О чем молчат женщины [Ольга Мамонтова] (fb2) читать онлайн

Ольга Мамонтова О чем молчат женщины

Женщина-осень

Она пахла осенью, ароматом припорошенных первым снегом шафранов и увядающих астр на школьном окне. Сеточка мелких морщин на ее лице – словно оголенные сухие веточки березы, трепещущие на фоне дивного осеннего неба – ее неповторимо синих глаз. Так наступает женская осень – с приглушенными теплыми красками, элегантно размешанными в нарядах, прическе и истонченных губах – цвет поздних георгинов, осенней пашни, серебра паутины, осторожно растянутой меж коричнево-желтых ветвей кустарника в прилесье.

И грудной тихий голос, вещающий словами выверенными, смиренными словами пророчицы Анны в тусклом свете одинокого храма.

«Ему нужна была домашняя женщина, а не профессор университета. Он, правда, никогда, не исчезал из моей жизни и всегда помогал мальчикам – нашим двум сыновьям. Вчера были похороны его второй жены – оторвался тромб – такая внезапная смерть. Мы все очень переживаем… Уходя, он сказал мне: однажды ты меня поймешь…»

Смотрю вопрошающе в теплую синюю даль: поняла ли?

В ответ тишина.

Девушка-птичка

Она – будто маленькая раненая птичка, прилетевшая к моему окну в холодном сибирском марте, не отличимом по ярости ветра и нетронутости снега от февраля. Разве только к полудню набрякали лучистыми слезами льдинки за окном, но сколько ни силились льдинки – своих слез проронить не могли. Она пахла зимним ветром, чуть смешанным со сладковатой гарью деревенских печей, во всю мощь трудящихся во вьюжную ночь. Помню, что совсем ничем не приметна была эта птичка, кроме трогательной, какой-то щемящей, щенячьей благодарности за приют и тепло, что мне самой неловко становилось, и глаз. Глаза ее, карие, яркие, горели маленькими рождественскими звездами на едва различимом небе. Куда они вели? В какую историю и сторонУ?

«Я проснулась от наркоза и поняла, что пуста… Что моего ребенка во мне больше нет. Знаете, это такое ощущение пустоты… Ведь последнее, что помнишь: он в тебе живой и невредимый, и ты, наконец, не одна! … Вся его семья уговаривала меня сделать это, и я сделала», – рождественские звезды плакали.

Мы встретились с ней через много лет, через столько времени, что и женское у обеих прекратилось. Спросила, как она, вышла ли замуж, есть ли дети, может, и внуки уже.

В ответ – тишина.

Женщина-лето

Казалось, все вокруг нее плодоносило, колосилось, вызревало, наливалось, скворчало, тушилось, варилось, пеклось… Миллионы звуков ухоженного деревенского дома дрожали в воздухе с раннего утра до позднего вечера и нет ничего не воспроизводимей на свете этих звуков: как бьются о стенки жестяного ведра струйки коровьего молока, брызжущие из сосцов нежного вымени, мягко охваченных ее маленькими и сильными ладонями, как шуршит она по песчаному настилу двора острыми ветками густой березовой метлы, как она будит печь на заре, вызывая в ней радостное пламя и тихое потрескивание, как плывет по комнате ее напев колыбельной без слов над постелькой самого младшего внука… Ее ладони пахли яичной сдобой и сахаром, иногда – луком, иногда – свеже скрученной в тугие нити овечьей шерстью. Отчетливо помню ее мягкие движения и неспешную поступь сквозь опрятные, добросовестно облюбованные владения. И у них с дедом было трое детей, и нас внуков – девять.

«Дед меня скоромчил, не по своей воле за него пошла. Я сирота – папа на фронте погиб, мама в тылу умерла от болезни, когда мне четыре года было.. Жили мы с сестрой очень бедно. Самые бедные в аале были. Потом сестра замуж вышла, переехала. А я у людей разных работала за еду: кому по дому помогала, кому в поле. Дед однажды схватил меня, закинул на коня и увез к ним на хутор. Знал, что за меня некому заступиться. Здесь меня ащха¹ встретила, и я осталась».

«Баба, но ты же любила дедушку? У вас дети и внуки…»

В ответ тишина.

Женщина-зима

Чувствуя трепетной поверхностью плеча, взволнованным виском, кончиками ликующих ресниц его близкий, уверенный шаг, и вбирая внутрь себя, наполняясь, почти захлебываясь морозным ветром, я улавливала всей своей притаившейся глубиной его тембр, голос, манеру говорить. Мимо плыли лица, вывески, фонари, фантастические рождественские декорации. То и дело нас обдавали запахи праздной Москвы, когда благоухание невообразимо чувственных французских духов какой-то незнакомой, не опознаваемой, неуловимой дамы вдруг смешивается с тонким ароматом нежнейшего круассана или приготовленного на углях стейка. Никольская искрилась, звенела, парила мириадами гирлянд над теменем, и волшебная теплота внутри уносила в Рождественскую сказку, в балет «Щелкунчик», в мир, в котором я ощущаю его, уже такого родного, идущего рядом, и избыток жизни, и слезы в глазах…

А потом Москва опустела – еще одним эмигрантом приросла одна из далеких и солнечных стран, вожделенное Эльдорадо для ценителей классической европейской архитектуры и добротного кофе. Шли дни, наступали ночи, годы летели, как вспугнутые внезапно обломившейся веткой осторожные птицы. И сквозь шум напряженных будней, уведомления неугомонных мессенджеров, миллионы предположений, пронзительный рев машин, галдеж соседских детей и шепот ночного ветра – едва различимая беспокойная мысль: «Почему не уехала с ним?»

И в ответ тишина.

Примечания

1

Ащха – по-хакасски бабушка, часто является обращением к свекрови.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***