Творческое начало и Снаружи [Регина Хайруллова] (fb2) читать онлайн

Регина Хайруллова, Денис Гагарин Творческое начало и Снаружи

Творческое начало

Василий Николаевич сидел в душном кабинете за опротивевшим столом, когда в дверь постучали. Вошёл высокий мужчина в несуразном серо-коричневом костюме. По худому и напряжённому лицу незнакомца сразу видно – отчаянный трудоголик.

– Что беспокоит? – холодно спросил Василий Николаевич, поправляя черновые бумаги.

– Здравствуйте, – робко ответил вошедший и присел на стул. – Дело в том… видите ли… Меня уволили. Я недавно перешёл в цех по дроблению философского камня, но… случился казус… я недоглядел, и весь камень превратился в пыль. Меня тут же уволили, – сказал он дрожащим голосом, – но самое страшное даже не это. Доктор, – зашептал пациент, – мне кажется, я вдохнул этой пыли. Респиратор слетел, и… я вдохнул философский камень, – обречённо сказал он. – В ТУ указано, что в этом случае надо срочно промыть глаза и нос, но я замешкался и опоздал. Не знаю, да и никто толком не знает, что конкретно бывает от камня, но вряд ли что-то хорошее… Новая ведь технология и даже секретная. Знаете, доктор, я такое слышал!.. Один так же надышался, а потом очутился в психушке! Говорят, говорят, что он призраков стал видеть и ещё бог знает что… Страшно мне, доктор!

Василий Николаевич молча выписал успокоительное и уже хотел протянуть пациенту, но тот продолжил.

– Наверно, я многое додумываю, но с тех пор каждую ночь мне снится один и тот же кошмар. Человек с золотыми глазами идёт за мной по пятам и что-то тихо говорит, слова его тут же оживают и монстрами бегут за мной. Я тоже бегу, но они не отстают. Я кричу и просыпаюсь. А этой ночью… Доктор, этой ночью тот страшный человек почти догнал меня! Я видел его глаза, они вцепились в меня, и… Мне кажется, он хочет меня убить.

Василий Николаевич вручил рецепт и выпроводил пациента. Сейчас ему не до глупых кошмаров, ведь Василий Николаевич начал важнейший труд, который будет венцом его научной деятельности. Не так давно он увлёкся психоанализом и понял, что может углубить учение Фрейда и Юнга о бессознательном. Василий Николаевич уже второй месяц работал над теоретической частью, продолжая рассуждения учёных, но этого ему было мало. «Без практического доказательства, – размышлял он, – никто не воспримет мой труд всерьёз. Здесь не хватит обыкновенных концепций. Нужно доказать, именно доказать, что бессознательное, как они и говорили, даёт человеку все духовные силы, все творческие способности и желания. Если я докажу это… Боже мой! Если всё получится, я покину этот кабинет и этих больных…»

Василий Николаевич надеялся получить место при институте психоаналитики, и этот труд мог очень ему помочь.

Через неделю явился тот самый пациент, которому Василий Николаевич выдал рецепт.

– Доктор, стало хуже. Он говорит, – голос пациента дрогнул, и тот зашептал: – Говорит, я занял его место!..

«Надо же, занял место! Очень похоже на тень…» – подумал Василий Николаевич и решил, что этот пациент – тот, кто ему нужен.

– Напомните, как вас зовут, голубчик? – ласково спросил Василий Николаевич, доставая записную книжку.

– Цепочкин Таштультим Таштультимович.

– Вот что мы с вами сделаем, Таштультим. Сегодня вы погрузитесь в свой внутренний мир и найдёте кошмар, который вас так пугает. Я буду рядом, не волнуйтесь, – добавил он, не давая Цепочкину возразить. – Вы погрузитесь и победите его. Но чтобы я мог помогать, вы должны диктовать всё, что видите. Согласны?

Таштультим помолчал с минуту и кивнул. Василий Николаевич довольно улыбнулся.

– Закройте глаза и расслабьтесь, – начал он, когда Цепочкин расположился на кушетке. – Почувствуйте своё дыхание, как воздух наполняет лёгкие и выходит наружу. Вдох – выдох. Вдох – выдох, – с этими словами Василий Николаевич достал диктофон. – Вы идёте по тропинке и видите дом. Какой он?

Василий Николаевич включил диктофон.

– Большой и белый, – ответил Цепочкин. – Только это не дом. Я вижу больницу. Белую больницу в лесу.

Василий Николаевич начеркал в записной книжке: «Эго в виде больницы».

– Вы входите внутрь. Что чувствуете? Вам спокойно или страшно? Хочется остаться или уйти?

– Здесь неприятно, – сказал Цепочкин и нахмурился. – Здесь холодно и пустынно. И много дверей с табличками, будто я в коридоре. На них что-то написано, но не могу разобрать, почерк непонятный. Каллиграфический, что ли… Дверь открылась, – резко сказал пациент. – За ней кто-то стоит. Он стоит спиной, – продолжил Цепочкин, хмурясь и быстро сжимая и разжимая пальцы. – Он один из слов!

Пациент стал двигаться, и Василий Николаевич уже решил, что он сейчас встанет, но тут Цепочкин замер.

– Что там? Что вы видите?

– Я, – задыхаясь, ответил Цепочкин, – я видел его лицо. Лицо из дыма и мрака. Он набросился на меня, прыгнул, хотел задушить, но не успел: я захлопнул дверь. Из других дверей завыли, и я убежал. Теперь я иду в лес, прочь от них. Но и здесь мне не рады: ветки цепляют меня, мешают идти, но я всё равно иду.

Я вижу овраг. На его дне лежит что-то большое. Похоже на сердце, пульсирующее сердце размером с ту больницу. У него синие сосуды, они корнями входят в землю. Местами сердце покрыто золотом. Сюда попала та пыль, я знаю.

Сердце пульсирует и зовёт. Я касаюсь его холодного золота, и меня втягивает внутрь. Я просачиваюсь в него, будто я кровь, которую оно качает. Теперь я внутри. Здесь очень тихо, но я не один: за столом сидит человек и что-то пишет. Он водит старинным пером, из-под него летят слова. Он смотрит на меня золотыми глазами.

«Кто ты?» – «Я – это ты. Я – это другой ты, которого заперли здесь на тридцать лет. Я – тот, кто давал тебе силы, кто всегда помогал тебе и был взаперти, был изгнан из внешнего мира, но продолжал трудиться ради всей личности. Я – творческое начало, которое ты нагло вытеснил, я – все твои страхи и твои тайные желания, которые ты боишься и стыдишься признать даже перед собой. Я – твоя тень, к которой ты сам пришёл. Теперь пора поменяться».

Он стоит передо мной. Мне кажется, мы можем слиться в одно целое, если только захотим. Он отошёл. Он рвёт бумаги и чему-то смеётся. Он вышел из кабинета. Я дёргаю дверь, но золотая дверь, которой здесь не было, она заперта. Она заперта…

Цепочкин умолк. Василий Николаевич положил диктофон в тумбу и уставился на пациента. Тот молчал. «Неужели зашёл чересчур глубоко? – подумал он и вздохнул. – Вот чёрт! Я-то надеялся…». Не успел он додумать, как пациент открыл глаза и сел.

– Вы очнулись! – искренне обрадовался Василий Николаевич, который прежде ни разу не вводил в трансы. – Я уж хотел идти за нашатырём. Вы как? Выбрались из двери?

– Выбрался, за что вам благодарен, – спокойно ответил Таштультим и сел, чему-то улыбаясь. – А теперь, дорогой доктор, попрошу ваши записи, – сказал Таштультим и резким движением вытащил из рук Василия Николаевича блокнот, после чего вырвал листы, смял их и бросил над головой.

– Что вы делаете?! – воскликнул Василий Николаевич и с ужасом заметил, что глаза пациента стали золотыми.

– Это конфиденциальная информация, доктор. Не хотите же вы скандал с общественностью за нарушение соответствующего закона? Тьфу, как вычурно! Даже слов других не знает, – добавил он.

– Постойте! – Василий Николаевич придержал дверь, когда Таштультим приблизился к ней. – Погодите! А если я предложу вам сотрудничать? Мы вместе опубликуем научный труд. Мы станем знаменитее, чем Фрейд и Юнг! – с воодушевлением сказал он, всей душой надеясь на согласие.

Таштультим Таштультимович рассмеялся и похлопал доктора по плечу.

– Какой же вы дурень! Неужели ничего не поняли? Плевать мне на ваш труд, меня ждут собственные труды! Отныне я – творческий человек.

– Но как? Почему это всё возможно? Объясните хоть это.

Василий Николаевич хотел добавить, что тогда он сможет сам написать этот монументальный труд, без его помощи, но не решился и молча замер у двери.

– К чёрту вас и ваши объяснения! – воскликнул Таштультим, но всё-таки добавил: – Не запирайте тени, доктор.

– Прекрасно! "Не запирайте тени”, – повторил он, когда Таштультим вышел. После Василий Николаевич достал диктофон из тумбы, поднял смятую бумагу и прижал к груди эти сокровища. – Назову это так: «Применение философского камня в качестве средства для…» Как бы назвать-то? «…для поиска творческого начала». А само начало будет такое: «Метод разработан в ходе работы с бессознательным посредством активного воображения. Важно отметить, что данный подход имеет как положительные, так и негативные аспекты…»

Василий Николаевич углубился в свой великий труд, ничуть не заботясь о судьбе запертого Таштультима.

Снаружи

Данилка стоял перед открытым холодильником и пытался вспомнить, как он сюда попал. Полки рефрижератора зияли пустотой. Кусок колбасы, огрызок зачерствевшего батона, полупустая литровая банка с чем-то бирюзовым, несколько гвоздей в отсеке для яиц.

Мужчина схватил гвозди, пересчитал их дважды. В первый раз насчитал девять штук, во второй раз – сорок два сантиметра. Он старательно протёр каждый гвоздь валенком, выпрямил те, которые были согнуты. Закинул поочерёдно каждый гвоздь в кипящую воду.

На стене, где раньше было окно, висел плакат с китайским Киркоровым. Мужчина на постере был похож на стандартного Киркорова, но с узкими, раскосыми глазами. А вместо короны – пылесос, причём не самого лучшего качества. Даня был рад неожиданному китайскому сюрпризу, но без окна было темно и грустно. Он достал из духовки окноискатель и начал прислонять его к шкафам, холодильникам, столам, бутербродам с фиолетовой икрой.

Не нашёл. Пришлось искать новое окно в интернете. По цене и качеству приглянулись два варианта. Одно было пластиковым, с видом на томатную фабрику, а второе – деревянное, подгнившее, с десятком слоёв дешёвой белой краски на рамах. Оно открывало вид на заснеженный район с десятками одинаковых панельных домов.

– Деревянное, – послышался призрачный протяжный голос.

Даниил вздрогнул от неожиданности. Оглянулся по сторонам – никого. Около минуты он сидел, пытаясь понять, что происходит. Зачесалась обратная сторона правого колена. Почесал. Внезапно в голове родились причудливые туманные воспоминания. Точнее, даже не воспоминания, а ощущения от каких-то событий, пережитых ранее.

«Голос прав», – необоснованно заключил Даня. Он не понимал, почему сделал такой вывод. Но точно знал, что голос ведёт его в правильном направлении.

Скачал из интернета деревянное окно с видом на город, пришпандорил его на стену, а плакат с китайским Киркоровым перевесил на аквариум со скумбрией. Открыл окно нараспашку, выглянул. Частицы морозного воздуха со свистом залетали в ноздри Даниила, чтобы согреться внутри его лёгких.

Заснеженный двор. Унылые панельные дома подставляли свои серые бока солнечным лучам. Снежные черви строили в сугробах бесконечные катакомбы. Время от времени они выныривали из-под снега, хватали разбросанные по улицам подстаканники и снова скрывались в лабиринтах своих шахт.

– Детская площадка, – вновь проснулся призрачный голос.

Даня повиновался. Взглянул на детскую площадку. Скамейка, горка, урна, розовое дымящееся пятно, ещё одна скамейка, карусель, стая гусей…

Прошло примерно два с половиной мгновения, и Даниил уже сам прогуливался по вытоптанной тропинке около детской площадки. Дымящимся розовым пятном оказалась прекрасная юная блондинка в розовой курточке. Она покуривала ржавый гвоздь, длиной около пятнадцати сантиметров. Её лицо освещали лучи жёлтого рассветного солнца, отражённые от хромированной поверхности мусорного бака.

– Я тут, знаете ли, в некотором роде, прогуливаюсь, – неуверенно пробубнил Даниил, в попытке завязать разговор с незнакомкой.

– Я тут, знаете ли, в некотором роде, занимаюсь примерно тем же самым, – ответила блондинка, улыбнулась.

Даня улыбнулся в ответ.

– Даниил, – сказал он и протянул ей свой дурацкий отросток в виде руки.

В то же самое мгновение он начал корить себя. «Почему Даниил? Можно было представиться Даней или Данькой. Попроще. Зачем так официально? Даниил. Не про меня ли было придумано слово «придурок»? Зачем я протянул руку? Это же с мужиками так обычно знакомятся. Нужно убрать руку. Нет, уже поздно, если уберу, это будет ещё глупее. Нет, уберу… Нет, не буду убирать…»

– Диана, – ответила девушка и пожала руку мужчины.

– Как здорово! Тоже на букву «д»! – с переигранным восторгом протараторил Даня. – Это моя любимая буква!

Девушка засмеялась. Её смех подействовал на Даниила как успокоительный укол. Диана бросила окурок гвоздя в сторону мусорки, но промахнулась. Попала в одного из мирно прогуливавшихся гусей. Возмущённая птица прокрякала что-то очень неприличное, встрепенулась.

Даня не знал, что сказать. Он никогда раньше не знакомился с девушками на улице. Снова зачесалась обратная сторона правого колена, но он постеснялся чесать при даме. Огляделся, пытаясь найти в окружении повод для беседы. И вдруг сама зима подсказала Даниилу верный путь.

– Вы когда-нибудь снеговиков лепили? – спросил он неуверенно.

– Лет десять назад, может.

– А давайте попробуем! – уже немного увереннее сказал Даниил. – У меня и морковка с собой есть! – добавил он, доставая из кармана надкусанную морковь.

Диана снова засмеялась.

Скатывать шары для снеговика оказалось не так уж и просто. Снег в этот день был мокрый, очень тяжёлый. Но так было даже веселее. Скатали нижний шар снежного человечка, самый большой. Отдохнули. Затем сделали вторую секцию, «серединку» снеговика, но не хватило сил закинуть этот шар наверх, на первый. Даню эта ситуация разозлила, а Диану – рассмешила. Заливаясь весёлым смехом, она наблюдала, как Даня безуспешно пытается закинуть тяжёлый шар поверх другого.

Хмурый мужчина и смеющаяся девушка стояли около двух белых сфер и думали – что делать дальше. Даня схватил какую-то доску, начал сбивать снег с краёв шара, чтобы сделать его немного легче. Внезапно из этого снежного кома выскочила голова гуся. Ошарашенный пернатый цапнул Даниила за палец, затем выскочил из шара, словно вылупился из яйца, и убежал.

Кровь из пальца, похожая на красный дым, медленно поднималась в воздух и испарялась. Было больно, но боль была не настоящей, какой-то пластмассовой. К раненному подбежала Диана.

– Всё в порядке? – спросила она испуганно.

– Да, всё прекрасно! Скатаем новый шар, только в этот раз давай поменьше! – ответил Даня, позабыв о своём боевом ранении и о пластмассовой боли.

Снеговик получился кривым и непропорциональным. Огромная нижняя секция и совсем тощие средняя и верхняя. Две пивные пробки подарили снеговику зрение. Пара берёзовых веток в одночасье превратилась в кривые, уродливые руки. Надкусанная морковка заняла своё почётное место посередине физиономии снежного человека.

– Ну что, толстозадый, как дела? – спросил Даня, обращаясь к своему творению.

– Здесь очень сильно пахнет морковью! – ответил снеговик.

Внезапно резкая боль пронзила спину Даниила. Это была уже не пластмассовая боль, а самая настоящая. Мужчина упал лицом в снег. Силы покинули его, в глазах потемнело…

– Даниил! – послышался вновь тот самый призрачный протяжный голос. – Обернись, Даниил, посмотри назад, чёрт возьми!

Но было уже поздно. Внезапно всё закончилось.

***

В лаборатории следственного комитета работали трое: майор Завальный Антон Владимирович, лейтенант Картошкин и нейрофизиолог Пётр Саныч из гражданского персонала.

Внутри большого сферического аквариума плавал мозг, из которого торчали десятки трубок и проводов. Некоторые провода вели к телевизору, на экране которого застыло изображение грязного сугроба. Другие провода уходили к столу, на котором стояли компьютер и крупный студийный микрофон.

– Вашу ж мать! – заключил товарищ майор Завальный. Втянул горький дым от тлеющей «Мальборо», прошёлся вдоль лаборатории.

Другие двое сидели смирно, виновато смотрели в пол.

– Картошкин, ты что, не мог минутой раньше попросить его обернуться? – спросил Завальный молодого лейтенанта, сидящего перед микрофоном.

Картошкин молчал. Он взглянул на нейрофизиолога Петра Саныча таким взглядом, словно ждал от того поддержки или спасения. Учёный кашлянул. Он всегда откашливался, прежде чем начинал что-то говорить.

– Понимаете ли, – Пётр Саныч сделал паузу, подбирая нужные слова, – я заявляю вам, товарищ майор, со стопроцентной уверенностью, что Даниил не видел своего убийцу. Уже в шестнадцатый раз мы проводим опыт с его памятью, и каждый раз всё заканчивается одинаково. Разве вы не понимаете?

– Да что вы говорите? – ехидно перебил учёного товарищ майор, – ваша работа, Пётр Саныч, показать нам последние часы жизни убитого, показать реальные воспоминания! Так откуда там взялись эти чёртовы гуси? В предыдущие пятнадцать раз никаких гусей и в помине не было… А что с плакатом на его стене? Китайский Киркоров? Вы, должно быть, надо мной издеваетесь?

– Как же вам объяснить… Ведь это живой мозг! Ему кажется, что он до сих пор живёт. Он работает, обрабатывает информацию. Невозможно просто извлечь память в первозданном виде, мозг в любом случае будет вносить свои коррективы. Это как сновидение, в котором отражается реальность, перемешанная с сюрреалистическими образами. Понимаете?

– Я понимаю только то, что мне прислали самого бездарного нейрофизиолога в мире! – прокричал майор и стукнул кулаком по столу.

Неловкое молчание.

– Ладно, – разорвал тишину Завальный, – пробуем ещё раз. Глядите в оба. Может, получится отыскать хоть какие-нибудь улики.

– Ничего не выйдет, – робко пробубнил лейтенант Картошкин, – родственники Даниила требуют немедленно вернуть его мозг. Они уже заявление в прокуратуру на нас накатали. Это была последняя попытка.

– Твою мать, – выругался майор. Подкурил следующую сигарету.

– А что касается улик, – вмешался в разговор Пётр Саныч, – мне кажется, что самую главную «улику» мы видели каждый раз, когда копались в памяти Дани. Розовую такую «улику», блондинистую.

Завальный кивнул.

– Распечатай крупный план её лица, объявим в розыск, – сказал майор, обращаясь к Картошкину, – в «особых приметах» укажи «курит гвозди».

– Вы серьёзно? – спросил лейтенант.

Завальный громко рассмеялся и покинул лабораторию.

Оглавление

Творческое начало

Снаружи