Зима [Луковская Татьяна Владимировна] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Там за Вороножскими лесами. Зима Луковская Татьяна Владимировна



Глава I. Беглецы



Там за Вороножскими лесами

Часть I. Зима

Глава I. Беглецы.

15 декабря 1288 г[1].

1.

Вот уже двое суток рыльские и липовецкие дружины уходили от погони, упорно продвигаясь на восток по тяжелому, успевшему слежаться январскому снегу. Вои [2] жмурили глаза от жестокого степного солнца, устало терли побелевшие от шального ветерка носы и щеки. Верховые все время норовили оторваться от обоза. Сотники орали, разворачивая их назад.

Лошади, запряженные в сани, натужно хрипели, отплевываясь пеной. Полозья жалобно скрипели в такт ударам слабеющих копыт.

Первое время беглецы беспрестанно оглядывались на закат, туда, где из-за окаема [3] мог появиться стремительный враг. Но постепенно усталость начала притуплять чувство опасности, без сна и отдыха ни люди, ни животные не могли выдержать долго. Короткие остановки еще больше отнимали силы, каждый раз подниматься на ноги и садиться в седло становилось все труднее и труднее.

- Нужен привал, скоро кони начнут дохнуть, почему не останавливаемся? - ворчали отроки[4].

- Нельзя, - объясняли бывалые ратники, - небо ясное, метели не жди. Следы на старом снегу хорошо видны. Уж бегут псы по наши души, оторваться надо, а там и передохнем.

И только на закате, когда пала первая лошадь, князья дали добро разбивать стан. Дружины спустились на дно широкой балки, поросшей раскидистым кустарником. Вои кинулись безжалостно ломать промерзшие ветки, собирать в охапки сухие стебли трав. И вскоре над оврагом вместе с сизым дымком поплыл домашний запах наваристой каши.

Демьян вскарабкался наверх, и встал рядом с дозорным. Он тоскливо смотрел, как огненный шар падает за меловые холмы. Зимнее солнце умирало, заливая все вокруг алой искрящейся кровью.

- Эко-то закат разыгрался, под утро мороз придавит, - самый опытный из воев Демьяна Горшеня приложил к глазам ладонь. - Нам бы вьюга теперь не помешала, - продолжал он рассуждать, - да видать ясно и завтра будет.

Молодой боярин молчал, поглощенный своими горькими мыслями: «Горит как, очам больно смотреть. Может это Бог мне знак подает, что Ольгов мой родной пылает. Городня [5] занялась, отец среди пожарища с разбитой головой лежит, а я здесь! Бегу как тать [6], вместо того, чтобы рядом с ним на стену встать, мать да сестер заслонить. Если погибнут, как жить-то дальше? Землю топтать, а они в той землице уж лежать будут...»

- Да, не переживай ты так, Демьян Олексич, вон на тебе лица нет, - старый вой успокаивающе положил ладонь на плечо боярину. - Все у них хорошо будет, живы-здоровы останутся, - прочитал дозорный горькие мысли своего хозяина. - Не станет Ахматка земли разорять, мы ему нужны, на князей наших злобу затаил. А города жечь ему не с руки. Он магометанин [7], торговый человек, выгоду свою блюдет. Разоришь посады, ногайцы добычей все себе заберут, а с кого и какой потом выход [8] брать? А уж откуп Ногаю заплачен, серебро Ахматка свое кровное отдал, чтоб баскаком стать. Чем опять короба набивать, если всех данников татары в полон уведут?

- Правда так думаешь, али меня жалеешь? - в глазах у Демьяна забрезжила надежда.

- Правда, правда, у меня ж там тоже семья осталась. На все воля Божия, уж изменить мы ничего не можем. И себя не кори, ты не хозяин жизни своей, у князя на службе. Князь сказал - едем, так и поехали, а остался бы дома - бесчестие и тебе, и батюшке.

Тревога начала спадать. Горшеня всегда мог найти нужные слова, да и делом выручал не раз. Во всех сечах Демьян мог и не оборачивать головы, у левой руки неизменно, прикрывая плечо и спину, стоял опытный вой.

И отец Горшени, и дед, и прадед, да и другие предки в глубине веков все трудились в Курске гончарами. И Горшене крутить бы гончарный круг, выставляя заезжим смердам тонкостенные кувшины на зависть их толстопузым домашним горшкам, но когда он еще лежал в колыбели, с востока пришел Батый. Старый мир был сметен жестокой степной волной. Дружины местных князей заметно поредели. Воеводы стали зазывать в отроки посадских сынков. И повзрослевший парнишка в тринадцать лет попал в отряд к ольговскому боярину, деду Демьяна. Родовое ремесло стало кличкой. Теперь рядом с Горшеней воевал его пятнадцатилетний сын Фролка, которого с первых же дней появления в дружине перекрестили в Горшеньку.

- Отчего сам в дозор встал? Пусть бы молодые постояли, - сочувственно упрекнул воя Демьян.

- Настоятся еще, ночь впереди, - отмахнулся Горшеня.

- Демьян Олексич, каша поспела! Все ждут, без тебя не едят, - к ним карабкался шустрый молодой ратник Нижата, лицо парня было вымазано сажей, видать его черед был кашеварить.

- Иду! - крикнул ему боярин. - Скажу, чтоб тебе сюда подняли, - обратился он к дозорному.

- Благодарствую, - кивнул Горшеня.

Демьян стал спускаться на дно оврага. Стан, еще совсем недавно суетившийся растревоженным муравейником, теперь умиротворенно сидел у костров, часто работая ложками. И только люди Олексича, нетерпеливо поглядывали наверх, не притрагиваясь к котлу. Устыдившись, боярин ускорил шаг.

[1] - Симеоновская летопись датирует событие 1283 г., ряд современных ученых (например, В.А.Кучкин) на основе сопоставления источников отодвигают датировку к 1287-1290 гг. Автор придерживается 1288 г.

[2] - Вой - воин-дружинник.

[3] - Окаем - горизонт.

[4] - Отрок - младший дружинник.

[5] - Городня - заполненный землей или камнями сруб для крепостных стен.

[6] - Тать - разбойник, вор.

[7] - Магометанин - мусульманин.

[8] - Выход - дань.

2.

Ночь спускалась в овраг, окутывая сонный лагерь плотным кольцом сумрака. Демьян лежал на охапке жесткого хвороста, лениво поворачивая то один, то другой бок к яркому пламени костра. Ему не спалось, он с завистью смотрел на своих ратных, дружно храпевших вокруг. «Нужно заснуть, завтра тяжелый день», - тщетно уговаривал он себя.

Тишину разорвал гневный рокочущий бас Святослава Липовецкого:

- Что значит - зачем напал?! Да, ты видел, сколько там добра!? Это ж все наше! Наше!

Демьян с любопытством вскинул голову. У большого княжеского костра разгорался ожесточенный спор. Высокий, широкоплечий Святослав нависал над тщедушным, похожим на взъерошенного воробышка Олегом Рыльским. Маленький князь возражал слегка по-бабьи высоким пронзительным голоском:

- Наше - не наше, какая разница! Теперь что и было наше - все их стало. Чего добился?

- Можно подумать, не напал бы я, так все б по-другому было, один конец - прочь бежать, - Святослав нервно передернул плечами. - Для Ахмата - мы как кость в горле, мешаем ему хозяином в Курской земле стать. Пока он жив - не будет нам покоя.

- Что ж ты на баскака руку хочешь поднять? Беду на нас накличешь, - возмутился Олег. - Нельзя со степью раздор иметь, силы не те, чтобы нос драть.

- Да, вот ты нос не драл, в ножки падал, то к Ногаю, то к царю Телебуге, а конец-то тот же, - в голосе Липовецкого князя звучало злорадство.

- Рано конец мне отмеряешь, я еще поживу, а в ножки к царю не один я падал, вдвоем просить ездили. Али забыл?! - Олега разрывала ярость. - Ведь все почти уладить удалось. Царь послов дал, людей наших из слобод вывели, как и хотели. Ахмат зол был, да не препятствовал, супротив самого царя идти не хотел. А тут ты со своим разбоем ночным, мало тебе показалось! Ахмат к Ногаю сбежал, напраслину на меня возвел, а в чем я виноват? Меня в ту ночь даже рядом не было. Разбойничал ты, а ответ держать мне!

- И я не виноват, что Ахмат тебя приплел, - уже мягче ответил Святослав, и ворчливо добавил, - возы добром нагрузил, еле тащатся, того и гляди татары догонят. Налегке от погони уходить надо.

- Налегке!? - еще больше закипал Олег, - А как к царю с пустыми руками являться? Ты вот, что для Телебуги везешь, или опять выгоду свою моим серебром добывать станешь?

Святослав вдруг расхохотался.

- Вези сам свое серебро. Я к твоему царю на поклон больше не собираюсь. Расходов много, а толку мало.

- Как не собираешься? - опешил Олег.

- А так, не собираюсь, и все тут, - Липовецкий князь явно забавлялся растерянностью рыльского сородника.

- И куда же ты тогда скачешь?

- В лесах Вороножских до весны пережду, а там посмотрим.

- В Вороножских лесах... у рязанцев? - Олег пытался, но не мог скрыть удивления. - Думаешь, рязанские князья обрадуются, что ты по их заставам прячешься?

- Пока они про незваных гостей прознают, так мы уж в обратный путь выедем, - самодовольно усмехнулся Святослав.

До Олега видать стало доходить, что в скором времени он может остаться посреди враждебной степи со своей дружиной без крепких липовецких воев. Его тон из враждебного сразу же стал дружелюбным:

- Послушай, Святослав Андреич, мы ж почти сваты, нам следует вместе держаться. С голоду помрете в тех диких лесах, а Телебуга нас приветливо примет, перезимуем.

- От приветов ордынских шея гудит, как бы без головы не остаться. Не уговаривай, я все решил.

- Как знаешь, - махнул рукой Рыльский князь, жалея уже о том, что проявил слабость и пытался уговорить упрямца. Князья разошлись каждый в свою сторону.

Олег направился к семье. Его жена и дети, измученные дорогой, устало расположились у костерка поменьше. Вповалку друг на дружке спали рыльские княжичи семнадцати и пятнадцати лет от роду. Рядом сидела княгиня, красивая статная женщина со смуглым лицом, выдававшим в ней половецкую кровь. Она с нескрываемой ненавистью смотрела в след удаляющемуся Святославу. Было понятно, что во всех бедах мужа, княгиня винила только взбалмошного Липовецкого князя.

Рядом, прижавшись к матери, сидела юная княжна, почти девочка, круглолицая, с мягкими чертами лица, такая же смугленькая, как и матушка. Глазами затравленного зверька она скользила по спящему войску. На мгновение ее взгляд встретился с любопытными очами Демьяна. Тот не удержался и подмигнул девице, широко улыбнувшись. Княжна быстро отвернулась.

- Что, Робша, на невесту мою глаз положил? - раздался над ухом у Демьяна веселый голос его князя. Александр Ольговский, младший брат Святослава Липовецкого, плюхнулся на хворост рядом с боярином, бесцеремонно толкнув Олексича в бок.

- Невеста? - удивился Демьян.

- А ты, что не знал? Еще по осени сговорились, если бы не Ногаева рать, уж пред алтарем бы стояли.

- Так она ж дите совсем, - Демьян снова бросил взгляд на молоденькую княжну.

- Вот видишь, что не делает Бог - все к лучшему. К лету подрастет, а там и свадьбу сыграем. Холостым надоело ходить. А и сейчас уж хороша, как думаешь?

- Хороша, - согласился Демьян.

Княжна опять повернулась, но увидев не одну, а две пары горящих глаз, испуганно спряталась за мать.

- Ну, совсем девку за смущали, - усмехнулся князь. - Спать давай, завтра вставать до рассвета.

Александр устало зевнул.

- Мы, что в Воронож едем? - спросил Демьян.

- Сам только узнал, братец со мной не больно-то советуется, - буркнул князь, закрывая глаза.

Александр был не просто князем Демьяна, они были лучшими друзьями. Оба в детстве скромные и тихие, они как-то быстро сошлись. Робша, как прозывали в дружине Демьяна, никогда сам первым в драку не лез, был терпелив. И только, если шутки плохо знакомых с ним озорников переплескивались через край, начинал работать кулаками, да так бойко, что насмешники сразу разбегались, опасаясь за свои зубы и ребра. Это долготерпение и сила и привлекали юного князя.

Сам Александр, худощавый и гибкий, но с сильными мужскими руками, в отличие от старшего брата вспыльчивого и буйного, был добродушен и спокоен, редко повышал голос. Его утонченные черты лица выражали то детское простодушие, то юношеский задор, то лукавую хитрость зрелого мужа. Правда иногда, с сожалением для себя, Демьян замечал, что в этом скромном юноше где-то глубоко внутри сидит какой-то другой человек, незнакомый Олексичу. И этот - другой внезапно прорывался наружу, сквозь броню дружелюбия, и тогда на мир смотрело совсем другое лицо, чужое Демьяну, холодное и жесткое. В эти минуты Александр походил на Святослава, и становилось понятно, что кровь действительно не водица.

Демьян уже слышал правым ухом ровное дыхание князя, но к нему дрема упорно не хотела приходить. Он лег на спину, уставившись на крупные зимние звезды. Над станом установилась тишина, только где-то в отдалении протяжно выл волк, заставляя тревожно фыркать лошадей.

«И Алексашка скоро женится, а я все в холостых хожу. А ведь он на два лета младше меня. Двадцать третий год пошел, скоро к девке и подойти стыдно будет, скажет: «Куда это ты старый в женихи лезешь? В бороде седины полно, а туда же - свататься, чай, и помоложе парни есть». А у некоторых моих ровесников уж по трое деток», - Демьян тяжело вздохнул. Ему представилась жарко натопленная горенка, подвешенная к потолку, мерно раскачивающаяся колыбель, в ней крикливое дитя, а рядом она. Кто она, Олексич, еще не знал, жена виделась ему неясным расплывчатым пятном, он только чувствовал ее нежность и тепло, или это последний жар дарил догорающий костер. Ольговский боярин медленно погружался в сон.

Но приснилась ему не красавица жена, а отец. Демьян опять, как несколько дней назад врывается на родной двор, бежит в терем, кричит, что нужно собираться, что времени мало. Надо взять все самое необходимое. И опять отец печально качает головой: «Я - тысяцкий, мое место при городе». «Мать и сестер тогда со мной отпусти», - настаивает Демьян, возбужденно размахивая руками. «А если вас в степи нагонят, - отец пронзительно смотрит сыну в глаза, - что тогда? За стенами града надежней, может Бог милует. А ты ступай, ступай, не заставляй князя ждать». Выбегает мать, сестры, обступают Демьяна. Матушка сует калиту [1] с серебром, суетливо крестит. Сестры подпрыгивают, просят братца нагнуться, чтобы поцеловать в щеку. Прощание скомканное, поспешное. Вот и дом позади, и Ольгов, а дальше только бескрайняя степь...

[1] - Калита - кошель.

3.

Затемно тронуться дальше не удалось, замешкались при сборах, хотелось поесть горячего перед дальней дорогой. Когда последние сани вытолкали из оврага, небо из черного стало серым, а на востоке тонкой розовой полосой уже занимался рассвет.

- Ехать надо, чего ждем? - Святослав Липовецкий нетерпеливо вертел в руках повод.

- Надо, так поезжай, - раздраженно буркнул Олег. - У нас все равно теперь дороги разные, а мне дозорных дождаться нужно.

- Вон они скачут! - крикнул кто-то из воев.

Все поворотились на запад. Из темноты уходящей ночи во весь опор мчались всадники, на ходу, что-то выкрикивая.

- Беда... беда! - наконец долетели слова.

- Татары, - понеслось по дружинам.

Дозорные долетели до противоположного края балки, один из них приставил руку ко рту и громко закричал:

- Скачут по следу, большой отряд!

- Больше нашего? - спросил один из сотников.

- Раза в два.

По лицам побежала тревога.

- Возы бросайте! - гаркнул Святослав.

Рыльский князь заметался, глядя то на горизонт, то на свое добро. Он уже поднял руку, чтобы отдать какой-то приказ, и тут в ноги ему упала княгиня:

- Нельзя возы бросать! Чего мы у царя с пустыми руками добьемся? Княженье потеряем, изгоями станем! Детям, что передашь? Лучше здесь в степи смерть принять, чем в унижении жить!

Хотя красавица стояла на коленях в просительной позе, тон ее был требовательным и властным.

Олег растерялся еще больше, краем глаза он видел ухмылку на губах Святослава. И тут из рыльской дружины выступил высокий, крепкий муж лет тридцати пяти, с обветренным огрубевшим лицом и тяжелым медвежьим взглядом. Демьян знал его - это был Радим, воргольский сотник Олега, угрюмый и неразговорчивый, но отчаянной храбрости ратник.

- Я останусь прикрывать, трогайте, - уверенным голосом заявил он.

Или Демьяну показалось, или и вправду на красивое лицо рылькой княгини легла тень. Олег же, напротив, приободрился и с вызовом крикнул Святославу:

- А ваши? Кто прикрывать останется?!

Теперь уже Липовецкий князь беспокойно повел очами по своей дружине. Установилась тишина.

- Люди на горе! - взвизгнула молоденькая княжна. Демьян заметил, каким ужасом полон ее взгляд. На вершине мелового холма в утренних сумерках действительно чудилось какое-то движение.

- Я останусь, - неожиданно для себя самого крикнул Олексич. Все обернулись на него.

- Зачем?! - вырвался стон из груди у князя Александра, потом он кинулся к брату. - Мы ольговские останемся, а вы ступайте.

- И Робши довольно, - жестко отрезал брат. - Мне люди нужны. По коням!

Александр подбежал к Демьяну, глаза его заливали слезы, которые он и не пытался вытирать:

- Зачем, зачем ты это сделал? - все повторял он.

- Ну, надо же тебя женить, - пошутил, ворочая пересохшими губами, Демьян, потом наклонился к самому уху князя. - Семью мою береги.

- Сберегу, как сумею, - Александр обнял друга и, не оглядываясь, побежал к коню.

И тут Демьян впервые посмотрел на своих людей, ведь он не только сам оставался умирать, он оставлял на смерть и двадцать воев.

- Простите, кому-то ж надо было, - только и смог он выдавить из себя.

- Все у Бога будем, ремесло у нас такое, за то, Олексич, не переживай, - сказал за всех десятник Первуша.

- Горшенька, Нижата, живо с князем, - приказал Демьян самым молодым отрокам.

Горшеня-меньшой встрепенулся.

- Как с князем? Я тоже помирать хочу! - горячо запротестовал он.

- Мы тоже, хотим, - вторил ему Нижата, но не так уверенно.

- А мы помирать не собираемся, мы биться будем, - одернул сына Горшеня,- а вы за князем вслед, они уж отъехали.

- Я тоже останусь, - заканючил Горшенька у Демьяна, не обращая внимания на отца.

- С князем, я сказал! - гаркнул боярин, вложив в голос всю мощь на которую был способен.

Горшенька обиженно шмыгнул носом, но больше проситься не стал. Они с Нижатой поехали прочь, беспрестанно оглядываясь.

Горшеня старший благодарно улыбнулся Демьяну.

Оставшиеся стали готовиться к сече.

Радим

4.

У воргольского сотника на десять человек было больше, чем у Демьяна. Он перекинулся несколькими словами со своими воями и подъехал к ольговским.

- У этого края оборону займем, - показал Радим на истоптанный копытами склон оврага, - снизу им не с руки наскакивать будет.

Голос сотника был покровительственным и немного высокомерным.

«Распоряжается, будто главный», - раздраженно подумал Демьян, нахмурив брови.

- Воев за теми кустами поставить следует, - указал он на заросли терновника. - Лошадей от стрел убережем, и сразу, может, не разберут, что нас мало.

Радим удивленно приподнял бровь, взгляд его сразу стал мягче:

- И вправду говорили, что у ольговского тысяцкого сынок толковый. Будь, по-твоему, - легко согласился он.

У Демьяна слегка покраснели щеки от приятной похвалы. Напряжение между двумя дружинами сразу спало.

Меж тем небо заметно посветлело, и теперь уже явственно было видно, что по гряде покрытых снегом холмов движется огромный отряд всадников. Черными фигурами они заполнили большую часть восточного окаема. От этого количества у Демьяна предательски перехватило дыхание.

- Экая силища! - покачал головой десятник Первуша. Всякие надежды, что удастся отбиться, растаяли. Смерть дохнула воинам в лицо.

Растянувшись цепью вдоль бровки оврага, в тех местах, где его обрамлял густой кустарник, русичи внимательно следили за живым потоком, стекающим на равнину. Демьян подтянул ремни наручей [1]. Рядом Горшеня оглаживал рукоять сулицы [2]. Все было готово.

Ногайцы скакали очень быстро. Заметив всполохи нарождающегося солнышка от шишаков [3] русских воев, они стали издавать гикающие звуки, подбадривая свою атаку. Передние уже вскидывали луки. «Вот оно, сейчас!» - ольговский боярин широко втянул ноздрями воздух.

Но когда до противников оставался полет стрелы, раздался пронзительный свист, и несущаяся конница резко остановилась. На другом краю лога образовалась темная стена из щитов и копий. Воин в позолоченном шеломе, выехал вперед. Его тут же обступили кольцом всадники, чтобы шальная курская стрела не задела повелителя. Он что-то, лениво водя рукой, объяснял своим людям. Вскоре от ногайцев отделился переговорщик, медленно спускаясь на дно оврага.

- Чего не нападают? - спросил тощий парнишка Проня, из десятка Горшени.

- Говорить хотят, - ответил старый вой.

- А чего говорить? - удивился Проня. - Их вон сколько, одними копытами затопчут.Зачем губить своих людей зря, мы ведь с собой на тот свет много прихватить сможем. Толковать станут, вдруг без сечи сдадимся.

- Как же сдадимся! - ухмыльнулся молодой вой.

- Сдаваться не станем, а переговаривать будем, - ответил за Горшеню Демьян, - нам время тянуть надо, чтобы наши отъехать подальше смогли.

Переговорщик достиг низины, его конь бил копытами по остывшим головешкам княжеского костра, вверх поднималось облако серой золы. Это был грузный муж, славянской внешности с густой каштановой бородой в круг лица, обряженный в добротную татарскую броню [4].

- Эй, куряне! Потолковать нужно! Князьям скажите, пусть спустят кого из бояр! - заорал он с черниговским выговором.

Демьян подъехал к Радиму.

- Не поняли еще, что князей про меж нас нет. Что делать будем?

- Я вниз спущусь, - воргольский сотник натянул поводья, - узнаю, чего хотят. Ежели меня порешат, - он поворотился к своим, - Олексича слушайтесь.

- Твоих больше, да и на рать ты искусней меня, дольше протяните, я пойду, - предложил Демьян. Спорить было некогда, Радим согласно мотнул головой.

Ольговский боярин начал медленно спускаться, объезжая на своем мохнатом приземистом жеребце заросли дерезы. С замиранием сердца в спину ему смотрели пятьдесят пар глаз. Демьян чувствовал их волнение кожей даже через плотные кольца брони и теплый кожух [5].

Когда он поравнялся с черниговским здоровяком, тот, подбоченясь, весело крикнул:

- Не быстр ты, боярин! Не бойся, пока не обидим.

- Мне спешить некуда, да и бояться уж нечего, - спокойно ответил Демьян, - О чем толковать станем?

- Князьям передай, царь Ногай в гости их дожидается, так истосковался, что вон провожатых прислал, - черниговский расхохотался своей шутке.

- Ну, может вам Ногай и царь, а у нас Телебуга в царях ходит, уж вперед вас в гости зазвал, к нему и едем. Так, что темнику твоему подождать придется.

- Как по суставам тебя резать начнут, боярин, так и меня царем признаешь, - черниговский опять задорно расхохотался.

- Что ж ты, как в степь из дома уезжал, крест снял? - Демьян зло сверкнул очами.

- Отчего ж снял, вот он на мне, - здоровяк вытянул шнурок, на котором покачивалось почерневшее серебряное распятие.

- Почаще доставай, может про Бога вспомнишь, - презрительно проронил Демьян.

- А вы как ночью в Ахматову слободу лезли людей резать, видать тоже Бога беспрестанно вспоминали? - рассердился черниговский.

- То честный бой был! - Демьян почувствовал, как к щекам приливает кровь.

- Ночью? Знаешь, что, сынок, мы тут все замазаны, всем кресты грудь жгут. Время нынче такое, - черниговский вой бережно убрал за пазуху распятье. - Не отбиться вам, сам видишь. Добром сдавайтесь, жизнь сохраните, грехи успеете замолить.

Демьян беспокойно обернулся на своих.

- То не мне решать, князья пусть думают, сдаваться али нет.

- А есть ли там, кому решать? - переговорщик хитро прищурился, проследив взгляд ольговского боярина. - Сдается мне, они уж по льду Донца копытами стучат.

Демьян угрюмо молчал.

- Так что? Помирать будете, али сдаваться?

- Помирать, - выдохнул молодой боярин.

- Жаль, ну, как знаете, - развел руками здоровяк.

- В спину стрельнете? - спросил Демьян, разворачивая жеребца.

- А кто ж их знает, - повернул голову переговорщик уже в сторону своих.

Ольговский боярин начал подниматься назад на восточный склон.

- Эй, Демьянка, ты ли?! - услышал он знакомый звонкий голос. Демьян резко развернулся.

Воин в блестящем шлеме спускался в овраг.

- Я, Айдар! - взволнованно ответил Олексич. - Признал?

- По коню признал? Жив еще мой подарочек?

- Берегу, добрый конь, - Демьян ласково погладил мохнатую шею.

- Как назвал?

- Ветерок.

- Хорошее имя.

Всадник снял позолоченный шишак, морозный ветер кинулся играть с черными как смоль волосами. Демьян тоже скинул шлем в знак мира. Они подъехали друг к другу и обнялись.

- Что, брат, погибать за князя велели? - в карих глазах плясали насмешливые огоньки.

- Сам вызвался.

- Бог твой милостив к тебе. Воздай ему хвалу, поживешь еще.

Демьян перекрестился.

- Что ж вы биться с нами не станете? - напрягся он. - Мы вас к нашим князьям не пропустим, уж не обессудь.

Молодое красивое лицо степного воина бороздил старый глубокий шрам, рассекая лоб, переносицу и левую щеку.

- Видишь, - сказал Айдар, сдвигая брови, - память угорская со мной всегда.

Он крикнул одного из своих нукеров [6]. Тот спешно подъехал, почтительно кланяясь. Они оживленно заговорили.

Демьян плохо говорил на степных языках, но смысл уловить мог. Айдар приказал разбивать лагерь в овраге, заявив, что рыльские и липовецкие дружины ушли в ночь, и догнать их уже невозможно. Воин мягко, но настойчиво доказывал, кивая в сторону Демьяна, что русичи лгут, следы от полозьев свежие, далеко ускакать курские князья не могли. Айдар гневно одернул нукера: «Делай, как велю!». Воин сразу прекратил пререкания и с поклоном отъехал.

- Попадет тебе из-за меня, - растерянно проговорил Демьян.

- Отец рать на вас привел, обойдется, - беспечно махнул побратим. - Погостишь у меня, спешить тебе уж не к чему?

- Прошлый раз как загостился, без невесты остался, - усмехнулся Олексич.

- Как это? - не понял Айдар.

- Решили, раз долго из степи не возвращаюсь, значит - убит, а невесте уж семнадцать было. Родня побоялась, что перестаркой станет, так за другого спешно и выдали.

Побратим задорно расхохотался.

- Ох, Демьянка, да как я рад повидаться с тобой!

[1] - Наручи - металлические пластины, защищающие предплечья.

[2] - Сулица - метательное копье.

[3] - Шишак - шлем.

[4] - Броня - доспехи, кольчуга.

[5] - Кожух - верхняя одежда.

[6] - Нукер - воин-дружинник.

5.

Демьян стал побратимом степного батыра пять лет назад. Ногай собрал в тот год большую рать, чтобы идти на угров. Европейские земли манили беклярбека. Зорко единственным глазом хитрый правитель следил за политическими интригами восточноевропейских монархов, чтобы в удобный момент нанести удар. И этот момент настал, затравленный своими магнатами, с детства измученный клановой рознью, венгерский король Ласло IV стремительно терял власть и интерес к жизни. Половец по матери, он откочевал с куманами [1] на вольные степные просторы, оставив столицу и государственные дела. Ногай решил действовать, в поход он сманил ордынского хана Туда-Менгу. Над Венгрией сгущались тучи.

Огромная многоязычная армия просочилась через Карпатские перевалы, быстро продвигаясь к Пешту. В спину венгерскому королю понеслись обвинения в предательстве, что это он якобы из мести магнатам навел ордынцев. Ласло, очнувшись, бросился собирать войска, показывая готовность защищать страну. Мадьярские кланы, временно забыв раздоры, выступили против восточной рати. Закипела великая битва.

В бою русичи держались отдельно от «поганых», прикрывая только друг друга. Так же вели себя и иные народы. Вроде бы войско единое, а глянешь, каждый сам по себе. С ненавистью и презрением кидают взгляды соседние полки: кипчаки на булгар, булгары на алан, аланы на черкесов. Да, и у самих славян не было единства: галицкие драли нос пред брянскими, брянские перед курянами. Зажмут в бою недруги, помощь может и не прийти. Всяк сам вертись.

Семнадцатилетний Демьян это знал, и все же когда увидел, совсем юного татарина, сбитого с коня в окружении врагов, не смог проехать мимо. Молодой нукер не в золоченом (как сейчас), а в самом простом доспехе отчаянно отбивался от трех всадников, круживших над ним как стая ворон. Удар клинка снес с него шишак и рассек лицо. Кровь, густо струившаяся из раны, заливала правый глаз. И все же худенький и верткий мальчишка продолжал уворачиваться от сыпавшихся на него ударов. Видевший глаз блестел лихорадочным светом.

Демьян ринулся на помощь, не раздумывая. Он не был еще опытен в бою, да и рука не так крепка, как у бывалых ратников, но Олексич как будто заразился безудержной отвагой от раненого воя. Подскочив к сражавшимся, он заслонил, теряющего вместе с кровью силы, нукера и принял удары угорских мечей. Мадьяры легко разделались бы с юнцом, но тут на помощь уже ему подоспел вездесущий Горшеня. Вместе они зарубили двоих угорских воев, а третьего обратили в бегство. Подъехавший вскоре татарин забрал раненого мальчишку в седло, унося прочь от кипевшей еще сечи.

Взять Пешт ордынцам не удалось, опустошив его окрестности, восточные рати двинулись в обратный путь. Но Демьян домой с курскими полками не вернулся. На взволнованные расспросы родителей дружинники лишь разводили руками: пришли люди от какого-то Ногаева князя, сказали - князь желает видеть Демьяна. Хотели заслонить боярина, дабы не выдать поганым, да он сам вышел, чтобы кровь не проливать, и с татарами ускакал. Ждали несколько дней, пытались искать, сам княжич Александрд по стану ордынскому бродил, да так ничего и не узнал. Решили, что, видать, в живых его уж нет. Мать и сестры безудержно рыдали, отец Олекса Гаврилыч за ночь поседел. Родня советовала заупокойную по сыну заказать, но Евдокия Тимофевна запретила: «А вдруг жив Демьянушка наш?», - и упорно ходила в церковь ставить свечки за здравие.

И Демьян вернулся через два месяца живым и здоровым, и даже прибавившим в весе, на мохнатом степном жеребце, в сопровождении нукеров. Родители то душили сына в жарких объятьях, то накидывались бранить, что весточку не подал.

Набившейся в горницу родне и соседям Демьян смущенно в десятый раз пересказывал, что татарский отрок, спасенный им на поле боя, оказался сыном нойона Темира, родственника самого Ногая. Что мальчишка, придя в себя, попросил разыскать русского воя, отбившего его у угров. Ордынский князь был с Демьяном ласков, пригласил погостить, пока сын поправится. И Олексич все это время жил в юрте у Айдара, так звали молодого княжича. Новому побратиму татарин подарил своего лучшего жеребца, а Демьян отдал дедовский меч. За меч отец очень бранился, мол: «Ты ему жизнь спас, а он тебе коня, да и в расчете. Зачем меч было дарить, деда память?» Мать, гладя сына как маленького по густым русым волосам, заступалась: «Пусть долг за княжичем степным останется. Меча не жалей, голову жалеть надобно».

Теперь сидя в юрте на мягких овчинах и протягивая пальцы к ласковому огню, Демьян вспомнил матушкины слова и мысленно улыбнулся ее прозорливости.

Ногайцы скоро разбили стан на том месте, где еще недавно дымились русские костры. Как по волшебству возникли войлочные шатры, хотя при войске Демьян не заметил ни саней, ни волокуш.

В юрте было тепло, но не душно. От большого еще дымящегося куска мяса ножи отрезали сочные куски, на языке приятно оседал бараний жир, чаша с дорогим греческим вином ходила по кругу. Хмель быстро расслабил тела и развязал языки. Вначале, вспоминая былое, без умолку болтали только Демьян с Айдаром, а воргольский сотник, оборотившись к костру, угрюмо молчал, но, отпив из братины в третий раз, и Радим кинулся припоминать угорский поход, в котором тоже участвовал. Постоявшим на пороге смерти, хотелось расслабиться, и не думать о плохом, о том, что вот сейчас, возможно, собратья этих степных воинов, мирно сидящих у костров, разоряют твою землю. Вино отгоняло тревогу.

Демьяна развезло, и он осмелился спросить у воргольского боярина, то, что никогда не решился бы на трезвую голову:

- А ты остался ради княгини?

Радим сначала нахмурился, потом хитро прищурился и ответил вопросом на вопрос:

- А ты, видать, из-за молодой княжны?

Оба расхохотались, вопросы остались без ответов.

- Что ж ты, Демьянка, женился? Детки есть? - участливо спросил Айдар.

- Нет, холост я, - насупился теперь Олексич, почувствовав на себе, как неприятно, когда дергают за потаенное.

- Что ж так? - удивленно поднял рассеченную бровь татарин. - Неужто невеста, что за другого отдали, так по сердцу была?

- Я ее даже не помню, - буркнул Демьян.

- Так, что ж не женишься? Не гоже в таких летах холостым ходить. - Айдар, лукаво улыбаясь, покачал головой. - Вот мне моя Айсылу трех девок народила да в родах по осени померла, грустил, конечно, только без жены никак нельзя. Так бабка мне уже невесту ищет, приеду, женюсь. Пусть новая батыров нарожает. Отчего тебе родня новую невесту не сыскала?

- Видать в Ольгове девки красные перевелись, - присоединился к допросу Радим, отыгрываясь за рыльскую княгиню.

- Так к нам в степь приезжай, я бабке скажу, - продолжал наступать побратим, - она и тебе найдет.

- Не перевелись у нас девки, просто так получилось, - вздохнул Демьян и отхлебнул побольше из братины. - Нашли мне другую, свадьбу назначили, а она расхворалась. Ждали, что поправится, не хотели родителей ее печалить, им и так тяжко было. И вроде она на поправку пошла, на крыльцо уж выходить стала, думали, Бог милует, а прошлым летом все ж померла.

- Эх, Демьянка, да разве-ж на больных женятся, они и родить не смогут. Чего ждать-то было? - удивился Айдар.

Демьян пожалел, что чаша уже в руках у Радима, и нельзя хлебнуть еще.

- По сердцу она мне была, мать не слушал. Матушка тоже твердила - другую взять. А по этой весне уж третью мне сыскали, сватов хотели засылать, да тут все завертелось, не до свадьбы было.

- Женись, Демьянка, женись, это доброе дело, - они с воргольским сотником подмигнули друг другу и задорно захохотали.

- Ну, хватит надомной потешаться, - проворчал Олексич, - что и поговорить больше не о чем?

- Поговорить есть о чем, - посерьезнел Айдар. - Недоброе дело ваши князья затеяли.

Лица курских бояр сразу помрачнели.

- Недоброе, - повторил татарин. - Зачем к Тула-Бука [2] с поклоном ездили?

- А куда же еще, за правдой идти? - жестко ответил воргольский сотник.

- К нему за правдой? - Айдар усмехнулся. - Он добра не помнит, злобен да завистлив. Привечает вас, пока нужно Ногаю досадить, а замирятся, так ваши голову ему и выдаст. Меж двух жерновов вы оказались.

- А твой царь не таков? - прикрыл правый глаз Радим.

- Мой преданность чтит, да и силы у него побольше будет. Ханы в Сарае приходят и уходят, а Ногай всегда здесь, под боком у вас. Сейчас у них с Тула-Бука ссора из-за ляшского похода. Может, слышали?

- Как не слышать, темник твой царя в ловушку заманил, чуть все войско не замерзло, - Радим смело глянул на татарина.

- Глупость его и упрямство в ловушку заманили, а Ногай здесь ни при чем! - вскипел Айдар. - Хан наш говорил ему, что южными степями домой нужно возвращаться, где снега поменьше и мороз не так суров, а Тула-Бука ваш уперся напрямик идти, путь сократить хотел.

- Или боялся, что Ногай его в свои земли для расправы заманивает, - не уступал Радим.

- И чего добился? Заплутали, обморозились, полон [3] загубили и сами чуть не померли, а Ногай виноват.

Демьян не вмешивался в спор. Он знал хорошо эту историю, и в глубине души был согласен с Айдаром, но и выступать открыто против своего курского земляка не хотел. Куряне в походе на Краков не участвовали, но наслышаны были. Войскам Ногая сопутствовала удача, они захватили большой полон и с богатой добычей вернулись домой. А вот над Телебугой висел злой рок, он не сумел взять Сандомир, ограничившись разграблением окрестностей. На обратном пути его войско попало в снежную бурю, сбилось с дороги и чуть не погибло, все пленники замерзли, добычу пришлось бросить. Телебуга в неудачах обвинил Ногая, мол, это он неправильно путь подсказал. Темник огрызался, что это хан его плохо слушал и сам сбился с дороги. Раздором между былыми союзниками и решили воспользоваться курские князья, обратившись за покровительством к Телебуге. И тот их радостно принял, понимая, как сбесится Ногай.

Олексич считал, что надо всегда думать своей головой, и в бедах сарайского царя ни к чему виновного искать на стороне.

- Ладно, что спорить о пустом, изменить уж ничего нельзя, - махнул рукой воргольский сотник. - Спасибо за хлеб соль, пойду я к своим спать.

Он встал, вопросительно глядя на Демьяна.

- Я еще посижу, сон пока не идет, - ответил на его взгляд Олексич, ему хотелось переговорить с Айдаром с глазу на глаз.

Радим ушел.

- Горяч боярин, - вслед ему сказал татарский княжич.

- Послушай, Айдар, - Демьян замялся, - я и так теперь пред тобой в долгу, да у меня еще одна просьба есть.

- Говори, - расслабленно потягиваясь, промурлыкал побратим.

- Родители у меня в Ольгове остались да сестры. Младшей Дуняше и осьми нет, а старшая Улюшка уж на выданье, невеста совсем. Боюсь я за них. Сможешь, защити.

- Сделаю, что смогу, - вздохнул Айдар.

«Как сумею», - вспомнился Демьяну ответ князя Александра, друзья не могли дать твердого ответа. И от этого становилось зябко у жаркого костра.

- Они уж там два дня хозяйничают, пока вернусь, еще два дня пройдет. Отец во всем Ахмата слушает, а тот мести жаждет, - но видя, как побелело лицо Демьяна, Айдар поспешил добавить. - Да и я слово пред отцом имею, не пропадем.

Повисла тишина. Оба сидели, погрузив взгляды в беззаботное пламя.

- Ты, Демьянка, бросай своих непутевых князей, переходи ко мне, - неожиданно добавил Айдар. - Видел, у меня много русичей служит, никого не обижаю.

- Не могу, где князь, там и я, не по чести бросать, - ответил Демьян.

- Знал, что так скажешь, а долга у тебя предо мной нет. Видишь все это? - Айдар обвел рукой богатую походную юрту, и погладил, лежавший рядом, позолоченный шлем. - Все это благодаря тебе.

Демьян непонимающе моргнул.

Айдар понизил голос.

- Я ведь сын наложницы, рабыни. Мать булгарка. Отец ее толи купил, толи в полоне выбрал. Привечал, подарки дарил. Меня родила, а вскоре померла. Да тут про сына рабыни все и позабыли, законные сыновья есть. А таких, как я у него много по степи бегает. Темир до женской красоты охоч. Меня нянька - рабыня из под Чернигова воспитала. От того я по вашему баю.

- А я все думал, откуда ты речь нашу так хорошо знаешь, - подивился Демьян.

- Да, вот теперь земляков няньки в дружину набрал. Время пришло воином становиться, а у меня ни коня, ни доспеха нет. Сижу плачу, а к отцу пойти попросить не могу. Он мимо проходит, так даже взгляд на меня не кидает, вроде, как и нет меня. Нянька и подсказала: «Ты к бабке, матери господина, сходи. Может, пожалует». Я набрался храбрости и пошел. Она меня приняла очень холодно, разглядывала да все молчала. Потом сказала: «Ступай». Я и побрел, слезами давиться. А наутро к юрте старый нукер привел хорошего коня, а на седле броня приторочена и сабля. «Госпожа велела передать, что ты на сына ее похож», - и ушел. И решил я в бою себя показать, чтобы отец заметил храбрость мою. Лез везде, в самую гущу. Так ты на меня и набрел. А как привезли меня израненного, Темиру стали наперебой рассказывать, как его нукер против угров отбивался. А он и спросил: «А кто этот благословенный Тенгри [4] отец, что дал жизнь такому доблестному нукеру?» «Ты, господин». Вот тогда он меня и приметил. Теперь сам видишь. По-другому все.

Побратимы снова замолчали.

- А княжна тебе и вправду приглянулась, - вдруг подмигнул Айдар Демьяну.

- Опять ты за свое, - надулся Олексич, - мала еще, чтобы такому переростку как я нравиться, да и невеста она князя моего. Мне чужого не надобно.

- А что ж злишься? - хмыкнул побратим.

- Ничего я не злюсь, спать уж пора.

[1] - Куманы - половцы.

[2] - Тула-Бука - настоящее имя ордынского хана, Телебуга - русское прозвище.

[3] - Полон - пленные.

[4] - Тенгри - божество Вечного Синего Неба.


Глава II. Белая дорога



Глава II. Белая дорога.

1.

Простились на рассвете. Ногайцы развернули коней, возвращаясь на запад, русичи поскакали на восток.

Достигнув вершины одного из меловых холмов (которые, куряне громко называли горами), отряды ольговцев и воргольцев решили расстаться, у каждого теперь белая дорога была своей.

- Может с нами? - предложил Радим. - Заплутаете в лесах Вороножских, как царь в Карпатах.

- Нет,  своих поищем, не пропадем, - уверенно сказал Демьян.

- Спасибо, - с неожиданной сердечностью в голосе произнес воргольский сотник.

- За что? - не понял Олексич.

- Что живы пока, даст Бог увидимся.

Они обнялись на прощанье. Дальше ольговцы пробирались сквозь снежную степь в одиночестве.

На третий день пути заметно потеплело, снег размяк и стал липнуть к копытам. Небо заволокла серая дымка, порывами налетал сырой южный ветер.

- Вот и метель идет, когда уж не надобно, - уныло посмотрел на полдень Горшеня. - Что ж ты, матушка, запаздываешь? Три дня тебя звали, аукали, а ты не торопилась, прихорашивалась, видать.

Вьюга как будто услышала насмешку и, обидевшись, поспешила вступить в свои права. Робкие снежинки сменились густыми хлопьями тяжелого мокрого снега. Он щедро обсыпал сгорбленные фигуры, набивался в бороды, залеплял глаза. Вскоре степные дали исчезли, одинокий отряд окружила плотная белая пелена.

- Место поукромней надо сыскать, переждать, пока стихнет, - Демьян беспокойно вертел головой, пытаясь угадать, где восток. Возникла угроза сбиться с пути.

- Да разве ж его найдешь поукромней в круговерти этой! - перекрикивая вьюгу, откликнулся Первуша.

- Восход, восход надо определить, ехать куда! - пробасил Горшеня, стряхивая с бороды рой навязчивых снежинок. - На восход пробираться до оврага али холма, где укрыться можно, а так заплутаем, потом назад воротиться трудно будет!

- Да как узнать, где он твой восход?! Ни земли, ни неба не видно! - Первуша прикрыл ладонью лицо. - И так уж заблудились. Ехать надо, куда глаза глядят, до первого лесочка или овражка, а там метель стихнет, так и разбираться станем, где там восход, а где закат.

Время словно остановилось, теперь нельзя было понять - день еще или уже вечер. Демьяну стало казаться, что отряд бродит по кругу. Он растерянно всматривался в торчащий из под сугроба корявый куст, причудливо изогнутые ветви показались знакомыми. «Неужто, мы здесь были?» - беспокойно подумал он.

- Этак мы к Чернигову выйдем, или к брянцам в гости, - пошутил кто-то из воев.

- Ветер поутру с юга дул, в правое плече бил! - вдруг вспомнил Демьян, - Значит, на перерез ему поедем, там и восход.

- А если поменялся? - засомневался Горшеня, - Давно дует.

- На все воля Божия, а по-другому никак. Туда, - махнул рукой боярин, понукая Ветерка. Мохнатый конек резво кинулся топтать высокие сугробы, ему ни метель, ни рыхлый снег были нипочем. А вот вторая лошадь Демьяна Зарянка добротной курской породы понуро плелась позади, даже без седока она выбилась из сил, а ведь вскоре надо будет дать отдых татарскому коню и пересесть на нее. В Липовце за быструю как ветер кобылицу Демьяну предлагали хорошую цену, он мог бы купить еще одного мохнатого степняка, но рассудил, что безстремительной лошади в бою будет неловко. Теперь Олексич беспрестанно оглядывался на задыхающееся животное, гадая, сколько Зарянка еще сможет пройти.

Меж тем вьюга все капризничала и озорничала, не желая выпускать из своей власти путников. Подходящее место для привала никак не находилось, овраги сильно занесло снегом, а лесок не попадался, отдельно стоящие раскидистые деревья не могли защитить от липких хлопьев. Заметно стало темнеть, близилась ночь.

- До первого деревца доедем, и останавливаться нужно, - предложил Горшеня. - Снег лепится, накатаем шаров, да стену выстроим, за ней и переночуем, а дерево на дрова поломаем.

- Люди еле в седле держатся, а ты им предлагаешь полночи снеговиков катать, - опять начал возражать Первуша. Тридцатилетний сотник считал себя уже очень опытным воем, он  редко соглашался со вторым десятником, завидуя, что боярин всегда прислушивается к Горшене.

- Покатают, ничего с ними не случится, - беззлобно отмахнулся старый вой.

- Еще не так темно, проедем вперед, так, может, лес встретим али щель в горе, - настаивал Первуша.

Но и сейчас, к его досаде, Демьян признал правоту Горшени, и дал приказ выискивать дерево или куст погуще.

К боярину подлетел отрок по имени Осип Вьюн, ехавший чуть впереди в дозоре.

- Там на холме стоит кто-то... человек какой-то, - сообщил он, показывая рукой в непроглядную мглу.

- Конный? Пеший? Один? - задал сразу несколько вопросов Демьян, щуря глаза и пытаясь хоть что-то рассмотреть.

- Один и вроде пеший, я близко не стал подъезжать, чтоб не приметил.

- Кому это надо пешим в такую метель бродить? - удивился Первуша, быстро крестясь.

В след за ним начали осенять себя распятьем и остальные.

- Не иначе оборотень, - опавшим голосом проговорил Проня, - помните, давеча волки выли. Они говорят в метель да от Божьего храма вдали как раз...

- Ну, поехали посмотрим, что там за оборотень, - насмешливо бросил Демьян, уверенным тоном пресекая басню [1] ратника. - Здесь стойте, мы с Вьюном разведаем.

- Демьян Олексич, может, обождешь? Мы сами съездим, - предложил Первуша.

Демьян, ничего не ответив, отвязал повод кобылицы от седла Ветерка.

- Пригляди, - передал он Зарянку Горшене, и скрылся в снежной пелене. За ним следом поспешил и Вьюн. Остальные, притихнув, стали ждать.

[1] - Басня - здесь в значение сказки.

2.

Отец приучил Демьяна - хочешь, чтобы люди тебя уважали и на смерть за тобой шли, не прячься за чужими спинами. И юный боярин батюшкин урок усвоил. Вот и сейчас, грудью раздвигая вьюгу, Олексич ехал взглянуть своими глазами на возможную угрозу.

- Где? - коротко спросил он.

- Вон там, на холме, - указал Вьюн.

Сквозь сгущающийся мрак белело подножие кургана, его вершину уже скрывала темнота. Разведчики решили подъехать с подветренной стороны, если у невидимого отряда есть собаки, то они не должны почуять чужой запах. По левую руку вдруг открылся густой лес, уходящий черной широкой полосой в расщелину оврага. Вот он и ночлег! Но без разведки соваться сюда нельзя, можно оказаться в западне.

- Слушай, Осип, а был ли там дозорный? Может тебе почудилось, вон Проньке везде то оборотни, то упыри мерещатся.

-Точно был, - Вьюн порывисто перекрестился, подтверждая свою правоту, - стоял как вкопанный. Ветрище какой, а он и не шелохнется.

- Спешимся да ползком подкрадемся.

 Демьян спрыгнул с коня.

- Ждать, - приказал он Ветерку, и мохнатый послушно мотнул головой. Держась друг от друга в двух шагах, боярин и вой начали карабкаться наверх, по-змеиному прижимаясь к заснеженной земле. Демьян зажал в десной [1] руке острый охотничий нож, им удобней, чем мечом наносить резкий и точный удар. Все было готово, если понадобится, к броску.

И вот она появилась... черная тень на самой вершине. Высокий, плотно сшитый человек стоял неподвижно, бросая вызов разгулявшейся метели. Демьян невольно залюбовался богатырской силой. Смог бы он сам вот так прямо стоять, не сгибаясь под порывами могучего ветра?

Кто же этот дозорный, и что делает посреди степи? Где его спутники? Сколько они с Вьюном не крутили головами, сколько не прислушивались, уловить присутствие других людей им не удалось. Демьян ползком продвинулся еще на сажень, и вдруг, выпрямившись во весь рост, громко захохотал. Осип с немым удивлением уставился на боярина.

- Оська, это ж баба половецкая [2]!

Вьюн вгляделся в очертания фигуры и тоже рассмеялся.

- А я-то все гадал, как можно так долго не шелохнувшись стоять! - радостно заметил он.

Каменные истуканы с детства были знакомы каждому курянину, ими было усеяно все степное и лесостепное пространство. Для половцев бабы служили предметом поклонения, для христиан - дорожными ориентирами. Православные не трогали  чужих кумиров, брезгливо объезжая их стороной.  Демьян знал всех курских баб, и часто, сбившись с пути, с их помощью находил нужное направление. Половецкие идолы всегда смотрели на восток, обращая плоские, обветренные лица к нарождающемуся солнышку.

Вплотную подойдя к каменному изваянию, Олексич в уже довольно густой темноте с трудом смог определить, где у бабы лицо.

- Вон он восход, - показал Демьян. - Эх, чуть промахнулись, завтра придется слегка на полуночь [3] завернуть.

Когда они добрались до своих, метель стала стихать. Вьюн взахлеб стал рассказывать, как они чуть не завалили идолище:

- Вот бы кинулись его под ноги подбивать, так без боков бы остались!

- Эх, ты, дозорный, живого от каменного не можешь отличить, - под общий хохот пожурил воя Первуша.

- Так не видно ж ничего, - развел руками Осип.

- Это ему духи поганых взгляд отвели, - заметил Проня. - Надо было молитву Николаю Угоднику прочесть, он в дороге бережет, так пелена бы сразу спала. А еще разрыв-трава помогает, ее упыри боятся, кинул перед собой, да вперед иди, а еще чертополох, это первое дело...

- Опять ты за свое, - сердито одернул его десятник, - Святого с ворожбой в кучу мешаешь. Вот я тебе, - и он показал Проньке кулак.

- А что я, я ж так...

Проню любили слушать вечерами у костерка, его байки всегда были самые страшные, но сегодня все так устали, что было не до побасенок. Дойдя до примеченного леска, путники быстро организовали ночлег, пожевали скудные запасы, и повалились спать. И только Демьян опять долго ворочался, подкладывая под голову то одну, то другую руку, даже усталость не могла усыпить его растревоженную душу.

Утро встретило отряд ярким солнышком и искрящимися от мороза сугробами, будто и не было вчера вьюги. Все дышало умиротворяющим спокойствием, тишина резала ухо.

Запасов овса в притороченных к седлам торбах оставалось совсем немного. Вои осторожно по горсточке с рук стали кормить оголодавших лошадок. Демьян раскрыл ладони для более слабой Зарянки, поглаживая кобылу по спутанной гриве:

- Терпи, родная, терпи, - приговаривал он.

Лошадь фыркала и жадно ела угощение. У самого боярина в животе урчало от голода. В кожаной суме лежали с десяток сухарей и немного солонины. Это богатство необходимо было растянуть на несколько дней. Оставались ведь помирать и коней, навьюченных съестным, отдали липовецким, чтоб добро не досталось недругам. Теперь Демьян как старший, корил себя за это, да назад уж поворотить ничего нельзя было.

Ветерок между тем не стал ждать своей очереди, а отошел в сторонку и начал старательно разгребать глубокий снег копытом. Белые хлопья полетели в разные стороны, а морда скрылась где-то в сугробе. Вои подбежали посмотреть, чего там нарыл боярский конь.

- Гляди-ка,  - зашумели они, - мохнатый до травы докопался, сам корм себе нашел!

Люди кинулись щитами раскапывать новый пушистый и старый слежавшийся снег, открывая и для своих коней тощую и вялую, но все же свежую травку.

Позавтракав, стали неспешно сбираться снова в путь. Демьян решил сам еще раз подняться на курган, и  свериться по бабе с направлением. Утопая по колено в снегу, он взобрался на вершину и встал рядом с истуканом. Каменный идол был на четверть выше боярина. Теперь при свете дня Олексич хорошо рассмотрел его. Это оказалось необычное женское изваяние. Широкоплечая степная жена [4] держала на руках крохотного, разметавшего ручки и ножки младенца. Лицо ее выражало суровое спокойствие. Среди курских каменных баб были в основном мужи-воины или одинокие прародительницы в богатых одеяниях, но ни разу Демьян не встречал идолиц с младенцами. Как завороженный он взирал на эту странную пару.

Вдруг ему почудилось, что каменные глаза сузились, брови сдвинулись, а трещина рта искривилась. Лицо бабы пылало гневом, но гнев этот был обращен не на ольговского боярина, злые глаза смотрели поверх его плеча куда-то на восход. Демьян невольно обернулся и замер, открыв рот. По белой бескрайней степи ехал отряд. Черные фигуры всадников были хорошо видны на ярком морозном снегу. Олексич быстро пригнулся к земле.

«Около сотни, не меньше, - насчитал он. - Кто же это? Может, наши в метель заблудились или решили все-таки к Телебуге ехать? Да нет, у Липовецкого князя людей-то побольше будет. И едут спокойно, как хозяева, словно это их вотчина. Как бы на нас не вышли, от местных удирать сложнее, они здесь каждую кочку знают. А я, дурак, даже дозор не выставил».

Демьян буквально скатился с кургана.

- Костры все погасили?! Всадники там, едут с восхода. Дружина большая.

Оставив лошадей, все поползли наверх, взглянуть своими глазами на новую угрозу.

- Видите? - указал боярин своим десятским.

- Должно, рязанцы в Орду едут, - предположил Первуша.

- Рязанцы этой дорогой не ездят, зачем им круг такой скакать, - заметил Горшеня.

- Может тогда татары?

- Рязанцы, татары али еще кто, нам все равно с ними встречаться ни к чему, - Горшеня отер снегом лицо. - Пусть себе мимо едут. А если сейчас на нас поворотят, так десным краем леса вдоль оврага уходить надо.

- Всем, вниз, - негромко скомандовал боярин, - и наготове быть.

На вершине он остался лишь с десятниками. Три пары глаз внимательно следили за неизвестной дружиной. Отряд продолжал ехать неспешным ходом, полукругом заворачивая к югу. Какая-то темная сила исходила от него, и Демьяну почудилось, что над головами всадников висит черная дымка. Сразу же вспомнилось, искаженное ненавистью, каменное лицо. «Может, и прав Пронька, когда нечистую везде видит, - Олексич перекрестился. - Не добрые это люди, ох, недобрые, кто бы они ни были». Уже было ясно, что Бог опять милосерден к ольговцам, и им не придется удирать от неведомого врага, но все равно Демьяна не покидало чувство  дурного предзнаменования.

Через какое-то время вслед удаляющимся к окаему всадникам показалась стая волков, она брела в том же направлении, что и отряд.

- Следом бегут, как псы верные, - усмехнулся Горшеня, - Поживы какой ждут.

Несмотря на внешнюю бодрость, в голосе старого воя тоже чувствовалась срывающаяся тревога. Видать не только Демьяну померещилось недоброе.

- Вот и пусть за ними крадутся, - подал голос Первуша, - а мы с Божьей помощью своих догонять поспешим.

- Как думаете, на нашу дружину эти не могли напороться, едут ведь с восхода, может сеча была? - спросил у десятников боярин.

- Не видать, чтобы раненых тащили, - заметил Горшеня. - Да и сбились мы к полудню, наши севернее прошли.

- Дай-то Бог.

[1] - Десная - правая.

[2] - Половецкая баба - каменное изваяние, идол, посвященный культу предков, устанавливался половцами на естественных возвышенностях  или курганах. Слово «баба», происходит от тюркского «балбал», что означает «предок».

[3] - Полуночь - север.

[4] - Жена - здесь в значении женщина.

3.

Дождавшись, когда чужой отряд и следующие за ними волки скроются за горизонтом, ольговцы поспешили в дорогу. Демьян на прощание незаметно кинул взгляд в сторону бабы. Та по-прежнему невозмутимо взирала на снежные дали. «Спасибо», - про себя сказал он ей, и тут же, устыдившись, кинулся шептать молитву Пресвятой Богородице.

«Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, может ты через эту идолицу мне спасение послала. Ежели же сейчас мыслями этими грешу, то прости неразумного. Исповедаюсь, как возможность будет».

Сначала пробираться через заметенную снегом степь было трудно, но вскоре путники вышли на протоптанную чужими копытами дорогу, и лошадки побежали порезвее.

- Я так думаю, чтобы снова не заплутать, надо двигать на восход, пока Дон не встретим, а там уж к полуночи [1] завернем на Вороножские леса, - предложил Горшеня, - а на заставах рязанских поспрошаем, куда наши подевались.

- Это верно, - впервые согласился со старым десятником Первуша. - Тем более, что дружина эта волчья с восхода пришла, дорогу нам уже протоптала. Вот по их тропочке с ветерком и поскачем.

Все как-то приободрились, повеселели. Полились шутки, опять припомнили Вьюну, как он ночью на бабу половецкую напасть хотел. Осип добродушно отмахивался, мол, сами б на моем месте попробовали бы в темноте, да в метель чего углядеть, а там бы и зубоскалили.

Через несколько верст они наткнулись на место ночевки чужой дружины: на широкой поляне посреди небольшой дубравы, у подножия очередного мелового холма, виднелись с десяток пепелищ, некоторые еще дымились. Всюду валялись обглоданные кости и следы крови. Очевидно, люди закололи какую-то живность себе на ужин. На запах жареного мяса и крови сбежались волки. Вначале, судя по следам лап, хищники держались на приличном расстоянии, а потом, когда отряд отъехал, кинулись обгладывать, то, что осталось от человеческого пиршества, и, не насытившись, последовали дальше за людьми.

- Богато живут, - бросил Первуша, глотая слюну, - еды видно вдоволь, раз хватает и серых приманивать.

Не останавливаясь, ольговцы поехали дальше.

Вытоптанная неведомым отрядом дорога начала уходить с холма вниз, там, в широкой балке раскинулся еще один лесок. Над деревьями испуганным кругом метались вороны, сварливо каркая на кого-то внизу. Что-то манило их в чащу, но неведомая сила не давала спуститься. И от этого воронье выходило из себя, поднимая гомон.

Ольговцы, не сговариваясь, потянулись за оружием. Замедлив, разрезвившихся на морозе лошадок, они медленно стали спускаться  в овраг. Какая еще незримая пока опасность могла ждать на дне?

Вертя головами и внимательно всматриваясь вдаль, отряд углубился в лес. Глазастый Проня сразу приметил вдоль тропы следы двух босых ног, и пятна свежей крови. Все удивленно переглянулись. Странный след шел вначале параллельно дороге, а потом резко уходил в сторону чащи, туда, где кружило воронье. В том же направлении тянулись и многочисленные волчьи следы. Выходит еще одна стая загоняла какого-то разутого бедолагу. До слуха явственно долетел рык нескольких пастей.

Демьян первым хлестнул Зорянку, рванув за деревья, следом кинулись  остальные. Рычание стало слышаться все громче и громче. Когда разгоряченная лошадь боярина, ломая кусты, ввалилась на проплешину, волки, сгрудившиеся вокруг дикой яблони, замерли, оценивая противника. Самый крупный, очевидно вожак, хотел уже кинуться на Демьяна, но за спиной Олексича появились его дружинники. Не дожидаясь плетей, хищники кинулись наутек.

На старой яблоне, в одних портах, по пояс голый и босой, сидел парень, на вид не больше двадцати лет от роду. Побелевшими пальцами он судорожно вцепился в крону дерева, глаза были закрыты, губы отливали синевой. Из рваной раны на лодыжке медленно капала кровь.

- Эй, ты живой?! - крикнул ему Первуша.

Глаза медленно открылись, губы зашевелились, но ничего произнести не смогли.

- Снимайте его, живо! - приказал Демьян, - да костер разводите. Пронька, у тебя кожух запасной есть, сюда давай!

Двое дружинников полезли на дерево снимать несчастного, они с трудом расцепили окоченевшие руки и стащили парня вниз.

- Не жилец, - глядя на мертвенно-белую кожу, заявил Проня, с явным сожалением отдавая для незнакомца кожух.

- До ста лет проживет, - весело отозвался Горшеня, быстро растирая бедолаге пальцы ног и ступни, - живучий! Вы мне две сумы найдите, я их разрежу, да ему обувку справлю. В мороз босиком негоже бродить.

- А мои сапоги где? - прошептал незнакомец.

- Вот те раз! - всплеснул руками десятник. - Да откуда ж мы знаем, милый, где твои сапоги!

- Отдайте, они старые, поношенные, вам за них ничего не выручить, а это отца память. В них помереть хочу! - парень разволновался, вцепившись в руку Горшени.

- Видать у тебя от холода разум помутился, - старый вой по-отцовски похлопал несчастного по плечу, и принялся перевязывать холстиной раненую лодыжку. - Мы тебя, мил человек, первый раз видим, и уже босого.

Ярким озорным пламенем вспыхнул костер, от него сразу же пошла горячая волна. У несчастного порозовели щеки, до этого скрюченные пальцы рук медленно стали разжиматься.

- Воду ставь, кипяточку ему надобно хлебнуть! - крикнул Горшеня Проньке, продолжавшему в сторонке оплакивать свою шубу.

- Ты кто? - обратился к незнакомцу уже Демьян.

- А вы кто? - испуганно оглядываясь, вопросом на вопрос ответил парень.

- Вот ведь, нахал! - возмутился Пронька. - А еще в моем кожухе сидит!

- Ты кто? - повторил Демьян, без злобы, но по тверже.

- Не скажу, пока сами не скажитесь, - глаза незнакомца зло сверкнули.

- Вот ведь волчонок! - ахнул Первуша, - Ты как с боярином то разговариваешь, неблагодарный!

- Оборотень он! - заорал Пронька, часто крестясь и пятясь назад. - Голый в мороз, да еще среди волков, точно оборотень! От того нечистый и не сказывается!

- Сам ты оборотень! - разозлился парень, показывая на груди веревочку с распятием. Демьян понял, что этого хоть в костер кидай, все равно не ответит, пока своего не добьется. Отчего-то этому бедовому необходимо первым узнать, кто они - люди спасшие его.

- Мы - куряне, отстали в метель от своей дружины. А ты? - боярин вопросительно посмотрел на незнакомца.

- А чего куряне у нас забыли? - не унимался парень.

- У нас. Стало быть, ты местный? - поймал его на слове Демьян.

Незнакомец угрюмо молчал.

- Послушай, - Олексич присел на корточки рядом с парнем, - мы людей, что тебя обидели, не знаем. Я тебе в том, чем хочешь, побожусь. Сами от них за курганом прятались, ждали пока уйдут. Ежели ты нам не скажешь, кто ты и откуда, мы тебя домой не сможем вернуть.

Лицо у парня дрогнуло, Демьян понял, что «бредет» в нужную сторону.

- А так отвезем тебя, куда скажешь, - продолжил он ласковым голосом. - А грабить твоих мы не станем, да и подумай, что у вас возьмешь-то после этих. Ведь все, наверное, подчистую вынесли, так?

- Так, - вздохнув, согласился парнишка.

- Ну, так куда тебя везти?

- К дивам.

- Куда? - не понял боярин.

- К дивам, - повторил незнакомец, - в Печерский Успенский монастырь. Я послушник, Афанасием звать.

- Монастырь меловой, прямо в горе?

Афанасий утвердительно кивнул.

- И много вас там?

- Пять старцев и я, и еще один в затвор ушел смирения ради, по весне к нам вернется.

- А обидчики ваши кто?

- Бродники [2].

- А веры какой? Поганые [3]? - влез в разговор Первуша.

- По нашему говорили, и кресты у всех на шее висели, - Афанасий шмыгнул носом.

- И что же они Божий монастырь разграбили?

- Все вынесли, что только можно: образа, книги, кадила медные прихватили, даже лжицы для причастия. Курочек наших порубили, коз забрали, здесь в лесу закололи, ироды. Хорошие козочки были, молока много давали. И муку, и жито [4], все выгребли, старцам ничего не оставили. А на верху клети деревянные у нас стояли, так подожгли из озорства одного. Меня забрали, чтобы в Орде на рынке продать, а старцев трогать не стали, за них никто цену не даст, - как недавно отрок упорно молчал, теперь он говорил, обрушивая на слушателей словесный поток. - А могли бы и еды игумену Стефану оставить, для своих же, для раненых. Они у нас своих раненых кинули, мол, не жильцы, помрут скоро, так вы их погребите по православному.

- Раненых? - сумел вклиниться Горшеня. - А откуда они в монастырь ваш заявились?

- Из-под Вороножа, оголодали они и заставу разграбить хотели. Да воевода там толковый, осаду крепко держал, а потом ему неведомо откуда помощь пришла. Разбили нечестивцев, по разговору, много их там полегло.

- Так это ж наши подошли! - радостно вскрикнул Пронька, и тут же осекся под суровыми взглядами обоих десятников.

- Про то я не знаю, а раненых четверо, все тяжелые, - продолжил Афанасий, - а отец Стефан увозить меня не давал, так они его плетью стегнули, а он упал...

Парень отер слезы.

- А на яблоне ты как раздетым оказался? - поинтересовался Демьян.

- На ночлег стали, так они меня связать, хотели, чтобы не убежал, а старший их и говорит: «Нечего с веревками возиться, разденьте, да пусть у костра сидит. Куда он денется». А я под утро взял и побежал, уж и не знаю зачем. Буд-то мне шепнул кто-то: «Беги». В сумерках о корягу вот ногу распорол, а как совсем рассвело на старую тропу вышел, а тут волки, я от них, да на дерево, а они караулить... засыпать начал, вцепился покрепче, чтобы не сорваться, а тут вы... Вот и все...

- Пальцами пошевели, чуешь? - спросил Горшеня.

- Чую.

- Как же ты, Афонюшка, ноги-то не отморозил?

- Не знаю, - пожал плечами послушник.

[1] - Полуночь - здесь север.

[2] - Бродники - здесь в значении  разбойников, вольных людей, не подчиняющихся ничьей власти.

[3] - Поганые - не христиане, язычники.

[4] - Жито - зерно.

4.

Вот и дивы! Коренастые меловые столбы нависли над закованной льдом Тихой Сосной - великаны, тянущие седые головы к небу, но вросшие ногами в округлую гору. Чудо, созданное ветрами там, где лес и степь кланяются друг другу.

- И впрямь, диво! - восхитился Вьюн, запрокидывая голову.

- Да, у нас красиво, - с гордостью, расправляя плечи, подтвердил Афанасий.

- А где ж монастырь? - Демьян, как ни старался, не мог разглядеть следов пребывания здесь человека, кругом был только снег, да серый мел.

- Так это карабкаться надо, - Афоня показал куда-то вверх за дивами.

- Как же вас бродники углядели? - удивился Олексич, - Отсюда ж невидно.

- По следам, - вздохнул послушник, - к реке за водой спускались. Это сейчас после метели все запорошило.

Оставив внизу лошадей на дозорных, ольговцы следом за Афанасием начали подниматься в гору. Склон на вид пологий на деле оказался довольно крутым, но привычный к подъемам и подгоняемый радостью смешанной с тревогой, послушник летел наверх, заставляя спутников тоже задыхаясь ускорять шаг. Обогнув чреду див, они увидели черную дыру пещеры. Вход был невелик, и чтобы войти, следовало низко наклониться выбитой прямо в стене меловой иконе Успения Пресвятой Богородицы.

- Это я, Афанасий! - еще издали радостно закричал отрок.

Из пещеры выглянула седая голова.

- Афонюшка, Афонюшка наш вернулся! - раздался счастливый крик. Сухой и длинный старец в потертой рясе кинулся обнимать парнишку. Потом растерянно посмотрел на воев.

- Не бойтесь, это куряне в Воронож едут, меня от смерти спасли, - поспешил успокоить инока Афоня.

Из пещеры вышли еще три старца, тоже худощавые, убеленные сединами, но еще крепкие. Афанасий упал перед одним из них на колени. Это и был игумен Стефан. Через обветренное, изрезанное морщинами лицо, пролегла красная полоса  - след от разбойной плети. Настоятель ласково потрепал парня по соломенным волосам, глаза его внимательно смотрели на Демьяна.

Боярин быстро поклонился, снимая шапку.

- Так куряне, стало быть? - прищуриваясь, спросил старец.

- Мы из липовецкой дружины князя Святослава, - начал объяснять Демьян, - под рукой его брата Александра Ольговского ходим. Я - Демьян, сын ольговского тысяцкого Олексы Гаврилыча.

- Из липовецкой, - задумчиво произнес игумен, - а жив ли еще Лука, протоирей соборной церкви липовецкой?

- Жив - здоров был, как уезжали.

- Дай-то Бог, помню, борода у него знатная была, густая, а сам богатырь, голос - что труба иерихонская, - глаза старца по-прежнему цепко держали взгляд молодого боярина.

Демьян понял, что старец его испытывает.

- Голос у него действительно на зависть, а вот сам он роста махонького, да и бороденка жиденькая, - боярин улыбнулся, потом серьезно добавил. - Мы вам зла не причиним, от своих мы отбились, в метель заплутали. Нам бы переночевать, да дорогу к рязанским заставам показать.

- Что ж, проходите, простите старика за недоверие. Времена уж больно лихие.

Пещера запахом сырого мела напомнила Демьяну погреб в родном доме. В детстве он любил украдкой пробраться по узкой земляной лесенке к огромным кадкам с мочеными яблочками, выбрать самое большое и съесть его прямо там, в уютной темноте. Холопки видели озорство хозяйского сынка, но никогда Демьянку родителям не выдавали. Все любили его, а он... Боярин отбросил, нахлынувшие воспоминания.

Посреди пещеры была небольшая церквушка, своды ее подпирали массивные столбы, расходившиеся под потолком в широкие арки, в глубине при свете лучин свежим деревом радовал глаз резной иконостас, в нем как раны чернели дыры, на месте выломанных татями икон. После погрома иноки успели навести порядок, но недавняя трагедия читалась не только в пустых киотах, и скудости оставшейся церковной утвари, но и в очах старцев, чьи многолетние труды в одночасье были уничтожены безжалостной алчной рукой.

От церкви в разные стороны шли узкие коридоры. Гостей проводили в трапезную, широкую комнату с очагом и маленьким оконцем в стене для отвода дыма. На грубо сколоченном липовом столе было пусто.

- Вот здесь переночевать можете, - указал игумен на выдолбленные в меловых стенах лавки, - коли не хватит места, так прямо на полу стелите. Это самая большая и теплая горница, дрова вон в углу, подбросите, коли выстудит. Угостить вот вас только нечем, разве что отваром из чабреца. Братья сейчас заварят.

- Не надо, - поспешил остановить его Демьян, - у нас покушать есть с собой, вои дорогой двух зайцев подстрелили. Внизу у коней уж костер разводят, похлебку варить. Мы и вам принесем.

- Нам мяса нельзя, - покачал головой старец.

- Так ведь с голоду помрете, на чабреце долго не протянуть!

- Брат Зосима к брату Антонию в затвор пошел, у того пища есть кое-какая, поделится. Травки под снегом пособираем. Да и рыбачить на Тихой Сосне станем. Места здесь рыбные, Бог не даст пропасть. Вы уж не обессудьте, вас ушицей не накормим, монастырь убирали да за ранеными ходили, не до рыбалки было.

- Раненые, - вспомнил Демьян, - живы еще?

- Трое преставились, один покрепче, еще жив, в бреду мается. Ему похлебочки принесите, если очнется, вольем.

Олексичу было жаль еды для бродника, два зайца на двадцать здоровых мужиков и так маловато, только утробу дразнить, а тут еще душегуба и святотатца кормить. Но старца Демьян обижать не хотел, поэтому согласно кивнул.

К вечеру, не объясняя своим для чего, боярин понес остатки варева в келью, где лежал раненый. Настоятель сам сидел над умирающим. Огромное грузное тело, раскидав руки и ноги, чернело на широкой лавке. Если бы не слегка подымающаяся при вздохе грудь, можно было бы принять его за покойника. Рядом горела лучинка. Стефан рукой указал на край мелового уступа подле себя. Демьян сел рядом со старцем. Оба какое-то время молчали.

- Ну, говори уж, - подбодрил парня игумен.

- Знаешь, что поговорить пришел? - удивился Демьян.

- Да, у тебя все на лице написано.

- Грешен я, - неуверенно начал боярин, - показалось мне на днях, что баба половецкая мне знак подала, чтобы я от бродников схоронился. Понимаешь, отче, я дозоры расставить забыл, а потом по неразумности своей идолищу поганому «Спасибо» сказал.

- За то Бог тебя уж простил, раз дал тебе душу безвинную спасти - Афонюшку нашего. Про то ты и сам знаешь, ведь о другом сказаться хочешь, так?

- Так, - признался Демьян.

- Сказывай, ночь длинна.

- С самого начала?

- С начала.

5.

- Знаешь, отче, край наш Курский после Батыя оскудел очень. Князья из стольного города съехали в Рыльск и Липовец. Голодно у нас, да и неспокойно. Как и вы между лесом и степью живем, заслониться нечем. А  земля наша досталась в вотчину Ногаю, он хоть и не царь, а силы столько, что и в Сарае его побаиваются. И пришел к нему магометанин один Ахмат, дал откуп немалый, чтобы баскаком над нами быть и выход собирать. Думал по незнанию своему, что на серебре да злате теперь есть - пить станет, а приехал к Курску, да огляделся вокруг и понял, что прогадал. Обманул его Ногай как дитя малое. Выколачивать нечего да не с кого. Людей мало, села пустые стоят, а какие жители остались, вокруг князей своих сгрудились, по городам сидят. Начал он с Рыльска, с Воргола, с Липовца дань требовать, к нам в Ольгов послов засылал, а ему князья ответ один твердят - бери, сколько даем, а больше нету. А войска своего у Ахмата не было, чтобы курских князей приструнить. Вот он и придумал хитрость нам на погибель.

Поставил в степи две слободы, и стал переманивать туда наших людей. Мол, кто ко мне жить переберется, один налог будет платить, а кто у князей останется, то и князьям и мне платить станет. А разгневают ваши князья Ногая, то вас в слободе никто не тронет, так как вы моими людьми станете. Нешто вы выгоду свою не чуете? Ну, и побежали к нему, конечно, многие. Слободы людьми наполнились. Торговля закипела, землю вокруг распахали. Так и этого ему мало показалось, сколотил дружину из воев местных, что к нему утекли, и стал разбойничать, чтобы побольше народу запугать, да заставить в слободы съехать.

Князья наши все терпели, сил у них больше, чем у Ахматки, да боялись его открыто проучить, за ним ведь Ногай стоит. А тут слух пошел, что царь с темником рассорились. Олег Рыльский нашим князьям и предложил, съездить к Телебуге за судом справедливым. Собрали подарки, последнее вытрясли, и поехали с поклоном. А Телебуге только того и надо было, обрадовался, дал нам приставов своих, чтобы мы людей из слобод вывели.

Ахмат, вначале не пускал нас,  а потом послов царя узрел, и ворота все ж приказал открыть. Стали мы своих забирать, а они ехать не хотят, обжились уж люди в слободах, плакали да бранились, князей худыми словами поносили. За нами вроде как правда, а как вспомню, аж внутри все переворачивается. Крики их так в ушах и стоят.

Вывели мы всех, приставы уехали, а у Святослава Липовецкого глаза на богатства баскака разгорелись. Вот мол, как живет на добре нашем. Слободы надо сжечь, а все, что там ценного себе воротить, наше это по закону.

Отец мой тогда к князю Александру ходил, молил его, уговорить брата, не лезть больше к Ахмату: «Позор там найдете, да заклятого недруга, а не добычу. Людей вывели по цареву слову, а грабить никто вам воли не давал. Перед Ногаем уж не оправдаетесь». И Александр с отцом моим согласен был, но Святослав никого и слушать не хотел. Он всегда сам все решает. Вот ночью и полезли, бой был, посад пожгли, а детинец [1] взять не смогли, отступили.

А Ахматка к Ногаю помчался, да начал на князей петь, что они крамолу против темника замышляют. Ногай за Олегом послал, чтобы явился на суд. Рыльский князь не будь дураком, сразу почуял, чем все закончиться может, и дома остался, на Святослава очень зол был за выходку его ночную. Все возмущался: «Отчего Липовецкий князь разбой учинил, а отвечать мне?!»

А вскоре дозорные из степи примчались, войско от Ногая идет несметное по наши души. Князья все бросили и бежать: Олег  в Сарай к царю, а Святослав к рязанцам в Воронож.

Демьян вскочил с меловой лавки и начал возбужденно ходить по келье. Старец молча смотрел на разгоряченного собеседника, не останавливая и не перебивая.

- И тут я подлость сотворил. Я с князьями побежал, а семью - мать, отца, сестер в Ольгове кинул. А любящий сын костьми бы лег, а родителей не бросил бы. И еще у меня возможность вернуться была, когда я с воргольцами остался дружину в поле прикрывать. А ногайцев побратим мой вел, он узнал меня, и трогать не стал, так отпустил, без боя. Выходит не только мне, но и князьям нашим дал уйти. Вот тогда мне и следовало в Ольгов вернуться, для Александра со Святославом я все равно покойник. А я на восход коней повернул, догонять вот кинулся. А как надо было поступить? - Демьян с мольбой посмотрел на игумена.

- Отец тебе что сказал? - устало прикрыв глаза, спросил старец.

- Поезжай с князем, но...

- Вот и весь сказ, - перебил его старец, - отец у тебя мудр, знает, что говорит.

- И Горшеня, десятник мой, так же мне твердит.

- Так отчего ж старших не слушаешь, себя изводишь?

- Боюсь я за них, мочи нет, как боюсь.

- На все воля Божья, нам ничего изменить нельзя. Смиряйся.

Демьян опять сел, тяжело дыша.

- А вот Святослав Липовецкий смиряться не хочет, он в смирении правды не ищет, биться князь наш с погаными желает. Говорит, что князья русские - зайцы трусливые, сидят по кустам да от страха дрожат. А он с ними дрожать не станет, он с погаными биться будет. В открытом бою не совладает, так из лесов находом выскакивать станет, вред чинить. Да говорит, что если бы все князья, как он были бы, так Русь свободной от язычников была бы. И на поклон он больше к царям ездить не станет, и овдовев жениться снова не хочет, чтобы жена да дети камнем на ногах не висели. Да может он и прав, - Демьян опять встал, - но только разве может быть один в поле воином? Разве можно людей в жертву приносить? Ведь он в Вороножских лесах выжидает, силы копит, а земля его в крови. Нет у нас сейчас сил, со степью биться, так отец говорил, и я так думаю. Святослав кричит: «Я за веру голову готов положить». А людей православных в слободе жгли, а он говорит, то отступники, продались магометанам. Запутался я, как надо, где правда... Ему семьи не надобно, а я семью хочу, мне жена нужна, и детки, умру, так, что после меня останется? И с князем по чести надо быть, и что творит он - не по совести, беду на нас накликает. Что скажешь, отче?

- Вопросы задаешь, на которые сам ответы знаешь. Зло не твори ни ради князя, ни для семьи, ни для кого, тогда покой обретешь. От зла воротись. А князь ваш гордыню верой прикрывает, за то с него спросится.

Тут раненый застонал и слабым голосом попросил пить. Стефан с Демьяном с трудом приподняли тяжелое тело, и струйкой залили ему в рот похлебку. Бродник глубокими глотками  втянул в себя варево, морщась от боли, и вдруг закричал:

- Зарыл я, зарыл!

- Тише, тише, - стал успокаивать его старец.

- Зарыл я... там в овраге, в лесу под Вороножем... там...

Закрыв глаза, раненый снова впал в беспамятство.

- А что он зарыл? - спросил Демьян, косясь на татя.

- А кто ж его знает, - пожал плечами игумен, - добро какое награбленное, а может кого живьем в землю велел закопать, душегубы известные.

Холодок пробежал у Олексича по спине.

- Зачем вы его выхаживаете, они ведь ироды, святую обитель разграбили, бедой чужой живут?

- Опять задаешь вопрос, на который сам ответ знаешь, - пожурил его старец.

- Уходить отсюда надо, не оставят вас здесь в покое. На полуночи спокойней. И там Богу можно служить.

- Тебе побратим твой предлагал к нему на службу перейти? - Демьян вздрогнул от прозорливости старца.

- Предлагал.

- А ты, что ж? Князей бранишь, а не бросаешь. Вот и мы уйти не можем, здесь наше служение, здесь и смерть примем.

- Так хоть место смените, у див уж больно приметно.

- По осени наверно переберемся к Антонию в пещерку над Доном, чуть ниже по течению доброе место есть. С реки не видать, а до воды рукой подать. Мы бы и здесь все стерпели, да Афонюшку нашего жалко. Прибился к нам мальцом, отец с матерью померли, сирота. Так с нами со стариками и живет, уходить в мир не хочет, требует, чтоб постригли. Да еще подождем, в лета войдет, может, передумает.

- Этот не передумает, он у вас стойкий, - вспомнил Демьян, как допытывался у Афоньки правду.

- Очень я переживал за него, как увели. Места не находил, а теперь вот душа спокойна.

И Демьян впервые за долгий путь нашел покой на узкой монастырской лавке, быстро проваливаясь в глубокий сон.

На рассвете старцы и послушник вышли проводить ольговцев.

- Вы сейчас по Сосне к Дону езжайте, - показал игумен в сторону заснеженной реки, - а как доберетесь, держитесь пологого берега, там дорога лучше, а по льду донскому не скачите. Течение здесь коварное, лед может быть тонок, провалитесь и не заметите. По такому снегу за три дня до рязанской заставы доберетесь, не раньше, она по Вороножу чуть выше от излучины стоит. Вначале развалины старого города увидите, его еще Батыева рать сожгла, один вал остался, а там уж и новая крепостица поставлена, а за ней в дне пути еще одна у Чертовиц. Где-то там и ваши князья зимуют.

Демьян поклонился братии, снял с себя серебряную гривну [2] и протянул настоятелю:

- Это на восстановление обители, больше дать не могу, на мне люди, их кормить надо, а до весны далеко.

- И на том спасибо. Благослови вас Господь.

Афоня протянул Проньке кожух.

- Не надо, оставь себе, - устыдился вой.

Тихая Сосна уже стелила перед ольговской дружиной извилистый путь.

[1] - Детинец - внутренняя крепость.

[2] - Гривна - нашейное украшение.

Глава III. Зеленоглазая.



Глава III. Зеленоглазая.

1.

- Кто такие?! - раздался грозный окрик с забороло [1].

Демьян предусмотрительно остановил отряд на безопасном от стрел расстоянии. Деревянная крепость сурово возвышалась на высоком холме, подпирая небо шеломами [2] сторожевых башен. Олексич думал увидеть небольшую, огороженную жидким тыном заставку, а перед ними простирался целый городец [3]. За пряслом [4] просматривалась церковная маковка. Строить рязанцы умели, да и дерева было в достатке, позади города до самого окаема тянулись те самые дремучие Вороножские леса.

- Липовецкие мы, князей своих ищем! - прокричал Демьян.

- Еще нахлебнички! - недовольно прокричал чей-то рокочущий низкий голос.

- Здесь наши, - обрадованно шепнул Олексич Горшене.

- Не больно ласково встречают, - старый вой всматривался в черную дыру волокового окна [5].

- Ждите! - крикнули со стены.

Потянулось время. В мертвой тишине ветер доносил только жалобный скрип замерзших деревьев.

- Робша, это ж Робша!!! - разорвал спокойствие веселый крик Ольговского князя. - Да открывайте вы уже!

Тяжелые ворота приоткрылись, выпуская самого Александра. Молодой князь без шапки и кожуха в одной свите [6] бежал навстречу Демьяну. Олексич, поспешно спрыгнув с коня, тоже рванул вперед. Друзья радостно обнялись.

- Я знал, знал... чуял, что вы живы! Не может Робша вот так погибнуть! Что же вы увели поганых в сторону и деру дали, обманули их, да?

Демьян отрицательно покачал головой.

- Неужто победили? - изумился князь.

- Айдар войско вел, дал уйти, - несколько смущенно ответил Олексич.

- Ты этого брату не сказывай, - Александр тревожно обернулся на городню, - говори, мол, обхитрили ногайцев.

- Зачем? - не понял Демьян. - Я за собой вины не чую.

Тут их перебил звонкий молодой голос:

- Батя, батя!

Это Горшенька меньшой, задыхаясь от быстрого бега, летел в объятья к своему родителю.

- Стало быть, отпустили вас поганые? - князь Святослав мерял широкими шагами горницу.

- Отпустили, - спокойно ответил Демьян.

- И воргольцев отпустили? - Липовецкий князь резко остановился. - И ты биться с ворогами князя твоего не стал? - брови Святослава сдвинулись к переносице.

- Не стал, - ольговский боярин смело смотрел в глаза липовецкому правителю.

- И выпивал с ними, с одного котла ел?

- Пил и ел! - с вызовом сказал Демьян, уже предвидя, что будет дальше.

- Они твою землю разоряют, кровь христианскую льют, а ты с ними пируешь?! Хорош у тебя боярин! - с презрением в голосе, обратился Святослав к брату, тихо сидевшему в углу.

Олексича захлестнуло возмущение:

- Твою землю, княже, тоже разоряют, а ты почему-то здесь!

- Я с ними за то расплачусь, крепко расплачусь, - сжал кулаки Святослав, - а за один стол с ногайцами не сяду, мараться не стану!

Демьян уже открыл рот, чтобы ответить что-то еще (не в оправдание, оправдываться он не считал нужным), но тут из полумрака, отделившись от закопченной стены, вышел человек, ранее незамеченный Олексичем. Незнакомец был лет сорока пяти, среднего роста, но широкоплечий, с намечающимся небольшим брюшком. Одежда богатая, липовецким боярам на зависть. Темно-русые волосы и борода аккуратно уложены волосок к волоску, жгучие угли глаз и тонкие губы выражали усмешку. Держался он как хозяин. «Воевода», - догадался Демьян.

- Дозволь, Святослав Андреич, слово молвить, - и, не дожидаясь разрешения князя, начал говорить. - Зря боярина коришь, он под твою руку двадцать воев крепких привел. Нешто у тебя людей много? Это мне возмущаться надобно - еще два десятка ртов кормить, а тебе радоваться нужно.

- Радоваться, что у меня люди трусливые зайцы, - угрюмо бросил Святослав.

- Я не трус! - щеки Демьяна запылали. - А людей своих по глупости губить не стану. В том толку никакого нет, никого этим не спасти.

- Кроме чести, - презрительно сплюнул Липовецкий князь.

- А мне такая честь на крови моих людей не нужна. Я пред тобой и перед князем своим ни в чем не виноват. Оставляли меня ногайцев задержать, так я их задержал. От погони вы ушли. Воев для дружины сберег. Не думал, что такой прием встречу!

- Зря князь злишься, если бы у меня хоть с десяток таких молодцов да разумников на заставе сидело, я бы горя не знал, - воевода бесцеремонно похлопал Демьяна по спине.

- Ведь правду Федор Евсеевич молвит, - наконец вступился за своего боярина и Александр, - что ты на Робшу взъелся. Если бы он там, в степи полег, кому бы лучше было? Не знаю как ты, а я святому Дамиану свечку поставлю, что он Демьянку уберег.

- Ладно, - махнул рукой Святослав, - если обидел, извини, сгоряча чего не скажешь, - повинился он вдруг перед Демьяном.

Ольговский боярин, поджав губы, молчал.

- Что надулся как сыч? - уже совсем мягко пожурил князь Олексича. - Давай выпьем за встречу. Федор, меда для молодца не пожалеешь?

- Куда ж деваться? - тяжело вздохнул воевода, от чего вызвал громкий смех. - Фимка, братину тащи!

Демьян Святослава знал как облупленного, тот частенько давал волю гневу, орал почем зря, но потом, остыв, делал вид, что ничего и не случилось. И Александру, и его боярам не раз незаслуженно доставалось от Липовецкого князя. Олексич, привыкнув, не обращал внимания на выходки буйного правителя. Но в этот раз обида глубокой бороздой залегла в душе, и хмельной мед, дурманящей волной растекавшийся по телу, не мог ее вытравить.Ну вот, обошлось. Говорил тебе - соври, - Александр и Демьян шагали по узкой улочке от дома воеводы на двор, выделенный для ольговских дружинников.

- Я прав, - уперто стоял на своем Демьян.

- Конечно, прав, только и ты на брата не серчай, он здесь от неведения да безделья сума сходит, вот и чудит. А воевода местный, - Александр понизил голос, оглядываясь, - чистый разбойник, скуп, мочи нет.

- А мне он таким не показался.

- Это потому, что он тебя защищал, да ты Федора еще плохо знаешь. Объедаем мы его, видишь ли, а сам три шкуры с нас за жито дерет. Мы ему бродников отогнать помогли, так никакой благодарности. И все допытывается, знают ли рязанские князья, что мы тут зимуем. Смотри не проговорись!

-И его понять можно, он для своих припасы готовил, не знал, что такую ораву придется кормить.

- Кормит, как же! Наживается на беде нашей. Да, что я говорю, сам поймешь. А с едой здесь и вправду туго. Охотиться пытались, куда там. Вся дичь разбежалась, далеко в лес уходить надо. Здешние рыбу ловят и на Вороноже, и на Дону, а мы как не пытались - ничего. Может, они места рыбные знают, али еще какие секреты? А только нам ершей на ушицу тоже за серебро покупать приходится.

Демьян невольно погладил матушкину калиту.

- Зато здесь девки есть, - вдруг весело подтолкнул князь боярина, - дочки да сестры ратников местных. Некоторые очень даже ничего, особенно есть здесь такая Матрена - огонь, а не девка! Как глянет, так все внутри переворачивается.

- Ох, княже, княже, - улыбнулся Олексич.

- А что здесь еще делать, хоть на девок поглазеть. Они, правда, нас побаиваются, по домам больше сидят, но в церкви увидеть можно, да у колодца. Мои ухари у криницы так и крутятся.

- А много ли здесь людей? Крепость большая, - Демьян окинул взором уже спящий город.

- Ратных пять десятков, воротников с десяток, холопов воеводы десятка два. Почти все с семьями: бабы, детишки. Отец Леонтий с матушкой при храме Ильи пророка живут. Вот теперь и мы зимуем в избах для рязанской дружины отстроенных. Все б хорошо, да голодно. Завтра обоз из Чертовиц должен прийти, там запасов больше осталось, овса для лошадей прикупить можно будет.

- Прикупим.

[1] - Забороло - верхняя часть крепостной стены, с навесом, защищающим ратников от стрел.

[2] - Шелом - здесь коническая крыша сторожевой башни.

[3] - Городец - небольшой, укрепленный город.

[4] - Прясло - участок крепостной стены, расположенный между двумя башнями.

[5] - Волоковое окно - небольшое оконце в забороло для стрельбы, могло закрываться (заволакиваться) деревянной задвижкой.

[6] - Свита - одежда из сукна, надеваемая поверх рубахи.

[7] - Воротник - ратник, охраняющий крепостные ворота.

2.

Демьян, сидя посреди слабо натопленной избы, вместе со своими десятниками делил купленную еду.

- Это лошадям, - жестом показал он Первуше, какие мешки оттащить в сторону, - люди потерпят, а коням досыта кушать надо. Это в дивы для старцев, Вьюн вызвался отвезти. А это - нам... на сколько протянем. Не густо, правда...

Олексич встряхнул сильно истощавший кошель: «Хватит ли на следующий раз? Да и будет ли где купить?»

- Ну, что носы повесили!? - весело крикнул Горшеня, вскакивая с лавки. - Сыты будем с Божьей помощью.

Он начал рыться в углу среди наваленных грудой дров.

- Вот, - старый вой извлек небольшой мешочек, быстро развязал тесемки и высыпал на стол алые ягоды шиповника, - выменял у воротников.

- Ты этим нас кормить собираешься? - усмехнулся Первуша. - Видать, тебе на морозе головушку застудило. Мы тебе что - птахи?

- Дурень, - беззлобно ругнулся Горшеня, - это не для вас. Приманка это для перепелов. Заметил я, на том берегу их целые стаи летают, не гуси, конечно, но на похлебочку хватит.

- Так силки нужно плести, - ухмылка на лице Первуши сменилась явным интересом.

- Не нужны нам силки. Сколько ты петлей наловишь? С десяток? Есть способ и получше.

Старый вой поставил на стол кувшин с очень узким и длинным горлом.

- Там что брага? - оживился и Демьян, - Понял, мы ягоды в хмельном вымочим. Перепелки наедятся, да пьяные заснут, а мы их в мешок, да в котелок. Так?

Горшеня захлебнулся хохотом, от смеха чуть не свалившись под лавку. Долго он вообще ничего не мог сказать, беззвучно тряся головой, потом со стоном все же произнес:

- Ох, боярин! Ох, насмешил! Напоить перепелов! Я до такого и не додумался бы! - и десятник опять зашелся в беззвучном смехе.

- Да будет уже тебе, Горшеня, - Демьян потряс его за локоть, - Сказывай, как надо.

Десятник отер набежавшую слезу.

- Пусто здесь, - он перевернул кувшин дном вниз, - нам хмельное ни к чему. Собирайтесь на ловы [1], сами все увидите.

- На ловы? - раздался голос за открывающейся дверью. В избу неспешно вошел князь Александр. - И меня с собой возьмите.

- Князь на перепелок пойдет охотиться? - поднял бровь Демьян.

- А что здесь еще делать, не девок же у колодца высматривать, там и без меня не протолкнуться?

С ними увязался и Горшенька, который теперь как хвост следовал везде за отцом. В овраге развели небольшой костер. Горшеня старший нагрел над пламенем горлышко кувшина.

- Смотрите, - позвал он остальных.

Теплое горлышко он сунул в снежный наст, оно сразу же прожгло небольшую воронку, подплавив края. Вытащив кувшин назад, старый десятник кинул на дно ямки крупную ягоду.

- Готово.

- И это все? - удивился князь.

- Палочку воткнем, чтобы место приметить, тогда и все будет. Фрол, пойди веток на заметку наломай.

- И как это перепелку поймать поможет? - не унимался Александр. - Она ж ягоду склюет, да только мы ее и видели.

- А вот и нет, - улыбнулся Горшеня. - Снег подтаял, сейчас замерзнет, в лед обратится, края скользкие станут. Птаха за ягодой полезет, прыгнет вниз, заглотнет, а назад уж не выберется. Побарахтается, побарахтается, да и замерзнет. А завтра поутру только ходи от ямки к ямке, перепелов за лапы вынимай, да в мешок складывай. Лишь бы не потеплело или метель не поднялась.

- Пока сам птицу в ловушке не увижу - не поверю, - покачал головой князь.

- Утро вечера мудренее. Фролка, где ты там? Палки давай, а сам дуй горло на костре греть, да не сильно, чтоб кувшин не лопнул.

Следующий день выдался морозным и бесснежным, как раз то, что нужно. Ловчие, скудно позавтракав, отправились на тот берег, проверять ловушки.

- Что-то твои вои мешки маловаты с собой прихватили? Как бы не пришлось два раза в город бегать, добычу богатую относить, - издевался над Демьяном князь, явно не веривший в ловчую удачу, - Эх, воевода в Чертовицы уехал не вовремя, вдруг возы придется просить. Как думаешь, Робша, без возов обойдемся?

- Ты за нас, княже, не переживай, мы свое завсегда унести сможем, - Демьян сам до конца не верил в успех затеи, но не показывал виду, уверенно шагая за своим десятским.

Вот и первая заметка. Все сгрудились вокруг вчерашней ловушки, Горшеня сунул руку и вытащил на свет тушку замерзшей птички. Раздались восхищенные возгласы. И только Первуша, ткнув в перепела пальцем, покачал головой:

- Уж больно тощий, что воробей. Здесь-то и есть нечего.

- Не хочешь - не ешь, - поспешил защитить отца Горшенька, - нам больше достанется.

- Тебя, соплю, не спрашивали, - огрызнулся Первуша.

- Ну, чего стоим? - крикнул Демьян. - Живо остальные проверять!

Ловчие разбежались по полю. То тут, то там слышалось радостное: «Есть! Еще одна!» Мешок довольно быстро наполнился мерзлыми птицами.

- Мы ловили, а Нижатка с Пронькой пусть щипают, - важно заявил Фрол, сразу огораживая себя от нудной работы.

- Ну, вы здесь заканчивайте, а мы с вашим боярином пойдем зайцев за тем оврагом посмотрим, - князю очень быстро наскучило топтаться на одном месте, и он потащил Демьяна глянуть окрестности. Довольный добычей, Олексич весело махнул своим людям рукой и поспешил за Александром.

[1] - Ловы - охота.

3.

Набродившись вдоволь по вороножскому берегу, и не встретив ни одного зайца, ни кабана, ни какой еще добычи, князь с боярином повернули к крепости. На заснеженном лугу никого не было, охотники ушли в город.

- Пока дойдем, уж похлебка будет готова, - мечтательно улыбнулся Демьян, представив золотистые колечки жира, разбегающиеся от запущенной в варево ложки.

Александр достал откуда-то два ржаных сухаря, один протянув Демьяну:

- На, поешь. А то до ваших перепелов пока доберемся, животы сведет.

Ломая сухой камыш, они начали спускаться к Вороножу.

- Смотри, Робша, - указал князь на середину реки, - баба на реку пришла стирать, полынью рубит.

Тоненькая женская фигурка неумело размахивала большим топором, сильно заваливаясь вперед при каждом взмахе. Рядом чернела большая корзина.

- Не баба, а девка, - улыбнулся Демьян, - видишь, коса прыгает. Этак она долго себя и лед мучить будет. Пойду я, помогу...

- А с чего, это ты? - вдруг нахохлился князь. - В город ступай, я сам уважу.

- Князь полынью рубить станет? - усмехнулся Демьян. - Увидит кто - засмеет.

- Да кто здесь увидит, - махнул рукой Александр, любуясь смешными замахами девицы, - а хоть и увидит, не велика беда. Ступай, приказываю.

- В сечи будешь приказывать! - упрямился Олексич.

Оба явно не хотели уступать. Пихаясь и отталкивая друг друга, парни двинулись к незнакомке.

- Может, она страшна, как кикимора. Лица-то отсюда не разглядишь, - сделал князь еще одну попытку, отвадить соперника.

- Ну, так и ступай, княже, на заставу. А я так просто, помочь, - соврал Демьян.

- Ага, просто, - передразнил его Александр, - то-то у тебя глаз загорелся.

- Ничего у меня не загорелось, - отмахнулся Олексич.

Демьян знал, что нравится девкам. Высокий, сероглазый, с правильными чертами лица, он всегда ловил на себе нежные взгляды, но стоило появиться Александру, и про Олексича все забывали. И дело было не только в княжеском расшитом корзно [1] на плече, Алексашка хоть ростом был пониже Демьяна и лицом не так пригож, однако мог повести бровью, глазом подмигнуть, небрежно пошутить. Любая красавица таяла и терялась от его лукавой улыбки. Демьян так не умел, перед девицами он смущался, оправдывая свое прозвище.

Но эта незнакомка на льду почему-то манила молодого боярина, и уступать ее князю он не желал, собираясь «биться» за внимание девы до последнего.

- Как она не боится одна так далеко от городни отходить? - удивился Александр.

Ответ на его вопрос перегородил им дорогу. Огромный грязно-белый пес с желтыми подпалинами резко встал с сугроба, на котором до этого незаметно лежал. Низкий злобный рык и оскалившаяся острыми зубами пасть предупреждали неудачливых ухажеров, что дальше приближаться к любимой хозяйке им не стоит.

Увлеченная до этого борьбой со льдом и ничего вокруг не замечавшая, девица вздрогнула и резко разогнулась. Она оказалась прехорошенькой. Именно такой, какой Демьяну и хотелось, мечталось: круглое, разрумянившееся на морозе личико, озорной изгиб темных бровей, курносый носик, пухлые губки. На плечо упала толстая темно-русая коса. Одета незнакомка была в скромную потертую шубейку, голову прикрывал грубой вязки шерстяной платок, но это ничуть не портило очарования юной красавицы.

- Не бойся, - первым обратился к ней Демьян, - мы помочь хотим.

- А то ненароком по ножке себя ударишь, - перехватил внимание девицы князь, - уж больно тяжел у тебя топор, не для девичьих ручек.

- А я и не боюсь, - с вызовом улыбнулась незнакомка, от чего на правой щеке заиграла ямочка, - озорничать станете, так Дружок вам обоим горло за меня перегрызет.

Как будто в подтверждение ее слов, пес сделал резкий выпад.

- О-го-го! - невольно отпрянул князь.

- Лежать! Свои! - окрикнула защитника хозяйка. Пес тут же равнодушно отвернулся от незваных гостей, зевнул и снова лег на снег.

- Какая же злая мачеха выгнала тебя на реку в такой мороз? - Александр, теперь не опасаясь собаки, быстро шагнул вперед, оттесняя Демьяна.

- Никто меня не выгонял, я сама пришла, - на щечке опять появилась приятная ямочка. - Только лед уж больно толстый, не могу никак прорубить.

- Давай топор, мы прорубим, - вышел из-за плеча соперника Олексич.

- Топор один, а нас двое, - бросил князь недобрый взгляд на Демьяна, - только мешаться друг другу станем. Пусть один рубит, а другой в город топает. Верно красавица? - подмигнул он девице.

Незнакомка как-то вскользь взглянула на Демьяна, и обратила очи на князя:

- Верно, - кивнула она, прижимая к груди деревянную рукоять.

- Ну, так выбирай, - улыбнулся князь, - кому рубить, кому уходить.

«Эх, сейчас она не меня...» Демьян не успел додумать свою горькую мысль, как девица быстро подошла к нему и протянула заветный топор:

- Тебе рубить, - застенчиво произнесла она, густо краснея, от чего и у самого парня кровь прилила к щекам. А глаза у девы оказались зеленые, лучистые, светлые, почти желтые у зрачка, но с темной малахитовой каймой. «Вот так очи! Ох, смотри, Демьянка, нырнешь в них и не вынырнешь», - попытался предупредить молодец сам себя.

- Ай, да, Робша, отбил, таки, у меня девку! - вывел из счастливого оцепенения Олексича голос князя, под напускным весельем Александр пытался скрыть разочарование. - Ладно, пойду я, не буду мешать.

Потом быстро приблизился к Демьяну и громко, так, чтобы и девица слышала, прошептал тому на ухо:

- Если не поцелуешь, на двор ко мне не являйся!

И засмеявшись, не оглядываясь, пошел к заставе.

- Не слушай, то он так шутит, - смущенно, поспешил оправдаться Демьян. - Какую рубить - маленькую или побольше?

- Чтобы холстины полоскать было удобно, - тоже застенчиво ответила красавица.

Олексич скинул в сугроб кожух, дабы ловчей махать топором. Девица тут же подхватила одежду, заботливо стряхивая снег:

- Я подержу, а то вымерзнет, - ласково проворковала она.

Демьян подошел к тому месту, где до этого рубила дева и невольно улыбнулся, увидев кривые неглубокие зазубренки на мощной речной броне.

- Ты отойди немного в сторонку, а то осколки могут попасть, - парень широко размахнулся, высекая из вороножского льда сноп искр.

Ловко орудуя топором, Демьян к своему удовольствию успевал замечать восхищенные девичьи очи. Красавица с замиранием следила за каждым его движением. И парень старался сделать все правильно и быстро. Вскоре среди толченого льда и снега зачернела вороножская вода.

- Готово! - Демьян, небрежно стер пот со лба, приглашая красавицу принять работу.

- Благодарствую, - улыбнулась та, возвращая парню кожух, - а я бы до вечера промучилась.

- Меня Демьяном зовут, в дружине Робшей кличут, - наконец решил представиться ледоруб, - а тебя как величают?

-А меня а..., - девушка почему-то растерянно глянула на пса, как будто мысленно спрашивала у него совета - знакомиться или нет, - а меня Матреной зовут, - наконец вымолвила она, - я дочь Кисляя воротника. Может, слышал?

- Как же не слышать? Самая красивая дева в городце! Все про тебя говорят, - Демьян хотел сделать Матрене приятное, но к удивлению заметил, что та с обидой отвернулась, поджав губки.

- Я тебя про отца спросила, а что там на заставе болтают, так мне то и знать не надобно, - сказала она, подчеркнуто деловито хватая тяжелую корзину.

- Так ведь не врали, - Демьян поспешил забрать тяжесть из тонких ручек и сам донес кошелку до полыньи, - ты ведь и впрямь хороша, но если тебе неприятно, так я не буду больше об том говорить.

Девица едва заметно улыбнулась.

- А ежели тебе какие ухажеры из наших прохода не дают, так ты только скажи, я их быстро отважу!

- Я со двора редко выхожу, никаких ухажеров и не видела, - Матрена гордо откинула косу назад.

- Это хорошо, - слетело у Олексича с языка: «Нечего другим на мою девку заглядываться!» - ревниво подумал он, уже считая Матрену своей.

Девушка окунула в полынью длинное полотно.

- Давай помогу! - подскочил Демьян, - Вода холодная.

- Не надо! - испугалась девица. - С городни видно все, засмеют тебя, боярин, за ремесло бабское.

- Мне до того дела нет, - беспечно махнул Олексич рукой, вынимая из корзины вторую холстину. - А откуда знаешь, что я боярин?

Одет Демьян был просто, и кожух на ловлю одолжил у воев.

- Так ведь откуда у простого ратника меч? И сапоги у тебя справные, да и с князем уж больно дерзко себя вел.

Парень открыл было рот, чтобы спросить, как она угадала Александра, но Матрена опередила его:

- А Ольговского князя здесь уже все знают. Князья ваши уж больно приметны.

Что-то приятно кольнуло в груди Олексича, выходит она знала, что пред ней князь стоит, а выбрала его - Демьяна.

- А ты вот тоже в одежу простую одета, а заушницы такие, что и княгине не стыдно носить.

И до этого на лбу девицы была видна тонкой работы, расшитая цветами алая лента, а теперь неприглядный платок сильно сполз на затылок и открыл виски, на них красовались эмалевые подвесы в виде замысловато перебирающих ногами лошадок.

- Это память о матушке, - быстро поправила платок Матрена, - я их никогда не снимаю.

- Померла, выходит, родительница, - сочувственно кивнул Демьян. - Давно?

- Три лета как, - вздохнула дева, - и братца бродники по весне убили. Они тогда первый раз к Вороножу вышли, все рыскали вокруг, а потом на приступ полезли. Мы уж привычные, отбились, да Иванушку шальной стрелой срезало. Два дня поболел и помер.

По щеке Матрены побежала слеза.

- Не плачь, на все воля Божья, - неловко попытался утешить ее Демьян.

Пес, как будто почуяв перемену в настроении хозяйки, встал со своей снеговой лежанки и втерся между парой, дружелюбно помахивая хвостом. Олексич решился и погладил собаку по лобастой голове. Дружок радостно взвизгнул, прыгнул Демьяну на грудь и лизнул в щеку.

- Чудеса! - сразу повеселела девушка. - Он, как Иван помер, кроме меня никого к себе не подпускал, даже батюшку через раз.

Парень потрепал пса по шее.

- Хороший, хороший.

- Это верно, он у меня хороший, - Матрена тоже погладила собаку по голове, - только скучно ему со мной, привык он около мужского сапога бегать. Может поэтому и к тебе ласкается. Иди, Дружок, не мешай нам, видишь еще стирать много, - она ласково оттолкнула пса, тот послушался, и кинулся наматывать по льду круги.

Демьян с девушкой принялись усердно выполаскивать тряпицы, вместе склонившись над полыньей. Красавица находилась совсем рядом, парень даже чуял приятный аромат свежевыпеченного хлеба смешанный с печным дымком. «Вот сейчас поцеловать можно, - Олексич стрельнул глазами в сторону Матрены. - А вдруг обидится? Испорчу все. Подожду пока».

Демьян сам отжал мокрое полотно, чтобы удалить как можно больше влаги. Вскоре все было готово к обратной дороге.

- Спасибо за помощь, - улыбнулась девушка, закидывая корзинные ремни себе на плечи.

- Давай я уж и донесу, - бросился к ней Демьян.

- Вот этого не надо! - увернулась девица. - Дозорные увидят, все батюшке расскажут. Влетит мне.

- Ну, можно хоть рядом пойти? - огорчился парень. - Скажешь, пристал какой-то дорогой, отвязаться не могла. В чем вина-то твоя?

Зеленые глаза хитро прищурились:

- Ладно, ступай, только не очень близко. Дружок, домой! - кликнула она пса.

- Что же вы с батюшкой одни живете? - поинтересовался Демьян.

Оба шли неспешно, сильно забирая вправо, что вдвое увеличивало путь.

- Нет, он по осени на Покров женился.

- Так у тебя мачеха есть, не обижает тебя? - Олексичу сразу припомнились слышанные в детстве страшные басни [2] о несчастных падчерицах.

- Что ты! - засмеялась Матрена, показывая белые зубки. - Она из простых, тихая. Побаивается меня, по отчеству величает, никак не привыкнет у нас. Да, ничего, я вот замуж выйду, уеду, так она настоящей хозяйкой станет. По весне толи братик, толи сестрица родится.

- А ты что же просватана? - не на шутку испугался Демьян. «А ведь и верно, такая пригожая. Женихов должно быть много».

- Нет пока, - не заметив его смятения, спокойно ответила девица. - Ну, ведь, когда ни будь выйду?

- Конечно, выйдешь, - с облегчением выдохнул ухажер.

Какое-то время они шли молча, каждый занятый своими мыслями.

- На Покров повенчались, а весной родит? Не рано ли? - вдруг вспомнил Олексич слова Матрены о мачехе.

- А то не твое дело, - вспыхнула девушка.

- А? - дошло до Демьяна. - Ну, и так бывает.

Опять повисло молчание.

«А батюшка-то у нее не праведник, чужую девку чуть не сгубил, а свою в строгости держит, со двора лишний раз не выпускает. Вон ведь, чем ближе подходим, тем все дальше от меня отстраняется, боится, что отец с заборола увидит али дружки его». Девушка действительно ускорила шаг, с опаской поглядывая в строну приближавшейся городни. Демьян не стал ее догонять, отвернув лицо в сторону и делая вид, что рассматривает окрестности. Когда до ворот осталось шагов двадцать, Матрена прикрыла лицо краем платка, так, что остались видны только лучистые глаза. Демьян невольно улыбнулся, заметив ее уловку.

Стоявшие на дозоре вои низко поклонились девице, пряча в бородах лукавые усмешки. Демьяну же они лишь небрежно кивнули головой, что-то нашептывая друг другу.

- Узнали они тебя, точно узнали, - догнал Олексич Матрену, - давай пойду, серебра им дам, чтоб молчали.

- Не надо! - покраснела девушка, - Они и так ничего не скажут. А мне стыдиться нечего, я ничего плохого не делала, - она с вызовом посмотрела на Демьяна. - А если у тебя, боярин, мысли какие дурные на мой счет, так выкинь их сразу. Баловаться не позволю.

Мысли дурные в голову Демьяну прийти не успели, он даже и думать не хотел, а что дальше? А следовало бы. Ведь дочь воротника, как не крути, неровня боярскому сынку. Одно было ясно, уступать девицу он никому не собирался: ни князю на утеху, ни простому вою для честной свадьбы.

Незаметно они вошли в узкий темный переулок, в высоком дощатом заборе виднелась калиточка. Матрена остановилась возле нее, скидывая корзину на снег.

- Пришли, - печально сказала она, - спасибо за помощь. Пойду я, а то уж, наверное, ищут куда подевалась?

Девушка встала на цыпочки и перегнула руку через калитку, пытаясь нащупать с другой стороны засов.

- Подожди, - парень надавил рукой на дверь, не давая открыть. - Подожди, - повторил он, волнуясь.

- Целоваться полезешь, как князь велел? - зло кольнула очами девица.

- Посватаюсь я к тебе, замуж за меня пойдешь? - неожиданно и для себя самого на выдохе произнес Демьян.

- Девка простая за боярина? - теперь зеленые очи сверкнули уже знакомым Олексичу хитрым огоньком. - А батюшка твой, что скажет? Чай не обрадуется?

- Ты только «да» скажи, остальное уж не твоя забота. Улажу, как-нибудь. Хочешь за меня?глаза стали большими изумрудами.

- Хочу, - тихо призналась она.

- Так впускай гостя на двор, сейчас к твоему батюшке и пойду. Как Кисляя-то во Христе нарекли да по отчеству?

- Не надо сейчас! - Матрена испуганно вцепилась в рукав Демьяна. - Не сейчас. Ты, сперва, обдумай все, а на холодную голову и приходи завтра.

- Я не передумаю, - упрямо ответил парень.

- Да, ты же не знаешь меня совсем, - настаивала девица. - Да и других девок здешних не видел, может какая лучше меня окажется?

- Я девок много на своем веку перевидал, не окажется, можешь и не сомневаться! - Демьян по-прежнему рвался войти в калитку.

- Ты вот, что..., - девушка тревожно оглянулась, - ты, как темнеть станет, сюда приходи. Пошлешь на двор какого мальчонку, пусть скажет, что от Агаши весточку мне принес (это подруга моя), да на улицу меня вызовет. А я выйду, да мы все и решим... Вечером.

Демьян улыбнулся, представив уютную темноту и нежную деву рядом.

- Хорошо, я приду вечером, - согласился он, отступая от калитки. - До вечера, - махнул он рукой.

- Подожди, - теперь уже окликнула Матрена. Она быстро подошла к парню, обхватив за уши, наклонила его голову к себе и быстро чмокнула в губы. - Это, чтобы князь над тобой не потешался, - объяснила она, заливаясь румянцем.обдало жаркой волной, он притянул девицу к себе и начал жадно целовать. От его порыва Матрена испуганно пискнула и попыталась отстраниться, но он лишь сильнее сжал объятья. Теплые губки кружили ему голову. «Что я делаю, - пронеслось как в тумане, - теперь она обидится, да не выйдет вечером, а то и вовсе откажет!» Но ни руки, ни губы не слушали доводов рассудка. Он уже смело раздвигал девичьи зубки, проникая все глубже. Красавица вздрогнула и замерла в его руках. «Не целованная, - обрадовался Демьян. - Только моя». Он стал более нежным, ослабив напор.

Наконец парень прервал поцелуй, тяжело дыша, но не выпуская девушку.

- Пусти ты, окаянный, увидит кто, - взмолилась Матрена, пытаясь вырваться, - И зачем я только, бесстыжая, тебя поцеловала? Да разве ж можно так набрасываться?

- Прости, - с видом побитой собаки прошептал Демьян, разжимая руки. - Не сдержался, да я больше так не стану без твоего согласия.

- Боюсь я тебя, - отступила на два шага красавица.

- Не бойся, - взмолился парень, - вот тебе крест, что без слова твоего ни-ни.

Он перекрестился. Дружок, до этого незаметно сидевший в сторонке, тявкнул, как бы подтверждая слова Демьяна. Парень с девушкой засмеялись.

- Выйдешь вечером? - с виноватой улыбкой спросил ухажер.

- Выйду, - тихо прошептала дева и шмыгнула в калитку.

Счастливый Демьян брел по улице, не оглядываясь, а если бы оглянулся, то увидел бы, как тоненькая фигурка с тяжелой корзиной за спиной выскочила вслед за ним из подворотни и резво побежала в другую сторону. Большой белый пес тенью трусил за своей хозяйкой.

[1] - Корзно ( корзень) - плащ.

[2] - Басни - здесь сказки.

4.

Демьян распахнул дверь в избу, за нос его сразу схватил приятный запах похлебки.

- Демьян Олексич, не серчай, не дождались, - Первуша сконфуженно вскочил с лавки. - Ждали, ждали, ждали, ждали, а ты все не идешь, и не идешь. И князь вернулся, а тебя все нет! Уж больно есть хотелось.

- Оставили хоть что? - весело отозвался Демьян, ничуть не рассердившись.

- Оставили, конечно, оставили! Нижатка, наливай боярину! - засуетился десятник. - Есть там, правда, особо нечего, кожа да кости, но навар добрый.

Олексич с наслаждением вдохнул аромат:

- Хорошо! А князя уважили?

- Конечно, уважили! Как же можно не уважить? Он сказал, как поешь, так чтоб к нему зашел.

Демьян усмехнулся.

Но Александр Ольговский сам заявился, не дождавшись своего боярина.

- Ну, сказывай, - подсел он к Олексичу.

- Что сказывать? - невинно посмотрел на князя боярин.

- Сам знаешь, - шепнул Александр.

- Помог, да домой пошел, - пожал плечами Демьян.

- Врешь! Врешь, ведь. По морде твоей довольной вижу, что врешь!

Олексич улыбнулся.

- Целовались! - с нескрываемой завистью протянул князь. - Дальше-то что?

- Женюсь на ней, - спокойно сказал Демьян.

- Совсем с ума сошел! - брови Александра поползли вверх. - Вон пошли все! - крикнул он на людей боярина, явно прислушивающихся к разговору.

Все разом выскочили из избы.

- Ты, что, Робша, дурман травы наелся!? Какая женитьба?

- Завтра сватом пойдешь? - так же невозмутимо спросил Олексич, не обращая внимания на перекошенное от возмущение лицо князя.

- Ты меня холопскую дочку сватать зовешь?! - заревел Александр, сразу став похожим на братца.

- Она не холопка, отец ее воротник.

- Не велика разница! Демьян, опомнись! Домой вернемся, я тебе такую боярскую дочку найду, глаз не оторвать. Зачем тебе эта простота вороножская?

- Мне другая не нужна, мне эта полюбилась, - уговоры разбивались о решительность молодого боярина.

- Да, и не красавица она вовсе, моя Фроська так в сто раз краше, - небрежно кинул князь.

- Что-то ты на льду сегодня о княжне Рыльской и не вспомнил? - ехидно поддел Алексашку дружок.

- Вспомнил, не вспомнил, - пробурчал князь, - не в том дело. Ну, понравилась девка, ну, поцеловались, помиловались в каком уголке укромном. Коли позволит, так и еще б чего... Насыпал бы потом ее родителям серебра - откуп за честь девичью, да они только рады будут. Нечем откупиться, так я б помог... Жениться зачем?

- Я с ней так поступать не стану! То грех! - вспылил Демьян.

- Гляди ка, какой праведник сыскался! А батюшке с матушкой дочь воротника в невестки привезти, чтобы весь Ольгов потешался, значит, не грех?! - князь «бил» по живому.

- А я им скажу, что она дочь боярина вороножского. Мол, отца ордынцы убили, добро разграбили, потому и бесприданница. Все ладно будет, коли ты не проговоришься, - Демьян зло сверкнул очами.

- Вот так-так! - развел руками князь. - Ты, значит, свят, девицу бесчестить не хочешь, а я лгуном должен ходить. Да мне Олекса Гаврилыч как отец родной, а ты предлагаешь такое!

Демьян рассматривал носки своих сапог.

- Молчишь! То-то же! - торжествующе поднял указательный перст Александр.

- Все равно женюсь, - упрямо повторил Олексич.

Князь в сердцах плюнул на пол и вышел вон.

Вои Демьяна, переглядываясь, растерянно мялись в дверях.

- Случилось чего? - сочувственно спросил Первуша. - Княже как ошпаренный вылетел.

- Ничего не случилось, - Олексич быстро встал с лавки. - Мальчонку мне какого местного сыщите, чтоб знал, кто где живет.

Демьян встретился с вопросительным взглядом Горшени. Тянуло спросить совета, но Олексич боялся, что старый вой встанет на сторону князя, поэтому промолчал. «Сам разберусь», - проворчал он себе под нос.

Медленно приближался вечер, на дворе стало темнеть. Демьян нетерпеливо вышел на крыльцо.

- Ну, что там, сыскали? - крикнул он Первуше.

- Сыскали. Нижатка, где вы там?!

Из-за клети вышли молодой вой и мальчик лет десяти.

- Эй, пойди сюда! - крикнул ему боярин.

Мальчонка сделал пару шагов, его рябое курносое лицо выражало настороженность.

- Не бойся, - успокоил его Демьян.

- Ничего я не боюсь, - парнишка громко сморкнулся в кулак.

- Слушай, - Олексич понизил голос, - ты дом Кисляя воротника знаешь?

- Как не знать, то ж стрый [1] мой, - заулыбался малец.

Демьян наклонился и быстро зашептал пареньку на ухо.

- Давай, - малой протянул руку, Олексич покопался за поясом, наконец, достал что-то и сунул в жадно раскрытую ладонь.

- Пошли, - махнул провожатый, и побежал в темноту.

Заветная калитка с трудом угадывалась в сгустившемся сумраке. Мальчонка стал смешно подпрыгивать, пытаясь дотянуться до засова. Демьян сам открыл ему и слегка подтолкнул вперед.

- Ну, иди, дядьке скажешь, что от Агаши, а ей шепнешь, мол, жду.

Паренек исчез, Олексич остался ждать, подпирая забор. В груди, что-то давило и не давало глубоко вздохнуть, сердце предательски забилось чаще. Наконец малой выкатился со двора:

- Сейчас выйдет, - выпалил он и сел на корточки рядом с Демьяном.

- Так иди, чего расселся? - начал избавляться от ненужного свидетеля ухажер.

Мальчишка шмыгнул носом, нехотя поднялся и медленно побрел прочь, постоянно оглядываясь. Видно было, что его съедает любопытство. Когда он, наконец, скрылся за поворотом, Демьян облегченно вздохнул. За забором раздался легкий хруст снега. «Матрена», - улыбнулся себе парень.

В проеме калитки появилась высокая женская фигура. С первого взгляда даже в плотных вечерних сумерках Демьян понял, что это не она. Незнакомая девушка подняла над головой масленку, маленький легкий огонек заметался по глиняным стенкам сосуда, бросая блики на пригожее лицо. Новая дева тоже была хороша: соболиные брови, большие глаза, чувственные губы. Красавица, но не та!

Девушка с любопытством разглядывала Демьяна. Тот, готовясь к свиданию, вырядился в свой боярский кожух и теперь совсем не походил на простого воя.

- Ты кто? - растерянно спросил парень.

- А ты кто? - игриво улыбнулась дева.

- Мне Матрена нужна, - не обратил внимания на ее вопрос Демьян.

- Так я Матрена, - указала на себя девица.

- Мне другая Матрена нужна! - начал раздражаться Олексич.

- Других Матрен во всей округе не сыщешь, одна я здесь, - девушка гневно сдвинула бровки, уже догадавшись, что смазливый боярин пришел не к ней.

- Как же одна, коли здесь другая была, тоже Матреной звать, - не унимался Демьян.

- Так походи, поищи, может, и сыщешь! - ехидно пропела девица, потом резко развернулась и, шагнув назад во двор, захлопнула перед самым носом у парня калитку.

- Подожди! Может, ты знаешь... - зашумел ей в щель Демьян, но шаги безжалостно удалялись и скоро совсем затихли.

Олексич остался в одиночестве, он потрясенно смотрел под ноги, не зная, что и думать. «Не она, не она! - вертелось в голове, - Может, ту другую малец знает?» Демьян рванул на улицу догонять мальчонку. Тот не успел далеко уйти, так как швырял снегом в сидящего на заборе пушистого кота. Стоял мороз, и снег не хотел лепиться в снежки. Паренек дул на зажатые в ладони снежинки, пытаясь подтопить их своим горячим дыханием. Но то, что получалось в результате, далеко лететь не хотело, и кот оставался в безопасности, равнодушно глядя на обидчика. Демьян зачерпнул горсть снега, сжал в руках, покрутил с ладони на ладонь, прикидывая расстояние, и зашвырнул в пушистого, вложив в бросок всю свою досаду. Раздалось гневное мяуканье невинного животного, и забор опустел.

- Ого! - вырвалось у мальчишки восхищение.

- Так-то, - похвалился молодой боярин, - Тебя как зовут? - наконец догадался он спросить у парнишки.

- Раб Божий Антип, - важно заявил мальчик.

- Слушай, Антипка, а ты других Матрен здесь не знаешь?

- Нет, сестрица двоюродная одна здесь Матреша.

«Значит, не соврала», - скис Демьян.

- А местных девок ты всех знаешь?

- Конечно, я здесь всех знаю.

- Так, может, поможешь найти одну? - боярин ударил по тощему калите так, чтобы в том все же зазвенело.

- Помогу, - согласно кивнул Антип.

И тут Демьян растерялся: как описать свою зазнобу?

- Ну, она такая... - замялся он, - роста пониже твоей сестрицы будет, где-то вот так, - провел он ладонью в воздухе.

- Да, таких пол заставы.

- Коса у нее густая, а волосы цветом должно как у меня.

- Я, боярин, в темноте да под шапкой какого у тебя волос цвета не вижу.

- И глаза у нее зеленые...

- Ну, знаешь, боярин, я девок в глаза не рассматриваю, я для того еще мал, другая какая примета есть?

Демьян хотел рассказать про ямочку на щеке, но не стал, вовремя сообразив, что и щеки девиц Антип тоже, навряд ли, примечает.

- А, вот оно! - радостно вспомнил Олексич. - У нее заушницы такие приметные - лошадки, ножки так смешно подгибают.

Паренек вдруг вздрогнул и резко отпрыгнул от Демьяна.

- Не знаю я такую, - прошептал он, испуганно оглядываясь. - Домой мне пора, матушка уж наверно с хворостиной ищет.

И Антипка пустился бежать.

- Да, стой ты, стой, - кинулся догонять его Олексич. - Чего ты испугался? Я отдарюсь, в накладе не останешься.

- Не надо мне ничего! - крикнул мальчишка и юркнул куда-то в темноту. Больше Демьян его не видел.

«А ведь он узнал ее! Узнал! Чего он испугался? Кто она - зеленоглазая?» Молодец задумчиво брел, не разбирая дороги. «Не надо мне ничего, - передразнил он мальчишку. - Конечно не надо, разжирели на нашем серебре, как липку нас ободрали... А она выходит обманула меня, посмеялась. А я из-за нее с князем разругался, отца был готов обмануть, а она... Думает, не найду ее, найду да все в глаза ее бесстыжие зеленые скажу... Сама меня первая поцеловала, да и отпихивалась, как обнимал, так, для виду. Да, я ж ей понравился, да точно понравился! Почему ж тогда? Может она отца боится, поэтому и не призналась, а этот Антипка ее батюшки нрав тяжелый тоже знает, так и не стал сказывать», - мысли путались, он то ненавидел насмешницу, то готов был понять и простить. «Дозорные ее признали, может у них порасспросить? А они возьмут да отцу ее все доложат, а он ее изобьет до полусмерти. Ведь прятала же она лицо от них. Нет, к дозорным не пойду, губить девку не стану...»

Тут Демьян в темноте наткнулся на очередной забор, и стал оглядываться, куда забрел. Перед ним возвышалась мощная деревянная стена хоромов воеводы. Рядом стоял терем, заботливо приготовленный на случай внезапного приезда рязанских князей, там теперь хозяйничал на правах незваного гостя Святослав Липовецкий. На дворе воеводы было тихо, только где-то внутри под забором тявкала собака, очевидно учуявшая прохожего. Зато липовецкий двор гудел суетой и веселыми криками. Не желая ни с кем встречаться, особенно с князем Ольговским, Демьян развернулся и пошел прочь, выискивать свою избу.

Но избежать этим вечером встречи с Александром ему все же не удалось. Молодой князь сидел во дворе на вынесенной для него из избы лавке, застеленной толстой овчиной.

- Что-то ты рано? - насмешливо бросил он своему боярину. - Замерзли что ли?

Демьян молча поклонился.

- Знаешь, я тут подумал, коли тебе так хочется, давай уж схожу с тобой, засватаю воротника дочь. Только и ты меня брату не выдавай, а то по шее наваляет за проказу такую.

- Некуда свататься, - упавшим голосом признался Олексич.

- Как некуда? - не понял князь.

Понимая, что Алексашка сейчас поднимет его на смех, и завтра вся дружина будет с наслаждением ржать у него за спиной, Демьян все же начал рассказывать свои злоключения. Держать в себе все сомнения и разочарования больше не было сил. К удивлению, князь не стал потешаться над горе влюбленным.

- Да не переживай ты так, найдем мы твою зазнобу, - сочувственно похлопал он Демьяна по плечу, - не иголка же в стоге сена! Дева твоя Матрену эту знает, а ее саму паренек, говоришь, признал, значит - местная. Отыщем, что тут искать-то. А если б ты мне сразу имя Матрены назвал, так я б тебе еще днем сказал, что то не она. Матрешку то я уж видел, хороша, - Александр мечтательно улыбнулся, - ну, да твоя-то тоже ничего. Отыщем. В церкви завтра головой покрутим, должна ж она в Божий храм ходить?

- Не нужна она мне, - зло бросил Демьян, широко раздувая ноздри, - коли я ей не люб, так и она мне не нужна!

- О-о-о, - насмешливо протянул Александр, - точно искать станем, а то ты у нас, Робша, с тоски засохнешь.

На заутреннюю в церковь набилось много народу. Отец Леонтий, молоденький священник, с тонким одухотворенным лицом, вначале явно волновался, непривычный к такому наплыву прихожан. Но чем дальше шла служба, тем тверже и уверенней становился его голос, настраиваясь на привычный лад.

Демьян с другими боярами, как положено, стоял за спинами своих князей и вороножского воеводы с десной стороны от алтаря, но глаза его постоянно скашивались налево, туда, где пестрой стайкой у стены жались разодетые в лучшие свои наряды девицы. Не только Олексич, но и другие холостые вои из липовецкой дружины, стреляли в тот край глазами. Девки хихикали, перешептывались и «отстреливались» в ответ. Демьян признал Матрену, она горделиво следила за службой, делая вид, что не обращает внимания на пылкие мужские взгляды. Но и эта статная красавица, время от времени поднимала очи, украдкой выискивая кого-то в толпе. Они встретились глазами, и она, явно узнав вчерашнего боярина, подарила ему лукавую манящую улыбку. Демьян, надувшись, отвернулся, Матрена его не интересовала, ему нужна была другая, но вот именно этой в церкви и не было. Не было!

- Нет ее здесь, - шепнул он впереди стоящему Александру.

- Да хорошо ли посмотрел? - не оборачиваясь, ответил князь.

- Куда уж лучше, все глаза об девок обтер.

- А Матрешке-то ты приглянулся, - Александр сделал полшага назад, чтобы проще было перешептываться с Демьяном, - так на тебя и пялится. Может ну ее, эту зеленоглазую, и эта сгодится?

- Не надобно мне, - упорствовал Олексич.

- Ну, не надобно, так не надобно, - подмигнул князь красавице, глянувшей в их сторону в очередной раз.

- Аще кто в церкви Божьей вместо святой молитвы в грех впадает, да плотское вожделение, - вдруг раздался необычайно громкий суровый голос отца Леонтия, - тот и свою душу губит и девицу за собой в гиену огненную тянет.

Молоденький священник гневно взирал на Александра с Демьяном. Рядом раздались сдавленные смешки. Князь и боярин быстро перекрестились, смиренно опуская глаза.

- Поп у вас добрый, - обратился Святослав к воеводе, ехидно глядя на брата, - и нам такого в Ольгов надобно сыскать, князю в духовники.

- Застава у нас окраинная, никто ехать не хотел, а он сам вызвался, уважают его здесь, - важно отозвался Федор, сделав вид, что не заметил насмешку в словах Святослава.

Служба закончилась, прихожане стали расходиться. Улица встречала их легким снежком. Демьян забыл надеть шапку, продолжая крутить ее в руке. Шагая по убранной новым снежным пушком улице, он ничего не замечал, погруженный в свои думы. Позади степенно с достоинством шли его десятники, рассуждая о заутренней:

- Хороша служба, как дома в Ольгове побывал, только сынков и жены не хватало, - расчувствовался Первуша.

- Да, а на клиросе пели как чисто да душевно, аки ангелы, - поддакнул Горшеня. - Демьян Олексич, тебе-то понравилось, как вороножские пели?

- Что? - растерянно оглянулся Демьян.

- Я говорю, в церкви пели, чисто ангелы.

- А... ну, да... - окунулся опять боярин в горькие думы.

- Вот уж истинно, ежели бы чаще в гору к небу главу свою подымали, так многое бы примечали, - философски, но с легкой насмешкой изрек Горшеня.

- Да, что вы все надо мной потешаетесь?! - разъярился Демьян, резко разворачиваясь к десятским. - Что я вам плохого-то сделал?! А девку я найду и женюсь, и вы мне все - не указ, и даже князь!

- Да, Бог с тобой, Демьян Олексич, нешто мы о тебе чего сейчас худого говорили? - поспешил оправдаться Первуша. - Так ведь, о службе перемолвились.

Горшеня только улыбался. «И не спросили на ком, да что за девка. Ясно ведь, знают уж все, подслушивали али князь выболтал», - Демьян опять понуро побрел по улице.

- Переживает, - тихо, думая, что боярин не слышит, шепнул Первуша.

- Найдется, - уверенно ответил Горшеня.

- Может, хватит уже! - не оборачиваясь, крикнул им Демьян.

- Да мы про перепелов, - наврал Первуша, - я вот спрашиваю, за перепелами еще пойдем? Все ведь почти проглоты сожрали.

- Приманки нет, все птицы склевали, - подхватил новый разговор Горшеня, - сначала надо за ягодой сходить.

- Какая ягода? Опомнись, божьи птахи все подъели, снег выше колена!

- Так снег - это и хорошо. Я там, в овраге терновника заросли нашел, то, что надо. Птицы ведь когда ягодки склевывают, они часть в снег роняют. А еще, наверное, на нижних ветках плоды какие есть, птахам под снег не забраться, а мы раскопаем, да соберем. Может и на кисель хватит.

- Вот еще придумал, чтобы вои дружинные по сугробам ягоды за птицами подбирали! - возмутился второй десятник.

- Есть захочешь и не туда залезешь, - отмахнулся Горшеня. Он твердо решил, что люди Олексича голодать при нем не будут, и изыскивал все новые и новые способы добыть пропитание. Старый десятский помалкивал, что уже послал сына и Нижатку тайком проследить за местными, где они и как ловят рыбу. Покупать у вороножских улов по безбожной цене Горшеня не собирался.

[1] - Стрый - дядя по отцу.

5.

Демьян пошел со своими собирать мерзлый терн. В тайне он надеялся, что дева опять выйдет на лед или по какой надобности будет крутиться у городни. Но за стенами заставы ольговцев встретила унылая пустота. Пока вои ползали в овраге на коленях, выискивая маленькие сморщенные ягодки, и радуясь, как дети, каждой находке, Олексич с мрачным выражением лица бесцельно мерял сугробы. Память услужливо подсовывала то теплые девичьи губы, то лучистые глаза, то нежные ручки. «Побоялась она, что я обману, сделаю, как князь советовал, что бесчестье ей будет. Вот и не показывается, а если бы я встретил ее еще раз, так все бы объяснил... Если бы встретил...»

Вернулись под вечер, голодные и уставшие. Проня, оставленный за кашевара, суетился у очага, помятое лицо, говорило о том, что он проспал счастливым богатырским сном до заката, и еды сотоварищам придется ждать долго.

- Тебя, дурень, зачем оставляли! - накинулся на него Первуша. - Есть охота, аж животы сводит, а он только котел на огонь ставит.

- Да я не виноват, то домовой меня одурманил, сон напустил, - оправдывался Проня, роняя под ноги черпак. - Говорил я, задобрить его нужно,кашки на ночь в уголок поставить, а то проказничать начнет. Не дали, вот и озорничает.

- Я те сейчас как дам тем черпаком по макушке, так и домового задабривать не придется, в следующий раз каша сама вариться станет, - пригрозил десятник, показывая нерадивому кашевару кулак.

- Ну, здесь дело долгое, - махнул рукой Демьян, - пойду я к князю. Горшеня отсыпь терну, снесу.

В горнице у князя было томно жарко. Александр в одной исподней рубахе валялся на широкой лавке.

- Явился? - лениво протянул он, потягиваясь. - Где бродили? Опять за перепелами ходили?

- Вот, княже, побаловаться тебе принес, - Демьян поставил на стол невысокий туес с мерзлым терном.

- Сметливые у тебя людишки, - подивился Александр, подсаживаясь к столу. - Слышал, воевода из Чертовиц вернулся, говорит, кабанчики в округе появились? На охоту зазывает. Завтра поедем, косточки поразомнем, это тебе не перепелки. Эх, на вепря бы выйти в одиночку да местным носы утереть! - молодой князь мечтательно прикрыл глаза.

- Это да, - согласился Демьян.

В дверь робко постучали.

- Входи! - крикнул Александр.

Появилась нечесаная голова меньшого Горшеньки.

- Я это... мне Демьяна Олексича надобно, - промямлил он, низко кланяясь.

- Ну, чего там стряслось? Первуша Проньку черпаком убил? - усмехнулся боярин.

- Да нет..., - замялся парнишка, растерянно поглядывая на князя.

- Говори уж, - махнул рукой Демьян.

- Там к тебе девица приходила.

Олексич так быстро рванул к Горшеньке, что чуть не опрокинул стол, Александр на лету подхватил, готовый рассыпаться синими ягодами, туес.

- Тише ты, окаянный, - засмеялся он.

- Что за девка? Какая из себя? - Демьян нетерпеливо дернул отрока за рукав.

- Красивая такая, - Горшеня описал в воздухе руками довольно дородную фигуру.

- Может такая? - Олексич нарисовал более стройный стан.

- Де нет, боярин, вот такая, - опять широко развел руки парнишка. - Я же говорю, красивая.

- А роста? - у Демьяна еще была надежда.

- Вот такая, - провел Горшенька гораздо ниже, чем хотелось бы боярину.

- Ай, да Робша! Всех местных девок околдовал, сами к нему приходят! - князь заливисто расхохотался.

Демьян равнодушно отвернулся, возвращаясь к столу.

- Она передать просила..., - начал отрок.

- Ступай! - одернул его Олексич.

- Как это ступай? - замахал руками князь, подмигивая Горшеньке. - Сказывай, что она там боярину передала?

- Сказала, дескать, ее хозяйка прощения у Демьяна Олексича просит, а за, что он, мол, сам ведает. Да, чтобы на нее не серчал, гостинец ему передала.

Под ошеломленным взглядом Демьяна Горшенька метнулся в сени, занес огромный узел и с поклоном поставил на стол.

- Вот, - выдохнул он.

- А как хозяйку зовут, ты спросил?! - разволновался Олексич.

- Так я думал, ты ведаешь, - парень удивленно захлопал ресницами.

Князь снова расхохотался.

- Дурень, ты, дурень, - вздохнул Демьян.

- Давай уж смотреть, что там за подарочек, - Александр нетерпеливо начал развязывать края большого шерстяного платка, в котором оказался берестяной короб.

- Ого, - присвистнул он, доставая большой пшеничный каравай. - Теплый, представляешь, еще теплый!

От вида аппетитной румяной корочки все трое сглотнули слюну.

- Кто же она - твоя зазноба? В городце голодно, князья ржаной хлеб напополам с лебедой едят, а тут такое богатство, - Александр опять запустил руку, выставляя на стол небольшой горшочек, горло которого было перевязано тряпицей. - Мед! Мед! - закричал он, сдергивая холщевую крышечку.

Демьян наклонился над горшком, там был не хмельной напиток, не сбитень, а самый настоящий мед, летний дар трудолюбивых пчел, растопленный чьей-то заботливой рукой, и от того янтарный и тягучий. Парень не удержался и обмакнул мизинец, золотая капля игриво побежала по пальцу, приятно холодя кожу.

На дне короба оказалась рубаха из искусно сработанного тонкого сукна, окрашенная в зеленый цвет с узором из диковинных цветов и длинноногих петушков по вороту и подолу. Воистину княжеский подарок! Демьян, глупо улыбаясь, таращил глаза на щедрый девичий дар.

- Вот тебе и дочь воротника! - изумленно выронил Александр. - Хорошо здесь воротники живут. Робша, а не податься ли нам в дозорные вороножские, а? Как думаешь?

Олексич не хотел думать. Осознание, что дева его помнит и привечает, затмевало все остальное. Он отрезал от каравая одну треть и отложил на стол, большую часть сунул Горшеньке:

- На, отцу отдай, путь поделит на наших. Ступай.

Отрок с поклоном удалился.

Князь с боярином, осенив себя распятием и прошептав молитву, сели есть, макая пшеничные ломти в мед.

- Послушай Робша, забудь ты эту деву, - неожиданно сухо сказал князь.

- Как? - Демьян перестал жевать.

- А так, - Александр слегка кашлянул в кулак. - По всему выходит разбойника она дочь, с бродниками якшается.

- Да ты о чем? - Олексич подался вперед, упирая руки в стол.

- А о том. Ты выслушай, а потом брови хмурить станешь. Посуди сам, у кого сейчас добра столько может быть, только у татей, что на чужое зарятся. Остальные впроголодь живут.

- Не нам чужое добро считать! - вспылил Демьян.

- Одета бедно, а заушницы княгине на зависть, откуда? - продолжал гнуть свое князь.

- Она сказала, от матушки достались.

- А у матушки - бабы простой откуда? Не иначе, муженек с какой боярыни при налете сорвал, да на свою жену повесил.

- Почему «бабы простой»? Как видно, не простые они, раз у девы холопка есть, - оборонялся Демьян.

- Может и не простые, только, что она одна на льду делала, если не простая. Почему холопок не послала холстины стирать, а сама пальчики морозила, а? И зачем так далеко от городни отошла, и у заставы полынью прорубить можно? Не знаешь? А я тебе скажу зачем, нас она поджидала, чтобы в городец пройти помогли, пока воевода в отъезде.

- Зачем ей с нами проходить, если ее дозорные узнали да кланялись. Да так кланялись, что пониже, чем тебе, княже.

- Так в сговоре они, одна шайка. А мы нужны на случай, если воевода прознает, что бродникову дщерь в город впустили, так на нас свалить можно будет. Мол, липовецкие ее привели, а мы и не причем. Сам ведь знаешь, бродники здесь крутятся, уж несколько раз заставу пытались взять.

- Ушли они в степи, я сам видел, - мрачно произнес Демьян.

- А все ли?

- Она сказала, брата у нее бродники убили, я ей верю?

- Может, и убили, не поделили чего промеж собой.

- Со стены его стрелой сняли.

- Тем более, в бою свои нечаянно попали. В сечи чего не бывает, сам знаешь. Любовь тебя слепит, а мне все видно. Отчего себя не назвала, коли ты ей приглянулся, отчего мальчонка испугался, когда ее опознал, отчего в церкви не была, отчего сама не пришла, а холопку прислала? - князь хладнокровно загибал пальцы. - Не знаешь? А я скажу тебе, нет ее на заставе, весточку снесла, кому нужно, да опять в лес ушла, где стан у них. Сходится все, как не крути.

- То тебе обидно, что она не тебя выбрала!

Александр скрестил руки на груди:

- Больно она мне нужна. Можешь не верить, а другого объяснения нет.

Демьяну стало холодно в сильно натопленной горнице. Все действительно сходилось, другие объяснения не шли на ум.

- Дозволь, пойду я, княже, - он поднялся, как во сне, натянул кожух, бережно взял рубаху и пошел к двери.

- Робша, да не переживай ты так-то. Забудешь, - виновато окликнул его князь.

Демьян молча вышел.

На дворе на него опрокинулось огромное звездное небо. Тонкий ущербный месяц ухмылялся парню из-за церковной колокольни. Вечности не было дела до терзаний ничтожного человечишки. «Господи, - мысленно прокричал Демьян, вглядываясь в далекие огоньки, - что ж делать-то теперь!?» Дочь воротника - это еще куда ни шло, но привести в родительский дом дщерь душегуба, того, кто, возможно, божий монастырь разорял, кровь невинную проливал, - это совсем другое дело. Можно ли ради любимой на позор всю семью обречь? «Но ведь она не виновата, что у нее отец такой, да может она и не знает о делах его ничего?»

- Робша, ты от князя? - услышал Демьян голос земляка. Это один из ольговских бояр Миронег спешил по двору к княжеской избе.

- Да, - мимодумно обронил Олексич.

- Все о семье кручинишься? - сочувственно похлопал парня по плечу Миронег. Он был одних лет с отцом Демьяна и от того относился к молодому боярину покровительственно. - А ты не кручинься, уныние - страшный грех. На Бога положись. Ибо сказано в Писании...

Олексич в пол уха слушал последовавшее далее длинное поучение. «Вот он первый меня отцу и выдаст. Скажет: «Чадо твое совсем стыд потеряло, татя дщерь в подружьи [1] взял». И проповедь вот такую не хуже здешнего попа Леонтия прочитает». Демьян уныло махал головой, делая вид, что слушает.

- Хлеб! - вдруг вскрикнул он.

- Что хлеб? - остановил словесный поток Миронег.

- У князя хлеб пшеничный есть, остался еще кусок и мед. Ты поди, Миронег Военежич, побалуйся, князь уважит.

- Откуда ж у князя богатство-то такое? - подивился старый боярин. - Ладно, пойду, проведаю. Я и так шел насчет лова завтрашнего потолковать. Слышал же, на ловы идем?

- Слышал, слышал, - Демьяну не терпелось отвязаться от словоохотливого Военежича.

«Хлеб теплый еще был! - ликовал он в душе. - Теплый! Значит отсюда из городца, а то бы остыть успел. Никакая она не бродникова дщерь, а дочь мужа какого нарочитого [2] при воеводе местном. И пара для боярина ольговского самая что ни наесть подходящая... Ну, почти подходящая, да уж улажу как ни будь... А рубаху она из приданого своего достала, что для мужа заготовила. Стало быть, люб я ей, очень люб! Ох, зеленоглазая!» Он прижал заветный подарочек к груди. Сердце весело прыгало, мир снова стал прекрасен и ярок.

[1] - Подружья - подруга, жена.

[2] - Нарочитый муж - знатный, уважаемый человек.


Глава IV. Не твое!



IV. Не твое!

1.

На ловы Демьян выбрал Ветерка. Для утонченной Зарянки местный глубокий снег был тяжким испытанием. Мохнатый конек, застоявшийся в стойле, радостно трусил теперь среди вековых дубов, выпуская клубы пара из широких ноздрей.

Ловчие большой толпой доскакали вверх по Вороножу до примеченного места, а дальше разделились для загона, широким кольцом окружая кабанью лежку. Александру, как младшему князю, досталась для облавы наветренная сторона, а это значит, обладая отменным нюхом, животные учуют его людей в первую очередь и побегут в противоположном направлении, где их ждут сулицы и стрелы ловчих Святослава и вороножского воеводы.

- Братец с богатой добычей вернется, да надомной еще и потешаться станет! - злился молодой князь, чувствуя, что все его надежды на ловчую славу рушатся.

- Ничего, - утешал его Миронег, - сначала погоним на них, а промахнутся, так на нас кабанчики поворотят. Будет и нам, где разгуляться.

Но Александр лишь раздраженно сжимал губы, он всегда легко мирился с ролью второго сына, и брату редко прекословил... всегда, но не на охоте. Здесь ему хотелось быть первым, лучшим, ловить завистливые, восхищенные взгляды. Князь нервно мял рукавицу.

Демьяна детская обида Алексашки забавляла, он, не обращая внимания на ворчание князя, любовался солнечным днем и искрящимся снегом, тело грела заветная рубаха.

Вдруг, взгляд остановился на цепочке следов, огибающих заросли лещины. Олексич потихоньку ткнул Александра в бок, князь растерянно оглянулся. Прижимая палец к губам, Демьян указал глазами в сторону куста. Александр не удержался и радостно вскрикнул.

- Что, княже, не плохо тебе? - испугался Миронег.

- Да, нет. Так только живот как-то крутит. Вы тут постойте в засаде, и коней наших придержите, а мы с Робшей пройдемся, вон у него как-то тоже не ладится.

Демьян демонстративно схватился за живот.

- Это вы меду вчера с голодухи объелись, - сочувственно покачал головой Военежич. - Да как некстати, сейчас загон пойдет, а кабанчики на нас выйдут, непременно выйдут, дождемся своего...

Добры молодцы, не дослушав причитания, спрыгнули с коней и бросились в заросли.

- А сулицы зачем с собой похватали, здесь бы кинули? - заохал им вслед старый боярин, но ответа не последовало. Уже чувствуя носом добычу, друзья, погружаясь по колено в снег, спешили по следу не хуже ловчих псов.

- Крупный, в снег глубоко ныряет, точно вепрь! Робша, вепрь!!! - задыхаясь от предвкушения, громко шептал Александр.

- Тише, княже. Слух у него тонкий, почует, - Демьян опять предупреждающе поднес палец к губам. - Сулицы - слабовато, надо было и рогатины прихватить.

- Чтобы все догадались да за нами рванули. Нет, Робша, один на один хочу выйти. Сначала стрелой, потом сулицу метну. А ты не встревай, на подмогу подлетишь, только если угроза мне будет. Ну, до этого не дойдет, - князь беспечно улыбнулся.

Ловчие натерли кожухи и порты снегом, пытаясь ослабить дымный запах. Походка стала мягче и тише. След уводил на север в противоположную сторону от облавы. Вскоре у корней дубов стали встречаться разрытые ямы, снег широкими полосами был тщательно перепахан до земли. Так глубоко погрузиться могло только сильное здоровое животное. Легкое волнение пробежало по венам молодых охотников. И вот за деревьями послышалось раскатистое низкое хрюканье. Кабан ест, а ест, значит, занят, теряет обычную чуткость, можно подобраться поближе. Сквозь ветки показалась мощная бурая холка с серебристым отливом.

Князь жестом показал боярину: «Расходимся». Для броска нужно зайти вепрю в бок. Александр взял десную сторону для атаки, Демьяну нужно было держаться чуть поодаль, заходя с левого края. Ольговский князь потянулся к тулу [1], вынимая легкую стрелу, она яркой искоркой сверкнула на морозном солнышке. Это был самый опасный способ лова, стрелять нужно точно в лопатку, туда, где в глубине необъятной туши бьется сердце. Промахнешься, и вепрь попрет на тебя со всей умноженной болью яростью.

Александр выступил из-за дерева, натянул тетиву, раздался легкий свист. Кабан взвизгнул, подлетев вверх, и рухнул на снег.

- О-го-го! - радостно закричал князь, бросаясь к поверженной добыче.

- Стой! - предупреждающе крикнул Демьян, и не зря.

Вепрь извернулся всем телом, вскочил на ноги и ошалело стал топтаться на месте. Стрела застряла в шее. Князь успел подбежать опасно близко, и Олексич резко свистнул, вызывая зверя на себя. Кабан, низко опустив массивную голову, рванул в сторону боярина.

Демьян выставил вперед сулицу, понимая, что та сломается так же легко, как тонкая лучина. Единственная возможность спастись от мощных клыков, отпрыгнуть в последний момент перед самым пятаком вепря. Но глубокий снег замедлял движения кабана, он не набирал нужной для ловчего скорости, зверь успеет среагировать на обманный маневр. «Успеть выхватить нож!» - пронеслось в голове у Олексича.

И тут какой-то грязно-белый комок шерсти прыгнул на холку вепрю. Кабан повалился набок, началась яростная возня. Подбежавший сзади князь взмахнул острым лезвием, на это раз удар был точным. Огромное животное обмякло, заливая снег горячей струей крови. Пес, облаяв для порядка мертвое тело, бросился в объятья боярина.

- Дружок, Дружочек! - ласково трепал за шею, выпрашивающего ласку пса, Демьян. - Ты как здесь оказался, а хозяйка где?

- За своими надо уходить, а то, как бы вместо красавицы ее батя с дружками не вышел, - князь, вытирая нож о снег, тревожно оглянулся. - Видишь, Робша, до Вороножа отсюда пешему пол дня пути, а ее собака одна в чаще бегает. А ты мне не верил, губы от обиды дул.

Демьяну нечего было возразить, теперь уже и теплый хлеб не мог развеять подозрения. Связных объяснений, как на подмогу сумел примчаться Дружок, у молодого боярина не было. Либо девка - ведьма, и ворожбой выведала, что любому грозит беда, либо она дочь татя, чье логово недалече от лова. И то и другое парня не могло радовать. Но ярким солнечным днем все казалось не таким уж мрачным и безнадежным, как накануне. Истинно говорят старые люди: «Утро вечера мудренее». Возвращаясь с князем по своим следам, Демьян время от времени наклонялся погладить бегущего у правого сапога пса. «Можно много зароков себе давать - не встречаться, забыть зеленоглазую, но если она вот так возьмет да из чащи ко мне выйдет, да ручкой поманит, ведь побегу. И про князя, и про мать с отцом, наверное, позабуду... Ладно уж, чего гадать, будь, что будет». Стоило Олексичу так подумать, как пес тявкнул и рванул куда-то вглубь дубравы. Демьян попытался его подозвать, но Дружок не откликнулся и больше не появился.

[1] - Тул - колчан, сумка для стрел.

2.

Ловы оказались знатными, удалось завалить с десяток молодых кабанчиков, но всех затмил вепрь Александра. Молодой князь с блеском в глазах рассказывал, как он догнал раненого зверя, как по самую рукоять загнал нож, умалчивая о роли боярина и тем более незнакомого пса.

На радостях воевода пригласил всех на пир. Демьян обрядился в заветный подарок.

- Зря ты, Робша, эту рубаху одел, - князь увидел зеленое сукно через распахнутый ворот кожуха.

- С чего это зря? - Олексич дерзко вскинул бровь.

- А с того, - князь понизил голос, - а ну как на пиру, кто холстину признает. Да допытываться начнут, откуда у тебя рубаха взялась. Станут говорить, мол, куряне с бродниками якшаются.

- Не станут, - угрюмо отмахнулся Демьян.

- Как знаешь, в случае чего на тебя все валить стану, - предупредил Александр.

«Кто бы сомневался!» - усмехнулся про себя боярин.

Гости вступили на богатый двор воеводы. Вроде бы хоромы у Федора были попроще княжеского терема, где успел обжиться Святослав Липовецкий, и места по меньше, и сени не так искусно резьбой убраны, и оконца поуже. А все же сразу было ясно, что здесь, а не за соседним забором сидит хозяин заставы. И так во всем. Хитрый воевода никогда не лез вперед, всегда держался согласно положению, чуть поодаль от князей, вроде бы как со всем почтением, первым в разговор не вступал, шею в поклоне сгибал, но куряне оставались гостями, пришлым и временным явлением, а Федор - центром здешнего мира, который он долго и тщательно выстраивал. Рязанские князья далеко, где-то за Вороножскими лесами, а здесь у края степи от воеводы слова и дела зависели жизни людей. Не далекие князья, и уж тем более не приблудившиеся, он - правитель этой земли.

Демьян был уверен, что проницательный Федор Евсеевич давно уже догадался, что липовецкая дружина засела здесь самовольно, но воев у воеводы вороножского было втрое меньше (даже, если привести подмогу из Чертовиц), а уронить своего достоинства он не хотел, поэтому хитрый лис делал вид, что верит Святославу.

Вот и сейчас на пиру в просторной горнице во главе широкого стола с надменным видом сидел Липовецкий князь, десное место было оставлено Александру, а Федор скромно уселся по левую руку. Но лавки и стол, как бы случайно были повернуты так, что всякий, кто входил первым кидал взгляд на воеводу, и лишь потом на князя. Демьян невольно усмехнулся этой уловке, Федор ему определенно нравился.

- Алексашка, где бродишь?! - недовольно крикнул Святослав. - Негоже опаздывать, коли брат ждет.

- То они с Робшей про вепря в десятый раз баяли, так и задержались, - это была злая шутка любимца Липовецкого князя Фильки Буяна, пользуясь расположением Святослава, Филипп мог себе позволить поддеть даже Ольговского князя.

Александр гневно сжал кулаки.

- А что ж и не порассказать, коли есть о чем, - поспешил вступиться за своего князя Демьян. - Как, Филька, завалишь вепря, так мы и тебя десять раз послушаем. А про то, как ты давеча у колодца девок красных ловил, да по хребту коромыслом получил, так про то нам слушать и не хочется.

- Не было такого... - начал оправдываться Буян, но голос его потонул в общем хохоте. Алексашка был отомщен, он довольно похлопал Демьяна по плечу.

Ольговские расселись на приготовленные для них места, пир пошел своим чередом. Буян кидал на Олексича злые взгляды, но Демьян не обращал внимания, цапаться с липовецким боярином ему было не впервой, да и кулаки друг друга они успели опробовать. Пока Демьянка был мал, он неизменно уходил с расквашенным носом или рассеченной губой, когда же подрос, худо стало Фильке, да, ой, как худо. Поэтому-то Буян сейчас проглотил обиду и только недовольно раздувал ноздри.

Сбитня воевода выставил мало, оправдываясь, мол, негде взять, а вот мяса вдоволь, ешь, покуда пузо не лопнет. Все и налегали, быстро работая челюстями. Хмельное заменял квас. «С матушкиным кваском, конечно, не сравнить, но тоже ничего», - Демьян жадно отхлебнул из чаши.

Рядом с воеводой сидела, скромно опустив головку, хорошенькая молодая женщина, с добродушным выражением лица. Испод тонких ниточек черных бровей испуганно сверкали угольки карих глаз. Она явно смущалась от такого количества людей. Богато обшитый жемчугом повой [1] и сверкающее серебром оплечье [2], как будто давили на хрупкую красавицу, не давая ей вздохнуть полной грудью. Снующие вокруг столов челюдинки [3] время от времени обращались к ней с какими-то вопросами, но она терялась еще больше, не зная, что им ответить. Было видно, что хозяйкой дома она стала недавно, и с новой ролью еще не освоилась.

Александр жестом подозвал Демьяна:

- Гляди, Робша, какая краса этому старому хрену досталась, - шепнул он Олексичу, указывая на жену воеводы, - румяная как пирожок, так бы и откусил.

- Эх, княже, думал бы ты о княжне рыльской, - пожурил дружка Демьян.

- Нудный ты, Робша, - отмахнулся от него Александр, продолжая сверлить взглядом хозяюшку.

Федор, заметив внимание молодого князя, слегка нахмурил брови, нагнулся к жене, что-то прошептав. Молодая женщина тут же встала, поклонилась гостям и поспешно вышла из горницы.

- Что ж ты, Федор Евсеевич, жену от нас отослал? - ухмыльнулся Святослав. - Не дал нам красой твоей Устиньи полюбоваться, от пригляда не убавилось бы.

Вдоль стола пролетели смешки.

- Голова у нее от духоты закружилась, - спокойно ответил воевода, умело скрывая раздражение, - пусть у себя отдохнет.

- Что-то Федор у тебя все домочадцы расхворались, - Липовецкий князь подмигнул брату, - видно плохо ты о них заботишься.

- Как умею, - сухо отозвался воевода.

Холопки принесли новые крынки с квасом, и стали обносить гостей. Одна дородная телом девица замешкалась за спиной у Демьяна и вдруг сунула ему что-то за шиворот. Легкое и шуршащее, это что-то скользнуло вдоль хребта и осело в районе поясницы. Олексич удивленно уставился на девку, но та даже не поворотила головы, продолжая подливать квас гостям. «Это же береста, - парень начал прощупывать пальцами через рубаху загадочный сверток. - Это от нее, точно от нее! Надо переговорить с этой девицей». Холопки, выполнив работу, стали выходить. Демьян быстро вскочил из-за стола.

- Ты, куда это, Робша? - схватил его за руку Миронег.

- До ветру, - буркнул Олексич.

В плохо освещенном переходе он догнал пухленькую девушку.

- Эй, подожди, - шепнул он ей. Девица вздрогнула и ускорила шаг, но Демьян в три прыжка догнал ее, перегораживая рукой дорогу.

- Не бойся, мне лишь узнать...

- Что ж вы липовецкие-то неугомонные такие, уж и к холопкам моим пристаете, - раздался насмешливый голос воеводы.

- Он ко мне не пристает, - испуганно пискнула девица, - заблудился боярин, спрашивал, как на двор выйти.

- Вона как, - всплеснул Федор руками, - так ступай прочь, сам боярина уважу.

Девка, подобрав подол, кинулась бежать.

- Знатная рубаха у тебя, Демьян Олексич, где взял красоту такую? - ласковый голос холодком пробежал по спине молодого боярина.

- Где взял, там уж нет, - с досадой огрызнулся Демьян.

- Нет, это уж точно, - взгляд Федора цепко уперся в Олексича. - Все б вам на чужое рот разевать.

- Мне чужого не надобно, а свое заберу, - мрачно ответил Демьян.

- А твое ли? - воевода сузил глаза.

- Мое.

Федор вдруг расхохотался и отечески потрепал парня по голове.

- Хороший ты вой, Демьян Олексич, только не с теми князьями в одной упряжке бегаешь.

- А в Переяславле, значит, лучше князья сидят? - хмыкнул Демьян.

- Тише. Нынче при тихих спокойней живется.

- Ну, это поживем - увидим, при ком там спокойней.

- Думаешь, тебе твои пожить дадут? - очень серьезно без всякой усмешки спросил Федор.

- На все воля Божья, - перекрестился парень, ему хотелось быстрей закончить неприятный разговор.

- Это точно, - осенил себя распятьем и воевода, - вот еще, что, - из благодушного лицо Федора вдруг стало жестким, каменным, - ежели напакостите тут, живыми с заставы не выпущу.

- Грозишь? - Демьян выдержал тяжелый взгляд. - Тебе ли грозить, нас в три раза больше.

- А мы все ходы да выходы знаем, и умирать тоже умеем, надо будет и бабы топоры в руки возьмут. Понял?

- Не станем мы пакостить, князь тебя обидеть не хотел.

- И тебе то делать не советую.

- Я на твою жену взгляд не кидал! - разозлился Демьян.

Воевода расхохотался, но каким-то злым смехом.

- Я те не про жену... говорю же, не твое, так и руки нечего тянуть.

- Не пойму я, о чем ты, - пожал плечами Олексич.

«Неужто рубаху признал, да думает, что я с бродниками в сговоре? Да плевать!»

- Это хорошо, что не поймешь. Может и я обознался, - опять добродушным тоном сказал Федор, как будто и не было угроз.

Он незаметно довел Демьяна до сеней.

- Вот тебе и двор.

- Благодарствую, - буркнул молодой боярин.

«Не зря воеводу местные боятся, я на месте князей за бороду бы его не дергал». Парень тряхнул головой, словно сбрасывая тяжелый разговор.

Глубокой ночью в своей избе, озираясь на спящих по лавкам воев, Демьян пробрался, наконец, к лучине, чтобы прочитать заветную бересту. Смешным детским почерком были выведены кривые пляшущие буквы: «В полдень на кладбище. Агафья». «Агафья, ее Агафьей зовут! Как же я сразу не догадался? К Матрене посылала, говорила: «Скажешь, что от Агаши». Так она свое имя и называла. Но почему на кладбище? А вдруг это не она писала, может это ловушка? Все проверить надобно, уж здесь зевать нельзя». Он начал трясти за ногу Первушу, тот резко сел, по привычке хватаясь за кистень:

- А, что?

- Кладбище у них где? - шепнул Демьян.

- Какое кладбище? - десятник непонимающе потер лоб.

- Ну, где они покойников своих хоронят?

Первуша подозрительно скосил глаза.

- Демьян Олексич, ты ляг, проспись, а завтра на трезвую голову мы об их покойничках и потолкуем, - пропел он ласково, как малому дитяте.

- Я не пьян! - возмутился Демьян.

- Конечно, не пьян, только проспаться надобно, хмель весь и выйдет.

- Ладно, ложись, - смирился Олексич, видя, что ничего не добьется.

Первуша тут же, как сноп, повалился на лавку и раскатисто захрапел.

- Я знаю, где у них кладбище, - из угла подал голос Проня.

- Тебе-то откуда знать? - недоверчиво подступился к нему боярин.

- Как откуда? Это ж первое дело, о чем на новом месте расспросить нужно.

- А-а-а, - протянул Демьян, - и показать сможешь?

- Смогу, здесь недалече.

- А Вьюн с див воротился?

- Так под вечер еще, как вы на пир ушли, а он заявился. Стерлядку от старцев на гостинец тебе привез.

- Значит, завтра с собой его возьмем. Оружие проверь и броню надень, пригодиться может.

- На кладбище? Да нет, здесь тихо, нечистая не лютует. Отец Леонтий молитвы крепко читает, все спокойно. Но если, боярин, опасаешься, так я заговор от упырей знаю.

- Тьфу на тебя, дурень, - в сердцах плюнул Демьян, - живых опасаться надо, против них броню и оденем.

- А кто такие? - заволновался Проня.

- Пока не знаю, может тати... а может и нет никого. Спать давай.

[1] - Повой - головной убор замужней женщины.

[2] - Оплечье - ожерелье или воротник, украшенный вышивкой.

[3] - Челюдинки (челюдь) - прислуга.

3.

Утро встретило Демьяна хмурым серым небом и густым туманом. Под снегом проступала вода, она неприятно хлюпала под сапогами. Вороножские леса обнимала оттепель. Сырой воздух пах мокрой корой. Тишину по-весеннему задорно прорезало треньканье синиц.

Сильно переметенная снегом и от того едва приметная тропинка уходила на северо-восток, пропадая в густой дубраве. Проня суетливо бежал впереди, указывая дорогу. Демьян с Осипом шли чуть поодаль, переговариваясь о житье-бытье старцев в дивах. Вьюн рассказал, что у иноков все ладно, отощали только сильно. А вот бродник раненый пропал.

- Как пропал? - удивился Олексич.

- Афоня говорит, броднику стало лучше, подниматься начал, до отхожего места сам уж доходил. Нахохленный как сыч все молча сидел, со старцами не говорил, да и они с ним не особо. А в один день Бог дал в сети рыбы много: щурят трех и окуньков с два десятка, Афонька говорит, жирные такие были, ну и мелочь всякая. Так вот на следующий день встали, ни бродника, ни рыбы. Все забрал и ушел, следы на полдень указали. Да старцы только перекрестились. А Афоня как радовался, очень уж разбойная морда эта ему не нравилась.

- Значит не к Вороножу, а в степь пошел? - задумчиво проговорил Демьян.

- Конечно, в степь своих догонять. Что ему под Вороножем делать?

- Да, говорят, здесь тоже тати бродят, - Олексич настороженно оглянулся, - может, в логово к ним сегодня забредем. В оба смотри, на кладбище в засаду заляжем и до полудня сторожить станем.

- Так надо было больше людей взять, - удивился Вьюн.

- Не могу я, Оська, больше людей взять, - слегка покраснел Демьян. - Свиданье мне здесь одна девица назначила, а я со всей дружиной заявлюсь, то как будет?

- А тати причем здесь? - не понял Вьюн.

- Да по всему, видать, она бродникова дщерь. Мало ли, за ней ведь следить могут, так в ловушку угодим. Вот я и говорю, ухо нужно востро держать.

- Постараемся, - разглядев смущение Демьяна, заулыбался Осип.

Вот за это Олексич и любил Вьюна, ни тебе советов, ни упреков, ни наставлений, как это водилось у десятских, которые кланялись вроде низко, а ввернуть свое слово поперек молодого боярина никогда не стеснялись. Уж Горшеня с Первушей с вопросами бы прижали Демьянку вон к тому дубку, зачем ему с татевой дочкой встречаться. А Оська без расспросов готов полдня в мокром снегу девиц сторожить. Олексича немного мучила совесть, что не дал парню с дороги отдохнуть, но довериться он мог только Вьюну. Тот и сам будет помалкивать и болтливому Проньке рот заткнет.

- Пришли, вон оно, - указал рукой вперед провожатый. - Погост большой, здесь, говорят, еще при старом Вороноже хоронили.

На пологом склоне промеж тонких дубочков и осин виднелись бугорки от древних курганов. Хотя на Вороножскую землю давно пришло христианство, местные еще долго по старой традиции насыпали над покойниками довольно высокие земляные холмы, правда, ставя над ними уже деревянные кресты. Без заботливой руки распятия те превратились в прах, а курганчики обступил лес. Старого города больше не было, некому и ухаживать за могилами предков. Нынешние жители заставы вырубили себе полянку с левого края, там располагалось три десятка небольших могилок с высокими дубовыми крестами, как это было принято в рязанской земле.

- Вот здесь и засядем, - указал на новое кладбище Демьян, - жалко только, следов за собой наоставляли.

- Следы мы сейчас запутаем, - Вьюн, хоть и молод годами, но был уже опытным дозорным. - Пойдем вдоль края, потом углубимся в чащу, затем разойдемся на три стороны, а уж потом пятками назад здесь и сойдемся.

- Бывалый то доброхот [1] сразу поймет, что мы спиной шли, - засомневался боярин.

- Это если приглядываться, а им зачем?

- Ладно, пошли, - согласился Олексич. - По-другому, видать, никак нельзя.

Изрядно запутав следы, парни, наконец, залегли в ямке за старым дубом. С этого места открывался хороший вид на весь погост. Утренний туман быстро рассеивался, что было на руку ольговцам. Оставалось ждать.

А ожидание всегда томительно. Зимнее солнышко не могло прорвать свинцовых туч, поэтому определить - наступил полдень или нет - было делом трудным.

- Может домой? - робко предложил Проня. - Там уха уж поспела.

Ответом ему была тишина. Ни боярин, ни Осип никуда уходить не собирались, внимательно озираясь по сторонам. «Откуда выйдет - из чащи или с заставы? - гадал Демьян. - Да и придет ли? Давно уж сидим».

Внезапно со стороны городца, по той же тропинке, что и ольговцы, на кладбище вышли три женские фигурки. Они, неспешно огибая курганные насыпи, стали приближаться к новому погосту. Вои в засаде замерли, пригнувшись к земле. Сердце у Демьяна отчаянно забилось, он узнал первую путницу - это была Агафья! Права одежда на ней теперь была совсем другая - не бедная поношенная шубейка, а богатая, крытая аксамитом [2] и отороченная соболиным мехом душегреечка, головку украшал ажурный белого пуха платочек. Пробираясь сквозь сугробы, она слегка приподнимала подол расшитой поневы, показывая дорогие сафьяновые сапожки. Девушка выглядела растерянной, и все время как-то украдкой поглядывала по сторонам.

Следовавшие за Агашей спутницы были одеты попроще. В дородной и круглолицей, небольшого росточка девице Демьян без труда разглядел холопку, ту, что сунула ему за шиворот бересту. На девушке была шуба, в которой Олексич видел зеленоглазую в первый раз. «Так вот у кого, она одежу одолжила!» - догадался он. Третьей девой оказалась Матрена, играя длинной косой, она шла, высоко вскинув голову и разглядывая вершины деревьев. Гордым видом Матреша никак не смахивала на дочь воротника, скорее, на боярышню или даже княжну. Но Демьян лишь вскользь пробежал взглядом по статной красавице, он уже не мог оторваться от Агафьи. «С заставы пришла, не из леса. И девки вороножские в подругах не таясь с ней идут!» - ликовал парень.

- Оська, краем прошмыгни, глянь не идет за ними кто, - шепнул он.

Вьюн неслышно скользнул промеж деревьев.

Девы тем временем подошли совсем близко к месту засады и остановились у одной из могил. Пышечка достала из-за пазухи веничек и стала обметать снег с широкого креста.

- Я сама, - забрала Агафья у нее веник. - Вы идите, своих проведайте.

Девицы разбрелись в разные стороны. Агаша осталась одна. Она умелым движением смела с распятия остатки снега, потом принялась за крест на соседней могиле, закончив, вернулась к первой и села перед ней на колени. Губы зашевелились, дева что-то тихо говорила, глядя на крест.

- Нет никого, - выпалил Вьюн, плюхаясь рядом с Демьяном, - одни пришли.

- Ну, так здесь сидите, пока не позову, - приказал Олексич и на мягких ногах вышел на поляну.

Стараясь не шуметь, он тихо подошел к девушке и стал на колени рядом с ней. Она вздрогнула, слегка отпрянув, щеки залил яркий румянец.

- Братец? - кивнул Демьян на распятье.

- Матушка, - зазвенел такой знакомый приятный голос, - Иванушка вот, рядом. А я уж думала, ты не придешь.

- Как же я мог не прийти, коли ты зовешь? - улыбнулся Демьян.

- А я вот еле вырвалась из дому. Зачем на пир подарок мой надевал? - девушка сверкнула глазками.

- Так я же не знал, что таиться надо, - оправдывался Демьян. - Еже ли б ты намекнула, я бы не стал надевать, а так красота-то такая, грех в коробе держать. А что, признал, кто?

- Признал, - теперь зеленые глаза прикрыли густые ресницы, - воевода сукно признал, да батюшке шепнул. Он домой злой прибежал, да шумел на меня, мол, где рубаха из приданого. Хорошо у меня точно такая, ну почти такая, была, он и успокоился.

Агафья вздохнула.

- Так твой отец вчера на пиру у воеводы был? - в душе Демьян ликовал.

«Ни какая она не дочь татя, батюшка ее нарочитый муж при воеводе! А Федор - вот ведь аспид, донес таки ее отцу про рубаху!»

- А сегодня на кладбище пускать не хотел, нынче ведь годовщина, как матушка померла, я всегда сначала в церковь, а потом на могилку хожу. Так он к воротникам послал узнать, не выходил ли кто из городни, а они ему говорят - рано утром курские на ловы ушли, а больше никто не выходил. Только тогда и отпустил.

- Так те ловчие мы были, - улыбнулся парень, радуясь, что в своем нетерпении, того не желая, обманул сурового мужа. - А я тебя в церкви высматривал, - добавил он.

- Видела я, как ты на девок пялился, - хихикнула Агафья.

- Я тебя выискивал, - слегка выпятил нижнюю губу Демьян, - а как ты меня видеть могла, коли тебя в церкви не было?

- А вот и была, - улыбнулась дева. - Я с нянькой среди старушек стояла. Отец сказал: «Нечего с девками перед курскими подолом мести. Там стой».

- Да среди старух я искать и не пытался? Вот я - дурень, - парень хлопнул себя по лбу.

- А я, как служба к концу подходила, потихоньку на клирос пробралась, да все на тебя смотрела, а ты в гору-то очи так ни разу и не поднял.

Демьяну припомнились слова Горшени: «Ежели бы чаще в гору к небу главу свою подымали, так многое бы примечали». «Выходит, этот старый хрыч ладу мою приметил, да ничего мне не сказал!»

- И что ж тебя певчие с хоров не прогнали? - улыбнулся он Агафье.

- Да они к шалостям моим с детства привыкли, - девушка беспечно махнула рукой. - А наши хорошо поют, верно?

- Верно.

- Отец Леонтий долго с ними разучивал, говорил, что они тянут: «Кто в Ростов, а кто во Псков», а потом ничего, приладились.

За говорливостью Агаша пыталась скрыть смущение, она то поднимала на парня дивные глаза, то прятала их под опушкой ресниц.

За спиной раздались торопливые шали, это девки, увидев незнакомца рядом с Агафьей, заспешили к ней.

- Агаша! Все ли ладно? - крикнула Матрена. - А..., - многозначительно ухмыльнулась она, признав Олексича.

Агафья с Демьяном быстро вскочили с колен, отряхивая налипший снег. Парень свистнул, из засады, поправляя шапки и одергивая кожухи, вышли Вьюн с Проней.

- Пойдем по лесу прогуляемся, - предложил Демьян, - а девок вон орлы мои баснями поразвлекут. Пронька у нас много разных басен знает, не хуже Баяна.

Агаша растерянно посмотрела на подруг.

- Да иди уж, - махнула рукой Матрена. - Только, чур, не баловать, - подмигнула она Олексичу.

- Так, Агафья Федоровна, батюшка же браниться будет, он же сказал - не долго, - заволновалась пухленькая.

- Да мы недолго, Купавушка, - Агаша откинула упавшую на грудь косу.

- Демьян Олексич, а как же тати? - некстати брякнул Проня.

- Какие тати? - удивилась зеленоглазая.

Демьян кашлянул, намекая олуху, что надо помалкивать, но Пронька намека не понял:

- Так бродят здесь в округе, ты ж сам говорил.

- Никого здесь нет, - вступился, уже во всем разобравшийся, Осип. - То тебе спросонья померещилось.

- Да как же..., - начал было неугомонный Проня, но его резко оборвал Демьян.

- Ну, вы тут о татях потолкуйте, а мы пойдем, - он повел рукой, пропуская Агашу вперед. Быстрым шагом они углубились в чащу.

[1] - Доброхот - здесь следопыт, лазутчик.

[2] - Аксамит - плотная, расшитая ткань.

4.

Лес лениво потягивался, скрипел стволами и ветками, разбуженный обманным теплом. Длинный узкий овраг уводил пару все дальше и дальше. Оба теперь молчали, глядя себе под ноги. Демьян от чего-то оробел, ему хотелось взять деву за руку, но он помнил свое неосторожное обещание без разрешения не хватать, а вот спросить все никак не мог.

- А пес твой меня на ловах выручил, - наконец первым нарушил он тишину.

- Дружок? - удивилась Агафья.

- Он. Вепрь подранок на меня поворотил, а у меня только сулица, а тут Дружок как из ниоткуда выскочил, да вепрю на хребет прыгнул... Так вот. Я уж решил, что ты ведунья, да мне пса на выручку послала.

- Что ты, - смеясь, замахала руками Агаша, - я ворожить не умею. А про Дружка ты диво рассказываешь, батюшка говорит - дармоед он, проку от него нет. Бегает сам по себе, где вздумается, дом сторожить не хочет, на охоте тоже, вместо того, чтобы с другими псами в загон идти, убежал, не весть куда ... явился домой уж затемно. Батюшка давно бы его прогнал, если бы не память об Иванушке. Любил братец Дружка крепко.

- Это твой батюшка зря, добрый пес.

- А как вы на вепря с сулицами пошли? - припомнила Агафья. - Отчего рогатины не взяли?

- Подсказать было некому, разумницы вот такой рядом не было, - отшутился Демьян, он осмелел и осторожно приобнял девушку за плечи, она не отстранилась.

- Отчего ж сразу имя свое не открыла, да к другой вывела? - слетел, давно вертевшийся на языке, вопрос.

- Обиделся? - виновато спросила дева.

- Да было немного, - улыбнулся Демьян. - Так зачем?

- Проверяла, - с трудом выдавила из себя Агафья.

- Проверила? - продолжал допытываться парень, заглядывая ей в глаза.

- Проверила, - совсем уж тихо прошептала она. - Да я же за обиду отдарилась. Нешто тебе не понравилось?

- Понравилось, очень понравилось.

- Я каравай сама пекла.

- Добрый каравай был, во рту таял. Мне вот только отдариться нечем, да как домой приедем, на торг пойдем, выберешь, что душа пожелает.

- Домой? - эхом повторила Агаша.

- Разве ты забыла, что замуж за меня пойти согласилась. Увезу тебя в Ольгов.

К удивлению он заметил, что по щеке Агафьи побежала слеза, а глаза наполнились непонятной тоской.

- Ты что же... ехать со мной не хочешь? - спросил он опавшим голосом.

- Хочу, - выдохнула Агаша, - очень хочу! - и вдруг, уткнувшись лбом в плечо Демьяна, зарыдала.

- Ну, что ты, что ты, родная, не плач! - Демьян совсем растерялся.

- Отец за тебя не отдаст, никогда не отдаст! - девушка смахивала со щек непослушные слезы. Парень осторожно начал помогать ей, высушивая влагу горячими губами, они стали нежно целоваться.

- Отчего же ему не отдать тебя, чай я не смерд какой худой! - разгоряченный поцелуем с волнением быстро заговорил Олексич, - В старшей дружине при князе хожу, с поля боя не бегал никогда, стыдиться мне нечего. Отец у меня - тысяцкий в Ольгове, двор богатый, и сельцо есть на пропитание, а коли мало, так я еще не стар, семью без куска хлеба не оставлю. Чего ж ему еще надо, кого он в зятья себе ждет - князя али царевича ордынского?

- Рязанца, - Агафья опустила голову, - сказал, липовецких ему и князей не надобно.

- А чем ему липовецкие не угодили? - с легкой обидой в голосе допытывался Демьян.

Девушка вся напряглась, не решаясь ответить.

- Понимаешь... он сказал... говорил, что вы..., - стала подбирать она слова.

- Что мы? - взял ее Демьян за подбородок, окунаясь в зелень глаз.

- Покойники вы, - дрожащим голосом прошептала Агаша. - Князья ваши дурные, смерти ищут, себя губят и вас в пропасть толкают. Кровь у вас рекой скоро потечет... Да я так не думаю, правда не думаю!

- Знаю, чьими словами батюшка твой молвит, - лицо парня исказила злость. - Воевода ему то ваш внушил, он и мне про то пел. Только рано он нас хоронит, мы еще поживем! Пусть отец твой того дурня не слушает. Ногайцы уйдут восвояси, мирно будет. Князья липовецкие с рыльскими породнятся, сильней станем, и рязанским на зависть. Да что же в Переяславле спокойней чем в Курске? - горячился Демьян. - Тоже ведь на краю степи живут!

- Так все, только батюшке до того и дела нет. Знай, свое твердит, как тетерев на току. Он как рубаху твою приметил, уж так шумел, так шумел, чтобы я и взгляд в вашу сторону не кидала.

- Не отдаст, так я тебя умыкну! И без него в Ольгове повенчаемся. А мои батюшка с матушкой, не бойся, только рады будут, они уж и не чают меня женить.

- Как же ты меня умыкнешь, коли мы с тобой уже долго гуляем, домой вернусь поздно? Отец больше даже и на двор не выпустит, не то, что за ворота. Не увидимся мы больше! - в голосе девы звучало отчаянье.

- А ежели мы с тобой грех совершим, да явимсяк нему? - Демьян сам поразился, вылетевшему из своих уст бесстыжему вопросу.

Агаша широко раскрыла глаза, щеки заалели.

- Изобьет тебя до смерти..., а коли выживешь, так может и повенчает, - неуверенно ответила она.

- Так я не боюсь, за тебя и смерть приму! - он выжидающе посмотрел на деву.

- Срамно, все пальцем станут тыкать, ворота с петель ночью снимут.

- Да, что ж у вас не было такого никогда? Батюшка твой разве не так оженился? Забудется все, перетерпеть только надо, зато вместе будем, детишек нарожаем, душа в душу жить станем, - змеем искусителем продолжал увещевать красавицу Демьян.

Агафья растерянно окинула взглядом лесной овраг:

- Да тут и негде, сыро да снег.

«Негде, но можно», - прочитал ее ответ парень, приятное волнение пробежало от макушки до пяток. Совсем недавно он робел, не смея даже коснуться руки любимой, а теперь его просто распирала отчаянная удаль.

- Как негде? Будет сейчас все! - Демьян бросился к двум сосенкам, неведомо как затесавшимся среди дубравы. Хвойные красавицы десятилетки, уцепившись корнями за край оврага, приветливо протягивали лесу свои пушистые ветви. Их безжалостно и стала обламывать мужская рука.

Демьян складывал в кучу сосновые лапы. Агафья с бледным лицом, на котором яркими пятнами горел румянец, не шелохнувшись, смотрела, как растет зеленое ложе ее то ли женского счастья, то ли позора. Обстриженные сосны остались плакать смоляными слезами, а парень суетливо скинул кожух, расстилая его на лапнике.

- Вот, готово, - кивнул он Агаше, - тепло сегодня, не замерзнем... да совсем раздеваться-то и не нужно, можно и так...

- Так ты, что ж знаешь как? - пересохшими губами спросила дева.

- Знаю, - немного поколебавшись, ответил Демьян.

- Так ты вдовый, у тебя жена была? - продолжала допытываться Агафья.

- Не был я женат, - уже понимая, что влип, продолжал признаваться парень.

- Так ты на той деве не женился? - Агаша испуганно отступила.

- Да она не дева была, - Демьян шагнул к девушке, но та сделала еще два шага назад.

- Ты мужатую залежал? - прикрыла она рот рукой.

- Молодой был, жениться в походах недосуг было, а любопытство жгло, да она сама...

- Передумала я, - бросила девушка, быстро разворачиваясь и уходя прочь.

- Как передумала? - опешил Демьян. - Подожди! - кинулся он догонять. - Да я бы соврать мог, мол, и не ведаю ничего, а я тебе правду сказал. Да у нас с тобой все по-другому будет!

Агафья остановилась.

- Не знаю я тебя совсем, как тебе довериться?

- Так ни одна жена мужа своего сперва не знает, потом уж разбирает, что ей Бог послал да смиряется. А нас Бог свел, я это точно знаю. А мужем я хорошим буду, руку на тебя никогда не подниму и холопок больше залеживать не стану.

- Так она еще и холопка была, - надула губки Агафья. Демьян понял, что опять сболтнул лишнее: «Хоть рот не открывай!», - злился парень сам на себя. Он бережно взял в широкие ладони тонкие девичьи пальчики и начал согревать их дыханием, пытаясь растопить этим и девичье сердце.

- Встань на колени, да крест поцелуй, что женишься на мне, - прошептала Агаша. Демьян тут же бухнулся в снег, доставая из-за пазухи распятье.

- Ну, пойдем, - робко улыбнулась девушка, глядя на него сверху вниз, - сапоги с тебя снимать стану.

Парень так же быстро вскочил, подхватил любимую на руки, и целуя в щечку, понес к лапнику. Голова кружилась, сердце учащенно билось, а вот совесть, до этого постоянно донимавшая его по разным поводам, отчего-то молчала.

Демьян бережно положил Агафью на кожух, жадно, уже не сдерживаясь, как тогда у калитки припал к губам. «Сама разрешила, теперь можно». Руки суетливо пытались распахнуть душегрейку.

- Сапоги, - слегка отстраняясь, прошептала девушка.

- Что, лада моя? - выдохнул он, уже плохо соображая.

- Дай, сапоги с тебя сниму... как положено.

- Разувай, - улыбнулся Демьян, все происходящее казалось каким-то нереальным, словно через пелену сна.

Агаша вывернулась из его объятий и встала с лапника, ажурный платочек спал, на висках запрыгали веселые лошадки. «Лишь бы опять не убежала», - с опаской посмотрел на нее Демьян. Не отрывая от красавицы взгляд, он снял кушак с ножнами, отложил меч в сторону и протянул вперед правую ногу. Девушка ловко подхватила ее и быстро стянула добротный, но уже изрядно потертый сафьян. Второй сапог поддался так же легко. Агаша сама сняла душегреечку, бережно вывернула изнанкой и уложила на край лапника, зябко повела плечами, не решаясь лечь назад. Под рубахой и поневой сложно было разглядеть девичье тело, но пылкое воображение уже рисовало приятные округлости.

- Замерзла? Иди, греть стану, - ласково поманил Демьян и, так как она продолжала стоять в нерешительности, тихонько дернул ее за подол. Агаша сделала глубокий вдох и кинулась в объятья любимого.

- Не бойся, ничего не бойся, - шептал он ей на ухо, согревая горячим дыханием.

- Мне еще тебе сказать кое-что нужно... нужно сказать, а то не честно будет... ты ведь не понял, не знаешь, - девушка опять попыталась вывернуться, но Демьян задрав поневу, уже коснулся теплого округлого колена, и вновь выпускать зеленоглазую из рук не собирался, только сильнее сжимая объятья.

- Сказаться нужно, - опять повторила Агафья.

- Потом скажешься, потом... - пальцы скользили выше по внутренней стороне бедра.

- Я воеводы дочь, - выпалила Агаша.

- Что?! - Демьян так быстро отпрянул от девушки, словно между ними кто-то плеснул кипятком.

- Воеводы я дочь, - растерянно повторила Агафья, смущенно одергивая поневу.

- Федора? - задал Олексич бессмысленный вопрос.

Девушка кивнула. Кровь отлила от лица Демьяна.

- Нельзя нам тогда этого творить, - стыдясь пронзительных девичьих глаз, отвел он взгляд.

- Почему? - еле слышно прошептала она.

- Резня на заставе начнется, коли я воеводы дочь попорчу.

- Так ты соврал, ты жениться на мне и не думал, - Агафья резкими, судорожными движениями повязала платок и начала надевать душегрейку.

- Думал, думал! - горячо запротестовал Демьян, хватая ее за рукав.

- Струсил, - презрительно сузила глаза девушка, вырывая руку.

- Не струсил я! - Олексич почувствовал, как у него огнем загорелись уши и шея. - Пойми, кровь из-за нас безвинная прольется, батюшка твой такой обиды не простит. Он мне сам тем пригрозил.

- То ты не знаешь, чья я дочь, а то тебе уже и батюшка мой успел пригрозить, - Агафья прикусила губу, очи наполнились влагой, видно было, что она из последних сил старается сдержать слезы.

- Я не знал, чья ты дочь, мог бы догадаться, да любовь мне глаза застилала, а угрозу его я тогда не понял, думал он зол, что князь мачехе твоей на пиру подмигивал, а только теперь ясно, что он о тебе речь вел... Прозорлив воевода, раньше меня тугодума все сложил.

- По-твоему отец мой - упырь какой, людей безвинных губить?! - выкрикнула Агафья.

- Ты своего отца знаешь, не упырь, но слово держит, - мрачно ответил Демьян.

Дева задохнулась от обиды. Ничего больше не говоря, она, не оглядываясь, пошла прочь.

Демьян, на ходу натягивая сапоги и хватая кожух, побежал за ней.

- Ну, подожди! Отчего ты обиделась? Да я же правду сказал!

Агаша молчала, слезы вырвались на свободу и теперь щедро умывали ей щеки.

- Я посватаюсь, как обычай велит, посватаюсь! Может он и отдаст тебя. Да я крепко просить стану! А не отдаст, сговоримся тайком... Придумаем что ни будь, ты только не плачь, не надо.

Агафья беззвучно глотала слезы.

- Ну, давай вернемся да с начала начнем. Я на себя вину всю возьму, пусть меня одного карают, князя попрошу, чтобы он от меня отрекся. Не его человек, так и вины на дружине нет.

В напряжении он ждал ответа, девушка хотела что-то сказать, но только беспомощно ртом ловила воздух, слова никак не хотели слетать с губ. Наконец она, чуть успокоившись, указала рукой на распахнутый кожух и распоясанную свиту Демьяна:

- Меч забыл, - тихо прошептала она.

Парень привычным жестом в поисках ножен поймал пустоту.

- Я сейчас, ты здесь постой, я быстро обернусь. Не уходи, слышишь! Мы придумаем что-нибудь, обязательно придумаем!

Он бросился назад к лапнику, два раза споткнувшись, зайцем перепрыгивая через поваленный сухостой, долетел до сосновой лежанки, подхватил кушак с мечом и тут же, не подпоясываясь, побежал обратно к Агафье. Однако девы уже не было.

- Агаша! - крикнул Демьян. Никто не откликнулся. Парень заспешил по девичьим следам по дну оврага, но у поваленного дерева они резко обрывались, и как он не крутил головой, так и не смог понять, куда подевалась девчонка. «Может, и вправду, ведунья? - Олексич растерянно почесал затылок. - Лес-то она лучше меня знает. Захотела, чтоб не нашел, так и не найти». Он задумчиво начал подпоясываться кушаком. На душе было тоскливо и гадко до тошноты.

На кладбищенской поляне наоборот царило веселье. Проня, соревнуясь с Вьюном, сыпали шутками и побасенками, Купава заливисто смеялась, раскрасневшись от мужского внимания. Матрена слегка отстранено стояла в сторонке, показывая всем видом, что ее такие балагуры ничуть не забавляют, но и она не могла сдержать время от времени вырывающуюся на волю улыбку.

- Так вот, решил я на Купальскую ночь русалок посмотреть, - понижая голос, зловеще произнес Пронька, но это от чего-то вызвало всплеск хохота. - И нечего ржать как мерин! - толкнул он в бок Осипа. - Так вот, выпил я хмельного для храбрости и пошел на реку, заводь у нас там есть, так Русальей и кличут. Многие там утопленниц видели, ну и я ж захотел посмотреть. Осенил себя крестным знамением да полез в камыши, долго там сидел, уж и дремать начал...

- Вот тебе пьяному во сне и померещилось, - перебил его Вьюн, сражаясь за девичье внимание. - Никаких там русалок отродясь не водилось...

- Как не водилось, коли я сам под утро видел! Выплыла из тумана, глазищи горят, перси оголила, не при девках будет сказано, и пальцем меня манит...

Новая волна дружного смеха утопила его слова.

- Все б вам смеяться, а я ели вырвался.

- Что персями придавила, - прыснул Вьюн.

Тут не удержалась и закатилась смехом даже Матрена. Проня обиженно шмыгнул носом.

- Агафья Федоровна идет, - посерьезнела сразу Купава, - одна? - удивленно приподняла она бровь.

Агаша, не отвечая на вопросительные взгляды, и отворачивая заплаканное лицо, порывисто пролетела мимо, на ходу кидая:

- Пойдемте быстрей, а то дома попадет!

- А боярин наш где? - растерянно крикнул ей вслед Проня.

- Меч позабыл, воротиться пришлось, - не поворачиваясь, ответила девушка.

- Агаша, вы что - рассорились? Он, что - обидел тебя...- озадаченно начала Матрена.

- Нет! - резко оборвала ее Агафья.

Девушки побежали к заставе.

- Да уж-ж-ж, - нараспев протянул Проня, глядя им вслед.

Из леса такой же надутый, как и Агафья вышел Демьян.

- Приходила? - коротко спросил он.

- Была, к заставе побежали. Домой им скоро нужно было, - пояснил Вьюн.

- Пойдем и мы, - вздохнул Олексич.

Он зашагал впереди, все больше и больше погружаясь в невеселые мысли, а глаза упрямо следили за тоненькой фигуркой, уже торопливо приближающейся к городне.

Проня наклонился к Вьюну и тихо, чтобы Демьян не слышал, зашептал:

- Это что ж они там делали, что меч пришлось снимать? Ай, да боярин!

Осип хитро улыбнулся, широко развел руки, как бы потягиваясь, а потом, сделав резкий выпад, зажал голову Проньки у себя под мышкой:

- Что-нибудь про то ляпнешь в дружине - прибью, - спокойно произнес он.

- Ай, пусти! - начал выворачиваться Проня. - Ничего я и не собирался говорить!

Вьюн ослабил хватку, выпуская дружка. Пронька, обиженно надув щеки, начал тереть покрасневшие уши.

- Уж и сказать ничего нельзя, - ворчал он себе под нос.

5.

- Князь велел, как явишься, чтоб к нему зашел, - Горшеня испод густых с проседью бровей сверлил пытливым взглядом Демьяна.

- Аспид твой князь, - угрюмо ответил боярин.

- Случилось чего? - десятник, бесцеремонно схватив Олексича за локоть, повел в сторонку. - Сказывай уж.

- На потеху меня выставил, человека одного оговорил, таких про него небылиц наплел, а я - дурень и поверил, а князю поразвлечься лишь хотелось, скучно князюшке здесь, а я у него для забавы, что медведь скомороший, только бубна не хватает! - Демьян распалял сам себя, гневно раздувая ноздри.

- А у человека того оговоренного коса русая была? - улыбнулся Горшеня.

- И ты предатель! - Олексичу надо было на ком-то сорвать бушующую внутри досаду. - В церкви же видел, что она с клироса на меня смотрела, а смолчал! Знал ведь, что ищу ее!

- Да откуда ж мне знать, что то зазноба твоя была? На тебя в церкви многие девки пялились, ты у нас молодец видный, - успокаивающим мягким голосом пропел Горшеня.

- Врешь! Все ты понял! Отец тебе приказал приглядывать за мной, чтобы я здесь с какой не спутался, а домой жениться ехал, вот ты и помалкивал.

- Ну, боярин, это уж теперь ты нелепицы сказываешь, - обиделся старый вой. - Ничего такого мне Олекса Гаврилыч не поручал, чай ты не малое дитя, чтобы за тобой приглядывать, а с девками своими ты сам разбирайся.

Демьян начал остывать.

- Она воеводы дочь оказалась, - признался он, наконец. - Что делать-то?

- Свататься, - спокойно ответил Горшеня.

- Откажет, - вздохнул Демьян.

- На все воля Божья, - развел руками десятник. - Откажет, один домой поедешь, в Ольгове жену сыщешь.

- Мне другая не нужна! - опять закипел Олексич.

- Князя в сваты не бери, один на двор к воеводе ступай, - пропустил мимо ушей очередную вспышку боярского гнева Горшеня.

- И не собирался, и без него обойдусь. Пусть другого для забавы ищет!

- Велел же ко мне явиться, а ты с воями лясы точишь! - в воротах, беспечно улыбаясь, стоял Александр, для вида показно хмуря брови.

Демьян небрежно поклонился.

- Что надулся? Мне дуться нужно, пропал на целый день. Говорят, на ловы еще за темно подался, а меня не позвал. Поймали чего?

- За что ж ты со мной так, княже? Я ведь голову ради тебя готов был сложить, отца с матерью в беде бросил, а ты меня на потеху выставил, - нарочито спокойно заговорил Олексич, но злость ядовитой струей все равно просачивалась сквозь неспешную речь.

- О чем ты? - оторопел князь, под напором боярина невольно делая шаг назад.

- Сам про то ведаешь, - прищурил глаза Демьян.

- Про воеводы дочь прознал, - догадался Александр, отводя взгляд.

- Прознал, - глухо ответил Олексич.

- Не со зла я то сделал, для тебя старался, - начал оправдываться князь, - ты ж не понимаешь ничего.

- Куда уж мне, - огрызнулся Демьян.

- Да, для тебя! От унижения тебя защитить хотел, посмеется над тобой Федор да вон выставит, ничего ты там не добьешься, - Александр заговорил быстро, не давая своему боярину вставить ни слова. - К ней ведь Буян уже сватался, сам братец сватом ходил. И что? Отказал, мол, уже просватана в Переяславль, слово нарушить он, дескать, не может...

- Врет, она мне сказывала, что не просватана, - успел вклиниться в словесный поток Демьян.

- Да, понятное дело, что врет, не в том дело. Не хочет он дочь за курского отдавать. Брезгует нами, нос дерет, а с чего? На заставке бедненькой сидит с горсткой воев, в Богом забытом месте! Завтра найдет рать какая, и пепла от крепостицы не останется. А все ж не такие мы ему! Буяну отказал, а тебе уж и подавно откажет.

- Чем же я Буяна хуже? - вскинул подбородок Демьян.

- А тем, Робша, что Филька - правая рука Липовецкого князя, а ты лишь при младшем сынке ходишь. И двор у него, уж можешь обижаться, побогаче вашего будет. Он вдовец, приданое жены все при нем осталось, сам себе хозяин, а ты при отце пока.

- У меня дружина своя, - не желал мериться с суровой правдой Олексич.

- А что за татя Федора пред тобой выставлял, так тать он и есть. Уж поверь мне, тестя такого ни к чему иметь, аки коршун, вопьется когтями, не отцепишься. Оградить я тебя хотел от семейки этой. А знаешь, что он вдовицу воя обрюхатил, думал, пуста, родить не сможет, да нахаживал к ней, греха не боясь, а она взяла да понесла. Так Агафья твоя три дня на коленях пред ним стояла, чтобы он женился, да вдовицу не позорил. Вот у него жена-то откуда, а ты породниться с ним хочешь.

«Твоя Агафья» теплой волной пробежало по телу и вызвало у Демьяна улыбку.

- Что скалишься? Смешно ему! С такими родниться, все равно, что с бродниками али погаными якшаться, бесчестье одно, - по своему истолковал улыбку Олексича князь.

- Агаша за отца не в ответе. Да и Федора можно ли судить? Сколько нарочитых мужей на сторонке детишек от простых девок наживают, а под венец вести дочерей смердов не спешат. А этот женился все ж, хоть и не по чести жена, пересудов да гнева княжеского не побоялся. Не всякий решится. Кто без греха?

Демьян мстительно бил не в бровь, а в глаз, зная, что у Алексашки на стороне растет дочь.

- Ну, ежели ты в том греха не видишь, так иди - сватайся. Я, что мог, сделал, - князь жестом словно омыл руки.

- Завтра поутру и пойду, - с вызовом бросил Олексич.

- Иди, иди, у крыльца постоишь, он тебя и в сени не пустит.

Демьян ничего не ответил, он и сам в глубине души понимал безнадежность затеи, но не хотел себе в том признаваться.

- Ну, хочешь, я с тобой сватом пойду, да Миронега для веса с собой прихватим? - заискивающим тоном вдруг предложил Александр.

- Сам я пойду, - буркнул Демьян.

- Бог в помощь, - ядовито усмехнулся князь, раздосадованный, что боярин не пошел на щедро предложенное примирение.

Алый княжеский корзень мелькнул за дырявым частоколом. Молодой боярин остался один с невеселыми мыслями.

Тяжелые дубовые ворота смотрели на Демьяна глухой безнадежностью. Жених потоптался в нерешительности, едва заметно вздохнул и, толкнув плечом массивную калитку, ступил на неприветливо пустынный двор. Заливаясь раскатистым лаем, к незваному гостю рванула свора собак. Мелкая, и оттого самая задорная шавка, оскалив острые клыки, попыталась схватить Демьяна за сапог. Он легонечко пнул ее ногой, но этим только раззадорил нахалку. Никто не спешил отгонять настырных сторожей. Положение становилось потешным: жених, сражающийся с собаками.

- Дружок! - не растерявшись, крикнул Олексич. Из-за угла клети вынырнула лобастая, измазанная сажей морда. Пес в несколько прыжков подлетел к своре, по хозяйски властно рыкнул и лизнул правую руку Демьяна. Собаки сразу успокоились и лениво стали разбредаться в разные стороны. Атака закончилась. Парень, благодарно потрепав Дружка за ухом, пошел к сеням.

Дверь противно скрипнула, на пороге появился старик с жиденькой бороденкой на сморщенном лице, одетый в полинялую свиту. Дед напряг подслеповатые глаза и вопросительно уставился на гостя.

- Мне к Федору Евсеевичу... Воевода дома? - не своим, каким-то севшим голосом спросил Олексич. - Я - боярин липовецкий, по делу, - добавил он, кашлянув в кулак.

Седая голова исчезла. Наступило изматывающее ожидание, Демьян чувствовал, как ускоряется сердце, и от того злился сам на себя. И опять режущая ухо тишина.

Наконец-то старик показался вновь, так же молча жестом приглашая гостя войти. Челядин повел Демьяна не в гридницу, где недавно пировали вороножская и липовецкая дружины, а куда-то мрачным узким переходом. Парню все время приходилось нагибаться, чтобы не задевать головой притолоки.

Из темноты он вдруг попал в хорошо освещенную горницу. В слюдяных окошках весело искрилось зимнее солнышко. Во главе узкого и длинного стола, накрытого обильными яствами, хитро щуря глаза, сидел сам воевода. По правую руку от него с любопытством рассматривала вошедшего молодая жена, она встала и первой поклонилась гостю. Демьян с опозданием кинулся кланяться в ответ и креститься на образа в красном углу. Вокруг стола нарочито суетливо бегала Купава, как и хозяйка, не скрывая своего любопытства. Агафьи, к сожалению, в горнице не было.

- Здрав буде, воевода! - громко и как можно увереннее произнес Демьян.

- И тебя храни Господь, Демьян Олексич, - не вставая, упираясь широкими ладонями в стол, ответил Федор. - Зачем в такую рань пожаловал?

- Отдай за меня свою дочь Агафью! - решительно бросил гость заветные слова.

- Честный жених сначала свататься идет, а потом уж с девкой по погостам да лесам бродит, и то ежели отец ее позволит то бесстыдство творить, - сразу показал свою осведомленность Федор.

Демьян опустил глаза.

- Отдай, полюбились мы друг дружке.

- А она вот сказывает - не нужен ты ей, - воевода постучал кончиками пальцев по твердому дереву.

- Рассорились мы давеча, обида в ней говорит, да то ненадолго, простит! - горячо заговорил парень.

- Что ж рассорились-то? - глаза воеводы совсем превратились в щелочки.

- Не могу я того сказать, - покраснел Демьян.

- Слышала, Устя, рассорились они давеча!? - громко, скорее кому-то, чем жене прокричал Федор. - Значит, вчера она снег с могилок долго расчищала, замешкалась, видеть никого не видела, никакие ухари вкруг нее не вились? Да и не нужны ей женихи курские, так? А этот говорит - рассорились, это ж как?

Купава ахнула и опрокинула крынку. Та с глухим стуком упала на пол, расколовшись надвое.

- Пошла вон, растяпа! - гаркнул на нее хозяин.

Олексич с досады прикусил нижнюю губу, он «с потрохами» выдал любимую отцу. Хитрый Федор провел его как дитя.

- Не гневайся, случайно мы встретились, не виновата она, - попытался хоть как-то исправить ситуацию Демьян.

- Не умеешь врать, так и не берись, - усмехнулся воевода. - Другие вон в сваты князей брали, а ты что ж один пришел. Али не в чести у князя своего?

- Ведаю, что князей наших не жалуешь, злить тебя не хотел, - признался жених.

- Умно, только не поможет, - воевода встал из-за стола. - Знаешь же, что не отдам, так зачем явился?

- А с чего тебе, Федор Евсеевич, мне дочь свою не отдать?! Чем я в мужья плох!? Отец у меня нечета тебе, городом большим ведает, - отчаянье делало Демьяна злым и наглым.

- То ты, сынок, больших городов не видел, - опять сощурил глаза воевода.

- Больших может и не видел, да по твоему хаживал, с Ольговом не сравнить.

- Вот что за женихи нынче, Устиньюшка, пошли! - опять кому-то громко выкрикнул Федор. - Пришел дочь просить, а отца поносит.

- Не хотел я тебя обидеть! Уж прости жениха неразумного! - так же громко в пустоту закрытой двери крикнул Демьян. - Да правдой можно ли обидеть?

Федор громко расхохотался, поглаживая опрятную бороду.

- Нравишься ты мне, Демьян Олексич, другого и на порог бы не пустил, а тебе вот, что скажу... Переходи на службу к рязанскому князю, я пред светлым Федором Романовичем [1] похлопочу. Хочешь, здесь на заставе первым помощником мне будешь, не захочешь под рукой тестя ходить, ежели городец мой мелковат, так я тебя в переяславскую дружину пристрою. Что скажешь?

У Демьяна перехватило дыхание.

- Не могу я того принять, - с трудом вымолвил он.

- Вот видишь, я ему не отказывал! - крикнул в воздух Федор. - Он сам от тебя отрекся, ему его князья дороже!

За дверью послышался легкий шорох и быстро удаляющиеся шаги.

- Зачем ты так? - с горечью прошептал Демьян.

- А затем, чтобы слезы по тебе не лила да быстрее позабыла. Отец, говоришь, большим городом управляет. А цел ли тот город, а жив ли отец твой? Ты про то ведаешь? Куда ты молодуху собираешься везти, ногайцам в руки? Я не для того дочь растил, чтобы ее на невольничьем торгу грязными ручищами поганые лапали! Что я матери ее на том свете говорить стану? Разные у вас дороги!

- А ты думаешь там за Вороножскими лесами рай? Тишь да благодать! Думаешь, чащи непролазные уберегут Переяславль? Батыя то не остановило... А батюшку князя твоего не в Орде ли замучили, на куски разрезали [2]? Не так давно это было. И вы, и мы меж лесом и степью живем, вместе по краю ходим. День прожили - да слава Богу! Времена нынче такие.

- Может и такие, только наш князь о судьбе батюшки помнит, гордыню свою подальше за пазуху засунул да голову пониже склоняет, а твои кланяться не хотят, боятся - надвое переломятся, от того погибель Курской земле. Диким полем все обратится.

- А вас, значит, за смирение не тронут? - усмехнулся Демьян. - В холопах жить спокойней.

- Жить! Это ты правильно заметил. Все, устал я пререкаться с тобой. Сам все понял, не дурак. Ступай с Богом, - Федор опять тяжело опустился на лавку. - Каравай возьмешь [3], оголодали, небось? - хозяин широким жестом обвел стол.

- Обойдусь, - Демьяну показалось, что пол расходится под ногами, и открывается бездна. - Не отдашь, так умыкну! - в отчаянье крикнул он воеводе, не желая мириться со злой судьбой.

- Нет, Устя, ты посмотри каков! В моем доме мне же и грозит, - хмыкнул в бороду воевода.

Устинья потянулась к мужу и что-то, густо краснея, зашептала ему в самое ухо.

- Не было у них ничего в лесу, уж я свою дочь насквозь вижу! - Федор опять вскочил с лавки. - А коли б и было чего, все равно не отдал бы! Я здесь на заставе не зря грудь под стрелы бродников подставляю, жалует меня князь. Я такое приданое своей Агафье выкачу, что жених не только порченную, а и брюхатую возьмет, да еще ручки мне целовать станет!

Не дослушав крики распалившегося воеводы, Демьян пошел прочь.

Князь Ольговский был, как и братец отходчив, долго на Олексича злиться не мог, да и вину пред ним чувствовал. Своего боярина он ждал в темной избе с кувшином забористой браги. Когда тот явился с почерневшим лицом, Александр расспрашивать ничего не стал, просто протянул дружку крынку. Демьян жадными глотками начал вливать в себя дурманящую жидкость.

- Забудь, Робша, забудь, - как заклинание зашептал князь, - переболит, и это пройдет... Хочешь, с Матрешкой тебя сведу, ты ей тоже понравился.

Демьян понуро усмехнулся:

- Не надо, - и сделал еще пару глотков.

Какое-то время они сидели молча.

- Я к ней сейчас пойду, - вдруг, сильно шатаясь, вскочил с лавки Олексич, - прощение попрошу, что отрекся...

- Как отрекся? - не понял князь. - Тебе воевода отказал, твоя-то вина в чем? Они пусть прощение просят, такому добру молодцу отказали. И захотят, да такого не сыщут.

- Отрекся я от нее, дважды отрекся, а могли бы вместе быть, - не слушая Александра, продолжал твердить Демьян, пытаясь рукой попасть в рукав кожуха.

- Тебе, что ж воевода какие условия за девку выставил? - догадался более трезвый князь, подаваясь вперед.

У Демьяна все кружилось перед глазами, противный кожух никак не хотел надеваться.

- Горшенька, помоги! - крикнул он, тихо сидевшему в уголочке отроку.

- Просил у тебя чего воевода воронжский? - продолжал допытываться Александр, загораживая Олексичу дорогу.

- Ничего не просил, - сквозь хмельной туман до Демьяна стало доходить, что он взболтнул лишнего.

- Как же ты от его дочери отрекся? - не унимался князь, понимая, что надо «дожать» боярина, пока тот пьян.

Нужно что-то отвечать, что-то придумать, но мысли никак не хотели сплетаться в нужный узор. «Не умеешь врать, так и не берись», - всплыли насмешливые слова. «Что ж делать, если про лес расскажу - Агашу опозорю, про предложение Федора - ему насолю... насолю воеводе... ну так и поделом ...»

- Ну? - тряхнул Демьяна за плечи Александр.

- К рязанцам переманивал, Агафью в жены обещал, - выдавил из себя Олексич.

- А ты? - напрягся князь.

- Видишь с тоски упился, ноги не держат, - Демьян вцепился в руку, стоявшего услужливо рядом, Горшеньки. - Как думаешь?

Князь отступил, облегченно вздохнув.

- Пойду я... пойду, - Олексич двинулся к двери.

- Да куда ты пойдешь? Ляг, проспись, утро вечера мудреней! - крикнул ему вслед Александр.

- Повиниться мне нужно, - Демьян вывалился на двор, свежий ветер ласково погладил разгоряченное лицо.

- С ним ступай, - приказал князь Горшеньке, - упадет где, замерзнет.

Отрок бросился за хозяином.

Улица, дома, заборы - все плыло вкруг хмельного прохожего, приглашая и его присоединиться к ленивой плясовой, но Демьян упорно шел вперед, из последних сил пытаясь сохранить равновесие. По пути попадались какие-то люди, их лица были размытыми пятнами. «Как я набрался!» - шумело в голове.

Вот и ненавистный забор. Парень запрокинул голову и громко позвал:

- Агаша!.. Агафья!

- Демьян Олексич, пойдем домой, - стыдливо оглядываясь, стал дергать его за рукав отрок.

- Та вонючая изба - не мой дом, у меня дом в Ольгове, - отдернул руку боярин, - Агафья! - опять заголосил он, вкладывая в крик все силы.

Из-под ворот вынырнул Дружок, крутнулся вокруг Демьяна, испугав отпрянувшего Горшеньку. Пес кинулся было ласкаться, но почувствовав резкий хмельной дух, тявкнул и полез назад во двор.

- Агаша-а-а...

Поверх забора появилось испуганное личико Агафьи. Очевидно, она залезла на что-то зыбкое и теперь, опасаясь упасть, вцепилась побелевшими пальцами в сухие доски.

- Что ж ты меня позоришь? - зашептала она.

- Агаша, - глупо улыбнулся парень, - лада моя.

- Да ты пьян! - зеленые глаза округлились. - Иди домой, люди смотрят.

- Агаша, прости меня, прости... Я виноват, но я не хотел.

- Сменял ты меня, на князя своего сменял, так чего ж тебе еще надобно? - голос девы дрожал.

- Не мог я от всего отказаться, да не только в князе дело, я сын единственный, отец, мать за мной, сестры. Здесь остаться - значит их бросить. Того я не могу!

- А вот я ради тебя все бы бросила, - в шепоте Агафьи слышалось презрение.

- То бабья доля, совсем другое.

- Другое?! - шепот сорвался на крик. - Моего отца значит можно опозорить, то другое?!

- Я твоему отцу бесчестья не хотел.

- Да что ты? - всплеснула руками Агафья и тут же, пошатнувшись, опять вцепилась в доски. - Видно хмель тебе память укоротил. Уходи, не нужен ты мне.

Парень глотнул сырого воздуха.

- Не нужен, стало быть, - мотнул он головой, стараясь сбросить с себя хмельной угар. - За другого пойдешь?

- Пойду! - с вызовом эхом ответила дева.

- Другой теперь вместо меня тебя будет...

Даже с высоты забора было видно, как побелело лицо девушки, как она вся напряглась в ожидании страшного признания. Демьян сразу протрезвел. Оглянувшись, он, наконец, заметил большую толпу зевак у себя за спиной: перешептывающиеся бабы, скалящиеся детишки, ухмыляющиеся вои из дружины Святослава.

- Другой вместо меня тебя под венец поведет. Прощай, - исправил парень неосторожные слова.

Умывшись грязным талым снегом, он, не оглядываясь, побрел прочь.

- Ну, что стоите?! - неожиданно крикнул в толпу Горшенька. - Хмельного никогда не видели? А ты - дура! - крикнул он безо всякого почтения дочери воеводы и побежал догонять боярина.

Зеваки, перешептываясь, стали расходиться. Голоса быстро смолкли в отдалении. А за глухим забором, сидя на собачьей будке, скрытая от злого любопытства, горькими слезами давилась Агаша.

[1] - Федор Романович - рязанский князь (1270-1294 гг.).

[2] - Роман Ольгович - рязанский князь (1258-1270 гг.), был зверски казнен по приказу хана Менгу-Тимура.

[3] - По традиции отвергнутому жениху для смягчения отказа дарили каравай.


Глава V. Черный и белый снег.



V. Черный и белый снег.

1.

«Когда снег по осени землю накрыл, он был белый, пушистый, глаз радовал, а теперь-то что?»

Демьяна беспощадно рвало. Он с трудом успел забежать за угол клети, чтобы не позориться перед дружиной. Бражка попросилась наружу, за ней рвались и кишки. Где-то за спиной уже подкрадывалась головная боль, готовая вонзить острые иглы похмелья.

Его вои толпились поодаль, озадаченно переговариваясь.

- Ушицы ему нужно поесть, такой улов вчера притащили, а он даже не притронулся, - вздохнул Горшеня.

- Кваску бы ему сейчас, да где ж взять? - Первуша зло сплюнул. - Все у них здесь дрянь, и бражка их - дрянь!

- Да, все - дрянь, - поддакнул ему Пронька, - беда, вот только девки больно хороши.

И тут же получил подзатыльник от десятника.

- Я же правду сказал? Были бы девки похуже, так и бражку пить бы не пришлось.

- Молчи уж.

Из-за угла вышел осунувшийся Демьян.

- Полегчало? - посочувствовал Первуша.

- Полегчало, - сухо ответил боярин, избегая смотреть дружинникам в глаза.

- Умыкать будем? - бесцеремонно спросил Проня, отойдя от десятников на безопасное расстояние.

- Нет, ей того не надобно... Воды притащи умыться и рубаху чистую, да живей, а то на службу опоздаем.

Олексич старался делать вид, что ничего не случилось, все как прежде. Но чем больше он прилагал усилия, тем явственней проступало уныние.

В церкви Демьян сразу заметил ее. Он не смотрел, отворачивал голову, пытался состроить равнодушие, но все равно краем глаза невольно ловил завернутую в аксомитовые одежды тонкую фигуру. Агафья на этот раз не пряталась промеж старух, не перешептывалась с бойкими девками, она стояла, гордо вскинув голову, рядом с мачехой в первом ряду от алтаря, там, где и положено было по праву занимать место дочери хозяина заставы. Красавица тоже не смотрела в сторону Демьяна, но он был уверен... да уверен, что и Агаша чувствует его присутствие.

Вокруг все шушукались, криво ухмылялись. Весть о пьяной выходке ольговского боярина еще вчера облетела весь городец, и теперь была главной сплетней заутренней. Любопытствующие переводили взгляд с дочери воеводы на несостоявшегося жениха, пытаясь получить новую пищу для разговоров. Но горе-влюбленные, казалось, внимательно следили за службой, внимая речам молоденького отца Леонтия. Не дождавшись перемигиваний или каких-то других знаков, вскоре пару оставили в покое.

Сколько Демьян утром не обливался холодной водицей и не растирал снегом виски, вид у него все равно был помятый и уставший.

- Что, Робша, всю ночь по Агашке рыдал? - поддел его в бок Филька Буян.

- Не твое дело.

- Думал, мне отказали, так тебя захудалого в зятья примут? Петух соколом себя возомнил.

- Ты что ли сокол? - усмехнулся Демьян.

- Ну, уж как петух под заборами не кричу.

Филька видел, что Олексичу худо с похмелья, и явно нарывался на драку, не желая упустить такой удобный момент.

- Врезал бы я тебе, да в Божьем храме грешно, - Демьян сжал кулаки.

- В храме нельзя, а за храмом то можно, после службы, - и толкнув соперника в плечо, Буян нырнул в толпу.

- Только драки нам сейчас и не хватало, - проворчал, слышавший все, Горшеня.

- Драка мне сейчас и нужна, - Демьян невольно поворотил голову, и тут же встретился взглядом с Агашей. В ее глазах было беспокойство. «Неужто, переживает!» От этого на душе у парня сразу стало благостно, а иглы боли теперь кололи не так жестоко.

Народ в церкви оживился. «Биться... биться станут», - полетело со всех сторон.

За церковной оградой толпа очертила место поединка, в воздухе летало возбуждение. Демьян с Филькой быстро скидывали с себя кожухи и свиты, чтобы драться в одних исподних рубахах.

- Масленая только завтра, Божье воскресение нынче, а вы драку затеваете! - пытался увещевать задир Леонтий.

- Пусть разомнутся, - лениво отмахнулся от священника Святослав Липовецкий, - а то от скуки да безделья зачахли совсем.

- Их люди, сами разберутся, - с показным равнодушием устранился и воевода.

Александр молчал, по его внешне спокойному лицу ничего не возможно было прочесть.

Все смолкло в ожидании.

Филька был мелковат ростом, но широк в плечах, с развитым торсом на крепких ногах, мужицкими большими кулаками легко гнул подковы и пробивал толстые доски. Однако при всей своей силе и отчаянной задиристости раньше противостоять в открытом бою Демьяну он не мог. Сейчас все было по-другому, Буян рассчитывал на победу, и дело не только в тяжелом похмелье соперника. Все время пребывания на заставе Филька не стеснялся подсаживаться к сытому княжескому столу, зимние испытания не оставили ни следа на его круглых румяных щеках. Олексич же питался со своей дружиной, не желая объедать Александра, и от того заметно отощал. В присутствии не состоявшегося тестя и его красавицы дочери, испуганно выглядывающей из-за отцовского плеча, Буяну очень хотелось поквитаться за все накопившиеся обиды.

Широко перекрестившись на распятие церковного купола, Филька бросился на Демьяна. Он яростно начал наскакивать, целясь в лицо, желая сразу же мощной атакой подавить соперника. Но его кулаки встречали лишь пустоту. Олексич только уворачивался, не нанося в ответ ни единого удара. Он отступал по кругу, ведя соперника за собой.

- А ольговский-то трусоват! Бегает как заяц! - раздавались смешки вороножских зевак.

Получив одобрение зрителей, Буян, сделав несколько обманных ударов в сторону груди и правого плеча, опять попытался достать скулу Демьяна. Тот казался запыхавшимся и уклонялся все менее ловко.

- Батюшка, вели, чтоб остановили! - взволнованно дергала Агафья Федора за рукав. - Он ведь убьет его!

- Твой дурня липовецкого? - ухмыльнулся воевода, - Не должен, он у тебя жалостливый.

Буян в очередной раз махнул кулаком, тяжелый серебряный перстень, щедрый княжеский подарок, задел Демьяну щеку, из рассеченной раны хлынула кровь.

- Батюшка, ну, пожалуйста, ну, Христа ради! - уже рыдала, не стесняясь людей Агаша.

- Отстань! - рявкнул воевода, не оборачиваясь к дочери.

Филька, увидев кровь соперника, усилил напор, еще, еще и... Демьян резко пригнулся почти к самой земле и откуда-то снизу нанес один единственный удар в челюсть. Буян покачнулся, зачерпнул руками воздух и рухнул на истоптанный снег.

- Убил! - ахнула какая-то баба. Липовецкие рванули к дружку, стали его легонько трясти и растирать снегом, Филька тихо застонал.

- Живой! - пробежало по толпе.

- Уйми своего бугая. Всех воев мне помял, - досадливо бросил Святослав.

- Так он никогда первым не начинает, - весело отозвался Александр, гордо задирая нос.

Пришедшего в себя Буяна под руки увели в княжеский терем. Демьян неспешно с достоинством одевался, наслаждаясь минутной славой.

- Что ж сразу не ударил? - подмигнул ему воевода.

- Народ позабавить хотел.

- Кто научил-то так?

- Отец.

Демьян искал глазами в толпе Агашу.

- Не ищи, домой я ее отослал, - сразу понял все Федор. - Забывай, легче будет, и кулаки об дураков чесать не придется.Это уж я сам решу - забывать али нет.

- Как знаешь, - пожал плечами воевода.

- Робша, пойдем, - ревниво встал промеж них Александр.отправились в свою сторону, липовецкие - в свою. И только местные остались, громко обсуждать поединок.

Проня потихоньку сунул Демьяну в руку что-то мягкое:

- Твоя передала, кровь остановить.

Беленькую, вышитую мелкими цветочками ширинку [1] Олексич бережно спрятал за пазуху, привычно утерев кровь рукавом. «Опять подарок, а я даже и отдариться не могу!»

- Пронька, а кто у нас гребни резать может? Для Зарянки моей кто гребень смастерил?

- Кажись, Митяй...Поспрошаю.

- Поспрошай.

- Воровать-то будем?

- Будем, - уверенно махнул головой Демьян. - Я свою бабу никому отдавать не собираюсь.

И хотя Агафья была вовсе и не бабой, и уж тем более не его, возбужденному дракой, парню все казалось теперь простым и достижимым. Над головой простиралось по-весеннему синее небо, под ногами мялся не такой уж и грязный снег, а грудь грел расшитый платочек.

[1] - Ширинка - здесь носовой платок.

2.

По левому берегу Вороножа с западной стороны, еще очень далеко, так, что и зоркому вою едва хватало сил рассмотреть, от окаема отделилась россыпь дрожащих точек. Выстроившись в цепь вдоль реки, они медленно приближались к заставе. Но опытные вороножские дозорные сразу приметили чужаков, засуетились, послали к воеводе. И вот уже сам Федор Евсеевич вглядывается в степь. Да это десяток всадников, и они едут к заставе! Городецкие дружинники заняли положенные места, готовясь к бою. Где десять, там может быть и целое войско. Воронож привык ждать беды с левого края. Куряне тоже залезли на забороло.

- Кто ж такие? - Святослав Липовецкий, нахмурив брови, встал рядом с воеводой.

- Поглядим, - спокойно ответил Федор, оправляя наручи.

При приближении всадников оказалось всего пятеро, у каждого по две лошади - та, на которой ехали, и на смену. Незнакомые люди легкой рысцой объезжали степной кустарник и одиночные деревья, ненадолго исчезали в оврагах и снова появлялись. Уже можно было различить сверкавшие на зимнем солнышке шишаки. «Русичи!» - понеслось вдоль прясла.

- Наши! - закричал один из липовецких воев. - Степка Карась ведет!

- Наконец-то! - Святослав, хлопнув себя кулаком в грудь, весело подмигнул стоявшему позади Александру.

Ольговский князь в отличие от брата не спешил выражать бурную радость.

Всадники подъехали к краю берега. Тот, в котором признали Степку, спрыгнул с коня и пошел проверять прочность льда, простукивая перед собой каблуком.

- Эй, Карась! - зашумели с городни. - Не бойся, рыбы не тонут!

Вой не услышал шутку, время от времени озираясь на сруб, он продолжал осторожно двигаться вперед. Перейдя реку, Степан дал спутникам добро, и побрел назад за своими лошадьми. Остальные, спешившись, под уздцы повели коней на лед.

Воевода махнул, чтобы отворяли ворота.

- Мы из Липовца, князь наш у вас? - приблизившись к городне, крикнул Карась.

- Здесь я! - сам отозвался Святослав. - Въезжайте!

Он почти бегом бросился спускаться.

Только вблизи стало заметно, как измучены гонцы: осунувшиеся серые лица, синева под глазами.

- Ну, что там? - Святослав нетерпеливо тряхнул худощавого Степана за плечи. - Ушли поганые?

- Ушли, - махнул головой гонец, - все ушли.

- Грады целы? Липовец, Ольгов? - князь замер.

- Целы, Бог сохранил, - выпалил Степан.

Святослав облегченно выдохнул.

- Села пожгли, все вкруг пусто стоворили, а в грады не полезли. Да и в селах полон невелик взяли, народ уж ушлый, разбежался.

- Хорошо! - ликовал Липовецкий правитель.

- Только вот..., - Карась замялся.

- Что не ладно? - сразу понял князь.Ахмат приказал в назидание тринадцать бояр казнить... Восемь рыльских и наших пятеро. Кого в степи нагнали... это тех, что за вами вслед пробирались, кого из градов с семьями потребовали выдать.

- Кого? - хрипло спросил Святослав.

- Якова Тюрю, Фому Третьяка, Пашеню и тысяцких двух.

- Каких тысяцких? - подлетел Александр. - Моего тоже?!

- Липовецкого и Ольговского обоих поганые велели с семьями выдать, а то на приступ пойдут, так и выдали, чтоб грады не губили.

Александр покрутил головой в поисках Демьяна, но того поблизости не было.

- А с вашим-то совсем худо все вышло, - понизив голос, прошептал Карась. - Ваш Олекса сказал, сам выйду, а семью выводить не позволю. А ольговцы напуганные, экая силища к стенам подступилась, на двор к тысяцкому повалили, чтобы силком вывести. А дружина за него встала. Ну, и сеча началась прямо у хоромов... Много очень посадских побили, взять никак не могли, пока сети не притащили, да с клетей на них не покидали, спутали да вывели. А посадские над своими рыдали, обозлились, добро Олексы разграбили, под чистую все вынесли. И хоромы хотели спалить, да побоялись, что и другие дворы займутся... Так вот! - Степан развел руками. - Зло большое на тысяцкого своего затаили, хоть на покойника и грешно обиду держать. Как бы его сынка, как воротится, тоже не порешили. Уж шумели об том на торгу.

- Пусть попробуют! - мрачно произнес Александр, сжимая кулаки. - Как Демьяну-то сказать? Может ты? - поворотился он к брату.

- Твой боярин, сам и говори, - буркнул Святослав. - Взрослеть уж пора.

Жить чужими заботами Липовецкий князь не хотел.

- Собираться пошли, завтра поутру выехать нужно. Успеем собраться?

- Успеем, чего тут собираться-то, - поддакнул, крутившийся рядом Буян. Потирая ушибленную челюсть, Филька, как мог, пытался показать сожаление и сочувствие, но злая радость просвечивала, как нагота сквозь худые одежды.

Вдоль прясла к толпе со своими десятниками шел Демьян. Он то ускорял шаг, то как-то странно медлил.

Александр нервно сглотнул.

- Ты боярину моему еще раз все порасскажи, как оно там приключилось, - переложил молодой князь горькую весть на гонца, поспешно отступая в тень.

Агафья стояла у слюдяного оконца. Солнце заволокли плотные тучи, от этого прежде веселые плиточки, уныло передавали тусклый уличный свет. В горнице царил полумрак. Тоненький пальчик суетливо ковырял мох в щели бревенчатой стены. Девушка ждала, ждала, сама не зная чего, тоска прочной веревкой обвивала плечи. «Гонцы приехали... домой собираются... Теперь он уедет, уедет! Все...»

В комнату с шумом вломился воевода.

- Уже слыхала?! Поняла, непутевая, от какой беды тебя отец уберег? Отца-то чутье никогда не подводило!

- От какой беды? - обмерла Агаша.

- Не знаешь? - Федор пристально посмотрел на дочь. - Не знаешь... Нет у него отца больше, повесили тысяцкого с другими боярами за грехи князей их. Повесили, да потом над телами поглумились. Головы и руки отсекли, да по весям в назидание возили, чтобы народ видел, что с непокорными бывает. Вот только показывать некому, куряне разбежались. Пусто. Так останки мучеников тех собакам скормили. Поняла?

У Агафьи сделался вид, словно ее окатили ушатом ледяной воды. Федор продолжал давить словом:

- А сестер его в полон увели, мать от горя умом тронулась. Добро разграбили. Хорош жених! Так его еще и местные за отцом вслед на небо отправить хотят. Ждут, когда приедет, ножи точат. Вот как их семейку в граде родном любят! Туда ты замуж хотела? Руки мне целуй, что не отдал, беда стороной обошла.

- Как он? - еле слышно прошептала девушка.

- Худо, - признался Федор, но тут же поспешил добавить. - Переживет, не он первый. Мы Ивашку потеряли, тоже жить не хотелось, а время прошло...

- Мне к нему надо! - рванула к двери Агафья.

- Куда?!щ Никуда тебе не надо, - отец преградил дорогу, хватая ее за руку.

- Мне надо! Надо! Худо ему! - вырывалась Агафья.

- Не надо тебе туда, то не наше горе. Он тебе никто! - Федор попытался обнять дочь. - Ну, подумай, что я матушке твоей скажу, как пред Богом отвечать стану, ежели тебя на погибель отдам. Да дело ведь не только в бедности его, я ведь Демьянку и без порток готов был в семью принять. Но ему на закат нужно, домой... А что его ждет там? Да он сам теперь тебя с собой не возьмет, он тебе, как и я зла, не желает. Забудь.

Агафья продолжала рваться.

- Батюшка, родненький, пусти. Христом Богом молю, пусти! Ведь он себя корит, себя... Больно ему. Мне к нему нужно... Пусти.

- Стыда у тебя нет, чести девичей, по ухажеру так-то убиваться. Хорошо, мать не дожила до позора такого! - из мягкого, голос Федора опять стал резким до крика. - Эй, кто там! Сюда! Заприте ее, пусть успокоится... Да, успокоится... и подумает, что отец добра желает, а не злодей какой!

3.

Агаша металась по запертой горнице, как молодая волчица, пойманная коварными ловчими. На дворе давно стемнело, лучина погасла от неловкого движения, комната погрузилась во мрак. Единственное, плотно задернутое войлоком, окно находилось под самым потолком и не пропускало даже лунный свет.

«Если короб пододвинуть, можно будет до оконца дотянуться, да узковато... Разъелась на батюшкиных хлебах, а теперь и не пролезть. Меньше брюхо набивать надо было. Это за грехи мои такая напасть. Милый голодает, а у нас каждый день от яств стол дугой... А я поднатужусь, может и пролезу... Холодно без шубы, да здесь не далеко, добегу. Мне бы выбраться».

Она нащупала массивный короб и уперлась в него руками. Раздался противный скрип, но дело не заладилось. Громадина, привыкшая годами стоять на отведенном ей месте, никак не хотела его покидать.

- Да двигайся ты! - ругалась девушка. - Ну, же, голубчик, мне очень надо! Не сдвинуть, прибит он что ли?

Агафья присела на ненавистный короб, устало обвела глазами комнату.

«Может тогда лавку пододвинуть, а из короба добра какого настелить поверх, чтобы повыше было? И кто додумался так высоко здесь оконца прорубить? Заперли бы меня в светлице, там и окна большие и ставни легко открываются, и не топлено, душегреечку бы наверняка кинули, чтобы не замерзла, так было бы и в чем удирать».

За дверью послышались шаги.

- Притихла голубка, - проскрипел старческий голос няньки, - спит, должно.

Агафья рухнула на короб и закрыла глаза.

- Пусть поспит, может, опомнится, - забасил отец. - Это надо ж, я ей втолковываю, а она, что оглохла!

- Приворожил ее боярин, у меня глаз на это верный. Он, говорят, с погаными дружбу водит, от них привороты и прознал. За Леонтием надобно сходить, пускай молитвы над ней почитает...

- За хворостиной нужно сходить, пускай дурь выбьет! Никакого почтения к родителю.

Шаги стали отдаляться.

Девушка облегченно вздохнула и начала потихоньку двигать лавку. В отличие от короба, та легко поддалась.

«А может упереть ее одним концом в край окна да с разбегу по ней взбежать как в гору? Видела, ребятня так забавлялась».

Тут опять за дверью послышался легкий шорох. Агафья пнула лавку к стене, поспешно усаживаясь на нее. Боязливо застонал тяжелый засов. В горницу крадучись прошмыгнула какая-то тень.

- Кто здесь? - испуганно окликнула девушка.

- Это я - Устя!

Устинья распахнула, наброшенный на плечи платок, и на стенах заплясали отблески свечи.

- Что тебе угодно, матушка? Чай не спится? - не ласково встретила ее Агафья.

- Да, какая я тебе матушка, - Устинья поставила светец на пол. - Я ведь всего на семь лет тебя старше. Федор Евсеевич в баньку ушел мыться, потом как-нибудь постараюсь, чтобы он сюда не заглядывал. Вот одежа и убрус [1], а то застудишься.

Мачеха поспешно сняла с себя шубку и пуховый платочек.

- Бери. Из дома я тебя выведу, а дальше уж не знаю как. На воротах сторожа стоят.

- Мне бы только из терема выскочить, а со двора я всегда ускользнуть сумею, - Агаша поспешно укутывалась в теплые вещи. - Попадет тебе от батюшки, коли прознает, - кольнула ее уже у двери совесть.

- Не прознает, коли к утру вернешься. Ты же к утру вернешься?

Агафья растерялась.

- Ты уж, возвращайся. Да глупостей каких не наделай, не надо. Слова, какие нужно ему в утешение, скажи, да домой. Обещаешь?

- Нет.

- Как нет? - ахнула Устинья.

- Сама знаешь как, - ответила, что ударила, падчерица.

- Распутной меня считаешь, как и все, я думала ты не такая, - вдруг зарыдала мачеха.

- Устя, ты что? Не плачь! - с запоздалым раскаяньем кинулась утешать ее Агаша. - Это я так ляпнула, не подумав. Да я совсем так и не думаю. Правильно отец говорит, хворостина по мне без дела сохнет.

Устинья продолжала рыдать:

- Все, все здесь распутной меня считают, а в чем вина моя? Пять лет с мужем прожили, а детишек нет. А он кричал, мол, это ты виновата, подсунули девку порченную, да бил меня, уж так бил. Ты за родным батюшкой живешь, он тебе только грозит, а руку на тебя ни разу не поднял. А на мне места живого не было, и родные далеко, и заступиться некому. А потом его убили вместе с Иваном вашим в сечи одной, помнишь? И я вдовицей одинокой осталась, всякий обидеть может... Я в монастырь собиралась, видит Бог, собиралась. А тут Федор Евсеевич стал захаживать, подарки носить, а воеводе кто откажет? Да тебе не понять...

- Отчего же, - вставила словечко Агаша, - Я все понимаю, понимаю.

- Он думал, я пуста, побалуется да прочь, греха и не приметит никто, а я понесла сразу же. Видать не во мне дело было. А отец твой на мне жениться-то не хотел, испугался, ходить перестал. И так мне страшно стало, так страшно. А он потом вернулся и в церковь повел венчаться. А я знаю, это ты его уговорила, да я за тебя Бога вечно буду молить, - Устинья бросилась целовать Агафье руки.

- Что ты, Устя, что ты? Не надо. Сам он так решил, да то все болтают.

- А ты глупости не твори, непорочной вернись. Ты, Агафья Федоровна, не знаешь, каким народ жестоким может быть, в лицо тебе насмехаться станут, а что ты воеводы дочь, так это еще хуже. Крут батюшка твой, обиду здесь многие на него таят, на бесчестье твоем отыгрываться станут.

- Пойду я, Устя. Пора мне, - Агафья скрылась в темноте дверного проема.

- Подожди, - кинулась догонять ее Устинья. - Дай я впереди пойду.

Агаша дождалась, когда серп растущей луны спрячется за облако, и быстро перебежала через двор. Она знала, что где-то там, в укромном уголке есть лаз, через который своевольный Дружок удирает порезвиться на улицу. Где могучий пес пролезет, хрупкая дева всегда пройдет.

Девушка проскользнула между старыми санями, и стала обшаривать низ забора. Вот она дыра! Щедрый Устин подарок Агафья скинула на снег и полезла промеж досок. «Застряну здесь, вот стыдно-то будет». Выпорхнув всё же наружу, девушка отряхнулась и, протянув руку назад в лаз, вытянула за собой шубейку. Можно бежать дальше. Сердце с силой стукнуло, отдавая в уши, ноги потяжелели, голова закружилась. Надо, надо бежать...

И она побежала по пустынной улице, зябко кутаясь в платок, судорожно вдыхая тягучий ночной воздух. «Простите меня, батюшка с матушкой, дурная у вас дочь... Простите! Господи, помоги мне!»

Вот и заветный двор. В щели забора виден костер, вокруг которого, сгрудившись, греются люди, тихо переговариваясь. Агаша попыталась тихонько открыть покосившуюся калитку, но та надрывно взвизгнула, привлекая внимание. Вои у костра встрепенулись, быстро вскакивая, кто-то удивленно присвистнул. Самый старый седобородый, скинув шапку, поклонился, вслед за ним нагнулись и остальные, продолжая окидывать гостью любопытными взглядами.

- Мне Демьяна... Олексича... позовите... скажите, Агафья пришла, - еле слышно выдавила из себя девушка.

- Нижатка, беги к боярину, - толкнул старый крайнего воя. Парень стрелой сорвался с места и побежал к избе. У костра воцарилось молчание. Агаша смущенно смотрела себе под ноги, хорошо, что темнота скрывает алеющие щеки.

Через мгновение Нижата вылетел на двор.

- Боярин велел, чтобы домой шла. Да чтоб ты ей провожатых дал, а то темно уже, - обратился он к седобородому вою.

- Как домой! - ахнула Агафья. - Никуда я не пойду! - Она толкнула с дороги парня и, подобрав поневу, побежала к двери.

- Стой! Не велено туда... - кинулся было за ней Нижатка, но старый вой схватил его за рукав.

- Оставь, не видишь, боярыня наша пришла мужа утешать.

[1] - Убрус - платок, покрывало, здесь головной убор.

4.

Навалившись плечом, Агафья с грохотом распахнула тяжелую дверь и влетела на середину горницы. Тяжело дыша, она огляделась. Комнату освещали две тусклые лучины и тлеющие головешки очага. С лежанок вдоль стены на нее смотрели заспанные удивленные лица. Дружинники разглядывали райскую птицу, впорхнувшую в закопченную пыльную избу.

Прямо перед девушкой на широкой лавке сидел Демьян и шерстяной тряпицей чистил меч. Это был он и не он вовсе. Как будто любимый повзрослел сразу на несколько лет. Черты лица заострились, под глазами залегли черные тени, а сами очи блестели каким-то злым лихорадочным светом. Этот новый незнакомый Демьян пугал, от него веяло холодом. Оба молчали.

Вои стали поспешно сползать с лавок и крадучись выбираться на двор, последний тихо прикрыл за собой дверь. Демьян и Агафья остались одни.

- Иди домой, - устало сказал парень, откладывая меч.

Дева молчала, в широко распахнутых глазах плясал огонек лучины.

- Иди домой! - жестче повторил Демьян.

Агаша не сдвинулась.

- Прав был твой отец, во всем прав, а я слушать не хотел... Да пойми, я сейчас всех ненавижу, всех! Татар ненавижу, князей своих ненавижу, батюшку твоего за прозорливость его тоже ненавижу, а себя больше всех... гадко мне...

- И меня? - тихо спросила дева.

Вот сейчас нужно сказать - и тебя. И она уйдет, убежит, рыдая, и их пути разойдутся навсегда... Выйдет замуж, нарожает другому детишек и забудет, а может когда и вспомнит со стыдом, как ночью к парню приходила, так то уж все неважно будет... надо только сейчас сказать, но ...

- Тебя нет, тебя я люблю, - прошептали непослушные губы.

- Вот и хорошо, - выдохнула Агаша, скидывая шубку. - Жарко-то у вас как, дров не жалеете.

- Чего жалеть, уезжаем завтра, - Демьян удивленно смотрел, как она бережно кладет одежу на лавку, как игриво прыгают на висках знакомые лошадки.

- А! Нам не хотите оставлять!

- Уж больно много содрали за те дрова, чтоб назад даром отдавать.

- И это верно.

Агафья наклонилась и стала стаскивать с Демьяна сапоги.

- Жалеть будешь, - попытался он ее остановить, чувствуя, как жар начинает разливаться по телу. - Я тебя больше не оттолкну, не смогу.

- Ох, а духом то немытым прет, - девушка весело помахала перед носом рукой.

- Я в баню ходил, - смутился парень.

- Омыть ноги нужно, водица где?

- Там, - указал Демьян на широкую кадку.

Агаша прошлась по избе, отыскала в углу небольшую лохань, плеснула туда холодной воды, потом из котла над очагом добавила горячей, и поставила перед парнем.

Демьян послушно опустил ноги в теплую воду. Агафья неспешно размотала поневу, поддернула рубаху, оголив белые колени, присела рядом с кадкой. Тонкие пальчики ласково стали касаться огрубевшей кожи. И в черную в свете бледных лучин воду побежало жестокое, пронзительное, разъедающее душу и тело, горе. Его изгоняли нежные женские руки, оставляя только тихую печаль, печаль по тому, чего уже никогда не вернуть. Демьян просыпался от оцепенения, ему снова хотелось жить, а пальчики все гладили и гладили, успокаивая и возбуждая одновременно.

- А ты сейчас на волчонка похож, дикий, - девушка смело заглянула в горящий огонь мужских очей.

- Смотри, покусаю, - наклонился к ней Демьян.

- Чай у меня самой зубы есть.

Кадка покатилась по полу, расплескивая воду. Агафья оказалась на лавке в крепких объятьях.

И все произошло как-то легко. Губы, ищущие в темноте нежную кожу, беспокойные смелые руки, сбивающееся от волнения дыхание, отдающий в уши шумный вздох, от которого внутри все переворачивается, и хочется двигаться быстрее и быстрее...

«Как можно быть несчастным и одновременно таким бессовестно счастливым? Разве это возможно?» Влюбленные лежали, тесно прижавшись друг к другу.

- Придавил тебя? - виновато прошептал Демьян.

- Нет, обнимай меня крепче. Обнимай, - льнула к нему Агафья.

- Ты, что плачешь? - почувствовал он соленый вкус щеки. - Жалеешь?

- Жалею, что не увижу тебя больше... Ты не бойся, резни на заставе не будет, кровь безвинная не прольется. Я сейчас уйду, и никто не узнает. Вои твои ведь смолчат, а коли и взболтнут, так вины на тебе нет, я же сама пришла.

- Как же ты под меня легла, ежели так-то обо мне думаешь? - парень обиженно слегка отстранился.

Лучины погасли, и в полумраке нельзя было различить лиц.

- Ничего я не думаю, не знаю я, что и думать, - Агаша уткнулась носом в его плечо. - Родить от тебя хочу, чтобы мне хотя бы дитя в память осталось. Я бы его по головке гладила да тебя вспоминала. Молвы людской я не боюсь, а Бог все знает, он меня не осудит.

Руки опять сплелись в объятья.

- Скажи, тебе лучше со мной... чем с той?

- С какой той?

- Ну, с холопкой той?

Демьян тихо рассмеялся:

- Ох, Агафья, да ты ревнивая какая!

- Да, ничего я не ревнивая, это ж я так спросила.

- Ревнивая, ревнивая. Помнишь, на льду по недогадливости Матренку стал хвалить, а ты от меня так прытко отвернулась, что аж косой хлестнула.

- Выдумываешь ты все, а на вопрос мой не отвечаешь. Уедешь от меня в объятья ее распутные, - теперь Агафья попыталась отодвинуться, но Демьян подгреб ее к себе.

- Какая холопка? Я и думать о ней позабыл, да и нет ее там давно. Отец, как прознал, что захаживаю, так меня вожжами отходил, сидеть не мог, а ее со двора сразу отослал.

- Хороший у тебя батюшка был.

Повисла неуютная тишина. Демьян никак не мог привыкнуть к слову «был», оно царапало и жгло. Агаша все поняла, и стала отвлекать любимого от мрачных мыслей.

- А я так боялась там на реке, что ты мимо пройдешь. Уж и замерзла вся, а ты все не шел и не шел.

- Как боялась? Ты что же ради меня в холопской одеже на лед вышла? - он от удивления привстал на локте.

- Да.

- Так ты знала меня раньше?

- Знала, - Агаша смущенно отвернулась. - Не надо было тебе признаваться.

- Ну, уж нет. Сказывай все, грех от мужа чего таить.

- Да, что там таить-то. Скучно мне было, попросилась с батюшкой дозоры проверять, чтобы с высоты на тот берег полюбоваться. Красиво. А тут вы из степи подъехали, князей своих ищите. Я тебя сверху в волоковое оконце разглядывала. А потом я за дверью стояла, да слышала, как тебя князь Липовецкий бранил.

- Ну, под дверью слушать ты мастерица.

- А батюшка потом тебя нахваливал и говорил, что князь ваш... Ну, не буду пересказывать, как он там говорил.

Демьян расхохотался.

- Так ты меня на льду на топор ловила, а я то, дурак, мнил, что у самого князя тебя отбил.

- То плохо? - испуганно прошептала Агаша.

- То хорошо, лада моя, хорошо. Мне с тобой всегда хорошо.

- Воев твоих из избы на мороз выгнали, совестно.

- Ничего, они привычные, у коней поспят. Раз признаваться мне стала, давай уж во всем.

- Да в чем же еще? Я тебе все сказала.

- Не все, - рука опять жадно заскользила по нежному бедру. - Помнишь, в лесу от меня сбежала, я по следам твоим шел, а они раз и пропали. Ну, и куда ты подевалась?

- То я тебе сказать не могу, - подставляя лицо нетерпеливым губам, ответила Агафья.

- Как не можешь?! Ну-ка признавайся, - Демьян припал к ее губам долгим поцелуем, - ну?

- А смеяться не станешь?

- Стану.

- Так я не скажу.

- Ладно, не буду.

- Я на дереве сидела, видела, как ты меня внизу искал.

- Не знал, что жена у меня белка.

- Ты же обещал не смеяться!

- Смеяться не будем, любиться станем. Светает скоро, мало у нас времени остается.

5.

Первуша беспокойно поглядывал на затворенную дверь избы.

- Так и не вышла, осталась. Что ж будет-то теперь? - зашептал он Горшене. - Может просто сидят - беседуют да за руки держатся? Демьянка наш такой уж праведник, может и не залежит девицу? Хотя, как он здесь по ней сох, то вряд ли. Уж больно глаз у него горел.

Старый десятник хмыкнул.

- Смешно ему! Воевода за дочь прибьет нашего боярина, и князь не защитит. Совсем одна Евдокия Тимофевна останется. А с нами что будет? Под другую руку идти придется. Даже наследника нет.

- Ну, наследника они тебе сейчас замешивают, - подмигнул Горшеня.

- Вот ведь здесь девки распутные. Это ж надо, взяла да сама пришла. Грядет судный день, по всему видно, коли девки такие бесстыжие пошли.

- Дурень ты, - старый вой задумчиво подкинул в костер палено. - Мы Агафье Федоровне в ноги должны кланяться. Я думал, он с собой чего сотворит, не доброе у него на уме было, ой, не доброе, так-то переменился. А теперь уж не опасаюсь, ради нее встряхнется.

Дверь тихонько скрипнула, на двор спокойной уверенной походкой вышел Демьян, за ним робко Агаша.

- Горшеня, Первуша, со мной пойдете, - махнул десятникам рукой боярин.

Вчетвером они вышли на спящую улицу.

- Веди, куда? - пропустил Демьян Агафью вперед.

Она быстрым шагом пошла вдоль улицы, а потом резко повернула направо.

- Не пойму, куда мы идем, - шепнул Первуша Горшене, - воеводы хоромы в другой стороне.

- Венцы держать вы идете... если получится, - через плечо сказал им Демьян.

- А-а-а, - протянул десятник, по-прежнему ничего не понимая.

Перекрестясь, они обогнули церковь и подошли к небольшому домишке. Калитка была распахнута настежь.

- У него собака есть? - спросил Демьян.

- Нет, к нему же день и ночь бегут: то исповедовать умирающего надо, то окрестить быстрей дитя слабое, пока не преставилось. Собака ему ни к чему. Видишь, даже ворота не запирает.

- Это хорошо, - Олексич первым вошел на чужой двор, осторожно постучал в двери.

В избе было тихо. Парень тревожно оглянулся и застучал более настойчиво. За дверью послышалась возня, что-то упало. В проеме показался отец Леонтий с всклокоченными волосами, но уже в рясе. Из пришедших он сразу же выхватил взглядом дочь воеводы.

- Агафья Федоровна, случилось чего? С Федором Евсеевичем худо? Али с мачехой? - беспокойно начал он засыпать вопросами.

- Повенчаться нам нужно... сейчас, - выступил вперед Демьян, закрывая любимую плечом.

Леонтий замер, сурово сдвинув брови. Из-за его спины выскочила попадья, шустрая молодая баба на сносях. Придерживая большой живот, она вклинилась между собравшимися.

- Агафья Федоровна, да как же это? Да разве можно? Да что ж вы наделали? - запричитала она.

- Повенчаться нам нужно, - настойчиво повторил Демьян.

- Ночью не венчают, - мрачно проговорил Леонтий.

- Небо светлеет, вон зари уж полосу видно. Утро.

- Так вы ступайте к воеводе, в ноги к нему падайте, прощение просите, - громко зашептала попадья, - а потом уж венчаться приходите.

- Знаешь же, что упрям, все равно не отдаст, - Демьян не отрываясь смотрел в глаза молодому священнику, - жену мою за другого поведет, грех умножать.

- Ладно, ждите. Сейчас выйду. Дарья, в дом ступай.

Сквозь дверь проступали обрывки семейной ссоры: «О детях подумай... Распутницу эту... Все от мачехи, ввели в дом на свою голову... Выгонит, точно тебе говорю...» Что отвечал Леонтий, не было слышно.

Агафья схватила любимого за рукав:

- Не выпустит она его, отговорит!

- Не отговорит, - успокаивающе погладил ее по голове Демьян. - Венчанной женой мне сейчас станешь.

- Поспешаем, - вышел гладко причесанный с начищенным до блеска медным распятьем священник.

- И я с вами, - покрываясь на ходу поверх повоя платком, побежала за мужем Дарья.

- Детей одних оставляешь, - упрекнул ее Леонтий.

- Спят они, - отмахнулась женщина. - Ах, Агафья Федоровна, Агафья Федоровна, - причитала она в спину Агаше.

Венчание было торжественным и строгим. Обходя вокруг аналоя, невеста с замиранием сердца следила за трепещущими свечами. Она знала, что не доброй приметой будет, если свечи погаснут в руках у молодых, но опасения были напрасны. Веселое пламя стойко горело, подбадривая и Агашу. Демьян был серьезен, даже суров, и улыбнулся, только когда священник сказал: «Ну, целуй жену».

- Вот и я с вами греха набрался, - вздохнул Леонтий, провожая молодых к выходу.

- К воеводе сейчас пойдете? - с легким холодком в голосе спросила попадья.

- К нему, - согласно кивнул Демьян, он повернулся к жене. - Я тебя на попечении отца оставлю, к лету вернусь за тобой.

- Как оставишь?! - обомлела Агафья. - Я с тобой поеду! Где муж, там и жена. Верно? - она обернулась за одобрением к Леонтию.

- Нельзя тебе со мной сейчас, опасно, - Демьян приобнял Агашу за плечи.

- Я не боюсь.

- Я боюсь, за тебя боюсь. Я в Ольгове не останусь, мне в степь нужно будет к побратиму ехать, чтобы сестер помог разыскать. Князь в Липовце станет при брате кружиться, а вы с матушкой одни останетесь. Мать не тронут, а молодой жене вред могут сотворить. Опасно для нас в Ольгове нынче, здесь надежней.

- Да может и не сотворят ничего, за что им тебя наказывать?

- Народ злой нынче, сами не ведают, что творят, - вступился в разговор Горшеня. - Правильно Демьян Олексич решил. А воевода сейчас побушует, побушует, да и смирится, сделать-то уж ничего нельзя, примет зятя.

- Я с тобой поеду, - упрямо продолжала твердить Агафья, не слушая доводов окружающих.

- Да, пойми, - Демьян нагнулся к ней, почти касаясь щеки. - Я за отца и сестер себя извел, а если с тобой что случится, да по моей вине? Нельзя тебе туда.

Агафья опустила голову.

- Так если боярин ее с собой увозить не собирается, может и про венчанье пока помалкивать? - вдруг встала, закрывая собой выход из церкви, попадья.

- Как молчать?! - вылетело сразу у всех.

- Ну, пока смолчать. До тепла. Агафья Федоровна, смилуйся, не губи. Почему за твой грех детки мои должны расплачиваться!? Вас батюшка пожурит, ну, может быть побьет слегка, да и все. А нас с Леонтием за своеволие его с заставы выставят. Точно вам говорю. В мороз по снегу глубокому мы через Вороножские леса не проберемся, замерзнем по дороге. Двое деточек - крохи совсем, третий народится должен, уж ждем. Куда нам сейчас ехать? Пощади, матушка, не губи! - женщина упала на колени, пытаясь схватить Агафью за руку.

- Дарья, уймись! - пытался утихомирить ее муж.

- Да, что же вы все моего отца за душегуба считаете?! - невидящим взглядом обвела всех Агаша. - Да, он совсем не такой, он хороший, а вы!

- Хороший, хороший, кто ж спорит, но не говори ему пока. Ну, что тебе стоит, коли муж все равно уезжает. А весна придет, рожу я, дитя окрепнет, так и скажемся. Сама побоишься, так мы с Леонтием придем, все, как было, расскажем.

- Нельзя такое таить, грех это! - молодой священник попытался поднять жену с колен. - Как она венчанная с непокрытой головой ходить станет?

- Как она невенчанная с боярином легла? Никогда о нас не думаешь, хоть раз о семье вспомни. В глухомань эту нас повез, я тебе и слова не сказала. А здесь-то как живем? Бродники на приступ лезли, да что я пережила, а если бы не сдюжили. Что от нее убудет что ли, если она пока смолчит, а души безвинные спасет! Может этим от греха отмоется!

- Ладно, - устало сказала Агафья. - Только выйдите все, я здесь в притворе хочу с муже попрощаться.

Попадья резво вскочила на ноги, уводя Леонитя, десятники, почесывая затылки, вышли следом. Молодые остались одни.

- Прости меня, - шепнул Демьян, прижимая жену к себе.

- И ты меня, я теперь тебя слушаться должна, а сама...

- Я сейчас скажу, только ты выслушай спокойно, ладно?

- Сказывай.

- Если я до морозов не вернусь за тобой, значит, меня в живых уж нет, вдова ты. Замуж снова выходи, красоту свою не губи понапрасну.

- Да, что ты такое говоришь?! Ты уж возвращайся, я тебя ждать стану.

Они долго стояли обнявшись.

- Агафья Федоровна, светло уж совсем, - нетерпеливо заглянула попадья. - Пойдем, я до дома тебя доведу. Кто увидит, так скажем, молиться в церковь Божию сутра ходили.

Агаша нехотя отступила.

- Подожди, - Демьян быстро стал отвязывать от пояса калиту. - Вот возьми, - протянул он тощий кошель. - Здесь мало совсем, но все же. И это, - он снял с пояса ловчий нож.

- Зачем мне?

- Как отцу признаешься, так отдашь за прокорм. Чтобы не говорил, что я ему жену на шею навязал. А нож, это тестю от меня подарок, он дорогой, здесь смарагд [1] в рукояти. Побрезгует, не возьмет, так приберешь куда на память. И вот еще, - Демьян запустил руку за пазуху, и достал небольшой деревянный гребень, на нем была вырезана точно такая же лошадка, как на заушницах Агафьи. - Подарить тебе хотел, мои вырезали.

- Я беречь стану, - прижала молодая жена к груди подарки. - Возвращайся, - сказала она Демьяну и пошла прочь, уже за церковной оградой на повороте последний раз обернулась, махнула мужу рукой и скрылась в переулке. Все. Увидит ли он ее еще раз? В груди давило, сбивая дыхание.

Олексич присел на церковной паперти рядом с десятниками.

- Может, все же забрать ее с нами нужно? - вздохнул он.

- Пусть все как есть, - посмотрел в серое небо Горшеня.

Крупными хлопьями над Вороножем опять пошел снег, зима наводила в своих чертогах чистоту, после разгула проказницы оттепели.

[1] - Смарагд - изумруд.

6.

Провожать курян вышел весь Воронож. Кто с любопытством, кто с явным облегчением следил за сбором чужаков. Чьи-то прекрасные девичьи очи наполнялись слезами.

На церковной площади дружины выстроились получить благословение перед дальней дорогой. Леонтий кропил воев святой водой, на Демьяна он плеснул побольше, так, что с шапки на лицо потекли тонкие струйки.Домой, домой! - слышалось отовсюду.

- Эх, Масляная в дороге пройдет, - сокрушался Пронька.

Воевода, одетый в лучшие одежды, беседовал с князьями, неспешно советуя им, как лучше ехать, где переходить Дон, вкруг каких оврагов следует объезжать.

- Рад, небось, Федор, до смерти, что восвояси убираемся? - подмигнул ему Святослав.

- Что-ты, ежели наш светлый князь Федор Романович брата у себя на заставе видеть желает, так и мы рады радешеньки, - лукаво сощурил глаза вороножский хозяин.

- Ох, Федор, я б такого воеводу как ты на своей заставе не хотел бы иметь. Больно нос для боярина высоко дерешь.

- Такого как я еще поискать, и захочешь да не найдешь.

Святослав засмеялся.

- Ладно, прощаться давай. Спасибо, что терпел, - князь широким жестом обнял воеводу. - По коням, выезжаем!

- Ворота открывайте! - крикнул Федор своим.

Все зашевелилось. Застоявшиеся лошади радостно заржали.ни разу, даже украдкой не посмотрел на Демьяна. «Словно и нет меня, пустое место, - с горечью подумал Олексич. - Да кто я такой, чтобы об меня глаза-то ломать».

Когда все повернули коней к выезду, Демьян развернул Зарянку в проулок.

- Я сейчас! - крикнул он Александру.

И тут тесть с зятем впервые встретились взглядами, Федор молча скрежетал зубами и раздувал ноздри, понимая, что Демьян едет к его двору. Но молодец, не обращая внимания, пришпорил кобылу.

Жена ждала его в окошке светлицы, бледная, заплаканная и весе равно красивая. Он махнул ей рукой, подняв Зарянку на дыбы. Она печально улыбнулась. «Ждать буду!» - кричали зеленые глаза. Демьян, без конца оглядываясь, поскакал догонять своих.

Солнце взбиралось к полудню. Куряне уходили лесной тропой по правому берегу Вороножа. «Так короче», - советовал им воевода.

Демьян скосил глаза вниз и охнул, у его правого сапога, спокойным размеренным шагом, с чувством собственного достоинства, бежал Дружок.

- Ты, что со мной? Хозяйка тебя ко мне приставила?

Пес вильнул хвостом. Демьян перегнулся в седле и потрепал пса за ухом.

- Смотрите! - закричал Буян. - Воевода вместо дочери Робше собаку подарил! Мол, ласкай взамен дочки моей.

Но никто не засмеялся этой злой шутке, даже Святослав презрительно отвернулся от любимца.

Вороножский лес расступился. Широким белым холстом уходил на полдень могучий Дон. За ним бескрайние снежные дали звали дружины домой.

Уважаемые читатели,

завершена первая часть дилогии. Продолжение «Там за Вороножскими лесами. Весна» выйдет в августе. Бонус: в конце будет выложена летописная история о Курском княжестве; у вас появится возможность, сравнить подлинную историю с фантазиями автора. Робко надеюсь, что вам понравится.



Оглавление

  • Там за Вороножскими лесами. Зима Луковская Татьяна Владимировна