Записки из подземки [Мария Геннадьевна Косовская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Мария Косовская Записки из подземки

Общительный


– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Сокольники»

В вагон зашел и сел напротив меня жизнерадостный мужчина, который сразу же, с любопытством, заглянул в телефон девушке по соседству. Он ждал, что она обратит внимание и, таким образом, между ними завяжется диалог. Но она как будто намеренно его не замечала. Тогда он склонился и, тыкая пальцем в смартфон, стал давать советы. Не знаю, была ли у нее там игра или переписка с любовником, но девушка одним коротким взглядом окатила мужчину презрением и пересела. Мужчина добродушно пожал плечами и оглянулся на пассажиров, как бы говоря: «Нет, ну вы видели? Я ж как лучше хотел!» Но никто не смотрел на мужчину. Я тоже отвернулась и подглядывала искоса, чтобы он не зацепился взглядом. Тогда он стал делать сигналы девочке с самокатом. Переднее колесо на остановках наезжало на ногу соседу. Девочка, заметив это, стала держать самокат подальше. Мужчина решил помогать ей, показывая расстояние до ног соседа. Девочка испугалась и вышла на Красносельской, волоча за собой самокат. На Комсомольской в вагон вошёл старик с палочкой. Мужчина встал и предложил своё место. Но дедушка не хотел садиться. Мужчина настаивал, жизнерадостно и возбужденно – наконец-то у него нашелся собеседник. Так они препирались три станции, пока дедушка, раскрасневшись от раздражения, не вышел на Охотном ряду. Мужик, облегченный тем, что ему удалось с кем-то конструктивно поговорить, встал у двери, облокотился на нее и закрыл глаза. На лице его блуждала мечтательная улыбка.


Охотный ряд


Анастасия, или просто Тюша, как звал ее в минуты нежности муж, отпросилась с работы пораньше, чтобы встретиться с Андреем.

Андрей звал ее Сяся, и Анастасию это раздражало. Но она все равно ехала на встречу, сидя на прохладном сидении в конце вагона. Она прикрыла глаза и представляла себе будущее свидание. Ресницы ее подрагивали, да и сама она была взволнована и напряжена.

Эта встреча была нужна ей, чтобы спасти брак. Как бы абсурдно это не звучало. Анастасия встречалась с любовником, чтобы любить мужа. Ради семьи она жертвовала собой. Ведь только так могла простить мужа и зажить с ним после очередной ссоры, как ни в чем ни бывало. Это была не месть. Нет, Анастасия никогда не испытывала злорадства по отношению к мужу. Тем более, что ему, кажется, действительно было плевать. На все неприятные переживания жены он давно перестал обращать внимания, определив их для себя как «ПМС», и давая ей возможность самостоятельно выкарабкиваться из эмоциональных ям. Он был занят какими-то таблицами и графиками: расчетом рентабельности, анализом эффективности, оптимизацией функционала и прочее. В последние годы карьера его пошла в гору, он был востребован, хорошо оплачиваем и всеми любим. На любовь к жене сил не хватало. У Анастасии, наоборот, к сорока годам пробудился пылкий темперамент, ее мучало желание, какого она никогда не испытывала в молодые годы. И когда она, намытая и намазанная персиковым лосьоном, стыдливо прижималась ароматным боком к мужу, он устало морщился и отодвигался.

– Горячая, прямо как батарея.

Тогда она, больше не прислоняясь, начинала поглаживать его живот. Он, не открывая глаз, просил:

– Тюш, давай не сегодня.

Анастасия обижалась, отворачивалась к стене, бывало, плакала потихоньку. Утром была раздражена и всем вокруг недовольна. Ворчала: кран течет, дверцы у шкафа сломаны, давно пора купить новый пылесос, но мужу ведь некогда, у него работа.

– Да заткнешься ты наконец, – не выдерживал муж. – Пилит и пилит!

Анастасия замирала, смотрела испуганным взглядом. От его ледяного спокойствия губы ее начинали дрожать. Тогда она запиралась в ванной и плакала, ожидая, пока муж уйдет на работу. Частенько подобное происходило при сыне, хотя Анастасия, как могла, скрывала от мальчика супружеские ссоры. Аркаше шел пятнадцатый год, и к странному поведению матери он привык. Не вдаваясь в причины, он списывал ее грозовое молчание и порывистые движения на женскую эмоциональную нестабильность. Он не лез в отношения родителей. Поругались – помирятся. С кем не бывает. Впрочем, так же думал и муж: побесится – перестанет. И только Анастасия знала, чего это стоило им всем.


Любовник ее был такого же возраста, как супруг, но имел еще не остывшие эротические интересы. После встречи с ним Анастасия остро ощущала свою сексуальность, стыд и любовь к мужу, которая проявлялась на контрасте с тем чувством, что поднималось в ней от близкого общения с Андреем. Он изображал любовь: «Солнце мое, ты прекрасна. Видеть тебя – это такое счастье! Позволь держать тебя за руку. О, красивейшая из женщин. Очаровательница моей души! Королева!» Любовь его выплескивалась через край, и начинала раздражать уже через пару часов . Но этого времени вполне хватало, чтобы у Анастасии действительно появись манеры королевы: низкий грудной смех, великодушие Мессалины, которой не нужно ничего выпрашивать, а можно милостиво повелевать. Все это нравилось ей самой, хотя где-то в глубине души она знала – Андрей притворяется, играет роль, в которую сам верит. Но стоило им провести вместе хотя бы день, и она видела, что начинала его раздражать. Он, не привыкший к жизни с кем-либо, выдумывал поводы сбежать в свое антикварно-неухоженное одиночество. Их встречи, вся эта наигранная слащавость, навязчивая внимательность и до нелепости дурацкий секс неизменно заканчивались разочарованием и усталостью друг от друга. Но, тем не менее, оказывая нужный терапевтический эффект.


Анастасия ехала в метро и думала об этом. Чувство тоскливой ненужности накатывало на нее. Вспоминалась обида на мужа. От жалости к себе выступили на глазах слезы. Стараясь скрыть их, Анастасия сильно зажмурилась и ждала, когда приступ слезливости пройдет. Не хотелось плакать на людях. Когда она открыла глаза, из толпы на нее вопросительно смотрел сын.


Анастасия испугалась и скользнула взглядом в сторону, делая вид, что не заметила. Она снова закрыла глаза, притворяясь спящей и торопливо придумывая, куда и зачем она едет. Эта ветка была совершенно не из ее маршрутов, и теперь придется что-то врать, чего она никогда не умела. Она так зажмурилась, что ощутила в глазных яблоках боль, которая распространилась по телу, переплавляясь в слабость и тошноту.


«Хватит, хватит, – уговаривала она себя, чувствуя, что куда-то плывет. – Что ты разволновалась, дура? Испугалась непонятно чего. Ну, едешь и едешь, мало ли куда можно ехать. На встречу с подругой, в музей, к стоматологу. Это все нужно хорошенько обдумать. Важны детали».


Но детали в голову не лезли, лишь сильнее накатывала тошнота. Начинался приступ панической атаки. Такое случалось прежде, когда она пугалась чего-нибудь. Нужно было выйти на воздух, пока не потеряла сознание и не вырубилась прямо тут, на глазах у незнакомых людей. И сына.


«Станция «Охотный ряд», переход на «Театральную» и «Площадь революции», – объявил женский голос. Анастасия Станиславовна открыла глаза. Сына не было. Спина в желтой куртке, отдаленно похожая на его спину, мелькнула ближе к центру вагона, но Анастасия Станиславовна не могла определить, был ли это он. Мутило. Держась за поручни, она встала и направилась к выходу.


Вывалившись из вагона, она стояла и слушала. Сначала, как уезжает поезд, затем, как стучит сердце в ушах. «Что это я так разволновалась?» – думала она.


Анастасия Станиславовна села на лавочку и ощутила себя старой и ненужной никому развалиной. Сейчас было бы даже к лучшему, если бы сын оказался здесь. Неужели ей показалось? Может, он решил сбежать, потому что сам ехал куда-то скрытно и не хотел давать объяснений. От этой мысли стало еще хуже. Живот скрутило и снова охватил приступ тошноты. Вообще, Аркаша был хороший мальчик, собирался в Бауманку поступать. Вдруг они все же не досмотрели?


Она сидела и не знала, что делать. Планы расстроились, она потерялась и забыла, кто она и где. Упорядоченность событий сместилась, и все запуталось. Анастасия Станиславовна боялась. Вдруг Аркаша знает про нее? Вдруг он осуждает и мучается, как осуждала и мучилась она, зная в детстве про измены папы. Анастасия Станиславовна представила, как сын спрашивает:

– Мама, как же так? Ты разве не любишь отца?

«Жизнь сложна», – ответила она, и стала подробно и завуалированно разъяснять сложные алгоритмы жизни сыну. Когда закончила, очнулась, открыла глаза и поняла, что разговаривала сама с собой.


Дон Жуан с Новокузнецкой


В переходе с Третьяковской на Новокузнецкую он сразу обратил на себя мое внимание. Толстенький пожилой и жизнерадостный джентльмен в коротких брючках и рябом пиджачке. Воздушные рыжеватые волосы всклочены, на губах шальная улыбка, в ушах ватка. Казалось, он кого-то искал и беспрестанно обегал взглядом поток людей в переходе.

Я шла по переходу за ним, как джентльмен вдруг пустился вприпрыжку, будто увидел впереди кого-то знакомого. Это оказалась пожилая деловитая женщина в платке.

– Можно у вас спросить, – крикнул джентльмен.

Женщина недоверчиво оглянулась. Она походила на тех святых матрон, которые носят темные длинные платья, морщинку между бровей и молитвенник на все случаи жизни. Бог учит их проявлять милосердие. Видимо, поэтому она остановилась у эскалатора и подождала.

Джентльмен, игриво пришаркивая и изображая какой-то замысловатый реверанс, приблизился и так понизил голос, что мне не удалось расслышать, что он сказал, хотя я приостановилась, вслушиваясь в беседу. Женщина испуганно отшатнулась от джентльмена, посмотрела на него, будто узрела самого сатану, а потом стремглав побежала по эскалатору вверх.

– Подождите! – кричал он и бежал вдогонку, расталкивая пассажиров. – Вы меня не так поняли. Вы очень интересная женщина.

Но женщина оказалась не только интересной, но и быстрой. Через минуту она уже скрылась из виду, затерявшись наверху. Джентльмен погрустнел. И грустил до тех пор, пока не заметил рядом другую интересную женщину тех же примерно лет – в джинсах и курточке на плотное, но весьма крепкое и округло-оформленное тело. Джентльмен воспрял. Он тут же обратился к женщине с вопросом, задавая его в самое ушко. Она засмеялась, покачала отрицательно головой и игриво отмахнулась. Джентльмен поднялся на пару ступеней и спросил что-то у еще одной женщины, молодой, но тоже весьма интересной. Та покрутила пальцем у виска и отвернулась. Дед пожал плечами, и тут закончился эскалатор. Я, умирая от любопытства, следовала за ним.

В вагоне он сел рядом с женщиной в деловом костюме: юбка, жакет и лакированные туфли, в руках – зачитанный томик Ги де Мопассан. Очень интересная женщина. К такой он не осмелится подойти, думала я. Но, понимая уже вкус джентльмена, высматривала для него следующую жертву. Боже, сколько в метро зрелых и симпатичных женщин. Если бы я была одиноким и жизнерадостным джентльменом, вышедшем на охоту, то метро поистине показалось бы мне заповедником непуганых антилоп.

Джентльмен между тем без ложной скромности и с самым простецким видом склонился к даме в красном и что-то ей прошептал. Щеки ее стали пунцовыми, в тон юбке. Она замахнулась томиком, но джентльмен увильнул от флангового удара и ретировался к дальним дверям. Она что-то крикнула ему вдогонку, но слова ее заглушил скрежет тормозов. Поезд встал. Женщина гордо вышла. Джентльмен, оставаясь в вагоне, крикнул:

– Вы честный и прямолинейный человек! Спасибо.

Мне тоже надо было выходить. Стоя на перроне, я смотрела вслед "честному и прямолинейному человеку". Может, догнать ее и спросить, что же такого ужасного предложил джентльмен? Хотя, я примерно догадывалась. И все же… Любопытство мучало меня. Но здравый смысл и тактичность победили. Я мысленно пожелала ей удачи и задумалась про джентльмена. Счастливый, он, в силу возраста не знал, что в современном мире его поведение называется харассмент.


Сестры


Я зашла на Парке Культуры. Мест не было, я встала в проходе. Передо мной сидела уставшая молодая женщина. Слева от неё – две девочки, примерно трех и шести лет. Женщина смотрела в пол и не двигалась. Девочки, как обезьянки, копошились возле нее.

Младшая задирала старшую: сначала пыталась попасть ей пальцем в глаз, потом хватала за волосы и тянула, стараясь ударить ее головой о поручень. Это был старый вагон, где каждые два сиденья отделены металлическими ободами. Старшая отталкивала ручонки младшей и уворачивалась. Наконец, не выдержала, схватила ту за волосы и несильно ударила ее саму лбом о поручень. Младшая завопила.

Женщина очнулась от своей летаргии, взяла на руки младшую и стала громко бранить старшую. Хотелось женщине объяснить, что младшая сама виновата. Но это было не мое дело, и я просто с сочувствием смотрела на шестилетнюю девочку, которая оскорбленно ссутулилась, сплела на груди руки и отодвинулась, показывая свою от них отдельность.


Сумасшедшие


В вагон метро вошёл мужчина. С виду обычный программист, какой-нибудь 1С, который, как и все, ехал на работу. Мятая бежевая ветровка, бесформенные брюки, свитер в катышках, немытые волосы. Но в позе мужчины была настораживающая асимметрия, казалось, он вот-вот упадет. Он стоял лицом к двери, привалившись к боковому поручню. И вдруг заговорил с отражением:

– Понедельник. На работу. Надо работать. А если я не хочу? Не поеду? Что мне за это будет? Работать надо! На работу! Рабочий день! А я не буду! Что ты мне сделаешь? А? Ничего!

Люди, насколько возможно, отодвигались от сумасшедшего. И хотя он выражал мысли большинства, очевидно, сам он вряд ли где-то работал, и потому его безумие особенно задевало окружающих, которые в этот все еще летний понедельник вынуждены были действительно ехать на работу.

Через две остановки в вагон зашла невысокая, в сиреневой болоньевой куртке женщина средних лет, в самодельной юбке из черной тюли, на голове – колтуны, на ногах – синие колготки. Она прижимала к груди винтажную сумку и тревожно озиралась, отыскивала, куда сесть. Молодой парень встал, уступая ей место. Женщина села, опустила руки в сумку и копошилась внутри, будто вязала. Чтобы скрыть от других свое занятие, она низко склонилась и подняла локти. На нее, впрочем, никто не смотрел. Одна я, не сдержав любопытства, заглянула в сумку. Там сидел настоящий желтый цыплёнок, которого женщина настойчиво гладила по голове. Цыпленок беспокойно попискивал, но шум метро заглушал его жалостливую тревожность.

Между тем странный программист каким-то безошибочным чутьем угадывая существо, близкое по духу, обернулся и прямо посмотрел на женщину в тюлевой юбке. Передвигаясь мелкими приставными шагами и покачиваясь, как канатоходец над пропастью, он придвинулся к ней, наклонился и сказал в самое ухо:

– Мне надо на работу.

Она испуганно отпрянула и закрыла сумку руками.

– Я на работу еду. Мне надо работать, – доверительно повторил он.

Она озиралась, отыскивая в окружающих сочувствия или хоть какое-то объяснение. Все старательно отворачивались, опасаясь, что придется ввязываться в некрасивые и длительные препирательства с сумасшедшим. Поняв, что другим на нее плевать, она несмело посмотрела на мужчину и ответила:

– Я ребёнка везу в детский сад.

– А я еду на работу.

– А я ребенка везу в детский сад, – она раскрыла ладони и показала цыпленка. Лицо сумасшедшего расплылось в улыбке, он умиленно склонил набок голову, как бы говоря, ах, какой чудесный у вас ребенок. Она, ободренная, подвинулась, приглашая мужчину сесть и существенно тесня даму справа. Последней даже пришлось встать, и она разгневанно тянула губы, и так слишком растянутые косметологической процедурой.

Свихнувшийся программист и дама с цыпленком разговаривали друг с другом несколько остановок. Я не слышала, о чем они говорили, но лица их были доверчивы и воодушевлены.

На Октябрьской они вышли. Программист по-прежнему шел на работу, а дама с цыпленком вела ребенка в детский сад. Я шла за ними, думая, что в этом сумасшедшем городе два безумия только что нашли друг друга. Где-то в переходе печально наигрывал саксофон.


Другая история


Дедуля в спортивном костюме, с рваной сумкой «динамо» на плече, беспомощно озирался в вагоне. Я уступила. На следующей остановке освободилось место рядом с ним. Едва я села, как дедушка сразу стал рассказывать, даже не мне, а куда-то в сторону. Я из вежливости склонилась и прислушалась к нему.

«Купил я бритву, а она не работает, отвез в ремонт, там разобрали. Поломку не нашли, но деньги, сказали, плати. А за что платить, если бритва не работает? Оказалось, ее нужно в розетке подержать, чтобы аккумулятор зарядился. Я ж не знал, мне в магазине не сказали. А я провод в мастерской забыл, и теперь еду, а сам думаю, вдруг скажут, что нету провода. А я, понимаешь, привык бриться. Второй день небритый хожу, стыдно. Не переношу небритых. И пузатых не люблю. Вылезут из своих мерседесов – стыдно. Я ему говорю, телогрейку и в лес двадцать километров. А он, меня и так девки любят.

Смотрела вчера игру? А я не пошел, бритву менять поехал. Если б они с Испанией играли, я бы пошел. Я же футболист. В сборной России. Играл за Динамо. А до этого за Минск. Но счастливый билет мне дали в Туле. Я родом из Тульской области, из Белева. Слышала? Да откуда тебе? Смотри, я тебе покажу, – он достал фотографии из паспорта, две черно-белые и одна цветная. – Это шестьдесят шестой год, вот, видишь, карандашом написано, я в Минске. А это семьдесят пятый, уже в Москве. А это недавно, пять лет назад, тут я детей тренирую. Сейчас-то мне уж семьдесят пять».

«Вы не выглядите на семьдесят пять. Максимум на пятьдесят», – сказала я. И это, кстати, было правдой.

Электричка остановилась на моей станции, и я вышла.

Шел второй день чемпионата по футболу, я родом из Тульской области, из Белева, живу в Москве и сейчас еду в командировку в Минск.

Жизнь как будто вырвала несколько слов из контекста моей жизни, сконструировала историю и рассказала мне, чтобы я подивилась – вот так совпадения.


Кто меня послал


Сегодня со мной произошёл необычный случай, бабушка с фиолетовыми волосами уступила мне место в метро. Я растерялась, стала оглядываться в поисках других старушек, которых можно было бы усадить. Несколько не особенно старых женщин уже рванули с разных концов вагона, но бабушка стояла и «держала» место для меня. Она таинственно кивнула мне и доверительно сказала: «Я хочу уступить именно вам. Я знаю, кто вас послал».

Я села и пребывала в растерянности, впала в какой-то экзистенциальный ступор. Я старалась не выдать себя, чтобы не разочаровать старушку. На следующей станции она вышла. А я сидела и думала, может меня действительно кто-то послал. Я вспомнила тот свет из детства, всякие приятные сны, некоторые совпадения, догадки о самой себе, и решила, а что, почему нет? Возможно, меня послал бог, и я – ангел.

И тут я вспомнила. Точно! Неделю назад на этой же самой станции я выходила из поезда, замешкалась, и бабка с зелеными волосами сказала:

– Иди нахрен, че встала!

Да! Она меня послала.

Сегодня справедливость восторжествовала, восстановилось галактическое равновесие. Круг замкнулся!

«Случайности не случайны!» – как говорил великий мастер Угвей из мультика «Кунг—фу Панда».


Влюбленные


От них, таких красивых и юных, просто несло любовью. Она мелодично и высоко смеялась, дула губы и откидывала длинную челку. Она морщила лоб, и, кажется, ничего не понимала: ни где они, ни куда идут, просто шла, неся свою красоту, особенно ощутимую под тяжестью его желания.


Он шёл рядом и глядел вверх, стараясь ориентироваться в дороге и не пропустить поворот к нужной станции, но все его существо было обращено к ней. Он то и дело бросал на нее быстрые и стыдливые взгляды, стараясь делать это неявно и как бы вскользь. Рассматривать прямо он пока боялся, и потому улыбался, смущенно и растерянно, предвкушая момент, когда наконец-то сможет посмотреть на нее открыто. Магнетизм, притягивающий их друг к другу, был физически ощутим. Напряжение наэлектризованного воздуха легкими разрядами покалывало воздух и других прохожих, оказавшихся в переходе с Боровицкой на Александровский сад.


Женщина-попрошайка, которая плакала, держа картонку с надписью: «Помогите собрать на билет», при виде влюблённых перестала плакать и с цепкой внимательностью всмотрелась в них . В лице ее вместо жалостливости проступили жадность и зависть к чужому счастью. Но влюбленные не заметили ее, просто прошли.


Не замечали они и меня. Я шла рядом и видела, как неосознанно они тянули друг к другу руки, но так и не решались соединить. Между ними еще не было разногласий, ревности и обид, неоправданных ожиданий, необходимости искать компромисс и той непреодолимой солнечной линии, которая разделяет мужчину и женщину, когда они по-настоящему узнают друг друга. Перед ними была только светлая, полная счастья дорога любви. Устремленные в будущее, они не догадывались, что самое прекрасное между ними происходило сейчас.


Рокерша


Маленькая женщина неопределенных лет, ей могло быть и тридцать, и пятьдесят, вошла в вагон и села, закинув ногу на ногу. Помятая, с оплывшим лицом, жиденькими светлыми волосами, собранными в «причёску», с мелкими чертами лица, она, тем не менее, сидела с апломбом. В кожаной косухе, в ботфортах и кожаной юбке, она выглядела как потрепанная жизнью рокерша.

Лицо ее выражало скорбную усталую мысль. Из чёрной сумочки торчала бутылка водки. Рокерша обстоятельно и задумчиво достала ее, открутила крышку, отпила. Достала другую, пластиковую, с каким-то домашним, разведенным из варения морсом, глотнула. Закончив распитие, она наклонилась к сидящей рядом пожилой даме и стала ей что-то рассказывать, будто они уже беседовали до этого.

– Волосы сейчас наращивают. Прищепками прикалывают, так, так, так, – она показала на себе, – натуральные пряди. И оп-па, пышная шевелюра. А под низ глянешь, там прищепки. Вот как так?

Женщина терпела одну станцию, наконец, пересела. Пьяная рокерша ещё пару минут говорила с пустым сиденьем.


На остановке зашёл высокий парень в наушниках, сел на свободное место, не замечая, как все в вагоне напряженно наблюдают за ним. Рокерша пододвинулась ближе к парню и доверительно зашептала ему в шею. Он сначала не обращал внимания, а когда заметил, замер и испуганно посмотрел вокруг. Я улыбнулась ему, пожимая плечами, мол, что поделаешь, сумасшедшая. Он тоже настороженно улыбнулся. И на станции стремительно вышел из вагона.

– Красавец, – пьяная рокерша с сожаления посмотрела вслед, фокусируя взгляд на чем-то неопределенном. – Какой красавец! Наверное, это судьба.


Она снова достала бутылку и проделала свой ритуал с медленной педантичностью.

Мы все, женщины с лавки напротив, уже прониклись к ней состраданием и с опасением ждали, что будет дальше.


Рядом с рокершей села молодая девушка. Я пыталась ее предупредить взглядом. Но она подумала, что это я – сумасшедшая, нахмурилась и стала смотреть в телефон. Пьяная рокерша тоже стала смотреть в ее телефон. И вдруг сказала:

– Похолодало. Завтра обещают дождь.

Девушка вежливо возразила. И снова посмотрела на меня. Я подняла брови, мол, я предупреждала. А рокерша продолжида погодный разговор.

– На Пасху какая погода будет? Говорят, первого мая жара. Потом опять морозы. Я думаю, врут. Посмотри. Не видно ещё? А в выходные? Ветер будет дуть?

Девушка вежливо отвечала, не в силах показаться невежливой. Мы, женщины напротив, благосклонно смотрели концерт. Рокерша уже почувствовала всеобщее внимание, расцвела, разгладилась, раскраснелась, и начала работать на публику, обращаясь ко всем. Она снова достала бутылку и предложила нескольким пассажирам, в том числе, мне. Все отказались, благоразумно пряча улыбки под медицинскими масками. Она тоже почему-то не стала пить. Положила бутылку обратно, стала рассказывать про все подряд, энергично жестикулируя и отставляя на обеих руках мизинцы. Про то, как делают парики. Как сохранить фертильные функции до пятидесяти. Про озеро Титикака из фильма «Покровские ворота».


Мы, пассажиры напротив, смотрели на эту потерянную женщину, заблудившуюся по дороге из юности во взрослую жизнь, с удовольствием и некоторой жалостью, думая – как хорошо, что мы – это не она, что у нас уже все выверено, отлажено, понятно. Наши жизни кажутся такими правильными на фоне ее, непутевой. Она и существует-то, может, для того, чтобы нас оттенять. Чтобы стоять на сквозняке неустроенности и вот так вот приставать к приличным людям.

А потом объявили мою станцию «Беляево». И я вышла.