Детектив и политика 1990 №1(5) [Михаил Петрович Любимов] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

шел со стороны Киевского вокзала и как-то не очень торопился. Зуев еще издали начал отчитывать своего друга, больше для себя, чем для него, и к тому времени, как Шувалов подошел, он выговорился. Зуев знал, что ругать Шувалова нет никакого смысла. Тот редко опаздывал на полчаса или сорок минут. Час, полтора были для него нормой. Поэтому и Зуев, договорившись встретиться с ним в десять, пришел к одиннадцати.

Шувалов выглядел неважно. На черном фоне воротника пальто лицо его было похоже на вареную картофелину. Кожа посерела и сделалась прозрачной, как умирающая жемчужина. Губы посинели, а красные глаза смотрели на жизнь совершенно незаинтересованно.

— Ты что это такой серый? — вместо приветствия спросил его Зуев.

Шувалов потрогал лицо, будто на ощупь можно было определить цвет, и ответил:

— Погода дрянь, и башка трещит. Пойдем скорее.

Друзья спустились с моста на Смоленскую набережную и перешли на другую сторону улицы под защиту голых деревьев. Здесь ветер был потише — не так хлестало в лицо противным дождем.

В комиссионный друзья ввалились, громко топая, отдуваясь и отплевываясь. В магазине было тепло и тихо, как в музее. На вошедших со всех стен писаными глазами укоризненно смотрели зафраченные мужчины, сытые жизнерадостные дети и герои античных мифов. У самого входа в скупку Зуев встретился глазами с Иисусом Христом и, не выдержав его печального взгляда, отвернулся.

Очередь была маленькой — три человека. Двое мужчин сидели рядышком и говорили о деньгах и Рембрандте. Третий посетитель — надменная женщина — держала руку на голове бронзового Гоголя. Бюст был сильно побит патиной, напоминающей трупную зелень, и хозяйка больше была похожа на вдову великого писателя.

Зуев и Шувалов молча ждали своей очереди. Зуев все время протирал влажные холсты несвежим носовым платком, а его друг, положив ногу на ногу, невнимательно рассматривал свой раскисший грязный ботинок. Он, видимо, думал. И думать ему было о чем.

Как и его друг, Шувалов прошел путь от студента МИФИ до грузчика мебельного магазина, побыв при этом и младшим научным сотрудником, и сторожем, и фарцовщиком. Правда, Зуев продолжал работать, а Шувалов уже около трех месяцев думал, чем бы еще таким заняться. Чтобы было на что жить, Шувалову пришлось продать кое-какие вещи. Дотошные соседи болтали о нем на кухне всякую ерунду, и с их легкой руки Шуваловым пару раз интересовался участковый. А он все никак не мог изобрести себе достойное занятие, потому что всякую работу считал либо недостойной, либо слишком обременительной.

Наконец очередь подошла. В кабинете у искусствоведа Зуев резво расставил картины вдоль боковой стены, так, чтобы свет из окна равномерно освещал холсты.

Искусствовед покрутился перед картинами, поприседал, выискивая наиболее удобную точку для осмотра, а затем доброжелательно сообщил:

— Немецкий лубок.

— Ну, само собой, — откликнулся Шувалов.

Искусствовед внимательно посмотрел на него и ответил:

— Да нет, не само собой. В общем, извините, молодые люди, сейчас взять не могу. Приходите через неделю. Будет специалист из Третьяковки, а я, честное слово, не могу.

— Ну, может… — начал было Зуев.

— Нет, не может, — перебил его искусствовед. — Неделя — ерунда.

— Для кого ерунда, — мрачно ответил Зуев. От одной мысли, что ему придется везти картины назад, он мученически застонал. — Витя, — обратился он к Шувалову, когда они вышли из кабинета, — понеси ты… хотя бы до метро.

— Возьми такси, — посоветовал ему Шувалов.

— У меня нет денег. Дома тоже нет. Вчера Лариса последние истратила на зубную пасту. Зачем ей столько зубной пасты — ума не приложу. Целую сумку притащила.

Они вышли из магазина и направились к метро. Зуев, чертыхаясь, прижимал к себе картины, а Шувалов изучающе смотрел на него и о чем-то соображал.

Наконец он предложил:

— Хочешь, я куплю их у тебя?

— Купи, — охотно согласился Зуев, но тут же добавил: — Только не как самовар.

— По пять рублей за штуку, — сказал Шувалов.

— Ты паук, Витя, — обиделся Зуев. — Пять рублей за немецкий лубок прошлого века! Это же тебе не побитый самовар, который ты, кстати, продал за сорок.

— А пропили мы в тот вечер сто.

— Сто?! — искренне удивился Зуев. — Пили портвейн и пропили сто рублей? Что ж мы, два ящика выпили?

— А ты не помнишь, как мы под конец поехали на Ордынку? Сколько там было человек?

— Не помню. Ей-богу, не помню. Это что ж, мы брали выпить?

— Я, — ответил Шувалов.

Некоторое время друзья шли молча. Затем Зуев громко вздохнул и сказал:

— Ладно, бери по пять. Не домой же мне их тащить.

Шувалов остановился, достал бумажник и расплатился с Зуевым. Затем он ухватил покрепче картины, и они продолжили путь.

Зуев повеселел. Ветер дул в спину, руки можно было засунуть в карманы, в одном из которых лежали две непочатые пятерки, а впереди был целый день.

— Может, на Ордынку заглянем? — предложил Зуев.

— Давай, —