ПоЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя [Надежда Александровна Ясинская] (fb2) читать онлайн

Олег Ясинский, Надежда Ясинская ПоЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя

УВЕДОМЛЕНИЕ

Это – СКАЗКА!

ВСЕ совпадения лиц, имен, пространства и времени – СЛУЧАЙНЫ.

События ПРИДУМАНЫ и наяву НИКОГДА не происходили.

Великий Энтомолог – Владимир Владимирович – учил: хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее – занятие бессмысленное.

РАЗЪЯСНЕНИЕ

Во многой мудрости много печали – сказал сами знаете кто. Потому, недозволенно смешивая жанры (о, как смешивает их жизнь!), впадая в мистику, смакуя недозволенное, чувственно воспевая невоспеваемое, сносок, ссылок и разъяснений не даем, отсекая праздношатающихся. Братья-по-разуму и так поймут (в крайнем случае, с помощью «гуглов» и разнообразных «википедий» – благо развелось их на закате Пятой расы).

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ!

Текст книги содержит нецензурные слова, жаргонизмы, натуралистические сцены табакокурения, эротики, употребления алкоголя, насилия и жестокости, прочих неблаговидных поступков, магических ритуалов и оккультных практик. Это вредит вашему здоровью.

НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ЧИТАТЬ: детям до 18 лет, беременным, легковнушаемым, зомбированным, одержимым бесами, неуравновешенным особам с психическими отклонениями.

ВНИМАНИЕ!

Категорически запрещается повторять ритуалы и оккультные практики, описанные в книге. ПОМНИТЕ: занятие магией без необходимой подготовки приведет к обратному.

ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!!

В данном тексте закодирована информация с элементами экзорцизма, которая может крайне вредно повлиять на последователей Сатаны и членов деструктивных сект.

…необходимо иметь смелость

видеть вещи такими, какие они есть.

Освальд Шпенглер

Пиши о том, что знаешь.

Сомерсет Моэм

Пролог

Киев. Ночь с 10 на 11 октября 2013 года,

с четверга на пятницу

***

– Любое желание? – переспросил я.

– Любое, – подтвердил гость.

Он сидел в кресле напротив, закинул ногу на ногу.

Ухоженными пальцами левой руки гость теребил чуть означенную козлиную бородку.

Смуглявый, темноволосый, насмешливо дерзкий – такие женщинам нравятся.

Гость назвался Велиалом. Он мне снился.

***

Час назад он проявился неясным силуэтом на фоне задернутых гардин, подсвеченных уличными фонарями.

Я испугался, но меж завитушек сонного забытья нежным бархатом проступили слова, что не нужно бояться – это лишь сон.

Гость не манерничал. Без обиняков сел в кресло. Представился моим личным демоном-хранителем.

– Если есть ангелы-хранители, то почему не быть демонам? – объяснил он. – Я твой, личный. Зови Велиалом.

«Это только у меня?..» – подумал я.

– У всех, – ответил Велиал. – У каждого – свой. Мы при рождении принимает попечительство над душой, как и ангелы. Но в отличие от пернатых… – брезгливая гримаска тронула его красивые губы, – увлекаем душу в область противоположную. Как и ангелы, мы не можем прямо влиять на судьбу.

– Искушаете?

– Лишь косвенно. Покажем яркую картинку сбывшегося желания, чуть подтолкнем – и довольно! Человек сам делает выбор – ступить на манящую дорожку, или нет. Мы те же ангелы, только со знаком плюс. Светоносные ангелы. Я один из миллиардов индивидуальных демонов, по количеству живущих.

– Ты что-то путаешь. По всем правилам – Светоносные ангелы – это не демоны и не бесы. Наоборот.

– Правила людей построены на лжи.

***

«Демоны, ангелы… Не верю!»

– Твое дело, – отмахнулся Велиал.

– Я агностик!

– Ты – невежда. – Велиал зевнул и принялся разглядывать перстни на левой руке.

– Допустим, – согласился я, принимая игру: сон так сон. – И ты знаешь ВСЕ мои грехи?

– Перечислить?

– Не нужно!

– Знаю. Даже те, о которых ты не знаешь.

– Кому как не мне…

– Например: ты спешил утром на работу, нырнул в метро, сбежал по эскалатору, толкнул у дверей вагона пахучую тетку с огромным баулом – сам протиснулся, уцепился, поехал, а тетка осталась на платформе ждать следующего поезда.

– Десять раз на дню таких грехов.

– Тетка осталась на платформе и заплакала. Потому, что ехала она в больницу к умирающему сыну, везла лекарство. В больнице такого нет. Лекарство редкое. За последние деньги купленное. А врач ждал, и сын ждал – не дождались буквально нескольких минут. Именно украденных тобою минут! Сын умер. Через неделю от горя умрет мать. А ты вышел из метро, о той тетке не вспомнил. Потому, что еще двоих в вагоне толкнул, не извинился.

– Ну, если так…

– Именно так. В нашей канцелярии ВСЕ учитывается. Каллиграфическим почерком. В твоей Книге Судьбы. Хроники Акаши – называется. Слышал?

«Бред!».

– Не верь. Но… незнание законов не освобождает от ответственности.

***

Демон уставился на меня.

В голове, будто в калейдоскопе, замелькали стеклышки моих нехороших поступков, к которым дотронуться противно. Я их благополучно забыл, но теперь грехи возвращались.

Их было много, очень много: дел, слов и мыслей. И лица людей, которых я оттолкнул, обманул, обидел. С умыслом и без умысла, по равнодушию, из лености. Убийство, растление, жестокое обхождение с животными, искушение замужней женщины… Их было много.

– Вот так, – сказал Велиал. Щелкнул пальцами. Картинки исчезли. – Потому молчи и слушай. Я не просто так пришел.

***

– Ты – Сатана? – гнетущее чувство вины и страха укололо под сердцем. Я начинал в него верить.

– Нет, – смутился гость. – Лучезарный самолично ко всем без разбору не ходит.

Велиал снисходительно посмотрел на меня. Было в том взгляде и жалость, и презрение.

– В прошлом веке Он – ЛИЧНО – Адольфа навещал и Уинстона, да еще грузина вашего, Иосифа. Чуть раньше – Владимира, который Лениным назвался. Ну, еще, дюжину особо важных особей. Это было давно. Ныне обмельчало людское племя. Есть, правда, несколько кандидатов, даже местных. Стараются, хотят Ему понравиться – но до выдающихся им далеко.

– Лучезарный – это Сатана?

– Отчасти, – хмыкнул Велиал. – Господин не любит это вульгарное прозвище. Его имя – Люцифер. Князь Света и Тьмы, Ангел Утренней звезды, Венец Совершенства! Я называю его Лучезарным. Если мы продолжим сотрудничество, то увидишь и поймешь.

Велиал благоговейно закивал. Он говорил искренне.

– Лучезарный много честнее Распятого. Тем более – жестокого маразматика Яхве! Ветхий Завет – это же триллер, где и зависть, и подлость, и глупость! А какая ненависть к своим созданиям!

***

Велиал пустился в увлеченный треп.

От доверительного шелестения его голоса и осознания сонной реальности, в которой можно не бояться ночных гостей, я осмелел.

– Чего ты хочешь? – перебил я Велиала.

– Хочу сделать тебе предложение.

«Ну, конечно…» – подумал я, и в голос добавил:

– Продать душу?

– Зачем, – возразил Велиал. – Мне не нужна твоя душа. И Лучезарному не нужна. Мы души не покупаем и не обмениваем. Люди их добровольно отдают. Даже просят, чтоб забрали. Только мы не каждую берем. Эту честь нужно заслужить.

– А я, значит, заслужил? Но, в то же время, Сатана сам ко мне прийти побрезговал, прислал шестерку!

– Не ерничай! – недовольно сказал Велиал. – Ты НИЧЕГО ЕЩЕ не заслужил. Но дело не в том. Я хочу предложить взаимовыгодный обмен. Без объяснения причин. Ты меня выслушаешь?

***

Он сделал паузу, вперил черные глаза – бездна глянула из той черноты.

Зачесалось меж лопаток. Я вжался в постель.

Хотел накрыться с головой, как в детстве, чтобы убежать от липкого страха. Даже ухватил деревянными пальцами край одеяла…

Но в мозгу укололо спасительной искоркой, что не стоит бояться: ЭТО – СОН.

– Чувствую, ты согласен? – спросил Велиал, наблюдая за мной.

– Я еще не решил. Впрочем, не все ли равно. А почему именно меня выбрал?

– Ты сам знаешь… – он сделал актерскую паузу, не сводя с меня внимательных глаз. – Я к тебе давно присматриваюсь. С рождения.

– Даже так.

– Да. Ты не из тех, кто примется набивать брюхо. Ты совершал грехи, даже смертные – по церковным канонам – но все они, как бы это сказать… не корыстные. В смысле материальных благ. А еще ты мечтал изменить мир. Я предоставлю тебе такую возможность. Мечты сбываются.

– Мечты идиота сбываются во сне.

– А чем ваша земная суета реальнее сна? Возможно, тебе снится твой офис и каждодневный путь на работу, и Настенькины юбки.

«Он знает…».

– Знаю… Так, возможно, это – сон, а я для тебя – самый реальный? Хочешь потрогать?

«Интересно, какой он на ощупь?».

– Не хочу, – сказал я в голос.

– Не обманывай Демона Лжи, – сказал Велиал. – Впрочем, дело не в том. Я предлагаю тебе спасти мир.

– Как?

– Узнаешь. Но спасать будем позже. А сейчас загадай

ЖЕЛАНИЕ. Оно исполнится.

– Любое желание?

– Любое.

***

Я уставился на Велиала.

– Любое разумное, – добавил он, – которое не противоречит Законам этого мира. Есть Законы, которые едины для всей Вселенной, и даже Лучезарный их не нарушает. Никто не нарушает. Мы играем по установленным Творцом правилах.

– Ты, Демон, веришь в Бога?!

– Почему верю? Я знаю. Он существует. Он есть объективная реальность, если выражаться вашим языком. Однако Творец – это не Яхве, которого у вас называют богом.

– Давай лучше о желаниях, – перебил я. Мне было все равно, кого называют богом.

– Ладно. Так вот, загаданное тобою желание может исполниться лишь согласно Законам. Ты, например, не сможешь в физическом теле без скафандра выйти в открытый космос. Или мгновенно переместиться в Антарктиду. И запросто желание тоже не исполнится. Например, если тебе нужны деньги, то для этого необходимо прийти в казино и выиграть, или получить на почте бандероль, или случайную премию на работе. А если захочешь девушку, то минимум, с нею нужно познакомиться, поухаживать – как у вас заведено. Но зато – любую девушку.

– И она не откажет?

– Не откажет.

– И что ты хочешь взамен?..

В раздразненном моем воображении уже замелькали картинки СБЫВШИХСЯ желаний.

***

– Что я от тебя хочу? – повторил Велиал, явно чувствуя какофонию в моей голове. – Хочу научить тебя создавать желаемое.

– По щучьему велению?

– Да. Но любой АКТ ТВОРЕНИЯ – это обмен энергии, – серьезно добавил он. – Если где-то прибудет – где-то обязательно убудет. Ничего не происходит ПРОСТО ТАК. Закон Сохранения, вернее – Принцип. Однако нужно УМЕТЬ распоряжаться энергией. А это уже магия, которую глупцы считают глупостью. Пусть считают.

Велиал белозубо улыбнулся.

– Лучший способ уберечь Знание от праздного любопытства – выставить его в глазах толпы предрассудком. Или – чудом. Но для избранных мы открываем секреты.

– Ты сделаешь меня ведьмаком? Подаришь волшебный посох?

– Вот именно. Только не посох, а нужные слова – суть символы, распределяющие энергию.

– Крибле-крабле?

– Типа того, – серьезно ответил демон. – Создаешь воображением ОБРАЗ желаемого, произносишь СЛОВА, которые распределяют энергию, и получаешь РЕЗУЛЬТАТ.

Велиал вопросительно посмотрел на меня: понимаю ли?

Будучи лириком, я физику понимал с трудом.

***

– Энергию нужно где-то взять?

– Совершенно верно! – обрадовался Велиал, потер ухоженные ладошки. – В том и заключается наше предложение. Вот, например, трагически погиб человек – под машину угодил, или с балкона сорвался, или авария – причин хватает. Я уже не говорю о войнах и стихийных бедствиях.

Так вот, стукнуло его нежданно – удивиться не успел, а дух из тела вон. И в момент смерти в пространство выделяется неиспользованная энергия, которая предназначалась для долгой жизни, а тут раз – и ушла в ноосферу. Бесцельно, бесполезно…

– И как мне собирать эту энергию? Как узнать, кто и когда скоропостижно умрет?

– В том и закавыка! – обрадовался Велиал. – Ждать и собирать не нужно! Загадал, произнес заклинание, даже мысленно, и – ВСЕ! За тысячи километров неизвестный тебе человечек – никчемная душонка – поскользнулся, упал, темечком о бордюр приложился – а у тебя ЖЕЛАНИЕ исполнилось. Даже не узнаешь никогда, кого принес в жертву. Никто не узнает. Для всех – это был несчастный случай.

– Ты предлагаешь убивать людей?

Велиал оценивающе глянул на меня:

– Слышал о «китайском парадоксе»? Его порой называют: «убить мандарина».

Я отрицательно покачал головой.

– Не удивительно, – хмыкнул Велиал. – Шатобриана сейчас мало кто читает. А Франсуа-Рене – кстати, мой хороший знакомец – в своем «Гении христианства» описывает этический парадокс: можно ли совершить неблаговидный поступок, имея полную уверенность, что о нём никогда не узнают? А именно: так ли уж недопустимо силою мысли убить незнакомого человека в Китае, лично с ним не встречаясь, и завладеть его имуществом? Как видишь – все старо, как мир, и придумано задолго до нашего разговора.

Велиал понимающе хмыкнул.

– Американец Ричард Метисон отобразил этот парадокс в рассказе, по которому даже фильм сняли. Рассказ хороший, «Кнопка, кнопка» называется, а фильмец – так себе. Лучезарный предстает в нем каким-то страшилищем с оголенной челюстью.

– В любом случае, это – убийство!

– Фильм?

– Нет. Парадокс мандарина.

– А… Так и говори. Учись правильно формулировать свои мысли – от этого, порою, многое зависит. А по поводу убийства… Разве для тебя в новинку? – Велиал с прищуром посмотрел на меня.

«Это уже слишком! Даже для сна…».

Я положил руку на бедро, чтобы ущипнуть себя и проснуться.

– Не горячись! – сказал Велиал. – Проснуться успеешь. Выслушай меня и забудь.

Я ладонь с бедра не убрал, но пальцы расслабил.

***

– Так вот, – продолжил Велиал после некоторой паузы. – Что самое обидное в человеческой популяции? Самое мерзкое и отвратное? Как ты думаешь? Посмотри на Homo sapiens со стороны. Например, моими глазами.

Я задумался.

– Неравенство, видимо. Корень зла.

– Глупость. Равенства между людьми быть не может. По определению. Это заложено в самой их природе. Никогда не поставить знак равенства между трудягой и лодырем, умным и глупым, красивым и уродливым. Разве одинаково желанны тебе красивая девушка и некрасивая девушка?

Велиал с интересом посмотрел на меня:

– Страшнее всего человеческое отребье, которого добрая треть наберется от всех живущих – лодыри, наркоманы, алкоголики запойные да бродяги вонючие. Венцы творения! По образу и подобию, так сказать… Живет такое ЧМО – никчемная душонка: никчемная жизнь, от которой никому нет проку, даже ее обладателю. Копошится, содрогается, обманывает, стяжает жалкие копейки, чтобы ширнуться или опиться денатуратом. Что он дает этому миру? Лишь зловоние и говно. Я прав?

Велиал посмотрел на меня.

Я кивнул. Он был прав.

– А не справедливее ли использовать энергию никчемной жизни, ее жалкие крохи, оставшиеся у обладателя, чтобы сделать приятное, например, хорошей девушке? Подарить юную розу с росинкой на нераскрывшемся бутоне.

– Жизнь за розу?

– Да, – подтвердил Велиал. – Жизнь за розу. Никчемное существование вонючей мрази за свежую благоухающую розу. Метровой длины. С упругим хрустящим бутоном. Думаю, это очень разумный и адекватный обмен.

– Но…

– Выйди на улицу, и спроси у десяти случайных прохожих, даже сотни, даже тысячи, что они выберут: розу или живого смердящего бродягу. Не в общем, не ради болтологии и отвлеченного гуманизма, а конкретно: взять и поместить в свой дом, и жить с ним. Думаю, ответ тебе известен.

– Так нельзя. Это несравнимые категории: жизнь человека и цветок.

– Из-за ревности, значит, убить можно, а из-за цветка – нет?

***

– В любом случае – жизнь человека важнее.

– Я тебя умоляю! – Велиал деланно плеснул в ладони. – Это твоя жизнь для тебя важнее, жизнь и здоровье твоих родных, друзей, товарищей, знакомых, сослуживцев, хороших соседей, наконец – да и то, далеко не всегда. А миллиардов прочих особей, расплодившихся на планете? Ты хоть знаешь, сколько хороших неповторимых человеческих жизней загубил последний ураган в Азии? Ты очень этим опечален? Не смеши мои штиблеты.

Велиал поднял ногу, демонстрируя прекрасно сшитые, видно дорогие, модельные туфли:

– «Amedeo Testoni», между прочим, – если это тебе что-то говорит?

Я отрицательно покачал головой.

– Пожелай, и у тебя будут такие, – сказал Велиал.

– За все нужно платить – ты сам говорил.

***

– Ладно. Возвращаемся к нашим баранам… – Велиал откинулся на спинку кресла. – Вернее, бродягам. В нашем случае дело не в том, что их жизнь меняем на розу. А в том, что остатков жизненной силы такой особи только и достанет, что на цветок. Она, эта особь, давно все растратила, и теперь коптит небо, существуя от дозы спиртосодержащей жидкости к очередной дозе, пока, через пару месяцев, не подохнет под забором.

– А если захочу букет роз?

Велиал с интересом уставился на меня.

– Это, смотря, какой букет. Если охапку, то десятка два бродяг – у них крохи той энергии. Или одного добропорядочного гражданина, впрочем, не молодого, в меру болезненного, с хроническим гастритом, например. А если поле цветов пожелаешь, или там особнячок на берегу тихого озера – больным мужиком не обойдешься. Здесь нужно, чтобы взвод молоденьких солдат на минное поле забрел или юная девушка с балкона сорвалась, желательно девственница.

Велиал подмигнул:

– Ты никогда не задумывался, почему приношение в жертву именно девственницы считалось самым эффективным средством?

– Угодить богам, – сказал я первое, что пришло на ум.

Велиаловы рассуждения были интересны и жутки одновременно.

– Почти угадал. Потому что девственница или девственник допуберантного периода – которые не имели сексуальных контактов с противоположным полом, не прошли инициации – хранят в себе колоссальную энергию. На ней во все времена паслись жрецы, ведьмы, престарелые императоры, да и нынешние детолюбы пасутся. И притягивает их не банальный секс, который, попросту, в таком возрасте, не возможен, а именно – жизненная энергия – Эликсир Молодости и Силы. А еще, если испугать ребеночка перед смертью, чтобы он умирал в муках и ужасе… Вот там энергия! Именно ее хватало на реализацию желания племени в давние времена. А если не хватало, то в жертву приносилась еще одна девственница или ребенок. Ничего нового под Луной. И ты будешь далеко не первым, если согласишься узнать тайну исполнения ЖЕЛАНИЙ.

***

– Дорого у тебя выходит.

– Не дешево, – согласился Велиал. – Зато справедливо. Принцип сохранения энергии. Потому и не обещаю золотых гор. Вернее, можно и золотые горы, но для этого придется войну затеять, пару миллионов народу погубить, или тысяч десять годовалых младенцев. Адольф с Иосифом, кстати, практиковали. Североамериканские штаты и по сей день этим промышляют. Но ты не согласишься – я тебя знаю. Пока не согласишься.

– Почему – пока?

В который раз захотелось ущипнуть себя.

– Потому, что глубину души людской и ваши поступки, невозможно ни предугадать, ни исчислить. Ты сам не знаешь, что сделаешь, и во что поверишь, через неделю, через месяц…

Демон по-людски ухмыльнулся.

– Помнишь у Резерфорда? Всякая истина проходит три стадии. Сначала говорят, что этого не может быть, потому что не может быть никогда! Затем: в этом что-то есть. И, наконец: как же я раньше этого не понимал!

Велиал поднял на меня выразительные глаза, в которых светилась насмешка, и жалость, и снисхождение. Он чувствовал, как я сомневаюсь.

***

– Ладно, приступим. Загадай ЖЕЛАНИЕ.

Велиал не отрывал от меня изучающих глаз.

«Нет!» – подумал я, и сказал в голос:

– Нет!

Я боялся, что мое живое человеческое любопытство, извечная тварная слабость, победят, и я соглашусь.

– Я ничего загадывать не буду!

– Твое дело, – согласился Велиал. – Но знай: когда ЧЕГО-ТО или КОГО-ТО очень ЗАХОЧЕШЬ, создай в воображении желанный результат и скажи: ТАКОВА МОЯ ВОЛЯ! ПУСТЬ БУДЕТ ТАК! Или подумай – этого достаточно. Если ЖЕЛАНИЕ твое принято – а оно обязательно будет принято после сказанных слов – увидишь или услышишь ЗНАК: жест, ситуацию, дуновение ветра – это не важно, ты поймешь.

– Не пойму. Потому что – не загадаю!

– И не нужно. Я не требую от тебя обязательств. И подписывать ничего не надо, тем более – кровью. Это выдумки.

– Велиал белозубо улыбнулся. – Когда исполнится первое твое ЖЕЛАНИЕ, это станет инициацией. В следующую ночь я к тебе загляну, тогда поговорим.

– Наш разговор не имеет смысла, – устало сказал я.

– Ладно. Забудь… – Велиал поднялся с кресла, смахнул с рукава невидимую пылинку. – Только никогда не вспоминай наш разговор, не думай о Белой обезьяне.

– Причем тут…

***

Затарахтел будильник.

Я наслепо цапнул его рукой. Придушил.

Разодрал липкие глаза, уставился на окно.

От приоткрытой форточки колыхалась тюль.

За грязными стеклами поднималось утро, окутанное влажной моросью.

В комнате было пусто.

Между бровями, в запревшем мозгу, щемило терпкое послевкусие недавнего сна.

«Примерещится такое! Да еще с четверга на пятницу».

Часть первая

«полЛЮЦИя»

Глава первая

Утро, 11 октября 2013 года, пятница

***

Толкнул дверь парадного. Вышел из пахучего сумрака в дождливый мир.

Чахлый сквер дохнул пряным ароматом умирающих листьев. Затем повеяло смогом от шестиполосного проспекта, который прижимал микрорайон унылых пятиэтажек к заводу железобетонных изделий.

Окраина столичного мира суетилась всегдашней утренней суетой, спешила по неотложным будничным делам, составлявшим жизнь ее обитателей.

***

Я раскрыл зонт, побрел к остановке троллейбуса, стараясь обходить лужи.

Начало октября выдалось дождливым.

Меня это не заботило. Так складывалось, что вся моя жизнь проходила в бетонных стенах, с многоэтажной крышей над головой.

Последние же четыре года, уволившись со школы, я служил в рекламном отделе небольшой компании. Я носил гордое звание «Офисный планктон», дни напролет просиживал в кабинете перед монитором и незлобиво сочувствовал бедолагам, которые в непогоду торчали на улице.

Даже выходные и праздничные, благодатные майско-сентябрьские дни, наполненные солнцем и детским гомоном, я проводил в комнате за книгой, в крайнем случае – возле открытого окна, за неимением балкона на первом этаже тридцатиметровой двухкомнатной хрущевки.

***

Я никогда не любил мира за стенами своего дома. Мир отвечал мне взаимностью.

Однако, на пятом десятке, эта нелюбовь была уже не такой, как в семнадцать.

В семнадцать я презирал копошливый людской муравейник, но мечтал его спасти: создать что-либо ЭТАКОЕ, обращенное к Добру.

«Люди прочитают, – думал я, – изменятся, станут лучше».

Я ночами корпел над книгами и рифмами, добывая заветные слова.

В итоге слова те остались никем не читанными, и никому не нужными.

– Засунь их себе в жопу! – посоветовал друг детства. – Людям пофиг. Сейчас нужно деньги делать.

Я страшно обиделся: «Как он мог!».

После недельных самоистязаний единственный друг был вычеркнут из моей жизни, а стихи отложены до лучшего времени. Я принялся за прозу.

Однако, к двадцати двум годам, в девяносто первом, когда привычный мир рухнул, страна исчезла, обратившись пародией, а реальность окончательно свихнулась, я опустился с облаков на землю: моя нравственная проза тоже оказалась никому не нужна.

***

Наученный людским равнодушием, я передумал спасать мир и решил спасать себя.

Я укрылся в придуманной книжной реальности. Однако плоть не обманешь, а голод не тетка.

Мне пришлось заботиться о хлебе насущном в ущерб пище духовной. Я поступил и закончил исторический факультет университета, был распределен в сельскую школу, которую в последствии поменял на школу столичную.

Перемены не пошли впрок. Я все больше становился ОБЫЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ.

Блоковский «Страшный мир» вторгался в мой маленький мирок, пускал метастазы. В день сорокалетия я не побоялся признаться самому себе, что являюсь частью окружающей мерзости.

Я воображаемо махнул на себя рукой и больше не предпринимал попыток что-либо изменить.

Я перестал искать родственную душу, потому как предыдущие эксперименты приносили лишь разочарование.

Наибольшую тоску навевали воспоминания о женах, которых у меня было две: не одновременно – по очереди. Первую не любил, вторую обожал, жить без нее не мог. От обеих ушел. От первой – от бессмысленности. От второй – от безысходности. Возможно, у них была своя правда, но мне от того не легче.

***

Таким образом, к своим сорока пяти я добрался равнодушным эгоистом.

Пройдя по кругу, я растерял товарищей, жен и родственников, не желая тратить остатки жизненной силы на нейтрализацию чужих депрессий.

Из памяти уходили имена и лица. Сначала лица – они становились размытыми пятнами. Имена жили во мне намного дольше, но и они уходили. Порою казалось, что призрачные фантомы, бывшие когда-то людьми, мне приснились или я их придумал.

Таким образом, никто и ничего не волновали моего сердца. Я не верил ни в бога, ни в черта, ни в судьбу, ни в предназначение. Мне было плевать на «светлые силы» и на «темные силы», на «добро» и «зло», на грязную политику и суконную мораль, на разнообразные «…измы». Я окончательно заменил людей книгами и закрылся в своей скорлупе.

***

И вот теперь, дождливым октябрьским утром, я тащился на нелюбимую работу.

Я шел, чтобы обменять день жизни на жалкие гроши, которые эту самую жизнь поддержат, и дадут силы, чтобы заработать еще гроши, которые эту самую жизнь поддержат…

И так до бесконечности.

Глава вторая

Утро, 11 октября 2013 года, пятница

(продолжение)

***

Незнакомка сидела на лавке, под навесом, у троллейбусной остановки. Она читала.

Я украдкой любовался ею, пристроившись чуть поодаль, за спинами неудачников, которые, как и я, надеялись на общественный транспорт.

Моя тайная возлюбленная не была красавицей. Она была обворожительной, пленяя юной неиспорченной прелестью.

Черты милого личика – по отдельности – не подчинялись канонам глянцевых журналов, но восхищали сочетанием застенчивости, доброты и детской серьезности.

Ее смугловатая кожа была подернула легкой, едва заметной россыпью юношеских прыщиков на лбу. Глаза не отличались величиной, а ресницы – бархатом.

Слегка выступавшие восточные скулы и насупленные брови придавали некую задумчивую сумрачность. Зато чувственные, идеальной формы губы, были свежи и алы.

Темно-русые волосы, собранные в хвост и охваченные красной детской резинкой, отливали шоколадным кальвадосом.

Невысокая, хрупкая. На вид ей было не больше двадцати, но когда она поднимала от книги темно-вишневые глаза, в них светилась такая смиренная кротость, мудрость и всезнание, которые я видел лишь у святых на бабушкиных иконах.

Она словно переместилась из несуществующего Рая в наш взбалмошный мир, чтобы наполнить его гармонией и смыслом.

***

Впервые увидел ее в начале сентября на остановке троллейбуса, возле своего дома. После встречал там каждое буднее утро.

Не зная имени, и не имея к тому никакого права, я называл ее для себя «Незнакомкой», опасаясь назвать «Прекрасной Дамой», чтобы окончательно и безнадежно не влюбиться.

***

Когда ее встретил, то был поражен невозможной схожести с девчонкой на пожелтевшей фотографии – вырезке из журнала «Пионер», которая хранилась у меня в дневниках.

С этой вырезкой случилась целая история.

Еще в ранней юности, лет двенадцати, впервые ощутив на себе щемящий плен женского очарования, в предсонных фантазиях я создал Идеальную Девочку, с которой хотел бы дружить. Наяву ТАКИХ не встречал. Даже не верил, что они существуют.

И вот, однажды, листая подшивки библиотечных журналов, я увидел черно-белую фотографию девушки-пионервожатой из недосягаемого «Артека», которая, как две капли воды, походила на вымечтаный образ.

Журнал я из библиотеки украл, фотографию вырезал, наклеил на картонку и поместил в дневник. Девушку назвал Незнакомкой. Она стала моей Тайной Возлюбленной.

***

С тех пор многие ночи я проводил в медитациях над нею.

Многострадальная вырезка, не раз орошаемая влагой неразделенной любви, истрепалась и затерлась, а с годами и совсем заменилась отношениями с реальными девушками, хоть не такими идеальными, но теплыми и мягкими.

Все мои последующие женщины, включая обеих жен, лишь смутно напоминали идеальный образ.

Я забыл о заветной фотографии, как и о многом, что в детстве казалось важным.

Затем, будучи уже тридцатилетним разочарованным старцем, случайно нашел вырезку между страниц юношеских дневников, которые покоились на антресолях в маминой квартире.

Умилился, погрустил и сунул фотографию обратно, потому что чудес не бывает.

Но, в начале минувшего сентября, оказалось, что чудеса бывают.

***

Разглядев во встреченной мною девушке Незнакомку из давней фотографии, я не поленился и поехал на выходные в село за сто километров от столицы, куда перевез свои архивы после маминой смерти.

Перебрал дневники, истлевшие вместе с юношескими мечтами. Нашел затертую вырезку: это было тоже лицо, изгиб бровей, волосы, скулы.

Возможно, Незнакомка была родственницей, или даже дочерью неизвестной пионервожатой, которую я терзал в детских фантазиях.

Но какое это имело значение?!

Встреченная наяву Идеальная Девочка была для меня не более доступной, чем ее копия на затертом снимке.

***

Докопавшись до разгадки, я поостыл – мое открытие ничего не меняло. Однако было приятно встречать Незнакомку каждое буднее утро и ПРОСТО разглядывать, прячась за унылыми спинами. Эти встречи наполнили мою скучную жизнь новым смыслом.

Я ложился спать со сладкой надеждой, что завтра утром ее увижу. И день проходил впустую, если, по какой-либо причине, Незнакомки на остановке не встречал.

Хуже было в выходные, которые приходилось заполнять бесполезным чтением, потому как между строк проступал ее образ и безнадежно отвлекал.

Я так настойчиво заставлял себя НЕ ДУМАТЬ о ней, что только о ней и думал.

Глава третья

Утро, 11 октября 2013 года, пятница

(продолжение)

***

Нынешняя пятница удалась, потому что моя Тайная Возлюбленная ожидаемо находилась под навесом остановки, укрываясь от нудного дождя.

Она читала.

Под утренней моросью, отделенная от суетного мира книжной реальностью, она была еще прелестнее.

Сорокапятилетний дядька в заношенном плащике, с болезненной никотиновой худобой на лице, вряд ли ее интересовал. Потому я мог безнаказанно любоваться ладной маленькой фигуркой – сказочным видением, в котором главным фетишом была книга.

***

Больше месяца я украдкой продолжал ее разглядывать, открывая что-то новое.

Судя по настороженной стеснительности, немодных одеждах, отсутствию косметики на умном детском лице и естественному цвету волос, была она студенткой-первокурсницей, ПОКА не обезображенной городской цивилизацией.

«Видимо не киевская… – думал я, стараясь разгадать бессмысленную шараду. – Поступила учиться в столичный вуз.

Квартирует у родственников, или снимает дешевую гостинку на окраине.

А встречаемся мы с нею каждое утро, потому что выбраться из нашего захолустья к метро возможно лишь единственным троллейбусным маршрутом».

***

За полтора прошедших месяца, с момента нашей встречи, я ни разу не видел ее без книги.

В первой половине сентября она читала толстенные бумажные тома, обернутые безликим ватманом, отчего разобрать названия было невозможно.

Я пробовал пристроиться у Незнакомки за спиной, на возможно допустимом расстоянии, чтобы по тексту определить предмет ее интереса.

На улице, возле остановки, это не всегда удавалось, поскольку нарушение интимной зоны вызывало содрогание хрупких плеч. Я не решался подойти ближе.

Зато в набитом троллейбусе расстояния сплющивались, недоступное становилось доступным. Главное – пристроиться, нырнуть в беспокойный поток, который вынесет в нужном направлении и придавит к ней.

Я заранее наблюдал за колыханием людской массы. В зависимости от количества желающих попасть именно в эту дверь, подгадывал и втискивался за Незнакомкой. Я ревниво пихал локтями собратьев по давкому несчастью, норовивших заполнить свободное пространство, которое было заведомо моим.

Отвоевав прикосновение, я нависал над хрупкой фигуркой: даже мог дотронуться пальцами, не смея развернуть руку, чтобы коснуться ладонью.

Я ловил весенний девичий запах простеньких духов, чувствовал на своих губах щекотливые ерзанья темно-русого хвоста, стреноженного красной резинкой.

Порою, со словами: «Передайте на компостер, пожалуйста», я подавал ей впихнутый соседом талончик, или так же вежливо принимал, стараясь поймать ее взгляд.

Она на меня, конечно же, не смотрела. Она не отрывала глаз от книги.

Зато в двадцатиминутном тесном счастье, по дороге до ближайшей станции метро, мне удавалось выхватывать цитаты из читаемых ею толстенных книг, которые она еле удерживала в тоненьких пальчиках.

***

В конце сентября задождило. Летние платьица Незнакомка заменила старенькой розовой курточкой и плотной юбкой до колен.

Со сменой одежды, изменился и сакральный процесс чтения. Теперь моя Возлюбленная читала модную электронную книжку, которую особо продвинутые коллеги по работе называли непонятными словами «book reader».

Серебристый пластик более подходил к тонким пальчикам Незнакомки, зато лишал меня библиофильской сладости от наблюдения за перелистыванием страниц.

Когда я впервые увидел этот «ридер», противные ревнивые иголочки укололи мое разбитое сердце. Такая книга – удовольствие не из дешевых, на студенческую стипендию не купишь.

Я тоже давно мечтал об электронной книге, но денег хватало лишь на питание, коммуналку и новые носки, взамен прохудившихся. О пластиковой роскоши даже не помышлял.

Благо, дома бумажных книг доставало, которые сумел накопить за долгую учительскую жизнь.

У Незнакомки завелся богатенький поклонник, – понял я.

«Вряд ли ее родители раскошелились на такое сокровище, которое стоит как две девичьих курточки».

Но какое мне было дело? И на что я мог рассчитывать?

«Я и раньше ни на что не рассчитывал – сорокапятилетний, нищий, неинтересный».

Глава четвертая

Утро, 11 октября 2013 года, пятница

(продолжение)

***

Подкатил троллейбус, оборвал мои грустные мысли.

По распластанным спинам за разошедшимися дверными створками я догадался: штурм будет не легким.

Краем глаза приметил, что Незнакомка тоже подошла к «моим» дверям.

Пропустил ее вперед, ступил следом. Попробовал втиснуться за розовой болоньевой спинкой, но нахальная тетка пролезла между нами. Для надежности саданула мне локтем под дых.

Я так и остался висеть в дверях, выдохнув, чтобы позволить закрыться створкам.

День начинался плохо.

«Я к ней не дотронулся, и уже сегодня не дотронусь. А кто-то пристроится рядом, облапает…» – зло думал я.

Болтаясь на ухабах, держа не себе давешнюю слоноподобную тетку, которая норовила оттоптать мне ноги, я вспомнил о недавнем сне. Ночные видения в дневном свете казались бредом.

«Если принять во внимание, что сон есть отражением подсознательных процессов, – думал я, в который раз припечатанный гиппопотамом к дверям, – то приснившийся бес живет во мне и чувствует себя превосходно».

***

Видимо, от затянувшегося одиночества, маразм прогрессировал.

Раньше нечисть мне не снилась. Последний месяц мне снилась Незнакомка.

Я не раз во сне нерешительно целовал ее маленькую грудь, покусывая ареолку, посасывал и щекотал языком…

В тех стыдных снах не было продолжения, лишь отрывки.

Просыпаясь ночью от назойливой упругости и зуда в паху, я силился опять заснуть, чтобы досмотреть продолжение.

Продолжения не было – лишь серая пустота прокуренной холостяцкой берлоги, в которой мне доживать остаток дурной жизни.

«Зато после вчерашнего сна, я могу называть ее Маргаритой.

Если у меня случился личный Мефистофель, то пусть будет Маргарита. Как у доктора Фауста».

Глава пятая

Полдень, 11 октября 2013 года, пятница

***

– Ты посмотри на себя, чучело! – дружелюбно сказала Ирка, когда мы вышли курить. – Седина в бороду. Или куда там у тебя? Ни бороды, ни волос. Видимо в лысину.

Ирка обожала издеваться надо мною по любому поводу – такой у нее характер. Издевалась она беззлобно, но мне все равно обидно.

Я, конечно же, ей об этом не говорил, стойко перенося тяготы нашей дружбы.

***

Вот и теперь Ирка заметила, как я скосил глаза на Настеньку – офисную принцессу, столкнувшись с нею в коридоре.

– Чем она вас цепляет, КЛАВА недоделанная? – возмущалась Ирка.

– Кто?

– Дед Пыхто и баба с пистолетом! Все мужики в офисе от нее без ума! Но дура-дурой: губки бантиком, реснички кукольные, а глаза пустые, как у скумбрии мороженной.

Ирка недовольно снизала плечами. Затянулась сигареткой, окутала пространство сизым дымом.

***

Была Ирка лесбиянкой-дайкой и моим единственным другом.

Нас сближало то, что мы оба были в коллективе изгоями.

Ирку ненавидели по случаю ориентации, о которой она постоянно напоминала ближним, находя в показной их брезгливости ведомое лишь ей удовольствие. Я же пользовался репутацией заскорузлого «совка», категорически не разделявшего умиления офисной молодежи «новым временем».

О нас с Иркой ходили фантастические слухи, по определению не могущие быть правдой, и меня бы давно уволили по наущению доброжелательных коллег, если бы не Иркино заступничество.

Ирку ценил шеф, поскольку считалась она хорошим юристом, решала неразрешимые задачи, обходила подводные рифы, выискивая юридические лазейки, которые позволяли узаконивать бредовые фантазии учредителей.

Офисная принцесса Настенька, в отличие от Ирки, была «пустым местом», зато всеобщей любимицей. Мужики любили Настеньку любовью-желанием, женщины – любовью-завистью, но равнодушными она не оставляла никого, кроме ненормальной Ирки.

Однако мне порою казалось, что Ирка лицемерит.

***

Невозможно было не любить Настю – это миниатюрное глупенькое создание неопределенного возраста, чем-то схожее с мультяшной Дюймовочкой, которое числилось в финансовом отделе, но на месте никогда не сидело.

Легкой дымкою оно порхало по кабинетам, угощалось конфетками и лепетало о своих девичьих проблемах, связанных с крайне медлительной пересылкой из Парижа небесно-голубого пеньюарчика или АбАлденной сумочки от «Louis Vuitton».

Мужики, при этом, распускали павлиньи хвосты, придурковато улыбались, наперебой предлагали стульчик или иную услугу, лишь бы заслужить одобрительное сияние ясных детских глаз.

Дамы и дамочки тоже улыбались, но тихо Настю ненавидели, желая всяческих кар на смазливое личико, которое напрочь затмевало красоту остальных фемин.

Впрочем, мужское желание и женская ненависть принимали безобидные теоретические формы, поскольку ходили слухи, что Настенька, то ли родственница, то ли любовница одного из учредителей – бога и повелителя, от которого зависел размер зарплаты и само пребывание на фирме.

Я не раз замечал, украдкой поглядывая в окно, как после работы, а то и в обеденный перерыв, Настенька садилась в шикарный «Range Rover» генерального, и они укатывали по своим интересным делам.

Будучи «скучным натуралом», и следуя полигамной мужской природе, я тоже заглядывался на Настеньку, представляя с нею всевозможные непристойности. При этом, трезво понимал: между нами ТАКАЯ невозможная бездна, что скорее я стану лауреатом Нобелевской премии, чем Настенька обратит на меня девичье внимание.

Однако, встретив Незнакомку, которая каждодневно по утрам являлась на остановке, предсонные фантазии поменяли адресата.

Теперь Настенька занимала меня гораздо меньше. Хотя, как ревниво подмечала Ирка, все равно занимала.

Глава шестая

Полдень, 11 октября 2013 года, пятница

(продолжение)

***

В этой фирме я работал без малого четыре года после того, как ушел со школы, где пятнадцать лет преподавал историю.

Ушел потому, что эту самую историю любил беззаветной любовью, и не мог вынести пренебрежения, с которым относилось к ней молодое поколение.

Поначалу, первые десять учительских лет, я пробовал увлечь ребят магией Древности. Однако в мире нарождавшихся капиталистических отношений, где мерилом всего есть количество денег, замшелое прошлое никого не интересовало. В лучшем случае, оно вызывало плохо скрываемое молчаливое раздражение.

Помыкался я и махнул рукой.

Впрочем, нелюбовь к Прошлому нашего «бестолкового будущего» не было главной причиной перемены работы.

Главнее была моя неудачная любовная интрижка с замужней учительницей, которую, будучи влюбчивым романтиком, сам же в эту школу и привел.

Но еще более главной причиной стало то, что после ухода от второй жены, пришлось перебраться в малоразмерную хрущевку на окраине столицы, которая досталась по наследству от мамы.

Кроме долгожданного покоя, на плечи свалился ворох житейских проблем, сводившихся к банальной нехватке денег.

Поскольку родителей у меня, на то время, уже не было, а родственники, кто побогаче, демонстративно отвернулись от нищенствующего учителя, я принялся искать более прибыльную работу.

***

Помыкавшись пару недель, случайно нашел должность копирайтера в рекламном отделе небольшой компании, занимавшейся всем понемногу, что приносило деньги.

Новая работа оказалась необременительной – периодически компилировать занимательные статьи для фирменного сайта да подсказать пару слоганов нашим рекламщикам.

Платили соответственно, но больше, чем в школе. Зато я экономил душу и нервы для вечерних уединенных медитаций над книгами, которые переносили в иную реальность и давали силу жить.

***

А этой силы становилось все меньше.

Подбираясь к сорока пяти, я понимал, что ЛУЧШЕЕ мое – в прошлом, и я НИКОГДА НИЧЕГО не создам и не спасу Мир, о чем мечтал в юности.

Спасали его, как и губили – другие. А я будто ни при чем.

Я «офисный планктон», соринка, которую волею случая вынесло на поверхность, и которую через некоторое время затянет в серую пучину. Без следа. Как миллионы таких же, ничего не значащих, соринок.

***

– Хочешь Настеньку? – допытывалась Ирка, хитро щурясь в клубах сизого дыма.

Я обескуражено снизал плечами.

– Вижу, что хочешь, – серьезно сказала Ирка. – Но она не твоего поля ягода. Настена – девушка-пиявка. Я таких «клавами» зову. Пока молодая, ей нужно насосать на безбедную жизнь. Даже если бы ты был фактурным мачо, с рельефным хером, но без денег – она бы на тебя не клюнула. Ей нужен папик, вроде нашего генерального – желательно импотент, чтобы меньше донимал и деньги отстегивал. А тебе нужна устроенная женщина.

«Не женить ли меня надумала?».

– Ты бы к нашей бухгалтерше АнтонинеИвановне присмотрелся, – не унималась Ирка. – Два года, как вдова, дочка взрослая, дом в пригороде – чем не пара. И на тебя она с интересом поглядывает – я замечала.

– А тебе какое дело?

– Жалко дурака. Хороший ты, непьющий. Правда, убогий и затрепанный…

Я молча расплющил окурок в пепельнице.

«Мне порой самого себя жалко. Тем более – убогого и затрепанного. Но Антонину Ивановну, пожалуй, оставим в покое, хоть женщина хорошая».

***

– Сам живешь?

– Угу.

– Вижу, что неухоженный. Бутербродами обедаешь и «Мивиной». А как без ЭТОГО обходишься?

– Обхожусь, как-нибудь.

– Дрочишь?

Я обескуражено опустил глаза.

– А что тут такого! – выпалила Ирка, заметив мое смущение. – Я, например, дрочу. И ничего плохого в этом не вижу. Все дрочат. А тот, кто убеждает, что не дрочит – дрочит в два раза больше. Еще Фрейд писал.

– Прямо так писал?

– Типа того.

Ирка посмотрела на часы, прикурила следующую сигарету.

– А мне вообще тяжело с ЭТИМ. Была у меня подружка – три года с нею встречались, а потом бросила меня. Годы, говорит, тридцатник на носу, хочется бабского счастья, деток. Ушла к разлучнику, свадьбу сыграли. Представляешь!

– И ты сыграй.

– Не могу. Пыталась себя заставить, даже вроде роман у меня нарисовался. Но когда дошло… Вот ты, натурал, смог бы мужика трахнуть?

– Ну, теоретически.

– А практически?

– Противно.

– Вот и мне! Девчата они мягкие, податливые, всю тебя чувствуют. Мужики и близко не стоят. Им бы всунуть – а мне любви хочется и ласки. Но такого никогда в ЭТОЙ стране со мною не случиться.

Ирка горестно вздохнула, превращаясь из разбитной лесбиянки в обычную несчастную бабу.

– У тебя есть заветное желание? – спросил я, вспомнив ночного гостя.

«Если бы приснившееся было правдой, то первое, чтобы сделал – помог Ирке. К сожалению, сны не сбываются».

– У всех есть. А у меня желание – заработать сто тысяч. Твердых. Или выиграть в лотерею. И уехать в Голландию. Я тоже хочу белую фату, хочу семью. С любимой. И чтобы меня за это не чмырили!

Ирка отбросила сигарету, отвернулась к запыленному окну.

Я чувствовал, как болят ей эти слова.

– А если бы предложили тебе исполнить заветное желание. Согласилась бы?

– Ты – идиот? – хмыкнула Ирка, повернулась ко мне. – Кто бы отказался?

– А если б дали миллион. Но ты бы знала, что за каждую сотню из этого миллиона умер незнакомый тебе человек?

– Запросто. Хоть и знакомый. Особенно те бритые уроды. Блюстители половой чистоты, мать их! Они меня не жалеют. Почему я их должна жалеть?

Ирка сощурилась, глумливо уставилась на меня:

– А ты можешь дать сто тысяч? Евро, разумеется.

– Я просто сказал.

– Просто он сказал, – передразнила Ирка. – Не трави душу. И так тошно.

Глава седьмая

12-13 октября 2013 года, суббота-воскресенье

***

За выходные перечитал «Фауста». Затем, выборочно, «Мастера и Маргариту». Не мог избавиться от наваждения: липучие мысли цеплялись за ночного гостя.

Неверующий в чертовщину, боялся в нее поверить.

Я отмахивался, смеялся над собой, корчил в зеркало глупые рожи, но колючее семечко заронилось в сердце, тревожило, лишало покоя.

«Если бы, ТО предложение было правдой (глупой, невозможной!), – подленько думал я, отложив книгу. Тут же ловил себя на ереси, одергивал, пробовал читать, но все равно думал. – Если бы, правда. Чисто теоретически. Что бы загадал?

Видимо ничего. Если за каждое желание, даже самое безобидное, кто-то умрет…».

Снова раскрыл книгу. Отравленные мысли не отпускали:

«Из-за денег убивать пошло.

А из-за любви?

Благородно.

Из ревности?..

В любом случае, лишить жизни – поступок страшный и мерзкий.

Даже животное убить…».

Прикрыл свинцовые веки. На экране сознания – словно в недавнем сне – проявились картинки моих грехов. И среди них тот, который до сих пор считаю самым мерзким. Даже паскуднее, чем искушение замужней женщины, чем растление школьницы.

***

История эта случилась давно. В период между женами.

Кончалась осень. Шел дождь.

Я увидел его – маленький живой комочек – возле мусорника.

По пути к магазину, вынося пакет с отходами, у контейнера я заметил шевеление: промокший и несчастный котенок ворочался среди лоскутков и тряпок, в миниатюрном плетеном лукошке, которое когда-то служило хлебницей, а ныне стало последним пристанищем живой кошачьей души.

Он жалобно попискивал и смешно слизывал розовым язычком с усов и лапок холодную морось.

«К вечеру околеет, – подумал я, жалея котенка и осуждая его бывших хозяев. – Или бродячие собаки загрызут?».

Я выбросил пакет и побрел дальше по своим неотложным делам.

Однако, не успел отойти и ста метров, как свинцовая тоска подступила к сердцу:

«А чем я лучше душегубов, обрекших на смерть невинное животное?».

Я представил, как ему страшно, и мокро, и жутко. И безмерно одиноко.

«Мы с ним похожи – выброшенные, бесполезные, никому ненужные».

И тогда я решил положиться на Судьбу: если котенок никуда не денется до моего возвращения, то заберу домой, а там видно будет.

Спустя два часа он был на месте. За это время он сумел опрокинуть лукошко и вываляться в тягучих соплях неизвестного происхождения.

Я подобрал дрожащее тельце, как смог – брезгливо – обтер его теми же лоскутками и сунул в бумажный пакет, намеренно прихваченный в магазине для этой цели.

Принес найденыша домой, вымыл, обогрел, определил место на кухне и назвал Жорой в честь соседа из далекого детства.

***

Так начался в моей жизни годичный период мытарств, названный в дневниках «Кошкин дом».

Жалость – смертный грех, как выяснилось впоследствии, но тогда я не знал этой Великой Истины. А если бы и знал, то посчитал кощунством.

Моего умиления котенком хватило ненадолго.

Отогретый и накормленный, Жора быстро подрастал, любя меня беззаветной кошачьей любовью.

Лишь только гас свет, кот оставлял гнездышко на кухне, норовил примоститься в моей постели, желательно под одеялом. Он шумно муркотал, не давая мне заснуть. Но еще больше раздражал, когда отправлялся бродить по подоконнику, смотреть сквозь стекло на ночной город и нечаянно сбрасывать на пол вазоны.

После нескольких разбитых цветочных горшков, я принялся на ночь запирать Жору в туалете. Он отчаянно скреб двери и жалобно скулил, напрочь лишая меня сна.

Я в отчаянии обзывал кошака матерными словами и грозился завтра же выбросить туда, откуда взял. Конечно же, не выбрасывал, поскольку утро вечера мудренее и милосерднее – ночные страхи уходили, недосыпание растворялось в суете, а верный кот виновато терся у ног, муркотал и просился заскочить на колени.

Однако Жорины ночные похождения и мои бессонные ночи, оказалось, были не самым страшным.

По прошествии нескольких месяцев после появления Жоры, в квартире проявился кошачий запах. Сначала едва уловимый, ненавязчивый. Но со временем в моем обиталище начало пахнуть подъездом.

Я взялся приучать котяру к унитазу, или хотя бы ходить на специально купленный лоток, но дрессировщик из меня получился никудышный. Жора продолжал метить угол у окна и пространство под диваном. Я понимал: если так продолжится пару недель, то мне будет стыдно пригласить в гости случайную даму.

***

Последней каплей, переполнившей бездонную чашу моего терпения, стали, даже, не провонявшие квартиру миазмы Жориных испряжений.

Последней каплей стала растерзанная кукла-мотанка «Алинка», сшитая и подаренная мне на память ученицей с таким же именем в далекие годы сельского учительства. А поскольку сама девочка и наши отношения имели для меня сакральную ценность, то невзрачная кукла была не просто куклой, а одной из дорогих реликвий.

И это животное покусилось на Святое!

***

Я посадил упиравшегося кота в большую холщевую сумку, отнес за несколько кварталов и выбросил во дворе.

Мне удалось оторваться от обалдевшего Жоры, но на утро следующего дня котяра ждал меня под дверями квартиры.

Я решил не сдаваться. Опять посадил кота в сумку, и, не обращая внимания на жалостливое блеяние, вывез на окраину, в замусоренный парк, где оставил вместе с сумкой, гуманно приоткрыв молнию для доступа воздуха. Жора возвратился через два дня.

Успев за это время навести порядок, и – наконец-то! – поспав две ночи спокойно, я был непоколебим в желании избавиться от кошачьего ига!

Я взял такси, посадил зверя в очередную сумку и вывез в лес, километров за пятьдесят от города. Там и оставил.

На обратной дороге таксист неодобрительно ворчал по поводу моего поступка, но я не обращал внимания. Больше терпеть кошачьи издевательства я не мог и не хотел. А еще зарекся: больше НИКОГДА не заводить живности в квартире. Даже рыбок.

***

После совершенной подлости жизнь наладилась. Я прибрался в квартире, собрал по клочкам и сшил «Алинку», привыкал спокойно спать.

Сон не всегда приходил, поскольку на грани засыпания, меня навещал Жора. Порой окровавленный, с растерзанным брюхом, с заплывшими кровавой коркой глазами. Я почему-то знал, что его растерзали бродячие собаки.

«Душегуб!» – корил я себя, в который раз мусоля историю с котом.

Глава восьмая

12-13 октября 2013 года, суббота-воскресенье

(продолжение)

***

Как всегда со мною бывает, навязчивым думаньем я ежесекундно создавал себе измененную реальность, в которой представал – в зависимости от греха – негодяем в определенной области.

На этот раз я был расчетливым зоотерористом, губителем беззащитной фауны.

«Ничего более мерзкого в своей жизни я не совершал… Никогда мне не будет прощения!».

Затем пришло спасительное понимание, что клин клином вышибают. Что платой за загубленную кошачью жизнь будет спасенная.

Я отшвырнул книгу, наскоро собрался и пошел на улицу лечить больную совесть.

***

Как и в тот раз, моросило.

Я обошел мусорные баки прилегающих домов, но выброшенных котят не обнаружил. Даже взрослые кошаки не встречались. В такую погоду они предпочитали греться на теплых трубах в подвалах и не верили в доброго самаритянина.

На одной из мусорных свалок я нашел облезлого кульгавого пса, терзавшего целлофановый пакет с рыбной требухой.

Я, было, решился на беспрецедентный подвиг, но, представив, как эта тварь будет жить со мною, метить пространство квартиры и гадить по углам, а так же, рассмотрев катарактные глаза и свисавшие из пасти, непроглоченные кишки, брезгливо развернулся и ушел прочь.

«Лучше жить грешником, чем прикоснуться к этой мерзости…» – смалодушничал я.

После увиденного, спасать животных перехотелось. Даже совесть затихла.

***

Сердце ждало теплых эмоций. Под дождем их было не найти. Тем более, на нашей окраине. А домой, к одиночеству и самоуничижению возвращаться не хотел.

Ноги сами занесли во дворы пятиэтажного массива, в чахлый скверик, чудом уцелевший под натиском гаражей-ракушек и прочего бытового самоуправства.

В октябрьский выходной, после обеда, да еще под дождем, людей в сквере не было. Зато у детской площадки, за деревьями, создававшими иллюзию уединения, мордой в кусты был припаркован древний «Opel» с литовскими номерами.

Автомобиль ритмично покачивался. Я понял, почему он покачивался!

Горячая волна желания выплеснулась из подреберья. Мне жуть как захотелось хоть одним глазком взглянуть на чужое счастье.

Воровато оглядевшись на предмет посторонних свидетелей, я украдкой подошел к автомобилю.

В затененном салоне, за мокрыми стеклами, ничего не разглядел, кроме босой девичьей ступни, припечатанной к боковому окну задней двери. Но и этого оказалось достаточно!

Я представил, ЧТО именно в этот самый миг происходит за тоненькой жестяной дверью…

«У меня ТАКОГО никогда не будет.

У меня для ЭТОГО даже автомобиля нет.

И с кем?

С Антониной Ивановной из бухгалтерии?..».

***

Я развернулся и пошел прочь.

Мысли цеплялись за ночного гостя и за его предложение:

«Если бы это было правдой, я б тоже ТАК смог.

И не с бухгалтершей, а с Незнакомкой…

За это я продал бы душу. Поскольку не верю в душу.

Не верю, что во мне, кроме щемящего сердца да глупых мозгов, есть что-то еще, тем более – бессмертное.

Душу я бы продал, но Черту – или как там его – моя несуществующая душа не нужна.

Им нужно, чтобы кто-то умер. По моей воле».

***

Промокший и несчастный я возвратился домой.

О спасении кошачьих жизней уже не думал.

Долго грелся в душе. Затем пил чай.

Затем упал на диван. Раскрыл книгу.

Не читалось. Мысли возвращались к «Опелю» на детской площадке.

Чтобы отвлечься от липкого морока, принялся думать о хорошем.

О том, чтобы я загадал, будь предложения ночного гостя правдой?

«Первым делом, видимо, квартиру в тихом районе.

В доме, где нет тараканов и гудящего круглые сутки вонючего завода по соседству.

А еще лучше – уютный двухэтажный домик в лесу, на берегу озера.

И безлюдную тишину.

И сундучок денег, чтобы тратить по надобности, не считать, не просить, не унижаться, не расходовать оставшуюся жизнь на зарабатывание.

А еще…

Нет! В первую очередь я бы познакомился с Незнакомкой, которую теперь называю Маргаритой.

Ну, и домик в лесу для нас, и сундучок.

Глупые фантазии!

Нужно расспросить Ирку о бухгалтерше.

Или с соседкой, Светланой Ивановной замутить – она сама намекала. Залить глаза водкой, выключить свет и замутить».

Тряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения.

Раскрыл томик Станислава Лема.

«Уж лучше на Солярис, чем бродить по темным закоулкам своей многогранной личности».

Глава девятая

Утро, 14 октября 2013 года, понедельник

***

Незнакомка – теперь уже Маргарита – стояла у остановки.

Кутаясь в шарфик от утренней свежести, она заворожено водила глазами по экрану серебристой досочки.

Розовые ненапомаженные губки чуть улыбались, затем огорченно морщились, снова улыбались. Тоненький пальчик нетерпеливо тискал кнопку перелистывания.

Мне стало интересно: что она читает?

«Видимо о Любви, – догадался я. – Девушкам в ее возрасте нужно читать о Любви.

Вернее, в таком возрасте ни о чем, кроме Любви, читать не стоит. И думать.

Потому что грех перед юностью и природой».

Улыбнулся своим мыслям.

Вспомнил вчерашний «Opel» на детской площадке.

Затем вспомнил размышления о домике в лесу и сундучке с деньгами.

И мечты о Ней.

«Существуют ли такие чары, которые заставили бы ее обратить на меня внимание? И не просто обратить…

Нет таких чар!

Потому что никогда не поверю в бескорыстную нежную страсть юной девушки к сорокапятилетнему дядьке.

Разве что у него БОЛЬШОЙ сундук.

Но это уже страсть не нежная, а расчетливая.

Потому и думать о том глупо».

***

Подошел троллейбус. На удивление народу было мало.

Особо не толкаясь, удалось втиснуться за Маргаритой.

Пристроился чуть поодаль, за спиной. Затем, компостируя переданные талоны, и совсем вплотную подступил, вдохнул ее запах.

Назад не отошел. С показным безразличием уставился в окно, но, скосив глаза через ее плечо в матовый экран, по сноске в правом верхнем углу определил, что читает она Лоуренса, а именно «Любовник леди Чаттерлей».

«Ничто не чуждо моему Ангелу!».

Троллейбус вильнул на повороте, объезжая безнаказанно припаркованные в два ряда иномарки, одно зеркало которых стоит больше водительской зарплаты.

Меня качнуло на Маргариту, я коснулся губами ее волос.

– Извините…

Маргарита не ответила. Даже не обратила внимания. Она заворожено читала.

Облизав на губах ее запах, я опять заглянул в экран:

« – Ложитесь, – тихо произнес он и закрыл дверь – в сторожке сразу стало темным-темно. С необъяснимой покорностью легла она на одеяло. Почувствовала, как нежные руки, не в силах унять страстную дрожь, касаются ее тела…».

Я зажмурился. Горячая волна окатила сердце, хлынула в живот, закипела внизу.

Мне безумно захотелось, чтобы описываемое (а сейчас, в этот миг – читаемое ею!) произошло между нами. Чтобы Маргарита также покорно легла, а затем случилось как между Кони и Меллорсом.

«Это невозможно!» – обреченно стучало в мозгу.

Мои глаза опять прикипели к матовому экрану за розовым болоньевым плечиком:

«Она лежала не шевелясь, словно в забытьи, словно в волшебном сне. Дрожь пробежала по телу – его рука, путаясь в складках ее одежды, неуклюже тянулась к застежкам…».

Моя рука, раздразненная прочитанным, воспользовавшись очередным вилянием троллейбуса, смело тронула ее попку, обтянутую мягкой шерстяной юбкой. Задержала прижатие.

Маргарита не обратила внимания. Она читала.

«А если захотеть… – спасительная догадка-искорка уколола, запекла, начала тлеть. – Я ХОЧУ с нею познакомиться!

Как там Демон советовал? Создать воображением картинку желаемого, произнести заветные слова…

Нельзя!

Но если очень хочется…

Потом буду жалеть, что не попробовал.

Даже не попробовал…

Все равно НИЧЕГО не произойдет!

Не верю сказкам, тем более – снам!».

Я еще решал и сомневался в дозволенности задуманного, еще представлял, как где-то, ВОЗМОЖНО, погибнет невинная душа (пусть заведомо пропащая, но ЖИВАЯ), а воображение уже рисовало разноцветные картинки наших отношений:

«Мы гуляем по городу.

Сидим в кафе.

Приходим ко мне…».

***

– Я хочу познакомиться с ЭТОЙ девушкой, – беззвучно прошептал одними губами. – Такова моя воля. Пусть будет так!..

Замер, ожидая обещанного уведомления.

Ничего не произошло.

– Такова моя воля. Пусть будет так! – еще раз тихонько повторил в голос для надежности.

Мир оставался прежним: скрипела гармошка троллейбуса; две бабушки сетовали на нищенскую пенсию; за мутными стеклами сигналили торопливые автомобили; Маргарита читала.

«Несусветная ложь! Чудес не бывает…» – горестно подумал я.

***

Троллейбус вильнул.

Резко затормозил!

Стоявший люд по инерции шатнулся.

У ворчливой бабушки на соседнем сидении из рук выпала сумка: тройка краснобоких яблок покатилась по грязному салону.

– Ловите же! – взвизгнула бабушка, кинулась за яблоками.

Маргарита не удержала равновесия, ухватилась за спинку сидения.

Книга выскользнула из тонких пальчиков, трепыхнула серебряным боком и – медленно, словно при замедленной съемке – грохнулась экраном на грязный пол. Прямиком на торчащую головку недовинченного болта.

***

– Ой, мамочки!.. – пискнула Маргарита.

Я нагнулся, подхватил книгу. Отер ладонью капельки прилипшей грязи, подал девушке.

Маргарита беспокойно подняла глаза, едва заметно кивнула. Взяла книгу, повертела, увидела трещину на экране, который затянуло серой пеленой.

– Что теперь будет! – В глазах ее блеснули слезы.

– Не убивайтесь так, – сочувственно пролепетал я.

Страх, как было ее жалко!

Сердце укололо щемящей занозою – это я стал причиной ее горя; но затем окатило сладкой тревожной волной – ПОЛУЧИЛОСЬ!

«У меня получилось!

Правду говорил Велиал, демон Лжи…

Случайность?

Даже если случайность – я смог с нею заговорить. Мы познакомимся…».

Глава десятая

Утро, 14 октября 2013 года, понедельник

(продолжение)

***

Троллейбус вильнул к остановке. Не той, что возле станции метро – до нее еще добрый километр оставался.

Однако девушка положила разбитую книжку в сумочку, протиснулась к выходу. Скользнула в распахнувшиеся двери.

Я кинулся за нею, оттолкнув входящих пассажиров.

Соскочил на покореженный асфальт, прямо в лужу. Пальцы лизнуло колючей влагой.

Выдернул ногу, отряхнул замызганные брюки.

Украдкой оглянулся: моя Незнакомка, она же Маргарита, сидела на скамеечке под навесом остановки, поглаживала ладошкой разбитую книгу.

Она беззвучно плакала.

***

Я подошел:

– Не переживайте.

Присел на скамейку.

– Ага… – сквозь слезы откликнулась девушка. – Книга не моя. Знакомый дал почитать. И что теперь?

Маргарита подняла заплаканные глаза со светлозолотистым ободком вокруг зрачка. Вблизи, лицом к лицу, она казалась еще милее.

Заметив, с каким обожанием ее разглядываю, девушка смутилась.

Шмыгнула, мило сморщив носик.

Нашла в сумке платочек, виновато высморкалась.

– Экран можно починить. В крайнем случае, поставить новый, – сказал я.

– Он стоит половину букридера. Даже больше.

– Однако дешевле, чем новая книга.

Так хотелось ее утешить. Обиженная, несчастная, она была мне еще дороже.

– У меня и таких денег нет, – сокрушенно ответила Маргарита, но плакать перестала.

– Неудобно вмешиваться, однако… Я смогу помочь вашему горю.

Маргарита смутилась, щеки заалели. Она подняла глаза:

– Не нужно. Почему вы должны решать чужие проблемы?

– У меня друг в сервисном центре работает, – вдохновенно соврал я.

Друзей у меня не было. Кроме Ирки, да и та – лишь коллега. Но очень хотелось помочь Маргарите. Тем более…

***

Тем более, сбывалось мое ЖЕЛАНИЕ!

Я уже не сомневался, что СБЫВАЛОСЬ, и от того сладко щемило меж лопатками.

Сбывалось желание, которое должно привести к исполнению невозможного. Еще вчера невозможного, еще сегодня утром, а теперь – вполне реального.

«Вот только денег на ремонт у меня нет…

Разве СЕЙЧАС это главное!

Кстати, как Маргариту зовут?».

– Я – Игорь, – протянул девушке руку, – Владимирович. Можно просто Игорь.

– Вера, – ответила девушка без особой радости.

Нехотя положила узкую ладошку в мою ладонь. Сразу забрала.

«Не рада знакомству…».

Но я чувствовал, что предложением о помощи задел. Видно ей, действительно, некуда деваться.

– Экран я заменю. Не переживайте. Вам это ничего не будет стоить.

– Так не бывает.

– В смысле денег, – улыбнулся я самой безобидной улыбкой.

Девушка оценивающе глянула на меня, опять замотала головой:

– Спасибо, не нужно заботиться. Как-нибудь сама.

«Боится… – думал я. – Как она тревожно глянула, когда сказал о бесплатности! И зря.

Мне бы сначала подружиться.

Я хочу – по любви…».

Раззадоренные мысли пустились галопом, опережая одна другую, наполняя душу щемящим трепетом.

***

Мы сидели на скамейке под навесом чужой остановки. Утренняя суета притихла, людей стало меньше. Незнакомка, которая оказалась Верой, молчала. Я тоже. Все слова сказаны.

«Но я не могу отпустить ее ПРОСТО ТАК!».

Скосил глаза, невольно разглядывая ее пальчики, сжимавшие злосчастную книгу. Лунки на них необычайно большие (белая, а под ней – розовая). На мизинце правой руки заусенец. Большой пальчик на левой – по-детски – отмечен свежим штрихом синей шариковой ручки.

«С утра готовила уроки…».

Взгляд опустился на коленки, обтянутые прозрачными колготками, зацепился за краешек темно-синей шерстяной юбки.

«Нельзя туда смотреть!

По крайней мере – так откровенно».

***

– Пойду, – сказала Вера, поднимаясь со скамейки. – Спасибо за сочувствие, и за предложение.

– Подождите! – Я вскочил, цапнул девушку за руку. – Мне, действительно замена экрана ничего не стоит. Совершенно! У меня знакомый. Он мой должник. У них экранов этих – завались. Мне он тоже…

Вера обернулась, недоверчиво посмотрела на меня. Забрала руку, но уйти не спешила.

– Я даже не знаю, – смущенно сказала девушка. – Если поможете… Но бесплатно не нужно. Я деньги отдам. Устроюсь в «Макдоналдс», заработаю и отдам.

– Поживем-увидим. Главное – книжку отремонтировать. Дайте… – Я протянул руку.

Вера нерешительно замерла. Вынула из сумочки книгу, но отдавать не спешила.

– Не бойтесь, – с улыбкой сказал я.

В ее смущении, в детской робости, было такое очарование, что мое бедное сердце зашлось от умиления.

– Я не боюсь.

Вера передала книгу, которую я бережно запрятал в портфель.

– Запишите мой адрес, если хотите. И номер телефона. Вернее, скажите свой, – попросил я.

Вера по памяти продиктовала. Я потыкался в кнопки, радуясь заветному приобретению. Нажал клавишу вызова. В сумочке у девушки запиликала «Лунная соната».

Вера вынула трубку, принялась обзывать неопознанный номер.

Украдкой подглядел, что назвала меня «Игорем», чем добавила сладкого томления и так счастливому влюбленному сердцу.

– Еще адрес запишите, – предложил я.

– Говорите, запомню.

Я назвал.

– Так мы живем в соседних домах! – удивилась девушка, будто это стало для нее откровением.

– Возможно.

«Она меня раньше не замечала!».

– А я вас видела каждое утро на троллейбусной остановке, – сказала Вера. – Даже чувствовала, как вы на меня смотрите. И как рядом пытаетесь стать в троллейбусе, и в книгу заглядываете.

– Это было так заметно? – смутился я.

– Конечно, – улыбнулась Вера. – Мне даже не нужно было смотреть на вас. Поначалу думала, что вы маньяк, но потом, опять же, почувствовала, что вы хороший и не причините мне зла. – Девушка доверительно посмотрела в глаза. – Оказалась права?

Я кивнул, заливаясь колючей радостью, сдерживаясь, чтобы не сказать что-либо преждевременное.

Мои невозможные мечты сбывались, и от того сладко щекотало в груди.

Глава одиннадцатая

Утро, 14 октября 2013 года, понедельник

(продолжение)

***

– Троллейбус! – Вера поднялась со скамейки.

Я нехотя вынырнул из нашего двуединого мира, проявился в реальности. Оказалось, что на остановке вокруг нас столпилось десяток горожан, которых я раньше не замечал, очарованный Верой.

Троллейбус, брызнув грязью из-под колес, остановился.

Кандидаты в пассажиры устремились к дверям, толкая друг друга и мешая выходящим.

Вера кинулась в общую кучу. Я не шевелился.

Я не хотел нарушать благости, которая нежной дымкой окутала мое невесомое счастливое тело.

Будто на экране волшебного кинотеатра я наблюдал, как моя новая знакомая, и давняя Возлюбленная, пыталась втиснуться меж напористых горожан.

Как ее маленькую, вежливую, оттеснил насупленный дядька. Как она оглянулась, снизала плечиками и возвратилась под навес.

– Я опоздала на первую пару, – обреченно сказала Вера.

Присела на скамейку.

– А я на работу, – выдохнул я, разглядывая ее круглые коленки; боясь поднять глаза, чтобы посмотреть в лицо.

«Она – студентка!».

– Это вы из-за меня…

– Нет! – замотал головой. – Сам так хотел.

– Почему?

– Мне стало вас жалко. Потому, что я действительно за вами наблюдаю… – глубоко вдохнул, набираясь смелости. – Я давно хотел с вами познакомиться, только не находил повода. Вот…

– Почему именно со мной? – удивленно спросила Вера, заливаясь румянцем.

– Потому, что вы читаете книги.

– Многие в транспорте читают.

– Так как вы – никто не читает.

***

– А когда сможете отремонтировать книгу? – деловито спросила Вера, опуская меня с романтических небес на скучную землю.

«Мои признания ей неприятны…».      

Представил себя на ее месте – выходило скверно: помощь-помощью, но намеки о желании познакомиться в устах взрослого дядьки звучат непристойно.

– Постараюсь до выходных, – деловито сказал я, превращаясь в старшего товарища, которым хотела видеть меня Вера.

– Если можно, – голос девушки потеплел. – Вам до метро?

– Как и вам, если судить по нашему каждодневному маршруту. – Сердце укололо обидой. Становилось предельно ясно, что ей от меня надо.

«А на что я могу рассчитывать?

Если бы не ЖЕЛАНИЕ и не разбитая книга, она бы в мою сторону и не посмотрела».

– Давайте пешком, а то совсем опоздаем, – сказала Вера. – Все равно на последних остановках в троллейбус не залезем.

– Пошли, – согласился я.

***

Минут пятнадцать мы топали до метро.

Больше опасных тем не касались.

Мы говорили о погоде, прочей ерунде, которая не имела для меня значения, поскольку главным наполнением окружающего мира была Вера.

Ее щебетание растопило холодные ревнивые мысли – я безоглядно простил ей недавние подозрительность и расчет.

***

Вера рассказывала, что учится на первом курсе юридического факультета в педагогическом, куда поступила прошлым летом. Живет у родственников, потому как приехала из райцентра соседней области, где выросла и закончила школу. Подруг у нее нет. Очень любит читать.

Я до конца не верил, что мне удалось познакомиться с этой чудной девочкой, которая будто сошла со старой фотографии.

«И я могу с нею безнаказанно говорить.

Даже ненароком коснуться руки!

У меня есть ее мобильный номер.

И мы еще обязательно встретимся, потому, как у нас имеется УВАЖИТЕЛЬНАЯ ПРИЧИНА».

Глава двенадцатая

День, 14 октября 2013 года, понедельник

***

На работу опоздал на полчаса.

Начальницы еще не было, но по сочувственным ухмылкам коллег понял, что те донесут, да еще приврут для правдоподобия.

Уж очень всем хотелось, чтобы скучного дядьку, который не разделяет их умиления «американской мечтой», хорошо попинали, а еще лучше – уволили.

«Пусть доносят…» – равнодушно думал я.

Грудь распирало ТАКОЕ СЧАСТЬЕ, что хотелось разбить монитор, поцеловать унылую соседку Анфиску и выпорхнуть в приоткрытую форточку.

«Я познакомился!

Мы еще встретимся.

Я приглашу Веру в театр, затем в кафе, затем проведу домой.

Заболтаю, понравлюсь…

Почему-то уверен, что смогу ей понравиться.

Это для татуированных остолопов с одной извилиной, что сидят в соцсетях, я скучный и неинтересный. А для читающей Веры?..

Я смогу быть интересным. Попытаюсь, по крайней мере. Как Жоффрей для Анжелики».

***

Так я размышлял, поглаживая заветный Верин букридер, украдкой пристроенный на коленях под столом.

«Еще совсем недавно Она касалась его пальчиками…».

Я отстраненно глядел сквозь окно на серый октябрьский день, на счастливую Настеньку, которая запрыгивала в «Range Rover» Генерального, на самого Степана Андреевича, подсадившего ее под попку, на шелудивую дворнягу, рывшуюся в мусорном баке, на докучавших ей ворон.

«Сегодняшнее утро изменило мой облезлый мир, – думал я, испытывая давно забытое чувство БУДУЩЕГО. – Начать можно и в сорок пять!.. Я даже не надеялся, что ТАКОЕ может произойти со мною».

***

Единственное, что тяготило – нужны деньги.

Сколько стоит ремонт Вериной книги, я не знал, но догадывался, что остатков моей зарплаты не хватит.

Решил в обеденный перерыв заглянуть к Ирке – авось одолжит пятьсот гривен. Хуже, если у нее нет. Буду искать у родственников.

«В любом случае, новое ЖЕЛАНИЕ не загадаю».

Мне так не хотелось омрачать свое светлое чувство даже тенью сомнения.

«Как буду Вере в глаза смотреть, если ЭТО окажется правдой?!».

Глава тринадцатая

День, 14 октября 2013 года, понедельник

(продолжение)

***

У Ирки пяти сотен не оказалось.

– Откуда такие деньги! – отмахнулась подружка, когда мы после обеда курили в туалете. – А тебе зачем?

– Надо.

– Бабу завел?

– Почему сразу – бабу?

– Не мужика же.

Я выпустил дым через нос, уставился на дверь, отмеченную эмблемой писающего мальчика.

Захотелось врезать Ирке по довольной физиономии.

«Жаль, что женщина.

Правда, она не совсем женщина, но все равно не могу.

Да и люблю ее, как тираны любят шута, от которого могут услышать правду».

Заметив мою реакцию, Ирка миролюбиво хлопнула по плечу.

– Расслабься, унылый натурал. Я пошутила. Но зачем тебе деньги? Именно пятьсот. На продукты – много, на «iPhone» – мало, – кивнула на мою десятилетнюю кнопочную «Nokia».

– Мало ли какие дела могут быть у одинокого мужчины.

– Прям одинокого. Судя по твоему придурковатому виду – ты кого-то очень хочешь. Но не нашу бухгалтершу – та тебе даром даст, – заключила Ирка. – На святое дело не жалко, но у меня, вправду, деньги закончились. Я сапожки осенние купила. Зацени.

Ирка выставила ногу, поддернула штанину.

– Ну, как?

– Хорошие. Тебе идут.

– Деревня. Это «Casadei», из самой Италии. Не дешевка, – Ирка повертела ступней, зацокала языком.

«Сапожки как сапожки. Видно, что хорошие…».

– Конченый совок! – заключила Ирка. – Перед тобой даже похвастаться невозможно. – А ты у Настеньки одолжи. У той точно есть. Одни ее трусики в три раза больше стоят.

– Ты откуда знаешь?

– Догадываюсь, – вздохнула Ирка. Отвернулась к окну.

***

У Настеньки просить было неловко.

Все-таки несколько раз выходил в коридор, чтобы – ВРОДЕ СЛУЧАЙНО – встретить стремительную Принцессу.

С четвертой попытки удалось.

– Здрасьте… – промымрил я.

Настенька зыркнула на меня, как на бездомную собаку, кивнула, обдала шлейфом кисло-сладкого парфюма и упорхнула в кабинет Генерального.

«Не удивлюсь, если она не знает, как меня зовут».

***

Больше в офисе денег не искал. Лучше у соседей занять, чем выставлять себя посмешищем.

В который раз решил уволиться, найти другую работу.

Однако не сомневался, что и там, среди молодых да ранних, буду чувствовать себя таким же рудиментом прошедшей эпохи.

Перед уходом домой порылся в Интернете, нашел адрес сервисного центра по обслуживанию электронных книг.

После работы, поменяв три маршрутки, заехал, поинтересовался стоимостью ремонта и окончательно сник. Как оказалась, новый экран стоит даже больше, чем предполагал – девятьсот гривен. Больше ста долларов по курсу: восемь к одному.

Домой пришел унылый и растерзанный:

«Придется ждать до зарплаты. И нужно будет лгать Вере. А мне так не хочется…».

***

После холостяцкого ужина из одноглазой яичницы, прозрачного чая и невеселых размышлений, надумал зайти к соседям – авось помогут.

Из моих предположений выходило, что нужна тысяча гривен. Именно тысяча, не меньше.

Кроме ремонта еще хотел организовать для девушки подобие культурной программы; например – пригласить Веру в театр. Или в кафе – что более вероятно.

Глава четырнадцатая

Вечер, 14 октября 2013 года, понедельник

***

На площадке первого этажа, где находилась моя квартира, было еще две: трех и однокомнатная.

В трешке жила соседка – Светлана Ивановна, лет пятидесяти.

Как на свой возраст, выглядела она превосходно: ухоженная, в меру пухленькая. На пожухлом лице еще оставались следы былой миловидности, но без изюминки.

Была она не замужем, квартиру делила с единственным сыном Егором, девятнадцатилетним студентом Могилянской академии, умницей; со слов матери – владеющим тремя иностранными языками.

Ввиду постоянной занятости, общением сын маму не баловал. Как результат – соседка была, до тошноты, словоохотливой.

Стоило нам нечаянно сойтись на лестничной площадке или возле подъезда, как потом приходилось долго и настойчиво отнекиваться от приглашений «заглянуть на вечерний чай», или парировать явные намеки принять гостью у себя.

О сути и результатах подобных визитов я догадывался, потому, мило улыбался и притворно не понимал.

Близкие отношения со Светланой Ивановной казались мне чем-то неправильным. Гораздо хуже ночных бдений в Интернете с виртуальными гетерами. А после встречи с Незнакомкой, даже сама мысль о соседке, как о женщине, вызывала брезгливость.

Таким образом, я вовсе не хотел лишний раз общаться со Светланой Ивановной, тем самым, давая ей поводы для напрасных надежд. К тому же был уверен, что необходимых денег у нее нет.

***

Пока рука тянулась к дверному звонку соседкиной квартиры, я уже почти уговорил себя оставить эту затею. Но было поздно – палец тронул грязную кнопочку.

Соседка открыла сразу.

– Ой, доброго вечера! – сказала Светлана Ивановна. – Заходите-заходите. Дома никого нет. Егорка пошел с ребятами праздновать годовщину УПА. Он у меня националист. Это сейчас модно! Говорил, что до утра не вернется… Заходите же.

Женщина поправила полы халата, да так небрежно, что я мельком смог разглядеть целюлитные ноги до бежевых трусов. Заметив мой скошеный взгляд, она притворно ойкнула, исправляя намеренную оплошность. Шагнула спиной в глубину тесного коридора.

– Заходите.

– Нет! – отмахнулся я. Нужно было действовать решительно, иначе потом не переслушаю доверительных откровений. – Мне нужны деньги. Пятьсот гривен. Лучше тысяча. До зарплаты, – выпалил на одном дыхании.

Светлана Ивановна округлила глаза. Уставилась на меня, явно что-то решая.

«Лучше бы, у нее денег не оказалось».

– Сейчас не могу, – промолвила соседка, отступая дальше в коридор. – Но вы заходите. Что-то решим.

– Не нужно решать! Спасибо. Я просто…

– Если зайдете, то ВСЕ может быть, – парировала мое упрямство Светлана Ивановна.

– Нет. Я спешу. Доброго вечера.

Я обернулся и нырнул в приоткрытые двери своей квартиры. Захлопнул. Щелкнул замком.

Прислушался к шорохам на площадке: соседка медленно, будто нехотя, ушла к себе.

«Если бы не Вера, может быть, и согласился на визит – вон как ноги выставляла».

Глава пятнадцатая

Поздний вечер, 14 октября 2013 года, понедельник

***

На площадке оставался еще один сосед. К нему я не хотел идти даже больше, чем навещать говорливую Светлану.

В первый же день моего поселения в этом доме, Светлана Ивановна открыла глаза. Наш общий сосед, с ее слов, был личностью скрытной. Настолько скрытной, что его имя она узнала случайно, лишь через год. Не от него узнала, а от жековских работников. Имя было подозрительное, как и его хозяин.

Обитателя однокомнатной хрущевки звали Эльдар. Поселился он здесь еще до меня, лет шесть тому назад, после смерти предыдущей хозяйки. Кем он приходился покойной, и где обитал до этого – оставалось неясным.

Насколько помнила Светлана Ивановна, загадочный Эльдар жил сам, гостей не водил, имел нехорошие глаза и, как водится, был извращенцем, поскольку внимания на нее не обращал.

– Короче – маньяк, – заключила тогда Светлана. – Или мужеложец, или педофил, или наркоман. А, иначе, зачем таиться? И что может делать одинокий мужчина дома целыми днями? Явно – что-то ТАКОЕ…

– Не исключено, что он маленьких бродячих собак. Вместо женщин, того… – подсказал я соседке.

– Да-да! – Светлана Ивановна в ужасе прикрыла рот ладошкой. Видимо, поверила.

До слез посмеявшись, я тогда не обратил внимания на соседкины рассуждения. Я всем сердцем понимал отшельника, не желавшего слушать ее бредни. Однако, спустя несколько дней, встретив соседа на лестнице, согласился, что доля правды в тех словах была.

На вид Эльдар оказался ровесником Светланы, или немного младше. Возможно, моих лет. Высокий, сухопарый, с ежиком коротко стриженых светлых волос, которые подчеркивали глубокие залысины. В глаза бросалось навусовое родимое пятно посреди лба, размером с копеечную монету, которое напоминало ритуальный индийский тилак.

Пальцы у соседа были длинные, нос крючковатый, ноздри нервные, губы тонкие, глаза под светлыми бровями колючие, цвета неопределенного, ближе к поздним сумеркам.

Он и вправду был похож на стилизованного фентезийного злодея.

***

При первой встрече сосед лишь снисходительно кивнул на мое приветствие да спросил: каким нехорошим ветром занесло меня в эту ЖОПУ?

Так и спросил. Я еще тогда понял, что личность он неординарная, воспитанием не кичиться и слов не выбирает.

Когда знакомились, свое имя он назвал с таким апломбом, будто сообщил великое откровение, и руку пожал крепко.

После того знакомства мы еще несколько раз случайно пересекались на лестнице и во дворе. «Здоров будь!» – задорно отвечал Эльдар на мои приветствия и заговорщицки подмигивал. Но порою лишь хмыкал под нос, или вообще не замечал, пребывая в своем мире.

***

Как это случается между соседями, подружились мы с Эльдаром по бытовой надобности.

Дело было года два назад, осенью, поздним дождливым вечером. Я сидел на кухне, читал и курил. На очередной сигарете, возможно последней за день, иссякла моя одноразовая зажигалка.

Желание закурить, усиленное фактором невозможности, удесятерилось, а спичек, как назло, тоже не нашел.

Затяжная трехдневная морось на улице не способствовала визиту в ближайший ночной магазин, поскольку отсутствие асфальта и фонарей в нашем переулке было чревато непредвиденной эквилибристикой на раскисшей дороге.

Набравшись смелости, решил пойти к соседям.

Светлана Ивановна, на робкий полуночный звонок в дверь, тогда не откликнулась. Зато открыл сосед.

Мне показалось: не успел я коснуться кнопки звонка, как его дверь распахнулась.

– Заходи, – сказал, не слушая моих оправданий.

Сам отошел с прохода, давая дорогу. Защелкнул за мной входную дверь.

– Мне бы… – начал я.

Было ужасно неудобно, что потревожил его так поздно.

– Не потревожил. Проходи.

«Он читает мои мысли?» – испугался я!

– Мысли прочесть невозможно. Лишь эмоции. Тебе неудобно за полуночный визит. Брось. Люблю ночь. Как Виктор Цой.

Я молча зашел в комнату. Огляделся.

Как для психически больного холостяка-извращенца, комната была достаточно ухоженной, пахла больше индийскими благовониями, чем нестиранными носками и разложившимися остатками несчастных жертв.

В огромных, еще советских, акустических колонках шелестел фоновый инструментал. Все, свободное от старенькой мебели, пространство было отдано книжным полкам. Явно самодельным.

– Все разгадки этого мира в книгах, – сказал Эльдар, заметив мой интерес. – Жаль, их мало кто читает. Садись в кресло. Чаю попьем.

– Мне бы спички или зажигалку.

– А ты садись. И закуривай.

Сосед вышел из комнаты. Когда через минуту возвратился, то держал в руках массивную пепельницу толстого стекла.

Поставил на журнальный столик. Рядом положил стилизованную под пистолет зажигалку.

– Садись. Кури.

Я опустился в кресло, на самый краешек.

Хоть сигареты лежали в кармане, но закурить в комнате не решался. По запаху ясно, что сосед дома не курит.

– Не курю. Уже лет десять, – подтвердил сосед.

Он взял зажигалку-пистолет, прицелился куда-то в угол, дурашливо, как ребенок, пукнул губами, имитируя выстрел. Затем несколько раз нажал спусковой крючок: из овального отверстия в затворной рамке показался язычок пламени.

– Подкуривай, – сосед поднес зажигалку.

Я спешно вынул пачку, губами выдернул сигарету за фильтр, окунул табачный краешек в желто-горячий язычок.

Затянулся.

Краешек заалел. Облачко сизого дыма поплыло по квартире.

Эльдар с наслаждением, широко раздувая ноздри, вдохнул.

– Блаженство! – сказал он, закатывая глаза. – Курение табака – из мира духовного. Это одно из высших наслаждений, которые даровано человеку и существует в этомчудном мире. Табак в моей иерархии ценностей на третьем месте. Я его ставлю даже выше музыки, которая на четвертом. Ты можешь представить?

– Ну…

– А музыка, ведь, создает пространство, где обитает душа. Ты любишь музыку?

– У-гу.

– Какую? – глаза его заинтересованно блестели.

– Разную. Например, такую, – кивнул на колонки, где проникновенно звучали переборы акустической гитары.

– Я тоже разную, – простодушно сказал Эльдар. – При том – совершенно разную, под настроение: от классики до босяцких песен и попсы, особенно советской – «Верасы», «Самоцветы». Единственно не люблю тяжелого рока – он меня бесит!

– Как правило, у всех наоборот.

– А Я ПЛЕ-ВАЛ! – зло отчеканил Эдьдар, четко, с нажимом, проговаривая по слогам. В голосе блеснули истерические нотки. – Рок – это музыка протеста. А я не протестую. Меня устраивает мир, в котором живу, – он хитро прищурился.

– Так не бывает.

– Бывает, потому что у меня СВОЙ МИР, СОБСТВЕННЫЙ. Не будем об этом. Тебе еще рано.

***

Он поднялся с кресла, пошел на кухню готовить чай.

Я докурил сигарету, растер окурок в пепельнице.

От Эльдаровой категоричности было неуютно. Но уходить не хотел. Сосед мне явно нравился своей детской непосредственностью, которую – в его возрасте – можно объяснить лишь больной психикой.

Затем мы пили чай с баранками под «Matia Bazar». Оказалось, что и в этом наши вкусы совпадают.

Когда Эльдар проводил меня до дверей, я решился спросить о первых двух местах в его иерархии:

– Четвертое – музыка, третье – табак; а второе и первое?

– В другой раз. Выдержим интригу, —сказал тогда Эльдар. – А то услышишь ответ, испугаешься и убежишь, а я давно с людьми не общался. Лишь простейшие да баобабы встречались на моем пути.

Глава шестнадцатая

Поздний вечер, 14 октября 2013 года, понедельник

(продолжение)

***

Так мы подружились с Эльдаром.

До прошлого сентября, когда судьба мне подарила Незнакомку, я навещал соседа по несколько раз в неделю.

***

– Я знал, что мы подружимся, лишь только тебя увидел, – говорил Эльдар, когда мои визиты к нему стали постоянными. – В тебе есть обреченность. Мы похожи. Мы потеряли невинность в боях за любовь.

Я соглашался. Многое он говорил по делу. Порою возникало чувство, что он знает мои мысли, воплощает их в слова.

Но особо мне нравилось, когда Эльдар бесцеремонно бодался с окружающим миром и произносил в слух, то, что произносить не принято.

Он радовался щенячьей радостью, когда ему удавалось повергнуть меня в шок.

– Мне плевать на окружающий мир и его нормативное право. На государство и его аППарат. Я люблю свою родину, но ненавижу государство. ЛЮБОЕ! Я живу в СВОЕЙ придуманной Стране, за установленными мною же законами, – вдохновенно говорил Эльдар. – Я сам себе правитель, и сам себе народ.

– Но у вас же есть паспорт гражданина ЭТОЙ страны, код, дипломы, наконец! – не сдавался я. – Вам нужно оплачивать коммунальные услуги, телефон, Интернет, вступать в разнообразные связи с другими людьми, с чиновниками.

– Кто тебе сказал, что чиновники – люди? – возмущался Эльдар, вскакивал с кресла и потрясал кулаками. – Они бесполезные функции! Две трети их выгони – мы даже не почувствуем.

– Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя! – не соглашался я. Меня бесил его самонадеянный тон.

– А я говорю – можно! – не унимался Эльдар. Глаза его горели. Он любил спорить. – Тут вопрос в том, что считать жизнью. Для меня жизнь, это те мыслительные процессы и эмоции, что происходят ВО МНЕ! Мои мечты, планы, убеждения, мое мировоззрение, желания, похоть… Да-да – сладенькая, липкая, щекотная похоть – реакция на девочек… Между прочим, в иерархии моих ценностей, девочки – на втором месте. Слаще музыки, и вкуснее сигарет!

Он озорно смотрел на меня и улыбался.

– Девочками я называю ВСЕХ женщин, вне зависимости от возраста. А ты что подумал?

Я снизал плечами. Я ничего не подумал, но ничему бы не удивился.

– А на первом месте? – спросил в ответ.

Эльдар хитро прищурился:

– Ты конечно бы хотел, чтобы я сказал: мальчики. А еще лучше – собачки или кролики. Что бы, так сказать, завершить картину моего социального падения жирным мазком. Но я тебя разочарую – это не так. Все много проще и банальнее. Короче, догадайся сам.

Он театрально закивал головой.

– Так вот, – продолжал Эльдар, как ни в чем не бывало. – То, что ВО МНЕ – это и есть моя жизнь! Никто не может мне приказать думать и чувствовать не так, а иначе. В чем наименее властны другие люди и внешние обстоятельства – в нашем внутреннем мире. Никто не запретит мне любить то, что я люблю. И не любить, то, что не люблю. Вот как я отношусь к чему-то – так и отношусь, и ничего вы со мной не сделаете!

Он решительно стукнул себя кулаком по колену.

– А то, что приходится совершать вне своей ракушки, – продолжил Эльдар, – там: зарабатывать деньги, ходить на работу, в магазин – это откупная жертва Внешнему миру. Я приношу жертву миру людей, чтобы он меня не занимал. Как правило, эта жертва – время. Ну, еще чуток жизненной энергии – процентов десять, не больше. Десятина. Но, при этом, я оставляю за собою право судить о мире за пределами СЕБЯ по собственным убеждениям.

– Я тоже. В уме.

– Почему – в уме? Ты помнишь о «Всеобщей декларации прав человека»? Она еще в 1948 году принята в ООН. Если ты настоящий историк, а не фуфловый, которых сейчас тьма, то должен знать.

Я кивнул. Лет двадцать назад проходил в институте, но что-либо вразумительное сказать о ней не мог. Да и кто может?

– Вижу, что не знаешь. Даже ты не знаешь! Но Бог с ним… Самое страшное, что ее не знают, и знать не хотят, наши власть имущие!

Эльдар умолк. Задержал дыхание – явно успокаивался.

– Так вот, – продолжал он. – В названной Декларации есть статья девятнадцатая: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ».

– Это рекомендательный документ, насколько помню, – сказал я. – И национальное законодательство может не придерживаться…

– А мне плевать! – зло сказал Эльдар.

В течение десяти минут он больше не проронил ни слова. И не смотрел в мою сторону, будто меня нет в его тесной конуре.

Я тогда допил чай и ушел домой. Было обидно.

***

С той поры все наши чаевничания заканчивались размолвками.

Я уходил домой возбужденный и злой, но меня тянула к Эльдару какая-то необъяснимая сила.

Незадолго до встречи с Велиалом, у меня с соседом возник любопытный диалог о неисполнимых мечтах. Как потом оказалось – знаковый.

Эльдар вдохновенно проповедовал афоризмами:

– Мечты, как правило, не сбываются. Но человек должен мечтать. Всегда! Вне зависимости от того, какой бы невероятной и неисполнимой казалась мечта.

– У вас такая есть? – спросил я.

– Да. Самая невероятная и неисполнимая! – Он уставился в потолок, видимо, демонстрируя неисполнимость.

– Коль не секрет?

Эльдар хмыкнул, тоскливо посмотрел на меня.

– Мечта издать свою давно написанную книгу вымышленных мемуаров. Называется «Девиация».

– Вы написали книгу? – переспросил я, почему-то не сильно этому удивляясь.

– Написал.

– О чем?

– О грехе. Но, У НАС, ее не напечатают. Да и нигде не напечатают.

– Вы уверены?

– Да. Я пробовал. Мне везде отказали.

– Плохо написана?

– Не думаю. Язык получше, чем у многих издаваемых – уж поверь мне. Я давний, хороший и благодарный читатель, и кое-что смыслю в беллетристике… Беда в том, что моя «Девиация» – это зеркало. Уродам страшно смотреть в зеркало.

– Гм… Любопытно ознакомиться, – заинтересовался я.

Судя по Эдьдаровой личности, его книга обещала быть весьма неординарной.

– Как-нибудь дам, если дорастешь, – смутился он. Но тут же нашелся, переводя тему. – А у тебя есть такая мечта? Самая невероятная и неисполнимая?

Я долго не думал. У меня с недавней поры появилась такая мечта. САМАЯ… Я никому не мог о ней рассказать. Разве что Эльдару…

– Я хочу познакомиться с девочкой-студенткой, которую каждое утро встречаю на троллейбусной остановке.

– И все? – разочарованно выдохнул сосед.

– Не все… – я набрался духу. – Хочу с нею переспать.

– Вот!.. Боже, какая прелесть! – воскликнул Эльдар, потирая руки. Глаза его озорно сверкали. – Да ты поэт, батенька!

Он подхватился с табурета, зашагал вокруг меня, насколько позволяло кухонное пространство.

– Обычно в твои годы мечтают о богатстве, о карьере, влиянии, о прочей проходящей ерунде, – лепетал Эльдар. – А ты – о ЛЮБВИ! Уважаю! Это даже круче моей мечты. Только…

Он перестал ходить, сунул руки в карманы брюк, уставился на меня:

– Только слово это неправильное, не передающее сути и величия процесса. Даже, можно сказать, лицемерное.

– Какое слово? – не понял я.

– ПЕ-РЕ-СПАТЬ! – кривляясь и брезгливо поджимая губы, выговорил Эльдар. – Переспать – то есть, предаваться сну – можно с законной женой, на супружеском ложе, не прикасаясь, на метровом расстоянии, обернувшись спиной к спине.

Он пренебрежительно фыркнул.

– С девочкой-студенткой нужно не «переспать», а… Есть такое хорошее доброе русское слово – начинается на букву «Е». Вот с нею ЭТО нужно делать, неспешно, пролонгировано, с оттяжечкой и расстановкой, кусая, шлепая, вылизывая и посасывая.

Он замолчал, думая о чем-то своем. Присел на табурет у стола:

– Хорошая у тебя мечта. Береги ее. Поставил цель – добейся! И точка. Не я сказал, а какой-то Габриель.

В этом был весь Эльдар. Он подкупал своей честностью, питал меня эмоциями страха, гнева и эйфории, заставлял видеть необычное в обычном, и наоборот. За все свои сорок пять, общаться с подобными людьми мне не доводилось.

***

Но одно дело, встречаться для беседы, и совсем иное – просить денег в долг.

Воображение уже подсказывало виртуозные издевательства, которым подвергнусь.

Но вышло еще заковыристей.

– Я не даю в долг. Никому, – ответил Эльдар, выслушав мою просьбу.

И в обычной своей манере пустился в пространное объяснение:

– Во-первых. Деньги – это энергия. Значит, тебе недостаточно собственной энергии для решения определенной проблемы. Это плохо. Следовательно: или желания у тебя завышены, или работаешь мало.

Во-вторых. Ничего в мире не бывает случайно. Если проблема образовалась – это, или наказание за прошлые поступки, или испытание для становления твоего будущего. В любом случае это УРОК, это задача, которую нужно решить. Самостоятельно. А ты хочешь, чтобы я дал тебе шпаргалку. Не дождешься. Ты должен САМ решать СВОИ проблемы. Ты же хочешь чему-то научиться? Тем более, учиться все равно придется – от этого не убежишь. Рано или поздно наши души ОБРЕЧЕНЫ стать совершенными. Даже против рассудка и желаний тела.

А в-третьих – у меня нет таких денег. Бог дает мне именно столько энергии, ЗАРАБОТАННОЙ энергии, сколько мне необходимо для удовлетворения своих ЛИЧНЫХ потребностей. Не больше и не меньше. Тютелька в тютельку. И в Небесной канцелярии, в моей смете, не определено дополнительных сумм на удовлетворения желаний ПОСТОРОННИХ лодырей и побирушек.

И, наконец, в-четвертых. Если я, все-таки, пожалею и дам тебе денег, то они впрок не пойдут – аналогичную задачу все равно придется решать. А с меня спросят болезнями и неприятностями, за то, что лезу в твою Судьбу.

– Ну, я пойду, – сказал я после некоторой немой сцены.

– Иди! Еще раз повторю: ты должен сам решать свои проблемы – это необходимые уроки. Понял?

Понурив голову, я молча шагнул к дверям.

– Умному – достаточно, – сказал он вдогонку. – А дебилы мне не интересны.

Я вышел от Эльдара злой и обиженный.

«Права Светлана Ивановна – неприятная он личность».

Глава семнадцатая

Ночь с 14 на 15 октября 2013 года, с понедельника на вторник

***

Лег за полночь, долго не мог уснуть. Все ворочался и считал слонов.

Чем упорнее считал, тем неуютней становилась бессонница.

«Я не могу со Светланой Ивановной ради денег!

А Эльдар – сволочь. Напыщенный павиан.

Завтра нужно тащиться к тетке Галине, просить…».

Воспаленный мозг живописал картины моих нерешенных проблем. В сознании проносились смальты минувших дней, которые складывались в неприглядные узоры:

«Познакомился с Верой.

Всегда буду помнить – КАК познакомился!

Даже если Бога НЕТ, это проклятие останется со мною».

Рациональной своей частицею, я понимал, что мои страхи – фантазии больного воображения, но все равно на душе было мерзко:

«Я – убежденный атеист – поверил в этот бред!

Сорок пять лет не верил, а теперь – поверил!

И даже – попробовал…».

Страдая на мятой простыне, я чувствовал себя тургеневской барышней, которая мечтала о чистой любви, годами берегла честь для суженого, а потом случайно, безответственно уступила сладкоустому ловеласу на затененной скамейке в дальнем углу сада.

«Лучше бы Веру не встретил!

Лучше бы страдал книжными страстями, которые заканчиваются с перелистыванием последней страницы».

***

Снилось мне, что я стою посреди огромного зала, стены и потолок которого тают во мраке.

Пахнет нагретым воском, полынью и ладаном.

Я стою в кругу грязно-желтого света от факелов, закрепленных на мраморных колонах.

Стою у помоста, на котором возвышается массивный трон с резными подлокотниками. В навершии подлокотников искусно вырезаны собачьи головы: левая – ластится, правая – щерится. Породу собак разобрать не могу. Кажется, пудели.

В кресле, закинув ногу на ногу, сидит Велиал. Я знаю, что это он.

За широкополой шляпой не могу разглядеть лица, но отчетливо вижу блики на модельных туфлях. Как и в прошлый раз.

Велиал с интересом смотрит на меня.

– Очень рад, что мы снова встретились, – говорит Велиал. Я верю его голосу. В нем дружба, участие, неподдельная радость. – Приглашаю тебя на официальную аудиенцию.

«Это сон…».

– Не ошибся в тебе, – говорит Велиал. Он снимает шляпу, открывает красивое лицо Ретта Батлера. Покровительственно, с нежностью и пониманием, улыбается. – Ты загадал ПЕРВОЕ ЖЕЛАНИЕ, прошел инициацию. Рад тебя приветствовать в легионах Князя Мира Сего!

Велиал ждет моей реакции.

Я молчу.

Я боюсь! И не могу до конца поверить, что ЭТО происходит со мною.

Что это реальность.

Невозможная и страшная реальность.

Что мое НЕХОРОШЕЕ случилось, и возврата НЕТ.

Если, только, проснуться!

«На этот раз ущипнуть себя не получиться.

Тогда было можно, а сейчас – нельзя».

***

– Я не хочу…

– Ты боишься?

– Нет. Я знаю, что ты мне снишься. Что ВСЕ ЭТО живет в моем воображении. Я НЕ ВЕРЮ в Бога, а, значит, и в Сатану!

– Тебе не нужно верить. В отличие от Врага, Лучезарный не требует веры, но ДЕЙСТВИЯ. Размышления и слова – дым! Твои поступки говорят за тебя, а верить можешь, во что хочешь.

Велиал кивает головой.

– Например, что пошел на сделку со мною по благому намерению, – продолжает он. – Ни золота не пожелал, ни власти, ни долгой жизни стареющему телу, а того, что величественней и достойней этой ерунды – ты пожелал страстной ЛЮБВИ. Так гордись своим поступком!

Он прожигает меня взглядом – там восторг, и одобрение, и понимание:

– Люди слабы, лицемерны и низки – если бы ты знал, чего они желают, что готовы отдать взамен… Но ты пожелал ОБЛАДАНИЯ – единственного сокровища вашего плотского мира! Поверь мне, а я уж – ЗНАЮ. Не «вера», «надежда» и братская «любовь» правят миром. Тем более не «мудрость-софия». Миром правят две страсти, дарованные человеку Люцифером: «похоть» и «власть». Но ПОХОТЬ из них больше.

***

Велиал смотрит на меня.

Я молчу. Не знаю, что сказать.

Приходит понимание, что ВСЕ гораздо серьезнее, чем мне казалось.

Детские игры закончились. Начинаются взрослые, за которые нужно платить.

– Ты из-за своего поступка чего-то лишился? – по-отечески спрашивает Велиал, чувствуя, как сомнения грызут меня изнутри. – Ты лишился души? Но в душу ты не веришь. Вечной жизни во Христе? Тоже не веришь.

– Я не хочу, чтобы из-за меня гибли люди. Я ТАК не могу.

– А КАК можешь? Тот паренек – Тимур, кажется – он не из-за тебя погиб? Не по твоей воле?

Горячая волна окатила сердце, запекла:

«Он ВСЕ знает! Не может не знать».

– Тимур сам виноват, – сказал я дрожащим голосом, чтобы не молчать, не соглашаться.

– Успокойся! Не ты первый. Я ни коим образом не осуждаю. Даже хвалю. Тот юноша, действительно, спровоцировал. Он нарочно так поступал, чтобы сделать тебе больнее – уж я-то знаю.

Велиал замолчал, давая возможность переварить.

Ничего нового он для меня не открыл – ЭТО я и сам знал. Потому особо не мучился из-за своего юношеского поступка. Гораздо больнее щемила мне Жорина гибель.

– Так чего ты НЕ-хочешь? – продолжил Велиал.

– Я не хочу, чтобы за мои поступки расплачивались посторонние.

– Скажите, пожалуйста! – Велиал деланно плеснул в ладони.

– Вчера, после моих СЛОВ в кто-то умер?

– Тебе зачем?

– Мне необходимо знать!

– Во многом знании много печали, – как говорил почитаемый мною и вашими церковниками Соломон Давидович. Между прочем, большой ценитель девичьей красоты. ОЧЕНЬ большой ценитель и ОЧЕНЬ юной красоты. Просто суперпедофил – по меркам вашего времени. Кстати, я знал его лично, – Велиал довольно кивнул. – Как-то сиживали вместе на ступенях Иерусалимского храма. Так вот, он сказал золотые слова: все, говорит, из праха, и все возвратится в прах. Вот так, коллега, ты особо не самоуничижайся. Пока не стал прахом – радуйся жизни. Как царь Соломон.

– Я не хочу. Вернее, спасибо за доверие, но… Пусть у меня с Верой дальше идет по-людски. Как будет – так будет. И я больше не хочу…

Велиал прожигает меня взглядом:

– Поздно. Слова сказаны, инициация произошла – имя твое навечно занесено в Скрижали Лучезарного. Ты уже наш. Ты взошел на первую ступень Храма Света, нарушил договор с Богом, в которого не веришь, совершил преступление – от слова «преступить» – так почему бы не насладиться его результатом?

Я молчу, понимая, что сейчас уже ничего не решаю.

«Этот страшный спектакль, в котором мне отведена главная роль, имеет давно предопределенный финал».

***

Тем временем Велиал поднимается с кресла.

Он снимает с указательного пальца левой руки перстень, протягивает камнем в мою сторону.

– Нима! Огавакул то сан ивабзи… – гортанно заводит Велиал.

Слова катятся по залу, заполняют каждую щелочку в древних колонах, каждую клеточку моего дрожащего тела.

– Еинешукси ов сан идевв ен и… – лает Велиал.

Он произносит, я слушаю.

Я не понимаю, что он говорит, но чувствую страшный смысл перевернутой, отзеркаленной молитвы.

Я знаю, что стоит дождаться ее окончания, и безвозвратно попаду в Велиаловы сети.

Я пробую проснуться, хочу ущипнуть себя, чтобы перенестись в уютную постель. Закаменелые руки не слушаются.

***

Так же неожиданно гортанный вопль прекращается.

Сумрачный зал накрывает вязкая тишина, в которой слышу удары своего испуганного сердца.

– Приветствую тебя, соратник Люцифера, пасынок Утренней Звезды, столп Ада! – торжественно говорит Велиал. – В отличии от злобного Яхве, Лучезарному не нужны рабы, лишь добровольные соратники. Со-ратники – вслушайся в это словосочетание, в нем заключается суть того, что сейчас произошло.

Велиал посмотрел на меня, торжественно продолжил:

– Ты посвящен в первый ранг Светлого воинства. Это низшая, первоначальная ступень, но она открывает путь к восхождению. Дальше – все зависит от тебя. С каждой ступенью для тебя будут открываться новые возможности, которым позавидуют сильнейшие вашего мира. Но это нужно заслужить. Служи!

– Почему, Светлого? – удивился я. – Ты же, как теперь и я – силы Тьмы.

– Кто сказал тебе этот бред? Церковники? Так они и есть силы Тьмы. Не даром в черных одеждах ходят – их самый любимый цвет. А воинство Люцифера – Светлое Воинство. Потому, что сам Лучезарный – носитель Света, Ангел Утренней Звезды, то есть Венеры… Но хватит лекций. Как-нибудь – другим разом, – Велиал перевел дыхание, сверля меня голубыми алмазами. – Как отличительный знак принадлежности к Светлому Воинству, отныне у тебя на левом плече проявиться отметина Люцифера.

Я чувствую: запекло, зачесалось в левой впадинке под ключицею. Повернул голову. Разглядел, как проступает, наливается багровым, а затем темно-синим, небольшой, с пятикопеечную монету, крест, нижний конец которого серпом завернут вправо.

– Это – Крест Беспорядка – давний символ отрицания христианства и божественной сущности Христа, – говорит Велиал. – Носи его с честью.

Он садится обратно в кресло.

Улыбается, превращаясь из грозного проповедника в доброго друга.

– Вот и все, а ты боялся. Просыпайся и готовься к новой интересной жизни. И не скромничай в желаниях – теперь тебе многое позволено. Женщины слабы и хотят, чтобы над ними властвовали. Ты получишь возможность насладиться своей возлюбленной. Будь мужчиной, не упусти свой шанс.

***

Я проснулся, глянул на часы: половина восьмого.

«Опоздал!..».

Вскочил! Кинулся в ванную.

Посмотрел в зеркало: под левой ключицею, на набухшем, красноватом пятачке раздраженной кожи, проступала татуировка креста с выпуклым серпастым нижним концом.

Глава восемнадцатая

Утро, 15 октября 2013 года, вторник

***

Под холодным душем сон растворился. Как и припухлость под левой ключицею. Знака тоже не было.

Если бы не зуд в том месте, вроде от комариного укуса, можно было бы отнести мои ночные приключение к разряду кошмаров.

Рациональной своей частицею я понимал, что это ЛИШЬ СОН, но нужно сходить к психиатру.

Возможно, в его ведении находятся и мои воспоминания о вчерашнем знакомстве с девушкой Верой, и визит к Эльдару, и разговор с Велиалом в страшном замке?

Лучше бы так.

«Принимал бы успокоительное, “капался” в психдиспансере, и жил бы дальше серой, никому не нужной амебой…».

***

Из дому выбрался весь измотанный гнетущими догадками.

В дневном свете ночной кошмар окончательно растаял, зато недоступные девятьсот гривен покалывали девятью сотнями иголочек.

«Нужно звонить тетке Галине. Если она не выручит – никто не выручит».

Чтобы не встретиться с Верой на «нашей» остановке, задворками пробрался в соседний переулок. Оттуда, через пустырь, меж куч строительного мусора — к трамвайному маршруту.

На работу опаздывал, но отвечать на Верины вопросы о ремонте ужас как не хотелось.

«Если встретимся, она их обязательно задаст. И что говорить? Общих тем у нас – кроме злосчастной книги – пока нет».

***

Добрался в офис к десяти.

Начальница промолчала, лишь глянула недобро. Но мне и взгляда хватило – до обеда не поднимал головы, не отрывал глаз от монитора – изображал работу, хоть мысли были заняты совсем другим.

В неприглядном обличии проступала моя нищета.

«Мне даже в ломбард нечего заложить».

Не отдавать же мамино обручальное колечко – единственную реликвию? А обручалку, оставшуюся от второй жены, я продал полгода назад, случайно обнаружив на букинистическом раскладе три первых тома «Всемирной истории» пятьдесят шестого года издания.

Ближе к вечеру в голове моей созрела отчаянная глупость: подойти к Генеральному, выдумать уважительную причину, попросить аванс.

Не решился. Не любит Генеральный деньгами баловать.

«Они, буржуи, экономные. А тут придет НИКТО, станет клянчить…

Лучше Степан Настеньке новые трусы купит – вон, как она, непритворно радуясь, прыгает в джип.

Генеральному с Настеньки услада, а с меня какой резон?».

Под конец рабочего дня я окончательно уверовал, что кроме тетки Галины никто меня не выручит.

Звонить не отчаялся – решил проведать: не видя моих умоляющих глаз и покаянной фигуры, той проще будет отказать.

Глава девятнадцатая

Вечер, 15 октября 2013 года, вторник

***

Ехать пришлось на другой конец города.

Тетка встретила радушно, угостила вишневой наливкой, выслушала о моих проблемах, посетовала на жизнь-злодейку, нищенскую пенсию и артритные пальцы. Денег не дала. У внучки, мол, на Покрову был день рождения – подарков накупила. С этим и уехал.

По дороге домой, в маршрутке, прислонившись пьяным лбом к холодному стеклу, мысленно прощался с Верой:

«Наш не начавшийся “роман”, вернее “дружба”, так и не начнется, потому что сегодня же вечером ей позвоню, признаюсь в своей несостоятельности.

Потом мы как-нибудь встретимся, я верну разбитую книгу и буду чувствовать себя идиотом.

А она посмотрит на меня с плохо скрываемой брезгливостью, и захочет поскорее уйти, чтобы не слушать жалкого, покаянного лепета…

А чего я ждал?» – пьяно думал я, прикладываясь к холодному стеклу.

Вспомнил как прошлой ночью, во сне, меня принимали в Светлое Воинство, отметили кривым крестом под ключицею, который утром видел своими глазами.

«Или примерещилось?».

Я сам уже не знал! Сон и явь переплелись в единый страшный узор, и я не был уверен – что мне снится? Вчерашний Велиал или сегодняшняя маршрутка?

«Я схожу с ума. И это – совсем не смешно. Мистика какая-то».

Прислушался к несчастному скрюченному телу, которое упиралось коленями в спинку переднего сидения и страдало от сомнений, безденежья и неразделенной любви.

Почувствовал, как в месте дарованного Знака укололо, затем запекло, опять укололо.

«Правда!..

Завтра же собираю вещи и в Кирилловскую больницу – там ТАКИХ привечают.

Назовусь Светлым воином, и в одну палату с Наполеоном….

Но, почему я – “светлый” если я – “нечисть”? Нужно расспросить Велиала.

Хотя, Светлый воин – звучит краше.

Друг Демона Лжи! Это вам не…

А потому, если я свихнулся – то мне позволено больше, чем здоровому.

Например, принимать подачки от самого Велиала! Все равно он плод моего больного воображения.

Сейчас мне не помешала бы подачка в тысячу гривен.

В полторы. Если хочу девушку в театр сводить, а затем – в кафешку, а затем…».

Я пьяно замурчал, представляя ЭТО невозможное «затем».

«Лучше – две тысячи. Если, конечно, Вера существует наяву, а не приснилась…».

– Я хочу две тысячи гривен, – беззвучно прошептал я, придурковато улыбаясь сам себе. – Нет! Я хочу ТРИ тысячи гривен. Такова моя воля. Пусть будет так!

Как и в первый раз знака не последовало.

«Интересно, деньги я отыщу в книге, в почтовом ящике, или они на голову упадут? Или ничего не произойдет?..».

– Эй, мужчина, – окрикнул водитель. – Ваша остановка.

Я возвратился в разящий бензином салон.

Водитель и пассажиры с раздражением смотрели на меня.

Ухватил портфель, вобрал голову в плечи, протиснулся к дверям.

– Спасибо, – промычал, выпадая в зябкий сумрак.

– Надерутся, проспят, а потом права качают, – пробурчал в ответ хмурый водила, захлопывая дверь.

Глава двадцатая

Утро, 16 октября 2013 года, среда

***

«Проснись и пой! Проснись и пой!..» – запиликал телефон, вырывая из липкого забытья.

Нет отвратнее мелодии, чем та, что будит по утрам!

Даже самая-самая, установленная на будильник, через пару суток превращается в омерзительную какофонию.

И потом, бывает, услышишь из приемника знакомые аккорды, и рефлекторно содрогнешься.

***

Я протянул руку, наослеп оборвал задорную песню. Мне не хотелось петь и улыбаться.

Единственного желало мое сонное тело – лежать бездвижно, а лучше умереть и не переться на работу.

Прислушался к пустой голове: завитушки похмельной боли сплелись меж бровей, расползались колючими побегами у висков, проросли к затылку.

Вроде и выпил у тетки немного – литровку наливки на двоих. Однако сладенький нектар сделал свое подлое дело.

Отказаться я не мог. Надеялся задобрить теткино сердце, радостно принимая угощение, выпивая на равных. Не задобрил.

«Или действительно у нее нет? В любом случае мне от того не легче».

***

Вспомнив о деньгах, вспомнил о вчерашнем ЖЕЛАНИИ.

Подниматься с кровати окончательно перехотелось.

Было стыдно: поддавшись хмельной размяклости, вчера я опять ЗАГАДАЛ!

«И что? Где обещанные тысячи? Так не бывает…».

Чтобы окончательно убедиться в своем психическом нездоровье, заглянул в книгу, хранившую мои сбережения: как и неделю назад, меж страниц одиноко лежала розовая двухсотка, запрятанная на всякий нехороший случай.

«Чудес не бывает» – решил я и принялся собираться на работу.

Собирался неспешно, опасаясь вертеть головой, которая при каждом резком движении взрывалась искрами боли.

«Чудес не бывает! С девушкой можно и самому познакомиться, а деньги из ниоткуда не возьмутся. Принцип сохранения энергии».

***

Усугубляя болезненные подозрения, при выходе из дома заглянул в почтовый ящик.

По случаю моего давнего отвращения к современной периодике, ящик заполнялся исключительно рекламным мусором и потому не запирался.

Я выгреб лежалые фантики, затем свежую, лоснящуюся глянцем морду кандидата в депутаты. Злорадно плюнул в честные глаза, скомкал и бросил на свежие собачьи какашки.

Денег не было.

«Кто бы сомневался!».

Окончательно убитый таким заключением, вышел на улицу.

***

Моросил дождь, пахло поздней осенью.

Как и в прошлый раз, опасаясь встретить Веру, поплелся пустырем к трамвайной остановке.

По дороге зло самоуничижался и пенял маловерному придурку, но глаза не слушали разумных доводов, зыркали по сторонам, меж мусорных куч и чахлых кустиков.

Глаза искали заветный кошелек или сверток, или несколько оброненных неведомым добродетелем купюр, которые, как мне казалось, должны быть новыми, хрустящими, с едва заметным водяным знаком дьявольской отметины.

Глаза искали, но кроме нескольких втоптанных в грязь пятаков, ничего не высмотрел.

«Нужно набраться духу, вечером ей позвонить. Извиниться и отдать книгу…

И больше – НИ-КОГ-ДА!

Дьявола нет! как и Бога! как и прочей ерунды…

Как и преднамеренно загаданных встреч и незаработанных денег!

А еще нужно записаться на прием к психиатру. И это – НЕ-ерунда!».

***

На роботу пришел вовремя. Если бы и опоздал, то сейчас замечания начальницы волновали бы меньше всего.

«Напишу заявление и уволюсь, – думал я. – Поеду в деревню, буду читать книги и смотреть на закат.

За сорок пять лет городская суета не сделала меня счастливым. И не сделает.

А тут еще эта бесовщина…».

Уставившись невидящими глазами в монитор и морщась от похмельной мигрени, я думал, как ВСЕ мне надоело:

«Меня достали толпы в метро, вонючие машины и шебутные соседи с электродрелями на выходных и семейными разборками за картонной стенкой.

Еще раньше меня достали школьники – молодая поросль; наше унылое будущее, для которых мои идеалы – полный отстой, а их идеалы никогда не станут моими, как бы я ни старался. А я старался!

Меня тошнит от лживых голов в телевизоре и глянцевых морд на рекламных плакатах, жаждущих построить для меня очередной Эдем, вести на Запад или на Восток!

А как меня достали умные, но не образованные, коллеги, ожидающие халявного счастья в Евросоюзе, хмельной пятницы и последующего уик-энда. Слово-то, какое, противное!

Меня бесит мужеподобная Ирка, говорящая колючую правду!

Меня огорчает даже Незнакомка-Вера – недостижимый образ со старой фотографии, – девушка, с которой просто так, ПО-ЛЮДСКИ, познакомиться невозможно. Обязательно нужно чудить, придумывать, поддаваться искушениям, шептать заклинания…

Вот бы оборжались господа-коллеги, узнай о моих мистических практиках и друзьях из Ада!..».

Я тупо смотрел в монитор, разглядывал ярлыки, выделял их мышкой, открывал-закрывал и сдерживался, чтобы не расплакаться от обиды и жалости к себе. Как в детстве…

«Которое было так давно, будто его никогда не было. Будто оно приснилось. На пару с демоном Велиалом».

***

– …Владимирович! Игорь Владимирович! – проявился из параллельного мира Анфисин голос, который сначала уколол скрипучим тембром, затем оформился в слова.

«Разоралась! Может пригласить ее куда-нибудь? Подпоить… Говорят, водитель Генерального частенько Анфиску. И начальник охраны. Может, и мне не откажет?».

– Игорь Владимирович!

– Чего?

– Вы спите?

– Думаю…

– А я читала, что можно спать с открытыми глазами, и никто не догадается. Я пробовала, но так не умею. Но зато есть наклейки, типа переводных картинок с изображением открытых глаз, которые клеятся на веки. Когда закрываешь глаза, то издали кажется, будто они открыты, и….

– Что-Ты-Хотела?

– Вам из бухгалтерии звонили.

– Откуда знаешь?

– Потому, что трубку подняла. Вы же не обратили внимания, когда телефон звонил, в монитор смотрели. А я подняла. У нас один аппарат на два стола, забыли?. Я не знала, что вам звонят, и подняла…

– Чего хотят?

– Чтобы вы зашли.

– Зачем?

– Премию получили.

– Премию?!

– Ну да… Так сказали.

Глава двадцать первая

День, 16 октября 2013 года, среда

***

Это было неслыханно в нашей фирме!

Как выяснилось, мне начислили три тысячи гривен. По курсу – триста семьдесят пять долларов. Большая часть моего месячного оклада!

Премия досталась не только мне – всему рекламному отделу.

Оказалось, что моя статья на сайте фирмы заинтересовала богатого инвестора. Тот заказал проект развлекательного центра, с перспективой дальнейшего сотрудничества, и все такое.

Шеф на радостях отвалил с барского плеча шесть тысяч гривен премиальных, половина из которых досталась мне.

Несколько часов я был героем отдела.

Коллеги – в миг! – из язвительных насмешников стали добрыми товарищами: подходили, поздравляли. «Отстойный совок» превратился в «креативщика».

Всеобщего умиления хватило до обеда, потом ликование стихло, рассосалось.

Зато у меня были деньги!

***

Я перезвонил в сервисный центр, узнал, что сегодня до девятнадцати успеваю сделать заказ:

«Готова будет через неделю? – Никак нельзя! – Три дня… – Тоже не подходит (уж очень хотелось покрасоваться перед Верой). Крайний строк – завтра вечером. – Двойной тариф?.. Не проблема!».

Для меня сейчас это не было проблемой.

«Легкие деньги легко уходят. Тем более, ни для чего, кроме заветного ремонта, они не предназначены. Ну, еще…».

В глубине моих отравленных мозгов защекотало подленькой догадкой, что таким образом я мог бы попросить гораздо больше…

«Поменять квартиру; купить Lanos (хоть Bentley!); загородный домик, куда пригласить девушку» …

Но тут же, будто оправдывая за подлость, возникало понимание, что эта мишура не станет определяющей в наших с Верой отношениях. А просто так, ради призрачного благосостояния, о котором я не мог судить, поскольку никогда его не имел, губить неведомые души категорически не хотелось.

«Раз уж связался с нечистью, то лишь ради Любви!»

Витая в грезах о дармовом счастье, ничего вразумительного выдавить из себя не мог.

Порученная начальницей новая статья писалась вяло, неинтересно, грешила банальностями, и потому, пользуясь недавней славой, я отпросился с работы на час раньше – нужно было ехать в сервисный центр.

***

Уже выключил компьютер, как заглянула Ирка:

– Пошли курить.

– Очень спешу, – отмахнулся я. – Очень-очень.

– Успеешь, – насмешливо сказала Ирка, показала язык.

Я заметил, как хмыкнула Анфиска, снизала плечами, переглянулась с начальницей. Опять подумают…

«Пусть думают. Главное – у меня есть деньги!».

***

Подхватил портфель, выскользнул за Иркой в коридор.

– Я действительно ОЧЕНЬ спешу.

– Пошли. Расскажешь, как до такой жизни докатился.

Не оглядываясь, Ирка направилась в курилку. Пришлось идти за ней. Еще обидится: мол, загордился. Слышала, наверное, что премию получил.

– С тебя поляна, миллионер, – сказала Ирка, когда мы закрылись в пропахшем никотином туалете. – Колись, кого продал за тридцать сребреников.

– Никого не продал. Статья…

– Не лги! У нас за статьи денег не платят – на то есть оклад. Еще никому, при мне, не платили. А я пять лет здесь работаю.

– Сам не знаю, как получилось, – смутился я.

– Ладно, веди в ресторан.

– В другой раз. И, вправду, спешу.

– Променял меня на бабу… – Ирка хитро прищурилась.

– Я не могу тебя променять, потому что ты друг. И ты не можешь стать моей… э-э … моим предметом вожделения. Ввиду определенных причин.

– Вож-дЕ-лЕ-ния! – передразнила Ирка. – Тыщу лет мне хотелось быть твоим предметом!.. Педагог, одним словом. Умеешь ты словоблудить.

Она раздраженно сплюнула в пепельницу. Ниточка вязкой слюны зацепилась за губу, и все никак не хотела отлепляться. Ирка утерлась тыльной стороной ладони, затем вытерла ее о джинсы. Смутилась.

– Ко мне бы так спешили, – вздохнула Ирка.

– Спешила, – поправил я.

– А, похрен! Никому я не нужна.

Она отвернулась к окну.

Стало жаль ее – отверженную, одинокую, никому не нужную. Я понял, что кроме ненормальности, нас подружило одиночество.

«Как и она, я тоже никому не нужен. Даже Вере. Ей необходимо свою проблему решить, вот и уцепилась за соломинку. Вернее – я сам навязался и стал причиной ее проблемы.

Единственное, кому я, порою, нужен – Ирке.

А еще Велиалу… Вон как прилип: в чудный замок приглашает, сатанинским знаком наградил».

При воспоминании о дьявольской метке под ключицею укололо.

«Что он хочет взамен? Чувствую, просто так мои проказы с рук не сойдут.

Придется платить чем-то отвратительным, на что я бы никогда не согласился, не будь Веры…».

– Беги уже! – сказала Ирка, возвращая в прокуренную реальность. – Передавай привет своей барышне. Она хоть красивая?

– Красивая.

– Небось, молодая?

Я кивнул.

– Моих лет?

– Моложе.

– Ну, конечно! Зачем тебе я. Тем более, сорокалетняя бухгалтерша. Извращенец!

Глава двадцать вторая

Вечер, 16 октября 2013 года, среда

***

Я вышел в осенний город, особо суетливый в утренние и вечерние часы.

Утром город суетился сонным ворошением, вечером – нетерпеливым и усталым.

Сейчас его усталости я не разделял, поскольку мечты сбывались. Впереди меня ждало нечто необычное, приятное, немного страшное, и от того еще больше желанное.

Под сердцем щемило от разговора с Иркой – мне было жаль, что она обиделась, и жаль, что виновником ее обиды оказался я.

«Да только это сейчас… Ерунда, короче!».

Влажный октябрьский ветер холодил счастливую физиономию и навевал картинки возможного будущего:

«Если до завтрашнего вечера экран заменят, то завтра же вечером предложу Вере встретиться. Что она ответит? Какими словами?».

А еще я думал, как бы так повести разговор, чтобы намекнуть ей о желании дальнейших отношений, не спугнуть, не быть навязчивым.

«Я уже забыл, как говорить ТАКИЕ слова юным девушкам.

В последний раз ЭТО происходило лет двадцать пять назад.

Четверть века!

Страшный срок…».

***

Но сердце так же пело, как тогда, и хотелось летать, и безрассудно любить, не думая о прошлом, не планируя будущее, довольствоваться настоящим, зыбким, исчезающим, и потому особо драгоценным.

«Будучи двадцатилетним оболтусом, я даже не представлял, что сорокалетние грустные люди могут влюбляться и хотеть…

А сорокалетние любят еще безрассуднее, потому что понимают скоротечность любви.

И не стоит их осуждать!

Их нужно жалеть и лелеять, и дарить любовь.

Потому как ответные чувства затмят даже самые смелые девичьи мечты.

Даже невостребованные сверстниками, некрасивые восемнадцатилетние дурнушки могут стать принцессами для сорокалетних романтиков, которые недолюбили».

***

К сервисному центру добрался весь в розовых соплях.

Не раздумывая – пьяный от амурных грез – отвалил двойную сумму за строчный ремонт до семнадцати ноль-ноль завтрашнего дня.

Выйдя на улицу, понял, что сделал глупость, потому как отдал большую часть полученной премии. Но у меня оставалось еще тысяча двести, а, значит, жизнь продолжается. И будет за что пригласить девушку в кафе.

«Даже, по скромному, смогу обновить гардероб – вдруг нужно будет раздеться…» – укололо сладким предположением, но сразу себя одернул, не смея думать о таком счастье.

***

Романтической эйфории хватило на дорогу домой. В родных стенах нахлынули сомнения.

Я уже не был уверен, что ВСЕ так чудесно складывается.

«А почему я решил, что Вера захочет продолжать со мною отношения, приняв книгу?

Она будет признательной, станет лепетать благодарности, пообещает вернуть долг…

Но встречаться со мною, гулять по городу или приходить в гости (не говоря о БОЛЬШЕМ!) – она не обещала. Я сам ЭТО придумал.

Правда, Велиал во сне обещал, подначивал не скромничать в желаниях».

***

– Во сне… Мало ли что обещают во сне.

«Хотя, как сказать.

Загадал познакомиться с Верой – познакомился.

Загадал денег на ремонт – получил премию.

Притом, что даже сейчас я не верю в гениальность своей статьи, поскольку была она обычной лапшой…

Значит – правда!

И Велиалова метка – она реальна: то исчезает, то проступает, колет и чешется.

Особенно, когда о ней думаю.

Вот и сейчас зачесалась…».

Подошел к зеркалу, одернул футболку: под ключицею проступал темно-синий Крест Беспорядка – реальный, как старое зеркало с ржавыми проплешинами по углам, как прокуренная комната с выцвевшими обоями, как я в зеркале – бледный, истерзанный.

***

В расстроенных чувствах упал на диван, сунул голову под подушку.

Я опять жалел, что ЕЕ встретил.

Я ностальгировал о душевном покое среди однообразных дней и верных книг, которые не тревожили сердце, не смущал ум.

«Если бы не Вера…».

Здравомыслящей своей частицей я убеждал себя, что в моих размышлениях больше надуманных страхов, чем реальных. Потому как посмертное воздаяние – бабка надвое сказала, а Вера – она реальная, даже мысли о ней наполняют тело сладким трепетом.

«Завтра мы встретимся, и многое прояснится».

Глава двадцать третья

Утро, 17 октября 2013 года, четверг

***

Утром я смело пошел на троллейбусную остановку – закончилось время трусливых перебежек за домами. Мне было чем ответить девушке.

Издали увидел Веру. Она стояла под навесом, листала бумажный том.

Почувствовала мой взгляд, обернулась. Сунула книжку в сумочку, пошла навстречу.

– Доброе утро, Игорь… Владимирович.

– Здравствуй, Вера! – ответил я,переходя на «ты».

Сердце сладко екнуло: она хотела назвать меня по имени. Не решилась.

– Два дня вас ждала, – сказала Вера, смущенно зыркнула из-под растрепанной челки. – Уже звонить хотела. Где вы, думаю, пропали.

– Разница во времени. Как у Рождественского. Пришлось раньше из дому выбираться, на работе проблемы, – соврал я.

Замолк на полуслове: страх, как не хотелось ее обманывать.

Вера тоже молчала, разглядывая запачканные осенней слякотью туфли. О книге не спрашивала.

***

– Если получиться, то сегодня вечером книга будет готова, – торжественно сказал я.

Вера улыбнулась, подняла счастливые глаза:

– Вот спасибочки! А то Женька уже о ней спрашивал. Почему, мол, с читалки не читаю, а опять бумажные.

– Какой Женька? – равнодушно спросил я. Горло сдавило колючей ревностью!

– А… просто знакомый, – отмахнулась Вера. – Мы в одной группе. Он богатенький Буратино: «Mercedes», при деньгах. Заметил, что бумажные читаю, и предложил свой букридер; мол, ему больше планшет нравится: фильмы, игрушки и все такое, а читалку он купил по приколу. Дать то, он – дал, но возвращать придется. И если бы не вы…

Вера горестно, по-детски вздохнула.

– Сегодня вечером, целая и невредимая, книга будет у меня. Вот, в этом самом портфеле, – уверенно сказал я. – И если…

***

На проезжей части заскрипело – подкатил троллейбус.

«Как некстати!».

Вера обернулись, нетерпеливо кивнула на сгущенную массу, которая толпилась у дверей.

– Пошли, а то не поместимся. Как в прошлый раз. Мне сегодня нельзя опоздать.

Не дожидаясь, она кинулась в толпу.

Я шагнул за Верой: несчастный, в один миг поверженный троллейбусным богом.

– Сегодня вечером мы можем встретиться!.. – отчаянно крикнул в розовую болоньевую спинку.

Не знаю, слышала ли меня Вера. Бурлящий поток подхватил ее маленькое тело, поволок в салон, заслонил серыми спинами.

***

Я решительно – нахально! – шагнул следом.

Мне хотелось распихать равнодушных пассажиров, притиснуться к девушке, договориться о вечернем свидании.

Не решился – еще заметит, как толкаюсь. В ее глазах мне хотелось быть лучше, чем на самом деле. Я хотел ей понравиться.

Клокоча от нетерпения, я пропустил бабушку, затем девочку, затем еще одну. Еле успел втиснуться сам.

Когда створки дверей натужно сошлись, прихватив полу моего плаща, то к Вере было уже не пробраться.

Я даже не смог поймать ее взгляд, поскольку стояла она спиной ко мне, зажатая между поручнем и насупленным юношей в огромных бухающих наушниках.

Двадцать давких минут я ревниво поглядывал на юношу, питаясь заметить его УМЫШЛЕННЫЕ касания к МОЕЙ принцессе. Юноша на Веру не посягал; он блаженно щурился от какофонии в голове, которую слушало полсалона.

***

Я поймал себя на мысли, что ревную Веру и не хочу, чтобы РАЗНЫЕ к ней прикасались.

«И еще этот Женя… Евгений.

Дорогущую книгу дал. На “мерсе” ездит.

Должно быть, приглашал кататься.

Я бы точно пригласил. Но у меня, в его годы, не было “мерса”.

У меня даже “жигуля” не было.

И сейчас нет.

У меня есть лишь любовь. И надежда.

И ревность!

Вот уж не думал, что ревновать ее буду…».

***

У станции метро перехватить Веру не удалось: напористый поток хлынул из троллейбусных дверей, подхватил розовую пушинку и понес к стеклянному аквариуму, растворил в водовороте серых спин.

Горькая обида уколола сердце!

«Ну и что? – думал я по дороге на работу. – Вечером созвонимся. Встретимся. Отдам книгу. Поговорим…

Я не могу ждать до завтра!

У меня от нее какая-то необъяснимая наркотическая зависимость.

Я хочу ее видеть сегодня!».

Глава двадцать четвертая

День, 17 октября 2013 года, четверг

***

На работе о вчерашнем моем подвиге уже никто и не вспоминал.

Коллеги все так же недобро косились, ревниво заглядывали в монитор, пытаясь высмотреть, над каким гениальным слоганом работаю в этот раз.

Я не работал. Притворялся.

Открыл прошлогодние наброски, делал вид, что читаю, правлю, а сам придумывал слова, которые скажу Вере сегодня вечером.

«Начну, пожалуй, с Рождественского, с той самой “Разницы во времени”, а потом из его же поэмы “До твоего прихода”, там, где: богово – богу, а женское – женщине…

Да, именно с этого начну.

А еще расскажу о заветной вырезке из журнала, и о том, как поразился, когда встретил оригинал.

А еще нужен подарок. Кроме книги.

Что сейчас дарят девчонкам в ее возрасте?

Я тысячу лет не дарил подарки девчонкам.

Она – барышня умная – конфетами или духами не обойдешься.

Пожалуй, сегодня ничего, кроме книги, дарить не стану – уж очень навязчиво выглядит. Зато потом…

Я смогу подарить ей ВСЕ, что пожелает!».

***

Вспомнил Велиала, его рассказы о цене, которую приходится платить за всесилие.

Настроение испортилось.

«Ну почему нельзя тоже самое, но без Велиаловых штучек?

Потому что НЕЛЬЗЯ! – скажет Демон.

Унылый мир, унылые его законы: все приятное – вредно, а вредное – приятно. Выбирай».

Чтобы не поддаться унынию, принялся за работу.

Кое-как состряпал критический отзыв на продукцию конкурентов, написанный, якобы, от имени обиженного клиента. Отнес начальнице. Та просмотрела, сморщила напудренный носик. Приняла. Видимо не забыла еще о моей гениальности, которую может разглядеть лишь шеф.

***

До конца рабочего дня оставалось больше трех часов.

Страшно хотелось курить, но боялся выйти в коридор, чтобы случайно не встретить Ирку. Опасался, что та опять начнет глумиться над моей нечаянной радостью.

«Неужели так заметно?».

Поймал себя на подлой догадке, что теперь, когда у меня появилась Вера (ПОЯВИЛАСЬ – как самонадеянно!), то дружба с Иркой мне, вроде, ни к чему.

«Это раньше она меня спасала от тоски, а теперь лишь мешает и сунет нос, куда не надо.

Вот и получается, что скучивает людей одиночество, а счастье – оно личное, интимное, не терпит чужих глаз и советов.

Потому не любят несчастные счастливых, завидуют, желают гадостей и всячески пытаться затянуть предателя обратно, в свое унылое болото».

***

Улизнуть от Ирки не получилось. Она сама зашла ко мне в кабинет, царственно кивнула присутствующим, не обращая внимания на их брезгливо сжатые губы. Причалила у моего стола:

– Ты уже не куришь? – спросила насмешливо.

– Курю.

– А я подумала, что тебе запретили. В курилке не появляешься.

– Работы много, статью писал.

– Прям таки статью, – перебила Ирка. – А ты точно втрескался: выглядишь как придурок – глаза горят, руки дрожат. Но хоть сегодня-то пойдем в ресторан?

– Тише, – я опасливо шикнул на Ирку. – Не пойдем. Сегодня я тоже спешу.

– Ну и спеши, – огрызнулась Ирка. – Желаю счастья в личной жизни. Но, запомни! Когда малолетка тебя пошлет – ко мне не подходи. Не по пути нам, и жмут сандалии! Понял?

Ирка подмигнула, сунула руки в карманы и – по-пацански, в раскачку – вышла из кабинета.

Соседи переглянулись, Анфиска с интересом уставилась на меня:

– У вас появилась девушка?

– Ничего у меня не появилось! Вернее, никого, – пробормотал я, опустил голову.

Чувствовал, как горячая волна окатила лицо до кончиков ушей, как пунцовею от противной робости, от злости на Ирку, от пересудов, которые начнутся в нашем гадюшнике.

«Сглазят! Точно сглазят».

Глава двадцать пятая

Вечер, 17 октября 2013 года, четверг

***

Уже одетым дождался на офисных часах заветной восемнадцатки и двух нулей после точки.

В восемнадцать ноль-три был на улице, а около девятнадцати – в сервисном центре, где бережно сунул драгоценную серебряную дощечку в портфель.

Теперь осталось позвонить Вере и договориться о встрече.

Хотел тут же, с улицы. Но побоялся разбавлять сакральное общение какофонией суетливого мира. Ведь мне предстоял не ПРОСТОЙ обмен информацией, а событие, к которому шел семь долгих дней, губил невинные души.

Спешно возвратился домой, не экономя на маршрутках.

Можно было взять и такси, но я не взял.

«Не привык еще к барской жизни.

Это за ремонт отвалить двойную цену можно, потому что дело душевное, любовью освященное».

***

Дома лишь заскочил в туалет, даже не переоделся.

Сел на диван, нашел Верин номер.

Торжественно вдавил кнопочку вызова.

Она долго не отвечала.

Затем трубка отозвалась, но скомкано, раздраженно:

– Что? Какой Игорь? А… Нет, сегодня не могу… Книга? Да, спасибо… Потом.

Трубка завопила короткими гудками, которые прокололи мое замершее сердце.

«Злая, неблагодарная девчонка!».

***

Впервые за несколько лет я пожалел, что не пью водки: в холодильнике, кроме кефира да бутылки «Моршинской», ничего не оказалось.

После развода со второй женой, я зарекся от употребления спиртного, даже пива, оставив из мирских радостей лишь сигареты.

На то имелись свои причины, главной из которых была любовь к чтению, и нежелание расцвечивать вычитанные образы обманчивыми красками хмельной эйфории, а затем, в наступающем похмелье, разбавлять их серым и черным.

Моя тихая жизнь служила лучшей гарантией трезвости, поскольку в ней не существовало бурь и пожаров, которые необходимо было гасить спиртным.

Я втайне даже гордился этим, особенно по пятницам, наблюдая за коллегами, которые с нетерпением ожидали вечера. Но теперь…

Теперь буря давно забытых страстей пришла в мою тихую гавань, оборвала снасти, поломала мачты, и мне чертовски хотелось залить мозги вязким хмелем, обезболить разбитое сердце, пьяно пострадать и поплакать над своей дурной любовью.

***

Уже было собрался идти за водкой: накинул куртку, выключил свет. Но как представил, что нужно будет спускаться по вонючей лестнице, идти сырой улицей, которая пятнадцать минут назад была многообещающей и доброй. Желание мое моментально испарилось.

Не включая освещения, не раздеваясь, рухнул на диван.

Решил страдать на трезвую: тем заковыристей мучения; тем целебнее для дурной головы, надумавшей разнообразных утех с недозволенной девчонкой, которая знать не знает о моих страданиях.

«И не нужно ей знать!

Завтра утром отдам книгу…

И пусть уходит!

А я вернусь в свой безотрадный мир, из которого случайно, незаслуженно вырвался».

***

Заснул одетый и несчастный.

Мне снился сон. Не Велиал. Мне снилась Вера.

Снилось, что мы сидим на веранде нашего дома у пруда.

Мы пьем чай с вишневым вареньем. Вишни без косточек: упругие комочки в янтарном сиропе.

Конец мая или начало июня. В небе парят легчайшие перышки облаков.

Утро. Еще не жарко, но день обещает быть солнечным и счастливым, как и все дни в нашем доме у пруда.

Вера сидит чуть сбоку от меня, закинув ноги на соседний табурет, выбирает серебряной ложечкой целые ягодки из розетки.

Она рассказывает о дочитанной вчера книге, щурит глазки, хлопает ресничками и надувает губки, удивленная неожиданной развязкой. А я вкрадчиво поглядываю на ее ноги, на стройное бедро, над которым ветер-распутник приподнимает подол легонького летнего сарафана, открывая белые трусики в мелкий фиолетовый горошек, отороченные такой же фиолетовой тесемкой.

Я притворяюсь, что внимательно слушаю, даже, как полагается, что-то переспрашиваю, а сам думаю о серых тенях, которые преследуют меня, окружают, тискают, не дают продохнуть, особенно ночами, в бессонной деревенской тишине, наполненные сверчками и соловьиными трелями.

Они, эти бесплотные тени, невидимы для всех, кроме меня.

Это души загубленных мною людей, которых обменял на безмятежность, дом у пруда, и на Веру.

Они мучают меня, не дают насладиться безмятежностью и счастьем, ради которого я убил их тела, загадав такие естественные заветные ЖЕЛАНИЯ.

Я машу руками, пытаюсь разогнать серые сгустки, чем вызываю удивление на Верином безмятежном личике, измазанном вишневым соком.

Я хватаю газету, машу газетой, но тени не отстают, разрастаются, заполняя солнечный день черным смогом от горелой резины, растворяя в нем Веру, дом, окружающий безмятежный мир.

И вот уже я не в зеленом раю, а на мерзлой брусчатке среди беснующейся толпы. Я среди них, но, одновременно – над ними. Я ими управляю, будто куклами, пытаюсь внушить страх и ненависть к тем, кто по другую сторону баррикады.

Я черпаю эту ненависть из темно-синего облака, нависшего над людским копошением, черпаю и рассеиваю в пространстве.

Я хочу к Вере, в наш дом у пруда, где майское утро и вишневое варенье!

Я презираю подвластных мне марионеток, но оставить их не могу, поскольку Черные надзиратели, которые парят надо мною, заберут обратно подаренный дом и Веру.

Глава двадцать шестая

Утро, 18 октября 2013 года, пятница

***

Проснулся в холодном поту. Влажная майка закаталась, беспокоила дьявольское клеймо.

В утреннем сумраке ночной кошмар растаял, обнажив вчерашнее отчаянье.

«Встретимся на остановке, отдам книгу.

Даже не спрошу про вчера.

Затем троллейбус нас разъединит.

Мой бестолковый роман (повесть? рассказ? абзац? глупое словосочетание?) закончится, так и не начавшись.

Зря погибли невинные люди, благодаря которым…

Все зря!

А если Веры на остановке не будет?

Тогда хуже. Тогда – неопределенность.

Сколько? День? Два?

Я с ума сойду! Но не позвоню…

А, может, что-то случилось? Вчера так бессвязно отвечала по телефону».

От страшной догадки сонливость мигом прошла.

Сорвал запрелую от ночного пота одежду, кинулся в ванную.

«Только бы ничего плохого! Пусть я ей не нужен, но лишь бы ничего…».

После душа наскоро собрался. Даже чаю не пил.

Выскочил из дому, быстрым шагом пошел к остановке.

Серое утро. Серые прохожие. Серые зеркала луж на сером асфальте. Серая стайка унылых горожан, ожидающая троллейбус…

Розовая курточка!

***

Вера стояла у навеса. Глядела в мою сторону.

«Ждала?».

Наши глаза встретились. Девушка смущенно улыбнулась, пошла навстречу.

«У нее все в порядке. Вот и ладно…

Отдам книгу, перекинемся парой слов».

– Доброе утро, Игорь Владимирович, – сказала Вера, подняла глаза.

– Привет! А я книгу принес.

– Вот спасибо… – защебетала девушка. – Вы уж извините за вчерашнее: я с подругой в театр ходила. Случайные билеты, не могла отказаться… А телефон как запиликает на весь зал! Так неудобно… Я даже поначалу не поняла, что это вы звоните.

– Не страшно. – Я достал из портфеля книгу, протянул Вере. – Возьми.

Девушка бережно приняла обеими руками, рассмотрела, погладила пальчиком матовый экран.

– Будто новая.

– Читай на здоровье, – сказал я, искоса поглядывая на дорогу: не едет ли троллейбус.

Я ОЧЕНЬ не хотел, чтобы троллейбус приезжал!

***

Мне так хорошо было стоять возле Веры, слушать ее голос, чувствовать ее радость.

Я уже не хотел ПРОСТО отдать книгу и распрощаться, как думал вчера, обижаясь на Веру. Как думал сегодня утром.

Я уже прикидывал, как пригласить девушку вечером на свидание (невообразимая глупость!). Какими словами пригласить, и по какому поводу, поскольку главный повод только что перекочевал из моего портфеля в ее тоненькие пальчики.

***

– Да ну ее, эту книгу! – отмахнулась Вера, пряча сокровище в сумку. – Я столько напереживалась, что больше читать ее не могу. Сегодня отдам Женьке. Мне бумажных хватит.

Вера опустила глаза:

– Сколько я вам должна?

– Ничего. Говорил же.

– Так не бывает.

«Нужно сказать прямо сейчас. Потом не смогу…».

– Бывает. Вот только, ну… я хочу пригласить тебя прогуляться вечером. В кафе. Сегодня пятница.

Вера потупилась, молчала. Щечки заалели.

Я чувствовал, как она огорчилась моим словам.

– Ты ничего плохого не думай… – принялся оправдываться, уже жалея, что затеял этот разговор. – У нас есть повод. Тем более, я один. Совершенно. У меня даже друзей нет. Кроме полоумного соседа. Дома сидеть не охота. А тут такой повод – освятить воскрешенную книгу. И хоть она без бумажной души, но все равно – книга.

Я еще надеялся, что Вера не откажет; пробовал шутить. Но ее молчание отвечало лучше всяких слов.

«Нужно было сразу уйти.

Что она, бедная, подумала?

Похотливый старик – подумала.

Права Ирка: нужно мне чаще в зеркало смотреть, чтобы оценивать себя объективно. И в паспорт смотреть – на год рождения».

***

– Я не могу сегодня вечером, – тихонько сказала Вера, подняла виноватые глаза.

Чувствовал, как ей неудобно.

– А не сегодня?

– Я вообще не могу. Вы мне очень помогли, но… Я не могу с вами встречаться. У меня есть парень. У нас серьезно. И если он узнает, что я встречаюсь. Тем более, узнает – с КЕМ!.. Вы понимаете? Я лучше деньги отдам.

Горькая обида уколола мое разбитое сердце!

Особо задело ее брезгливое: «с КЕМ…».

«Нужно смотреть в зеркало и в паспорт. В паспорт и в зеркало. Три раза в день! Чтобы не строить воздушных замков, не придумывать глупости!».

***

Мысли, как черные слепни носились в голове, жалили тело.

Уже хотел повернуться и уйти, не прощаясь.

«Глупо вышло. Как же глупо!..».

– Только вы не обижайтесь, пожалуйста, – залепетала Вера. – Вы хороший человек. Но я, вправду, не могу. Лучше отдам деньги.

– Да ладно, – вымученно улыбнулся я.

«Хороший ЧЕЛОВЕК…».

***

Вера молчала. Я тоже.

Ми оба нетерпеливо поглядывали на дорогу, ждали троллейбус.

«Хоть бы ехал быстрее!».

Нужно было что-то говорить. Кислое молчание лишь усугубляло пропасть между нами.

– Не надо денег, – выдавил я, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

***

Кряхтя изношенным телом, подкатил троллейбус.

Вера облегченно вздохнула.

– Еще раз спасибо! – пролепетала она и кинулась в людскую гущу.

Я не пошел за нею. Я вообще не сдвинулся с места.

Внутри кипело белым ключом. Сдави меня сейчас равнодушная толпа, которой нет дела до моей несчастной любви, – взорвусь, разнесу замызганную жестяную коробку, вместе с нахальными пассажирами, вместе с Верой.

«Надо же – имя, какое подходящее!

Вера ушла вместе с Верой. Вместе со своей мифической сестрой – Надеждой, оставив у разбитого корыта младшенькую страдалицу – Любовь».

Глава двадцать седьмая

18 – 19 октября 2013, пятница – суббота

***

Перекошенный троллейбус уехал.

Я сел на опустевшую скамейку. Неспешно закурил.

По всему выходило, что опаздывал на работу. Сейчас это казалось сущей ерундой по сравнению с моим горем.

Злорадно для себя решил: если начнут пенять на опоздание, на разгильдяйство – уволюсь к чертям!

«Теперь точно уволюсь.

Мне незачем больше находиться в этом городе – вонючем муравейнике, которому нет дела до страдающей пылинки.

Главная причина, которая здесь держала, растворилась в серой массе, умчалась на визгливой тарантайке, с наклеенной на борту нахальной девахой, рекламирующей электронасосы.

Интересно, на кого рассчитана эта реклама?

Какой идиот купит насос из рук страхолюдины с четвертым размером силиконового студня под тесным бюстгальтером.

Грудь – это то, что можно охватить ладошкой, остальное – вымя.

Кому могут нравиться такие коровы?..

Боже, о чем я думаю!

Уже о боге вспомнил…

Тут, в пору, всех Печерских святых помянуть, потому что…»

***

Я горестно хмыкнул, стараясь оборвать поток щемящего сознания, которое ломилось из меня и ломилось, и болело…

«…потому, что я никогда не узнаю, чем пахнет неприкрытое маленькое Верино тело.

Не коснусь губами ее грудок.

Не трону шелкового пуха между ее ног.

Нет, я, конечно, могу коснуться – загадать ЖЕЛАНИЕ.

Сама придет.

Не придет!

Потому, что не загадаю.

Я больше НИКОГДА не стану ЭТИМ пользоваться…

Сегодня же уволюсь и уеду в деревню, чтобы стать ближе к земле. Я открою свойства растений и трав…».

***

В офис добрался в половину одиннадцатого. Начальницы не было, соседки-Анфиски тоже, Ирка в командировке – тем более, мы с нею, вроде, поссорились. Остальным моя насупленная персона была без разницы.

Коллеги в офисе суетились пятничной суетой, хорохорились перед Настенькой, ждали вечера, чтобы упиться и по-быстрому совокупиться в туалете ночного клуба или на скамейке, набраться позитива, а затем вспоминать следующие пять кислых дней, до очередной пятницы.

Мне их радость была недоступна. Когда умирает последняя надежда – остается НИЧТО.

***

Я тупо уставился в монитор и ждал, чтобы закончился этот страшный день, который назову в дневнике…

«Как назову, еще не решил, но нехорошо назову, безрадостно.

Что-нибудь из греческой посмертной мифологии, или древнеегипетской…».

Зато я передумал увольняться. Поскольку с опозданием обошлось, то можно еще покоптить небо, создавая видимость работы.

«Не нужно забывать о хлебе насущном, который необходим моему постаревшему телу, даже если оно молодится и желает студентку.

В деревне пропитание дается тяжело – там нужно вкалывать, а не создавать видимость. А я ленивый.

Это для кого-то я мог бы постараться, а для себя – ни за что!».

Под словом «кого-то» разбитое сердце подразумевало Веру.

Я понимал, что не смогу ее забыть даже у черта на куличках, не смогу кем-то заменить. Это было еще одной причиной, почему мне не стоило увольняться и уезжать из Киева.

Я боялся остаться наедине со своим горем.

***

Мои страхи подтвердились в субботу, когда уныние накатило с новой силой. Не то, что читать – усидеть не мог в замкнутом пространстве, в четырех стенах.

Я вышел в парк, бродил аллеями, слушал в плеере какофонии Шнитке, которые размягчили обиженное сердце и напели, что горе мое, не такое уж горе, а густоты черной краске придало лишь ущемленное самолюбие.

«Вера же не сказала, что она НЕ ХОЧЕТ прийти ко мне – она сказала, что НЕ МОЖЕТ.

Да, пусть у нее есть парень – но в таком возрасте у всех нормальных девчонок есть парень.

Да, у них все серьезно – но в такие годы у многих «серьезно» и «на всю жизнь». А через месяц-два рассорятся-разойдутся. Недельку пострадают, и появится новый парень, с которым «все серьезно», и опять разойдутся.

Потому, ничего не потеряно!

А, значит…

Я позвоню Вере!

Мы поболтаем.

Я расспрошу о делах и наплету ерунды, которую называют «лапшой», но которая есть незаменимым элементом ухаживаний, и в мастерском исполнении требует не дюжих способностей.

Благо, соединять слова и составлять из них узоры, я умею – всю сознательную жизнь этим занимаюсь».

Несмелый лучик надежды пробился сквозь закопченные окна безверия…

«Без Веры я!..».

***

Нарезая круги по парковым аллеям, я продумывал наш будущий телефонный разговор, выискивал слова, которые нужно сказать.

«Главное – даже не пригласить ее на свидание (какое сладкое и недоступное слово!) – а убедиться, что она на меня не обиделась за несвоевременное предложение. Что мы будем каждое утро встречаться на остановке, а потом, когда ни будь…».

Что будет потом, я старался не думать.

«Главное – завтра позвонить…

Завтра!

Потому что субботним вечером она может встречаться с парнем. Не взять трубки. Или отмахнуться. Как в прошлый раз.

Еще одного равнодушия я не переживу!

Главное – позвонить.

Не передумать.

Трусливо не отступить, сославшись на заведомую глупость».

Глава двадцать восьмая

20 октября 2013 года, воскресенье

***

Разлепил глаза: в комнате темно.

На часах — половина седьмого утра.

Между штор едва различимо пробивался серый октябрьский рассвет.

«Нужно звонить Вере…».

Поежился!

«Всегдашний страх мужчины получить отказ.

И не так страшны последствия отказа, как сам его факт: я весь ТАКОЙ, а мне отказали!».

С возрастом у меня острота этого страха притупилась, поскольку отказывали чаще. А после сорока, путем эмпирическим, начал понимать, что нет ничего нового под Солнцем, и если отказали, то невелика потеря…

«Но МОЯ Вера (как самонадеянно!) – единственная и неповторимая. Потому нужно звонить!».

***

Опять глянул на часы, будто выпрашивал отсрочку:

«Семь утра – рано еще по всем правилам. Хоть бы в девять».

Боясь растерять вчерашнюю решительность, пробовал заснуть, раствориться в сонном забытьи, не допустить сомнений, которые разумно нашептывали не заниматься ерундой и оставить девушку в покое.

«Тем более – ей двадцати нет».

***

После рассуждений о недоступных Вериных прелестях, спать перехотелось окончательно.

Раздразненная похоть принялась навевать заманчивые образы наших ВОЗМОЖНЫХ отношений.

Борясь с искушением распустить руки, провалялся в постели до девяти.

Опять же, звонить было рано, но дальше кутаться в одеяло – опасно: в утреннем свете мои глупые надежды начали таять церковной свечкой, которую ставят для исполнения желаний, но в итоге остается лишь горстка оплывшего бесформенного воска.

***

Решительно поднялся, запрыгнул в душ.

Отвинтил синий вентиль до упора, нырнул под холодные иглы.

Загадал: если устою, пока досчитаю до ста – позвоню, если нет – пусть идет само собою.

Последнюю четверть пекущей сотни пролепетал на одном дыхании: числа галопом наскакивали, смазывались, а после девяноста сплелись в один невнятный клубок, который выдавил из себя дрожащим рычанием.

Я устоял.

Мне ОЧЕНЬ хотелось услышать ее голос.

***

После криокамеры долго грелся горячим чаем. Поглядывал на часы.

Опять загадал: позвоню не раньше одиннадцати. А лучше – в полдень. Если хочу это сделать, то должен вытерпеть. Я терпел.

После половины двенадцатого заколдованная минутная стрелка замедлила ход, еле ползла, и даже секундная стала нерасторопной: дергалась, отступала перед очередным шажком, нехотя роняла песчинки времени в чашу моего безрассудства.

Наконец-то все три стрелки-сестры совпали, на мгновение устремили навершия к Богу, будто сложили ладони для предсмертной молитвы. Секундная, не мешкая, пустилась по своему вечному кругу, но я-то знал, что откладывать больше не стану.

Я в ужасе посмотрел на трубку мобильного телефона, которая последние два часа лежала передо мной на столе, притягивала, возбуждала и казнила.

«Если разрядилась батарея? Или деньги на счету кончились? Тогда не позвоню», – мелькнула трусливая спасительная догадка.

Взял трубку: батарея в порядке.

Набрал звездочку, три единицы, решетку: на счету семь гривен – больше, чем достаточно.

Все мои условия соблюдены, все зароки исполнены…

«Нужно звонить».

Открыл «Контакты». Нашел Верин номер. Вдавил кнопочку вызова.

***

Вера ответила сразу!

Я даже не успел сесть поудобнее на расшатанном кухонном табурете – замер полусогнутым, со скрюченными ногами и бухающим сердцем.

– Алло, – проявился Верин голос.

– Доброе утро… – Все приготовленные слова напрочь забылись.

– Доброе. Это вы?

Почувствовал, что она НЕ РАДА моему звонку, и сейчас ЖАЛЕЕТ, что неосмотрительно, не глянув на экран, ответила.

– Вчера так получилось… не правильно.

– Так и должно быть, – холодно сказала Вера.

– Не должно.

– Я принесу деньги.

– Да что ты заладила!.. Извини, я уже перешел на «ты».

– Ничего страшного. Вы еще вчера перешли.

– Надо же. Я и не заметил.

Вера дышала в трубку. Я боялся, чтобы не отключилась.

– Я тебе уже сто раз повторял: МНЕ НЕ НУЖНЫ ДЕНЬГИ! У меня может быть ОЧЕНЬ много денег. Если захочу. Но я НЕ ХОЧУ. Они – пыль! Давай, лучше стихи почитаю…

– Я не люблю стихов, – отмахнулась Вера

– А еще я хочу рассказать, почему ты мне понравилась.

– Я вам понравилась?.. – не то, спрашивая, не то, признавая, сказала Вера. – Не нужно. Я же объясняла. Поймите… Я не хочу знать, потому что… могу согласиться. Могу пожалеть вас, и потом…

– А ты пожалей! – отчаянно крикнул я, понимая, что она опять ускользает. После этого разговора – возможно навсегда.

– Я не могу!.. Хоть, если по правде: ваше признание меня ошеломило, – сказала Вера, уже теплее. – Но я, пока, не способна вам ответить. Только не настаивайте! Оставьте меня в покое. Пока оставьте.

Вера замолчала.

Я тоже молчал.

Я не знал, что говорить и отключил трубку. Меня знобило.

«Вот и ВСЕ!».

***

Швырнул трубку на стол. Та отрикошетила, обиженно грохнулась об пол.

Закрыл глаза, пытался убить Верин образ.

Неизлечимой болезнью, незримым вирусом она жила во мне, и я знал, что не излечусь от наваждения НИКОГДА. И тем страшнее бездна, которая минуту назад разверзлась между нами.

Я чувствовал, как она не хотела меня обидеть, но ее «ПОКА» было твердым «НЕТ» самой высокой пробы – с микроскопической звездочкой и циферками, как на обручальном колечке моей матери, которое я хранил.

«Я мог бы его подарить Вере, но это не случится».

Глава двадцать девятая

21 – 24 октября 2013 года, понедельник – четверг

***

Следующую неделю привыкал жить без Веры. Это была страшная сказка.

По утрам, опасаясь встретить ее у троллейбуса, я опять пробирался через пустырь в соседний переулок, к трамвайному маршруту.

После нашего телефонного разговора – когда Вера окончательно убедилась в моих желаниях – было страшно смотреть ей в глаза. Не говоря уже о том, чтобы беззаботно произнести что-либо вразумительное.

***

Утром на улице, или днем, в офисной суете, была лишь присказка. Вечная людская трескотня обезболивала, не давала рассуждать о собственном горе.

Страшная сказка начиналась вечером, когда город утихал, и я запирался в пустой квартире.

Прокуренный сумрак заполнял Ее размытый образ.

Она сидела в кресле, читала книгу (настоящую – бумажную), смущенно поднимала на меня глаза и поправляла короткую юбку, заметив мои голодные очи.

Или стояла у окна, которое в ее сиянии превращалось в панораму летящего над холодными волнами «Титаника». Я подходил к ней сзади, брал ее руки, расправлял в крылья.

Мы парили над айсбергами под тягучую балладу Селин Дион.

Порою я не удерживался, начинал приставать, дотрагивался к чему нельзя, и тогда Вера обиженно надувала губки и растворялась в сгустившейся темноте.

Не включая освещения, страдая от своей невоздержанности и глупости, я садился в кресло, до вязкой горечи курил и ждал ее возвращения.

Малейший шелест занавески, скрип половиц, ворчание водопроводных труб, казались мне ее шагами.

Мне чудилось, что Вера возвращается, идет по лестнице, смущенно топчется у моих дверей, робея нажать кнопку звонка.

Я знал, что этого не может быть, потому что не может быть никогда, но порою, подходил к дверям, приоткрывал, заглядывал в сырое нутро лестничной площадки. Веры не было.

Однако страшнее вечернего бреда был бред ночной, на зыбкой границе сна и яви, когда Вера ныряла ко мне под нагретое одеяло.

Теплая, пахнущая ландышем, она прижималась, шептала что-то глупое, девичье, пока я выцеловывал ямочки под ключицами, пупырчатые ореолки маленьких грудей, камешки сосков.

Вдохновленный ее покорностью, я опускался ниже, вылизывал упругий живот, вылакивал впадинку пупка; и еще ниже – чувствуя губами мягкий курчавый шелк, солоноватую девичью тайну, чуть пахнущую мочой.

В надуманном бреду, в терпких волнах предоргазмовой сладости, я уже был готов нарушить зарок – загадать ЖЕЛАНИЕ – чтобы Вера пришла ко мне наяву.

Но стоило достигнуть липкого финала, стоило призраку раствориться в ночной пустоте, как былые страхи возвращались с новой силой, и я уже знал, что с Верой ТАК не поступлю никогда.

Потому, что ее ЛЮБЛЮ.

Глава тридцатая

25 октября 2013 года, пятница

***

Была пятница. Впереди ждали два пустых дня.

Офис готовился к запойному вечеру, чем еще больше сгущал мое уныние, поскольку разделить всеобщей радости я не мог.

«Может, пойти с молодежью…» – думал я, пытаясь отогнать приторные мысли, которые липли и липли к основному инстинкту.

Я прекрасно понимал, что мои шансы в молодежной компании не велики.

Тем более, меня никто туда не приглашал.

«Плюну на принципы, и пойду к бухгалтерше. Она не откажет… Эх, Вера-Вера».

***

После обеда, дождавшись, когда из туалета разбегутся последние курильщики, вышел размягчить никотином суконную тоску.

Я шел по коридору в тумане мрачных своих размышлений:

«Эх, Вера-Вера…».

Вдруг стремительное розовое облачко выпорхнуло из-за угла, налету стукнулось о мой бок, испугано пискнуло и осело на линолеум.

Не совсем еще понимая, что случилось, я опустил глаза: на полу, закусив нижнюю губу, сидела офисная принцесса Настенька, потирала ушибленный локоток.

Коротенький подол задрался, открывая детские бедра и коралловые трусики между ними.

Растерянная, во взъерошенном бело-розовом платье, она была похожа на куклу.

В тот миг я даже о Вере забыл.

– Извините, ради бога!.. – залепетал я, подавая руку. – Вы так неожиданно…

– Пошел вон, кАзел! – огрызнулась Настя, блеснула злыми глазками из-под кукольных ресниц. – Скажу Степану, он тебя уволит! Понял, кАзел?

Степан Андреевич – это наш Генеральный. Для Настеньки он Степан, а для меня – царь и бог на отдельно взятом офисном пространстве.

– Я не хотел. Не предполагал, что вы…

Настя меня не слушала. Подхватилась, расправила платьице и так же стремительно засеменила по коридору. Нырнула в приемную шефа.

Выяснять, кто на кого налетел – не было смысла.

«Да и кто меня послушает! Вышвырнут по-тихому, как у нас заведено, даже не примут объяснений».

***

Это был хороший повод оставить надоевшую работу, особенно милый коллектив. В свете новых событий, в деньгах я, вроде как, не нуждался. Пожелаю – хоть миллион отвалится.

«Хоть миллион. Как у нашего Генерального. И везет же ему…».

Воображение подкинуло пару живых картинок совокуплений Настеньки и Степана – выходило грязно и маняще.

Я поймал себя на мысли, что, страдая за Верой самым горьким страданием, в то же время жалею, что обидел Настю.

Казалось бы, какое мне дело до взбалмошной куклы – шефовой «соски», как говорит Ирка, – но вот, бывало, встречу ее в коридоре, или заглянет к нам в кабинет, помелькает загорелыми коленками, и сладко замлеет у меня внизу, окатит похотливой волной. И все мои мысли поднырнут под коротенькое платьице, уютно там расползутся, и уже не пишется, и не думается ни о чем, кроме невозможных утех с капризной девчонкой.

***

«Мне нужно с нею помириться, – размышлял я, закуривая вторую сигарету. – Я не хочу, чтобы она обо мне плохо думала. Будто она вообще обо мне думает…

А я о ней думаю. Чаще, чем это нужно и можно.

Например, если бы мне предложили на выбор, с кем провести ночь – с Верой или с Настенькой – кого бы выбрал?

Если ночь – то с Верой. Я бы хотел провести с нею всю жизнь.

А вот, если час – то с Настенькой. Больше ее не вытерплю, но зато этот час…

У меня нет ни той, ни другой. И вряд ли мне ТАКОЕ предложат».

***

В туалете было пусто. Десять минут назад закончился обед, последствия которого еще не успели выветриться через узкое оконце под потолком.

Это я мог себе позволить выходить на перекур в любое время, да еще Ирка. Но она на неделю уехала в командировку…

«Потому, ближайшие полтора часа, до следующей пятиминутки, туалет будет относительно свободным…».

– Я хочу, чтобы сюда пришла Настя, – прошептал я, озвучивая еще не проявленное ЖЕЛАНИЕ. – Я хочу попросить у нее прощения, помириться.

«К черту! Ей мое примирение до маленькой упругой попки».

– Я хочу, чтобы сюда пришла Настя. Чтобы она… ну, в ЭТОМ смысле… И чтобы нас никто не засек. Такова моя воля. Пусть будет так!

***

Сердце защекотало предвкушением и страхом.

«Я замахнулся на ТАКОЕ!..».

Не сомневался, что мое ЖЕЛАНИЕ исполнится, как исполнились предыдущие.

«И что потом? Это все равно, что увести общак у братвы!

Степан Андреевич – мужик крутой, ассимилированный Робин Гуд из лихих девяностых. Не простит…».

Испуганное воображение пустилось тасовать яркие картинки всевозможных кар, которые упадут на мою голову.

«Отказаться!

Загадать ЖЕЛАНИЕ: чтобы Настенька не приходила…

Погубить еще одну жизнь?».

В приоткрытое оконце шмыгнул воробышек, сел на подоконник, зыркнул любопытными бусинками. Чирикнул, упорхнул обратно.

«Знак?».

***

Дверь туалета медленно отворилась.

В щелочке появилось испуганное Настенькино лицо. Затем она сама: растерянная, изумленная.

«Вот и ВСЕ!..».

Не мигая, Настенька уставилась на меня кукольными глазками.

Видимо хотела что-то сказать, но, лишь разнимала губы, как безмолвная рыба.

Меня окатила новая волна страха и отчаяния!

Изначальным побуждением было выставить девушку за дверь. Сбежать. Раствориться в городском муравейнике.

Но что-то, не мое – дьявольское – подсказывало: ТАК НЕЛЬЗЯ!

Я не знал, что будет, если отступлю, не воспользуюсь загаданным ЖЕЛАНИЕМ, но чувствовал – просто так не обойдется: неведомые страшные силы запустили маховик – он должен прийти в движение, заскрежетать, качнуться, смести на своем пути преграды, чтобы ЗАГАДАННОЕ исполнилось.

Глава тридцать первая

После обеда, 25 октября 2013 года, пятница

***

Нужно было доиграть смертельную роль, в которую так опрометчиво вляпался.

Я обреченно улыбнулся Настеньке.

На ум пришли благополучно забытые эротические триллеры семидесятых годов прошлого столетия – итальянские и французские – где влюбленный герой следует за роковой красоткой, овладевает ею, а потом расплачивается за ЭТО своей жизнью.

«И только так! И жалеть глупо. Я заигрался. Прощай Вера…».

***

После ритуального прощания с жизнью, страх отступил, сменился обреченным желанием.

В распаленном мозгу калейдоскопом проносились картинки двухлетнего вожделения к этой испуганной девчонке, которая сейчас в ужасе таращилась на меня.

Проносились ее многочисленные юбочки, кофточки, платьица, которые примагничивали глаза; ее насмешливый тон и пренебрежительные взгляды в мою сторону; ее обидное слово «кАзел», которым я, в сущности, и был.

Проносились эмоции моей бессмысленной ревности, когда Настенька запрыгивала в джип Генерального, мои порнографические фантазии на этот счет. А теперь…

***

Я прошел к дверям туалета, обходя замершую возле них девушку. Плотно закрыл.

Обернулся к Настеньке, кивнул, чтобы та заходила в ближайшую кабинку.

Девушка отрицающе замотала головкой, но затем, словно сомнамбула, шагнула за приоткрытые картонные двери, уселась на крышку унитаза.

Я зашел следом, щелкнул задвижкой.

Повернулся к Настеньке.

Та в ужасе подняла на меня недоуменные глаза, захлопала ресничками, не зная (или зная?) что будет дальше.

***

Сидя на унитазе, Настенька колебалась, беспокойно теребила подол платьица, натягивала его на коленки, молящее смотрела на меня, опять хотела что-то сказать.

Затем безысходно протянула тонкие руки к моему поясу, привычно расстегнула. Так же умело, высвободила страдальца, который до боли разбух в тесных джинсах.

Высвободила, охватила маленькой ладошкой. Потянулась губами, легонечко чмокнула, будто знакомясь.

Не отрывая глаз, я смотрел на фантастическую живую картинку, сошедшую с разноцветного стыдного сайта, и до конца не мог поверить, что ЭТО происходит наяву. СО МНОЙ! Что офисная принцесса, подружка Генерального, всеобщая любимица, у которой трусики стоят больше моей зарплаты, сидит на грязной крышке, чмокает, облизывает, преданно смотрит в глаза.

***

Я представил, какой она была в школе – года два назад, не больше.

Представил, как ее все любили, потому что маленьких и хрупких любят. Их невозможно обидеть, и хочется баюкать.

Я представил, как мальчики-красавчики сохли за нею и мечтали сорвать поцелуй с невинных уст.

«Я учил таких девчонок не один год, насмотрелся на школьные романы и первую любовь. Я сам такими миловался, потому что не миловаться ими нельзя, если не гей, и не больной».

***

Вдруг мне стало стыдно! Невыносимо стыдно перед бывшей школьницей Настей, и перед ее сверстницей – Верой, которой я, в эту самую минуту, изменял.

«Измена моя – вовсе не измена, – тут же утешил себя. — Это месть за несбывшееся…

У меня никогда ТАКОГО не будет с Верой, потому что не будет никогда».

***

Скрипнула входная дверь туалета!

Кто-то стремительно ворвался в соседнюю кабинку. Завозился, пукнул, облегченно зажурчал. По-мужски. Женщины писают иначе.

Настенька испуганно замерла, подняла на меня глаза, будто спросила: что дальше? Я равнодушно кивнул – продолжай.

Я хотел, чтобы за тонкой перегородкой был шеф, но знал, что это не шеф, поскольку небожители в общий туалет не спускаются.

Настенька заелозила головкой, стараясь не чмокать, а я думал, как доиграть эту фантасмагорию, сладкий и страшный сон, который я вызвал, будто джина из бутылки.

Мне представилось, что облегчавшийся сосед нас рассекретит, и – конечно же! – разнесет по офису.

«И тогда НИЧЕГО доигрывать не придется: меня поволокут в кабинет шефа. А вечером утопят в Днепре. Или раньше придушат, расчленят и выбросят в мусор».

Сосед оказался нелюбознательным. Возможно, и вправду, ничего не слышал.

***

Сладкая мука продолжилась. Неутомимые девичьи уста входили во вкус, все глубже глотая змею. Зато мое первобытное желание схлынуло.

Опять захотелось убежать, раствориться в спасительном сумраке надвечерненего города, но неудобно было перед дамой, которой, по наивности, хотел доставить хоть какое-то удовольствие. В женское удовольствие от минета я не верил.

Я остановил беспокойную Настенькину головку. Подхватил легонькое тельце под мышки, развернул, поставил коленками на крышку унитаза, тыкнул головой в сливной бачок.

Настенька все понимала, потому не противилась: прогнула спинку, выставила попку, раздвинула шире ноги, балансируя на скользкой крышке. Даже подол сама задрала.

Растроганный пониманием, я хлопнул ее по попке, легонечко отодвинул тонкую коралловую полоску с промежности.

Настина тайна была гладко выбрита.

«Эпилирована – если по-модному».

Я никогда таких не видел наяву, если не считать виртуальных утешительниц за стеклом монитора. Мне не нравились безволосые женщины – было в них что-то неестественное, сродни резиновым куклам. Но сейчас это не имело значения.

Я чувствовал, как от пережитого наслаждения, или страха, или чрезмерного мудрствования, упругий воздушный шарик скукожился. К положенным действиям он явно был не готов.

Пришлось опятьразворачивать Настеньку лицом к себе, усаживать на крышку, тыкаться меж понимающих губ, очерченных разводами смазанной помады. Затем опять разворачивать.

Мышиная возня надоела, а покорная Настенька желания больше не вызывала.

«Пошло оно все к черту!».

***

Я оттолкнул молочные ягодички, принялся натягивать брюки, съехавшие до щиколоток.

Девушка видимо почувствовала окончание спектакля, повернула головку, зло глянула через плечо.

– Представление закончилось, – подмигнул я.

– Я расскажу Степану, – прошептала девушка, одергивая подол.

– Ты сама пришла. Ты зачем пришла?

– Не знаю, – Настенька по-детски снизала плечиками. – Он все равно тебя убьет.

Настя хотела еще что-то добавить, но я, больше не слушал, выскочил из туалета.

Я и так догадывался, что меня ожидает в очень скором будущем.

Это был хороший способ закончить бестолковую жизнь без Веры.

***

Возвратился в кабинет. Неспешно сложил портфель: забрал самое ценное.

«Больше сюда не вернусь».

Накинул плащ. Не объясняясь, вышел.

Начальница хмыкнула в спину, но смолчала – привыкла к моим чудачествам.

Вжав голову в плечи, не поднимая глаз на встреченных сотрудников и не отвечая на их приветствия, добрался до выхода.

Выскользнул в октябрьский город, спешно направился к метро.

Я понимал, что совершил НЕХОРОШЕЕ, которое мне аукнется страшным эхом.

«Настенька расскажет – меня найдут, где бы я не был – найдут и убьют. Рано или поздно это все равно произойдет. Ну и черт с ним!».

Больше всего я боялся не возмездия – и поделом! Больше меня страшили укоры совести об измене.

Глава тридцать вторая

Ночь с 25 на 26 октября 2013 года

***

– Ты – дурак! – отчитывал меня Велиал. – Неисправимый дурак!

Я молчал.

Зачем говорить? Он и так все знает.

***

Он пришел, как и полагается, около полуночи. Я еще не спал.

Или спал, но мне казалось, что не сплю.

Он возник из сумрака. Сгустился, окутал пряным дорогим ароматом, сверкнул твидовым отливом элегантного костюма.

Вальяжно завалился в кресло и принялся воспитывать меня, сверля насмешливыми глазами.

– …сдалась тебе та шлюха!

– Так вышло, – сказал я, или подумал, что для Велиала не имело значения.

– Глупо вышло. Ты – Посвященный Воин Лучезарного! Как в набоковской «Сказке» ты можешь бродить городом, или сидеть на скамейке в парке, подобно набоковскому Волшебнику. Ты можешь выбрать ЛЮБУЮ. И она придет в указанное место и время – как пришла та шлюха – будет послушная, исполнит любые твои фантазии, а потом даже не сможет вспомнить, что с нею случилось – за дополнительную плату, разумеется. Но с твоими возможностями – это не проблема…

– Настя может забыть?!

– Могла. Нужно было сразу загадать, чтобы забыла. Теперь уже поздно – она рассказала мужчине, который считает ее своей собственностью. При том наврала, что ты насильно затянул ее в туалет, пригрозил и заставил.

– Вот же стерва!

– А ты сомневался?

Я отрицательно покачал головой.

– И что будет дальше?

– Увидишь. Но с твоими возможностями… Решить эту проблему для тебя не составит труда.

Велиал брезгливо скривил красивые губы:

– Знал бы ты как куролесят новоявленные Воины, дорвавшись до халявы! Я уже не говорю о Посвященных более высоких степеней – те, которых ты каждый день по телевизору видишь – сладкоустые политики, радетели за народное счастье и прочий сброд. Все как один – верные слуги Лучезарного, иначе бы их там не было…

– У меня нет телевизора.

– Не цепляйся к словам! Ты смотришь новости в Интернете… Так вот. Не скромничай, выбирай. Тешь себя. Вот, например, хочешь…

– Я не хочу НИКОГО, кроме Веры!

– И в чем проблема? Загадай.

– Я не хочу ее насильной любви.

– Добейся ненасильной. Я в третий раз повторю: с твоими-то возможностями… В вашем мире покупается и продается ВСЕ. Если не прямо, то косвенно, если не деньгами, то вниманием, лаской, доверием, дружбой наконец. Подари ей хоть что-нибудь из перечисленного. В вашем мире большинство людей непоняты, не обласканы, одиноки. Как у вас говорят: стань для нее родной душой.

Я обреченно посмотрел на Велиала:

«Легко ему учить».

– Четвертый раз повторять не буду. Я знаю все обстоятельства вашего знакомства, все ваши слова и даже мысли. Так вот, скажу по секрету: у тебя есть шанс.

– Мало верится, – я недоверчиво посмотрел на Велиала.

Под сердцем защемила самодовольная искорка.

– А ты хочешь, чтобы она тебе сразу на шею кинулась? В твоем-то возрасте, и в ее положении. Впрочем, как знаешь. Я же, не просто так заглянул. Я пришел воскресить твои надежды и указать путь, а то ты совсем раскис.

– Это невозможно!

– Невозможно для верующих в слабого бога и его сына, которые призывают покориться обстоятельствам. Лучезарный же призывает к дерзости. Для тех, кто дерзает, невозможного нет. Преступи за надуманные рамки. Положись на меня, и ты еще можешь быть счастлив. Говорю тебе, как наставник. Как друг.

– С каких это пор?

– С тех пор, как ты загадал первое ЖЕЛАНИЕ. С тех пор. И с тех самых пор я служу тебе. Между нами – ДОГОВОР. Твои желания и счастье – они и мои. Способствовать твоим удовольствиям – вот мое удовольствие. Если удовлетворятся твои желания, я сочту себя вполне вознагражденным.

– Скажи правду, – ты же не мой Демон-хранитель, которым назвался? Ты гораздо выше по рангу?

Велиал не ответил. Поднялся с кресла, взмахнул левой рукой и растаял.

Глава тридцать третья

Позднее утро, 26 октября 2013 года, суббота

***

Я проснулся от настойчивой трели дверного звонка: чем дальше – тем нахальнее!

«Кого черти несут?!».

Голова была ватной. Лишний раз шелохнуться не хотелось, не то, что подниматься с дивана или встречать незваных гостей.

Встал, натянул спортивки.

«Может от Степана?..».

Страха не было. Кроме раздражения и не прошедшей сонливости не было ничего.

Подошел к дверям. Посмотрел в глазок.

По ту сторону обнаружилась искаженная дешевой оптикой закругленная фигура соседа Эльдара, который невидимой рукой продолжал звонить.

«Все же лучше, чем от Степана».

Я зевнул и открыл дверь.

***

– Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что Солнце встало… – дурашливо продекламировал Эльдар. – Чего спим? День на дворе.

– Хотим и спим, – огрызнулся я. – Тебе какое дело?

– Не называй меня на «ты». Только на «вы», – серьезно сказал Эльдар. Его недавнюю игривость как рукой сняло.

– У всех сначала на «вы», а когда знакомятся, на «ты». Мы, вроде…

– Я не ВСЕ!

«Идиот!».

– Хлеб есть? – спросил Эльдар.

– ВАМ нужен хлеб?

– Ну, не соль! Или ты не слышишь?

– А почему вас нужно называть на «вы», а меня на «ты»? – обиженно спросил я.

«Что он себе позволяет!».

– Потому что, – ответил Эльдар и улыбнулся. – Не бери близко к сердцу.

Он подмигнул, по-отечески покачал головой:

– Ах, какие мы нервные! Хлеб у тебя есть, или зря тут комедию ломаю?

– Есть. Немного.

– Бери и пулей ко мне: я суп гречневый сварил.

Эльдар повернулся и исчез в полутемном коридоре своей квартиры. Двери оставил открытыми, не сомневался, что я пойду следом.

«Не пойду! Я не собачка, и не его подчиненный».

Возвратился на кухню, нашел в хлебнице четверть «Украинского», присохшего на срезах, но вполне съедобного.

«Занесу и сразу домой – не хочу настроение портить».

***

– Вот, – я протянул Эльдару хлеб.

На кухонном столе паровали две тарелки. Рядом стояла откупоренная баночка шпрот и блюдечко со сморщенными солеными огурцами. Тут же, на разделочной досочке, ливерная колбаса, нарезанная неровными ломтями. Посреди стола возвышалась начатая бутылка «Хлебного дара».

Рядом две граненые стопочки, еще советские, толстого стекла.

«Не завтрак, а субботняя мечта холостяка! Главное – не смотреть, а то соглашусь».

– Садись, – нетерпеливо сказал Эльдар, нарезая хлеб.

– Нет. Спасибо. Я пойду…

– Зачем? – Эльдар уставился на меня, даже резать перестал.

«Обычно говорят: почему?..».

– Брезгуешь?

– Нет! Вы что… Я квартиру на замок не закрыл.

– Если кто хочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду.

– Я еще не готов жить по библейским Заповедям.

– Зря. Вещи делают нас рабами. Они – зло. Единственная ценность – книги. И Любовь. Нынешние люди слепы и гибнут за метал. Туда им и дорога. Я бы всех, кто не читает книг, и не может бездумно влюбиться, лишал репродуктивной функции. Чтобы не плодили на свет дебилов и бессердечных уродов.

– Так нельзя. В современном мире…

– Можно. По Закону Леанды.

Не дожидаясь меня, Эльдар сел за стол, налил по половине граненой стопочки.

– Ну, за праздник!

– Я не пью, – сказал я нерешительно, чувствуя, что сдаюсь. – Тем более – с утра.

– Ты не ешь, и не пьешь – это занимательно. – Эльдар покачал головой. – Я тоже, между прочим, не пью. Но сегодня большой праздник.

– Какой?

– Узнаешь в процессе. Садись!

Эльдар пододвинул ко мне табурет.

***

Я больше не упирался, сел за стол. Взял свою рюмку.

– Первым делом выпьем за нашу встречу. Не за сегодняшнюю, а вообще. Мне кажется: мы умрем в один день.

– Даже так? – я уставился на Эльдара.

Рюмка качнулась, несколько капель плеснуло на руку. Запахло ацетоном.

– Да. Скоро будет война, и нас убьют.

– Откуда вы знаете…

– Моя мать была ведьмой, а дед – ведьмаком. Ну и мне перепало. Не очень много, кое-что. Но я чувствую.

– И вы чувствуете, что мы умрем в один день? И когда?

– В самом начале войны. Страдать не будем. Когда – не знаю. Я же не ведьмак. Я бестолковый потомок-материалист, который все и всегда поддавал сомнению вместо того, чтобы учиться у деда и у матери. Но не будем об этом. Лучше выпьем.

Не дожидаясь меня, Эльдар откинул лысую голову и одним махом вылил водку в рот.

Превозмогая спазмы, я последовал его примеру.

Едкая жидкость опалила язык, покатилась по пищеводу. В животе потеплело, стало хорошо.

Я ухватил огурец, зажевал.

Мне не терпелось расспросить его о нашей общей смерти.

– Больше это не обсуждаем. Даже не пытайся, —сказал Эльдар, жуя бутерброд со шпротиной.

– Почему?

– По кочану, – добродушно сказал Эльдар и принялся есть суп, смачно чавкая.

Глава тридцать четвертая

Позднее утро, переходящее в день, 26 октября 2013 года, суббота

***

Кушали молча. В мозгу щемили Эльдаровы слова о смерти.

«Мало ли какой бред несет психически больной…».

– Да ты не серчай, – сказал Эльдар. – А то набычился, словно обиженный.

– Вы о чем?

– Ну, на счет: ты-вы.

– Да ладно, – отмахнулся я. – Забыл уже.

– Не ладно. Я хочу, чтобы ты понял. Честно говоря, мне все равно, как ты скажешь. Но… – Эльдар поднял указательный палец, – у меня Принцип. Я так и называю его в своих дневниках: Принцип Антагонизма. Это один из главных Законов Леанды, о которой я тебе, наверное, уже рассказывал. А если не рассказывал, то значит, ты еще не дорос. Так вот, Принцип Антагонизма исходит из диалектического закона борьбы противоположностей. Но закон – мура! Долго объяснять. А мой Принцип очень прост. Он гласит: Если ВСЕ – ЗА, то Я – ПРОТИВ. И наоборот. Без объяснения причин! Очень просто, действенно, удобно и применимо в любой ситуации.

Эльдар прервал вдохновенный монолог:

– Наливай!

– Я так много не пью! – заупрямился я. – Тем более…

– Я тоже не пью. Можно сказать – вообще. Но здесь вступает в силу второй Закон Леанды – Принцип Пофигизма. Он гласит: а мне ПО-ФИ-ГУ! Очень удобный Принцип. Энергоемкий. Еще более широко применимый, чем первый. Универсальный Закон, можно сказать. Особо эффективен в политических спорах и болтологии о правилах и приличиях.

– Он тоже исходит из диалектики?

– Возможно, – серьезно ответил Эльдар. – Например, из диалектического закона отрицания отрицания. Это философия, брат, любовь к мудрости, а не хухры-мухры. Так что – наливай.

Я взял бутылку, плеснул в стопочки чуть меньше половины.

***

Эльдар одобрительно кивнул:

– Мы пьем не просто так, а по поводу.

– По какому?

– По любому. Повод можно найти. Например, с двенадцати лет я веду Дневник. Я могу тебе сказать, – с помощью Дневника, конечно, – что было со мною в этот день десять лет назад, и пятнадцать, и тридцать. Таким образом, за тридцать три года в этот день что-либо значительное случалось. Но мы не будем пить за отдельные события. Мы выпьем за Дневник, и за меня, его Ведущего. Лично ты знаешь людей, которые в наше восхитительное время ведут дневник? Тридцать три года подряд?

Эльдар цепуче посмотрел на меня. Глаза его пьяно блестели.

Я отрицательно покачал головой. В детстве и ранней юности я тоже вел дневник, но потом это отошло, вместе с юношескими забавами.

– А все объясняется очень просто, – продолжил Эльдар. – Всему виной мой Принцип Антагонизма. Я вел и веду Дневник, потому что в моем возрасте и положении никто его не ведет. А если бы все вели, если бы это было обязательно – я бы пальцем не шевельнул. Вот так, брат. Тем более, мой Дневник никому не нужен и никому никогда не будет нужен. А согласно Кришне, лишь бесцельное и безвозмездное делание чего-либо – путь к Благодати. Я на пути к Благодати, брат.

«Какой я ему брат?!».

***

Эльдар посмотрел на меня, затем на рюмку, которую держал в руке: во время пространного монолога, водки в ней поубавилась.

Он без обиняков взял бутылку, плеснул себе. Хотел и мне, но я прикрыл рюмку ладонью.

– Ты выгодный собутыльник. Ладно, выпьем за Дневник, за меня и за все события разом взятые, которые, в совокупности, создали меня настоящего. Целое больше суммы частей, его составляющих. А почему, знаешь?

Я пожал плечами.

– Потому, что целое наполнено духом своего эгрегора. За это и выпьем.

Он стремительно чокнулся и одним махом вылил в рот, как и первый раз.

Я лишь пригубил остатки.

– Ты чего? – обиженно спросил Эльдар сквозь разжеванный бутерброд с ливерной колбасой.

– Не могу больше. У меня какой-то фермент отсутствует – я не могу много пить. А лучше – не пить вообще.

– Тогда закуривай.

Эльдар, не вставая из-за стола, пошарил в тумбочке, вынул и поставил передо мною хрустальную пепельницу.

– Кури.

«С удовольствием!».

Я одним щелчком выбил из пачки сигарету. Привычно крутанул между пальцами, понюхал. Краешком губ, легонечко, едва касаясь, взял фильтр, клацнул зажигалкой, поднес горячий язычок к сигарете.

Первая затяжка самая вкусная! Ароматный дым наполнил убогое пространство квартиры.

Эльдар заворожено наблюдал за моим ритуалом, стараясь втянуть заплутавший сизый протуберанец. Ноздри его смешно раздувались.

– Это так поэтично, – сказал он. – Скажу по правде: сигареты для меня были намного важнее, чем спиртное. Курил я одержимо, без сигарет строчки написать не мог. А потом – БАЦ! – и бросил. Представляешь?

Я прикрыл веки, с наслаждением затянулся. Я давно решил, что курить не брошу никогда.

– Как и во всем важном, что происходило в жизни, – продолжал Эльдар, – в моем бросании повинна девочка. Жил я как-то с одной. Куколка! Губки мяконькие… М-м-м… – он сложил пальцы в троеперстие, поднес к губам, поцеловал. – Но девочка была лишь поводом: ей не нравилось, как от меня пахнет. Я пообещал, что брошу. И бросил. Сказал, что это ради нее принес жертву на алтарь любви. Но я солгал… На самом деле – все гораздо серьезнее! Я подумал, с легкого пера Федора Михайловича: кто я – тварь дрожащая, или право имею? И бросил ради ПРИНЦИПА. Таким образом, я не курю и не пью. Назло!

– Кому?

– Всем! Я не пью и не курю, потому что большинство бухает и пыхтит. Они – видите ли! – не могут бросить. А если все перестанут, то я начну!

– Особенно сейчас мы НЕ ПЬЕМ, – сказал я, расплющив окурок в пепельнице.

– Сейчас не считается. Сейчас у нас действует Принцип Пофигизма.

– Удобный принцип.

– Конечно удобный.

– Тогда, может, и закурите?

– Нельзя. Я же говорил, что табак для меня из области трансцендентального. С этим не шутят.

«Убойная логика с принципами».

***

– У тебя проблемы с девочкой? – спросил Эльдар.

– Откуда вы взяли?

– Чувствую. Я же говорил: дед – ведьмак, мама – ведьма.

– Ну…

– Так в чем проблема?

– Мне нужно сделать то, чего нельзя. Пригласить ее к себе, не смотря на разницу в возрасте. Выйти за рамки, так сказать. Мне стыдно…

– Выйди! Нет ничего скучнее и постыднее, чем жить в рамках. А самое унылое знаешь что? – он вопросительно подморгнул, в глазах плясали озорные чертики.

Я снизал плечами.

– Самое АРХИ-скучное – как говорил лысый Ильич, наискучнейшее, что только можно придумать в нашей земной жизни, и самое извращенное надругательство над ее разнообразием, это…

Эльдар хитро прищурился.

– Это, парниша, секс с законной женой, в супружеской постели, по графику, на десятом году жизни.

Он улыбнулся.

– Об этом все знают, однако стыдливо молчат. В приличном обществе о ТАКОМ говорить не принято. Но мы с тобою не в приличном обществе, мы в нормальном – не-лице-мер-ном.

***

Он посмотрел на меня. Я кивнул в ответ.

– Так вот, – продолжил он, —помнишь, у Рождественского?

Эльдар приосанился, с чувством продекламировал:

– Пугали богами.

А он говорил: Враки!

Твердили: Держи себя в рамках!

А он посмеивался.

И в небо глядел,

И шел по земле,

И осмеливался!

И рушились рамки…

Он довольно посмотрел на меня, подмигнул.

– То-то же. Все придумано задолго до нас.

«Что-то подобное мне уже говорили».

***

– Вы знаете Велиала?

«Кажется, я разгадал…».

Эльдар снизал плечами:

– Заочно. Это Демон Лжи в оккультной мифологии.

– Ну, и?

– Я о нем читал.

– Всего-то…

– А почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – соврал я.

– НЕ ПРОСТО. Да ладно. У меня на сегодня еще куча дел.

Я намек понял, встал из-за стола.

– Спасибо за угощение.

– В твоих устах «Спаси Бог» звучит странно.

Я обернулся от дверей, глянул на Эльдара. Опустил глаза.

– Иди уже, – сказал Эльдар.

Он подошел ко мне, взял под локоть, провел к дверям.

– Заходи, коль чего, – сказал на прощанье.

***

Я пошел домой. Двери квартиры все так же были не заперты.

Словно мухи, в голове роились противоречивые догадки.

Я фрагментами вспоминал наш с Эльдаром разговор, и все не мог понять: он говорит всерьез или бредит?

«Несомненно – он больной».

***

В окне стоял серый октябрьский день, но я хотел, чтобы была ночь.

Я задернул гардины.

От выпитого изрядно мутило.

Порылся в аптечке, нашел баночку «Donormyl», прикупленного по случаю, но так ни разу не использованного.

Вытряхнул прямоугольную таблетку. Не разламывая, глотнул целиком. Завалился на диван.

«И рушились рамки, рушились-рушились…» – растворилось в засыпавшем сознании.

Глава тридцать пятая

Утро, 27 октября 2013 года, воскресенье

***

Утром я уже знал, что сделаю. Вдохновил меня на это Роберт Рождественский.

«Главное, чтобы Вера пришла!».

Решительно сполоснулся под душем. Затем заварил чай под порхания Валькирий, которые рвали и царапали мембраны динамиков, включенных на полную громкость.

«Вагнер – слуга Люцифера! Выплеснуть из себя такую музыку!

Как и Людвиг Ван…

Как и обожаемый мною Роберт.

Им было тесно в рамках – будь то божьи или людские…».

– Я хочу, чтобы Вера сегодня вечером пришла ко мне, – сказал решительно. – И осталась до утра. Такова моя воля. Пусть будет так!

***

«Зачем?!».

Я представил, как она придет.

Придет, не понимая причины своего поступка; ведомая нечистой силой, которая рушит гармонию предопределенности, ломает установленный порядок, создает новый, выгодный мне.

«Потому, что такова МОЯ воля!».

На кухне заныли, заскрежетали трубы – дело обычное для убогой хрущевки.

Но я знал, что это – ЗНАК!

Менять что-либо было поздно.

***

Уставился на часы: десять двадцать пять.

«Как дожить до вечера?».

Я принялся искать оправдания своему поступку, который еще недавно, в утренней свежести, казался единственно правильным.

Убеждал себя, что новое, необычное, всегда сопряжено с разрушением установленного.

На ум приходили Великие Нарушители, которые не боялись, дерзнули: тот же Галилей и Джордано Бруно. Да только не вязалась множественность миров и бесконечность Вселенной с похотливыми желаниями сорокапятилетнего неудачника.

Изнемогая от самоуничижений, взял книгу, попробовал читать. Однако буковки не желали объединяться в слова, рассыпались серым маревом, сквозь которое проступал беззащитный Верин образ.

Я страшно жалел, что отложил визит до вечера. Но еще больше жалел, что поддался Велиаловым уговорам, загадал ЖЕЛАНИЕ, и теперь хочу искусить невинную душу.

Я чувствовал смятение оттого, что, ВОЗМОЖНО ПРОИЗОЙДЕТ между нами. Но также чувствовал, как неудержимая страсть к Вере стала моей жизнью.

«Эту страсть нельзя отстрочить, превозмочь, вырвать из себя, потому как это значило бы – вырвать сердце!».

***

Находиться в ЭТОЙ реальности – в здравом рассудке – я уже не мог. Понимал, что до вечера сойду с ума.

Первым желанием было напиться, но…

«Вера придет (а она придет!), и каким ее встречу? – унылым, вонючим, дышащим перегаром!

Она и так, бедная, будет в ужасе, а тут еще моя похмельная рожа.

Лучше проспать этот страшный день, в забытьи дождаться вечера.

Без солнечного света легче грешить».

Нашел раскупоренную баночку «Donormyl». Для надежности вытряхнул уже две таблетки, глотнул, запил остывшим чаем.

«Когда вернусь обратно, все будет по-другому, – утешал я себя, укладываясь на диван.

***

Снилось мне, как стою на краю терракотового оплывшего ущелья. Из глубин поднимается смрадный запах серы и нечистот.

Я знаю, что мне необходимо сделать последний шаг, скользнуть за кромку, чтобы завершить положенный путь, утонуть в бурой жиже, плескавшейся внизу.

Я не хочу этого и боюсь, но избежать падения невозможно. Разве что взлететь к бесплотным существам, парящим над расщелиной.

Я знаю, что это Ангелы, и знаю, что никогда не поднимусь к ним, поскольку мои ноги увязли в глине.

Я пошатнулся – внутри защекотало страхом! Я начинаю падать в жуткую бездну, но тут сверкает черная молния, которая оказывается крылатым демоном.

Демон подхватывает меня под руки, дергает из коричневой жижи.

Вместе с ним я взмываю над болотом, роняя прилипшую грязь.

Демон несет меня мимо сиганувших в стороны, испуганных Ангелов, мимо мрачных игольчатых шпилей. Несет в серое небо, к величественному замку, который высится над этим страшным миром.

Моим спасителем оказался Велиал. Я узнаю его по запаху, затем по голосу, которым он шепчет мне утешительные слова.

Мы подлетаем к замку, ныряем в узкое стрельчатое окно.

Велиал бережно опускает меня на мраморный пол.

Я оказался в огромной зале, драпированной черно-красными гобеленами.

– Сочетание черного и красного – символ принадлежности к Воинству Люцифера, – шепчет мне Велиал. – Ты сейчас увидишь то, что не оставит тебя равнодушным.

***

Я оглядываюсь: посреди залы стоит огромная высокая кровать с кружевным балдахином. На кровати, за тюлевой завесой, копошатся фигуры.

– Смотри! – говорит Велиал, кивает на кровать и растворяется в сумраке.

***

Когда первое смятение минуло, я пригляделся. Вернее, пожелал увидеть, что происходит в месте, указанном Велиалом, поскольку и шага не ступил к монументальному ложу.

Словно под увеличительным стеклом в подробностях увидел творимую мерзость. Увидел и ужаснулся!

На кровати, распластанная под грудой безобразных волосатых тел, лежала Вера. С нею забавлялись инкубы – демонические любовники.

Вера чуть дышала: голая, в кровавых ссадинах; ресницы слиплись от слез; на расцарапанном животе, на лице, в волосах – сгустки мутной слизи.

Девушка обессилено стонала, отрыгивала, а инкубы не унимались: вертели ее, словно куклу, рвали когтистыми лапами едва означенные грудки, все разом пихали в маленькое тело лошадиные фаллосы – прозрачные ледяные сосули.

Мне стошнило на зеркальный паркет.

***

Отплевался, хотел броситься к инкубам, разметать мерзких тварей, которые измывались над моей любимой. Но не смог пошевелиться. Мне в этой страшной комедии отводилась роль наблюдателя.

Смотреть дальше не было сил. Я отвернулся, позвал Велиала. Взмолился, чтобы тот забрал меня из этого страшного театра. Забрал обратно – хоть на край пропасти, хоть в склизкую расщелину, заполненную вонючей жижей, хоть в Ад. Находиться здесь и видеть – было страшнее.

Велиал не пришел, зато за окнами ударил гром, сверкнула молния и затрезвонили колокола. Но не церковные, а дребезжащие, противные.

Дохнуло гарью, словно из раскаленной печи.

Меня шатнуло, поволокло в серую бездну.

Глава тридцать шестая

Вечер, 27 октября 2013 года, воскресенье

***

Открыл заплывшие глаза. Голова раскалывалась. За распахнутой форточкой шелестел дождь.

Из прихожей доносилась настойчивая трель дверного звонка.

Взглянул на фосфорные стрелки настенных часов: половина десятого вечера.

За таявшим сонливым маревом проявилось, что сегодня утром я загадал ЖЕЛАНИЕ. Затем раскаялся. Затем страшный сон.

«ОНА пришла! Лучше бы не приходила…».

***

Я подхватился с дивана, включил свет. В комнате не убрано: на столе книги, остатки раскрошенного батона, упаковка «Donormyl», набитая пепельница.

«Нужно было прибраться за день, а не трусливо прятаться в сон…».

Звонок дребезжал отчаянно – она не сможет уйти, пока не выполнит ЗАГАДАННОГО.

«Возможно это не Вера? – отдалось спасительной догадкой в завитушках ноющей боли. — Соседка донимает. Или милиция. Мало ли по какой надобности звонят в квартиру.

Двухкомнатная хрущевка в пятиэтажном муравейнике – не моя крепость.

Милиция может прийти: Настенька написала заявление…

Нет! Степан, если захочет – накажет без мусоров.

Это Вера!

Лучше бы милиция…».

Глянул в зеркало: на меня смотрело запухшее чмо с красными испуганными глазами, в помятой футболке, в растянутых спортивных штанах.

Звонок не умолкал. К нему добавилось глухое уханье – видно ногой стучали.

Я шагнул к дверям, провернул ригель замка.

***

Дверь отскочила – еле увернулся.

На пороге стояла Вера: задыханная, в синих джинсах и промокшей курточке. С растрепанных волос стекала вода. Безумные глаза уставились на меня.

Вспомнил недавнее свидание в туалете с Настенькой – почувствовал себя жуткой сволочью.

– Почему вы так долго не открывали?! – зло спросила девушка, зашла в квартиру.

– Я не знал…

– Сами же звали!

– Я не звал.

– Как – не звали? – недоуменно выдохнула Вера, оглядывая прихожую и мою испуганную фигуру. – Я же чувствовала… Но как? Вам очень нужны деньги, и вы проси… Вы… Вы НЕ ПРОСИЛИ?

Я мотнул головой. Было невыносимо стыдно.

– Но мне показалось… нужно срочно отдать деньги! Я поняла, что должна принести… Прямо сейчас. Я знаю, что поздно, неудобно. Но… я НЕ МОГЛА не прийти. Чувствую, что так нужно. Что это важнее всего. Я не могу объяснить…

Вера закопошилась, вынула из внутреннего кармана горсть мятых купюр, протянула мне.

– Всей суммы нет, но хоть что-нибудь. Возьмите.

– Мне не нужны деньги!

– Как – не нужны? – Вера уставилась на меня.

– Проходи в кухню, чаю выпьем, – сказал я, не зная, как поступить.

Я мог прямо сейчас взять ее за руку, повести на диван.

«Она не станет упираться».

Я мог. Но не хотел.

Страшным грехом казалось обидеть эту беззащитную нежность, доверившуюся, покорную.

***

Вера нерешительно замерла в дверях кухни.

Я легонько взял ее за плечи, подвел к столу. Усадил на табурет. Она пахла дождем и ландышами.

– Я не сделаю тебе ничего плохого. Просто побудь со мной.

– Побуду, – сказала она еле слышно, подняла покорные глаза. – Потому, что по-другому нельзя. Да?

Я кивнул.

***

Неспешно заварил чай, разлил в чашки. Все это время Вера наблюдала за мной.

Я старался не смотреть на девушку, даже не поворачивался. Особо боялся ее глаз.

Пододвинул Вере кружку с чаем, положил на блюдце пару черствых печенек.

Не объясняясь, вышел в спальню переодеться. Хотел и душ принять, но он, видимо, был мне без надобности.

Глава тридцать седьмая

Ночь – утро, 28 октября 2013 года, понедельник

***

Мы долго пили чай и говорили об университете, о литературе, о ее будущем. Страх мой прошел, обернулся умилением.

Вера призналась, что хочет уехать в Польшу – там живут дальние родственники по отцу – вот только не знает каким образом устроиться: наши юристы за границей и даром никому не нужны, а ничего другого она делать не умеет. Тем более понадобятся деньги на переезд, адаптацию, жилище…

– И пока их заработаю. Короче – тоска! – вздохнула Вера. Обмакнула печеньку в чай. Уныло разжевала.

Она не смотрела на часы, не порывалась уйти, будто знала, что не получится.

***

Девушка смирилась со своей участью. Порою казалось, что ей хочется болтать со мною и пить третью чашку чая.

Казалось, что не по надобности она это делает. Не для того, чтобы отстрочить неприятный для нее, предвиденный в таких случаях, финал.

Я тешил себя, что мы два одиночества, две пылинки, унесенные ветром, никому не нужные в сквозящем мире.

Я заставлял себя в это поверить, а сам украдкой рассматривал ее коленки, изуродованные толстыми джинсами.

Я хотел попросить ее подняться со стула, расстегнуть пояс. Она исполнит – никуда не денется.

Я, конечно же, не просил.

Я знал, что сегодня НИЧЕГО, кроме разговоров, между нами не случится, и потому не строил планов, не выжидал моментов, не делал намеков.

Я утешился ее близостью и девичьим запахом.

И был счастлив.

***

После полуночи Вера стала заговариваться, некрасиво зевала, терла кулачком слипавшиеся глаза.

Я ее не мучил, провел в спальню. Помог снять курточку, затем толстые шерстяные носки.

Уложил на диван. Накрыл пледом. Запустил под него руку, пытаясь расстегнуть пуговку на тесном поясе Вериных джинсов – чтобы легче дышалось – но она накрыла мою руку ладошкой, прижала, не отпустила.

Сквозь плотную джинсовую ткань я ощущал теплоту ее живота. Растопырив пальцы, подав мизинец, вроде случайно, вниз, за пояс, я дотронулся сквозь трусики мягкого лобка.

– Не надо… – сонливо прошептала Вера, сдвинула мою ладонь к себе на бедро, обездвижила.

Для меня и этого было достаточно! Мое бедное влюбленное сердце заходилось в экстазе, едва не разрывалось от счастья.

«Да разве я мог себе представить в начале сентября, увидев эту девчушку на остановке, что когда-нибудь положу ей руку на бедро, на живот, или дотронусь ниже!

И если помог мне в этом сам Люцифер, то спасибо тебе, Люцифер!».

***

Уложив Веру на диван, я остался сидеть возле нее. Руку с бедра не сдвинул.

Привыкнув к моей руке, и удостоверившись, что своевольничать я не намерен, девушка свою оберегающую ладошку расслабила, но совсем не убрала.

Однако, запрета я не нарушил. Потому, что любил.

«Ладно, – думал я, упиваясь своей властью. – Сегодня я не похотливая сволочь, а Милый друг. Принесу неудовлетворенное желание на алтарь Любви – авось, в следующий раз, сложится иначе».

***

Вера уснула, не раздевшись – в свитере и джинсах. Будто отключилась от невозможной реальности, зажав мою руку теплой ладошкой.

Я не наглел. Я любовался ею спящей в свете заоконного фонаря.

Дождавшись, когда сопение стало мерным и неопасливым, а губки расслабились и блаженно улыбнулись чему-то хорошему, я легонечко высвободил руку из-под девичьей ладони, опустил вниз по шершавой металлической змейке, до соединяющегося шва в промежности, чуть вжал, ощущая упругую мягкость.

Вера вздрогнула, зажала между ног мою ладонь, но не проснулась.

«Что ей снилось в этот миг?».

***

Я так и остался сидеть, впитывая рукой тепло ее лона, невидимые флюиды любви, которые просачивались сквозь джинсовую ткань.

Пьяный от желания, одной из своих порочных личин я жалел, что не смею воспользоваться близостью. Но второй, не до конца пропащей, я был горд, что терплю.

Вспоминал покойную бабку, которая говорила: Бог в том, где можно, но нельзя…

«Мне ли, пропащему, думать о Боге?

Но, если устоял в этот раз…

Больше не буду загадывать ЖЕЛАНИЙ.

Никогда!

И Веру заставлять не буду.

Пусть ВСЕ идет своим чередом.

Сегодня же утром схожу в церковь…».

***

На улице шел дождь, шуршали редкие автомобили.

Размытые мазки отблесков автомобильных фар за окном скользили по маленькому телу, наполняли комнату смутным таинственным сиянием.

Я просидел над Верой до позднего октябрьского рассвета. Легонечко, не беспокоя, поглаживал между ног сквозь джинсы.

Она проснулась также внезапно, как и уснула (я выдернул сопревшую руку, спрятал за спину!).

Вера распахнула удивленные глаза, оглянулась недоуменно. Откинула плед.

Затем, в ужасе! в отчаянии! тронула себя за рукав свитера, за промежность, обтянутую джинсами – будто проверяя, не обнажена ли?

Удостоверившись, облегченно вздохнула. Застегнула пуговку на поясе.

– Между нами ничего?.. – Смущенно отвела глаза.

Я отрицающе покачал головой.

«Хорошо, что удержался. Как хорошо…».

Вера поднялась, опустила ноги на пол, откинулась на спинку дивана.

– Мне пора. Где можно умыться?

Я молча провел ее в ванную.

***

Я боялся расспросов, и не знал, что ей отвечать после того, как туман загаданного ЖЕЛАНИЯ рассеется.

Будто чувствуя, она не расспрашивала.

«Умная девочка. Возможно, умнее, чем я думаю».

Пока Вера была в ванной, я заварил чай.

Однако в кухне ее не дождался. Услышал, как скрипнула дверь санузла, затем заскрипел паркет в коридоре, затем щелкнул замок входных дверей.

Она ушла не прощаясь.

***

Я глотнул чая из Вериного стакана, который оставался нетронутым.

Пошел в спальню. Не раздеваясь, прилег на диван, укрылся пледом, который еще хранил ее тепло и запах.

Я думал о том, что сейчас она думает, возвращаясь домой утренним дождливым городом. Как объясняет свое присутствие в моей квартире этой ночью.

«Главное, я не воспользовался наваждением!

Сегодня же пойду в церковь…

А пока – спать!

Благо, на работу не нужно.

Я, вроде как, безработный».

В том, что мене уволили после приключений в туалете, я не сомневался.

Глава тридцать восьмая

28 октября 2013 года, понедельник

***

Проснулся от назойливой трели дверного звонка.

После многолетней моей ненужности, такая «нужность» изрядно напрягала.

«Да пошли они! – думал я зло и невыспанно, кутаясь в одеяло. — Работы у меня нет, а остальное подождет…».

Звонок все дребезжал, то, умолкая, то, заводя минутную руладу.

Глянул на часы: половина десятого.

«Если это соседка или Эльдар, то пошлю на три буквы… А если агитаторы за «трех балбесов» – убью! Прямо на площадке!».

***

Пока поднимался, натягивал спортивки и шлепал к дверям, в заплывшем сознании проявилось уж совсем фантастическое:

«Может, Вера?

Хочет объясниться, или обвинить…

Или ее Женька пришел на разборки?».

Не окликая нежданного гостя, я раздраженно отщелкнул замок.

***

Как и вчера, дверь резко отскочила.

В прихожую бесцеремонно, приплющив меня к стенке, ввалился Вадик – водитель Генерального.

За ним шагнул Никола – начальник службы безопасности моей давешней фирмы.

– Ну, шо, насильник? – ласково спросил Вадик и пихнул меня кулаком под дых.

Будто безмолвная, выброшенная на берег рыба, хватая исчезнувший воздух, я осел по стене.

– Что слу… – беззвучно просипел я.

– Нас объясняться не уполномочивали, – пробубнил Никола. – Лишь «маляву» передать. Вот тут положу.

Никола аккуратно пристроил на тумбочке голубой незапечатанный конверт со стилизованным торговым знаком фирмы. Затем, медленно, будто нехотя, отвел огромную лапищу и наотмашь хрястнул меня по лицу.

Мир взорвался мириадами колючих искорок. Я грохнулся спиною о шкаф. Тот не устоял, повалился на пол, принимая мое безвольное тело.

Реальность шатнулась, уплыла. Я провалился в серый туман.

***

Очнулся от боли – случайно дотронулся нижней губы-колбасы.

За болью пришла обида, затем стыд и страх:

«Меня избили из-за шлюхи… Лучше бы убили!».

Разлепил глаза. Уцепился за тумбочку. Спотыкаясь, поднялся на ноги. В груди пекло, щемили ребра.

«А если Вера узнает?» – укололо страшным вопросом!

По стенке добрался в ванную, сполоснул лицо, прижег лосьоном разбитую губу.

«Так мне и надо!

Красивой жизни захотел. И девочек…

Это Бог меня наказал. За грехи.

Если есть Сатана, значит, есть Бог!».

***

Решил сейчас же пойти в Лавру, кинуться в ноги первому встреченному монаху, исповедаться, попросить прощения.

Как там у них положено – не знал, но был уверен, что мне не откажут, даже если душегуб я и сволочь пропащая.

«Какое искупление назначат – то приму…

Не могу больше ТАК!

Даже если Бога нет – от себя не убежишь и от совести, которая жжет, не дает продохнуть».

Решительным вышел из ванной.

Поднатужился, пересиливая боль в ушибленных ребрах, поставил шкаф на место.

Принялся перебирать рассыпанную одежду, чтобы найти, во что одеться для визита в монастырь.

Заметил на тумбочке голубой конверт – напоминание из страшного прошлого, которое уцепилось и не отпускало.

***

Протянул руку – словно к мерзкой жабе – осмотрел (конверт как конверт), даже понюхал (ничем не пахнет).

Опасливо раскрыл: там лежал наскоро оторванный клочок блокнотного листа, на обратной стороне которого рябели чернильные каракули. Я не знал почерка Генерального, видел только его подпись, но догадался, что те каракули выведены лично ИМ.

Поначалу не разобрал, но постепенно набор завитков сложился в осмысленный текст без заглавных букв, без знаков препинания и прочих атрибутов:

«ты залетел фраер за удовольствие плати 30 косарей зеленых шалаве две недели строка не принесешь кастрирую мусорам стукнешь посажу настена заяву накатала СУКА».

Последнее слово, выведенное заглавными буквами, явно относилось не к поруганной Настеньке, а ко мне – посмевшему прикоснуться к его игрушке.

«Тридцать тысяч? Долларов?! За две недели?

Я за всю жизнь столько не заработаю!

Разве что квартиру продать…

За двухкомнатную хрущевку на окраине, да еще при срочной продаже, тысяч пятнадцать выручу – не больше.

А жить где? Уехать в деревню?».

Боль разом исчезла – проявился ужас!

***

До меня, наконец, дошло, в какую паскудную историю я вляпался из-за дурной головы, вернее – безмозглого приапа.

«Мужчиной правит женщина, а женщиной – Сатана!».

Я плюхнулся на диван, обвел взглядом свое убогое РОДНОЕ жилище.

«Продать квартиру?

Нет, квартиру я продавать не стану. Лучше уж…».

Тряхнул головой, отгоняя наваждение – прошлой ночью зарекся не загадывать ЖЕЛАНИЙ!

«Тридцать тысяч…

Сколько жизней понабиться?

Если конченые алкаши – долларов по сто за пропитую душу. Выходит – триста.

А если не алкаши?..».

Окончательно разбитый таким заключением, пошел на кухню. Нацедил в стакан воняющей хлоркой воды, осторожно выпил, стараясь не затронуть разбитую губу.

От касания к холодному стеклу возвратилась боль, а с нею рассудок:

«Зачем триста жизней, если можно обойтись тремя? И пусть они сами за себя заплатят, если так возможно».

Я отставил стакан, присел на табурет.

***

Уже не осторожничая, допил остывший, заваренный для Веры чай. Боли не почувствовал – спасительная догадка обезболила, вдохнула силы, указала выход из проклятого лабиринта.

– Я хочу, чтобы умерли три человека: Вадик, Никола и Степан, – прошептал, поочередно представляя их образы, фигуры, лица, чтобы не допустить ошибки, не погубить какого-нибудь безвинного Вадима. – Умерли до завтрашнего утра. И чтобы их скоропостижная смерть стала платой за их же убийство… Такова моя воля. Пусть будет так!

Я обессилено прислонился к стене. Та задрожала мелкой дрожью – сосед сверху принялся сверлить отверстия под дюбеля.

«Это – ЗНАК. Мой заказ принят».

Глава тридцать девятая

28–30 октября 2013 года, вторник – среда

***

Без сновидений проспал остаток дня, затем ночь, до позднего утра вторника.

Поднялся без головной боли, что нынче редко случалось.

Даже губа перестала кровоточить и не болели ребра.

«Чудеса» – думал я, блаженствуя под колючими струйками контрастного душа.

Затем, со злорадством вспомнил о Степановых мстителях и вчерашнем ЖЕЛАНИИ.

«Еще коптят небо или уже окочурились?».

Поймал себя на мысли, что мне их совсем не жалко. Моя рефлексия о безвинно загубленных душах на них не распространялась.

Как никогда она не касалась и утопленного паренька из далекой юности.

***

В течении дня меня никто не тревожил. С давно забытым удовольствием я читал.

Было скучно и спокойно, как когда-то, в книжной реальности без Веры и Велиала.

«Если бы ТАК оставалось…».

Еще три месяца назад я не ценил той размеренности, хотел перемен и эмоций. Казалось, жизнь проходит впустую.

Сейчас же, попробовав на вкус яда и ада исполненных ЖЕЛАНИЙ, я бы с пребольшим удовольствием возвратился назад, в прошлое лето, где не знал ни Велиала, ни Веры.

***

Вечером, отложив книгу, полез в Интернет.

Несколько новостных сайтов смаковали жуткую аварию на Московском мосту в Киеве: джип одного из столичных бизнесменов, при невыясненных обстоятельствах, потерял управление, проломил ограду и рухнул с высоты пятнадцати метров в Днепр. Погибли трое: водитель, сам бизнесмен и начальник службы безопасности его фирмы. Проводится дознание.

«Горите в Аду, милые друзья…».

***

Среда тоже прошла спокойно.

Чудесным образом я стал никому не нужен, и эта ненужность уютно грела уставшее сердце.

Читать надоело. Я пошел бродить осенним парком. Природа засыпала, и этот сон был сродни моему покою.

Я вспоминал о Вере, но отвлеченно, как о книжной Алисе из Страны чудес, с которой НИЧЕГО быть не может, потому что наяву ее не существует.

Я очень гордился своей выдержкой в ту страшную ночь соблазна, когда смог не преступить недозволенной грани.

Уставший, но довольный, в сумерках возвратился домой.

На душе благодать: любимую не обидел, Настеньку смог, а враги мои повержены. И самое главное – обо мне забыл Велиал.

«Если бы навсегда…».

***

Я предвкушал вечерний душ, неспешный ужин и полуночную медитацию над томиком Марио Варгаса Льосы, который,из-за событий последнего месяца, безнадежно отложил на полку.

Однако, по необъяснимой причине, стоило коснуться головой подушки, как чугунная усталость сковала тело, слиплись тяжелые веки.

Прикрыв лицо книгой, не выключая освещения, я провалился в уютный сумрак.

Глава сороковая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года, с четверга на пятницу

***

– Прямо-таки, народный мститель! Ты рад?

Велиал стоял напротив, довольно улыбался и разглядывал меня, сидящего в кресле.

Комната была большой и помпезной. Не моей.

Я кивнул. Особо не удивился. Уже привык.

– Почему насупился? – спросил Велиал.

– Ты лишил меня вечернего чтения.

– Зачем читать? Нужно жить. Читают те, кто хочет убежать от реальности.

– Та реальность, в которой живу, мне не нравится. Особо, после встречи с тобой.

– Дурак, – вздохнул Велиал. – Бери пример с Эльдара.

Он создал себе реальность, и полностью ею доволен.

– Ты знаешь имя соседа?

– Я многое знаю. Даже количество родинок на его спине… Кстати, как твоя девушка?

– Никак!

– Ходи голодным.

Я зло глянул на Велиала.

«Хоть бы молчал!».

– Зачем ты мне показал оргию, в зале, где над Верой издевались инкубы? – спросил я.

– Чтобы ты не думал, будто она святая девственница. Я показал тебе ее фантазии. Возможно, преувеличенно, но суть остается. Она хочет ТАК.

– Она не может ТАК хотеть!

– Еще как может. Ты женщин не знаешь.

– Она не ТАКАЯ, она книги читает!

– Чем женщина умнее, тем развратнее, – хмыкнул Велиал. – Ты разве не знал?

***

– Ладно, шалости закончились, – продолжил демон уже серьезно. – Ты готов изменить мир?

«Началось! За все нужно платить…».

– Да, за все нужно платить, – согласился Велиал. – Принцип сохранения энергии. Я объяснял. Сегодня в полночь у тебя начнется новая интересная жизнь.

– Куда уж интереснее.

– Ты будешь допущен к Великой Тайне и, возможно, сыграешь одну из ключевых ролей в будущем Спектакле.

Велиал протянул красивую ладонь, крепко взял меня за руку:

– Пошли.

Конец первой части

Обратная связь:

oin-yas@meta.ua

oleg888serafim@gmail.com