Под созвездием Красного креста. Записки терапевта [Игорь Владимирович Ваганов] (fb2) читать онлайн

Пролог

Пенсия человеку даётся только один раз и не каждый до неё доживает!

Вот уже пятый год я на пенсии, которую получил за выслугу медицинского стажа. Получил, кстати, через суд, потому что пенсионный фонд никак не признавал два года моей работы главным врачом участковой больницы. Дескать, эта должность административная и врачебный стаж не положен. А то, что я ещё и работал терапевтом, как-то позабыли. Пришлось доставать необходимые справки. Побегать. Но доказал. И теперь я на пенсии, но работу не бросаю. Только работаю я с минимальной нагрузкой, для собственного удовольствия. Живу я в своем загородном доме, два раза в неделю дежурю на городской станции «скорой помощи». В свободное время занимаюсь огородничеством, а также пишу мемуары. В общем, делаю всё, что полагается начинающему пенсионеру.

Как-то раз, аккурат после пятилетия присоединения Крыма к России, взялся я разбирать ящики с бумагами, скопившимися в течение трёх десятков лет и хранящимися в мансарде, в старом шкафу. Ящиков было с полдюжины, и пришлось этой работе посвятить несколько вечеров. Я перебирал старые квитанции, записные книжки, вырезки из газет и журналов, письма, открытки… Многое из этого добра я выбрасывал, но некоторые находки оставлял на память. И вот, разбирая предпоследний ящик, на самом дне я обнаружил небольшую тетрадку, заполненную мелким, порой неразборчивым почерком. Это были мои «Записки терапевта», которые я написал в часы отдыха на своих больничных дежурствах. Эти записи отображали определённый период моей жизни – период краха социалистической системы.

Многие люди, упомянутые в этой тетрадке уже отошли в мир иной, кто-то уехал в другие города, некоторые до сих пор здороваются со мной на улице. А я, бытописатель и участник тех далёких событий, после прочтения своей рукописи, решил донести свои воспоминания не сколько до сверстников, а в основном для тех, кому эти события покажутся только красивой легендой.

1.

Работа участкового терапевта в маленькой районной больнице всегда познавательна. И это относится не только к медицинской стороне профессии: наряду с врачебным опытом приобретаешь опыт житейский. Не только за рецептами и больничными листами приходят ко мне в кабинет пациенты. Для некоторых из них (особенно для одиноких стариков и старух!) я в какой-то степени представляю и психотерапевта, с которым можно поделиться страхами, пожаловаться на личные проблемы или поведать какую-нибудь невероятную историю. Я не возражаю, если пациенты пытаются «излить душу»: любой хороший врач (а я таковым, по крайней мере, пытаюсь стать) должен в определенной мере быть и психотерапевтом. И такой подход к работе приводит к тому, что некоторые посетители моего кабинета постепенно становятся не только пациентами, но и моими хорошими знакомыми, с которыми можно общаться и вне больничных стен.

В этот тёплый июньский день пациентов было немного, и за три часа я принял всего два десятка больных. Поэтому я решил после приёма сразу же обойти все вызова (их поступило четыре), а потом уже – обедать и отдыхать, потому что вечером мне предстояло дежурить по больнице.

Жердянская центральная районная больница, в которой я пятый год работал участковым терапевтом, располагалась на краю соснового бора. Высокие раскидистые сосны росли прямо на территории больничного двора. А совсем рядом, через дорогу, начинались кварталы пятиэтажных домов.

Здесь и находился мой участок. Я начал с самого ближайшего дома, навестив старушку с повышенным артериальным давлением. У неё я задержался недолго – выслушал жалобы, осмотрел, выписал необходимые лекарства.

Далее мой путь лежал на соседнюю улицу, которую я пересек кратчайшим путем, потому что ближайшего пешеходного перехода рядом не было. (К слову сказать, никто в райцентре пешеходными переходами и не пользовался. Дорогу обычно переходят кто как захочет, даже если переход находится всего в десятке метров.) Вот и просторный двор, ограждённый от улицы длинным многоподъездным пятиэтажным домом.

И здесь я увидел своего пациента – Николая Забродина, высокого широкоплечего мужчину пятидесяти лет. Николай выходил из второго подъезда, где он и проживал, с небольшой швейной машинкой фирмы «Зингер» в руках. На лавочке у подъезда его поджидали два пьяненьких мужичка. Погрузив машинку в большой мешок, троица поспешно удалилась за угол дома. На меня они не обратили внимания.

«Наверно, потащили пропивать?» – предположил я, и пошел к первому подъезду, на вызов к одинокому семидесятилетнего старику с нарушением сердечного ритма…

Участковый терапевт всегда работает с людьми, с пациентами разного пола и возраста. И жизнь каждого пациента словно незаконченная книга, у которой, естественно, есть начало, а когда наступит эпилог – неизвестно. Эти книги-судьбы бывают ясными, прямолинейными, с минимальными записями в амбулаторной карте, напоминая, если сравнивать с литературой, тоненькие брошюры. Но встречаются судьбы-книги замысловатые, с лихо закрученным сюжетом, где очень сложно предугадать, что в ближайшее время может выкинуть персонаж-пациент.

Вот такой затейливой книгой и была жизнь Николая Забродина. Раньше Николай жил в Карелии, в леспромхозовском поселке, работал водителем лесовоза. Выпивал «как все». В один злосчастный день он лишился водительских прав за управление транспортом в алкогольном опьянении и стал работать лесорубом. А потом вместе с родителями переехал в Жердянск и устроился в местный лесхоз. Валил лес – дело привычное. Выпивал «как все». Несколько раз попадался на работе в алкогольном опьянении. Директор лесхоза всякий раз его прощал, ограничивался выговорами… А потом Николай прогулял по пьянке несколько дней. С работы его уволили (по собственному желанию – директор пожалел), стал он работать сантехником в ЖЭКе, но и тут попивал водочку. Надо отметить, что предыдущие увольнения заставили его сократить объемы и частоту употребления горячительных напитков. Пил он теперь умеренно, был на хорошем счету, выгодно отличаясь от коллег-сантехников. Жил поначалу в щитовом домике с частичными удобствами, а потом, через несколько лет, получил двухкомнатную благоустроенную квартиру, так как был женат и воспитывал сына. И вот, на этом этапе, достигнув определённого материального благополучия, Николай расслабился, постепенно стал выпивать почаще и побольше, начались запои и прогулы. В итоге его уволили из ЖЭКа и поставили на учёт к наркологу. Но несмотря на пьяные выходки, жена его не бросала, только обзывала алкоголиком Периодически Николай устраивался работать то дворником, то сторожем, какое-то время воздерживался от пьянства, но в итоге все равно его увольняли после многодневных прогулов-запоев. Наступала вынужденная безработица, проблемы с участковым инспектором и врачом наркологом. Впрочем, окончательным тунеядцем Николай не был, а оставшись без работы, пробавлялся сезонным сбором ягод или колкой дров старушкам, проживавшим в частном секторе в домах с печным отоплением. Вот так, безалаберно и запойно, и проходила его жизнь. Не успел оглянуться и протрезветь, как сын вырос и ушёл служить в армию…

Ко мне на приём Николай стал приходить в течение последних нескольких лет. У него стало частенько повышаться артериальное давление, и он проявил благоразумие и на самотек свою болезнь пускать не стал. И начались визиты в поликлинику – то таблеточки прописать, а то и на больничный садился – если на этот момент работал.

В течение следующей недели я несколько раз встречал Николая у продовольственного магазина. Слегка пьяненький, с красным носом, в компании таких же «поддатых» мужичков, он выпрашивал у старушек талоны на спиртное, потому что уже во всю разворачивалась антиалкогольная кампания Горбачёва и приобретение спиртных напитков было ограничено.

Но потом начался сезон сбора ягод и грибов, и почти все жители района, даже забубенные пьяницы, двинулись в окрестные леса.

Теперь Николай появлялся только на рынке, трезвый, с ведёрком черники или корзиной грибов. Все эти дары леса он продавал оптом и недорого. Каждый зарабатывает как может!

А я ушёл в отпуск, который провёл большей частью на даче, ремонтируя домик и поливая грядки.

В поликлинике я появился только в конце августа, хотя мне показалось, что отпуск промелькнул, словно и не было его. И опять через мой кабинет потянулся ручеёк пациентов, каждый со своими болезнями, жалобами и опасениями. Пока это был именно ручеёк больных, а вот в начале октября, когда соберут всю клюкву на болоте и картошку на огородах, когда закончится курортный сезон на черноморском побережье – вот тогда-то пациенты пойдут полноводной рекой!

Зашёл ко мне и Николай Забродин – на медицинскую комиссию, с листом медосмотра, где уже отметились мои коллеги, а мне, как терапевту, предстояло дать заключение.

– На винзавод устраиваюсь – грузчиком, – сообщил Николай. – Здоровьем меня Бог не обидел, а там как раз место освободилось.

Наш винзавод считался пусть и не престижным, но вполне благополучным учреждением. Зарплаты здесь были хорошими, мастера получали, к слову сказать, больше врачей поликлиники. Был, правда, один недостаток, так сказать, своеобразная производственная вредность – люди, склонные к употреблению алкоголя, имели здесь большие шансы окончательно спиться. Но для пьяниц сейчас, когда водку в магазинах продают только по талонам, даже место грузчика было большой удачей.

Я написал положительное заключение. И Николай в прекрасном расположении духа отправился ставить печать в регистратуру.

С этих пор Николай стал вести размеренный образ жизни: с понедельника по пятницу он каждый день выходил на работу, а напивался только по выходным – как большинство жителей нашего райцентра…

2.

В сентябре начался сезон сбора клюквы, в котором приняли участие большинство жителей райцентра. Я тоже пару раз сходил на болота, собрал три ведра – а больше мне и не надо. Продавать её я не собирался, а впрок копить не хотел.

Да и других забот хватало! Задумал я построить собственный дом, тем более, что политическая обстановка в стране этому благоприятствовала: в духе продекларированной высшим руководством перестройки был дан «зелёный свет» индивидуальному строительству» и на окраине поселка для этих целей был выделен солидный участок земли, бывшее совхозное поле. Этот квартал индивидуальных домов заранее предполагалось сделать образцом индивидуального строительства, планировалось за счет местного бюджета обеспечить всех застройщиков коммуникациями – центральным отоплением, водопроводом, электроэнергией и канализацией. Но желающих поучаствовать в этом деле пока было немного, и поэтому я без труда и совершенно бесплатно получил земельный участок. Времена нынче неясные, президент Горбачев, похоже, сам не знает, куда вести страну… И своя собственность не помешает! Тем более, что каждому застройщику будет выделена ссуда в размере до двадцати тысяч рублей на двадцать лет под три процента годовых.

В течение месяца я сколотил небольшой, но крепкий сарайчик, чтобы было, где хранить строительный инструмент или укрыться от дождя. В сарайчике был небольшой топчан, столик, несколько полок. Запирался он на солидный замок.

«Клюквенная лихорадка» продолжалась до середины октября, а потом постепенно пошла на спад – во всех доступных местах ягода была взята. К этому времени у всех уже было набрано не по одному ведру. В нашей больнице многие медработники брали отгулы и уходили на болото. Хирург Александр вместе с невропатологом Косаревым взяли в счет отпуска неделю, уехали километров за пятьдесят в дальнюю деревеньку Буерак (туда на легковой машине не проедешь!) и поселились рядом с болотом в заброшенной охотничьей избушке. С самого утра они собирали ягоду на болотных кочках, а к вечеру стаскивали мешки с клюквой в избушку. В итоге они набрали по тонне ягоды. Потом они эту клюкву вывезли на болотоходе в Буерак, а оттуда – на санитарном УАЗе доставили в райцентр. Теперь клюкву просушат, провеют, а далее увезут в Ленинград или в Свердловск – будут сдавать в тамошние рестораны и магазины. Только таким образом медработнику, всю жизнь вкалывающему на мизерные зарплату, можно было раз в год честно и по-крупному заработать.

После Нового года, примерно через неделю, ко мне на приём пришел Николай Забродин: с повышенной температурой, краснолицый, сопливый.

– Простудился где-то! – пожаловался он. – В цеху сквозняки, ящики с вином таскаешь полураздетый, на улицу то и дело выскакиваешь – вот и просквозило!

Больничный он получил, лечение назначено, пять дней просидел дома. Потом, когда полегчало, сам стал выпрашиваться на выписку.

– Могу продлить больничный ещё на пару деньков, – сообщил я ему. – Полечитесь получше.

– Не могу, – отказался он. – Соскучился по работе, по коллективу.

Но истинная причина, по моему мнению была в другом – только на работе Николай мог пить на дармовщинку, да ещё с собой выносить. А тут, на больничном, запасы не пополняются – а на свои кровные он покупать уже как-то поотвык.

Я его, конечно выписал. И в дальнейшем встречал только изредка на улицах райцентра.

      Началась эпидемия гриппа! Коридоры поликлиники битком набиты пациентами – в основном очереди у кабинетов терапевта. Народу приходило столько, что приходилось наполовину сокращать время приёма на каждого пациента – иначе всех не принять. И всё равно заканчивал приём с опозданием, а потом шёл на вызова, количество которых тоже повысилось. Вся эта катавасия продолжалась больше месяца, изрядно поизмотав силы всего нашего персонала больницы. И я, признаюсь, к завершению эпидемии работал почти автоматически, стремясь только отработать день, а потом выспаться. Больше всего я боялся заразиться сам (а, следовательно, заразить свою семью), и поэтому на приёме обязательно одевал марлевую маску.

В нашей жизни у большинства людей не бывает прямых и гладких дорог: удачи и даже мало-мальски спокойное существование всегда чередуются с полосами житейских трудностей, которые, как известно, закаляют характер человека. В соответствии с этим правилом произошли изменения и в жизни Николая Забродина – в марте он попал в трезвак (так в народе назывался медицинский вытрезвитель).

Об этом я узнал на утренней оперативке – из доклада дежурного врача-терапевта. Оказывается, накануне вечером Забродин был задержан в алкогольном опьянении у продовольственного магазина и доставлен в медвытрезвитель. Там у него поднялось артериальное давление, заболело сердце, и фельдшер медвытрезвителя вызвал скорую помощь. А фельдшер скорой помощи (работавшая в одиночку) вызвала для подстраховки дежурного терапевта (такое практиковалось в нашей больнице), которому пришлось, оставив больницу, отправляться ночью в медвытрезвитель. Но ничего угрожающего жизни у Николая не выявили, снизили давление и оставили до утра в медвытрезвителе. Утром, после пробуждения, с него взяли плату за услуги (поскольку немного денег у него с собой было), а потом провели в дежурную часть, где выписали добавку – штраф за нахождение в алкогольном опьянении в общественном месте. После чего Забродина отпустили, но на работу он опоздал на два часа!

Для большинства работающих людей такой итог был бы настоящей трагедией! Но для Забродина никаких ужасающих последствий не было. Начальство винзавода относилось к подобным «посещениям» медвытрезвителя очень снисходительно – дадут выговор и все дела! А коллеги по работе вообще считали непьющих людей за уродов: дескать, что за мужик, если ни разу в жизни в трезвак не попал!

3.

В конце апреля снег полностью сошёл, начало пригревать солнце. В совхозах и садоводческих товариществах началась подготовка к посевным работам. Кипучая деятельность в садовых кооперативах продолжалась и в будни, и в выходные дни.

Я тоже занимался огородными делами, но с посадками этой весной решил управиться пораньше.

А тем временем состояние страны становилось все более нестабильным. И хотя на телеэкранах и страницах газет Михаил Горбачев продолжал жизнерадостно балаболить о демократии, новом мышлении и грядущем процветании, реальная обстановка этим речам не соответствовала. В светлое будущее уже не верилось. Нарастал тотальный дефицит не только бытовой техники, мебели, одежды, но и основных продуктов питания. Многие вещи и даже продукты можно было купить только по талонам, карточкам, предварительным очередям.

У меня лично складывалось впечатление, что наша страна, могучий корабль социализма, потерял курс (да вдобавок моторы работают с перебоями) и теперь не плывет целеустремленно к коммунистическому обществу, а бесцельно и суматошно сплавляется по реке времени, и дай Бог, чтобы на пути не встретился водопад!

В такое зыбкое время я считал, что наиболее верным будет обеспечить благосостояние своей семьи. Я работал на полторы ставки, брал дежурства, проводил предрейсовый медосмотр водителей лесхоза. Получал достаточно, чтобы хватало на все текущие расходы и ещё кое-что оставалось. Но больших накоплений я не делал. Не было у меня уже доверия к деньгам, точнее, к нашим рублям (а приобретать доллары было затруднительно и очень опасно). Я как-то интуитивно чувствовал, что скоро этот призрачный псевдосоциалистический мир может внезапно рухнуть, и всё, что копил и берёг, все эти заработанные рубли, могут превратиться в труху. Я предпочел вкладывать свои накопления в недвижимость. Земельный участок был выделен прошлым летом. И теперь обеспечить свою семью собственным домом было основной задачей. Все свои накопления я тратил на покупку стройматериалов, у меня была ещё банковская ссуда, которую я планировал затратить на строительные работы. В течение осени и зимы я покупал и свозил на участок бетонные блоки для фундамента, железобетонные плиты перекрытия, белый и красный кирпич. Замечу сразу, что купить стройматериалы зачастую было нелегко, надо было договариваться, показывать разрешение райисполкома на строительство и т.д. И в ближайшее время, как только окончательно растает снег и полностью оттает земля, я собирался приступать к строительству фундамента. Я предчувствовал, что медлить не стоит.

Мои строительные начинания и планы были не понятны тем, кто всю жизнь привык жить и работать в отведенном русле, получать, а не добывать. Те, кто думал и делал иначе, казались им чудаками.

Мой коллега, хирург Александр, даже сказал мне как-то (когда я консультировал больных в хирургическом отделении), что он лучше дождется бесплатной квартиры от государств, чем за свои деньги будет строить дом. Сам он со всей семьей, с двумя детьми, жил в однокомнатной квартире и был поставлен на, так называемую, очередь «первоочередников». Но реально он мог рассчитывать на получение новой квартиры лет этак через пять! У меня с очередью на жилье дела были не лучше, но я не собирался целую пятилетку ютиться в маленькой квартирке на пятом этаже. Не стал я тогда ему ничего объяснять или доказывать, только сказал, что время покажет, кто прав.

После первомайских праздников я выкопал (при помощи экскаватора) котлован для фундамента и приступил к строительству так называемого «нулевого цикла».

Фундамент я решил делать из бетонных блоков. Предварительно надо было сделать бетонную «подушку». В изготовлении опалубки и заливки её готовым бетоном (с местного бетонного завода) мне помогал Николай Забродин. С этой работой мы справились за один субботний вечер.

Работа пошла! Через неделю я, договорившись с крановщиком, стал проводить монтаж бетонных блоков. Работу стропальщика выполнял Николай, который имел необходимую подготовку и соответствующее удостоверение. Мы поставили, как и планировали, два ряда бетонных блоков – за день! А через несколько дней, установив метки при помощи особого прибора – нивелира, сделали поверх блоков стяжку из раствора, чтобы всё сооружение было на одном уровне – тютелька в тютельку!

4.

Теперь надо было провести кладку цоколя, для этой работы необходимо было подобрать каменщика. Я размышлял, кого бы пригласить, но проблема разрешилась сама собой.

После обхода квартирных вызовов я подходил к своему дому и на лавочке у подъезда увидел знакомых: Николая Забродина и его приятеля, Василия Огородникова, жителя одного из совхозов. Василий Огородников, невысокий коренастый мужчина пятидесяти лет, был в прошлом военным моряком – капитаном третьего ранга! Из-за пристрастия к алкоголю он лишился и службы, и семьи. Какое-то время скитался по свету, а потом, когда эти скитания стали плавно перерастать в обычное бродяжничество, решил вернуться на родину – в наш район. Устроился работать в совхозе, в двадцати километрах от райцентра, повторно женился… но дружбы с водочкой не прекращал. Стал, правда, себя в этом деле ограничивать и, по мнению деревенских жителей, был в меру пьющим человеком.

В райцентре он появлялся периодически – примерно, раз в месяц. И всегда приезжал по делу: для продажи мяса, овощей, веников, ягод и тому подобного. После удачной реализации своего товара Василий пропивал часть выручки с друзьями, чаще всего – с Николаем.

Долгие годы гражданской жизни изменили Василия и внешне, и внутренне. Ничего, кажется, не осталось от того лихого штурмана, что бесстрашно в любую погоду выходил на палубу грозного крейсера. Ничего кажется не осталось, всё позабыто и пропито… Но всё также безошибочно узнавал Василий на ночном небе любое созвездие и мог перечислить входящие в него звезды!

– Привет труженикам села и леса! – поздоровался я с ними – первым здоровается тот, кто лучше воспитан.

– И вам не хворать! – шутливо ответил Николай, а Огородников молча кивнул головой.

Николай пьянствовал еще со вчерашнего дня, выпросив у меня талон на спиртное. И повод подходящий – приезд друга (Василия Огородникова) и удачная реализация его товара, десяти килограммов свинины.

– Есть работа, – обратился я к Николаю. – Надо цоколь из кирпича сложить.

– Не вопрос, – ответил тот.

– Но сегодня мы заняты, – добавил Огородников. – Вернёмся к этому предложению через несколько дней.

– Это понятно, – сказал я.

– В гастроном пиво завезли! – с энтузиазмом воскликнул Николай. – Очередь уже занята. Надо идти.

Пиво в нашем поселке привозили из областного центра и торговали им без талонов, что вызывало ажиотаж в определённых кругах местных жителей.

– Не много ли будет после водки? – удивился я. – Завтра же на работу.

– Водка без пива – деньги на ветер, – произнес Николай известное изречение.

А Василий Огородников, медленно и важно подняв указательный палец, продекламировал строки какого-то малоизвестного поэта:

– Кто воевал – имеет право у тихой речки отдохнуть!

«Какой интеллектуал – не все ещё мозги пропил!» – подумал я.

А ещё через неделю – в выходные дни, Василий Огородников вместе с Николаем стали класть цоколь из красного кирпича. Василий был неплохим каменщиком – жизнь научила всему! – он работал аккуратно, но медленно. Николай Забродин подтаскивал кирпич и помешивал раствор в большой железной бадье. (Бадью, объемом 0,75 куба, я заготовил заранее, а раствор Николай делал сам.) За два дня цоколь был сделан. Я расплатился с работниками, как и договаривались, деньгами и водкой.

На следующий день, обходя свой участок, я уже под вечер проходил мимо дома, где проживал Забродин. И как раз наткнулся на двух приятелей – сидят на лавочке, распевают песни и потягивают из бутылок пиво. В общем, разлюли-малина! А у меня был вызов в соседний подъезд к старушке с хроническим бронхитом. Пока я осматривал бабушку, да выписывал ей рецепты, Забродин с Огородниковым продолжали свой концерт, слышно было даже в квартире пациентки.

– Второй час куролесят, – прокомментировала старушка. – Ну да ладно, шума от них много, но хулиганства никакого. Безвредные мужики.

Но видимо, не все так считали. Наверное, у кого-то из жильцов дома лопнуло терпение, и он позвонил куда следует.

Машина медвытрезвителя подъехала внезапно. Во дворе послышалось хлопанье железных дверок, чей-то мужественный окрик.

Я выглянул в окно. Два милиционера вели под руки к фургону Николая – он не сопротивлялся. Третий милиционер вел за руку Огородникова, который, что-то пытался сказать. Через минуту оба уже исчезли в недрах фургона. Машина уехала.

А я как-то сразу понял, что завтра у Николая могут быть неприятности: если его задержат в медвытрезвителе утром, то на работу он опоздает, а, может быть, и совсем прогул поставят – со всеми вытекающими последствиями. И понял я еще, что Николая надо выручать! Огородников в своем колхозе наверняка выкрутится, а вот Забродину не позавидуешь – наверняка уволят за прогул, тем более, что посещение медвытрезвителя у него уже второе за год.

Я, как врач районной больницы, имел знакомства в различных районных организациях, в том числе в медвытрезвителе – потому что некоторое время там работал по совместительству и до сих пор был знаком с его сотрудниками.

У моей пациентки был домашний телефон. И она, конечно же, разрешила позвонить. Я набрал знакомый номер – сегодня дежурил фельдшер Володя, мужчина предпенсионного возраста, покладистый и добродушный человек.

Я объяснил ему, что интересуюсь судьбой Забродина.

– Оформили уже, – ответил мой коллега. – На коечке уже отдыхает. И собутыльник его тоже там.

– Не буянили?

– Да нет, люди смирные. Спокойно разделись и ушли отдыхать.

Это хорошо! Это означает, что Забродина и Огородникова ждёт только плата за медвытрезвитель и штраф за пребывание в алкогольном опьянении в общественном месте.

– Нельзя ли Забродина выпустить пораньше? – Попросил я Володю. – Чтобы на работу не опоздал.

– Никаких проблем, – согласился тот. – До утра проспятся, а утром, часиков в семь, мы их и отпустим на все четыре стороны.

Мой коллега слово сдержал. Николая отпустили в семь часов утра, и он пришёл на работу вовремя. То, что он был с похмелья, заметно сразу – по лицу, да и запашок перегара отчетливый. Но это не беда! В местном винзаводе по утрам с похмелья приходят очень многие. Главное, что Забродин не опоздал, не прогулял, а все остальное – даже бумага из медвытрезвителя – все простится. И я не стал сообщать Николаю, кому он обязан столь своевременному освобождению из медвытрезвителя: я всегда считал, что добрые дела надо делать анонимно и бескорыстно, а не рассчитывать на дивиденды.

5.

Минула очередная неделя, и всё тот же крановщик (ассистировал Забродин) уложил поверх цоколя бетонные плиты. Нулевой цикл был закончен!

Теперь передо мной стояла нешуточная задача – воздвигнуть стены дома, которые я решил сделать кирпичными, причем внутренний слой – из красного кирпича, чтобы были посуше. Необходим каменщик, причем не один, а с помощником. Огородников на это дело не годился – у него в совхозе полно работы. А в райцентре практически все каменщики трудились на стройках, разве что по выходным они смогли бы подработать у меня. Но тогда моё строительство затянется до осени, а это меня не устраивало. Поиски каменщика продолжались, но подходящей кандидатуры я не находил…

В конце мая Николай Забродин начал, как обычно, пьянствовать с вечера в пятницу, но пьянка на этот раз несколько затянулась, прихватила даже понедельник, и только на следующий день, дыша перегаром, он появился на своем рабочем месте. И был уволен за прогул!

Проблема с каменщиком решилась без моего участия. В начале июня, возвращаясь с работы, я встретил у своего подъезда Николая Забродина с незнакомым мне мужчиной лет сорока, среднего роста, худощавого, с лицом немного отечным и мрачным.

– Это Валерка Шнурков, каменщик, – представил мне его Николай.

– Каменщик четвертого разряда, – добавил то, подчеркивая своё профессиональное мастерство. – А значит я умею делать не только прямые стены, но и колонны.

– Мы сейчас оба не у дел, – продолжил Николай, – готовы поработать.

Меня это устраивало. Каменщик и его помощник объявились, и больше не надо никого искать. А какой из Валеры мастер – это мы увидим в первый же день работы. Не потянет – сразу же откажу.

Расценки на кладку мне были известны. Я предложил работникам немного больше, чем платят за аналогичную работу в строительных организациях – они естественно, согласились. Можно было планировать строительные работы.

Раствор для кладки я решил использовать готовый, привозя его с бетонного завода на самосвале и сгружать в железную бадью, объемом в 0,75 куба.

Стройка века началась! Работал Валера споро, профессионально, без суеты или медлительности. Он не был каким-то каменщиком-виртуозом, в его работе не ощущалось особого шика и высокого профессионализма. Обычный средненький каменщик, в работе применяет бечевочку для прямой кладки, отвесы для кладки углов, уровень. Но приладившись, выставив углы, начинает вести кладку по прямой быстро, практически не глядя. Потом, подняв стену на несколько рядов, выделяет швы специальной «расшивкой». Короче, всё как надо!

Дни шли за днями. И Валерий, и Николай трудились аккуратно, без опозданий и прогулов. Стены дома постепенно поднимались и, наконец, к окончанию второй недели работы, дошли до оконных проемов. Я был доволен – освоен заметный объем строительства, потребовавший приличное количество кирпича и раствора. Далее материала пойдет поменьше, правда и работать придется уже с лесов.

И в этот день Валера попросил у меня аванс.

– Деньги дома закончились, – объяснил он. – Продукты не на что покупать.

Я не возражал: аванс – дело обычное. Я дал им обоим по сто рублей, на следующий день договорились устроить выходной. А потом вновь с утра на стройку.

Через два дня я с утра привез на самосвале раствор, расплатился с водителем, стал ждать работников. Вскоре подошел Николай.

– А где Валера? – поинтересовался я.

– Вот ведь Шнурок – не пришел! – возмутился Николай. – А ведь вчера договаривались не опаздывать. С утра быть готовым как штык! Мы вчера и пили-то немного. Только если он после моего ухода добавил?

Решили подождать. Тем более, что приём в поликлинике у меня сегодня с 16 часов, и вызовов с утра не поступало.

В отсутствии каменщика Николай решил заняться делом. В некоторых местах стены были выложены не полностью, только наружный и самый последний слой, а между ними на пару рядов было пустое пространство. И Николай решил, чтобы не терять времени, заложить – так сказать, забутовать, это пространство кирпичом – для этого большого профессионализма не требуется. А я отправился в гараж за мотоциклом: надо привезти воды, потому что здесь, на строительстве, с водой было туго – точнее, ее вовсе не было, надо было привозить.

Гаражный кооператив располагался недалеко – в километре от нашей стройки. В гараже я предварительно вытащил из коляски мотоцикла сидение, поставил туда пустую сорокалитровую флягу, а потом завел свой «Иж-Юпитер». Сначала я проехал в маленькую деревеньку, располагавшуюся неподалеку, почти примыкая к райцентру. Здесь я наполнил флягу водой из колодца, а потом поехал к своему дому.

Николай уже заканчивал «забутовку»: таскал ведра с раствором и проливал сверху уложенные кирпичи, чтобы не оставалось щелей. Вот уже и последнее ведро. Всё!

Каменщик так и не пришел.

– Может, заболел? – предположил я.

– Такая болезнь лечится бутылкой пива, а всего вернее – кулаком по морде, – проворчал Николай. – Надо к нему ехать.

Мы сели на мотоцикл, предварительно вытащив из коляски флягу с водой, и отправились к Валерке.

Каменщик жил на окраине райцентра, на небольшой улочке, сплошь состоявшей из одноэтажных четырехквартирных домиков, по форме напоминающих бараки. Домики с частичными удобствами. Это означало, что в наличии было только центральное отопление. Туалет – на улице, в дощатых будках. Холодная вода – из уличной колонки. Когда-то эти домики возводились как временное жилье. Но нет ничего долговечнее временных бараков! Проходило десятилетие за десятилетием, домики ремонтировались, а сносить их никто и не собирался!

В одной из таких лачуг и жил Валерий Шнурков, одинокий, разведенный мужчина, злоупотребляющий алкоголем. Я остановил мотоцикл у домика, на который указал Забродин. Николай без стука вошел в крайнюю дверь. Я последовал за ним.

Квартирка миниатюрная. Крохотная кухня, две небольшие комнаты, минимальный набор мебели. Стены с ободранными кое-где обоями. Везде пахнет табачищем. Пол грязноват, местами лежат бумажки и окурки (недалеко до пожара!). Но притоном это жилище назвать пока рано, нет застарелой грязи – похоже, что хозяин иногда моет пол, стирает занавески, изредка делает косметический ремонт.

Валера лежал на диване в одной из комнат – той, что побольше, смотрел телевизор и курил папиросу. Рядом с ним на тумбочке стоял стакан, наполовину наполненный томатным соком.

«Хорошо, хоть не пиво!» – подумал я.

Увидев нас, каменщик присел, посмотрел тяжелым взглядом из –под отечных век и виноватым голосом сказал:

– Голова вот сильно болит. Не мог с утра прийти.

– Так ведь раствор привезён, пропадет, – напомнил я.

– С обеда обязательно приду. Поотлежусь маленько и в два часа буду на месте…

Оставив Валерку отлёживаться, мы с Николаем вернулись на стройку. Здесь Николай освежил раствор ведром воды, помешал его лопатой.

Я поглядел на часы:

– Можно пообедать. Позвоню заодно в поликлинику насчет вызовов, а к двум часам вернусь…

В два часа Валерки все еще не было. Николай принялся подтаскивать кирпичи поближе к лесам – готовил фронт работы. А я опасался, что каменщик решил «полечиться» пивом и тогда его не дождешься.

Но Валерка пришел – в начале четвертого.

Забродин посмотрел на него косо, но я облегченно вздохнул – раствор не пропадет.

Сегодня каменщик работал медленно, через силу, с одышкой, обильно попивая холодную воду, которую он принес с собой в железной фляжке. Вечером, после окончания приёма, я привез работникам термос горячего чая и бутерброды. После короткого перерыва работа возобновилась. Валера уже пооклемался и двигался гораздо быстрее.

Пошабашили поздно – в одиннадцатом часу ночи: в наших краях летом темнеет очень поздно и всего на несколько часов. Раствор был выработан более чем наполовину. Остаток Забродин хорошенько перемешал с водой, а потом еще сверху залил ведром воды… До завтрашнего утра он продержится, не схватится. А утром еще раз перемешаем – и за работу!..

6.

Работа опять вошла в привычный ритм. Валера с Николаем аккуратно приходили на стройку и трудились до позднего вечера, прерываясь только на обеденный перерыв. А вокруг нашего участка также разворачивалась впечатляющая картина гигантского строительства. Мои соседи – дальние и ближние – тоже не теряли даром времени. Рыли котлованы, ставили фундаменты, приступали к возведению стен. Некоторые строили дома из бруса. С утра и до позднего вечера на обширном поле, выделенном под строительство индивидуальных домов, не затихала бурная хозяйственная суета: шумели моторы машин и тракторов, тюкали топоры, визжали бензопилы, постукивали молотки каменщиков.

Был в самом разгаре сезон отпусков. Кто-то отправлялся в санатории, ехал «дикарями» к морю, навещал родственников. Многие проводили свой отпуск на даче, на берегу реки, в лесу. А мы, будущие домовладельцы, свои отпуска предпочитали потратить здесь – в трудах и заботах. Я тоже пошел в отпуск, но, конечно, «отдыхать» решил на строительстве дома – в моих планах было за лето освоить кирпичную коробку, поставить крышу и временно покрыть ее рубероидом. В общем, планов громадьё, только поворачивайся!

Вскоре высота стен достигла высоты оконных проёмов. Теперь надо укладывать над ними надоконные перемычки, а также ставить перемычки над дверными проёмами во внутренней капитальной стене.

Валера был доволен – работа заканчивается, еще неделя и будет окончательный расчет. А там поступят новые заказы – один из моих соседей уже подходил к нему и осторожненько расспрашивал о расценках на кладку.

Когда был уложен последний кирпич и полностью закончился раствор, Валера помыл свой мастерок, умылся сам.

– Все, хозяин, теперь вызывай кран, кладите перемычки, а потом я подойду и буду выравнивать верха, – он замолчал, что-то раздумывая про себя, а потом добавил: – Как бы насчет аванса?

Аванс я ему дал – сто рублей (как предчувствовал – специально захватил сегодня на стройку деньги), такую же сумму вручил и Забродину.

– Позовите, когда все будет готово, – сказал каменщик и удалился неторопливой походкой.

– Завтра выпишу кран, – сказал я Николаю. – Приходи. Раствор замешаем сами.

– Раствор-то замешать недолго, но с краном спешить не надо, – ответил тот. – Завтра я эти перемычки сам, своими руками, поставлю. Зачем крановщику платить? Лучше мне литр водки поставь!

Предложение Николая меня озадачило. Часть перемычек – которые будут нести также и верхние плиты перекрытия – были очень массивными, тяжелыми и содержали, кроме бетона, еще и каркас из толстенной арматуры.

– Ладно, тонкие перемычки руками поставишь. Но несущие перемычки – под плиты перекрытия – больше ста килограмм весят! Как же ты их поднимешь? – удивился я. – Надорваться можно.

– Ничего, не надорвусь. Я ж ведь грузчик! А завтра утром еще и Огородников подъедет – поможет мне. Мы ведь не нашармака тягать будем – тут надо покумекать. Поставим леса поближе к окну, лебедку из дома принесу, опору из бруса сколочу. И на лебедке, через блок, аккуратно и будем поднимать. Сначала на леса перемычку поставим, а потом и над окном. Это я о толстых перемычках. А тонкие, карандаши эти, я один руками поставлю! С обеда всё будет готово.

Я, конечно, очень сомневался, но решил уважить своего соседа.

– Ладно! – решил я. – После обеда приду принимать работу.

Забродин сдержал слово. Когда я назавтра после обеда подъехал на стройку, все перемычки уже были уложены над оконными и дверными проёмами. Огородников, присев на перевернутое ведро, курил папиросу. Николай выскребал из бадьи последние крохи раствора и перекладывал их в вёдра.

– Чтобы раствор не пропал – пролью им все щели в кладке и перекрытиях, – объяснил он.

Эта работа заняла у него немного времени. Вот он промыл мастерок водой, сполоснул вёдра.

– Всё! Можно принимать работу.

Я неторопливо обошел дом: надоконные перемычки везде лежали строго горизонтально, центр их совпадал с центром оконных проемов. Работа сделана на совесть!

Я вручил работникам две бутылки водки, буханку ржаного хлеба и банку килек в томатном соусе.

– Остальную закуску найдем у меня в гараже, – сообщил Николай своему приятелю. – Огурчики с помидорами из ямы достанем, грибки солёные. Там и посидим. Дома светиться не стоит – лишний шум ни к чему.

Работники удалились, а я поехал на дачу поливать грядки…

Наконец кладка достигла финала – были полностью выложены на заданную высоту все несущие стены (в том числе и внутренняя). Теперь надо положить сверху плиты перекрытия и потом обложить их с боков кирпичом. Монтаж плит сделают Валера с Николаем – за дополнительную плату. Договорились на литр водки, так как сейчас все еще она продается по талонам, и просто так в магазине ее не продадут.

Через пару дней, когда кирпичная кладка схватилась, я опять позвал работничков и заказал кран на два часа. Раствор Николай замешал сам – в бадье. Плиты перекрытия укладывались на заранее разложенный раствор, остатками раствора опять замазали щели между плитами.

Я выдал работникам литр водки. Денег давать не стал. Пусть заканчивают работу – тогда и окончательный расчет. Да и работы здесь от силы на день. А веранду буду делать позднее.

Работники ушли отдыхать. Я их ждал через день, в четверг, объяснив Николаю, где в подвале у меня лежит мешок цемента: теперь кирпича пойдет немного, раствор можно изготавливать самостоятельно. Валера уверял меня, что в четверг он обязательно закончит работу. И я ему верил, особенно меня обнадеживал тот факт, что денег у каменщика нет, следовательно – запой не предвидится.

Но, как говорится, свинья грязи найдет!

В четверг я закончил работу рано: вызовов было всего два. В третьем часу дня я уже был дома, наскоро пообедал и поехал на стройку.

Но спешка моя была напрасной: на стройке я увидел только Забродина, который неспешно переносил кирпичи наверх – на плиты перекрытия.

– А где каменщик? – спросил я.

Николай с презрительным выражением лица махнул рукой:

– Пьяный он сегодня. Одно слово – шнурок!

– Так откуда деньги взял на выпивку. Да и талоны нужны? – удивился я.

– Взял у соседей десятку взаймы. Дали – знают, что сейчас он при работе. А потом самогонки у кого-то купил: она покрепче и подешевле будет, чем водка.

– И что теперь?

– Сегодня пропьется. Завтра легкий опохмел. А в субботу непременно, как он сказал, сюда придёт!

Разочарование, злость, досада (на самого себя – потому что связался с пьяницей): все эти чувства разом охватили меня. И в этот момент я на всю жизнь крепко-накрепко усвоил – нельзя связываться с пьяницами. Особенно в серьезных делах. Врет пословица – «Пьян да умён – два угодья в нем!» Каким бы мастером не был бы пьяница, но нет гарантии, что в самый ответственный момент его тяга к алкоголю не пересилит мастерство, не отобьёт стремление к работе. Так что лучше пусть будет посредственный, но добросовестный работник, чем пьяный мастер своего дела.

7.

На следующий день утреннюю оперативку в больнице проводил начмед, Сергей Вениаминович – средних лет худощавый мужчина, очень хитрый. Разговаривал он всегда тихим вкрадчивым голосом. Был в отличнейших отношениях с главным врачом и районным начальством, С коллегами по работе всегда поддерживал добрые отношения, не конфликтовал. Как говорится, скользкий, как налим! Но травматологом он был хорошим, да и полостные операции делал вполне прилично. А сам главврач сейчас в отпуске. И по слухам, находится в запое. Такое вот у него хобби!

Пациентов сегодня у меня было немного: сейчас все стараются лечиться на дачах или южных морях. Я даже нашёл время поработать с документацией – разбирал амбулаторные карты диспансерных больных, чтобы пригласить их на прием.

Вечером я дежурил в больнице. Дежурство выдалось спокойным и благополучным – то есть за ночь никто не умер, и даже не поступало больных в тяжелом состоянии. И я смог четыре часа поспать.

Утром в субботу на улицах нашего райцентра обычно пустынно. Народ отсыпается после трудовой недели, после вечерних пятничных пьянок, ночных гуляний. Только неугомонные старушки тащатся в магазины за продуктами, да еще дворники заканчивают подметать дворы. Дома у меня дети еще спали, женаначинала что-то готовить на кухне. Поэтому я, не тратя время на завтрак, завалился немного поспать – сколько получится!

Я проснулся через два часа – от жизнерадостных возгласов младшей дочери, возившейся на ковре с куклами. Старшая дочь уже ушла гулять на улицу. Наскоро позавтракав я ушел в гараж, а оттуда на мотоцикле проехал на строительство.

Подъезжая к перекрестку, на котором начинался поворот на нашу стройку, я увидел вдалеке, метрах в пятидесяти знакомую фигуру. Это был каменщик Валера, и шел он в противоположную от стройки сторону.

«А, может, это и не Валера?!» – предположил я. Догонять его я не стал, а повернул в сторону своего дома.

Быстро миновал несколько будущих улочек, на которых уже шли работы. Вот и мой недостроенный дом. Внизу, у входной двери стоит Николай Забродин, рядышком прохаживается его друг Василий Огородников. Оба чем-то взволнованные.

– Ушел Валерка! – сразу сказал Забродин, не дожидаясь моего вопроса. – Одно слово, шнурок! Пришел с хорошего бодуна. Руки трясутся. Опохмелиться просит.

– Было у нас четыре бутылки пива, – добавил Огородников. – Я веники в баню продал. Вот и купил.

– Дали Валерке бутылку: он её залпом выдул и раскис весь, – продолжал Николай, – и заявляет, что, мол, не может он сегодня работать. Нет сил.

Николай на секунду помолчал, подыскивая слова…

– Я ему и говорю: «Осталось совсем немного – и закончим. Расчет получим – и на другой объект». А он уперся, мол, все равно сегодня работать не будет. Я и сказанул ему прямиком: «Что же ты, сволочь, человека подводишь? Ведь обещал сегодня работать!» Вскипел Валерка: «Что ты сказал – я сволочь?» И за грудки меня хватает. Оттолкнул я его слегка. И тогда он завизжал и ногой мне в бок засветил изо всех своих силёнок. Он мне раньше хвастал, что его в армии, якобы, драться учили специально.

Николай усмехнулся, посмотрел на свои увесистые кулаки.

– Да и я не слабенький. Мне его пинок, что слону дробина. Даже не покачнулся. Схватил я его тогда, врезал разок по морде…вполсилы, чтобы не покалечить. И выбросил в окно на траву. Шмякнулся он смачно, как жаба. Вскочил, махнул рукой и убежал.

Всё было ясно! Плохо одно – надо заканчивать кладку, причем самый верх, где работа неспешная, малообъёмная и связана с определённым риском. А когда вернётся обиженный Валерка – неизвестно! Но мне его уговаривать и звать на работу надоело!

– Так может сами с Василием закончите? – предложил я. – Работы осталось немного. Но оплачу я вам её по более высоким расценкам – учитывая работу на высоте. А у Валерки я потом эту разницу из расчета вычту.

Огородников раздумывал недолго:

– Подзаработать я всегда согласен. Но работаю я неторопливо.

– Раствор я уже замешал, – добавил Забродин. – Тут его немного. Прямо сейчас и начнём.

– И завтра поработаем, – добавил Василий. – И раствор сами замешаем, только ещё пару мешков цемента подвезите. А если не успеем, то я в следующие выходные подъеду и все закончу.

Вот и отлично! Настроение у меня улучшилось, и я поехал в соседнюю деревню пополнить из колодца запас воды, которую я возил на стройку в большой молочной фляге

Работать начали немедленно. Даже пиво пить не стали! Отложили на следующий день. Николай наполнял ведрами раствор и подавать по специально сооружённому блоку прямо наверх, где ведра принимал Василий Огородников А что касается кирпича, то еще во время монтажа верхних перекрытий крановщик поднял на верхнюю плиту поддон с двумя сотнями белого кирпича.

Кладку в эти выходные закончить не успели. Но в следующую субботу Василий опять приехал и вместе с Николаем, поработав очень ударно, подвел итог всем моим хлопотам. Я расплатился с работниками, дал им в качестве премии еще и бутылку водки. Теперь надо думать о крыше…

8.

А Валерка заявился ко мне через две недели – в поликлинику. Видимо он уже побывал на строительстве и убедился, что его услуги больше не нужны. Он просил денег за сделанный объём работы. Я разговаривал с ним в коридоре, отойдя к окну – подальше от посторонних глаз.

– Работа окончена не до конца. Приходи вечером на стройку, обмерим то, что ты сделал – там и рассчитаемся. И расценки будут немного поменьше: потому что за последние ряды я заплатил по более высоким расценкам.

Валерка спорить не стал – видимо, понимал мою правоту.

По окончанию приема я сначала зашёл домой и быстренько пообедал. А потом – на вызова. Сегодня вызовов было четыре. И прежде всего я поспешил к Николаю Груздеву. Два дня назад у него произошел геморрагический инсульт. И началось всё внезапно, днем – с потери сознания. Хорошо, хоть, жена была дома. Вызвала она «Скорую», которая оказала экстренную помощь, а потом привезла из поликлиники невропатолога Косарева. Тот в больницу Груздева не повез – счёл его нетранспортабельным. Назначил уколы на дому, которые стала делать участковая медсестра.

Груздев, мужчина пенсионного возраста, был пациентом моего участка, состоял на диспансерном учёте по гипертонической болезни. Иногда он приходил ко мне на приём, принимал по моим назначения препараты, снижающие давление. Его состояние было удовлетворительным, цифры давления высоко не прыгали. И я никак не ожидал такого вот исхода.

Дверь открыла жена пациента – невысокая плотного телосложения женщина шестидесяти лет. Молча провела меня в маленькую комнату (двухкомнатной квартиры) – здесь, на кровати, лежал Груздев.

Он по-прежнему был без сознания – в коме. Естественно, не реагирует ни на что, не ест, не пьёт. Жена иногда, приподняв голову, вливает ему в рот ложечку воды. Да приходит делать инъекции медсестра.

«Состояние тяжёлое, прогноз – очень сомнительный, – подумал я. – Да, что там лукавить. Шансов на выживание практически нет. Чем и держится!»

Немного обнадёживало то, что состояние пациента было хоть и тяжелым, но стабильным, без дальнейшего ухудшения. В лёгких чисто, без хрипов. Дыхание пока что не нарушено. Температура нормальная.

Я посоветовал супруге больного заботиться о чистоте кожи больного, почаще поворачивать, чтобы избежать пролежней.

На том я и удалился.

Вечером всё прошло по моему сценарию. Пришел Валерка. Пришёл Николай (тоже приглашённый мной) – что явилось для каменщика досадной неожиданностью. Но иначе я делать и не собирался: работали вдвоём – значит, и рассчитывать я их буду двоих сразу. А как там они деньги разделят – не моё дело!

Замерили объём сделанной Валеркой кладки – 85 кубов.

– Из предварительно оговоренной стоимости куба вычитаю 10%! – заявил я. – За недоконченную работу. И это ещё немного!

Я тщательно пересчитал деньги, положил их на стопку кирпича, а сам прошёл в дом, чтобы ещё раз осмотреть стены и потолки.

Когда я вышел на улицу, делёж денег закончился. Валерка хмурился, но помалкивал. Николай находился в хорошем настроении. Вскоре каменщик ушел, не прощаясь ни с кем.

– Сам виноват: запорол работу, – заметил Николай. – Столько заказов могли бы взять. А теперь он никому не нужен.

– Пора приниматься за крышу, – сказал я Николаю.

– Можно. Позвоним Огородникову – он на все руки мастер. Но вот только я теперь не всегда свободен – на работу меня приняли – сторожем в лесхоз. Две ночи работаю, две ночи отдыхаю. Придется работу здесь совмещать с моими выходными

В следующие выходные мы втроём поставили стропила. Основным работником, был, конечно, Василий, а мы с Забродиным были, как говорится, на подхвате. Василий, как и на кладке, опять работал не спеша, но аккуратно. В воскресенье вечером мы закрепили последнюю пару стропил, и Огородников на автобусе уехал в свою деревню.

9.

В среду я опять пошёл на дом к Груздеву: сам, по собственному почину. Так называемый, активный вызов. Неспокойно было у меня на душе. Я понимал, что положение пациента почти безнадёжное: больные с геморрагическим инсультом, находящиеся в коме выживают, согласно статистики, всего в 10% случаев. Понимала это и его жена, которая, однако, на что-то надеялась. Она даже, договорившись с каким-то автолюбителем, ездила в действующую церковь, заказала молебен за здравие – «сорокоуст», поставила свечи перед иконами…

Состояние Груздева оставалось тяжёлым. Он всё еще находился в коме – уже седьмой день. А кома – это фактически преддверие смерти. И кто знает, что там ощущает человек в этом состоянии? Скорее всего – ничего не ощущает.

Я осмотрел пациента, послушал лёгкие – ничего угрожающего. Сердце бьётся ритмично. Кожа без пролежней и потертостей – видно было, что за больным ухаживают на совесть.

И внезапно – прямо на моих глазах пальцы правой руки пациента несколько раз сжались в кулак и затем медленно разжались.

– Вы видели? – спросил я Груздеву, стоявшую неподалёку.

Та кивнула головой.

– А раньше такое происходило?

– Не замечала.

Значит, мне не померещилось. Возможно, такие непроизвольные движения, подтверждающие восстановление двигательной активности, начали появляться и раньше. Думаю, что в состоянии пациента намечается перелом – в сторону выздоровления. Хотелось бы в это верить!

В течение десяти дней мы с Николаем (в его выходные) делали обрешетку, работа двигалась медленно, потому что у нас обоих не было достаточных плотницких навыков. Но потом приехал Василий Огородников и за пару дней работа была сделана…

Николай Груздев вышел из комы на двенадцатый день. Перед этим в течение трёх-четырёх дней у него постепенно появилась двигательная активность правой руки и правой ноги, он вполне прилично начал глотать жидкую пищу, иногда приоткрывал глаза. Его также посетил невропатолог Косарев, который подтвердил наличие положительной динамики. И вот наступил долгожданный день: ближе к полудню пациент широко открыл глаза, осмысленным взглядом посмотрел на супругу, сидевшую неподалёку в кресле, и отчётливо произнес:

– Зина, сбегай-ка за пивом!

Жена обрадовалась, но за пивом не побежала, а вызвала на дом участкового терапевта – то бишь, меня.

10.

Пошли дожди – несколько дней лило, как из ведра, но к выходным погода опять наладилась, крыша просохла. И в субботу – опять приехал Огородников – мы покрыли крышу рубероидом. Также рубероидом прикрыли фронтоны – по подготовленной предварительно обрешетке из необрезной доски. Всё! До следующей весны все наружные работы можно считать законченными. Теперь буду потихоньку вставлять окна и двери, надо подумать и о веранде – по крайней мере, поставлю пока фундамент под неё.

С работниками я расплатился. Обмыв с Забродиным окончание работы Огородников укатил в деревню. А Николай купил себе на заработанные деньги новенький велосипед… и ушёл в жесточайший запой.

Николай пьянствовал неделю, на работу не ходил. Но поступил по уму – еще в понедельник послал жену в лесхоз с заявлением о предоставлении отпуска за свой счёт. И директор лесхоза подписал. А в следующий понедельник Вениамин вызвал меня на дом – официально, через поликлинику – дескать, повысилось давление.

Я пришёл к нему сразу после приёма. Видок у Вениамина помятый, руки трясутся, перегарчиком попахивает – но трезвый! Артериальное давление было действительно повышенное – до 180/100. Выписал я ему больничный лист на три дня, чтобы он смог отлежаться.

И Николай не подвёл. Больше не выпил не капли, принимал таблетки и в четверг вышел на работу.

11.

Накануне праздников, 6 ноября, в больнице проходила утренняя оперативка. Главный врач отсутствовал: по официальной версии он находился на больничном листе, но по-слухам – в привычном запое. Оперативку проводил начмед (заместитель главврача по медицинской части) Сергей Вениаминович. Помимо решения текущих вопросов на повестке дня стояла праздничная демонстрация. Многие идти не хотели, ссылались на болезни, семейные обстоятельства. Но начмед стоял упорно – завтра, к девяти, всем собираться на демонстрацию! Освобождаются только лица с больничными листами и женщины с малыми детьми – их дома одних не оставишь.

Утром, в назначенное время, я пришел к центральному гастроному, где на небольшой площади собирались участники демонстрации, и формировалась колонна. Погода стояла комфортная – лёгкий морозец, безветрие, изредка падали белые невесомые снежинки. Своих коллег я увидел сразу – они собирались около Сергея Вениаминовича, державшего в руках портрет Горбачёва. Рядом с начмедом стоял доктор Гусев в шикарном кожаном плаще, который он купил в райпо по талону за сданную клюкву. Подходил народ и с других учреждений, собираясь отдельно, каждый в своём коллективе.

Наконец стали вытягиваться в колонну. Вначале – крупные районные предприятия. Наша больница – где-то в середине колонны. Потом – школы, детсады, предприятия бытового обслуживания.

– Пошли! – подана кем-то команда. Безусловно, тем, кто был уполномочен давать такие команды.

Сжимая в руках флаги и транспаранты, мы неторопливо шагали по дороге. Временами кто-то выкрикивал патриотические лозунги, которые остальные нестройно поддерживали.

Нашей колонне предстояло идти (около двух километров) в старую, так сказать, историческую часть райцентра, застроенную преимущественно частными одноэтажными домами. Сохранился даже старинный железнодорожный вокзал и несколько купеческих домов начала 20 века.

На мой взгляд, колонна была жиденькой. Я вспоминал, как всего пять лет назад на демонстрациях собиралось вдвое больше народа. А теперь – перестройка, новое мышление, силой сгонять на подобные мероприятия запрещено (по крайней мере – официально запрещено), и действовать надо убеждением.

Не знаю, как другим, но мне нравилось ходить на демонстрации. Где, как не здесь, разом увидишь своих друзей, знакомых, коллег, пациентов. С кем-то поздороваешься, обменяешься приветствиями или просто дружеским взглядом. Хорошо пройтись по праздничной улице, вдыхая бодрящий, наполненный хвойными ароматами и лёгким морозцем, воздух. Когда ещё выберешься на такую прогулку? Только если в майскую демонстрацию! И где ещё ощутишь то чувство сплоченности, которое появляется на таких вот демонстрациях?!

В единой колонне, с шутками, разговорами и патриотическими лозунгами мы шагаем легко и непринужденно. Вот уже старое кладбище, потом поворот на лесхоз. Здесь к нам присоединилась группа работников лесхоза, в том числе и Николай Забродин, который, судя по весёлому взгляду и покрасневшему носу, уже успел принять определённую дозу водки.

Миновали музыкальную школу, баню и, вот, наконец, поворот на центральную площадь, к памятнику героям Великой Отечественной войны. Рядом с памятников сооружена деревянная трибуна, украшенная флагами, транспарантами, портретами старых и современных вождей. Эта площадь была конечным пунктом нашей демонстрации.

Начался торжественный митинг. На трибуне – вся верхушка районной номенклатуры. В центре – первый секретарь райкома партии товарищ Тришкин, среднего роста, молодящийся, без брюшка, гладко выбритый. Он довольно неплохо выглядит для своих сорока двух лет. Тришкин у нас в районе правит два года, и до сих пор ничем хорошим, да и плохим тоже, себя не проявил. По-слухам, он чей-то выдвиженец, приехал из областного центра, и наш район для него – трамплин в высокое светлое будущее. С обеих сторон и позади Тришкина плотными рядами стоят его заместители, начальники отделов, а также руководство райисполкома. Карьеристы, приспособленцы и пожизненные номенклатурщики! Именно они проводят в жизнь (и следят за исполнением) распоряжения первого секретаря и вышестоящих руководителей.

Первый секретарь затянул длиннющую патриотическую речь (сплошь состоящую из привычных, набивших оскомину лозунгов), которая никому-то не была интересна, и никто к ней, естественно и не прислушивался. Всё это мы дважды в год и года в год выслушивали на подобных митингах, но никакого прогресса, никаких подвижек в нашей жизни не замечали.

– Затоковал, как тетерев, – вполголоса произнес стоявший рядом со мной доктор Алексей Гусев. И я невольно усмехнулся, услышав столь точное сравнение. До моего слуха доносились, но не задерживались в моей голове. Отдельные фразы первого секретаря, но я думал о своём – о перспективах и планах на ближайшую неделю, о том, что надо бы начать заготовку древесины в зимний период, чтобы не закупать ее втридорога потом, летом.

По окончании митинга все стали потихоньку расходиться. Рейсовые автобусы пойдут только через час, поэтому возвращаться домой придётся опять пешком. Но обратно можно пойти другим путем, переулками, обходя кладбище с другой стороны и в итоге уменьшая расстояние где-нибудь на полкилометра. Как-то получилось, что моим попутчиком на обратном пути оказался доктор Гусев.

Очень часто серьёзный разговор начинается с мимолетной случайной фразы. Вот и сейчас так получилось: доктор Гусев как-то вскользь сообщил мне, что ему выделили участок во вновь организованном садовом товариществе, и весной он собирается начать строить там домик.

После этих слов в моей голове сразу возникла определённая схема.

– А может нам объединить свои усилия?! – предложил я. – Я тоже строюсь. А в магазине доски покупать дороговато. Лучше купить лес на корню, свалить и распилить на пилораме. Но одному лес заготавливать несподручно, а вот вдвоём – в самый раз!

– А справимся? – засомневался Гусев.

– Справимся, Алексей! Вальщика наймем, а сучки сами обрубим и сожжём. А с вывозом леса я в лесхозе договорюсь – сам там подрабатываю.

– Предложение заманчивое, – произнес мой коллега. – Надо только все хорошенько просчитать.

12.

Лесоповал – занятие для настоящих мужчин! Если кто в этом сомневается, то пусть попробует хотя бы прийти в лес в конце декабря и, двигаясь по колено в снегу, самостоятельно выбрать и срубить новогоднюю ёлочку.

В начале декабря я, Гусев и Николай Забродин отправились на валку леса. Поехали на моём мотоцикле, причем Забродин с бензопилой – компактным шведским «Партнером», уселся в коляску, в багажник удалось поместить пятилитровую канистру с бензином.

В течение ноября я выписал в лесничестве, на двоих с Гусевым, тридцать кубометров леса на корню. Причём, мне оформили так называемую, выборочную рубку – предстояло срубить отдельно стоящие суховершинные деревья. Поэтому и расценки получились минимальными – за все уплатили чуть более двухсот рублей. Лесник заклеймил нам выбранные деревья – сорок пять стволов. Теперь их предстоит срубить и вывезти. Конечно, такое быстрое – за две недели! – решение вопроса стало возможным, потому что мы с Гусевым были врачами и заготавливали лес не для продажи, а для собственного строительства. А врачей в нашем райцентре было немного, врачами здесь дорожили и всегда искренне старались помочь.

Сегодня нам повезло – мороз всего -10, ветра нет. Мы проехали по шоссе пятнадцать километров и свернули на просёлок, который был неплохо расчищен от снега – впереди располагалась жилая деревня. Здесь, вдоль проселочной дороги – по обе стороны и располагались заклейменные для нас деревья.

Заприметив небольшую полянку близ обочины, мы остановились и начали разгружаться. Потом вырубили два длинных и прочных шеста и насадили на них железные наконечники, которые прихватил Забродин.

Теперь можно приступать к работе. Николай подошел к ближайшему заклейменному дереву, утоптал снег вокруг него, подрубил кустарник. И взял в руки бензопилу!

Профессионала, как известно, сразу видно по работе. Забродин валил деревья вроде бы и без спешки, но одновременно и быстро, и аккуратно. Пеньки небольшие. Тщательно выбирается сторона падения ствола, чтобы дерево упало в нужном направлении, не зависая на соседних стволах. Мы с Гусевым только слегка подталкивали деревья, и затем они падали туда, куда и направлял их вальщик.

Высокие тяжелые сосны расставались с жизнью медленно и торжественно, приземляясь с тяжелым – даже не стуком – а стоном, поднимая облака белой снежной пыли и приминая кустарник и малорослые деревья. Разлетались по сторонам мелкие пичужки, а красноголовый дятел, до этого сосредоточенно долбивший старую ель, так же удалился как можно дальше от беспокойных двуногих пришельцев.

Иногда случались просчеты – сосна уходила не туда, куда мы её направляли, а немного в сторону – и повисала на ветках соседнего дерева. Тогда мы все втроём наваливались на шесты и раскачивали завалившийся ствол до тех пор, пока он не срывался вниз.

Когда свалили 25 сосен, решили сделать небольшой обеденный перерыв. Уселись неподалеку от мотоцикла на поваленное дерево, достали сумки с едой. Ели бутерброды и пили горячий чай из термоса.

Теперь, когда исчез визжащий шум бензопилы и шум падающих стволов, в лесу опять воцарилось восхитительное безмолвие, нарушаемое лишь голосами осмелевших птиц.

– Хорошо сидим, – заметил Гусев. – Прямо-таки душа отдыхает.

– А завтра понедельник – больных в поликлинике привалит! – добавил я. – А здесь воздух свежий, пахучий… И никаких пациентов!

– Однако, пора за работу, – напомнил Забродин. – До темноты надо все доделать.

И, взвалив на плечо бензопилу, он прошел по дорожке вперед, а потом – напрямик по снегу – к очередному клейменому дереву…

Но вот наконец-то свалено последнее дерево. Время – два часа дня. После трёх начинает смеркаться. Успеем засветло добраться домой. А на следующий выходной мы с Гусевым опять сюда приедем срубать и сжигать сучки.

13.

Мой пациент Груздев стал передвигаться по квартире. Это случилась не одномоментно. Сначала он научился присаживаться в постели и самостоятельно принимать пищу. По моему совету, его жена делала ему, как могла массаж конечностей, чтобы не атрофировались мышцы – особенно мышцы левой руки и левой ноги, мышечный тонус которых был незначительный. Потом за дело принялся профессиональный массажист, нанятый все той же супругой Груздева.

Постепенно Груздев окреп, стал с посторонней помощью передвигаться по комнате, а потом и по квартире. Я обычно раз в неделю заходил к нему домой, отмечая несомненный прогресс.

И вот наступил момент, когда пациент пошел сам, без посторонней помощи, приволакивая левую ногу. Для гарантии он придерживался за стенки, за мебель, но отказывался от поддержки жены.

В одно из моих посещений он открыл мне дверь самостоятельно…

14.

В течение всего декабря погода стояла отличная – мороз не более -12 и снегопады прекратились. Такая погода и эпидемии гриппа не способствует, и в лесу работать можно.

Пациентов в поликлинике, конечно, сейчас побольше, чем летом, но с работой справляемся и к концу недели ещё силы остаются – для работы в лесу. И мы с доктором Гусевым зря времени не теряли: не то завалит деревья снегом – разгребай потом! Мы обрубили и сожгли сучья, а потом вместе с Забродиным распилили стволы деревьев на шестиметровые брёвна. Затем я нанял в лесхозе трактор «Беларус», который стащил все бревна на поляну поближе к дороге. А мы с Гусевым уложили их в небольшой штабель – чтобы кучнее было. Вывозить лес я подрядился с водителями лесхоза – взял два лесовоза, один из которых был с манипулятором-погрузчиком. За два рейса все перевезли – опять-таки в лесхоз, на пилораму. После новогодних праздников бревна распилят на разнообразный пиломатериал. Теперь, когда лесные дела были закончены, можно со спокойной душой встретить Новый год!

За два дня до новогодних праздников главный врач опять у шёл на больничный лист, но вся больница знала, что у него очередной запой. А доктор Гусев сообщил мне что главврач пьянствует с одним охотником на дальнем лесном хуторе. Впрочем, на работу больницы отсутствие главного врача не сказалось. Руководство коллективом, как обычно, временно принял Сергей Вениаминович. А заведующие отделениями давным-давно научились планировать свою работу самостоятельно.

15.

В эти новогодние праздники мне повезло: удалось избежать дежурств и в новогоднюю ночь, и 1 января. Не повезло доктору Гусеву – ему поставили дежурство на 1 января, а это еще хуже, чем в новогоднюю ночь: и Новый год толком не встретишь, и весь день пьяных пациентов придется принимать. Но, по моему мнению, каждый врач должен хотя бы раз в жизни отдежурить в эти хлопотные праздничные дни. Вот и я два года назад, аккурат первого января, тоже, как Гусев выходил на дежурство…

Новый 1990 год – я встречал, как обычно, в кругу своей семьи: я всегда считал этот праздник чисто семейным и никаких обширных застолий не признавал. И теперь за новогодним столом собрались только мы с женой и дочки. В углу, у окошка, стояла небольшая аккуратная ёлочка, которую я за сущие копейки приобрёл в лесхозе. Праздничный стол не слишком богатый, но и не нищенский! Бутылка шампанского (выдали всем в больнице в качестве новогоднего подарка) и бутылка водки, салат оливье и картошка с мясом. На балконе ждут своего часа пельмени, которые я лично сделал накануне. Торт, конфеты, лимонад. Были даже мандарины и яблоки, которые перед праздником «выбросили» в гастрономе и продавали по килограмму в руки.

Младшая дочь – ей всего два года – уснула, не дождавшись боя курантов. Речь президента Горбачева слушали втроем.

И я, глядя на его бесовские глазки, глядящие кристально честно, непогрешимо, подумал, что навряд ли мы в этом году заживем лучше, скорее – наоборот. И поднимая бокал шампанского я мысленно поставил перед собой вполне конкретную задачу: невзирая на все нарастающую анархию и упадок, добиться для своей семьи – нет, не богатства, а хотя бы нормального, благополучного, обеспеченного существования!

После праздников начались обычные рабочие будни. Но главный врач всё ещё находился на больничном листе.

Николай Забродин тоже на работу не вышел, потому что находился в хорошем запое. Он начал пьянствовать, естественно, еще 31 декабря, пил лихо, с веселыми криками и плясками под гармошку во дворе, не обращая внимания на листки календаря.

И 3 января, когда я с утра пришел в лесхоз проверять водителей, Николай на рабочем месте не появился. Но мастер лесхоза отнесся к этому понимающе, только пожал плечами – потому, что подобные случаи были не единичными и как-то «разруливались» с помощью отгулов или дней «за свой счет».

Возвращаясь с работы ближе к вечеру, я встретил на улице пенсионера Копыльцова, соседа Забродина по лестничной площадке.

– Где Николай? – поинтересовался я.

– Как ушел с утра в гараж, так и не появлялся. Наверное, с друзьями пьет!

– Так он, ведь, на работу не вышел! – сообщил я.

– Мы знаем. Да что поделаешь! – развел руками Копыльцов..

Через три дня главный врач наконец-то нарисовался в своём рабочем кабинете. Вышел на работу он вполне официально, с закрытым больничным листом. Ходил он по больнице с опухшей физиономией, но всё такой же важный и невозмутимый.

А Забродин продолжал пьянствовать – об этом мне сообщали его соседи по дому, где я бывал на вызовах. Поначалу, вероятно, он пропивал те деньги, что дали ему мы с Гусевым. Но через неделю средства, видимо, закончились, Николай сдал в приемный пункт мешок пустых бутылок – и пьянка продолжилась, но уже в более экономном варианте – дешевый портвейн, черный хлеб на закуску. А потом подкатил Василий Огородников, продал говядину (я сам купил у него пять килограммов) и березовые веники. После этой коммерческой сделки друзья пьянствовали несколько дней напропалую, ночуя в гараже у Забродина: у него в гараже самодельная печечка на солярке, да и погодка улучшилась – потеплело до нуля градусов.

В лесхозе на Забродина уже махнули рукой, и директор только ждал его появления, чтобы уволить за прогулы по 33 статье. Его соседа я больше не видел, а специально заходить к Забродину не было времени: возросло количество пациентов с простудными заболеваниями, чему способствовала и слякотная, никак не соответствующая январю, погода.

С января также ухудшилось снабжение магазинов табачными изделиями, папиросы и сигареты тоже стали продавать (отоваривать) по талонам. Я не курю, и меня проблемы снабжения табаком не затрагивают. Теперь я исправно выкупаю сигареты, складирую их в отдельной коробке, чтобы летом расплачиваться с курящими наёмными работниками. Сколько уже появилось таких талонов! И куда катимся?!

16.

Николая Забродина уволили по 33 статье за прогулы. На этот раз на работу он сразу устроиться не мог – мешала «позорная» статья.

Денег нет, выпить не на что – депрессия. Иногда я видел его у магазина в компании таких же безработных мужичков. Иногда он одалживал у меня мелкие суммы денег, и я не отказывал, когда они были. Я его не пытался перевоспитывать, не агитировал начать трезвый образ жизни, потому что был уверен, что эти слова многократно ему повторяли его родственники. Для меня было ясно одно – Николай Забродин постепенно деградировал, алкоголизм наступал, и его окончательная победа была не за горами! Таких спившихся мужичков в нашем райцентре хватало – они регулярно попадали в медвытрезвитель, их отправляли на лечение в наркологическое отделение и даже в лечебно-трудовой профилакторий. Они угасали от алкогольного цирроза печени или алкогольной кардиомиопатии. Они порой замерзали насмерть зимой в каких-нибудь кустах и в канаве. И только считанные единицы находили в себе силы порвать дружбу с алкоголем и вернуться к трезвой жизни.

А в райцентре продолжалась сезонная вспышка простудных заболеваний, поликлиника всё ещё переполнена пациентами, и я опять продолжал работать в усиленном режиме, возвращаясь домой уже затемно.

Так, за работой, незаметно пролетел январь и начался февраль…

В первый понедельник февраля я с утра, как обычно, пришел на утреннюю оперативку у главного врача. Я, признаться, недолюбливал это скучное мероприятие. Поначалу я вполуха слушал выступление главного врача – худощавого очкастого мужчину с бледным морщинистым лицом, других участников этого мероприятия. Когда стал выступать дежурный хирург, я стал более внимателен, потому что речь вдруг зашла о Николае Забродине:

– В 17 часов поступил пациент, Николай Забродин, с проникающим ранением брюшной полости, состояние ближе к тяжелому, – Александр кратко описал состояние пациента и ход операции и затем сообщил неожиданную новость, – во время операции у пациента наступила клиническая смерть, была сделана дефибрилляция, ИВЛ (искусственная вентиляция легких – примеч. Автора) и непрямой массаж сердца. В итоге – успешная реанимация. Операция тоже завершена успешно. В настоящее время пациент находится в палате ИТР. Состояние тяжелое, но стабильное.

В моей практике иногда случались случаи клинической смерти с последующей успешной реанимацией. Более часто с этим сталкивались мои коллеги, работающие в хирургическом и терапевтическом отделениях. В своих воспоминаниях пациенты, перенесшие клиническую смерть, описывали различные картины, но в основном эти воспоминания можно было разделить на три группы. Одни пациенты видели светлый коридор, по которому они поднимались вверх, ощущая необыкновенную эйфорию. Другие пациенты в момент клинической смерти как бы падали в черную яму, в глубокий колодец. И, наконец, были пациенты, которые в момент смерти не ощущали ничего: их сознание мгновенно отключалось (наподобие щелчка электрического выключателя) и также внезапно включалось. И те минуты, за которые врачи возвращали пациента к жизни, воспринимались им как одна секунда!

И мне было интересно – что же видел Николай?

Через неделю я посетил Забродина в хирургическом отделении, куда он был переведен из палаты ИТР. Палата была просторная – на шесть коек, но сейчас в ней почти никого не было. У окна, полунакрывшись одеялом, мирно спал старенький бородатый дедушка. А Николай, с газетой в руках занимал койку рядом с умывальником – напротив входной двери. Увидев меня, он улыбнулся и медленно (видимо, резкие движения вызывали боли в животе) присел на койке.

Для начала мы поговорили о здоровье, о погоде, о местных новостях. Я не задавал ему лишних вопросов, предпочитая, чтобы Николай рассказал о своем «харакири» сам, если, конечно, захочет.

И Николай, наконец, приступил к рассказу. Видимо, накипело у него на душе и решил он поделиться своими мыслями и своими впечатлениями с понимающим и сведущим собеседником.

– Я в этот день с утра трезвый был – решил еще раз работенку подыскать, – начал Забродин. – Походил по разным конторам, но все без толку. Так вот незаметно дело до обеда и прошло. Но обедать домой я не пошел, а заглянул на обратном пути в гараж и там с друзьями угостился самогоночкой. За этими делами как-то и позабыл, что у жены сегодня день рождения. Прихожу домой, почти трезвый – на своих ногах, только слегка одежда грязновата. Дома застолье – жена, племянницы, подруги жены… И жена мне сходу: «Нализался, пьяница! Уйди с глаз долой!»

Очень мне стало досадно. Мысли всякие в голову полезли. «Вот, – думаю, – пришел слегка выпивши – и пошел вон! А когда получку в дом приношу – всегда пожалуйста! Зачем и жить тогда, если в своем доме обузой стал для всех?»

Сейчас-то я понимаю, что это водка мне всякие мысли пакостные нашептывала. Но в тот момент оценивал всё по-другому. Ушел я в комнату сына (он в армии и она пустует), а по пути из кладовки нож большой, рыбацкий, прихватил. И решил я всем назло покончить счеты с жизнью. А для усиления эффекта – сделать себе харакири. Как в фильмах про самураев. Сел я на диван, расстегнул рубаху, вытащил нож из ножен и со всего маху себе в брюхо засадил. И сразу – резкая боль, сам словно в тумане нахожусь… Смутно помню лицо жены, и как в «скорую помощь» меня затаскивают. Боль при каждом толчке… Помню операционный зал, уколы мне делают. А потом отключился…

Очнулся я внезапно, и словно бы поднимаюсь, возношусь вверх к потолку. И сам-себя вижу лежащим внизу на операционном столе, и вокруг меня врачи с медсестрами суетятся, что-то делают. А я все выше и выше поднимаюсь, потом через какой-то светлый коридор промчался… и оказался на небесах. Светло вокруг. На душе так благостно и прекрасно – никогда у меня такого чувства не было. И встречают меня все мои умершие родственники – тех, которых я знал – покойная мама, дядюшки, тетушки, дедушка и во главе все моя любимая бабуся Марфа. Все они в белых одеждах, но не в полный рост, а наполовину – наподобие портрета. Бабуся сердита, хмурится, пальцем мне грозит и говорит: «Нехорошо ты, Коля, поступил! Рано тебе еще к нам. Возвращайся назад и живи. Ты еще нужен людям!»

И после этих слов я опять отключился… и очнулся только в больничной палате, в реанимации.

Вот такая со мной история приключилась. По правде сказать, неустойчив я раньше был к Богу, сомневался. А теперь, когда на ноги встану, сразу в церковь пойду, свечки поставлю, помолюсь…

Николай замолчал, выговорившись, и я, попрощавшись, оставил его отдыхать в палате.

Рассказ Забродина меня очень заинтересовал. Хотя атеистическое воспитание не позволяло мне полностью поверить в версию путешествия «на тот свет», в этом рассказе были такие детали, которые современная наука объяснить не могла. И у меня, как врача, возник ряд вопросов. Клиническая смерть подразумевает отсутствие сознания. Как же Николай мог увидеть происходящее в операционной во время своего «вознесения»? Светлый коридор и встреча с родственниками, ранее умершими, можно объяснить иллюзиями умирающего мозга. Но опять-таки это все же до сих пор только научные гипотезы. А вообще-то я был удивлен, что Вениамин удостоился «светлого коридора». Если оценивать с религиозных позиций, то такой пьяница, как Вениамин скорее бы должен попасть в «черную яму» или ограничиться забвением… Видно, много натерпелся трудолюбивый род Забродиных (дед Николая в годы коллективизации был незаконно «раскулачен» и выслан в Карелию), настрадался безвинно, и заслужили все его представители и «светлый коридор», и благодать Божию. Да и сам Николай, кроме пьянства, ни в каких грехах, а тем более, в подлостях замечен не был. Обычный честный труженик.

17.

Пока Николай отдыхал и набирался сил в больнице, его родственники переживали и каялись, виня себя за случившееся. Жена Забродина сказала соседке, что, дескать, зря она не позвала мужа к праздничному столу: пусть и пьяный был, зато здоровым бы остался.

Через два дня после посещения Николая в больнице, меня вызвали на дом к его отцу, Матвею Васильевичу. К нему я отправился сразу по окончанию приема в поликлинике. Идти пришлось на окраину райцентра – в микрорайон деревянных двухэтажных домиков.

Матвея Васильевича Забродина я знал по его нечастым посещениям поликлиники. Его судьба трагична и типична – типична для многих крестьянских семей России, испытавших в начале 30-х годов, так называемую, коллективизацию. Его отец Василий, уроженец здешних мест, был, что называется, «крепким середняком». Земля, дом, хозяйственные постройки и, главное, большая трудолюбивая семья: он сам, жена и десять детей – шесть сыновей и четыре дочери. Они не стали дробить свои участки, когда два старших сына обзавелись собственными семьями. У них фактически получился своеобразный семейный колхоз. Все трудились не покладая рук, до седьмого пота. Зимой, когда сельхозработы заканчивались, сыновья отправлялись на заработки – плотничали, столярничали, да и вообще не отказывались от любой работы. В итоге семья Забродиных не бедствовала и никогда не пользовалась наёмным трудом. И жили в достатке, на зависть местным пьянчугам и при всеобщем уважении других справных хозяев.

Но наступила «коллективизация», и спокойной жизни пришел конец. Семейный колхоз Забродиных (в котором к тому времени уже насчитывалось четырнадцать совершеннолетних работников – выросли и женились старшие сыновья) никак не вписывался в картину новой колхозной жизни. Братьев раскулачили на радость завистливым односельчанам-пьяницам, имущество Забродиных большей частью забрали в новый колхоз, а остатки растащили все те же односельчане, нынешние колхозники. А всех Забродиных, от мала до велика, отправили на север Карелии. Насколько мне было известно от Николая, горя им всем пришлось хлебнуть вдоволь! Но трехжильные вологодские мужики, привыкшие к тяжёлой работе и суровому климату, приспособились и к новой жизни. Работали на лесозаготовках, охотились, рыбачили. Так и прожили до самой войны, которая изрядно проредила этот работящий род. Среди выживших был и отец Николая, Матвей, который воевал на Карельском фронте, был ранен, после демобилизации вернулся в леспромхоз, женился. Сын Николай был первенцем. После школы и армии он работал там же в леспромхозе. А потом его отец, выйдя на пенсию, решил воротиться в родные края. И вернулся, с женой пенсионеркой, единственный из всего рода Забродиных. Через несколько лет вслед за отцом на родину предков приехал его старший сын Николай, уже женатый молодой отец.

Матвей Васильевич, худой лысоватый старик среднего роста, открыл дверь не сразу, а только после нескольких продолжительных и настойчивых звонков. Как выяснилось позднее, он был глуховат, что и не удивительно для его восьмидесяти лет. Жил он один – жена умерла несколько лет назад – в маленькой двухкомнатной квартирке, обставленной только самой необходимой мебелью.

Вызвал он меня в связи с повышенным артериальным давлением. Видимо переживал старик за сына, ночами не спал. И нынешней ночью случился гипертонический криз, давление скакнуло до немыслимых цифр. Приезжала «скорая», делали уколы, давление снизили. А утром был передан активный вызов участковому терапевту.

Осмотр проходил в так называемом «зале» – небольшой прямоугольной комнате площадью около шестнадцати квадратных метров. На стенах – недорогие бумажные обои, потолок оклеен такой же недорогой плиткой. Из мебели – диван, круглый стол, пара стульев, тумбочка, на которой стоял черно-белый телевизор «Рекорд». Пациент жаловался на умеренное головокружение. Сейчас артериальное давление было слегка повышенным для его возраста. Учитывая возможные побочные действия, я назначил несколько препаратов для снижения давления и для дальнейшего его поддержания на допустимых для данного пациента цифрах.

Когда осмотр был закончен и даны рекомендации, старик обратился ко мне слегка хрипловатым голосом:

– Не скажете, как там Коля? Когда выздоровеет?

Я знал, что все родственники Николая – в том числе и его отец, уже посетили в больнице неудачливого «самурая», но, видимо, старик хотел узнать и мое мнение, как медицинского работника.

– Выздоравливает Николай. Я думаю, что недели через две и домой выпишут – на долечивание, – заверил я старика. – Но боли, наверное, еще долго беспокоить будут.

– Эх, Коля, Коля. Грех-то какой – жизни себя хотел лишить! – вздохнул Василий Матвеевич. – А все водка окаянная! Я вот с этим зельем всю жизнь осторожничал, только слегка, да и то по большим праздникам. А сейчас вообще без нее обхожусь. А вот Веня, как с армии пришел и в леспромхозе стал работать, к водке и пристрастился…

Я не перебивал Василия Матвеевича – пусть выговорится, легче будет. Я вообще старался дать выговориться всем своим пациентам (если позволяла ситуация на приеме), а на вызовах – тем более. Возможность выговориться – потребность многих больных, особенно старых и одиноких. Выслушаешь внимательно престарелого пациента – и ему станет легче!

– Он, ведь, потом на шофера выучился, – продолжал старик. – В леспромхозе лез возил. Но выпивать не перестал. И попался на дороге выпивший. Оштрафовали его на первый раз. Не проняло! И через год вновь гаишники его заловили – с крепкого похмелья. На этот раз права отобрали. Опять Коля в лесорубы вернулся. А немного погодя сюда перебрались, так сразу здесь лесорубом и устроился. Не стал и права восстанавливать. Да и правильно: продолжает вино употреблять – а пьяному за рулем не место…

Во время разговора Василий Матвеевич не выглядел расстроенным и поникшим – передо мной сидел спокойный упрямый старик, сохранивший ясность ума и солдатскую выдержку.

И я подумал:

«До чего же крепок и несгибаем этот простой вологодский мужик – типичный представитель русского крестьянства – переживший ужасы коллективизации и раскулачивания, победивший в жесточайшей войне, осиливший послевоенную разруху, и сейчас, перешагнув на девятый десяток, не сгибающийся перед бытовыми проблемами и житейскими напастями!»

18.

Весна в этом году наступила слишком ранняя для здешних мест. Уже в начале марта воздух сильно потеплел, установилась солнечная погода, начали таять снега и потекли ручьи. А вот уже и лужи, и первые лесные проталины. Весна – пора надежд, каждый надеется на лучшее, ждет перемен и немножечко, в глубине души, маленького чуда.

В нашей семье тоже перемены – мы купили свой первый цветной телевизор – модель «Горизонт» с большимэкраном. Купили по цене 850 рублей, что соответствовало моей зарплате за четыре месяца. Но в том то и дело, что даже за деньги такого телевизора не купить, в свободной продаже его нет (как нет и любых других телевизоров), нам пришлось прождать в очереди в местном универмаге целых два года. Да и вообще много чего нет в свободной продаже в наших магазинах. И сахарный песок уже по талонам продают, и на покупку у табачных изделий талоны ввели. Словно война началась!

Николая Забродина выписали из больницы, сидит дома, долечивается, периодически ходит к хирургу, проходит лечение для профилактики спаечной болезни. Пока алкоголь не употребляет. Не знаю, насколько хватит у него терпения…

Пациентов в поликлинике стало меньше – вспышка простудных заболеваний пошла на убыль. И даже хронические больные приходили ко мне только в случае крайней необходимости, предпочитая больничным стенам неспешные прогулки под мягким весенним солнышком и размеренные беседы на лавочках у подъездов. И вот, направившись как-то с активным вызовом к своему пациенту Груздеву, я встретил его у подъезда – он сидел на лавочке вместе с женой и счастливо улыбался.

– Уже гуляете? – поинтересовался я у их.

– Второй день начали на улицу выходить, – ответила жена. – Вожу его под руку, потихоньку. Надо к свежему воздуху привыкать.

– Хорошо на улице, – добавил Груздев, – душа радуется.

Я его хорошо понимал – для него, прошедшего по краешку могилы, сейчас важен каждый день, каждый луч солнца, каждое дуновение ветерка…

Этой весной я решил сделать очередную попытку получить категорию. Несмотря на длительный стаж работы в поликлинике у меня не было даже второй категории. Неохотно давали у нас категории врачам, оправдывая эти действия лимитом средств. Не то чтобы важна была для меня эта вторая категория – но почему бы и нет? Работу я выполнял исправно и никаких нарушений не было. Конечно, наличие второй категории не давало права на повышения зарплаты. Зарплату повышали только врачам первой категории, а её без предварительного получения второй не давали.

И в один из дней, когда у моего кабинета временно иссякли пациенты, я прошёл в кабинет к главному врачу. Он был на месте. И меня принял.

Мы поздоровались. И я без предисловия начал:

– Александр Николаевич! Пора бы мне на категорию сдавать. Первую пока не прошу, но на вторую у меня давно срок подошёл.

Главный врач, поправив пальцем очки, поджал губы, нахмурил брови – этот разговор ему не нравился.

– Видите ли, Николай Павлович, срок то у вас подошёл, но у нас на категории лимит, действуем в размерах выделенных средств. И на этот год категорию для вас никак не можем дать.

– Тогда давайте я буду готовиться на следующий год, – не унимался я.

– И на следующий год, боюсь, не получится. Если только через два года.

В общем, соловья баснями кормят! Уходил я от главного врача очень недовольный.

Главврач лукавил – средства у него были, но он их приберегал для выделения категорий узким специалистам. А нас, участковых терапевтов, обычно категориями не баловали, и на сегодняшний день из трёх участковых терапевтов райцентра ни у кого не было даже второй категории. Хотя тот же ЛОР-врач, работавший в ЦРБ пятый год, вторую категорию получил в прошлом году.

Медленно проходя по коридору поликлиники, я как-то отстраненно и отчётливо понял, что никаких то перспектив у меня в этой больничке не намечается. Как относился главврач к участковой службе, так сказать, «по остаточному принципу», так и будет дальше относиться. И категорию – даже вторую! – я смогу получить только в отдалённом будущем. А могут, придравшись к какому-либо промаху и вообще отказать!

19.

Сегодня у нас четверг – так называемый день профилактики. По четвергам в поликлинике, как обычно, работает только один дежурный терапевт по приему экстренных больных. Остальные врачи или проводят профосмотры, или уезжают на дальние медпункты проводить консультативный приём больных. Но сегодня никто никуда не поехал, сегодня – День Донора!

С утра, еще до открытия поликлиники в ЦРБ приехала группа сотрудников областной станции переливания крови. К десяти часам все было готово для приёма доноров.

Несколько часов я (и ещё один терапевт) принимал доноров, в основном мужчин (женщин было намного меньше), пожелавших сдать кровь. Кровь сдавали совершенно безвозмездно. Единственное, что получали доноры – талон на обед в столовой, а также справку – освобождение от работы на любой день (не считая дня Донора). Редко у кого-то выявлялись противопоказания, почти все заходившие в мой кабинет были кадровыми донорами, сдавшими кровь не один десяток раз. Пришёл и Николай Забродин, у него это была тридцать первая кровосдача.

– Как самочувствие? – поинтересовался я.

– Отличное! Я после каждой сдачи крови чувствую себя превосходно – кажется, что здоровья прибавляется…

К полудню количество доноров стало уменьшаться, а потом и вовсе не прекратился. В завершении кровь стали сдавать медработники ЦРБ. Сдал кровь и я, это у меня была уже двадцатая кровосдача, и у меня была уже первая степень донора.

В 14 часов прием доноров завершился. Все медработники собрались в конференцзале поликлиники. Главный врач поблагодарил нас за работу.

Дали слово и руководителю группы станции переливания крови – высокой худощавой женщине средних лет. Она также поблагодарила всех за участие в мероприятии, сообщила, что показатели сегодняшнего приема превысили средне-областные. И потом она произнесла следующее:

– Мы, медицинские работники, всегда работаем на благо наших пациентов, а, значит, на благо всего народа, всей страны. Наша эмблема – Красный Крест, это символ всей медицины. Образно говоря, мы все самоотверженно трудимся под созвездием Красного Креста.

Эта фраза, такая ёмкая и точная, как-то прочно отпечаталась в моей памяти. Действительно, не только эмблема змеи, обвившейся вокруг чаши, а в большей степени красный крест является символом всей нашей Российской медицины. И не случайно именно красный крест (а не эмблема со змеей) изображен на машине «скорой помощи», передового отряда медицины.

20.

Погода продолжала держаться на удивление теплой, к концу апреля повсюду зазеленела трава, на деревьях распустились почки. Земля мало-мальски прогрелась, и кое-кто уже стал сажать картошку. В совхозах, как обычно, началась подготовка к посевным работам. Всё шло по налаженному укладу жизни, и казалось, что никакие события не смогут этому помешать.

Беда, как водится пришла неожиданно! В начале мая – сразу после праздников – все врачи больницы собрались на утреннюю оперативку у главного врача.

Обычно вначале выступал фельдшер скорой помощи с докладом о прошедшем дежурстве. Но сегодня оперативку начал сам главврач. Поправив двумя пальцами очки в солидной роговой оправе, он окинул все присутствующих серьезным взглядом и сказал веским тоном:

– Коллеги! Сегодня ночью в нашем районе произошла крупная техногенная авария. Спокойная жизнь закончилась. Теперь вам придется работать, засучив рукава.

«Как будто, мы и раньше так не работали!» – подумал я и продолжил слушать речь главврача.

Из его дальнейшего рассказа мы узнали, что на железнодорожной станции Свищ (40 км от райцентра) сегодня в третьем часу ночи сошли с рельс и опрокинулись две цистерны с ядовитым химическим веществом – фенолом, который разлился по прилегающей территории и даже частично попал в тамошнюю маленькую речку Елань. Погибших не было – обошлось, но двое рабочих станции получили тяжелое отравление (да вдобавок и ожог кожи) и еще десяток – отравление средней степени тяжести. Все они уже госпитализированы к нам в областную больницу. Но следует ожидать еще случаи отравления: во-первых, потому что фенол попал в речку, а во-вторых, потому что сейчас половодье, стоит высокая вода, и фенол по грунтовым водам может дойти до колодцев. Сейчас в срочном порядке отправлена цистерна с питьевой водой в Свищ для местных жителей. И сегодня же будет направлен в Свищ врач-терапевт, который будет выявлять и госпитализировать всех пациентов с отравлением.

Судя по уверенной речи, главный врач загодя успел подготовиться и поэтому сейчас свободно ориентировался и в клинике отравления фенолом (которую он нам попутно и популярно изложил) и в перспективе возможных последствий.

В Свищ было решено командировать врача-терапевта Лобанова из терапевтического отделения. Кроме него там была еще и заведующая, Нина Степановна, так что отделение без врача не останется. А терапевтические участки пока решили не оголять, потому что терапевты и так работали с повышенными нагрузками, потому что работы и без того хватало.

Такое решение главврача меня очень устраивало. Не готов я был к командировке! Хорошо Лобанову – он холостяк, за полчаса собрал чемодан – и в дорогу. А у меня двое детей, младшая дочь только в садик пошла. Да еще в лесхозе подработка – не бросишь! Так что пусть Лобанов в командировку едет.

На следующее утро, в половине восьмого, я проверял водителей лесхоза. Все здоровые, все трезвые, все допускаются к рейсу.

Кроме водителей, в коридоре лесхоза толпились лесорубы. Сегодня они отправлялись не на делянку, а на станцию Свищ, для ликвидации последствий аварии. Подобные бригады формировались и на других предприятиях райцентра. Все это делалось по распоряжению райкома партии. Я, признаться, всегда был невысокого мнения и о райкоме партии и о райисполкоме, но в данной ситуации районная власть не растерялась, а поступила как надо – по всем правилам, оперативно и профессионально!

Закончив проверку водителей, я поспешил к выходу, чтобы проехать с одним из водителей попутно до поликлиники. На минутку остановился около лесорубов.

– Пить взяли? – спросил я у них

– А как же: термос чая на каждого да по фляжке воды! – дружно ответили сразу несколько человек.

– Все правильно! Из колодцев воду не пейте – наверняка, уже отравленная.

– Нас предупредили.

21.

Сколько я помню, наш райцентр (да и весь наш район тоже) всегда жил спокойной, прямо-таки полусонной жизнью. На просторах СССР начинались и завершались великие стройки, менялись генсеки, наконец, началась «перестройка». А у нас народ жил заботами об урожаях картошки и клюквы, и даже «перестройка» проходила плавно и аккуратно, словно делая осторожные шаги по незнакомому болоту. Нынешняя авария была свежим ветерком, а, может быть, и предвестником страшного урагана.

      Прошло два дня, начался четверг. Обычно по четвергам в ЦРБ проводились профилактические осмотры или врачебные рейды по участковым больницам и медпунктам района для лечебно-консультационного приема сельских жителей. Сегодня главный врач решил одновременно совместить два важных мероприятия – консультативный прием и выявление отравлений фенолом. Нас послали на Шорборовский медпункт, который находился в 30 километров от Свища, вниз по течению реки Елань. Учитывая то, что река не течет по ровной линии, а делает различные повороты, фактическое расстояние по реке надо увеличить вдвое. А еще надо учитывать, что река имеет заводи, где скорость течения очень замедляется. Но даже при таком раскладе фенол, попавший в Елань в Свище, уже достиг Шорборово и, возможно, попал в здешние колодцы. Вчера вечером из райцентра туда была отправлена цистерна с питьевой водой, всем жителям запретили пользоваться водой из колодцев – только из родников. Но сельские жители, особенно в мелких деревушках очень недоверчивы ко всем заявлениям власти… И поэтому нашей врачебной бригаде надо быть внимательными – не пропустить бы какую-нибудь легкую степень отравления!

До села Шорборово от райцентра путь не близкий – более пятидесяти километров по обычной лесной дороге, сформировавшейся, так сказать, естественным путем, совершенно стихийно ещё со времен царя Гороха. И хотя почвы в тех местах песчаные, но весной и осенью на легковых машинах лучше не рисковать – можно засесть на какой-нибудь луже.

В поездку нам дали самый надежный транспорт – санитарную машину УАЗ-«буханку». Кроме меня, терапевта, поехали невропатолог Косарев, невысокого роста мужчина в модных очках с позолоченной оправой и отоларинголог (которого все попросту называли ЛОРом) Петровский, мой ровесник, высокий, худой, с отличным зрением и превосходным слухом.

Первый десяток километров мы проехали по удобному участку дороги с гравийным покрытием, с аккуратными дренажными канавами по обочинам. Но эта комфортная езда продолжалась недолго. Вот дорога сузилась, гравийное покрытие закончилось и в дальнейшем встречалось нам только в отдельных местах – там, где располагались особо обширные и глубокие лужи. По обеим сторонам дороги густой стеной стояли сосны и ели, но иногда то справа, то слева лесной массив прерывался и за узкую полоской чахлых кустарников начиналось обширное болото, которое через пару километров вновь исчезало за очередным сосновым бором.

Машина снизила скорость до 30-40 км/ч, местами мы и вовсе ползли, как на телеге, преодолевая очередную лужу. Иногда встречались редкие деревушки в пяток жилых домов – остальные, в гораздо большем количестве, с выбитыми или заколоченными досками окнами, тихо догнивали в своем тоскливом запустении…

Несмотря на разбитую дорогу, никто из нас на судьбу не жаловался. Все в нашей компании, включая водителя, были относительно молодого возраста – от 30 до 40 лет), и после однообразной и напряженной работы в поликлинике такие поездки воспринимались, как развлечение.

А лично у меня было не только стремление к перемене обстановки, но также обычное желание помочь людям. Я всегда с большим сочувствием относился к сельским жителям, особенно старым и немощным, доживавшим свой век в отдаленных деревушках и хуторках. Они и в свой медпункт добирались с трудом. Поэтому приезд врачей из райцентра для них радостное событие.

Спустя час такой вот неторопливой езды миновали поворот на воинскую часть: знак «въезд воспрещен» (в народе называется «кирпич»), аккуратная дорога, вымощенная бетонными плитами. Очень секретный объект, но все в районе знают, что здесь находится база ракет стратегического назначения.

И опять по обе стороны дороги потянулся лес. На этот раз, вперемешку с еловыми деревьями, попадались березы, ивы, какой-то кустарник

Пахнуло ветерком, речной сыростью, неожиданно, из-за верхушек ближайшей сосновой рощицы, навстречу УАЗу вылетели две чайки. Быстро развернулись, какое-то время летели, как бы сопровождая машину, а потом, с отчаянными криками улетели вправо… Дорога выскочила на бугорок, а потом плавно пошла вниз по склону. Впереди показалась синеватая гладь реки Елань, которая в этом месте была достаточно полноводная – около пятидесяти метров в ширину.

Мост через речку был деревянный, узкий – только двум машинам разминуться, но стоял он на прочных бетонных сваях. Вода в реке стояла высоко, и под мостом навряд ли можно было проплыть даже на лодке. Но это уже был максимальный подъем воды, и дальше ожидался её спад.

После моста дорога повернула влево, со всех сторон поднялись могучие разлапистые ели. Деревья росли очень плотно, а между ними были настоящие заросли кустарника и травы. Непролазные места!

По рассказам местных жителей в этом лесу жил лешак (то есть леший), который «отводил глаза», «кружил», «запутывал». И поэтому из здешних деревень народ в этот лес ходил с опаской, обязательно по нескольку человек, предпочитая держаться ближе к дорогам. А неосторожные горожане в поисках грибов и ягод, нередко долго плутали, аукались, с трудом выходили на дорогу, а иногда даже пропадали бесследно. «Лешак увел!» – заявляли в таких случаях деревенские бабки.

Но я, как человек современный, не верящий ни в Бога, ни в черта, ни в лесную нечисть, все эти россказни считал бредом полусумасшедших старух. Печальная правда заключалась в том, и я в этот был уверен, что в здешних лесах водились и медведи, и волки. Вот и нет заплутавшихся грибников!

Впереди показалось водное препятствие – прямо через дорогу перекатывался грязно-серый поток воды, шириной в десяток метров. В этом месте протекал ручей, который обычно прокладывал себе путь под дорогой через широкую бетонную трубу. Сейчас воды прибавилось, диаметра трубы не хватало, и ручей, поднявшись, потек поверх дороги.

Но глубина была небольшая – с половины колеса, почва плотная, и мы осторожненько выползли на сухое место.

Проехали еще пяток километров, лес поредел, а потом внезапно остался позади, и с обеих сторон дороги потянулись широкое поле. Слева оно уже было вспахано, а справа, вдали, у темневшей далеко кромки леса, доносилось тарахтенье трактора, который издали казался крохотной заводной игрушкой.

Началась деревня Буерак – большая, раскидистая, с обширными подворьями, где обязательно стоял дом-пятистенок, баня, хлев и несколько сараюшек. Жилых домов было много, только третья часть стояла с заколоченными окнами, и по нынешним временам это было очень неплохо. Кое-где во дворах и на огородах неторопливо копошились старики и старухи. Трудоспособное население, вероятно, было в поле.

Деревню проехали, не останавливаясь, и вновь к обочинам дороги подступил еловый лес. Ещё с полчаса езды – и мы на месте!

Село Шорборово, центр одноименного сельсовета, располагалось на берегу небольшой речушки, которая через пару километров впадала в Елань. Здесь, в селе, еловый лес исчезал (а может быть, был вырублен), кое-где росли разнокалиберные березы, кустарник. В селе был медпункт, почта, сельсовет, продовольственный магазин. На краю села были коровьи фермы, и каждое утро из райцентра приезжала машина и увозила на молокозавод фляги с молоком.

Медпункт находился в центре села, неподалеку от сельсовета. У крыльца уже ожидали пациенты – с десяток пенсионеров. Когда мы стали выходить из машины, на улицу вышла фельдшер – среднего роста, плотного телосложения женщина в белом халате, волосы с обильной сединой.

– Здрасьте, Екатерина Степановна! – поприветствовали мы её.

– Проходите, гости дорогие! Ждём.

Медпункт построили более двадцати лет назад. Обычный типовой проект. Две комнаты и просторный коридор. В одной комнате, побольше, обычно хранились лекарства, и вела прием фельдшер. Во второй комнате стояла кровать, тумбочка и стол. Это была палата для экстренных больных. Сейчас в большой комнате было два стола, еще один стол поставили во вторую комнату.

Мы с невропатологом разместились в большой комнате, а ЛОР-врач отправился в маленькую: ему придется проверять слух у пациентов – следовательно, необходима тишина.

– Сегодня народу будет много, – сообщила фельдшер. – Я пригласила двадцать человек, да еще, наверняка, кто-то сам подойти решит.

Начался приём. Основная нагрузка легла на нас с невропатологом. Причем, большинство пациентов стремились на прием и ко мне, и к Косареву. Но нас, районных врачей, большим количеством пациентов не напугать. Мы к этому привычные за годы работы в поликлинике.

Вполголоса, чтобы не мешать друг другу, мы с невропатологом расспрашивали пациентов. Осмотр я проводил на кушетке, отгороженной от любопытных глаз ширмой.

Я принимал больных без спешки, но достаточно быстро, подробно расспрашивал, но пресекал ненужную болтливость, и также быстро, но в полном объёме проводился осмотр. Основная масса пациентов пришла «провериться», но, конечно, попадались больные, нуждавшиеся в назначении лечения на дому. Некоторых я назначал на плановую госпитализацию в ЦРБ, тут же оформлял им направления. Потом фельдшер созвонится с заведующей терапией и уточнит день госпитализации.

Выявил я трех человек с подозрением на отравление фенолом – подозрительная тошнота, боли в животе. И все появилось в ближайшие два дня. Возможно, это обычное пищевое отравление или обострение хронических заболеваний желудка или кишечника. И состояние не назовешь тяжелым. Но в нынешней ситуации всех пациентов даже при подозрении на отравление фенолом лёгкой степени необходимо госпитализировать. Один из больных, мужчина средних лет, работник совхоза, отправится в больницу с нами, после приёма. А двое других – старушки из маленькой деревушки на берегу Елани, заявили, что им надо собраться, попросить кого-нито присмотреть за скотиной, а уже потом, на вечернем рейсовом автобусе (из Шорборово) они сами приедут в больницу. На том и порешили! Я выписал направления и попросил фельдшера госпитализацию старушек проконтролировать…

Я принял за четыре часа более тридцати пациентов, после чего наступило затишье.

– Наверное, все пришли? – решила фельдшер. – Надо ещё одну бабушку на дому навестить. Самой ей не дойти: полуслепая, да и голова постоянно кружится.

– Давайте сходим! – согласился я.

– Она недалеко живёт.

Почва в селе была песчаной, и по обочинам дороги можно было ходить, не промочив ботинок. Миновали сельсовет, прошли еще десяток дворов… и впереди, за небольшим заброшенным садом показалась такая же заброшенная церковь.

– Баба Маня рядом с церковью живет, – сообщила Екатерина Степановна.

На медпункте я бывал неоднократно, но в эту часть села раньше не заходил. И церковь эту, точнее, её останки, видел впервые. Картина печальная! От храма остались только кирпичные стены с пустыми проемами окон и дверей, крыша и купола отсутствовали. Я как-то непроизвольно, словно кто-то потянул, отошёл от дороги поближе к церкви, к самому входу и заглянул внутрь: весь пол усеян битым кирпичом, щепочками, листьями.

– Эту церковь построили в середине 18 века, – негромким голосом пояснила Екатерина Степановна, подошедшая сюда вместе со мной. – А в начале 30-х годов, в коллективизацию, ее закрыли, разрушить пытались. Священника со всем семейством выслали. Так и стоит без призора, потихоньку рушится…

Покинув церковь, мы прошли краем старого сада, за которым стояли ещё несколько домов.

– Вот и дом бабы Мани, – кивнула фельдшер в сторону ближайшей к нам избы. – Ее отец в этой церкви звонарем служил.

Жилище человека зачастую отображает его достаток. Дом бабы Мани был старенький, но добротный: рубленый пятистенок под двускатной шиферной крышей. Забор и калитка деревянные, крашенные. Краска потемнела, кое-где сгнившие штакетинки заменены на новые дощечки.

Калитка не заперта. Во дворе под навесом поленница дров, сараюшка впритык к дому. Поднялись на небольшое крылечко. Екатерина Степановна пару раз для порядка стукнула в дверь, открыла, и мы прошли в полутемные сени, в которые выходили две двери.

– Нам сюда, – кивнула фельдшер направо, сильно постучала в дверь.

– Войдите, – раздался приглушенный голос.

В таких деревенских избах я бывал не единожды. Обстановка обычная. Посередине русская печка. Небольшая кухонька, просторная горница, отгороженная низкой перегородкой спаленка. В красном углу несколько икон, на стене часы-ходики, несколько старинных фотографий. Стол, диван, черно-белый телевизор, в спаленке – железная кровать с пружинным матрацем.

Баба Маня, среднего роста худощавая старушка, по избе передвигалась с опаской, то и дело ощупывая руками предметы.

– Вижу плохо, левый глазок только солнышко от ночи отличает, а правым – все, как в густом тумане, – сообщила она. – Тяжело с хозяйством управляться. Два года назад всю скотину продала – не осилить.

Я провел осмотр. Для своего возраста – 78 лет, баба Маня была еще вполне приемлемого здоровья. У нее была гипертоническая болезнь, но цифры давления обычно – как сообщила фельдшер – не превышают 170/100, а сейчас – 150/90. Склероз сосудов головного мозга. Хронический гастрит.

Я выписал рецепты и передал их фельдшеру – у нее при медпункте своя аптека.

– Главное – принимать лекарства постоянно, – велел я пациентке, – тогда и здоровье поправится. А теперь давайте-ка посмотрим глаза.

Глазные болезни я изучал в институте. Это было давно, но основные заболевания и их диагностику я еще пока худо-бедно помнил. И поэтому сумел поставить предварительный диагноз:

– У вас катаракта обеих глаз. Необходима операция, и тянуть не рекомендую. Окулист в ЦРБ есть, напишет направление в областную больницу на операцию. Родственники есть?

– Дочь в райцентре живет, – сообщила Екатерина Степановна. – А сын далеко – в Сибири. Дочь как раз в эти выходные хотела приехать – картошку сажать. Всё ей и сообщу…

Когда мы вернулись на медпункт, пациентов больше не было. Только врачи и водитель.

– А теперь надо перекусить, – заявила Екатерина Степановна. – Мы со стариком своим всё приготовили, поедите – и в дорогу.

Жила Екатерина Степановна через три двора от медпункта. Дом очень добротный – пятистенок на высоком фундаменте. Обшит вагонкой, крыша из оцинкованного рифленого железа. Калитка из толстых крашеных досок.

У калитки нас встречал сам хозяин дома – высокий пожилой мужчина, одетый в синюю куртку. Голова покрыта кепкой. В прошлом он был бригадиром совхоза, привык жить размеренно и справно.

Шагнув во двор, я сразу понял, что хозяева работы не боятся – они её ищут! По двору куры ходят. В небольшом отгороженном загончике роется в земле поросёнок. Из хлева, что стоит у дома, мычание раздается. И все это под присмотром грозного лохматого пса, который сидел на цепи у своей конуры, периодически рявкал, но в присутствии хозяев на нас не бросался.

– Как скотину то поите? – поинтересовался я у Екатерины Степановны. – Из колодца то опасно.

– Раз в день цистерна с водой приезжает из райцентра – эту сами пьем. А для скотины дождевой хватает.

Я взглянул на водостоки и большие железные бочки, доверху заполненные водой. Действительно, воды хватит – края-то наши очень дождливые.

– А если не хватит, то здесь неподалеку, на горушке, родник бьет, – поддержал разговор хозяин. – Вода чистая, не отравленная.

– Соловья баснями не кормят! – сказала Екатерина Степановна. – Давай, Семеныч, веди гостей за стол.

Обстановка в доме значительно отличалась от скромого быта бабы Мани. Мебель добротная, практически вся – импортная (что в наше дефицитное время очень непросто достать). Тут тебе и новенький диван, и книжный шкаф, и комод, и цветной телевизор. Вместо лавок – стулья. На полу не домотканые половички, а ковровые дорожки. Короче, сразу видно, здесь любят не только много работать, но и с удобствами и даже определенным комфортом жить.

Угостили нас на совесть. Поели вкусных наваристых щей, картошечки отварной, чаю с пирогами попили.

А потом подошел тот самый мужчина с подозрением на отравление фенолом, и мы засобирались обратно в Жердянск…

Две старушки приехали с моими направлениями вечером, на рейсовом автобусе и сразу были госпитализированы в больницу. Диагноз отравления фенолом был диагностирован только у старушек. У мужчины жалобы были связаны с хроническим панкреатитом и алкогольной абстиненцией.

22.

Река Елань – главная водная магистраль нашего района, здесь идет молевой сплав леса, активно промышляют рыбу законопослушные рыбаки и жадные, не признающие никаких запретов, браконьеры (а где их нет?). В Елань впадает большинство рек и речушек района. Большинство – но не все! Есть еще озера – целых семь! – в которые впадают свои речки и ручьи.

Течет Елань извилисто, неспешно, словно уставший пешеход, медленно бредущий гуда-то в неведомые дали. И поэтому фенол, попавший в ее воды у станции Свищ, добрался до нашего райцентра (который тоже расположен близ Елани) только в субботу вечером. По крайней мере, так утверждали на водозаборной станции.

И опять всё было сделано оперативно и правильно. Запрет на использование водопроводной воды в пищевых целях был озвучен в субботний вечер в новостях местного радио и телевидения. А на следующий день соответствующие объявления были вывешены на каждом подъезде каждого жилого дома.

И в воскресенье утром автоцистерны с питьевой водой появились во дворах: воду разбирали ведрами и большими бидонами. Кое-кто стал в эти дни усиленно употреблять спиртные напитки, аргументируя эти действия необходимостью профилактики отравления. «Пей вино – и все пройдет!» – утверждали эти граждане.

С ведром воды я подходил к своему дому, и вот встреча – на лавочке у подъезда сидел Николай Забродин. Он был абсолютно трезвый, даже похмелья никакого не наблюдалось…

– Как жизнь? Как здоровье? – поинтересовался я.

– Здоровье в норме. А насчёт жизни – не знаю, чем себя занять. Всё ещё без работы сижу, – ответил Николай, как бы намекая мне, что ему нужна шабашка.

– Могу помочь – мне скоро работники понадобятся, – продолжил я. – Собираюсь веранду делать – из кирпича. Фундамент недавно поставили. Теперь надо сделать всё остальное – кладку, крышу, полы настелить, рамы и двери вставить. Дел хватит!

– Сделаем! – заверил меня Николай. – Позову Огородникова, по выходным да вечерами всё и осилим.

– О цене договоримся! Оценим объём работы и соответственно определимся с суммой. – сказал я. – И без пьянок, поработаем – заплачу по совести.

– А я с пьянками завязал, – сообщил Николай. – После больницы больше ни капли в рот не беру. И не тянет. Я столько лет водочку попивал, что в точности знаю, что со мной после каждого очередного стакана будет происходить. Всё одно и тоже. Неинтересно стало пить…

– Похвально, – сказал я. – Значит, своя цистерна уже выпита.

– Я для закрепления эффекта еще и в церковь съездил! – огорошил меня Николай. – Свечки поставил, помолился, как мог, на службе постоял… И теперь вот никаких болезней не чувствую, вроде бы и помолодел немного! И давление перестало скакать, и я дозу лекарств снизил до минимума.

Сообщение Николая походило на розыгрыш, но Забродин к шуткам и розыгрышам был, обычно, не склонен, и сейчас – это было видно, говорил искренне, не выдумывал и не привирал.

У меня, правда, закралось подозрение, что у него, по-простому говоря, слегка «поехала крыша». Это иногда случается после клинической смерти, особенно, если реанимационные мероприятия проводятся с небольшой задержкой. Хотя в случае с Забродиным, насколько мне известно, реанимация началась сразу после остановки сердца и продолжалась всего несколько минут. Так что каких-либо изменений мозга быть не должно! Скорее всего, сам факт клинической смерти является чрезвычайным событием в жизни человека, и у многих это оказывает решающее влияние на дальнейшую жизнь, заставляет переосмысливать свои действия, меняет взгляды и приоритеты. Вот и Николая потянуло в религию! Что и не удивительно, так как его семья – семья репрессированного крестьянина, испокон веков была очень набожной (как и все русские крестьянские семьи), и несмотря на десятилетия атеистического воспитания, вера в Бога всегда подспудно сохранялась в сознании Николая Забродина.

23.

Наш северо-западный край отличается непредсказуемой погодой. Вроде бы совсем недавно была необычайно тёплая весна, всё цвело и пахло, а с наступлением июня вдруг подул северный ветер и враз похолодало. И как всегда, в придачу, зарядили дожди!

Хорошо ещё, что мои работники успели закончить кладку стен веранды и даже поставить стропила. А потом, в перерывах между дождями, соорудили обрешётку крыши и покрыли её рубероидом. Теперь Николай, невзирая на погоду, спокойно занимается оставшимися плотницкими делами.

В стране царит непонятная политическая обстановка. Президент Горбачев поражает всех своими длиннющими выступлениями, которые, по-моему, никто уже не воспринимает всерьёз. На окраинах нашей могучей державы возникли и постепенно крепнут различные националистические движение, звучат соответствующие националистические лозунги вплоть до выхода из состава СССР.

И на этом фоне поднимается из небытия новая волна молодых политиков, среди которых заметно выделяется малоизвестный и опальный Борис Ельцин. Совсем недавно, 29 мая, он был избран председателем российского парламента. А 12 июня блок «Демократическая Россия» принял решение о суверенитете России, и теперь её законы выше законов СССР. Теперь в России двоевластие. Невольно приходит на ум аналогическая ситуация в России летом 1917 года. И если мыслить логически, то теперь надо ждать революции!

Пациентов в поликлинике, несмотря на ухудшение погоды, всё равно, как обычно бывает летом, заметно уменьшилось. И вызывать стали пореже. Здесь, в райцентре, всегда так – с мая по сентябрь народ на огородах да в лесу занят, болеть некогда. Да и люди, надо отметить, куда терпеливее и выносливее, чем в городе – по пустякам к врачам не обращаются.

Во второй половине июня ко мне на прием пришел Николай Груздев. В сопровождении жены он, приволакивая левую ногу, зашел в кабинет и уселся на предложенный стул. Жена стояла в стороне у окна.

– Вот, решил проверить здоровье. Самому захотелось прийти, – сказал он.

Я осмотрел пациента и сделал соответствующие записи в амбулаторной карте. Артериальное давление было в пределах возрастной нормы, работа других органов и систем тоже пока особых опасений не вызывала. А левосторонний паралич (по медицинской терминологии –левосторонний гемипарез) так теперь и останется с Груздевы до конца его жизни. Здесь уже ничего не улучшишь. И без того ему крупно повело – живой остался и даже сам ходит.

Уже выходя из кабинета, жена Груздев тихо шепнула мне:

– Я его теперь никуда одного не отпускаю, поглупел он заметно и с памятью плохо стало – может и адрес домашний перепутать.

Я этому сообщению не удивился – еще во время беседы с пациентом я заметил некоторое снижение интеллекта. Груздев был в коме почти две недели – понятно, что в какой-то степени мозг пострадал.

Приход на прием Груздева оказал на меня мощнейшее позитивное влияние. Практически безнадежный пациент не просто выжил, а даже сам, на собственных ногах, пришел в поликлинику. Вот ради таких моментов и стоит работать в медицине, невзирая на колоссальную ответственность и небольшие заработки.

Мой коллега, Алексей Гусев, заканчивает свою работу в нашей ЦРБ – он отработал уже три года и планирует увольняться. Но в свой родной город Ярославль он не поедет. Дело в том, что за эти три года он получил большую комнату (18 кв метров) в так называемой «малосемейке» и женился. Из разговора с ним я понял, что за просто так отдать комнату в фонд больницы он не хочет, продать невозможно – это не личный дом и не кооперативная квартира. Выпишешься – сразу потеряешь комнату. А возвращаться в Ярославль с пустыми руками не хочется. Поэтому в ближайших планах подкопить побольше денег, поменяться с кем-нибудь на полноценную однокомнатную квартиру, а потом уже думать об обмене на Ярославль. Но в нашем райцентре врачу денег больших не заработать. Но зато неподалеку от Жердянска – какой-то час езды на рейсовом автобусе! – находится большой промышленный город Ч. Там и зарплаты покрупнее, чем у нас. Туда и планирует перебраться Гусев – временно, не бросая свою комнату в Жердянске.

Перемены ожидают также и хирурга Александра: в сентябре его отправляют в двухгодичную ординатуру. Будет учиться с отрывом от производства, в институте усовершенствования врачей в Ярославле, а потом вернется назад, в ЦРБ.

24.

В июле наступило пекло. За каких-то несколько дней поднялась температура воздух до +25-27. А для наших краёв это уже перебор! От жары народ пытался спасаться не реках – купались, загорали, стараясь как можно больше ухватить этих чудесных дней, таких редких для нашей местности.

Забродин с Огородниковым полностью закончили строительство веранды. Правда, окна я застеклил сам, и замок самостоятельно поставил. Я с ними расплатился деньгами. Предложил отметить событие, но Забродин наотрез отказался. Я не настаивал – взялся мужик за ум, чего его с панталыку сбивать!

– Ищу работу – нигде не берут! – Пожаловался мне на прощание Николай. Ну да ничего. Я сейчас ягоды в лесу собирать буду и продавать. Всё копейку в дом принесу – жена попрекать не будет. А там, гладишь, и найдется где-нибудь местечко.

А мы с Гусевым занялись делёжкой стройматериалов. До этого они, уложенные в штабель и прикрытые рубероидом, высыхали на моём участке. Кое-что я даже успел затащить на чердак. Поделили всё поровну, а потом, выбрав свободный вечер, Гусев пригнал длинный грузовик-длинномер для перевозки досок. В помощь мы позвали всё того же безотказного Николая Забродина.

Загрузив половину машины брусом, сделали перерыв.

– Как дела с будущей работой? – поинтересовался я у коллеги.

– Через две недели увольняюсь, – сообщил тот. – Устроился на городскую скорую. Мой стаж участкового терапевта приравнивается к стажу скорой помощи, и оклад побольше, но самое главное – там ежемесячную премию дают, не менее чем в пол-оклада. Да и график работы очень удобный: сутки работаешь и трое отдыхаешь. Автобусы в город регулярно ходят, можно там не жить, а только ездить на работу. А со временем свою машину куплю.

– Три дня отдыха – роскошно, – сказал я.

– Займусь чем-нибудь в свободное время. Дачу дострою. Да и задумки кое-какие появились насчет кооператива.

Такие планы Гусева не были для меня неожиданными. В нашем районе, как и по всему нашему государству уже возникли разнообразные кооперативы. И дело это обещало стать прибыльным. Среди моих пациентов уже были основатели кооперативов – одна пациентка открыла первый в районе строительный кооператив, другой пациент – мужчина лет на пять постарше меня – вдвоём с товарищем открыл кооператив по ремонту автомобилей.

Закончив погрузку машины Гусев уехал вместе с водителем на дачу. А мы с Николаем начали обсуждать дальнейшие строительные дела.

У меня оставалось еще полторы тысячи штук хорошего красного кирпича. И я решил сделать печь. На русскую печь я замахиваться на стал, обычная печь-столбянка с плитой, с двойным дымоходом – один ход непосредственно для печки, а второй – в качестве вентиляции. Печника я уже подыскал, но это был весьма пожилой мужчина, и для подсобных работ необходим здоровяк, а лучше Николая Забродина и не найти.

– Какой разговор – сделаем! – согласился Забродин на моё предложение. Я сейчас не у дел, только ягоды собираю в лесу. Помогу, когда скажете.

Возвращаясь домой, я завернул в продовольственный магазин за хлебом. На соседнем доме усиленно трудилась бригада маляров: двое стояли в подвесной люльке, двое хлопотали внизу около каких-то бочек. Это была бригада шабашников из Белоруссии, которая с самого начала лета покрывала фасадной краской наиболее старые пятиэтажки. Работали мужики старательно, и уже закончили покраску трёх домов.

25.

В начале августа я ушёл в отпуск. И опять я не собирался ехать на южные курорты, а оставался дома. Тем более, что погода всё ещё стояла теплая, можно было загорать и купаться. На даче вызревали все ягоды, в теплицах и парниках уже вовсю собирали помидоры и огурцы, и можно было подкапывать первую раннюю картошку, две сотки которой я специально посадил на новом участке в первых числах мая.

В моём строящемся доме уже стояла новенькая печка. А я спешно закупал материалы для отопительной системы. Её я планировал делать на следующее лето, но всё необходимое решил купить заранее. Я не хотел ждать. Я предполагал, что в недалёком будущем, когда индивидуальное строительство станет популярным и масштабным, цены и на материалы, и на оплату строительных работ пойдут вверх. Так что каждая моя нынешняя покупка потом обернётся несомненной выгодой.

Мой коллега Николай Гусев уже устроился на городскую станцию скорой помощи. На работу он добирается на рейсовом автобусе, а на следующее утро также на автобусе возвращается в Жердянск. Стоимость автобусного билета один рубль семнадцать копеек, туда и обратно – 2 рубля 34 копейки. В месяц – восемь дежурств. Итого, на дорогу от тратит 18 рублей 72 копейки. Вроде бы слегка накладно, но оклад у него не меньше, чем на прежней работе, к тому же все надбавки участкового терапевта сохранились, да ещё выплаты за ночные часы и работу в праздничные дни. Все накладные расходы этим и перекрываются. А через 3-4 месяца ему будет платить также еще и ежемесячную премию, а это еще как минимум половина оклада. Но самое главное – много свободного времени! Три дня после смены можно заниматься чем угодно! Ни ночных дежурств, ни ежедневного приёма и обхода участка!

Стал и я призадумываться о своей дальнейшей работе… Но рубить с плеча я не собирался. Поговорю-ка ещё раз с главным врачом о своих перспективах – усовершенствовании, возможной специализации – и по результатам этого разговора и будем планировать свои действия. Этим я решил заняться сразу же по окончании отпуска.

Отпускные деньки проходили быстро. Я со всей своей семьей каждую субботу уезжал на дачу с ночёвкой, и только вечером в воскресенье мы возвращались домой. Среди недели я отправлялся на дачу один. Поливал в теплицах, занимался мелкими ремонтами и другими делами, которые у любого дачника всегда найдутся. Приезжал домой ближе к вечеру. Мотоцикл на ночь я у дома никогда не оставлял, поэтому сразу после дачи проезжал в свой гараж, расположенный в гаражном кооперативе на окраине райцентра – минут пятнадцать ходьбы от моего дома.

Как-то вечером, возвращаясь из гаража, я встретил Николая Забродина, который тоже выходил из гаражей с объемным рюкзаком за спиной.

Мы обменялись приветствиями.

– За картошкой ходил, – кивнул Николай на рюкзак.

– А я в отпуске, – сообщил я. – Как дела?

– Пока что промышляю в лесу: ягоды и грибы собираю, на рынке продаю. Но с октября меня обещали взять в лесхоз. Первое время буду сучкорубом, а там поглядим…

Я не удивился: райцентр у нас небольшой, все про всех всё знают, и новость, что Николай «завязал» с пьянством наверняка уже дошла до директора лесхоза. Главное, чтобы он снова не запил.

– А у меня как раз работа есть – надо фронтоны дома вагонкой обшить, – предложил я.

– Договорились! Через два дня как раз Огородником приедет, вдвоем сподручнее будет.

С обшивкой фронтонов Забродин с Огородниковым провозились около недели – я не торопил, пусть работают качественно. А потом они вставили оконные блоки и сразу их застеклили (до этого оконные проёмы были закрыты щитами). С работниками я рассчитался только деньгами, водки не покупал – не хотел спаивать Забродина.

Дом постепенно приобретал жилой вид: навешаны двери в дом и на веранду, топится печка. В ближайшее время будет подводится электричество – пока на временных столбах – в наш строящийся микрорайон.

Во дворе была установлена «игла» (длинная труба сечением 45 мм), и с помощью насоса я подкачивал воду для полива грядок, которые были сделаны по весне.

В оставшуюся неделю отпуска я успел покрасить оба фронтона.

26.

Солнце уже не жарит, а просто греет. Деревья на улицах стоят в окружении разноцветных ковров опавшихлистьев. Началось «бабье лето»!

А у меня отпуск недели две, как закончился, и я уже успел втянуться в свою работу. Работать, впрочем, пока ещё не тяжело. Мои пациенты в большинстве своём всё ещё в лесу и на дачных участках.

В наш строящийся микрорайон частных домов провели электричество. Теперь надо делать проводку в доме. Согласился один из моих пациентов – электрик со стройки. Деньги за работу он запросил вполне приемлемые, примерно половину его месячной зарплаты. К слову сказать, когда я предварительно обратился с подобной просьбой в туже организацию – но официально, через бухгалтерию, то насчитали втрое больше!

Сегодня среда. После вызовов – их было всего четыре, я наскоро пообедал и пошёл работать на дом. Докопал последнюю сотку картошки и оставил её сушиться на земле – под солнышком. Собрал ботву в кучу, добавил кое-какого строительного мусора и поджёг. Ботва была наполовину сухая, а в перемешку со стружками и мелкими деревяшками всё загорелось сразу, заклубился сизоватый дымок, медленно поднимаясь вверх. Я присел на перевернутое ведро, огляделся. Прямо передо мной возвышался мой новый дом: кирпичный, с двускатной крышей, с окрашенными синей краской фронтонами, с небольшой верандой. Вокруг, на соседних участках обстановка была разнообразная: готовых домов было всего несколько, в основном возвышались двух- и одноэтажные кирпичные коробки, где-то строительство пока остановилось на фундаментах. Вдалеке, через две улицы от меня, подъёмный кран медленно переносил плиты перекрытия. Кое-где на участках также, как и я, жгли костры. На соседней улице дым поднимался не сизоватый, а черный – это топили битум, которым будут обрабатывать фундамент снаружи. В общем, впечатляющая картина. А ведь каких-то три года назад здесь было обыкновенное совхозное поле.

Через пару часов я ведрами перенёс картошку в сарай и рассыпал по полу – пусть окончательно подсыхает. Потом я увезу её в гараж и засыплю в яму.

В завершении всех дел я залил догорающий костер водой…

На обратном пути я зашел в наш центральный продовольственный магазин – надо было купить хлеба и печенья. В магазине, несмотря на поздний час, всё еще сновал народ. Пока я стоял в очереди в кассу, а потом ещё в отдел с чеком – прошло немало времени. Когда я вышел на улицу – уже смеркалось. Вдалеке – где-то у рынка, пламенели отблески пламени, поднимался чёрный дым. Мимо магазина по направлению к рынку проехала машина «скорой помощи».

«Наверное, пожар?» – подумал я. Можно было бы сходить и посмотреть, но не хотелось.

«Ладно, завтра на работе узнаю все подробности!» – решил я и повернул в сторону дома.

На утренней оперативке, как обычно, собрались все врачи, дежурная смена «скорой» помощи, главная медсестра, завхоз.

Как объявил главный врач, вчера вечером – около двадцати часов, на городском рынке произошло, по его выражению, ЧП районного масштаба. Неизвестные, проезжавшие по дороге на белом «жигулёнке», открыли стрельбу по бригадиру приезжих маляров. Бригадир сидел в припаркованной у обочине машине. Пули преступников пробили в нескольких местах кузов, одна пуля попала в грудь бригадира. При этом тот успел достать пистолет и, ещё до своего ранения, выстрелил в машину нападавших. Машина бригадира загорелась, нападавшие скрылись. Бригадир сумел выбраться из машины, и бригада «скорой помощи» доставила его в больницу.

Далее слово предоставили хирургу – в эту ночь дежурил заведующий хирургическим отделением Милованов, приземистый полный мужчина лет сорока, с толстыми щеками, в модных очках с позолоченной оправой.

Он объяснил, что у пострадавшего было пулевое ранение правого легкого.

– Такой случай в практике нашей больницы впервые, но операция прошла успешно, – сказал он. – В настоящее время состояние больного тяжёлое, но стабильное.

Далее опять продолжил главный врач. Он сообщил, что у палаты больного установлен постоянный милицейский пост. Кроме лечащего врача и медсестёр отделения никому из медработников туда входить запрещено. Идёт следствие.

Сегодняшняя оперативка напоминала пересказ детективной повести. Во всяком случае, так эту ситуацию воспринял я. Не скрою – в Москве и Ленинграде случались перестрелки на улицах – об этом скупо сообщалось в газетах. Но чтобы у нас, в тихом маленьком райцентре – и голливудская стрельба! Уму непостижимо! И кто эти напавшие преступники? Конкуренты? Вымогатели – сейчас их стали называть рекетирами? И самое несправедливое, что теперь больше всего пострадает бригадир маляров. Он, как выяснилось носил при себе пистолет, что для обычных граждан является преступлением. (Правда, преступников это не останавливает, в отличие от обычных правопослушных граждан преступники всегда вооружены – не пистолетом, так ножом или бритвой.) И неважно, что это оружие, возможно, спасло ему жизнь. Теперь сам пострадавший автоматически стал сразу и обвиняемым – потенциальным преступником, которого следует задержать и потом судить.

После приема, проходя мимо здания «малосемейки» (так называемого ДГТ – дома гостиничного типа), я увидел всю ту же бригаду приезжих маляров – они по-прежнему работали, неторопливо покрывая стены фасадной краской.

27.

«Бабье лето» промчалось быстро. Вот уже и октябрь на дворе. И дни стоят пасмурные, дождливые. Огородный сезон закончился, в лесу тоже делать практически нечего, разве что клюкву на дальних болотах добирать. И народ в поликлинику пошёл обильно, заполняя коридоры поликлиники и больничные койки.

А доктор Гусев занялся коммерцией. Закупает в Ярославле через каких-то знакомых дешёвые сигареты без фильтра и продает их то на рынке, то прямо у проходных местных предприятий – в конце рабочего дня, когда все отправляются домой. Сигареты в дефиците, продаются только по талонам, курильщику и на неделю этой нормы не хватает. А тут подошел, взял пачку… и кури себе, пока здоровье позволяет… Некоторые удивлялись, что, мол, доктор совсем стыд потерял, спекуляцией занимается. Но кое-кто поднимал другой вопрос – до чего же довели медиков, если они вынуждены торговать на улице!

А торговать и перепродавать уже начали многие. Совхозы вырубали лес, выделенный им для хозяйственных нужд…и вывозили его за пределы области, меняя в совхозах южных областей на сахарный песок или другие дефицитные продукты питания. Рядовые граждане – преимущественно старушки – продавали втридорога водку и сигареты, которые закупали по талонам. Стали появляться в райцентре и первые иностранные автомобили, естественно не новые, ввозимые в страну с иностранных автосвалок. А обычные профессиональные рыночные торговцы ещё больше расширили ассортимент товаров.

Строительство моего дома продолжалось. Знакомый электрик провёл в доме электропроводку, установил электрический счётчик, розетки, выключатели. Наконец были протянуты провода к уличному столбу, и в доме появилось электрическое освещение!

Кроме того, я продолжал, так сказать, затариваться. Времечко стояло очень неспокойное! Уже отправились в свободное плавание республики Прибалтики, на юге, в Средней Азии, тоже начались выступления националистов. И к нынешним деньгам у меня пропало всякое доверие. В этих условиях делать большие денежные запасы было глупо. Хотя своим пациентам я своего мнения не навязывал. Пустое дело – многие до сих пор наивно верили, что их денежные накопления не могут моментально исчезнуть. Как будто и не было денежных реформ 1947 и 1961 годов!

А у меня уже было закуплены абсолютно все материалы для отопления, канализации и водопровода. На чердаке просушивалась половая доска, напиленная из заготовленного леса. В стороне у дома возвышался, аккуратно покрытый рубероидом, штабель белого силикатного кирпича – его я приготовил для будущего гаража. Рядом с кирпичом лежали брус, обрезная и необрезная доска – всё это было прикрыто рубероидом и сверху надежно приколочено досками. Кроме того, я стал запасать спиртные напитки – я отовариваю водочные талоны нашей семьи, а водку не пью, потому что это реальная жидкая валюта, стоимость которой постепенно возрастает.

Конечно, на сберкнижке у меня хранится пару тысяч рублей – совсем без денег оставаться нельзя, но основные мои накопления вложены в недвижимость – дом, гараж в гаражном кооперативе, садовый участок с дачным домиком.

А белорусские маляры закончив покраску очередного здания, уехали на родину. Судьба их отчаянного бригадира мне неизвестна.

28.

Седьмое ноября меня назначили дежурить в больнице. И я был доволен. Оно и лучше – с утра зарядил дождь и на обязательной демонстрации сегодня будет неуютно. Кстати, на нынешнюю демонстрацию народу, наверное, соберётся немного. Как мне стало известно от коллег, большинство просто отказались туда идти. И ничего с ними не сделать – времена уже не те! Пойдут только коммунисты, карьеристы и пьяницы (которые не станут портить отношения с начальством).

Итак, с девяти часов утра я приступил к дежурству. В нашей ЦРБ обычно только один дежурный врач (любой специальности), который «отвечает за всё» и «принимает всех». Для нас, районных лекарей, это обычная ситуация: хирург может принять терапевтических больных и дать рекомендации, а терапевт, в свою очередь, наложить повязки или швы, исключить острую хирургическую патологию. Но когда необходимо, когда он не может справиться самостоятельно, дежурный врач всегда вызывает специалиста соответствующего профиля. Сегодня дежурю я, врач-терапевт, а это значит, что, если, например, поступит пациент с острым аппендицитом – придется вызывать хирурга. А тот будет дежурить послезавтра, и в случае поступления пациента с инфарктом миокарда вызовет из дома меня или другого терапевта

Переодевшись в белый халат, я провёл обход отделений, осмотрев больных, переданных заведующими под наблюдение дежурного врача. Потом я поднялся в ординаторскую хирургического отделения, где обычно размещались дежурные врачи, включил телевизор, и стал смотреть военный парад на Красной площади.

Но парад посмотреть полностью не удалось. Вскоре меня вызвали в приёмный покой, и я в течение часа принял двух пациентов, обратившихся в больницу в связи с повышением артериального давления. После оказания помощи они были отпущены домой. В обед я сходил на пищеблок и снял пробу пищи – это тоже входило в обязанности дежурного врача. После обеда я даже прилег на диван и сумел, так сказать, впрок поспать пару часов.

Ближе к вечеру позвонили из приёмного покоя – «скорая» привезла экстренного больного.

Когда я спустился в приёмный покой, там меня дожидалась куча народа! Медсестра приёмного покоя (выполнявшая одновременно с этим обязанности диспетчера «скорой помощи») сидела за своим столом. Около стола стояла фельдшер «скорой помощи», высокая женщина лет на пять постарше меня. Худощавый мужчина лет тридцати сидел на стуле, весь какой-то вялый, бледный. Вероятно, это был пациент. Рядом стоял невысокий пожилой мужчина – скорее всего родственник или знакомый.

– Предварительный диагноз – стенокардия напряжения. Решили доставить на консультацию, – сообщила фельдшер. – Работает в совхоз бригадиром, вызывал его родственник, – кивнула фельдшер в сторону пожилого мужчины.

Я взял кардиограмму, сделанную по скорой – никакой патологии нет.

– Он уже неделю еле ходит, – вступил в разговор родственник. – Чуть пойдет побыстрее и одышка прихватывает.

– Да, так оно и есть – дышать не чем и слабость наступает, – вступил в разговор пациент, – стоит только поднять чего-либо тяжелое или шагу прибавить. А я ведь бригадир, мне отлынивать от работы нельзя.

– А сегодня вечером после работы он ко мне зашёл – мы с ним по соседству живем, – продолжал мужчина. – Сказал, что совсем ему худо. Я и вызвал «скорую».

– Почему же он именно к вам пошел? – полюбопытствовал я.

– Это племянник мой. Да и телефон у меня имеется.

Мы с фельдшером проводили пациента – его звали Гришей – в смотровую комнату, уложили на кушетку.

Я всегда проводил осмотр по всем врачебным канонам, так как нас учили ещё в институте, потому что давно убедился – в нашем деле ненужных мелочей не бывает. Выслушав жалобы больного и собрав анамнез (историю заболевания) я так же, как и фельдшер «скорой», предположил, что у пациента впервые возникшая стенокардия. А то что изменений на кардиограмме нет, то они и не обязательны. Выраженные боли тоже не у всех больных бывают, иногда только вот такой одышкой стенокардия и проявляется. В идеале надо бы подтвердить этот диагноз кардиограммой, сделанной под нагрузкой – на велоэргометре. Но это уже возможно только в условиях областной больницы. И сейчас в этом нет смысла. Назначу лечение, а потом его осмотрит заведующая терапией, кардиологом по своей специальности.

– Надо ложиться в больницу, – сказал я Грише. – У тебя стенокардия, дома не вылечишься. Сейчас будем оформляться.

– Да как-то неохота. Может, все-таки дома?

– Давай, Гриша, не дури, – заявил с порога пожилой родственник, который все время осмотра стоял у открытых дверей смотрового кабинета, – лечись, выздоравливай.

– Значит, пойдем в приемное отделение, оформим историю, а потом – на коечку! – подвел я итог.

Все произошло очень неожиданно! Пациент присел на кушетку, затем встал, намереваясь идти к выходу…и вдруг резко и коротко вздохнул, захрипел, мягко оседая на пол, а потом растянулся во весь рост рядом с кушеткой. Глаза остекленели, несколько коротких вдохов…и дыхание прекратилось.

Я тут же присел к пациенту, проверил пульсацию на сонных артериях – отсутствует.

– Клиническая смерть! – сообщил я фельдшеру.

– Ну, все, отмучился парень! – охнул бригадир.

– Нет, не все! – твердым голосом сказал я и, повернувшись к фельдшеру, продолжил, – несите мешок Амбу.

В таких случаях я привык действовать быстро и целенаправленно, не теряя ни единой минуты, потому что мозг пациента без реанимационных мероприятий живет в среднем четыре-пять минут.

Фельдшер выскочила из комнаты, а я, схватив первое попавшееся полотенце, скрутил его в жгут, подложил его под плечи больного и единым приемом Сафара обеспечил проходимость дыхательных путей пациента.

Дефибриллятор у нас на всю больницу только один, хранится в операционном блоке, и пока его принесешь, помощь пациенту уже не понадобится – потеряешь драгоценное время! И поэтому я сразу же приступил к непрямому массажу сердца.

В этом у меня был опыт еще с той поры, когда я работал в сельской больничке. Учитывая целый ряд проб и ошибок, в последнее время я стал проводить реанимационные мероприятия, несколько отклоняясь от принятых в медицине стандартов. И после обеспечения проходимости дыхательных путей я всегда приступал сразу к непрямому массажу сердца. На искусственную вентиляцию лёгких (ИВЛ) сразу не отвлекался, учитывая то, что в легких еще остается какое-то количество воздуха, которого вполне хватит на пару минут. И первую минуту я интенсивно (не менее 100 качков) наживаю на грудину, а другой медработник готовится начать ИВЛ. По стандартам я теперь провожу только так называемую шоу-реанимацию: когда я уверен в необратимых изменениях головного мозга, но родственники или знакомые больного, находясь в стрессовом состоянии, уверяют меня, что пациент только-только умер. На скандал я обычно не иду, вместе с каким-нибудь медработником провожу стандартные реанимационные мероприятия, а когда обязательное для реанимации время истекает, констатирую биологическую смерть.

Ритмично, с определенным усилием (но не чрезмерно – чтобы не сломать ребра) я нажимал на грудину пациента. В начале второй минуты реанимации в комнату вбежала фельдшер «скорой» с маской и мешком Амбу, начала проводить искусственную вентиляцию легких (ИВЛ). Приметив, как профессионально ловко она придерживает маску у лица, как грудь больного начала периодически подниматься от вдыхаемого воздуха, я понял, что моя коллега вполне подготовлена и вместе у нас есть шанс на успешную реанимацию.

Время заметно расширилось, каждая секунда воспринимается весомым отрезком времени. И одновременно с реанимационными действиями я подумал, что несправедливо и неестественно, если умрет такой молодой мужчина и надо сделать все возможное, чтобы этого не случилось.

Родственник больного стоял где-то в коридоре, неподалеку от входа в смотровую, и в эти минуты мы о нем даже позабыли.

Эффекта от реанимационных мероприятий пока не было.

В комнату вошла медсестра приемного покоя, в руке шприц с каким-то лекарством, игла длинная – явно для внутрисердечных инъекций.

– Что здесь? – спросил я.

– Адреналин.

Внутрисердечные инъекции – дело мне знакомое. Изучал теоретически, неоднократно применял на практике.

Прервав массаж сердца, я расстегнул рубашку пациента и заученным движением – в определенное место – ввел иглу в грудную клетку. Убедившись, что игла находится в полости левого желудочка, я быстро ввел содержимое шприца.

И снова за массаж сердца! Пошла уже пятая минута реанимации, я начал уставать, а результатов пока не видно. Неужели, все пустую!..

Самостоятельное дыхание появилось внезапно: пациент сделал два глубоких вдоха и задышал ровно и правильно. Слегка порозовели щеки, появилась пульсация на сонных и лучевых артериях.

Я позвал бригадира, и вместе с ним мы подняли Гришу с пола, уложили на кушетку. Гриша с недоумевающим выражением лица моргал глазами.

– А что это вы делаете?

– Помощь тебе оказывали, – пояснил бригадир. – Сознание ты потерял. Едва не умер…

– Сознание потерял? – удивился парень. – Да не было такого. Голова немного закружилась, в глазах потемнело, а потом опять в себя пришел.

Мне стало ясно, что клиническую смерть Григорий не ощутил. Не выпала ему честь возноситься по «светлому коридору», но и в «темную яму» тоже не падал. Только полное небытие, воспринимаемое, как единый миг.

Медсестра принесла кардиограф, сделала повторную кардиограмму – и на этот раз вылезли признаки начинающегося инфаркта миокарда! Вот и причина клинической смерти!

Пациента перевезли на каталке в терапевтическое отделение, в палату интенсивной терапии (ИТР), потому что реанимационного отделения у нас в больнице не было.

Я расписал в истории болезни назначения, Григорию поставили «капельницу» и дальше все проходило так, как я и планировал. До утра Гришу усиленно лечили – и состояние его оставалось стабильным. И утром я передал его заведующей отделения Нине Степановне.

Короче, удалось-таки «вытащить» парня, прошелся он по краешку пропасти – и вернулся обратно, к суете и радостям земного бытия. А я, несмотря на почти бессонную ночь (потому что то и дело ходил проверять состояние пациента), чувствовал себя одновременно умиротворенно и окрылено – впрочем, как всегда, когда удавалось «вытаскивать» практически безнадежных больных…

29.

Декабрь. За окном бесконечный и непредсказуемый танец снежинок, дирижируемый холодным порывистым ветром. Я сижу на утреннем приёме, и больных у моего кабинета видимо-невидимо.

В конце приёма, когда поток больных поиссяк, я выждал свободную минутку и отлучился в кабинет главного врача. Решил ещё раз переговорить о моей дальнейшей врачебной карьере.

Главный врач был на месте, и меня принял.

Он сидел за своим двухтумбовым столом, на котором были разложены какие-то бумаги. Одет в солидный серо-голубой костюм, при галстуке. Лицо доброжелательное, глазки хитровато посверкивают из-под линз массивных очков в роговой оправе.

Поздоровавшись, я сразу приступил к делу:

– Вот уже более пяти лет я работаю участковым терапевтом…

После этой вступительной фразы я коротко объяснил главврачу, что каждому врачу необходим дальнейший профессиональный рост, а длительное пребывание на одной должности вызывает определенный уровень снижения квалификации. В общем необходима периодическая учеба.

– Но я хочу не просто какие-то курсы повышения квалификации, направьте меня учиться на кардиолога.

Эту просьбу я обдумывал уже давно. Я уже знал от нашей заведующей терапии, что на ЦРБ положено полставки кардиолога. И эта вакансия была свободной. Она экономилась.

Похоже, что наш разговор был главврачу неудобен: он поджимал губы, вздыхал, иногда отводил в сторону глаза, сосредоточенно рассматривая что-то за окном.

– Дело ведь не только в вашем желании и моём согласии, – сказал он. Дадут ли на ЦРБ направление на первичную специализацию – вот в чём вопрос?

– Так надо дать предварительную заявку в облздравотдел. В крайнем случае, пусть пока направят на цикл кардиологии для терапевтов, – не отступал я. – С такой учебой я, по крайней мере в нашем районе, смогу вести прием в качестве кардиолога. А там поглядим.

Этот разговор мне был неприятен – не люблю я что-то просить, а тем более – у начальства. Но мне надо было двигаться вперёд в профессиональном плане, и уступать я не собирался.

– Ладно, что-нибудь придумаем. В следующем году обязательно пошлю вас на учёбу, – пообещал главврач.

– Желательно, на первичную специализацию, – уточнил я.

– Как получится.

На такой обнадёживающей фразе и был закончен наш разговор…

Повсюду ширятся слухи о возможной денежной реформе. Я в это стараюсь не верить, но на душе неспокойно, не проходит предчувствие какой-то неприятности. Впрочем, мне-то бояться нечего – мне реформа не страшна. А вот пенсионерам с их «похоронными» запасами, да подпольным жуликам есть, о чем подумать – то ли все тратить, то ли ждать, когда их денежки пропадут!

Мой коллега Гусев, когда я, встретив его на улице, задал вопрос о реформе, только засмеялся:

– Все умные люди давно уже перевели деревянные рубли в товар или запаслись валютой.

Из его слов я понял, что Гусев, возможно, тоже скупает валюту, хотя это очень опасно.

А районное начальство возможность реформы категорически отрицает – мол, крепка Советская власть!

30.

Этот Новый 1991 год ничем не отличался от предыдущих. Мне опять повезло – дежурить в новогоднюю ночь назначили хирурга, а дежурство терапевта на дому в эту неделю было не у меня. Так что я со все семьей спокойно отпраздновал Новый год дома. А после часа ночи, уложив детей спать мы с женой отправились на местную ипровизированную площадь, где была установлена громадная ёлка. Здесь по стародавней традиции всегда в новогоднюю ночь собирались жители райцентра. Вот и сейчас, несмотря на двадцатиградусный мороз, площадка перед ёлкой была полным-полна народа. Кое-кто пел и плясал под гармошку. Тут было много моих пациентов, и поэтому я, собираясь на елку, благоразумно не стал злоупотреблять алкоголем. Встретил я и Николая Забродина, он пришёл с женой, и был абсолютно трезвый. Мы с ним обменялись приветствиями, поздравили друг друга с Новым годом, и он как-то между делом сообщил мне, что с января переведён из сучкорубов обратно в вальщики леса (соответственно, повысится и заработок).

Похоже, что наши правители люди без чести и совести! Всё то, что так ожидалось, о чем было столько слухов и заверения в невозможности, внезапно свершилось.

22 января я сидел дома у телевизора и смотрел программу «Время». И в череде обычных малозначительных новостей диктор внезапно сообщил о денежной реформе: оказывается, сегодня Горбачев подписал Указ «О прекращении приёма к платежу денежных знаков Госбанка СССР достоинством 50 и 100 рублей образца 1961 года и ограничении выдачи наличных денег со вкладов граждан».

Я позвал жену, которая готовила на кухне, и вместе мы продолжили слушать сообщение диктора. Из всего сказанного мы поняли, что с 0 часов 23 января будет прекращён прием всех платежей денежных знаков образца 1961 года и обмене их на денежные знаки других достоинств. Признаться, что в тот момент я не полностью вник в эту фразу диктора. Особый упор был на купюры в 50 и 100 рублей – их можно было обменять на новые только в течение трех суток – с 23 по 25 января, и после указанного срока поменять деньги можно будет только по решению специальных комиссий. Причем обменять наличными можно не более 1000 рублей на человека. И будут выпущены купюры в 50 и 100 рублей уже нового образца. Остальные старые купюры и все советские монеты продолжат обращение наравне с новыми, образца 1991 г. Новая купюра 25 рублей выпускаться не будет. Со вкладами тоже было непонятно, объявили, что со своих собственных счетов в первом полугодии можно получить только 500 рублей новыми купюрами.

– Полный грабёж! – прокомментировал я сообщение диктора.

А ведь совсем недавно, 10 января толстомордый Валентин Павлов с экрана телевизора уверял весь советский народ, что никакой реформы не будет. Я окончательно понял, что властям нельзя верить ни на грош! Конечно, эта реформа нас коснулась мало. На сберкнижке оставалось всего две тысячи рублей. Каких-то накоплений в наличных деньгах не было – так, пару сотен мелкими купюрами. Но что будет с теми, кто поверил правительству и оставил свои банковские счета неизменными, кто годами копил сотню за сотней на похороны и заботливо прятал их в домашние тайнички? Участь этих людей незавидная!

Утром на работе я мог безошибочно определить, сколько у кого денег на книжке или в «загашнике». Часть коллег бегали – не ходили, а именно бегали – с озабоченными выражениями лиц, временами перешептывались друг с другом. Но большинство медработников сохраняло вполне безмятежный вид – ясно было, что у них каких-то стратегических запасов нет, тянут от аванса до получки. Главный врач всю утреннюю планерку сидел с мрачным выражением лица, почти ничего не говорил. Зато невропатолог Косарев, когда мы вышли в коридор, сообщил мне и заведующему хирургией, что полночи не спал.

– А почему – бессонница? – поинтересовался я.

– Деньги спасал. Те, которые превышают сумму обмена, – Косарев зевнул, аккуратно прикрывая ладонью рот.

– Так как их спасти? Магазины закрыты, нигде ничего не продают? – удивился хирург.

– А про железнодорожный вокзал вы позабыли. Поехал всей семьей туда, купили на всех билеты до Владивостока. Через полчаса оформили возврат, купили на всю семью билеты до Мурманска, потом снова оформили возврат. И так до полуночи!

– А суть то в чём? – всё не мог понять хирург.

– Элементарно! – хитровато прищурился Косарев. – Билеты-то я покупал на сторублевки, а сдачу мне давали мелкими бумажками. Конечно, часть денег удерживали, но основную сумму получил – все равно сегодня эти деньги бы пропали.

Невропатолог Косарев каждую осень вместе с друзьями уезжал за полсотни километров от райцентра, забирался в самую глубь наших бескрайних болот. Где-то там они жили в маленькой избушке, ежедневно от зари до зари собирали клюкву. Потом всю эту ягоду, засыпанную в мешки, вытаскивал к дороге болотоход. А дальше клюкву вывозили автотранспортом в райцентр. Обычно большинство жителей райцентра сдавали клюкву на местный винзавод – из нее делали различные крепленые настойки. Но Косарев всю собранную ягоду вёз на Урал, в Свердловск, где у него уже были проверенные многолетним сотрудничеством, оптовые покупатели. А вырученные денежки в меру тратил, частично откладывал. А теперь вот пришлось побегать, посуетиться, чтобы не сгорели. Но далеко не каждый такой сообразительный как Косарев: я уверен, что никому из жителей райцентра и в голову не пришло бежать на вокзал и проворачивать комбинации с покупкой и возвратом билетов!

– А у меня все деньги в сберкассе, – вздохнул хирург. – Сниму, как разрешили, пятьсот рублей, а потом все что надо, буду покупать безналичными переводами.

– А смысл? – поинтересовался Косарев. – В магазинах мало что купишь – или нет, или по талонам.

– Обращусь к своим бывшим пациентам. Не откажут, – уверенным тоном произнес хирург. – Мотоцикл с коляской собираюсь купить, стенка мебельная по очереди как раз подходит.

«Этот тоже выкрутится, – подумал я. – Заведующий хирургическим отделением в маленьком райцентре не пропадет. Все что необходимо – на блюдечке преподнесут!»

Возвращаясь после приёма домой, я проходил мимо сберкассы. Здесь у входа выстроилась солидная очередь – наверное, внутри все не помещались. А мороз на улице до -15! И всё равно стоят! Судя по отдельным фразам, эти бедолаги пришли обменивать пятидесяти и сторублевые купюры на новые деньги. И обмен этот будет проводиться только в течение трех дней, а кто не успел – может потом обклеивать этими бывшими денежными знаками стенки вместо обоев!

Через два дня на утренней планёрке внезапно была произнесена знакомая мне фамилия.

– Вчера, в 16 часов 30 минут, в отделение сбербанка был вызов к больному Груздеву, – докладывала фельдшер «скорой помощи». – Во время нахождения в очереди у больного появилось онемение правой руки и правой ноги, ухудшилась речь. После оказания помощи он, с подозрением на инсульт, был доставлен в приёмный покой, где был осмотрен дежурным врачом и госпитализирован в терапевтическое отделение, в неврологическую палату.

«Неужели это мой пациент Груздев? – предположил я. – Настоялся в очереди, деньги хотел поменять – всё лечение насмарку!»

Слово передали невропатологу Косареву.

– В настоящее время состояние больного стабильное. Есть положительная динамика: восстановилась речь, повысился мышечный тонус.

После приема я сразу же зашел в палату к Груздеву. Николай находился в палате на шесть человек. Когда я вошел, он сидел на койке и читал газету.

– Как самочувствие? – спросил я.

– Да вроде бы терпимое. Вчера только вот перепугался – думал, что вновь паралич разбил. А сейчас разговариваю почти нормально. И рука правая стала двигаться. Только немного слабая. Ходить мне пока запретили.

Левая рука у Николая плохо работала давно, еще после предыдущего инсульта. И теперь, конечно, если еще и правая рука откажет – Груздеву придется очень плохо. Даже воды не напиться. Но, судя по всему, это не инсульт, а так называемое, преходящее (временное) нарушение мозгового кровообращения и постепенно нарушенные функции восстановятся.

Через неделю, отстояв в сберкассе три часа в очереди, я получил наличными пятьсот рублей. Оставалось еще полторы тысячи, которые я смогу снять только летом. Но у большинства людей, стоявших вместе со мной в очереди, зависло мертвым грузом от пяти до десяти тысяч. Кто-то копил на машину, кто-то собирался построить большую дачу, многие – откладывали на старость. И все дружно ругали коварного Павлова и вообще всё правительство.

Возвращаясь домой, я встретил Николая Забродина. Он шёл, по всему было видно, с работы. В длинном овчинном полушубке, шапке-ушанке. От бодряще пахло лесом и, немного, бензином – вероятно, из-за постоянной работы с бензопилой.

– Как дела? Удалось ли обменять деньги? – поинтересовался я у него.

– Какие деньги? – удивился Николай. – Я гол, как сокол. Жена ходила, обменяла рублей двести – вот и все запасы. Да на сберкнижке какие-то крохи лежат – успеем снять, если понадобится. У меня сейчас другие заботы – надумал я с учета наркологического сниматься, водительские права буду восстанавливать.

– Дело хорошее! Ты уже давно не пьёшь, – поддержал я его.

– Да и не тянет. Мужики в конце дня начнут бутылочку-другую распечатывать на всех, мне предлагают. А я лучше чаю попью с бутербродами.

Удивительно, как могут меняться люди! На склоне лет, конечно, многие забубенные пьяницы бросают пить – в основном, из-за появившихся заболеваний. (Хотя некоторые, полностью деградировавшие алкоголики, продолжают пить даже на пороге смерти.) Преимущество Николая в том, что он пока ещё относительно молод, он сохранил здоровье, доставшееся ему по наследству от родителей. Он ещё может работать и зарабатывать, и по-новому смотреть на жизнь.

31

И снова я сижу в кабинете главного врача – на этот раз он сам меня вызвал к себе.

Спешу вас обрадовать, Николай Павлович – вы направляетесь на учебу, – сообщил мне главврач. – С 1 марта, на два месяца. На базе Ивановского медицинского института.

– А что за учеба? – поинтересовался я.

– Это очень важная учеба, называется «Избранные вопросы терапии»! – главный врач при этих словах даже поднял вверх указательный палец.

– Но я же просил специализацию. Или тематический цикл. А эта учеба ни о чем.

– Как это ни о чем? Вы повысите свой профессиональный уровень. А другой учебы я в этом году вам предложить не смогу.

Спорить бесполезно. Формально главный врач был прав – в течение пяти лет врачу положена учеба для повышения квалификации, и он эту учебу предоставил – направил на цикл усовершенствования в небольшой провинциальный институт. А то, что у меня были свои планы, его не интересует. Главный врач сделает все, чтобы я оставался на участке, а давать мне специализацию, по его мнению, нерационально. Он мыслил, конечно, правильно – куда я денусь в маленьком райцентр, где нет других лечебных учреждений. Но он не учитывал одного – можно сменить не только медицинское учреждение, но и место жительства.

И я в очередной раз убедился, что никаких перспектив у меня в этой больнице нет. Просижу в этом кабинете всю жизнь. Возможно, и дадут мне позднее вторую категорию, а может быть даже и первую – но это уже потолок, на большее рассчитывать не приходится.

После приема я, как обычно, отправился на домашние вызова, в т ом числе я намеревался посетить Груздева. Он сегодня не вызывал, этот вызов был, так сказать, активным – то есть по моей инициативе. Груздев уже неделю, как выписан из больницы, и я решил оценить его самочувствие. Осмотрев на дому трех старушек с сердечной недостаточностью, я повернул к дому Груздева. Он был на месте, никуда не уходил, и моему приходу был рад.

– Проходите, очень кстати! – хлебосольно развел он руками. – Будем чай пить.

– После осмотра, – уточнил я.

Состояние Николая Груздева было вполне удовлетворительным. Те изменения, которые появились во время стояния в сбербанке, полностью прошли – восстановилась речь, правя рука и нога функционировали безукоризненно. Но старые изменения, последствия тяжелого инсульта, все еще сказывались – хромота на левую ногу осталась у него на всю жизнь. Я измерил артериальное давление – все в норме, послушал легкие. А уж потом я – из вежливости – выпил чашечку чая…

32.

И вновь я сижу в студенческой аудитории и слушаю лекции седовласых профессоров. Подумать только – целых девять лет прошло с того дня, когда я покинул стены своего института! И вот снова учеба. Лекции, конспекты, практические занятия. Конечно, это другой институт, и аудитория другая, но всё очень похоже и как-то бередит душу, напоминая о студенческой юности…

Я всё же согласился на предложение главного врача и поехал на этот цикл усовершенствования в Ивановский институт, тем более, что он находился недалеко от нашей области. И в назначенный день я приехал в Иваново, в медицинский институт – на факультет усовершенствования врачей. Меня поселили в общежитии – вместе с двумя такими же врачами, приехавшими на учебу. Всего в нашей группе было более тридцати человек. Некоторые были из самого Иваново или здешних райцентров, но большая часть приехала из соседних областей.

Мы с большим интересом посещали лекции и занятия, потому что учеба – это хоть какая-то смена обстановки, своеобразный отдых после интенсивной работы в поликлиниках. За нашей группой был закреплен руководитель – высокий худощавый мужчина лет сорока, кандидат медицинских наук.

Мы не только освежали свои старые базовые знания, полученные ещё на студенческой скамье. Нам рассказывали о новых лекарственных препаратах, новых методиках лечения и диагностики. После лекций мы отправлялись в отделения, в палаты к больным, применяя свои знания уже на практике. За каждым врачом закреплялся один пациент. Необходимо было на основании жалоб, осмотра больного и данных лабораторных исследований поставить диагноз. Мы все имели опыт практической работы и в большинстве случаев диагнозы ставили правильно. Но иногда попадались очень сложные пациенты, диагноз был затруднителен. И тогда таких пациентов рассматривали коллегиально, с указанием допущенных ошибок. Конечно, подобная практика больше подходила для врачей больниц. Но лишних знаний никогда не бывает. Тем более, что многие врачи из нашей группы работали в районных и сельских участковых больничках, дежурства в больницах у нас были обязательные, а многие ещё и подрабатывали на полставки в терапевтических отделениях.

Среди новых методов диагностики, которые нам демонстрировали, была и ультразвуковая диагностика, нам показывали аппараты УЗИ, объясняли суть метода и результаты обследований при различных заболеваниях. Большинство из нас об этих аппаратах знали только понаслышке, потому что районные больницы об их приобретении могли только мечтать. Но особый интерес вызвали у нас компьютеры, которыми были обеспечены все кафедры. Руководитель кафедры сообщил нам, что в ближайшее время в институте будет создана единая компьютерная база, и в течение последующих нескольких лет компьютеры будут во всех больницах и поликлиниках города.

Не обошлось и без военных наук. В течение двух недель мы ежедневно ходили на занятия по военной подготовке, где нам рассказывали о тактике медицинского персонала при внезапном ядерном нападении возможного противника. На одном занятии мы обсудили с преподавателем перспективы применения алкоголя для защиты от радиоактивного излучения. Тот ответил, что согласно мнения ряда авторов от излучения защищают только крепкие спиртные напитки в большой дозе. Например, если при момент ядерного взрыва вы окажетесь недалеко от эпицентра – то на средний вес 70-80 кг необходимо заблаговременно (обязательно сразу после объявления ядерной атаки) и быстро, практически стакан за стаканом, употребить около двух бутылок водки. Только тогда у вас будут шансы избежать тяжёлой лучевой болезни, если, конечно, вы не погибнете от алкогольной интоксикации. Что касается красного вина, то от мощного облучения оно не спасает, зато хорошо выводит радионуклиды, которые могут попасть в организм при нахождении на заражённой территории. (Кстати, это мне было известно: на моем участке проживал водитель, участвовавший в ликвидации аварии в Чернобыле. Так вот он поведал мне как-то, что в Чернобыле красное вино ежедневно пили все желающие.) Кроме того, красное вино укрепляет иммунную систему, которая защищает организм при развитии лучевой болезни.

Занимались мы с утра до четырёх дня. Я возвращался в общежитие к пяти вечера, готовил ужин, а потом ещё оставалось время часок-другой почитать конспекты лекций. На знакомство с достопримечательностями города времени не оставалось. Разве что в выходные дни. Но по выходным мы, жители соседних областей, иногда уезжали домой и возвращались только в понедельник утром.

Основной достопримечательностью города для нас были азиатские лица. Причем – преимущественно женские лица. Здесь было много вьетнамской и монгольской молодежи, работавшей на ткацких фабриках.

За неделю до окончания учебы мы прошли тестовый зачет – на компьютерах. Как нам объяснил наш руководитель, эти тесты скопированы с аналогичных тестов, которые проходили советские врачи, переехавшие в США, которые хотели подтвердить свой диплом. Предлагаемое нам задание было адаптировано к условиям советской медицины.

Тест был очень объемный, а время на его выполнения было ограничено – нам дали пару часов. Подразумевалось, что врач должен без труда выявить среди нескольких вариантов единственно правильный ответ, потому что это должно соответствовать его профессиональной подготовке. Но это теоретически, а на практике… все ответили правильно только на 50-60% (мой результат – 54%). У двоих врачей достижения составили 65 %. А один пожилой врач из сельской участковой больницы долго пыхтел, краснел, судорожными движениями тыкал в клавиатуру, делая ошибки, и в итоге на экране монитора появилась такая надпись: «Дальнейший разговор с Вами не имеет смысла, рекомендуем ознакомиться со следующей литературой!» И прилагался перечень медицинской литературы. Напоследок наш руководитель сообщил, что лично он, хотя этот тест решал несколько раз, максимально ответил только на 80% вопросов.

Эти тесты были назначены нам только в качестве тренировки и никакого решающего значения не имели. У нас не США! Удостоверения об окончании курсов усовершенствования нам выдали, конечно, всем без исключения. В последнюю неделю учебы мы даже успели сделать общую фотографию в местной фотомастерской.

Общее впечатление о курсах осталось у меня положительное. Конечно, это не то, к чему я стремился – никаких существенных изменений в моей профессиональной деятельности не произошло. Но все же я освежил и даже пополнил багаж своих знаний, в какой-то степени повысил свою врачебную подготовку, а заодно и получил передышку в изнуряющей череде врачебных будней. Теперь можно с новыми силами приступать к работе, и применять на практике свои новые знания.

33.

Я приехал к началу огородного сезона, который в нашем посёлке неизменно сопровождается уменьшением количества пациентов. Главный врач, как обычно, находился на больничном листе. Ничего не поделаешь – привычный запой. Отсутствие руководителя на работе больницы не отразилось. Все службы функционировали по графику и без перебоев. Да и больница без начальства не оставалась – всем руководил новый заместитель главного врача, который был принят на эту должность (предыдущий заместитель ушёл на пенсию) во время моей учёбы.

Новый заместитель, Леонид Иванович, работал до этого назначения главным врачом участковой больницы нашего района. Работал добросовестно, его больничка считалась вполне приличной. Но какими-то особыми выдающимися способностями он себя не зарекомендовал – обычный врач, руководитель начального звена – и причины такого выдвижения для всех сотрудников больницы были непонятны.

Ну, а на мой взгляд действия главного врача были вполне логичными и обдуманными. Поставить на эту должность кого-то из заведующих отделений – оголишь отделение и по-большому счёту лишишься хорошего врача. Потому что надо заниматься чем-то одним, административная работа неизбежно приведёт к тому, что врач будет постепенно терять свою былую высокую квалификацию. Да и не безопасно ставить своим заместителем кого-то из руководителей структурных подразделений. Кое-кто из них давненько мечтает перебраться в кабинет главврача, не ровен час и подсидят! А тут – молодой доктор (он был на пару лет постарше меня), никаких у него особых амбиций, никаких связей среди районного начальств, аккуратный и послушный исполнитель. И не более того!

После праздника Победы главный врач наконец то выписался сбольничного листа и появился на работе мрачный, с отёкшим лицом. Через несколько дней я зашёл к нему в кабинет решить очередной рабочий вопрос и заодно поделился впечатлениями о прошедшей учёбе. Он слушал меня не перебивая, но по выражению лица было видно, что рассказ мой его совершенно не интересует. Когда я упомянул про оснащения Ивановского мединститута компьютерами и перспективами дальнейшего внедрения этой техники в работу поликлиник, главный врач только вздохнул:

– Эх, какие там компьютеры! Мне бы крышу на поликлинике обновить.

Стало ясно, что никакие новшества нашего главврача не интересуют. Живёт одним днём.

Пока я был на учёбе, в нашем районе (как и во всей стране) неожиданно заметно подскочили цены на многое: на коммунальные услуги, на продовольственные и промышленные товары, на проезд в общественном транспорте. Причем повышали не скупясь – сразу в два раза, а то и больше. Для всех нас, привыкшим к стабильности и плановой экономике, такое повышение было очень болезненное. Не привыкли мы к таким скачкам. Особенно обидно было от того, что совсем недавно Постановлением Совета Министров РСФСР всем работникам здравоохранения с 1 марта была повышена зарплата. Но уже с 1 апреля прошло повышение цен, которое в процентном отношении превышало повышение зарплаты. Мы опять остались ни с чем, даже еще беднее стали! Я опять убедился в том, что государству доверять нельзя. Но народ потихоньку стал прозревать: этой весной желающих построить свой индивидуальный дом оказалось предостаточно, в райисполком было подано много заявлений. А так как свободных участков больше не было, то встал вопрос о выделении второй очереди строительства, добавив новые площади.

А я во второй половине мая занялся штукатурными работами – их провели три штукатура, приходивший ко мне иногда на приём в поликлинику. Они работали вахтовым методом на территории района, и в свои выходные вышли ко мне подработать. Я привозил им специальный штукатурный раствор, и они работали с утра и до вечера. В течение недели они всё сделали, а потом опять уехали в один из совхозов.

Работа у меня, как и до учёбы, проходила по обычному графику: приём больных, вызова на дому, раз в неделю – дежурство по больнице Мои новые знания, полученные на учёбе, никому-то здесь, в ЦРБ были не нужны. Бедная больничка, в которой даже всех необходимых анализов не провести – реактивы в лаборатории имелись в ограниченном количестве, диапазон анализов был тоже невелик. И в этих условиях пациентов с неясным диагнозом я мог только направить на консультацию в областную больницу.

В конце мая я случайно встретил в поликлинике Екатерину Степановну, фельдшера Шорборовского медпункта: она приехала в ЦРБ за медикаментами. Она стояла у кабинета главной медсестры больницы с какими-то бумагами в руках. Лицо так и пышет оптимизмом и свежим весенним загаром (наверное, загорела на посадке картофеля). Мы поздоровались друг с другом. Я сообщил ей кое-что из новостей больницы.

– А вы знаете, – неожиданно сказала Екатерина Степановна, – баба Маня, которую вы осматривали на дому, этой весной съездила с дочкой в областную глазную больницу на операцию. И на одном глазу ей заменили хрусталик. И теперь она очень довольна, потому что наконец-то снова стала зрячей, и вся работа по дому у неё, как говорится, в руках кипит. Но второй глаз она оперировать пока не собирается – дескать и с одним зрячим глазом доживать буду.

– Ну что рад за нее, – сказал я. – Будем в Шорборово – непременно её навещу.

Посетил меня и мой пациент Николай Груздев. Он пришел во вторник, ближе к концу приёма, когда у кабинета никого не было. Груздев пришёл в сопровождении супруги, так как здоровье его полностью так и не восстановилось: левая нога приволакивается, левая рука еле двигается, память ухудшилась, и он запросто может не найти дорогу домой.

– Зашёл я здоровье проверить, – сказал Груздев, усаживаясь на стул. – Давненько не виделись.

Я его осмотрел – артериальное давление слегка превышает нормальные показатели, сердце бьётся ритмично, в легких тоже всё нормально. Изменять поддерживающее лечение я не стал.

– Давайте сделаем кардиограмму, сдадим анализы. Давно не проверялись, надо повторить, – сказал я Груздеву на прощанье.

34.

Очередной отпуск мне дали в июне. Погода стояла тёплая, но периодически шли дожди, что было характерно для нашей местности. Вода в реках ещё не нагрелась, но отдельные закалённые купальщики начали свои заплывы в самых первых числах этого первого летнего месяца.

А я выделил день для поездки в крупный промышленный город Ч, располагавшийся в соседнем районе. Сюда я приехал на рейсовом автобусе и через час уже выходил из городского автовокзала. За полдня я посетил три крупных городских больницы и переговорил с главными врачами (предварительно с ними созвонившись) о возможной работе. Свободные ставки терапевта были везде, но меня интересовали только специализированные терапевтические отделения, работа в которых подразумевало мою дальнейшую узкую специализацию. Кстати, зарплата везде была гораздо больше, чем в нашей ЦРБ – существовала система премирования и расширения зоны обслуживания. Со всем руководителями я договорился встретиться позднее – осенью и тогда уже принять окончательное решение. Перед отъездом я также зашёл на городскую станцию скорой помощи, но доктора Гусева не застал – он сегодня утром закончил суточное дежурство и, вероятно, вернулся отдыхать в наш райцентр.

Основную часть своего отпуска я потратил на монтаж систем отопления и водопровода. И в этом мне помог Гриша, совхозный бригадир, которого я не так давно вытащил из клинической смерти. Бригадир договорился с бригадой слесарей, занимавшихся монтажом отопления в совхозе. И те согласились по субботам-воскресеньям работать у меня в доме. В подвале дома был смонтирован тепловой узел с вентилями, гребенкой, байпасом. От узла в каждую половину дома выходили два контура – трубы и батареи. Кстати, батареи я закупил чугунные – дольше прослужат. В итоге работы были закончены к окончанию отпуска, осталось только дождаться, когда на улицу проведут центральную теплотрассу и сделать ввод в дом.

Вслед за отоплением была закончена и канализация. Еще с наступлением весны в нашем строящемся микрорайоне была сделана центральная канализация, на каждой улице установлены канализационные колодцы. Экскаватор прорыл траншею от дома к колодцу, и два сантехника ЖЭКа проложили трубы и сделали вход в колодец. Потом трубы были проложены в подвале, а в самом доме установлены ванна, унитаз, умывальники и т.д.

В стране тем временем продолжались перемены. 12 июня в результате всенародного голосования был избран Президент РСФСР – Борис Ельцин. (Я в голосовании участия не принимал.) И куда же теперь девать Президента СССР Михаила Горбачева? Ежу понятно, что двум медведям в одной берлоге не ужиться. В подтверждении этому, основными лозунгами Ельцина стали борьба с привилегиями номенклатуры и поддержание суверенитета России в составе СССР. Но самое опасное, что и в других союзных республиках тоже стали избирать своих президентов. Еще в апреле Грузия объявила о своей независимости, а 27 мая был избран первый грузинский президент Звиад Гамсахурдия. В других республиках тоже идет парад независимости, местная элита лихорадочно борется за власть и надо ожидать появления других местных президентов.

В эти отпускные дни я встретил своего коллегу Николая Гусева. Встретил я его у нашего центрального продовольственного магазина, когда он вылезал из легкового автомобиля. Обычный скромный «жигулёнок» – ВАЗ 2106, видно, что не новый, но без вмятин и ржавчины.

Мы поздоровались.

– Откуда? – поинтересовался я, кивнув на автомобиль.

– Купил у одного пенсионера. Машине около десяти лет, но зимой стояла в гараже. Состояние хорошее, поставил только новый аккумулятор, да резину поменял. Есть теперь на чём на работу ездить, да за товаром.

Гусев уже полгода постоянно торговал на рынке. У него было своё место, он сам стоял за прилавком, а когда был на дежурстве, его сменяла жена.

– Не хлопотно торговать-то? – поинтересовался я.

– Тяжеловато, конечно. Но что делать – хочешь хорошо жить, надо вертеться, – развёл руками Гусев. – Надоело прозябать в нищете. Я не собираюсь всю жизнь ишачить на чужого дядю, хочу сам на себя работать. Сейчас, если мыслить согласно трудам классиков марксизма–ленинизма, у меня идет сбор стартового капитала. Подсобираю денег и открою своё дело – магазинчик или какой-нибудь кооператив. Что-нибудь придумаю. Главное – не упустить момент!

– Копить деньги сейчас – дело рисковое! – заметил я.

– Да это понятно, но всё под контролем.

Из этой фразы я понял, что мой коллега продолжает скупать валюту, потому что после недавней денежной реформы копить рубли на долгосрочную перспективу мог только психически больной человек…

Если трезво оценивать сегодняшнюю ситуацию в стране, то становится понятно, что страна идёт, образно говоря, по тающему льду или по ненадежному тонкому слою мха над бездонным болотом. И торопиться нельзя, и останавливаться опасно. В этих условиях основная масса людей идёт за вожаками в надежде на благополучный исход. Но находятся отдельные личности, кто на свой страх и риск ищут свой путь, надеясь на собственные знания и интуицию. Примерно так и поступал Алексей Гусев, не желая пассивно следить за развитием событий.

35.

Вот и опять закончился отпуск и идет вторая неделя работы. Как быстро заканчиваются отпуска! Вроде только вышел, а и нет его, снова монотонная работа в поликлинике. Но впереди у меня не год работы, а всего несколько месяцев. А там – новое рабочее место. О своих планах я главному врачу не сообщал – об этом он узнает непосредственно перед моим увольнением. А то начнутся уговоры, обещания… Его обещаниями я уже сыт по горло!

Сегодня четверг. С утра я принял работников нескольких промпредприятий нашего района. Ближе к полудню начались медосмотры водителей. Но народу мало – идут в час по чайной ложке. Но мне это безразлично – за медосмотры я не получаю ни копейки дополнительно, хотя больница по заключенным договорам от предприятий получает и немалые суммы.

В дверь опять постучали, а потом в кабинет вошел Николай Забродин – бодрый, загорелый, с амбулаторной картой и листом медкомиссии в руках.

Мы поздоровались друг с другом. Николай присел на стул.

– Две недели назад сняли с учета нарколога, – сообщил он. – Решил восстановить водительские права. Буду проситься на лесовоз.

Как часто я наблюдал деградацию человека под воздействием алкоголя, постепенное отупение, развитие алкогольной энцефалопатии (слабоумия) и итоге окончательной физической гибели от сопутствующих алкоголю заболеваний. И как редко среди моих пациентов наблюдался обратный процесс, когда пьяница, под влиянием тяжёлых заболеваний, расставался с алкоголем, но это помогало частично, поскольку организм был уже значительно подорван. Николай Забродин начал трезвый образ жизни, ещё не растратив по стаканам своё здоровье, он ещё полон сил и старался, так сказать, к восстановлению своих утраченных интеллектуальных возможностей. Только бы не сорвался, не запил – тогда всё насмарку!

Каких-либо отклонений в худшую сторону я у Николая не нашёл. Трезвая жизнь благотворно повлияла на его здоровье. Артериальное давление в пределах возрастной нормы, сердечные тоны вполне ритмичны, в легких ни единого хрипа. Нет одышки, нет отеков под глазами. Абсолютно годен к профессиональной шоферской работе!

36.

Время – удивительная субстанция. Неопределенная, невесомая, скоротечная. В детстве оно тянулось очень долго, и летние каникулы, а тем более во время учебного года, казалось вечностью. Но чем старше, тем скоротечнее ощущается время. В последние годы у меня появились своеобразные внутренние часики, которые фиксируют каждый прожитый год, месяц, неделю. Я чувствую каждый прожитый день, и все во мне как бы напоминает: «Время проходит, а ты еще ничего не достиг!» Я понимаю, что мое пребывание в должности участкового терапевта уже слишком затянулось, годы идут и надо что-то делать для дальнейшего совершенствования в своей профессии. Меня удивляет, что часть моих знакомых совершенно не чувствуют скоротечности бытия, пассивно живут одним днем, не загадывая что-то на отдалённое будущее.

В нашу ЦРБ прибыло по направлению из облздравотдела сразу два терапевта. Одного, Александра, сразу же поставили на участок доктора Гусева, второй, Константин, пока что работает в терапевтическом отделении. А я доволен новой сменой, ребята старательные и знания у них хорошие. Александр в институт поступил после армии, а до армии закончил медицинское училище и год отработал фельдшером на «скорой помощи». Костантин помоложе, в институт попал со школьной скамьи. Но особенно я доволен тем, что теперь в ЦРБ нет дефицита терапевтов, а значит моему увольнению не станут препятствовать.

37.

Сегодня, 19 августа, в понедельник, утренняя оперативка не состоялась. Как нам сообщила секретарь, главный врач с утра уехал в райисполком и велел его не ждать.

Ну, нет и не надо, все стали расходиться по своим рабочим местам.

– А вы знаете, что в Москве беспорядки, – вполголоса сообщил мне невропатолог Косарев, когда мы вместе шли по коридору поликлиники.

Я удивленно посмотрел на него.

– Радио надо слушать, – сказал Косарев. – В стране переворот. Создан так называемый ГКЧП. Горбачев отстранен от власти.

Мы замедлили шаг, отошли к окну. Мне было интересно послушать нашего невропатолога, потому что он всегда знал все новости, происходящие и в стране, и в области, и в районе – даже те, которые не освещались в средствах массовой информации.

– Хотят вернуть всё в старое русло, – продолжал вещать Косарев. – В Москву сегодня с утра вводят войска. А наше районное начальство не знает, как и поступить, к кому прислониться. Главврач уже с утра в райисполкоме сидит в надежде на ценные указания.

Мы разошлись по своими кабинетам. Главный врач появился в больнице только к обеду. Из своего кабинета не выходил, ничего ни с кем не обсуждал и нынешние события ни с кем не комментировал. Понятно было, что он в полной растерянности. И в такой же растерянности пребывало, наверное, и все районное руководство райкома и райисполкома. Конечно, все они принадлежали к партноменклатуре, все они медленно и упорно поднимались по ступенькам своей карьеры. Их дальнейшее будущее при Горбачеве туманно. И приход к власти ГКЧП – для них, как манная небесная. Реставрация былой неограниченной власти, без плюрализма и демократии – что может быть желаннее для партийного функционера?! Но… неизвестно, чья возьмет! Выступать на стороне ГКЧП, а вдруг они проиграют? Да и Горбачев – легитимный президент. И в случае поражения ГКЧП всех тех, кто его поддержал ждет неминуемая опала. Лишишься поста, а то чего доброго и за решётку угодишь! Лучше переждать день-другой, сохраняя нейтралитет, а тем временем и власть окончательная, победоносная, установится.

После окончания приёма я, как обычно, отправился на домашние вызовы. Обходя больных я убедился, что столичные события в различной степени всё же просачиваются в народные массы. Многие слушают «вражеские голоса», где о нашей стране всегда говорят красочно и с преувеличением. Многие уже знали, что у Белого дома с полудня собрались толпы народа, а Борис Ельцин, взобравшись на танк, зачитал своё «Обращение к гражданам России», в котором назвал действия ГКЧП реакционным переворотом.

Но в целом народ тоже, как и районное начальство, занимал выжидательную позицию. В Горбачеве многие уже разочаровались, ГКЧП тянуло страну назад, а Ельцин, по слухам, обещал сделать Россию богатой и процветающей. Не знаешь, кому и верить!

Проходя мимо центрального гастронома, я увидел пару десятков мужчин пенсионного возраста, которые держали в руках портреты коммунистических вождей-основателей и несколько красных флагов. В центре этой кучки пенсионеров стоял бывший второй секретарь райкома партии – ныне персональный пенсионер, товарищ Гудков. Тут же стоял и мой старый знакомый Василий Огородников, он был слегка подвыпивший и держал в руках портрет Брежнева. По всей видимости, это были сторонники ГКЧП.

Ближе к полуночи, расположившись на кухне, я включил радиоприёмник и по «вражеским голосам» узнал, что Янаев объявил введение в Москве чрезвычайного положения, а Ельцин издал указ №612, согласно которому союзные органы исполнительной власти (и, конечно, все силовые структуры) переподчинялись президенту РСФСР. Борьба за власть продолжалась!

На следующий день главный врач всё же      провёл утреннюю оперативку. Он был молчалив, мрачен и немного расстроен. Оперативка проводилась в телеграфном режиме: выслушали дежурную смену, главврач дал несколько указаний заведующим отделений и на этом всё! Ни единого слова о положении в стране. Но мы, видя состояние главврача, вопросов на эту тему и не задавали.

Уже в коридоре Косарев сообщил мне, что Москва бурлит, отовсюду подтягиваются войска и будущее страны всё ещё решается…

На приёме я узнал от одного пациента, жизнерадостного пенсионера Копыльцова, любителя посплетничать и прихвастнуть, что несколько жителей райцентра вчера вечером уехали на поезде в столицу на защиту законной власти.

А у меня ничего не менялось. Вечером я отправился в больницу на ночное дежурство, осматривал тяжёлых больных и принимал обратившихся в приёмный покой за помощью. Но дежурство в целом прошло без особых происшествий. Я даже сумел посмотреть программу «Время», где сообщили о введении в столице комендантского часа с 23 часов до 5 часов! Такое впечатление, что в стране начинается гражданская война, на ум невольно приходит аналогия с 1917 годом…

Впрочем, провинция всегда жила обособленно от столицы. Утром я, как обычно, пошел в поликлинику. И главный врач опять провёл короткометражную оперативку, ни словом не обмолвившись о событиях в стране.

После оперативки всезнающий невропатолог Косарев сообщил мне, что по его мнению, победу одерживает Ельцин, и дни ГКЧП сочтены. И нынешней ночью в Москве погибло три человека – причем, это были гражданские лица. А я подумал, что хорошо бы эта заварушка закончилась в кратчайшие сроки, потому что простому народу в годы перемен живется особенно трудно!

Приём был спокойный. Больные шли изредка, потому что многие пенсионеры всё ещё обитали на дачах, а работающие люди летом болели реже, только если попадется какой-нибудь закоренелый симулянт. Но таких я разоблачал быстро, и они ко мне предпочитали не ходить.

Вызовов сегодня было для летнего времени много – целых пять, и потратил я на них времени немало, потому что вызова были к пенсионерам, всем пришлось выписывать рецепты и выслушивать всевозможные жалобы и воспоминания. Потом я ещё в магазин зашел, купил кое-что из продуктов. И уже на улице я встретил Николая Забродина. Он возвращался домой с работы и определённый отрезок пути мы оба шли в попутном направлении.

– А в столице всё ещё беспорядки, – сообщил я как бы между прочим.

– Скорее бы прихлопнули этих путчистов, – ответил Николай.

Я был немного удивлен такому категорическому заявлению.

– А Огородников за ГКЧП, даже в митинге поддержки участвовал.

– Да я знаю. Он раньше в партии состоял, пока за пьянку не выгнали. Надеется, наверное, что восстановят – поэтому и выступает в поддержку. А мне это ГКЧП, как кость в горле. К старому хотят повернуть, гайки закручивать. А я из репрессированных. Нашу семью ни за что за полярный круг выслали. Так что я за Ельцина!

Историю раскулаченной семьи Забродиных я знал, поэтому мне стала понятна политическая позиция Николая Забродина.

Вечером по радио – я, естественно, слушал «вражеские голоса», было сообщено, что все войска выведены из столицы, а руководство ГКЧП улетели в Форос на встречу с Горбачевым, который их не принял. И Борис Ельцин отменил все приказы ГКЧП.

Сегодня 22 августа. Обычный день. Но, как я предполагаю, именно сегодня можно считать Россию новой страной. ГКЧП низвергнуто, все её руководители арестованы. Горбачев всё ещё номинальный руководитель нашей распадающейся державы, но фактически страной правит Борис Ельцин. И флаг у страны теперь будет новый – триколор, который уже установлен на верхней точке здания Дома Советов.

На утренней оперативке главный врач торжественно объявил, что беспорядки в столице прекращены. Теперь, когда победители определились, он стал демократом. Но никто ему не поверил, все понимали, что его слова идут не от чистого сердца. Главный врач, как и все руководители районных предприятий и организаций, был членом КПСС, и в случае победы ГКЧП он наверняка бы проявил искреннюю радость.

Наверное, демократами захотели стать и наши партийные руководители, но на двух стульях усидеть трудно. На следующий день я услышал по радио, что Ельцин подписал указ «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР». А это означало, что одна управленческая структура района упразднялась – закрывался райком партии, оставался только райисполком. И в подтверждении этого через два дня, 25 августа был издан еще один указ «Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР», который запрещал любые операции с партийным имуществом.

38.

Во второй половине сентября количество пациентов в поликлинике, опять прибавилось – картошка выкопана, на дачу можно ездить только эпизодически и наступило время позаботиться о здоровье. Правда ещё не прошел сезон сбора клюквы, но большинство жителей райцентра уже пополнили свои запасы.

Погода стояла превосходная – «бабье лето» в самом разгаре. Солнышко светит и даже немного пригревает, ветер слабенький и практически не ощущается. А листья на деревьях разноцветные, а трава на лужайках всё ещё зеленеет.

А у меня эта осень – последняя в нашей поликлинике. Сегодня я сразу после утренней оперативки попросил главного врача уделить мне пару минут. Когда все сотрудники разошлись, я положил на стол заявление об увольнении по собственному желанию. Это был большой сюрприз для главного врача: когда он прочитал мою бумагу, то на несколько мгновений даже застыл, как статуя, лицо стало удивленным и слегка озабоченным.

– Что же это вы так неожиданно нас покидаете? – наконец произнёс он. – Да и причины такого увольнение непонятны. Столько лет добросовестно работали.

Я не хотел с ним конфликтовать, поэтому не стал припоминать его прошлые отказы на мои просьбы.

– Причина одна – забочусь о своём профессиональном росте, – спокойным тоном ответил я. – Хочу поработать в крупной больнице.

– Следовательно, райцентр вы покидаете, – утвердительно произнёс главный врач.

Он мог бы это и не говорить. В нашем районе медработнику, кроме как в ЦРБ, устроиться было негде.

– Да, из района уеду, – утвердительно кивнул я головой, потому что уже через две недели меня должны были принять в городскую больницу на должность заведующего приёмным отделением – было вакантное место, а дальше все зависело от меня – при желании можно было бы в перспективе получить узкую специализацию. Но даже на должности заведующего приёмным отделением моя зарплата вместе с премиальными превышала зарплату участкового терапевта ЦРБ, как минимум, вдвое!

Но я не стал об этом говорить главному врачу, даже город, куда собираюсь уехать, не назвал.

Он не стал меня уговаривать остаться, потому что понял, что это бесполезно, и решение моё обдуманное и тщательно просчитанное. Подписал заявление и предупредил, что по закону я обязан ещё две недели отрабатывать, а за это время администрация больницы поищет замену.

О своих планах я пока никому не говорил. Но об этом, конечно, было известно бухгалтерии и отделу кадров, работники которых, наверное, поделились этой новостью с другими. Посёлок у нас маленький, и постепенно, в течение недели, о том, что я увольняюсь, узнало большинство моих пациентов.

Груздев пришел ко мне на прием сам, вместе с женой. После осмотра он спросил меня довольно-таки печальным голосом:

– Покидаете нас?

– Не совсем так, – ответил я. – Буду, конечно, работать в другом месте, в хорошей крупной больнице. А по выходным дням возвращаться сюда, в поселок. Так что если будут какие вопросы, обращайтесь.

Встретил я как-то и Николая Забродина – опять вечером, по пути с работы. Он тоже знал о моем отъезде. Ему я даже сообщил, в какой больнице буду работать.

– Отлично, если заболею, то теперь знаю куда обращаться, – сказал он – Хоть в современной больнице полечусь.

– Какой разговор! – заверил я его. И я не бахвалился. Действительно, на должности заведующего приёмного покоя я всегда смогу пристроить на больничную койку своих родственников и знакомых.

На работе коллеги отнеслись к моему будущему увольнению по-разному: некоторые одобряли мой поступок, часть сотрудников отнеслась нейтрально – им было все равно.

Невролог Косарев, встретив меня в коридоре после очередной оперативки, сообщил что он в курсе всего. Я в этом и не сомневался.

– Каждый решает сам, но я, лично, никуда не собираюсь. Мне и здесь хорошо.

– Но уровень здесь другой, – сказал я.

– У меня зарплата хорошая, пациенты уважают.

Я не стал ему говорить, что заведующий неврологии городской больницы пользуется гораздо большей популярностью в городе и даже в области, и зарплата у него само-собой побольше, чем у Косарева. Но об этом я только подумал, и промолчал – зачем огорчать человека. То-то он каждый год клюкву собирает – значит, не хватает зарплаты. Да и ещё надо учесть тот факт, что здесь он единственный специалист по неврологии, а в городе будет один из многих – и это, наверное, Косарева не устраивает.

И вот наступил мой последний день работы в ЦРБ. Погода, кстати, уже ухудшилась и стала типично осенней для наших краёв: пасмурно, сыро, временами накрапывает мелкий дождь.

С утра я с обходным листом собрал подписи во всех необходимых службах и получил трудовую книжку. Зашел также к главному врачу – он был один. Мы попрощались, и главный врач пожелал мне успехов в дальнейшей профессиональной деятельности.

А моё будущее было вполне определённым. Через три дня я приступаю к работе в городской больнице и в ближайшей перспективе буду также работать на полставки в поликлинике участковым терапевтом. От больницы мне выделили комнату в общежитии, а потом я поменяю квартиру в райцентре на город. А завтра мой бывший пациент Гриша (которого я вытащил из клинической смерти) выпишет в совхозе грузовик для перевозки некоторых вещей в город. С погрузочно-разгрузочными работами поможет Николай Забродин.

Я находился на пороге следующего периода моей жизни, меня ждала более интересной, ответственной и, чего скрывать, более оплачиваемая работа.

Эпилог

В жизни каждого человека возникают определенные переломные моменты, когда ему представляется возможность коренным образом изменить свою жизнь.

Многие на это не решаются, потому что не хотят перемен или опасаются их. «Лучше синица в руках, чем журавль в облаках!» – такой пословицей оправдывают они свою нерешительность, свою пассивность. Что же, каждый сам выбирает свой жизненный путь!

А я всегда придерживался другой пословицы – «Под лежачий камень вода не течет!»

Ещё в школьные годы я, житель небольшого провинциального городка, решил поступить в медицинский институт, причем в солидный престижный институт. Мне было известно о жестком отборе, большом конкурсе. Я прекрасно понимал, что часть мест будет отдано льготникам (лицам, имеющих производственный стаж или демобилизованным военнослужащим), а также всевозможным отпрыскам номенклатурных работников и сотрудников института. Но я также предполагал, что приличная часть студентов будет приниматься, так сказать, из простого народа, из недавних школьников. Потому что именно эти абитуриенты, жители райцентров и деревень, будут после окончания института направляться в отдаленные районные центры для работы в районных и участковых больницах. В течение двух лет – в девятом и десятом классе, я ежедневно выделял не менее часа для подготовки в институт. Школьная программа тоже изучалась досконально. В результате к окончанию школы я получил бал аттестата около пяти (при поступлении его засчитали за «пять»). И вступительные экзамены я сдал очень успешно, после чего был зачислен студентом первого курса медицинского института. Это был мой выбор, который предопределил мою дальнейшую судьбу. В итоге я получил профессию, пусть и не такую денежную, но зато всегда востребованную.

Решение о переезде из райцентра в большой промышленный город было очередным моим выбором, который определил дальнейший жизненный путь, дальнейшую трудовую биографию. И этот выбор оказался правильным. Страна находилась в состоянии развала. И в ближайшем будущем произошел окончательный распад Советского Союза с возникновением Российской Федерации и ряда независимых республик. Это сопровождалось тотальным обнищанием одних и обогащением других. Жердянск, как и другие райцентры, стал постепенно приходить в упадок. Больница нищала, пошли многомесячные задержки зарплаты.

А в городе, куда я переехал, наоборот, благодаря развитой и востребованной промышленности, дела обстояли благополучно. Больница, в которой я работал, выплачивала вовремя не только заработную плату, но и ежемесячные премии. Одновременно с больницей я по совместительству устроился в городскую поликлинику участковым терапевтом. В общем работы было много, но она хорошо оплачивалась. Я поменял квартиру в райцентре на квартиру в городе, и переселился в город окончательно, со всей семье      й. А потом, доплатив определенную сумму, мы перебрались из однокомнатной в двухкомнатную квартиру. Жизнь налаживалась. Причем – это была нормальная обеспеченная жизнь, а не выживание.

Некоторые мои коллеги по Жердянской ЦРБ, вдоволь хлебнув унизительного безденежья, спохватившись, тоже позднее стали переезжать в крупные города. Наша районная больничка постепенно деградировала…

А я Жердянск не забывал. Закончил строительство дома, и потом всей семьей мы стали приезжать сюда, как на дачу.

Многим своим жердянским пациентам я по-прежнему оказывал посильную медицинскую помощь. Я консультировал их в Жердянске, когда приезжал на выходные, помогал попасть на консультации к специалистам городской больницы. Николай Груздев, благодаря моему содействию, дважды лечился в неврологическом отделении городской больнице.

Николай Забродин с пьянством завязал окончательно. Артериальная гипертония, правда, временами его беспокоила. Но я ему подобрал необходимые препараты, и он смог благополучно работать водителем лесовоза до самой пенсии. Выйдя на пенсию, он продолжал работать, только не на лесовозе, а водителем почтовой машины.

Главный врач больницы через пять лет после моего увольнения был вынужден покинуть свой пост. Во время очередного запоя неожиданно нагрянула проверка из области, причем на очень высоком уровне. Главврача сдал кто-то из его ближайшего окружения. Ему, по добру по здорову, предложили уволиться по собственному желанию. Что он и сделал. Больницу возглавил его молодой заместитель.

Мой коллега Алексей Гусев лет через пять открыл в городе аптечный киоск, арендовав небольшую площадь в продовольственном магазине. Теперь он копит деньги, чтобы выкупить где-нибудь в людном месте большое помещение и открыть большую аптеку.

Ну а я, как и раньше в ЦРБ, продолжаю трудиться в системе здравоохранения. Работать под созвездием Красного креста!

Оглавление

Пролог

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

29.

30.

31

32.

33.

34.

35.

36.

37.

38.

Эпилог