Не в себе [Клифф Хэнгер] (fb2) читать постранично

Началась их история давно. Заметил он её не сразу. Сначала скорее почувствовал, а потом, впервые увидев, будто даже удивился. Растерянно смотрел близорукими глазами и хлопал белёсыми ресницами словно сонный ребёнок.

В день их первой встречи он очень устал. Поспорил со своим полубезумным старым отцом, что пройдёт двадцать километров от его дома до своего. На втором километре понял, что сглупил: забыл, что заехал к отцу после лекции в институте, куда заявился в новых ботинках. Под вечер узкие их носы нещадно сдавливали его пальцы. Можно было прекратить мучения, доплестись до остановки, дождаться уютного вечернего трамвая, согреться в его звенящем тёплом теле и ехать домой, вспоминая сегодняшних восторженных студентов.

Можно было сдаться, но он упрямо шёл километр за километром. Вечное стремление доказать отцу что он чего-то стоит. Стремление выиграть спор любой ценой. Для чего ему это было нужно, он и сам не знал.

Неожиданность ждала его дома. Открыл, чертыхаясь, дверь квартиры, второпях порвал ригельным ключом подкладку кармана, нашарил выключатель, опустился на банкетку в прихожей и стащил наконец ставшие уже ненавистными ботинки. Его охватило недоумение. Потом ярость. Потом смех. Он бессильно заплакал: коварный папаша вложил в его ботинки… вату. Маленькие, нежные, мягкие, беленькие комочки в носках ботинок уменьшили их размера на полтора.

«Пакость! Старая ты пакость!» – прошептал он. Ему вспомнились истории из детства, когда отец ещё не был полубезумным, а был просто полунормальным. Будто есть в этом разница.

Обычные истории из детства советского ребёнка. Никого не удивляли рассказы детей того времени: «А вот как батя учил меня плавать: кинул будто щенка в реку и оттолкнул веслом»? Не удивляли. Вот и в этой истории всё было по-советски буднично: два героя – несколько аморфный сын с топографическим кретинизмом и отец, переигравший в послевоенное время в казаков-разбойников.

Обнаружив, что сын способен потеряться в трёх соснах, отец решил с этим покончить. Известно, что в центре Петербурга под дворами-колодцами есть свой подземный мир: витиеватое переплетение тоннелей, привлекающее диггеров всех возрастов. Вот в таком «подполе» одного из дворов Петроградской стороны решил устроить спортивное ориентирование папаша. Нарисовал карту, предполагаемый путь, вход и выход, выдал сыну фонарик. Всё было бы прекрасно, если отец прошел бы все испытания вместе с сыном, однако полунормальный родитель будто растворился на половине пути, сопроводив своё исчезновение страшным криком и выключением фонарика.

«Пааап?»,– жалобно позвал сын. Идти дальше было страшно. Обратно идти было невозможно. Во-первых, возвратиться – означало быть трусом, отец перед этим дурацким походом ясно озвучил своё видение ситуации фразами: «трус не играет в хоккей», «настоящий мужчина всё доводит до конца», «парня в горы веди, рискни» и, конечно, вечное «мальчики не плачут». Во-вторых, возвращаться было страшно, потому что там могло поджидать оно – ужасное нечто, поглотившее отца. Поэтому он остался на месте: присел на корточки и закрыл лицо руками.

Только часа через два его, испуганного и дрожащего, забрал невесть откуда появившийся отец: «Ну, ты даёшь, трус, не пошёл дальше, не дошёл до конца, у тебя же и фонарик и карта остались!»

Он плохо понимал, что ещё говорил отец. «Не дошёл до конца, не дошёл до конца»,– пульсировало непрерывно в его мозгу. Может поэтому он в дальнейшем упорно старался доводить всё до конца, до абсурда, до конца, до абсурдного конца.

Как тогда однажды осенью, в затихшем лесу.

Он вспомнил себя ребёнком в лесу, в трениках и дурацкой короткой курточке с надвязанными бабушкой рукавами. Ему лет восемь – девять. Отец сказал, что набрать грибов на засолку – дело чести: «Принесём полные корзины, всю зиму семьёй есть будем». Его тогда посетила мысль, что слова «грусть» и «груздь» созвучны неслучайно. Для него было пыткой ходить по сырому лесу, словно дышавшему земляной могилкой. Этот запах и через много лет вызывал у него отвращение. Уже, будучи взрослым человеком, он считал противоестественным по своей воле пить чай пуэр.

Несмотря на неприятие осенней природы, он шёл, судорожно вглядываясь в прелые листья. Набрать грибов да побольше, чем отец, чтобы тот отстал от него с этим лесом раз и навсегда – вот, что занимало его мозг. Он не заметил, как вышел к незнакомому болотцу. Отец же, совершенно забыв о сыне, с упоением резал шляпки груздей в начале леса, от напряжения по-змеиному высунув язык.

Сын огляделся и решил, что на этом-то болотце он и наберёт свою победную корзину. Шаг за шагом, с кочки на кочку, шагал он, наполняя корзину сомнительными грибами. Пахло дурманяще-сладко пряным болиголовом. Захотелось лечь в мягкий мох, свернуться калачиком, закрыть глаза и уснуть. Свежие следы от копыт и от