Где-то там [Сергей Семенович Монастырский] (fb2) читать онлайн

– Ну, какие тут новости, Глаш, – рассказывал Николай, сидя на лавочке у могилы жены, – сама знаешь, все новости – кто умер, кто родился…

Родить у нас не от кого, а умер … ну, слава богу, никто не умер.

Баба Зина, правда, совсем плоха, так что – ни сегодня – завтра.

Это, я тебе сообщу. Впрочем, сама увидишь – где еще хоронить? Сюда принесут…

Деревья на семейном кладбище, грустно качали головами, плакали желтые осенние листья, осыпаясь под мелким октябрьским дождем. Было мокро и ветрено.

– Ладно, – сказал Николай, – пойду я. Ты уж прости, что недолго. Дождь идет. В другой раз поговорим.

Глаша умерла пять лет назад. Совсем можно сказать, молодой – было ей пятьдесят восемь лет. Николай приходил сюда часто. Во – первых, от непреходящей за эти годы тоски, а во -вторых, был это какой-то ритуал – поговорить с Глашей.

Поговорить можно было, конечно, и дома, но дома как-то ее не было – ушла она из дома.

А здесь – была. Не то, что при жизни осыпал Николай Глашу поцелуями и любовными словами – ну, может, только в период жениховства и первые годы после свадьбы, а так – не принято это было в деревне, да и говорили все больше на бытовые темы – дрова привезут, про огород, почему куры перестали нестись…

Но вот ушла Глаша, и Николай вдруг понял, что счастье в этом доме было, потому что они были здесь вдвоем.

Он так и не женился. Во-первых, не на ком, – вся деревня – восемнадцать домов. Во- вторых, наверное, все- таки это – во-первых, – не хотел быть ни с кем, кроме как с той, с которой прожил в этом доме всю жизнь и любая, кто оказалась бы в этом доме, была бы здесь чужой, непринятой.

Ну, насчет, «не на ком», было не совсем так.

Мужики, как правило, умирают раньше своих жен, и было здесь три вдовушки примерно одного с ним возраста.

Одна из них, школьная подруга, в которую он еще до Глаши, был тайно влюблен, пришла как-то:

–Коль! Что я тебе хочу предложить – давай сойдемся. Ты один, я одна, дети у нас в городе, редко приезжают. Ну, чего нам тосковать в пустых стенах?

Николай подумал и сказал:

– Не! Лично я буду и вдвоем тосковать в пустых стенах. Да и зачем нам? Ну, заходи на чай, на обед если хочешь. А вместе жить – нет!

Одноклассница долго и обидчиво молчала, потом сказала:

– Ладно. А сексом – то можно с тобой заняться? Замаялась я!

– Сексом можно, – сказал Николай. Он, правда, тоже замаялся. – Приходи тогда.

Иногда она приходила. Но и все. Ночевать ее Николай не оставлял.

… По скользкой от дождя тропинке, заполненной такими скользкими желтыми листьями, спускался Николай с холма, где было кладбище, к лесу, который разделял это грустное место и деревню…

В этом лесу Николай знал каждое дерево, знал, где растет какой гриб, где созревала первая земляника. Он жил тут с тех пор, как себя помнил, а мама рассказывала, что в этом лесу она его нечаянно и родила – схватки начались, и не смогла дойти до дома. И в этой деревне он прожил всю жизнь. Глаша, как –то в шутку, спросила:

– Коль! Если вдруг в старости ослепнешь, ну будешь плохо видеть, сам сможешь по лесу гулять?

– Запросто, – ответил Николай, – на ощупь по березкам тропинку найду.

Как –то она для проверки завязала ему глаза, он и, правда, шел правильно.

… Вот и дом. Не было в их деревне вокруг домов никаких металлических заборов, не от кого закрываться, одни палисадники, с набухшими сейчас от дождя георгинами.

Не было в их деревне до сих пор и дачников, по случаю плохого подъезда, а осенью и весной вообще непроходимого, и по случаю отсутствия газа.

Хотя всего триста километров от Москвы. Для Москвичей – не крюк!

Но нет, слава богу – не было. Слава богу, потому что, как сказал Николай, как жила деревня всю его жизнь просто, незатейливо до того просто, что казалось что то, что показывают по телевизору – это было будто на другой планете.

Нет, ни тогда, когда ему было тридцать, ни тогда, когда была перестройка, и его деревенская жизнь, казалась, по сравнению с этой будущей страной, какой-то отсталой дырой, не хотелось ему отсюда уезжать.

Он любил свою жизнь, свою деревню, и Глаше, было здесь уютно и спокойно. Да, бедновато. Но, они никогда богато и не жили. Да и что считать богатством?

Еды с огорода, да с куриного необременительного хозяйства хватало. Раньше, когда был колхоз – с зарплаты хватало на продукты и немудреную одежду из магазина. А когда колхоза не стало, он развел пчел, что тоже необременительно, продавал заезжим оптовикам по дешевке мед, и тоже на магазин хватало.

Только где этот магазин? Раз в неделю приезжала, что тогда, что сейчас автолавка, да изредка ездил в райцентр за пятьдесят километров.

В Москве был раза два. Не понравилось. Зачем она им, Москва? Так что- все хорошо.

… Пришел Николай домой. Уютно потрескивают в печи дрова. Топил пока не сильно и один раз в день, так, чтобы чуть тепло и не было сырости.

Вскипятил чайник, подумал – не поужинать ли? Да, нет, не захотелось. Вытащил из кастрюли не доеденную в обед картофелину, отрезал хлеб, кусок сала, сел за стол покосившийся. Включил телевизор – он не любил одиночество. А здесь вроде бы со всем народом. Ел и смотрел.

Передавали новости. Там где-то взорвалось, там что-то сломалось, там кто-то, где-то борется на выборах, а из-за границы вообще кошмары передают. Все что-то суетятся, что- то решают, что-то считают, от какой – то эпидемии убегают…

Да нет, он не деревенский дурак, все ему понятно, но нет – не хотел бы он так жить.

Да и что это за жизнь? Она пройдет, все эти люди, которые горланят с экрана, умрут, а жили ли?

… Николай выключил телевизор, пошел во двор. Дал корм курам. Присел под навесом, смотрел на уходящий дождливый день. Хотел сходить на пасеку, так, без нужды, дождь – пчелы в ульях, но раздумал – мокро.

Но вечер еще длинный. Одиночество накатило. Была бы Глаша! И что было бы? Да ничего бы не было. Но как-то вроде и дом не пустой и вдвоем не одиноко.

Решил пойти к соседям. Повечерничать. Куда же в деревне пойдешь? Вот и ходили все друг к другу в гости. А в праздники и дни рождения, вообще все вмести собирались.

Маленькое, но общество.

Все они были примерно погодки и уж точно все из одной школы.

Старики поумирали, дети разъехались. Новые дети не предвиделись. Куда уж – всем же за шестьдесят.

Большинство из их ровесников, – а когда-то деревня была большая, – еще в молодые годы уехали, особенно, когда началась перестройка.

А эти остались. И собирались вечерами, часто спорили – те счастливее, или они? Николай всегда доказывал, что они живут, как жили, а как жили – нравилось, живут без потрясений, без больших, в общем – то забот. Есть, конечно, заботы, но привычные, хозяйственные.

А так – все свое, родное, привычное и тихое. Шум из большого мира, хотя и до Москвы рукой подать – сюда не докатывался.

… У соседей горел свет. Да и куда бы им уйти из дома?

– Заходи, Николай! – сказала Зинаида. Соскучился?

– По тебе – да! а по Вовке – нет! –

– Вот Вовка-то сейчас из сарая придет, так ему об этом и скажи, – засмеялась Зина.

– Пришибет, ведь!

– Это уж не сомневайся!

Пришел хозяин, для Николая- Вовка.

Как всегда сели играть в карты. Карты были больше для занятия, а так о чем – то разговаривали, обсуждали новости. Какие новости? А из телевизора. Они их, правда, по жизни не интересовали, но других ведь не было.

– Ты, Коль, поешь? – спохватилась Зинаида.

– Перекусил уже! – отмахнулся Николай.

– На, что играем? – спросил

– На морковку, -

– Какая ставка?

– Ну, я для начала, сказал хозяин, – выставляю четыре.

– Идет! – согласился Николай.

В переводе на русский язык, это означало, что тот, кто выиграет одну партию, забирает у соперника четыре морковки. Обычно играли по десять партий. Если один выигрывал все десять партий, то приз был неплох – сорок морковок. Но такого никогда, конечно, не было.

В середине игры, как всегда, заспорили.

– Вот чего они там бузаторят? – кивнул Владимир на тихо журчащий телевизор. А по новостям показывали какую– то акцию в Москве.

– Ну, все у них есть – такие магазины, и работа, и деньги.… Нет, им какой – то свободы подавай! Вот ты, Коль хочешь свободы?

– А я что, несвободный? Что хочу, то и делаю. В пределах закона, конечно.

– Вот и меня, вроде в нашей деревне, никто не угнетает!

– А что в городе, – Вовка хлопнул на стол колоду карт, – у нас с тобой, Зин, в городе двое детей! Что – то я от них никогда не слышал, что им какая – то свобода нужна!

– Им деньги нужны, – опять вставила Зина – и да, – мало они у нас получают.

– Это да! – согласился Вовка. Но, опять же – смотря на что мало? Вот мы с тобой Зин, тоже две маленькие пенсии получаем! Однако с голоду не дохнем! И платье Зин, ты, новое летом купила, и сапоги зимние.

– А может, я еще и шубу песцовую хочу!

– А ты не хоти! Всего – то и дело! – засмеялся Вовка.

– Да нет, ребят, это разные вещи – так как мы живем, и то, как живут в большом городе!

– А кого, Коль, больше – их или нас, как ты думаешь?– заинтересовался Вовка.

– Ну вот, я слышал, – сказал Николай, – что примерно поровну: если считать тех, кто живет в областных городах, столичных, и в райцентрах, поселках, деревнях …

– Вот и получается, – задумчиво сказала Зина, – половина страны жизнью недовольна, а половина – довольна.

– Ты, довольна, Зин? – спросил Николай.

– Я – да!

– Ну, вот и хорош спорить!. Главное, что мы вот тут живем хорошо!

– Да, нет, Коль, – задумался Владимир, – если бы тогда уехал в город, может твою Глашку там бы и вылечили.

Николай вздохнул.

– Ну, ты же знаешь, пробовал я. Не пошло.

… Да, в Москве Николай был.

В первый раз в начале перестройки, тогда все в их колхозе зашаталось, по телевизору передавали какие – то ужасы и когда председатель на вопрос Николая, будет ли дальше работа в колхозе, честно ответил:

– А черт его знает! –

И вместе с другом, имевшим в Москве родственников, подались они туда на разведку – не переехать ли?

Переезжать не хотелось. Пока в родной деревне все было хорошо, но Глаша правильно сказала:

– А если завтра без работы останемся? Сын ведь у нас, Коль!

Было Николаю тогда тридцать лет.

Пока от грязного Казанского вокзала, пробираясь через толпы каких – то бомжей и наглых зазывающих таксистов в гудящем поездами и голосами метро добрались до родственников друга, Николай уже устал так, как не уставал отпахав на посевной целую смену.

Родственники с трудом сдерживали раздражение.

– Два дня, и не больше, – просительно и униженно говорил друг, – работу найдем и съедем!

Конечно, никакой работы они ни за два дня, ни за неделю не нашли. Но через два дня, как и обещали, съехали. Остальные дни ночевали на вокзале.

Наконец то, в каком – то домоуправлении предложили ремонтировать фасады. Работа разовая, сегодня есть, завтра не обещают.

Жить разрешили в каптерке при котельной.

– Нет, – сказал Николай другу, – это счастье не для меня! Я лучше в колхозе свиней кормить буду – по крайне мере дом там у меня, огород – не умру!

– Все так здесь начинают, – пожал плечами друг. И остался.

А Николай с облегчением уехал. Второй раз Николай был в Москве года три назад. Сын, который к тому времени окончил в Москве милицейский ВУЗ, дослужился до майора, впервые привез двух школьников сыновей показать им свою Родину.

На Родине сыновьям было скучно, делать им здесь было нечего, рыбалка и грибы, к которым пытался привлечь их Николай, их не интересовали.

Сын решил детей не мучить, и через два дня собравшись уезжать, сказал Николаю:

– Пап, давай я тебе Москву покажу. Поедешь с нами, поживешь несколько дней, у меня отпуск, я тебя по Москве повожу…

– А обратно? – испугался Николай.

Туда – то сын его на своей машине, на которой приехал, довез бы …

– Обратно посажу на автобус до райцентра, а до деревни как-нибудь доберешься…

– За все плачу! – снял он последние сомнения Николая.

… На этот раз Москва была совсем другой. Чистой, ну, прям как Америка, которую Николай видел по телевизору.

… Метро опять его оглушило. Сын почти силой тащил его за руку через переходы, вставлял в вагон.

– И это так каждый день?! – изумлялся Николай.

Цены Николая тоже изумляли. Обедать сын привел его в кафе на одной из центральных улиц.

– Выбирай! – сын протянул Николаю меню.

Но взглянув на правый столбик в меню, где стояли цены – напротив каждого блюда, Николай затосковал.

– Слушай, – сказал он сыну, – я не очень хочу есть. Давай, где-нибудь перекусим сосисками или пельменями.

– Это будет столько же стоить, – успокоил сын. – Давай пап, не жмись, я ведь плачу!

– Откуда ж у тебя столько денег? – осторожно осведомился Николай.

– Зарабатываю! – хохотнул сын. И как-то неохотно добавил – Ну, приходится, конечно, вертеться.

Слышал, конечно, Николай, как «вертятся» люди в пагонах, но ничего не сказал.

… Постой здесь, – сказал как – то сын, оставив его на людной площади. – Пойду сигарет куплю и вернусь.

Николай стоял.

– Это же вы обранили? – услышал он вдруг чей – то голос.

Николай оглянулся. Возле него стоял молодой парень и показывал Николаю на ноги.

Николай посмотрел. И обомлел. Под его ногами лежала перевязанная банковской лентой толстая пачка сотенных купюр.

– Нет, нет, – неуверенным от страха голосом пробормотал Николай.

– Да? – парень почесал голову и поднял пачку.

– Знаете что? Пока никто не заметил, давайте возьмем их себе, поделим, конечно! –

И стал быстро, как фокусник, пересчитывать купюры.

– Мне не надо! – запротестовал Николай.

– Нет, все по честному, – крикнул парень, и мгновенно куда – то пропал.

– А! Вот они мои деньги! – услышал Николай радостный голос подошедшего мужчины. – Вот спасибо, дед, вот спасибо! А я думаю, где же это я их оборонил! – и взял пачку из рук Николая.

И вдруг голос мужчины мгновенно изменился.

– А где половина денег?! Ты, дед что, решил на чужой беде заработать?

Откуда не возьмись, появился милиционер в форме лейтенанта.

– Что тут произошло?

– Да вот, товарищ лейтенант, – почти заорал мужчина, указавший на Николая,– подобрал мои деньги и тут же спер половину!

– Это ваши деньги, – спросил милиционер у Николая.

– Нет, – еле выговорил Николай. Ему стало вдруг так тоскливо, что хотелось опрометью драпануть вон из этой Москвы!

– Значит, Ваши? – спросил милиционер у мужчины.

– Конечно. Вот и товарищ не отрицает.

– Ну и что будем делать? – задумался милиционер.

– Да ничего! Пусть отдает половину и радуется!

– Ну как? – спросил милиционер у Николая.

– Но, у меня их нет, – отчаялся Николай.

– Может, у него и нет, – подсказал мужчина – я видел, как какой-то парень от него убегал. Может его сын?

– Сын у вас есть? – спросил милиционер.

– Есть, – сознался Николай, – сейчас подойдет.

– Звони ему, – сказал милиционер, – я ждать не буду или пойдем в отделение писать протокол. Восемь лет колонии!

– Что тут происходит, – услышал вдруг Николай голос подошедшего сына.

– Ваш сын? – осведомился милиционер. – Ваши документы!

– А зачем? – как бы удивился сын.

– А затем, что ваш отец украл деньги. Или вы их. Немедленно отдайте, или идем в отделение оформлять протокол!

– Ну, тогда конечно, нужны документы, – насмешливо произнес сын, раскрывая и держа на весу удостоверение.

Николаю показалось, что он видит какой – то фокус. Вдруг, в одно мгновение, на месте не оказалось ни мужчины, ни милиционера. Куда то они пропали.

– Э, А протокол?! – весело закричал сын убегавшим фигурам.

– Это разводка, – сказал сын, – мошенники.

В Москве, вообще, пап, ухо нужно держать востро!

Николай еще никак не мог отойти от потрясшего его испуга.

– Как вы здесь живете! – горестно вздохнул он, и вдруг вспомнил, что он половинную пачку денег до сих пор держит в руке.

– Э! А это куда? Надо бы отдать! –

– Выброси в ближайшую урну, – ответил сын – Это не настоящие деньги. На ксероксе напечатанные. В любом киоске можно купить!

– Не хрена себе! – опять вздохнул Николай, – Знаешь что? Посадил бы ты меня на автобус домой, что – то больше не хочется мне Москву смотреть!

… Конечно, о своем путешествии он должен был рассказать Глаше. Внуков – то она видела один раз и совсем маленьких.

О внуках рассказал.

– Знаешь, Глаш, – рассказывал Николай, сидя в могильной ограде на скамеечке – Мы очень правильно сделали когда – то, что не уехали в Москву. Ты бы точно там жить не смогла. И я. Вот ты умерла и знаешь, что прожила, в общем, счастливую жизнь. Ну, может я тебе ее кое – чем подпортил. Ты уж извини. А так – тихо у нас, красиво. Что тебе не хватало? Все у тебя было!

Нет, Глаш, лучше нашей жизни нету. Ты там знай об этом. И не о чем не беспокойся.

… Я вот завтра пойду на рабалку.

Хотел сказать – и наловлю нам рыбу, – но осекся. И заплакал.

… Вот ты, Коль, хочешь, снова в Москву – кивнул Вовка на телевизор, на экране которого в новостях продолжалась акция, где над колонной сверкал красным кумачом транспарант « Долой кремлевскую власть!

– Я? Да мне все равно, какая власть. Она ко мне никакого отношения не имеет.

– Лишь бы революции не было, – поддакнула Зинаида.

– Да, Зин,– подтвердил Вовка, – вон в девяностых власть сменилась и что? Был колхоз – не стало колхоза, была работа – не стало работы. Была деревня в двести дворов, сколько осталось?

– Ладно, – поднялся со своего стула Николай, – ну, ее, эту политику! Сколько там с меня?

– Ты, Коль продул мне восемь морковок!

– А ты мне?

– Это я за вычетом своих.

– Грабеж! – улыбнулся Николай, – завтра отдам.

– Принесешь в баню! – пошутил Владимир.

Завтра вечером они собрались в баню.

Парились раз в неделю. Один раз у Николая, второй раз у Вовки.

Одному в баню ходить было не сподручно – сам себя будешь веником отхлыстывать?

Да и выпить требовалось после баньки. На стол в предбаннике ставилась соленая закуска и бутылка свекольной самогонки, которую Зинаида мастерски готовила, но выдавала по собственному усмотрению. В баню – обязательно.

Конечно, после баньки лучше бы пива, да где ж его в деревне возьмешь?

… Вечером, придя домой, Николай проверил рыбацкие снасти, пошел в огород, накопал червей. Утром он собирался на рыбалку.

Но на нее он ходил только один. Рыбалка дело неспешное, интимное. Не надо, что бы кто-то вякал над ухом, или давал советы, или еще не дай бог, отмечал каждую пойманную рыбу опрокидыванием рюмки.

Хорошо было сидеть у реки. Тихо. Ну и что, что дождь. Капюшон брезентового плаща надвинул, и сидишь себе. Думаешь.

… Николай погасил свет, забрался под одеяло. Полежал, немного подумал.

– Нет, – думал он, как бы убеждая самого себя, – хорошо все-таки мы живем.

Вот Глаша так и не дожила. Может и я, дай бог!

В не занавешенное окно вдруг, сквозь тучи, заглянула луна, словно улыбнулась Николаю. И он улыбнулся …