Побывка [Анатолий Алексеевич Гусев] (fb2) читать постранично

Анатолий Гусев Побывка

В конце февраля 1916 года на всём Турецком фронте шли ожесточённые бои. Русские войска приостановили наступление, и перешли к обороне. Турки же усилили натиск, проводили многочисленные разведки боем, ища слабые места в русской обороне. Если такое место находилось, то турки яростно вгрызались в него, продвигаясь вглубь русской обороны. В таких случаях в дело вступали казаки. Они отрезали неприятеля от основных сил и уничтожали его. Вскоре давление турок начало ослабевать, и русские части перешли в наступление.

Первого марта 1916 года три взвода 6-й сотни 3-его Линейного Кубанского казачьего полка под командованием прапорщика Григорьева преследовали отступающего противника. Сходу было занято селение Мама-Хатун.

Григорьев приказал занять господствующие высоты. И вовремя: турецкая конница, перегруппировавшись, пошла в наступление, и попала под пулемётный огонь казаков. Турки отступили, казаки выскочили из укрытий и стали ловить лошадей и собирать оружие. Противник по ним открыл огонь из ружей, громыхнула пушка, казаки ели успели спрятаться, одну лошадь и одного казака убили, а младший урядник Платон Кузнецов получил пулевое ранение в указательный палец левой руки.

– Надо же, как меня угораздило. Смешно, но больно, – жаловался он в укрытии своему одностаничнику приказному Илье Захарову.

Палец перевязали, турецкие пули щёлкали по камням.

– Плохо дело, – сказал Илья.

– Да, – согласился Платон. – Обожди. Это ты про палец или про турок?

– И то и другое.

Стрельба поутихла, а из-за поворота дороги вылетела казачья сотня.

– Наши, – радостно толкнул Илью в бок младший урядник.

Илья кивнул и решил посмотреть, что делают турки. Свист пули он не услышал и когда Платон повернулся к нему, Илья лежал навзничь с красным кружочком ровно между глаз.

Прапорщик Григорьев докладывал временно исполняющему обязанности сотника 6-й сотни 3-его Линейного Кубанского полка прапорщику Сорокину.

– Двое убиты, один ранен, фельдшер контужен, две лошади ранены легко, трёх лошадей захватили.

– Благодарю, прапорщик. Где раненный? Я, всё-таки, бывший фельдшер.

Вышел сконфуженный младший урядник Кузнецов с перебинтованным пальцем.

– Разворачивай свою тряпку, Платон, – сказал Сорокин, – посмотрим, что там у тебя.

Они были с одной станицы, с Петропавловской. Платон младше Сорокина на год, ему тридцать лет. Бывший фельдшер осмотрел рану и сказал:

– Кость задета, но ничего, выживешь, но рану нужно в чистоте держать. Грязь попадёт – руку отнимем, а то и сам пропадёшь. Антонов огонь, это брат, не шутка. Как ты такое ранение умудрился получить?

– За уздечкой потянулся. Хотел лошадь поймать, а поймал пулю.

– Хорошо, что не лбом.

– Соседа моего убили, – невпопад сказал Кузнецов, – Илюшку Захарова.

– Груша его вдовой стала, – покачал головой Сорокин, – детей двое у него?

– Да, два казачка. Доля казачья такая. Глупо погиб. Пока я на вас смотрел, он решил посмотреть на турок. Вот и получил свой свинец в голову.

– Смерть, она, Платон, не умная и не глупая. Она просто смерть. Судьба знать такая. Написать надо родным.

– Напишем. Как селение-то называется, Иван Лукич?

– Мама-Хатун. На русский язык переводиться как «женская грудь».

– Почему такое название?

– Да вон видишь: две горы торчат? Из-за них, наверное, и назвали.

– Что-то как-то не похоже.

– Ты давно женской груди не видел, Платон. И, к тому же, откуда ты знаешь какая грудь у турчанок? Может быть, такая, туркам виднее.

Сотне Сорокина было предписано занять село Гюль-Веран. Убитых казаков завернули в бурки, заложили камнями, поставили самодельные кресты из веток.

Село Гюль-Веран было взято. После чего сотня Сорокина получила приказ дислоцироваться в Мама-Хатун.

На отдыхе из перемётных сум погибших были вытряхнуты их нехитрые пожитки и вахмистры ходили и уговаривали казаков купить что-нибудь. По закону лошади убитых оставались в сотне, родственникам погибших казаков полагалась компенсация по 200 рублей из полковой казны, хотя настоящий строевой конь стоил гораздо дороже. И распродажа вещей устраивалась только для того, что бы выручить какие-то гроши и вместе с компенсацией выслать жене, детям, отцу и матери погибшим.

Вахмистр Елисеев подошёл к Кузнецову:

– Купи фуражку.

– Зачем мне фуражка? У меня папаха есть.

– Ещё и фуражка будет.

Младший урядник тяжело вздохнул. С наличными деньгами у казаков было плохо, и расставались они с ними неохотно, хотя и понимали эту необходимость: война есть война и их семьям могут так же собирать. Кузнецов достал из кармана полтинник:

– Захарову отошли. А фуражку ещё кому продай.

– Не хорошо, Платон, возьми фуражку.

– Добро, – согласился младший урядник. – А, гулять так, гулять. На копейку, давай и портянки.

На Турецком фронте вскоре установилось затишье, казаков стали отпускать на побывку на 28 дней, включая дорогу. На дорогу уходило: четыре дня, что бы добраться до города Сарыкамыш,