20/80 (СИ) [notemo] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Жизнь вообще штука юморная.

Своего брата Арс не ожидал в гости. Отделывался бездумными условными приглашениями, но чтобы действительно встретить его на пороге своего съёмного дома — такой расклад из тысячи возможных в его башке напрочь не укладывался. Арс смотрел на Иоахима — Иоахим смотрел на Арса — то, что они двойняшки, спустя столько лет и палящие солнечные лучи уже не угадывалось.

Но всё-таки. Это он, Иоахим, вечно вылизанный деловой клерк, стоит с пластиковым турецким чемоданом и ждёт любых действий со стороны брата. Арс, едва переварил ситуацию, растянул рот в длинную улыбку и кинулся на гостя с крепкими мужскими объятиями, царапая своей бородой идеально выбритые щеки.

— Приехал! — мычал он в чужое плечо, скрытое под тонкой летней рубашкой, и не скрывал клокочущей радости в груди. — Приехал же, а не отмазался. Ну ты и мудак, Йохен.

— Отпуск, — на выдохе отрезал весь восторг Иоахим. — У меня он тоже бывает.

Вечно безработному и легкомысленному Арсу слова словно соль на рану: он поджимает губы точно в детской обиде. Услужливо затаскивает чемодан в коридор и следом закрывает дверь. Искусственный холодный воздух успокаивает разгорячённое с жары тело, и Иоахим позволяет себе выдохнуть, чуть улыбаясь. Кондиционера ему не хватило ещё в такси.

Арс никогда не производил впечатление успешного человека. Эдакий стремящийся к американской мечте, но лишь жалкая на неё пародия, и всё это угадывалось в домике с огромным гаражом просто замечательно: запах полуфабрикатных «мак-энд-чиз», старый телевизор-ящик на кухне, совмещённой с гостиной, затёртая мебель, с владельцами не сменяющаяся, и отсутствие чёртовой профессиональной уборки — Иоахим теперь просто на запах мог определить, как часто и хорошо в помещении убираются. Впрочем, у Арса и так комод в прихожей покрыт пылью. Он не скрывает, что ему всё равно. И Иоахим достаточно быстро с этим смирился, ведь на заднем дворе у Арса бассейн, гриль и небольшой лесок. Всяко лучше бетонных джунглей большого города.

— Ты какой-то подавленный, — шлёпая босыми ногами, Арс проскользил к холодильнику и достал оттуда две банки ледяного пива. Иоахим наблюдал за этим молча, пока возился со шнуровкой своих кед. — Вот просто офисная крыса — ни отнять, ни прибавить.

При этом брат делал такие движения руками, что крыса представлялась не иначе размером с собаку. Как оскорбление в свою сторону Иоахим это не засчитал, но на всякий случай задержался у зеркала, посмотрев на собственный силуэт.

— Ну, лучше, чем возиться по локоть в масле, — он открыл любезно предложенную банку и медленно отпил половину, салютуя брату. — Авто никогда не было моим делом.

Иоахим сел на стул и сразу же достал из кармана шорт телефон. Проверил все входящие, рабочую почту, успел настрочить несколько коротких ответов; краем глаза Арс пытался подсмотреть, кому постоянно пишут все офисные дельцы, но увидел лишь бело-синий интерфейс айфоновского мессенджера. Для человека, к которому все приезжают за услугами по знакомству или простому звонку, подобное было в новинку.

— У тебя были какие-то планы? — не отрывая взгляда от экрана, спрашивал Иоахим, и запивал слова пивом.

— Да нет. Нет вроде. Я уже рад, что ты здесь, живой и с пивом в руке. Экспонат, чтоб тебя.

Раздвижная дверь, выходящая с кухни на задний двор, со скрипом разъехалась. Удивлённый свист заменил приветствие. Иоахим с недовольством развернулся на звук и увидел юношу в рабочем халате и засаленной майке — в нос ударил острый технический запах. Стройный, с тёмным ёжиком волос на голове, остроносый и круглолицый, почти копия молодого себя.

— У нас гости? Пап, ты бы предупредил… — незнакомый молодой человек бесцеремонно прошёл на кухню, стянул грязную перчатку и протянул Иоахиму руку. — Ямад.

— Иоахим.

Следом за Ямадом на кухне появилась девушка, худая и темноволосая, но почти на две головы ниже. Она что-то недовольно бубнила под нос без возможности расслышать, тыкнула Ямада двумя пальцами под рёбра и начала гневно шептать ему на ухо, когда тот согнулся.

Арс, усмехаясь, заправил спадающую прядь волос:

— Мои дети, полагаю. Дети, это мой родной брат.

***

О том, что он уже дважды дядя, Иоахим как-то и не догадывался. Вернее, забыл о существовании племянников ещё много лет назад, когда только начал вести бизнес вместе с командой. Кажется, малолетних Ямада и Алью он видел только на юбилее матери, когда съезжались все родственники для условно-сладких любезностей и идиотских фото на память. Этим утром он проснулся в холодном поту и сразу же принялся распутывать клубок воспоминаний в голове, наблюдая, как вертится грязный вентилятор на потолке гостевой комнаты. Свежий утренний воздух, не нагретый ещё летним зноем, немного остудил чувство вины. В самом-то деле, Иоахим никого не бросал, а лишь устраивал свою собственную жизнь, в то время как Арс занимался своей.

Арс не был женат уже очень давно — и это вспомнилось, когда Иоахим рассматривал поседевшие русые волосы в зеркале, а сам ритмично чистил зубы. Хотя бы иногда интересоваться жизнью близких родственников было бы полезно.

Спускался вниз он в чужом халате, неприятным к телу, и с телефоном в руках. На кухне Ямад безучастно жевал готовый завтрак, запивая простой водой, а телевизор с помехами показывал новостной канал.

— Доброе утро, — сухо поздоровался Иоахим, огибая стол. В раковине валялась грязная посуда и упаковка от какой-то сладости.

Ямад не утруждал себя ответом, лишь козырнул двумя пальцами от виска, улыбаясь одним уголком рта. Иоахима почти повело от такого отсутствия банальной вежливости. В холодильнике у Арса много полуфабрикатов — выдавало в нём холостяка, а в детях таких же натур, которым лень приготовить банальную яичницу — и на счастье в дверце холодильника нашлось несколько яиц, которые Иоахим быстро замешал с порезанной ветчиной. Ямад внимательно следил за дядей, отставив в сторону коробку овсяных колечек, а когда нехитрый омлет с шипением выплеснулся на сковороду — вытянулся будто струна. Запах жареной ветчины был просто невыносимо вкусным.

— Где твой отец? — не поворачиваясь, задал вопрос Иоахим.

— С Альей на разбор уехали, — он заставил себя откинуться на спинку стула и забыть про голод. — Ночью пригнали машину с аварии.

— А ты?

— Я проспал.

Ямад с удовольствием вставил бы ещё пару слов, но совершенно не был знаком с Иоахимом. Только смутно помнил холёного родственничка с торжества, которого ему представили как родного дядьку. Иоахим постарел. Стал крупнее и больше не носил очки — но волосы всё так же стриг коротко и зализывал назад. В детстве они все были как один: что со стороны матери, что со стороны отца; непонятные лица и пожелания завести семью, успешно отучиться или найти работу получше. Семью Ямад не завёл, из колледжа его выгнали, а вот вместе с отцом копаться в моторах он полюбил.

Вид тарелки со свежим омлетом вызвал очередной приступ в желудке. Он ел молча, копаясь в своём телефоне, и это раздражало. Свой разбитый мобильник Ямад забыл в гараже и даже не спешил туда возвращаться. Что-то было не так в гнетущем напряжении между ними. Не то чтобы Ямад вызывал дискомфорт у Иоахима, но лучше если бы здесь сидел Арс, с которым можно обсудить его бытие.

— У вас есть машина? — внезапно спросил Ямад, чуть наклоняя голову, и Иоахим ответил таким же жестом.

Почему-то такой вопрос его совершенно не удивил. Что ещё может спросить человек, выросший практически в автосервисе.

— Есть, — прожевав, ответил он, — «с-класс»*.

Ямад присвистнул — так же, как он сделал это вчера. Это почему-то вызвало добрую улыбку у Иоахима и он, блокируя экран на телефоне, посмеялся:

— Не-а, даже и не думай, сопля.

При первом взгляде на дядю Ямаду показалось, будто к юмору у того душа вообще не лежит, в отличие от отца, но раз они братья, то общее в них обязательно было; к счастью, открылся пока именно юмор. Эту приятную паузу прервал внезапный звонок, из-за которого Иоахим тут же сорвался со стула и вышел на задний двор, предусмотрительно прикрывая за собой одну створку. Ямад повернулся убедиться, что Иоахим не наблюдает за кухней и, вилкой отломив добрый кусок омлета, отправил его себе в рот и ушёл, вспомнив про незаконченные дела в гараже.

***

К вечеру помятая «Хонда Цивик» приобрела божеский вид и в гараже осталась только Алья, возившаяся с тормозами. На девчонку Иоахим совсем не обращал внимания, как и она на него.

Арс весь вечер торчал то у гриля, то обеспокоенно убегал в гараж, вспоминая, что дочь чинит вовсе не их машину или машину хороших друзей. Иоахим сидел за столом для пикника, в непривычно расстёгнутой рубашке, и пялился в экран ноутбука; дрянной бизнес не мог отпустить даже в отпуске. Арс бы пошутил, будто работу стоит оставлять на работе и хоть иногда нажраться «вдрабадан» — но сам был занят ремонтом и шипящим мясом на гриле. Один Ямад не находил себе места, перемещаясь из дома на шезлонг у бассейна или обратно. В третий раз — краем глаза Иоахим наблюдал за его передвижениями — он вышел с литровой бутылкой ядерно-зелёной газировки в руках. И вопреки ожиданиям, пошёл точно к Иоахиму.

— Скукотища, — он уселся напротив, чуть боком, открыл бутылку и глотнул из горла. — Я думал, вы с отцом хотя бы смешно спорить начнёте.

— Я работаю, — бездумно бросил Иоахим, даже не желая посмотреть поверх монитора.

Ямад поправил прилипшие к потному лбу волосы и поставил газировку на стол. Сосредоточенное лицо дяди в тени вечера показалось ему на удивление мягким и спокойным. Он очень похож на отца, только всегда чисто выбрит, хорошо одет и не воняет перегаром. Под рубашкой крепкая грудь, а не висящее комком жира нечто — мысль заставляет Ямада сначала пристыдить себя, а после крепко вздохнуть, вспоминая явно не самые приятные моменты из жизни.

— Перерабатывать вредно.

— В любом случае, испить зелёной дряни на брудершафт я не желаю, — от такого тона племяннику явно стало неприятно, и Иоахим заметил, как нервно дёрнулась его губа. Последнее, чего сейчас хотелось от жизни, так это расположения от едва знакомого родственника.

Арс позвал помочь как-то совсем неожиданно, так что Ямад поднялся, качнув поджарыми от тяжёлой работы бёдрами, и исчез, оставив Иоахима в одиночестве на мгновения до ужина. Он закрыл ноутбук и обернулся назад, где Ямад, залитый закатным светом, перекладывал мясо с решётки на огромный поднос. Обнажённая спина светилась от пота.

Иоахим смотрел и думал: сколько же им лет? Восемнадцать? Двадцать? Сколько тогда вообще исполнилось матери; всё это плясало разбросанными воспоминаниями, но не складывалось в единую картину.

Ближе к ночи и концу семейного торжества у Арса начал заплетаться язык от алкоголя. Это было одним из тех воспоминаний — проблемы брата с алкоголем — и усилием воли Иоахим сдержал себя, чтобы грубо не перебить отвратительную пьяную речь. Алья, сидящая сбоку от начала и до конца, замешивала коньяк с зелёной газировкой и пила каждый раз, когда отец срывался на пьяный крик и дешёвые понты. Уводить его пришлось втроём, а в доме только грубо закинуть неповоротливое тело на диван. Они вернулись к столу, разобрать посуду, но Алья лишь устало плюхнулась на лавку. В этот момент Иоахим впервые по-настоящему обратил на неё внимание:

— Часто он так?

Алья пожала плечами.

— Вообще, с периодичностью. Это болезнь, — почти спокойно ответила она и махом допила свой своеобразный коктейль. — Иоахим, вас так зовут?

— Да.

Какие-то события восстанавливали провалы в памяти. За ненадобностью Иоахим не возвращался к временам, когда брат почти спился из-за погибшей любви. Он не знал, что всё продолжается по сей день.

— Я думала отправить его в реабилитационный центр. Но ни я, ни Ямад повлиять не можем, а принудительно — ну, у нас законы не такие.

Последнюю фразу Алья сказала с досадой и решила больше не пить, отставляя стакан в сторону. Остатки алкоголя из бутылки она просто вылила на газон.

— Может, поможете вы? — и продолжила Алья, будто с мольбой.

Иоахим посмотрел сначала на Ямада, опустившего взгляд в телефон, потом на Алью, своей худобой на механика совсем не похожую. Сальные нестриженные волосы, борода и лишний вес Арса совсем не красили и были не свойственны их роду. Увидев сына, мать бы наверняка громко охала, держась за сердце. Он поможет, конечно, деньги для него не проблема. Какую благодарность получит — и получит ли за такое вторжение в жизнь, оставалось неизвестно. Дикой любовью к братцу и его детям Иоахим не воспылал. Всё, что он сделал — лишь принял одно из тысячи приглашений.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Такой фразой он часто пользовался на работе. Обычно она значила то, что разговор закончен, и Алья восприняла это правильно.

На кухне Иоахим вновь остался с Ямадом. Алья ушла в гараж, сославшись на сроки.

— Скажите, он же всю жизнь таким был? — осторожно спросил Ямад. Дядя складывал грязную посуду в мойку.

— Всю вашу жизнь. Я помню его трезвенником.

Удивительно, как из резвого пацана на побегушках Ямад превратился в своё задушенное подобие лишь за один вечер. Он стоял за спиной, облокачиваясь бёдрами о разделочный стол; совсем близко — стоит только развернуться и Иоахим столкнётся нос к носу. Вязкий жир слезал с тарелок неохотно, как и непонятная гадость, осевшая на душе таким же комком жира, отвратительно липучим. Теперь Иоахим понимал, почему так остро отреагировал на сегодняшнюю попойку. Пазл начинал приобретать формы.

Алья показалась более бойкой. Ямад будто в отца, какой-то инфантильный ленивец, лишь создающий вид полезной деятельности. И Иоахиму честно было всё равно, что племянник только раскладывает посуду по шкафам, а не отмывает её от литров жирного майонезного соуса, но он привык видеть перед собой людей работящих. Не пьяниц и матершинников, а деловых, образованных работников.

И уж точно он не привык видеть полуголое молодое тело, мелькающее размытым пятном в жёлтом свете кухонных ламп.

***

Арс лежал на диване и прижимал упаковку замороженной фасоли ко лбу. Иоахим смотрел на брата свысока с той статью, которая присуща только победителям, но не офисным клеркам с графиком «пять-на-два». Руки его согревала кружка с свежезаваренным чаем.

— У нас пиво осталось?

— Нет у нас пива. Ты всё вчера высосал.

Вид отмороженных, пьяных тел ещё с детства будил в душе отвращение. То ли родной отец породил такое отношение, то ли окружение никогда не могло обуздать свои желания — и Иоахим пропитался закономерной ненавистью к алкоголикам. Хуже, что Арс оставался родным братом, немного глуповатым, удивительно наивным (идеальные качества, чтобы захлебнуться в бутылке); Иоахим не ставил себя ни выше, ни ниже.

С проблемой Арса в таком случае остаётся учтиво смириться без рукоприкладства — так же учтиво, как он зазывал сюда, на попойку.

— Ну и чё ты как ебучий Цезарь стоишь? — Арс завозился, откинул фасоль на кофейный столик и сел, сразу же зарываясь пятернёй в запутанные волосы. В его голосе нет ни упрёка, ни агрессии, только хрип больной глотки, хотя Арс подразумевал всё и сразу. — Сходил бы поплавал.

Иоахим поставил кружку на влажное пятно от замороженной упаковки.

— О, — он вскинул брови, — значит я должен, блять, поплавать.

Арс внимательно следил за тем, какими медленными и плавными движениями брат ступает по голому паркету, затем останавливается чтобы раздвинуть подёрнутые пылью двери, бросает грозный взгляд из-за плеча и скидывает халат на пол. Его, Арса, халат, белый и застиранный. Доходящая до абсурда педантичность растворяется, когда следом на махровую ткань грубым шлепком приземляется телефон. Иоахим выходит навстречу свежему утреннему воздуху, предрассветным розовым облакам; Арс поднимается, морщась от головной боли, и старается угнаться за братом, который падает в бассейн плашмя, орошая брызгами заросший газон. Всплеск воды в гудящей голове звучит почти болезненно. Он останавливается в дверях, переваривая у себя внутри этот гротеск, а Иоахим выныривает, рукой приглаживая мокрые волосы назад.

Холодная вода уже давно ничего не остужает. Ни пыл, ни тело.

— Я выполнил твоё желание. Выполни-ка и ты моё: скажи, дорогой, давно ты как тварь бухаешь?

Он повис на краю бассейна, цепляясь взглядом за бесформенную тушу родного брата. Стыдно думать о том, что с этим человеком они родились в один день.

— Мне что, выпить уже нельзя? — развёл Арс руками, а сам сжал зубы до боли в челюсти.

— Я выпил. Дети твои выпили. Мы все выпили, кроме тебя. Ты нажрался, — лёгким движением Иоахим оттолкнулся от борта и заскользил по холодной воде на спине. — Ответь на вопрос: как давно?

Вкрадчивому голосу брата на грани спокойствия и откровенной ненависти Арс никогда не умел противиться: сжал пальцы в кулаки и, как можно увереннее, ответил:

— Ты знаешь.

— Тебе нужна помощь. Прошло ёбаных восемнадцать лет.

Алье девятнадцать. Ямаду восемнадцать. Аника умерла во время родов второго ребёнка; новый кусочек пазла открылся в головоломке, и был неприятен вроде плавающей в бассейне мухи.

— Вы все так говорите, что мне нужна помощь. Чем вы мне, блять, поможете? Воскресите её? Найдёте ещё одного мозгоправа, который посадит на очередные таблетки? Или, нахуй, скажешь, что всё будет хорошо? — Арс перешёл на крик, отчаянный, пропитанный злостью. Его повело назад, и он поддался реакции тела, спотыкаясь о собственные ноги. — У тебя-то всё хорошо будет. Всё просто за-е-бись. Братец, которого я вижу примерно раз в год.

Иоахим прибился к противоположному борту и встал, ногами скользя по склизкому дну.

— Ты всё сказал? Стало легче?

— Помоги себе сам, Иоахим. Не лезь в мою блядскую жизнь.

Арс развернулся, перешагнул через лежащий на полу халат и стремительно пошёл к коридору. Иоахим даже не хотел его догонять. Иоахим думал, что ему даже будет насрать, если брат сейчас захочет сесть за руль и разбиться об столб; он только лишний раз убедился, что Алья не надумала проблему, а вчера вечером не показалось, будто пьяный говор — чей-то чужой.

Он вылез из бассейна, подтягивая тяжёлое тело, и мокрой спины тут же коснулся отрезвляющий ветер. Пляжные шорты противным мешком облепили ноги, а душа требовала срочно отмыться от грязной вонючей воды. Иоахим вошёл в дом, оставляя за собой мокрые следы, рывком поднял халат и телефон и, кинув их на диван, подцепил упаковку замороженной фасоли, чтобы со всем накопившимся гневом швырнуть её в мусорное ведро.

«Ненавижу», — собственным голосом звучало в голове.

Ямад отлип от окна в своей спальне на втором этаже и резко сел в кресло. Он проснулся в самом начале конфликта, но решился стать наблюдателем только когда услышал плеск воды; и, вопреки всем представлениям, никто никого не толкал. Иоахим держался на воде, не обращая внимания на обеспокоенное лицо в окне напротив бассейна, и был абсолютно холоден по отношению к кричащему в ярости брату — и это ударило по сердцу больнее, чем осознание, что отца снова практически затянуло в запой.

Сон быстро пропал. Сумасшедшее сердце стучало под рёбрами, а грудь сдавливало уже не детской обидой. Действительно, мать воскресит разве что чудо, несуществующее и доступное только сказочникам. И решение у подобной проблемы долгое, занимает бесчисленное количество лет, кончается не всегда удачно, без гарантии. Отец это понимал. Дядя думал как-то иначе. Ямад нервно покрутился на стуле, остановился и зажал кнопку на системнике.

День у него начался рано.

***

Алья обтирала руки грязной тряпкой. Иоахим понаблюдал за ней и спустя пару секунд решился зайти в гараж. Всё та же «Хонда Цивик» ждала своего хозяина, блестящая и без единой царапинки. Если здесь работа только двух механиков, ещё и начинающих, её следовало похвалить:

— Хорошая работа.

Она вздохнула, откидывая тряпку на верстак, и обошла автомобиль, оказываясь перед Иоахимом. Головой Алья кивнула на выход. Почему работа не такая хорошая, как кажется, осталось в тайне.

К вечеру Арс не вернулся. Иоахим не беспокоился об этом, чего нельзя сказать о племянниках, едва ли находивших себе место в этом отвратительном съёмном доме. Алья встала лицом к заходящему солнцу, порылась в карманах халата. Достала пачку сигарет, вытянула одну зубами и осеклась, вспомнив, что рядом стоит дядя.

— Вы не можете меня осуждать, — и всё-таки чиркнула дешёвой зелёной зажигалкой.

— Мне всё равно. Я тебе не отец.

Об отце он и хотел поговорить. Алья вся напряглась, левую руку прижимая к груди, и выпустила струю дыма через правое плечо, чтобы не попасть на Иоахима.

— Ямад сказал, вы ругались. Не то чтобы ругались, а жёстко срались, с его слов.

— Давай просто правде в глаза — ваш отец алкаш.

— Как отрезали.

— У меня не было времени искать какие-то клиники, но сейчас я в этом заинтересован не меньше.

Алья чуть вскинула голову, поднесла сжатую меж большим и указательным пальцами сигарету к губам, выдохнула:

— Задело?

Девчонка играла с огнём, но Иоахим мужественно себя сдержал, и ответил такой же колкостью:

— Задевает с продолжительностью в восемнадцать лет.

О, Алья поняла, к чему он.

— Не говорите с Ямадом на эту тему. Он винит себя во всём этом, а я воспринимаю любые тёрки куда проще.

Ямада Иоахим не рассматривал как собеседника в принципе. Он даже был рад, что решать вопрос с дальнейшей жизнью Арса будет вместе с его старшей дочерью. Человеком на первый взгляд куда более ответственным и рассудительным, чем Ямад.

Ямад рядом с ними оказался едва о нём вспомнили. На этот раз он потрудился одеться хотя бы в майку и не светить голым торсом, и выглядел он ещё более подавленно, чем прошлым вечером. Алья замешкалась со своей сигаретой в руках, не понимая, то ли хочет её спрятать, то ли демонстративно затянуться.

— Он ещё не вернулся, — сразу же отрезала Алья, лишая брата возможности задать какой-либо другой вопрос.

— Я так и понял, — Ямад убрал руки в карманы шорт. — Тачка готова?

— Уже полдня как.

— Отлично. Я отдам её, если батя не приползёт хотя бы к ночи.

Из их диалога Иоахим понимал, что племянники научились вполне самостоятельно справляться с бизнесом в период запоев собственного отца; сердце при этом сжало непонятной жалостью, наравне инстинкта, но он и виду не подал, продолжая рассматривать дырку на поношенной майке Ямада. Чувствовалось, будто ему некомфортно от такого наблюдения.

И Иоахим перевёл взгляд на качающуюся пальму за силуэтом Альи. Он хотел просто повеселиться на выходных, никак не решать проблемы с братом и алкоголем, а южное дерево, расправившее свои резные листья, отнюдь, это желание будило, грустно напоминая о гнетущей реальности.

***

Весь вечер Иоахим потратил на обзвон клиник, пока не нашёл подходящую, где позитивная девушка-оператор ворковала о «12-ти шагах»**, проживании, пятиразовом питании и всех удобствах, присущих частной медицине. Иоахим не слушал её речи. Он был согласен на всё, лишь бы избавиться от обузы в лице брата, прилипшей позорным пятном к его роду. Он не думал о том, как красиво слагает прилагательные оператор практически в двенадцатом часу ночи, когда всё рабочие телефоны уже недоступны (и его конторы — в том числе). Иоахим всегда видел цель, но не путь. Сейчас цель была ясна как никогда раньше.

Возможно, кому-то чего-то это будет стоить. Но он записался на пробный приём и почти с облегчением нажал на кнопку отбоя.

Разбудили крики с первого этажа. Приглушённые, от этого не менее раздражающие, они заставили Иоахима подняться с нагретого места, выпить стакан воды и прислушаться. Два голоса. Хриплый старый и звонкий молодой — его перебивающий. Арс и Ямад спорили на кухне, рискуя разбудить абсолютно всех соседей. Иоахим ждал, что вскоре к какофонии добавится ещё и женский визг, но Алья либо игнорировала перепалку, либо её просто не было дома.

Поэтому Иоахим поднялся сам. С недовольством. С ненавистью, нависшей над головой, стоило только вспомнить все их грехи.

Когда Иоахим спустился почти до конца, он увидел, как резким ударом Ямад вышибает из отца последние мозги — и обомлел, повиснув в воздухе одной ногой, потому что такого развития событий не ожидал. Арс тут же раскрыл рот, будто рыба на рынке, и прижал ладонь к ушибленной щеке.

Его движения выглядели замедленными, словно он в «слоу-мо»; Арс, покачиваясь, замахнулся покрепче, но попал мимо, в плечо, заваливаясь боком на кофейный столик. Стекло с хрустом треснуло.

— Иди спать, — шипел Ямад, наблюдая за нелепыми попытками отца подняться. — Ты снова ужратый как свинья.

— Это я ужратый? — Арс поднял блестящий, затуманенный взгляд, и выцепил из полумрака кухни силуэт брата. — Да я!.. Да вы… Вы чего вообще удумали…

Его язык заплетался, не способный связать и двух слов. Ноги не держали, а руки разъехались, стоило опереться на треснутый столик. Иоахим, игнорируя отвращение, наконец двинулся с места и оказался рядом с Ямадом прежде, чем Арс вновь занесёт кулак для удара.

Иоахим оглушил пьяную тушу одним точным ударом в висок. Тело Арса грохнулось на пол, ещё раз приложившись башкой о твёрдую поверхность. Ямад наблюдал за происходящим молча, переводя круглые ошалелые глаза то на истекающую слюной тушу отца, то на лицо дяди, красное и подёрнутое пеленой ненависти. Они не понимали, что стоит сказать друг другу. Вероятно, здесь следует либо извиняться, либо благодарить; именно такие слова ожидались от Ямада, но Иоахим опустил голову первый, подхватил неповоротливое тело брата подмышки и волоком потащил в комнату.

Он до сих пор не понял свои мотивы. Ямад — как сам Иоахим и видел — вполне может постоять за себя сам. То ли дело в совершенно растерянном виде племянника, то ли в собственной обретённой неприязни к брату. Иоахим подтащил Арса к кровати и с трудом заволок наверх; спину прострелило болью. В почти-тридцать таскать пьяные тела было куда проще, чем в почти-пятьдесят.

Иоахим мог догнать Ямада. Точно так же приложить мордой об пол и спросить, какого чёрта в их семье происходит, и почему это всё выясняется только при личной встрече. Какого чёрта он оказался в этом грязном омуте первым.

Какого чёрта Ямад так смотрит на него. Этот наивный взгляд был адресован не Арсу.

Арс зарылся мордой в подушку, едва почувствовал под собой матрас, и Иоахим сорвался с места, громко хлопая дверью.

Ямад уже стоял перед дверью в свою комнату, когда Иоахим его догнал и громом прогремел за спиной:

— Нам надо поговорить.

Со стороны могло показаться, но Ямада будто током прошибло. Этот мужчина, представленный близким родственником, произвёл впечатление с самой первой встречи. С момента, когда потягивал пиво и одной рукой строчил в телефоне. С момента, когда впервые высокомерно посмотрел на Ямада, оценивая внешний вид. С тех коротких встреч, которые крупицами откладывались в сознании восхищением. Ямад в упор не видел в нём дядю. Настолько сильно они с отцом разные, насколько более правильным кажется Иоахим, и как хорошо выглядит на фоне падающего на дно Арса. Как рубит все принимаемые решения с плеча.

Иоахим ждал ответ на свою просьбу, замерев на последней ступеньке. Ямад нервно теребил край майки, открывая полоску бледной кожи между нижним бельём и верхом. Взгляд упрямо падал именно на это место — чисто физиологически.

— Конечно. Пойдём.

Комната Ямада не отличалась ничем от комнат тысяч таких же подростков. Какие-то старые плакаты на стенах ещё со школьных времён, вроде «Человека-паука» или других комиксов, сюжеты которых Иоахим позабыл едва пошёл работать. Куча грязной одежды, висящая на стуле в углу. Односпальная кровать у стены, обклеенная наклейками из жвачек. Стол и компьютер у окна. На мониторе — белый интерфейс Youtube и остановленное идиотское видео с лайфхаками.

Ямад прожигал ночь впустую когда всё испортил пьяный отец. Иоахим, не дожидаясь особого приглашения, сел прямо на застеленную кровать. Вопреки ожиданиям, племянник плюхнулся рядом, но на достаточном расстоянии, чтобы никого не смутить.

Впрочем, оно и не смущало. Свет шёл только от настольной лампы и монитора, падая белым пятном на усталое лицо Ямада. Он начал первым:

— Так о чём вы хотели поговорить?

Иоахим прекрасно помнил слова Альи о его травмах. И святым себя тоже никогда не считал.

— Вы постоянно так ругаетесь? Ну, так, что просыпается весь дом.

— Извините, — только и смог ответить Ямад.

Дядя приехал отдохнуть, а не распутывать клубок проблем их семьи. В отличие от сестры, готовой посильно сотрудничать и помогать, Ямад скорее хотел просто забиться под кровать и больше никогда не видеть пьяного отца.

— Я нашёл место, где могут помочь Арсу, — Иоахим старался быть деликатным. Фигура племянника в его глазах выглядела совсем жалко. — Если есть какой-то рычаг давления, мы могли бы его применить.

— Боюсь, что нет. Это точно не я, по крайней мере.

— Окей, я не хочу тебя мучить этим, — он устало потёр висок. — Но что-нибудь придумаю. И помогу не столько вам, сколько себе.

Иоахим не хотел делать акцент на едва знакомых племянниках. Он делает всё лишь потому, что брат позорит его фамилию — и его пьяную морду просто противно наблюдать. Ямад натянуто вздыхал, перекручивая только что произошедшую ссору. Естественно, отец винил его. Естественно, такие слова не проходят мимо неокрепших мозгов. Хотелось верить, будто богатый дядюшка правда не бросит на произвол судьбы и их, и родного брата.

Ямад завалился набок, оказываясь головой у Иоахима на коленях. Не думая, что вообще делает. Просто это сейчас казалось правильным, получить хотя бы такое дрянное утешение необдуманным жестом, и чужие пальцы действительно оказались в его волосах, мягко расправляя короткие прядки отросшей стрижки. Ямад ощущается на коленях приятной тяжестью. Он молодой, крепкий; Иоахим вглядывается в его профиль, всматриваясь в нахмуренную складку морщин на лбу. Совсем слегка вздёрнутый нос, как у него самого. Пухлая нижняя губа, поджатая в обиде. Ямад удивительно похож на Иоахима в молодости: он тонет в ностальгии и не задумывается, что гладит собственного племянника по голове; в этом ничего такого, по сути, нет, но Ямад будто бы льнёт к ласковой руке, прижимаясь чуть сильнее.

Спустя ещё несколько мгновений Ямад перевернулся с бока на спину. Посмотрел на спокойное лицо дяди, точно такое же, какое было на злополучном ужине, и потянулся ладонью к чужой щеке, вовремя себя одёргивая.

«Этого не следует делать», — замаячила мысль в голове у обоих. У Иоахима — злая, у Ямада — задушенная испугом.

— Ямад, — тихо сказал Иоахим.

Племянник тут же подскочил, разрывая идиллию, и испуганно сел на прежнее место. Только сейчас он осознал, как, должно быть, странно всё выглядело. И этот рваный жест рукой, и вообще тот факт, что он лёг на колени собственного дядьки — заставило густо покраснеть, вжимаясь в кровать.

— Ямад, — уже громче повторил Иоахим. — Ты сожрал кусок моей яичницы.

Иоахим прекрасно всё понял. Он не дурак. Взрослые бывают дураками не меньше, чем 18-летние механики, но Иоахим понял правильно. Ему определённо следовало свернуть происходящее в положительное русло и вызвать у Ямада хотя бы подобие улыбки, пока ситуация не вышла из-под контроля.

А к этому было близко.

***

Арс больше не злился. Иоахим молча жарил остатки яиц на двоих. Одной ночи хватило, чтобы расставить все приоритеты, и даже собственный кулак не ныл от соприкосновения с крепкой мордой. Правым плечом Иоахим зажимал телефон, разговаривая с заместителем, но мысли были далеки от работы. Брат, на удивление молчаливый с утра, не предпринимал попыток мстить или спорить, будто смирился с уготованной участью и ожидал приговора. Что-то его останавливало от глупостей. Природная хитрость, либо заготовленный план — Иоахим всё равно ощущал себя на правильном пути. Таким, как Арс, помочь лояльными методами бывает трудно.

Половина от огромного омлета шлепнулась на тарелку. Точно такой же, с ветчиной, Иоахим жарил себе, и Ямад забрал половину. Что-то не так было и с племянником. В его поведении, смазанных ночных жестах: всё, происходящее сейчас вокруг, больше напоминает ситком про алкоголика, разбавленный второсортными шутками про инцест и богатых родственников.

Одна Алья твёрдо держалась на ногах. Ночью она уехала к своему парню, что Иоахим узнал со слов Арса. Арс благодарно принял свою порцию и старался есть быстро, лишь бы не нарваться на неприятный разговор.

— Я нашёл реабилитационный центр, — взгляд Иоахима был опущен на яркий дисплей телефона, но все эмоции на лице брата он представлял просто отлично. — Тебе помогут. Твоя жизнь идёт не в том направлении.

— Думаешь, я не пытался?

— Я думаю, что нет поступков, оправдывающих твоё нынешнее поведение. Ты же не ходишь крошить нечисть по ночам или не работаешь тайным агентом, чтобы постоянно присасываться к бутылке.

— О, а если бы я крошил демонов, то это бы сразу меня оправдало.

— Я иронизирую. Завтра мы едем на пробный приём.

Арс вздохнул, считая диалог законченным, и перестал есть так быстро, будто хотел куда-то успеть. Его брат оставался холодным как удав. Гробовое спокойствие, приобретённое на работе, не делало Иоахиму чести. Подсознательно Арсу хотелось самой простой поддержки, а не деловых уговоров сходить к врачу. Он сходит. И лишний раз убедится, что ему ничего не поможет, но успокоит сварливого брата.

Иоахим всегда хотел быть полезным, не думая о путях, которыми решает проблемы. Оно, может, хорошо, если дело касается бизнеса, однако с семьёй не работало.

— Помню одну хрень, — Арс почесал седую бороду, задумываясь о смысле того, что собирается сказать. — Называется «двадцать на восемьдесят». Двадцать процентов усилий дают восемьдесят результата и наоборот.

— У нас двадцать процентов алкоголя рождают восемьдесят проблем. Не думай, будто я за тебя впрягаюсь изо всех сил. Всё, что я пока сделал — один телефонный звонок.

«Этот звонок, двадцать усилий, и даст те восемьдесят процентов», — продолжил у себя в мыслях Иоахим, но вслух говорить не стал. Арс ухмыльнулся.

— Пожалей хотя бы детей, что ли, — выходя из мыслей, добавил Иоахим, и залпом допил свой чай. — Они возятся с твоим сервисом на коленке, пока ты лежишь в слюнях.

— О, блять, — Арс зажмурился, будто голову прострелило вспышкой мигрени. — За «Цивиком» приезжали?

— Ямад уже его отдал.

Окна из комнаты Иоахима выходили на гараж. Ранним утром он мог наблюдать, как хозяйка забирает своё авто и сердечно благодарит сонного Ямада, едва понимающего, что вообще происходит.

Ямад не выспался. Он наверняка думал о том, что произошло ночью, а такие мысли пожирают куда лучше, чем алкоголь. Иоахим мог понять эти молодые желания трахаться с кем угодно, особенно когда сверху давит общество и друзья, сменяющие партнёров ещё со средней школы, но искреннее не понимал, почему он. Это даже не о родственных связях, которые едва ли признавались. Это о нём, с абсолютно дурным, эгоистичным характером и грузом прожитой жизни за спиной.

Последние партнёры Иоахима не задерживались с ним больше, чем на одну ночь. Он ненавидел кого-то содержать. И ему очевидно по-человечески жаль Ямада, попавшего в ловушку собственных чувств.

Каких именно чувств, Иоахим не мог назвать. Даже мысль о простом восхищении своей личностью вгоняла в ступор. Им точно стоило познакомиться поближе.

***

По радио играл новый трек девчачьей корейской группы. Алья было дёрнула рукой, чтобы переключить станцию, но всё-таки оставила жилистую кисть на руле. Старенький «Додж Караван», принадлежащий их семье, ехал за город, по направлению к реабилитационному центру. Иоахим сидел спереди. Арс разместился точно за спиной брата, лбом утыкаясь в подголовник. Его дыхание можно было уловить, если отвлечься от приторно-сладкого трека и поющих девушек.

— «Блэкпинк», — зачем-то решила уточнить Алья. Она почти утопала за рулём этого микроавтобуса, но вела настолько уверенно, что Иоахим удивлялся, почему они до сих пор не летят по встречной полосе в обгоне. — В старшей школе у нас были девчонки, которые тащились по этой культуре.

Иоахим в соцсетях появлялся чаще, чем ему хотелось бы. И про увлечения молодёжи худо-бедно знал. Даже сейчас он подловил себя на том, что листает новостную ленту, а не разгребает корпоративную почту. Это, должно быть, от волнения, потому что центр где-то за городом, и звонил он туда с подставного номера. Оператор отвечает на звонки в любое время. Вешает лапшу на уши профессионально, обещая помочь абсолютно со всеми проблемами. Так не бывает в случае честных контор. Перед отъездом Иоахим посмотрел это место на картах и понял, что угадал: по адресу располагался частный коттедж, огороженный высоким плотным забором.

Он ещё никогда не был так уверен в том, что делает, но нервно обтирал потные ладони о свои джинсы. Сдать брата в подпольный центр могло бы решить все проблемы его семьи разом.

Арс ничего не говорил всю дорогу. Сидел, принюхиваясь к собственному перегару, и изредка смотрел на затылок дочери. Ямад и Алья могли позаботиться о себе сами, он был уверен, и от этой мысли становилось тяжело на душе. Как будто детишки задумали поскорее выбросить пьющего отца, продать машину, расторгнуть аренду и разъехаться по разные стороны. Арс долго собирал эту мечту, копил на дом с большим гаражом, ограничивал себя во многом и вполне хорошо жил в ремиссии.

Иоахим оборвал всё буквально одним своим визитом. Клещом вцепился в больное сознание, утягивая за собой в тёмный омут. И ехал с довольной мордой, стуча пальцами по экрану дорогого телефона. Мечта о спокойной жизни рассыпалась, едва Арс увидел здание коттеджа — и всё сразу понял. И зачем его попросили собрать вещи, и почему предупредили не брать никаких документов.

— Я там понадоблюсь? — спросила Алья когда Иоахим собрался выходить.

— Нет. Можешь подождать в машине.

Она была рада не брать на себя лишнюю ответственность. Едва Иоахим освободил пассажирское место, Алья тут же закинула на сидение побитые синяками ноги и достала из кармана телефон.

Дверь отъехала в сторону с некоторой заминкой. Арс спрыгнул на землю, взял с пола спортивную сумку и пошёл за братом. Сродни хождения до эшафота, но Арсу уже знакомы подобные места. Едва живая деревня с одним огромным доминой на отшибе, где содержат наркоманов и алкоголиков. Дурь из головы эффективно вышибает, но без гарантий, что действительно поможет — и останешься после такого лечения живым. Путь давно вёл к этому; Арс ожидал подобного шага от своей матери или тёток. То, что камнем преткновения окажется брат, честно выбило из колеи, стоило заикнуться о «помощи».

И слова «реабилитационный центр» ни о чём другом не говорили. Поначалу злило. Затем пришло смирение. Человек, имеющий деньги, своё желание может исполнить по щелчку пальцев.

Им открыла та самая девушка-оператор, Иоахим узнал её по голосу. Она оставалась такой же учтивой и любезной, будто думала, что клиент не совсем понимает, куда попал. На языке Арс ощущал сухость после выпитого ночью и необъяснимую горечь при взгляде на брата.

Алье не пришлось ждать больше получаса. Иоахим вернулся довольно быстро, покрасневший от напряжения, и без Арса.

— Поехали, — кинул он, усаживаясь на своё место. Алья едва успела убрать ноги.

— На сколько он там остаётся? — ей не надо было играть наивную дурочку. Отправить отца-алкаша в подобные места она порывалась ещё давно, в чём уже ранее признавалась.

Машину тряхнуло. Неисправный двигатель завёлся.

— Месяца три. До зимы, короче.

— Успеет до бабкиного дня рождения?

— Может да, а может нет. Можно будет забрать, если жив останется.

Эта колкость поражала раз за разом. Алья, считая себя довольно циничной, и то не могла отпустить подобный комментарий в адрес отца. С Иоахимом приятно сотрудничать, но не более. На семейной встрече тост в его честь она не скажет.

— Вы на удивление… Спокойный.

— Издержки работы, — кратко ответил ей Иоахим. — Наш отец был алкоголиком. Я сполна насмотрелся на этих животных.

— Нас не бьют. Мы просто устали. Выполняем практически всю работу, пока он бухает или где-то шляется.

Алья уже знала, что вместе со своим молодым человеком будет работать в пиццерии. Вот так вот просто променяет довольно прибыльное дело на лепку паршивой пиццы. Ей никогда не хотелось оставлять Ямада одного; брат отчаянно пытался всю свою жизнь сблизиться с отцом, и даже подхватил его увлечение, пусть и продолжал раз за разом становитьсяпричиной ссор. Сейчас Алья понимала: она жалела младшего братца, как образец хорошей старшей сестры.

Это было сложнее, чем просто наглотаться таблеток, получить по башке от санитара и превратиться в растение. Где-то можно согласиться с Иоахимом. Где-то — возжелать приложить его зализанную голову о торпеду. В любом случае, Алья думала вновь увидеть дядю только на юбилее бабушки.

***

Алья высадила Иоахима у порога и уехала, оставляя за собой визг шин и запах жжёной резины.

Иоахим чувствовал, будто его миссия здесь подходит к концу. Пальцами он нащупал телефон, легко вынул из кармана и открыл приложение такси. Зашёл в дом, вспоминая злополучный день, и понял, что ничего не чувствует. Ни запаха разогретых полуфабрикатов, ни летающей пыли в воздухе; даже не работает телевизор. Палец его повис над выбранной машиной бизнес-класса.

Ямад спускался по лестнице и остановился, заметив Иоахима. Они смотрели друг на друга немигающим взглядом. Дядя должен был много чего сказать. Но он опустил глаза и подтвердил заказ машины на раннее утро.

— Где… Отец, кстати? — нахмурившись, спросил Ямад первое, что его интересовало, и спустился.

— Уехал лечиться, — Иоахим убрал телефон, прошёл в центр дома. Прошибло желанием оттолкнуть слишком близко подошедшего племянника. — Сестра твоя не знаю куда рванула.

— Вот как, — с грустью согласился Ямад, позволил дяде пройти к лестнице и обернулся ему вслед. — Я не думал, что Алья вас поддержит.

— Ты не можешь меня осуждать, — Алья говорила ему то же самое. Иоахим был уверен, что ни единого упрёка в свой адрес не услышит.

Ямад растерялся, пожал плечами и прошёл к кофейному столику. Трещину на нём кто-то очень грубо замазал холодной сваркой. Коробку с сухим завтраком, стоящую на этом самом столе, никто не спешил доедать, поэтому племянник забрался туда рукой, шурша пластиковым пакетом, подцепил горсть колечек и кинул в рот. Всё это не сводя взгляда с Иоахима. Колючего, презрительного взгляда, который был совсем не к лицу миловидному Ямаду.

— Я никогда не пытался вас осуждать. Хотя подразумеваю сейчас именно это.

Иоахим сжал и без того тонкие губы в едва различимую полоску. Химический яблочный запах ощущался даже около лестницы.

— Завтра я уезжаю, — Ямад открыл рот, чтобы дополнить уже сказанное, и Иоахим перебил его, намеренно повысив голос. — И не говори, что будучи в моей шкуре поступил бы иначе.

Множество витающих в голове мыслей не могли собраться в одну единую. Ямад не понимал, что сделало дядьку таким злым. Как кошка скребёт шершавым языком кожу, так он ощущал каждый свой короткий разговор с Иоахимом. И даже когда он пытался быть добрым, шутить или поддерживать, это получалось в своей, испорченной манере.

Он сожрал яичницу, в ответ сожрали сердце или что похуже, разбили. Понимание того, что уже завтра с утра дядя уедет, оставив дом в спокойствии, вызывало противоречивые чувства. Иоахим наконец ушёл наверх, подарив напоследок ещё один хмурый взгляд (умел ли он не хмуриться), но в конце остановился, чтобы предупредить:

— Я закажу еду на дом.

И теперь уже абсолютно точно оставил Ямада одного, потому что на втором этаже оглушительно хлопнула дверь.

Утром Иоахим стоял перед сальным зеркалом в чужой ванной, поправлял свежую укладку и рассматривал морщины на собственном лице. Водитель должен подъехать с минуты на минуту и наконец отвезти в родную городскую суету. Тихая жизнь бедного района огорчила до неприятного привкуса на языке. В коридоре Иоахим взял чемодан за ручку и спустил вниз, стараясь не издавать лишних звуков; чаще всего он так и уходил, не прощаясь. Обиженные глазки Ямада лишний раз встречать не хотелось.

Но скорее перед племянником банально стыдно. Они с Альей сделали то, что сделали. Обменялись контактами и пообещали беспокоить друг друга только в крайнем случае. Познакомиться ближе с Ямадом не получилось, но и надо ли?

Резвый топот за спиной тут же сбил с мысли. Иоахим успел развернуться лицом к лестнице и отметить совершенно отчаянное выражение на лице племянника. Ямад заметил чемодан под ногами, сорвался с места и бросился на дядю, зажимая крепкими объятиями. Зачем и для чего — вопросы растворились в воздухе, потому что собственные руки, ничего не ведая, легли на острую в позвонках спину. Словно так и надо, жизнь идёт по сценарию, а они с Ямадом на самом деле знакомы с детства и не видят друг друга буквально пятый раз в жизни.

Ямад поднял голову, боднув подбородком плечо, и понял, что он с Иоахимом практически одного роста. Смотрел в его холодные голубые глаза, не моргая, и раз за разом облизывал собственные пересохшие губы. Он не думал о том, как глупо выглядит. В голове, наоборот, было пусто, потому что решилось всё ещё вчера, на этом же месте. И в глазах абсолютно точно темнело, когда Ямад рванул вперёд, практически в истерике прижимаясь к чужим губам.

Иоахим начал обратный отсчёт двенадцати шагов. Двенадцать, одиннадцать: Ямад осознаёт свой поступок, в полной готовности отстраниться, но не чувствует ни сопротивления, ни ответа. Десять. Иоахим прислушивается к действиям племянника, опускает ладонь ниже, на поясницу, и толкает к себе. Девять: перехватывает инициативу на себя, хватает мягкую нижнюю губу и целует. Восемь, семь, шесть. Таким неровным счётом ощущается на груди чужое сердцебиение и горячие влажные губы на своих. Пять. Большой палец легко скользит по гладкой щеке и поднимается выше, оглаживая выпирающую скулу. Четыре, и Ямаду уже не хватает дыхания от своей неопытности, он бьётся словно загнанный борзой заяц. Три, два: Иоахим перемещает правую руку на затылок и там сжимает короткие, пропитанные потом волосы, оттягивая назад.

Один — оглушительно звучит клаксон прибывшей машины в абсолютной тишине, перебитой лишь дыханием двух людей. Ямад отталкивается сам, а глаза его такие же злые, как вчера вечером. Он вытирает свой влажный рот тыльной стороной ладони, лишая удовольствия видеть распухшие блестящие губы, и Иоахим повторяет это движение, чтобы быстро притянуть пацана обратно и вновь чмокнуть.

Вместо любых прощаний. Иоахим всегда уходил по-английски. Twelve-step program пока что требовалась только ему.

***

Алья написала осенью. Рассказывала, что расторгла аренду и переехала вместе с братом в большой город. Получила приглашение от бабушки на почту, предложила заказать костюмы на «это блядское торжество» и сердечно просила подобрать Ямада после работы, ибо сама не могла. Иоахим удивился подобной наглости, но отказывать не стал. В конце концов, он ещё летом думал о том, что жизнью ближайших родственников стоило интересоваться хоть иногда.

Про отца Алья не спрашивала. Кажется, ей было так же всё равно. Они даже не обсуждали, стоит ли привозить его на матушкин юбилей.

Иоахим стоял на парковке небольшого сетевого супермаркета. Ямад выполз из-за ворот шиномонтажки и безошибочно угадал отполированную тачку своего дяди. Серый «Мерседес» очень хорошо выделялся на фоне обшарпанного здания магазина «всё за доллар», представляясь какой-то иронией над остальными. Будто мужик на таком авто будет покупать консервированную ветчину или килограмм сырных шариков в ведре; иными словами, то самое, что Ямад обычно и покупал. Иоахим стоял спиной к сервису и смог увидеть племянника только в левое зеркало.

Ямад выглядел… По-другому. Более грубо, или просто по-осеннему, но Иоахим не мог каким-то ёмким словом описать внешний вид. Тяжёлые берцы, тактические чёрные штаны, свитер крупной вязки и лёгкая штормовка неопределённого цвета. Тоже какой-то военный, грязно-синий; Иоахиму подумалось, что в этой же одежде Ямад и работал, и пускать его в машину обойдётся лишней платой на автомойке, но было поздно.

Лицо племянника, не слишком-то приветливое и уставшее, показалось с противоположной стороны. Он пару раз постучал кулаком в стекло с просьбой открыть дверь. Иоахим опустил палец на кнопку. Щёлкнул замок.

В салон ворвался стойкий запах солидола. Принесённый на куртке Ямада, он рисковал впитаться в идеально вычищенную кожу. Назад полетел такой же вонючий рюкзак.

— Ну привет, — избегая смотреть в сторону пассажира, произнёс Иоахим. Вместо этого он снял с зарядки телефон.

— Зачем вы здесь? Ну, кроме того, что Алья вас просила.

Теперь Иоахим обернулся назад, чтобы выехать задним ходом. Ямад продолжал следить за движениями дяди и делать вид, будто когда-то давно его смертельно обидели. Он стал ещё холоднее, нацепил поверх делового костюма бежевое пальто и очки-пилоты — на нос. Красивый. Ухоженный. С чуть задетой загаром кожей. Таких едва ли интересовали оборванцы вроде Ямада.

— Забрать тебя. Ваши костюмы. И свой в том числе. Мне в любом случае было по пути.

И Ямад притворялся, что точно так же забыл спонтанный поцелуй, и совсем его не волнует повисшее между ними напряжение. Он закинул ноги на торпеду, желая вытянуть из мертвецки спокойного Иоахима хоть какие-то эмоции кроме безразличия или сокрытой внутри злости.

Они выехали на оживлённое шоссе. Не отвлекаясь от дороги, Иоахим тыкнул на первую попавшуюся радиостанцию и заиграла очередная новинка из жанра «поп». Это слушают деловые люди? У Ямада насмешка возникает почти ироничная.

— Убери ноги.

Ямад упорно пропускал просьбу мимо, будто за высоким голосом Викенда не может расслышать слова дяди.

— Убери ноги, — повторил Иоахим так же спокойно, но уже с нажимом, чтобы его точно расслышали, а игнорировать стало бесполезно.

Он нарочно медленно опускался, оставив пару грязных полос на твёрдом сером пластике. Царапнул бардачок каблуком и скрестил руки на груди, закидывая левую ногу на согнутое колено. Ступня его упиралась в дверь.

— А теперь доставай из бардачка салфетки, — Иоахим не смотрел в сторону, но краем глаза отмечал каждое движение, призванное отхватить крупицы его внимания. Ямад сжал в протесте губы, сел в привычную для пассажира позу и послушно достал пачку влажных салфеток. — Убирай за собой это дерьмо.

Иоахим отключил радио. Взял телефон, подключился к аудио на машине, и теперь его «Мерседес» взорвался гитарным рифом и прокуренным голосом вокалиста. Он сделал громче. Ямад послушно подтирал за собой грязь, совсем не обращая внимания на действия дяди.

— Мерзавец, — услышал он сквозь бьющие по ушам барабаны. Такое словцо могло быть обращено только к единственному здесь пассажиру.

Он практически развёл своего дядьку-ублюдка на эмоции. Кто кого разводил на эмоции перестало быть понятно, когда Ямад отчётливо услышал, как срывается чужая нога с тормоза и давит газ практически в пол. Машина вылетает на соседнюю полосу и почти сразу упирается в зад другой иномарки, но Иоахим резко перестраивается вправо.

Ямад ранее не догадывался, что за рулём снующих шашками меринов могут быть взрослые, противные бизнесмены. Дядя сохранял спокойствие, слегка покачивал головой в такт музыке и перепрыгивал из ряда в ряд. Раз уж Ямад первый начал эту игру в любовников, пусть и имеет мужество сказать что-то первым, а не гадить со злобной миной. Иоахим, по крайней мере, считал именно так, и наблюдал, как нервно сжалась кисть племянника на дверной ручке. Конечно, сам Ямад думал с точностью наоборот. Что это он, Иоахим, первый всё начал, и не скинул его с колен, будто противную собачонку.

А он мог — тысячу раз мог — но не сделал.

Мог толкнуть в лужу на парковке. Или просто оставить в машине. Но молчал, лишь жестами указывая, куда им стоит направиться. В тесной примерочной Ямад смотрел на себя в классическом костюме-тройке не сдерживая отвращения. Последний раз он так наряжался ровно десять лет назад, на предыдущий юбилей бабки, только в силу возраста ничего против возразить не имел права. Ни отцу, ни такой же противной, как дядя, старухе, что елейно улыбалась, гордо сидя в центре стола.

И галстук он до сих пор завязывать не научился.

— Иоахим, — позвать его на помощь было сродни поражению, но Ямад понимал, что сестра захочет видеть его в полном комплекте. Она же, чёрт возьми, платила за их шмотки. — Я не умею завязывать сраный галстук.

Иоахим бесцеремонно отодвинул шторку на кабинке и заполз внутрь, огибая комом лежащую на полу одежду. Грубо выхватил из чужих рук блестящий галстук, накинул на шею и заправил под воротник. Развернул Ямада лицом к зеркалу, склонился над ухом и пробурчал:

— Смотри и запоминай.

Своими пальцами, не молодыми и уже потерявшими какую-то привлекательность, Иоахим перекидывал широкий конец галстука то налево, то направо, затем продел через верх и получил аккуратный ровный узел. Подтянул его вверх так, что слегка придушил Ямада, и с довольным видом отошёл назад, блестя в студийном свете салона.

Ямад смотрел, но ничего не запомнил. Скорее, только мимолётные прикосновения к шее, такие же издевательские, как и жест в конце. Он почти потерял нить, по которой ещё можно было наладить отношения с дядей.

Вскоре они вновь оказались в машине, ещё даже не успевшей остыть. Ямад сразу же уткнулся в телефон. Настолько неприятно сейчас было находиться рядом.

— Где живёшь? — спросил Иоахим прежде, чем завёл машину.

Меньше всего Ямад хотел остаться чем-то должным. Вряд ли дядя доверит ему порыться под капотом своего выёбистого «с-класса», но вполне может точно так же попросить доставить своё тело до дома, ссылаясь на оказанную ранее помощь.

— В пизде.

«Просто высади меня нахуй, — возникло в голове после этой неприятной вольности, — и я не буду ни пачкать твою тачку, ни мозолить глаза».

Иоахим ухмыльнулся. Он вырулил с парковки и направился в противоположную от квартиры Ямада сторону. Ладони у него вспотели, как и остальное тело. Футболка неприятно липла к спине.

— Я тебя понял.

Естественно, они приехали к дорогим апартаментам в центре города. Иоахим был слишком плохого мнения о собственной квартире, раз понял слова Ямада буквально, и его племянник не ощущал ничего, кроме жрущего изнутри волнения, когда ехал с дядей в одном лифте. Когда оказался на пороге огромной прихожей и нервно теребил шнурки на обуви. Когда Иоахим грубо сдёрнул с себя пальто, небрежно опустил на вешалку и сразу сел на кровать, смотря на Ямада снизу-вверх, исподлобья.

Но как смотрел. Какая сталь чувствовалась в этом взгляде.

— И чего ты добиваешься? Думаешь, у меня склероз, и я забыл, как жадно ты присасывался ко мне? — сейчас Ямад понимал, почему Иоахим занимается именно бизнесом. Такой тон мог убедить или осадить кого угодно. — Как почти засосал, лёжа на коленях? Или твой голый торс я забыл?

Ямад молчал. Он закусил щёку, чтобы дать себе время успокоиться и не сорваться на беспричинные обвинения.

— Скажи мне, Ямад, и я смогу ответить на любой твой вопрос.

— Что сказать? Вас в сложившейся ситуации ничего не смущает?

— А должен смущать тот факт, что ты мой родственник? Едва ли ты вообще воспринимаешь меня за дядю, если уже позволил такое.

Эта родственная связь правда не виделась. Растворялась в годах. Иоахим воспринимался Ямадом как малознакомый друг отца, которого он знать и не знает. Несмотря на то, что они на самом деле очень похожи друг на друга, как и должно быть.

И это не удивляло, потому что отец с дядей — двойняшки.

— Я не вижу в тебе кого-то больше случайного любовника, — честно и откровенно признался Иоахим. — У тебя взаимные чувства, ведь так?

Ямад вздохнул полной грудью, расправил плечи. Взгляд прожигал насквозь, залезал в душу и вырывал самые неприятные чувства, которые только могли поселиться внутри. Сердце в грудной клетке беспокойно билось. Капля пота стекла по виску и упала за шиворот душного свитера. Иоахим поднялся и хищником подошёл вплотную. Железной хваткой вцепился в челюсть, фиксируя на уровне глаз:

— Отвечай.

Племянник дёрнулся в его руках с ощутимой силой, вцепился в запястье с навешанными на него плетёными браслетами и рывком поддался вперёд, зубами хватая шершавые губы. Иоахим кусался куда сильнее, до рваной собачьей боли, и хватку усилил, разворачивая спиной к кровати. Ямад болезненно застонал в рот.

— Я всего лишь богатый мудила, не признающий в тебе вообще никого. Тебе это надо? Мне это надо?

Иоахим подтолкнул их ближе к кровати, и Ямад упал на мягкий матрас, утягивая за собой. Губы его истекали кровью.

— Иди нахуй, — прошипел он, притягивая за грудки, и вновь потянулся за поцелуем, пачкая чужой рот своей кровью.

Грязно. Пошло. Просто отвратительно. Когда племянник успел из инфантила превратиться в отморозка, превысившего абсолютно все лимиты в их отношениях? Что случилось в течение осени? Или это всё он, Иоахим, виноват? Он больше не задумывается. Цепляется за плотные бока, щиплет сквозь пропахший техникой свитер, ловит беспокойные и несколько болезненные выдохи на свои губы и подбородок. Прямо под ним маячит нервный, бегающий взгляд холодных голубых глаз, чуть раскосых, лишённых ещё морщин и один в один похожих на собственные.

У Ямада под одеждой крепкое, молодое тело, практически потерявшее свою юношескую угловатость; Иоахим проводит пальцами по гладкой груди, подушечками чувствует проступившие мурашки и биение сердца глубоко под рёбрами. Носом утыкается в шею, мажет языком дорожку от мышцы к мочке уха. Ямад перебирает мелкие пуговицы на его рубашке, несмело ведёт раскрытой ладонью по волосам на груди и куда-то к плечу. Не хватает времени даже смутиться, потому что дядька быстрый, напористый в смазанных движениях: расстёгивает пуговицу на брюках, беспощадно дёргает молнию на ширинке и сразу же заползает пальцами под.

Помещает член и мошонку в кулаке, сдавливает. Ямад с шумом выпускает воздух из носа. Он не чувствует эйфории. Только адреналин в крови, нездоровое желание бороться за первенство и плюнуть дяде в морду, когда всё закончится.

Немного иначе в медиа-пространстве описывали первый раз.

Ямад так же резко выдёргивает рубашку из-под пояса брюк, распахивает и отталкивает дядю от себя, своей влажной шеи, чтобы он сел на его бёдра. Блеснул красивым для старого и противного мужика телом, декоративным крестом на шее и потом на лбу. Иоахим наклоняет голову в сторону, сдувает выпавшую из причёски прядь на лоб. Ямад — резвый слёток под ним — едва заметно дрожит. Член под раскрытой ладонью наливается кровью, прижимается крепче. Давление усиливается. До слуха долетает задушенный писк.

— Этого ты хотел?

Сейчас точно уже нельзя сказать, чего Ямад хотел. Просто вывести дядю из себя, защитить отца или успокоить неясного рода восхищение. С присущей плавностью движений Иоахим слезает с бёдер, присаживается рядом и быстро снимает с племянника брюки, указательными пальцами зацепив белье. Почти затвердевший член поднимается над тёмными волосами и падает набок.

— А ты не видишь, блять? — язвит Ямад, приподнимая ноги и помогая снять с себя низ до конца. Он всегда скрывал страх или обиду за негативом.

Пусть Иоахим заткнётся и не говорит ни слова до конца; ни язвительного, ни одобряющего, и просто возьмёт что ему причитается.

— Хорошие мальчики не должны так грязно язвить.

Что он мог знать о хороших мальчиках? О тех случайных лицах, подобранных с афтерпати и привезённых в люкс пятизвёздочного отеля? Они любили деньги и умели притворяться хорошенькими. Иоахим любил деньги и мог притвориться кем угодно. Спасителем, антигероем или просто, по-свойски, — мудаком. Иоахим уже давно не был самим собой. Иоахим целовал окровавленные губы, путался в своём же ремне и нетерпеливо пытался урвать свой кусок.

Горячий член Ямада сухим движением трётся о ладонь. Иоахим сдвигает кожицу с головки и большим пальцем мажет по собравшейся на верхушке смазке. Племянник — он больше не хотел применять это слово — закрывает глаза и хмурится. Ниже живота стягивает механическим возбуждением, привычным при взгляде на голое тело.

Иоахим отрывается от процесса, чтобы сходить в ванную за смазкой и презервативами; это обычно укладывается в два движения, но он останавливается, чтобы быстро посмотреть на себя в зеркало.

Что-то было не так в их связи.

Что-то не так с Ямадом; он цепляется за плечи, ощущая в себе сразу два скользких пальца, а руки у него грубые, рабочие, со сбитыми костяшками. Гневный животный взгляд, обращённый сразу после проникновения, сбивает с настроенного ритма. Иоахим толкает пальцы глубже, поджимает к верху и давит на комок простаты. Ноги, лежащие на пояснице, дёргаются. Он разводит пальцы на манер ножниц. Зажатые мышцы поддаются с трудом. Ямад хочет плюнуть что-нибудь в морду. Сказать слово, которое заставит замолчать раз и навсегда. Но мужественно терпит, не стесняясь быть таким же грубым; неровно отстриженные ногти скребут по широкой спине, а за ними остаётся набухший розовый след.

Голос Ямада красиво срывается с болезненного стона на хрип. Член проскальзывает в обильно смазанный проход. Иоахим крепко держит лодыжки, дрожащие на его плечах, и с напором двигает тазом, вколачиваясь в горячее красивое тело. Губы, подёрнутые коричневой корочкой, блестят, раскрытые почти в агонии. Ямад крепко жмурится — ему совсем не к лицу. Красивые парни не должны так легко попадаться на дешёвые провокации. Иоахим не уверен, что сегодня сможет кончить — сознание просто отвергает это лицо перед его взором.

Ямад выгибается, игнорируя прострелившую болью поясницу. Сжимает свой член в руке, скрывая от чужого взгляда, и лениво трёт головку. Лицо человека, нависающего над ним, видится отвратительным размытым пятном. Не родственником, одной кровью, но горящим в аду грешником.

Иоахим наклоняется, перемещая ноги на спину, и меняет угол проникновения, опускаясь глубже. Они выдыхают практически синхронно. Ямад — с нотой боли, Иоахим — победителем.

Это был ноябрь.

***

Второго декабря Иоахим обнаружил на парковке перед огромным солидным рестораном бордовый «Додж Караван» и ржавую BMW рядом. Тачка восьмидесятых годов, некогда бандитская, теперь носила на заднем стекле пошлую надпись и требовала срочной замены крыльев. Можно было с лёгкостью догадаться — Ямад. И он приехал на бабкин юбилей, зная, что увидит Иоахима. И вся их родня до пятого колена съезжалась на собственных авто или подкатывала на такси. Махали друг другу, обнимались и спешили хвастаться успехами. Тащили завёрнутые в блестящую фольгу подарки.

Иоахим никогда не курил, но нестерпимо хотел закурить именно сейчас. Мокрый снег, блестящий в свете фонарей, и типичный для южных городов, оседал на полированную крышу.

Матери он дарил шёлковый платок, подвезённый курьером буквально вчера, и в общем-то никогда не заморачивался по поводу подарков. В банкетном зале — он был украшен шарами, огромной надувной цифрой 80 и свисающей с потолка мишурой — Иоахим не сразу узнал Арса. Осунувшийся, похудевший будто до костей и свисающей кожи, побритый до короткой щетины на голове, брат смотрел на него пустым взглядом, скрываясь меж столов с закусками. Чёрный костюм и красная рубашка висели мешком. Арс не пошёл навстречу. Арс скрылся в гудящей толпе.

Алья подошла к нему сама. Сейчас она являла собой какой-то пародийный образец женственности. Кремовый брючный костюм подчёркивал её тёмные кудри до плеч, а на каблуках племянница держалась довольно уверенно для механика и оторвы. Но всё равно в уличной манере прятала руки в карманы. Иоахим взял бокал шампанского у снующего рядом официанта и сделал два больших глотка.

— Я забрала отца, — им не требовались приветствия. Алья буквально излучала неприязнь, отравляя атмосферу торжества.

— Молодец.

— Вы только так хотите на это отреагировать?

Он, в общем-то, и без этого противного взгляда накрашенных блёстками глаз понимал, что случилось, пока работал, развлекался или отключал телефон, не желая отвечать на звонки Альи. На фоне играла весёлая джазовая музыка, мать смеялась с подругами, танцуя в центре зала, и не могла увидеть стоявших в тени внучку и сына. Арса среди повеселевшей толпы стариков не было видно. Ямада тоже. Шампанское не спешило остывать.

— Я видел его. Полагаю, он меня ненавидит.

— И верно полагаете, — тот же официант прошёл мимо с почти пустым подносом и Алья остановила его, забирая один оставшийся бокал из двух. Разочарованный голос потонул в искрящейся жидкости.

Чьи-то чужие дети пробежали почти что под ногами, юркнули под стол и скрылись от родительских глаз. Иоахим не знал, чьи они. Он половину лиц не узнавал в этом нелепом торжестве.

— Ты не услышишь в моих словах какого-то раскаяния. Я сделал что сделал, — он мог положить руку на сердце, когда клещами доставал из себя эти слова, но лишь допил противное, похожее на газировку шампанское, и поставил пустой бокал на стоящий рядом стол.

В скором времени гости должны были собраться за одним огромным столом, выжимать фантазию досуха, придумывая глупые тосты, вскидывать бокалы с самым разным пойлом и грязно спорить по пьяни, если не бить друг другу морды. Иоахим почему-то был уверен, что последнее желание посетит его брата. Он мог вновь приложиться к бутылке, ему буквально ничего не мешало.

Вихрем влетел в ресторан Ямад. Без какой-либо куртки на плечах, мокрый от снега, покрасневший. Рукава пиджака вместе с рубашкой были закатаны до локтей. Волосы, обычно просто торчащие в разные стороны, приглажены гелем. И Иоахим думал, при этом беглом взгляде на образ, что если подойдёт ближе, то непременно почувствует запах табака и морозной свежести, осевшие на одежде. Фигуру Иоахима Ямад выцепил сразу, едва забежал в зал. Статный, как всегда с иголочки. Рядом с ним, держа бокал шампанского, стояла сестра и отвечала молчаливым виноватым взглядом.

Иоахим тоже смотрел в ответ. Пальцы покалывало нервным ознобом.

Суетливый фотограф, поймавший, наконец, момент, когда семейство в полном сборе, начал зазывать уже порядком подвыпивший народ в центр зала для группового фото. Алья с неясной целью взглянула на дядю и сразу шагнула на свет, спешно приближаясь к стягивающейся толпе. Ямад замешкался, отрываясь от лица своего мерзкого родственника, и тоже пополз в центр, с противоположного угла. Арс, одиноко сидевший за столом, поднялся, поправляя слишком широкие для тощего тела брюки.

Иоахим узнал, что значит чувствовать себя в ловушке.

Жестом левой руки фотограф призывал встать поплотнее. Мать, заметив обоих сыновей, улыбнулась своими золотыми зубами и притянула их за руки, прижимая к себе по оба бока. Ямад с Альей переглянулись, не передавая никаких однозначных мыслей на этот счёт, и тоже встали рядом. Алья — по левое плечо отцу. А Ямад, действительно пропахший табаком и улицей, около Иоахима. Это чувствовалось физически. Жирная, чёрная муть, висевшая над их головами.

Фотограф наконец увидел в объективе идеальную картину, громко скомандовал улыбаться на счёт «один» и начал обратный отсчёт, звучавший приговором:

— Три!

Иоахим видит себя лежащим рядом с Аникой. Пьяная, бесстыдно обнажённая, она льнёт к нему всем телом и говорит, как её достал Арс, помешанный на собственном здоровье и здоровье новорождённой Альи: он смотрит на отца, умирающего от цирроза, и клянётся никогда не стать таким.

— Два!

Иоахим видит себя, кружащего племянницу на руках. Алья улыбается ему беззубым ртом и громко смеётся. Ямад, прилипший к ноге, смотрит счастливыми голубыми глазами в его собственные, такого же точно цвета, а Иоахиму только и остаётся стыдливо отвести взгляд в сторону. Арс на фоне присасывается к бутылке пива и машет детям рукой. Похороны Аники состоялись два года назад. Она забрала секрет с собой в гроб, и Иоахим согласился заняться бизнесом, считая это хорошим предлогом, чтобы забыть о семье. Арс, не получая от родных никакой поддержки, начинает страдать от алкоголизма, ходить по врачам и лежать в самых различных центрах.

— Один!

Иоахим видит себя на парковке, сидящего на капоте собственной машины. Пазл сложился в единую картину. Он многое вспомнил, что хоронил мёртвым грузом. Как спал с женой своего брата, смотрел на трагичный результат их случайной страсти и бежал, совсем не желая заканчивать как Арс. Помнил неудачный опыт с подпольным центром. Помнил юбилей матери на семьдесят лет, подросшего Ямада и собственные глаза, казавшиеся чужими на лице сына. И закон Парето вспоминал, пересказанный братом в день перед отъездом. Двадцать процентов усилий явили ему восемьдесят процентов наломанных дров. Ему следовало вкладываться на все восемьдесят, а не трусливо бежать от случившегося восемнадцать лет назад.

На периферии сознания Иоахим слышит стук каблуков вдали, роняет голову на ладони и не хочет видеть перед собой Алью, привычным уже жестом закуривающую.

— Вы какой-то мудак, Иоахим, — если напрячь слух можно расслышать её нервное придыхание. — Просто конченый.

Впервые он принимал чужие слова о себе, не пытаясь ни оспорить, ни заткнуть обвиняющего. На улице прекрасно слышно, как многоголосая толпа по слогам кричит «с днём рождения», заглушая ритмично играющую музыку.

***

Это был ноябрь.

Прошло около двух лет с тех пор, как Иоахим поссорился с матерью и оборвал все контакты. Теперь его телефон молчал в преддверии второго декабря, не разрывающийся от приглашений. Он вообще не помнил, чтобы на протяжении этих двух лет его приглашал кто-то из родственников. Остались деловые встречи, крупные бизнес-форумы, банальные выпивки с друзьями, но не эти сальные семейные торжества.

Он загнал машину в приёмку дилерского техцентра. Неясного рода гул под капотом честно озадачивал Иоахима последнюю неделю.

Механик-приёмщик, вышедший с отгороженного рабочего места, показался смутно знакомым. Эти движения, немного резкие. И закатанные рукава рабочего халата, которые не скрывали крепкие предплечья. Побитые пальцы, сжимающие планшет с клиентским листком.

Парень подошёл ближе, и под козырьком фирменной кепки «Мерседес-бенц» с трёхконечной звездой Иоахим узнал свои голубые глаза. Растерянные. Совсем нечитаемое выражение лица, но стоящий рядом с ним механик очевидно всё понял. И всех узнал. В рабочем цеху, соседнем помещении, гремело железо, слышался отборный мат и кожей чувствовался жар; Иоахим игнорировал посторонние звуки, а маленький гараж-приёмка сжался до одной крошечной точки, стоило получше вглядеться в лицо Ямада.

Ямад хотел было что-то сказать, растерянно открыл рот, но Иоахим поднял ладонь вверх, этим жестом его останавливая, и почти плюнул в лицо:

— Я тебя не знаю, пацан.