Еда и не еда [Елена Ибукова] (fb2) читать постранично

Елена Ибукова Еда и не еда

Еда должна приносить удовольствие – твердит реклама. Удовольствие обещается порционное: в каждой ложечке, каждом глотке, каждом кусочке спрятан невероятный по силе и остроте спектр вкусовых блаженств. Заманивание начинается с цвета, ослепительно броского, непозволительно яркого. Затем испытываются на стойкость обонятельные рецепторы, проще говоря, нас одурманивает запах, специально и созданный для того, чтобы мы хотели или думали, что хотим, поглотить очередной продукт сомнительного качества, но того самого цвета, формы и аромата.

Ходить с мамой по магазинам было сущей пыткой. Она скользила взглядом по нескончаемо длинным полкам, обустроенным по всем правилам немудреной маркетологической науки, стараясь не ошибиться в выборе и балансируя между ценой и качеством, наполняла тележку, которую я осторожно катила за ней. Мой потребительский выбор был всегда скромен и неприхотлив и из-за того, что большая часть содержимого полок была для меня несъедобной, я равнодушно следовала за ней, размышляя о всяких посторонних вещах. Что бы произошло, если бы исчезли все ценники и разрешили брать, сколько унесешь? Что бы тогда делала я? Как бы выглядел магазин после этого разгрома?

Интересно наблюдать за лицами снующих по залу людей. Как они сосредоточены, как напряжены, как серьезны! Как долго они изучают витрины. Как неуверенно берут что-то с полки, держат, вертят в руках – то ли срок годности ищут, то ли пытаюсь разглядеть состав – вернут на место и снова тянутся… Вот и моя мать застыла у холодильника с полуфабрикатами, уже полчаса раздумывая, из какого убитого животного приготовить сегодня ужин. Я отстраненно помалкиваю, дабы не напоминать о своих пищевых предпочтениях, с которыми моя заботливая родительница никак не может смириться.

– Лучше бы я взяла с собой мальчишек, – вспомнив наконец о моем существовании, замечает она. – Они бы подсказали.

«Мальчишки», мои братья, здоровые, крепкие, пятнадцатилетние оболтусы, как все нормальные люди являются всеядными. Даже слишком. Конечно, с перевесом в сторону белка. Они наперегонки растят мышцы, и наша кухня заставлена огромными банкам со спортивными добавками, похожими на те, что продаются в строительных магазинах, с труднопроизносимыми названиями, сложной и явно небезопасной химической составляющей.

У меня все в порядке с весом. Для мамы, конечно, я слишком худа, а мне бы хотелось быть еще легче, просто сбросить с себя лишнее. Ну совсем чуть-чуть. Какими воздушными должно быть ощущают себя болезненно худенькие сорокакилограммовые девочки! Как мне хотелось испытать это чувство! Но не быть при этом обтянутым кожей скелетом…

В отличие от братьев я в спортзал не хожу, не могу видеть себя и других, отражающихся в зеркалах в самых нелепых позах. И раздражают девицы с перекаченными ягодицами, фитнес-тренерши, берущие на себя слишком много. Одна из них, обладательница кубиков на животе (трудно себе представить что-то более уродливое), не способная сказать и двух слов, чтобы не упомянуть про сушку или кроссфит, запретила мне бегать по утрам. Якобы для сердца вредно и нагрузка на колени. И это заявляет девушка, которая изнуряет себя тренировками ради весьма специфических представлений об идеальном теле!

Близнецы привыкли к моим причудам. И мой отказ от поедания мертвых животных они восприняли как очередной каприз. Им приятно думать, что их старшая сестренка по мозгам не так далеко от них ушла.

Но мама не сдавалась. Она потащила меня к какому-то странному типу, который называл себя психологом, специализирующимся на расстройствах пищевого поведения. Ну всякие анорексички к нему ходят, он как будто их лечит. Он долго меня допрашивал, пытаясь выяснить, кто меня надоумил. Я решительно молчала. Оставив попытки меня разговорить, он прочел длинную лекцию о том, что бунт – удел подростков, а мне, за несколько месяцев до совершеннолетия, пора бы повзрослеть, что я, «грамотная и смышленая девица» (дешевый трюк!), не должна поддаваться на уловки сомнительных экспертов, пытающихся завлечь меня в свою секту. Говорил он путано, но в переводе на человеческий язык основные мысли можно было передать примерно так. Очень хотелось нагрубить ему и посмотреть, как он будет выкручиваться, но мое дурацкое воспитание пересилило, и когда он закончил свою скучнейшую проповедь я просто спросила:

– Вы когда-нибудь отрубали курице голову?

Он заерзал в кресле, будто искал удобную позу, а на самом деле подбирая доводы для возражения. Нет, обезглавливать кур ему не приходилось, слабоват он для этого. И его слишком интеллигентная бородка и модные роговые очки выдавали в нем разумного, воздержанного потребителя.

– Причем здесь это?

– Ну хотя бы видели, как отрубают? Как она бегает без головы, пока не умрет от потери крови? Вы об этом когда-нибудь думали?

– Зачем?

– Вы правы: незачем. В супермаркетах они уже безголовые, ощипанные и выпотрошенные. Очень удобно.

– А вы видели?

Ну