Три [Рина Оре] (fb2) читать онлайн

История первая

Грибы

1993 год

Врать не буду, в мистические явления до сих пор не верю. Мужик я простой. Обратитесь ко мне «Юрик», я не обижусь, хотя могу вломить и в свои шестьдесят, если обижусь…

История эта случилась еще в девяносто третьем. Жил я тогда я Сибири, в городе нефтяников, в Ханты-Мансийском округе. Был моложе лет на двадцать, младшая моя дочка закончила третий класс, старшая – восьмой, собаки еще у меня не имелось, водил ВАЗ-2121, то есть «Ниву», белую «трехдверку» восемьдесят третьего года выпуска.

Обожаю собирать грибы. И тогда и сейчас. Родился в грибном месте, в деревне Тульской области у густого леса, с детства наслушался баек не про лесную нечисть, а того что мы, пионеры, на небо залезем и разгоним всех богов. Технический вуз в Тюмени эту уверенность укрепил. Но вернемся к грибам…

Настоящего грибника узнаешь издали. Он идет по лесу не с ведром, нет и нет. Нужна корзина, да не лубочное лукошко, а солидная, мужская корзина с высокими вертикальными стенками. У меня грибная корзина из лыка, с крепкой ручкой, в нее поместится канистра на двадцать четыре литра, и пока я свою корзину не заполню, из леса обычно не ухожу. Ножик (кухонный, безобидный) крепится сбоку к корзине. Таскаю его на всякий случай, грибы не режу – выкорчевываю, – так дед мой делал, моего отца научил, отец – меня. И, уж поверьте, хожу я из года в год по излюбленным местам, и грибов там не уменьшается.

Был август, утро четырнадцатого числа, суббота. Как понимаете, до того была пятница тринадцатого… Подскочил я раньше шести – заняться нечем – и решил по грибы, пока все мои спят, податься. Сказано – сделано. Через час уж стою за городом у леса и размазываю по морде лица «дэту» (ДЭТА – это диэтилтолуамид, средство от гнуса – тогда такое только продавалось). Руки тоже надо хорошо промазать. Комарье в Сибири грызет нешуточно, болот много; в лес едва зайдешь – над тобой рой звенит. Даже под ремешком часов всё обкусают, если там не обмазаться «детой». Дороги за городом проложили нефтяники к кустам скважин. Сперва идет хорошая дорога из бетона, а от нее грунтовые. На такой грунтовке я и остановился. Вокруг – ни души. Раз в час, может, кто-то мимо проедет, а то и раз в сутки – выходные…

Место грибное тянется по просеке; внизу трубы нефтепровода. Трубы приподняли землю, годы спустя мхи и травка наросли, с деревьев листва летит, грибам там расти – раздолье. За час на одной такой просеке корзину свою всегда заполняю. А в тот день – иду, иду… Пара подосиновиков – и всё, да и те собрал у грунтовки!

Моя младшая, Алёнка, фантазерка еще та. Верит, что грибы – это хитрые зверьки. Что надо идти по лесу тихонько – и тогда они не успевают в землю спрятаться, тогда мертвыми прикидываются. Иногда мне кажется, что она права, хотя знаю, что нет. Вот идем мы семьей друг за другом, я – первым, и каждый из нас грибы находит! А глаз-то у меня орлиный…

Ну да ладно… Иду я, значит, по просеке, расстраиваюсь. Заблудиться там невозможно – путь узкий, прямой, параллельно одной просеке тянется другая. Сибирское солнышко в августе ласково светит, уж не жарит нисколько, ветер холодный, но в лесу тепло; ароматы сырые, приятные до одури, – пахнет опавшей листвой, вязко-сладким перегноем, терпкой древесной трухой… Да, на звук не очень, зато носу – радость. Я и сам не раз поражался, отчего такое малопривлекательное явление, как гниение, именно в лесу благоухает сказочно, это ведь, по сути, запах смерти. Наверно, потому что в лесу ничто не умирает зря – гибнет для питания другой жизни, в том числе для пищи грибов.

Далеко я зашел по просеке – дальше, чем обычно. Гляжу: справа осиновый лесок. И там можно грибы поискать, да какой-то неприятный туман сгустился.

Всё же сошел я в осинник. Почти сразу вижу – мужик идет навстречу. Штормовка как у меня, кепка, черное трико, васильковая олимпийка, резиновые сапоги, и даже корзина, – всё как у меня. Сперва я не удивился: СССР всего ничего как распался, дефицит в стране, мужская одежда типовая… Словом говоря, наша одинаковая одежда моего внимания не зацепила, но вот корзина… Ее я с родины, с Тульской области, привез. Ни у кого подобной корзины на севере не видал. Однако (ну чего не бывает?) подивился, и всё. Мужика же за корзину зауважал.

Лицо у него, конечно, не мое было, да и сам мужик длинный, жилистый, а я, хоть не шибко высокий, зато крепкий – о-го-го – силушкой природа не обделила.

Перекинулись мы, значит, с мужиком парой фраз. Говорю, мол, рано еще для грибов – ничего не собрал. А тот оборачивается и тычет в землю: «Глянь, красноголовиков сколько!». И правда – полянка вся в подосиновиках! «Собирай, собирай, – говорит мужик, – их здесь много. Все твои…» И уходит, а у него самого корзина пустая. Я же поглядел ему вслед и отметил тогда, что комарье над ним не летает. Не по себе стало, да минуты через три позабыл о странном мужике. Увлекся я «тихой охотой» – шаг туда, шаг сюда, и везде всё рябит от нарядных красных шляпок – от круглых у малюток до размашистых, с тарелку, у гигантов. И ни одного червивого гриба!

Взял я самые красивые грибочки, переростков трогать не стал. Выхожу, довольный, к машине – не заводится зараза! И тут рядом останавливается такая же белая «Нива», как у меня, а за рулем тот же мужик!

Ну, посмеялись – и машины-то у нас одинаковые. Мужик сказал, что его «Женёк» зовут, – да, так и сказал. А я ему – «Юрик». Толкнуть мою машину странный незнакомец отказался – якобы спина у него болит, троса ни у него, ни у меня, как назло, в багажнике не нашлось. Тогда же я отметил, что корзина в багажнике «Женька» по-прежнему стоит пустая! И чего он час в лесу делал, раз с пустой корзиной возвращается?

Пока я на корзину пялился, говорит мне ее хозяин: «Могу до базы подбросить. Там занедорого возьмешь помощь». «База» – это оптовая продуктовая база в промзоне, где полно машин, самых разных. За бутылку можно сговориться…

Думаю: «Дело говорит, а то буду здесь незнамо сколько куковать» (мобильных телефонов тогда у нас не было). Уже почти согласился, когда смотрю – точно такая же у него царапина на двери, как и на моей «Ниве». И испугался я, машинально взял кухонный ножик для грибов. А у мужика в руке такой же! Стоим мы, значит, оба с ножами, меряемся глазами, но страх из меня с каждым вдохом свежего, ветреного воздуха уходит. «Ну чего перетрухал, – думаю, – да я и без ножа ему так вломлю, если что!»

«Езжай, Женек, отсюдова пошустрее, – говорю ему, опуская нож, – а то монтировку достану!» Тот недобро усмехнулся, сел в свою «Ниву» и газанул – уехал! Да задний номерной знак у него – черный, старый, – такие до восьмидесятых были: «08-93» сверху и «ЮРА» под цифрами. И как же мне эта табличка могильную напомнила! Прошу заметить, был август девяносто третьего…

Едва мужик скрылся, завелась моя старенькая «Нива»! А я всё равно выждал, покурил дважды, – не хотел еще раз странного «Женька» встретить. До города ехал тихо-тихо, дурное предчувствие сердце кололо, но нет – доехал без происшествий.

В квартире выдохнул. Жена и дочки уже на вещевой рынок ушли. Я же давай красноголовики чистить, резать, жарить их с луком и со сливочным маслом, – на вид такая грибная каша не очень – подосиновики неприятно чернеют, зато на языке – вкуснота. Подоспели мои как раз к концу жарёхи. Старшая дочка с женой сразу к зеркалу – обновки разглядывают, а младшая Аленка – на кухню – я ей полную тарелку. Сам тоже пару ложек в рот положил – объеденье!

И тут жена на кухню входит – хвалит меня, в корзину заглядывает, и вдруг орет: «Юрик! Юрик!» Я на корзину – подосиновики – ей в глаза – «не понимаю?». И снова глянул в корзину – а там одни красные мухоморы и бледные поганки! А Аленка трескает мою грибную кашу за обе щеки!

Я Аленку, понятно, в охапку, и с ней вниз, на улицу, прям в тапках побежал. Жена и старшая дочка за мной. Сел в машину, повернул ключ – завелась зараза. И вспомнил, что тоже мухоморы ел. Яда в них меньше, чем в поганке, да мутит с него быстрее. Если бы сам поехал – точно всю семью бы угробил. Жена орет, а я из машины – соседа вижу на жигуле – выручай, Витька!

Ладно, долгим рассказом утомлять не буду, да и рассказчик из меня – так себе: в больницу успели вовремя, никто насмерть не траванулся, в аварию не попали, Аленка ничего поняла. Ну, в милиции только мозг мне пропарили: «Зачем семью потравил?» Я сначала молчком про странного мужика – потом всё выложил. Не знаю, поверили ли, знаю, что посмеялись. В конце концов отстали. Жена же мне поверила – и в церковь зазвала. Что ж, я без возражений окрестился. Спрашивал у батюшки: «Что за нечисть мне являлась? Леший или черт какой?» – ответа толкового не получил.

2013 год

Больше «Женька» не видал, один в лес по грибы не ходил долго. И уж никогда сам грибы не готовил, без жены-то… Годы шли, всякое в стране было, как-то позабылся тот лесной черт, да не до конца. Ну не люблю я так – люблю до правды докопаться. И копал – перечитал столько… Оказывается, грибы – это тайна. Грибы – это немного растение, немного животное; питаются скорее как животные – органикой, к фотосинтезу не способны, хлорофилла в них нет, зато среди грибов есть мужские и женские особи. Еще грибы старше динозавров, и в те доисторические времена грибы росли выше десяти метров; радиация, что убивает всё живое, им не вредит, видов грибов – более двух миллионов, изученных – намного меньше. Растущий гриб способен пробить мрамор, бетон и железо. Плодовое тело такого гриба, как, например, подосиновик, – это шляпка и пенек (ножка); основное тело – разветвленная подземная сеть из нитей (гифов) – это грибница, по-научному – мицелий. Часто мицелий срастается с корнями деревьев и пьет их фитогормоны, аминокислоты, сахара, взамен дает минеральные вещества, прежде всего, фосфор. Прочитал также, что если гнилушка или старый пень в темноте светятся зеленовато-белым – это светится мицелий опенка. Можно даже сделать дорожку из искр, если раздавить и разнести такую гнилушку. Грибы, как ничто иное, стремятся к симбиозу – к сотрудничеству с водорослями, растениями, животными, людьми, нередко к паразитическому симбиозу.

От научных фактов к мифологии. Тут уж – фантазии раздолье, кратко перечислю самое интересное. У многих народов галлюциногенные грибы считались то пищей богов, то телом богов, их появление связывали не с дождем, а с грозой, громом или молнией. Форма гриба навевала либо мысли о топоре, либо о фаллосе. Грибы участвовали в сотворении мира как дерево-прародитель. Издревле грибы связывали с ведьмами, нечистой силой, волхвами. Самый популярный гриб у шаманов северных народов Сибири – красный мухомор. По поверью, опьянение от него вводит человека в царство мертвых. Любят грибы расти и на кладбищах. У славян наличествовал дух Боровичок – крошечный старик, живущий под грибом, хозяин всех грибов в бору. Если срезать его дом – гриб, под каким он живет, Боровичок кинет в корзину мухомор или поганку. А еще по бору ходил Боровой, страшнее медведя, кто-то сорта Лешего… В общем, вроде как и ерунда, а вроде как есть в этих сказках крупица того, что мне подходит.

В двухтысячных поехали мы с женой на ее родину – в село Курганской области. Зауралье у реки Тобол пленяет глаз некрикливой и все ж волшебной русской красой: березовые леса, сосновые боры, тополевые рощи. В водах рыбы – от карася до осетра. Тишина – благодатная, а воздух настолько целительный, что долгожители в тех местах не редкость. Говорили, и до ста семидесяти лет дожить можно! Про это точно не скажу, а вот старушка лет ста в селе имелась. Звали ее Тарасья, хотя на внешность она была необычная – явно из некого коренного этноса, похожего на манси. Так Тарасья мне про лесного черта всё стройно разъяснила. Сказала, что это как бы оборотень был такой, что порой духами-оборотнями становятся злые шаманы, какие не хотят умирать – уходят они полуживыми в царство мертвых и изредка могут его покидать – бродят тогда по лесу, ищут грибника или прочего охотника. Имеют оборотни облик того, кем прикидывались ранее, но одежду встреченного грибника на себя примеряют (раньше одёжи-то тоже у всех были похожими, оттого и вышивали на них в оберег узоры), его поклажу берут, повозку. Не по-настоящему это всё для того, кто видит оборотня, – морок. Если бы я сел в машину «Женька», по словам Тарасьи, то отвез бы он мою душу в царство мертвых, а сам в моем теле к семье бы моей явился, жил бы моей жизнью, нервы бы моим родным мотал, соки из них пил, несчастными, как мог, их бы делал. Шаману-оборотню боль и слезы, что вода, для его злого духа, то есть силы для роста. А в итоге – по зиме жену мою и дочек он съел бы. Да, натурально съел бы, людоед! Сам в лес бы подался, под валежник забился, неупокоённый бы помер. Когда к ним в село из леса мужик возвращался другим, то к шаману его вели. Правда, после обряда у шамана бедолага бывало помирал, зато не успевал никого сожрать. И раз я прогнал людоеда-оборотня, хотя взял его подарок – грибы, то обиделся он – вот и подменил подосиновики на мухоморы с поганками, паскуда. Добавила Тарасья еще, что хороший я человек, раз Ангел-хранитель меня, некрещеного, спас…

Слушаю эту темную старуху, а сам думаю: «Раз не меня, кого-то другого «Женек» нашел…»

Ну вот так-то так. Врать не буду, в мистические явления до сих пор не верю…

История вторая

Терминал C. Добро пожаловать в Рай

Рейс 3М-321

Рейс был самым обычным, утренним, известной авиакомпании, «Боинг» – на вид не новым и не старым. Внутри него всё пластиково-сине-бело-ковролиновое, по три кресла с каждой стороны прохода, тридцать три ряда, три из них в бизнес-классе, салон разделен на три части. «Бог любит троицу, – почему-то тогда, садясь на место «F» в десятом ряду, подумала я. – Люди же суеверны. Наверно, число три нас успокаивает».

Я летела по делам из Москвы в Сочи, где до этого была лишь единожды. Время в пути – два часа и десять минут, самолет полон, помада у всех стюардесс красная, их улыбки из пластмассы для кукол. Громогласные детишки (next generation, одуревшее от сахара), уже вопят, дергая ногами со скуки, младенцы заплачут при взлете… Ненавижу летать в светлое время суток, хотя и ночью-то за два часа толком отдохнуть не дадут – сперва целый час развозят напитки и сэндвичи, затем выключают свет в салоне на полчаса, затем, едва все уснут, будят – пристегните ремни, приготовьтесь к посадке, поднимите кресла, – самолето-садисты…

Я – это Света, для друзей – Клэр. Я крашу свои волосы, длиной до плеч, в светло-каштановый цвет, хотя от рождения медно-рыжая, веснушки – мое летне-весеннее бедствие, брови у меня под краской тоже рыжие, ресницы, если без туши, бесцветные, глаза – огромные, голубые-голубые. А еще я маленького роста – едва дотягиваю до «файв фит», то есть полтора метра. Меня принимают за девчонку двенадцати лет, особенно когда я не на каблуках, а, как сейчас, в джинсах и кедах. Где работаю, говорить не хочу, скажу то, что я частенько летаю на самолетах. Как правило, это командировки в Китай, причем Китай не туристический, в «фен-шуях», пагодах и хризантемах, но в Китай вонючий, ядовитый, крикливо-шумный, в Китай фабрик, грязных оптовых рынков, громадных городов под серым, бензиновым небом. Случается летать по работе и в Италию, реже в Германию. В последнее время все больше достаются командировки на юг России, что вовсе не плохо. Встречают меня радушно, провожают весело, гостиничные номера – чистые, еда – привычная, ну а досуг… Я даже Милан не успела познать со стороны музеев и «плейс оф интерест» – тааак, посидела с ноутбуком в «ресторанте» у Дуомо, даже внутрь собора не зашла – потом, потом, еще столько раз буду в Италии, сейчас же устала, ноги гудят, голова звенит… У меня в двадцать семь лет нет ни детей, ни мужа, ни парня, – есть работа, какая мне очень нравится. Еще есть мама, папа, старшая сестра, которая замужем и счастлива, есть ее сын – мой племянник. Все они живут в Подмосковье… Пожалуй, для первого знакомства с Клэр достаточно.

Место при регистрации мне досталось у окна – отлично! Слева от меня, у прохода, сел на место «D» симпатичный, высокий парень в очках с толстой черной оправой да с толстыми стеклами. Стрижку ему было бы неплохо освежить – кудри сбились в неопрятную кучу. Как и я, он сразу же отгородился от детского плача наушниками, запустил на смартфоне какой-то фильм. Вскоре между «кудряшом» и мной втиснулся в узкое кресло седоватый дядька лет пятидесяти с добродушным лицом и необъятным пузом. «Дядька», занявший локтями два подлокотника, пытался поговорить, но я настроилась доспать свое – как-никак пробудилась в шесть утра – отвернулась к овальному окошку, нашла в «Музыке» папку «Для дорога».

Готовился «Боинг» к взлету столь долго, что я успела задремать. Приоткрыла глаза, когда он уж с ревом разгонялся, заглушая Леру Линн, проникновенно поющую мне в уши, что это ее самая нелюбимая жизнь – та, где он летает, а она нет. Что ж, я-то летаю. Ариведерчи, дождливая Москва, гутен таг, солнечный юг. Внизу, уменьшаясь, проплывал в хмуром свете, точно ковер из бурой водоросли, осенний лесок. Прилечу же я в лето, где зелено и тепло, где я сниму свитер и надену бейсболку, оберегая кожу от зловредных веснушек. «Боинг» поднимался выше, дымка сменилась плотной белесой пеленой. Я закрыла глаза. Сон пришел молочно-ватный, как та облачная пелена.

Джейн Доу

Шасси «Боинга» недружелюбно встретила толчком посадочная полоса, и я очнулась от сна. «Дядька», что ранее был по соседству, почему-то отсутствовал (в туалете он, что ли?). Кудрявый парень, как и я, сонно моргал. Три кресла за ним, по левую сторону прохода, занимала семья: муж, жена и их пятилетний, неугомонный сынок, который сейчас молчал (неужели!). Когда самолет замер, многие пассажиры захлопали.

Не то чтобы я себя плохо чувствовала, скорее не плохо, а странно: голова пустая, мысли тугие, тело вялое… Вроде так бывает при низком атмосферном давлении. Машинально достала свою небольшую сумку с багажной полки, по привычке надела поверх свитера черную куртку. И в Адлере моросил дождик; густой туман заволок всё вокруг. Везли нас от самолета на автобусе. Пассажиры в нем будто спали стоя, молчали…

Двери автобуса открылись перед типичным стекольно-бетонным, безликим, зданием аэропорта. Надпись над раскрытой дверью гласила: «Терминал С. Добро пожаловать в Рай». Я усмехнулась. Сочи, конечно, расцвел, но «рай» – громко сказано, всё же не Мальдивы. Стюардесса с красной помадой на губах улыбалась у этих стеклянных врат отнюдь не дежурной улыбкой. Отчего-то тогда, глядя на нее – милейшую и приятнейшую брюнетку модельного роста, мне впервые стало страшно.

Она носила небесно-голубую форму в стиле американских шестидесятых: мини-юбка трапецией, пиджак с рукавами три четверти, шляпка-котелок; белая строгая блузка, белые перчатки; удобные «бабушкины» ретро-туфли коричневого цвета на низких, устойчивых каблуках, косметики на лице столько, что мне захотелось подуть не нее, как на пыльную вещь. Про таких особ говорят – «женщина без возраста», – одновременно ей хотелось дать и двадцать лет, и сорок. Прошли мы все, пассажиры рейса 3М-321, в зал, где, как для конференции, стояли в ряды дешевые черные стулья, впереди светлел экран. Мы все тупо расселись, не задавая вопросов, только обеспокоенно переглядываясь. Стюардесса прошла к экрану.

– Меня зовут мисс Джейн Доу, – говорила на безупречном русском «американка». – Я счастлива приветствовать вас в терминале С! Раз вы здесь, то всем вам повезло – все вы попали после крушения лайнера в Рай. Поздравим себя за это! – зааплодировала она, многие пассажиры захлопали. Я в ладони не била, а оглядывалась. Итак, «Боинг» был забит: тридцать три ряда по шесть человек в ряду плюс пара младенцев, – это две сотни пассажиров. В конференц-зале же таращилось на стюардессу не более сотни людей. Причем все собравшиеся – взрослые, ни одного ребенка.

– Знаю, что вопросов у вас множество, – продолжала Джейн Доу, – но прежде, чем их задавать, прошу внимательно прослушать краткую вводную лекцию. На первый взгляд, конечно, терминал С на рай не походит – не так вы себе представляли Небеса, понимаю. Однако именно так выглядит Рай для тех, кто погиб в авиакатастрофе. Вашим душам надо привыкнуть к тому, что они мертвы для родных, и терминал С – идеальное место для адаптации. После вас будет ждать терминал В, после – терминал А. То, насколько терминал С станет для вас домом, зависит от вас. Не унывайте, не хулиганьте, не нарушайте распорядок дня, – всего-то три несложных правила. Для отличников пребывание в терминале С продлится всего тридцать три дня, для хорошистов – сорок. Троечники задержатся здесь на года, двоечники – на века, безнадежные – на вечность. Отбой у нас в восемь вечера, подъем – в пять утра. До шести – завтрак, с шести до десяти – работа, с десяти до одиннадцати – обед, с одиннадцати до пятнадцати дня – работа, с пятнадцати до восьми – ужин и свободное время, что советую потратить в библиотеке. В терминале С за век скопилась замечательная библиотека, обширнее какой, пожалуй, только библиотека в филиале Рая для сгоревших в пожаре. Выходных дней в терминале С нет, зато два дня, как вы и привыкли, будут в терминале В, а в терминале А, вообще, все дни – вы-ход-ные. И сразу оговорюсь, что да, филиалов в Раю множество. Утонувшие плавают на кораблях, погибшие от голода пируют, сгоревшие в пожаре нежатся в спа. Ну а вы испустили дух столь быстро, что не успели осознать свою смерть. Лечение вам не требуется, зато требуется умиротвориться душой. Для начала о приятном в терминале С. Во-первых: здесь нет боли! Геннадий Васильевич, не мучились ли вы из-за изжоги? У вас, Белла Руслановна, зубы уж не заноют! А вам, Эдуард Викторович, очки теперь не нужны…

Кудрявый парень, мой недавний сосед, снял очки, огляделся и снова их надел. Может быть, зрение к нему не вернулось?

– Во-вторых, – задорно говорила Джейн Доу, – здесь нет немощи. Никто не постареет и не ослабнет. В-третьих, здесь не растут ни ногти, ни волосы, – достаточно раз посетить наш салон красоты и великолепно выглядеть навечно.

– А фитнес-центр здесь есть? – спросила какая-то женщина. – Бассейн?

– О, бросьте! – с воодушевлением ответила стюардесса. – Никто на самом деле не любит заниматься спортом! В терминале С не толстеют и не худеют. Вам надо полюбить себя такими, какие вы есть. Йога и медитация помогут. В-четвертых, в терминале С нечистот нет – душ не нужен, зубы чистить необязательно, туалет вам тоже не требуется. В-пятых, размещение в отеле с трехразовым питанием – бесплатно. В-шестых, скоро мы пройдем в кафетерий. В-седьмых, позвольте показать вам Ад.

Экран мгновенно покрылся тенями, на нем проступили среди гор и снега обломки самолета. Выжившие люди, человек пять мужчин, вылезали через разлом из серебристой трубы, иные душераздирающе там, внутри, стонали от боли, а мы будто смотрели кино. Одним из выживших оказался «дядька», другой мой сосед.

– Так мы что, в горах разбились? Кавказских? – спросил кто-то.

– Нет конечно! – радостно ответила Джейн Доу. – Но они-то ох как ныне удивляются! – хохотнула она. – За тридцать три дня эти грешники пройдут первые четыре круга Ада: надежда на других, холод, голод, безнадежность. Еще за семь дней – иные три круга Ада: надежда на себя, бегство, разочарование в себе. Они убью друг друга, съедят друг друга, после чего наступит восьмой круг Ада – одиночество. После – всё повторится заново.

Я поежилась, а от жалости к «дядьке» сжалось сердце. Что же такого этот увалень натворил? Чревоугодие, что ли? Историю данного снежно-горного Ада я знала прекрасно – в детстве раз посмотрела фильм «Живые», основанный на реальных событиях. Сначала выжившие уругвайцы ждали, что их спасут, ведь над ними пролетел самолет. Они слушали радио, подъедали шоколадки, мерзли. Далее стали есть мертвых, далее пытались выбраться из гор – и двое выбрались, спасли друзей. «Дядька» и четыре грешника никогда не выберутся из снега в зеленую долину…

– А где дети из нашего «Боинга»? – услышала я свой голос. – Они что, в Аду?

– О нет, Светлана Анатольевна, дети в Раю для детей, катаются на радуге, лакомятся леденцами и слушают сказки. С их мамами и папами беседует в соседнем конференц-зале мой коллега и однофамилец – мистер Джон Доу. В-восьмых, – не делая паузы, перешла к рекламе местных чудес стюардесса, – в терминале С хорошо то, что свои вещи вы можете обменять на купоны – а на них в магазинах беспошлинной торговли «Дьюти фри» можно купить алкоголь и сигареты, – и такая услуга существует только в терминале С! Ну а из неприятного у нас одно приятное: вредных привычек у вас больше нет, плотского влечения нет, брани снова здесь нет, если не желаете кого-либо видеть или слышать – достаточно подумать об этом – и их тоже для вас нет! Когда нужна помощь персонала, нажмите на кнопку вызова бортпроводника. Теперь же настало время подкрепиться. Прошу в кафетерий. Занимайте места согласно купленным билетам!

Мы, пассажиры рейса 3М-321, послушно побрели за стюардессой.

Кафетерий

Кафетерий выглядел в точности как салон «Боинга» – всё до мерзости пластиково-сине-бело-ковролиновое. Запах – химический, кресла – узкие, расстояние между креслами – минимально. Мне-то всё равно, я крошка, а колени высокого «кудряша» упёрлись в спинку впередистоящего кресла. Наверно, он завидует тем, кто купил билеты в бизнес-классе.

Самолетную тележку, по закону подлости, начали везти с конца салона. Впрочем, я была неголодна, просто не люблю ждать. За круглым окошком белел туман, аккумулятор смартфона разрядится через пару часов. Вдруг в моей ватной голове мелькнула яркая мысль – и я вышла из режима «в самолете», позвонила сестре – гудки идут!

– Я уже пробовал, – хмуро, глядя в поднятый столик, и так, словно обращался не ко мне, проговорил «кудряш», – никто ни разу не ответил…

– Вас, кажется, зовут Эдуард?

– Ненавижу это имя еще со школы. Эдиот… – так меня дразнили. – Или Эд-дурард…

– «Эд» – звучит неплохо. А меня Клэр зовут…

– Ну да… Надо бы сказать «приятно познакомиться», но мне отчего-то лень.

– Лень? – улыбнулась я. – Из-за лени ты вместо двух слов произнес восемь.

– Не знал, что мы перешли на «ты», – поморщился «Эдиот».

– Тридцать три дня как минимум будем встречаться, – буркнула и я, отворачиваясь к иллюминатору.

– А я до сих пор надеюсь, что через миг проснусь, – другим тоном молвил «кудряш». – Я бы тогда тебя в реальной жизни, пожалуй, на радости расцеловал бы. А сейчас почти что тебя ненавижу.

Я ничего не ответила – включила музыку, вставила «уши», закрыла глаза. Солист из «SOAD» утверждал, что это у него такой одинокий день, и этот день его, – самый одинокий день в его жизни…

Так я провела полчаса – слушала песни, листала брошюрку «Дьюти фри», еще пару раз попробовала дозвониться до родных, до друзей, – лишь гудки, противный писк и голос бабы-робота «сорри, зе сабскрайбер ю а коллин…» Внезапно я поняла, что это голос Джейн Доу.

Джон Доу помогал ей в кафетерии. Он оказался беловолосым, полноватым, приятным старичком в очках с тонкой серебристой оправой. Носил стюард темно-синие форменные брюки и жилет, белую рубашку, васильковый галстук. Черты его добродушного, смуглого лица навевали образ то ли Чингачгука (фильм о нем я, кстати, не смотрела ни разу, но почему-то пришло именно это имя – Чингачгук), то ли какого-то другого «вождя краснокожих». Джон Доу предлагал на выбор сэндвич с курицей или сэндвич с сыром, подавал в прозрачной обертке дорожный набор: пластиковая ложечка, зубочистка, салфетка, сахар, влажная освежающая салфетка. Джейн Доу разливала напитки: минералка, три пакетированных сока, чай, кофе.

Кушать не хотелось (я, вообще, в самолетах редко кушаю, тем более сэндвичи – вкус у хлеба в них бумажный), но взяла треугольную коробку «с курицей» – сытость убаюкивает, нервозность отступает. Вкус у самолетного кофе особенный – описать подобную гадость слов не подберешь, зато узнаешь ее по первому глотку. А и к черту! – если из головы, благодаря кофе, уйдет сонное отупение, то гадость не гадость, а выпью пару кружек.

– Я читал, – глотая из прозрачного стаканчика минералку, заговорил «Эдиот», – что кофе в самолетах наливают в грязные кофейники, лью туда ту же, что и в туалете, воду, в какой порой есть кишечных бактерии, и что сами стюардессы кофе или чай никогда не пьют в полетах…

– Мы всё равно уже мертвы, – ответила я, хотя пить кофе, кажется, расхотела на всю жизнь. – А тебя, похоже, передразнили в школе дураком. Теперь читаешь много всякой… – «хрени» хотела сказать я, а выговорила: – чепухи… А очки тебе, правда, больше не нужны?

– Нужны… Хотя вижу я теперь отлично.

– Зачем тогда нужны?

– Затем…

Отворачиваясь, я почему-то закрыла окно, и немедленно появился Джон Доу.

– Светлана Анатольевна, шторки иллюминатора должны быть всегда открытыми, – ласково сообщил он, и я послушно подняла пластиковую заслонку.

– Мистер Доу, я бы хотела купить конфеты в «Дьюти фри».

– Сперва, Светлана Анатольевна, вам нужно приобрести наши купоны. Это вы сможете сделать вечером, в свое свободное время.

– Еще мне нужно зарядить телефон. Где у вас розетки?

– Электричество продается по купонам, и сперва, Светлана Анатольевна, вам нужно приобрести наши купоны. Это вы сможете сделать вечером, в свое свободное время, – как робот, повторил улыбающийся Джон Доу.

– А что кушают в бизнес-классе?

– На этом рейсе в салоне повышенной комфортности мы подаем для наших гостей зеленый салат, коктейль из орехов и сухофруктов, три соуса, стейк из семги или стейк из говядины на выбор, пирожное, мед, булочку, масло, напитки, включая вино, без ограничения. О, с радостью сообщаю, что освободилось аж три места – и можно купить билеты в салон повышенной комфортности. Но сперва, Светлана Анатольевна, вам нужно приобрести наши купоны. Это вы сможете сделать вечером, в свое свободное время

«Обязательно приобрету! Стейк! Зеленый салат! Три соуса!»

– Спасибо…

Джон Доу лучезарно улыбнулся и ушел, а «Эдиот» хмыкнул:

– Клэр?

– Это имя для друзей… – проворчала я. – А за что ты меня ненавидишь?

– Например, за то, что ты лишь недавно впервые позвонила домой. Ты сразу же смирилась со смертью, как и все в этом самолете.

– А ты что, надеешься ожить?

– Надеюсь.

– И как?

– Не знаю.

Помолчав, я сказала:

– Честно говоря, мое спокойствие меня саму удивляет. Чувствую себя лунатиком… и не верю до конца во всё это. Тоже кажется, что вот-вот и проснусь. Хотя, если подумать, ради кого мне жить? Детей у меня нет, любимого нет, а родители… Ну, они двое есть друг у друга, еще у них есть старшая дочь и внук. Плакать, конечно, сильно будут, но… все ведь рано или поздно умрут… Я сильно боялась смерти, а как всё нестрашно оказалось, да? Совсем без боли или ужаса…

Парень, не отвечая, засунул в уши наушники, запустил на экране смартфона фильм. «Эдиотическое хамло! Видеть тебя не хочу!»

«Эдиотическое хамло» мгновенно исчез.

Работа

В кафетерии мы просидели час, не меньше. После нас пригласили к выходу. Шесть широких кресел в начале самолета уже пустовали – конечно, первыми позвали «приорити». Еще когда я в Москве, при посадке, проходила мимо бизнес-класса, то запомнила пятерых: мужчина в костюме, без галстука, шептал что-то на ухо красивой блондинке, полноватая женщина средних лет рылась в дорогой сумке, еще один мужик читал газету, закрыв ею лицо (из его внешности я одну газету и запомнила), рядом с ним «залип в планшет» пятнадцатилетний мажор. А еще – недавно я видела мужчину в костюме и того юного мажора в снежно-горном Аду. «Интересно, кто третий освободил место в салоне повышенной комфортности?»

Вышли мы из кафетерия-лайнера по телетрапу. В конце «рукава» стояла женщина с безразличными серыми глазами, неухоженная. В ее русых волосах, стянутых канцелярской резинкой в куцый хвостик, поблескивали серебристые ниточки седины. Одежду она носила как у медика – бирюзовые штаны, явно ей большие и висевшие мешками, свободный топ, белый халат. На босых ногах – одноразовые тапочки из отеля. Педикюр она точно в местном салоне красоты не удосужилась сделать, как и маникюр – ногти на руках были обкусаны. Ее хотелось назвать теткой.

– Дюжина идет со мной, – неприветливо махнула «тетка», развернулась и, шаркая по гладкому полу тапками, побрела вглубь терминала С. Я оказалась одной из дюжины, что направилась за женщиной. На моем плече по-прежнему висела небольшая дорожная сумка, куртка была надета поверх свитера. Ни жары, ни холода, ни усталости я не чувствовала.

«Тетка» привела нас в вытянутую белую комнату без окон. Длинный проход, с двух сторон его, у стен, дешевейшие столы из кремового пластика, разделенные дешевейшими белыми перегородками, как в офисе, с потолка ярко льется дешевейший искусственный свет. Первые от входа столы были пусты, лишь на одном громоздилась микроволновая печь, а возле нее находился алюминиевый поднос, заполненный пластиковыми ложечками. Такая ложечка для чая или кофе входила в дорожный набор, подаваемый вместе с сэндвичами.

– Объясняю раз, показываю раз, на вопросы не отвечаю, – говорила «тетка». – Работа проста, с ней справится каждый. Укладывайте ложки на поднос так, как на этом подносе. Должно получиться четыре ряда из двенадцати пар, – итого: девяносто шесть ложек на подносе. Ошибаться нельзя – за ошибки снижаются ваши оценки. Затем ставите поднос в печь, закрываете печь, нажимаете на «старт», – сделала это «тетка», – достаете пустой поднос, – достала она через пару секунд поднос, – и заново заполняете его ложками, заново ставите ложки в печь. Один поднос – один купон. Сколько заработаете – столько потратите. О начале и окончании рабочего дня или перерыва услышите по громкоговорителю. Идите сейчас вперед и, где увидите стулья, садитесь, приступайте к работе. На работе надо молчать, не отвлекать других и самим не отвлекаться. Я же вас видеть больше не хочу, – озлобленно произнесла «тетка» и исчезла.

– Объявляется посадка для рейса 3М-321, – заговорил сверху робот голосом Джейн Доу. – Пассажиров просим пройти на работу к своим местам.

Помню, мы тогда помялись немного, и пошли вперед. Пустые столы, перегородки, снова столы, столы, столы… и бесконечный коридор. Изредка попадались столы с подносом и микроволновой печью, у каких стояло по черному стулу. На один из таких стульев села и я, повесила сумку на его спинку, огляделась: соседей у меня нет, на левой стенке перегородки кнопка вызова бортпроводника, на стене спереди выемка с ложечками – сколько эти ложки не бери, там не убудет.

Справа от меня – белая «микроволновка» без лейбла, передо мной – поднос из алюминия. «Один поднос – один купон». Конфеты, на какие я положила глаз, стоили в «Дьюти фри» восемьсот купонов. Я заполнила поднос рядом из ложек: одну ложечку надо положить черпалом вверх, следующую – черпалом вниз, снова черпалом вверх и черпалом вниз… «А в обычную микроволновку металл нельзя помещать – будет искрить, – пронеслась у меня мысль. – Значит, это необычная печь… может, вовсе не микроволновка». И я поместила заполненный на четверть поднос в печь, нажала на «старт» – интересно, что будет. Ничего не было – просто поднос не опустел. Тогда я полезла в сумку и достала пару монет, бумажный чек, пластинку мятной жвачки в фольге, – положила всё это в печь, нажала на «старт»…

– Хулиганите, Светлана Анатольевна? – спросила над моим левым ухом Джейн Доу. – Нарушаете одно из трех правил терминала C? Ай-ай-ай! Какая жалость, но отличницей вам уже не быть. Но пока еще можно быть хорошисткой!

– Эта работа не для меня. Скучно. Я способна на большее. К примеру я…

– Знаете английский и немного немецкий, французский и итальянский? Светлана Анатольевна, эти знания вам уже не нужны. И интересная работа не нужна. А нужно вам – умиротворение! Ваша цель – не провести приятно время в терминале С, а быстрее его покинуть! Мы здесь, в Раю, с пониманием относимся к тому, что ваши души успели привыкнуть к близким людям, питомцам, вредным привычкам, пище, увлечениям, интересной работе, фильмам, музыке… Мы не лишаем вас всего сразу, а даем время для адаптации. Не противьтесь распорядку дня, не хулиганьте, не унывайте, – эти три несложных правила помогут вам быстро смириться.

– А что будет в терминале В и в терминале А?

– Счастье, Светлана Анатольевна!

– За что мажорчик из бизнес-класса попал в Ад, на гору? Он же ребенок…

– Обычно мы не отвечаем на вопросы не родственников, но я вижу в вашем сердце сострадание, а сострадание нам в Раю импонирует. В том юноше уже не осталось невинности – богохульство, сквернословие, лжемыслие, непротивление гневу, винопитие в будни, блуд, гордыня, тщеславие, – всего не перечислишь, а кроме того – успел пристраститься к запрещенным порошкам… Наказан же он Адом за то, что не хотел жить. Что ж, ныне он очень хочет жить! – хохотнула Джейн Доу. – Очень! И молится Богу, ох как молится и кается! Наверняка всего-то лет через тысячу Всевышний над ним сжалится.

– А толстяк, мой сосед в самолете? За что ему Ад?

– Поверьте, Светлана Анатольевна, – ласково похлопала меня по плечу стюардесса, – он заслужил! Зас-лу-жил!

И она, отдаляясь, направилась по коридору, мимо перегородок и пустых столов. Я же продолжила заполнять поднос ложками. Надо было положить двенадцать пар ложечек в каждом ряду, располагая пару валетом, да ни в коем случае не ошибаться – всего на подносе должно быть девяносто шесть ложек, ни больше и не меньше. «Ни в коем случае не ошибаться, иначе мне снизят оценки и я вечно буду класть проклятые ложки на проклятый поднос! Лучше пересчитать, прежде чем сунуть поднос в микроволновку…»

Свободное время

Забавно, но раскладывать ложки по подносу мне в итоге даже понравилось. А что? – легкотня! Всего-то надо не ошибиться в первом ряду, затем и считать ложки необязательно – просто выложить верхние над нижними. По окончании четырех часов «микроволновка» показала мне, что я заработала сто сорок два купона.

После по громкоговорителю попросили пройти на ужин в кафетерий, даже поблагодарили за работу. На этот раз тележку повезли с начала салона, я выбрала сэндвич с сыром и томатный сок, – невкусно: сыр будто из целлофана, сок точно из томатной пасты. Место «10D» пустовало, ведь я не хотела видеть «Эдиота»; еще пустовало место «10B», что при жизни занимал пятилетний мальчишка. Его родители кушали в молчании, молчала и я, и все в кафетерии-лайнере. Говорить ни с кем не хотелось, но тишина напрягала, – и я включила музыку на смартфоне. За окном – белый туман, моросит дождик. Через минут сорок аккумулятор смартфона разрядился полностью.

Однако я не огорчилась – час ужина заканчивался, и меня ждало «свободное время».

Вышли мы по телескопическому трапу в помещении выдачи багажа. На ленте крутились чемоданы, какие разбирали пассажиры рейса 3М-321. У меня багажа не было (я летела в Сочи на два дня), поэтому я проследовала дальше – туда, где можно было купить купоны.

Помещения там напоминали то ли таможню, то ли кабинки для личного досмотра – безликие двери, за дверью – стол и улыбающаяся Джейн Доу, попросившая выложить на стол все ненужные мне вещи. Дорогой ноутбук, всю одежду из сумки (белье, запасные носки, бейсболка и пара футболок), саму сумку, стеганую куртку, – всё это барахло я оставила на столе, себе сохранила косметичку, смартфон, зарядку к нему, кошелек…

– На моем счету в банке… – открыла я кошелек.

– Ни деньги, ни пластиковые карты былой ценности в терминале С не имеют, – ответила Джейн Доу. – Разве вы, Светлана Анатольевна, не слышали, что на тот свет богатства не унести? Монеты, купюры, банковские карты мы принимаем по цене сырья. Золотые монеты, конечно, стоят дороже всего.

– А могли бы вы, мисс Доу, звать меня «Клэр»?

– О, так мы друзья?! Конечно, Клэээр! Зови меня Дженни!

– Так сколько у меня купонов, Дженни? – нахмурилась я. – Хватит на бизнес-класс?

– Боюсь что нет, Клээр… Тебе надо доплатить десять тысяч купонов, а ты сдаешь имущества на… двести один купон.

– Ноутбук же!

– Твой лэптоп подержанный, Клээр, к тому же ему уж три года. По цене сырья он стоит сто семьдесят купонов – ни больше ни меньше!

– А моя косметика? – положила я на стол косметичку. – Она французская.

– Так… Косметика бывшая в употреблении… – не заглядывая в косметичку, говорила стюардесса. – Тональный крем, румяна, тушь, карандаш, крем для век, гигиеническая помада, пробник духов, средство для снятия макияжа, зубная паста, зубная щетка, стеклянная пилка, пинцет, расческа… Еще сто три купона, Клээр. Одежда, что на тебе, и обувь, потянут еще на семьдесят купонов.

– Где я могу зарядить смартфон?

– В своем номере отеля, – широко улыбалась Джейн Доу. – Ключ от номера не нужен, но, на всякий случай, держи при себе это, – подала она мне часть моего посадочного билета – ту, маленькую часть, какая остается при посадке у персонала аэропорта. Я машинально сунула квиток в задний карман джинсов, затем молча сложила всё со стола в сумку, повесила ее на плечо и вышла из кабинки.

– Спасибо, что воспользовались услугами терминала С, – бодро проговорила мне в спину Джейн Доу. – Добро пожаловать в Рай!

После меня в кабинку зашли молодые мужчина и женщина, закатывая за собой большой чемодан. В них я узнала своих соседей – пассажиров с мест «10A» и «10 C». Я же пошла в сторону указателя «Отель – Салон красоты – Duty free shop».

За переходом нашелся эскалатор, на втором этаже тянулся магазин «Дьюти фри», похожий на витрину рождественской сказки. Детские игрушки, брендовая одежда, украшения, часы, косметика, алкоголь, сладости… Я не пью крепких напитков, не курю и конфеты-то, по правде говоря, не обожаю, но сейчас нестерпимо хотелось чего-нибудь вкусненького. Я даже пожалела, что не курю, – самое время закурить: сигареты стоили всего десять купонов, тогда как самая дешевая шоколадка или банка пива – пятьсот!

Мне нравилось гулять по магазину, рассматривать там все, брать в руки, нюхать духи… Так я целых два часа и прогуляла, ничего не купив. Консультировала в отделе косметики Джейн Доу, Джон Доу стоял у кассы. Эта парочка обнаружилась и в салоне красоты. Естественно, я к тому времени поняла, что они были разновидностью роботов.

Номера на дверях в отеле – как места в самолете: «6F», «7A», «7B-C» (двухместный), «7D-E-F» (трехместный)… Я самую малость «похулиганила» – попробовала ради интереса открыть двери чужих номеров – никак. Зато дверь с номером «10F» открылась сразу, при нажатии на ручку. Внутри номер – безликий, но чистый. За стеклом – туман и дождик, окно – без створок, в шкафу – бирюзовая медицинская форма размера XXL, тонкие тапочки, белый халат. А вот ванная комната мне понравилась: мягкие полотенца, низкая ванна, раковина, унитаз, крошечные флакончики с шампунем и гелем для душа, плиточка мыла, зубной пасты в малюсенькомтюбике хватит на два раза. Я поставила смартфон на зарядку, сделала ванну с пеной, почистила зубы. Бывает так, что после горячей ванны чувствуешь себя заново рожденной, чистой-чистой, душой тоже чистой. Порой охота петь. И в этот раз я тоже получила несказанное удовольствие. Замотала голову и туловище в полотенца, вышла к двуспальной кровати, взяла смартфон с тумбочки. Вот черт! Аккумулятор зарядился на один жалкий процент! И сколько бы я ни меняла розетки, батарея более не заряжалась. Зато гостиничный будильник и лампа горели без питания от сети… Значит, я потратила все свои сто сорок два купона на электричество! Один процент за сто сорок два купона?! За четыре часа нудного труда с ложками?! Обдираловка, а не Рай!

Расстроившись, я разложила по кровати все свои вещи – трогала их, вспоминала, когда и где купила, когда и где носила или пользовалась ими. Затем включила ноутбук – листала фотографии, пока не погас экран, затем плакала, долго плакала – так хотелось обнять маму, папу, сестру, племянника, друзей, что разрывалось сердце, так хотела ожить, что не о чем ином думать не могла. Набрала номер лучшей подруги – лишь гудки… а когда вырубился смартфон, я снова зарыдала. Так и заснула в окружении вещей. Сон пришел молочно-ватный…

Купи мне спички

Наверно, кто сейчас это читает, думает, что я веду себя неубедительно. Что, по закону жанра из киношек, логично было бы не верить Джейн Доу, подозревая эксперимент правительства и пытаясь бежать… Извините, но когда из «микроволновки» пропадают ложки, то понимаешь, что ты в бреду и этот бред – явь. И еще четко понимаешь – не сбежать, потому что, кроме Ада, бежать душе из Рая некуда.

К одиннадцатому дню пребывания в терминале С я сдала все-все свои вещи, кроме смартфона и зарядки к нему. Ходила я в бирюзовой медицинской форме, висевшей на мне мешком, в белом халате, в отельных тапочках. Краска из-за ежедневной ванны с волос почти сошла, и я стала рыжеватой, косметикой я больше не пользовалась. Многие из пассажиров рейса 3М-321 выглядели как я или около того, друг с другом мы едва разговаривали, ходили как сомнамбулы из отеля в кафетерий, на работу, в кафетерий, на работу, в кафетерий… В свободное время я чаще всего гуляла в магазине «Дьюти фри», ничего не покупая. Сколько у меня набралось купонов, я не интересовалась. Раз купила шоколадку и банку пива. Удовольствия от них вышло ноль, и я перестала тратить купоны. (Подозреваю, что стейк в этом странном Раю тоже походил на резину.) Перестала есть и сэндвичи, но в кафетерии нужно было сидеть час, и я сидела с безразличным лицом, уставившись в окошко – за ним всегда туман и дождик. По родным, друзьям, любимой работе я уже не скучала, правда, почему-то скучала по «Эдиоту». Я даже пожелала вновь его увидеть, но он не возник. Душу согревала одна мечта – быстрей бы покинуть терминал С!

После работы, в одиннадцатый день, я впервые пошла гулять не по «Дьюти фри», а поднялась на этаж выше, где находилась библиотека. Читать книги я, кстати, не любила. Зачем? – столько фильмов, роликов! Зайди в «интернеты» – и тебе всё расскажут, всё покажут, а читать – это слишком долго, времени нет… не было.

На третьем этаже указатель «Библиотека» показывал налево, указатель «Детская зона» направо. Подумав немного, я пошла направо – из интереса. И увидела игровую комнату за стеклом, как в торговых центрах. Там детишки катались с горки в бассейн с мячиками, ползали по лестницам, прыгали на батутах. На скамейке перед игровой комнатой сидела моя соседка с места «10A». И наблюдала за своим резвящимся сыном.

– Здравствуйте, – села я рядом с ней. – Меня зовут Кл… Света. И у меня есть племянник такого же возраста, как ваш сын…

Женщина молчала.

– Я просто хотела узнать: нравится ли вашему сыну здесь. Меня бы это успокоило, если бы нравилось…

Я встала и хотела уйти, когда женщина ответила:

– Ему очень нравится здесь. Но это не мой сын. Леша был таким бесенком, а этот мальчик – ангелок… Мой муж уж и не ходит к… этому ребенку. Говорит – ненастоящий. И я знаю, что ненастоящий, но хожу…

Моего ответа она не ждала, и я ее покинула, ничего не сказав. На сердце стало паршиво, и вместо библиотеки, я поднялась еще на этаж выше – оказалась на крыше. А там! – Эдиот! Сидел на полу и курил! Выглядел он в точности так, как в первый день, только весь вымок под моросящим дождиком.

– А я думала, что испарила тебя навсегда! – радостно сказала я и, так как он странно посмотрел на меня, пояснила: – Ну… в кафетерии тебя нет, нигде тебя не вижу.

– Я туда не хожу. И на работу не хожу. И в отеле не сплю. Живу на этой крыше. Вообще, хулиганю, как могу. Мне уже сказали, что я безнадежен.

– Зачем?

– Вдруг, если не соблюдать их правила, то оживешь? Не думала об этом? Если всё делать им назло? Задумывалась, почему сигареты так дешево здесь стоят? Потому что зависимости здесь нет, радости от сигарет нет, а мерзости во рту – хоть отбавляй. Я и курю-то только затем, что удовольствия не получаю. И это не дает мне позабыть о том, кто я такой.

– Видать, тебе есть ради кого жить…

– Всем есть! Я глупо жил… мечтал о многом, но часто это многое откладывал на потом… Думал – еще куча времени… Ладно, банальщина, не бери в голову.

– Да я точно так же поступала. Правда, не считала, что глупо жила. Просто жила, как получалось.

– Ты была счастлива?

– Вроде да… Не знаю…

– Значит, не была. А я был. Смотри… – поднялся он, отдал мне свои очки и с разбега прыгнул с крыши – туман его отбросил назад, как батут, – и «Эдиот» шмякнулся у моих ног.

– Больно?! – испугалась я.

– Ни капли, – смеялся он, вставая на ноги. – Хочешь попробовать?

– Нет… Страшно как-то… Всегда боялась высоты.

– А если бросить вниз сигарету, то она пропадает в тумане и не возвращается, – задумчиво проговорил Эдуард, надевая очки. – Еще здесь никогда не темнеет, никогда не прекращается дождик, никогда не пропадает туман.

– Тебе, может, что-то надо?

– Если не сложно, купи мне спички.

Сороковой день

Отныне я после работы шла на крышу, по пути покупая Эдуарду спички и пачку сигарет, тратя всего-то пятнадцать купонов. Он чаще был неразговорчив, грубоват, говорил, что я его раздражаю, – и тогда мы молчали, сидя на крыше. Иногда болтали о всяческом: о том, что фараоны дураками не были, раз тянули на тот свет побольше золота, или о том, что в древности с покойниками всегда хоронили ценную монетку…

Кто подумал, что я влюбилась, ошибается. Просто мне было некуда пойти, а «Эдиот» был интересным. Он тоже не влюбился в меня. В терминале С нас не посещали страсть, влечение, желания. Не разговаривали мы и о личном, сохраняя свою прежнюю жизнь в тайне. Да и тем для бесед, как оказалось, у нас было немного, общих увлечений тоже. Даже музыка нам нравилась разная. Я, к примеру, русскую музыку не слушала, а он обожал всякое «старьё» – Цой там и прочее под названием «русский рок».

Так и прошли сорок дней. Джейн Доу радостно сообщила мне, что я – хорошистка, и завтра с утра отправлюсь в терминал В, где меня ждет счастье. Я же перед отбоем сообщила это Эдуарду – он только что-то гукнул.

– Купить тебе запас спичек и сигарет? – спросила я его напоследок.

– Нет. Больше не хочу курить.

– Ну тогда… до свидания, что ли…

– Угу.

В своем номере я зарядила смартфон на все купоны. Не знаю, сколько их потратила, но аккумулятор показал аж двадцать процентов. Я прослушала песню Леры Линн, с какой начался для меня полет рейса 3М-321, после чего вдруг позвонила маме – гудки и голос Джейн Доу «зе сабскайбер ю а коллин…», но я вновь и вновь набирала – зачем не знаю, просто хотела истратить заряд гаджета и успокоиться. Набирала даже тогда, когда из будильника прозвучал сигнал отбоя.

И вдруг!

– Света, Светочка?! – звала меня из «трубы» мама. – Светик…

– Мама! – закричала я, но проклятый закон подлости – через миг экран погас, смартфон разрядился!

Тем не менее я побежала из своего номера на крышу, сказать Эдуарду. В коридоре путь мне преградила Джейн Доу.

– Куда же вы, Клээр? Нарушаете распорядок дня? Ай-ай-ай! Как жаль, но хорошисткой вам уже не быть, зато…

– Пошла на… – не договаривая ругательства, бросилась я на нее.

Она пыталась меня остановить, но я, мелкая, сумела просочиться. Джейн Доу завопила, и на лестнице меня встретили с десяток Джонов Доу и новых Джейн Доу. Помню меня хватали их руки, тащили вниз, а я всё лезла по ступеням наверх; с меня сорвали тапки, медицинский халат, бирюзовые штаны и топ, – я не успокаивалась. На крышу я выбежала в одних трусах и лифчике, схватила Эдуарда за руку и сказала ему:

– Давай!

И мы вместе спрыгнули в туман. Часть меня ожидала мягкого падения на батут, оттого было не страшно. Вместо этого я ударилась оземь и разбилась!

И открыла глаза, тихо стоная от боли. В реанимации.

Хеппи енд

Итак, вы уже поняли, что я ожила, что в прямом смысле слова вернулась с того света. Осталось подвести итоги.

Оказалось, что я отлично помню, как при подлете к Адлеру самолет потерял в грозу управление и садился на пахотном поле, как погас в салоне свет, как ревели дети и как я сама кричала от ужаса, молясь всем богам сразу. Почти все пассажиры рейса 3М-З21 погибли. Я была в реанимации лишь четыре дня, мне переломало ребра и позвоночник, шарахнуло по голове так, что пробило череп. Меня считали безнадежной. Мама молилась в тот миг, когда я открыла глаза, звала меня. Звонков от меня ей не было. Эдуард же не ожил – при аварии ему сразу сломало шею.

Оправляясь от травм, я год лежала с ноутбуком и искала сведения о пассажирах рейса 3М-З21. Тогда же узнала, что «Джейн Доу» и «Джон Доу» – это имена для неопознанных трупов. Честное слово, до того не знала. В годовщину аварии я пошла на то кладбище, где похоронили останки Эдуарда, – там встретила его вдову Лену и годовалого сына Игоря. Когда разбился лайнер, Лена еще не родила.

Она, Ленка, сейчас моя лучшая подруга – всё у нее и у Игорька хорошо. А лучший друг Эдуарда, Сергей, стал моим женихом – мы готовимся к свадьбе. Ни Сереже, ни Ленке, я и словом не обмолвилась о терминале С. Может, когда-нибудь, но пока не время.

Год спустя после аварии я немного подросла и уже больше, чем «фай фит», у меня испортилось зрение, я полюбила читать, а также полюбила творчество Виктора Цоя и прочее «старье» типа русский рок. Да, всему есть разумные объяснения: выше я стала из-за сломанного позвоночника, зрение упало из-за удара в голову и из-за него же изменились мои вкусы. Но как объяснить то, что мои волосы стали виться? Более я их не крашу, мне нравится быть медно-рыжей. А еще, когда мы целуемся с Сережей, «Эдиот» возмущается в моей голове: «Фу, нет, Серега, отвали!». Потом Эд уходит. Живем мы с ним в одном теле мирно, он стал частью меня и из благодарности не беспокоит. Кстати, когда я выписывалась из больницы, в заднем кармане моих джинсов нашелся посадочный талон – именно такой, маленький, какой дала мне в Раю Джейн Доу. Не знаю, что и думать…

И еще одно скажу для тех, кто не верит в мой рассказ. Другой мой сосед, «дядька» с добрым лицом, оказался маньячеллой, убившим пять девчонок и находившимся в уголовном розыске. Он купил другой паспорт, пропал для семьи; опознали его изувеченный трупп по отпечаткам пальцев.

Работу я сменила. Больше на самолетах не летаю вообще. Не потому что боюсь смерти. Умереть, как оказалось, не страшно. Просто не хочу больше попадать в терминал С к Джейн Доу и Джону Доу. Посадочный талон подсказывает мне, что не надо…

История третья

Экстрасенс

Комната 41

– Аристарх Назарий – не потомственный колдун, не целитель и не знахарь. Ведающий человек, экстрасенс, если желаете, но мне больше нравится «христианский маг». Мои силы – Божий дар, взращенный на ночных молитвах и тайных знаниях одного из самых закрытых орденов британских алхимиков, Ордена Золотой Зари. Ныне я достиг шестой ступени, и умею брать шесть имен архангелов из семи, перечисленных в Книге Еноха. Гавриил – ангел смерти, – это имя служит для общения с мертвыми. Сариил – страж ада, – это имя служит для снятия проклятий, Рагуил – подвергающий наказаниям мир, – это имя для торжества справедливости. Рафаил – целитель людских недугов, – это имя для лечения болезней. Уриил – просветитель, – это имя есть ключ к любым знаниям. Люцифер – пояснять не надо, – это архангел, пошедший против Бога. Его именем я пользуюсь в исключительных случаях, и деньги здесь отнюдь не главное!

Впечатляет, не правда ли? Вот так я, Аристарх Назарий, представляюсь. И ага, как же, деньги не главное – главное! Перепробовав пять архангельских имен, я неизбежно «именуюсь» Люцифером – и ломлю за это цену в пять раз больше обычного. Но, конечно, еще меня надо долго-предолго уговаривать. А вообще, я не верю ни в Бога, ни в Дьявола, ни в ангелов с демонами, рай или ад. Близкий к церкви человек, услыхав «христианский маг», не стал бы иметь со мной дел. Колдовство и вера несовместимы в христианстве, зато в реальной жизни творят чудеса. Для моего кошелька чудеса.

Откровенно говоря, настоящая фамилия мне досталась тривиальная – Назаров, имя – простонародное, никуда не годное для моего рода занятий, – Егор. С таким именем в магическом бизнесе только знахарем и быть, обкуриваясь дымом и наяривая в бубен, одновременно отплясывая дикарский «танец Велеса» (только что такой сам выдумал). Нет – бубны, ситцы и деревенское волхование, – это стриптиз для бедных. Я же помогаю клиенту раздеться с изыском, припудривая его напиток самым настоящим диацетилморфином. Не сразу, разумеется, – героиновая мера лишь для эффекта призвания Люцифера. О, заткнитесь моралисты, умоляю! От одного разочка никто из моих клиентов наркошей не станет – побалдеет немного, и рад-радёшенек, – ничего в итоге не поймет. Моя же задача в том, чтобы выяснить, имел ли клиент дело с опиатами ранее. Если да, то никого Люцифера, – репутация дороже.

Репутация в магическом бизнесе – это всё. Жирный клиент редко приходит по объявлению, вернее, почти никогда. Экстрасенсы, по сути, делятся на три сорта. Первые сосут бабло из бедных и высасывают их так, что любой вампир удавился бы от зависти. Эти мошенники вам с порога скажут, что на всей семье порча, что дети погибнут, муж уйдет и сопьется, дом сгорит, проклятье ляжет на внуков, тюрьма и сума… Нет улучшений? Ох, какая же сильная порча! Необходимы новые сеансы магии, новые и новые! Работают такие «маги» по одной схеме. Зачем выдумывать что-то новое или менять, когда старый добрый прием исправно работает веками, если не тысячелетиями? Вторые «ведающие» – полоумные деревенские бабки. Эти плутовки скромны в запросах – продукты и та денежка, что не жалко. Да и зачем им капиталы? Соседи по деревне прознают, убьют, перед этим пытать станут… Третьи ясновидящие, как я, работают с богачами, а именно – с богатыми бабами средних и более лет.

Многим моим коллегам слово «экстрасенс» не нравится – так затаскали его по телеку, показывая чудиков, что из него исчезла вся магия. Но вот мне слово нравится – просто и емко, как всё у англосаксов. «Экстрасенс» переводится «сверхчувствительный», однако доподлинный смысл при переводе потерялся. «Экстра» – это с латыни «вне», «наружный»; то есть «экстрасенс» – это «вневосприимчивый» или, если угодно, «наружевосприимчивый», – тот, кто воздействует на предметы без помощи рук, видит без помощи глаз, слышит без помощи ушей. Экстрасенс, как по мне, это тот, кто умеет кожей читать ваши мысли по тонким, даже тонюсеньким, нюансам мимики, голоса, глаз.

Успешный экстрасенс – всегда хороший актер. Мой сценический костюм – это лучшие брендовые шмотки, чем дороже, тем лучше. Дорогая вещь вне моды, так что в итоге получается даже дешевле. Пиджаки и галстуки тоже не внушают моим клиенткам доверия. Пиджаки и галстуки – для охранников, клерков и финансовых разводил. Мне же требуется интим, так сказать. Мои клиентки должны видеть во мне близкого друга, равного себе по социальному статусу, – и тогда они охотно выболтают всё о себе сами. Естественно, пара загадочных аксессуаров нужна. Я ничего не понимаю в толковании Корана и в мусульманство не лезу. Честно говоря, далек и от Библии, и от каббалы, и от любых учений Будды. Тем не менее я заказал себе такой амулет на шею: католический крестик, за ним – Печать Соломона (она же Звезда Давида,) вместо распятого Христа – блаженный Будда в позе лотоса, – вышло броско. Также перед клиентами я появляюсь с якобы старинной книгой тайных знаний, какую называю «Ономикон» – книга имен. Эту книгу я сам написал.

Начался мой тернистый путь христианского мага в студенчестве, в начале девяностых, с покупки дешевейшей самиздатовской книжонки «Всё о Некрономиконах». Ее автор нудно перечислял разные книги мертвых, от выдуманных до вполне реальных, как, например, древнеегипетская Книга Мертвых. Читать было скучно, но меня зацепил так называемый «енохианский язык» или ангельский. Создали его в конце XVI века англичане Джон Ди и Эдуард Келли для спиритических сеансов. Енохианский язык – это адаптированная смесь латыни, арабского и древнееврейского языков, но главное – его легко читать, если знаешь английский. Ди и Келли утверждали, что этому языку их учили сами ангелы, но я-то понял сразу, что они просто мошенники экстра-класса – экстрасенсы. Впоследствии я прочитал об ордене «Золотая Заря», посмотрел на их крест, где какие только символы не смешались, узнал о теургии (алхимическая практика с привлечением таких помощников, как божества, ангелы, архангелы и демоны), расклеил объявления по подъездам – и как-то пошло-поехало. Сам не ожидал, что ко мне в съемную однушку в Алтуфьево толпами повалят тетки. Одним надо замуж, другим – здоровья, третьим – чтоб муж не пил, и всем надо денег. За свои пять копеек они хотели получить пять миллионов. Еще тогда я понял, что сия «клиентелла» не для меня, хотя получил бесценный опыт, отшлифовал на «тетках» свой «Божий дар», поднаторел в искусстве «как обещать, не обещая». Приходилось часто переезжать с квартиры на квартиру, менять один район на другой. Свой «Ономикон» я написал так: купил разных книжонок о всяком таинственно-научном, перевел это на енохианский язык, добавил странных рисунков, состарил страницы, заказал псевдодревнюю обложку из кожи и собственноручно всё подшил. Получилось аутентично, а «аутентично» намного убедительнее, чем «броско». И в довершение всего в Италии мне на глаза попался настоящий старинный саквояж, как у викторианских докторов. Ну, может, никакой и не старинный, и меня развели, не важно – важно, что саквояж великолепно дополнил мой загадочный образ. Во внешности моей, кстати говоря, загадочного-то маловато: средний рост, среднее сложение, голубые глаза и русые волосы, черты лица – приятные. Я за последнее время сильно похудел, зато живот подвисает, у лба намечаются залысины…

Три года, с две тысячи девятого по две тысячи двенадцатый, стали для меня воистину золотыми годами. Я мог бы купить трешку в спальном районе, но предпочитал снимать квартиру на Арбате, поистратился на «сценические костюмы», дорогущие рестораны, путешествия, ни в чем себе не отказывая в поездках. Так и не приобрел машину, даже водить не научился, зато сам пристрастился к «белому». Казалось, золотой дождь не иссякнет… Мои клиентки ходили ко мне скорее как к психоаналитику, попутно советуясь с «архангелами», брать ли кредит, новую тачку, оборудование. Все они владели каким-нибудь бизнесом (салон красоты, магазин одежды, стоматология), хотели одного – бабла. Тогда в стране экономика шла в гору, особенно в Москве, – и новые клиенты шли и шли к моим клиентам. Они были счастливы, я же поверил в то, что на самом деле я – уникальнейший маг, великий экстрасенс, непревзойденный ясновидец.

В тринадцатом году золотой ливень уже превращался в моросящий дождик, и я жил на сбережения. Конкуренция в магическом бизнесе высока, клиентура с баблом резко молодеет, соцсети заменяют народу реальность. Мои соперники теперь консультируют онлайн, роботы гадают, доморощенные любители, просмотрев пару голливудских фильмчиков об экзорцизме, валом «полезли в телевизор» на известные битвы. В четырнадцатом году, вообще, грянул кризис – санкции там, рост доллара и прочее. Одни мои клиентки разорились, другим я (то под кайфом, то заторможенный, то мятый) не внушал доверия.

В пятнадцатом году, валяясь на диване в съемной однушке в Алтуфьево, я твердо решил взяться за ум, начать в буквальном смысле всё с начала: создал сайт (не сам, разумеется, в свои сорок лет я безнадежно отстал от нашего цифрового века). И надо же – мне сразу позвонила девчонка-секретарша из Питера. Требовалось изгнать нечистую силу из старого дома. Я запросил предоплату – перечислили. Третьего июля я прибыл на вечернем «Сапсане» в культурную столицу, поужинал у Московского вокзала, затем в десятом часу сел, согласно инструкции, на электричку, вышел на второй остановке – ну и глохомань! Хмурое предсумеречное небо, неказистый пейзаж дикой северной природы, песочная пыль, замусоренный перрон. Я был единственным, кто вышел из электрички на той остановке, будто оставшейся в семидесятых прошлого века, если не в сороковых.

Меня встречал крепкий, седоватый мужик лет пятидесяти на черном «крузаке», с вида – конкретный дядька. Такие к ясновидящим обычно не ходят, и не потому что несуеверны. Все суеверны. Не верите, так послушайте байки дальнобоев, моряков, охотников, или вспомните ритуалы знаменитых спортсменов – кто-то носки перед игрой не меняет, кто-то монетку под пятку подкладывает… Раз случалось мне ехать в машине с самыми настоящими братками – так те крестились на каждую церковь, что проезжали. Но вот к ясновидящим мужики не ходят, максимум – к деревенской бабке пойдут, если уж совсем приспичит. Мое мнение – это они от жадности. А ко мне лично приходили только те юнцы или дядьки, какие тоже считали себя экстрасенсами, просто пока не развившими свои уникальные силища, – все они желали стать учениками «великого христианского мага», не больше. Понятно, что я им всем отказал.

Мужик смерил меня взглядом и сказал:

– Твое имя знать не хочу и что за муть ты там чудотворишь тоже. Поехали.

Дорогой он тоже не разговаривал, огрызался, когда я задавал вопросы, а в конце концов так и вовсе посоветовал мне «добрым советом» заткнуться. Я же с сожалением думал о том, что столь стоящий гонорар, похоже, уплывает из моих рук. Ничего не выяснил о заказчике – значит, «архангелы» помочь бессильны.

Через четверть часа езды по разбитым грунтовкам «крузак» остановился возле добротного трехэтажного особняка в три этажа, из красного, точнее, темно-красного, как грех, кирпича. Высокие потолки, длинные окна; где-то побиты стекла, где-то пустые рамы, где-то «ставни» из досок… Глядя на треугольный выступ над входом с прямоугольным углублением, я понял, что там когда-то находилась икона.

– Дом начала двадцатого века, модерн? – спросил я.

– Начала девятнадцатого, – буркнул мужик. – Но не памятник культуры. Насколько знаю, в этом мордерне всегда были общаги для рабочих… Нам на второй этаж.

Внутри «добротного» особняка всё было, как говорится, полный шварк. Ступени на бетонной лестнице прогнулись, штукатурка осыпалась с перекрытий, серый паркет скрипел под ногами, душный запашок гниения и сырости. Могу представить, здешнее состояние труб, туалетов и ванных комнат, хотя, откровенно говоря, и представлять не хочу. Никто в доме не жил, но на притон бомжей это место тоже не походило.

– Вы должны понимать, – заговорил я в коридоре второго этажа, – что в таком старом доме есть крысы, ветер воет в трубах, вода неприятно капает с крыши и потолков… Хочу сказать, что проблема может быть не в нечистой силе, – просто старый дом…

Мужик молча шел в конец темного коридора. Почему-то я подумал, что он меня тут собирается убить – ну, например, принести демонам в жертву…

– Говорю это затем, – продолжил я, – что хочу внести ясность по поводу оплаты. Мое время – дорого, силы, что я трачу, – бесценны. Я рискую здоровьем… Короче, если дело в каких-нибудь крысах, то вызовите дезинсекцию. А если же я начну проводить магический сеанс, то гонорар…

– Будет тебе оплата, – опять буркнул мужик и открыл дверь с покосившимся номером «41». – Заходи, не бойся.

Я с опаской прошел в комнату. Чертовщина какая-то, не иначе! На первый взгляд – простая комната, даже с неразбитым стеклом в окне. Паркет – удивительно крепкий, целый. Но со стен содрали обои, оставив в углах рваные, многослойные лоскуты в цветочек, а под обоями… Некий безумец расписал стены странными знаками и письменами, в том числе клинописью. На левой, если стоять спиной к входу, стене красовалось изображение зловещей пятиконечной звезды (не перевернутой), какую образовывал черт. Впрочем, может, и иная нечистая тварь, я плохо разбираюсь. Существо напоминало обезьянку со свиными ушами и пятачком, с вытянутой башкой и рогом, как у единорога, во лбу, только загнутым вперед, с короткой шерстью и в непристойнейшей позе – словно йог, существо запрокинуло согнутые в коленях ноги к голове, закрыв пятками слуховые отверстия висящих ушей; детородный орган находился в его злорадно улыбающемся рту. Согнутые ноги образовывали верхние лучи звезды, согнутые руки – нижние лучи звезды. Существо стояло на локтях. А еще оно, довольно лыбясь, испражнялось на человеческий череп. Глаза черного существа напоминали кошачьи – желтые, с вертикальными зрачками, на уродливых руках и ногах – длинные когти…

– Ого! – не сдержался я, но быстро взял себя в руки. – Точно не могу назвать вид этой нечисти, поэтому мне придется провести два магических сеанса. Сперва я возьму имя архангела Уриила – просветителя, – это имя есть ключ к любым знаниям. После Уриила возьму имя того архангела, кто поможет… Но… возможно, надо брать имя архангела Михаила, однако я еще не достиг седьмой ступени, и…

– Делай что хочешь, – перебил меня мужик. – Мне неинтересно.

– Оплата…

– Я понял, что двойная. Слушай меня, экстрасенс, – издевательски произнес он, говоря в последнем слоге слова «экстрасенс» вместо «э» букву «е», – запросы у тебя борзые, так что я с тебя спрошу как с собаки. Проведешь здесь ночь, я тебя закрою. Сбежишь – гони предоплату, не то под ближайшим кустом зарою. Поутру будут тебе бабки, как договаривались. Изгонишь нечисть – вдвое больше заплачу, потом… когда пойму, что ты меня не развел своим экстро… – далее грязно выругался мужик.

– И как же вы поймете?

– Пойму!.. Он, черт, живой, – добавил мужик, выходя за дверь. Вскоре провернулся ключ в замке.

Электричество, разумеется, в заброшенном доме отключили. Впрочем, вчера официально закончились белые ночи, если и потемнеет, то на всего ничего, а у меня есть свечи. Кроме них в моем саквояже находились: «Ономикон», благовония, разная оккультная чепуха для антуража… еще, естественно, всякие современные вещицы для поездки, смартфон, бутылочка минералки и десять таблеток чего-то слабо-опийного – лекарства, продаваемого по рецепту в аптеках Европы, с помощью какого я самостоятельно вылечился от зависимости (в наркоте я, признаться, тоже не разбираюсь). Да и не пристрастился-то я толком, не подумайте. Так сказать, побаловался немного, до конца того пути, где игла, не дошел, остановился на середине…

К «черту» приближаться не хотелось, даже видеть его было неприятно – казалось, его желтые глаза следят за тобой, кошачьи зрачки двигаются по ходу твоего движения. Это меня ничуть не испугало – такой эффект бывает у многих вполне невинных картин. Просто иллюзия… А сурового мужика, похоже, именно «двигающиеся зрачки» и испугали. Живой, как же! Мне-то не рассказывайте. Ну нет, нет, повторяю, нет никаких богов, дьяволов, ангелов и нечисти! Неет!

А вот скверно то, что в комнате не имелось ни туалета, ни раковины, ни стула. Подумав, я вывернул наизнанку свой тонкий бежевый кардиган, расстелил его, кашемирового, на грязном полу, и сел туда, спиной к «черту», зажег палочку мускусных благовоний «для медитации», достал смартфон – решил найти информацию о темно-красном особняке и… За следующих два часа не нашел ничего стоящего! Загадочный особняк начала девятнадцатого века никого не интересовал. Конечно, архитектурных изысков на данном доме вовсе не сотворили, значит: задумывался он как фабричное строение, кажется, и впрямь общага для приезжих работников. Далее полез на форумы о нехороших домах – таких жилищ сейчас немного. Солидную нечисть теперь фантазеры селят в заброшенных деревнях, безобидные призраки и барабашки прекрасно себя чувствуют как в замках, так и в хрущевках, зато новенькие монолиты полтергейсты не жалуют – и оно понятно: дома без истории. Будничная современность с мистикой плохо сочетается, да и мало кто поверит, что кикиморе разонравилось жить за русской печью и потянуло в духовку под сенсорную плиту.

Я полагал, что темно-красный особняк явно заинтересует любителей мистики. Должны же были за два века накопиться страшные байки, хоть самоубийства, но нет! А тем временем наступила полночь, и я отчетливо почувствовал взгляд на затылке, да такой, что пробрал озноб и мурашки три раза поднялись волнами от затылка к макушке, приподняв волосы на голове. Я оглянулся – существо, естественно, не двигалось, никто ко мне из стены не лез. За длинным окном сумерки превращались в ночь, и я зажег четыре толстых свечи. Как правило, свечи привносят уют, вот только в эту комнату их свет добавил зловещие ноты. Очень захотелось уйти отсюда. Я ведь, наверно, мог бы выломать хлипкую дверь с трухлявым косяком, хоть попытаться, однако… вернуть предоплату уже никак не мог.

Я подошел к пыльному окну – за ним пустырь в бурьяне, за пустырем какие-то строения, похожие на склады. Неплохо – на складах есть сторож и собаки, есть, кого звать на помощь, если что, полиция опять же – сигнал связи отменный…

Стоя у окна, я задумался о том, что сейчас ночь с пятницы на субботу, ночь с самой сильной якобы энергетикой, ночь встречи Венеры и Сатурна. Астрологи считают Сатурн планетой, отвечающей за судьбу человека. Сон с пятницы на субботу может явиться вещим или открыть при верном толковании предначертанное тебе свыше. Вчера было полнолуние… Полнолуние – это скверно. Луна – солнце мертвых, и чем сильнее ее свет, тем мощнее сила нечистых…

– Хватит! – отругал я себя вслух. – Что еще за мракобесие?

И тогда меня вновь прожег ледяной стынью зловещий взгляд!

– Нет тебя, – сказал я «черту». – Ты просто рисунок, глупый к тому же…

Но взгляд меня преследовал – куда бы я ни пошел, я теперь постоянно его чувствовал, то затылком, то сбоку. Даже на левом плече как будто появилась легкая тяжесть. Еще я постоянно потирал слева, у уха, шею – там словно иголочка колола. Не выдержав, я заглотнул две таблетки, – вдруг ломка вернулась… И вроде стало легче. Да, точно, значит, в этом всё дело и было… Правда, потянуло в сон. «Ну уж нет, в такую ночь да в такой комнате, я ни за что спать не стану!»

От нечего делать я вновь сел на пол, лицом к «черту, открыл «Ономикон», стал искать что-то полезное для байки, какую наплету завтра заказчику, – всё же я много надергал из разных оккультных книг. Пентаграмма вершиной вверх – это один из самых распространенных знаков среди цивилизаций мира, от американских индейцев и саамов до шумеров, японцев, китайцев, – это добрый, защитный знак, призывающий силы добра. Пифагор, философ от математики, назвал пентакль – «гигиея», именем богини здоровья, ведь в этой фигуре скрывается, по его авторитетному мнению, золотое сечение. И даже перевернутая пентаграмма, вопреки расхожему убеждению, не знак сатанизма – перевернутую звезду можно увидеть в витражах готических соборов, она была эмблемой древнего Иерусалима и оборотной стороной печати императора Константина, а для ранних христиан перевернутая пентаграмма символизировала преображение Христа. В Средние века алхимики считали звезду символом совершенной личности, над какой не властвуют четыре стихии материального мира, перевернутую звезду – сильнейшим оккультным символом, символом хаоса и тьмы, однако, согласно алхимии, без тьмы нет и света; свет – часть тьмы и ее порождение. Миф о сатанинском значении пентаграммы придумали не позднее, чем сто пятьдесят лет назад. Элифас Леви, французский таролог, изобразил на карте дьявола (таро) выдуманное им самим изображение Бафомета – якобы демона, какому поклонялись тамплиеры. («Baphomet» – акроним латинской фразы «настоятель храма (тампля) мира и всех людей», – не тянет на имя демона, не правда ли?) Помимо рогов и прочей чепухи французский фантазер влепил Бафомету пентаграмму, неперевернутую, в лоб. Повернули звезду вниз, нарисовав в ней рогатую и ушастую морду козла, Бафомета, жрецы Церкви Сатаны, основанной в шестидесятых в США. Эта так называемая церковь тоже использовала енохианский язык, что, как по мне, очевидно – мошенники. Сами знаете: рыбак рыбака… Вот мы люди же! Дурим лохов не только церковью Бога, еще и «церковью» Дьявола! Помню, в молодости я раз видел такую надпись на заборе: «сатана – чмо». Я и посмеялся тогда, и поразился: «Ну как же так? Самого Князя Тьмы, жуткое зло и наипервейшего врага рода людского, сравнить с зачмыриком?!» Вот в этом вся наша природа – тявкаем, как моська на слона, и на святое, и на ужасное, и на могущее, поднимая себе самооценку, а если нам выгодно, то смело извратим все смыслы и истины – лишь бы текло бабло.

Вообще, европейские писатели девятнадцатого века, увлекшиеся Средневековьем, навсегда исказили для нас представления об этой интереснейшей эпохе, а американцы с их Голливудом, довершили ими начатое – одно идеализировали, второе оболгали, третье довели до абсурда. А ведь люди Средневековья были в точности как мы – не заблуждайтесь, – люди, если говорить о нас в широком смысле слова «человечество», не меняются, люди – вид животных, полуобезьяны, для эволюции же нужны десятки тысячелетий. Просто раньше человеки носили другую одежду, жили по другим законам, верили в другие сказки, следовали иному укладу, но, в целом, несильно отличались от нас – те же желания, те же стремления, те же извечные проблемы. Например, к какому-нибудь средневековому ясновидцу-мошеннику тоже ходили вдовы, выпрашивая у высших сил мужа, здоровья и богатств…

Короче говоря, пентаграмма – это хорошо, как ее не крути. Еще я прочитал, что средневековые маги связывали луну с детородными органами – как мужскими, так и женскими. При полной луне можно было метафорически зачать что-либо – от эликсира вечной жизни до гомункула, или воскресить умирающего, даже мертвого…

И опять, при этих думах, меня пробрали мурашки, опять я стал чувствовать взгляд «черта», опять закололо шею, а левое плечо потяжелело. Не долго думая, я заглотнул аж пять таблеток – они же слабые – так, ерунда… Отпустило почти сразу.

Далее я стал ходить по комнате со свечой, разглядывая на стенах странную клинопись и знаки. Честное слово, какая-то бессмыслица! Как и «черта» клинопись исполнили чернилами, какие глубоко въелись в штукатурку. «А чем же намалевали черту желтые глаза?» Одновременно, узнать я это очень хотел и не желал приближаться к уродцу на стене.

«Да ладно, подойди, – увещевал меня сладкий, чужой голосок, – ты же не веришь в чертей! Даже Дьявол для тебя суеверие, даже Бог… Тебе, Аристарх Назарий, не стыдно ли? Испугался глупого рисунка, как домохозяйка маньяка в телеке? Баба! Ну же, давай… и страх тебя оставит. Тебе же еще часов пять-шесть тут до утра маяться».

Последний довод убедил меня, и я подошел к зловещему рисунку – вгляделся в его желтые зенки – непонятно, что за краска, более всего походит на смолу. И я дотронулся до его левого глаза…

Мгновенно меня скрутил острый спазм в животе, с двух сторон, в уши, будто оглушительно-звонко вдарили оркестровые тарелки, расплющивая мне, как в мультиках, голову – я, скрючиваясь и роняя на пол свечу, отшатнулся. Комната поплыла перед глазами, сумрак разрастался, потолок под гул вертолетного винта взлетал вверх, с пола поднималась пыль, я задыхался. Еще кружилась голова, боль терзала кишки, ноги подкашивались. От малейшего движения меня шатало и носило по комнате от стены к стене, пока я не упал на колени. Глянув на «черта, я отчетливо увидел, что тот разгибается и делает шаг ко мне навстречу… Последнее, что помню, как глотал оставшиеся три таблетки, приговаривая: «Хоть какое-то лекарство, хоть бы, Боже молю, помогло…»

А утром меня разбудил заказчик – сказал, что я, свернувшись в комок, как младенец, сопел на полу. Свои белые брюки я не только испачкал грязью, еще прожег свечой, упав на нее и погасив ее. Еще, к своему стыду, я обмочился…

– Ничё, бывает, – удивив меня, произнес на это мужик, – я сам чуть не обсерился раз в этой комнате… Ну, пошли, экстрасенс… – снова исковеркал он слово.

Перед уходом я огляделся – ничего не изменилось, кроме одного – глаза черта больше желтели, словно потухли. Похоже, я ненароком стер загадочную краску…

Мужик, видя, что я измотан, сам заказал мне такси до отеля. Дорогой я думал, что просто перепил таблеток – вот и вырубился, с них же мне плохо и стало. И твердо решил, что больше ни-ни – смою в унитаз все эти европейские пилюли, как вернусь домой. Я ведь случайно затушил свечу. Мог бы заживо сгореть…

Приходил в себя я еще сутки. Нет, чувствовал я себя неплохо, просто ослабевшим. Хотелось много есть и много спать. На какой-либо гонорар я не рассчитывал, однако утром пятого числа заказчик передал мне в номере отеля пачку банкнот.

– Молодца, экстрасенс, – улыбался он, коверкая «экстрасенс». – Дело свое знаешь! Алексей Петрович, – протянул мужик мне руку.

– Аристарх Назарий… – пожал я ему руку.

– Вот же имечко! Выдумал?

– Нет, могу паспорт показать… И «Аристарх» с греческого – «глава лучших».

– Утешай себя этим, – ржал Алексей Петрович. – Лады, не обижайся, не всем с родаками везет… Аристарх! В школе, небось, задразнили! Дааа, на зону с таким трах-ристархом тебе, доходяга, точно нельзя. Не нарушай закон, мой тебе добрый совет! Подвезти до вокзала?

– Нет, благодарю, лучше такси закажу.

Алексей Петрович хлопнул меня по плечу и пошел к выходу.

– А что с тем домом будете делать? – спросил я его напоследок.

– Мордерн этот признан аварийным – разрушим к черту. Новеньких монолитов там с партнерами настроим, школа будет, детсад, магазы…

В оконцовке скажу, что я так и не понял, зачем этому мужику понадобилось изгонять нечистую силу, если он собирался разрушить дом. Странный какой-то… Еще не выплатил он мне двойной гонорар – зажал, лишь тысячу накинул сверху, – и обманул меня толстой на вид пачкой. Совести нет!

Квартира 41

– Позвольте представиться, я вовсе не черт, я – мелкий бес. Я тот, кто присаживается к вам на левое плечо и склоняет вас к греху. Я говорю: «Ну давай тяпни рюмочку, ерунда что за руль, обойдется, – да, давай, лучше даже две рюмочки или три. Аа, что уж там, пей сразу пол-литра! Рисковать так рисковать!» или «Возьми эту денежку, быстро сунь в карман, твоя лучшая подруга и не заметит, мало ли гостей у нее бывает! Нет, на тебя она не подумает – вы же дружите еще со школы…» А когда вы подходите к пропасти, я шепчу: «Сделай еще шаг, шажочек, ну сделай, ну…»

Извиняйте уж, ничего личного, – такая работа, а самоубийцы оплачиваются лучше всего.

Дааа, недавно, всего два века назад, я был лучшим из лучших! Стольких до самоубийства довел, что предлагали мне повышение даже не до черта – сразу до демона. Но тут, знаете ли, есть свои нюансы. Во-первых, бесом я был наипервейшим, а демоном бы стал наипоследнейшим! Другие демоны меня бы тыкали в это, презирали. Во-вторых, у беса бытие среди людей полегче. Демону надо согласие одержимого, бесу же – нет. Прыгай себе с одного плеча на другое, обольщай вволю грешников, становись сильнее и сильнее, убедительнее и убедительнее… Вот так, моя силушка меня и сгубила.

Вам, конечно, интересно, что за темно-красный дом был. История с этим домом началась еще до отмены крепостного права, у молодого помещика, чье имя сказать не могу, – нельзя мне произносить имена тех, кто ныне в раю. Задумал тот помещик изобрести повозку на паровом двигателе. Планы-то грандиозные! Может, и вышло бы у него что-то путное, коль б не я. Особняк построили для заграничных инженеров – с одним из таких, с шарлатаном от науки, из Ливерпуля в Россию прибыл ваш покорный слуга, мелкий бес. Сразу дела у помещика разладились – кто-то воровал, кто-то спивался, кто-то убивал, а иные вешались. И горести творилось не только в особняке или на заводике – среди крепостных тоже, да и в барской усадьбе. Помещик же входил в масонскую ложу, через масонов нашел он подлинного мага.

Маг раскусил, кто я есть и что я силен. Значит – в ад меня пока не затолкнуть, лишь разозлить. Задумал он тогда меня здесь заточить – и для начала расписал все стены комнаты, где сам жительствовал, закорючками, намалевал мой якобы портрет да провел обряд. Далее «портрет» маг завесил ковром, стал приглашать к себе в комнату гостей по одному. Сперва, конечно, увидав закорючки, люди охали, ну а я-то… Дело в том, что мы, мелкие бесы, очень любознательны – и если видим нечто непонятное, интересуемся. Сидя у вас на плечах, мы книги охотно читаем и картинки в них разглядываем. Вот и я бегал по стенам, дивился и, разумеется, под ковер полез – тут же меня точно ручищи схватили, заломали, кандалов навесили, – так в клетку и попал, одни глаза от меня на волюшке остались.

Кстати говоря, я вовсе не страшный, уж точно не эдакой, как на «портрете», – я симпатичный, маленький и скорее серый, чем черный, с изумительными розовыми ушками и пятачком, с нежными, без когтей, лапками. И меня, такого пусечку, закрутили пентаклем! Сами знаете! И прекрасно знаете, чем маг закрыл мне рот, – люди очень жестокие и несправедливые существа! Заставили меня стоять на локтях, с ногами у ушей и корешком во рту аж два века кряду! А то, что я испражнялся на череп, означало, что мог я только в мир мертвых, в ад то бишь, о помощи кричать. Говорю им, братцы, бесы, черти да демоны, ежели вырветесь из ада, спасите, освободите, но… Просто в аду все за себя, никогда за просто так не помогут, тем более мелкому бесу, и маг это знал!

Затем стены той комнаты обили деревом, затем Наполеон случился, и погиб на войне молодой помещик. Его наследников повозки на паровом двигателе не интересовали, и продали они дом. С тех пор много собственников сменилось. Чего только не устраивали в темно-красном доме: пансион благородных девиц, казармы, склады, постоялый двор с трактиром, доходный дом… Все эти предприятия просуществовали до смешного недолго, и не я тому виной – я тихо сидел в заточении, спрятанный от мира за досками, незрячий, безвредный и оттого весьма злой. Вокруг менялась жизнь – одно строили, иное рушили, сгорела и усадебка того молодого помещика. Каждому, кто задумывал снести темно-красный дом, являлся в кошмарах маг и запрещалэто делать, – такое он заклятие наложил. Даже икону над входом в дом повесили, аккурат перед революцией…

Казалось мне, когда в пятидесятых годах прошлого века гнилые доски наконец сняли, я смогу освободиться, но рабочие лишь покачали головой, поплевали в меня и вновь закрыли стены – теперь обоями. Темно-красный дом был то общежитием железнодорожников, то просто приезжих. Ремонт они делали на тяп-ляп: поверх старых обоев клеили новые… Уже в девяностых темно-красный дом признали аварийным, расселили всех в двухтысячных. Далее вновь менялись собственники, дом стоял пустой…

Я уж отчаялся, ослабел от безделья до чрезвычайности, – маг, будь он жив, ныне затолкал бы меня в ад без малейшего труда, – и конец моей карьере – ворочал бы я до скончания веков в аду тачки с навозом и ссыпал его на грешников. Правда, и среди живых жизнь мелкого беса зачастую не сахар. О, сколько раз в меня кидали солью! Солью – это очень больно, особенно для глазок. Водой и плевками тоже неприятно – не больно, но неприятно – боюсь я воды до жути. Бррр… Соленая морская вода – самая гадкая! Понимаете теперь, какой подвиг я совершил путешествуя морем из Британии в Россию? Ох, и зачем же понесло меня сюда?! Знал бы… Ладно, свое я скоро наверстаю.

Рога у меня, прошу заметить, тоже нет, а растет себе на маковке длинный волосок. Я этим волоском проникаю через ваше левое ухо к вам в голову – и все-все ваши мысли читаю. К одним людям я лишь на время подсаживаюсь, а на плече другого – мой дом. Причем, не каждый мне человек для дома подходит – особь нужна слабовольная, самовлюбленная, бессовестная, – ничтожество, если говорить по-простому. Я из него силы пью, если из прочих не получается. Важное уточнение: я отнюдь не паразит – я игрок. Если вы мне проиграете – я сильнее, если нет – сильнее вы, – всё просто!

Так вот, в итоге темно-красный дом достался по дешевке Алексею Петровичу. Сначала он не хотел его разрушать – всё же дом начала девятнадцатого века, кирпичный остов крепок, а что крыша течет и потолки рушатся, так это поправимо. Можно на фасад налепить интересных наличников и скульптур, обустроить двор. Имел он разные планы: ресторан, гостиница, бани… Короче, дом стали расчищать от мусора, тогда и содрали отсыревшие обои со стен той комнаты.

Думаете, я мог бы без труда забраться на любого из тех чернорабочих? А нет, к моему глубокому сожалению. К каждому человеку Бог приставляет своего слугу, которого вы зовете Ангелом-хранителем, хотя это не совсем так. Ангелы – могущие существа, посланники Божьи в ответ на ваши молитвы, а те хранители, что с вами живут и наставляют вас на путь добра, – они мелкие духи. Их глас вы зовете совестью. И чем тише глас совести, тем мельче ваш защитник, некоторые из них не больше мухи – такими я люблю пообедать. Зато сильный хранитель не даст мне надолго присосаться к его подопечному, будет гнать меня, рубить мой волосок…

Да, кому интересно, откуда взялись бесы, то скажу – мы есть то зло, какое вы, люди, творите в этом мире. Чаще всего зарождаются мелкие бесы, как я, но бывают и большие бесы. Большие бесы могут даже в вас временно вселиться, не спрашивая согласия, помутить вам рассудок и заставить совершить злодейство. О демонах я, вообще, молчу… Но что-то я отвлекся.

Значит, у всех чернорабочих наличествовали духи-хранители – и мой волосок они отшвыривали прочь. Зато, когда появился Алексей Петрович, я преисполнился энтузиазмом – его ангелочек как раз был с муху. Мне только и надо было – залезть волоском Алексею Петровичу в левое ухо и заставить его подойти – дотронуться до желтых глаз, снять печать. Почти удалось – я все свои силы вложил. Алексей Петрович коснулся моей сущности, но ангелок-хранитель, бело-мушиный гад, в последний миг вырвал мой волосок из его уха. Алексея Петровича швырнуло к противоположной стене, после чего он, побледневший, убежал. Да, он ясно видел, как я пошевелился к нему навстречу…

Шло время – никто не заглядывал ко мне в комнату. Алексей Петрович едва задумал разрушить темно-красный дом, так маг, еще один гад, тут как тут – мучил его в кошмарах, запрещал разрушать мою клетку, говорил, что прежде меня в ад надо сунуть, до бессонницы Алексея Петровича довел.

Остальное вы знаете. К моему счастью, появился тот, у кого и вовсе совести не осталось – его Ангел-хранитель был даже не с муху – с мушку. Правда, я настолько ослабел, что долго не мог попасть волоском «экстрасенсу» в ухо. К двойному моему счастью, он глотал дурман без меры. В какой-то момент я испугался, что прилетит с небес грозный Ангел и не даст мне погубить это человеческое ничтожество – крошечный ангелок-хранитель пищал об этом, звал на помощь, однако «христианский маг», похоже, не на шутку разозлил Небеса, всех ангелов и архангелов. Словом, я выбрался из заточения и первое что сделал – съел ангелка. О, оставьте, не жалейте его и меня, оголодавшего, не корите за трапезу: ангелок-хранитель, в отличие от меня, не живое существо, а искорка света, так сказать, мобильное приложение к человеческой душе, сорт робота…

А теперь мы с Аристаршей живем вместе. Дела его резко пошли на лад – и я тому причина. Я шепчу ему мысли его посетителей, а он думает, что у него и впрямь открылся третий глаз. Конечно, он жалуется на слабость и лечится дурманом, – и слабеет сильнее, дурачок. Пока я его губить не буду – у меня на него планы, да и хорошо мне с ним.

Нам приходится часто переезжать с квартиры на квартиру, менять один район на другой, поскольку те дома, куда мы заселялись, быстро становились нехорошими – грабежи, убийства по пьяни или пожары, самоубийства. А репутация в магическом бизнесе – всё. Клиентам не нравятся дома, где то скорая у подъезда, то полиция, то пожарные… Скоро мы покупаем трешку в Санкт-Петербурге. Угадайте где? Квартира под номером «41» находится в новеньком монолите, построенном на месте старого особняка. Ностальгия… Как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше! Еще я по Алексею Петровичу скучаю. Еще там построили целый микрорайончик: школы, детсады, магазины.

А, забыл сказать свое новое имя! Егор – так меня теперь зовут, – забрал я это имя у Аристарши, раз оно ему ненужно, а с именем мелкий бес может горы свернуть: с именем ты личность, харизматик, лидер! Без имени – ширпотреб. Егор, Егорушка, – звучит-то как сладко, доверительно, вот и голос мой ныне сладок, как земляничный сироп, – ух, убедителен для русской души! Для моего рода занятий имя немаловажно тоже…

Оглавление

История первая

  1993 год

  2013 год

История вторая

  Рейс 3М-321

  Джейн Доу

  Кафетерий

  Работа

  Свободное время

  Купи мне спички

  Сороковой день

  Хеппи енд

История третья

  Комната 41

  Квартира 41