Проблема с убийством [Гораций Леонард Голд] (fb2) читать онлайн

Гораций Голд Проблема с убийством

ГИЛРОЙ^[1] разложил на столе редактора макет последнего номера «Морнинг Пост» и мрачно уткнулся в строчки. Редактор ковырял свои, в чернилах, ногти, не глядя на них: он наблюдал за лицом Гилроя.

— Двенадцатая жертва зарублена топором в Бронксе, — бормотал Гилрой себе под нос. — Двенадцать — за две недели, и ни единой зацепки.

Редактор вздрогнул. Он с болезненным шипением втянул в себя воздух и вытащил носовой платок, чтобы стереть с пальца кровь. Гилрой раздраженно поднял свою невероятно длинную худую голову.

— Почему бы вам не сделать маникюр, шеф? Это ваше ковыряние в ногтях — зрелище не для слабонервных.

Редактор проигнорировал его. Он обернул носовой платок вокруг пальца и сказал:

— Я снимаю тебя с этой расчлененки, Гилрой. Какая разница, кому ходить в отделение и получать сводки от полиции? Ты должен сам признать — не считая воды, твои заметки точно такие же, как и в любой другой газете. Так почему я должен держать толкового человека на этой работе, когда любой сопляк может сделать то же самое, меж тем есть куча других историй, которые только и ждут, чтобы ты занялся ими?

Гилрой покорно вздохнул и сел. Затем снова вздохнул и поднялся, пройдя за редакторский стол к окну, за которым виднелась темная река и огни Джерси. Его удивительно некрасивое, в резких чертах лицо задумчиво скривилось.

— Я все понял, шеф. Конечно, вы правы. Но, черт возьми! — Он быстро повернулся. — Почему бы нам не потрудиться самим? Нам обязательно нужны подачки от копов? Как насчет того, чтобы расследовать это дело? О, шеф, вы оставите этот палец в покое, пока у меня не случился инсульт?

Редактор поспешно поднял глаза, хотя его большой палец продолжал ласкать кровоточащую кутикулу.

— А как ты собираешься вести собственное расследование? — спросил он. — Ни ты — и ни один другой репортер — никогда и в глаза не видели ни одной жертвы, чтобы дать описание того, как они выглядели. Копы даже не позволяют тебе взглянуть на останки. Они находят руку или ногу, завернутую в бумажные продуктовые пакеты, но видел ли ты их когда-нибудь? Всю ночь напролет они патрулируют Бронкс на своих радиомобилях, но почти каждое утро находят руки или ноги. Ну, Шерлок, что ты будешь делать со своим болезненным самолюбием, если даже копы не могут остановить убийства?

— Да. Было бы неплохо — посмотреть на отрубленные конечности, — сказал Гилрой, медленно передвигаясь к столу, засунув руки в карманы, опустив голову и сжав губы в струну. Он был удивительно худым, даже для репортера, и всего нескольких дюймов ему не хватало до вакансии циркового гиганта. В своей сутулой позе он напоминал свернутый зонтик. — Почему легавые даже не дают взглянуть разок? Ведь больше шансов на опознание. Может быть, ненамного больше, но все же.

Редактор пожал плечами и вернулся к своим ногтям.

Гилроя вдруг осенило. Он пристально посмотрел на шефа.

— Если мы проявим соображалку, то сможем увидеть одну из этих конечностей!

— Вот как? — спросил редактор с легким сомнением. — И что ты предлагаешь?

— Ну, до вечернего тиража еще есть время. Предположим, что мы вставим сообщение о награде тому, кто нашел ногу, руку или что там будет еще, и принес ее сюда. Уверен, это даст результат!

Редактор сунул в пишущую машинку лист бумаги.

— Сколько я должен заплатить… двести пятьдесят? Главное, чтобы в управе не пронюхали прежде времени.

— Двести пятьдесят! — Гилрой задохнулся. — Да я бы с десяток человек разорвал на куски и за меньшее. Поставьте уж баксов пятьдесят — максимум сто. Но они должны принести это сюда, прежде чем оно достанется копам.

Редактор кивнул и торопливо напечатал.

— Компромисс — семьдесят пять, — сказал он. — И у меня есть отличное место. Я вставлю объявление на развороте и украшу черной рамкой. Что скажешь?

— Отлично! — Гилрой усмехнулся и потер свои огромные костлявые руки. — Теперь, если нам ничто не помешает, может быть, мы сумеем сделать эксклюзив. На всякий случай, я съезжу в Бронкс и осмотрюсь там.

Редактор вскочил со стула и схватил Гилроя за лацкан пиджака.

— Черт тебя побери! Я до сих пор не пускал туда своих людей, и так будет, пока не закончится весь этот кошмар. Не будь ослом. Как тебе понравится, если тебя разрубят на куски, а копам только и достанется — что рука или нога? Ты не поедешь, Гилрой. Точка!

— Окей, шеф. — Гилрой скорбно нахмурился. — Ноги моей там не будет.

— И я вовсе не шучу. Я не трус — ты это знаешь, но это единственное место, куда я не стал бы соваться. Тамошние копы напуганы до смерти. Если маньяк не доберется до тебя, они сделают это за него, обойдясь парой метких выстрелов. Не ходи туда. Я предупредил!

ГИЛРОЙ вышел из метро на углу 174-й и Гранд-Конкорс и пошел на юг вдоль широкой, ярко освещенной улицы. Машины мчались на север, юг и восток, но ни одна из них не сворачивала на запад, в район убийств. Пешеходов он не встретил. Полицейские расставили посты вдоль Конкорс, чтобы патрулировать темные переулки.

Подобравшись к восточной границе опасной зоны, Гилрой примерно смекнул, где ему следует провести ночь. Конечности находили на севере до Тремонт-Авеню, на юге до 170-й улицы, на западе до Университет-авеню, а на востоке почти до Конкорс. Географический центр района находился в нескольких кварталах к западу от станции метро на пересечении 176-й улицы и Джером-авеню, но Гилрой знал, что эта местность слишком хорошо патрулируется из-за убийств.

Он вошел в многоквартирный дом, в том месте, где Конкорс проходит примерно в сорока футах над близлежащими улицами. Спустился на лифте с пятого этажа до первого и решительно направился к Джером-Авеню. Вынул руки из карманов, чтобы не получить пулю, если полицейский окликнет его. Даже появись кто-то в штатском, его поразительно длинные, худые ноги в напряжении готовы были бежать беспорядочным курсом, чтобы увертываться от выстрелов.

Несколько раз он прятался в неглубоких дверных проемах или за оградами, когда видел полицейских, которые всегда ходили парами. Он понял, как беспомощны они были перед коварным маньяком и почему, несмотря на их бдительность, убийства совершались еженощно, за исключением воскресений, в течение последних двух недель. Он, репортер, не особенно ловкий в игре в прятки, не испытывал особых трудностей, чтобы прошмыгнуть через полицейский кордон на Джером-авеню и 174-ю улицу!

Он внимательно осмотрелся, прежде чем перейти под эстакаду; увидев, что дорога совершенно пуста, он помчался от столба к столбу, через улицу к стоянке подержанных автомобилей. Перебежав, он выбрал первую попавшуюся на глаза машину, распахнул дверцу и влез внутрь, усевшись на корточки. В таком положении, когда его глаза находились прямо над приборной доской, он мог относительно ясно видеть улицу на несколько кварталов в каждую сторону.

Он устроился поудобнее, прислонившись к панели. Время от времени осторожно курил, выдувая дым через дефлектор вентилятора. Он не был ни нетерпелив, ни тороплив. Скорее всего, ночь в машине пройдет бесполезно; только по чистой случайности убийца мог пройти мимо. Но даже так это было лучше, чем просто ждать официальных полицейских сводок, и всегда оставалась надежда, что маньяк может оказаться поблизости.

Гилрой расслабился. Его глаза то и дело стреляли туда и обратно по пустой, темной улице.

Интересно, выбрал ли убийца очередную жертву? По всему району преступлений полицейские двигались только парами. Двери домов были заперты. Магазины закрыты. Люди, чтобы не возвращаться с работы после наступления темноты, предпочитали жить в отелях, нежели идти домой со страхом, следующим по пятам. После первых убийств еще можно было подмаслить таксистов, чтобы попасть в этот район; теперь они отказывались даже от фантастических чаевых. Над головой ревели надземные поезда. В них было мало пассажиров, и никто не выходил здесь.

Даже Гилрой ощущал гнетущую атмосферу, ощущение затаившегося, поджидающего в засаде ужаса. По этим улицам, где свершались злодеяния, медленно и боязливо ходили пары полицейских, опасаясь нападения, — сотни полицейских, каждый свободный сотрудник, — бдительные, какими только могут быть смертельно напуганные люди.

Однако утром где-то в пределах опасной зоны будет найдена еще одна жертва — только конечность или часть конечности; остальную часть тела никогда не найдут и не опознают.

Это была одна из вещей, которые особенно озадачивали Гилроя. Очевидно, у преступника был какой-то суперсовременный метод избавления от тел. Но тогда почему после каждого убийства он небрежно оставляет конечность там, где ее легко найти? Была ли это бравада? Должно быть, так оно и есть, потому что от этих отдельных конечностей избавиться было бы даже легче, чем от остального тела. И, уничтожив их, убийца мог безнаказанно совершать свои преступления в течение сколь угодно долгого времени.

БЫЛО УЖЕ далеко за полночь. Гилрой выудил сигарету из открытой пачки в кармане. Только на мгновение он наклонился под приборной доской, чтобы скрыть вспышку спички. Когда он выпрямился…

По улице шел человек! Мужчина в пальто, слишком большом для него, в шляпе, закрывающей лицо, с маленьким свертком в левой руке…

Он остановился. Гилрой мог поклясться, что это выглядело нерешительностью. Человек взглянул на сверток так, будто словно только что его увидел. Затем он бросил его на обочину, возле коробки с мусором. И пошел дальше.

Гилрой вцепился в дверную ручку. Едва только открыв дверь, выругавшись, он тут же потянул ее на себя. Полицейская машина с белой крышей медленно проехала на север; Гилрой знал, что напарник водителя наверняка держит пистолет наизготовку перед опущенным стеклом.

На мгновение он прикинул свой шанс быстро пересечь улицу, подхватить сверток и последовать за убийцей, прежде чем тот скроется. Но Гилрой сидел напряженно, яростно и бессильно кусая губы. Это все равно что грабить банк в полдень.

Высокие колонны скрывали угол, к которому направлялся убийца. Когда тот пропал из поля зрения Гилроя, репортер понял, что он свернул на ту улицу.

В этот момент полицейская машина поравнялась с ним, и Гилрой увидел, что люди внутри внимательно изучают каждый дверной проем, каждую тень за столбами, темную стоянку, где он прятался…

А потом они проехали мимо, не заметив его. Когда они докатились до перекрестка, рука Гилроя судорожно сжала дверную ручку. Они не стали возвращаться обратно по этой же улице. Гилрой расслабился и осторожно открыл дверь. Убийца, должно быть, исчез.

Гилрой пригнулся и поспешил к ближайшей колонне, как солдат, бегущий под обстрелом. Он стоял там, пока не убедился, что его никто не заметил. Затем метался от столба к столбу, к тому месту, где лежал брошенный пакет.

Только на мгновение он остановился. В следующую секунду он схватил сверток на бегу и прижался к стене, зажав его под мышкой. Быстро двинулся вдоль здания к углу, где исчез маньяк.

Разумеется, там никого не было. Не сбавляя шага, больше походившего на бег, он спрятал сверток под пиджак, заткнув за пояс. Ближе к перекрестку он перешел на более спокойную походку.

Ему повезло, что он это сделал. Двое полицейских в центре северо-западного квартала, с оружием наголо, окрикнули его, велев остановиться. Он замер и стал ждать, демонстративно подняв руки над головой. Подойдя к нему, они перегородили путь с обеих сторон.

— Кто ты такой, черт возьми? — нервно пролаял один. — Что здесь делаешь?

— Гилрой, репортер из «Морнинг Пост». Бумажник с документами во внутреннем нагрудном кармане. Я безоружен.

Грубо, чтобы не показывать страх, полицейский слева от него вытащил бумажник. Просмотрев его в свете уличного фонаря, он передал документы своему товарищу.

— Ладно, — прорычал второй с нескрываемым облегчением, — можешь опустить руки, паршивый недоумок. Заявляетесь сюда и нагоняете страху!

— В следующий раз, — выругался второй, — чтобы упростить задачу, я буду стрелять во все, что движется. Мне все равно, даже если это будет сам мэр. Лучше я потом узнаю, кто это. Любой безумец, заявившийся сюда, иного и не заслуживает!

— Мы и так все на взводе, и только чудом не стреляем друг в друга, когда сталкиваемся. Но где же вам понять, бессердечным вонючим репортерам?

Гилрой усмехнулся.

— Ну-ну, ребята. Это всего лишь ваши нервы. Все, о чем вам нужно беспокоиться — это обычный маньяк. Но мне нужна история!

Первый полицейский разразился градом проклятий.

— Прекрати, Джо, — сказал второй как можно тише. — Мы возьмем этого типа на заметку и доложим о его вояже комиссару. Это его проучит.

Они ожидали, что Гилрой струхнет перед этой угрозой. Она означала бы отказ в официальных полицейских сводках. Но пока они молча шли к станции надземки, рука Гилроя успокаивающе нащупала грубый бумажный сверток под ремнем. Сводки — ха-ха!

СЛЕДУЮЩИМ утром в пять минут десятого Гилрой и его ближайший соратник, выпускающий редактор, были подняты со своих постелей и получили приказ немедленно явиться к комиссару полиции. Они встретились возле его кабинета.

— Что стряслось? — весело спросил Гилрой.

— Тебя надо спросить, — проворчал редактор. — Твоя идея провалилась.

— Эй вы двое, — сказал полицейский клерк. — Пройдите.

— Вот оно, — покорно вздохнул редактор, открывая дверь, которая вела в святая святых этой обители, кабинет комиссара полиции майора Грина.

Вначале горожанам не нравилась администрация реформистов из-за высоких налогов, необходимых для жизненно важной борьбы с трущобами; затем не нравилась администрация бизнесменов, потому что высокие налоги оставались без завершенных социальных проектов; после чего голоса отчаявшихся избирателей были отданы отставным служакам, имевшим крайне расплывчатое представление о гражданских правах.

Майор Грин пронзил их из-за стола враждебным взглядом.

— Вы из «Морнинг Пост», да? — рявкнул он отрывистым командирским голосом. — Я думаю, мы договоримся. Ваша газета агитировала за мое избрание. Я советую вам убрать свое объявление и напечатать опровержение. И тогда я не буду требовать приостановки печати.

Редактор открыл рот, чтобы ответить, но Гилрой опередил его:

— Это похоже на цензуру. — Он вытащил сигарету и закурил.

— Чертовски верно, — отрезал майор Грин. — Именно так, и цензура будет твердой, пока этот маньяк в Бронксе держит наших граждан в страхе. И потуши сигарету, пока я тебя не вышвырнул.

— Мы не хотим ссориться, комиссар, — сказал Гилрой, с убийственной невозмутимостью затянувшись сигаретой, которая нехарактерно свисала с уголка его рта. — При том, что находимся, конечно, в гораздо лучшем положении, чем вы. Наши новостные газеты согласятся только на добровольную самоцензуру — если посчитают, что это в интересах общества.

Холодные глаза Грина свирепо выпучились. Ярость сочилась из каждой его поры. Не подчиняясь его напряженным рукам, пальцы зацарапали стол.

— Почему бы тебе не заткнуться, Гилрой? — злобно прошипел редактор.

— Гилрой, да? Та крыса, которая пробралась внутрь кордона…

— Почему я должен заткнуться? — воспротивился Гилрой, не обращая внимания на комиссара. — Спросите его, что он делал последние две недели. Не надо, я вам скажу. Он единственный в полиции, кому разрешено делать заявления для прессы. Репортеры не могут брать интервью у рядовых полицейских и их командиров; они даже не могут проникнуть в опасную зону ночью — если не получат разрешения. А разрешения он не дает. И что толку? Он не опознал ни одной жертвы. Он не может найти тела. Он не знает, кто убийца, где он и как выглядит. А убийства все еще продолжаются, каждую ночь, кроме воскресенья!

— Не обращайте на него внимания, сэр, — взмолился редактор.

— Я жду задержания через двадцать четыре часа, — хрипло произнес Грин.

— Разумеется, — чистый баритон Гилроя заглушил испуганную мольбу шефа. — Последние две недели вы ждете ареста каждые двадцать четыре часа. Как насчет того, чтобы дать нам подозреваемого? И я не имею в виду какого-нибудь нищего бродягу, который оговорит сам себя.

— Я дам тебе лучшее объяснение. Ты скармливаешь мне свои упреки, потому что тебе больше нечего сказать. Большинство газетенок даже не удосужились напечатать сводки после первой недели.

— Прежде всего, позвольте нам самим решать то, что нам делать. Мы не собираемся предупреждать маньяка. У нас свои цензурные соображения, и вполне достаточные. Теперь, что касается входа в опасную зону с официальным разрешением. Мы все равно попадем внутрь, так или иначе; но всегда есть опасность попасть на мушку ваших истеричных полицейских. Наконец, если мы хотим взглянуть на отчлененные конечности и сфотографировать их, что в этом такого? Да и вы продвинетесь намного дальше, чем до сих пор.

Дрожа, майор Грин встал, его осунувшееся лицо искривилось в складках ярости. Он вслепую отодвинул стул. Тот опрокинулся на пол, но он словно не слышал грохота.

Комиссар схватил телефон.

— Я… — он задохнулся и сделал паузу, чтобы прочистить пересохшее горло. — Я справляюсь с этим по-своему. Я живу в районе убийств с женой и тремя детьми. Скажу откровенно — каждый вечер я боюсь вернуться домой и узнать, что кто-то из них пропал. Мне страшно до смерти! Не за себя. За них. Вы бы тоже боялись на моем месте. Вот мой ответ, черт бы вас побрал!

Он поднял трубку, затем уши резанул его пронзительный металлический голос:

— Соедините меня с Олбани — с губернатором!

Гилрой избегал обеспокоенного взгляда редактора. Он весьма беспокоило, почему майор Грин звонит в Олбани.

— Это майор Грин, сэр, комиссар полиции Нью-Йорка. Я убедительно призываю вас объявить военное положение в опасном районе Бронкса. Ситуация выходит из-под контроля. С разрешения мэра. Я прошу ввести Национальную гвардию для патрульной службы. Подтверждающая телеграмма будет отправлена незамедлительно… Спасибо, сэр. Я ценю ваше понимание…

Он положил трубку и мрачно повернулся к ним.

— А теперь посмотрим, сможете ли вы прошмыгнуть мимо часовых на каждом углу территории. В комендантский час от рассвета до заката. Военное положение — вот единственный ответ маньяку! Мне давно следовало объявить его. Теперь посмотрим, как скоро прекратятся убийства! И еще, — угрожающе добавил он, — я по-прежнему требую опровержения, иначе объявлю судебный запрет. Проваливайте!

В ПОЛНОМ унынии редактор вышел из приемной.

— Скверно, шеф, — неохотно ответил Гилрой. — Мы могли бы проскользнуть мимо полицейского кордона. Наш Наполеон раньше не мог патрулировать каждую улицу, но вояки посвюду расставят часовых. В любом случае, это не имеет значения, так что я думаю, вам лучше напечатать опровержение.

Редактор сверкнул глазами.

— Ты действительно так думаешь? — спросил он с резким сарказмом.

Гилрой не ответил. Они молча покинули приемную.

— Ладно, давай не будем так уж сильно переживать, — примирительно сказал редактор. — Он все равно собирался объявить военное положение. Он просто искал оправдание. Это была не наша вина. Но, тем не менее, этот болван…

— Пустоголовый болван — вы хотели сказать, шеф, — поправил Гилрой.

Они подходили к лифту, когда их окликнул клерк:

— Вам звонили из «Морнинг Пост», сказали, чтобы вы явились незамедлительно.

Входя в лифт, редактор сгорбился, вжавшись в воротник пальто.

— Должно быть, гад накапал совету директоров, — глухо сказал он. — Вот где нас ждет настоящий ад.

Расстроенный, он поймал такси, хотя и не спешил. Гилрой назвал свой адрес в Гринвич-Виллидж. Редактор удивленно посмотрел на него.

— Разве ты не поедешь со мной? — с тревогой спросил он.

— Поеду, шеф. Только сначала хочу кое-что взять.

У его дома редактор ждал в такси. Гилрой поднялся к себе. Он достал из холодильника коричневый продуктовый пакет и позвонил по телефону.

— Уиллиса, пожалуйста. — Он долго ждал, пока не соединили. — Уиллис, привет. Это Гилрой. Есть что-нибудь?.. Еще нет? Ладно, я перезвоню позже.

Он спустился с пакетом в кармане. Когда они ехали через центр города к зданию газеты, Гилрой прервал молчание с неприкрытым беспокойством:

— Если бы военное положение помогло, я бы не возражал, даже если придется отдать должное мозгам этой тупоголовой обезьяны. Но убийца с топором только поостережется высовываться на улицу; а когда военное положение отменят, он снова покажет себя. Грин не поймает его таким образом. Его надо перехитрить. А он очень хитер.

Редактор молчал. По его застывшему угрюмому выражению лица Гилрой понял, что тот думает о немногословной записке вместо конверта с очередной зарплатой. Гилрою не нужно было беспокоиться о своей работе; он был согласен и на меньшее, что получал в данный момент, и он всегда найдет себе газету. Редактору, однако, придется снова побегать ножками, а это перспектива полностью деморализовала его.

— Не расстраивайтесь, шеф, — сказал Гилрой, когда они вышли из такси у здания «Морнинг Пост». — Если придется, я возьму всю вину на себя. Скажу, что подделал вашу подпись в приказе. В любом случае, они только сделают предупреждение. Вы же знаете… газета не может позволить себе идти против собственных источников информации. Сделаете немедленное опровержение и пообещайте, что это не повторится.

Редактор неубедительно кивнул. Согласно приказу Совета директоров, майор Грин был любимым кандидатом «Морнинг Пост» в предвыборной кампании.

Дневная смена в редакции встретила их слишком сердечно. Гилрой узнавал этот зловещий симптом. Он и сам часто обнаруживал, что излишне сентиментален к репортерам, которых вот-вот уволят.

Они пошли в офис заведующего отдела новостей. Увидев их, он с сожалением покачал головой.

— Вы, ребята, определенно что-то натворили. Совет директоров как чертов улей. У них там сейчас внеочередное совещание.

Редактор засунул руки в карманы и отвернулся.

— Посидите тут, ребята. Это может занять некоторое время, прежде чем они остынут достаточно, чтобы начать говорить членораздельно.

— Прекратите похоронный марш, босс, — бодро сказал Гилрой. — Вы с шефом сможете их успокоить. И даже если Грин лишит нас официальных сводок, мы все равно сумеем поладить. Взгляните на это! — Он достал из кармана сверток и положил его на стол. Затем перевернул пакет.

— Это же нога! — воскликнул заведующий.

— Женская нога! — в ужасе добавил редактор. — Отрезана по щиколотку. Брр-р!..

ЗАВЕДУЮЩИЙ придвинул к себе телефон. Гилрой мрачно нажал пальцем кнопку.

— Я не собираюсь звонить в полицию, — объяснил заведующий. — Я хочу вызвать фотографа.

— Пока нет, — решительно заявил Гилрой. — Все не так просто. Сначала взгляните на ногу. — Без всякой брезгливости он поднял ее и показал им подошву. — Вы видите, что вижу я? Кожа совершенно гладкая — без малейших огрубелостей. Ни мозолей, ни натоптышей, суставы и ногти идеальные…

— Ну и что? — спросил заведующий. — Она могла носить туфли на заказ. Может быть, они были идеально подогнаны.

— Обувь такой не бывает, — возразил Гилрой. — Она делается так, чтобы нога не болталась свободно, иначе туфли слетят, поэтому всегда есть точки контакта, которые делают кожу грубой. Даже если бы она ходила босиком по коврам всю свою жизнь, все равно на коже были бы уплотнения.

Заведующий поджал губы и уставился на него. Он не представлял себе таких далеко идущих выводов из банального убийства топором. Редактор же зачарованно смотрел на ногу, машинально ковыряя ногти.

— Предположим, она калека или паралитик, — сказал он.

— Мышцы не атрофированы. Но по той или иной причине эта нога никогда не ходила.

Гилрой забрал телефон из рук растерянного заведующего новостным отделом и снова позвонил Уиллису. Когда закончил говорить, его лицо было серьезным. Он снова взял ногу и указал на разрез.

— Я отрезал кусок мышцы с пятки безопасной бритвой, — сказал он, — и отнес его эксперту из больницы «Мемориал». Потому что уверен, что она не паралитик. Мышцы содержат гликоген и глюкозу, сахар, полученный из гликогена. Когда мышца работает, энергия для этого поступает от сжигания глюкозы, которая превращается в молочную кислоту. Даже если бы женщина была полностью парализована — не двигалась уже много лет — все равно было бы ничтожное количество молочной кислоты.

— И что же он нашел? — спросил заведующий.

— Ни следа молочной кислоты! Шеф — позвоните Грину и узнайте, когда Национальная гвардия займет свои посты.

Редактор привык к необъяснимым догадкам Гилроя. Он быстро соединился по внешней связи.

— Майор Грин?.. Морнинг Пост. В какое время военные будут в Бронксе?.. В пять часов?.. Быстрая работа… Спасибо.

— Вот как! — воскликнул Гилрой. — Оставайтесь здесь, шеф. Я должен найти его до того, как Грин введет свое осадное положение, иначе его арестуют или застрелят!

За половину того количества шагов, которое потребовалось бы нормальному человеку в нормальном душевном состоянии, он был уже у лифта и яростно трезвонил кнопкой вызова.

Заведующий отделом не мог угнаться за ходом мыслей Гилроя.

— О чем, черт возьми, он говорил? Кого расстреляют или арестуют — маньяка?

— Думаю, да, — спокойно ответил редактор, абсолютно уверенный в Гилрое. — А кого еще он мог иметь в виду? Я думаю, он едет в Бронкс, чтобы разыскать его.

НО ГИЛРОЙ не поехал в Бронкс. Его первой остановкой была библиотека на 42-й улице. Быстро, но старательно он пролистал каталогизатор по каждому предмету, который мог бы быть ключом. Он перебрал сотни наименований, но даже в этом случае ему пришлось выписать десятки бланков.

Человек у пневматической трубы доставки не удивился, когда ему раздраженно сунули пачку листков.

— Очередное дело, мистер Гилрой? — спросил он.

— Да, — прорычал высокий репортер. — Наклевывается.

В Южном зале он занял целый стол, на котором раскладывал книги так же быстро, как они поступали со стеллажей. Он проглядывал страницы содержания, время от времени просматривая главы для получения более подробной информации; там, где это было необходимо, он просматривал указатели в книгах, которые, казалось, содержали ключ. Длинный лист бумаги быстро заполнился именами.

Он застонал, глядя на часы. Был уже почти полдень, когда он запросил городской справочник и карту Бронкса. Не последнего издания, но он был уверен, что человек, которого ищет, жил в том же доме в течение продолжительного времени. С его громоздким снаряжением ему не до переездов, рассудил Гилрой.

Он прошелся по огромному справочнику Бронкса, исключив все намеченные кандидатуры, которые не жили в опасной зоне. Когда он закончил, уже было двадцать минут первого, и ни одного подходящего имени. Он вычеркнул их всех; ни один не жил в районе, где царил ужас.

А у него оставалось всего четыре часа и двадцать минут до того, как в этом районе будет введено военное положение — когда станет уже слишком поздно!

ОБА НАЧАЛЬНИКА выслушали его сочувственно, но не собирались ничего предпринимать. Гилрой даже не вникал в их рассказ, о том, как удалось успокоить совет директоров. Он был слишком поглощен своими мыслями.

Как можно найти одного человека в почти восьмимиллионном городе? Вы не знаете его имени, как он выглядит, откуда он приехал, чем занимался раньше, кто его знал. Вам известно только, что он живет на территории площадью в квадратную милю, где обитает, возможно, сто тысяч человек.

Гилрою не пришлось игнорировать настойчивые расспросы заведующего новостного отдела. Редактор успокоил того, заверив, что Гилрой все объяснит, когда его неподражаемая интуиция не оставит места для нелепых предположений.

— Если бы у нас была целая сеть шпионов, как у них в Европе, — пробормотал Гилрой, — мы бы давно его поймали. Но тогда бы его казнили за то, чего он не делал. Но три с половиной часа, чтобы спасти бедолагу! Как же мне его найти?

Если бы он мог опросить каждого человека в этом районе, он бы легко нашел нужного. Но это было физически невозможно. И вдруг глаза у Гилроя заблестели, и он с улыбкой повернулся к редактору.

— Шеф, мне нужно вернутся в опасную зону. Вы меня прикроете? Я никогда не подводил вас до сих пор. Где бы нам взять деньжат, чтобы нанять Пека, распространителя рекламы?

Редактор заерзал на стуле. Он заковырял ногти, нервно постукивая ногой.

— Нужна спецзаявка, — глухо сказал он.

— О нет! — категорически заявил заведующий. — Лично я не подпишу!

— Ладно. Под мою ответственность.

Гилрой и заведующий поняли, чего это стоило редактору, решившему поддержать Гилроя. Бизнес-персонал косо смотрел на все расходы, даже рутинные; и это требование, основанное на необъяснимом предчувствии, было бы не просто объяснить.

— Хорошо, — сказал Гилрой почтительным тоном. — Я позвоню Пеку и узнаю их расценки. — Благоговейно, в манере, подобающей благородной жертве редактора, — возможно, стоящей его должности, — Гилрой совершил ритуал набора номера.

— Пек?.. Это Морнинг Пост. Можете ли вы провести опрос на территории между Гранд-Конкорс и Университет-авеню, от 170-й улицы до Тремонт-авеню, за полтора часа?.. Хорошо. Сколько это будет стоить?.. Довольно недорого. Я сейчас прибуду с чеком и анкетой.

Он подождал, пока заведующий напишет заявку, сочувственно глядя на побелевшие, дрожащие пальцы, выводившие цифры. На каждой Гилрой понимал, что эти пальцы пытаются восстать против уже состоявшейся договоренности.

ГИЛРОЙ нетерпеливо ерзал в машине распорядителя. Он не мог просто сидеть и смотреть, как люди входят и выходят из зданий. По всей опасной зоне сотрудники Пека звонили в двери и находили контакт с перепуганными жителями, настолько умело, что те открывали перед ними двери.

— Я не могу здесь сидеть, — запротестовал Гилрой. Он открыл дверь. — Я сам пройду несколько улиц.

Распорядитель вежливо остановил его.

— Пожалуйста, мистер Гилрой. Вся территория нанесена на карту. У каждого опросчика свои адреса, вы только помешаете им.

Гилрой подчинился, протестующе ворча. Он знал, что люди работают с максимальной эффективностью, но все же не мог отделаться от ощущения, что его собственные усилия ускорят их, возможно, вдохновят.

У каждого опросчика был блокнот в твердой обложке, куда тот записывал полученные ответы, которые допускали три варианта: большая часть страниц отводилась под ответы вроде «знать не знаю», и только по одной десятой для «нет» и «да».

Легкое воображение Гилроя могло представить себе удивление, которое могли вызвать у людей вопросы: «я не понимаю, о чем вы говорите, мистер», «сожалею, мне нечего сказать», «чего-чего?»

Какое-то время он отвлекал себя различными воображаемыми беседами, а потом снова начал проклинать медлительность этих людей. Несмотря на его пессимизм, работа была закончена в указанные полтора часа, и команда собралась у машины распорядителя, припаркованной в центре района.

Гилрой нетерпеливо собрал заполненные тетради.

— Можете отправить их домой, — сказал он распорядителю. — Но вы получите десять баксов, если отвезете меня по нужным адресам.

Он был поражен, увидев так много утвердительных ответов. С помощью распорядителя он составил из адресов маршрут. Когда они подъехали к первому, Гилрой увидел доказательства ужаса, в котором обитала часть Бронкса. Обычно дети шумно играли на улице, женщины сидели на складных стульях на тротуарах, мимо них сновали прохожие. Но теперь все было тихо, пустынно; испуганные лица выглядывали из-за задернутых штор.

В первый раз он позвонил решительно. Молодой человек осторожно открыл дверь, которая держалась на недавно установленной цепочке.

— Только что здесь был опросчик, — сказал Гилрой через узкую щель. — Вы утвердительно ответили на его вопрос.

Юноша вдруг просиял.

— Вот именно. Я интересовался этой проблемой с тех пор, как стал читать научную фантастику. Я думаю…

Прошло несколько минут, прежде чем Гилрой сумел улизнуть и отправиться к следующему адресу. Пришлось бежать и оттуда, но после нескольких задержек он потерял самообладание.

— Эти неугомонные поклонники научной фантастики! — зарычал он на испуганного распорядителя. — Это место просто кишит ими. Сначала они треплют мне о предмете своей страсти, затем требуют объяснить, почему мы здесь околачиваемся и расспрашиваем. Тут около ста пятидесяти адресов, и все это менее чем за час — и, вероятно, большая часть из них читатели фантастики!

На семнадцатом адресе он решил прекратить.

— Это ни к чему не приведет. Остальные адреса выложите по спирали, начиная с центра этого места.

Распорядитель переделал маршрут. Они помчались к центру опасного района, и Гилрой снова начал звонить в двери, с постоянно растущей досадой, поскольку один за другим ему попадались поклонники научной фантастики. Они все до смерти боялись и не сразу открывали свои двери, но потом с такой же неохотой отпускали его.

Они въехали в квартал частных домов, где его энтузиазм тут же вернулся. Изобретатели и экспериментаторы чаще живут в своих собственных домах, чем в многоквартирных. Домовладельцы не очень благосклонно относятся к идее со взрывами, которые, по их мнению, неизменно связаны с лабораторным оборудованием. С другой стороны, в многоквартирных домах жилища зачастую скромные, а ученым нужен простор.

У него был только один адрес на всю эту улицу респектабельных, слегка самодовольных домов на одну семью, каждый из которых был идентичен соседнему, и каждый из которых имел перед собой несколько жалких квадратных ярдов газона.

Но Гилрой ощутил полную уверенность, когда остановился у нужного дома и посмотрел на грязные занавески, немытые окна и крошечную лужайку, абсолютно нетронутую за все эти годы. Он чувствовал, что только ученый может быть настолько неряшливым. Гилрой был настолько уверен, что нашел свою цель, что, прежде чем выйти из машины, заплатил распорядителю, и дождался, пока тот уедет.

Затем он почти весело позвонил в колокольчик. Когда ответа не последовало, он постучал и стал ждать. Он позвонил чуть настойчивее.

Вдруг дети, отнюдь не бледные и напуганные, а радостные, выскочили из-за соседних домов, оглашая кварталы своими криками. Гилрой в тревоге обернулся.

— Солдаты! Парад! — кричали дети. — Ура!

В ПАНИКЕ Гилрой взглянул на часы. Было без четверти пять, и с Джером-Авеню маршировали отряды военной милиции, останавливаясь на перекрестках и выставляя вооруженную охрану. Шагая в ногу, они двигались в сторону Гилроя, и уже вскоре ближайший перекресток заняли четверо часовых в полной выкладке.

Гилрой перестал вежливо звонить и стучать. Его левый большой палец нажал кнопку звонка и держал, не отпуская, а правым кулаком он забил в дверь. Военные неумолимо приближались и быстрее, чем казалось Гилрою, могут идти вооруженные до зубов люди. Офицер смотрел прямо на него.

В этот момент дверь открылась, и появилось маленькое морщинистое старческое лицо. Водянистые глаза за толстыми линзами очков смотрели на него с бесконечным терпением и без малейшего подозрения.

— Профессор Лидс? — рявкнул Гилрой. Старик кивнул, паутинка вокруг его слабых глаз сморщилась в совершенно доверчивом ожидании. Гилрой не оглядывался через плечо. Он слышал, что часовой уже почти поравнялся с ним. — Можно мне войти? — резко спросил он.

Его высокая фигура скрывала профессора Лидса от взгляда солдат.

— Конечно, — ответил старик и широко открыл дверь.

Гилрой поспешно ворвался в небольшое темное пространство прихожей.

— Простите, что я так поздно открыл дверь, — извиняющимся тоном произнес Лидс. — Мой слуга заболел, а я был в лаборатории в подвале.

— Сегодня здесь был опросчик, — прервал его Гилрой. — Он задал вам вопрос. Вы ответили утвердительно.

В первый раз глаза старика затуманились — не подозрением, а недоумением.

— Это правда. Я хотел обсудить с ним эту проблему, но он просто написал что-то в блокноте и ушел. Мне это показалось очень странным. Как вы думаете, откуда он узнал?

Не отвечая и не дожидаясь приглашения, Гилрой прошел через холл в переднюю комнату, а профессор зашаркал следом.

Еще один старик, значительно более древний, чем Лидс, сидел у окна в инвалидном кресле. При их приближении он обернулся. Гилрой вдруг почувствовал себя неуютно под его острым, недоверчивым взглядом.

— Как вы думаете, откуда он узнал, что я экспериментирую с синтетической жизнью? — мягко допытывался Лидс.

Старик в инвалидном кресле взвизгнул:

— Заткнись, перфессор! Хватит болтать, твое балабольство только и нужно такому ищейке вроде него. Вот кто он такой, подглядывает и вынюхивает, подбирается к тебе!

— Чепуха, Абнер. — Лидс повернулся к Гилрою. — Не обращайте на него внимания, мистер… э…

— Гилрой. Нет. Я пришел сюда…

— Он воспитал меня с младенчества. Я знаю, ему не нравится это слышать, но его разум уже не тот, что раньше. Он противный старый чудак.

Абнер с болезненным шипением поджал губы.

— Значит, не ищейка, да? Почему тогда он приплелся за этими бродягами, как по пятам?

— В этом-то и вопрос, молодые люди, — сказал Гилрой. Он снял свою потрепанную шляпу с угловатого лба и сел на плюшевый диван, который сохранил краску только в отдельных местах. Большая часть обивки скаталась, покрылась пылью, а несколько пружин демонстративно торчали наружу. — Сядьте, пожалуйста, профессор.

Лидс опустился в глубину огромного кресла и сложил руки на груди.

— Вы пытаетесь синтезировать жизнь, не так ли?

Профессор нетерпеливо кивнул.

— И я почти это сделал, мистер Гилрой!

Гилрой наклонился вперед, упершись локтями в высокие колени.

— Вы читаете газеты, профессор?.. Я имею в виду, в последнее время?

— У меня столько дел, — пробормотал Лидс, и его морщинистое прозрачное лицо зарделось. — Абнер пренебрег своей диабетической диетой — началась гангрена, и ему пришлось ампутировать ногу. Мне приходится убираться, готовить пишу, делать покупки, закупать себе материалы и оборудование, заботиться о нем…

— Я понимаю, — перебил его Гилрой. — Я так и думал, что вы не читали…

Он замолчал в изумлении. Профессор тяжело поднялся на ноги и поспешил к Абнеру, похлопал старого слугу по плечу. Из глаз Абнера полились слезы.

— Разве это хорошо, что я ничего не могу делать, — взвыл старик, — и я заставляю тебя заботиться обо мне? Ты плохой, раз говоришь так!

— Прости, Абнер. Ты же знаешь, я не могу не беспокоиться о тебе, и это правильно. Разве ты не делал этого для меня?

Абнер вытер нос рукавом и криво усмехнулся.

— Это да, — признался он. — Думаю, что у меня началось мое второе детство.

ЛИДС вернулся на свое место, удостоверившись, что Абнер успокоился. Он выжидательно посмотрел на Гилроя.

— Вы говорили…

— Я не хочу пугать вас, профессор. Я здесь, чтобы помочь вам.

— Отлично, — Лидс улыбнулся с абсолютным доверием.

— Как гладко стелет, — хрипло прошептал Абнер.

— Вы создали несколько конечностей, по крайней мере одну ногу, верно? — спросил Гилрой. — Они вас не удовлетворили, и вы их выбросили.

— О, они были совсем не хороши, полная неудача, — сказал Лидс.

— Давайте отложим это на потом. Без сомнения, у вас были веские причины выбросить конечности. Но вы просто выкидывали их на улицу, а их находили. Теперь люди в округе боятся быть убитыми и порубленными на куски. Они думают, что эти конечности были отчленены у трупов!

— Неужели? — Лидс терпеливо улыбнулся. — Разве это не глупо? Несколько простых тестов докажут, что они никогда не жили.

— Я сделал такие тесты, — сказал Гилрой. — Именно так я и узнал, что это синтетические конечности. Но вы не убедите копов и тех людей снаружи, что это не так. Так что теперь в этой части города введено военное положение. Бронкс на каждом углу полон солдат.

Лидс встал и зашаркал взад-вперед, нервно заложив руки за спину.

— О, Боже, — выдохнул он. — Боже мой! Я понятия не имел, что причиню столько хлопот. Вы ведь понимаете, мистер Гилрой? Я экспериментировал с конечностями, изучая их, прежде чем почувствовал, что готов построить целое синтетическое человеческое существо. Конечности были очень несовершенными. Я должен был как-то избавиться от них. Поэтому, когда я выходил на прогулку ночью, я заворачивал их в пакет и выбрасывал. Они казались мне такими примитивными. Я подумал, что они едва ли похожи на человеческие…

У Абнера от возмущения отвисла челюсть. Он мрачно прошамкал и заявил:

— Ты должен оправдать себя, перфессор. Ты первый Лидс, которого кто-то посмел назвать убийцей! Иди и скажи им!

— Точно. — Лидс решительно направился к своему пальто, накинутому на рассохшийся рояль. — Боже мой, я и понятия не имел! Представляю, что чувствуют люди. Они, должно быть, считают, что я натуральный Джек Потрошитель. Пожалуйста, помогите мне надеть пальто, мистер Гилрой. Я сейчас же выйду и объясню властям, что это была ужасная ошибка, и принесу с собой синтетическую конечность в качестве доказательства. Это все прояснит.

Абнер возбужденно подпрыгнул на каталке.

— Молодец, перфессор!

— Подождите минутку, — рявкнул Гилрой, пока ситуация не вышла из-под контроля. Он схватил пальто и крепко сунул его под мышку. — Вас остановят часовые. Обязательно обыщут. Большинство из них — зеленые юнцы, радостные от того, что для них нашлось опасное задание — отыскать кровожадного маньяка. Если они найдут у вас синтетическую конечность, они могут пустить в ход оружие — обычная нервозность, но при исполнении служебных обязанностей, вы сами понимаете…

— Боже мой! — воскликнул Лидс. — Они ведь не станут стрелять в меня!

— Они могут. Но предположим, что они пропустят вас… Вы столкнетесь с начальником полиции, который терпеть не может, когда кто-то доказывает, что он дурак. Он отвлек сотни копов от их привычных обязанностей для патрулирования этого района. К счастью, он вас не поймал. Поэтому ему пришлось объявить военное положение. Газеты устроили ему настоящий ад, требуя ареста маньяка. Он нервничает. На кону его репутация. Потом приходите вы и говорите ему, что конечности были синтетическими, и что не было никаких убийств. Получается, он ввел в заблуждение общественность, и тогда он найдет сотни свидетелей, чтобы доказать, что вы были убийцей. Он извратит вашу собственную исповедь так, чтобы доказать, будто вы режете людей, чтобы изучать их. Разве вы не понимаете?.. Он должен раскрыть эти убийства, но долженраскрыть их правильно: отправив кого-то на электрический стул!

Лидс опустился в кресло. Его слезящиеся глаза вцепились в Гилроя.

— Что же мне делать?

Репортеру пришлось отвернуться от этого умоляющего, жалкого взгляда, полного испуганного недоумения. Он посмотрел на прокопченный камин.

— Будь я проклят, если знаю. Что угодно, только не объясняться перед майором Грином. Что угодно, только не это!

— Он прав, перфессор, — пробормотал Абнер, опасаясь за жизнь своего воспитанника. — Я знаю этих чертовых копов. Не важно, кого они посадят на стул, главное, чтобы у них был кто-то на это место, а им уважение и себе почтение.

В этот момент Лидс сломался. Бормоча от ужаса, он быстро вышел из комнаты. Гилрой бросился за ним по коридору и спустился в подвал.

ОН УСЛЫШАЛ рыдания, доносившиеся из подвала. С грохотом спустился по ступенькам. По обе стороны сырых цементных стен висели полки с законсервированными и разлитыми по бутылкам химикатами, запыленные будто провели здесь целое столетие.

Войдя в лабораторию, он увидел просторное помещение, некогда служившее прачечной. Посредине стоял котел. За ним он увидел Лидса, наполовину скрытого топкой, скорчившегося над глубоким цинковым резервуаром, похожим на ванну.

— Когда они придут меня арестовать? — простонал он. — Я надеюсь закончить свой эксперимент… я так близок к решению!

Гилрой был тронут.

— Они пришли не для того, чтобы арестовать вас, — мягко сказал он. — Пока копы не знают, кто это сделал.

— Разве нет? — Лидс просветлел. — Но вы же узнали.

— Копы никогда ничего не знают. Только… — он заколебался, но все же не имело смысла скрывать главное опасение: — есть вероятность, что майор Грин запаникует, что маньяк ускользает из его рук. Он может приказать военным обыскать дома!

Старик задрожал еще пуще.

— Если они это сделают…

— Вот что они найдут, — пробормотал Гилрой, глядя в заполненный прозрачной жидкостью высокий квадратный резервуар. За свою карьеру он повидал много чего отвратительного, но вид человеческого скелета на дне химической ванны, с комками мышц, клочьями нервов и жира, эмбриональным узором вен и артерий, прилипших к почти обнаженным костям, заставил его приверченное шурупами сердце сжаться. Потребовалось усилие, чтобы понять, что изуродованные останки были не останками, а началом. Голый череп представлял собой отвратительную основу того, что в конечном итоге станет чертами лица. — Они решат, что вы растворяете тела в кислоте!

Лидс смотрел на своего кадавра с очарованным трепетом.

— Он действительно похож на растворяющееся тело, не правда ли? — он задрожал. — Но после завершения он будет совсем другим.

— И когда оно произойдет? — с надеждой спросил Гилрой.

— Примерно через двадцать четыре часа. — Старик поднял глаза на обескураженное лицо Гилроя. — Как вы думаете, этого времени хватит?

— Бог его знает. Я же думаю, что нет.

Ситуация была реально опасной. Гилрой знал, что высокие посты не в лучшую сторону меняют даже высоконравственных людей. Большинство на месте майора Грина бессовестно пожертвуют одной жизнью ради доброй воли восьми миллионов и, возможно, национальной репутации. Майор Грин, в частности, был приучен очень мало думать об отдельных людях. Если военные обыщут дом, Лидс гарантированно окажется на электрическом стуле.

Они поднялись в гостиную. Абнер все еще сидел у окна; он, казалось, был очарован блюстителями порядка, стоявшими в непринужденных позах на четырех углах улицы в его поле зрения.

— Ишь, сосунки! — шипел он на мальчишек, стоявших на страже. — Будь у меня нога на месте, черта с два бы они меня поймали!

Характерный для Лидса оптимизм угас, подорванный осознанием того хаоса, что был вызван его же стараниями. Съежившись, он сидел в самом дальнем от окна кресле, насколько позволяла стена, его перепуганный ум был абсолютно бесполезен для Гилроя.

Верткий репортер видел только одну надежду. Он чувствовал, что его анализ действий Грина был правильным, но… ему не нужно переубеждать комиссара! Ему необходимо только убедить общественность. Грин будет выброшен на помойку как общественный деятель; с другой стороны, Лидс будет спасен от того, чтобы его посадили на электрический стул, а растраты шефа будут вознаграждены! Ради такого он с радостью пожертвовал бы майором Грином.

Он сжал худую руку профессора, как корень дерева.

— Я вытащу вас отсюда, — пообещал он.

— Вы правда сможете? — спросил Лидс, затаив дыхание. — Вы не знаете, как я…

— Не выходите из дома, пока я не вернусь. Через пару минут начнется комендантский час. Скорее всего, я не вернусь до утра…

Лидс в панике последовал за ним к двери.

— Но, пожалуйста, не оставляйте меня, мистер Гилрой! Прошу…

— Все будет в порядке. С вами здесь Абнер.

— Конечно, — прохрипел Абнер из передней комнаты. — Тебе не о чем беспокоиться, когда я здесь. Но разве сейчас не самое время для моей кашки и молока, перфессор?

— Да, сейчас, — дрожащим голосом произнес Лидс; затем Гилрой вышел на темнеющую улицу, размышляя, как пройти мимо бдительных часовых, которые уже повернули взгляды к его длинной фигуре, медленно приближающейся к ним.

НА ДРУГОЙ стороне Конкорс, уже за пределами военного оцепления, Гилрой втиснулся в хлипкую телефонную будку и набрал номер офиса. Пройти мимо часовых оказалось до смешного легко: достаточно было только протянуть им свою визитку и объяснить, что он работает в ночную смену, и они его пропустили.

Редактор ответил довольно устало.

— Это Гилрой, шеф. Слушайте внимательно. Я нашел того парня. То, что я показал вам сегодня, было ненастоящим. Оно синтетическое. И остальные тоже. Я должен его оправдать. Он работает над целым — вы понимаете, что я имею в виду. Если его найдут, ему конец.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Гилрой прижался рот к микрофону и тихо сказал:

— Я могу не только реабилитировать его, но и устроить сенсацию. Это бы уладило дело с вашими непредвиденными затратами. У него есть целый, который наполовину готов. Пришлите мне фотографа и побольше пленки. Мы наделаем фоток из того, что развивается, шлепнем на первую полосу и наш Наполеончик пролетит как фанера над Парижем!

— Ничего не попишешь, Гилрой, — решительно сказал редактор. — Это, конечно, оправдало бы меня больше, чем требуется. Но у совета есть большие планы на Наполеона. Они строят глазки Олбани; после этого остается только шаг до Белого дома. Нет. Это им как серпом по… В общем, я наверняка лишусь работы.

— А разве оно того не стоит?

— Послушай, Гилрой, я и так достаточно рискую, поддерживая тебя. Я не могу прыгнуть выше головы. Просто будь хорошим мальчиком и придумай другой способ спасти своего приятеля. Ты сможешь это сделать. Я буду у тебя в долгу. Но сделай паузу, если сможешь.

— О`кей, шеф, — сказал Гилрой разочарованно. — Я пойду домой и немного посплю. Оставьте мне пустую подписанную заявку. Я что-нибудь придумаю.

ЗАДОЛГО ДО РАССВЕТА Гилрой проснулся. Он не открывал глаз, потому что сквозь закрытые веки видел, что солнце еще не взошло. Он лежал тихо, размышляя. Его одеяло, которое, разумеется, было слишком коротким, когда расстелено обычным образом, укрывало его в виде ромба, один конец которого был плотно зажат под ногами, а другой едва достигал костлявой шеи. Его колени были подогнуты, подошвы прижаты к спинке кровати. С тех пор как Гилрой перестал расти, он был вынужден спать таким образом; но его ко всему приспосабливающаяся натура не бунтовала против слишком маленьких кроватей, кабинок с телефонами, которые находились в районе его солнечного сплетения, если только он не присаживался, или автобусным сиденьям, которые мешали его чувствительным коленям.

Он должен найти какой-то способ, который поможет прекратить тот ужас, что царит в Бронксе, и не допустит, чтобы подозрения пали на профессора Лидса, и в то же время покроет расходы редактора — и ко всему вдобавок не разрушит карьеру майора Грина.

Но, чтобы сохранить комиссара полиции девственно чистым, ему нужна была жертва. Гилрой имел достаточное представление об общественном давлении, чтобы понимать, что жертва была абсолютно необходима. Предоставленный самому себе, Грин нашел бы козла отпущения — любого, на кого можно было бы повесить дело. Публика была бы довольна, а напыщенный солдафон прослыл героем.

Выбор Гилроя был ясен: он должен найти жертву для Грина.

В этот момент глаза Гилроя почти открылись. Усилием воли он удержал их закрытыми и удовольствовался тем, что улыбнулся в темноту. Вот так штука! — он ликовал. У него будет жертва, и отличная! Все в один выстрел — конец террора, оправдание профессора, сенсация и сохранение должности шефа! Кстати, он даже даст Наполеону отличный шанс для повышения, но только потому, что это выгорит само собой.

Гилрой подогнул колени повыше, разгладил одеяло, уже не думая о проблеме, и повернулся, чтобы снова заснуть. Оставалось несколько незначительных деталей, но их он спокойно уладит утром.

ЗАВЕДУЮЩИЙ отдела новостей едва успел взглянуть на записки, оставленные на его столе, когда вошел Гилрой.

— Доброе утро, босс, — весело поздоровался репортер. — Шеф оставил заявку?

— Да, пустую, с автографом. Заполни сумму. Я не знаю… должно быть, он совсем размяк, позволяя себе такие щедроты.

Гилрой уверенно махнул рукой.

— Ему не о чем беспокоиться. Сегодня вечером у нас будет эксклюзив, который отряхнет прах с наших ног. Но прежде всего, есть ли у вас на примете хороший, надежный гробовщик и сколько он возьмет?

— Ну тебя к черту, — проворчал заведующий, копаясь в бумагах на своем столе. Затем у него отвисла челюсть. — Гробовщик?

Вместо ответа Гилрой набрал номер.

— Это Гилрой… Как у него дела?.. Нет, не у Абнера, а у другого… Отлично… Есть ли способ поторопить его?.. Ну, даже несколько часов помогут. Я появлюсь, как только улажу все дела… О, вам не нужно паниковать. Просто оставайтесь дома, пока я не приеду.

— Кто это был? — полюбопытствовал заведующий. — И причем тут гробовщик?

— Ни при чем, это моя забота. От вас мне нужен только пистолет. Молоток и зубило я возьму в хозяйственном отделе. Напишите расписку — мне нужна официальная бумага. Позвольте подумать, что еще? Ах, да…

С полной серьезностью он взял пистолет у изумленного заведующего отдела новостей. Сев за пишущую машинку и начав стучать по клавишам, он чувствовал на своей спине его пристальный взгляд. Но продолжал печатать.

Через несколько минут он выдернул лист из машины и исчез в лифте. В подвале он затребовал молоток и зубило у ничуть не удивившегося управителя хозотдела. Почти час он стучал, спрятавшись за огромной системой отопления. Когда он сунул пистолет в задний карман, серийные номера были грубо срезаны.

Затем он взял такси и совершил вояж по похоронным заведениям. Любопытно, что он, казалось, меньше интересовался ценами, гробами и роскошью катафалков, чем состоянием дел владельца и характером водителей.

Он пришел к выводу, что похоронные бюро в центре города слишком процветают для его задумки. Наконец, на Десятой авеню наткнулся на старое обветшалое здание.

— Все прогнило, — проворчал хозяин в ответ на вопрос Гилроя. — Город захватывает эти дома в свои руки. Здесь все опустело, да и как тут жить? Мне самому скоро придется убираться.

Гилрой оценил и водителя, который, очевидно, повидал немало подозрительных похорон. Он предложил владельцу за полный день аренды катафалка и шофера фиксированную сумму. И был чрезвычайно рад увидеть жадный огонек в снулых глазах хозяина. Здесь не будет лишних вопросов, проницательно подумал он.

В конце концов он позвонил редактору и сказал ему, чтобы два фотографа ждали его звонка, готовые встретиться с ним в любом месте города. Он бросил трубку прежде, чем редактор начал ругаться.

Это был просто еще один опыт в жизни репортера, ехать по городу в катафалке. На 125-й улице он вдруг вспомнил кое-что очень важное. Остановил машину и прошел два квартала по направлению к Третьей Авеню. Вернувшись через двадцать минут, он принес пакет и бросил его в длинный гроб, стоявший внутри катафалка.

ОН НЕ ПРЕДВИДЕЛ никаких трудностей в миновании постов. Он знал, что почтальоны, дворники, телефонисты, врачи и катафалки могут свободно передвигаться в зоне действия военного положения.

Водитель беспрепятственно доставил его прямо к двери профессора Лидса. Вдвоем с шофером они вытащили гроб и внесли в дом. Часовые взглянули на них только раз.

— Я так рад снова видеть вас, мистер Гилрой! — воскликнул профессор. Затем он уставился на гроб. — Какой у вас план? — с тревогой спросил он.

Из передней комнаты донесся ворчливый голос Абнера:

— Они здесь не за мной, не так ли, перфессор?

— Нет, Абнер, — заверил его Гилрой. И велел водителю оставаться на месте.

Он опустился с профессором в подвал. Удовлетворенно кивнул, увидев тело в баке.

— Еще два часа, и все будет кончено, — сказал Лидс.

Эпидермис был почти полностью сформирован. Только в отдельных местах можно было разглядеть ярко-красные мышцы там, где кожа еще не полностью наросла. На пальцах рук и ног не было ногтей, и, если не считать отсутствия волос, бровей и ресниц, черты лица были отчетливо человеческими и совершенными.

— Я просто жду, когда отрастут волосы. Это заключительный этап. Кожа будет готова через несколько минут. Затем ногти…

Гилрой услышал грохот колес над потолком. Дверь подвала распахнулась, и Абнер в ужасе крикнул вниз:

— Эй, они обыскивают все дома на этой улице!

Гилрой взбежал по лестнице и бросился через холл к окнам. В обоих концах квартала он увидел восемь солдат; четверо с ружьями стояли на тротуарах, отсекая противоположные стороны улицы. Остальные четверо разбились на пары и направились к домам с примкнутыми штыками.

— Они не могут этого сделать без ордера, — запротестовал Абнер.

— Эти не могут? — Гилрой фыркнул. — Они могут, и они это делают. Сядь здесь у окна, Абнер, и предупреди нас, когда они приблизятся. Им еще нужно пройти полквартала, прежде чем они доберутся до нас. Действуй, старик…

Он вынул сверток из гроба и побежал в подвал. Разорвав бумагу, приказал профессору вынуть тело из химического контейнера и высушить его.

— Он еще не закончен! — воспротивился Лидс. Но он извлек тело, несмотря на все свои протесты, стащил его на пол и обтер. — Он не живой! — он вдруг взвыл, прижимая дрожащую руку к груди тела. — Но должен быть… такой замечательный!

ГИЛРОЙ вытряхнул из кармана полный комплект одежды, пару старых ботинок и грязную шляпу, очень похожую на его собственную.

— Если он не живой, тем лучше, — сказал он. — Во всяком случае, я всегда считал, что ожидать от него жизни — это слишком. Возьмем, к примеру, рыбу. Поместите ее в ту же самую воду, в которой она жила прежде: температура в самый раз, много кислорода, много пищи — и что она делает? Не оживает. Вы создаете тело, которое идентично живому, все необходимые органы, все химические ингредиенты для жизни — и оно просто не живет. Хотя в остальном все идеально.

— Лучше поднимите его ноги, чтобы я мог надеть ему эти штаны.

— Вы ошибаетесь, профессор, когда речь заходит о создании синтетических человеческих существ. Вы можете дать им все, кроме жизненной силы. Но есть одна вещь, которую вы можете сделать. Вы можете вырастить конечности для людей, у которых их нет. Например, Абнеру. Его жизненная сила сумеет оживить синтетическую ногу.

Они натянули на тело рубашку и заправили ее в брюки. Гилрой потратил несколько безумных минут, пытаясь завязать галстук наоборот, пока не встал на колени и не сделал это сзади. Пока он запихивал его руки в жилетку и пиджак, Лидс втискивал дряблые, податливые ноги в ботинки.

Затем Абнер прохрипел:

— Они всего в двух домах отсюда, перфессор!

Лидс слишком нервничал, чтобы завязать шнурки. Гилрой сделал это, засунул потрепанную шляпу в карман пальто трупа и крикнул, чтобы водитель катафалка тащил гроб. На то, чтобы погрузить в него труп и закрыть крышку, ушло несколько секунд. Почти бегом они с шофером втащили ношу по лестнице из подвала до входной двери. Где оставили, пока Гилрой торопливо звонил по телефону.

— Босс? Гилрой. Отправьте двух фотографов на 138-ю улицу у моста Трайборо. Прямо перед въездом. Я заберу их на катафалке. Будьте там с шефом, если сумеете его разбудить. — Он сделал паузу, чтобы ободряюще похлопать Абнера по спине. — Все чисто, профессор, — сказал он. — читайте сегодня «Морнинг Пост». Слейте воду из бака. Если они спросят о нем, скажете, что вы купали в нем собаку. Пока!

Они понесли гроб к катафалку медленным, подобающим шагом, как раз, когда солдаты выходили из соседнего дома. С той же похоронной скоростью они проехали через зону военного положения, в которой царил шмон, пока не добрались до Конкорс.

— Прибавь скорости! — наконец, выпалил Гилрой.

Они пронеслись вместе с потоком машин и повернули на восток. У съезда с моста им пришлось ждать пятнадцать минут, прежде чем фотографы прибыли на такси.

Гилрой отпустил такси, расплатился с водителем катафалка и приказал фотографам помочь ему вытащить гроб. Не прошло и трех минут, как у катафалка остановилось еще одно такси, и из него взволнованно выскочили оба начальника. Они отпустили машину.

— Что это за чертовщина? — требовал объяснений редактор. — Грабишь могилы?

— Просто помолчите и помогите нам, — спокойно сказал Гилрой.

Они отнесли тяжелый гроб на заброшенную свалку позади двух пустующих мебельных складов, которые были приговорены городом для строительства нового подхода к мосту. Гилрой снял крышку гроба и велел фотографам вытащить тело и держать его прямо.

— А теперь смотрите, — ухмыльнулся он.

Пока редактор и заведующий и фотографы с ужасом и изумлением наблюдали за происходящим, Гилрой отступил на десять футов и выстрелил в сердце трупа. Он тихо стер отпечатки пальцев с рукояти, забрав тело у онемевших фотографов, осторожно положил его на спину, вложив пистолет в правую руку. Он положил шляпу на землю рядом с голой, безволосой головой. Затем скомкал лист бумаги в руке и так же намеренно разгладил его.

— Общелкайте тело под разными углами. Завершите снимком этой записки.

Два начальника вцепились в записку одним неистовым движением.

— Боже правый! — редактор забормотал вслух: — Я убийца-расчленитель. Я осознаю, что уже давно сошел с ума, и за время своего безумия похитил и зарубил несколько человек. Но кордон солдат преследовал меня от одного места до другого, пока я, наконец, не решил покончить с собой, чтобы не попасться. Свое имя я унесу с собой в могилу, чтобы мои бывшие друзья были избавлены от ужаса осознания того, что когда-то любили убийцу-маньяка. Боже, спаси мою душу!

Четверо мужчин восхищенно улыбнулись Гилрою. Но высокий репортер отмахнулся от них скромным порывом своей удивительно длинной, невероятно костлявой руки.

— Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что это великолепный повод пойти в гору для майора Грина — этого пустоголового кретина! — сказал он расстроенно. — Вскрытие предъявит тысячу доказательств того, что это создание никогда не жило, но толстому Наполеону на это будет наплевать. Подумать только, возможно, я буду причиной того, что он станет губернатором!

Он настоял на том, чтобы лично подержать помятую предсмертную записку для фотографов, и даже выбрать особый ракурс, утверждая, что это требует определенного художественного подхода.

Примечания

1

Репортер Гилрой должен быть знаком читателям по повести Г.Голда «Вопрос формы» (A Matter of Form, 1938), ее перевод на русский впервые вышел в журнале «Вокруг света» (№№ 11–12, 1976).

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***