В стенах училища [Наталья Алексеевна Бормотова] (fb2) читать онлайн

Наталья Бормотова В стенах училища

У студентов-художников довольно плотный режим работы, в котором нет места отдыху. В стенах нашего училища говорят – “Ставьте себе невыполнимые задачи и тогда сможете хоть немного чего-то добиться. Не хотите сами ставить себе недостижимые цели? Мы вам поможем!”

Когда делаешь что-то быстрее сроков сдачи, учитель недовольно смотрит на тебя, хмурится, вздыхает и спрашивает: “Ну и куда ты торопишься? А главное – зачем? Что я с тобой буду делать, если ты всё раньше сделаешь? Домой что ли тебя отпустить прикажешь?” Обиженно бурчишь в ответ, что всё сделала специально раньше, чтобы пойти “пожить”. Но не тут то было. “Пожить? Что такое пожить? Жизнь – это живопись и наше училище, поэтому сиди и делай все по плану”, – раздраженно высказывает учитель. И какова же радость от прогулки, когда наконец-то все экзамены и просмотры сданы и можно просто шагать по улице, не думая ни о живописи, ни о композиции.

Тёплый ветерок обдувает лицо и руки. Неспешно идешь по улочкам Палеха, чувствуя себя как в сказке. Спокойное и неторопливое бытие. Есть в этих улицах что-то таинственное: бескрайние поля с душистым разнотравьем, прозрачный и гулкий шум проснувшейся реки, запах величественного, манящего леса.

Прогуливаясь по сельским улочкам, ощущаешь отрешенность от суетливого мира. Жизнь в селе будто остановилась. У дороги несколько домиков: чаще красные, но иногда попадаются и голубо-серые – и обязательно с резными наличниками да редким забором, радостно стоящим для живости и какой-то причудливой красоты. Фикус на окошке, ажурные занавески…Смотришь на всё это, и печаль берётся откуда-то, щемящая, но прекрасная. Интересно, какие люди жили в этих домах раньше? Как рождались, вырастали, радовались и любили? Смотришь, забыв обо всём, и думаешь, что порой сказки больше нужны взрослым…

Умиротворяющую безмолвность лишь изредка нарушает колокольный звон да крик петухов. Мысли становятся вязкими и тягучими, как кисель. Провинциальная тишина кладет руки тебе на плечи, говоря: «Радость моя, не торопись, не спеши. Дыши по-настоящему глубоко, вбирая в себя солнце, терпкий запах трав, птичий щебет и саму весну».

А ты почти не можешь дышать…Слишком много воздуха, слишком много радости. Каждый раз удивляюсь весне, будто это моя первая весна, а не восемнадцатая. Забывается всё на свете – такие виды открываются взору. Куда посмотреть сначала? На цветущие вишни или на сережки березы? Вокруг всё наполняется цветом, жизнью. Легонько глажу листочки, дотрагиваюсь пальцами до серединок цветов, на пальцах остается золотая пыльца. Сердце не выдерживает всей этой красоты, и хочется плакать.

Май будит природу, она оживает и расправляет крылья. И люди просыпаются вместе с ней и, как птицы, пытаются взлететь. Думаю, что все люди похожи на птиц. Несмелых, робких. Вот только что-то им постоянно мешает вспорхнуть в бездонную синеву.

В душе человеческой есть чувства, помогающие подняться от земли. Сострадание. Забота о ближнем. Любовь. Всё высокое и прекрасное в человеке было и есть всегда, даже если он давно забыл об этом или вовсе не знал. Так иногда бывает. Скажешь что-нибудь едкое и грубое, а тебе говорят, что в тебе отголоски рая и неземная высота. Удивляешься этому, рыдаешь и желаешь всем сердцем соответствовать сказанным словам. Во всех людях – красота и милосердие. Осталось лишь разглядеть, вспомнить. И взлететь, словно птица. Птицы так свободны, так чисты и близки к небу… как Ангелы. И всё в них добром и светом отзывается. В людях тоже горит огонёк – Божественный свет души.

– Смотри, какая палка здоровая! – восхищенно смотрит то на землю, то на меня Ира. – Возьму с собой, положу в комнате, чтобы красиво было.

– Зачем она тебе в комнате? – очнувшись от своих мыслей, смеюсь и спрашиваю я. Очень тепло становится внутри, когда гуляешь с друзьями и видишь их счастливые глаза. Наверное поэтому училище многие называют вторым домом, ведь где друзья, там и находится твой истинный дом.

Мы выходим на поле, а оно все усыпано люпинами: лиловыми, светло-розовыми и даже желтыми. Чудо! «Так красиво, что сейчас умру», – восхищаюсь и бегу собирать цветы в букет. Девочки бегут со мной.

– Что это там такое стоит? – замерев с цветком в руке, спрашивает подруга.

– Да вроде бы индюк, – как бы между прочим отвечает Надя, не придавая этому факту никакого значения. Словно услышав, что разговор идет про него, индюк начинает злобно кричать. Да не просто кричать, а устрашающе орать в голос, будто бы увидел конец света, а не девочек-художниц. Он раздувает шею, топорщит перья и распускает хвост, демонстрируя нам свой щегольской и яркий наряд. Удивительное и одновременно пугающее зрелище. Очень необычно видеть настоящего индюка, а не индюка на картинке в «окружающем мире» или игрушку в шкафу у сестры. Не думала, что они настолько огромные и страшные. Перепугавшись, мы с девочками решаем, что сегодня уже много и славно погуляли, можно возвращаться в общежитие.

Решить что-то сделать гораздо проще, чем сделать это. Индюк-то стоит на тропе, которая ведет к выходу с поля, и почти перекрывает собой наш единственный путь домой. Он неизбежно приближается, и в моем воображении выглядит как танк – грозный и приносящий чувство безысходности. Непонятно, то ли он нас сейчас заклюет, то ли засосет, а может ему просто захотелось выплеснуть эмоции и покричать. Интересно, индюки могут испытывать эмоции? Может он нас сам боится, но мы его опасаемся гораздо больше. Индюк все ближе и ближе. Мы стоим и не знаем что делать. Перепуганные от ужаса глаза. Беспорядочное метание из стороны в сторону. Индюк орёт, орём и мы.

Не успев толком ничего разобрать, молниеносно несемся напролом через всё поле по траве и цветам, лишь бы нас не атаковал индюк. Через пару минут оказываемся у здания общежития, хотя шли на поле достаточно долго. Оказывается, бегать мы ещё не разучились. От страха не чувствуем усталости, тело стало лёгким и воздушным…

Студенты художественного училища вообще очень неспортивные люди. Обычно на паре по физкультуре присутствует из раза в раз лишь один единственный мальчик, девчонки же заходят в зал только перед экзаменом. Ради зачета можно пойти на всё. Даже на занятие. Когда учитель по физкультуре встречает нас в коридоре, он томно вздыхает и делает такое лицо, будто его глазам смотреть на девчонок неприятно. Зато мальчишкам очень радуется, пожимает им руки и улыбается на приветствие. Мальчишек в училище все оберегают, ведь у нас их всего пятеро на четырех курсах вместе взятых. Учителя говорят, что у нас не училище, а куриное царство и скоро придётся менять вывеску на Палехское художественное женское училище имени М. Горького.

«Вот это пробежка у нас получилась, жаль, что физрук не видел», – улыбаясь, говорит Альбина. Мы смеёмся в ответ. Удивительно, что у каждого занятия есть своя глубина. Причем чаще она зависит не от самого занятия, а от отношения к нему. Например, “прогулка”. На первый взгляд не очень то примечательное событие. У мам с маленькими детьми это занятие вообще приравнивается к рутинной обязанности. Но мы сами вправе наполнить любое событие яркими эмоциями и содержанием, чтобы даже обычный сельский день остался в памяти на долгие годы.

***

Всюду слышались нерешительные шаги приближающегося тепла. Птицы запели робкие этюды, а снежинки кружились, будто в прощальном вальсе. На улице было по-зимнему морозно, но чувствовался запах весны. Такой пряный, особенный, необъяснимый. С бескрайних небес просачивались долгожданные, несмелые лучи солнца. Вся природа будто находилась в предвкушении долгожданного пробуждения. Когда чего-то ждешь с нетерпением – это уже половина удовольствия.

Я сидела на подоконнике в кабинете рисунка, обхватив коленки сплетенными кистями рук, и смотрела в окно, вдаль, на лес и колокольню соседней деревни. Наш учитель говорил, что полоска леса в марте становится очень яркой, будто светится изнутри. Она цвета ультрамарина, смешанного с изумрудной и немного с окисью хрома. Так и есть. Особенно красиво это смотрится в сочетании с белоснежным снегом. Какая-то сказка! Девчонки болтали и звали присоединиться к ним, но мне не хотелось разговаривать. Я что-то обдумывала и занималась тихим созерцанием природы.

Вообще художники-студенты – странный народ. Могут прийти на несколько часов позже, могут просто сидеть и зевать, и почти что всегда такое поведение считается нормой на творческих уроках в мастерских. Главное, чтобы к экзамену всё было сделано и оформлено.

Со стороны кажется – сиди и рисуй, что в этом сложного и как может надоесть рисовать? Но на самом деле не так-то это легко. Ведь не рисовать – гораздо проще, чем рисовать. Для этого достаточно лишь замерзнуть, проголодаться, отвлечься на пейзаж за окном или начать залипать в телефоне. Для написания работы же требуются как минимум терпение и вдумчивость, титаническая усидчивость и сосредоточенность и еще хорошо бы иметь бодрое состояние и светлую голову. Рисовать – тяжело, а иногда даже мучительно и невыносимо. Не поймите меня неправильно, студенты-художники любят своё дело и горят им. Просто всем людям иногда лень и неохота, всем иногда тяжело и непонятно. Это нормально. Это по-человечески.

Вскоре раздался звонок с урока. Я спрыгнула с подоконника, схватила рюкзак и побежала вниз по лестничным ступенькам – на обед. У гардероба стоял Николай Михалыч – наш преподаватель по рисунку, проработавший в училище около 40 лет и воспитавший множество студентов-художников. Николай Михалыч – личность крайне харизматичная. Он разговаривал очень громко, а если прикрикнет, то у впечатлительных и слабонервных сердце может уйти в пятки. От неожиданных движений и громких звуков я сильно вздрагиваю. Учитель, жалея мои нервы, всегда уменьшал громкость на более низкий показатель.

– Здравствуй, погоди минутку, – взяв меня за руку, воскликнул учитель.

– Здравствуйте, – улыбаясь и останавливаясь, сказала я.

– Вчера было Прощеное воскресенье. – продолжил говорить Михалыч. – Я ходил в храм, причащался. Чувствую, что недолго мне ходить сюда осталось. Жизнь такая штука, хочешь одного, а по-другому получается. Устал я. Все шутил над тобой, я это по-доброму, не обижайся и не воспринимай все всерьез. В жизни ничего не нужно воспринимать серьезно, а то состаришься раньше времени. С нашей первой беседы ты смотрела на меня так внимательно, будто бы тебя интересовали мои истории. Спасибо тебе за это. Хотя знаю, что вас, студентов, интересует больше, как бы пожрать получше, да поменьше поработать. Прости меня за всё, пожалуйста.

Я посмотрела ему в глаза. Они стали мутные и пожелтевшие. Кожа тоже стала желтоватая, не такая, какой была раньше. Так страшно сделалось, что захотелось плакать. У меня слезы всегда очень близко стоят, еще и расстроиться толком не успела, а глаза уже плачут.

– Ты чего грустная какая, тебе меня жалко? – попытался засмеяться Николай Михалыч. – Я же пошутил, всё в порядке. Не вздыхай так, понимаю, такие разговоры тяжелы и непривычны… но это жизнь… Что нужно отвечать, когда у тебя просят прощения? Повторяй за мной: “Бог простит, и я прощаю”.

– Бог простит, и я прощаю, – дрожащим голосом повторяю я.

– Ну вот так лучше… – сказал и снова взял меня за руку. – Рука-то ледяная какая. Ты замерзла что ли? Чтобы не замерзать, надо по утрам водку пить. Я ведь говорил вам это еще на втором курсе! А вообще, раз рука ледяная, значит есть уже пора. Знаешь, в твоей жизни будет всё так, как ты захочешь. У тебя все будет хорошо, слышишь? – перескакивая с темы и тыкая мне в линию на руке, прошептал он.

– Да, можно я уже пойду? – сказала я.

– Запомни, любовь – это самое главное в жизни. – не слыша меня, продолжал учитель. – Ты еще не понимаешь, но однажды ты вспомнишь меня и поймешь. Любовь – это единственное, ради чего нужно жить. Не смею задерживать в обеденный перерыв, а то сейчас окочуришься. Ты поешь побольше, совсем тощая стала. Тебя мама дома не кормит? В студенческие годы я по батону вечером за книгой съедал, только отвлечешься – а батона уже и след простыл, – как всегда в своем стиле, хлопая меня по плечу и улыбаясь, сказал он.

Я ушла, не зная, что это был наш последний разговор. В июне Николая Михайловича не стало. Совсем. Был человек – нет человека. Нигде. Он так и не успел в полной мере насладиться своей мечтой, о которой говорил множество раз: уйти с работы, спать и есть целыми днями, ходить на этюды и бегать босиком по лужам, как мальчишка.

Время беспощадно, неуловимо и стремительно. Жизнь несется бурным потоком. Переходим изо дня в день, так ничего и не успев. Вчера, сегодня, завтра. Двенадцать, пятнадцать, восемнадцать… И никак не удержать, не ухватить этот миг – жизнь.

***

Палех – место особенное. Место не от мира сего. Село художников – миниатюристов похоже на красочную шкатулку, в которой собрано все искреннее, настоящее, исконно русское и такое родное сердцу. Палехское училище – теплица с богатствами. Захочешь – научишься очень многому, осознаешь важное и будешь нести это с собой по жизни. Училище – большая и дружная семья. Семья, состоящая почти что целиком из девчонок. За девичьими разговорами, смешками и слезами совершенно не слышно нескольких мальчиков. Они словно воздух: необходимы, но незаметны.

Каждый, кто приходит в художественное учебное заведение, в той или иной мере стремится к мечте стать художником. И на первых порах этот желанный идеал кажется таким досягаемым! А потом… Нет, это нельзя назвать разочарованием в искусстве или в художниках. Просто понимаешь, что до настоящих художников-стариков тебе расти, расти и никогда не вырасти. Но всё-таки это осознание не мешает потихоньку брести к когда-то поставленной цели. Столько всего чувствуешь, столько всего хочется успеть и всему научиться, но за постоянной усталостью и работой успеваешь говорить лишь о теплой воде в душе, о сырках да о сне.

Вот и сейчас я встречаю сонную и лохматую Иру с пачкой печенья в руках на выходе из общежития.

– Ты чего так поздно идешь?

– А ты чего? Думаю, что это ещё рано. Всего на десять минут опаздываем. Я даже поесть не успела, вон печенье взяла с собой. Как же не хочу никуда идти! Вчера пары до шести, сегодня до пяти, сил нет. Еще и волосы не успела расчесать, вот бы налысо подстричься. И вообще… – зевает она, забывая, о чём хотела сказать.

– Да…Я тоже не хочу никуда, особенно на педагогику, – соглашаюсь с подругой я.

От общежития до училища идти меньше одной минуты, поэтому преодолели мы это расстояние очень быстро. Заходить не хочется совершенно. Но что поделать? После улицы в здании тепло и уютно. Иду в раздевалку и снимаю куртку, а потом смотрю на Иру и решаю надеть куртку обратно. Зимой в училище очень холодно. Хотя и работает отопление, батареи во всех кабинетах чуть теплые, а нагревателями пользоваться не разрешают.

Поначалу этот холод немного бодрит и наоборот помогает не уснуть, но, когда преподаватели монотонно читают лекции, затруднительно сохранять вертикальное положение. Сначала закрываешь один глаз. Потом второй. Думаешь, что ненадолго и через секундочку их снова откроешь. Затем кладешь голову на сложенные руки и засыпаешь. Когда в кабинете выключают свет, чтобы показать презентацию или фильм, то бывает так крепко уснешь, что даже видишь сны. Сесть нормально и открыть глаза становится невыполнимой задачей.

Мы с подругой опоздали, но учительницы еще нет в классе. Для преподавателя по педагогике это очень нетипичное явление. Надежда Вячеславовна – пунктуальная и предельно ответственная личность, у которой все должно быть строго по плану.

– Ребята, кто-нибудь учил? – спрашиваю я.

– А что нужно было учить? – судорожно листая учебник, возмущается Даша.

– Немного учила… правда ничего не запомнила. – неуверенно говорит Диана, которая всегда учит всё наизусть и у неё каким то образом хватает на это сил и времени.

Но тут дверь открывается и в класс заходит учительница. Воцаряется моментальная тишина. Мы начинаем озабоченно листать учебник, делая умное лицо, словно мы повторяем, а не видим эти буквы впервые. Надежда Вячеславовна садится, достает какие-то бумаги и открывает наш журнал. Отмечает всех отсутствующих.

– Кого нет сегодня?

– Нади, но она наверное придет скоро, – раздается чей-то голос с задних парт.

– Как всегда, одни и те же лица. А Дюрдя? Где у нас Алена Дюрдя? – осматривая класс, восклицает преподаватель.

– Так она это… замуж же вышла.

– Это моё нелюбимое словосочетание – “замуж вышла”. – с недовольным лицом говорит учительница. – И почему вы всё думаете, что замужество – привилегия, с помощью которой разрешено появляться в училище раз в семестр? Дюрдя замужем, а мы тут что, ерундой все вместе страдаем?

Мы робко молчим, рука преподавателя доходит до последней фамилии и закрывает журнал. Все надеются, что учительница забыла про проверку задания. В аудитории стоит гробовая тишина. Слышны лишь неспешные шаги вдалеке коридора.

– Надежда Вячеславовна, а вы будете сегодня проверять домашнее задание, которое задавали на той паре? – как бы между прочим интересуется Оля.

Весь курс смотрит на нее испепеляющим взглядом. Как после пятнадцати пламенеющих взоров она не сгорела на месте – непонятно.

– А я что зря учила? – оборачиваясь по сторонам, вопросительно шепчет она.

Девчонки показывают кулаки, прося ее соседку сзади треснуть Олю книжкой по голове. Конечно, никто учебником ее не бьет, потому что Оля самая статная, высокая и бойкая девушка на нашем курсе, которую не переспоришь и уж точно не стукнешь безответно.

– Да, проверять задание будем. Спасибо, что напомнила. – говорит учительница, обводя класс пытливым взглядом. – Есть желающие отвечать? Оля?

Все молчат.

– Лес рук! Как единогласно! – восклицает преподаватель. – Так… Отвечать будут Даша и Альбина.

Класс дружно выдыхает накопившееся волнение. На душе у всех спокойно и радостно, а обладательницы озвученных имён идут скорбным обреченным шагом. Девочки подошли к доске. Надежда Вячеславовна смотрит на них. Они на неё. Она на них. Они на неё. Переглядки продолжаются до того момента, пока нервы учительницы не выдерживают и она, театрально подняв брови, недоуменно спрашивает у девочек, учили ли они хоть что-нибудь.

– Учили…Но забыли. – расстроенно шепчет Альбина.

– Хорошо. На прошлом занятии мы проходили тему “Методы обучения в школе”. Эти слова о чём-нибудь вам говорят? Даша, начинай, пожалуйста.

Мы активно жестикулируем и пытаемся подсказать однокурснице, но, видимо, она еще не научилась читать по губам и угадывать наши жесты.

– Господи, боже мой… – в отчаянии начинает Даша.

– Правильно, начала с молитвы, продолжай, – улыбается Надежда Вячеславовна.

Подруга, видимо, восстанавливает отголоски предыдущих лекций у себя в голове и начинает рассказывать. Совместными усилиями кое-как выходим на рассказ о видах методов обучения.

– Ну и как же ты собираешься детей учить, если сама ничего выучить не в состоянии?

– Да не буду я детей учить, уеду в Японию и выйду замуж, – шутит (или не шутит) Даша.

Учительница неодобрительно смотрит на нее и вздыхает:

– У тебя есть еще что дополнить к своему рассказу?

Даша краснеет и мотает головой. Девочкам разрешают сесть на места. Они радуются, что эта пытка закончилась, и бегут за парты. Надежда Вячеславовна хмурится и обводит взглядом весь курс. Мы думали, что на сегодня опрос окончен, но учительница вспоминает об Оле, которая интересовалась проверкой задания в начале пары.

– Оля, не хочешь дополнить ответ однокурсницы?

– Нет. О чём дополнять то? – пожимает плечами она.

– Мы о методах обучения в школе говорим. А ты о чём?

На вопрос преподавателя Оля не отвечает, начинает перебирать ручки в пенале, и молчание стоит без какого-либо намека на продолжение диалога. Чем ближе к выпуску из училища, тем обширнее и тяжелее становится груз в наших молодых, но уже поседевших от знаний головах, поэтому порой вспомнить что-то просто невозможно и очень даже реально забыть, что секунду назад ты вела диалог.

– Ладно, всё понятно. Еще есть желающие отвечать?.. – смотрит на нас учительница и не находит участия в наших глазах. – Давайте тогда повторим вместе прошлую тему и начнем проходить новую.

Мы окончательно успокаиваемся, многие потихоньку начинают заниматься своими делами. Кто-то сидит в телефоне, кто-то уже развалился на парте и готовится уснуть, а я открыла книжку и пытаюсь начать читать.

– Не расслабляемся и записываем, записываем. Исписанные тетради будут показывать ваше присутствие на паре не только физически, но и мысленно. Может быть вы телом находитесь со мной, а думаете о ком-то другом. Я это не люблю, – говорит Надежда Вячеславовна.

И мы записываем. Но разве всё запишешь? Разве запишешь этот февральский день, и смех с подружками, и этот 20 кабинет, и все мудрые житейские разговоры учителей с нами? Разве запишешь?… Училище дало огромный багаж не только профессиональных учебных знаний, но и полезного жизненного опыта, благодаря которому мы выросли и многое поняли и осознали.

Каждый оканчивает художественное училище немножко другим человеком. Девочки, пришедшие с длинными русыми косами нередко выходят с розовой головой, а иногда даже побритые налысо. Ничего в этом страшного нет, хотя учителя иногда ужасаются и просят на их уроки приходить в платке на голове. Просто эти девочки хотят выразить свою индивидуальность, непохожесть на других и не стесняются этого. У кого-то на тонком безымянном пальце сверкает обручальное кольцо, а кто-то выходит вовсе с новорождённым ребенком на руках. Но есть то, что всех объединяет : студенты хоть немного вырастают в этих тепличных стенах, лепя из себя, как из массы глины, пока что корявую, но уже форму.

Четвертый курс художественного училища, последняя пара, педагогика. Мне радостно и одновременно грустно. Мои палехские будни в качестве студентки художественного училища подходят к концу. Как говорил Николай Михалыч : “Учеба в училище – это… незабываемое и удивительное время, которое сохранится в памяти на долгие годы. Цени это”. Я мысленно с ним соглашаюсь. Да, незабываемое время…