Мотылёк над жемчужным пламенем [Карина Евгеньевна Кэрри Прай] (fb2) читать онлайн

Глава#0

Любовь – это бред, Где да значит нет. Дыши и думай через нос, Целуй мой пистолет. И если я смогу, то не усну…

Глеб Самойлов.

Я убил свою мать кипятильником.

Эту прибаутку приходится рассказывать каждому, кто вздумал подружиться со мной. Скромное заявление безотказно действует на людей – они крутят пальцем у виска и пропадают с горизонта. Болваны даже не догадываются, что тем самым я спасаю им жизнь.

В свои семнадцать я добился полного презрения со стороны общества и с гордостью ношу повешенные им ярлыки:

СОЦИОПАТ.

ОДИНОЧКА.

САДИСТ.

МРАЗЬ.

Последний мне вручила мамаша одноклассницы, которую я цинично спустил с лестницы. Девчонка получила перелом ключицы и сотрясение мозга, после чего она пролежала месяц в больнице и пропустила юбилей бабули, на котором та скончалась. Казалось бы, я сделал ей одолжение, ведь не каждый пожелает смотреть на труп с праздничным колпаком на голове, да с кремовыми усами вокруг бездвижного рта, но девчонка решила иначе. Заявление в полицию, жалоба директору, громкий пост на страничке «ВКонтакте» и негодование общественности – все это, собственно, и спровоцировало мое исключение из школы, а ведь до выпуска оставалось жалких полгода.

Впрочем, я был рад расстаться с классом дегенератов, где каждый парень считал себя крутым рэпером или блогером, а вот о занятиях проституцией девчонки трепаться не любили. Каждая из них знала, что нужно быть максимально аккуратной, что если она предложит свои услуги не тому, какой-нибудь предвзятой мрази, например, то рискует быть спущенной с лестницы.

Да, я был рад расстаться с классом дегенератов, но лишь одна мысль о том, что теперь придется заново выстраивать толстую стену, которая отгородит меня от новых одноклассников, невероятно выматывала. Я потратил целых десять лет, чтобы нынешняя стала непробиваемой. Год за годом я складывал ее по кирпичикам, кропотливо промазывал каждый шов, но все рухнуло – завтра меня ждет новая школа.

Я живу в аварийной хрущевке с отцом алкоголиком и не могу отказаться учебы, так как в школе выдают талончики на бесплатную еду, если ты малоимущий или твой отец – алкоголик. Я подхожу сразу по двум пунктам, но талончики от этого не удвоились, что сильно удручает. Одной котлетой сыт не будешь, поэтому после школы я подрабатываю грузчиком на местном рынке, и тем самым могу позволить себе плотный ужин. Безумно жаль, что в школьной столовой не готовят шаверму.

У меня нет друзей. Нет девушки. Нет того, кто мог бы поинтересоваться о моих делах и здоровье. Но у меня есть секрет. О нем знают только те, кто продает мне повод обзавестись этим секретом. Продавцы поводов еще те молчуны, поэтому я не волнуюсь. Но если мой секрет все же узнают, я буду только рад.

Это станет пожизненной гарантией моего неприкосновенного одиночества.

Мне нельзя заводить друга, нельзя заводить товарища и даже хомячка, потому что мое присутствие погубит их. Мне нельзя любить и позволять быть любимым. Мне проще не существовать, ведь я бесполезен для этого мира. От дырявого пакета пользы больше, чем от меня. Даже мой отец, Анатолий Звягин, неосознанно повышает рейтинг алкозависимых в стране, а я ничего не делаю. Я бесполезно прожигаю дни и храню свой маленький секрет.

Завтра меня ждет новая школа, но не новая жизнь. Не изменится ровным счетом ничего: я буду ловить на себе косые взгляды, буду слышать шепот за спиной, буду чувствовать их страх, может быть кого-нибудь побью, и меня снова исключат. Быть может всякое. Но одно знаю точно, что вчера, сегодня и завтра – я буду под секретом.

Глава#1. Варя

Последняя неделя перед зимними каникулами – отличное время, чтобы расслабиться и не переживать о четвертных оценках, потому что все внимание учителей упадет на должников и прогульщиков, но все же мне неспокойно.

Пора бы начать пить антидепрессанты, что так хвалит моя мать.

До начала урока еще тридцать минут, а я уже успела разложить принадлежности, поставить число на полях и переписать тему с доски. Приходить в школу значительно раньше остальных меня вынудили мои же одноклассники. Второй в класс зайдет учитель, я буду не одна, а значит они побоятся дать мне пинка для скорости или же кинуть несколько язвительных фразочек в спину.

Так сложилось, что я белая ворона в классе. В попытке остаться незамеченной я привлекаю только большее внимание. Парадокс, но это так. И дело не в детском хобби коллекционировать значки на булавке, отчего мой рюкзак усеян цветными кругляшками с изображениями звезд кино и различными именами, и даже не в привычке улыбаться каждому встречному, пусть он только что толкнул тебя в стену и обозвал плохим словом, а в том, что я не такая.

Вместо того чтобы кичиться новыми часами от «Apple», я лениво вожу ручкой по корочке тетради, погруженная в собственные размышления. Когда мои одноклассники болеют с похмелья после шумной вечеринки, я болею новой книгой и пью успокоительные, когда погибает полюбившийся герой. Их волнуют лишние килограммы и количество лайков на фото. Меня волнует беспокойное море и пурпурный закат, что так не любит задерживаться. Они сидят на правильном питании и мечтают встретить благополучного жениха. Я сутками сижу за компьютером и мечтаю о личном сборнике стихов.

Да, я пишу. Много. Часто. Постоянно. Мне нравится подбирать метафоры, придумывать рифмы, превращать предложения в красивую песню и мысленно засыпать под собственную колыбельную. И все бы ничего, только подобное увлечение не котируются в нынешнее время.

– Что это? Черновик любовных писем? Серьезно?

– Гляньте, наша Варя снова соплей на бумагу напускала!

– Тарасова, будь другом, напиши стишок моей девчонке, якобы от меня, а я попрошу не цеплять тебя недельку.

– Дура, лучше займись своей прической и переоденься. Выглядишь жалко.

Подобные высказывания я слышу через день, стоит мне только открыть свой черновой блокнотик. И пусть на обложке красуется Britney Spears с выколотыми глазами и подрисованной до колен грудью, внутренности моего тайничка давно обросли перламутровыми ромашками и нежными вьюнками.

Там мои мысли. Моя правда. Мои желания. Там вся я. Свободная и открытая.

Стрелка часов встает на восемь, а учительский стол до сих пор пустует. Весьма печально, потому что в кабинет вваливается толпа орущих одноклассников – 11 «Б» всегда отличался животными повадками. Они с грохотом кидают свои сумки на парты, елозят стульями по полу, ругаются матом, а я улыбаюсь. От них пахнет табаком и мятной жвачкой, перегаром и сладким парфюмом, а я все улыбаюсь. Они считают меня тронутой и неприкрыто ненавидят, а я все равно продолжаю улыбаться.

– Всем по местам! – гремит классная, проходя в кабинет. У нее новое платье-рубашка, но старая прическа. Недавно ее бросил муж, поэтому из макияжа на лице женщины только мешки под глазами. – Тишина, одиннадцатый «Б»!

Ее не слышат. Она им не указ. Она пустое место.

В доску летит бутерброд, что так старательно прятал от стервятников Сысоев – староста класса, но так и не сумел уберечь. Ломтик хлеба падает на пол, а вот молочная колбаса задерживается на доске между темой урока и неразобранным предложением, но в итоге тоже шмякается на пол.

Дерзкая выходка выводит учителя из себя.

– Заткнулись все! – она ударяет указкой по столу и краснеет в лице.

Глотая смешки, ученики рассаживаются по местам, а я улыбаюсь.

– Каникулы еще не начались, – злостно подмечает учитель. – Мне ничего не стоит переставить часы пересдачи на праздники.

Ей ничего не стоит – еще бы! Ее бросил муж, детей нет, а старая кошка Маргоша не самая лучшая компания за новогодним столом, да и шерсти много. Хотя на ее месте я не была бы столь консервативна. Как же это здорово, что я не на ее месте.

– Познакомьтесь, это Витя Звягин. Он будет учиться с вами, – смягчившись, говорит Мария Анатольевна. – Очень надеюсь на ваше гостеприимство.

Класс утихает. Все мы смотрим на дверной проем – там никого.

– Витя? – недоумевает учитель, и тогда черный ботинок касается порога.

Новичок неохотно передвигает ногами, но так и не доходит до учительского стола, он останавливается. Даже на фоне аспидно-серой доски он выделяется черным пятном. А его руки, они белоснежные. Ненормально красивые.

Кто начинает шептаться, кто-то оценивать его обувь, кто-то возвращается в телефонную игру, а я перестаю улыбаться. Кому только в голову взбрело перевестись в выпускном классе, да в середине года?

– Думаю, программа не сильно разнится, – говорит Мария Анатольевна. – На чем вы остановились в прошлой школе? Тропы? Синтаксис?

Звягин Витя смотрит в пол. Молчит. Я не вижу его лица, потому что он спрятался его под плотным черным капюшоном. Он прячет себя сознательно, отчего разжигает во мне большее любопытство. Его губы сложены в тонкую полоску. Он не здесь. Не с нами. Но где?

Там интересно?

– Две серебряные по математике? – вслух удивляется классная, держа в руках характеристику парня. – Похвально. Ты будешь первым и единственным медалистом класса. Олимпиада региональная?

Он молчит. Смотрит в пол и молчит. Мне жутко хочется узнать цвет его глаз. Какой он?

Агатовый? Кофейный? Янтарь?

Его игнор бьет обухом по самолюбию Марии.

– Не потерплю головных уборов в своем присутствии, – замечает она. – Можно попросить тебя?

– Я здесь гость, не нужно петиций, – неожиданно отвечает парень и нервно срывает капюшон. Поднимает светловолосую голову. Смотрит сквозь. Редко дышит.

Льдинки. Его глаза – мутные льдинки.

Стало холодно. Я поежилась, но продолжала пялиться на немногословного новичка.

Меня не интересовала его личность, только образ. Загадочный, отрешенный, даже болезненный, но невероятно увлекательный. В чем его секрет? Хандра? Казалось, будто сама депрессия поцеловала его, оставив эстетичный след. Этот парень поистине восхитительный предмет вдохновения.

– Можешь выбрать любое свободное место, Виктор, – предлагает учитель и новичок осматривается.

Сердце дернулось в груди. Нижняя губа заныла в зубах. Захотелось покурить. Что он выберет? Кого он выберет?

– Ну же, Витя, не робей, – подбадривает его Мария, и получает гневный взор в ответ.

Третий ряд, пятая парта. Третий ряд, пятая парта. Третий ряд, пятая парта. Ну почему он выбрал первый? «Камчатка» – верное решение, но почему первый? Почему?

Новичок бросает портфель на стул. Садится. Скрещивает пальцы. Утыкается губами в костяшки. Редко дышит. Почему ты выбрал первый, парень? Почему?

– Записываем тему урока и выполняем первое задание самостоятельно.

Послышались усталые вздохи. Зашелестели страницы. Ребята нависли над своими тетрадями, кто-то лег спать. Витя не шевельнулся. Я тоже.

– Кто будет готов ответить, прошу к доске.

Почему ты выбрал первый? Я хочу услышать твой запах. Какой он? Сладкий? Горький?

Больничный? Можно описать тебя в стихах?

– Сысоев! – кричит учитель, отчего я вздрагиваю. – Немедленно убери свой завтрак с пола или это сделает директор!

Под хохот учеников Сысоев подбирает ломти хлеба и бросает их в мусорку. Тем временем я выдыхаю и мысленно благодарю учителя за то, что выдернула меня из наркотического транса. Я на секунды стала одержимой.

– Разговоры! – предупредительно кричит Мария. – Всем за работу!

Во мне бурлят эмоции. Голова наполнена розовым туманом. Все еще подумываю о сигарете, хотя никогда не курила. До краев переполненная эмоциями, я тянусь к блокноту и пытаюсь записать четверостишье. Пишу и тут же зачеркиваю. Кусаю губы. Пишу и зачеркиваю. В голове буря ассоциаций, тысячи слов вертятся на языке, но я не могу определится и снова зачеркиваю.

Большая часть урока пролетает незаметно.

– И так, кто-нибудь готов ответить? – все голоса отошли на второй план. Я будто бы в банке. На лбу выступают испарины. Сейчас мне легче раскрасить фотобумагу флитчартфломастером, чем написать одно слово. Одно гребаное слово…

– Я не слышу. Никто? Значит, пойдем по журналу…

– Тарасова хочет, Мария Анатольевна. Не нужно по журналу.

– Тарасова?

С мучением вывожу две первые строчки, но снова спотыкаюсь. Держу карандаш над заглавной буквой, практически вдавливаю его в бумагу.

– Тарасова!

Ломаю стержень.

– Что? – поднимаю голову и удивленно моргаю. Глаза режет яркий свет, будто я выбралась из подземелья. На меня обрушаются взгляды всего класса. Он тоже смотрит. Смотрит так, что я невольно чувствую себя виноватой. Но за что?

– Тарасова, ты произвела разбор предложения? – с вымогающей интонацией спрашивает Мария Анатольевна. – Ну? – учитель буквально берет меня за глотку.

Откашлявшись, я начинаю хвататься за тетради и листать учебник; точилка и ластик падают на пол; ладони становятся влажными; меня лихорадит. Он видит это. – У тебя все в порядке, Варя? – недоумевает учитель.

– Да… все хорошо.

Мне помогает Светка Верещагина, что сидит впереди, она хватает мой блокнот и язвительно читает:

– Ты как мираж в снегах зыбучих, как пламя ледяной свечи… Что за дерьмо?

Класс заливается гоготом, а я заливаюсь краской. Учитель округляет глаза, а он их отводит. Сгорая от стыда, я вырываю блокнот из рук мерзавки и возвращаюсь на место. А в действительности мне хочется вернуться во вчера, заболеть ангиной или отравиться и пропустить неделю школы.

– Может быть новенький хочет ответить? – интересуется Мария, в попытке избавить меня от излишнего внимания.

Часть одноклассников оборачивается к Звягину.

– Разве по мне видно, что я этого хочу? – практически рычит он.

– Мне трудно догадаться, чего вы хотите, молодой человек, – фыркает учитель.

– А ты хочешь? – бросает он и еле заметно улыбается. – Хочешь, чтобы я тебе ответил? – звучит двусмысленно и крайне дерзко.

– Прости? – краснеет учитель.

– Я прощаю тебя, если ты этого хочешь.

– Ууу, – хором запел класс.

Я не верю собственным ушам, но благодарю судьбу, что так молниеносно мой позор перестает быть сенсацией. Грубость Звягина слишком откровенная и ничем не обоснованная, отчего я смею предположить, что это некая подмога.

– Я хочу, чтобы ты не забывался! – взрывается Мария. Она безостановочно прочищает горло и держится за пуговку воротника. Нервничает. Последний раз так неуважительно с ней общался только бывший муж.

– Как скажешь, милая, – Звягин касается пальцами бледных губ и шлет воздушный поцелуй. – Тебя я точно не забуду, – подмигивает.

Парни открывают рты от удивления. Девчонки смущенно хихикают. Я же проглатываю ревностный ком и пытаюсь избавиться от горького послевкусия. Почему мне не все равно?

Откуда этот эгоизм?

– Понимаю, – криво улыбается Мария, смотря на парня с высока. – Ты – новенький, тебе нужно выпендриться перед классом. Показать себя красивого, верно? – она говорит так, будто пьяна. – Только на меня это не действует. К следующему уроку я спрошу с тебя по полной, и даже не надейся на снисхождения, медалист ты хренов.

Ученики не устают охать. Мария кривится, а Витя улыбается. Очевидно, ее ответ его удовлетворил. Но зачем он это делает? Зачем играет на чувствах?

Звенит звонок, и новичок первый подрывается с места, но учитель просит его задержаться. Я торопливо скидываю вещи в рюкзак, сквозь толпу пробираюсь к выходу, но торможу у порога и прислушиваюсь.

– Поверь, Витя, так будет лучше.

– Мне это не нужно.

– Прекрати вредничать. Сейчас все решим. Эй, ребята, кто поможет Вите адаптироваться и собрать… – К черту это все!

– Я помогу! – на обороте выкрикиваю я и врезаюсь в грудь, намеревавшегося уйти, новичка, а в меня врезается раздражительный взгляд.

Эти глаза обещают проблемы. Много проблем.

– Ты? – усмехается он. – Затравленная стихоплётка предлагает мне помощь?

Его вопрос становиться полной неожиданностью для меня, ведь я думала, что мы подружимся; что мне больше не придется искать пару на лабораторную и крутить обруч на физкультуре, пока остальные перекидываются мячами; что он займет место рядом со мной и станет предметом вечного вдохновения. Боже, да я просто дура!

Он ждет моей реакции, на что я улыбаюсь. Моя улыбка дрожит, щеки вспыхивают, глаза на мокром месте, а он выгибает брови.

– Да что с тобой такое?

Сама не знаю.

– Смотрите! – верещит Светка и тычет в меня пальцем. – Тарасова влюбилась! Она вся покраснела! Тарасова влюбилась в новичка!

Дикий смех взрывает голову – грязный театр. Мне стыдно. Все что они говорят – неправда. Почему именно сегодня я здорова? Почему не заболела ангиной?

Я ищу в ледяных глазах поддержку, но не нахожу ее. Убегаю.

На крыльце школы стоят восьмиклашки. Они курят. Встаю рядом с ними. Вдыхаю едкий дым. Вдыхаю глубже, отчего горло саднит. Кашляю. Я будто бы с похмелья. Мне хочется смеяться и плакать. Мне хочется писать стихи. Писать и плакать. Писать и плакать.

Забиваю на уроки и мчусь домой. Там мама, она поругает. Там папа, он понимающе промолчит. Там сестра, она похвастается новой пластилиновой фигуркой. Там не заметят моего волнения и не разглядят тревоги. Но главное, там не будет новичка.

Глава#2. Витя

Как же все бесит! Как же бесит, а!

Новая школа, новые тупые одноклассники, а еще эта девчонка… Зачем она смотрела на меня? Зачем, твою мать, она так смотрела? Она что-то знает?

После уроков я не спешу домой. Мне нужно встретиться с Герой. Срочно встретиться. У Геры есть то, что мне нужно. У него этого валом. Гера мне не друг и даже не приятель, но он делает все, чтобы я был счастлив. Наши встречи кратковременны, но нередки. Я не люблю Геру, скорее всем сердцем ненавижу, но он делает все, чтобы я снова был счастлив.

– О, Витяня, давненько не виделись, – лживо подмечает Георгий и протягивает мне костлявую руку. – Как жизнь молодая?

От него воняет ацетоном и жареной рыбой. Мне он мерзок, и дело не в амбре.

– Спасибо, хорошо. С каждым днем кончается, – без энтузиазма отвечаю я.

Тонкие губы парня натягиваются. С красных ноздрей хлещет пар.

– А ты как всегда, само очарование. Нравится быть пасмурным?

– Да я бы рад очароваться, только нечем, – посмотрев по сторонам, я наклоняюсь к уху парня. – Выручай, Гера, в понедельник рассчитаюсь.

Наше рукопожатие моментально разъединяется.

– Так дело не пойдет, – трясет он головешкой. – Шиш тебе. Я не кредитую, забыл?

Должников земля не любит, а ты люби себя, Витя.

Гребаный Аристотель. Так и вижу его мудрость на надгробной плите, лет так через десять. Сдохнет от большой любви к себе, определенно.

– Так ты не поможешь мне? – спрашиваю с возмущением, на что тот иронично поджимает губы. Он издевается, это видно без лупы.

Во мне снова все кипит. Я смотрю на серое существо и ищу причины не ломать его изящные колени. Через скрип зубов мне удается взять себя в руки.

– Братан, ты ведь знаешь, я не левый какой-то. Рынок пустой. Работа только в конце недели появится. Я все отдам.

Гера истерически смеется. Он явно не нуждается в зубах.

– Говорю же, отдам, – не унимаюсь я. – В понедельник, не позже. Я хоть раз тебя подводил? Ты можешь мне верить.

Он понимающе кивает, соглашается, а потом вцепляется острыми пальцами в мой затылок, притягивает к себе и едко, как змей, шепчет:

– Послушай, Витя, это тебе не конфетная лавочка, а я не волшебница. Зато гоблинов тут валом. Размотают так, что мама родная не узнает, – процедил он и набрал побольше воздуха. – Ты подумай, прежде чем скандал устраивать, а лучше «спасибо» скажи, что мы с тобой нянькаемся. Вы малолетки вообще отбитые. Только и рискуй с вами. А если ты, щенок, еще раз гавкнешь, я сам лично на тебя намордник надену, понял меня?

Как же он меня бесит.

Перед глазами бетонная стена, уклеенная ободранными объявлениями и громкая фраза о силе духа, а рядом плакат о ничтожности жизни. На плакате том парень плачет над разбитым смартфоном – автор явно ничего не смыслит в ничтожности.

– Да не рычи ты! Понял все! – я грубо отталкиваю его от себя.

– Манеры, – усмехается он, поглаживая грудь.

Перед тем как уйти, я нарочно плюнул мерзавцу в ноги, чтобы хоть как-то облегчить прилив ярости. Гера неприкосновенен, и прекрасно об этом знает, только поэтому гаденыш позволяет себе вредничать. Но порой все меняется: кто-то встает на ноги, кто-то в прыжке ломает эти ноги, кто-то вовсе их лишается. Пусть помнит об этом гнида.

Как же меня все бесит! Бесит Гера! Бесит пустота! Бесит то, что она смотрела на меня!

Что она знает?

Несмотря на гололед под ногами, я стремительно ускорял шаг. Если уж Гера не смог мне помочь, то родная комнатушка и стопка СD-дисков с любимой музыкой точно успокоят. Есть такие стены, что не давят, они укрывают, а мне срочно нужно укрыться. Затаиться. Спрятаться от этого мира, которому я не мил. Впрочем, наши чувства взаимны, поэтому я ускоряюсь.

Образовавшаяся на пути компания из двух парней и одной девчонки, на высоченных каблуках, как на ходулях, была дерзко раздвинута.

– Эй, гремлин, смотри куда прешь! – кинул один из них в спину.

Останавливаюсь. Закрываю глаза и протяжно выдыхаю, тем временем они продолжают кидать словесные камни:

– Чучело деревенское! Наверное, на электричку опаздывает!

– Ага, точно! Ты только посмотри в каких он лохмотьях! На базаре, видать, отоваривался! Езжай туда, откуда приехал, деревенщина!

Распахнув глаза, я подтянул бегунок на молнии до упора и поправил капюшон. Я сделал это неспроста – дал время исчезнуть искрам, что так игриво расплясались перед глазами.

Танец был что надо. Зажигательный.

Развернувшись, я попер на неприятелей, но когда один из них выставил вперед кулаки, то тут же осекся.

– Офигеть, это что…кулаки? – испугался я. – Ты показываешь мне кулаки, парень?

Это они?!

Явно недоумевая, борец затряс дурацкой шапкой с бубоном на нитке.

– Не бей меня, пожалуйста! Не бей! – умолял я, пряча лицо руками. – Боже, ты так меня пугаешь! Убери эти огромные кулаки!

Моя реакция заметно их воодушевила. Всех троих. Девчонка начала смелее разжевывать жвачку, а подбородки парней вздернулись.

– Я не буду тебя трогать, придурок, – скривился боксер и гордо отряхнул ладони. – Делать мне больше нечего, как об тебя мараться.

Друзья поддержали его смешками, а я решил остаться самим собой. Выпрямившись из унизительной позы, я как следует проработал шею, а потом вцепился в горло самого говорливого и буквально просверлил своим носом его нос.

Все моментально заткнулись.

– Не хочешь мараться, воробушек? – подразнил я, состроив сочувствующее лицо. – Испачкаться боишься?

Парень всячески скрывал свой испуг, но уже обмяк в моих руках.

– А вот я свинья та еще…

После этих слов я несколько раз ударил по его носу и трясущийся челюсти. Хлынувшая алая кровь измарала мои руки. Удовольствие наступило мгновенно.

– Эй, ты что натворил, придурок? Ты сломал ему нос!

Сильнее сжав кулак я наблюдал, как трескается на костяшках застывшая кровь.

– Говорил же, что люблю мараться, – прошептал я и повторил удар.

Нехило испугавшись, девчонка с криком поскакала на другую сторону дороги, что показалось мне весьма правильным решением, а вот у друга избитого совести оказалось чуть больше.

– Пусти его, парень, – покаянно заговорил он. – Ему в больничку надо. Я округлил глаза и посмотрел на разбитый пятак.

– А что болит? Носик?

Бедолага содрогнулся и сглотнул сгусток крови, но так и не смог ответить.

– Прости нас, парень, и отпусти, – перед моим лицом возникла пятитысячная купюра.

Оранжевая и шуршащая. Такой я в руках никогда не держал.

Долбанные мажоры, знают чем подкупить!

Сжав деньги окровавленной рукой, я направился навестить Геру. Он будет удивлен видеть меня снова. А я буду бесконечно рад.

– Псих! – убегая, кинули трусишки, но меня это уже не волновало.

На секунду я представил их на плакате «Ничтожная жизнь», и вышло потрясно.

***

Мне хорошо. Меня практически ничего не бесит.

Открыв входную дверь, я почувствовал сбивающий с ног аромат. Воняло водкой и папиросами. По всей видимости, отец получил пенсию и с честью это отметил.

За многие годы я усвоил одну жестокую истину. Чтобы быть сыном алкоголика и наркоманки достаточно всего лишь родиться. Уйма вещей делает человека уязвимым: деньги, особенно легкие, водка, наркотики, но не всегда это дети.

Стать таким, каким я стал, было бы ничтожно мало шансов, если бы меня заставляли делать уроки и не позволяли шататься по улицам с утра до ночи. Мой мозг не был бы таким извращенным, если бы мне давали читать книги или покупали развивающие игры. Я бы мог стать космонавтом, мог стать поваром или знаменитым хирургом, но я тот, кем стал.

Бесполезным и озлобленным.

– Витька, дуй сюда, сволочь, – прокряхтел отец из кухни. – Признавайся, это ты мои деньги спер, засранец.

Скидываю кроссовки и бросаю портфель на пол. Полегчало. Неохотно волочусь на кухню и наблюдаю уже въевшеюся в память картину: отец, подпирающий голову татуированным кулаком, и пустая бутылка водки, подпирающая его шаткую жизнь.

– Гони сюда мои деньги, тварь! – рычит алкаш, смотря в одну точку.

Во мне не вспыхивает ни одной эмоции. Сейчас я скуп на злость.

– Денежки? – повторяю я, расстегнув молнию мастерки.

– Да! Денежки! – рявкает он. – Сюда их! На стол! Быстро!

– Хорошо, хорошо.

Медленно прорабатываю шею и подхожу к скрючившейся фигуре. Смотрю. Думаю.

Вздыхаю. Хватаюсь за бутылку и замахиваюсь.

Отец тут же валиться на пол и утыкается лбом в мои ноги.

– Не надо, сынок! Прошу! Черт попутал!

Я равнодушно пожимаю плечами. – Ну если ты просишь… Возвращаю бутылку на стол, отпихиваю ничтожество и направляюсь в свою комнату. Закрываюсь. Включаю магнитофон и падаю на кровать. На потолке висит старинный плакат группы Queen [1], молодой Freddie Mercury [2] улыбается мне, а я улыбаюсь ему. Я так редко улыбаюсь, поэтому скулы немного побаливают. Льется смерть в открытый рот…

Кто тебе сказал, что здесь никто не умрет?

И если я скажу, то я совру.

Парам-пам-паба-уууу… [3]

Я принял необходимое успокоение, мне стало хорошо, а все другое отошло на второй план. Да какой там на второй? Вообще перестало существовать. Я пялился на плакат и уже не видел там образы рок-исполнителей. На картинке и в моем просветленном мозгу порхали белоснежные мотыльки, тепло разливалось по венам, а нежный голос мамы шептал на ухо, что все замечательно.

«А ведь действительно, – радостно думал я. – Да, у меня есть секрет. Сумасшедший секрет. Я сам немного сумасшедший, но кому какая разница? Идите к черту, лицемерные людишки, что так любят укорительно мотать головкой! Вам нужно было спасать меня раньше, перерезать трубы обторканной мамаше еще до роддома, травить меня таблетками, когда я был в утробе, а сейчас уже поздно».

За моей спиной семнадцать лет бессмысленной жизни. Я не гонял футбол на спортплощадке, не переводил бабушек через дорогу, даже кино не смотрел, потому что был заложником двухкомнатного, наполненного всяким отребьем, притона. Я хотел повеситься на бельевой веревке, но лишь вывешивал на нее самостоятельно постиранное белье, так как мать не думала меня переодевать, а заношенная одежда жутко раздражала кожу. В такие моменты я часто задумывался о бомжах, у которых вообще нет возможности взяться за мыло и прекращал жаловаться.

Лет так в восемь мать перестала давать таблетки, которые предназначались мне при рождении. Она тупо пропивала деньги и пропускала квоты. Мне становилось хуже внутренне. Я выглядел хуже внешне. Я был похож на заморённого червя в майке. Такой жалкий, но по-своему счастливый.

Перед маленьким зеркалом в ванне, я с любопытством наблюдал за кровоточившими деснами, сплевывал кровь в треснутый «тюльпан» и улыбался рыжими зубами, но не понимал всей дурноты ситуации. Я жрал снег, когда хотелось пить, и не понимал всю дурноту ситуации. Я со смехом кашлял после очередной сигаретной затяжки, что предлагали мне дружки мамы, и не понимал всю дурноту ситуации. Вместо алфавита я заучивал матерные фразочки, которые смог подслушать. Я завтракал сухой лапшой и любил отдирать полоски обоев, а порой жевал их. Меня не допускали к ровесникам, не разрешали приближаться к другим детям, не показывали солнечного света, а не понимал всю дурноту ситуации.

Всякий раз, когда гости покидали наш дом, мама ползла на корточках до ванны и просила умыть ее, я невольно шел за ней, хотя ненавидел эту процедуру. В эти моменты она была не моей мамой. То существо, что временами овладевало ей, говорило максимально нежно:

– Витюша, милый, маме плохо. Помой мне голову, дружок.

Я не мог отказать ей, потому что любил. Тогда я еще был способен на подобную слабость. Мне приходилось мылить блондинистые волосы мамы, пока та закатывала глаза от удовольствия и пускала пену изо рта.

Я любил маму. Любил до тех пор, пока не понял что со мной. К тому времени я уже учился в пятом классе частной школы. Частной, потому что там учились такие же уроды, как и я. Моя любовь закончилась мгновенно, по щелчку пальца. В тот день она попросила умыть ее и нагреть воду в ванной… Ты хочешь знать,

Сколько крови на мне?

Достаточно, чтобы вечно гореть В огне мне, безумному гаду,

Живи, дура, и будь себе рада.

Но почему эта девчонка так смотрела на меня? Почему так смотрела?

Парам-пам-паба-уууу…

[1]: Британский рок-группа, добившаяся широчайшей известности в середине 1970-х годов, и одна из наиболее успешных групп в истории рок-музыки.

[2]: Британский певец парсийского происхождения, автор песен, вокалист рок-группы Queen. В 1991-ом году умер от СПИДа.

[3]: Текст песни Глеба Самойлова – «Любовь – это бред».

Глава#3. Варя

Недавно в одном женском журнале я прочитала, для того чтобы перестать себя стесняться и прибавить себе уверенности, нужно ходить по квартире обнаженной и привыкать к собственному телу, а лучше находить в нем явные плюсы. Едва ли я могу расхаживать нагой по квартире, где живут мои родители и маленькая сестра, поэтому приходится раскрывать халат перед зеркалом, словно ты домашний эксгибиционист, и прищурившись, искать эти чертовы плюсы. Они настолько малы, что практически неуловимы. Однако, бледная кожа и тонкая талия высоко котировалась в XII веке, но почему сегодня всех впечатляют объемы?

Так вышло, что густой золотистой шевелюрой мама наградила только младшенькую, а мне подарила грязноватый цвет волос и цинично отобрала грудь. Зато отец поделился худобой и невзрачными ореховыми глазами. Ненормально большими глазами. На фоне тонких скул они кажутся просто огромными. От бабушки я унаследовала сутулую осанку, а дедушка поскупился на презенты, что невероятно радовало, ведь он страдал косоглазием. В общем и целом, я представляю собой неказистую худышку, которой чужды слова «шопинг» и «мода».

– Варя! – кричит шестилетняя Аришка, и я моментально укутываюсь в халат. – Варька, я тебе сейчас такое покажу!

Сестренка вбегает в комнату и тычет в меня разноцветным куском пластилина.

– Красиво?

Дабы развить моторику Арины, мама скупает резиновую глину коробками, что несомненно является глупостью, ведь ребенок совершенно здоров.

– Что это? – спрашиваю я, потуже затягивая пояс. – Планета Земля?

Она смеется в ладошку.

– Нет. Это твоя голова. Мама говорит, что у тебя она пластилиновая. Смотри, я даже твои волосы в нее закатала.

Внимательно разглядев безобразную подделку, я тяжело вздыхаю.

– Чудно. Положи это на стол. После школы я решу, куда ее определить.

Счастливая Аришка скачет к письменному столу, а я влезаю в приготовленные с вечера вещи. Бежевые колготки в снежинку и болотного цвета платье – не фонтан прикид, но максимально удобный. Мои зимние валенки на шнуровке отлично дополнят скучный образ, а цветастый шарф его разбавит.

Сегодня я решаю оставить волосы распущенными и не мучаю их тугой резинкой. Из макияжа на мне гигиеническая помада. Из украшений – рюкзак.

– Ты написала стишок для меня? – спрашивает Арина, листая мой блокнотик.

Я ревниво вырываю его из рук сестренки и прячу в рюкзаке, между учебником химии и дневником, чтобы не помялся.

– Извини, малыш, но последнее время я не могу писать. Нет вдохновения.

– Это потому что тебе надо влюбится, – неожиданно заявляет она. – Я вот когда в Гришку Семенова влюбляюсь, то сразу же танцевать хочу и рисовать.

Мне смешно и завидно. Аришка с ног до головы покрыта зеленкой, так как недавно подхватила ветрянку, но все равно чувствует себя принцессой. Девчонка смотрит на свое отражение с неподдельным восхищением, пусть и напоминает жабу. Мне есть чему у нее поучиться. Определенно.

– Пожалуйста, влюбляйся в своего Гришку реже, чем пять раз в месяц, – улыбаясь, прошу я. – Ты изрисовала все мои учебники, а мне их еще в библиотеку сдавать.

– Договорились. Но с тебя стишок.

Я пытаюсь быстро проскочить мимо кухни и незаметно покинуть квартиру, но профессиональный взор моей мамы улавливает любое движение, пусть даже это микроскопическая пылинка в воздухе. Иногда ее назойливость пугает.

– Куда это ты? – возмущается она. – А завтрак? Моя рука ложится на сердце.

– Я не голодна, мам. Честно. Прости, опаздываю.

– Глупости, – не сдается она. – До начала уроков еще целых полтора часа. Зачем ты всегда выходишь так рано? Ты что-то скрываешь?

– Я? Нет, конечно.

Блондинистая женщина в дверном проеме смотрит вынуждающим взглядом, нервно трясет ногой, отчего мне приходится сдаться. Я бросаю рюкзак на стойку с обувью и лениво волочусь на кухню. На глаза сразу же попадается тарелка с жирными сырниками и шматок пожелтевшей сметаны.

Гадость.

– Доброе утро, дочка.

Здесь папа, он пьет чай, читает газету и успевает слушать новости – дает фору Цезарю, а мама насильно усаживает меня на стул и открыто оценивает мой внешний вид. Ненавижу, когда она так делает. Это невероятно напрягает. Бесит. Убивает.

Сырник встает поперек горла и буквально душит. Я закашливаюсь.

– Это тебе, – мама бросает на стол небольшой ежедневник. На нем рисованная девчонка, она прячется под зонтом от огромных алых капель.

– Что это?

– Менструальный блокнот, – невозмутимо заявляет она, и я снова давлюсь, а вот отец настойчивее утыкается в газету.

– Мама!

– А что тут такого? Тебе пора следить за своим циклом. Ты вообще собираешься вести половую жизнь? Давно пора.

Я краснею. Злюсь. Неспроста я ненавижу семейные завтраки, обеды и ужины – эти трапезы ненароком отбивают аппетит. То мы обсуждаем мою нерестующую грудь, то некачественно бритые ноги, а то и вовсе – менструацию!

Гадость.

Моя мать – представитель крупной косметической фирмы, посему стремление к красоте – ее главная задача. И если Ариша с успехом взбирается по выстроенной мамой эстетической лестницы, то я – полнейшее ее разочарование. Впрочем, как и отец. Михаил Тарасов более консервативен, он редактор газетных статей, что объясняет мое влечение к литературе. Родители стали встречаться еще в студенческие годы, и я сильно сомневаюсь, что мама могла обратить внимание на папу в нынешнее время. У нее идеальная укладка, маникюр и толстый органайзер расписанный на три года вперед. У отца виднеются пролысины, зафиксирована начальная стадия артрита и протертое трико с обвисшими коленками. Весьма экстравагантная парочка получилась.

– Я все! Спасибо! – я нервно подрываюсь из-за стола, но мама уже завелась.

– Не нужно обижаться, Варя. Это нормально. Я хочу, чтобы моя дочь начала становиться девушкой, а не занималась детской ерундой. Только глянь, что ты носишь. Бабские тряпки. А волосы? Они совершенно не ухожены. Ты целыми днями просиживаешь дома. Где твои друзья? Где Света Верещагина? Вы так хорошо с ней общались.

– Это было четыре года назад, мама, – процеживаю я.

– И что? Тебе нужно брать пример со Светы. Я только и вижу, как за ней мальчишки заходят. А ты? Ты думаешь заводить себе парня? Знай, мне нужны внуки.

– Таня! – не выдерживает отец и бросает газету на стол. – Перестань!

Обстановка накалена до предела. Мне хочется стать невидимкой. Мне хочется стать пылинкой, которую не уловит человеческий взгляд.

– Что, Миша?! Хватит делать из меня плохую, ведь я только добра ей желаю! А ты почему молчишь? Разве ты не замечаешь очевидного? – она буквально задыхается, ее губы трясутся. – Это она в тебя такая аморфная. Все стишки свои глупые пишет. Думает, что это пригодится ей в жизни, – мама усмехается и возвращается ко мне. – Это бессмысленная трата времени, Варя. Тебя ждет юридический.

Я перекручиваю ее слова во внутренней мясорубке и тихо проклинаю.

– Меня ждет юридический. Ясно, – сухо отвечаю я и шагаю в прихожею.

– Правильно, ненавидь маму! – разоряется она. – Ну так если я такая плохая, то ты не увидишь ноутбука, пока не исправишь свои оценки! Смотрите-ка на нее, стишки мы пишем, а уроки делать не любим! Надеюсь, ты меня услышала, Варвара, потому что я не шучу!

Услышала? Еще как. Просто не подаю виду. Улыбаюсь шокированной Аришке, прячущейся за высоким фикусом, и в спешке покидаю квартиру.

По дороге в школу вспоминаю о дружбе с Верещагиной. Мы действительно были лучшими подругами, когда та переехала в наш дом и зачислилась в мой класс. Мы могли сутками напролет обсуждать сериалы, обожали коллекционировать бракованные фантики от жвачек, занимались вышиванием, но в один момент это прекратилось. И дело не в том, что ее увлекли тусовки, где есть алкоголь и травка, а в том, что ее возлюбленный старшеклассник слишком очевидно построил мне глазки. Света разглядела во мне соперницу и с тех пор всячески отравляет мою жизнь. Разорванные тетради, грязные слухи, издевки – ничто, по сравнению с физическим контактом. Порой она переходит рамки и может оттаскать за волосы, только потому что я не так на нее посмотрела. Печально, но даже в этом есть свои плюсы – я больше не верю в женскую дружбу. Да и в целом, в дружбу.

– О, Тарасова, ты в курятнике ночевала?

Даже не подняв головы, я знаю, что это Света. Она и еще несколько одноклассниц устраивают обязательный перекур перед уроками, поэтому на входе в школу я зачастую сталкиваюсь с стервозной компанией. Скорее всего подруги вернулись с клуба – только так я могу объяснить из ранее появление у дверей школы.

– Эй, чучело, я к тебе обращаюсь!

Привыкнуть к оскорблениям сложно, но я терпеливо держу рот на замке и пытаюсь пройти в вестибюль.

– Отвечай, когда тебя спрашивают, – шипит Верещагина и толкает меня в грудь.

Я медленно поднимаю на нее усталый взгляд, улыбаюсь, но продолжаю молчать.

Открывать свой рот не имеет никакого смысла, ибо это повлечет за собой большие неприятности.

– Ты оглохла, что ли?

Я молчу. Улыбаюсь. Наблюдаю за падающими хлопьями снега, любуюсь пушистыми верхушками деревьев, но продолжаю молчать.

– Что у тебя там? – неудовлетворённая таким поведением Света вырывает рюкзак из моих рук и начинает со смехом рыться в содержимом. – Боже, что это? Менструальный блокнот? Расслабься, Тарасова, секс тебе не светит. На тебя даже Сысоев не залезет. Побрезгует.

Гиены смеются, а я в согласии пожимаю плечами. Но если насчет Сысоева она права, то копаться в чужих вещах – противозаконно. Я выжидаю пока догорает мой воображаемый фитилёк, взрываюсь и бью нахалку в намалёванную морду.

Светка валится на крыльцо и что-то кричит. Завернувшаяся на ней юбка бесстыдно рассекречивает огромную дырку на колготках, совсем рядом с причинным местом. Она настолько большая, что дает задуматься. Впрочем, в этом вся суть современных модниц. Надев красивую кофту с брендированным ярлычком, они прячут под ней дешевый лифчик в пятнах да катышках. Забавно, ведь я даже этого не делаю.

Моя радость победы была недолгой, потому что подлетевшая со спины гиена повалила меня на скользкий бетон. Удар отразился в ушах, но больно не было. Огромные снежинки попадали в глаза, а потом и содержимое моего рюкзака повалилось на лицо. Как же хорошо, что я не положила в него огромный кусок Аришкиного пластилина, иначе могла получить сотрясение мозга.

Растрепанная Верещагина стоит надо мной, наверное, хочет ударить, но в какой-то момент замечает выпавшие фантики с кривыми изображениями и осекается.

– Пойдемте, девчонки, – приказывает она. – Хватит с нее. Она и так жалкая.

Боже, что это? Совесть? К сожалению, Светлана, она не сочетается с твоей вульгарной внешностью, так что брось затею быть благородной. Я уже ни раз получала от тебя по лицу и не расплачусь при виде очередной царапины.

Мое молчаливое послание не долетело до Верещагиной, потому что та скрылась за углом школы, а я собрала разбросанные учебники и, улыбаясь, зашла в школу.

***

К последнему уроку я уже практически забыла о потасовке, но заметила другое – новичок отсутствовал. Мне захотелось понадеяться, что его перевели в другой класс или он поменял школу. Одной проблемой станет меньше, если он переведется, ведь в нашем классе и так достаточно психованных кретинов.

Виктор Звягин – странная личность, с которой не хочется пересекаться. Один лишь его взгляд обещает неприятности, а про дерзкие повадки я вообще молчу. Откровенно говоря, меня пугают подобные экземпляры. Их внешность обманчива, а поступки – непредсказуемы. Таких стоит избегать, и сейчас я отчетливо это понимаю.

Прозвенел звонок, и я уже собиралась покинуть кабинет и школу в совокупности, как меня окликнула Мария Анатольевна. Подойдя к классной, я всем своим видом продемонстрировала раздражение, но она нарочно игнорировала мои тяжелые вздохи.

– Варя, помнишь, я просила тебя присмотреть за Витей…

– Ох, нет! – резко перебиваю я. – Это было большой ошибкой. Я выдвинула свою кандидатуру не подумав.

Ее не волнует моя категорическая реакция, учитель уверенно черкает карандашом по обрывку бумаги.

– Он пропускает школу. Я пыталась дозвониться к нему домой, но там не отвечают. Я дам тебе его адрес, а ты все узнаешь и передашь ему домашнее задание.

– Что? – задыхаюсь я. – Нет! Я не буду этого делать!

– Вдруг он болен? Тебе не стыдно?

– Плевать! Пусть Сысоев идет!

– Пойми, я не могу доверить это Сысоеву.

– А я тут причем? Мария Анатольевна, этот Звягин психопат! Разве вы не видели, как…

Учитель останавливает меня понятием руки.

– Послушай, Варя, любой из класса откажется от моего предложения, но я не случайно выбрала твою кандидатуру, – она выдержала странную паузу и некрасиво улыбнулась. – У тебя ведь плохие оценки по русскому, так? Уверена, это очень расстраивает твою мать.

Я была уверена, что это мне послышалось, но она продолжила:

– Я могу это исправить, Тарасова. Как насчет пятерки в четверти? Гребаные учителя, они знают чем подкупить!

***

Конечно же, я не собиралась навещать Звягина, а тем более интересоваться его здоровьем, после того, как он нахамил мне и опозорил перед всем классом. Однако, от заманчивого предложения Марии Анатольевны я тоже отказываться не торопилась.

– Я пришла! Пообедала в школе!

Вернувшись домой, я засела за ноутбук, которые еще оставался в моем распоряжении. Мама заметно подобрела, услышав о возможной пятерки в четверти,ведь это поможет мне при поступлении в юридический – ее примитивные жизненные размышления. Порой проще согласиться с бараном, чем доказывать ему обратное.

Зайдя на страничку «ВКонтакте», я принялась искать Виктора Звягина, но энтузиазм быстро пропал – таких на сайте было тысячи. Среди множества радужных и счастливых лиц, мне так и не удалось найти одно угрюмое. Но, справедливости ради, непозволительно красивое. Его внешность сильно конфликтовала с характером.

После тридцати минут неудачных поисков, я было уже отчаялась, но напоследок решила проверить аккаунт без аватара. Удивительно, но скрытный пользователь подходил по всем параметрам: мрачный плейлист, репосты аналогичных картинок с агрессивными цитатами и, наконец, совпадающий адрес проживания.

Звягин был в сети два дня назад, но это не остановило меня написать ему. Варя 16:04

Привет

Я стала нервно покусывать ногти, пока ждала ответа, но когда собеседник появился в сети и стал печатать, то вовсе замерла. Мой палец невольно полез в банку с абрикосовым джемом.

Виктор 16:06 ?

Серьезно? Это его ответ? Ладно, рано паниковать.

Варя 16:07

Это Варя Тарасова, твоя одноклассница. Меня попросили передать тебе домашку, потому что ты пропустил уроки. Ты болен?

Собеседник молчал несколько минут. Печатал, а потом снова молчал. Но итог его метаний меня просто убил. Виктор 16:10

Пользователь заблокировал вас. Вы больше не сможете отправлять ему сообщения. Он что, издевается надо мной?!

Глава#4. Витя

Перед тем как начать умываться, я задернул ванну плотной водонепроницаемой шторкой. Теперь мне улыбается уродливый слон с дырявыми ушами, которому пришлось повидать многое. То, от чего недурно ослепнуть.

Мама. Ванна. Шум воды.

Но на самом деле беда была более весомой и заключалась вовсе не в ванне. В свои семнадцать я был зависим. Это было невыносимо, отвратно и крайне удручало. Я ненавидел свою зависимость, как когда-то правду о своей болезни. Я не мог разобраться с зависимостью, не мог побить ее или спустить с лестницы и не знал, как с ней бороться. У меня получалось расставаться с ней на время, но всего лишь на время. Наступало серое утро, наполненное вонью окурков и запахом выпитого алкоголя, что помогал мне забыться, и зависимость снова возвращалась. Я закрывался в комнате, курил до тошноты, насиловал книги, жрал пачками снотворное, но всегда оставался зависимым. Все это было, есть и будет всегда.

Шум воды. Ванна. Яркий свет.

На сливной бачок я поставил пепельницу, рядом положил сигареты и спички, снял окровавленный бинт с костяшек, поджег его и бросил в раковину. Несколько минут я завороженно смотрел на разноцветное пламя, которое красиво и жадно пожирало кусок марли. Сейчас мне казалось, что это самое прекрасное зрелище, которое мне только доводилось наблюдать. Подкурив сигарету, я затянулся. Ванная комната, что минутой ранее казалась комнатой пыток, теперь озарилась чем-то прекрасным. Теплым и светлым. Моя подсознательная ванна наполнилась спокойствием и умиротворением. На мгновение в голове промелькнула мысль, что у меня есть шанс стать нормальным.

Но только на мгновение. На смену радости пришли жуткие воспоминания: ванна, мама, истошная мольба.

Руки затряслись. Сигарета упала на пол и обожгла ногу. Чтобы избавиться от надоедливых вспышек, я открываю кран и подставляю голову под напор ледяной воды.

Затылок немеет, но я не сдаюсь. Нельзя. Еще рано.

Мама. Ванна. Нагреватель. Крик.

Всякий раз после очередной «завязки», после долгой депрессии и ломок, я возвращаюсь в детство, в те счастливые деньки, где мать трезва и, уложив мою голову на колени, поет красивые песни. До слез грустные, но красивые. Ее холодные руки гладят меня по спине и чешут макушку. Там хорошо. Спокойно.

Но сейчас меня возвращает в другое детство. Я закрываю глаза и вижу череду уродливых картинок, которые подобно пулям дробят мой череп.

Мама. Нагреватель. Дикий крик.

От водной процедуры меня отвлекает отец. Он долбится в дверь. Дерзко. С вызовом. Он вынуждает.

Нельзя. Еще рано.

Я включаю игнор, но когда дверь обещает слететь с петель, нервно выдвигаю засов и готовлюсь избить злостного нарушителя моего покоя.

– Соскучился по гипсу?! – рычу я, когда показывается испуганная голова старика. —

Я начну с рук и переключусь на ноги, понял?

– Успокойся, – еле внятно выговаривает помятый отец и показывает на входную дверь. – К тебе пришли там. Выйди.

Что?

Отодвинув мерзкое существо, я толкаю ладонью дверь, и та полностью отворяется. Наступает тишина. Мое тело деревенеет, и только скатывающиеся по телу капли воды возвращает какую-либо чувствительность.

Какого хрена?

На пороге моей убитой квартиры стоит она. Ее взгляд перепуган, дурацкая шапка сдвинута набок, девчонка пытается улыбнуться, но выходит жалко.

Что она тут делает? Как нашла?

– Привет. Я принесла тебе список заданий, – неуверенно бормочет она. – Извини, что не предупредила, но ты не отвечал и… Какого хрена?!

Она смотрит только на меня. Ни на беспорядок, ни на пьяного отца, ни на пакет с мусором у нее под ногами, только на меня.

Что она тут делает? Чего хочет? Она что-то знает?

– Витя? – пищит девчонка. – Меня попросили передать…

Как мягко она произнесла мое имя. Совсем как мама, когда пробуждала ото сна. Совсем как мама, когда попросила нагреть ванну.

– … я подумала, что ты приболел.

Что она мямлит?

Вернувшись в реальность, я резко срываюсь с места. Влетаю в тапочки, набрасываю куртку на влажное тело, беру пищалку за шкварник и выталкиваю в подъезд.

– Что ты делаешь? – возмущается она.

Боится, но не показывает виду. Что ж, это дело легко поправимое.

Мне не составляет большого труда оттолкнут ее подальше, а потом вцепиться в куртку и приподнять над лестничным проемом.

– Перестань! Что ты творишь?!

Она что-то бормочет, но я ее не слышу. Я смотрю сквозь нее. Смотрю на лестницу. Она высокая. Интересно, она сломает себе шею? Или только ключицу? Я должен знать наверняка, пока еще не отпустил. Хочу увидеть ее полет.

– Очнись! – меня остужает слабая пощечина. – Да что с тобой такое?

Наши взгляды встречаются. Впервые, кажется. Я прерываю дыхание.

Большие ореховые глаза. Бледные губы. Вздернутый нос. Чумазая щека. Скорее всего это варенье. Она что, улыбается? Улыбается сквозь страх? Теперь я не хочу скидывать ее с лестницы. Я хочу кое-что похуже.

– Отпусти меня, придурок! – запыхавшись, брыкается она. – Я всего лишь принесла домашнее задание!

– А я сказал тебе, что болен! – кричу я, вернувшись в реальность.

Она практически плачет, но продолжает улыбаться.

– Ты не говорил! Ты ничего мне не ответил!

– А ты сама не видишь?! – вырывается у меня.

Она затыкается. Моргает. Дышит. Моргает. Смотрит.

Почему она так смотрит на меня? Почему так смотрит?

– Просто дай мне уйти, – заикается она. – Дай уйти и все.

Русые пряди прилипли к ее взволнованному лицу. В глазах пляшут испуганные мотыльки.       Мне хочется ее поджечь, как ту марлю.       Уверен, пламя получится восхитительным. Мне хочется спрятаться от нее, как от той ванны. Уверен, она тоже этого хочет.

– Витя, пожалуйста…

Выдохнув, медленно ставлю ее на ноги.

Шатаюсь. Дышу. Кажется, немного стыжусь. Хотя нет. Это не стыд, что-то другое.

Ухожу и демонстративно хлопаю дверью.

Что ей нужно от меня? Зачем она так смотрит?

Глава#5. Варя

Я ядом капаю на раны,

А боль ревниво в вечной памяти храню. Мне легче очертить фатальные изъяны, Чем разукрасить черноту души твоей.

Мне легче разбудить покойника,

Чем увидеть страх в твоих фарфоровых глазах.

А ведь душа навеки беспокойная,

Умыта горечью, истерзана, она в колючих швах.

Последний       учебный       день       второй       четверти.       Последний       урок.       География.

Самостоятельная работа. За окном снег валит хлопьями, он буквально укутал деревья в белоснежные одеяния, а густой туман превратил середину дня в наступающий вечер.

Отличная вдохновляющая погода.

В классе так тихо, что слышны щелчки тока в лампах. Олег Петрович задумчиво листает каталог с женской парфюмерией – выбирает подарок жене. Одноклассники нависли над своими тетрадями, старательно делая вид, что разбираются в широтах и меридианах, но на самом деле отсчитывают секунды до конца урока, ибо совсем скоро их ждет долгожданная свобода. Я же нахожусь в своем маленьком мире, где нет места веселью, но есть ямб и хорей, душа и рифма. Здесь невероятно уютно, но резко распахнувшаяся дверь, заставляет меня вернуться в реальность.

– Можно? – равнодушно интересуется Звягин, облокотившись о дверной косяк.

Его появление становиться неприятной неожиданностью, ведь я понадеялась не лицезреть его больше. Никогда. Впрочем, удивилась не только я.

– А вы у нас…? – спрашивает географ, поправив толстые очки.

– У вас? – слабо усмехается новичок. – У меня к вам аналогичный вопрос, ведь вы не представились.

Учитель ахнул, а я еще раз убедилась в его отвратительности. Ведь ясно как день, что парень нарочно плывет против течения. Его закинуло не в тот жизненный пруд, и он не скрывает своего недовольства. Все его манеры вызывающи, а повадки – хамские. И если я смирилась со своей участью быть не такой, то он упрямится. Но ради чего? Из вредности?

Кому и что он доказывает?

После последней нашей встречи, я однозначно убедилась в нежелании этого человека контактировать с кем-либо и в его неадекватности. В нем много злобы, которая буквально переполняет его. Очевидно всему этому есть причины, но я не хочу их узнавать. Не хочу даже думать об этом и искать ему оправдание.

– Так можно или нет? – нервничает Звягин. – Неужели, так сложно ответить?

– Я прошу вас, молодой человек, не важничать, – агрессивно взбодрился географ. – Вы новенький? Почему отсутствовали?

Звягин закидывает руку на плечо, будто эти два вопроса невероятно его вымотали, и закатывает глаза.

– Слушай, до конца урока жалких двадцать минут. Разве ты хочешь, чтобы мы потратили их на бессмысленную болтовню? Думаю, нет. Просто разреши мне пройти в класс, занять свое место и сделать вид, что мне до чертиков интересен твой предмет. Как тебе такой вариант?

Олег Петрович подавился воздухом, чем напомнил мне Марию Анатольевну, которая уже получила возможность быть оскорблённой, а вот я и еще большая часть одноклассников отреагировали на это с меньшим удивлением. К таким повадкам привыкнуть сложно, но их возможно предугадать.

– Пошел вон! – орет учитель. – Чтоб я тебя здесь больше не видел, щенок!

Витя резко отталкивается от косяка.

– Так бы сразу, – вздыхает он и, перед тем как уйти, поднимает руку. – Будь здоров! – хлопает дверью и уходит.

– Я обращусь к директору! Так и знай, хам!

Из меня невольно вырывается смешок, на что оборачивается Верещагина. Она смотрит то на меня, то на мои принадлежности – с подозрением ищет причину моего веселья, но не находит его и возвращается к самостоятельной работе.

Меня не позабавил новичок, совсем нет, мой смех был скорее истерическим. Его способность вызывать у людей отвращение была феноменальной. Блестящий талант. В этом деле он даже меня переплюнул.

Но что с тобой парень? Откуда вся эта чернота?

Еще раз ловлю себя на мысли, что мне это не интересно. Больше нет.

***

Школу я покинула с невероятным облегчением. Снег не думал заканчиваться, но было довольно тепло. Я уже предвкушала аромат чая с малиновым вареньем и недельное затворничество, как вдруг меня заставили отложить свои планы.

Свернув за угол школы, я наткнулась на Светку Верещагину и еще двое парней с параллельного класса. Они подпирали ворота, до верхов заснеженного, малого футбольного пола. Мне не понравились их взгляды. Слишком озабоченно они отнеслись к моему появлению, отчего я прибавила шаг.

Нет. Мои каникулы не должны начаться с потасовки. От моей уютной комнаты меня отделяет пара километров, и я должна преодолеть этот путь не тронутой.

Я затылком почувствовала слежку, а когда Верещагина приказала мне остановиться – побежала. Адреналин вдарил в голову. Мысли смешались. Непослушные ноги несли меня вперед, не дав шанса обдумать маршрут. В конечном итоге я уткнулась в западню из ряда бесхозных гаражей, которые находились за школой.

Прекрасно.

Первой меня догнала Светка, а потом и парни подоспели. По их лицам я поняла, что унизительной лекцией мы не обойдемся. Там было что-то посерьезнее. Так странно это все – заочно чувствовать вину за то, чего не существует.

– Тебе хана, Тарасова, – злостно предупреждает Светка, снимая варежки.

Довольно многообещающее начало. Впрочем, этого и следовало ожидать.

– За что?! – возмущаюсь я. – Что не так?!

– Ты мне волосы испортила, тварь!

– Да о чем ты?!

Она       демонстрирует       обрезанную       каштановую       прядь,       перепачканную       тягучей субстанцией.

– Я нашла в них жвачку! Я убью тебя за это!

Меня ударяет несправедливость.

– С чего ты взяла, что это я?!

– Больше некому! Я видела, как ты хихикала на уроке!

Прежде чем что-либо сделать – хорошо подумай. Так говорят? Что ж, в моем случае карается даже улыбка. Впервые меня затошнило от собственной слабости. Из меня сделали мишень для издевательств, будто магнитом я притягиваю неприятности, но это только моя вина. Вместо того, чтобы дать отпор, я улыбаюсь. Этот мир бьет меня по лбу грязной половой тряпкой, а я улыбаюсь. Хватит.

– Я тут не причем! – продолжаю доказывать свою правоту. – Тебе просто удобно видеть во мне виновницу! Ты не хочешь даже думать о том, что это могли сделать твои любимые подружки! Но знай, что это была не я!

Верещагина кидает сумку на снег и делает внушительный шаг вперед.

– Мне плевать, что ты там говоришь, Тарасова. У тебя есть два варианта: или ты даешь мне пять тысяч на парикмахерскую, или я выдираю твои вшивые пакли. Решай. Я сегодня добрая, поэтому даю тебе возможность…

Ее монолог уходит на второй план, потому что я вижу новичка. Он проплывает за их спинами. Смотрит. Долго смотрит. Понимает, что я попала в беду, но даже пытается помочь и проходит мимо.

– …ты поняла? Что скажешь?

Я возвращаюсь к Светке. Меня душит обида. С меня хватит.

– А не пойти ли тебе нахер? – предлагаю я, на что ее глаза округляются.

Подобно дикой кошке она вонзается когтями в мое лицо. Я не чувствую боли, но не могу удержать равновесие и падаю на землю. Светка продолжает тягать меня за шарф, как упрямую корову. Я слышу как трещат швы на куртке, чувствую холодный снег на пояснице и смотрю, то на козырек гаража, то на серое небо.

– Сука поганая! Дрянь тупорылая! Сука тупая! Тупица поганая! – Верещагина не сильна в эпитетах, отчего ее оскорбления превращаются в беспрерывное гавканье. – Ну чего ты развалилась? Сопротивляйся!

На удивление Света побаивается бить меня кулаками, так как прекрасно знает последствия. Есть факты – есть наказание. Бывшая подруга слишком быстро устает вытряхивать из меня кишки и в итоге отпускает, но не для того, чтобы завершить конфликт.

Напротив, ее изворотливый ум способен только на гадости.

– Давай, Костян, как договаривались, – призывает она, и теперь я напрягаюсь.

Серое небо. Снег. Козырек. Костян.

– Давай, налей на нее! Прям на лицо!

Серое небо. Козырек… Что?!

И могла бы я предположить, что это все мне послышалось, но решила не рисковать и попробовать нарушить их мерзкие планы.

Не успеваю я встать на ноги, как меня накрывает новое потрясение.

Серое небо. Козырек. Новичок и расстёгивающаяся ширинка.

– Кто-то заказал золотой дождик? – интересуется он, и все трое поднимают головы. – Ух, как вас много! Да не переживайте вы так, всем достанется. Кто первый?

Светка с визгом отбегает в сторону, я испуганно перекатываюсь по снегу, а вот парни, боясь показаться трусами, остаются на месте.

– Да пошел ты! – плюется Костян.

– Не хотите? – разочарованно вздыхает Звягин и застегивает молнию. – Что ж, зря. Это одна из самых дорогостоящих процедур в китайской медицине. На вашем месте я бы хорошо подумал, прежде чем отказываться.

– Хорош трепаться, клоун! – рычит второй. – Спускайся! Или ссышь?

– Больше нет, как видишь, – смеется Звягин и пропадает из видимости.

Я и Света потерянно смотрим на друг друга.

– Твоему хахалю не жить, – сквозь зубы произносит она. – Он только что себе приговор подписал.

Хахалю? Откуда такие глупые домыслы?

– Ку-ку, мальчики!

В этот момент в голову Костяна летит обрубок кирпича. Он падает на сугроб и кричит матом. Держится за лоб. Между его пальцев просачивается кровь.

– Ты что творишь, придурок?!

– Не ругайся, пупсик, – беспечно просит Витя и берет кирпич побольше того. – У меня для тебя тоже есть подарок. Я вот только думаю, куда его подарить? В ногу? В голову?

Или куда поинтереснее?

Светка прикрывает рот рукой. А я все думаю – в ногу или голову?

– Пойдемте отсюда! Он псих! – скулит Костян, и все трое уносят ноги.

Я нахожусь в полном замешательстве. Смотрю на спины убегающих истязателей, а потом на Звягина. Он невозмутим. Стоит на краю крыши, словно захватил целое государство. Стоит. Стоит. Смотрит. Молчит. И если во взгляде бывает магия, то тут ее, очевидно, нет. Ничего. Только пустота. Он не из нашего мира, определенно.

Наши гляделки заканчиваются. Витя спрыгивает с гаража и уходит. Я поднимаю шапку и теперь смотрю в спину новичка.

И если это не помощь, тогда что?

– Стой!

Не знаю, что мной овладело, но я мчусь вслед за ним.

– Да стой же ты!

Звягин останавливается и смотрит с высока.

– Даже не смей думать, что теперь можешь разговаривать со мной, – пренебрежительно проговаривает он. – Мне противны такие, как ты. Ты только глянь на себя. Смотреть жалко. Тебе нравится все это? Зачем позволяешь? Если тебя бьют – отвечай.

Не можешь ответить – кричи. Делай хоть что-нибудь.

Его совет кажется мне неоднозначным. Больше походит на упрек или на грубость. Я не могу подобрать подходящего ответа, так как не умею общаться с такими, как он. Черт, да я боюсь его! Мне было проще валяться на снегу под натиском Светланы, чем сейчас. Мне страшно просто стоять рядом. Я провела кровавую борьбу с самой собой, прежде чем решилась догнать его.

По усталому взгляду понимаю, что он собирается уйти, отчего нахожу в себе наглость вцепиться в его куртку.

– Так помоги мне! – кричу я. – Ведь очевидно, что мне нужна помощь!

Звягин реагирует на мой жест с нескрываемой иронией.

– А знаешь, кто ты? – с едким смешком спрашивает он. – А, Варя?

Я будто впервые слышу свое имя. Он произнес его не так, как остальные; не вложил ни одной эмоции, словно проговорил незнакомые буквы.

– И кто же? – говорю почти шепотом.

– Все просто. Ты затравленный олененок, который попал в ледяной капкан. Ты старательно перебираешь копытцами по неподвластной поверхности, но подняться не можешь. Беспрерывно падаешь, в итоге сдаешься и наивно ждешь помощи. Замерзаешь, медленно погибаешь, но продолжаешь ждать невозможного. И самое удивительное, что этим мы похожи, – его ненормальная улыбка улетучивается. – Только я уже ничего не жду, да и капканы у нас разные.

Я растеряла все слова. В главном Звягин был прав, но что это значит? Почему он говорит так, будто давно меня знает?

– Надеюсь, я доходчиво выразился?

Он смотрит на мою руку вынуждающим взглядом, отчего я послушно разгибаю замёрзшие пальцы.

– Будь здорова, – говорит он и уходит прочь.

На этот раз я остаюсь стоять на месте.

Серое небо. Хлопья снега. Туман в голове. И один мучающий вопрос – кто ты такой? Кто ты такой, Виктор Звягин?

Мне легче разбудить покойника,

Чем заметить жизнь в твоих фарфоровых глазах…

Глава#6. Витя

А мечта не нова, Чтоб до неба трава.

Будь свободна душа,

Но меня не лишай

Легких крыльев,

Ведь кажется мне, будто я…

Египтянин – группа «Пикник»

– Вот, держи, Витек. Хорошая работа, – хвалит меня старший грузчик и протягивает две зеленые купюры. – Надеюсь, тебе хватит.

После нескольких часов изнурительной работы, я буквально валюсь с ног и с трудом верю в происходящее.

– Серьезно? Двушка? – приятно удивляюсь и не сразу решаюсь взять деньги, ведь мои руки выпачканы в смоле. – Но за что, Кирилл? Я толком ничего не сделал.

– Сегодня праздник. Тебе положено. Работа будет не скоро, так что проведи каникулы с пользой, – наставляет он, перед тем как уехать. – И с наступающим. Береги себя, малой. Кирилл старше меня всего на три года, но товарища во мне так и не разглядел.

– Спасибо, Кирюх! Добра тебе!

Скидываю рабочую форму и торопливо покидаю стены склада.

Солнце практически село. Люди суетливо носятся по улице, жадно скупая алкоголь и импортные мандарины. Прилавки рынка украшены разноцветными гирляндами и поздравительными плакатами. На них до тошноты улыбчивые старики в красных шубах, которые обещают горы счастья в предстоящем году, но что-то мне подсказывает, что они нагло лукавят. Если кого и ждет счастье, но только не меня.

Сжав зарплату в кулак, я спешу навестить Геру, но в какой-то момент останавливаюсь, будто невидимая рука потянула за шиворот. Странное чувство селится в груди и на дает сделать шаг туда, где я забуду обо всем. Гера поможет забыться, но – нет. Тихий отголосок детства требует праздника, о котором я мечтал когда-то. Мне противны эти мысли, противны чувства, но от них не спрятаться. Это так глупо.

Кажется, моя черная душа дала трещину…

Переборов смертельное желание, я заскакиваю в первый попавшийся ларек. Там покупаю оливье в контейнере, «Птичье молоко», что так любит мой отец, коньяк, сок и бутылку шампанского. Сегодня мне хочется забыть о зависимости, обо всех проблемах, семейных обидах и хоть разок окунуться в иную атмосферу.

Да, моя черная душа дала трещину…

Вбегаю на третий этаж своей замызганной хрущевки и упрямо бью ногами по двери, так как руки заняты пакетами. Старушка дверь обтянута бордовым дерматином и хаотично пробита бытовыми кнопками, но все равно кажется мне красивой, ведь ее украшала моя покойная мать. А вот рванные дыры оставил отец, когда нелепо перепутал ключи с топором.

– Батя! – кричу я. – Открывай, козел! Хватит спать!

За спиной слышится скрежет советского замка. На лестничную площадку выходит соседку.

– Не кричи, Витя, – взволнованно шепчет она. – Увезли папу. Нет его.

В этот момент я почувствовал себя пятилетним Витей, которому вручили долгожданный подарок, но у желаемого красивой была только обертка, а вот внутренности отдавали горечью и болью.

– Что? – медленно оборачиваюсь я. – Как нет? Что несешь, баб Даш?

Бабулька машет руками, а трясется ее обвисший подбородок.

– В больницу его увезли. Часа два назад. Горят – инсульт.

Теперь затрясся я.

– В какую больницу, баб Даш?

– В нашу. Городскую, – она кладет ладонь мне на грудь. – Но ты не иди туда, Витя. Не надо. Пусть Толика недельку под капельницами подержат. Глядишь, отойдет. Да и сам отдохнешь. Погуляешь. Что тебе с ним пьяным возиться?

Я крепче сжимаю лямки пакетов. Морщусь, словно получил пощечину.

– И действительно… Пусть полежит недельку. С наступающим, баб Даш.

– И тебя, сынок. Береги себя.

Поберег, если бы умел. Если бы знал как…

Домой я зашел, когда на часах уже стукнуло половина девятого. Бросил пакеты в пороге. Осмотрелся. В квартире стоял тяжелый запах табака и застоявшейся сырости. Все вещи были на своих местах – беспорядочно валялись по дому. И даже отсутствие отца не развеяло угнетенную обстановку.

Щель души моей намертво сошлась.

Я был подавлен. Мне нужен был кто-то… Тот, с кем я мог бы просто поговорить, рассказать свою тайну, открыть секрет и не услышать осуждения. Смешно, ведь таких людей попросту не существует. У меня нет друзей и еще не родился тот, кого не покоробит моя тайна. Она отвернет любого.

Одиночество. Оно душило. Брало за глотку и выдавливало гланды.

Ну почему я не выбрал Геру? Какого хера я не выбрал Геру?

Беру пакет с выпивкой и иду в спальню мамы, но перед этим взламываю заржавевшую щеколду. Здесь ничего не изменилось: серое фото на комоде, из книжек торчащий гербарий, махровый халат на спинке стула, отпечатки пальцев на зеркале, сухая диффенбахия и даже след от головы на ватной подушке. Складывается ощущение, будто она всего лишь вышла ненадолго и вот-вот вернется. Но это самообман.

Сажусь на скрипучую кровать. Кладу мандаринку возле старого фото, где та еще улыбается. Отпиваю горький коньяк. Морщусь.

– С наступающим, мам…

Несколько минут завороженно смотрю на фото и снова морщусь, только уже от рези в глазах. Нет ничего хуже, чем вспоминать тот проклятый день. Однако, я не вспоминаю. Эта кричащая картинка постоянно стоит перед глазами, как преследующий и поправимый факт.

Мама. Крик: «Прощай, сынок!»

В голову бьет, но недостаточно. Пью коньяк. Запиваю шампанским. Еще. И еще. Ложу голову на подушку. Пытаюсь думать о чем-нибудь хорошем, но это в априори невозможно. Мысли, как черные раскаленные стрелы вонзаются в мозг, забирая возможность делать ровные вдохи.

Крик. Мама. Ток.

За выпивкой время летит незаметно, прошло уже больше часа, но я все равно не чувствую должного облегчения. Мне плохо. Выламывает кости. Дурно так, что кожа буквально кричит. Закрываю глаза и возвращаюсь в тот проклятый день.

Тогда ей снова стало плохо. Она попросила набрать ванну.

«Бедный мой мальчик» – повторяла она тогда, а не понимал в чем соль.

Я часто чувствовал себя плохо, недомогание было моим привычным состоянием. Мне изредка давали какие-то таблетки, а я не знал от чего меня лечат. С возрастом ко мне постепенно приходило осознание, что я медленно разрушаюсь. Мое тело буквально рассыпалось, болели органы, но в период ремиссии я стремительно восстанавливался и забывал о проблеме. Так повторялось ежегодно – это стало чем-то нормальным. Я жил по графику бешеной шкалы. То взлетал, то падал. То жил, то существовал. То любил свою мать, то желал ей смерти.

«Бедный мой мальчик» – слезливо повторяла она в тот день, а я ссылался на ее хмельное состояние.

Мне хватило сил опустить маму в прохладную ванну. Прямо в одежде. По ее бледному лицу стекали капли пота или это были слезы, я так и не понял. Ее лихорадило. Знобило. Она попросила нагреть воду.

«Сынок, пожалуйста…»

Через секунду на меня смотрела юродивая гримаса. Существо вернулось. В силу своей юношеской наивности я не придал этому большого значения, ведь монстр зачастую посещал ее тело. Но когда безобразное чудовище вцепилось в мою руку, то мне пришлось отрезветь. Оно говорило страшные вещи. Оно рассказало страшную тайну, а потом вовсе съехало с катушек.

«Нагрей мне ванну, мерзкий сученышь! – истерила оно. – Ты слышишь меня, выродок?! Мне холодно! Холодно!»

Я подскакиваю с кровати, но не потому что подобрался к самому страшному, а потому что в дверь постучали. Убрав со лба испарины, я иду открывать, уверенный, что увижу бабушку Дашу. Она передаст квитанции или угостит «селедкой под шубой», или же попросит перетащить стол из кухни в комнату, поэтому я не волнуюсь, но когда открываю дверь, то не признаю в гостье морщинистую соседку.

Напротив, эта гладка, как яблоко, и статна. На ней короткое платье и высокие сапоги, а из верхнего – скудная накидка на плечи. Чернильные волосы на контрасте с бледным лицом, они спутаны. Глаза прозрачны.

– Сигаретки не найдется? – с полуулыбкой спрашивает она.

На самом деле ей не нужна сигарета. Ей нужно кое-что другое.

Мы познакомились год назад, когда после очередной ссоры с отцом я курил на лестничной клетке. Она вышла из ниоткуда, попросила сигарету и представилась Джокондой. Я до сих пор не знаю ее настоящего имени, но откровенно говоря мне плевать. Она не разговаривала со мной, ни о чем не спрашивала, а просто отдалась мне возле грязного мусоропровода и так же молниеносно исчезла.

С тех пор Джоконда частый гость. Она такая же, как и я. Мы поняли это по короткому взгляду. Нам можно с друг другом все, что нельзя с другими. Все происходит на ином уровне, пусть максимально низком, но ином. И вот сейчас, я запущу ее в квартиру, сорву вульгарное платье и даже чая не предложу, займусь делом и отпущу в свободное плаванье. Я не знаю где ее море и не хочу вступать в эти в воды. Мы тупо молчим. Тупо трахаемся. Тупо прощаемся.

Джоконда покидает меня спустя час. К тому времени на улице начинают запускать салюты. До полночи остается пятнадцать минут. В своей комнате, возле старого компьютера, я создаю импровизированный стол. Включаю музыку. Из хриплых колонок матерится Глеб Самойлов, но едва ли мне полегчало. Я зря решил, что встреча с Джокондой поуспокоит меня. Мне стало только хуже.

Благо, алкоголь еще остался. Пью.

После боя курантов я около часа выслушиваю восторженные крики и делаю музыку громче. Мой мозг буквально взрывается. Вены превращаются в накаленные жгуты. Я злюсь, потому что остальным весело. Мне хочется оторвать чеку гранаты и подвзорваться вместе с этими счастливыми идиотами. Это невыносимо.

Благо, алкоголь еще остался. Пью. Пью. Еще.

Дикое возмущение и злоба. Отвращение и обида. Все эти эмоции заменили мне вспышки салюта. И опять изнуряющая фантомная боль, которая сжирает изнутри.

Алкоголь еще остался. Пью.

Меня начинает морозить. Подбираю с пола футболку, что стянула с меня Джоконда и натягиваю ее на влажное тело. Ищу отвлечение на сайтах. Первая открывшаяся вкладка «ВКонтакте» – переписка с Варей. На секунду агрессия отпускает, а любопытство берет свое. На страничке моей неказистой одноклассницы аналогичные репосты. Стихи да птички.

Личная информация скрыта. Музыка отвратна.

Алкоголь закончился.

Нервно стучу пальцем по левой кнопки мыши и в какой-то момент убираю ее из черного списка. Мои действия необъяснимы. Просто хочется. К моему огромному удивлению девчонка висит на сайте. Вместо того, чтобы лопать заливное за семейным столом, она репостит Омара Хайяма.

Больная.

Будто получив оповещение о разблокировки, та начинает печатать.

Больная извращенка.

Мне интересно, что она пришлет, поэтому не спешу отправлять ее в черный список. Даю ей минуту времени.

Варя 00:49

Я так и не сказала тебе спасибо…

Варя 00:49

Спасибо

Меня пробирает смешок. Да что с ней такое?

Варя 00:50

И с новым годом

Мои пальцы автоматически падают на клавиатуру. Я начинаю отвечать, но быстро одумываюсь.

Нет. Нет. Нельзя.

На секунду представляю ее по ту сторону монитора. У нее пучок на голове, а рядом тарелка с конфетами. Или оставила распущенными волосы, а конфеты давно съела. Сидит за розовым ноутбуком в ожидание ответа и кусает шоколадные губы.

Нет. Мне нельзя… Или хрен с ним? Виктор 00:51

сНо7$ вым годом /. Бл@#ть

Отправляю и кидаю в черный список.

Глава#7. Варя

Это были без преувеличения отвратительные каникулы. Мама измотала упреками относительно учебы и взрослыми советами, из-за чего хотелось пустить пулю в висок. Слышать от матери подробности половых отношений сравнимо с каторгой. В голове невольно возникают картинки их супружеской жизни – это мощный выстрел по слабой психике. Ариша неделю не снимала костюм снежинки, даже спала в нем, его блёсточки были везде. Я пила сверкающий чай и чихала волшебной пылью. Намертво войдя в роль атмосферного осадка, она летала по комнатам и падала на меня, как реальный снег на голову. Я люблю свою младшенькую, но порой ее слишком много. Сразу после праздника отец уехал погостить к родственникам, будто заранее предположил домашнюю вакханалию. Я завидовала ему, так как единственным моим собеседником был старый блокнотик.

Да, это были отвратительные каникулы, но самым отвратительным фактом было вернуться в ненавистную школу.

По традиции прихожу за тридцать минут до начала урока. Раскладываюсь. Открываю блокнот и ищу одно, из миллиарда, слово.

Из-за тебя душа пустая, все потому что я…

К моему удивлению вторым в класс входит вовсе не учитель. Мой странный одноклассник ворвался в кабинет с неподдельным энтузиазмом, будто спал и видел, как снова возьмётся за учебник. Его появление заставляет меня напрячься.

Звягин останавливается посередине класса и не торопясь осматривается.

Он что, выбирает себе новое место?

«Первый ряд, шестая парта. Первый ряд, шестая парта, – мысленно молю я. – Мы не желаем видеть друг друга. Сядь как можно дальше. Знаю, так ты и сделаешь».

Однако утешительные прогнозы испаряются без следа. Я чувствую не только нутром, но и всем телом, что у новичка свои планы – он что-то задумал. На его лице едва заметная улыбка. Глаза неестественно сверкают. Он подозрительно весел.

Я целенаправленно утыкаюсь носом в блокнот, старательно игнорируя его присутствие, но тут же подпрыгиваю, когда тот опускается на соседний стул.

– Что…ты делаешь? – заикнувшись, спрашиваю я.

Он смотрит на меня, как на глупейшее создание.

– Занял свободное место. Что-то не так?

Мои глаза пробежались по пустому классу и вернулись к нему.

– Серьезно? Именно это из тридцати возможных?

– Если тебя что-то не устраивает, ты можешь пересесть.

Я изумляюсь. Он смеется. Я отодвигаюсь, он возвращает стул обратно.

– Что ты делаешь?

– Ничего, – безучастно отвечает Звягин.

– Ты ведь сам сказал, что я тебе противна. – Поверь, с тех пор ничего не изменилось.

Мои щеки больше не вспыхивают от его хамства. Слегка подергивается веко.

– Тогда какой в этом смысл? Пересядь.

Звягин на секунду задумывается.

– Ты так старательно искала общения со мной, и я решил дать тебе шанс, – без стеснения заявляет он, а потом выхватывает мой блокнот и издевательски цитирует: – Из-за тебя душа пустая, все потому что я…тупая!

– Идиот, – бурчу я и возвращаю блокнот на место. – Не смей трогать мои вещи.

– Напишешь мне стих, когда я сдохну? – выпаливает он, качаясь на стуле.

Складывалось ощущение, что я вела диалог с поломанным роботом.

– Ох, а я смотрю ты в настроении… Тебе не идет, если быть откровенной.

– Как тебе эта кофта, но ты ее носишь, – парирует он. – А если быть откровенным, сейчас это неконтролируемое мое состояние.

Я нахожу в себе силы взглянуть на него. Он действительно какой-то странный. Еще причудливее, чем обычно. И это тоже странно, потому что запаха перегара я от него не учуяла. Его мутные глаза блестели по другой причине. Но какой?

– Ты не ответила на мой вопрос, – подмечает он, уже превратив стул в резвый аттракцион.

– Ты ничего не спрашивал.

– Спросил.

– Ты лжешь.

– Нет.

– Что именно?

– Уже забыла?

– Может, хватит?!

– Что именно? – улыбается он, а я выхожу из себя.

На мое счастье в класс заходят одноклассники. В жизни так не радовалась их появлению. Женя Ларкин и Егор Быков – главари класса, здороваются с Виктором дружеским рукопожатием, видимо умение метать кирпичи прибавило ему определенной популярности. Следом заходит Сысоев, а потом и Верещагина, каштановые волосы которой превратились в ярко-рыжий горшок.

– О, а голубки зря время не теряют, – высмеивается она и вешает сумку на стул. – Должна сказать, из вас вышла отличная пара. Психопат и сумасшедшая.

Звягин отвечает ей широкой улыбкой.

– Зачем ты носишь лифчик третьего размера? – с полной серьезностью интересуется он. – Очевидно же, что грудь у тебя куда меньше.

Светка тут же осекается. Ядовитая улыбка спадает с ее лица.

– Откуда тебе знать?

– Я видел твои фото на взрослых сайтах. Их периодически просматривает мой отец. Вот такой старый извращенец мне попался. Но ты не волнуйся, он оставил наивысший отзыв.

По классу пробежались смешки. И даже я почувствовала некое удовлетворение.

– Что ты несешь, болван?

– Признайся, ты устала укладывать в него носки. Так откажись от этой глупой затеи. Перестань носить его… Вообще.

– Заткни свою пасть!

Но Звягин будто бы не слышал.

– Понимаю, когда у всех твоих подруг они трясутся при беге, а у тебя там ветер гуляет, невольно обзаводишься комплексами. Но на кой черт вы парней обманываете? Если я решу переспать с тобой, то перед тем как раздену, смогу обуть целый детский сад. Разве это справедливо? Не думаю.

Одноклассники окончательно сдаются. Прыснув от смеха, я утыкаюсь носом в вязанную кофту, но сразу же затыкаюсь. Как бы то ни было, я являюсь ее подругой по несчастью, только вот до носков еще не додумалась.

– Чего вы ржете, дебилы? – взрывается Света. – Это все ложь!

– Если я ошибаюсь, докажи мне обратное, – издевается Витя. – Я буду не против признать свою вину. Уверен, меня поддержат многие.

Все парни класса требовательно воют, а Верещагина становится пунцовой.

– Что за галдеж? – в кабинет входит Мария, и все усаживаются на свои места, а вот новичок снова обращается ко мне.

Проклятье.

– Так на чем мы там остановились? – игриво протягивает он.

– Ты собирался пересесть.

– Выдумки.

– Тогда это сделаю я, – моя рука взлетает в воздух. – Мария Анатольевна!

– Что?

– Пусть Звягин пересядет от меня. Я не хочу с ним сидеть… Он чем-то болеет. Учитель переводит взгляд на старшеклассника.

– Звягин?

– Только если к тебе на коленки, Мария, – заявляет он. – Не бойся, я мягенький.

– Так! Все! – не выдерживает учитель. – Четверть только началась, а вы уже мне нервы мотаете. Сидите так, как сели. Детский сад, ей богу.

Я разочарованно хватаюсь за голову. Все не может быть так плохо. Не может.

– У тебя есть вода? Жутко хочется пить.

Когда я открываю глаза, чтобы послать придурка, он уже роется в моем рюкзаке.

– Ты совсем ошалел? Дай сюда, – я резко дергаю лямку, отчего она остается в руке Звягина. – У тебя с головой все в порядке?

– Жадина.

Он облизывает сухие губы.

– Ответь мне на один вопрос, почему я должна это терпеть?

– Почему я должен отвечать тебе? Ведь на мой вопрос ты не ответила.

Мне кажется, что я потихонечку схожу с ума.

– Ты ведешь себя, как пьяная свинья. В чем дело?

– В тебе…

Нет, я точно схожу с ума.

Я внимательно смотрю на него и жду пока он рассмеется, но этого не происходит. Звягин медленно тянется ко мне, и на секунду я решаю, что он хочет меня поцеловать.

Замираю.

– Что это за запах? – морщится он. – Что это?

В моей голове растерянно скачут догадки. Что это? Гель для душа «Тропический рай»?

Кондиционер «Ласка»? Или мазь от прыщей, что вручила мне мама? В это время нос Вити касается моего плеча.

– Вот черт, – бубнит он. Отводит голову, и его тошнит на пол.

– Вот черт! – взвизгиваю я и прилипаю к стене.

Класс начинает охать, а Мария подскакивает с места.

– Что там у вас опять такое? – кричит она, но когда видит причину смуты, пугается. – Варя, отведи его в медпункт. Срочно.

– Почему я?!

– Я не буду разбираться сейчас – почему! Отведи его, сейчас же, а Сысоев найдет техничку! Давайте, пошевеливайтесь! Боже, ну за что мне все это?

Взяв Звягина под плечо, я с горем донесла его до женского туалета. Около пяти минут он держал голову под напором холодной воды, но когда закончил процедуру ни капли не взбодрился. Он кайфовал от происходящего.

– Так ты ответишь мне? – спрашивает он, стряхивая воду с волос.

Чувствую, что уже готова расплакаться. До истерики не далеко.

– Да о чем ты, блин?

– Ты напишешь мне стих… когда меня не станет?

Меня прибирает смехом.

– Ох, не торопись умирать Звягин. Этому миру нужны контрасты, а ты явно выделяешься.

Парень изгибает светлую бровь.

– Ты считаешь меня особенным?

– Я этого не говорила.

– Но подумала.

– А ты что ли мысли читаешь умеешь?

Он подтягивает бегунок молнии до упора.

– Поверь, ты не сложнее детского ребуса. Я знаю, что нравлюсь тебе.

– Да пошел ты, – на этих словах я выскакиваю из туалета, но тот меня догоняет.

– Я у тебя под опекой, забыла? Ты должна следить за мной. Меня могут украсть.

Из меня вырывается смешок.

– Нужен ты кому, такой облеванный.

Одинокая лямка не держится на моем плече и Звягин молчаливо забирает рюкзак. Джентльмен из него отвратительный. И не мудрено, ведь прежде чем порвать рюкзак, он бесцеремонно в нем порылся.

– Как мне отвязаться от тебя? – вздыхаю я. – Устала.

Витя кладет свою руку мне на плечо и продолжает издеваться:

– Уверяю, скоро от моего дружелюбия ничего не останется. Этот эффект не вечный. Пользуйся моментом, пока я добренький.

– Что это значит?

– Варя! Варя! – мне навстречу бежит Ариша. Из-под ее курточки торчит слоистая белая юбка, на голове объемная корона из фольгированной бумаги, в волосах серебристый «дождик» – это был восьмой день ее пребывания в костюме снежинки.

– А это что за мишура? – удивлено моргает Витя.

Игнорируя его колкость, я подхожу к сестре.

– Ты почему не на уроке?

Арина беззаботно раскачивается на туфельках.

– Мы сдали поделки и нас отпустили. Я показала им твою голову. Мне «крыжовник» за это поставили.

– Голову? – изумляется Звягин, а потом наклоняется к девчушке. – Привет.

– Привет. Как тебя зовут?

– Витя.

Ее глаза расширяются.

– Прям как дядю Витю с Антоновки?

– Да, именно, – смеется Звягин. – А тебя?

– Снежинка, – смущается Арина.

– Серьезно? Нужно быстрее идти на улицу, пока ты не растаяла. Как тебе такая идея? Моя сестра моментально очаровывается.

– Ура! Мы пойдем играть в снежки!

– Я не стану прогуливать школу! – возмущаюсь я, раскусив его планы.

– Ой, перестань, – отмахивается он. – Что интересного в этой литературе? Скажешь, что повела меня в больницу. Куртки возьмем в раздевалке. Прогуляемся.

– Пожалуйста, Варюся, – молится сестра. – Не будь жадиной.

– Да, Варя, не будь жадиной, – подначивает придурок.

Я смотрю то на одну, то на другого, а потом набираю воздуха в легкие. – Нет! И это не обсуждается! Я все сказала!

Пока Ариша катается на ржавой горке, я наблюдаю за довольным Звягиным и все больше разочаровываюсь в своей мягкотелости. Он и пяти минут не потратил, чтобы вывести меня на улицу и заставил наплевать на уроки, а ведь от мамы я получила последнее китайское предупреждение. Что я только вытворяю?

– Я жду твой ответ, – говорит Витя, закидывая руку на спинку лавки. – Ты напишешь мне стих?

Даже через куртку я чувствую касание его пальцев, отчего ерзаю на месте. – Вот пристал. Хорошо, я напишу тебе стих, доволен?

– Нет.

Мне следует брать антидепрессанты в школу. Определенно.

– Что еще? – спрашиваю я, убирая выбившиеся пряди с глаз.

– Признайся, что я тебе нравлюсь, – он говорит об этом так уверенно, что я сама начинаю в это верить.

– Я не стану обманывать.

– Ты не соврешь, если признаешься, Варя.

– Ладно, если я признаюсь, то ты отстанешь от меня?

– Ты уже это сделала, – улыбается он. – Так что я не отстану.

– Нет я…Я не это хотела…

Мне становится стыдно за собственную глупость. Я молчу. Мы оба молчим. Звягин, скорее всего, думает какая я бестолковая, а я лишь убеждаюсь, что так оно и есть.

Кто ты такой, парень?

Мы гуляем уже около часу, но его глаза не прекращают блестеть. С ним явно что-то не так. А еще эти двусмысленные разговоры по поводу еговременной дружелюбности откровенно пугают. Может, он действительно болен? Тошнотворной надоедливостью, например?

– Мама! Мама! – крикнула Арина, и я подорвалась с лавочки.

Серый «Nissan» мамы остановился рядом с площадкой. Она приехала за Ариной.

– Черт, – выругаюсь я, а потом смотрю на Звягина. – Сиди здесь, а лучше уйди, – приказываю и бегу навстречу опасности. Меня ждало недельное заключение и пожизненное лишение ноутбука, и все это из-за него.

– Варвара! – ноздри мамы раздуваются. Я замечаю это еще с далека. Меньше всего мне хочется устраивать скандал прилюдно. – Ты почему не в школе?

Я открываю рот, чтобы произнести полную чушь про внеплановый субботник, но меня опережают:

– Добрый день. Виктор, – представляется Звягин, протягивая руку. – А вы? Мама потерянно смотрит на парня. Ее гнев уходит на второй план.

– Я – мама Вари. Татьяна.

Витя бесстыдно оценивает мою ухоженную мать. Слишком очевидно. – Хм, а в кого Варя тогда?

Вот ублюдок.

На лице мамы возникает смущенная улыбка. Ариша висит на ее руке, а я нервно топчусь на месте.

– Она в папу. Он редактор.

– Вы не подумайте, Татьяна, – начинает Витя, – мы не прогуливаем. Нас попросили очистить школьное крыльцо от снега. Времени дали до конца смены. Но мы управились раньше и решили прогуляться. Думаю, это не станет для вас проблемой, правда?

Вот ублюдок. Пусть даже не надеется, что я поблагодарю его за это.

– Все нормально. Я не против, – лепечет мама, а я будто прибываю во сне, ведь от нее сложно добиться подобных эмоций. Звягин не волшебник, но чем-то явно обладает. Он без труда заставил меня прогулять школу. Гипнотизер, точно.

– Ладно, нам пора, – я толкая маму в спину, дабы побыстрее избавиться от Вити. – Пока! Увидимся завтра! – лесть так и льется из меня.

– Не думаю, – бросает он.

Баран. Тупоголовый баран.

– Это твой парень? – воодушевленно шепчет мама. – Он симпатичный.

– О боги, нет. Просто друг.

Почему все так и норовят нас обвенчать?

– Витя! – неожиданно выкручивается мама, и он подходит. – В следующую субботу мы празднуем юбилей отца. Будем рады видеть тебя.

Мои глаза ползут наверх.

– Мама! Ты ведь шутишь, да? Скажи, что это неуместная шутка.

Но на меня уже никто не обращает внимания.

– Конечно. Спасибо за приглашение. Я обязательно буду.

– Отлично, – довольная мама прощается, садиться за руль и поторапливает меня нажатием в клаксон.

Я хватаюсь за голову и поворачиваюсь к Звягину. – Ты не посмеешь… – Еще как посмею.

– Я запрещаю, слышишь?

– Я приду не к тебе, – подмигивает он и на пятках разворачивается. – И да, передай своей маме, что у нее клевая задница.

Глава#8. Витя

Просаженные мысли в голове ни о чём, И сразу ты заводишься от одной спички. Все мои вещи в сумке через плечо, Я еду домой на ночной электричке.

Знаешь, мне нечем тушить, так что не заводись, Это фирменный стиль – отъе*ать мне мозги.

Да, я грёбаный, грёбаный псих,

Но ты просишь: "Вернись", нах*я этот цирк? © Kavabanga Depo Kolibri – Не заводись.

Со школой было покончено. Сегодня я думал именно так. Она не нужна мне, я не нужен ей подавно. Особенно сейчас, когда держу за шиворот пьяного полуживого отца, который умудрился обменять мою зимнюю и единственную куртку на два медицинских фуфырика. Теперь спиртом он протрет рассеченную бровь, а быть может применит его как болеутоляющие, мне без разницы. Я думаю только о секретном поводе. Только о нем.

Не сомневаюсь, что как только покину его пьянка продолжится, и это несмотря на то, что он вернулся с больницы всего лишь несколько часов назад. Отец давно сделал свой выбор, а я сделал свой. Мы одинаково больны, но лечимся по-разному. Он делает вид, что живет по совести, я открыто заявляю об ее отсутствии. Старый демагог кричит о морали и при этом ворует табурет на котором я сижу. Мне же легче забить его этим табуретом, но я продолжаю верить в невозможное. Ни я, ни он неизлечимы.

Стянув с него толстый вязанный свитер, пахнущий водкой и кровью, я покидаю пределы квартиры, выбегаю на улицу и судорожно набираю номер Геры.

– Приветствую, – слышу на том конце трубке.

– Ты где?

– Все там же, Витя. Все там же.

– Я скоро приду. Никуда не уходи.

– Откуда деньги? Обворовал бабульку?

– Не твое сучье дело.

Слышу самый отвратительный, из возможных, смех.

– Люблю, когда ты бешенный, – шипит он. – Поторопись. Через полчаса ты меня не найдешь. По городу проверка, а я не хочу рисковать. Понял меня? Сученышь, – хныкает он и бросает трубку.

Скользкая дорога, суетливый народ, сонный светофор – все буквально против меня, но я не готов сдаваться. Если я не получу успокоительное, есть риск сойти с ума, а может и того хуже – попросту сдохнуть. Потребность зашкаливает. В глазах муть. Сердце в ушах отбивает: «Быстрее!». Все мое тело просит ускориться.

Останавливаюсь возле пешеходного перехода – последняя преграда на пути к Гере, но светофор просит подождать полторы минуты. Целых полторы минуты, сука. Забиваю на правила и выбегаю на дорогу. В эту же секунду в мой бок врезается серый «Nissan». Я не падаю, так как водитель ехал на небольшой скорости, но сама ситуация выводит меня из себя.

– Урод ты! – кричу я, пинаю бампер и бью кулаком по капоту. – Смотри куда прешь, сука!

Перед глазами туман. Мысли в кашу. Восстанавливаю зрение и собираюсь уйти, но получаю в спину выстрел:

– Витя? – зовет меня мягкий, обволакивающий голос.

Мама?

Оборачиваюсь и вижу перепуганное лицо женщины. Дрожащими руками она пытается закрыть дверь машины, игнорирует сигналы проезжающих иномарок и неуверенно подходит.

– Витя, я случайно, – щебечет она. – Сама не понимаю, как это произошло. Господи, прости. Прости, пожалуйста. Ты не ушибся? Ничего не болит?

Я знаю ее. Помню, но не могу понять – откуда?

– Я мама Вари, Татьяна, ты узнал меня?

Память возвращается, но легче не становится. Каждое ее слово, как мазок лезвия по мозгам. Мне хочется быть вежливым, хотя бы попытаться, но это невозможно. Очевидно я выгляжу крайне плохо, будто бы при смерти, и мамаша решает, что она тому виной.

– Пойдем, я отвезу тебя в больницу, – она жмет мои плечи, словно я кусок сырого теста. – Здесь неподалеку есть травмпункт. Пару минут езды.

Мне с трудом удается разлепить сухие губы.

– Не нужно. Я в порядке. Честно, не переживайте.

– Это не обсуждается, – настаивает она и, как безвольного щенка, заталкивает в наполированную машину. В салоне пахнет ароматизаторами и сигаретами, отчего голова начинает кружится. Я будто бы сел в неисправный аттракцион. Туда – сюда, туда – сюда. – Сейчас сделаем рентген, надеюсь, все будет хорошо. Мази, таблетки, я все куплю.

– Спасибо, Татьяна, но я отлично себя чувствую, – лгу я, но машина уже тронулась с места. – При всем уважении, но я не пойду к врачу. Я сам создал эту ситуацию, вам не о чем переживать.

Она сбавляет скорость и трясет блондинистой головой.

– Я рада, что ты не пострадал. Боже, это кошмар какой-то. Я впервые попала в такую ситуации. Меня всю трясет. Ты так неожиданно выскочил…

Мой телефон вибрирует. Сообщение от Геры. Всматриваюсь в экран и читаю.

У тебя пять минут, Витя

Пальцы не попадают в кнопки, но я отвечаю.

Я не успеваю. Пробки. Дай мне минут 20

Пока Татьяна выливает душу, я с замиранием сердца жду последующее смс, но когда ответ приходит все внутри меня опускается.

Ты тупой? Пять минут. Точка.

Поднимаю голову и осознаю, что мы уже в двух-трех километров от Геры. Этот факт выводит меня из себя.

– Черт! – рычу я и бью кулаком по панели.

Мой жест заставляет Татьяну замолчать и конкретно напрячься. Я выдыхаю и моментально возвращаю себе человеческий вид.

– Извиняюсь, не сдержался. Мой отец…Он попал в больницу. Снова.

– Что с ним?

– Ерунда. Язва обострилась.

– Боже, – задыхается она. – Сегодня явно не твой день.

– Вы бесконечно правы.

– Но, – вдруг воодушевилась она, – я знаю как это исправить. Сейчас поедим к нам. Посидим за столом. Ты расслабишься. На заднем сиденье три пакета вкуснятины. Ты ведь помнишь, что был приглашен на юбилей?

– Юбилей? – моргаю я.

– Да. Моему мужу сегодня пятьдесят исполнилось. Громкая и нерадостная дата, но праздник – есть праздник. Миша будет рад познакомится с тобой. Да и Варя обрадуется. Скажу тебе по секрету, Ариша тоже без ума от тебя. Теперь все ее пластилиновые фигурки поголовно «Дяди Вити из Антоновки», – она по-глупому хохотнула, а я пытался вспомнить тех людей, о которых она говорила. Варя? Ариша?

Когда я нахожусь в подобном состоянии, то забвение – нормальный факт.

Варя, Варя… Это имя вызывает у меня отвержение. На нем штамп «Нельзя». Ах да, моя неземная одноклассница. Ее слишком много. Она подошла слишком близко. Я сам позволил ей это. Но зачем?

– Послушай, Тань…Можно на «ты»?

Она неуверенно кивает. Женщина выглядит прекрасно, поэтому я не хочу записывать в тетьки, а вот в подруги – в самый раз.

– У меня из головы вылетело. Я не готов пойти к вам. У меня другие планы.

– Перестань, Витя, – не унимается блондинка. – Я взяла отличного вина и фруктов. Суши. Еды куча. Неужели, нельзя позволить себе расслабится? Сейчас мы как никогда нуждаемся в релаксе. Не обижай меня.

Я подумал об алкоголе. А потом о расслаблении. Все сошлось. – Говорите, Варя обрадуется?

***

Позабыв про стеснение я переступаю порог первым, а следом заходит Татьяна. Я бросаю пакеты на идеально чистый коврик и осматриваюсь. Хороший ремонт. Фанатичный порядок. Воздух пропитан чистотой и тошнотворной правильностью. Эта квартира полная противоположность моей хибары. Но, справедливости ради надо сказать, мне здесь уютно.

– Мы пришли, – предупреждает Татьяна и жестом призывает меня разуться. – Чувствуй себя как дома.

– Договорились.

Я прохожу на кухню, но в проходе натыкаюсь на высокого мужчину в очках. Он смотрит на меня с удивлением, а я на него с равнодушием. Эмоций попросту ноль.

– Михаил, – протягивает он длинную руку.

– Виктор, – отвечаю я слабым рукопожатием.

Мне неинтересно знакомство с ним. Я хочу побыстрее начать торжество.

– Это друг нашей Вари, – поясняет женщина, обняв мужчину. – Помнишь, я говорила тебе о нем?

– Припоминаю.

Я сажусь за большой стол, пока Татьяна разбирает пакеты. Михаил садится рядом. Он молчит и держит на мне оценивающий взгляд. Его смутил мой свитер, определенно. А может смутил весь я. Плевать. Когда мы начнем? – Мам, ты не брала мой менструаль…

Я пропускаю момент, когда на кухне появляется Тарасова. Меня бросает в пот, когда я смотрю на ее пижамные шорты. Она шокирована не меньше. Смущается. Менжуется. И в итоге пропадает с горизонта.

– Ее не предупредили, – через плечо бросает Татьяна. – Оденется и вернется.

Варя возвращается через пятнадцать минут, к этому времени стол уже накрыт, она тихо здоровается и усаживается напротив. Девчонка влезла в привычные серые тряпки. Так-то лучше. А вот сонное перепуганное лицо заставляет меня сдерживать смешок. Уверен, она не ожидала получить такой сюрприз, боялась этого, как накипяченного чайника на краю стола, но судьба решила поглумиться. Я и сам не рад находится здесь, но пока это единственный шанс выздороветь.

– Весьма неожиданно, Звягин, – цедит Варя.

– Я знал, что тебе понравится.

В шутливой форме я касаюсь ногой ее коленки, та вздрагивает и злостно пялится. Я подмигиваю и давлюсь смешком. Меня прям-таки и тянет поиздеваться. Она слишком забавно реагирует на мое присутствие и тем самым вынуждает начать определенную игру.

– Что ж, поздравляю тебя, любимый! – Татьяна наконец поднимает бокал с белым вином. – Знай, ты глава нашей семьи, опора, мы тебя очень любим! Если бы не ты, то… Бла-бла-бла.

– Поддерживаю, – перебиваю я и осушаю бокал с кислятиной. Плюю на норму приличия и самостоятельно наливаю себе следующий. Выпиваю. Еще один. Мне стремительно легчает.

Прекрасно.

Мои действия сопровождаются внимательными взглядами. Почему они так смотрят?

Почему, мать твою, так смотрят?

– Расскажи о себе, Витя, – с хмурым видом просит Михаил. – Кто твои родители?

Кем работают? Они местные?

Проглотив кусок резиновой говядины и облокотившись на спинку стула, я без интереса начинаю сочинять:

– Мамы у меня нет, умерла при пожаре, а отец – мореплаватель. Все время пропадает в рейсах. Крайне затяжных.

Варя отрывается от салата и выгибает бровь. Она знает, что я нагло вру, потому что уже успела побывать на нашем корабле. Тем не менее, у меня нет другого выбора. Рассказывать правду – значит, повесить на себя очередной ярлык неудачника.

– Как часто он ходит в рейсы? – отхлебнув вина, спрашивает отец. Он не намерен сдаваться. Он чувствует подвох. Догадливый гад.

– Да каждый день! – вырывается у меня. – То есть, я хотел сказать, каждый месяц. Его практически не бывает дома.

– Ты находишься дома один?

– Да, мне ведь не девять.

– Опасная работа у твоего отца, однако.

– Вы правы. Но он зависим. Не представляет свою жизнь без моря. Готов продать последнюю вещь, чтобы снова окунуться с головой в синюю пучину. Море так его и тянет.

Уверен, если он начнет тонуть, то будет светится от радости, как новогодняя лампочка.

Варя хохотнула в кулак, отчего получила толчок от Татьяны.

– Почему ты перевелся из другой школы? – спрашивает блондинка. – У тебя были проблемы с классом?

Я отмахиваюсь.

– Я тебя умоляю, Таня.

Чувствую себя в разы лучше, почти как дома. Михаил мрачнеет, услышав как я обращаюсь к его жене. Варя тоже удивилась. А я еще раз выпил.

– Никаких проблем. В прошлой школе сильно хромала программа. Учителя не спешили донести до нас какие-либо знания. Я деградировал. Понимание пришло слишком поздно, но я безгранично рад, что пошел на этот шаг и поменял школу. А когда познакомился с Варей, то убедился в правильности своего решения на сто процентов. Она замечательная.

Я улыбнулся. Девчонка помрачнела. Я снова выпил.

– Давно вы с Варей встречаетесь? – спрашивает Татьяна, и ее дочь давится. – Мама, мы не…

Меня умиляет ее реакция. Остановится уже не могу.

– Пару недель, – лгу я, не скрывая победной ухмылки. – Варя покорила меня своей улыбкой. Она не переставала улыбаться, даже когда я случайно порвал ее рюкзак. А стихи?

Вы читали ее стихи? Я был покорен. Варвара пообещала посветить один мне. Да, милая?

Ее бледное лицо, руки и шея, покрылись красными пятнами.

– Ох, эти стихи, – фыркнула Татьяна. – А она говорила тебе, что будет поступать в юридический?

– Мельком.

– У нас хорошие знакомые в адвокатской фирме. Для нее пригрето местечко.

– Прекрасно, – восхваляюсь я и снова выпиваю. – Ей пойдет костюм.

Это тоже ложь. Ее идеальное одеяние – серые тряпки. Она словно была рождена картофельном мешке и отлично с ним гармонирует.

– Ну а ты? – нагнетает Михаил. – Куда планируешь поступать?

Чертов зазнайка, он поставил меня в тупик.

– В строительный, – быстро вставляет Варя. – Витя испытывает особенную привязанность к кирпичам.

Она приняла игру. Мне это нравится. Порой, я не успеваю за ее ходом мыслей. То она зажата, как пятиклашка в переполненной маршрутке, то чересчур раскрыта и навязчива. Если бы я мог, то поставил бы ее на паузу. Слишком неопределенная личность. Слишком непонятная.

– Да, ты права, Варя. Дай бог, и я построю тебе уютный дом. С джакузи и огромной спальней.

– Дай бог, Витя. Дай бог.

К вечеру обстановка за столом теряет свой накал. Родители Тарасовой стремительно пьянеют. Михаил покидает нас – идет спать. С продленки приводят Арину, та мучает меня сложнейшими вопросами и называет дядей Витей. Варя же не сводит с меня глаз. Знаю, она мысленно проклинает. Может даже хочет, но нельзя. Как бы она не старалась это скрыть, но я уверен, что нравлюсь ей. Больная, даже не понимает куда лезет.

В какой-то момент Татьяна идет за очередной бутылкой, которая находится в самом нижнем ящике. Ее облегающее платье натягивается на округлом месте. Я даже не стараюсь прятать взгляд. Смотрю нагло. Любуюсь. Это не нравится Варе, она молча проглатывает оливку, даже не переживав, но давится только от возмущения.

– Я очень рада, что Варя обзавелась партнером, – говорит Татьяна, открыв новую бутылку, только уже красного. – Ее прошлые отношения закончились очень плачевно. Я вообще не рассчитывала, что она захочет встречаться с кем-либо.

– Мама! – возникает дочь, чем разжигает во мне больший интерес.

Становится жарко.

– Я могу узнать подробности? – спрашиваю я, стягивая с себя вонючий свитер.

– Нет! – отрезает Варя. – Не можешь!

Мне на помощь приходит Татьяна. Мне определенно она нравится.

– Здесь нет ничего такого, дочка. Каждый совершал ошибки. Если Витя узнает правду, то это пойдет на пользу вашим отношениям.

– Нет! Я не хочу этого! Да как ты смеешь?

– Прекрати истерику! Это неприлично!

– Да пошли вы!

Все летит к чертям. Варя подрывается со стула и вылетает в подъезд. Татьяна устало вздыхает и возвращается ко мне, будто сыта по горло подобными выходками.

– Знаешь, Витя, потом она поймет, что так будет лучше. Варя не понимает, что я только хорошего ей желаю. Она видит во мне врага. У меня не осталось сил доказывать ей обратно. Не пойму, где я оступилась?

Я кладу локти на стол и накланяюсь. Настолько, что чувствую аромат парфюма соблазнительной мамочки. Он дурманит голову похлеще вина.

– В тебе? Врага? – шепчу я. – Как можно так подумать на прекрасного ангела?

Она краснеет. Закусывает губу. Очевидно флиртует. Я нехило пьян и поэтому не могу разграничить свои действия. Поступаю так, как думаю. Делаю то, что хочу. Уверен, не будь тут отца за стенкой, то нас даже малышка Арина не остановила.

– Так что там с бывшим? – прочищаю я горло. – Что за история?

– Влюбилась там в одного циркача. С ума по нему сходила. Целыми днями стихи писала. Была сама не своя. Познакомила их подруга, так они сразу сошлись. Варя могла сутками пропадать и у него, а по возвращению домой, не убирала телефона от уха. Я подозревала, что добром этот фанатизм не закончится, но Варя уверяла меня в ином. Любовь у них, понимаешь, – ее глаза блеснули. – А через полгода он ее бросил. Вернулся к бывшей девчонке, и тогда Варя конкретно поехала.

– В каком смысле?

Татьяна ответила только после того, как в бокале не осталось и капли.

– Мы нашли ее в переполненной до краев ванне, с перерезанными до локтя венами. Она пыталась покончить с собой. И все из-за сраного мудака… И тут меня как током ударило.

Вспышка. Ванна. Кровь. Мама. Крик. Варя.

– Она слишком трогательная у нас, Витя. Слишком доверчиваю. Ты не обижай ее. Не обманывай. Это убьет ее окончательно.

Я моментально трезвею. Внутренности скручивает.

Что я творю?

Я, придурок, играюсь на ее чувствах, не задумываясь о последствиях. Я бы не смог ее бросить, даже если бы всем сердцем захотел, потому что мы никогда не сможем быть парой. Никогда. Это исключено. Мне нельзя любить. Нельзя позволять быть любимым. Табу. Этот запрет я пронесу до конца своих дней, и в нем не будет исключений. Ни малейшей поправки.

Все. Игры закончились.

Мне не составило большого труда убедить Татьяну, что я должен покинуть ее, но когда мы вышли на лестничную площадку, то увидели Варю. Заплаканную и с сигаретой в руках. Я несколько секунд смотрел ей в глаза и безмолвно просил прощения, но нашу связь прервала хорошая пощечина. Татьяна была в гневе, заметив дочь с сигаретой. Они кричали на друг друга, а мне хотелось исчезнуть.

Это была моя вина. Я устроил этот цирк. И я ушел, как циничная и бесчувственная свинья, потому что свои чувства отключил еще несколько лет назад. Тогда моя мать попросила нагреть ванну…

Глава#9. Варя

Весенний дождик – мертвая вода,

Луна – не темном небе точка,

Закат пурпурный – конец очередного дня, А я тебе, как вредная привычка.

Слова о вечном – мертвая вода,

Признанье – временная вспышка,

А расставанье – вовсе не беда,

Но встреча – есть фатальная ошибка.

Надежда, вера – мертвая вода,

Сердце на ладони – безделушка, Твоя душа – пустая темнота, Моя душа – ненужная игрушка.

Взаимность – смех, глупые мечты,

Любовь – без красок – злая лабуда, Чувства – над конфоркой мотыльки, А слезы – это мертвая вода.

Не сомневаюсь, Звягин собой гордился. На этой вечеринке он был главным тамадой, а я проиграла все его конкурсы.

Прежде чем хлопнуть входной дверью, охмелевшая мама без сито осыпала меня грязными, до колючей боли, словами и упреками. Порой мне казалось, что она ненавидит меня; что проклинает тот день, когда ей сообщили о первенце, но умолчали о заводском браке; будто я – позор нашей семьи; серое пятно на ее белоснежной скатерти жизни; нежеланный наручник, что приковал ее к неудачнику мужчине и забрал шанс на счастливое будущее. Что ж, я не просилась на свет, а тем более на такой – тусклый, избирательный и бескомпромиссный.

Мне нужны спички. Дайте мне спички.

Захлебнувшись несправедливостью, я сползаю вниз по холодной стене, утыкаюсь носом в колени, безудержно плачу и мысленно сжигаю всех тех, кто обидел меня. Черная копоть заполоняет мозг. Костер просто огромен. Он не греет меня, зато синевато-жемчужное пламя успокаивает. Мое слезы не тушат огонь. Напротив, подобно горючей смеси они делают его несокрушимым. Зловеще ярким. Вечным.

Потанцевать бы на пепелище, движения я знаю.

– Эй, Тарас, ты чего воешь?

Поднимаю голову и вижу рюши голубого шелкового халата, торчащие из-под мешковатой болоньевой куртки. Я помню эту вещь. Знаю. Именно голубой халат от «Calvin Klein» заставила подарить меня мама Верещагиной, когда той исполнилось четырнадцать.

Печально, ведь я готовила ей цветастую пиньяту с пожеланиями, мармеладными мишками и коллекцией бракованных фантиков. Разноцветная рыбина до сих пор припрятана в шкафу, но едва ли будет использована.

– Что за горе? Стих не клеится? – усмехается Света и подкуривает тонкую ментоловую сигарету. Она набирает полный рот дыма, глубоко втягивается и выпускает тонкую беловатую струю. В момент канализационные запахи перебиваются травянистыми нотами.

– Есть сигарета? – спрашиваю я, убрав запястьем слезы.

Верещагина давится.

– Ого. Тарасова решила отравиться, значит, дело действительно дрянь, – она осматривается, а потом берет меня под локоть. – Пойдем. Здесь палево. Не хочу чтобы соседи подумали, что я прививаю тебе плохие привычки, ведь ты монашка знатная.

Мы проходим к мусоропроводу, прикрываемся металлической дверью и приоткрывает форточку. Вонища стоит несусветная. Верещагина отдает мне свою сигарету с лиловой помадой на фильтре, а себе подкуривает новую.

– Рассказывай, – деловито требует она. – В чем причина слез крокодильих?

– Неважно.

– Проблемы с родителями?

Едкий дым касается моих легких, и я закашливаюсь.

– Не делай вид, что тебе это интересно, да и имя Тереза тебе не пойдет.

Глаза бывшей подруги превращаются в щелки.

– Не выпендривайся, Тарас. Тебе все равно не кому высказаться, так что выкладывай.

Настроение у меня хорошее, а слабым нужно помогать, помнишь?

Я роняю взгляд на замызганные тапки и надрывисто вздыхаю. – Все дело в Звягине. Он во всем виноват.

– Звягин?

– Наш новый одноклассник, – поясняю я.

– Ах, новичок? – воодушевляется Света. – Твой парень, да?

Горло сдавливает от возмущения.

– Звягин не мой парень! Это полнейшая чушь! Мерзкий, лицемерный, больной придурок – вот кто он! Мне тошно от лишь мысли, что мы вместе, – на эмоциях забываюсь, делаю жадную затяжку и задыхаюсь от кашля.

Меня действительно тошнит. Кто-нибудь, принесите мне спички.

Светка смотрит на меня с нескрываемым недоверием.

– Знаешь, Тарасова, если бы я не знала тебя, как мисс «фригидная деревянность», то решила бы, что ты влюбилась. Ты всегда отличалась непоколебимым равнодушием, а тут такой эмоциональный фонтан. Столько страсти, одуреешь.

Мне хотелось ответить ей, но я не могла восстановить дыхание. Все кашляла, кашляла, словно сам Звягин встал поперек горла. Я не буду отрицать, что реагировала на новичка слишком резко, крайне остро, местами необоснованно остро, но это была не любовь. Я любила и могу отличить неприязнь от светлых чувств, а вот окружающие уверены в обратном. Это раздражает. Бесит. Убивает. Можно подумать, что при появлении Звягина на моем лбу вспыхивает красный индикатор. Впрочем, это возможно, но только если индикатор в слове «Гад».

Приступ удушья сходит на «нет», и Верещагина продолжает:

– Ладно, не буду смущать тебя неудобными вопросами, а то ты уже красная, как помидор, – она стягивает капюшон куртки, и демонстрируют огненное каре. Хвастается, знаю. – Так что случилось сегодня? Это Звягин довел тебя?

– Да. Он и моя мать.

Чертики в глазах девушки тут же прилипли к экрану.

– Что они сделали?

– Ничего физического, к счастью, – невесело усмехаюсь я, зная наперед, что следующее признание покоробит нас обеих. – Мама рассказала ему про Дениса, а если точнее, о последствиях нашего расставания.

Верещагина тут же мрачнеет и тянется за следующей сигаретой. Впрочем, я ожидала более яркую реакцию. Клоки вырванных волос, например.

– Мама рассказала ему все, даже про тот день, когда нашла меня. Она рассказала это незнакомому человеку, понимаешь? Все подробности.

Света натягивает полуулыбку и бормочем с фильтром в губах:

– Вот видишь, Тарасова, нельзя на чужом несчастье счастья построить. Это тебе за прошлые грехи воздается. И, мне тебя не жаль.

Ох, я могла поставить целое сбережение на то, что она произнесет именно эту фразу. Все никак не может смириться, что старшеклассник Денис вместо эффектной нее, выбрал лохматую замухрышку.

– Да когда же ты перестанешь винить меня в вашем расставании? – не выдерживаю

я. – Боже, ведь вы даже не встречались! Не было здесь никакого предательства, пойми ты уже!

Но Света не думает сдаваться.

– Ты знала о моих чувствах!

– Точно такие же чувства ты испытывала сразу к троим!

– Это уже не твое дело!

Не мое? Так почему я страдаю? Где, мать его, спички?

– Ты эгоистка, Верещагина! – констатирую я. – Всегда ей была и будешь!

– Лучше уж так, чем не уважать себя!

– Дура!

– Крыса!

Я решаю замолчать первой. Бессмысленно доказывать свою правоту, когда ее попросту не слышать или не хотят слышать. Денис был тем, кто разрушил нашу дружбу. Денис был тем, кто разрушил мою самооценку. Денис остается тем, кто продолжает рушить мою жизнь.

Интересно, у него есть спички?

– Ответь мне на один вопрос, – уже спокойней говорит Света. – Вы спали?

– Зачем тебе это? – фыркаю я.

– Отвечай.

– Ответ тебе не понравиться.

– Тарас! – давит она.

– Да.

Достижение так себе, но врать бессмысленно. Я любила. Любила всем своим глупым сердцем. Была готова пойти на многое ради этих отношений, а Денис сломался перед первой же юбкой. Я не могу его винить, ведь юбка была что надо. Ее родители пообещали Денису место в зарубежном колледже, и он бы здорово сглупил, если бы отказался. Я не могу его винить, но продолжаю думать о спичках.

– Что ж, – Верещагина дергает плечом и тушит сигарету о крышку мусоропровода, – теперь я хотя бы знаю, что все было не зря.

Серьезно? И почему в наше время девственность нечто позорное? Я бы много отдала, чтобы повернуть время вспять и не дарить себя куску дерьма с ослепительной улыбкой. Да, обложка была потрясная, но внутри дерьма столько, что и представить трудно. Такие парни под стать девушкам с искусственной внешностью. Вот она сбежала поутру, а ты просыпаешься с копной белоснежных волос на подушке и не решаешься зайти ванну, в страхе увидеть подстриженный труп. А вот и я, дотронулась до чего не следовало, и теперь этот дерьмовый шлейф преследует меня повсюду.

Избавьте меня от этой вони. Зажгите гребаную спичку.

– Ладно, проехали, – говорит Света, перед тем как уйти. – Кстати, на следующей неделе, мои родители уезжают на дачу. Ко мне придет весь класс. Если хочешь, ты тоже можешь прийти.

Я не верю собственным ушам.

– Не думаю, что ты говоришь это искренне.

– Возможно, – признается она. – Но дело не во мне. Твое положение в школе, мягко сказать, поганое.

– Подсказать, кто тому виной? – поморгала я.

– Опустим. Так вот, я дарю тебе возможность исправить это. Тебе решать, Варя. Я не настаиваю.

– А я подумаю.

На самом деле я не собиралась принимать ее предложение. Какой в этом смысл? Прыгать с бубном перед теми, кто социально низок – полный маразм. Если бы я зависела от чужого мнения, то уже давным-давно нашла подход к Светлане и носила откровенные боди, что так хвалит моя мать. Но, по правде говоря, я была удивлена ее жестом. Это как белый флаг во время кровавой войны.

– Родителям от меня «привет», – кинула Света, поднимаясь по лестнице. – Аришке по шишке.

Старая шутка, как лед за шиворот.

– Я не передам ей этого, – отвечаю я. – Ты ведь знаешь, она попросится.

Остановившись, Верещагина взглянула на меня через плечо.

– Это только наши взаимоотношения, Тарас. Ребенок здесь не причем. Если она пожелает, то всегда может прийти ко мне.

На этом она ушла, а еще около пятнадцати минут протирала дверь, не решаясь зайти в квартиру. ***

Уже неделя прошла с тех пор, как кто-нибудь в доме говорил со мной о чем-то, кроме успеваемости и банального «как дела?». Конфликт не был исчерпан, его спрятали в огромной коробке недоразумений и присыпали мелками обидами, словно пенопластом. Отлично. Это действительно очень хорошо, потому что проблемы в нашей семье не решаемы в априори. Нам легче научится обходится без воздуха, чем прийти к какому-либо компромиссу. Моей маме проще ослепнуть, чем признать свою ошибку. Мне же легче полоснуть лезвием по вене, чем отстоять свою личность. Они не слышат меня. Не хотят слышать. Что ж, мне же легче.

В школе все осталось по-старому, и когда я говорю об этом, то подразумеваю отсутствие каких-либо «новичков». Недельное отсутствие. Когда я утрачу веру в свою адекватность, то решу, что Звягин – это то мимолетное виденье, о котором писал Пушкин. Тот злой гений, что рассеял прежние мечты. А пока я с нетерпением жду начала урока, потому что до его начала бесконечные двадцать минут.

– Здравствуй, Варя, – приветствует Мария, усаживаясь за учительский стол. Сегодня она выглядит хуже прежнего. Следы недельной бессонницы и тонны выпитого дешевого вина – налицо. Я не виню ее, ведь каждый переживает расставание по-своему. Кто-то обзаводится пагубными привычками, кто-то хоронит себя в чугунной ванне. Кто на что горазд.

– Доброе утро.

– Ты не знаешь, почему Витя снова отсутствует?

Чирк. Чирк. Да сгорите же все вы разом.

– Нет, – натянуто улыбаюсь я. – Понятия не имею. Может, он заболел? Псориаз? Насморк? Грипп? Простатит? Есть масса болезней, которые ему свойственны. Диарея, к примеру. Последнее время он жаловался на рези в животе.

Вскинув бровями, Мария Анатольевна возвращается к журналу.

Надеюсь, это когда-нибудь прекратится. Все перестанут спрашивать меня о нем и вообще как-то связывать. Я ничего о нем не знаю. Он совершенно чужой человек для меня. Тень. Призрак. Белоснежный плакат с громадным знаком «вопрос».

– Привет, Тарас, это тебе.

На мои учебники ставится красивый бумажный пакет.

– Что это? – спрашиваю я Свету.

– Посмотри и узнаешь.

Заглянув внутрь, я вижу комок бордовой ткани. Копаюсь дальше – замечаю лямки, узоры и кружева. Платье. Шикарное сексапильное платью, твою мать.

– Оно мне маленькое, – поясняет Верещагина. – Выкинуть жалко. Если ты все-таки откажешься прийти на мое мероприятие, то можешь оставить его себе.

– Спасибо, – единственное, что пробубнила я, прежде чем зазвенел звонок.

Если бы можно было сейчас изобразить свое изумление, я бы нарисовала атомный взрыв. Неужели, Света станет первой, кто смог услышать меня и забыть обиды?

Поразительно. С ней явно что-то не так. Приболела? Грипп?

Я знаю что такое обиды, и как нелегко с ними бороться. Это как кисло-сладкая жвачка.

Ты жуешь ее, жуешь, до боли в челюсти, в какой-то момент она теряет свой вкус, но проглотить все равно не решаешься. И если я уже давно заработала на этом язву и склейку кишечника, то Света явно следит за питанием.

Я думала над этим. Долго думала. Даже когда вернулась домой и крутилась перед зеркалом в потрясном платье. Я думала об этом так навязчиво, что предварительно проверила изделие на предмет порчи. К моему удивлению, ни булавок, не крысьих хвостов, да и на вкус не соленое – платье, как платье и пахнет приятно. А вот я могла бы сойти за ведьму, в хорошем смысле, если бы показалась в нем на улице.

Маленькая бабочка внутри меня стала хлопотать крылышками, как крохотная мысль о том, что я могу явится к ней на вечеринку. Ведь могу? Чтобы достать мячик с антресоли, нужно подпрыгнуть, верно?

– Варя, а как слово «Антоновка» пишется? – спрашивает Ариша, задумчиво разглядывая клавиатуру ноутбука.

– Что? – отвлекаюсь я от зеркала. – Тебе зачем?

– Я дяде Вите написала, а он не узнает меня.

Чирк. Чирк. Что?!

Оттолкнув младшенькую от компьютера, я судорожно щелкаю мышкой, листаю переписку и прихожу в ярость.

– Я убью тебя, Арина! Маленькая свинья!

После этого заявления сестра выбегает из комнаты и бежит жаловаться отцу, а я пытаюсь держать себя в сознании и не плакать.

Первое сообщение было отправлено семь дней назад.

Виктор 10:07

Варя, ты не злись на меня. Я не хотел, чтобы все так вышло. Если тебя это успокоит, то я не вникал в подробности. Это твоя жизнь, я в нее не лезу.

Ответь.

Не молчи.

Не лезешь? Ага, как же.

А вот сегодняшнее продолжение переписки меня попросту убило.

Варя 15:07

Привет Как дела? Лала

Виктор 15:08

Привет. А ты в настроении, я смотрю. Признаюсь, очень удивлен. Я думал мне нет прощения.

Варя 15:08

Жжж Я пчелка

Боже, убейте меня.

Виктор 15:08

Как поЖжжелаешь

Варя 15:09

Любоф витя мой Приходы Ест вафли

Виктор 15:09

Ты пьяная что ли? Сама налакалась, а меня не позвала? Да, пьянчужка?

Мое веко задергалось.

Беру себя в руки и начитаю печатать.

Варя 15:10

Не надейся, идиот. Ты общался с Ариной. А свои извинения засунь куда подальше. В Жжжопу!

Виктор 15:11

Я подозревал, что что-то здесь не так. Впрочем, суть от этого не меняется. Мне действительно неловко. Я осознал, что был неправ.

И когда же ты успел? В тот момент, когда пытался стянуть трусы с моей матери?

Варя 15:11

Я уже плачу, Витя. Честно. Полезай-ка в черный список!

Вы заблокировали данного пользователя.

Шикарно. Даже спички не нужны.

Глава#10. Витя

Тебе одной все розы мира,

Тебе шипы и яд в них – тоже твой…

Не могу представить, как рыжей стерве удалось затащить меня на свою вечеринку, но ей это удалось. Впрочем, несколько многообещающих сообщений «ВКонтакте», перечисление купленной выпивки и одно соблазнительное фото – чертовски весомые аргументы, чтобы я покинул свою комнату. Последнее время Гера прибывает в бешеной паранойе, отчего выловить его стало настоящим испытанием, а квартирная посиделка с морем дешевого пойла будет гарантом моего спокойствие. Временного, но все же спокойствия.

– Рада, что ты пришел, – щебечет Верещагина, затаскивая меня в квартиру. На ней короткое платье с откровенным декольте, что еще раз доказывает: прийти сюда было верным решением. – Куртку оставь здесь и проходи в комнату.

Громкая музыка. Заливистый смех глупых одноклассниц. Спортивные споры парней. И резкая тишина, когда я появляюсь на пороге.

Почему они так смотрят? Почему так смотрят?

– Ну и что уставились? – рычу я, и каждый возвращается к своим делам.

Мне вдруг приходит в голову, что я заметно выделяюсь: черное пятно среди ярких красок, а еще отсутствие улыбки и болезненный вид. Уверен, каждый из них задается вопросами: что с этим парнем? Он пропагандирует самоедство или участник религиозной секты? Сатанист? Но никто даже предположить не может, что я смертельно опасен; что одно неверное действие и я могу перевернуть их жизнь, а точнее все что от нее останется, как песочные часы, к примеру.

– Что будешь пить? – спрашивает Света, практически заглядывая мне в рот.

– Есть что покрепче?

– У моего отца припрятан виски.

– Чудно.

Развалившись на кожаном диване, я рассматриваю солидную обстановку и пытаюсь понять, кем работают ее родители. Банкиры? Предприниматели? Наркоторговцы? Каждая дорогая вещь стоит на самом видном месте, дабы не остаться незамеченной. Все буквально требует моего внимания. Как и золотая брошь в виде летящей совы, которая волею судьбы лежит на диванном столике. Она манит, выпрашивает, зараза, и я сдаюсь – прячу штуковину в кармане. Теперь нам гораздо легче. И ей, и мне.

Верещагина возвращается очень быстро, вручает мне стакан с выпивкой, садится рядом и смотрит. Смотрит. Смотрит. Улыбается. Смотрит. Ей не надоело?

– Это только половина класса, – подмечаю я, пройдясь глазами по присутствующим. – Остальные задерживаются?

Напомаженные губки складываются в обиженную линию.

– Нет. Все уже пришли. Тебя кто-то конкретно интересует?

Мой взгляд падает на ее вырез. Вычисляю тяжелое дыхание. Наша хозяйка заметно нервничает – с чего бы это?

– Если мы заговорили об интересах, то есть парочка упругих особ, которым я отдал предпочтение, – говорю я, и Света хихикает, но это еще не все: – Ты отказалась от носков?

Верное решение. Я читал, что от нейлоновых и синтетических тканей кожа не дышит. Есть риск заработать потницу.

Она злиться, но продолжает держать улыбку.

– Откуда такие познания? Может, ты сам прибегал к таким манипуляциям? – девчонка смотрит мне на ширинку.

– Ты можешь сама это проверить. Поверь, я не буду тебя останавливать.

Верещагина наклоняется ко мне максимально близко.

– Подбирай выражения, Звягин. Я ведь могу согласиться.

Мне нравится ее флирт. Нет, она не похожа на тех моих проституток-одноклассниц, хоть и ведет себя, как хищница. Все ее действия, слова, мимика завуалированы и не вызывают отвращения. Я бы сказал, притягивают.

Ее губы так близко, что я чувствую запах помады.

– Учти это, – шепчет она.

– Звонят, – тяну так же завораживающе.

– Что?

– Тебе в дверь звонят.

Отпрянув, Верещагина бежит в прихожую, а я избавляюсь от сухости во рту – осушаю стакан. Становится жарко. Хорошо. Я готов наблюдать за цветными лампочками гирлянды хоть целую вечность, но у судьбы другие планы.

– Ребята, к нам Тарасова пожаловала, – предупреждает Светка, и комната начинает весело гудеть. – Ведите себя прилично и не пугайте ее.

Поднимаю глаза и вижу нечто посмешнее любого анекдота. На Варе надето шикарное бордовое платье, которое слегка прикрывает коленки. Тонкие лямки лежат на хрупких плечах, рюши уныло смотрят в пол, из-за великоватого размера оно слегка перекошено. Складывается ощущение, что платье не легло на тело, а так и остается висеть пластмассовых плечиках.

– Тарасова? Мы тебе не узнали, – чуть ли не в голос восхищаются парни.

Я закусываю губу, но не могу удержаться и смеюсь в полный голос. Пытаюсь приглушить себя рукавом, но ничего не выходит. На глаза выступают слезы.

Конечно же, это смущает девчонку, а когда она замечает меня, то вовсе приходит в ярость. Очевидно, жалеет, что пришла сюда. Жалеет, что надела платье. Жалеет, что знакома со мной.

Я успокаиваюсь. Светка уделяет ей некоторое время, а потом передает в руки Быкову. Егор заметно растерян, но старается выглядеть уверено. Воображает. Петушится. Неужели, она ему нравится? Неужели, это подействовало на всех, кроме меня?

– Скучал? – спрашивает Света и опускается рядом. Несколько наманикюренных пальцев касаются моей коленки.

Я усмехаюсь.

– Соскучишься тут. Давно я так не смеялся.

– Зря ты это устроил. Варе очень идет это платье.

Мои глаза округляется.

– Ах вот, кто сыграл роль доброй феи. Теперь мне все ясно. Что ж, с такой как ты, врагов не нужно.

– Я не пыталась ее унизить, глупый намек.

– Запомни, я не намекаю. Говорю только фактами.

– А мне нравится, – она делает внушительный глоток. – И, кажется, не только мне.

Я возвращаюсь к причудливой парочке. Быков уводит Варю в сторону, треплется с ней. Да еще о чем-то максимально интересном, ибо его руки готовы оторваться. Она улыбается, но это не показатель заинтересованности. Совсем нет. Скорее, защита. Ей некомфортно. Каждый раз когда Варя чувствует себя не в своей тарелке, она улыбается. И так вышло, что вся эта жизнь ей неудобна.

Зато Верещагиной чуждо слово «дискомфорт», ее рука изучает мое тело, как собственное. Только ради науки и ее собственных знаний, я готов побыть в роли подопытного и сильно не противлюсь.

– Ты пьяна, красотка, – подмечаю я. – Не думай, что это остановит меня, если ты зайдешь слишком далеко. Даже не рассчитывай на мои моральные качества, их попросту не существует.

– С чего ты взял, что я пристаю к тебе? – бухтит она.

Я посмотрел на нее, потом на руку под кофтой, а потом снова на нее, и вопрос исчерпался сам по себе.

– Мне нужно еще, – говорю я и направляюсь к нашей парочке.

Мне следовало сидеть на месте, наслаждаться легкими поглаживаниями, выпивать и слушать музыку, но желание отомстить Тарасовой за грубость в переписке взяло надо мною верх. Уверен, в жизни она постеснятся быть такой дерзкой.

Я приближаюсь к ней. Она стоит спиной и не может уловить моего присутствия, поэтому я отвлекаю ее. Шепчу на ухо:

– Привет. Как мама?

Вздрогнув, Тарасова оборачивается. Ее лицо вспыхивает от возмущения. – Что тебе нужно? – рычит она.

– Ты.

– Неправильный ответ. Давай еще раз.

– Кажется, мы не договорили.

Она теряет терпение.

– А вот мне так не кажется.

– Поверь, из нас двоих я более толковый. И если уж воспринимать чьи-либо слова всерьез, то только мои.

Поэтесса задохнулась.

– Ты снова назвал меня тупой?

– Почему снова? Это было единожды.

– Ты делал это несколько раз.

– В остальных случаях я шутил.

– Все в порядке, Варя? – взлезая, хмуриться Быков.

– Ох, остынь, Егорка, тебе не пойдут доспехи, – улыбаюсь я. – Не переживай, ты успеешь пристроить своего дружка, у вас еще куча времени.

Щеку обжигает пощечина. Варя уходит на кухню, а Быков бежит за ней. Я же беру оставленный ею бокал, выпиваю и смотрю на бутылку пива. Разве спортсмены пьют пиво? По чистой случайности, у моих ног стоит бутылка с белизной, видимо затирали пролитое. Я поддаюсь на провокацию, хватаю средство, открываю его и держу над коричневым горлышком.

Сколько капель будет достаточно, чтобы его желудок превратился в сито? Две? Десять?

Четверть бутылька? Проклятье, я не силен в математике.

– Что тут происходит? – отвлекает меня Света. Сама того не подозревая, она спасают ублюдку жизнь. – Почему Тарасова ударила тебя?

– Понятия не имею, – вру я и возвращаю белизну на место. – Я всего лишь спросил, как дела у ее матери. Кажется, она решила, что я положил на нее глаз. Верещагина приподнимает идеальную бровь.

– А это так?

– Я что похож на того, кто любит девушек постарше?

Она пожимает плечами.

– Не знаю. Ты ведьне проявил симпатию ни к одной из нас.

– Это действительно проблема?

– Скорее легкое разочарование, – припевает она.

Я без труда расшифровываю намек.

– И как мы будем решать эту проблему?

Надкусив ноготь, Светка осматривается по сторонам.

– Хочешь, я покажу тебе офис отца? Он у меня хирург.

Хирург! Точно! Это профессия попросту вылетела у меня из головы!

– Значит, он врач, – задумчиво повторяю я. – А как насчет медицинской маски?

Такая имеется? Пойми, я немного простужен, не хочу тебя заразить.

Верещагина оказываться весьма догадливой девушкой и улыбаясь, кивает.

Через минуту мы оказываемся в полутемной комнате. Она что-то бормочет относительно комфорта, но я быстро ее затыкаю. Стена. Поднятое платье. Процесс. Все максимально быстро и бесчувственно.

– Я сумасшедшая, – вздыхает она.

– Ты не сумасшедшая, Света. Ты – дура.

Я так отвык прикасаться к кому-либо помимо Джоконды, что уже забыл как это прекрасно. Нет, Джоконда явно преуспевает в своем деле, но когда ты слишком долго смотришь красивую штуковину, то со временем она теряет свою уникальность. Так и Джоконда утратила свой шарм уже как несколько месяцев назад.

Закончив начатое, мы вернулись к гостям. Несколько парней встретили меня веселым улюлюканьем. Идиоты. Но когда я попытался найти алкоголь, то первым обнаружил отсутствие одной личности.

– Куда спрятал свою благоверную? – спрашиваю я Быкова, который насуплено сидел в углу комнаты. – Или она здесь, просто ее никто не замечает? Как всегда.

Егор скрещивает на груди руки и отворачивает голову.

– Не врубай клоуна, Звягин, – фыркает он. – Как только Варя узнала о вашей интрижке с Верещагиной, то сразу же сбежала, – парень бросает в меня недоумевающий взгляд. – Если у вас Тарасовой шашни, то зачем другим мозги пудрите?

Я не стал отвечать на глупый вопрос и оставил его без ответа. Просто ушел и продолжил наслаждаться вечеринкой. Если Быков решил, что меня покоробил уход Вари, то он сильно ошибаться. Мне плевать. Она для меня не больше, чем причудливая одноклассница. Я пытаюсь представить ее рядом с собой и не получается. Мне скорее суждено встречаться с Верещагиной, чем с недотрогой Варей.

Кстати, где она? Я плоховато разглядел обстановку в офисе.

***

Попойка закончилась около часа ночи. К тому времени я уже еле стоял на ногах и решил покинуть квартиру. Свежий морозный воздух приятно охладил кожу. Стало значительно легче. Но когда вышел из подъезда, то заметил силуэт в уродливой шапке с огромным бубоном. Варя сидела на той лавочке, на которой мы прогуливали уроки.

Бесконтрольное тело понесло в ее сторону. Обойдя лавку, я увидел красный влажный нос, а потом и бутылку пива в руках. В этот момент я поблагодарил бога, что он не позволил мне провести манипуляцию с белизной.

– Весело у тебя тут, – смеюсь я, встав напротив. – Не ж-ж-жарко ли тебе, девица? Не ж-ж-жарко ли тебе, красная?

Она поднимает на меня прищуренные глаза.

– Пошел к черту.

– Уже там был.

– Значит, вали к своей Верещагиной. А меня оставь.

Я задираю голову и вдыхаю зимний воздух.

– Я сожалею, что тебе приходится испытывать чувство ревности.

Мои слова бьют по ней молотом. Она подрывается с лавочки и уходит прочь. Мне снова смешно. Каждое ее действие сравнимо с детской вредностью.

– Хватит это отрицать, Варя! – со смешком кричу ей вслед. – Пора признаться, что ты влюбилась в меня!

Тарасова останавливается. Думает. А потом разворачивается, подходит ко мне и нервно тычет варежкой в грудь.

– А знаешь, Звягин, я больше не буду этого отрицать. Да, я признаюсь, ты мне нравишься, – она хрипит, ей не хватает воздуха. – Но мне самой это не в радость. Тебе не понять, но как ужасно то, что тебе нравиться редкостная мразь. Я не могу проконтролировать свои чувства, но головой осознаю, что это неправильно. Ты отвратительный, и это факт, но ты мне нравишься. Ты пытался охомутать мою мать, но даже после этого, ты мне нравишься. Может, я даже влюбилась. Скорее всего так и есть. Да какая разница, если ты полное дерьмо?

Я молчу, а она ненормально улыбается.

– Что теперь скажешь, Витенька? Не ожидал получить такой ответ, да? Но это еще не все, – после этого она вонзается в меня влажными губами. Неумело целует, а я не шевелюсь. Даже не пытаюсь ответить.

Оторвавшись, Варя разворачивается на пятках и уверенно шагает к подъезду. Только и вижу, как трясется бубон ее шапки. Поднимает руку, но даже через варежку я понимаю, что она показывает мне средний палец.

– Вот и живи теперь с этим, мудак!

Глава#11. Варя

Всё бы было лучше и как будто бы пустяк

Всё бы было проще, если б не был я дурак

Всё бы было легче, был бы я сейчас с тобой Всё бы было проще, был бы я сейчас живой… © Небеса – Дурак.

«Да, ты мне нравишься, Звягин. Вот теперь живи с этим».

Звенит звонок с последнего урока, вырывая меня из позорных мыслей, возвращая в настоящее, которое тоже не самое прекрасное. Хорошо бы найти то место, где можно чувствовать себя комфортно и не дергаться на каждой секунде, но пока это из разряда мечтаний. Звенит звонок с последнего урока, и все мои внутренности сжимаются в комок. Мне следовало поторопится домой, спрятаться за толстыми стенами уютной комнаты и грызть себя до костей, за то что имела глупость раскидаться несколькими опрометчивыми признаниями, но я не тороплюсь. В этом мире нет для меня места. Мой дом – не мой. Моя комната – не моя. Моя жизнь – чужая. Звенит звонок с последнего урока и я понимаю, что живу от звонка до звонка.

– Тарасова! Куда бежишь? Ты про Звягина ничего не слышала? Куда он пропал? – кричит мне в спину Света, а я нарочно скрываюсь за углом школы, так не удостоив ее ответом.

Если Витя не проклятье, что преследует меня повсюду, которое заполонило все мои мысли, тогда что? Он ворвался в мою жизнь с флакончиком яда и теперь бессовестно поливает им все, что едва успело прорасти. Моя хрупкая самооценка раздавлена. Мое спокойствие скомкано и выброшено в урну. Мой чувства прожжены до дыр кислотной смесью. Но даже все это ускорят мой пульс и заставляет дышать чаще. Любовь? Смешно, ведь я практически его не знаю. Я боюсь его, но все равно хочу подобраться ближе, будто делаю себе вызов. Садизм? Определенно. Извращение? Слишком точно.

– Варя, если ты решила умереть, то я слеплю для тебя красивый памятник и цветочки, – беззаботно заявляет Ариша, ковыряя мою пятку. – Ты какие цветы любишь?

Цвет потолка меняется вместе с вечером: глянцево-белый, оранжевый, грязно-синий, черный. Я пластом лежу на кровати, напоминая собой разлагающееся тело. Интересно, о чем сейчас думает Звягин? Стыдится или же обсмеивает мое признание, а может вовсе не помнит об этом? Вдруг, в его памяти сохранился момент, когда какая-то ненормальная прильнула к его губам и произнесла несколько фраз, отчасти похожих на угрозу. Или всетаки думает? Анализирует. Может даже представляет нас вместе, катающихся на каруселилошадке со сладкой ватой в руках, и молчаливо улыбается. Хотя о чем это я? Звягин скорее вырвет свое каменное сердце, чем будет таять от подобных мыслей.

– Варя, у тебя что-то случилось? – спрашивает отец, усаживаясь на краешек кровати. Как и я он страдает бессонницей. Как и я он страдает от неразделенных чувств.

– Случилось, – правдиво отвечаю я и продолжаю сверлить потолок. – И это случилось уже никак не исправить.

– Тогда зачем об этом переживать? Забудь и живи дальше.

– Так, как сделал ты?

Папа молчит. Мне не стоило хамить ему и давить на больное, но это чистая правда.

Черствая мама любит его наполовину, быть может вообще не любит, и отец смирился с этим. Он проглотил острую правду и теперь живет с этой резью между ребер. Словом, мучается, и это ужасно. Что может быть хуже, чем прожить всю жизнь, пряча слезы за маской счастья? Нет. На такие жертвы я не готова.

– Когда я только увидел твою мать, то сразу же полюбил ее, – начал отец, уставившись в одну точку. – Она всегда была красавицей. Помню, как рассказывала несмешные анекдоты, а я был готов задохнуться от смеха. Я провожал ее вечерами, помогал по учебе, делал мелкие подарки, но все не мог привлечь ее внимание. В какой-то момент мне захотелось открыться, и я признался ей в любви.

Мое веко дрогнуло. На кой черт я повторяю судьбу отца?

– Что она ответила? – шепчу я, боясь услышать его ответ.

– Ничего, – вздыхает папа. – Она ушла, не промолвив ни слова. Но даже несмотря на это, мне стало в разы легче. Я изначально не надеялся на ее ответ, мне хотелось избавится от груза на сердце. И я избавился.

– Тебе стало проще после того, как ты был отвергнут? – удивляюсь я. – Извини, но тут попахивает самоотверженностью и крохотной самооценкой.

– Так и есть, – соглашается он. – Но ты не дослушала. Через несколько дней Таня появилась на моем пороге и предложила прогуляться по парку. Во время прогулки она честно призналась, что я не герой ее романа. Но мой поступок, он оставил свой след. Она была поражена моей смелостью, так как остальные ухажеры не могли открыть рта, и эту сыграло немалую роль. Таня дала мне шанс завоевать ее сердце, и теперь у нас две прекрасные дочурки. Твоя мать, Варя, не любила меня тогда, может даже не любит сейчас, но я счастлив, пусть может показаться не так. По большей части я эгоист. Я живу с любимым человеком невзирая на ее мучения. Мне следует отпустить ее, но я этого никогда не сделаю.

– Миша! Время! – звучит командирский голос мамы.

Отец извиняется, целует в лоб и покидает мою комнату.

До этого времени мне казалось, что я смотрю на свою семью чистыми глазами. Все было ясно как день. Отец – мученик, мать – тиран. Но теперь в моем глазу соринка. Получается, всю свою жизнь страдает именно мама? Слишком сложно осознать это сразу и в один миг перевернуть собственные убеждения, но маленькая доля того, что вся моя проникновенность катается на скользкой поверхности, все-таки дошла до меня. Впрочем, как переосмысление своего поступка. Свободной стала именно я, а вот Звягин проглотил утяжелитель. Я попросту перекинула на него всю ответственность за свои чувства.

С этими мыслями я провалилась в сон. Мне снилась ванна, наполненная резиновыми утятами. Черными утятами. ***

На следующий день я не пошла в школу, сослалась на сильную боль в животе. Подобные выходки мне не свойственны, но соблазн был слишком велик. Проваляться весь день в кровати с блокнотом в обнимку было делом не сложным, но максимально приятным. Когда я устала от рифм, то переключилась на ноутбук. Множество заумных сайтов давали советы начинающим поэтам. К десятому паблику все рекомендации смешались в голове, а я так и не выудила ни одной полезной.

Однако созданная в голове каша помогла отвлечься от других мыслей. От тех черных утятах, которые безостановочно крякали внутри меня. И, я бы достигла пика полного умиротворения, если бы не вечерний звонок в дверь, от которого состояние стресса вернулось в двойном объеме.

Звягин пожаловал.

Я слышала восторженный смех мамы, что была безусловно рада его появлению; слышала звонкий голос Арины, что скакала от радости, но сама не решалась покинуть комнату. Что ему нужно? Зачем он пришел?

Пытаюсь разобрать хоть одну фразу через дверную щель, но не выходит. Зато отчетливо слышу нахальную интонацию, которую ни с чем не спутаю.

– Варя! – кричит мама, и я подпрыгиваю. – Витя пришел! Одевайся и выходи!

Единственное, что мне хочется сейчас надеть, так это шапку-невидимку, но, проклятье, ее не имеется в моем гардеробе.

– Варя! Ты слышишь меня?

Слышу, слышу, к сожалению.

В режиме паники я мечусь по комнате: то хватаюсь за голову, то лихорадочно поправляю лохматые волосы. Еще немного, и я почувствую металлический вкус во рту – так сильно кусаю губы. Неведомая сила заставляет меня вылететь из убежища и предстать перед всеми в виде обезумевшего зверька.

– Что такое? – на выдохе спрашиваю я и, скрипя глазницами, смотрю на Витю. Парень непоколебим. Чувствует себя максимально комфортно. Склонив голову набок, он наблюдает за тремором в моих коленках.

– Собирайся, – приказывает он. – Мы идем в кино.

Меня шатает. Я открываю рот, но только для того, чтобы набрать воздуха.

– Чего застыла? – негодует мама. – Поторопись, Варя. Неприлично заставлять человека ждать.

– Ничего страшного, – отвечает Звягин. – Я готов ждать столько, сколько потребуется.

Читаю между слов: отказа он не потерпит. У меня не получится отвязаться от него. Дохлый номер. Захожу в комнату, сворачиваю голову любимой игрушке, а потом без энтузиазма влезаю в теплые вещи. Чувствую себя той самой игрушкой – безотказной тряпкой, которая потеряла голову.

Не проронив ни слова, мы выходим на улицу. Звягин подводит меня к детское площадке и даже не старается объяснится. В голове жутким утенком проплывает мысль, что он решил меня убить.

– Зачем мы пришли сюда? – мой голос барахлит.

Звягин пальцем указывает на лавку, будто я провинившийся щенок.

– Садись.

– Подождем, пока кинотеатр построиться вокруг нас? – фыркаю я.

– Если ты еще не поняла, то мы не пойдем в кинотеатр, – он падает на лавку, раскидывает руки по спинке, проходится по мне взглядом и едва заметно лыбится. – Но если у тебя есть деньги, то я не откажусь сходить на свежий ужастик.

Что ж, было глупо поверить в байку с кинотеатром. Звягин задумал что-то другое, это видно по его ухмылке и искрящимся глазам. Но если он вздумал совершить убийство, то выбрал не самое подходящее место.

– Если я решу потратить на тебя свои деньги, то только на кляп.

Витя хлопает бледными ресницами.

– Не думал, что ты любишь взрослые игры.

– Правильно, – иронизирую я. – Для того чтобы думать, нужно иметь мозги. К большому сожалению, это тот орган, которым природа тебя не наградила.

Лучшая защита – нападение. Но почему я уверена, что он опасен?

– Я рад, что про другие органы ты думаешь иначе, – говорит Витя.

Мои щеки вспыхивают, но я продолжаю держать марку.

– Не льсти себе, Звягин, я даже не думала о них.

– Правильно. Для того чтобы думать, нужно иметь мозги.

– Мерзкий говнюк.

Меня охватывает злость, а Витя недоумевает.

– Господи, да ты само противоречие, – вскидывает он руками. – Если верить в каждое твое слово, то получается, что ты влюбилась в мерзкого говнюка без мозгов. Довольно у тебя эксцентричный вкус, не заметила?

Мне хочется провалится сквозь землю. Он дважды выстрелил в меня, и теперь я повержена. Только что Звягин совершил запланированное убийство. На его глазах умерла личность. Умерла от стыда и сожаления.

– Садись, – повторяет он, выводя меня из ступора. – Есть разговор.

Слушаюсь. Оказавшись в нескольких сантиметрах, улавливаю его расслабленное состояние: бледные губы чуть приоткрыты, веки наполовину опущены, дыхание сбивчиво.

Кажется, что он вот-вот уснет.

– Я думал о последней нашей встрече, – невесело признается Звягин. – Это странно, но…

– Стой. Не продолжай.

Находясь в состоянии безумства, я останавливаю его поднятием руки. Лезу в карман за телефоном, включаю лирический минус и строю заинтересованное лицо.

– Вот теперь говори. И, пожалуйста, чуть меньше драматизма.

Звягин хмуриться. Хватает мой мобильник и выкидывает его в сугроб.

– Сдурел?!

– Еще одна подобная выходка, и следующая будешь ты, – рычит он.

Пожалев о своем поступке, я шагаю за телефоном, отряхиваю его от снега и, опустив голову, возвращаюсь на лавочку.

– Прости, – мямлю я.

Витя молчит какое-то время, но потом решает продолжить:

– Перед главным разговором, хочу уточнить кое-что… Не пожалела ли ты о ранее сказанном?

Первый вопрос, но уже максимально сложный.

– Нет, – отвечаю я, пусть сама в этом не уверена.

– Признаюсь, я был удивлен такой смелости. Именно это мне в тебе и понравилось. Впрочем, пока это единственное, что мне нравится в тебе.

Больше книг на сайте –

Knigoed.net

В горле начинает першить. Он даже не старается быть мягче. Теперь я полностью убеждена, что живу не своей жизнью, а по сценарию своих чудных родителей.

– Мы во многом похожи, Варя, – парень явно считал мои мысли. – Мы не живем полноценной жизнью, поэтому, я решил дать нам шанс. В первую очередь, я захотел дать шанс себе. Если встречи с тобой помогут мне оживиться, я готов попробовать.

Я не сдерживаю смешок.

– Боже, складывается ощущение, словно я слушаю запрограммированного робота. Бесчувственную, но больно правильную железяку, которая вот-вот замироточит от своей святости. – Звягин, ты сам себя слышишь? Это крайне унизительно. Я или нравлюсь тебе, или нет – третьего не дано.

– Не нравишься, – резко обрубает он. – И навряд ли когда-либо понравишься, но чем черт не шутит? Я вижу в тебе то, что вижу в себе. Саморазрушение, вот чем мы занимаемся. Ты испытываешь сильнейшее чувство вины, из-за того что появилась на свет, я – делаю тоже самое. Мы чувствуем себя лишними и мечтаем найти того, кто бы мог разделить наш внутренний, полуразрушенный мир. Я подумал, что временный союз поможет нам двоим.

– Временный? – я явно обращаю внимание не на то, что стоило.

– Это что-то вроде эксперимента, – говорит он, ни капли не смущаясь. – Я покажу тебе одну сторону жизни, ту, которая станет для тебя открытием, ты научишь меня другому.

Чему-то более красивому.

– Ты предлагаешь мне сделку? – через смех шепчу я, еще не веря происходящее.

Он берет мою руку в свою.

– Пойми, я не пытаюсь посмеяться над тобой. Напротив, я максимально честен. Выбор остается за тобой. Так сложилось, что одно мое присутствие способно погубить человека, но ты одна из тех, кто давно живет. Мне некого губить. Прости, но ты мертва. Я хочу это исправить. Хочу, чтобы ты исправила меня. Сейчас это звучит как полный бред, но потом ты все поймешь.

Парадокс, но больше меня смущал тот факт, что я чувствую его пальцы на своей ладони.

Я еще некоторое время наблюдаю за его рукой, а потом возвращаю взгляд на самого Витю.

Он улыбается, словно от неистового удовольствия.

– Тебе хорошо? – по-глупому интересуюсь я. – Тебе хорошо со мной?

– Не с тобой, дурилка. Мне хорошо в данную секунду, и ты здесь не причем, – его ответ как всегда многозначительный, но настолько неважный по сравнению с тем, что прозвучало минутой ранее. – Так что? Ты согласна попробовать?

Если бы можно было представить ситуацию неуютней этой, я бы не смогла этого сделать. Больно ли мне? Нет. Обидно? Да. Чего я хочу? Не знаю.

– Другими словами, ты будешь пользоваться мной? – хрипло проговариваю я и пытаюсь убрать свою руку, но Витя не дает мне этого сделать.

– Мы будем пользоваться друг другом.

Если слова могли иметь какое-либо состояние, то сейчас бы обожгли меня. Если имели твердость и вес – раздавили. Все походило на диалог двух психопатов. Я словно стояла с ручкой над письменным предложением дьявола. Но ведь Витя не блефовал. Он говорил достаточно уверенно и правдиво, в этом я не сомневалась. Проклятье, но как реагировать на все это? С одной стороны я должна порадоваться, что не осталась отвергнутой, с другой – сойти с ума и согласится.

Закрыв глаза, я давлю ненормальную улыбку.

– То есть, ни объятий, ни поцелуев, только холодный расчет?

– Не обязательно, – сухо отвечает он. – Если возникнет желание, то все обязательно случится. Но, пока этого желания нет.

Дернув плечом, я приподнимаюсь с лавочки и волочусь в сторону подъезда. Меня шатает, будто я пьяна. На секунду решаю, что все это дурной сон, но когда Витя останавливает меня, разочарованно вздыхаю. Все по правде.

– Может называть это «идиотизмом», «чушью собачей», «маразмом», но не торопись отказываться, – убеждает он, вцепившись в мои плечи. – Попробуй. Завтра. Один день. Ты ничего не потеряешь, верно?

Я смотрю на Звягина, пытаясь понять, что им управляет. Он говорит серьезно, вполне убедительно, так, что начинаешь ему верить, но он говорит безумные, страшно циничные вещи, от которых кровь стынет в венах. Мне хочется зарядить ему очередную пощечину и бежать как можно дальше, но я остаюсь. Стою, смотрю в его прозрачные глаза и гадаю – смогу ли я его изменить?

Витя проводит меня до квартиры, а я так и не дам ему ответ. Буду долго думать над каждым его словом и чувствовать, как шевелятся волосы на затылке. Буду долго вспоминать ничтожное прикосновение и унимать наплыв мурашек. В итоге осознаю, что какую бы чушь он не нес, мне хочется находится с ним рядом. Мне интересно. Страшно, но интересно. Он прав, мы идиоты. И это я пойму и решусь на самую безумную аферу в свой жизни.

Я напишу ему, что согласна. А дальше последуют месяца яркой и сумасшедшей жизни, о которой бредил каждый из нас. И только потом мы узнаем, что эксперимент станет провальным. Он погубит нас.

Глава#12. Витя

С тобой мир становится терпимым.

© Реквием по мечте.

После разговора с Варей, дома я оказываюсь поздней ночью. Куртку бросаю на пол. Нервно скидываю кроссовки. В квартире стоит ослепляющий мрак, и только просачивающийся из щелей свет обводит очертание двери в ванную. Я еще какое-то время гипнотизирую жуткий портал, а потом направляюсь в комнату, но когда нога касается порога, до меня доносится женский плач.

Такой истошный, прерывистый, пугающий, словно некачественная запись фильма ужасов. Мне становится не по себе, я пытаюсь извлечь этот голос из своей головы, но он только нарастает. Все громче и громче. Громче и громче. Он сводит с ума. Играет ножом на натянутых нервах и заставляет поверить в реальность происходящего.

– Отец? – зову я, и тишина возвращается. – Кого ты притащил к нам домой? Какого хрена здесь происходит?

Тишина. Ни малейшего звука, только лишь строгие удары собственного сердца. Догадываюсь, что в квартире нахожусь один. Или нет? Рукой пытаюсь нащупать выключатель света, но он словно исчез с прежнего места. Потеряв всякое терпение начинаю бить кулаком по стене, но замираю, когда плач повторяется.

– Сынок? – погибающим эхом раздается в голове. – Витя, ты здесь?

Я не верю собственным ушам. Этого не может быть. Не может. Кто-то решил посмеяться надо мной, и видит бог, я убью этого шутника. Пусть только попадется мне на глаза и он – нежилец.

– Сыночек. Милый мой мальчик. Пожалуйста, подойди ко мне.

Я сглатываю и морщусь от фантомной боли, словно проглотил осколок. На лбу выступают испарины. Моя непоколебимость превращается в мелкую пыль. Мне страшно.

– Витя, прошу тебя, – в этом голосе трагедии больше, чем возможно себе представить. Столько боли, с которой невозможно жить, но голос реален и он принадлежит моей маме.

Моей покойной маме.

– Да быть того не может, – проговариваю себе под нос и осознаю, что по большей части простучал зубами. – Это все мне кажется. Долбанная галлюцинация.

Содрогаясь и тяжело дыша, я подхожу к зловещей двери, но открыть ее не решаюсь. Часто моргаю, в надежде что картинка переключится – тщетно. Неуверенно берусь за холодную ручку и тяну дверь на себя.

– Дорогой мой мальчик…

В глаза вонзается яркий свет, и я на время теряю способность видеть. Я был рад ослепнуть. Был рад лишиться всех чувств, ибо сейчас они крайне обострены.

– …я так рада тебя видеть.

Прикрываясь ладонью, со скрипом открываю глаза и перестаю дышать.

Мама.

Моя мать, вполне живая, лежит в переполненной до краев ванне. Ее голова запрокинута, а торчащая из мокрого свитера рука почти синего цвета. Впрочем, как и губы, они безостановочно дрожат – то ли от плача, то ли от разъедающего кости холода.

Она не изменилась. Сохранилась каждая ее морщинка, каждая родинка – под глазом и подбородке. И пусть она дышит, на ее вздымающуюся грудь капают слезы, но глаза, они абсолютно пусты. Кажется, будто она смотрит сквозь меня. Смотрит и не моргает.

– Как? – болезненный шепот. – Как ты здесь?

Меня шатает, я хватаюсь рукой о змеевик, чтобы не упасть.

– Мне холодно, Витя. Мне очень холодно. Кажется, я умираю.

Челюсть сжимается до хруста. Пальцы вонзаются в голову. Я до боли сжимаю губы, не хочу ей отвечать, но она молит поговорить с ней.

– Ты и так мертва, мам, – изо рта вырывается истерический смешок. – Мертва ты, понимаешь? Нет тебя больше!

Мама разочарованно качает головой. Ее светлые ресницы дрожат.

– Что ты такое говоришь, сынок? Я здесь. Я жива. И мне нужна твоя помощь.

– Нет! – зверем кричу я и выбегаю из ванны.

Дверь со звуком захлопывается, а следом слышится крик отчаяния. Я накрываю уши руками, закрываю глаза, в адском качании ударяюсь о стены, но не могу избавиться от ее голоса. Он звучит в моих венах. Он просит о помощи. Сердце выжимает невидимая рука от мысли, что я не пытаюсь помочь собственной матери.

– Помогите… Я умираю… Хоть кто-нибудь…

Бред. Бред. Полный бред. Я продолжаю давить руками на уши. Скатываюсь на пол и мысленно проклинаю каждую секунду, которая держит меня в этом аду. Если я согрешил, если так сильно, что переступил все допустимые грани, то наказание получил по заслугам.

Самое что ни на есть суровое.

Проходит несколько минут прежде чем я решаюсь убрать руки. Тишина. Мертвая. Сославшись на временное помутнение рассудка, я медленно подхожу к двери и утыкаюсь в нее лбом.

– Мам? – зову я, всем сердцем надеясь не услышать ответа.

– Да, сынок, – отвечает. Но очень тихо.

– Ты действительно здесь?

– Да, сынок.

– Но почему? – плачу. – Этого не может быть.

– Я никуда не уходила, Витя.

– Ты умерла…

– О, нет. Тебе приснился плохой сон, дорогой. Я здесь. Рядом. Несколько секунд ничего не происходит.

– Правда?

– Ну конечно, милый. Я умру, если ты мне не поможешь.

В подушки пальцев вонзаются щепки старой двери. Шея горит. Отказываюсь от собственных убеждений и открываю дверь.

Это не сон. Не кошмар. Мама здесь. Ей плохо. Как я мог решить, что ее не стало? Вот она, передо мной, смотрит любящим взглядом и просит помощи.

– Мама!

Подбегаю к ней и беру за ледяную руку, а кажется, что схватился за камень.

– Витя, Витя, – бормочет она. Вздыхает, словно почувствовала невероятное облегчение. – Спаси меня.

Я пытаюсь вытащить ее из холодной воды, но она упирается.

– Что я должен сделать? Я не понимаю, как тебе помочь?

– Нагрей воды, нагрей воды, – хрипит она.

– Зачем? – я тяну ее за мокрый свитер, но только слышу треск ниток. – Просто дай мне достать тебя оттуда.

– Нет. Нагрей воды, Витя.

– Да ты с ума сошла! Ты погибнешь!

– Нагрей мне воды! – орет она. Теперь ее голос намного бодрее. Мама смотрит на меня требовательным взглядом. Злым взглядом. До меня вдруг доходит – это не мама.

Жуткое существо овладело ее телом. Снова.

– Нагрей воду, Витя! Почему ты просто стоишь и ничего не делаешь?! – существо начинает брыкаться. Вода в ванне раскачивается, холодные брызги летят в разные стороны и на пол. – Ну давай же! Поторопись!

Мои губы изгибаются в ненормальной улыбке.

– Нет, нет, – потерянно повторяю я, тряся головой. – Ты моя мать. Не моя.

– Заткнись и сделай то, о чем я тебя прошу, ублюдок!

– Моя мать мертва, – отчасти говорю сам себе. – Ты – не она.

– Быстрее! Быстрее!

Не раздумывая ни секунды запрыгиваю на существо, хватаюсь руками за его шею и давлю на горло. Сильнее. Еще сильнее. Сначала существо краснеет и смотрит на меня испуганным взглядом. Хрипит, так как лишено дара речи. Потом оно чернеет в лице, а я все сильнее сжимаю пальцы. Оно понимает, что я настроен решительно и тогда начинает царапать мои запястья, бьет по предплечьям, но в итоге изнемогает и сдается. Глаза монстра светлеют и наполняются новой порцией слез.

Монстр похож на маму. Не отличить. Не в силах больше смотреть на оболочку родного человеку, я закрываю глаза, но продолжаю производить удушение. Где-то внутри я даже немного удовлетворен процессом. Проходит минута и сопротивления прекращаются. Шея монстра расслабляется, становится мягкой. Слабый пульс выбивает последние удары. Но когда я решаюсь взглянуть на проделанную работу, то вовсе валюсь с ног.

Я на кухне. Утренний свет касается пола, а в моих руках засыпает отец.

– Папа! Черт!

Я бью его по щекам, еще и еще, и он на время приходит в себя, но в итоге снова теряет сознание. Его слабое тело падает на пыльный ковер. Старик дышит, а значит, будет жить. На его морщинистой шее кровоподтеки от моих пальцев. Из носа катится тонкая кровавая струя.

Это не сон. Сейчас, это точно не сон.

Хватаюсь за голову, утыкаюсь носом в колени и учащенно дышу. Это не сон. Не сон. А я едва не убил своего отца.

***

В школу я решил наведаться только потому, что мне нужна была разрядка. Я не мог находится дома и хотел избавится от вредных мыслей. Со мной происходила какая-то чертовщина, очевидно небеспочвенно, и причина всей этой вакханалии определилась мгновенно.

Витя: Гера, твою мать, что ты мне подсунул?

Отправляю смс с кнопочного телефона, захожу в школу, проплываю мимо охранника, который не возлюбил меня с самого первого дня, и останавливаюсь возле огромного зеркала, что висит на стенах холла. Смотрю.

Вид у меня ужасный, выгляжу болезненнее, чем обычно: темные круги под глазами, синеватый оттенок лица, впалые скулы. Наглядный пример человека, чья жизнь начала обратный отчет. Как только народ от меня не шарахается?

Телефон вибрирует. Вглядываюсь в экран.

Гера: что не так, Витя? Все как обычно.

В: обычно? Да я чуть отца не грохнул!

Г: не гони на товар. И не путай собственные желания с метаморфозами. Сука.

В: я понял тебя.

Г : ладно, не злись, тигренок. Приходи ко мне. Обсудим. Если правду говоришь, поменяемся. Я всегда за качество.

В: договорились.

В расписании сказано, что через несколько минут начнется урок литературы, поэтому я бегу на нужный мне этаж, но когда приближаюсь к двери, то замечаю весьма интересную картину. Тарасова сидит на полу, подложив под себя рюкзак и куртку. Ее ноги скрещены, а лицо уткнуто в хренов блокнот, с которым она все не может расстаться.

Подойдя к ней, я еще несколько секунд остаюсь не во внимании, что крайне непозволительно, отчего легким ударом ноги выбиваю гиптонитическую тетрадку из ее рук. Она провожает взглядом предмет и только потом поднимает голову.

– Охренел?

– С детства.

– Не повезло же твоей ма…

Варя запинается, осознав, что еще немного и сморозила бы непростительную глупость, но я не обижаюсь. Дуракам свойственно нести ересь. К моему большому удивлению, она считала иначе. Девчонка заметно засуетилась и буквально не знала куда себя деть: то поправляла волосы, то прятала бегающие глаза.

– Да что с тобой? Ты не выспалась… Зая? – язвительно усмехаюсь. Я нарочно делаю акцент на последнем, ибо мы заключили сделку. Именно сделку, не отношения – так мне проще воспринимать происходящее.

– Очень смешно, – кривится Варя, поднимает свою книжульку и проходит мимо.

Я не даю ей вильнуть хвостом – хватаю за рюкзак и ставлю обратно.

– Ты хочешь зайти в класс без меня? Этого ты хочешь? Может, ты меня стесняешься? Не хочешь появляться со мной на людях?

Кажется, я немного переиграл.

– Не устраивай драматургию, Звягин. Наши условные отношения и без того попахивают дебилизмом, так что давай не будем делать из этого представление.

– Никаких театралок, – уверяю я. – Ну может только немного импровизации…

Моя рука падает ей на плечи. Не скрывая улыбки, Варя укоризненно качает головой. Тарасова видит во мне игрока, но моя игра нравится ей, ибо зачем она приняла правила?

Первый ход мой.

Когда мы входим в кабинет литературы, на нас обращаются множество глаз. Впрочем, это было легко предугадать. И, дабы навести большей смуты, я утыкаюсь носом в ее волосы и шепчу на ухо.

– Сейчас ты должна посмеяться, как легкомысленная потаскушка, которой предложили нечто непристойное.

Варя громко хихикает, слишком громко, отчего прикрывает рот рукой.

– Мы не в театре, забыла? Не переигрывай.

Она незаметно толкает меня в бок и, с натянутой до ушей улыбки, цедит:

– Ну извини, что тренировала потаскутский смех.

Я не сдержался. Хохотнул.

– На твоем месте, я бы тренировал склонения.

Пройдя мимо рядов, словно по ковровой дорожке, мы заняли свои места. Мария

Анатольевна начала тему урока, и через несколько минут наша популярность сошла не «нет». Я максимально удобно расположился на стуле, а вот поэтесса спряталась в лесу четверостишьев. Ее смущало мое присутствие, пусть даже она старалась держаться уверенно. Слишком легко вычислить увлеченных мужской личностью девчонок, такие прозрачны, как стекло, поэтому они никогда не разожгут во мне интерес. Как и Варя. Она открыта, в чем-то неплоха, но слишком банальна. Однако на этом и был заключен договор, я должен ее раскрыть. Изменить, если это вообще возможно. А вот Варя должна изменить меня.

Изменить, если это возможно.

– Как там мой стих? В процессе? – спрашиваю я, заглядывая в блокнот.

– А ты уже собрался на тот свет? – она пытается дерзить, но выходит погано.

– Нет. Но когда-нибудь это все равно случится. Я хочу прочесть его будучи живым, ибо какой смысл просить тебя об этом?

Тарасова отвлекается от блокнота и прищуривает серые глазки.

– Ты серьезно это сейчас?

– Я похож на клоуна?

– Только верхней частью туловища.

– И это забавно, учитывая что твоя нижняя напоминает страуса.

– Уродец.

– Поверь, ты тоже далека от идеала.

– Вот видишь, даже девушка у тебя страшная.

Я хмурюсь.

– Очнись, Тарасова, ты только что запнула мяч в собственные ворота.

– Так! – раздается голос Марии, но почему-то все ее внимание обращается на Варю. – Тарасова, встань!

– Я? – поражается она.

– А кто еще? Встань. Сейчас же.

Девчонка неохотно поднимается со стула и скрещивает на груди руки.

– А теперь сделай достоверную характеристику любого из присутствующих. Ты ведь любишь болтать на уроке, да и сочинять у тебя отлично получается. Я даю тебе шанс высказаться.

Задание странное, даже для меня, но и сама учитель далека от воспитательных норм.

– Почему именно присутствующих? – недоумевает Варя.

– Потому что если я спрошу тебя про драматурга, о котором сегодняшняя тема, едва ли ты промолвишь хоть слово.

«А. С. Грибоедов. Жизнь. Подвиг. Смерть»

Считав с доски тему, я прикладываю ладонь к губам и с иронией шепчу:

– Выбирай первый вариант. С Грибоедовым у тебя нет шансов.

Варя топчется. Ей неловко.

– Начинай, Тарасова, – торопит ее учитель. – Скажи «спасибо», что я иду к тебе навстречу и не порчу твои оценки перед экзаменами. Моя просьба выполнима. Более чем. И, пожалуйста, не тяни драгоценное время. Пошевеливайся.

Глаза Вари бегают – она ищет жертву.

– Спорим, ты не способна сказать им правду, – подначиваю я. – Сейчас меня снова стошнит от водопада сладкой лести.

Тарасова проглатывает комок злости и набирает воздуха в легкие.

– Ларкин, – неожиданно произносит она, отчего качек поднимает голову. – Спортсмен. Главарь класса. Знатный хвастун. Не силен в учебе, но в совершенстве знает всех ведущих модельеров. Никогда не влезет в обычные боксеры без дышащей прослойки. Он явно доминирует над сверстниками, не стесняется пользоваться спортивными навыками. Но, зачастую за горой мышц скрываются маленькие комплексы. Впрочем, они могут скрываться за теми же фирменными боксерами с огромной подкладкой.

Класс ухнул и повернулся в нашу сторону. Ларкин стал багроветь. Варя выпрямилась, а вот я повертел рукой в воздухе с оценкой «так себе».

– Что ж, неплохо, – Мария прочистила горло. До нее не дошел весь сарказм. – Кто следующий?

Закусив губу, Варя ищет очередную жертву и натыкается на Верещагину. Однако та сидит расслабленно, уверенная в том, что их конфликт давно исчерпан. "Подруги не говорят про друг друга плохо", – очевидно вертится в ее рыжей головке.

– Света, – едва уловимо улыбается Варя. – Ты могла бы возглавить нынешнее поколение гадких сук.

– Попрошу без оскорблений, – поправляет Мария.

Одноклассники раскрыли рты, кто-то стал ржать, а вот Верещагина напряглась. Один ее взгляд пообещал расправы.

Тем временем Варя продолжает:

– Ты следишь за тенденциями, красавица класса, кричишь о принципах, но при этом не умеешь отказывать. Нет, я не про помощь беднякам или бездомным животным, тут коечто другое. Ты крайне щедра с теми, кто помешан на боксерах. Ты считаешь, что

"целомудрие" – это какой-то экзотический фрукт или позиция в йоге… – Хватит! – перебивает ее Мария. – Садись!

– Зачем? – злостно посмеивается тихоня. – Я ведь только начала. Как насчет вас, Мария? Наверное это тяжело быть брошенной?

Глаза учителя лезут из орбит.

– Как тебе не стыдно?! Замолчи и покинь класс! Бегом!

Я же подбадриваю Тарасову короткими аплодисментами.

– Браво. Сто процентное попадание.

Варя чувствует мою поддержку и заметно бодриться.

– Сысоев, – произносит она, и бедолага вздрагивает. Он смотрит на нее перепуганными глазами и мысленно молит о пощаде. – Ты просто классный парень, – говорит Варя и довольная садится на место. Собирает свои принадлежности в рюкзак.

– Я пожалуюсь директору, так и знай!

Все поголовно начинают шептаться. Она уделала как минимум двоих.

– Да пожалуйста! Жаловаться – ваша прерогатива!

Варя гордо покидает класс и я мчусь за ней.

– А ты куда, Звягин?! Стой!

Моя рука падает на сердце.

– Поймите, я не должен оставлять ее одну. И не обижайтесь, у нее гормоны. Она… беременна. Вот-вот воды отойдут.

Мария замирает в недоумении, и я расцениваю это как разрешение.

Я догоняю Варю уже в холле. Мы забираем верхнюю одежду и покидаем школу. на улице прекрасная погода. Морозный воздух охлаждает разгоряченную кожу, но мои пальцы остаются холодными. Затылок покалывает. Скоро начнется тремор.

– Признаюсь, ты меня удивила, – говорю я, хрупая по снегу. – Ты не безнадежна. Далеко не так.

– У тебя были сомнения?

– Вагон. Но, теперь их стало куда меньше.

– Спасибо, – улыбается она. – Мне действительно полегчало.

Дай ребенку конфетку, и он будет скакать от радости. Боже, в каком коконе она заперта? Неужели ей самой не хочется выйти за рамки?

– Ты был прав, – говорит она, будто считала мысли. – Со мной что-то не так. я больше не хочу быть такой, какой они меня хотят видеть.

– Одного желания мало. Это долгая и мучительная работа, – предупреждаю я. – Но у меня есть одна просьба, Варя. Больше никогда не говори Сысоеву, что он классный.

Уродливый бубон шапки перекидывается на бок.

– В чем проблема? Ты ревнуешь?

– Скажем так, у меня есть достоинство.

Что-то хитрое пробежало по ее лицу. Она не отвечает. Просто смотрит себе под ноги и задумчиво улыбается.

– Ты снова прогуливаешь уроки, – замечаю я. – Родители, наверное, взбесятся.

– Да уж, мама меня прибьет, если узнает.

– Я могу ее переубедить, если ты этого хочешь, – усмехаюсь, и выходит двусмысленно.

– Заткнись, Звягин. Это лишнее.

– Как скажешь, – отвечаю я и меняю направление.

Пришло время встретится с Герой, и я не собирался нарушать свои планы. – Куда ты?! – кричит Варя. – Нам в другую сторону!

– У меня дела.

– Ты издеваешься? Хочешь оставить меня одну? Я пойду с тобой, понял?

Я останавливаюсь. Оборачиваюсь. А Варя уже готова расплакаться. Не прошло и минуты, как она провалила задание. Где ее самоуверенность? Куда делся боевой настрой? – Возьми меня с собой, – просит она.

– Это исключено.

– Почему?

– Тебя это не касается.

Ей не хватает воздуха. Она злится и в тоже время сильно огорчена. – Так нечестно. Это ты во всем виноват.

– Я?

Она понимает, что сморозила очередную глупость.

– Что у тебя за дела такие?

Черт, она не отвяжется.

– Хорошо, – нервно выдыхаю. – Я скажу тебе. Но только после того, как ты расскажешь про секрет с бывшим.

Она открывает рот, но ответить не решается. Идеальное попадание.

– Я так и думал. Пока.

– Козел! – кидает она в спину.

Да хоть кто угодно, сейчас меня это совершенно не волнует.

Глава#13. Варя

В конце все будет хорошо, мама, вот увидишь… © Реквием по мечте.

Ванна. Делаю напор воды на полную – создаю шум. Копаюсь в карманах халата отца и нахожу заветную сигарету. Зажигалка лежит на стиральной машинке. Встаю на унитаз, подкуриваю, держу сигарету около вентиляционного отверстия, чтобы пахучий дым не попадал в квартиру. Делаю затяжку за затяжкой, словно голодна.

Сама того не заметила, как пристрастилась к курению, но процесс явно успокаивающий. Вот бы поджечь Звягина, выкурить его без остатка и навсегда перестать нервничать. Его секреты выматывают. Загадочность раздражает. Отстранение влечет, как и коробит. Уверена, дыма от него будет больше, чем от резиновой покрышки.

Что я в нем нашла?

Мой ход мыслей нарушает треск дверного замка. Дверь отворяется и со звуком бьется об стену, отчего полотенца слетают с вешалок и падают на пол. Я с удивлением смотрю на маму, которая пылает от ярости. Мне давно не приходилось видеть ее такой одержимой. Изрядно растерявшись, я не сразу вспоминаю, что держу в руке сигарету.

– Тварь! – кричит мать. – Свинья!

Она больно хватает меня за запястье, стягивает на пол, вырывает окурок и не раздумывая тушит его об мою ладонь. Я кричу от боли. Мой вопль пугает Аришу, и та начинает громко плакать за стенкой.

– Мне звонили из школы! – шипит мать. – Как ты посмела прогулять уроки?!

Я не успеваю отойти от ожога, как следует очередная вспышка – грубая пощечина. Потом еще одна. И еще. В это время я не думаю о боли. Я разочарованна, так как была уверенна, что ее огорчило именно мое курение.

– Что с тобой происходит? Как ты можешь плевать на все то, что мы с отцом тебе даем? Ты неблагодарная дрянь! Скотина! Закройся в своей комнате, учи уроки и не попадайся мне на глаза! Вечером тебя ждет разговор с отцом! Я сама лично заставлю тебя съесть сигареты! Боже, пошла вон! Уйди! Уйди!

Ее истерика напугала Аришу и соседей, поэтому я не стала пререкаться. В этом не было смысла. Я никогда не буду устраивать свою мать, что бы не сделала. Ее раздражала моя замкнутость и общение с книжками. Теперь она запрещает мне покидать комнату и просит похоронить себя под учебниками. Сплошное противоречие. Так было всегда. Так будет всегда. И если уж начать что-либо менять в своей жизни, то нужно начинать с себя.

Щеки продолжают гореть от ударов. Я целенаправленно игнорирую чувство обиды, что комом стоит поперек горла. Закрываюсь в комнате и сажусь за ноутбук.

Варя 11:01

Ты где? Мне нужно уйти из дома. Срочно.

Дышу. Часто. Надеюсь на скорейший ответ, и он приходит.

Виктор 11:01

И тебе доброе утро. Что за срочность?

На фоне слышен невыносимый плач сестры и возмущение матери. Я едва держу себя в руках. Едва сохраняю спокойствие.

Варя 11:01

Мы можем встретится?

Виктор 11:02

Я должен быть дома. Что случилось? Мама показала зубки? Его сарказм сейчас неуместен.

Варя 11:02

Значит, я приду к тебе.

Виктор 11:02

Что? Нет. Я не гостеприимен. Варя 11:02

Жди. Скоро буду.

Отрываюсь от компьютера и начинаю собирать вещи. Не для переезда, конечно,а для временного отпуска. Я устала от своей семьи. Устала от запретов и упреков. Устала от этих стен. Мне в прямом смысле не хватает воздуха. Только у Звягина получается отвлечь меня от угнетающих мыслей, пусть не самыми хорошими способами.

Набив рюкзак вещами, я незаметно проскакиваю мимо кухни, где извергается моя мать, но натыкаюсь на Арину. Прикладываю палец к губам, и малышка понимающе кивает. Целую ее в лоб и покидаю квартиру. Куртку и обувь надеваю в подъезде. Только оказавшись на улице я вспоминаю, что забыла выключить ноутбук.

Виктор 11:03

Не вздумай появляться, Тарасова. Я не шучу.

Виктор 11:05

Мне не до тебя, слышишь?

Виктор 11:10

Идиотка, ты уже вышла из квартиры, да? Плевать. Я не открою.

Виктор 11:13

Бестолочь… ***

Настойчиво долблюсь в дверь, позабыв о манерах. Звягин моментально открывает. Упирается локтем о косяк. Пренебрежительно поджимает губы, проходится по мне взглядом. Фыркает.

– Бестолочь, – цедит он сквозь зубы. – Так и мечтал сказать тебе это в лицо.

Я закатываю глаза и проползаю под его рукой.

– Не надейся, Звягин. Я не уйду.

– Я уже это понял.

Он закрывает дверь, а я по-свойски расстаюсь с верхней одеждой. Все крючки шкафа заняты, поэтому я бросаю куртку на пол. На глаза сразу же попадаются спящий на кухонном столе мужчина – отец Вити. Мне доводилось общаться с ним, когда я имела глупость принести Звягину домашнее задание. Было очевидно, он больной человек, но показался мне добрым, что не скажешь про его сына.

– Не обращай внимания, – отмахивается Витя, проследив за моим взглядом. – Он сражен твой наглостью. Наповал.

– Где твоя комната? – невозмутимо спрашиваю я.

– Ты туда не попадешь. Даже не надейся.

Я не реагирую на его колкость, просто подхожу к первой попавшейся двери и, видимо, непозволительно ошибаюсь. Витя хватает меня за запястье, когда я тянусь к дверной ручке.

Буквально за секунды он пришел в бешенство.

– Нельзя, – рычит он. Часто дышит. Дышит. Но, заметив мой испуг, быстро успокаивается. – Что это? – спрашивает, когда замечает ожог на руке. – Сигарета.

– Мама?

– Да, ей позвонили из школы.

– И ты решила, что никотин тебя выручит?

Я киваю.

– Ладно, пойдем.

Он тащит меня в свою комнату. Здесь очень мрачно: темные занавески, плакаты на стенах, разбросанные вещи, неаккуратные стопки CD-дисков. Но кровать заправлена идеально, будто Звягин вовсе не спит. Бардак не обошел и его комнату. Кажется, что жители этой квартиры никогда не держали тряпку в руках. Впрочем, беспорядок объясняется отсутствием женщины в доме.

Тут же ловлю себя на мысли, что могла разозлить Витю тем, что попыталась пробраться в комнату его матери. Покойной матери. Она умерла при пожаре.

– Чем займемся? – спрашиваю я, бросив рюкзак на кровать.

Звягин усаживается за компьютер и демонстративно отмахивается.

– Если ты думала, что сейчас я буду выслушивать тошнотворное нытье, о том какие злые твои предки, а потом убаюкивать в объятьях под слезливый фильм, то ты промахнулась.

Мимо, Тарасова.

– Даже не думала об этом, – лгу я. – Я сама не в восторге от твоей компании.

– Тогда можешь посидеть в подъезде. Я вынесу тебе чай.

– Я предпочитаю кофе.

– Прекрасно. Угостись им у себя дома.

– Нет. Я останусь. Так как я условно твоя девушка, что похоже на безумие, то имею право находиться здесь.

– Заметь, условно.

– Не цепляйся к словам.

Несмотря на пугающую обстановку, чувствуя себя на удивление комфортно. Я сажусь рядом и пытаюсь заглянуть в монитор. Звягин резко двигает меня и я падаю с кровати.

Молча проглатываю его грубость и подхожу к стопке дисков.

– Aerosmith [1], Pink Floyd [2], Порнофильмы [3], плакат Queen на потолке, – вслух перечисляю я. – В каком веке ты живешь?

– Ты хотела сказать, выживаю?

– Не мил белый свет, любимый? – хлопаю ресницами. Я явно не в себе.

– С первых же секунд.

– Когда решишь свести счеты с жизнь, предупреди меня. Я с удовольствием посмотрю, как ты летишь с крыши.

Звягин усмехается, но продолжает пялиться в монитор.

– Мне ближе повешенье. Тебе нравятся болтающиеся в воздухе мертвецы?

– Так, все, – психую я и возвращаю диски на место. – Мне надоел твой пессимизм.

Откуда столько пренебрежения к жизни?

– Тебе осталось несколько годков, чтобы понять меня.

– Я никогда тебя не пойму.

– Тебе же лучше.

Собрав волосы в хвост, я втыкаю руки в бока.

– У нас ведь договор, верно? Настала моя очередь устанавливать порядки. Ты сейчас же отлипнешь от компьютера и поможешь мне с уборкой.

Мое заявление насмешило его.

– Сначала ты врываешься в мой дом, а потом заставляешь браться за тряпку? – он поворачивается ко мне и прищуривается. – Признайся, мамаша надавала тебе по башке? Ты несешь несусветную чушь.

– Я говорю нормальные вещи, Виктор. Неужели, тебе не надоело закапывать себя в горе мусора?

– Мне так комфортно. Выкопать ямку для тебя?

Я вскидываю руками.

– Взбодрись, придурок. Ты молод. У тебя впереди целая жизнь. Да, характер дерьмовый, но это поправимо.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – качает он головой.

Мне становиться неприятно от его слов. Я хочу надеяться, что он это не всерьез. Мне только-только удалось найти человека, кто максимально откровенен со мной. Звягин не врет, не льстит, даже не старается понравиться, но парадокс, мне это нравиться. Его резкость привела меня в чувства. Я учусь разделять. Учусь жить по-новому, в конце концов. Но он будто бы похоронил себя. Почему? Гибель матери так сказалась на нем? Но тогда почему он не ушел раньше? Нет. Нет. Здесь что-то другое.

– Не понимаешь, значит, – с вызовом повторяю я и кидаюсь ему на спину. – Если ты не хочешь жить, то я помогу тебе покончить с этим, – начинаю в шутку его душить.

Звягин пытается защищаться, но выглядит это нелепо. Забавно.

– Фу, Тарасова, не прикасайся ко мне! Отстань! Я натравлю на тебя отца!

– И не подумаю, – хохочу я.

– Ты не представляешь, как он мерзок! – Не противнее тебя!

– Какая же ты дура…

Сама того не заметила, как запустила пальцы под его футболку. Мне хотелось пощекотать Звягина, но у него были другие планы. Резко развернувшись, он обнял мои ноги и повалил на кровать. Навис сверху и стал заламывать руки за спиной.

Сердце перевернулось вокруг своей оси.

Я моментально перестаю брыкаться. Просто смотрю в глаза-льдинки и думаю о прекрасном. Почему-то решаю, что сейчас подходящий момент для чего-то большего.

Откидываю все сомнения в сторону и тянусь, чтобы поцеловать его.

Витя останавливает меня рукой. Попросту вдавливает лицо в одеяло.

– Ох, нет, – посмеивается он. – Никакой любятины.

Его слова действуют меня отрезвляюще. Становиться стыдно. Только спустя время нам удается позабыть о всей неловкости ситуации. ***

Ослепи весь белый свет

Красным листопадом упади

Праздничным листом календаря

Устели мне путь

Помаши мне вслед

Прости, прощай, привет…

Из колонок играет песня Порнофильмов. Мне все же удалось уговорить Звягина заняться уборкой и даже перетащить отца из кухни в комнату. Пока я намывала до белизны кружки, дно которых было покрыто слоем серого налета, Витя пытался убрать со стола.

Пытался, потому что все валилось из его рук, что заставляло парня изрядно нервничать. Уборка явно не входила в его мрачные планы.

– Теперь намочи полотенце и протри скатерть, – приказываю я. – Протри на несколько раз.

– Хватит и одного.

– Ты свинья, Звягин. Сделай, как я тебя говорю.

– Твои законы здесь не действуют, – продолжает вредничать он.

Устаю спорить с ним и молча склоняюсь над посудой.

– Достал, – бурчу под нос.

Проходит несколько секунд, и я получаю мокрым полотенцем по пояснице.

– Поживее, – со смехом призывает он. – Ты ведь не хочешь, чтобы я похоронил себя в горе мусора?

К вечеру мы практически валимся с ног. Работы еще много, но мы хотя бы избавились от ужасного запаха, коем пропитались мои волосы и вещи.

Отец продолжал спать, а мы с Витей лежим на кровати, глядя на плакат Queen, и я задаю ему миллион вопросов. Он отвечает безынтересно, многое нарочно обходит стороной. Юлит. Я стесняюсь лезть в его жизнь и особо не налегаю. Но с удовольствием рассказываю ему про себя. О будущем, которое сложилось в моей голове и к которому я стараюсь стремится. Нечаянно обмолвилась о прошлых отношениях, отчего разожгла в нем особый интерес. Странно, но мне захотелось ему открыться. Быть может я устала держать все в себе и мечтала поделиться хоть кому-нибудь.

– Ты до сих пор любишь его? – спрашивает Витя, после того как я закончила невеселую историю. Он берет мою руку, разглядывает едва заметные шрамы и, не дождавшись ответа, уточняет: «Любишь».

– А ты любил когда-нибудь?

– Нет.

– Никого-никого?

– Никого-никогда.

Он невозможен, и это действует на меня как наркотик.

Мы молчим. Каждый думает о своем. В какой-то момент Витя вскакивает и закрывается в ванной. Он избегает меня. Такая реакция могла насторожить меня, но сейчас я не чувствую ничего, кроме теплоты в груди. Ссора с мамой перестала иметь вес. Все перестало иметь какое-либо значение. Я забылась. Мне хорошо. Я улыбаюсь Freddie Mercury, а он улыбается мне.

Все прекрасно до тех пор, пока не раздается стук в дверь. Подрываюсь с кровати и подхожу к двери. Открываю, будто имею на это право, и сразу же корю себя за это действие.

Передо мной стоит смолистая брюнетка. У нее красивая внешность, но в тоже время отталкивающая. Она удивлена мне, так же, как и я ей.

– Витя дома? – спрашивает она.

– Прости, а ты кто?

– Джоконда.

– Проститутка? – вырывается у меня.

Девушка улыбается.

– Нет. Подруга.

В этот момент Звягин выходит из ванны. Устало вздыхает. Ему не нравится происходящее. Подойдя к двери, он вежливо просит Джоконду удалится. Слишком вежливо, что совершенно на него не похоже.

– Кто это? – возмущаюсь я, когда та уходит.

– Мой друг.

– Ты дружишь с проститутками?

– Она не такая.

– А какая она?

– Замечательная.

Мне больно. Он не должен так говорить.

– Что вас связывает? – мой голос ломается.

– Мы спим вместе, – не стесняясь признается он.

Больно. Почему так больно?

– Это неприятно.

– Если тебе от этого станет легче, я спал с ней. Спал.

– Мне нелегче, – отчужденно проговариваю я.

Витя ударяет кулаком о стену.

– Хватит, Варя! Не смей ревновать меня!

На глаза накатываются слезы.

– Ты жестокий! Бессердечный!

– Я рад, что ты поняла это только сейчас! А теперь выметайся!

– Что?

– Пошла вон!

– Ты выгоняешь меня? Ночью?

– Не вижу разницы!

Взбесившись, Звягин выставляет меня за дверь. Следом выкидывает вещи. Мне трудно поверить в происходящее, но это происходит. Изнемогая от собственной беспомощности, сползаю вниз по стене. Плачу. Слезы утираю бубоном шапки. Никакой ожог не сравниться с той болью, что пульсирует сейчас на сердце.

Мне холодно. Жалко саму себя.

– Ненавижу! – кричу на весь подъезд и снова плачу.

Спустя час рыданий понимаю, что его не волнуют мои слезы. Смирившись с горькой правдой начинаю засыпать. Я готова замерзнуть заживо, но не готова возвращаться домой. Только не сейчас.

Во сне хорошо. Кто-то нежно поднимает меня и возвращает в тепло. Укладывает на кровать и накрывает одеялом. Я не хочу просыпаться.

[ 1 ] Aerosmith – Музыкальная группа, вероятно, самый важный представитель американского хард-рока. Группа черпала своё вдохновение в британском блюз-роке, доминировавшем на рок-сцене в конце 1960-х.

[2] Pink Floyd – Британская рок-группа, знаменитая своими философскими текстами, акустическими экспериментами, новшествами в оформлении альбомов и грандиозными шоу.

[3]Порнофильмы – российская панк-рок-группа из города Дубна, основанная в 2008 году.

Глава#14. Витя

Дым табачный воздух выел. Комната глава в крученыховском аде. Вспомни за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил. Сегодня сидишь вот, сердце в железе. День еще выгонишь, можешь быть, изругав.

В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав. Маяковский.

Вербное воскресение. Мне пять. Я скрепляю проводки металлического моторчика с батарейкой и чувствую себя гениальным ученым. Мальчик, который выкинул сломанную машинку на помойку оказался настоящим глупцом, потому что незаслуженно обесценил важную деталь игрушки. Однако я нашел ей применение и скоро запущу в ванну непотопляемый корабль, а может и того лучше – подводную лодку.

Дома я один, только и слышно как хрипит старое радио на кухне. Мне хочется есть, но я всячески игнорирую надоедливую потребность, ибо мудреное изобретение требует максимального внимания и непоколебимой выдержки. Плотнее прижимаю кусок пластилина, что отковырял под раковиной, и слышу характерный звук – завелся! Мою радость разделяет заикающийся диктор, что живет в пыльном радио, а я принимаю радость как нечто сокровенное, несправедливо редкое и сердцу приятное.

– Граждане, от всего сердца поздравляю! – каркает дядька.

Принимаю поздравления, бросаю лишние детали и, окрыленный, мчусь к двери, но гаснет свет, ноги путаются в безразмерных пижамных штанах, и я падаю на пол. Обидно и больно, но не от падения. Глотая соленые слезы, я вынимаю осколки пластмассы из ладони и содрогаюсь от ужаса. Поломка кораблика – невообразимая потеря, но эта темнота, до дрожи пугающая, парализует тело, отчего слезы кататься ручьем из не моргающих глаз.

– Не плачь, сынок. Не плачь, мой милый, – шепчет мне таинственный голос. – Твой кораблик не сломан. Он покоряет глубины моря.

Шепот принадлежит моей маме.

– Не правда, – хнычу я и до красноты растираю глаза. – Вот – детальки, вот – моторчик вдребезги.

– Совсем нет, сынок. Но не сломан. Пойдем, я покажу тебе.

Тут на мое плечо опускается теплая рука, я накрываю ее своей, но обернувшись, никого не вижу. Темнота и только. Жуткая, пронизывающая до самых косточек, хоть и до косточек одна лишь кожица.

– За мной, сынок, – протягивает манящий голос, и я послушно следую за нежным звучанием. Иду уверено, не боясь ударится. – Сюда, сюда.

Скрип открывающейся двери и яркий свет – как окно в другую реальность. Переступаю порог ванной комнаты и замечаю кораблик. До невозможности красивый, он покачивается на слабых волнах проточной воды с ошметками ржавчины. В голову тут же лезут будоражащие мысли, будто бы кораблик тот в логово пиратов угодил или дно пробил на мели да все золото награбленное подрастерял.

– Это твой кораблик, милый. Он цел, – говорит невидимая мама.

– Не мой, – вздыхаю я, опустив голову. – У меня подводная лодка была.

Тихий смех звучит в голове, он ударяется о кафельные стены, разбиваться и неестественно множится. Щекочет затылок. Даже глушит.

– Твоя лодка – подводная, солнышко. Присмотрись внимательнее. Глянь, как под воду погружается.

И тут как по волшебству кораблик ко дну тянет. Сердце замирает от мысли, что сейчас беда случится.

– Нет! – вскрикиваю я. – Он тонет! Там ведь люди!

– Как же так?

– Спасать их нужно!

– Так спаси…

Легкий толчок в костлявую спину, и я делаю шаг. Взбираюсь на бортик ванны, смотрю вниз, но нырнуть не решаюсь. От ржавой водицы исходит пар, поди там кипяток, но вот засада – кораблику-то хуже!

– Ныряй, сынок, не бойся, – поторапливает мама, а у меня нет повода не доверять ей. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Во мне решимости больше, чем веса. Закрываю глаза и уверенно выставляю ногу. Густой пар обжигает пятку, но я готов, ведь мама зла мне не желает.

– Быстрее… Давай же… Ну…

Мое тело уже готово полететь в воду, но точно черт схватился за мою пижаму и что есть мочи тянет назад. И снова гаснет свет. Ей богу кто-то издевается.

– Скорее, Витя. Помоги им.

– У меня не получается, – злюсь и паникую я. – Не получается.

– Постарайся, милый.

Мое детское терпение ломается, как тонкая корка льда на лужице, я спрыгиваю с бортика и хватаю за грудки того, кто вздумал мне мешать. С ярым криком тормошу негодяя и бью его об стену. Злость прибавляет мне сил, и я уверен, что не помилую то существо. Всем своим с кулак сердцем желаю ему смерти. Бью. Еще. Еще. Но что-то острое вонзается мне в щеку и заставляет проснуться…

– Ты с ума сошел, Звягин? – с надрывом шепчет Варя. – Отпусти меня.

Открыв глаза, я с ужасом принимаю реальность: глубокая ночь, моя разрушенная комната, до смерти напуганная Варя, вдавленная кулаками в шкаф и с красными следами на лице. Над дрожащей губой виднеется свежий, густо-вишневый синяк, который без сомнения оставил я. Волосы растрёпаны. Глаза заспанные, мокрые. Разжимаю задеревеневшие пальцы и шарахаюсь от нее, словно от привидения.

– Да что с тобой? – откашливается она, держась за шею.

Чувствую, как пальцы спутало тонкими нитями. Светло-русые волосы остались на них.

Отрезвляющая реальность обрушается на голову холодным потоком – что я за чудовище? Что за монстр? Страх самого себя подкашивает ноги, я сажусь на кровать и хватаюсь за голову. Туман перед глазами рассеивается, отчего становится только хуже. Ладони потеют.

Ступни покалывает. Тремор.

– Витя? – шепчет Тарасова, садясь рядом. – С тобой все хорошо? Боже, ты так меня напугал. Ты был сам не свой.

Меня ни на шутку нервирует, что она видит меня слабым; что лезет в мою жизнь; что требует объяснений и заставляет оправдываться. Сожаление о том, что вернул ее в свою комнату приходит незамедлительно. Немного рад, что напугал ее.

– Сон плохой приснился, – фыркаю я. – С кем не бывает?

Тусклый свет от монитора попадает на ее взволнованное лицо.

– Плохой сон? – изумляется она, но шепотом. – Ты чуть в окно не выпал. Я едва успела тебя снять.

Поднимаю голову и пораженно наблюдаю, как зимний сквозняк теребит занавески. Девчонка говорила правду. Мои сны заигрались со мной. Минуту назад я был на шаг от смерти. Минуту назад я мог навсегда остаться в том сне и до бесконечности пускать кораблики по воде – это ли не душевное умиротворение?

– Кто просил тебя лезть? – рычу, как псина. – Кто просил спасать?

Прикрыв рот ладонью, девчонка трясет головой.

– Ты сумасшедший. Психопат. Идиот.

Теперь становится смешно, но смех мой истерический.

– А ты настолько глупа, что называешь психопата идиотом, находясь с ним в одной комнате? Идиотка здесь ты, Варя.

У перепуганной девчонки все не получается поставить оценку происходящему. Я буквально слышу, как ломается ее мозг.

– Что это, твою мать, было? – спрашивает она, игнорируя угрозу.

В моей мутной голове рождается дебильный ответ.

– Ты что лунатиков никогда не видела?

– Кого?

– Лунатиков, – уточняю я, пытаясь выглядеть непринужденно. – Можешь, кстати, об этом стих написать. К примеру… Над луной висит квадратик, называется «окно». На окне сидит лунатик, понял он, что жизнь дерьмо.

– Это не смешно.

– Разве? А мне до чертиков весело.

– Ты точно псих, Звягин, – обиженно бурчит Варя, накрывается одеялом и отворачивается к стенке. – Тупой идиот.

– А меня тошнит от твоей фальшивой заботы, – бросаю через плечо.

– Урод.

– Спокойной ночи, любимая.

– Скотина.

Она об этом никогда не узнает, но сейчас я был с ней полностью согласен. Что со мной?

Что происходит? Неужели, теперь я опасен даже во сне?

Из-за ночных прогулок я порядком не выспался, а еще эта доставучая девица все утро шарахается по комнате, кашляет, чихает и будто нарочно спотыкается обо все, что попадается ей под ноги. Стерва. Наслаждаюсь последними минутами полудремы, представляя Тарасову пристегнутой к батарее с намордником на лице, а потом и вовсе отправляю в чертову обитель и кидаю в кипящий котел. Волшебно.

– Через сорок минут начнутся уроки, советую поторопиться, – деловито начинает она, когда больше не может биться об мебель. – Я серьезно, Звягин. Поднимайся.

– С чего ты взяла, что я собрался туда идти?

Это было одно из тех пробуждений, что сопровождались мучительным недомоганием, и дело не в нехватке сна, мне не хватало кое-чего другого. Посетить сегодня школу было издевательством для своего организма, издевательством над самим собой. Я был намерен пропустить уроки, но крайне жаждал навестить поставщика смерти – Геру. Тарасова в мои планы совершенно не входила, но думала, балда, иначе.

– Ты пойдешь в школу, без обсуждений. После того что ты устроил ночью я не оставлю тебя одного. Даже не надейся.

– Не понял, ты снова мне угрожаешь?

– Думай как хочешь, но на урок ты явишься.

– Боже, ты наивнее китайской болонки…

Когда мне в голову прилетел математический справочник, коем меня наградили на городской олимпиаде, я без раздумий вернул его отправителю и только потом открыл глаза.

И кто бы мог подумать, что следующей моей эмоцией будет щекочущее чувство вины.

Варя выглядела, мягко сказать, подавленно: темные мешки, распухшие веки и синяк над губой. Эта ночка ее изрядно помотала. Сначала она охраняла подъезд и поливала пролеты слезами, потом гонялась по комнате за обезумевшим зомби, а тот в знак благодарности настучал ей по зубам. Вывод один: девчонка не дружит с головой, раз продолжает оставаться здесь или судьба познакомила меня с отъявленной мазохистской, которая возомнила себя поэтессой, что еще безумнее.

– Ты ведь не отстанешь, так? – корчусь я от яркого света.

– Нет.

– А если я клал… – Молчи!

– Слушай, засунь свои командирские права в задницу тому, кто тебе их выдал.

– Тогда снимай свои портки, Звягин, ведь это был ты.

Тут я окончательно просыпаюсь и отрываю голову от подушки.

– Извращенка. Тебе лишь бы меня раздеть.

Варя закатывает глаза и бросает в меня вещами.

– Одевайся. Меня никогда не заинтересует такой зяблик.

– Бесстыжая лгунья, – улыбаясь, тяну я. – Уже заинтересовал.

Тарасова краснеет, прячет глаза и улыбку, я же начинает мысленно проклинать себя, за то что позволил себе долю флирта. Мне нельзя подпускать ее близко. Мне вообще нельзя ее подпускать. Но я, придурок, пошел на сумасшедшую авантюру, которой сам уже не рад. Кто бы мог подумать, что маленькая замухрышка станет такой большой проблемой? Пиявка.

Кровопийца. Нечисть, ставлю крест.

– Ладно, – вздыхаю я и уваливаюсь обратно. – Иди в ванну, собирайся, а я пока приготовлю романтический завтрак.

– Правда? – пищит она.

Мои рот растягивается в широкой улыбке.

– Ну конечно, милая… Как насчет жаренных таракашек?

– Ты невыносим.

Через двадцать минут мы стоим у порога.

Тарасова нарочно толкается в прихожей: неуклюже надевает куртку, натягивает километровые сапоги и трясет бубоном перед моим лицом. Мне пора бы вспылить, но сжав челюсть я терплю, так как еще успею разочаровать ее, ведь в школу идти не намерен. Пока поэтесса чесала волосы, я уже успел договорится с Герой о встрече.

– Где твой отец? – интересуется Варя, заглядывая в комнаты.

– Не знаю. Может за диван закатился?

Обстановка напряженная. Каждый из нас не упускает возможности задеть и уколоть друг друга.

– Как его зовут? – спрашивает она.

– Фемистоклей.

– Брехня!

– Плевать.

Варя теряет терпение и нервно стучит сапогом по полу.

– Хорошо, – соглашается она, а потом орет на всю квартиру: – До свидания, Фемистоклей! Не скучайте без нас! До вечера!

Меня подкашивает.

– Какого еще вечера? – рычу я, закрывая дверь.

– Я не готова вернутся домой, так яснее?

– Но ты вернешься.

– Нет. Мне нужен день. Еще один день.

Спускаясь по лестнице я осознал, что сильно сглупил, когда не скинул с нее Тарасову.

Сейчас бы горя не знал.

– В этом доме еще куча квартир, – говорю я. – Почему именно моя?

– Она мне нравится.

– Брехня!

– Плевать.

Ненавижу. Это гребаная губка впитывает все, что я ей говорю. Почему она не поступает также с мозгами? Ведь у девицы с этим явно проблемы.

Когда мы выходим на улицу, то я резко меняю маршрут.

– Куда ты? – возмущается Варя. – Школа в другой стороне.

Мне приходится нести полную чушь, чтобы отвязаться от нее.

– Я хочу прогуляться один. Помедитировать. Устал от тебя.

Как и предполагалось, дорогу мне преграждает огромный красный бубон.

– Хватит, Звягин, – устало просит она. – Мы должны хотя бы попробовать сблизится.

Узнать друг друга. В чем тогда смысл этих отношений?

Игнорируя прыгающее веко, я натягиваю фальшивую улыбку.

– Свобода, глупая. Freedom, stupid [1].

– Но это бессмыслица. Ты должен дать нам шанс. Все может получится.

Вздыхаю и качаю головой.

– Impossible, Rayka. Impossible [2].

На этих словах я продолжаю путь, но будь проклят весь этот свет, Варя снова шагает по правое плечо от меня. Я готов заорать, но только лишь смотрю на причину моей головной боли и молчаливо требую объяснений.

– Что? – по-деловому говорит она. – Если у нас полная свобода действий, то я свободна делать то, что пожелаю. И идти в школу с тем, с кем пожелаю.

Мне ничего не оставалось делать, как пойти на первый урок, иначе Варя никогда бы не отвязалась. Нужно отдать ей должное, моя потребность заметно тускнела на фоне той нервозности, которую она провоцировала.

Тарасова была из категории тех людей, на которых кончались мои полномочия. За маской невозмутимой наивности она чувствовала себя вполне комфортно: отзеркаливала негатив, пропускала мимо ушей колкости и делала вид, что не чувствует пренебрежения в ее сторону. Я столкнулся с таким впервые, ведь раньше мне составляло труда отвязаться от человека. Один мой взгляд заставлял людей шарахаться, а порой и вовсе – перекрещиваться. Но что не так с этой особой? Неужели она настолько безнадежна, что готова вцепиться в первого попавшегося, кто хоть как-то с ней заговорил? Мне приходится искать всякие причины, так как все это не вяжется с любовью. Ну или очень больной, уродливой любовью. Только обезображенная душа способна на чувства ко мне. Только исковерканное сердце способно полюбить меня.

Когда мы входим в класс, в кабинет географии, то меня сразу же окружает добрая половина однокашников. Они приветствуют меня рукопожатиями, спрашивают о здоровье и даже умудряются наперебой рассказывать последние новости, которые, отнюдь, меня не интересуют. Но вот Тарасова, она не думает сдаваться. Сквозь мельтешащую толпу мне удается увидеть, как та садится к Быкову и, рисуя в воздухе небесный ореол, губами обводит:

«Свобода».

Я принимаю ее ход и, схватив за руку Верещагину, сажу ее рядом с собой, дабы исключить присутствие Вари, на тот случай если она передумает. По своей глупости девчонка решила, что мое раздражительное состояние не что иное, как заедающее чувство ревности, но как же она ошибалась.

Пользуясь ее отсутствием, я хотел выдохнуть, расслабится, но не вышло. В голове, как в улье, не прекращалось адское жужжание. Кровь в венах будто бы высыхала, провоцирую невыносимое жжение во всем теле. Адские мучения сменились болью в костях и глазах. Я был готов рвать на себе кожу, а когда ломка достигла своего пика, мне ничего не оставалось, как покинуть кабинет без объяснений.

Все было как во сне. Проезжающие машины снуют в разные стороны, словно скоростные пчелы. От яркого слезятся глаза. Черпая ртом воздух я пытаюсь понять куда держать путь. Делаю шаг за шагом в белою неизвестность. В итоге останавливаюсь и жду малейшего послабления. Легчает, но недостаточно, чтобы тронутся с места. Перед лазами возникает образ Татьяны – мамы Вари, я отмахиваюсь от нее руками, словно от призрака. Она обеспокоенно кричит, спрашивает, где ее дочь, я что-то мямлю ей в ответ, но не могу разобрать собственную речь. Не могу разделить реальность от вымысла. В конечном итоге сдаюсь и падаю на холодный снег. ***

– Ну как, полегчало? – смеясь, спрашивает Гера. – Я думал ты все – кони двинешь.

А ты живучий, гад. Вон, как щеки порозовели.

Открываю глаза. Я за строительным складом. В расслабленной позе сижу на лавке, облокотившись головой о стену. Мне хорошо. Более чем. Погода шепчет. Благодать, мать твою. Благодать.

– Как я сюда попал? – неторопливо волочу языком. – Ни хрена не помню.

Гера улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ.

– Вот ты кадр, Витя! Сам приполз. А доктор Гера тебя вылечил. – Вот спасибо… – На здоровье.

Еще какое-то время я просто наслаждаюсь жизнью: солнцем, небом, ветерком. Пытаюсь вспомнить как пришел сюда, но не выходит. Не понимаю, видел ли маму Вари или снова был окутан ядовитым дурманом, что путает мое сознание. Не знаю. Не хочу знать. Мне хочется пить, и только.

Спустя минут тридцать я полностью взбодрен. Хочу вернуться домой, но Гера меня останавливает.

– Эй, хитрец, а плата?

Его вопрос ставит меня в ступор. У меня нет денег.

– Послушай, позже принесу. Я пуст. – Так и знал… Не делай людям добра… – Завязывай, Гера. Я все отдам.

Мой мерзкий знакомый строит задумчивое лицо, а потом его взгляд устремляется за мою спину.

– А может она отдаст? – говорит он, и я оборачиваюсь.

Несносная Тарасова снова нашла меня и теперь стоит вкопанная сапогами в снег, виновато поджав губешки. Проклятье. Мое личное проклятье.

– Не ввязывай ее, – предупредительно говорю я.

Маленькие глазенки Геры округляются. Он демонстрирует серые зубы.

– Ох, у Вити появилась подружка? Что ж, я удивлен. Ладно, иди, не заставляй даму ждать, но знай, – его лицо тут же мрачнеет, – если денег не будет, кто-то может пострадать.

Он смотрит на Варю. Я не боюсь, ведь уверен, что верну ему деньги. На следующей неделе я пойду на рынок и отплачу засранцу вдвойне.

– Счастливо.

Прощаюсь с Герой и подхожу к подружке.

– А я уже успел позабыть, как уродливо на тебе сидит эта шапка, – иронизирую и развожу руки в стороны. – Я рад тебе, любимая.

Лицо Вари отображает все признаки беспокойства.

– Где ты был? – начинает она. – Я думала тебе стало плохо. Почему ты сбежал с урока? И кто этот парень?

– Парень? – придуриваюсь я и смотрю по сторонам. – Какой парень?

Она ударяет меня в плечо. Совсем не больно и смешно.

– Перестань кривляться, Звягин! Что с тобой происходит?! Ты ведешь себя неадекватно! Куда ты вечно пропадаешь?! С кем общаешься?! Боже, да как только…

Варя слабо лупит меня по груди, что-то тявкает, но мне все равно. Мое настроение на зависть прекрасное. Улыбка не спадает с лица. Только вот моя доставучая кричит на всю улицу, отчего я нахожу единственный способ ее заткнуть – целую. Благодать.

[1]

Freedom, stupid – Свобода, глупая.

[2]

Impossible, Rayka. Impossible – Это невозможно, Райка. Невозможно. Крылатая фраза из к/ф «Цирк» 1936 года.

Глава#15. Варя

Твой поцелуй ожогом на губах, Но, дьявол, не был одержимым. Мне для тебя во век не стать любимой, Никто не станет для меня любимым.

В отличие от Звягина мне абсолютно не спится. Несмотря на проведенное вместе время, а провели мы его прекрасно, мне тревожно на душе.

Витя не перестает меня удивлять. Сначала он нервничал, злился, выходил из себя, а потом и вовсе сбежал с урока, но когда я его обнаружила, по чистой случайности, то настроение парня зашкаливало. Он был непривычно весел. Чересчур весел. Витя сам предложил прогуляться, даже прождал несколько часов, пока я накатаюсь на ржавом кораблике в местном парке, что не могло не радовать. Мы болтались по городу до самого вечера и разговаривали на самые легкие темы, баловались, шутили, но я чувствовала какойто подвох. Доля неискренности была в его действиях.

И поцелуй. Он мне запомнился, быть может навсегда, но меня покидает мысль, что он был фальшивым. Пустым. Ненастоящим.

Еще одна причина моей тревоги заключалась в родителях. Я была уверена, что получу множество угрожающих звонков или встречусь с ними в школе, но нет. Им будто бы плевать, что я отсутствую в их жизни. Теперь, небось, радуются, что одной проблемой стало меньше. Теперь не придется стыдится собственной дочери и ее странного хобби. Мама давным-давно сожгла бы мой блокнотик, если бы я не таскала его с собой повсюду.

Мама, мама, никогда бы не подумала, что заскучаю по твоим крикам.

Тусклый свет от монитора. Тишина. Витя спит блаженным сном, а я сижу на скрипучем табурете и разглядываю кусок пластилина, что подарила мне сестренка. Тот день стал переломным. Именно тогда меня посетила мысль, что нужно меняться. Что нужно перестать быть той, кем хочет видеть меня моя мать и стать собой. Но стала ли я собой? Если так, то почему не чувствую гармонии? Почему хочу плакать?

– Не спится?

Я вздрагиваю, когда слышу сонный голос.

– Прости, не хотела тебя разбудить.

– Сколько в тебе сил, Тарасова? Мы гуляли весь день.

– Да нет у меня никаких сил…

Витя молчит. И я молчу. В этой тишине нет ничего кроме грусти и недосказанности. Мне хочется поделится с ним переживаниями, но он не поймет, только посмеется. Мне хочется признаться в чувствах, сказать, как стал мне дорог, но он разозлится и снова обидит.

И я молчу.

– В чем дело? – спрашивает он и садится на край кровати. Его светлые волосы взлохмачены, веки слегка прикрыты, щеки румянятся, словно парень пьян. – Расскажешь? – Спасибо тебе.

– За что? – удивляется он.

– За то что принял.

Витя хмурится.

– Если кому и стоит говорить «спасибо», так это мне… – Прости, – перебиваю я.

– За что? Тарасова, ты не на исповеди.

– Я прощу у тебя прощения, за то что сейчас скажу.

Даже сквозь темноту замечаю, как он напрягается.

– Я, кажется, тебя…

– Не смей произносить этого.

– …люблю.

Я ничего не смогла с собой поделать, слезы покатились по моему лицу. Внутри все сжалось. Стало невероятно стыдно.

Витя взял мое лицо и повернул к себе.

– Выкинь эти мысли из своей головы, поняла?

Когда я посмотрела в его глаза, то сердце заколотилось с бешеной силой, вся грудная клетка пульсировала. На шее выступил пот. Я с трудом разжала губы. – Больно.

– Знаю.

Наплевав на чувство собственного достоинства, я обхватила руками его лицо и прильнула к нему губами, а он заключил меня в самые крепкие объятья, о которых я только могла мечтать. Не отверг. Не прогнал. Ответил.

Теперь я говорила «спасибо» судьбе. Такое короткое мгновение, но такое прекрасное.

Мою голову заполнил розовый туман. Но как только моя жадная душа потребовала большего,

Звягин откинул меня. Приказал не прикасаться. Я споткнулась об невидимую грань и привела его в бешенство. И снова слезы.

Розовая дымка сменилась черной.

– Что со мной не так? – спрашиваю я, отвернувшись к стенке.

– Дело не в тебе, Варя, – психует он. – Не в тебе.

Утыкаюсь носом в уже мокрую подушку.

– Ты говоришь, как он, перед тем как бросить.

– Не смей сравнивать меня со своим ублюдком. В отличие от него, я тебе не использую.

– А что ты делаешь?

Он затрудняется ответит. Часто дышит. Нужно быть полной идиоткой, чтобы не почувствовать этот холод.

– Пообещай, что завтра же вернешься домой.

Обещаю и не лгу. Я сбила руки до крови, пока стучалась в закрытые двери. Он не открыл. И не откроет. Только из чувств к нему я не имею права быть навязчивой. Сдаюсь. Я отступаю.

Смягчившись, Звягин прижимает меня к себе.

– Все правильно, Варя. Правильно, – приговаривает он, глядя мои волосы. – Все правильно, родная.

Глава#16. Витя

Кроме любви твоей,

мне

нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем. Если б так поэта измучила,

он любимую на деньги б и славу выменял, а мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. Маяковский.

Варя покинула мою квартиру и пропала на целых две недели. Я думал что это время станет самым счастливым, но сильно ошибался. Или привычка, или что-то другое манипулировало мной и провоцировало новое недомогание. Сильное и невыносимое. Я не мог найти себе места, безостановочно расхаживал по комнате да и кусок в горло не лез. Только на работе я мог немного отвлечься, но когда возвращался домой все становилось попрежнему – мысли, ломка, чувство вины. Я некрасиво поступил с Тарасовой, когда грубо отверг, хоть тем самым проявил заботу, но это не меняло сути. Я сделал ей больно. Теперь больно мне.

Люди часто смотрели на меня равнодушными глазами, но вот Варя смотрела влюбленными. Я всегда знал, чем могу заполнить эту пустоту внутри себя, но после знакомства с ней научился отвлекаться от наркотиков. Пусть на жалкое время, но все же. Мне стыдно признаться самому себе, но сейчас я более чем пуст. Прозрачен. И едва ли очередная доза наполнит меня, как это было прежде.

Не меняя горизонтального положения я все думал о жизни, чтобы не думать о ней. Когда ты молод, красив, здоров, тебе хватает глупости полагать, будто звезды, птички и добрые люди будут окружать тебя всю твою жизнь. Но если ты потаскан, болен, слаб и мерзок самому себе, то, глядя на все прекрасное, чувствуешь себя лишним в этом мире. Добрые люди, цветы, улыбки – фальшь. Завтра ты сдохнешь от передозировки, а добрые люди не перестанут улыбаться и даже цветов не принесут.

С самого детства меня не покидает ощущение подмены, что я проживаю чужую жизнь, ведь то, что требует мое тело, совершенно отвергает душа. Помню, как мелким мальчуганом, засыпал под крики алкоголиков, которыми кишила наша квартира, и мечтал проснуться другим человеком, но этого не случалось. Вечно пьяный отец и бессознательная мать – первое, что я видел, когда открывал глаза. Каждый божий день, как день сурка. Так длилось несколько лет.

Но в какой-то момент мою скуку и отчаяние разбавили наркотики. Мне было девять или десять, и тогда я посмотрел на свою жизнь с другого ракурса. Все началось с марихуаны. С убедительным лицом моя мать утверждала, что это не вреднее сигареты и волноваться о здоровье не стоит. До сих пор не понимаю, зачем пичкала меня всем этим. Я же не боялся эксперементировать, и вслед за травкой пришел героин.

Мне казалось, что я самый счастливый подросток на этой чертовой земле, ведь позабыл о болях и стал чувствовать себя отлично. Все симптомы испарялись, как только тоненькая игла касалась вены. Голова наполнялась розовым туманом, который уносил меня в беззаботные мечты. Сложно описать ту эйфорию, но она незабываема. Я был готов лишиться рук и ног, чтобы снова побывать в этом состоянии. Тогда я не понимал, что зависимость наступит мгновенно и моя жизнь навсегда разрушится.

Но всему предназначено заканчиваться. За райским кайфом последовала череда ломок и срывов. Туман в голове стал черным. Еще ребенком, мне было сложно понять, почему так больно, почему я плачу и почему хочу убить. И не только себя, а весь белый свет – неважно ребенок ли ты или старушка. Я жил от дозы до дозы и не помнил промежутков. Мой жизненный график напоминал пунктирную линию.

Бессонными ночами, разрывая зубами подушки я не мог не предположить, что может быть хуже, но судьба сделала укол в самое сердце. В тот день мама попросила нагреть ей ванну. Она была не в себе. Кричала. Ее тело неестественно выворачивалось, и я как никто ее понимал. Будучи разумным подростком я знал, что нельзя опускать кипятильник в воду, если в ней лежит твоя мать, но сущность что жила в нас думала иначе. Сгорая от ломки мама призналась, что я неизлечимо болен. Еще в утробе она наградила меня сей болезнью, но денег на аборт не нашла. Да и наркотой она делилась не из благих побуждений – все думала что сдохну. Черная правда из уст матери убило последнее, что делало меня человечным. Не моргнув глазом я вручил ей включенный нагреватель и та сгорела заживо.

На похоронах я не плакал. Да и какие там похороны? Муниципальные службы закопали ее как бомжа, под номером «029-А», в то время как отец находился в месячном запое. Впрочем, ее отсутствие он обнаружил не сразу. Помню, как кричал всю ночь ее имя и просил принести воды, мешая мне спать. Пройдет несколько лет прежде ем я осознаю черноту своего поступка. Мать говорила, что жить мне год-два, но я, проклятье, живу до сих пор. С тех пор не прошло ни дня, чтобы я не пожалел о содеянном, а с недавнего времени ошибки прошлого преследуют меня во сне и наяву.

Я пробовал бросить наркотики, но продержался только неделю. С тех пор я больше не пробовал. Да и какой в этом смысл? Смерть – вот мое будущее. И только такая же потасканная душа помогла мне обрести маленькую надежду.

Варя.

Я не испытывал к ней чувств, меня скорее удивляла ее самоотверженность и принятие меня, ведь даже мать меня не приняла. Мой эгоизм взял вверх. Мне хотелось прожить последние деньки будучи любимым кем-то. Бесчеловечно, знаю.

В аду давно пригрели место для меня.

Я привязался, правда. Тогда я понял, что сильно заигрался. И Варя ушла, а на смену ей вернулся голод. И вместо того, чтобы написать ей или позвонить, я снова берусь за иглу, дабы приблизится к тому, что уже неизбежно. Мне было суждено родится уродом. Мразью.

Мертвецом. Но как бы не была обезображена моя душа, с ней я так не поступлю.

Все по старой схеме – ложка, инсулинка, жгут.

Кто-то долбится в дверь, скорее всего отец соизволил вернуться домой, но мне не до него. Мне нужно забыться. Уснуть и не проснуться.

Все по старой схеме – инсулинка, вена, жгут.

Но когда дверь в комнату распахивается, то я замираю. Очередная пощечина судьбы больнее прежних.

– Витя? – ошарашенно щебечет вовсе не отец.

Она не должна была знать. Видит бог я не хотел, чтоб было так…

Глава#17. Варя

Однажды попробовав это, ты уже никогда не станешь прежним. В твоей памяти навсегда закрепится тот миг, когда ты был невероятно счастлив, одурманен, по волшебству окрылен, и ты будешь непроизвольно стремится к этому неповторимому чувству, пусть даже знаю, что оно погубит тебя.

Любовь – самый коварный наркотик.

Стоя у обшарпанной двери Звягина я с горечью осознала, что стала зависимой. Нехватка – это не грустный термин из медицинского справочниками, это настоящая кара, которое превращает тебя в существо крайне беспомощное. И если первую неделю мне удавалось держаться, питаться кислыми мыслями, что Витя самый обычный парень, типичный эгоист, который не подарит мне ничего, кроме гнетущей боли и обид разочарования, то к концу второй я окончательно оголодала. Сны, будто я разговариваю с ним, прикасаюсь к его руке, губам, иногда просто смотрю в глаза-льдинки, вымотали меня. Мое тело выкручивало от острого недомогания. Было трудно дышать. Каждый новый солнечный день, наполненный пением глупых птиц казался мне отвратительным. Я ждала ночи, как маленький шанс на то, что смогу его увидеть. Пусть нереального, но такого жизненно-недостающего.

Озарение, что муки не закончатся, а реальность слишком сладка, чтобы ее отталкивать, пришло только сегодня. Наплевав на безответность моего холодного Звягина я эгоистично прихожу туда, где буду чувствовать себя удовлетворённо – к нему домой. Для того чтобы просто быть рядом. Пусть даже в нескольких метрах, пусть без возможности поговорить или дотронуться, но рядом. Дышать одним воздухом – уже бальзам для изнемогающего сердца.

Уже таблетка. Уже успокоительное.

Неустанно долблюсь в дверь, но Звягин и не думает открывать. Весьма предсказуемо. Он проигнорировал все мои звонки и сообщения, словно на расстоянии почувствовалнеладное. Еще бы, я устала сама от самой себя, так что говорит про парня, который считает одиночество лучшим состоянием.

– Если ты по плате за свет пришла, то можешь смело бросать эту затею, – бурчит пожилая соседка, зажав сигарету губами. – Хозяин квартиры скорее продаст печень сына, чем даст тебе копейку. Дохлый номер.

– Я не за деньгами. Мне нужен Витя, – бесконтрольно, произношу это с особой грустью. – Скорее всего он вышел в магазин. Подожду его здесь.

Соседка вскидывает седыми бровями и выпускает густой дым.

– Почему же? – она закашливается. – Дома он.

Я нервничаю, сильно нервничаю и едва держусь, чтобы не вырвать сигарету из ее рук. И с чего я решила, что подобная отрава способна меня успокоить?

– Правда? – отвлекаюсь я. – Тогда почему не открывает?

– А ты ручку дерни, не стесняйся, – советует женщина. – У них вечно не заперто. И верно, ведь воровать поди нечего, – смеется она и прячется за не менее непотребной дверью.

– Спасибо.

Влажная ладонь касается ручки, как и прорицала соседка – ворота отворились. В нос сразу же ударил тяжелый, едкий запах, но не алкоголя, а дешевого табака. Мне следовало открыть все окна, прежде чем извинится за внезапное появление, но мучительная потребность посмотреть в его глаза взяла вверх над всеми желаниями.

Из комнаты Вити доносилась тихая музыка – он был здесь. Поправив волосы и набрав полную грудь воздуха я толкнула межкомнатную дверь, но когда та распахнулась – мир поплыл перед глазами.

Сидя на полу и облокотившись спиной о радиатор, Витя пытался сделать себе больно. Именно больно, потому что по-другому мой мозг не мог охарактеризовать увиденную картину. Шприц. Игла. Кровавая точка.

Дурнота подступила к горлу.

– Витя? – мямлю я, ища рукой опору. Мне нехорошо, хоть еще не поняла, что здесь происходит.

Почему уже боюсь? Почему так страшно?

Парень поднимает стеклянные глаза. На лице отображается усталость и разочарование. Он не прячется, даже не пытается, но явно не рад нашей встрече.

Почему же так страшно?

– Зря ты пришла, – выдыхает Витя, откидывает инструмент в сторону, запрокидывает голову и закрывает глаза.

Сердце колотится в горле. Произнести хоть слово, сейчас кажется чем-то невозможным.

– Страшный и опасный Витя временно обезврежен, – шепчет он. – Тебе не о чем переживать. Я буквально слышу как ты дрожишь.

На ватных ногах перебираю до кровати и боязливо сажусь на самый краешек.

– Что это, Витя?

Уголок его губ ползет вверх.

– А на что это похоже?

– На инъекцию.

– Верно. А на инъекцию чего?

Меня коробит его оптимизм. Казалось, парень проводит игру в шарады. Но мне было не до смеха. Вовсе нет.

– Ну же, Варя, – неторопливо помогает Звягин. – Я могу сам назвать это, если ты не можешь. Быть может ты вообще таких слов не знаешь.

Витя придерживает пальцами руку, но глаз не открывает. Его грудь редко вздымается при дыхании, он максимально расслаблен. Ему тяжело держать голову, словно та окаменела, он клюет подбородком и резко возвращается в прежнее положение. Все это выглядит неестественно. Пугающе. Мерзко.

– Если у тебя все, ты не могла бы меня оставить? Ау, Варвара?

Самые страшные предположения лезут в голову, но я боюсь их озвучивать. Даже думать об этом страшно, что там говорить.

– Ты чем-то болен, так? – парадоксально, но в моем вопросе звучит некая надежда. – Это лекарство, Витя? Прошу, скажи мне, что это обычное лекарство.

– Хорошо. Это обычное лекарство, – отвечает он сухо. – Сироп от кашля. Самый обычный внутривенный сироп.

– Нет…

Я охаю и прикладываю пальцы к губам. По телу пробегает волна мурашек. Таких острых, что я невольно содрогаюсь.

– Да, Варя. Да, – не спеша бормочет он. – Твои милый Витя заболел. Уже давненько. Он заболел смертью… – Не говори так.

– …и скоро сдохнет.

– Витя, пожалуйста.

Между нашими фразами секунды времени, производить диалог максимально сложно. И дело не в камне, что стоит поперек горла, а и в затяжных паузах. Звягин не здесь. Не со мной. Он возвращается лишь на время, чтобы ответит на вопрос и снова уходит в забвение.

– Ты под кайфом, – уточнив, сглатываю я. Горячая слеза скатывается по щеке и попадает на дрожащие губы. – Что это? Наркотики?

Веки Звягина распахиваются. В его глазах нет ничего, кроме нездорового блеска.

Парень словно поражен моей глупостью.

– Героин, – цедит он и закашливается. – Героин от кашля.

Мое дыхание прерывается. Внутри меня все сжимается, как от сильного удара в грудь. Ловлю себя на ядовитой мысли, что это признание страшнее всех тех, что приходилось мне слышать. Страх цепенеющий, парализующий конечности. Казалось, будто мне поставили смертельный диагноз и позволили прожить несколько дней, чтобы простится с родными. Но ведь умирала не я. Почему же так страшно?

– Ты разочарованна? – со смешком спрашивает Витя. – Шокирована? Думала обвенчаемся в церкви и умрем в один день? – он разводит руками и выставляет нижнюю губу. – Дульки. Нам не по пути, милая. Всегда было не по пути.

– Как это возможно? Как?

Звягин иронично морщится.

– Я ведь не в космос слетал, милая, всего лишь вмазался. Это проще, чем тебе кажется.

– Тебе смешно? Что тебя веселит, придурок? – взрываюсь я. Мне едва удается сдерживать слезы. Так больно, так больно.

– Но не плакать же нам? Хотя, плачь если хочешь, – он снова запрокидывает голову и закрывает глаза. – А я пока посплю, если ты не возражаешь.

Равнодушие – его маска.

– Ты не посмеешь, – что-то внутри меня лопается, я падаю на колени рядом с ним и трясу за плечи. – Объясняйся передо мной! Объясняйся, скотина! Я хочу слышать тебя! Говори, ублюдок! Сейчас же!

В этот момент какая-то часть моего сердца возненавидела его. Это чувство навсегда сохранилось на незначительном отрезке, но оставался другой – большой и принадлежащий только ему.

– Да нечего тут объяснять, Варька, – облизнув сухие губы, шепчет Витя. – Я – наркоман, ты – нет. Ты любишь наркомана, а я тебя – нет… Понимаю, уравнение нелогичное, зато решение вполне: сотрем наше знакомство из памяти и будем жить дальше.

Бамс, и как будто не было ничего.

Сжав челюсть, я отвешиваю ему пощечину.

– Сотрем из памяти?! – кричу я. – Ты, подонок, появился в моей жизни, перевернул все с ног на голову, а теперь «сотрем из памяти»? Как у тебя только язык на такое повернулся!

– Признаюсь, с трудом. Сейчас все неохота.

– Боже, – качаю головой. – Боже! Не тебе решать, как мне поступать! Ты обязан рассказать мне правду! Слышишь?! Ты обязан, Звягин!

– Ты не хочешь этого слышать.

– Заткнись! – еще одна пощечина.

– Так говорить или заткнуться?

Я снова замахиваюсь, но ослабленная рука опускается. В этот момент пощечина нужна именно мне. Переварить такое за минуты невозможно. Невозможно за недели.

– Ладно, я расскажу тебе, – то улыбается, то кривится Витя. – Все расскажу. Но только при одном условии, Тарасова… Ты уйдешь навсегда.

Следующее согласие станет для меня невероятно легким.

– Договорились, – рычу я.

Не меняя позы, абсолютно не торопясь, Звягин посвящает меня в свое детство. Безобразное и дикое. Поистине чудовищно. Его рассказ красит чернотой в сердце, но каждое следующее признание не оставляет на нем живого места. Уже на самом начале мне хочется сбежать, но я остаюсь и позволяю оставлять на себе ожог за ожогом. Истинная причина смерти его матери вводит меня состояние обморока, а новость о беспощадной болезни – убивает. Теперь мне стало ясно, чего я так сильно боялась, за несколько часов мне пришлось пережить маленькую смерть. Но ожила ли я? Едва ли.

– Понимаю тебя, новость так себе, сразу может шокировать, но я уже привык. Смирился, – шепчет Витя. – У тебя будет куча времени, чтобы это переварить, а в итоге – забыть. Теперь ты все знаешь, Варя, и должна уйти.

Теперь передо мной лежит несчастный человек, которого я люблю, которого ненавижу. Эта черная правда сравнима с безумием, но Витя не лгал. Каждое признание давалось парню с трудом, но высказавшись – ему становилось легче. Даже представить боюсь, как он нес этот груз на протяжении нескольких лет.

– Уйди, Варька. Вали, блин, – выгибается он, явно не желая, чтобы за ним наблюдали.

Все это выглядит ужасно. Дико. – Я устал. Я чертовки устал. Оставь меня в покое. Уходи.

Находясь в полной прострации, я покидаю комнату Вити, но уйти не решаюсь. Боюсь остаться, боюсь оставить, просто боюсь жить дальше. Ухожу на кухню, оставляю свет выключенным, запираю за собой дверь, сажусь за стол, ногтями вонзаюсь в голову и даю волю эмоциям. Рву на себе волосы, рыдаю, но все беззвучно. Кричу от боли, но беззвучно. Надрывая горло проклинаю нашу знакомство и свои ядовитые чувства, но не произношу ни звука.

Я должна была догадаться. Должна была. Его поведение, странные замашки, замкнутость и отрешенность – очевидные подсказки, которые, за линзой розовый очков, мне так и не удалось разглядеть. И даже сейчас я не могу его оставить. Мне хочется помочь ему; хочется поддержать, сказать, что мы справимся, болезнь отступит, а зависимость будет побеждена. Мне очень хочется, но почему я в это не верю?

Сейчас не представляется возможным понять, чего я хочу – помочь ему или себе? Удовлетворить свою любовь или спасти дорогого человека. Не знаю. Я ничего не знаю. Мне верно бежать отсюда, но попросту нет сил.

И снова рыдаю. Беззвучно.

«Он поступил бесчеловечно. Он предал. Растоптал…» – последняя мысль с которой, спустя час, я проваливаюсь в сон. ***

Я просыпаюсь от шума воды в ванной. Часы на микроволновой печи показывали 4:07.

На секунду мне показалось, что я нахожусь дома, обиженные на недавний побег родители не спешат отвести меня в комнату, оттого всячески игнорируют мое присутствие. Но эти секунды испаряются вместе с сонливостью. Реальность рушится на меня ледяным потоком.

Таким же потоком начинают литься слезы. Так больно, так больно.

Выйдя из кухни, я встречаю Звягина. На сей раз не лунатика. Он стоит склонившись над ванной, из бортов которой вот-вот хлынет вода. Стоит молча, слегка шатается. Я невольно всхлипываю, и Витя оборачивается на звук, всматривается в мое заплаканное лицо и пренебрежительно кривится:

– Ты что нюни распустила, а? – рычит, как зверь. – Пореветь сюда пришла?

Противно от тебя! Вали отсюда, сказал! Пошла!

Резко отворачивается, берется за переносицу. Мне заметно, как трясутся его плечи, но явно не от смеха.

– Ты должна меня боятся, Варя… Я сам себя боюсь. Ты должна меня ненавидеть! Ты… – Уже ненавижу, – хрипло перебиваю я. – Всем сердцем ненавижу.

Витя на грани истерики, но он держится.

– Вот и правильно. Забудь меня. Мне уже нечем не поможешь.

Я до боли сжимаю кулаки. До крови закусываю губу. Вроде бы ранить нечего, но он продолжает кромсать мое сердце. Я не вру, меня как ту ванну переполняет до краев жгучая ненависть.

– Прости меня… Я не хотел…

– Какая же ты мразь, – вылетает на выдохе. – Бессердечная мразь.

Сквозь носки просачивается холодная вода, она стремительно растекается по квартире и впитывается в ковры.

– Прости меня. Все не должно было быть так…

Содрогаясь от ненависти надеваю шапку и куртку, хочу как можно быстрее уйти из этой квартиры, убежать от этого человека, но останавливаюсь у самой двери.

– Прости меня. Варя. Прости.

Моя голова запрокидывается к потолку, из груди вырывается сдавленный стон. Я бегу на Звягина, вонзаюсь когтями в плечи, рву волосы, бью по спине, кусаюсь, кричу что есть мочи. Мне хочется навредить ему, сделать как можно больнее, но даже собравшаяся под ногтями кровь не приносит должного облегчения.

– За что, Звягин?! За что ты так со мной?

Витя не пытается сопротивляться, он крепко обнимает меня и валит на мокрый пол. Целует в лоб, нос, глаза, а я брыкаюсь. Шапка сползает на лицо, куртка тяжелеет впитав воду, но я продолжаю пинать его по ногам, впиваться зубами в плечи. Витя крепко прижимает мою голову, отчего я вовсе не могу пошевелится. Гладит, как истеричного ребенка и приговаривает:

– Тише, тише. Спокойно.

– За что, Витя? За что? – сипло шепчу я, глотая слезы. – Тише, тише.

– Ненавижу…

Глава#18. Витя

Любимых не ищут, их в награду дают небеса… Или сам дьявол.

Весенний воздух приятно охладил кожу.

После недельного затворничества я нашел в себе силы покинуть угнетающие стены.

Погода шептала, что не скажешь про мое состояние. Я наивно решил, что яркое солнце и смех детей на детских площадках помогут мне выдохнуть, но этого не произошло. Не легчало ни на грамм. За эту неделю я здорово скинул в весе, отчего руки утонули в рукавах толстовки, а штаны расхлябисто болтались на бедрах. Темный мешки под глазами, слабость во всем теле. Да и мрачное выражение лица отпугивает окружающих. Женщины не стесняются отдергивать детей, который намереваются улыбнуться приведению из шкафа. Продавщицы чебуреков прячут деньги в карманах замасленных фартуков, что является правильным решением. Сейчас я Витя – слабый, унылый парень, шоркающий кроссовками по асфальту, но произойдет щелчок, и я превращусь в ту еще мразь, которая не остановится не перед чем, дабы удовлетворить свою потребность.

Так было всегда. Так будет всегда.

Но есть один человек, который думает иначе. Я не в силах доказать маленькой упертой девчонке, что она ковыряет бетон пластмассовой ложечкой. С идиотской улыбкой на лице она осыпает цветочками дохлого голубя и танцует сальсу под панихиду. Переубедить Варю невозможно, зануда свято верит в радужное будущее, которое давным-давно стерто. Мне бы поучится у нее оптимизму, но я не придурок. Придурок, но не такой отчаянный.

И вот даже сейчас я отвлекаюсь от томной прогулки, потому что уже десять минут мой телефон настойчиво вибрирует в кармане. Я пропустил тот момент, когда человек с дурацкой шапкой взял меня под свой контроль. Позор мне.

– Ты где? У тебя все хорошо? – раздается обеспокоенный голос Вари, прежде чем я успеваю поздороваться.

– Да, мамочка, я в порядке, – натянуто улыбаюсь, пусть она этого не видит. – Поел горохового супа и сходил по-большому. И подтерся тоже сам.

– Не смешно, Звягин. Я переживаю.

– Брось, милая. Не к чему это все. Лучше расскажи – как дела в школе? Они оценили твой осенний топиарий? Или ты папье-маше украсила? Не припомню. Прости, но когда ты говоришь о школе, я стараюсь тебя не слушать.

– Вот именно, Звягин! Ты вообще собираешься возвращаться в школу?

– А? Что? Не слышу?

На том конце трубки слышится отборный мат.

– Ладно-ладно, не злись, поэтесса. Я гуляю по парку. Все просто отлично. Но недостаточно отлично, чтобы ходить на уроки. Боюсь нанюхаться мелом.

Она молчит, а я гадаю, что из сказанного усвоится в ее голове первым.

– По парку?

Браво, Варя, ты побила все рекорды занудства.

– Да, по парку. Ем абрикосовое мороженное и гоняюсь за бабочками. Присоединяйся,

это весело.

– Ты один?

– Нет. Две классные азиаточки составили мне компанию. Они не понимают ни единого моего слова и ничего не соображают в целомудрии. Зато не прочь сделать интимный массаж.

– Отлично. Пусть помнут тебе мозги.

– Если только те «мозги», которые в моих штанах. Так ты придешь?

– Не могу, – вздыхает она. – После школы я договорилась встретится с врачом реабилитационного центра. Нам нужна его консультация, прежде чем мы начнем что-либо делать. А еще анализы. Мы должны знать насколько все запущенно. У этого же есть какие-то стадии, верно?

Пластмассовая крышка телефона хрустит в моей руке.

– Сколько можно тебе повторять, что все это бессмысленно? – остановившись, рычу я. – Сколько можно, а?

– Нисколько. Я все решила. А у тебя не выбора.

Я тру переносицу и качаю головой.

– Ты убиваешь меня, чтобы спасти от смерти… Отличная тактика, Тарасова. Твоей методике позавидует любой психопат-извращенец.

– Мы все обсудили! Почему ты продолжаешь упираться?

Кровь приливает в голову. Я выхожу из себя.

– Не мы решили! Ты решила! Ты! Если тебе так хочется за кем-нибудь поухаживать, то подбери бомжа с теплотрассы. Уверен, он очень обрадуется, а меня оставь. Конец связи! – бросаю трубку и бью кулаком фонарный столб в реале, а мысленно – бьюсь головой об стену.

Она никогда не сдастся. Никогда. Если только я сам не нарушу ее планы.

Меня отвлекает громкий крик нетрезвого парня. В одной руке он держит вискарь, а другой отмахивается, словно его одолела стая мух. Парень кричит что-то невразумительное, подходит к наполированному авто и бьет ногами по колесам. В чем причина его психоза? То ли расстроен страшным диагнозом, то ли потерянной накануне мобилой. Ну, или беднягу посетила «белочка». Он садится за руль иномарки и начинает нарезать круги вокруг кольца, а потом и вовсе выезжает на пешеходную тропинку, не спуская руки с клаксона.

Испуганный народ разбегается в стороны, а я стою. В голове, словно токсичный мотылек, мелькает мысль, что я могу все закончить самостоятельно и больше никому не доставлять проблем. А чего ждать? Зачем убегать от неизбежного?

Машина мчится на меня, а встаю в уверенную позу. Замираю. Какая-то девушка умоляет меня укрыться в магазине, но мне плевать на ее вопль. Я надеюсь только на однозначный конец, ведь если останусь овощем, то сделаю только хуже. Забавно. Значит, «хуже» еще может быть. Почему я раньше об этом не задумывался? А, до балды! Где этот водитель?

Ползет как черепаха, ей богу.

С улыбкой на лице закрываю глаза, жду, но, дьявол, чья-то рука хватает меня за грудки, и машина проносится мимо. Красавица врезается в тот самый столб, что послужил мне исповедальней, а потом командира-водителя вытаскивают на асфальт и долго лупят ногами.

Зверье. Это ведь всего лишь столб!

Поворачиваюсь к своему псевдо-спасителю и округляю глаза.

– Фемистоклей? Как ты здесь?

Ни на шутку перепуганный отец трет седую голову.

– Мимо проходил. А ты чего? Совсем сдурел? Тебя ведь придавить могли.

– Знаю, – изнемогающе вздыхаю я. – Ты вечно все портишь. Вот кто тебя просил лезть? Сейчас и тогда на мать? М?

Он моргает и беззвучно хлопает сухими губешками.

– Где ты был вообще? Мне трудно засыпать без твоего храпа. И почему от тебя не воняет водкой? Ты заболел?

– Я это…Там… В общем…

– Давай же, Фемистоклей, говори. У тебя получится. Я в тебя верю.

Отец ковыряется в кармане и достает оттуда несколько мятых купюр.

– Гришка Савин предложил мне подработать на вахте. Вот я и согласился. Прости, что не предупредил. Хотел купить тебе обувь, но забыл размер. Балбес, короче.

Полный стопор. Мне не верится собственным ушам. Я точно не умер? Последнее, что отец сделал для меня, так это выкинул с окна блохастого котенка, которого я подобрал на мусорке, а тут такие жертвы.

Он не пил несколько недель, чтобы мои ножки оставались в тепле? Серьезно? Боже, я сейчас растаю.

– Витька, ты прости меня. Я тут за несколько дней многое понял. Пить, конечно, не брошу, но работать буду. Мужики сказали, что я путевый крендель.

– Крендель? – усмехаюсь я. – Ватрушка ты бестолковая. Ладно, пойдем, выпечка, расскажешь, что за работа такая чудная, что сдержала тебя от пьянства.

Простив старику оплошность за спасенную жизнь, я бросаю руку на его хилое плечо и веду домой. Мое настроение заметно улучшилось, и это притом, что я не повстречался с Герой. Чудеса.

– Кстати, – вспоминаю я и строю страдальческую гримасу. – Я должен тебя предупредить. Тебе это очень не понравится. Дело дрянь.

– Что случилось? – обеспокоился отец.

– А случилось, батя, страшное, – издевательски нагнетаю я.

– Говори же!

– В нашем доме поселилась одна ненормальная. Она выгнала всех твоих тараканов, представляешь? Теперь у тебя не осталось собутыльников.

Он опускает седые ресницы и тяжело вздыхает.

– Ну ничего. Переживу как-нибудь… А я ей понравлюсь?

– Кому? Ненормальной? Сомневаюсь. Хотя, если заучишь красивый стишок, то у тебя появится шанс.

– Она красивая?

Я смотрю на заплывшее с годами лицо и хлопаю рукой по плечу. – Не такая видная, как ты, папа. Далеко не такая.

***

Варе все же удалось затащить меня в ближайшую лабораторию. Чувствую себя подопытной крысой, когда медсестра берет у меня кровь из вены и разливает ее, как компот, по разным пробиркам. В коридоре еще десяток таких бедолаг, на них нет лица, а вот я, до тошноты опоенный наиполезнейшим молоком (как сказала блаженная Тарасова), сижу на стуле, раскрыв рот, и пускаю белые слюни.

– Вы обязательно позвоните мне, когда будут известны результаты, – щебечет

Варя. – Пожалуйста, у нас мало времени. Вот мой личный номер.

– Конечно. Они будут готовы через неделю, – отвечает врач, а потом смотрит через плечо девчонки. – А он что, еще и дурачок?

– Что?

Обернувшись, Тарасова понимает причину смятения врачихи. Отмахивается. – Дурачок, – соглашается она, – но не такой, о каком вы подумали.

– Ба-ба, ба-ба, – мямлю я.

Парадокс, но в роли дебила чувствую себя максимально комфортно.

– Я не твоя бабушка, сынок, – говорит врач.

– А он, благо, не ваш сынок, – бурчит Тарасова, дает мне подзатыльника и со стулом тащит в коридор. – Спасибо вам, буду ждать результатов. И, простите.

Мы возвращаемся домой к только вечеру. Так проходит каждый мой день: то она таскает меня в бассейн, а потом краснеет при виде плавок, то заставляет делать зарядку, а потом краснеет, потому что не может отжаться от пола. Признаюсь, Варя удалось внести перемены в мою жизнь, что не особо радует, а вот отец, напротив, за обе щеки наяривает слипшиеся макароны, которые есть попросту невозможно. Варя плохой повар, но истязатель отличный.

– Я не буду это есть, – морщусь я, глядя на тарелку с разноцветными овощами. – Лучше сразу меня убей.

– Тебе нужны витамины, Звягин.

Она шарахается по моей комнате, в моей футболке, в моих шортах и устанавливает свои правила. Ух, бесит.

– Мне нужен покой и наркота, а не твои вонючие витамины, – изнемогаю я.

– Глупости. Их требует твое тело, но не душа.

– Да что ты вообще об этом знаешь?

– Достаточно, чтобы поддержать диалог.

– Да? – удивленно моргаю и скрещиваю на груди руки. – А ну-ка, блесни своими познаниями. Я с радостью тебя послушаю.

Я растягиваюсь по кровати и запрокидываю руки за голову, заочно зная, что сейчас прозвучит что-то максимально эпичное.

– Я курила травку, – заявляет так, будто гордится. – Точнее какой-то табак, который украла у бабушки. Он был горький и пах цветами.

– О мой бог! – наигранно удивляюсь я. – Ты покурила чай! Ты страшная, страшная наркоша! Как насчет таблеток от головы? Их ты тоже ела? О нет, – мои глаза с ужасом распахиваются. – Только не говори мне, что ты делала прививку. Только не это, прошу. В меня летит СD- диск группы Queen.

– Какой же ты мудак.

Нужно отдать Варе должное, прошла целая неделя, а я не сорвался. Не знаю, как у нее это получается, но точно знаю, что это не вечно. Обязательно наступит тот момент, когда крышу снесет и меня ничего не остановит. Уже проходили.

– Какой фильм посмотрим? – спрашивает Варя, когда уваливается рядом.

– А тебя дома не ждут, случаем?

Она морщится.

– Я не знаю такое кино, да и название мне не нравится.

Люблю когда она злится. Особенно люблю ее злить.

– Может, «Реквием по мечте»? – нарочно предлагаю я. – Фильм классный.

Она дергает плечом и кладет голову мне на грудь.

– Давай. Наглядный урок, к чему приводят наркотики.

Девчонка устала, а я больше не хочу издеваться. Она закрывает глаза. Сопит. Это мило. Очень мило. Это греет. Я забываю про кино и тупо пялюсь на лохматое создание. На ее губах скапливается слюна. Ресницы дрожат.

В этот момент я понял, что обнять ее хочу больше, чем переспать.

***

Я просыпаюсь в холодном поту. Аккуратно подвигаю Варю и иду в ванну, чтобы умыться. Холодный душ приводит меня в чувства, но конечности начинает покалывать – плохой знак. Прям-таки ощущаю, как начинает стягивать вены, в голове появляется чуть слышный шум. Скоро. Скоро сказка закончится.

Быстро соображаю, что сон – лучшее лекарство, возвращаюсь в свою комнату. Буквально на цыпочках подхожу кровати, дабы не разбудить Варю, но когда ложусь, слышу протяжные женские потягушечки.

– Не спится? – шепчет она и запускает руку под футболку. – Мне тоже.

Я закатываю глаза, но руку не убираю.

– Мы уже это проходили, Тарасова. Никаких кувыркушек, помнишь?

– Не будь жадиной.

– Отвали, – бурчу, но кайфую.

– Не жадничай, – соблазнительно повторяет она, а я не узнаю ее голос. – Мы ведь уже занимались этим, ты что не помнишь?

Теперь все внутренние мотыльки замертво падают вниз.

– Что ты сказала?

– Хочу тебя.

Что-то здесь не так. Вскакиваю с кровати и включаю свет. Воздух перестает попадать в чертовы легкие, потому что в моей кровати лежит Верещагина. Светка, мать его, Верещагина. Не понимаю как, но она умудрилась влезть во все мои вещи и куда-то деть Варю.

– Где она?! – ору я.

– Кто? – поражается она. Приподнимается и натягивает одеяло, будто оно поможет ей защититься. – Я не понимаю.

– Где Варя?!

– Что с тобой, Звягин? Ты не проснулся. Ты сейчас отца разбудишь.

– Отвечай, где она?!

– Ты идиот!

Света противно смеется. Ржет на всю квартиру. Мне хочется ее заткнуть.

– У тебя точно не все в порядке с головой, Витя, – облизывается она. – Хватит так себя вести. Ложись спать, – она бьет ладонью по постели.

Я теряю всякое терпение, лечу на нее и трясу за плечи.

– Где Варя?! Куда она ушла?!

Весь позитив потаскушки улетучивается. В глазах вспыхивает страх, а я трясу ее, как тот мешок.

– Прекрати, Витя, ты делаешь мне больно! Мне больно!

– Где она?! – мои пальцы вонзаются в ее кожу. – Отвечай!

– Я и есть Варя!

– Что ты с ней сделала?!

– Это я! Отпусти меня!

Я настолько зол, настолько не владею собственным телом, что с силой сжимаю ее шею. Хочу услышать хруст. Хочу удавить мерзавку, если она не признается. Но она не признается, просто лупит меня по лицу и противно хрипит. Бедняжка явно пожалела о своей выходке, но как же жаль, что я уже не могу остановиться.

Глава#19. Варя

Я просыпаюсь от громкого шума воды в ванной комнате. Провожу рукой по простыни и не нахожу ничего, кроме холодной пустоты. Мне остается только догадываться, что заставило Витю принять ночной душ. Мне остается только ждать, когда он закончит процедуру, ибо весь сон как рукой сняло. Ворочаюсь. Пытаюсь вспомнить, как заснула и оказалась здесь, но все мои воспоминания складываются в одну печальную правду – лаборатория, анализ, кровь. Сейчас это главное и единственное, о чем мне приходиться думать. Получить результат также страшно, как опустить руку в мясорубку. И, по-моему, этот страх испытываю только я одна.

Витя возвращается спустя пятнадцать минут, отчего я прерываю дыхание и притворяюсь спящей. Так забавно осознавать, что до кровати он добирается на цыпочках, боясь нарушить мой фальшивый сон. Каменный и заботливый – типичный Звягин. Не менее аккуратно он ложится в кровать, отворачивается и нервно дышит. Мне отчетливо слышно как колотится его сердце. Очевидно парень чем-то встревожен, а мне даже страшно подумать, что дни «спокойствия» закончились и коварная потребность снова рвется наружу, а ведь прошло так мало времени.

В попытке успокоить, поддержать, я боязливо кладу руку ему на плечо, но он будто не замечает. Витя весь дрожит, его лихорадит, и тогда я решаюсь его приобнять.

– Тебе нехорошо? Ты весь дрожишь.

– Отвали, – рычит он и грубо откидывает мою руку.

– Витя, что с тобой? – спрашиваю и чувствую, как деревянеет его тело. Он напрягается. – Я просто хочу помочь.

– Что ты хочешь?!

Витя резко подскакивает с кровати и включает свет. Напуганная таким его поведением я резко натягиваю одело на плечи, будто оно способно меня защитить. Мысленно проклинаю себя, за что позволила прикоснуться к нему, но кто знал, что это выведет его из себя. Он сам не свой.

– Где она?! – озираясь, кричит Витя. – Где?!

Его бешенные глаза бегают по комнате, а в мою сонную голову не лезет, о ком идет речь. Что или кого он потерял?

– Кто? – пищу я, в страхе сказать лишнего.

– Где Варя?! Где она?!

– Что?

– Что ты сделала с Варей?

Сначала я абсолютно шокирована, а когда Витя начинает открывать шкаф и заглядывать под кровать, то воспринимаю все за ненормальную шутку.

– Перестань, Звягин, – смеюсь я. – Ложись спасть.

– Что ты, сука, сделала с ней?!

– Перестань! Ты разбудишь отца!

– Заткнись!

Вся шутка потеряла свой вес, когда Витя вцепился в мои плечи и стал безостановочно трясти. Он был в ярости. Глаза красные, неестественные, буквально залиты кровью. Только яркая вспышка ненависти могла так резко изменить человека.

– Ты делаешь мне больно! – запаниковала я. – Больно, Витя! Больно!

Но он уже не слышал. В попытке заглушить мой крик, Звягин перешел к более решительный действиям – схватил за шею. Тут я поняла, что сейчас со мной не Витя, а я для него – не Варя. Я чувствовала как сжимаются холодное пальцы, но уже не могла выдавить ни слова. Мне оставалось только смотреть в его безумные глаза, молчаливо моля о прозрении. Но Витя не отпускал и довел бы дело до конца, если бы я не взяла кружку с тумбочки и не разбила ее об его голову. Инстинкт самосохранения сработал неожиданно, ведь я не собиралась защищаться, что очень глупо, ведь уже теряла сознание. Все случилось так быстро, что я даже не успела по-настоящему испугаться.

Когда Витя упал на пол, закрывая рукой кровоточащую рану, я вылетела из комнаты и заперла дверь на щеколду. Он продолжал кричать. Продолжал искать меня. Я же сидела на полу, восстанавливала дыхание и не переставала думать о том, как резко и круто изменилась моя жизнь. ***

Диктор, живущий в маленьком пыльном радио, поздравил с наступлением нового дня и пожелал мне удачи. Я ответила ему средним пальцем и кривой улыбкой, ибо наглец явно издевался.

К утру я так и не сомкнула глаз, даже несмотря на то, что Витя перестал буянить уже через час после инцидента. Голова шла кругом. Я не понимала, что мне делать, как быть, отправляться в школу или остаться с ним. Безумно тяжело оставаться хладнокровной и рассудительной, когда происходит подобное. По сути вещей я нахожусь в квартире с двумя глубоко больными людьми, которые непроизвольно, но могут причинить мне вред. Один уже причинил и не раз, но я продолжаю оставаться здесь, будто обзавелась своим личным наркотиком. Мои стихи – отвлекающее хобби по сравнению с тем, что я делаю сейчас. Но кое-что эти действия все-таки объединяет – ни то, ни другое не имеет, кажется, смысла. Находить рифму также бессмысленно, как и вылечить Витю одним лишь «У нас все получится!».

Пока на плитке кипела кастрюля с водой, я отворила щеколду, но зайти в комнату Вити так и не решилась. Доля обиды засела в моей груди, пусть это было не совсем честно. Я знала на что шла и сейчас обижаться – крайне глупо, но ничего не могла с собой поделать.

Меня ранило. Глубоко. Намного глубже тех синяком, которые он оставил на моем теле.

Отхлебнув горячего чая, я накинула куртку, шапку, влезла в сапоги и еще какое-то время боролась с вредным механизмом, который мешал мне покинуть квартиру. Противный ржавый замок так и не хотел открываться. Психанув, я несколько раз вдарила по двери и она сдалась, но тем самым разбудила Звягина.

– Ты? – прорычал он, оказавшись в коридоре. Мятый, измотанный и с таким же прожигающим взглядом. Прошло столько времени, а он продолжал прибывать в другом мире. – Какого черта ты еще здесь?

Сглотнув горький ком, я переступила порог квартиры.

– Я уже ухожу, Витя, – мой голос дрожал. – Пожалуйста, береги себя.

– Пошла вон…

Дослушивать его было бесполезно, я просто нырнула вниз по лестнице и спустившись на несколько пролетов, нашла уголок, чтобы выпустить уставшую слезу. Не знаю хватит ли мне сил продолжать бороться, ведь тяжело будет всегда, а я уже ломаюсь. Как же это больно, когда тебя обижает родной человек, когда смотрит на тебя с ненавистью и желает смерти. Но вот осознает ли он?

Об этом можно было рассуждать вечно, только вот школа ждать не будет, а у меня и так много проблем с родителями, которые явно не рады новой Варе. Я уже собралась покинуть подъезд, но на самом выходе обнаружила, что забыла рюкзак. Мне ничего не оставалось, как вернутся.

Подойдя к двери Звягина, я несколько раз ударила по ней.

– Просто отдай мне мои вещи и больше меня увидишь! – мне пришлось перестраховаться, на тот случай если он решит меня проигнорировать. – Витя, я опаздываю! Пожалуйста, верни мне рюкзак!

К большому удивлению он все же открыл дверь, но только для того чтобы просунуть руку и бросить сумку на грязный подъездный пол, а потом еще издевательски понаблюдать, как я наклонюсь за ней.

– Ты неисправим, Звягин, – я потянула руку, на которой виднелось несколько синих пятнышек, и Витя резко вцепился в мое запястье. – Что опять?

– Варя?

Он полностью распахнул дверь. Смотрел, долго, то на меня, то на следы ночного безумства. Его напряженное лицо вытянулось. Взгляд смягчился. Просвет стал таким же неожиданным, как и затмение.

– Варька, прости меня, – виновато пробормотал он и крепко обнял. Я устало вдыхала ароматы его футболки, чувствуя слабость во всем теле. С меня будто выкачали жизнь. – Прости. Я не хотел. ***

Следующая школьная неделя началась отнюдь невесело и дело вовсе не в проклятьях матери, которая обещала навсегда закрыть меня дома, и не в том что Арина устроила в моей комнате пластилиновую выставку, мы получили результаты анализов – ВИЧ положительный. Мы сидели на уроке с пустыми лицами. Я, наконец, приняла горькую правду, пропустила ее через стену надежды и разрешила остаться в себе, а вот Витя был хмурым по другой причине. Результат анализов не был для него новостью, только что обнадежила не последняя стадия заболевания, его пожирало изнутри от недомогания. Было невыносимо наблюдать за его мучениями. Парень то и дело убирал испарины со лба, ломал карандаши и вонзался пальцами в парту.

– Потерпи, до звонка осталось немного, – успокаивала я. – Закончатся уроки, мы прогуляемся по свежему воздуху, должно помочь.

Витя задирал голову к потолку и нервно скручивал запястья.

– Я терплю, Варя. Терплю. Разве ты не видишь? Я просто бог терпения, твою мать, – он со звуком скрипел зубами. – И хватит смотреть на меня такими жалостливыми глазами, это просто убивает.

– Я могу вообще не смотреть, если тебе так станет легче.

– Нет уж, наблюдай. Смотри, что ты со мной делаешь, истязательница.

– Так будет лучше для тебя, – стараюсь держаться невозмутимо. – Думай об этом.

Только об этом.

Он проводит ногтями по бледной шее и оставляет на ней красные полосы.

– Я больше не могу думать. Я уже ни хрена не соображаю. Черт, ты даже не представляешь, что сейчас творится внутри меня. Никогда не поймешь, как горят кишки и иссыхают вены. Кожа будто кричит. Мне хочется переломать себе пальцы, чтобы отвлечься от этой фантомной боли, потому что она невыносима.

– Мы справимся.

Я беру его за руку и крепко сжимаю, а Витя с нервным смехом принимает мою поддержку.

– Ох, спасибо, мне стало гораздо легче. Может, у тебя еще сосачка в кармане завалялась? Ты просто бы меня осчастливила.

– Хватит рычать, Звягин, или так, или ты сейчас на себе живого места не оставишь.

Тебя словно чесотка одолела.

– Ошибаешься. Есть еще одно «или», которое подействует безотказно, но боюсь, оно тебе не понравится. Хотя, – задумается он, – кто ты такая, чтобы я тебя слушал?

Разобидишься также быстро, как и надуешь губки. Я пошел.

Он подрывается с места во время диктанта, а я тяну его назад.

– Сидеть.

– Сидеть? Я что тебе кудрявая болонка?

Мои пальцы сжимаются на его кофте. Ткань трещит.

– Спустись с небес. Болонка слишком кудрявая для тебя.

– Тогда кто?

– Скорее, китайская хохлатая.

Морщась, Звягин возвращается на место.

– Долбанная стерва, нагажу тебе в тапки, – бухтит он.

– Хорошо что в тапки, ведь в душу ты уже нагадил предостаточно.

– Да заткнитесь вы уже, – шипит Светка и поворачивается к нам. Ее глаза распахиваются, когда она видит Витю. – Что это с ним? У него лихорадка?

Витя сжимает челюсть и вытягивает шею вперед.

– У меня ВИЧ, дура. Забыл провериться, после того как отымел тебя на журнальном столике. Забавно, не правда ли? Еще вопросы?

– Кретин! – фыркает Света и возвращается к тетрадке.

И пусть девчонка решила, что это очередной стеб, я бью Витю по спине, за то что имеет наглость кричать об этом во всеуслышание. А еще я получаю хороший укол ревности и обиды, за то что он позволяет говорить об этом при мне.

«А они хоть предохранялись? – безустанно гоняю эту мысль до конца урока, но поинтересоваться не решаюсь. Витя хоть и засранец, но не мог так поступить с Верещагиной, пусть она тоже не ангел. – Вот тварь, успела же задрать юбку!».

После школы мы возвращаемся домой, но Витя резко меняет свой путь. Эта проклятая дорога, которая ведет к наркотикам. Я не знаю что там и кто, и знать не хочу.

– Нет! – кричу я и тяну его за куртку. – Ты не пойдешь туда! Даже не думай!

Тот отмахивается от меня, как от дурного шлейфа.

– Это бесполезно, Варя. Иди домой, пиши стишок, а я больше так не могу.

– Можешь! Ты уже столько продержался!

Парень разворачивает меня вместе с собой.

– Я умираю, как же ты не поймешь?! – кричит он. – Мне сложно. Я старался, честно, но не могу. Ты даже не представляешь какие мысли проскакивают в моей голове. Иногда я готов сломать тебе шею, чтобы ты не стояла на моем пути. Серьезно, Варя, это опасно. Брось все и иди домой.

Он отпихивает меня и шагает вперед.

– Слабак! – ору ему вслед. – Вы только посмотрите, какой он несчастный! Я целыми днями живу в постоянном страхе, таскаюсь с тобой, как с маленьким, ругаюсь с родителями и выслушиваю твое нытье, и я не устала? Почему мне, девчонке, хватает сил держаться, а ты сдаешься? Если ты пойдешь туда, Звягин, то я больше никогда не помогу тебе! Забуду и вычеркну из своей жизни! Я не шучу! Решай!

Витя останавливается. Ругается матом и пинает камни.

Странно, но совсем недавно это было главным его желанием. Звягин просил меня убраться, исчезнуть из его жизни, но мне удалось ухватится за тоненький канатик на его сердце, и теперь он реагирует на шантаж. Точнее переламывает в себе каждую косточку и дает мне шанс. Дает шанс себе. ***

Началась подготовка к экзаменам. Счастливые люди снимали куртки и по-детски радовались теплу, зеленой траве, одуванчикам, в то время как я радовалась каждому дню, в котором Витя не сорвался. За это время случилось многое: крики, слезы, скандалы, попытки свести счеты с жизнью. Анатолий Звягин оказался самым слабым из нас и каждый день грозился выйти в окно, если мы не заткнемся. Мужчина в одиночку перебарывал «сухие» дни и буквально вешался от безумия, которое происходило в его квартире. Однажды Витя поджег все книги в доме, предварительно скинув их ванну, объясняя все тем, что дома стало зябко. Понимаю, это был громкий протест, а нам до сих пор приходится дышать гарью. Иногда я держалась, иногда думала что сойду с ума, иногда хотела взять бутылку водки, осушить ее и поджечь себя вместе с обитателями квартиры к чертям собачьим. Тогда я даже представить не могла, что трудности только начались.

Когда я возвращалась из магазина с тортом, чтобы хоть как-то задобрить маму, за то что практически не бываю дома и скатилась в учебе, тогда мне позвонил Анатолий и обеспокоенным голосом попросил прийти. Красивый «Медовик» тут же полетел в мусорку, а я полетела к Звягину.

На пороге меня встретил Анатолий и его придурковатый сын. Обутый Витя сидел на полу и ненормально хихикал. Он смотрел прямо перед собой и целенаправленно не замечал нашего присутствия. Дело было дрянь.

– Что здесь происходит? – интересуюсь я, смотря на душевнобольное выражение лица. – Он что-то поджег?

– Погулять удумал, Варька, – вздыхает Анатолий и чешет седой затылок. – Говори мол «Я устал, хочу проветриться…». Брешет, зуб даю. Нутром чувствую, брешет. Я скрещиваю руки на груди и стучу ботинком по полу.

– Устал, значит?

– Да устал, – рявкает Витя. – И что с того?

– Хорошо, тогда пойдем прогуляемся. Вместе.

Он отмахивается.

– С тобой не хочу. Ты мне противна.

Я задыхаюсь от возмущения.

– Ах так? И давно ты понял, что я тебе противна?

– Только сейчас. Увидел тебя и…Фу, мерзость, – содрогнулся он.

– Не одному тебе противно!

– Мне в сто раз хуже! Уйди, прошу. Меня сейчас вырвет.

Я снова обижаюсь и не могу держатся цинично. Каждое его слово бьет больно. На моем сердце не осталось живых мест. Мне больно смотреть на него, на нем нет лица. Он похудел. Скулы впали. Знаю, Витя приходится нелегче, чем мне. Точнее «В сто раз хуже!» – здесь он не лжет.

– Так вы выпустите меня? Я задыхаюсь. Вы ужасно смердите.

– Ага, сейчас, – я закрываю дверь на ключ и прячу его в своем кармане, а вот Витя что-то прячет от меня в своем. С боем, но мне удается вырвать из его кулака несколько помятых купюр. – Откуда ты их взял? Украл?

– Заработал, бестолочь. Я их заработал.

– Серьезно? И кем ты работаешь?

– Проституткой на трассе.

– Звягин, я еще раз тебя спрашиваю, где ты взял эти деньги? – я едва держусь, чтобы не затолкать их в его грязный рот. Мерзавец еще смеет посмеиваться над моим разъяренным видом.

– Я спер их из твоей сумки, – нагло признается он. – Зачем ты прячешь деньги в прокладках? Они пропахли ромашками. Понюхай, я не вру.

Меня коробит одна лишь мысль, что он залез в мою сумку.

– Как ты посмел?

– Это легче, чем ты думаешь.

– Скотина.

– Так все, – Витя подрывается на ноги и начинает вышагивать по квартире, – мне надоел ваш контроль. Я нечего не сделал, чтобы меня закрыли в тюрьме-психушке. Я просто хочу погулять. Разве это так сложно?

– Ты хочешь купить наркотики!

– Даже если так, это не должно тебя волновать! – он начинает бить стены и громить мебель. – Ты достала меня! В печенках уже сидишь! Мне надоело наблюдать твою противную рожу! Каждый день одно и тоже: «Витя, мы справимся!», «Витя, у нас все получиться!». Ни хрена не получится! Но ты настолько тупая, что никогда этого не поймешь!

Ненавижу тебя!

Увернувшись от тарелки, я сжимаю кулаки и пру на него тараном. Он научил меня быть железной в некоторых моментах, поэтому я без всякого угрызения совести бью ему по челюсти. Так сильно, что сбиваю костяшки об его зубы.

Витя замахивается с кулаком на меня, и тогда вступает отец. Он хватает сына за грудки и впечатывает в антресоль.

– Совсем ошалел?! Тронешь Варьку, и я тебе сам все зубы повыбиваю! Ишь, что удумал! С окна спущу, гаденыш, если еще раз на девчонку замахнешься.

Витя смотрит на отца с иронией. Смеется и облизывает разбитые губы.

– Вы только гляньте, как спелись. Кто бы мог подумать? Меня держат в заточении гнилой алкоголик и поэтичная шлюха.

– Вот гад! – Анатолий бросает Звягина, отчего тот улетает к окну и бьется головой об радиатор. – Ничего святого в тебе нет!

Кривясь от боли, Витя поднимает на нас пренебрежительный взгляд.

– Это ты когда в мантию-то переоделся,святоша? – огрызнулся парень. – Может, в то время когда твоя жена меня наркотой пичкала, чтобы я сдох? Или когда твои пьяные дружки хотели залезть на мать, в то время как ты сладко спал, а протыкал им бока отверткой и кричал о помощи, когда они избивали меня? Тогда ты стал святым? Ну а ты? – он переводит взгляд на меня. – Ты настолько жалкая, что таскаешься с наркоманом. Не сложно понять, почему тебя бросили. С такой доставучей девкой ни один парень не выдержит. И как я только на это пошел?

– Прекрати! – больше не в силах терпеть, я закрываю лицо начинаю громко плакать. – Прекрати это все, Витя, пожалуйста! Ты не понимаешь, как сильно обижаешь меня! Мне больно! Мне очень больно…

Я падаю на пол, на котором разбросаны вещи и истерично кричу.

– Вот, глянь, что ты наделал! – приговаривает Анатолий. – Ты – эгоист! Разве ты не видишь, что девочка страдает! Да ты только представь на что она идет, чтобы быть сейчас здесь! Не уверен, что найдется в этом мире хоть один человек, который тебя так полюбит! Я так не люблю, понял?!

Звягин приходит в себя. Его пугают мои слезы, а точнее – безудержная истерика. Он подскакивает ко мне и пытается успокоить.

– Тихо, тихо… Не плачь. Я дурак. Дурак, знаю.

Щелчок произошел. Снова. Но на долго ли? В его объятьях я готова простить многое. Все простить. Смогу стерпеть. Но на долго ли меня хватит?

***

В середине марта я начинаю консультироваться с онлайн-врачом. Улыбчивая девушка по имени Вероника отвечает быстро, без задержек. Его позитивы может позавидовать любой наркоман.

Вы должны перебороть первые два месяца – самое страшное время для зависимого.

Игнорируйте его желание покинуть стены квартиры, но прислушивайтесь, если он просит о насильственной изоляции. В противном случае, вы всегда можете обратится в наш реабилитационный центр «Вторая жизнь». Успехов!

Сегодня вечером мы с Витей молчаливо разглядываем потолок. С ним что-то не так. Его дыхание слишком частое, будто он вот-вот потеряет сознание. Мне страшно спрашивать, я лишь глажу его по груди в попытке успокоить. – В шкафу, – хрипит он. – Они в шкафу… – Что в шкафу?

– Наручники.

– Что? Какие еще наручники? – недоумеваю я.

На его лбы выступают вены. Он краснеет.

– Конец, Варька. Сейчас сорвусь. Бери наручники и приковывай меня к батарее. Они на верхней полке, под зимней одеждой.

У меня начинают трястись коленки. – Но как… – Бегом!

Мне ничего не остается, как послушаться. Нахожу наручники и со слезами на глазах приковываю его к радиатору. Ключ выбрасываю в окно – так приказал Витя.

Первый час мы просто сидим напротив друг друга и пытаемся вести диалог, но говорить невероятно сложно, потому что в горле стоит ком. Еще вчера я закрывала Аришу в комнате, за то что она разбрасывала вещи, а теперь держу привязи парня, в которого влюблена.

– Все-таки добилась своего, Тарасова, – усмехается он. – Посадила меня на цепь, как песика. Поздравляю, отличная работа. Я тебя явно недооценивал.

– Как ты еще можешь шутить в такой ситуации?

– Джоконда бы оценила…

– Замолчи, пока я тебя чем-нибудь не огрела.

Витя издевательски клацает зубами.

– Ух, какая злая поэтесса.

Средний палец, как соска тому, кто нарывается.

– Включи музыку, – просит он. – Что-нибудь из Самойлова.

В плеер летит первое, что попалось под руку. Мне настолько дурно, что буквы плывут перед глазами и я не могу разобрать ни одного названия. Мокрые пальцы скользят по кнопкам, но мне все же удается завести шарманку.

Под однотонную музыку Витя закрывает глаза. Блаженно улыбается, но явно чувствует себя ужасно. На его груди образовывается мокрое пятно. Пот льется с него градом.

Подбородок трясется. Руки синеют.

– Вот скажи мне, Варька, – тихо начинает он, – почему судьба так к нам жестока?

Меня она наказала болезнью, даже двумя, тебя – мной.

В вашей жизни обязательно начнется период, когда зависимый начнет терзать себя чувством вины – это нормально. Попытайтесь доказать ему обратное или же просто поддержите добрым словом. В противном случае, вы всегда можете обратится в наш реабилитационный центр «Вторая жизнь». Успехов!

– Я не считаю встречу с тобой наказанием…

– Врешь, – убеждает он. – Я самое худшее проклятье, которое могло тебя коснуться. Мне так жаль тебя. Ты думаешь, что я тут самый главный пострадавший, но это не так. У меня не было шансов с самого начала, а у тебя он был. Ты все просрала. Себя, свою жизнь, будущее. Ты как маленький мотылек, который попал в оконную раму. Ты тратишь свою краткосрочную жизнь, чтобы выбраться наружу, разбиваешь слабые крылышки о толстое стекло, но все без толку. Утром зайдет солнце и ты сгоришь под его испепеляющими лучами, так и не насладившись свободой. Ты уже труп, но только живой.

Мне не хочется отвечать. Не хочется даже думать об этом. В моей голове порхают белоснежные мотыльки, они уносят меня в сон. На море. Шум прибоя и бирюзовые волны убаюкивают. На небе ни облачка. Стая чаек летает над скалами, несмышленые дети кидают им хлеб и фрукты. Солнце припекает голову. Где-то вдалеке я вижу Витю, он набирает в руки влажный песок и бежит на меня, чтобы измарать. Его планам не суждено сбыться, потому что я ныряю в море, прячусь в высоких волнах и смеюсь над его воплем.

– Варя, Варя… Проснись…Вставай…

Витя трясет меня за ногу и вырывает из ванильной полудремы. Прошло три часа, а мне казалось, будто прошла жалкая секунда. Но какой-же она была сладкой.

– Что такое? – мой голос груб ото сна, я морщусь.

– Иди ко мне, милая, – просит Витя и подзывает рукой. – Ты мне нужна. Прямо здесь и сейчас.

– О чем ты?

Он грубо притягивает меня за ногу, но я цепляюсь руками за ковер.

– Я хочу тебя, – выдает он, все крепче сдавливая мою щиколотку. – Прям сил нет. Пожалуйста, подойди ко мне.

Его глаза прозрачны. Дыхание сбивчиво. Я же проглатываю страх и всячески заглушаю разбушевавшееся сердце.

– У тебя совсем крыша поехала? Отпусти меня.

– Сюда, сказал, – один резкий рывок, и я оказываюсь под ним. Свободной рукой Витя шарит по моему телу, а я буквально цепенею от ужаса. – Ну вот, попрощайся со своей беззаботной жизнью, потому что я больше не могу терпеть.

– Ты с ума сошел, Звягин! Отпусти меня!

– И не подумаю.

– Отвали.

Безумец нажимает локтем на мое горло. Я закашливаюсь.

– Или ты сейчас же отстегиваешь меня, или я за себя не отвечаю.

Мне трудно говорить. Практически невозможно. – Я меня нет ключей… Ты знаешь об этом… – Мне плевать. Грызи зубами, если хочешь.

Витя говорит это с такой жестокостью, словно в него вселился сам дьявол.

Самый опасный период – окончание ломки. Зависимый готов пойти на ужасные вещи, чтобы получить желаемое. В эти моменты запрещено находится с ним в физическом контакте. Остерегайтесь, но продолжайте вести диалог, только на расстоянии. Все провоцирующие предметы держите в недоступности. Это очень опасно. С вами будет не ваш родной человек, его сознание будет стерто потребностью. В противном случае, вы всегда можете обратится в наш реабилитационный центр «Вторая жизнь». Успехов!

– А что с твоим лицом, Тарасова? – улыбаясь, пыхтит он прямо мне в лоб. – Я думал ты давно об мечтала… чтобы я тебя трахнул. Не вижу счастья в твоих глазах. Не уж то, передумала? Облом. Поздно. Если только ты не решила освободить меня.

– Ты не сделаешь этого, – давлюсь я. – Нет.

Витя, а точнее – оно, усмехается.

– Проверим? – существо убирает локоть и тянет ворот кофты, до треска. Затылок начинает жечь. В глазах набираются слезы. Я всхлипываю, потому что чувствую себя абсолютно беззащитной, это его и остепеняет. – Боже, какая же ты мерзкая. Если бы ты только знала, как отвратительна мне. Тупоголовая влюбленная девчонка, ты думала нравишься мне? Думаешь, что я когда-нибудь смогу тебя полюбить? Да ты рехнулась. У меня даже член на такую не встанет. Это я, не ты, замараюсь, если прикоснусь к тебе. Ничтожество.

Его слова звучать слишком искренне, чтобы пропустить их мимо ушей. Витя отпускает меня, а я, трясясь, выползаю из-под него. Судорожно собираю вещи, плачу, когда слышу очередные оскорбления, выбегаю из комнаты, извиняюсь пред отцом и обещаю больше никогда не возвращаться. ***

После основного переломного момента зависимый приходит в себя. Его настроение улучшается, он не беспокоится, так как не помнит о тех злодеяниях, что совершил накануне. Это был не он. Но, очищение организма от отравы отнюдь не повод расслабляться. Впереди долгая психологическая работа. Любая неприятная ситуация способна сподвигнуть больного на срыв, ограничьте его от воспоминай и не пытайтесь надавить на чувство вины. Он все равно не поймет. Подарите ему свою любовь и тогда, возможно, вас ожидает счастливая жизнь. В противном случае, вы всегда можете обратится в наш реабилитационный центр «Вторая жизнь». Успехов!

Спустя неделю я сижу в лаборатории и наблюдаю за мрачными лицами тех, кто пришел провериться. Здесь не только парни, но и старики, девушки, дети. Большинство из них, так же как и Витя, заразились не по собственной воле. Я продолжаю им сочувствовать, хоть и пережила тот период, когда подобная болезнь пугала меня. С ней можно жить полноценно, а зараженные люди – не опасны. Главное соблюдать несложные меры безопасности, ведь поставить клеймо всегда легче, чем попробовать помочь человеку. Нельзя отворачиваться, ибо никто из нас не застрахован.

Получив все рекомендации от врача, я покидаю клинику с легким сердце. Единственное, что беспокоит меня на данный момент – я скучаю по Вите. Анатолий часто звонил мне и говорил, как идут дела. Плохо или хорошо, но в основном плохо. И каждый раз я рыдала, когда слышала его сына. Иногда это были последние проклятья, иногда мольба о помощи, иногда крики раскаяния. Я боялась то существо, которое смотрело на меня в последний раз, но очень хотела обнять того, кто называет меня поэтессой. Посмеяться над его шутками и побороться подушками под песню Queen.

Когда в кармане вибрирует телефон, я не сразу решаюсь ответить, но быстро беру себя в руки.

– Да, папа, здравствуйте. Что-то произошло?

– Произошло, – загадочно отвечает Анатолий. – Тут один молодой человек все утро поет ужасную песню, не менее отвратительным голосом, и требует позвать тебя к телефону.

Он грозиться делать это до самой ночи, если не услышит тебя.

В груди все сдавливает. Ноги подкашиваются.

– Я не думаю, что это хорошая идея…

Мне до сих пор тяжело. Слишком тяжело, чтобы пойти с ним на контакт.

– Все в порядке, Варя, – успокаивает отец. – Ты должна его услышать.

Несколько секунд я прибываю в полной прострации, а потом слышу его голос:

– Ты нормальная, Тарасова? – смеется Витя. – Ты оставила меня на целую неделю в наручнике и даже тазик с водой не подставила. Я что, вылизывать себя должен? Вот мне не очень хочется представлять, какие на вкус собственные яйца.

По моей щеке скатывается горячая слеза. Губы дрожат.

– С возвращением, – бормочу хриплым голосом.

– Спасибо…Спасибо, за все.

Мы молчим. Я улыбаюсь, уверена – он тоже. Следующий глоток теплого воздуха кажется мне особенно вкусным. В животе порхают мотыльки.

– Ты придешь? – аккуратно интересуется Витя. – Отец настолько рад, что готов бежать за бутылкой. Только тебе удастся его остановить.

Боже, как же тепло. Как тепло.

– Только при одном условии, Звягин, – ты примешь душ.

– Конечно. Все что скажешь.

Я отключаюсь, чуть ли не вприпрыжку шагаю по кирпичной тропинки больницы, поидиотски улыбаюсь, предвкушаю радость встречи и в какой-то момент врезаюсь в пешехода.

Подняв голову, я зарываю в себе все счастливые эмоции.

– А что ты тут делаешь? – ехидно спрашивает Верещагина, с любопытством читая название на фасаде больницы. – Пришла за анализами?

Глава#20. Витя

Счастье подобно маленькому мотыльку…

Чем настойчивее ты за ним гоняешься, тем дальше оно ускользает.

После бодрящего душа и сытного обеда чувствую себя хорошо. Не фантастически, но дышать стало легче. Напряжение ушло, шум в голове исчез. И пусть мое тело почувствовало определенную свободу, то в груди застрял острый камушек, – он не давал полностью выдохнуть и постоянно напоминал о себе. Что-то было не так. Мой надоедливый камень – чувство вины, которому я не могу найти объяснения. Память будто стерлась частично, оберегая меня от ненужных воспоминаний. Тех, за которые стоило себя винить. Весьма странное ощущение, но мне не хотелось в этом капаться.

Пока отец возиться с духовкой, старательно делая вид, что хоть что-то соображает в технике, я хожу по квартире из угла в угол в ожидании Тарасовой. Мы не виделись, казалось, целую вечность, и кто бы мог подумать что, я заскучаю по этому человеку? Я скучал по ее глупому выражению лица, по стыдливому румянцу, мне не хватало ее ворчания и неуверенной, испуганной улыбки. Беспокойно ждал, нервничал, переживал и мне это не нравилось. Я не был готов к еще одной уязвимости, у меня и так слишком много пороков.

Варя постучала в дверь после обеда, и я, как пришибленный первоклассник, приказал отцу молчать, а сам затаился за дверью. Это был самый идиотский мой поступок за последние восемнадцать лет. Даже когда я по несколько раз звонил в собственную квартиру, дабы заставить отца понервничать, и убегал, то не был настолько примитивен, а это продолжалось с утра до ночи.

Черт, а ведь тогда я был счастлив.

– О, Варюшка пришла, – открыв дверь, вскидывает руками отец. Его безобразная улыбка, а точнее три зуба с половинкой, омрачают все гостеприимство. Даже через маленькую щелку мне заметен весь ужас. Я морщусь и невольно содрогаюсь.

Мерзость.

– Здравствуйте, – устало отвечает она, что еще раз бьет по моему оптимизму. – Меня задержали родители. Все не могут свыкнуться с моим отсутствием.

– Все нормально. Проходи, а я пока бутерброды подогрею. Я оставил тебе колбасу, она уцененная, но срок годности еще не вышел.

– Хорошо. Вы очень любезны.

Варя снимает кеды. Обнимает плечи. Оглядывается.

– А где Витя? Он спит?

Анатолий заметно теряется. Его заплывшие глаза бегают.

– Я…я не знаю где он…

– Не знаете? – напрягается гостья. – Как это?

– А, вспомнил! – Анатолия вдруг осенило, а я приложил ладонь ко лбу. – Он ушел к соседке за паяльником. Правда, с тех пор я его не видел.

– Давно он ушел?

– Часов пять назад.

– Пять часов?

Болван переросток. Если я когда-нибудь пойду на преступление, а в напарники мне предложат кухонный комбайн или отца – я выберу первое. Порой мне казалось, что он вовсе не приспособлен к нормальной жизни. Однажды я наплел ему, что двери в супермаркетах открывает специально обученный человек с пультом управления, так старик думает так до сих пор. Даже представить страшно что будет с ним, если мне придется его оставить. Сгинет, здесь без сомнений.

– Тогда я поищу его, – заявила Варя и метнулась к двери. – К какой соседке, вы говорите, он ушел?

– Фантастика, – не сдержавшись, фыркнул я.

Мой придурковатый план пришел к аналогичному завершению. Разозлившись, в первую очередь на себя, я ударил кулаком по стене, а потом понуро выплыл из-за двери. Отец тут же осознал свою ошибку и, вжав голову в плечи, пошуршал на кухню.

Партизан хренов.

Скрестив руки, я принял самую выигрышную позу, так как продолжал чувствовать себя крайне нелепо.

– Привет, поэтесса, – беззаботно, будто не вовсе плошал.

Увидев меня, Варя пришла в полное замешательство.

– Ты что прятался от меня? За дверью?

– Хотел напугать, но не вышло.

Если бы я знал заранее, что наша встреча пройдет подобным образом, покемарил бы часок другой. Невероятно скучно.

– Напротив, – ответила она, хмурясь, – сейчас ты меня пугаешь. Ты точно пришел в себя? Как себя чувствуешь?

Начинается.

– А ты решила что у меня чердак поехал?

– Просто я читала…

– Плевать что ты там читала, – отмахиваюсь и уверенно шагаю в свою комнату. – Ты и твой морщинистый друг испортили мне все настроение.

– Витя…

Останавливаюсь. Улыбаюсь. Зазнайка слишком высокомерно отреагировала на мою выходку и мне захотелось ее проучить. Как жаль что она сняла свою дурацкую шапку, у меня было уйма времени, чтобы придумать несколько острых шуток.

– …прости, я не хотела тебя обидеть.

– Но обидела, – нагнетаю нарочно, а сам едва сдерживаю смех.

– Просто ты и баловство – вещи несовместимые. Я насторожилась.

Да ты совсем меня не знаешь, девочка.

– Так вот ты обо мне какого мнения? – иронизирую. Мне следовало поступать в театральный, а я играю на чувствах наивной одноклассницы.

– Прости… Не хотела тебя задеть.

Молчу и тем самым накаляю обстановку.

– Я наверно пойду, – щебечет Варя, и тогда я выхожу из образа.

– Вот ты дуреха, Тарасова! Когда же ты перестанешь быть такой наивной? Иди сюда, бестолочь!

Срываюсь с места, обнимаю и отрываю ее от пола. Девчонка визжит, а утыкаюсь носом в просторную футболку, все глубже вдыхая знакомый аромат. Сегодня это ванильный гель для душа и столовская котлета. Варя лупит меня по голове, но не сильно, чтобы не причинить боли и продолжает что-то бормотать. Мне хватает мгновения, чтобы осознать, как сильно я скучал. Так же сильно я когда-то скучал по матери, когда та уходила в запой со своими дружками, а потом возвращалась после недельной гулянки. Какое же это счастье, что у Вари нет друзей. ***

Сидя на полу, Варя уплетает бутерброд от шефа-Анатолия. Молчит. Ее явно что-то беспокоит. Мне непривычно видеть ее такой – напряженной, задумчивой. Она не решается посмотреть на меня полноценно, лишь изредка коситься в мою сторону. В связи с этим я тоже чувствую себя некомфортно, подбираю в голове нужные слова, чтобы спросить, но меня отвлекает холод радиатора, к которому я прислонился спиной. По большому счету меня должно отталкивать это место, но я напротив, чувствую себя довольно комфортно.

– Что с тобой? Ты какая-то странная сегодня, – все же интересуюсь и замечаю, как та замирает. – Не рада меня видеть?

– Нет-нет, все нормально, – трясет она головешкой, а сама старательно уводит взгляд в сторону. – С мамой неразбериха, так что не обращай внимания.

Врет. Это видно, потому что врать совершенно не умеет.

– Татьяне не по вкусу наше общение? – предполагаю я.

– Оценки в школе. Ты тут не при чем.

И опять прячется в раковину, чем разжигает во мне больший интерес.

– Что произошло за последние недели? Я практически ничего не помню. Очень смутно, будто был под чем-то. Расскажешь?

Варя поджала губы и, наконец, подняла голову. Даже слегка улыбнулась, и на сердце тотчас потеплело.

– Лучше это опустим, Звягин. Ты вел себя, как грязное животное.

– Правда? – хмыкнул я. – И что я делал?

– Давай не будем. Поверь, ты не хочешь этого слышать.

Но я не думал сдаваться.

– Нет уж, говори. Что я делал? Выл? Лаял? Кусался? Пытался заглянуть тебе под хвост? Тут Варя подавилась хлебом. Расхохоталась.

– Очень близко.

Меня настораживали пробелы в памяти, но больше покоробил ее ответ.

– Тогда опустим, – согласился я, боясь услышать правду.

Позже я расспросил о ее делах, о школе. Варя настолько завел разговор об экзаменах, что та не переставала трепаться. Я смутно понимал, что она говорит, потому что пристально ее разглядывал, а учеба меня не интересовала. Она была другой, и дело не в отсутствие бубона на голове, здесь что-то другое. Может быть страх? Или действительно проблемы с родителями? Что это?

– …целыми днями ссоры, в школе не лучше. Но ведь я права? Да? – она ждет ответа, и я киваю. – А им плевать? Представляешь?

«Не такая уж и страшненькая» – подумал я, словно только что прозрел. «Не такая уж и доставучая» – признался сам себе, потому что ощущал дефицит контакта.

– В общем, я не знаю, как мы завершим этот год, но юридический мне явно не светит, – вздыхает она. – Сама не понимаю, что со мной.

– Что? Не расслышал, – блефую и сажусь рядом. – Ты так и не научилась говорить, поэтесса. Мямлишь вечно что-то неразборчивое.

Варю смутил близкий контакт, что тоже стало для меня удивлением. Она замерла, оставив кусок бутерброда за щекой, так и не решившись его проглотить.

– Теперь мне все ясно, – усмехаюсь я. – Твой рот никогда не бывает пустым.

Девчонка потерянная, моргает без остановки, робеет, – все это дает мне повод расслабиться. Я до сих пор ей небезразличен. Зря переживал.

– У тебя кетчуп на лице, – я аккуратно касаюсь краешка ее губ большим пальцем и убираю розовое пятнышко. Она перестает дышать. Шире раскрывает рот. Тянется ближе, но у меня другие планы. – Сейчас должна была заиграть романтическая музыка, мне стоило тебя поцеловать, а по экрану пустится длинные титры, – загадочно шепчу, не сводя с нее пристальных глаз.

Варя с трудом проглатывает кусок хлеба.

– По логике вещей именно так и должно, – щебечет она, предвкушая вкус моих губ. Ее глаза ненормально блестят. Подбородок трясется.

Ну, привет, фанатичка, давно не виделись.

– Этого не будет, – я резко отпускаю ее лицо и подхожу к стопке с дисками. – В романтическом кино девчонки не объедаются луком, а у тебя его полный желудок, – тихо посмеиваюсь.

Та психует, расстается с бутербродом и надувает губы.

– С возвращением, Звягин! – бухтит она. – Ты все такой же мудак.

– С возвращением, зануда, – парирую я. – Ты все такая же зануда.

Знаю, это было эгоистично. Стоило мне только убедиться в ее верности, как она снова стала мне неинтересна. Ну… не так интересна, как хотелось бы ей.

Включаю диск Queen, падаю на кровать и прячу руки за голову.

– Почему ты вечно называешь меня занудой?

– Ты даже хуже, чем зануда, – подмечаю я. – Ты какая-то другая Варя. Я думал что скучнее некуда, но ты доказала обратное. А еще этот лук… Отныне, издеваться над Тарасовой – мое любимое хобби.

– Ах, так? – подскакивает она. – Ну смотри у меня!

Девчонка подходит к своему портфелю, открывает его, достает упаковку жвачки «Wrigley's Spearmint», вскрывает пластинки и одну за другой заталкивает в рот.

– Что ты делаешь? – хмурюсь я, не уловив суть угрозы.

– Шешас увыдэшь, – отвечает она с набитым ртом. – От жапаха луыка не оштанется и шледа. Ты шам напрошился.

Она едва сдерживает улыбку и слюни, и мчит на меня. Кажется, что из ее носа вот-вот надуются огромные пузыри. Я быстро раскусываю желание маленькой извращенки и опережаю ее. Обнимаю хрупкие колени, валю на кровать, запрыгиваю сверху, накрываю липкий рот ладонью и держу, пока та не проглатывает жвачный комок.

– У тебя большие проблемы, Тарасова, – разочарованно качаю головой. – Теперь твоя задница слипнется. На что тогда будешь искать приключения?

Но Варе уже не до смеха. Она с надеждой смотрит мне в глаза, рвано дышит, а потом возвращает взгляд на губы. Опять она за свое. За непоколебимость и находчивость – пять, за метод – три с минусом, за навязчивость – кол.

– Плевать, – закается она. – Но ведь теперь луком не пахнет?

– Это ты верно заметила, – соглашаюсь и уже догадываюсь, что от своего она не отступит. Меня восхитила ее напористость и я решил поощрить девчонку.

Поцеловал.

У Вари мягкие губы, почему-то прохладные, а теперь еще и сладкие. Мне было приятно целовать ее, но противный камень так и ерзал между ребер. Сам того не заметил, как переступил грань, но самое отвратительное, что мою благодарность она воспринимала подругому, и я знал об этом. А еще отвратительнее то, что это была всего лишь благодарность.

Отрываюсь от ее губ, молчу, смотрю хитро.

– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Варя, переведя дыхание.

Девчонка явно ждала романтический ответ, но… – Если все-таки твоя задница слипнется, то как… – Звягин!

***

Сегодня Варя заставила меня прийти в лабораторию, дабы получить нужные рекомендации, словно я сам не знал, с чем имел дело. Но за все это время я понял одну простую истину: легче пойти Варе на уступки, чем потом часами выслушивать ее ворчание – в этом они с мамашей похожи. Я относился к Варе как сестре (со знаком *), она же походила на заботливую мамочку – сомнительный союз, даже очень.

– Здравствуйте, – сухо приветствую врача и сажусь на кушетку. – Виктор Звягин. Я записывался на прием.

Подняв голову, глаза врачихи распахиваются, будто она увидела дальнего родственника. Неужели, среди такого огромного потока людей ей удалось меня запомнить? Почему она так смотрит? Почему так смотрит?

– Добрый день, Витя, – медленно проговорила она, разжевывая каждую букву. – Как – ты – себя – чувствуешь?

Почему она разговаривает со мной, как с полным идиотом?

– Спасибо. Хорошо.

– Это хо – ро – шо.

С ней все в порядке?

Пока она что-то пишет в своих тетрадках, я беззаботно капаюсь в телефоне. Когда перед глазами всплывают множество непрочитанных сообщений от Геры, я невольно покрываюсь брезгливыми мурашками. Я не вылечился по взмаху палочки, факт – это так не работает, но и видеть «дружка» не желаю. Боюсь даже думать о встрече с ним и чем эта встреча может закончиться, но главное, как отразиться на мою жизнь. Жизнь, которая только-только пошагала вперед. _Читай на Книгоед.нет_

– Вот, – врач протягивает мне белый листок бумаги, – передашь это своей девушке, она подскажет, как поступать дальше. В общем-то, все. Ты свободен.

Несмотря на то, что у тетушки в голове полный бардак, я был благодарен ей, что не отняла у меня много времени. Походы к врачу не так страшны, как мне казалось раньше. И снова Тарасова оказалась права, черт бы ее побрал.

– Можно? – за спиной вдруг слышится мерзкий, но до боли знакомый голос.

– Да, входите. Я свободна.

Развернувшись, я натыкаясь на рыжую голову и буквально перестаю дышать. В отличие от меня, Верещагина не удивлена нашей встречей. Ее глаза превращаются в мелкие щелки. Не скрывая своего пренебрежения она обходит меня стороной и занимает место рядом с врачом. Я же вылетаю из кабинета и дожидаюсь стерву на улице.

Какого хрена она тут делает?

А вот и проблемы подъехали… Почему-то я не удивлен. Все не могло быть так гладко.

Слишком приторно, как Варькины губы.

Спокойно. Спокойно. Мне нужно держать себя в руках.

Светка покидает здание, тогда я хватаю ее за шиворот и отвожу в безлюдное место. Я даже не пытаюсь быть нежным, когда впечатываю ее в кирпичную стену.

– Приветик, – цежу сквозь зубы. – Как дела?

Она брыкается, но шансов у малышки – ноль.

– Отпусти меня, Звягин. Не прикасайся ко мне. Убери свои руки.

– Ах вот как ты запела? Помниться мне, на вечеринке ты просила об обратном.

– И сильно об этом жалею, – огрызается она, а потом размалеванные губы расползаются в ехидной улыбке. – Я так и знала, что ты болен. Тарасова через день в клинику бегала, вся какая-то чумная. Думали, что я не узнаю, да?

Моя челюсть заскрипела, кулаки сжались.

– Если ты хоть кому-нибудь скажешь, я тебе голову оторву и…

– Не нужно угроз, Витя. Какой смысл мне трепаться, если я сама в полной заднице. Я каждый день хожу сюда, чтобы узнать результаты анализов. Если я заразилась… Нет, даже думать об этом не хочу. Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Связь с тобой – это как унизительная пощечина. Оскорбительно.

– Поверь, у меня аналогичные ощущения, – проанализировав ситуацию, я разжимаю пальцы, но продолжаю кидать угрозы. – Мне до чертиков, заразилась ты или нет, будет тебе уроком, но если ты хоть где-нибудь ляпнешь, то сильно об этом пожалеешь. Ты меня услышала?

– Услышала! – рявкает Верещагина, проскакивает под моей рукой и торопливо уносит ноги. Мне ее совсем не жаль. Я уверен, что девчонке ничего не грозит, ведь я был максимально осторожен, но с радостью понаблюдаю за ее переживаниями.

***

Понедельник. Погода шепчет. Мы с Варей неохотно перебираем ногами, потому что не желаем сидеть на уроках. Кто вообще придумал эту аттестацию и экзамены? Этот человек явно любил поглумиться над людьми.

Варя рассказывает мне несмешную историю о детстве, когда ей пришлось обстричь волосы под корень, а я все думал о разговоре с Верещагиной. Я не сказал об этом Варе, так как не хотел ее тревожить. Последнее время девчонка прибывала в хорошем положении духа, что было явлением шатким, и я побоялся рушить ее внутреннюю гармонию. Впрочем, прошло несколько дней, а поводов волноваться не поступало. Но что-то мне подсказывало, что это лишь затишье перед бурей.

– Где твои тетради? – спрашивает Варя, пытаясь разглядеть портфель в моих руках. – А учебники?

– Зачем они мне? Я позанимаюсь по твоим.

Устав пререкаться, она лишь качает головой.

– Ты самый безалаберный парень, которого я только знаю.

– Зато я единственный парень, который разделяет твою парту.

– Неправда. Я сидела с мальчиками.

– Сысоев не в счет. Зуб даю, вас сблизила любовь к бутербродам.

Мы входим в класс, и тогда все галдежники утихают. Кто-то убегает на место, кто-то начинает шептаться. Мария Анатольевна приподнимается со стула и смотрит на меня с неподдельным сочувствием. Варя тут же теряется, и только Верещагина сидит себе довольная и давится ухмылкой.

Ну вот. Буря началась.

– Витя, я могу с тобой поговорить? – аккуратно интересуется Мария.

– А в чем дело? – мне заметно, как начинают дрожать ресницы Тарасовой. – Что происходит? Почему вы на нас уставились?

На нее никто не обращает внимания, так как все взгляды сфокусированы на мне.

Испуганные, брезгливые взгляды.

– Выведите его из класса, Мария Анатольевна, – подает голос Светка. – Нам страшно. Он сейчас тут всех заразит.

Ноги Вари подкашиваются, а я улыбаюсь. Что ж, стерва, пока твоя ведет.

Класс начинает гудеть. Неделю назад я мог заткнуть рот каждому или же выбросить в окно, но сейчас не в том положении. Да и желания особого нет. Не желая слушать демагогию, я торопливо покидаю класс. Выбегаю на улицу и проклинаю Верещагину на чем свет стоит. Не думал, что будет так рисковать, но все же. Видимо красотка получила отрицательные результаты и теперь не переживает за свою шкурку. А зря.

Спокойно. Спокойно. Держи себя в руках.

Конечно же Варя вылетает следом за мной. Заплаканная и перепуганная.

– Это не я, Витя! – захлебывается она. – Понятия не имею, откуда они узнали!

– Конечно же, это не ты, дуреха, – смеюсь я и, положа руку на вздрагивающие плечи, веду ее домой. – Я же говорил, что школа – это утопия.

– Боже…Что же теперь будет?

– Не знаю. Но в одном уверен точно, экзамены мне не грозят.

Глава#21. Варя

Я едва поспевала за Витей, он был в бешенстве, пусть не показывал виду. Влетев квартиру, он закрылся в своей комнате и попросил оставить его на время. Голова шла кругом. Я допускала мысль, кто мог быть инициатором грязных сплетен – только Верещагина, она встретила меня возле лаборатории, но я подумала что вышла из ситуации, когда рассказала историю о неудачном порезе. Как оказалось, врать я совсем не умею, и теперь чувство вины комом стоит в горле.

Мне не хотелось приставать к Вите с дурными вопросами, – уверена, ему и без того сейчас тошно, поэтому приняла предложение Анатолия выпить чашечку чая. В недолгой беседе я объяснилась перед отцом, отчего тот совсем поник. Ссылаясь на сильный стресс, он полез за чекушкой, которую припрятал под раковиной. Было больно наблюдать за человеком, который после длительной сушки, так жадно глотает убийственную отраву, ведь так или иначе, я сравнивала его с Витей. Страшно даже представить, что этот стресс поломает и его. Только не это.

Мне пришлось провести на кухне несколько часов. Хмельной Анатолий отправился спасть, а я решила проведать Звягина. Тихонечко постучав в дверь, я все-таки зашла в комнату. Парень не выглядел расстроенным, с пустым лицом он разглядывал потолок.

Эмоции покинули его, что было весьма странно.

– Ты как? – спросила я, усаживаясь на край кровати.

– Лучше всех, – хмыкнул он.

– Ты не должен переживать по поводу школы, нам все равно оставалось учиться несколько недель. Ерунда.

– С чего ты взяла, что меня это волнует? – сухо ответил он.

– Тогда в чем дело?

– В людях…Ты никогда не узнаешь как это, когда десятки глаз смотрят на тебя с непередаваемым отвращением, будто ты убийца или маньяк. Я почувствовал себя таким ничтожеством…

– Перестань. Это они – ничтожество. Им не дано понять, что это не приговор. А вот их примитивность едва ли чем излечишь, – я хотела говорить непринужденно, дабы подбодрить Витю, но он не желал разговаривать.

Какое-то время мы просто молчали, каждый думал о своем, но на фоне сильных переживаний, нас обоих сморило. Только во сне я смогла хоть немного расслабиться.

***

Нас разбудили громкие крики за дверью. Очнувшись, я осознала, что лежу в обнимку с Витей – то ли сама переползла к нему, то ли он переложил меня к себе. На улице потемнело, стали появляться звезды. Даже не верилось, что мы проспали целый день. Впрочем, сейчас это было совсем неважно, так как в прихожей разгорался нешуточный скандал. Но самое ужасное, что в женском крике я узнала свою мать.

– А кто-то сейчас по попке получит, – смеясь, протянул Витя и мне стало совсем не по себе. – На твоем месте, я бы перестал меня обнимать, ибо нутром чувствую, быть большой беде.

В этом Витя был прав, через секунду в комнату залетела растрепанная мать и даже не

дала времени отпрянуть от парня. Ее бешенный взгляд оставил на мне болевой след. Она была в ярости.

– Да как ты смеешь?! – заорала она, вцепилась в мою штанину, и стала стаскивать с кровати. – Мне звонили из школы! Я все знаю! Боже, у меня нет слов! Собирайся! Мы уходим! Чтобы я больше не видела вас вместе! Никогда!

Почувствовав необъяснимое отвращение к собственной матери, я стала сопротивляться.

Она ничем не отличалась от тех аморалов, что сначала кидают камень, а только потом выслушивают. Однако мама и слушать бы не стала.

– Отпусти меня! Что ты делаешь? – воспротивилась я, борясь с желанием оттолкнуть ее. – Что ты делаешь, мама! Отпусти!

– Ты больше белого света не увидишь, тебе ясно?! Мы завтра же отправимся к врачу! Скажи, ты спала с ним?! Спала или нет?! Если так, я убью его!

– Прекрати, ты делаешь мне больно!

На крики прибежал Анатолий, потерянный мужчина неустанно повторял: «Женщина, что вы творите? Женщина, успокойтесь!». Витя не стал наблюдать за всей вакханалией и лениво приподнявшись с кровати, без эмоций проговорил:

– Ты не слышала, Таня? Ей больно. Отпусти.

– Заткнись, – прорычала она тыча в Витю пальцем. Ее челюсть ходила ходуном. Она не скрывала яда в голосе. Не скрывала омерзения. – Ты, ублюдок, еще раз прикоснешься к моей дочери и я…

Сгорая от ненависти, она не сдержалась и влепила ему обжигающую пощечину, на что Витя лишь хохотнул. Почему она так его ненавидит? Я прекрасно знала, что мать умела держать себя в руках, но сейчас она была неконтролируемая. Неужели новость о болезни ее так разозлила?

– Я останусь с Витей! Я не пойду с тобой! – слезы хлынули из глаз, сопротивляться им не имело смыла. Мне было жаль себя. Мне было жаль Витю. Мне было жаль нас. Тех, против кого целый мир. – Я останусь с ним!

После этого заявления мать вцепилась в мои плечи и начала толкать к выходу.

– Я даже слушать ничего не хочу! Ты пойдешь, или я вызову полицию! Я позвоню отцу и тогда вам всем несдобровать!

Вырвавшись из ее хватки, я метнулась к Звягину, но тот меня остановил.

– Все в порядке, Варя. Иди домой, – последнее прозвучало как приказ. – Поверь, так будет лучше. И, пожалуйста, перестань плакать.

У меня началась сильная истерика, но дабы не усложнять ситуацию, я пошла за матерью. Она поставила на уши весь подъезд, а могла поставить дом.

Я очень надеялась, что прогулка по свежему остудит ее, поуспокоит, однако дома меня ждал больший концерт. ***

– Арина! Миша! Поднимайтесь! – с таким лозунгом мать забежала в дом. Она не думала отпускать мое запястье, отчего мне казалось, что моя рука вот-вот оторвется. – Поднимайтесь! Это срочно! Беда!

– Что такое? – спросил заспанный отец, выйдя из комнаты. – Почему ты кричишь?

Что случилось?

– Случилось, случилось, – беспрерывно повторяла она, а потом вовсе начала захлебываться слюнями. – Случилось страшное… Боже, как так? Как?

– Таня, что с тобой? Варя, что происходит?

Обессиленная, я лишь покачала головой и опустила заплаканные глаза.

– Он все тут трогал! Все трогал! Кто запустил его в наш дом?

На кухне послушался шум разбивающейся посуды. Мать метала тарелками и срывала скатерть со стола. Проснувшаяся Ариша громко заплакала, а мы с отцом попытались успокоить обезумившую женщину.

– С какой кружки он пил?! С какой?! – кричала она, но бросала на пол все до одной. – Я не помню, он дотрагивался до штор? До них он дотрагивался? Тут нужно все сжечь! – следом она начала посыпать пол бытовым порошком.

Тошнота подступила к горлу. Мне стало мерзко.

– Это так не предается, мама! Не веди себя так! Это глупо!

– Что не передается? – папа был обескуражен. Такую мать он видел впервые. – Ктонибудь объяснит мне?

Мама перевела дыхание и истерично рассмеялась.

– А то, что друг нашей Вареньки, болеет СПИДом!

Страшное слово полоснуло бритвой по сердцe.

– Это не так! Это не правда!

– Замолчи, дура! – пригрозила она мне. – Если ты спала с ним, если только… – Что? – разревелась я. – Сожжешь меня тоже?

– Сожгу, если потребуется!

Папа обхватил ее руками и попытался усадить, но та вырвалась и побежала к плачущей Арине.

– Послушай, дочка, дядя Витя трогал твои фигурки? Их нужно выкинуть!

– Нет! – плакал ребенок. – Дядя Витя ничего не трогал!

– Не ври мне, девочка. Мы все выкинем. Не плачь. Я куплю тебе новые игрушки.

Не в силах больше наблюдать за всем этим безумием я спряталась в комнате. Слезы душили. Сердце болело так, что казалось вот-вот разорвется на части. Мне было жаль, что я живу в таком жестоком мире. Мне было жаль, что у моей матери холодное сердце. Мне было жаль, что во мне течет ее кровь.

Не дозвонившись Вите, я сползла вниз по стенке. Плакала. Мне хотелось прийти к нему, обнять его, но сейчас это было попросту невозможно. После долгого затишья эта ситуация, как удар под дых. Мы только порадовались свету, а теперь нас снова накрыла тьма. Счастье улетело от нас, лишь минуту посидев на плече…

Все было ужасно, когда казалось, что хуже некуда. Мне оставалось только молиться, что Звягин переживет все это и не сорвется.

«Пожалуйста, Витя, только не натвори глупостей…».

Глава#22. Витя

Мое везение – нечто мимолетное. Стоило мне только вдохнуть полной грудью, как все снова полетело к чертям. И если раньше я вышагивал по шаткому мостику, цеплялся за хлипкие поручни, пытался держать равновесие, то на сей раз канул в беспросветную бездну. Еще никогда моя тайна не была так широко известна. Мне следовало чихать на это все, я не должен обращать внимание на гавкающих шавок, ведь эта меньшая из проблем, но почему-то этот факт подкосил меня. Поставил в ступор. Разозлил. Заставил чувствовать прежнюю ненависть.

Даже наутро я не почувствовал должного облегчения. Нисколько не почувствовал. Долго лежал в кровати и повторял один и тот же вопрос – за что? Почему еще в утробе я стал не мил этому миру, за что он воспылал ко мне жгучей ненавистью? И за что я огребаюсь сейчас? За Варю? Мне непозволительно иметь друзей, а тем более пользоваться добротой девчонки, душа которой еще не успела запачкаться – так они думают? Я наивно решил, что Варя та, кто была послана с выше, как крохотный шанс на то, что еще могу выкарабкаться. Но нет. Этот подарок был подкинут мне по случайности, а теперь его следует вернуть отправителю. Что ж, судьба-злодейка, забирай.

Телефон разрывался от звонков. Огромное количество пропущенных от Тарасовой, я сбился со счету уже на тридцатом. Не нужно быть провидцем, чтобы предугадать сценарий разговора, поэтому я отвечал на звонок мысленно: «Да, Варя, у меня все в порядке», «Нет, я не плачу», «Тебе не нужно приходить и проводить надо мной психологический сеанс», «Поверь, сейчас ты больше нуждаешься в помощи», «Я один, и нет со мной никакой Джоконды», «Мне не скучно. Анатолий и я играем в «Крокодила». Ты бы видела, он так реалистично показывает обезьяну…»

Мысли. Почему нет такой кнопки, которая способна их отключить? Впрочем, есть одно средство, которое сделает эту ситуацию плевой, оно выручало меня долгие годы, но употребить его – значит, поставить точку. Огромную, жирную точку. Для себя я решил, что если вернусь к прошлой жизни, то вовсе с ней попрощаюсь. Какой смысл жить от дозы к дозе, когда каждый длительный промежуток будет напоминать тебе какая ты мразь? Одиночество, которое раньше было неотъемлемой частью существования, теперь проест до костей. Я буду ловить себя на мысли, что упустил последнюю возможность, лишился теплых минут, оставшись один на один с собой в промерзшей камере, и буду беспрерывно мучится. Доза принесет мне успокоение, выдернет из камеры, но это облегчение – ничто, по сравнению с тем, что я испытаю в реале. Ад в чистом виде, и я к нему не готов.

Если бы не смертельная сухость во рту, я бы никогда не покинул пределы своей комнаты. Теперь, как унылое, безжизненное приведение я проплываю на кухню и замечаю там отца. Он с невозможным сожалением смотрит на полупустой фуфырик и тягостно вздыхает. Когда наши взгляды встречаются, он награждает меня приветственной улыбкой.

Черт бы его побрал его и эту улыбку.

– Не огорчайся, Толя. То, что наполовину пустое, так же наполовину полное, – иронизирую я, набирая воду из крана. Должно пройти какое-то прежде чем вода в кружке станет ледяной и более вкусной. – Мне лестно, что ты так основательно переживаешь о моем положении. Ни один родитель не выпил за здоровье своего чада столько, сколько выжрал ты. Тебя пора вручать награду.

– Не кусайся, шакаленок, – фыркает отец и прикладывает руку ко лбу. – У меня действительно стресс. Как только вспомню ту сумасшедшею женщину, так перекреститься хочется. Кто она вообще такая?

Осушив стакан с специфической водой, я облегченно выдохнул, а потом внимательно посмотрел на седого пьяницу.

– Что, понравилась тебе?

– Да упаси господь! – его передрогнуло.

– Не претворяйся, старый, ты любитель блондиночек. А как ты на ее фигуру таращился? Твой рот не закрывался.

– Я был шокирован, – настаивал он. – Впервые видел истеричку.

– А что насчет румянца на твоих обвисших щечках? – ехидно протянул я. – Твои сальные глазки так и бегали по ней.

– Не выдумывай, дурень! Ерунду чешешь! Я за Варьку беспокоился, а не баб разглядывал!

– Ты просто понял, что тебе ничего не светит, вот и мажешься.

– Да замолчи ты, ирод!

Я нарочно нервировал отца, потому что он заслуживал наказания. Пусть знает, что если он захочет расслабиться, пропустив при этом несколько рюмочек, то следом появлюсь я и испорчу его идиллию, ибо себе срывов не позволяю.

Проблема в том, что я постоянно думаю об этом срыве. Это как ноющая зубная боль. Ты постоянно думаешь о ней, чувствуешь, мучаешься, представляешь, как добрый врач удаляет очаг боли или же мечтаешь о обезболивающей таблетке. Так и со мной. Когда тьма окутывает, ты будешь рад любому лучику, пусть даже токсичному.

– Значит, этоневозможно, – констатировал я, когда отец замахнул следующую и протер губы от водки. – У меня нет шансов. Мы давно погибли… Так, папа?

Анатолий ничего не ответил, лишь виновато опустил голову.

К обеду тремор становился только сильнее. Меня раздражало все – свет, запахи, звуки. Особенно раздражал вибрирующий телефон, который казалось сейчас вспыхнет от настойчивости абонента. И я не выдержал.

– Бюро ритуальных услуг «Откинутые копытца». Марина, слушаю вас, – мне мастерски удалось изменить голос. Теперь я говорил как парень, на чью мошонку упала железная кувалда. – Что вас интересует? Мягкий гроб? Стильные тапочки?

– Что? – неуверенно бормочет Варя на том конце трубки. – Где Ви..?

– А Витя сегодня умер. Ему что-то передать?

– Витя?

– Не Витя. Ма-ри-на, – устало вздыхаю. – Мы всегда рады новым клиентам, так что обращайтесь к нам почаще.

– Звягин, кончай придуриваться! – не выдерживает она.

Боже, я мог представляться Мариной целую вечность, дабы слышать ее визг.

– Странные вы люди, – произнес разочарованно. – Когда я не в духе – это плохо.

Когда я в духе – тоже плохо. Что вы от меня вообще хотите?

– Быть в духе при данных обстоятельствах – вот что плохо. Ты не выходил из дома? К тебе никто не приходил?

На моем лице тут же заиграла улыбка.

– Ах вот в чем дело. Боишься лишиться ручного песика? Больше никто не даст посадить себя на поводок, так?

– Перестань. Ты ведь знаешь, что это не так, – она практически плакала. – Я хочу встретиться. Нам нужно поговорить. Тут в школе такое твориться… Я их всех ненавижу, Витя. Всех до одного. Мне больше не хочется жить дома. Этот мир сошел с ума. Пожалуйста, давай встретимся. Мне нужна твоя поддержка.

Закрыв глаза, проклинаю себя за ее слезы. Когда я падал в яму и потянул ее за собой. Мне нет прощения.

– Хорошо, встречу тебя после школы, – твердо уточняю я. – У меня тоже к тебе разговор. И лучше его не откладывать.

– После школы? Может я сама…

– Нет. Я все сказал. Встретимся на нейтрале. Удачного дня, получай пятерки, – сбросил трубку, я почувствовал дурноту подступающую к горлу. Чувство вины или что-то еще, но я не мог с ним совладать. Побежал в туалет и меня стошнило. Организм отвергал даже воду. Впрочем, мой организм такой же вредный, как и его хозяин, а значит меня ждут большие испытания.

Смотря на свое отражение в мутном зеркале я все думал – а стоит ли игра свеч?

***

Сделав кое-какие дела, я подошел к школе. Стены здания были исписаны матерными словами и призывами к смерти – нынешняя молодежь ничего не смыслит о настоящих проблемах. Они пачками вкидываются антидепрессантами, после того как Марья Ивановна поставила им двойку за самостоятельную. И правильно, ведь дома их поругают: отберут компьютер и заставят пыхтеть над учебниками. А вдруг и того хуже – закроют дома. Я бы многое отдал, чтобы поменяться с ними шкурами, но едва ли найдется отчаянный, который пойдет на предложенную аферу. Я бы не пошел.

После шестого урока орущие ученики стали вываливаться на улицу, и как же это замечательно, что я встретился со своим любимым классом. Увидев меня, они вжали головы в плечи, потупили свои взгляды, девчонки так вообще сбились в кучу, словно сейчас я начну их насиловать. Идиотки даже не понимают, что секс со мной придется еще вымолить, с такими-то мордами.

Засунув руки в карманы и качаясь на пятках, я внимательно вглядывался в их предательские лица.

– Ну привет, однокласснички, – хохотнул я. – Соскучились по мне? Я по вам капец как соскучился? Может обнимемся по старой дружбе? М? Что носы потупили?

Как и предполагалось никто из них не тронулся с места. Рыжая голова Верещагиной притаилась за спинами парней, она знала, что обидела дядя Витю и вполне возможно получить по своим болтливым губешкам. Меня окружили и ученики младших классов, отчего я почувствовал себя звездой.

– Ну что же вы, братцы? – развел я руками. – Вы боитесь меня, что ли? Страшно, если Витя на тебя чихнет, да, Андрюшка? Больше мне руку не пожмешь, ведь я тварь заразная, так? – все молчаливо слушали мою речь, в то время как на моем лице сияла юродивая улыбка. – Да перестаньте! Улыбнитесь! Жизнь продолжается!

Я вышагивал по кругу, пытаясь заглянуть в лицо каждому, но они прятали глаза.

– А где Светик? – спросил я и девчонки расступились, предлагая ее в качество откупа. Подошел. Близко. – Ах вот ты где, подружка. Ну как, гордишься собой? Из тебя вышел отличный шпион. Только вот рассказала ты не все. Но переживай, милая, я сам им расскажу наш маленький секрет.

Мерзавка прищурила взгляд, но внутри нее все сжалось от страха.

– Я спал с ней, – сказал я и почувствовал невероятное удовлетворение. – Трахал на папином столике, пока вы глотали алкоголь из тех стаканчиков, из которых пил я. Забавно, не так ли? Теперь вы все заразные. Такие, как и я. Это ведь так передается. И даже сейчас, мы дышим одним воздухом. Какой ужас! Все мы сдохнем!

– Завязывай, Витя. Не пугай народ, – Егор сделал решительный шаг в середину круга.

Признаюсь, от него я не ожидал подобного. Впрочем, сам напросился.

– Егорка, мой милый друг, – я нарочно пошагал на него с объятьями, но тот попятился назад. – А что такое? Думаешь, что покусаю? – мне удалось приблизиться максимально близко и клацнуть по воздуху зубами. – Трусишь, сука. Я слышу твой пульс.

Вижу, как дрожат колени. Ты мне противен.

Егор вздрогнул, но не отошел.

– Перестань. Ты ведешь себя, как клоун.

– А вы разве не этого хотели? Зрители есть, осталось устроить шоу, – после этого он получил кулаком в морду и упал на асфальт. Все начали что-то кричать, в то время как я не прекращал наносить удары. – Клоунов нужно бояться! Ты боишься меня, Егор? Что ты там мычишь? Я тебя не слышу! Ты боишься меня?

Через несколько секунд мои костяшки пальцев были в крови, но я не мог остановится. Весь этот мир ответил за несправедливость в лице Егора. Я бил. Бил. Бил. И если бы не чужие руки на моей шее, едва ли парень пришел в себя.

– Витя, прекрати! Что ты вытворяешь? Остановись! – голос Вари, как мощнейшее успокоительно. Я моментально пришел в себя. Хрупкой девчонке удалось оттащить меня на приличное расстояние. Остальные школьники склонились над Егором.

– Варя, Варя… Ты как всегда вовремя. Как дела в школе?

– Еще одно слово и я сама разобью тебе морду, – пригрозила она, таща меня за футболку. Это было эпично, но вот Тарасовой было не до смеха.

Мы покинули пределы школы и тогда я остановился.

– Я устал. Давай приляжем.

– Боже, Витя, ну как так? – Варя рассматривала мои кулаки и с трудом сдерживала слезы. – У нас и так куча проблем, а ты еще драку устроил!

– У меня, – сухо поправил я, уставившись вдаль. – У меня куча проблем, Варя, не у тебя. И хватит меня лапать, – психанув, я выдернул руку.

Этот жест заставил ее напрячься.

– Что с тобой? Почему ты такой взвинченный? Я хотела рассказать тебе, что… – Не надо, – перебил я. – Это мне нужно тебе кое-что сказать… В глазах Вари промелькнул страх.

– Знаю, я говорил это миллион раз, но, – тяжелый вздох, – это последняя наша встреча.

– Витя, послушай…

– Нет это ты послушай. Больше мы не увидимся, ты поняла меня?

– Нет! – вскрикнула она. – Зачем ты так говоришь?! Мне все равно на мнение окружающих! Мне плевать, что там думают мои родители! Мы справимся! Почему ты снова опускаешь руки?! Зачем обижаешь меня? У нас практически получилось, а ты хочешь разрушить? – ее голос осип. Глаза намокли. Губы задрожали.

Я взял ее заплаканное лицо окровавленными руками. Говорить было тяжело. Горький ком застрял в горле, чему я был сильно удивлен. Не думал, что был способен плакать.

– Дорогой мой человечек, – прошептал я, улыбаясь. – Глупый, глупый человечек… ничего у тебя не получилось. Все и так разрушено.

– Нет, нет! – она вцепилась пальцами в мою футболку. Лицо бедняжки исказилось. Ей было больно, как и мне. – Не говори так, Витя! Ты походу пьян, вот и несешь всякую ерунду…

Я горько усмехнулся.

– Присмотрись, Тарасова. Смотри мне в глаза и спроси – пьян ли я?

– Замолчи! Не хочу даже слышать!

– Смотри! – встряхнул я ее. – Думаешь это алкоголь так на меня подействовал?! Или мне произнести это вслух, чтобы ты наконец поняла?!

– Нет!

– Я под наркотой, дура!

Варя опешила. Она услышала. Проглотила правду.

– Заткнись! – мне прилетела хорошая пощечина. Девчонка в неверии закачала головой. Ее мир рухнул благодаря мне. Она накрыла рот ладонью и постепенно отступала. – Что ты наделал, Витя? Что ты наделал? Как ты мог?

Опустив голову, я наблюдал как вода из глаз падает на траву. Непривычность сразу же отдала резью в веках. Я ненавидел себя. Проклинал. Даже не знаю, сколько простоял так, но когда поднял голову, то Варя уже исчезла.

«Что ты надел, Витя? – билось в голове. – Что наделал?».

Глава#23. Варя

Лежать в наполненной горячей водой ванне – тепло и уютно. Особенно в одежде. Особенно когда ожоги на коже волнуют тебя меньше, чем язвочка на сердце. Хотя какая там язвочка? Скорее гематома. Боль нарастающая, сводящая с ума, она не давала сделать полноценный вдох. По собственной воле я стала заложником обстоятельств, которые перевернули мою жизнь. И не единожды. После знакомства с Витей я будто бы преодолеваю трамплин за трамплином, бьюсь о перекладины, падаю и снова повторяя забег. Упрямо. Самоотверженно. Глупо. Он – моя отрава. Мое наркотическое опьянение. Мой ревматический порог. Патология сердца. Невозможная любовь, которую следует забыть, но забыть невозможно.

– Варя, ты еще долго? – спрашивает мама, нервно подергивая ручку.

Мне сложно пошевелить губами. Я не хочу отвечать. Какой смысл она вкладывает в этот вопрос? Долго ли я еще буду существом умершим при жизни? Не знаю. Скорее всего мне понадобиться несколько месяцев, а может и годы, чтобы снова соединить все кусочки разорванной души. Долго ли я еще буду испытывать чувства к Звягину? Это навсегда, я уверена. Когда-нибудь они поутихнут, будут не так значительны, но никогда не исчезнут. Долго ли я еще буду лежать в ванне, наполняя ее своими слезами? Ох, нет. Мне нужно немного времени. Еще чуть-чуть, пожалуйста.

***

Бессонная ночь. Я сдалась. Безмолвно кричу в подушку, вонзаюсь зубами в наволочку, плачу и задаюсь одним вопросом – почему? Почему он так поступил со мной? За что?

***

В школу я хожу на автомате, переписываю задание с доски, номера параграфов, а придя домой пытаюсь рассекретить неразборчивые ребусы, что записала в дневник. Все без толку. Во время диктантов, контрольных и самостоятельных чувствую себя максимально беспомощной – как только карандаш касается листа, все мои мысли улетучиваются. Голова становится пустой. Пальцы деревенеют. И без того плохие оценки стали просто отвратительными. В итоге, экзамены я завалила. Нужно отдать должное Марии Анатольевне, она здорово похлопотала и мне дали второй шанс. Пересдача прошла не лучше, но уставшие, измученные учителя, скрипя сердцем поставили мне средний бал. В отличие от меня они мечтали уйти на каникулы. Я же мечтала о полной изоляции, где меня никто не потревожит. ***

Иногда размазанная по тарелке каша напоминает мне мою жизнь. Такая же серая, пресная, невкусная. Кусок в горло не лезет.

– Почему ты не ешь, Варя? Высохнуть хочешь? – мама смотрит на меня взглядом надзирателя. Ее раздражает мое поведение, но она держится. Сейчас невыгодно портить и без того натянутые отношения, ведь впереди поступление в ненавистный мне ВУЗ. Матушка молчит, потому что знает, скоро я исчезну с ее глаз, перестану трепать нервы, а на вопрос подруг она с гордостью ответит: «Поступила в юридический. Учится на адвоката». Впрочем, это не будет ложью, вопрос в том – насколько качественна эта учеба и принесет ли она свои плоды? Сомневаюсь. Но, жизнь продолжается и нужно принять это как факт. Сомнительный, но все же факт.

– Арина, выпрями спину. Ложку держи ровно. Не чавкай, – нарекает Татьяна. Ей не хватает указки в руках. Сестренка послушно выполняет указания, еще не догадываясь, что совсем скоро требований к ней значительно прибавится. Мама не успокоится пока не слепит из нее нужную фигурку, второго провала она не переживет.

Отец не вмешивается, лишь быстро доедает ужин и спешит покинуть кухню. Прошло достаточно много времени, чтобы он изучил все законы и навсегда понял, что противиться им не стоит. Себе дороже.

В итоге наш семейный ужин напоминает траурную церемонию. Мать следит за каждым нашим движением, мы молчим, и только слышен стук прибора о тарелку, которым елозить Арина, держа его трясущейся рукой. Хуже и представить сложно.

– Варя, сколько еще раз повторять? Ешь. Остынет.

Я демонстративно зачерпываю полную ложку каши и заталкиваю ее в рот. Куски овсянки скатываются по подбородку. Жую тщательно. Импульсивно. Слезы попадают в тарелку, но я улыбаюсь. Пусть запомнят меня счастливой.

– Отвратительно, – фыркает мама и покидает стол, а я все улыбаюсь, пусть даже слезы обжигают глаза.

Это не моя жизнь. Она не должна быть такой. Я не должна была в него влюбляться. И ломаться тоже не должна была. ***

Утро. Я так и не сомкнула глаз. Кажется, будто за веки насыпали песка. На раны соли. На сердце капнули ядом. Чувствую себя ужасно. Недомогание выламывает кости. Во рту пустынная сухость. Меня лихорадит, ломает как при простуде. В общем-то, я действительно заболела, жаль только чудесной вакцины не имеется.

***

Возле меня гора скомканных листов. Блокнот исхудал. Сколько бы я не пыталась отвлечься на стихи, мое вдохновение заканчивается на втором слове, остается только местоимение «ты» и красноречивое многоточие. Я пуста. Во всех смыслах. И даже если бы меня попросили пропеть любимую песню, из моего горло вырвался лишь булькающий хрип.

Все стало неинтересно. Как и блокнот, который тоже оказался в мусорке. Я всегда была одинока. Но так одиноко мне не было никогда.

***

Мне снятся мотыльки. Я попадаю в белое облако и чувствую легкое касание крылышек на своей коже. Мне щекотно и хочется улыбаться. Говорят, что мотыльки – это маленькие души. Такие же ранимые и хрупкие. Я боюсь выдохнуть, чтобы не навредить им, но продолжаю любоваться происходящим. Они прекрасны, как и доли секунд долгожданного умиротворения.

Наслаждение – короткий миг, потому что из светлого сна меня вырывают чужие руки. Открываю перепуганные глаза и вижу папу. Даже в темноте мне заметно его беспокойство, которое словно прижилось на его лице.

– Пап? Что случилось? – спрашиваю осипшим голосом.

– Это ты мне скажи, – отвечает он и смотрит на меня серьезным, отцовским взглядом. – Ты вообще собираешься вылезать из своей ракушки, Варя? У тебя выпускной через несколько дней. Неужели ты не хочешь выбрать платье или заняться прической? Это однократное событие, я не хочу чтобы ты его пропустила.

– А был такой вариант? – с надеждой брякаю я.

Папа сдергивает меня с кровати и садит рядом с собой.

– Перестань, дочка, – говорит строго, но шепотом, чтобы не разбудить семейство. – Ты ведешь себя так, словно у тебя вообще никого не осталось. Знаю, мы не идеальная семья. Не идеальные родители. Но разве мы заслужили все это? Ты ведешь себя эгоистично, потому что болеешь и причиняешь боль нам. Пойми, из любой ситуации есть выход. Нужно учиться разговаривать, обсуждать свои проблемы, а не копить их в себе. Разве я хоть раз не услышал тебя, когда ты жаловалась или просила совет?

Поджав губы, я опустила голову и на колени упала пара теплых капель.

– Сама знаешь, что я всегда поддержу тебя, даже если это будет полным маразмом. Тот парень, – он запнулся, словно побоялся произносить его имя, – Витя. Он поступил правильно, когда отпустил тебя. Я ни черта не смыслю в его истинных проблемах, но точно знаю – они большие. Ему потребуются годы, а может и вся жизнь, чтобы встать на ноги, тем временем твоя жизнь должна продолжаться. Ты не должна держать на него обиду. Поверь, обида – это самое разрушающее человека чувство. Отпусти этот недуг, отпусти боль, отпусти его. Пожелай ему счастья, верь в него на расстоянии, но не губи себя. Он явно желает тебе счастья, так будь счастлива. Я знаю о чем говорю, девочка. Всю свою жизнь я провел в состоянии неправильности. Всегда задумывался о том, что сделал что-то не так и свернул не на ту дорожку, но даже несмотря на это я счастлив, потому что у меня есть вы.

Ты и Ариша. Не бросай меня, пожалуйста. Вернись ко мне.

После этого папа целует меня в лоб и уходит. Я содрогаюсь от внутреннего плача, разжимаю пальцы, которыми вонзилась в простынку и даю волю эмоциям. Выдавливаю из себя все слезы, чтобы они были последними. Перед глазами все также пляшут мотыльки и даже искорки – как крохотный намек, что скоро станет легче.

***

– Хоть улыбнись. Не на похороны ведь идешь, – бурчит мама, поправляя подол оливкового платья, что так славно сочетается с моим цветом лица. – Ну вот. Красавица. Что встала, как пень? В зеркало поглядись.

Прихожая у нас просторная, но я поворачиваюсь так, будто замкнута в узкой трубе. Бешенная энергетика матери буквально сковывает меня по рукам и ногам.

– Класс, – сухо произношу я, хоть и постаралась Татьяна на славу. Легкие локоны, искусственные цветы в волосах, похожие на гвоздики, кукольный макияж, отчего лицо кажется неестественным, сладкий парфюм и объемные серьги, которые норовят порвать мои мочки. Шикарно. Правда, про похороны она сказала зря, теперь ненароком представляю себя работницей крематория. Или, прости господи, его клиенткой.

Машина отца остановилась у здания школы. Пожелав мне успехов, он отправился в один из местных баров, дабы отметить выпуск дочери, но маме сказал, что его вызвали на работу. Я же пошагала по тонкой тропинке прямиком к аварийному выходу ведущему в актовый зал. Из-за долгих споров с мамой, мне пришлось пропустить все церемонии награждения и прочую ерундистику, отчего я явилась на самую интересную часть мероприятия, правда особого восторга так и не почувствовала.

За углом школы стояли несколько восьмиклашек, они распивали импровизированный коктейль из двухлитровой банки и курили сигарету, передавая папиросу по кругу. Не знаю зачем, но я пошагала в их сторону. Скорее всего оттягивала время, потому что не горела желанием видится с одноклассниками.

– Я что так плохо выгляжу, что напоминаю вам завуча? – изумилась я, когда те начали прятать предметы отравы. – Дай сюда, – на этих словах забрала из рук мальчишки окурок и сделал глубокую затяжку. Едкий дым перебил запах тошнотворного парфюма, отчего дышать стало намного легче.

– Запьешь? – без стеснения предложила девчонка, по всей видимости глава тусовки. Она вручила мне пузатую банку, и я сделала несколько жадных глотков чего-то невозможно горького. Горло обожгло. Несколько капель скатилось по подбородку и попали на платье.

Это насмешило школьников.

– Что это? Водка? – спросила я, проведя по губам тыльной стороной ладони. Во рту все горело, в желудок будто кипятка залили. Голова тут же закружилась.

– С водой, сахаром и лимоном, – гордо признался один из них.

– Да вы самоубийцы.

Я содрогнулась, поморщилась, и кожу на щеках стянуло. Мама явно не пожалела пудры, когда разрисовывала мое лицо. Как жаль что с меньшим усердием она стремиться быть любящей родительницей.

К счастью, когда я зашла в зал, то не приковала к себе ни одного взгляда и только незаметно заняла один из свободных столиков. Большинство выпускников крутилось возле сцены, они танцевали под веселую иностранную песню, окруженные мерцанием ярких огней цветомузыки. Учителя собрались за отдельным столом, на их лицах застыла блаженная улыбка, будто бы они радовались выпущенным птенцам, хотя на самом деле отмечали свободу, ведь теперь кучка демонов не явиться к ним на урок и не доведет до истерики.

Пустая столешница выглядела весьма угрюмо, тогда я решила позаимствовать шампанское и бокал с соседнего столика. Уверена, хмельные старшеклассники не заметят пропажи, – алкоголя тут валом, а вот мне не помещает расслабляющая доза.

Что такого замечательного в этом празднике? Куда не глянь – пьяные подростки. Ктото подумает что худший кошмар для девушки, провести выпускной в одиночестве, вусмерть напившись – это не так. Само мероприятие казалось мне кошмаром.

Когда заиграла медленная песня, то часть ребят вернулось на свои места. Медленный танец с девчонкой – нечто постыдное, если ты самоуверенный болван, создавший вокруг себя мнимую репутацию. Добрая половина парней школы придерживалась таким принципов, именно поэтому на танцполе осталось жалкая кучка ботаников и директриса с физруком. И плевать бы я хотела на всех, если бы не огненная голова Верещагиной, которая действовала на меня как красная тряпка на быка.

– Пришла, значит, – хмыкнула она, скрестив руки на внушительно выпирающей груди. «Носки» – про себя подумала я и ехидно улыбнулась.

– Ты любишь произносить очевидные вещи вслух? Отличное хобби, – мои губы коснулись бокала, и я кашлянула в него, будто в микрофон: – Рыжая шлюха.

Проигнорировав специфическую правду, Света потянулась к моим волосам. – А ты неплохо выглядишь. Что это? Цветы?

Мне удалось увернуться.

– Не прикасайся ко мне, дрянь, – прорычала я, но видимо стерва уже отхлебнула своего «храбрина».

– Как жаль что твой любимый не видит тебя. Наверное, это грустно – находиться на выпускном вечере без кавалера в полном одиночестве? – она состроила жалостливое лицо. Мерзавка была пьяна и говорила полную чушь: – А еще хуже, когда он болеет СПИДом и скоро сдохнет. Боже, а если ты забеременела? У тебя родятся больные дети. Их тоже придется посадить в какой-нибудь инкубатор. Тебе не жаль их? Может сделаешь аборт или выпьешь специальную таблетку?

Сжав челюсть, я схватила вилку с соседнего столика и направила ее на Верещагину. Та в момент отпрянула и выставила руки.

– Спокойно, Тарас. Всего лишь шутка.

– Еще одно слово и я воткну эту вилку в твою глотку, – задыхаясь, процедила я. – Поверь, я давно об этом мечтала, а сегодня как никогда подходящее время.

Фыркнув, Светка пошагала прочь.

– Ты посмотри в кого он тебя превратил. Чудовище, – бросила она через плечо и боязливо подскочила к учителям.

Я же попыталась успокоиться и вернулась на место. Наплевав на нормы этикета, я сделала несколько глотков шампанского прямо из бутылки. Внутренности защипало, но с каждым следующим глотком нервоз улетучивался.

Прошло несколько минут и мое одиночество снова нарушили. На сей раз это был Егор Быков. В красивом костюме, с аккуратной укладкой – даже и не скажешь, что несколько недель назад на его лице красовались синяки да ссадины.

– А я думал, что ты не придешь, – сказал он, заняв соседний стул.

– Простите, что разрушила ваши надежды.

Он тихо посмеялся.

– Хорошего ты мнения о своих одноклассниках.

Я могла бы поперхнуться воздухам, но поперхнулась шампанским, потому что практически не выпускала его из рук.

– Не эти ли одноклассники стали провокатором моего «хорошего» мнения? И вообще, я несколько лет была пустым местом для вас, почему же сейчас вы не даете мне гордо носить заслуженный ярлык? Никогда не поверю, что ваше мнение насчет меня изменилось за какие-то полгода.

– Оно действительно изменилось, – признался он, разглядывая танцующих. – Точно не могу знать, но с появлением новичка ты стала другой. Уверенной. Более смелой, что ли. Несмотря на разногласия и личную неприязнь, я должен признать, что Звягин сотворил невозможное.

Сердце полоснуло бритвой. Челюсть свело.

– Кстати, что с ним? Он в городе? Лечится?

– Я что обязана знать? – прозвучало слишком грубо. Даже если бы наши отношения с Витей продолжались, я бы не стала трепаться о его жизни с теми, кто сделал ее невозможной. В том, что сейчас происходит есть их вина.

– Ладно, не злись, – попросил Егор. – На самом деле я пришел по другому поводу. Видел твои документы в учительской… Мы будем учится в одном ВУЗе, представляешь? – последнее прозвучало воодушевленно.

Мое лицо вовсе стало каменным.

– Какая прелесть.

– Ага, – он помолчал какое-то время, явно ощущая себя не в своей тарелке. Ничего, пусть прочувствует то, что чувствовала я все это время. Презрение и брезгливость. – Ты видела доску воспоминаний? Столько фотографий распечатали. На них и ты есть. Такая забавная.

Он издал неуверенный смешок, на что я наградила его вынуждающим взглядом. Понятливый Егор моментально покинул столик. Я не успела сказать ему «спасибо», так как перед этим покрыла отборным матом. Не вслух, конечно же, но все же.

Через час выпускной превратился в вечер блудливых свиней. В каждом углу зажимались парочки, а когда на мои глаза попались целующиеся Верещагина и Сысоев, то я вовсе отставила бутылку в сторону, решив, что мне хватит.

Захотелось подышать свежим воздухом.

На выходе из зала я остановилась, потому что заметила доску с теми фото, о которых так воодушевленно рассказывал Быков. Любопытство взяло свое, я подошла и сразу же пожалела об этом. Помимо фотографий с поездок, олимпиад и субботников были и другие фотокарточки. На одних мы с Витей, сидим за одной партой, как самые обычные, беззаботные ученики. Где-то корчимся, где-то смеемся.

Это больно.

В память сразу же врезались воспоминания недавнего. Прошло полгода, а казалось, словно целая жизнь. Первое знакомство, когда я испытала неимоверный стыд и сбежала из класса. Драка с Верещагиной и летающие кирпичи. Побеги во время урока и прогулки с Аришей. Неудобный ужин и уборка квартиры. Долгие откровения и короткие поцелуи.

Это больно.

Вспышки прошлого подействовали на меня удушающе. Выбежав на улицу, я опустилась на первую попавшуюся лавочку и дала волю слезам, которых вроде бы не осталось. Брехня. Во мне их целая цистерна. Все попытки забыться – только попытки. Только вырвав сердце, я избавлюсь от чувств, от боли, от воспоминаний. Соответственно, никогда. Проклятье вступило в силу с первого взгляда и противоядья мне не найти. Алкоголь лишь усугубил ситуацию и обострил эмоции.

Больно.

Конец выпускного вечера я провела захлебываясь солеными слезами.

Когда свет в актовом зале погас, ученики начали вываливаться из стен школы большими скоплениями. Они пели матерные песни и громко смеялись. Я попыталась остаться незамеченной, но надоедливый Быков уловил мои присутствие, пусть был крайне нетрезв.

Замечательно.

– Ты не оставишь меня в покое, да? – хныкнув, сказала я.

– Не переживай. Я ненадолго. Это тебе, – парень протянул мне маленький аккуратный букетик из полевых цветов. Я помедлила, но все же приняла его. – Не грусти, – сказал Егор и побежал догонять одноклассников.

Скромная композиция немного, но согрела меня…

Приложив букетик к груди, я неспеша пошагала вдоль трассы, в сторону бара, где находился мой отец. Мне нужен был разговор. Мне нужен был его совет.

Глава#24.Витя

И мотылек, которому я снюсь, и мотылек, который снится мне, одна и та же солнечная грусть, развеянная ветром по весне.

Я выбрал это изо всех времен, но кажется, что я еще не жил:

мне новы звуки всех земных имен, но так знаком тревожный шорох крыл. Дмитрий Румянцев.

– А я думал, что мы больше никогда не свидимся, – подначивал Гера, ехидно улыбаясь. Его ухмылка действовала мне на нервы. – Тебя так долго не было, небось завязаться пытался? По всей видимости, ничего не вышло?

В этом мире не так много людей, которым бы мне хотелось затолкать вентилятор в задницу, но Гера явно из их числа. И почему нельзя выбрать достойного поставщика путем голосования, как мера, например?

– Заткнись, Карлсон, и дай мне то, за что я заплатил.

– Ба, теперь я узнаю нашего Витю. Тявкает без остановки и скалиться, когда гладят против шерстки.

– Я не из твоего зоопарка, Гера, так что подобное дерьмо втирай своими попугаям. Где моя наркота?

– Так вот же, – он достал из кармана крохотный пакетик и потряс им над моей головой. – Апорт. Голос, Бобик. Голос.

Команды «удар под дых» не было, но я произвел именно ее. Взяв пакет, я пошагал прочь от закалившегося негодяя.

– С праздником, сученышь! – крикнул он мне вслед.

Я не останавливался и продолжил свой путь.

– Что еще за праздник, мудак? День разрыва твоей селезенки?

– Ну как же? Ты ведь выпускник, а сегодня выпускной у всего города!

– Ах, спасибо! Совсем забыл.

Я не лгал. Если бы не Гера, то в мою туманную голову не пришло эдакое прозрение. Выпускной, что это? День, когда среди одиннадцатиклассниц не остается ни одной девственницы? Или когда все напиваются до поросячьего визга, а потом бегут до ближайшего куста? Я конечно любитель цирковых представлений, но не настолько. Хотя кто я такой, чтобы их осуждать? ***

Закрывшись в своей комнате, я провожу мерзкие манипуляции, от которых самому противно и жду обещанного эффекта. Так проходит минута, две, три – ничего. После получасу я осознал, что ядовитая «вакцина» не подействует, так как одна тревожная мысль пульсом бьется в голове. Выпускной. А точнее, Варька. Мне хотелось ее увидеть, убедиться, что она отлично проводит вечер и уже позабыла, кто я такой. Глупо. Эгоистично. Полное отсутствие логики. Но ведь я наркоман и мне не свойственно бороться с потребностями. Сдался.

***

– Ты что делаешь, ирод?! – кричит соседка и грозится кулаком, в то время как я лазаю по клумбе, возомнив из себя отменного флориста. – А ну пошел от цветов, гаденышь! Ух, вандал!

– Я на праздник иду, теть. Не ругайся. Лучше скажи, что это за цветы такие чудные?

Фиалки?

– Хералки! Я тебя сейчас кипятком огрею, сволочь белобрысая! – рявкнула бабка и скрылась за шторкой.

Поняв, что старуха не шутит, я вырвал несколько посевов и поскакал к школе. По пути избавился от корней с землей и сделал нечто симпатичное. Такой годный букет сошел бы за свадебный. Однако хвалить себя было не за что, поэтому подойдя к аварийному выходу актового зала, я конкретно напрягся.

Что я тут делаю? Зачем это все?

– Спички не найдется? – вдруг послышалось из-за угла. Подойдя ближе, я увидел группу подростков, которые явно перебрали с алкоголем. Один из них спал на бетонном блоке, другой обнимался с пустой двухлитровой банкой.

– А глаз тебе на жопу не натянуть? – спросил я мальца, взглянув на него сверху вниз. – Фанат хоббитов, что ли? На всю жизнь решил гоблином остаться?

Парнишка лениво отмахнулся.

– У меня все в семье гоблины, так что шансы вырасти – нулевые.

– А как насчет девчонок? Они тебя тоже не интересуют? Твой стручок повиснет также быстро, как сотлеет сигаретка.

– Неправда!

– Чистой воды.

– Ты лжешь.

– Разве я похож на обманщика?

Боже, какой же я отвратительный. Решил раздавать советы подросткам о правильности здоровой жизни, при этом находясь под наркотическим опьянением. Потрясно. Просто вверх цинизма, Звягин.

– Слушай, малой, ты получишь спичку, но только одну, если сейчас зайдешь в школу и найдешь там девчонку.

– Нафига?

– Так нужно. В общем, найди Варю Тарасову. Она такая… невзрачная. Скорее всего она будет тереться возле какого-нибудь пианино или рисовать на стекле сердечки. Передашь ей это и не скажешь от кого, понял? – вручив ему букет и пинок для скорости, я принялся ждать.

Мое и без того тревожное состояние омрачал жуткий храп. Восьмиклассников явно не тревожила громкая музыка. Я позавидовал им, так как уже забыл, что такое нормальный сон.

Особенно после того как предал Варю.

Через несколько минут малец выбежал на улицу, и какое же было мое удивление, когда я увидел свой букет.

– Говорю же, невзрачная, – процедил я. – Неужели ее так сложно найти?

– Искал. Потом спросил. Сказали, ушла, – отвечал запыхавшийся подросток.

– Как ушла?

Признаюсь, эта новость разочаровала меня. Поругав себя за очередную глупость, я пошагал на футбольное поле. Мне нужно было выпустить пар, а бег – отличный способ. Да я просто кладезь всевозможных привычек!

– Эй, а спичка? – возмутился малец.

– Прости, не курю.

– Козел!

– Уже в курсе.

Перед тем как уйти, я решил лично убедиться в отсутствии Тарасовой на празднике. Зашел в зал и незаметно пробрался до первого свободного столика. Один бокал, одна бутылка шампанского – кто-то явно предпочел одиночество танцам. Впрочем, меня волновали только присутствующие. Среди галдящей молодежи действительно не оказалось Вари и, оставив букет на столике, я покинул душное помещение.

***

Пробежка стала моем спасением. Пробежав в общей сложности около десяти

километров, я действительно почувствовал себя лучше. За это время я успел не раз поругать себя и, сам себе исповеданный, решил вернуться домой по привычному маршруту. Другого я не знал.

Ночь. Пустые дороги. Запах пороха в воздухе. Отдаленные крики гуляющих. Меня ждало все это, но в другой жизни. Бесконечно жаль, ведь такую я тоже не выбирал. Я не должен был родиться больным. Не должен был стать зависимым. И знакомиться с ней я тоже не должен был.

Почему все так сложно? Почему так сложно?

Проходя мимо школы мне пришлось остановиться. Я услышал голос. Ее голос. Спрятавшись за кустом шиповника, я аккуратно отодвинул несколько веток и тогда мои сердце сжалось в точку. Варька. Такая красивая, но очень грустная. Ее поникшие глаза сверкали: то ли от выпитого, то ли от слез. Мне пришлось отодвинуть ворот футболки, потому что воздуха стало мало. Инстинкт «братика» сработал моментально, я ринулся успокоить ее, быть может пожалеть, но меня опередили.

А ты тут что забыл, клоун?

Егор Быков появился из ниоткуда. Показалось мне или нет, но у них с Варей складывался милый, дружелюбный диалог. Он вручил Варе какой-то уродливый букет и та приняла его. Я получил охлаждающий душ и соседка здесь не при чем. Все стало на свои места. Глаза открылись. Жизнь Вари продолжается и мне нет в ней места.

«Если ты решил исчезнуть, то исчезни навсегда, – повторял я себе всю дорогу домой. – Она забыла тебя. Не смей напоминать о себе. Ты не имеешь на это права».

***

Придя домой, я не сразу пошел в душ. Сначала я убедился в положении отца – оно не изменилось. Бутылка, морда в стол и жуткий храп. Такой, что даст фору тем восьмиклашкам. Мне бы следовало давно привыкнуть к подобному «натюрморту», да все никак не получалось. Отец – мое взрослое олицетворение. Мы родились слабаками, слабаками и помрем. Из этого изнурительно лабиринта нет выхода.

– Проснись, поросенок, мама Вари пришла.

– Что? – подскочил отец. – Где?

Не думал, что страшилка окажется такой действенной.

– Расслабься, тревога была учебной, но ты справился на «отлично». Старик отмахнулся.

– Ну тебя, Витька! Сейчас бы сам меня откачивал, нежели инсульт!

Я качнул головой.

– Поверь, даже пальцем бы не ударил.

Отец протер заспанное лицо руками. Тяжело вздохнул и уставился на пустую тару, я же подошел к окну и какое-то время рассматривал ночной город, который не стал мне родным. Да что я здесь видел кроме рынка и поганого склада, что снабжал меня отравой. Я впервые посетил детскую площадку, когда прогуливался с сестренкой Вари. Эта улица хранила свои воспоминания, светлых из которых было крайне мало.

Пора валить. Давно пора. Если я хочу другой жизни, то все должно быть по-другому.

Здесь – в этом городе, в этой квартире, у меня нет шансов.

Взбодренные новой мыслью, я снова обратился к отцу.

– Слушай, старый, если бы я предложил тебе одну сделку, после которой смог забыть все твои косяки и попытался простить, ты бы пошел на нее?

Узкие глаза тут же расширились.

– Что за сделка такая?

Глава#25. Варя

Сборы документов в ВУЗ, в который меня к счастью приняли, хоть немного отвлекли от гнетущих мыслей. К середине лета я уже начала нормально питаться и даже завела новый блокнот для стихов, правда страницы его продолжали оставаться пустыми. И это логично, потому что на поэзию откровенно не тянуло, но мне так хотелось вернуться к прежней жизни, к той, которую я всем сердцем ненавидела, потому что она все равно была лучше этой – бессмысленной, серой и призрачно-пустой, как страницы новой тетради. В остальном все осталось как есть: паразитирующая на моем шатком состоянии семья и незаживающий ожог на сердце.

Я потихоньку свыкалась с мыслью, что больше не увижу Витю и всячески убеждала себя, что все это к лучшему. Случайно или нет, но судьба свела нас, заставила прожить небольшой, но по-своему яркий отрезок жизни, который уже никогда не исключить из памяти, как бы мне этого не хотелось. Не существует таких ножниц, которые смогли бы перекусить плотную ленту событий, где я навсегда оставила свою улыбку. Где остался кусочек моей души. Кусочек сердца.

Взлететь несложно, когда ты поддаешься чувствам, отключаешь логику, наслаждаешься головокружительным туманом в голове и легкомысленно пользуешься отведенным временем, словно так будет вечно. Гораздо сложнее удержаться в полете, когда под тобой вальсирует контрастное пламя, оно медленно подпаливает твои крылышки, призывая рассчитаться за полученное счастье, и ты сгораешь. Без остатка. В лучшем случае, без сожалений.

Я крайне тяжело переживала первые отношения, первое расставание, пыталась нанести себе вред, дабы привлечь внимание, но не испытывала того, что чувствую сейчас. Если тогда все кричало внутри меня, я протестовала каждой своей клеточкой, то сейчас наступила невыносимая тишина. Тягостное молчание. Я словно лишилась памяти, потеряла саму себя и теперь отчаянно пытаюсь найти свое место в жизни, но не могу ухватиться ни за одно воспоминание. И даже сейчас, я кручу в руках потрепанный сборник стихов Маяковского и не могу понять, почему эта вещь приносила мне огромное количество теплых эмоций в прошлом. Почему заставляла кожу покрываться мурашками, а глаза слезились от переизбытка чувств? Что такого в этих строчках? Что такого в этих в буквах и рифмах?

– Можно?

Дверь комнаты слегка приоткрылась, показалась голова отца, а следом под его рукой проскочила неугомонная Ариша, так и не дождавшись моего разрешения.

– Входите, – вздохнула я, когда мое семейство уже вовсю расположилось. Папа сел на край кровати, а вот Арина начала с любопытством рассматривать мои полки, ибо моя территория всегда была самой интересной частью квартиры – личные убеждения младшенькой.

– У нас кое-что для тебя есть, Варя, – загадочно проговорил папа, но сестра тут же развеяла всю таинственность момента: – Подарок! Мы приготовили тебе подарок! Я сама его выбирала! Только я!

Я поморщила лоб.

– С чего вдруг? Разве сегодня какой-то праздник?

– Нет, просто захотели сделать приятное, – пояснил отец и протянул мне сертификат

на процедуру татуажа бровей. – Надеюсь, тебе понравится.

– Я сама выбирала! Сама! Только я!

Сначала я приняла это за глупую шутку, но когда посмотрела в горящие глаза отца, то моментально отсекла эту мысль. Он это всерьез.

– Ох, спасибо, – мои брови действительно поползли вверх. – Это так неожиданно и… странно. Но почему именно это?

Михаил застенчиво почесал затылок.

– Ты ведь знаешь, я не мастер дарить подарки, но Арина убедила меня, что тебе это потребуется. Мне трудно понять, в чем заключается сама процедура, но девушка на картинке выглядит неплохо.

Я посмотрела на изображение девушки с «галочками» над глазами, а потом кинула вопросительный взгляд на сестру, которая выбражала возле зеркала.

– Арина?

– Что?

– Как это понимать?

– Ты грустная, потому что бледная, – начала она, крутясь. – Дядя Витя всегда говорил мне, что ты бледная, как поганка, а порой зеленая, как лягушка. Что если он встретит приведение, то никогда его не испугается, потому что привык видеться с ним в школе. Я знаю, вы поругались, поэтому он больше не хочет с тобой общаться, но когда ты накрасишь брови, то станешь красивой, и дядя Витя снова придет к нам в гости, а ты перестанешь грустить. Что тут непонятного?

Ее пояснение поставило меня в ступор, а потом привело в ярость. Посмотрев на отца, я всем своим видом продемонстрировала, как сильно сожалею о родстве с маленькой ведьмой.

– Варя, это твоя сестра, – поучительно напомнил папа. – Но в первую очередь – ребенок. Будь к ней снисходительна.

Сжав зубы, я неестественно улыбнулась.

– Конечно. Как скажешь. Только позволь мне воспользоваться вашим подарком лет так в шестьдесят, поскольку я не хочу быть той девочкой ВУЗа, которая прославиться благодаря синим бровям.

Папа удовлетворенно кивнул.

– Твое право. Ты уже взрослая девушка, поступай как знаешь.

– Жаль, – вздохнула Арина, подбрасывая подол воздушной юбки в воздух. – А я думала дядя Витя обрадуется и придет со мной поиграть. Скоро тебе исполнится шестьдесят? Завтра? Через год? Я не хочу так долго ждать.

Наши взгляды с папой встретились. Я не стала отвечать. Он поджал губы.

Наступила неловкая пауза. Последнее время разговоры не складывались, и дело не в собеседнике, а во мне. Я не знала, о чем спрашивать людей, который живут совершенно в другом мире, они говорят на своем языке, безостановочно обсуждают повышение цен на бензин и прочую ерунду, когда мне все неважно. Они видят меня, касаются, задают вопросы, но я не слышу. Не могу разобрать ни слова. Я не чувствую их, словно меня закрыли в банке, будто я действительно приведение.

– Увидимся в конце лета. Я буду скучать, – папа приобнял меня за плечо. Он снова уезжал. На сей раз решил навестить свою дальнюю родственницу – тетушку Валю, но я сочла это за очередной побег от матери. Строптивая женщина вела себя беспокойно, взвинчено и не успокоилась даже тогда, когда меня приняли на учебу, отчего обстановка дома была крайне напряженной.

– Можно мне с тобой? – с надеждой спросила я.

– Нельзя, милая. Тебе нужно готовится к учебе. Даже если бы я захотел и похитил тебя, твоя мать достала бы нас уже через пару часов и безжалостно казнила.

– А мне? – вставила Арина. – Мне можно с тобой?

– Тетя Валя запретила брать тебя до тех пор, пока ты не перестанешь увлекаться лепкой. Ей так и не удалось отмыть обои от глины, а про подстриженного кота я вообще молчу. Никогда бы не подумал, что мой маленький ангел на самом деле изощренный живодер.

Девчонка искренне возмутилась.

– Я лепила ему сапоги! Мы собирались идти за грибами!

– Ох, конечно, родная, этот поход он никогда не забудет.

Посмеявшись, я положила голову на плечо папы и позволила себе минутку тепла, и пусть меня снова одолела грусть. Я любила свою мать, такой, какая она есть, но черт возьми, оставаться с этой женщиной в одной квартире на все лето и не иметь возможности спрятаться – настоящая пытка. Отец мог ее отвлечь, вступить в долгий спор или же прокатить по магазинам, но он уезжал. Единственная надежда была на Арину, которая несмотря суровые наказания, обожала копаться в ее косметичке и портить все без исключения.

Боже, пусть этот ангельский монстр высосет все ее силы, чтобы их не хватило на меня.

***

Арину отправили в детский санаторий на пару недель. Непонятно для чего, но мама явно искала уединения. Она не желала полного одиночества, ей хотелось остаться со мной, и этооткровенно пугало. Я всячески избегала встреч с ней, нарочно запиралась в комнате и делала вид, что готовлюсь к новым предметам или попросту сплю. Но некоторые потребности вынуждали меня изредка покидать стены.

– Проголодалась? – спросила мама, когда я разглядывала полупустой холодильник. Я одарила ее коротким кивком, на что та полезла в свою лаковую сумку. Все летело из ее рук, она явно была чем-то обеспокоена. – Я тут подумала, может устроим себе денек обжорства? Купим какого-нибудь вредного фастфуда и посмотрим глупую комедию с Джимом Керри? Ка думаешь?

Шок моментально отразился на моем лице. Изначально я приняла ее улыбающийся образ за дурное видение, а когда та попросила меня сбегать в соседнюю кафешку, то поняла, что странная мама – не сон. Странная мама, есть странная мама.

Спорить с родительницей, пусть временно обезумевшей – бессмысленно, поэтому я неохотно покинула квартиру. Молчаливо указала продавцу на сеты и наполнила ими пакет, коробку с пиццей ставила в свободной руке.

Задумавшись над поведением матери, я сама того не заметила, как свернула на другую дорожку. Ноги сами привели меня к дому Вити. Я остановилась около его подъезда. Пока мимо меня носилась детвора, пролетали футбольные мячи, я вела нечестную войну с желанием зайти в запрещенный дом. В итоге сдалась, и уже через несколько минут стояла возле квартиры Звягина.

Его пугающая дверь совсем не изменилась. Из квартиры доносились звуки включенного телевизора, кажется это были новости, и слышались мужские голоса. Сильнейшая тоска или еще какая-то неведанная сила заставили меня постучать. А осознала я свою роковую ошибку только тогда, когда в замке зашуршал ключ, и уже не смогла унести ноги. Проклятье. Что я творю?

– Ты опоздала, – рявкнул незнакомый мужчина, которого я никак не ожидала увидеть. Кто этот человек? Почему так нагло открывает дверь, будто является хозяином квартиры?

Где Анатолий? Где Витя, черт возьми?

Вытаращив глаза на его огромное пузо, я сглотнула.

– Опоздала?

– Да, опоздала, – нервно повторил он. – По условиям доставки ты должна отдать мой заказ бесплатно, – наглец бесцеремонно выхватил пиццу из моих рук, а следом пакет с бургерами и лимонадом. – На чаевые даже не рассчитывай.

Все это было так неожиданно, что я даже не подумала противиться.

– Это не мое. Я не заказывал, – поковырявшись в пакете, мужчина вручил мне коробочку с картошкой фри и захлопнул дверь перед лицом. Было слышно, как большая компания людей обрадовалась бесплатной закуске.

Из минутного окаменения меня вывел женский голос за спиной.

– К Витьке пришла?

Обернувшись, я увидела пожилую женщину, она курила на лестничной площадке и рассматривала меня оценивающим взглядом. Слишком оценивающим.

– Угу.

– Так переехали они, девочка.

– Переехали? – я не могла говорить, зато неплохо повторяла за другими.

– Да, квартиру продали и умчали. Куда не знаю. Теперь приходиться этих уродов терпеть, вечно хата полная шалав. Витька с Толиком тихие были. Ты больше не ходи сюда, а то за потаскуху примут и кирдык тебе.

– Угу…

Я буквально вылетела из дома, не сумев сдержать слезы, и неустанно корила себя за несусветную глупость. Зачем я пришла сюда? Чего именно добивалась? Зачем сделала только больнее? Зачем, твою мать?

Новость о переезде одновременно обрадовала меня, но по большей части огорчила. Это глупо. Очень глупо. Почему так больно? Почему? Я давно поставила жирную точку и не должна переживать о том факте, что мы больше никогда не увидимся. Не должна. Не должна. Не должна.

Оставь меня, Витя… Я так больше не могу.

Возвращаясь домой, я закусывала слезы картошкой. Она карябала горло, но заглушала рыдания. Хотелось кричать. Скулы невыносимо болели, когда я заталкивала жирную еду в рот, походя на оголодавшую истеричку.

Оставь меня Звягин, больше не хочу слышать твое имя…

– О, Тарас, привет! – на входе в подъезд, я наткнулась на Верещагину и нескольких ее друзей, отчего была готова взорвать этот мир к чертям. – Что такая хмурая? Скучаешь по своему наркоше? Так вот он нашел другую. Вчера его видели в кино с какой-то барышней. Забавно, правда? Ты настолько жалкая, что даже спидозник тебя бросил.

Вредный Звягин, я же попросила…

Они захохотали, а я остановилась. Нагнулась за куском кирпича и угрожающе замахнулась. Светка понимала, что кирпичи – это не шутки, поэтому призвала друзей кинуться в бегство, при этом продолжая кричать что-то в духе: «Больная! Сумасшедшая!

Истеричка! Такая же дура, как и твой наркоман!».

Отбросив кирпич в сторону, я высыпала оставшиеся картофелины в рот и направилась домой, наперед предугадывая неоднозначную реакцию мамы, ведь семейного кинопросмотра так и не состоится.

***

Прошло еще несколько недель. Аришу вернули из лагеря. Мама продолжала вести себя странно и подозрительно тихо. Папа изредка звонил и хвастался отличными каникулами, что не скажешь про меня. Я была заточена в воображаемой клетке.

***

Вечер был тихим. Город, который показался мне непривычно пустым, окутала туманная дымка. Распахнув окно настежь, я с ногами села на подоконник, пристально вглядывалась в неизменно темно-синие небо, словно оно могло ответить на мои все вопросы. Небо молчало, печалилось, как и я, и только едва заметный шорох за дверью заставил отвлечься от беззвучных рассуждений.

Спрыгнув с окна, я резко подскочила к двери, но приоткрыла ее с особой аккуратностью, чтобы не спугнуть Аришу, которая, как мне казалось, решила незаметно опустошить конфетницу. Только вот ребенок был здесь не причем.

Сквозь густую темноту разбавленную тусклым светом ночника, мне удалось разглядеть блондинистую голову мамы. Она торопливо складывала вещи в походные сумки, бормотала под нос что-то неразборчивое, беспокойно вздыхала и хваталась за лоб. Мне было в новинку видеть ее такой встревоженной, поэтому я не спешила себя рассекречивать, стояла затаив дыхание, робко выглядывая из-за угла.

Когда сумки заполнились под завязку, мама встала напротив настенного зеркала и еще долго всматривалась в свое отражение. На ней не было лица, и мне оставалось только догадываться, что твориться в ее голове и о чем она думает. В какой-то момент я увидела блеск в уставших глазах и решила показаться.

– До переезда в общежитие еще целый месяц, – тихо посмеялась я, выйдя в коридор, отчего та вздрогнула. – Рановато ты вещи собрала, не находишь?

Увидев меня, мама вовсе потеряла человеческий вид. Мышцы ее лица задергались в спазматическом танце, бледные губы задрожали, взгляд стал другим – непривычно мягким, родительским и смертельно печальным.

– Яйца и хлопья в холодильнике. Пожалуйста, покорми Аришу утром, – с надрывом выдавила она. Голос тоже был не свой. Раненный. – Ты ведь присмотришь за ней, Варя? Пообещай, что проследишь за своей младшей сестрой и никогда ее не оставишь. Сейчас же поклянись.

Сглотнув твердый ком, я нервно хохотнула.

– О чем ты, мам? Я не понимаю. Тебе приснился плохой сон?

Вместо ответа из ее глаз хлынули слезы, они мгновенно скользнули по щекам, как по гладкому мрамору. Неоднозначная реакция матери спровоцировала улыбку, но в тоже время заставила напрячься.

– Да что с тобой такое? – задохнулась я, а потом внимательно посмотрела на баулы, и в голову, как в мягкую игольницу, воткнулось острое осознание. Наши взгляды снова встретились, но на сей раз они стали зеркальными. – Это не мои вещи, так?

Я уже знала ответ на свой вопрос, но продолжала таить надежду, что моя мнительность исказила реальность, что это всего лишь еще один предрассудок на фоне длительного переживания, очередное заблуждение.

– Очевидно эти вещи ты собрала для себя, но куда ты собралась, мама? Почему ни о чем не сказала и делаешь это тайком? Объясни мне. Я хочу знать.

– Присядь, – попросила она, утирая слезы.

– Спасибо. Я постою.

– Варя.

– Мама, – не унималась я.

Она снова схватилась за лоб и проработала виски.

– Тогда просто выслушай…

Разговоры с матерью всегда были для меня настоящей пыткой, но сейчас я понимала, что данная беседа принесет мне больше боли, отчего остальные покажутся сладкой песенкой. В воздухе повисла угнетающая пауза.

– Я уезжаю, милая, – отрезала она, и ее лицо скорчило от спрятанных слез. – Прошу тебя, не заставляй меня объясняться перед отцом и оповести его сама. Мне это не под силу, – она медленно подошла ко мне, но выдержала короткую дистанцию. Огромное чувство вины не давало ей приблизиться. – Детка, я исчезну не насовсем. Я буду звонить, приезжать, даже писать, если вы это позволите, но у меня нет другого выбора. Я не могу поступить иначе. Мне пришлось переломить каждую косточку в теле, чтобы принять это решение. Когда-нибудь ты меня простишь.

Почувствовав, как земля уходит из-под ног, я опустилась на пол. Мама сползла следом. Поборов страх, она коснулась моей щеки, но я тут же перехватила ее руку.

– Что происходит? Ты бросаешь нас? – мне не удалось скрыть обиду в голосе, но правда лежала высоко на поверхности и едва ли она заключалась в банальном побеге. Здесь было что-то другое. Слишком тяжелое для моих плеч. Болезненно улыбнувшись, мама опустила голову.

– Всю свою жизнь я жила по вычерченным шаблонам, как железный бесчувственный робот, выполняющий свод задач по пунктам, планировала жизнь, строила каждый свой день и была как никогда права. Но однажды испытав судьбу, всего лишь раз отойдя от плана, я получила самое суровое наказание за свое непослушание. Я потеряла вас. Справедливо, но слишком больно.

– Перестань, – я вцепилась в ее плечи. – Ты не теряла нас. Мы здесь. Рядом. Как ты можешь такое говорить? У тебя жар? Ты заболела?

Хрупкие плечи мамы напряглись.

– Я больна, дочка, – после этого заявления она неохотно подняла голову. Ее крепкая стена рухнула в одночасье, передо мной сидела слабая, несчастная женщина, которая устала носить доспехи. Сердце сжалось от этой картины. Я мне захотелось стереть этот образ из памяти, ибо он доставил мне много боли, как и последующее признание: – У меня ВИЧ.

Мир поплыл перед глазами. Короткое слово ударило сильнее тока. В голову начали вонзаться кусочки острых мыслей, которые постепенно складывались в уродливый паззл. Я граничила между полной потерей сознания и эмоциональным взрывом. Хотелось вскрикнуть, но способность говорить покинула меня на время.

– Прости, прости меня, – повторяла мама, заглядывая в мое потерянное лицо. Я же смотрела сквозь. По моим дрожащим коленям стекали ее горячие слезы. – Я не хотела, чтобы так все вышло. Видит бог, я этого не хотела. Прости меня, дочка.

Сердце снова дало ход, легкие приняли горькую порцию воздуха. Несмотря на страшное признание, которое раздавило меня, как мелкую букашку, я ощущала отпечаток недосказанности, но пути назад не было.

– Как? – содрогнулась я, и глаза защипало. Мама поджала губы и затрясла головой, самоотверженно держа в себе ответ, который явно рвал все ее внутренности. Это было тяжело. Тяжелей всех тех бессонных ночей, что укрывалась я последнее время. – Ну что же ты молчишь, мама? Не руби хвост по кусочкам… Говори.

Она не произнесла это вслух, не обмолвилась и словом, но я поняла ее по одному лишь взгляду, накрыла рот ладонью и закрыла глаза – она спала с Витей. Сопротивляться не было сил и я впустила в себя эту правду, которая ледяной водой пронеслась под кожей. Я замерзла. Окоченела от представления, как это могло случится и едва сдержала подступившую тошноту.

Я слышала рыдания матери, но не открывала глаза. Слышала удары собственного сердца, которое таранило грудную клетку, но не открывала глаза. Веки переполняло слезами, но я не открывала глаза. Я не открыла их даже тогда, кто захлопнулась входная дверь. В этот момент я прозрела, но так и не открыла глаз.

***

На уезд мамы папа отреагировал молчаливо. Понимающе, что ли. Я не стала раскрывать причину, не смогла подобрать слов, решив, что если та соизволит, то исповедуется лично. У меня попросту не было сил на объяснения.

Что я чувствовала узнав правду? Потерянность, наверное. Это было из тех предательств, которые были ожидаемы. Не стали сюрпризом. Но и думать об этом у меня тоже не было сил.

Закрылась. Снова.

***

Уже второй месяц я живу в общежитии. Друзей не нашла, но обзавелась достойным кавалером. Кирилл был той палочкой-выручалочкой, который помог мне адаптироваться и не сойти с ума. Парень весьма болтлив, порой заносчив, но именно эта черта не давала мне уходить в себя. Мы не были настоящей парой – пару раз посещали кино и держались за ручку. В общем, детский сад, но я была благодарна ему за терпение. Также его присутствие помогло избавиться от Егора Быкова, которые еще какое-то время ходил за мной по пятам, но в итоге сдался и забрал документы из ВУЗа.

Папа и Ариша навещали меня на выходные. Пару раз звонила мама. Я не вникала в подробности ее новой жизни – пока не время, но с удовольствием рассказывала о своих успехах. Учеба давалась на удивление легко. Всегда оставалось много свободного времени, чтобы уделить время стихам. Узнав о моем хобби, Кирилл тут же начал организовывать творческий кружок и обещал привлечь к его деятельности местных депутатов, ибо талант должен был востребован. Меня забавляла его инициатива и я не думала спорить, да и мама была рада услышать, что у меня появился парень-друг.

Все налаживалось, или мне попросту хотелось в это верить, потому что когда прошлое снова коснулось меня, совсем легонько, иллюзия беспечной молодости в момент исказилась. В один из выходных папа привез мне чистые вещи и посылку от неизвестного адресата.

Придя в общежитие, я вскрыла конверт и увидела коробочку с диском. Он был от Вити.

Пластмассовый футляр выпал из моих рук, словно был горячим оловом.

Хватит меня преследовать, Звягин! Хватит!

Спрятав посылку в стопке со старыми дисками, я пообещала выкинуть ее при первой же возможности. С этой мыслью я направилась в душ и еще долго скрывала слезы под прохладным напором воды. ***

– Что ты делаешь? – спросила я, когда зашла в свою комнату, после изнурительной пробежки. Кирилл сидел на моей кровати и внимательно изучал стопку с дисками. Он был частым моим гостем, в то время как вахтерша распивала чаи и была погружена в мексиканские сериалы. А это было довольно часто.

– Queen? Pink Floyd? – хмурился парень. – В каком веке ты живешь?

– Ты хотел сказать, выживаю? – вздохнула я, сбросив кроссовки.

– Что? Не понял тебя.

– Забудь, – сказала я и стала капаться в тумбочке с чистыми вещами. – Мне нужно в душ. Буду рада, если ты приготовишь завтрак.

– Праздничный завтрак, – поправил он.

Я подозрительно взглянула на парня, на маленьком носу которого держались огромные очки. Типичный ботаник.

– О чем ты? А ну колись, хитрец.

Кирилл гордо задрал подбородок.

– Завтра твои стихи будут украшать крыло вестибюля. Я убедил директоров, что поможет культуре студентов. Круто, не так ли? Я сам договорился. Только сам.

В этот момент парень напомнил мне наивную Арину, поэтому я не стала его расстраивать и изобразила пораженную до глубины души девушку.

– О мой бог! Это прекрасно! Спасибо тебе огромное! А теперь можно мне принять душ?

– Конечно. Я приготовлю завтрак.

Мои влажные пальцы коснулись дверной ручки, но я не успела пройти в душевую, потому что Кирилл продолжил свое доставучее расследование.

– А это что? Кто такой Витя Звягин?

Мои глаза округлились. Не сумев сдержать эмоции, я вырвала диск из его рук и в грубой форме приказала больше никогда к нему не прикасаться. Оскорбившись, парень тут же покинул мою комнату, и только через некоторое время я поняла, какой агрессивной была моя реакция на самом деле.

Почему когда я слышу это имя, то невольно теряю рассудок? Почему же? Когда это все закончится? Когда прекратится эта невыносимая мука? Я устала носить маски. Устала улыбаться людям, которые не способны разглядеть мою душу. Тем, для кого я никогда не откроюсь. ***

Ночка была беспокойной, и дело не в шуме, который доносился из коридора, и даже не в предстоящей практической работе. Меня грызли воспоминания, которые накрыли уничтожительным потоком, одно за другим они всплывали перед глазами, заставляя сердце колотится с бешенной скоростью. Наше знакомство, прогулки, трогательные разговоры, веселое времяпровождение – я вспомнила буквально все, и Кирилл был здесь не причем. Я думала о Звягине. То есть, старалась не думать, но ситуация стала неконтролируемой, словно устав сопротивляться, я распахнула двери памяти и позволила мощному цунами накрыть себя с головой.

Все походило на наркотическое опьянение – его не хотелось принимать, но голодное

тело требовало насыщения. Невообразимо сладкий, вперемешку с болью коктейль был вкусен и одновременно горчил, но он был жизненный. Настоящий. Пьянящий и в тоже время пробуждающий.

За несколько бессонных часов я кое-что поняла: дело не в финале, не в концовке твоей истории, а в ее начинке. Наша с Витей начинка состояла из карамельной нуги с ванильным сиропом, только потом ее присыпало стеклянной крошкой, но какой она была вкусной.

Когда наслаждаешься лакомством, ты не должен думать об угрозе диабета, вот и я не хочу.

Стоит только посмотреть на ситуацию с другого ракурса, как приоритеты тут же меняются. Мне больше не хотелось убиваться итогом наших отношений, я приняла это как данность. Мне хотелось сказать «спасибо» за прекрасное время и я сказала. Стало легче. Может, я наконец простила его, простила себя – неважно, ведь это случилось. Комок боли постепенно преобразовывался в одно теплое воспоминание.

Думать о Вити оказалось легче, чем пытаться не думать он нем вообще. В моих мыслях он остался прежним, образ нисколько не поплыл. Я буквально ощущала его запах, слышала смех, чувствовала мягкость губ и восхищалась блеском ледяных глаз. Все было как наяву. Так реалистично, что мне пришлось всплакнуть сквозь смех.

Глаз я так и не сомкнула. Уже к утру мое тело разрывало от перенасыщения, неожиданного прилива бодрости, словно я осушила огромную цистерну с кофе. Поднявшись с кровати, я подошла к окну. До восхода солнца оставалось совсем немного, а мне захотелось встретить рассвет. Впервые за долгое время. Но как только первые лучи солнца попали в глаза пришло очередное озарение – диск.

Наплевав на утренние процедуры, я метнулась к ноутбуку и стала лихорадочно капаться в стопке с дисками. Нашла, а потом нетерпеливо подталкивала сонный СD-привод, но когда диск загрузился и на экране высветилась аудиозапись, то помедлила с нажатием кнопки «Play». Я сгорала от любопытства, но в тоже время опасалась. Что там? Какая-то песня?

Запись нашего разговора? Издевательский анекдот?

Устав гадать, я искусала все губы, но все-таки воспроизвела запись. Первые двадцать секунд тишины показались мне бесконечными, а потом я услышала родной голос и замерла:

Привет, поэтесса. Если ты слушаешь эту запись, то значит я мертв.

Со звуком задохнувшись, я захлопнула крышку ноутбука, зачем-то закрыла уши и сморщилась от слез. Тело будто парализовало. Я ждала чего угодно: издевательское письмо, несколько совместных фотографий, послание ко всем чертям, но не этого. Только не этого. Из горла вырвались болезненные хрипы, словно его обтянуло колючей проволокой. Мне хотелось выкинуть компьютер в окно и прыгнуть вслед за ним. Слабая, какая же я слабая.

Недолго я простояла на ногах, вот она подножка, и снова падение. Если это был мимолетный полет, то в меня запустили пулю. Если это было кратковременное помутнение рассудка, то я готова остаться сумасшедшей, но не испытывать то, что чувствую сейчас. Если она такая жизнь, то я отказываюсь жить.

На шатающихся ногах я подошла к двери и закрыла ее на щеколду. Осушила стакан ледяной воды и достала сигареты из мусорки, которые ранее выбросил Кирилл. Трясущимися и влажными пальцами елозила по колесику зажигалки, пока вовсе не содрала кожу до крови. В голос простонав, я сжала сигарету в кулаке и бросила ее на пол. Налила еще воды. Выпила. А потом еще долго стояла в проходе, не решаясь подойти к ноутбуку. Все смотрела, смотрела на него, как на дьявольский патефон и не могла сдвинутся с места.

Прошло около получаса, прежде чем я решилась на отчаянный поступок. Все это время

я убеждала себя, что должна услышать послание Звягина, ибо нужно с этим кончать, ведь если его последние слова останутся неизвестностью – будет только хуже. Я не смогу жить дальше. Не смогу. Буду постоянно терзать себя сожалениями и страшными догадками. Нет. Мне нужно набраться сил и выслушать, хотя бы ради всего того, чтобы было с нами, ради нас, ради него.

Убрав с лица слезы, я открыла крышку и снова загрузила запись. Сбой программы заставил меня прослушать страшную фразу еще раз:

Привет, поэтесса. Если ты слушаешь эту запись, то значит я мертв.

Шучу, милая. Надеюсь ты не успела расплакаться, потерять сознание или вскрыть себе вены, потому что тогда шутка выйдет не самой удачной и я буду чувствовать себя неловко.

– Ублюдок! – зверем заорала я на монитор. – Мудак! Гад! Скотина!

Теперь из моей груди вырвался стон облегчения, я запрыгнула с ногами на кровать и стала подпрыгивать до самого потолка, и смеясь, и одновременно плача. Витя продолжал бормотать что-то на фоне, но я его не слышала, потому что поливала самым отборным матом. Перед глазами заплясали тошнотворные мотыльки, но я была счастлива. Чувство адреналина окрылило меня. Вознесло к небесам. Снова.

– Тупой Звягин! Мерзкий говнюк! Долбанный наркоша!

Меня угомонил стук в стену и крик негодования соседок. Спустившись на «землю», я восстановила дыхание и только после этого перемотала запись.

Хотел поставить лирическую песню, чтобы моя речь была более трогательной, но ведь ты знаешь мой ассортимент…

«Порнофильмы, Queen, Pink Floyd…» – перечислила я про себя.

Признаюсь честно, я вообще не уверен, будешь ли ты это слушать, – скорее всего выкинешь диск в мусорку или закопаешь в горе хлама, но все же…

Его голос. Такой родной и такой обволакивающий, как уютный плед, но даже это не спасло меня от мурашек.

Хочу сказать тебе, что я уехал. Здесь хорошо, но очень глухо. Устроил себе реабилитационный центр и, знаешь, пока все идет по плану. Приступы бывают, но без этого никак. Я даже привил себе любовь к уборке, ты была права, это отвлекает. В общем, все не так плохо, если бы не хрюкающее существо за стенкой. Нет, я не завел свинью, оставил старую – отца. Он не устает ворчать, потому что не подписывался на сухую диету, но кому до этого есть дело? Скажу по секрету, он очень скучает по тебе… Да что там говорить, я тоже скучаю. Все представлю, как ты злишься на Арину или стервозно ломаешь мой диск с аудиозаписью, краснеешь, так сразу давлюсь улыбкой. Эта твоя особенность всегда действовала на меня обратно.

Он выдержал паузу, а я улыбнулась.

Не надейся, поэтесса, в коробке нет обратного адреса и ты не сможешь явиться ко мне, как снег на голову, со своей умной физиономией и бесконечным списком правил, хотя от твоего куриного супчика я бы не отказался. Лапша быстрого приготовления – теперь наш ужин, завтрак и десерт.

Я невольно открыла рот, чтобы возмутиться, но вовремя осела.

И еще кое-что. Мне пришлось тебе изменить. Местная «Джоконда» покорила мое сердце с первого взгляда. Мы часто гуляем вместе, болтаем вечерами, она идеальный собеседник. В отличие от тебя только лишь слушает и никогда не перебивает. Правда пахнет плохо и громко лает, но я привык. Впрочем, одна схожесть у вас все-таки имеется: так же как и ты, она любитель попускать на меня слюни. Как это было и с тобой, в буквальном, мать его, смысле. Уверен, вы бы стали хорошими подружками. Ты ведь всегда мечтала о ручном песике, так?

Щеки обожгло румянцем, когда я вспомнила тот принудительный поцелуй со вкусом сладкой жвачки, и снова улыбнулась. Питомец, значит? На самом деле это была защитная реакция на мимолетное чувство ревности, которое прошлось по мне мягкой кистью. Одновременно воскресший и женатый Витя – сомнительная новость, чтобы искренне порадоваться за парня.

Ладно, шутки шутками… Я скучаю, Варька. Надеюсь у тебя все хорошо, ты поступила на юридический и наслаждаешься отвязной общажной жизнью. Но если с первым я уверен, то второе – моя личная надежда.

– Прости, Звягин, но твои желания никогда не сбывались, – проговорила я в пустоту. – Я все та же скучная Варя с блокнотом за пазухой.

Ты мне снишься. Всегда счастливая. Я полюбил сон.

Пальцы коснулись губ. Закрыла глаза. Почувствовала трепет в животе и восстановила слух.

Не тебя, только сон, дуреха…

Он изучил меня. Каждую мою реакцию.

…хочу чтобы ты знала, мы еще увидимся. Я найду тебя, Тарасова, не надейся спрятаться. Как только все образумиться, как только я буду в себе уверен, то обязательно тебя найду. Должно быть к тому моменту пройдет много времени, ты выйдешь замуж за какого-нибудь дотошного адвоката, родишь насколько крохотных стихоплетов и издашь свой личный сборник, но мне плевать. Я вернусь, пусть ты этого не пожелаешь. Вернусь, чтобы сказать тебе «спасибо».

Спасибо тебе. Спасибо, за то что появилась в моей жизни. Спасибо, за то что спасла. Спасибо, за то что расколдовала и научила чувствовать. Спасибо.

Будь счастлива, моя маленькая поэтесса.

– Спасибо тебе, – прошептала я, наблюдая за таймером доброй тишины.

Запись прервалась. Прервалась сказка. Я вернулась в реальность. Достав диск из привода, я аккуратно вставила его в коробочку и вдруг заметила небольшую надпись на обратной стороне крышки:

Ты обещала мне стих. Помни об этом.

Только об этом я и помнила.

Позабыв обо всем на свете, я еще долго сидела на кровати смотря в одну точку.

Казалось, будто мне поставили сильнейший укол успокоительного и теперь я поймала свою эйфорию. Так длилось до тех пор, пока в дверь не постучал Кирилл и не сообщил о еще одной приятной новости.

Даже не переодев пижаму, я влетела в мягкие тапки, накинула халат и торопливо покинула комнату. По вестибюлю уже шатались сонные студенты, но мне было совершенно плевать. Подойдя к информационной стене я увидела свой стих. Такой огромный, будто ктото повесил гимн страны, не хватало только патриотических иллюстраций. На моем лице засияла улыбка, когда глаза пробежались по знакомым строчкам, посвященных только одному человеку. Когда-нибудь он обязательно их прочтет, а сейчас прочту только я, мысленно представляя мутные глаза – льдинки. Стеклянные глаза – знакомство,

Первая любовь, опасность, сладкий миг. Стеклянные глаза – ошибка, Ожог на коже, дождь, истошный крик.

Синие глаза – прощанье,

И холод встреч, которых вовсе нет, Синие глаза – молчанье, Глухая бездна, на душе ранимой след.

Грустные глаза – родные,

Луна, рассвет и вечер тоже в них, Грустные глаза – хмельные, Там солнце, радость и пьянящий мир.

Любимые глаза – проклятье,

Мелодия, и танец, и закат, Любимые глаза – как праздник, Лугов цветочных сладкий аромат.

Любимые, хмельные, льдинки,

Хоть волн бушующих шальная бирюза, Я больше не влюблюсь в другие, А только в эти – мутные глаза.

Больше книг на сайте –

Knigoed.net

Оглавление

Глава#0

Глава#1. Варя

Глава#2. Витя

Глава#3. Варя

Глава#4. Витя

Глава#5. Варя

Глава#6. Витя

Глава#7. Варя

Глава#8. Витя

Глава#9. Варя

Глава#10. Витя

Глава#11. Варя

Глава#12. Витя

Глава#13. Варя

Глава#14. Витя

Глава#15. Варя

Глава#16. Витя

Глава#17. Варя

Глава#18. Витя

Глава#19. Варя

Глава#20. Витя

Глава#21. Варя

Глава#22. Витя

Глава#23. Варя

Глава#24.Витя

Глава#25. Варя