А. П. Чехов в воспоминаниях современников [Н. И. Гитович] (fb2) читать постранично

ЛИТЕРАТУРНЫХ

МЕМУАРОВ

А. П. Чехов. Фотография 1900-х годов.

ж

СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРНЫХ МЕМУАРОВ

Редакционная коллегия:

В. Э. В А Ц У Р О Н. К. ГЕЙ Г. Г. EЛИЗАВEТИHА С. A. M А К А Ш И H Д. П. НИКОЛАЕВ А. И. ПУЗИКОВ К. И. ТЮHЬКИH

МОСКВА

«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1986

А. П.

ЧЕХОВ

В ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ

МОСКВА

«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1986

ББК 84Р1 Ч-56

Вступительная статья А. М. ТУРКОВА

Составление, подготовка текста и комментарии Н. И. ГИТОВИЧ

Рецензент А. Л. ГРИШУHИH

Оформление художника В. МАКСИНА

4702010100-197

^ч"оЩЯЙГ¹⁹-⁸⁶

© Вступительная статья, текст, комментарии, оформление. Издательство «Художествен­ная литература», 1986 г.

«НЕУЛОВИМЫЙ» ЧЕХОВ

Его знало великое множество людей — родственники и приятели по гимназии, по Московскому университету, по редакциям юмористических журналов, где начал свой путь Антоша Чехонте, совсем малоизвестные и знаменитые литераторы, актеры, художники, а также несчетное число тех, кто соприкасался с Антоном Павловичем по делам и обстоятельствам самого различного рода.

И многим, писавшим о нем, казалось, что они отлично знают Чехова, чуть ли не запанибрата с ним. Перо иных мемуаристов оказывалось срод­ни палке Ионыча, которой тот, осматривая назначенный к продаже дом, бесцеремонно тыкал во все двери, приговаривая: «Это кабинет? Это спаль­ня? А тут что?»

А вот В. А. Серов, проницательнейший портретист, сказал, что Чехов «неуловим», и считал свой набросок с него неудачным.

«Я увидел самое прекрасное и тонкое, самое одухотворенное лицо, какое только мне приходилось встречать в жизни», — писал А. И. Куприн, тоже убежденно прибавляя, что чеховское лицо «никогда не могла уловить фотография и... к сожалению, не понял и не прочувствовал ни один из писавших с него художников».

С этим не во всем можно согласиться. Художникам с Чеховым и впрямь не повезло. Сам он весьма юмористически отзывался об изве­стном бразовском портрете, что он там словно бы хрену нанюхался. Но среди снимков есть замечательные, которыми нельзя налюбоваться (и ко­торые подтверждают восторженные слова Константина Коровина: «Он был красавец...»).

Нечто подобное можно сказать и о многочисленных мемуарных зарисовках и свидетельствах — с той существенной разницей, что тут мощь и живая игра чеховской натуры не просто ощутимы, но и запечатле­ны в реальной конкретности его поступков, высказываний, отношения к событиям и людям.

Посему читатель не должен удивляться, если, начав вроде бы «за упокой» — со слов о «неуловимости», мы станем далее нередко возгла­шать «во здравие» многих мемуарных свидетельств, сохранивших для будущих поколений драгоценные черты чеховского облика.

Александр Блок утверждал, что произведения каждого писателя — это «только внешние результаты подземного роста» его души [1]. Слова эти часто вспоминаешь, думая о чеховской биографии, о его творческом пути.

Сам Антон Павлович был до чрезвычайности скуп на какие-либо признания этого рода. Он даже шутливо каялся в том, что страдает своего рода «автобиографофобией».

Дополнительным доказательством этому служит следующий эпизод. После смерти И. И. Левитана С. П. Дягилев в течение нескольких лет упрашивал Чехова написать для журнала «Мир искусства» воспоминания об этом художнике, прекрасно знакомом Антону Павловичу с юных лет. Чехов пообещал, но так ничего и не сделал. Конечно, он был уже тяжко болен. Известную роль могло тут сыграть и его уклончивое отношение к попыткам Дягилева вообще «завербовать» Чехова в сотрудники и даже в редакторы своего журнала. Однако едва ли не главной причиной, почему аккуратнейший Антон Павлович не исполнил своего обещания, вероятней, было то, что, говоря о покойном, Чехову вряд ли бы удалось избежать упоминаний о его однокашнике, своем брате Николае и обо всем чеховском семействе и себе самом.

В одном из писем к Вл. И. Немировичу-Данченко по поводу его прозаических произведений Чехов заметил: «...Вы становитесь все лучше и лучше, и точно каждый год к Вашему таланту прибавляется по этажу».

Пользуясь этим удачным образом, можно сказать, что «закладка фундамента» чеховского характера и таланта осталась волей обстоя­тельств как бы вне поля зрения писавших о нем.

Отнюдь не только соображения объема объясняют отсутствие в насто­ящем издании известных воспоминаний Александра Чехова о таганрог­ском детстве и куда менее известных заметок на эту же тему, написанных рано умершим Николаем. В тех и других есть элемент «сочинительства» или, уж во всяком случае, стилизации, навеянных у Николая Павловича