Ходяка [Максим Иванович Горецкий] (fb2) читать постранично

Максим ГОРЕЦКИЙ

ХОДЯКА

В полдень короткого, серого и унылого дня самой позд­ней осени по дороге из города двое солдат вели ходяку. Казалось, все уснуло или задремало. По зеленой озими кое-где ходили кони. Теперь никто их не пас, никто за ними не присматривал.

Не сегодня-завтра, с вечера или ночью выпадет снег и белым покрывалом укроет мерзлую землю, озимь — и ля­жет зима.

Скотина — и та чует. Свиньи в одиночку убегают дале­ко-далеко от гумен и огородов на жито, в лощины, к дубам, роются в листве и так стараются, словно боятся голодными встретить зиму.

— Ах ты, волчье мясо, куда прибежала из деревни! — выругал передний солдат черную свинью, которая ходила по зеленым всходам вдалеке от села.

Он перекинул винтовку с руки на левое плечо и хотел как-то нарушить невеселую тишину осени: похлопал себя по ляжке, провел рукой под красным кончиком задиристого носика и разгладил колючие, шильцами, усики.

— Вон бежит девочка сгонять,— пояснил второй, шагав­ший сзади, помоложе, мордастый и красный, без усов.— Наших однажды забрали панские лесники, тоже осенью, с озимого жита, по два рубля за голову пришлось заплатить. Как раз перед моим призывом, помню.

Только ходяка все время молчал, словно бы считал ни к чему весь этот разговор со своими конвоирами. Совсем озяб, бедняга. Взяв палку под мышку, поглубже сунул худые дро­жащие руки в оборванные рукава выцветшего, латанного-перелатанного, когда-то черного, панского пальтишка. Чело­век ужасно устал и шаркал по дороге изношенными лаптиками. Его старое морщинистое лицо раскраснелось, это бы­ло видно даже сквозь седую и жесткую щетину. А корот­кие и пышные, как жгуты, усы, пожелтевшие от табака, нервно шевелились под крючковатым носом.

У околицы села он как будто оживился и не так низко держал худые костистые плечи. Схватил в руку палку и стал крепче опираться на нее, с большим интересом вглядывался в окружающую местность.

Тем временем девочка подбежала поближе и с нескрываемым любопытством наблюдала из-за берез да солдатами и оборванным старцем.

— Эй, девочка! — крикнул мордастый. — Как называется ваше село?

Та ничего не ответила и убежала.

Когда они подходили к бане, оттуда вышли молодые парни с дедом и стали пристально следить за незнакомыми людьми. Из предбанника доносились громкие голоса, шум и перестук мялок.

Тодоровы мяли свой лен.

— Кого-то ведут,— сказал деду парень помоложе.

— Ведут,— коротко ответил дед Тодор, щуря свои подслеповатые глазки. И сердце его вдруг забилось в тревоге — не ведут ли по этапу внука, ушедшего еще весной на заработки.

— Стой! — скомандовал старший солдат. Оба остановились и сняли винтовки. Остановился и ходяка, опершись на палку. Он бросал вокруг себя хмурые, безучастные взгляды.

Из предбанника вышли все, кто там был, и подступили поближе.

— Человека вам привели, если признаете своим,— сказал мордастый и улыбнулся.

— Нам? Разве он наш? — удивился дед Тодор.— Что-то не знаю такого...

Ходяка переступил с ноги на ногу, хлопнул убогими лаптиками, ударил палкой о землю, как-то странно задвигал усами, словно таракан на стене, глянул на всех из-под мох­натых бровей и опустил голову.

— В бумагах он пишется Янка Непомнящий... И заявляет, что родом из вашего села,— уточнил старый солдат.

— Нет, не знаю такого...— испуганно пробормотал дед Тодор.

— Пойдем к старосте, ежели так,— сказал старший, и мордастый тоже взял винтовку на плечо. Ходяка засунул палку под мышку, втянул голову в плечи и молча пошел между ними дальше.

Тем временем из хат выходили мужики, бабы, дети. Они обступали несчастного и глазели на него, как на затравлен­ного волка.

Когда подошли к хате Левона, ходяка вдруг остановился.

— Ну что? — спросил солдат. Все, кто шел следом, то­же остановились.

— А вот тут прежде стояла корчомка. Еська водкой торговал.

— А и правда стояла тут корчма...— очень удивился дед Тодор и покачал головой.— Стояла, стояла... знаем.

Пошли дальше.

***

В старостову хату, на необычное для тихой деревенской жизни собрание, набилось полно людей.

Старики расселись на широких скамейках и молча ду­мали каждый о своем. Те, что были помоложе, толпились у порога, а дети, раскрыв рты, с любопытством смотрели на ходяку и нетерпеливо подталкивали друг дружку вперед.

Ходяка опустился на колченогую скамеечку и смот­рел на все безразличным взглядом. По сторонам сели солдаты.

— Так я ему и поверил! — говорил, не глядя на ходя­ку, высокий рыжий Остап, работавший когда-то на шахтах и немало повидавший на своем веку.— И как тут поверишь, если они, такие, всю жизнь свою бродяжничают.