Потому что это колдовство [Валерий Столыпин] (fb2) читать онлайн

Валерий Столыпин Потому что это колдовство

Сладкая приманка

Антона накрыло желание отомстить.

Нет, не так, скорее готовность научиться жить без неё.

Невыносимо захотелось уменьшить значимость, гравитационное притяжение для себя жены, странную зависимость от этой женщины, доказать самому себе возможность альтернативных событий.

Жизнь нельзя и не нужно заключать в рамки обстоятельств, которые тебе навязывают.

Попытки встряхнуть полуживые интимные отношения, медленно, но верно заходящие в тупик, одна за другой терпели фиаско.

Семейная жизнь, увы, взрослеет и стареет вместе с нами: приедается, выцветает, ветшает, теряет былое очарование, галлюциногенные и наркотические свойства.

Кругом соблазны. Их много. Когда находишься в семейном аквариуме, где годами не меняется вода, взгляд на внешний мир может удивить и потрясти. Люди вокруг живут, а ты существуешь, тускло и безрадостно.

Не так давно в этом замкнутом пространстве щедро рассыпались искры воодушевления, импульсы восторженного ликования.

Антона тогда накрывали волны альтруизма, солидарных стремлений  и невиданного энтузиазма. Столько всего хотелось сделать для любимой, да собственно для всех людей на земле.

Лиза с самого начала семейной жизни была раздражительна, беспричинно нервозна. Её то и дело посещали депрессии, одолевала скука. Антон умел справляться с этими недугами. Любовь легко ладит с недовольством, претензиями и обвинениями.

Разве может стать причиной серьёзного конфликта обида милой девочки, трогательная чувствительность и избыток эмоций которой делают её впечатлительной и ранимой?

Антон старался не замечать странности поведения жены, потому, что Лиза была разной. Когда проходили меланхолия и раздражение, она становилась сладкой конфеткой. Девочка умела любить страстно. Во всяком случае, так ему казалось ещё недавно.

Однако недовольство мужем росло, поиски его вины приобретали всё более изощрённые формы. Как бы ни старался Антон умаслить супругу, она находила причину устроить скандал на ровном месте.

Излив эмоции и накричавшись вдоволь, Лиза становилась любящей и нежной. Что ни говори, в постели она была богиней.

Однако с момента пробуждения вместе с ласковой и щедрой женой просыпалась совсем другая личность: эксцентричная, вздорная, скандальная.

Виноватого во всех виртуальных бедах и невзгодах Лиза считала самого близкого человека – Антона.

Она была убеждена, что причина всего происходящего, по большей части негативного, тянущего в трясину заурядной пошлости, привычки и скуки, он и только он. Кто же еще?

 Однажды на улице Лизе, весьма кстати подмигнул замечательной внешности парнишка. Подбодрил комплиментом и шуткой, проводил до дома. До опостылевшего дома, где обитал надоевший скучный муж и превращающие жизнь в ад дети.

Лиза видела, знала, что есть иная: красочная и заманчивая, лучшая и более интересная жизнь, где веселье и праздник, а не эта безрадостная серая рутина, не оставляющая сил и времени на себя.

Человек-карнавал, так ей казалось, появился  и внезапно завладел всем её существом,  растворил в неуёмном внимании, появляясь с улыбкой и цветами, которые она принимала с благодарностью.

Дойдя до дома, Лиза отдавала букет обратно: это улика. Зачем она ей? Женщина рада  не цветам, а его вниманию, которого становилось всё больше.

Сердце её пело и ликовало, выскакивая от переполняющей радости из груди, внутренний свет потоком проникал внутрь восторженного существа. Хотелось обнять его, ощутить прикосновение, запах.

Увы, это табу, харам. Нельзя. Но ведь так хочется.

Лиза оставляла нового друга за углом своего дома, не позволяла сопровождать дальше: городок маленький, все друг друга знают, могут такого наплести.

– А какого, собственно? Что не так? Ну, проводил человек, поговорил, улыбнулся… и что? Может это друг детства или товарищ мужа. Да просто родственник, – думала женщина.

Если хочешь что-либо спрятать – положи на видное место, никто не увидит. Подмечают чаще то, что скрываешь намеренно, а если вести себя естественно – никому и невдомёк.

– Пусть провожает, –  решила Лиза, – с меня не убудет, зато удовольствия сколько…

Не сказать, что парень красавец, но к сердцу пришёлся: внимательный, интересный, романтичный, цветы дарит. Значит не жадный.

Лиза сидит с книжкой и семечками в удобном кресле, но текста не замечает, как и детей, играющих на немытом полу. Ей не до этого. Она мечтает, грезит.

– Голос, какой приятный у него голос. Речь плавная, шутить умеет, – женщина закрывает глаза, ощущая нового друга физически.

– Шаг лёгкий, уверенный. Разве у моего такой? Только и знает: работа, работа. Домой придёт – детьми занимается, а я…

Лиза с раздражением смотрит на сына и дочку, которые предоставлены сами себе, обречённо вздыхает.

– Дети, работа, спорт. Обо мне Антон только по ночам вспоминает. Нет, что ни говори, бывает хорошо с ним, но, одно и то же, изо дня в день. Надоело. Скучный он. А Саша… он другой. От его взгляда сердце замирает, и внутри жар. Что-то большое, сильное, доброе в груди вырастает, ширится, распирает – чувствую себя маленькой шаловливой девочкой, подростком, которому хочется всего и сразу. Мир вокруг становится цветным, огромным, вмещающим в себя неприлично много.

Женщина закатывает глаза, чувствует возбуждение. А что? Никто не мешает.

– Надо с ним увидеться, будь что будет. Как же хочется выйти к нему прямо сейчас. Наверняка стоит за углом, ждёт. Отчего я в этом уверена? Неужели влюбилась? Бежать! Скорее бежать. Пусть горит всё, синим пламенем. Саша! Мой Саша!

Магнит сработал. Лиза любит Сашу и всё такое. Банально и старо, как мир.

Встречи, объятия, поцелуи. С каждым днём пожар вожделения и страсти разгорался жарче. Кратковременные мимолётные свидания переросли в многочасовые прогулки, позднее в лежачие многочасовые конференции.

И ведь надо такому случиться, Антон их застукал.

Совершенно случайно.

Теперь страдает. Сидит, прижав детишек к груди с застывшим выражением лица и камнем в груди, время от времени ощупывает молодые ветвистые рога.

– Что делать? Жить-то дальше как? Разводиться, отпустить Лизу с этим Сашей? Сохранять видимость благополучной семейной жизни после того, что узнал и увидел, нет никакого настроения. И что дальше, у меня ведь дети? Лизке-то они нафиг не нужны, а я чересчур влюбчив, чтобы заводить романы на стороне. Любая мимолётная интрижка может закончиться серьёзным чувством, тогда она превратится не в средство отвлечься от проблемы, а в новую глобальную головоломку.

Видимо здорово накипело, если молодой мужчина думает о разводе. У него и без того хватало проблем. Лиза не давала расслабиться. Дом и детей Антон давно тащил на себе. Жена так и не повзрослела.

Порой ему казалось, что семейная жизнь похожа на пирамиду из кубиков, построенную маленьким ребёнком, не научившимся ещё координировать движения. Каждая следующая деталь усложняет конструкцию, делает её нелепой в случайной способности сохранять равновесие.

Понятно, что несбалансированные отношения обречены на бренность, но вопреки логике хочется продлить привычную неустойчивость, хотя бы на время.

Извилины в мозгу Антона обычно шевелятся  в направлении позитива: вот сейчас сделаю для неё то-то и то-то, продемонстрирую своё внимание, очарую щедрым дарящим жестом, покорю нежностью…

Иллюзия. Человек, увы, не изменяется в течение жизни, лишь пытается порой подстроиться к обстоятельствам, которые  мы видим и ощущаем по-разному. Нам только кажется, что знаем партнёра. Независимо от числа прожитых лет он навсегда остаётся загадкой, состоящей из бесчисленного числа тайн, постичь которые нам не дано.

Антон – мастер бредовых грёз, призрачных галлюцинаций, специалист по затуманиванию своего собственного сознания. В его мозгу прочно обосновались отдел цензуры и министерство пропаганды.

Замечательно, что до сих пор побеждала позитивная агитация. На ней и держалась семейная идиллия.

Думаете сложно поверить в химеру или  распадающийся на фрагменты с каждым последующим шагом мираж, когда очень хочется пить, а фата-моргана назойливо предлагает иллюзорный источник?

Разве имеет значение, о чём именно грезишь? Главное, чтобы мечта разрасталась до грани безумия, когда фантазии становятся желаннее, предпочтительней реальности. Но даже мечты иногда требуют сатисфакции, возмездия за поруганные чувства. В такие моменты мы способны на любые глупости, хотя они таковыми не кажутся.

Антон знает, что способен изменить и отомстить без адюльтера. Для этого жизнь предоставляет достаточно вариантов. Например, совершить совокупление мысленно.

– Нет! Это не выход. Каждый мужчина наполняет внутреннюю жизнь подобными сценами, не мучаясь даже тенью угрызений совести. Раздеть привлекательную женщину походя или сосредоточенно, с наслаждением, большинство мужчин считают приемлемым, нормальным. Сознание предоставляет для фантазий и грёз сумасшедшие возможности.

Такой вариант хорош и интересен, но это не месть. Не факт, что женщины не занимаются в тишине подобными воображаемыми приключениями.

– Может быть, воспользоваться публичной дружбой с привлекательной женщиной? Чревато. На самом деле такой альянс чаще всего заканчивается трагически. Мне это знакомо. Разрыв непритязательных приятельских отношений с Анжеликой, когда-то, в самом начале наших семейных отношений, стоил скандалов, бессонных ночей, утраты душевного равновесия. Тогда  семья едва не рассыпалась.

Антон ярко представил себе Анжелику, милую девочку, которая любила его, но не имела даже малейшего шанса на встречные отношения, потому, что он был уже женат, а Лиза носила в чреве дочь.

Как странно судьба очерчивает ограничительные линии, за которые нельзя заступить. Кто знает, может быть именно там, за пределами невозможных по социальным причинам событий, скрывается настоящее счастье. Увы, это невозможно узнать или проверить.

– И что, – думал Антон, – теперь семейные узы стали прочнее? Не время рассуждать о прошлом. Оно такое, какое  есть. Даже неверный выбор, когда уже сделан, утрачивает возможность обратного отсчёта. У времени и событий, произошедших уже, нет и не может быть сослагательного наклонения. У Анжелики своя жизнь. Надеюсь интересная и насыщенная. Мы с ней остановились, не входя в запретную зону. Это замечательно. В моей жизни не так много однозначно светлых пятен. Анжелика – одно из них. Наверно самое солнечное.

Последнее время Антон часто разговаривал с ней, особенно когда ему особенно плохо, как сейчас: советовался, спорил, обсуждал прошлое и настоящее.

Несколько раз было настолько тошно после скандалов с женой, что умудрился мысленно признаться Анжелике в любви.

Их кратковременная дружба, похоже, фантазия с бесконечным продолжением. Не удивительно, если подобные внутренние романы практикуют многие.

Антон попытался выбрать иное, скорее самое неразумное, но безопасное действие: вспомнил, что существует самоудовлетворение, по большому счёту та же измена. Он решил, что больше до Лизы не дотронется.

Оказалось, что навыки провокации возбуждения, бесценный юношеский опыт, утеряны и забыты, как секрет создания булатной стали, хотя в юности  получалось замечательно, дарило удовлетворение и разрядку. Сколько воды утекло с тех пор. Для такого рода измены необходим, как минимум, объект вожделения, которого под рукой не оказалось.

Длительные и кропотливые старания, ни к какому результату не привели. Изменить, как в юности,  не вышло. Пришлось изобретать иное.

Что, если не изменять, а изменить? Например, обстоятельства, картину событий, антураж, декорации. Взять и создать видимость того, чего нет на самом деле, но вполне может произойти: разыграть, одурачить, короче заставить думать, страдать, ревновать, мучиться? Вполне подходящая идея. Вдруг сработает?

Антон несколько раз задержался на работе. Надолго. Позднее остался ночевать у знакомых.

Лиза не просто заметила, расстроилась и возбудилась.

Одно дело вероломное нападение, предъявление, пусть мысленно, права налево себе лично и совсем другое – признание потерпевшей стороной . Такой конфуз для Лизы оказался неприемлем.

Она начала активно собирать информацию. Везде: на работе мужа, у друзей и подруг, наконец, слухи, которые росли и множились.

Еще бы: Антон ведь сам приложил руку к их появлению. Несмотря на малюсенький размер аккуратных ушек, способность слышать больше, чем сказано, у женщин стержневое, основополагающее качество.

Процесс зарождения ревности был запущен, причём значительно шире и глубже, чем задумано. Сказалось отсутствие опыта подобных интриг.

Лиза стала чаще и продолжительнее оставаться дома, начала вставать рано, готовить завтраки, провожать Антона на работу, встречать с неё. Мало того, женщина вспомнила, что она мать.

Неожиданно появились изменения в её облике в домашней обстановке: новая прическа, продуманный стиль одежды. Вместо застиранного халата, элегантное платьице, колготки с интригующим рисунком, аккуратные туфельки.

Давно Антон так не наслаждался красотой и грацией жены, утерянными лично для него качествами, не говоря уже о поцелуях и объятиях.

– Да она просто прелесть, – удивился Антон.

– Ого! Оказывается, Лиза умеет вкусно готовить, изысканно оформлять простые, казалось бы, блюда, которые раньше подавались прямо на сковородке (прежде готовил исключительно Антон).

И разговоры, разговоры…

С подходцем, с непременным желанием узнать, вытянуть невзначай мельчайшие детали тайной жизни супруга.

Поцелуи, объятия, томные взгляды…

– Что это с ней? Это действительно моя Елизавета? Неужели я перестал быть скучным занудой? Может, Лиза действительно меня любит? Или все же это переживания корыстного собственника, чуть не упустившего сгоряча законную добычу? Да, дела! Тут думать и думать.

Антон наслаждался моментом, не выдавая, однако, авансов жене. Совсем не сложно сделать вид, будто ничего особенного не происходит. Возможно, он сделает скидку на случайное увлечение, но позднее. Нужно сначала убедиться, что семейная жизнь возможна.

– А как же Саша, – думает Антон, – сможет ли Лиза отказаться от сладкой приманки?

Мальчишки и любовь

Мальчишки… Забавный народ: растут, как грибы после дождя – заметить не успеваешь.

Ещё вчера пешком под стол, не нагибаясь, ходили, а сегодня такие корки мочат, что не знаешь, как ответить.

Спрашиваешь, – как зовут тебя, золотко?

– Кока, – а через пару лет приходит и говорит, – дедушка, я, когда вырасту – тоже женюсь, как папа?

– Конечно, женишься, мой милый, конечно. Как же иначе. Настоящий мужчина должен иметь семью. И обязательно сына. А жена у тебя будет, как мама?

– Нет. Больно она ругачая. Как бабушка.

Пяти лет нет, а у него уже серьёзные вопросы. И всё подмечает.

Ещё через год едем с моря на машине. С нами второй внук, на два года старше. У того уже мечта-идея – непременно, причём срочно, жениться. И обсуждают они этот  важный вопрос на полном серьёзе. Старший говорит, – у меня жена будет первая красавица. Зарабатывать будет целую кучу денег и готовить лучше, чем бабушка, а у тебя, Коля, какая жена будет?

– Мне нужна здорровая, норрмальная, кррасивая жжена. Только не худая.

Ни больше, ни меньше.

В детском садике подружке предложил в свадьбу играть.

– Понарошку или как взрослые.

– По-настоящему.

– Тогда не пойду.

– Почему?

– Зарабатываешь мало.

Когда на юг уезжали, старший, пока бабушка в аптеку ходила, за коленку меня теребит, – дед, дед! Посмотри в окно, да быстрее. Видишь, девочка идёт? Знаешь, как я в неё влюбился! Просто умираю.

– Она же старая, – говорю, – ей, наверно лет двенадцать, не меньше.

– Сердцу не прикажешь.

Хоть стой, хоть падай. Братишка мой старший, когда ему лет шесть было (папка наш военный), пришёл однажды и требует. Не просит, а именно командным тоном, – дай мне два солдата и четыре доски – мы с Танькой жениться будем. Нужно дом построить.

Во как! Мальчишки народ серьёзный. Это пока маленькие. Дальше – больше. Не успеют созреть, ещё голова не варит, вместо неё тыква, а туда же. Этим уже любовь со смыслом подавай и кое-что ещё, запретное.

Книжки взрослые читают и по причине внутреннего несоответствия физиологии и психики непрекращающейся эрекцией страдают. Это лет с четырнадцати.

Мне вспомнилась история, произошедшая в последнюю четверть прошлого столетия. Мне тогда уже двадцать было с небольшим хвостиком. Первая любовь закончилась трагически, бурным и очень болезненным расставанием.

Времена были вегетарианские,  доинтернетовские: дальше поцелуев, прогулок при луне и страданий лирического характера дело не продвинулось, но сексуальность успела проснуться основательно. Мечталось о большем. Желание распирало день и ночь, мешая нормально жить.

Гуляли как-то компанией. Весело было. Стол от снеди ломился: Вовка Голованов днём раньше лося добыл – мясо, как положено, сдал в кооператив на реализацию и себе целый окорок оставил.

Удачный промысел и обмывали.

Водки много, но под хорошую закуску хмель не берёт. Среди нас вдовушка была. Её мужика за год до этого медведь заломал.

Осталась женщина одна с двумя детьми. Не сказать, что красавица: симпатичная, одета строго, да и возраст, всего двадцать три года.

Кожа гладкая, чистая как у девочки, лицо румяное, смоляные волосы, карие глаза, фигура точёная, бюст тугой, высокий.

Платье на ней свободного покроя с воротником под самое горло, немного ниже колен длиной. Не понятно, почему никто до сих пор после той трагедии всерьёз к вдовушке не прислонился.

У Вовки она оказалась потому, что тот на пару с её мужем в тайгу на промысел прежде ходил. Сейчас помогает, чем может. Таёжная солидарность.

Женщина на гитаре играла. Душевно.

Голос сильный, звонкий, песни незнакомые, наверно старые очень: так и выжимают слезу.

Мужики, то по стаканчику, то курить, а я, как завороженный, оторваться от её песен не мог.

Поёт, словно для себя одной, никого вокруг не замечает. Смотрит отрешённым взглядом в пустоту, водку не пьет. Глаза закрыты, каждое слово мимикой сопровождает, а песни всё не кончаются.

Долго сидели – ни разу не повторилась.

Чуть не под утро отложила инструмент, поклонилась хозяину и собралась домой. Живёт совсем рядом, метров пятьдесят от Вовкиного дома.

– Пойду я, ребята. Может, мальцы описались, мало ли чего, да и поздно уже, поспать надо. А ты, Антон Петрович, коли не трудно, проводи меня.

Это она ко мне обращается. Мне аж не по себе стало от имени с отчеством.

– Конечно, провожу. Заодно и курну. Пока слушал тебя, ни одной папироски не выкурил, только теперь понял, что дымку организму не хватает.

Оделись, вышли. Настя меня сразу под руку взяла, прижалась плечом.

Хорошо, приятно, но вместе с тем неловко.

В голове моей победные фанфары звучат, картинки эротического содержания крутятся. Грудь налитая, в неуёмном воображении руку жжёт, губки чувственные сами собой раскрываются. Мечты и грёзы на объёмную повесть, а ведь мне ничего не обещали, даже не намекнули. Юношеские фантазии, мать их ети.

Близости, ой как хочется близости.

С такой заманчивой, совершенно свободной от обязательств перед кем-то красоткой хоть на край света готов переместиться. Короче, сладкая сказка.

Но страшно: несколько романтических неудач на любовном счету уже имелось.

Никто из подружек несостоявшихся всерьёз не осрамил, обидного слова ни разу не сказали, а всё одно боязно. Вдруг снова прокол случится.

Перед такой женщиной совестно будет.

Однако, картинки в голове живые, движутся, напрягаться заставляют.

– Ты бы поцеловал меня, что ли… или не нравлюсь? Мне ведь ласки хочется. Забыла, как мужик к груди прижимает. Вкус поцелуя с табачком ночами снится, дрожь во всём теле пронзает.

Настя взяла меня за руки, в глаза заглядывает. Хоть и темно на улице, но Луна позволяет рассмотреть искорки в глазах. Ноги между тем словно отбойный молоток вибрируют, сердце из груди выпрыгивает наружу.

– Давно это было, – продолжает вдовица, – словно в другой жизни. А всего-то… год с небольшим минуло, как милого моего не стало. У нас ведь замечательная семья  была. Ой, как любила его… любила… да… тебе ни к чему это слушать, только некому больше поплакаться.

Женщина водит рукой по моим волосам, прижимается.

– Я бы и сейчас не решилась тебя позвать. Понравилось, как душевно мой голос слушал. У тебя ведь слёзы в глазах стояли. Хорошего человека сразу видно. Не обижайся на слабость мою девичью: накопилось внутри горечи, обиды… А на кого злиться-то, на медведя? Так мой муженек изрядно их брата покрошил. Может, то ответ был от звериного бога. Никто не знает: есть он, бог, или нет его.

Настя положила голову мне на грудь, от чего внутри похолодело. Запахло чем-то замечательно необычным, сладким и одновременно терпким, усиливающим желание. Но сам прижать спутницу не решаюсь.

– Молятся люди, значит, верят, что есть. Только мне он не помощник. Я ни во что не верю. Сомневаюсь, а всё одно не верю. Заходи ко мне, не отказывай. Ты молодой, горячий, глядишь, и я вблизи тебя отогреюсь маленько. Целуй меня, не стесняйся. Тебе сегодня всё можно, что выдумать сумеешь. Я ведь вижу, мальчонка ты ещё желторотый. Оттого мне ещё слаще. Не обижайся. Это совсем не обидно. Всему свой срок. Видно твой только подходит.

Оробел я, но целоваться не отказался.

А Настенька и вправду была сладкая.

В голове всё перевернулось и поплыло. Качаюсь на волне блаженства, всё крепче сжимаю податливое тело, не замечаю, как руки сами собой залезли под девичью кофточку, и теребят налитую грудь.

– Сладкий у тебя поцелуй, Антон. Мой муж так не умел. Голова кругом пошла. Ты меня не бойся, я сама, если честно, тебя боюсь. Думаешь, коли напросилась – со всеми так? О том не думай. Чистая я. Можешь не волноваться. Мне детишки малые не дают разгуляться да работа тяжёлая. Ничего, справлюсь. Ты целуй, целуй. Я запомнить хочу… Понимаю, что тебе молодица нужна: чистая, спелая, девственная, своя, единственная. Только и мне не откажи. Вижу, ты щедрый. Подари немножко счастья вдовице, тебе зачтётся. Судьба с любым злую шутку сыграть способна. Ноченька уже к концу подходит. В дом заходи. Сильно не шуми. Не хочу, чтобы детишки проснулись. Тебя одного сейчас хочу. А ты… ты меня хочешь? Вижу, хочешь. Обещаю, не пожалеешь. Всё сладкое, что за год накопила, отдам без остатка… Одному тебе…

Завела вдовушка в дом, детей быстро проверила и в свою комнату направила.

Обстановка  почти городская: мебель хорошая, современная, обои, люстра, кровать деревянная  двуспальная с витыми ножками. Постель перестелила, достав из шифоньера выглаженный комплект белья. Принесла большой таз, ведро тёплой воды, полотенце, мыло.

– Обмойся немного. Я на кухне сполоснусь. Не люблю, когда от мужика потом пахнет. Да не стесняйся, не на блины пригласила – любить буду. Крепко буду любить. Накопила желания, невмоготу. Трясёт всю.

Минут через пять пришла.

Румяная, нежная кожа с влажным блеском. Ночная рубашка на голом теле.

Настя потушила люстру, включила ночник у кровати, скинула с себя последний покров, покрутилась, дала осмотреть ладное молодое тело, и подошла вплотную.

У меня мурашки по всему телу. Только что солдатика своего проверял – стоит, как часовой на посту, а как полотенце с меня сдёрнула – сразу спать удумал.

Женщина посмотрела на моего героя, прижалась голой кожей – словно обожгла. А меня в натопленном доме от холода трясёт.

– Настя, ты бы свет выключила. Неловко как-то.

– Ишь, застеснялся. Небось и не видел ни разу девичью наготу? Точно, малец ещё. Замерз? Давай под одеяло. Мигом согрею.

Прыгнули мы под одеяло с головой, вдова рот мой поцелуем запечатала,  ластиться.

Через минуту я от напряжения и избытка желания взмок. Хочется каждый кусочек ароматного тела исследовать, но руки не слушаются. Взяла тогда вдовушка процесс в свои руки: нежные, мягкие, до того ласковые.

– У тебя кожа, Антон, совсем детская, как у моего сыночка. Какой же ты милый. Это ничего, что огурец не стоит. Испугался. Видно не часто приходится с женской лаской встречаться. Сейчас я его расшевелю, не остановить после будет. Такое у всех случается.

– Извини, Настя.

– Не лежи, словно пленный или раненый. Целуй, пробуй на вкус, ласкай. Я вся для тебя. Мне уже хорошо. Вот, потрогай здесь, видишь, какая я мокрая. Как же с тобой хорошо. Совсем не такой, как мой муж. Он грубоватый был, взял меня первый раз силком. Я на него не в обиде, не век же в девках ходить. Сам видишь, у нас на северах с нормальными мужиками не густо. Всё больше сидельцы, после тюрьмы да с биографией.

Вскоре я частично робость пересилил. Ласкаю девчушку, будто всю жизнь этим занимался.

Увы, на этом всё и закончилось. Не получилось проникнуть в главную женскую тайну. Настя ни словом, ни жестом не выдала своей досады, всё твердила, какой я расчудесный и как со мной замечательно.

Утром накормила. Не переставая, целовала, рассыпала благодарности, приглашала чаще в гости заглядывать.

 Я же готов был сквозь землю провалиться.

Вечером пошёл к дружку своему, Валерке Карякину, поговорить о досадном проколе, не поминая, однако, о ком речь.

– Валер, скажи, что со мной не так – почему не получается с женщинами? У тебя с Райкой всё сразу получилось?

– Ты шибко не переживай. Косяки у каждого случаются. Скажи, ты сильно женщину хочешь?

– Очень сильно.

– Но боишься.

– Боюсь.

– Вот когда хотеть станешь сильнее, чем бояться, тогда всё и получится. Пока не дозрел. Может, не встретил пока ту самую, единственную. Любовь не только удовольствие – это серьёзный духовный труд и большая ответственность. Порой сам себя понять не в силах, когда вдвоём. Отношения с женщиной – целая, брат, наука. Не с постели начинать нужно: сперва влюбись, поухаживай, научись не получать, а дарить.

– Сказал тоже – влюбись. С удовольствием бы. Только где она, любимая моя? Не подросла ещё. Дождусь ли? Мне уже двадцать, а её всё не видать.

– Не беда. Твоя любовь мимо не пройдёт – сразу узнаешь. На востоке говорят: будет готов ученик – появится и учитель. Я вот, инженер-строитель, поэтому и пример приведу профессиональный: когда первый раз дом строишь – ночами не спишь. Как да что. Ночью во сне бодрствуешь, будто наяву всё делаешь. Сегодня, например, фундамент залили. И ты строишь во сне, как нужно, но ровно до того момента, на котором вчера закончили работу. Всё. Тупик. Дальше ни шагу. И так каждую ночь, пока всё не построишь.

После и во сне всё получается.

Я к чему: не торопи события. Сначала подготовка, планировка участка, потом опалубка, фундамент.

Ладно, не вникай. Я не про стройку, о любви тебе талдычу.

Всему своё время. Так ещё торкнет – ночами спать не будешь, голову напрочь снесёт, поэтом станешь…

Любовь!

Вот моя Раечка, например…

Короче, не заморачивайся, всё сам увидишь. Нельзя сначала построить дом, а потом возводить фундамент: развалится то творение.

Теоретически можно и так, но практически…

Правда, в реальной жизни и такое случается. Поэтому кругом женщины-одиночки, брошенки и безотцовщина. Тебе это надо?

Ты же нормальный мужик, правильный. Конечно, если нельзя, но очень хочется, то можно. Но я предпочитаю отношения по любви. Так надежней. И правильней.

Наверно хорошо, что ничего у тебя не вышло. Ангел-хранитель старается оградить от больших ошибок, которые потом невозможно исправить. А секс… это ещё не любовь, не главное.

Это скорее показатель и признак абсолютного доверия, ведь ты поручаешь себя до последней жилочки ответственности партнёра, которой, увы, может не оказаться.

Извини, что учу. Это моё личное мнение. Ты вправе поступать иначе, как угодно. Живём однажды.

В этом мире каждый за себя. Я своих ошибок наделал, слава богу, сумел вовремя отредактировать. У многих не получается до конца дней косяки исправить. Так и живут неприкаянно.

Если случается научиться на чужом опыте – не отказывайся. Силы сэкономишь, время и немного больше счастья приобретёшь. Живая душа – не полигон для испытаний, она чувствует, болит и страдает. Просто поверь.

– Но ведь все мужики…

– Заблуждаешься, не все… И потом: ты не школьник, я не сенсэй какой. Дальше сам. Но если что – заходи, потолкуем. У нас ведь страна Советов. У меня для тебя всегда парочка историй найдётся.

Разрешите с вами изменить

О главном я не умолчу —

Мне и на это хватит смелости:

Да, я хочу тебя, хочу!..

Но, знаешь, меньше, чем хотелось бы.

Владимир Вишневский

Генка сидит, молча, в обнимку со стаканом, в котором плескается прозрачная как слеза младенца огненная смесь, именуемая в народе водкой.

Противнейшая, скажу я вам штука и наихудшее средство для расслабления по причине ядовитого и очень агрессивного свойства искажать действительность. Опять же похмелье…

Удовольствия на копейку, зато отходняк такой, что лихорадка и грипп, в сравнении с ним просто игра в песочнице.

Генка задумался: пить или ну его?..

Однако, душа мается и успокоить её более нечем.

И чего, скажите на милость, эта самая сущность так разгулялась – покоя не даёт, который день подряд?

А дело в том, что Верочка, жена его ненаглядная и мать двоих детей, произведённых совместно, взбрыкнула очередной раз: ушла жить к подвернувшемуся по случаю кобелю, которого злосчастная судьба лишила здоровья и благополучия, а супруга, в силу природной жалости и извращённо усвоенного материнского инстинкта, его пожалела.

– Петенька  такой неудачник, судьба отняла у него всё. Только подумай: инфаркт у человека, сахарный диабет, давление жуткое, жена бросила, детишки знаться не хотят. Всё одно к одному, в итоге не жизнь, стихийное бедствие. Петюня без меня не выживет. Я ему просто необходима, как вода или воздух. Буду спасать.

– А о нас с детишками подумала? Кто нас от проблем и невзгод избавит, причиной которых в первую очередь ты со своей неразборчивой, инопланетной  жалостью? Это что же получается: жену отдай дяде, а сам иди к б***и?

Не пойму я тебя, Верочка. Вроде хороший ты человек, душевный, с тонкой чувствительностью, а ведёшься на коварный призыв субъекта, нагло втирающего тебе байку про незаслуженные беды и несчастья. Он ведь лень свою, нравственную нищету и физическое тщедушие как заслугу, благородство и бескорыстность преподносит, вызывая у тебя приступ необъяснимой альтруистической жертвенности.

Ты пытаешься отдать всё, а взамен? В качестве возмещения, они вручают тебе себя любимого, только и всего. Со всеми необъятными заморочками, между прочим заслуженными. Ведь кроме геморроя, эти господа ничем более не обременены: ни состоянием, ни семьёй, ни умом, ни благородством. Что у твоих подопечных есть, кроме болезней и потребностей? Да, ничего.

– Всё ты правильно говоришь, Геночка. Всё так. Наверно. Не знаю. Не всё так просто. Ты не можешь войти в его положение, а я могу. Несчастный он, неприкаянный, больной… нуждается во мне, как младенец в мамке. Не выжить ему одному. А тут я… чем смогу, тем и помогу. Люблю его, опять же.

– А меня, детей, дом свой, наконец, судьбу свою беспокойную и неустроенную, любишь? Что за гормоны такие покоя тебе не дают, влюбляться заставляют в каждого встречного и поперечного, кому хуже, чем тебе, у кого ни за душой, ни в сердце ничего – гниль, пустота.

– Да как же это пустота, если человек любить умеет. У него тело больное, а душа чистая, здоровая. За то и страдает бедолага, что сердцем светел. Души он во мне не чает, боготворит, обещает век на руках носить.

– Да тебя ли он любит, дурёха? Скорее сиськи твои налитые, фигурку точёную, да глаза цвета спелого гречишного меда – всего того, чего лишён в силу пребывания в закрытом медицинском учреждении, где ты укольчики  делаешь и горшки за ним выносишь.

А ещё ненаглядный твой вожделеет к заветному кусочку сладкого пирожка, какой скрывается под подолом белого больничного халата. Всё просто и ясно: секс ему нужен: бесплатный, безопасный, по причине принадлежности тебя к штатному медицинскому персоналу, да положительные эмоции для скорейшего выздоровления. И всё. И никакой любви. Голая меркантильность, грубый расчёт.

– А если и так… он ведь ответить тебе не может, значит, говорить о нём вольно можно, что угодно. Но это нехорошо. Ты ведь не такой. Пошла я, с ним жить буду. Не отговаривай. Да, а тебя я очень люблю. И детишек. Скажешь им, что мамка в командировке  или ещё чего, сам знаешь.

– Они уже не такие маленькие, как прежде. Сами всё поймут. А тебе ещё раз скажу – глупая ты и беспринципная. Сама не ведаешь, что на что меняешь. Этому орку внутренний твой мир побоку, он приспособленец, ловелас и банальный альфонс. Более удобную бабёшку найдёт, как только на ноги встанет, и выбросит тебя из своей никчёмной жизни, как грязную использованную тряпку, помяни моё слово.

– Прощай, Геночка! И зла на меня не копи. Ты всё равно самый лучший. Если бы не ты…

– Тогда что тебя в это пекло гонит? Это выгодный обмен, купля-продажа?

– Это, жизнь. Моя жизнь. Просто она такая.

Генка поднял стакан, посмотрел его на просвет невидящими глазами и опрокинул в рот, не чувствуя вкуса или горечи, как родниковую воду.

Закуска в рот не лезет: почему, ну почему, он такой безвольный? Что заставляло прежде и теперь вынуждает его мириться с её ненормальностью? Нужно, с психиатром посоветоваться: вдруг, это болезнь или мания? Может, лечить  нужно… Не догоняет Генка, как человек может быть настолько беспринципным, просто никак.

Какая у них была любовь: проникновенная, нежная, бескрайняя – не чувства, музыка.

Насмотреться на Верочку не мог, а она на него. Облизывали друг дружку как леденец, смаковали тактильные ощущения, незнакомые дразнящие запахи, сладкий,  незабываемый  вкус поцелуя длиной в час, а то и больше.

С ума ведь сходили, от влечения и привязанности одновременно, до истомы, до изнеможения.

Когда однажды дело дошло до эротики, а позднее и секса – улетали в иные галактики, часами и днями не были в состоянии вернуться на грешную Землю. Первый раз в первый класс – всегда незабываемо.

Верочка была бесподобна и по-настоящему великолепна. У них напрочь отсутствовал практический опыт, который добывали совместными стараниями  посредством проб и ошибок, методом  научного, так сказать тыка.

Неподготовленный физиологически организм тогда атаковали превосходящие силы гормонов, вызывая реакцию, как на боевые отравляющие вещества, поражающие одновременно сердце, мозг и нервную систему, парализующие сопротивление сторон.

Каждое прикосновение вызывало эйфорию, сходную с наркотической: соперничать с этой напастью не только невозможно, но и не хотелось.

Кому придёт в голову выбрасывать крылья и перестать летать, если природа наделила  этой уникальной способностью?

Только  ненормальный может отказаться от лучшего из того, что может предложить жизнь.

Конечно, деликатесы предпочтительно не жрать, а смаковать, но когда на тарелке лежит изысканная сладость, просто невозможно удержаться от лишней конфетки.

Разгоряченное тело, минуя мозг, торопится отведать новую, такую соблазнительную, хоть и лишнюю, порцию вкуснятины: пусть уж потом будет хуже, но сейчас мы съедим всё.

Эротическое блюдо  не заканчивалось, сколько  ни черпай, как в любой истории со счастливым концом, как в сказке про чудесную меленку.

Завершение одного круга блаженства оборачивалось началом следующего, источником новых и новых наслаждений, разнообразию которых нет числа. Да и кто считал эту прибывающую наличность, поступающую в совокупности, которую Верочка вечно путала со словом совокупление, что вызывало неудержимый смех у Генки и неугасимый приступ железной эрекции.

Всё это было. Если подумать, то и не столь давно – меньше десяти лет назад. А словно целая вечность прошла.

Жили-жили, душа в душу, и на тебе… сюрприз. Так ведь не первый уже. Сколько их было. С тех пор, как Верочку перевели из детского отделения в хирургию всё и началось. Почти сразу.

Верочкина чувствительность изначально была запредельной: бывало, да не раз, когда от поцелуя у неё обносило голову, объятия заканчивались глубоким обмороком. Это совсем не мешало ей бросаться в омут эротических грёз с головой, причём она противник постепенности: хочешь удовольствия – прыгай сразу, окунайся, не думай о последствиях.

Она и не думала никогда, этим занимался Генка, исправляя раз за разом её прыжки налево.

Очередной мужичонка, которого она с любовью и лаской выхаживала в клинике, прикипал к ней, избавительнице, и сулил манну небесную, забывая, что крупу для этой каши купить не на что: банкрот.

И не оттого у него нет сил и здоровья, что растратил на альтруизм, а лишь по причине уязвлённого самолюбия, плутовства и безмерной величины закостеневшего эгоизма. Всё себе, для себя.

И Верочку он использует точно так же, привязав не любовью, а потребностями: как же – болен безнадёжно, покинут всеми, из последних сил борется с несправедливостью Вселенной.

Нужно срочно спасать.

Ну, так брось ему спасательный круг – заставь лечиться, проводи аккуратно и своевременно процедуры. Дальше сам.

Так нет, эти пациенты любят, когда всё делают за них: ухаживают, страдают, содержат, а в качестве награды за отзывчивость и чуткость, предлагают они убогий немощный секс, цена которому три копейки в базарный день.

Что ещё может быть у истаскавшегося в поисках лучшей доли слабохарактерного мужичка, вечного любителя сладкого?

А ведь хочет иметь всё: всё сразу, всё сразу сейчас, всё сразу сейчас даром, да ещё с наваром в виде безвозмездного, можно сказать премиального, интима.

Верочка воспринимает эти эротические упражнения как соску для грудного младенца: чтобы не плакал, а ещё лучше, пусть поёт и улюлюкает, да бока на мягком диванчике пролёживает.

Спасительница тем временем деньжат на жизнь ему заработает. И не важно, насколько ей тяжело.

Придя домой, Вера спокойно выслушает претензии, отчего так  долго её не было, не загуляла ли?  В клювике  маловато добычи принесла: значит, старается плохо, а раз так – сегодня останется без сладкого, да и разговаривать в таком разе с ней ни к чему.

Но это отговорки, причина иная – полное отсутствие потенции, влечения и энергии: поиграл мужичок в любовь и семейственность, пока сил хватало, и приплыл на старое место, откуда предыдущая его супружница попросила отчалить, по той же самой причине – лень, духовная и физическая, самолюбование и эгоизм.

О Верочке не думать Генка не в силах. Он даже сейчас не может произнести её имя иначе как  уменьшительно и ласково, потому, что любит безмерно.

Даже такую.

И тоскует, и ждёт…

Ждёт, когда Верочка раскусит очередного Серёжу, Петюню, Ашота, Гиви или Арнольда, изживёт свою неуёмную страсть к спасательным операциям.

Ведь этого добра ей в полной мере, можно сказать за глаза, хватает  за операционным столом, где борьба, причём реальная, а не выдуманная, длится часами.

Там она действительно спасает.

Страдания и лирика по полуживым потасканным персонажам условно мужского пола – иллюзии и выдумка утомлённого, воспалённого воображением женского мозга.

Ну как она этого не поймет? Всё ведь у них хорошо: дом полная чаша, любовь и благоденствие.

Было.

Алкоголь никак не берёт: так бывает.

Утром он обязательно почувствует опустошённость, апатию и слабость, заодно головокружение и тошноту.

Хоть бы на время убежать от происходящего, спрятаться, словно страус, в эйфорию пьяного состояния.

Верочка!

Генка всегда много работал: вечные и бесконечные подработки позволяли семье не то что не бедствовать, жить достаточно обеспеченно.

Он старался в меру сил и возможностей: подрабатывал на овощной базе, на товарной станции, грузил мешками с  цементом вагоны, таскал на листопрокатном заводе металлические болванки, копал траншеи и фундаменты. Успевал везде, где требовались рабочие руки и не спрашивали трудовую книжку.

Таких мест было не много, он освоил почти все.

Попасть на подработки не просто, там везде стабильный специфический контингент: разухабистые мужики с прошлым. Это персонажи, изукрашенные синими наколками, пьющие напропалую, если нет выгодного наряда и таскающие в подсобки дам лёгкого поведения, которые работу свою любят беззаветно, не отказывают даже при безденежье клиентов – дают в долг.

Дамы нисколько не стесняются дарить интим в антисанитарных условиях на виду у всех: охают, стонут и подмахивают, не прячась, пока прочие мужички пьют горькую, играют в карты и ждут своей очереди.

Генку от одного их вида с души воротит, хотя иногда встречаются вполне свежие экземпляры, которые пока стесняются своего нелёгкого бизнеса и одаривают не всех – с выбором. Но и они в его понимании лишь инструмент низменного удовлетворения похоти.

Верочка  совсем не такая. Генка даже мысленно не мог себе позволить сравнения её с этими падшими женщинами.

Да, она однозначно спала со всеми этими Петрами и Павлами, однако единственно из-за того, что считала секс неотъемлемым правом мужчины, с которым она живёт и ещё необходимой потребностью в разрядке, по причине отсутствия которой многие неудовлетворённые мужчины очень часто попадают под нож хирурга.

Таких  страдальцев, которых оперируют пачками, Верочка видит ежедневно, а причина банальная: женщина "не даёт".

Ясно, что чаще случается наоборот, когда мужики сачкуют, порой не только от лени, а утомившись в объятиях альтернативной пассии.

Это не про неё. Вера здоровье каждого своего мужчины блюдёт неизменно, старается в меру своих способностей, коими природа не обделила.

Одноразовый секс не для Генки. Да и не получится у него без любви. Уж это он точно знает.

Гена довольно рано почувствовал себя созревшим юношей: сначала у него набухла и заболела молочная железа. До этого он и не знал, что такое может быть. Пришлось испытать неудобство и боль. Вскоре после этого он  проснулся среди ночи в поту с неясными, но отчетливыми ощущениями эйфории и счастья, обнаружив на простыне липкую субстанцию с резким запахом.

Конечно, мальчик испугался, одновременно озадачился вопросом: если я сделал что-то плохое, почему мне так хорошо?

Он точно помнил, что снилась девочка, хотя видел лишь размытый неясный силуэт, но знал точно, что это именно девочка, причём красивая. Она сделала что-то, отчего Генке сталоприятно, сердце наполнилось кровью, мозг лучезарными эмоциями непреодолимой радости.

Именно тогда он и проснулся. Испачканная простыня заставила стыдиться, а испытанные эмоции – мечтать о повторении.

Гена после этого подолгу не мог заснуть – пытался вернуть видение, которое неизменно приходило, но неожиданно, внезапно, не давая возможности продлить удовольствие.

Он боялся, что мама будет ругать, пытался спрятать следы ночного “преступления”.

Мама внимательно на него смотрела, обнаружив улики, гладила по голове, – когда же ты успел вырасти?

И ничего в укор.

Значит, с ним всё в порядке. Надо бы спросить у друзей.

Те подтвердили, что с ними происходит то же самое, что такие ощущения можно вызвать самому, причём белым днем. Похвастались своими способностями.

Первая любовь случилась у него в пятнадцать лет с девочкой из параллельного класса.

В этом возрасте все мальчишки – щуплые голенастые скелеты, а девочки уже имеют вполне различимые женские формы с округлившейся попой и бугорками груди. Естественно, Генка засматривался, то на одну, то на другую, иногда на многих сразу и мечтал.

О чём, он и сам не понимал, не имея на этот счёт никакой информации, но непременно о любви: ведь о ней бредят и грезят все мальчишки.

Девочка подошла к нему сама.

– Ты на меня так смотришь, словно влюбился.

– Ну что ты, я просто…

– Не притворяйся. Ты тоже ничего. Понесёшь портфель. У меня он сегодня тяжёлый. Я Таня.

– Знаю.

– Чего ты знаешь? Ничего ты не знаешь. Мальчишки, только притворяются, что знают девочек, а на самом деле выдумывают, мне мама сказала. И всегда говорят, что влюбились, а сами только целоваться хотят. Ты тоже хочешь. Я знаю.

– Не умею целоваться. Я ещё ни с кем из девчонок не дружил. Меня Гена зовут. А портфель твой совсем не тяжелый, ты это специально выдумала, чтобы познакомиться. Но я его всё равно понесу. Ты на самом деле мне нравишься. Мне много кто из девчонок нравится, а я никому. Ты первая на меня внимание обратила. Давай попробуем  влюбиться?

– Ты ведь даже целоваться не умеешь, а туда же – влюбляться собрался. Мы даже на свидании с тобой не были.

– Давай будем.

– Чего ты будешь? На свидании букеты нужно дарить, слова всякие говорить: про глаза, губы там, что самая красивая. Только потом целоваться, если девушка позволит.

– Ты же сама ко мне подошла. На букет у меня денег нет, а за то, что несу портфель, ты меня должна целовать. Три раза.

– Вот ты какой! А я ещё в тебя влюбиться хотела. Отдавай сюда портфель и проваливай. Ладно… так и быть, поцелую. Один раз. Вдруг мне не понравится. Хотя, девчонки говорили, что это ужас как приятно. И щёкотно. Уговорил. Только не здесь, а то потом дразниться будут: тили-тили тесто, жених и невеста.

Понравилось: целовались долго, помногу, самозабвенно и сосредоточенно, азартно дегустируя каждый вкус.

С Таней Генка дружил два года. Скорее это была дружба, совсем не любовь: сердце как рассказывали друзья, из груди не выпрыгивало, а расставались после прогулок быстро и без сопливых сантиментов.

В семнадцать лет Таня влюбилась всерьёз. Но не в Генку.

Было бурное объяснение, последний поцелуй и продолжительные слёзы на плече друг у друга: успели привыкнуть к общению, расставаться было не просто.

Следующий сеанс любви случился по окончании школы. Эта были стремительные, шальные чувства ожидающих чуда подростков.

Только волшебства не произошло: девочка поступила в институт, где встретила пару из другой социальной страты. С ним и связала свою судьбу, оставив на память тонкий аромат возбуждённого, но так и не познанного женского тела, которое влекло и манило, но так и не дождалось никаких эротических действий.

Гена и в тот раз остался наивным юношей.

Верочка стала единственной женщиной, с которой он просто не мог не иметь секс.

Она с первого взгляда засела в его сердце занозой, поразив воображение и чувства, вытащив на поверхность  всё самое нежное и доброе.

Рассмотреть детально и описать внешность девушки он не мог по причине крайней стеснительности. Как только Верочка поднимала свои пушистые реснички, Гена опускал восторженный взор и начинал ковырять землю носком ботинка.

С первого дня он понял, даже почувствовал, что эта девушка создана для него.

Им не было нужды спрашивать о желаниях друг друга, договариваться – всё происходило само собой, словно по велению загадочной сущности, знающий о них и их отношениях каждую мелочь.

Если Генка задумывал её поцеловать, Верочка тут же протягивала  пухленькие яркие губки, свёрнутые в трубочку, позволяла шевелить языком во рту.

Стоило ему представить в воображении спелые холмики соблазнительной и совсем неизведанной вселенной её упругого бюста, как Верочка брала его руку и направляла за пазуху, где моментально наливались спелые ягодки сосков, рождая у него внутренние вибрации, вызывающие прилив крови и биение сердца.

У Генки, взбудораженного прикосновением, запирало дыхание и выключалось сознание.

Верочка многозначительно смотрела  ему в глаза, осторожно дотрагивалась до вздыбленной плоти, улыбнувшись, предлагала пойти к одному из них в гости, чтобы продолжить изучение географии, а заодно и анатомии, ведь училась она в медицинском техникуме и кое-что уже знала.

Генка не сопротивлялся, предоставив Верочке безраздельное право первенства.  Принятие серьёзных решений, касаемо отношений и занятий, тоже делегировал ей. Верочка не спорила, соглашаясь с любым мнением любимого, когда оно было.

Если есть в жизни совершенство, то это его Верочка. Генка не видел в ней ни единого изъяна.

Девочка  со всех сторон выглядела прекрасно: жемчужной белизны зубки, коралловая яркость пухленьких губ, точёный стан, высокая упругая грудь.

А бархатистая, детской нежности кожа, густая копна каштановых волос, блестящих и пушистых, тоненькие пальчики с миниатюрными ноготками, удивительной яркости глаза…

С глазами он никак не мог разобраться: они постоянно меняли цвет, от карего до медово-жёлтого.

Улыбка, никогда не сходящая с прелестного юного лица, доброта и щедрость, заботливость, покладистость. Кто ещё мог похвастаться такой подружкой?

На  Генку она всегда смотрела восторженно, с желанием, предлагала себя прямо сейчас, без промедления.

Юноша всегда хотел быть с ней, обладать, причём везде и постоянно.

Иногда избыток желания даже напрягал, поскольку такая озабоченность не давала более ни на чём сосредоточиться и частенько выпирала видимой частью прямиком на глазах у случайных зрителей.

Это была именно та любовь, о которой он мечтал. Всюду они были вместе, расставались лишь на сон и учебу.

Вот закончат учиться, думал Генка, и непременно поженятся.

Так и вышло. В счастье и довольстве прожили  пять лет. За это время народились дочка и сын.

Генка боготворил свою Верочку и всерьёз был готов целовать песок, по которому та ходила”. И она любила своего ненаглядного в ответ, делая для семьи всё возможное: выучилась шить, готовить деликатесы и дежурные блюда, дом всегда в чистоте, дети ухоженные.

Ей тоже повезло с суженым: муж деловит, работоспособен, заботлив, всегда наготове и безотказен как автомат Калашникова.

Счастье и благоденствие оборвались неожиданно. Верочку перевели из детского отделения больницы в хирургию, не простой сестрой, операционной.

Она летала на крыльях, восхищалась врачами, училась мастерству в своём нелёгком, но нужном деле, а затем "сломалась".

– Извини! Он без меня не выживет. Я ему нужна.

И ушла. Приходила домой, дети-то ещё маленькие, чтобы приготовить, постирать, погладить и уходила… обратно к нему.

Это было невыносимо. Генка уговаривал  вернуться. Жена была непреклонна.

– Верочка, ты с ним спишь?

– Конечно, Гена, он же мужчина.

– А я кто?

– Если ты так сильно нуждаешься в женщине, я готова уступить. Ты мне дорог, я беспокоюсь о твоём здоровье, но не думай, что это будет постоянно. Лучше, если найдёшь мне замену, по крайней мере, хотя бы временную.

– Но мне не нужен никто другой. Ты же знаешь – я никогда ни с кем тебе не изменял.

– Знаю. Поэтому люблю и уважаю. Ты лучший. Но Петенька без меня пропадёт. Он, человек-авария. У меня мало времени. Петя ждёт. Мне раздеваться?

– Да! То есть, нет. Я не могу… после него… вместе с ним. Это получается какая-то оргия извращенцев или вообще непонятно что. Ты считаешь меня мужчиной лёгкого поведения?

– Не валяй дурака. Это же в медицинских целях. И позволяй себе, пожалуйста, иногда, интим на стороне. Это в наше время вполне нормально. Сейчас с этим вопросом стало проще. Все понимают, потому, что век информации, а воздерживаться  мужчинам вредно.

– Ты так считаешь? Значит то, что между нами происходит – медицинская норма?

– Ну, не совсем так. Я не позволяю себе лёгкое поведение, поэтому честно призналась и ушла, чтобы не смущать тебя изменой или чем-то ещё.

– Извини, Верочка, но мне приходится произносить неприличные вещи: значит, получается, что ты не б****ь, а сестра милосердия?

– Не пытайся меня обидеть. Мне нечем тебе возразить. Со стороны так оно и выглядит, но ведь ты знаешь, что я всегда была исключительно честной. Могу заверить – нисколько не изменилась и люблю тебя по-прежнему. Спрашиваю последний раз – мне раздеваться?

– Пожалуй, да… но ты меня всё равно не убедила. Просто, хочу я тебя намного сильнее, чем презираю. Хотя, о чём я говорю? Какое презрение – обида, негодование, чувство утери чего-то самого важного в жизни. Видишь, до чего ты меня довела: я уже готов разделить тебя с убогим бездельником, укравшим у меня настоящее и будущее.

Верочка, посмотрела на Генку возбуждённо-медовыми, оленьими глазами, наполненными до края желанием и любовью. Супруги без промедления приступили к бурному соитию.

Да, они так и оставались мужем и женой.

Оргазмы следовали один за другим, неистовая энергия, казалось, не тратилась, а прибывала.

Неожиданно, в самый неподходящий момент, Верочка посмотрела на часы и спокойно произнесла, – Извини, Геночка, мне пора. Завтра увидимся.

– И завтра, тоже?

– Я же предупредила, что это одноразовая медицинская услуга. Ты же не думаешь на самом деле, что я б****ь?

Генка заплакал. Горько, навзрыд.

Это стало невыносимым.

Но изменить что-либо он не способен.

Может плюнуть на всё, выпороть глупую непокорную женщину, по-настоящему, солдатским ремнем, до крови, чтобы отбить охоту шляться по чужим мужикам?

Нет, не может он обидеть свою Верочку. Хочется, чтобы она передумала и вернулась сама. Ведь какой чувственный только что у них получился секс, даже лучше, чем прежде.

Вернулась Верочка столь же неожиданно, как и ушла.

– Надеюсь, ты меня примешь? Я возвратилась к тебе и детям, потому, что миссию свою выполнила. Он мне изменил. Я застала этого засранца в нашей с ним постели с другой женщиной, довольно молодой и привлекательной. Выходит, выздоровел, ему больше не нужна поддержка. Теперь я за него спокойна.

Генкиной радости не было предела: Верочка вернулась. Счастье-то, какое.

Началась прежняя размеренная жизнь.

Очень ненадолго.

Через несколько месяцев она вЫходила, вернув с того света, ещё одного неудачника, затем ещё и ещё.

Каждого из них она брала под опеку, оставляя мужа и детей. И всех без исключения “любила”.

Генка выкушал последнюю каплю прозрачной огненной влаги, задумался ещё раз и произнёс, – а пошло оно все! Пора меняться. Завтра, да, прямо завтра, просплюсь, побреюсь и пойду изменять. С первой встречной, если даст. Ха-ха! А куда она денется с подводной лодки. Или я не сокол?

Проспав до обеда, Гена встал, побрился, побрызгался одеколоном, надел свой лучший костюм, впрочем, он у него единственный, и побрёл на охоту.

Первую встречную, в принципе, не очень хотелось. Как назло на глаза попадались дамы или не его возраста, или совсем не в его вкусе.

Неожиданно, на самом-то деле в результате поиска, появилась она, та самая, которую искал: девушка стояла невдалеке от автобусной остановки с потерянным, чрезвычайно грустным и явно расстроенным лицом.

Не смотря на печальное настроение дамы, Генка оценил её привлекательность выше четырёх баллов, но слегка ниже пяти. Осмотрел придирчиво, довольно цокнул языком и решительно двинулся к ней.

– Девушка, у меня серьёзная проблема. Мне изменила жена. Представляете, с каким-то странным субъектом. У него даже имя ненормальное – Ашот. Вы не могли бы помочь мне отомстить вероломной женщине методом измены?

Девушка смерила Гену странно-заинтересованным, изучающим взглядом.

Улыбка неожиданно озарила её лицо. Девушка засмеялась  и произнесла, – с превеликим удовольствием. Представляете, а Ашот, кто знает, может быть тот же самый, изменил мне.

Я стояла и думала, что бы такое предпринять, чтобы этому козлу насолить. Значит, мы будем квиты. А–ха-ха! Вы меня удивили. Никогда ещё мне не было так легко примириться с гнусным предательством. Ну что, для начала в кафе? Нужно хотя бы познакомиться.

– Вы считаете это тот самый Ашот?

– Да какая, в сущности, разница, если мы с вами выяснили, что все Ашоты – подлецы. Мы им покажем, как изменять приличным людям. Так изменим, что чертям тошно будет.

Генка и Ларисой, так звали спутницу, весело и беззаботно, под ручку и со смехом пошли мстить.

Похоже, мир совсем перевернулся, если это стало так просто, пожалуй, проще, чем сходить с друзьями в кино.

По дороге Лариса рассказала анекдот в тему: девушка эмоционально и очень темпераментно объясняет своей подруге ссору со своим бойфрендом, – битый час объясняю своему идиоту, что не изменяю ему, а он, скотина, уперся рогами и не верит…

Генка, выслушал и задумался всерьез: а пусть Верка живёт с этими духовными  инвалидами. Больше на выстрел не подпущу. Я не изменяю, просто пытаюсь измениться. Сколько можно  пить стадом из одной посуды? Вера, конечно, единственная, но не одна. Сколько можно болеть? Пора, пора, принять  таблетку от зависимости, вылечиться и жить дальше.

Позднее он клял себя, свой характер, болезненную привязанность и вскакивал от каждого незнакомого шороха в подъезде, надеясь, что в дверь постучится Верочка.

Дегустация измены

Я ненавижу и люблю,

Злюсь на тебя, но так скучаю!

Я об одном тебя молю  —

Уйди! Но, тут же, возвращаю…

Наталья Гарбуз

Может показаться удивительным, но любовь невозможно убить сразу, одним выстрелом в упор. Даже смертельно раненная, она властвует над разумом довольно долго, заставляет страдать и ненавидеть любя.

Странная композиция, не правда ли? Непримиримые, противоречивые  чувства сочетаются в подвижных пропорциях, вытесняют и дополняют друг друга, создают жуткий эмоциональный коктейль, заставляющий делать глупости.

Мы с Лизой всё ещё в разводе, хотя так и живём вместе: нет у нас возможности разбежаться по разным углам. Мы по-прежнему снимаем один малюсенький флигель на двоих, потому, что иные варианты исключены по ряду причин, в том числе по материальным соображениям и оттого, что не хотим огласки развода.

Я немного успокоился после неожиданной и наглой Лизкиной измены. Не то, чтобы простил или смирился, просто выстроил новую, несколько отстранённую модель поведения, без сюсюканья, потакания прихотям, с минимумом совместно проводимого времени.

Иногда, правда, приходится ходить вдвоём в гости и к себе людей приглашать, но это только для видимости. Мы ведь решили никого в наши семейные проблемы не посвящать. Впрочем, какие они семейные, если мы официально развелись и документ об этом лежит в папке с документами.

У меня появилось свободное время и личные дела: спорт по утрам, иногда вечером, парная баня в пятницу и время от времени встречи с девушкой. Почему бы и нет? Я ведь не монах, а Лизку поучить нужно.

– Пусть знает кошка, чьё мясо съела, пусть видит, что измена, это больно,–  опрометчиво, самонадеянно решил я, завязав в отместку бывшей жене интрижку.

Иногда я специально злю Лизу, исключительно из мстительной вредности: уйду из дома, когда она приходит с работы и гуляю просто так, скорее накручивая себя этими поступками, чем уязвляя её самолюбие.

На самом деле я представления не имею о том, что эта женщина чувствует и переживает  ли вообще. Внешне Лиза расстроена и озабочена, но зная её коварный и изобретательный характер по внешним признакам судить о душевном состоянии невозможно.

Вчера на выходной день напросились к нам в гости подружка с Лизкиной работы со своим мужем. Отказать не вышло, договорённость об этом визите висела с самой весны. Тянуть дальше, отказывать –  неудобно.

Приходится готовить праздничный обед, хотя нет для этого серьёзного повода. Согласитесь, что делать что-либо против воли, без настроения – насилие.

С утра сбегал на рынок – купил овощей, фрукты, мясо. Лизка салаты готовит, я – шашлык.

У хозяев стационарный мангал во дворе, живём-то на съёмной жилплощади. Дров я заранее натаскал, ещё до развода. Для настоящего праздника предполагался совсем другой повод.

Мясо уже почти готово, но Оля с Кириллом всё не приходят. Обидно будет, если мясо пережарится или вовсе остынет. Всё хорошо, что происходит своевременно и правильно, а так…

Шашлык должен быть немного недожаренным и предельно сочным, к нему подаётся обязательное блюдо свежей зелени и помидоры. Без помидоров нельзя – в них вся суть. Но это моё личное мнение.

Начинаю нервничать. Не люблю необязательных людей, плюющих на договорённости. Ну да ничего, буду готовиться дальше, словно всё идёт по плану.

Достаю из холодильника трехлитровую банку свежего холодного пива. Наливаю стаканчик и выпиваю залпом, чтобы поднять настроение. Пиво божественное. Лучшего, чем делают на местной пивоварне, нигде не пробовал.

Выпил, в животе зажгло, в голове заиграло – вроде и жизнь налаживается. Верно, ведь сказано: живёшь – хочется выпить, выпил – хочется жить.

Тут и гости подоспели.

Ну что же, спектакль начинается.

Стол готов, всё с пылу с жара…

Обнялись слегка для порядка, обменялись любезностями, уселись за стол.

Сразу по рюмашке хлопнули, потом ещё, закусили.

После третьего тоста общение наладилось.

Как из рога изобилия посыпались истории, анекдоты.

Жизнь, даже если судьба направила события по бездорожью, неплохая штука. Можно и в разводе весело, со вкусом проводить время, даром, что факт прекращения семейных отношений по обоюдному договору скрывать приходится.

Чуть позже завели проигрыватель. Наверно этого делать не нужно было. Ведь с него начинались наши с Лизой серьёзные отношения, от которых на сегодня почти ничего не осталось, одна видимость.

Сразу вспомнил конфетно-букетный период. Вот то была жизнь. Но былое не вернуть, только вспоминать можно. Жаль.

Зазвучала популярная танцевальная мелодия. Лизка Кирилла пригласила. Крутятся, делают вид, что танцуют. То ли шейк изображают, то ли твист – не поймёшь. Всё сразу. Одним словом деревенское танго в исполнении двух бегемотов.

Когда медленная музыка заиграла, Оля пригласила меня: алкоголь вызывает желание подвигаться.

Я не танцор, но  отказывать неудобно. Умею лишь прижиматься, ноги слегка оттоптать, любезностей в ушко напеть, а чтобы всерьёз, это развлечение не для меня.

Обнял я девушку за талию: тонюсенькую, упругую, податливую, начал двигаться. Честно скажу – понравилось. С такой партнёршей танцором не нужно быть, ноги сами узоры рисуют. Что-то в ней заставляло подчиниться мелодии и ритму.

Немного погодя забыл я про пасмурное настроение, прижался теснее, вторую руку на Олино плечо положил. Жизнь заиграла радужными красками, словно в прошлое вернулся. Тогда мы страстно любили танцевать, могли с Лизой целый выходной день провести, слившись в ритмичном экстазе.

Поймав эйфорию, я невольно оглянулся на другую парочку.

Кирилл с закрытыми от  удовольствия глазами, подстроившись под  маленький рост партнёрши, страстно обжимал Лизку, совершенно забыв, что рядом её муж и его жена.

Они больше походили на влюблённых, чем на случайную танцевальную пару.

Лиза явно млела от удовольствия, позволив Кириллу намного больше, чем требуют приличия.

Они шёпотом шушукаются: хи-хи, ха-ха и крутятся, забыв про наше присутствие. Правая рука Кирилла делает волшебные пассы несколько ниже Лизкиной спины, левая прижимает её голову, губы гуляют от ложбинки ключицы по нежной шее до самого уха.

Пятачок для танцев во флигеле малюсенький, дай бог метра четыре квадратных: дыхание танцующих отчётливо слышно, а слов не разберёшь.

Мне-то и ни к чему, у нас с Лизой договор о приемлемых отношениях, мы уже не пара, а Олю любопытство одолевает. Она ещё никогда не видела своего супруга в таком тесном контакте.

Впрочем, я чувствую и её желание прижаться теснее.

Спиртное расслабляет, выключая частично тормоза: робость проходит, а страсть одолевает. Короче, диссонанс, разбалансировка: и хочется и колется и мама не велит.

А чего хочется-то? Да просто иного испробовать, слегка рискнуть, поиграть на запретной территории, испытать новые, неизведанные эмоции. Так действует адреналин или что-то ещё, что заставляет изменять.

Посмотрел я на эту канитель и решил предложить то, о чём иногда думал, но никогда не решался озвучить. Теперь ведь мне всё можно: я парень холостой, неженатый.

– А что, если мы в измену сыграем? Как вам такая затея? –  Предложил я.

– Ты чего, Антоха, крышей поехал? Какая измена? Мы же все семейные, – возразила Оля.

– Во-во. Именно в этом и дело. Живём, как в тюрьме, варимся в собственном соку и ни хрена больше не видим. Как вы думаете, что будет, если вам изменят, или вы измените? То-то и оно. Ладно, моё дело предложить – ваше отказаться. Забыли и забили. Ничего я не предлагал. Это так, проверка на вшивость.

Я отчётливо понимал, что эта непристойная идея – провокация, потому, что такое предложение похоже на пенальти в ворота без защитника: игроки подогреты алкоголем и близостью, скорее всего сами грезили чём-то подобном.

Несколько секунд тишины прервал Кирилл, –  как это, в измену? Вроде как в бутылочку? На кого горлышко укажет, тот и целует?

– Я же сказал, забудьте. Пошутил я. Мало ли какие идиотские мысли приходят иногда в голову.

– Тоже мне шуточки… Ты на что нас всех толкаешь? И вообще… мы же договорились,  – сверкая изумрудным взором, недовольно буркнула Лизка.

– О чем ты, милая? Я просто игру предложил. Не предательство, а обыкновенное взрослое развлечение. Мы же время проводим, так почему бы не испытать свою преданность и верность. В шутку, с юмором. Мы ведь живём не в аквариуме, постоянно сталкиваемся с ситуациями, которые ставят нас перед выбором: что для нас важнее – любовь, верность, постоянство, честность или же предательство, блуд, измена. Человек, существо общественное, в одиночестве засыхает, хиреет и гибнет. А раз ты не один – значит, плаваешь в море соблазнов. Вот вы, Кирилл, сколько вместе живете?

– Пять лет. Скоро шесть.

– Разве ты никого за это время не встречал? Я имею в виду девушку, женщину, которая тебе понравилась и с которой бы ты с удовольствием… ну, скажем, обнял бы, поцеловал в ушко, как сейчас Лизку мою.

Кирилл посмотрел на жену, покраснел. В воздухе слегка запахло серой.

– Разве никаких фантазий у тебя не было? Соблазнов, искушений, наваждений, плотских желаний? Разве никогда в своих фантазиях не раздевал ты приглянувшихся красоток? То-то и оно, что раздевал. И не только. Так уж устроен человек.

Лиза до хруста сжала кулаки, пытается прожечь меня взглядом насквозь, но меня понесло, тормоза лопнули. Делаю вид, что не замечаю её негодования.

– Но ведь мы с этими соблазнами как-то живём, справляемся, не изменяем супругам. Годами, десятилетиями храним верность. Есть пары, что до смерти  счастливо живут. Как же мы обходимся без измен, чего это нам стоит? Я и предложил создать подобную ситуацию намеренно, попробовать, играя, найти из неё выход: каждый свой, в меру своей испорченности, силы фантазий, стойкости и моральных принципов.

– Антон, – едва справляясь с набегающими слезами, возразила Лиза, – это нечестно.

– Да ладно. Это я так. Не берите в голову, по мере возможности лучше берите между ног… Шутка. Чего так напряглись? Нет – так нет. Давайте иначе время проводить. Сейчас ещё по рюмашке и меняемся партнёршами, а то получается неловко: я на тебя, Кирилл, свою ненаглядную сплавил, а твоя любимая с каким-то посторонним субъектом трётся. Непорядок. Каждый должен выгуливать свою половинку. Или я неправ?

– Не, ну почему? Мне с твоей женой даже веселее. С Олей мы ещё успеем напрыгаться. Да, жена?

– Прыгай, кто тебе не даёт. Лизка тебя раззадорит, кашу заварит, а я потом всю вкуснятину сама съем.

Все друг на друга смотрели настороженно, непривычно.

– Кстати, анекдот… мне показалось смешной. Друзья в парилке в пятницу сидят, распаренные, разомлевшие. Про рыбалку, охоту, потом на любовниц переключились. До жён дело дошло. Один и рассказывает, –  еду я из командировки. Телеграмму жене отбил. Чтобы приготовилась, вкусненькое чего-нибудь состряпала. У меня романтические фантазии, желание через край. Приезжаю и застаю её в супружеской постели с любовником. Чуть не убил обоих. – Вот ведь шлюха, – думаю. А может и не шлюха… вдруг она телеграмму не получила. А?

Гости засмеялись навзрыд, а Лизавета брови насупонила, смотрит на меня, как на врага народа, чувствует – подкалываю, но виноватой себя не считает. А и правда, чего такого неприличного она сделала, подумаешь – разочек всего и попробовала?

Может и не разочек. Только это уже детали. Незначительные. Вроде как декор, встроенный в однородный рисунок. Один раз, как говорят, не…

Ладно, чего это я разошёлся. Проехали. Мы ведь в разводе. Гулять, так гулять, как говорится, – официант, коржик!

Погода замечательная, гости интересные, стол обильный: чего ещё нужно человеку, чтобы достойно встретить свою старость… Да! До осени ещё дожить нужно.

– Предлагаю тост за наших верных жён, – кричу я. – Где бы мы были, если бы не они?  Жены – наше всё: хозяйки, матери, хранительницы очага, любимые… Короче, нам без любимых никак нельзя. Кто, если не они, будет цементировать семейный очаг? За наших жён, которые пожертвовали всем, чтобы мы были счастливы!

Кирилл радостно чмокнул Олю в щёчку, опрокинул стаканчик, закусил.

– Давайте, правда, поиграем.  В конце концов, с нас не убудет. Только нужно края обозначить, чтобы за них ни-ни…

– Интересно, как ты этот процесс контролировать собрался. Условия игры предполагают интим, как далеко адюльтер может зайти, только под личной ответственностью. Самоконтроль, преданность и верность, не более того: любишь – не любишь, доверяешь или нет, изменишь или совесть не позволит. Только так.

– Фигня это. Какой к чертям собачьим самоконтроль. Рамки нужно обозначить: шаг влево, шаг вправо – побег.

– Дело ваше. И ещё… Если решите рискнуть пройти такое испытание, нужно сразу определиться и дать слово, понятно, что клятвы  нарушают, но всё же: никто потом никому претензий не предъявляет, как бы далеко игра не зашла. И разведку потом не проводить. Как есть, так и есть. Поиграли и забыли. Одним словом, экзамен на зрелость отношений.  А лучше давайте потанцуем.

– Можно и потанцевать… заводил-то зачем? Оль, пойдём покрутимся, – недовольно предложил Кирилл.

Снова завели пластинку с медленной романтикой, потушили свет, зажгли свечку. Хорошо!

Я намеренно, соблюдая договорённость, напросился на танец с благоверной, если такой эпитет можно к Лизе теперь приторочить. Теперь уж и не знаю, как её называть: любое сравнение звучит неестественно, как издёвка.

Держимся с ней на расстоянии, не приближаемся ближе полуметра. Измена – штука серьёзная, болезненная. Думаю, ей тоже не просто, тем более, что на уступки я не иду.

Бывает, честно признаюсь, иногда, снимаем физиологический стресс в постели, но без эмоций и страсти –  на автомате, вроде как здоровье поправляем.

Выглядит так, словно ручным инструментом работаешь: например штукатурку наносишь. Какое от таких отношений удовольствие? Маета одна.

Я ещё ничего решить не могу. Здорово она меня разозлила, долго её шалости терпел – хочу теперь отыграться, поэтому так цинично и предлагаю сыграть в непотребство.

У меня на самом деле в таком лицедействе потребности нет, просто шалость – не более того. Я в себе уверен, в любом случае виноватым себя не почувствую. Вот ребята…

Как бы им жизнь не поломать. Это ведь наши с Лизой тёрки и заморочки, они даже не в курсе, что мы в разводе. Я же не знаю, как у них с супружеской верностью дело обстоит.

Что, если они ни с кем и никогда. Вдруг понравится и понеслась? Жуть.

Однако мостик на ту сторону уже переброшен. Здесь и сейчас идёт внутренняя борьба, сопротивление соперничает с вожделением, мечты с реальностью. Всё как в реальной жизни, без скидок и льгот. Исход предрешён. Или всё же нет?

Чувствую, что наживку бросил серьёзную, сладенькую. Как пить дать, согласятся. Вон как у Кирилла глаза загорелись. Ему предложили легальную, ненаказуемую возможность слегка изменить. Не поиграть, а реально откушать от запретного плода, не рискуя нарваться на неприятности.

Или всё же рискуя?

Каждый день множество раз человек стоит перед выбором: как он с этим справляется?

Интересно. Открытые связи всегда таят в себе опасность соблазна, одни с этим живут счастливо, не переступая черту, другие исхитряются киснуть в смрадном болоте неверности, растрачивая себя на двойную, тройную жизнь, кое-кто становится убеждённым многостаночником.

Особенности отношений настраиваются индивидуально, можно сказать вручную.

У одних взаимодействие с миром похоже на оргАн, у других на скрипку: там и там музыка, почитатели. Страстные поклонники есть у любой мелодии. Вопрос вкуса и выбора.

– Мы согласны, – неожиданно произносит Кирилл, пошептавшись с женой.

Так я и думал.

Лиза жмёт плечами: вроде как всё равно, но глазками в его сторону стреляет.

Я иду к тумбочке, достаю ключи от соседнего флигеля. Ребята, наши соседи, молодая пара из Узбекистана, уехали на выходные, на автобусную экскурсию, мне оставили, на всякий случай.

Оказия не заставила себя ждать: неожиданная, внезапная, как порыв ветра. Никто из нас и представить не мог, что такое может произойти.

Такие эпизоды  похожи на случайно найденные ценности, чем большинство людей не умеют правильно распорядиться. Только заработанное, заслуженное ценится, всё прочее мимолётно и незначительно, тем более у русских, не очень-то и приученных к сюрпризам и подношениям.

Помню историю про мужика, у которого все в жизни плохо – просто край: жена стерва, дети паразиты, начальник урод, работа чёрт те что, зарплата и того хуже. Короче, полный абзац. И находит он вдруг, идя по заброшенной лесной тропинке в самой чаще. Кучку денег. Довольно много. Подсчитал, пригорюнился и заплакал: не хватает!

Вот в чём суть: попробуй, пойми, отчего и почему нам чего-то вечно недостаёт. Чего ищем-то, когда дом – полная чаша, а в семье любовь и благоденствие?

Себя мы ищем, от себя и бежим. Вечно и бесконечно. А проблемы, они всегда остаются там, где родились – с нами. Можешь на край света уехать, под воду скрыться, от себя избавиться невозможно.

Разыграли мы ключи. Лиза с Кириллом пошли к соседям, а мы с Олей остались у нас.

Напоследок выпили, шашлык доели. Как-то напряжённо события развивались, словно предстояло в ледяную воду или в пламя огня прыгать.

Договорились – играем ровно два часа. Не больше, не меньше. Время пошло.

Все обречённо. Настороженно переглянулись. Лиза метнула в меня ледяной взор, словно пыталась отыграть назад, но Кирилл настроен по-боевому, видно и правда мальчишка совсем, вон и на брюках вожделение взбухло. Беда. Зря я наверно это затеял.

Остались мы с подругой вдвоём. Тишина. Слышно как  будильник размеренно тикает.

Приложил я ухо со стаканом к стенке. Любопытно всё же, чего там происходит. Ничего не слышно. Ну и ладно.

Смотрю на Ольгу: нахохлилась. Подобная ситуация ей в новинку. Девчонка совсем. Похоже действительно верная жена.

Я не представляю. Что делать, с чего начать двухчасовой сеанс прелюбодеяния. Игра только придумана, полностью спонтанна. Правила любые, как карта ляжет… или не ляжет. Однако начинать мне.

– Ну чего, подруга, в гляделки играть будем или изменять начнём? Времени в обрез.

– Ты чё, Антоха, совсем дурак? Как это сразу изменять?

– Почему сразу. Давай постепенно начнём. Сначала целоваться будем. Изгибы там разные, щёлочки в интимной зоне изучим, ритм биения сердца, эмоциями, теплом душевным срастёмся, потом за деликатесы примемся. А там, глядишь, и до постели дело дойдет.

– Ну, ты Антон, и пошляк, совсем сумасшедший.

– Зачем тогда согласилась?

– Сама не знаю. Любопытно. А если застукают?

– А если мы их? Мы же договорились – два часа тишины. Главное, время не тянуть. Впрочем, не неволю: можешь отказаться. Будем музыку слушать и беседовать. Но я и поцеловаться не прочь, сисечки там помять и всё прочее… Ну, решаешься? Твоё слово, твоё решение. Изменяем? Это ведь не по настоящему: игра, шутка, забава.

– Как это можно целоваться и титьки лапать не по-настоящему? Наполовину, что ли? Изображать страсти? Комедию ломать?

– Да нет. Кстати, словосочетание такое, чтобы в одной фразе утверждение и отрицание было,  только в русском языке встречается. Чудно. Так подставляешь губки алые или нет, блудим или кофе пить будем? Пятнадцать минут уже прошло. Твой Кирилл небось уже давно в трусы к Лизке залез. Я по их глазам видел, ребятишки для разврата созрели.

– С чего ты взял? Он у меня не такой.

– Такой, такой. Условия игры предполагают эксперимент, который в другой обстановке невозможен. Не утерпит он, точно тебе говорю. Безнаказанное вожделение, ещё та наживка: не сорвётся. Целуемся или нет? Мы же понарошку.

– Чего ты мелешь, Антон. Виртуальную дегустацию предлагаешь? Поболтал во рту и выплюнул, так что ли?

– В правильном направлении мыслишь. Только плеваться не обязательно: наслаждаться нужно, пробовать, экспериментировать. Любишь целоваться?

– Ладно, уговорил… Начинай.

– Почему я? Ты боишься, ты и начинай. Мне, например, совсем не страшно. Обними меня, поцелуй, блондиночка моя в конопушках. Я уже начинаю в тебя влюбляться. Губки пухленькие, мягкие. Так и просят, чтобы их отведали, как спелую ягоду-малину. Так любишь целоваться или нет?

– Я это… только с Кириллом целовалась, больше ни с кем.

– Ого, катастрофа. Всё когда-то в первый раз происходит. Пробуй, я тоже сладкий, вот увидишь. Покажи как ты это делаешь, а я тебе свои навыки продемонстрирую. Так друг дружку и научим сладости взаимного общения.

Оля зажмурилась, потешно сжала губы. Пришлось начинать мне.

– У, да ты и целоваться-то не умеешь, пигалица сероглазая. Ай-я-яй! Вот как нужно.

 Я накрыл чувственные губки, нежно продвинул в её рот язык и начал изучать лабиринты.

Девушка прижалась, задрожала. Минуту спустя раздался выразительный стон, после чего она замерла.

Продолжаю проникать языком глубже. Приятно.

Может и правда чужая жена слаще супруги?

Девочка вцепилась в меня, чувствую, промежностью прижимается, обнимает, как в последний раз.

Понравилось. Вот тебе и понарошку, дегустация. Такие игры всегда на полном серьезе происходят: измена со всеми вытекающими последствиями.

Однако я уже завёлся, начал ей уши целовать, шею, даже блузку расстегнул.

Грудь у девчонки малюсенькая, но славная: упругая как теннисный мячик и горячая, пипочки моментально восстали…

Оля замурлыкала. Похоже, весь страх улетучился, просит продолжения банкета.

– Всё будет, – шепчу я. – Не совсем всё, но продолжим. Ты славная. Нравится?

Зачем спрашиваю? Чувствую ведь, что подруга на грани. Да и я себя плохо контролирую. Далеко заходить не стоит. И не потому, что боюсь измены, девушке не хочу семью разбивать.

– В благородство, блин, решил играть, – усмехаюсь про себя.  – Ну, ладно… Так, значит так. Играем только до пояса, если получится притормозить. Коли подружка в конец не заведётся.

Разделись топлес, милуемся. Обмусолили друг дружку по кругу несколько раз. Главное, засосов не наставить, чтобы повода для ревности не давать. Подозрение одно, а факты иное. Нечего нарываться.

Небольшая порция недоказанной измены не повредит, а следы страсти могут запросто перерасти в развод. Пусть уж живут счастливо. У них дочурка трёхлетка, хрупкий стебелёк. Ей мамка нужна. И папка тоже.

Увлеклись мы не на шутку, чуть про время не забыли.

– Хорош! Позабавились и хватит. Нечего судьбу испытывать на прочность. Жизнь – не игрушка. Всё, Оленька, финиш. Умывайся, девочка, причёсывайся, приводи себя в порядок. Время игры истекает. Понравилось или нет, не спрашиваю – так вижу. Если можешь – прости, что подверг такому испытанию.

Оля чуть не плачет. Она представить себе не могла, до чего вожделение доводит. Наверно сейчас думает, до какого этапа Кирилл с Лизкой добрались. Вижу, что девчонку колотит не по-детски. Зря, точно зря затеял эту кутерьму. Поздно, назад не отыграешь.

Ставлю чайник, намыливаю подмышки, делаю кофе, прибираю со стола, обновляю тарелки и чашки. От наших страстей не должно остаться даже запаха. Впрочем, нас особенно и упрекнуть-то не в чем.

Всё. Мы готовы к приёму сторонней делегации.

Представители альтернативной команды игроков вваливаются в комнату без опоздания, однако в основательно растёрзанном виде: с густым, бьющим в ноздрю запахом активного интима ниже пояса…

“Никогда ещё Штирлиц не был так близок к полному провалу.“

Операция "Измена" прошла успешно. Я считаю, что победила наша команда. Мы лишь слегка хулиганили, чего нельзя сказать о наших половинках.

Странное со мной происходит, сам себя не пойму. Точно знаю, что Лиза с Кириллом блудили по-настоящему, а ревности нет.

Совсем. Словно так и нужно.

Не стоит нам дальше жить вместе.

Ведь выходит как в анекдоте, когда девушка спрашивает парня, которому сильно понравилась, женат ли он, а тот отвечает: – Да, но не очень.

Вот и мы  с Лизой, похоже,  были женаты не очень. Теперь уже и не женаты.

Надегустировались.

Почему же так больно на душе?

Самый лучший собеседник

Ура! Меня отпустили на неделю в отпуск за свой счёт. Еду к новорожденной дочке и жене, которую не видел больше двух месяцев.

Беременность у Лизы была тяжёлая, с осложнениями и сильной интоксикацией. Несколько раз её клали на сохранение в местный стационар, условия лечения в котором вызывали массу вопросов: не отапливаемые палаты, переломанные кровати, нехватка персонала и медикаментов.

Можно было не обращать на эти мелочи внимания: других условий в глубинке попросту нет, однако люди живут и не ропщут. Я рассудил иначе. Мне было страшно, что с женой и первенцем что-то может случиться.

Роженицу я её отвез к родителям. Там были более приемлемые условия жизни, приличная клиника и мягче климат.

Дочка родилась недоношенной, но вполне здоровой. Я был безмерно счастлив.

Так получилось, что в железнодорожной кассе оказался единственный билет в мягкое купе. Обычно на нашем маршруте таких вагонов не бывает, но иногда прицепляют к составу, чтобы доставить знаменитостей или высокого ранга чиновников.

Очень дорого, но, увы, другого места не нашлось, а времени в обрез. Пришлось раскошелиться.

Купе на двоих. Попутчица – смазливая девчонка с печальным оленьим взглядом и нервными повадками.

Она не была холёной или породистой. Провинциальность скрыть сложно. Внешний вид девочки завораживал бесхитростной красотой, безутешной меланхолией и скромностью.

Попутчица выглядела так, что хотелось её пожалеть. Такое тревожное чувство обычно вызывает трущийся об ногу котёнок, приблудившийся случайно на улице: хочется взять его в руки, приласкать.

Девочке улыбка была бы больше к лицу, чем минорное выражение, которым она меня встретила.

Сидит передо мной милая девочка, с которой картину можно писать, но потухшая, напряжённая, словно её родители в угол поставили, вот-вот расплачется.

Она даже не разделась, хотя предыдущая станция от моей в нескольких часах езды.

Странно. В вагоне натоплено по-зимнему, от души.

Я разделся, скарб свой нехитрый определил в положенные места, достал книжку,  хотя не до чтения мне сейчас – весь в мечтах и грёзах, но нужно было чем-то занять руки, чтобы уравновесить, сбалансировать мысли.

Дочка у меня родилась, а я её даже не видел. Какая она?

Смотрю в книгу, а представляю милых сердцу людей, по которым неимоверно соскучился. Давно наяву не видел любимую жену, только во сне. Мужчины ведь тоже сентиментальны и очень чувствительны, только стараются не показывать свои переживания.

С ночной рубашкой жены я  ни одной ночи не расставался, хотя Лизкин запах из неё давно выветрился, но по памяти и она возбуждает достаточно сильно.

Провокаций от женского пола во время  отсутствия жены было в избытке: коллектив на работе преимущественно женский, очень, скажу я вам, общительный, даже чересчур.

Соседка по квартире опять же глазки строила постоянно и не только она. Есть у счастливо женатых мужчин некий загадочный фон, увидеть который невозможно, а почувствовать не сложно. Успевай только обороняться от желающих испить из источника блаженства.

Это я так, цену  себе набиваю. Я ведь по натуре увалень: нерешителен и застенчив не в меру, но иногда  накатывает волна дерзости и бесстрашия, особенно если вовремя подмигнут.

Думаете легко не замечать флиртующих чаровниц, когда их вид и запах норовят основательно снести крышу, а у тебя нет на этот случай никакого оружия, кроме верности?

Была бы любимая рядом, скорее всего, было бы совсем не сложно отбиться от неуместного вожделения. В её отсутствие потоки гормонов настолько заражают кровь, что флюиды страсти начинаешь чувствовать за километр.

Девушка пару-тройку раз сделала движение рукой, словно порываясь предпринять какое-то действие, но никак не может решиться. Я замечаю это боковым зрением, невольно бросая в её сторону мимолётные взгляды, нарушающие плавный ход мыслей.

Да мне-то что до этого? Своих проблем достаточно. У меня мозг кипит: вижу, чувствую, каждой клеточкой тела осязаю родное тело своей любимой. Не до собеседников мне.

Вот я провожу рукой по волосам жены, трогаю пальцем  податливые губы, прижимаюсь к ней всем телом, слышу, как бьётся сердце в её груди, касаюсь налитых грудей,моментально восстающих и выпячивающих горошины упругих сосков.

Внутри всё сжимается и восстаёт, напрягается и стонет, вибрирует, подстраиваясь под удары пульса…

В грёзах всё происходит предельно реально.

Я сижу с закрытыми глазами и наслаждаюсь, улетая в астрал, где иное течение времени и можно всё. Так уж я устроен, что одновременно проживаю две, а может и больше жизней, которые порой не соприкасаются, пересекаясь только в минуты грез и созерцания.

На грешную землю меня возвращает тихое покашливание и продолжительный вздох.

Приходится отвлекаться от видения. Переместиться в одно мгновение в реальный мир, где серо и буднично, не так просто.

Глаз не открываю, пытаюсь  вернуться в вагон, делать чего нет никакого желания.

В голове никаких мыслей, лишь ощущения и переживание только что состоявшегося в параллельной вселенной контакта.

Обострённое длительным отсутствием интимных контактов обоняние улавливает резкий запах молодой женщины, её напряжённое дыхание и волну энергии от назойливого взгляда.

Так бывает, когда ты сильно возбуждён: чувства оголены и охотно вбирают в себя даже относительно слабые вибрации.

Приходится открывать глаза, делать вид, будто нахожусь здесь и сейчас, что получается не очень. Так с ходу не перестроишься. Но стараюсь. Девушка сидит, опустив глаза, фальшиво изображает безучастность. Тем лучше…

Мне-то не терпится увидеть своих родных, дочку в особенности. Зачем мне сейчас чужие проблемы?

Я ведь ничегошеньки о своей кровиночке не знаю. Лишь то, что она есть и что она моя дочь. Такими счастливыми как я наверно не бывают. Это просто немыслимо: я  отец… Круто!

Девчонка явно чего-то хочет, пытается подтолкнуть меня к контакту. Это так не вовремя.

Попутчица явно стесняется, но пытается привлечь к себе внимание.

 Или боится находиться со мной в одном купе, поэтому так нервничает?

– Могу я вам чем-то помочь? – Нарушаю я тишину. – Может быть вам переодеться нужно, а я мешаю?

– Нет! Совсем    не то… Вы мне ничуть не мешаете. Просто у меня… мне… – у попутчицы глаза набухают от влаги. – Я так переживаю, так волнуюсь… Можно я с вами поговорю?

– Ну что вы, милая девочка, не переживайте так. Всё наладится.

– Уже нет. Мы расстались. Да, насовсем, – попутчица захлюпала носом, из глаз хлынул поток. Она нервно вытирает нос, потом слёзы, затем снова нос, растёрла тушь и губную помаду, потом зашлась в истерике.

Только этого мне не хватает. Я люблю поговорить, и не безразличен к пикантным историям из реальной жизни, но только не сейчас. Мне ведь только что было так хорошо. А если она отстанет, то будет ещё лучше.

– Вы не подумайте. Я не сумасшедшая. Только это у нас первая ссора. Наверно и последняя. А я взяла и уехала. К маме. А он остался… совсем один. Ну и пусть себе бесится, переживает. Так ему и надо.  Я себе ещё лучше найду. Можно мне с вами поговорить? Ну, пожалуйста!

– Хорошо-хорошо, побеседуем. Жуть как люблю душещипательные истории из уст красавиц. Но у меня условие:  умойтесь и больше никаких слёз, а то и я вместе с вами расплачусь.

– Я мигом. Только вы меня обязательно дождитесь. Мне очень нужно поговорить, посоветоваться. Вопрос жизни и смерти.

Девочка выбежала, одёрнув юбку и одарив напоследок признательным взглядом  опухших, но оттого ещё более очаровательных глаз, оставив наедине с собой.

Прекрасное видение больше не возвращается. Теперь меня против воли с головой поглотили чужие проблемы.

Ладно, может это и к лучшему.

А девчонка прелесть: стройная, фигуристая, милая. Глаза и лицо не очень разглядеть успел  – неудобно нагло пялиться, но общее впечатление очаровательное.

Придётся знакомиться, что совсем не входит в мои планы.

Через несколько минут девчушка вернулась. Личико, конечно, опухшее, но черты разглядеть можно. Очаровательное юное создание.

Попутчица села, снова напряглась, глядя на меня, вскочила, сняла объёмный вязаный свитер василькового цвета с широченным завернутым несколько раз воротником, свернула его аккуратно, переложив с места на место несколько раз. Волнуется.

По купе пронеслась рябь сгустков очаровательного запаха: не духи, а именно благоухание чистого молодого девичьего тела, моментально ударившего в голову.

Возбуждающие флюиды попали на благодатную, подготовленную предыдущим видением почву, подогрев и без того оголённые переживания близости чувства.

Вихрем в мозгу пронеслось наваждение: зовущий силуэт, округлые формы зрелой юности.

Жару в огонь подбросили подробности её анатомии: у моей невольной спутницы оказалась тугая объёмная грудь. Вишенки, выпирающие на вершине вздымающихся холмов, протыкают насквозь тонкую ткань шёлковой блузки.

Верхняя пуговица, оказавшаяся случайно расстёгнутой, открыла белоснежные фрагменты округлостей. На слегка вспухшей губе капельки слюны или пота. Лучезарные глаза бирюзового цвета, нервные музыкальные пальчики…

Всё это великолепие в метре от меня и смотрит  простодушным доверчивым взглядом.

Во всяком случае, я это вижу именно так.

Мне стало горячо и сладко, просто невыносимо хорошо.

По телу пробежал бурун дрожи, следом вожделение и желание, которое накрыло с головой и выплывать из этого шторма не очень хочется, даже наоборот: скорее бы прихлопнуло и закрутило.

Ну, понеслась…

Я уже мысленно был с ней: понимаю ведь, паразит, что если человек открыл, оголил душу, то и тело можно брать голыми руками – стоит только захотеть.

Мысли стремительно закружили в неприличном, пошлом, но таком соблазнительном хороводе. В одно мгновение я намечтал на целый роман с продолжением, но как только стал приближаться к финалу, вспомнил про Лизу.

– Стоп, – говорю я себе! – Далеко помчался? Ты, дорогой, о чём думаешь? Это же адюльтер, измена… И дальше что? Допустим, ты вышел из этой ситуации победителем, героем-любовником и… что дальше, зачем, для чего? А семья, а дочь? А девчушка, которую поразила неразрешимая, как ей кажется, жизненная ситуация, как она будет существовать дальше, согрешив, не любя, поддавшись мимолётной романтической ситуации? Сможет ли она себя понять и простить?

Девочка тем временем принялась рассказывать что-то про сказочную любовь и принца на белом коне, о стремительной и экзальтированной любви, урагане эмоций и чувств, накрывшей с головой обоих партнёров, о долгих разговорах ночи напролёт и поразительно щедром на переживания и ощущения единения телесном контакте.

Наверно такой откровенности с её стороны не знали ни мать, ни близкие подружки, а тут такое…

Да ведь это настоящая любовь! И с какой стати она от таких чувств удирает, сломя голову?

Банальное повествование о волшебной любви продолжалось недолго, во всяком случае, я бы рассказал про свою любовь больше и красочней. Но это я.

Попутчица помолчала, снова начала всхлипывать, не удержалась – всплакнула, немного успокоившись, снова принялась вываливать на мою неподготовленную голову историю несостоявшегося, но такого желанного счастья.

В дальнейшем повествовании были боль и ненависть, замешанные на пустоте. Лично я причин случившегося обнаружить не сумел.

Как же быстро одно душевное состояние переходит в другое. А куда подевались мексиканские страсти и клятвы в любви и верности?

Что же этот идиот сумел такого натворить, что она после всего так запросто и стремительно сбежала из вечного рая?

Три часа слушаю собеседницу, ни разу не перебив. Собственно и не понял практически ничего, только чувствовал: ей необходимо выговориться. До основания, до самого донышка, чтобы в душе не осталось ни соринки.

Девочка торопится, тараторит, иногда снова срываясь на слёзы, временами хохочет, как ненормальная и всё время крутит локон волос с правой стороны. Она наматывает его на палец, мусолит во рту, потом закладывает за ухо, смахивает слезу, почти неслышно сморкается в смятый в левой руке платок, извиняется и опять принимается рассказывать.

Её речь я почти не воспринимаю, слушаю на автомате,  больше наблюдая за мимикой, нервными движениями очень красивых рук с белоснежной кожей и тонюсенькими аккуратными коготками.

Из повествования понял только одно  – девушка страдает, как ей кажется, от неразделённой любви. Во всяком случае,  экзальтация свидетельствует об этом.

Всё, что она рассказывает, вынуждает считать, что связалась она с настоящим сукиным сыном, хотя ни одной причины в повествовании для такого вывода не вижу.

Видимо мальчишка посмотрел как-то не так, сказал, не подумав, не сумел интуитивно подстроиться под ход её мысли,  или она от избытка чувств навыдумывала того, что в реальных событиях отсутствовало.

Итог – молодые расстались и сделали это чересчур поспешно, на негативных эмоциях, наговорив друг другу нелепостей, способных разрушить что угодно, не только хрупкие, зарождающиеся чувства.

– Почему всё это она решила вывалить именно на меня?  Я ведь не психотерапевт, даже не психолог. Сам мучаюсь неразрешимыми проблемами не меньше. Порой становится невыносимо тошно от Лизкиных выходок. Что если всё-таки попытаться успокоить девушку по-мужски, заткнув течение откровений поцелуем?

В мозгу загудел невидимый зуммер, голова закружилась. Снова галопом пронеслись видения, от которых я вспотел и почувствовал эрекцию.

– Ни фига себе мысля! Чего же сразу не в постель? Неужели всё-таки поплыл, решил воспользоваться девичьей слабостью и чужим горем? Еще бы, несколько месяцев без женской ласки. Такая ситуация, да ещё в состоянии анабиоза, кого угодно заведёт.

Стараясь делать это незаметно, я задержал дыхание, напрягся, пытаюсь таким способом выйти из эротического транса. Перемещаю мысли со своей неожиданной похоти на её проблемы, что даётся с большим трудом.

– Разве это беда, если толком разобраться? Мужик – дуболом, не сумел погасить пустяковый конфликт: такое случается на каждом шагу. И сразу рубить сплеча, срываться в бега? Ну, дура и только! Не может справиться с собой, пусть учится выбирать. В конце концов, он не единственный. За такой кралей, штабелями лягут, колоннами выстроятся, а она… распереживалась.

Мои мысли унеслись в недавнее прошлое, когда подобные конфликты чуть не разрушили наши с Лизой отношения. О тех событиях смешно вспоминать, но тогда даже незначительные мелочи казались фатальными.

Я не советник. Пусть сами разгребают. Справятся. Думаю, мальчишка уже всё понял и поступит правильно.

Или расстанутся… На то и жизнь, чтобы находить, терять, делать ошибки, исправлять их, корректировать. По тропе судьбы обычно зигзагами ходят да кругами.

Мои мысли с проблем девочки перескакивают собственные, превращая их в поток неразрешимых противоречий.

Случайная знакомая никак не унимается. Правда накал страстей помалу стихает. Нет уже слёз на глазах, да и шмыганья носом прекратились. Платок перекочевал в карман, волосы оставлены в покое…

– Меня Лариса зовут. Спасибо вам! Вы такой… вы самый лучший собеседник, которого я в жизни встречала…

Лариса поправила причёску, вынула из сумочки зеркальце, осмотрела себя, удовлетворённо хмыкнула, просветлев моментально взглядом, вскочила с места, засуетилась, наклонилась к моему лицу, чмокнула в лоб, как младенца, прижалась, отчего по моему телу вновь пробежала волна вожделения.

– Извините! Я вам так благодарна. Вы подсказали мне правильный выход. Наверно я не права. Да, точно, это моя вина. Ну, зачем нужно было скандалить, срываться, куда-то ехать, портить замечательные отношения с человеком, которого я очень люблю? Вот сойду на следующей остановке и поеду к нему обратно. Я знаю, он меня ждёт… Но сначала нужно позвонить, чтобы не волновался. Он у меня такой впечатлительный, такой ласковый, такой…

– Слава богу, пронесло, – с облегчением отметил я,  – чуть было не сломал жизнь влюблённым идиотам. И себе заодно. А ради чего? Да мало ли какими оленьими глазами на тебя смотрят? Человек, взывал о помощи, а ты едва не предложил ему секс. Или мне так показалось? Чего только не померещится в приступе обострённого сочувствия. С чего она решила, что я хороший собеседник, ведь за время её повествования я ни слова не произнес? Чудеса.

На следующей большой станции Лариса сошла, обняв меня и поцеловав, теперь в щёку.

Я стоял на подножке тамбура и махал ей рукой, пока можно было рассмотреть силуэт.

Отчего-то стало очень грустно.

– Лучше бы она ехала до конца, –  подумал я, – уже успел к ней привыкнуть.

Расставаться всегда так не просто…

На что способен страх

В северной деревне жизнь без привычки удручающе скудная.

Чтобы долго не рассказывать, что и как, скажу лишь, что радио и телевидение до тех мест, в которых происходили события, о которых идёт речь в этом повествовании, так и не добрались.

Естественно, что людям, живущим в российской глубинке, не до моды: что одежда, что обувь – без излишеств. Главное, чтобы удобно было носить: тепло, сухо и не жалко испачкать, потому, что дорог там нет в принципе.

Стоит пройти дождю, как короткое путешествие даже по центральной улице становится опасным предприятием.

Основные детали гардероба – резиновые сапоги и ватник.

Но иногда мы выезжаем «в свет» – направляемся по разным причинам в посёлок, и тогда приходится прихорашиваться. Правда, в парадной одежде мы выглядим тоже своеобразно: возможности деревенского быта весьма ограничены.

Недавно мы отправились в вояж по магазинам за мелкой хозяйственной надобностью.

Лизе, моей девушке с недавнего времени, в магазинной толчее неловко наступили на сапог, у которого сразу отлетел каблук и подмётка целиком.

В сапожной мастерской нам сказали, что случай  безнадёжный.

Печально. На новую обувь денег не хватило. Мы ещё только учились жить самостоятельно. Я, начинающий зоотехник, она – продавец-практикант. Наши зарплаты были больше похожи на пособие по безработице, чем на средства, позволяющие что-то приобретать.

Пришлось завязать сапог куском ткани и ковылять в таком непрезентабельном виде. За неимением сменной обуви, неприятность немалая.

Деньги на новые сапоги для подружки я занял, но среди недели поехать не получилось. Ждали выходной.

Поехали оба в резиновых сапогах – не хотелось лишний раз огорчать подругу. В принципе ничего особенного – никто и внимания не обратил. Во всяком случае косых взглядов я не видел.

Переполненный до отказа проходящий мимо деревни автобус пришёл с опозданием. Мы с трудом втиснулись на заднюю площадку ПАЗика и подпрыгивали всю дорогу на каждой кочке. На севере нет дорог, только направления движения.

Мы с Лизой тряслись в ужасно неудобных позах, время от времени врезались в низкий потолок салона, хотя росту оба невысокого.

Лицом к нам впритирку стояла худенькая рыжая девчонка лет пятнадцати-семнадцати.

Огненная грива распущенных волос рассыпалась по её плечам чуть не до пояса. Белоснежная кожа, усеянная сплошь конопухами, пухлые детские губки и настороженный отчего-то  взгляд.

Ребёнок как-то странно жмётся к нам с Лизой. Возможно, в тесноте так кажется, но притирается настолько плотно, что я чувствую её тепло и запах.

Ничего, потерпим. Привычные уже. Наверно упасть боится, хотя в такой давке упасть проблематично.

Девочка нервничает, маневрирует, пытается встать к нам за спину .

Через время я начинаю понимать, почему: два мужика за её спиной кажется рукоблудят.

Присмотрелся внимательно к этим попутчикам: мрачные. Удивительно неприятные  субъекты однозначно и явно из породы сидельцев. На всех пальцах наколки с перстнями, блестящие фиксы, наглый самоуверенный взгляд.

У одного из них рваный шрам через всю щеку, у другого отсутствует нижняя часть уха. Оба на голову выше девчонки, хотя та нормального для её лет роста.

Придурки гогочут, отпускают шёпотом в адрес соседки скабрезности и нахально лапают девичье тело, вызывая у той безотчетный страх и конвульсии.

Ребёнок молча, взглядом, просит взять её под защиту, но все вокруг молчат. Как воды в рот набрали. Взгляд отворачивают, дышат и то через раз.

Страшно.

Медленно отодвигаю девочку за свою спину.

Один из молодчиков нагло хватает её за руку,  тянет к себе, улыбаясь во весь фиксатый рот,  – куда от кавалеров, рыжуха? Наша ты теперь. С нами и сойдёшь.

– Сиськи-то у тебя имеются? – Шипит второй, пытаясь притянуть девочку к себе. – В принципе без разницы, лишь бы дырки не заросли, да Пьеро?

– Давненько мы свежатинки не едали, соскучились по женской ласке. Это хорошо, что боишься, сговорчивей будешь.

– А ты, фраерок, – обращаются ко мне, – не лезь, если жить хочешь. Твоё дело – сторона. За своей тёлкой смотри, а то мы и её в гости пригласим. У нас потенциал  накопился – на месяц хватит.

– Зовут-то тебя как, маруха? – Уже не стесняясь, говорит тот, кого назвали Пьеро. – Не Алёна, случаем? У меня до зоны Алёнушка была, знатная шалава, ненасытная, узкая во всех щелях, горячая, юркая. Какой у нас с ней кардебалет был.

– Да ты зенками-то не лупай, а то неровён час в один из них заточка прилетит, – обращается ко мне. – Шучу! Я парень весёлый. Мне бы поржать. Отвернись, сказал.

– Так не услышал я твоего имени, прошмандовка. Ещё раз спрошу, не ответишь – пожалеешь. Итак, слушаю…

– Ирина, – заикаясь и дрожа всем телом, прошептала девочка.

– Громче!

– Ира.

– То-то! Учить вас, ****ей, надо. Ничего, обломаем.

Лиза начала нетерпеливо дёргать меня за руку, чувствуя горячее. Её лицо налилось кровью и страхом, глаза округлились.

Публика безмолвствует. Сидельцы уже не таятся, почувствовали, увидели сковавший людей страх. Воздух наполнен сгустками чёрной энергии.

Шрам, это у которого щека разрублена, нахально, цинично расстёгивает верхнюю пуговицы на пальто пигалицы и запускает ей запазуху татуированную пятерню.

Ирина еле слышно пищит, закрыв глаза, сжавшись в комок. Лицо девочки искажено,  парализовано ужасом.

– А чё, нормальные сиськи. Можно сказать любимый размер. Нас двое, рассосём на пару размеров. Не боись, жить будешь. Недельку поиграем и отпустим. Да, Пьеро?

Тот довольно осклабился в щербатой улыбке, больше похожей на оскал и загоготал.

– Чур, я первый. Люблю распечатывать. Тебе, подруга, понравится. У меня на головке шаров – семь штук. Для тебя старался, родная, чтобы удовольствие получила на полную катушку. Не пожалеешь. Да не млей ты. Сначала все не хотят. Потом понравится – за уши не оттащишь.

Урки, почувствовав силу и безнаказанность, начали наглеть, не стесняясь никого и ничего.

У меня поджилки дрожат и трясутся,  по телу ползут полчища мурашек, голова раскалывается и тошнота подступает. В ушах зудящий шум и никаких мыслей, кроме желания, чтобы это всё оказалось иллюзией, а не реальностью.

Девушку жалко – не передать. Представляю, что происходит с ней, если у меня начинается паника.

На каком-то очередном бесцеремонном коленце обнаглевшей в конец парочки меня переклинило: страх за Иришку пересилил ужас, сковавший липкими оковами, заставил влезть между Шрамом и девушкой.

Пьеро, вытащив, словно  ниоткуда, ловко прижал к моему глазу заточку, ощерившись, теперь уже реально угрожая.

Шрам ударил меня коленом в пах, но промазал. Пьеро отдёрнул нож, боясь видимо применить его прямо в автобусе.

Кто его знает, чем он руководствовался, но убрал лезвие и замешкался, а я, больше с испуга, чем от храбрости, врезал ему головой в нос.

Пьеро заверещал, схватившись за лицо свободной рукой, хрустнуло-то прилично, хорошо слышно было.

Шрам пытается дотянуться до меня, однако теснота мешает сделать это быстро.

Женщин моментально прорвало: они начали голосить, требуя мужиков вмешаться, а водителя остановить автобус.

Лиза тем временем, увидев  расклад сил не в мою пользу, да ещё нож, вцепилась зубами в запястье руки Пьеро, ту, в которой была заточка.

Бандюган заорал, выронил оружие. Кто-то ногой оттолкнул страшный предмет подальше. Кровища из носа урки хлещет фонтаном, ему не до сопротивления.

Шрам, не сумев врезать, натянул шапку на глаза Лизе и ударил её, хлестко, больно,  чувствительно.

Моя подруга намеренно, либо нет, попала коленом в самое чувствительное место одичавшего придурка. Но самое главное – автобус остановился.

Мужики начали заворачивать Пьеро руки и выталкивать второго.

Агрессивность сидельцев моментально улетучилась. Шрам кубарем со ступенек улетел в лужу, вскочил и рысью ретировался, оставив истекающего кровью напарника, которого скрутили, уложив мордой в пол.

Весь автобус гудит, как перегруженный трансформатор, пересказывая события последнего часа. Люди немного расслабились, но успокоиться не выходит: слишком большое напряжение накопилось за минуты террора.

Водитель направил автобус прямиком в милицию, куда и сдали хулигана, который верещал и ныл, забыв моментально про свою крутость.

Дружка своего он тоже сдал, хотя его и так бы нашли – слишком заметный след в виде рваного шрама выдал его с головой.

Всё это время Ирина ни на шаг не отходила от Лизы, пострадавшей, как та считала, за неё.

У  моей подружки, получившей чувствительный удар чуть выше переносицы, заплыл полностью один глаз и светился сизой радугой другой. Держится она стоически, но когда я предложил поехать в травмотологию, разревелась не на шутку: очень уж Лиза уколов боится.

Теперь вспоминать об этом инциденте будет до конца моих дней. Ну не мог я смотреть спокойно, как на моих глазах, практически публично, насилуют малолетку. А в драку полез, покорившись инстинкту самосохранения, импульсивно, можно сказать непроизвольно, более того, защищаясь от возможного удара соперника.

Думаю, мне просто повезло. Впрочем, девчонке повезло больше: кто знает, куда занесла бы её в итоге встреча с великовозрастными головорезами, не окажись рядом пугливого мальчишки, поднявшего волну.

Когда Ирина рыдала у меня на плече, прижавшись  щупленьким детским тельцем, Лиза с негодованием и укором, безмерно ревнуя, наблюдала за нами. Она – моя спасительница.

Кто знает, на что были способны эти безмозглые существа. А вдруг, правда выкололи бы мне без сожаления глаз?

Как стремительно и безрассудно вступилась она за меня, готовая, рискуя собой, спасти своего любимого.

Прошло уже пара часов после драки, а дрожь в коленках не прекращалась. Теперь меня колотило основательно: дошло, наконец, что рисковал я практически жизнью. И не только своей, но и Лизкиной.

Моя Лизавета. Ну, как не любить такую? Мы теперь крепко повязаны. И с Иринкой мы теперь в доску свои. А сапоги так не купили – не до них было.

Пришлось звонить директору в совхоз, просить прислать за нами машину. Всё я не мог ему рассказать, сообщил, что на нас напали хулиганы. В милиции подтвердили, я ведь с их телефона разговаривал.

Ира сбегала в аптеку, купила бодягу, какой-то крем, бинты, вату и колдовала над Лизиными

травмами, пока за нами не приехали.

Ей и правда оказалось пятнадцать лет. Совсем ребёнок. И надо же было такому случиться.

Медичка в совхозе выписала подруге больничный. Уколы назначать не стала, памятуя о произошедшем не так давно инциденте, когда от вида шприца пылающая от температуры и лихорадки Лиза устроила форменный погром. Тогда досталось и мне и врачу.

Лиза неделю сидела дома,  читала лёжа одним заплывшим глазом.

В свободное время мы предавались абсолютному разврату.

Это была замечательная неделя, если не считать ежедневной выволочки, за мою инициативу,  – ещё раз полезешь не в своё дело – пеняй на себя, расстанемся.

Врёт ведь. Куда она без меня теперь? А я без неё и вовсе потеряюсь – кто тогда станет защищать меня от бандитов.

Вон их сколько развелось.

Проверка на верность

Мы сидим в редакционном кабинете вдвоём: несколько месяцев назад ставший семейным мальчишка, и моя сотрудница, курирующая в газете образование и культуру, женщина двадцати семи лет, дважды побывавшая замужем, а ныне наслаждающаяся свободой.

Она чувствует себя пожившей и опытной, запросто рассуждает о любви и сексе, не стесняется говорить откровенно о том, от чего у меня становятся пунцовыми уши.

– Мужчины чересчур самонадеянны, особенно совсем молодые. Им кажется, что не просто влюбляют в себя женщину, дарят блаженство, окрыляют партнёршу, а наделяют её безразмерной величины счастьем.

Им кажется, что воодушевленная влюблённостью женщина с разбуженной лично им экзальтацией не сможет, не посмеет наставить  ему рога…

Как же они ошибаются: чувства, увлечение предметом страсти у женщин намного сильнее мужского, это действительно так, зато голова её свободна для анализа, несмотря на азарт и желание, тогда как мозг мужчины буксует, или вовсе отключается, когда получает импульс вожделения.

В отличие от самцов, женщина не тонет в набежавшей волне вожделения, а купается в ней, наслаждаясь, но, не забывает, что цель связи всегда имеет приземлённые, будничные,  практические цели.

Женщина ищет не только и не столько возбуждение и романтику, сколько отца для своих детей, примерного мужа, ответственного и удачливого во всём. Мужчина для неё не игрушка и не развлечение, а важный инструмент, пользоваться которым она предполагает довольно долго.

Если женщина почувствует в мужчине силу и энергию, значит вы именно тот, кто ей нужен.

Мужчина в процессе принятия решений о будущем отношений не участвует, хотя ему кажется иначе. Наивные.

Вам не до рассуждений: токуете, наслаждаетесь моментом полного, безоговорочного счастья, которое дарит шквал гормонального вдохновения.

Мужчина – существо зависимое, наркоман, действиями которого распоряжаются по большей части химические процессы и мы, женщины. Получил дозу  –  восхищённый романтик, нет – несчастный, потерянный, загнанный в угол олень.

Так наставляет меня Галя Логинова. Мы с ней часто ведём беседы на темы любви и дружбы. Наверно ей очень нравится моё юношеское смущение и тотальная неосведомлённость о предмете разговора.

– Все бабы, как одна, вертихвостки, без изъятий и исключений. Можешь поверить мне на слово. Некоторые умело камуфлируются, но всё равно регулярно флиртуют. Это в самом вегетарианском варианте.

Рождение ребёнка, вовсе не черта для женщины, за которой табу. Совсем наоборот – всё только просыпается: чувственность, азарт, готовность гореть, сливаться в экстазе, в пароксизмах упоения избыточными чувствами.

Это про нас женщин, говорят: сгорают от страсти. Да, мы такие…

Зрелая женственность подразумевает загадочность, капризность, мечтательность, непостоянство… Ты слушаешь?

За нами глаз да глаз нужен. И это не стёб. Это нормальный баланс отношений среднестатистического мужика и порядочной женщины. А как ты думал?

Измена тоже бывает благопристойной. Порядочность или порочность не в трусах, а в душе.

Духовный адюльтер опасней физического, уж ты мне поверь.

К хорошему партнёру, не имеет значение, своему или чужому, женщина приклеивается намертво, если душа и мысли едины. А когда в голове бардак, в душе разлад, в мыслях и чувствах смятение, а кроме физической любви и плотского наслаждения с мужем ничего больше нет – пиши пропало, упорхнёт твоя милая, однозначно.

Ты способен в мысли её заглянуть, мечты руками потрогать? То-то и оно, что нет. Эта территория – терра инкогнита. Женщина – всегда загадка и никто её никогда не разгадает. Впрочем, мы и сами для себя вечный и бесконечный сюрприз…

– Галь, позволь с тобой не согласиться. Моя жена не такая. Любит она меня, и никто ей больше не нужен. Мне, кстати, тоже…

– Не говори гоп… тоже мне – однолюб нашёлся. А если я сейчас грудь тебе покажу обнажённую,  трусики новые при тебе примерю, глазки начну строить, вздыхать артистично, сигналы готовности принять внутрь твоего гостя подам, слезу пущу, головой начну о стенку колотиться и кричать, что только ты и больше никто… тогда как?

Ладно, шучу. Ты не совсем в моём вкусе. Хотя…

Я чётко, откровенно, целенаправленно, цинично акцентирую твоё внимание на этой фразе, чтобы показать, как это работает… ну, и на всякий случай, чтобы завязать гипотетический узелок на твоем мужском достоинстве. Это сейчас тебе кажется, что преданность и верность – суть твоего характера и основа счастья.

Время меняет всё. Не зря же я перед тобой духовным эксгибиционизмом занималась, душу до донышка вытряхивала…

Может и мне когда пригодится сила твоя и энергия. А что, я ещё та ягодка, просто ты не вглядывался внимательно.

В минуту безнадёжного одиночества или переполняющей радости человек многое постигает и переоценивает. Мало ли.

Ну, как, мальчишка, в штанах ещё не намокло? Всё-всё… успокойся, расслабься. Займись по-настоящему, всерьёз, своей женой. Ни на минуту одну не оставляй. Доверять не вздумай, почувствует, что ты олень – рога мигом отрастут. Никому не верь… Ха-ха! Мне можно.

– У меня впечатление, что ты, Галя, на этом свете не первую жизнь проживаешь. Чересчур опытная. Я, конечно понимаю, что замуж дважды сходила, но это не значит, что встречала именно тех, с кем не захочется изменять. Человеку свойственно ошибаться.

– Живу долго, читаю много, запоминаю, анализирую. Я ведь тоже думала, когда малолеткой замуж первый раз выскочила, что это навсегда. Глупая была. Как и все. Плохо, что "многия знания – многия печали". Когда есть с чем сравнивать, тоже не здорово.

Кто знает – перетерпела бы, свыклась с его недостатками, может чего доброе из нашей любви выйти могло. С другой стороны, человек со временем не меняется. Жёсткий человек был, даже жестокий. Я не жалею, что расстались.

А насчёт женской предательской сущности, непостоянной нашей природы – голая правда. Я ведь сейчас на журналиста учусь, а первое мое образование – психолог.

Пять лет натаскивали меня разбираться в мотивах и характерах. Кое-чего усвоила. Согласись, ведь завела я тебя, не шуточно, и готов ты был, как миленький, скинуть в вечность свою юношескую непорочность. Видела, как глазки у тебя блестели, когда я колготки поправляла.

Да и сейчас, думаю, не откажешься от альтернативного опыта общения с прекрасной сотрудницей. Не красней. Ты  мужчина, я  женщина. Мы молоды, энергичны, полны желаний. Есть ведь у тебя желание трахнуть меня, признайся. Да не красней так. Дело говорю. Подумай.

Станешь старше – узнаешь, что охота желать и добиваться очень затратный энергетически процесс, для многих неподъёмный. Дают – бери. Желаниям потакать нужно. В меру, но потворствовать слабостям. Скажем так – допускать реализацию. Пока хочется. Пока любится. Пока жизнь цветная и яркая.

Любишь свою жену?

– Спрашиваешь! Она у меня…

– Только не рассказывай, какая она у тебя нежная и ласковая… скалолазка твоя… Ты ещё скажи, что ни с кем, никогда…

Ты чего, реально девственником был, когда со своей мамзелью познакомился? В двадцать два года? Озадачил. Никогда ещё в твоём возрасте мальчиков живьём не встречала. Значит, сравнивать тебе некого и не с кем.

Понятно. А я тут тебе партизанские песни пою. Значит любишь? Одну. Навсегда. И точка. Во, дела! Где ты раньше был, целовался с кем? Ну да, с ней и целовался.

Кажется, её Лиза зовут? Ничего так себе дИвчина: видная, яркая, с характером. Взгляд, честно скажу, стервозный. Она же у тебя из деревни, семья многодетная… Да, брат, думаю, что попал ты. Но, это тебе решать.

Я для неё не конкурент. Это так, про себя,  вслух рассуждаю. Если что – заходи, страсть как люблю мальчишек неопытных искусству эротики обучать. Ты ведь ещё и целоваться наверно, как следует, не умеешь? Я бы мастер-класс могла преподать.

Шутка. Есть у меня сейчас ученик. Или учитель, кто его разберёт… но для семейной жизни не приспособлен, только для спортивных тренировок. Может и мы, того… потренируемся? А?

– Чего ты мелешь, Галь? Ты же лет на пять старше меня, а у меня жена – молодая, красивая, единственная.

– Любовь, между прочим, ровесников не ищет. И опыт лишним не бывает. Никогда не отказывайся от хорошего. Бери от жизни всё, что само в руки идёт. Ладно уж… Дитя ты ещё.

Кстати, меня ты тоже здорово завёл. Вся мокрая. Хочешь потрогать?

Да ладно, ладно, это я так, прикалываюсь. Иди уже к своей ненаглядной. Проверку на вшивость выдержал. Правильный ты, стойкий. Уважаю.

Я тоже такого хочу, только мне всё больше одноразовые встречаются.

Не голоси, тебя я умоляю

Старинные медицинские книги описывают истерические состояния женщин как воспалительные явления в матке. Бред. Никто не знает, откуда чего берётся. Я слушал исповедь своего друга и сам бился в истерике.

Линда. До сих пор не могу осознать, как можно таким именем назвать девочку. Женщину, куда ни шло, но ребёнка…

Ты удивишься, но это имя моей жены.

Когда мы с ней познакомились, это была, или был “ангел во плоти”. Нежная, ласковая, заботливая девочка. Она могла запросто потратить стипендию до копеечки на подарок для меня.

Понимаю, что такая деталь лично тебе ни о чём не говорит. Линдочка ни секунды не жила для себя, отдавалась без остатка родным и близким.

Я был счастливейшим мужчиной на свете. Когда мы впервые рассматривали небо в алмазах, понимаешь, о чём я, мне представлялось, что выиграл сектор приз.

Линда искреннее, нежное, любящее существо, которое нельзя не полюбить.

Она была непреклонна, когда я предложил пожить в свободных отношениях, чтобы познать суть семейной жизни и понять, смогут ли наши души войти в резонанс.

Наша любовь от моего глупого предложения не треснула, не дрогнула, не сморщилась. Линда улыбнулась, чувственно прижалась щекой и молвила, – пойми, Игорь, у меня есть родители. Они не примут такой вольной интерпретации семейного единства. Давай будем придерживаться обычаев и традиций. Сначала свадьба, потом остальное. Если нет терпения, милый мой человечек, могу предложить альтернативные методы исполнения желаний, не затрагивающие нравственность, целомудренные, но чувственные.

– Ты прелесть, Линда, – сказал я и заключил невесту в объятия.

Без неё я не мог себе представить не то, что дня, минуты. Если хочешь, могу показать её фотографию. Интереснее и чувственнее до сих пор  так никого и не встретил.

Это нежное создание взяло в плен мою сущность, оставив свободным единственное право – дышать.

Как я мог не согласиться с её доводами? Линда была права всегда и во всём. Такие женщины не способны лгать.

Я признался ей в любви, сложил знамёна мужской доблести к её прекрасным ногам и предложил не только руку и сердце, но и душу в придачу.

Линда благосклонно приняла моё нелепое предложение. Разве я мог быть достоин такой женщины? Состояние эйфории, безразмерной величины счастье, как ещё можно описать мои чувства в тот миг?

Я зацеловывал её до бесчувствия, из последних сил удерживая себя в узде дружеских отношений. Сложно поверить, но до дня свадьбы, точнее до ночи, ни разу не дотронулся до её груди, только мечтал о прикосновениях, понемногу сходя с ума от вожделения. Её воспалённый бутон снился мне по ночам, но я не представлял, как он выглядит на самом деле.

Моё счастье упало в бездну беспросветной мглы ещё до первого слияния. Линда приревновала меня: сначала к свидетельнице, потом к близкой подруге.

Мы всю ночь выясняли отношения, так и не обнявшись. Моей мечте о близости не суждено было сбыться на следующий день и даже через неделю.

Молодая жена, плоть которой оставалась для меня недосягаемой тайной, оставалась загадкой, несмотря на то, что в её роду были приняты весьма странные обычаи, касающиеся первой ночи.

Что и как предпринимали её родичи, я так и не понял, но простыню с символом целомудрия торжественно предъявили гостям. Этот ритуал означал, что моя жена до свадьбы оставалась девственницей, но удостовериться в этом я не мог.

Нет, ничего такого про неё сказать не могу. В рамках моих знаний, скорее всего она была невинна на момент дефлорации, в чём я не до конца уверен по причине неосведомлённости.

Линда извивалась, кричала, плакала и закатила жуткую истерику. Это случилось спустя два месяца после свадьбы. Хорошо, что так. Я уже думал, что в этой жизни мне не удастся отведать запретный плод.

К тому времени я успел познать прелесть семейных отношений. Линда ревновала меня к каждому столбу, по несколько раз на день закатывала истерики, остановить которые было невозможно.

Дальше спираль странностей моей жены закрутилась и вовсе лихо. Её бесило всё подряд. Угодить жене было невозможно в принципе. Зато рос список потребностей, удовлетворить которые мог разве что арабский шейх.

Линда транжирила деньги, словно у неё был тайный счёт, способный удовлетворить любые желания. Сексуальный паёк выдавался строго лимитированными дозами, когда на своей ладони она могла поместить определённое количество выданных мной денежных знаков.

Интимный голод был таков, что приходилось постоянно пользоваться ванной комнатой и кулаком правой руки. И всё же я её любил.

Любил, несмотря на то, что она не желала ухаживать за ребёнком, не прибиралась в доме, не готовила обеды и ужины. Я был рад тем крохам любви, которые доставались, когда у жены было хорошее настроение.

Попытки как-то изменить вектор отношений или порядок в доме были напрасными. Линда начинала рыдать и сыпать обвинения.

Через несколько минут психической атаки я был изнурён настолько, что готов был не просто согласиться с её условиями, но ещё и приплатить.

Как только я пытался с ней поговорить, призвать к хрупкому семейному согласию, Линду начинало трясти. Она немедленно впадала в прострацию, закатывала глаза, начинала кричать.

Далее шли приступы обвинений, которые следовали один за другим. Моя вина росла по спирали в геометрической прогрессии, доходя до степени смертельных грехов, искупить которые можно только кровью.

Я был виноват одновременно в том, что приносил мало денег и в том, что вечно пропадал на работе. Мне инкриминировались тотальные измены со ссылками на опредёлённые личности, большую часть которых я даже не знал.

Линда перечисляла десятки фигурантов, которые обеспечивали жён всем необходимым, находясь рядом с ними круглосуточно, при этом удовлетворяли их материальные, духовные и физиологические потребности в немыслимых объёмах.

Мало того, что эти обвинения были обидными, они являлись поводом для отлучения от секса, которого не было в принципе.

Спросишь, как я не сходил с ума?

Не знаю. Выдержал.

Был ли я хладнокровен? Увы, нет. Мои нервы закручивались в морские узлы, развязать которые невозможно даже теперь, когда этой женщины нет в живых.

Линда систематически устраивала концерты по заявкам, которые подавал вовсе не я.

Чего только я не предпринимал: встречную истерику, выяснение отношений, призыв к примирению и разбор полётов. Ничего не работало.

Иногда я не выдерживал давления изнутри и снаружи, выдавал Линде оплеуху или пощёчину, после чего рвал на ней одежду и трахал, как последнюю суку. Нет, я её не насиловал. В такие минуты она безоговорочно подчинялась и просила ещё.

Каждый раз, когда нервы окончательно сдавали, отношения налаживались на месяц или около того, после чего весь спектр кошмарных отношений повторялся.

Иногда казалось, что Линда намеренно провоцирует меня на физическое воздействие. Для меня этот метод был неприемлем, а она испытывала явное удовольствие.

Когда случались периоды тихих размеренных отношений, она предпочитала секс, когда женщина находится сверху. При этом ей нужно было непременно сжимать соски так, что даже у меня каменели яички, чувствуя боль.

После оргазма Линда долго билась в беззвучной истерике, требовала снова и снова сдавливать груди, после чего принималась рыдать.

Я никак не мог понять, когда ей хорошо и когда плохо. Даже после бурного секса она могла орать по часу и больше, пока я не догадывался сжать её в объятиях так, что невозможно было вздохнуть.

Обездвиженная, она затихала, запросто могла заснуть, даже улыбалась во сне.

После каждой истерики жена чувствовала себя малым ребёнком: любила, когда её купают в горячей воде, моют с шампунем, проникают пальцами в потайные пределы, массируют. Если после ванны был страстный секс, она плакала от счастья, благодарила и клялась в вечной любви.

В такие минуты Линда могла пообещать что угодно, причём верила в свои клятвы, которые забывала, не успев проснуться.

На третьем году семейной жизни, когда наша дочка уже ходила и разговаривала, после очередной истерики Линда повторно забеременела.

Я об этом не знал. Жена тайно от меня сходила на аборт, после чего больше года предъявляла претензии, что сделала это под моим давлением. Представьте себе, что я чувствовал.

Линда была крайне эмоциональна. Я терпел.

Немного позже я начал изучать причины её неадекватных состояний. В пособии по этой страшной и странной теме было написано, что женщины устраивают истерики по трём причинам: стресс, сексуальная неудовлетворённость и предменструальный синдром.

Мужчина, впадающий в истерическую прострацию, имеет на это конкретную причину, разрешить которую, по его мнению, не может. Женщине, одной причины мало. Она выстраивает логическую цепочку, отследить которую невозможно в принципе.

Даже если ты ни в чём не виноват, более того, имеешь стопроцентное алиби, доказать это, пока женщина не успокоится, невозможно. Более того, если попытаешься чего-либо доказать, только усугубишь проблему.

Женщине не требуется доказательств и обоснований вины. Она несчастна, проблема исключительно в этом. Хочешь усугубить своё положение, начни доказывать и спорить.

Любая женщина – актриса от рождения. Ей нужна публика. Остановить представление  может только равнодушие зрителя. Попробуй не принимать участие в её спектакле и всё закончится. Но есть ли мужчины, готовые и способные выдержать женские слёзы?

Почувствовав твою реакцию, не важно, какой направленности, она будет изображать из себя Офелию, девушку, несчастную в любви. И не вздумай пытаться её успокоить, пожалеешь: сцена должна быть сыграна до конца.

Организм привыкает к определённому ритму жизни человека, выделяет для каждого процесса определённую толику энергии. Успокойся, досмотри до конца. Возможно, будешь вознаграждён. Перевозбуждённая женщина после истерического припадка становится страстной любовницей.

Понимаю, что не каждому это понравится, но что делать: у меня нет другой женщины.

Иногда приходилось добывать информацию, дабы избежать скандала, буквально из воздуха.

Помнится, был такой случай. Проснулся я от того, чтопочувствовал запах блинов. Не так часто благоверная баловала меня домашними деликатесами. Умылся, оделся, вышел на кухню, по привычке попытался обнять жену. Облапил за бюст, отыскал на шее особенно чувствительную эрогенную зону и лизнул.

Реакция последовала незамедлительно: горячей сковородкой в лоб и коленом в пах. Вот такая любовь.

Сгруппироваться или защититься я не успел, для обороны не было предпосылок и причин.

В результате ожог лица и опухоль на оба глаза. Но это мелочи жизни по сравнению с истерикой, которая за этим последовала.

Думаешь, для драматического спектакля была веская причина? Ошибаешься. Линде приснился сон, в котором я переспал с её лучшей подругой.

Со мной жена не разговаривала больше месяца, с подругой поругалась навсегда.

Считаешь, она психически ненормальна? Так нет же! Врачи в голос говорят, что с ней всё в порядке.

Получается, что ненормальный я?

Тогда почему она вскрыла себе вены, когда я объявил ей, что требую развод и уехал на неделю к родителям?

Про первую любовь и доверчивый романтизм

Борис не любил шумные сборища, когда за одним столом собираются малознакомые люди, объединённые лишь застольем и выпивкой, расслабляющей до обволакивающего сознание иллюзорного блаженства.

Всего несколько тостов смывают барьеры общения, в том числе нравственные. Начинаются хаотические знакомства, странного свойства откровенность, братание.

 Особенно неприятно ему было непременное внимание к своей особе пьяненьких женщин, которые обычно в трезвом виде не замечали его вовсе.

Борис не был нелюдимым женоненавистником. Ему нравились женщины, даже очень.

Близкому знакомству с прелестницами препятствовали моральные принципы, профессиональная занятость и крайняя застенчивость, отчего на исходе третьего десятка лет он всё ещё пребывал в неведении относительно интимных радостей с женщинами.

Фирма, в которой мужчина работал программистом, отмечала двадцатилетие. Руководство строго предупредило: неявка чревата лишением премии. Пришлось подчиниться.

Пытаясь избежать тесных контактов, Борис сел в отдалении и налёг на коньяк. Нанятый ведущий, как мог, веселил толпу, то и дело предлагал игры с откровенно взрослыми правилами.

Разгорячённые выпивкой сотрудники в перерывах между тостами и танцами охотно принимали участие в бесхитростных играх, позволяющих бесстыдные прикосновения и прочие вольности на глазах у всех.

Борис ждал момента, когда можно будет незаметно исчезнуть. Не привлекая к своей персоне внимания.

Алкоголь туманил мозги, расслаблял. Чувственные игры невольно возбуждали интерес. То и дело кто-то из участников попадал в неловкую ситуацию, которая вызывала шквал аплодисментов.

Через час или около того, большинство сотрудников превратилось в общую биомассу, где объятия и поцелуи стали нормой общения, а мужская рука на женской груди или деталях, находящихся гораздо ниже спины, знаком дружеского внимания.

Несколько раз в течение часа к нему подсаживалась с бокалом вина слегка развязная яркая незнакомая брюнетка с необычной ассиметричной дизайнерской стрижкой, предлагала познакомиться ближе. Среди сотрудников Борис никогда её не видел, скорее всего, чья-то родственница или приглашённая кем-то из руководства.

Женщина была старше, но ненамного, лет на пять-шесть, не больше. Бориса удивляло, что при обилии мужчин, эта дама выбрала для неприкрытого флирта именно его, человека, намеренно сторонящегося общения.

Альбина, так она представилась, обращалась к нему по имени, шептала на ухо ужасные глупости, прижималась упругой грудью, и оголёнными бёдрами, явно эпатируя.

От неё пахло довольно приятной смесью хорошего алкоголя и дорогих духов. Выглядела женщина изысканно, даже гламурно, чем вызывала у Бориса ещё большее стеснение. Тем не менее, молодой здоровый организм бурно реагировал на женские прелести.

Несмотря на внутреннее сопротивление, прикосновения, медовый голос, запахи, исходящая от её тела теплота и энергия выполнили в полной мере задачу соблазнения: борис поплыл, сам не заметив того.

Немного погодя они танцевали нечто медленное. Альбина откровенно, с придыханиями, прижималась, стараясь задеть чувствительные зоны мужского тела. Её коленки упрямо лезли меж его ног, руки “нечаянно” дотрагивались до мужской сердцевины, гладили грудь.

Способность сопротивляться исчезла полностью. Борис дрожал всем телом, чувствуя, как его накрывают одна за другой незнакомые волны сладострастия.

Альбина хвалила мужские достоинства, которых оказалось неожиданно много. Впрочем, Борису было не до этого: он боялся и ждал одновременно её нескромных прикосновений, от которых сжималось и твердело всё изнутри, расплавляя мозг.

Женщина щекотала холодным кончиком носа его чувствительную шею, прикасалась мягкими губами, тёрлась щекой, прижималась всё сильнее, от чего невозможно было отказаться.

Борис был похож на расплавленный пластилин, из которого без труда можно было слепить что угодно.

Партнёрша с каждой минутой становилась откровеннее и ласковее. Трепетная женственность растворяла последние барьеры у мужчины, который впервые в жизни встретился со столь сильными ощущениями.

Альбина казалась Борису хрупкой и томной, трогательной и чуткой, трепетной и пылкой, сладкой, благоухающей, желанной.

В мозгу проносились ассоциации вперемежку с желаниями, основное из которых стремилось попасть глубоко внутрь манящей вожделением нимфы. Он созрел и готов был на всё.

Подруга коварно и расчётливо подводила Бориса к мысли о неизбежности  страстного рандеву в уединении. Она говорила и говорила томным, полным страсти голосом сирены, о том, насколько он хорош и желанен.

Альбина откровенничала, рассказывая про не очень удачные отношения с мужем, про отсутствие у него тех достоинств, которые есть у него, Бориса, такого обаятельного, мужественного и совсем неиспорченного.

– Ты мужчина моей мечты. Я сразу поняла, уверена, что нас свёл неотвратимый рок.

После очередного танца Альбина увела его вглубь коридоров, в потаённый уголок, где они нервно курили, затем целовались взасос, изощрённо сплетаясь языками, наслаждаясь вкусом внутренних соков до помутнения рассудка.

Руки женщины похотливо путешествовали там, где прежде не касался никто, отчего желание и страсть вырастали в размерах. Она была бесстыдна, откровенна, ненасытна, порочна до самых кончиков пальцев, но это было по-настоящему здорово.

– Мой муж сейчас в командировке. Нашей любви никто-никто не помешает. Ты и я, я и ты. Мы будем вместе всю ночь, если пожелаешь, то и день. И ничего не бойся, совсем ничего. Я врач, работаю с пациентами. Нас проверяют каждый месяц.

– Разве это имеет значение? Ты лучшая  женщина в моей жизни, точнее, единственная.

– Потом, всё потом. Успеем наговориться, узнать друг друга ближе. Сейчас нам нужно умудриться смыться отсюда так, чтобы не вызвать подозрений. Здесь я написала свой адрес. Скажи, что разболелся живот, что пьян. Не имеет значение, как ты отвертишься, главное испариться незаметно. Жди меня у подъезда.

– Вино, коньяк, что-нибудь нужно?

– Чудак, посмотри на столы, здесь всего довольно. У меня объёмная сумочка. Для конспирации потрусь с кем-нибудь ещё. Да не смотри так. Нужно отвлечь внимание. Мы с тобой нарисовались. Ты меня так возбудил. Вот, потрогай. – Альбина подняла подол платья, взяла его руку, опустила туда, где сейчас находились его мысли.

Мужчина едва не задохнулся от прикосновения к тайне. Он был на грани обморока.

В такси Борис только о ней и думал, то и дела принюхиваясь к ладони, которая хранила запах её нутра.

Всю ночь и весь следующий день любовники чередовали слияния с возлияниями. Альбина была ненасытна. Её опыт превосходил любые фантазии, которые могли прийти в ум Бориса.

Непристойность поз нисколько не смущала женщину. Она хотела и так, и этак, показывала чудеса извращённой гибкости и отсутствие тормозов в интимной сфере.

Особенно заводило её полное отсутствие сексуального опыта у Бориса.

Альбина чувствовала себя совратительницей, обучающей пороку младенца. Она раскрывала интимные недра, руководила его действиями так, словно наставница, которой поручено открыть ученику все тайны сокрытого от посторонних бытия.

Любовница показала своему визави все тонкости страстного соития, каждый миллиметр открытого и тайного в  возбуждённом похотью теле.

За сутки Борис слышал призыв и требование, – люби меня, Боренька, люби, – наверно раз двадцать. Несколько раз пришлось менять постельное бельё, десяток раз мыться под душем и в ванной, где процесс соития продолжался.

Борис был счастлив. Несколько раз он заводил разговор о том, что им нужно быть вместе. Альбина томно смотрела на него, прикрывала его рот рукой, от которой невыносимо пахло безудержным сексом, сливалась с ним в продолжительном поцелуе.

Несколько раз любовники пытались расстаться. Безуспешно. Они вновь падали в кровать, стараясь доставить друг другу ещё более глубокое наслаждение, сделать чего было попросту невозможно, поскольку они исчерпали неизведанный набор средств.

Квартира Альбины, если бы кому-то довелось войти в неё сейчас, показалась бы ему публичным домом, настолько её воздух был пропитан похотью.

Однако силы даже самой пламенной страсти рано или поздно заканчиваются. Устали и наши любовники, обещав продолжить общение при удобном стечении обстоятельств.

Чаяниям любовников не суждено было сбыться. Что-то там, наверху, или здесь, в рутинной обыденности, вмешалось в судьбу наших персонажей, резко и бесповоротно изменив сценарий любви на нечто иное.

Спустя две недели Борис почувствовал недомогание, которое надолго испортило ему настроение и вообще изменило представление о любви: всё началось с зуда в самом интимном инструменте, неожиданном предмете его мужской гордости.

Далее ощущения стали резче, появились странные выделения, характер которых пугал, больно стало ходить в туалет. Борис скрывал эти обстоятельства, сколько мог. Потом пришлось поделиться своей проблемой с товарищем, что оказалось сделать невыносимо стыдно.

Тот рассмеялся в лицо, отечески похлопал по плечу, – добро пожаловать в реальную жизнь. В следующий раз надевай презерватив, если не знаешь, с кем имеешь дело.

– Она врач, их постоянно проверяют. К тому же замужем.

– Наивный. Судьба подавала тебе тысячу сигналов опасности, ты не смог разглядеть ни одного. Лечись, брат, лечись. Это не смертельно, хоть ты и запустил. Сразу нужно было обращаться.

– Я её уничтожу. А если кто-то узнает?

Товарищ приложил палец к губам, – об этом не обязательно кому-то знать. Ты сказал, что она медик. Пусть лечит. Это в её интересах. Не дай бог муж узнает.

Альбина клялась и божилась, что не причём, что у неё нет никаких симптомов, но испугалась. Она приходила к нему в квартиру, как на работу, несколько раз в день колола антибиотиками, приносила продукты и деликатесы.

Приключение обошлось без огласки и видимых последствий, но надолго поставило крест на интимных отношениях с женщинами.

Да, Борис всё-таки полюбил и женился спустя шесть лет. Будете смеяться, но познакомился он с будущей женой при абсолютно схожих обстоятельствах: корпоратив, выпивка, флирт.

На этот раз мужчина решился на сближение без малого через полгода.

После первого секса он три недели анонимно сдавал анализы, только тогда признался женщине в любви.

Любовь с коммерческим уклоном

События и время в семье Сапрыкиных который уже раз разделилось незримой демаркационной линией, изменив незримо схему отношений, образ жизни и даже чувства.

До того, как в семье появились деньги, было иначе.

Лучше или хуже, не скажу, но изменилось всё: еда, вещи, распорядок дня, привычки. Основательнее всего мутировали отношения.

Из романтической и трепетной любви вырастал некий бесформенный монстр, стирающий яркие чувства, заменяя их товарно-денежным обменом, эквивалентом которого становились поцелуи, объятия и супружеские обязанности.

Поначалу, когда удалось вырваться из цепких когтей бедности, которая сопутствует каждой зарождающейся семье, начинающей строить быт с чистого листа, жизнь закипела.

Любовь бурлила и клокотала, как вода в чайнике, расплескивая в стороны и извергая из-под прыгающей крышки обжигающие брызги счастливых событий, желаний и целей.

Бурлящие пузыри торжества и блаженства поднимались колоколом с самого дна, заставляя танцевать и переливаться всё вокруг, возвещая окружающему миру радостную весть энергичными эмоциями и прекрасно-безумными поступками.

Каждому из нас известен восторг по поводу первых семейных приобретений, средства на которые копятся путём тотальной экономии. Ситцевое платьишко, дешёвые туфельки и губная помада для неё, рубашка и носки для него:  разве это не повод для праздника?

Влюблённые готовы друг для друга на всё. Основная семейная ценность – любовь.

Радость от сбывающихся грёз была недолгой. Адекватной реакции на неистовое бульканье и шипение перегретого, а оттого чересчур насыщенного материального пара не последовало.

Сравнение с семьями, которые “умеют жить” показали Лизе убогость того, чем оделила судьба непосредственно её.

Почему гармония ликования и благодушия неведомым образом обрушилась, обратившись в полную противоположность –  неудовлетворенность и зависть, было непонятно.

События развивались быстро, запаса положительных эмоций всё ещё было достаточно, чтобы украсить отношения и быт.

Неустойчивое равновесие внутрисемейных отношений балансировали любовь, вожделение и страсть, концентрация которых в крови супругов по-прежнему превышала среднестатистические значения.

Ревность ко всему недостижимому, что непременно следует иметь, появилась не сразу. Понадобилось время, чтобы  осознать безразмерную величину пропасти между желаемым и доступным.

Что касается взаимодействия и чувств, они полились через край, как обычно сбегает вода из  перестоявшего на огне чайника, заливая плиту и гася потрескивающее пламя.

Пшик и нет никаких отношений, только склоки и претензии, которые множатся, да шипение затушенного газа, грозящего взорваться от нечаянной искры.

Приблизительно так. Но не сразу.

Первые свободные деньги вылёживались в третьем томике собрания сочинений А.С.Пушкина, русского всего.

Лиза гладила вожделённые купюры, пересчитывала по несколько раз за день, аккуратно складывала банкноты стопочкой, которая росла. Пусть чересчур медленно, как казалось ей, но прибывала, даря надежды, вызывая волны сладостных грёз.

Женщина удобно усаживалась на кресло с ногами, сворачивалась в расслабленную позу отдыхающего котёнка, прижимая к груди книгу, внутри которой была мечта.

Никто не знает, что именно рисовало её воспалённое воображение. Возможно, Лиза чувствовала себя Золушкой накануне свадьбы со сказочным принцем. Ей хотелось всего сразу: трёхкомнатную квартиру, машину, дачу, модную одежду и отдых в Крыму.

Поступательное движение достатка рождало восхитительные вибрации, вызывающие прилив крови в голову, которая кружилась в волшебном танце вожделения.

Мечты, одна сладостнее другой, витали в воздухе квартиры, маленькой, но своей, переполняя его мечтами, готовыми вот-вот сбыться.

Не о том ли думала она, мечтая о будущем в душном  и тёмном закутке сеновала в родительском доме, где кроме неё обитало пять сестёр и братьев, мал мала меньше, одетых кое-как, но накормленных и чистых?

Скоро, теперь совсем скоро… сбудется всё, о чём она грезила, будучи маленькой девочкой. Значит, не зря встретила будущего мужа, пусть и не принца. Может, не напрасно терпит его.

Как только начала расти стопочка купюр, Лиза потеряла сон и покой, вынашивая план реализации соблазнов. Сегодня, например, хочется ремонт, мебель, новый холодильник, телевизор…

– Нужно записывать,  –  думала она. – Необходимо узнать, что сколько стоит. Но это потом. Сначала оденусь, как Валька Пронина. Нет, Валька, это колхоз червонный лапоть. Таких шмоток, как у неё, навалом. Я себе обувь и платья в “Берёзке” куплю, чтобы ни у кого таких не было. Вон сколько всего нужно. И детям. Хотя, они-то подождут, какие их годы. Сначала себя одеть как следует.

Может, не совсем так происходило на самом деле, только каждый раз после смены жена не давала Антону уснуть далеко за полночь.

Как только заканчивались возбуждающие взрослые  игры в постели после ужина, приготовленного пришедшим с работы Антоном, Лиза тянула его на кухню, где долго, пока окончательно не застывали их оголённые тела, расписывала, чего и сколько у них скоро будет.

Супруги сидели с зажжёнными сигаретами в полной темноте: возбуждённая мечтами женщина и засыпающий после пятнадцатичасовой смены мужчина.

Лиза мечтательным мелодичным голосом, больше подходящим для любовных диалогов, чем для обсуждения прозаических материальных запросов, воодушевлённо, темпераментно, словно о нахлынувших романтических чувствах, рассказывала о том, какие замечательные наряды ей предстоит приобрести, как она будет в них выглядеть и у кого сведёт физиономии от бессильной ревнивой злобы.

На этом месте, когда соперницы и подруги умирали от зависти, в её глазах вспыхивала искорка от окурка и капелька влаги, возможно подступающая слеза.

Лиза кидалась Антону на шею, целовала куда попало и шептала, шептала, как сильно любит его, до тех пор, пока не разбудит его окончательно засыпающего, клюющего носом в стол.

Понятно, что раззадорить, возбудить молодое естество легче, чем потом заставить его отправиться спать, не изведав желанного лакомства. Сон Антона как рукой снимало.

Спелые яблоки женских грудей уютно ложились в ладони, губы сами находили заветные уголки на шее жены и за её ушами, прикосновение к которым вызывало отчаянное желание близости.

Какой молодой мужчина откажется от десерта, который раздражает одновременно все органы чувств, заставляя сердце прокачивать через кровеносную систему концентрированный поток возбуждающих гормонов?

Руки сами собой тянутся под подол полупрозрачной ночной сорочки, добывая из-под него край сочной горячей мякоти. Антон прижимает напряжённые ягодицы, насаживает податливую плоть на восставшую сердцевину мужского естества…

В это мгновение он готов буквально всё бросить к ногам прелестницы.

Лиза догадывается об этом, пока подсознательно.

Со временем она улавливает суть происходящего, начинает  намеренно применять лукавую тактику и стратегию.

– Любимый! Ты самое лучшее, самое дорогое, что есть у меня!

– Я тоже тебя люблю! Очень-очень!

– Можно я потрачу наши деньги на обновки?

– Ты ещё спрашиваешь. Весь мир для тебя, милая. Как же мне хорошо.

Ещё бы. Когда любимый находится внутри блаженства, временно отключая мозг, которым обычно думают, заранее спланированные манипуляции наиболее успешны.

– Спасибо, родной! Не останавливайся! О-о! Мой! Только мой! Навсегда. Ты такой милый, такой щедрый.

Можно считать, что сегодня и сейчас она получила, почти осязаемо, то, о чём предварительно мечтала.

Лиза уловила эту незримую связь: превращение желаний в реальные блага посредством сексуального террора.

Она невольно отметила скорость и эффективность метода.

Антон улавливает нечто коварное в её мимолетном взгляде, ускользающем от прямого контакта, осознание триумфа и саркастическую усмешку, но осмыслить, соединить в логическую цепочку не может, слишком увлечён проникающими движениями интимного насоса.

Лиза празднует победу. Она её заслужила. Это для Антона секс – праздник, для неё лишь средство воздействия на его мозг, инструмент для воплощения личных желаний.

Антон понимает, что произошедшее только что похоже на коммерческий контракт и не имеет отношения к любви, но всё равно благодарен ей за доставленное удовольствие.

Успокаивающее сердце вновь начинает гнать кровь в едва не задохнувшийся от сладострастия мозг, который даёт пищу для размышлений.

– С такими подходцами и задушевными разговорами нужно быть осторожнее. У меня на эти деньги были совсем другие планы. Впредь придётся оговаривать заранее предназначение накопленных средств, – думает, засыпая, мужчина.

В денежных вопросах жена по-прежнему ведёт себя, как та девочка, которая в период страстной влюблённости и развития отношений усвоила: Антон старше и опытнее, значит, обязан все за неё решать. Это удобно.

На самом деле мужу ничего для супруги не жалко, но семья, это не только она. Общие цели и планы гораздо важнее личных желаний. Это принцип и отступать от него он не намерен. Так его научили родители.

Если честно, сделать приятное жене тоже немалое удовольствие. Это же настоящий праздник, видеть горящие от радости женские глаза, когда они излучают нежно-зелёные, ласково мерцающие тёплые лучи благодарности. Иногда такой взгляд –  лучший из даров.

В выходные дни супруги чаще всего вместе с детьми едут в Москву. Посещают театр зверей, аттракционы в парке отдыха, цирк и прочие мероприятия, которые интересны малышне, потом обедают в ресторане и завершают праздничный день  посещением магазина одежды.

Именно из-за этого завершающего аккорда Лиза безропотно соглашается на все прочие мероприятия, к которым она безразлична.

Вопрос её участия в семейных вылазках решается покупкой очередного платья, кофточки или золотого колечка с бирюзой.

Благодарная жена сияет как медный грош, моментально становится общительной и жизнерадостной.

Вечером Лиза не забывает про «благодарность» в супружеской постели, причём подходит к вопросу оплаты основательно, с азартом.

Антон давно понял, что семейная жизнь – социальный симбиоз, основанный на физиологии, разделении полномочий и коллективной ответственности. Вот только распределяются права и обязанности как-то неправильно, по принципу добровольности, которая не всегда имеет место быть у жены.

Семейные системы оснащены подобием коллективной совести, которая вынуждает тем или иным образом выполнять весь спектр необходимых для жизнедеятельности функций.

Каждый супруг живёт сам по себе: с личными привычками, ощущениями и мыслями, но соблюдает баланс с потребностями всех прочих членов семьи. Это общественный договор.

Пока все стороны безоговорочно следуют негласным условностям, стараются отдавать не меньше, чем получать, семья развивается и крепнет, даже при временной разобщённости интересов. Шаг в сторону и равновесие нарушено.

Эгоизм Лизы закончился трагически: семья развалилась, когда последние крохи любви остатками перегретого пара вылетели в свисток.

Дети остались с Антоном. В планы Лизы не входила забота о потомстве.

Спустя непродолжительный срок выяснилось, что благополучную жизнь семьи обеспечивал исключительно Антон. Бывшая супруга деградировала с небывалой скоростью.

Её коммерческие способности в условиях полной самостоятельности попросту перестали работать.

Секс без любви не давал желанную прибыль. Озабоченные самцы расплачивались закуской и выпивкой, пока Лиза сохраняла привлекательность и свежесть.

Спустя время её желания перестали учитывать вовсе.

Неоконченный спор

– Как же я ненавижу весну, особенно лето. Куда ни посмотришь, кругом полураздетые женщины. Специально, чтобы больно человеку сделать, демонстрируют адские соблазны анатомических выпуклостей, источают запахи, способные лишить не только сознания, но и жизни в целом.

Так думал Виталий Коробко, раздражённо шагая в направлении дома, где жил его школьный друг, еле переставляя ноги. Это был единственный, можно сказать последний оплот его спокойствия.

Лишь он один, Генка Крупчатников, ещё держался наплаву, игнорируя женское общество. Только с ним можно было разговаривать, не пряча взгляд, не боясь услышать в подробностях очередную байку, как настоящий мужик сладострастно имел ‘’ такую клеевую тёлку”.

Таких разговоров Виталий не любит, как и чисто мужские повествования о выпитых литрах и футболе. Его предназначение в этом мире – математика и её практическое выражение в виде программирования. Лишь эти занятия давали ему жизненную энергию.

Так было не всегда. В школе он влюбился в Лизу Соколову, шуструю рыжеволосую одноклассницу. Девочка уютно пахла шоколадом с корицей, а когда поцелуешь, воздух наполнялся запахами цитрусовых, точнее эфирных масел, которыми брызгают корочки, если их сильно сжать.

Её сладкие губы, сок, попадающий на язык при поцелуе, духовитое тепло, источаемое девичьим тельцем, наполненным тайнами, упругое прикосновение восставших сосков, ощущаемых сквозь тонкую ткань блузки, мелодичный голос…

Она была совершенством.

Вот именно, была.

Они пробыли вместе двести восемнадцать дней. Потом Виталий долго страдал, когда девочка сообщила, что влюбилась. Он так и не понял, как такое возможно. Долго страдал, даже вскрыл вены.

С тех пор Виталий считает, что всё зло в мире исходит от женщин. И не только молодых. Все они одним миром мазаны.

Ему повезло найти такую работу, где не приходится общаться с носителями соблазнов. Второго предательства тонкая душа юноши не выдержит.

По ночам Виталию часто снится одно и то же: Лиза, стоит перед ним на коленях, умоляет простить, в то время как он наносит себе смертельные раны.

Кровь, резко пахнет кофе с корицей,  хлещет из нанесённых огромным ножом отверстий, стекает по обезображенному ужасом лицу девушки. Она плачет кровавыми слезами, заламывает руки, целует его ноги.

– Пусть теперь она мучается, – думает умирающий Виталий. – Любовь к ней я унесу с собой в могилу.

Этот сон юноша ни разу не досмотрел до конца. На одном и том же месте ему становится жалко её, себя, любви, которая вынуждена умирать в муках. Каждый раз он просыпается в поту с сильным сердцебиением, после чего не мог заснуть.

Что Виталий только не делал: уничтожил фотографии, сжёг посвящённые Лизе стихи и тысячу раз написанное на листках бумаги имя, даже в церковь ходил, хотя не смог заставить себя верить в реальность Бога.

Ещё хуже юноша почувствовал себя, когда недавно увидел предмет скорбных мук с маленькой девочкой на руках. Лиза виновато улыбнулась, даже хотела что-то сказать.

Виталий отвернулся, убежал, потом долго плакал. В тот день он первый раз напился до беспамятства.

К Генке Крупчатникову юноша шёл за утешением и советом. Больше ему не к кому было прислониться. Родители не в счёт, они его совсем не понимают.

Последний раз друзья виделись больше двух лет назад.

Генка был рад его видеть. Выслушал. Однако вопреки ожиданиям, успокаивать не стал.

– Всё Виталец, харэ кукситься и плакать. Лизка твоя уплыла на другом пароходе. Забудь. Нам с ней не по пути. Мы с тобой в Крым поедем утешаться. Рекомендую. Я уже два сезона в археологической партии курочек топчу. Представь себе, брат, целый сезон в малиннике.

– Ты про что, Геныч. Я же этих баб на дух не переношу. От них только лихо. Поматросят и бросят.

– Чудак-человек. Знаешь, что такое работа с образами? Вот ты, например, о чём думаешь? Мечты у тебя есть?

– Хочу на необитаемый остров. Сделаю Лизкину куклу и сожгу к чёртовой матери.

– Вот. И я о том же. Столько лет прошло, а ты её до сих пор простить не можешь. Образы нужно развивать в положительном векторе. Слушай, друг, а ты когда-нибудь даму раздетую видел?

– Это как?

– Обыкновенно. В костюме первобытной Евы. Да хоть бы и Бабы Яги.

– Это же пошло. Как ты мог такое подумать. У меня в жизни только одна любовь, другая  не нужна.

– Да, Генка, ты ещё тот фрукт. Короче, программист хренов, пошли. Буду обучать азам эротики. Сейчас развеселю.

– Я для этого к тебе пришёл, да? Друг называется!

– Если не я, то кто? Ты же в детстве застрял. В двадцать семь лет пора эволюционировать начинать, если ещё не поздно. Ты же за сиську в своей жизни ни разу не держался, не говоря о прочем. Знаешь, как от женщины пахнет, когда её… Ух-х! Ладно, не буду себя дразнить. Бабы, девки то есть, это же кладезь положительных образов, что внизу, что вверху. Впрочем, сзади тоже, есть за что приятно подержаться. Короче, дружище, отправляемся через две недели.

– Куда?

– В Крым, балда, на раскопки. Представь себе, парень: сорок прелестниц, а мужиков трое-четверо, да и те постоянно в разъездах. Нас с тобой на руках носить будут, в очередь записываться на приём к лекарю. Если кто откажет, скажешь мне. Я среди неё разъяснительную работу живо проведу.

– Не нужен мне никто. В аду я уже побывал, больше не тянет.

– В раю ты был, Виталец, в раю. Ты же до сих пор вкус Лизкиного сока и запахи представляешь. Это же счастье, любить. Другим так не везёт. Я это только в двадцать пять понял. Теперь своего не упущу. Готовься, отказ не принимается. Буду обучать тебя правилам обхождения. И вхождения тоже. Ха-ха! Эх, прямо сейчас бы ворвался, как первая конная, вперёд и с песней. Точнее, в перед. Или в зад. Но с песней.

– Я к тебе, как к другу.

– Ну, а я чего? Просил помочь? Просил. Будем проводить терапию в полевых условиях. Ты про свою Лизку моментом забудешь. Некогда станет горевать, когда понюхаешь настоящее женское тело в первозданном виде, как его природа замутила. Женщина, это… это женщина, брат! У ней столько потайных и секретных закоулков, вовек не исследовать. Пошли, буду на картинках объяснять.

– На каких картинках?

– На обнажённых, Виталец. Для начала, чтобы тебя не шокировать, без деталей и крупного плана. А чтобы лучше соображал, мы с тобой для начала бутылочку вермута скушаем. У меня ещё с прошлого года стоит. Ха-ха! Терпкий запах крымской степи, горячего секса и прекрасных женщин, а вкус… Потом за уши не оттащишь от степных кобылиц. Молоко прямо из грудей пить будем. А какие упругие у них зады! Чертяка, раззадорил. Короче, едем.

– Работа у меня. Да и не хочу я копаться, чёрт знает в чём.

– Молодо-зелено. Стоит только раз копнуть, потом выволакивать придётся. Да. Брат, теорию тебе рано преподавать. Придётся начинать с практики.

Когда все было готово к поездке, оформлены документы и подписан контракт, Генка вдруг ехать отказался.

– Любовь у меня, брат. Кобылицы подождут. На этот раз всё серьёзно. Женюсь. Такая, понимаешь, попалась, не сорвёшься. Без свадьбы никак. Да ты не менжуйся, всё будет в ажуре. Слушай сюда.

– Так давай и её с собой.

– Кто же в Тулу со своим самоваром? Нет, Виталец, не вариант. Она у меня бизнес-вумен, её охранять нужно. Вот ты, Лизку свою упустил. Я так не хочу. Будем с ней брачный контракт заключать и в церкви венчаться. Вот ведь как закрутилось. Чувствую, заскучаю по воле степной, но делать нечего – любовь.

– Ты ведь, Генка, не вчера влюбился. Значит, заранее знал, паразит.

– Для тебя старался. Зуб даю. Не пожалеешь.

В Симферополе на вокзале парня встречала худая чернобровая девица с глазами-бусинами. В руках у неё был плакат, на котором красовались его имя и фамилия.

На девушке было открытое спереди, коротенькое кокетливое платьице из жёлтого ситца, туфельки в цвет. Из-под косынки опускались на груди тёмные, почти чёрные косы.

Зрение юноши невольно сфокусировалось на высокой груди и тонюсенькой талии, отчего у него приоткрылся рот и загорелись уши. Недаром видно Генка провёл курс молодого бойца.

Девушка улыбнулась, крутнулась на малюсеньких каблучках, давая себя разглядеть, игриво огладила бока и бёдра, вжала животик, призывно чмокнула губами и тут же изобразила невинность.

Встретив его взгляд, она подскочила, – Виталий, я вас сразу узнала. Белый-то какой. Словно век не загорал. Мы тебя ждём. А Генка, почему не приехал?

– Жениться надумал. Откуда вы его знаете?

– Да так, – смутилась девушка, – и не знаю вовсе. Он с нами два сезона копал. То есть, копали-то мы, а он… поваром Генка был. Готовить, правда не умеет, но его все любили. Меня Оля зовут, фамилия Норина. Я в экспедиции за снабжение отвечаю, и обязанности врача исполняю параллельно. Если заболеешь, заходи. От любой хвори вылечу.

– Так уж и от любой.

– Отвечаю. Тебя точно вылечу.

Оля легко подхватила объёмный Виталькин рюкзак, половину которого занимали книги по программированию.

– Я на машине. Лидия Романовна приказала доставить в свежем виде.

– Это у вас профессиональные шутки такие?

– Это реальность степного быта. Температура воздуха днём доходит до сорока пяти градусов, нам ехать часа два.  Ты впервые на юге?

– Да, никогда не был.

– Приедем, устроишься, побежим на море. Я тебе всё-всё покажу. Обещаю. Жить будешь с Красновым. Он у нас механик. Нормальный в принципе мужик, но пьяница. Не понимаю, почему Лидия Романовна с ним цацкается. Хотя, он к ней частенько захаживает. У нас же девичье царство. Над тобой я шефство беру. – Оля  скатилась на обочину, посмотрела Виталию в глаза. – Надеюсь на взаимность. Ты женат?

– Что ты! Молод ещё.

– Ещё скажи, что девушки нет.

– И не было никогда.

– Ага, все вы так говорите. Может, и целоваться не умеешь?

– Почему я должен отвечать на провокационные вопросы?

– Потому, что у нас с тобой любовь.

– Ты чего! Какая любовь, я тебя даже не знаю.

– Так давай знакомиться. В экспедиции со мной не пропадёшь. Сейчас по пути небольшая миндальная роща будет, а за ней сад с тутовником. Я покрывало с собой захватила.

Виталька вжался в свою дверь, притих. Такое обхождение было для него признаком вульгарности, распущенности. Ему стало страшно за себя. Сорок женщин. А если каждая из них будет иметь свои претензии?

– Ну, Генка, гадёныш!

– Вылезай, касатик, приехали. Узнаем друг друга поближе. Ты ничего. Глядишь, понравлюсь, замуж позовёшь.

– Устал я, Оля. Давай в другой раз. Я ведь только приехал.

– Вот именно. Пообещай, что больше ни с кем, только со мной.

– Ты о чём?

– О любви, Виталик, о любви. Скучно тут без мужчин. Ты не думай, я верная. Если ты со мной по-доброму, я вся твоя, так и знай. Поцелуй хоть разок, не убудет, а то у меня есть, чего подстелить. Я ведь сладкая. Если кого полюблю, не отступлюсь. Ну же, не робей. Вот здесь потрогай, тебе можно.

– Ты же меня совсем не знаешь.

– Это ничего. У меня интуиция. В степи людей сразу видно. Ты не предашь.

– Поехали, Оля. Я так не могу.

Палатку ему выделили просторную. Краснов спал. От него ужасно тянуло перегаром.

Познакомившись с Лидией Романовной и своими обязанностями, Виталик решил искупаться. Переоделся, взял полотенце и пошёл к морю, которое никогда прежде не приходилось видеть.

Вода была тёплая, прозрачная, здорово освежала. Виталий с непривычки заходил долго. Неожиданно набежала волна, хотя был полный штиль, за ней ещё несколько. Он поплыл.

Пока купался, одежду и сланцы смыло в море. Брюки он нашёл, остальное унесло. Пришлось идти босиком. Через несколько шагов Виталик понял, что это немыслимо сложно. Кругом таились злые колючки.

Навстречу ему бежала Оля. Увидела мучительное выражение на лице.

– Почему босиком? Это тебе не в городе. Показывай пятки. Ну вот, как дитя, ей богу. Сядь на полотенце, жди. Сейчас что-нибудь принесу. С тебя поцелуй. Теперь не отвертишься.

Девушка хитро посмотрела, развернулась.

– А чего это я должна в кредит стараться? Каждый труд должен быть достойно оплачен. Целуй.

Виталий закрыл глаза, сжал губы. Оля обхватила его за плечи и голову, прижалась жарким телом, впилась в губы. Она оказалась сильной. Вскоре её язык хозяйничал у него во рту. Было невыносимо сладко, заныло внизу живота.

– Так я это, – сказала девушка, когда закончила процедуру знакомства, – покрывало, может быть, принесу? Позагораем.

– Не сегодня. Мне нужно побыть одному.

– Как знаешь. Буду ждать, когда созреешь. Помни, что мне обещал.

– Ты о чём, Оля?

– Только я. Узнаю, что по девкам бегаешь, убью. Ладно, жди.

Время летело быстро. Виталий освоился, свыкся с жарой, неудобствами, скабрезными шутками и заигрыванием девушек, которые наперебой оказывали ему знаки внимания, старались освободить даже от чисто мужских обязанностей.

Юноша перестал с опаской относиться к сотрудницам, охотно отзывался на их шутки и домогательства. Оказалось, не так чёрт страшен, как его малюют. Девчонки были замечательные, он понимал теперь, почему Генка подсел на работу в экспедиции.

По вечерам и в свободное время Виталий бродил с Олей по берегу, иногда уходили далеко в степь, где паслись табуны лошадей и отары овец, бегали зайцы и стаи перепелов. Иногда они целовались. Это было волшебно.

От девушки пахло полынью и чем-то ещё, отчего хотелось очутиться у неё внутри, но нет ничего, страшнее неведомого. Виталий никак не решался на углубление отношений, хотя чувствовал, что он и она стали одним целым.

Однажды они гуляли по берегу, наблюдая кровавый закат. Медленно накатывали волны, галдели чайки. Молодые люди увлеклись, не заметили, как  сгустились сумерки.

– Давай искупаемся, – предложила Оля, – сегодня потрясающее море. Смотри, какая Луна. А звёзды. Искупаемся, будем ждать когда одна из них упадёт. Тогда загадаем желания. Ты о чём мечтаешь? Хотя, чего я, дурочка, спрашиваю. Обо мне мечтаешь.

– Не хочется брюки мочить.

– Мы голышом. Нет же никого. Ночью купальник не нужен.

– А ты?

– И я тоже.

Оля одним движением сбросила платье, сняла трусики, закрутила косы бубликом, подвязала косынкой.

Её груди стояли торчком. Виталий засмотрелся.

– Нравятся? А так? – Оля покрутилась, отклячивая попу, подтягивая животик.

– Ещё бы.

– Искупаемся, ещё больше понравится. Поплыли.

Оля побежала, смешно виляя задом, сходу нырнула. В воде она выглядела и плавала потрясающе. Голубоватое лунное сияние добавляло романтики и таинственности. Девушка казалась русалкой.

Они плыли совсем рядом, иногда задевая друг друга телами, отчего между ними проскакивал чувствительный разряд.

На берегу Оля накинула мужскую рубашку, прижалась к Виталию корпусом. Он чувствовал прикосновение к груди сосков и чего-то ещё, щекотавшее низ живота.

Ребята стояли неподвижно, прислушивались к биению сердец и замедленному, намеренно сдерживаемому дыханию. По телам бегали табуны жёстких мурашек, вызывая озноб, хотя воздух был всё еще раскалённый.

Оля дотянулась до Виталькиных губ в ожидании поцелуя, обхватила за спину, вжалась в него, словно хотела приклеиться. Естество у парня восстало, начало призывно толкаться. Отказаться от зова природы не было никакой возможности.

– Что ты со мной делаешь, Оля!

– Неужели не видишь, дурачок, я влюбилась в тебя, как майская кошка. Хочу, всё хочу, тебя хочу. Чувствуешь мою похоть, сладенький мой. Сейчас задохнусь. Бери, всё бери. Ну же!

Виталий осторожно уложил девушку на полотенца и брюки. Минутная растерянность прошла тотчас, как только юноша вспомнил Генкины слова о том, что будут пить молоко прямо из сосцов.

Аккуратные груди почти умещались в ладонях, были плотными. Прикосновение к ним вызывало эйфорию. Захотелось потрогать всё, что ещё недавно было сокрыто под покровами одежды.

Ребята сосредоточенно занимались, каждый своим делом, не замечая, что стонут в унисон. Всё получилось само собой, хотя Виталий совершенно не представлял, что нужно делать. Сработала генетическая память.

Оля кричала так, что пришлось зажимать её рот ладонью.

Когда всё было закончено, Виталий упал рядом с девушкой на песок, не в состоянии выровнять дыхание.

– Я люблю тебя, Олечка! Не представлял, что это настолько здорово. Можно, я ещё…

– Милый, тебе всё можно.

В конце августа неожиданно приехал Генка. Что-то у него с невестой не сладилось.

– Ну, её, Виталец. До хрена хочет. Я человек свободный, степной. Мне недостаточно одной лошадки, даже если она элитная. Люблю жить в табуне. Да, братишка, а Оля Норина здесь?

– Тебе зачем?

– Спор у нас незаконченный, дружище, спор. Последнее слово всегда должно быть за мужиком. Ладно, пойду генеральше представлюсь. Лидия в принципе знает, что я приеду, но всё равно нужно доложиться. Вечерком посидим у костра, я несколько пузыриков привёз. Заживём, брат. Чувствую волю, настоявшийся степной запах, ржание кобылок. Как я по ним соскучился. Так и хочется крикнуть, девки, я здесь, с вами-и-и!

Вечером половина лагерных жителей сгруппировались у костра. Жарили шашлыки, пили водку с пивом, пели под две гитары.

Оля медовым голосом выводила чувственные рулады. Виталий едва не расплакался, настолько драматическими и грустными были тексты песен.

Генка Веселил всех. Несмотря на непристойности и вульгарное остроумие он был в центре внимания.

Друг постоянно кого-то целовал и тискал, не стеснялся залезать под юбки, хлопал по крутым бёдрам, щупал груди, целовал в губы.

Его поведение было для Виталия непонятно и неприятно, хотелось уйти. Он ждал Олю, хотел пройтись с ней перед сном, при удачном стечении обстоятельств нырнуть в глубину ущелья любви, что уже превратилось не просто в привычку, в потребность.

Шумный,  жизнерадостный друг вдруг подошёл к Оле, обнял, запрокинул её голову, прижал к себе, ухватившись за зад. Девушка не сопротивлялась.

– Как я рад тебя видеть, Олюня. Цветёшь, подруга. Давай выпьем на брудершафт.

В груди у Виталия образовался ком, заперший дыхание. Его затрясло. Юноша развернулся и ушёл в лагерь. Спустя час или два, успокоившись, захотел поговорить с подругой.

Её нигде не было. Генки тоже.

Что-то внутри заставило бежать на берег, где они с  Олей обычно купались по ночам и любили друг друга.

Смех был слышен издалека. Его друг, бывший друг, и бывшая любимая, он так решил, выходили обнажёнными из моря, держась за руки.

Досматривать спектакль до конца Виталий не стал.

В палатке Лидии Романовны горел свет. Юноша постучался.

– Извините, я вынужден уехать по семейным делам.

– Что тут скажешь. Действуй, если до утра не передумаешь. Зарплату позже пришлю. На дорогу, надеюсь, деньги есть?

– Имеются, – ответил Виталий, еле сдерживая слёзы, – не передумаю.

– Понимаю. Оленьку не поделили. Зря она так. Генка хороший работник, но не семьянин. Ему простор нужен, всех на свете хочет попробовать. Жаль, очень жаль. На следующий год на тебя рассчитывать?

– Не знаю. Я теперь совсем ничего не знаю.

– Можешь ко мне свои вещи принести. Утром машину выделю. Не бойся, приставать не буду. Не куксись. Это жизнь. Сам понимаешь: Коля любит Олю, а Оля любит Васю. Любовный треугольник.

– Спасибо, Лидия Романовна.

Утром Виталий обнаружил Олю у входа вкомандирскую палатку. Она чутко дремала. Оказывается там, на берегу, девушка его видела.

Оля долго извинялась, плакала, пыталась прижаться к Виталию. Он был непреклонен.

Виталий, приехав домой, купил ящик водки. На душе было паршиво. Жить совсем не хотелось, умирать тоже.

Начал пить.

Сначала было противно, потом втянулся.

Недели через две, когда запасы горючего закончились, на выходе из квартиры он столкнулся с Олей. Оказывается, она тоже уволилась.

– Если ты не сможешь меня простить, я убью себя и его.

– Кого, Оля?

– Твоего… нашего ребёнка. Я беременна. От тебя, Виталик. Поверь. У нас ничего не было. Врать не буду, если бы ты нас не нашёл, я бы с ним переспала. Тогда я ещё не знала, что у нас будет ребёночек. Скажи честно, он тебе нужен?

– Милая девочка, не представляешь, как бы я был рад, не будь того ночного купания.

– Да или нет?

– Мне нужно подумать.

– Сколько? Можно я подожду у тебя?

– Ты уверена, что не только ребёнок причина того, что ты здесь?

– Клянусь. Я люблю тебя. Не представляешь, что со мной творилось все эти дни.

– Хорошо, раздевайся. Сейчас сбегаю за водкой. Будем исправлять положение. Но это совсем не значит, что я тебя простил. И да, ещё один вопрос: вы закончили свой спор с Генкой?

– Какой спор?

– Думаю, тебе лучше знать. Он сказал, что последнее слово будет за ним.

– Ну, уж, нет! Тут он не угадал. Можно я тебя поцелую?

– Нет. Пока нет.

Соблазн велик

Размеренная, уравновешенная временем, сбалансированная характерами, образом жизни  и совместными целями семейная жизнь не располагает к особенным соблазнам, поскольку счастливым супругам довольно своего, того, чем они безраздельно владеют. Разве что соблазн слишком велик или  тормоза заблокированы тем или иным катализатором.

Резкие мимолётные перемены в жизни дают временный подъём сил, обманчивое состояние эйфории, но ненадолго, поскольку затраты духовной и физической энергии чересчур велики.

Для того, чтобы это понять, нужно уметь любить, в том числе себя, и внимательно слушать подсказки внутреннего собеседника.

Павел Егорович Кулаков, заместитель начальника планового отдела, мужчина тридцати семи лет, примерный муж и отец двух девочек школьного возраста направлялся в командировку на целую неделю.

Он и Альбина Витальевна Ганечкина, опытный бухгалтер из смежного отдела, светловолосая стройная женщина, с которой постоянно контактировал по службе, должны будут делать доклады на семинаре.

Занятие это мужчине не нравилось. Павел Егорович человек сугубо домашний, семейный. Пытался он отбиться от поездки, но тщетно. Начальник отдела не захотел его слышать. Обещал в конце квартала выписать приличную премию.

Жена собирала Егора, как на войну. Несколько смен белья, носки, рубашки, галстуки. Целый вечер она инструктировала, где что лежит, давала советы, даже записку заготовила, каким лекарством в случае чего лечиться.

Альбина Витальевна записала номер его телефона, – на всякий случай. Мало ли что.

Интересно, что она имела в виду?

Встретились на железнодорожном вокзале. Билетов, как ни странно (зима ведь – не курортный сезон), не было. Им предложили дорогое двухместное купе, пришлось соглашаться.

Вагон жарко натоплен, пришлось раздеться до рубашки, расстегнуть ворот. Попутчица села напротив.

Никогда прежде Павел Егорович не замечал её внешности. Бухгалтер и бухгалтер, дело знает, ошибок не делает. Ему не приходило в голову разглядывать женщину на работе. Даже возраст её не был ему интересен.

В тесном купе, где заняться было совсем нечем, внешность попутчицы привлекла всё же внимание. Не то чтобы сразу, чуть позже, когда устроились, разложили вещи.

Долго не разговаривали. Альбина Витальевна показала глазами, характерными жестами и мимикой, что пришло время переодеться, что стесняется.

Павел Егорович галантно расшаркался, вышел. По вагону взад и вперёд ходили пассажиры. Чтобы не мешать, он вышел в тамбур. Там было холодно, сквозь щели в дверях свистел ветер.Пришлось вернуться.

Мужчина тихонечко постучал.

– Минуточку. Потерпите, Павел Егорович, заканчиваю. Да, да, теперь можно.

Женщина загадочно улыбалась. Было видно, или ему так показалось, что она намеренно прихорашивалась, чтобы произвести впечатление.

В нос медленно просочилось облако сладковато-терпких нездешних ароматов, спровоцировавших некое давно забытое напряжение во всём теле.

Павел Егорович улыбнулся, невольно уставился на слегка оголённую область декольте, приподнятую приличного размера тугими шарами. Этот взгляд был пойман, хотя длился всего долю секунды.

Женщина инстинктивно прикрыла ладонями ложбинку между полушариями, кокетливо покраснела. Румянец на лице с лёгким экзотическим загаром был едва заметен, но придал коже настолько привлекательную яркость, что попутчик сглотнул слюну.

Нужно было что-то делать, чтобы не привлекать внимание.

Мужчина достал кроссворд, курицу-гриль, хлеб и бутылку водки. Попутчица вынула из сумки косметичку, шоколад, пару апельсинов и книгу, купленную на вокзале.

Павел Егорович взялся разгадывать шарады, время от времени поглядывал на Альбину. Его будоражил едва ощутимый запах женской тайны, находящейся на расстоянии вытянутой руки.

– Какая у неё бархатистая кожа. Надо же. У моей Регины тоже была такая, когда родила первую дочку, Верочку. Почему она молчит? Пора бы уже выпить за знакомство. Мы ведь впервые вдвоём.

Альбина выпрямила спину, положила ногу на ногу.

Круглые коленки, красивые мышцы, аккуратные ноготки приятного цвета, тонкие пальчики. На обложке книги изображён страстный поцелуй.

Кажется, что попутчица страстно увлечена повествованием.

Как же хочется поговорить.

– Знаете, Альбина Витальевна, в поезде я люблю спать. Да, вот, спать… но сначала нужно покушать, расслабиться, иначе не получается обрести покой. Могу предложить немного водки, самую малость, для разговора. Что-то сегодня не гадается.

– Хорошо. Одну стопочку. Чтобы не казаться букой. Нам ведь почти сутки ехать вместе. Мне тоже не читается. Вы любите читать?

– Да, конечно. Но я ничего с собой не захватил. Да и голова не тем занята. Доклад я подготовил, но по ходу возникают новые мысли. Мне обещали премию в случае положительной рецензии. Деньги мне пришлись бы кстати.

– Выбросьте из головы. Доклад, премию в особенности. Сами же сказали, расслабиться нужно. Пить из чего будем?

– Увы, из гранёных стаканов, как в студенчестве. Помните, как это замечательно, быть студентом, у которого ничего, кроме мозга нет за душой? Зато любви было до чёрта.

– Скажете тоже. Разве можно забыть самые прекрасные моменты жизни? Стакан, так стакан. Вспомним молодость.

– Альбина Витальевна, не вам говорить о молодости. Вы ещё тот цветок. Никогда не думал, что вы настолько очаровательны.

– Вот этого я не люблю. Я женщина, не вы. Флиртовать – моя привилегия. Можете не рассчитывать на адюльтер. Я счастлива со своим мужем. Он у меня…

– Это не честно. Причём здесь муж? Закусывайте. Предлагаю по три бульки водки на брудершафт и в люлю. Приставать не собираюсь. У меня тоже жена, я её так люблю. Но я мужчина, в конце концов. Имею право сказать привлекательной женщине правду? Вы мне симпатичны. У вас…

– Павел Егорович, голубчик, я знаю все свои плюсы и минусы. Сейчас вы снова начнёте заглядывать в вырез платья, на коленки. Я же знаю, что у вас на уме.

– Просветите, милая Альбина. Да, я мужчина, и что? Вам было бы плохо, если бы я слегка помял ваше платье?

– Вот этого я и боялась. Думаете так просто отказать симпатичному мужчине? А потом, что будет с нами потом?

– Ляжем спать.

Альбина Витальевна надолго замолчала. Ей ужасно трудно выговорить внятное “нет”, если на самом деле хочется совсем иного. Женщина чувствовала настолько сильное притяжение, что трусики однозначно придётся менять.

Как романтично стучат колёса на стыках рельс. Дальняя дорога, приятный попутчик. Разве трудно расслабиться и получить удовольствие?

– Наливайте, Паша. По одной и всё.

– Замечательно. Я знал, чувствовал, что нравлюсь вам.

Мужчина выпил залпом, чтобы стать ближе, вытер рукавом рот, с вожделением приблизил к попутчице разгорячённые губы. Альбина хотела, очень даже, узнать, что может быть дальше.

Она улыбалась лукаво, обдумывая свои действия, мозг сопротивлялся непонятно чему. Женщина чувствовала, как твердеют соски, как расплавляется возбуждённая магма где-то в глубине недр.

– У нас ещё осталось по рюмочке. Правда, я делить не умею. Разольёте, Альбиночка?

– Можно посмотреть ваш доклад?

– Завтра, всё завтра. Сегодня у нас другая повестка.

– Можно полюбопытствовать, какая?

– Сегодня только о любви.

– Именно так. Мой муж…

– Не поминайте всуе то, о чём думать не следует.

В голове у обоих неописуемый ералаш: хотят одно, думают другое, говорят третье, чего совсем не хочется.

Альбина перестала улыбаться. Она серьёзна как никогда прежде. Ну что такого, если Павел Егорович потрогает её тугую грудь? Право слово, от этого ничего не изменится. Зато она познает вкус счастья. Возможно познает.

Он чувствует каждое движение её мысли. Он верный муж и изменять тоже не собирается. Что с того, если они разок…

Поезд бежит. Водка закончилась. Альбина подобрала юбку, слегка приоткрыв дорогу в рай. Она нервничает, сомневается. Адюльтер в её понятии приравнивается к проституции. Но Паша так хочет её, просто кипит. Это видно невооружённым взглядом.

Мужчина кладёт руку на мягкое колено. Альбина слегка заводится, даже не может сдержать стон, но, подумав мгновение, нежно отводит его руку. Встаёт, целует в лоб.

– Спокойной ночи. Очень рада была познакомиться.

– Да-да! Взаимно. У вас приятная кожа.

– Обыкновенная. Спасибо за компанию.

– Жаль, очень жаль.

– А мне напротив. Вы мне очень понравились.

Альбина спит. Или делает вид, что почивает. Павел Егорович читает её книжку. У него горячее сбивчивое дыхание и сбивчивые, крамольные мысли.

Утром попутчица отворачивает от Павла опухший, нездоровый взгляд. Оба молча пьют чай.

Павел Егорович подхватывает багаж сотрудницы, останавливает такси, договаривается с водителем. Платит тоже он.

Альбина благодарит взглядом, прижимается к его лицу щекой.

На коже Павла Егоровича вспыхивает румянец.

А что, если…

– Альбиночка, давайте заселимся в один номер. В целях экономии, конечно. Разницу прогуляем. Должны же мы чем-то заниматься в свободное от работы время.

– Павел Егорович, миленький. Давайте не будем забегать вперёд. У нас ещё есть время.

Их номера совсем рядом. Они вместе ходят на семинары, завтракают, обедают.

Платит Павел.

После лекций коллеги гуляют по городу, обедают в ресторане, танцуют.

Тело Альбины невыносимо пахнет желанием. Она прижимается к Павлу Егоровичу всем телом, чувствует, как неистово набухает вожделение.

Мужчина держит её талию как кубок с вином, намереваясь немедленно его выпить. Что творится в его мозгу, Павел Егорович не осознаёт в полной мере. Мысленно он уже находится где-то внутри своей визави.

После ресторанчика коллеги идут в парк, где берег реки превратили в огромную горку.

Им весело. Во всяком случае, так кажется со стороны.

Альбина замерзает. Павел отогревает её пальчики, целует глаза.

Женщина раскрывает уста.

Несколько жарких поцелуев, шаловливая рука, проникающая в зону декольте, стон сладострастия.

Луна на небосводе сходит с ума, желая увидеть, чем это закончится.

Павел Егорович предлагает выпить кофе с коньяком.

Предложение принято.

Одна рука мужчины на колене коллеги, другая накрывает маленькую ладонь. Павел Егорович ощущает дрожь в желанном теле, напряжение внизу живота достигает апогея.

Женщина не сопротивляется, позволяет гладить, целовать шею и ухо.

Следует предложение идти греться в номер. Ответа нет.

Альбина жеманно прижимается к коллеге, позволяет поцеловать себя в губы.

Они уже вместе. Дальше даже не стоит строить прогнозы.

В этот момент в кармане Павла Егоровича звонит телефон. Он извиняется, поднимает трубку.

– Да, любимая, да. Лекарство принял. Сейчас доработаю доклад и ложусь. Да, конечно. Люблю, целую! Спокойной ночи, родная.

Альбина забирает у Павла Егоровича руку, выходит из транса, шумно вдыхает несколько раз.

– Спасибо за прекрасный вечер, Паша. Мне давно не было так хорошо.

– К тебе или ко мне?

– Каждый к себе. Я устала.

– Нам скоро уезжать.

– Именно об этом я и подумала.

Павел Егорович попытался обнять, встретил запрещающее движение.

Альбина Витальевна положила палец поперёк его рта, затем прижала к своим губам.

– Прекрасный вечер, Павел Егорович. В такую лунную ночь прекрасно спиться.

– Особенно вдвоём.

– Это правда. Я так соскучилась по мужу.

– А как же…

– Что именно?

– Я хотел сказать, что мне тоже будет, о чём вспомнить.

Их номера в шаговой доступности.

Оба не спят.

Завтра последний семинар и домой. Он хочет её, она его. Это так очевидно.

Хорошо, что не каждый из нас способен на измену.

Перекрёстное опыление

Эта странная история разворачивалась на моих глазах. Поверить в неё, если не видел происходящее сам, попросту невозможно, потому что порядок событий абсурден. Однако вопреки логике все участники парадоксального шоу обрели счастье.

Было у меня два друга.

Конечно, друзей тогда было больше, но история касается только двоих.

Росли мы как все: играли в одни игры, хулиганили, дружили, ссорились, дрались.

Мальчишки, одним словом.

В определённое природой время начали влюбляться: кто раньше, кто позже.

Самый первый обзавёлся подружкой Андрей Куракин. Принялся он ухаживать за Леночкой Смоляковой из параллельного класса, черноглазой дюймовочкой с томным взглядом и невесомой фигуркой.

Не влюбиться в неё было попросту невозможно. Конкуренция за её вниманием среди мальчишек была запредельная, но выбрала Леночка именно моего друга.

Конечно, все мы Андрею завидовали, но не особенно сильно: опыта отношения с девочками ни у кого ещё не было.

Жил он с мамкой: безотцовщина.

Так вышло, что отца он не знал никогда. По какой-то причине  мама жила без мужа и факт отцовства упрямо утаивала. Короче, тёмная семейная тайна.

Мама у Андрея, тем  не менее, была замечательная: немного строгая, в меру требовательная, однако справедливая и добрая. Только вечно пропадала на работе. Видимо в семьях, где один родитель, это обыденно.

В её отсутствие и вызрела большая любовь, поражавшая всех нас недетскими чувствами и поступками этой замечательной парочки.

Поначалу было обычное любопытство, когда мальчик познаёт девочку и наоборот. Трансформация отношений происходила в открытом режиме: в детстве мало что скрывается от друзей.

Потискались Андрей с Леночкой по скамейкам в школьном дворе да по подъездам, прошли “курс молодого бойца”  начинающих любовников и решили перебираться в более комфортную обстановку – домой, благо никто таким встречам не мешал.

Шуры-муры, кино в телевизоре, чай с конфетами и поцелуи на сладкое.

Оба сладкоежками оказались. Поцелуям в обнимку посвящали всё свободное время. Прерывались только на приготовление домашних заданий, которые быстренько делали вместе, учитывая при этом время прихода мамки.

Слюнявили друг дружку в тысячу слоёв, растворялись в мире неведомых прежде грёз, спешили познать азбуку любви на практике. Жалели ребята лишь о том, что начали процесс познания слишком поздно, что упустили столько благодатного времени даром.

Если бы знали, как прекрасен мир любви, начали бы с пятого класса.

Андрей всерьёз расстраивался, что четыре года жизни пропали даром.

Так они промурлыкали весь девятый класс.

Времена тогда были более вегетарианские, чем нынче – даже о кунилингусе молодые люди осведомлены не были, а про безобразия ниже пояса и помыслить не смели. Зато поцелуи освоили в совершенстве: любую мелодию могли языком сыграть, зажмурившись или глаза в глаза.

Всё, что до уровня бюста, перецеловано было несчётное число раз. Ребята даже названия придумывали для необычных, но желанных ласк. Но про это мы намного позднее узнали.

Про нас, друзей, было почти забыто. Лишь редкие встречи. Практически никакой достоверной информации про  их любовные отношения не было: только сплетни, глуповатые шутки и домыслы.

В разговорах эта парочка числилась женихом и невестой, а взрослые несли шёпотом про них всякую несусветную ересь.

В десятом классе Леночка познакомила свою лучшую подружку, Светлану Соколову, со вторым моим другом, Сергеем Клёновым. Мы их в шутку стали называть светло-серыми, по созвучию имён.

Это прозвище приклеилось к парочке моментально. Ничего не поделаешь – мальчишки любят навешивать на друзей прозвища-ярлыки, зачастую обидные и не особенно приятные. Это хотя бы нейтральное, без подтекста, как бы констатация случайного цветового совпадения имён и судеб.

Светло-серые сразу взяли аккорд: отношения их развивались поступательно, чересчур стремительно. То, чего их друзья-подружки не успели разведать за целый год, эти познали за несколько месяцев.

К концу года Сергей и Света не только признались друг другу в вечной любви, но и запланировали в мечтах скорую свадьбу, в том числе детишек. Короче, расписали в мечтах  будущее до мельчайших деталей, чуть не до последнего вздоха.

Как в юности водится: мы предполагаем, а родители располагают непосредственными рычагами воздействия.

Светкины родители настояли на прекращении контакта, пока дочь не закончит  институт. Еще бы: у мамы высшее образование, у папы тоже, а дочка неучем будет? Сначала диплом, а после, если любовь не угаснет, всё прочее.

Понятно, что насильственное разлучение любовной пары, познавшей не просто азы, а нечто большее, глубинное, вызвало истерику.

Слёзы, сопли, прощания, расставания. Сергея не подпускали к дому подружки, Свету держали под круглосуточным контролем.

Напрасно родители думали, что владеют ситуацией.

Невозможно оторвать приклеенные намертво тела без боли.

Любовное недомогание перешло в хворь: Света замкнулась, начала стремительно худеть, совсем перестала есть, потом и спать.

Родители встали в стойку, принялись спасать девочку свою ненаглядную: Серёгу отправили служить в армию. Папа Светкин подсуетился, чтобы призвали героя-любовника без промедления. Парень, с горя или по какой иной причине, спорить не стал.

Погоревала дочка и начала роман в письмах сочинять. Иной день два письма милому напишет, а то и три. Вроде успокоилась, в институт поступила. Ждёт.

У Андрея с Леночкой в это время развивались почти идеальные отношения. Они боготворили друг друга. В жизнь ребят никто не вмешивался: мама была рада, что сын вырос настоящим мужчиной.

Влюблённые сами решили – до свадьбы ни-ни. Только лёгкий флирт, поцелуи и прикосновения выше пояса. Но на свадьбу настроились.

Леночка специально, чтобы с милым не разлучаться, экзамены в институт провалила. Ждут, не дождутся совершеннолетия, чтобы сразу объявить о начале совместной жизни и познать все прелести взрослой любви.

Отношения в их паре складывались почти идеальные: ни ссор, ни укоров, ни претензий. Андрей и Лена  словно родились для совместной жизни.

Один вывих всё-таки был: несмотря на юный возраст, Леночка до страсти мечтала иметь детей. Имена придумала для первенцев, портреты их рисовала, выкройки для детских одёжек собирала, читала книжки по педагогике.

На этой почве покоя не давала любимому, расписывала прелести семейной жизни. Но Андрея это ничуть не раздражало: рад и согласен, только поддакивает.

Андрей в институт поступил сходу, чтобы в армию не идти. Леночка работать оформилась на фабрику,  не захотела на родительской шее сидеть.

Молодые еле осени дождались, когда совершеннолетие справили: сразу заявление в ЗАГС подали.

Родителей поставили в известность уже по факту.

Поселились у мамы Андрея. Свадьбу не справляли, только вечеринку для самых близких.

Сразу после свадьбы со всей возможной в этом возрасте серьезностью начали "делать ребёнка". Всё по учебнику, с графиками периодов овуляции и прочими вычитанными премудростями.

Светлана долго ждала своего часа, реализуя в мечтах Леночкины откровения: подруга была более сведуща в эротических отношениях с мужчиной, довольно часто подробно рассказывала ей о тонкостях взрослой любви.

Как же хотелось Светлане испытать всё то, что для подружки стало обыденным, увидеть своего единственного мужчину в первозданном виде, как задумала его природа и вот оно, чудо единения, взаимопроникновения двух любящих, ждущих друг друга тел, стремящихся к слиянию и продолжению рода.

Она была настолько готова, что первый фейерверк в мозгу взорвался ещё до того, как Серёжа вошел в неё.

Когда он ласкал там, куда не проникал ещё никто и никогда, Света улетела, отключилась, потеряла связь с пространством и временем, окунувшись в нирвану, словно проваливалась в бездну, падая в неё головой вниз.

Ей показалось, что полёт длился целую вечность.

Вернувшись обратно в своё тело, Леночка обнаружила Сергея, который лежит на ней и дышит как марафонец на последних метрах дистанции. Уж он целовал её и ласкал: обнимал, мял, трогал. Везде-везде.

Всё это было упоительно прекрасно, хотелось ещё и ещё. Невозможно было прекратить и прерваться. Единения следовали одно за другим, почти без перерыва. Пока Сергей отдыхал, очень недолго, Света облизывала его языком и губами, не смея всё-таки взглянуть на отдельные анатомические детали любимого.

Леночка с первого дня совместной жизни чуть не каждый день делала тест на беременность.

Тщетно.

Два года службы Сергея в армии пролетели в ожиданиях и чувственных грёзах. Светлана складывала стопочками письма от милого в заветную коробку, перечитывала их бесконечно и плакала, плакала.

За эти годы из длинноногой невесомой газели девушка превратилась в стройную прелестницу, знающую себе цену. Мальчишки в институте табуном хороводились вокруг неё. Только зря.

Кроме милого сердцу Серёжи никто ей не был нужен.

Любимый тоже верным оказался. Соблазнам, которых в увольнениях предостаточно, не поддался, сохранил свою преданность. Вернулся домой, правда, только осенью, почти на полгода позднее установленного законом срока. Так вышло.

Ушел Сергей в армию хилым и голенастым, а вернулся мужчиной с широкой  грудью, накачанными мышцами и стальным торсом.

Радости у обоих не было конца.

Ночевать Светлана осталась у Сергея в первый же день.

Родители пытались скандалить, но сын чётко и ясно обозначил свою позицию. Объяснил, что берёт за девочку всю полноту ответственности, поскольку оба достигли возраста, когда могут принимать взвешенные решения.

Мама Светкина в истерике, папаша Сергея в тюряге сгноить грозится, а дочуля молчит – у неё теперь свой мужчина имеется, которому она делегировала безраздельное, исключительное право принимать ответственные решения.

Около недели меж сторонами конфликта велись переговоры. В итоге решили всё же свадьбу справлять.

Молодые тем временем неистово навёрстывали упущенное для любовных утех время. Света намеренно не предохраняясь. Напротив, мечтала, чтобы отношения развивались по взрослому сценарию, чтобы были не только он и она, а полноценная, с мальчиками и девочками, семья.

Родители нежданно расщедрились, свадьбу устроили с размахом: всё-таки единственная дочь, хоть и ослушница.

Сергей работал, ещё и подрабатывал, Светлана училась. Это днем. А ночью неизменный праздник и совместные эротические грёзы. Вот оно, такое долгожданное и такое простое человеческое счастье.

По выходным, иногда вечерами, приходила в гости Леночка. Подруги уединялись и разговаривали  шёпотом.

В голосе подруги давно уже не было прежнего азартного восторга, энтузиазма. Бесконечно откровенного пересказа любовных утех тоже не стало. В глазах Леночки поселились печаль и безнадёга.

Третий год живут они с Андреем, а детишек нет. Как была Леночка яловая, так и по сей день пустая ходит. Видно что-то не так. Но что?

У врачей бывали бессчётное число раз: анализы всякие сдавали, процедуры проходили, лекарства пили, даже гормоны, а беременности нет. И ведь не находят врачи причину, говорят, что физиология в порядке. У Андрея тоже.

Диагноз так и не установлен, но успокаивают, что отчаиваться рано. Если что, мол, сделают искусственное оплодотворение или еще чего. Только очень уж ребёночка ей хочется. Просто до смерти, так, что руки на себя наложить готова.

Снится он Леночке. Зовёт, кричит, требует, чтобы мамка его из темницы вызволила. Так и с ума недолго сойти.

Светлана успокаивает подругу, как может, но впустую. Леночка всё больше замыкается,  таять начинает на глазах. Утешить подругу нечем, помочь невозможно. Да у Светы, если честно, та же проблема – никак не получается зачать первенца, только она пока от этого факта не страдает, не налюбилась ещё.

Наверно не осознала Лена до конца необходимость материнства или душевная конституция у неё крепче.

В остальном жизнь семейная у обоих пар безоблачная. Не очень обеспечены, но стараются привести жизнь в соответствие с социальной нормой.

Время идёт, первенцев нет, хоть тресни.

Со временем и Светлана на дыбы встала, переняла от подруги беспокойство от бесплодности. Нет-нет, да собираются подруги на девичник, пропускают по стаканчику вина, пытаясь успокоиться.

Зимой Андрей на практику поехал, просил Сергея за Леночкой присмотреть.

Друг на сменную работу перешёл: сутки через двое, а подработка у него не каждый день. Времени стало больше, вот и заходит, когда может к жене друга, проведать, поговорить, утешить, выслушать заунывные жалобы.

Мамки Андрея вечно нет дома, работает на износ. Лена вечно одна.

Как-то раз пришёл Сергей, у Лены глаза на мокром месте. Успокаивал её, успокаивал, да ничего лучше не придумал, как в магазин за вином сбегать.

Купил шампанского и вермута. Леночка закуску приготовила на скорую руку. Сели, чокнулись, пригубили.

Похорошело.

Потом ещё и ещё под разговор.

Приятелей слегка развезло, опять полились слёзы, да так Серёге стало Леночку жалко, что начал успокаивать женщину привычным способом, обнимая и целуя.

Подруга прижалась к нему, задрожала, но заверещала пуще прежнего, выплёскивая наружу страдания по детишкам, которые стали несбыточной мечтой.

Выпили ещё, затем ещё.

Сидят в обнимку. Печальное настроение стало общим.

У Серёги, мужик-то молодой, в мозгах торкнуло, внизу живота горячо сделалось. Зрительный фокус сбился, голова кругом пошла. Когда, как и кто первый шаг к сближению сделал, они и не поняли.

Принялся Сергей подругу мять да целовать, как жену, остановиться не может. Какая же она сладкая да желанная.

Леночка вообще в прострации. Не участвует, но и прочь не гонит.

Так всё неожиданно вышло и настолько темпераментно, что сами не поняли. Крутились, словно в состязании по единоборствам первенство занять предполагали.

Скакали как сумасшедшие: Сергей рычит, Леночка стонет, кусается, царапает. Совсем не так как со своими супругами. С ними слияние происходило нежно: с чувством, с толком, с расстановкой, а тут рывками, грубо, предельно глубоко, даже больно, но невыносимо сладко.

Главное, всё не так.

Лучше, хуже?

Нет, иначе: ярче, энергичнее, да ещё страх попасться подстёгивает.

Галопом несутся, торопятся. Не успеть боятся.

Чуть не попались.

Очухались вовремя, успели до прихода свекрови прибраться, вымыться, выветрить предательский дух, которым за несколько часов пропиталось всё пространство вокруг.

Только тогда и поняли, что даже не подумали предохраняться. А ведь было, было… оргазмы и излияния много раз накрывали.

Поздно вспомнили: поезд уже уехал, дело сделано.

Впрочем, не беда, пришло обоим в голову: несколько лет ничего не срастается, с чего бы вдруг сейчас забеременеть, да с одного раза. Ерунда это, бред.

Договорились забыть про инцидент: не было ничего. И не будет больше. Никогда. Чёрт попутал.

Через неделю Андрей приехал, всё вошло в обычную, устоявшуюся колею.

В выходные друзья собираются вместе, когда с вином, когда без. Разговоры, танцы, общение.

Девчонки как обычно выворачивают интимную жизнь до самых кишок, кроме одного единственного момента. Сергей с Леночкой ведут себя так, словно не было между ними сумасшедшего, какого-то по-настоящему животного интима. Нечего гусей дразнить. Быльём поросло, поминать не о чем.

Неожиданно Светло-серые разругались, чего отродясь у них не было, претензиями начали кидаться, всё, что было и не было, вспомнили и на головы друг дружке вывалили.

Светланка давай вещи метать да посуду бить. Расплакалась, из дома убежала.

Куда идти, не знает. К родителям – стыдно, да и ни к чему: помирятся, а те виноваты будут. Самим нужно разбираться.

Пошла к подруге. Та на работе. Дома один Андрей.

Уроки учит. Занят. Но делать нечего – нужно подругу выручать, успокаивать.

Отложил юноша свои дела, приготовился слушать.

Ушам своим поверить не может: мать честная, Светка, Серёга… Да они же спокойные, как вода в озере в тихий день. Никогда грубого слова не произнесут.

Да, засада, однако!

Нужно исправлять.

И принялся Андрей за роль психотерапевта: с одной стороны подойдёт, с другой подлезет – Светлана ни в какую, хоть тресни.

– Всё, – говорит, – развод и девичья фамилия. Не могу больше его терпеть.

– Не бузи, Светка. Ты же умная баба… извини, девочка. Ну, куда ты без него, а он без тебя? Срослись вы. Окончательно и бесповоротно срослись. Корнями, стволами и всем прочим. Давай, Леночку дождёмся, она тебе лучше объяснить сумеет. А пока я за бутылочкой метнусь. Успокоиться нужно, в себя прийти. Ты пока яишенку пожарь, колбаски, сыра нарежь, хлебушек там… короче, сама смотри. Серый-то где, дома?

– Угу… ему-то что, спокойный, словно каменный столб. Небось спать завалился. Ну и чёрт с ним. Пожалеет ещё, да поздно будет.

Уселись за стол, накатили по маленькой. Водочки.

Алкоголь сразу до самого донышка души прокатился, теплом разлился. В голове разом захорошело, нервы успокоились.

Леночка, понятное дело, ругаться будет, но ведь это и её подруга тоже, поймёт.

– Надеюсь, поймет, – подумал Андрей.

А нет – постель ночью всё поправит. Не впервой. Жизнь полосатая, сюрпризов хватает и без этого. Нужно же Светку как-то успокоить.

Бутылочку не спеша почти усидели, когда на Светку слезливость навалилась и дурь заодно.

Поплакала, всех чертей на Серёжку вывалила, потом встала в позу и говорит, – что во мне не так? Раньше всё хорошо было, а теперь вон… дура ты, говорит. Тоже мне, умник нашёлся Я его из армии сколько ждала. Ко мне такие парни подкатывали. Ни разу… мамой клянусь, никогда, ни с кем. А теперь изменить ему, паразиту, хочу. В отместку за моё ангельское терпение и его безразличие. Давай я с тобой изменю, а? Чего тебе стоит. Девушка тебя просит, подружка жены, красивая, молоденькая. Андрюха! Пожалуйста, а! Никогда тебя ни о чём не просила. Отомстить хочу гадёнышу…

– Да за что ему мстить-то?

– Не знаю. Гад он, сволочь последняя. Из-за него детей у нас нет.

Дурит подружка. Да как дурит-то. Впрочем, не отказался бы, если честно, замутить чего горяченькое с ней.

Так чего тогда выкобениваться? Была, не была. Леночка только вечером придёт, квартиру закрыть на ключ и тихонечко, как мышки, поиграть во взрослые игры. Он ведь часто о Светке думал, примерялся, раздевал мысленно. Хороша, зараза.

Такой твердости… ха-ха… характера, блин, давненько не бывало. Решено, ныряю. С головкой. Точнее с головкой…

Разговоры моментально закончились, началась академическая гребля.

Заплыв номер один. Удачно.

Участники финишировали одновременно. Работали ударно, пота не жалели.

Протрезвели уже на третьей дистанции, дальше открылось второе дыхание, потом третье…

Андрей тайком поглядывал на часы и офигевал, конкретно не понимая, как такое могло произойти с ним, абсолютным однолюбом и противником примитивного б***ства. Просто полтергейст, не иначе.

Пока они со Светкой мстили, добиваясь, таким образом от Серёги безоговорочной капитуляции, подруга забыла, из-за чего поссорилась с мужем. Наверно это был гормональный, а не психологический конфликт, не иначе.

 Девушка, ещё находясь под Андреем, сосредоточенно думала, как теперь исправлять положение и замириться с мужем.

Что это необходимо, уже даже не обсуждалось. Он единственный и любимый.

Что в таком случае происходит в настоящий момент?

Да ничего не происходит. Нервный срыв. Доктор прописал такое лечение. Оно помогло. Всё замечательно.

– Андрюха, шабаш! Похулиганили и будет. Спасибо, что не отказал. Ты настоящий друг. Век помнить буду. А теперь забудь. Добро? Ничего между нами не было. Так и знай. Где был, что делал… ничего не помнишь. Подскользнулся, упал, проснулся – гипс. А ты милый, забавный. Не зря тебя так Леночка любит. Но детей делать и ты не умеешь. Или она. Кто нас всех разберёт. Кстати, а ты того…

– Чего я того?

– Ты что, в меня что ли… с ума сошёл?

– Говорить нужно вовремя. Я-то причём? Мы с Леночкой никогда не предохраняемся.

– Да мы, в общем-то, тоже, потому и упустила из виду. Ладно. Мелочи жизни. Можешь поцеловать меня последний раз. Если хочешь. На этом всё. Я пошла. И ещё раз спасибо, надоумил. Серёгу своего люблю и ни на кого не променяю.

– Так я тоже… ну… это… Леночку только. Завела ты меня подруга, сам не рад. В грех вогнала. Не, не подумай, я не в обиде. Однако, темперамент у тебя, дай бог!

– И тебя тоже этот дядька не обидел. Пёр как лось сквозь непроходимую чащу. Мне понравилось. Честное слово. Только это между нами. Я пошла.

Прошло ещё немного времени, когда Леночке стало плохо. Отравилась, похоже.

Вызвали скорую. Врачи приехали, осмотрели и послали в женскую консультацию, где поставили однозначный диагноз: беременность, шесть-семь недель.

Дела. Столько усилий впустую и вдруг бац… вторая смена, точнее первая беременность.

Поставили  Леночку на учёт, послали анализы сдавать. Настоящий праздник.

Девушка ликует, места себе не находит. Огорчает лишь одна, но очень колючая, беспокойная мысль, – чей плод? Вдруг Серёжкин? И что тогда? Ладно, даже если так. Как есть, так и есть. Главное мой, и точка.

Ещё интереснее стало месяца через два, когда симптомы беременности объявились у Светланы.

Серёга стоял на ушах от счастья, бегал как ненормальный и сообщал всем подряд, что юзанул, сделал. Напился по такому отрадному поводу вдрызг. И праздновал, праздновал. Еле Света его успокоила.

Рожали девчонки с небольшим интервалом. Обе осенью. У Леночки родился парень, у Светланы девочка. Ухаживали за детишками артельно, привлекая бабушек и дедушек.

Всё было хорошо, пока детям не исполнилось шесть лет.

Скандал разразился внезапно: Светка с Сергеем оба шатены, а у мальчонки волосы начали стремительно рыжеть. В кого бы это?

Бабушки с дедушками долго перебирали в памяти всю родню, ни одного рыжего не смогли припомнить. Но одного каждый из них хорошо знал – Андрюху Куракина.

И понеслось: слёзы, наговоры, разговоры.

Хорошо, что в ту пору никто про генетический анализ не слыхивал, а действующие лица так и не признались: рыльце-то у всех в пушку.

Представляете, с какими мыслями люди живут? Или свыклись?

Думаю совсем им не сладко. Хотя… если подумать хорошенько: ведь каждый из них получил в принципе то, что хотел. Детишки теперь у каждого, а что перекрёстным опылением созданы, так то и в природе бывает, как говорится, воля божья.

Спросите, откуда про это всё знаю? Так я же им всем друг. Бывают моменты, когда каждому исповедаться необходимо. Обстоятельства сошлись таким образом, что для всех четверых я духовником случайным оказался.

Было это много лет назад, наши пути разошлись. Теперь и мне пришло время сознаться, что хранил столько лет эту страшную тайну.

Настоящие мужики

Витька приехал домой, где не был около года. С автобуса сразу направился в родительскую квартиру.

По дороге повстречал школьного друга. Сколько с ним связно: проказничали вместе, девчонок задирали, с мальчишками дрались. Правда, это было совсем в другой жизни. Теперь всё иначе. Шесть лет прошло после школы. Выросли, возмужали, в армии отслужили.

– Здравствуй, Лёха! Как давно я тебя не видел. Как жена, Катенька как, а дочка, – приветствовал Виктор друга, который женился по залёту сразу после школы.

– У меня теперь, Витюха, сын. А жену, вторую, Алёна зовут. Только мы не расписаны. Нафиг нужно. Никогда не поймёшь, чего этим бабам нужно. Дуры, они и есть дуры. Начнёт права качать, а ручки-то, вот они… обломается жизни меня учить . Я с ними не церемонюсь. Не нравится – вали нахрен, откуда пришла. Пускай чувствует, с чьей руки жрёт.

– А Катя, как же Катя? У вас же такая любовь была. Все мальчишки тебе завидовали, какую девчонку подцепил. И дочурка. Помню, как ты её на руках носил.

– У меня теперь другая жизнь, братуха, совсем другая.

– Чего случилось-то?

– Не бери в голову. Нормально всё у меня.

– Навещаешь, хоть? Родная кровь… Представляю, какое счастье с дочкой общаться, видеть, как растёт. Первое слово, первые шаги. Завидую. Я до сих пор ни разу не влюбился. Армия, учёба, теперь работа. Ладно, какие мои годы. Успею.

– Да ну её! Я про бабу, про Катюху. Дофига хочет. В мужские дела лезла, с друзьями запрещала встречаться. Рожать я её не заставлял.? Не заставлял. Факт. Сама захотела, пусть теперь расхлёбывает. Предлагал же ей аборт сделать.

– Какой аборт, дружище, ты о чём? Катюшке тогда семнадцати не было.

– Меня их бабские дела не касаются. Их дохрена, а я один. Если каждая дура, какую я по пьяни трахну, рожать возьмётся… короче, не мужское это дело, сопли жевать. Катюха, пока не выступала, жил с ней, а как зубы выставила, попрощался. Желающих со мной переспать, во сколько, – Лёшка красноречиво провёл ладонью по горлу, – отбоя нет. Я щедрый, никому не отказываю, всех трахаю.

– А как же любовь? Я ведь на свадьбе у вас был. Помню, как клятвы давали: вместе навеки.

– Бред. Это так, для форсу. Нынешняя, Алёна, тоже дурой оказалась. Предупреждал ведь:  дети мне не нужны. Но эта хоть молчит, зубы не скалит. И правильно делает. У меня рука тяжёлая. Зубов не хватит бодаться со мной.

– Ты что, бьёшь её?

– Учу, брат, учу. Это б***ское племя нельзя распускать. На голову сядут.

– Ну и как у вас с ней? Любишь хоть?

– Я их всех люблю. Кто ноги раздвинул, ту и люблю. Готовит Алёна хорошо. Не транжира. Друзей моих в гости принимает. Пьёт в меру.

– Значит, если рот раскроет и претензию выскажет, ты её тут же… того… с ребёнком на улицу?

– Пусть спасибо скажет, шалава, что кормлю. Квартира, опять же, моя? Моя. Факт. Девки ко мне в постель сами прыгают, отбоя нет. Эта молчит. А здоровья у меня, сам знаешь, как у батьки. Кстати, папашка тоже очередной раз женился.

– Это в который же раз?

– А кто считал? Он же настоящий мужик. Шестой десяток, а бабу привёл, по-моему, ей лет тридцать, не больше. Я бы тоже её поимел. Симпотная такая, но пьянь. У батьки, сам знаешь, не забалуешь. С одного удара в нокаут оправит. Потом всю жизнь на лекарства будет работать. Ну и хрен с ними со всеми. Баб много, на мой век этих кошёлок с лихвой хватит.

– Ты же говоришь у тебя Алёна.

– Секса, Витюха, много не бывает. В жизни нужно успеть всё попробовать. И всех. Я стараюсь.

– Не боишься на старости лет один остаться?

– Не. У меня профессия. Я электрик. И сантехник. Всегда с деньгами буду. Бабам только полный кошелёк  да мужская сила надобны. С этим у меня всё в порядке. Ни одна не жалуется. Может, в гости зайдёшь, на рюмку чая?

– Спасибо, нет. Я дома привык. Моей мужской силы только на жену и работу хватает.

Лёшка рос как сорняк. Были у него родители. Живые, относительно здоровые. Мать прибаливала. Причиной тому были беспробудное пьянство и лень.

К тридцати годам она заработала проблемы с печенью и почками, попутно аллергию. Набрала, при росте сто шестьдесят сантиметров, сто килограммов веса. В результате разрушение суставов и тремор.

Пить, курить и жить безрассудно, однако, не прекратила.

Отец у Лёшки комплекции богатырской. Силищей обладал впечатляющей, богатырской. Если руку кому пожмёт вполсилы, косточки хрустят. Зарабатывал неплохо, в связи с чем, денежки в семье всегда водились, но тратили не на всё, больше на выпивку.

Холодильник обычно стоял пустой. Лёшка вечно ходил голодный. Зато пара ящиков водки под кроватью не переводилась.

За наличием огненной воды батька следил строго. Гостей в доме всегда было много.

Когда мамка начала сдавать, сами понимаете: тридцать лет ещё молодость, а она в старуху превратилась. Отец стал молодых да симпатичных, но податливых и безотказных приводить.

После приёма горячительных напитков проводил испытание. Естественно в кровати.для чего выгонял из дома Лёшку, а жену запирал на кухне, поставив перед ней початую бутылку беленькой.

Мамка не перечила. Кулачищи-то у муженька чуть меньше головы размером, в дело он их пускал часто! Синяки у неё с лица почти не сходили.

Был случай, ещё по молодости, испытала на себе, вякнув что-то, не подумав. Удар был молниеносный, аккурат в лоб. Что было потом, она не помнила, но голова болела месяца два. Больше мамка взгляды и мнения никогда не озвучивала.

Если чего спрашивал, кивала, не раздумывая: вроде как соглашалась. Со временем приспособилась, считала такое положение дел естественным.

Лёшка, научился у пьяненьких родителей, иногда и у гостей, карманы подчищать.

Иногда выуживал приличные суммы. Ни разу не попался.

Бывали случаи, когда добыв несколько крупных банкнот устраивал для пацанов аттракцион невиданной щедрости: покупал ящиками лимонад, коробками мороженое и пряники.

Мальчишки его за это любили. Матери друзей частенько подкармливали мальчонку, считали его сиротой.

В обносках он не ходил, но выглядел бездомным. Одежду Лёшке покупали, только никто её не стирал, не ремонтировал. От покупки  до покупки штаны, рубахи и свитера принимали совсем непристойный вид.

Школьную форму Лёшка весил на плечики. Имела она вполне респектабельный вид, но запах источала такой, что за одну парту с ним никто кто не садился.

Учился плохо, желания получать знания не имел. Оценки ему ставили скорее из сострадания и жалости, каксироте.

В силу физической мощи у ребятни он был коноводом. На проказы ума и изобретательности ему было не занимать. То и дело кто-то приводил его за ухо к родителям.  Те посылали жалобщиков куда подальше, но в знак уважения и в качестве примирительной меры предлагали щедрую дозу горячительного.

Когда родители обиженных деток уходили, батька давал Лёшке леща и говорил, что он молодец.

– Так и нужно, Лёха. Ишь, взяли моду жалобиться. Хрен им по всей роже, чтоб легче дышалось. Мужик должен  хулиганить, иначе в жизни не прорвёшься. Даже на стакан не заработаешь. Бабы, они крутых, наглых, решительных любят. А науки пусть интеллигенция вшивая грызёт. Может, от тех знаний без зубов останутся. Хрен они столько заработают, сколько я. Не головой, руками богатства куются. Кому нужны важные дипломы, если инженер меньше грузчика зарабатывает? Да пошли они! Нам и так хорошо. Лишь бы друзей было полно, баб путёвых да застолье доброе. Всё остальное приложится. Так что, Лёшка, хулигань на здоровье. Никого не слушай. Только меня. Батька худому не научит.

Лёшка впитывал науку выживания, как губка. Усвоил.

– Бабы у меня, во где, – демонстрировал он кулачищи, – пожрать приготовить, лечь красиво, чтобы хотелось и моглось… да не раз, пока не усну.

Батька ничего от сына не скрывал. При нём девок демонстративно пользовал и ему предлагал.

– Пусть всё видит.

Иногда показывал в деталях: как, чего, куда…

Лёшка смотрел, усваивал.

– Учись, студент. Подрастёшь, научишься зарабатывать, и тебе давать будут, – поучал он сына.

Мамка умерла во время очередной попойки. Обмякла разом, словно заснула.

Собутыльники сначала отодвинули тело в сторону, затем отнесли на кровать и забыли. Такие события в подобных компаниях никого не трогают.

– Обожралась, скотина. Ну и хрен с ней. Проспится.

Дня через три, когда спиртное закончилось, стали в себя приходить. Начали мамку тормошить, а она холодная.

Батька “с похмелюги” взъерепенился, осерчал, начал ногами приводить мёртвое тело в чувство. Когда дошло, что нет больше жены, мамки и вообще человека, пришёл в неистовство.

– Как это так, не спросясь. Кормил, кормил, а она… сука! Никогда не женись, сынок. Все бабы, б***и! Запомни. Батька дурного не посоветует. Хорони теперь эту сволочь. Такой праздник испортила.

И отправился к молодой любовнице, купив по пути три пузыря водки, заливать неприятность.

– Какого хрена  я должен переживать за эту суку. Меры не знала, водку жрала. Не была бы дура, нашла бы нормального мужика. Любовь, б***ь, им подавай. Головой, думать нужно. Когда у мужика стоит, ему начхать на любовь и прочую лабуду.

Сердобольные соседи собрали денег, похоронили.

Лёшка мал был, ничего, в принципе, не понял. Заснула, мамаша, упилась. Отвезли куда-то.

Что до, что после её смерти, ничего не изменилось: жрать хочется.

Выжил. Со всеми батькиными любовницами выжил, не потому что, а вопреки..

Одна из них тринадцатилетнего парня походя обучила постельным наукам. Пока отец на работе, она на практике показывала:  как, куда, зачем.

В пятнадцать лет Лёшка мог оседлать любую отцову сожительницу, хоть спереди, хоть сзади, не задумываясь о последствиях. Его любовницам обычно уже не грозила возможность забеременеть после десятков абортов и не долеченных заболеваний.

Мальчик был силён, но бестолков. Зато желающим развлечься папиным подружкам заматеревшую не по возрасту свиристелку мог вставлять, сколько потребуется.

Ту даму, что его обучила, Лёшка выпер, когда начала качать права, предъявлять претензии. Без стеснения и угрызений совести сказал батьке, что трахает его подружку.

– Ну и дура. Жила бы себе в достатке. Чего бабе не хватало?

Лёхе тоже в глаз прилетело. У батьки сил тогда было достаточно.

Парень науку запомнил.

Теперь и у Алексея плечи метровой ширины, а сил гораздо больше, чем у  стареющего  родителя.

Пока парень терпит его и его жёнушек.

Но время всё расставит по местам. У настоящих мужиков, у них так: не забалуешь.

Любовь на распутье

– Как хорошо, что Ленка в отпуске. Где бы мы ещё встретились? Марик, ты просто чудо. Ты такой, такой, даже слёзы на глаза наворачиваются! Что я буду без тебя делать?

– О чём ты говоришь, Вика, мне двадцать один год? Я всю жизнь любить тебя буду. Ты самая лучшая, самая желанная женщина в мире.

– Глупенький ты, Маратик. Зато мне тридцать семь. Муж, ребёнок, семейноё гнёздышко, уют, стабильность. Понимаешь, что нам не суждено быть вместе? Я мужа никогда не брошу. Он же, как броня. Не представляешь, как Вадим меня любит.

– А я? Мне кроме тебя никто не нужен. Всю жизнь тебя искал. Ты, женщина моей мечты. Знаешь, когда мы поженимся… да, не спорь, когда станешь только моей, родишь мне двух сыновей. Нет, трёх, пожалуй.

– Не выдумывай. Я с Вадиком счастлива, не представляешь как. Секс, это не вся жизнь, только маленькая и не самая лучшая её часть. Но, увы и ах, не могу я без него, без секса этого проклятущего. Наркотик, бля.

– Вот, Вика, вот! Я тебе этого, только добра… хочешь, весь выходной любить буду, без перерыва на обед? Никому тебя не отдам. Так и знай! Убью, если что. Или сам… ты этого хочешь?

– Встретишь ровесницу: молодую, красивую, стройную.  Ты влюблялся когда-нибудь всерьёз, по-настоящему, когда день как год, когда дух вон, когда летишь и на землю возвратиться не можешь? У меня с Вадиком именно так и было.

– Было, да сплыло. Марат меня зовут. Очнись, Вика, посмотри, что сейчас в руках держишь. Моя ты, моя.

– Дай покурить, проказник. Нет, поцелуй сначала, мой сладенький, сокровище моё. Твоя, конечно твоя. Сегодня, сейчас. Делай со мной, что хочешь.

Марат прислонился к Вике упругим торсом, обнял. Его тут же накрыло, хотя ещё несколько минут назад  был в ней до полного изнеможения.

Какая она чувствительная, как страстно реагирует на ласки. Первая любовь. Для него первая.

Как же всё быстро завертелось в его жизни. Юноша не подозревал, что способен на такие чувства.

– А Вика спрашивает: любил, не любил. Ещё как любил. Что это, если не страсть? Дух тело покидает, когда она рядом. Такого блаженства никогда не чувствовал. Рассудок, то ли есть, то ли не его совсем.

Одна беда – любимая замужем, причём мужа своего боготворит, и менять, похоже, ничего не желает.

Она про своего Владика много чего рассказывает.

Очень странно, но Марат её не ревнует. Даже уважение испытывает к человеку, который готов для Вики на что угодно.

– Это же здорово, что мы разделили Вику на две части. Вадиму душу, мне тело. И душу тоже. Нет. Это неправильно, когда душа отдельно от тела. Совсем, никуда не годится.

Замужем Вика почти восемнадцать лет. Сыну уже пятнадцать. Говорит, что счастлива в замужестве, если не считать звериный сексуальный голод, который женщина накопила за последние шесть лет. Столько времени они с мужем не занимаются сексом.

Вика откровенно преподносит Марату историю своей любви.  Рассказывает интересно, эмоционально, отчаянно при этом жестикулирует. Слушать её приятно, несмотря на пикантные темы, приводящие в действие ревность.

Вика не скулит, не причитает, чтобы вызвать жалость, рассказывает с сарказмом и юмором на голоса и роли. Непонятно отчего, но юноше готов из её уст слушать чего угодно.

Он уже знает мельчайшие подробности знакомства, встреч, поцелуев у супругов, первого секса. Много чего настолько интимного, чего про себя услышать не хотел бы никогда. Даже о нескольких неудачных опытах взрослой любви с ним, любимым мужем, знал..

– Это хорошо, что попытки были неудачные. А сын, сын, откуда, если он не хочет и не может? Пусть что угодно делает, всё одно уведу тебя.

Вика между тем, едва отдышавшись, пускает сигаретный дым в потолок, прикрыв глаза. На лице её блуждает блаженная улыбка.

– Господи, – думает она, – какая чудовищная несправедливость. Что у меня в голове? Словно вся разлетелась на части. Одна часть с Вадимом, другая здесь. Как это всё соединить, склеить? Неужели я на самом деле такая развратная?

– Викуся, радость моя, я тебе кофе сварил.

Марат поставил поднос на табуретку у кровати, дотронулся до тугой груди. Так прикоснулся, что мышцы застыли и внутренности свело. Похотливая длань юноши проскользнула между ног.

Женщину затрясло, дыхание перехватило. Она застонала, схватила его руку, прижала к промежности. Мгновение спустя её насквозь пронзили сладостные конвульсии. Недокуренная сигарета дымила прямо в лицо, раздражая глаза.

Вика сама не понимала, почему плачет: сигаретный дым тому виной или безмерной величины счастье. Как же ей повезло встретить такого сильного, любвеобильного Марата. Вот только как ему объяснить, что продолжения банкета не будет. Секс отдельно, любовь – тоже отдельно.

– Временное это всё, временное! Как бы хорошо нам не было вместе, это не любовь. Муж, сын, вот что в жизни главное. А секс… нет, чёрт возьми, отказаться от Марата и его напора тоже невозможно.

Женщина уже сбилась со счёта, сколько раз улетала, витала в облаках вожделения на пределе безумия. Марат не был нежным, когда входил в неё. Он был сильным.

Юноша одержимо врывался в её разбухшую плоть, словно вбивал сваи. В постели он был сказочно хорош.

Марат бросал своё тело, словно на амбразуру, готовый скончаться от невероятных усилий прямо на ней. Мышцы юноши были напряжены, сам он сосредоточенно долбил и долбил, не обращая внимания на усталость и литры пота.

Да, им руководят молодость и похоть. Пусть так, зато с каким энтузиазмом и пылом он одержимо ломает её тело, полностью подчиняя своей похоти, растворяя себя в ней.

– Увы, – через несколько минут думала Вика, выравнивая дыхание, чувствуя неодолимое желание закурить, – хорош, жеребец, но в жизни слаб. То ли дело Вадим. Почему судьба неправильно, несправедливо распределяет желания и возможности? Разве нельзя было соединить силу одного и страсть другого в одном мужчине? Пусть бы это был один или другой, но единственный. И навсегда.

Вика ещё не успела отдышаться, вдохнула жадно лишь две затяжки, а Марат уже целовал живот, теребил соски. Его орудие, это она увидела, скосив взгляд, снова было готово к бою.

– Выбора нет. Нет выбора! Вадима не брошу, ни за что на свете. Столько лет вместе. Я его насквозь вижу, каждое желание на расстоянии чувствую, как и он моё. Как такое может быть: Вадима люблю и Марата люблю. Даже не пойму, кого больше. Вадим надёжный, хороший, добрый. А Марат… Марат рано или поздно пресытится, да и я старею.

Марат тем временем проследовал губами от восставших сосков до чувствительного холмика Венеры между ног. Вика застонала, выгнулась, застонала от наслаждения.

– Люби меня, Маратик, люби. Мой, мой!

Пирожки к чаю

Контора совхоза к перерыву опустела, остались только Виктор и бухгалтер, Алевтина Матвеевна, добродушная полноватая женщина, молчунья, никогда не участвующая в разговорах, спорах и сплетнях.

Она всегда перекусывает на рабочем месте, ничем не выделяется и вообще старается быть незаметной.

Витя частенько заказывает у неё выборки из отчётности, которые нужны для экономического анализа, советуется. Что касается учёта и отчётности, Алевтина Матвеевна человек незаменимый.

Виктор пьёт голый чай с горбушкой хлеба. Молодой специалист,  не так давно приехал в село по распределению. У него и хозяйства никакого нет, и зарплата аховая. Живёт по-холостяцки, всё больше по столовкам, сам только макароны с маргарином готовит.

На ночь Виктор оставался у любимой девушки, практикантки с другого берега реки.

Утром от любимой приехал, не успел ничего купить в сельском магазине. Собственно там и покупать нечего: морская капуста, килька в томате, майонез да хлеб.

Первая любовь у парня. Чувства неземные, волшебные. Романтика. Два месяца как познакомились, а он до  сих пор не может решиться её поцеловать. Гуляют, танцуют, обнимаются, мечтают, разговаривают, спят в одежде.

Витька и тому рад до смерти.

Сидят сослуживцы, жуют молча.

Виктор тело питает, а душой в иных мирах скитается, где яркие краски, сумасшедшие эмоции, сказочная жизнь с милой и мечты, мечты, мечты.

Из кружки у юноши поднимается ароматный горячий пар, на лице блаженная улыбка. Он и не замечает, что жуёт чёрствый сухарь, потому, что сладкие грёзы посылают в мозг лакомые сигналы.

Какое ему дело до того, что во рту, когда жизнь преподносит романтические деликатесы оптом.

В кабинете между тем аппетитно пахнет пирогами. Этот запах назойливо лезет в сознание через нос, отвлекая Витьку от самого главного. Он даже сердится немного на старушку.

– Не могла домой сходить на обед. Дразнит, зараза. Нет у меня денег на столовку, нет. На цветы и торт, последние копейки потратил. Подумаешь, пирожки!

Алевтина Матвеевна подняла глаза, видимо уловила чуткой интуицией, что парень оглядывается на кулинарные изыски, улыбнулась, всплеснула руками.

– Извини, Витюша, задумалась. По тому, как  носом водишь, вижу, что пахнет аппетитно. Угощайся. Сама пекла. Уже остыли. Я теперь одна живу, но пирожки по-прежнему каждую неделю стряпаю. Муж у меня года три как на погосте. Очень по нему скучаю. Дети, внуки, заботы, ан, нет, не стало милого друга, и жизнь остановилась. Супруг – это очень серьёзно.

Женщина замолчала. Витьке даже показалось, что глазу у неё влажными стали.

– Вот! Он, супруг, ближе и роднее не только отца и матери, но и детей с внуками. Это я только теперь поняла. Да! Хоть и жили мы с ним по-разному. Бывало, даже погуливал. Точнее пытался. Я зорко следила. Как увижу, налево глаз косит, девок взглядом раздевает, тут же меры принимаю. Деревенская жизнь не простая. Любую красавицу, обабит.

Алевтина Матвеевна отставила свою чашку, задумалась, с умилением глядя на Витьку.

– Ты ешь, ешь, не стесняйся. Люблю смотреть, как мужчины едят. Вот милок, как. Был да сплыл милёночек мой. Хвороба проклятая. На охоте застудился шибко.

– Каждая из нас потихоньку в замужестве в дурнушку превращается, следить за собой перестаёт. Какая может быть красота, если весь день в телогрейке и сапогах резиновых бродишь, наравне с мужиками тяжёлую работу исполняешь. Это-то мне понятно было, быстро смекнула, что к чему. Мужикам завлекалочка нужна, разнообразие, праздник, иначе они стареть ещё в молодости начинают или по бабам шарохаются.

– Не утомила ещё? Тогда слушай дале. Это присказка. Не просто так разговор завела. Я мигом причёску накручу, лицо, руки отпарю, с травками ароматными намоюсь в душистой воде. Шить выучилась, чтобы не наскучить дролечке серыми нарядами. Нашью, бывало, юбок да платьев: хоть каждый день меняй. Покрасуюсь, завлеку и под бочок. Он, совсем как ты сейчас, носом поводит, словно унюхал чего, облизывается как кот, обнимает, целует. Я млею, ног под собой не чую. Небо падает или я куда улетаю. —

Алевтина Матвеевна засветилась, улыбка озарила её лицо,  бесцветные глаза засверкали ярко.

– Целует, милует он меня. Бывало, что утомит вконец. Устану, а он остановиться не может:  разгорячится и любит, любит!

Женщина посмотрела на Витькино смущение и его алые уши, улыбнулась широко, прижала руки груди, вздохнула чувственно.

– Да ты не красней, милок. Это правда жизни. Без него, без сексу, никак. Ты ведь тоже, как я понимаю, невесту присмотрел. Скажи правду – давает али не давает? Ладно, не отвечай, молодой совсем, как мой, когда в женихах ходил. Я ведь не из любопытства. Сам видишь, в толковищах  бабских не участвую. Это очень важное в семейной жизни обстоятельство, чтобы давала. У мужиков, ежели бабы не давают, кровь закипает, дурной становится, густеет.

Витька поперхнулся, прикрыл ладонью глаза, закашлялся.

– Ты слухай, худа не скажу. Вам, мужикам, кажен день лишний пар сбрасывать надо. Иначе по сторонам начнёте жалом водить. У вас, мужиков,  главный мозг в штанах обитает. Мне как-то анекдот рассказали. Смешно, но, правда. Мальчонка, махонький совсем, моется в тазу и яички свои разглядывает. Мамку спрашивает, – мама, а это у меня мозг? Та отвечает, – пока нет, но будет.

– Привыкай, батьки рядом с тобой нет. Кто, если не я, расскажет тебе о жизни семейной? Вот! Приходится нам, бабам, этот мозг обихаживать, а то до беды не долго. Семейный очаг – забота бабья. Мужик знает, когда и куда идти, а баба – зачем это нужно делать. Доедай последний-то пирожок.

– Одно без другого не бывает, хиреет, как дерево без корня. Мужик без бабы доброй краёв не видит, а баба без хорошего мужика вовсе потеряется. Вот и получается, слишком мы с вами разные, но по отдельности функционировать не могём, пропадаем зазря без пары. Что фундамент без стен, что стены без опоры, всё едино – разрушение и тлен. Ты невесту свою береги, да доглядывай за ней, доглядывай. Бабы, они не меньше мужиков налево норовят, хотят узнать что слаще, иначе с кем бы те миловались на соседском сеновале. Ты уж прости меня, дурочку старую, что с такими разговорами к тебе. Свой ум задним порядком силён, когда исправить уже ничего невозможно.

– Эх, вернуть бы милого мово! Хоть на денёк, хоть на часик. Рано мне ещё к нему-то в гости. Лучше бы он ко мне. Завидую тебе, Витька, ой как завидую. Счастливый. Люби её, невесту свою, но наставления мои не забывай.

Алевтина Матвеевна стала на дверь поглядывать, со стола прибирать. Вот-вот женщины с обеда вернутся.

– Ну как пирожки? А ты на выходной с подругой своей в гости ко мне заглядывай. Интересно поговорить с ней.  Может, чего и ей присоветую. Коли есть возможность чужим опытом воспользоваться, никогда не отказывайся. Прожить столько, чтобы научиться на собственном опыте, без ошибок жить, человеку не дано. Слишком короток век. И не обижайся на старуху, что наговорила такого, о чём другие молчат. Чтобы делиться чем-то, это что-то ещё иметь нужно.

Дом для любимой

«Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье и тебя приведу в этот собственный дом. Заведу голубей и с тобой, и с любовью.  Мы посадим сирень под окном…» – поёт некий лирический персонаж голосом Сергея Коржукова.

Прочувствованно выводит шансонье балладу о романтике, глуповатом мечтателе.

Душа от мотива и повествования разлетается в клочья. Эмоции и чувства слушателя бурлят, вызывают симпатию, заставляют сопереживать.

Вот ведь затейливая судьба у человека. Даже тюрьма не выветрила желание дарить, плюс всепоглощающая любовь! И нет никому дела до того, что мечтатель, всего лишь теоретик, чувствительный не в меру идеалист.

По жизни этот персонаж недотёпа, неудачник. Никогда у него ничего не было, нет, и скорее всего не будет.

« А пока ни кола, ни двора и ни сада, чтобы мог я за ручку тебя привести. Угадаем с тобой, самому мне не надо, наши пять номеров из шести…» – разрывает он оголённые чувства Марата, сорокапятилетнего предпринимателя тоже не очень удачливого мечтателя.

По совести сказать, были и у Марата моменты взлетов. Были же, были…

Сидит он в гордом одиночестве в огромном зале трехэтажного дома, выстроенном по частному, очень не дешёвому проекту. Для Викуси старался, для ней любимой…

В руке мужчины стакан, наполовину заполненный искристой янтарной жидкостью.

До употребления водки Марат пока не опустился. Пьёт только хороший коньяк. Закусывает его малосольной сёмгой, помидорами, сырокопчёной колбасой.

Муторно ему, противно.

Четыре этажа, считая подвальный, по триста квадратов каждый, итого тысяча двести метров элитного жилого пространства. Это без гаража, пристроек,  оранжереи, сауны, веранды и огромной голубятни. Почти как в песне.

Прудик выкопал, лебедей запустил, домик для них выстроил. Про сирень и говорить нечего, кустов двадцать. Сортовая, многоцветная. Жасмин, яблони в белой пене ажурных бутонов, вишни, сливы… Живи, не хочу.

– Дура! Дура, дура! Да, что говорить… Чего этим глупым бабам нужно? Не пил, всё в дом тащил. Вон, какую махину отгрохал. С размахом. Любо-дорого. Чтобы как у людей. Да что там, у кого ещё такое богатство есть? Сам бы жил, да деньги надо… С наличностью, конечно, облом. Но, это сейчас полоса такая пошла. Раньше-то завались бабла было. Не с неба же всё это падало. Мозгами работал, крутился, изворачивался.

Не потянул немножко. Временные трудности. У кого не бывает. Чего убежали, спрашивается? Бросили. От богатства и достатка разве скрываются, причём в неизвестность, совсем в никуда? Что она нашла в той своей неприкаянной жизни с  двумя ребятишками? Моими, между прочим, дочерьми. Кровиночками, можно сказать, – беседовал сам с собой мужчина.

– Шустрые девчоночки, с косичками. Младшая, Людочка, та в мамку  пошла. Вылитая. А Каринка, явно моя порода. Один в один. Сам имя выбирал. Кариночка. И где, где они, спрашиваю, теперь? С чужим дядькой живут. Хозяйство, видите ли тяжело вести. Своё гузно – не грузно. Потому что собственность. Личное достояние.

Марат выпил залпом очередной бокал и всплакнул.

– Почему Маратику не в тягость, а Вике, королевне, бля с голубой кровиночкой, тяжело? В своём дому прибраться, твою мать, обременительно. Это, как? Дура и есть. Не чужое обихаживаешь, родное. Дитям после достанется. Да, не подарок я. А где их взять, идеальных. Все не без греха. Погуливал иной раз, было дело. Не влюблялся же. Так, сунул-вынул, дурь сбросить, напряжение так сказать. В её же интересах. На чужую бабу эмоции спустил, домой, зато, возвратился жизнерадостный, весёлый, – причитал жалобно Марат.

Даже кошки у него теперь не было.

– Не приносил ведь заразу никакую, ни одного разочка. Проверялся, если сомнения были. Да и с дороги никогда не брал подружек одноразовых, избегал грязи. Другие мужики чаще налево смотрят. Хоть кого пусть спросит. Психологи пишут, что измена, не всегда блуд. Когда ради сохранения семьи, во избежание скандалов, то на пользу.

– В семью не хотел проблемы приносить. Да чего там! Может, вернётся ещё? Я же их так люблю! Всех. Всех трёх. Суки! Бросили, бля. Одного с бедой оставили.

С юности Марат всерьёз рассчитывал получить дом деда в наследство. Спал и видел, как начнёт перестраивать его под себя, всё проекты рисовал. Для этого даже тетрадку отдельную завёл.

Из-за этой страсти и с девчонками никогда не гулял. Им нужны любовь да игрушки, а у него мечта, серьёзная: одна  на всю жизнь.

Он и учиться из-за этого пошёл на строительную специальность. По окончании получил диплом с отличием.

Дед поднял старые связи, опустошил копилку и пристроил внука на должность, начальником участка в энергосеть. Заодно выправил ему освобождение от армии по некой секретной болезни, название которой Марат затруднялся выговорить. Но, это и неважно, главное в армию идти не пришлось.

И работа, хорошая. Нудная, конечно, неинтересная, но перспективная и денежная. Не зря дед хлопотал. Спасибо ему огромное!

Виктория в его жизни появилась внезапно, ошеломив девственного парня ураганом эмоций и шквалом новых переживаний. Сама пошла на сближение, научила увальня целоваться. Он ведь симпатичный юноша был и силушкой не обделён.

Попробовав сладкого, Маратик уже не мог от изысканного удовольствия отказаться. Это было похоже на бабушкины малиновые пирожки, только гораздо вкуснее. Теперь Марат вполне понимал деда, который всегда говорил, что важнее любви ничего в жизни нет.

– Любовь, это да… это, – мечтательно смаковал юноша в предвкушении свидания.

Передать своё состояние словами Марат не мог, сразу лез целоваться. У него совершенно не стало хватать времени. Ни на что. Нахлынувшие эмоции забирали все силы без остатка. Даже спать перестал. Разве чуточку, когда забывался от изобилия грёз.

Он и представить себе не мог, что можно настолько раствориться в личности другого человека, по сути, совсем чужого, но отчего-то сразу ставшего больше, чем родным.

Когда Вике становилось больно, Марат испытывал физические страдания. Если  девушка мучилась духовно, безоговорочно следовал за вектором развития её эмоционального состояния, хворал от того же, томился тем же.

Марат даже научился угадывать наперёд Викины мечты и желания. Появляется, например, ни с того ни с сего, вдруг, идея купить пару килограммов апельсинов или банку икры. Приносит Вике: оказывается, любимая именно об этом мечтала, весь день исходила слюной, только не имела возможности приобрести на свою маленькую зарплату. Может и притворялась, но это неважно.

Что значит для Маратика какая-то получка: горстка банкнот. В сравнении с желаниями его милой Вероники – пыль, пустота.

Она для него больше, чем жизнь. Она, Ве-ро-ни-ка. Этим всё сказано.

Да одна её веснушка дороже прочих богатств Мира, а за поцелуй и объятия он готов расплатиться жизнью. В это он свято верил до поры. Как же иначе?

Вероника вместе с Маратом мчалась на скором поезде любви без остановок. Она только со стороны казалась более опытной, на самом деле была просто решительной.

Когда Вика округлилась, Маратик прыгал от радости, без устали целовал её повзрослевший животик. Ведь там обитает не только его физическая копия, но и часть мужского эго, которая непомерно раздувается от величины своей земной значимости. Он – отец!

Когда Каринку забрали из роддома, Марат никак не мог поверить,  что трогает, берёт на руки и целует своё создание. Отец, больше, чем просто человек, он – со-зи-да-тель, почти бог.

Прошло совсем немного времени, Каринку оторвали от груди, Вика опять забеременела. Мальчик, мечтал Марат, хочу наследника. Чувствовал, видел, что это именно сын. И назовут его Фёдором, как дедушку.

Родилась опять девочка. Имя  ей дали Людмила. Это нисколько не уменьшило размер восторга от появления на свет нового человека, самого близкого родственника.

Марат и Виктория были безразмерно счастливы.

В их жизни появилось всё: много счастья, несчётное количество любви. Если этому чувству может быть мера, пусть оно будет вечным и бесконечным. Ну, хотя бы как у дедушки с бабушкой, которые не устают повторять, даже в свои преклонные годы, слова любви и признательности.

Жизнь семьи сорвалась в штопор неожиданно, резко.

Перестройка, бес ей в ребро, спутала карты всем, бросив в омут неизвестности, поставив перед выбором: ты или тебя.

Каждый поступил по-своему, все вместе совершили прыжок без парашюта в бездну.

Организацию Марата акционировали. Он неожиданно получил целую пачку акций, на которые тут же началась охота.

Деньги предлагали большие, даже огромные. Многие сослуживцы соблазнились деньгами,  продали паи, заработав, как им казалось, сумасшедшие деньги. Марат выжидал, думал. Но и его засосала эта трясина. Не выдержал, обналичил свою долю золотоносной жилы. Денег выручил много, очень много.

 На них, думал он, можно прожить безбедно всю жизнь, ещё и внукам останется.

Мысли у Марата зашевелились, поскакали по бездорожью.

Вот когда вспомнил он про свою юношескую мечту. Нет больше необходимости ждать наследство деда. Ему теперь тот хилый дом совсем не надобен.

Отыскал парень тетрадку заветную с чертежами, выкладками и рисунками, начал узнавать, что почём, прикидывать вновь появившиеся возможности.

По всему выходило, дом он осилит. Да не такой, о котором мечтал. Дедова халупа в сравнении с тем, что он наметил, обыкновенный сарай.

Три этажа, полноразмерный подвальный этаж, оранжерея. Это не просто грёзы, реальный проект, который можно осуществить немедленно.

 У Марата перехватило дух, затряслись от нервного напряжения руки и ноги, загудело в голове.

Это же бинго, джек-пот. Он станет богатым и счастливым. Только сначала нужно прикупить бизнес для пополнения казны. Начать можно хотя бы с торговли. Например, несколько ларьков.

Марат окунулся в океан неуёмных страстей, в манящее небо безразмерных возможностей, слушал песни влекущих неизвестно куда сирен.

Бросил Марат работу, открыл один, потом пять, затем двадцать ларьков. Принялся строить дом: огромный особняк, намного больше, чем наметил вначале. Аппетит на размер рос вместе с прибылями, даже быстрее.

 Именно в этом гигантском доме Марат сейчас и сидит, проливает слёзы о неудавшейся жизни, поманившей безразмерным счастьем, мечтой и оставившей ни с чем.

Дворец есть, счастья нет. Если так дальше пойдёт, то и особняка не будет.

По сути, дома тоже нет. Никто, кроме него, на стройке не живёт. Готовы лишь стены, кое-какие  коммуникации. Не дом – строительный объект. Размахнулся не в меру, не рассчитал возможности, не  послушал любимую жену, пытающуюся отговорить от соблазна.

Чтобы такую махину обслужить, нужно на это жизнь потратить.

Вика уговаривала его отказаться от неподъёмной, совершенно ненужной идеи, показывала расчёты и выкладки. Это, что касается денег. Даже если удастся построить, как в таком жить? Для содержания дворца нужны огромные доходы.

Виктория приводила мужа к знакомой, где дом обихаживал штат наёмных работников. Муж подруги работал в нефтянке, деньги не считал. Уборщики весь день мыли и прибирали. Дом этого магната был меньше, чем тот, что соорудил Марат.

– Не хочешь, не мой. Сам справлюсь. Больно вы нежные. Подумаешь, пол пропылесосить. Да я…

– На здоровье, Маратик. Только мы с девочками, уж позволь нам самим выбирать, как жить, остаемся в квартире. В ней места для счастливой жизни вполне хватает. Приборки, кстати, и там достаточно.

Марат ничего не услышал. Продолжал строить, тратя всё больше, увязая в долгах.

Попутно начал прикладываться к рюмке.

– Ничего страшного, дорогой коньяк. Даже полезно. Давления не будет.

Где выпивка и гулянье, там и женщины без комплексов. А чего собственно стесняться: нормальные позывные здоровой физиологии. Любят девчонки заниматься сексом, в этом их женское призвание. Зов предков предписывает пользоваться естественными человеческими возможностями, пока молодость и здоровье позволяют.

Сначала было немножко не по себе изменять, как-никак предательство. Есть же любимая.

Но, так уж устроена человеческая психика:  уговорить себя совсем несложно. Стоит только захотеть.

Марат стал испытывать неутолимую жажду быстрого одноразового секса. Это затягивало, расслабляло.

А что такого? Все так живут.

Разнообразие не насыщало, но дразнило, манило обещаниями. Что с того, что ничего не исполнялось? Такая дурацкая жизнь: развешивает разноцветные огоньки именно там, где пустота и грязь. Маркетинг, мать его растак.

Если переводить на русский, это когда из дерьма конфетку делают. Обвесит такая красавица  себя мишурой: рекламная акция, два в одном. Смотри сколько добра в моём чулане. Бери оптом – не прогадаешь.

Обещание не похоже на реальность, но что дальше? Наверно, не с того края откусил. И  давится, не хочет признаваться, даже себе, что идиот. Хлоп по дурной головушке грабельками. Не помогает.

Никогда Виктория в дела мужа не лезла, если только они лично её не касались. Ревнивой  тоже не была. Однако не заметить, что муж днюет и ночует в барах, приходит оттуда под утро, каждый день новыми духами пахнет, а рубашки сексом насквозь пропитаны, просто невозможно.

Маялась жена, страдала. Устала вконец. Решила поставить вопрос ребром. За это и получила в глаз.

Такое стерпеть Вика никак не могла. Собрала барахло, покидала в чемоданчик и ушла с девочками к мамке.

Маратик ещё и обидеться умудрился, что не понимают его, не видят в нём мужчину.

А какой он отец и глава семьи, если ведёт себя как самец мартышки в дикой природе?

И вообще, для чего нужен муж, который постоянно в аренду себя сдает? Вот Вика и решила: нечего со всем светом делиться, пусть целиком забирают, с издержками, недоделками и непутёвым строительством, как есть.

Тем временем долги у мужчины и главы семейства, Марата Петровича Струкова разрослись, как ветви у столетнего баобаба. Подпирать их больше стало нечем. Приплыл коммерсант, сел на мель.

И стройка встала.

Королевы красоты на пустой карман тоже не клюют. Короче, полный штиль. Того и гляди, волна в другую сторону пойдёт. Как бы ни смыло.

Кредиторы между тем, как водится, обратились к лицам, способным разгребать и разруливать. Те репу почесали, обмозговали, и изъяли из оборота предпринимателя пять ларьков в счёт погашения долга.

Плюс  три магазинчика за беспокойство. Ещё  попросили, чтобы точку в вопросе поставить, поляну с девочками накрыть и сауну на сутки снять.

Куда парню, деваться?

Гульнули, заодно и он кудесниц интимного бизнеса опробовал: уплачено, чего добру даром пропадать.

 Кажется, нарвался. Зудит в паху.

Не уверен Марат, что заразу подхватил, но нужно, обязательно нужно к врачу сходить.

– Ладно уж, завтра полкажусь.

И ведь проблема не только в этом. Мужики, что вопрос решали, люди серьёзные. Если и у них… это же залёт, хуже случайной беременности. Всё к чертовой матери отнять могут. Мечту тоже.

– Дом, дом, что же ты со мной делаешь?

Между тем  из динамиков громко и мелодично лилась душераздирающая лирика, – а белый лебедь на пруду качает павшую звезду, на том пруду куда тебя я приведу…

Она была совсем одна

О том, как звёзды догорали,

О том, что тополь шелестел,

О том, как сладко

Умирали

Переплетенья наших тел…

Вадим Хавин

Светловолосая молодая женщина, почти девочка, задумчиво уставилась в одну точку на улице в основании сросшихся стволами берёз. Внешне она была спокойна.

Можно было подумать, что там её что-то заинтересовало, но она была неподвижна уже минут двадцать, а там, под деревьями, ничего не происходило. Разве что дождь, размывающий картину пейзажа косыми струями.

Марина размышляла, думала. Мысли закручивались в спираль, возвращались на одно и то же место, каждый раз в ином ракурсе.

Внутренний диалог походил на движение грибника по незнакомому лесу: её заносило то в одну сторону, то в другую, в итоге женщина оказывалась там, откуда пришла, не в силах принять взвешенное решение.

Что же мешает ей обрести ясность мысли?

Что-что… двусмысленность положения.

Сегодня она узнала, что беременна. Казалось бы, здорово: живи – радуйся. Не о том ли она мечтала совсем недавно, даже место в своей комнате для детской кроватки определила.

Да о том, о том.

Вот только…

Да-а-а!

Не так просто на что-то решиться, когда вопрос, есть у ребёнка отец или нет его, под большим вопросом. Тут Марина похолодела, поняв, что проблема возможно гораздо трагичнее: быть или не быть ребёнку, вот как может случиться.

С Игорем, мужчиной, поделившимся с ней семенем, Марина рассталась недели три назад. Точнее, ушёл он. Хлопнул дверью, сказал, что любовь испарилась, растаяла. Как сон, как утренний туман, – с пафосом продекламировал он.

– Представь себе, я влюбился, по-настоящему, не как в тебя. Она красивая, интересная, яркая, молодая.

Три недели показались ей годом, вечностью. Для Марины это была любовь-сказка. Сумасшедшая, завораживающая, страстная. Первая в её жизни настоящая любовь. Она жила и дышала только им одним.

Отпустить Игоря не получалось. Простить, да, простила, а вырвать из сердца, удалить память о счастливых днях, изъять из обращения образ, забыть и положить сверху бетонную плиту, не выходит.

Она и сейчас его любит. Даже надеется на что-то, хотя понимает, что новое его увлечение оказалось сильнее, иначе Игорь не выбрал бы другую женщину. Только сердце уму не подчиняется. Мозг и душа живут в одном теле, но выполняют разные задачи.

Сейчас Марина волнуется больше обычного. Её мысли сосредоточены на том, звонить или нет.

– Даже если Игорь скажет твёрдое нет, это станет отправной точкой, чтобы начать думать дальше. А вдруг он обрадуется? Неужели это настолько нереально? Если бы я была мужчиной… вот-вот, если бы. Ты женщина, без пяти минут мать. Позволь Игорю самому решить судьбу… Судьбу, судьбу, судьбу… Чью судьбу?

Марина заплакала. Сначала тихо, потом солёная влага хлынула из глаз потоком. Женщина рухнула на кровать. На их кровать. Именно здесь всё произошло.

– Он любил меня, любил, любил! Что я сделала не так?! Он должен знать о том, что может стать отцом. Пусть сделает выбор, пусть сознается сам себе, как относится к той жизни, которую породил.

Марина мучилась сомнениями почти сутки. Её было не узнать. Посмотрев в зеркало, она увидела бледную тень себя.

– Прежде я была сильнее. Когда? Когда меня любили.

Женщина дрожащими руками взяла трубку, набрала номер, услышала знакомое, ещё недавно бывшее родным, дыхание.

– Это я, Марина.

– Узнал. Чего тебе? Кажется, я сказал, у меня теперь другая женщина. Я её люблю.

– Можешь не верить, но я рада за тебя. Хоть ты счастлив. Но слова из песни выбросить невозможно. Меня ты тоже любил. У меня есть свидетельство этому.

– Маринка, да ты с ума сошла. Неужели появилось желание меня шантажировать? Ну, любил и что с того? Я же мужик. Как полюбил, так и разлюбил. На этом всё. Извини, жду любимую. Пока.

– Выслушай хотя бы. Что мне делать с ребёнком?

– Можно подробнее? Не догоняю, о чём ты. Мы краями разошлись. Никто никому ничего не должен.

– Твой, Игрёк, ребёночек, твой. Ни до, ни после тебя у меня не было мужчины. Так вышло, что ты единственный. Я беременна, беременна от тебя. Сомневаешься?

– Я приеду. Сейчас приеду…

В трубке зазвучал сигнал отбоя.

– Переживает, волнуется? Ребёнок, это серьёзно. Что он мне скажет, что? Про материнский инстинкт я знаю, существует ли в природе отцовский? Может быть прямо сейчас он скачет от радости.

Женщина шептала обнадёживающие мантры, пыталась успокоиться. Сердце-вещун уже знало, чего в действительности нужно ожидать от разговора, который произойдёт через несколько минут.

Милая наивная девочка. Мама и подруги предупреждали, что связываться с неженатым взрослым мужчиной ( Игорю было тридцать лет, на десять больше, чем ей), опасно: наиграется и бросит. Опытный, равнодушный.

– Даром что ли он до сих пор холостой? Думаешь, это любовь? Как бы ни так. Гурман твой Игорь, сластолюбец. Этим всё сказано. Дегустирует дядя деликатесы, лакомится. Молодым телом  любой мальчишка соблазнится. Зачем он тебе, – отговаривала мама.

Люди вокруг обсуждали странную пару, предрекая ей скорый крах, а Марина верила в любовь. Не могла не верить.

Она ничего не видела и не слышала. Чувства набирали обороты со скоростью турбины реактивного самолёта, эмоции зашкаливали.

Понятно, что внезапный сбой на огромной скорости оказался разрушительным.

– Но ведь не всё ещё потеряно. Не всё. Любовь к ребёнку сильнее симпатии к молоденькой любовнице.

На этой мысли Марине стало горько, ведь и она, если вдуматься, точно такая же случайность в жизни Игоря. Или нет?

Размышления прервал звонок в дверь. Сердце моментально зашлось, кожа налилась краской.

Марина посмотрела в зеркало, увидела воспалённые запавшие глаза, жар на лице, неуверенность во взгляде. Опять захотелось плакать.

Игорь, как всегда, выглядел спокойным. Он сразу разделся, словно пришёл к себе домой, но взгляда в глаза избегал, смотрел куда-то поверх её головы, сразу пошёл в кухню. Его уверенность сбивала с толку, но успокаивала.

Марине захотелось прижаться, заплакать на родном плече.

Мужчина по-хозяйски налил воды в чайник, зажёг конфорку газовой плиты, заглянул в холодильник. Похоже, он намеренно тянет время.

Женщина присела на край стула, безвольно сложила руки на коленях, словно в ожидании приговора.

Игорь достал из навесного шкафа чашки, блюдца, сахарницу. Всё это время он стоял к Марине спиной.

Время тянулось бесконечно.

– Он что, помолчать приехал, – подумала женщина.

Сами собой всплыли в памяти чьи-то стихи: я снова должен возвращаться, с людьми знакомыми встречаться, в колодцах полутёмных мчаться, стыдиться слёз, стыдиться слёз, с рассудком здравым попрощаться и воскресая в снах качаться, и умирая просыпаться…

Марина качалась в ритме стихотворения, вспоминая его, как молитву. На глаза наворачивались слёзы. Она крепилась из последних сил.

Игорь, словно услышав немой вопрос, налил чай, положил сахар, размешал и повернулся. Чашки звенели ложечками, явно показывая, что у него трясутся руки. Он пододвинул Марине чашку и посмотрел в глаза, но быстро отвёл взгляд, увидев там не вопрос, скорее ответ.

Марина чуть не взвыла. Она всё уже поняла, но сознание за что-то цеплялось, не желая знать правду.

Что было после, что вначале, чем осуждающе качали, чьим подстаканником венчали на верхней полке наших грёз? Кто безутешен – был утешен, кто грешен был, тот стал безгрешен и кто коснулся губ-черешен под стук колёс, под стук колёс…”

– Я беременна, Игорь, – наконец вымолвила она.

– Именно потому я здесь. Хочешь, чтобы ради тебя и твоего ребёнка я бросил любимую женщину?

– Нашего ребёнка.

– Ну, не знаю. Не знаю. Это ты так считаешь. Я не готов стать отцом. Меня спросила? Нет! И потом, мы же всё выяснили, зачем сто раз мусолить одно и то же? Готов оплатить расходы на аборт, даже с процентами. Вот, возьми. Этого хватит на всё, ещё останется. Потом спасибо скажешь.

Марине вдруг стало плохо. Она тихо сползла со стула. Игорь поймал её, начал стучать по щекам.

Придя в себя, девушка не сказала ни одного слова упрёка, взяла со стола деньги, засунула ему в карман, – уходи! Я справлюсь. Ты свободен, Игорь. Совершенно свободен. Я действительно у тебя не спросила. Правда, ты тоже не стал меня уведомлять о том, что даришь своё семя.

– Ну, знаешь. О предохранении ты должна позаботься, не я.

– Я об этом я тоже подумаю. Прежде у меня не было нужды бояться мужчин. А ребёнок… конечно он не твой. Я пошутила, хотела вернуть тебя обратно, только и всего. Глупая баба.

– Надумаешь делать аборт, позвони. Оплачу. Тебе свою жизнь нужно устраивать. Подумай об этом.

– У меня больше ничего не остаётся, только думать. Прощай.

– Как знаешь.

Марина смотрела на спину удаляющегося Игоря, понимая, что это точка. Осталось лишь перечеркнуть её и начать думать.

На плечи непосильным грузом свалилась невиданная ответственность. Что она может дать ребёнку, если сама ещё никто?

(Автор Стихов: Вадим Хавин)

Потому что это колдовство

Сентябрь выдался тёплым, сухим и солнечным, хотя  вечера и ночи были вполне осенние. Странное время года, можно сказать межсезонье.

Не только люди, но и природа не может определиться, как себя вести. Постоянно приходится приспосабливаться к быстрым, не очень приятным переменам.

Сослуживцы всё ещё в отпусках, работы много, постоянно хочется спать. Неприятное время.

Вадим мечтал провести выходные на диване: отдохнуть, почитать. С некоторых пор общение с книгами стало роскошью.

Неожиданно позвонил Сергей, пригласил на загородный пикник.

– Все наши будут. Наташка с Димкой приедут. Сам понимаешь, такое мероприятие пропустить нельзя. Помнишь же, как онидушевно поют. Это тебе не Ранетки, какие.

– Чего так вдруг, не мог заранее предупредить?

– Не ворчи. Нам всегда некогда. Погода шепчет, а главное, у Пашки родители улетели в Турцию, дача свободна. Будет, где переночевать. Расслабься. Ты один будешь или с девушкой?

– Девушки улетели в тёплые края. Я им не интересен.

– Это поправимо. Есть у меня подруга, она тоже будет. Пальчики оближешь. Но недотрога. Зато интересная. С ней всегда есть о чём поговорить.

– Так женись, если такая замечательная.

– Э, нет! Я же сказал, подруга, хочу, чтобы так и оставалось. Ты мужик положительный, не обидишь.

– Пристраиваешь? Её или меня?

– Я похож на сваху? Кстати, девушку Лаванда зовут. Слышал когда-нибудь такое имя? То-то и оно. Она особенная. Уверен, она тебе понравится. Ну что, едешь?

– Заинтриговал. Лаванда, шашлык, свежий воздух. Почитаю в другой раз.

– Мы за тобой в пять утра заедем. Одевайся теплее.

Было очень весело. Девчонки собрали замечательный стол. Много пели: сначала Наташа с Димой выжимали слезу любимыми хитами студенческих лет под гитары, потом слегка пьяненькие сидели в обнимку, горланили всё подряд хором.

В какой-то момент решили играть в футбол: девочки против мальчиков. В результате получилось что-то вроде регби.

Вадим совершенно случайно столкнулся с Лавандой, долго извинялся перед ней, прикладывал к её лбу мокрый платок.

Само собой вышло, что пошли на речку умываться.

Девушка оказалась не только разговорчивая, действительно интересная.

Вскоре Вадим забыл про друзей, про пикник, про всё на свете. Он нежно и бережно держал Лаванду в объятиях, в то время как пушистая головка девушки покоилась на его плече.

Лёгкий ветерок развевал её золотые кудри, искрящиеся в солнечных лучах. Непослушные локоны попадали Вадиму в нос и в рот, но он даже не морщился. Это было так мило и удивительно приятно.

А как очаровательноЛаванда пахла. Наверно не случайно ей дали такое необычное имя.

Кулачки девушки упирались юноше в грудь. Он чувствовал тепло молодого тела, которое ощутимо вливалось в него, распирало изнутри, посылало такие сладкие импульсы, что хотелось продлять эти ощущения бесконечно в пространстве и времени.

Не хотел Вадик с ней знакомиться, совсем ничего не желал менять в размеренной, устоявшейся жизни. Сам не понял, как сблизились.

Теперь стоял и дышал через раз, боялся спугнуть очарование момента.

– Ла-ван-да, – мысленно. нараспев повторял Вадим, гладя девочку по волосам.

Молодые люди стали встречаться. Долго, очень долго между ними ничего особенного не было, кроме небывалого по силе притяжения. Это походило на обыкновенную дружбу, с той лишь разницей, что к подругам не относятся столь трепетно и нежно.

Вадим был очень робок. Они целовались скорее как мать и ребёнок, чем влюблённые. Он постоянно держал девушку за руку, словно боялся, что она может исчезнуть.

С тех пор, как познакомились, Вадим забыл, что такое усталость и скука. Приходилось постоянно заботиться о любимой: утром он ждал её у подъезда, провожал на работу, днём несколько раз звонил, вечером встречал у проходной.

Ребята дружно готовили ужин, долго беседовали, делились самым сокровенным, даже тем, что утаивали от самых родных. Вадиму было интересно знать о девочке буквально всё. О себе он тоже рассказывал без утайки.

Юноша старался предупредить каждое желание Лаванды: сам надевал на её ноги тапочки, укрывал пледом, с удовольствие расчёсывал волосы. Их жизнь практически слилась в единое целое. Девушка незримо присутствовала в его мыслях постоянно.

Оказалось, что Лаванда до мелочей любит и ненавидит то же, что он. Их вкусы совпадали полностью. Даже частички биографий время от времени соприкасались.

Самое большое удивление и печаль вызывали те факты, что они много раз могли встретиться, возможно, даже видели друг друга прежде, но не признали до сих пор родство душ.

Как жаль было, что упущено столько времени.

Юноша смотрел на любимую, видел лишь огромные тёмно-серые глаза, соблазнительные губы, улыбку, ласковые, нежные руки. Казалось, весь мир только из этого и состоит.

Имя девушки звучало нескончаемой мелодией любви, голос завораживал. Вадим жил от встречи до встречи.

В другие моменты, когда Лаванды не было рядом, время останавливалось, превращалось в тягучую липкую массу, действующую на нервы. Даже минуты без неё казались невыносимыми.

Он мечтал стать для девушки всем: любимым, защитником, тем, кто потребуется, чтобы оградить от житейских бурь, замещая их счастьем и радостью. Главное, чтобы подруга всегда была рядом.

Юноша строил грандиозные планы на будущее, в центре которого вращалась она, Лаванда.

Естественным образом их отношения переросли в нечто большее. Теперь любимые разлучались только на ночь. Время от времени возникали разговоры о свадьбе, пока не очень конкретно, скорее схематично.

То, что случилось дальше, было и не было случайностью.

Лаванда понимала, что происходит, она сама этого хотела.

Девочка изменила.

Вадим почти сразу понял, что его любимая уже не совсем его, даже не его совсем.

Началось с того, что Лаванда отправила Вадима домой, когда тот её встретил после работы.

– Извини, Вадим, у меня сегодня ужасное настроение. Мне нужно побыть одной, подумать.

– Я тебе постелю, укрою и совсем не стану мешать. Думай, сколько влезет. Могу даже дверь в комнату закрыть. У меня есть кухня.

– Мне нужно совсем одной побыть.

– Я тебя провожу.

– Нет, не нужно. Иди. Ну, пожалуйста, Вадим. Мне очень нужно.

Как ни печально было это делать, пришлось выполнить желание любимой.

Мысль о том, что у Лаванды появился новый друг, кольнула на следующий день, когда Вадим увидел свою девочку с короткой причёской. А ведь она так любила свои длинные волосы.

У девушки было плохое настроение, бледное напряжённое лицо и желание уединиться.

– Что-то случилось? Ты неважно выглядишь.

– Всё в порядке. Не встречай меня, завтра тоже. Мне нужно разобраться в себе. Сама позвоню, когда буду готова тебя видеть.

Вадим смотрел на любимую и не узнавал. Это был совсем другой человек. В ней отсутствовал внутренний свет, а глаза излучали холод.

Лаванда запуталась. Она не знала, любит Вадима или нет, но определённая доля волшебства в их отношениях всё ещё присутствовала. Это было нечто неуловимое, загадочное, призрачное.

Каждый раз, когда он дотрагивался до неё, проскакивала серия искр, которые расползались тёплыми ручейками по всему телу. Голова начинала кружиться, ноги моментально становились ватными.

В такие моменты Лаванда ощущала небывалую лёгкость во всём теле, состояние невесомости. В неё вливалась возбуждающая энергия, сознание переполняли волны радости. Невыносимо хотелось раствориться в теле Вадима или его поглотить полностью.

Блаженная истома, умиротворение, восхитительное ощущение то ли опьянения, то ли эйфории отключали мозг, даря минуты сказочного наслаждения.

Было, конечно было, но только несколько недолгих минут. Потом это состояние выцветало, гасло.

Слишком уж Вадик предсказуемый, обыденный.

Нет, с ним определённо интересно, но совсем не то, что она ощутила, когда в их отделе появился Ринат: яркий, энергичный, весёлый. Он в первый же день очаровал всех женщин.

Да, Ринат привлекателен, может быть даже чуточку чересчур. Ничего общего с Вадимом. Как грациозно этот мужчина двигается. Фигура, лицо, одежда: всё в его облике сочетается так гармонично, словно над его имиждем работала бригада талантливых дизайнеров.

Ринат был одет в белоснежную шёлковую рубашку с расстёгнутым воротом, в модные чёрные брюки-дудочки. На его запястье висел массивный золотой браслет в виде витой цепи.

Он загадочно улыбался, словно знал что-то такое, чего Лаванда сама о себе не знала. Его взгляд прожигал насквозь, заставляя сердце качать кровь быстрее обычного.

Девушка не могла оторвать от его мускулистого торса взгляд. Наверно Ринат это заметил.

Как же встрепенулось и запело её тело, когда спустя всего несколько часов после появления, черноглазый жгучий брюнет преподнёс ей чашечку ароматного кофе и шоколадку.

Лаванда не могла остановить мысли, сконцентрированные на этом великолепном представителе сильного пола и его бесспорных достоинствах.

Как красиво он разговаривал жестами. Руки мужчины с тонкими запястьями и длинными пальцами буквально танцевали.

Время от времени Ринат посылал Лаванде короткий взгляд, снабжая его выразительной улыбкой, прикасался изящными пальцами к губам, незаметно посылал воздушный поцелуй.

Во время перекура он подошёл, взял её руку и поцеловал.

– Ты безумно мила, крошка, я чертовски хорош. Было бы глупо не познакомиться. Представляешь, какие замечательные у нас могут быть дети.

Ринат закатил глаза.

– Предлагаю встретиться после работы, взорвать этот скучный мир радостью общения. Возражения не принимаются.

– Я, меня… у меня… да, я согласна, но сначала нужно решить кое-какие вопросы. Это совсем не долго. Мне надо отлучиться, приду немного позднее. Дождёшься?

– Готов ждать хоть до утра. Ты моя богиня. Это любовь. Ты веришь в любовь с первого взгляда?

– Да, нет… не уверена, не знаю.

Лаванда не понимала, что творится в голове и теле. Её трясло до конца дня. Это было похоже на сумасшествие. Голова шла кругом.

Они были в дорогом кафе, гуляли в парке, делали ставки в спортбаре, потом сняли номер в гостинице.

Девушка колебалась совсем недолго. Она готова была идти за Ринатом на край света. Отказать такому мужчине в праве ведущего в паре было невозможно.

Лаванда не вполне отдавала отчёт в своих действиях. С Вадимом она ни за что не пошла бы в гостиничный номер, а для этого мужчины готова была на всё.

Девушка парила в облаках предвкушения сказки. Действительность казалась красивой,  яркой и совсем не настоящей.

Волшебства не случилось. Кружение и полёт кончились буднично, внезапно.

Ничего не было. Совсем ничего из того, чего Лаванда ожидала.

Слюнявые холодные поцелуи, скучный быстрый секс без ласки и нежности, закончившийся спустя минуту, зато появилось ощущение беды, потери чего-то дорогого, важного.

Лаванда завернулась в простыню, ей было стыдно и противно показываться Ринату обнажённой, прошла в душевую.

Слёзы лились и лились из её глаз, дыхание перехватило рыдание. Девушка прикусила почти до крови ладонь, сжалась в комок на кафельном полу душевой кабины, сверху лилась холодная вода, она ничего не чувствовала, кроме невыносимой брезгливости.

– Что я наделала, что!

Увы, отменить произошедшее было невозможно. С этим теперь придётся жить.

Немного успокоившись, Лаванда вымылась, вышла. Ринат спал, разметав руки и ноги. Её передёрнуло. Куда только улетучилось очарование, заставившее совершить непоправимое?

Работа с этого дня превратилась в пытку, дни и ночи стали невыносимо утомительными.

 Лаванда Вадиму так и не позвонила. Более того, пресекала его попытки объясниться.

– Не о чем нам с тобой разговаривать, – отвечала она, опуская глаза в пол, – ты же не маленький, понимаешь, что я с ним спала.

– Я люблю тебя.

– Зато я, я тебя не люблю, – кричала, кусая губы, Лаванда и убегала, сгорая от стыда, потом уничтожала себя чувством вины.

На самом деле это была ложь. Она отдала бы очень многое, чтобы стереть из жизни и памяти тот ужасный день, когда…

Мозг Лаванды взрывался, не давая жить и дышать. Ей было плохо, очень плохо. Встреча с Ринатом была гадким, самым негативным опытом жизни.

Девушка вспоминала те сладостные минуты, которые дарили прикосновения Вадима, представляла его тепло в своих ладонях, точнее, своё тело в его руках. Оказывается, это действительно была любовь.

Теплота, нежность, участие, внимание, забота, сопереживание – всё это было настоящее. Именно его искренние чувства дарили радость и уверенность в себе.

– И что теперь!

Несколько раз Лаванда додумывалась до того, что таким, как она, нельзя жить. Душевные страдания превратили девушку в потрёпанную жизнью женщину, которая считала, что всё хорошее далеко в прошлом.

От крайней меры спасал только Серёжка, единственный настоящий друг. Но даже ему Лаванда не смогла открыть причину и последствия душевных мук.

Впрочем, его она тоже старательно избегала.

Вадим переживал, его страдания удваивала неизвестность, завеса таинственности и упрямое нежелание девушки объясниться.

Мало ли чего он подумал о случившемся. Возможно, всё совсем не так, как представляется. Случиться могло всякое.

Он не оставлял попыток поговорить. Лаванда каждый раз со слезами убегала, на контакт не шла.

Юноша просил о посредничестве Сергея. Тщетно. Девушка блокировала разговор, уходила в себя.

Всё же диалог состоялся. На Новый год родители разрешили Пашке пригласить друзей на дачу. Там они и встретились, как бы невзначай.

Думаю, любая случайность вполне закономерна. Если исходить из того, что мысли материальны, скорее всего, они мечтали об одном и том же.

Оба упорно молчали, не ели, не пили, не веселились. Сидели в разных углах. Потом, не сговариваясь, вышли за калитку.

Не было необходимости долго и нудно выяснять отношения. О том, что они думают и чувствуют, сказали взгляды. Минут десять ребята беседовали молча.

Первым подошёл Вадим. Он взял Лаванду за руку, – девушка, разрешите с вами познакомиться. Меня Вадим зовут.

Лаванда не отстранилась, когда юноша прижал её к себе, только тихо заплакала.

Беззвучно падал пушистый снег. Им снова было хорошо и уютно во взаимных объятиях.

Если нет возможности вернуть жизнь обратно, можно, хотя бы попытаться начать всё с самого начала. Вот припорошит снег все прежние следы, сотрёт скверные отметины былого и…

Пусть уж им повезёт.

Оглавление

Сладкая приманка

Мальчишки и любовь

Разрешите с вами изменить

Дегустация измены

Самый лучший собеседник

На что способен страх

Проверка на верность

Не голоси, тебя я умоляю

Про первую любовь и доверчивый романтизм

Любовь с коммерческим уклоном

Неоконченный спор

Соблазн велик

Перекрёстное опыление

Настоящие мужики

Любовь на распутье

Пирожки к чаю

Дом для любимой

Она была совсем одна

Потому что это колдовство