молодец, Серёжкин, так продолжать! – и предложил: – А теперь проверим ваши навыки следопытов!

И отвёл новобранцев за заставу. Каких там только следов не было, казалось, что старшина собрал их со всего света. Показал он всем следы и говорит:

– Постарайтесь определить, кто прошёл, в какое время.

И опять похвалил Серёжкина – тот лучше всех справился.

– А сейчас самое важное испытание – на выносливость! – серьёзно произнёс старшина. – Берите по три кирпича – и бегом вокруг заставы три раза!

Ухватили новобранцы кирпичи и побежали. Все одновременно пришли к финишу, кроме Серёжкина. Он отстал на целый круг.

– Так не пойдёт! – разочарованно произнёс старшина. – Ты что же, старичок? Может, тебе ещё и тросточку дать?

– Да я раньше крановщиком работал, – стал оправдываться Серёжкин. – А с крана не хочется в обед вниз спускаться. С собой чего-нибудь возьмёшь и на месте перекусишь. Может, оттого, что мало двигался, и бегать разучился!

Старшине стало жаль солдата.

А тот продолжал:

– Вы лучше заставьте меня котлы чистить, чем в комендатуру отправлять!

Старшина улыбнулся и сказал:

– Ну, что ж, сам напросился! У нас на кухне четыре котла. Пока два котла находятся с едой, остальные моешь. И так каждый день. И учти, служба наша идёт день и ночь, но котлы должны быть чистые всегда. Чем быстрее приведешь их в надлежащий вид, тем скорее отдохнёшь!

– Так точно! – счастливо воскликнул Серёжкин и пошёл на кухню к поварам.

С этого дня он приступил к делу. Брал котёл, нёс к горному источнику, который был на приличном расстоянии от заставы, и драил его до блеска. Старшина пару раз проверил, как дело идёт, посмотрел и, убедившись в хорошей работе Серёжкина, перестал за ним приглядывать.

А Серёжкин с каждым днём убеждался, что, если он своё дело сделает быстрее, то и времени на отдых будет больше. Вскоре он стал с котлами уже не ходить, а бегать: то с одним, то с другим. «Со скоростью поезда», – так шутили пограничники.

Однажды подошёл к Серёжкину старшина и говорит:

– Солдат, во второй половине дня состоится соревнование по бегу с кирпичами. Победителю будет дано звание ефрейтора. Я тебя включил в список. Не подведи меня!

Серёжкин хотел было сказать, что он не сможет, но старшина быстро ушёл. Днём однополчане встали на старт с кирпичами, и Серёжкин с ними. При выстреле из ракетницы он бросился бежать – да так быстро, что первым на финише оказался, на целый круг всех обогнал!

Старшина радостно засмеялся, похлопал его по плечу, приговаривая: «Настоящий боец!»

А начальник заставы, протянув Серёжкину ефрейторские лычки, серьёзно произнёс:

– Молодец, заслужил звание!

С этого дня Серёжкину доверили охранять границу, рубежи нашей Родины. Он ходил вдоль неё по горной тропе с чувством гордости. И однажды смелым поступком доказал, что гордится по праву.

А дело было так. Серёжкин сидел всю ночь в секрете, а рано утром заметил, что в тумане, с противоположной стороны контрольно-следовой полосы, показался человек. Он озирался и двигался осторожно.

И Серёжкин, подпустив его поближе, как пробка из-под шампанского, треща валежником, на котором лежал, выскочил перед оторопевшим диверсантом, приставил к его груди автомат и прокричал:

– Руки вверх!

У того выпало оружие – наган. Нарушителя Серёжкин и его напарник обыскали и нашли ещё один такой же. Связав диверсанта, пограничники повели его на заставу. Это оказался очень опасный преступник, и за его поимку за границей давали премию в миллион долларов.

Старшина и начальник заставы были довольны своим солдатом.

– Вот что, Серёжкин, за это задержание присваиваем тебе звание младшего сержанта и доверяем отделение пограничников!

Служба пошла дальше. Но как-то начальник заставы вызвал Серёжкина и приказал:

– Срочно доставь конверт в комендатуру!

Серёжкин с напарником, взяв автоматы, пошли по незаметной горной тропе. Путь их лежал в тыл. Там днём не было охраны, а по вечерам и ночью стояли часовые. Пограничники спустились с горы, пройдя половину пути, как им повстречались два офицера – капитаны. Ничего тут удивительного не было: на заставу офицеры часто поднимались по разным делам.

И они с ходу уверенно произнесли:

– Идём на заставу, проверим, как вам служится!

И двинулись дальше. А Серёжкин с напарником тоже пошёл, но его мучила мысль: «Если это офицеры и они идут на заставу, то они должны быть в выглаженной форме! А тут оба помятые, словно вытащили её откуда-то и переоделись…»

По пути Серёжкин решил зайти к Магомеду, живущему у тропы. Тот его знал и не раз приходил на заставу, если нужна была помощь, да и сам помогал пограничникам.

– Здравствуй, Магомед! – поприветствовал его Серёжкин.

– Здравствуй, горный человек! – так Магомед встречал всех пограничников.

– Скажи, тут проходили в сторону границы два офицера?

– Нет!

– А мы повстречали их.

– Значит, они идут по звериной тропе, вот там и ищите!

Серёжкин понял: это матёрые бандиты и они его облапошили. В нём зародилась такая злость, что он аж вздрогнул. А затем скомандовал напарнику:

– Идём за нарушителями!

– А как же пакет?

– Мне придётся отвечать за него, а не тебе. Бежим!

Оказавшись там, где они встретили пришельцев, Серёжкин проверил следы, ведущие на заставу, но среди них свежих не было. А вот веточки кустов слева были сломаны, и совсем недавно. Пограничники сняли автоматы с предохранителей и как можно тише пошли вперёд, то и дело поглядывая, куда ведут сломанные, гнутые ветки и примятая трава. И тут они увидели: поднимаясь по крутому склону, цепляясь за кусты и деревья, двигаются два офицера.

Те тоже их заметили, и несколько пуль с тихими шлепками вошли в стволы чинар. Оружие у бандитов было с глушителями. Серёжкин хотел их взять живыми и длинной очередью из автомата взрыхлил перед ними землю, гальку и разбитые сучья. Один из бандитов скатился со склона, а другой, отстреливаясь, побежал. Но Серёжкин прицельно попал ему в руку, и тот, выронив пистолет, сдался. Связав бандитов электрическим шнуром (наручники каждый раз носить не хотелось, а вот шнур всегда был при себе), пограничники также перевязали рану нарушителю.

А когда Серёжкин и его напарник выходили на тропу, их встретил наряд быстрого реагирования во главе со старшиной.

– Ну и ну, молодец! – похвалил его тот. – Давайте мне пакет и дуйте на заставу отдыхать! А я этих ряженых доставлю в комендатуру.

А затем старшина весело добавил:

– Видно, надо тебе дать звание старшего сержанта!

– Так я дорасту и до генерала! – смеясь, отозвался Серёжкин.

Поговаривают, что Серёжкин впоследствии закончил военную академию.

Улыбка

Пограничный кавалерийский эскадрон охранял границу, разделяющую два государства контрольно-следовой полосой. С нашей стороны простиралась малонаселённая пустыня, а с вражеской была видна цепь высоких гор. Там порой появлялись люди. Прикрыв лица шарфами, защищающими от знойного песка, они изучающе смотрели на нашу территорию. Видно, искали лазейку. Но им это никогда не удавалось. Кавалеристы их всегда задерживали – это были контрабандисты, пытающиеся переправить на нашу территорию опиум.

Жизнь у эскадрона на заставе была однообразная: не дать нарушителю ни днём, ни ночью перейти границу. Но как-то у одного кавалериста сдохла лошадь. Ветеринар установил: погибла от старых ранений. А у другого служивого кобыла родила жеребёнка, и тот ворчал:

– Теперь не поскачешь! Отдам жеребёнка местным в аул!

Кавалерист, что потерял лошадь, попросил его:

– Отдай мне жеребёнка. Мне всё равно работать в конюшне, пока лошадь не появится!

– Да забирай! – ответил тот. – Кобыла всё равно его не увидит. Меня переводят: я теперь буду служить на соседней заставе.

С этого дня кавалерист с раннего утра ходил в аул, приобретал там полную четверть козьего молока и кормил жеребёнка из соски, сделанной из резиновой перчатки. Жеребёнок рос, крепчал и превратился в статную кобылу. А когда кавалерист подходил к ней, она приоткрывала рот и, казалось, улыбалась. Кавалерист дал ей кличку Улыбка.

Улыбка старалась не покидать хозяина, и пока тот чистил конюшню, всюду следовала за ним, а потом они шли к заставе, где кобыла находила зелёную травку и с наслаждением щипала её. А когда кавалерист уходил обедать, то ждала его и потом бегала, прыгала через ямы и брёвна, а следом, довольная, возвращалась в конюшню.

Потом пришло время Улыбку объездить. И произошло странное. Улыбка спокойно стояла, пока на неё надевали сбрую и седло, а когда кавалерист сел верхом, похлопал Улыбку по гриве и скомандовал: «Бегом!», она помчалась словно вихрь. И тут пожелали проехать на Улыбке и другие пограничники.

Улыбка сначала позволила взять себя за уздечку и пошла с незнакомцем. Но когда пограничник сел верхом, Улыбка так вздыбилась, что тот свалился. Следующий пограничник тоже захотел проехаться, но лошадь рванула, а затем встала как вкопанная, и седок полетел через голову. Многие старались Улыбку укротить, но так и не смогли: Улыбка слушалась только хозяина-кавалериста.

И кавалерист стал на Улыбке нести службу на границе. Когда проходили состязания всего эскадрона, то с противоположной стороны границы собиралась толпа возбуждённых людей. Они смотрели больше всего на Улыбку, которая красиво гарцевала, лихо прыгала через все препятствия и, казалось, старалась помочь наезднику разрубить саблей арбуз, специально подвешенный на столбе. И всегда Улыбка приходила первой к финишу. А люди на той стороне границы, о чём-то споря, садились на своих лошадей и уезжали по извилистой тропе, скрываясь за гребнем скалы.

Служба шла своим чередом. Кавалерист с Улыбкой не раз ловили нарушителей, и никому не удавалось от них уйти. А Улыбка догонит лазутчика и улыбается, как бы говоря: «Пустяковое дело!»

А люди с той стороны думали, как бы им большой груз с наркотиком переправить. И однажды их многочисленный отряд на лошадях преодолел контрольно-следовую полосу и помчался к далёким кишлакам, чтобы там затеряться. Эскадрон эту хитрость предполагал, заранее отошёл в тыл и встретил неприятеля с саблями наголо. Тот не решился связываться, побросал груз и ушёл за кордон. А один из кавалеристов в пылу боя кинулся за контрабандистом и оказался на территории врага. Его схватили и пленили.

Наш переговорщик из эскадрона бандитам предложил:

– Отдадим вам весь опиум, только верните нашего военнослужащего!

– Нет! – ответили те. – Обменяем только на лошадь, которая занимает у вас все первые места!

Эскадрон собрался на обсуждение.

– Если уж так случилось, что делать! – взволнованно проговорил кавалерист. – Мне жаль терять Улыбку, но товарища надо выручать!

В день обмена на границе с противоположной стороны стояли люди с закрытыми лицами, а с нашей был кавалерист с Улыбкой. Он прислонился к мордашке лошади и, казалось, что-то шептал. А потом подвёл Улыбку к бандитам… Те тут же отпустили пленённого кавалериста и повели Улыбку к горам, скрывшись скоро за склонами. На следующий день кавалерист думал только об Улыбке и с остервенением чистил конюшню.

И вдруг несколько пограничников прибежали к нему, весело крича:

– Ты что тут задержался? Встречай свою Улыбку!

То, что увидел кавалерист, было как в сказке. Улыбка стояла возле заставы, рот у неё был открыт до самых ушей, словно она по-настоящему смеялась! А вся сбруя на ней сверкала золотом, переливаясь на солнце. Видно, шах хотел погарцевать на Улыбке, да не вышло!

А Улыбка подошла к подбежавшему кавалеристу и уткнулась ему в плечо…

Пернатый пограничник

Ефрейтор Астафьев уже несколько лет прослужил на восточной границе и знал на ней все тропы чуть ли не на ощупь. Также ему были ведомы все повадки обитающих здесь зверей: шакалов, медведей, волков и лис.

И вот сейчас Астафьев лежал в секрете, охраняя доверенный участок границы. Перед рассветом он увидел возле подножия скалы прыгающую лису.

«Что она там делает?» – подумал Астафьев.

Время сниматься с наряда ещё не пришло. Нужно было тихо сидеть до прихода смены. Но ефрейтор не выдержал и запустил в лису камешком. Она куда-то юркнула и исчезла. Вскоре пришёл дозор, сменил Астафьева и его напарника, и они пошли посмотреть, что так заинтересовало лису.

Они увидели, что на листьях, упавших с деревьев, лежал маленький белый пушистый комочек с большими чёрными глазами. Это был птенец какой-то птицы.

– А ведь сожрет его лиса! – с сожалением произнёс напарник.

– Не-ет! – ответил ефрейтор, и, расстегнув бушлат, положил за пазуху пушистый комочек.

На заставе начальник – капитан, выслушав доклад об обстановке на границе, а заодно и о птенчике, строго сказал:

– Этот маленький птенец – от умной птицы сапсана. Пристройте его умело, чтоб никому не мешал!

Астафьев пошёл к повару попросить кусочек мяса для соколёнка. Проходя по казарме мимо солдат, он всем давал погладить этот маленький пушистый комочек. А тот уже клюв раскрыл: видно, проголодался.

Повар, увидев птенца, сердито заявил:

– Здесь полнеба в разных пернатых, что я, должен каждого кормить?

– А я отказываюсь от мяса, положенного мне в обед. Отдай его птенчику! – предложил Астафьев.

Стоявшие рядом пограничники зашумели:

– Не жадничай, дай птенцу поесть!

Повар заулыбался и отрезал сочный розовый кусок мяса. Ефрейтор нарезал его маленькими дольками и стал вкладывать их в клюв соколёнку, поглаживая при этом и приговаривая:

– Молодец! Молодец!

А тот с жадностью глотал мясо.

– А где он спать-то будет? – поинтересовался повар.

Астафьев только сейчас об этом подумал. Повар заметил его замешательство и посоветовал:

– Возьми плетёную корзинку из-под приправы. Она мне не нужна. Постелешь что-нибудь мягонькое – вот и гнездо!

С этого дня птенец стал жить в корзине. Рос он быстро, превращаясь во взрослого сапсана. На брюшке его запестрели светлые продольные пятнышки, спинка покрылась седовато-серыми перьями. Вскоре соколёнок стал из корзинки вылетать и в неё возвращаться. И однажды капитан, увидев ефрейтора, несущего корзинку с соколёнком, отчеканил:

– Здесь не цирк, сделайте птице гнездо!

– Так точно! – ответил Астафьев.

И пограничники на крыше заставы смастерили из веток и листьев тёплое гнездо. К этому времени соколёнок вырос, у него появилисьострые длинные крылья и короткий хвост из больших перьев. Но он по-прежнему летал за Астафьевым, какой-то своей интуицией отличая его от всех пограничников. Садился осторожно на фуражку и просил еды. Ефрейтор чувствовал крепкую хватку когтей на голове, и чтобы уберечься, вложил в фуражку толстый картон. А потом как-то сердито крикнул сапсану:

– Ты сам теперь можешь добывать себе пищу! А заодно и повара отблагодарить!

Астафьев, конечно, погорячился, и поэтому у него всё равно для птицы всегда было что-нибудь припасено. Но повар с того дня стал удивляться – возле дверей амбара росла горка дохлых мышей.

Начальник заставы, наблюдавший за этой историей, сердито сказал:

– Вот что, Астафьев: служить тебе осталось месяц. Сокол днём так и норовит за тобой увязаться, летает по всей границе. Будешь отбывать службу ночью, а отдыхать днём.

– Так точно! – обрадовался Астафьев.

После этого сокол ночью спал, а утром с радостным криком встречал ефрейтора – садился на фуражку и что-то на своём языке клокотал.

Однажды к Астафьеву подошёл дежурный и коротко заявил:

– Иди отдыхай. А завтра утром подниму в полном боевом, пойдёшь к начальнику заставы.

И только пробился свет между гор, Астафьев с напарником облачились в форму, взяли всё снаряжение и предстали перед капитаном. Тот дал им задание:

– Приказываю вам выдвинуться в тыл до поселения горцев, и особое внимание обратить на заграждение в ущелье.

Астафьев знал этот участок. Когда-то в прошлом там через горный хребет проходила тропа за кордон. Сейчас она на большом протяжении была закрыта колючей проволокой, заросшей густыми зарослями. Даже зверюшки не могли через неё пробраться.

Только они с напарником двинулись по намеченному маршруту, как раздался радостный крик сокола, который сел на фуражку ефрейтору и что-то заклокотал, словно сообщал: «Вот и я!» А потом взвился ввысь и полетел следом за пограничниками.

Уже на половине пути, возле ущелья Астафьев заметил суетящегося местного горца – Асана. И знаком попросил напарника обойти Асана и взять его на прицел на всякий случай. А сам спросил:

– Ты что тут делаешь?

– Корову ищу! – ответил Асан.

Ефрейтор этому не удивился: скотина горцев порой уходила к границе. Но его насторожило, что кое-где в траве лежали отрезанные куски заградительной проволоки. Астафьев снял автомат с предохранителя. И тут из зарослей выскочил какой-то детина и метнул в ефрейтора нож. Астафьев схватился за ногу и упал. А бандит выхватил второй нож, но бросить не успел: на него с неба камнем упал сокол и цепко ухватил когтями голову. Тот с ужасом завопил:

– Шайта-ан!

Нарушителей связали и сигнальной ракетой вызвали помощь. Скоро прибыла группа пограничников. Ефрейтора перевязали. А в зарослях нашли большой баул с антикварными ценностями – бандит хотел перенести их за рубеж.

За героический поступок – задержание нарушителя – начальник заставы накормил сокола отборным мясом. И пока Астафьев был в лазарете, сапсан летал над фуражкой капитана, издавая радостные гортанные звуки.

А уже будучи на гражданке Астафьев получил письмо с благодарностью от пограничников.

Они писали: «Твой друг сапсан наплодил целую стаю соколят, таких же смекалистых, как и он. Если видят кого-то в штатском, поднимают громкий крик и не дают нарушителю пройти через границу. Все соколята признают только зелёную фуражку!»

Дочь пограничника

Закончив Строгановское училище и получив диплом художника, я в тот же день познакомился с девушкой. Была она стройная, броская, с накрашенными розовой помадой губами, в ярком красном платьице и туфельках такого же цвета.

Я ей сказал комплимент:

– Вы прекрасны!

Она ответила улыбкой. Но я был настойчив и решил познакомиться. Произнёс:

– Я Миша!

– Полина! – не смущаясь, ответила девушка.

Мне было с ней по пути, и мы вместе пошли по домам. По дороге она мне рассказала, что работает натурщицей, не так давно, что это ей нравится и что до приезда сюда жила в приграничном городе, где и училась. Папа её служил на заставе, высоко в горах, где снег порою не таял, и она иногда его навещала.

– Скука там страшенная, – вздохнула Полина. – Даже птички не поют, слышно только завывание шакалов. Солдаты возвращаются с охраны границы, пройдут мимо меня – словно меня и не существует. А здесь знакомых много, повеселиться есть с кем. И папа тут службой доволен. Он интендант, как-то мне сказал: «Готов тут до конца службы служить».

С того дня я стал встречаться с Полиной. Познакомился и с её отцом Евгением Петровичем – полноватеньким лейтенантом.

В училище нас немного обучили и военному делу. Мы научились обращаться с оружием, даже умели брать руководство в бою на себя, и всем нам было присвоено воинское звание «младший лейтенант».

И как-то комиссар военкомата собрал всех, кто в запасе, и заявил:

– Каждый из вас должен отслужить свой положенный срок в какой-нибудь воинской части.

У меня возникла идея: «А что, если махнуть туда, где снежные горы?».

Я сказал об этом комиссару, а он посмотрел на меня внимательно и произнёс:

– Хорошо, я обсужу это кое с кем.

Через неделю мне вручили предписание выехать в пограничный округ, на восток страны. В тот день провожали меня друзья. Полина не пришла. «Да кто я для неё?» – подумал я и отнёсся к этому спокойно.

Поезд шёл двое суток. Мне казалось, что я выспался на неделю вперёд. В пограничном округе меня встретили приветливо. Проверив документы, показали на мотоцикл, на нём меня должны были отвезти в комендатуру. Тут подошёл водитель с почтальонской сумкой, полной корреспонденции, и, улыбаясь, предупредил:

– Будем подниматься высоко, ехать над пропастью. Голова закружится – скажи!

Я сел в коляску. Водитель передал мне сумку, завёл мотоцикл, и мы помчались. Ехали до комендатуры около часа.

– Вот ты мне и нужен! – встретил меня майор так, словно давно знал.

«Наверное, тут уже все данные обо мне есть», – подумал я.

А он продолжил:

– Иди на склад, возьми форму, затем пообедай, отдохни и завтра, как подобает офицеру, явишься ко мне!

На следующее утро я был у майора.

– Вот что, лейтенант! – и он оглядел меня с ног до головы. – Нужно карту увеличить в три раза. Рисуй!

– Да я же не картограф! – воскликнул я.

– Зато творческий работник. Вот и твори! – и майор удалился.

Всё, что нужно для работы, находилось на столе. Я начертил на маленькой карте квадраты и то же самое проделал на большом листе бумаги, увеличив их в три раза. Вооружившись карандашом, циркулем и линейкой, приступил к работе. Граница на карте проходила по вершинам гор через три заставы. Сложный участок, как мне показалось, был там, где расположилась правая застава.

– Молодец! – увидев карту, похвалил меня майор.

– Самый трудный участок границы, мне кажется, вот тут! – и я указал пальцем на заставу.

– Ты ещё и сообразительный! – похлопал меня майор по плечу и добавил: – Вот тебя-то мы и отправим туда! Посмотришь, как мы этот участок заново оборудовали, и нанесёшь все изменения на карту. Сегодня и поедешь – вместе с дочкой начальника заставы. Она дорогу знает, уже не первый раз там бывала, станет тебе проводником… А погода будет хорошей, я узнавал, так что доберётесь верхом без затруднений!

Во второй половине дня я подошёл к шлагбауму. Там уже стояли две лошади. На одной из них было навьючено два баула, и на неё же с лёгкостью кавалериста прыгнула в седло девушка – моя ровесница. А мне никак не удавалось залезть на спину лошади: сапоги то и дело соскальзывали со стремени. Майор подсадил меня, и я оказался в седле. Девушка смотрела на всё это без усмешки. Потом лошади пошли спокойно по дороге и, пока она была широкой, мы ехали рядом и разговорились.

Девушка начала первая:

– Мы с мамой на заставе папу вдохновляем, – сказал она и, видно, довольная своими словами, улыбнулась. – А служба здесь такая, что всё время надо быть начеку. Пограничники тут серьёзные, а как увидят нас – приободряются, в глазах теплота появляется! И места тут райские! Если бы я умела рисовать, то написала горные пейзажи с медведями, лисами, зайцами.

Так, беседуя, мы свернули с дороги на горную узкую тропу. Стали молча подниматься друг за другом в гору. Поднявшись на плато, откуда уже была видна застава, мы сделали привал – дали и лошадям отдохнуть, и сами решили отдышаться.

Затем девушка, похлопав свою лошадь по гриве, скомандовала:

– Ну, Зоренька, пошла!

– Раз уж вы кличку лошади знаете, давайте и мы познакомимся! – предложил я.

– Настя! – отозвалась девушка.

– А меня величать Миша! – и, сделав серьёзное лицо, я взглянул на неё. Она засмеялась, и мы поскакали к заставе. Часовой, видно, уже доложил начальнику заставы, капитану, что мы едем, и отец Насти стоял, ожидая нас возле сруба, где жили офицеры с семьями. Он помог дочери слезть с лошади и снял баулы. Я слез самостоятельно и доложил о причине своего прибытия.

– Я в курсе дела! – ответил он. – Завтра всё решим. А сейчас заселяйтесь в комнату, где раньше жил мой заместитель, сейчас его уже нет – перевели в другую часть. А потом приходите, попьем чайку, и я всё вам расскажу.

Когда я пришёл к начальнику, Настя и её мама быстро накрыли стол, поставили привезённые сладости. Солдат принёс из столовой чайник с заваренным чаем. Мы сели чаёвничать, а потом и беседа завязалась.

– Я начну с одного происшествия, – стал рассказывать капитан. – Это началось, когда я находился в отряде на совещании. У нас здесь на границе, на одном из участков, живут медведи и другие звери, часто заходят на контрольно-следовую полосу. Её накрыли кое-где колючей проволокой, но это мало помогло, и как-то на полосе были обнаружены клочья медвежьей шерсти и вроде бы следы медведя. Недавно прибывший к нам на заставу лейтенант Галкин всех уверял, что это действительно прошёл медведь.

– Так это не Евгений ли Петрович? – поинтересовался я.

– Откуда вы знаете? – удивился капитан.

– Так я с ним знаком. Он интендант и служит в моём городе.

Начальник заставы махнул рукой и продолжил:

– А старшина лейтенанту твердит:

«Шаг медведя очень похож на человеческий, а глубина следа показывает, что это один человек несёт другого!».

«Этого не может быть! – доказывает лейтенант. – Не раз такое случалось, и нечего тревогу поднимать!».

«А я считаю, что здесь что-то не так!» – не отступает старшина.

Об этом споре доложили мне.

А в штабе пограничного округа в это время находился полковник Карацупа, он преподавал пограничникам навыки следопыта. Он заинтересовался предположением старшины и приехал на заставу. Мы прибыли на место происшествия. Карацупа пощупал, понюхал медвежью шерсть, подвигал колючую проволоку, посмотрел на след и заявил:

«Прав старшина: всё правильно определил!».

И пошёл дальше, в самую чащобу, куда и звери-то не ходят. Осмотрел там каждый куст и, дойдя до обрыва, убедительно произнёс:

«Вот тут нарушители спустились. Жаль, что время упущено! – И скомандовал старшине: – Доложите об обстановке в комендатуру и направьте сюда кинолога. А также захватите верёвку подлиннее!».

– Скоро прибыли два пограничника с собакой, – продолжал рассказывать начальник заставы, – принесли верёвку и быстро привязали её к чинаре, росшей на краю обрыва. Вначале спустился кинолог, затем спустили собаку, а потом последовали солдат и старшина. Собака быстро взяла след. Вскоре пограничники нашли брошенную бечёвку, по которой спустились нарушители, и обувь в виде медвежьих лап. А позже неподалёку от дороги был обнаружен тайник с одеждой. Нарушители тщательно подготовились к переходу через границу: переоделись под местных горцев, остановили машину и поехали в город, где можно скрыться!

Все мы, прихлебывая чай, внимательно слушали капитана. Тот замолчал, и я с любопытством спросил:

– А дальше что?

– Потом мы узнали, какой транспорт проходил тогда по дороге, провели ещё кое-какие розыскные мероприятия, и в итоге поймали субчиков. Это были отпетые бандиты, их даже Интерпол в розыск объявил! А Галкина отправили служить в другую часть – не получился из него пограничник…

Тут капитан предложил:

– Давай, Михаил, отдыхать. Я сегодня ездил весь день по границе, немножко устал. А завтра тебя ознакомлю с тонкостями охраны рубежей нашей Родины. Ты уж свой срок отслужи с честью!

Утром меня поднял дежурный. Когда я пришёл в столовую, там уже завтракали только что пришедшие с границы пограничники. Я, подкрепившись, получил боевое снаряжение, и мы с капитаном пошли по тропе, которая поднималась серпантином в гору, где росли столетние чинары. Встречались на пути и полянки, и непроходимый кустарник, и галька возле крупных ущелий вдоль тропы.

«И как только пограничники здесь ориентируются ночью!» – удивлялся я.

Мы пришли к месту границы, где ранее произошло нарушение, о котором рассказывал капитан. Взглянув на возведенные заградительные сооружения, я понял: «И мышь не проскочит! Надо это занести на карту!»

Служба моя на заставе была недолгой, но я и днём и ночью ходил на границу. Порою от напряжённой ходьбы по горам ноги гудели. А придёшь на заставу, и усталости как ни бывало!

В свободное время я встречался с Настей: ей тоже нравился этот край нашей Родины. Красивый, но очень опасный даже в мирное время.

Как-то она меня спросила:

– Ты кто по профессии в гражданской жизни?

– Свободный художник, – ответил я.

– А я учительница литературы. У меня очень одарённый класс, я привязана к нему и поэтому несвободна! – сказала Настя и засмеялась своей шутке.

Когда моя служба закончилась и мне нужно было уезжать, расставание с Настей оказалось для меня мукой. Мы обменялись адресами, договорились писать друг другу. Я сел на лошадь, попрощался с капитаном, с его женой и Настенькой. А она вдруг отвернулась и отошла. Я заметил, что она вытирает слезы.

В комендатуре я внёс все изменения на карту и приписал: «На этом участке границы никто никогда не пройдет!» А по окончании службы получил отзыв: «Отслужил на отлично».

Вскоре я был дома. На работе даже не заметили, что я находился в армии. Мне поручили расписать панно, и я приступил к делу.

А однажды на проспекте я увидел Полину – с элегантным мужчиной. Она явно вышла с ним пофорсить. А ещё раньше я видел и её отца – тот по-прежнему был лейтенантом, но ещё больше располнел.

И так мне захотелось увидеть Настю – посмотреть на неё, поговорить!

Я не выдержал и дал телеграмму: «Настенька, хочу видеть тебя!»

И вскоре получил ответ: «Миша, ты же свободный художник, приезжай! Мой город и я встретим тебя с радостью!»

Верность

Виктор и Валя с детского садика знали друг друга и не прекращали дружить, учась и в школе. А получив среднее образование, пошли в разные институты: Виктор – учиться на ветеринарного врача, а Валя на хирурга. Занятия в институтах проходили в разное время, и встречаться они стали реже. Прошли годы, и однажды Валя говорит:

– Витя, поздравь меня! Я получила диплом, и мне предложили практику в госпитале на границе с Афганистаном. Через три дня вылетаю!

У Вити даже сердце защемило от того, что она уезжает. В этот день они гуляли по парку, побывали на танцплощадке. А на следующее утро Витя пошёл в военкомат и попросил:

– Отправьте меня служить на границу с Афганистаном!

Комиссар заинтересовался и спрашивает:

– А чем ты сейчас занимаешься?

И узнав, что Вите осталось учиться месяц и скоро он получит диплом ветеринара, твёрдо произнёс:

– Закончишь институт, приходи. Нам такие специалисты нужны! И отправим тебя, куда хочешь!

Виктор об этой истории Вале не рассказал. А когда прошло время её провожать на аэродром, он, стесняясь, неловко поцеловал её в щёку и попросил:

– Как прибудешь, напиши! – А потом долго смотрел на пассажиров, идущих на посадку, среди которых была Валя.

Пролетел месяц, словно один день. Писем никаких не приходило. Тем временем Виктор закончил институт и опять пришёл в военкомат. Комиссар его узнал и говорит:

– Диплом у тебя хороший, с отличием! Не раздумал отправиться на границу с Афганистаном?

– Нет! – твёрдо сказал Витя.

– Тогда вот что: даю тебе ещё день на размышление. А потом с добровольцами полетишь готовиться к службе!

Витя не раздумал, и уже летя на военном транспортном самолёте, травил байки и рассказывал будущим сослуживцам анекдоты. На границе их встретила сухая, душная погода. Всех добровольцев посадили в две полуторки, а Витю – в пикап, где он оказался вместе с встречающим их офицером – майором. Они быстро поехали по горной дороге.

Майор поглядел на Виктора, – а тот был внушительного вида, высокий, крепкий, – и сказал:

– Радионов (это была фамилия Виктора), навыки пограничника освоишь позже, а пока поработаешь ветеринаром и конюхом!

На заставе пограничники встретили Витю приветливо.

Сходив в баню и переодевшись в военную форму, поев в солдатской столовой, Витя с начальником заставы пошёл в конюшню. Виктор каждую лошадь погладил, посмотрел зубы и стал проверять ноги. При этом ни одна из лошадей не проявила неудовольствия.

– Как они быстро признали тебя своим! – удивился начальник и ушёл, оставив его одного: понял уже, что Витя справится.

А Витя помыл копыта лошадям, смазал мазями, мёдом, зелёнкой места, где у лошадей была повреждена кожа, перевязал ногу коню, попавшему в расщелину. И работая, приговаривал:

– Хорошие мои. Вас надо лечить как людей!

Пограничники-кавалеристы заходили в конюшню, брали с осторожностью лошадей, чтобы ехать на охрану границы, а Виктор им говорил:

– Ничего страшного, вернётесь и повторим лечение!

Через неделю все лошади пошли на поправку, и Витя начал их заново подковывать. Виктор научился этому ремеслу для интереса, посещая кузнеца, и сейчас это умение пригодилось.

Начальник заставы не мог нарадоваться такому умельцу-солдату! А в свободное время Витю стали обучать пограничной смекалке и мудрости, чтобы он научился обнаруживать хитрых нарушителей.

Виктор часто вспоминал Валю: «Где же она?» А однажды из дома ему пришло письмо с весточкой от неё и адресом. Оказалось, что она находится в одной части с ним. Госпиталь, где она врачевала, находился не очень далеко от границы. Витя написал Вале письмо и быстро получил ответ. Она догадалась, что Витя из-за неё пошёл в армию, и обещала, что они скоро обязательно увидятся.

У Виктора служба теперь шла то в конюшне, где он лечил лошадей, то верхом, когда он проверял границу – нет ли там лазутчиков, желающих пронести наркотики на нашу территорию.

Как-то Витя решил купить в небольшом сельмаге, находившемся в предгорье, газированной воды. Туда приезжало и местное население. Виктор с напарником подошли к магазину, а там продавец с остервенением лупит лежащего, почти бездыханного ослика.

– Прекрати! Не надо его бить! – попросил Виктор.

– Это собака, а не осёл. Не жить ему! – продолжал колотить бедное животное продавец. – Он мне палец чуть не откусил! – и показал окровавленную руку. Виктор ему посоветовал:

– Промой одеколоном и перевяжи! А если ослик тебе не нужен, отдай его мне!

– Да забирай эту дохлятину! – без сожаления ответил тот.

Виктор, взвалив ослика на плечи, потащил его на заставу, а напарник нёс воду.

Пограничники, увидев Витю с ослом, не засмеялись. Смотрели, как он, бережно положив ослика на сено, стал его ощупывать, какими-то лекарствами пичкать. Воды дал, накормил. Несколько дней прошло, и тот встал на копытца. И с этого дня, куда бы Виктор ни шёл, ослик, довольный, следовал за ним, размашисто качая головой – словно благодарил.

А на заставу вскоре поступил сигнал: через границу ожидается переход контрабандистов. Но пограничники знали, что у них каждый участок хорошо охраняется, и не верили этому.

И как-то Виктор решил проверить, полностью ли оправился ослик: надумал привезти на нём минеральной воды. В сельмаге Виктора встретил хозяин и, увидев ослика, возмутился:

– Это моё животное! Как оно оказалось у тебя? Отдай!

Виктор удивился: ведь продавец сам ему отдал осла! И тут он заметил, что на руке у хозяина нет ни одной раны, все пальцы целы.

– Хорошо! Бери! – согласился Виктор и, взвалив на себя бутылки с водой, пошёл прочь, сделав вид, что ничего подозрительного не заметил.

И первый раз услышал, как ослик закричал, увидев, что Витя уходит без него.

Радионов об увиденном доложил начальнику заставы. И за продавцом сельмага установили наблюдение. Прошла неделя, но подозрительного ничего не заметили. А как-то поздно вечером на заставу пришёл ослик – с грузом. Встреченный пограничниками, он радостно качал головой.

Виктор с начальником заставы сняли груз и, оглядев ослика, рассудили:

– Его нагрузили контрабандой и ждали момента, чтобы перевести через границу. А ослик, видимо, перегрыз верёвку (часть её болталась у него на шее) и пошёл открыто, ни от кого не прячась. Здесь явно где-то есть лазейка с сопредельного государства, – предположил начальник и приказал:

– Немедленно произвести задержание хозяина сельмага!

Продавец ещё торговал, когда пришли пограничники. Виктор ухватил его за руку, спокойно посмотрел и спросил:

– Как быстро зажила у тебя рана! Наверное, это был не ты, а твой брат?

Продавец понял, что его разоблачили, но молчал. Все вышли из магазина, и тут рядом с Виктором оказался ослик. Он, видно, искал его. Лбом он толкнул Витю в бок, словно приглашал куда-то, и зацокал к большому кургану, поглядывая назад: идут ли за ним пограничники?

На кургане пограничники обнаружили замаскированный травой перекати-поле просторный лаз, ведущий прямо на территорию сопредельного государства.

Вот и раскрылась хитрость диверсантов!

А хозяин магазина сразу стал давать показания и попросил:

– Брат с грузом скоро должен по лазу пройти, не убивайте его!

И тогда Виктор устроился наверху кургана и затаился. Руки и ноги онемели, пока он ждал нарушителя. А когда от входа в лаз стали отлетать кусты перекати-поля (пограничники предусмотрительно вновь замаскировали ход) и вышел бандит с грузом опиума, Виктор бросился на него. Тот даже крякнул. Контрабандист и нарушитель границы нашей Родины был задержан!

А вот Виктор не мог встать: подвернул ногу. Капитан помог ему сесть на ослика, а тот, видно, был этому рад, даже уши прижал от удовольствия. И не спеша, словно боясь причинить боль хозяину, ослик осторожно повёз Виктора в госпиталь. Их сопровождал старшина.

Командующий пограничным округом, генерал, узнав, что у Радионова невеста работает хирургом в госпитале, продлил ему лечение на неделю и присвоил звание старшего сержанта. А ослик ждал Виктора во дворе госпиталя и, если видел Виктора в окне, счастливо качал головой – будто приветствовал!

Васильки

Девять лет прошло после Великой Отечественной войны. Петя Светлов праздновал своё совершеннолетие, когда его призвали в армию. В этот день на городской площади открывали памятник Неизвестному солдату, и Петя присутствовал на открытии, вспоминая отца, пропавшего без вести на войне.

Пётр оказался в погранвойсках и, получив навыки молодого бойца, был направлен на заставу, где несли службу пограничники, оберегая и днём и ночью рубежи нашей Родины.

Получив задание от начальника заставы проверить, нет ли нарушений границы, Петя с напарником пошёл на указанный участок. И неподалёку от заставы заметил заброшенную могилку, заросшую сорняком и с пробивающимися ярко-синими васильками. На могилке стоял покосившийся памятник со звездой.

Петя поинтересовался у напарника:

– А кто там погребён?

Тот помолчал немного, пожал плечами:

– Какой-то пограничник…

С этого момента Петю не покидала мысль о заброшенной могилке.

Вернувшись на заставу, он пошёл к старшине и попросил:

– Дайте мне лопату и грабли.

– Зачем тебе? – удивился тот.

– Я сорняк возле заставы уберу!

– Тебе отдыхать нужно после наряда! – проговорил старшина, но, порадовавшись Петиной инициативе, дал ему инвентарь.

Получив грабли и лопату, Пётр пошёл к могилке. Выдрал сорняки, убрал сухую траву и оставил только васильки. Хотел уже было землю подровнять, облагородить могилку, но тут увидел валявшуюся металлическую пластинку с тусклой от времени надписью. Петя разобрал надпись: «Светлов Василий Петрович, погиб в 1943 году», и даже похолодел от предчувствия – аж присел. Тут пришёл старшина, сразу понял, в чём дело, и стал успокаивать:

– Ты, Светлов, иди пока отдыхать, а мы тут разберёмся! – И сам проводил его в казарму, а затем отправился докладывать о случившемся начальнику заставы. Начальник ничего не ведал о погибшем. Пришлось звонить в округ, узнавать историю захоронения возле заставы.

Пётр всю ночь не спал. У него перед глазами проходила вся его жизнь. Отец был строителем мостов, хорошим специалистом. Но ему почему-то приходилось часто менять место жительства, и Пётр вместе с родителями переезжал из города в город. Матери это не нравилось, и они с отцом разошлись, а Петю отдали тётке. От неё-то он и узнал, почему родителю приходилось часто переезжать.

Дело в том, что отец Пети был сыном священника, а на это сословие было гонение. И во время войны его призвали служить в строительный батальон, перебрасывали с места на место – туда, где он был востребован. И, видно, в погранвойсках у Петиного отца была последняя служба.

Пётр вспоминал, как в детстве отец ему часто с любовью говорил:

– Сынок, чудесное это дело – строить мосты! Даже маленький мостик через неширокую речку – и то загляденье! Когда-нибудь ты посмотришь на моё искусство!

А потом отец пропал. Тётка писала письма во все инстанции, но ответ всегда был один: «Значится погибшим. Место гибели неизвестно».

И вот его отец лежит здесь, рядом с заставой – всеми забытый!

Под утро Петя всё же заснул. Его растолкал старшина и с ходу отчеканил:

– Данные подтвердились. Это захоронение твоего отца. Иди, начальник заставы подробно тебе всё расскажет!

Быстро одевшись, Пётр пошёл к начальнику.

– Садись! – показал тот ему на стул и начал повествование: – Твой отец, Василий Петрович Светлов, во время войны руководил здесь, на границе, строительством необходимых сооружений. Однажды во время приёма комиссией нового моста вражеский лазутчик с сопредельной стороны открыл огонь. И твой отец заслонил собой командующего округом. Тот остался жив, а вот Василий Петрович погиб. Командование округа приносит извинения за свою оплошность и уже исправило ошибку. Пойдём, отдадим дань памяти твоему отцу!

Когда Пётр подошёл к могиле отца, то увидел, что она преобразилась. Холмик был засеян молодой травкой, звезда на стоявшем теперь уже ровно постаменте ярко горела свежей красной краской, а васильки, казалось, ещё большей синевой радовали глаз и словно говорили: «Мы тебя, Василий, давно ждали!»

Пётр встал в строй со всеми пограничниками, которые тоже пришли с заставы. И в честь героя раздался троекратный салют из винтовок. И с этого дня каждый пограничник, проходя мимо могилки, отдавал честь.

А тот мост, что построил отец Пети рядом с заставой, висел над бушующей рекой и был прекрасен в своей красоте и крепок – как вся наша граница.

Отважная жена

Однажды на встрече с ветеранами-пограничниками товарищ мне говорит:

– Я тебе расскажу историю, как хитёр и безжалостен враг! Слушай.

– Когда я служил на заставе, к нашему майору Лазареву, как только наступала весна, приезжала жена Света, и все пограничники начинали шутить: «Не миновать майору ещё ребёночка!».

Света приезжала уже третий год подряд и каждый раз уезжала рожать. Пограничники радовались её присутствию: единственная женщина на заставе, было на кого полюбоваться. А она, обладая званием мастера спорта, по своей инициативе всем желающим преподавала гимнастику. Многие пограничники у неё занимались и не раз на соревнованиях среди застав завоёвывали первые места – то на турнике, то на кольцах.

Вот и на этот раз Света прибыла на заставу, вышла из офицерского дома и бодро позвала отдыхающих пограничников: «Кто желает развивать силу, выносливость, подходи!» – И продемонстрировала на турнике головокружительное вращение.

Солдаты радостно стали собираться вокруг. А Света учила их не только гимнастике, но и как правильно подшить подворотничок или пришить пуговицу к шинели. А повару покажет какой-нибудь кулинарный пустячок, и пограничникам потом хотелось весь котёл до блеска вылизать. Без Светы было скучно, но пограничная жизнь, служба днём и ночью не позволяли пограничникам часто видеть её.

На заставу иногда приходил местный житель по имени Хасан и привозил на ишаке в мешках опилки – в конюшню, для лошадей. К нему все привыкли и не обращали на него особого внимания. И как-то старшину и начальника заставы вызвали по срочному делу в комендатуру. Оставили одного майора Лазарева. В это время он получил телеграмму, где сообщалось, что ожидается нарушение границы и поэтому требуется усилить охрану.

Тут снова неожиданно пришёл Хасан, а с ним почему-то какой-то неизвестный капитан.

– Срочное донесение! – отчеканил капитан.

– Ну, заходи в дом! – пригласил его Лазарев.

Но капитан почему-то пропустил вначале Хасана, и только потом вошёл сам.

А чуть раньше часовой, рядовой Мустафьев, проверял территорию заставы. Заметил Хасана с ишаком и незнакомого офицера и удивился: «Офицеры всегда на заставу верхом на лошадях прибывали, а тут пешком почему-то!» Затем рядовой увидел, как Хасан и капитан вошли к майору, а когда оказался ближе, услышал за дверью непонятный грохот.

Мустафьев кинулся внутрь и увидел капитана, лежащего недвижимо на полу, валявшийся недалеко от него браунинг (такого оружия на заставе никогда не было) и Хасана, сидевшего с дрожащей челюстью. Тут же стояла Света, занеся над головой дубовую табуретку, а рядом, пытаясь её успокоить, – майор Лазарев.

Мустафьев сразу сообразил, что произошло: диверсант под видом капитана и вместе со знакомым пограничникам Хасаном хотел проникнуть на заставу, прикончить майора, а затем уйти за кордон. Выбрал момент, когда командование отлучилось, но только не предполагал, что родимая женушка майора окажется рядом.

Хасан тем временем пришёл в себя и завопил:

– Он меня заставил идти с ним, угрожал застрелить!

Мнимого капитана связали. Света облила его водой, тот очнулся и почему-то сразу стал давать показания на арабском языке. Видно, рассчитывал на снисхождение.

Мустафьев стал переводить:

– В мешках на ишаке не опилки, а антикварные ценности. Я собирался переправить их через границу. Встретить меня, помочь разгрузить ишака и перебраться за кордон должен был Магомед.

– Да-а! – протянул майор, – опасный ты бандит! А где вы должны встретиться с Магомедом?

– Возле песчаной горы, где нет следовой полосы. Сигналом служит офицерская форма и две поднятые руки. Ждать меня будут весь день.

– А не тот ли это Магомед, которого всё никак не поймают за контрабанду? Тот, что знает все тайные тропы через границу? – спросил майор.

– Да, это он, он! – поспешно ответил диверсант.

– Мустафьев! – обратился к солдату Лазарев. – Тебе знаком язык мусульманина. Пойдёшь на встречу с Магомедом. Возьмёшь с собой Хасана, переоденешься в одежду врага и возьмёшь браунинг. А на ишаке повезёшь опилки. И помни: там, где состоится встреча, место открытое, без единого кустика, – всё просматривается. Поэтому будешь действовать без прикрытия, самостоятельно!

Вскоре Хасан двигался с ишаком по пограничной тропе и со страхом оглядывался на позади идущего офицера. По прибытии на место Мустафьев поднял руки, и тут с песчаного склона скатился человек, держа руку у пояса, где явно находилось оружие.

– Быстро разгружаемся! – скомандовал офицер на арабском языке. Бандит не разгадал хитрости, и начал снимать тюки с ишака. А Мустафьев выхватил браунинг и жёстко произнёс:

– Бросай оружие! Руки вверх! – И кинув Хасану наручники, приказал ему надеть их на пришельца. А сам, не опуская браунинга, поднял пистолет бандита и скомандовал:

– Все вперёд – на заставу!

На заставе обо всём уже знали и, с добротой похлопывая Мустафьева по плечу, спрашивали:

– А ты из браунинга когда-нибудь стрелял?

А тот смеялся и отвечал:

– Нет, но у меня другой пистолет появился!

Позже всех нарушителей под конвоем отправили в комендатуру.

На следующий день прибыли начальник заставы и старшина. Начальник рассказал:

– Вы задержали самых безжалостных членов банды. Скоро и остальных поймают, это дело времени. А конфискованный у них антиквариат – бесценные предметы искусства! – И затем добавил: – Пограничник Мустафьев! За бдительность и храбрость вы поощряетесь отпуском домой на десять суток!

В тот же день майора Лазарева и Свету вызвал к себе генерал – командующий пограничного округа. Он посмотрел на дружную супружескую пару и, явно довольный, сказал:

– Честь и хвала вам за воспитание пограничников! Пора вам и деток своих воспитывать, а не оставлять их дедушкам и бабушкам. Офицер Лазарев! Перевожу вас на службу рядом с городом, где садик и школа. Надеюсь, что такие родители, как вы, троих деток вырастят хорошими людьми!

– Не троих, а четверых! – смеясь ответила Света, смутив даже своего мужа. И добавила: – Малыш у меня уже толкается. Видно, сильный воин будет!

А пограничники на заставе, узнав, что Света больше не будет приезжать, очень расстроились. И решили на память о ней на самом видном месте повесить табуретку, а рядом табличку с надписью: «Это орудие мести врагам!»

Вот такую интересную историю поведал мне мой товарищ.

Искусство ^{(притча)}

Призвали новобранца в армию на срочную службу. Был он молод, но имел уже два образования: художественное и музыкальное. Он не ленился, а учился. И вот в воинской части построили призывников в две шеренги.

Офицеры спрашивают:

– Кто из вас художник, выйти из строя!

Новобранец один вышел. А офицеры продолжают:

– А музыканты есть?

Новобранец ещё раз шагнул вперёд.

И стали офицеры ссориться: кому из них взять новобранца. Одному офицеру нужен художник – плакаты рисовать, газету оформлять, а другому музыкант – в праздничные дни солдатам торжественную музыку играть, а перед сном успокоительную. И не поделив его, решили:

– Пусть закончит курс молодого бойца, и отправим его на самый сложный участок границы. Где вообще не до искусства!

Через несколько месяцев солдат оказался на границе, которая проходила между двумя хуторами, откуда доносилась одна непрерывная громкая брань.

Солдат поинтересовался у начальника заставы:

– Отчего они такие злые?

– Да вот из-за колодца поссорились! – ответил тот. – Кто-то из хуторян сказал: «Колодец мой!», но каждый стал доказывать, что он его. И пришли к решению провести границу посередине колодца. Но и это не помогло, ещё больше разругались. И чтобы навредить друг другу, стали воду вычерпывать из колодца, чуть-чуть осталось. Озлобились они тогда окончательно, да так, что ни смеха, ни песен не слышно. Скотину у бывших товарищей стали по ночам красть. Всю траву на границе затоптали. Сами лица свои повязками прикрыли, чтобы их не узнавали. Пограничники многих задерживали, но отпускали по домам. А они все свояки, родственники, но, несмотря на это, помириться не хотят!

«Вот так дела… – задумался солдат и решил: – Облегчу службу пограничникам – организую хор на заставе, пусть творчеством отвлекутся!»

Подобрал он сослуживцев с музыкальным слухом. Начальник заставы не возражал, но предупредил:

– Пойте! Но и дело своё не забывайте: следите за порядком на границе, а репетируйте в деревянной бане, – так вас меньше будет слышно!

Но скоро баня оказалась мала для всех желающих петь. И тогда пограничники расположились неподалёку от колодца и грянули песню. Она приятным эхом разлетелась по всему охраняемому участку. Хуторяне давно такого не слышали, и вскоре стали появляться возле колодца – сначала с одной стороны, а потом с другой. А чтобы лучше слышать пение и видеть поющих, повязки с голов сняли. И узнали стоявших рядом своих братьев, сестёр и друзей. А тогда и сами песню поддержали, потом заулыбались и, как раньше, по-родственному, стали обниматься. И удивительно: колодец вдруг наполнился водой, сверкавшей своей прозрачностью!

После этого случая у хуторян, проживающих с одной и другой стороны границы, озлобленности как не бывало, и служба у пограничников стала спокойнее.

А начальник заставы подумал: «А не направить ли солдата на участок границы, где красоты никакой нет? Он художник, и сообразит, как пустыню превратить в оазис. И граница станет одно загляденье!»

Косыночка ^{(притча)}

Разноцветные платочки и косыночки развевались на ветру, прощаясь с уходящим на фронт новобранцем. Одна белая Косыночка вырвалась из рук девушки и опустилась на Солдата, обвив шею. А тому было приятно: хоть что-то из гражданской жизни останется. И Солдат спрятал Косыночку в нагрудном кармане гимнастёрки.

Не раз Косыночка выручала Солдата во время боя с врагом на границе: то повязкой служила после ранения, то жгутом, чтобы кровь не хлестала. И поменяла Косыночка цвет на красный. Стирали её много раз, но вновь белой она так и не стала.

А в День Победы Косыночку укрепили на самом верху древка, рядом с большим Красным Знаменем. Знамя удивлённо оглядело Косыночку и спрашивает:

– Почему ты сюда попала и почему цветом, как я?

– Служила я Солдату, и от солдатской крови стала красной…

Тут грустно загудел налетевший ветер, и Знамя обняло маленькую Косыночку.

* * *

Для подготовки обложки использованы художественные работы автора.

Оглавление

Книга 1. Историйки с 41-го года

  На войне и в тылу

    Ладошка

    Дорога

    Фоторепортер

    Ряса

    Птичья ферма

    Чемпион

    Гаврош

    Крепко взявшись за руки

    Отличный пограничник

    Конек-Горбунок

    Кукольник

    Маленький солдат

    «Ёлки-палки»

    Самолет

    История времен войны

    Подруга журавушка

    Память на всю жизнь

    Фотография

    Братья

    Каравай дружбы

    Седая прядь

    Тетка

    Голубь мира

  Притчи о войне

    Ладонь солдата

    Пушка

    Пуля-дура

    Завоеватель

    Кованый Сапог

    Добрый танк

    Предостережение

    Песня Трубача

    Чистота

    Красота

    Перекур

  После войны

    Салют победы

    Колечко с рубином

    Медаль «за отвагу»

    Часы с боем

    Неизвестный солдат

    Подарок

    Мамин платочек с узелком

    Я с облачка спущусь

    Дима-филателист

    Г.Т.О.

    Шлем танкиста

    Кружка

    Медная пуговица

    Значок

    Соседка Любаша

    Крылья авиатора

    Первый поцелуй

    Абсолютный слух

    Толин подарок

    Лешины дела

    Мама Лида

  Притчи о послевоенном времени

    Светлая память

    Воины-освободители

    Эхо войны

    Секретная каша

    Кирзовые Сапоги

    Пепел

    Сын отечества

    Самоходная Пушка

    Конверт треугольником

    Сухарик

    Кто главный

    Гимнастерка

    Медаль

    Три тополя

    Маленький кусочек хлеба

    Память

    Песня Скрипки

    Полковое Знамя!

    Букет

    Миноискатель

    Закопавшаяся Граната

    В день Победы

    Каска солдата

    Последняя Бомба

    Бушлат и Шинель

    Винтовка

    День Победы

    Платочек

    Душа солдата

    Последняя встреча

    Две Ложки

    Единство

    Свалка

    За Победу!

    Мир

    Вечный огонь

    Китель и Фуражка

    Американский гриб

  Пограничники

    Известный воин

    Охотник

    Брат

    Неверующий

    Чемодан

    Ванильные сухарики

    Следопыт Борька

    Ушастик

    Письмо

    Джигит

    Прачка

    Сережа-барабанщик

    Глаза

    Демобилизация

    Мышка-царевна

    Афганская дружба

    Звездочка

    Зеленая Фуражка

    Тихий полк

Книга 2. Верность

  Русский хлеб

  Сословие

  Материнская сила

  Хлеб с маслом

  Осуществление мечты

  Будильник

  Маленькая история из большой жизни

  Полковой оркестр

  Заинька

  Семья пограничника

  Клятва

  Зонтик

  Художественный свист

  Связист

  Слоёный пирог

  Петрушка

  Ангел и Амурчик

  Музыка Баха

  Парламентёр

  Сила в справедливости

  Пограничная фуражка

  Голубка

  Кустик лавра

  Завершённая судьба

  Танцор

  Соня

  Грелка

  Дочь майора

  Стресс

  Таможня

  Родословное древо

  Фрося

  Дело по душе

  Первая любовь

  Мамино пожелание

  Бе-бе!

  Буду генералом!

  Улыбка

  Пернатый пограничник

  Дочь пограничника

  Верность

  Васильки

  Отважная жена

  Искусство (притча)

  Косыночка (притча)