Юхан [Дмитрий Анатольевич Чернавских] (fb2) читать онлайн

Светлые глаза

В ночном тумане сновали тени с блестящими глазами, они робко подбирались к окну избы, в котором еле теплился свет от обычной восковой свечи. Ртуть всю ночь ползла вниз, пока утром не остановилась на отметке -49°. Окна избушки сковал лед, отчего внутри было темнее обычного, почти как ночью. В углу избы возвышалась «голландка», вся черная не то от краски, которая местами лопнула и вздулась, не то от копоти, которой покрыт потолок. В избе было не топлено – стоял холод и, как говорят местные жители, «дышалось». Обстановка была бедной: массивный стол, заваленный бумагами с изображением диаграмм и графиков, пара скрипучих стульев, выкрашенных много лет назад в бежевый цвет, шкаф грубой работы – он походил на огромный короб из сосновых досок, что еще пахнут лесом и смолой, рядом со шкафом висела полка с кухонными принадлежностями. Огромный чайник кипятился на маленькой печурке, труба которой выходила на улицу через стену. Вот и вся обстановка. Ах, нет! Еще была кровать, тяжелая с резным изголовьем, постельное белье было смято. А под кроватью множество книг да так много, что не видны были ножки, и казалось, что кровать стоит на книгах. В избе пахло морозом и деревом.

Добротно сколоченная маленькая дверь с треском отворилась, и пригибая голову в меховой шапке, в избу зашел человек. Он нес охапку дров, видимо, только нарубленных. Его одежда и густая борода покрылись белой изморозью. Дышал он громко и глубоко. Его фигура, обрисовывающаяся в темноте избы, казалась огромной. Дрова он сбросил у «голландки» и стряхнул с одежды снег. Шапку снял – у него были густые русые волосы и подстрижены, что называется «под горшок». Он уселся у очага печи, достал из кармана большие охотничьи спички и начал складывать дрова в топку. Береста быстро схватилась, перебросив прыгающий огонь на смолистые лучины, дрова зашипели – снег таял. Через минуту огонь разошелся, и от очага потянуло приятным теплом. Человек сидел у печи, грея руки и смотря на языки пламени. В избе стало теплее и окна понемногу стали оттаивать. Свет, проникший через окно, выхватил фигуру человека из полумрака, и стало видно его лицо.

Внешности и склада он был редкого в этих краях. Коренной народ здесь маленький с глазами-щелочками, оленеводы и рыбаки. Этот же человек напротив был и ростом высок, и в плечах шире любого якута. Лицо приятно и немного бледно, а глаза серьезны и светлы – редкость на севере.

Стало совсем тепло, мужчина снял тяжелый тулуп, оставшись в шерстяном свитере, который даже выглядел колюче. Стул скрипнул под ним, и грубые пальцы взяли обкусанный карандаш. Мужчина всматривался в графики, начерченные его же рукой, ставил одному ему известные пометки, откладывал лист и брал новый. В избе стало тепло и светло, близился полдень. Человек был глубоко погружен в работу и не замечал, как идет время. Чайник надрывным свистом, вернул человека мыслями в избу. Мутный стакан принял кипяток и чайные листья. Под выцветшим ковром был люк, открыв который, мужчина спустился в погреб, где были упрятаны от печного тепла съестные запасы. Погреб был выдолблен в вечной мерзлоте, поэтому справлялся со своей задачей отлично. Обед скоро был готов. Конечно, изысканный вкус городского жителя не искушится видом вареной картошки и тушенки, но на севере, особенно в удаленных краях, это считается чуть ли не деликатесом. Отобедав, Мужчина снова принялся за графики и диаграммы. На стене висели аккуратные часы, часовая стрелка которых доходила до цифры «1». Человек отвлекся от своих записей, казалось, что от письменных занятий он устает сильнее, чем от физических.

«Пора делать обход» – подумал он и поднялся со стула.

Мальчик, который любил читать и ругаться на русском

Он, человек, мужчина… – Читатель не любит неизвестности в отношении к персонажу, особенно к главному, коим и является обладатель светлых глаз и колючего свитера. Что ж, давайте я облегчу ваше знакомство, рассказав историю жителя избы.

Звали его Юхан Ларсен. Имя диковинное не только для севера, но и для всех уголков страны. Он был норвежцем. Но прихоть судьбы занесла его в незнакомое государство, в котором, если верить слухам, медведи ходят по улицам. Но прихоть судьбы оказалась весьма прозаична. После распада Советского Союза его родителей пригласили в Мурманск. Огромной стране нужны были картографы и гидрометеорологи, которыми и являлись родители Юхана. Маленького сынишку, которому еще не было десяти, конечно, взяли с собой. Мурманская область не сильно отличалась по климату и природе от северной Норвегии, и семья Ларсенов скоро освоилась на новом месте и стала считать Россию второй родиной. Юхан ходил в обычную мурманскую школу, где его называли Юрой для удобства. Смышленый парнишка быстро освоил русский язык, увлекся русской литературой, но особенно же ему полюбились русские бранные слова, которые так легко слетали с его языка. К сожалению, мать не разделяла любовь сына к уникальной русской словесности, и при помощи ремня отца принялись радикальные для их семьи меры.

Учился Юхан хорошо. Все же его родители были почти учеными и, безусловно, относились к мурманской интеллигенции. Мальчик рос быстро и на пятнадцатом году обогнал отца в росте. Да и весь он стал крепким, даже коренастым – словом, настоящий скандинав.

После школы семнадцатилетний Юхан поступил в институт. Конечно же, географический, конечно же, на метеоролога. Эта новость чрезвычайно обрадовала родителей, в тот же вечером отец делился с женой фантазиями, как сын и он отправятся в геологическую экспедицию, прихватив с собой рюкзаки с оборудованием. Рассыпаясь в благодарностях и похвалах, родители не заметили, что сын не разделяет их радость. Тогда впервые проявилась молчаливость и тихая грусть их «будущего ученого».

В институте Юхан учился не так хорошо, как в школе. Пару раз ему грозило отчисление, но веселый нрав, авторитет родителей и отличнейшие рекомендации от преподавателя физической культуры удержали его до последнего курса. Юхан читал книги, размышлял и наблюдал, но чувствовал, что это все не то. Образы в книгах манили его к чему-то неизвестному и новому. Юноше ужасно хотелось оттолкнуться от повседневности и взмыть на неведомую высоту, прихватив с собой побольше книг. На последнем курсе Юхан четко сформулировал план, идею которого давно уже вынашивал в своем беспокойном сознании. План был прост и состоял из двух главных пунктов: 1) окончить институт и найти на время работу, и 2) сложить чемоданы с одеждой и книгами и рвануть на восток, в тайгу. Юхана забавил максимализм и оптимизм плана, но в тоже время он понимал серьезность своего настроя, и не считал тайгу крайностью. Юхан понимал, что без диплома и мало-мальского стажа никто не отправит его на еще более дальний север, чем Мурманск. Поэтому Юхан прилежно занимался и терпеливо ждал.

Здравствуйте, я уезжая на север!

Диплом был успешно получен, декан похлопал его по плечу, а уже подвыпивший физрук пустил слезу, отпуская своего лучшего ученика. Отец помог с работой: нашел местечко в метеорологической станции под Мурманском. Станция была старой, и название «Дружба» отзывалось советским прошлым. Работать было несложно – нужно было лишь переписывать данные с табло и улыбаться старшему работнику. И то, и другое удавалась Юхану с легкостью. Так прошло полтора года, и Юхан понял, что ждать больше нечего…

Стояли погожие для Мурманска деньки, была середина марта. Юхан только что вышел от директора, оставив заявление об увольнение и директора в недоумении. Электричка донесла его до дома. Солнце отражалось в окнах сереньких домов. Была пятница, и мать по традиции или по привычке готовила оладьи.

– Привет! Как дела на работе? – весело и звонко, как мартовская капель, пропела мать.

– Все хорошо. А отца разве нет дома?

– Он написал, что задержится и немного опоздает к обеду.

Юхану не хотелось дважды объясняться, поэтому он решил подождать прихода отца.

– Делаешь любимые оладьи?

– Конечно, ведь ты не позавтракал сегодня, так что будь готов съесть двойную порцию.

Хлопнула входная дверь, и звон ключей донесся до слуха Юхана.

– А вот, кажется, и он.

Действительно, это был отец. Он поздоровался с семьей и сел в глубокое кресло, стоявшее в углу гостиной, и развернул заранее подготовленную газету.

Мать все бегала из гостиной в кухню – переворачивать оладьи – и все болтала на ходу, сбивая Юхана с мыслей. Он пытался уловить минуту, чтобы сообщить родителям о своем решении.

– Юхан, а я ведь забыл тебе сообщить, – сказал отец, оторвав взгляд от газеты, – вчера Петр Николаевич (начальник «Дружбы») похвалил тебя и намекнул на повышение, чем же ты так отличился?

Юхану было неловко. Ведь сегодня он с независимым видом подал этому самому Петру Николаевичу заявление об уходе. А отличился же Юхан тем, что в последнее время был особенно приветлив и трудолюбив, предвкушая скорую поездку. «Почему бы не поработать честно перед уходом» – думал Юхан.

– Я даже не знаю. Может, у Петра Николаевича было хорошее настроение, а может, он хотел смягчить долг, который должен отдать тебе, – сказал Юхан, стараясь быть веселым, но улыбка ненадолго задержалась на его лице.

– Ой, ты всегда занижаешь свои достоинства, – вмешалась в разговор мать, внимательно слушавшая их все время.

– Нет, ну правда. Парень ты смышленый, и, если все пойдет хорошо – можешь стать моим помощником через годик, а то и меньше.

Юхан проглотил ком, застрявший в горле. И заламывая пальцы, решился начать.

– Я тоже хотел бы кое-что сказать о своем будущем…

– Ой! – вскрикнула мать и убежала на кухню.

Вернулась она уже не такой веселой, внося в гостиную запах гари.

– Слушайте, у меня есть важная новость, – немного раздраженно продолжал Юхан, – на прошлой неделе мне пришло письмо, в котором меня приглашают на новую работу, —тут Юхан сделал паузу. Ему не нравилось, что он не совсем честен с родителями, потому что никто не отправлял ему пригласительных писем, а на самом же деле Юхан сам рассылал свое резюме по всей стране уже полгода, и только неделю назад пришел единственный ответ в весьма размытой форме. В письме сообщалось о возможности принять юного специалиста. Но все это пролетело в голове Юхана за секунду, и он продолжал, – я подумал и решил согласиться, ведь молодость не любит однообразности. Так ведь ты говоришь, мам? – В эту секунду Юхан хотел найти поддержку в матери, потому что чувствовал, что подбирается к самому сложному, – Однако есть одно «но», – тут уже вся решительность Юхана улетучилась, он покраснел и отвел взгляд от внимательно слушающего отца.

– Что за «но»?

– Это не в Мурманске…

– Архангельск?

– Ммм… Нет. Дальше.

– Да говори ты уже! – не выдержал отец.

– Семь дней на поезде, – с дрожью в голосе сказал Юхан, он не ожидал такой неуверенности со своей стороны.

Мать вытаращила глаза, а отец поднял густые брови.

Повисло гнетущее молчание. Юхан уже жалел о своей затее и мечтал вернуть время на пять минут назад.

– Значит, Сибирь, – медленно произнес отец.

– Получается, что «да», Сибирь.

– Так получается или нет! – вспылил отец.

– Не кричи! Да, Сибирь! Якутск!

– Но как же?.. Мы ведь… – недоумевала мать, но отец резко оборвал ее:

– И какого черта ты там забыл!? – прогремел отец, отчего задрожал воздух.

Потом ни раз вспоминая эту сцену, отец жалел о своей вспыльчивости.

– Мне действительно, необходима эта поездка. Потому что… Потому… – Юхан не мог словами объяснить, что чувствовал уже долгое время.

А отец все горячился:

– Вот так! Даешь ему все! Образование! Работу! Жилье! А он говорит: «Я уезжаю черт пойми куда и черт пойми почему!».

– Я все давно решил и знаю на что иду!

– Ради чего!..

– Якоб! – хотела вмешаться мать, но отец суровым взглядом снова оборвал ее.

– Не пущу!

– Уже поздно.

– Почему поздно?

– Я уволился, – с трудом выговорил Юхан.

Отец вскочил с кресла, его лицо налилось кровью, и на лбу появилась испарина. Он дико смотрел на сына, не видя в нем ничего человеческого.

Впервые Юхан видел отца в таком состоянии и на секунду ему показалось, что сейчас отец ударит его. Но нужно было заканчивать.

–…Уволился и уже купил билет до Якутска.

На самом же деле Юхан не покупал билет, и даже не совсем представлял сколько он стоит, но этой наглой ложью он хотел убедить взбешенного отца в серьезности своего намерения.

В комнате стало душно, и ужасная напряженность парила в разгоряченном воздухе. Мать не выдержала и упала на диван, на ее глазах появились слезы.

– Вот посмотри, что наделал. Да поезжай ты куда хочешь! – в последний раз крикнул отец.

Юхану было дико слышать гневный голос отца и видеть взволнованную, плачущую мать. Но пути назад уже не было…

Пустые надрывы

Через три дня Юхан ехал в купе с каким-то старичком, который постоянно спал, ворочаясь на нижней полке. За окном мелькали фонари и серый пейзаж тонул в темноте. По полу тянулся холод. Юхан подобрал ноги и равнодушно смотрел в окно. Под сидением тряслись в двух больших пакетах книги. Юхан давно готовился к путешествию, и весь смысл поездки был заключен в книгах и мыслях, находящихся них.

Из-за ссоры с родителями Юхан не чувствовал легкости и обретенной свободы, о которых так мечтал. Он чувствовал себя преступником, улизнувшим с места преступления. Особенно же больно было вспоминать разозлившегося отца. Юхан всегда был причиной его радости и хорошего настроения. Отец души не чаял в сыне, и, конечно, они никогда не ссорились. Быть может, поэтому первая ссора вышла такой тяжелой для всех. Конечно, сейчас Юхан понимал, что нельзя было в лоб говорить о своем плане. Нужно было медленно подготавливать родителей, особенно отца. Ведь его родители – умные люди, они бы поняли его. Им просто нужно время на принятие неизбежного факта: их сын повзрослел.

После скандала Юхан провел в Мурманске три дня. Только в фильмах или дешевых романах герой отпускает все прошедшее, обрубая все нити топором решительности, и, сломя голову, несется к новому и неведомому. Но в жизни прошлое, настоящее и будущее связаны прочными нитями обыденности, бытовой повседневности, которые не так легко перерубить. Возможно, в тот день Юхан хотел бы демонстративно хлопнуть дверью и уйти в ночь. Но реальность такова, что ему пришлось ночевать в родительском доме. Во многом благодаря этой прозаичности члены семьи скоро сняли гневные маски, заменив их легкой обидой. На следующее утро неспавшая всю ночь мать пришла к сыну и горячо просила у него прощения за себя и за мужа (хотя муж и не думал извиняться). Юхан не мог обижаться на мать, да и характер у него был мягок, и, конечно, он простил ее. Это было странно, ведь мать была совсем невиновата, а виновен лишь он один. Но мать без лживой мысли и без гордости чувствовала вину сына, как свою личную.

Возможно, ссора сблизила их. Мать с искренним интересом расспрашивала Юхана о работе, о поездке, о планах. Юхан осознал, что мать понимает его гораздо лучше, чем он думал ранее, до ссоры. Мать даже поддерживала сына в его затее, вспоминая себя в молодости.

– Я была такой же, как ты. Также хотела повидать и понять мир. Если честно, мне кажется, что только благодаря моему энтузиазму мы оказались в России.

–Да ну!

–Да. Твой отец куда консервативнее меня. Его тяжело сдвинуть с места.

– Пожалуй, ты права.

Лицо матери переменилось, какая-то плаксивость появилась в ее чертах.

– Ты такой взрослый, мне так сложно думать о тебе не как о ребенке. Но ты сильный, сумеешь постоять за себя. Но…

– Мам…

– Сынок, я, конечно, переживаю за тебя, но не отговариваю, потому что знаю и помню, как важна свобода в твои годы. Только пообещай мне: пиши, как можно чаще.

– Обещаю.

Мать улыбнулась и прижала сына к себе.

С отцом все вышло куда сложнее. Было еще несколько неприятных стычек, и много выпущено обидных слов. И самое странное, что каждый страдал от этой ссоры, но самолюбие не позволяло примириться. Так и вышло, что Юхан покинул Мурманск, не примирившись с отцом. А все из-за какого-то принципа, терзавшего обоих. Ни отец, ни сын не желали и не умели обижаться, но заставляли себя это делать, расцарапывая душевный надрыв снова и снова. Вот и приходилось держать обиду через силу, руководствуясь принципом, называемым «глупостью».

Это и мучило Юхана в дороге.

За семь дней поезд «Мурманск-Якутский» проехал всю Россию. Выехавший из холодного и серого Мурманска поезд двигался на юг. Весна становилась все мягче и теплее, снег стаял, обнажив черные поля и посеревшие деревни. Европейская часть приветствовала путешественника сотнями станций, на которых клубился пар, маленькими городками и теплыми кафе, в которых давали восхитительный горячий шоколад. Но затем рельсы сворачивали на восток, и за Уральскими горами снова появился знакомый Юхану снежный пейзаж, разве что лесов было больше, чем в родном Мурманске. Транссибирская магистраль уносила Юхана все дальше и дальше вглубь огромной страны, ближе к затерянному во льдах и лесах Якутску, ближе к полюсу холода и ближе к странной, но такой манящей мечте. Казалось, что Якутск – это просто буквы на географической карте, и ни один человек, руководствующийся здравым смыслом, не смог бы жить в этом заповедном месте.

Но семь дней спустя поезд, гремя составом, остановился на конечной станции, и Юхан, путаясь во мраке и клубах плотного пара, вышел на платформу, где его встретил недружелюбный якутский холод.

Кыыл таба и Эрсан

Юхан приехал поздней ночью, так что выбора, где ночевать, у него не было. В холе вокзала, под огромным, красным табло, на кожаном диванчике он пытался уснуть, подложив под голову рюкзак.

«Так странно, – думал он, – я в тысячах километров от дома, в холодном городе, в котором ни разу не бывал, пытаюсь уснуть на незнакомом вокзале, будто бездомный». Гремели поезда, увозя людей в теплых и светлых вагонах. Юхану хотелось оказаться сейчас в одном из вагонов, пить чай, беседовать с соседом, который умеет играть на баяне, и мчаться куда-то далеко, туда, где его поймут. Но Юхан отгонял тоскливые мысли о доме и комфорте, да и денег на обратную дорогу не хватило бы.

В Якутске день длился все дольше, и назойливое солнце все реже заходило за горизонт. Уже в пять утра лучи косо глядели в окна, будто смазывая очертания вокзала сливочным маслом и пытаясь разбудить одинокого странника, уснувшего на потертом диванчике.

Проснулся же Юхан не от слепящего солнца, а от шума вовсю работающего вокзала. Вокруг носились люди, в лавках уже шла торговля, а металлический голос оглашал номера поездов и платформ. На часах было девять утра.

На скомканной бумажке был написан адрес, который Юхан давно уже выучил: «Ул. Кальвица 16».

Юхан ожидал увидеть высокотехнологичный комплекс, где специалисты ходят в халатах, а в кабинетах сидят серьезные дельцы в дорогих пиджаках. Но это было обычное серенькое здание, стоявшее на сваях, в котором работали не менее обычные люди. В двенадцатом кабинете, номер которого тоже был указан в записке, его встретил круглолицый якут – сама радушность и гостеприимство. С трудом верилось, что родители Юхана, представляющие интеллигенцию, и этот простой работяга в колючем свитере и тюбетейке – люди одной профессии.

Юхан представился.

– Как, как? – переспросил якут?

– Называйте Юрой.

– Хорошо, Юра. Вот садись, дорогой! – с улыбкой сказал якут, будто распеваясь и делая акцент на буквах «х» и «р».

Дальше шли бюрократические формальности, во время которых прошло и собеседование, и знакомство.

– Ты парень крепкий, должен привыкнуть. Но вот объясни мне, старику, зачем ты в такой даль тащился? Разве дома плоха?

Юхан улыбнулся и пожал плечами.

– Зиму здесь проведешь – поймешь, что дома хорошо. Даже местные не хочут работать там. Ведь один ты там будешь, да кыыл таба¹, да тайга.

– Привыкну.

– Эй, молодой. Жалеть потом будешь.

– Кто ж знает, может, мне понравится, – сказал Юхан, все также улыбаясь.

Якута, прожившего здесь всю жизнь, позабавила самоуверенность юнца.

– А волков-то не боишься?

Якут показал пасть волка руками и расхохотался…

Дальше была долгая поездка на автомобиле на север. Водителя звали Эрсан, он не умолкал всю дорогу – пересказал все свое генеалогическое древо и все расспрашивал про Мурманск и жизнь «европейцев». Несколько часов спустя «Нива» Эрсана остановилась посреди леса. Вокруг одни сосны и белое солнце просвечивает сквозь изморозь хвои.

– А дальше?

– Хех, а дальше таба. Олени, понимаешь?

И хоть Юхан ожидал много от неизвестной и дикой Якутии, но поездку на санях, в которые запряжены олени, он никак не мог предугадать.

И действительно, позади послышались крики погонщика и звоны колокольчиков. Поднимая клубы снега, сверкавшего на солнце, упряжка неслась по дороге, и два огромных оленя, выдыхая пар из огромных, черных ноздрей, приближались к ним.

– Пр-р! – крикнул каюр. И запыхавшиеся олени остановились, страшно качая рогами.

– Дорообо²! Кого привез?

– Дорообо, дорообо. Вот везу. Будет на дальнем аларе работать – геолог.

– Метеоролог, – поправил Юхан.

– У, холодный, пустой место, – сказал каюр, поежившись.

–Ну молодежь ведь. Что в голове у них не поймешь, —сказал Эрсан, будто не замечая Юхана.

– Как звать-то?

– Юха… Юра.

– Ну удачи тебе, Юра. Тебе она понадобиться, – напутствовал каюр и передал хорей³ в руки Эрсана.

– Я думал, вы повезете.

– Нее… Эрсан в этом деле собаку съел, он-то и учил меня на санях ездить, а я пока в Ниве погреюсь.

На секунду Юхан позавидовал каюру.

– В машине не курить, слышишь, Эргиз, – Эргиз(так звали каюра) уже доставал из пачки сигарету и направлялся в сторону машины. – Залазей, Юра! С ветерком домчим. Тут недалеко! – весело крикнул Эрсан, запрыгнув в сани.

– Нуу… Давай! Не растряси, ведь не привыкший он, – напутствовал Эргиз.

– Да ничего! Медленно поедем.

Долго еще Юхан не мог забыть первую в своей жизни поездку в санях. Как свистел ветер, как слетала шапка, как переживал за багаж, норовивший вылететь из небольших саней. И хоть Юхан был одет тепло и прятался за спину Эрсана, холод все равно выхватывал крупицы тепла, пришлось укрыться шкурой, от которой все еще пахло зверем. Ветер хлестал лицо, ничего развидеть нельзя было, и казалось, что едут уже очень-очень долго. Юхан Давно уже не чувствовал пальцев.

Наконец, долгожданное: «Прр!», и Юхан выскочил из саней, прыгая и согревая замерзшие руки и ноги.

– За полчаса домчали.

– Полчаса!?

Юхану казалось, что прошло полдня.

– А ты быстрее бы хотел? – спросил Эрсан и громко рассмеялся от вида замерзшего пассажира, – пойдем, покажу тебе все.

И Юхан чуть не побежал за Эрсаном в избу, в надежде найти там печь и горячий чай.

Жизнь в лесу или добровольный затвор

С тех пор прошло почти два года. Уже никакой холод не мог удивить видавшего Юхана. Отметка -40 стала привычной для глаза. Первое время было тяжело. Во-первых, вездесущее одиночество, подкрепленное бескрайней тайгой и зверским холодом, угнетала не на шутку. Во-вторых, скудность рациона: раз в месяц Эрсан привозил в санях мешок картошки, среди которой попадалась и свекла, и морковь, и главное лук; рядом с мешком лежало несколько консерв, от одного вида которых пропадал аппетит. Если вкусовые позывы и гастрономические желания можно было заглушить и одолеть разнообразием способов приготовления картошки и пойманной дичью, то вот одиночество не отступало ни на шаг от Юхана, особенно в первое время.

Об одиночестве

Какое же это странное и неприятное чувство. Сидя у окна и смотря на якутское лето, Юхан не мог понять, как так вышло, что одиночество стало для него привычным условием жизни и в тоже время – тяжким бременем. Ведь уединение, покой, тишина – то, ради чего Юхан приехал в глухую тайгу, отказавшись от общения с близкими, от работы, от комфорта и прочих прелестей цивилизации. Конечно, одиночество помогало разобраться в себе, благодаря ему мысли писателей занимали все сознание отшельника. Но Юхан был молод и ему физически было необходимо общение, живое общение. Он, как ребенок, радовался приезду Эрсана и порой уговаривал его переночевать. Но Эрсан был человеком другой культуры, другого склада характера, другого мира, – поэтому разговор не вязался, и каждый говорил о своем, не обращая внимания на то, слушал ли собеседник длинный монолог о Баренцевом море или забавную историю о тетке, работавшей в Оймяконе.

В короткое лето, которое длится не больше пяти месяцев (“летом” здесь называют месяцы без снега), на поляны, опушки, равнины, вырубки сгоняют оленей. Летом стада кочуют на север: до слияния Алдана и Лены, а порой и дальше. Зимой же оленей гонят на юг, где зимы мягче. Погонщиками работают в основном местные, и сколько бы Юхан не пытался разговорить серьезных якутов, все попытки выходили неудачными. Казалось, что холод наложил на их сердца печать, пометив жителей севера недоверием и молчаливостью. Коренные народы, удаленные от городов и железных дорог, не любят чужаков, и, пожалуй, в этом есть некая справедливость. На второе лето, проведенное в Якутии, Юхан оставил все попытки завести беседу с погонщиками и только издалека смотрел, как могучие олени страдали от жары и отмахивались рогами от слепней и огромных комаров.

Как только сходил лед, сковывающий Лену долгие месяцы, по реке сплавляли лес – зрелище поистине грандиозное. Толстые бревна вековых сосен медленно сползали к северу, толкая друг друга и ударяясь о крутые берега. Но издалека сотни и тысячи бревен казались рассыпанными спичками, связанными веревочками. Веревочки —это толстые ржавые цепи, обхватывающие бревна, не давая им расплыться или потонуть. Иногда буксир, державший курс на юг (за новой партией леса), опережал график, и останавливался у знака «Метеорологическая станция 100 м.». Рабочие в грязных робах и свитерах высаживались на берег, где их уже ждал Юхан. Тут уж он давал волю накопившимся словам и чувствам и чуть не лез обниматься. Болтал без умолку, веселя коренастых мужичков. Потом, приезжая домой с северов, лесорубы и сплавщики рассказывали женам и детишкам о веселом парнише, живущем в тайге и рассказывающем презабавные анекдоты. Но был один недостаток столь радостных встреч: рабочие привозили с собой слишком много водки…

Но общение с людьми, которое стало для Юхана драгоценностью, было настолько редко, что его почти не было. И это ужасно давило на Юхана.

О ноже и зайцах

Над массивной кроватью висело ружье и моток веревки для силков. Уходя глубоко в лес, Юхан учился стрелять и ставить ловушки. В первое лето, в самом начале июня в силок попался заяц. Он рвался и по-звериному страшно кричал, когда не менее испуганный Юхан подходил к нему. Кричал заяц страшно, его писк переходил в надсадный хрип, а затем вновь взлетал к оглушающему вою. В руках Юхана был заранее наточенный нож. Заяц был еще молод, его шерсть только начинала темнеть к летнему сезону. В предсмертном ужасе он бился о землю, пытаясь выпрыгнуть и высвободить лапу из ловушки. Юхан уже три месяца не ел ничего кроме вареных овощей и консервированной говядины. Нож блеснул на ярком солнце, отразившись в глазах зайца. Юхан страшным диким взглядом смотрел на шею жертвы, мысленно примеряясь. Но руки не слушались, и в глазах темнело…

Нож вонзился в мякоть, разрывая с треском и хрустом плотные волокна. Рука почти не дрожала, а нож верно выполнял свое дело…

Заяц исчез в густом лесу, лишь раскидистый папоротник качался в том месте, где он пролетел. И перерезанная веревка лежала на земле, на ней остался мягкий заячий пух.

С тех пор прошло много времени. Но Юхан так и не применил нож по назначению. Ружье куда сподручнее, и в оглушительном выстреле, в треске патрона, забывается на секунду жалость – так проще.

Эрсан жаловался, что разорится на патронах, а Юхан лишь пожимал плечами. С птицами было куда проще. Дробь настигала беззаботно летящего гуся или прилетевшую на лето утку. И никаких проблем. На зверя побольше Юхан боялся идти. Медведей он, к счастью, не встречал. Оленями Юхан восхищался и не мог причинить им вреда. А волки внушали ему неподдельный страх, напоминающий о себе в длинные зимние ночи, когда волчий вой холодил сердце, а под окнами слышалось шуршание. По утрам Юхан часто находил волчьи следы у своей избы.

Но вот зайцы. Что-то было с ними не так. Юхан не мог без жалости убить этого зверя, снять шкуру, и даже съесть. Ему все казалось, что черные глаза зайцев осуждающе и невинно смотрят на него. А может, он просто сходил с ума.

О волках

Иногда Юхан сочувствовал волкам и тайно желал быть с ними, чтобы выть и бродить по ночному лесу в поисках добычи. Хотелось, ощетинившись, скулить и жаться к теплому телу. Но все же Юхан был человеком, а человек по природе своей волков боится. По вечерам Юхан старался не выходить из дома, что уж говорить про ночи.

Маленькое окошко он закрывал своим тулупом – так спокойнее. Никакая тень, порожденная фантазией или игрой света, не могла потревожить сон Юхана.

В самые голодные зимние месяцы, когда волкам было необычайно трудно найти добычу в мерзлом лесу, они осмеливались и подходили к самой избушке, чувствуя тепло и запах живого существа. Юхан знал об этом: по утрам он находил множество следов, уходящих в лес, а порой по ночам слышал шуршание под дверью, отчего кровь стыла в жилах. Перед сном Юхан двигал шкаф к двери – на всякий случай. Этот случай вполне мог настать: дверь была без замка, а о засове или хотя бы крючке бывший хозяин не подумал. Снаружи двери были глубокие царапины.

Якуты уважают Бөрө⁴ , для них он местный царь зверей. А волчатник – уважаемый человек. Волки – звери сильные и хитрые. По лесу за ними не угонишься, сбиваются в огромные и опасные стаи, а капканы приходится прятать под снег и умело маскировать. Якуты верят, что волк, попавшийся в ловушку, но не убитый с первого раза, придет мстить обидчику.

Лишь несколько раз Юхан видел волков. Все встречи происходили днем, какой-нибудь старый или больной волк, видимо, отбившийся или изгнанный из стаи, бесцельно шатался по лесу, опустив израненную морду. Поодиночке волк не страшен, особенно днем, особенно немощный. Юхан вспугивал их случайным треском хвороста под ногами, а они убегали, поджав серые хвосты и рявкнув на прощание.

Но вот по ночам, когда их глаза жадно блестят в темноте, когда их лай и вой с каждым днем все ближе и ближе, когда они стягиваются вокруг одинокой избушки, – это другое дело.

Вообще же в Якутии в последнее время развелось чрезвычайно много волков. Волков так много, что еды не хватает. Изможденные и голодные они доходят летом до Арктики, появляются в городах и селах, нападают на стада оленей, а порой и на людей. Когда весь мир вовсю занят проблемами экологии, гуманизации, равноправия, – в Якутии тем временем идет массовая охота на волков, которые стали одной из самых насущных проблем северного края.

Двадцать второй месяц жизни в тайге

Это было долгое отступление, занявшее ни одну глав, но вернемся к Юхану настоящему, прожившему в тайге почти два года. Сегодня, 9-го декабря, стоял страшный холод, и пришлось топить голландку толстыми сосновыми дровами, чтобы обогреть избу. Изба сколочена из лиственницы, а дерево это людей не любит: сохнет долго и тепло отказывается держать. К счастью, обильный снег, что заметает избу почти до крыши, утепляет стены, и зимой тепло держится подольше. После ежедневной работы с метеорологическими записями Юхан отправился делать обход. Работал он по специальности лишь до обеда, после же в его обязанности входила охрана леса. В этом не было большой необходимости, так как мало кому вздумается лезть в тайгу за лесом, да еще и в декабре. Юхан относился к обходу как к оздоровительной прогулке на лыжах. Иногда он брал с собой ружье, иногда – соль, чтобы насыпать лакомство в им же сделанные кормушки для лосей и оленей.

Ближайший населенный пункт был в двенадцати километрах. Летом это три часа ходьбы по лесу, сверяясь со стрелкой компаса, а зимой – долгий переход, который может занять весь день. К счастью, ни разу Юхану не пришлось идти в деревню Сеймчак зимой. Именно в эту богом забытую деревню и отправлялись погодные данные по рации. Эрсан привозил аккумуляторы, обеспечивающие стабильную связь с Сеймчаком. Было и радио. Но ловились лишь две волны. На первой были постоянные помехи, сквозь которые просачивались слова: «…Господ…», «…аминь…», «…агнец…». Вторая же волна была бесконечной музыкальной подборкой якутских песен, для Юхана они все были похожи.

Обход занимал два часа. В день Юхан обходил четверть леса. Сегодняшняя прогулка была до Лены, порой Юхан пренебрегал другими участками, лишь бы чаще видеться с чудом света, называемым красивым женским именем. Берег был каменист и крут, поэтому наблюдатель смотрел на речной простор свысока. Знаменитые Ленские столбы откликались и здесь, на севере. Каменные глыбы врезались в землю, скованную вечной мерзлотой, будто не давая голубому хвойному лесу потонуть в спокойных водах Лены. Вокруг реки образовались старицы и болотца, каменистые острова разрезали водную гладь. Зимой же, когда Юхан, совершая обход, как сегодня, выходил к берегу, над Леной кружился снег, падая и сравнивая пейзаж, каменные глыбы сгладились и покрылись пуховым одеялом, а сама река растянулась огромным пространством, уходящем на север, где могучий Алдан сливается с великой Леной, и где виден безмятежный Верхоянский хребет, укрывающий Якутию от ветров.

Дни в декабре короткие – в три часа уже темно. С обхода Юхан возвращается в таежных сумерках. Маленькая избушка, засыпанная снегом почти до крыши, манит слабым светом углей, что тлеют в печи. Но преже чем зайти в дом Юхан снова снимает данные, записывая и запоминая показания на ртутных столбиках. Все приборы расположены за домом. Для обывателей покажется странным, что термометры измеряет не только температуру воздуха поверхности, но и десяти метров над землей, на уровне земли, под снегом, под землей, температуру вечной мерзлоты. Под землей тепло, на глубине двадцати метров температура не опускается ниже -10, а на поверхности стабильные 40. Стрелка барометра падает. Нехорошо, к снегопадам, —подумал Юхан.

Вдруг из-за угла избы выглянула пара глаз, а затем и все животное показалось, оно смотрело на Юхана. Пуская из ноздрей пар, оно подходило к Юхану. «Волки» – пронеслось в голове. Юхан напрягся, нащупывая в кармане нож, но животное,не выжидая, прыгнуло на него. Тут уже Юхан узнал Айдара.

– Айдар! Балбес, как же ты меня напугал!

Айдар радостно прыгал вокруг Юхана, стараясь обхватить его лапами.

– Где ты шлялся? Такой холод!

Айдар был двухгодовалым кобелем – якутская лайка. Его мягкая и пушистая шерсть была белой, как и весь север, лишь на морде чернели симметричные пятна. Взгляд был умным.

Юхан наконец потрепал Айдара по голове, отчего тот блаженно закрыл глаза.

– Пойдем греться.

Айдар все понял, и перепрыгивая сугробы, помчался ко входу.

Эрсан привез Айдара еще щенком в первую весну. Близость живого существа скрашивала темные вчера, да и волков Юхан стал бояться меньше с верным другом. Щенок был игривым – с ним не приходилось скучать.

– Ай! Умный собака, —говорил Эрсан каждый раз, как приезжал с провизией.

А самое главное, что Айдар привязался к Юхану и почти не покидал его. Сегодняшнее утро было редким исключением. Когда вокруг избы стоял утренний плотный туман, Юхан вышел с Айдаром на улицу, но пес будто почувствовал что-то в лесу и убежал в густой туман, оставив хозяина одного.

Но, к счастью, Айдар вернулся.

Юхан и его компаньон вошли в натопленную избу, оба замерзшие. Айдар улегся у входа на гору холщовых мешков, в которых Эрсан привозит продукты. Юхан не позволял собаке без разрешения переходить на человеческую половину избы. Зажегся электрический фонарь, питающийся от аккумулятора, и пара свечей осветили стол. Стало уютно.

Закрыв глаза, можно на секунду позабыть о добровольной судьбе отшельника, забыть об одиночестве. Вечер любимое время Юхана. Сверив утренние и вечерние записи и продиктовав их по рации, Юхан усаживался поудобнее, доставал с полки начатую книгу и начинал священнодействие, ради которого он приехал Якутию, а правильнее сказать – покинул дом.

Для чего все это?

Каждый вечер Юхан проводил за чтением. Он не желал есть, говорить, работать, —только одно желание вырисовывалось в его мозгу – читать. Это было его любовью, страстью, работой, увлечением, целью и мечтой. Он всю жизнь мечтал о таком уединение и такой концентрации. Два огромных пакета, в которых Юхан привез книги, невероятно быстро опустошились. Прочитанные книги убирались под кровать, порой Юхан перечитывал их. За два года в избе не осталось ни одной непрочитанной книги, страницы, буквы…

Иногда Юхан обменивал шкуры зайцев или тушки птиц на книги, которые привозил Эрсан.

Чтение было страстью. Принимая во внимание то количество и чувство, в котором читал Юхан, было понятно, что страсть эта заслуживает эпитет – больная. Возможно, Фрейд нашел бы в ежедневном рвение зачатки фетишизма и извращения.

Если поездка в Якутск была вызвана юношеской взбалмошностью, самоуверенностью или же критичностью, то чтение – взрослым и взвешенным решением, к которому он долго шел.

Но оба эти факта дополняют друг друга. Затворничество и некий аскетизм подпитывают интерес к чтению, как к единственному здравому развлечению. Чтение же и результирующее чувство довольства, появляющиеся в процессе чтения, убеждали Юхана в верности своего уединения. Эта пара стала опорой его жизни, не дающей спиться или сойти с ума от одиночества.

Замечательные мысли почерпнул Юхан из книг. Это были исторические романы Пикуля и Карамзина, работы Толстого и Достоевского, произведения античных мастеров, рассказы Чехова, Куприна и Бунина. В этой мрачной избе с низким потолком и черной голландкой, которая вогнала бы любого в уныние и тоску, Юхан открывал и степенно познавал миры и грани человеческого разума.

Очень давно, еще в детстве он понял, что книги – это нечто отличное от всего, что он знал. Нечто личное, а порой даже интимное. И в тоже время он понимал, что вряд ли кто-то всерьез воспримет его увлечение. Сложно стать не геологом в семье геологов. И он поддался. Но работал под прикрытием, притворяясь. Притворство – это всегда дурно, ведь оно обратно искренности, а искренность слишком тесна связана со справедливостью, поэтому Юхан вполне мог назвать себя – несправедливым, – но он, как мог, старался оправдать себя. Ведь цель оправдывает средства. А цель была одна – личное, тесное общение с миром книг. Юхан осознавал, что уходит в крайность, и за ворохом красивых слов скрывается банально прозаичная мысль: убежать от людского в угоду нематериальному. И он убежал. Отрёкся от мира людей, сохранив лишь пару ниточек, связывающих его с человечеством. Возможно, по этим ниточкам он хотел вернуться, но Юхан утаивал от себя эту мысль на краю сознания. Одна из ниточек – письма домой. За двадцать два месяца на столе скопилась внушительная стопка из писем, которые, как и все вещи с «континента», привозил Эрсан. Поначалу письма были написаны маленьким почерком матери, круглые завитушки и наклонные палочки рассказывали о чем-то далеком и непонятном для Юхана, ему было тяжело представить, что есть иная жизнь, жизнь без тайги и мрачной голландки. Но в последнее время письма стали писаться твердой рукой отца. Буквы были выведены строго и четко, словно напечатанные. Как же радовались оба воссоединению семьи (пускай лишь на бумаге), прощению нанесенных обид. Ни отцу, ни сыну не было понятно, для чего так затянулась ссора. Ведь она могла прекратиться одним емким и значимым словом: «Прости». Но все позади.

Примирение с отцом было первым шагом к примирению с миром. Читая «Мои университеты» Горького Юхан наткнулся на такие слова: «…Вы человек способный, по природе – упрямый и, видимо, с хорошими желаниями. Вам надо учиться, да – так, чтоб книга не закрывала людей…».

В словах был заключен смысл, которого всегда избегал Юхан, не позволял себе размышлять об этом. Слова больно обожгли его. А ведь он знал, что ушел от людей, от родителей не для их счастья, а для себя. Книги читались единственно для себя, не для помощи окружающим. Юхан был готов умереть за знания, при этом не поведав истины никому. Прочитанное больно укололо Юхана, и он уже не мог отделаться от мысли, ставшей навязчивым доказательством его эгоизма. Он все чаще мерил избу шагами, размышляя вслух.

Семь шагов, разворот, снова семь шагов – и так часами.

Айдар смотрел удивленно на хозяина – ему казалось, что Юхан говорит с ним.

– Если книга не обманывает, а обманывать она не может по моему твердому утверждению, то выходит, что я живу в затворе единственно ради самодовольных чувств, отравляющих мою душу.

Юхан делал семь шагов до двери, у которой сидел Айдар в надежде, что человек погладит его по голове, но человек разворачивался и снова шагал до кровати.

– А ведь действительно порой меня очень радует мысли, что я живу праведно и верно, а другие же люди испорчены и глупы. Но разве я прав? Неужели я думаю, что я лучше их, лишь потому что отказался от цивилизации. И почему я отделяю себя от всех? Почему есть «Я», а есть «Они»? Разве не правильнее думать о людях, как о едином целом?

Юхану было больно думать о том, что он провел многие месяцы в тайге не для благой цели, а лишь ради себя. Но этот вывод так и напрашивался.

– То есть выходит, что я потратил два года (!) жизни впустую!? Я же не сделал ничего полезного. Чему цена всей этой макулатуре, – Юхан бросил взгляд под кровать, – если мысли, содержащиеся в книгах, не будут применены никогда? Быть может, это помогло мне, но ведь я не бессмертный! Я рано или поздно умру. Может, завтра меня загрызет волк, или я отморожу ноги. И все… Не будет ни меня, ни мыслей, останется только паспорт и Айдар, охраняющий мой окоченевший труп.

Айдар, услышав свое имя, игриво повернул голову.

– А как же родители, они и так не понимают, что я здесь делаю. Да я и сам не понимаю уже! Но если смотреть с другой стороны. Вот есть же Отец Сергий у Толстого, бросил службу, отрекся от славы, стал монахом. И тоже, как и я страдал от тайного тщеславия. Но остался в затворе, отрубил пальцы, дабы усмирить плоть. Но он сдался. Любовь людей победила, и принять ее он не мог. А ведь я куда слабее Отца Сергия. И он хотя бы знал для чего все лишения – для службы богу.

Но я мало того, что слабее духовно, так и не знаю уже точно, зачем я здесь. Ведь отдавать все силы, всю энергия, молодость нужно за дело верное, благое. А уверен ли я в благости затвора. Нет. Может, поэтому-то и стоит бросить все это, вернуться к людям. И жить! И так ведь много времени потерял. Два года пожил длясебя. А теперь же нужно спешить и жить для людей!

Вдруг неожиданная нежность ко всему живому остановила болезненный поток сознания. Юхан перестал мерить избу и вдруг что-то понял, что-то неоформленное. Это нельзя было объяснить словами, изобразить на холсте или сыграть на флейте, это было чувство новое для него и еле уловимое.

Юхан сел, почти упал, на пол и подозвал Айдара.

– Прости меня, дурака. Все такая глупость! Вздор! Ведь не в книгах жизнь, а тут, – Юхан приложил руку к груди, – А я будто и забыл, все говорю о чем-то, а главное-то позабыл…

Юхан прижал счастливого Айдара к себе, зарыв лицо в мягкую шерсть.

–…прости…

По щеке потекла горячая слеза. Юхан плакал от радости. Впервые за два года…

О ниточках

Ниточки крепчали, крепкие волокна стягивались. Первая ниточка дернула Юхана – это письма от отца, простившего его. Вторая ниточка напомнила о себе – это проснулась любовь ко всему живому; любовь, которой тесно было в избушке, она просилась на волю, к людям. И наконец третья ниточка натянулась – это ранняя весна, которая шептала на незнакомом языке каждый вечер, терпкая влага манила к неизвестному и новому.

Было начало апреля. Солнце все сильнее грело якутскую землю. Морозов уже не было, редко столбик термометра опускался ниже -5°. Снег медленно стаивал с крыши избушки, а в лесу звенела капель. Ожили птицы, теперь они перелетают с ветки на ветку, сбивая липкий снег. По вечерам пахнет влагой, и первые проталины радуют глаз. Солнце не садится до семи вечера, и розовые закаты длятся все дольше. И первые нежные почки появились на редких березах.

Давно уже Юхан решил покинуть северный край. Эрсана он предупредил еще месяц назад. С тех пор, как он решился на это, время стало идти ужасно медленно, а так хотелось мчаться домой! Но Юхан терпеливо ждал, этому искусству научил его суровый север. Эрсан должен был приехать через 5 дней, а уехать уже с ним, с Юханом. Юхан уже давно сложил свои немногочисленные вещи. Книги он тоже сложил по пакетам. Айдара решил взять с собой до Якутска, а дальше он решит. Либо Эрсан возьмет его обратно, либо продадут его погонщику. Юхан привязался к Айдару и ему не хотелось думать о предстоящей разлуке.

Айдар был тревожен в последнее время и часто скулили по ночам, смотря на дверь.

«Ничего, дружище, скоро уедем. И никаких волков больше не будем бояться» – успокаивал Юхан взволнованного пса.

Прощание

Один день оставался до долгожданного приезда Эрсана. «Одну ночь осталось переждать, а завтра днем помчим с Айдаром отсюда далеко-далеко, поближе к дому» – весело крутилось в голове.

В этот день Юхан совершал обход до Лены. Реку было уже не узнать: появились проталины, каменные глыбы лишились снега, местами снег растаял и виден был зеленоватый лед, под утончившимся слоем которого чувствовался мощный поток воды, такой же неотвратимый и вечный, как жизнь,– и Юхан будто осознавал это, чувствовал эту силу в себе, смотря на величественный пейзаж. Смотрел он долго, и начало уже смеркаться. Первые робкие звезды проклюнулись на чистом небе.

«Эх, северный край, а я ведь полюбил тебя.» – со светлой тоской думал Юхан и улыбался,—«Хоть ты и колюч, и холоден, а все равно люблю тебя, назло люблю.».

Холодная избушка и смолистая тайга стали для него домом, и Юхан с грустью прощался с ним. Ведь два года жизни не могли пройти без осадка, не оставив засечки на сердце, поэтому Юхан заранее готовился к настольгии и тоске. Но это не умаляло его решительности по отношению к поездке.

Айдар все кружился у ног – сегодня он был особенно беспокоен.

– И тебя я люблю, дружище,– ласково сказал Юхан и погладил пса по спине. Айдар позабыл тревоги и растекся в блаженстве.

– Ну, темно уж. Пойдем.

Юхан не знал увидит ли он еще когда-нибудь Лену, поэтому горячо прощался с ней.

– Прощай, подруга. Может, свидимся еще.

Юхану нравилось находиться в расслабленном состоянии, в котором он пребывал уже несколько дней, предвкушая скорое отбытие. Мысль о доме согревала куда лучше коптящей голландки и куда крепче спирта, который привозили сплавщики.

Лес смыкался за спиной, было темно, И Юхан еле различал порядком подтаявшую тропинку.

«Наверное, по этой тропинке тоже иду в последний раз» – подумал Юхан.

Шел он налегке – без ружья. Айдар поглядывал на хозяина уж как-то слишком часто.

– Ну, что ты, друг? Не хочешь уезжать?

Голос Юхана успокаивал пса.

Вдруг что-то мелькнуло в сером лесу, вспугнув дремавшую птицу. Юхан остановился и всмотрелся во тьму – ничего не видно. Айдар заскулили, почуяв неладное.

Позади раздался хруст. Юхан резко обернулся – всего в двадцати метрах от него был волк!

Он неспешно шел на него, ломая корку льда на краю тропинки. От мысли, что волк давно следует за ними, Юхану стало дурно. Волк, поняв, что его заметили, вздыбил шерсть и сморщил в оскале морду.

Юхан нащупал на поясе нож и был готов защищаться. Но волк, видимо, переменив планы, юркнул в кусты и скрылся в лесуу, отчего стало еще страшнее…

Загон

Юхан бежал по лесу, еле различая дорогу, позади следовал Айдар, не покидая хозяина. В голове была лишь одна мысль:«Скорее в избу!».

И уже появлялась надежда, что все обойдется благополучно. Волк будто бы позабыл о Юхане, который уже пробежал половину пути. Но это была ложная надежда.

Вдруг совсем рядом выскочил уже другой волк, этот был худым и драным. Он страшно рявкнул и хотел было броситься, но Айдар отвлекал его внимание. Сердце тяжело колотилось, удары спотыкались и отдавались во всем теле.

В происходящее не хотелось верить, но Юхан не мог отвести безумного взгляда от существа, бежавшего по левую сторону. Отвлеченный Юхан не заметил, как справа на него прыгнул волк. То ли волк промахнулся, то ли добычей был не Юхан, но волк пролетел мимо, обдав Юхана собачьим духом.

Но Айдару повезло меньше – уродливый волк вцепился в его лапу. Они кубарем полетели в лес, взвизгивая и рыча.

– Айда!..– все, что смог выкрикнуть Юхан – у него перехватило дыхание.

В сердце клокотал страх. Но вот уже близок дом, и кажется, что меж соснами уже видна печная труба. Но вдруг Юхан понял, что он пропал. Это западня.

Перед ним оказалась целая стая волков, жадно глядящих на него. Они перекрыли дорогу.

Те волки, набросившиеся на Айдара, лишь загонщики, а вот и настоящая стая и опасность. Его просто загнали, как зайца, в ловушку.

Было темно, лишь желтые глаза сверкали в темноте. Волки медленно стягивали круг, рыча и царапая землю.

– Подходите, сукины дети! – орал Юхан, размахивая ножом.

Волки, измученные голодом, все же боялись свою жертву, но уверенно подходили все сильнее рыча и взвизгивая.

– А ну! Мразь! – Юхан спугнул самого смелого волка, подобровшегося ближе всех.

Их глаза качались во мраке, ничего в мире больше не было, кроме этих желтых точек, разрезающих пространство.

Вдруг что-то тяжелое повисло на его ноге. Нож вонзился во что-то мягкое – хватка ослабла. Прямо перед глазами вырос огромный волк и упал Юхану на грудь, повалив его на землю.

«Смерть» – пронеслось в голове и смешалось с подкатившим ужасом.

Снова кто-то повис на ноге. Юхан что есть сил размахивал ножом, раня пустоту.

Возня продолжалась долго – волки не могли добраться до шеи, в которой пульсировала в набухших венах кровь. Юхан силился встать, но его снова валили наземь. Волкам было тяжело прокусывать одежду, поэтому они больше давили и рвали, чем вонзали клыки.

Трое волков уже лежало со вспоротыми животами, но стая все рвала, сдирая одежду и подбираясь к шее.

Неожиданно собачий рев взлетел к самому уху Юхана. Что-то большое и белое сбило с ног здоровенного волка, забравшегося на грудь Юхана. Ничего не было понятно, руки немели от боли, а в ногах чувствовались осколки битого стекла, врезающегося в мякоть мышц. Волки на мгновение позабыли о Юхане, и он, силясь что есть мочи, поднялся на ослабшие ноги и спотыкаясь побежал по направлению к избе.

Оставалось шагов двадцать, как вновь налетевший волк повалил Юхана, вцепившись в бок. Но один на один Юхан, хоть и раненый, был сильнее. Верный нож вспорол горло зверю, и тот захлебнулся собственной кровью

На секунду показалось, что это тот самый уродец, что напал на Айдара, но Юхан не успевал думать.

Находясь на грани сознания, он влез в избу, зажимая рукой кровоточащий бок.

Последнее, что прокричал Юхан в темноту:«Айдар!», – но на самом же деле вышел лишь хриплый шепот, на который никто не откликнулся…

Закрыв дверь и подперев ее собственной ногой – сил на большее не хватило, Юхан впал в беспамятство. Он лежал, раскинув окровавленные руки, и тихо стонал в забытьи.

Жизнь

Весенняя Якутия прекрасна, и Эрсан, зная это, напевал народную песню, которую слышал еще в детстве от матери. Олени несли его по затвердевшему за ночь насту.

«Эх, странный он парень» – думал Эрсан,—«молодой, а живет совсем отшельником. Женится бы ему, а не по лесам бродить. Да ладно хоть на втором году спохватился. Давно ему было говорено, чтоб домой поезжал»

Сани, скрипя полозьями, въехали в дальний алар. Солнце светило, и было совсем тепло.

Эрсану показалось странным, что над лесом не виден дым Юхановской избушки.

«Должно быть, решил в последнюю ночь не топить, да и на улице тепло.».

Но все же это озадачило внимательного Эрсана.

Олени первые почуяли запах беды и начали нервно махать рогами, запутывая поводья.

– Что вы, черти, испужались!? Давно не хлеста…– тут Эрсан осекся, увидев то, чего испугались животные.

– Господи…

Снег у избы покрыт пятнами крови, розовеющей на солнце. Повсюду в лужах собственной крови лежали изуродованные, мертвые волки со вспоротыми животами и шеями. Похоже, уцелевшие волки уже растаскали многих – в лес тянулись кровавые следы. Эрсан считал себя бывалым человеком, но от такого зрелища к горлу подкатил комок. Бойня не пощадила никого.

Эрсан дико смотрел на трупы волков, но у самой двери лежал не волк.

– Айда-ар,– голос Эрсана дрогнул.

Перегрызанное горло зияло на белоснежном снегу и шерсти.

– Что же это такое, боже?

Эрсан открыл дверь, которая даже не была заперта и увидел на полу свернувшееся существо. Человека в нем он узнать не мог: запекшиеся пятна крови багровели на его лице, одежда походила на лохмотья, а руки и ноги были болезненно и неестественно свернуты.

Неожиданное мысль ударила в голову Эрсана.

– Юхан?– прошептал он.

Эрсан все не мог поверить, что это Юхан. Это был мертвец, безобразный мертвец, точно не Юхан.

Но вдруг мертвец издал еле слышимый стон.

Для обложки использована авторская работа

Оглавление

Светлые глаза

Мальчик, который любил читать и ругаться на русском

Здравствуйте, я уезжая на север!

Кыыл таба и Эрсан

  Об одиночестве

  О ноже и зайцах

  О волках

Двадцать второй месяц жизни в тайге

Для чего все это?

О ниточках

Прощание

Загон

Жизнь