ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ „МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ“ 1965

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ТРОЙНОЙ ТОСТ

Командир немецкой танковой колонны, громыхавшей к франко-швейцарской границе в этот ноябрьский день 1942 года, был недоволен. Кому нужна такая спешка?! У престарелого лягушатника Петэна, которому ставят клистиры из минеральной воды в его захолустном Виши, не осталось ни одной дивизии, заслуживающей этого названия. Тем не менее ему, майору Вилли Кленку, прозванному «Питцль», приказано мчаться на предельных скоростях к швейцарской границе, блокировать ее до подхода специальной пограничной части. При этом он должен еще оказывать содействие особой группе абвера� [Абвер — германская военная разведка.] во главе с майором Штрандлем. Интересно, какие «особые поручения» могут быть возложены на этого краснолицего типа с безжизненно висящей левой рукой? Сейчас он вместе со своими хмурыми помощниками восседает в черном «мерседесе» в хвосте колонны. Черт с ними, с этими абверовцами. Важничают, а толку от них чуть...

Сбросив с дороги несколько автомобилей с перепуганными богатыми французами, Кленк— Питцль добрался до городишка в двух километрах от границы на двадцать минут раньше срока. Выставил заслоны, разослал патрули. Инцидентов не было.

Отослав необходимые донесения в штаб полка, Кленк начал уже присматриваться к городу, соображая, где можно отпраздновать полную оккупацию Франции войсками Третьего рейха. В это время его вызвал в гостиницу Штрандль.

Питцль и сам туда собирался. Обосноваться в какой-нибудь вилле было опасно: эти маки не дремлют, особенно теперь, когда американцы высадились в Северной Африке, а Шестая армия фон Паулюса застряла у Волги. Питцль уселся в бронетранспортер, захватил пару автоматчиков и отправился к абверовцу.

Штрандль сидел в уютном номере в обществе двух штатских. Один кивнул майору, другой продолжал смотреть в окно. Тот, что кивнул, пробормотал свою фамилию так, чтобы ее нельзя было расслышать. Питцлю было на это наплевать — эти типы никогда не называют свои настоящие имена.

Штрандль был сух и краток.

— Герр майор получил указания относительно нашей операции?

— Получил, герр майор!

На всякий случай Питцль вытянулся: операцию проводили старшие офицеры имперского генерального штаба. У того, что помоложе, чин никак не ниже полковника. А тот, что глядит в окно, конечно, генерал. «Генерал» подошел к Питцлю, усадил его в кресло. Сел рядом и принялся втолковывать несложное дело, которое предстояло сделать Питцлю сегодня, сейчас же.

Питцль улыбался. Только-то? Таких, как это, он делал немало. Надо только вдолбить в голову его олухам, чтобы они не проявляли никакой инициативы.

— Яволь, герр... все понятно. Все будет так, как приказано, — рявкнул Питцль.

Через полчаса в придорожный французский кабачок, в километре от границы, вошел патруль: лейтенант, фельдфебель, три автоматчика. Один остался у входа, второй прошел на кухню к черному ходу. На ломаном французском языке фельдфебель выкрикнул: «Полевой патруль. Проверка документов».

В мрачноватом старомодном зальце было немноголюдно. В углу сидели двое. Тот, что помоложе, напрягся, сжался. Седоватый, с усами повернул черенок своей трубки на полоборота, задымил. Молодой неожиданно вскочил, метнулся к окну, выбил раму, занес ногу на подоконник. Лейтенант вскинул «вальтер», грохнул выстрел. Пуля ударила молодого в спину, бросила его на подоконник. Стрелявший подошел к убитому, который медленно сползал с окна на пол.

На выстрел вбежал солдат из кухни. Фельдфебель заорал: «Всем стать у стенки!» — и обшарил руками одежду усатого — оружия не оказалось. Немцы быстро проверили документы у остальных и увели их.

В опустевшей таверне лейтенант уселся за стол. За спиной усатого встал автоматчик, Начался допрос.

— Кто этот человек, который хотел сбежать?

— Шарль Гото из Тулона. Коммерсант. Едет... ехал со мной в Швейцарию. У нас есть визы.

Лейтенант взглянул в паспорт усатого:

— Вы такой же Жак Буассон, как я Эмиль Яннингс ¹. Как ваше настоящее имя?

— Жак Буассон.

— Вы агент маки. Вас надо расстрелять.

— Доставьте меня в щтаб.

— У нас есть приказ. Вы маки, я вас расстреляю.

— Я тулонский коммерсант Жак Буассон.

— Врешь, свинья! А твой акцент? Ты английский шпион, прислан сюда для связи с маки! Я тебя расстреляю!

Вы не имеете права. Доставьте меня в штаб.

— Молчать!.. Я расстрелял не один десяток таких, как ты.

— Вы ответите за произвол. Вас накажут.

— Не разговаривать! Марш!..

Выйдя из таверны, автоматчики пошли вдоль леса. Усатый уговаривал лейтенанта доставить его в штаб. Лейтенант не слушал, оглядывался, искал что-то глазами вдали на дороге. Наконец кратко сказал: «Здесь».

Усатого толкнули в спину, отвели в сторону от дороги, поставили к дереву, завели за ствол руки. Фельдфебель начал стягивать кисти веревкой. Солдаты отошли, встали напротив пленника. Глаза усатого бегали. Фельдфебель не спеша связывал его руки. Потрогал узлы, развязал веревку, закрепил снова. Затем повторил всю процедуру еще раз.

— Герр лейтенант, — хрипло тянул усатый. — Я скажу вам правду. Я американский разведчик. Управление стратегических служб, УСС, — вы слышали? Доставьте меня в штаб. Вы получите награду.

У американца подогнулись ноги, он падал на колени, руки у него вывернулись. Арестованный хлюпал, тихонько выл...

На дороге послышался шум, с группой солдат поравнялась и затормозила автомашина. Лейтенант подошел к урчавшему «мерседесу». Из него вылез майор — левая рука в черной перчатке безжизненно висела вдоль туловища.

— Все в порядке? — сухо бросил он.

— Шпион арестован, герр майор. Его сообщник убит — пытался бежать. Этот говорит, что он американец — разведчик из УСС.

— Назвал свое имя?

— Нет, герр майор. Признал только, что он агент американской разведки.

Взвизгнув тормозами, на дороге остановились два грузовика. Эсэсовцы в черных мундирах с автоматами спрыгнули, окружили солдат, фельдфебеля. Вырвали у них автоматы, начали оттеснять к лесу. Майор подошел к связанному.

— Ни звука. Ни единого слова, если хотите жить, — сказал он по-английски.

Подгоняемый эсэсовцами, разоруженный патруль понуро брел к лесу. Фельдфебель догадался. Обернулся, крикнул:

— Герр лейтенант! Что же это такое?!

Лейтенант отвернулся.

Ударили автоматные очереди.

— Проверьте, — сухо сказал Штрандль обер-лейтенанту СС. — Ни один не должен остаться в живых.

Через несколько секунд в кольце эсэсовцев, окруживших трупы, раздались выстрелы: обер-лейтенант выполнял приказ.

Треск автоматов привел усатого чуть ли не в состояние прострации. Он не мог понять, что происходит вокруг.

— В машину! — приказал майор. — Берите этого.

Обер-лейтенант помог американцу стать на ноги и повел его к «мерседесу». Лицо «коммерсанта» оживлялось, на нем появлялась краска. Старомодный «мерседес» казался ему прекрасным.

Эсэсовцы тащили трупы расстрелянных, бросали их в грузовик. Американец отвернулся, у него перехватило дыхание. «Мерседес» круто развернулся и резко взял с места.

Въехали в городок. Французы с мрачными лицами стояли у закрытых магазинов. Полицейский в каскетке и пелеринке неуклюже карабкался на дерево, на которое кто-то водрузил трехцветный французский флаг с черной траурной лентой. Заплаканная женщина брела от шато, где расположилась немецкая комендатура с запыленными мотоциклами и уродливыми грузовиками. В оккупированном городке начался «новый порядок». Где-то полыхнула автоматная очередь. На город опускалась ночь немецкой оккупации.

Сидя в отеле, американец с наслаждением прихлебывал настоящий черный кофе. На столе стояла бутылка французского коньяка. Но его не предлагали американцу. А ему до судорог в горле хотелось ощутить на языке жгучий напиток. Бутылка была откупорена, запах коньяка дразнил обоняние. Американец еще слышал шорох осенней листвы под ногами, когда его вели к проклятому дереву. Всю жизнь будет он помнить узоры на коре, сучки, пятна сухого мха... Придется все-таки попросить глоток, хоть несколько капель, у этого однорукого майора, что караулит его уже целый час.

— Вы разрешите? — выдавил он, протянув руку к бутылке.

— Нет. Придется подождать, — грубо ответил майор.

По лицу американца поползла густая краска. Оскорбление было рассчитанным.

...Штрандль не успел насладиться унижением американца. В комнату вошли двое. Майор вскочил, щелкнул каблуками. Седой в штатском кивнул. Майор вышел. Седой уселся в кресло напротив американца.

— Рад вас видеть, мистер Даллес, — иронически начал седой. — Приятно принимать такого гостя...

— После того, как его едва не расстреляли ваши люди, — еще более иронически прервал седого американец.

— О, это?.. — усмехнулся седой. — На войне как на войне, герр Даллес. Но это уже позади. Сейчас вы — мой гость.

— Конечно, конечно, — сказал Даллес и тут же подумал: «Только от меня теперь зависит, как скоро я смогу продолжать свой путь в Швейцарию».

На губах начальника абвера адмирала Вильгельма Канариса (это был он) играла тонкая улыбка:

— Приятно иметь дело с таким асом американской стратегической разведки, как вы, мистер Даллес. Отбросим условности. Будем откровенны. Я уверен, что мы найдем общий язык.

— Вы искали его не там и не так, как следовало бы, герр адмирал. Кстати, поиски «общего языка» стоили вам четырех чистокровных арийцев, а они пригодились бы вам, скажем, на вашем Восточном фронте.

«Издержки производства», как говорят марксисты. Вы старый разведчик и знаете, что в таких делах конспирация — прежде всего. А почему, собственно, вы заговорили о Восточном фронте? Это что — «комплимент» нашему вермахту? — адмирал стряхнул пылинку с лацкана пиджака.

— Это намек на то, что, как мне кажется, наша встреча отнюдь не последняя. Следующие могут происходить в совершенно иных условиях. Кстати, о конспирации... Имеются французские свидетели происшествия в таверне.

— Свидетели?

Адмирал потянулся к телефону. Полковник услужливо снял трубку, протянул ее шефу и набрал номер.

— Штрандль? — сухо спросил адмирал. — Как обстоит дело с теми французами, которые задержаны в таверне?

Выслушав ответ, адмирал положил трубку, взглянул на часы:

— Через двенадцать минут «свидетели» навсегда утратят возможность выступить когда-либо с показаниями.

— Кстати, этот ваш спутник, который так неудачно пытался бежать, ваш человек?

— Да. Капитан нашей службы. Энергичный был малый. Но несколько торопливый.

— Сам напросился на пулю. А это, пожалуй, вам на руку. Не так ли?

И, не ожидая ответа, адмирал расхохотался. Американец глядел в пол.

— Не хотите ли коньяку, мистер Даллес?

Адмирал привстал, потянулся к бутылке. Его опередил полковник. Он налил доверху два бокала.

— Прикажите прислать ужин, герр адмирал. Я собирался обедать, когда в таверну ввалились ваши люди. Для «расстрелянного» у меня чертовский аппетит.

— Распорядитесь насчет обеда, Остер, — повернулся к полковнику Канарис. — Пусть подадут сюда. На троих.

Канарис достал из кармана толстую сигару, откусил кончик, закурил. Даллес был занят коньяком.

— Мы достаточно хорошо знаем друг друга, мистер Даллес, — почти дружески начал адмирал. — Чтобы не бродить вокруг да около сути дела, начнем с главного. Вы, конечно, понимаете, что нам ничего не стоило уничтожить вас. Ваши коллеги вряд ли узнали бы, куда и как вы исчезли. Вы сделали ошибку, задержавшись тут. Эта ошибка могла стоить вам жизни. Мы сохранили ее потому, что надеемся по-деловому договориться с вами.

Даллес вынул из жилетного кармана трубку, начал набивать ее. Возвратился полковник, сел за стол и раскрыл записную книжку.

— Мы не собираемся вербовать вас, предлагать вам агентурную работу. Внук и племянник двух государственных секретарей Америки * в роли заурядного агента абвера? Для нас это было бы лестно, пикантно, даже заманчиво. Но неразумно, нерасчетливо. Ваш переход на нашу сторону был бы сущей бессмыслицей. У нас достаточно своих людей в вашей стране, и на довольно высоких постах. В свое время они работали в наших фирмах. Они знают: кончится война и все пойдет по-старому.

Канарис встал, заходил по комнате. Даллес внимательно всматривался в голубую струйку дыма, тянувшуюся из трубки.

— Я хотел бы говорить с вами с более широких, я бы сказал, с более возвышенных позиций, герр Даллес. Мы знаем о вас все с тех пор, когда наши дороги пересеклись в 1916 году. Тогда ваш дядя, государственный секретарь Лансинг, отправил вас в Вену вторым секретарем посольства. Мы внимательно следили там за вашей игрой с австровенгерскими ирредентистами ². После вступления США в первую мировую войну вы вовремя убрались в Швейцарию, не то что сейчас. В то время мы не встречались с вами. Но наше досье на вас было довольно объемистым уже тогда.

С тех пор мы не выпускали вас из поля зрения. Я должен напомнить вам кое-что. Война создала вам карьеру. В 1918 году, за год до окончания войны, в Австрии начинали искать контактов с Америкой. Австрийцы знали о ваших высоких связях. Не к послу, а к вам направили они своего доктора Ламмаша. Вы встретились с ним в Групплингене, близ Берна, на вилле одного из доверенных людей Круппа фон Болена унд Гальбаха. Разумеется, не вы один вели это дело: делегацию США возглавлял профессор Джордж Геррон. Но вы играли важную роль за кулисами. Геррон рекомендовал Вашингтону принять план Ламмаша: Габсбурги сохраняют трон; Австрия становится плацдармом американской политики в Европе. Остроумная комбинация, не правда ли? Но ее сорвали англичане, выдав противникам монархии намечавшийся сговор. Габсбурги были свергнуты. А за вами утвердилась репутация специалиста по заговорам и международным интригам.

Вот когда были в полной мере оценены ваши незаурядные способности. Ваша карьера была обеспечена. На Версальской конференции в делегации США вы уже были помощником главы «департамента политической и экономической корреспонденции».

Вашим начальником в делегации был человек, отчетливо представлявший себе историческое предназначение Германии. Эллис Дрексел уже тогда считал, что только Германия, возрожденная из пепла военного поражения, может стать барьером против большевистской России. Естественно, что в Германии вы привлекли к себе пристальное внимание. Разъезжая с Дрекселом по нашей стране, вы встречались с промышленниками, финансистами, политиками, а мы вас изучали — тщательно, всесторонне. Записи всех ваших бесед поступали в архивы абвера. С каждым новым документом становилась яснее ваша близость к нашей стране, к ее новой европейской политике, тогда еще только намечавшейся.

К сожалению, в Америке в то время слишком ненавидели «прусский милитаризм». Такие люди, как вы, были для нас на вес золота. Мы были кровно заинтересованы в вашей карьере. Ваше возвышение могло оказаться для нас полезным. И вы и ваш брат были недовольны Версальским договором. Вы решительно возражали против репараций, были не согласны с границами Германии, установленными Версальским договором. Мы знали об этом.

Вас перевели в Берлин, в посольство. Вы разделяли многие идеи наших генералов и политиков. Вам нравились планы нападения на Россию силами Польши и Литвы. Вы называли их «последним барьером» на пути большевизма. Вторжение в Россию, считали вы, следует предпринять, хотя «сотни тысяч людей сложат головы на полях сражений».

В Вашингтоне вас тогда не поняли. Поэтому вы покинули дипломатию и пришли к «Салливену и Кромвеллу» в Нью-Йорке. Ваш брат, Джон Фостер Даллес, был в этой юридической фирме старшим партнером. Ее специальность — оформление международных сделок ваших банков и промышленных концернов. Ваша фирма поддерживала отношения с нашим стальным трестом — «Ферейнигте штальверке», с концерном Боша. Она была юридическим поверенным. «И. Г. Фарбен-индустри» в США. Вы и ваш брат наживали огромные гонорары на оформлении сделок этих гигантов в США. Я не говорю о «гонорарах», не нашедших отражения в бухгалтерских книгах, но тщательно документированных абвером.

Утомленный монологом, адмирал сел в кресло. Даллес слушал его со слегка скучающим видом, как человек, который, к сожалению, лишен возможности прервать этот неприятный разговор и покинуть комнату.

В дверь постучали. ВоШел официант, манерами и выправкой напоминающий фельдфебеля. За ним, сгибаясь под тяжестью обеденных приборов, шел французский слуга. Трое уселись за стол. Даллес ел с удовольствием, смакуя каждый кусок.

— Служба в «Салливен и Кромвелл» была вознаграждена, — продолжал Канарис. — Вас ввели в правление банка «Дж. Генри Шредер и К⁰» и финансовой фирмы «Шредер траст». Возникли сложные и запутанные связи с банкирским домом барона Курта фон Шредера, ныне бригаденфюрера СС. Все это, герр Даллес, предыстория. Но она привела вас к нам. И мы рады этому. У нас много общего, — понизил голос Канарис. — Участие вашей страны в войне против нас вы считаете трагической ошибкой. Мы — тоже. Мы единомышленники в главном, основном.

Канарис пристально посмотрел на Даллеса. Откинувшись в кресле, тот внимательно рассматривал гипсовый узор на потолке. Адмирал встал, подошел к окну, за которым сгущался тревожный вечер.

— Мы не собираемся просить у вас агентурной помощи. Мы хотим даже не дружбы, нет. Взаимно выгодного сотрудничества! Наше сотрудничество нужно не только нам, но и вам. Проблема сводится к следующему: либо мы выиграем войну, либо... — Канарис покосился на полковника, продолжавшего делать заметки в записной книжке, отрицательно качнул головой. Полковник отложил перо. — Либо мы ее проиграем. Если мы победим, вам придется сживаться с новым европейским порядком. Такое государство, как ваше, не может остаться в стороне от неизбежного общения наций. Мы будем решать: кто и в каких масштабах будет пользоваться благами этого общения — я имею в виду торговлю, финансовые операции и тому подобное. Если у вас будут заслуги перед Третьей — вечной — империей, представьте себе, какое положение вы сможете занять на Уолл-стрите? Ваш политический вес откроет вам дорогу к высоким уровням государственной деятельности. Но даже если гения фюрера, упорства и настойчивости наших вооруженных сил окажется недостаточно для победы, то и тогда наш возрожденный потенциал будет иметь решающее значение для ваших планов. Кто сможет играть роль опоры Америки в Западной Европе? Англичане? Французы? Победа вашей коалиции выведет русских на самые высокие горизонты. Их авторитет высок уже сейчас, на семнадцатом месяце войны. Французов хватило на 45 дней. Вы представляете себе, что произойдет, если русские победоносно выйдут в Западную Европу?

Впервые за все время Даллес посмотрел в глаза адмиралу. То, что увидел адмирал в глазах собеседника, подсказало ему — он на пути к успеху. Канарис подошел к столу, налил коньяку, подал рюмку Даллесу.

— Я пью за то, чтобы русские не пришли в Западную Европу, чтобы в ней господствовали мы, а если нам это не удастся, то вы — люди Америки.

По лицу Даллеса промелькнула довольная усмешка.

— Я пью за первую и третью часть вашего тоста.

— О’кэй! — осклабился Канарис. — Бизнес есть бизнес. Его не бывает без конкуренции. Теперь, когда наши прочно увязли в России, меня устраивают в конечном счете все три варианта.

Выпили все трое. Приступили к обсуждению деталей.

— Остерегайтесь людей Гиммлера, — заключил беседу Канарис. — Мой человек придет к вам с паролем: «Помните тройной тост вашего друга?» После утвердительного ответа будет произнесена вторая часть пароля: «Он охотно выпил бы этот тост с вами еще три раза».

Даллес ухмыльнулся: изворотлив адмирал! Немцы как кошки — всегда падают на ноги. Что ж, в конце концов Канарис прав: выигравший сгребает со стола все. Но нельзя раздевать партнера донага, особенно если он твой родственник. Расчеты у нас сложные. Однако сочтемся.

НАЗНАЧЕНИЕ СОСТОЯЛОСЬ

Древнее бернское шато у реки Ааре. Старые, причудливо гнутые железные решетки. Фонарь, подвешенный на тяжелой, почерневшей от времени цепи. Массивные дубовые двери, обитые полосами кованого железа. Красивая табличка с надписью: «Специальный помощник посла Соединенных Штатов Америки».

«Специальный помощник» — это Аллен Уэлш Даллес, главный резидент УСС. В Берне он объявился через несколько месяцев после встречи с Канарисом.

Не легкими были для Даллеса эти месяцы. Вернувшись в США, он прежде всего рассказал обо всем, что произошло с ним, своему брату Джону Фостеру. Тот одобрил поведение Аллена во время беседы с Канарисом.

Джон Фостер обещал помочь Аллену в его объяснениях с директором УСС Уильямом Доновеном. Дело это было не легкое. Адвокат по профессии, «Дикий Билл», как прозвали Доновена в Америке, обладал проницательным умом и двадцатипятилетним опытом профессионального разведчика. До войны он был одним из совладельцев крупной адвокатской фирмы в Нью-Йорке, носившей его имя. Фирма «Уильям До-новен» давно уже стала тайным разведывательным органом монополий. Доновен развил в себе острое чутье, его не просто было направить по ложному пути.

Доновен понимал: с переходом Аллена Даллеса через франко-швейцарскую границу что-то неладно. Правда, штамп, поставленный в паспорте, показывал, что его владелец выехал из Франции за день до того, как германские войска вышли к границе. Для Доновена это ровным счетом ничего не значило. Его УСС тоже изготавливало любые документы и любые штампы.

Сидя в глубоком кресле перед Доновеном в одном из невзрачных кирпичных строений бывшего Национального института здравоохранения на окраине Вашингтона, где находился штаб УСС, Аллен Даллес, попыхивая трубкой, долго с нужными и ненужными подробностями рассказывал генералу, как он проскользнул в Швейцарию под самым носом немецких ищеек. Энергичный непоседа, Доновен внимательно слушал рассказчика, не торопя и не прерывая его вопросами. Даллес говорил и говорил, стараясь утопить правду в массе деталей, которые он заранее хорошо обдумал и соединил в стройные логические ряды. Время от времени он останавливался, проверяя, достаточно ли он убедил шефа в правдивости своего рассказа. Но лицо генерала было непроницаемым. И Даллес продолжал свой рассказ.

Доновен держался так, словно он готов был вот так, сидя в кресле, без конца слушать даллесовское повествование.

Внешней медлительностью и деланным спокойствием он маскировал острую наблюдательность, проницательную аналитическую мысль. Это был один из его психологических приемов. Ослабляя бдительность рассказчика, этот прием позволял улавливать мелкие неточности, несуразности, обнаруживать трещинки в фальсифицированном алиби.

«Дикий Билл» знал — провести немецкую разведку не так-то легко. Правительство поручало ему немало специальных заданий. Выполняя их, он часто выезжал инкогнито з^ океан. В июле 1940 года он был в Англии, жившей тогда опасностью вторжения гитлеровской Германии. Позднее он выезжал в Ливию, Сирию, Палестину, Трансиорданию, Турцию, Грецию, был на Балканах.

На всю жизнь запомнил генерал — тогда полковник —  свою поездку в Болгарию в январе 1941 года. В Софии он оказался в весьма деликатном положении. У него вытащили бумажник с дипломатическим паспортом и рекомендательными письмами к надежным людям. Деньги были не в счет. «Дикий Билл» так и не смог сообразить, где это произошло. Ночью в отеле? В театре, где у него был мимолетный контакт с одним из агентов УСС? В ресторане во время деловой беседы с надежным бизнесменом? Доновен остро почувствовал руку немецкой разведки. Правда, ей не удалось взять его тогда за горло. Но Даллес мог оказаться менее удачливым...

Наконец Даллес умолк. Доновен вскинул на него ничего не выражающий взгляд.

— Вы, Аллен, проявили незаурядные способности и искусство разведчика. Мы уже подобрали людей на основные «станции» в Европе. Но для вас в нашей службе найдется подобающее место наверху.

Лицо Даллеса расплылось в улыбке. Он хотел что-то сказать, но генерал перебил его:

— Разумеется, это не только мое мнение. То же самое думают и в банке Шредеров. И еще кое-где. Предстоят еще кое-какие трудности. Я полностью верю тому, что вы мне рассказали. Но что подумают другие? Как они посмотрят на все это?

И все-таки от Доновена Даллес ущел без уверенности в успехе. Он понимал, что дело на этом не кончится. Предчувствие не обмануло его. Сперва его вызвал для доклада некто весьма близкий к Белому дому. Затем военная контрразведка обратилась к генералу Доновену с просьбой дать ей возможность подробно допросить Даллеса, как человека, возможно, побывавшего в тылу у противника. Генерал не высказал особых возражений.

То ли сам Даллес догадался, то ли ему намекнули, но он был уверен: несмотря на заверения Доновена, допроса хочет сам шеф УСС. И Даллес тянул. Не явившись на допрос, на который его пригласили, он бросился в Нью-Йорк к брату.

На следующий день Доновена пригласил к себе президент одного из крупных банков Уолл-стрита, с которым вело дела УСС. Уладив финансовые дела, Доновен собирался уже уезжать. Но президент пригласил его на завтрак. В интимной беседе он дал понять, что банк заинтересован в том, чтобы Аллен Даллес остался в УСС и, более того, выехал на работу в Швейцарию.

Аллен Даллес был спасен. Возвратившись в Вашингтон, Доновен на этот раз получил официальное требование военной контрразведки позволить ей допросить Даллеса. Генерал ответил неофициальным, но твердым отказом. Даллес, сказал он, уже представил ему подробный доклад, где изложено все, что нужно, о его пребывании во Франции. Контрразведка может ознакомиться с этим докладом, когда ей угодно.

Контрразведчики не примирились с отказом. Они опротестовали нарушение установленного порядка, обратились к военному министру, бывшему судье Паттерсону и к начальнику штаба армии США — генералу Д. К. Маршаллу. Через пару дней Маршалл, недовольно нахмурившись, сообщил контрразведчикам, что не в интересах армии добиваться этого допроса. А заместитель морского министра Джеймс Форрестол через своего специального помощника, ведавшего связью с разведкой, добился прекращения поднятой контрразведчиками кампании.

Вскоре Белому дому была представлена рекомендация: назначить Аллена Даллеса главным резидентом УСС в Швейцарии, с распространением сферы его разведывательной деятельности на Германию, оккупированные ею страны Западной Европы и Балканы. Одновременно туда поступил и подробный доклад о «достижениях» Аллена Даллеса. В один из дней, когда этот доклад лежал на столе президента Рузвельта, Форрестол добился приема у президента. Долго расхваливал он достоинства своего протеже. Назначение Даллеса в Берн состоялось, Аллен Уэлш Даллес появился в древнем замке на берегу реки Ааре.

В Берлине об этом узнали немедленно. Канарис созвал совещание. Обсуждались планы укрепления авторитета Аллена Даллеса у руководства УСС и тем самым у Белого дома. Были приняты кое-какие и другие меры.

Все, о чем говорилось на совещании, сразу же стало известно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Можно было подумать, что Канарис, созывая совещание, ставшее для него впоследствии роковым, совершил ошибку. Нет, начальник абвера знал, на что шел. Он вел опасную двойную игру. Уверенный в том, что рано или поздно его отношения с Даллесом станут известны рейхсфюреру СС, адмирал заранее готовил себе алиби. Гиммлер это понимал. И он решил играть на игре адмирала.

Так началось тайное состязание рейхсфюрера СС и начальника абвера в отчаянных попытках использовать Аллена Даллеса в высших интересах Третьего рейха. Речь шла об обеспечении Германии почетного выхода из войны, компромиссного сепаратного мира с западными державами, мира, который дал бы Германии возможность сконцентрировать все свои силы на ее Восточном фронте.

НАЧАЛО КОНТАКТА

Берн выглядел хмуро. Ветер раскачивал голые ветви платанов. Они жалобно скрипели и постукивали, словно костяшки. Никто не ожидал нападения германских самолетов, но город был затемнен, ночные улицы пустынны.

Высокий человек в теплом мохнатом пальто шел в районе посольских особняков по безмолвной Банкштрассе. Поравнявшись с шато, темневшим за железной оградой, человек остановился, быстро обернулся и затем снова зашагал вперед. Дойдя до конца квартала, он еще раз «проверился» и, убедившись, что слежки как будто нет, отворил калитку, по каменным плитам прошел к двери и, в темноте нащупав кнопку звонка, позвонил.

Дверь отворил коренастый, плотный слуга. Незнакомец, негромко сказав несколько слов, шагнул в полутемную прихожую.

Внимательно оглядев посетителя, слуга прибавил света и вышел в боковую дверь. Пришедший принялся рассматривать развешанные на стенах потемневшие от времени старонемецкие миниатюры. Он не видел, что за ним внимательно наблюдают через замаскированное в одной из стен потайное отверстие. Через некоторое время слуга вошел в холл.

— Вас просят раздеться, — сказал он по-немецки.

— Прекрасно, — ответил пришедший по-французски, передавая пальто слуге. Тот быстро, но незаметно ощупал реглан длинными подвижными пальцами. Убедившись, что в пальто нет ни пистолета, ни бомбы, слуга повесил его на вешалку и удалился. В переднюю вошел высокий седоватый джентльмен в очках и с усами-щеточками.

— Добрый вечер, мистер Даллес, — с еле уловимым немецким акцентом приветствовал гость вошедшего.

— Господин консул? Герр Гизевиус?! — с деланным удивлением воскликнул хозяин дома. — Так поздно? Что-нибудь важное?

— Да... — неопределенно протянул пришедший, оглядывая холл и как бы говоря: «Неужели мы будем беседовать здесь?» Он посмотрел на дверь, за которой только что скрылся слуга.

Даллес понял смысл этого жеста. Ухмыльнувшись, показал на дверь в противоположной стороне холла, ведущую в его кабинет.

У потрескивающего камина на низеньком столике стояли хрустальные бокалы, бутылки с виски и коньяком.

— Угодно? — лаконично спросил хозяин.

— С удовольствием, — ответил гость. — Холодно сегодня.

Хозяин дома наполнил два бокала. Подняв свой бокал, глядя в глаза Даллесу, гость медленно и отчетливо произнес:

— Помните тройной тост вашего друга?

— Конечно, — отозвался Даллес. — Это был хороший тост.

— Он просил передать вам, что охотно выпил бы с вами этот тост еще три раза.

— Рад... Рад...

Гость выглядел мрачно и торжественно. По лицу Даллеса блуждала самодовольная улыбка. Он не ожидал, что Канарис напомнит о себе так скоро. «Плохи ваши дела, герр адмирал», — думал Даллес.

Да, дела Канариса и его фюрера были плохи. Советские войска уже закончили окружение Шестой армии фон Паулюса. Канарис хорошо знал, чем это грозит всей «восточной кампании» гитлеровского рейха.

— Садитесь, господин консул. Я слышал о вас кое-что, но, признаюсь, не очень много. Поговорим откровенно.

— Для этого я и пришел к вам, мистер Даллес. Я не только выполняю приказ адмирала, но и следую велению своего разума. Мне приказано не распространяться о себе. Но я хочу доказать вам свою искренность.

По лицу консула пробегали нервные тени, он был взволнован.

— Германия проигрывает войну. Гитлер ведет нас к гибели. К тому времени, когда могут снова понадобиться мои услуги в новом раунде борьбы Германии за ее величие, мне будет уже за шестьдесят. Высшую службу фатерланду я могу сослужить сейчас. Поэтому я буду сотрудничать с вами.

В горле у консула булькнуло, его перехватила спазма. Гизевиус замолчал. Потом продолжал спокойнее:

— Перед вами, мистер Даллес, не только резидент абвера. К вам пришел человек, который предвидит трагическую судьбу Германии. Помогая вам, я помогаю моей дорогой родине.

Гизевиус встал. В голосе его звучал такой фанатизм, что «специальный помощник посла» начал смотреть на германского генерального консула с чем-то вроде уважения.

— Я рад, господин Гизевиус, что вас привел ко мне не только здравый рассудок, но и чувство глубокого патриотизма. Я уверен, что ваша помощь нам в конечном счете обернется большой услугой Германии.

Гизевиус подошел к столику, не спрашивая разрешения, налил большой фужер коньяку, отошел к камину и выпил единым духом. Стоя в стороне у письменного стола, Даллес незаметно включил кнопку аппаратуры звукозаписи. Затем он открыл ящик стола. Глядя на широкую спину гостя, вынул из ящика бесшумный пистолет и опустил его в карман. Вряд ли ему понадобится сейчас оружие: абверовцы будут теперь охранять его лучше, чем его собственные люди. Но разведка есть разведка. Здесь не может быть слепого доверия. Закрыв ящик, Даллес подошел к Гизевиусу.

— Я понимаю ваши чувства, господин консул, — сказал он. — Ваши побуждения делают честь любому патриоту...

Гизевиус молча взглянул на «специального помощника». Что скрывается за этим выспренним тоном?

— Надеюсь, наше партнерство и сотрудничество будет долгим и плодотворным, — отведя глаза, добавил Даллес.

— Думаю, оно продлится не менее четверти века, — голос консула был печален. — На это время нам придется забыть обо всем, кроме самого главного.

Даллес сел, указав и гостю на кресло.

— Главное — это реальная угроза победы... — Гизевиус не сразу произнес следующее слово, — русских. Невозможно представить себе, что произойдет в Европе, если это случится. Платить за поражение будут не только нацисты. Расплачиваться придется всем нам. Помочь Германии выйти из войны с наименьшими политическими и социальными потрясениями в ваших интересах, как и в интересах Англии и Франции. Возможности для этого имеются. В Америке у нас есть много друзей. Вы один из них...

— У вас есть что-нибудь конкретное? — прервал Даллес консула.

— Да. Рекомендую вам выключить запись. Это в ваших интересах.

Даллес молча подошел к столу, выключил аппаратуру, повернулся к гостю.

— Хочу предупредить вас: мы раскрыли шифр, с помощью которого вы сноситесь с руководством УСС в Вашингтоне.

— Не может быть! — взволновался Даллес. — Не вздумайте меня шантажировать, герр консул.

Гизевиус вынул из бумажника листок бумаги.

— Я прочту вам ваши последние донесения. «УСС. Доновену. С Карлом договорились. Его условия — тридцать тысяч долларов в швейцарском банке на имя его жены. За каждый документ от ста пятидесяти долларов. Телеграфируйте согласие. Даллес».

Лицо резидента УСС покрылось густой краской.

— Не может быть, — растерянно повторял он. — Не может быть...

— Читать дальше? — спокойно спросил Гизевиус.

— Нет, нет...

— Ваши донесения расшифровываются уже месяц. Перемените шифр, господин Даллес. Видите, насколько далеко я выхожу за рамки инструкции. Чтобы смену шифра не связывали с моим визитом — если о нем узнают, — передавайте им еще пару недель какую-нибудь ерунду. Теперь я еще дальше шагну за рамки инструкции. Можете включать запись.

Даллес включил звукозапись, взял перо, листок бумаги. Гизевиус наклонился в кресле.

— Камердинер британского посла в Турции Нетчбулл-Хьюжессена — агент абвера. Кличка «Цицерон».

Даллес встал, взволнованно заходил по комнате.

— Герр Гизевиус, — торжественно произнес он, — вы настоящий друг...

Гизевиусу стоило труда не дать расплыться на лице язвительной улыбке. Но он сдержался. Даллес был вне себя от радости. Этот консул станет для него настоящей золотой россыпью.

— Это еще не все, мистер Даллес, — продолжал Гизевиус. — К вам придет человек. Назовется Джорджем Вудом. Это условное имя, псевдоним. Он будет систематически передавать вам фотокопии документов министерства иностранных дел. Это позволит вам срывать дипломатические акции Гитлера’. Теперь, когда война, можно сказать, уже проиграна, мы заинтересованы в том, чтобы они провалились: это ускорит его падение. Чем раньше мы устраним Гитлера и договоримся с вами, тем меньше пострадает Германия. Но я засиделся, — Гизевиус взглянул на часы. — За мной, возможно, наблюдают. До свиданья, мистер Даллес. Я рад, что положено начало нашему контакту, моему сотрудничеству с вами...

Даллес пожал Гизевиусу руку, проводил до выходной двери. Пройдя в кабинет, уселся составлять донесения в Вашингтон. Официальное, адресованное Доновену, сообщало о Вуде и «Цицероне». Другое — со всеми подробностями — было адресовано одному из банков на Уолл-стрите. Оно будет доставлено лично через Маккитрика из базельского Банка международных расчетов.

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ ШПОНЕКА

Гизевиус шел быстрым размашистым шагом, но, чуть повернув голову, уголком глаз он видел: в полусотне шагов неотступно следовала за ним темная фигура. Свернул в одну улицу, в другую, а потом по пустынной набережной Ааре консул направился к окраине города. Тень не отставала. В темном месте консул резко повернулся и пошел навстречу преследователю. Тот начал было переходить на другую сторону улицы. Консул, обладавший большой физической силой, схватил его за шиворот, втащил на тротуар и заглянул в лицо.

— Это ты, Шпонек? — притворился он удивленным.

— Я... Я боялся, как бы на вас не напали английские агенты, герр консул, — залепетал шофер консульства. — Я охранял вас.

— Спасибо, Шпонек. Я рад, что встретил тебя. Эти проклятые англичане идут на все.

Польщенный Шпонек шагал рядом с консулом, болтал о пустяках.

— Ты недавно приехал к нам, Шпонек? Я все хотел спросить... тебя не пытались подкупить? Может быть, кто-нибудь предлагал тебе следить за мной, за тем, что происходит в консульстве?

— О нет, герр консул. Я немедленно сообщил бы об этом...

— Кому? Мне?

— О нет, герр консул. — В темноте не видно было, как расплылось в улыбке лицо шофера. — У меня есть другое начальство, в Берлине.

— Ах да, конечно. Ты докладываешь непосредственно Четвертому управлению службы имперской безопасности. Я вспомнил: письмо о твоем назначении в консульство подписала важная персона. Но почему-то до сих пор я думал, что ты проходишь по Шестому управлению герра Шелленберга...

Собеседники вышли в неосвещенный уголок набережной. Внизу чернела горная Ааре.

— Покурим, Шпонек, — предложил Гизевиус, вынимая массивный портсигар. — Хочешь сигару? Настоящая «Гавана».

— Данке, герр консул, — польщенный шофер взял сигару, спрятал ее в боковой карман пальто.

Собеседники облокотились о парапет набережной. Гизевиус огляделся — ни души. Ветер шумел в ветвях платанов. Консул незаметно вынул из кармана пиджака странное устройство. Оно напоминало массивную вечную ручку, к которой был приделан портсигар. Зажав в руке «портсигар» (патронный магазин), консул приблизил «ручку» (ствол бесшумного пистолета) к спине шофера напротив сердца, нажал спусковую планку раз, другой, третий.

Выстрелов не было — только легкое шипенье. Шпонек дернулся, обвис на парапете. Консул прижал тело к холодному камню, чтобы оно не сползло на землю. Напрягаясь, поднял труп, бросил вниз, в реку. Оглянулся. Никого. Размахнувшись, зашвырнул далеко в реку пистолет-портсигар. Быстро перешел улицу, слился с ночными тенями.

Часа через два его автомашина остановилась у консульства. Войдя в здание, консул сказал швейцару-гестаповцу:

— Мне нужен Шпонек. Пошлите его ко мне.

— Яволь, герр консул.

Через четверть часа швейцар докладывал:

— Шпонека в консульстве нет. Он где-то в городе. Жена говорит: ушел засветло, еще не возвращался.

— Сколько раз я говорил, чтобы работники консульства ходили в город только вдвоем! Город кишит вражескими агентами. Скажите его жене, что он мне нужен завтра в шесть утра.

— Яволь, герр консул...

Гизевиус прошел в соседнюю с его кабинетом комнату, служившую спальней.

В шесть часов в дверь спальни постучали.

— Кто? — голос консула был сердитым. Он еще не ложился, составляя донесение в Берлин. За дверью раздался тревожный женский голос.

— Это я, герр консул, Урсула Шпонек. Пауль еще не вернулся. Я очень беспокоюсь.

— Зайдите, зайдите, фрау Шпонек, — почти ласково ответил консул. Открыл дверь, впустил наспех одетую молодую женщину. Запер дверь, повернулся к пришедшей. В комнате стоял полумрак.

— Ну, стоит ли беспокоиться? Видимо, у вашего мужа есть какие-то дела. Я очень рад, что вы пришли ко мне. Здесь было так неуютно. Вы принесли с собой тепло, красоту истинно германской женщины.

Пораженная игривым оборотом беседы, Урсула молчала. Консул говорил и говорил. А когда Урсула придумала, наконец, что ответить этому массивному человеку, было уже поздно...

Из полиции в консульство позвонили после полудня. Воды Ааре выбросили на берег за городом труп шофера консульства герра Пауля Шпонека. Убит. Тремя выстрелами. В спину. Выстрелы сделаны в упор, пальто обгорело в местах входа пуль. Раны не сквозные. В кармане герра Шпонека обнаружена сигара. Такими располагают сейчас только англичане.

Консул поблагодарил полицейского комиссара, послал в полицию людей из консульства. Из Берлина в ответ на донесение пришел приказ: труп не вскрывать, в цинковом гробу отправить в Берлин.

Урсула была потрясена, но переносила горе стоически. Служащие консульства сочли это проявлением тевтонского духа. Мужество Урсулы было оценено по достоинству. Консул предложил ей остаться его экономкой. Весь персонал консульства одобрил «рыцарский» поступок шефа. Довольны были и в управлении имперской безопасности, где регулярно получали составленные Урсулой донесения о поведении и настроениях бернского резидента абвера.

А затем из Берлина пришло циркулярное письмо. Служба имперской безопасности предупреждала работников германского дипломатического и консульского аппарата о необходимости проявлять осторожность. Английская разведка усиливает террор против представителей Третьейимперии. Шофер германского консульства Пауль Шпонек, нарушив установленный порядок, не получив разрешения консула и без необходимого сопровождения, отправился на встречу, о которой он даже не предупредил своего начальника. Нет сомнений в том, что он убит английским агентом. В кармане у него обнаружена сигара такого сорта, которыми располагают в Берне лишь англичане. Пули, извлеченные из тела убитого, выпущены из специального бесшумного пистолета английского производства. Впредь все работники дипломатического и консульского аппарата должны неукоснительно соблюдать правила встреч, установленные службой безопасности.

Дипломатические и консульские представители Третьей империи, говорилось в циркуляре, могут быть уверены в том, что смерть их доблестного коллеги не осталась без отмщения. По приказу начальника гестапо герра Мюллера расстреляны два английских агента, захваченных в Гамбурге.

Сидя в своем кабинете, Гизевиус равнодушно читал это письмо. Читал торопливо, мельком. Наверху с отличным обедом его ждала Урсула Шпонек.

КАСАБЛАНКА

Железнодорожный вокзал в Вашингтоне «Юньон стэйшн» выглядел почти пустынным. Но вскоре после полуночи залы ожидания начали заполняться молодыми людьми атлетического телосложения. Это были агенты из охраны президента США. Неторопливо расхаживая, они зорко наблюдали за пассажирами, сидевшими на массивных деревянных скамьях с высокими спинками.

Подан специальный поезд — четыре пассажирских вагона. К главному подъезду вокзала подкатили несколько больших черных лимузинов. Агенты охраны задвигались, напряженно осматриваясь вокруг. Медленно, опираясь на тонкие трости, к платформе прошел Франклин Делано Рузвельт. За ним следовали его помощники, советники, адмиралы, генералы. Поддерживаемый под руки, президент поднялся в салон-вагон. Поезд бесшумно тронулся и, резко набирая скорость, помчался на юг. Президент направлялся в Майами.

В салон-вагоне с наглухо задернутыми занавесками звучал раскатистый смех. Сидя в кресле, президент оживленно беседовал с Гарри Гопкинсом. Это был один из немногих людей Белого дома, которому президент доверял полностью и безраздельно. Высокий, худощавый, с открытым, честным лицом, без какой-либо претенциозности, Гопкинс много лет работал в органах городской благотворительности Нью-Йорка. Он, сын шорника из Айовы, видел черную нужду простых американцев. Гопкинс понимал: отсюда, из низов, уже поднимается волна возмущения, способная смести существующий в США социальный строй. И он много и энергично работал, помогая Рузвельту отвратить эту угрозу.

Для этого нужно было заставить господствующие классы поступиться кое-чем, исходя из трезвого делового расчета: лучше потерять немногое, чем утратить все. Гопкинс помогал Рузвельту спасать владельцев Америки, миллионеров и миллиардеров, от их собственной жадности, тупости, ограниченности.

Гопкинс понимал, как и президент; что времена изменились. Капитализм, если он хочет жить, должен идти на уступки. «Новый курс» Рузвельта был средством спасения социального уклада США, скомпрометированного годами экономических кризисов и депрессий, приводивших на грань физической гибели миллионы американцев. Миллионеры и миллиардеры — Рузвельт называл их «алчными и ненасытными» — не хотели понимать это назначение «Нового курса». Подобно анекдотическому персонажу, возненавидевшему своего спасителя за то, что тот вытащил его из реки за волосы, миллиардеры ненавидели Рузвельта, а пресса монополий травила президента и его соратников...

Рузвельт был в хорошем настроении. Из России поступали добрые вести. Под Сталинградом окружена почти полумиллионная группировка германских войск. Отбиты попытки фельдмаршала фон Маннштейна вывести ее из окружения. К концу месяца разгром Шестой армии фон Паулюса будет завершен.

— А если русские что-нибудь обещают, они делают это, черт побери! — сказал как-то президент.

Именно поэтому в ежегодном послании президента «О положении страны» зазвучали нотки уверенного оптимизма. Стоя на трибуне конгресса, Рузвельт читал свое послание сорок семь минут. Аплодисменты прерывали его сорок пять раз.

«Победа в этой войне, — говорил он, — первая и главная наша цель. Победа в мире — вторая цель. Это означает шаги в направлении большей безопасности для людей здесь и во всем мире... Небольшая заслуга говорить о фундаментальных нуждах человечества, обеспечении безопасности, если через десять, двадцать или пятьдесят лет возникнет риск новой мировой войны. Дело тут в простом здравом смысле. Войны возрастают по своему масштабу, они неизбежно охватывают все страны, ибо покорение воздушного пространства делает мир все более малым. Я содрогаюсь при мысли о том,  что может случиться со всем человечеством, в том числе и со всеми нами, если к тому времени, когда нынешние младенцы станут взрослыми; разразится новая война...»

Рузвельт знал, о чем говорил. Месяц назад под трибунами стадиона «Стагг-филд» в Чикаго беженец от фашизма — итальянский ученый Энрико Ферми со своими помощниками вызвал первую цепную реакцию деления атомного ядра урана. Тень атомной бомбы поднималась над горизонтом.

Сразу же после этого события президент поручил Гопкинсу составить сводный меморандум с изложением основ американской политики в отношении Советского Союза. И вот теперь в салон-вагоне президент дочитывал этот меморандум. Наиболее удачные, по его мнению, места он читал вслух автору, сидевшему напротив со стаканом традиционного вечернего коктейля.

«В этом меморандуме нет ничего нового или оригинального. Он представляет собой лишь сводку общепризнанных идей»... «Мы не только нуждаемся в России как важном сражающемся союзнике, чтобы разгромить Германию, но и в конце концов будем нуждаться в ней для разгрома Японии»... «Мы нуждаемся в ней как искреннем друге и партнере в послевоенном мире»... «Что касается значения России в деле разгрома Германии — не нужно никаких доводов. Она имеет такое же важное значение, как Англия и США»... «Если союзники победят в войне, Россия будет одной из трех самых могущественных стран мира. Чтобы обеспечить в будущем мир во всем мире, мы должны быть настоящими друзьями, направлять мировые события таким образом, чтобы обеспечить безопасность и процветание»...

— Да, Гарри, это все, конечно, правильно. Наше правительство может сейчас руководствоваться только такими установками, — медленно говорил Рузвельт. — Но вы посмотрите, что делают друзья Германии в нашей стране. Они травят — в прессе и по радио — меня, мою семью, даже моего шотландского терьера Фалу. Я отношусь к этому спокойно, жена тоже, сдерживается. Дети очень юны, чтобы долго помнить об оскорблениях, которыми осыпают нас «вашингтонские тевтоны». Но вот Фала не выдерживает. Собака рвет в куски газеты, в которых так оскорбительно отзываются о верховном главнокомандующем Америки, ведущей войну не. на жизнь, а на смерть.

— Но и вы, мистер президент, не остаетесь в долгу. Награждение вами гитлеровским «железным крестом» О’Доннела из нью-йоркской «Дейли ньюс» заставило кое-кого задуматься...

Президент рассмеялся. Это было на пресс-конференции. Рузвельт приказал принести в Белый дом трофейный германский «железный крест». В заключение конференции он тяжело, на больных ногах, поднялся из-за стола, подошел к О’Доннелу и прицепил гитлеровский крест к его пиджаку. Фашистская пресса уже давно превозносила О’Дон-вела и его хозяев — газетный трест, Маккормика — Паттерсона.

— К сожалению, это не образумило «протевтонскую» фракцию нашей прессы, — продолжал президент. — Они, конечно, будут продолжать свою отвратительную деятельность. Но я пригласил вас не для этого, Гарри. Я хочу обсудить с вами предложения, которые представил мне начальник УСС Билл Доновен. Он сообщает, что представители абвера обратились к главному резиденту УСС в Берне Аллену Даллесу с просьбой установить контакт с нами для обсуждения вопроса о возможности сепаратных переговоров. Что вы думаете об этом?

— Надо немедленно пресечь все попытки этого рода! — Гопкинс встал, в волнении заходил по салон-вагону. — Прежде всего это может быть провокация с целью поссорить нас с русскими в момент решающей битвы на Волге. Надо запретить Даллесу вести какие-либо беседы на подобную тему. Представляете, что будет, если об этом пронюхает пресса?

— Удивительно, как совпадают наши мнения, Гарри! — усмехнулся президент. — Но мы сделаем не только это. На предстоящем совещании мы дадим публичный ответ на эти заигрывания гуннов ³. Мы опубликуем декларацию, в которой потребуем — ни больше, ни меньше — безоговорочной капитуляции Германии. Это успокоит наших русских союзников и положит конец хитроумным комбинациям нацистов...

Президент долго еще беседовал со своим ближайшим помощником о проблемах, связанных с ведением войны...

Было еще темно, когда летающая лодка «боинг» типа «воздушный клиппер» поднялась на следующее утро в воздух из гавани Майами-сити. Воздушный корабль взял курс на остров Тринидад. Полет длился долго. В Тринидаде приземлились в пять часов вечера. Оттуда «воздушный клиппер» взял курс на порт Белем в Бразилии.

На другой день начался воздушный прыжок в Бэтхарст в Западной Африке, расположенный в устье реки Гамбия. Этот порт служил для США военно-морской базой. Здесь стоял крейсер «Мемфис». Президент переночевал на крейсере. Полет в Касабланку начался на третий день, тоже утром. Военно-транспортный самолет Си-54 с президентом на борту и его спутниками прошел над Дакаром, обошел по западной кромке пустыню Сахару, пролетел над снежными вершинами Атласа и приземлился в Касабланке.

Здесь и состоялись продолжавшиеся 11 дней совещания президента с британским премьером, военными командующими США и Англии. Финальная встреча Рузвельта и Черчилля и их военных командующих состоялась 23 января. На ней был одобрен документ, в котором излагались военные задачи 1943 года.

На первом месте в документе стояло «поддержание безопасности морских коммуникаций через Атлантический океан; на втором — «помощь России в отношении других обязательств»; на третьем — операции на Средиземном море (высадка в Сицилии); на четвертом упоминались «операции в Англии и из нее», но это не был план высадки крупных сил на континенте Европы — имелись в виду мелкие операции против германских гарнизонов на Британских островах в Ла-Манше; на пятое место был поставлен «тихоокеанский и дальневосточный театр» (операции против Трука, Гуама, захват Бирмы). Конференция официально подтвердила, что второго фронта в 1943 году не будет. Это была неплохая весть для немцев.

Но была и другая, менее приятная. На пресс-конференции, состоявшейся на следующий день, 24 января 1943 года, в Касабланке, президент огласил коммюнике, в котором был провозглашен принцип «безоговорочной капитуляции» Германии и Японии. Это был ответ на маневрирование англичан и на махинации американских друзей Германии, предпринимавшиеся в Вашингтоне.

РЕЙХСФЮРЕР СС ИНТРИГУЕТ

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер был встревожен. Его неподвижные, как у удава, маленькие глазки злобно поблескивали за тонкими стеклами пенсне. Подписав документ, обрекающий на гибель тысячи людей в концентрационных лагерях, он сидел, задумавшись, в своем кабинете. Но не горькая судьба людей, по его воле обреченных на смерть, волновала рейхсфюрера. Нет, он размышлял ,об ударах, нанесенных в последние месяцы Третьей империи. Поражение под Сталинградом предвещало провал всей германской кампании на Востоке, полный военный разгром рейха.

Прав был бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг тогда, в августе 1942 года, в ставке Гиммлера, под украинским городом Житомиром. В ту ночь Шелленберг начал с ним откровенный разговор о судьбах Германии. Он был взволнован и не без страха начинал этот разговор. Достаточно было одного слова Гиммлера, и его голова слетела бы с плеч. Но, молодой генерал, возглавлявший шестой разведывательной отдел гиммлеровского управления имперской безопасности, сознательно шел на, риск. Он знал своего начальника, понимал, что при первом же удобном случае Гиммлер позволит военной верхушке, взбешенной военными провалами Гитлера, отправить фюрера на тот свет. Не для того, чтобы покончить с нацизмом и всем, что он принес Германии и Европе, а чтобы самому занять место верховного властителя Германии, Шелленберг поставил на карту все. Война проиграна, говорил он, нужно искать политическое решение — достойный выход из войны. Шелленберг намекнул Гиммлеру, что в стране вызревает несколько заговоров против Гитлера. Надо дать созреть тому из них, который имеет наибольшие шансы на успех. А когда Гитлер будет устранен руками заговорщиков, уничтожить их и занять его место.

Гиммлер понимал: бригаденфюрер прав, надо действовать именно так. Он, Гиммлер, сможет устранить заговорщиков, когда они сделают свое дело. Если же они провалятся, то, уничтожив их, он лишь укрепит свои позиции.

Видя, что Гиммлер внимательно прислушивается к нему, Шелленберг продолжал развивать свои планы.

Надо, говорил он, не просто вступить в переговоры с западными союзниками России. Надо поссорить их с Россией, подорвать военный союз и, если это удастся, сорвать развертывание в Европе второго фронта.

«Черт возьми, он действительно умен, этот молодой генерал, — размышлял тогда рейхсфюрер СС. Может быть, затеяв эту интригу, нам удастся поссорить русских с американцами и англичанами. Это особенно важно теперь, когда стало ясно, что второго фронта в этом, 1943 году не будет".

Гиммлер приказал вызвать к нему Шелленберга. Откинувшись на спинку кресла, обергангстер СС слушал доклад своего разведчика. Шелленберг, внимательно следивший за всеми действиями своего «брата-врага» Канариса, рассказал Гиммлеру о бернских контактах адмирала с Даллесом. Шеф эсэсовской разведки не знал о «Джордже Вуде», о том, что» Гизевиус стал двойником — германским и американским агентом. Но он знал о каждой встрече между представителем абвера и резидентом УСС, хотя ему и не было известно содержание их переговоров.

Беседа длилась долго. Решили: в ближайшее время установить контакт с Даллесом, начать зондаж, добиться переговоров о сепаратном мире и «политическом урегулировании» войны на Западе, продолжая и активизируя германские военные операции на Востоке. Если такой план не удастся, воспользоваться этими контактами, чтобы поссорить русских с их западными союзниками.,

В середине февраля 1943 года видные эсэсовцы князь Максимилиан Эгон Гогенлоэ и доктор Шудеркопф по приказу Гиммлера выехали в Швейцарию для тайной встречи с Алленом Даллесом.

ВСТРЕЧА ДАЛЛЕСА С ГОГЕНЛОЭ

Даллес нервничал. Через несколько часов ему предстояло встретиться с виднейшим представителем германской разведки, на этот раз не военной, а эсэсовской, подчиненной непосредственно Гиммлеру. Сидя в вагоне поезда, Даллес тщательно обдумывал план своего разговора с эмиссаром Бер-лнна. «Джордж Вуд» своевременно сообщил о предстоящем приезде в Женеву князя Гогенлоэ и доктора Шудеркопфа. Он уже знал, что Гогенлоэ будет выступать под псевдонимом «герр Паульс», а Шудеркопф предпочитает не скрывать своей фамилии.

Даллес немного поторопился, пытаясь установить связь с ними через своего помощника Вильямса. Теперь было ясно, что делать этого не следовало. Возникла опасность продешевить и создать о себе неблагоприятное впечатление. Еще хуже было то, что ему дали понять — договориться с ними будет не очень легко. Паульс даже отклонил первое предложение о встрече. Вскоре Даллесу, выступавшему в переговорах под именем мистера Булла, стало известно, что Паульс наводил о нем справки у испанского посла в Ватикане Барсенаса, переехавшего в Швейцарию из опасения попасть под бомбежку в Риме, и у румынского посла Гафенку.

Только после этого Паульс сообщил, что готов к встрече. Она состоялась в одной из женевских вилл. Даллес и Гогенлоэ узнали друг друга. Оказывается, раньше они встречались в Вене и Нью-Йорке.

Американский разведчик решил показать товар лицом — был любезен, острил, смеялся, старался произвести на собеседника благоприятное впечатление. Он же и начал «деловую» беседу. Да, Даллес рад встретиться со своим старым знакомым. Развитие событий в Европе требует изучения всех возможностей для предотвращения надвигающейся военной катастрофы Германии. Катастрофой Даллес считал возможный выход Советских Вооруженных Сил в Западную Европу, освобождение ими стран, оккупированных гитлеровским рейхом.

— Германии пора подумать о том, как выйти из войны, герр Паульс, — говорил резидент УСС. — Надо сделать так, чтобы в этой войне не оказалось ни победителей, ни побежденных. Запад должен остаться солидарным в противодействии опасным социальным процессам, неизбежным после поражения Германии.

— Как вы, мистер Булл, представляете себе будущее Германии? — спросил Паульс. — Какие-нибудь три недели тому назад ваш президент провозгласил в Касабланке принцип «безоговорочной капитуляции»...

Паульс запнулся.

— ...вашей страны, — помог ему закончить фразу Даллес. — Поэтому-то я и решил встретиться с вами, герр Паульс. Сейчас я говорю не от имени моего правительства. В нашей стране есть влиятельные круги — деловые и даже военные, которые хотят помочь Германии найти почетный выход из ее тяжелого положения. Если в результате наших переговоров мы найдем почву для соглашения, нам придется много поработать, чтобы идея сепаратного мира нашла еще большее число сторонников. Рузвельт и его окружение и слышать не хотят об этом. Нам, сторонникам разумного политического решения войны, пришлось бы приложить немалые усилия, чтобы склонить американский народ к. этой идее. Мы считаем, что игра стоит свеч.

Паульс наклонил голову: с этим он вполне согласен. Но он понимал, что слишком дорого могут обойтись «свечи» в этой игре тем, кто его послал. Паульс молчал, ждал, когда Даллес до конца раскроет карты.

— Первый довод, который мог бы вызвать сочувственное отношение американцев к идее сепаратного мира — будем называть ее политическим решением задач войны, — продолжал Даллес, — сводится к тому, что прекращение военных действий против Германии сохранит жизни американских солдат и офицеров.

Второй довод — военный разгром Германии в прошлой войне и последовавший за ним Версальский мир породили нацистское движение, настроения крайнего реваншизма, что в конечном счете привело к нынешней кровавой схватке. Политическое решение должно предотвратить повторение подобного развития.

Третий довод — выход России с ее армиями в Европу вызовет неблагоприятные социально-политические последствия, которые отрицательно скажутся в конце концов и на самой Америке.

На этих трех «китах» можно было бы возводить следующие принципы мирного решения европейской проблемы.

Германское государство должно стать федеративным.

Германии будет позволено стать индустриальным лидером Европы. Судьба Чехословакии и других восточноевропейских стран не имеет значения. Однако следует воспрепятствовать в этих странах каким-либо изменениям, способным помешать их превращению в новый «санитарный кордон» вокруг России.

Федеральная Германия, опирающаяся на Дунайскую федерацию восточноевропейских государств, может стать гарантом стабилизации в Центральной и Северной Европе.

Паульс не верил своим ушам. Вести переговоры на этой основе? Это слишком хорошо, чтобы походить на правду. Притворяясь равнодушным, он попытался использовать беседу в разведывательных целях. Воодушевленный перспективой стать одним из тех, кто «делает историю», Даллес разоткровенничался. Паульсу удалось выяснить много важного. В частности, ему стали известны некоторые решения, принятые в Касабланке. «Американцы и англичане, — писал он в своем донесении Гиммлеру, — не предполагают в этом году высаживаться в Западной Европе. Операции текущего года, сведутся лишь к кампании в Северной Африке, возможно, к высадке в Сицилии».

В заключение беседы Паульс подошел к главному вопросу — о судьбе нацизма и его фюрера.

Даллес не сразу ответил. Голос его звучал апологетически, тон был извиняющимся. Волны иммигрантов-антифашистов и зверства гитлеровцев создали у американцев резко отрицательное отношение к нацизму и его фюреру.

— Ни в Америке, ни в Англии, — говорил Даллес, — не удастся убедить общественное мнение в том, что Адольф Гитлер может стать гарантом антибольшевистского порядка в Западной Европе. Гитлер должен сойти со сцены. И чем скорее, тем лучше. Это тем более прискорбно, что я лично не отвергаю национал-социализма в его основных концепциях. Остается лишь сожалеть, что крайности национал-социализма сделали невозможным его сохранение, и в то же время исторические заслуги национал-социализма и Адольфа Гитлера, особенно на ранних этапах, несомненны.

Покончив с этой неприятной темой, Даллес снова принялся оживленно болтать. Он острил, не скрывая удовлетворения беседой, которая, как писал в своем донесении Паульс — Гогенлоэ, «закончилась на дружественной ноте».

«Дружественная нота» была, однако, омрачена одним обстоятельством, о котором не упомянул в своем донесении Паульс — Гогенлоэ. Пожимая руку своего германского врага-партнера, Даллес медленно сказал:

— Разумеется, все это только наши с вами планы. В их целесообразности еще надо убедить президента Рузвельта. Это нелегкое, а по мнению некоторых, даже невозможное дело. И наконец, надо добиться хотя бы молчаливого согласия с этими планами более или менее значительной части американцев. Ведь они будут считать «политическое решение задач войны» вероломством, изменой антигитлеровскому союзу. Нам придется много поработать, герр Паульс. И нет никакой гарантии, что наши идеи будут приняты президентом.

Донесение о встрече Гогенлоэ с Даллесом рейхсфюрер СС получил под грифом «Совершенно секретно. Государственная тайна высшей важности». Гиммлер сумел сделать так, чтобы с этой тайной ознакомились генералы и фельдмаршалы, питавшие заговорщические настроения против Гитлера. Фюрера Гиммлер ознакомил только с той частью переговоров, которая касалась американских и английских военных планов.

Докладу Даллеса о его беседе с эмиссаром Берлина в Белом доме не придали значения и не дали хода. На Уоллстрите, в частности в банке «Дж. Генри Шредер и К⁰», и в некоторых министерствах к нему отнеслись по-иному. Там решили, что Даллесу необходимо продолжать свою деятельность. Поощрять заговорщиков, готовых убрать Гитлера. Устранение «фюрера», если оно удастся, использовать для новых атак на президента Рузвельта, чтобы изменить политический курс правительства США, в войне против Германии добиваться сепаратного мира при продолжении германских военных операций на Восточном фронте.

НАПРЯЖЕННЫЙ РАЗГОВОР

Разговор был напряженный, даже нервный. Аллен Уэлш Даллес грыз мундштук трубки. Нью-йоркский банкир Генрих (он же Генри) Шредер взволнованно ходил по кабинету бернского резидента США.

— У нас не остается времени, Аллен, — говорил Шредер. — Высадка союзных войск в Нормандии назначена на 4 июня⁴. Русские взяли Одессу, вышли на Днестр, скоро ворвутся в Румынию, разгромят Антонеску с его жалкими войсками. Нажим русской армии в Польше отбрасывает немцев все дальше на запад. Скоро они выйдут к Балтийскому морю. За этим неизбежно последует выход в Восточную Пруссию. Бои начнутся на территории Германии. Это вызовет у немцев глубокое психологическое потрясение. Весь Восточный фронт начнет трещать. Русские войдут в Западную Европу. Это уже будет катастрофой! Ка-та-стро-фой, Аллен! Не только для Германии, но и для вас — я хочу сказать — для нас, американцев.

Даллес ухмыльнулся: «Генрих, Генрих! Ну какой из тебя американец! Твое германское происхождение выпирает во всем».

— Попробуй убеди в этом Рузвельта и его помощников! — горько усмехаясь, произнес Даллес. — Недавно я узнал, где возникла эта проклятая идея «безоговорочной капитуляции». По дороге в Касабланку Рузвельт получил шифровку из Москвы, в которой предсказывалась скорая капитуляция фон Паулюса с его Шестой армией. Ты знаешь, что он тогда сказал? «Теперь дорога к победе открыта. Сражение под Сталинградом изменяет всю картину войны, всю перспективу ближайшего будущего. Одна эта битва, которая по своей продолжительности, ужасным жертвам, героизму, стойкости и военному искусству русских сама по себе может быть приравнена к целой большой войне, одна только эта победа возводит Россию в ранг великой державы мира, что давно уже следовало бы признать за ней».

— О, он мудр, этот троекратный президент, — злобно процедил Шредер. — Он будет президентом и четвертый срок. Кстати, Аллен, Рузвельт рассказал своим помощникам, как у него родилась идея «безоговорочной капитуляции» Германии. Напомнив, что эту идею приписывают Черчиллю, Рузвельт сказал, что Черчилль, несмотря на всю вычурность его речей, далек от намерения повергнуть Германию в прах, он хочет дать немцам возможность удержаться на ногах. Кто-то напомнил Рузвельту, что главнокомандующий армии северян в гражданскую войну генерал Улисс Грант был настолько непримирим к южным рабовладельцам, что его прозвали «Грант — безоговорочная капитуляция». Рузвельт вспомнил об этом на одном из заседаний конференции в Касабланке. И выдвинул тезис — «безоговорочная капитуляция».

— Этот паралитик еще заплатит за Касабланку, — продолжал банкир. — Мы бросаем сейчас все силы на поддержку Дьюи ⁵. Твой брат Джон Фостер взял на себя роль его главного внешнеполитического советника. Уже приведен в действие весь аппарат республиканской партии. Пущены в ход миллионы долларов. Если Дьюи сумеет победить, мы сможем вывести Германию из войны. Иначе катастрофа неизбежна...

— Я получил письмо из Кельна, — помолчав, продолжал Шредер. — С германской стороны тоже делается все возможное, чтобы облегчить победу Дьюи и поражение Рузвельта. Наши друзья готовят устранение Адольфа. Кстати, — ухмыльнулся Шредер, — мне намекнули, что ты посвящен во все детали готовящегося заговора. Собственно, поэтому я и летел в Испанию, а оттуда сюда. Я хочу узнать от тебя все по этому делу.

Был конец мая. Швейцарская весна развертывалась со свойственной в горных странах сдержанностью. Даллес встал с кресла, осмотрел наглухо закрытые окна, подошел к двери, резко распахнул ее. Убедившись, что коридор пуст, запер дверь на ключ. Шагая по комнате, он принялся рассказывать Шредеру о готовящейся операции против обанкротившихся властителей Германии.

Оппозиция Гитлеру и его режиму существовала в Германии с момента прихода гитлеризма к власти. Самой решительной и самой опасной для гитлеровцев была Коммунистическая партия Германии. Отказ социал-демократов поддержать предложения коммунистов о единстве действий подорвал фронт антинацизма. Гитлеровский террор препятствовал развертыванию буржуазно-демократической оппозиции.

Второй отряд оппозиции составляли буржуазные либералы и монархисты. Типичный пример — бывший мэр Лейпцига Карл Терделер. Он выступал против Гитлера потому, что хотел, чтобы Германией правил кайзер. Пытаясь задобрить этого влиятельного либерала, Гитлер три года сохранял за ним пост руководителя управления контроля над ценами. Но в 1936 году Герделер окончательно рассорился с нацистами, выехал за границу и начал там закулисную кампанию против Гитлера. К этому отряду оппозиционеров принадлежали бывший германский посол в Риме Ульрих фон Хассель, крупный бюргер Эдвард фон Клейст, социал-демократ Эрнст Никиш, бывшие профсоюзные лидеры, изгнанные с теплых мест Робертом Леем и его «фронтом труда», — Юлиус Лебер, Якоб Кайзер, Вильгельм Лейшнер и другие.

Когда речь зашла об этой группе оппозиционеров, Даллес заметил: «Они не имеют силы, ими можно пренебречь».

И в самом деле, значительно влиятельнее был так называемый «Кружок Крейсау». В него входили граф фон Мольтке, некоторые представители дома Гогенцоллернов, граф фон Бернштоф, князья германской церкви. Но и эти вели бесконечные дискуссии и не имели связей ни с народом, ни с высшими деловыми кругами Германии.

— Делать на них ставку было бы бессмысленно, —сказал Даллес, подошел к столу и смешал себе коктейль. — Поэтому мы решили опереться на генералов...

Даллес не рассказывал Шредеру о всех подробностях назревающего заговора военных. Он знал, что его собеседнику многое известно. Военные недовольны главным образом неумелым ведением Гитлером войны. Все неудачи, особенно на Восточном фронте, они сваливают на него. Играют роль и личные обиды. Например, одного из главных действующих лиц в заговоре военных, генерал-полковника фон Бека, Гитлер снял с поста начальника имперского генерального штаба. Фельдмаршала фон Витцлебена Гитлер заменил фон Рундштетом на посту командующего Западным фронтом. Одно время подумывал об оппозиции фюреру и командующий армейской группой «Центр» на Восточном фронте фельдмаршал фон Клюге. Но в. последний момент он отказался участвовать в заговоре. По мнению Даллеса, Клюге решил выжидать.

— В конечном счете, — сказал Даллес, — при содействии людей адмирала Канариса сформировалась довольно большая группа военных заговорщиков. Главная сила в этой группе граф Шенк фон Штауфенберг.

Это потомок легендарного генерала Гнейзенау. Он окончил военную академию в Берлине в 1936 году, попал на работу в имперский генеральный штаб. Романтик и монархист, Штауфенберг активно участвовал в первых военных походах Гитлера. На Восточном фронте он провел полтора года. Умный и проницательный Штауфенберг понял, что Германия погибнет в этой войне, если ей не удастся вовремя выйти из нее. Окончательно его убедила в этом гибель армии фон Паулюса.

— Наши люди, — информировал банкира Даллес, — помогли подполковнику Штауфенбергу войти в контакт с его единомышленниками. Он встретился с начальником штаба армейской группы «Центр» полковником фон Тресковом и полковником Шлебрендорфом. Фон Тресков уже работал по нашему заданию над планами уничтожения Гитлера. Работа всячески форсировалась после разгрома фон Паулюса. Наши представители, люди Канариса, — генерал Эрвин Лахоузен и Ганс фон Донаньи присутствовали на совещании заговорщиков в марте 1943 года в Смоленске, в штабе фон Клюге, на котором было решено добиться приезда Гитлера в штаб фон Клюге и уничтожить его там. Через военного адъютанта Гитлера, генерала Шмундта, удалось заманить фюрера в Смоленск 13 марта 1943 года. Клюге не согласился там уничтожить фюрера вместе с его охраной. Было решено подложить в самолет Гитлера бомбу, чтобы он взорвался на обратном пути из Смоленска. Но детонатор не сработал. После этого Шлебрендорф должен был уничтожить Гитлера при посещении им интендантского склада в Берлине. Сорвался и этот план.

Понимая, что затяжка с устранением Гитлера лишь усугубит тяжесть военного поражения Германии на Востоке, фон Тресков и другие военные заговорщики, в частности генерал Бек, решили форсировать события. Между сентябрем 1943 года и январем 1944 года предпринималось не менее шести попыток убить фюрера. Все они не удались.

— Англичане не только знали об этих заговорах, но и всячески их поощряли, — заметил Даллес. — Через Канариса они поставляли заговорщикам бомбы. Между прочим, Черчилль ожидал уничтожения Гитлера и отчасти поэтому упорно сопротивлялся открытию второго фронта. Теперь для устранения Гитлера избран полковник фон Штауфенберг. Гизевиус сообщил мне, что Канарис оказывает всяческое содействие заговорщикам, хотя его абвер ликвидирован ⁶. Функции военной разведки переданы Гиммлеру, его управлению имперской безопасности. От генерала Кальтенбруннера ⁷ мне передали, что, хотя Гиммлеру известно о заговоре, он будет соблюдать нейтралитет и обрушится на заговорщиков, только если их планы провалятся.

— Кто же из крупных военных в данное время привлечен к участию в заговоре? — взволнованный этими новостями, спросил Шредер.

— Генерал Бек, маршал фон Витцлебен. Последний намечается на пост главнокомандующего. Карл Герделер хочет стать канцлером. Через доктора Стерлина и генерала Шпейделя (между нами говоря, это наш человек) удалось привлечь к участию в заговоре и фельдмаршала Роммеля. Это большая удача: Роммель очень популярен в Германии. Шпейделю удалось привлечь к заговору и фон Нейрата. Уже сформулированы основные пункты программы заговорщиков.

Даллес подошел к сейфу, вынул из него листок бумаги, принялся читать его Шредеру: «Немедленное перемирие с западными союзниками. Снятие ими требования о «безоговорочной капитуляции Германии» и немедленное прекращение бомбардировок с воздуха германских городов.

Свержение власти нацизма. Суд над Гитлером, если он останется в живых. Установление временного режима во главе с генералом Беком и Герделером.

Вывод германских войск из Франции. Продолжение войны на Востоке».

— Эта программа подписана Беком, — продолжал Даллес, — я получил ее через Гизевиуса. Они довольно проницательны, эти генералы. Можешь представить себе, что мне сказал Гизевиус: «Генералы не сомневаются в том, что британские и американские армии присоединятся к ним в войне против России».

- Ты сообщил об этом Рузвельту? — спросил Шредер.

— Дурак я, что ли? Чтобы он отозвал меня отсюда или запретил вступать в какие-либо контакты с немцами? Я составил для президента краткое сообщение, в котором предупредил в самом общем виде лишь о наличии заговора генералов и возможном свержении и уничтожении Гитлера. Что, ты думаешь, ответил мне президент? Приказал сообщить через мои контакты, что о сепаратном мире с Германией не может быть и речи...

— Пусть заговорщики действуют, — прервал Шредер. — Если они добьются успеха и устранят Адольфа, мы сможем поднять в американской прессе и конгрессе кампанию за сепаратный мир с Германией. Конечно, нечего и думать о том, чтобы американцы сразу одобрили идею нашего военного выступления против России вместе с Германией, хотя бы и без Гитлера. Но мы сначала сможем добиться новой отсрочки высадки во Франции, а затем, быть может, и нейтралитета Америки в войне Германии против России.

Шредер быстрыми шагами ходил по кабинету.

— Итак, Аллен, это последняя возможность вырвать Америку из войны против наших германских друзей и партнеров. Пока ты будешь действовать здесь, мы усилим нажим в Вашингтоне. Нас поддерживает Герберт Гувер. Джеймс Форрестол по-прежнему возглавляет сопротивление открытию второго фронта, хотя в Англии все уже готово к высадке. Усилят давление на президента и другие наши единомышленники.

Шредер подошел к окну. На Банкштрассе распустились платаны. Вдали шумела Ааре. «Большие ставки поставлены в этой игре. Кто сорвет банк?» — думал он.

«ВАЛЬКИРИЯ»

Даллес в тревоге шагал по своему кабинету в Берне. Вчера через Швейцарский банк пришла условная телеграмма: «Завтра, двадцатого июля, начнется «Валькирия». Генеральский переворот отстранит Гитлера от власти, быть может, даже уничтожит его. В случае успеха за «Валькирией» последует операция «Лоэнгрин». Ее цель — убедить американское и английское общественное мнение согласиться с идеей сепаратного мира с «новой» Германией. «Вашингтонские тевтоны» уже провели обстоятельную подготовку. Написаны статьи «экспертов», многочисленные комментарии, подготовлены расчеты, выкладки, показывающие выгодность соглашения с Германией. Трудно, очень трудно будет добиться этого — привкус предательства будет противен многим людям в Англии и США. Но разве не было такого же привкуса во времена Мюнхена? А ведь Чемберлену удалось тогда удержать англичан в узде. Может быть, удастся и сейчас. Вот только Рузвельт... Он не идет ни на какие уговоры. Но ведь можно нейтрализовать и президента. Все будет зависеть от «Валькирии». Только бы удалась «Валькирия»!

Оснований для сомнений в удаче «Валькирии» немало. Вчера Даллес узнал, что человек, которому было предназначено занять ведущее место в «новом» германском государстве в случае успеха переворота, «Лиса пустыни», фельдмаршал Роммель, тяжело ранен. Его автомобиль штурмовали не то английские, не то американские истребители. Ближайший помощник Роммеля — начальник штаба генерал Ганс Шпейдель, конечно, далеко не такая фигура, которая нужна в этой игре. Даже генерал-полковник Бек — самый видный из оставшихся — не то, что надо. Фельдмаршал Витцлебен в отставке, болен, из него не сделаешь «спасителя» Германии. Рунштедт колеблется. Он слишком осторожен, чтобы всовывать голову в петлю.

Кто же возглавит страну, если переворот удастся? И тут еще дела на Востоке! Черт возьми, не зря Черчилль панически боится, как он говорит, «тотальной победы русских». Ведь еще немного, и будет невозможно остановить русских на пороге Западной Европы.

Даллес поминутно поглядывал на телефон — условным кодом могла прийти по проводам долгожданная весть о перевороте. Мощный «Филипс» был настроен на волну Берлина. Когда же? Когда?..

Да, на развертывание «Валькирии» нужно время. Берлин все время бомбят. Гитлер редко бывает в столице. Сейчас он либо в Берхтесгадене, либо в «Волчьем логове» [Временная ставка Гитлера Растенбурге (Восточная Пруссия).]. Нужно время, чтобы, взорвав фюрера, добраться до Берлина и приступить там к захвату власти. Не простое это дело! Надо захватить . центральный телеграф, телефонную станцию, рейхсканцелярию, штабы гестапо и СС, схватить Геббельса, этого цепного пса фюрера.

По плану «Валькирии» к основным центрам власти в Берлине должны быть подведены войска, верные генералу Беку. Они начнут операции по сигналу, после уничтожения Гитлера. Собственно, вспоминал Даллес» «Валькирия» разработала давно. Ее задумал адмирал Канарис, когда был еще начальником абвера. Парадоксально, в последнюю фазу помог перевести заговор сам рейхсфюрер СС Гиммлер. По его ходатайству Гитлер произвел в конце июня фон Штауфенберга в полковники, назначил его начальником штаба генерала Фромма, командующего тылом. Фромм колеблется, не решается присоединиться к заговорщикам. Решено — приказ о начале «Валькирии» отдаст начальник канцелярии военного министерства генерал Ольбрихт.

Только вчера Даллесу сообщили: переворот едва не начался 15 июля. В Берлине войска уже были выведены в район Вильгельмштрассе. Штауфенберг находился в ставке фюрера в Растенбурге. Но он не взрывал бомбу, ожидая сообщения генерала Ольбрихта о том, что стратегические объекты германской столицы находятся под прицелом. Когда Штауфенберг созвонился, наконец, с Ольбрихтом и тот сообщил ему, что войска вышли на исходные позиции, Гитлер покинул совещание. Бомба лежала в портфеле Штауфенберга. Но он не мог установить взрыватель, не зная, вернется ли фюрер. О срыве покушения он сообщил Ольбрихту. Войска были постепенно возвращены в казармы.

«Завтра, двадцатого июля, начнется «Валькирия».

Начнется ли?

В «АДЛОН-ОТЕЛЕ»

Адмирал Канарис медленно положил трубку телефона на рычаг. На лице его змеилась улыбка торжества. Наконец-то этот осел с внешностью провинциального чиновника, лицом и душой хорька, с подслеповатыми глазами за поблескивавшими стеклами пенсне, этот хитрый рейнский лис понял, что еще рано укладывать адмирала в гроб.

Что-то в голосе Гиммлера, который только что вызывал по телефону адмирала, заставило Канариса почувствовать — извечный враг ищет его расположения, чуть ли не заискивает перед ним. Что ж, он приедет в «Адлон-отель», где должен состояться какой-то важный разговор.

«Что бы это могло быть? — думал Канарис. — Адольф ликвидировал абвер, которому я посвятил всю свою жизнь. Его передали Гиммлеру. Какую он сделал карьеру! Начал с двумя сотнями головорезов, а теперь держит в страхе всю страну. Если Гиммлер еще не прихлопнул фюрера, то только потому, что пока это ему. не нужно, невыгодно. Видимо, он хочет, чтобы ответственность за военное поражение целиком легла на ефрейтора. Когда тот приведет страну на грянь гибели, Гиммлер возьмет бразды правления империей в свои руки».

«Но вот вопрос — останется ли к тому времени что-нибудь от этой империи? — продолжал размышлять Канарис, расхаживая по своему служебному кабинету в имперском управлении экономической войны, начальником которого он был назначен после ликвидации абвера. — Русские выходят к границам Германии. Правда, на Западе дело обстоит не так уж плохо — американцы и англичане увязли в прибрежных районах Франции. Но они накапливают силы, и, когда русские помогут им с востока, а они, конечно, сделают это, англосаксы двинутся вперед по-настоящему...

Свалили на меня свои провалы в России! «Абвер не знал противника!» «Канарис не смог создать правильных представлений о военных возможностях русских!» А что говорили мне, когда я пытался создать эти представления? «Пораженец!» «Жертва русской пропаганды!» «Трус!» Вот и расхлебывайте теперь вы, «не пораженцы», «не трусы», кровавую кашу, которую заварил Гитлер.

Но что же все-таки нужно Гиммлеру? — Канарис мысленно вернулся к телефонному разговору. — Хочет взять меня в свою военную разведку? Вряд ли. Да я и откажусь — он это знает. А может быть, он догадался?.. Не может быть... Не может быть».

И адмирал еще быстрее заходил по кабинету...

Через несколько часов Канарис поднимался в роскошном лифте на третий этаж отеля «Адлон», обставленного с тяжеловесной старонемецкой роскошью. Отказался от услуг швейцара, знал: все они агенты гестапо. Прошел по коридору. У тяжелой массивной двери дорогого номера позвонил.

Дверь открыл сам рейхсфюрер СС. Он был в штатском и не в пенсне, а в очках. На небольшой, словно срезанный, подбородок была наклеена борода. Канарис узнал его по характерному прищуру глаз.

Опереточный маскарад едва не вызвал усмешки у адмирала. Нет, он не прибегал к гриму. Он убрал австрийского канцлера Дольфуса, провел аншлюсе Австрии, устранил югославского короля Александра и французского премьера Барту, сделал многое, многое другое. Но начальника абвера никто не знал в лицо. После войны не нашлось даже человека, который мог бы точно описать его внешность.

Гиммлер не уловил едкойиронии ситуации — всесильный рейхсфюрер СС прячется в своей стране от немцев. Он был озабочен. Едва поздоровавшись с адмиралом, Гиммлер указал ему на кресло перед большим письменным столом, раздраженно сорвал бородку и уселся в массивное кресло за столом. Он явно хотел показать, что беседа будет вестись отнюдь не на равной основе.

Поняв, какой характер хочет придать встрече шеф СС, Канарис выжидательно взглянул на Гиммлера, предоставляя тому начать разговор.

— Послушайте, Канарис, — начал Гиммлер. — Мы с вами хорошо знаем друг друга. Наши пути не раз перекрещивались. Было даже столкновение, закончившееся, как вы помните, не в вашу пользу...

«Хочет сразу же показать, кто здесь повар и кто картошка. Это мы еще посмотрим, черт побери!» — думал Канарис, рассматривая свои тщательно отполированные ногти.

— Но сейчас я хочу говорить с вами не так, как должен говорить рейхсфюрер СС с человеком, способствовавшим нынешним бедствиям империи. Я хочу говорить с вами как немец с немцем. Настало время вспомнить, что мы прежде всего немцы.

По упитанному, словно у борова, лицу Гиммлера скользнула тревожная тень. Не отрывая глаз от ногтей, Канарис поднял брови. Гиммлер рубил сплеча. Его слова падали тяжело, словно топор палача в застенках Моабита или Дахау.

— Мне известно, Канарис, — понизив голос, почти свистящим шепотом продолжал он, — что вы участник заговора, ставящего своей целью уничтожить фюрера, вырвать власть из рук руководителей национал-социалистической партии, передать ее генералам, а затем попытаться столковаться с союзниками и выйти из войны.

С лица Канариса медленно сбегала краска, оно становилось мертвенно бледным. Впрочем, у него хватило опыта разведчика, чтобы сообразить, что, если бы Гиммлеру нужна была его голова, он не назначил бы этого свидания, а прислал бы за ним своих людей. Сердце адмирала билось учащенно, в ушах шумело. Никогда в жизни не вслушивался он так внимательно в слова собеседника.

Еле сдерживая ярость, Гиммлер вскочил из-за стола, заходил по кабинету.

— Я очень хотел бы посмотреть, как вам отрубят голову, Канарис. Но я не мог раньше и пока не могу сейчас позволить себе это огромное удовольствие. Я должен ставить интересы Германии выше справедливого чувства ненависти. Надо, надо было бы вас укоротить на голову. Может быть, такая возможность — или необходимость — возникнет позже. Сейчас, как это ни парадоксально, продолжение вашей преступной деятельности, более того — ее успех, совпадает с интересами Германии.

Канарис слушал словно в тумане.

— Мне известно, что уже несколько месяцев на Бендлер-штрассе в здании ОКВ [ОКВ - верховное командование армии.] при вашем участии плетутся нити антигосударственного заговора. Я знаю организаторов и участников этого заговора — Герделер, фон Бек, фон Витцлебен, фон Хассель и многие другие. Все вы балансируете на острие ножа. На всех вас у меня собрано столько материала, что, если я завтра представлю его фюреру, от вас не останется и мокрого места...

Остановившись перед Канарисом, Гиммлер пронзал пальцем воздух у самого  лица адмирала, наливавшегося апоплексической краской.

— Я знаю больше чем достаточно, чтобы в корне пресечь заговор, уничтожить заговорщиков. Но мои люди пока еще не докопались до всех деталей. Мне нужно знать, когда и где должно состояться покушение. Кто исполнитель. Это мне нужно не для того, чтобы повесить вас всех или отрубить вам головы. Мне надо знать все, чтобы облегчить вашу задачу. Я готов позволить генералам довести их дело до конца. Участникам заговора в случае успеха обещаю сохранить жизнь и даже пенсию.

— Вы можете дать нам гарантии, герр рейхсфюрер? — обрел, наконец, дар речи Канарис.

— Ваша гарантия — ваши связи с американским резидентом УСС в Берне. Если бы не это, я бы вас давно уничтожил. Можете считать, что обязаны ему жизнью. К сожалению, Даллес хочет вести дела только с вами. Поэтому я и беседую сейчас с вами, вместо того чтобы допрашивать вас в гестапо и присутствовать при вашей казни. Вот, герр Канарис, сделка, которую я предлагаю вам. Мы с вами разведчики и понимаем друг друга. Да или нет?

— Разумеется, да, герр рейхсфюрер, — в голосе Канариса послышались уверенные нотки, он успел овладеть собой. Гиммлер оказался умнее, чем он предполагал. Сделка? Что ж, он готов заключить сделку.

Спокойным, негромким голосом Канарис начал рассказывать Гиммлеру о заговоре все, что считал нужным. Гиммлер делал пометки бисерным почерком в записной книжечке в черном кожаном переплете, с которой не расставался даже на ночь.

Через час Канарис спустился в вестибюль гостиницы.

— Скажите, герр администратор, — спросил он дежурного внизу, — кто находится в номере 307-А?

— Одну минутку, — администратор заглянул в книгу. — Герр Рихард Шмидт, коммерсант из Гамбурга.

— Данке, бросил Канарис, иронически улыбаясь. Что ж, «герр Шмидт», посмотрим, кто кого обведет вокруг пальца.

ВЗРЫВ В «ВОЛЧЬЕМ ЛОГОВЕ»

Граф Шенк фон Штауфенберг, одноглазый и однорукий начальник штаба тыла германских вооруженных сил, был удивлен. С тех пор как он начал появляться в начале июля 1944 года в штабе фюрера в Оберзальцбурге, или в «Волчьем логове», рейхсфюрер СС Гиммлер перестал присутствовать на совещаниях, происходивших с участием Шенка.

Теперь Штауфенберг имел прямое отношение к пополнению потрепанных германских дивизий. Гитлер сам занимался катастрофически истощающимися резервами и часто требовал доклады о ходе формирования «фольксгренадерских» и иных дивизий. Мысль об этих докладах штаба тыла подсказал фюреру Гиммлер. Он же дал понять начальнику тыла генералу Фромму, что фюрер им недоволен. Личное посещение ставки может плохо обернуться для генерала. Будет лучше, вкрадчиво говорил Гиммлер, если докладывать фюреру будет начальник штаба. Рейхсфюрер СС намекнул перетрусившему Фромму, что как германский аристократ и офицер генерального штаба граф фон Штауфенберг более приемлем в ставке также и с точки зрения безопасности. Фромм, боявшийся СС и гестапо, был рад, когда ставка вызывала для доклада не его, а графа.

Шенк фон Штауфенберг помнил решение центра заговорщиков— уничтожить не только Гитлера, но, если удастся, также Гиммлера и Геринга. Эти последние обычно присутствовали на совещаниях у фюрера. Но когда покушение было уже подготовлено, Гиммлер перестал являться в «Волчье логово» — «Вольфшанце», как любил называть свою ставку Гитлер. И Штауфенберг с чисто немецкой пунктуальностью дожидался необходимого случая, чтобы убрать всех троих. 11 июля в Оберзальцбурге однорукий полковник имел полную возможность взорвать Гитлера и Геринга. Но не было Гиммлера. Штауфенберг позвонил генералу Ольбрихту и сообщил, что в этот день покушение не состоится.

Но когда Штауфенберг вернулся в Берлин, Ольбрихт сказал ему, что первоначальное решение изменено. «Главная мишень — по-прежнему Гитлер, — сообщил генерал раздосадованному полковнику. — Можно поднять его на воздух вместе с Герингом. Можно без него. Но ни в коем случае не уничтожать Гиммлера. Отсутствие рейхсфюрера СС на совещании не должно останавливать покушения». Штауфенберг понял: произошло невероятное — Гиммлера привлекли к участию в заговоре! Но как ни пытался он проверить свою догадку, ни Ольбрихт, ни глава заговора генерал фон Бек не дали ему прямого ответа.

Полковнику, однако, удалось узнать у фон Бека, что Гиммлера решено не трогать по настоянию Канариса. Американцы, добавил Бек, поддерживают эту рекомендацию. Все еще сомневаясь в целесообразности этого решения, Штауфёнберг тем не менее воспринял его как приказ. Он ждал лишь нового случая для приведения в исполнение плана заговорщиков.

Ждать пришлось недолго. Приказ явиться в ставку фюрера в «Волчье логово» поступил 14 июля. Доклад полковника фюреру был назначен на 13 часов дня 15 июля.

Прилетев в самолете из Берлина, полковник без труда прошел все заградительные посты ставки, окруженной тремя рядами минных полей, бетонными укреплениями, многочисленными пулеметными гнездами. Охрана ставки — отборная часть СС — получила специальный приказ Гиммлера: обеспечить свободное перемещение Штауфенберга по территории ставки, въезд и выезд из нее в любое время и при любых обстоятельствах.

Так как успех покушения считался обеспеченным, было заранее условлено, что во второй половине дня 15 июля войска тыла начнут захват стратегических пунктов германской столицы. Операция будет начата после получения сообщения из ставки о том, что фюрер убит.

Подвела пунктуальность полковника-генштабиста. Прежде чем взорвать бомбу, Штауфенберг решил удостовериться, что войска подведены к исходным пунктам. Закончив доклад, он вышел из комнаты совещания, позвонил генералу Ольбрихту и убедился, что все идет, как намечено. Но когда он вернулся в бункер, Гитлер уже покинул совещание. Новый звонок Ольбрихту, новое условное сообщение. Покушение снова не состоялось, надо было ждать третьего случая.

Этот случай представился через пять дней. 20 июля Штауфенберг, получив на берлинском аэродроме Рангсдорф из рук генерала Штифа бомбу, вылетел в Растенбург на специальном самолете генерал-квартирмейстера Э. Вагнера. Его сопровождал лейтенант В. фон Хэфтэн.

Штауфенберг не знал, что предыдущим утром один из участников заговора, начальник связи ставки верховного командования генерал Фриц Феллгибель, виделся с Гиммлером. Феллгибель был встревожен. Опасаясь, что все , провалилось, генерал явился к Гиммлеру, находившемуся в ставке, и рассказал шефу СС все, что знал о заговоре.

Сделав вид, что он впервые слышит о заговоре, Гиммлер искусно изобразил сперва полное недоумение, а затем — яростное негодование. Горячо поблагодарив генерала, он пообещал доложить об услышанном Гитлеру и выразил уверенность, что преданность Феллгибеля не останется невознагражденной. Одновременно Гиммлер решил ускорить ход событий. Он рекомендовал Гитлеру назавтра вызвать Штауфенберга с докладом. Феллгибелю Гиммлер сообщил: надо заставить заговорщиков «высунуть шеи», дать им довести дело до самой последней завершающей стадии. Он, Гиммлер, приказывает Феллгибелю, не говоря никому ни слова, делать все, как условлено с заговорщиками. Гиммлер подтвердил свой приказ коменданту ставки полковнику СС Раттенгуберу относительно Штауфенберга.

Поэтому, когда одноглазый граф прибыл 20 июля в «Волчье логово» и после завтрака с адъютантом коменданта ставки капитаном фон Моллендорфом увиделся с Феллгибелем, последний заверил, что все идет, как условлено, — после взрыва связь ставки с Берлином и фронтами будет прервана не менее чем на четыре часа. Предварительно в Берлин, в центр заговора, будет передано сообщение о состоявшемся покушении.

Сразу же после беседы с начальником связи ставки полковник зашел в помещение, отведенное для рейхсфюрера СС. Моллендорф передал ему приказ зайти к Гиммлеру до того, как он явится к главнокомандующему сухопутными войсками Кейтелю, с которым ему надлежит идти на доклад к фюреру. Штауфенберг явился к Гиммлеру. Его сразу же провели в бетонный бункер рейхсфюрера СС. Разговор происходил наедине и продолжался не более семи-восьми минут. Гиммлер спросил, передали ли Штауфенбергу, что операция «Валькирия» должна обязательно состояться сегодня. Получив утвердительный ответ, Гиммлер справился, как он думает обеспечить операцию. Крайне удивленный, но проявляя сдержанность, Штауфенберг сообщил, что в последний момент перед выходом из комнаты Кейтеля он сломает головку детонационного устройства, которое сработает ровно через десять минут. Гиммлер сказал, что Кейтеля вызовут к Гитлеру примерно за пятнадцать минут до окончания доклада начальника оперативного отдела имперского генерального штаба генерала Хойзингера. Нужно, чтобы бомба взорвалась во время этого доклада Через пять минут после того, как Кейтель появится со Штауфенбергом в «оперативном зале», в котором будет проходить совещание, Штауфенберга попросят выйти из комнаты к телефону. Чтобы не вызвать подозрений у Кейтеля, Штауфенберг, проходя мимо дежурного связи, должен предупредить его, что ждет звонка из Берлина. Гиммлер повторил, что охране ставки приказано выпустить полковника с территории ставки при любых обстоятельствах. Штауфенберг может не опасаться — его отступление и беспрепятственное возвращение в Берлин обеспечено.

Гиммлер держал себя как соучастник заговора. Поэтому Штауфенберг действовал решительнее, чем 11 и 15 июля. Заглянув по дороге к генералу Бюле, он отправился к фельдмаршалу Кейтелю и рассказал ему, о чем будет докладывать фюреру.

В 12 часов 30 минут Штауфенберг вместе с Кейтелем отправился на совещание. Выйдя из кабинета фельдмаршала, он, сославшись на то, что забыл портфель, вернулся за ним. За те полторы минуты, что он находился в кабинете один, Штауфенберг поставил взрыватель в боевое положение. Было 12 часов 32 минуты.

Войдя в бетонный «барак», Кейтель обнаружил, что они опоздали .— совещание уже началось. Гитлер ожидал приезда Муссолини и хотел закончить совещание побыстрее. Фельдмаршал подождал полминуты, пока Штауфенберг предупреждал дежурного сержанта связи, что ожидает срочного вызова из Берлина. Сержант взглянул на часы — у него был исходивший от Гиммлера приказ вызвать Штауфенберга к телефону через три минуты после его появления в «бараке».

С момента установки взрывателя прошло четыре с половиной минуты. Хойзингер заканчивал тревожное сообщение о положении на Восточном фронте. Гитлер нетерпеливо постукивал карандашом по столу, на котором была разложена большая географическая карта.

— Мой фюрер, — перебил доклад Хойзингера Кейтель, — начальник штаба армейского резерва полковник фон Штауфенберг прибыл по вашему приказанию для доклада о ходе формирования сухопутных резервов.

Недовольный этим вторжением, Хойзингер замолчал. Гитлер, казалась, был доволен, что хоть на несколько секунд перестали сыпаться на него ужасные фронтовые вести. Оглядев полковника, он хрюкнул что-то вроде приветствия и сделал знак Хойзингеру продолжать.

Штауфенберг оглядел комнату. «Оперативный зал» был невелик — пятьдесят квадратных метров. Участники совещания сидели за большим дубовым столом. Восседая в середине длинной стороны стола, Гитлер рассматривал карту в большое увеличительное стекло. Хойзингер сидел справа от фюрера, дальше виднелись лица начальника штаба ВВС генерала Кортена и помощника Хойзингера полковника Брандта.

Кейтель сел слева от Гитлера. За ним поместился начальник имперского генерального штаба генерал-полковник йодль. Несколько офицеров, почтительно вытянувшись, стояли вокруг стола.

Штауфенберг должен был докладывать, стоя у края стола справа от Гитлера. В ожидании своей очереди он сел рядом с Брандтом, поставив портфель с бомбой с внутренней стороны толстой деревянной стойки, заменявшей ножки стола.. Через три минуты дверь комнаты приоткрылась, и дежурный офицер поманил Штауфенберга рукой. Полковник встал и, стараясь не привлекать внимания, вышел. Ни Гитлер, ни другие участники совещания не заметили его исчезновения.

На отсутствие своего докладчика обратил внимание лишь Кейтель. Разъяренный недисциплинированностью полковника, фельдмаршал вышел, чтобы разыскать Штауфенберга: через три-пять минут наступала его очередь докладывать фюреру. Но Штауфенберга нигде не было. Кейтель послал за ним подвернувшегося лейтенанта, а сам, еще более разъяренный, вернулся в комнату совещания. Взглянул на часы. Было 12 часов 41 минута.

— Русские крупными силами продвигаются все дальше на запад, — заканчивал свой доклад Хойзингер. — Если наша армейская группа не будет немедленно отведена, разразится катастрофа...

Взрыв оказался слабее, чем ожидалось, по двум причинам: все окна в «оперативном зале» были распахнуты настежь, из-за жары; полковник Брандт, которому мешал портфель, оставленный фон Штауфенбергом, Переставил его за минуту до взрыва так, что между Гитлером и бомбой находилась теперь толстая дубовая стойка.

Штауфенберг слышал взрыв. В это время он разговаривал с генералом Феллгибелем, не зная еще о его двойственной роли. Полковник тут же отправился к машине, в которой его ожидал лейтенант фон Хэфтэн. Машина сразу же тронулась к выезду — полковник спешил на аэродром.

Он был спокоен, зная, что выезд из ставки обеспечен. Он невозмутимо перекинулся несколькими словами с лейтенантом, дежурившим на первом пропускном пункте, миновал его через две минуты после взрыва. На втором пропускном пункте его остановили. Штауфенберг позвонил капитану фон Моллендорфу. Его беспрепятственно пропустили.

Этого, разумеется, никогда не случилось бы после взрыва, который слышали во всех уголках «Волчьего логова», если бы не прямые инструкции Гиммлера. Фон Моллендорф был, как и все другие офицеры, занимавшие подобные посты, доверенным лицом Гиммлера. Он хорошо помнил приказание рейхсфюрера СС в отношении Штауфенберга.

Штауфенберг и фон Хэфтэн беспрепятственно выехали из ставки и прибыли на аэродром. И хотя в Растенбурге уже была объявлена тревога, «хейнкель», на котором прибыл полковник, также беспрепятственно поднялся в воздух и три часа летел в Берлин, придерживаясь обычного для такого рейса курса. Гиммлеру ничего не стоило обеспечить его уничтожение в воздухе. Но он не собирался делать это, не хотел испортить игру, в которой он был теперь едва ли не главным участником.

Что касается генерала Феллгибеля, то он, выполняя приказ Гиммлера, сообщил о взрыве в Берлин заговорщикам, но не выполнил — тоже по распоряжению Гиммлера — второй части плана: не взорвал все узлы телефонной, телеграфной и радиосвязи в ставке; он лишь прервал связь с Берлином на три с лишним часа.

Теперь, когда взрыв прогремел, Гиммлеру надо было готовить свое алиби. Он принялся симулировать активное участие в поиске заговорщиков. Предоставляя заговорщикам немалые возможности, он одновременно следил за тем, чтобы заговор не вышел из установленных им твердых рамок.

Рейхсфюрер СС подбежал к горевшему «бараку», в котором находился «оперативный зал». Гитлер с лицом, черным от копоти, с обгоревшими волосами, в изорванном мундире выходил из «барака», тяжело опираясь на руку Кейтеля. Если бы Кейтель, совершенно не пострадавший, не находился в «зале» в момент взрыва, его, несомненно, причислили бы к заговорщикам.

— Мой фюрер! — в притворной тревоге воскликнул Гиммлер. — Вы ранены?!

Фюрер цинично выругался:

— Про... ли твои люди. Где служба воздушного наблюдения? Повешу всех! Русские самолеты среди бела дня бомбят ставку, а им и горя мало...

— Это не мог быть самолет, мой фюрер, — Гиммлер немного заикался от волнения. — Я стоял у своего бункера и не слышал звука моторов.

— Он мог подойти с выключенным мотором, Генрих! — заорал Гитлер. — Самолет еще может вернуться. Объявить тревогу! Скорей в бункер!

Под палящим зноем Гитлер заковылял к бункеру. За ним, оборванные, в обгоревших лохмотьях, двинулись йодль и другие генералы. Один из стенографов, записывавший на совещании «гениальные» приказы и распоряжения Гитлера, был разорван на куски: бомба взорвалась у него в ногах. Полковник Брандт, генерал Кортен и адъютант фюрера генерал Шмундт были тяжело ранены и впоследствии умерли от ран.

Лающим голосом Гиммлер отдавал приказы. Игра еще продолжалась. Но в сценарий, подготовленный заговорщиками и согласованный с Алленом Даллесом, уже были внесены изменения.

Полковник Шенк фон Штауфенберг все еще летел в Берлин. Гиммлер делал все, чтобы подозрение пало на него как можно позже. Он активно поддерживал придуманную Йодлем версию: бомба подложена под пол рабочими, производившими в зале небольшой ремонт за несколько часов до совещания. Рабочие были разысканы и немедленно расстреляны, как объяснил фюреру Гиммлер, «в профилактических целях». Опасаясь, что его обвинят в недостаточной активности, Гиммлер приказал начальнику уголовной полиции Берлина Артуру Небе прислать в Растенбург на самолете лучших сыщиков. Это обещало оттянуть начало расследования еще на пять-шесть часов.

¹

Эмиль Яннингс — известный германский киноактер.

²

Сторонники присоединения к данному государству областей, населенных той же национальностью, но находящихся в составе другого государства.

³

Так Рузвельт называл во время войны немцев.

⁴

Из-за неблагоприятной погоды она началась 6 июня 1944 года.

⁵

На выборах 1944 года монополии, недовольные Рузвельтом, выдвинули и поддерживали кандидатуру губернатора Нью-Йорка Томаса Дьюи, на пост президента. Кандидатура Дьюи выставлялась от республиканской Партии и в 1948 году. Оба раза Дьюи потерпел поражение.

⁶

18 февраля 1944 года Гитлер приказал упразднить абвер «за неспособность или нежелание» правильно оценить силы и военные возможности Советского Союза.

⁷

Кальтенбруннер — заместитель Гиммлера и начальник службы безопасности.

ШПИОНСКАЯ МАФИЯ

Специальная группа УСС охотилась за «асами» немецко-фашистского разведывательного аппарата. Не для того, чтобы разоблачить и судить их, а чтобы воспользоваться их опытом и даже их услугами при создании глобальной машины американской разведки. Кровавый опыт и тайная агентура немецкой разведки были нужны теперь УСС для развертывания тайных операций против сил прогресса и демократии, прежде всего против Советского Союза. Поскольку это касалось германской шпионской службы, война против СССР не закончилась.

Об этом сразу же позаботились директор УСС и его подручные, в том числе и обретший к тому времени «славу» супершпиона слуга германо-американских монополий Аллен Уэлш Даллес.

Даллес всячески рекламировал свои мнимые удачи. Он-де проник в самый центр высшего немецко-фашистского государственного аппарата, получал важные сведения из первых рук. Благодаря его шпионским комбинациям будто бы удалось принудить к сдаче западным союзникам немецкую военную группировку в Северной Италии. Поддерживавшие Даллеса германо-американские финансовые корпорации не жалели средств, чтобы закрепить за ним эту дутую славу. «Он нам еще пригодится», — шептали в конторах этих корпораций.

Международный военный трибунал признал руководящий состав национал-социалистической партии, ее охранных отрядов СС, гестапо и службы безопасности виновными в тягчайших преступлениях. Это справедливое решение было встречено во всем мире с одобрением. А в это время шеф УСС Доновен, возглавляя специальную американскую военную комиссию, подбирал в тюрьмах и лагерях нужных ему нацистов из немецко-фашистской разведки.

Одними из первых были приближены к УСС подручный Гитлера, фашистский диверсант и убийца, возглавлявший в последние дни гитлеровского рейха военное управление главного управления имперской безопасности, Отто Скорцени и его бывший шеф бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг.

Доновен лично беседовал со Скорцени. Последняя «офи-циальная» беседа происходила в присутствии членов американской комиссии по денацификации.

— Отто — славный парень! — воскликнул шеф УСС, похлопывая верзилу Скорцени по плечу. Это решило судьбу убийцы, он избежал справедливого возмездия.

Не попал на виселицу и Шелленберг. Он был приговорен всего лишь к 6 годам тюрьмы.

В числе сотен других матерых фашистских разведчиков генерал Доновен заполучил и Рейнхарта Гелена, адъютанта начальника гитлеровского генерального штаба Гальдера, а затем начальника отдела фашистской военной разведки «Иностранные армии Востока».

В дни окончательного разгрома гитлеровского рейха Гелен приказал своим подчиненным и своей агентуре сдаваться в плен только американцам. Захватив с собой заранее подготовленные ценнейшие документы, он вместе с группой наиболее приближенных офицеров явился к американским военным властям и потребовал немедленной встречи с руководством американской разведки.

Доновен беседовал с ним в июне 1945 года в Висбадене. После этой беседы Гелен был немедленно отправлен в Вашингтон. В центр американской разведки он привез списки немецкой агентуры, работавшей против СССР, а также другие секретные документы фашистской разведки. Гелен сразу же предложил свои услуги для развертывания агентурной и иной шпионской работы против Советского Союза.

В Вашингтоне с ним несколько раз встречался Аллен Даллес. После продолжительных бесед Гелен вместе с другими разведчиками был зачислен в штат американской разведки. Обширная агентурная сеть получила название «служба Гелена».

В Германии Аллен Даллес восстановил свои связи с фашистскими деятелями из главного управления имперской безопасности. Он искал и новых людей, способных служить интересам германо-американских монополий. Одним из первых Даллес нашел Ойгена Герстенмайера. По заданию Даллеса Герстенмайер в первые же месяцы оккупации Германии разъезжал в его автомашине по стране, отыскивая нужных американцам людей. Впоследствии Герстенмайер стал влиятельным членом аденауэровской христианско-демократической партии и, как уже указывалось, председателем бундестага ФРГ.

Даллес разыскал и еще одного своего друга — Ганса Глобке, автора расистских «законов» нацизма, на основе которых были истреблены миллионы ни в чем не повинных людей. Впоследствии Глобке стал правой рукой Аденауэра, одним из наиболее влиятельных политиков в ФРГ.

План Гитлера и его окружения продолжать войну против Советского Союза в открытом союзе со странами Запада не удался. Но тайный шпионско-диверсионный союз был заключен. Этот союз немедленно вступил в действие. Очень скоро в нем экс-нацистские партнеры и наставники Доновена и Даллеса стали играть главную роль.

И в этом нет ничего удивительного. О связях Аллена Даллеса с тайными агентами Германии уже говорилось. Поддерживал такие же связи и генерал Доновен. Еще будучи заместителем министра юстиции в 20-х годах, он отличался явными симпатиями к германским монополиям, особенно к химическому сверхкартелю «И. Г. Фарбениндустри». В 1928 году американские владельцы химической промышленности, встревоженные махинациями этого сверхкартеля, собрались на специальное совещание. На нем много говорилось об «исключительно большой угрозе со стороны «ИГФ». Доновен выступил на совещании с речью, в которой расхваливал, рекламировал «ИГФ», призывал не бояться его. А накануне войны гитлеровцы через этот картель сумели добиться резкого ограничения производства в США взрывчатых веществ. Контроль над этим производством оказался в руках «ИГФ». В 1941 году филиал «ИГФ» — фирма «Кемнико», находившаяся в Нью-Йорке (Пятая авеню, № 551), была разоблачена как важное звено гитлеровской разведки. Бывший агент гестапо Р. Кребс, допрошенный в одной из комиссий конгресса, показал, что ведомство Гиммлера установило тесные связи с «ИГФ» еще с 1934 года и впоследствии фактически завладело всем заграничным аппаратом этого концерна.

Теперь деловое партнерство, прерванное войной, восстановлено и расширено.

ВАЖНЫЙ ГОСТЬ

Над Нью-Йорком нависали тучи. Густые, подсвеченные снизу мириадами огней, они медленно уплывали за Гудзон, над которым еще рдела расплавленной бронзой полоска заката.

В этот промозглый декабрьский вечер 1946 года у серой громады отеля «Уолдорф-Астория» на Парк-авеню остановился черный «кадиллак». Швейцар-детектив услужливо открыл дверцу. Из лимузина проворно вылез человек средних лет, напоминающий своим видом не то врача-психиатра, не то профессора теологии.

Сунув в руку шофера долларовую бумажку, он оттеснил его от дверцы автомашины и наклонился, кого-то бережно поддерживая. Из машины показались жесткая черная шляпа «Хомбург», лицо с седыми усами, розовая, словно вестфальская ветчина, шея, а затем и весь старик в дорогом черном пальто старомодного покроя. Выйдя из автомобиля, приехавший выпрямился. В руке его сразу же оказалась отполированная ороговевшей старческой ладонью трость, услужливо поданная секретарем-телохранителем с ханжеской физиономией и атлетическим телосложением. Старик неторопливо взглянул на звездно-полосатый флаг, всегда висящий у входа в отель, и тяжелой поступью зашагал к сверкающей стеклом и медью двери-вертушке. За ним, сгибаясь под тяжестью чемоданов из потемневшей кожи, двинулись гостиничные слуги.

Встречать важного гостя вышел сам администратор отеля. На чистом немецком языке он приветствовал герра Германа Пабста. Герр Пабст слегка шевельнул усами, что должно было изображать улыбку, и, предводительствуемый администратором, направился к лифтам, но не к общим, экспрессным, а к специальному подъемнику, которым пользуются в особых случаях. Лифтер мгновенно распахнул двери кабины. Старик грузно опустился на обшитую малиновым бархатом скамеечку. Он знал, что Нью-Йорк — опасный город, в нем даже от неисправности лифтов ежедневно погибает в среднем один человек. Стоя перед гостем, администратор вежливо расспрашивал его о путешествии через океан. Герр Пабст не любил новшеств и приплыл на Американский континент на огромном британском лайнере «Куин Мэри», лишь недавно переоборудованном и перекрашенном из серого трансатлантического военного транспорта, в который он был превращен во время второй мировой войны.

Когда лифт остановился на нужном этаже, старика проводили в «президентский сьют» — роскошную, дорого обставленную квартиру — шедевр взыскательного, хотя и несколько консервативного, вкуса. Секретарь-телохранитель снял с герра Пабста пальто, и тот опустился в глубокое мягкое кресло, покорно принявшее формы еще крепкой старческой фигуры.

— Прямой звонок к вашему секретарю находится здесь в гостиной, в кабинете, столовой, спальне и даже, сэр, простите, герр Пабст, в ванной комнате.

Пабст, не любивший, когда его называли «сэр», небрежно кивнул головой. Секретарь сунул в верхний карманчик пиджака администратора двадцатидолларовую бумажку, примяв игриво высовывающийся оттуда кончик яркого платочка. Администратор низко наклонил голову с покрытым перхотью редеющим пробором, попятился к двери.

— Ванну, Петерс! — приказал Пабст и взглянул на часы — было пять. — Ужин закажите на семь, сюда в номер. Меню — обычное.

— Яволь, экселенс ¹, — на странной смеси немецкого и французского языков ответил секретарь. — Кого-нибудь приглашать сегодня?

— Нет.

— Яволь.

Старик поднялся с кресла. Петерс услужливо поддержал его. Но было видно, что и сам Пабст еще обладает недюжинной силой. Рука Петерса служила для него больше свидетельством его власти и могущества, чем поддержкой.

В ванной Петерс помог Пабсту раздеться, спуститься в утопленную в полу широкую ванну из зеленого с белыми прожилками мрамора. Отрегулировав температуру воды, он направился было к выходу.

— Я буду принимать ванну десять минут. Отправьте телеграммы, Петерс, — буркнул герр Пабст.

Петерс молча кивнул, подложил под ветчинный затылок хозяина скатанную валиком огромную мохнатую простыню с вензелями отеля и, неслышно ступая, вышел из ванной комнаты.

Пабст закрыл глаза. По одутловатому лицу бродили серые тени усталости, нервно вздрагивали набрякшие веки. Длинные пальцы, лежавшие на зеленом мраморе ванны, сжимались и распрямлялись с необычной для его возраста гибкостью.

РАЗМЫШЛЕНИЯ ГЕНРИХА — ГЕНРИ

Генрих, он же Генри фон Шредер, стоял в неосвещенной гостиной своего загородного дома в Скарсдейле у огромного окна-витрины из пуленепробиваемого стекла и вглядывался в темную бесснежную зимнюю пустоту парка. Ему было пятьдесят семь. Вчера он похоронил своего школьного товарища Джошуа Феннера. Сейчас он думал о том, что гроб, даже из красного дерева или из чистого серебра, даже подбитый изнутри шитым белым атласом, — чертовски неуютное вместилище. Напуганный этой смертью, Генрих — Генри мучительно колебался, не решаясь позволить себе дополнительный вечерний коктейль: не испортить бы сердце.

Вспоминая о вчерашней церемонии, он не мог избавиться от навязчивой мысли: соблюден ли этикет? Покойник был в смокинге, а хоронили его в три часа дня. Смокинг же носят только после шести. И эти орхидеи! Женственные, нежные, хрупкие, брошенные кем-то на плечо покойного. Они совершенно не подходили ни к характеру Джошуа, ни к его прижизненной деятельности. Во время войны он был помощником американского представителя в Банке международных расчетов в Базеле. Сухой, лишенный какой-либо сентиментальности — друзья называли его за глаза «Тевтон», — Джошуа не любил цветов вообще и орхидей в особенности. Его жена, находившаяся у ее родственников недалеко от Мюнхена, и сыновья, развлекавшиеся на пляже Копакабана в Рио-де-Жанейро, так и не приехали на похороны. Жена потому, что боялась лететь в самолете через океан, а сыновья потому, что Джошуа еще при жизни выделил их долю наследства и предупредил, что в завещании о них не будет сказано ни слова...

Размышления Генриха — Генри прервал лакей-швейцарец. Он стоял у двери, держа в руках телефонный аппарат с длинным шнуром.

— Вас просят к телефону, сэр, — тихо произнес лакей по-немецки.

— Кто?

— Джентльмен по имени Пабст.

— Поставь аппарат. Включи в саду полный подсвет и систему «алерт». Дай нижнее освещение. И задерни штору.

Генрих — Генри опустился в угол широкого мягкого дивана, взял со столика со стеклянной крышкой сигару «Корона», надкусил специальными щипчиками и принялся ее раскуривать, наблюдая, как вспыхнула в парке хитроумная система освещения, связанная с потайными фотоэлементами, поднимающими тревогу при появлении незваных гостей. Микромоторчик сдвинул створки оконного занавеса. И только когда гостиная мягко осветилась приглушенным светом, он взял трубку телефона.

— Хэлло...

— Генрих? — раздался бодрый голос Пабста, успевшего отдохнуть пару часов после ванны. Он тоже предпочитал говорить по-немецки.

— Герман? Ты здесь? Сейчас? Ну, знаешь!..

— Ты Думал, что я буду весь остаток жизни посыпать голову пеплом? Это не в моем духе. Но об этом после, когда встретимся. Есть много интересного для тебя. Приезжай сегодня ужинать ко мне. Я в «Уолдорф-Астории».

— Ну кто же встречается с таким другом в отеле?

— Пожалуй, это верно... Петерс уже обнаружил в номере четыре крохотных микрофончика. Вот они здесь, передо мной. Я вызвал управляющего, показал их ему. Клянется, что отель не имеет к этим «игрушкам» никакого отношения.

— Приезжай лучше ко мне. Как ты чувствуешь себя после этого путешествия?

— Великолепно, хотя в океане немного качало.

— Я сейчас же пришлю тебе машину из моего городского гаража. Ты, конечно, в «президентском сьюте»?

— Разумеется.

— Машина будет у тебя через пятнадцать минут. Жду— Опустив трубку, Генрих — Генри встал, зашагал по толстому серо-голубому ковру, покрывавшему всю огромную гостиную, украшенную головами африканских антилоп, канадских лосей, суданского льва и даже южноамериканских индейцев, препарированных и обработанных бразильскими охотниками за черепами.

Генрих — Генри фон Шредер и Герман Пабст, председатель правления крупного германского банка, находились между собой в дальнем родстве. В Нью-Йорк Пабста могло привести в настоящее время только нечто очень важное. Генрих — Генри был уверен, что это была не забота о промышленниках и банкирах поверженной Германии, попавших в трудное положение из-за своих связей с нацистскими главарями. Все, что мог сделать для них Пабст, он делал на месте, в Германии. Возможностей для этого было достаточно. Экономическим управлением военной администрации американской зоны оккупации в Германии ведал генерал Уильям Дрейпер, бывший вице-президент банка «Диллон Рид», расположенного на Уолл-стрите. В период между двумя мировыми войнами банк нажил десятки миллионов долларов комиссионных, распространяя на американском фондовом рынке облигации германских займов, и теперь он немало сделал для того, чтобы выручить своих бывших германских партнеров. Разумеется, это была не бескорыстная помощь. Вскоре американские банки и крупнейшие корпорации стали главными партнерами в пятистах германских концернах. Побежденные относились к этому философски: за поражение надо платить, до поры до времени конечно. К тому же привлечение американских капиталов в страну, разоренную войной, было делом нужным.

Дрейпер и его люди, разместившиеся в Берлине в бывшем здании геринговского министерства авиации, спасли от неприятной участи многих. Приходилось обращаться к Дрейперу через вашингтонских посредников в военном министерстве и Генриху — Генри.

Дело в том, что его двоюродный брат, Курт фон Шредер, получивший от Гитлера чин обергруппенфюрера СС, был обнаружен в одном из американских лагерей для военнопленных под Мюнхеном в мундире ефрейтора и взят под арест впредь до расследования его дела.

Курт был старше Генриха всего лишь на три года. В далекие студенческие годы они часто встречались летом на фамильной вилле Шредеров в Холлендле, на Рейне, и в Ро-ландсеке, в Бонне. Курт был настоящий бурш ². Рано начал лысеть, брился наголо. Уже на первом курсе щеголял свежим шрамом на левой щеке. Долго растравлял рану, не давая срастись краям. Было немного больно, но шрам получился великолепный, именно такой, какой был нужен, чтобы походить на истинного тевтона. Курт был напорист, жаден и честолюбив. Он любил не только красивых дорогих женщин, но и славу.

— Ах, Курт, Курт! — размышлял Генрих. — Ну, на кой дьявол нужно было тебе приглашать на свою виллу, кажется, 7 января 1933 года канцлера фон Папена и Адольфа Гитлера! Именно во время этого свидания и были разработаны планы передачи власти Адольфу. Ведь свидание могло состояться в любом отеле. Потом Курт стал президентом «фонда Френден Крейс — С». Деньги в «фонд» вносили германские банки и промышленные концерны, а распоряжался ими рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Что он делал с миллионами марок, известно теперь всему миру. Ах, Курт, Курт! Как ты был неосторожен!

Курту следовало бы думать не только о себе и своем успехе у гангстера из Берхтесгадена. Ведь их банк — банк Шредеров стал поистине международным финансовым предприятием. В конце прошлого столетия, когда он, Генрих — Генри, был еще мальчишкой, братья Шредеры разъехались из Кельна. Один уехал в Новый Свет, основал в Нью-Йорке банк. Называется он «Дж. Генри Шредер корпорейшн». Есть еще инвестиционный трест Шредера. Лондонское отделение международного фамильного банка называется «Г. Д. Шредер лимитед».

И лондонский Генри-Вильям (бывший Генрих-Вильгельм) Шредер не мог удержаться от политики. Он сам и его помощники были своими людьми в Клайвдене в поместье леди Астор, где собиралась верхушка британских консерваторов. Шредер организовывал для видных членов консервативной партии поездки в Германию, помпезные встречи с Гитлером, Гиммлером и другими главарями Третьей империи. Британских твердолобых принимали там словно коронованных особ, они уезжали влюбленными в нацизм и его планы. Ведь Гитлер обещал разгромить коммунистов. Ради этого стоило простить ему и его коричневорубашечникам их «эксцессы».

Да, Шредеры настойчиво «продавали» английским тори нацизм и его доктрину. Занимались этим и ближайшие компаньоны Шредеров по лондонскому банку братья Тайаркс, Ганс Фердинанд и Фридрих Симеон. Они входили в руководство так называемого «Англо-американского содружества», финансировали его, направляли его деятельность. Через «содружество» устанавливались связи с германским деловым миром.

Генрих — Генри поморщился, вспомнив, что и Генри-Вильям и оба Тайаркса еще с довоенных лет заседали в правлении нью-йоркского банка Шредера. Правда, во время войны непосредственный контакт был нарушен — связь приходилось поддерживать кружным путем через Базель. Но все трое числились в составе совета директоров.

Разумеется, он, Генрих — Генри, поможет неосторожному Курту. Но не бескорыстно. Он это сделает в обмен на долю участия в кельнском банке. И на его, Курта, долю в бродвейском банке Генриха — Генри. Эту долю Курту придется отдать ему. Родственные чувства чувствами, а бизнес бизнесом. И пусть Пабст не пытается уговаривать его. Он даже слушать его не станет.

Не ко времени затеял он этот визит. Газеты все еще не прекращают писать о содружестве американских банков с германскими. Еще предстоит процесс «И. Г. Фарбен», а может быть, и некоторых германских банков. Неизвестно еще, чем все это кончится. Хорошо еще, что жена Хеди улетела развлекаться со своим «жиголо» ³ на Багамские острова. Она терпеть не может нью-йоркскую зиму. Это весьма кстати. А не то она, чего доброго, могла бы сболтнуть об этом .визите своим «жиголо», и тогда все это стало бы секретом Полишинеля.

Генрих - Генри подошел к окну, нажал кнопку. Занавес раздвинулся как раз в тот момент, когда из-за поворота дороги, обсаженной гигантскими дугласовскими соснами, показался освещенный скрытыми светильниками черный лимузин. Хозяин дома закрыл занавес, пошел встречать гостя в просторный холл с панелями из черного бирманского дерева.

style="font-weight:bold;">ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Ужинали в кабинете за двухместным столиком, сервированным старинным хрусталем баккара и серебряными приборами в стиле британских Генрихов с маркой «Поставщик двора Его Величества». Ели мало, пили еще меньше, хотя на столе были старинные французские сотерны и дорогие рейн-вейны. Говорили, разумеется, по-немецки, обстоятельно, негромко, солидно, по-деловому.

— ...Германия умирает. Но она не умрет, — выпрямился Пабст. — Мы дорого заплатили за нашу слепую веру в ваш, так сказать, классовый инстинкт. Произошло то, что казалось нам невероятным, — вы отказались помочь нам выбраться из ямы, в которую затащил нас Адольф: настояли на «безоговорочной капитуляции». И теперь коммунистический колосс навис над Европой. Неужели нельзя было спустить все дело на тормозах?

— Нельзя, — нахмурился Шредер. — Даже если бы мы и заключили сепаратный мир, русские все равно прошли бы через всю Германию. В последний период войны это стало совершенно очевидно. Тогда не было бы наших зон, была бы одна советская. И ты не сохранил бы своего банка — он стал бы «Народным финансовым предприятием». И все-таки, несмотря на весьма неприглядные перспективы, мы старались кое-что сделать для вас. Кстати, Аллен Даллес возвратился в Нью-Йорк из Берна и снова работает в моем банке членом правления. Он говорит, .что невозможно было сделать больше того, что он сделал.

— Знаю. Мы тоже приложили немало усилий, чтобы создать ему авторитет в УСС. В частности, я настоял на том, чтобы наши надежные люди из ведомства фон Риббентропа выделили «Вуда». Через него Даллесу передавалось все, в чем мы были заинтересованы. «Вуд» передал ему две тысячи шестьсот документов. Половина из них не стоила выеденного яйца. Мне пришлось два раза разговаривать с Канарисом, чтобы он согласился послать к Даллесу для связи своего агента Ганса Гизевиуса... Да, Аллен Даллес действительно немало сделал. И это не должно остаться невознагражденным. По-моему, пора начать в нашей прессе популяризировать Аллена и его брата. Фостер ведь тоже наш старый друг. Человек он способный, проницательный и всегда защищает наши интересы. Это он подсказал Бирнсу [Джеймс Бирнс был государственным секретарем США после войны.] основные идеи его речи в Штутгарте о «реалистическом подходе» США к послевоенной Германии. У нас Фостера очень ценят. Ему надо помочь стать государственным секретарем.

— Кое-что в этом направлении уже делается, друг мой, — усмехнулся Шредер. — В прессе уже появилось несколько хвалебных статей о нем. Правда, это обходится нам в десятки тысяч долларов. Впрочем, не в этом дело. К сожалению, Фостер не умеет привлекать симпатии избирателей. Он сух, как пемза. Если бы не это, мы выдвинули бы его в президенты. Есть и еще затруднения. Наши либералы напоминают, что Фостер был одним из создателей организации прогерманского фронта «Америка прежде всего», что он принимал в 1940 году риббентроповского эмиссара — своего компаньона по обслуживанию «И. Г. Фарбен» Герхарда Вестрика из вашей берлинской юридической фирмы «Альберт унд Вестрик», что накануне войны Фостер клялся: у Гитлера и Японии нет враждебных замыслов по отношению к нам, Западной Европе и Азии.

— Пора бы вам покончить с этими либералами.

— Конечно, пора, Герман. Кое-что делаем. Но дело нелегкое. На это может уйти десяток лет...

В кабинете воцарилось молчание. Собеседники встали из-за стола. Генрих — Генри позвонил. Вошел лакей, напоминающий своим видом и манерами британского лорда. Он выкатил из комнаты столик, налил в крохотные чашечки ароматнейшего кофе, принес рюмки для коньяка, ящик с сигарами, поставил все это на низкий стеклянный столик и степенно вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Собеседники раскурили сигары.

— Ты знаешь, Генрих, в каком положении находится Германия?

— Разумеется. Я посылал к вам, в Германию, полковника Дидерихса. Это опытный разведчик и с большими связями. Он в отставке. Ездил по стране три месяца, представил мне доклад на трехстах страницах.

— Значит, тебе не нужно напоминать общеизвестные факты. Согласись, что речь идет не только о судьбе нашей страны, но обо всей Европе и в конечном счете об Америке. Победа русских оставила ошеломляющий след в сознании европейцев. В этих условиях политический вакуум, возникший с выходом Германии из игры, весьма опасен: его могут заполнить русские, их идеи. Америка не должна повторить ошибку, сделанную ею после первой мировой войны, не должна бросить нас на произвол судьбы.

— Друг мой, это мог сделать Франклин Рузвельт, — медленно процедил Генрих. — К счастью, его нет в живых. Во время недавнего визита ⁴ к нам Черчилль оказал большое влияние на Трумэна. Белый дом готов начать кампанию «ограничения» России, постепенного оттеснения зоны ее политического влияния назад, хотя бы до Одера. Разумеется, сейчас нечего и думать об активном выступлении против России. Резервуар доброй воли американцев к русским можно опустошить лишь путем долгой, упорной работы. Черчилль начал эту работу. Чтобы развернуть ее во всю ширь, нужно время.

— В Германии известно, — затянулся сигарой Пабст, — что сторонники «трезвого подхода» к России начинают у вас брать верх над людьми типа старика Стимсона и простака Стеттиниуса. Стимсон выжил из ума. Подумать только — предлагал поделиться с русскими секретом атомного оружия! Бомба — вот единственный барьер, который стоит сейчас между Коммунистами и нами.

— Мой дорогой друг, — отхлебнув кофе, сказал Шредер, я хочу сообщить тебе кое-что несомненно полезное для вас в Германии. Начну, если можно так сказать, с истории. Генерал Доновен еще Рузвельту представил проект создания централизованной разведки. Он настаивал на объединении всех служб — военной разведки, разведки Федерального бюро расследований, политической разведки государственного департамента и других. Их у нас насчитывается более двенадцати. Посоветовавшись со Стимсоном, Рузвельт решил проект «Дикого Билла» отклонить и выбрал для этого самый верный способ, передав его в объединенный комитет начальников штабов. Проект заглох, о нем с тех пор ничего не было слышно. И в самом деле: какой же руководитель захочет отдать свою разведку в подчинение не зависящего от него централизованного органа?!

Между прочим, забавная история произошла с директором ФБР Эдгаром Гувером. Он пошел на рискованный шаг: вызвал своего старого друга — вашингтонского корреспондента газеты «Чикаго трибюн» Вальтера Трохана и показал ему проект Доновена. Трохан опубликовал статью, в которой критиковал этот проект, изложив его почти дословно. А Доновен только этого и ожидал — ему удалось установить источник инспирации кампании против централизованной разведки США. Ведь проект был составлен только в четырех экземплярах. Правда, Эдгару это сошло с рук.

— Гитлер за это рубил головы, — заметил Пабст.

— И правильно делал, — согласился другой банкир. — Однако вернемся к Доновену. Я не думаю, чтобы он мог предложить что-нибудь путное. Его УСС было сильно тем, что с ним сотрудничали силы Сопротивления внутри оккупированных немцами стран. Что же касается глубинной, поистине стратегической разведки, то тут Рузвельту приходилось одалживаться у англичан. Основной рабочий костяк в УСС составляли антинацисты и эмигранты. Среди них были даже коммунисты. Поэтому Трумэн и распустил УСС. Антинацисты были вытеснены из стратегической разведки Америки, а благонадежные профессиональные разведчики переведены в военную разведку и в государственный департамент.

Затем произошли два примечательных события. Первое — Трумэн вызвал адмирала Леги и поручил ему заняться проектом Доновена. Второе — президент создал государственный совет по разведке. Это совещательный орган, составленный на высоком уровне. В него входят государственный секретарь Бирнс, военный министр Паттерсон, морской — Форрестол и адмирал Леги. При совете уже создана центральная группа разведки. Во главе ее поставлен близкий друг президента контр-адмирал Соуэрс...

— Ты назвал Джима Форрестола, — перебил собеседника Пабст. — Он был президентом банка «Диллон Рид». Этот банк был связан с моим «Дейче банком». Мы считаем Форрестола близким и нужным нам человеком. В отношении русских он придерживается тех же мнений, что и мы: встревожен ростом влияния русских и считает, что их надо «подрезать». На него можно положиться. По-моему, с ним можно быть совершенно откровенным.

— С Джимом мы друзья, — заметил Генрих — Генри. — Правда, как человек он мне не очень нравится. Но это не беда. Ради дела можно поступиться личной антипатией.

— Придется поступиться...

Герман Пабст потянулся к бутылке с коньяком. Налил в бокал ароматную жидкость, прихлебнул, откинулся в кресле.

— Генрих, — начал он таинственно и даже несколько торжественно. — Я уже тебе говорил, что поражение Германии может обернуться поражением Америки. Русские не только сокрушили главный фактор европейской стабилизации. Они сами могут быстро стать этим фактором. Если бы русские захотели взяться за вас, вас не стало бы в этом районе мира за два-три месяца. Надо как можно быстрее заполнять вакуум силы, пока русские заняты восстановлением своих районов, разрушенных войной.

Франция как великая держава выведена из строя по меньшей мере на два десятка лет. Англия, занятая спасением своей империи, предоставит континенту вариться в собственном соку. Черчилль — заклятый враг Советской России. Но англичане прежде всего эгоисты. Они могут попытаться заставить Европу таскать для них каштаны из огня.

Сдерживать напор России сейчас можете только вы... пока мы снова не станем на ноги. Америка должна располагать в Европе военной силой. Западным зонам Германии надо оказать экономическую помощь. Если мы будем пытаться поднять себя за волосы, это будет продолжаться очень долго. И наконец, вам надо создать настоящую разведку. Разведка существует тридцать три столетия. Она всегда была мощным орудием. Фюрер, например, благодаря разведке сумел консолидировать Германию. Австрийский аншлюсс, Мюнхен, захват Судет и последующая оккупация Богемии и Моравии, разгром Франции и Польши, вторжение в Норвегию — все это плоды трудов нашей разведки.

Задачи и функции разведки я понимаю не ограничительно, а скорее расширительно, — увлеченно продолжал Пабст. — Мало выискивать слабые места противника. Надо еще и взорвать его изнутри, посеять в его рядах замешательство, неуверенность в собственных силах, наконец, вызвать панику и добиться нужного результата. Адольф, конечно, оказался глупцом, когда заранее раззвонил в «Майн кампф» свое намерение прибегнуть к этим методам. Он был уверен, что его противники, подобно кролику, завороженному взглядом удава, не смогут противодействовать его тактике, даже если он раструбит о ней заранее. Вы должны избежать этой ошибки. Разведка не любит гласности. Кроме того, русские — ваш главный противник — вовсе не «кролики», а вы, к сожалению, не удавы.

— Да, судя по тем докладам, которые я получаю от своей частной разведки, русские — крепкие орешки, — мрачно протянул Генрих — Генри. — У нас все еще очень сильно стремление вести с ними дела как с равными партнерами. Их право на равенство доказано в войне. Но мы боремся с этими настроениями, и, как мне кажется, не безуспешно. К сожалению, американцы — не немцы. Они не фанатики. В них слишком силен здравый смысл. Они умеют ценить и уважать силу, мужество, ум, сметку. Здесь играют свою роль также и соображения, которые я назвал бы историческим сентиментализмом. Русские помогали новорожденным Соединенным Штатам отстаивать свою независимость во время борьбы с британской экс-метрополией. Объявленный ими нейтралитет они сумели навязать и многим европейским странам. Продав нам Аляску, они укрепили в американцах веру в их добрую волю. Наконец, противодействие, которое русские оказывали экспансионизму Японии на Дальнем Востоке, не могло не способствовать интуитивному стремлению сблизиться с ними. Русская революция была с восторгом воспринята американцами, ненавидящими деспотизм, в том числе и царский. У нас были газеты, которые выходили в те годы с заголовками «Руки прочь от свободной России!».

Наконец, последнее по порядку, но далеко не по смыслу и значению. Если верно, что существует такая категория, как национальный характер, то американский и русский характеры очень близки друг к другу. Любовь к справедливости, доброте, уважение к героическим качествам, готовность идти на жертвы ради общих интересов — все это высоко развито у обоих народов. Именно поэтому так трудно нам сейчас ссорить с русскими простых американцев.

— И именно поэтому для преодоления барьера — назови его психологическим или политическим, как хочешь, — вам нужна мощная, я бы сказал, тотальная разведка, — решительно произнес Герман Пабст. Он встал, грузно заходил по ворсистому ковру.

— Я приведу очень простой пример, Генрих. По улице идет прохожий. Вы поравнялись, Ты взглянул ему в лицо — лицо как лицо, ничего особенного. Он улыбнулся тебе и прошел мимо. У тебя нет никаких отрицательных впечатлений. «Какой приятный человек!» — думаешь ты. Но попробуй повернуться и пойти за этим человеком. Внимательно следи за каждым его движением. Через некоторое время все его поведение покажется тебе таинственным, загадочным, особенно если ты квалифицированный детектив и раскрытие тайных мотивов в поведении людей — твоя многолетняя, ставшая привычкой профессия. Ты начинаешь размышлять: «Куда Он идет? Почему он обменялся такими многозначительными взглядами вон с тем прохожим? Почему тот обернулся и посмотрел ему вслед? Что он делает у этого киоска? Покупает сигареты? А может быть, это «почтовый ящик» — пункт связи между участниками шпионской группы? Что такое он передал продавцу? Доллар? А может быть, на этом долларе зашифровано тайное донесение? Или этот доллар — условный знак связи? А может быть, в пачке сигарет заложено секретное послание — инструкции шпиону или шпионское донесение, микропленки и т. п.? Почему по его сигналу остановился у тротуара именно этот шофер такси, а не другой, который был ближе к нему? Может быть, это другой участник шпионской шайки и в такси произойдет их совещание? Или он отвезет этого человека к месту встречи с другим шпионом?» И т. д. и т. п.

Нам всем нужен именно такой «комплекс подозрительности» в отношении русских. Его может создать у американцев умная, хорошо поставленная разведка, умеющая с помощью прессы незаметно, исподволь «промывать мозги» американцам. До сих пор перевороты в Латинской Америке организовывали сравнительно мелкие служащие «Юнайтед фрут», «Анаконды» и других американских компаний, вложивших свои капиталы к югу от Рио-Гранде. С этой кустарщиной вам пора покончить. Это важное государственное дело, и дилетантствовать тут недопустимо. Тотальная разведка — это могучее средство влияния на всю политику государства. Перед тем как принять важное внешнеполитическое решение, президент изучает данные разведки, оценку, возможные и наиболее вероятные последствия принимаемой политики. Соответствующий подбор разведывательной информации может обусловить и выбор надлежащей политики.

— Я только что говорил тебе, Генрих, азбучные истины,— голос Пабста зазвучал металлом. — Нам следует помнить, что теперь, после победы России, положение в мире значительно осложняется. Кроме всего прочего, победа в этой войне означает отрицание принципов единоличного руководства. Возрастет роль воли населения, массы, которую называют «народом». Следовательно, задача государственного управления, особенно в области внешней политики, в вопросах войны и мира, неизмеримо осложнится. В новом порядке, устанавливающемся в мире, Соединенные Штаты не смогут сохранить свое господство, не смогут противостоять нарастающему влиянию новых идей без тотальной разведки.

Герман Пабст умолк. Он подошел к красивой радиоле, напоминающей древний саркофаг, открыл крышку, включил приемник, настроил его на какую-то европейскую станцию. В кабинет банкира ворвались трагические звуки вагнеровской «Гибели богов». Взволнованный Пабст подошел к окну, нажал кнопку. Медленно раздвинулся занавес. Ветер качал ветви гигантских сосен, их тени прыгали на стекле, почти не освещенном бледным рассеянным светом, царившим в кабинете. Собеседники молчали.

Пабст отошел на середину комнаты:

— Генрих, мир подошел к перекрестку эпох. Говорят, бессмысленно сопротивляться року. Я не верю в рок. Я верю в то, что истории можно придать нужное направление. Мы, соль земли, уже делали это. Мы сделаем это вновь. Но для этого нужно работать, трудиться. Очень много. Очень настойчиво. Смело идти против потока. Не жалеть сил и средств. И тогда, может быть, удастся выстоять, пережить бурю, а затем повернуть ход событий в нужную нам сторону.

Здесь, в Америке, у нас есть друзья и союзники среди высших слоев общества. В Вашингтоне большой вес приобретает Джеймс Форрестол. Его планы объединения руководства вооруженными силами следует всячески поддерживать. Один из его друзей и советников, Фердинанд Эберстадт, активно ему помогает. Исподволь в государственном департаменте готовит планы экономического восстановления Германии Пауль Нитце. Ваше дело — обеспечить поддержку этим программам. Я уже говорил о Джоне Фостере Даллесе. Луис Джонсон, бывший адвокат «И. Г. Фарбен», очень близок к президенту Трумэну. Многие другие наши старые партнеры заняли уже позиции решающего влияния на государственную политику Штатов. Их усилия надо объединить, координировать, направлять. Кто это должен делать? Ты и другие верные наши друзья.

— Мы это делаем, поднялся Шредер. — Но мы не одни. У нас есть соперники, есть конкуренты и даже противники. Их высшие интересы совпадают с нашими, и это позволяет нам добиваться для вас кое-чего в Вашингтоне. Но нередко специфические интересы наших конкурентов берут верх. Идет борьба. Нелегкая, напряженная. Не всегда мы выигрываем. И тогда приходится начинать все сначала.

— Взять в свои руки аппарат разведки, — продолжал Генрих — Генри, — значило бы добиться многого. Америке нужна тотальная разведка. Наша опора — бизнесмены. Из них, их детей мы сформируем верхушку разведки. Стрелять, взрывать, похищать, убивать будут исполнители. Мы их купим за доллары.

— Но довольно о делах. Довольно мрачных материй! — переходя на легкий, даже игривый тон, воскликнул Генрих — Генри. Он подошел к радиоле (в ней замирали звуки вагнеровского «Полета Валькирий»), переключил ее на джаз, повернулся к гостю: — Мне прислали из Голливуда кое-что весьма пикантное. Фильм — пальцы оближешь. Красавицы в совершенно первозданном виде.

— Ну, такие вещи я организую у себя дома в натуральном виде. Но все-таки интересно, посмотрим, — согласился Пабст.

Генрих — Генри подошел к стене, отодвинул картину. На панели черного дерева виднелся лимб секретного замка сейфа. Открыв его с помощью буквенной комбинации, он вытащил оттуда несколько пластмассовых дисков кинофильмов. Подошел к шкафу, нажал какую-то планку. Часть шкафа вместе с книгами медленно отползла в сторону. Открылась дверца вделанного в стену секретера, оттуда выехал миниатюрный проекционный киноаппарат. На противоположной стене появился алюминиевый экран.

Погас свет. Герман Пабст уселся поудобнее в кресло, налил вздрагивающей рукой в фужер коньяку, поставил перед собой и принялся отхлебывать небольшими частыми глотками. Вспыхнула серебристая гладь экрана. Известная всему миру кинозвезда, поднявшись с монументальнейшей кровати, принимала утренний душ...

В «президентский сьют» «Уолдорф-Астории» Герман Пабст, посеревший, осунувшийся, вернулся под утро. Приняв какие-то пилюли, он лег в постель и устало закрыл глаза. Со страхом прислушивался банкир к перебоям в сердце.

«Неизбежен, ох, неизбежен скорый конец», — мрачно думал он.

¹

Слушаюсь (нем.), ваше превосходительство (франц.).

²

Бурш — прозвище студентов старших курсов в Германии (нем.),

³

«Ж и г о л о" — наемный танцор и компаньон богатых бездельниц. В США существуют специальные фирмы, поставляющие таких «жиголо»,

⁴

Имеется в виду визит Черчилля в США в марте 1946 года.

„ПРОГЕРМАНСКОЕ ПОДПОЛЬЕ"

СНОВА НА УОЛЛ-СТРИТЕ

Человек с трубкой, торчащей из-под жесткой щеточки усов, сидя в мягком кожаном кресле с пружинящей спинкой, положил длинные ноги на огромный письменный стол, заложил руки за затылок, откинулся назад и, не меняя гримасы неудовольствия на лице, потянулся.

Нет, дела шли отнюдь не так, как хотелось бы Аллену Уэлшу Даллесу, еще вчера главному резиденту американской разведки УСС в Западной Европе, а ныне — как и до войны — лишь партнеру фирмы «Салливен и Кромвелл» на Уолл-стрите. Да, фирма эта предприятие немалое, занимает несколько этажей. Главой фирмы считается его брат Джон Фостер. Десять-двенадцать старших партнеров. Тридцать-сорок опытнейших адвокатов, специалистов по сложным и запутанным международным сделкам. Полсотни секретарей-стенографисток. Вот, собственно, и все. И этим приходится довольствоваться человеку, с которым искал контакта сам Генрих Гиммлер, от чьего слова зависели под конец войны судьбы и жизни многих главарей нацистского рейха.

Нельзя сказать, чтобы честолюбие Аллена Даллеса не было удовлетворено. Нет, он был щедро осыпан милостями своего правительства, да и не только своего. Дома, в небольшом личном сейфе на мягком бархате, поблескивая, лежали две высшие американские медали: «За заслуги» и «Медаль Свободы», бельгийский крест Леопольда, французский орден Почетного легиона. Среди них вполне мог бы быть и германский золотой крест — знак признательности главарей Третьего рейха за попытки спасти их империю во время ее крушения. Правда, эти попытки не удались. Но не по его вине. Он сделал все, что мог. Какая-то странная, таинственная сила срывала буквально в последний момент сложные политические диверсии, подготовленные им и его германскими партнерами.

Да, партнерам этим приходится сейчас дорого платить за свое безрассудство. Даллес видел кинофильм: казнь главных германских военных преступников, осужденных Международным трибуналом в Нюрнберге 16 октября 1946 года. Бррр... Даллес поежился, встал из-за стола, открыл потайной шкафчик, налил виски, выпил. Черт возьми, зрелище было не из приятных.

Но это были главные немецкие преступники, их было немного. На них, собственно, и закончилось суровое наказание. Остальные отделались страхом и временными, порой довольно досадными, неудобствами. Но это все же не петля и не электрический стул.

«Плохо лишь, что суды над «военными преступниками» (интересно, кто придумал этот термин, кажется, тоже Рузвельт?) создали такой политический климат, который затрудняет сейчас проведение реалистической политики по отношению к России. А реализм требует прекращения политики наказания германских экс-политиков, промышленников и банкиров, прекращения всех этих четырех «д» — демилитаризации, денацификации, демонополизации и демократизации.

Но как добиться прекращения этого курса, согласованного окончательно в Потсдаме? Американский народ и слышать не хочет о «мягком» отношении к немцам. Не скоро, ох, как не скоро удастся спустить на тормозах эту рузвельтовскую политику! Несмотря на то, что над выполнением этой задачи работают столько политиков, адвокатов, бизнесменов, для которых Германия — даже нацистская, даже кровавая, агрессивная Германия — была и остается теперь, через два года после окончания войны, партнером и даже чем-то вроде экономического союзника...»

Размышления Даллеса прервали мягкие вспышки лампочки телефона. Звонил брат — Джон Фостер, глава фирмы. Через минуту Аллен был в его кабинете.

ГЛАВА ФИРМЫ

Джон Фостер Даллес, высокий, сутуловатый, с сухим, словно одеревеневшим лицом и узкой, как копилка, прорезью почти безгубого рта, нетерпеливо шагал по своему просторному кабинету. Его огромный письменный стол был свободен от бумаг. Полированная крышка блестела. И хотя глава фирмы не занимал какого-либо официального государственного поста, позади него, у стены в углу, стояло звездно-полосатое знамя Соединенных Штатов Америки, совсем как в овальном кабинете президента в Белом доме, в котором он не раз бывал и о котором тайно, неустанно, настойчиво мечтал. И в то же время он знал, что попасть в этот кабинет в качестве его владельца он не сможет: для этого надо выиграть выборы. Немногочисленные друзья подсмеивались над ним: Джон не смог бы победить даже на выборах ловцов бродячих собак.

— Аллен, — суховато бросил Джон Фостер, — из Вашингтона приехал Джим Форрестол. Он звонил мне. Мы встретимся с ним вечером. А завтракать он хотел бы с тобой.

— Где? Когда?

— Он будет ждать тебя в клубе «37». Заказал двухфунтовые техасские бифштексы. Такие, как ты любишь. Будет ждать тебя ровно в час дня.

Аллен взглянул на часы:

— Пора отправляться. На машине в это время дня туда не проберешься. Поеду в сабвее ¹.

— Напомни Джиму, что он обещал выяснить в Управлении вражеским имуществом насчет активов «Дженерал энилайн». Я хотел бы обсудить этот вопрос с ним поподробнее. Передай ему мой привет. Скажи, что я жду его у себя вечером, в се'мь.

Надев легкое английское пальто «олстер», Аллен Уэлш Даллес вышел на улицу. Стоял погожий мартовский день. Но сюда, на Уолл-стрит, на дно каменного ущелья, солнце не проникало. Оно лишь заливало ярким светом вершины узких небоскребов. Пройдя мимо величественного здания со статуей Джорджа Вашингтона перед помпезным фасадом с колоннами. Даллес миновал тесную расщелину, где слева высилось здание биржи, справа — моргановский банк «Таранти траст», и повернул на Бродвей, не забыв набожно перекреститься на древнюю церковь св. Троицы, в которую упирается Уолл-стрит.

А в это время Джон Фостер Даллес, усевшись за стол, принялся за чтение доклада частной разведывательно-конъюнктурной фирмы о перспективах разработки нефтяных месторождений Венесуэлы. За тонкой оправой толстых очков время от времени вспыхивали его невыразительные, всегда бесцветные, но хитрые глаза.

Много, очень много тайн, самых удивительных, самых неожиданных, хранятся в стенах этого кабинета, в сейфах с замками, запираемыми с помощью сложных часовых механизмов и цифровых комбинаций.

Джон Фостер Даллес, писал один из его биографов, производил впечатление аскетичной, настороженной и неприступной личности. Неизвестно, откуда взялся аскетизм у этого человека с мрачновато-торжественно опущенными книзу уголками рта и толстой бычьей шеей, по которой сбегали седые, коротко остриженные волосы. Но настороженность его была рождена профессией — профессией человека, посвятившего свою жизнь служению чужому богу — германскому монополистическому капиталу.

Тот же биограф рассказал миру и о карьере этого адвоката — выпускника университета Джорджа Вашингтона. Сдав экзамены на получение патента на юридическую практику в штате Нью-Йорк, юный Джон Фостер был назначен по протекции своего деда, генерала и государственного секретаря США, секретарем китайской делегации на второй гаагской конференции 1907 года. Разумеется, в результате этого дипломатические и иные тайны китайской делегации уже не были секретом для американской дипломатии. Последняя умело воспользовалась этим обстоятельством. Так, дед Джона Фостера — генерал Дж. У. Фостер, обладавший большими связями в деловом и политическом мире Америки, по словам биографа Джона, «в буквальном смысле слова ввел Даллеса за руку в его юридическую и дипломатическую карьеру».

Не впервой приходилось деду вершить делами азиатских стран. В кабинете Джона висела вышитая шелком картина, на которой Дж. У. Фостер был изображен в момент, когда он выступал посредником и арбитром на японо-китайской конференции в Симоносеки. Для Джона Фостера эта картина — участники конференции подобострастно склонились перед американским вершителем их судеб — была апофеозом той политики, которую следовало, по его мнению, вести в отношении стран, не умеющих или неспособных отстоять свою самостоятельность.

Но конференции не длятся вечность. Вскоре заботливому деду пришлось подумать о подыскании для своего внука более постоянного места. Дед вспомнил о своей давней дружбе с А. С. Салливеном. И хотя старик Салливен уже умер к тому времени, когда понадобилась его протекция, Джон У. Фостер решил: его солидного ремонэ окажется достаточным, если он напишет мало знакомому ему партнеру своего друга У. Н. Кромвеллу.

В фирме Кромвелла Джон получил место клерка. Работу на клиентов «Салливена и Кромвелла» он перемежал с выполнением поручений торгово-протекционистского и частично разведывательного характера. Первую мировую войну Джон Фостер провел в чине майора американской армии. Он ведал юридическим оформлением захвата судов торгового морского флота стран тройственного согласия. Настоящая карьера молодого юриста началась после войны. Бернард Барух, биржевой спекулянт и крупнейший инвестор, возглавлял американскую делегацию в комиссии по репарациям с Германии. Он взял Джона Фостера своим советником. Даллес старался сделать все, что было возможно, чтобы уменьшить тяжелую ответственность Германии за разрушения и ущерб, причиненные ею экономике стран, подвергавшихся оккупации. Он внес свой вклад в подготовку пресловутых планов Дауэса и Юнга, целью которых под предлогом восстановления германской экономики было возрождение военно-промышленного потенциала Германии.

В начале 20-х годов Джон Фостер совершил большую автомобильную поездку по Германии. Вернувшись, он представил правительству США меморандум, в котором доказывал «нецелесообразность» репараций с Германии в пользу стран — жертв германской военной машины. Вместе с патриархом вашингтонских прогерманцев Гербертом Гувером и другими тайными и явными друзьями германских банков и концернов Даллес разрабатывал план финансирования германской промышленно-экономической машины. Банкирский дом Моргана «Дж. П. Морган и К⁰» пригласил Даллеса в роли советника по осуществлению плана Дауэса, по которому Германии представлялись первые американские займы в 120 миллионов долларов.

Затем иностранные кредиты и долларовые займы посыпались на Германию как из рога изобилия. С 1924 года по 1933 год их было представлено на общую сумму в 7 миллиардов долларов.

«Джон Фостер Даллес растет в своих башмаках», — говорили о нем. В 1926 году он становится главным партнером адвокатской фирмы «Салливен и Кромвелл». И сразу же усиливаются связи этой фирмы с берлинской юридической конторой «Альберт унд Вестрик», представлявшей интересы германской сверхмонополии «И. Г. Фарбениндустри». Постепенно «Салливен и Кромвелл» получает все больше поручений по обслуживанию операций «ИГФ» в Соединенных Штатах.

Операции эти все ширятся, развертываются, развиваются. «ИГФ» имела картельные и иные связи с 250 американскими концернами и корпорациями. Заключив картельные договоры с рядом американских компаний, «ИГФ» получила доступ к производству в США взрывчатых веществ. Мудрено ли, что в первые же месяцы войны против гитлеровской Германии в США ощущался острый недостаток взрывчатых материалов.

Мы уже упоминали фирму «Кемнико». Эта фирма помещалась на Пятой авеню в Нью-Йорке в доме № 551. Когда Германия объявила войну Соединенным Штатам Америки, агенты американской федеральной полиции захватили в конторе фирмы огромное количество не отправленной в Германию шпионской информации. В «Кемнико» были конфискованы подробнейшие обзоры политического и экономического положения 50 стран мира, средства шпионской связи, материалы аэрофотосъемки Нью-Йорка, схемы линий электропередач, карты шоссейных и железных дорог страны, карты воздушных и морских подходов к Америке, подступов к Панамскому каналу.

В США до войны химические короли Германии создали и другие свои филиалы. Главной из них была фирма «Америкэн И. Г.», впоследствии переименованная в «Дженерал анилайн энд филм». В 1942 году Даллес был юридическим поверенным этой фирмы, а Джеймс Форрестол, будучи заместителем морского министра, состоял членом ее правления вплоть до конфискации всех ее активов в 1942 году.

Разумеется, не одна адвокатская контора «Салливен и Кромвелл» обслуживала в США сверхмонополию «ИГФ» и другие концерны и банки Германии. Этим же занималась, например, юридическая фирма «Крават, де Герсфдорф, Суэйн и Мур», в которой работал Джон Дж. Макклой — впоследствии верховный комиссар США в Германии и президент рокфеллеровского банка «Чейз Манхэттен». Но до войны фирма «Салливен и Кромвелл» оставила далеко позади своих соперников и конкурентов.

Многого, очень многого добились друзья Германии в Вашингтоне. Некий Э. Т. Кларк, состоявший на службе в фирме «Драг» — одном из германских филиалов «ИГФ», был секретарем президента Кальвина Кулиджа. Он был тесно связан деловым партнерством с помощником министра юстиции Уильямом Доновеном. Кларк помогал в 1928 году предвыборной кампании министра торговли Герберта Гувера, избранного тогда президентом США. Гувер — старый союзник и партнер многих германских промышленников и банкиров.

Тайные и явные представители германских трестов и банков создавали то, что получило впоследствии название «прогерманского подполья» в Вашингтоне. Кроме того, в США были созданы различные немецкие земляческие организации. В одном германо-американском союзе, не скрывавшем своей фашистской природы, деятельность которого направлялась из Берлина, насчитывались сотни тысяч членов. Они проникли на важнейшие заводы, в учреждения, в общественные организации, в клубы, газеты, журналы, глубоко укоренились в почву Америки...

Связи Джона Фостера Даллеса с германскими партнерами позволили ему значительно расширить операции своей юридической фирмы. Даллес сводит тесное знакомство с германским «экономическим кудесником» Яльмаром Шах-том.

Даллес и не пытался скрывать своего одобрения гитлеровской политики. В своих выступлениях в США он уверял всех, что Германия Адольфа Гитлера не питает враждебных замыслов в отношении Америки. В марте 1939 года в речи в Экономическом клубе Нью-Йорка Даллес объявляет истеричным мнение, что «Германия, Италия и Япония подготавливают войну против США». Этот же «успокоительный» мотив звучал и в других выступлениях солидного адвоката с Уолл-стрита.

Свои горячие симпатии и тесное партнерство с германскими деловыми кругами Даллес демонстрирует в знаменитом «деле Вестрика» — берлинского контрагента даллесовского «Салливена и Кромвелла». Возглавляя фирму «Альберт Вестрик», он представлял интересы американских фирм — клиентов Даллеса в Германии. Характерна история старшего партнера фирмы Генриха Альберта. До вступления США в первую мировую войну он занимал пост торгового атташе посольства Германии в Вашингтоне. В действительности же на его обязанности было финансирование шпионско-диверсионной деятельности Германии в Америке. Когда какой-то ловкий агент тайной полиции в Нью-Йорке сумел украсть в вагоне городской надземной железной дороги у задремавшего Альберта портфель, там оказались обширные планы шпионской деятельности, направленной против США. Через Альберта на эти цели было передано ни много, ни мало 50 миллионов долларов. На эти деньги организовывалось уничтожение американских кораблей, перевозивших в Европу оружие и снаряжение для союзников, велась широкая прогерманская диверсионная пропаганда. Когда факты о зловещей деятельности Альберта стали известны, сенатор К. Нельсон назвал его «пиратом и душегубом».

Накануне второй мировой войны Альберт отошел на второй план. Дела фирмы взял в свои руки его энергичный партнер Герхард А. Вестрик. В апреле 1940 года Вестрик, обладавший большими связями в американских деловых кругах, приехал в Вашингтон советником германского посольства.

Советника мало интересовали шумные столичные приемы. Хотя посольство гитлеровской Германии находилось в Вашингтоне, он уединился в фешенебельном пригороде Нью-Йорка Скарсдейл, арендовав там роскошную виллу. На виллу начали наведываться весьма влиятельные представители делового мира. Здесь был член правления нефтяной компании «Тексас ойл» Т. Рибер, президент концерна автомобилестроения «Дженерал моторс» Джеймс Муни и другие воротилы американского бизнеса. Вестрику удалось договориться кое с кем из его визитеров о благожелательном нейтралитете в предстоящем (тогда это было ясно всем) гигантском побоище, уже начатом Гитлером в Западной Европе. Муни, например, заверил его в том, что вместе с группой своих коллег он будет добиваться от президента нейтрального курса США в отношении Германии.

Федеральная тайная полиция проявляла странное равнодушие к подозрительной деятельности коммерческого советника. Но военная контрразведка, внимательно присматривавшаяся к немцам и друзьям Германии, намекнула издателям газеты «Нью-Йорк геральд трибюн», какие дела творятся на вилле в Скарсдейле. Газета напечатала несколько статей о деятельности Вестрика, и тому пришлось поспешно покинуть Америку. Джон Фостер Даллес взял под защиту Вестрика. Корреспонденту газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» он сказал, что знает Вестрика давно и может поручиться за его честность.

Это был не единичный случай открытого вмешательства Даллеса в пользу германских клиентов-партнеров. В 1942 году министерство юстиции США признало его виновным в сознательном укрывательстве от государственного секвестра имущества фирмы «Америкэн Бош». Джон Фостер не раз представлял через свою фирму «Салливен и Кромвелл» американские филиалы «ИГФ», «Дженерал дайстаффс» и «Дженерал анилайн энд филм» («ДАЭФ»). Дочернее предприятие последней «Агфа Анско» систематически фотографировало важные военные объекты в США.

Генри Моргентау, министр финансов в кабинете президента Рузвельта, немало сделавший для разоблачения и прекращения подрывной деятельности германских фирм в США, говорил в 1942 году, что «Дженерал анилайн энд филм» «служила инструментом для целей шпионажа». В списках служащих «ДАЭФ» числились люди, неизвестные в этой фирме. «Происходило постоянное движение германских агентов, которые нанимались в «ДАЭФ» на несколько месяцев, а затем переходили в другие области деятельности», — сказал Моргентау. Вот с кем сотрудничал, кому помогал орудовать Джон Фостер Даллес.

ВИНС

Четырехмоторный «Дуглас ДС-3», посвистывая на малых оборотах пропеллерами, скользнул над свинцовой полосой пролива, отделяющего остров Лонг-Айленд от материка, и почти у самой воды коснулся колесами бетонной дорожки аэродрома Ла Гардия.

Пассажир с большими оттопыренными ушами, приплюснутым некогда ударом боксерской перчатки носом и тонкими, черствыми губами торопливо отстегнул предохранительный пояс, поднялся с кресла, снял с сетки пухлый портфель и встал у двери рядом с удивленно уставившейся на него стюардессой. Девушке казалось, что она где-то видела эти нервно косящие глаза, тупой широкий подбородок, тщательно зализанные редкие волосы. Но только, когда распахнулась дверь и пассажир быстро засеменил вниз по трапу, она вспомнила, что перед ней был морской министр Джеймс Винсент Форрестол, фотографии которого часто мелькали в газетах.

Выйдя из хмурого здания аэровокзала, министр сел в ожидавший его «кадиллак». Машина покатила к Нью-Йорку. Проехав через широкий массивный мост «Трайборо-бридж», соединяющий три района Нью-Йорка — Манхэттен, Бронкс и Куинс, — «кадиллак» помчался вдоль Ист-ривер.

Министр-банкир скучающим взором глядел на громоздящиеся вдали бетонные утесы небоскребов Манхэттена, разрывавшие горизонт причудливой ломаной линией. Освещенные весенним солнцем, небоскребы не казались такими мрачными, как обычно. Было даже что-то величественное в этом устремлении к небу вытянутых кверху узких глыб, воздвигнутых на гранитном основании острова упрямой волею человека. Министр не ощущал этого величия. Для него небоскребы были лишь «инвестмент» — капиталовложения, цифра с многими нулями, серо-зеленые долларовые купюры, призванные принести банкиру новый поток этих хрустящих бумажек.

«Кадиллак» вышел на Парк-авеню — единственную магистраль Манхэттена, по середине которой тянулась узкая, огороженная железной решеткой зеленая полоса. Здесь в высоких многоквартирных домах и трех-четырехэтажных особняках жили богатые бизнесмены, биржевые маклеры, наследники старинных состояний, потомки древних аристократов — словом, люди, занесенные в «светский реестр» города.

Свернув с Парк-авеню, машина вскоре остановилась перед старомодным с виду, хотя и вполне комфортабельным, домом, похожим на обиталище престарелого миллионера. На звонок дверь открыл патриархального вида управляющий в черном солидном смокинге. Увидев приехавшего, он улыбнулся почтительно и в то же время строго.

— Добрый день, сэр. Для вас уже все готово.

— Здравствуй, Джон. В моей комнате?

— Да, сэр. В вашей, обычной.

Форрестол прошел через небольшой, изысканно обставленный холл к лифту. Управляющий запер входную дверь, открыл дверцу кабины, пропустил вперед приехавшего, поднял его на четвертый этаж и, склонившись в полупоклоне, смотрел, как тот снимал легкое пальто.

— Прикажете прислать газеты, сэр?

— Не надо, Джон, я читал их в самолете.

— Других пожеланий не будет?

— Прикройте занавеси.

Выполнив приказание, управляющий молча поклонился и, осторожно прикрыв дверь, вышел. Форрестол подошел к дорогому письменному столу, стоявшему в углу большой комнаты — гостиной, раскрыл портфель, вынул из него несколько листов с плотным, напечатанным на машинке текстом и, усевшись в кожаное кресло, стоявшее перед столом, углубился в чтение.

До прихода гостя оставалось десять минут. Этого времени, кажется, достаточно, чтобы познакомить поближе читателей с Джеймсом Винсентом Форрестолом.

В Вашингтоне были удивлены, когда в июне 1940 года Форрестол ушел в отставку с поста президента крупного инвестиционного банка Уолл-стрита «Диллон Рид» и занял сравнительно небольшой пост одного из советников Белого дома, а затем заместителяминистра военно-морского флота. Ведь только за два года до этого Винс, как называли Форрестола его товарищи по Принстонскому университету, добился президентского кресла в банке, в котором он служил с 1916 года. Двенадцать лет труда, стараний, интриг, наконец, высокий оклад — все было принесено в жертву таинственному импульсу, приведшему Винса в шумный душный Вашингтон.

Винс умел создать о себе выгодное впечатление. Недаром, когда он заканчивал университет, товарищи тайным голосованием отметили его как «наиболее способного добиться успеха» из всего выпуска Принстона. С ранней юности формировал свой характер Винс. К зрелому возрасту он стал осторожным, но беспощадным хищником. Выдвинуться, быть первым, опережать других во всем и прежде всего в погоне за наживой было главным принципом, руководящим всеми действиями и всеми поступками будущего банкира.

Детство его прошло в городке Мэттиэн, где в семье богатого строительного подрядчика родился Винс. Не блистая талантами или хотя бы способностями, он терялся, стушевывался среди сверстников. Много было вокруг детей умнее и сильнее его. Винс затаил глухую неприязнь к веселым и шумливым сверстникам. Однажды на лесистом берегу Гудзона он застал своего старого врага — Пита. Моложе Винса на два года, худенький, ловкий Пит был значительно слабее его. Но ум у Пита был острый, как рапира, и Винс не раз краснел от его острот, вызывавших взрывы смеха в ребячьей стайке. Стоя на камне у берега реки, Пит поминутно забрасывал в воду самодельную удочку. Увидев Винса, он улыбнулся, ребячье лицо озарилось радостью неожиданной встречи.

Винс молча подошел к камню, на котором стоял Пит, и, когда тот старательно  размахнулся, забрасывая леску с крючком, толкнул его в спину и бросился по тропинке в гору. Пит оказался в глубокой воде. Он не умел плавать. Барахтаясь в реке, Пит громко и пронзительно закричал. На крик мальчика огромными прыжками несся к воде дюжий рабочий. Он и вытащил из реки маленького рыболова, по лицу которого уже разливалась предсмертная синева. Пита еле откачали. Увидев его на следующий день, Винс подошел к нему и, перекосив злобой рот, прошипел: «Скажешь кому про вчерашнее — убью». Испуганный Пит не сказал никому ни слова.

«Деловые качества» Форрестола проявились в первые же годы его пребывания в университете. Скопив немного денег, Винс принялся подбираться к университетской газете «Дейли Принстониэн». Президентом небольшого студенческого кружка, издававшего газету, был американизировавшийся немец Фердинанд Эберстадт. Пустив в ход доллары, Винс вскоре достиг такого положения, когда он мог стать единоличным хозяином газеты. Узнав об этом, студенты взволновались, бросились с предостережениями к Ферди Эберстадту. Тот успокоил их, заверив, что примет все необходимые меры, чтобы этого не случилось. И тут же предал друзей, перекинулся на сторону Винса, помог ему в решающий момент. Форрестол оценил этот акт Ферди. Придя на службу в банк «Диллон Рид», он взял к себе на службу и Эберстадта, достигшего впоследствии поста вице-президента банка.

К наживе Форрестол шел с железным упорством. Когда в Нью-Йорк начали наведываться представители германских промышленных концернов с просьбами разместить на американском фондовом рынке облигации их займов, Винс не задумывался. Он знал, что имеет дело с кругами, накапливающими силы для грядущего военного реванша. Но это его не беспокоило. На «флотации» займов можно было хорошо заработать. И он зарабатывал. До 1932 года банк разместил на американском финансовом рынке германских займов на полтора миллиарда долларов. Владелец германского стального треста «Ферейнигте штальверке» Фриц Тиссен, написавший впоследствии книгу «Я платил Гитлеру», был среди лучших друзей владельцев банка «Диллон Рид».

В Вашингтон Форрестол и многие другие дельцы, связанные долголетним деловым партнерством с германскими банками и промышленными концернами, устремились вскоре после того, как Германия, завершив летом 1940 года разгром Франции, начала подготовку к расширению войны за мировое господство. Биографы Форрестола уверяют, что на государственную службу Винс попал в результате своего личного знакомства с президентом Франклином Рузвельтом. Но Форрестол всегда был республиканцем, и его назначение не было актом партийной приверженности президента-демократа. Есть другие, более вероятные предположения на этот счет. Назначение банкира было делом рук «придворного шута» Белого дома Джорджа Э. Аллена, владельца крупного вашингтонского отеля «Вардаман-парк» и ходатая по американским делам германского концерна «ИГФ». Аллен был также тесно связан с банком «Дж. Генри Шредер корпорейшн». Говорят, что его стараниями Форрестол оказался в Вашингтоне.

Так или иначе, но к тому моменту, когда разразилась война с Германией, Форрестол был фактически руководителем американского военно-морского флота — министр полковник Нокс был очень стар и не мог уже вести дело.

Винс стал замкнут и молчалив. «У него было немного друзей, — писал один из его биографов, — его внутренняя жизнь в большей, чем обычно, степени принадлежала ему одному. Явно способный на сильные чувства, он тем не менее держал их под железным контролем».

И было отчего. У людей, имеющих возможности непосредственно наблюдать его, создавалось впечатление, что Форрестолом владела какая-то тайна и он, боясь случайно приоткрыть скрывавшую ее завесу, молчал, лишь изредка вставляя отрывистые замечания в общий разговор.

«Винс» был одним из главных помощников главаря противников «второго фронта в Европе» Герберта Гувера, игравшего тогда роль одного из главных лидеров республиканской партии. На всех перекрестках твердил Гувер: «Воюя против гитлеровской Германии, США ввязались не в ту войну, не в то время и не в том месте». На квартире Форрестола в Вашингтоне часто собирались политики и государственные деятели, добивавшиеся срыва военного сотрудничества США с Советским Союзом. Президенту Рузвельту и его ближайшим соратникам стоило немалого труда вести постоянную непрекращающуюся борьбу с этим «прогерманским подпольем».

Окончание войны «подполье» встретило лозунгом: «Спасти для Германии все, что можно». Но уже тогда эти люди смотрели дальше. В Западной Европе, например, они добивались для Соединенных Штатов места, которое утратила с военным поражением Германия. Эта цель и привела морского министра в солидный, фешенебельный клуб «37» в Нью-Йорке.

ПОСЛЕ СТЕЙКА И ЛОБСТЕРА

Джим Форрестол обожал лобстеров. Гигантский рак весом около двух килограммов, сваренный в красном калифорнийском вине, подавался на деревянной, тщательно выскобленной доске вместе с набором специальных инструментов — молоточков, щипцов, вилок с крючьями. В такие священные минуты Джим, полностью отключаясь от окружающей действительности, погружался в единоборство с великолепным даром океана.

Что касается Аллена Даллеса, то он ощущал трепетное щекотанье под языком при виде двухфунтового техасского «стейка» — бифштекса, вырезанного из немолодого, но еще не успевшего состариться быка и зажаренного на открытом огне. Аллен любил, чтобы стейк жарили при нем. И на этот раз в гостиную клуба к столу, уставленному деликатесами, пришла целая процессия. Впереди шествовал шеф-повар в белоснежных одеждах и высоком, туго накрахмаленном колпаке. За ним в таком же белоснежном облачении шагал могучий негр. На широком деревянном щите он держал несколько кусков отменной мясной вырезки, представлявшей собой все, что мог дать гурманам средних размеров бык абердино-ангусской породы. Второй негр, помоложе, катил на колесиках высокий столик, на котором стояла большая серебряная ваза с высокими прямыми бортами.

Плотоядно облизываясь, Аллен выбрал кусок потолще и понежнее. Негр помоложе налил в чашу из бутылки спирт. Вынув из миниатюрных бархатных ножен две небольшие шпаги с затейливыми эфесами, шеф-повар положил на них облюбованный Алленом кусок. Негр помоложе картинным жестом бросил спичку в чашу, оттуда бесшумно взметнулось голубое, почти прозрачное пламя. Держа на шпагах стейк над огнем, шеф-повар ловко подбрасывал и ловил его, время от времени переворачивая с боку на бок. С шипящего над огнем мяса падали в чашу сочные капли. Аллен часто глотал обильно выделявшуюся слюну. Глядя на него, Джим Форрестол ухмылялся. Его лобстера принесли в широком серебряном судке уже готовым.

Когда стейк был поджарен и уложен, обрамленный золотистыми колечками лука, на толстой деревянной дощечке, шеф-повар молча поклонился, бесшумно вышел из гостиной. Аллен Даллес нарушил молчание, царившее в комнате:

— Великолепно! Посмотри, Джим, какой прекрасный получился стейк.

Усевшись за стол, он взял остро отточенный нож и принялся за лакомое блюдо. По усам стекал бурый сок, он слизывал его языком, причмокивал, сопел, вздыхал от удовольствия. Взламывая панцирь лобстера, Форрестол ел бесшумно, осторожно...

Кофе пили, сидя в глубоких креслах. Министр забросил ноги на кофейный столик, дождался, когда вышел лакей, встал, запер дверь, задернул двойные шторы.

— В Вашингтоне закончена черновая работа по подготовке законопроекта о безопасности государства, Аллен, —  начал Форрестол негромко. — Нам удалось добиться того, чтобы в прессе обсуждались главным образом те статьи закона, которые объединят руководство нашими вооруженными силами в едином министерстве обороны. Пока спорят сторонники и противники объединения, пока мое министерство пытается не допустить создания отдельного министерства авиации, а военное министерство требует, чтобы была сохранена его главная роль, за этим шумом никто еще не заметил, что проект учреждает также систему единой централизованной разведки.

— Это хорошо, — протянул Аллен. — Но у планов создания этой системы есть немало противников. Они могут задушить ее.

— Не при этом президенте. Наш «миссурийский мул» великий мастер на малые дела. Он и не заметит, как наша разведка свяжет его по рукам и ногам. Она превратится в силу, стоящую над президентом. Она будет навязывать ему свою — нашу волю. Мы сделаем разведку государством в государстве. В ее руках будет реальная сила, подлинная власть. И тогда мы посмотрим, что можно будет сделать с президентской системой правления в нашей стране.

— Нам еще придется немало поработать, чтобы добиться этого, Джим, — раздумчиво заметил Даллес. — Я не следил последние месяцы за тем, как развертывалась борьба вокруг проблемы интеграции вооруженных сил. Но известно: то, что это дело удалось довести до обсуждения законопроекта в конгрессе, — заслуга главным образом ваша. Любопытно, как все-таки было дело?

Форрестол самодовольно усмехнулся:

— Нелегко было распространять эту идею. Обаяние России, совершившей гигантский военный подвиг, было очень сильным. К концу войны резервуары доброй воли к ней заполнились до краев. Надо было пробивать дыры в стенках этого резервуара. Дело поручили прессе. За неделю до Дня Победы в Европе я встретился с издателем журналов «Тайм» и «Лайф» Генри Люсом. Мои референты подготовили для меня обзор материалов американской прессы, выступавшей за продолжение сотрудничества с Россией. Все еще находясь под впечатлением рузвельтовских идей «единого мира» наций, объединенных в борьбе за мир, часть нашей прессы продолжала пропагандировать эти идеи. Когда мы обменялись мнениями с Люсом, он обещал мне, что его журналы будут проводить иную линию. Начало было положено статьей Вильяма Буллита в «Лайфе». Ты, наверно, читал эту статью: «Мир, как он виден из Рима».

— Разумеется, — криво усмехнулся Форрестол, — продолжать эту линию надо было со всей осторожностью. Ведь меня могли назвать другом и даже агентом немцев, фашистом и всем, чем угодно. Надо было медленно, но верно подрывать позиции таких людей, как Гарри Гопкинс. Этот сын шорника все еще выступает сторонником партнерства с русскими. Я встречался с ним через десять дней после Дня Победы. Вместе со мной у него дома были Гарриман и Болен. Гопкинс тогда очень скептически отзывался о Черчилле, о его политике в области американо-англо-русских отношений. Он подчеркивал, что особенно важно не позволить Англии с помощью различных маневров склонить США на сторону блока, который она создает против России, чтобы проводить свою политику в Европе и в других районах мира.

— Рузвельтовское наследие, — злобно бросил Даллес.

— Да, смерть Рузвельта для нас — большая удача. Ведь его политика безоговорочной капитуляции Германии создала опасный вакуум силы в Западной Европе. Нельзя было допускать, чтобы Рузвельт занимался и послевоенным урегулированием отношений с Германией. Это было бы катастрофой для Германии, а в конечном счете и для нас.

Осенью 1944 года, — продолжал Форрестол, — я принимал участие в разработке проекта директивы главнокомандующему наших экспедиционных войск в Европе генералу Эйзенхауэру по вопросу о политике в отношении экономического восстановления Германии после ее капитуляции. Проект этой директивы был послан на согласование генералу Эйзенхауэру, находившемуся тогда в Париже. Каким-то образом проект попал в руки полковника Бернарда Бернштейна, входившего в состав экономической части аппарата военной администрации в Европе. Этот аппарат существовал тогда еще в зародышевом виде, до победы было еще довольно далеко. Бернштейн переслал копию проекта министру финансов Моргентау. Тот показал проект президенту. На заседание кабинета в конце августа 1944 года Рузвельт пришел взбешенный. Сразу же, без каких-либо предисловий, он сказал нам, членам кабинета, что только что за завтраком беседовал с Моргентау о создании системы контроля над Германией по окончании войны и узнал о документе, подготовленном военным министерством (президент не знал о моем участии в его составлении). «Я, — сказал президент,— совершенно не удовлетворен предлагаемыми в этом проекте мерами, они недостаточны». Президент сообщил, что он назначит комиссию из представителей государственного департамента, военного министерства и министра финансов, которая рассмотрит проблему обращения с Германией на основе изложенных им принципов, предусматривающих участие этой страны в восстановлении экономики стран — жертв ее агрессии. Таким образом, наши попытки облегчить участь наших друзей и партнеров на этом этапе потерпели крах.

На решение президента мы ответили подбором своих людей в аппарат экономической администрации США для нашей зоны оккупации Германии. В дни Потсдамской конференции я без приглашения президента Трумэна и даже без его разрешения вылетел в Германию. Во время беседы со мной Трумэн и слышать не хотел о том, чтобы оказать решительное давление на Россию и добиться смягчения этой политики. Он боялся неблагоприятных откликов на такие попытки внутри США: Трумэн хотел добиться избрания президентом в 1948 году. Приходилось многое делать в обход президента.

Я совершил поездку по зонам оккупации Германии. Был в Бремене, Киле, Франкфурте-на-Майне. Мне довелось встречаться там с нашими старыми германскими коллегами. Все они просили, требовали облегчить их участь и, главное, сохранить им позиции экономического и политического господства. Что я мог им обещать? В качестве первого шага в этом направлении я обещал им убрать генерала Эйзенхауэра и добиться его замены «нашим» человеком. На место Айка мы подготовили генерала Клея. С ним я встретился в Бабельсберге. Я рассказал генералу, что он должен остерегаться жесткого отношения к Германии, что директива Эйзенхауэра за № 1067, предусматривающая скрупулезное выполнение решений Потсдамской конференции, должна быть отложена в сторону. Клей знает, что помогать ему в этом будет руководитель экономического отдела генерал Дрейпер и такие люди, как член правления банка Шредеров Богдэн.

Форрестол встал, подошел к столу, налил еще одну чашку кофе, принялся медленно отпивать. Даллес сидел молча. «Значит, — думал он, — работа друзей Германии не прекращена в Вашингтоне. Более того, она начинает приносить плоды. Недурно, очень недурно. Но для того ли, чтобы рассказать мне обо всем этом, прилетел сюда Форрестол?»

Словно угадав мысли своего молчаливого собеседника, Форрестол неожиданно сказал:

— Все это я рассказал тебе, чтобы ты был в курсе событий, Аллен. Сейчас требуется твое прямое участие в создании системы тотальной разведки. Если бы ты написал и представил президенту Трумэну меморандум с проектом основных принципов, на которых должна строиться работа централизованной разведки, и примерный план ее организационной структуры, твое мнение было бы, несомненно, принято во внимание. И хотя Трумэн уже передал в конгресс проект «закона 1947 года о безопасности государства», мы могли бы использовать свои соображения при составлении окончательного текста закона, а также при разработке последующих инструкций и положений о ее работе.

— О’кэй, будет сделано, — не раздумывая, согласился Даллес. — У меня уже есть кое-какие наметки.

— Используй вот это, — Форрестол вынул из портфеля плотную папку с убористым печатным текстом и передал ее Даллесу. — Это доклады генерала Шелленберга и службы Гелена о системе абвера и гиммлеровского управления имперской безопасности. Думаю, они могут оказаться полезными для нас.

Форрестол встал.

— А теперь мне надо кое с кем повидаться, Аллен. Извини меня, но времени у меня очень мало. Передай, пожалуйста, Фостеру, что я очень хотел бы съездить с ним в ближайший уикэнд на его «Утиный остров». Туда приедет и Ферди Эберстадт — так и скажи Фостеру. Я позвоню ему через пару часов. Мне надо обсудить с ним много важных вопросов...

Вечером Джон Фостер Даллес и Джеймс Винсент Форрестол отправились к озеру Онтарио, на котором расположен «Утиный остров». Фердинанд Эберстадт приехал туда немного позже. В грубой бревенчатой хижине, у колеблющегося огня широкого камина, сложенного из белого известкового камня, долго беседовали единомышленники. Беседа была тревожной, даже в какой-то мере нервной. С германскими делами явно не ладилось.

РОЖДЕНИЕ ЗВЕРЯ

В Вашингтоне стояли чудесные погожие апрельские дни. Нежно-розовым цветом вишневых деревьев была обрамлена гладь изящного водного бассейна с красивым монументом в честь Томаса Джефферсона. Когда-то эти вишни, подаренные американской столице, были доставлены из Японии. После нападения японцев на Пирл-Харбор их переименовали в «азиатские». Теперь, когда война с японцами закончилась, вишням снова было возвращено их первоначальное название — «сакура».

Человек с лицом провинциального торговца галантереей, с галстуком-«бабочкой», в очках с узкой золотой оправой сидел вечером в овальном кабинете Белого дома. Откинувшись на спинку кожаного кресла, он слушал доклад своего помощника Кларка Клиффорда. Красивый, с волнистыми, тщательно приглаженными волосами, умный и выдержанный, Клиффорд ведал делами государственной безопасности. Не полагаясь на своих помощников по партии в конгрессе, Трумэн поручил Клиффорду тщательно следить за всеми перипетиями парламентских дискуссий о «важнейшем законопроекте», как охарактеризовал в одном из своих посланий президент проект «закона 1947 года о безопасности государства».

Клиффорд докладывал президенту о важных деталях парламентских дискуссий. Президент почти не слушал его. Он прислушивался к голосу дочери, раздававшемуся в приемной. Дверь из кабинета в приемную была слегка приоткрыта. «Маргрэт, — думал президент, которому судьба подарила дочь лишь в весьма зрелом возрасте, — наверное, собирается куда-нибудь с этими своими олухами...» И в этот момент дверь распахнулась. На пороге появилась невысокая блондинка с надменным выражением холодных глаз. Она быстрыми шагами вошла в кабинет, Клиффорд не успел даже закончить фразу.

— Подождите, Кларк, — остановил его президент, оглядывая дочь. — Тут, видимо, есть дела поважнее.

— Так точно, сэр, — с заученной вежливостью произнес Клиффорд, на которого оценивающе сощурила глаза тридцатилетняя женщина, так и не остановившая еще ни на ком своего жизненного выбора. «Черт возьми, неужели же она?» — мелькнула мысль у помощника президента, ощутившего на себе пытливый глаз Маргрэт.

— Папочка, — затараторила тридцатилетняя беби, — мама не разрешает мне ехать с Филом в Нью-Йорк на машине. Но ведь Фил великолепно ведет машину...

— Это какой Фил? Высокий, худощавый? Агент секретной службы, который тебя охраняет?

— Ну да. Диллингуорт.

— Скажи маме, что я согласен. Не с ней. С тобой.

— Спасибо, папочка, — Маргрэт небрежно скользнула губами по сухой щеке отца, бесцеремонно обшарила глазами атлетическую фигуру Кларка. «Черт возьми, — подумал тот опять, — неужели ей может взбрести в голову?»

Маргрэт вышла из кабинета.

— Если позволите, сэр, я продолжу... — Трумэн молча кивнул головой. «Замуж ей пора, — решил он. — Почему это ей не попадаются настоящие мужчины? Вот, например, Кларк. Это мужчина! Секретарши говорят... Тьфу ты, черт, да ведь он женат».

— Итак, сэр, нынешний законопроект построен на основе плана Эберстадта. Главная черта плана, поскольку речь идет о безопасности государства, — создание специального надправительственного органа — Государственный Совет безопасности [В нашей литературе его называют «Национальный совет безопасности». — Ред.]. Задача этого совета — сводить воедино, координировать и направлять политическую, дипломатическую, промышленную и экономическую деятельность правительства в проведении военной и внешней политики.

Предложения Эберстадта предусматривают также создание в непосредственном подчинении Государственного совета безопасности, Центрального разведывательного управления, как отдельного высшего органа, координирующего и направляющего деятельность всех двенадцати правительственных ведомств, ведущих военную, экономическую, политическую и иную разведку.

В развитие этого предложения Аллен Даллес представил на ваше имя, господин президент, меморандум, содержащий ряд предложений по организации, задачам и функциям проектируемого Центрального разведывательного управления. Я суммировал эти предложения для вас, сэр, на пяти страницах. Вот они.

Клиффорд положил на стол президента тоненькую папку.

— Хорошо, хорошо, Кларк, — торопливо произнес Трумэн. — Я посмотрю эти предложения завтра. Сегодня мы играем в покер у Джорджа Аллена...

Меморандум Даллеса попал на глаза президенту только через три дня — приближалось решающее обсуждение законопроекта в конгрессе.

Аллен Даллес широко задумал систему американской тотальной разведки, и почти все его рекомендации были положены в основу организационной структуры ЦРУ. Для руководителя ЦРУ он требовал — и получил — неограниченные права в отношении подбора работников центрального аппарата, фактической несменяемости руководства, больших бюджетных ассигнований и неконтролируемых расходов. По его замыслу, ЦРУ создавалось как орган, не только коордипирующий, но и оценивающий разведывательные сведения и, что главное, намечающий курс политических действий. Самым главным требованием будущего шефа разведки было предоставление ЦРУ права вести тайные операции. Это право было оговорено в положении закона, поручающем ЦРУ выполнять «другие функции и обязанности в области разведки и обеспечения безопасности государства, которые может предписывать Государственный совет безопасности».

26 июля 1947 года на аэродроме в Вашингтоне, сидя в своем президентском самолете «Священная корова», Трумэн подписал утвержденный конгрессом «проект закона о безопасности государства». Он стал законом. Центральное разведывательное управление было создано, сделан главный, решающий шаг на пути к созданию тотальной разведки американского империализма.

Аппарат разведки существовал в США и ранее. В него входили отраслевые разведслужбы вооруженных сил, разведка тайной полиции — Федерального бюро расследований, разведслужба государственного департамента, наконец, созданное во время войны Управление стратегических служб (УСС). Теперь в порядок дня была поставлена задача создать новый, еще более мощный и более совершенный аппарат разведки, превратить его в надежное орудие, способное послужить американским монополиям в их стремлении к безудержной наживе, к подавлению всего прогрессивного во всем мире.

Теперь, когда главное было сделано, Даллес начал подбираться к руководству «тотальной разведки». В 1948 году он возглавил «комитет трех», в который, кроме него, вошли специалист по военной разведке Уильям Джексон и Матиас Корреа, бывший специальный помощник по разведке морского министра Форрестола. Комитет составил доклад о совершенствовании структуры и деятельности ЦРУ и вручил его президенту Трумэну сразу же после его избрания в Белый дом на новый срок. В докладе предлагалось сделать ЦРУ центром руководства всей разведкой США. ЦРУ, говорилось в докладе, должно собирать, анализировать и оценивать разведывательные данные, представлять свои рекомендации, поддерживать связи с разведорганами других стран и оказывать на них свое влияние. Предлагалось предоставить ЦРУ доступ во все разведывательные службы, поручить ему общее руководство этими службами и т. д. Боссы из американо-германских концернов требовали, чтобы разведка сосредоточила в своих руках всю полноту власти.

Даллес и его советники обеспечивали осуществление этой их воли.

— Мы создадим такой орган, — хвастал в разговоре с одним из своих ближайших советников Аллен Даллес, — который будет могущественнее президентов и королей. Он будет убирать одних и возвышать тех, кого нам надо возвысить. Разведка будет свергать и назначать правительства, подавлять движения и партии, деятельность которых идет вразрез с нашими планами. Разведка — вот рычаг, с помощью которого мы будем управлять Америкой, ее союзниками и партнерами.

Специальным постановлением конгресса от 1949 года были подтверждены задачи ЦРУ. Теперь Аллен Даллес мог начать наступление. Он твердо решил занять пост главы разведки. Его полностью поддерживали на Уолл-стрите.

В августе 1951 года Даллес был назначен заместителем директора ЦРУ. В феврале 1953 года он стал его директором, сменив на этом посту генерала Уолтера Беделла Смита. Одновременно его брат Джон Фостер Даллес получил портфель государственного секретаря США. Разведка и внешняя политика США оказались в руках старых слуг наиболее агрессивных отрядов американского империализма.

Следующая задача «главного шпиона» Америки заключалась в том, чтобы ограждать ЦРУ от какого бы то ни было контроля. Попытки конгресса установить контроль над деятельностью ЦРУ оказались безуспешными. На ЦРУ не распространялись законы, предоставляющие высшим правительственным органам право требовать раскрытия «организации и функций, фамилий, официальных званий, заработной платы или численности личного состава, состоящего на службе» министерств и департаментов. ЦРУ было освобождено от контроля над расходованием предоставляемых ему правительственных ассигнований. Директор ЦРУ мог по своему усмотрению без предоставления каких-либо отчетов расходовать огромные государственные средства. Никогда никакой другой правительственный орган США не обладал такими правами и преимуществами.

Отсутствие действенного надзора за деятельностью ЦРУ позволило Даллесу все больше превращать его в привилегированный орган, сделать его государством в государстве. ЦРУ становилось, по мнению самих американцев, «невидимым правительством», даже «сверхправительством».

Особого могущества ЦРУ достигло в годы правления президента Эйзенхауэра (1953—1960). «Тотальная разведка» вынуждала президента принимать навязываемые ею решения и предпринимать рекомендуемые ею операции. Больше того, часто она самостоятельно проводила крупные и опасные акции государственного значения без санкции и ведома президента.

Только после провала авантюры ЦРУ в заливе Свиней на Кубе президент Кеннеди возобновил работу президентского совещательного комитета по разведке ² и назначил специальную комиссию, которой было поручено тщательно изучить всю деятельность ЦРУ и разработать меры для предупреждения провалов в будущем. Кеннеди понял всю опасность бесконтрольной деятельности ЦРУ. Он отстранил Аллена Даллеса от руководства ЦРУ и одновременно начал выдвигать на первый план разведку Пентагона как противовес огромному аппарату ЦРУ. В августе 1961 года было создано Военное разведывательное управление (ВРУ). Используя постоянное соперничество, переходящее в острую вражду между этими двумя организациями, отражающую конкурентную борьбу могущественных финансово-промышленных олигархий, стоящих за ними, Кеннеди рассчитывал поддерживать необходимое равновесие в области разведки.

28 сентября 1961 года, выступая в военно-морском колледже города Ньюпорта (штат Род-Айленд), президент Кеннеди объявил о своем решении назначить директором Центрального разведывательного управления Джона Алекса Мак-коуна.

ЗДАНИЕ-ФОРТ

Осень щедро обрызгала бронзой густую зелень, покрывающую невысокие холмы Виргинии. Красно-фиолетовым багрянцем рдели придорожные клены. Широкое бетонное шоссе имени Джорджа Вашингтона то взбегало на холмы, то катилось вниз по желтеющим полям графства Фэйрфакс, расположенного напротив американской столицы, через мутный, несколько обмелевший за лето Потомак. 1961 год, год позорной авантюры против Кубы, близился к завершению.

В часы, когда спадало движение, по шоссе тянулись длинные караваны автомашин. Утробно урчали огромные, матово отсвечивавшие алюминиевой обшивкой автофургоны; отдувались пневматическими тормозами угрюмые военные грузовики с солдатами-автоматчиками охраны; молча, деловито катились броневики — то оливкового, то серо-синего цвета, из тех, что используются обычно банками для перевозки ценностей. Из «Фогги боттом» ³ они выезжали к мосту Авраама Линкольна. За мостом, у ворот Арлингтоиского кладбища, машины сворачивали влево, проезжали мимо бетонной громады Пентагона, двигались дальше — ЦРУ перевозило в свою новую штаб-квартиру в Лэнгли секретнейшие материалы, собранные армией его шпионов.

Полчаса пути, и справа от дороги появлялись белозеленые указатели, направлявшие машины к зданию-форту, второму по величине после Пентагона в американской столице.

Полсотни гектаров огромного лесопарка обнесены трехметровой оградой из толстой металлической сетки. У ворот — блокгауз, в котором постоянно дежурят вооруженные охранники.

Мрачное здание-форт, полускрытое деревьями, напоминает что-то среднее между ультрамодернистской тюрьмой, современным госпиталем и усовершенствованным сумасшедшим домом. Четыре его основных этажа Высятся на широком одноэтажном «плато» с плоской бетонной крышей. Внутри этого плато находится закрытый со всех четырех сторон двор. Грузовики с почтой и другими материалами спускаются по бетонному пандусу под форт. Окна нижних этажей затянуты толстой металлической сеткой. Кабинеты руководителей ЦРУ находятся на двух верхних этажах, построенных как бы отдельно на основном четырехэтажном корпусе. Рядом с главным корпусом стоит напоминающее своим круглым куполом обсерваторию отдельное здание, в котором находится большой демонстрационный зал. Другой зал, поменьше, помещается внутри основного здания. Вокруг форта тянутся восемь гектаров автомобильных стоянок. В здании ЦРУ работает около 14 тысяч служащих центрального аппарата.

Более 50 миллионов долларов обошлось здание-форт. Еще 20 миллионов долларов стоило сооружение подземного штаба, глубоко под поверхностью земли и несколько в стороне от главного здания. Эти помещения должны обеспечить место для работы — и жизни — основных сотрудников шпионского «концерна» в случае ядерной войны. Из подземного форта, в который можно попасть только из главного здания, тянутся на несколько километров в разные стороны поДзем-ные тоннели, заканчивающиеся примерно в двадцати метрах от поверхности. В случае необходимости выход на поверхность будет пробит специальными зарядами взрывчатки направленного действия. Один из тоннелей заканчивается под дном Потомака. Взрыв этого выхода приведет к затоплению всего подземного штаба, с его людьми и документами. Специальные контейнеры для документов изготовлены из такого состава, который после трехдневного пребывания в воде растворяется, образуя смесь, уничтожающую бумажные материалы, находящиеся в контейнерах.

Есть что-то зловещее в этой мрачной предусмотрительности руководителей шпионского концерна, в их заботе о том, чтобы в случае проигрыша термоядерной войны штаб разведки, если он уцелеет, можно было бы уничтожить вместе с основными работниками и наиболее секретными архивами. Сюда входят списки агентов, их личные дела и послужные списки, материалы о тайных связях шпионского концерна с иностранными правительствами, разведками и контрразведками — словом, все то, что может способствовать разоблачению, преданию широкой гласности тайных разведывательно-диверсионных операций ЦРУ.

На случай, если в решающую минуту служащие шпионского концерна заподозрят неладное и откажутся лезть в душегубку, предусмотрен более радикальный выход из положения. Дело в том, что для борьбы с расслабляющим влиянием жаркой вашингтонской погоды здание-форт снабжено системой кондиционирования воздуха. Летом по специальным каналам в комнаты нагнетается сухой охлажденный воздух. Зимой эта система используется для отопления. Предусмотрено быстрое введение через эту систему мгновенно действующих смертельных газов. Буквально за несколько минут руководители шпионского концерна могут в случае необходимости избавиться от всех своих работников и тем самым надежно оградить чудовищные тайны ЦРУ. Именно поэтому в наиболее важных «стратегических» пунктах здания нет окон, разбив которые люди, занимающиеся наиболее секретными Делами, могли бы спастись в случае необходимости.

До недавнего времени о существовании этой системы знали лишь три человека во всем концерне, не считая, разумеется, рабочих и инженеров, которые проектировали и строили ее. Работы велись раздельно. Соединение всех звеньев в единую систему и ее окончательная отделка и регулировка производились всего лишь тремя десятками квалифицированных военных специалистов.

Особое внимание при постройке здания было уделено системе внутренней безопасности и сигнализации. Многие помещения запираются на замки с цифровыми кодами, известными лишь тем, кто в них работает. В помещениях, где хранятся секретные материалы, после ухода сотрудников включаются специальные системы сигнализации, готовые сработать, поднять тревогу, даже если на пол упадет хотя бы шарик настольного тенниса. Помимо этого, существуют дублирующие друг друга системы сигнализации — магнитная, электронная, световая и тепловая.

Люди, работающие в здании, постоянно носят с собой особые пластмассовые жетоны-пропуска, по коридорам шагают патрули охраны. В зоны высшей секретности служащим ЦРУ, даже занимающим сравнительно высокое положение, запрещено появляться в одиночку. Есть помещения, которые могут быть открыты только тремя работниками, из которых каждый имеет отдельный ключ-шифр к специальным замкам.

Могильная тишина царит вокруг здания, в его коридорах и комнатах. Грязные, порой кровавые дела, которые творятся или готовятся в здании-форту, не терпят ни света, ни гласности.

Впрочем, дело и не только в этом. Каждый мало-мальски опытный работник ЦРУ знает, что, где бы он ни находился в этом здании, любое сказанное им слово регистрируется, автоматически записывается на пленку, которая после окончания рабочего дня прослушивается специальными «офицерами безопасности». На ответственности каждого такого офицера числится по нескольку работников ЦРУ. Между собой они называют таких офицеров своими «пасторами». «Пасторы» должны знать о своей «пастве» все или почти все.

Система внутренней безопасности ЦРУ не ограничивается стенами здания-форта, системой подслушивания в этом здании. Каждый работник управления обязан сообщать не только обо всех «подозрительных», но и просто «сомнительных» высказываниях своих коллег «офицерам безопасности», с которыми они связаны постоянным тайным контактом. Помимо этого, существует еще и система подслушивания дома, слежка за сотрудниками ЦРУ в городе и т. п.

При тайном разборе дела одного из высокопоставленных работников ЦРУ был продемонстрирован кинофильм, продолжавшийся четыре часа. Часть эпизодов этого фильма была заснята в полной темноте... в супружеской спальне «обвиняемого».

Подобная система держит всех работников ЦРУ в постоянном нервном напряжении.

Атмосфера неослабевающей подозрительности, недоверия, подслушивания, слежки, постоянные «проверки» на детекторах лжи, допросы, расспросы, опросы приводят многих впечатлительных людей в состояние тяжелого нервного расстройства и даже помешательства. Нередко это заканчивается самоубийством.

Вот один из многочисленных примеров. В октябре 1959 года покончил самоубийством, бросившись в Потомак, Дж. А. Вудбери, 32 лет, только что возвратившийся из Западной Германии, где он два года работал в резидентуре ЦРУ. Вместе с ним в грязных водах реки оказалась и его жена, решившая умереть вместе с мужем. Ее спасли. На допросе в полиции она заявила, что руководители ЦРУ решили объявить ее мужа ненормальным и упрятать его в психиатрическую лечебницу.

НОВЫЙ ДИРЕКТОР

Видит бог, он, Джон Алекс Маккоун, не хотел становиться боссом этого громоздкого и опасного «предприятия». Не потому, что он питал какое-либо отвращение к шпионажу и диверсиям. Нет, Маккоун давно уже сталкивался с этим «бизнесом». Просто годы на исходе. Ему исполнилось 59 лет, тяжело болела жена, пора было подумать и об отдыхе. Но странное это дело — разведка. «Стоит ввязаться в нее один раз, — размышлял Маккоун, — и она захватывает человека на всю жизнь».

Разумеется, одни только уговоры президента Кеннеди не могли бы заставить пожилого миллионера взяться за тяжелое и рискованное дело. Сыграл свою роль другой, более важный, фактор.

Президент не сразу обратился к услугам Маккоуна. Желание президента опереться в своем разведывательном аппарате на близкого ему человека было вполне естественным. В ожидании отставки Даллеса после катастрофы в заливе Свиней в Вашингтоне поговаривали: директором ЦРУ будет назначен брат президента Роберт Кеннеди. Но тут встретилась непреодолимая трудность. Такое назначение предоставило бы противникам президента желанный предлог для шумихи о «династическом правлении». Упоминали имя нью-йоркского адвоката Ф. Гамильтона. Этот юрист с Уолл-стрита обладал опытом в делах разведки.

О его предстоящем назначении директором ЦРУ в вашингтонских салонах говорили уже как о решенном деле, когда Маккоуна, председателя правительственной комиссии по атомной энергии, известили, что его приглашают в Белый дом на прием к президенту. Уже был назначен день и час приема. К Маккоуну явился секретарь человека, чье имя служит в Америке синонимом баснословного богатства и олигархической власти. Секретарь таинственно сообщил Маккоуну, что его ожидают в родовом имении семейства, которое вместе с другими левиафанами монополистического капитала составляет высшую правящую элиту Америки.

В Нью-Йорк Маккоун прилетел на рейсовом самолете. В аэропорту его ждал элегантный «роллс-ройс» с молчаливым шофером и хмурым телохранителем, бывшим чемпионом страны по стрельбе. Безукоризненно вышколенный секретарь, усадив приехавшего в «роллс-ройс», сел во вторую машину. Автомобили плавно тронулись с места. Откуда-то сбоку перед ними вымахнули три полицейских мотоцикла. Рявкая сиренами, они вынеслись на широкое автомобильное шоссе.

Час стремительной езды, и, миновав импозантный въезд с автоматическими электронными сторожами, безошибочно опознающими свои машины, процессия медленно вкатила в широкую аллею, обсаженную гигантскими деревьями, вывезенными более века назад основателем династии из тридцати стран Европы, Азии и Африки. За одним из поворотов кедры и платаны расступились, «роллс-ройс» осторожно выкатился на тенистую лужайку, на которую выходил несколько старомодный фасад здания, сплошь увитый плющом. Обманчиво-скромный фасад скрывал за собой огромный ультрасовременный замок, вобравший в себя весь новейший электронно-кибернетический комфорт. Предупрежденный электронными «сторожами», хозяин дома, высокий и худощавый, стоял у входа. Телохранитель выпрыгнул из описавшего широкую дугу «роллс-ройса» и распахнул дверцу.

Маккоун не раз встречался с хозяином дома — сравнительно молодым человеком, занимающим пост президента фамильного банка. Но он до сих пор не мог отделаться от неуверенности и даже робости при встрече с ним. Понимая это состояние гостя, хозяин дома шагнул навстречу, широко улыбнулся, протянул ладонь. В пожатии чувствовался тренированный спортсмен.

— Рад вас видеть, Алекс, — радушно прогудел он.

— Я был рад вашему приглашению, сэр, — согнулся в поклоне Маккоун.

— Зовите меня просто Ларри, — перебил его хозяин.

Из казавшихся непроходимыми зарослей декоративного кустарника с шумом вырвался огромный ирландский волкодав. Подошел к гостю, уставился на него большими черными глазами. Хозяин положил руку на голову гигантского пса.

— Все уже собрались, Алекс, в голосе хозяина дома отчетливо слышались властные нотки. — Вы не будете возражать, если мы начнем с главного? Оно отнимет у нас немного времени, я надеюсь.

— Конечно, сэр... Я хотел сказать — Ларри, — не очень уверенно улыбнулся гость.

В огромной библиотеке, столетие сохраняющейся в том виде, в каком ее построил глава династии, в креслах с отполированной годами обивкой из телячьей кожи сидели четыре джентльмена. Они неторопливо встали и поздоровались с приезжим. Затем все уселись в кресла.

Маккоун- сидел выпрямившись,напряженно ожидая начала разговора. Хозяева дома не заставили ждать.

— Известно ли вам, Алекс, зачем вас приглашает президент? — спросил один из братьев губернатора крупнейшего штата страны.

— Видимо, его интересует работа комиссии по атомной энергии, — ответил Маккоун.

— Президент предложит вам пост директора ЦРУ, — вкрадчивым голосом сказал губернатор.

— Но ведь уже как будто решено назначить на этот пост Фаулера Гамильтона, — осторожно возразил Маккоун.

— Мы приостановили это решение и добьемся его отмены. Если, разумеется, вы согласитесь принять этот пост.

— Мне не хотелось бы, — тихо произнес гость. — У меня есть веские причины.

— Какие? — спросил губернатор.

— Мне пятьдесят девять лет. Жена очень больна. И наконец, я не хочу на склоне лет заниматься этим деликатным делом.

— Не рассматривайте это так примитивно, Алекс. Вам не придется самому похищать чужие государственные тайны. Людей для этого у вас будет больше чем достаточно. Вы будете лишь наблюдать за ними с самого верха. Пять ваших главных помощников калибром, опытом и изобретательностью не уступят самому Аллену Даллесу.

— Почему бы тогда не назначить директором одного из них? — Маккоун всем телом повернулся в кресле к губернатору.

— Ни один из них, мой друг, не подходит для этого, — почти извиняющимся тоном ответил Ларри. — Поймите, Алекс, речь идет не о том, чтобы подыскать нового «мастер-спая» ⁴, каким был Аллен Даллес. Этих у нас теперь достаточно. Многие могли бы сегодня же «влезть в его башмаки». Но таких, кому мы могли бы доверить руководство, — единицы. Вы — один из них.

Люди, создавшие нашу централизованную разведку, помогли разработать самую эффективную систему влияния на принятие важнейших правительственных решении, — продолжал губернатор. — К сожалению, полезная карьера Аллена Даллеса закончилась, точнее сказать, оборвалась на печальной ноте. Этого не произошло бы ни при каких обстоятельствах, даже из-за провала кубинской операции, если бы в Белом доме находился Дик Никсон. Но я открою вам небольшой секрет и только для вашего личного сведения: мы не очень хотели его избрания. Слишком уж сблизился Дик с Морганами. Поэтому я не очень-то помогал ему на выборах. Пусть он испытает теперь горечь поражения в наказание за его вероломство.

Новый президент делает вид, что он хочет встать над классами и партиями во имя высших интересов страны. Я этому не верю. Он хочет обеспечить благоприятные условия для подъема своего худосочного клана. За чей счет, позвольте вас спросить? Далее, стремясь вывести страну из внешнеполитического тупика и внутреннего разброда, он намерен выступать как представитель «внешней силы», стоящей в том числе и над всеми нами. Вы понимаете, что это значит?

Это значит, — горячился Ларри, — что семейство Кеннеди собирается находиться у власти минимум два десятка лет: сначала Джон, потом Боб, потом, быть может, Тэд... Это уж слишком! За это время, пользуясь властью, клан Кеннеди попытается подмять нас всех. В этих условиях ЦРУ становится едва ли не единственным каналом нашего влияния на Белый дом. Вы, Алекс, должны принять пост директора ЦРУ, когда он будет вам предложен.

— Но ведь вы, сэры, могли бы найти в Вашингтоне другого человека, способного добиться расположения нового президента. Мне очень не хотелось бы браться за это дело. Я устал. Буду откровенен с вами до конца. Врачи говорят: жена проживет не более двух-трех месяцев. Сейчас просто не время браться за это дело.

— Мы не можем упустить этот пост из своих рук. — В голосе губернатора послышались угрожающие нотки. — Вы, как и президент, набожный католик. Вам не составит труда добиться его расположения. Он хочет стать мудрее самого Соломона и пойти в сонм великих, а свой клан вывести в миллиардеры. Помните, еще его отец поклялся добиться этого, Джон Кеннеди хочет сыграть на противоречиях между нами, Западной и Юго-Западной деловыми группировками, сокрушить нас, перешагнуть через нас и взойти на самый верх большого бизнеса. Не выйдет! Соглашайтесь с назначением.

— А как же Гамильтон? О его назначении раструбила печать. Он уже целую неделю ездит в Вашингтон, знакомится с работой аппарата ЦРУ.

— О, это не трудно поправить, — поднялся с кресла Ларри. — Мы организуем «кризис» с руководством Управления международного развития. После отказа президента Первого бостонского банка Джорджа Будса занять пост директора этого управления в Белом доме решили предложить эту должность президенту «Интернейшнл бизнес мэшинз» Томасу Уотсону. Он тоже ответит отказом. И тогда портфель руководителя управления предложат Гамильтону. Мы посоветуем ему принять назначение...

Казалось, гость заколебался. В нерешительности смотрел он то на одного, то на другого брата — они были непреклонными. Видя, что Маккоун колеблется, заговорил третий из братьев — Дэвид.

— Алекс, мы помним, чем вы обязаны нам. И мы, не колеблясь, примем свои меры, если вы ответите отказом.

— Что ты, Дэвид! — с притворным удивлением воскликнул четвертый брат Уинни. — Разве можно так угрожать Алексу? Да он и не пойдет на такую крайность. Конечно же, он согласится. Он понял, что ЦРУ — тоже неплохой бизнес, причем крупный. Предприятие с годовым бюджетом чуть ли не в четыре миллиарда долларов! Кто откажется управлять таким концерном?

Гость с тревогой оглядел лица своих собеседников. Все они смотрели прямо перед собой. Было ясно — сопротивление бесполезно.

— Олл райт, — выдохнул Маккоун. — Я согласен.

— Великолепно! Прекрасно! О’кэй! — послышалось в библиотеке.

— А теперь, господа, присоединимся к дамам. Они ждут нас...

29 ноября 1961 года Джордж Алекс Маккоун принес присягу и вступил на пост директора ЦРУ.

*  *  *

Соглашаясь на это назначение, Маккоун знал, что намек, брошенный во время беседы в Покантико, не пустая угроза. Широкий бизнес, развернутый им за четверть века, мог рухнуть под нажимом рокфеллеровского финансового колосса.

Джон Алекс Маккоун родился в 1902 году на американском западе, в богатой семье. Окончив Калифорнийский университет и получив звание инженера, он в 20 лет стал управляющим завода в Лос-Анжелосе, а через пять лет — уже вице-президентом фирмы «Консолидэйтед стал». Способного инженера и предпринимателя заметили люди Рокфеллера. Маккоун создает собственную проектировочную и машиностроительную фирму «Бехтел-Маккоун». Среди прочих предприятий инженерно-строительного бизнеса фирма занималась проектированием и постройкой нефтеперегонных предприя тий в США, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. А это как раз и нужно было Рокфеллерам.

В начале войны в Европе Маккоун построил в Лос-Ан-желосе судостроительную верфь и стал президентом судостроительной компании «Калифорниа шипбилдинг». За четыре года фирма спустила на воду 467 торговых судов, получив на это из казны один миллиард долларов. Представитель управления главного ревизора США Р. Е. Кейси впоследствии сообщил одной из комиссий конгресса, что фирма Мак-коуна, вложив всего лишь 600 тысяч долларов, получила 44 миллиона долларов прибыли. Последующее разбирательство позволило уточнить размеры капиталовложения: они не превышали 100 тысяч долларов. Одновременно фирма Мак-коуна занималась переоборудованием крупных бомбардировщиков на заводе в штате Алабама.

Нажившись на войне, новоявленный миллионер без труда расширял масштабы своих операций. Теперь он владел фирмой судового фрахта «Джошуа Хенди», занимал господствующие позиции в десятках крупных компаний, в том числе нефтяной «Стандард ойл оф Калифорниа», в фирме авиационного моторостроения «Кертис-Райт», связанной с рокфеллеровской «Стандард ойл оф Нью-Джерси». Он стал своим человеком в крупнейших концернах и в кругах республиканской партии. Маккоун вошел и в узкую группу, окружавшую Джеймса Форрестола, который в то время занимался реорганизацией и усовершенствованием американской военной машины.

В Вашингтоне Маккоун появился в 1947 году, когда один из помощников Форрестола, Стюарт Саймингтон (ныне сенатор от штата Миссури), ввел его в состав созданной президентом Трумэном комиссии по вопросам авиации. В 1948 году Маккоун был назначен заместителем министра обороны. Впоследствии, в 1950—1951 годах, получив пост заместителя министра авиации, он фактически представлял в Пентагоне интересы крупных самолетостроительных, а затем ракетостроительных компаний западного побережья. Многие из них были связаны с Рокфеллерами.

Уже тогда Маккоун принимал активное участие в развертывании аппарата только что созданного Центрального разведывательного управления. Всегда и всюду он выступал за усиление вооружений, за развертывание производства межконтинентальных баллистических ракет.

Престиж Маккоуна в руководящих кругах республиканской партии непрерывно возрастал. После съезда республиканской партии в Лос-Анжел осе в 1956 году президент Эйзенхауэр, вновь выдвинутый кандидатом в Белый дом, отдыхал с женой в поместье Маккоуна. Немало усилий приложил бизнесмен-политик, собирая средства на предвыборную кампанию президента. В 1958 году Маккоун был вознагражден за это назначением на пост председателя комиссии по атомной энергии. При утверждении назначения в сенате возник шумный скандал, так как Маккоун все еще оставался акционером многих компаний, клиенты которых вели обширные дела с комиссией. А это открывало огромные возможности для расширения его собственного бизнеса.

Занимая высокие государственные посты, Маккоун стал мультимиллионером. Свое состояние он удвоил, женившись после смерти первой жены на миллионерше Тайлин Пиготт.

За безмятежной внешностью этого набожного католика скрывался коварный хищник, беспощадный и жестокий. Властолюбивый и непреклонный, он упрямо шел к своей цели. Вскоре после прихода Маккоуна в ЦРУ пресса отмечала, что он руководит концерном шпионажа и диверсий, как крупным промышленным предприятием.

Он был полновластным хозяином в Лэнгли до апреля 1965 года, когда директором ЦРУ был назначен отставной адмирал Уильям Фрэнсис Рейборн-младший.

Много, очень много важных дел ожидало каждый день Джона Алекса Маккоуна.

«АДСКАЯ КУХНЯ»

Деревья вокруг здания-форта в Лэнгли оделись нежнозеленой листвой, раскрылись навстречу весеннему ласковому солнцу.

В малом зале заседаний, рядом с кабинетом директора ЦРУ, Джон Алекс Маккоун проводил важное инструктивное совещание. Присутствовали около 40 руководящих работников управления.

Маккоун и его ближайшие помощники сидели за широким головным столом. Справа от него восседал его заместитель — нахмуренный, злобный паралитик Лайман Киркпатрик. С виду немощный, он очень энергичен, изобретателен и изворотлив. У него нет друзей в ЦРУ, да они ему и не нужны. Для него важно быть в милости у начальника. Любой ценой.

Киркпатрик гордится своей ролью «цепного пса» ЦРУ. Он неустанно выискивает «слабину», недостатки, промахи, добивается наказания и даже «полного устранения» виновников. Это он предложил «расфазировать» ⁵ Джека Пьюрифоя, крупного резидента ЦРУ и посла США в Гватемале, когда тот стал слишком болтлив. В ЦРУ Киркпатрик «прославился» тем, что после провала в заливе Свиней на Кубе, но еще до снятия Аллена Даллеса с поста директора ЦРУ, он написал преемнику Аллена Даллеса Маккоуну подробный доклад-донос на всех, кто, по его мнению, был виновен в этом провале. Киркпатрику были известны все недоделки и ошибки еще во время подготовки операции против Кубы. Но он молчал, выжидая провала операции.

Киркпатрик настороженно вглядывается в лица, словно принюхиваясь к мыслям и настроениям участников совещания. Далее сидели другие помощники и заместители Маккоуна. Сосредоточенно уставился в стол генерал Картер, долгое время работавший с главнокомандующим (начальником штаба) армии США генералом Джорджем Маршаллом. Картер представлял обычно ЦРУ в правительстве. Откинув голову назад, разглядывал потолок зала заместитель директора по «планированию» (ДиДиПи), то есть по тайным диверсионным операциям и шпионажу Ричард Хелмс. Он только что сменил на этом посту Ричарда Биссела, у которого Хелмс долгое время был заместителем.

Хелмсу под пятьдесят. Много лет он работал агентом ЦРУ — журналистика была для него прикрытием. Хелмс долго учился в Швейцарии и Германии, там же стажировался в иностранной резидентуре американской разведки, приобрел широкие связи. Это облегчило ему работу в УСС во время войны. Хелмса в ЦРУ называют «Директором грязных дел». О нем говорят: «Этот знает, где зарыты все трупы». Он организовал уничтожение не одного десятка людей в США и за их пределами. В руках Хелмса нити всей системы шпионажа, подготовка «специальных операций» — свержение правительств, черная (то есть тайная) пропаганда через агентов ЦРУ в иностранной печати и другие. В подчинении у Хелмса люди, создающие ультраправые, антикоммунистические организации. Он распоряжается большинством людей ЦРУ и подавляющей частью бюджета концерна шпионажа и диверсий.

Слева от Маккоуна скромно примостился на стуле заместитель директора ЦРУ по разведывательной информации Рэй Клайн. Бывший шифровальщик, получивший ученую степень доктора в Гарвардском университете, Клайн даже в разговоре с руководителями ЦРУ преуменьшает значение своего огромного управления. Он приписывает ему только анализ получаемой разведывательной информации и подготовку для правительства и Пентагона докладов по отдельным странам и проблемам — военным, политическим, экономическим и иным. Клайн уверяет, что его люди не шпионят, а лишь используют шпионские сведения, добываемые людьми его коллеги-соперника Ричарда Хелмса. Когда об этом говорят Хелмсу, он молча улыбается, показывая своим видом, что это, конечно, выдумка, но что он, Хелмс, не будет ни подтверждать, ни опровергать уверений своего коллеги.

Большое количество разведывательной информации, поступающей в ЦРУ из таких сравнительно неразведывательных правительственных органов, как министерство финансов, земледелия, торговли, а также Управления международного развития, ведающего всей экономической деятельностью правительства за рубежом, и органа правительственной пропаганды Информационного агентства США, обрабатываются в аппарате Клайна. Результаты этой обработки поступают в специальные анализирующие машины «Уолнат» фирмы «Интернейшнл бизнес мэшинз» и «Мипикард» производства Истмэн Кодак. В этих машинах закодирована информация с 50 миллионов карточек. Ежедневно в ЦРУ поступают две тысячи сверхсекретных шпионских донесений.

Несколько поодаль, за столом совещания, сидит заместитель директора ЦРУ, руководитель управления исследований д-р Альберт Д. Уэлон. В ЦРУ он пришел прямо с поста помощника управления по контролю над вооружениями и разоружению. Там он занимался использованием всех возможностей этого органа для разведки систем вооружения, особенно ракетно-ядерного, всех стран, с которыми США входят в контакт в ходе переговоров о разоружении. На первом плане среди тех, кто представляет особый интерес для этого органа, стоит, разумеется, Советский Союз.

А. Д. Уэлон ведает не только изучением вооружений всех стран мира, но военно-технической и научной разведкой, фотосъемкой с помощью самолетов У-2 и спутников-шпионов «самос». Специальная лаборатория, находящаяся в его ведении, разрабатывает коды, методы дешифровки, конструирует особые, тайные типы оружия для диверсионных операций.

Руководители трех первых управлений вместе с генералом Картером и Киркпатриком составляют руководящее ядро ЦРУ. Сейчас они присутствуют на совещании вместе с начальниками своих отделов.

Совещание длится уже полчаса. Маккоун только что закончил краткое сообщение о своих ближайших планах по реорганизации некоторых аспектов работы ЦРУ. С более подробным докладом об этих планах выступает их главный автор заместитель директора ЦРУ Лайман Киркпатрик.

— Мистер директор поручил мне, господа, — быстро, сухо говорит он, — несколько подробнее ознакомить вас с некоторыми новыми аспектами и элементами в работе нашего Центрального разведывательного управления, которые он решил ввести в практику. Разрешите мне, мистер директор, приступить...

Маккоун молча кивнул головой.

— Все работники ЦРУ должны сделать самые серьезные выводы из нашей катастрофы в заливе Свиней и последовавшей за ней чисткой руководства ЦРУ, проведенной непосредственно мистером президентом Кеннеди и по его указанию. Президент позаботился о том, чтобы от прессы скрыли, что уход бывшего директора мистера Аллена Даллеса с его поста есть не что иное, как увольнение в отставку по приказу президента. Это нужно было скрыть для того, чтобы не увеличивать и без того немалый ущерб престижу ЦРУ. Но мы все должны знать, что мистер Даллес своим увольнением в отставку заплатил за недопустимые ошибки в работе.

Эти ошибки состояли прежде всего в том, что, полагаясь на мнения кубинских эмигрантов, мы совершенно неправильно оценили настроения кубинского населения. ЦРУ составляло доклады, в которых содержались утверждения, что население восстанет, едва только нога первого солдата сил вторжения вступит на Кубу. Этого, как вы знаете, не случилось. Произошло как раз противоположное. Результаты известны всему миру.

В голосе Киркпатрика послышалась непритворная печаль, тут же сменившаяся яростью по адресу тех, кто подвел ЦРУ и Белый дом:

— Три недели после событий 17—19 апреля господин президент отказывался брать в руки какие-либо документы ЦРУ, Все это время он полагался на данные военной разведки, которые представлял ему мистер Макнамара. В этот период президент и принял решение создать Военно-разведывательное управление — ВРУ. Последствия этого решения для нас трудно предвидеть. Уже сейчас происходит процесс перераспределения в пользу ВРУ средств, выделяемых на разведывательную работу и на «специальные операции». Можно с полным основанием сказать, что мы с ВРУ идем на встречных курсах. И неизвестно еще, чем все это кончится. Отношение президента к Пентагону и лично к министру Макнамаре вам, господа, известно...

— Должен предупредить вас, господа! — гаркнул грубым голосом Маккоун, перебивая докладчика. — Чистка, проведенная президентом в руководстве ЦРУ, служит нам всем серьезным предупреждением. Продолжайте! — бросил директор почтительно умолкнувшему Киркпатрику.

— Перехожу к главным организационным мероприятиям, — снова заскрипел голос генерального инспектора. — Профессору Шерману Кенту придется теперь вести наблюдение и лично возглавить работу по составлению нашего главного документа — «Контрольного листа разведки». Вы знаете, что этот документ печатается в виде книжечки только в четырех экземплярах: первый — президенту, второй — министру обороны, третий — государственному секретарю и четвертый — директору ЦРУ. Отныне в этом «контрольном листе» будут излагаться только факты. Их подготавливает управление Рэя Клайна. Оценка этих фактов, их толкование будет даваться в «разведывательных оценках», подготавливаемых отделом профессора Кента. Он же наблюдает за подготовкой «контрольного листа», поскольку данные, приводимые в этом листе, впоследствии поступают для оценки в отдел Кента. Кстати сказать, отдел Кента переходит теперь в непосредственное подчинение директора ЦРУ. Управление мистера Клайна отныне уже не будет руководить им.

Рэй Клайн и Шерман Кент обменялись враждебными взглядами. Новый повод для распри. Новая область для соперничества. Киркпатрик знал, что предлагал Маккоуну. Конкуренция между двумя подразделениями Клайна и Шермана не позволит просочиться к президенту сомнительным, противоречивым сведениям. Для Клайна и Шермана новая система означала обострение и без того ожесточенной борьбы за влияние на руководство ЦРУ.

— Придется теперь, — продолжал Киркпатрик, — нашему Шерму приезжать сюда к шести часам утра. — Кент угрюмо кивнул бульдожьей головой. Все это не доставляло ему никакой радости. Но он знал — иначе нельзя. — Мистер директор принял и ряд других решений, с которыми я ознакомлю вас, господа. Прежде всего: операции, подготавливаемые ДиДиПи, — Киркпатрик кивнул в сторону Хелмса, — и выходящие по своему масштабу за пределы управления мистера Хелмса, будут готовиться и проводиться с ведома и при участии других управлений, в частности управления разведывательной информации Рэя Клайна...

— Я уверен, — опять перебил генерального инспектора Маккоун, — что если бы предшественник Рэя — Роберт Эмори знал о том, что готовится «Плутон» ⁶, то он сумел бы предупредить ошибку. Он попросту рассказал бы президенту все, что думает по этому поводу.

— Поэтому, — монотонно продолжал Киркпатрик, — мистер Маккоун решил и здесь ввести более разумную процедуру. Отныне все заместители директора, кроме заместителя по техническому обеспечению, будут в курсе подготовки наиболее важных операций...

— Разрешите вопрос, — раздался вдруг голос одного из работников руководящего аппарата ЦРУ. Тихий и незаметный в вашингтонских салонах, он имел тайный ранг полковника разведки. Этот ранг он получил за удачное «расфазирование» одного из правителей азиатской страны, где монополии США решили усилить свое влияние. «Расфазирование» было проведено тонко, незаметно для невооруженного глаза. Никому и в голову не пришло, что затяжная болезнь и смерть сравнительно молодого правителя были делом рук полковника.

— Разрешите вопрос? — повторил полковник. — Кто подготавливал рекомендации по реорганизации, которые нам сейчас объявляют?

— На этот вопрос отвечу я, — резко бросил Маккоун. — Начну с того, что я не люблю, когда перебивают меня или того, кто объявляет мои решения. Что касается существа вопроса, то рекомендации подготовила комиссия во главе с Лайманом Киркпатриком. В комиссию входили бывший работник ФБР, он же директор президентского консультативного совета по разведке Дж. П. Койни, а также административный помощник губернатора Рокфеллера генерал Кортландт ван Ренсселар Скайлер.

Полковник густо покраснел.

— Если позволите, я продолжу свой доклад, — иронически улыбнулся Киркпатрик. — Отныне управление Рэя Клайна будет получать «упрощенные» сводки хода операций, подготавливаемых под руководством ДиДиПи. Разумеется, управление разведывательной информации не должно только критиковать деятельность людей ДиДиПи. Оно должно помогать им наводящей информацией, предупреждениями о возможных осложнениях, срывах и провалах. Если же операция, по мнению управления Рэя Клайна, будет под угрозой провала, он должен своевременно предупредить об этом.

Отдельные решения мистера директора, — продолжал Киркпатрик, — будут проводиться в жизнь без широкой огласки. О них будут узнавать прежде всего те, кого они касаются.

Я хочу подчеркнуть еще два момента. Первое. Усиливается деятельность наших внутренних отделений, в городах Соединенных Штатов. Их имеется сейчас двадцать. До сих пор они служили центрами по подготовке работников для аппарата ЦРУ и сбора тех сведений, которые привозят из-за границы наши туристы. Теперь их роль будет усиливаться и в области полицейского контроля и надзора за населением. ФБР не обеспечивает всего, что нам нужно для закрепления контроля нашей разведки над внутренними делами страны. Второе. Необходимо усилить наше проникновение в частные фонды и научно-исследовательские институты, существующие при крупных учебных заведениях страны. Опыт овладения так называемым центром международных исследований при Массачусетском технологическом институте, который сейчас возглавляют наши люди, говорит о том, что мы можем располагать многими такими центрами и фондами, а также создать новые...

Докладчик перешел затем к рутинным административным делам ЦРУ. Маккоун встал и вышел в свой кабинет. Его ждали там дела поважнее. Ведь гигантский концерн шпионажа и диверсий, возглавляемый им, задает тон всей государственной политике США, ведет разведывательную работу в десятках стран капиталистического мира, в том числе и в странах — союзниках США по НАТО и другим блокам, пытается протянуть свои щупальца в Советский Союз и страны социалистического лагеря из 75 стран, обосновав там свои службы.

Люди ЦРУ любят хвастать своими «успехами». Они всячески рекламируют свои «удачи» — свержение премьера Ирана доктора Моссадыка в 1953 году, свержение президента Гватемалы Хакобо Арбенса в 1954 году и т. п. В то же время они пытаются скрыть, преуменьшить свои многочисленные провалы. Даже тогда, когда их невозможно скрыть.

Мало известны кровавые дела ЦРУ, приведшие, например, к войне в Корее в 1950 году, многократные попытки организовать гражданскую войну в Индонезии, кровавые события во Вьетнаме, диверсии в странах Ближнего Востока, Турции, Сирии, Иордании, Ливане, на Кипре и в Алжире, во Франции, в Африке, Латинской Америке...

Трудно перечислить все преступления, запланированные и осуществленные концерном шпионажа и диверсий на протяжении двух последних десятилетий. В последующей, второй части этой книги мы приводим подробности лишь некоторых операций этого концерна, проливающих свет на методы, сущность и масштабы его подрывной деятельности против мира и свободы народов, деятельности, возведенной в ранг государственной политики США.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОПЕРАЦИЯ „ПИСТОЛЕТ У ВИСКА"

«ДЕЙСТВУЙТЕ, АЛЛЕН!»

На этот раз заседание правления банка «Дж. Генри Шредер и К⁰» в доме на Бродвее происходило в обстановке сугубой секретности. Пустовали низенькие столики, которые обычно занимали стенографисты. Не было на своем месте и секретарши правления, записывавшей наиболее значительные суждения председателя правления. За широким, до блеска отполированным ромбовидным столом восседали только члены правления.

Аллен Уэлш Даллес сидел на своем прежнем месте, том самом, которое он занимал несколько лет до войны и сразу же после нее. На спинке кресла была сохранена даже позолоченная пластинка, на которой затейливой готической вязью выгравировано его имя. Не без удовольствия оглядел ее директор ЦРУ перед началом заседания. Сидя в этом кресле, Даллес чувствовал себя не столько руководителем ЦРУ, сколько коллегой и партнером расположившихся за столом руководителей крупных банкирских домов страны.

Председатель правления Генрих—Генри был краток. Его экспозе напоминало вступление, которым премьер открывает важное обсуждение в кабинете министров:

— Джентльмены, наступило время решительных действий, на этот раз в Иране. Как вы, вероятно, помните, наше правительство отказало в 1949 году правительству Ирана в экономической помощи. Мы недвусмысленно дали понять тогда иранцам, что, если они не проведут в своей стране реформ, благоприятных для нашего бизнеса, им нечего надеяться на наши субсидии — их не будет. Разумеется, мы понимали, что это заденет национальную гордость иранцев. Но у нас не было иного выхода. Образовавшийся вскоре после этого «Иранский национальный фронт» добился решения меджлиса о национализации Англо-Иранской компании. Правительство доктора Моссадыка, пришедшее к власти после этого, заняло решительную позицию. Оно успешно отразило все попытки АИК вернуть контроль над иранской нефтью.

Мы надеялись, что Моссадык пойдет на соглашение с нашими американскими компаниями. Для таких надежд были основания. Наши компании проявили готовность платить правительству Ирана значительно больше, чем англичане, отдававшие иранцам лишь 16 процентов от своей прибыли.

Мы не выдвигали никаких возражений против прихода к власти доктора Моссадыка, против его программы. Мы знали, что он твердо намерен вырвать из рук англичан нефтяные ресурсы страны, достигающие 13 процентов разведанных мировых запасов. Мы даже тайно поощряли эти действия. Нам это было выгодно. Если бы доктор Моссадык проявил больше понимания нашей позиции, все обстояло бы прекрасно. Но крайний национализм этого старика мешал ему трезво оценивать обстановку. Он наотрез отказался разрешить создание международного консорциума с нашим участием. Миссия Аверелла Гарримана, добивавшаяся создания такого консорциума, закончилась провалом. Все средства мирного решения конфликта исчерпаны. По-видимому, настало время действовать.

Глава банка повернулся к Даллесу.

— Какие сведения имеются у вас в ЦРУ о ближайших планах иранского правительства в вопросе о нефти?

— Я сейчас сообщу вам, джентльмены, новейшие сведения, которые мы еще не докладывали президенту, — ответил шеф ЦРУ, вынимая из портфеля тоненькую книжечку в черном кожаном переплете.

— Одну минутку, Аллен, — жестом остановил его член правления банка Фрэнк Донлеви. — Может быть, ты скажешь, чем объясняется подобная честь?

— Видишь ли, Фрэнк, — дружелюбно ответил Даллес. — То, что мы докладываем генералу в его Белом доме, почти тотчас же становится известным англичанам. А это, как вы понимаете, не в наших интересах.

— Мы ценим вашу преданность интересам банка, Аллен, — медленно произнес Генрих — Генри. — Вы понимаете, джентльмены: все, что вы услышите сейчас, значительно важнее государственной тайны. Это коммерческая тайна. Нет ничего более святого. И я надеюсь...

— Да, да, конечно... Разумеется... — загудели вокруг стола.

Даллес тоже был краток.

— Придворные круги в Тегеране, — начал он, — не возражали против национализации АИК прежде всего потому, что англичане давно уже перестали раскошеливаться, считая, что их позиции в Иране незыблемы. Кроме того, они опасались взрыва народного недовольства деятельностью англичан. А это не сулило ничего хорошего.

Однако политика премьера в отношении АИК начинает сейчас вызывать серьезные опасения у царедворцев. Бойкот иранской нефти, организованный англичанами и нами, вынудил Моссадыка искать рынки сбыта в странах советского блока. Уже начаты экономические переговоры с Советской Россией, в том числе и о сбыте иранской нефти. Есть основания полагать, что эти переговоры завершатся успешно. Если иранская нефть выйдет на мировые рынки таким окольным путем, нам придется распроститься с надеждами на участие нашего капитала в разработке иранских нефтяных богатств...

— Насколько прочны внутренние позиции Моссадыка? — прервал Даллеса один из членов правления. Откинувшись на пружинящую спинку кресла, он не сводил глаз с высокого столбика пепла, увенчивающего его сигару.

— Моссадыка боготворят крестьяне, связывающие с его деятельностью большие надежды. Премьера поддерживают национальная буржуазия и интеллигенция. Студенты стоят за него горой.

— Есть ли реальные возможности для организации государственного переворота? — поднял глаза от своих до блеска отполированных ногтей Генрих — Генри.

— Я привез с собой последний доклад нашего посла в Иране Лоя Гендерсона, — ответил Даллес. Вынув из портфеля тонкую металлическую папку, он отпер замок. Член правления, все внимание которого, казалось, было поглощено сигарой, осторожно вынул ее изо рта. Взяв несколько листков из папки, Даллес принялся излагать доклад посла: — «В армии значительная часть генералов готова идти на сделку с нами. Но даже среди этих генералов есть люди, начинающие понимать, что положение чревато весьма серьезными последствиями. Они боятся решительных настроений, которые все шире распространяются в стране. Эта часть генералитета может быть нейтрализована их более покладистыми коллегами.

Среди офицеров формируются группы, готовые не только поддерживать политику Моссадыка, но и пойти значительно дальше. Подобные настроения в армии и среди населения будут, несомненно, усиливаться, если мучительный «нефтяной кризис» затянется. Поэтому решительное выступление против Моссадыка следует предпринять не позже чем в середине августа...»

— Достаточно ли надежны ваши связи, Аллен? — спросил, покашливая, старик с болезненным лицом. — Кроме того, меня интересует вопрос о расходах, которые предстоят в связи с намечаемой операцией.

Даллес скользнул взглядом по лицам членов правления. На них появилось выражение явной заинтересованности.

— Если уважаемые джентльмены,— медленно сказал он, — хотят в общих чертах ознакомиться с техникой дела, я могу вкратце рассказать об этом.

— Олл райт!.. О’кэй!.. — раздались одобрительные возгласы.

— Надеюсь, вы слышали о генерале Щварцкопфе, — продолжал Даллес. — О нем в свое время много писали наши газеты. Но они не знали главного. Генерал — один из крупных наших разведчиков. С 1943 по 1948 год Шварцкопф работал в Иране. Помогал местным властям реорганизовать полицию. В то время он и обзавелся теми связями, на которые мы теперь можем рассчитывать. Шварцкопф работал на нашу УСС. Мы охотно приняли его в ЦРУ. Если вы, джентльмены, предоставите в мое распоряжение тридцать миллионов долларов, я немедленно отправлю генерала Шварцкопфа в Тегеран. Используя силы сопротивления Мос-садыку, уже сложившиеся в Тегеране, он организует переворот.

— Итак, вы обещаете нам устранение от власти Моссадыка? И не позднее середины августа? — прервал воцарившееся молчание желчный Тайаркс. Его лицо землистого цвета было настороженно, казалось, он принюхивается к ситуации.

— А если план не удастся? Если переворот провалится? Или, хуже того, если он приведет к последствиям, противоположным тем, каких мы ожидаем? — снова заговорил старичок немощного вида. Он был явно взволнован подобной перспективой.

— Почему же провалится? — возразил Генрих — Генри.— Помимо резидентуры ЦРУ, у нас там есть и свои собственные люди. — Генрих — Генри повернулся к старичку, державшему длинными, сухими, как костяшки, пальцами высокий стакан, наполненный стимулирующей полунаркотической смесью, изготовляемой для него по особым рецептам. — Фрэнк Тайаркс, как один из директоров АИК, разумеется, пустит в ход свои связи и использует все возможности, чтобы обеспечить успех переворота. Как это ни опасно, но тебе, Фрэнк, придется вылететь в Иран и оттуда руководить своей частью операции.

— Мне кажется чрезмерной и сумма, названная здесь мистером Даллесом, — продолжал горячиться старичок. — Тридцать миллионов! Не многовато ли будет?

В креслах заерзали, зашумели и другие члены правления. Даллес хорошо знал своих коллег: не сразу раскошелятся.

— Как хотите, джентльмены, — сказал он равнодушно. — Дело действительно рискованное. Но вы рискуете только деньгами, а я — еще и своей карьерой.

— Двадцать миллионов! — коротко бросил Генрих — Генри.

— Двадцать? — иронически повторил Аллен Даллес. — Нефтеносные земли Ирана принесут вам миллиарды.

— Вам тоже кое-что достанется, — съязвил старичок.

— Конечно, мы будем стараться экономить, — сделал вид, что не расслышал намека, Даллес. — Но если нам не хватит каких-нибудь пяти миллионов, все полетит к черту. Пропадет и то, что уже будет истрачено. Я не говорю о скандале, который разразится на весь мир. Замять его будет не легко.

— Двадцать два миллиона, — предложил Генрих — Генри, переглянувшись с другими членами правления.

— Двадцать пять! — решительно отрезал Даллес, громко щелкнув замком металлической папки...

Генрих — Генри объявил перерыв. Дискуссия продолжалась в его частном баре за бокалами виски с содой и льдом. Даллес убеждал членов правления не скупиться, приводил подробные расчеты, называл суммы отдельных затрат.

Когда заседание возобновилось, Генрих — Генри объявил о том, что на организацию переворота в Иране директору ЦРУ следует ассигновать 25 миллионов долларов. Члены правления поддержали это предложение.

— Нам, — сказал он, — предстоит еще обсудить некоторые детали. Разумеется, Джон Фостер и Аллен приведут в действие все рычаги. Их «Салливен и Кромвелл» состоит юридическим поверенным АИК. Это обеспечивает дополнительные возможности, позволяющие надеяться на успех.

— Господа, — оживился старичок, — я рассматриваю предстоящую операцию, как передачу в конечном счете контроля над иранской нефтью из рук наших британских партнеров в наши собственные. Не наша вина, что эти партнеры настолько утратили контроль над событиями, что в ответ на экспроприацию их компании не смогли даже провести сколько-нибудь внушительной военной демонстрации. Им пришлось просить об этом наше правительство. Сейчас, при новом соотношении сил, англичанам придется потесниться. Мы не будем полностью отбрасывать их, хотя это было бы только справедливо. Если бы мы вступили на этот путь, господа, мы посягнули бы на священный принцип частной собственности — основу всех наших основ... — Действие тонизирующей смеси заканчивалось. Старичок выбивался из сил, его голос понизился до свистящего шепота: — Мы проведем нормальную коммерческо-политическую операцию, в результате которой в эксплуатации иранских нефтяных богатств будем господствовать мы...

Старичок вдруг зашипел, повалился грудью на стол. Генрих— Генри невозмутимо нажал на кнопку звонка, кивнул на старичка вошедшей секретарше. Через полминуты в кабинет вбежали врач и две медсестры. Обнажив высохшую желтую руку старца, врач торопливо сделал укол. Сестры осторожно выпростали щуплое тело из кресла, вынесли его словно тряпичную куклу. Присутствующие бесстрастно наблюдали эту, видимо, уже не новую для них сцену.

— Гм, кхм... — поперхнулся Генрих— Генри. — Наш уважаемый друг любит расставлять все точки над «и». Итак, подведем итоги. Нам предложена идея государственного переворота в Иране: свержение правительства Моссадыка и установление выгодного для нас политического режима. Перед тем как поставить этот вопрос на голосование, я хотел бы выяснить небольшую деталь, Аллен. Как отнесется к этому плану президент?

Даллес ухмыльнулся.

— Так же, как он относится и ко всем другим нашим планам. Положительно. В течение этой недели мы будем бомбардировать его срочными тревожными сообщениями, сводками и докладами. Мне не трудно будет обеспечить принятие такого установочного документа, который убедит президента одобрить эту операцию. Ему ничего не останется, как утвердить наш план.

— А как он вообще себя ведет? — спросил молчаливый член правления, уже успевший нарастить высокий столбик пепла на другой сигаре.

— Генерал знает, кто вывел его в президенты. Нет никаких оснований опасаться, что он начнет отбиваться от рук, — ответил Даллес.

— Итак, джентльмены, я ставлю вопрос на окончательное утверждение. Есть ли возражения против плана, предложенного членом нашего правления, директором ЦРУ мистером Алленом Даллесом?

Бормотание, раздавшееся за столом, означало, что возражений нет.

— К нашим голосам, — заключил Генрих — Генри,— я добавлю и голос нашего уважаемого коллеги, который, как вы видели, не смог принять участия в голосовании по независящим от него обстоятельствам.

— Действуйте, Аллен! — повернулся Шредер к Даллесу. — Я уверен, что вы добьетесь успеха. Передайте привет Джону Фостеру. Он, конечно, окажет вам необходимое содействие.

«ЧЕРНАЯ ГОЛОВА»

Бригадный генерал Шварцкопф был заурядным полицейским — по призванию, по образованию и по опыту работы. В штате Нью-Джерси, где Шварцкопф возглавлял до войны полицию, он был как раз на месте. В этом штате находились штаб-квартиры многочисленных гангстерских шаек, оперировавших в Нью-Йорке. Так как в последнем свободная торговля огнестрельным оружием запрещена, в Джерси-сити, находящемся на другом берегу Гудзона, процветали многочисленные фабрики, выпускавшие револьверы всех типов и фасонов, пистолеты-пулеметы, автоматы и прочие виды стрелкового оружия. Гангстерам стоило только перейти мост Джорджа Вашингтона, либо Линкольновский тоннель под Гудзоном, чтобы в любом из многочисленных магазинов приобрести все, что стреляет и что можно носить под мышкой, в кармане или под пальто. И хотя в артиллерии гангстеры пока не нуждались, в Джерси-сити можно было приобрести даже базуку.

Шварцкопф мирно уживался с гангстерами. По традиции они не трогали его, а он не беспокоил уголовников. Внимание к нему привлекло одно трагическое событие.

Вечером 1 марта 1932 года неизвестные приставили деревянную лестницу к окну комнаты, в которой спал двухгодовалый сынишка национального героя Америки, легендарного летчика Чарльза Линдберга, впервые в 1927 году пересекшего Атлантический океан в одноместном самолете. Один из похитителей поднялся по лестнице, взял спящего ребенка из кроватки и увез его. Это произошло в небольшом городке Хоупуэлл, безопасность которого был призван охранять Шварцкопф. Несчастные родители заплатили через посредника назначенный похитителями выкуп в 50 тысяч долларов. Но ребенок так и не был возвращен родителям. Когда стаял снег, его трупик обнаружили неподалеку от дома Линдбергов.

Будь Линдберг только национальным героем Америки, о нем и его трагедии вскоре забыли бы. Похищение и даже убийство детей в США — дело довольно обычное. Но Линдберг⁷ был женат на дочери Дуайта Морроу, партнера одного из некоронованных королей Америки Дж. П. Моргана. На поиски похитителя была брошена вся полиция. Через два с половиной года неизвестный разменял на одной из бензозаправочных станций Нью-Йорка двадцатидолларовый билет из тех, что были в пятидесятитысячном выкупе, полученном похитителем от Линдбергов. Неизвестный был задержан. Он оказался Бруно Гауптманом. Его судили, приговорили к смерти и казнили.

В изобличении преступника и в его наказании Шварцкопф не играл никакой роли. Единственное, что можно было поставить в заслугу его полиции, — это обнаружение трупика несчастного малыша. Тем не менее имя Шварцкопфа долгое время гремело на страницах американской прессы.

Шумная реклама сделала свое дело. Вскоре после начала войны в Европе генерал оказался в доновеновской разведке УСС. А когда США вступили в войну против гитлеровской Германии и надо было обеспечивать безопасность от германских диверсий портов на побережье Персидского залива и коммуникаций в Южном Иране, это было порученогенералу Шварцкопфу.

Знатоки утверждают, что генерал «Черная голова», как звали в Иране Шварцкопфа ⁸, не столько занимался своими прямыми делами, сколько обучал иранскую полицию воевать против своего народа.

«Черная голова» создал в Иране широкую осведомительную сеть, работавшую не столько на местное правительство, сколько на американскую разведку. Со временем вся эта сеть целиком перешла в распоряжение ЦРУ...

Когда Аллен Даллес вызвал Шварцкопфа в дом № 2430 по улице «Е» в северо-западной части Вашингтона, где находилось тогда ЦРУ, разговор его с генералом был если и не сух, то, во всяком случае, краток и официален.

— Генерал, — сказал Даллес Шварцкопфу, — вам придется выехать в Тегеран, чтобы принять участие в планируемом нами свержении премьера Моссадыка. Вам будет выдано достаточно денег. Их надо распределить таким образом, чтобы обеспечить нейтралитет наиболее важных участков. Для оплаты основных исполнителей в этой операции выделены отдельные средства. Надо воспользоваться ими, чтобы в ходе подготовки операции привлечь к агентурной работе новые кадры из политических деятелей, старших офицеров армии, жандармерии и полиции.

— Дело это нетрудное, — ответил Шварцкопф, — были бы доллары.

— Долларов у вас будет достаточно, — сказал Даллес. — Теперь вот еще что. Новым премьером мы намечаем генерала Захеди. Он возглавлял полицию и сможет опереться на ее офицеров. Его поддерживают наиболее консервативные и крайне правые силы в Иране. Насколько весом авторитет Захеди при дворе?

— По сравнению с другими Захеди — мелкая сошка. Но, учитывая нарастающий конфликт двора с нынешним премьером, можно надеяться, что к тому времени, когда надо будет назначать нового, полицейский генерал окажется наиболее подходящей фигурой.

— Пожалуй, — кивнул Даллес. — К началу событий я буду в Швейцарии или в Италии. Из Тегерана вы сможете связываться со мной через Лоя. Вы должны быть в иранской столице не позже чем в начале августа. Рекомендую не появляться там непосредственно из Вашингтона. Побывайте предварительно в других странах, скажем, в Пакистане, Сирии или Ливане. Желаю успеха.

И Даллес пожал руку генералу «Черная голова». На следующий день Шварцкопф вылетел из Вашингтона в Карачи. В начале августа он был в Тегеране.

ДАЛЛЕС В «ОТПУСКЕ»

Даллес медленно шел по Банкштрассе. На этой улице Берна он жил десять лет назад, когда был здесь резидентом УСС. Те же развесистые платаны, та же зелень каштанов, та же быстрая горная Ааре.

Но не сентиментальные воспоминания и не красоты швейцарской столицы привлекли его сюда. На берега Ааре Даллеса потянул бизнес, заурядный шпионско-диверсионный бизнес, хотя в печати было объявлено, что директор ЦРУ едет в Швейцарию, чтобы провести там свой отпуск. Ему предстояло руководить политической диверсией крупнейшего масштаба. Он только что прибыл в Берн, но уже назначил встречу с послом США в Иране Лоем Гендерсоном.

Старый дипломат третий месяц отсутствовал в Тегеране. Он выехал оттуда по указанию Вашингтона, чтобы подчеркнуть крайнее недовольство США политикой иранского правительства в «нефтяном кризисе». Отъезду посла предшествовало вручение правительству Моссадыка резкого ответа президента Эйзенхауэра на просьбу Ирана о предоставлении долларового займа. «Отсутствие соглашения между Ираном и Англией относительно компенсации (бывшей Англо-Иранской компании за национализированные нефтяные промыслы и нефтеперегонные заводы), — говорилось в нем, — препятствует правительству США помочь Ирану».

Вашингтону ничего не стоило бы предоставить сравнительно небольшой заем полунищей стране, разоряемой бойкотом ее нефти. Но заинтересованные компании категорически заявили правительству: ни цента Тегерану. Как всегда, генерал-президент покорно выполнил волю монополий.

Шагая по знакомой улице, Даллес перебирал в памяти события последних лет. Да, нелегкая предстояла операция в Тегеране. Иранцы фанатично преданы делу национализации своей нефти. Они считают это своим священным долгом, И сразу же поймут, что за попыткой свергнуть Моссадыка стоят американцы и англичане. А это может вызвать взрыв такой силы, который сметет монархию и покончит с остатками влияния англосаксов в этой стране. Попытка премьер-министра Али Размара предотвратить национализацию Англо-Иранской компании в начале 1951 года стоила ему жизни ⁹, а через несколько дней меджлис утвердил законопроект о национализации АИК. Попытка Размара была отчаянная и в то же время тщетная — не пустить к власти Моссадыка, который достиг в то время непревзойденной популярности в стране как борец за национальные интересы страны.

¹

Сабвей — подземная железная дорога.

²

Этот комитет был создан в 1956 году, но бездействовал.

³

«Туманное дно» — район Вашингтона, в котором находилась штаб-квартира ЦРУ.

⁴

Мастера шпионажа.

⁵

Свести на нет, ликвидировать, вывести из обихода (американский военный и административный жаргон).

⁶

Операция высадки на Кубе.

⁷

Впоследствии Линдберг склонился к поддержке гитлеровской Германии и вынужден был поэтому уйти в отставку из армии США, где он имел звание бригадного генерала.

⁸

«Шварц копф» в переводе с немецкого означает «черная голова».

⁹

Размара был убит членом фанатичной организации «Федаяне», что означает «отдающие жизнь за ислам».

Премьер-министром был назначен Хоссейн-Ала, поспешно вызванный из Вашингтона, где он был послом и представлял Иран в ООН. В стране начались волнения. Через два месяца Хоссейн-Ала пришлось уйти в отставку. Комбинация провалилась.

Приход Моссадыка к власти вызвал в Иране небывалый прилив энтузиазма, размышлял Даллес. Ведь имя этого старика связывают с такими мерами, которые вызывают у иранцев уважение к самим себе, дают им надежду на то, что их страна, наконец, обретет достоинство, поднимется из нищеты. В начале 1946 года Россия вывела свои войска из северных районов Ирана, продемонстрировав твердое намерение строить свои отношения с Ираном на принципах равноправия. Оставался один враг — Англия, Англо-Иранская компания. Тупицы из АИК не поняли, что времена изменились. Они не захотели перестраивать свою политику в духе времени.

Почему Моссадыку удалось стать властителем умов? Потому, что он делал то, чего хотели иранцы: в 1944 году добился принятия закона, запрещающего предоставлять нефтяные концессии иностранным фирмам без ведома меджлиса; после войны приступил к созданию Национального фронта. Сейчас он безраздельно господствует в стране — плебисцит, проведенный 2 августа 1953 года, дал Моссадыку 99,4 процента всех голосов.

Иранцев не охладил к нему даже международный нефтяной бойкот. Наоборот. Теперь, когда во главе страны стоит правительство, отстаивающее национальные интересы, иранцы полны решимости добиться своего, несмотря ни на что. Этим и объясняет Лой Гендерсон свою рекомендацию президенту Эйзенхауэру изменить политику в отношении Ирана, «помочь ему добиться справедливости». Уверяет, что «это укрепило бы наши позиции в стратегически важной для нас стране».

Обо всем этом через несколько минут и беседовал Аллен Даллес с послом Гендерсоном в неказистом с виду, но дорогом швейцарском ресторане, славящемся великолепной кухней. Отличное «фондю» ¹ запивали мозельским вином.

— Признаюсь, Лой, ваше предложение президенту по Ирану провалили мы с Джоном Фостером. Президент поручил нам подготовить заключение о вашем меморандуме с этим предложением, и мы похоронили его, — Аллен расхохотался, выставляя редкие зубы, и опустил большой палец книзу жестом, которым римляне требовали некогда смерти гладиатора, поверженного противником на арене Колизея. — Но вы не должны обижаться на нас, Лой. Когда ваше предложение было отклонено, президент сказал, что, пожалуй, стоило бы уволить вас в отставку. Фостер воспротивился этому. Во-первых, он знал, что вы будете проводить любую политику, которая будет предписана вам государственным департаментом...

— Конечно, несомненно, — угодливо закивал головой Гендерсон.

— А во-вторых, Фостер знает, что до пенсии вам остались считанные годы. И хотя вы кое-что сумели скопить на дипломатической службе, все же...

Посол потупил глаза, показывая всем своим видом, что его скромные доходы, конечно, ни в какое сравнение не идут с тем, что наживают его боссы.

— Нам не было смысла торопить с вашим уходом. Сейчас вы будете как раз на месте в Тегеране.

— Сделаю все, что смогу. Но, откровенно говоря, души моей в этом деле не будет. Мы идем навстречу гигантскому приливу. Если нам удастся сбросить популярнейшего политика Ирана и привести к власти Захеди с его постной физиономией и замашками провинциального полицейского, в конечном счете мы не выиграем, а проиграем. Рано или поздно иранцы отвернутся от нас.

— Я понимаю вашу заботу, Лой. Но сейчас нам нужна очень простая и несложная вещь — участие наших компа-

ний в консорциуме, в руки которого перейдет иранская нефть. Иран выиграет от этого — доля прибылей, отчисляемая в его казну, возрастет.

— Это почти ничего не принесет народу, никаких улучшений. Все разворует придворная клика. Страна останется в нищете. Подумать только — целые семьи живут на «доходы» от одного-единственного орехового дерева. На каждого грамотного приходится шесть неграмотных. Учителя получают каких-нибудь 25 долларов в месяц. Дети работают за гроши с утра до ночи на ткацких фабриках, если можно их так называть...

— Это не наша забота, Лой, — нетерпеливо оборвал его Даллес. — Мы будем отдавать Ирану половину прибыли, и я считаю это достаточным. В конце концов дело самих иранцев, как они используют эти деньги. Наше дело — обеспечить крупным нефтяным компаниям Америки солидную долю участия в эксплуатации иранской нефти. Несколько мелких наших компаний пытались недавно втиснуться в это дело. Но мы их отшили. Вмешался Фостер. Он мастер на такие дела...

Даллес рассмеялся неприятным, режущим слух смехом. Посол умолк, поджал губы.

— Как только вы вернетесь в Тегеран, — продолжал босс ЦРУ, — войдите немедленно в контакт...

Остаток вечера прошел в обсуждении деталей готовившейся операции. Черная пелена заговора начала затягивать горизонты горной страны, бедной, но гордой, древней и немощной.

НАКАНУНЕ

В Тегеране было неспокойно. В кофейнях за столиками завязывались возбужденные беседы. Тегеранцы смело и решительно осуждали всех, кто пытался подорвать позиции премьера Мохаммеда Моссадыка. Газеты оппозиции настойчиво предупреждали, что реакция, опираясь на внешние силы, готовит заговор, что организаторами заговора выступают Фазлолла Захеди и начальник дворцовой гвардии полковник Насири. Известен был и план заговорщиков: арестовать наиболее влиятельных министров правительства; добиться отставки д-ра Моссадыка; объявить Захеди премьер-министром.

Генерала от полиции в столице не было. Он скрывался где-то в ее окрестностях, ежедневно менял убежища и почтине расставался с Шварцкопфом: отрабатывали последние детали «операции».

Шварцкопф действовал по-полицейски — примитивно, грубо. Вызывал к себе на тайные встречи высокопоставленных военных, предлагал деньги, наличными в любой валюте: доллары, фунты, франки. «Деньги на бочку, только помогите свергнуть Моссадыка или хотя бы не препятствуйте этому», — говорил он. Многие генералы и полковники наотрез отказывались поддерживать заговорщиков, но кое-кто все-таки согласился. Затем Шварцкопф принялся обрабатывать молодых офицеров — лейтенантов, капитанов, майоров. Вскоре стало ясно: в армии заговорщики решающего успеха не имеют. Тогда «Черную голову» осенила идея обратиться к подонкам иранской столицы — бродягам, хулиганам, уголовникам, базарному сброду — мясникам, балаганщикам, уличным борцам. Этих удалось подкупить без труда. Началась подготовка к их выступлениям, готовили примитивное оружие — железные прутья, гири, ножи, даже... копья. Им обещали: в день восстания город будет в их распоряжении — грабь сколько хочешь. Главарем этой «гвардии» назначили призового борца, прозванного «Бимох» — «Безмозглый». Обладая огромной физической силой, он был в то же время феноменально глуп. Но такие как раз и нужны были «Черной голове» и его подручным.

Центром заговора стал Саадабадский дворец. Сместить премьера и назначить нового можно было лишь с согласия меджлиса. Но об этом никто не думал. Были заготовлены «фирманы» — указы о смещении Моссадыка и назначении Захеди.

События начались 15 августа 1950 года. В этот день начальник гвардии Насири вызвал во дворец министра иностранных дел Хоссейна Фатеми и двух других высокопоставленных членов правительства и арестовал их. Заговорщики решили держать их взаперти в качестве заложников.

Около полуночи Насири явился в резиденцию премьера на Дворцовой улице в какой-нибудь сотне метров от зимнего дворца шаха. Его отправили в штаб армии. Там он был арестован и заключен в тюрьму.

На следующий день газета «Нью-Йорк таймс» вышла с заголовком: «Попытка изгнать премьера Моссадыка путем переворота провалилась». «Д-р Моссадык, — говорилось в сообщений газеты, — по-видимому, полностью контролирует положение: основная часть армии поддерживает его. Удар и контрудар были проведены без кровопролития. В город вошли войска, чтобы подкрепить власть д-ра Моссадыка и поддерживать порядок...»

Действительно, на рассвете войска освободили находившихся под арестом в Садаабадском дворце Фатеми и двух его коллег. Полковник Насири, активный участник заговора, министр двора А. Амини и несколько офицеров, в том числе два генерала, находились под арестом.

В шесть часов утра премьер Моссадык созвал заседание кабинета министров. Правительство опубликовало коммюнике, рассказавшее народу о событиях прошедшей ночи. Дворцовая гвардия — 700 солдат и офицеров под командованием Насири, и одна горнострелковая бригада — 3 тысячи солдат и офицеров, поддержали заговор, говорилось в коммюнике, остальные четыре горнострелковые бригады остались верными правительству.

Первый этап заговора был сорван.

Тегеран продолжал бурлить. На площади Меджлиса состоялся огромный массовый митинг. Настроения народа достигли высшего накала. Выступая с речью на митинге, Хоссейн Фатеми — министр иностранных дел и издатель либеральной газеты «Бахтиар и Эмруз» сказал, что «заговор против правительства — дело рук иностранной державы». Все знали, что эта держава — США.

Захеди продолжал скрываться. Все попытки верной правительству армии и полиции обнаружить его не увенчались успехом. Генерал «Черная голова» прилагал все усилия, чтобы предотвратить обнаружение главного заговорщика. Усиленно распространялись слухи о том, что сторонники Национального фронта якобы собираются ликвидировать монархию. Но монархии ничего не угрожало. Хоссейн Фатеми, выступая 17 августа вечером в Тегеране с речью, сказал: «Хотя шах и покинул страну, что вынуждает правительство подумать о назначении регентского совета, тем не менее никто не собирается устанавливать в стране новый, республиканский строй».

18 августа шах прилетел из Ирака в Рим. Становилось ясно: попытка незаконного — без согласия меджлиса — отстранения от власти Моссадыка не удалась. Первая часть американского заговора против воли иранского народа провалилась.

...Аллен Даллес был взбешен. Сидя в одном из номеров римского отеля, он читал шифровки, которые присылал ему — через посольство — генерал Шварцкопф.

— Болван! — неистовствовал босс ЦРУ. — Пустая голова. Простого дела сделать не может!

Даллес схватил лист бумаги и быстро стал писать.

«Тегеран. Посольство США.

Только для Шварцкопфа.

Пора переходить к открытым выступлениям. Мобилизуйте городскую чернь, заставьте части, склоненные к заговору, выступить с оружием против Моссадыка. Передайте Захеди, что, если он не начнет действовать решительнее, через два дня он может выбросить «фирман» о его назначении на свалку. Арестуйте Моссадыка, и тогда сопротивление заговору будет сломлено. Действуйте решительно. Время работает против вас. Босс».

Получив телеграмму, Шварцкопф бросился к посольскому лимузину, сел за руль и рванул машину с места. Большой посольский флажок на крыле лимузина служил пропуском. Военные патрули в городе и на окраинах беспрепятственно пропускали генерала: у них был строгий приказ не трогать иностранцев. Выехав за город, Шварцкопф долго петлял по проселочным дорогам. Наконец он остановился в ореховой роще у небольшого поместья. Пройдя через тенистый двор, генерал приветственно махнул рукой двум молодым офицерам, бросившимся к нему навстречу. Офицеры проводили Шварцкопфа в затененный занавесями прохладный зал скромного одноэтажного дома. Через минуту в зал быстрым шагом вошел, почти вбежал человек в штатском с лицом мелкого торгаша.

— Плохие новости, генерал? Заговор провалился? Мы погибли? — в голосе Захеди (это был он) звучал неподдельный страх. Руки дрожали, он не знал, куда их деть. Схватив Шварцкопфа за рукав, генерал просительно заглядывал ему в лицо. Стряхнув руку «премьера», «Черная голова» молча подошел к столу и принялся большими глотками поглощать прохладный шербет прямо из кувшина.

— Успокойтесь. Вы еще не пропали... пока, — перевел он дух. — Но если вы, генерал, будете отсиживаться в этом курятнике, вам, конечно, несдобровать. Пора действовать. Решительно! Беспощадно! Где ваши люди? Сегодня же начинайте штурм дома Моссадыка. Этого дьявола надо уничтожить. Иначе его не свергнешь.

— А как это сделать? — заныл «премьер». — У меня мало надежных людей. В гвардии расслоение. Не пойду же я один на приступ против танков, охраняющих Моссадыка.

— Наши люди организуют на рассвете нападение двух танков на дом премьера. Нам удалось договориться с командиром одной танковой роты. Двадцать тысяч долларов за пару пушечных выстрелов по дому премьера! Но мы не жалеем денег.

— Мерзавец, — сочувственно покачал головой Захеди. — Сколько заломил! Если мы победим, я его расстреляю, господин генерал.

— Это надо обязательно сделать, — приказал Шварцкопф, развалившись в кресле. Захеди почтительно сел на край стула. — Завтра с утра на улицах города начнется избиение сторонников Национального фронта и вообще интеллигентов, в первую очередь студентов. Будьте где-нибудь в городе. Как только мы выбьем премьера из его гнезда, вам придется приехать на радиостанцию, выступить с речью по радио. Станция будет захвачена одновременно со штурмом дома Моссадыка. Вы приготовили речь?

— Да, господин генерал. Все готово. Вот перевод на английский язык.

— Покажите, — бросил Шварцкопф отрывисто. Взял речь, углубился в чтение, недовольно фыркая... — С такой программой вы не продержитесь до вечера, — раздраженно сказал Шварцкопф, прочитав текст речи. — Нашпигуйте речь обещаниями. Больше обещаний. Начните с заверения, что вы будете свято блюсти закон о национализации нефти — без этого нечего и показываться на глаза иранцам. Пообещайте помощь зажиточным крестьянам. Ну, какие-нибудь там кооперативы, машины, кредиты. Рабочим посулите повышение заработной платы. Обещайте все, что угодно. После переворота у вас будет достаточно времени, чтобы решить, стоит ли выполнять ваши обещания.

Шварцкопф рассмеялся и встал.

— Побольше бодрости, Фазлолла. Наш посол жмет изо всех сил на Моссадыка. Прилетел вчера и сразу же начал орудовать вовсю. Немного мужества, черт возьми, и вы сорвете банк...

Захеди молча подобострастно слушал, вежливо улыбался оскорбительным шуткам американского полицейского, от которого теперь зависела его судьба, проводил Шварцкопфа во двор. В рощице возле посольского «бьюика» стоял часовой. Генерал уселся в машину, круто развернулся, обдав густой горячей пылью жалкую фигурку «премьера», согнувшегося в подобострастном поклоне. Машина помчалась в обратный путь к Тегерану.

«ГВАРДИЯ» ЦРУ В ДЕЙСТВИИ

Полковник Ахваз любил свою страну. Он не принадлежал ни к какой партии. Но это не мешало ему давно уже понять, что будущее страны в ее народе. Служба в иранской армии не оставляла много времени для исторических изысканий, но Ахваз хотел знать, много знать о своей стране. Его не очень привлекали предания о роскоши двора царя Дария, о завоевательских походах Кира. Его интересовала нефть. Как и большинство иранцев, он видел в ней ключ к спасению своей страны от ужасающей нищеты.

Историю борьбы за иранскую нефть Ахваз знал отлично. Ему был ясен поэтому тайный смысл и значение происходящих событий. Когда новый начальник штаба армии генерал Рияхи назначил его командовать охраной премьер-министра, полковник Ахваз понимал, что ему доверено охранять человека, поддерживаемого народом. Для Ахваза этого было достаточно. Порученному ему делу он отдавал все силы, всю энергию.

Накануне 19 августа военная разведка сообщила: завтра в городе начнутся беспорядки; «Бимох» что-то затевает —  собрана вся его шайка.

Полковник удвоил караулы, разместил огневые точки на крышах соседних домов, еще раз побеседовал с экипажами танков, охраняющих дом премьер-министра, внимательно следил за близлежащими улицами. Словом, сделал все, что было можно.

С утра на улице Ках было тихо. Но это была обманчивая тишина. Через пару часов сообщили: от вокзала по улице движется толпа во главе с «Бимохом». Вооруженные палками и железными трубами, громилы разбивают магазинные витрины, заставляют прохожих клясться в верности шаху; тех, кто отказывается, избивают насмерть; убиты несколько студентов.

Издалека послышалась стрельба. Пробираясь вдоль стен, солдаты дворцовой гвардии двигались к дому премьера, стреляли в воздух, стремясь вызвать панику. Показались кучки солдат, переодетых в штатское. Охрана премьера открыла ответный огонь. Пули с тупым стуком впивались в стены, отбивали штукатурку. Громилы рвались к дому премьера.

Защитники резиденции отбивали одну атаку за другой. Падали убитые и раненые. Нападающими руководили американские советники, засевшие в расположенной поблизости «миссии помощи». Нет, не случайно требовали участники митинга 17 августа: «Убрать из страны всех носителей иностранных колонизаторских влияний! Изгнать американскую миссию военных советников! Изгнать миссию американской помощи!» К моменту переворота штат миссии был забит оперативниками ЦРУ.

Через два часа на Дворцовой улице появились танки. Это были машины из той роты, командира которой удалось подкупить американцам. После длительной артиллерийской дуэли один из танков вдруг двинулся вперед. Никто не знал тогда, что в танке находился резидент ЦРУ в Иране Кермит Рузвельт. Это был дальний родственник президента Теодора Рузвельта, одного из первых авторов политики «большой дубинки». Кермит был известным политическим диверсантом американской разведки. Он стоял, держа у виска командира танка дуло заряженного пистолета, угрожая спустить курок, если тот не выполнит его приказа. Приказ был: прорваться и обстрелять дом премьера Моссадыка.

Громыхая, танк подходил все ближе. Вот он остановился, торопливо, почти не целясь, выстрелил в упор по дому премьера. Снаряд пробил стену, разрушив дом почти наполовину. Через тела погибших защитников резиденции толпа громил ринулась к дому. Полковник Ахваз расстрелял все патроны. Сдерживая нападающих, он дал возможность премьеру скрыться в безопасное место. Последнюю пулю Ахваз выпустил в свое сердце.

Почти одновременно толпа переодетых солдат дворцовой гвардии вперемежку с уголовниками захватила радиостанцию. В 14 часов 20 минут к радиостанции прогромыхал танк, в котором сидел генерал Захеди. Через несколько минут по радио раздался его заунывный голос, суливший подданным шаха благоденствие и процветание. Переворот в Иране завершился. Воля иранского народа была грубо попрана агентами американской разведки.

...Операция «Пистолет у виска» обошлась Аллену Даллесу в 15 миллионов долларов. Из остальных 10 миллионов кое-что удалось урвать Шварцкопфу. Остаток, как полагают, пополнил тайные личные счета братьев Даллесов в швейцарском банке.

* * *

Майским днем 1961 года два американца сидели на стадионе Джалалиех в Тегеране. Огромное зеленое поле обрамлял океан человеческих лиц. Восемьдесят тысяч иранцев пришли на первый за семь лет митинг Национального фронта. Время от времени в толпе поднималась волна одобрительных возгласов. Люди бурно аплодировали, когда ораторы называли имя Мохаммеда Моссадыка.

— Этот человек, — недовольно заметил один из американцев, — все еще владеет умами и сердцами своего народа. Если бы здесь осмелились провести свободные выборы, его фронт, несомненно, получил бы подавляющее большинство голосов.

Второй американец промычал что-то нечленораздельное. Ему явно не нравилось то, что происходило на стадионе и что сказал его соотечественник.

Джентльмены встали со своих мест, принялись проталкиваться к выходу. На них смотрели с удивлением, а распознав, провожали взглядами, в которых была нескрываемая неприязнь, порой презрение. Но они настолько привыкли к таким взглядам, что, казалось, не замечали гневного блеска глаз. Протолкавшись к своим машинам, американцы проехали к модному ресторану, уселись в уголке и возобновили начатый разговор. Судя по содержанию их беседы, один из них был в Иране уже не первый год. Второй оказался заезжим корреспондентом крупной американской газеты.

— А что представляет собой этот новый премьер-министр? — спросил журналист. — Вы, люди ЦРУ, знаете, конечно, всю их подноготную.

— О, это свой человек! Он наш в буквальном смысле слова, — ответил человек из ЦРУ.

— И вы считаете, что он успешно справляется со своим делом? Какой самообман! Послушай, Дик. Совершив переворот в 1953 году, вы привели к власти режим, потрясший всю страну своей продажностью, откровенно наглым стремлением к наживе любой ценой. За эти годы наша страна вбухала в Иран около миллиарда долларов. А каковы результаты? Будем откровенны, Дик. Конечно, я не буду писать об этом в свою газету. Но взглянем на факты. Страна по-прежнему живет в нищете. Нельзя же расценивать ее благополучие по нескольким нажившимся дельцам и политикам, разъезжающим по городу в роскошных «роллс-ройсах» и «кадиллаках». Ты, конечно, помнишь, что сказал сегодня новый премьер: «Казна пуста, страна стоит перед лицом кризиса. Я не хочу говорить большего, чтобы не вызвать паники». И в самом деле, за шесть лет государственный долг вырос в пятьдесят раз. Сейчас он достигает полумиллиарда долларов. И в то же время начальник разведки генерал Хадж Али Киа получает 18 миллионов долларов в год за то, что составляет регулярные секретные доклады двору о настроениях населения.

— В его сводке неизменно говорится, что дела в стране обстоят превосходно, — ухмыльнулся человек ЦРУ. — Материалы для подобных выводов генерал высасывает из пальца. Нынешний режим не удержался бы и недели, если бы не армия в двести тысяч человек и полсотни тысяч полицейских. Один из иранских генералов сказал: «Американская помощь позволила настолько оснастить и вооружить армию, что она теперь может справиться с нашим народом». На армию уходит значительная часть из тех 300 миллионов, которые поступают сейчас в казну от ирано-англо-американского нефтяного консорциума...

Собеседники помолчали, воздавая должное отличной кухне. Затем журналист сказал:

— Ты, конечно, понимаешь: то, о чем мы говорим сейчас, не предназначено для широкого читателя. Я хочу разобраться во всем для себя. Поэтому не удивляйся моему вопросу. За эти годы о тегеранском перевороте писали так много, что весь мир теперь знает, что это была наша операция от начала до конца. Даже историк нашей разведки Эндрю Талли пишет, что «люди, инсценировавшие шумные демонстрации на улицах против Моссадыка, ощупывали в карманах деньги, полученные от американцев». Затратили здесь мы немало. Чего же мы достигли?

Человек ЦРУ мрачновато ухмыльнулся и не торопясь начал вытирать жирные пальцы.

— Больше всех выиграл банк Шредера. В свое время он финансировал АПК, а после переворота добивался, чтобы концессии на эксплуатацию нефтяных месторождений Ирана были предоставлены только американским фирмам. Правда, не совсем так получилось: англичане оказались сильнее в Иране, чем предполагалось. Но американские «Стандард ойл оф Нью-Джерси», «Тексако» и «Сокони мобайл» получили все-таки 40 процентов участия в новом нефтяном консорциуме. Англичане отхватили столько же. 14 процентов акций получила «Роял датч шелл», в которой англичанам принадлежит значительная доля участия. Шесть процентов урвали, как это ни странно, французы — «Компани франсэз де петроль»...

— Грязное дело, — поморщился журналист. — Но будем откровенны. В 1953 году нам удалось-таки предотвратить выход Ирана из сферы нашего влияния. А как сейчас? Ты видел этот митинг? Восемьдесят тысяч человек горой стоят за Моссадыка и Национальный фронт! Этих не подкупишь.

Их можно обмануть. Но ненадолго. И, мне кажется, с каждым годом это становится все труднее. Ты знаешь, ваша работа напоминает мне попытку запрудить океан. Если бы мне пришлось выбирать между этими иранцами и ЦРУ, я бы поставил ставку на иранцев.

— Это следовало бы делать в том случае, если бы иранцы знали все факты и могли свободно делать свой выбор. Пока что у них нет ни знания закулисной стороны дела, ни свободы выбора.

— И все-таки, — решительно заключил журналист, — как бы там ни было, я ставлю на иранцев!

НА УТИНОМ ОСТРОВЕ

Старенький моторный катер подошел к грубо сколоченному деревянному причалу Утиного острова. Высокий, сутулый, седоволосый человек в рыбацкой шляпе с обвисшими полями заглушил мотор, выпрыгнул на причал. Ошвартовав катер, он с явным удовольствием оглядел пустынный берег. Другой, помоложе, подхватив небольшой чемодан, вышел на берег, огляделся.

— Император Джон Фостер Первый и Единственный прибыл в свои суверенные владения, — шутливо сказал он. — Но где же герольды? Где серебряное пенье труб? Почему не гремят пушечные залпы? Наконец где верноподданные?

Сутулый усмехался, щурил холодные серо-стальные глаза за толстыми стеклами очков в тонкой оправе из белого золота. Джон Фостер Даллес, адвокат и дипломат, вчера еще совладелец крупной юридической фирмы Уолл-стрита, а ныне глава американской дипломатической машины, прибыл в свое ленное владение.

— Вон они. Разве ты не видишь, Уолтер? — в тон говорившему ответил Даллес, указывая на крохотного чипмунка-бурундучка, выглядывавшего из норки на склоне небольшого рыжего холмика. Быстрыми короткими прыжками промчалась к сосне белка. — Подданные Утиного острова встречают своего повелителя...

Приехавшие вынесли из катера чемоданы со снедью, зашагали по тропинке в глубь острова к грубой бревенчатой хижине. Неказистая с виду, она была прочной и почти комфортабельной внутри. Канадские индейцы сложили ее из вековых стволов дугласовской ели. Наколов дров, приехавшие разожгли огромный, в полстены, камин, уселись у огня со стаканами виски «Рожь на камнях». Рыбу решили ловить завтра. Вечер уикэнда посвящался отдыху и откро* венной беседе.

Джон Фостер любил эти нечастые поездки на купленный им в свое время остров на озере Онтарио. Общение с природой он считал совершенно необходимым для бизнесмена и политика. Ему нравился этот поросший лесом кусочек суши, окруженный прохладными водами американо-канадского озера. Более того, он питал к нему болезненное пристрастие. Холодный, лишенный какой-либо сентиментальности, он не любил животных. Но к своим чипмунчикам и белкам испытывал нечто вроде привязанности.

Когда приезжал на остров с женой, государственный секретарь избегал деловых разговоров. На этот раз жена слегка прихворнула, осталась в Вашингтоне. Пришлось пригласить старого приятеля Уолтера Тэрнбулла. Недавно он вышел в отставку из правления «Юнайтед фрут компани» —  старого клиента даллесовской «Салливен и Кромвелл». По собственному опыту Джон Фостер знал, что уйти в отставку из бизнеса можно только в могилу. Потому чувствовал: неспроста прилетел Уолтер в Вашингтон и увязался с ним на этот остров. Видимо, предстоит какой-то деловой разговор.

После второго коктейля разговор действительно начался.

— Фостер! — глядя на огонь, заговорил Тэрнбулл. —

Наша «Ла Фрутера» чувствует себя в Гватемале очень неважно. Президент Арбенс решил начать строительство государственной шоссейной дороги. Она пройдет параллельно нашей «железке», в которую мы уже вложили несколько миллионов долларов. Арбенс хочет подорвать нашу монополию на транспорте. Но это еще не все. Он провел закон об аграрной реформе, отобрал у нашей компании миллион акров лучшей земли на тихоокеанском побережье и роздал ее ста тысячам безземельных гватемальцев. Правда, Арбенс предложил компании денежную компенсацию. Но дело не только в деньгах. Он породил вредное мнение — с «Ла Фрутера» можно обращаться подобным образом. Его надо убрать.

— Кое-что вы могли бы сделать и сами. До сих пор вы отлично улаживали свои дела без нашего открытого вмешательства. — Даллес говорил мягко, почти вкрадчиво.

— На этот раз нам одним не справиться, — нахмурился Тэрнбулл. — Арбенс получил на выборах шестьдесят пять процентов голосов. Гватемальцы стоят за него горой. Мы можем потерпеть поражение. А тогда... тогда все плотины будут прорваны. Мы не сидим сложа руки. Газеты, с которыми мы поддерживаем деловой контакт, уже начали энергичную кампанию. Они стараются уверить всех в том, что Арбенс «продался коммунистам». Но этому мало кто верит. Без вооруженного выступления нам не обойтись.

Даллес глубокомысленно обсасывал корочку лимона.

— У вас есть на примете кто-нибудь, кто мог бы взяться за это дело? О посылке в Гватемалу морской пехоты сейчас не может быть и речи. Русские поднимут скандал в Совете Безопасности. Шум пойдет по всей Латинской Америке. Надо убрать Арбенса местными силами. Собрать в Никарагуа или в Гондурасе человек пятьсот, вооружить их и двинуть через границу. Небольшая группа «десперадос» ³ может сделать все своими руками.

Тэрнбулл сосредоточенно шагал по дорогому ковру гостиной.

— Есть у нас верный человек. Подполковник Кастильо Армас. Окончил военную школу «Эскуэла политехника» в Гватемале, сейчас в эмиграции. Наши люди уже беседовали с ним. Он согласился возглавить вооруженную экспедицию на определенных условиях. Первое. Государственный департамент должен публично дать понять, что поддерживает его. Второе. Если гватемальская армия будет твердо отстаивать Арбенса, нам придется провести военную демонстрацию против Гватемалы.

— Ну, вот видишь, кое-что вы уже сделали, — сказал Даллес. — В понедельник я поговорю об этом с Алленом. К этому делу надо подключить ЦРУ. Чтобы инициатива исходила не от нас, с президентом Эйзенхауэром придется побеседовать тебе. Мы с Алленом поддержим эту идею, когда он спросит наше мнение. Об остальном ты договоришься с Алленом после того, как президент даст свое согласие.

— Еще один вопрос. Вы хотите сделать Армаса президентом? — блеснул очками Даллес.

— Придется. Во всяком случае, на первое время. Мы пытаемся договориться с Идигорасом Фуэнтесом. Он сейчас тоже в эмиграции. В начале года я виделся с ним в Сан-Сальвадоре. Со мной были двое парней из ЦРУ.

— Аллен говорил мне что-то об этом.

— Я уговаривал Идигораса занять место в президентском дворце после переворота. Идигорас проявил интерес к этой идее, но его беспокоили наши условия. Мы требуем: возвращения наших земель; прекращения строительства конкурирующей дороги; всяческого содействия «Юнайтед фрут» во всех ее делах; и самое главное — создания в Гватемале сильного правительства. Разумеется, придя к власти, правительству Фуэнтеса придется оплатить все наши расходы по организации переворота.

— Ну и что же Фуэнтес?

— Отказался... — Тэрнбулл чертыхнулся. Даллес рассмеялся, обнажая платиновые зубы.

— Почему?

— Говорит: платить должна «Ла Фрутера». Это ее накладные расходы. Правление «Юнайтед фрут» отклонило эти условия Фуэнтеса. Придется некоторое время подержать в президентах Армаса.

— Что ж, на первое время сойдет, пожалуй, и он. Потом договоритесь с более солидной фигурой...

Остаток дня хозяин и гость провели в воспоминаниях о днях, когда Джон Фостер во время первой мировой войны работал в Никарагуа. Помнит, хорошо помнит он Гватемалу тех лет. Все было дешево тогда в этой стране — политики, дипломаты, министры, президенты.

Глубокой ночью закончился разговор двух сообщников. Спали спокойно, безмятежно. Воздух здесь был чистый, густой, студеный.

ДЖЕК УЛЫБКА

Джон — Джек Эмил Пьюрифой был озабочен. Его пятнадцатилетняя дипломатическая карьера приближалась к безвременному концу. Когда у власти находилась демократическая партия, он процветал. Но в ноябре 1952 года на выборах победили республиканцы. И Джон Пьюрифой, прозванный «Джек Улыбка», оказался не у дел.

Карьера Пьюрифоя складывалась долго и трудно. Сын местного политика из городка Уолтерборо в штате Южная Каролина, Джек стал дипломатом, когда Трумэн назначил государственным секретарем члена верховного суда Джеймса Бирнса, старого приятеля Пьюрифоя-отца.

Много странного было в карьере Джека. Военную школу Уэстпойнт он не окончил — бросил. Работал лифтером в конгрессе. Развозя по этажам в старом тихоходном лифте сенаторов и конгрессменов, Джек внимательно прислушивался к их разговорам. Почтенные парламентарии охотно беседовали с обходительным молодым человеком. Приятная голливудская внешность, обаятельная улыбка, отличные манеры производили неотразимое впечатление. Дома улыбчивый Джек старательно записывал все, что ему удавалось разузнать в этих беседах. Усилиями Джека активно пополнялась некая картотека, куда заносятся подробные сведения о настроениях, взглядах и знакомствах всех политических и государственных деятелей.

Как ни странно, но лифтером Джек стал после того, как длительное время был помощником управляющего и главным кассиром треста недорогих ресторанов «Чайлдс» в Нью-Йорке. Джек организовал в них первоклассную слежку за посетителями. Посетителям и в голову не приходило, что скромные официанты, униженно принимающие чаевые, знали по два-три иностранных языка. Подслушивая беседы подвыпивших посетителей, они при необходимости вызывали «по тревоге» профессиональных шпионов. Они-то и доводили дело до конца в отношении людей, представлявших интерес для определенных служб. Джек и его помощники помогли завербовать в разведку многих влиятельных эмигрантов из стран Латинской Америки. Иногда Джек просто делал «посевы», дававшие всходы много лет спустя.

Джек был уже на виду в американской разведке, когда Трумэн провозгласил 12 марта 1947 года пресловутую «доктрину», установившую военно-политический протекторат США над Грецией и Турцией. Разведка добилась назначения Джека послом в Грецию. Перед ним была поставлена задача: реорганизовать греческие вооруженные силы, по возможности перестроить их на американский манер. Работать Джеку было не легко. Его деятельность наталкивалась на мощное сопротивление демократических сил страны. Был и вовсе неожиданный, свирепый противник — британская разведка. Тем не менее в Греции Джек кое-чего добился. Казалось, теперь карьера прочно обеспечена. Но в 1953 году в Белый дом пришел генерал Эйзенхауэр, и Джек Пьюрифой остался без работы.

Занимай Джек менее заманчивый пост, он, возможно, удержался бы на своем месте как «профессиональный дипломат». Но пост посла — лакомый кусок. После выборов среди победителей они идут нарасхват. И Джек оказался не у дел. Патентованная улыбка все реже появлялась теперь на слегка похудевшем лице Джека.

Поэтому так обрадовал его звонок Аллена Даллеса, приглашавшего Пьюрифоя для беседы. Нет, у него нет каких-либо срочных дел, которые не позволили бы ему встретиться с мистером Даллесом. Да, да, он с большим удовольствием пообедает с ним. В «Колониал»? [Фешенебельный ресторан в Вашингтоне.] еликолепно! Да, да, он будет очень рад.

— Джек, — начал беседу Аллен Даллес, когда на столе появился кофе. — Нет никакого смысла делать вид, что мы не знаем друг друга. Мне известны все операций, проведенные вами в Греции, и я могу поздравить вас с некоторыми из них.

Улыбаясь, Джек бормотал что-то маловразумительное. Он далек от того, чтобы чваниться. В его теперешнем положении...

— Могу открыть вам секрет, Джек. Ваши успехи — вот причина, по которой вы с вашей энергией, опытом, изворотливостью оказались за бортом. Это один из парадоксов нашей системы.

Джек грустно улыбнулся. Да, он знает эту систему. Чем больше добиваешься, тем больше завистников, которые только и ждут случая, чтобы сбить тебя с ног. Не очень-то это справедливо. Но он смирился с судьбой. Ничего тут не поделаешь.

— Я хочу предложить вам работу, Джек. Настоящее дело. Хотите?

— Согласен, — поспешно ответил Джек. — Что надо делать?

Даллес не мог сдержать улыбку. «Полгода вынужденного безделья делают с человеком чудеса», — думал Аллен.

— Гватемала, — бросил босс ЦРУ. — Свергать Арбенса.

— Понятно, — ответил Пьюрифой. — Работа с «крышей»? Без «крыши»?

— С «крышей». Послом. Президент согласен.

— Прекрасно. На мне «руководство на месте»? Или вся операция в целом?

— Руководить операцией будем мы, в Вашингтоне. Вести ее будет мой заместитель Фрэнк Визнер. Подготовка сил вторжения будет развернута в  Никарагуа, Гондурасе и Доминиканской Республике. Привлечены специалисты. Среди них наш посол в Гондурасе Уиллауэр. Он будетактивно сотрудничать с вами.

— Ваша задача — обеспечить операцию изнутри. Вы возглавите пятую колонну в стране. За те полгода, которые остаются до переворота, вам придется организовать и подготовить силы, на которые вы сможете опереться. Там есть наши люди в армии и в конгрессе. Активных действий от них не потребуется. Военное давление будет оказано извне. Обо всем вас подробно информирует Визнер. В командовании вооруженных сил этой страны, особенно в авиации, надо вызвать разброд, нерешительность. Политиков и министров хотя бы нейтрализовать. При окончательной отработке планов вы можете вносить предложения по усовершенствованию всей операции. Если какой-нибудь гватемалец не сойдет с ума, вы будете в полной безопасности. Итак?

— Я уже сказал, что согласен, босс. — Пьюрифой нервничал, опасался, что предложение будет взято обратно.

— Прекрасно, — осклабился Даллес. — Президент дал операции кодовое название «Стрэнглхолд». Начинайте работать с Визнером. Времени осталось немного. Вам надо быть на месте уже через неделю. Послезавтра вас примет президент. Присяга, несколько добрых напутствий — и за дело.

В феврале 1954 года президент Эйзенхауэр по рекомендации ЦРУ назначил Джека Эмила Пьюрифоя послом в Гватемале.

НА АВЕНИДА ОКТАВО

В посольстве Соединенных Штатов на Авенида Октаво в Гватемале в этот день было невесело. Сидя в своем кабинете, Пьюрифой разглядывал сообщение, напечатанное под большими заголовками в гватемальских газетах. Это была «Белая книга» правительства президента Хакобо Арбенса. В ней содержалась переписка подполковника Армаса с Идигорасом Фуэнтесом. Содержание переписки не оставляло сомнений: назревает заговор, готовится вооруженное выступление против правительства Гватемалы. С газетных страниц глядели фотокопии писем — их подлинность также не вызывала ни малейших сомнений.

Посол не знал испанского языка. Переводчики трудились над переводом. Джек Улыбка сам пытался со словарем прочитать неприятный документ и уже понял: скандал на весь мир.

Пока посол размышлял над этой крупной неприятностью, в его приемной дожидались двое. Оба, как и посол, углубились в чтение газет. «Белая книга» интересовала их не менее, чем Пьюрифоя.

Через несколько минут дверь кабинета раскрылась. На пороге стоял посол с дежурной улыбкой на лице.

— Рад вас видеть, джентльмены, входите, Шэпп... Никого не пускайте ко мне, — бросил посол секретарше.

Войдя в кабинет, двое уселись вокруг низкого столика — посол на диван, гость — в глубоком мягком кресле. С портрета на стене на них уставился Эйзенхауэр.

— Как они раздобыли эти письма, Джек? — недовольно начал полковник Шэпп.

— Черт их знает, Ферди, — ответил Пьюрифой. — Надо подумать о том, как опровергнуть все это. Вашингтон ждет мои предложения. К счастью, у нас есть одна зацепка. Они что-то перепутали. Ты, Шэпп, фигурируешь в их сообщениях как «полковник Карл Штрудер».

— Это псевдоним, под которым я выступаю в Тегусигальпе и в Манагуа.

— Прекрасно! Вот мы и порекомендуем боссу объявить в прессе, что «полковника Штрудера» не существует не только в реестрах нашей армии, но и вообще в природе. Затем пустим слух, что ты еще в 1952 году вышел в отставку с поста заместителя начальника нашей военной миссии в Гватемале. Сейчас занимаешься здесь земледелием, как «частное лицо». И довольно об этом, — выдавил из себя улыбку посол. — Я хочу сказать, что пора активизировать подготовку. Сделано мало, очень мало... — Посол встал, открыл дверь, кивнул другому посетителю — худому, с желтыми ястребиными глазами. Тот вошел в кабинет. Посол плотно закрыл дверь и повернулся к вошедшему. — Я пригласил вас, Делэрм, как человека, хорошо знающего многих местных политиков и военных. Мы хотим подключить вас к очень серьезному делу. Вы уже знаете, о чем идет речь. Я попрошу Шэппа высказать свое мнение о вас.

Грубоватым голосом Шэпп начал свой доклад послу.

Джерри Фреда Делэрма он знает давно. Джерри появился в Гватемале еще до войны. Воевал на Дальнем Востоке. Войну кончил капитаном. Приехал в Коста-Рику, женился на родственнице экс-президента Кальдерона Гуардиа. Когда пять лет назад этот родственник поднял восстание против

правительства Фигероса, Джерри помогал Гуардиа на своем самолете. Тут он проявил подлинно американскую изобретательность. В пассажирском «Дугласе» ДС-3 он приспособил два пулемета — один в своей кабине, другой в люке, прорубленном в полу фюзеляжа. Оба пулемета работали безотказно. И не его вина, что восстание провалилось.

Делэрм скромно улыбнулся.

— Человек он воинственный, — продолжал Шэпп, — С «кольтом» не расстается. В Коста-Рике ему просто не повезло...

— Спасибо, полковник, — перебил Пьюрифой Шэппа.— Мне хотелось бы знать, мистер Делэрм... Вы позволите мне называть вас просто Джерри?

— Валяйте, — прохрипел воинственный Джерри.

— Мне хотелось бы знать, какими возможностями вы располагаете здесь для привлечения на нашу сторону гватемальцев... Прежде всего — летчиков.

— Я работал для их правительства, — хрипел Делэрм. — Завязал хорошие отношения с полковником Родольфо Мендоса Асурдиа. Он у них командовал военной авиацией. Ненавидит Арбенса. Добиться его сотрудничества будет нетрудно. Летчиков у меня здесь знакомых много. Я их учил летать... Сейчас приходится торговать.

— У нас вы хорошо заработаете. Вам придется провести несколько бомбардировочных операций. За каждый вылет будете получать аккордно.

Делэрм с готовностью закивал головой.

— Договоримся о связи. Оставьте свой адрес, телефон, укажите, когда и где бываете днем, вне дома. Вы можете срочно понадобиться. Авиацией у нас занимается Шэпп. Держите связь с ним. Будет что-нибудь срочное — приходите. Ваш псевдоним — «Розбинда». Соблюдайте строжайшую секретность.

Разговор продолжался долго. Наконец, ухмыляясь, Розбинда попрощался, ушел. С Шэппом посол совещался два часа. Вынимал из сейфа папки, раскладывал, углублялся в ,чтение телеграмм, спорил с полковником.

— Ты понимаешь, Ферди, давеча, при Джерри, я покривил душой, — признался Пьюрифой. — Подготовка «Удавки» ведется полным ходом...

Да, подготовка была развернута обстоятельно. В Никарагуа и Гондурасе уже были созданы центры военного обучения наемников. Один из них находился на плантации президента Никарагуа Анастасио Сомосы в Эль Тамариндо, между Монтелимаром и Коринто. Другой — на острове Мототомбито на озере Манагуа. В отряды вторжения уже сведено около тысячи «рыцарей удачи». Среди них было немало служивших в гитлеровской армии: Фрэнк Визнер дал волю своим старым симпатиям. Оружие ЦРУ закупало при посредничестве Луиса Сомосы — сына президента — у гамбургской фирмы «X. Ф. Кордс и К⁰». Штурмовики «Ла Фрутеры» заполучили пулеметы, напалмовые бомбы, минометы. Были развернуты две радиостанции: в Тегусигальпе и в Манагуа.

— Дело идет к решающей стадии, — заключил беседу Пьюрифой. — Армас и Идигорас Фуэнтес встретились на днях на границе Сальвадора и Гондураса, подписали соглашение о сотрудничестве. Теперь дело за политической подготовкой переворота. На днях в Каракасе состоится Десятая межамериканская конференция. Наш государственный секретарь, несомненно, добьется на ней принятия антикоммунистической резолюции, которая послужит дипломатическим прикрытием для операции «Стрэнглхолд».

Ваша задача, Шэпп, быстрее привлечь к сотрудничеству полковника Асурдиа. Тогда мы сумеем вырвать правительственную авиацию из-под влияния президента Арбенса. А это облегчит успех дела. На Асурдиа вам, полковник, дается месяц.

— Будет исполнено, сэр, — поднялся Шэпп. — Вы думаете, государственный секретарь не встретит серьезного сопротивления в Каракасе?

— Ему удастся преодолеть сопротивление, — ответил Пьюрифой. На лице его сверкала первосортная голливудская улыбка. Посол был доволен: дело двигалось вперед, и не так уж медленно.

ДЫМОВАЯ ЗАВЕСА

На каракасском аэродроме Майкуэтиа царило возбуждение. На бетонной полосе поминутно приземлялись самолеты с делегациями латиноамериканских стран. Больше всего суетни вызвало появление большой четырехмоторной машины. На «Коломбайне» — личном лайнере президента Эйзенхауэра — прибыла делегация Соединенных Штатов. В вашингтонском аэропорту Даллеса провожал его заместитель Уолтер Беделл Смит — худой, желчный, иссушенный смертельной болезнью. В государственном департаменте Смит был полномочным представителем Центрального разведывательного управления, директором которого он еще недавно состоял. Присутствие Смита на вашингтонском аэродроме означало, Что миссия Джона Фостера имеет прямое отношение к какой-то крупной диверсионной операции.

Действительно, накануне своего отъезда Даллес знакомился с подготовкой «Удавки», несколько часов совещался со своим братом Алленом и Смитом. В Каракасе ему предстояло встретиться с Армасом и Фуэнтесом. В Вашингтоне уже наметили срок выступления — середина июня. Предстояло выверить, насколько слажена машина заговора.

Криво улыбаясь, Джон Фостер медленно спустился с трапа самолета. За ним угрюмо шагал его помощник по делам Латинской Америки Генри Холлэнд.

Поздоровавшись с венесуэльским министром, приветствовавшим его от имени президента Хименеса, Даллес почти сразу же отошел в сторону со своим послом Уорреном. Он хотел показать, что недоволен политикой Хименеса, компрометировавшего Соединенные Штаты своей крайней реакционностью.

Оставив Холлэнда с делегацией, Даллес уселся в автомобиль посла и отправился в посольство.

— Что сообщает разведка? Каковы настроения делегатов? — спросил Даллес посла.

— Еще не все делегации прилетели. Те, что здесь, настроены весьма однообразно. Все хотят нашей экономической помощи. О ней будет идти довольно напряженный разговор на конференции.

— А что скажет на открытии конференции этот лысый Перес?

— Текст его речи я получил еще вчера от нашего человека в канцелярии президента. Хименес будет выступать в защиту «невмешательства» и «суверенитета».

— Этого еще не хватало! Сейчас, когда мы готовим удар по Арбенсу и его правительству! Чем вызвана эта его позиция?

— Вы знаете, господин государственный секретарь, что многие страны считают правительство Хименеса, недемократичным. Коста-Рика, как известно, не прислала даже своей делегации. Хименесу выгодно вести игру вокруг идеи независимости и невмешательства. Но он защищает их не слева, как Гватемала, а справа, оберегая свой сугубо консервативный режим от левых.

— Чего это он вздумал лезть сейчас на рожон? — буркнул Даллес. — Не к месту. И не ко времени.

— Может быть, намекнуть ему на это?

— Не надо. Этот демагог может разболтать все прессе. Против нас поднимется кампания. Принятие нашей резолюции осложнится. А Хименес, зная, что мы все равно не будем его устранять, завоюет по дешевке славу человека, отважившегося выступить против «североамериканского диктата». Сообщите лучше корреспондентам нашей прессы, чтобы они не выпячивали эти места речи Хименеса.

— Будет сделано, сэр.

— Когда собираются приехать Армас и Фуэнтес?

— Они хотели быть здесь третьего марта, сэр.

— Рано. Некогда мне будет возиться с ними. Резолюция будет принята не ранее седьмого марта. Пусть приезжают восьмого. Сообщите об этом нашим послам в Сальвадоре и Гондурасе...

На улицах Каракаса, сверкая красками, звеня веселыми голосами, догорал традиционный весенний карнавал. Никто не обращал внимания на хмурого старика в очках, сычом уставившегося на каракасцев из-за толстых броневых стекол тяжелого американского лимузина.

На следующее утро 1 марта в модернистском зале с флагами стран Латинской Америки президент Венесуэлы Перес Хименес, в темном военном мундире, лысый, в очках, открыл конференцию. Его речь представляла собой образец ловкой, но осторожной демагогии. Президент призывал к единству американских государств «на основе суверенитета и равенства». Спорные вопросы, риторически восклицал он, должны разрешаться только мирным путем! «Мы будем уважать друг друга, если не будем стремиться навязывать свои взгляды другим, не будем во имя доктрин, которые мы исповедуем или защищаем, влезать своими руками во внутренние дела других стран! Такие методы вмешательства не только не способствуют сближению, но и создают барьеры неприязни и подозрений...»

При всех ее недомолвках и туманностях речь президента, несомненно, отразила стремление народов западного полушария к свободе от диктата США. Поэтому, собственно, она и была произнесена. Комментируя ее, газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Это было неплохим резюме выраженных латиноамериканскими делегатами взглядов на какие-либо попытки осудить правительство Гватемалы».

Значительно яснее и решительнее высказался президент Гватемалы Арбенс, выступивший в тот же день в своей столице на открытии сессии национального конгресса. Он энергично опроверг распространяемые американской дипломатией и разведкой США слухи о «коммунистическом характере» его правительства. Арбенс недвусмысленно дал понять, что Гватемала будет решительно бороться против какого-либо иностранного вмешательства в ее дела.

4 марта на конференции выступил Даллес. Он не грозил. Он уговаривал. Требуя принятия «антикоммунистической резолюции», он в то же время пытался успокоить министров иностранных дел. Принятие «антикоммунистической резолюции», уверял он, не будет означать немедленного вмешательства США во внутренние дела их стран. А в это время в Никарагуа и Гондурасе в самом разгаре были приготовления к вторжению в Гватемалу.

Делегаты с нетерпением ждали, что он скажет об экономических проблемах. Но Даллес не пошел дальше неопределенных туманных обещаний.

На следующий день на конференции выступил министр иностранных дел Гватемалы Гуильермо Ториэльо, молодой, энергичный, бодрый, уверенный в правоте своего дела. Его речь, простая, лишенная каких-либо ораторских ухищрений, была неотразимой. Оратор нарисовал отвратительную картину интриг, бесцеремонного нажима доллара на его страну.

«Никогда еще малая страна не подвергалась столь сильному давлению, — гневно сказал он. — Это политика долларовой дипломатии, политика большой дубинки... Мы решительно возражаем против перенесения маккартизма на международную арену... Мы осуждаем перед этой конференцией, перед совестью Америки политическую агрессию и угрозу экономической агрессии и интервенции, жертвой которой становится Гватемала».

И все-таки под нажимом США каракасская конференция приняла «антикоммунистическую резолюцию». Американская дипломатия поставила дымовую завесу. А под ее прикрытием готовилась «Удавка».

ПУТЕШЕСТВИЕ «БИЗНЕСМЕНА»

Фрэнк Визнер родился в штате Миссисипи. Но происходил он из типичной немецкой семьи. Дома говорили только по-немецки. Это сослужило свою службу. Получив юридическое образование, Франц — Фрэнк определился на работу в американскую разведку. Шеф УСС Доновен послал его на Балканы. В Бухаресте Фрэнк наладил отличные отношения с немцами, вертевшими как им было угодно правительством Иона Антонеску. Ему удалось добыть там кое-что для УСС. Он прослыл одним из крупнейших «оперативников» разведки в этом районе.

7 декабря 1941 года радио разнесло весть: японский флот напал на Пирл-Харбор, уничтожил почти весь тихоокеанский флот США на его стоянке. Франц понял: война с Германией неизбежна. Пришлось перебазироваться в Стамбул через хмурую Болгарию. На следующий день Германия объявила войну Соединенным Штатам.

В Стамбуле Франц продолжал встречаться с немцами. Не в общественных местах, а на частных квартирах, за плотно затянутыми портьерами. Беседы по-прежнему велись в дружеском тоне. Немцы охотно рассказывали немало интересного Францу о своих незадачливых союзниках, итальянцах, открыто посмеивались над ними. Франц передавал все это в Вашингтон, что рассматривалось там как большое достижение ловкого резидента. Кое-что узнавали у Франца и немцы, стремившиеся расширить контакт с ним. Связи Виз-нера с людьми германской разведки установились настолько прочно, что к концу войны ему удалось без особого труда пробраться нелегально в Германию. Этот период его деятельности покрыт мраком неизвестности. Известно лишь одно — он активно помогал Аллену Даллесу в его тайных сношениях с немцами.

После войны Визнеру было поручено исследование архивов германской разведки, изучение диверсионного опыта эсэсовцев и абвера. Визнер подготовил подробный доклад об их «классическом наследстве», которое он тщательно обобщил и проанализировал. Его выводы были широко использованы при организации американской разведки. Затем Визнер вернулся к частной юридической практике в юридической фирме «Картер Лепард и Милберн» в Нью-Йорке. Аллен Даллес, принимавший активное участие в деятельности Центрального разведывательного управления, настойчиво рекомендовал использовать его в дипломатическом аппарате. В ноябре 1947 года Визнер был назначен на малозаметный, но влиятельный пост. Он стал заместителем помощника государственного секретаря по связи с разведками.

Через шесть лет Визнер — заместитель директора «по планам» (ДиДиПи) в ЦРУ. Это были планы темных, грязных дел. «Все тайные операции, проведенные ЦРУ и ставшие достоянием гласности в последние годы (а многие из них так и остались в тайне), были делом рук ДиДиПи, — писал американский журнал «Сатердей ивнинг пост» в августе 1963 года и добавлял: — Сфера компетенции ДиДиПи — не только «традиционный шпионаж», но и «специальные операции».

Изучение опыта Третьей империи в области шпионажа прекрасно подготовило Визнера к этой деятельности. В его распоряжении оказалась почти половина всего личного состава ЦРУ. Через ДиДиПи расходовалось около половины всего бюджета ЦРУ. Некоторые «операции» Визнера, такие, как берлинский путч 17 июня 1953 года, подготовленный при активном участии гитлеровцев, закончились провалом. Другие, как, например, свержение правительства Моссадыка в Иране, принесли успех.

Готовя гватемальский переворот, Визнер развил активнейшую деятельность. Он, в частности, руководил подготовкой в Гондурасе и Никарагуа вооруженных отрядов наемников. Им предстояло ворваться в мирную Гватемалу во славу и ради благополучия «Юнайтед фрут». Посол Пьюрифой был его первым и главным помощником на месте, в Гватемале.

...Обычно тихий аэродром Тонконтин в столице Гондураса Тегусигальпе в эти дни гудел. Потрепанные, видавшие виды самолеты компании САГСА — филиала североамериканской «Пан Америкэн эруэйз», ревели моторами, пробуя свои дряхлеющие силы. Время от времени самолет, до предела нагруженный людьми и оружием, выползал на взлетно-посадочную дорожку, разбежавшись, тяжело поднимался в воздух. По краям летного поля стояли кучки грязных, небритых людей в комбинезонах американской армии, высоких военных ботинках на толстой подошве. На траве валялись ящики, мешки, контейнеры с боеприпасами и снаряжением. В темпераментную испанскую речь вклинивались немецкие слова и фразы.

В суматохе никто не заметил, как на поле, поблескивая пропеллерами, приземлился скоростной, с вытянутым сигарообразным фюзеляжем «локхид». Его пилотировал летчик в штатском. Пассажиры почтительно молчали, посматривая на бизнесмена в штатском, напряженно всматривавшегося в окно. Увидев на краю летного поля разномастную толпу, бизнесмен показал на нее одному из своих помощников.

— Скажите летчику, пусть подрулит вон туда, — Франц Визнер решил устроить внезапный смотр своим силам на месте. Самолет подрулил к толпе, развернулся носом к летному полю. Визнер спустился из машины, разминая ноги, зашагал по траве. За ним вышли на летное поле его спутники.

Увидев подходящих, один из толпы шагнул навстречу, вскинул автомат.

— Не подходить! — крикнул он на испанском языке с сильным иностранным акцентом. — Что вам надо?

— Объясните им, Джерри, — Визнер повернулся к худощавому американцу. Тот вышел вперед.

— Где ваш командир? Из какой вы группы? Командира сюда!

— Я — командир, — подошел низенький толстый человек в сомбреро. — Вы кто такие?

— Я — Розбинда, — по-испански рявкнул щупленький. — А ты?

Автоматчик опустил оружие, закинул за спину. В его голосе зазвучало подобострастие.

— Я — начальник третьей группы, второй бригады, сеньор Розбинда. Через час вылетаем осматривать будущий район сосредоточения.

Вокруг беседующих начали собираться странного вида солдаты. Командир обернулся, сказал им что-то по-испански. Кучка рассеялась. Люди, напоминающие каторжников на пересыльном этапе, что-то жевали, рылись в сумках. Трое, сидя на корточках, играли в кости.

Визнер бросил несколько слов Розбинде, тот отошел к играющим. Подозвав автоматчика, положившего оружие на какой-то тюк, Визнер отошел с ним в сторону.

— Как ваше имя?

— Хуан Мачадо.

— Ваше настоящее имя? — перешел на немецкий Визнер. Собеседник улыбнулся.

— Карл Хоффнер, обершарфюрер. Три года в зондеркомандах на русском фронте. Два «железных креста», герр оберст.

— Скажите, Карл, — улыбнулся Визнер, — что вы думаете об этих. — Он кивнул в сторону игроков.

Игра тем временем прекратилась. Окружив Розбинду, солдаты расспрашивали его о чем-то.

— Сброд, — сплюнул Хоффнер. — Пустая трата денег. Почему не привезли сюда наших? Трехсот-четырехсот хватило бы. Этих набрали две тысячи. После первой же выдачи жалованья сто семнадцать скрылись.

— Нельзя, Карл. Гватемальцы и без того шумят на весь мир. Командный состав — это другое дело. Сколько тут сейчас ваших?

— Около шести десятков. Многие не знают испанского. Эти будут использованы для «особых операций». Будут «работать» с населением. Дело привычное.

— Достаточно ли подготовлены люди? Удастся ли совершить бросок от границы к гватемальской столице за четыре-пять дней?

— Все зависит от гватемальцев. Если они окажут решительное сопротивление, этот сброд разбежится. Им дороже всего своя шкура. Ходит много всяких слухов. Говорят, в Пуэрто-Барриос пришел пароход с оружием для Гватемалы.

— Это даже лучше. Облегчает поставки нашего оружия в Гондурас и Никарагуа. Если ваша экспедиция не удастся, они могут объявить войну Гватемале. Пресса уже шумит: «Гватемала приобретает оружие»; «Готовится напасть на своих соседей».

— Ловко! — обершарфюрер ухмыльнулся. — Надо посильней запугать гватемальцев.

— А вы соображаете, Карл! Мы еще с вами увидимся. Не лезьте под пули. — Визнер вынул записную книжку, записал имя и постоянный адрес немца — он оказался из Асунсьона в Парагвае. Так шеф «Удавки» узнал о «силах освобождения» то, чего никогда не сказали бы ему ни его помощники, ни тем более Армас.

А Армас уже мчался к нему по летному полю в потрепанном автомобиле. Он только что узнал о прибытии начальства. Выскочив из машины, он бросился к Визнеру. За ним быстро шагали его помощники.

— Сеньор Визнер! — худощавый, с неприятным, тонким, словно топор, лицом, Армас бойко тараторил на английском. Короткие усики — такие мирные на лице Чарли Чаплина — напоминали у этого авантюриста жесткий рыбий плавник, оттенявший кривой, нервный оскал.

Продолжая возбужденно говорить, Армас оттеснял шефа к машине. Приехавшие уселись в нее. Машина помчалась к аэровокзалу. Таможенные формальности еще до прилета Визнера выполнил посол в Тегусигальпе Уиллауэр. «Бизнесмен» важно кивнул таможенникам, не останавливаясь, проследовал к автомобилю посла. Армас уселся на лакейское место, рядом с шофером.

Совещание в посольстве продолжалось весь вечер и часть ночи. ДиДиПи выслушал пространный доклад Рэтерфорда, прилетевшего из Манагуа, где он ведал подготовкой отрядов вторжения. Подготовка шла вяло, и Визнер не скрывал неудовольствия. Отчитал Рэтерфорда. Надавал кучу поручений Армасу. Всем приказал: энергично готовиться к «делу».

День вторжения будет скоро назначен. «Стрэнглхолд» состоится во что бы то ни стало.

На следующее утро вытянутый узкий «локхид» взмыл в небо, лег курсом на Гватемалу. Разрешение гватемальцев на прилет было получено давно. Визнер хотел осмотреть с воздуха трассу близящегося вторжения.

В Гватемале знали, кто путешествует с паспортом «бизнесмена». Почтенному господину рекомендовали воспользоваться рейсовым самолетом. Но Пьюрифой — он сам вел переговоры об этом «специальном рейсе» — устроил скандал. Разрешение на прилет «частного» самолета было выдано. Не хотели обострять и без того напряженных отношений.

Гватемальцы не знали, что в багажном отсеке самолета была установлена камера аэрофотосъемки. На пути в Гватемалу «полоса наступления» была заснята на фотопленку.

ПОКУПАЮТ ПРЕДАТЕЛЕЙ

День в посольстве на улице Авенида Октаво начался необычно. С утра посол отослал с поручением секретаршу. Дверь в его кабинет была заперта. Визнер совещался со своим главным помощником с глазу на глаз.

Беседа была не из приятных. Визнер был недоволен ходом подготовки к «Удавке» и не считал нужным скрывать это от Пьюрифоя.

— Солдаты «сил освобождения», как называет свой сброд Кастильо Армас, — сухо говорил он послу, — не собираются складывать головы за нас с вами. Они будут продвигаться вперед, только если армия Гватемалы окажется деморализованной и не захочет сражаться. Люди Армаса готовы поднять пальбу из всех видов оружия, если продвижение будет легким. Но они застрянут, встретив решительное сопротивление. Есть ли у вас уверенность, что им не дадут серьезного отпора?

— Нет. Такой уверенности у меня нет. Я уже докладывал в Вашингтон об этом.

— Мы держим вас здесь для того, чтобы вы не только «докладывали» о препятствиях, но и преодолевали их. Что сделано для того, чтобы вызвать разброд в армии? В военной авиации?

— У нас нет еще достаточно твердой опоры в армии. Удалось лишь привлечь на нашу сторону армейского полковника Элфего Монсона. Он согласился сотрудничать с нами. Монсон не станет присоединяться к Армасу в первые дни вторжения и ударит Арбенсу в спину, но только в том случае, если армия окажет серьезное сопротивление вторжению.

— Почему вы не сообщили мне об этом в Вашингтон?

— Решающий разговор с Монсоном состоялся только вчера вечером. Сегодня я подготовил доклад.

— Отошлите его немедленно в Вашингтон. Надо еще раз проверить Монсона. Нет ли у него тайных связей с левыми? Не обманет ли он? Все это надо выяснить до того, как начнется вторжение. Остается меньше месяца.

Раздражение Визнера утихло. Полковник Монсон? Неплохо. Немалый козырь в игре. Но не для того прилетел ДиДиПи, чтобы расточать комплименты Пьюрифою. И он не отступил от сухого тона шефа, недовольного подчиненным. Посол, не забывший, в каком положении он был всего лишь полгода назад, держался настороженно.

— Что сделано в авиации?

— Наши люди там — сравнительно мелкая рыбешка. Сегодня утром Шэпп встречался для «решающего разговора» с бывшим командующим ВВС полковником Мендоса Асурдиа. Сейчас он возглавляет гражданскую авиацию. Его переход на нашу сторону окажет большое влияние на гватемальских летчиков.

— Какова была позиция Асурдиа до «решающего разговора»? — сухо бросил Визнер.

— Дело уперлось в деньги. Просил двести тысяч долларов. Я мог предложить не более ста.

— И вы готовы были провалить дело из-за каких-то ста тысяч долларов! Вы с ума сошли?

Визнер встал, возбужденно заходил по кабинету.

— Послушайте, Пьюрифой, вы просто начинаете «соскальзывать» ⁴, — начал он зловеще.

Пьюрифой встал, щека его нервно задергалась. Он хотел что-то возразить Визнеру. Раздался приглушенный звонок телефона. Посол нервно рванул трубку.

— Да... Это я, Шэпп! У нас тут срочные дела. А как у вас? Что? Состоялось? О’кэй? Вы где? Здесь, в посольстве? Подождите минуту...

Пьюрифой повернулся к Визнеру.

— Шэпп говорит: с Асурдиа все в порядке.

— Пусть сейчас же явится сюда.

Пьюрифой не хотел представлять Шэппа Визнеру. Толковых помощников следует всегда держать подальше от начальства. Никогда не знаешь, что ему взбредет в голову. Глядишь — и обскачет тебя подчиненный. Но приказ есть приказ.

— Зайдите ко мне немедленно, Шэпп.

Через минуту многоопытный ДиДиПи внимательно разглядывал полковника. Он слыхал о нем, но встречаться им не приходилось. Пока посол по знаку шефа наливал в стаканы виски, ДиДиПи изучал Шэппа.

«Типичный представитель военки ⁵, — думал Визнер. — Как и все они, не виртуоз. Соображает туговато, полета мысли от таких не жди. На выдумку не богат. То, что поручено, делает. Воловья настойчивость, напористость. Рисковать не любит. Там, где уверен в успехе, действует быстро и беспощадно».

ЦРУ только координировало деятельность разведки Пентагона с операциями других разведслужб, обобщала и анализировала добываемые ею сведения. В оперативном отношении «военка» действовала самостоятельно. Для гватемальской «Удавки» Даллес добился особого решения Государственного совета безопасности. Все участники операции подчинялись Центральному разведывательному управлению. Шэппа военная разведка уступила ЦРУ временно, в порядке своеобразного диверсионного ленд-лиза.

Именно поэтому Шэпп решил показать этому шефу из ЦРУ товар лицом. ДиДиПи мог рассказать о нем в Пентагоне. Наконец, в случае удачи операции его могли перевести в ЦРУ. Военных там немало.

— Сошлись на ста пятидесяти тысячах долларов, — докладывал Шэпп. — Асурдиа торговался как цыган. Но зато за эти пятьдесят тысяч он обещал склонить на нашу сторону своего брата Мигеля. А тот был заместителем министра обороны. Мигелю придется платить отдельно четверть миллиона долларов. Не так уж дорого, если иметь в виду, что поставлено на карту в этой операции.

— Мигель Асурдиа получит свою четверть миллиона, — голос Визнера прозвучал несколько торжественно. — Сейчас меня интересует не это. Вы возглавляли здесь нашу военную миссию?

— Я был заместителем начальника, сэр...

— Могли бы быть и начальником, если бы вас знали лучше в Вашингтоне, особенно в нашей «фирме». Как будет реагировать гватемальская армия, когда мы начнем вторжение?

— Произойдет расслоение, сэр. Армия здесь небольшая — шесть тысяч солдат и офицеров. Офицеры, особенно старшие, — крупные землевладельцы. У многих родственники служат в «Юнайтед фрут» или ведут с ней дела. Конечно, землевладельцы хотели бы избавиться от опеки «Ла Фрутеры». Но они не хотят, чтобы землей завладели крестьяне. Если они будут считать, что «Ла Фрутера» пытается вернуть себе свои земли, они могут поддержать Арбенса. Если же на защиту правительства поднимутся эти нищие, и если их захотят вооружить, то офицерский корпус, конечно, предаст Арбенса. Они боятся этих мачетеро больше, чем не любят «Ла Фрутеру».

— Та-ак, — протянул ДиДиПи. — Вы человек соображающий.

Пьюрифой поморщился. Нет, не надо было показывать Шэппа шефу. Черт знает чем все это кончится.

— Разрешите высказать предложение, сэр, — повернулся он к Визнеру. — Лидер крестьян Кастильо Флорес заявил, что крестьяне создадут свою армию для защиты правительства. Руководитель генеральной конфедерации трудящихся Мануэль Гутьеррес призвал рабочих поддержать Арбенса. Рабочие требуют оружия.

— Надо использовать эти требования в нашу пользу, Джек, — повернулся ДиДиПи к послу. — Как относятся к ним в военной верхушке?

— Резко отрицательно, — довольный вниманием шефа, Пьюрифой немного повеселел. — Начальник штаба армии полковник Карлос Сарти публично обрушился на подобные планы и намерения. Я принял меры к тому, чтобы дружественные нам газеты продолжали кампанию против Флореса, Гутьерреса и их организаций. Если эти люди получат оружие, Армас будет выброшен из Гватемалы в первые же сутки вторжения.

— Надо пугать гасиендадос ⁶ и военную верхушку этой тягой к вооружению, — продолжал Визнер. — Распространяйте слухи о том, что оружие, которое Арбенс получил из Европы, будет роздано профсоюзам...

Б.еседа продолжалась долго. Обсуждались детали «Удавки», возможные повороты событий. Заговорщики старались предусмотреть все, что можно было предвидеть на этом этапе подготовки.

Отпустив Шэппа, Визнер выслушал отчет Пьюрифоя о деятельности резидентуры ЦРУ в стране. Из 1200 американцев, находящихся в стране, 300 активно сотрудничают с ЦРУ; 117 оформлены как агенты. Активные «точки» ЦРУ созданы в каждом правительственном органе. Обо всем, что происходит в президентском дворце, посольство узнает не позже чем через день, а в срочных случаях — через несколько часов. Все эти люди будут, разумеется, мобилизованы, когда начнутся «события».

Была уже ночь, когда Визнер вызвал к себе руководителя военной миссии полковника Наварра. Развернув карту города, заговорщики принялись намечать объекты для бомбардировок с воздуха, которым начнется «Удавка». Приказ Визнера гласил: бомбардировки должны непременно вызвать террористический эффект; гватемальцев надо запугать, парализовать их волю к сопротивлению; для этого нужны человеческие жертвы.

Визнер был не молод, но он словно не ощущал усталости. Когда, откинувшись, наконец, в кресле, он потребовал виски, стало ясно — день закончен, можно поболтать о пустяках. Обедать отправились на гасиенду недалеко от столицы с охраной, поваром-китайцем и молодой горничной-немкой. Пьюрифой знал — Визнер ничему не будет так рад, как возможности полностью выключиться на несколько часов из обстановки, забыть обо всем в обществе соотечественницы.

Посол не ошибся. За обедом Визнер острил, подсмеивался, но уже без раздраженности, над Пьюрифоем. А когда посол собрался уезжать в своем лимузине, оставляя ДиДиПи на гасиенде, Визнер наклонился к уху посла, дружелюбно, но несколько загадочно сказал:

— Вы хорошо приняли меня здесь, Джек. Я отвечу вам на это добром. Только перестаньте высовываться на передний план. Не ищите рекламы! Оставьте ее для нашего босса. Известность опасна. Особенно когда с языка у вас срывается то, что должно умереть в безвестности в тайниках вашей памяти.

Натянув на физиономию лучшую из его голливудских улыбок, Пьюрифой, щурясь, благодарил шефа. Через пять минут его машина мчалась по ночной дороге, ярко освещенной фарами.

«Черта лысого! — думал посол. — «Не ищите рекламы!» Где и когда представится еще мне подобный случай? Кончится «Удавка» и снова искать ангажемента? Нет уж, эту возможность я не упущу. Реклама — двигатель не только торговли, но и карьеры».

НА ГРАНИЦЕ

Джерри Делэрм приехал на аэродром после полуночи. Он хорошо выспался перед тяжелой работой. Дважды поднимался он отсюда, из Тегусигальпы, для налетов на Гватемалу. Дело тогда было пустяковое — разбрасывать листовки. Везя бумажный груз, Делэрм отчаянно ругался. Не бумажки надо сбрасывать — никто им не верит. Бомбы. И не фугасные, а напалмовые. Только так надо с ними разговаривать.

В «Ла Фрутере» Делэрм заинтересован кровно. Две тысячи ее акций у него. Удастся «Удавка» — он получит, помимо 25 тысяч долларов за бомбежки, еще тысячу акций. И Делэрм внимательно следил, как подвешивают в бомбовые люки двухмоторного Б-25 пятисотфунтовые фугасные бомбы. Машину он знал хорошо, воевал на ней на Дальнем Востоке. Делэрму предстояло бомбить бензоцистерны в Сан-Хосе на тихоокеанском побережье Гватемалы. Зенитных установок там’ нет. Скорей всего сойдет благополучно.

Тяжело груженная машина еле оторвалась от аэродрома и нехотя задрала нос к небу, когда Делэрм взял штурвал на себя. Хорошо еще, что закрылки у машины большие. Высоту набирает тяжело. Прошло сорок минут. Показались огни Канделарии. Машина шла над гватемальской территорией. Высота была не менее десяти тысяч футов, но Делэрм нервно вглядывается в темноту: где-то здесь рядом находится гора Охинго.

Вдали замерцали огоньки Сан-Хосе. Летчик вел машину к океану. Набрав высоту — 20 тысяч футов, — Делэрм развернулся, выбрал ориентир — световой пунктир фонарей, окружающих нефтебазу. Шел со снижением, приглушив моторы. Штурман, профессиональный американский бомбардир, скорректировав курс, крикнул: «Зиро!» Машину тряхнуло: бомбы пошли вниз.

Взрыва Делэрм не видел. Развернул машину, вывел ее к океану, глянул вниз. Тревожно лохматилось в ночи пламя. Когда перестал угадываться берег, Делэрм довернул машину к югу. Параллельно берегу шел до самого Сальвадора. Пересек узкую — не более ста километров — полоску сальвадорской территории. Садился, когда небо начинало бледнеть...

Ночной сторож на нефтебазе в Сан-Хосе часто посматривал на небо — скоро ли рассвет? Сидя у небольшого домика — конторки, он с нетерпением ждал утра. Заболела жена. Вечером, когда он уходил на дежурство, стало ей совсем плохо. Спасибо, соседка согласилась посидеть с ней ночью — подать воды, перемолвиться словом. Давно хворает Мария, лечить её не удается — дело это дорогое. Скорей бы проходила ночь! Тянется как!..

Что это еще там гудит? Самолет? Идет со стороны Сальвадора или Никарагуа. Рейсового сегодня нет. Скорей всего американский, военный — серые железные ящики показываются в эти дни в океане, маячат на горизонте. Вчера он видел авианосец. Рыщут тут. И самолет, видно, оттуда, с авианосца. Вон уходит к океану.

Шума моторов сторож не слыхал: они работали на малом газу. Раздался странный нарастающий свист. Сторож вскочил, прислушиваясь. Свист приближался. На какую-то долю секунды его заглушили взревевшие разом моторы. И тут же у бензиновых цистерн взблеснуло оранжевое пламя. Взрыва сторож не услышал: осколок фугаски срезал половину черепа. Вал прозрачного синевато-оранжевого огня докатился до убитого, охватил его, заплясал вокруг...

В ночь на 18 июня 1954 года тениенте⁷ гватемальской армии Эмилио Годой не спал. Вечером из Гондураса через границу пришел индеец. Рассказал: на их стороне готовятся к вторжению. Три дня солдаты не приходят на рынок — не отпускают. К границе ползут грузовики. Индейцев выгоняют из пограничной зоны.

Тениенте сообщил обо всем по телефону своему капитану, обошел еще раз свой участок обороны. Укрепились плохо, позиции почти открытые. Мало боеприпасов. Солдаты стрелять толком не умеют. На той стороне вояки, видать, не лучше: набрали с бору по сосенке. Лучше надо бы подготовиться гватемальским пограничникам!

Все-таки дело, видимо, готовится серьезное. Капитан говорил об этом, когда приезжал сюда из штаба в Эскипулас. За этот месяц североамериканцы доставили много оружия в Никарагуа и Гондурас. Неделю назад из Гватемалы бежал полковник Мендоса Асурдиа. С ним его брат Мигель, бывший заместитель министра обороны. Говорят, был с ними и третий — отставной американский полковник Шэпп. Но это ерунда — Шэпп уехал из Гватемалы давно. Он в Никарагуа, руководит там последними приготовлениями.

Обстановка сложилась тревожная. 16 июня посол Гватемалы в Тегусигальпе Кинкилья вручил министру иностранных дел Гондураса Валенсуэла протест против сосредоточения отрядов Армаса вдоль границы с Гватемалой. В Гондурасе их называют «гватемальскими беженцами». Нечего сказать «беженцы». Среди них люди из Никарагуа, Доминиканской Республики, Сальвадора — словом, сброд. Министр иностранных дел Ториэльо просил недавно президента Гондураса Хуана Мануэля Гальвеса пресечь деятельность этих «беженцев». Куда там! Президент гондурасский сам дрожит как осенний лист: не свергли бы мимоходом и его. Все знают: оплачивают Армаса и его банду Соединенные Штаты.

И Ториэльо и Кинкилья опровергают слухи о том, что Гватемала готовит вторжение в Никарагуа и Гондурас. Правительство не выводит крупные силы к границе, чтобы не обвинили Гватемалу в подготовке нападения на соседей. На границе — только усиленные заслоны, основные силы держат за Эскипуласом. Начнись настоящие действия, заслоны, в том числе и отряд Годоя, будут смяты. Солдаты это понимают, ходят хмурые. Как будешь драться, когда знаешь, что ты обречен? Армас сосредоточил все силы между Нуэва Окотепеком и Копаном. Их там две тысячи. Вооружены до зубов...

Перед рассветом Годой вышел к краю зарослей. Тревожно всматривался в тающую мглу. От границы неслись какие-то железные шумы, слышалась возня. Трещали сучья.

«Не спят, — подумал Годой. — Как день пройдет?..»

Над лесом с гондурасской стороны в небо взметнулась ракета. И сразу же вдоль границы ударили пулеметы.

В несколько прыжков Годой домчался до ближайшего пулеметного гнезда. Солдаты, спавшие у пулемета, озирались спросонья.

— Фуэго! [Огонь!] — закричал Годой. Он ухватил пулемет за ручки, словно козла за рога. Первую очередь трассирующими выпустил высоко вверх. Отозвались, зататакали соседние пулеметы.

Годой надеялся — может быть, это только провокация, проба нервов? Постреляют и перестанут? Один вражеский пулемет приумолк. И вскоре снова затараторил: выдвинулся вперед. Теперь уже было видно армасовских пулеметчиков. Годой прошил пулями воздух у них над головами. Очередь, другая, третья. Приподнялся посмотреть: не отходят ли? В грудь ударила пуля. Хотел кашлянуть лейтенант, поперхнул�ся�, захлебываясь кровью. Затянуло горячим красным туманом джунгли, небо с первыми красками рассвета. Свинцовая лапа «Ла Фрутеры» невыносимо сдавила грудь.

НОЖ В СПИНУ

В то утро Джек Пьюрифой проснулся рано. Лежа в постели, вспоминал события вчерашнего вечера. В посольстве собрались американские корреспонденты. Знали: вот-вот начнутся важные события. Осторожно расспрашивали посла, где, что, когда и как произойдет. По его намекам и недомолвкам корреспонденты поняли: вторжение в Гватемалу может начаться с часу на час. К Джеку Улыбке подошел корреспондент одной из нью-йоркских газет. Спросил:

— Когда же, господин посол?

— Видите ли, — брякнул Пьюрифой, — посольство заготавливает приглашения на прием 4 июля в день нашей независимости. Мы не приглашаем ни одного министранынешнего правительства.

Журналист бросился на телеграф. Джек Улыбка почувствовал сожаление. Опять сболтнул! Ведь Визнер его предупреждал...

На тумбочке рядом с кроватью посла мягко зашипел баззер телефона. Посол снял трубку, в которой было приделано уродливое приспособление — индукционный шифро-дешифратор. Выслушав сообщение, посол поднялся, накинув на пижаму халат, прошел в кабинет. Вторжение началось. «Силы освобождения» Кастильо Армаса ворвались в страну. Есть первые убитые.

Пришел связист с первыми радиограммами из штаба Армаса в Тегусигальпе. Все как будто шло по плану. Самолеты Армаса подожгли бензиновые склады в Сан-Хосе. Город Реталулеу подвергся бомбардировке с воздуха. Вскоре глухой гул взрывов раздался и в столице: сбросив бомбы на казармы президентской гвардии, самолеты обстреливали их из пушек и пулеметов.

И все-таки Пьюрифой нервничал. Восстания против правительства в глубинных городах страны не получилось. В Пуэрто-Барриос, Кетсальтенанго и Сакапе агентуре «Ла Фрутеры» удалось поднять на улицах стрельбу. Но «мятежников» разоружили рабочие патрули. Операция с самого начала развертывается как интервенция внешних иноземных сил. Изобразить ее как «внутренний» взрыв, по-видимому, не удастся.

В полдень посол отправил в Вашингтон донесение Виз-неру, просил поручить американской прессе восполнить этот серьезный пробел. Пресса пыталась помочь. В ее первых сообщениях говорилось — правда, глухо — о «восстаниях» в гватемальских городах. Однако, не подтвержденная фактами, эта версия тут же увяла. Более того, некоторые органы прессы, находящиеся в оппозиции к правительству Эйзенхауэра, дали правде просочиться на свои страницы. «Нью-Йорк таймс» признавала, что «в Гватемалу вторглись по суше, с воздуха и, возможно, с моря, чтобы свергнуть правительство Арбенса», что «восстание» подготовлено еще в начале года...

К вечеру Пьюрифоя пригласили в министерство иностранных дел. В кабинет министра он вошел с наглой, вызывающей улыбкой. Там уже были послы Великобритании и Франции. Министр Ториэльо был озабочен, но спокоен. С достоинством зачитал он послам официальное заявление правительства и добавил, обращаясь к Пьюрифою:

— Я прошу вас, господин посол, сообщить правительству Соединенных Штатов Америки, что сегодня утром два неизвестных самолета сбросили бомбы на дворец президента республики, обстреляли дворец из пулеметов. Самолеты были отогнаны огнем наших зенитных установок. Вооруженные отряды, вторгшиеся в нашу страну из Гондураса, углубились на нашу территорию на 14 километров. Командование вооруженных сил республики отдало нашим силам обороны приказ отступить. Мы сделали это не потому, что слабы, а чтобы засвидетельствовать агрессивный характер вторжения, избежать кровопролития и найти мирное решение конфликта. Правительство республики считает это вторжение актом агрессии. Мы обратились с жалобой в Совет Безопасности ООН. Мы требуем прекратить агрессию против нашей страны.

Молча покидал министерство Пьюрифой. Улыбка на его лице была наглой, вызывающей.

В тот же день государственный департамент опубликовал в Вашингтоне заявление о событиях в Гватемале. В нем начисто отрицалась какая-либо причастность Соединенных Штатов к кровавым событиям. У государственного департамента, говорилось в заявлении, «нет каких-либо данных, указывающих на то, что налицо что-либо, кроме восстания гватемальцев против своего правительства».

Тревожный вечер опускался над гватемальской столицей. Улицы были затемнены. Вокруг президентского дворца солдаты устанавливали огневые точки зенитной защиты. По улицам шагали военные патрули. Гватемальцы восприняли вторжение как нападение на те скромные завоевания, которых им удалось добиться при поддержке правительства.

В первый же день министру обороны Гватемалы полковнику Карлосу Энрико Диасу стал ясен стратегический замысел интервентов. Захватив города Моралес, Бананеро и Эскипулас, наемники будут, несомненно, ждать, пока Соединенные Штаты свергнут Арбенса. Было ясно — наемники не собираются с легкостью жертвовать своими шкурами ради интересов «Ла Фрутеры» и Пентагона. В ожидании событий они грабили и терроризировали население.

В Совете Безопасности ООН председательствовал в том месяце американский делегат Генри Кэбот Лодж. Делегация Советского Союза настойчиво добивалась поддержки Советом латиноамериканской республики. Она воспрепятствовала передаче жалобы Гватемалы в подвластную государственному департаменту Организацию американских государств. Усилиями СССР была принята в Совете Безопасности 20 июня (на третий день вторжения!) резолюция с призывом прекратить огонь в Гватемале.

Соединенные Штаты ответили на это решение усилением военной активности своих банд. На следующий день правительственные войска начали бои с интервентами в районе Гуалапа (департамент Сакапа). Начались сражения в Пуэрто-Барриос — единственном морском порту Гватемалы на атлантическом побережье. Порт целиком принадлежит компании «Юнайтед фрут». В нем находились крупные склады нефтепродуктов фирмы «Тексас ойл». Корабли с бандитами Армаса, отплывшие с острова Свиней в Гондурасе, высадились в Пуэрто-Барриос. Правительственные войска завязали бои, пытаясь вытеснить наемников ЦРУ и «Ла Фрутеры».

Президент Арбенс, выступив по радио с обращением к народу Гватемалы, обвинил Никарагуа и Гондурас в агрессии. «Армия, — заявил он, — отразит вторжение».

По радио было передано правительственное сообщение: «Правительство осуждает перед общественным мнением страны и всего мира это нападение врагов Гватемалы и их могущественных союзников».

Битва за Гватемалу продолжалась...

Джек Пьюрифой нервно кусал губы. На столе перед ним лежала только что расшифрованная телеграмма. От самого Аллена Даллеса.

«Гватемала. Пьюрифою.

Вы проявляете совершенно недостаточную активность. Давно уже пора добиться вместе с верными людьми свержения правительства, изгнания Арбенса из страны. По агентурным сведениям, Арбенс готов уйти в отставку и передать свой пост министру обороны полковнику Диасу. Дайте понять Диасу, что мы согласимся с его кандидатурой как переходной, если он пообещает публично осудить Арбенса и заявит, что стоит за отмену закона об аграрной реформе. В этом случае ему может быть предоставлен впоследствии министерский пост в правительстве Армаса. Если Диас отклонит эти условия, добивайтесь переворота с передачей власти полковнику Монсону. Это вызовет разброд и смятение, облегчит продвижение Армаса к столице.

Повторяю: недостаток активности с вашей стороны ставит Армаса в тяжелое положение. Он уже объявил, что продвижение его отрядов прекратилось «из-за дождей». В действительности продвижение остановлено войсками Диаса.

В ряде районов, особенно около Тикисаты, вооруженные рабочие патрули сковывают деятельность наших людей, не давая им поднять восстания против Арбенса. Запугивайте офицерство и состоятельные слои населения слухами о том, что коммунисты захватят власть в стране, если правительство допустит вооружение рабочих.

Действуйте. Жду сообщений об успехах».

Пьюрифой понимал: на карту снова поставлена вся его карьера. Посол встал, надел военный комбинезон, грубые ботинки, повесил на пояс огромный «кольт», опоясался патронташем и отправился в город.

Состоялась встреча с полковником Монсоном, учуявшим возможность выгодных для него комбинаций. Полковнику было приказано: настраивать офицерство против Арбенса и Диаса; запугивать возможностью массированных воздушных бомбардировок Гватемалы; обещать всяческие блага в случае победы Армаса. Монсон заверил, что он сделает все, что сможет.

Затем посол встретился со старшим офицером гватемальской авиации. Швырнул на стол крупную пачку денег. Авиация должна отказаться от борьбы с самолетами Армаса, говорил Пьюрифой, ее офицеры должны требовать отставки Арбенса.

Издателей газет Пьюрифой принимал у себя в кабинете. Посол настойчиво рекомендовал им печатать слухи о намерении правительства вооружить рабочих и мелких землевладельцев.

— Но ведь правительство не собирается делать этого, господин посол, — робко заметил один из издателей,

— Я говорю о том, что надо писать, а не о том, что собирается делать правительство, — ответил посол. — В ваших же интересах, господа, распространять эту версию...

Пресс-конференция еще не закончилась, когда в городе раздались глухие взрывы, послышались пулеметные очереди. Джерри Делэрм бомбил радиостанцию. На этот раз он безбожно «мазал»: бомбы упали на здание американской протестантской миссии.

Через несколько часов Пьюрифою стала известна и другая неприятная новость. Авиация ЦРУ понесла потери. Один истребитель-бомбардировщик П-47 сбит, другой разбился при посадке.

Вечером посол отправил шифровку:

«Вашингтон. ЦРУ. Даллесу.

Выведена из строя половина наших самолетов. Необходимо добиться у Пентагона немедленного восполнения потерь. Работа с Монсоном приносит результаты: командиры частей проявляют все большее нежелание сопротивляться Армасу. Поскольку шифры воинских частей нам известны, наши тайные передатчики шлют правительству от имени командиров этих частей дезориентирующие ложные донесения. Наша агентура в министерстве обороны сообщает, что замешательство среди старших офицеров усиливается. Вчера Арбенс через министра Ториэльо добивался встречи со мной. Я отказал ему в аудиенции.

По данным агентуры, Арбенс начал предварительные переговоры с полковником Диасом о передаче ему верховной власти в случае своей отставки.

Еще раз прошу восполнить авиационные потери.

Пьюрифой».

...Президент Эйзенхауэр был зол. Обычно спокойный, сдержанный и даже внешне апатичный, генерал нервничал. Уголок его сухого рта подергивался, по лицу пробегала гримаса.

Аллен Даллес, сидевший напротив президента, выглядел смущенным. Извиняющимся тоном докладывал он президенту:

— Воздушное прикрытие отрядов полковника Армаса, господин президент, состоит из четырех самолетов — истребителей П-47 типа «громобой». Три дня они бомбят столицу Гватемалы, порождая панические настроения среди населения, ухудшая позиции правительства Арбенса.

Президент одобрительно кивнул головой.

— Однако за эти дни два самолета выведены из строя. Мы вынуждены, господин президент, просить вас приказать

министерству авиации немедленно отправить на авиабазу в Пуэрто-Кабесас в Никарагуа четыре самолета этого типа. Если это не будет сделано, операция может провалиться.

— Ваше мнение, Генри? — президент повернулся к помощнику государственного секретаря по делам Латинской Америки Генри Холлэнду.

Холлэнд был бледен, но в его голосе звучала решимость.

— Господин президент, наша ответственность за вторжение в Гватемалу людей Кастильо Армаса уже засвидетельствована перед всем миром. Жалоба Гватемалы включена в повестку дня Совета Безопасности. Совет уже призвал к прекращению огня и постановил послать в Гватемалу специальную комиссию. России удалось воспрепятствовать передаче жалобы президента Арбенса из Совета Безопасности в Организацию американских государств, где мы могли ее похоронить. Большинство газет во всем мире против нас. Наши посольства в Европе, Азии и Латинской Америке сообщают, что общественное мнение осуждает гватемальскую операцию. Нет недостатка и в критике по адресу ЦРУ. На него указывают фальцем. Посылка новых самолетов, несомненно, усилит эту критику.

— Мы уже нарушили одиннадцать панамериканских соглашений, пактов и договоров, — продолжал Холлэнд. — Посылка новых самолетов лишь усугубит наше политическое поражение, неизбежное даже в том случае, если Армасу удастся захватить власть...

Президент перевел бесцветные глаза с взволнованного дипломата на раздраженно-нахмуренного Даллеса.

— Господин президент, — перебил Даллес Холлэнда, — операция начата. Наша ответственность зафиксирована перед всем миром. Но отступать поздно. Надо выиграть операцию. Тогда наши политические издержки окупятся. Не все ли нам равно теперь, что о нас говорят? Надо добиться результата.

— Посол Уэллен, — продолжал директор ЦРУ, — сообщает из Манагуа, что президент Сомоса крайне озабочен тем влиянием, которое земельная реформа, проведенная Арбенсом, оказала на крестьян в его стране. В Никарагуа усиливаются волнения. Изгнание Арбенса послужит уроком для тех латиноамериканских политиков, которые захотят поддерживать и продолжать политический курс, начало которому положил в Гватемале Арбенс. У нас нет иного выхода, как послать самолеты в Пуэрто-Кабесас.

— Этого делать нельзя, — с горячностью возразил Холлэнд. — Нас и без того ненавидят в Латинской Америке. Вспомните, что было на сессии Организации американских государств в Каракасе.

— Вы правы, — мягко сказал президент. — Необходимо избегать излишнего обострения. Но операция начата... Аллен, каковы шансы на ее успех?

— Невелики, — буркнул Даллес. — Не больше двадцати процентов.

— «Не больше двадцати процентов», — повторил Холлэнд. — Господин президент, вы видите: посылать самолеты нельзя.

Некоторое время президент молчал, а потом холодно сказал:

— Мы пошлем эти самолеты. Передайте необходимые распоряжения начальнику штаба, — обернулся он к своему военно-политическому советнику Шерману Адамсу.

— Ваши люди, Аллен, — повернулся президент к директору ЦРУ, — должны проявить всю необходимую осторожность. Наши летчики доставят самолеты в Гавану. С Батистой вы договоритесь без труда. Передачу самолетов оформите как продажу правительству Никарагуа.

Даллес радостно ощерился, усы его оттопырились, Холлэнд раскрыл несколько раз рот и молча закрыл его. Он был бледен и взволнован. Избегая взора дипломата, глядя в сторону, президент встал, показывая, что совещание окончилось.

В ту же ночь самолеты типа «громобой», пилотируемые летчиками военно-воздушных сил США, прибыли на гаванский аэродром. Пока они заправлялись горючим, их принимали люди Аллена Даллеса. На самолетах были тут же установлены дополнительные бензиновые баки, и они вылетели курсом на Манагуа. Сражение за Гватемалу продолжалось. Небольшая мужественная страна отражала натиск шайки наемников концерна диверсий и шпионажа.

ПОСОЛ ФОРСИРУЕТ

Нет, его, Пьюрифоя, это не устраивает. Правда, президент Арбенс, выступив 27 июня вечером с речью по радио, объявил, что уходит в отставку и передает власть хунте во главе с полковником Диасом. Но это еще далеко не то, что нужно ЦРУ.

Кое-кто думал: все произошло само по себе. Черта лысого! Ему, послу, пришлось повозиться. Снова он отправился к Ториэльо. Министр был бледен, но держался твердо. Решительно отказался передать президенту требование Пьюрифоя об отставке Арбенса.

От Ториэльо посол отправился к министру обороны Карлосу Энрико Диасу. У министра собрались гватемальские полковники, среди них Эльфего Монсон. Здесь Пьюрифой держался еще более нагло. Либо Арбенс немедленно уходит в отставку и на смену ему приходит военная хунта во главе... ну, скажем, с полковником Монсоном, либо самолеты с кораблей тихоокеанского флота начнут бомбить Гватемалу по-настоящему...

Пьюрифой ушел. Полковники продолжали совещаться. Ночью Арбенс подписал декларацию о своей отставке. Но власть получил не Монсон, а Диас. Это и вызвало гнев посла.

Этакое нахальство! Не говорил ли он им ясно и определенно, что ему нужен в президентском дворце не Диас, а Монсон?!

Нахальный субъект, этот Диас. Выступил по радио после Арбенса. Заявил, что борьба против наемников, вторгшихся в Гватемалу, не прекратится. Он, Диас, будет продолжать оборону страны, начатую полковником Арбенсом.

Не бывать этому. Утром Пьюрифой получил шифровку от Даллеса. Директор ЦРУ требовал немедленного отстранения Диаса, передачи власти Монсону.

Тон шифровки был такой, что Пьюрифой немедленно приказал Делэрму разбомбить правительственную радиостанцию, заодно сбросить для острастки несколько бомб на военные казармы Матоморос. На этот раз Делэрм показал себя во всем блеске. А люди Монсона окружили президентский дворец и, угрожая пулеметами, свергли Диаса...

1 июля Пьюрифой вылетел в столицу Сальвадора вместе с папским нунцием монсеньером Веролино. В своем самолете он вез нового «правителя» Гватемалы полковника Монсона. В тот же день в президентском дворце Сан-Сальвадора была подписана сделка. Монсон — гватемальский «калиф на час» — сдавал власть Армасу. Еще через день Армас был доставлен в самолете Пьюрифоя в Гватемалу.

Теперь можно приступить к реставрации. 8 июля Армас был провозглашен президентом. У крестьян были отобраны 300 тысяч гектаров земли. «Ла Фрутера» получила обратно свои плантации. Права профсоюзов были уничтожены. Около ста тысяч гватемальцев объявлены «коммунистами». Начались террор, аресты. Два миллиона гватемальских батраков стали получать в два раза меньше, чем при Арбенсе.

«ЗА ЗАСЛУГИ»

12 августа 1955 года. Посол США в Таиланде Джон Эмил Пьюрифой был настроен благодушно. Сидя за рулем открытого спортивного автомобиля, пожиравшего серые мили таиландского шоссе, он насвистывал модную песенку из бродвейской музыкальной комедии «Юг Тихого океана». Посол был в купальных трусиках и пестрой пляжной гавайской рубашке. Только так и можно было дышать и двигаться в этой проклятой духоте. Рядом с послом сидел его девятилетний сын Дэниэл. На заднем сиденье тихо напевал старший, Клинтон, 14 лет.

Перебрасываясь время от времени словом с сыновьями, посол то и дело возвращался мысленно к делам. Нелегко, ох, нелегко ему с этим таиландским премьером! Упрямая дубина. Не хочет выделить специальные контингенты своих войск для CEATQ. А такие контингенты нужны, очень нужны Пьюрифою. Созданный после поражения французов под Дьен-Бьен-Фу марионеточный режим Нго Дин Дьема шатается, словно бамбук под порывами тайфуна. Создание специальных контингентов СЕАТО в соседнем с Южным Вьетнамом Таиланде могло бы несколько стабилизировать обстановку.

Сейчас это было тем более важно для Пьюрифоя, что под влиянием женевских решений 1954 года в Таиланде усиливались нейтралистские настроения. Послу приходилось изворачиваться. Таиландцы были далеко не в восторге от того, что их страна превращалась в американский протекторат.

Визжа тормозами, машина вымахнула на вираж. Мысли посла обратились к Джону Фостеру Даллесу.

«Проклятый старик! — мрачно размышлял он. — Чуть ли не ежедневно присылает из Вашингтона шифровки, требуя создания «специального контингента». Попробовал бы сам поговорить с этим боровом «премьером...»

Впереди расстилался сравнительно ровный участок шоссе. Сжимая чуть подрагивавшую рулевую баранку, Пьюрифой постепенно усиливал нажим на акселератор. Стрелка спидометра перешла за отметку 70 миль в час. Радостно взвизгнули ребята.

Посол не мог оторвать глаз от дороги, чтобы взглянуть на их веселые здоровые лица. В отца! Любят быструю азартную езду. Это из-за них так не хотел Пьюрифой во второй раз подвергать риску свою карьеру. Но служба — это служба.

Червь беспокойства точил его.

Казалось бы, нет причин для тревоги. Пьюрифой выполнил задание ЦРУ в Гватемале. Правительство Арбенса было свергнуто в немалой мере и его стараниями. Но Джек Улыбка помнил: там, в Гватемале, он сделал непоправимую ошибку. В погоне за рекламой он разболтал журналистам то, о чем никогда не должен говорить разведчик. В значительной степени поэтому во всем мире стала известна роль ЦРУ в гватемальских событиях 1954 года.

Пьюрифой знал: разведка не прощает болтливости. Поэтому его и не наградили за Гватемалу. Его «сослали» послом в Таиланд, в страну отвратительного климата. Размышляя обо всем этом, Джек Улыбка зорко следил за изгибами неширокой дороги, по которой он мчался из морского курорта Хуан Хин в район, где солдаты таиландской полиции должны сегодня прыгать на парашютах. Да, надо быть повнимательнее: дважды в этом месте на него едва не налетел огромный грузовик. Он хорошо помнит: за рулем тогда сидел смуглый сиамец с белозубым оскалом. Два раза посол еле увернулся от десятитонного грузовика. Только бы не попался опять этот оскалившийся сиамец на узкой дороге!

Кажется, пронесло. До конца опасного участка оставалось не более полумили. Впереди мост. Ну-ка, сбавим скорость...

Радиатор грузовика возник в поле зрения посла совсем неожиданно. Посол был уверен: машина пронесется мимо. Он уже угадывал лицо шофера-сиамца, растянутое в жуткую улыбающуюся гримасу. Но грузовик резко рванул в сторону посольской машины. Страшный, почти без скольжения лобовой удар бросил посла грудью на рулевую колонку. Осколок сломанного ребра прорвал сердце. Поэтому Джек Пьюрифой не видел, как разбился о стекло младший сын, как были переломаны ноги у старшего, как машина свалилась с моста на сухой откос, подмяв под себя пассажиров. Посол и младший сын умерли почти мгновенно. Тайны ЦРУ стоят человеческих жизней, даже если одна из них оборвалась всего лишь в девять лет.

...21—29 сентября 1956 года. Президент Никарагуа Анастасио Сомоса, по прозвищу «Тако», грузный, в островерхой широкополой шляпе латиноамериканского плантатора, самодовольно улыбался. Он сидел за специальной загородкой у стены в зале «Рабочего клуба» в городе Леоне, где в 1925 году он начинал свою карьеру сборщиком налогов. Перед ним кипел, ревел, вихрился шумный бал. Поводом для бала послужило событие, доставившее много удовольствия Тако. За несколько часов до этого съезд национально-либеральной партии без всяких возражений снова выдвинул его кандидатом в президенты на предстоящих выборах.

Сорок лет Сомоса правил страной, либо официально занимая пост главы республики, либо орудуя из-за кулис. Военный по образованию, он к 1932 году настолько укрепил свое влияние в армии, что стал руководителем крохотных вооруженных сил республики. В том же году американская морская пехота ушла из Никарагуа. Ее командир передал генералу Сомосе фактическую власть в государстве. Дело было несложное: надо было лишь вовремя бросать в тюрьмы и расстреливать людей, убежденных в том, что власть должна принадлежать народу.

Пять лет Сомоса орудовал за кулисами. В 1937 году он официально принял пост президента. А последующие десять лет не было у Соединенных Штатов более надежной вотчины на всем континенте, чем Никарагуа. Тако проявил себя как верный друг и помощник «Юнайтед фрут». Компания господствовала в стране, наживаясь на полурабском труде никарагуанцев. А президент-диктатор становился все богаче.

Война окончилась совсем не так, как рассчитывал Сомоса. Предвидя возможность неприятных для него событий, Сомоса потихоньку отошел от власти. Ненадолго. В 1950 году он снова захватил власть и в следующем году был избран президентом. Беднели никарагуанцы. А Тако — Сомоса и его резво подраставшие сыновья Луис и Анастасио становились все богаче. Еще в сравнительно юном возрасте Луис стал крупным помещиком, Анастасио — судовладельцем.

Но этого им казалось мало. Луис, кроме того, стал президентом национального конгресса. Анастасио, младший, в свободное от бизнеса время возглавлял вооруженные силы — тридцать военных самолетов и несколько тысяч солдат. Посол в Вашингтоне Севилья-Сакаса был женат на дочери президента Тако. Словом, президент вполне мог сказать о Никарагуа: «Государство — это мы, Сомосы».

Оглушительно грохочет оркестр, резко отстукивают каблуками по полу картинно разодетые сеньориты. Но что это за человек стоит там, вдалеке? Нахмуренный, бледный, взволнованный. Почему не веселится? Нет, президент никогда его не видел. Кто это? Спросить не у кого: все танцуют.

Президента отвлекли новыми льстивыми поздравлениями. Когда, сплавив своих собеседников к жене, Тако обернулся, неизвестного уже не было. И Тако забыл о нем, как умел он забывать все неприятное.

Трудно было только забыть напряженные дни лета 1954 года. Тогда на территории его страны готовилось вторжение в Гватемалу. Резиденты ЦРУ ухаживали за ним, президентом Никарагуа, словно парни за сельской красавицей. Что ж, он немало поработал тогда. Было даже подписано специальное соглашение. Солидно заработал тогда Тако.

Да, это было время! Когда Армас ворвался в Гватемалу из Гондураса и тут же застрял недалеко от границы, он, Сомоса, пригласил из Тегусигальпы Идигораса Фуэнтеса. Вместе планировали они заключительную часть «Удавки». Как хвалил его полковник Рэтерфорд, представлявший тогда в Манагуа ЦРУ! Да и сам Фрэнк Визнер сказал ему тогда несколько необычных комплиментов. Правда, все это скоро рассеялось, как дым. В июле 1956 года Сомоса напомнил об этой своей помощи президенту Эйзенхауэру, когда встретился с ним в Панаме. Сомоса был среди одиннадцати латиноамериканских президентов, посетивших тогда генерала-президента, прибывшего с визитом в Панаму. Он долго беседовал с Эйзенхауэром, пытаясь добиться финансовой помощи — дела в Никарагуа как раз начинали ухудшаться. Президент ничего не обещал. А когда Сомоса несколько запальчиво напомнил ему о его, Тако, личной роли в «Удавке», президент холодно вскинул на него брови и замолчал, показывая, что аудиенция окончена. Теперь посол США в Манагуа Томас Уэллен пытается загладить шероховатости. Но толку от этого маловато. Что ж, избирательная кампания предоставит неплохую возможность припугнуть Вашингтон. Придется дернуть несколько перьев из хвоста североамериканского орла ⁸...

Подняв глаза, Сомоса увидел: мрачный незнакомец пробирается сквозь толпу. Президент тревожно оглянулся. Но телохранители были рядом.

Незнакомец уже в четырех шагах. Вскрикнула жена президента. Сомоса видит дуло пистолета. Он пытается встать. Удар, вспышка, гром. Удар, вспышка, гром. Удар, вспышка, гром... Сомоса не видел, как кто-то схватил стрелявшего сзади за волосы. Последние пули вонзились в потолок. Телохранитель с какой-то странной медлительностью подошел к стрелявшему, прижал дуло пистолета к его боку. Через две минуты Ригоберто Лопес Перес, стрелявший в президента Никарагуа, был мертв.

А Сомоса еще дышал. Как выяснилось впоследствии, смертельной оказалась рана в грудь. Пуля, попавшая в руку, и другая, засевшая в ноге, опасности не представляли.

Американская пресса проявила поразительную «осведомленность» о мотивах покушения и силах, направлявших руку стрелявшего, уничтоженного на месте с такой подозрительной поспешностью. Оказалось, что Перес, никарагуанец по национальности, прожил пять лет в соседней Сальвадоре. Американские буржуазные газеты, комментируя покушение, на все лады расписывали «коммунистические склонности Переса». Но все это было чистейшей «липой».

Официальные круги США проявили трогательную заботу о смертельно раненном Тако. Из Бальбоа в зоне Панамского канала были отправлены в Манагуа на самолете три врача. Утром 23 сентября Сомосу на американском самолете увезли в Бальбоа, в военный госпиталь Горгас. Лучшие хирурги армии США провели операцию, продолжавшуюся более четырех часов. Сомоса так и не пришел в сознание после операции. 29 сентября он умер. Никто не знает, что сказал он — и сказал ли что-нибудь — в эти дни и часы.

А в Никарагуа происходил обычный в таких случаях ритуал. Президентом республики конгресс «избрал» 34-летнего президента конгресса Луиса Сомосу. Его младший брат Анастасио остался командующим вооруженных сил республики. В стране ввели осадное положение. Начались аресты. В тюрьму бросили более 200 лидеров и активистов всех сколько-нибудь оппозиционных партий и групп. Среди них два глубоких старика: лидер «консервативной партии», бывший президент Эмилиано Чаморра (84 года) и либерал Э. Агуардо (80 лет). Были закрыты или разгромлены все оппозиционные газеты. Выходила одна только «Новедадес», принадлежащая семье Сомоса.

— Президент Сомоса умер! Да здравствует президент Сомоса! — слышалось в президентском дворце.

Но подобных возгласов не слышно было на улицах Манагуа. Никарагуанцы знали, на кого работал и от чьей руки умер их президент. И эта смерть не вызывала у них скорби.

...26 июля 1957 года. Человек с острым, напоминающим топор лицом и короткими усиками переодевался к обеду. Карлос Кастильо Армас, волею ЦРУ президент Гватемалы, любил эту торжественную процедуру вечернего принятия пищи в большой, солидно обставленной «государственной столовой» президентского-дворца.

Армас только что закончил в своем рабочем кабинете обсуждение внутреннего положения страны. Оно было не из приятных, и президент-полковник выглядел хмуро. Беда с ними, с этими «боссами». Стараешься для них, тянешься, идешь на риск, а им все мало. Они все требуют. Боятся, как бы в стране не произошел взрыв.

Отцепив от пояса, президент погладил огромный «кольт-45». Он не расставался с ним, ласково называл его «Исабель», «Кабелита» или на североамериканский манер — «Бетти». Не хотел расставаться с ним и сейчас. Но не надевать же эту пушку поверх вечернего фрака! И Армас с сожалением отложил пистолет в сторону.

Что ж, в нынешних условиях предосторожности не излишни. Армас прекрасно знал, что его не любят, больше того, ненавидят в Гватемале. Помнили: серенького подполковника привез в столицу в своем самолете американский посол Пьюрифой. Только в июне 1955 года Армаса произвели в полковники — боялись взрыва народного гнева. Когда в ноябре того же года Армас приехал в США и посетил в Денвере выздоравливавшего президента Эйзенхауэра, гватемальский президент ощущал за внешним лоском дипломатического декорума неуловимый оттенок пренебрежения, которое обычно проявляют к наемнику.

В последнее время американский посол Эдуард Дж. Спаркс зачастил в президентский дворец. За флером дипломатической беседы проскальзывали тонкие намеки. В стране нарастает недовольство, окружение президентского дворца замешано в многочисленных коммерческих и иных сделках и комбинациях неблаговидного характера. Поговаривают, что и сам президент...

Все это вызывает волнения. Студенческие демонстрации в столице потрясли страну. В горах возникают партизанские отряды.

Армас заверял посла, что примет меры, положение выправится. Посол поджимал губы, прощался, всем своим видом показывая, что его не устраивают подобные объяснения...

Сегодня пришли североамериканские газеты. Его уже начали критиковать. В одной из газет без обиняков написано: «Грубые методы правительства Армаса используются для подавления видов деятельности, не имеющих ничего общего с коммунизмом». Теперь он, Армас, нехорош для них. Они стараются откреститься от него, как от чумы.

Президент затейливо выругался, приведя в смятение помогавшего ему одеваться лакея.

«А вы думаете, можно прийти к власти на ваших штыках и удерживаться «демократическими» методами? Каррамба! Попробуйте-ка сами! Посмотрим, что у вас получится!» — гневно размышлял Армас.

Оглядев свою тощую фигуру, облаченную в тесный фрак, полковник самодовольно улыбнулся и вышел из комнаты. В коридоре его ждала жена — изящная, остроумная сеньора Одилья Палома де Кастильо. Президент подал ей руку, выпрямился и, важно отдувая худые щеки, торжественно зашагал по коридору.

До столовой оставалось несколько шагов. Президент поравнялся с одним из постов внутренней охраны. Ему показалось странным, что солдат дворцовой гвардии стоял не с пистолетом, как всегда, а с винтовкой «гаранд». Президент знал гвардейца. Это был Ромео Васкес Санчес. Сейчас он казался взволнованным, был неестественно бледным. Нахмурив брови, солдат смотрел под ноги президенту.

Армас вынужденно улыбнулся, но улыбка тут же замерла на его тощем лице. Шагнув вперед, Васкес вскинул винтовку... Выстрела президент не слышал: пуля разорвала аорту. На выстрел по коридору мчался, стреляя в потолок из пистолета, полковник дворцовой гвардии. Навстречу ему полыхнул винтовочный выстрел Васкеса. Полковник упал на пол, отполз за выступ и продолжал стрелять поверх трупа президента и тела его потерявшей сознание супруги. Но Васкес уже скрылся в смежном коридоре. Через полчаса его тело с простреленной головой было найдено у запертой двери на крышу дворца.

¹

Швейцарское мясное блюдо.

²

«Стрэнглхолд» — «Удавка».

³

Десперадос — отпетые (исп..).

⁴

Терпеть неудачи, проявлять нерасторопность.

⁵

То есть военной разведки.

⁶

Гасиендадос — помещики (исп.).

⁷

Лейтенант.

⁸

Белоголовый орел — национальная эмблема США. Этот хищник отличается трусостью, отнимает добычу у слабых.

Прессе сообщили, что Васкес застрелился и что у него был якобы найден документ, «свидетельствующий о его коммунистических связях»...

Всю ночь продолжались маневры военных, пытавшихся установить власть своей хунты. Но ЦРУ подготовило не только устранение ставшего неугодным президента, но и процедуру его замены. В пять часов утра 27 июля был приведен к присяге новый президент — председатель национального конгресса Луис Артуро Гонсалес Лопес. А еще через два дня посол США в Гватемале Спаркс торжественно объявил прессе: «Правительство США считает, что президент Л. А. Гонсалес Лопес занял пост на основе обычной процедуры. Поскольку переход власти совершен в соответствии с конституцией, вопроса о признании не возникает. Правительство США радо продолжать с новым правительством обоюдно счастливые отношения».

Да, власть в Гватемале еще раз сменилась в результате «обычной процедуры»... ЦРУ. Третий главный соучастник «Удавки» был устранен. Оставался четвертый. Надолго ли?

...29 мая 1961 года. Рафаэль Леонидас Трухильо Молина тридцать лет был диктатором Доминиканской Республики. Недавно он снял с себя бремя президентской власти и передал его своему ставленнику Хоакиму Балагеру.

Теперь диктатор не жил даже в столице, названной им в свою честь «Сьюдад-Трухильо». Безобидный с виду, сухой семидесятилетний старичок затворником сидел под усиленной охраной в Сан-Кристобале. Лишь изредка проезжал он по улицам столицы в тяжелом черном лимузине, на котором вместо номерного знака стояла надпись: «Благодетель Доминиканской Республики». Брат Эктор и сыновья диктатора держали в своих руках всю власть в этой несчастной, истерзанной, измученной стране.

Заговоры, подготовка нападений на страны не только с демократическим, но даже со сколько-нибудь либеральным режимом были излюбленным «хобби» престарелого самодура. Выступая 29 января 1954 года с «Белой книгой», разоблачающей заговор ЦРУ против Гватемалы, правительство президента Хакобо Арбенса указывало на Трухильо как на одного из главных пособников заговорщической интервенционистской деятельности ЦРУ против Гватемалы. Факты, приведенные в «Белой книге»; никогда не были опровергнуты. В дни подготовки в 1960 и 1961 годах нападения на Кубу Трухильо был одним из главных соучастников заговора против острова Свободы.

29 мая 1961 года, вскоре после позорного провала ЦРУ в заливе Свиней, Трухильо, этот древний старец, отправился ночью к одной из своих любовниц недалеко от Сьюдад-Трухильо (теперь этот город называется Санто-Доминго). Рядом с шофером на переднем сиденье лежали два автомата. У Трухильо был пистолет и автомат. В восьми километрах от города дорогу лимузину «благодетеля» преградили две автомашины. Третья встала сразу же позади него.

Пулеметы ударили по лимузину почти одновременно сбоку и сзади. Трухильо был ранен первыми же пулями. Шофер пытался развернуть машину, но ему это не удалось — дорога была блокирована. Трухильо крикнул:

— Стой! Я ранен!

И открыл стрельбу из пистолета. Проклиная своего шефа, шофер, схватив автомат, также пытался отстреливаться. Но тут же был ранен. Теряя сознание, шофер видел, как упал убитым сухонький старичок, тридцать лет державший страну в железном ошейнике.

Последний главный соучастник «Удавки» был устранен. В американской прессе появились признания, что и операция «Трухильо» была делом рук людей ЦРУ.

МЕРДЕКА *

„ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ»

* «Мердека» в переводе с индонезийского означает «свобода»

17 августа 1945 года. Людской океан бушует на площади Мердека в Джакарте, столице острова Ява и всей Индонезии. Люди ликуют. Радостными возгласами они торопят приближение самого дорогого, самого торжественного момента в их жизни — провозглашения свободной независимой Республики Индонезии. Веками индонезийцы ждали этого дня, боролись за него. Сегодня мечта миллионов станет явью.

Радостно светятся глаза. Люди льнут к решеткам ограды большого парка, прилегающего к площади, где в тени тропической зелени виднеется белое здание с колоннами. и каменной террасой. Отсюда голландские генерал-губернаторы управляли огромной островной страной в течение веков.

Еще недавно индонезийцы робко проходили вдали от ограды дворцового парка со страхом, а чаще с ненавистью и гневом, искоса бросая взгляды на дворец иноземных тиранов. А сегодня они поздравляют друг друга, приветствуют героев освободительной борьбы, своего национального лидера Сукарно. Его резиденцией стал теперь дворец голландских губернаторов.

— Да здравствует Республика Индонезия! Да здравствует родина! — разносятся возгласы над морем голов. Красочно, необыкновенно, фантастично зрелище народного торжества. Такого величия Джакарта не видела никогда.

Да и какие могли быть народные торжества при господстве колонизаторов? Джакарта стояла на индонезийской земле, но с тех пор, как голландские корабли бросили в 1596 году свои якоря у берега Явы, все здесь принадлежало иностранным поработителям. В 1602 году в Индонезии, появилось кровожадное чудовище — пиратская грабительская Ост-Индская компания. Над спинами индонезийцев засвистели бичи. Голландцы огнем и мечом поработили этот народ. На двух миллионах квадратных километров территории Индонезии могли бы свободно разместиться не только Голландия, но и Франция, Англия, Испания, Италия, Ирландия, Португалия и Греция, вместе взятые. Весь этот островной гигант стал владением Голландии. Руками индонезийцев возводились города, похожие на голландские, руками индонезийцев погружались на корабли сказочные богатства.

Позднее на Яве появились англичане. Между алчными грабителями вспыхивали войны. Индонезийцев заставляли убивать индонезийцев ради чуждых им интересов. Во время одной из таких войн голландский генерал-губернатор приказал сжечь Джакарту дотла, чтобы она не досталась английским противникам. На пепелище построили крепость Якарту. Потом колонизаторы переименовали ее в Батавию.

Много горя и страданий причинили колонизаторы Индонезии. Много кровавых преступлений вытерпел, пережил народ этой страны.

Индонезиец не имел никаких прав, перед ним были закрыты все дороги. Если, например, индонезиец служил на корабле, то он ни при каких обстоятельствах не мог стать даже младшим офицером. Скрести и мыть палубы, карабкаться по вантам, таскать тяжелые грузы — таким был удел сынов Индонезии. «Нацией кули» презрительно называли индонезийцев голландцы-колонизаторы.

А теперь ликует Индонезия. Ее столица ждет самого долгожданного, самого торжественного часа — провозглашения независимости республики!

Замерло движение, опустел деловой район Кота, где расположены серые массивы банковских зданий, напоминающих своей архитектурой огромные сейфы. Отсюда колонизаторы тысячами невидимых щупалец, словно спруты, оплетали трудовой народ, высасывали из него кровь, последние соки, превращая все это в желтый металл — золото... А люди все идут и идут на площадь.

— Мердека! Мердека! Мердека! — скандируют они.

Сотни тысяч поднятых над головами рук размахивают красно-белыми флажками. Вдоль живого людского коридора, под бурю приветствий подходит к высокой мачте-флагштоку доктор Сукарно.

Тысячи людей затаив дыхание глядят ввысь, в свободное небо своей родины. Словно мановением кисти искусного художника, на синем фоне неба развертывается живая палитра красок. Медленно поднимается в небо красно-белое полотнище национального стяга. Мгновенье, и оно, оживленное порывом ветра, затрепетало в лучах яркого света. Выше, выше и выше поднимается национальный стяг в два цвета — красный и белый. Эти цвета перешли на национальный флаг республики со стяга древнего индонезийского государства. Красный — цвет яванского сахара, белый — мякоть кокосового ореха. Издревле они считаются символами процветания и счастья.

Торжественные, волнующие минуты. Над притихшей толпой плывут звуки национального гимна республики. Им стала песня национально-освободительной армии Индонезии, впервые прозвучавшая в устах ее бойцов, сражавшихся против голландских колонизаторов в 1928 году. Тысячи людей подхватывают песню своей страны. Все громче, увереннее разносятся над площадью слова: «Индонезия — мое отечество, где пролита моя кровь». Песня-гимн все с большей силой разливается, подымается ввысь, в небо. Ее поют уже миллионы граждан новой республики, ее поет вся индонезийская земля.

На трибуне руководители национально-освободительной борьбы. Доктор Сукарно говорит, что отныне Индонезия открывает новую славную страницу в своей истории, страницу свободного независимого развития. Он призывает скорей ликвидировать последствия многовекового хозяйничанья колонизаторов, поднимать благосостояние народа. Борьба еще не кончилась. Она продолжается. Неоколониализм не сложил оружия. Он еще не раз попытается вновь поднять его против индонезийского народа...

В Голландии пытаются делать хорошую мину при плохой игре. Говорят, что предоставляют Индонезии независимость по своей доброй воле, и даже «желают республике добра, самостоятельного развития, процветания». Официальные представители Голландии лицемерно улыбаются. Не жалеют пустых, «лояльных» жестов и Соединенные Штаты. Они готовы поздравить новую республику с днем ее рождения.

А в это время десятки резидентов,сотни агентов, тысячи наемников, миллионы долларов брошены на подрыв национальной независимости, государственной целостности Индонезии, а также мирной и созидательной жизни народов других стран Юго-Восточной Азии, сбросивших многовековое рабское ярмо.

США на словах приветствуют освобождение колониальных народов из-под господства Англии, Франции, Голландии. На первых порах они готовы помочь некоторым лидерам в борьбе против англичан, французов, голландцев и бельгийцев. А потом? Когда-нибудь будут написаны книги о той дьявольской работе, которую рыцари плаща и кинжала ведут в молодых, ставших независимыми азиатских государствах, прокладывая кровавую дорогу «большому бизнесу».

Это будет долгий и страшный рассказ. Здесь мы приводим лишь отдельные эпизоды происков американской разведки с первых же дней возникновения независимой Республики Индонезии, направленных на закабаление ее долларом, ликвидацию ее территориальной целостности, государственной независимости и свободы.

ДВОЙНАЯ ИГРА

В одном из роскошных особняков богатого голландского плантатора, чье имя известно и ненавистно по всей Яве, идет «деловой разговор», торг.

— Чертовски жарко в этой стране, мистер Ван... Никак не могу научиться хотя бы приблизительно произносить голландские фамилии, — говорил американец, развалившись в плетеном кресле-качалке и отхлебывая из стакана виски с содовой и с плавающими кусочками льда. — Я только что прибыл в это пекло. А вы, как я вижу, уже готовитесь к отъезду.

Американец пристально глядел на человека, сидящего напротив.

— Прошу не называть меня по имени и фамилии, мистер... О бизнесе следует говорить намеками, особенно здесь. Думаю, мы поймем друг друга, — ухмыльнулся американец.

— Конечно. Здесь уж, видно, ни на кого нельзя положиться. Этот дом вполне надежен. Но чем черт не шутит. Осторожность и еще раз осторожность, — голландец понизил голос до шепота.

— Да, у вас здесь действительно уже нет ничего надежного, — согласился американец. — Вы так напуганы, мистер... ну, скажем, Брууд. Должен сказать, что в этой ситуации я даю вам хорошую цену. Хотите — получите чек, не угодно — возьмите доллары наличными. Давайте ваши списки. Мой шеф уже ждет их. Мы должны немедленно действовать.

— Но как же так, сразу? Неудобно как-то... Надо подумать, взвесить... — мрачно тянул голландец. — Надо обсудить каждую кандидатуру, сойтись в цене. Люди у нас разные, разные будут и цены.

— Предлагаю оптовую сделку, — бросил американец. — Беру все, чем вы располагаете. Мы не размениваемся по мелочам. Медлить нельзя. Меня ждут в Вашингтоне. Я отправляюсь туда с первым самолетом. Даю вам хорошую цену. Вот задаток. Давайте списки. Но не вздумайте нас обманывать. Чек на остальную сумму будет выписан на швейцарский банк после проверки списков.

— Вы предлагаете сто тысяч долларов? — спросил упавшим голосом голландец. — Это до смешного мало.

— Да, но ведь вы продаете нам только часть вашей сети, черт побери! — забыв об осторожности, закричал американец. — Берите сто двадцать. Я не дам ни цента больше.

— Понимаю, — ехидно улыбнулся голландец. — Вам тоже надо заработать.

— Вы обанкротились, господа, — делая вид, что он не расслышал оскорбительного намека, резко ответил американец. — Ваше предприятие ликвидировано. Осталось продать с молотка мелочь. Вы никогда не сможете вернуть себе господство над этой страной. Вы скомпрометировали себя здесь, господа. Эти чумазые выбросили вас. Так убирайтесь поскорее, черт бы вас побрал! Борьбу за господство белого человека будем продолжать здесь мы. Вы должны не торговаться, а помогать нам. В конце концов не хотите же вы потерять здесь и вклады? Все ваши надежды теперь связаны только с нами. Не так ли, мистер Брууд?

Мы добьемся здесь политического решения по филиппинскому варианту. Для этого нам нужны ваши люди. Вам предлагают за них хорошие деньги. А вы торгуетесь, как последний бечак [Бечак — рикша.].

— Только ли против коммунизма вы собираетесь здесь бороться, мистер?

— Это уже не ваш бизнес. Вашу собственность мы не тронем. Если, конечно, вам удастся удержать ее. Вы прекрасно знаете, чего хотят здесь эти цветные. Вы со своими старомодными замашками сами виноваты во всем. Мы придем сюда с новыми идеями и заставим туземцев работать на нас не кнутом, а долларом.

— И это, как уже поговаривают здесь, будет новый, американский колониализм, — язвительно заметил голландец, шокированный грубым цинизмом своего американского гостя.

— Нас вполне устроит здесь филиппинский вариант, — невозмутимо повторил американец. — Если он не удастся, мы заставим азиатов драться против азиатов за наши интересы. Нас это тоже устроит. Впрочем, этим способом вы уже пользовались. Вернемся, однако, к делу. Вот деньги! Где ваш список?

Голландец протянул мелко исписанные листы бумаги, но тут же отдернул руку. Американец схватил список и принялся пробегать его глазами.

— Здесь слишком мало имен, — заметил он.

— Да, это не все наши люди, — подтвердил голландец. — Это, так сказать, первая поставка. Проверьте. Если подойдет, высылайте чек на остальную сумму и направляйте в Гаагу вашего человека. Там ему вручат полный реестр. — Голландец торопливо рассовывал по карманам пачки долларов, врученные американцем.

Американец чертыхнулся, спрятал список в потайной карман, вместе с голландцем пересек внутренний двор, вышел через потайную калитку на одну из улиц Джакарты и растворился в толпе.

Итак, после ухода с индонезийских островов голландских властей сторонники и активные пособники бывшего колониального режима, основной состав агентуры и полицейские служащие были проданы американской разведке.

* . *  *

Правительство Республики Индонезии официально объявило о своей политике нейтралитета и сотрудничества со всеми странами. Был намечен путь развития в направлении демократии и социализма. А в Вашингтоне еще в период второй мировой войны вынашивались планы превращения Индонезии в новые Филиппины. Еще тогда, сразу же после победы над Японией, было принято решение провести операцию щирокого масштаба — уничтожить национальных лидеров Индонезии, расчленить ее территорию, захватить или подчинить своему влиянию наиболее богатые острова. Как? Путем организации мятежей и гражданских войн.

Уже через два месяца после окончания войны американские нефтяные компании принялись срочно восстанавливать предприятия на острове Суматра, богатом нефтью. К середине 1948 года производство на этих предприятиях достигло довоенного уровня.

Был подготовлен план отделения этого острова от республики, провозглашения его «независимости». Американские монополии готовились провести эту «операцию» в партнерстве с голландскими капиталистами. Резко усилилась подрывная деятельность.

В 1952 году правительство Индонезии приняло решение о сокращении численного состава своей армии. ЦРУ, учитывая недовольство некоторой части военнослужащих, подлежавших увольнению из армии, немедленно пустило в ход миллионы долларов и 16 октября спровоцировало антиправительственную демонстрацию перед президентским дворцом в Джакарте.

— Долой правительство Сукарно! — кричала подкупленная толпа.

Демонстрация была шумной, крику было много, на все это был израсходован не один миллион долларов. Но результаты оказались плачевными для американцев. Народ и армия остались верными своей республике. Их не удалось сбить с толку, ввести в заблуждение.

Бывшему агенту голландской разведки, перекупленному ЦРУ, шпиону и провокатору Вестерлингу, участвовавшему в этом «деле», пришлось поспешно искать убежища, у своих новых заокеанских хозяев. ЦРУ до сих пор не отказывается использовать в своих махинациях этого матерого шпиона и предателя индонезийского народа.

С приходом в 1953 году к руководству ЦРУ Аллена Даллеса подрывная деятельность США против Индонезии еще больше усилилась и активизировалась. Даллес лично занялся организацией междоусобицы на индонезийской земле. В 1956 году он неофициально приезжал в Индонезию, встречался с бывшим заместителем начальника штаба индоне-зийских сухопутных войск подполковником Лубисом, вел с ним тайные переговоры.

После этого визита в Центральной и Южной частях острова Суматра объявилось сразу несколько мятежных главарей. Действуя по указанию ЦРУ, полковник Хуссейн, Джамбек и Симболон основали свою штаб-квартиру в Па-данге, полковник Барлиан — в Палембанге.

В сентябре 1956 года эти главари провели в Палембанге секретное совещание, на котором была принята подготовленная в Вашингтоне и срочно доставленная оттуда «Хартия». В ней содержался ряд требований: восстановить на правительственных постах реакционных деятелей; отстранить министра обороны генерала Насутиона; запретить Коммунистическую партию Индонезии; децентрализовать управление страной и т. п.

Вскоре в Паданге состоялось еще одно совещание, подготовленное, организованное и финансировавшееся ЦРУ. В нем приняли участие мятежные полковники Хуссейн, Симболон, Джамбек, Барлиан, подполковник Лубис, а также связанный с Вашингтоном социалист-экономист д-р Сумитро. На этом совещании было решено препятствовать поступлению доходов в государственную казну и убить президента Сукарно.

В 1957 году в индонезийской печати были опубликованы телеграммы, которые посол США в Индонезии Аллисон посылал в Вашингтон. Был документально установлен факт тайных связей правительственных органов США с ультрареакционной, предательской организацией «Дар-Уль-Ислам».

Однако преступные махинации на этом не прекратились. В январе 1958 года в Сунгай Дарей на острове Суматра была созвана более широкая «конференция» мятежников. На ней присутствовали Хуссейн, Симболон, Джамбек, Лубис, Самуэль, Сапит, Сумитро, Натсыр Шафруддин и Бархануддин Нархафф. 10 февраля 1958 года на этой «конференции» по приказу ЦРУ был создан так называемый «революционный совет».

В тот же день от имени «революционного совета» полковник Маллудин Симболон выступил по радио Паданга. Он обнародовал декларацию, содержащую требования мятежников. Главными из них были устранение главы правительства д-ра Джуанда и его кабинета, создание нового центрального правительства во главе с д-ром Хатта или султаном Джокьякарты. Пять дней спустя, 15 февраля, мятежный полковник Ахмед Хуссейн объявил об образовании нового «правительства» Индонезии во главе с Шафруддином...

Подготовка политического расчленения Индонезии была завершена. В ЦРУ полагали: захват Индонезии — дело дней. Даллес самодовольно ухмылялся в свои щетинистые усы. Но неожиданно полковник Барлиан с Южной Суматры покинул мятежный лагерь, заявив о своей верности центральному правительству республики. Султан Джокьякарты и д-р Хатта отказались сотрудничать с мятежниками.

Мятеж все же продолжали поддерживать другие раскольники. Бывший военный атташе Индонезии в Вашингтоне Кивиларанг, давно завербованный американской разведкой, был назначен «верховным главнокомандующим» вооруженных сил мятежников. На Северном Целебесе во главе мятежников встал полковник Самуэль.

В распоряжение мятежников были переброшены с Тайваня десять американских бомбардировщиков. Их пилотировали американские летчики-авантюристы, получившие специальную подготовку в школах ЦРУ. Несколько недель эти самолеты находились на Филиппинах в ожидании истребителей прикрытия. Как только мятеж на Суматре провалился, самолеты были переброшены в Менадо — столицу Северного Целебеса — второй центр мятежа и на остров Моротай. С этих баз летчики ЦРУ начали бомбить объекты центрального правительства на Борнео, Южном Целебесе и Молуккских островах. Кроме того, они пытались топить корабли, входившие в порты центрального правительства. В конце апреля летчиками ЦРУ были потоплены три судна, в том числе английский танкер.

Опасаясь проигрыша и ответной реакции законного правительства Индонезии на подрывные действия ЦРУ, правительство США вело двойную игру. Президент Эйзенхауэр и государственный секретарь Джон Фостер Даллес заверяли правительство Республики Индонезии, что США не вмешиваются в ее внутренние дела, соблюдают нормы международного права в отношении этой страны. А директор ЦРУ Аллен Даллес тем временем продолжал плести интриги, организовывал заговоры, посылал мятежникам оружие, самолеты и летчиков для бомбардировки сел и городов Индонезии.

СТЕРВЯТНИК

День был праздничный. Синий купол безоблачного тропического неба хрустальной чашей висел над землей. Храм христианской общины был полон. На базарах кипела торговля, по дорогам двигались толпы индонезийских крестьян.

Казалось, на остров Амбон в Молуккском архипелаге снизошли благодать и благоденствие. Ничто не предвещало беды. И вдруг с ясного безоблачного неба ударил гром. На людей, занятых своими заботами, обрушился рев двухмоторного американского бомбардировщика Б-26. Взметнулись черные фонтаны взрывов. Сверху били пулеметные очереди, прошивая свинцом все пространство.

Люди падали, испуганно озираясь на небо, вновь подымались, бежали, ища спасения. Те, кого застала неожиданная смерть, неподвижно лежали в неестественных позах. Обливаясь кровью, с оторванными ногами, окровавленными лицами, раненые старались уползти, спрятаться, найти укрытие. Молодая мать с растрепанными волосами прижимала к груди окровавленное тельце мертвой девочки. Пожилой индонезиец склонился над трупом сына-подростка с простреленной грудью.

— Будь ты проклят, изверг! — гневно подняла к небу сухие, вычерненные работой и временем руки седая женщина, стоя над телом старика, распростертым у выхода из католического храма. — Какая мать могла родить такого убийцу!

Трое солдат оказались среди метавшихся людей. Прислонив винтовки к стволам пальм, они стреляли по воздушному стервятнику. А тот все неистовствовал. Наконец израсходовал все бомбы, патроны и снаряды, зловеще сверкнув на солнце .крылом, улетел в сторону моря.

За один только налет этого стервятника на острове Амбон было убито и ранено несколько десятков мирных граждан. Люди были потрясены, возмущены. Гневные антиамериканские демонстрации одна за другой стихийно возникали на острове.

Американский стервятник, причинивший столько горя жителям Амбона, не раз появлялся и над Сулавеси, над его древней столицей городом Максассаром. И всюду он сеял смерть и разрушение.

18 мая 1958 года убийца со своими пушками, пулеметами и бомбами опять появился над островом Амбон. Уверенный в своей безнаказанности, он снова занялся кровавым разбоем. Закончив расстрел ни в чем не повинных людей, летчик выровнял самолет, отхлебнул из фляги несколько глотков виски и начал последний разворот над морем, чтобы лечь курсом на базу. И тут он заметил, что из правого крыла самолета вырвался красный язычок пламени. Огонь запрыгал, Заплясал по крылу, стал увеличиваться, отбрасывая в небо полосу клубящегося черного дыма. Внизу был виден военный корабль. Сверху он казался игрушечным. Но разрывы его зенитных снарядов, следы трассирующих пуль тянулись все ближе к самолету. Пламя уже бушевало на крыле. Воинственный пыл и самоуверенность убийцы исчезли. Им овладел безотчетный животный страх.

Вдали в море показался крошечный коралловый островок. К нему направил убийца горящий самолет. Выбросился из кабины с парашютом. Объятая пламенем машина, волоча за собой в небе огромный шлейф черного дыма, с ревом ринулась вниз. Самолет ударился о поверхность воды у самого берега.

Парашют опускал убийцу в пальмовые заросли. Что ж, там он найдет убежище, скроется и выждет, пока к нему на выручку подоспеют соотечественники. Но у самой земли порыв ветра ударил его о ствол высокой пальмы. Хрустнула, нелепо изогнулась нога. Двадцатидевятилетний американский авантюрист-преступник Аллен Лоуренс Поуп оказался в руках индонезийских властей.

...Поуп родился в фермерской семье среднего достатка. Фруктовая ферма его отца находилась в Петрине, к югу от Майами. Мать, обыкновенная фермерша, ничем не выделялась среди миллионов других сельских жительниц Америки. Ходила по праздникам в церковь, исповедовалась у священника, занималась детьми и хозяйством.

Аллен рос сильным, резвым и задиристым. Отец хотел сделать из него образованного человека. Он послал его в университет штата Флорида. В университете Поуп занимался спортом, участвовал в состязаниях, нередко выходил победителем. От экзаменов до экзаменов жил беззаботной студенческой жизнью. Увлекался танцами. Он не знал, что за каждым его шагом пристально наблюдали чьи-то холодные, расчетливые глаза. Каждое его слово внимательно слушали. О нем было уже написано несколько секретных сообщений и справок.

— Аллен, что ты думаешь о красных? — спросил как-то у него один из приятелей.

— Ничего не думаю, — беззаботно ответил он. — Красные — это враги Америки. Нам твердят об этом каждый день.

— А что ты думаешь о черных?

— То же, что и ты. Черных надо держать в узде, не то они сядут нам на голову.

— Правильно, Аллен! Надо бить красных и черных и вообще цветных! — подхватил приятель.

Тот же приятель представил как-то Аллену „человека средних лет, с бесцветными, водянистыми, холодными глазами.

— Хочешь выпить? — спросил приятель.

— О’кэй, — ответил Аллен.

Его пригласили в ресторан. Были девушки. Была музыка. Было виски. Был разговор об опасных приключениях и хороших заработках. Аллену все это очень понравилось. Он бросил университет, уехал в штат Техас — говорили, объезжать лошадей. Это было прикрытие. В действительности ему предстояло пройти курс специальной подготовки.

Его зачислили в авиационное подразделение разведывательно-диверсионной школы ЦРУ.

Методы обучения и воспитания в этой школе были тщательно продуманы и проверены во всех деталях. По окончании курса обучения у слушателей не оставалось почти ничего человеческого. Они были хорошо подготовлены к предстоявшей им кровавой «работе».

В 1950 году Соединенные Штаты спровоцировали войну в Корее. Поуп получил приказ ЦРУ «добровольно» поступить в военно-воздушные силы. По заданию ЦРУ он совершил 5 ночных полетов над территорией КНДР, за что был произведен в младшие офицеры и награжден крестом.

Бесславно кончилась война в Корее. Поуп вернулся в США. Женился. Родилась дочь. Поступил на работу в местную авиационную компанию. Возврат к нормальной жизни? Нет, разведка не отпускает людей, которыми она однажды завладела. Новые задания. Аллену пришлось развестись с женой, бросить семью. По приказу ЦРУ он заключил контракт с компанией гражданского воздушного транспорта (КЭТ) на Тайване.

КЭТ была создана американским генералом Ченно, точнее реорганизована из его военно-авиационной части «добровольцев», служивших у Чан Кай-ши во время гражданской войны в Китае. «Добровольцы» Ченно называли себя «летающими тиграми». Теперь это были летающие гиены, появляющиеся в воздухе всюду в Азии, где, напрягая все силы, мужественно сражались за свободу народы этого континента. В 1954 году КЭТ были поручены специальные авиатранспортные и разведывательные задачи в Индокитае. Два месяца летал Поуп под огнем зенитной артиллерии с особыми заданиями над территорией Вьетнама. Для прикрытия своей деятельности сбрасывал снаряжение французскому гарнизону, наглухо осажденному в Дьен-Бьен-Фу.

За эти операции Поуп получил звание капитана. Ему было установлено высокое жалованье. Он женился во второй раз на стюардессе американской авиационной компании «Пан америкэн эйруэйс». По приказу ЦРУ поселился на вилле вблизи Сайгона. Охота в джунглях прикрывала его длительные экспедиции разведывательного характера.

В декабре 1957 года, когда ЦРУ организовывало мятеж на островах Индонезии, Поупа отправили в Менадо на Северном Целебесе, занятом мятежниками. Туда с американской военно-авиационной базы Кларк Филд, близ Манилы, на Филиппинах, были переброшены десять бомбардировщиков. Один из них предназначался для Поупа...

Трудно предположить, что в Белом доме верят в предзнаменования. Тем не менее президент Эйзенхауэр явно был во власти невеселых предчувствий. Незадолго до того, как самолет Поупа был сбит над Амбоном, президент выступил на своей пресс-конференции с ответом на критику американской подрывной деятельности против правительства Индонезии.

— Наша политика, — торжественно объявил президент, — есть политика тщательно соблюдаемого нейтралитета и полного самоустранения. Мы не встаем ни на одну сторону, где это нас не касается. С другой стороны, — на всякий случай добавил он, — в каждом известном мне восстании всегда бывают свои рыцари удачи... Люди всегда стремились к доброй драке и ввязывались в нее иногда за плату, а иной раз из любви к искусству.

Послу США в Джакарте Г. П. Джонсу оставалось лишь повторить объяснение своего президента. Когда индонезийцы захватили Поупа, посол немедленно выступил с утверждением, что воздушный пират, сбитый во время его бандитского налета, — это лишь «частный американский гражданин, выступающий в роли платного наемника».

Американская пресса отвергла эту «прикрывающую версию». «Поуп не был наемником, — пишут журналисты Т. Уайт и Д. Росс в своей книге «Невидимое правительство». — Он летал по заданию ЦРУ, которое тайно поддерживало мятежников, пытавшихся свергнуть президента Сукарно».

В декабре 1959 года Поуп предстал перед военным судом Республики Индонезии. Ему было предъявлено обвинение в преднамеренном массовом убийстве индонезийских граждан, в том числе 17 солдат и офицеров индонезийской армии.

Он был бледен, напуган: за совершенные им преступления суд мог приговорить его к смерти. Поуп изворачивался, отрицал неопровержимое, лгал безнадежно и глупо. Он еще не знал, что его изобличал собственный дневник, найденный среди обломков самолета, куда он с тупым педантизмом заносил кровавые подробности своей деятельности во время каждого вылета. Когда, наконец, он понял, что суд располагает неопровержимыми доказательствами совершенных им преступлений, он попытался заслониться ширмой антикоммунистической демагогии.

Суд заклеймил наемника американской разведки как убийцу. 29 апреля 1960 года Аллен Лоуренс Поуп был приговорен к смерти. ЦРУ пустило в ход все средства, чтобы вызволить своего провалившегося агента из рук правосудия. Последовали различные маневры и ухищрения, которые завершились переговорами на высоком уровне. 2 июля Поуп был передан посольству США и немедленно отправлен на специальном военно-транспортном самолете в Соединенные Штаты. Но сын фермера Поуп, превращенный ЦРУ в Поупа-убийцу, не мог уже жить нормальной жизнью среди своих соотечественников, в кругу своей семьи.

Летом 1963 года жена Поупа возбудила против него дело о разводе, обвинив его в жестоком обращении с нею и ее малолетними детьми. Суд вынес решение о разводе. Поуп подписал контракт с «Южной авиатранспортной компанией» в Майами и улетел на Тайвань, где в то время орудовала эта фирма.

Официально считается, что эта компания обслуживает Пентагон, по контракту с военно-воздушными силами США перевозит пассажиров и грузы между островами Тихого океана. Как-то представитель компании «Дабл чек», нанимавшей американских летчиков для авантюры ЦРУ в заливе Свиней на Кубе, Карлсон иронически заметил, что «Южная авиатранспортная компания» перевозит цыплят с Виргинских островов».

В декабре 1964 года органы безопасности Индонезии арестовали в Южном Сулавеси 59 контрреволюционеров. От штаб-квартиры предателей народа нити тянулись за границу, в частности на Тайвань. Видимо, и в данном случае не обошлось без «перевозки цыплят» самолетами этой компании, летчики которой подготовлены в разведывательнодиверсионных школах США.

Неизвестно, принимал ли участие в этих перевозках Поуп. Однако и без этого его биография характерна, поучительна. Она показывает, как ЦРУ превращает простых американских парней, попавших в ее сети, в профессиональных преступников — шпионов, диверсантов и убийц.

ПРОВАЛ

15 февраля 1955 года так называемый «революционный совет», обосновавшийся в городе Паданге на Суматре, объявил о создании нового «правительства» во главе с бывшим управляющим банком «Бэнк оф Индонезия» и лидером мусульманской партии «Дар-Уль-Ислам» Шафруддином.

По указанию ЦРУ мятежники обратились к США и СЕАТО с призывом о помощи. Они требовали немедленного признания их «правительства». Президент Эйзенхауэр и государственный секретарь Даллес вновь и вновь уверяли правительство Республики Индонезия, что они будут соблюдать нормы международного права, не будут вмешиваться во внутренние дела страны.

А тем временем ведомство Аллена Даллеса по-прежнему принимало меры к расширению подрывных действий в Индонезии. Государственный секретарь США Джон Фостер Даллес все больше склонялся к идее открытого признания «правительства» мятежников. Вместе со своим братом, который ежедневно представлял в Белый дом «оптимистические» разведывательные сводки о положении мятежников, он оказывал все усиливающееся давление на президента Эйзенхауэра.

Однако правительство Индонезии приняло энергичные меры. Прежде всего правительственные самолеты разбомбили радиостанции мятежников в городах Паданге и Буккиттингги, уничтожив тем самым средства антиправительственной пропаганды, оказавшейся в руках мятежников. На Суматре в район мятежа был сброшен крупный парашютный десант правительственных войск. Началось решительное наступление против мятежников. На рассвете 18 апреля правительственные войска взяли оплот мятежников — город Па-данг. Спустя 12 часов пала «столица» мятежников город Буккиттингги.

В руки правительства попали новые доказательства американского вмешательства. Было установлено, что американская авиация оказывает активную поддержку мятежникам. США снабжали мятежников оружием, боеприпасами и различными военными материалами. Была разоблачена еще одна «частная фирма», использовавшаяся ЦРУ для снабжения мятежников, — «Америкэн Сэйлз компани».

Новая волна возмущения подрывными действиями Соединенных Штатов прокатилась по всей Индонезии. Правительство республики еще раз предупредило, что продолжение подобной деятельности окажет катастрофическое влияние на отношения между Индонезией и США и что оно готово обратиться к ряду стран с просьбой о помощи добровольцами и оружием.

Это оказало отрезвляющее действие на братьев Даллесов и президента США. С идеей признания «правительства» мятежников было покончено. Силы мятежников в северо-восточной части Суматры оказались разгромленными. Но второй центр мятежа все еще продолжал существовать на Северном Целебесе. И ЦРУ не прекратило свои подрывные действия в этой стране. Кстати, оно не прекращает их до настоящего времени. И все-таки, несмотря на все старания ЦРУ, мятежники в Индонезии терпели одно поражение за другим. В 1961 году один из лидеров мятежников, доктор Шафруддин, заявил, что он прекращает всякую деятельность против правительства республики. 4 октября 1961 года покинул «правительство» мятежников и бежал за границу доктор Сумитро. Полковник Хуссейн и Симболон сдались властям. Лидер партии «Машуми» Мохаммед Натсыр скрылся. Не сдавались лишь полковники Самуэль и Джамбек, подстрекаемые ЦРУ.

«ПРОИГРАВШИЙ ПЛАТИТ»

Небольшой отряд уходил в джунгли Суматры. Разбитые, преследуемые солдатами армии республики, мятежники торопливо шагали по болотам и топям, обходя населенные пункты и плантации. Они старались оторваться от преследователей хотя бы на полдня пути. Несмотря на огромную усталость, они шли и шли, не зная точного направления, не имея представления о том, куда они могут выйти.

Попадались лишь звериные тропы да редкие дороги, связывающие населенные пункты с плантациями. Но именно здесь могли быть ловушки и засады.

Душно. Жаркое тропическое солнце нещадно жжет, испаряет огромное количество воды с бескрайних водных пространств Тихого и Индийского океанов. Воздух влажный. Человек в этой атмосфере чувствует себя, как в парной. Стальные изделия мгновенно покрываются ржавчиной. Органические вещества разлагаются с поразительной быстротой.

Неукротима здесь растительность. В тропических лесах насчитывается свыше сотни тысяч различных видов растений. Они сплетаются в сплошную зеленую стену. Джунгли почти непроходимы. Словно в лабиринте, пробираются в них звери. Относительно широкие проходы пролагают к водопоям только слоны. Крадучись ходят тут тигры. Мятежники избегали и этих путей: здесь их также могли встретить солдаты республики.

Путь изнурял. Беглецы все чаще делали короткие привалы, снова поднимались, брели дальше. Без саблевидного острого ножа или топора нельзя было продвинуться ни на шаг. Но и с ними далеко не уйти.

На ветвях огромных деревьев, в несколько десятков метров в обхвате до 80 метров в высоту, гнездятся тропические птицы, ползают удавы, прыгают стаи обезьян, живут «лесные люди» — орангутанги, ростом в полтора метра, весом до 100 килограммов...

В буйном царстве природы оказались мятежники. Рядом с командиром отряда тащится высокий молодой американец. Как и все, он рубит длинным ножом лианы, время от времени поглядывает на компас и непромокаемую, светящуюся географическую карту. Это человек ЦРУ. Он назвался Фредом. Но командир и его подручные знают: у людей этой службы много имен и документов и все они фальшивые.

Беглецы голодны, раздражены. Они хотят отдохнуть. Но командир, пошептавшись с Фредом, покрикивает все резче, заставляя быстрее прорубаться сквозь чащу. Не один из обманутых солдат уже начал проклинать судьбу за то, что поддался на уговоры и обещания. Все чаще они косятся на Фреда.

Будто острые уколы игл, ощущает на себе Фред эти взгляды. По спине пробегают мурашки. От жары и влаги рубашка прилипла к спине. Но американец ежится, словно в мороз. Поглядывая на него, солдаты перешептываются. Фред понял — ничего хорошего его не ждет. «Скверная история, — решает он. — Надо поскорее выпутываться. Иначе будет поздно. Хорошо им, в Вашингтоне, затевать всякие операции. Попробовали бы сунуться сюда, в джунгли. Если бы не возможность получить пулю в затылок от своей собственной «службы», черта с два заманили бы вы меня сюда..."

Когда отряд останавливался на ночлег, Фред ложился поодаль. Автоматический пистолет у него всегда наготове. В уголках воротничка гимнастерки зашиты ампулки с цианистым калием. Возьми в рот, раскуси, и смерть наступит мгновенно. В специальном футляре, в потайном кармане игла. Ее острый кончик обработан сильнодействующим ядом. Легкий укол и... Костюм Фреда напичкан и другими «средствами», изготовленными в лабораториях ЦРУ.

Фред хорошо вооружен всеми этими «средствами». Об этом позаботились люди, пославшие его со специальными заданиями в Индонезию. Он был связным между отрядами мятежников, в которых находились люди ЦРУ. Миссия была не из легких, но он успешно справлялся с нею, пока не началось крупное наступление правительственных войск и он не оказался в джунглях.

Рацию Фред бросил: испортилась, а исправить ее в джунглях невозможно. Человек ЦРУ остался без связи. Теперь он надеялся только на случай.

Над отрядом пролетал вертолет.

— Наши! Наши! — закричал Фред. Выхватил из кобуры ракетницу. Двое подручных главаря прыгнули на него, скрутили руки, повалили его на землю.

— Не смей! — раздраженно крикнул главарь на ломаном английском языке. — Может быть, он правительственный. Вы давал. Правительство их забирай. Увидят твою ракету — нам конца.

— Плюю я на вас. Довольно с меня! — кричал разъяренный Фред. — Освободите мои руки! Отпустите меня! Теперь я вам не нужен, — Фред был близок к истерии.

— Мы тебя не звал. Нельзя тебя отпустить. Ты выдашь нас. Ты от нас не уйдешь! — бросил главарь и отошел от Фреда.

Мятежники продолжали прорубаться. Вскоре они оказались близ английской каучуковой плантации. Уже слышны крики рабочих. Фред хотел было закричать, позвать на помощь. Кто-то схватил его за шею, грязная ладонь зажала рот, больно придавила к зубам губы. Фред задыхался.

Он хотел применить один из приемов, которым его обучали в диверсионно-разведывательной школе. Но десять сильных рук крепко держали его. Американца связали.

Когда отряд отошел подальше от плантации, Фреда развязали, дали поесть, напоили. Обессиленный, он полулежал, опершись на огромный пень.

— Ты хотел бежать и продавать нас! — прохрипел главарь. — В следующий раз получай пуль... Где твои, янк? Где оружие? Где еда? Вы обещал нам все, когда уговаривал. А теперь бросил! Боитесь! Ты, янк, отвечай нам за все. Если мы тебе не убил до сих пор, то тольк потом, что хотел взять за тебе хорош выкуп. Не пытайс бежать! А то им некого будут выкупать.

Фред сник. Надежда ускользала.

Наступила душная, беспокойная ночь. Фред спал тревожным сном. Проснулся. Рядом с ним сидели два мятежника, которым поручили охранять его. Среди ночи сторожа заснули. Но Фред знал: стоит ему подняться, вскочат и они.

Осторожно выпростав руку, Фред медленно, едва ощутимым движением вытащил из потайного карманчика отравленную иголку. Повернувшись, приблизил ее к �спине одного из своих сторожей, нажал кнопку спуска. Тело охранника содрогнулось. Фред понял: яд сработал мгновенно. Повернулся на другой бок. Не спеша, бесшумно вонзил ядовитое острие в бок другого сторожа. Тот что-то промычал, вздрогнул, затих.

Приподнявшись, Фред вытащил игольчатый пистолет, отвинтил колпачок и прицелился в часового, дремавшего в двух шагах спиной к нему. За разноголосым хором ночных джунглей не было слышно легкого шуршанья выстрела.

Часовой продолжал сидеть в той же позе. Осторожно поднявшись, Фред прошел мимо, едва не задев его. Тот не шевельнулся. Все быстрее и быстрее двигался Фред среди зарослей. До плантации надо дойти раньше, чем его бегство обнаружат. Плантация близко, не более часа хода. К юго-востоку от последней стоянки. Жажда спасения была настолько сильна, что он уже не боялся ни ночных теней, мелькавших за деревьями, ни горящих глаз хищников. У него оставалось кое-что для защиты от зверей. Да они его и не тронут.

Беглец был уже недалеко от плантации, когда внезапно наткнулся на сухую высокую кучу. Решив, что это хижина, он начал шарить по ней руками, отыскивая вход. Не найдя, приналег на стену. Ноги и руки его стали погружаться во что-то сыпучее. Он хотел выпростаться, но увяз до колен. В ту же минуту Фред ощутил, как тысячи насекомых, нестерпимо жаля, ползли по телу. «Рыжие муравьи», — мелькнула страшная догадка. Рванулся, барахтаясь, выбрался из огромного муравейника. Отряхиваясь, срывая с себя одежду, он влетел в еще большую кучу.

Разбуженные неожиданным вторжением непрошеного гостя, муравьи тысячами уколов обжигали тело Фреда. Он катался по земле, метался из стороны в сторону. А на него ползли и ползли мириады муравьев. Тело горело, словно его жгли раскаленные угли. В глазах полыхали огненные круги. Он рычал.

Выбравшись из страшного места, Фред бросился бежать, наталкиваясь на стволы деревьев, спотыкаясь о лианы. Он принялся карабкаться на дерево. Сорвался, потерял сознание...

Через две недели мятежники, решив сдаться, возвращались через джунгли. Прорубаясь сквозь молодую поросль, уже успевшую затянуть их тропинку, двое дозорных наткнулись, недалеко от ночной стоянки, где погибли трое часовых, на куртку, брюки и ботинки, принадлежавшие Фреду. Внутри белели кости человеческого скелета. Неподалеку, Тщательно обглоданный муравьями, лежал череп.

Один из дозорных, наклонившись, принялся рыться в карманах. Второй, подойдя к черепу, пнул его ногой. Из пустой глазницы выскользнула небольшая черная змея, мелькнув, скрылась в зарослях. Вскрикнув, отпрянул дозорный, позвал товарища. Но тот лежал в неестественной позе на том, что когда-то было Фредом.

На вопли дозорного прибежали остальные. Осторожно осмотрев труп, главарь сказал: игла, он укололся об нее.

Наскоро зарыв труп, отряд продолжал свой путь, торопясь до наступления ночи выбраться из джунглей. Размахивая длинными ножами, мятежники прорубались сквозь зеленую стену, а за ними до самой опушки, деловито перебираясь с дерева на дерево, следовал «лесной человек», как бы выпроваживая случайных гостей из своих владений...

В Вашингтоне в ЦРУ узнали, что Фред пропал в Индонезии без вести.

— Что ж, проигравший платит, — сострил один из начальников. — Он был одинок. Ни семьи, ни родственников. Никто не станет его разыскивать.

— Да, — заметил шеф отдела, — он погиб в этом проклятом богом «раю», выполняя свой долг.

Через день шеф был вызван к директору.

— Поздравляю вас с успехами, Майк, — улыбнулся директор, выслушав его доклад. — У вас, как я вижу, есть достижения. Вы будете представлены к награде. Ну, а потери... В какой войне их не бывает! Они лишь свидетельствуют о вашей активности. Подберите других, более расторопных парней и несколько опытных женщин. Нам потребуется теперь подробная, очень подробная информация об Индонезии. Нам нужно знать все, что делается в этой стране. У нас сейчас там сотни агентов. Их должны быть тысячи.

Действуйте! Действуйте! Действие — вот наш девиз и мой приказ. Мы должны стать преемником Британской империи. Над нашими владениями не будет заходить солнце. Соединенные Штаты должны выполнить свое великое историческое предназначение. Англичане действуют против Индонезии из Сингапура, Малайзии и Австралии. Они нам не мешают. Если хотите, они работают на нас. Придет время, и мы попросим их убраться из Юго-Восточной Азии. Мы развернем нашу деятельность с Формозы, Филиппин и Южного Вьетнама.

— Из Южного Вьетнама?

— Да, из Южного Вьетнама. Это ключ к овладению Юго-Восточной Азией, странами бассейна Индийского океана и в конечном счете Восточной Африкой.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ЗАЛИВЕ СВИНЕЙ

ХОСЕ ИГНАСИО НА ПОСТУ

Хосе Игнасио Сорано, потомственный житель городка Хагуэй-Гранде в провинции Лас-Вильяс, впервые за свою долгую голодную жизнь был счастлив. Оба его сына, Хорхе и Антонио, переехали недавно в провинцию Матансас — получили там постоянную работу, забрали с собой жен, остроглазых худеньких внучат Хосе Игнасио. Ребята ходят в школу. Немного переросли свой класс, да что поделаешь: при Батисте школ тут не было, учиться и не мечтали.

Да что дети! Вчера его, Хосе Игнасио, вызывали в местный штаб по ликвидации неграмотности: начинай, дядюшка Хосе, заниматься. А ведь ему седьмой десяток пошел. Ничего, отвечают, сейчас учатся и девяностолетние. Да только зря горячились ребятки. Хосе рад, что будет учиться. Неудобно ему немного — поздновато. И ребятишек этих, студентов, стыдно. Воробьи они желторотые, а будут учить его, старика. Своими соображениями Хосе Игнасио осторожно поделился с «компаньерос» ¹ из штаба. Те успокоили: «Не стесняйся, отец, ничего зазорного тут нет, не твоя вина, что ты неграмотный».

«Всех обучат! — горделиво размышляет дядюшка Хосе. — Фидель и его ребята — народ хваткий».

Через неделю грузовик примчал в Хагуэй-Гранде стайку парнишек. Уселись они в тени у штаба, начали песни петь. Снова вызвали в штаб Хосе Игнасио. Спрашивают: «Нельзя ли, отец, у тебя одного на постой поместить?» — «С полным удовольствием». Старухи у него нет, сыновья, невестки, внуки уехали. Места хватит. И заниматься у него можно. Работает он ночью, сторожит нефтяную лавку. Спит мало — придет домой утром, подремлет часа четыре и снова на ногах. Днем время у него есть. Перед работой и учиться можно.

Определили к нему Пепе — парнишку лет шестнадцати. Отец его погиб в пятьдесят восьмом, сражаясь вместе с Фиделем в горах Сьерра-Маэстра. Мать работает, он у нее один. Ладный такой, серьезный, как его старший внук Рамиро. Пришел. Вымыл пол в комнатушке, которую Хосе ему выделил. Это городской-то! Багаж тощенький, но аккуратный: одеяло тоненькое, подушка, лампа керосиновая, книги. Даже еду себе на первое время приволок — потом, говорит, будут выдавать в штабе. Работящий, видно. С виду хилый, а сила чувствуется. И откуда это Фидель таких добывает?

В первый же день начали заниматься. Буквы Хосе выучил быстро. Трудно только слова произносить правильно— поначалу даже язык заболел. Но потом ничего — пошло дело.

Пепе привез газеты — «Нотисиас де Ой», «Революсьон». Интересно в них объясняют, что и как делать. Вот у него, Хосе, дело будто и не сложное, а тоже значение имеет. Три недели назад какой-то гусано ² пытался ночью лавку поджечь. Хосе шум поднял. Прибежали милисианос, поймали сукиного сына. Оказался — сынок местного гасиендадо ³. Тут они недалеко от Хагуэй-Гранде живут.

Не дремлют гусанос, все норовят нагадить. Неймется им, что народ Кубы полной грудью дышит. Опять хотят сесть на шею народу. Но ничего у них здесь не получается — бегут в Эстадос Унидос⁴. Фидель об этом не раз говорил. Пепе тоже рассказывает: забрасывают янки этих гусанос в горы Эскамбрай; налетают они оттуда на деревни, государственные тростниковые плантации — жгут посевы, убивают людей.

Вот и сегодня после занятий Пепе целую лекцию прочитал. На днях, говорит, в Пунта-Горда врывается перед рассветом в бухту торпедный катер. Откуда — неизвестно. Но похож на американский. Скорость — дьявольская. Разворачивается у нефтеперерабатывающего завода — и бух-бух из пушки. Завод-то принадлежал американской «Тексако». Теперь, натурально, национализирован. Находится в ведении Национального института нефти, того самого, от которого получает керосин и бензин их лавка. По катеру ударили с причала. Развернулся он — и ходу в море. Самолеты поднялись, наши катера вышли. Да где там! Удрал пират. Говорят, на базу янки в Гуантанамо. От Пунта-Горда до нее рукой подать. Миль пятьдесят.

Да, надо все-таки собраться как-нибудь в столицу. Недалеко ведь. Не был в Гаване после того, как революция победила. Не до того было. Пепе рассказывает — не та стала Гавана.Самому посмотреть охота. Позакрывались в Гаване «стыдные дома». Времена теперь не те. Шесть десятков лет была Куба колонией этих Эстадос Унидос. Всем завладели янки. Климат — райский. Богатые янки зимой сюда плыли, летели косяками. Было в Гаване восемь казино, сотни притонов. На всем наживались янки. Перепадало и Батисте. Была Куба огромной плантацией для них. А Фидель со своими ребятами все это порушил. Революция!

Конечно, дел с этими гусанос еще много. С ними надо ухо держать востро. Первые месяцы после революции — что греха таить! — бывало, и подремлет старик Хосе у своей лавки. А теперь ни-ни. Хосе Игнасио Сорано теперь не заснет на своем посту. Он будет защищать революцию.

«РИСК — БЛАГОРОДНОЕ ДЕЛО»

Джесс Керни, тридцатилетний инженер, специалист по электронной связи, считал себя счастливчиком. Во-первых, ему всегда везло с работой. Во-вторых, вчера Коринн наконец-то сказала «да».

Не то чтобы ей не нравится Джесс — высокий, ловкий и спокойный. Коринн претила его профессия. Делая впервые предложение молодой женщине, Джесс выложил ей все начистоту. Он работает в частном детективном агентстве. Его специальность? Устанавливать микромикрофоны и прочую аппаратуру для подслушивания и записи чужих разговоров.

В этом деле Джесс достиг виртуозности. Ему удалось даже однажды прицепить крохотный радиопередатчик за отворотом пальто подвыпившего миллионера, возвращавшегося из ночного клуба со своей приятельницей. Пока раскисший простак колесил с предприимчивой красавицей по предрассветной Парк-авеню, направляясь в свой особняк, Джесс, следовавший за ними на некотором расстоянии в специальной машине, записал великолепный разговор. Фирме это обошлось всего лишь в десять долларов; пришлось подкупить гардеробщицу клуба.

Джесс смеялся, пытаясь представить себе физиономию миллионера, когда тот обнаружил на своем пальто микропередатчик. Полученная им запись помогла жене миллионера получить развод с баснословными отступными. Ее адвокат вручил Джессу тысячу долларов наличными. А ночной клуб уволил гардеробщицу.

В общем получается неплохо, если не считать нескольких скандалов, двух-трех оглушительных пощечин и одного удара в подбородок, из-за которого Джесс месяц провалялся в больнице с трещиной в челюсти. Впрочем, лечился он за счет фирмы...

А по существу, Джессу начинала надоедать его профессия. Но где найдешь работу, которая дает такой заработок? Единственное условие, которое поставила фирма, абсолютная секретность. Но Джесс умеет молчать. В конце концов это не так уж трудно, если знаешь, что за молчание хорошо платят.

Джесс не мог скрыть своей профессии от Коринн. Полгода она избегала встреч с ним после первого объяснения. Встречаясь, вела себя сдержанно, была неразговорчива. Казалось, она еле терпит его присутствие.

И все-таки Джесс не верил, что Коринн не любит его. Было что-то в ее глазах, что говорило Джессу: не теряй надежды, парень. Придет, непременно придет твой час.

И час пришел. Вчера. В Центральном парке. Вообще-то там небезопасно даже днем. Но Джесс когда-то неплохо боксировал и не боялся. Запрокинув ее голову, он, задыхаясь, твердил: «Да, да, Коринн, милая?» Молодая женщина чуть слышно прошептала: «Да, Джесс!» Потом Джесс разрабатывал с Коринн планы — где и когда свадьба, кого приглашать. Надо сменить квартиру, обновить мебель. Вообще хлопот предстояло масса.

Сегодня утром Джесс уже получил было у фирмы отпуск на три дня. Но тут черт принес главного детектива Стивенса. Он настоял на том, чтобы Джесс записал еще одну встречу. Сенсационное дело: миллионер встречается с кинозвездой.

В отеле, где миллионер зарезервировал «президеншнэл сьют», рядом был снят номер. Помимо обычной платы, фирма вручила за этот номер управляющему отеля тысячу долларов наличными.

Работа была сложная. Джессу и его помощникам не удалось разместить микромикрофоны в роскошных апартаментах. Тонкие длинные иглы-звукосниматели пришлось загнать прямо в стены. Они служили резонаторами, обеспечивая запись. Не удалось только подвести крохотный, с булавочную головку, объектив телевизионной камеры. Запись предстояло вести «вслепую».

Джесса это не смущало. Сидя в соседнем номере, он с нетерпением ждал начала разговора. Он не знал, что за те два часа, пока он налаживал свою технику, произошли три важных события. Управляющего отеля свалил с ног сердечный приступ. Его увезли в больницу. Миллионер отказался от «президентских апартаментов» и умчал кинозвезду на свое ранчо. Помощник управляющего, не знавший о сделке своего босса с детективами, вселил в апартаменты человека, только что прилетевшего из Кельна...

Поначалу Джесс не прислушивался к разговору, который записывала его аппаратура, надоели ему эти любовные интрижки. Включив магнитофоны, он внимательно следил лишь за мерцающими огоньками контрольных приборов. Прошло четверть часа. Джесс начал прислушиваться. Когда он понял, о чем шла речь, его начало лихорадить.

Если бы Джесс мог зайти в апартаменты, он увидел бы в обширном, роскошно обставленном холле плечистого человека с тупым сонным лицом — типичного детектива. В соседней комнате — великолепной гостиной — в креслах, сдвинутых почти вплотную, сидели два старика. Один, с пушистыми белыми усами и длинной трубкой, которую он держал на отлете, говорил быстро и не очень разборчиво. Второй, в строгом, консервативном костюме, изъяснялся по-английски с едва заметным акцентом. Аппаратура Джесса отчетливо записывала беседу.

— На этот раз нам должно удаться то, что не получилось в мае. Выдержка у русских оказалась в те дни феноменальной. Они вышибли из-под Пауэрса его У-2, но не предприняли никаких поспешных действий.

— Теперь обстановка другая, — отозвался человек, говоривший с акцентом. — Москва не блефует. Она окажет Кубе всемерную поддержку. Вторжение, несомненно, вызовет военный конфликт, масштабы которого трудно предвидеть. Пойдет ли на такой риск только что избранный президент?

— Судя по всему, Кеннеди не авантюрист. Планы операции «Плутон» ⁵ подготовлены нами еще при Эйзенхауэре. Новый президент, конечно, понимает, что операция может закончиться плачевно. А ему еще надо завоевать престиж и в стране и за границей. Ведь победа на выборах досталась ему лишь ничтожным большинством голосов.

— Нового президента терзают сомнения, — продолжал человек с трубкой. Это был Аллен Даллес. — Но есть одно важное обстоятельство, вынуждающее его не препятствовать «Плутону». В выдвижении и избрании его президентом большую роль сыграла поддержка бостонской финансовой группировки. Не последнее слово в ней принадлежит и компании «Юнайтед фрут». Во многих странах Латинской Америки она владеет огромными землями, торговым флотом, портами. Ее влияние на политиков этих стран трудно переоценить. Политике Кеннеди в отношении Кубы суждено стать первым пробным камнем для проверки его намерений, решительности, способности «носить башмаки президента». Он не может уклониться от этого испытания. Если он запретит операцию, в прессе поднимется такой шум, что растущая популярность молодого президента будет основательно подорвана. Да и зачем ему запрещать «Плутон»? Кеннеди хочет победы на Кубе. Единственное, чего он опасается, это провала. Но у него нет выбора. Он в наших руках. И мы продолжаем подготовку операции полным ходом.

— Таким образом, ты считаешь, что весной высадка на Кубе состоится? — нагнулся вперед в кресле человек, говоривший с сильным немецким акцентом.

— Несомненно.

— Та-ак. Ну, наши «союзнички» — де Голль и Макмиллан — при первых же раскатах грома объявят, что не хотят иметь с ней ничего общего. Если развернутся события, возможно, нам с вами придется действовать в одиночку...

— Я всегда говорил и покойному брату Фостеру и Айку ⁶: союзников у нас много, но мы — Америка и Германия — всегда одни. Что ж, встряска будет полезной. Она избавит многих наших политиков от иллюзий. Все станет на место.

— А ты уверен, Аллен? — от волнения собеседник директора ЦРУ перешел на немецкий. — Ты уверен, что дело не кончится провалом?

— Уверен, уверен, — раздраженно передразнил своего собеседника Даллес. — Кто в наше время может быть в чем-либо уверен? Но без риска не бывает и удачи. Риск — благородное дело...

Дверь в комнату распахнулась. Вбежал взволнованный человек с лицом иезуита. Недовольный вторжением, Даллес зло вскинул на него глаза. Его явно смутил вид пришельца. А тот, приложив палец ко рту, знаками умолял шефа выйти с ним в другую комнату. Молча проследовал Даллес за «иезуитом» в ванную комнату.

— Какого черта, Лем? — прошипел он.

— Босс, магнитная проверка показала: ваша беседа записывается.

Лицо Даллеса побагровело. Он схватил Лема за отворот пиджака и принялся трясти.

— Как вы могли? Как вы могли? — прошипел он, отталкивая от себя Лема.

— Последняя проверка производилась за пятнадцать минут до начала вашей беседы, сэр. Все было нормально, чисто. Прибыл две минуты назад. Включил «Зита-Эль». Аппарат сразу же показал: идет запись.

— Скорей! «СиДи» ⁷ здесь?

— Все на месте, сэр.

— Где центр подслушивания?

— В одиннадцати метрах от места беседы.

— Немедленно обыскать все соседние номера. Схватить людей, аппаратуру, запись...

Через минуту Даллес вернулся. Гость раскуривал сигару. Пальцы его слегка дрожали.

— В чем дело, Аллен? Что-нибудь случилось? — спросил он, стараясь казаться равнодушным.

— Ерунда. Провалили одно пустяковое дело. Лем зря помешал нашей беседе. Ну-с, так вот, может быть, съездим куда-нибудь вместе? Погода, правда, не располагает...

Гость поднял брови. Понял: что-то случилось.

Пэт Слэттери был назначен в «СиДи» сравнительно недавно. В эту группу подбирали самых умелых, ловких и изобретательных. Их усиленно тренировали. Пэт не отличался высокими умственными качествами, но обладал ударом огромной силы. А это очень важно для «СиДи», задача которой обеспечивать личную безопасность директора ЦРУ.

Очередной наряд — сопровождение директора в Нью-Йорк — Пэт получил, как всегда, за полчаса до отъезда из Вашингтона. Полчаса в воздухе, и агент «СиДи» в Нью-Йорке.

В охранной «цепочке» Пэт и его коллеги доехали до отеля, вися «на хвосте» у машины босса. Вестибюль уже был «прикрыт» другими ребятами из «СиДи», прибывшими сюда значительно раньше. Проверку отеля они уже закончили. «Президентские апартаменты» были проверены с помощью специальной аппаратуры. Экспресс-анализ показал: воздух не отравлен, опасной радиации нет.

Никто в отеле не узнал Даллеса, гримировавшегося обычно для подобных встреч. Босс ЦРУ без помех добрался до нужного номера. Сидя в одной из соседних комнат, парни из «СиДи» пили кока-колу, лимонад «севен ап», дулись в карты «по маленькой», когда ворвался Лем.

— Экшн! [Действовать.], — прошипел он. Все вскочили. — Апартаменты, где находится босс, прослушиваются. Надо обнаружить, где ведется запись. Захватить людей, аппаратуру. Без шума.

— Йес, сэр, — промычали парни «СиДи».

— За мной, — Лем бросился в коридор...

Джесс был потрясен подслушанным разговором. Речь шла о важнейших вещах. Поэтому он подключил усилитель и через городской телефон связался с центральной аппаратной фирмы, дублируя запись.

Когда в комнату ворвались вооруженные люди, Джесс понял: запись будет уничтожена. Он резким движением отсоединил телефон.

Это движение решило все. Столкновений, даже драк с такими же, как и он, сыщиками у Джесса было немало. Знал он, и как надо действовать в подобных случаях. Но кто-то из ворвавшихся приглушенно крикнул: «Дзис из гавернмент!» ⁸ И Джесс не изготовился к обороне. Подскочив к поднявшемуся со стула Джессу, Пэт выбросил вперед правую руку.

Сильный удар в челюсть. Неестественно запрокинув голову, Джесс рухнул на пол...

ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ МАЙОРА СС

Герхард Бреннер лежал в пиджаке и ботинках на диване вашингтонского отеля и хандрил. И это называется жизнью! В двадцать четыре года перед самым окончанием войны он стал майором СС. С тех пор шестнадцать лет тревог, страха, скитаний, нередко — унижений.

Специальность у Бреннера в СС была довольно узкая. Атлетически сложенный, ловкий и сильный, он занимался за границей похищением и убийством видных врагов нацизма по приказу имперской службы безопасности. На счету у него были десятки погубленных им людей, по сравнению с которыми майор СС выглядел всего лишь человекообразным.

На сравнительно высокие ступени в нацистском рейхе Герхард попал довольно молодым. В ближайшем окружении Гиммлера он оказался по рекомендации «фюрера» «гитлерюгенда» Бальдура фон Шираха. Бреннер выполнил несколько весьма важных, хотя и довольно грязных поручений. И получил звание майора, когда большинство его сверстников еще мечтали о нашивках обер-лейтенанта.

Война окончилась. Нелегко было начинать жизнь в новых, непривычных условиях. Экс-майор был мало кому известен и потому избежал ареста. У него хватило ума запастись в последние месяцы войны полным набором не фальшивых, нет, новых документов.

Но было множество других проблем. Например, деньги. Эту проблему экс-майор разрешил радикально, хотя и довольно примитивно. Его приятель Гельмут сумел устроиться в западногерманскую уголовную полицию. Ему удалось разузнать кое-что о королях «черного рынка», американских и немецких. Благоразумно оставив в стороне американцев, Джерри принялся за соотечественников. При его сноровке они оказались сравнительно легкой добычей. Ему не стоило большого труда похитить одного из них. Когда выкуп в полновесных швейцарских франках был получен, доверчивого воротилу Герхард и его подручные пристрелили: мертвые не говорят.

Вскоре, однако, возникла прежняя, более фундаментальная проблема. Герхард полагал, что его старые грехи остались в безвестности. Но его имя все-таки попало в списки военных преступников. Он узнал об этом от Гельмута. Возникла дилемма — бежать в Парагвай или искать надежного покровительства на месте.

Бреннер не решался обращаться к Гелену: он мог просто продать экс-майора СС союзникам. Правда, с каждым годом подобная перспектива была все менее опасной. И тем не менее Герхард решил не прибегать к помощи Гелена.

После долгих колебаний Герхард решил «срезать углы», прямо явиться к Даллесу. В свое время, выполняя некоторые деликатные поручения рейхсфюрера СС, Герхард Бреннер несколько раз встречался с главным резидентом УСС в Швейцарии. Рассчитывая на это довольно беглое знакомство, Герхард приплыл на «Куин Мери» в Нью-Йорк осенью 1947 года. Отлично изготовленные документы отводили от него всякие подозрения американской иммиграционной службы.

Встреча с Даллесом была не лишена приятности. Молодой, но видавший виды немец сумел произвести выгодное впечатление. Операция удалась. Даллес, сидевший в то время в своей юридической фирме на Уолл-стрите, дал Герхарду кое-какие поручения в странах Азии и Латинской Америки. Герхард — теперь он называл себя Джерри — почти не знал английского языка. Но для него это было даже подспорьем — никто не мог заподозрить в нем американского агента. Бреннер развернул активную разведывательную деятельность. Уверяя всех в своей непримиримой ненависти к американцам, он выискивал единомышленников среди азиатских и латиноамериканских политиков и коммерсантов, ловко выяснял их планы и намерения, до зарезу интересовавшие его нового покровителя.

Так Герхард Бреннер перешел к частной разведке. Состоя консультантом ЦРУ, Аллен Даллес еще не занимал там официального положения. Материалы, собранные Джерри и некоторыми другими специалистами частного шпионажа, Даллес продавал заинтересованным банкам и концернам, ведущим международные операции. Этот вид «внекоммерческой» деятельности банков не прекратился и после прихода Даллеса в августе 1951 года в ЦРУ в качестве заместителя директора. Ее продолжали другие, не менее изощренные люди.

Назначение Даллеса в ЦРУ породило новые возможности и для «частных» его помощников. Джерри была предоставлена довольно крупная должность в ЦРУ. Он принял новое имя. Ему сочинили новую биографию, изменили с помощью нескольких несложных пластических операций лицо. Совершив очередное перевоплощение, Джерри стал органической частью «черной службы» ЦРУ.

Босс решился отправить его в боннскую республику. Оттуда Бреннер провел несколько политических диверсий против стран Восточной Европы.

Появившись в Западном Берлине, он активно участвует в подготовке диверсий против ГДР, из особняков — конспиративных квартир американской разведки — отправляет на восток группы диверсантов.

Несколько раз Герхард-Джерри нелегально появляется в демократическом Берлине. 17 июня 1953 года он возглавлял банды диверсантов, совершивших нападение на штаб народной полиции в Берлине.

Герхард-Джерри делал все, что мог. Не его вина, что бдительность, стойкость людей новой, демократической Германии, ее правительства сорвали все эти планы. Многие люди, подготовленные Бреннером, были арестованы, сам он едва спасся бегством за океан.

Непродолжительный отдых, работа консультантом «черной службы» ЦРУ — и Герхард-Джерри снова в Европе. На этот раз в Вене. Ему была передана одна из групп контрреволюционного эмигрантского подполья, орудовавшего против Венгерской Народной Республики.

Тревожной осенью 1956 года Бреннер с группой агентов-диверсантов ЦРУ прорвался сквозь оголенную в те дни границу народной Венгрии в ее столицу. Одетый скромно, под рабочего, он был в толпе, ломившейся в здание Будапештского городского комитета Венгерской рабочей партии. Во время войны он не участвовал в кровавых расправах, организовывавшихся частями СС в германских тылах, — для него это была тогда слишком мелкая работа. Теперь он обагрил свои руки кровью венгерских патриотов.

Легко раненный в Будапеште, Бреннер был буквально в последние минуты путча вывезен в Австрию. Через месяц он был уже в Вашингтоне, в главной квартире ЦРУ. Стоя навытяжку перед Алленом Даллесом, он слушал приказ о производстве его в подполковники американской разведки. Поздравляя с повышением, Даллес пожал ему руку.

Герхард-Джерри вернулся к своей старой специальности. Организовал несколько «киднэпов» — похищений политических противников американской разведки. На счету Джерри теперь уже было уничтожение двух президентов небольших республик, пренебрегавших волей Вашингтона. После каждой из этих операций элегантный, благообразный немец — теперь уже полковник — совершал очередное перевоплощение... Если нынешний вызов к боссу что-нибудь означает, произойдет тринадцатое перевоплощение Герхарда Бреннера, почти уже забывшего имя, под которым он появился на свет.

Размышляя над всем этим, Джерри потянулся к бутылке с виски, стоявшей на низком столике со стеклянной крышкой. И тут раздался телефонный звонок. Оттуда, из «фирмы»!

ПРИКАЗ ПОДПИСАН

Ричард М. Биссел, рослый франт с носом пуговкой и неестественно расширенными зрачками, некогда преподавал экономику в Йельском университете. Он предпочитал, чтобы его и в ЦРУ называли «профессором». И в самом деле, пост заместителя директора «по планам» ЦРУ возлагал на него руководство самыми черными из черных операций. Имей ЦРУ право присваивать ученые степени, Биссел вполне мог бы претендовать на звание профессора международного бандитизма. «Этот знает, где зарыты все трупы», — говорили о нем.

И внешне этот «ученый» уголовник производил довольно выгодное впечатление, если не считать странного, косящего взгляда.

Весь 1959 год «профессор»-диверсант носился с идеей: использовать агентов и «активистов» ЦРУ, бежавших с Кубы, для организации из контрреволюционных кубинских эмигрантов вооруженных отрядов.

Не ожидая утверждения своих планов, с согласия Даллеса Биссел поручил всю подготовительную работу Бреннеру, выступавшему теперь уже под именем Фрэнка Бендера. Тем, кого удивлял немецкий акцент Бреннера-Бендера, говорили, что он австриец, служил в УСС, работал во Франции с маки. Во Флориде и Луизиане, в приморских городах Техаса Бреннер развернул вербовочную сеть. Из фондов ЦРУ на содержание создаваемых отрядов были выделены крупные средства еще до того, как решение о подготовке операции «Плутон» было принято в Белом доме. Полным ходом велась военная подготовка.

Из «фирмы» Бреннеру-Бендеру по телефону звонил Биссел, когда Даллес еще был в Белом доме. Это было 17 февраля 1960 года. Шеф поручил Бисселу созвать нужных людей, сообщив из Белого дома, что приказ о подготовке операции президентом Эйзенхауэром подписан.

От гостиницы, где жил Бендер, до дома № 2430 на улице «Е», где находилось ЦРУ, было недалеко. Бендер шел .пешком.

Пройдя контрольные посты у ворот и у входа в штаб, он вошел в приемную Биссела. Там уже ожидали еще два полковника — Карр и Рэтерфорд. Им тоже предстояло сыграть немалую роль в предстоящих событиях. Один работал в латиноамериканских странах, свободно говорил по-испански. Другому, как и Бендеру, предстояло объясняться через переводчика.

По традиции трое делали вид, что не знают друг друга. Сидя под пристальным взором помощника Биссела, они молчали, вдумчиво, сосредоточенно, ожидая вызова.

Дверь кабинета распахнулась, появился Биссел. Он широко улыбался — толстые щеки почти скрывали крохотную пуговку носа. Полковники торопливо вскочили с кресел.

— Хэлло, джентльмены! Шеф уже здесь. Он ждет нас.

Резко, рывком, Биссел пожал руки «джентльменам», из которых каждый мог бы получить за свои «дела» не менее тысячи лет тюрьмы в тех немногих штатах Америки, где нет смертной казни за предумышленное убийство.

Совещание носило предварительный характер. Присутствовали только руководители операции. Обычно суховатый Даллес на этот раз улыбался. Он не просто был доволен. Шеф ЦРУ чувствовал себя, что называется, в своей стихии.

— Пришлось повозиться, — облегченно вздыхая, говорил он. — Президент не такой уж простак. Требовал гарантий, что операция не провалится и нам не придется убираться с Кубы восвояси. Он сомневается в том, что население поддержит наш десант. Помогли материалы военно-морской разведки. На Гуантанамо она ежедневно опрашивает сотни кубинцев из четырех тысяч, работающих на этой базе. Кое-кто из них, разумеется, говорит то, что хотят от него услышать. По материалам этих опросов составлен специальный доклад. Основной вывод: в случае высадки на Кубе население поддержит вторгшихся при условии, что среди них не будет людей Батисты. Доклад решил дело. Президент верит разведке Пентагона...

Биссел многозначительно улыбнулся. Полковники, дисциплинированно молчавшие, тоже изобразили на лицах подобие улыбки. Улыбка, впрочем, быстро сбежала с лица полковника по кличке Карр.

— Прошу прощенья, сэр, — перебил он Даллеса. — Не означает ли это, что мы действительно рассчитываем сделать что-либо серьезное на Кубе силами одних только эмигрантов?

Даллес нахмурился. Он не любил, когда его перебивали.

— Вы узнаете об этом из доклада мистера Биссела, полковник, — раздраженно бросил он.

Полковник виновато вытянулся на стуле, приоткрыл рот, изображая предельное внимание и полную готовность следовать указаниям начальника.

— Ваша задача, — продолжал Даллес, — обеспечить подготовку людей, их боеспособность. Вам придется вести также и контрразведывательную работу. Разведка Кастро постарается заслать к вам своих людей. Их надо своевременно вылавливать. И еще одно. Многие эмигранты не хотят иметь дело с подручными Батисты. Сам он старается не напоминать о себе — его имя вызывает ненависть у всех кубинцев. Остались его люди. Они умеют делать то, что нам нужно, — убивать.

Часть «батистанос» надо привлечь к участию в операции. На них можно будет потом свалить все неизбежные эксцессы. Их руками мы проведем на Кубе чистку. Когда они сделают свое дело, мы от них отмежуемся. Ясно?

Полковники молча кивнули в знак полного согласия.

Даллес любил, чтобы в ЦРУ его считали «первым среди равных». Он насаждал нравы, свойственные деловому предприятию: железная дисциплина, механическое послушание при внешнем, показном демократизме. Своих помощников, в частности, он всегда называл по именам.

— Сейчас Дик расскажет о ваших задачах по подготовке людей.

Биссел говорил недолго. Его доклад пестрил названиями баз, именами, цифрами. Полковники изредка прерывали его вопросами. Когда подробности плана были обсуждены, Даллес, сосредоточенно слушавший помощника, коснулся пальцами усов.

— По причинам, которые вы, джентльмены, должны понимать, — сказал он, — я не могу изложить вам всей нашей стратегии в подготовке «Плутона». Раскрою лишь главный замысел. Предупреждаю: если о нем узнают в конгрессе, они сорвут операцию. Но я полностью доверяю вам. Никто у нас не рассчитывает развернуть серьезные военные операции против Кастро силами одних эмигрантов. Сейчас, когда операция еще только подготавливается, мы убедили Белый дом в том, что вторжение, словно детонатор, вызовет восстание и что восставшие сами доведут дело до конца. Такая тактика нужна, чтобы нейтрализовать сопротивление операции «Плутон», которую многие ее критики называют авантюрой.

Как только высадка состоится, — продолжал Даллес, — мы постараемся подключить к операции Пентагон. Президент уже согласился обеспечить судам вторжения наше воздушное прикрытие. Начальники штабов, я уверен, поддержат и более солидные меры — от военно-морской блокады, обстрела Гаваны с моря и воздушных бомбардировок до высадки морской пехоты и наступления из Гуантанамо. Вы должны быть полностью уверены в успехе операции. Подготовку к ней следует вести со всей обстоятельностью, на которую вы только способны.

— На вас, Фрэнк, — повернулся к Бреннеру Даллес, раскуривая трубку, — возлагается руководство эмигрантскими контингентами, инспекционное наблюдение за ходом всей подготовки. Вы отвечаете за отряды вторжения вплоть до их погрузки на десантные суда и в самолеты. Обратите особое внимание на безопасность. У вас будет для этого специальный помощник. Он создаст осведомительную сеть и будет сообщать вам о настроениях людей.

Работа по созданию очагов сопротивления на Кубе будет продолжаться. Не думаю, что они смогут приобрести самостоятельное значение. Но кое-какую помощь они нам окажут. Ну вот, кажется, и все, господа. Подробности вам сообщит Дик.

И Даллес кивком головы закончил совещание.

ОСИНЫЕ ГНЕЗДА

Первый секретарь американского посольства в Гватемале Роберт Кенделл Дэвис, седеющий, приятный с виду человек средних лет, задумчиво сидел в своем кабинете на Авенида Октаво. Уже несколько лет он был главным резидентом ЦРУ в Гватемале. Об этом знали в городе даже уличные мальчишки. Вежливый, элегантный, замкнутый, Дэвис был сегодня настроен несколько мрачно. Его предшественник по резидентуре посол Джек Пьюрифой погиб в Таиланде при несколько загадочных обстоятельствах. Кен Дэвис догадывался, что катастрофа была прямым, хотя и замаскированным, следствием «гватемальского дела». Теперь ему предстояло примерно такое же «дело», которое стоило жизни Джеку Улыбке. Обычная резидентская работа с агентурой — это одно. В Гватемале она не более опасна, чем охота на енотов. Другое — такие операции, как этот «Плутон». Операция эта настолько секретна, что Дэвису пришлось слетать в Вашингтон, чтобы ознакомиться с той ее частью, которую ему было положено знать. То, что он узнал, вызывало у него тяжелые предчувствия. В задуманных масштабах операция не имеет ни малейших шансов на успех. Дэвис слишком хорошо знал новую Кубу, чтобы сомневаться в этом. Ему не сообщили, что вторжение будет лишь первым актом, за которым последуют действия главных сил. Но он понимал, что вмешательство крупных американских сил неизбежно. А это создаст такие катаклические опасности... Дэвис был рад только тому, что он будет в своей тихой Гватемале, куда смертельные радиоактивные осадки могут и не долететь.

Дэвису поручили подготовить условия для военной подготовки людей. Предстояло немало хлопот. Надо договориться с президентом Идигорасом Фуэнтесом о базах для военного обучения кубинцев. Подготовить эти базы.

Задача была не из приятных. Дело в том, что в свое время ЦРУ пыталось оттеснить Идигораса от президентского поста. Делали это глупо. Незадолго до выборов к Идигорасу в отель «Майа Эксельсиор» пришел некий «мистер Карр». Бухнул на стол чемодан с полумиллионом долларов наличными. «Если сеньор Идигорас снимет свою кандидатуру, вся эта куча долларов его», — сказал этот Карр. Идигорас помнил: его предшественник Кастильо Армас был устранен куда проще. Но по странной несговорчивости характера президент решил пренебречь этим кровавым уроком. Он не только отклонил заманчивое предложение Карра, но и рассказал о нем в телевизионной передаче. Живо. В подробностях. Ядовито.

ЦРУ удалось с тех пор кое-что поправить — «починить подгнившие заборы», как говорят в таких случаях. Тем не менее Дэвис опасался отпора со стороны Идигораса и серьезно готовился к разговору с президентом. В апреле 1960 года он навестил крупнейшего гватемальского плантатора Ррберто Альехоса в его конторе в здании «Эдифисио Таунсон».

Замысел был прост. Альехос близок к президенту. Его брат Карлос давно сидит послом в Вашингтоне. Он тесно связан с государственным департаментом, в его содействии можно не сомневаться. В Вашингтоне ЦРУ уже провело немалую работу с Карлосом. Официальное донесение, присланное им Идигорасу, как и частные письма посла своему брату, подготовило почву для сделки.

Беседа в «Эдифисио Таунсон» была легкой и приятной. Да, он, Роберто Альехос, готов помочь уважаемым представителям Эстадос Унидос встретиться с сеньором президентом в неофициальной обстановке. Сам он мог бы предложить в распоряжение уважаемых сеньоров свою кофейную плантацию в Бока-Коста у тихоокеанского побережья. Разумеется, для этого необходимо разрешение сеньора президента. Арендная плата? Ерунда. «Вспомните обо мне, когда займете Гавану». Только и всего. Но кое-что придется передать президенту — по сравнению с ним, Альехосом, он бедняк. Уважаемые представители посольства знают, как это делается. Он не станет давать им ненужных советов.

— Есть еще одно обстоятельство, — добавил Роберто Альехос. — Появление кубинцев в Бока-Коста и в близлежащем городе Реталулеу станет, конечно, известно в стране. Пойдут слухи. Поэтому придется пообещать президенту какую-нибудь политическую концессию. Например, согласие на переход к Гватемале оспариваемых ею территорий соседнего Белиза. Конечно, это не понравится англичанам. Но что поделаешь? Бизнес есть бизнес...

Дэвис передал в Вашингтон условия Альехоса. Они были приняты. Не рассчитывая на влияние одних только братьев Альехос, ЦРУ послало к Идигорасу Фуэнтесу своего старого агента Мануэля Антонио де Варона. Дважды встречался тот с президентом Гватемалы. Джентльменское соглашение было достигнуто.

Встреча Дэвиса с президентом состоялась на территории гватемальской военной школы «Эскуэла политекника», где находилась «Каса крема» — частная резиденция президента. С самого начала беседы президент дал понять, что он полагается на старых друзей братьев Альехос. Поддержку притязаний в отношении Белиза Идигорас встретил с восторгом. Он выдвинул единственное условие: кубинцы не должны задерживаться в его стране дольше осени. Переговоры закончились полным согласием. Дэвис отослал в Вашингтон шифровку.

Вскоре в Реталулеу на большом участке, тщательно охраняемом 400 гватемальскими солдатами, началось сооружение аэродрома. Строительство вела нью-йоркская фирма «Томпсон-Корнуолл». Взлетно-посадочная полоса была закончена пожарными темпами. И сразу же на ней начали приземляться американские военно-транспортные самолеты. Из них выгружали оружие, военное снаряжение, горючее, продовольствие.

В пяти районах Гватемалы развертывались военные учебные базы для контрреволюционных кубинских эмигрантов. Крупнейшая из них находилась на плантации Альехоса «Эльвеция». Тщательно охраняемое поместье — плантация была превращена в военный лагерь. Когда наемников ЦРУ собралось в «Эльвеции» много, в горах была создана специальная база с кодовым названием «Тракс».

Поля и леса, оцепленные усиленной охраной, напоминали теперь район сражений. Повсюду бродили отряды грязных, небритых наемников в камуфлированных под джунгли зелено-желтых комбинезонах. На полигонах трещали пулеметы, автоматы. Гулко лопались винтовочные выстрелы, слышался глухой лай минометов, злобно шипели базуки. На побережье Тихого океана отрабатывалась высадка десантов. Самолеты сбрасывали группы парашютистов.

Впоследствии, поближе к портам отплытия («дебаркации») в Никарагуа, были построены еще четыре базы: на плантации «Ла Суиса», хлопковой ферме близ Сан-Хосе Буэнавита, в Сан-Хуан Акуль и в Дос-Лагунас близ границы Мексики. Сержантов и капралов, заканчивавших подготовку в Гватемале, отправляли в школу американских «специальных войск» в форте Гулик в зоне Панамского канала, где завершалось их обучение международному разбою.

Подготовка диверсантов велась также во Флориде и Луизиане. В Майами вербовочные конторы действовали в открытую. Завербованных глубокой ночью доставляли на конспиративные квартиры ЦРУ. После длительного инструктажа им выдавалось обмундирование и снаряжение. Затем с заброшенного аэродрома военно-морской авиации в Опа-Лока близ Майами и с других посадочных площадок ЦРУ завербованных развозили на самолетах по базам.

Вскоре, однако, выяснилось, что добровольцев набирается до смешного мало. Руководителям контрреволюционного кубинского подполья пришлось объявить мобилизацию. Для острастки несколько «дезертиров» были уничтожены.

ОПАСНОЕ НАСЛЕДСТВО

Джон Фитцджеральд Кеннеди, «президент-элект» ⁹ Соединенных Штатов, был настроен благодушно. Он уже привык к радостной мысли: через два месяца, 20 января 1961 года, на ступеньках Капитолия он примет присягу и станет самым молодым в истории страны главой государства. На людях Кеннеди держался бесстрастно, а наедине с самим собой не мог сдержать довольной улыбки.

Помнит, хорошо помнит он бессонную ночь после выборов 8 ноября. Он провел ее в большой деревянной семейной вилле на берегу Атлантического океана в Хайанис-порте. Следил за подсчетом голосов — предварительные результаты передавались почти непрерывно по всем главным телевизионным сетям Америки. Поволновался он тогда! Стрелка колебалась от победы к поражению. Был момент, когда, казалось, победил Никсон, и Джек, как звали его в семье, уже мысленно готовил поздравительную телеграмму сопернику. Но все-таки подсчет дал небольшой перевес голосов —  112 тысяч. Наблюдая под утро по телевидению нервную, почти истеричную пресс-конференцию своего побежденного соперника, Кеннеди думал о том, что он сам едва не оказался на его месте...

Первые ощущения радости, новизны положения проходили быстро, сменялись заботами и даже тревогами. Много трудных, мучительных проблем предстоит решать новому президенту. Конгресс, видимо, поддержит его — двенадцать лет провел он в стенах Капитолия. Там любят, когда в Белый дом приходит сенатор или конгрессмен. Но есть немало и врагов. Эти ждут его ошибок и провалов.

Еще до конца избирательной кампании Эйзенхауэр начал по традиции посвящать обоих кандидатов в некоторые тайные государственные дела. Одно из них — операция против Кубы.

Да, он, Кеннеди, играл во время предвыборной кампании на настроениях той части избирателей, которые были перепуганы революцией на Кубе, опасались ее влияния на всю Латинскую Америку.

Кеннеди знал: Эйзенхауэр, республиканцы победили в ноябре 1952 года в немалой мере потому, что обвинили Трумэна и демократическую партию в том, что те «прозевали» Китай. Теперь представлялась соблазнительная возможность отплатить республиканцам «тою же монетой», обвинив их в. том, что они «прозевали» Кубу.

Первоначально кандидат демократической партии, поддаваясь тайным уговорам республиканцев, не выдвигал кубинскую проблему в центр предвыборной борьбы. Однако возможности, предоставляемые этой проблемой, оказались слишком соблазнительными. В последний решающий месяц кампании Кеннеди, нарушив «джентльменское соглашение», начал выдаивать «проблему Кубы» до конца. В штате Огайо Кеннеди выступил в октябре с речью. Он взвалил на правительство Эйзенхауэра всю ответственность за то, что Куба «потеряна для США». Через несколько дней Никсон нанес ответный удар. На съезде Американского легиона он намекнул, что правительство республиканцев не сидит сложа руки, оно планирует «кое-что» против Кубы. Вскоре Эйзенхауэр ввел эмбарго на торговлю с Кубой и отозвал из Гаваны своего посла Бонсаля.

Эти меры «запоздали, и они недостаточны», ответил Кеннеди., Никсону пришлось указать сенатору от Массачусетса, что он играет с опасностью мировой войны, настаивая на «решительных мерах» против Кубы. Лицемерный ответ Никсона произвел столь благоприятное впечатление на избирателей, что Эйзенхауэр отменил уже назначенную на 30 ноября высадку на Кубе. Сыграл свою роль и тот факт, что правительство революционной Кубы разгромило к этому времени созданные ЦРУ «очаги восстания» на острове. Имело значение также и желание республиканцев дать Кеннеди «возможность самому сунуться на Кубу». Действовали по старому принципу американской политической борьбы: дать противнику столько веревки, чтобы он мог на ней повеситься.

И действительно, Куба могла стать такой «веревкой» для правительства Кеннеди. Поэтому президент с нетерпением ожидал приезда в Палм-Спрингс директора ЦРУ Аллена Даллеса и непосредственного организатора кубинской операции Ричарда Биссела. Ждал со смешанным чувством раздражения и опасения.

Даллес и Биссел приехали точно в назначенное время. Биссел был насторожен, Почтителен, внимателен и учтив. Ему явно хотелось произвести благоприятное впечатление на нового президента. У Аллена Даллеса под усами, в кончиках губ змеилась ироническая улыбка. Проницательный человек мог бы прочесть в ней: «Что ж, мистер президент-элект, говорить вы были мастер. Попробуйте теперь сделать то, что вы сами предлагали в пылу предвыборной борьбы».

Даллес недооценил проницательность президента. Кеннеди понял смысл его ехидной улыбки. Он держался с руководителями ЦРУ сдержанно, почти сухо.

Обменялись приветствиями. Приехавшие поздравили нового президента. Приступили к делу. Даллес сказал несколько слов: подготовка вторжения на Кубу идет полным ходом, хотя правительство и решило отложить операцию. Новый президент установит новый срок. Даллес заговорщически подмигнул Кеннеди. Президент не ответил на эту фамильярность.

Подробный доклад сделал Биссел. Разложив большую карту Кубы, он тыкал в нее пальцем, указывая города и районы, в которых созданы — или будут созданы — опорные пункты восстания. Подробно обрисовал состояние подготовки людей, ход обучения. В заключение президенту показали небольшой фильм: обучение ударных групп на гватемальских, флоридских и луизианской базах.

— Между прочим, — мрачно заметил Даллес, когда лента закончилась, — примерно такой же фильм люди Гаваны засняли для своего правительства.

Кеннеди молча взглянул на босса ЦРУ. Его беспокоил другой, более важный вопрос.

— Скажите, господин Даллес, — медленно начал он, глядя прямо в глаза собеседнику. — Вы уверены в том, что население поддержит десант, который высадится на Кубе?

Даллес ждал этого вопроса. Мысленно он уже несколько раз отвечал на него президенту. Тем не менее он поперхнулся и отвел глаза в сторону.

— Насколько можно установить, сэр... — начал он медленно, — значительная часть населения восстанет против Кастро. Это позволит создать ударное ядро, которое, как снежный ком, обрастет... волной восстания. Мы стремимся обеспечить именно такой разворот событий...

— «Разворот событий», — иронически повторил Кеннеди, глядя в окно. — Разные они бывают, эти «развороты».

В комнате воцарилось молчание. Президент встал.

— О’кэй, — сказал он. — Мы обеспечим судам вторжения прикрытие на морских подходах к Кубе. Накануне вторжения можно будет начать маневры нашего флота в Мексиканском заливе и во всем районе Карибского моря. Но мы йе станем посылать против Кубы наши самолеты и военные корабли и тем более нашу морскую пехоту. Иначе неизбежно столкновение с Россией. А мы сейчас должны избегать большого конфликта.

Даллес и Биссел молчали. Не то, совсем не то рассчитывали они услышать от нового президента. Они собирались даже предложить, чтобы начальники штабов разработали планы активной поддержки вторжения авиацией и военно-морским флотом. Надежда на это увяла, не успев расцвести.

За окном послышался голос жены президента. Кеннеди встал, начал прощаться. Даллес и Биссел молча откланялись. Лицо у Даллеса было мрачное. По дороге на аэродром оно несколько просветлело.

«Избегать большого конфликта», — думал он, продолжая мысленный спор с президентом. — Посмотрим, что ты запоешь, когда эмигранты застрянут на побережье. Хочешь не хочешь — придется тебе влезать в это дело по самые уши...»

Мысли директора ЦРУ витали далеко от Кубы. Разве в Кубе дело? Куба — это только начало. Игра будет крупная, очень крупная.

С МАРИОНЕТКАМИ НЕ ЦЕРЕМОНИЛИСЬ

Обучение на базах продолжалось. Но главное внимание Биссел, Бендер и их помощники уделяли теперь попыткам преодолеть острую распрю между разномастными организациями контрреволюционных эмигрантов, отчаянно конкурировавших друг с другом.

Одна из них называлась претенциозно — «Белая роза». Ее возглавляли представители вконец дискредитированного и свергнутого режима Батисты. Взрывы, пожары, диверсии на острове Свободы в первые дни после победы революции были делом «Белой розы». Агенты ЦРУ на Кубе доставляли ей оружие, взрывчатку, диверсионную технику и деньги в машинах американского посольства с дипломатическими номерами.

Органы безопасности Кубы раскрыли и ликвидировали «Белую розу», как и другие контрреволюционные гнезда. ЦРУ пришлось создавать новые.

Так была создана организация МРР — «Мовимиенто де революсионарио рекуперасион» («Движениереволюционного восстановления»). Ее главарями были изменники революции: Хорхе Сотус, Хигинио Диас, Серхио Санженис. По приказу ЦРУ они открыто выступили против революции, когда стало ясно, что бдительность революционного руководства Кубы не позволит американской разведке добиться своих целей методами «дворцового переворота». В первые же недели существования многие главари и участники МРР провалились. Санженис был приговорен к 20 годам тюрьмы, Сотус и Диас бежали во Флориду.

Вскоре после создания МРР в нее вошел через католическую контрреволюционную организацию «Агрупсион католика» некий Мануэль Артимэ. Этот 29-летний карьерист с круглым лицом и широко раскрытыми, полубезумными глазами одно время возглавлял систему аграрной реформы в провинции Ориенте. Завербованный американской разведкой, он бежал во Флориду, стал там главным представителем МРР. Безграничная жажда власти привела его к столкновению с другими заправилами МРР — Диасом и Рикардо Лори. Дело доходило до драк. В начале 1961 года при активной поддержке ЦРУ Артимэ арестовал своих соперников.

Другой контрреволюционной организацией, созданной американской разведкой, была так называемая МРП («Мовимиенте революсионарио дель пуэбло» — «Народное революционное движение»). Ее главарем ЦРУ поставило инженера Маноло Рэя. Смазливый щеголь, 36-летний Рэй попал в лапы американской разведки, еще когда учился в США в университете штата Юта. В первом народном правительстве Кубы Рэй был непродолжительное время министром общественных работ. В ноябре 1959 года он ушел из правительства. Преподавая архитектуру в Гаванском университете, он в то же время создавал подпольную контрреволюционную сеть. Когда осенью 1960 года революционное правительство Кубы разгромило диверсионно-бандитские отряды МРП в горах Эскамбрай, Рэй бежал во Флориду.

Рэй старательно скрывал полную зависимость МРП от американской разведки. Он даже делал вид, что отказывается превращаться в марионетку ЦРУ. Делалось это потому, что МРР капитана Артимэ окончательно дискредитировало себя на Кубе как креатура ЦРУ.

Затем эмигрантские организации кубинской контрреволюции были объединены. Возник «фронт» — «Френте революсионарио демократико». В директорат «фронта» вошли: богатый кубинский адвокат Мануэль Антонио де Барона, Артимэ, бывший управляющий одного из банков Кубы Хусто Карильо Эрнандес, бывший министр иностранных дел в кабинете предшественника Батисты миллионера Прио Сокарраса Аурелио Санчес Аранго, лидер мелкой «христианско-демократической партии» Хосе Раско. «Фронт» состоял на полном содержании у ЦРУ. Оно предоставило его штабу и помещения на бульваре Бискань, в Майами, и в Коралс Гэйблз. ЦРУ оплачивало многочисленных работников директората «фронта». На деньги американской разведки издавались газеты, велась пропаганда контрреволюции. «Фронт» был предприятием ЦРУ от начала до конца.

С марионетками из «фронта» не церемонились. В разгар драки за портфели в эмигрантском «правительстве», доходившей до вооруженных столкновений, Биссел прилетел в Майами. 18 марта он собрал главарей «фронта» в одном из отелей. Эмиссар ЦРУ был разъярен. Нос-пуговка двигался угрожающе. Биссел орал, что на подготовку вторжения уже затрачено 40 миллионов долларов. Руководителям ЦРУ надоели постоянные склоки и распри среди эмигрантов. С этим должно быть покончено.

— Вы говорите, что добровольцы не хотят, чтобы ими командовали офицеры армии Батисты, — отчитывал наемников Биссел. — А кто будет уничтожать кастровский актив? Ваши интеллигентики?

На этом совещании Биссел сказал руководителям «фронта» то, о чем знали лишь очень немногие. В рамках «Плутона» подготовлена специальная «операция 40». Ее цель —  физическое уничтожение на Кубе не менее двадцати тысяч активистов народно-социалистической партии Кубы, «Движения 26 июля» и профсоюзов. В состав специальной бригады, которой поручалось выполнение «операции 40», включены опытные «мастера» заплечных дел, отличившиеся при Фульхенсио Батисте. Например, Рамон Кальвино, на личном счету которого пятнадцать активистов кастровского подполья, уничтоженных им в 1957—1958 годах. «Такие люди нам нужны, — отрезал в заключение Биссел. — И они будут с вами, хотите вы этого или нет».

Лидеры «фронта» молчали. Понимали: кто платит, тот и заказывает музыку.

Видя, что сопротивление подавлено, Бендер зачитал список. Восемнадцать фамилий. Эти люди, сказал Биссел, должны войти в руководство «фронта». Десять из них будут назначены в эмигрантское правительство, в том числе Аугустин Батиста — крупнейший финансист, нажившийся в годы кровавой диктатуры своего однофамильца, «сахарный король» Кубы Хулио Лобо, известный и ненавистный кубинцам доктор Карлос Маркес Стерлинг. Под стать им были и остальные протеже ЦРУ.

Три дня продолжалась закулисная грызня — делили «портфели» призрачного эмигрантского «правительства».

Но так и не смогли договориться во Флориде. Переехали в Нью-Йорк.

Там, в отеле «Билтмор», 22 марта было объявлено о создании «революционного совета» во главе с Миро Кардона. В случае успеха высадки на Кубе «совету» предстояло стать «временным правительством». Ближайшим помощником Кардона были назначены де Барона и Мануэль Рэй.

— Наступление на Кубу начнется очень скоро, — каркал де Барона.

Изменники изготовились к прыжку.

ЧАСЫ РЕШЕНИЙ

Президент Кеннеди сердито отложил в сторону утреннюю газету. Опять шумиха! Эти эмигранты кудахтают так, словно снесли целую планету. Де Барона болтает о предстоящих военных операциях на Кубе. Советская, да и западноевропейская печать выступает с сенсационными разоблачениями.

Шумиха поднимается и в американской прессе. Кеннеди отлично знал, что это не случайно. Опасаясь запрещения президентом операции «Плутон», Аллен Даллес время от времени позволял «просочиться» в прессу сообщениям о подготовке вторжения на Кубу. Тем самым он связывал руки президенту. Кеннеди понимал эту тактику, и его неприязнь к директору ЦРУ возрастала.

Президент вспомнил одно из первых совещаний Государственного совета безопасности, которое он провел в марте. На этом совещании присутствовали государственный секретарь Раск, министр обороны Макнамара, председатель объединенного военно-штабного комитета генерал Лемнитцер, советник президента Макджордж Банди. За столом совещания сидели также советник президента по операции «Плутон» Адольф Берле — бывший заместитель государственного секретаря по делам Латинской Америки, начальник главного военно-морского штаба адмирал Бэрк.

Докладывал Даллес. Он нарисовал розовую картину. Сразу же после высадки на Кубе, уверял он, начнутся массовые восстания. И, противореча сам себе, добавлял: если высадка не состоится весной, режим Кастро еще больше укрепится, станет неуязвимым для подобных операций.

Президент не знал, что оценка положения на Кубе фальсифицирована разведкой. Но он инстинктивно чувствовал, что значительная часть плана построена на песке. После длительной консультации с военными советниками, приняв во внимание возможную реакцию, которую нападение на Кубу вызовет со стороны Советского Союза, президент решил: на прямое участие вооруженных сил США в «Плутоне» не идти.

Подготовка заканчивалась. Наступал час действий. 3 апреля государственный департамент выпустил «идеологический залп» по Кубе, опубликовав «Белую книгу». Книга эта была шедевром псевдолиберальной фразеологии. В ней были даже слова осуждения Батисты, которому США активно помогали в свое время угнетать кубинский народ. «Кубинцы — братья США», — распинался автор «Белой книги» профессор Гарвардского университета Шлезингер. А ЦРУ готово было спустить на этих «братьев» палачей кровавого диктатора Батисты.

На следующий день президент созвал новое совещание Государственного совета безопасности. Совет собрался в более широком составе. Государственный секретарь Раск, министры: обороны — Макнамара, финансов — Диллон, председатель военно-штабного комитета генерал Лемнитцер, советники по «кубинской операции» Берле и Манн, помощник министра обороны (впоследствии морской министр) Пауль Нитце, профессор Артур Шлезингер. Стремясь заручиться поддержкой конгресса, Кеннеди пригласил на совещание председателя сенатской комиссии по иностранным делам Уильяма Фулбрайта, известного своей уравновешенностью, способностью не поддаваться политическим страстям.

ЦРУ на совещании представляли Даллес и Биссел. Оба уверяли совет, что успех операции гарантирован. Выступил Пауль Нитце, тайный союзник боннских политиканов. Он настаивал на проведении плана операции. Видно было, что его германские друзья заинтересованы в расширении кубинской авантюры. Президент с удивлением глядел на Нитце. Ему была непонятна столь явная заинтересованность в кубинской операции бывшего вице-президента банка «Диллон, Рид».

Президент знал, что сенатор Фулбрайт и «идеолог» кубинской операции профессор Шлезингер против вторжения. Профессор не проявил желания выступить на заседании. Против операции высказался лишь сенатор. Фулбрайт возражал против нее не из уважения к воле кубинского народа. Нет, он просто считал, что вторжение принесет США больше вреда, чем пользы. Исходя из трезвого анализа положения на Кубе, сенатор считал невозможной победу эмигрантов их собственными силами. Если же США поддержат их прямым военным вмешательством, заявил он, то это на долгие годы подорвет политические позиции США в Латинской Америке. Фулбрайт рекомендовал учитывать и другие, не менее серьезные опасности, которые несла с собой предлагаемая операция. Можно с полной уверенностью предположить, указал он, что Советский Союз не останется безучастным наблюдателем нападения на Кубу.

Доводы Фулбрайта звучали весьма убедительно. Президент не принял окончательного решения. На следующий день он вновь встретился с Раском, Макнамарой и Даллесом. На пресс-конференции 12 апреля Кеннеди сказал, что США никогда не приняли бы непосредственного участия во вторжении на Кубу, но они окажут эмигрантам всю возможную помощь.

14 апреля вечером президент уехал в свою летнюю резиденцию в Глен Ора, в Мидлберге (штат Виргиния).

УКУС ГИЕНЫ

Только в середине апреля собрался Хосе Игнасио Сорано в Гавану. Заехал по дороге к сыновьям в Матансас. Гостил у них всю пасху. Внуки подросли. 14 апреля старший сын повез старика в столицу — у Хорхе там были какие-то дела. Доехали быстро, в автобусе. Хорхе достал в своем директорате ордер в дом для приезжающих. Расположились неплохо. Ужинали в столовой.

Старик лег спать рано. Проснулся на рассвете. Вышел на пустынную улицу, зашагал мимо красивых особняков старинного кастильского стиля. Хотелось поговорить с кем-нибудь. Но на улице еще никого не было.

Совсем близко прогудел самолет. И почти сразу же утреннюю тишину расколол оглушительный грохот взрыва. Другой... Третий... Четвертый... Затем взрывы слились в непрекращающийся гул. Зататакали пулеметы. Торопливо били зенитки. В домах захлопали окна. Послышались голоса. Навстречу старику бежали, натягивая на ходу гимнастерки, два милисианос. Один из них крикнул: «Гусанос! Бомбят аэродром Либертад!»

Милисианос побежали дальше. Старик зашагал домой. С ревом пронесся реактивный самолет-истребитель. «Наш! Сейчас он им задаст!» — задирая вверх голову, подумал Хосе Игнасио. Самолет скрылся за крышами.

Старик увидел сына. Хорхе стоял у дверей дома для приезжих, тревожно всматриваясь в небо. Затем убежал куда-то. Над Гаваной стоял неумолчный треск пулеметов.

Высоко в небе лопались снаряды зениток. Затем стрельба прекратилась, но над городом еще долго гудели самолеты. За городом взрывы продолжались: рвались боеприпасы на аэродроме Либертад.

Вскоре радио передало сообщение правительства, подписанное Фиделем Кастро. Динамики гулко разносили над бурлящей Гаваной голос диктора: «В шесть часов утра самолеты Б-26 Соединенных Штатов Америки .одновременно бомбили пункты в городах Гавана, Сан-Антонио де лос Баньос и Сантьяго. Наши зенитные батареи открыли огонь по атакующим самолетам, повредив несколько из них. Один самолет улетел, охваченный пламенем... Самолеты кубинских военно-воздушных сил немедленно поднялись в воздух, чтобы преследовать врага... Подожжен склад боеприпасов ВВС. Нападение было неожиданным и трусливым.

Наша страна стала жертвой преступной империалистической агрессии в нарушение всех норм международного права. Делегация Кубы в ООН получила инструкцию обвинить правительство США в прямой агрессии.

Отдан приказ о мобилизации всех боевых частей революционной армии и национальной революционной милиции... Нападение, возможно, послужит началом вторжения... Страна поставлена на военную ногу. Она будет сопротивляться и сокрушит железной рукой любые силы, которые попытаются высадиться на нашей земле... Каждый кубинец должен занимать свой пост, на который он назначен...»

Ощетинилась Гавана. Гавана изготовилась к бою!

Если бы старик Хосе Игнасио мог чудом перенестись на девяносто миль к северу, во Флориду, и если бы мог он читать газеты «гринго», он был бы несказанно удивлен. Огромные заголовки. Крупные фотографии. Сенсацйя! «Летчики Кубы взбунтовались! Бомбили аэродромы в трех городах Кубы!»

Тьфу ты! Да что это они, взбесились, что ли, или гремучка их укусила, сказал бы старик. Кубинские города бомбили кубинские Лётчики? Три экипажа решили «восстать» против правительства? Взлетели с аэродрома Либертад, разбомбили этот аэродром и два других — в Сан-Антонио и Сантьяго, потом улетели во Флориду. Один сел в Майами, другой приземлился на американской военно-морской базе Бока-Чика в Ки Уэст, третий — на Ямайке. И фотографию поместили. Самолет-бомбардировщик Б-26. Номер у него на носу написан крупно: 933. Придумали! В свое время Батиста купил у Эстадос Унидос самолеты этого типа, как раз десятой сотни. Вроде похоже на правду. А летчик, худой, в темных очках. Сел на международном аэродроме в Майами на одном моторе, будто его подбили. Фюзеляж пробит пулями и осколками зенитных снарядов. Фамилию летчика не назвали — дескать, власти на Кубе будут преследовать его семью. Но если летчик сбежал из наших ВВС, то его имя все равно известно. Зачем же скрывать его? Ну да, шито белыми нитками...

Хорхе вернулся взволнованный. «Я его знаю, — кричал он, потрясая фотографией, — в Гаване ее приняли с американского телевидения — Сунига это! Марио Сунига! Сбежал с Кубы год назад. Служит в ЦРУ. Летал из Пуэрто-Кабесас».

Хорхе опять убежал в город.

С заявлением для печати выступил президент Освальдо Дортикос Торрадо. «Никакие самолеты и никакие летчики не поднимались с территории и аэродромов Кубы, — заявил он. — Соединенные Штаты Америки снабдили самолеты, совершившие налет, бомбами и ракетами».

Вашингтон молчал. Потом сообщили: «Белый дом отрицал сегодня, что ему известно что-либо о бомбардировке Кубы с воздуха, за исключением того, что сообщила пресса». И еще: «Представители правительства избегали пытливых вопросов о происхождении самолетов Б-26, бомбивших три кубинские военные базы».

Газеты отметили и другую несуразность. Летчик сказал, что все три самолета «повстанцев» базировались на аэродроме Либертад в Гаване, а премьер-министр Кастро заявил, что на этом аэродроме в тот день не было ни одного Б-26! Репортер солидной американской газеты, осматривая самолет Суниги, заметил: бомбовые люки покрыты пылью, замки заржавели. Значит, самолет никого не бомбил. Не вели огня и пулеметы — они не были даже заряжены. Докопались репортеры и до того, что у самолетов Б-26, доставшихся Кастро от Батисты, прозрачные плексигласовые носы, пушки установлены в крыльях, а у Б-26, на котором прилетел Сунига, нос дюралевый, вооружение — пулеметы, установленные в носовой части...

Утром того же дня доктор Рауль Роа, министр иностранных дел, находившийся в Нью-Йорке на сессии Генеральной Ассамблеи, попросил слова в порядке ведения на пленуме Ассамблеи. Председатель — делегат Ирландии Болэнд — дал ему слово. Обсуждался вопрос о Конго.

— Сегодня в шесть часов утра, — начал Роа, — североамериканские самолеты...

Грохнув молотком, американский прихвостень Болэнд заорал:

— Вы выступаете не по порядку ведения...

Поднялся шум. Советский делегат потребовал, чтобы нападение на Кубу было обсуждено на срочном специальном заседании политического комитета Ассамблеи. Тут уж и председатель ничего не смог сделать, чтобы помешать обсуждению.

На заседании политического комитета делегат Кубы выступил первым.

— Мое правительство, — заявил он, — поручило мне осудить перед этим комитетом варварскую агрессию, осуществленную сегодня на рассвете против территориальной неприкосновенности Кубы, агрессию, которая может иметь самые серьезные последствия. Ответственность за этот акт империалистического пиратства ложится на правительство Соединенных Штатов... Это нападение, несомненно, служит прелюдией к попытке осуществить широкое вторжение, организованное, снаряженное и финансируемое Соединенными Штатами при соучастии марионеточных диктатур некоторых стран западного полушария. Трусливое внезапное нападение было предпринято наемниками, обученными в США и на территории Гватемалы специалистами Пентагона и ЦРУ.

Гневно звучали эти слова. Представитель Кубы высмеял нелепую пропаганду, которую развернуло ЦРУ вокруг налета. Он показал, что существование и деятельность на территории США марионеточного «правительства» Кардоны представляет собой нарушение Соединенными Штатами их законов о нейтралитете.

Делегат США Эдлай Стивенсон, размахивая фотографиями Суниги и его самолета, рьяно отстаивал легенду ЦРУ...

Старик слушал радио, рассказы сына, качал головой. Много событий произошло в тот день. Утомили они его. Засобирался домой, в Хагуэе-Гранде. Вечером Хорхе сказал: завтра будут хоронить семерых, убитых при налете. Фидель Кастро выступит с речью. Старик остался.

Это была гневная, изобличающая речь. Хосе Игнасио стоял совсем недалеко от премьера и хорошо все слышал.

— Если американский народ, — сказал Фидель, — считает нападение на Пирл-Харбор преступным, предательским и подлым, тогда наш народ имеет право считать нынешний акт вдвойне преступным, вдвойне подлым, вдвойне предательским и в тысячу раз более трусливым.

Кастро предложил, чтобы правительство Соединенных Штатов доставило на Генеральную Ассамблею летчиков, уверяющих, что они дезертировали из военно-воздушных сил Кубы. Никто у нас не дезертировал. Это Соединенные Штаты обучили своих наемников, снабдили их самолетами и бомбами...

Над телами погибших клялись кубинцы:

— Родина или смерть! Мы победим!

ВТОРЖЕНИЕ

Домой, в Хагуэй-Гранде, Хосе Игнасио приехал вечером 16 апреля. Включил маленький радиоприемник — подарок сына Антонио. Послушал Гавану — там все в порядке. Настроился на волну гусанос. Он давно уже знал их передатчик. Хорхе рассказал ему, что установлен он на острове Сисне и принадлежит ЦРУ, которое обучает гусанос нападать на Кубу. Из эфира неслись истеричные призывы: «Поджигайте посевы сахарного тростника!», «Дезорганизуйте телефонную связь!», «Окончив разговор, не вешайте трубку на рычаг!», «Изобретайте новые способы помешать нормальной работе правительства Кастро!» Затем — разухабистый твист, выдающий североамериканское происхождение передачи.

Радиопираты, засевшие на Сисне, не ограничивались пропагандой. В эфир часто летели подозрительные шифровки. В ночь на 17 апреля Хосе Игнасио слушал Сисне, сидя у своей лавки. В час ночи его насторожили будто несуразные слова. Это была шифровка: «Тревога! Тревога! Внимательно смотрите на радугу. Первая поднимется очень скоро. Чико дома. Идите к нему. Небо голубое. Положите записку в дерево. Дерево зеленое и коричневое. Письма приходят хорошо. Буквы белые. Рыба вскоре поднимется. Рыба красная. Внимательно смотрите на радугу...»

Старик вскочил. Он понял, о какой «рыбе» речь. В древнем Риме изображение рыбы, поставленной на хвост, служило эмблемой восстания. В последние недели об этом не раз напоминал в церкви местный падре — священник. Вел падре хитроумную подготовку к появлению флоридских барракуд у берегов Кубы.

Несколько раз повторил передатчик шифровку. Старик пошел в штаб народной милиции. Несмотря на позднее время, там было людно. Выслушали старика, успокоили. «Слышали мы эту передачу. Сам видишь — не спим. Готовят они где-то вылазку. Фидель приказал всем быть начеку. Не прозеваем. Да и высаживаться, видимо, будут не здесь, а поближе к Гуантанамо. Оттуда, может, и ударят».

Пришел Хосе к своей лавке, снова включил Сисне. Диктор читал что-то заунывным голосом. Прислушался Хосе, ахнул — передавалось обращение «революционного совета».

«...В городах и горах Кубы начались сражения», — гнусавил диктор. Хосе Игнасио не знал, что по всему острову в это время царило полное, хотя и настороженное, спокойствие. Хосе сидел у лавки и напряженно всматривался в ночь...

Не зря тревожился старый кубинец. К берегам Кубы уже приближалась флотилия вторжения: пять арендованных ЦРУ судов кубино-американской линии «Гарсиа лайн» — «Хьюстон», «Лейк Чарльз», «Рио Эскондидо», «Карибэ», «Атлантико», две десантные баржи — «Балагер» и «Марисопа», быстроходные американские катера. Под прикрытие^м отряда американских эсминцев и авианосца все это отплыло из гавани Пуэрто-Кабесас, что в Никарагуа. На борту пять батальонов наемников, восемьсот тонн оружия, боеприпасов, снаряжения. Шестой батальон предполагалось выбросить с самолетов на парашютах, чтобы отрезать подход подкреплений к месту высадки.

Армада двигалась к заливу Свиней, расположенному у основания полуострова Сапата. Два батальона должны были высадиться у входа в залив на Плайя-Ларга (кодовое название «Голубой берег»). Три батальона — на Плайя-Хирон («Зеленый берег»).

Командование американских вооруженных сил, с которым консультировалось ЦРУ, подсказало этот район не случайно. Выход из района высадки в центр провинции Лас-Вильяс, к коммуникациям, идущим вдоль острова с запада на восток, был прикрыт с флангов болотами. От залива Свиней до них было сравнительно недалеко. Высадившиеся батальоны должны были перерезать коммуникации, разрубить остров Свободы пополам.

Был и еще один расчет. В районе высадки не было крупных населенных пунктов. Курортные поселки, как всегда в это время года, пустовали. Где-то поблизости находилась скромная государственная дача премьер-министра. Специальному отряду диверсантов было поручено прорваться к ней, захватить Фиделя Кастро. Предполагалось, что в ночь на понедельник он еще будет на даче...

Флотилия приближалась к острову. Куба была совсем рядом. За два часа до высадки «червям» выдали дешевого виски. К часу ночи подкрались к заливу Свиней, изготовились к высадке.

Широким тупым клином вдается залив в побережье, обрамленное пальмами, густой тропической растительностью. Берег казался пустынным. Пять милисианос замаскировались. Скрытно развернули передовой пост обороны. С севера дул легкий ветерок. «Новорожденная» луна тоненьким серебряным серпом висела над заливом. Что это? Вроде зашумело что-то. Милисиано сжал автомат в руках, прислушался. Тихо. Видно, всплеснул хвостом крокодил. Их тут — тьма. Нет, это был не крокодил. Темные, уродливые, выходили из воды «фрогмены» — «люди-лягушки», диверсанты-разведчики в легких водолазных костюмах.

Грянули автоматы милисианос. С моря потянулись к ним световые пунктиры — оттуда били трассирующими. Тяжело застрекотал крупнокалиберный пулемет, установленный на барже. Прошипела базука, грохнул совсем рядом взрыв.

Четверо приняли удар. Пятому было приказано: сообщить командованию о нападении. Вскоре из Хагуэй-Гранде полетело донесение в Гавану. Недолго длился неравный бой. Защитники Кубы не отступили — стояли насмерть. Вражеская высадка была задержана на несколько десятков минут.

К трем часам утра 17 апреля 1961 года три батальона наемников ЦРУ высадились на Плайя-Хирон и Плайя-Ларга. Лязгая гусеницами, завывая моторами, сползли с барж в воду и вскарабкались на берег пять американских танков. Вторжение в заливе Свиней началось...

ПОСЛЕДНЕЕ ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ

Полковник Бреннер-Бендер нервничал. Стоя на мостике эсминца, он прилаживал к глазам тяжелый морской бинокль и напряженно всматривался в линию кубинского побережья. Подходил к концу первый день вторжения. Оба плацдарма в заливе Свиней были захвачены. Три батальона продвинулись на несколько километров в глубь побережья. Однако связь с ними была неустойчивой. Самолет Кастро, поразивший ракетами «Хьюстон», послал ко дну почти все передатчики штабной связи.

Сведения, поступившие с плацдармов, были разрозненными. В них ничего не говорилось о судьбе «группы 40». которой было поручено захватить Фиделя Кастро на даче неподалеку от залива. Судя по отрывистым сообщениям, первый эшелон вторжения занял уже две деревни неподалеку от Хагуэя-Гранде, а от «группы 40» не поступило ни единого слова. Известно было лишь, что она приступила к выполнению задания. Но ее передатчик замолчал через четыре часа после высадки.

Громко заныл зуммер телефона. Полковника вызвали в рубку связи — его требовал по шифро-радиотелефону Вашингтон.

У телефона был Биссел. У него прекрасное настроение. Да, он, Биссел, знает, что со связью плохо. Меры уже приняты. Командованию базы в Гуантанамо приказано срочно перебросить оборудование полевой связи на плацдармы. Через несколько часов задание будет выполнено. Но главное сейчас не в этом. «Группа 40» премьера не обнаружила. Сейчас она действует против кастровского актива. Прямая связь с ней сорвалась: видимо, повреждена или разбита рация. Но тут есть такое дело. Система наблюдения за местным кубинским радио перехватила радиограмму, из которой нетрудно понять, что Кастро развертывает свой штаб на сахарном заводе «Остралия». Можно было бы послать против этого завода авиацию. Но это вряд ли даст нужный результат. Не мог ли бы полковник срочно снарядить ударную группу, возглавить ее, высадиться, взять на месте еще людей и попробовать ударить по штабу или перехватить Кастро где-нибудь на марше.

Нельзя сказать, чтобы Бендер был в восторге от предложенного ему плана. Но он понимал — придется рискнуть. Иначе нельзя. Что ж, он далеко не Отто Скорцени, но было время, когда ему удавались и такие дела.

Все это пронеслось в мозгу у полковника. Паузы Биссел не заметил: она оказалась небольшой — не более трех секунд.

Да, он, Бендер, будет рад выполнить это важное задание. Люди у него здесь есть — личный резерв семнадцать человек. Он только просит дать приказания командирам на берегу. Иначе людей у них не допросишься. Боеприпасов на плацдармах больше чем достаточно. Он просит на всякий случай отдать необходимые приказания командиру эсминца. Он, Бендер, разработает с ним план отвода группы в случае неудачи всей десантной операции.

Намек на возможность провала Бисселу не понравился. Но он понимал, что сделать то, о чем просит полковник, все-таки придется.

— Да, конечно, необходимые приказы будут отданы. Через сколько часов высадить? Через два? Прекрасно. Возьмите запасного радиста с рацией. Связь поддерживать через эсминец. Желаю успеха...

Через три часа широкий, развалистый катер, спущенный с борта эсминца, принял группу полковника Бендера, развернулся и, описав широкую дугу, устремился к берегу...

Хосе Игнасио Сорано стоял у дороги, по которой то и дело проносились в сторону побережья грузовики с милисианос. Навстречу им мчались санитарные машины с ранеными. Бои, видимо, шли тяжелые. Трудно им там, этим ребятам. Вот и Пепе тоже исчез с утра и не вернулся. Видать, умчался с милисианос в район боев.

На дороге послышалось грозное урчанье моторов, железное гусеничное лязганье. Танки! Грозно покачивая орудиями, они двигались по обочине, чтобы не разворотить и без того побитую дорогу. За танками шла тяжелая артиллерия — ревут, отфыркиваясь, тягачи. Хорошо идут — через час будут в районе боев

Но что это? Оттуда, из района высадки, мчится закрытая машина. Навстречу ей четыре «виллиса», облепленные автоматчиками. Во второй, рядом с шофером, мятая кепка с козырьком, черная курчавая рамка бороды. Фидель!

Прямо напротив того места, где сидит Хосе Игнасио, «виллис» Фиделя остановился. Остановилась и закрытая машина. Развернулась, возвращается, останавливается на лужайке. К ней подъезжает «виллис» Фиделя. . Он выходит, разминает ноги. Из крытой машины выводят пленных.

— Пленные! Это интересно! — Хосе встал, подошел поближе. Автоматчик ему рукой машет — уходи, мол, старик. Фидель увидел. Обернулся. Пожал старику руку. «Послушай, — говорит, — отец, что эти говорить будут».

Пленные стояли понурые и жалкие в своих пятнистых американских комбинезонах для джунглей. Глядят исподлобья. Узнали Фиделя. Один, помоложе, побледнел. Видно, решил: расстреляют. Фидель подошел к ним, начал расспрашивать. Молодой все дрожит, поэтому команданте ¹⁰ больше спрашивал того, что постарше.

Слушает Хосе. Возмущается. Оказывается, им говорили: на Кубе давно уже высадились русские и китайцы, придется с ними сражаться, освобождать Кубу от иностранцев. Перед высадкой всем выдали виски, днем привезли еще. Командует силами вторжения капитан Артимэ. Всем, кто был в первой волне вторжения, обещали после победы награды, деньги, видные посты. Задание у них такое — удержать плацдарм четыре дня, продвинуться как можно дальше. На пятый день американцы поддержат десант с моря и воздуха. Будут высажены несколько батальонов американской морской пехоты. Кроме того, в районе высадки сразу же начнется восстание. А потом через Матансас — на Гавану.

Фидель говорил с ними сердито. Показал рукой на Хосе Игнасио — видите, мол, какие тут китайцы. Плюнул команданте на землю, уселся в машину. Пленных начали сажать на грузовик. Юнец, который боялся, что его расстреляют, просветлел, подошел к Хосе Игнасио, назвал свое имя, скороговоркой сказал:

— Тут одна группа высажена; у них задача — уничтожить Фиделя. Ты ему передай.

— Что же ты не сказал Фиделю сам? — ахнул старик.

— А они? — мотнул паренек головой на остальных пленных. «Батистанос». Задушат, если что.

Подошел милисиано, повел молодого в машину.

Заметался Игнасио. Ему бы сказать конвоирам, чтобы в штаб передали, а он растерялся, побежал искать Фиделя, а того и след простыл — уехал к фронту. Вернулся старик к дому, а пленных уже увезли.

Хосе Игнасио бросился к дороге. Но машины все вдруг исчезли. Хосе Игнасио услыхал приближающийся со стороны далеких зарослей треск автоматов. Странно: он несся не оттуда, где был фронт, а с прямо противоположной стороны, откуда недавно ехал Фидель и куда повезли пленных. Неужели сбросили воздушный десант? Хосе размышлял, куда идти. Зашел в хижину надеть обувь полегче. Переобулся, попил воды, сунул в карман пару лепешек. И в это время у хижины послышался шум автомобиля, приглушенные голоса, топот. Дверь со стуком распахнулась. На пороге стоял человек в гимнастерке милисиано и в американских башмаках. Дуло его автомата уставилось в немигающие глаза Хосе Игнасио. Человек, державший автомат, был известный в этих местах палач, «батистано» Мануэль Диас. В свое время он охотился за его Хорхе.

— Выходи, Сорано, — бархатистым голосом протянул Диас. — Придется нам с тобой еще раз кое о чем поговорить.

Хосе не произнес ни слова. Снаружи у хижины стоял десяток людей с автоматами, тоже в гимнастерках милисиано и высоких американских ботинках на каучуке. Тихо урчала невыключенным мотором крытая санитарка. Двое вынули из нее серый металлический ящик рации, поставили на врытый в землю столик.

Хосе молчал. Диас ткнул его в живот стволом.

— Ты о чем говорил с Фиделем? Он сказал тебе, куда отправляется сейчас?

— Нет, не сказал.

— А что он спрашивал у пленных?

По характеру вопросов Хосе понял — кто-то из гусанос был рядом. Обвел глазами людей. Вон он, лавочник. Отвернулся в сторону, будто и не знает Хосе Игнасио.

Тот, что сидел у рации, встал, подошел к Диасу, что-то тихо сказал.

— Ладно, Сорано. Поговорим с тобой позже. Поедешь с нами.

Но Хосе Игнасио молчал. Ныло в груди. Чувствовал: приближается и его «мгновенье истины». Тоскливое чувство— откуда оно? Страх? Едва ли.

Диас подошел к Хосе, хрястнул прикладом автомата по босой ступне. Старик упал. Вдоль улицы засвистели пули, солидно зататакал пулемет. «Тяжелый», — решил Хосе. Гусанос втащили рацию в машину, бросились усаживаться. Махнув дергающимся от выстрелов автоматом, Диас перечеркнул пулевой строчкой живот старика. Хосе глядел в синеющее небо. Вдохнул раз-другой весенний запах травы, истоптанной тяжелыми башмаками. И тут же все оборвалось...

Назад к берегу Бендер пробился с шестью из семнадцати «десперадос», с которыми за сорок часов до этого начал «операцию 41». Пуля отбила у полковника мочку уха — ранение было легким, но крови вытекло много. Впервые за долгие годы Герхард — Джерри—Фрэнк остро ощутил: где-то рядом бродит смерть. А почему бы и не он? Кругом падают люди. До сих пор он верил в свою счастливую звезду. Теперь появились сомнения.

Уже второй час побережье было под обстрелом кастровской артиллерии. Несколько раз сюда прорывались танки. Говорят, в одном из них был сам Фидель. Один танк подбили, он завалился боком в канаву, но продолжал стрелять «косой наводкой». Словом, было самое время возвращаться на эсминец.

С эсминцем договорились по радио. Уходить надо было побыстрее — скоро тут начнется такая паника, что можно и не попасть в свой катер.

Сидя в прибрежных зарослях, Бендер видел, как приближается, вздымая бурун, катер. Дали три ракеты — красную, синюю, желтую. Их заметили. Катер описал дугу, подошел к берегу. Из зарослей, бросив автоматы, высоко поднимая ноги, бежали полковник Бендер с обмотанной головой и шесть его спутников. На катер влезли в рекордные секунды. Взревел мотор. Катер ринулся кормой вперед, начал широко разворачиваться. Откуда-то сбоку ударил пулемет. Бендер думал даже сперва, что бьет свой. Об этом он размышлял, лежа на дне катера. Наплевать, что подумают матросы. Еще четверть часа, и он в безопасности. Зря усомнился он в своей счастливой звезде. Он еще повоюет!

Наваливаясь носом на небольшую, но тугую волну, катер мчался от берега, оставляя за собой широкую полосу. Отошел на полмили. Бендер сел на боковую банку, оглянулся — берег уходил назад. Дрожащей рукой принялся нашаривать в карманах сигареты. И в это время раскололось небо, блеснуло, опалило адским жаром. Прямым попаданием в катер угодил артиллерийский снаряд...

Барракуды Карибского моря не знали, что в заливе Свиней идут тяжелые бои. Но после того как в пяти километрах от берега в воду тяжело осел большой транспорт, а вокруг него полетели тяжелые обломки и какие-то крупные куски, оказавшиеся съедобными, барракуды, эти тигры южных морей, упорно шныряли у берегов.

Услыхав сверлящий звук винта, а затем грохот взрыва, стая бросилась в обратную сторону. Но потом стало тихо. Одна огромная барракуда вернулась. Между телами оглушенных сородичей она двигалась туда, где барахталось, распространяя в воде сладкий вкус крови, что-то большое, четверорукое.

Первым заходом барракуда откусила у полковника ногу. А когда его торс начал опускаться в воде, она «клюнула» снова и еще раз... На дно упала лишь голова с частью раздерганного позвоночника. Этим занялись крабы.

Это было четырнадцатое и последнее превращение бывшего майора СС, а позднее полковника ЦРУ Герхарда Бреннера.

ЧАСЫ ПОЗОРА

Ричард Биссел, «главнокомандующий» банд вторжения, был разъярен. В ночь на 15 апреля он пришел в один из тайных особняков ЦРУ, расположенный недалеко от памятника Аврааму Линкольну и Белого дома. Ему предстояло провести здесь сто двадцать часов, наполненных страхом, волнениями, яростью, разочарованием.

В доме, заполненном старшими офицерами ЦРУ во главе с дежурным полковником, находился телетайп прямой шифрованной связи с «Хэппи вэлли» — «Долиной счастья» в Пуэрто-Кабесас. Биссел сам придумал это кодовое название для командного пункта в Никарагуа, где находились аэродром ЦРУ с 24 бомбардировщиками Б-26 и порт дебаркации. В следующие сто двадцать часов «Долина счастья» превратилась для Биссела и ЦРУ в «Юдоль печали».

Усаживаясь в своем кабинете, Биссел бормотал нечто весьма нелестное об Аллене Даллесе. Струсил, струсил старый шеф. Боится, что операция против Кубы вызовет ядерную войну, которой так хотят его боннские друзья. Придумал какие-то лекции в Пуэрто-Рико, накануне событий улетел туда выступать с докладом на какой-то конференции в отеле «Ла Конча» в Сан-Хуане.

Биссел не думал о том, что вторжение может провалиться. Он был уверен в успехе. Он даже был доволен, что шеф оставил распоряжаться его вместе с другим своим заместителем, генералом Чарльзом Кэбеллом.

Биссел уже получил сообщение: флотилия вторжения отплыла из Пуэрто-Кабесас. В порту ее провожал президент Никарагуа Луис Сомоса. Сейчас корабли медленно двигались к Кубе. На рассвете 15 апреля должна начаться бомбардировочная операция против Гаваны, Сьенфуэгоса. Сан-Антонио. Приказ о начале операции уже послан генералу Достеру и полковнику Карпентеру, командовавшим воздушными операциями. Их кубинским помощником был некий Луис Космэ.

В 7 часов утра 15 апреля пришло сообщение: бомбовые удары по Кубе нанесены. Как и было намечено, на Кубу вылетели три звена Б-26. «Пума» бомбила аэродром Либертад под Гаваной, «Линда» — Сан-Антонио де лос Баньос, звено «Горилла» сбросило бомбы на аэродром Масэо в Сантьяго-де-Куба. В 8 часов 21 минуту самолет лейтенанта Суниги приземлился в международном аэропорту Майами. Пока все шло, как предусмотрено сценарием.

Косе Креспо, командир звена «Пума», сел в Бока-Чика. Это сценарием не предусматривалось — Креспо был подбит зенитным огнем. Было и второе, более неприятное отклонение: самолет Альфреда Кабальеро, также поврежденный, сел на острове Большой Кайман. Придется объясняться с англичанами, которым принадлежит остров.

Самое неприятное отклонение от сценария произошло над Гаваной. Бомбардировщик, который вели Мон и Перес, был подбит зенитным огнем республиканской Кубы, загорелся и упал в море под радостные крики гаванцев, собравшихся на набережной возле отеля «Коммодоро». Из девяти Б-26, поднявшихся с аэродрома в Пуэрто-Кабесас, три были выведены из строя. События вносили все больше поправок в сценарий ЦРУ.

Весь день 16 апреля Биссел сидел в своем тайном убежище. В полдень позвонил его ученик по Гарвардскому университету Макджордж Банди — ныне главный советник президента. Биссел уже успел наладить неплохие отношения со своим бывшим студентом. Банди информировал неофициально: президент встревожен и раздосадован шумихой, поднятой в прессе вокруг этого проклятого Суниги. Куба при поддержке Советского Союза подняла большой разговор в Генеральной Ассамблее. По требованию делегации СССР предстоит дискуссия в политическом комитете Ассамблеи. Пресса безжалостно разоблачает легенду, созданную ЦРУ вокруг Суниги. Можно ожидать неприятных решений Белого дома. Банди рекомендовал Бисселу тщательно проверить всю подготовку к высадке.

Второй телефонный звонок Банди прозвучал в кабинете Биссела поздно вечером. Налет 15 апреля на Кубу был организован плохо, роль США в нем была настолько ясной, что вторжение придется начинать без предварительного большого бомбового удара с воздуха. Это решение президента.

Биссел, не на шутку встревоженный тяжелой вестью, прихватив с собой генерала Кэбелла, бросился к Раску. Несмотря на позднее время, государственный секретарь был еще в департаменте.

Выслушав обоих, Раск сказал, что в создавшихся условиях ЦРУ должно проявлять максимальную осторожность, чтобы не обнаружить свою роль в операции. Раск напомнил слова президента о том, что ни при каких условиях США не примут непосредственного участия во вторжении на Кубу. «В день вторжения, 17 апреля, — сказал Раск, — я созову пресс-конференцию, на которой буду всячески подчеркивать это решение президента».

Генерал Кэбелл, отличающийся прямотой суждений, брякнул Раску, что роль США в этой операции уже ясна всему миру. Маскировать ее сейчас бесполезно. Правительству придется идти в этом деле до конца, если оно не хочет поражения.

Молча взглянув на Кэбелла, Раск поднял трубку телефона специальной связи с президентом. Разговор с президентом длился семь минут. С каждой минутой лица руководителей операции «Плутон» становились все длиннее. Ответом президента было короткое «нет».

Возвратившись в свой штаб, Биссел сообщил в «Хэппи вэлли» об отмене воздушной бомбардировки Кубы. Из Никарагуа посыпались протесты. Все, что мог разрешить Биссел, — это операции самолетов ЦРУ против районов высадки. Самолетов теперь оставалось девятнадцать. Перед рассветом 15-го их было 24.

Удар летчиков острова Свободы по судам вторжения уничтожил почти все оборудование связи. Сообщения о ходе высадки Биссел получил от Национального агентства безопасности в форте Мид, а не от своего штаба в «Долине счастья».

К концу дня 17 апреля стало ясно: десант застрял на побережье. Днем 18 апреля в Вашингтоне была получена нота Советского правительства, не оставлявшая никаких сомнений в том, что СССР не оставит без помощи и поддержки братскую революционную Кубу.

По всему миру уже катилась волна протестов против американской интервенции. Даже в странах, дружественных США, нападение на Кубу вызвало критику по адресу Вашингтона. Во многих странах демонстранты громили посольства и «информационные центры» США.

Несколько раз Биссел и Кэбелл вместе и поодиночке умоляли президента и Раска разрешить авианосной военной авиации включиться в действия против Кубы. Президент отказал. Нет, нет, нет. Возможно, он пошел бы на риск, будь налицо хоть какие-либо шансы на успех. Но военная разведка Пентагона, которой президент поручил выяснить обстановку и проверить сообщения ЦРУ о ходе событий на Кубе, пришла к неумолимому выводу: вторжениеобречено на провал; о восстании на Кубе не могло быть и речи.

Вскоре после полуночи 18 апреля Биссел прибыл в Белый дом. Гремел традиционный бал в честь членов конгресса. Поздно вечером сверху спустился президент. Он был мрачен: последние донесения показывали, что положение в заливе Кочинос сложилось критическое, разгром сил вторжения был делом нескольких часов.

В залах гремели джазы. А в кабинете президента началось последнее по этому вопросу совещание. Кеннеди сидел хмурый и расстроенный. Доклады руководителей ЦРУ не обещали ничего хорошего.

Видя, что операция провалилась, Биссел пытался спасти что можно. В последний раз он стремился добиться посылки десанта морской пехоты. Президент отказал и на этот раз. Биссел предложил: самолетам морской авиации с закрашенными опознавательными знаками в течение часа обстреливать кубинские войска, железным кольцом сомкнувшиеся у залива Свиней. Они должны прикрыть «добровольцев», помочь им разорвать кольцо окружения.

После долгих размышлений президент разрешил такую операцию. Но она не состоялась: кто-то что-то будто бы напутал, приказы не дошли вовремя до авианосцев.

На следующее утро в «Долине счастья» летчики-эмигранты отказались вылетать на верную гибель. В воздух поднялись только североамериканские наемники ЦРУ. Вскоре четверо из них — Рили Шамбергер, Уэйд Грей, Томас Рэй и Лео Бэйкер — были мертвы.

* * *

Команданте Фидель Кастро прибыл в район вторжения в первые часы боев. Он развернул свой штаб на сахарном заводе «Остралия», что к северу от Плайя-Ларга. Батальон милиции, стоявший на этом заводе и укомплектованный далеко не полностью, уже вел сражение, сдерживая натиск пьяных наемников. Милисианос держались крепко. Привязывались ремнями к деревьям и вели оттуда не частый, но точный прицельный огонь. Многие так и оставались там —  их кровь текла по стволу, уходила в священную землю родины.

Заняв пустой курортный поселок, наемники вышли к дороге, задерживали всех, кто попадался, орали: «Бери винтовку, автомат, стреляй в милисиано!» Всех, кто отказывался, убивали на месте.

Тем временем революционная Куба заносила стальной кулак для удара. Главнокомандующий вооруженных сил вызвал в район вторжения авиацию. Грянул с неба удар —  бомбовый, ракетный, пушечно-пулеметный. Смело обрушились самолеты на гусанос. Их было всего шесть — два учебных реактивных истребителя Т-33; два морских истребителя «Си Фьюри»; два бомбардировщика Б-26. Приказ Фиделя гласил: уничтожить флот вторжения. В 6 часов 45 минут утра капитан Энрико Каролас ударил с неба ракетами по «Хьюстону», где находилось почти все оборудование связи и командир сил вторжения капитан Артимэ. Есть! К небу взметнулся взрыв, в воду посыпались тела гусанос. Набирая все больше воды, «Хьюстон» выбросился на песчаную банку в трех километрах от побережья. За час с небольшим летчики острова Свободы потопили девять судов. В первый же день, потеряв две боевые машины, летчики Кубы сбили пять бомбардировщиков Б-26. Всего за три дня боев их было уничтожено двенадцать. Авиация ЦРУ была изгнана из неба Кубы.

В первые сутки гусанос продвинулись на 30 километров от побережья. Захватили деревни Кале Памоно и Сан Блас. Артиллерия и танки остановили их продвижение. Вооруженные силы республики атаковали наемников с нарастающей силой...

Гавана услыхала о нападении ранним утром. Вскоре вся Куба узнала — враг напал на родину. По радио передана прокламация, подписанная премьер-министром Фиделем Кастро и президентом Освальдо Дортикосом Торрадо:

«Империализм Соединенных Штатов начал свою, заранее объявленную и трусливую агрессию против Кубы. Наемники и авантюристы высадились на территории нашей страны. Народ Кубы, преисполненный героизма и отваги, уверен в том, что враг будет разгромлен. Куба победит!»

Объявлено решение правительства: ввести в стране военное положение. Звучат слова обращения лидеров революционной Кубы к народу: «Революционные войска атакуют врага!», «Мы боремся за защиту нашего священного отечества, против наемников, организованных империалистическими правительствами США!», «Народ мобилизуется!», «Вперед, кубинцы! Огнем и железом ответим варварам, намеревающимся отнять наши свободы!», «Они пришли уничтожить наше отечество. Мы защитим его!», «Революция непобедима! Да здравствует свободная Куба!»

Железное кольцо смыкалось вокруг высадившихся наемников. Сокрушительный огонь ведут танки, артиллерия, ракетные минометы революционной армии. Бой гремит, не умолкая. Небо «подметено» чисто. Началось бегство на катерах, плотах. Американский эсминец подбирает бежавших недалеко от берега.

Менее чем за 72 часа силы вторжения, подготовленные и обученные ЦРУ, были разгромлены. Народная Куба победила. Операция «Плутон» провалилась.

Аллен Даллес, Ричард Биссел, ЦРУ проиграли большую игру.

ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР

22 апреля. Джон Фитцджеральд Кеннеди сидит в своем кабинете в Белом доме. Президент хмурится. Через пятнадцать минут предстоит самый неприятный разговор с Алленом Даллесом. Директор ЦРУ сам просил об этой встрече. Президент обдумывал предстоящий разговор с матерым интриганом.

Это были ужасные дни и часы для него. Его противники не скрывали злорадства. Во всем мире печать расценила провал вторжения на Кубу как позор Америки. И это произошло всего лишь через неделю после того, как русский майор Юрий Гагарин первым в истории человечества облетел земной шар в космическом корабле. На Кубе торжествовали победу.

Выступая с речью в обществе газетных редакторов, Кеннеди взял на себя всю ответственность за вторжение и его провал. Отступать было некуда. Чаша позора была испита до дна. Что ж, эта расплата за доверчивость, за то, что он верил в лживые реляции этих дельцов из разведки. Разумеется, он выгонит их всех, от Даллеса и ниже, всех, кто виновен в том, что у него, президента, создали мнение, будто эта жалкая афера «кинжала без плаща» увенчается успехом. Но он сделает это не сейчас. Попозже. Незачем увеличивать триумф его врагов. Он и без того велик.

Конечно, он не скажет этого Даллесу, не унизится до объяснений с ним, но даст понять: с властью ЦРУ отныне будет покончено.

«Будет ли? — задал себе вопрос президент. — Дело ведь не только и не столько в Даллесе. Дело в тех, кто стоит за ним. Рокфеллеры, банки и концерны, связанные с германским капиталом. Попробуй тронь ЦРУ. Теперь все понимают: Даллесу не усидеть в своем кресле. Ну и что же? Уйдет Даллес, будет назначен кто-нибудь другой. Назначить своего человека ему, президенту, не позволят. Навяжут того, кто нужен им. Скорей всего это будет, как и прежде, человек Рокфеллера. У него, президента, руки связаны. Слишком могущественны, влиятельны эти люди. Пойди им наперекор попробуй...»

— Мистер Даллес уже здесь, — мягко сказала секретарша.

— Пусть войдет, — поднял глаза президент.

Разговор был недолгий, но напряженный. Начался он с вопроса Даллеса: как следует рассматривать тот факт, что теперь президент не читает регулярную сводку ЦРУ — «Контрольный лист разведки»? Что это? Недоверие ко всему ЦРУ? Или только к нему, Даллесу? Он готов в отставку хоть сегодня...

Президент жестом остановил собеседника.

— С вашей отставкой, мистер Даллес, мы еще успеем, — холодно произнес он. — Я не хочу усиливать замешательство в Вашингтоне. Когда, по вашему мнению, можно будет открыть новое здание ЦРУ в Лэнгли?

— Думаю, в ноябре, — упавшим голосом произнес Даллес. «Отставка решена, — преследовала его мысль. — Так ли уж важен срок?»

— Ну вот и хорошо, господин Даллес. В сентябре или октябре я объявлю, что вы уходите, назову имя вашего преемника. В конце ноября откроем штаб ЦРУ в Лэнгли. И проводим вас на покой.

— Мне хотелось бы сказать несколько слов, господин президент, — лицо Даллеса налилось апоплексической краснотой. — Решение о моей отставке, как я вижу, вы уже приняли. Я не связан теперь никакими условностями.

— Я слушаю, — в голосе президента был лед.

— Не пренебрегайте разведкой, мистер президент. Мы значительно сильнее, чем вы думаете...

— И чем это полезно для интересов государства, — прервал Даллеса президент, — я это знаю. Иначе я просто отменил бы этот ваш идиотский «Плутон». Но поступи я так, вы и ваши покровители подняли бы против меня дикую кампанию. Меня обвинили бы в трусости, мягкости к коммунистам, потворстве Кастро и т. д. Мне пришлось пройти через все унижения этих дней, чтобы страна поняла, насколько опасно неограниченное влияние разведки, ее власть в делах государства. В эти дни страной правил не президент и не конгресс. Ею правили вы. Хотя и сидели предусмотрительно в Пуэрто-Рико.

Президент не мог удержаться от усмешки. Лицо Даллеса начало багроветь от подбородка к вискам.

— Мы действуем в высших интересах государства, господин президент. Нам доверена его безопасность. Не понимать этого — значит проявлять легкомыслие.

— Это не легкомыслие. Это нормальная и естественная осторожность, которую обязан проявлять глава государства.

— Вы думаете, что обойдетесь без разведки? — ухмыльнулся Даллес.

— Нет. Не думаю. Но мне нужна не всякая разведка. Умная. Честная. Правдивая.

— Ну, ну, ну, господин президент. Вот мы и заговорили о честности. Что ж, поговорим на эту тему. Тут есть много интересного.

— Я имею в виду профессиональную честность, — несколько поспешно заметил президент. — Доклады ЦРУ по германским делам часто выглядят так, словно их составлял фон Брентано [Фон Брентано — министр иностранных дел ФРГ.]. Вот послушайте, что пишут... — Президент порылся в куче газет, лежавших на его столе, схватил одну из них. — «Создается впечатление, — читал он, — что наша внешняя политика диктуется Бонном». Что вы на это скажете?

— Это оскорбление, мистер президент, — вскочил Даллес.

— Согласитесь сами, Аллен, — уже мягче продолжал президент. — В этих словах есть немалая доля истины.

По тону президента Даллес понял: президент сообразил, что зашел дальше, чем хотел, и теперь хочет спустить беседу на тормозах. Дальнейшее обострение просто не имело смысла. Президент дал Даллесу достаточно веревки. Теперь он уже экс-директор ЦРУ, всего лишь непохороненный политический труп. И когда президент, встав со своего знаменитого кресла-качалки, начал прощаться с Даллесом, голос его звучал примирительно.

Помощник-адъютант директора ЦРУ, невысокий, худощавый, средних лет, с тяжелым, блуждающим взглядом, был немного взволнован. Нажав одну из кнопок светло-кремового аппарата селекторной связи, он негромко произнес:

— Директивно. Начальникам и главным исполнителям направления 14-Вэ-Дубль явиться в малый кинозал к 12 часам 30 минутам.

В одиннадцати кабинетах здания-форта ЦРУ в Лэнгли этот приказ прозвучал за семь минут до назначенного срока. Собрав лежавшие на столах документы и уложив их в стенные сейфы, начальники и главные исполнители включили секретные электронные системы охраны и предупреждения.

К 12 часам 29 минутам все одиннадцать сидели в небольшом кинозале. Обменявшись приветственными кивками, они почти не разговаривали, главным образом потому, что знали: в спинки и подлокотники изящных кресел вмонтированы микрофоны для тайного подслушивания.

В 12 часов 30 минут еле слышный щелчок магнитных замков возвестил о том, что доступ в зал прекращен. Через минуту из невидимой двери рядом с экраном вышел директор ЦРУ. Своим внешним видом Джон Алекс Маккоун напоминал провинциального бизнесмена средней руки. Исключение составлял взгляд, тяжелый, неподвижный, делавший директора похожим на психиатра или гипнотизера.

Прижимая к груди легкую металлическую папку-портфель из сверхпрочного сплава, за директором следовал адъютант-помощник. Его невыразительные глаза внимательно оглядели собравшихся. На мгновенье остановились на взволнованном лице молодого человека атлетического сложения. Слегка кивнув ему головой, помощник безучастно уставился в плотную серую крышку стола из суховулканизированной резины, стоящего перед первым рядом. Он сел за стол с края, оставив центральное место для босса. Оглядев присутствующих, Маккоун начал ровным, размеренным тоном:

— Джентльмены! Сейчас вы увидите служебный фильм, только что привезенный из Южного Вьетнама Кристофером Барли. Мистер Барли присутствует здесь. Его фильм длится девятнадцать с половиной минут. Барли поделится с нами и некоторыми практическими соображениями. Сейчас он даст лишь краткий комментарий к фильму, который еще не успели озвучить.

Молодой человек атлетического сложения повернулся к немногочисленной аудитории, поправил очки, слегка кивнул. На его лице промелькнуло подобие улыбки. Он уселся в первый ряд на указанное ему место с края.

Погас свет. На алюминиевом экране вспыхнули кинокадры. Зазвучал негромкий голос Барли.

— Ночной Сайгон не похож на город, живущий войной.

На фронтоне ночного клуба пляшет неоновая реклама. Внутри, за столиками, — сайгонская знать, американские офицеры с местными красавицами.

— Здесь танцуют твист, хотя он запрещен «тигрицей Сайгона» мадам Нго Дин Нью.

Извиваются в нелепом танце дамы сайгонского полусвета. Вихляют торсами американские коммерсанты, военные «советники».

— Но война обжигающими языками пламени врывается и сюда.

У низкой ограды, рядом с исковерканным велосипедом, лежит убитый молодой вьетнамец.

— Он все-таки успел бросить гранату.

Груда металла — изуродованный автомобиль — дымится на дороге.

— Мы любим говорить, что страной правит сайгонский премьер-министр...

Нго Дин Дьем, плотный, самодовольный, беседует с иностранными корреспондентами.

— Но это, как и многое другое, в Сайгоне иллюзия.

На экране дорога. Она убегает вдаль между пальмами, вьется среди зарослей.

— Стоит отъехать немного от столицы, и иллюзии сразу же рассеиваются. Всего лишь в двадцати милях от Сайгона власть уже принадлежит Вьетконгу [Вьетконг — так на Западе называют отряды армии Фронта национального освобождения Южного Вьетнама и южновьетнамских партизан.]. Его отряды, легко, но эффектно вооруженные, появляются в селениях неожиданно. В некоторых из них они находятся лишь несколько часов, редко — дней. Но этого бывает достаточно, чтобы заставить местных чиновников раздать населению присвоенные ими деньги, вырученные от продажи риса, собранного деревней. Если такой начальник при приближении Вьетконга не успевает скрыться, его ждет незавидная участь.

В деревне Тыонг Хао местный начальник оказался удачливее своих коллег. Он был в столице провинции, когда в деревню пришел Вьетконг. Судя по его жестам, Вьетконг полностью расплатился от его имени с крестьянами за проданный им рис. Это и было причиной его негодования.

На экране отчаянно жестикулирует толстый вьетнамец в тесном черном кителе. Одной рукой он показывает в сторону джунглей, в другой держит пустой сундучок, в котором, видимо, хранились деньги.

— Начальник, — его зовут Чан Зиап, — воспользовался нашим приездом, чтобы вернуть себе хотя бы часть средств, изъятых Вьетконгом в пользу его односельчан. Но это оказалось безнадежным делом.

Южновьетнамский солдат с винтовкой в руках вытащил из хижины изможденного крестьянина. К нему подскочил Чан Зиап. Он орет, размахивает рукой перед лицом хмурого крестьянина, время от времени отрицательно качающего головой.

— Чан Зиап спрашивает: куда крестьянин спрятал деньги? Вы сами видите, джентльмены, как протекает беседа.

Крестьянин уже не обращает внимания на солдата с винтовкой. Выпрямившись, он что-то говорит чиновнику, вскидывая кверху худой жилистый кулак. Правая рука его широким, плавным и даже гордым жестом метнулась в сторону джунглей.

— Он говорит, что отдал деньги Вьетконгу, — слегка охрипшим голосом продолжал Барли. — Сейчас вы увидите, во что обошлось ему это признание.

Толстый чиновник выхватил у солдата винтовку, отступил на шаг, не целясь, выстрелил в живот крестьянину. Тот вскинул к небу руки с широко раскрытыми ладонями и упал навзничь. Из лачуги выбежала женщина. Бросилась на землю, обхватила ладонями лицо умирающего. К матери метнулся мальчуган лет семи.

— Сейчас вы увидите, как «разрешает» свои проблемы местная администрация Нго Дин Дьема, — продолжал Барли.

Ван Зиап сунул в руки солдату винтовку, показал жестом на плачущую крестьянку и мальчика. Два раза дернулась отдачей винтовка. Перед лачугой лежали три трупа. Ван Зиап, криво ухмыляясь, указывал на них рукой.

— Он говорит: так надо делать почаще, — почти неслышно произнес Барли.

— Через четыре дня все население было отправлено в «стратегическую деревню».

На экране — сцена переселения. Крестьяне тянут двуколки, груженные нищим скарбом. Солдаты поджигают крытые листьями хижины. Плачут дети. Размахивают руками старики, дергаются их бороды, открыты в проклятиях рты.

— А вот и «стратегическая деревня», опора «новой политики» братьев Нго.

Приземистые бараки на голой безлесной лужайке обнесены трехметровой изгородью из колючей проволоки. Глубокие рвы вокруг изгороди наполнены водой, окружены кольями из заостренного бамбука. По пустынным улицам бродят солдаты в американских комбинезонах «фатиг».

— Это солдаты нового гарнизона. Старого гарнизона не стало за три дня до этого. Все население «деревни» ушло с отрядом Вьетконга. Лагерь будет снова заселен.

До конца фильма оставалось шесть минут.

— Сейчас, джентльмены, вы увидите нечто весьма своеобразное.

Лужайка у небольшой реки. Окруженные солдатами с винтовками, сидят восемь молодых вьетнамских парней. Простые открытые лица. Объектив киноаппарата приближается к лицам — на них нет страха, только глубокая сосредоточенная мысль, упрямая твердая воля решимости. В объективе — американский сержант. Он показывает рукой на одного из пленных. Двое солдат оттаскивают его в сторону от группы, бросают на землю. Прижав горло прикладом, один пригвоздил юношу к земле, двое других наступают на руки, третий — садится на ноги. Широким панга — ножом для рубки тростника — он вспарывает трепещущий живот, вырезает из него печень и торжествующе поднимает кровавый, еще пульсирующий комок в вытянутой руке. Рвутся, пытаются подняться на ноги пленные юноши со связанными за спиной руками. Конвоиры оттаскивают их в сторону. Содрогаются от выстрелов автоматы. Юноши падают на землю.

— Так, джентльмены, правительство братьев Нго «разрешает острые социальные и политические проблемы своей страны».

Фильм закончился внезапно, словно оборвался. В зале вспыхнул свет.

— Ну что ж, — зазвучал баритон директора. — Все это интересно. Всегда необходимо знать реальную правду и факты. А теперь послушаем краткий доклад автора фильма. Вам дается не более пятнадцати минут.

Барли стоял озабоченный. Правая рука его блуждала во внутреннем кармане пиджака. Левой он вытирал лоб платком, зажатым в кулаке. На мгновение он оглянулся — позади не было никого, — только матово отсвечивал в четырех метрах экран. Директор повернул лицо в его сторону.

— Ну-с, мистер Барли, — сказал Маккоун, глядя на часы.

— Я думаю... Мне кажется... — неуверенно начал Барли. Тоскливым взором он обвел пустые, словно незаполненные бланки, лица. Отступил на два шага, дернул руку из кармана, резким жестом снял очки, отбросил их в сторону, шагнув вперед, бессильно упал в кресло. Судорожно дернулась вытянутая нога. Голова беспомощно запрокинулась.

— Да-ас, — невозмутимо пробаритонил директор. — С такими нервишками разве что ситцем торговать. Вызовите врача. Сообщите мне, чем все это кончится.

Взглянул в лицо Барли, нахмурился.

— Мы еще вернемся к нашему вопросу, джентльмены. Я уверен, что эта история не отвлечет вас от вашего важного дела. О времени совещания вас известят.

Пройдя мимо обвисшего в кресле Барли, Маккоун вышел из демонстрационного зала. За ним, прижимая к груди портфель-сейф, семенил помощник-адъютант.

«НА ЧУЖОЙ ИГРЕ»

В строго обставленном кабинете директора ЦРУ царила тишина. Медленно уминая пальцем в трубку очередной заряд табака, Маккоун неторопливо пробегал глазами лежавшую перед ним на столе небольшую, в несколько страниц, справку — доклад о внезапной смерти Барли. Напротив, почтительно подавшись вперед, в позе предельной сосредоточенности сидел руководитель службы внутренней безопасности ЦРУ Лайман Киркпатрик. Время от времени директор бросал короткие отрывистые вопросы.

— Испытания на психоустойчивость?

— Барли проходил их великолепно. Правда, тесты указывали на избыток интеллектуальности. Мы даже ставили однажды вопрос о его переводе в управление оценки и анализа. Но этому решительно воспротивилось оперативное управление. Генерал Гэмбл категорически заявил, что не отдаст своего лучшего работника. Мы не хотели обращаться по этому вопросу к вам, сэр...

— Надо было доложить мне.

— Теперь я в этом уверен, сэр. Но тогда...

— Коммунистические связи?

— Абсолютно исключены. Занимаясь в Гарварде, Барли одновременно работал, почти ни с кем не встречался. После перехода к нам все виды проверки давали только положительные результаты.

— Успел ли он послать какие-либо письма в редакции журналов или газет? У него были знакомые журналисты?

— О нет, сэр. Тщательный обыск в его комнате ничего не дал. Каких-либо специальных почтовых отправлений из Вашингтона он не посылал. С момента возвращения из Сайгона он был под проверочным наблюдением. По схеме 14-С.

¹

Компаньерос — товарищи (исп.).

²

**Червяк — так на Кубе презрительно называют контрреволюционеров.

³

Помещик.

⁴

Соединенные Штаты Америки.

⁵

Вторжение на Кубу контрреволюционных эмигрантов.

⁶

Айком в США называют Эйзенхауэра.

⁷

«Секюрити дитейл» — «Группа безопасности»

⁸

«Представитель правительства» (англ.).

⁹

Только что избранный, но еще не вступивший в должность президент.

¹⁰

Команданте — майор.

¹¹

«Даблкросс» — «Двойной крест» (англ,). На жаргоне гангстеров: обман, неожиданное предательство.

Маккоун кивнул, захлопнул папку, выпрямился. Киркпатрик быстро поднялся, понимая, что аудиенция близится к концу.

— Осталась семья?

— Да... собственно, нет. Мать имеет небольшой источник дохода, братья и сестры работают. Есть, правда, младший брат. Он учится в колледже. Разумеется, мать не получит премии по страхованию его жизни, если страховой компании станут известны обстоятельства смерти Барли.

— Ей это не должно стать известным, — твердо произнес босс. — Подготовьте письмо компании о том, что смерть последовала в результате несчастного случая при экспериментировании с новыми видами оружия. В этом случае страховая выплата будет удвоена. Письмо подпишите сами. Среди попечителей колледжа, в котором учится его младший брат, есть наши люди?

— Да, сэр. Филипп Кроуэл, вице-президент компании «Рэмджэт инкорпорейтед».

— Через кого мы работаем с ним?

— Через начальника отдела технического обеспечения Рудольфа Бюхнера.

— Передайте Бюхнеру, что я просил его побеседовать с Кроуэлом. Пусть обеспечит брату Барли одну из частных стипендий. Это может избавить нас от неприятностей. Известно ли в столице об этой смерти?

— Нет. Он не успел повидаться ни с кем из своих друзей, так как работал над фильмом. Его вещи мы изъяли из гостиницы еще вчера.

— Продолжайте разрабатывать все «углы» этого дела. Самые неожиданные аспекты могут всплыть много позже. Это не похоже на естественную смерть. Предупредите еще раз всех присутствовавших в зале: необходимо соблюдать строжайшую секретность в этом деле. Нам во что бы то ни стало необходимо выяснить, кто его убил. Он наверняка перешел во Вьетнаме дорогу парням из Пентагона.

— Вы правы, сэр. Эти солдафоны из Пентагона начинают все нахальнее и нахальнее наступать нам на мозоли, особенно во Вьетнаме. Они хотят вырвать у нас инициативу и перехватить государственные кредиты, предназначенные нам.

— Это верно, мистер Киркпатрик, — сказал директор.— Кое-что о них как будто уже проникло и в печать.

— Да, сэр...

— Надо позаботиться, — перебил директор, — чтобы о них писали в прессе почаще. Подготовьте для меня фактические материалы о том, как у них обстоят дела, и доложите на следующей неделе.

— Слушаю, сэр.

Директор возвратил Киркпатрику справку о Барли, подмигнул.

— Я думаю, Лайм, мы еще покажем солдафонам из Пентагона и их ВРУ настоящее искусство разведки. И в ближайшее время...

Отпустив Киркпатрика, директор подошел к стене, нажал на еле заметную выпуклость. Бесшумно раскрылись двери потайного шкафчика. Босс взглянул на часы — день близился к концу. Он вынул из шкафчика массивный бокал, налил в него коньяк, выпил. Подошел к автокоммутатору, нажал одну из кнопок.

— Слушаю, сэр, — ответил кто-то громким металлическим голосом.

— Как поживаете, Ричард?

— Благодарю вас, сэр. Прекрасно!

— Вы заняты сегодня вечером?

— Нет, сэр, ничего особенного. К вашим услугам, сэр.

— Приезжайте обедать. В восемь. Жена будет рада.

— Благодарю вас, сэр. Непременно приеду.

— Я хочу обсудить с вами одну идею, Дик.

— Слушаюсь, сэр... Сочту за честь...

Директор отошел в угол комнаты, уселся в глубокой кресло, раскурил трубку, долго сидел, внимательно наблюдая за синими струями дыма, поднимавшимися к вытяжным щелям под потолком...

Ровно в восемь часов 63-летний хозяин дома, успевший уже вздремнуть и принять после сна освежающий душ, вошел в гостиную своего старомодного дома в Джорджтауне [Аристократический район Вашингтона.].

При его появлении Ричард Хелмс, высокий, словно вырубленный топором тотемный столб, с массивным бульдожьим лицом, похожий на мясника, торопливо обернулся. Он стоял у стеклянного шкафа-витрины, из которого улыбались, хмурились, таращились в смертельном ужасе африканские маски — гордость директора американской разведки. Хелмс часто видел эту коллекцию. Но всякий раз, глядя на расписанные яркими красками чудовища, он подолгу стоял около них, пытаясь разгадать их мрачные тайны.

Обменявшись несколькими малозначащими фразами, собеседники перешли в столовую. Обед был деловой — жена Мак-коуна, как всегда в таких случаях, отсутствовала.

Болтали о пустяках. И только когда хозяин дома вынул из нагревательного шкафчика две чашки ароматнейшего йеменского кофе и принялся набивать свою обкуренную старенькую трубку, Хелмс, поняв, что наступило время для беседы, предупредительно умолк.

— Как идет подготовка к операции «Браво»? — медленно начал босс.

— Нго Дин Нью на днях ознакомил нашего главного резидента в Сайгоне с новыми подробностями его плана. Я только что получил подробный доклад Ричардсона по этому поводу, но не успел закончить его подготовку для вас — необходимо сделать ряд справок и примечаний. Идея плана остается прежней. Чтобы поправить свое шаткое положение, братья Нго намерены инсценировать попытку нейтралистского переворота в Сайгоне, спровоцировать выступление оппозиции и разгромить ее в открытой схватке. Через своих агентов Нью уже начал подстрекать к путчу некоторых генералов, настроенных оппозиционно. Его агенты внушают генералам идею: организовать военный переворот, заменив диктатуру братьев правлением военной хунты. Генералы идут на удочку. Один из агентов Нью вошел от имени генералов в контакт с французскими дипломатическими представителями. Париж, как известно, далеко не в восторге оттого, что мы делаем во Вьетнаме. У них есть свои планы. Этим планам способствовало бы наше политическое поражение.

— Братья Нго хотят укрепить свои позиции, — продолжал Хелмс.— Этому в значительной мере содействовало бы такое урегулирование, в результате которого Вьетконг ослабил бы нажим на позиции Дьема. Нго Дин Дьем очень хочет сейчас «почетной ничьей» с Вьетконгом. Такая «ничья» дала бы ему передышку, позволила бы реорганизовать местную сельскую администрацию, попытаться создать в стране подобие порядка. В то же время Нго Дин Дьему хотелось бы укрепить свои позиции и в Вашингтоне. Он знает, что наше терпение истощается. Опираясь на профранцузские силы в Сайгоне, Дьем хотел бы припугнуть нас. Для этой цели, сэр, задумано следующее...

В комнате никого не было, но Хелмс еще больше понизил голос. Наклонившись к начальнику, он принялся излагать план, разработанный руководителем тайной полиции и жандармерии («сил безопасности») Южного Вьетнама Нго Дин Нью.

Маккоун слушал, попыхивая трубкой. Время от времени он перебивал Хелмса, задавал вопрос. Наконец в комнате воцарилось молчание. Разгребая спичкой золу в погасшей трубке, директор размышлял. Почтительно поджав губы, Хелмс ждал, когда заговорит босс.

— Я думаю, что нам надо сыграть на чужой игре, Ричард, — начал директор после долгой паузы. — Пусть они продолжают готовить операцию «Браво». А мы тем временем подготовим свой контрманевр. Где сейчас Фаррел?

— На Багамских островах, сэр. Отдыхает там второй месяц. После возвращения из Камбоджи мы решили дать ему как следует проветриться.

— Передайте ему, чтобы он никуда оттуда не выезжал без моего разрешения. Через неделю мы его вызовем и дадим новое поручение. А пока подготовьте схему операции. Мы представим ее на утверждение. Переговоры с государственным департаментом и Пентагоном я буду вести сам. Заручиться их нейтралитетом будет нелегко. После одобрения операции мы вызовем Фаррела и поручим это дело ему. Операцию назовем «Двойной крест». Закодируйте ее по высшей категории секретности. «Двойной крест» будет состоять в следующем...

Директор встал, подошел к серванту-бару, налил дорогого испанского коньяку в две небольшие рюмочки, передал одну из них гостю и, усевшись в глубокое кресло, принялся развивать план операции.

— Мы подключим наш «Крест» к дьемовскому «Браво» на его решающей стадии...

Директор говорил негромко, медленно, выверяя течение мысли. Иногда он останавливался, обдумывая какой-нибудь пункт, рассматривал два-три варианта, отбрасывал негодные, выбирал наиболее подходящий.

Хелмс почтительно слушал, делая время от времени крохотным карандашом в небольшой черной книжечке быстрые заметки стенографическими значками. Ему предстояло составить первый эскизный набросок общего плана операции.

ФАРРЕЛ В САЙГОНЕ

Летом 1963 года, примерно через три недели после разговора в Джорджтауне, на аэродроме Сайгона приземлился четырехмоторный военно-транспортный самолет СИ-134. Из его чрева вышел сугубо штатский, ничем не примечательный с виду американец в соломенной шляпе-канотье, с толстым портфелем. Это был Фаррел. К нему подошел по-европейски одетый вьетнамец. Корректно улыбаясь, он пожал руку приехавшего. Американский солдат в зеленом берете, с нашивкой сдвоенной молнии на плече (эмблема «специальных войск» Пентагона) вынес из самолета два чемодана и уложил их в стоявшую тут же на посадочной дорожке легковую автомашину.

Встречавший вьетнамец открыл было левую переднюю дверцу, чтобы сесть за руль, но приехавший, мягко отстранив его, сел за руль сам.

— Предпочитаю держать свою жизнь в своих собственных руках, — объяснил он вьетнамцу. Тот вежливо осклабился.

Выехав из аэропорта, машина направилась по дороге в город.

— Насколько подготовлена операция «Браво»? — спросил негромко приехавший, предварительно включив радиоприемник и с некоторым беспокойством оглядывая приборную доску автомобиля.

— Здесь совершенно безопасно, мистер Фаррел, — на чересчур правильном английском языке сказал вьетнамец, как бы отвечая на безмолвный вопрос гостя. — Сегодня утром я все сам проверил. Обнаружил вот это. — Он вынул из кармана белоснежного пиджака небольшой, размером в спичечную коробку, радиопередатчик, с которого свисали, болтаясь на тоненьких проводах, три микромикрофона. — Никаких фабричных марок или других пометок нет. Но думаю — это сработали парни из ВРУ.

Фаррел улыбнулся. Затем лицо его снова стало серьезным.

— Для полной подготовки «Браво» понадобится еще месяца три-четыре, — сообщал встречавший. — Дело идет не слишком споро...

— Хорошо, Кунг, — перебил Фаррел. — Подробности после. Сейчас я хочу сообщить кое-что для вашего сведения. Прежде всего босс поручил мне передать, что он вполне удов-летворен вашей деятельностью. На ваш счет в Гонконге переведено пятьдесят тысяч долларов. Это премия за вашу работу в последние два года.

— О-о-о-о-о! Я очень, очень признателен, — сбился с правильного английского Кунг. — Я очень рад, что мне, коммерсанту, удается сделать кое-что для людей, которым я обязан столь многим.

— Разумеется, это не все. Босс договорился с нашими людьми в торговой палате, объединяющей людей, делающих бизнес в Юго-Восточной Азии. С вами будет заключено несколько выгодных контрактов на поставки кое-каких товаров Формозе. На этом вы заработаете значительно больше.

— О-о-о-о! Я не знаю, как мне благодарить.

— Очень просто — делайте для нас то, чего мы тут добиваемся. Активно помогайте нам. И этого будет достаточно.

— Я приложу все силы, мистер Фаррел.

— Мое имя сейчас Чэнси, Стюарт Энгдолл Чэнси. Официально я буду занимать здесь пост советника вашего правительства по вопросам экономической стабилизации. Не удивляйтесь, если увидите меня с вьетнамскими военными, я буду вести кое-какие операции по военному снабжению. Именно этим объясняйте мои встречи с ними, когда вас будут расспрашивать. Кстати, вам придется помочь мне возобновить и установить заново контакты с некоторыми генералами.

— Это нетрудно сделать, сэр. Они кое-что зарабатывают с моей помощью на поставках.

— О’кэй, Кунг. За вами не зря утвердилась репутация нужного человека...

Расположившись в трехкомнатном номере — сьюте Сайгонской гостиницы «Лотос», Фаррел — Чэнси заканчивал бриться, когда в номере мягко зазвонил телефон. Если бы это был видеотелефон и его вызывала дама, произошел бы конфуз. Чэнси вышел из ванны к телефону в костюме Адама. В трубке жизнерадостно чирикал голос секретаря посла.

— Мистер Чэнси? Одну минуту, мистер Чэнси. С вами хочет говорить наш посол, мистер Кросуэлл. Минутку...

Чэнси много слышал о Кросуэлле, хотя и не встречался с ним ни в Вашингтоне, ни за границей, что значительно облегчало задачу.

— Мистер Чэнси? Рад... рад. Нам сообщили о вашем приезде, но не указали почему-то день и час. Я бы охотно прислал встретить вас на аэродроме. Когда собираетесь заехать в посольство?

— Буду рад вас видеть, господин посол, — учтиво ответил Чэнси — Фаррел. — Если позволите, загляну вечером.

— Ну, почему же вечером? Приезжайте обедать. Жены, правда, здесь нет, она в Штатах. Но мой повар, как всегда, на высоте.

— Благодарю вас, сэр. Когда вы обедаете?

— В шесть часов. Никого не приглашаю — будет только мистер Ричардсон.

— Отлично, сэр. Приеду. С удовольствием...

Положив трубку, Чэнси злобно чертыхнулся. Прежде чем встречаться с послом, он хотел получить от своих неофициальных помощников по резидентуре ЦРУ самую последнюю информацию о положении дел в Сайгоне. Теперь приходилось отправляться на встречу с послом, не закончив предварительного ознакомления с обстановкой. Чэнси догадывался о причинах предупредительности, с которой встречал его посол. Кросуэлл давно уже не ладил с главным резидентом ЦРУ Джоном Ричардсоном — они расходились по многим важным вопросам. Опираясь на поддержку ЦРУ, главный резидент вел в стране самостоятельную политику, которая уже не раз входила в противоречие с официальной линией государственного департамента.

Дело дошло до того, что посол пригрозил Вашингтону отставкой. Государственному секретарю пришлось добиваться от президента специального циркуляра всем послам, в котором вновь подтверждалось, что все заграничные службы, выполняя свои задачи, должны в то же время координировать свою деятельность под единым руководством посла. Все, в том числе и сам посол, знали, что это был пустой жест, не способный изменить что-либо в существующем положении. Но формально верховенство посла было подтверждено, и он теперь ожидал смещения Ричардсона.

Государственный департамент сообщил послу о предстоящем приезде в Сайгон Чэнси со специальной миссией. В теле-грамме-шифровке говорилось, что послу следует всемерно содействовать этой миссии, не требуя у Чэнси какого-либо отчета о его деятельности. Зная, что Чэнси направлен в Сайгон ЦРУ, посол полагал, что «особая миссия» имеет целью дать Чэнси возможность досконально ознакомиться с положением, прежде чем принять дела от Ричардсона. Посол хотел с самого начала установить если и не дружеские, то, во всяком случае, корректные или хотя бы просто нормальные отношения с будущим главным резидентом. Он не мог больше рисковать новым конфликтом с ЦРУ.

И все-таки Чэнси удалось повидаться с Ричардсоном до обеда у посла. Ричардсон держался настороженно. Он встречался с Фаррелом — Чэнси ранее, знал, что руководство ЦРУ использует его для отдельных, особо важных поручений и вряд ли поставит во главе резидентуры. А резидентура была обширная — вместе со штатными работниками ЦРУ, присланными под разными легальными предлогами из Вашингтона, и местными агентами в Южном Вьетнаме она включала не менее шестисот «единиц». Щупальца этой резидентуры простирались во все важные органы дьемовского правительства, в штабы всех видов вооруженных сил и крупных военных соединений, всюду, где происходили или могли произойти события, способные оказать влияние на правительственный аппарат нгодиндьемовской сатрапии, на политику и практическую деятельность американских марионеток. ЦРУ, как говорится, предпочитало «не класть все яйца в одну корзинку».

Встреча состоялась на одной из загородных вилл, находившихся в распоряжении Ричардсона. Джентльмены знали трудности своего ремесла: дела Соединенных Штатов в Южном Вьетнаме обстоят не блестяще. Но искорка профессиональной солидарности, проскользнувшая между ними в первый момент встречи, быстро угасла, уступив место взаимной подозрительности.

Чутьем профессионального разведчика Ричардсон угадывал, что Чэнси поручено дело особой важности. В телеграмме-шифровке, подписанной «боссом», Ричардсону предписывалось систематически знакомить Чэнси со всеми агентурными материалами, за исключением нескольких специальных операций, выходивших за пределы страны. Ричардсону было приказано держать Чэнси в курсе всех деталей, связанных с подготовкой людьми Нго Дин Нью операции «Браво». В то же время главному резиденту не разрешалось требовать каких-либо отчетов или сведений от Чэнси.

Все это указывало на особо важный характер миссии Чэнси. Резидент понимал: руководство ЦРУ принимает особые меры, чтобы глубоко законспирировать — даже от своих людей — операцию, которую готовит Чэнси. Особенно тревожило Ричардсона категорическое запрещение прибегать к обычной в ЦРУ тайной перепроверке. Ричардсону предстояло оставаться в полном неведении относительно деятельности Чэнси. Поэтому он встретил своего коллегу-соперника довольно холодно.

Что касается Чэнси, то он понимал, что без помощи и сотрудничества главного резидента он не сможет выполнить свою сложную задачу. Опыт подсказывал: с Ричардсоном необходимо ладить — во всяком случае до поры до времени. И прежде всего рассеять или хотя бы умерить подозрения, терзавшие — Чэнси это чувствовал — главного резидента.

Беседу с резидентом Чэнси начал с хвалебной ноты. .

— Вас следует поздравить, — начал он, пытаясь изобразить на своем лице легкую зависть. — О ваших успехах говорят в Лэнгли. Ваше имя называют, когда речь заходит о возможном преемнике заместителя генерального инспектора «фирмы».

— Работаем, — с деланной скромностью произнес резидент. — О вас тоже отзываются неплохо.

— Ну, это моя последняя миссия. — Чэнси знал, что Ричардсону известны более чем скромные результаты его деятельности в Камбодже. — Дьявол не мог бы сделать там больше, чем удалось сделать мне.

— Я слышал: посол требовал вашей замены, — переменил тему Чэнси. — Между нами говоря, боссу пришлось повозиться, отстаивая вас в Белом доме. Прояви госдепартамент больше настойчивости, поддержи они требование Кросуэлла решительнее, и вам бы несдобровать. Но вы знаете нашего босса. Он до конца стоит за своих людей.

Кстати, — продолжал Чэнси, — босс поручил мне передать вам следующее: к директиве Белого дома, устанавливающей верховенство посла в операциях всех наших миссий за границей, следует отнестись со всем должным почтением. Но не следует принимать ее слишком всерьез. Избегая конфликта с послом, действуйте в то же время так, как вы считаете нужным и как предписывает «фирма». Все дело в такте. Больше гибкости, и вы всегда сможете добиться того, что нам нужно, не раздувая костров межведомственной вражды.

— Этот Кросуэлл изрядно попортил мне нервы, — вздохнул резидент. — Посмотрели бы вы на него, когда я добился ассигнования полумиллиона долларов в год на «специальные войска» полковника Хиеп Зыонга. Как вы знаете, создание этих батальонов укрепляло позиции Нго Дин Нью. Этого не хотел посол. Но ему не удалось сорвать это дело. Вот он и взбесился. Я уже думал, что мне придется возвращаться домой.

В последней фразе Чэнси уловил вопрос. Ричардсон пытался выяснить, отзовут его или нет.

— Отзывать вас отсюда в такое время, — притворяясь незаинтересованным, ответил Чэнси, — значит, ставить под угрозу всю нашу работу. Думаю, что вам придется еще покорпеть здесь. Тем более что заместитель генерального инспектора не собирается уходить в отставку раньше будущей осени.

Полицу главного резидента промелькнула самодовольная улыбка. Схватка с послом закончилась вничью. Босс «фирмы» прав, надо действовать осторожнее, не вызывая нового конфликта.

Подойдя к радиоприемнику, Ричардсон прибавил громкости. Начался подробный доклад о подготовке операции «Браво».

— Нго Дин Дьем и его брат не в состоянии руководить страной, вести действенную войну. Следовало бы не поддерживать их, а способствовать их уходу. Но я не вижу сейчас каких-либо фигур, способных возглавить правительство. И еще одно — «смена лошадей» может изменить соотношение сил в пользу Вьетконга. Если бы удалось добиться решающих успехов в войне, можно было бы подумать и о смене власти. Теперь же это приведет к опасному нарушению равновесия.

— В последние месяцы Нго вел подозрительные переговоры с Ханоем через французских дипломатов, — заметил Чэнси.

— Это маневр, попытка припугнуть нас. Нго Дин Нью заверил меня: его брат боится Ханоя и не хочет соглашения с ним. Слухи о переговорах, когда они распространились здесь (об этом позаботились сами братья Нго), несколько умиротворили националистическую оппозицию — а она здесь не так уж слаба — и успокоили интеллигенцию, которая очень опасается усиления нашего влияния здесь. Я подробно информировал об этом босса. Получил указание: не предпринимать никаких представлений братьям Нго по этому поводу.

— Утвержден ли окончательно план операции «Браво»?

— Утвержден. В начале ноября командир «специальных войск» полковник Хиеп Зыонг с помощью небольшой группы особо верных помощников инсценирует в Сайгоне «государственный переворот». Братья Нго должны «бежать» на мыс Сен-Жак. В столице будет объявлено о сформировании нового правительства во главе с их известным противником Ван Кхиемом. В правительство войдут ярые противники союза с Соединенными Штатами.

Когда станет очевидным антиамериканский характер «переворота», начнется вторая часть операции. Войска верного братьям Нго генерала У Киня, размещенные вокруг Сайгона, войдут в столицу, подавят «заговор» и уничтожат противников правительства братьев Нго. Братья Нго продемонстрируют таким образом свою силу, покажут, что они наша единственная опора в Южном Вьетнаме.

— Немного громоздко, — раздумчиво произнес Чэнси. — Вы уверены, что этот план удастся?

— Нет оснований сомневаться в успехе. Полковник Хиеп Зыонг, которому предназначена решающая роль в заговоре, до конца предан братьям Нго. Никто не сомневается также в лояльности генерала У Киня. По нашим данным, в стране нет какой-либо третьей силы, которая могла бы вмешаться в игру.

— Что же, пожелаем братьям Нго успеха.

Чэнси глядел за окно, поверх головы своего коллеги...

Обедал Чэнси у посла один — Ричардсон сослался на занятость, уехал в город. Он считал, что одному будет удобнее готовить почву для примирения резидента с послом.

Посол был достаточно опытен, чтобы не требовать сейчас у Вашингтона отзыва своего «специального помощника». Кросуэлл понимал: придется ждать следующего кризиса, вызванного деятельностью Ричардсона. «Всему свое время», — думал посол, улыбаясь гостю.

Обед прошел в легкой, остроумной беседе. Вспомнили общих знакомых, перебрали вашингтонские сплетни. Посол хотел произвести благоприятное впечатление на эмиссара разведки — как знать, может быть, он «влезет в башмаки» Ричардсона. У посла было много врагов и здесь, в Сайгоне, и в Вашингтоне, чтобы он мог позволить себе роскошь нажить еще одного. Да еще такого опасного, как Чэнси.

ЛОШАДЬ ДРУГОЙ МАСТИ

— Операция «Браво» оказалась лошадью «другой масти», — начал свой доклад боссу ЦРУ его заместитель по «планированию» специальных операций Ричард Хелмс.

Он сидел перед боссом, выпрямившись, заглядывая время от времени в лежавший перед ним лист бумаги.

— Фаррелу удалось собрать достоверные сведения. Теперь точно известно, какой характер намеревается придать операции «Браво» Нго Дин Нью. Намечено уничтожение в качестве противников режима Нго Дин Дьема людей, давно уже связанных с нашей «фирмой». Мы предложили этим людям примкнуть к наиболее влиятельным оппозиционным группировкам, выжидая новых возможностей для нас. Если оппозиция одержит верх, эти люди составят в ней нашу главную опору. Можно было бы посоветовать им на время уехать из Сайгона. Но неудобства, связанные с этим, очевидны. Кроме того, никто не может гарантировать им безопасность в дальнейшем...

— В заключение, — нахмурился Хелмс, — самое главное. Первое. Есть данные о том, что население может принять инсценировку за чистую монету. Энтузиазм сайгонцев может перехлестнуть границы дозволенного. Ликвидация «переворота» вызовет в этом случае большие жертвы. А это усилит непопулярность режима братьев Нго.

Второе. Присланные Фаррелом агентурные сведения показывают: Нго Дин Нью настолько ненавидит нас, что он готов подвергнуть наших людей унижению, чтобы укрепить свои позиции для торга с нами. Успешная ликвидация инсценированного им «переворота» укрепит пошатнувшиеся позиции братьев Нго в армии. Резко сократятся возможности для нас организовать в армии группировки, способные служить средством давления на семейство Нго.

Третье, пожалуй, самое главное. Ликвидировав лжепереворот, Нго Дин Дьем будет еще смелее заигрывать с французами. Ведь «путч» продемонстрирует популярность «нейтрализма» в армии. Нейтралистские настроения в результате этого усилятся. Деголлевская идея соглашения с Ханоем, объединения Вьетнама и его нейтрализации настолько привлекательна для вьетнамцев, что один только флирт с этой идеей может позволить братьям Нго вырваться из-под нашего контроля, превратиться в самостоятельных политиков. А этого мы не можем допустить.

— Что же, — заметил Маккоун, когда Хелмс закончил доклад, — все это лишь подтверждает наши опасения. Надо активизировать «Двойной крест». Что сообщает об этом Чэнси?

— У него есть уже предложения о том, на каких людей следует опереться, чтобы осуществить нашу операцию.

Хелмс развернул одну из лежавших перед ним папок., Движением руки директор остановил его.

— Это потом. Сейчас надо подумать над тем, как еще больше подорвать позиции Нго Дин Нью. Нужно усиливать ненависть к нему во Вьетнаме... Настолько, чтобы его исчезновение с политической арены было встречено ликованием.

— Я не думал об этом, сэр.

— Как обстоят дела с буддистами?

— Волнения продолжаются. После третьего самосожжения страсти разыгрались. Идиотские остроты мадам Нго Дин Нью насчет «буддистских шашлыков» накалили страсти. Каждая пагода сейчас — это центр политического сопротивления режиму братьев Нго.

— Пошлите Ричардсону указание организовать с помощью Нго Дин Нью террористические налеты на крупнейшие пагоды страны. Эффект будет двойной — сторонники нейтрализма будут наказаны, буддисты усилят политическую войну против братьев Нго. Информируйте Чэнси о том, что это диверсионная операция, предпринимаемая в указанных целях. У него есть свой шифр? Ричардсон не должен читать наши телеграммы, адресованные Чэнси.

— Это исключено. Я принял все меры. Группе контроля послано строжайшее указание. Я могу еще раз подтвердить.

— Подтвердите. Налеты предпринять в течение августа. В сентябре подготовка операции «Браво» вступит в завершающую стадию. Одновременно должна быть закончена подготовка и «Двойного креста». А теперь займемся людьми для этой операции. Кого рекомендует нам Чэнси?..

БУДНИ ЗАГОВОРЩИКОВ

Окончив молиться, человек с грубым морщинистым лицом грузчика встал из-за миниатюрного алтаря. С минуту смотрел на распятие, перекрестился, неслышно ступая по дорогому дворцовому ковру, вышел из молельни. Нго Дин Нью просил бога о помощи. Но он не был уверен, что его просьба услышана.

Войдя в кабинет, он вынул из ящика письменного стола пачку сигарет, закурил. Держа сигарету по-солдатски, огнем внутрь ладони, подошел к окну.

На Сайгон опускался вечер. Зной спадал. Перед дворцом — невысоким желтоватым зданием с колоннами, построенным в стиле французского колониального ампира, — шагали часовые-автоматчики. За оградой мелькали сверкающие лаком автомобили. Часовые не спускали с них глаз — не вылетела бы из машины граната. Партизаны теперь на все способны: не проходит и недели, чтобы где-нибудь в городе не громыхнули взрывы.

— Ты виделся сегодня с Джоном? — В голосе Нго Дин Дьема, неслышно вошедшего в комнату, звучала тревога.

Братья были мало похожи друг на друга. Сухой, с угловатыми движениями Нью ничем не походил на второго человека в стране. Но в Сайгоне знали: в его грубоватых руках с короткими негибкими пальцами судьба всего режима. Нью возглавлял «силы безопасности» — тайную полицию, карательные батальоны, огромную шпионскую сеть. Сотни расстрелянных, множество узников, заточенных в ужасной подземной тюрьме, расположенной под Ботаническим садом, пытки, тайные убийства — ни перед чем не останавливался этот иезуит. Даже Ватикан назвал кровавую диктатуру братьев Нго реакционной и средневековой.

Нго Дин Дьем выглядел как типичный бизнесмен из Гонконга — грузный, с сонным лицом, в легком белом костюме. Время от времени в его узких глазах, словно на экране осциллографа, мелькал жестокий огонек.

— Да. Ричардсон советует решительнее расправляться с «оранжевыми» ¹. Иначе они поднимут волну, которая захлестнет всех нас.

— Он прав, пора действовать. Как идет подготовка операции против пагод?

— Уже закончен план. Осведомительная сеть сообщает: буддисты окажут ожесточенное сопротивление.

— Тем лучше. Выдать солдатам побольше патронов. Чем дороже это Обойдется «оранжевым», тем лучше. Запомнят урок. Когда начнем?

— Думаю, 21 августа. К этому времени все будет готово. Ты будешь информировать заранее посла Кросуэлла?

— Нет. Но он может узнать о подготовке операции через своих агентов и явиться за объяснениями. Наш посол сообщает из Вашингтона, что «буддийские шашлыки» вызывают все большее недовольство у государственного департамента. Там опасаются, что ответственность ляжет на них. Если Кросуэлл явится за разъяснениями, я дам ему понять: кое-что мы делаем без их советов... Ты думаешь генералу У Киню можно доверять полностью?

— Наблюдение показывает, что У Кинь держится в стороне от людей, настроенных к нам оппозиционно. Наконец, ты помнишь, какую роль он сыграл в 1960 году во время восстания парашютистов? Тогда он спас нас с тобой.

— Как ведет себя Чыонг Тан? Он просит назначить его на высокий командный пост. Все-таки он самый видный из наших генералов.

— Наблюдение за ним не обнаружило ничего подозрительного. Но давать ему командование войсками не следует. Он — советник президента. Разве это не почетно? Прибавь ему жалованья.

— Если мы потеряем Чыонг Тана, — не слушая брата, продолжал Нго Дин Дьем, — мы потеряем все.

— Не думаю, что он пустится в какую-нибудь авантюру, — вскинулся Нго Динь Нью. — В последнее время его часто видят с этим Чэнси — советником по экономической стабилизации. Но, судя по всему, Чэнси и вправду ничем, кроме экономики, не интересуется. Кунг — он часто встречается с ним — считает его не опасным.

— Все идет нормально. Как только разделаемся с «оранжевыми», начнем окончательную подготовку. Пора уже назначить срок.

— Первое ноября — день всех святых. Людей на улицах будет мало. Подходит?

— Пожалуй...

Дьем вышел. Нью молча стоял у окна. Темнело быстро. Нервно раскурив вторую сигарету, Нью задернул портьеры, открыл шкаф, набитый бутылками всех калибров. Налил в большой бокал виски, дрожащей рукой поднес ко рту, выпил. Скверно, очень скверно чувствовал себя брат президента.

...В ночном клубе «Золотой павлин» веселились. Ныл, завывал, взвизгивал заезжий американский джаз, разноголосо шумели подвыпившие коммерсанты. Недалеко от оркестра, отгороженные от зала пальмами, в укромном зеленом уголке сидели Чэнси и Кунг. Американец поглощал бифштекс, Кунг — какое-то замысловатое филиппинское блюдо. Разговаривали по-малайски, негромко и неторопливо.

— Чыонг Тан все еще колеблется, — докладывал Кунг.— Но он очень недоволен своим положением. Военные считают, что он должен занимать пост по крайней мере начальника штаба армии. А ему приходится довольствоваться ролью президентского «советника».

— Передайте генералу, — сказал Чэнси. — К заговорщикам присоединился начальник военной контрразведки полковник Тхан Донг. Он был предан Дьему, как собака. Вчера к заговорщикам явился также подполковник Кыо Фам. Заговорщики склонили на свою сторону полсотни старших офицеров, в их распоряжении более двух тысяч парашютистов и танкистов. Если Чыонг Тан будет «волочить ноги», полковники обойдутся без него. Сейчас Чыонг Тан может не просто присоединиться к заговору, а возглавить его. Приложите все усилия, чтобы заставить его, наконец, решиться.

— Будет сделано, сэр, — ответил Кунг.

— После этого сосредоточьте внимание на генерале У Кине. Братья Нго полностью доверяют ему. Его считают спасителем режима. Эта роль его вполне устраивает.

— На честолюбии Киня и придется сыграть, — отодвинул тарелку Чэнси. — Это указание из Лэнгли. Побольше льстить У Киню. Организуйте пару лестных для него статей в газетах. Это вызовет у братьев Нго подозрения. Их надо разжечь, дать им окрепнуть. Затем посоветовать генералу попросить у Нго Дин Дьема пост министра внутренних дел. Дьем, конечно, откажет. Тогда настанет время начать решающий разговор с генералом. Босс уверен, что в конце концов У Кинь примет предложение заговорщиков.

Итак, задача: преодолеть колебания Чыонг Тана, а затем обеспечить присоединение к заговору У Киня. Кстати, босс рекомендует еще одно средство. Поручите астрологу составить гороскоп, предвещающий У Киню высокое историческое предназначение. На него это подействует.

На лице Кунга отразилось вежливое восхищение изобретательностью вашингтонского босса. Директор ЦРУ был бы польщен, если бы мог увидеть эту улыбку...

Из ночного клуба Чэнси отправился на встречу с Ричардсоном в одну из вилл главного резидента на окраине города. Чтобы не нарваться на партизанскую гранату, Чэнси нанял самое разбитое такси, которое только можно было найти в Сайгоне. Из предосторожности говорил с шофером по-французски. Шутил с ним, обещал на чай. Назвал адрес не ричардсоновской виллы — о ней уже шла худая слава в Сайгоне, а соседнего многоэтажного дома. Такси дребезжало по улицам столицы. Чэнси полулежал на заднем сиденье, чтобы его не было видно.

До виллы оставалось с полмили, когда прямо перед такси вспыхнул яркий свет. Машина резко затормозила, остановилась.

— Потуши фары, — произнес властный молодой голос. — Кого везешь?

— Француз какой-то, — весело отозвался шофер.

Чэнси замер — он понял, кто остановил машину. Вытащил из кармана «люгер» [«Люгер» — марка пистолета.], дрожащей рукой начал засовывать его под сиденье.

— Куда он едет? — продолжал голос.

Шофер назвал район, в котором находился особняк Ричардсона.

— Высаживай-ка пассажира быстрей. Ты нам нужен с машиной.

— Прекрасно, мой друг.

Прежде чем шофер успел ответить, распахнулась задняя дверца. Яркий луч фонаря осветил лицо американца, еле успевшего распустить его в добродушную пьяную улыбку.

— Придется вам уступить машину, мосье, — на чистейшем французском языке произнес другой, грубоватый голос.

— Сертенман ², — бормотал Чэнси, вылезая из машины. — Авек плезир... ³

— Мерси боку ⁴, — не без насмешки отозвался голос. Фонарь потух, невидимые пассажиры влезли в машину, она резко тронула с места. Чэнси стоял в темноте на пустынном тротуаре, ощущая противную слабость в коленях. Затем побрел к ричардсоновскому особняку. Черт возьми, в таких ситуациях начинаешь чувствовать, что тебе уже под пятьдесят и что работа в этой проклятой стране — очень опасное дело.

Окна ричардсоновской виллы были наглухо забраны на ночь металлическими ставнями, сорвать их можно было бы лишь динамитом. У ограды маячили два морских пехотинца с автоматами на шее. Они долго светили фонарем в лицо Чэнси. Потом один из них проводил его в дом.

— Сегодня стоит выпить, — пробормотал Ричардсон, встретив гостя. — Подготовка операции заканчивается.

Чэнси, жадно выпив предложенный ему джин с тоником, плюхнулся на диван. Ему не хотелось выдавать Ричардсону своего волнения.

— Придется мне взять у вас «джип» с охраной. Эта самодельная маскировка — дело опасное. — И он рассказал о происшедшем.

Ричардсон молча снял трубку телефона, долго говорил с кем-то.

— Вы натолкнулись на людей, которые полчаса назад уничтожили одного из моих крупных агентов.

Неписаная этика разведчика не позволяла Ричардсону назвать, а Чэнси спросить имя убитого агента.

— Местный?

— Я добился его переброски сюда с Филиппин. Евразиец. Блестяще работал. Последнее его достижение — ликвидация одной из оппозиционных групп в университете. Нго Дин Нью расстрелял семь человек — из них одного профессора, семнадцать сослал на остров Поуло Кондоре. Когда смертный приговор был вынесен, я сам допрашивал приговоренных. Ни один не проронил ни слова, а ведь я обещал помилование тем, кто согласится сотрудничать с нами.

— Я бы принял душ, — расслабленно произнес Чэнси, едва слушавший резидента.

— Пожалуйста, — чуть заметно ухмыльнулся Ричардсон. На его звонок вошла американская горничная с постным лицом миссионерши из «Армии спасения».

— Проводите гостя в ванную.

Только через полчаса Чэнси получил возможность начать беседу. Резидент докладывал о ходе подготовки операции «Браво». Чэнси слушал, задавал вопросы. Перед глазами у него маячил пронизывающий луч света, в ушах звенел грубый молодой, полный энергии и уверенности голос человека, высадившего его из такси.

«КИТТИ-МЛАДШАЯ» РАЗГОВАРИВАЕТ С ЛЭНГЛИ

Шифрованные телеграммы Чэнси читал в посольстве. Шифрмашины стояли на третьем этаже. Каждую обслуживал отдельный штат работников службы безопасности того ведомства, за которым закреплена машина. Они стояли в отдельных комнатах, каждая была настроена на свой, отдельный шифр. Ту, что обслуживала посла и была связана с госдепартаментом, называли «Матильда»; машину ЦРУ — «Китти». Машина военного атташе была связана непосредственно с Пентагоном. Ее звали «Мэй Уэст». Были еще «шифровалки» руководителя миссии военной помощи, Информационного агентства и даже коммерческого атташе, связанного с разведкой министерства торговли. Ту, что была установлена специально для Чэнси, звали «Китти-млад-шая». Как и машина Ричардсона, она принадлежала ЦРУ. Шифровки в Лэнгли передавала специальная радиостанция, на которой орудовали сержанты морской пехоты.

В этот день у Чэнси было много важных сообщений для босса. Он уже начал составлять их, когда шифровальщик, молчаливый, хмурый ирландец, передал ему металлическую кассету с расшифрованным текстом телеграммы из Вашингтона.

Телеграмма пришла ночью. Чэнси открыл кассету своим ключом. В телеграмме говорилось:

«Из Вашингтона. Сайгон. Чэнси.

Завтра в Сайгон вылетает новый посол Генри Кэбот Лодж. В первый же беседе с «Большим» ⁵ он потребует отставки «Грузчика» ⁶. Мы посылаем Ричардсону указание: не обостряя отношений с новым послом, рекомендовать «Большому» отклонить это требование, поскольку устранение «Грузчика» воспрепятствует проведению «Браво» и тем самым нашего «Двойного креста». Сообщаем это для вашего сведения. Информируйте, удалось ли привлечь Чыонг Тана в качестве главы «Двойного креста». Как идут переговоры с У Кинем?

09.07.63. Брсс».

Прочитав шифровку, Чэнси переложил ее в металлический портфель, хранившийся в его сейфе в шифровальной комнате, запечатал портфель масонским перстнем и принялся составлять ответы.

«Из Сайгона. Вашингтон. Лэнгли. Только для Босса.

Чыонг Тан согласился возглавить «Двойной крест» при условии, что ему будет предоставлен пост президента-премьера. С основными условиями он согласен, но требует большой свободы в развитии отношений с западноевропейскими странами. В соответствии с вашими указаниями ему изложен план операции. Он считает совершенно необходимым привлечение генерала У Киня руководителем военных операций, обещает принять участие в обработке Киня. Кунг считает, что Кинь просто набивает себе цену. Присоединение к нам Чыонг Тана ускорит дело. Гороскоп для Киня заказан. Тан посоветовал Киню потребовать у Дьема пост министра внутренних дел. Идея понравилась Киню, но Дьем, конечно, ему откажет.

09.08.63. Чэнси».

На следующий день «Китти-младшая» отстучала следующее донесение боссу ЦРУ от Фаррела — Чэнси:

«Из Сайгона. Вашингтон. Лэнгли. Только для Босса.

Сегодня Лодж нанес первый визит президенту Дьему. Состоялся разговор. Выполняя инструкцию госдепа, посол потребовал отстранения Нго Дин Нью от всех важных постов. Лодж рекомендовал назначить Нью на какой-нибудь почетный, но чисто номинальный пост. Мотивируя предложение, Лодж сослался на непрекращающееся ухудшение положения в стране, новые успехи Вьетконга.

Дьем не дал Лоджу закончить. Нервно прервал посла, заявил, что и он и его брат будут держаться — или падут — вместе. Дьем не видит возможности опереться на кого-нибудь из Своего окружения, кроме Нью. «Послу, — сказал он, — должно быть известно, что оппозиция Дьему среди сайгонской интеллигенции и высшего офицерства усиливается. Американская разведка должна была бы давно уже известить меня о том, что сейчас в Сайгоне зреет заговор против нас, братьев Нго, в котором участвует много офицеров. Меня удивляет, что до сих пор ни генерал Харкинс, ни его помощники, знающие о заговоре, не выступали с какими-либо советами. Уж не заигрывает ли посольство с заговорщиками? Как бы там ни было, я не нуждаюсь в советах о том, как мне действовать в подобных случаях. В свое время посол Лодж убедится в том, что президент Нго Дин Дьем способен справиться с самыми сложными ситуациями.

Дьем далее говорил, что при нынешних условиях отставка Нью связала бы ему руки, обезоружила бы его перед лицом опасного и беспощадного противника. Дьем понимает озабоченность господина посла Лоджа неудачным ходом операций против Вьетконга. Он просит верить, что эти неудачи доставляют ему, Дьему, не меньше неприятностей, чем господину послу. Но посол должен понять, что судьбе режима — и тем самым американской политике в этом районе мира — больше угрожают оппозиция и заговоры против братьев Нго, чем успехи Вьетконга. Отстранять в этих условиях от активного руководства Нго Дин Нью значило бы выдать его с головой врагам режима.

Видя, что президент так остро реагирует на его требование, Лодж не стал настаивать. Разумеется, Дьем не смог бы занимать столь твердую позицию, если бы Ричардсон не дал понять ему, что наша «Фирма» и лично вы поддерживаете Нью. Я позаботился о том, чтобы содержание беседы посла с Дьемом стало известно Чыонг Тану и другим участникам операции «Двойной крест».

09.09.63. Чэнси».

«Из Вашингтона.

Сайгон. Чэнси.

Надо использовать беседу Лоджа с Дьемом и его требование об отстранении Нью, чтобы поднять дух участников «Двойного креста» и форсировать подготовку всей операции. Благодаря нашим мерам сведения о беседе проникли в нашу прессу и, как сенсация, распространяются по всему миру. Это должно доказать Чыонг Тану и его коллегам, что мы искренни в своем намерении добиться свержения братьев Нго и поддержать Тана.

Внимательно следите за движением офицеров, которые готовят заговор. Среди заговорщиков много неизвестных нам и непроверенных людей. Заговор может сработать в противоположную сторону. Для срыва подобных возможных выступлений привлеките генералов Тана и Киня. Это усилит их позиции при последующем проведении «Двойного креста». Подробно информируйте о ходе подготовки.

09.10.63. Босс».

«Из Сайгона.

Вашингтон. Лэнгли. Только для Босса.

Нью форсирует подготовку операции «Браво». Он считает, что успех операции предоставит ему единственную возможность укрепить свои шаткие позиции, вынудит госдеп перестать атаковать его. Намечен окончательный срок операции — 1 ноября. Нью по-прежнему полностью доверяет У Киню. Чыонг Тан очень хочет стать президентом-премьером. Работает энергично и как будто искренне, расширяет круг участников заговора. Обещает без труда справиться с теми, кто окажет сопротивление, сохранит верность братьям Нго. Он настолько уверен в успехе, что, по донесениям Кунга, не готовит даже себе пути к отступлению.

Режим братьев основательно подорван. Освободиться от него будет не трудно. Не следует, однако, недооценивать изворотливость братьев, особенно Нью. По имеющимся данным, братья не подозревают о подготовке «Двойного креста».

Генерал У Кинь продолжает бежать одновременно с зайцем и с собакой. Пока мы не требуем от него прекращения этой игры — она нам еще пригодится.

10.02.63. Чэнси».

«Из Вашингтона. Сайгон. Чэнси.

Скандал, поднятый госдепом в связи с сепаратной политикой Ричардсона, поддерживающего Нью вопреки официальной линии посла, предписанной Белым домом, разросся. На днях мы отзовем Ричардсона. Это ободрит генералов, группирующихся вокруг Тана, будет способствовать ликвидации колебания Киня. Чтобы успокоить Нью, Ричардсон за два дня до его отозвания вручит ему четверть миллиона долларов на содержание «специальных войск» полковника Хиеп Зыонга. Используйте отозвание Ричардсона для подъема духа главных участников «Двойного креста».

По нашим сведениям, руководители «заговора майоров» намечают свое выступление на 24 октября. С помощью Чыонг Тана сорвите это выступление. Предложите Тану вывести из Сайгона части, которые должны участвовать в этом выступлении. Внимательно следите за тем, чтобы операция «Двойной крест» не разрослась в выступление не только против братьев, но и против всей политической системы. Нам нужна только замена действующих лиц. Внимательно следите за тем, чтобы Вьетконг не подключился ко всем операциям и не направил их в нужную ему сторону.

10.06.63. Босс».

«Из Сайгона. Вашингтон. Лэнгли. Только для Босса.

Предотвращение выступления майоров наталкивается на немалые трудности. У Кинь все еще ведет двойную игру — видимо, он не уверен в том, что братьев можно свергнуть. Тан и его ближайшие помощники по «Двойному кресту» решили отправить к северу от Сайгона для операции против Вьетконга полк, в котором особенно сильны молодые заговорщики. По плану полку отведена решающая роль в восстании. Перевод на север сделает его выступление невозможным. Как ни странно, но «заговор майоров» облегчает подготовку «Двойного креста». Тан и другие генералы боятся теперь, что вместе с братьями майоры отбросят и их, а затем начнут переговоры с Вьетконгом. Во время последней встречи с Кунгом, 16 октября, Тан говорил и действовал уже как местный руководитель «Двойного креста». Он поднял вопрос — если братья Нго попадут в опасную ситуацию, следует ли принимать меры к их спасению? Здесь есть немало военных, готовых задушить братьев голыми руками.

10.08.63. Чэнси».

Ответ Босса содержал немало важных указаний. В конце шифровки говорилось: «Уничтожение братьев Нго в ходе операции «Двойной крест» не в наших интересах. Достаточно их отстранения. Это уже послужит уроком для всех, кто вздумает в будущем кусать руку, которая их кормит».

Жребий был брошен — судьба марионеток была предрешена. Сайгонские «мавры» сделали свое грязное дело. Теперь им предстояло уйти.

29 октября Чэнси сообщал Боссу в Лэнгли:

«Вчера была предпринята решающая попытка покончить с двойной игрой У Киня. Кунг сообщил ему, что все его переговоры с участниками заговора записаны на пленку магнитофона. Если он не перестанет «сидеть на заборе» [Выжидать, не присоединяясь ни к одной стороне.], пленка будет передана Нью. Поняв, что его перехитрили, Кинь обещал делать все, что от него потребуют. Однако в тот же день он попытался обиняком натолкнуть Нью на заговор Тана. Кинь послал своего помощника Хо Нгуэна в штаб Седьмой дивизии в Митхо. Собрав часть офицеров штаба, полковник Хо Нгуэн сообщил им, что в Сайгоне готовится заговор против правительства. Кинь, заявил он, не участвует в заговоре. Не успел полковник возвратиться в Сайгон, как один из агентов Нью донес своему шефу об этом совещании.

Сегодня Киня вызвали в президентский дворец. Нью сообщил ему, что Хо Нгуэн состоит в заговоре против него, Киня, и против братьев Нго. Кинь обещал собственной рукой уничтожить «предателя». Но Нью осенила «гениальная идея». Он запретил Киню трогать «предателя», обещая предоставить ему такую возможность после ликвидации заговора. Более того, Нью предложил Киню «присоединиться» к заговорщикам. Сохраняя верность братьям, он должен уговорить заговорщиков выступить 1 ноября, чтобы Кинь мог разгромить их силами войск, преданных правительству.

Что еще важнее, Нью заявил Киню, что новая операция должна заменить собой ранее подготовленный им план «Браво». Теперь уже не будет нужды инсценировать выступление против правительства, поскольку такое выступление — притом настоящее — уже подготовлено заговорщиками. Нью очень доволен, что войска Киня будут иметь дело не с участниками инсценировки, а с подлинными заговорщиками. Это обеспечит операции натуральность и предоставит правительству желанную возможность принять жесткие меры к заговорщикам. Новую операцию Нью назвал «Браво-два».

Возникла, таким образом, большая опасность для «Двойного креста». К счастью, во время этой же беседы Кинь снова поставил вопрос о назначении его министром внутренних дел. Если бы Нью и Дьем дали ему на этот счет твердые обещания, Кинь, несомненно, продал бы всех участников «Двойного креста». Но оба брата снова отделались неопределенными заявлениями. Кинь понял, что поста министра ему не видать. Эта новая «потеря лица» решила дело. Вернувшись из президентского дворца, Кинь рассказал Тану о состоявшемся разговоре и о новом плане, подтвердил свою верность руководителям операции «Двойной крест». Кстати, вьетнамские участники операции не знают этого кодового названия.

Итак, наша операция будет развиваться в исключительно благоприятных условиях. Единственная трудность — присутствие в Сайгоне четырех рот «специальных войск» Хиеп Зыонга. Если их не удастся удалить из Сайгона до начала операции, подавление их, как и полиции, верной правительству, может затянуть «Двойной крест» и даже поставить его под угрозу. Поскольку план операции «Браво» изменился, Нью не будет теперь выводить эти роты из столицы. В остающиеся считанные часы сосредоточиваю все силы и старания на разрешении этой проблемы. В остальном все идет хорошо. Уверен в успехе. Участники операции во главе с Таном настроены решительно. В день операции будут нейтрализованы, привлечены на сторону генерала Тана — или уничтожены — главные сторонники режима и прежде всего полковник Хиеп Зыонг и командующий флотом коммодор Нгуэн Минь.

Прошу подтвердить разрешение продолжать «Двойной крест», несмотря на коренное изменение характера «Браво». Буду благодарен за все указания, какие вы сможете дать мне в эти решающие часы.

10.29.63. Чэнси».

Ответ пришел в полночь 29-го. Он гласил:

«Из Вашингтона. Сайгон. Чэнси.

Продолжайте подготовку и начинайте выполнение «Двойного креста». Рекомендуйте У Киню выдвинуть для удаления из Сайгона четырех рот «спецвойск» следующий мотив: для подавления антидьемовского заговора надо вызвать в столицу части, верные правительству. Если одновременно для операций против Вьетконга не будут посланы какие-либо другие войска, находящиеся в Сайгоне, то американцы, и без того недовольные малой активностью войск правительства Дьема, вконец рассвирепеют. Обеспечьте, чтобы «спецвойскам» была намечена не очень опасная для них операция против вьетконговцев. Сообщите, что американская пресса недовольна «спецвойсками» за их роль в августовских антибуддистских погромах в Сайгоне и Гуэ. Нужна их победа над Вьет-конгом. Скажите, что американским корреспондентам дано указание раструбить их успех, хотя бы самый ничтожный. Эту же аргументацию доведите обиняком до Дьема, чтобы он согласился с отводом четырех рот. Если добиться этого не удастся, решите сами с Кунгом и Таном, есть ли шанс на успех в новых условиях, и при наличии таких возможностей осуществляйте подготовленные планы. Проявляйте больше разумной инициативы, непрерывно информируйте меня о ходе событий. Желаю успеха.

10.29.63. Босс».

Днем 30 октября после долгого безрезультатного разговора с полковником Хиеп Зыонгом генерал У Кинь отправился во дворец к Нго Дин Дьему. С другого входа к Нго Дин Нью прибыл полковник Хиеп Зыонг. Генерал У Кинь уговаривал Дьема не усиливать недовольство американцев, отослать роты «специальных войск» из столицы. Возражения их командира полковника Зыонга он заклеймил как проявление трусости, нежелания заняться «настоящим делом». Когда Нго Дин Нью, которому высказал свои опасения полковник Зыонг, пришел к Дьему, чтобы настоять на оставлении четырех рот в Сайгоне, Дьем ответил, что уже разрешил генералу Киню бросить эти роты против Вьетконга. Чтобы успокоить брата, он разрешил Зыонгу остаться в столице, послать с солдатами своего заместителя.

— У генерала Тана достаточно сил, чтобы защитить нас при необходимости, — сказал Дьем. — Кроме того, я разрешил ему перебросить в столицу верные нам части. Кинь не даст нас в обиду. Он ничего так не хочет, как стать во второй раз «спасителем режима».

В ту же ночь Чэнси сообщил в Лэнгли:

«Нам сопутствует редкая удача. Дьем разрешил отвести четыре роты «спецвойск» из Сайгона, оставив, однако, Зыонга в столице. Тан говорит, что справиться с полковником будет не трудно. Киню разрешено вызвать в Сайгон войска для охраны президента. Разумеется, будут вызваны части, верные Тану и его друзьям. В город войдут два батальона морской пехоты — они блокируют штаб полиции, займут радиостанцию, откуда будет объявлено о перевороте. Батальон парашютистов, которому придаются танки и артиллерия, разгромит казармы дворцовой охраны, начнет штурмовать дворец, требуя капитуляции братьев. Два верных пехотных полка будут размещены на подступах к Сайгону. Они преградят путь подкреплениям, которые Дьем может вызвать из провинции. Полки будут усилены танками и артиллерией. О характере событий будут извещены только старшие командиры частей Тана до командиров рот включительно. Командиры взводов будут считать, что участвуют в подавлении мятежа против «законного» правительства. Молитесь за успех операции, как молюсь за него я.

10.30.63. Чэнси».

ТЕМНЫЕ ПЯТНА «ДАБЛКРОССА»

Приказ пришел перед рассветом. По тревоге поднимались авиадесантники, хмуро влезали в «фатиги», зашнуровывали высокие ботинки, надевали пояса с патронными подсумками, строились во дворе. Приглушенно гудели моторы грузовиков, покрывая негромкий гул солдатских голосов. Над головной машиной взвилась ракета, моторы взревели, колонна двинулась. Шли быстро, из-под тяжелых скатов летел гравий, мерно покачивались солдатские головы в стальных шлемах.

— В Сайгон? — угадывая направление, полушепотом спросил сержант Тхао Динь своего друга.

— А куда же еще! Как ты думаешь, зачем? — спросил Льеу Вань.

— Дисциплина! — вместо ответа крикнул Тхао Динь, улавливая такое же шуршанье голосов вокруг себя. Голоса смолкли. Машина резко замедлила ход, взревел на холостом ходу мотор. Тхао Динь шепнул другу:

— Лейтенант не сказал. Но, кажется, дело серьезное.

— Восстание?

— Дисциплина! — снова выкрикнул сержант во внезапно наступившей тишине быстрого ровного хода машины...

К реке, огибающей столицу с севера, машины с авиадесантниками подошли, когда уже было совсем светло. Стояли на шоссе, никого не пропускали, ждали приказа. Затем машины выползли на обочину, пропуская грузовики и бронетранспортеры с морской пехотой. Их было много. Помчались за ними. На полном ходу пересекли мост, разделились. Первая колонна направилась по улицам столицы на юго-запад к полицейским казармам и радиостанции министерства внутренних дел. Вторая свернула на юг, остановилась недалеко от сайгонской радиовещательной станции. Солдаты не выходили из машины. Офицеры собрались у головной штабной машины. Стояли напряженно, ожидая приказов.

Когда автомашины подошли к казармам дворцовой охраны, сержант Тхао Динь обрадовался: сейчас он увидит своего брата Тхао Миня — сержанта охраны. Братья давно уже не виделись. Знает ли Минь, что напалмом, сброшенным с американского вертолета, обожжен их отец, что он умер? Деревенский староста так и не отдал матери деньги за рис. Все это надо обсудить поподробнее. Сейчас им разрешат сойти с машин, и он попросит у офицера разрешения встретиться с братом.

Только бы Минь не стоял в карауле у дворца. Неизвестно, сколько еще будут торчать здесь машины. Может быть, придется сразу же отправляться дальше.

Вдоль машины пробежал сержант, на ходу объявил: солдатам с машин не сходить, командирам — к капитану.

Оглядев собравшихся, капитан отрывисто начал:

— Охрана дворца вместе с некоторыми другими частями подготовила восстание против правительства президента Дьема. Нам приказано заставить их сдаться. Сейчас идут переговоры с командованием охраны. Если они откажутся капитулировать, казармы будут обстреляны артиллерией и пулеметным огнем.

Развертывая своих солдат на огневой позиции, Тхао Динь думал о том, что в казармах, за железной оградой — его брат. Потекли тревожные минуты ожидания. Динь внимательно всматривался в то, что происходило у казармы. Окна были превращены в пулеметные гнезда — рамы выбиты, проломы до половины заложены мешками с песком. Двор пуст, в окнах время от времени мелькают винтовочные стволы. Все замерло. Где-то там его брат Минь. Знает ли он, что сгорел отец?..

Томительно тянулось время. В четыре часа дня из соседней улицы в упор по казарме грянула пушка. Разрывом сорвало железную ограду. Второй снаряд уничтожил пулеметное гнездо в крайнем окне. В воздух взлетели осколки кирпича, белая пыль, какие-то темные мягкие куски. Тхао Динь понял: взрыв растерзал кого-то. Из казармы ответил пулемет, началась винтовочная трескотня.

Нет, нет, Минь не должен, не может быть там. Он, наверное, во дворце, в карауле...

Раздалась команда открыть огонь. Нестройно, разрозненно стреляли из укрытий солдаты его отделения. Динь брал прицел повыше окон — ведь там Минь, его родной брат Тхао Минь. Мушка расплывалась в глазах. Там брат! Брат!..

Осада длилась недолго. Из окна казармы высунулся белый флаг. Взвод, в котором было отделение Тхао-Миня, получил приказ войти во двор, собрать офицеров охраны, привести их к командиру колонны. Отделение Диня шло первым. Держа наперевес короткие американские карабины, солдаты вошли в пролом в железной ограде. Офицеры стояли у входа в казармы. Рядом с ними лежали кучка пистолетов, два автомата. Отделение Диня повело их к командиру колонны. Динь отошел в сторону, его тянуло посмотреть на что-то темное, бесформенное, пугающе короткое, едва напоминающее тело человека.

До тела оставалось несколько шагов, когда Динь понял, почувствовал: это Минь, Тхао Минь. Родной брат.

Да, это был он. Взрыв оторвал ему ноги, выбросил из окна. Лицо брата уцелело. Странно посеревшее, оно было запорошено пылью штукатурки. Из оборванной штанины торчала длинная окровавленная кость.

Глухо стукнул карабин, выпавший из рук Диня. Поднимая его, сержант обессиленно упал на колено. Тяжелый он, этот проклятый карабин, очень тяжелый. Значит, Минь так и не узнал, что сгорел отец. Так и не узнал...

Через два часа взвод Диня был переброшен в наружное кольцо оцепления президентского дворца. Уходя в патруль, Динь взял с собой Льеу Ваня. Теперь он говорил с ним свободно, не таясь. Да, он согласен. Надо уходить. Туда. К «ним». С оружием, конечно...

В ту ночь сержант Тхао Динь и солдат Льеу Вань не вернулись из патруля. Не появились они и на следующий день. Им не пришлось долго блуждать в поисках — отряд патриотических сил был рядом.

...Командующий южновьетнамским флотом коммодор Нгуэн Минь был настроен благодушно. День начинался хмуро, но на душе у коммодора было легко. Вчера его канонерки перехватили у южного побережья несколько подозрительных шхун, привели в порт. Сегодня день рождения коммодора. Он ожидал вызова во дворец, где ему, видимо, будет сказано несколько приятных слов. По старой морской привычке коммодор встал рано. Легко позавтракал, надел парадную форму. Ждал своих офицеров с поздравлениями.

В девять утра у дома остановилась автомашина. Из нее вышли два его помощника, направились к входу. Шли не столь медленно, как требовал церемониал. В руках у них не было свертков с подарками. Самое странное: рядом с шофером-матросом сидел солдат морской пехоты. Шофер не выключал мотора.

Коммодор принял гостей в парадном зальце. Стоял, откинув голову, не старый еще, благообразный и самодоволь-ный. Знал: в столице неспокойно. Но был уверен: в день его рождения ничего неприятного с ним не произойдет.

Но что это? Что говорят эти люди? Заговор? Против президента? Присоединиться к ним?

Не веря ушам, коммодор решительно отказался говорить с приехавшими. Они, вероятно, с ума сошли. Им осталось жить несколько часов. Их расстреляют, как только будет подавлен заговор. Если он вообще развернется.

«Поздравители» настойчиво приглашают командующего в машину:

— В штаб флота! Там состоится окончательный разговор.

Коммодор протягивает руку к телефону. Капитан третьего ранга Уань Тонг выхватывает «кольт», упирает в ребра коммодора. Придется ехать. Но что это? Машина выезжает за город, мчится в лесистый район, останавливается. Коммодору приказывают выйти из машины. Он озирается. Кругом лес. О чем можно беседовать в этой глуши? Понятно — его хотят запугать. Ну, он не из тех, кто поддается на такие штучки. Нет, нет и еще раз нет.

Боли коммодор не почувствовал — его оглушил выстрел. Первая пуля из «кольта» пробила легкое. Струйкой брызнула кровь, растекаясь по белому праздничному кителю. Это было последнее, что видел в своей жизни коммодор Нгуэн Минь.

...В десять часов утра посол Генри Кэбот Лодж, сопровождаемый американским командующим в Южном Вьетнаме генералом Паулем Харкинсом испециально прибывшим в Сайгон командующим вооруженными силами США на Тихом океане адмиралом Гарри Фельтом, прибыл во дворец для решительного объяснения с президентом-премьером.

Беседовали о второстепенных материях. Президент Дьем загадочно улыбался.

— Помните, мистер президент, наш последний разговор? Речь шла о необходимости некоторых замен среди ваших ближайших помощников.

— Вы имеете в виду брата Нью? Мне казалось, что я достаточно ясно дал понять вам, мистер посол, что на эту тему я не буду разговаривать.

Посол криво ухмыльнулся. Генерал нахмурился. Адмирал демонстративно стряхнул пепел сигары на дорогой ковер. Президент-премьер безрадостно следил, как ложилась на тонкий ворс седая пыль.

— Но мистеру президенту, видимо, известны слухи, циркулирующие в столице. С часу на час может разразиться восстание.

— Об этом я слыхал, — почти весело ответил Дьем.— Но заговорщики окажутся не более удачливыми, чем в 1960 году.

— Вы уверены в этом, господин президент? — нахмурился посол.

— Абсолютно, господин посол.

— По дороге к вам во дворец мы видели на улицах машины с морской пехотой и парашютистами. События уже развернулись, их невозможно остановить.

— Мы придадим им направление, нужное нам. Господин посол может быть совершенно спокоен. Все развивается по плану.

— Черт побери, президент! — не выдержал адмирал. — По чьему плану?

— По нашему, господин адмирал, — поднял брови президент.

— Вы хотите сказать, что окончательно отказываетесь обсуждать наши условия, мистер президент?

Посол встал с кресла. Он был похож на баскетболиста, готового забросить мяч в корзину.

— Совершенно верно, господин посол, — поднялся жирненький президент. Его глаза искрились злобой, щеки подергивались.

— До свидания, мистер президент, — сухо выдавил посол, направляясь к двери. Харкинс и Фельт еле отмахнули рукой под козырек. Все трое вышли.

В комнате неслышно появился «братец Нью». По его лицу было видно — он слышал весь разговор.

— Ты уверен в том, что не будет никакого срыва? — нервно спросил его Дьем.

— Абсолютно.

— Войска уже в городе.

— Это люди нашего Киня. Все идет, как намечено.

...Полковник Хиеп Зыонг чувствовал себя неспокойно. Напрасно, напрасно согласился президент вывести из города четыре роты его «специальных войск». Зря он, Зыонг, решил остаться в городе без своих солдат в эти дни. Кто знает, как обернутся события? Чутье подсказывало полковнику: что-то тут не так. Лица старших офицеров, стоявших у штабных машин на улицах, внушали ему беспокойство. И самое странное — приглашение на еженедельный обед в генеральном штабе. Сегодня пятница, в этот день там всегда бывают обеды, на которых присутствуют многие старшие офицеры. Но его, полковника Зыонга, обычно не приглашали — армейские офицеры недолюбливали любимчика президента. Во время погромов в Сайгоне и Гуэ его солдаты выкрали буддийскую святыню — обгоревшее, но чудом сохранившееся сердце монаха Ти Куанг Дука, который первым подверг себя публичному самосожжению. Священная реликвия хранилась в пагоде Са Лой. Буддисты поклялись тогда отомстить Зыонгу. А среди старших офицеров много буддистов. Нет, тут что-то неладно, с этим приглашением на обед...

Обед начался в 13 часов 00 минут. В 13 часов 30 минут поднялся из-за стола генерал, сидевший за головным столом. В дверях появились младшие офицеры с автоматами на изготовку. Что это? Уж не Вьетконг ли в здании генерального штаба?

— Господа, — сухо произнес генерал, — в столице только что началась важная операция. Ее цель — устранить от власти братьев Нго. К заговору присоединились генералы Чыонг Тан и У Кинь. Успех заговора обеспечен. Среди нас есть офицеры, которые не знали о заговоре. Даю им пять минут на размышление. Те, кто согласится присоединиться к нам, получат возможность принимать участие в операции.

Генерал начал называть имена. Полковник Зыонг услыхал свою фамилию. Двое сидевших за столом Зыонга вынули «кольты», третий вытащил из кобуры полковника пистолет и положил к себе в карман.

В столовой воцарилось молчание. Две минуты, три.

— Я согласен, — раздался хриплый голос.

— Согласен.

— Присоединяюсь, — зашумели вокруг.

Генерал вынул лист бумаги.

— Полковник Хиеп Зыонг, — произнес он бесстрастно.

— Нет! — вскочил, на ноги полковник. — Нет! Вы безумцы. Вас всех расстреляют.

— Вывести, — скомандовал генерал.

Двое за столиком Зыонга встали, указывая дорогу. Когда Зыонг был у двери, генерал коротко бросил:

— Расстрелять.

Рванулся полковник назад. Автоматчики подхватили его под руки, потащили из столовой.

Две минуты спустя во дворе раздался выстрел, затем — второй. Полковник Хиеп Зыонг отправился в долины спокойствия и блаженства.

...Первыми вступили в дело авиадесантники. Они с ревом подкатили к радиостанции на грузовиках. Из них посыпались солдаты, на ходу срывая с плеч тупорылые карабины, автоматы. Жандарм, стоявший у ворот, то ли не успел, то ли не захотел оказывать сопротивление. У него отняли винтовку. Рядом встал часовой. Вскоре под дулом его автомата сидела уже вся охрана станции. Никто не оказал ни малейшего сопротивления.

Майор с пистолетом в руке ворвался в помещение дикторской. Навстречу ему поднялся посеревший от страха дежурный.

- Что передаете?

— Музыку, — ответил дежурный.

— Прекратить передачу! Чтобы в микрофон не было передано ни одного слова! За ослушание расстреляю.

Через три минуты майор сидел за пультом передачи. Откашливаясь в микрофон, грубым голосом говорил:

— Граждане Сайгона и всей республики. Командование вооруженных сил приняло решение свергнуть правительство президента Нго Дин Дьема. Войска, верные восставшим, заняли ключевые позиции в столице и на подступах к ней. К ним присоединились почти все командующие округов. Президентский дворец окружен танковой бригадой. Окружены министерство внутренних дел, управление полиции. В случае отказа сдаться они будут обстреляны танками и артиллерией. Во избежание ненужных жертв призываем граждан не выходить на улицы. Ждите наших дальнейших сообщений.

Через несколько минут было передано новое сообщение: гарантируется безопасность всем иностранным гражданам; сохранность их имущества; «военный революционный совет» будет продолжать политику борьбы против Вьетконга в тесном сотрудничестве с Соединенными Штатами Америки; он подтверждает свою верность всем действующим соглашениям с США.

Нго Дин Дьем слушал эти передачи — радиоприемники во дворце были включены, настроены на волну Сайгона. Лицо его передернулось — передавалось что-то не то. Дьем молча повернулся к брату. Но тот казался спокойным, только подрагивали пальцы, которыми он по-солдатски держал сигарету.

— Все идет как надо, — успокоительно бросил он брату. Нго Дин Нью отхлебнул виски, выглянул в окно. Вокруг дворца плотной цепочкой стояли солдаты охраны. Но вот из-за угла высунулся танк, попятился назад. Виднелся лишь орудийный ствол.

Братья перешли во внутренние комнаты дворца. Зазвонил телефон. Трубку взял Нью.

— Господин Нго Дин Нью... Докладывает начальник полиции. Наш штаб окружен морской пехотой. Против нас выставлены пулеметы, две базуки. Какой-то полковник требует, чтобы все находящиеся в штабе вышли из здания и сложили оружие.

В трубке послышался пулеметный треск, звон разбитого пулями стекла.

— Слышите? Они открыли огонь...

— Мы этого ожидали, — раздалось в ушах потрясенного начальника полиции. — Готовим контрудар. Сопротивляйтесь. Открывайте огонь.

Трубка брякнулась на рычаг.

Почти тотчас же раздался новый звонок. У телефона был один из генералов-заговорщиков.

— Нго Дин Нью? — раздалось в трубке.

— Кто говорит? — не отвечая на вопрос, рявкнул взбешенный Нью.

— Ты слышал радио?

— Вы поплатитесь за это, предатели...

— От имени хунты предлагаем вам немедленно сдаться. Охране дворца прикажите не оказывать сопротивления. С нами вся армия. Сопротивление лишь увеличит жертвы. Складывайте полномочия.

— Надо тянуть время, пока генерал У Кинь подоспеет со своими частями, — сказал Нго Дин Дьем брату, прикрывая ладонью трубку. — Скажи им, что мы подумаем.

— Мы можем обсудить ваше предложение. Но для этого нужно время. Мы должны собрать министров. Снимите блокаду дворца.

Заговорщики согласились предоставить осажденным возможность подумать до четырех часов дня. Они явно хотели сперва покончить со штабом полиции, министерством внутренних дел и дворцовой охраной. А затем уже начинать штурм дворца.

А во дворце продолжались лихорадочные попытки связаться с генералом У Кинем — преданным Кинем, «спасителем режима». Один из помощников Нго Дин Нью, сидевший у дворцового коммутатора, вызывал генерала по всем известным дворцу телефонам. Но его не было ни в генеральном штабе, ни дома, ни у какой-либо из его трех любовниц.

Нго Дин Нью нервно шагал по спальне жены, «тигрицы Сайгона», разъезжавшей в это время по Соединенным Штатам со старшей дочерью. В наружных парадных и рабочих комнатах дворца находиться было небезопасно, в любую минуту мог начаться обстрел. «Где же генерал Кинь? Арестован заговорщиками? Скорее всего — арестован. Заговорщики, конечно, схватили его первым — знают, что он самая надежная наша опора. Что же будет? Что будет?»

В пять минут пятого зарявкали пушки, покатились звуки глухих снарядных разрывов. Воздух разорвали пулеметные очереди. Сперва короткие, они удлинялись по мере того, как нарастало ожесточение боя. Начался обстрел казарм дворцовой охраны, находившихся в пяти кварталах от дворца.

Дрожащей рукой держал трубку телефона президент Нго Дин Дьем. Он разговаривал с американским послом Лоджем.

— Да, я слышу стрельбу, — холодно ответил посол, когда Дьем сообщил ему, что заговор развивается не так, как он ожидал. — Чем могу быть полезен?

— Мы могли бы обсудить ваши условия, господин посол, — лепетал Дьем.

— Боюсь, что время теперь для этого неподходящее, — мрачно бросил посол. — Придется выжидать исхода событий. Остановить машину вряд ли удастся. Кроме того, у меня нет никакого контакта с восставшими.

— Но, господин посол...

Лодж бросил трубку.

В комнату вошел Нью. Новости были неутешительные. Три часа назад командующим военными округами был послан приказ: все свободные от военных операций части на предельной скорости перебросить в Сайгон. Ни один из генералов даже не ответил. Провинция молчала. Видимо, заговор охватил все важнейшие пункты страны.

Окружив дворец, руководители заговора не торопились. Знали: помощи осажденным ждать неоткуда — продержатся не более суток. Капитуляция неизбежна.

Около восьми вечера это стало ясно и самим братьям. Они решили: генерал У Кинь либо арестован заговорщиками, либо убит.

...Чэнси быстро узнавал все новости. Ему сообщал их Кунг, находившийся в центре событий. К вечеру 1 ноября Чэнси стало ясно: операция «Браво» перечеркнута «Двойным крестом». Оставалось решить главную задачу — ликвидировать как можно больше «вещественных доказательств» американской политики в Южном Вьетнаме. Самыми важными из них были сами братья Нго.

Чэнси помнил — вскоре после Дьен-Бьен-Фу и женевского совещания по вьетнамской проблеме в 1954 году в Вашингтоне развернулся ожесточенный спор — даже конфликт — вокруг вопроса о том, кто должен возглавить марионеточное правительство южновьетнамской «республики». У Пентагона были свои кандидаты на этот пост из числа генералов. Это были агенты американской военной разведки, много лет работавшие на секретную службу Пентагона.

Кандидатуры предложил тогдашний посол в Южном Вьетнаме генерал Дж. Л. Коллинз, бывший начальник штаба армии США. Пентагон энергично отстаивал их перед Белым домой.

В своих донесениях Вашингтону генерал Коллинз решительно настаивал на отстранении от власти Нго Дин Дьема. Тогда это можно было сделать просто — отказать Дьему в признании. Вскоре Коллинз убедился, что его требование об устранении Нго Динов наталкивается на упорное сопротивление. Люди Пентагона выяснили, что за Дьема горой стоял тогдашний главный резидент ЦРУ полковник Э. Дж. Лэнсдэйл. Он напомнил директору ЦРУ Аллену Даллесу, что Нго Дин Дьем активно сотрудничает с ЦРУ. Если Дьем не удержится на посту премьера, предупреждал Лэнсдэйл, это окажет весьма неблагоприятное влияние на друзей и агентов ЦРУ в политических кругах Южного Вьетнама.

Даллес энергично отстаивал «своего человека в Сайгоне». Ему не трудно было добиться сохранения за Дьемом поста президента Южного Вьетнама: государственным секретарем в то время был его брат Джон Фостер Даллес. Пентагон потерпел тогда поражение.

Теперь, когда развязка близилась, надо было обеспечить, чтобы участники девятилетней «операции Братья Нго» не учинили международный скандал.

Этот день Чэнси провел в Чолоне — китайском квартале Сайгона. В доме китайского коммерсанта в одной из потайных комнат подвала он сидел в комфортабельном кресле. Рядом стояли мощный радиоприемник и два телефона. Один связывал его с шифровальной комнатой посольства. По другому он часто беседовал с Кунгом, находившимся в прямом контакте с руководителями заговорщиков. На трубках обоих телефонов виднелись блоки шифро-дешифровки. Резко искажая речь, они делали невозможным подслушивание обычными средствами. Момент был настолько решающий, что Чэнси пришлось отказаться от некоторых предосторожностей, обязательных в обычное время. В шифровальной комнате посольства безотлучно дежурил один из помощников Чэнси по кличке «Споффорд». Он прилетел из Лэнгли специально для участия в «Даблкроссе». Выслушав очередное сообщение Чэнси, он немедленно передавал его в Лэнгли.

В восемь часов тридцать минут вечера Кунг сообщил Чэнси:

— «Пятнистые» ⁷ ушли из дворца через подземный тоннель. Вышли на поверхность близ спортивного клуба «Серкл спортиф». Доставлены на автомашине в дом «Ловца трепангов». С ними два портфеля — один с долларами, другой с документами, которые они взяли из своих личных сейфов. Их местопребывание заговорщикам неизвестно.

«В Лэнгли. Боссу.

Чэнси сообщает: братья покинули дворец и прибыли к Ма Джонгу — «Ловцу трепангов», захватив с собой два портфеля с долларами и документами, видимо имеющими к нам отношение. Просим инструкций.

Споффорд».

«Из Вашингтона. Сайгон. Споффорду для Чэнси.

Примите все меры для изъятия портфеля с документами. Арест надо поручить младшим офицерам, не знакомым с «Пятнистыми».

Босс».

Споффорд прочитал это послание Чэнси по шифр-теле-фону. Затем позвонил Кунг, рассказал, что происходит в городе. В заключение беседы Чэнси распорядился:

— Поручите Ма Джонгу разъяснить «Пятнистым», что происходит. Обеспечьте их удаление из его дома, чтобы снять с него ответственность за их дальнейшую судьбу. Во что бы то ни стало захватите портфель с документами.

...На город давно уже опустилась ночь. «Пятнистые» продолжали свои попытки связаться по телефону с генералом Кинем. Дом Ма Джонга был связан прямым проводом с дворцом. Все переговоры «Пятнистые» вели через дворцовый коммутатор, создавая у осаждающих впечатление, что они все еще во дворце.

Около полуночи генерал У Кинь подошел, наконец, к телефону в здании генерального штаба.

— Где же ваши войска? — задыхаясь от страха и ярости, кричал в трубку президент. — Почему они еще не в столице?

— Они уже в Сайгоне, окружили твой дворец, пустоголовый! — прокричал в трубку Кинь. — Ты думаешь, я и на этот раз буду спасать твою шкуру? — Последовал поток отборных ругательств. — Сдавайтесь оба, вы, свиньи!..

Трубка выскользнула из рук президента. Игра проиграна. Его перехитрили, обманули, провели как мальчишку.

Прошло несколько минут, прежде чем Нго Дин Дьем смог заставить себя еще раз позвонить в посольство США.

Ответил секретарь посла. Он очень сожалеет, но Лодж выехал за город. Связаться с ним невозможно.

Это была явная ложь. Дьем знал: в разгар таких событий посол не мог покинуть посольство. Просто он не хотел говорить с президентом

На рассвете в ответ на телефонный звонок из дома Ма Джонга во дворец в трубке послышался незнакомый голос. На приказание соединить президента с посольством США по проводу донеслась грубая брань:

— Президент? Какой президент? Его нет во дворце. Сбежал, подлец.

Дьем с ужасом бросил трубку.

...Через четверть часа сайгонское радио сообщало — дворец пал. Нго Дин Дьема и Нго Дин Нью в нем не оказалось. А еще через час братья вышли из дома Ма Джонга. Оба портфеля нес Нью. Нарочито неторопливо направились они в католическую церковь святого Франциска, находившуюся неподалеку.

Переговоры с руководителями заговора об условиях сдачи в плен Нго Дин Дьем вел из этой церкви сам. Самолюбие мелкого деспота было уязвлено до предела. Он еще не свыкся со своим новым положением — человека, чья жизнь висит на волоске, чью судьбу решают люди, которые еще вчера заискивали перед ним, но в тайне, он это чувствовал, ненавидели его. Подпускать к телефону брата Нью было опасно. В бессильной ярости тот бродил по комнате, изрыгая самые страшные ругательства. Переговоры могли провалиться с первых же его слов. Тогда останется одно — капитуляция на милость победителей. Дьем хотел избежать этого унижения, последнего в его политической карьере.

По телефону он соединился с генеральным штабом. Какой-то генерал — Дьем едва вспомнил его — разговаривал с ним по телефону пренебрежительно. Да, он передаст его превосходительству генералу Чыонг Тану просьбу Нго Дин Дьема. По какому телефону можно передать ответ?

Дьем не попался в ловушку. Отказался назвать свой телефон. Он позвонит сам.

Через полчаса Дьем молча выслушал решение военной хунты. Ему позволят «с почетом» уйти в отставку. Ему и членам его семьи гарантируется безопасность. Третье условие Дьема — объявить о его отставке через неделю — пока не принимается. Его следует обсудить при личной встрече.

Несколько минут Дьем совещался с братом. Затем снова поднял трубку телефона. Они принимают условия хунты. Брат Нью и он находятся в церкви святого Франциска.

Через несколько минут к церкви прогромыхали гусеницами три бронетранспортера. Братья Нго стояли у входа. Генерала Мау Ху, которому хунта поручила арестовать их и доставить в генеральный штаб, в машинах не оказалось. К свергнутому президенту и его брату подошли несколько офицеров. Им связали руки, бросили в железный кузов. Туда же вскочил майор-танкист.

Машины тронулись. За ревом мотора, за железным грохотом гусениц выстрелов майора почти не было слышно. Когда машины подкатили к зданию генерального штаба, братья Нго были мертвы.

Генералы были смущены. Этого они не ожидали. По сценарию переворота это должно было произойти значительно позже. По приговору суда. Кто-то явно ускорил события. Почему?

Майор, стрелявший в экс-президента и его брата, был тут же арестован. Когда через несколько дней его принялись разыскивать иностранные журналисты, дознавшиеся, наконец, истины (первоначально хунта объявила, что братья «покончили жизнь самоубийством»), майора нигде не оказалось. Журналистам объявили, что в тот же вечер майор был расстрелян за «самоуправство». Концы были надежно спрятаны в воду.

В сумятице переворота никто в Сайгоне не вспомнил о документах. Но о них не забывали в Вашингтоне. Получив подробный отчет о событиях, босс ЦРУ требовал разыскать портфель с документами. Доллары его не интересовали. Где он? Кто им завладел?

«Найти портфель с документами не удалось. Продолжаем поиски», — отвечал Чэнси на настойчивые запросы босса. Он не решился высказать мучившую его догадку: портфель попал не в те руки...

* * *

Разбор операции «Двойной крест» директор ЦРУ вел вместе со своими заместителями и начальниками управлений. Ричард Хелмс сделал доклад. Он усиленно подчеркивал заслуги Чэнси — Фаррела. Генеральный инспектор Киркпатрик поддерживал Хелмса: конечно, Чэнси провел все дело блестяще. Это полностью компенсирует его неудачи в Камбодже. Надо подумать о его продвижении. Во всяком случае, оклад ему надо увеличить по крайней мере на три тысячи долларов в год. Он того стоит.

Закончив выступление, генеральный инспектор выжидательно повернулся к директору. Тот сосредоточенно ковырял стальной спицей в трубке.

— Операция «Двойной крест» удалась, — медленно заключил он. — О ней будет доложено на самом высоком уровне. Я попрошу вас, Дик, подготовьте краткий доклад с указанием возможных «лидов» — направлений на будущее. На основе этих «лидов» надо составить подробную инструкцию — директиву нашему новому резиденту в Сайгоне. Мы еще встретимся, господа, при ее обсуждении. А пока благодарю вас всех.

Выйдя из-за стола, босс пожал руку каждому из участников, отпустил всех, кроме Киркпатрика.

— Останьтесь, — сказал он негромко.

Все ушли. Маккоун сел на диван, указал Киркпатрику место в кресле напротив.

— В этой операции есть немало темных пятен, Лайм, — устало начал он. — Главное из них — исчезновение портфеля с документами. У сайгонцев его нет. У французов — тоже, у англичан — тем более. Где же он? Где? Что удалось выяснить?

— Пока ничего. Никаких материалов против Фаррела — Чэнси у меня нет. Кунга мы проверяем по другой линии. Как будто все в порядке и с ним.

— Займитесь этим Чэнси как следует, Лайм. Его провал в Камбодже, темные пятна «Двойного креста» наводят на подозрения... Почему так поспешно были уничтожены братья Нго? Кому нужно было убрать их раньше времени, черт побери?! Вьетконговцам? Французам? Нейтралистам? Пентагону?! Где портфель с документами?

За окнами здания-форта в Лэнгли сгущались осенние сумерки. Ветер свистел в оголенных ветвях деревьев. Лица руководителей концерна шпионажа и диверсий были мрачны. На них была тревога и растерянность.

...Министр обороны — босс Пентагона Роберт Стрэндж Макнамара удовлетворенно откинулся в огромном мягком вращающемся кресле, закинул руки за голову, с хрустом потянулся. Дела обстояли не так уж плохо. Теперь можно с полным правом сказать, что атаки конгресса на него отбиты. Он знал, что наступление, предпринятое против него на Капитолийском холме [Капитолий — здание конгресса США в Вашингтоне.], организовали через своих друзей и сторонников генералы из его же ведомства. Они не хотели подчиниться его твердой руке и все еще никак не могут успокоиться. Еще бы! Он, бывший военный бухгалтер, закончивший войну в звании подполковника интендантской службы, командует ими так, как считает нужным.

— Чудаки! — усмехнулся министр. Ведь с тех пор он превратился в промышленника, стал ближайшим доверенным человеком крупнейших магнатов Америки. Макнамара был даже рад тому, что генералы решились пойти на пробу сил в конгрессе. Это были уже не закулисные комбинации, против которых он ничего не мог поделать и о которых часто даже не знал. Это был открытый бой. Макнамара знал, что в открытом сражении он победит. И победил. «Бунт генералов» подавлен. Теперь все знают, кто в Пентагоне повар, а кто картошка.

Почти развеселившись, министр хлопнул ладонью по по* лированной крышке большого красивого старомодного письменного стола. Когда-то за этим столом сидел сам генерал Першинг, командовавший американскими войсками в Европе в первую мировую войну.

Первая мировая! Драться тогда было и легче и трудней. Не вышли еще из моды штыковые атаки. Но ни приличной авиации, ни тем более «термояда» тогда еще не было.

Не то теперь. Вооружение совсем другое. И война начинается задолго до...

Макнамара повернул кресло на 180 градусов. За его спиной у стены стоял второй письменный стол, еще больших размеров. Над ним висел портрет первого хозяина Пентагона — Джеймса Форрестола. Распахнутый светлый пиджак, короткие волосы, боксерский зачес, нос, сломанный в молодости ударом боксерской перчатки.

— А ты, старик, думал, что тебе трудно, подмигнул портрету Макнамара. — Мне бы твои заботы...

В Сайгоне началась заварушка. Неплохо будет, если вышвырнут этих братьев Нго. Еще в 1954 году против них возражал генерал Коллинз. Тогда Аллену Даллесу и его ЦРУ удалось добиться своего. Нго Дин Дьем остался сайгонским президентом. Теперь боссы ЦРУ как будто охладели к своему старому агенту — на это намекал вчера Маккоун на заседании Государственного совета безопасности в Белом доме. Давно пора.

Но кто сменит этих братьев? Для Пентагона это далеко не безразлично. Генералы Чыонг Тан и У Кинь, вставшие во главе заговора, близки к профранцузским кругам Сайгона. В этих кругах сильны нейтралистские настроения. И это в момент, когда Вьетконг добивается все новых успехов...

Приглушенно зазвонил телефон.

— Беспокоит генерал Кэррол, сэр, — послышалось в трубке. — Разрешите явиться для доклада?

— Что у вас? — отрывисто бросил министр.

— Братья Нго уничтожены. Власть в Сайгоне захватили генералы Чыонг Тан и У Кинь.

— Заходите, — ответил Макнамара. Нажал кнопку звонка. Вошедшему помощнику приказал никого не впускать к нему, когда придет генерал Джозеф Кэррол — начальник Военного разведывательного управления Пентагона.

Слушая доклад Кэррола, Макнамара думал, что начальник ВРУ прав. Новые люди, пришедшие к власти в Сайгоне,

будут спускать на тормозах войну против Вьетконга. Не исключено, что по наущению французов они даже потребуют ухода американских «советников» из Южного Вьетнама. Вот когда Пентагон может потерять наиболее выгодный стратегический плацдарм, необходимый для расширения американского господства в Юго-Восточной Азии. А истраченные три с лишним миллиарда долларов? А Седьмой флот? Ведь это 125 боевых кораблей, 650 самолетов и 75 тысяч солдат морской пехоты.

Остановив жестом Кэррола, Макнамара снял трубку телефона специальной связи, вызвал директора ЦРУ Джона Алекса Маккоуна.

— Алекс? Говорит Боб. Слушай, что это вы там настряпали в Сайгоне? Кто теперь будет там вместо этих братьев? Зачем вы их прикончили?

— А, это ты, Боб? Разве тебе еще не доложили, что братьев Нго угробили твои парни? Не всегда получается так, как планируешь, особенно там.

— Ты что же, Алекс, хочешь, чтобы Тан и Кинь остались у власти?

— Мы не всесильны, Боб. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Придется немного потерпеть. Они там все сейчас разъярены, как носороги.

— Я получил гарантии. Подготовлены новые конкретные планы. Надо переходить к решительным действиям. Иначе там в один день все может перевернуться вверх дном.

— У нас тоже есть гарантии, Боб. Тан и Кинь обещали не проявлять поспешности.

— Э-э, чепуха, Алекс! Там надо действовать другими, более надежными средствами...

Макнамара положил трубку на рычаг телефона. Встал с кресла, прошел по комнате, выглянул из окна. Уставился на мутный осенний Потомак, за которым виднелся Вашингтон. Повернулся к Кэрролу.

— Кто у нас есть там из наших людей?

— Нгуэнь Кхань, сэр. Подходит во всех отношениях. Правда, он совсем недавно стал генералом и не пользуется еще достаточным авторитетом у сайгонского генералитета. Но это дело наживное. Если мы достаточно решительно покажем, что поддерживаем его, а не его соперников, он сможет продержаться на верхушке, пока мы не укрепим там свои позиции и подготовим что-нибудь другое.

— Посмотрите, может быть, найдете кого-нибудь посолиднее. Подготовьте несколько вариантов для обсуждения с «чи-фами» ⁸. Это надо сделать быстро. Даю вам на подготовку решения двадцать четыре часа.

- Слушаю, сэр.

Доложив боссу еще несколько материалов, Кэррол собрался уходить. Макнамара остановил его.

— Об этом нашем плане не должен знать никто в ЦРУ.

— Несомненно, сэр. Будет сделано, сэр.

«ЦРУ, — скривил рот министр, провожая взглядом генерала. — Поистине «брат мой — враг мой». С ними еще придется повозиться». И Макнамара невесело подмигнул Форрестолу, безучастно глядевшему на него со стены.

¹

Буддийские монахи в Южном Вьетнаме носят одежду — тогу оранжевого цвета.

²

Конечно (фр.).

³

С удовольствием (фр.).

⁴

Большое спасибо (фр.).

⁵

Кодовое обозначение Нго Дин Дьема.

⁶

Кодовое обозначение для Нго Дин Нью.

⁷

Кодовая кличка братьев Нго.

⁸

Так называют в Пентагоне членов объединенной группы начальников штабов. В нее входят начальники штабов: армии, ВВС, военно-морского флота и морской пехоты. Возглавляет военно-штабную группу специальный председатель, не связанный ни с одним из видов вооруженных сил.

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ!

Присылайте ваши отзывы о содержании, художественном, оформлении и полиграфическом исполнении книги, а также пожелания авторам и издательству.

Укажите ваш адрес, профессию и возраст.

Пишите по адресу: Москва, Сущевская ул., 21, издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», массовый отдел.

А. Аленов, В. Андреев

КОНЦЕРН ШПИОНАЖА И ДИВЕРСИЙ

М., «Молодая гвардия», 1965. 336 стр., с илл.

32И

Редактор Я Киселев

Художник Г. Новожилов

Художественный редактор Н Коробейников Технический редактор Н Михайловская

*

А08984 Подп к печ. 19/Х 1965 г.

Бум. 60Х90’/)С Печ л. 21(21) Уч -изд. л 19,6 Тираж 50 000 экз.

Заказ 1402 Цена 74 коп. СПОПЛ 1965 г , № 1721.

*

Типография «Красное знамя*» изд-ва «Молодая гвардия». Москва, А-30, Сущевская, 21.

¹

Нокаутировать, убрать.

Оглавление

1. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
2. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   
   1. ТРОЙНОЙ ТОСТ
   2. НАЗНАЧЕНИЕ СОСТОЯЛОСЬ
   3. НАЧАЛО КОНТАКТА
   4. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ ШПОНЕКА
   5. КАСАБЛАНКА
   6. РЕЙХСФЮРЕР СС ИНТРИГУЕТ
   7. ВСТРЕЧА ДАЛЛЕСА С ГОГЕНЛОЭ
   8. НАПРЯЖЕННЫЙ РАЗГОВОР
   9. «ВАЛЬКИРИЯ»
   10. В «АДЛОН-ОТЕЛЕ»
   11. ВЗРЫВ В «ВОЛЧЬЕМ ЛОГОВЕ»
   
   
3. ШПИОНСКАЯ МАФИЯ
   
   1. ПАРТНЕРСТВО ВОССТАНОВЛЕНО
   2. ВАЖНЫЙ ГОСТЬ
   3. РАЗМЫШЛЕНИЯ ГЕНРИХА — ГЕНРИ
   4. ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР
   
   
4. „ПРОГЕРМАНСКОЕ ПОДПОЛЬЕ"
   
   1. СНОВА НА УОЛЛ-СТРИТЕ
   2. ГЛАВА ФИРМЫ
   3. ВИНС
   4. ПОСЛЕ СТЕЙКА И ЛОБСТЕРА
   5. РОЖДЕНИЕ ЗВЕРЯ
   
   
5. ЧУДОВИЩЕ В ЛЭНГЛИ
   
   1. ЗДАНИЕ-ФОРТ
   2. НОВЫЙ ДИРЕКТОР
   3. «АДСКАЯ КУХНЯ»
   
   
6. ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   
   1. «ДЕЙСТВУЙТЕ, АЛЛЕН!»
   2. «ЧЕРНАЯ ГОЛОВА»
   3. ДАЛЛЕС В «ОТПУСКЕ»
   4. НАКАНУНЕ
   5. «ГВАРДИЯ» ЦРУ В ДЕЙСТВИИ
   
   
7. ОПЕРАЦИЯ „СТРЭНГЛХОЛД"2
   
   1. НА УТИНОМ ОСТРОВЕ
   2. ДЖЕК УЛЫБКА
   3. НА АВЕНИДА ОКТАВО
   4. ДЫМОВАЯ ЗАВЕСА
   5. ПУТЕШЕСТВИЕ «БИЗНЕСМЕНА»
   6. ПОКУПАЮТ ПРЕДАТЕЛЕЙ
   7. НА ГРАНИЦЕ
   8. НОЖ В СПИНУ
   9. ПОСОЛ ФОРСИРУЕТ
   10. «ЗА ЗАСЛУГИ»
   
   
8. МЕРДЕКА *
   
   1. „ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ»
   2. ДВОЙНАЯ ИГРА
   3. СТЕРВЯТНИК
   4. ПРОВАЛ
   5. «ПРОИГРАВШИЙ ПЛАТИТ»
   
   
9. ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ЗАЛИВЕ СВИНЕЙ
   
   1. ХОСЕ ИГНАСИО НА ПОСТУ
   2. «РИСК — БЛАГОРОДНОЕ ДЕЛО»
   3. ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ МАЙОРА СС
   4. ПРИКАЗ ПОДПИСАН
   5. ОСИНЫЕ ГНЕЗДА
   6. ОПАСНОЕ НАСЛЕДСТВО
   7. С МАРИОНЕТКАМИ НЕ ЦЕРЕМОНИЛИСЬ
   8. ЧАСЫ РЕШЕНИЙ
   9. УКУС ГИЕНЫ
   10. ВТОРЖЕНИЕ
   11. ПОСЛЕДНЕЕ ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ
   12. ЧАСЫ ПОЗОРА
   13. ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР
   
   
10. СМЕРТЬ В КИНОЗАЛЕ
    
    1. ОПЕРАЦИЯ „ДАБЛКРОСС"11
    2. «НА ЧУЖОЙ ИГРЕ»
    3. ФАРРЕЛ В САЙГОНЕ
    4. ЛОШАДЬ ДРУГОЙ МАСТИ
    5. БУДНИ ЗАГОВОРЩИКОВ
    6. «КИТТИ-МЛАДШАЯ» РАЗГОВАРИВАЕТ С ЛЭНГЛИ
    7. ТЕМНЫЕ ПЯТНА «ДАБЛКРОССА»
    
    
11. ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Пометки

1. Обложка

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

«Пистолет Джима Бонда приглушенно крякнул. В черепе Кидда, пониже венчика седых волос, возникла дырочка-, напоминающая замочную скважину.

— Бумм!.. — запоздало ответил пистолет Кидда. Его палец нажал курок последним содроганием: пуля зарылась в кровати, на которой лежал Кидд — теперь уже труп.

Снова бесшумно мелькнула пуля Бонда. Сверкнул нож толстяка. Он схватился рукой за грудь, опрокинулся навзничь, глаза его закатились. Под ним, затрещав, подломилось кресло. Он агонизировал, хрипя, выстукивал каблуками барабанную дробь по полу...

Стиснув зубы, Бонд с трудом усадил труп толстяка, снял с него рубашку и, прижав дуло пистолета к небольшой ранке напротив сердца, выстрелил. Вокруг ранки появился ожог — теперь смерть походила на самоубийство. Натянув рубашку на труп, Бонд тщательно обтер пистолет, вложил его в руку мертвеца, согнув палец убитого на спусковом крючке.

Постояв в середине каюты, Бонд натянул на труп Кидда его смокинг, подтащил убитого к иллюминатору, обливаясь потом, всунул его туда и вытолкнул за борт...»

Перед вами, читатель, отрывок из модной английской детективной повести «Бриллианты вечны». Агент № 007 Джеймс Бонд, вызванный к жизни фантазией и профессиональным опытом автора — отставного разведчика Яна Флеминга, в промежутке между сногсшибательными любовными похождениями провел одну из своих операций, уничтожив по заданию британской «службы М.» двоих ее врагов.

Два нуля в кличке «007» Джеймса Бонда означают, что он незаурядный агент. Ему поручают приводить в исполнение смертные приговоры, вынесенные «службой М.». И Бонд убивает. Легко. Ни капли сожаления. Никаких чувств. Никаких эмоций.

Ради чего? Во имя какой цели?

В другом своем детективе Флеминг приводит диалог мистера «М.», начальника британской шпионской службы, и Бонда, содержащий ответ на эти вопросы.

«— Беда в том, Бонд, что лишь очень немногие люди, достигнув сорока лет, способны проявлять твердость. Обычно к этому возрасту люди уже испытали тревоги, удары судьбы, пережили свои жизненные трагедии. А это размягчает.

«М.» бросил испытующий взгляд на Бонда.

— А каков ваш «коэффициент твердости», Джим? Ведь вы еще не достигли опасного возраста.

— Я полагаю. — начал он нерешительно. — Доведись мне, я мог бы справиться с такими вещами, будь я уверен, что так нужно, сэр. То есть я хотел сказать... если дело... эээ... справедливо, сэр. Конечно, не легко разобраться, что справедливо и что — нет. Когда мне предоставили эту не очень-то приятную работу в нашей службе, я полагал... я считал, сэр, что наше дело справедливое.

— Черт побери, именно это я и имею в виду, — глаза «М.» загорелись. — Полагайтесь на меня. Я отвечаю за все... Все это ложится на меня. Я решаю, правое дело вы делаете или нет.

Вот так! — заключил «М.» жестко. — За это мне и платят. Надо же кому-то вести этот кровавый караван...»

Знакомые рассуждения! Кто призывал своих людей убивать, не испытывая угрызений совести? Кто говорил, что ответственность за это ложится на «людей наверху»? Не властители ли «тысячелетнего рейха», рухнувшего через двенадцать лет четыре месяца и восемь дней, закончившего свои дни среди развалин, крови, грязи, позора!

Осенью 1964 года Ян Флеминг умер. Отставной босс Центрального разведывательного управления США Аллен Даллес посвятил ему литературный некролог:

«Когда я был директором ЦРУ, — пишет Даллес, — я часто говорил, что с удовольствием нанял бы нескольких Джимов Бондов. Не скажу, что у меня не было людей подобного типа. Но таких, как он, я искал всегда».

И в самом деле, ЦРУ, этот концерн шпионажа и диверсий, предоставляет широкое поле деятельности Джимам бондам. Электроника электроникой, кибернетика кибернетикой, а агент — соглядатай, шпион, диверсант, убийца остается центральной фигурой американской системы шпионажа. Немало бондов состоит на службе у ЦРУ, которым Аллен Даллес руководил без малого десять лет.

«Невидимое правительство» — так окрестила свою разведку пресса Америки. Кто его создал? В детективной повести «Бриллианты вечны» Джим Бонд действует по заказу британской алмазной монополии. Аллен Даллес справедливо прослыл слугой финансовых олигархий Америки, создав систему тотального шпионажа и диверсий — ЦРУ, о которой идет речь в этой книге.

В наш век империалистический разбой был бы невозможен, а сохранение господства монополий крайне затруднено без всех этих «сверхчеловеков-суперменов» — мистеров «М.», даллесов, бондов, беспрекословно выполняющих их волю.

Не счесть примеров их гнусной деятельности. Диапазон преступных операций ЦРУ широк. Его кровавый след, в частности, тянется по всем странам, напрягающим силы в борьбе за свободу и независимость. Но агентам этого концерна шпионажа и диверсий все труднее и труднее укрываться от противоборствующих им сил.

«Я боюсь, — сокрушается Аллен Даллес, — что в реальной жизни на Джеймса Бонда после первой же его вылазки было бы заведено обширное досье в Москве. И он не уцелел бы уже во второй своей операции».

Даллес, видимо, не без оснований пришел к такому выводу. Не случайно в его шпионском завещании — книге «Искусство разведки» сквозит тоска по неуловимым разведчикам. Американский концерн шпионажа и диверсий терпит провал за провалом. «Белокурые бестии» плаща и кинжала быстро убеждаются в том, что лихие вылазки с перестрелками, поножовщиной, кровавым мордобоем и в финале с податливой красавицей, вознаграждающей бондов за их опаснейший бизнес, — все это существует лишь в воображении пропагандистов кровавых дел империалистических разведок. Многие наемники концерна заканчивают свои операции не в объятиях голубоглазых блондинок, а под карающим мечом справедливости. Счастливчик Бонд — голубая несбыточная мечта американских подмастерьев плаща и кинжала.

Не ослабевает накал борьбы против этих наемников дол-Дара. Не ровен и не легок ее ход. Но неизбежен, неотвратим исход. Ибо изощренности лощеных одиночек — этаких виртуозов насильственного умерщвления — противостоит неукротимая воля миллионов к свободе, миру, демократии, прогрессу.

Никто в ставке не обратил внимания на то, что Гиммлер с его опытом и сноровкой не известил о происшедшем своих людей в Берлине, не отдал им приказа быть начеку, внимательно следить за генералами. Не сделал он этого по вполне понятным соображениям: он хотел, чтобы переворот в Берлине, подготовленный генералами, произошел, несмотря на то, что Гитлер остался в живых. Всегда можно было убрать фюрера собственными средствами, если бы путч в Берлине развернулся достаточно широко.

Когда Гитлер, который сам начал расследование обстоятельств взрыва, начал подозревать Штауфенберга, Гиммлер доложил фюреру, что он отдал приказ арестовать однорукого полковника сразу же после приземления в Берлине. Тем не менее ареста не произошло, как потом объяснил Гиммлер, из-за отсутствия связи ставки с Берлином.

Действия заговорщиков развертывались, как замедленный кинофильм. К тому времени, когда Штауфенберг прилетел в Берлин — около четырех часов дня, — приказ начать операцию «Валькирия» еще не был доведен до частей.

Будущий глава государства генерал фон Бек и новый главнокомандующий вермахта фельдмаршал фон Витцлебен, предупрежденные вечером 19 июля о том, что к 13 часам они должны быть в Берлине в старом здании военного министерства на Бендлерштрассе, где находился штаб армейского резерва, не появлялись. Пока Гитлер водил по ставке Муссолини, прибывшего в Растенбург в специальном поезде в 16 часов, показывая ему развалины «барака», едва не ставшего его могилой, в Берлине ничего не было сделано для захвата власти.

В 17 часов Гитлер, получивший первые сообщения из столицы о действиях заговорщиков, приказал Гиммлеру вылететь в Берлин и подавить восстание. Рейхсфюрер СС уже предоставил заговорщикам более четырех драгоценных часов; его полет до Берлина должен был занять еще три часа. В это время он проверял, насколько велики силы заговорщиков, насколько подготовлен заговор, каковы его шансы на успех.

А шансы уже были подорваны нерешительностью заговорщиков. В 13 часов 15 минут генералы Ольбрихт и Хепнер, стоявшие в отсутствие Бека и Витцлебена во главе заговора, узнали, что Гитлер не уничтожен взрывом — им сообщил об этом из ставки Феллгибель. Опасаясь провала, они решили не вызывать войска.

Штауфенберг не боялся провала. Неожиданная беседа с Гиммлером убедила его в том, что к заговорщикам, если их действия окажутся успешными, присоединятся силы, которые пока выжидают, оставаясь на стороне фюрера. Убедившись, что у заговора есть серьезные шансы на успех, они присоединятся к нему.

Уверенный в том, что Гитлер убит, фон Штауфенберг еще на аэродроме в Берлине принялся подстегивать по телефону «волочивших ноги» генералов. Прибыв в 16 часов 30 минут в штаб войскового резерва, Штауфенберг вместе с полковником фон Кирнхеймом принялся рассылать приказы командирам берлинского гарнизона и местных центров сосредоточения войск начать операцию «Валькирия». Часть приказов была отдана от имени командующего тылом генерала Фромма. Одновременно командующим фронтами и военными округами был разослан приказ, подписанный «главнокомандующим вермахта» фельдмаршалом фон Витцлебеном. «Гитлер мертв, — говорилось в приказе. — Государственная власть на местах передается местным и фронтовым военным командующим». Временным главой государства был объявлен генерал Бек.

Гиммлер прибыл в столицу лишь к полуночи. Гитлер назначил его начальником войсковых резервов тыла вместо генерала Фромма. В Берлине Гиммлер и не подумал явиться в штаб СС на Альбрехтштрассе. Он приехал в министерство пропаганды к Геббельсу, который успел к тому времени принять некоторые меры к подавлению еле теплившегося путча. Геббельсовское министерство охранялось батальоном дивизии «Великая Германия». Командирбатальона майор Ремер остался верен фюреру и был произведен им в полковники по телефону.

Да, в тот вечер, 20 июля, в Берлине Гиммлер тянул, выжидал, прикидывал, не  развернется ли путч в полную силу.

Только убедившись в том, что заговор провалился, он приказал своему подручному Кальтенбруннеру помочь штурмбаннфюреру СС Отто Скорцени и полковнику Ремеру подавить заговор.

Ремер оцепил здание на Бендлерштрассе. Скорцени вместе с головорезами фридентальского батальона СС ворвался в штаб тылового армейского резерва и главной военной канцелярии. К этому времени по приказу Фромма, пытавшегося спрятать концы в воду, уже были расстреляны Шенк фон Штауфенберг, его адъютант лейтенант Хэфтэн, генерал Ольбрихт и полковник Мерц. Застрелился генерал Вагнер. Фон Бека, пытавшегося дважды покончить с собой, добил выстрелом в затылок солдат комендантского взвода.

Три дня хозяйничал со своими подручными на Бендлерштрассе Скорцени, получивший от Гиммлера неограниченные полномочия. Он хватал всех, кто, по его мнению, был причастен к заговору или мог принимать в нем участие.

Из заговорщиков, схваченных головорезами Скорцени в здании на Бендлерштрассе, живыми остались только двое. Одним из них оказался доктор Ганс Берндт Гизевиус, другим — Ойген Герстенмайер — тайный агент абвера, подчиненного с марта 1944 года главному управлению имперской безопасности. Герстенмайер выполнял особые поручения на Балканах и в Скандинавии. Теперь он председатель боннского бундестага.

В те дни гестапо арестовало более семи тысяч человек. Подавляющее большинство арестованных не имело к путчу никакого отношения.

Очевидцы рассказывают, что, прибыв в Берлин, Гиммлер был разъярен. Тогда это объясняли возмущением рейхсфюрера СС действиями изменников, пытавшихся нанести удар в спину фюреру. В действительности гнев шефа СС был вызван совершенно другими причинами. Уплыла едва ли не последняя возможность договориться о сепаратном мире с Западом и захватить власть.

В девять часов вечера 20 июля 1944 года Даллес, почти не отходивший в этот день от радиоприемника в своем кабинете в Берне, услыхал по радио Берлина, что фюрер скоро выступит с важным сообщением. Гитлер жив? Не арестован? А как же «Валькирия»? Неужели переворот не состоялся?

Сидя у приемника, резидент УСС не выпускал изо рта изгрызенную трубку. Время от времени он наливал в рюмку коньяку, отхлебывал жгучую жидкость. Так прошел весь вечер. Наступила ночь. Берлин все еще передавал музыку. И только после полуночи послышался хриплый, лающий, захлебывающийся голос Гитлера.

— Мои германские товарищи!

Если я говорю сегодня с вами, то прежде всего для того, чтобы вы могли услышать мой голос и узнать, что я цел и невредим. Во-вторых, вы должны узнать о преступлении, не имеющем равного себе в истории Германии. Небольшая кучка тщеславных, безответственных, лишенных здравого смысла и глупых офицеров составила заговор, чтобы устранить меня и вместе со мной штаб верховного командования германских вооруженных сил. Бомба, подложенная полковником Штауфенбергом, взорвалась в двух метрах от меня. Взрывом серьезно ранены многие из моих верных соратников. Один из них умер. Я совершенно невредим, если не считать нескольких мелких царапин, ссадин и ожогов...

Мундштук затрещал в зубах резидента УСС. Это провал. Не только немецких заговорщиков. Провал его, Аллена Даллеса, усилий и стараний. Провал его коллег и единомышленников в Вашингтоне и на Уолл-стрите. Капитуляция Германии будет безоговорочной.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Двое сидят в едва освещенном кабинете. На лицах — глубокие зловещие тени. Собеседники курят, в полумраке мерно вспыхивают огоньки.

— ...Он назвал это «чисткой Кеннеди»? — глухо произнес первый.

— Да, так и сказал: «Это моя чистка, чистка Кеннеди», — подтвердил второй.

— Что ж, пожалуй, он прав. Нужна чистка. Настало время взяться за этого парня. Его встречи с Аденауэром показали, что «бэби-президент» не намерен идти по рельсам нашей традиционной политики, — сухо бросил первый. — Судя по всему, он охотно выпрыгнул бы из сбруи этой политики, которая кажется ему все более обременительной и опасной. Это плюс отказ решительно действовать в кубинском деле убедило меня в том, что пора...

В комнате воцарилась тревожная тягучая тишина.

Затем зазвучал голос второго, в котором чувствовалась привычка к военной команде.

— Пора, пожалуй, продемонстрировать, в чьих руках сила. Есть верные люди, показавшие себя на деле во время войны. Они вам известны...

— Знаю, знаю, — прервал первый. — У меня на примете есть один, — продолжал он. — Его можно использовать. Вокруг него можно сплести неплохую «легенду». По нашему заданию он «эмигрировал» в свое время в Россию. Проторчал там пару лет, женился. Задание выполнить не сумел: русские оказались достаточно проницательными. Нам удалось организовать его возвращение в Штаты. Сейчас он сидит в Техасе. Подкармливаем его мелкими подачками. Настало время, чтобы он за все это расплатился. Надо использовать его в качестве ширмы. Можно организовать и приглашение президенту посетить Даллас. А там пара снайперов совершит «чудо».

В комнате снова воцарилось молчание.

— Это было бы неплохо, — медленно проговорил первый. — Будет отвечать не только нашим интересам, но и интересам наших друзей в Европе. Обрадует и известные круги в деловом мире. Если операция будет проведена успешно, довольны будут многие...

Опять тяжелое длительное молчание.

— О’кэй? — спокойно, уравновешенно прозвучал вопрос первого.

— Кэй’О! ¹ — бросил его собеседник.

...Президент улыбался. Сидя в огромном «линкольне» с открытым верхом, он время от времени махал рукой людям, выстроившимся вдоль улиц Далласа. Людей было много, и настроение у Джона Фитцджеральда Кеннеди было неплохим. Время от времени он перебрасывался замечаниями с губернатором штата Техас Коннелли, сидевшим вместе с женой на передних сиденьях. Длинная вереница машин идет по Мэйн-стрит. Это центр деловой части города. Перед Плаза-отелем толпа. Хорошо. Много людей у фешенебельного магазина Нимэн-Маркус, у Техасского банка. В промежутках между ними людская цепочка редеет.

12 часов 15 минут 22 ноября 1963 года. Президент направляется в городской крытый рынок «Мерчэндайз март», где состоится завтрак. Он произнесет там речь. В ней впервые будут сказаны им слова решительного осуждения ультраправых. Кое-что будет сказано и о необходимости ослабления напряженности во всем мире. Словом, это будет, по существу, предвыборная речь, хотя до выборов остается еще целый год.

Ответив на какой-то вопрос жены Жаклин, сидевшей слева от него, президент вспоминал о том, как вчера он заканчивал эту речь в Белом доме. Это было утром. Погода в Вашингтоне стояла облачная, временами моросил дождь. Внеся несколько последних исправлений в текст речи, президент отдал его секретарше мисс Линкольн. Затем он начал беседу со своими послами в Африке — Т. Истесом (Верхняя Вольта) и Ч. Дарлингтоном (Габон). Беседа была интересной. Но ее пришлось прервать. В 10 часов 45 минут над Белым домом появился вертолет. Он должен был доставить президента на авиабазу Эндрюс. Президент уже не слушал послов — он ловил ухом стук каблучков Жаклин, которая вот-вот должна была спуститься сверху.

У большого реактивного самолета «Эр форс-1» президент попрощался с провожавшими его детьми. Трехлетний Джон мужественно старался сдержать слезы, шестилетняя Кэролайн улыбалась. В 11 часов 04 минуты самолет, взмыв в воздух, взял курс на Сан-Антонио.

Сан-Антонио. Форт Уэрт. И вот сегодня утром — Даллас.

«Да, меня многие не любят, — размышлял президент. — Но откуда такая злоба, такая ненависть?» Он почти наизусть запомнил последние фразы обращения к нему, напечатанного сегодня утром в черной рамке на первой странице газеты «Даллас морнинг ньюз»:

«Добро пожаловать, мистер Кеннеди в Даллас, в город, который отверг вашу философию и политику в 1960 году и который отвергнет их снова еще более выразительным способом, чем прежде».

Медленно притормаживая на повороте, машины свернули направо, на Хьюстон-стрит. Сто метров пути. Прямо перед шестиэтажным складом машины снова поворачивают налево, на Элм-стрит. Впереди дорога спускается под железнодорожный мост. До него недалеко — каких-нибудь 100—120 метров. Что это за странная возня там, на этом мосту у тяжелой бетонной балюстрады?

Справа от машины на тротуаре молодой техасец, держа на руках сынишку, приветственно помахал рукой президенту. Улыбаясь, президент ответил ему.

— Вы не можете сказать сегодня, мистер президент, что Даллас холодно встречает вас, — сказала, полуобернувшись к президенту, жена губернатора Коннелли.

Это было в 12 часов 30 минут. Президент открыл было рот, чтобы ответить. Раздались выстрелы. Гулкие хлопки прорезали нестройный шум толпы. Их было много, утверждают, не менее пяти. Раздался отчаянный женский крик: «Боже! В президента стреляют!» Взвыли сирены полицейских мотоциклов. Машина президента рванулась вперед. Через полчаса президент Соединенных Штатов Америки был мертв...

Трагедия в Далласе потрясла Америку и весь цивилизованный мир. Убийство Кеннеди было названо «преступлением века». Еще бы! Президента США застрелили в присутствии 350 полицейских в форме, десятков агентов охраны в штатском из секретной службы, вице-президента, сенаторов, тысяч американцев, вышедших встречать главу своего государства.

Новый президент Линдон Джонсон назначил комиссию для расследования убийства президента и насильственной смерти Ли Освальда, обвиненного полицией Далласа в убийстве Кеннеди. Комиссию возглавил председатель верховного суда США Э. Уоррен.

Комиссия опросила 88 свидетелей, выслушала показания 313 других лиц, составила доклад на 11 тысячах страниц. 24 сентября 1964 года представила этот доклад президенту Джонсону.

Члены комиссии, привезшие в Белый дом тяжеловесный доклад в темно-синем переплете, сфотографировались на террасе Белого дома с президентом Джонсоном. В их числе был и Аллен Уэлш Даллес. Он, как обычно, улыбался в свои щетинистые усы.

27 сентября содержание доклада комиссии Уоррена было предано гласности. В докладе утверждалось, что президент Кеннеди был убит бывшим солдатом морской пехоты Ли Харви Освальдом, который через 48 часов был убит владельцем далласского кабачка Джеком Руби. Доклад вызвал всеобщее разочарование и возмущение...

Время, прошедшее со дня убийства в Далласе, показало, кому и для чего понадобилось «преступление века».

Агрессивные круги США открыто встали на путь все новых кровавых преступлений. Пылают пожары войны, льется кровь во Вьетнаме и в других районах мира. Готовятся новые авантюры. Империалисты препятствуют осуществлению стремления народов к миру, к свободе, обостряют международную напряженность, усиливают опасность новой небывалой по своей разрушительной силе войны. Они отчаянно, всеми средствами пытаются задержать прогресс человечества.

Американский концерн шпионажа и диверсий играет немалую роль в этой зловещей деятельности. Он действует нагло и грубо, но часто терпит провалы. Подрывная деятельность этого концерна должна быть объектом неослабного внимания со стороны всех, кому дорого дело мира, свободы, счастья и прогресса народов.