Волшебный диссонанс [Татьяна Анатольевна Воронина] (fb2) читать онлайн

Больница – всегда больница, даже если она самая лучшая в стране. Доктор медицинских наук профессор Тихомиров Георгий Борисович присутствует сегодня в отделении гематологии знаменитой ЦКБ не как врач, а как пациент. Когда тебе за семьдесят, сосуды уже не те, что в молодости, как ни крути, вот и пришлось лечь на обследование. Не хотел, жена настояла и правильно сделала, ибо проблемы с ногами – штука опасная.

Выйдя из палаты и расположившись в знакомом просторном холле, Георгий Борисович мирно почитывал научный журнал в ожидании очередной лечебной процедуры. И вдруг – явление: девочка лет девяти, симпатичная, складненькая такая, светлые волосы собраны в хвостик резинкой. «Странно, – подумал профессор, – что делает ребёнок во взрослом отделении? Пришла с мамой кого-то навестить, вероятно?». Девочка, которой явно нечем заняться, посматривает по сторонам, разглядывая прогуливающихся пациентов. Наконец, взгляд её падает на пожилого человека, сидящего на белом кожаном диване. Девочка подошла и присела рядом.

– А ты как сюда попала? – спрашивает её Георгий Борисович.

– А я сегодня легла на обследование, – отвечает она.

«Что-то здесь не так, – думает профессор, глядя на девочку. – Не могут в это отделение ребёнка госпитализировать». Девочке явно хочется поговорить, и Георгий Борисович, решив продолжить диалог, спрашивает:

– А что с тобой случилось?

– У меня кровь плохая, – был ответ.

– С какой стати?

– Я перенесла тяжёлый стресс, и у меня испортилась кровь.

Вот тебе и раз! Оказывается, ни к кому она не пришла, а действительно оформлена в отделение и у неё есть своя палата. Не решаясь спрашивать о причине стресса, Георгий Борисович задаёт обычные полудетские вопросы о книгах, фильмах, любимой музыке. Девочка поддерживает разговор очень охотно, но ответы её, очень детские по форме, неожиданно оказываются довольно взрослыми по содержанию.

– Ты какие мультики предпочитаешь, – спрашивает профессор, – старые советские или современные?

– Конечно, старые.

– Почему?

– Ну что Вы, старые запоминаются на всю жизнь, а из новых я ни одного не помню.

И они с удовольствием вспоминают «Серую шейку», «Ёжика в тумане», «Аленький цветочек» и другую классику.

– А какой у тебя любимый фильм?

– «Алые паруса» по Грину.

«Опять что-то не то, – думает профессор, – рановато для её возраста».

Девочку зовут Глаша. Она ненадолго уходит в палату, и Георгий Борисович спрашивает у проходящей мимо медсестры:

– Сколько лет этому милому ребёнку?

– Двадцать четыре, – отвечает дежурная сестра.

– Сколько? Я не расслышал…

– Двадцать четыре.

«Так вот что ещё было не так! Не мог ребёнок давать такие ответы даже на полудетские вопросы», – и профессор погрузился в размышления.

Конечно, прежде всего его интересовал вопрос, откуда карликовость. Поскольку эта область медицины – совсем не его специальность, Георгий Борисович стал ворошить свои знания 55-летней давности.

«АКТГ – адренокортикотропный гормон, а значит, гипофиз. Но гипофизарные карлики чаще всего имеют непропорциональное строение – большая голова и маленькое тело. Лицо тоже ненормальное – широкое с неправильными чертами. У Глаши всё абсолютно пропорционально, она симпатичная. Что ещё? Гипоталамус? Сложнейшая загадочная структура мозга, регулирует чуть ли не всё на свете, синтезирует соматостатин, который имеет массу регуляторных функций. Однако поломка соматостатина, насколько я помню, вызывает не карликовость, а гигантизм. Всё, моя память иссякла, – мысленно констатировал Георгий Борисович. – Нужно найти Глашиного врача и расспросить его».

Глашиным врачом оказалась молодая, симпатичная, миниатюрная и, как показала дальнейшая беседа, профессионально очень грамотная женщина. Вот что она вкратце поведала коллеге.

Вскоре после рождения Глаша заболела менингитом. Где она инфицировалась – неизвестно. Новорожденные после менингита выживают редко. Она выжила, но у неё развилась гидроцефалия. Это накопление жидкости в черепной коробке, вещь страшная и очень болезненная. Лечение заключалось в установке шунтов, которые отводят жидкость из черепа в желудочно-кишечный тракт. Таких операций Глаше пришлось выдержать несколько, поскольку шунты приходилось менять.

А в чём, собственно, причина Глашиной карликовости, до сих пор не понятно. Функции гипофиза или гипоталамуса могла нарушить менингококковая инфекция, но могла быть и другая причина – врождённый генетический дефект. Большинство признаков организма контролируется не одним, а несколькими генами, соответственно, повреждение любого из таких генов может привести к нарушению свойства, например, к карликовости. Более того, в каждом из этих генов мутации могут произойти на разных участках. В случае с Глашиной патологией таких участков известно 64. Врачи попытались проверить. Смогли проверить только часть, поскольку всё очень дорого, но дефекта так и не нашли.

Глашина врач умолкла. А потом улыбнулась и рассказала, как в один из новогодних праздников, когда Глаша как раз лежала в отделении, они устроили торжество. Нарядили «ребёнка» в белое платье принцессы-снегурочки, и она развлекала весь коллектив – пела и танцевала.

– Любим мы её, – призналась женщина.

Глаша, вернувшись из палаты в холл, отыскала глазами своего нового знакомого и тут же к нему подсела, с удовольствием возобновив беседу. Общение их продолжалось с небольшими перерывами до очень позднего вечера, и за это время Глаша успела рассказать Георгию Борисовичу практически всю свою жизнь.

– Я родилась очень больная, – начала свой рассказ Глаша. – Наверное, было понятно, что это надолго. Мой папа испугался и бросил меня. Мы с мамой остались вдвоём. Мне в 6 месяцев сделали первую операцию. Всего их было шесть в разные годы. Все на голове. Теперь у меня берут на анализ кровь и спинномозговую жидкость. Это очень больно, потому что колют в спину, в позвоночник. Я всегда этого боюсь.

В 1995 году в российской глубинке, в городе N появилась на свет девочка, первый ребёнок счастливых родителей, которые дали ей красивое имя Глафира. Теперь их было трое, и новый член семьи, их прелестная малышка, требовала неустанных забот, как всякий младенец. Став мамой, Галина как-то сразу повзрослела, ощутив ответственность, глаз не спускала с доченьки, спала урывками. Муж целый день на работе, а Галя без устали кормила, укачивала, стирала, гладила, мыла, готовила, гуляла, в магазин ходила с коляской. По вечерам муж с пелёнками помогал, и ночью они по очереди вставали. Выражаясь народным языком, всё как у людей.

Но не прошло и трёх месяцев, как начались странности. В тот жуткий день Галина, взяв малышку на руки, почувствовала, что та вся горит. Померив дочке температуру, Галя увидела на термометре 38,5. «Господи, простудила!» – переполошилась мамочка. Дала жаропонижающее. Ребёнок почти весь день спал, а просыпаясь, хныкал. После кормления Глашу вырвало. Она не просто срыгнула лишнее, как обычно, это была настоящая мучительная рвота. Вечером, когда вернулся муж, решили наутро обязательно вызвать врача. Девочка плакала всю ночь, и они поочерёдно носили её на руках. Плач у ребёнка был какой-то странный – монотонный, однообразный и непрекращающийся. А утром они увидели, что появилась сыпь. Тут уж было не до поликлиники – вызвали скорую. Врач, увидев сыпь, ахнула и коротко сообщила:

– Подозрение на менингит. Собирайтесь, мамочка.

В больницу Глашу привезли уже с судорогами.

Это действительно был менингит – инфекционное заболевание, вызывающее воспаление оболочек головного мозга, заболевание, смертельно опасное для человека любого возраста, а для грудничков особенно. И когда ты видишь ребёнка, испытывающего жуткие боли, трёхмесячного ребёнка, спасти которого почти нереально, то фраза о том, что врачи буквально боролись за её жизнь, перестаёт быть избитой.

Боролась и Галина. Как могла. Не было ещё на свете сиделки лучшей, чем она. Её мозг с точностью компьютера фиксировал все указания врачей, её руки каждым своим прикосновением врачевали крохотное тельце дочки, а душа её, похоже, просто слилась с душой ребёнка, оставив своему телу лишь возможность двигаться.

Все эти недели, которые Галина провела с дочкой в инфекционной детской больнице, слились для неё в один страшный нескончаемый день. И всё же он закончился. Закончился не наступлением ночи и мраком, а рассветом надежды. Врачи сказали, что угроза для жизни миновала, и буквально заставили Галину проглотить снотворное и лечь. Галя проспала сутки, а проснувшись, увидела, что девочка под присмотром, и немного успокоилась.

Через несколько дней их выписали. Но увы, вскоре молодую маму ждало новое потрясение. Менингит редко проходит без осложнений, а у Галиного ребёнка осложнение было крайне тяжёлым. У Глашеньки развилась гидроцефалия – в черепной коробке стала накапливаться жидкость. Если её оттуда не удалить, то это конец.

В шестимесячном возрасте Глаша перенесла свою первую операцию. Ей установили тот самый шунт, который отводит жидкость из черепа в желудочно-кишечный тракт. И снова Галина, не отходя, сидела у постели своего ребёнка. Всё прошло успешно, и в положенный срок их выписали домой. Можно было начинать новую жизнь.

Жизнь эта для Гали и Глаши и вправду оказалась новой. Вернувшись домой, Галина обнаружила наполовину пустой плательный шкаф, одну (свою) зубную щётку и полное отсутствие всякого присутствия в доме мужчины. Муж просто исчез. Уж не знаю, как он там договорился со своей совестью, но видимо, в его душевный мирок не умещалась мысль о том, что ребёнок болен всерьёз и надолго, будет требовать постоянного ухода и вообще «не как все». Имени этого человека история не сохранила.

Дальнейший рассказ Глаши Георгию Борисовичу звучал примерно так:

– Мама делала и сейчас делает всё, чтобы я выздоровела и чтобы мне было хорошо. После того, как мой отец меня бросил, года через два мама нашла человека и вышла замуж. Он стал моим отчимом. Он был хороший, и я его очень полюбила.

До рождения Глаши Галина работала в школе учительницей русского языка и литературы. Но это было в другой жизни, а сейчас им вдвоём с дочкой жить было просто не на что. Тех грошей, что полагались после длительной бюрократической процедуры на ребёнка-инвалида, не хватало даже на полноценное питание, не говоря уже о лекарствах, одежде, гигиене и квартплате. На дворе стояли приснопамятные девяностые, люди крутились, как могли, но Галине торговать было нечем и поездки «челночницей» с больным ребёнком ей не светили. Продавать она могла только свои знания. И Галя дала объявление в городскую газету, предложив занятия по русскому языку для отстающих школьников. Такие же объявления расклеила сама по всему району. Заработок был невелик. Это институтские преподаватели, которые готовят выпускников к поступлению, берут много. А тут что ж? Лишь бы диктанты на «двойки» перестал писать. Небогатые родители отстающих школьников платили немного. Но Галя не унывала. Ученики приходили к ней домой, сменяя друг друга, и худо-бедно на жизнь им с дочкой стало хватать.

Глашенька росла, радуя маму, в годик научилась ходить и чувствовала себя всё лучше. Лечение помогало. Когда Глаше исполнилось два года, встал вопрос о санаторно-курортном лечении. Врачи настоятельно рекомендовали поехать в Крым. Господи, да где ж таких денег-то взять? И тогда Галина решилась. Решилась дать объявление о сдаче комнаты внаём. Квартира, которая досталась ей от родителей, безвременно ушедших один за другим, была большая, трёхкомнатная, хоть и в «хрущёвке» на четвёртом этаже без лифта. Не хотелось Галине чужого человека в их с Глашей дом впускать, а что поделаешь? Кухонька маленькая, санузел совмещённый – не с каждым уживёшься. И Галя приступила к тщательному отбору претендентов. Сразу отсеяла семьи с детьми. Жилец должен быть один и желательно женщина. Совсем молодых претендентов Галя тоже забраковала – их образ жизни, естественный для молодёжи, сложно было бы состыковать с Глашиным режимом. Пьющие мужья, выгнанные жёнами и вынужденные снимать угол, разумеется, не рассматривались. Оставались одинокие не слишком молодые приезжие. Таких было немного, ибо кто и зачем в их городок поедет? Градообразующим предприятием здесь был секретный завод, а остальное так, по мелочи – торговля, бытовые услуги.

По объявлению Галя так никого и не подобрала, но свет, как известно, не без добрых людей. Все вокруг знали о Глашеньке и трудностях молодой мамы. Соседка Маша, что снизу, на заводе нормировщицей работала. Как-то зашла она к Галине и говорит:

– Знаешь, Галь, у нас тут инженера нового взяли, так он жильё ищет, снять хочет. Мужик вроде серьёзный, ты бы посмотрела.

– Маша, спасибо тебе большое! Давай сюда вашего инженера, посмотрим, что за фрукт, а то я уж отчаялась приличного жильца найти.

На следующий день вечером в дверь раздался звонок. На пороге стоял мужчина, не молодой и не старый, весьма приятной наружности.

– Здравствуйте! Это Вы комнату сдаёте?

– Здравствуйте! Проходите. Меня зовут Галина. Мы с дочкой живём вдвоём, а третью комнату решили сдать.

Глаша уже спала. Мужчина представился Валерием Михайловичем и показал паспорт. Было ему около сорока. Посмотрев комнату и спросив о цене, Валерий Михайлович сразу сказал, что его всё устраивает. Но Галя не могла так быстро принять решение, хоть мужчина и был по рекомендации соседки. Она провела гостя на кухню и предложила чаю, твёрдо решив озвучить свои условия проживания в квартире и получить побольше информации о потенциальном жильце.

Помыв руки, гость сел за стол на предложенное место. Наблюдая, как Галя разливает чай, он первым начал беседу:

– Галина, Вы задавайте вопросы, если Вас что-то интересует о моей скромной персоне. Постараюсь ответить на все.

– Интересует, – сказала Галя. – Но для начала, Валерий Михайлович, я Вам расскажу, как у нас с дочкой тут жизнь устроена. А то вдруг Вы послушаете и передумаете.

– Я весь – внимание.

– Моей дочери Глафире два года, и она инвалид. Гидроцефалия. Знаете, что это такое?

– Знаю, – гость был немногословен.

– Так вот, весь режим у нас подчинён здоровью Глаши. Прогулки, диета, игры, покой, сон. А потому гостей приглашать к себе Вы не сможете. Я знаю, – предварила Галя заверения жильца, – что друзей у Вас в нашем городе пока нет. Но появятся приятели, а может, и женщины. Уж простите, но приводить сюда Вы не должны никого. И орущий по вечерам телевизор нам тоже не подходит. Надеюсь, с алкоголем у Вас проблем нет?

– На этот счёт могу Вас успокоить – пьяным Вы меня увидеть не сможете. А телевизор я почти не смотрю, всё больше читаю. И обещаю никого не приглашать.

– Я зарабатываю на жизнь частными уроками русского языка, – продолжала Галя. – Отстающие школьники приходят ко мне ежедневно, и в выходные тоже. Во время уроков, соответственно, должна быть тишина. Не пугают Вас такие условия?

– Нисколько. Тишина – это как раз то, чего мне сейчас не хватает.

Галя призадумалась. Как бы так потактичнее спросить?..

– Да Вы берите яблочный пирог, – сказала она. – Я сама пекла.

Откусив кусок пирога, Валерий замычал от удовольствия.

– Спрашивайте, Галина, не стесняйтесь, – сказал он, почувствовав её замешательство.

– Да, расскажите, пожалуйста, каким ветром Вас занесло в наш город?

– Видите ли, я недавно развёлся, а тут как раз предложили работу по специальности на серьёзном предприятии. Я и решил сменить место жительства.

– А дети у Вас есть? – напряглась Галина.

– Дочь.

– Валерий Михайлович, – не без труда продолжила Галя, – полтора года назад от меня ушёл муж. Ушёл без объяснения причин, просто исчез, когда мы с Глашей лежали в больнице после операции. Впрочем, объяснений, наверно, в этом случае не требуется – и так всё ясно: не захотел растить больного ребёнка. И у меня как у брошенной матери-одиночки, уж простите за бестактность, невольно возникает вопрос: а Вы своих жену и дочь почему оставили?

Ничуть не смутившись, мужчина вкратце рассказал ей свою историю.

– Мы познакомились с женой совсем юными, и оба решили, что наша безумная влюблённость и страсть – это на всю жизнь. Тут же и поженились. Потом родилась дочка, и мы были счастливы. Но с годами, довольно быстро, стало понятно, насколько мы разные люди. Нам не в чем было винить друг друга, никто из нас не мог сказать, что один хороший, а другой плохой, просто выяснилось вдруг, что нет у нас ничего общего, кроме дочери. В быту мы уживались прекрасно, но интересы наши и духовные потребности не совпадали ни в чём. Так и сосуществовали рядом мирно, ради дочки. А недавно она встретила человека, который ей близок и приятен в отличие от меня. Вы не подумайте, я её не осуждаю, пусть будет счастлива. Надеюсь, теперь это уже осознанный выбор. Так что инициатором развода был не я. Отпустил легко, но оставаться рядом, в том же городе не хотелось. Тут и подвернулась возможность уехать, новая работа – новая жизнь.

Галина молчала, обдумывая услышанное.

– А дочь у меня замечательная, – добавил Валерий Михайлович. – Ей восемнадцать, в институте учится.

«Что ж, – подумала Галина, – вроде искренне говорит, не юлит, о жене – ни одного дурного слова. Да и девочка у них, слава Богу, уже взрослая. Похоже, человек порядочный».

Как бы то ни было, а жилец получил ключи и назавтра переехал. В третьей комнате, куда он въехал, был небольшой плательный шкаф, диван, письменный стол, стул и телевизор. А больше ничего Валерию и не требовалось. Разве что полок для книг не хватало, но это – дело наживное. Переехал он поздним вечером, так что с Глашей познакомиться снова не удалось, ребёнок уже спал.

Квартирант внёс арендную плату сразу за полгода, и обрадованная Галина тут же занялась путёвками в санаторий. Пока выбирали и оплачивали путёвки, оформляли санаторно-курортные карты, собирались, у маленькой Глаши было достаточно времени, чтобы познакомиться с новым жильцом. Спокойный и приветливый дядя Валера, всегда готовый помочь, подхватить, подсадить, понятно объяснить и даже поиграть, очень понравился Глаше. Она так быстро привыкла к его ненавязчивому присутствию в доме, что в день отъезда тянула дядю Валеру за собой, полагая, что он, конечно же, едет с ними. Даже всплакнула немножко в такси, но быстро успокоилась.

А в Крыму их ждала сказка. Прекрасный детский санаторий с четырёхразовым питанием, лечением для Глаши, бесчисленными развивающими играми и обилием общения с другими детьми, тёплое море и золотой песочек Феодосии. И беззаботность, сказочная беззаботность для Галины, которая за последние два года уже забыла, что такое бывает. Радостные визги дочери, пытающейся плыть в резиновом круге и бьющей по воде ногами, звучали для мамы песней счастья.

Двадцать один день пролетел, как несколько мгновений. Они вернулись в субботу, загорелые и отдохнувшие. Дома их ждала чисто прибранная квартира и обед, приготовленный Валерием Михайловичем, с любимым Глашиным супом-пюре с гренками. Галя была приятно удивлена и даже несколько смущена, а Глаша тут же повисла на дяде Валере, как будто до отъезда они уже сто лет жили вместе.

Вечером, уложив Глашеньку, Галина и Валерий уселись на кухне и открыли бутылочку крымского вина, привезённого Галей. Проговорив пару часов кряду, они разошлись по своим комнатам. Впрочем, говорила в основном Галя, с радостью рассказывая о сказочном отдыхе во всех подробностях. Так ей было легко и приятно это общение, что и не заметила, как два часа пролетели. То ли настроение было прекрасное, то ли вино это крымское так расслабляет, то ли Валерий уж очень хорошо умеет слушать, а может, всё вместе, но на душе у Гали после беседы с ним сделалось как-то тепло и спокойно. В конце она даже позавидовала: «Надо же, какой всё-таки приятный дядечка». А кому, собственно, позавидовала? Она и сама не знала. Ведь он – ничей.

А дальше жизнь потекла в привычном ритме с той лишь разницей, что Галине стало как-то полегче и повеселее. Она отдавала себе отчёт, что причина тому – присутствие в доме её удивительного жильца. Валерий Михайлович и с уборкой помогал, и продукты приносил, а в выходные даже предлагал отпустить её встретиться с подругами, а самому остаться с Глашей. И Галя нисколько не сомневалась, что эти несколько часов дочь будет в надёжных руках и вполне довольна жизнью. Глашенька настолько привязалась к дяде Валере, что Галину это даже пугало. Жилец, снимающий комнату, – фигура временная, съедет рано или поздно, а малышка душой прикипела. Да и как иначе? Он, чужой, в общем-то, человек, трогательно заботился о них обеих. Галя и сама изо всех сил старалась не влюбиться в этого совсем не старого мужчину. Его духовный мир был ей близок, а отношение к жизни, к детям, к людям вообще она полностью разделяла.

Полюбить было страшно. Она, конечно, чувствовала, что симпатична и приятна ему, но Валерий Михайлович не делал никаких поползновений, чтобы сблизиться с ней как с женщиной: ни за руку не брал, не прикасался ненароком, цветов не дарил. Даже во время ставших традицией вечерних прогулок втроём, везя Глашу в прогулочной коляске и любуясь вместе с Галиной закатом (куда уж романтичнее!), только смотрел на неё тепло и улыбался.

Такое старомодно-почтительное отношение к даме и восхищало Галину, и задевало одновременно. И однажды она решила переступить эту незримую границу и посмотреть, что будет. Поздно вечером, когда Глаша сладко спала, Галина помыла виноград, положила его в вазу и постучала в дверь комнаты Валерия, чего раньше никогда в такое время не делала. Галя и сама не знала, что будет делать после того, как войдёт и поставит вазу с виноградом ему на письменный стол. Услышав «да-да», она вошла и с выражением одновременно решимости и смущения на лице, протягивая виноград, и намеревалась как-то объяснить своё вторжение. Валерий, сидевший за столом, мгновенно поднялся ей навстречу, одной рукой взял вазу и, не оборачиваясь, поставил на стол, а другой притянул Галину к себе и крепко прижал. Из комнаты, сданной в аренду, Галя не вышла до утра.

Последующие несколько месяцев прошли, как во сне, таком прекрасном, что пробуждение, сиречь окончание сна было бы смерти подобно. Но этого не случилось. Ровно через полгода со дня их первой встречи Валерий сделал Галине предложение. Они тихо расписались в местном ЗАГСе, и сон плавно перетёк в самую настоящую явь, обещая долгую и счастливую жизнь с любимым обоими ребёнком.

А ребёнок рос на радость маме Гале и папе Валере, трепетно оберегавшим хрупкое здоровье Глаши. Каждый год они делали пометки на дверной раме, измеряя, на сколько сантиметров дочь выросла. Глаше, конечно, по состоянию здоровья многое было недоступно из тех радостей, что были у её сверстников, например, занятия спортом. Но ребёнок рос в любви и взаимном уважении, Глаша хорошо развивалась интеллектуально, чему родители уделяли много внимания, и потому никогда не чувствовала себя ущербной.

Когда Глафире исполнилось пять лет, врачи сказали, что предстоит новая операция. И не последняя. Неоднократные операции, как объяснили врачи Галине, обусловлены ростом малышки. Шунт, отводящий жидкость в брюшную полость, приходится заменять, поскольку он становится неподходящим по размеру для подросшего ребёнка.

Глашу прооперировали в районном центре, шунт успешно заменили. И снова – долгий период реабилитации. Но на этот раз они были не одни. Возвращение домой к Валерию стало огромной радостью для всех троих, а там, где царят положительные эмоции, болезнь отступает быстрее.

Правильно говорят, что если человека нельзя вылечить, то это не значит, что ему нельзя помочь. Заботливые руки двух любящих взрослых терпеливо возвращали больного ребёнка к почти нормальной жизни.

В семь лет Глашенька пошла в школу, но не обычную, а для больных детей. Больных, разумеется, не психически, а с различными соматическими заболеваниями, требующими щадящего режима. Под боком в их городке такой школы, конечно, не было. Мама возила Глашу довольно далеко два раза в неделю, дожидалась окончания занятий и везла обратно. Так что обучение получалось всё же преимущественно домашним, тем не менее ребёнок получал полный объём школьной программы и, что особенно важно, общался с одноклассниками в коллективе.

В гости к Валерию стала приезжать дочь Елена – студентка уже последних курсов медицинского института. Поскольку родители Лены разошлись, когда она была уже совершеннолетней, то это не стало для неё большой травмой. Девушка унаследовала доброту и спокойный характер отца, а побывав в его новой семье и увидев их отношения с Галиной, искренне порадовалась за папу. Как медик, она глубоко понимала ситуацию с Глашей. Лена отнеслась к малышке с теплотой и нежностью, за что была вознаграждена искренней любовью со стороны Глаши и бурной радостью при каждом своём приезде в гости.

Так пролетели ещё четыре счастливых года, и Глафире исполнилось девять. Подошёл срок очередной замены шунта.

В перерывах между операциями Глаше ещё делали разгрузочные люмбальные пункции. Это болезненная процедура, когда иглой входят в спинной мозг и с помощью шприца выводят оттуда некоторый объём ликвора, – временная мера для улучшения состояния больного. Глаша всякий раз очень боялась этого ужасного шприца и предстоящей уже знакомой боли, но героически терпела и почти не плакала, чтобы не расстраивать маму.

И вот опять операция, замена шунта и несколько месяцев реабилитации. В учёбе пришлось немного отстать, измученный физически ребёнок нуждался в передышке.

Летом они снова отдыхали в Крыму, уже втроём. И так им было хорошо, что даже страшно делалось. Помните, как в сказке Евгения Шварца «Обыкновенное чудо»: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец»?

Ну, когда тот конец, одному Богу известно, а пока в сентябре Глаша с новыми силами приступила к учёбе. Учиться она любила. На 10-летие родители подарили ей настоящий ноутбук, и восторгу не было предела. Задув десять свечей на торте, Глаша подбежала к двери, чтобы ей, как обычно, измерили рост, сделав очередную отметку. Валерий взял маркер, приложил ладонь к Глашиной голове и остановился, весьма озадаченный. Отметка, которая должна была стать новой, в точности совпадала с прошлогодней.

– Ну, что там, сколько? – нетерпеливо спрашивала Глаша.

– Что-то ты, девонька, совсем не выросла за этот год, наверно, мало каши ела, – как можно мягче шутливо ответил Валерий и с тревогой посмотрел на жену.

Прошёл ещё год, и стало окончательно ясно, что Глаша больше не растёт. Совсем. Начались хождения по врачам уже с новой бедой. Анализы, исследования и приговор: карликовость. «Ваша девочка больше расти не будет», – сказали врачи. А остановка роста костей автоматически влекла за собой задержку развития всех внутренних органов. Что же делать?

Из Большой медицинской энциклопедии

Первая классификация карликовости основывается на выделении двух форм: карликовость с пропорциональным телосложением и карликовость с непропорциональным телосложением.

. . .

При гипофизарной карликовости в гипоталамусе и гипофизе изменений чаще всего не обнаруживается.

. . .

Психические расстройства могут отсутствовать. … Больные этой группы обладают хорошим интеллектом, деловитостью, старательностью, рассудительностью, а подчас и целеустремлённостью; они справляются с обычной для здоровых нагрузкой, учатся или работают по специальности. Однако при тщательном обследовании может быть выявлена та или иная степень эмоциональной лабильности.

. . .

Подростки с функциональной задержкой физического развития обычно нуждаются лишь в лечении основного заболевания и в общеукрепляющей терапии. При наличии выраженной задержки дифференцировки скелета могут быть назначены анаболические стероиды, но короткими курсами (не более одного месяца) с длительными перерывами. Девочкам старше 16 лет назначают малые дозы эстрогенов.

. . .

Больные гипофизарной карликовостью при наличии заместительной терапии обычно живут долго. Регулярное направленное лечение приводит к стимуляции физического развития, способствует нормализации обменных процессов, повышению общего тонуса, исчезновению или профилактике ранней старообразности внешнего облика.

Оказалось, что и с этим можно жить. Если очень постараться. Причину Глашиной карликовости установить так и не удалось: генетическая она или вызвана перенесённым в младенчестве менингитом, – врачи ответить не смогли. Да это и не самое главное, неизлечимая гидроцефалия представляет гораздо большую опасность для жизни.

Поняв, что больше не вырастет совсем, Глафира, конечно, расстроилась, но переживала недолго, поскольку это по крайней мере не больно. Жизнелюбию этой девочки можно только подивиться. И порадоваться. В Глашиной школе были детки и посерьёзнее покалеченные, так что её там никто не дразнил. А во дворе года через два окрестили Малышкой. Прозвище необидное.

Половое созревание, конечно же, в срок не наступило. Когда её сверстницы превращались из девочек в девушек, Глафира продолжала оставаться ребёнком. Но умненькая Глаша уже всё про это знала, много читала и пользовалась интернетом. И верила, что новые лекарства помогут и ей когда-нибудь повзрослеть.

Когда Глаше исполнилось тринадцать, в семье произошло грандиозное и счастливое событие. Событию этому предшествовали девять месяцев, когда у Галины неуклонно увеличивался живот, храня в себе до поры новую растущую жизнь. Родился мальчик, и у Глаши появился брат.

Глафира была так счастлива, на маленького наглядеться не могла и во всём старалась помогать маме. Ни о какой ревности и речи не шло – большая уже. Мальчика назвали Евгением, и Глаше казалось, что это самое красивое на свете сочетание – Евгений Валерьевич.

Жизнь потекла по новым законам, подчиняя всех режиму дня малыша. Для любых родителей это норма, а для Глафиры оказалось ещё и стимулом воспрянуть духом, вживаясь в новую для неё роль старшей сестры. У трёх заботливых нянек малыш рос крепким и здоровым, ничем таким особенным, слава Богу, не болел.

Когда Жене исполнилось три годика, а Глаше шестнадцать, ей снова потребовалась операция. На этот раз причина была не в росте, который остановился ещё в девять лет, а в том, что ухудшилось самочувствие. Как выяснилось, шунт перестал в полной мере выполнять свою функцию, плохо отводил жидкость, и она вновь стала скапливаться в черепной коробке, что крайне опасно. Шунт надо было срочно менять.

Галина с лёгким сердцем оставила трёхлетнего сына на папу и отправилась с Глашей в больницу уже в областной центр. Все дни после операции она, как обычно, не отходила от постели дочери, молясь о том, чтобы этот шунт продержался подольше.

Выписавшись, Глаша продолжала учиться дистанционно, но от программы отставала, уж очень слаба была физически долгое время после операции. На это мудрые родители сразу ей сказали: «Не переживай, спешить тебе некуда, закончишь школу чуть позже, когда силы будут». И она решила не расстраиваться. Часами, сидя на полу, они играли с братом в железную дорогу или собирали пазлы и конструкторы.

Прошёл год, Глафира окрепла и стала сопровождать маму с братом на детскую площадку, а значит, больше бывать на воздухе. Вернулась она и к полноценной учёбе. И на фоне этой почти идиллической картины Галина вдруг обнаружила, что снова беременна. Муж воспринял известие с великой радостью, а Галя сомневалась.

«Значит, так, – рассуждала она, – когда малыш родится, Женьке будет пять, а Глаше восемнадцать. И всё по новой! Господи, где силы взять?».

– Не бойся, любимая, – сказал Валерий, – ты же знаешь: мы справимся вместе.

Малыш родился в положенный срок. Это снова был мальчик, и его назвали Алексеем. А дальше…

Но вернёмся на время в покои ЦКБ, где сама Глаша рассказывает профессору Тихомирову о своей жизни.

– Когда мне было восемнадцать лет, папа Валера умер. Я не могла этого перенести, и у меня случился стресс. Два года я не могла никого видеть, не могла ничего делать, не хотела смотреть на белый свет и сидела одна в своей комнате.

Алёша оказался на редкость спокойным младенцем, так что в своих хлопотах Галина вполне успевала и о муже заботиться – к приходу Валерия с работы ужин всегда был готов. А он по вечерам забирал из детского сада старшего сына Женю и подолгу с ним общался, давая Галине возможность передохнуть, ибо Женька всех дёргал, требуя к себе внимания. Глафира прекрасно научилась гладить папины рубашки и каждое утро перед работой вручала отцу собственноручно выглаженную сорочку.

В то воскресенье они собирались выйти на прогулку все впятером. Но неожиданно Валерий, никогда не жаловавшийся на здоровье и не посещавший никаких врачей, разве что стоматолога, вдруг почувствовал себя неважно и прилёг на кровать. Галина выставила коляску с Алёшей, уже готовым к прогулке, на балкон, и тот моментально уснул.

– Валерочка, что с тобой, – с тревогой спросила Галя, присаживаясь на кровать.

– Да сам не пойму. Как-то в груди жмёт и дышать трудно. Сейчас, отлежусь немного. Открой окно, пожалуйста.

Галина распахнула окно и, не говоря ни слова, тут же вызвала скорую. Фельдшер скорой помощи, увидев изменившийся цвет кожных покровов больного и задав пару вопросов всё тяжелее дышащему Валерию, сразу вызвал реанимобиль.

– Уберите детей, – приказал фельдшер.

Галина отправила ребят по комнатам и, сидя возле мужа, держала его за руку. Реанимация приехала быстро – город маленький. Когда вошёл врач, грудь Валерия начала как-то неестественно вздыматься.

– Доктор, что мне делать? Чем помочь? – вскричала Галина.

– Молитесь, – сказал врач и вытолкал её за дверь.

Переполненная страхом, Галя сидела на табуретке в кухне и монотонно повторяла слова молитвы, какие помнила. Она не знала, сколько прошло времени, когда на пороге кухни появился взмыленный реаниматолог. Глядя в страдающее лицо женщины, он с горечью произнёс:

– К сожалению, спасти Вашего мужа не удалось.

– Почему? – вымолвила Галя.

– Тромбоэмболия. Оторвался тромб.

Она кинулась в спальню и легла рядом с мужем. Галя знала, что ей нельзя кричать – в доме дети. Трое. Она молча гладила его голову, целовала руки и любовалась лицом, уже свободным от страдания.

Санитар принёс носилки, и Галину сильные руки молча оторвали от мёртвого тела. Носилки вынесли, и, как по команде, почувствовав тишину, из своих комнат вышли Глаша и Женя.

– Мам, а где папа? – первым спросил Женя, заглядывая в родительскую спальню.

– Папу увезли врачи, сынок, в больницу, – только и смогла вымолвить Галина.

– Значит, гулять мы сегодня не пойдём?

– Не пойдём.

– Понятно, – сказал Женька и отправился к себе достраивать башню.

Подошла Глаша.

– Мам, а что с папой? – спросила с тревогой.

Не услышав ответа и глядя в полные боли и растерянности глаза матери, снова задала вопрос:

– Ведь он поправится, да?

Галина обняла Глашу и прошептала каким-то чужим голосом:

– Доченька, папа умер. Его больше нет.

Глафира отпрянула от матери и, стараясь не кричать, прошипела в гневе:

– То есть как это – нет? Вот так взял и умер, да? Ты что такое говоришь?!

Галина попыталась взять её за руку, но дочь руку выдернула и с лицом, полным отчаянья, молча повернулась и убежала в свою комнату, захлопнув дверь.

Немедленно заплакал Алёшка. Галя вышла на балкон, приподняла козырёк коляски от солнца и машинально, как робот, какое-то время укачивала сына.

Вернувшись в кухню, снова села на табурет. Плакать она не могла, что-то замкнуло внутри, и наступил ступор. Сознание работало, но эмоции были заблокированы. Она механически посмотрела на часы, механически поднялась и забрала сына с балкона. Переодев Алёшу в сухое, покормила его грудью, после чего оставила в кроватке дёргать погремушки. Снова посмотрев на часы, Галя поняла, что пора кормить детей ужином. Автоматическими движениями она разогрела на сковородке еду и достала тарелки.

Постучав в комнату Глафиры, Галя вошла и увидела, что дочь сидит за письменным столом, тупо глядя в окно.

– Глаша, пора ужинать, – тихо позвала Галина.

Дочь посмотрела на неё взглядом, полным недоумения, и снова уставилась в окно.

Закрыв дверь, Галина зашла к Жене и позвала кушать его. Мальчик проголодался и с радостью побежал на кухню.

– А Глаша? – спросил он.

– Она не хочет есть.

– А ты почему не ешь?

– Мне что-то нездоровится, сынок. Ты, пожалуйста, после ужина посмотри мультики и не беспокой меня сегодня, хорошо?

Галина твёрдо решила завтра сказать мальчику правду. Всё так же на автомате она перемыла посуду и снова села на табурет. «Похороны», – подумала Галя, и её вдруг охватил ужас. В одной комнате трёхмесячный малыш лежал в кроватке, в другой пятилетний Женя смотрел мультфильмы, а в третьей замкнулась в себе Глаша. Галине не обойтись было без помощи извне. И тут её пронзила мысль: «Лена! Я должна позвонить Лене».

Галя схватила телефон и набрала номер старшей дочери Валерия.

– Алло!

– Лена…, – Галя замолчала растерянно.

– Алло, Галина Сергеевна, говорите.

– Леночка, папа умер, – выдавила она из себя дикие слова хриплым голосом, но слёз по-прежнему не было.

Потрясённая Лена какое-то время молчала. Галя тоже.

– Галина Сергеевна, Вы здесь?

– Да.

Лена хотела задать вопросы, но услышав это хриплое «да», поняла, что Галина не в себе, и сразу сказала:

– Я немедленно выезжаю к вам. Ждите.

Повесив трубку, Галина уложила Женю, снова переодела Алёшу, который тут же сладко уснул, и стала ждать, сидя всё на том же табурете и глядя в стену невидящими глазами.

Было уже за полночь, когда из соседнего города на своей машине примчалась Елена. Она вошла в незапертую почему-то дверь и сразу прошла на кухню. Галина встала ей навстречу:

– Леночка…

Женщины обнялись, и тут Галю, наконец, прорвало. Слёзы полились ручьями, она глухо рыдала, стараясь не переходить на крик. Плакали обе. Это были спасительные слёзы, без которых можно просто сойти с ума, а Лена была единственным взрослым человеком, на которого Галя могла сейчас опереться.

Ополоснув зарёванные лица водой из-под крана на кухне, они присели, и Галина медленно, шаг за шагом, пересказала Лене все события сегодняшнего, нет, уже вчерашнего дня. По мере продвижения собственного рассказа к Галине приходило и чёткое осознание случившегося, в эти минуты к ней, как ни странно, возвращалась жизнь, прерванная недавним ступором. Возвращалась жуткой болью, но Галя уже знала, что она должна пережить и это – у неё дети.

– Леночка, – сказала Галя, – Женьке я пока не говорила, завтра скажу. А вот с Глашей беда. Она весь день не выходит из комнаты, не ест, со мной не разговаривает. Может, ты попробуешь с ней поговорить? Я уверена, что она не спит.

– Конечно. – Елена поднялась и заглянула в комнату сестры.

Глаша лежала на кровати одетая, уставившись в потолок. Лена присела рядом, взяла её за руку. Никакой реакции. Помолчав немного, Лена попыталась заговорить. Слова давались ей с трудом. Умер их общий отец, которого обе любили, но Лена не знала, чем можно утешить сестру-подростка, страдание которой было настолько остро. Попыталась сказать о том, что маме сейчас нужна поддержка. И снова никакой реакции. Тогда Лена решила рассказать Глаше, что именно случилось с папой, с медицинской точки зрения. Услышав о тромбоэмболии как причине смерти, Глафира молча поднялась, включила компьютер и так же молча углубилась в изучение предмета, как будто это чем-то могло помочь.

Как врач Лена понимала, что результат её душеспасительных бесед был нулевым. Глаше требовался психолог, о чём она и сообщила Галине Сергеевне, вернувшись на кухню.

Все скорбные хлопоты взяла на себя Елена. В день похорон Валерия всё та же соседка Маша осталась с малышом, две другие соседки накрывали нехитрые поминки. На кладбище Женька стоял испуганный и жался к маме. Глафира, которую буквально силком одели и повели на похороны в надежде, что увидев всё своими глазами, она смирится со случившимся, стояла, как каменная. Она, не отрываясь, пожирала глазами лицо отца, пока не закрыли крышку гроба. И так же молча вернулась домой и ушла в свою комнату.

Отныне главной проблемой для Галины стало здоровье дочери, теперь уже не только физическое, но и психическое. Все три дня до похорон Глаша молча приходила на кухню, пила воду и уходила к себе. Ни с кем не разговаривала, худела на глазах. После поминок так же молча пришла и, почти давясь, заставила себя проглотить какие-то остатки еды.

Психолог нужен был срочно, и стоило это немалых денег. Похороны оплатило предприятие, где работал Валерий. И всё. Галя достала из тумбочки все сбережения, которые им с Валерой удалось скопить, и выписала из областного центра психолога, который приезжал к Глаше два раза в неделю. Не обошлось и без психотропных препаратов.

Вот как об этом периоде жизни рассказала Георгию Борисовичу сама Глаша:

– Медицинское обслуживание в нашем городе очень плохое, а те лекарства, которые мне могли бы помочь, стоят так дорого, что мы не могли их покупать, а бесплатно нам их не хотели давать. Но мама как-то стала ихдоставать.

Через месяц общения с психологом и приёма препаратов Глаша стала нормально есть и углубилась в учёбу. Стала разговаривать, тихо и вежливо отвечая на вопросы матери и брата, но от полноценного общения по-прежнему уклонялась, проводя всё время в своей комнате.

Сбережения таяли на глазах, и перед Галиной остро встал вопрос, на что жить. Надо было устраивать Алёшу в ясли и выходить на работу. Но тут резко ухудшилось состояние Глафиры в связи с гидроцефалией. Врачи сказали, что опять что-то не так с шунтом и срочно нужна операция по его замене.

«Господи, помоги!» – взмолилась Галина. Первая помощь пришла в лице Лены. Узнав о предстоящей операции, она взяла отпуск на работе и осталась жить с братьями, отправив Галину Сергеевну с Глашей в областную больницу. Молоко у Гали пропало уже на следующий день после смерти мужа, так что Алёшу давно кормили смесями.

Очередную операцию провели, но за ней, как узнал профессор Тихомиров из рассказа Глаши, период реабилитации не последовал.

– После этой операции мне опять стало плохо. Врачи говорили, что есть два варианта: первый – мы её дотянем до Москвы; второй – если мы её не дотянем до Москвы, будем оперировать здесь. Меня дотянули до Москвы и снова прооперировали. Это была уже шестая операция.

Пожилой профессор слушал рассказ девушки с замиранием сердца. «Господи, сколько же пришлось вынести этому детскому телу и этой наивной чистой душе», – размышлял он.

К двадцати четырём годам из Глаши получилось удивительное человеческое существо с фигуркой девятилетней девочки, вполне развившимся взрослым интеллектом и по-прежнему детской психикой с её открытостью, безоглядной искренностью, непосредственностью и незащищённостью. Это сочетание несоединимых, казалось бы, свойств в одном человеке являло собой картину настолько трогательную, что совершенно разбередило душу видавшего виды пожилого мужчины. Всё это воспринималось как диссонанс, но не в литературном смысле этого слова, а в музыкальном. Диссонанс в музыке вовсе не тождественен неблагозвучию или, того хуже, какофонии. Он функционален, и многие великие композиторы умышленно использовали его в своих произведениях. Как пример – «Весна священная» Стравинского. Вот таким волшебным диссонансом и звучала Глаша.

Но вернёмся к событиям её дальнейшей жизни после шестой по счёту операции и двух лет тяжелейшей депрессии.

– Мне стало легче, я закончила школу для больных детей (я инвалид) и поступила в институт. Учиться там было очень интересно. Мне жаль, что у меня не красный диплом, но ничего, я не очень переживаю. По образованию я психолог. А ещё я закончила музыкальную школу по классу фортепьяно. Люблю эстрадную музыку, но не всю. Мои любимые исполнители Агутин и Николаев. И всё.

Глаша, поискав среди фото в смартфоне, показывает Георгию Борисовичу свои работы бисером и фотографии младших братьев шести и одиннадцати лет. Рост у мальчиков совершенно нормальный.

«И всё-таки она – ребёнок, – снова удивляется профессор. – Не отходит от меня весь вечер и продолжает уже не рассказывать, а рассуждать на самые разные темы».

Одна из тем – любовь. В какой-то момент Глаша вдруг совершенно серьёзно сетует:

– А замуж я до сих пор не вышла…

Георгий Борисович пытается тактично высказаться в том смысле, что здесь торопиться не обязательно.

– А вот моя подружка говорит, – возражает Глаша, – что родить нужно до тридцати лет, позже уже будет неправильно.

Дальше – больше. По словам Глаши, одна из медсестёр здесь её спросила, нашла ли она свою половинку. «Ну, что за дура?!» – в сердцах думает профессор. Интересно, что Глаша не обиделась, а стала ей подробно рассказывать, кого она нашла, а кого – нет, причём делала она это в своей наивной детской манере так, что медсестра потеряла всякий интерес к этой теме.

На следующий день Глашу выписали. Профессор видел, что забирала её мама – моложавая 47-летняя стройная женщина. Спокойная, ведёт себя с достоинством. Георгий Борисович подошёл к Галине и выразил своё восхищение её мужеством, глубочайшее уважение и низкий поклон.

Да, пробиться из невесть какого городка, не имея никакого «ресурса», в столичную ЦКБ – это подвиг.

Перед уходом Глаша заглянула в палату Георгия Борисовича, но его там не оказалось. Тогда она оставила гостинец – два детских пирожных «Шокопай». Медсестра спросила:

– Ты что, Глаша, зачем?

– Должна же я поблагодарить человека за участие, – был ответ.

Обнаружив в палате гостинцы, Георгий Борисович вышел, чтобы попрощаться, но увидел Глашу с мамой уже в конце длинного коридора подходящими к лифту. Догонять не стал. Он смотрел вслед удаляющейся маленькой фигурке, и на глаза его наворачивались слёзы.

Не плачьте, профессор! У Глафиры всё будет хорошо. Работая по специальности, она станет детским психологом, и именно с ней, как ни с кем, маленькие пациенты будут откровенны. И замуж она выйдет. За врача. Очень достойного и не очень молодого человека. Случится это лет через десять. Детей она, конечно, родить не сможет, но будут племянники. А потом внучатые племянники. Будет жизнь.

27.06.2020