Дневник еврея. Поэма [Игорь Олегович Артеменко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Наверно, мой дневник найдут


Ах, как бы мне хотелось


Те, кто не знали, все поймут,


Ведь истина не делась.



И если ты решишь читать,


Мой друг, мое творение,


Тебе придётся тут познать


Печальных строк мгновенье.



Меня назвали Эдуард,


А папа мой – Савелий


И он – герой войны наград,


Заслуженных на деле.



Он был на первой мировой


Войне за интересы,


Там был отмечен он звездой,


Что на пиджак навесил.



В боях ранение получил,


Но после шёл в сражения,


За власть Германскую он бил


Врага без сожаления.



А после той большой войны


Вернулся он с звездою


И шрамов яркие следы


Скрывал копной седою.



Ушёл со службы на покой


И жил гражданской жизнью,


Открыл в Берлине книжный свой,


Гордился книжной мыслью.



Любил читать и книги чтил


И нам привил потребность,


Наук величие возносил,


Писателей бессмертность.



И папин книжный магазин


В округе многим знали,


На город был такой один,


Где книги продавали.



Где можно классику найти


Или научный томик,


Где книги были о любви,


Истории и хроник.



У папы нашего детей:


Три дочки и мы с братом


Наверно, нет семьи дружней


с столь сильным концентратом



Мой братик – лет ему так семь,


И он читал нам книжки:


О покорителях морей,


и Питэре парнишке.



Мечтали вместе, с братом мы,


Устроить приключения


Чтобы летать  поверх волны


Под тучами забвения.



Чтоб хочешь, к острову лети,


И разместить на пальме.


Или на пик большой горы,


К дверям драконий спальне.



Рубеном звался братик мой,


Начитанный и умный,


Веселый, с доброю душой,


местами очень шумный.



Бывает, вычитал сюжет


и хочет поделиться,


как в книге рыцарь был воспет,


в темнице что томится.



Как грязно, сыро и темно


в тюрьме подвала замка.


Как кушать хочется давно,


А он для крыс приманка.



Уставший, руки в кандалах,


Живот урчит от боли.


С удобства лишь есть старый плах


И мысли лишь о воли.



Рубен был сильно потрясен.


Как рыцарь был не сломлен,


Что он находчив и умен,


И враг им был разгромлен.



С Рубеном часто я играл


И с Адамом соседом


В войнушку, палками стрелял.


Войною был неведом.



Для нас, ребят, это игра,


не больше и не меньше,


в нее играло пол двора


и правила простейши.



Кричишь: «убит», и ты убил


Или тебя убили,


Нацелив прямо палки спил,


Засады мы любили.



Бывает, дерево займешь


с ребятами в команде.


И знак атаки жестом шлешь


Своей военной банде.



И Адам сразу выдает:


«Убит, убит, ты тоже!»


Рубен за ним, чуть горло рвет:


«Тот снизу уничтожен!»



Мы с Адамом друзья давно,


не помню, как сдружились.


Да это и не всё ль равно,


Как судьбы наши свились.



Еще хочу вам рассказать


Я о сестре Адама,


Чтоб вы могли немного внять,


На сколь храбра, упряма.



Элен – ровесница моя,


Нам с ней по девять было,


Запал, как будто из ружья,


Напором в цель забила.




За брата или за меня


Ей часто доставалось,


Когда постарше ребятня


Активно задиралась.



Была не меньше другом мне,


Чем Адам, мой приятель,


Мы были на одной волне,


Наш дружбы показатель.



Искусно локоны плелись,


Улыбка, как с картины,


И ямочки у губ свелись,


Глаза, как две пластинки.



С красивой внешностью Элен,


Характером тигрицы,


Была достойна гобелен


По образу «Жар-птицы»



Еще хочу вам рассказать,


о сестрах и о маме,


чтоб всю картину передать


в широкой панораме.



Алана, старшая сестра,


Шестнадцать лет с рожденья,


Активна, добрая, шустра


Без права осуждения.



Она за домом приглядит,


Накормит нас перловкой,


Всегда на кухне норовит


Помочь семье с готовкой.



Алана будет скоро врач,


Ее мечта из детства,


Пройдя все тяготы задач


С упором и без бегства.



Она идет к своей мечте


спасать людские жизни.


Чтоб помогать больным везде,


Полезной быть отчизне.


Еще две младшие сёстры


Диана и Лиора.


Одной – уж пять, второй – лишь три


Ждут день рожденья скоро.



А маму звали Элита,


Она вела хозяйство,


Великолепие быта


И властелин  убранства.



И мама наша все могла,


И все она умела,


Давая в доме нам тепла,


Прекрасно знала дела.



И по субботам всей семьей


Мы проводили время,


И жизнь была такой простой,


Не предвещала темя.




К нам 33 год пришёл


Двадцатого столетия,


Политик на престол взошёл


С речами про бессмертие.



Его все знали по стране,


Как Гитлера с идеей,


Он был готов к любой войне,


Считал, что зло в евреях.



Считал, что немец, он – другой:


Святой душой и телом,


Что властен он над всей землёй


И правит он Эдемом.



Его культуру внял народ,


Обиженный на лица,


Гонимых всюду от господ


Без жизни в той столице.



И с каждым годом все сильней


Меняли облик люди:


Повадки, взгляды что пустей


Искариот Иуды.



Когда все только началось


Мы с Элен были в парке,


Нам тут препятствие нашлось -


Нельзя сидеть на лавке.



К нам подошла толпа людей


И жёстко пригрозила,


Идти отсюда прочь скорей,


Пока кровь не пролита.



Что лавки только для людей


Германской чистой расы,


И что вольеры – для зверей,


Что держат денег кассы.



И мы ушли, гонимы в след


От брани и позора,


И сложно было дать ответ


Толпе с проклятым взором.



Когда добрался я домой,


Решил спросить у папы:


«Зачем тревожат наш покой


И правда тут была бы?»



Отец надуто слушал речь,


Смотря в горячий  ужин,


И страшно было мне от встреч


C глазами, он сконфужен.



В момент он слово проронил:


«Беда для нас, родные,


Забудь про город, что любил


Теперь мы тут чужие.



Нам нужно срочно уходить,


Уехать заграницу,


Нам не дадут тут больше жить,


Покинем мы столицу».



И он велел собраться нам


в дорогу, быстро, лихо,


Но мама, возразив словам,


Сказала очень тихо:



«Зачем нам покидать свой дом


И уезжать далеко,


За мерзость в парке за окном,


Ведь мысль их убога,



Нам есть, чего терять теперь


И нас нигде не встретят,


Я не хочу таких потерь


Нам там ничто не светит».



Они бы спорили, кто прав,


Но в двери постучались,


Конфликт дискуссий в миг погас,


Лишь взгляды заиграли.



На улице кто-то бранил,


Ругался, что есть силы,


Кричали, что бы отварил


С агрессией порывы.



И папа нам велел идти


И затвориться в спальне,


Засесть в объятьях темноты


Присутствие нас – в тайне.



Мы сделали, как он сказал,


Засели под кроватью,


А папа к двери зашагал,


За коей крики с бранью.



Он отворил и отошёл,


И в дом толпа влетела,


Сосед за ними в след зашёл


в мундире офицера.



Сосед, который дружен был


И знал меня с пелёнок,


Через дорогу от нас жил


Назвал отца «жиденок».



И маму он толкнул в плечо,


Назвал ее еврейкой,


Что ненавидит горячо


Еврейскую лазейку.



Отец вступился за неё


И кинулся к соседу,


Схватил мундирное тряпьё


И оборвал беседу.



Но тут же получил в ответ


От мужика у входа,


И пол залило крови цвет


Под крик: «Жидов порода».



Они накинулись, как зверь,


Что загоняет жертву


И били страшно, ты поверь,


Не говоря ответу.



Вопросы, что отец кричал:


«За что вы так жестоки?»


К смирению бесов призывал,


Но слышал лишь упреки,



Что мы, евреи, – не народ,


А кучка жалких воров,


Что уничтожат весь наш род,


Лишат земли просторов.



И я не смог это смотреть,


Окрикнул этих мразей,


Ведь не возможно тут терпеть


Садистских безобразий.



Я кинулся на одного,


Что бил отца исправно,


Ударил по носу его


И получил обратно.



Удар коснулся чуть лица,


Я пал и отключился,


Запомнил лишь отца слова,


Как он на них бранился.



Я слышал крики от сестёр


И звонкий голос мамы


И вмиг пропало все, как стёр


Злой режиссёр сей драмы.



Очнулся, дома никого,


Лишь гул в ушах и слабость,


В крови засохшей все лицо


И за родных – страх, жалость.



Во всей квартире кавардак,


Разбитая посуда,


Зачем устроили сей мрак,


Зачем пришли, откуда?



Куда ушла моя семья?


Иль увели насильно?


И в этом есть моя вина,


Ах, на душе противно.



И я от страха зарыдал,


Кричал неугомонно,


Где сестры я не понимал,


Была б судьба к ним склонна.



Истерика пошла на нет


И вмиг собрался с духом,


Найти родных я дал обет,


Вдруг дверь раздалась стуком.



И я помчался открывать


В надежде, что родные


Не мог я их заставить ждать


Ах, счастье, что живые.



Когда открыл, увидел я


Друзей моих, но грустных


У них есть вести о родных,


Что к ночи их отпустят.



У Элен папа вхож в круга


Чиновников из власти,


И о родных он знал тогда


О страшной той напасти.



И я немного отошёл,


Родных решил дождаться,


Ребят на чай я в дом привёл


И попросил остаться.



С Адамом долго я решал,


Куда же мне податься,


А тут- печальный ждал финал


И есть, что опасаться.



Решили, надо в Лондон мчать


И там просить спасенье,


О власти страшной рассказать


И о людском гонении.



Болтали долго, до темна


Но где мои родные?


В окне зловещая луна,


Предчувствия дурные.



Адам пытался прибодрить,


Сказал: «Они найдутся,


И будете, как раньше жить


Ты жди, они вернутся".



Я верил, как без веры быть,


Но страх преобладает,


Не мог я ужаса забыть,


Что мною управляет.



Мы ждали, ждали их приход,


Но час сменился вечным,


Минуты тянутся как год,


А ночь уж бесконечна.



Элен как сонная сидит,


Устала от тревоги,


Адам глазами видно спит,


Мой взгляд застыл в пороге.



И я решился попросить


У Господа спасенья,


Просил за все меня простить,


Избавить от мучения.



Просил вернуть домой родных


Живых и невредимых,


Просил у всех, что знал, Святых


Спасти моих любимых.



И не заметил, как заснул,


Уставший от бессилия,


И сна величия разгул


Я встретил в изобилии.



Там были все, отец и мать,


Сестренки и мой братик,


Мы шли по площади гулять,


Там был какой то праздник.



И люди, подались вперёд,


Счастливые с цветами,


Какой-то голос их зовет


Манящими словами.



А голос чистый, ясный звал


Святой, красивый голос


И так загадочно играл


Гонимый ветром волос.



А мы идём и смотрим в даль,


И голос уже рядом,


Наверно, прямо встретим рай,


Не может быть он адом.



Но тут застыл родной отец


И взял меня за руку,


Сказал, пока не ждёт Творец,


прими эту разлуку.



Но я хотел, туда, где все,


Хотел туда, за мамой,


Да к нашей радостной семье,


Отец же мой упрямый



Схватил и тянет  от толпы


Обратно, голос тише


Напротив общей той судьбы


От Света, что был свыше.



И я проснулся ото сна,


Смотрю, а Элен нету,


Лишь солнце светит из окна,


Готовя нас к Рассвету.



Я так весь день сидел и ждал,


Семью, что будет рядом.


Себя надеждой утешал


На позитив зарядом.



Уже темнеет во дворе,


И день идет к финалу.


Как я скучаю по семье,


Надежда мчит к провалу.



Но нет семьи, я обыскал


Весь дом в надежде сложной,


Тогда я к Элен в миг помчал


Дорогой осторожной.



Бежал и пятился назад,


Искал глазами маму


И мысли были невпопад,


Рисующих мне драму.



Добрался, начал колотить


По двери, чтоб открыли,


Просил у них меня впустить,


Чтоб  правдой одарили.



Открыл неспешно их отец,


И я к нему подался,


Кричу: «Живые иль конец?»


И взгляд мой заметался,



«Ведь вы сказали, что придут,


Сказали, будут в темень,


Сказали, что не пропадут,


Где правда? Слов сплетений».



Отец ребят впустил меня,


Сказал: «Есть вести злые!»


И он интригую маня


Поведал, где родные.



И начал он рассказ с того,


Что власть сейчас жестока,


Свой план построила давно


Нацистского порока.



Решила вычистить страну,


А там и мир от люда.


Как будто слышит сатану


И враг его Иуда.



«Ты знай, твоя родня жива,


Их держат на допросе,


Решается семьи судьба,


А время тут в вопросе.



И ты сегодня должен быть


Сильней, хитрей и лучше


Иметь увёртливость и прыть


Душою не заблудшей.



Молиться, Господа просить


О здравии любимых,


За зло людей уметь простить


Навязчивых и мнимых».



И слушал я его урок,


Советы, наставления,


Но тут он вмиг застыл, умолк


И прекратил учение.



Смотрел куда-то за меня,


В окно глубокой ночи,


Интригу взглядом он храня,


Напрягся что есть мочи.



И прошептал: «Там кто-то есть


Я видел людей тени,


Тебе нельзя быть больше здесь,


Нельзя без заблуждений.



Ты уходи сквозь чёрный ход,


А я пойду открою,


И посмотрю, что за народ


Толпится за стеною».



Он приоткрыл, и я исчез,


Промчал в потоке ночи,


Бежал, как будто мчался бес,


Не думая о прочем.



Бегу, и чувство что один,


Один на белом свете,


И мрак рисует мне картин


В довольно тусклом цвете.



«Что делать мне, дай, Бог, ответ,


Ведь я ещё ребёнок,


Верни родных, я дам обет


За жизнь моих сестрёнок.



Я буду праведность нести,


И буду чтить каноны,


Позволь семью мне обрести,


Услышь мольбы и стоны».



Я не заметил, как дошёл


До дома, дверь открыта,


Слезу рукой я вмиг протер,


Волнение забыто.



С порога вижу я отца,


Как он по дому мечет,


На нем не видно и лица,


Гримасой изувечен.



«Ах! Папа, где ты был?


Где мама? Остальные?»-


Ему с порога заявил,


Смотря в глаза рябые.



Отец в испуге посмотрел,


И мне от взгляда страшно,


Нарушил тишины пробел


И произнёс протяжно:



«Бери, что нужно и пошли,


Остаться тут опасно,


Я все поведаю в дали,


Надежды тут напрасны.



Нас ждёт за городом семья,


В испуге, у вокзала,


А тут нас предала страна,


Врагами нас признала».



И я послушно побежал


Взять все, что пригодится,


Тревога в папе, как сигнал,


Что стоит суетиться.



Схватил вещей, и трамбовать


В рюкзак, подарок мамы,


Что происходит не понять


За этими стенами.



Зачем нас гонят из страны,


В которой мы родились,


За что мы крова лишены,


За что на нас сердились.



Вопросы есть, а где ответ?


Пока сложил что нужно:


Пальто, носки, штаны, жилет.


Немного стало душно.



Я думал и искал, что взять,


Что б было чем согреться


И на вокзале ночевать,


Теплее там одеться.



Собрал, сложил и побежал


К отцу, что в доме мечет,


А он уже вещей набрал


И что-то там лепечет.



А как увидел, сразу стих


И нацепил медали,


Что в первой мировой достиг,


Наградой ему дали.



Сказал, чтоб имя я забыл


Его и своё тоже,


И национальность свою скрыл,


Так будет нам дороже.



И мы, собрав вещей, пошли


По улице родимой,


В дали безумцы что-то жгли,


Крича на люд гонимый.



Толпа, лишь крики, хохот, смех


А мы идём что тени,


Наверно, нам это за грех


Те взгляды, что с мишени.



Крадёмся, опустив глаза,


Прижавшиеся друг к другу,


По сторонам слегка кося,


украдкой от испугу.



Прошли наверно, пол пути,


Я взмок от напряжения,


И страх повисшей тишины


Нам сковывал движения.



Ещё квартал и мы дошли,


Я вновь увижу маму,


Уже вокзал, видать вдали


Фасада панораму.



Отец в момент замедлил шаг,


И я за ним попутно,


Мы лихо сделали зигзаг,


А дальше все – минутно.



Нам крикнул кто-то: «Эй, жиды.»


И свистнул что есть силы,


Услышал топот чехарды,


Бежали к нам громилы.



Отец хотел достать медаль


И показать бегущим,


У одного сверкнула сталь


Ударил он секущим,



Прошёлся лезвием легко,


Как будто вскрыл конверты,


Отец охрип так тяжело,


Успел сказать лишь: «Черти».



Я кинулся в преграду им,


Закрыв собою папу,


А он упал, упал глухим


И испустил лишь храпу.



Я заорал и прыгнул в миг


На тучного, что с финкой,


Его удар меня настиг,


В живот пришёл ботинком.



От боли скрючило меня,


И я назад подался,


Пригнулся, шёпотом стоня,


Упал, не удержался,



Я смутно помню: как и что,


Мне не было тут дела,


Я плакал за отца моего,


При виде его тела.



Ещё ударов получил:


В лицо, живот и спину,


Последний – в нос меня добил


И отключил от миру.



Потом сознание потерял


И долго был в отключке,


Распластанным как труп лежал,


Во всей этой толкучке.



Пришёл в себя, уже светло,


Да солнце ярко слепит,


Пока я спал, оно взошло


И стекла в окнах треплет.



Я смог привстать и посмотреть


Как там отец, живой ли,


Его не смог я лицезреть,


А только лужу крови.



Наверно, выжил он в ночи,


Но почему оставил?


Возможно, эти увели?


Я факты сопоставил.



Лишь осмотревшись, понял я,


Дела мои не очень,


Возможно, сломана нога,


И нос мой кровоточит.



Но для меня все ерунда,


Тут цель сейчас не эта,


Я громко начал звать отца,


Ведь нет его и следа.



Кричал, как мог, что было сил,


Орал, как звонкий сокол,


Прохожего о нем спросил,


А тот подался боком.



И я со страху зарыдал,


За что такое с нами,


Куда отец же мой пропал,


Залился я слезами.



Рёву и страшно за него,


Убили эти твари,


Ведь он ни сделал ничего,


А на отца – сафари.



Рыдал, и боль во всей груди,


Нога болит истошно,


Но понял, надо мне идти,


Сидеть тут безнадежно.



А люди ходят, кто куда,


Меня не замечая,


Как будто я тут «пустота»,


И не сижу страдая.



Но чуть поодаль я поймал,


Глаза кривой старушки.


Она сказала, чтоб я встал,


Иначе я в ловушке.



Я ей ответил: «Не могу,


Нога, не опереться».


Она сказала: «Помогу,


Ты должен притерпеться».



Я попытался чуть привстать,


Упор сделал на бабку,


Больную ногу подгибать


Пришлось мне для порядку.



Мы захромали прочь долой,


От слов ее печально,


Она сказала, что домой


Нельзя мне изначально,



Что безопасней у неё


И мне она поможет,


Что дома ждёт меня зверьё,


Способно изничтожить.



Спросила имя: «Как зовут?»,


И я ответил: «Эдик».


«Ты знай, сынок, что изведут


За фюрера портретик,



Настали жуткие деньки


Для вашего народа,


Вас истребят не по-людски


Всех до седьмого рода.



Я слушал и хромал за ней,


Не понимая толком.


Кому нужна гора смертей?


Кто выбрал своим долгом?



Убить отца? и гнать людей,


Что жили по соседству,


Они нас знали как друзей,


Ведь мы росли тут с детства.



Я думал, как же там семья,


Что на вокзале ждала.


Не пали так же от зверья?


Расправа не застала?



И как сказать им: «Нет отца!»


Что умер он мгновенно,


Про тот удар от подлеца,


И тело его тленно.



Пока я думал, мы дошли


До дома, что был ветхим,


Вокзал остался позади


Хоть он и был заветным.



Старушка помогла зайти


И подвела к кровати,


Больную ногу занести,


Улёгся я, так кстати.



Уснул, наверно, я в момент,


Иль потерял сознание,


Забыв ночной свой инцидент,


Отцовское скитание.



Очнулся от горячих рук,


Что обтирали ногу,


Она болела как недуг,


Дарящий мне тревогу.



Смотрю, а бабушка сидит,


Склонившись надо мною,


Читает что-то на иврит,


Чуть шевеля губою.



Увидя, я уже не сплю,


Она мне улыбнулась


«Давай тебя я покормлю«:


Старушка потянулась,



Взяла тарелку, в ней был суп,


Из рыбы, чуть горячий,


И ложечка касалась губ,


Я ел его лежачий.



Откушав бабкиной ухи,


Я задал ей вопросы:


Какие у отца грехи?


И кто эти разносы?



Где его труп? И как хранить?


Поможет встретить маму?


Когда закончат все громить?


И как пресечь сею драму?



Старуха слушала меня,


Но только лишь кивала ,


Под нос себе что-то бубня,


Ответов не давала.



Привстала и ушла совсем


Вопросов еще много,


И кто она, спасла зачем?


Добра ко мне иль строга?



Что ждать? Как быть? Куда идти?


Да и смогу я это?


Убьют те звери на пути?


Сживут меня со света?



Закрыл глаза и задремал,


Лишь боль в ноге гудела,


Стреляя  вспышкой, как сигнал,


Потряхивая тело.



Проспал прилично, долго спал,


Открыл глаза, тут стуки.


Стучали сильно, наповал,


раскатистые звуки.



Старушка слышу, отперла,


Впустила голосивших,


На диалог их завела,


Гостей тех посетивших.



Я слышал краем уха их,


Вопросы задавали:


«Что нет ли в доме тут чужих?


Кого с дороги брали?»



«Где тот юнец? Кто он такой?»


Она сказала: «Внучек»


Что он лежит давно больной


И не ведёт отлучек.



Они прошлись, зашли ко мне,


Мое спросили имя,


Заерзал я на простыне,


От взгляда – нелюдима.



«Я – Клаус»: выдал имя им,


Один аж, пошатнулся:


«А документом подтвердим?»


К старушке оглянулся.



А бабка, зная наперед


Такие повороты,


Сказала: «Позже принесёт,


Документы с работы».



Что подработка у неё,


И там она забыла,


Что уже старая бабьё,


Улыбку расстелила.



Тот говорящий закачал


большою головою:


«Ты принеси, чтобы я знал,


А то я вам устрою!»



«А что с ногой?» – спросил меня


И тут я растерялся,


Старушка тему оценя,


Сказала: «Он подрался».



Что во дворе поймал жида,


Решил поддать ей-богу,


Но это была западня,


Ему сломали ногу.



Поверил он иль, может, нет,


но явно дался дива,


возможно, бабушкин ответ,


Звучал весьма правдиво.



Он осмотрелся и ушёл,


Старушка шла спровадить


Орду, которую привёл,


Подальше от кровати.



А дальше, счастье тишины,


Что все благополучно,


От злого рока спасены,


Старушка то – научна.



Находчивость – ее конёк,


За все ей благодарность,


Что провела их за порог,


Рассев  в них коварность.



Вернулась, села на кровать,


По-доброму в улыбке


«Ты – Клаус»: буду называть,


хохочет голос хлипкий.



«Спасибо вам, я очень рад,


Что Вы пришли на помощь,


Должник я ваш за променад,


Спасли меня ещё раз».



И бабка принялась сказать,


С чего она хлопочет,


С чего решила защищать,


И что от меня хочет.



«Я расскажу тебе, внучек,


Где сын, с чего разбита,


На нем повешен был значок


Большой «Звезда Давида»».



Звезда  нашита на груди,


Она была отметкой,


Что отличала нас среди


Людей, что с этикеткой.



И он обязан с ней ходить


Везде, где только можно,


Арийцев всех боготворить,


Что было так ничтожно.



Ему мог крикнуть стар и млад:


«Еврей, жида порода!»


И продолжался этот смрад


По времени – полгода.



А как то вечером он шёл,


Его схватили люди,


На коих как-то он набрел,


Он их просил о чуде.



Чтоб отпустили, дома мать,


Она больна, старуха,


Что он не должен тут страдать


И получать за ухо.



Им было хорошо пинать


Его худое тело,


Что полицай не мог разнять


И не хотел лезть в дело.



Они долбили по нему


Руками и ногами,


Закрывшись, он читал псалом,


Удары как цунами.



И полицай  лишь лицезрел,


довольный и с улыбкой,


Не видя в этом беспредел,


преступною ошибкой.



Когда цунами разошлось,


И отступили тени,


Пред ними тело поднялось,


Стоял он на колене.



Читал молитву и стоял


В крови, согнувшись с боли.


Наверно, смерть давно принял


Без сострадания роли.



Я прождала его всю ночь,


А утром рассказали,


Как он покинул сей мир прочь


И труп его убрали.



Осталась лужица крови


И ворот от одежки,


За что его так извели,


Деяния их невежды.



А тело я потом нашла


У выгребной канавы


И захоронить его смогла


без почести и славы.



На свете нет страшней беды,


Чем пережить детину,


Не пожелаю никому


Увидеть сей картину.



Старушка облилась слезой,


Пока вела рассказик,


От муки этой затяжной


Рыдала где-то с часик.



А я смотрел и холодел


От бесов, что способны


Чинить подобный беспредел


И почему так злобны?



На люд, который не причём,


Что он родился с верой,


Не позволял себе Содом


Или другой манеры.



Старуха, выплакав удел,


Ушла за двери спальни,


Ее страданиям предел,


Душевных мук терзаний.



Я не остался в стороне,


Душой завёлся тоже,


Подумал о своей семье,


Дай им здоровья, боже.



Как они? Живы? Может, нет?


Покинули ли город?


И где узнать, найти ответ,


Сомненья во мне спорят.



И я решил – все хорошо,


Не стали дожидаться,


Покинули страну давно,


Им удалось прорваться.



А я пока останусь тут,


С старушкой безопасно,


Тем более ей пригожусь,


Одной ей быть ужасно.



Я помогал по дому ей,


Что было в моих силах,


Старушка стала мне родней,


Как образ на светилах.



Ещё недели две лежал,


А после встал с кровати,


Нога прошла, едва хромал,


уж незаметно, кстати.



Я мыл полы, посуду, мёл.


Следил за чистотою,


За домом муравьёв извёл


И стриг траву косою.



Но за забор не выходил


Я от греха подальше,


Там неприятностью грозил


Тот идеал из фальши.



О доме часто думал я,


О маме и о сёстрах,


Наверно, брат подрос слегка,


Теперь, с меня он ростом.



Пройдёт чуть время, и тогда


Наладится порядок,


Вернётся в дом моя семья


И мир, что был так сладок.



Пока же время ужасать.


И по ночам гул, крики,


За окнами твердят спасать


Нацистов святы лики.



Спасать от армии жидов,


Что изъедают земли,


И иудейский стан домов


Поджогами, чтоб внемли.



И вот старушка испекла


Мне торт для угощения,


Сегодня праздник у меня,


Сегодня день рожденья.



Мы пили чай и ели торт,


Общались и грустили,


Для нас двоих это комфорт,


Покой, что мы хранили.



Я раньше по ночам страдал,


Ревел без сожаления,


Надежду в матери искал,


Любовь и умиление.



Сейчас я чувствую, взрослей


Уверенный и твёрдый,


Да и по силам мне теперь,


Я вырос, стал упёртый.



Я обязательно найду


Семью, что разлучили,


Про смерть отца им расскажу,


Моля, чтобы простили.



Они, наверно, по ЖД,


уехали с вокзала,


И оказались в той стране,


Что родным домом стала.



Я знаю точно, вера там,


Им помощь оказала,


Что не досталися врагам,


Семья, что так страдала.



Что сестры думают о нем,


Волнуются и знают,


Что мы спаслись с моим отцом,


Здоровья нам желают.



Я думаю, настанет день


И я поеду в гости,


Перевалюсь за этот крен


Агрессии и злости.



Ну, а пока я буду тут


И пригожусь я бабке,


За мной, надеюсь, не придут,


Работать буду с цапки.



Мы стали близкие друзья,


Моя старушка – чудо,


И не забуду никогда,


Я в памяти, покуда.



И как-то утром, как всегда,


Я вскипятил нам чайник,


Старушка не пришла тогда,


Не встретил в умывальне.



Не встретил в кухне за столом,


В саду, гостиной тоже,


Прошел я в спальню на втором


По лестнице с прихожей.



Я в дверь негромко постучал,


А там за нею тихо,


Ее по имени позвал


И сердце бьется лихо.



Устал я ждать и к ней зашёл,


Она лежит, не дышит,


Я пульс потрогать подошёл,


И чуть шептал,  не слышит.



Я понял, больше ее нет,


Как и отца со мною


И лица белый ее цвет


Я приложил губою.



«Ты спи, моя подруга дней,


Иди на встречу с сыном,


Приобними его скорей


И поклонись святыням».



Мне довелось ее хранить,


Я сделал это с честью,


Могилу  мне пришлось разрыть


И прикопать под жестью.



За домом, где свел муравьев,


Чуть сбоку от фасада.


Под пенье звонких соловьев


Ее большого сада.



Когда закапывал, я знал,


Ее душа покойна,


И слез пред ней не проливал


И мне теперь спокойно.



Я дал себе недели две,


На сборы и маршруты,


Чтобы отправиться к семьею


Бежать от этой смуты.



Я разыщу тебя, ты знай,


Любимая ты, Мама,


Приеду, ты меня признай


Ох, встреча, будет драма.



Я карту бабкину нашёл,


Построил путь, маршруты,


Места, где б реку перешел,


Вмиг вывел за минуты,



Что пригодятся мне в пути


К семье, родным и близким


До Лондона буду идти


Маршрут будет тернистым.



И вот настал мой вечер икс,


Покинул дом старушки,


Создал себе идею фикс,


Пройти я вброд речушки.



На улице совсем темно,


Бесшумно и уныло,


Народ боится уж давно


Гонений,  что накрыло.



Я тенью двигался вдоль стен,


От звуков замирая,


Словно витринный манекен


себя тьмой накрывая



Проворно, знаю, что к реке


За коей будет поле


Спасение на той стороне,


Рубеж к свободе, воля.



Крадусь, и вижу тень солдат,


Что движутся на встречу


И явно встречи я не рад,


И что я им отвечу.



Когда вопросы зададут:


Кто я? И что блуждаю?


Возможно, сразу изорвут,


Евреем коль признают.



Я затаился, сев в кусты,


Решил тут отсидеться


И жду, чтобы они прошли,


Осталось лишь стерпеться.



Они сровнялись, говорят


Про фюрера идеи,


Его идеям я не рад


Величием затеи.



Что истребят они весь свет,


Людей на удобрения,


Что лет так пять, придёт рассвет


Арийского движения.



От слов их стало холодать,


Что за движенье в мире,


Как можно люд уничтожать,


Увидеть их в могиле.



Они исчезли, не видать,


Я двинул к водной глади


Все так же в сумраке шагать,


Оставив город сзади.



Мне освещала путь звезда


И лунное окошко,


Ты жди, любимая семья,


Осталось мне немножко.



Я знаю точно, я дойду


И встретимся мы снова,


Во чтоб не стало – вас найду


И обниму толково.



Я подошёл уже к реке,


Что волнами играла,


И видно лодку в стороне -


Доплыть на ней с причала?



Да лодка старая была,


Худая и вся сгнила,


Она б на дно сейчас пошла,


Осталась в царстве ила.



Решил я по мосту идти,


Но там весьма опасно.


И нет условий обойти,


Пошел, хоть и напрасно.



Я незаметно подступил


К мосту, что был висячий


И аккуратно проскочил


Людей спиной стоящих.



Крадусь по старым балкам я,


А мост, предатель, – стонет,


Чтоб не добрался я тогда,


Внимание приводит.



И вот я посреди моста,


Вибрирует все сильно,


Мне освещает путь луна,


чем выдаёт обильно.



Я на мосту тут как мишень,


Подсвеченный Луною,


И каждый шаг тут, как ступень,


Я этот скрип не скрою.



Услышал возгласы из тьмы,


Что разносились встречно,


Туда мне точно не дойти,


Я тут застрял навечно.



Я чувствую, качнулся мост,


Что мне идут на встречу,


Вибрации большой прирост,


Уж тени их примечу.



И заиграла во мне мысль,


Куда же тут податься,


Наверно, за борт прыгать смысл,


До берега добраться.



Я сиганул во мрак глубин,


А что мне оставалось,


Пошёл на этот я почин,


Чтоб муки не досталось.



Удар пришёлся по спине,


Я растерялся дико,


В бурлящей пенной полынье


Закрученный был лихо.



Меня активно понесло


Прочь,  от моста с тенями


И мчала, им скорей на зло


В бурление с пузырями.



Я загребал скорей, как мог,


Гонимый водной массой,


Ее поток мне столь помог,


Исполнив путь мне трассой.



С трудом увидел край земли


Другого побережья,


Он показался с темноты,


Спасла меня надежда.



Спасибо, папа, что учил


Бороться со стихией,


Пловца возможности привил,


Ты стал моим миссией.



Ещё гребок, касание дна,


И вот желанный берег,


Река серьёзно извела,


Добавив мне истерик.



Неспешно вышел, полежал,


class="book">Восстановил дыханье,


Расслабиться я не желал


И привлекать внимание.



Обсох и двинулся вперёд,


Желанием гонимый,


Пока на небе звездный свод


И ангелом хранимый.



Довольный я неспешно брел


По полю за рекою,


В момент спокойствие нашёл


От гонки с той водою.



Я видел деревушки стан


И в окнах нету света,


По воздуху стелил дурман


От дуновения ветра.



И где-то слышен лай собак,


Неспешно разносился,


Заткнуть им пасть не мог никак,


С деревни удалился.



Решил по карте обходить


Места с людьми густые,


Чтобы судьбу не изводить,


Чтобы меня не били.



И после смерти пожилой


Не знал, кому доверить,


Кто мне окажется родной


И в светлый ум поверить.



Нашёл заброшенный я дом


И в нем привал устроил,


Прижался под окно бочком,


На сон себя настроил.



Мне снились разные дела,


Абсурд и непонятки,


Как-будто с трупами гора


Лежала на брусчатке.



Эта гора была большой,


Практически до неба,


На ней кричал отец: «Долой!


Людей смотрящих слепо,



Людей, не видящих горы,


И тех, кто не заметил,


Ведь взгляды их давно остры,


Слепых я тут не встретил.



Так отчего не видит люд


Останков убиенных,


Да с этим как они живут,


С лукавством откровенном».



Да по заслугам будет вам


За ваш пассивный голос,


В аду разрубят пополам


И вырвут каждый волос.



В аду вы будете гореть


И вечность будет в муках,


Вас всех заставят жар терпеть


В котлах, чертей поруках.



Я ужасался, видя сон,


Но дальше было хуже,


Отец указкой крикнул: «Вон!»


Ссылаясь к крови лужи.



И я увидел в луже той


Недвижимое тело,


Лежит с пробитой головой,


Слегка уж пожелтело.



О, боже, мама там в крови


Я закричал так громко,


Но голос мой на миг поник,


Как будто в нем поломка.



Как будто голос мой иссяк,


Иль сделал кто потише,


И прокричаться  мне не как,


Звучу не громче мыши.



Я в ужасе открыл глаза


И встретил взгляд мальчишки,


С испугу выкрикнув слегка,


Поймав агоний вспышки.



«Зачем орать, я – не бандит,


Не вор и не убийца,


И ты не будешь мной побит,


Всего лишь сын австрийца».



«Мое же имя Самуэль,


И я тут местный житель».


«Мое же – Клаус, ты поверь


Кричать я не любитель.



Решил я совершить забег


До Лондона, обратно,


А тут я выбрал свой ночлег,


Под крышей спать приятно.



Ведь дом заброшен, значит, пуст,


А мне сгодился старый,


И спать под небом выбрав куст


Не строил я сценарий.



Придумывал я на ходу,


Не знал, что будет дальше,


Он враг иль друг, я не пойму


С душою или в фальши.



Послушав связный мой рассказ,


Австриец улыбнулся,


Сказал, что видел в первый раз,


Чтобы юнец рехнулся.



Что с Англией уже враги,


Война идёт на фронте,


Стреляют люди там в дали,


В немецком горизонте.



Что там сейчас его отец -


Военный доброволец,


Что Лондону скоро конец,


Снесем его с околиц.



Отец нам часто пишет с мест


Где армия воюет,


Они Победы несут крест


И враг их негодует.



Сдаётся и уходит в плен,


По всем фронтам случалось,


Не сдастся, будет убиен


В письме отца писалось.



Не надо в Лондон, там – враги,


Они напали дерзко


Порядок, мир не сберегли


Без чести офицерской.



Вернись-ка лучше ты домой


И не беги на пули,


Затея видется плохой,


Там жизнь перечеркнули.



Вернись, послушай мой наказ


И не играй с судьбою,


Могу устроить пересказ


За фронтовой чертою».



«Там мама!», – выдал я ему


«И ждёт моего приезда,


Она уехала давно


До фронтового съезда.



Я еду к ней, она одна


И очень ей там худо,


Там незнакомая страна,


Обратно нет маршрута.



Доеду, заберу домой


Я в этом вижу крест свой,


Ей оказаться там впервой


Стране столь неуместной».



«Да ты послушай», – начал он-


«Ты что, меня не слышишь?


Это военный регион,


Ты смерть себе запишешь.



Тебя убьют, ты не пройдёшь,


А скоро их захватим!


Поедешь после и найдёшь


Лишь временем им платим.



А если так невмоготу,


Ты оставайся тута,


Я чем смогу, тем помогу


Пока там будет смута».



«Где твой отец? Он на войне?», -


Спросил австрийский малый-


«Он бьется с нашим наравне?


С английской той державой?»



«Нет, он погиб», – ответил я:


«Давно, не помню точно


И тему быстренько сменя,


Про фронт спросил нарочно».



Я сразу заприметил в нем


Желанье пересказы,


Отец крещёный был огнём,


Писал ему рассказы.



И Самюэль пошёл взахлёб


Делиться впечатлением,


Как нёс отец с друзьями гроб


И получил ранение.



Сказал, что авианалёт


Случился ранним утром,


И скинул бомбы самолёт,


Застав в сознание смутном.



Что за ранения награждён,


Уже восстановился,


Что в лагерь он определён,


На караул пустился.



Он охраняет там врагов,


Что в плен к нему попали,


И держит в клетках как хорьков,


Нельзя чтоб убежали.



Австриец радостно сказал


Как-будто не про папу,


Который с жизнью там играл,


Сняв перед смертью шляпу.



Безумный, но смешной малец,


А главное, ведь точно,


На фронте ждёт меня конец,


Убьют меня, нарочно.



Туда нельзя, но как же быть?


И здесь  нельзя остаться,


Иль по воде туда доплыть,


На остров, к ним являться.



«Скажи, а можно по воде,


Коль фронт идёт по суше?»


«Пойми! Ведь бой идет везде,


Ты будешь в той же гуще».



Ты должен малость подождать


Когда его захватим,


Ты сможешь маму увидать,


Георга только схватим.



Нам Фюрер говорит, что год


И принесет победу,


Он всех врагов там изведёт


Уж к следующему лету.



Ты должен сделать выбор сам


Домой или остаться,


Будь благодарен небесам,


Со мной свелось встречаться.



Я буду часто приходить,


Рассказывать о папе,


Вестей военных приносить,


Сражениях в масштабе.



Ну, а когда уж все пройдёт,


Ты смело двинешь к маме,


Я представляю, целый год,


Без матери, он в драме».



Я слушал и не мог понять:


Он – друг или безумен?


Как можно смерть за гордость брать?


Наш диалог разумен?



Но мне дороги нет назад,


Там знают, что еврей я,


А тут я Клаусом воздат


И мне не ждать гонения.



Сказал ему: «Давай дружить,


Я подожду свершений,


Но ты не должен говорить


Другим обо мне мнений.



Держи в секрете, что я тут,


Не выдавай меня ты,


А то за мной сюда придут


И будешь виноватый.



Что я остался и не смог


Поехать встретить маму,


Что нашей встречи не помог,


Создав сей диораму».



И мы поручковшись пришли


К такому соглашению,


Что компромисс вдвоём нашли


И рады с ним решению.



И я пока остался тут,


Обжил слегка хоромы,


Помог мне в этом новый друг


Заделал с ним проломы.



Австриец сбегал до себя,


Вернулся с молотками


И мы с ним, весело стуча,


Забили все досками.



Заделали по стенам щель,


Убрались во всем доме,


Мне подготовили постель,


Ведь дом же был в разгроме.



Уставшие, присели с ним,


Довольные работой,


И лишь по сторонам глядим,


Зевая чуть с дремотой.



Меня немного в сон ведёт


Мой друг – совсем уставший,


Неспешно так слегка зевнёт,


Бессилье показавший.



«Ну, все, пойду я на покой,


Тебе же доброй ночи,


Сегодня сделали с тобой,


Уют, наспех сколочен.



Теперь тебе не страшен дождь


И ветры не тревожат,


Теперь ты в доме – главный вождь


А лучше не предложат.



Давай уже ложиться спать,


А я приду с рассветом,


Люблю я с солнышком вставать


В его лучах согретым.



Я принесу тебе поесть


На завтрак что сготовят,


Мне будет это чуть за честь,


Родные не заловят.



И водворился новый друг


Домой без остановок,


А я голодный свой недуг


Засунул в подголовок.



Улёгся, выбитый без сил,


Ведь сон главнее пищи,


Меня он сразу проглотил,


Схватив меня в ручищи.



Я помню, я так крепко спал,


Как потерял сознание,


Возможно, просто чуть  устал


И это оправдание.



Проспал рассветные лучи,


Что разлились по дому.


И прогоревший стан свечи,


Застывшей по-другому.



Проспал приятеля приход,


Что встал над ложей камнем.


Смотрел, прикрыв ладонью рот,


При столь рассвете раннем.




Он кашлял будто не со зла,


А только чтоб проснулся,


Я приоткрыл слегка глаза,


От взгляда он качнулся.



Сказал: «Вот завтрак для тебя


Я утром взял без спроса,


Скажи, теперь же мы – друзья?


А для друзей ведь можно?



Ты извини, что разбудил


Я тут сижу уж с часу,


И завтрак твой уже остыл».


Он выстроил гримасу.



От слов про завтрак я воспрял


И потянулся к другу,


Он мне кулёчек передал,


чем оказал услугу.



Я чувствуя, что там еда,


Слюною обглотался,


Ее я съел на раз и два,


С приема друг смеялся.



Сказал, что знал бы голод мой,


Принёс ведро побольше,


Чтоб ел с него я головой,


Как свин на ферме в Польше.



И начал хохотать, как мог


Над этой злою шуткой,


Ведя свой личный монолог


В истерике с раскруткой.



И я смотрел, не понимал


Что тут смешного было,


А он лишь воздуха набрал,


Истерикой накрыло.



Он, видя, что я не смеюсь,


Немного сбавил хохот,


С подобным точно не мирюсь


И смех его, как грохот.



«Ну, ладно, ты меня прости», -


Сказал он уже тихо:


«Я настроение донести


Хотел тебе так лихо».



А я ответил, что не злюсь,


Но шутка твоя тупа,


И я с подобным не смирюсь,


Ведь мысль эта глупа.



Он взял посуду, что принёс


И попросил прощенья:


«Я буду позже!», – произнёс:


«И принесу варенье».



Схватил кулечик и исчез


В момент за старой дверью,


А я обратно спать полез


По сытому поверью.



Ещё немного подремал,


И снова был разбужен,


Мне друг австрийский дал сигнал


Сказав не громко: «Ужин!».



Я удивлён, как может быть,


За окнами стемнело,


Мой новый друг, освоив прыть,


Принёс еды умело.



Принёс и то, что обещал -


Варенье из клубники,


Его я жадно поглощал


Под звёзд на окнах блики.



Управившись, благодарил


Умелого кормильца,


Что он подарком одарил


И захватил мне мыльце.



«Спасибо, Самюэль родной,


что столько мне внимания,


Я не забуду твой настрой,


И дружбу, состраданья.



Ты столько сделал для меня


Теперь ещё и кормишь,


Тебя же ждёт дома родня,


Ты не забыл и помнишь?».



От слов моих он покраснел


И сделался застенчив,


Ведь красочно его воспел,


Насколько он изменчив.



«Иди домой и поскорей


Пока не спохватились,


А завтра принеси вестей


На фронте что случились».



И он довольный дел своих


Забрал пустую банку.


Неспешно двинулся, утих,


чуть изменил осанку.



Наверно, стыд его пробрал


За комплиментов ворох,


Иль, может, просто он устал,


Закончился в нем порох.



И я остался вновь один,


Улёгшись поудобней,


На позе «сытый господин»,


Отъевший пищи сдобной.



Заснуть я более не мог,


Гонимый за мыслёю,


Как мне юнец этот помог,


Что сталося с семьею.



Как они там, все хорошо,


Как передать им вести,


Увидимся ли мы ещё,


Обнимемся ли вместе.



Но буду тут, пока бои


И Англия в осаде,


Пока идут дела мои


Прекрасно, не к досаде.



Я много думал, размышлял


И не заметил шорох,


Под полом кто-то шибуршил,


Мышонок там в дозорах.



Я пристально ловил тут звук


Прожорливый и твёрдый,


Он продолжал, все время стук,


Бесстрашный, даже гордый.



Он звуком отвлекал меня,


Внушал,  что не один я,


Что рядом есть со мной всегда


Природы изобилия.



Потом я долго вспоминал


Божественность природы,


Как мне отец про них читал


О живности породы.



Решил, что завтра покормлю


Я стукача едою,


Возможно, приручить смогу


И жить его пристрою.



И с этой мыслью я уснул,


О друге, что под полом,


Погрызть доску под сон прильнул


Грызун тот с произволом.



А утром я открыл глаза


На солнечные блики,


Что разлилися от окна


По сторонам, как пики.



А позже подошёл мой друг,


Что откормил вареньем


Моего желудка он заслуг,


Что ел я с наслаждением.



Принёс на завтрак мне блины


И вкусную сметану,


Торжественно мне вручены


Компота – два стакану.



И планы он принёс с утра,


Мне показать тут местность,


Я отломил кусок блина


И проявил любезность.



Но Самюэль мне отказал,


Сказал, что тоже кушал,


Давай доешь, он наказал,


Потом письмо послушай.



Оно пришло вчера в ночи


От папы, что в работе


Несёт дежурство для страны


немецкой он заботы.



Я тут же быстренько доел,


А чуть оставил мышке,


Ему читать письмо велел


Про папины делишки.



И он послушно расчехлил


Конверт что был с помаркой.


А я компота чуть отлил,


Готовясь к теме жаркой.



Ведь понимал, прольет он свет


О положенье дела,


И на вопросы даст ответ.


От них во мне зудело.



Что происходит? как мне быть?


Встречал ли там евреев?


И есть условия, им жить?


«Читай, прошу, скорее!»



И он решил пересказать,


Чем право огорошил,


Заставив вмиг дыханье сжать,


Чуть волосы взъерошил.




«Там к папе привезли жидов,


И он их охраняет.


Что он для них, как крысолов,


По клеткам загоняет».



А после принялся читать


Отцовские творения,


Глазами почерк изучать,


Я слушал все с презрением.



«Привет, родные, как вы там,


Не шкодит ли там малый,


Не приступает ли к чертам,


По школе не отсталый?



По математике он как?


Не отстаёт в программе?


И в физкультуре не слабак?


Подтянется на раме?



Он должен грамоту учить,


Чтоб взяли в «Гитлерюгенд»,


Науки прежде возносить


И быть примером людям.



А у меня все хорошо,


Оправился с ранения,


Себя я чувствую свежо,


Точу свои уменья.



Теперь к нам свозят разный сброд


Еврейского рожденья,


Мы, как конвейерный завод,


Фасует, что печенья.



Кривой, поломанный берём


И отделяем с свежим,


Мы это делаем живьём,


Сурово и не нежим.



Работа сложная у нас


Мы – санитары мира


И дел на год, а не на час,


Нам здесь не до мундира.



Жидов везут нам каждый день


Вагонами, машиной


Из городов и деревень,


Погрязли тут рутиной.



Ну, ладно, хватит обо мне


Вы лучше расскажите


Идут дела у вас в семье?


С ответом поспешите».



И Самюэль окончив сказ,


С волнения прослезился,


Растрогал родного рассказ,


Которым возносился.



А после, я его спросил:


«За что их так евреев?»


И рассказать его просил


Кто видит в них злодеев?



И мой австрийский друг сказал:


«Что беды на планете,


Ведущие все на провал,


Во славу лишь монете.



Идут от подлости жидов,


Продажности их власти,


Они как плесень городов,


Что проживает в сласти».



Он начал,  не остановить


Его в порыве крика


Считая, нужно их травить,


Как «тараканов», дико.



И выдав весь словесный сор


И накричавшись вдоволь,


Озвучив страшный приговор


О казне им суровой.



Я задал маленький вопрос


Простой без диалога:


«А если б ты евреем рос,


Судьбы ты внял бы рога?»



От фразы, что я произнёс


Ему скривило рожу,


Как будто я удар нанёс,


Глубокий, аж под кожу.



Как будто наплевал в лицо


Или облил мочою,


Задело ведь мое словцо,


Повисло тишиною.



«Послушай», – начал он ответ -


«Ты как такое можешь?


Убогий твой менталитет


В пример ты свой приводишь».



И после он не говорил


Лишь встал и удалился,


Наверно, сильно зацепил,


Ох, видно! разозлился.



На выходе ударив дверь,


Когда был за порогом,


Как будто в нем проснулся зверь


И взял его залогом.



Я от удара чуть привстал,


Не ожидал такого,


Возможно, дал ему сигнал,


Что я – еврей до крова.



Но делать нечего теперь,


Придется ждать ответа,


Возможно, стук раздастся в дверь,


Я не хотел бы это.



В напряге проходил мой день,


Вот-вот я попадуся,


И буду под отстрел мишень


От встречи с ними – труся.



Ну, хватит загонять себя,


Решил чуть-чуть развлечься,


Мышонка покормить любя,


И сразу спать улечься.



Лежал в надежде что засну,


Но сон-гад не приходит,


Мыслей огромную копну


Мой ум сейчас воротит.



Спасибо мышке – отвлекла,


Раздалась из-под  пола,


Там что-то вкусное нашла,


Зубами расколола.



Налью ей завтра молока,


Что мне отдал приятель,


Не представляю ей врага,


Лишь грусти обладатель.



И снова мысли о семье,


Когда ж я снова встречусь,


Не дай им сгинуть на войне,


Опять мечтою мечусь.



Как встречу старшую сестру


И обниму малышку,


Скажу я маме, что люблю


И воспою братишку.



И с этой мыслью я уснул,


Забыв про речи друга,


Забыв слова, что он раздул,


Порочащего круга.



На утро, как всегда, пришёл


И протянул кулёчки,


Он завтрак для меня нашёл,


Там вкусные биточки.



«Из мяса мама напекла,


Она же с Украины».


Скажи: «А как твои дела?


И как спалось с перины?»



Перину старую нашли,


Она почти худая,


Мы с ним вдвоём перенесли,


Слегка ее латая.



Я выдал: «Очень хорошо,


На ней мне спится ночью,


А что же ты сюда пришёл?»


Под нос себе бормочу.



«Прости, не слышу твой вопрос,


Ты говори погромче,


Я завтрак уж тебе принёс,


Да и компот, поёмче».



Я воздуха побольше взял


И выдал очень громко:


«Скажи, куда вчера пропал?


Для мысли моей ломка.



Что ты ответишь на вопрос?


Родишься ты евреем?


И будут обзывать вразнос,


Жиденком – иудеем?»



Я повторил вопросик свой,


Но он уже готовый


Принял лишь позу боевой


Сказал: «Вопрос бредовый».



«Что если я, и правда, был


Жидом, еврейской мордой


Самоубийство совершил,


И был бы очень гордый».



Ему сказал: «Ведь это бред,


Не может быть такого,


Чтобы родился человек,


Без правила людского.



Что сразу нужно умереть,


Не насладившись жизни,


Нападки от других терпеть,


Как «дождевые слизни».



Родился – сразу в землю лезь,


Тебе тут дела нету,


Тебе тут некуда подлезть


Иль сотворить сонету.



Науки сделать свой прорыв,


Идти судьбой подсказок,


Созвездия средь звёзд открыв,


Придумать новых сказок.



Да, в общем, много для чего


Народ тот пригодится,


Нет права убивать его,


Пусть жизнью насладится.



У собеседника глаза


От речи стали шире,


И он, их в сторону скося,


Сказал:  «Не в этом мире».



«Давай все споры прекратим,


Поешь и собирайся,


Чего мы дома все сидим,


Гулять уж выбирайся».



«Пойдём, я покажу, где пруд,


Он очень полон рыбы.


А рядом лес, своих причуд


С деревьями что дыбы».



«Они могучи, велики,


Им лет, наверно, триста,


Растут природе вопреки,


Кора их золотиста».



«Как-будто оказался ты


В волшебном, дивном лесе,


Где гномы прячут сундуки


Со златом в занавесе».



«Там вместо трав большой ковёр,


Усыпанный цветами,


Там бродит часто злой бобер


С гигантскими зубами».



«Давай пойдём, я покажу


Волшебное местечко,


И удочки с собой возьму,


Рыбацкая там речка».



От споров и забылся след,


Что был меж нами раньше,


Возможно, дал себе обет,


Не говорить в реванше.



А может, догадался  он,


Какой я буду веры,


Или поверил в мой закон


О жизни Иудеи.



Ну, ладно, Бог его простит,


Ведь он ещё ребёнок,


А вырастит, прочтёт иврит


Или ещё книжонок.



И сразу вспомнит обо мне,


Возможно, станет стыдно,


Как презирал людей в стране,


Не зная точно смысла.



И мы собрались и пошли


Неспешною походкой,


Насквозь деревню перешли


К пруду, что был находкой.



А он, действительно, красив,


Вода его прозрачна,


Играет рябь на свой мотив,


Как птица в танце брачном.



Как гладь стекла, там видно дно,


По берегу песочек,


Вода – парное молоко


Иль даже кипяточек.



Нас манит и зовёт к себе,


Купаться сразу прыгай!


Чтоб не остался в стороне,


А к ней ты точно двигал.



Я постоял, потупив взор,


Купаться не решился,


На это есть один затор,


Что в  детстве приключился.



Отметка, что досталась мне


С рождением по вере,


И плоть, теперь мое клише,


Точней – ее потеря.



Старушка выдала наказ,


Когда меня учила


Не раздеваться на показ,


Ведь ждёт тебя могила.



И мой приятель расстегнул


Последние одежды,


С разбега голенький нырнул,


Воды, объятья нежны.



А я стоял, смотрел, как он


В воде резвится голый,


Стоял и чувствовал филон


Пред ним, большой и полый.



«Ну, что ты?», – раздался он:


«Разденься и  в пучину,


Прохладой будешь опьянен,


И не ищи  причину».



«Спасибо, нет», – ответил я:


«Не очень хочу плавать,


Я подожду у бережка


И посмотрю на заводь».



И он заладил мне опять:


«Давай! иди купаться!»


Не надоело повторять,


И к наготе склоняться.



«Не буду я», – сказал ему


В ультимативной форме:


«Я в воду точно не пойду,


При штиле или шторме».



Ну, как тебе еще понять:


«Я в воду не полезу,


И можешь ты не заставлять


Блюсти психогенезу».



От слов моих закончил он


И выбежал на берег,


Уверенно повысив тон:


«Давай тут без истерик»



«Тебе я просто предложил


Отвлечься от рутины,


Чтобы прохлады ощутил


И понырял в глубины»



«А ты, агрессор, ни за что


Решил со мной браниться,


Как будто я тебе никто


Ты смеешь относиться».



«Я думал, мы с тобой – друзья,


Я честно в это верил,


А ты вот так меня броня


Врагом себе примерил»



И он раздулся на меня


И мне пришлось ответить,


При этом тайну сохраня,


Посыл его подметить.



«Ну, ладно, просто не хотел


Я в воду лесть сегодня


И оголять своих тут тел


Решил бесповоротно».



«Прости, что растоптал мечты


И не полез купаться,


Что воздержался наготы,


Не думал раздеваться»



Пока ему я говорил,


Задумался, быть может,


Что он нарочно пригласил


Узнать секрет поможет.



Моя отметка, что еврей


И сразу станет ясно,


Что я по вере – иудей


Ему знать сей опасно.



Возможно, он расскажет всем


Про сироту еврея,


И я в безмолвии систем


Останусь дымкой тлея.



Сожгут, утопят, изорвут


И не увижу маму,


Приказ смертельный приведут,


Окончив мою драму.



А может, просто он хотел


Развлечь меня игрою


Как получилось, как умел,


А я к нему с виною.



И мы пошли обратно в дом,


Под солнышком гонимы,


Под его жаром, напролом


Шли оба, молчаливы.



И думал я, что думал он?


Попался, или просто


Мое тщеславие, пардон,


Высокомерие роста.



В один момент он произнёс:


«Я принесу на ужин,


Отменной каши из овёс».


Кой я уж не заслужен.



И ломанулся, мигом прочь


По направлению к дому,


И я не в силах превозмочь


Побрел пути другому.



Прошёл бесшумную тропой,


Зашёл в свою избушку,


Увидел, оглядев в первой


Мохнатенькую тушку.



Она сидела на столе


И грызла что-то быстро,


Проделов это дефиле,


Исчезла неказисто.



Как будто встретила кота,


Почуяв мышеловку,


Не веря в мысль, что чиста,


Даёт ей эту крошку.



Я, осмотрев сей пируэт,


Уселся на кровати,


Обдумав речи наш дуэт,


Претензии некстати.



А если он домой придёт,


Расскажет маме речи,


Что рядом с ним еврей живет


И не желает встречи.



Ну, ладно вечера дождусь


И будет то, что будет,


Домой я точно не вернусь


Пусть Бог меня рассудит.



А вечером пришёл мой друг


И протянул мне кашу,


За что достоин сих услуг,


Мыслей не как не слажу.



Он спохватился как всегда


Без умысла дурного,


Спросил: «А как твои дела?


И что же тут такого?»



Да может и не понял он


Кто перед ним льёт речи,


Как не смотри со всех сторон


Одним лишь я примечен.



Спасибо, очень хорошо,


За ужин благодарен,


Подарок твой  горяч  ещё,


Видать, он только сварен.



Ты знаешь, что я расскажу,


Откроюсь тебе тайно,


Я тут мышоночка кормлю,


Что встретил я случайно.



Считаю, что он – мой сосед


Или дитя родное,


Он защитит наш дом от бед


И царства половое.



Под полом бродит он всегда


И изредка со мною,


А ночью хруст слышен труда,


Дворец себе там строит.



Я  ему кашки положу,


Мохнатому трудяге,


Возможно, этим угожу,


Мы с ним теперь бродяги.



И этот дом для нас теперь


Пристанище бездомных,


Что заслужили мы, поверь


В гонке проблем огромных.



Австрийский друг не удивлён,


А только жал плечами,


Ведь каждый по себе дурён


Безумными мыслями.



«Еду на мышь переводить


Вместо того, чтоб кушать,


А грызуна того давить,


чтоб скрежета не слушать».



Но это дело прав твоё


С кем тут и поселиться,


Кому давать своё сырьё,


И с кем в ночи ложиться.



А есть желанье ехать в град?


Там проведут парады,


Там «гитлерюгенда» отряд,


Военные бригады.



Пройдут по улицам они,


И пронесут знамёна,


Ладони вверх подняв свои,


Огромная колонна.



Возможно, скоро к ним примкну,


Возьмут меня в команду,


На следующий парад пойду


Неся их пропаганду.



Мне это обещала мать,


Что скоро я уеду,


А хочешь ты со мной вступать?


И чествовать победу?



Там будем вместе мы играть


В военные игрушки,


Там можно даже пострелять,


Познать  азы войнушки.



Поплавать или полетать


Пойти в поход, разведку,


Там можно многое понять,


Развить в себе атлетку.



Ну, что ?Пойдём, я покажу,


Парад вот-вот  настанет,


Я по дороге изложу


Идею что дурманит.



И он вскочил и зашагал


Как-будто я согласен,


Как-будто я ответ уж дал


Иль он ему не гласен.



Ну, ладно, догоню его,


А после на параде


Его оставлю одного


И к дому моему сзади.



Приду и посмотрю, кто там,


Родные уж вернулись,


О, боже, я прильну к дверям


И с силой распахну их.



Увижу на пороге мать


И взгляд сестры поймаю,


И в ту секунду дам понять,


Что за отца страдаю.



Они и сами все поймут,


Увидев страх за мною,


Пройдут неспешно, обнимут


И обольют слезою.



Я расскажу им, как я жил,


Про дом и про старушку,


Как с той старушкой я дружил,


Как переплыл речушку.



Наверно, долог мой рассказ


Готовый для семейства,


Не рассказать его за час


Такой картины действа.



И я догнал австрийца в миг


И поравнялся рядом,


Как будто интерес возник


К движению гестапо.



Пусть лучше думает, что я


Фанатик до безумства,


Что «гитлерюгенд» для меня,


Как психу нужны буйства.



Я помню, говорила мне


Бабуля в месяц смерти,


Что обходи их в стороне,


Что это дети-черти.



Они пропитаны войной,


Желанием сжечь еврея,


И им не нужен мир такой,


Переча всем посмея.



Их фюрер объявил детьми,


воспетыми в легендах,


Как лекарей нашей земли


С иконостасом в стендах.



На каждом будут все они


Как под копирку в форме:


Рубашка, галстук, сапоги,


Прическа «стригли в шторме».



С единой мыслю, цель одна


И нет там исключения,


Вести дела везде должно


Лишь фюрера движение.



Пока я шёл и вспоминал,


Мы уж к мосту добрались,


С которого в ту ночь сбегал,


Когда за мною гнались.



На нем по каждой стороне


Стоят в военной форме


Солдаты с выправкой вчерне


На маленькой платформе.



Один из этих исполин


Спросил: «Куда собрались?» -


Достал он что-то из штанин-


«Не вы тут ночью крались?»



«Не вы решились на прыжок?


И почему не в форме?


А ну, скажите адресок


Сейчас мы вас оформим»



Он записал в свою тетрадь,


Что вынул из кармана


Все данные, что мог узнать


Не разобрав обмана.



«У вас же возраст подошёл,


А вы ещё не с нами,


Хотите, чтоб я к вам пришёл?


И дал вам сапогами?»



«Родителям ты передай,


Что срочно все вступают,


Что сроку месяц вам, до край


Потом себя пеняют».



Нам нужен каждый из ребят


Кто в «Гитлерюгенд» годен,


Вход ограничен для жидят,


Их статус непригоден.



А после пропустил вперёд,


Осматривая строго,


Походку, кто и как идёт.


Трясет меня немного.



Я сильно испугался в час,


Когда спросил про адрес.


Мой друг и в этом меня спас,


Разбив ответом накрест.



И мы неспешно побрели,


Уж на подходе город,


Молчали всю дорогу, шли


Не видя в речи повод.



Я думал, как мне улизнуть


С парада или раньше,


А может ногу подвернуть,


Чтоб не идти с ним дальше.



А может, растворюсь в толпе,


Умчав к родному дому,


Иль рассказать ему в мольбе


Про жизнь по-городскому.



Пусть знает, что я родом – тут


Где вырос и родился,


В надежде, что не предадут,


Я в мысли погрузился.



И мы добрались до толпы,


Что встала в ожидание,


Ликуя  чествовать  столпы


За детские старания.



Мы оказались впереди


У самого бордюра,


И вот они сейчас пошли,


Красивы, как брошюра.



Идут, подняв одной руки,


Смотрящей вниз ладошкой,


И в такт стучат их каблуки,


Разбавлен звук гармошкой.



И люди, радуясь, глядят


С рукой такой поднятой


«Зиг Хайль»,  – отчетливо кричат,


Я страхом тут объятый.



Боюсь, что выдадут меня,


Глаза и остальное,


Поступок свой не оценя,


Лицо сделал кривое.



Зажмурил глаз,  слегка присел


И опустил головку,


Я изменился, как умел


И чуть нахмурил бровку.



А мой приятель засверкал


При виде от парада,


Идти за ними возжелал,


А для меня лишь стадо.



Одеты все как на подбор


И взгляды в них пустые,


Не видно в них юнца задор,


Они как неживые.



Когда рассматривал вблизи


Я совершил оплошность,


Один из них сошёл стези,


Увидев во мне ложность.



Ударил с криком: «Как же так?


И где привет с рукою?


Наверно, неуч иль дурак,


Я тут тебе устрою!»



«А ну, поднял свою культю


И встань ровнее в стойку,


А то сейчас ещё влеплю,


Устрою тебе мойку».



От страха сделал, как сказал,


Мне этот злобный малый,


И позу правильную принял,


Как будто я бывалый.



И он с победой отошёл,


Вернулся в строй обратно,


Австриец взглядом лишь оплёл,


Как мне стоять отвратно.



И я попятился назад,


Чтоб спрятаться за лица,


Что принимали сей парад


И дали мне вмиг скрыться.



И чтобы время не терять,


Я побежал до дома,


Возможно, там увижу мать,


Верну себя с отъема.



Я не хотел узнанным быть


Соседями, врагами,


И оттого включил я прыть


В обход, лишь сторонами.



И вот я вижу дом родной,


А в окнах – свет и звуки,


Наверно, кушают семьей


Ох! Удивлю их скуки.



Домчался к ним я шага в три


И дверь заколотилась,


Я жду момент, лишь отопри,


Дыхание уж сбилось.



Ну, что там, что не отворят,


Наверно, не признали


Наверно, думают, что враг,


Доставивший страданий.



О. слышу, к двери подошли


И заиграл замочек,


Страдания мои прошли


Достойных одиночек.



И дверь открыл сосед большой


И удивился сильно,


А я толкнул его рукой


И прошмыгнул мобильно.



Реакция мне удалась


И я уже в гостиной


Кричу, по дому разбежась


Семье своей родимой.


На кухню забежал к родным,


А там – соседа детки,


играли за столом моим


игрушками соседки.



Я зарыдал, где все они,


Куда вы их всех дели,


Ты их по-доброму верни,


Соседи аж зардели.



Детишки, побросав игру,


На весь дом запищали,


Как-будто я им зло несу,


Отца своего позвали.



И он настиг меня в момент,


Дауцепился в горло.


Его безбожный аргумент,


Во мне надежду стёрло.



«Ты – жид, еврей, ты что забыл


В моем прекрасном доме?


Ты прежде у меня спроси,


Чем мчатся на проломе?»



«Да как ты смеешь всех пугать?


И кто тебе позволил


По дому бегать и искать


В жидовском произволе?»



«А ну, давай пойдём со мной,


Я сдам тебя, не скрою


Таких, как ты, нужно долой


Лишь в землю под плитою».



И с каждым словом все сильней


Сжималось мое горло,


«Ты сдохнешь, тварь, как тот еврей,


Что ножиком подпер я».



«Я точно помню, как пробил


Отцу твоему под кожу,


Клинок так медленно входил,


Увеча его рожу».



«Тебя же, суку, отпустил,


Не стал я пачкать руки,


Скажи спасибо, что щадил


И не отдал на муки».



«Ну, раз вернулся, значит так,


Получишь ты страданья,


Какой же глупый ты, дурак,


Что не ценил изгнания».



И с этих слов сдавил сильней,


А после бросил на пол,


Как дичь добытую, злой зверь


Ручищами зацапал.



В глазах с удара темнота


И сбитое дыханье,


Лишь слышен крик: «Убью тебя,


Жидовское создание».



Удар в живот, ещё удар,


От боли руки сводит,


Когда закончится кошмар?


За что нас так изводят?



За то, что верой я – еврей?


За то, что им родился?


При встрече сразу меня бей,


Чтоб кровью я давился.



Что за убогая страна,


Арийцев только холить!


Евреев истребить до дна


И геноцид изволить?



Забрать их собственность, дома


И разделить их семьи,


А коль придёшь, дадут сполна


И быть тебе тут в черни.



Я эту мысль прокрутил,


Она совсем убога,


Сознанье, может, уронил


От болевого шока.



Но видя, что меня не бьют,


Я смог чуть-чуть подняться


И взором местность обогнуть,


Поняв, куда деваться.



В гостиной окна, может, в них


Там высота полметра,


Пока боец тот поутих,


Что осыпал тут щедро.



Его не видно, он ушёл?


И приведёт подмогу?


Эх! Нужно чтобы не нашёл,


Бежать!  Во славу Богу.



Я приподнялся, все болит:


В груди, живот, затылок


Отвратно! Какой раз избит,


Уж нет здоровых жилок.



И нет возможности жалеть


Своё больное тело,


И через силу встать, терпеть


Пока не прилетело.



Я побежал сквозь эту боль


К двери, открыл легонько,


Подался за порог пальбой


От этого чертёнка.



Бежал обратно на парад


И в голове лишь каша:


Сосед, жиды, ударов град


И злости полна чаша.



Добрался, даже не поняв,


А тут толпа ликует,


Зигуя руки вверх подняв,


Задеть меня рискует.



Я пробирался сквозь толпу,


Ища глазами друга,


Не знаю, что ему скажу


Про боли от недуга.




А вот и он стоит спиной,


Задрав рукой до неба,


В улыбке, чествуя конвой,


Что движется нелепо.



Я подошёл к нему хромой


И ущипнул за руку,


Сказал, что нам пора домой,


А тут дела на скуку.



Прибавил – надо уходить,


Я полностью раздавлен,


Мне очень больно тут ходить,


Как-будто обезглавлен.



Он, видя, что со мной не так,


Сказал, что мне поможет,


Сказал, что я большой чудак,


Раз так судьба нас  гложет.



Я упирался на него,


И мы пошли обратно,


Он – друг, подставивший плечо


В вопросах деликатно.



И что со мной он не спросил


И этим сделал дело,


Свой интерес не преступил,


Где ж так меня задело?!



Уже настигли старый мост,


Что отделял деревню,


Там на дежурстве стоял пост,


и как всегда,  не дремлют.



«Куда идём? А, это вы,


И что случилось с этим?


На вид, как будто внял чумы!»


Тот постовой подметил.



Я слышал, но не подобрать


Разумного ответа,


Не знаю, что ему сказать,


Какой напев куплета?



Но мой приятель чуть вдохнул,


Встав смирно, приняв форму,


Как мысль, теорию раздул


Придуманную норму.



«Да мы поймали там жида


И дали ему взбучку!».


Пронзились речью изо рта,


Запев, ответов кучку.



«И мой приятель возжелал,


Построить ту скотину,


А тот по массе был амбал,


Нас больше в половину.



И бился с этим бугаем,


Как тигр за свободу,


Желая съесть его живьём,


Вцепившись в горло сходу.



Но тот по силам здоровей,


Ответом взял за горло,


Чуть не убил его, поверь,


Как массой, в пол упёрла.



И тут пришлось мне помогать,


Валить жида детину,


Своей рукою добивать


Огромную скотинку.



И мы вдвоём его забив,


Ушли, забрав победу,


Его оставили склонив


В науке к этикету».



Какой продуманный рассказ


Озвучил мой приятель,


И так открыто, на показ


Я даже думал – Спятил!



Я был безумно удивлён


Его таланту речи,


Уверен, тверд и не склонен,


Слегка расправив плечи.



Как будто хочет защитить


Товарища хромого,


Нападки эти прекратить,


Не дать сказать им слово.



Солдат послушал сих баллад


И отошёл в сторонку,


А мы прошли себе во слад


Без обращения в гонку.



Неспешно, молча, чуть паря


Довольные собою,


Он – за парад, что лицезря,


А я – любви раскрою.



Я раньше мог не замечать


Ту преданность в знакомом,


Что другом мог меня назвать,


Быть раньше неведомым.



Мы скоро подошли к домам,


Я тихо попрощался,


Сказал, что дальше пойду сам,


Обнял, не удержался.



«Спасибо за спасения жест,


что оказал опору,


Служил в дороге мне как шест


И выдал речь дозору».



Пошёл я дальше,  но один


И вспоминал про ужас,


Когда избил тот бабуин


Меня, почти не тужась.



Как рассказал про смерть отца,


Убитого толпой,


Про тот удар, что бил с рубца


Соседскую рукою.



О,  Господи! что тут за мир,


За что семья страдает?


Тут правит дьявол – господин,


Что судьбами играет.



Наверно, хуже уж не быть,


Всему же есть пределы.


Решил тогда предположить,


Что скоро переделы.



Ведь сколько можно позволять


Плевать на право, честно.


По улицам людей гонять,


Есть срок? Иль неизвестно?



Наверно, этому есть слог,


Которым нас пугают,


И к грешникам он будет строг


Кой адом называют.



Я вижу тут как раз его


По дьявола пометкам,


Как салютует воронье,


Сидевшее по клеткам.



Как черти с верою за смерть


Томят людские души,


Проделов эту круговерть


Оставив только туши.



И я под эту мысль дошёл


И на крыльцо вступился,


На двери с силою напер,


На ней уж видно гнильца.



Она послушна отошла,


И я увидел мышку,


Которая на стол зашла,


Как страж на свою вышку.



«Ну, как ты там?» – спросил ее.


Она не убежала,


Услышав голоса моего,


Свой стол не покидала.



Я подошёл, уж самый край


Но мышь сидит на месте,


Как будто говорит: «Давай,


Коснись, придайся лести».



Как будто старые друзья,


Что встречи ожидали,


Как будто он и я – семья,


Родными словно встали.



Я чувствовал, он даст мне спать,


Я приручил соседа,


Готов существенно признать -


Моя это победа.



И он, почуяв: я – не враг


Сидел совсем спокойно,


Наверно, понял коих драк


Я пал сегодня знойно.



Мне даже стало чуть живей,


Как будто подлечили,


Как будто отлежал пять дней


Или не сильно били.



Решил, что мышку  покормлю,


Умоюсь и на койку,


Пораньше спать сейчас пойду,


Моя задача бойка.



Мне завтра нужно снова в град


Найти Элен с Адамом,


Увидеть их я был бы рад,


Звучит в мозгу дурманом.



Но как построить сей маршрут?


Как обойти заставу?


Чтоб не узнали, ведь убьют


И не найти управу



На утро мой австрийский друг


Опять принёс покушать,


Я очень чту его заслуг,


За что просил послушать.



Спасибо,  сильно удивлён


старанию и отваги,


С которой был вчера спасён


На водной переправе.



Меня могли застать врасплох,


А ты вступился сразу


И не молчал, и не оглох,


А выдал разом фразу.



Хотел тебе сказать секрет,


Что я храню прилично,


Ты не считай, что это бред,


Но это очень лично.



Там в городе живут друзья,


Они – еврейской веры,


Мне очень нужно к ним туда,


Проверить, все ли целы.



Я знаю, ты не любишь их,


Но я друзей не выбрал,


Хотя они и вер других


Не нашего калибра.



Они мне всё-таки друзья,


Я многим им обязан


И видит бог,он – мой судья,


Найти я их наказан.



Поможешь мне в моем пути?


Тебе решать, не спорю,


Но я обязан их найти,


Узнать, что с их судьбою.



Они, возможно, могут знать,


Где точно моя мама,


И даже вести передать,


Сказав мне это прямо.



Так ты поможешь или нет?


Я жду от тебя слова,


Моя идея – это бред,


Возможно, бред дурного.



Но без тебя я пропаду


И подведу Адама,


Я должен, я его найду


И уточню, где мама.



Договорить я не успел,


Прервал меня приятель,


И видно мой рассказ терпел,


Считая, что я спятил.



Но вместо выпадов ко мне


Он начал с оправданий,


Довольно странная вполне


Его картина знаний.



Что он в деревне без друзей


И рядом нет подростков,


Что он с рожденья пас гусей,


Нет перспектив для роста.



Что я, возможно, первый друг,


Который тут обжился,


Чем увеличил его круг


И перед ним открылся.



Что он готов страдать со мной


Ведь дружба стоит больше,


Готов идти  больной, хромой


До Англии иль Польше.



Готов и получать в лицо


От злого человека,


Готов на все! Но есть лишь но!


Еврей – это калека!



Я не пойду домой к жидам,


Не буду есть с тарелки


Еду, готовили что там


И не вступлю с ним в сделки.



Я не готов им помогать:


Отца это заденет,


А если вдруг узнает мать


На дереве тут взденет.



А я ещё вступить хочу


В арийское движение,


где знаний новых получу,


основы и умение.



Меня зачислят в сентябре


А ты со мною вступишь?


Ты ж не останешься в дыре,


Ты тут совсем отупишь.



«Нет»,– я ответил: «Не пойду


И это мое право,


и мысль странную твою


я понимаю здраво».



Ну, значит, действую один,


Возможно, будет лучше,


Ведь там еврей, он нелюдим


Среди народов худшей.



Озвучил и не по себе


От сказанного слова,


Сарказм, пролившийся извне


Без умысла дурного.



А может, чтоб себя позлить


Насколь тупа тут фраза.


С которым невозможно жить,


С мыслями что проказа.



Ну, ладно, тут решать тебе


И все ровно спасибо,


Доверю дело я судьбе,


Вилянию изгиба.



Которыми меня несёт


По жизненным уклонам,


Возможно, скоро изорвёт


Безумством, лжи законам.



Тебе спасибо, я на сбор,


Мне скоро выдвигаться,


Найду костыль на свой упор


И нам пора прощаться.



Когда-нибудь ты подрастешь


И правдой овладеешь,


Ошибки ты свои найдёшь


И пелену развеешь.



И после выданных тирад


Я захромал  за двери


Походкой словно я пират,


Сошедший тут на берег.



Нашёл приличную клюку


Надёжного упора,


Припал рукой к ее к суку


И вот конец сей сбора.



Пошёл неспешно я к мосту,


Мыслей гоняя тонну,


Ну, больше грел сейчас одну,


В ушах давая звону.



Что будет встреча у меня,


Друзей увижу лица,


Ох, как же ждал я того дня


И сколько это длится.



Я представлял, как встречу их,


Рисуя разных сценок,


Как обниму ребят родных,


Не устаю в застенок.



Вот показался уже мост


На нем зависла стража,


На службе, сторожат свой пост,


Прохожих будоража.



И я опять попался им


И снова горсть вопросов:


Куда, зачем, с чего один,


Безумие опросов.



Я отвечал, что по делам


Вступаю в "Гитлерюген",


Что ожидают меня там,


Движению я нужен.



И не смотря на хромоту


И повреждений сложность,


Я испытания там пройду,


Найду в себе возможность.



И я сумел чуть плечи сжать


И затаил дыхание,


Наверно, будут угрожать


за частое мелькание.



Но в этот раз все обошлось,


Мне в город путь открыли,


Вопросов, странно не нашлось,


И так вот пропустили.



Как только я прошёл от них


Решил привал устроить,


Как избежать мне тех шумих,


Как внешность перестроить.



Решил испачкать я лицо


И изменить походку,


Чтоб не узнали ни за что


Измазал чуть бородку.



Пошёл окраиной к друзьям


В надежде снова встретить,


Вот это праздник будет прям,


Эх, стоило б  отметить.



И вышел к улице большой


Сегодня многолюдно:


Кто на работу, кто домой,


А я смотрюсь тут чудно.



Иду и с каждым шагом слаб


От страха и волнения,


От тех, кто дарит мне свой взгляд


Надменности призренья.



Им неприятен образ мой,


Что грязный и убогий,


Худой, измученный, хромой,


Предстал для демагогий.



Нет, нет, они не говорят,


А только презирают,


Я провалиться был бы рад,


От взглядов что взирают.



И тут я понял, чем задел


Мой образ тех прохожих,


Я оказался не у дел,


На цыгана похожим.



Ещё старушка мне тогда


Учению учила:


Врагов для нации лишь два,


Гонения им сулила.



Тут для евреев  и цыган


Одна готова участь,


Один конец народам дан,


Их испытать живучесть.



Ты знай, сынок, что этот люд


Сегодня не в почете,


Идиотизмом пахнет тут,


Другого не сочтете.



И я, упомнив тот рассказ,


Пришёл в недоумение,


Себя я думал, что уж спас,


А нету тут спасения.



Со стороны я оценил -


Идёт цыган, хромает,


Еще бы денежку спросил,


Как это каждый знает.



Мне нужно срочно изменить


Ту внешность что исправил,


Чтоб не смогли меня пленить


С каноном новых правил.



И я свернул в глухой тупик,


Увидел там я лужу


И начал обтирать  свой лик,


Вернув себя наружу.



Умылся, посидел, прождал,


Когда просохну весь я


И к дому дальше похромал,


Чуть голову повеся.



Теперь совсем другой расклад:


Хромой идёт с улыбкой


И он безумно тому рад,


Так  справившись ошибкой.



Теперь и взглядов не видать,


Лишь осторожность в людях,


Старавшихся не задевать


Хромавшего в причудах.



Наверно, думали – больной


Юнец, душой и телом,


Хромая чуть одной ногой,


Справляясь неумело.



А образ может поменять


Людское безразличие,


И сразу я не смог понять


Прообразов отличия.



Уже замечен дом в дали,


Точнее, что осталось


По гари видно, что сожгли,


А что с друзьями сталось?



Я подошёл, а дом разбит,


Сгорел в огне пожара,


Лишь видно надпись на иврит,


Что стену украшала.



В ней говорилась про покой,


что встретили тут в муках,


Про месть за казни над семьёй,


Про скорбь, печаль в разлуках.



А ниже подпись говорит:


«Наказан будет каждый,


Кто для еврея смерть сулит


Врагом себя назвавший».



Я право ожидал всего:


Дом пуст, разграблен, брошен,


Не представлял лишь одного -


Что он пожаром скошен.



Который разорвал внутри


Мой ум и мою душу,


Сломав надежды алтари,


Зло выпустив наружу.



Я не сдержался, заорал,


Орал, сколь было силы,


Я легких полные набрал,


Чтоб выдать все посылы.



Да, не представить вам того,


Что выдал я в порывах,


Как горло рвал, к чертям его,


К чертям глупцов, тех лживых.



Пошли все в ад, вам там гореть,


Вы слышите, подонки,


Вас нужно вешать, не жалеть


В лесу на каждой ёлке.



Вам нужно выколоть глаза,


За смерти вы в ответе,


Как будто вам это игра


Лишать тут жизни в свете.



Я плакал больше ото зла,


А не от скорби к близким,


От крика выпучил глаза


и голос стал мой низким.



Кричал, пока я мог стоять


И в теле были силы,


В прихожей, где любил играть,


Теперь же тут могилы.



Устал, дыханье перебив,


И завалился в пепел,


Я силы все на крик сгубив,


Закрыл глаза на крепе.



Проснулся, в животе урчит


И голова вся кругом.


Нога безудержно болит,


Опухшая с натугом.



Привстал пустой, как пуст сосуд,


Что никому не нужен,


Плевать, что эти изорвут,


Плевать на люд недружен.



Плевать, что надо уходить


И двигаться украдкой,


Узнают – захотят избить


В своей манере гадкой.



Я шёл, мне было все равно


Тут мир совсем жестокий,


Людей, пропитанных на зло,


Безбожников убогих.



Ступал и даже не смотрел


На улицу, прохожих.


Меня добил сей беспредел


Животных не пригожих.



Они, возможно, сатана,


Что скрылся под одеждой,


И ад теперь эта страна,


Без права на надежду.



Забрали близких мне людей,


Убили для показа,


Склонен в коленах Иудей,


Вы для него проказа.



Я шёл без времени, без сил,


Без мысли трезвой доброй,


Мне этот мир теперь не мил,


В своей подачи скорбной.



Как оказался дома я?


Ведь с  памятью все склочно.


Где трость, помощница моя,


Уже не знаю точно.



Я даже точно не пойму,


Прошёл я мост иль мимо?


Солдаты были на мосту?


Мне все необъяснимо.



Я точно знаю, я заснул


И спал я боле суток,


И словно в вечный сон шагнул,


Что был собой не чуток.



А по утру я не вставал,


Лежал и ждал кончины,


Я для себя уже понял:


Мне жить тут нет причины.



Не встану – лучше уж умру


Но этим не достанусь,


Закончу с дьяволом игру,


Ждать смерти тут останусь.



Ну, что ты, смерть, иди за мной,


Я встречу подготовил,


Бери меня своей рукой,


Я шепотом злословил.



Но вместо этого пришёл


Мой друг австрийской крови,


В кровати он меня нашёл


И чуть нахмурил брови.



«Я вижу, ты поник совсем,


Вчера к тебе подался,


Наверно, видел ты проблем?»,


Негромко он раздался.



Скажи, как встреча та прошла,


Что ты готовил с другом?


А та семья тебя нашла?


И что с твоим недугом?



Ты что? Как будто не живой?


И взгляд – стекло, два круга?


Тебе тут плохо? Ты – больной?


Трясёшься с перепуга?



Тебя опять хотели бить?


Ты что молчишь и смотришь?


Иль ты не можешь говорить?


Во мне врага усмотришь?



За то, что не пошёл с тобой


И не помог той встрече?


С еврейской той дружной семьёй?


К кому пошёл далече?



За то, что оскорблял жида?


За взгляд правдивый к люду,


Или убита та семья?


Иль отравился блюду?



Ответь хоть на один вопрос


И не молчи, как мертвый,


Не заводи меня в разнос,


Я пред тобой, как стертый.



Ах, так ну ладно, я пошёл,


Я право не достоин,


Чтоб ты врагом меня тут счёл,


Вот и лежи убоин.



Он удалился, злой, как черт,


Ударив дверью громко


И ведь, конечно, не поймёт


Души моей, что ломка.



Ну, ладно, такова судьба


И путь у нас тут разный,


Ему – арийца бытия,


А мне – конец ужасный.



И я опять закрыл глаза


В надежде свет покинуть,


В дали уж слышится гроза,


Под гром ее бы сгинуть.



Раскат, за ним ещё один,


Проснулась тут стихия,


Рисуя звуками картин,


Как будто бдит мессия.



За мысль, что загнал в себя,


За ценность этой жизни,


Забыв, что ждёт ещё семья,


А я живу  корыстью.



Надутый, проиграв лишь бой,


С войной ещё я встречусь,


Ведь мне назначено  судьбой,


А я вот так увечусь.



Отец бы точно не хотел,


Чтоб сын без цели сдался,


Чтоб перед сложностью робел


И с жизнью сам расстался.



И только гром, ударя вновь,


Мои разбил сомненья,


Я должен слышать семьи зов


И пережить гонения.



Ах, мама, где ты там теперь,


Когда увижу снова,


Лишь бы здоровы, без потерь


И тёплого вам крова.



Я понял смысл, надо жить


Во что бы то ни стало


Конец терзаниям положить,


Что душу так трепало.



Прошёлся взглядом вдоль стола,


Увидел тень от мышки,


Наверно, страшна ей гроза,


Что шлёт лучи от вспышки.



А может, кушать нужно ей,


Она в ночи прожора,


Я не кормил уж пару дней,


Изголодалась скоро.



Пришлось немного отломить


Горбушки, что черствела,


С заботой начал я кормить,


Смотря, как она ела.



Она – малютка, словно шар


И мех ее волнистый,


Я приручил, иль это дар,


Подаренный мне истый.



Теперь я мог ее поднять


И повертеть  руками,


И я решил себя занять


Игрой «Пушка» зубами.



Дал черствой булки укусить


И он послушно скушал,


Когда уже он будет сыт?


Я только хруст и слушал.



Мышонок будто доверял


И вовсе не боялся,


Да мне забавно, как играл


И полностью поддался.



Спасибо, милое дитя,


Что даришь ты мне радость,


За смыслы жизни бытия,


Что так сейчас во сладость.



Ты, словно, старенький дружок


Мне дан на утешения,


Сомнения мосты ты сжёг,


Души принес спасение.



И я поступок твой ценю


Премного благодарен,


Ты даришь свет, минуя тьму,


Ты мне судьбой подарен.



Ты вроде мышка, но не так -


Ты для меня опора,


На вид пушистый ты простак,


Но говоришь без слова.



Тебе, наверно, все ровно,


Что дом делил с евреем,


Кой сиротой живет давно


И чтят его злодеем.



Ты показал, что жид – не враг,


А люд другого складу,


Что не достоен он тех драк,


Что чинят им не ладу.



Я отпустил его гулять


И чувствую надежность,


Которую позволил взять,


Минуя дружбы сложность.



И с этой мыслью я уснул


От тёплой той поддержки,


Надежды он в меня вдохнул,


Не тратясь на издержки.



А утром не пришёл мой друг


Австрийского посола,


Наверно, понял мой недуг


О неприязни слова.



Что он так часто говорил


О ценности евреев,


Такого я бы не простил


Не одному злодею.



Дозреет или подрастет,


Не мне решать, как будет,


Но непременно он найдёт


Поддержку в грязном блуде.



И он пойдёт громить людей


И отбирать чужое


Под возгласы: «Евреев бей»,


Сжигая все живое.



Сжигая всех, кого ты знал


И всех, кого не помнил,


Что ты любил, когда был мал


И чем был преисполнен.



Он это все сотрёт за раз -


Такое воспитание,


Такое время тут сейчас,


Несущее страдание.



И от того уйду я прочь,


Подальше от австрийца,


Пойду на запад в эту ночь,


В ночи не ждёт убийца.



В ночи, укрытый темнотой,


Я одолею страхи,


Я чувствую, отец со мной,


Что принял смерть на плахе.



Я чувствую, что я пройду


Тех испытаний сложность


И обязательно найду


Обнять родных возможность.



Теперь мне нужно кладь собрать


И отдыху предаться,


Чтоб ночь пройти и устоять,


В той гонке не загнаться.



Где мне придётся спать в лесах


И будет не до скуки,


Преодолеть безумству страх


Диковинной науки.



Науки, что вела меня,


Схватив в свои объятья,


Являясь нормой бытия


Смеренного проклятья.



Что невозможно изучить


Ведь страх он всемогущий,


Он может города губить,


На ложь людей влекущий.



Он как наука не раскрыт,


У страха нет предела,


Во все живое он прошит


Где есть дыханию дела.



Теперь и я пройду его,


С собой возьму питомца,


Ведь с ним не страшно ничего,


Он – лучик моего солнца.




Не убежал к себе в нору,


А обозначил действа,


С тобой я точно все пройду


Любое лицедейство.



И я решительно собрал


Провизию, что было


По кучкам скромным разобрал,


Смотрелось так уныло.



Еды тут только на разок,


Возможно, на денёчек,


Довольно скудненький паёк,


Печальный в этом очерк.



И вот, дождавшись темноты,


Взял на руки мышонка,


Пошёл с надеждой на мечты,


Припомнив старушонку.



Припомнив все ее дела,


Уроки и заветы,


Что перед смертью мне дала


Напутствия, советы.



Она безумно помогла,


Я буду помнить вечно:


Наук познания дала,


Как избежать увечья.



Как выдавать в себе юнца,


Что жаждет смерть евреям,


Не двигать мускулом лица,


Когда бьют иудея.



Ты заступился – сразу враг -


Тебя камнями встретят,


Забьют и выкинут в овраг,


Не дай себя приметить.



Я точно помнил каждый слог,


Старушка мне твердила,


Ее учение  – залог,


что в хитрости есть сила.



Тот дом остался позади,


Что в осень стал родимым,


Свезло же мне его найти,


Он будет мною чтимым.



А дальше ждёт меня мой путь


Надеюсь, будет легким


Без права в сторону свернуть


И не таким далеким.



Я должен Бельгию пройти


А Англия – за нею,


Смогу родимых там найти,


От мысли цепенею.



Прошел всю ночь, не отдохнув


Не делал я привала,


Чтоб поскорей перемахнув


Страну, что бушевала.



И я шагал, в руке держа


Мохнатого партнера,


А тот в руке слегка дрожа,


Не норовил дать дёра.



Преодолел я насквозь лес


И вышел в чисто поле,


На холм неспешным шагом влез


И замер от простора.



Вокруг огромный горизонт


Не видно в нем и края,


Возможно, там вдали есть фронт,


И даль его скрывает.



И я представил,  сколь идти


По времени и месту,


Короче путь бы мне найти,


Да избежать аресту.



Но, а пока я тут стою,


Решил усладить взоры


На столь огромную страну


И на ее просторы.




В ночи она прекрасней всех


С дыханием природы


И разглядеть это успех,


Как ощутить свободы.



Как будто нету там войны,


А сзади нет гонений,


Все тут вкусило тишины,


Оставив тень сомнений.



И даже мышка замерла


В отдёрнутом кармане,


Как будто там покой нашла


В пленяющем дурмане.



А я присел на самый пик


И наслаждался видом


Рассвета, встретил первый лик,


Что к нам пришёл с визитом.



Я не смогу вам передать


Тот алый цвет на небе,


Который мне пришлось вкушать:


Безумство красок в свете.



Там заиграла синева


По принципу сияния,


Окрасив небо чуть едва


Багровым изваянием.



И лучик света вмиг дошёл,


Лица моего коснулся,


Как будто он меня нашёл


И хочет, чтоб проснулся.



Проснулся от ночной ходьбы,


От темных переходов,


От этой вечной суеты


Вкусил я всласть восходов.



Чтоб тут сидел и был един


С подарками природы,


Что Бог со мной, я не один


Сижу в лучах свободы.



И Бог открыл мне новый мир


Гармонии порядка,


Что каждый сын его любим


И каждый встречен сладко.



Что Он в природе и во мне,


И в утреннем восходе


В любви, лесах, полях, реке


И там на небосклоне.



Что каждый луч – Его любовь


И даже каждый камень,


Он шепчет словно  вновь и вновь,


Горит любви тут пламень.



Что Он всегда будет с тобой


И ты всегда под взором,


Ты обратись к Нему с мольбой,


И Он придёт с дозором.



Ты, главное, иди за Ним


С безумной чистой верой,


И помни, ты тут не один


И мир вокруг не серый.



Ах, как приятно проникать


В величие сознания,


Чтобы такое понимать


Ведь имя сему «знания».



И я с приятной головой


Устроился на месте,


Чтоб отдохнуть с ходьбы ночной,


Уснул в манер сиесте.



Проспал до самой темноты,


Открыв глаза в потёмках,


Почуяв, мышь грызёт внутри


Веся в карманных кромках.



Не думал я, что он умён


На столь чтоб караулить,


Его поступку удивлён,


В охране тут не сжулить.



Я отломил ему кусок


От старенького хлеба,


Сам откусил его разок


С едой у нас дилемма.



Ее придётся нам беречь,


Пока не встретим новой,


А это значит, надо меньше есть


До встречи с промысловой.



Возможно, ягоды найдём


Иль что еще съедобно,


В леса мы завтра днём пройдём,


Ведь ночью неудобно.



И только я закончил речь


Что длилась монологом,


Услышал близко стуков течь,


Аж привело к тревогам.



И что за звук понять не мог,


Но очень он знакомый,


Увидел вдалеке дымок,


Что двигался влекомый.



Наверно, поезд понял я,


Промчался по дороге


А это значит, у меня


Нет места для тревоги.



Пройду по ровному пути


До самой, до границы


Намного проще так идти


Чем по лесной темнице.



Обратно положил пушка


И двинулся в дорогу,


Где видел дымного кружка


В подобие зверя рогу.



Дошёл до самых до путей,


Они как будто новы,


Всего им с виду пару дней,


Блестят гвоздей оковы.



Определил, откуда шёл


И сторону что нужно,


Дороге рад, что тут нашёл,


Теперь путь – не натужно.



И с легким шагом дался в даль,


Уверенный в финале,


Под блеск луны  играла сталь,


В приветственном сигнале.



Как будто тропкой неземной


Иду я через сказку


Где по бокам окутан мглой


Лес, что таит опаску.



И только свет в моем пути


И только та тропинка


По ней я должен лишь идти


По ней не ждет запинка.



А лес, пугающе страшён,


Не добрым вижу знаком


Ведь ночью красок он лишен


Дремуч, охвачен мраком



Что поглотит меня за миг


И не вернёт обратно,


У тьмы размах настоль велик,


Исчезну безвозвратно.



Ну, а тропа – спасенье в ней,


Она идёт над мглою


Как будто пробирался змей,


Оставив свет собою.



И тут услышал стук колёс


По колее железной,


Звук нарастал и был так хлёст,


Как будто правил бездной.



Он приближался все быстрей


И звонче становился,


Уж видно свет от фонарей


От них мрак отступился.



И не понятно. как тут быть,


Бежать или остаться.


Спасители? Я буду жить,


Или в земле валяться?



Но понял я, спасения нет


И поезд промчится мимо,


И чтоб не встретить новых бед


Мне лечь необходимо.



И я залёг в ближайший куст


Что смог нащупать в темень,


Услышал рельс дрожащий хруст


Как будто давит кремень.



Вот показался яркий свет


Что освещал округу,


Как будто метеора след


Поднял тут злую вьюгу.



И паровоз коптил в туман,


Гоня под небо тучу,


Я чую, как трясёт карман,


Мышонок сбился в кучу.



Трясётся и слегка пищит


От встречи с великаном,


Который в подступе трещит


Свои великим станом.



Вот, показалась уж стена,


Что водрузила танки,


Наверно, им война нужна


И ниже нет им планки.



Они – огромны и сильны,


Я чувствую всем телом,


Они для боя рождены


И только с этим делом.



Им нужно разносить дома


И пробивать преграды,


В них видно мощь, она сильна


И требует осады.



Они казались мне в кустах


Огромными горами,


Меня от вида пробил страх


на дрожь, сведя ногами.



Как будто он пойдёт вперёд,


Раздавит мое тело


И после тело не найдёт,


Исчезну я всецело.



Он весит тонны так пятьсот,


А, может, и всю тыщу,


Он, как огромный кашалот,


Что ищет в море пищу.



И вот уже пропал состав,


Остался я под гнётом


Величия машин застав,


Что здесь прошли пролётом.



Привстал, нащупал старину,


Что трясся от испуга


И я немного с ним трушу,


Передалось от друга.



О, как вернулась тишина


И мрак расставил сети,


На небе расцвела луна


И звезды с ней, как дети.




Зажгли железной колеи


И дали направление


Свободы, жизненному пути,


Даря момент забвения.



И я пошёл за той горой,


Что тут коптила дымом,


Она ведет меня домой


За будущим столь зримом.



И вот уже видать рассвет,


А это значит – прячусь,


Чтоб не нашли еврея след,


По сторонам чуть пячусь.



Нашёл уютненький овраг


И в нем привал устроил,


Тут не найдёт сегодня враг,


Шалаш для сна построил.



Достал последнюю еду


И поделился с шустрым,


А позже что-нибудь найду,


Иль ужин мы пропустим.



И после лёг я сон вкусить,


Что оборвал сознание


Ведь нужно силы подкопить


На новые познания.



Проснулся, все ещё светло


И луч в шалаш стреляет,


Прицельно он попал в лицо,


Как будто цели знает.



Не понял сразу, мышки нет


Но как такое может?


И как найти ее мне след?


И кто мне тут поможет?



Залёг в затишье и смотрю


Куда она пропала?


И как теперь её найду?


Она со мной же спала!



Ловил ушами каждый звук


И зрение усилил,


Зачем сбежал мой милый друг,


Иль зверь какой осилил.



Возможно, хищник уволок


И сделал сытный ужин


А одиночество – злой рок,


Что мне судьбою сгружен.



Но я не мог вот так уйти,


Не попрощавшись с другом,


С которым удалось пройти


Все испытания тугом.



Решил ещё чутьподождать


Возможно, обнаружу,


Ведь что случилось должен знать


Уйдя и точно сдюжу.



Пока лежал, подумал как


Пройду рубеж сражения


Им  показать, что я дурак?


И мыслям нет значения?



Прикинусь словно идиот,


Что бродит без понятий


Кого и с кем война идёт


И кто тут неприятель.



А там я выдам свой виват,


И вот мое спасенье,


Мой план немного хитроват


И связан тут с везением.



Ведь могут подстрелить везде,


С обоих территорий,


Тут место быть большой беде,


что прекратит историю.



А если вскроют, что – еврей,


Убьют без права слова,


Для этих страшных дикарей


Нет принципа другого.



И тут раздался рядом шум,


О! Показалась мышка,


Иди ко мне, ты – мой грызун,


Пушистая малышка.



Я взял на руки грызуна


И посадил обратно,


Еды ещё б найти сполна,


Отужинать чтоб знатно.



Пошёл вперёд в своём пути,


Пока не заприметил


Тот поезд, проехавший в ночи,


Что с танками я встретил.



Состав стоял как не живой,


Лишь отголоски речи,


Я встал промеж колючих хвой,


Не ожидал с ним встречи.



Возможно, тут и есть тот фронт,


Теперь моя задача


Пройти поближе меж тех крон


И испытать удачу.



Проверю, что тут и куда,


А после планы строить,


Попасться  я могу всегда,


Но этого не стоит.



Они, наверно, все поймут


Коль окажусь я пленным


И от того не надо смут,


Обдуманных надменным.



И я пошёл тропой вилять


Чтоб подобраться ближе,


Что происходит тут понять,


С того подкрался тише.



И вот уже я вижу их,


Солдат в военной форме,


Таких суровых и больших,


И с выправкой все в норме.



У них оружие в руках


И лица очень хмуры,


Свисают каски на висках,


Пугают их фигуры.



Я очень пристрально смотрел


На статного мужчину,


Что за столом сидел и ел,


Держа осанкой спину.



Он словно столбик проглотил,


Что не давал сгибаться,


А может он манер любил,


Не мог пренебрегаться.



Ещё он вилку там держал,


А в правой держал ножик,


Обед неспешно продолжал


Работой двух ладошек.



Он одобрительно кивал


На повара в сторонке,


Который блюда подавал


В крахмальной рубашонке.



И перед ним стоял один


В годах какой-то хмурый,


Макушка с россыпью седин,


В осанке чуть сутулый.



Он, опустившись, вёл доклад


С причиной о поломке,


Ткнул в свой наручный циферблат,


Водил по краю кромки.



Сказал, что справит все за час


И поезд вернётся к строю,


Потом отдал другим приказ,


Озвучив: «Вам устрою».



И те забегали вокруг,


Таская кладь большую,


Как при дворе гоняя слуг,


Хозяева бушуют.



У них поломка там была,


Какая я не знаю,


Бригада там ремонт вела,


Вбивая в землю сваю.



Команда масленых людей


Копалась под вагоном,


Крича: «Вот тут давай забей»,


С таким надменным тоном



И самый грязный из них всех


Долбил большой кувалдой,


Стараясь устранить прореху,


Работая с командой.



Второй придерживал деталь,


А третий вёл тирады,


И искрой  сыпала там сталь


Под грохот канонады.



Тот третий явно был взбешён,


Кричал другим, как нужно,


Чтобы вопрос тут был решён,


Работать нужно дружно.



Чтобы один держал ровней,


Второй долбил быстрее,


Он с каждым словом был все злей,


Все громче и краснее.



И я смотрел на это все


Без права шевелиться,


Как будто тут идет кино,


Что так уж долго длится.



Они закончили ремонт


И стали собираться,


Возможно, путь идёт на фронт


И надо их держаться.



Тот, что обедал, уж ушёл,


Оставил стол с едою,


В вагон по-статски он зашёл,


Довольствуясь собою.



А повар  начал убирать,


Бросая в землю пищу


С тарелок, быстренько счищать,


Сгребая все ручищей.



Солдаты стол уж унесли


И все почти забрали,


Ремонтники в вагон зашли,


Что ранее орали.



И вот уже пошёл дымок,


Что двинул ряд вагонов,


Заколотил колесный смог,


Воздав железных стонов.



И поезд неспешно уходил


По колее вдоль леса,


Внимательно за ним следил,


За дымовой завесой.



А вот уже пропал совсем


И даже чуть сконфузил,


Оставив мне вопросы тем,


Чтоб в голове свил узел.



Они б могли убить меня?


И что за главный с ними?


Что им ответить, где родня?


Представить их чьими?



Сказать, что деревенский я,


И жил с любимой  мамой,


Что это – вся моя семья,


Окутав это драмой.



Так не поверят и убьют,


Чего меня тут слушать,


Иль неприлично изобьют,


А после уж задушат.



Вообще, не нужно попадать


И лучше уберечься,


Чтоб не пришлось потом страдать,


На муки тут обречься.



И тут я вспомнил про еду,


Что вывалил небрежно


Тот повар где-то там в траву,


Поступок вышел – грешно.



Но мне приятный был сюрприз,


Да и мышонку тоже,


Искал, смотря куда-то вниз,


Остатки свиной кожи.



Ещё чуть каши я нашёл


И с мышкой поделился,


Для нас великий пир пришёл,


Как будто сон приснился.



Я ел и чувствовал прилив,


Что растекался в теле.


Как в животе там все ожив,


С желудком снова в деле.



Процессы разные пошли,


Что голова вскружилась,


Ох, как я рад, что мы нашли


И все вот так решилось.



Вкусив до крошки наш обед,


Я рассмотрел мышонка,


Как уплетал он кашки след,


По вкусу вроде пшёнка.



Как шёрстка яркая блестит


Вдоль маленького тельца


И что ручной, мне это льстит


И чтит своего владельца.



И я его не подведу,


Как только мы прорвёмся


Ему там домик возведу,


Когда мы обживёмся.



И буду лучше всех кормить,


Представлю его маме,


Что сможет тоже полюбить,


Как любит нас ночами.



И я поняв, что все  – устал,


Решил вздремнуть с обеда,


Ведь сносит сном уж наповал,


Желудка тут победа.



Я подобрал своего дружка


И поместил обратно,


Лишь слышен писк моего пушка,


Что тоже кушал знатно.



Нашёл полянку из травы


Матрацем мне послужит,


Под голову нарвал листвы,


Что сон мне дивный вскружит.



Улёгся сытый и былой


От царского обеда


Сознание ушло стрелой


Его уж нет и следа



Проспал тот день и полночи,


Проснулся лишь от воя,


Что слышал где-то там в дали


Возможно, волков двое.



Они в два голоса запев,


Заставили подняться,


Покинуть мой удобный хлев


И по дороге мчаться.



И я бежал, как только мог,


Карман  в пути проверил


С ревизией, где мой зверёк,


Что Бог мне в руки вверил.



И вот счастливый он со мной,


Ускорился в забеге,


Ведь чую – волки за спиной,


Мохнатые стратеги.



Я помню, мне отец читал,


Про хитрости их стаи,


Как волк догнал, хватал и рвал


Людей на урожае.



Что в поле собирали  рожь,


А волк смотрел с засады,


Он вызывал в рабочих дрожь,


Что встречи с ним не рады.



А если в стае этой семь,


Тот тут беда большая,


Бесстрашно кинутся совсем,


Все на пути сметая.



Всех разорвут, кого нашли


Хоть малый или взрослый,


Я слышу вой, он там в дали


И он по звуку рослый.



Не знаю, гонятся иль нет,


Но я бежал от страха,


Возможно, взяли уже след,


Догонят с полумаха.



Как повезло, что я поел


И вдоволь отоспался,


Восстановиться чуть успел,


А так бы им попался.



Бегу и силы ещё есть,


Да вой почти не слышен,


Им не удастся меня съесть,


Хоть в гонке  никудышен.



Физически  я с детства слаб


И силой обделённый,


Походкой тоже косолап,


Осанкой чуть скривлённый.



Но страх он может излечить


И силы дать бороться,


Энергии тебе вручить,


Что в теле разольется.



У страха много есть чего,


Есть минусы и плюсы,


Нет человека без него,


Мы все – немного трусы.



Пока я думал монолог,


Вой больше не тревожил,


Но это может быть подлог,


Я мысль подытожил.



И от того не стал стоять


Или на шаг включаться,


Бежал, бегу, буду бежать,


Чтоб этим не достаться



Уже заметил солнца луч,


Что пробивал сквозь ветки


И воздух сладостно пахуч,


Как аромат  конфетки.



И с каждым часом день светлей,


Ну, так себе начало,


Спасибо Богу, что целей


Мое здоровья стало.



Но остановки пока нет


И жажды передышка,


Возможно, потеряли след


Меня и моей мышки.



Я прямо заприметил дом,


За ним – ещё три штуки,


Что огорожены прудом,


Да разговоров звуки.



И я в момент застыл, как труп,


Чтоб разглядеть по-чётче,


Потом я спрятался за дуб,


Что удалось мне кротче.



И начал пристально глядеть,


Что за деревню встретил,


Решил до вечера сидеть,


Но сзади звук заметил.



Наверно, выследил тот зверь,


Что гнал меня полночи,


Но не хотел я знать, поверь,


Судьбу той стаи волчьей.



А ломанулся сразу в дом,


Ведь было метров триста,


Преодолел я их с трудом,


Дорога там терниста.



Я даже плюхнулся там раз,


Споткнувшись о корягу,


Но звонкий голос меня спас


И пожалел беднягу.



На полпути он закричал:


«Ты от кого мальчишка?» -


При виде как я там упал:


«Ты там живой, сынишка?»



Он побежал навстречу мне,


Помог с земли подняться:


«Ты что там делал в стороне?


За кем решил гоняться?»



 «Там были волки», – отвечал


В мольбах, прося поверить:


«От них я так по лесу мчал,


Вы можете проверить -



По вою, кажется, их два,


Но я не знаю точно,


Могу у вас побыть пока?


Пойдёмте в дом к вам срочно!»



А то вернутся, изорвут


Не поминайте лихом


И в лес кусками унесут,


Для них это все мигом»



И тот мужчина в дом повёл,


Там женщина встречала,


А с нею – старенький козел


С боками, что чуть смяло.



Она приветственно открыв,


Меня вперёд пустила


«Откуда ты», – меня спросив,


Глазами прошерстила.



«Ты не из местных? Городской?


Ты что забыл в лесочке?


И что ты грязный весь такой?»-


Раздалась в голосочке.



 «Иди за стол, я чай налью


И ты нам все расскажешь!


Где потерял семью свою?


Услугу нам окажешь.



А мы решим, как быть с тобой,


Куда тебя отправить,


Ты поделись своей судьбой,


Хотим на сон оставить!»



Они налили чаю мне


И дали угощения,


Уселись рядом в тишине,


Готовясь для общения.



Я, откусив печенья в раз,


Запил горячим чаем,


Готовя им ответных фраз,


Что так тепло встречаем.



 «Спасибо вам, что жизнь спасли


И в дом меня пустили,


Поднять упавшего с земли,


Вы сразу поспешили!»



Спасибо за прекрасный чай


И вкусное печенье,


Я редко так манер встречал,


Чтоб люди шли в спасенье.



Не побоявшись волчих стай


И незнакомца в поле,


Спасли вы жизнь мою, считай,


Я ваш должник до коли.



Вы были правы, городской,


А тут случайной доли,


Я тороплюсь к семье родной,


Что со страной в раздоре.



Отца убили прямо так:


На улице, безбожно


Вспорол ножом его дурак,


Что посчитал – так можно.



А остальные  меня ждут


За фронтовой чертою


Войною что теперь раздут,


И делит нас с семьёю.



Уверен, мама там в ночи


Не раз просила Бога


Со мною встреч ещё найти,


Спасти от злого рока.



Там ещё сестры и мой брат


Под миром в ожидании,


В надежде избежать утрат,


Окончить все страдание.



Я – Эдуард, и я – еврей


С поломанной судьбою,


От тварей, а не от людей


Я национальность скрою.



А вижу, вы – обычный люд


По духу и хозяйству


И нет желаний  обмануть,


Вы сдержаны зазнайству.



Могу вам честно все сказать,


Что было там со мною,


Как муки мне пришлось встречать,


От вас ничто не скрою.



И с каждым словом замирал,


Ловя себя на мысли,


Что в разговоре изливал


Слова, что были лишни.



И тут я перешёл на плачь,


Без сил сказать хоть слово -


От боли, страха, неудач,


Отца, семьи и крова.



Нет, я не плакал, я рыдал


От горя, что свалилось,


Что так давно в себе держал


И так давно копилось.



Да, я – еврей! И в чем вина?


Что им свелось родиться?


За это мне судьба дана,


Чтоб на меня сердиться?



За это встретил смерть отец?


Что воевал с врагами,


В награду получил он крест!


С ранением пришёл к маме!



За это дом друзей сожгли?


Без права на свободу,


По жизни были молодцы


Пусть и другого роду.



Пусть и евреи, но народ,


Что предан был любовью,


А вы пометили, как сброд,


Умыв его там кровью.



За что такой судьбы ему?


Он не достоин неба?


А лишь достоин видеть тьму,


Что так к нему свирепо?



Или родился не такой


По вере и по цвету,


Забьют тебя к чертям толпой,


Сживут тебя со свету!



Ну, правда, дайте мне ответ


И не смотрите косо,


А, может, есть у вас совет?


Как избежать допроса?



И тут ударился я в плач,


Истерикой пролился


От жизни крупных неудач,


Я над столом склонился.



И пара, слушая рассказ,


Мне слов не говорила,


Шокировал их, наверно, сказ,


Что жизнь со мной творила.



 «Не плачь, ты лучше отдохни»,-


Мне женщина сказала:


«И всех ты в свет тут не брани»-


На койку указала:



«Ты полежи или поспи,


Устрой себе привала,


Ты ведь устал с того пути,


Где так тебя мотало.



А после мы решим вопрос,


Как поступать с тобою,


И нам не нужен твой допрос


С еврейскую судьбою».



И я послушно встал, пошёл,


Улёгся возле печи,


Я был подавлен или зол,


От этой грустной речи.



Мне было плохо от того


Что рядом происходит,


Что так давило самого


И болью в сердце сводит.



Что мне пятнадцать и я юн,


Но это только телом,


По речи – старый я ворчун,


Увязший в духе зрелом.



Вот и копилось в голове


Агрессия, страданья


И подломило в естестве


Здоровье сознание.



Тут много разного ещё,


Да страх не отпускает,


Что видел, чувствовал общо


Страдания вменяем.



И вот я вылил груз мыслей,


Украсив все слезами,


От коих становился злей


И от тоски по маме.



Вам не представить какого,


Нести багаж тот мыслей,


Как разрывает все нутро,


Что подменяет смыслы.



Наверно, я сошёл с ума


И потерял рассудок


От этой участи жида,


Я выдал сей поступок.



Что рассказал, кто я такой,


Поплакался прилюдно,


Делился горькую судьбой


Вот так вот безрассудно.



Зачем я это совершил,


А может быть, от боли,


Что так давно в себе копил


Излить себе позволил.



Лежал и думал обо всем,


Что было и что станет,


Как скоро этот строй снесём?


Куда он нас затянет?



Старушка, царствие её,


Тогда ещё сказала:


«Не ограничится зверьё,


И это лишь начало».



Спасибо ей за все дела,


Что знания давала,


Учила с ночи до утра,


Усилий прилагала.



И тут заметил странных дел,


Точнее разговоров,


Ведь я не спал, а чутко бдел,


Гоняя мыслей ворох.



 «Давай, веди сюда солдат,


Пока жиденыш  спящий,


А я останусь охранять,


Ведь он лежит не зрящий».



И тут услышал двери стук,


Что был довольно тихим


От фразы накатил испуг


Обманом этим лихим.



Я начал думать и гадать,


Но голос сам ответил:


«Жидов, их надо истреблять»-


Он шёпотом подметил:



«Вы разрушаете страну,


Что вас кормила суки,


И развязали нам войну


Чтоб ваши тешить скуки.



Теперь в ответе каждый жид,


И это будет с каждым,


От нас никто не убежит,


Вас истребим однажды»



О, Боже, что он говорит,


Точнее, шепчет тихо,


Он называет меня жид,


Знать, обуздал он лихо.



Хоть из деревни, но такой,


С худой мыслёй подгнившей,


И нет в нем доброты людской


И сострадания к ближним.



И что мне делать? Как уйти?


Чтоб этот не заметил,


Что повстречался на пути


И в поле том приметил.



Да лучше б съеден был волком,


Что с ночи за мной гнался,


Растерзан был его клыком


И там, в лесу, остался.



Чем видеть гниль среди людей,


Что выдают любезность,


Себя считая за судей,


Марая слово «честность».



А я – дурак, им все сказал


В надежде на поддержку,


О, Боже, если б только знал,


То сделал бы издержку.



Ну, ладно, надо уходить,


Но как отвлечь подонка,


Что тут решился сторожить


Юнца, почти ребёнка.



И я не стал долго решать,


Вскочил к двери проема,


Не мог военных тут я ждать


На койке с полудрёма.



Но мне дорогу преградил


Тот злобный неприятель,


Что про евреев говорил


С речами как каратель.



Он точно выдал мне удар


По мышке, что в кармане,


С которого в тотчас  упал,


А дальше все в тумане.



Он приподнял за ворот вверх,


Я по карману шарил,


Рукой нащупал мокрый мех


И промеж ног ударил.



Он от удара отскочил,


Согнувшись в диком вое,


А я носком в лицо добил,


Оставив на покое.



Он плюхнулся, как не живой,


И потерял сознание,


А, может, я убил ногой,


Нет время на познания.



Я ломанулся за порог


И побежал к дороге,


Прийти в себя никак не мог,


Да и гудели ноги.



И понял сразу, мышки нет,


Убил лукавый разом,


Лишь на кармане крови след,


Что режет глаз окрасом.



Но проверять не мог сейчас,


Ее дел состояния,


Ведь чуя, что не ровен час,


Воздастся за деяния.



Что тот очнулся очень злой,


С желанием дать мести


И не простит удар ногой,


Что выдал я без чести.



Мне нужно срочно уходить


Туда, где фронт, сражения,


Чтоб участи не разделить


Мохнатого творения.



Мне очень жалко малыша,


Что стал моим партнером,


От горя колется душа,


Он был приятен взором.



Зачем забрал его с собой,


Он был хозяин дома


И должен жить другой судьбой,


Не пасть от перелома.



И вот я снова на путях,


Бегу без остановок,


Совсем забыв про боль ногах


От этих страшных гонок.



Но стоит дальше уходить,


Пока есть во мне силы


Догонят эти, будут бить


И изведут на вилы.



Уже бегу часов так пять


С привалом, передышкой,


На остановках смотрю вспять


Да и борюсь с отдышкой.



Темнеет быстро, значит так,


Закончили интрижку,


Кто будет по лесу искать


Безумного мальчишку.



Кому он нужен, жидов сын,


Зачем искать с ним связи,


В лесу не выживет один,


Умрет в болотной грязи.



И эту мысль я принял


Как финиш эстафеты,


Устроил небольшой привал


Лучами солнца взгретый.



Извлёк убитого зверька


И, слезы вытирая,


Почувствовал, как бьет тоска,


Внутри меня съедая.



Теперь я точно стал один


В лесу огромном – дико,


Дремуч, ужасен, нелюдим


И чаща тут безлика.



Я должен друга похоронить


К которому привязан,


Успел его я полюбить,


И многим уж обязан.



И я рукой вскопал земли


И положил мышонка,


На веки тут в земле усни,


Окончена уж гонка.



Поставил крестик, закопал


И дальше в путь-дорогу


По бесконечной длине шпал,


Что приведут к чертогу.



Ах, как же ночью хорошо


Идти под светом лунным,


Ведь без луны вообще темно


И краски очень скудны.



А то ли дело под луной


Такой большой и светлой,


Что разбавляет темнотой,


Страшащей и оседлой.



Лишь слышно выкрики совы,


Что вышла на охоту


И колыхание травы


Ветрами по болоту.



И тут, наверно, все равно,


Кто ходит ночью темной,


И человеку не дано,


К природе он приемный.



И я так шёл по темноте


Не первый час в дороге,


Проснулась жажда уж во мне,


И сильно гудят ноги.



Не в силах больше так идти


Свернул на поиск водицы,


Ведь без неё мне нет пути,


Глоток ее б частицы.



Решил тут рядом поискать


И в лес не углубляться,


Да глаз с дороги не спускать,


Не хочется теряться.



Да и наверно, впредь умней


Я буду, это точно,


Не говорить всем, что еврей,


Хоть тет-а-тет, хоть очно.



Мне нужно временно схоронить


Мой род и принадлежность,


Чтоб не пришлось потом платить


За выводов поспешность.



Ещё бы имя поменять


И правды о родимых,


Чтоб повсеместно применять


В местах, где я гонимый.



Наверно, буду я Леон,


Вполне простое имя,


Звучит легко, как львиный звон,


И краткость ощутима.



Ну, а по роду – сирота,


Звучит довольно хлестко


И знать семью – моя мечта,


Как сироты-подростка.



Довольно просто и легко,


Чтоб не попасться в речи,


Всем говорить не велико


Моей семьи наречий.



Сама идея по душе,


А главное – надёжна,


Чтоб избежать жида клише,


Да и плевать что ложно.



Увидел маленький родник,


Прилип к нему губами,


Он по размерам не велик


И скрытый был под мхами.



Изрядно жажду утолив,


Вернулся на дорогу,


Себя немного воскресив


И отогнав тревогу.



И я сегодня под луной,


Такой большой и светлой,


Что возвышалась надо мной,


Казалась мне заветной.



Она – огромный лампы свет,


Она – маяк не спящим,


С возможностью увидишь след


По темени не зрящим.



Я как то быстро все забыл


От лунного гипноза,


Как будто в дом тот не входил,


Не видел паровоза.



Как будто папу не терял


И маму на вокзале,


С моста я в реку не нырял


И дом наш не забрали.



И друг в кармане не погиб,


И бабушка – живая,


Что залечила мой ушиб,


Над койкою страдая.



Друзья не сгинули в огне


И не было австрийца,


Евреев, что винил в войне,


Вменяя «жид-убийца».



Вообще, все быстро я забыл,


Лишь ночь и я с дорогой,


Кого я помнил и любил,


Закрыл стеною строгой.



Закрылся, вычеркнул, забыл


И вмиг переродился


Леон, младенец в мир уплыл


От сна он пробудился.



Наверно, этому виной


Все муки и нападки,


Что довелось вкусить судьбой


Горьки и уж не сладки.



А может, чтобы избежать


Дальнейшего гонения


И довелось мне испытать


Моментного забвения.



Теперь я с именем брожу,


Что лист от чистой книги,


Под нос себе слегка твержу


В неспешном, тихом крике,



Как-будто смыл все от себя,


Теперь иду, ликуя,


Под светом, что несёт луна,


И ветром мне в след дуя.



В лесу так тихо, но есть но!


Не встретить только б волка,


Что страх вселял не так давно


Смертей подобно толка.



Надеюсь, встречи  избежать


И вой не слышать больше,


Но надо начеку держать


Чутьё мое подольше.



И вот уже пошёл рассвет,


Прорезав верх макушек,


Давая сказочный подсвет,


Как будто залп из пушек.



А это значит на привал,


Мне нужен сон глубокий,


Что так давно к себе позвал,


Воздав мне жест широкий.



И я решил чуть-чуть вздремнуть,


А после с новой силой


Преодолеть столь сложный путь,


Тернистый и унылый.



Согнувшись в позе эмбрион,


Закрыв глаза потуже,


Я погрузился в дивный сон,


Что был о зимней стуже.



Там горы снега и мороз


Такой, что все съедает,


Своей пронзительной иглой


Он тело прошивает.



И я там, скованный стою,


Замерзший, почти голый,


В каком то ледяном строю,


Что скошен, словно полый.



Тот строй имеет в себе брешь,


Местами очень сильно,


Лежат  тела снегами меж


Синеющих обильно.



А строй стоит себе в тиши,


Без звуков и без речи,


Как-будто нету в них души,


Лишь боль с морозной встречи.



Молчат, смотря куда-то вниз


На синеву лежачих,


Что разлеглись ногами близ,


Под взорами у зрячих.



Там лица – будто сатана


над ними надругался,


Заставив заплатить сполна,


На муки полагался.



Он словно жизни тут сосал,


Оставив оболочку,


Что после по морозу гнал.


Построив их в цепочку.



А тут, наверно, был привал,


С упавшими проститься,


Что водрузились наповал,


Теперь им вечно спится.



И я теперь – один из них


Такой же в тихих муках,


Молчу, глазея на других,


Ловя ушами звуков.



И холод злостный не щадит


Ни сантиметра тела,


Нутро трясется и горит


С морозного удела.



Меня трясёт, как на коне,


И зубы, как трещотка,


Я  не поверил, что во сне,


Но видел все так четко.



Но тут от ужаса вскочил


И дико удивился,


Картины ада получил,


Где люцифер резвился.



Все хорошо, лишь чуть замерз,


Ведь ночь идёт в тумане,


От сна слегка меня трясёт


И отдаётся в стане.



Возможно, я слегка простыл


И получил недуг я,


И от того озноб накрыл,


Простуды тут заслуга.



Но нет желания лежать


И ждать отход болезни,


Лишь мчать, идти или бежать,


Чтоб не застрять тут в бездне.



«Лишь на свободу да к родным,


Подальше и быстрее»-


сказал себе  я волевым,


Нисколько не жалея.



И двинул прямо по путям


Вперёд, вперёд скорее


И не догнать меня зверям


Тут страхом все засея.



Я знаю точно, я дойду,


Плевать мне на болезни,


Да хоть здоровье изведу,


Но буду с семьей вместе.



И я неспешно зашагал


По колее железной,


Я шел спокойно, не бежал


Дорогой неизвестной.



И тут я вышел на луга,


Залитые цветами,


Как будто взбитая нуга


Пред райскими вратами.



Вот если б мама тут была,


Нарвал бы ей букетов,


Она бы оценить смогла


Разнообразие цветов.



Я непременно расскажу


Историю похода,


Возможно, книгу напишу,


Когда дождусь исхода.



И я решил чуть отдохнуть


И насладиться видом,


На красоту эту взглянуть


Настоль искусно взвитом.



Пред взглядом окружения цвет


Играет разных красок,


Я вижу, точно не навет


И нет картинных смазок.



Тут все живое, дышит тут


По истине  природа.


Ложатся по ветру, цветут


Цветы любого рода.



Они по принципу  гипноз


Меня обворожили,


Сгибаясь по ветру вразнос,


Мой взгляд к себе манили.



Я даже начал понимать


Божественный порядок,


Что так легко даёт внимать,


И взору очень сладок.



Такие краски создал он


Ценили, чтоб народы


Вот, кто поистине влюблён


В гармонию природы.



Я тут почувствовал озноб,


И жар сковал все тело,


Наверно, я со сна продрог,


Замерзнув до придела.



А это значит, снова в путь,


Коль силы есть и вера,


Чтоб не пришлось к земле прильнуть,


Она меня не грела.



И я вернулся в коридор


С железным убеждением,


Что разрезал земли простор,


Уйдя вперёд с стремлением.



И словно чувствуя, что слаб,


Ускорил шаг до бега,


Что выдавало во мне сап.


Найти б ещё ночлега.



И видя, солнце идёт вспять,


Я принял залп болезни,


Улёгшись в папоротник-кровать


Ночной отдался бездне.



Уже не помню, что за сон,


Но тут другое дело,


Возникло чувство, будто слон


Сдавил больное тело.



Давило в легких, в голове


И пот сочился разом,


Шептал я что-то в полусне,


Забредил будто разум.



От холода всего трясло,


Не знал, куда мне деться,


Ведь колотило все нутро


В желании согреться.



Я сразу понял, чтоб спастись


Придется утеплиться,


Тогда не буду я трястись,


Листвой бы мне накрыться.



Руками начал подгребать


И взгромождать на тело,


Чтоб поскорее согревать,


Чтоб тело пропотело.



Чтоб с потом вышла вся болезнь,


И я восстановился,


И утром будет новой песнь,


Как сквозь недуг пробился.



Ведь утром нужно мне идти,


Пройти б агоний драму,


Чтобы свою семью найти,


Обнять родную маму.



И с этой мыслю я сгребал


На ноги что попало,


Чтоб не закончить жизни бал,


И тело б не страдало.



Насыпал горку на себя,


Травы набрав руками,


Чуть-чуть под голову сгребя,


Расположил с плечами.



И вышло даже хорошо,


Как на перине в ложе:


Удобно, мягко и тепло


Лишь колет чуть по коже.



Да ползают в ногах жучки


Или другая живность,


Но это только пустяки -


Букашек сих активность.



Тут главное – переболеть


Болезни и недуги,


Разгул в пути их не терпеть


И мышечной натуги.



И выполнив несложных дел,+


Я лёг, стуча зубами,


И очень чутко в небо бдел,


Задумавшись о маме.



Она, возможно, загрустит


Об Эдике, о сыне,


И на звезду ту поглядит,


Что вижу я отныне.



А вот он, я! В лесу лежу,


Укутанный листвой,


И о тебе сейчас грущу


С лесною тишиной.



И чувствую, как потекла


Слеза, касаясь уха,


Что так свободу обрела,


Набравшись словно духа.



Я обязательно найду


Возможность встретить маму,


Все тяготы перенесу


За приз! Души бальзаму.



За столь приятный голосок,


Что ночью нам шептала.


Касание рук, моих висков


И сказки что читала.



За добрые ее дела


И тёплые посылы,


Она так много нам дала,


Вложив в любовь все силы.



Надеюсь, смотришь на звезду,


Что мне слегка моргает,


И чувствуешь, как я люблю,


И как душа страдает.



Я непременно обрету


Твоих объятий снова,


Я верю, что тебя найду,


Услышав твоё слово.



А дальше я, закрыв глаза,


Почувствовал, как плачу,


Как разливается слеза


За тягость, неудачу.



И тут я понял, что трясёт,


Трясет больное тело,


Что накатил волной озноб,


Схватив меня умело.



Трясло, крутило, и вело


Потело и страдало,


В груди от вздоха очень жгло,


И спать мне не давало.



И начал думать: где отец,


Наверно, смотрит с неба,


Как сын встречает свой конец


В лесу, вот так нелепо.



Укрытый разною листвой,


Под деревом, в болезни


Теряя в миг, рассудок свой,


Закапываясь в бездне.



Возможно, сон, что был тогда,


Где с папой я был вместе,


Имел правдивые тона


О встрече в райском месте.



Возможно, встретимся в раю,


Дела мои тут худы,


И скоро я к тебе приду


От хвори и простуды.



Но тут я должен встретить мать,


Чего бы мне не стало,


И непременно приобнять,


Она же ждёт, устала.



Озноб и жар пошёл на спад


И я уснул моментом,


Играя мыслью невпопад,


Укрытый постаментом.



Очнулся, в небе уж светло,


Но рядом кто-то ходит,


От звуков тело все свело


И панику наводит.



Мне страшно, приоткрыть глаза,


Дыхание замедлив,


Я слышу: шелестит трава


И звук сей неприветлив.



О, Господи, идёт ко мне,


Боюсь создать движение,


За шагом шаг тут в тишине,


Без права на спасенье.



Наверно, кончу тут страдать,


Обглоданный волками,


На веки под листвой лежать


И правды не знать маме.



Он точно знает ко мне путь,


Вплотную подобрался


И лапой надавил на грудь,


А я молчать старался.



Да, такой силы был нажим,


Что с глаз полезли слезы,


А этот выдал рыка – злым,


Как будто с неба грозы.



Я сразу понял, тут не волк,


А зверь куда похуже,


Что после рыка чуть умолк,


Сдавив меня потуже.



Сдавил увесистым столбом


Живот и грудь моментом,


Заставив чувствовать клопом,


Что стал экспериментом.



И боль принудила взглянуть


В глаза большому страху,


Что не давал мне шевельнуть,


Сковав листвы-рубаху.



Я лучше б глаз не открывал


И не смотрел на зверя,


Мохнатый, что меня топтал,


На жизнь меня проверил.



По виду великан-медведь


С огромной лапой-смерти,


Заставивший меня терпеть,


Движение на верти.



Листва, возможно, сберегла


И стала мне защитой


От лапы, что убить могла


В той схватке пережитой.



Пришлось зажмурить мне глаза


И затаить дыханье,


Терпеть когтей, что чуть пронзя


Несли своё страданье.



Я чувствовал, как давит он,


Врезаясь в мое тело,


Взывая во мне дикий стон,


Орудуя умело.



Он норовил  меня сломать


И изодрать когтями,


Процесс готовый продолжать


До лакомства костями.



Я будто был со стороны


Или под сильным шоком,


И от того не так страшны


Царапины под боком.



Я больше думал, что теперь


Порвёт или раскусит,


Какой игры затеял зверь,


Ведь точно не отпустит.



Я чувствую, горит живот


И мокрый бок от крови,


Возможно, он меня убьёт


В своем зверином зове.



Но я уже к нему готов,


Лишь судороги и слезы,


Убей меня и будь таков,


Разделай уберезы.



И тут я понял, что конец


И выдал во всю силу:


«Убей меня! Ведь я подлец,


Сведи меня в могилу».



Я больше не могу так жить,


В том мире наизнанку,


Где страшно к людям подходить,


Где делят всех по рангу,



Где страшно признавать родство


И честного закона,


Где иудейство умерло,


И к детям жизнь сурова.



Грызи меня, я предал мать,


Не уберёг, не рядом


Еще увижу мне б понять,


И встречусь с нею взглядом?



Ведь Англия – это мечта,


Надежда и желанье,


Возможно, умерла она,


Не вынеся страданья.



Ее не смог я уберечь


Как и отца в то утро,


Удар пришёлся промеж плеч,


Погиб вот так не мудро.



Грызи меня, порви, изъешь


И подавись костями,


Давай когтями плоть изрежь,


Иди ты вон с чертями.



И я орал, орал, как мог


В агонии страданий,


Возможно, этим и помог


Накал моих рыданий.



Медведь не думал, что я жив,


Чем я себя утешил,


Напряг все связки на разрыв


И визг его опешил.



Он ломанулся по кустам,


Махая задней лапой,


Я не поверил чудесам,


Что убежал мохнатый.




Что так испуганно ушёл,


Как мышь от грозной кошки,


Возможно, мертвым меня счёл,


Что полдник на дорожке.



А тут всего лишь громкий крик,


Замученный, уставший,


К идущей смерти я привык,


Что так давно познавший.



Ведь столько раз достать могла


Своей безликой хваткой,


Что окружение извела


В повадке этой гадкой.



И я подумал, что конец,


Отчасти облегчение,


Нет, я нисколько не храбрец,


Лишь смерти усвоение.



Зачем так бегать от неё,


Она везде догонит


И заберёт всегда своё,


К земле могильной склонит.



Возможно, это был урок,


Очередной от смерти,


Что получить сегодня смог


Я в новой круговерти.



И понял, надо уходить


Пусть болен, слаб, шатаясь,


Ведь лучше по лесу бродить


И ягодой питаясь.



Чем снова встретить эту тварь,


Что раздерет когтями,


Его тут дом и он тут царь,


И он тут правит днями.



И я пытался чуть привстать,


Но боль в боку пробила,


Неужто зверь так смог порвать,


Когтями что зубило.



Он разодрал мне в кровь живот,


Оставив след на теле,


Что усложняет мой поход,


Уйти пытаюсь еле.



За шагом шаг, за ним ещё


С десяток сделал вроде,


Ох, как болит мое нутро


И силы на исходе.



Но надо пробовать уйти,


Остаться значит сгинуть,


Воды б попить, ее б найти,


Но как же ноги сдвинуть.



Как мне заставить их идти,


А не стоять шатаясь,


Эх, на железные б  пути


Дойти не спотыкаясь.



Там явно зверь не подойдёт,


Ведь может быть раздавлен


Составом, что в момент пройдёт


На скорости, не сбавлен.



Я делал шаг за ним ещё,


Ещё один, но малый,


Держа в крови своё нутро,


Измученный, усталый.



Я вижу лужу у сосны,


Дойти б  отпить немного,


Чтоб выжить, силы мне нужны,


Ведь дальняя дорога.



Добрался кое-как попил,


Склонившись к водопою,


Набраться мне б немного сил,


Не дать тут жизни сбою.



Не унимаясь кровь идёт,


Возможно, срок мой скоро


И тело тут лесник найдёт,


Что хищником распорот.



Наверно, скажут: «Беглый жид,


Что бегал так нелепо,


Скрывался, прятался, погиб,


Разодран тут свирепо».



Лежать и буду дальше гнить,


Никто не похоронит,


Медведя плотью тут кормить,


На пир сюда что сгонит.



Представив ужасы сего,


Я встал и чуть склонился,


Смог сделать шаг чуть широко,


Рукою в ствол вцепился.



И медленно, как не живой,


Смещал больное тело,


Стараясь каменной спиной


Передвигать умело.



Я шёл, возможно, два часа,


А может, даже дольше,


Уж тьма окутала меня,


Она пугала больше.



Наверно, сложно представлять


Тот страх, чем я пропитан,


И боль никак не мог унять,


На это не рассчитан.



Что думал? Сложно вспоминать,


Убит душой и телом,


Уставший по миру страдать


В таком угрюмо-сером.



Я шёл, как раненый олень,


Подбитый на охоте,


С Луны отбрасывая тень


В своём небрежном ходе.



С рукой, умытою в крови,


Зажав дыру под грудью,


Без жалости и без любви


К себе с такою сутью.



Я должен шаг ещё пройти,


Я должен, чтоб не стало


Идти, идти, опять идти


Пока смерть не забрала.



О, Господи, я вижу блеск


Полоски рельс железных,


Он подарил мне силы всплеск,


Так нужных мне, полезных.



И вот я вышел на пути


В крови, забыв про боли,


От счастья начал я идти


К семье, свободе, воле.



Я шёл, чуть делая шаги,


Неспешно, раз за разом,


По шпалам, что ко мне строги,


Как горы к скалолазам.



Старался двигаться вперёд


Без права остановки,


Семья в дали меня там ждёт,


Как больно мне чертовски.



Все, больше не могу,


Устал, упал обмякший,


Возможно, я сейчас умру


Измученный, увядший.



Наверно, близиться конец,


Что избегал умело,


Как павший раненый птенец,


Спасая своё тело.



От лисьей пасти уходя,


Виляя жалким тельцем,


Гнездо родимое ища,


Где был его сидельцем.



И с этой мыслью темнота


Чернеет, все смывая,


Вместо птенца лишь пустота,


Вокруг все закрывая.



Нашла, прикрыв собою свет,


Забрав с собою душу,


Пропал, возможно, жизни след,


Оставив тут лишь тушу.