Город корней [Мария Савкина] (fb2) читать онлайн

Анна Савкина, Мария Савкина Город корней

Приветствие

На самом краю беззвёздного города корней, на крутом обрыве, на берегу моря спит старый маяк. Путник, прибывший в город, всегда может остановиться здесь на ночь. Хранители маяка всегда рады гостям, они радушно примут вас, напоят горячим чаем и с удовольствием расскажут парочку интересных историй, случившихся в беззвёздном городе за бесконечно долгое время его существования, историй о чудовищах и о других мирах, о любви и дружбе, о жизни и о смерти. Не бойтесь папочки Лиса и Нытливой Мрази, ведь самое страшное ждёт впереди…

Добро пожаловать в город корней!

ТЛЕЛЫЙ ЛИС

У лисы нет души

У лисы только хвостик

И

― И-и-и… ― мерзкий скрипучий звук заставил меня открыть глаза и стих.

Три дня я жила у Тани ― моей крестной ― и каждую ночь этот звук, доносившийся с балкона, не давал мне спокойно спать.

Я лежала лицом к спинке дивана и боялась повернуться. Почему-то меня очень пугало это «и-и-и».

Два раза я говорила об этом звуке своей крестной, но она отвечала, что ничего такого не слышала, и, наверное, это просто шум с улицы. Я заглядывала на балкон днем – там не было ничего, что могло бы издавать такие звуки.

Я лежала, слушая монотонное тиканье часов и собственное дыхание.

– И-и-и… ― снова донеслось с балкона.

Моё детское воображение, на которое не могли не повлиять все посмотренные и прочитанные мною ужасы, рисовало жуткие картины со всевозможными монстрами по ту сторону балконной двери. Я пыталась отвлечься мыслями о чем-то легком и радостном, но в голову так и лезли кадры из фильмов ужасов, а внутренний голос цитировал страшные истории. Хотелось вскочить с дивана и броситься в комнату, где спала Таня, но я не могла заставить себя даже пошевелиться. Тело стало ватным от страха. Хотелось закричать, но я и это боялась сделать. Я боялась даже закрыть глаза. Мне больше всего на свете хотелось, чтобы поскорее наступило утро. Но время будто остановилось. Мне было ужасно жарко. Всё тело затекло. Я едва сдерживала слёзы.

Сквозь балконные окна в комнату проникал свет уличного фонаря, небо в ту ночь было безоблачное и луна светила довольно ярко, поэтому я отчетливо увидела тень, которая вытянулась на стене передо мной. У неё была тяжела, продолговатая, как у лошади голова, которая неуклюже громоздилась на непропорционально тонкой шее и слегка покачивалась.

Сейчас, вспоминая это, я удивляюсь: как у меня (на тот момент ― восьмилетней девочки) не остановилось сердце. О чем я думала тогда? Этого я не помню. Таня рассказывала, что прибежала на мой крик, а я не отвечала на вопросы, плакала и заснула только под утро. А, проснувшись, сказала, что хочу домой и больше не останусь на ночь в этой квартире.

После того случая прошло восемь лет. Воспоминания о ночи в Таниной квартире становились всё менее яркими, и все больше казались мне сном или результатом игры моего воображения. Именно поэтому, когда Таня со своим мужем уехала на две недели, оставив моим родителям ключи от квартиры, чтобы мы поливали цветы и кормили рыбок, я уговорила маму разрешить мне остаться там ночевать. Мотивировало желание посмотреть марафон аниме, которое показывали ночью – дома мне бы точно не разрешили.

Вечер прошел спокойно. Я сидела в интернете, слушала музыку, каждые 2-3 часа мне звонила мама и спрашивала, всё ли у меня нормально. В десять часов я сказала ей, что уже ложусь спать. Разумеется, это была ложь. До начала марафона оставалось два часа. Ноутбук разрядился и отключился, поскольку зарядник от него я благополучно забыла дома, моим единственным развлечением остался телевизор. С небольшими перерывами переключая каналы, я дождалась полуночи и осталась наедине с аниме. Окончательно забыв о своих детских страхах, я погасила свет и устроилась на диване. Но моё счастье было недолгим. Сначала я не придала значения шуму, как мне показалось ― с улицы, просто прибавила громкость на телевизоре. Но, когда началась реклама и я отвлеклась от сюжета аниме, я услышала то, от чего по телу пробежали мурашки.

– И-и-и… ― звук был, явно не с улицы.

Балкон был скрыт от меня плотными шторами. Мысленно убеждая себя в том, что это просто игры моего воображения, я встала с дивана и включила в комнате свет. Стало немного спокойнее. Балкон был заперт, в любую минуту я могла выбежать из квартиры, под рукой у меня был сотовый телефон – все эти мысли придали мне немного уверенности. Реклама закончилась, и я вернулась на диван, но былой беспечности было уже не вернуть. Я постоянно прислушивалась, вздрагивала от каждого шороха и уже жалела о том, что осталась в этой квартире. Прошел примерно час, когда я вновь услышала это:

– И-и-и…

Волосы у меня на голове зашевелились, как только я отчетливо поняла, что звук доносится не с балкона, а с кухни. И тут меня сковал тот самый детский страх, когда не можешь ни заплакать, ни двинуться с места. Я сжимала в руке сотовый телефон, но не могла решиться нажать на кнопку вызова. Мне нужно было сделать пару шагов, чтобы выйти из зала, и столько же – чтобы добраться до входной двери. Но эти четыре шага в тот момент казались мне непреодолимым расстоянием. Я сидела и смотрела в коридор. Бешеное сердцебиение отзывалось дрожью во всем теле. Я не слышала ни шорохов, ни шагов, когда на освященную часть пола в коридоре медленно начала выползать тень тяжелой, лошадиной головы. Я смутно помню, как выбегала из квартиры. Пришла в себя только тогда, когда уже стояла на крыльце и ревела во весь голос, прижимая к уху сотовый телефон. Босиком, без пуховика я топталась на улице и, несмотря на тридцатиградусный мороз, даже в подъезд заходить не хотела. Благо – вскоре за мной примчалась мама на такси.

Прошло два года. Таня и её муж завели ребенка и переехали в квартиру побольше, а ту ― продали. Со мной больше не происходило ничего странного или страшного, но я до сих пор иногда просыпаюсь в холодном поту, услышав во сне это «И-и-и…».

Зубки

Ночью меня разбудила младшая сестра. Она сказала, что услышала какое-то шуршание в углу комнаты, и это напугало её. Я пробормотала что-то вроде "Это просто шум с улицы, спи, Кир…", – и подвинулась, давая ей лечь рядом. Утром, собираясь в садик, она рассказала маме о шуршании, но мама сказала, что это приходила мышка, чтобы забрать первый выпавший молочный зубик Киры.

"Мышка забирала зубик…" – Эти мамины слова заставили что-то в моей голове щелкнуть. Практически неразличимое, смутное воспоминание зашевелилось в дальнем углу памяти, вызвав неприятное чувство. Весь день я ощущала шевеление этого воспоминания, но никак не могла его разглядеть. "Мышка забирала зубик…"

Ночью я никак не могла заснуть, поэтому часов до трёх смотрела видео в интернете. Наконец, ощутив тяжесть в голове, я выключила ноутбук и легла. Но через пару минут сквозь дрему я услышала это: едва слышное шуршание в углу комнаты у окна. Сердце подпрыгнуло и замерло, я затаила дыхание. Звук повторился, но уже ближе. Собравшись с духом, я быстро высунула руку из-под одеяла и включила ночник. По полу мелькнула маленькая тень. Я сидела, не шевелясь, ещё несколько секунд – то самое воспоминание внезапно выпрыгнуло на свет из сумрака памяти и рассмеялось мне в лицо. И теперь я была совсем не рада его появлению. Тихо встав, я торопливо подошла к кровати Киры, села на край, подтянув колени к груди, чтобы не касаться ногами пола. Я не знала, что теперь делать, но отчетливо понимала, что спать мне ещё долго не придется. Ужасное воспоминание продолжало прыгать перед глазами, как я ни пыталась убедить себя в том, что оно ложное. Оставалось только смириться и надеяться, что утром мама сможет опровергнуть его правдивость.

Наш дом стоит на окраине города. Позади него находится автостоянка, а через дорогу от неё – лес. Мне было шесть лет – как сейчас Кире – когда у меня выпал первый молочный зуб. Мама сказала положить его на подоконник. "Мышка заберёт зубик…" – сказала она. Я не знала, зачем мышке мог понадобиться мой зуб, но поступила согласно маминому совету. Тогда-то я и услышала впервые ночное шуршание. В том самом углу у подоконника. Я не испугалась, потому что подумала, что это мышка. Мне было любопытно посмотреть, поэтому я включила ночник и тихо пошла к подоконнику – но никого не увидела. Заглянула под шкаф, под стол – никого. Зуб так и остался лежать на подоконнике, а я уснула со включенным ночником, дожидаясь возвращения мышки. Мама, разумеется, не поверила, когда я рассказала ей утром. Вечером я вернулась с детского сада – зуба на подоконнике уже не было. Примерно через месяц я рассталась с ещё одним молочным зубом. Услышав о моем намерении ждать ночью мышку, мама сказала, что мышка не любит свет, потому что не хочет, чтобы её увидели. Я лежала в кровати, прислушиваясь, но вскоре меня сморило.

Проснулась я из-за того, что кто-то тянул меня за нижнюю губу. Открыв глаза, я увидела прямо перед носом два маленьких круглых огонька. Почему-то я совсем не испугалась. Маленькие лапки отпустили меня.

– Мышка? ― шепотом спросила я.

– Да, ― пискнула она и сбежала по мне на кровать.

Я не могла разглядеть её в темноте – только светящиеся глазки. Хотела включить ночник, но он не зажегся.

– Я тебя не вижу…

Огоньки мелькнули и пропали в складках одеяла.

– Я знаю, что ты хотела на меня посмотреть, ― я почувствовала, как мышка пробежала по моей ноге. ― Нас много, мы живем одной большой семьей…

– А где вы живёте?

Огоньки сверкнули уже с другой стороны кровати.

– В лесной норе. Мы там храним свои сокровища. Блестящие камушки, янтарики…

– Янтарики? ― Восхищенно переспросила я. Я всегда мечтала о янтарике, внутри которого был бы жучок или комарик.

– Да. Я могу подарить тебе один, ― мышка вновь перебежала кровать поперёк. ― Идем со мной, ты сможешь выбрать любой…

– Правда? обрадовалась я. ― Но мама будет волноваться, если я уйду…

– Мы быстро вернёмся. Она даже не заметит… ― убедила меня мышка и побежала к двери из моей комнаты. ― Идем, идем, не бойся…

Я встала, тихо вышла в коридор, миновала мамину спальню. Забравшись на тумбочку, сняла с вешалки свою ветровку. Щелкнул дверной замок, вниз по двери скользнули огоньки.

– Идем, идем скорее… ― торопила мышка.

Я обулась и пошла за ней.

На улице было не так темно, как в помещении, но я всё равно не могла рассмотреть мышку, которая бежала впереди, то и дело оглядываясь и сверкая бусинками глаз. Мы зашли за дом и спустились в лес. Теперь, вспоминая это, я поражаюсь: почему я – маленькая девочка – не побоялась идти ночью в лес? Будто наваждение какое-то.

Деревья для меня тогда были особенно высокие, когда я шла, раздвигая кусты, из них влетали светящиеся насекомые.

– Мышка, ― позвала я. ― А зачем вам детские зубки?

– Увидишь…

Мы спустились к ручью. Вода в нем как-то особенно переливалась, отражая звездное небо. Перейдя его по бревну, мы спустились под гору, и я увидела самую настоящую нору.

– Иди за мной, ― пискнула мышка, шмыгнув внутрь.

Я опустилась на четвереньки и поползла за ней по темному, узкому коридору, который вскоре вывел меня в просторный грот. Я встала, отряхиваясь от земли.

– Добро пожаловать, ― пискнула мышка.

И фраза эта отозвалась эхом таких же голосов. Одна за другой открывались пары огоньков, постепенно заполняя пещеру светом – весь пол её был усыпан переливающимися камушками разных цветов. Я замерла от восторга, разглядывая их. А между тем становилось всё светлее, и, когда я подняла взгляд, слова застряли у меня в горле. Маленькие, голые существа с тонкими, цепкими лапками, одинаковыми, похожими на человеческие, лицами, круглыми ртами, полными мелких острых зубов и с длинными, подвижными хвостами – они были повсюду: на стенах, свисали с потолка, перебегали по полу. И новые огоньки всё загорались и загорались. Грот кончался обрывом, дальняя стена его была покрыта… детскими зубками. Из них, словно из кусочков мозаики, была составлена картина – огромное существо с черными дырами глаз, широкой пастью, из которой вились три длинных языка, вместо носа был треугольный провал в безобразной, похожей на обезьянью, морде. Шесть толстых, когтистых паучьих лап… Картина была не закончена.

Снизу раздалось гортанное, клокочущее гудение, и за край обрыва зацепилась одна из паучьих лап, затем вторая. Пещеру заполнил пронзительный, торжествующий писк. Я бросилась к выходу, и тысячи маленьких монстров ринулись на меня. Я пыталась скидывать их, отчаянно крича, и всё рвалась к выходу…

На этом моё воспоминание обрывалось. Больше ничего. Совсем.

Я не спала ночь. И следующим вечером осторожно спросила у мамы, не случалось ли со мной в детстве что-то странное.

– … может, я убегала из дома?

Мама переменилась в лице и побледнела.

– С чего ты взяла? ― голос её дрогнул.

– У меня есть воспоминание, будто я одна ночью в лесу…

Несколько секунд мама молчала.

– Тебе исполнилось шесть… Я проснулась утром, а тебя не было… Я обыскала весь дом, расспросила всех соседей, но никто не видел тебя… Тогда я подумала, что это очередная выходка твоего отца, поехала к нему, но и у него тебя не было. Мы два дня искали тебя с полицией… ― дрожащей рукой мама вытерла проступившие слёзы. ― Тебя нашли в лесу, без сознания… Вся грязная, исцарапанная, в рваной одежде… Почти без зубов… После этого ты неделю не разговаривала, боялась оставаться одна в комнате… ― мама обняла меня и заплакала. ― Я так надеялась, что ты об этом никогда не вспомнишь… Мы так и не узнали, что произошло… А на следующий день пропала девочка твоего возраста из соседнего дома… Её так и не нашли…

Я легла спать рано, заведя будильник на 23:00 – именно в это время мама выключает везде свет и ложится сама.

Я знала, что не буду спать по ночам до тех пор, пока у Киры не перестанут меняться зубки…

Улитка

Я смотрел в стерильно белый потолок и думал. Думал о себе. О таком одиноком и никому ненужном себе. Тогда-то и снизошла на меня идея о том, что мне надо бы обзавестись другом. А почему нет? Я слышал, что иметь друзей здорово…

Идея мне понравилась. Теперь осталось только найти пути её осуществления. Но, прежде чем искать, было бы неплохо определиться, кого именно я ищу…

Сначала я подумал о людях. Друг человек – это же просто замечательно! С ним можно поговорить и…ну…что-то ещё…наверное… Хотя, нет. С человеком сложно. С ним надо встречаться, к себе звать, болтовню его слушать… Нет.

Лучше завести собаку. Собака будет жить со мной, и никуда не надо будет идти, чтобы встретиться с ней. И болтать она не будет, и поговорить с ней можно… Хотя, нет. Её же выгуливать надо, кормить, а она, не дай бог, ещё и лаять будет… Нет.

Можно завести рыбку. Очень удобно. И молчит, и дальше аквариума не уплывет. Хотя, нет. Я слышал – рыбкам воду менять надо. Ещё и аквариум случайно разбить можно… Нет.

Я продолжал лежать и смотреть в потолок. И тут он (видимо, устав от того, что я вот так бесцеремонно пялюсь на него) низверг на меня озарение.

Улитка! Это же прекрасно! Ей и аквариума не надо. Посади в центр стола – и пусть ползет потихоньку. Через час вспомнил про неё – снова посадил в центр – она снова ползет. Красота!

Осчастливленный таким решением и полный светлых мыслей и надежд на не менее светлое будущее, я закрыл глаза и, спрятавшись в ракушку своего одеяла, отдался сну.

Экскурсия

Проходите, не запнитесь о самооценку, можете не разуваться. Обратите внимание, каким толстым слоем лени покрыты стены! Что-что? Почему так мигает свет? Это импульсивность, здесь всегда так.

Итак, это зал эйфории. Да, он небольшой, но, согласитесь, здесь очень уютно. Справа вы можете видеть потенциал, руками трогать нельзя, он очень хрупкий. А за этой ширмой находится смешливость. Можете взглянуть – там маленькое окошечко. Почему смешливость закрыта? Видите ли, она слишком броская и навязчивая, может вызвать негативную реакцию у посторонних. А это, уважаемые, активность. Её резкие черты и переходы порою вызывают недоумение, но всё же она один из наиболее важных экспонатов в этом зале.

Теперь обратите внимание на эту штору. Она отгораживает зал эйфории от будки раздражимости. Внутри этого маленького помещения сильное электрическое напряжение, лучше держаться от него подальше.

А теперь проследуем в лифт. Мы спускаемся по шахте задумчивости, она очень длинная, и лифт при спуске ужасно скрипит, поэтому наденьте приготовленные наушники и крепче держитесь за поручни, будет включен ускоренный режим спуска. Никто точно не знает, как давно и кем была вырыта эта шахта, но с ней связано множество ужасных легенд.

Вот мы и внизу. Здесь проведено дополнительное освещение, и крайне часто перегорают лампочки. Это коридор уныния. Как вы могли заметить, здесь сыро, а стены покрыты солью. Это из-за слезных осадков.

Перед вами пропасть суицида, мы пересечем её по мостику здравого смысла. Идите осторожнее, по одному, он очень старый и хрупкий. Все перешли? Отлично, следуем дальше.

Слева от вас озеро депрессивности, пополняет его источник вины. Дальше постарайтесь не шуметь, а то можете вызвать падение сталактитов самоненависти.

Зажигайте ваши фонари, мы в тупике апатии. Здесь лучше не задерживаться. Отсюда подъемник мизантропии доставит вас к выходу. Пошли все вон!

Счастье

– Люди придумали кучу критериев и стереотипов. О красоте, о любви, о счастье, о добре, о зле. Сами вдолбили себе их в голову… Себе и своим детям.

– Не согласен, – покачал головой я. – У всех совершенно разные идеалы и стремления…

– Да что ты? – Чудной поднял тонкие брови и улыбнулся. – Не задумываясь ответь на вопрос: что тебе нравится в твоей жене?

Я всё-таки успел немного задуматься.

– Ну… Она весёлая, умная… Глаза красивые, улыбка… Вообще красивая…

– Ага, – он аж сиял, – Сколько мужчин ответили бы так же?

– А что бы ответил ты сам? – поняв, что меня подловили, я попытался ответить тем же.

– Я отвечу, что я не женат. Но от этого мало что меняется. Знаешь, мне очень нравилось, что моя девушка каждое воскресенье включала утром радио, ещё мне нравилось… Хотя нет, мне и сейчас нравится, когда девушка читает книгу на балконе, когда произносит скороговорки… Я могу долго перечислять, но, боюсь, тебе надоест.

Моё поражение было очевидно.

– А что насчёт внешности?

– Внешности? – переспросил он и пожал плечами. – Не знаю.

Чтобы окончательно не влезть в тупик, я перевёл тему.

– А о каких критериях счастья ты говорил?

– Будто ты сам не знаешь! Люди уверены, что удачная карьера, большая зарплата, умные дети и крепкая семья непременно сделают любого счастливым…

Я удивлённо посмотрел на Чудного.

– Но что-то из этого ведь сделает…

Лицо его стало серьёзным.

– Может кого-то и сделает. А кому-то это просто навязали. Так принято, все в это верят. А тех людей, которые не согласны, отвергают, а иногда вовсе называют сумасшедшими и запирают в больницу. Кто-то находит счастье в дороге, кто-то в одиночестве, кто-то в искусстве…

– Кто-то в алкоголе, – саркастично подсказал я.

– Нет, – он помотал головой. – Алкоголем спасаются те, которые так и не нашли счастье…

– А в чём твоё счастье?

– Прямо сейчас? В том, что ты сидишь со мной, слушаешь меня. В том, что небо чистое. В том, что загораются звёзды и окна домов…

– Но всё это… Так мимолётно…

– А счастье и не может быть постоянным. Не бывает раз и навсегда счастливых людей. Вот ты счастлив?

Ещё совсем недавно я бы сразу ответил "да", но теперь что-то заставило меня задуматься.

– Я уже не уверен… Как мне это определить?

– В счастье не сомневаются. Это ведь точно такое чувство, как боль, холод или жара… Кто знает, может спокойная семейная жизнь просто не для тебя?

Мой маленький, возводившийся годами, уютный мирок содрогнулся. Стараясь удержать его, я спешно возразил:

– Нет! Ты просто ничего не понимаешь!

– А ты даже не пытаешься понять, – спокойно ответил Чудной. – Конечно, если с самого детства убеждать ребёнка, что лиса именно фиолетовая и у неё восемь лап, то что сделает он, увидев настоящую лису?

– Не узнает?

– Вот именно! Так и со счастьем – многие просто не узнают своё. Под привычное описание ведь не подходит! Ладно, – Чудной внезапно понизил голос и поднялся. – В конце концов, каждый остаётся при своём мнении, – он сунул руки в карманы куртки и весело подмигнул мне. – Тебя, наверное, дома заждались. Да и по мне кот скучает.

Я немного постоял, глядя на удаляющуюся долговязую фигуру, потом развернулся и побрёл домой.

Весь вечер я думал о нашем разговоре. А если я тот самый ребёнок, который ищет фиолетовую восьминогую лису? Ещё я думал о Чудном. О этом странном человеке, который в свои двадцать девять выглядит на девятнадцать, который снимает однокомнатную квартирку, который не имеет постоянной работы, который переезжает из города в город, который живёт с котом, который был счастлив этим вечером.

А, когда я уснул, мне снились фиолетовые лисы с восемью лапами, они читали стихи голосом Чудного и бегали, смеясь, по звёздному небу.

Неопределённость

Я ворочалась ― на треть укрытая жарким одеялом ― и не могла заснуть. Всю ночь поочередно с мутным бодрствованием меня мучил один расплывчатый сон: в нем было много коридоров и много людей, я не могла понять, что из этих людей – я. Коридоры проходили мимо меня, а не я шла по коридорам, а эти люди, абсолютно разные, стояли и ходили там и тут. Меня не отпускало чувство неопределенности – в моменты сомнительного пробуждения я пыталась поймать своё, лежащее в кровати, «Я», но оно постоянно ускользало.

Окончательно проснуться мне помогло сильнейшее чувство жажды – днем меня учили пить водку и, видимо, единственным последствием этого стал сушняк. Помня, что в рюкзаке у меня есть бутылка воды, я спустила руку с дивана, шаря ею в темноте – почему-то в подобных непонятных ситуациях мой страх перед отсутствием света сильно притуплялся. Добравшись до живительной влаги, я вернулась в реальность уже окончательно и только тогда сообразила, что нужно стянуть с себя одеяло, дабы стало менее жарко.

Я не знала, сколько времени, но по ощущениям было около четырех утра. В подъезде то-то хлопнул дверью и, заперев её на ключ, громко спустился по лестнице, пискнул кнопкой домофона и вышел на улицу. Наверное, в такое время, когда ещё темно, но уже не ночь, и в такую погоду, когда дождь уже закончился, но следы его были ещё явно заметны и витали в воздухе, хорошо куда-то уезжать. Под окном кто-то пытался завести машину. У меня вдруг возникло нестерпимое желание выйти на улицу. Несколько секунд я лежала, размышляя и слушая тихое похрапывание соседки по комнате, затем встала с дивана и, подойдя к окну открыла его. На улице было не так уж холодно. Все частные дома напротив нашего – спали, издалека доносился гул дороги, слабый ветер сонно покачивал оставшиеся на деревьях желтые листья стряхивая с них капли. Напротив дома, неподалеку от нашего окна, светил уличный фонарь, отражаясь в небольших лужах мокрого асфальта. Человек продолжал попытки завести машину у крыльца, затем вышел из неё и вернулся в дом. Снова заморосил дождь. Я почувствовала, что мои пальцы и нос стали совсем холодными. Хозяин машины вернулся в квартиру, через несколько секунд вышел снова. На этот раз он сел в машину с сумкой и продолжил пытаться уехать. Дождь усиливался, а я начала шмыгать носом. Наконец машина снизошла до того, чтобы завестись и сдвинуться с места.

Услышав позади скрип дивана, я вспомнила, что холод имеет свойство забираться через окно в квартиру, и, скорее всего, моя соседка от него не в восторге. Я закрыла окно и вышла из-за шторы – соседка уже не лежала, а сидела. Ничего не сказав, она через пару секунд вновь приняла горизонтальное положение. Я почесала дредастый затылок и опустилась на стул, думая: не я ли, случайно, уехала в той машине…

Дедлайн

Я закрыла толстую книгу и посмотрела на время – 0:33 – я вздохнула. Откладывать работу «ещё на часик» было чревато потерей ещё трёх часов. Я включила ноутбук, создала новый текстовый документ, недолго думая, назвала его «бульон дня с крошками» – начало было положено. Внезапно на глаза попался значок Яндекс.Браузера на рабочем столе, курсор сам пополз к нему…

Соседка выключила свой ноутбук и пошла в душ – это напомнило мне о времени. Я не очень хотела знать который час, но поборола своё нежелание – 1:42 – ещё не всё потеряно. Работать ночью даже лучше – ни на что не отвлекаешься. Я опустила голову на стол и задумалась.

Я проснулась от грохота раскладываемого соседкой дивана. Я посмотрела на время – 2:10 – до утра ещё далеко. Я поёжилась от холода и посмотрела закрыто ли окно. Оно было закрыто. Я надела тапочки и тёплый халат, наполнила водой большую железную кружку (студенческая альтернатива чайнику) и поставила её на плиту. Я снова села за ноутбук и напечатала слово «очерк». Я старалась настроиться на работу. Соседка выключила свет, споткнулась в темноте о Кота, который коротко вякнул, диван тихо скрипнул под её весом. Я прибавила яркость монитора. Я подумала, что под спокойную музыку будет легче настраиваться на работу, поэтому начала искать наушники на столе. Случайно уронила неуклюжую стопку своих книг и учебников – часть их упала на стол, часть – в пространство между столом и стеной. Тихо ругаясь, я опустилась на пол, чтобы вернуть всё уроненное на место. Закипела вода, я резко поднялась и стукнулась макушкой о столешницу – классика жанра. В темноте я запнулась о кошачью миску – теперь вода не только кипела в кружке, но и была разлита по полу возле миски. Соседка с дивана попросила меня перестать разрушать комнату. Я нащупала в темноте свою черную кружку с отколотой ручкой, налила в неё кипяток, потянулась к краю низкорослого холодильника, на котором обычно стояла коробочка с чаем, но вспомнила, что чай закончился ещё вчера. Помешав чайной ложкой – которая уже стала единым целым с моей кружкой – воду, я решила, что выбора всё равно нет. Осторожно держа кружку за самый верх, обжигая пальцы, я переместила её на письменный стол. Я оформила титульный лист своей работы. Я посмотрела на пол – на моей торбе, которая валялась у стола, спал Кот. Я наклонилась и ткнула его пальцем в мягкий бок, Кот издал недовольное «ур», затем перевернулся на спину, вытянулся и пискляво зевнул. Я положила его себе на колени, Кот начал мурлыкать. Я посмотрела на время – 2:47 – я положила Кота обратно на торбу. Я создала следующую после титульного листа страницу. Глаза слипались – я опустила голову на стол. Мне снился телевизор, по которому шла передача о скорпионах.

Я проснулась, у меня затекла шея. Я решила узнать, к чему снятся скорпионы. Первым ответом Яндекса было: «Вы пристально наблюдаете за жизнью бывшего партнера», вторым – «Вам предстоит судебная тяжба, следствие». Я решила узнать – можно ли написать заявление в полицию по факту преследование. Оказалось, что можно. Хорошо, что у меня нет бывшего партнера, за жизнью которого я могла бы следить. Я посмотрела на время – 3:39 – надо прекращать отвлекаться на всякую ерунду. Я отпила воду из кружки – у воды был привкус настойки прополиса, которой я уже месяц полощу горло, и настойки женьшеня – её я начала принимать две недели назад для поднятия тонуса организма (даже не знаю, какое из этих двух действий более бесполезное) – очевидно настойками уже насквозь пропитались и ложка, и кружка. Я решила узнать – что делать, чтобы избавить кружку и ложку от вкуса настоек. Но Яндекс предлагал мне только способы избавления кружки от чайного налёта. Я допила воду, получше укуталась в халат и опустила голову на стол.

Я проснулась – за окном уже было светло. Я посмотрела на время – 4:22 – я подумала, что ничего не смогу написать (как будто это было не очевидно с самого начала). Я решила узнать – поставят ли мне зачет при отсутствии последней работы, но вовремя вспомнила, что Яндекс не знает ответа. Встав на стул, я сняла со стены большие часы и перевела стрелки на три цифры назад – за окном вновь сгустились сумерки. Я снова села и, на всякий случай сохранив титульный лист, выключила ноутбук и опустила голову на стол…

Воспоминание

Сегодня при мне убили птицу. Это был орёл, он кружил над нашим двором, куры жалобно квохтали, забившись под яблоню. Его шугнули два раза, он прятался где-то в зарослях за забором и снова возвращался. Когда его шугнули в последний раз, он сел на высокую сосну во дворе, скрывшись за ветвями. Дед вышел с ружьем, я бегала вокруг яблони, пересчитывая кур. Увидела, как он целится, и остановилась неподалёку. Ружьё два раза дало осечку, а орёл всё сидел на месте, как будто не хотел показаться трусом. Я почти не видела его. От выстрела сердце на секунду подпрыгнуло. Беспомощно вскинув длинные крылья, птица рухнула с дерева, мне почему-то показалось, что падал он слишком долго. И я сама не заметила, как пошла ближе к нему, перешагивая через ряды картошки. В нос проник страшный запах опаленных перьев, уходящей жизни. Я не смогла подойти близко, потому что увидела, что орёл ещё дёргается. Вбежав в дом, я разбудила маму, ходила кругами по комнате. Всё ещё чувствовала запах подстреленной птицы. Я помню этот запах из детства – так пахли утки, которых дед приносил, когда ещё занимался охотой. Совсем мёртвые.

Немного успокоившись, я вышла. Мне сказали, что дед отнёс орла за баню и собирается его закопать. Птичий труп лежал ничком, я присела рядом с ним, осторожно ощупала его коготь – лапы были ещё тёплые. Провела по коричневатым перьям. Дед взял его за крылья и поднял, расправив их. Одно крыло было подбито. Голова свисала на продырявленной шее, красновато-карие глаза – чуть приоткрыты, а под крошечными ноздрями застыли тонкие кровавые струйки. Мне сказали сфотографировать орла. Я побежала домой. Очевидно, деду это не нравилось. Он нехотя поднял птицу во второй раз и, едва я успела щёлкнуть фотоаппаратом, вновь опустил. Пока дед выкапывал яму, я сидела над орлом и зачем-то гладила его.

– Красивый… ― сказала я.

– Если бы не куры, никогда бы его не тронул… Жалко, конечно…

Положив птицу в углубление, засыпал его землёй. В голове пронеслось: «Охотник похоронил охотника…»

Фобосы

Я называю их Фобосы – страхи. Но они не просто чувство опасности, не просто холодный пот, не просто чей-то взгляд из темноты…

Я не придумывала им имена, просто знаю их. Возможно, Фобосы сами представились мне…

Самым первым появился Рефорс – но я до сих пор не знаю, как он выглядит. Он появляется в темноте, или когда я, находясь одна в закрытом помещении, надолго закрываю глаза, но не сплю. Оказавшись в темноте, я начинаю паниковать уже на десятой секунде, потому что знаю, что ещё через десять секунд придет Рефорс. Он вырвет мне глаза, чтобы навсегда оставить в темноте, а дальше… Я не знаю, что будет дальше. Я с детства не сплю без света, а когда мыльно умываюсь – открываю глаза через десять секунд, даже если в них попадает пена.

Вторым был Горнос. Монстр приоткрытых дверей. Он тонкий, гибкий, как змея, с подвижными выпуклыми глазами. Иногда я замечала его, он следит через щель приоткрытой двери – не важно какой именно двери. Я не знаю, насколько он опасен, но его пристальный, неподвижный взгляд… Я всегда закрываю двери или оставляю их совсем нараспашку.

Следующий – Юмфос. Он огромен, но совершенно незаметен. Я не встречалась с ним, но иногда чувствую, что он близко. Я стараюсь не спускаться одна по лестнице, если спускаться дольше двух минут. Я не хожу одна по длинным коридорам. Потому что так я могу забрести в пасть Юмфоса – и тогда лестница или коридор будет длиться вечно, в обе стороны.

И последний – самый странный и самый пугающий – Эгсумос. У неё моё лицо, моё тело, моя походка и мой голос. Мы не встречались, но, оставаясь одна дома, я никогда не заглядываю в комнату, из которой доносятся какие-то звуки, потому что знаю – там Эгсумос. А она никогда не заходит в комнату, где нахожусь я, мы никогда не встречаемся в коридоре… Иногда мне кажется, что она сама боится меня… И я всё чаще задумываюсь: может это я один из её Фобосов?

Пляски

Когда я особенно грустна и подавлена, я собираюсь и долго иду – никогда не еду на автобусе и не беру такси, спешка здесь не уместна, потому что так Он может не успеть понять, что я иду к Нему – я иду, непременно думая о Нём. Мимо каменных мешков, набитых людьми, мимо коробок на колесах, постоянной суеты и равнодушия. Когда я уже близко к Нему, я начинаю напевать: «Под луной, хой-хой, лязг костей. Мы с тобой, хой-хой, дурней чертей…», ― чтобы Он точно понял, что я иду. Мимо ржавых оградок, мимо сухих цветов и блеклых венков.

Он уже ждёт меня, стоит у Своего надгробья и курит сигарету из заначки. Чёрная футболка, которую когда-то принесла я, надета на Нём прямо поверх белой рубашки, рукава подвернуты. Взъерошенные Его волосы трогает ветер, донося до меня запах земли. «Что, тяжеловато там?» – Он кивает в сторону города. «Тяжеловато, зато повеселее, чем здесь…» – подковыриваю землю носком ботинка, остановившись. «Ну уж, не сказал бы. Тут тоже, знаешь ли… Есть чем заняться. Хоть поговорить с кем… Йэх!», ― он бросает окурок и протягивает мне руку: «Давай уже!».

Под луной!

Хой-Хой!

Лязг костей!

Мы с тобой!

Хой-хой!

Дурней чертей!

На гробах,

Под крик ворон

Туфли в прах

Мы сотрём!

Прочь покой!

Хой-Хой!

Плясать айда!

Всей толпой!

Хой-Хой!

До утра!

Движения наши в танце – аритмичны и не синхронны, голоса наши хрипловаты и звучат вразнобой, мы похожи на двух обезумевших сорок, которых трясёт электрический ток. И обитатели соседних – и не только соседних – могил возникают у своих крестов и надгробий: кто-то ворчит, кто-то с любопытством наблюдает, кто-то тоже начинает приплясывать. А мы кружимся, подпрыгиваем и дёргаемся, стряхивая с себя тоску этого и того миров.

Новогодняя ночь

Тёмную комнату Кристины озарил свет адского пламени, испуганная шумом черная кошка бросилась прочь, на полках запрыгали черепа разных форм и размеров, взвились на стенах плакаты метал-групп, рухнул на пол толстый русско-латинский словарь, мелькнув пожелтевшими страницами. Сама же Кристина невольно зажмурилась, а, открыв глаза, поняла, что у неё всё получилось. Посреди комнаты, задевая рогами люстру стоял он – гость из преисподние. Огромные глаза его горели красным, рот был искажен клыкастым оскалом, длинные пальцы на руках оканчивались острыми черными когтями.

– Как ты посмела потревожить меня! Никчемная смертная! – от его громогласного баритона задрожали оконные стекла.

– Меня зовут Кристина, – представилась девушка, заправив за ухо прядь черных волос. – Как к тебе обращаться? И ещё – ты не мог бы говорить чуть тише? А то у меня сейчас кровь из ушей пойдёт…

– Оу, прошу прощения, всё время забываю, как вы, смертные, восприимчивы к шуму, – адский визитёр сбавил громкость. – Можешь звать меня Кровел…

– Приятно познакомиться, – Кристина протянула ему руку. – У тебя стильный костюм… Присядь, а то сейчас люстру снесёшь…

– Спасибо, – пожав ладонь девушки, Кровел сел на диван. – Это коллекция черепов? Мило, моя сестра тоже их собирает. Так что тебе нужно? Полчаса до нового года. Боишься, что дед Мороз к тебе не успеет?

– Даже если бы этот дед существовал, он бы не помог мне, – вздохнула Кристина и, подкатив к себе компьютерное кресло, села напротив собеседника. – Я жажду мести.

– Интересно. Что-ж, кому будем мстить? – будничным тоном спросил Кровел, и в его руках возникли блокнот и ручка.

– Бывшему парню и бывшей подруге…

– Обычное дело. Насколько жестоко всё должно быть по шкале от одного до десяти?

– Ну… – Кристина ненадолго задумалась. – Пусть будет десять для неё, и пять для него…

– Когда исполняем?

– Сейчас. Оля через два дома живет… – девушка махнула рукой в сторону окна.

– Оля – бывшая подруга?

– Да.

– А парня как зовут?

– Женя…

– Что-ж, сегодня на одну Олю и на одного Женю станет меньше, – блокнот и ручка исчезли, и Кровел поднялся с дивана, мельком взглянув на люстру и чуть ссутулившись. – Я подожду тебя снаружи, здесь тесновато… – после этих слов он исчез.

Подкрасив черным губы и глаза, Кристина насыпала корм в кошачью миску, надела пуховик и, попутно погасив свет в коридоре, вышла из квартиры. Кровел стоял на крыльце, невидимый для всех, кроме призвавшей его девушки, и наблюдал за компанией, решившей уже сейчас организовать новогодний фейерверк. Запищал домофон, и Кристина оказалась на морозе.

– Ну что, идём? – негромко спросила она. – Или ты предпочитаешь летать или телепортироваться?

– Идём. Прогуляемся немного…

Они неспешно пошли дворами, мимо светящих гирляндами и уютом окон.

– А он что, бросил тебя только недавно? – поинтересовался Кровел.

– Два часа назад. Даже лично не пришел, просто позвонил… – девушка тяжело вздохнула. – Сказал, что я слишком странная для него, вижу всё в тёмном цвете и вообще излучаю один негатив…

– Ну такого и прикончить не жалко…

– А тебе было жалко кого-то убивать?

– Особых угрызений совести или сострадания, конечно, не было, однако некоторых и самому хочется прикончить, а иных отпустил бы с миром…

– Понимаю… Вот её дом. Четвертый этаж, где синяя гирлянда на окне… – показала пальцем Кристина.

– Заглянем? Или хочешь сразу ворваться и устроить разнос? – спросил Кровел.

– Заглянем в окно?

– Да…

– Давай… – девушка с любопытством посмотрела на своего спутника.

Тот положил руку ей на плечо, и они вместе начали медленно подниматься вверх. Оглянувшись, посмотрев себе под ноги, Кристина невольно улыбнулась, но улыбка моментально пропала с её лица, когда в глаза ударил синий свет гирлянды. Комната Оли была украшена мишурой, в углу стояла небольшая ёлочка, украшенная бантиками и одинаковыми блестящими шариками. На компьютере был включен «Один дома». Женя сидел в кресле и ногой поглаживал дремавшую рядом таксу. На журнальном столике – мандарины, аккуратные канапе из фруктов, конфеты… Оля вошла в комнату с бутылкой шампанского и с улыбкой что-то сообщила, посмотрев на часы…

– Ну что? – Кровел посмотрел на Кристину. – Что-то ты совсем раскисла…

Шмыгнув носом, девушка вытерла слёзы основанием ладони.

– У него аллергия на мою кошку… А мне никогда не нравился «Один дома»… Смотри какие они счастливые, – под глазами появились чёрные тучки – не слишком устойчивая к влаге тушь. – Ненавижу такие сладкие посиделки… – Кристина всхлипнула и опустила голову, закрывая лицо волосами. – Давай обратно, – она показала вниз.

И, опустившись на землю, спешно отвернулась от своего спутника.

– Если тебя это немного успокоит – ты гораздо симпатичнее Оли… У неё руки толстые и рот как у лягушки, – проговорил Кровел. – Не понимаю, как можно было предпочесть её тебе…

– Спасибо, – вновь шмыгнув носом, девушка выдохнула и развернулась, стараясь избавиться от незапланированной черноты под глазами.

– Хочешь её череп в коллекцию?

Кристина отрицательно мотнула головой.

– Я передумала. Не надо никого убивать… – зябко поёжившись, она надела капюшон.

– А что же тогда?

– Ничего. Можешь возвращаться к себе, новый год скоро… Прости, что побеспокоила, – спрятав руки в карманы, девушка неспешно побрела в сторону своего дома.

– Подожди, – Кровел поравнялся с ней. – Может тебя унести к родителям? Будет сюрприз к празднику. Не останешься же ты одна в такое время…

– Мои родители не празднуют новый год. Они всегда говорили, что это бесполезная трата денег и просто повод побездельничать для разных лентяев. Впрочем, наверное так и есть. Они всегда ложатся спать в десять и считают, что я приезжаю только когда мне от них что-то нужно, так что не лучшая идея. Посмотрю какой-нибудь ужастик дома и лягу спать…

Всё ещё следуя за девушкой, Кровел несколько секунд молчал размышлял.

– Тогда, может, ты хочешь отправиться со мной? У нас там новогодний корпоратив, в полночь всё веселье только начнется… Не подумай, это не какой-то шабаш, как в средневековье было, сейчас всё вполне цивильно, если не перебирать с алкоголем, конечно…

Остановившись, Кристина удивленно посмотрела на него.

– Правда? Так можно?

– Ну конечно, – Кровел дружелюбно оскалился. – Познакомлю тебя с моей сестрой, вы должны поладить… Тебе понравится. Давай, времени совсем немного осталось… – он постучал когтем по циферблату наручных часов.

Выдохнув, девушка улыбнулась и кивнула.

– Хорошо… Только подожди, я макияж подправлю…

– На месте подправишь, – проговорил Кровел и, взяв её за руку, щёлкнул пальцами.

Они перенеслись в просторный коридор, который освещали сотни маленьких свечей, зависших в воздухе под потолком, на стенах были рельефные замысловатые рисунки разных фантастических животных, похожих на гарпий и гаргулий, сливавшиеся в один бесконечный узор. Широкая двустворчатая дверь распахнулась перед прибывшими, открывая их взору праздничный зал, оформленный в сочетании черного и золотого цветов.

– Тут как… В каком-то готичном фильме… – прошептала Кристина, осматриваясь.

Среди множества присутствующих были как совсем не отличимые от обычных людей, так и рогатые, копытные, клыкастые, косматые и тому подобные создания.

– Я же говорил… – усмехнулся Кровел.

– Уху! Кровел! Вот где мой братишка! – к нему подбежала милая особа чуть ниже ростом, в кроваво-красном платье, на её голове красовались рожки, обвитые золотой цепочкой. – А что это за малышка с тобой? Скорее, берите бокалы, а то к бою часов не успеете…

Сначала Кристина немного растерялась, но затем: «У тебя очень милые серёжки-паучки!», «Такая бледность Вам очень идёт…», «Любишь старые хорроры?», «Ты прекрасно говоришь на латыни!», – затем она впервые почувствовала себя на своём месте…

История Элли

Элли вылезает из дыры в стволе поваленного дерева. Элли озирается по сторонам. Элли идет босиком, насвистывая, по стволу дерева, по мху, по земле. Элли наблюдает за птицами и ловит бабочек. Элли слышит позади шорох, Элли оглядывается. Элли видит жуткое высокое существо с красными глазами, с черными щеками и подбородком, с желтой кожей. Существо приближается к ней. Элли пугается, хочет залезть обратно в дерево, но сучья изнутри закрывают дупло, Элли хочет убежать, но запинается о корни и ветки. Существо оказывается совсем близко. Элли закрывается руками, Элли кричит, лицо существа перед её лицом. Элли теряет сознание.

Элли приходит в себя. Кожа у Элли белая, она сама и её одежда запачкана. Она лежит рядом с деревом, поблизости никого нет. Элли озирается, встает с земли, уходит от дерева дальше в лес. Элли идет по лесу и видит несколько одинаковых серых существ.Элли идет к ним, но они исчезают, появляются в другом месте, Элли снова идет к ним, но они вновь исчезают. Это продолжается снова и снова. Вечереет. Элли устало идёт по лесу. Она останавливается, когда видит, что у её дерева стоит жуткое существо. Элли оглядывается по сторонам. Существо подзывает её жестом. Элли вздыхает и идёт к дереву.

У Элли грязная одежда и грязная белая кожа. У Элли синяки под глазами. Элли отбегает от дерева, её тошнит черной гадостью. Элли идёт дальше, снова видит стайку одинаковых серых существ, она уже не бежит к ним, просто наблюдает со стороны. Стайка одинаковых серых существ уходит, на месте, где они стояли, Элли замечает несколько блестящих шариков, которые подбирает. Элли снова тошнит, она идёт дальше, пошатываясь, останавливается, опираясь на дерево и замечает на футболке большое черное пятно, Элли поднимает футболку и видит такое же черное пятно у себя на животе. Элли пытается соскрести с кожи черное пятно, сильно давит на него и падает на колени, изо рта снова течёт черная гадость, Элли давится, задыхаясь, и вытаскивает у себя из горла маленькое жуткое существо – у него красные глаза, у него черные щёки и подбородок, у него желтая кожа. Элли испуганно отталкивает маленькое желтое существо ногой и убегает. Уже темнеет, Элли видит небольшой пенёк с тремя выемками. Она вспоминает про шарики, которые подобрала и кладёт их в выемки. Перед Элли появляется волшебная, светящаяся фиолетовым, фигура. Элли завороженно смотрит на фигуру, Элли касается его и чувствует себя счастливой. Элли улыбается и засыпает, она видит сон, где светит солнце, где летают бабочки, где всё хорошо. Когда Элли просыпается, фигуры уже нет, нет блестящих шариков, уже светло. Элли возвращается к дереву и засыпает.

Элли просыпается ночью. У неё грязная одежда, грязная белая кожа и синяки под глазами. Она видит спящее на стволе дерева высокое жуткое существо, замечает у существа в ладони три блестящих шарика и незаметно забирает их. Элли идёт по лесу, уже светло, она снова находит пенёк, снова кладёт на него шарики, снова вызывает волшебную светящуюся фиолетовую фигуру, снова касается её, снова видит себя счастливой. Элли возвращается к дереву, уже темно, она ложится и засыпает. Её будит высокое жуткое существо, оно рычит, хватает её и трясёт.

Элли просыпается, уже светло. У неё грязная одежда, грязная белая кожа и синяки не только под глазами. Она находит под деревом только один блестящий шарик. Элли идёт по лесу, она следит за стайками серых одинаковых существ, ищет там, где они стояли, блестящие шарики. Начинает темнеть, Элли находит ещё один блестящий шарик. Элли дрожит и нервничает, она возвращается к дереву, садится и начинает ждать. Уже темно. Элли всё ещё сидит, покачиваясь на месте, она кусает пальцы. Она встаёт и смотри на спящее на стволе дерева высокое жуткое существо. Элли смотрит, нет ли у него в руках блестящих шариков, начинает искать в карманах, находит ещё один блестящий шарик. Жуткое высокое существо просыпается и рычит. Элли убегает. Жуткое высокое существо бежит за ней. Элли боится, оглядывается. Она добегает до пенька и кладёт на него блестящие шарики. Появляется волшебная светящаяся фиолетовая фигура, Элли обнимает её. Элли видит солнце, красоту, чувствует себя счастливой.

Светает. Элли лежит возле пенька. Её одежда грязная, у неё грязная белая кожа и синяки не только под глазами. Элли не просыпается.

Оглядываясь на прошлое

Они сидели рядом на самом краю обрыва и смотрели вниз, на город. До заката оставалось совсем немного. Она зябко поёжилась, и он накинул на неё свою потертую куртку.

– До сих пор не верится, что всё закончилось, ― тихо проговорила она. ― Кажется, что буквально вчера мы гуляли в парке, покупали мороженое в ларьке у кинотеатра…

– И познакомились около ДК, ― продолжил он. ― После концерта. На тебе была футболка с «Арией», и я начал петь «Я свободен», потому что больше ни каких их песен не знал…

– Ты переврал все слова, ― она улыбнулась.

– Зато ты меня заметила…

– А у тебя была футболка с «Сектором газа», я сказала, что это бездарная группа, и мы спорили до самого моего дома… ― она шмыгнула носом.

– Ты жила на Репина 21, рядом со спортивным комплексом… ― он стянул резинку с волос, и они рассыпались по его спине. ― Второй подъезд. Прямо на крыльце стояла скамейка… ― вновь заплел тугой хвост, собрав выбивающиеся пряди.

– А ты жил напротив парка в пятиэтажке. В твоём доме была парикмахерская, я там в черный красилась. А потом обратно в светлый, потому что тебе не понравилось… ― она просунула руки в рукава чужой куртки и застегнула её.

– Ты не говорила, что из-за меня перекрасилась. Просто было непривычно, а твой цвет волос мне был не особо то важен, ты как угодно красивая…

– Ты сказал, что странно выглядит! ― она возмущенно вскинула брови. ― Я подумала, что тебе не нравится, ты ещё заржал тогда! ― пихнула его кулаком в плечо. ― Не мог тогда сказать, что я как угодно красивая!?

Он рассмеялся.

– Помнишь тир? Ты попадала, как снайпер, а я даже в очках – максимум два раза из десяти…

– Сильная и независимая, ― она улыбнулась. ― А ещё аллея около стоянки, мы всегда по ней наперегонки бегали, и ты либо обгонял, либо поддавался…

– И при любом исходе ты была недовольна, ― заметил он.

Солнце садилось, заливая розовым соком небо, город, лица сидящих на краю обрыва.

– Да, ― она грустно вздохнула. ― Казалось, такая ерунда, а теперь…

Он, заметив, что в её глазах заблестели слёзы, положил руку ей на плечо.

– Может ещё всё будет как раньше… Когда-нибудь… Давай, нужно вернуться в лагерь до темноты, сама знаешь, зараженные уже и по лесу шарятся…

Она кивнула и, взяв ружьё, поднялась на ноги. Они быстро зашагали в лес, удаляясь от обрыва.

Шёл десятый месяц апокалипсиса.

Ночь очередная

Я снова вернулся в тот дом. Не помню, зачем я ходил туда в прошлый раз, но в этот раз я пошел потому, что глупая племянница утащила мои коллекционные фигурки металлистов и сказала, что они в том доме. Сначала всё было, как в прошлый раз, просто: обойти тихий двор, прячась за развешанным постельным бельём, не попасться на глаза хозяйке, обходя летнюю кухню, обойти мастерскую и сарай. Сарай надо обходить дважды: самым первым и самым последним. Сначала он будет обычным, но во второй раз там появится проход дальше. Там надо быть осторожным. Со мной ходила моя сестра, она уже знала, что делать, поэтому пошла налево, там в закутке сидел механический динозавр, у которого надо было ухитриться забрать ключ. А я пошел направо, там было продолжение коридора. Надо было проскочить мимо механических чудовищ, которые в определенном порядке выпрыгивали то слева, то справа. Страшная механическая кошка, потом химера, потом собака, похожая на лиса. Я легко проскочил мимо них и, сев на пол у запертой двери, нажал на одну из кнопок, чтобы выключить монстров. Сестра принесла ключ, я поймал мерзкое существо, которое в прошлый раз не заметил – оно походит на изворотливую скользкую сосиску с носом, глазками и четырьмя тонкими ножками. Сестра отдала мне ключ и, забрав существо, вскрыла его и вытащила из него какую-то мерзость. Пошла искать ещё что-то. Я открыл дверь – я помнил, что там должна быть настоящая собака. В этот раз она не успела схватить меня за ногу, потому что я придавил её коленом и сел на неё верхом, прижимая к полу и не давая вырваться. В прошлый раз всё закончилось именно тут – наверное меня загрызла собака. Она сжала зубами моё правое предплечье, а я, несмотря на боль, хватал с низкой полки всё, до чего доставал – ручку, перо, нож, но ничто не могло продырявить собачью шкуру. В коридорчик вбежала моя сестра со шприцом, в котором было что-то голубоватое, и вколола это что-то собаке. Собака отпустила меня, резко уменьшилась и превратилась в нечто зелёное, отдалённо похожее на эвглену и то сосискообразное существо. Это начало пульсировать и понемногу уменьшаться. Я открыл небольшую решетку в полу и кинул эту гадость вниз. Закрыв решетку, наступил на неё, принялся тыкать на кнопки, ища ту, которая зафиксирует эту решетку в опущенном положении. Существо всё увеличивалось, и мне становилось уже тяжело удерживать решетку. Наконец нужная кнопка нашлась. Мы с сестрой прошли дальше. За дверью оказалась обычная квартира – светлая и опрятная, судя по разным плакатам с зубами и зубным свёрлам – тут жил дантист. Но сейчас квартиру исследовали несколько девчонок, военный и женщина лет 50-ти. Мы ничего не стали спрашивать, просто ходили по квартире, я пытался найти проход дальше, потому что был уверен, что это не конец. Женщина лет 50-ти взяла шприц, в котором ещё оставалось то-то голубоватое и вколола его себе, я увидел, как она стала превращаться в нечто страшное и закрыл дверь. Мы все держали дверь, а я думал, что это не может быть конец. В дверные щели полезли щупальца, они гипнотизировали нас одного за другим и забирали – тоже через щели. Я остался с военным – смотрел как его гипнотизируют. Я понял, что сделал что-то не так, а это значит, что придется снова возвращаться в этот дом. Я открыл дверь…

Чердак

Мне не было ещё и года, когда родители купили дачу. Дом был довольно старый, но крепкий, с хорошим погребом, баней, верандой и сараем. Сколько себя помню – я любила бывать на даче, там было много всего интересного. Ночью по моей комнате плавали шмуни – забавные лупоглазые существа, похожие на клубы голубоватого дыма. Когда они подлетали слишком близко, я на них дула, и они с забавным бульканьем разлетались в стороны. Я спрашивала у родителей про шмунь, но они только говорили, чтобы я не выдумывала. Ещё ровно в половину первого ночи ко мне приходили Ножки. Самые обычные босые Ножки. Они заходили в комнату из коридора, иногда бегали вприпрыжку. Поначалу ножки боялись меня, но потом привыкли. Однажды я решила поиграть с ними в догонялки – мама отругала меня за беготню – Ножки боялись родителей и никогда не показывались при них. В углу моей комнаты стояло большое старое трюмо, и, если в пятницу, ровно в пять утра подойти к нему и три раза подмигнуть правым глазом своему отражению, то в четвертый раз отражение само подмигнет тебе другим глазом, после этого надо отвернуться, досчитать до пяти, тогда за спиной услышишь тихий стук, и найдешь за трюмо маленький гладкий каменный цилиндр с отверстием насквозь. Если смотреть через этот цилиндр, всё меняет цвет, и меняются люди – у кого-то появляется ещё две головы, у кого-то четыре глаза…

Когда мне было пять, я узнала, что дом куда больше, чем кажется. Случилось это, когда папа решил разобрать хлам на чердаке и оставил дверь наверх открытой. Крыша была покатая, к одной из стен на чердаке был придвинут старый громоздкий шкаф, а за ним – небольшая ниша. Вечером я играла с Ножками в прятки, пока родители смотрели телевизор на первом этаже, я забралась на чердак и осмотрелась, ища куда спрятаться, как вдруг из-за шкафа выглянула Нет. Это была фиолетовая девочка с огромным светящимся облаком таких же фиолетовых кудрей на голове. Девочка увидела меня и спряталась обратно. Мне стало любопытно, я подошла ближе и тихо спросила: «Кто там?», – из-за шкафа раздалось тихое: «Нет…». Услышав позади тихий топот, я оглянулась и увидела Ножки, они подпрыгнули на месте и подбежали ко мне. Из-за шкафа снова выглянула Нет, я заметила, что в её больших круглых глазах крутятся квадратные зрачки. Ножки опять подпрыгнули на месте, когда Нет хихикнула и опять спряталась, потопали за ней. Из любопытства я тоже заглянула за шкаф и увидела отдаляющееся фиолетовое облако, за которым топали Ножки. Проползя на четвереньках под большой паутиной, я побежала за ними. Нет оказалось забавной, только она не говорила ничего, кроме: «Нет», – ещё она хихикала и умела бегать по потолку и стенам. Когда она сидела на потолке вниз головой, из её волос капала липкая, наполненная мелкими блёстками жидкость. Когда Нет перестала бояться выходит с чердака, она начала брать и прятать у себя в волосах разные мелкие предметы, вроде скрепок или зубочисток, ещё она любит сосательные конфеты и умеет снимать узоры из паутины так, чтобы они не рвались. За шкафом на чердаке оказался коридор, который вел в большую комнату, все стены в ней обвиты стеблями кого-то светящегося синего растения. Я карабкалась по этим стеблям до самого потолка и чувствовала, как они дышат. А ещё в этой комнате есть круглый вход в большую трубу, которая под небольшим наклоном спускается вниз – я пошла туда вместе с Нет. Труба ведёт в помещение, где пахнет мхом и белыми грибами, из пола растет папоротник, листья которого были мне по пояс. Среди папоротников бегают хитюни, похожие на меленьких красных паучков, они пересвистываются и разбегаются от моих шагов. Ещё там живет Лазун – если он своим шершавым языком касался моей лодыжки – значит игра началась, я опускалась на четвереньки и должна была быстро перемещаться в папоротниках. Если я догоняла Лазуна первой и хватала его за крысиный хвостик – он взвизгивал и мог покатать меня на спине, но, если он ловил меня раньше – щекотал мне пятки своими комариными лапками, росшими вокруг рта.

В стене сарая живёт собака. Впервые я услышала её, когда мне было семь. Я искала маленькие грабли, собака заскулила в дальнем углу. Я обошла сарай внутри и снаружи, но никого не нашла. Позже я обнаружила в дальнем углу, откуда доносился скулеж, небольшую норку у пола. Я заглянула туда – только темнота. После обеда я незаметно принесла в сарай половину котлеты и закинула её в нору. Собака съела котлету, зевнула и перестала скулить. С тех пор я подкармливала её каждый день.

Когда мене было десять, родители почему-то не поехали на дачу, целый год я просилась, но они отказывали. И, когда мы, наконец, снова приехали – всё было как раньше. Только теперь мне почему-то можно было гулять только до семи, и мама то и дело выходила во двор и звала меня, чтобы проверить.

А через неделю ко мне пришел Снаффи. Ночью я пошла на кухню попить, а когда вернулась, Снаффи сидел на моей кровати, опустив голову – его грязные черные волосы спадали на лицо и плечи. Я замерла у двери и тихо спросила: «Ты что здесь делаешь?», – Снаффи медленно повернул голову. У него был один глаз, вместо второго – черная дымка, полоска такой же дымки тянулась от правого края рта до уха, ещё одна полоска дымки пересекала его шею. Он сидел неподвижно, а я стояла босая, в пижаме. Он поднялся на ноги – высокий и худой, в рваной кожаной куртке, черной футболке с черепом, в грязных затёртых джинсах, заправленных в высокие сапоги. В каждом разрезе на одежде виднелась черная дымка. По коридору затопали ножки и испуганно остановились позади меня. Я недовольно нахмурилась: «Что тебе нужно?». Снаффи растерялся и тут же утратил всю свою напускную мрачность: «Как насчет бояться и бежать?».

Он не хотел говорить своё настоящее имя, и откуда он появился, только сказал, что бродит здесь с прошлого года. Я разрешила ему приходить к нам и даже пригласила за шкаф.

Снаффи знал много страшных историй и мифов. Это он мне рассказал, что ночью в бане живут Брюн и Горбик. Брюн живёт в большом сундуке в предбаннике, он смешно надувает щёки и делает: «Пых-уф-пых-уф…», – незаметно облизывал мыло, сматывал нитки в клубки и шуршал чешуйками на спине. Горбик же появлялся всего на полчаса, ровно в 2:20 ночи, ползал под полком, чмокал. Стоило к нему прикоснуться, как он начинал колыхаться и растекаться как лизун.

В пятнадцать я начала покупать журналы о рок-музыке, которые потом привозила на дачу для Снаффи, а он собирал красивые букеты из полевых цветов, перевязывал их плетёными из ниток канатиками и каждое утро подбрасывал их под дверь. В ответ на вопросы родителей о тайном поклоннике я лишь хихикала.

Однажды Снаффи принес мне тяжелую цепочку, которая цеплялась на джинсы. «Она когда-то принадлежала мне…», – сказал он. Между звеньями набилась земля, которую я вычищала иголкой.

Когда мне исполнилось семнадцать, родители разрешили мне самой брать ключи от дачи, я сказала, что мы с подругами хотим собираться там по выходным. Это было здорово – мы со Снаффи смотрели фильмы, играли с Нет и Ножками, и не обязательно было дожидаться лета, чтобы встретиться.

Я уже заканчивала школу, когда родители решили продать дачу. Я отговаривала их как могла, постоянно повторяла, что я очень люблю этот дом, но мама с папой говорили, что уже присмотрели вариант получше, рядом с озером. Я устраивала скандалы, говорила, что навсегда уйду из дома, если родители продадут дачу – всё напрасно. Знали бы они, чем всё это обернётся…

Двадцать восьмого мая родители сказали, что нашлись покупатели на дом, я раскричалась и – вся в слезах – взяла велосипед и помчалась к дачному посёлку. До дома оставалось совсем немного, когда из-за поворота вылетела машина, я со всей силы нажала на тормоз, переднее колесо остановилось, перед моими глазами мелькнул руль. Сильный удар, и темнота…

Снаффи сильно переживал, но я была даже рада, что всё так вышло. Родители не стали продавать дом…

***

В коридоре раздались тихие приближающиеся шаги, Люся тут же легла и укрылась одеялом, я отступила в тёмный угол. В комнату заглянула мама, она несколько секунд постояла над кроватью Люси, затем мельком оглядела комнату и вышла – мама всегда чувствует, если я прихожу. Когда мамины удаляющиеся шаги стихли, Люся шепотом позвала меня.

– Ну что тебе ещё? Спи уже…

– Значит это для тебя мама привозит журналы про музыку? ― спросила Люся.

– Да… ― я кивнула.

В воздухе мимо меня пролетела шмуня. Я укрыла сестренку одеялом и погладила по голове.

– Папа хочет завтра устроить уборку на чердаке… ― зевая сказала Люся. ― Ты возьмешь меня с собой за шкаф?

– Конечно возьму, ― пообещала я.

Волчий дар

Это произошло больше века назад, когда наша деревушка была совсем юной и едва обустроенной. С трёх сторон её окружал лес, рядом протекала река у которой, наверное, круглые сутки стояли и сидели рыбаки. Наши предки были одними из первых поселенцев. Жизнь была тяжелая, особенно сложно было зимой, когда земля промерзала, а снег и ветра ломали молодые деревца и едва не срывали крыши с домов. В одну из таких зим моя прабабушка серьёзно заболела, и прадед отправился в лес, чтобы найти какой-то компонент для лечебного отвара, но так и не вернулся. Через два дня прабабушка умерла, у них осталась двенадцатилетняя дочка Люца – моя бабушка. Она не побоялась одна пойти в лес искать своего отца, надеясь, что он жив. В то время по деревням носился слух, что с севера к югу движется большая стая волков – эти потомки лесных драконов могли напасть на человека только защищаясь, но селяне, как известно, любят преувеличивать. Однако, ни какие жуткие истории не остановили Люцу. Не остановила её ни жуткая колючая метель, ни сугробы, что были ей по пояс, ни темнота, что почти не покидала небо. Люца долго блуждала, пока не увидела на снегу волчьи следы, тогда она решила следовать за стаей – отец когда-то рассказывал ей истории о том, как лесные драконы говорили с людьми и помогали им. Терять Люце всё равно было нечего. Лампа, являвшаяся единственным источником света и тепла, погасла, ветер даже не думал стихать, сила и надежда совсем покинули тело Люцы. Она рухнула в снег и закрыла глаза. Не известно, сколько времени прошло прежде, чем кто-то отогнал от неё смерть. Очнувшись, Люца увидела их: волки тогда уже мало походили на своих предков, тела их стали в половину короче и едва достигали пары метров, чешуйчатая кожа покрылась густым мехом, лапы вытянулись, морды заострилась и стали Уже, из длинной шерсти на загривках виднелись маленькие, уже бесполезные крылышки, ярко-зелёные глаза светились, а взгляд удивительно походил на человеческий. Люца боялась пошевелиться, безотрывно глядя на вожака стаи, и вдруг прямо в её голове зазвучал спокойный низкий голос: «Откуда здесь дитя человеческое?», – Люца ответила, что ищет своего отца. «Твой отец мёртв. Возвращайся к людям, дитя человеческое…», – ответил вожак стаи. И тогда Люца сказала, что ей некуда возвращаться, потому что больше у неё в этом мире никого не осталось. Волчья стая окружила её, и в своей голове Люца услышала шепот множества голосов, переговаривающихся друг с другом, все мысли спутались и закрутились. Резко всё стихло, и вновь остался лишь голос вожака: «Человеческое дитя может идти с нами…»

И Люца ушла с волчьей стаей. Никто из селян не слышал о ней ничего последующие десять лет, пока на деревню не нашла ужасная напасть – болезнь чёрного пепла. Заболевший будто медленно сгорал в невидимом пламени: сначала пеплом становилась кожа, затем мышцы, кости, внутренности – люди просто рассыпались за пару дней, и не было лекарства или защиты от черного пепла. Тогда-то в деревню и вернулась Люца, она пришла со своим маленьким сыном – моим отцом. Потомки лесных драконов передали ей свою мудрость, научили предвидеть будущее и исцелять самые разные болезни. И наша деревня уцелела лишь благодаря ей – за одну ночь Люца уничтожила чёрный пепел, спасла всех, кого можно было спасти.

Все местные жители обращались к ней за помощью, затем и жители соседних деревень, и ближайших городов – молва о ней разнеслась, наверное, по всему миру. И все пришли в ужас, когда Люца умерла. Ей было всего пятьдесят лет – она растратила все свои силы и здоровье на других.

Мне тогда только исполнилось два года, но уже было ясно, что дар бабушки частично перешел ко мне: предсказания являлись мне виденьями, которые я тогда ещё не понимала, однако лечить мне только предстояло научиться.

Сорок лет прошло со дня, когда Люца победила болезнь черного пепла, и новая напасть обрушилась на нашу деревню: нечто ужасное пришло с юга, оно, словно червь, выедало людей изнутри всего за неделю. Вскоре я узнала, что больны и мои родители, и тогда стало ясно, что пришло моё время встать на защиту деревни, на защиту всего рода людского. Была середина зимы, мама плакала и не хотела отпускать меня, но у неё не было сил подняться с кровати, отец хмурился, постоянно кашлял, он боялся приближаться ко мне, чтобы не заразить. Я вышла из дома в ледяной ветер, шла мимо знакомых домиков, мимо тёплых окон. Тяжелее всего было уходить по лесной тропинке от деревни, каждый раз я оглядывалась и думала, что ещё можно вернуться, что всё вдруг само собой исправится, мама вдруг догонит меня, вернёт домой… Но я шла дальше.

Глаза слезились от ветра и, казалось, вот-вот превратятся в льдинки. Все тропинки замело, деревья под снегом выглядели одинаковыми и безликими. Я шла бесконечно долго, но небо всё никак не светлело… В какой-то момент я поняла, что уже не иду, а просто лежу на спине, натянув платок так, чтобы он закрывал всё лицо… Потом я уснула или, может, умерла. Но оживило меня горячее дыхание в лицо. Потомки лесных драконов говорили со мной, я сказала, что хочу спасти своих родителей, своих близких и друзей, что хочу получить то, что когда-то получила Люца. Вожак ответил, что Люца потратила годы на то, чтобы перенять их мудрость. Я не могла так долго ждать, и тогда вожак предложил мне лишь один выход: они наделят меня способностью исцелять, но, как только я применю её – лишусь какой-то другой, не менее важной способности. И я согласилась. Ничего особенного не произошло, но я вдруг почувствовала необычайную лёгкость, тропинка к деревне сама открылась мне, и я будто не пошла, а полетела к своему дому. Оказалось, что меня не было двое суток – мама уже едва дышала. И, стоило мне очистить её тело от болезни, как я рухнула на пол – я лишилась способности держаться на ногах…

Я спасла нашу деревню. А через десять лет на свет появилась ты, милая моя. Мне было четырнадцать, как тебе сейчас, когда на мои плечи легла ответственность, возможно, за всё человечество. Когда же придёт твой час – ты будешь уже совсем взрослой и, прошу, не пытайся избежать своей участи. Потому что видение, которое пришло тебе сегодня – твоё первое видение – говорит о том, что ты наследница Люцы, наследница волчьего дара…

НЫТЛИВАЯ МРАЗЬ

Сам себе самолёт

Боль головная

Ночь. За окном ничего не видно, будто бы огромный кальмар, проплывая мимо моего этажа, забрызгал стекло толстым слоем чернил… Комнату освещает лишь старая настольная лампа. Она позволяет рассмотреть написанные мною кривоватые буквы, похожие на причудливых насекомых. Их целые тысячи, того и гляди расползутся по всему столу! Я пишу рассказ. Отвлекшись, внимательно рассматриваю трещинку в стене, оттуда на меня тоже кто-то смотрит. Так мы и играем в гляделки с этим неизвестным кем-то, пока я не моргаю. Ну вот, опять проиграл! Всё из-за этой боли, донимающей меня со вчерашнего дня! Ужасное ощущение! Будто кто-то пытается пробить в моей голове дыру и выпустить на волю заключённого в ней товарища, а тот в ожидании освобождения нетерпеливо ёрзает, не давая моим мозгам нормально работать!

– Эй ты, ― решительно говорю я, ― посиди смирно хотя бы пять минут, как ни как ты в голове, а не у себя дома!

Но этот наглец не успокаивается, а наоборот начинает скакать по моей черепной коробке! Ну ничего! Вот выйдет он оттуда, я ему покажу! Уф, боль головная замучила! Это из-за неё я никак не могу закончить рассказ! Всё время отвлекаюсь! Пойду, кофе выпью, чтобы сконцентрироваться. Я поднимаюсь со стула, иду в сторону кухни и вдруг слышу какой-то грохот… Это некто всё же пробил мой череп? Я с опаской ощупываю голову. Да нет, не похоже… Звук идёт из кухни! Что это такое!? Мною овладевает страх. В голове всплывают воспоминания обо всех прочитанных произведениях Лавкрафта. Я представляю огромное рогатое чудовище с растущими из спины щупальцами и сотней глаз. Эта выдумка настолько отвратительна, что меня начинает тошнить. Тихонько вернувшись в комнату, я вооружаюсь ножницами и вновь иду на кухню. Включив свет, я уже собираюсь броситься на монстра, но его в комнате не оказывается. Зато по столу важно расхаживает какая-то птица, на полу лежит разбитая чашка. Какой же я идиот, забыл закрыть окно! Я прогоняю птицу и принимаюсь собирать осколки. Настроение итак испорчено! А я, поднимаясь, ещё и бьюсь головой об стол! От этого на секунду темнеет в глазах, и боль становится совсем невыносимой. Всё! С меня хватит! Если не получается избавиться от боли, я избавлюсь от себя! Выбросив останки чашки, я решительно направляюсь в комнату и достаю из шкафа верёвку. Сев на пол, пытаюсь завязать петлю. Ничего не получается! Да что со мной сегодня такое! Даже повеситься не могу! От всех этих волнений мне захотелось курить. А ведь я бросать пытался! Ну ладно, сегодня можно, сегодня боль головная замучила. Бросив верёвку, я иду на балкон. Открываю окно, зажигаю сигарету. Ко мне на колени запрыгивает кот.

– Как тебе темнота? ― спрашиваю я.

– Красиво, ― мурчит он.

Так мы и сидим, любуясь безлунной ночью, вдыхая её запах. Хорошо. Даже боль совсем прошла… Делать ничего уже не хочется. Чёрт с ним, с рассказом, завтра допишу.

Бах…

Ночь… Серые дома глядят на меня парочкой горящих окон. Всего парочкой. А на улице вообще не души. Это самая окраина города, здесь никто и не живёт почти, только крысы, да бездомные кошки. И те все попрятались от холода по заброшенным подвалам, так что компанию мне составляют лишь звёзды, с недоумением наблюдающие за мной с неба. Глупые, они не понимают куда это я иду в такой поздний час, и что собираюсь делать. Вот месяц уже давно всё понял и теперь ехидно ухмыляется, хитро сощурив глаза. А может и нет у него никаких глаз, и это мне так кажется из-за недосыпа или той ерунды, которую я скурил, прежде, чем выйти из дома. Не знаю… Морозный воздух обжигает лицо и неприятно скребётся в горле при каждом вдохе. Ощущение, будто не воздух глотаешь, а жуков, причём живых и очень нежелающих становиться мёртвыми. И вот они машут своими крылышками, пытаясь выбраться, царапают твою глотку своими лапками… Бррр! Лучше не думать об этом, а то меня ещё вырвет, придётся испачкать снег, а мне совсем этого не хочется! Он ведь такой чистый, свежий и белый-белый, словно кролик-альбинос соседки Татьяны Викторовны, умерший неделю назад. Как же его звали? Рендел? Ренод? Ренард? Эх, забыл! А ведь умер он из-за меня! Сам я ничего не помню, но соседи говорили, что я вернулся пьяным, начал шуметь, напугал бедное животное, и у кролика остановилось сердце. Как же горевала Татьяна Викторовна! У неё чуть истерика не началась! Некрасиво вышло… Ну ничего, в завещании я написал, что оставляю ей все свои деньги, надеюсь теперь-то она меня простит. Хотя, вряд ли. Слишком уж мало моё состояние и слишком велика вина перед всеми жителями нашей коммуналки. Кто напился и заблевал все стены? Митька, конечно! Кто из-за своей бессонницы всю ночь просидел со включенным светом? Снова Митька? Ну а кто же ещё! Месяц назад я вообще пытался вскрыться, вот тогда был настоящий скандал. Как сейчас помню. Я лежу, прикрыв глаза, вода в ванной постепенно становится алой, я постепенно становлюсь мёртвым, и на душе так спокойно… Как вдруг дверь раскрывается, в комнату влетает сосед Игорь, кто-то из девушек взвизгивает, кто-то уже звонит в Скорую, я вообще не понимаю, что происходит! Жаль я незнаком ни с одним писателем, получился бы отличный юмористический рассказ… Да, я был действительно скандальным жильцом, но хозяйка квартиры Вероника Алексеевна меня не выселяла. Она до последнего надеялась, что я исправлюсь и, видимо, для скорейшего перевоспитания постоянно ко мне приставала. Но я изо всех сил притворялся идиотом и делал вид, что не понимаю её намёков, постепенно перераставших в изнасилование. Мне очень не хочется разочаровывать эту прекрасную женщину, но я уже вышел за пределы города и назад никогда не вернусь. Наверное, она сильно расстроиться, но надеюсь, ей хоть немного поднимет настроение тот факт, что я завещаю ей свои книги и всю одежду, кроме синего свитера, который сейчас на мне. Всё-таки его мне связала Светочка, да и он один спасся из пожара. Только он и я, моя Ящерка осталась в горящем доме… Ну ничего, скоро мы встретимся… На кладбище так красиво. Именно здесь происходит процесс медленного превращения людей в деревья и травы. Полная гармония с природой! Вон, белочка по могиле пробежала, а та могилка вся поросла цветами, сейчас они все высохли, но уже месяца через два будут свежие. Это могила Светочки. Жди меня, Ящерка! Я подхожу ближе к могиле, достаю из кармана пистолет, его холодное дуло касается моего подбородка, и бах…

Мама

Это я, Марк.

Веснушчатый пятилетний ребёнок. Меня тошнит от запаха свечей, моя голова кружится от вида этих отвратительно высоких потолков, странное эхо со всех сторон давит на меня. Холодея от ужаса, я озираюсь по сторонам. На меня отовсюду смотрят какие-то люди, они не знают меня, а я не знаю их, но почему-то они меня пугают. Ища защиты, я то и дело хватаюсь за мамину руку, но она отталкивает меня. Рука ей нужна, чтобы креститься. Тогда я смахиваю свечки рукой и, сорвавшись с места, бегу к выходу. Мамино платье моментально вспыхивает, она кричит и машет руками, а я, не оборачиваясь, выбегаю на улицу. Оказавшись на безопасном расстоянии, я наблюдаю за тем, как полыхает церковь, как люди в панике бегут оттуда, унося иконы.

На одной из них я вижу себя, Марка, только другого.

Восьмилетний мальчишка с лезущей в глаза чёлкой. Мои тонкие детские пальцы крепко вцепились в подол маминого платья, чёрного, в пол. Мама громко всхлипывает и стонет, утирая лицо платком. Папа же неподвижно лежит в гробу, из-под прикрытых век он смотрит прямо на меня и зловеще улыбается, так же хищно, как и раньше, когда ещё дышал. Именно с такой улыбкой он подзывал меня к себе, затем мы играли в разные игры. Смысла этих странных игр я никогда не понимал, но они всегда вызывали у меня ужас и отвращение. Мама подходит к гробу и целует папу, после этого ящик для трупов закрывают крышкой и медленно опускают на дно ямы, глубокой-глубокой, словно уходящей в никуда. Мама стоит на самом краю этой бездны. Подойдя сзади, я резко толкаю её в спину, с протяжным криком мама летит вниз, затем удар, громкий хруст и слабый хрип. Кажется, она ещё не до конца умерла, но никому нет дела. Моих родителей засыпают землёй, сверху водружают блестящий каменный памятник.

Присев на корточки, я внимательно всматриваюсь в него, там тоже я, Марк, только другой.

Лохматый двенадцатилетний подросток. В моём кармане лежит старый отцовский нож. Мои руки покрыты глубокими порезами, свежими и не очень. Из одного только что сочилась кровь, а другой, кажется, начал загнивать. Я нарочно закатывал рукава, чтобы мама обратила на меня внимание, но она ничего не замечала. Выйдя из ванной, я медленно двигаюсь в сторону кухни. Мама сидит за столом и говорит с кем-то по телефону. Я шёпотом окликаю её:

– Мам… Я поранился, ― протягиваю к ней руки, демонстрируя искромсанные запястья и ладони.

Она никак не реагирует.

– Мам, ― повторяю я уже настойчивее, ― я руки поранил, что делать?

Мама вздыхает и говорит в трубку:

– Сейчас, погоди секунду, ― и, отложив телефон, обращается уже ко мне, ― Марк, ну что ты как маленький! Поранился, забинтуй значит, ну или пластырем заклей! Всё, иди!

Она отмахивается от меня и возвращается к разговору, а я продолжаю неподвижно стоять и смотреть на неё. Нащупав нож в кармане, медленно подхожу ближе к матери.

– Марк, ты чего?

Она медленно опускает руку с телефоном.

– Марк, это не смешно!

Не сводя глаз с остро заточенного лезвия, она отклоняется назад, голос её дрожит.

– Я и не смеюсь…

Отклонившись слишком сильно, она падает со стула и пытается уползти на четвереньках, но я перегораживаю ей путь. Мама забивается в угол, по её щекам текут слёзы, но я совсем не испытываю жалости.

– Марк!!! Ма…

Она не успевает договорить, холодный металл протыкает её живот. Она истекает кровью, а я не останавливаюсь, вытащив нож, я наношу новый удар уже в шею. Горячая кровь с шипение брызгает из раны, видимо, я задел артерию. Ещё один удар, ещё и ещё. Она уже не дышит, но мне всё равно, моя жестокость лишь растёт. Стоя над телом на коленях, я бью её ножом всё сильнее и сильнее, пока рука не начинает болеть. Лишь тогда я поднимаюсь на ноги и устало возвращаюсь в ванную.

В зеркале над раковиной я вижу себя, Марка, только уже настоящего.

Четырнадцатилетний парень: худой и бледный. Я сижу запертый в чулане, пока мама развлекается с очередным ухажёром…

Больные счастьем

Они любили друг друга, но не были парой. Они просто были. Она и Он. Ей – шестнадцать, ему – двадцать два. Но какая разница сколько вам лет, если для вас время остановилось? Он был выше неё на две головы. Но какая разница, какого вы роста, если вы существуете вне своих тел? Она не умела краситься, да и не делала этого никогда. Он мог не расчёсываться неделями. Она носила тяжёлые ботинки, слишком массивные для её тонких ножек. А Он ходил в изорванных джинсах, штанины которых были слишком длинными и вечно промокали в лужах. Но какая разница, как вы выглядите и что на вас надето, если все говорят, что вы больны? И кому какое дело чем именно, если вам ваша болезнь не мешает? Они никогда и не задумывались, чем, просто жили, мечтали, танцевали и радовались. Радовались новому дню, осенним листьям и душистому чаю. Он радовался Ей, а Она Ему. И пусть от Него пахло смолой, а от Неё – чёрным кофе. Он без умолку болтал о чём-то, а Она всегда молчала и лишь изредка пела что-то на известном ей одной языке. Он приносил в дом ящериц, лягушек и многоножек, а Она ходила во сне. Им было хорошо вместе. И пускай люди начинали перешёптываться, когда видели Их вдвоём, качали головами и тыкали пальцем. Им было плевать. Они продолжали всё делать вместе. Вместе смеялись, вместе катались на коньках и ходили в лес. И ушли тоже вместе. Лежали на асфальте, смотрели на звёзды, а потом взялись за руки, ушли на небо по лунной стремянке и не вернулись. Почему? Неизвестно. Может, устали-таки от осуждающих взглядов, а, может, просто решили отдохнуть от земной суеты где-нибудь в созвездии большой медведицы или у берегов млечного пути. Кто знает? Да и какая разница. Главное, что Им хорошо там. Ей и Ему – двум единственным в мире людям, больным счастьем…

Ангел

Как ты оказался здесь, Ангел мой? Почему твои глаза покрылись ледяной коркой? Твои крылья обломаны и испачканы в дорожной пыли, у твоего носа застыла тонкая струйка крови… Волосы твои искрятся от свежего снега, а синеющие губы – от белой пены… Я целую тебя в лоб, опускаю твои веки и вспоминаю, как когда-то мы сидели с тобой на кухне и пили ромашковый чай. Комнату заполнял туман, на потолке тускло мигала лампочка. Твои глаза, окружённые тенями, были полны тоски. Припухшее веко дёргалось, руки дрожали. Твои потрёпанные крылья покрывала запёкшаяся кровь. Волосы цвета ночи были небрежно рассыпаны по плечам. Рубашка твоя была расстёгнута, и я мог видеть твои рёбра, покрытые свежими синяками. Выпирающие кости просвечивали сквозь бледную полупрозрачную кожу, казалось, что на них нет плоти, лишь облачная дымка… Ты сидел на диване, закинув ногу на ногу, и, задумчиво покусывая разбитую губу, выдыхал сигаретный дым. Я чувствовал твою боль, ты был так несчастен в тот вечер, что мне хотелось прижать тебя к себе, сказать о том, что я люблю тебя, со всеми твоими язвами и шрамами, со всеми заплатами, которыми заделано твоё в клочья изорванное сердце. Но я не решился… И теперь мне горько, что ты возвращаешься на небеса, так и не узнав, что был нужен на земле…

Мама всегда говорила, что мальчики не плачут

Андрей медленно брёл сквозь мглу, нарушая окружающую тишину звуком своего дыхания, частыми ударами сердца. Вокруг кружили светлячки звёзд, ноги по колено утопали в блестящей дымке космической пыли, но Андрею было не до этого. Он шёл, не замечая ничего. Шёл, опустив голову и крепко сжав зубы, сведя брови к переносице и часто-часто моргая. Пролетавшая комета чуть не врезалась в Андрея, она успела свернуть в сторону в самый последний момент и обожгла щёку парня, хлестнув по ней своим огненным хвостом, и полетела дальше, оглядываясь назад и думая, что это за чудак встретился ей на пути. Чёрная дыра вцепилась в капюшон куртки Андрея, сняв с хозяина, поглотила её и посмотрела вслед уходящему, удивляясь, почему этот странный человек не испугался, почувствовав её ледяное дыхание. Но Андрею было всё равно и на кометы, и на чёрные дыры, и на летающий вокруг космический мусор, он шёл вперёд, не замечая ни боли от ожога, ни холода сковавшего всё тело. А Земля между тем становилась всё дальше, сначала она превратилась в маленькую точку, а затем и вовсе затерялась во тьме. Звёзд становилось всё меньше, мгла делалась всё гуще и вскоре поглотила всё вокруг. Андрей упёрся в стену и лишь тогда остановился. Он сел, прижав колени к груди и разрыдался, громко, надрывно, захлёбываясь и вздрагивая всем телом. Горячие слёзы хлынули из глаз парня ручьями, нет, реками. Два Нила, бурля, брызгаясь, выход из берегов, побежали по его щекам. Андрей хотел выплакать всю боль, все обиды, скопившиеся за жизнь, разрывавшие изнутри его сердце, уже трещавшее от напора, неспособное вместить в себя столько. Он кричал, сотрясая вселенную, ногтями разрывал кожу на шее, будто вместе с кровью из тела могла вытечь печаль, кривил губы, привыкшие улыбаться судьбе в ответ на все её удары. Все, кто знал Андрея, никогда бы не поверили, что он сидел здесь, сжавшись в клубок и ревел, ревел прям как девчонка, а выплакавшись, упал без сил, жалкий, беспомощный и такой маленький в этой огромной и опасной вселенной. Да он бы и сам не поверил.

Мама всегда говорила Андрею, что ни один мальчик на Земле не плачет…

Happy Halloween!

Сегодня 31 октября, самайн… Раньше в этот день друиды совершали жертвоприношения и надевали шкуры зверей, чтоб скрыться от злых духов. А что сейчас? Дурацкие украшения, глупые фонари из тыкв. По улицам, выпрашивая конфеты, ходят дети. Они надевают маски и разрисовывают лица гримом, хотят выглядеть пугающе. Но лично меня больше всего пугает то, что люди совсем позабыли историю дня мёртвых, перестали уважать традиции своих предков. А самое главное, что за это их никто не наказывает… К моему дому подходят несколько ребят, лет десяти. Звонок в дверь. Я, стараясь улыбаться как можно более дружелюбно, открываю. «Сладость или гадость?» – дружно восклицают дети. Эта фраза изрядно мне надоела, но я не подаю вида. Продолжая улыбаться, щедро насыпаю конфет в их ведёрки и желаю детям счастливого хэллоуина. Они спускаются с моего крыльца. Три мальчика и две девочки, в сумме пять… Пятеро детишек сегодня покинут этот мир, ведь у добытых ими конфет особая начинка. Цианид. Достаточно по-хэллоуински? Не могу сдержать смех, но сейчас ещё не время веселиться. Пора и мне надеть свой костюм, ведь больше некому покарать людей за их невежество…

Образцовая семья

Маленькая кухня дышала жаром плиты, запахом специй и варёной курицы. Часы, тихонько тикая, отставали на пару минут. Лампочки в люстре тускло мерцали тёплым желтоватым светом. На столе лежала клеёнчатая белая скатерть с цветочным узором, сверху на ней стояли три тарелки – две глубокие и одна не очень.

Лиза сидела на диване, ссутулившись, и сдувала пар с ложки супа. Мама сидела напротив и, поджав губы, буравила Лизу взглядом. Девочка стойко терпела, завесившись волосами и боясь поднять глаза. Папа тихонько напевал что-то, перемешивая в супе сметану. Лизе очень хотелось ему подпеть, и она знала слова, но стеснялась.

– Голову подними, сейчас волосами в тарелку макнёшься! ― строго сказала мама, ― и спину выпрями! Опять вся скрючилась.

Лиза послушно выпрямилась, продолжая есть. На несколько минут в воздухе повисло тяжёлое молчание, пока мама вновь его не нарушила.

– А Марина семестр со всеми пятёрками закончила, ― сказала она, со значением глядя на дочку, ― умничка такая!

«Не то что ты, ничтожество» ― про себя закончила Лиза. Она знала к чему клонит мама. У девочки вдруг ужасно заболела голова, ей казалось, что она сидит в тесной коробке, тяжёлая крышка которой давит на неё. Выглядело так, будто их с мамой разделял лишь стол, но на самом деле между ними была бескрайняя бездна, и они обе знали это. А вот папа даже не догадывался. От мысли об этом Лизе почему-то стало очень обидно. Она быстро доела суп и, вымыв тарелку, ушла в свою комнату. Прикрыв дверь, девочка легла на кровать, уткнулась лицом в подушку и тихонько заплакала.

Сказка

Принц гнал своего железного коня в знакомом направлении. Его куртка развевалась на ветру подобно плащу, так как была парню явно велика, что в общем-то совсем ему не мешало. Благодаря гордой осанке и целеустремлённому взгляду парня действительно можно было назвать похожим на сказочного принца, но излишне худое телосложение и похожие на слипшиеся макароны волосы, совершенно несочетающиеся с этим образом, всё портили. Наконец красный байк с рёвом остановился около ободранного двухэтажного здания, под крышей которого огромными буквами было написано: "ТРУЩОБЫ". Предполагалось, что название бара должно светиться, но горели только первые две буквы, вернее даже не горели, а слабо мигали. Войдя внутрь, Принц почувствовал запах спирта и ссанины. "Трущобы" были поистине «восхитительным» местом, но несмотря на это народу здесь всегда было навалом. Вот и сейчас потная толпа, тряся разноцветными ирокезами скакала около невысокой сцены, где выступала какая-то малоизвестная группа, не меньше людей сидело около барной стойки.

Среди этого разномастного оборванного народа найти кого-то определённого было крайне сложно. Принц огляделся по сторонам, обречённо вздохнул и, с трудом продираясь сквозь толпу, направился к комнате администрации. Облокотившись на дверь и тряся белой гривой в такт музыки, стоял тощий парень в цветастой жилетке на голое тело.

– Колдун! ― окликнул его Принц.

Заметив друга, беловолосый улыбнулся и пошёл ему навстречу:

– Здорово, Принцесса, ― он протянул парню ладонь.

– Я вообще-то и нос сломать могу, ― пригрозил Принц, пожимая протянутую руку.

– Да ладно, не обижайся. Какими судьбами к нам?

– Ты не видел Леди?

Колдун задумался на секунду.

– Да… Кажется, сегодня она заходила… Будешь? ― он протянул Принцу пачку сигарет.

– Да, пожалуй…

Парни закурили.

– А Дракона ты не видел?

– А он-то тебе на что? ― удивился Колдун.

– Я ему денег должен.

– Дракону!? Ну ты влип, парень… Он же ненормальный! ― Колдун наклонился и заглянул Принцу прямо в лицо.

– Знаю! ― Принц раздражённо отмахнулся, ― так видел или нет?

– Он минут пятнадцать назад на второй поднялся.

– Ага, спасибо, ― Принц затянулся и, бросив окурок в урну, махнул Колдуну рукой на прощанье.

– Удачи! ― крикнул тот вслед уходящему.

***

Высокая брюнетка в мужской косухе стояла у зеркала в уборной. Умывшись, она подкрасила губы, одёрнула футболку и, напевая что-то, вышла в коридор.

– Леди!

Услышав своё прозвище, девушка оглянулась. У двери в женскую комнату, опершись на стену, стоял крепкий парень с ёжиком коротких красных волос на голове.

– Дракон? Здравствуй, ― Леди подошла к парню и пожала ему руку.

– Привет-привет… Слушай, есть разговор, ― Дракон говорил, растягивая каждое слово и хитро сощурив глаза, в этот момент он действительно был похож на рептилию ― твой благоверный как-то покупал у меня кое-какое зелье, но с деньгами у него было не очень. Я великодушно разрешил занести остаток денег позже, но он что-то не спешит…

Парень медленно оттеснял собеседницу вглубь коридора, в его глазах прыгали недобрые огоньки.

–– И что ты от меня хочешь? ― Леди старалась говорить, как можно более спокойно и уверенно, но сердце её стучало быстрее, ― ты хочешь, чтоб я с ним поговорила?

– Да, было бы неплохо, если б ты попросила его поторопиться с возвратом денег, а то, ты же знаешь, я ненавижу, когда мне кто-то должен…

Дракон всё приближался. Леди сделала шаг назад и упёрлась спиной в стену, по телу пробежали мурашки.

– …Но, чтобы быть уверенным, что на Принца твои слова подействуют, ― упершись руками в стену, Дракон склонился над девушкой, ― я хотел бы оставит ему небольшое предупреждение…

Дракон резко схватил Леди за плечо, и принялся стаскивать с неё юбку. Девушка закричала и, ударив насильника в нос, попыталась оттолкнуть его от себя.

– Сучка! ― прорычал Дракон и с силой ударил Леди затылком о стену, пальцы его крепче вцепились в плечо девушки.

***

Проверяя в кармане деньги, которые следовало отдать Дракону ещё около двух недель назад, Принц не спеша шёл по лестнице. Но услышав женский крик, пробившийся сквозь грохот музыки, быстро рванул наверх, перепрыгивая через ступеньки. Это был голос Леди, и Принц сразу понял, что случилось что-то ужасное. Добравшись до второго этажа, парень увидел в конце коридора Дракона.

– Какого хрена тут происходит!?

Дракон оглянулся. Его глаза горели безумием, окровавленные губы искривились в мерзком оскале, когда он увидел Принца.

– Грёбаный ублюдок! ― Принц с яростью бросился на него.

Дракон отпустил плечо Леди, и она сползла вниз по стене. Принц запрыгнул на спину несостоявшемуся насильнику и принялся его душить. Сбросив с себя противника, красноволосый хрипло рассмеялся:

– Это всё на что ты способен?

Но тут же получил удар под дых.

– Ну держись сучёнок, ― процедил он.

Дракон повалил Принца на пол, из кармана его кожанки со звоном вылетели деньги и нож. Схватив противника за горло, Дракон замахнулся для удара, но Принц поймал его руку и удержал её. Дракон был гораздо крупнее и опытнее в драках, и Принц понимал, что шансов на победу у него почти нет. С трудом удерживая руку противника и своё сознание, стремившееся ускользнуть из-за недостатка кислорода, он потянулся за ножом и, крепко вцепившись в рукоять, с силой ударил Дракона в бок. Тот взвыл от боли и разжал пальцы на шее Принца, а через мгновенье ощутил новый удар уже в плечо, затем в грудь. Скинув с себя окровавленного Дракона, Принц, тяжело дыша, на четвереньках подполз к Леди, плачущей, сжавшись в углу, и обнял её.

Ножницы

Клос неподвижно сидел в кресле, задумчиво наблюдая за игрой огня в камине. Услышав позади тихие быстрые шаги, он обернулся. Мици одёрнула подол платьица и смущённо опустила глаза, ни разу в жизни она ещё не надевала таких коротких платьев.

– Ну как? ― спросила девушка.

Клос поднялся с кресла и оценивающе обвёл Мици взглядом.

– Покружись…

Девушка выполнила просьбу и выжидающе посмотрела на мужчину, тот молчал.

– Что-то не так?

– Нет-нет, – Клос слабо улыбнулся, ― всё отлично, оно восхитительно сидит на тебе. Только есть ещё кое-что… ― Мужчина пододвинул Мици стул, и его костлявая рука опустилась на плечико девушки, ― Садись…

Клос взял со стола ножницы.

– Ты не будешь против, если я подстригу тебя?

Мици широко распахнула свои зелёные глаза и часто-часто заморгала, заглядывая в лицо мужчины.

– Ведь, не будешь, верно? ― с нажимом переспросил тот.

Девушка вздохнула и глядя в пол, принялась развязывать ленту, которой были собраны её шикарные волосы.

– Конечно… Главное, чтоб ты был доволен…

– Отлично.

Клос протянул Мици зеркало и ловко заклацал ножницами. Клац, клац, клац ― и по полу, словно золотые ручейки, заструились отрезанные пряди. Через несколько минут мужчина отложил ножницы.

– Готово!

Теперь концы волос едва касались подбородка Мици. Ей захотелось плакать. «Но зато после этого Клос точно считает меня красивой!» – успокоила себя девушка и с надеждой посмотрела на возлюбленного, но тот был всё так же хмур, взгляд Клоса оставался холодным и тусклым. Мици с досадой закусила губу.

– Ты всё ещё недоволен мной?

– С чего ты взяла? ― Клос вскинул брови.

Мици пожала плечами:

– По глазам вижу…

Невесело усмехнувшись, Клос наклонился к уху Мици и прошептал:

– Ты великолепна… Я люблю тебя, помнишь? ― и уже в полный голос добавил, ― хочешь, я почитаю тебе?

– Хочу! ― глаза Мици загорелись детским восторгом.

– Тогда иди на балкон и жди меня там, я прикажу убрать здесь и приду к тебе…

Девушка покинула комнату, и с лица Клоса тут же пропала улыбка. Он тяжело вздохнул и вытащил из ящика стола фотографию юной девушки с короткими пушистыми волосами, на ней было то самое платье, которое Клос велел надеть Мици. Мужчина с нежностью провёл по фотографии пальцами, поцеловал её и спрятал обратно в стол, мысленно отметив, что у Мици слишком маленький рот…

Любовь загробная

Небо уже давно потемнело, на нём проступили многочисленные звёзды, полная луна освещала землю своим жутко-завораживающим светом. Аз сидела на скамейке, изучая кресты и надгробия, окружавшие её. Она, погружённая в своё ожидание, выглядела совсем неуместно посреди кладбища: такие маленькие девушки должны проводить летние ночи где угодно, но никак не по соседству с мертвецами, да ещё и в полнолуние! Однако Аз была здесь, она болтала ногами, не достававшими до земли, куталась в джинсовую куртку и ожидала. Вдруг она ощутила чьё-то холодное прикосновение, чьи-то большие ладони опустились ей на плечи. Аз оглянулась назад, и губы её растянулись в счастливой улыбке.

– Привет!

Это был он ― тот, кого она ждала.

– Привет.

Юк опустился на скамейку рядом с девушкой.

– Выглядишь живо, ― Аз тихонько рассмеялась, прикрыв рот ладонью, ― у тебя земля на лице!

– Здесь? ― Юк коснулся своей впалой щеки.

– Нет! Погоди… ― Аз придвинулась ближе и провела пальцами по его бледной коже, убирая грязь, – всё.

Юк улыбнулся. Несколько секунд он молча изучал свою подругу, ощупывая взглядом каждый штрих любимого лица, а затем выдохнул:

– Я так скучал…

Он прижал её к себе, зарывшись костлявыми пальцами в её светлые волосы, и кладбище окутало безмолвное счастье.

Самолёт в Туда

― Ты не понимаешь! Я всегда ненавидел этот город, я оставался здесь только из-за неё, а теперь она ушла, ― я быстро шёл по аэропорту, держа в одной руке чемодан, а другой прижимая к уху телефон, ― да, так быстро и без всяких сборов… Мне плевать, что ты думаешь, ясно?… Да пошёл ты! ― я резко нажал кнопку сброса и, сунув телефон в карман, растёкся по одному из сидений в зале ожидания.

Честно говоря, лететь мне было особо некуда, родных у меня не осталось, я просто хотел убраться подальше от этой дыры и купил билет на ближайший самолёт до города, в котором родился. Мой друг пытался образумить меня. Говорил, что я веду себя по-детски, что глупо так спешно бросать всё из-за какой-то ерунды, но регистрацию я уже прошёл, назад пути не было. Он не понимал, что для меня это не ерунда, мне смачно харкнули в душу, да ещё и не абы кто, а та, кого я считал самым лучшим человеком во всей галактике. Я устал. Я был опустошён, зол на весь мир и на этот чёртов город. Хотелось убить и её и этого ублюдка, которым она меня заменила, курить несмотря на то, что я уже давно бросил эту привычку ради неё, и пить крепкий чёрный чай, который она так не любит. Я раздражённо посматривал на часы, стрелки которых, казалось, стояли на месте. Наконец пришло время посадки, и толпа поползла к выходу, я вошёл в самолёт одним из последних. В толпе я не особо разглядывал тех, с кем мне предстояло лететь, и ужаснулся, увидев в самолёте непонятных существ, животных в одежде и недо-людей без. Я быстро отыскал своё место, стараясь не смотреть на остальных пассажиров. А, когда, я убирал чемодан на багажную полку, взгляд мой случайно упал на наручные часы, они показывали, что до моего рейса ещё три часа. Выходит, я сел не на тот самолёт? Но как тогда меня вообще пропустили!? Нервно сглотнув, я опустился на своё место. Сам не знаю, почему не выбежал из этого странного самолёта, пока он ещё стоял на земле, наверное, просто был слишком шокирован всем происходящим. Голову не покидала мысль о том, что я явно близок к безумию, если уже не сошёл с ума. С соседом мне повезло, это был невысокий парень лет восемнадцати, пусть полупрозрачный и с дымкой вместо левого глаза, но всё же человек.

– Извините, ― осторожно окликнул я его.

Парень обернулся.

– Извините… А куда летит этот самолёт?

– В Туда, ― спокойно ответил сосед.

Такого ответа я никак не ждал.

– Что?… Что значит «в Туда»?

– То и значит.

– А как я вообще попал на этот самолёт?

– Захотели, – ответил парень, немного подумав, ― значит, так надо было.

Заметив, что уже начал раздражать своего собеседника, я задал последний вопрос:

– А «Оттуда» самолёты есть?

– Там каждый сам себе самолёт, ― буркнул парень, вставив в уши наушники, и отвернулся от меня.

После этого разговора я окончательно убедился, что сошёл с ума и, нервно хихикнув, уставился в окно. Там были звёзды. Яркие-яркие, большие-большие. Они, будто, плавали в чёрном густом океане и насмешливо подмигивали мне…

― …Вот так я здесь и оказался, ― закончил мужчина, допив кофе.

– И что, ты совсем не жалеешь об этом? ― худой парень с шестью руками собрал картонные стаканчики в пакет.

– Не хочешь вернуться в Обратно? ― спросила рыжеволосая девушка в длинном платье из цветных лоскутков.

– Я уже свыкся с этим местом и ни капельки не жалею, что тот самолёт летел именно сюда, ― мужчина широко улыбнулся, будто в подтверждение своих слов, ― вас вот встретил… Ладно, пора за работу, а то Сом опять взбесится.

– Поорать-то он любит, ― усмехнулся шестирукий.

И все трое покинули коморку.

Ю. Н. К.

Хочется переделать квартиру в подводную лодку, погрузиться на глубину и отправиться в плаванье – искать морских чудовищ. Но погружаться глубже некуда, вещества опустили тебя на самое дно и тебя самого превратили в чудовище. Хочется вывезти из гаража свою Яву и нестись на ней вперёд, далеко-далеко, и чтоб ветер в лицо, и Она на заднем сидении, и вам по шестнадцать лет. Но Ява давно уж продана, тебе не шестнадцать, а тридцать пять, и ехать некуда, ведь впереди лишь земля сырая и могильный камень…

Как умирают цветы

В моей комнате лежит много сухих цветов. Нет, они умерли не здесь, они были такими ещё до того, как я принесла их домой. Я люблю осень, время, когда растения погибают. Дело в том, что в нашем городе очень много красивых клумб, но собрать с них букеты можно только, когда цветы завянут, станут ненужными ни людям, ни почве. Вот и приходится любить цветы, утратившие свой аромат, ощутившие прикосновение смерти, а не свежие и беспечные, с шелковистыми лепестками.

Оглавление

Приветствие

ТЛЕЛЫЙ ЛИС

И

Зубки

Улитка

Экскурсия

Счастье

Неопределённость

Дедлайн

Воспоминание

Фобосы

Пляски

Новогодняя ночь

История Элли

Оглядываясь на прошлое

Ночь очередная

Чердак

Волчий дар

НЫТЛИВАЯ МРАЗЬ

Боль головная

Бах…

Мама

Больные счастьем

Ангел

Мама всегда говорила, что мальчики не плачут

Happy Halloween!

Образцовая семья

Сказка

Ножницы

Любовь загробная

Самолёт в Туда

Ю. Н. К.

Как умирают цветы