Бесславные дни [Гарри Тертлдав] (fb2) читать онлайн

Гарри Тертлдав Бесславные дни

Спасибо Кириллу Дееву за перевод. Текст взят с его странички http://samlib.ru/d/deew_k_s/ На русском языке роман публикуется впервые в сборнике «Свистать всех наверх» .

I

Одним серым дождливым утром в первую неделю марта 1941 года у железных ворот Императорского Военно-морского училища в Токио остановился автомобиль. Из окна машины показался молодой коммандер, невысокий даже по японским меркам - всего 160 см - и такой худой, что казался не тяжелее 45 кг. Два старших матроса, стоявшие на карауле у входа (оба были выше коммандера на полголовы) при его появлении немедленно вытянулись.

   - Господин, предъявите, пожалуйста, документы, - произнес старший караула, закидывая за плечо винтовку и освобождая правую руку.

   Какое-то время караульный изучал документы, затем кивнул и вернул их владельцу.

   - Благодарю, господин. Всё в порядке. - Он повернулся к напарнику. - Открыть ворота для коммандера Гэнды.

   - Hai, - ответил второй матрос и принялся выполнять приказ.

   Гэнда поспешил в восточное крыло здания. Он спешил всегда и всюду, земля буквально горела у него под ногами на каждом шагу. По пути он едва не поскользнулся на мокром полу, но сумел удержать равновесие. Мелкий дождь не сумел смыть сажу с красных кирпичных стен домов. Наверное, ничего, кроме пескоструйной машины не смогло бы.

   У входа в восточное крыло сидел петти-офицер, перед ним лежал журнал. Гэнда снова достал удостоверение. Петти-офицер внимательно его осмотрел. "Коммандер Гэнда прибыл для встречи с адмиралом Ямамото", - записал он в журнале, затем бросил взгляд на часы на стене и вписал время.

   - Распишитесь, господин коммандер, - обратился он к Гэнде и протянул ручку.

   - Да, да. - Гэнда всегда пренебрежительно относился к бюрократии и формальностям. Он накарябал в журнале своё имя, затем сломя голову бросился по коридору, пока не добежал до лестницы. Несмотря на скромные габариты, по лестнице он взбежал, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Он даже не выдохся, когда поднялся на третий этаж, может, самую малость.

   Когда он проходил в кабинет, сидевший у телефона капитан с любопытством посмотрел на него. Гэнда не только не посмотрел в его сторону, он вообще не заметил взгляда офицера. Все мысли коммандера были заняты предстоящей встречей.

   Он постучал в дверь.

   - Войдите. - Голос адмирала Ямамото прозвучал низко и грубо.

   Сердце дернулось в груди, и Гэнда вошел. Войдя, он поприветствовал главнокомандующего Объединенным флотом Японии. Исороку Ямамото ответил ему тем же. Он оказался не выше Гэнды, но на этом физическое сходство между ними заканчивалось. Ямамото был широкоплечим, даже бочкообразным. У него было телосложение борца, он словно был создан для битвы с врагами. Его седые волосы были коротко острижены, обнажая широкое грубое лицо. Два пальца на левой руке он потерял в битве с русскими при Цусиме в 1905 году, Гэнда родился на год раньше.

   Он махнул рукой на кресло и спросил:

   - Ну, коммандер, что задумали? - Как и Гэнда, он очень не любил тратить время попусту.

   Гэнда облизнул губы. Ямамото мог выглядеть и часто выглядел угрожающе. Однако молодой человек всё же задал волновавший его вопрос:

   - Господин, если будет война с Соединенными Штатами, каковы наши шансы?

   Ямамото ответил откровенно:

   - Надеюсь, этой войне не бывать. Ежели мне прикажут сражаться, не оглядываясь на последствия, я уверенно смогу биться полгода, от силы год. Но я совершенно не уверен в том, что будет через два, а то и через три года. Надеюсь, нам хватит духу не ввязываться в войну с американцами.

   - Вы так считаете, несмотря на запланированный удар по Перл Харбору? - поинтересовался Гэнда. В разработке этого плана он участвовал с самого начала.

   Адмирал Ямамото медленно кивнул.

   - Считаю. Если там мы преуспеем, то сможем выиграть немного времени. Его может хватить на захват Филиппин, Голландской Ост-Индии и Малайи, что позволит создать оборонительный рубеж для удержания завоеванных территорий. Может быть. Сам я в это не верю, но это вполне вероятно.

   - Если США продолжат использовать Гавайи в качестве форпоста, нам придется труднее, - заметил Гэнда. Его густые выразительные брови при этом дернулись вверх.

   - Намного труднее, - согласился Ямамото.

   - Тогда зачем ограничиваться лишь авиаударом по Перл Харбору? - продолжал мысль Гэнда. - Американцы восстановят силы и нанесут ответный удар.

   Ямамото снова кивнул.

   - Всё так. Это один из моих аргументов против проведения этой операции. Если между Японией и США начнется война, нам будет недостаточно ни захвата Гуама с Филиппинами, ни даже Гавайев с Сан-Франциско. У меня есть сомнения относительно того, насколько наши политики уверенны в окончательном результате и их готовности пойти на необходимые для этого жертвы.

   Разговор зашел дальше, чем ожидал Гэнда.

   - Может, вернемся к обсуждению вопроса Гавайев? - предложил он. Улыбку на лице Ямамото можно было бы счесть снисходительной. Он махнул рукой и молодой человек продолжил: - Удар по Перл Харбору должен сопровождаться десантом. Если мы займем Гавайи, американцы потеряют свою самую удобную базу. Если мы собираемся нападать, делать это нужно решительно.

   Ямамото задумался и сел. Его лицо не выражало совершенно ничего. Он был превосходным игроком в бридж и покер. Теперь Гэнда понимал, почему.

   - Никто не вправе обвинить вас в узости мышления, коммандер, - наконец, произнес Ямамото. - Скажите, вы уже обсудили этот вопрос с контр-адмиралом Ониси?

   Именно этого вопроса Гэнда предпочел бы не слышать.

   - Да, господин, обсудил, - не без грусти ответил он.

   - И на его взгляд..?

   - На его взгляд, в данный момент у нас недостаточно сил, чтобы атаковать в восточном и южном направлении одновременно, - с ещё более явной грустью произнес Гэнда.

   - Контр-адмирал Ониси - лётчик, - сказал Ямамото. - Это жесткий, решительный человек. Если он полагает, что у нас ничего не выйдет, с его мнением нужно считаться. Как вы ответили на его возражения?

   - Ответил, что против американцев полумеры не сработают, господин, - сказал Гэнда. - Хорошо ли, что наш удар лишь разозлит нашего врага? Никак не хорошо, я считаю. Если мы намерены ударить, мы должны вонзить свой меч по самую рукоять. Пусть американцы переживают, как обезопасить своё западное побережье. Если они потеряют Гавайи, возможно, они не станут думать об ответном ударе.

   И снова на лице адмирала Ямамото не отразилось ни тени того, о чём он думал.

   - Как вы считаете, сколько нам потребуется людей для десанта на Гавайи после авиаудара? - спросил он.

   - Если всё пройдет по плану, они будут раздавлены, - ответил Гэнда. - Одной дивизии численностью 10-15 тысяч человек будет достаточно.

   - Нет, - Ямамото замотал головой. Его глаза светились гневом. Гэнда понял, что он что-то упустил. И Ямамото напомнил ему, что именно: - У американцев на Оаху две пехотные дивизии. Даже при превосходстве в воздухе, одной нашей дивизии не удастся выкинуть их оттуда. Если мы намерены выполнить задуманное, ошибки быть не должно. И в этом вы абсолютно правы.

   Гэнда не понимал, радоваться ему или бояться. Флот мог набрать дивизию из своих собственных ресурсов. Но, чтобы собрать силу, о которой говорил Ямамото...

   - Армия придет нам на помощь, господин? Свои главные цели они видят в Китае и на юге - на Филиппинах и в Голландской Ост-Индии. Они всегда сторонились чего-то нового. - О наземных войсках он говорил с тем презрением, свойственным всем потомственным флотским офицерам.

   - Они могут считать, что торопить войну с США не нужно, - сказал Ямамото. - Могут. А могут, наоборот, с нетерпением ждать, когда можно будет скинуть американцев с занимаемых ими позиций. Если мы выберем южное направление, продвижение там окажется медленнее. Но полагаю, вы правы, коммандер. Когда мы опрокинем американцев, ответить нам будет некому. Некому! Цена победы на востоке - это победа везде. Где, скажите, у нас будет такая же возможность?

   Гэнда с огромным трудом скрывал внутреннее ликование. Он был далек от уверенности, что ему удастся убедить старика в верности намеченного пути. Контр-адмирал Ониси этого разглядеть не смог. Однако Ямамото был из того поколения, которое сражалось в Русско-Японской войне, свидетельством чего была его искалеченная рука. Та война началась с внезапного нападения японцев на русский Дальневосточный флот в Порт-Артуре. Он прекрасно понимал преимущества внезапного удара и был способен их просчитать.

   Ямамото понимал. Но понимали ли остальные? Воодушевленный, Гэнда позволил себе поинтересоваться:

   - Вы уверены, что сможете убедить армию содействовать нам?

   Без помощи армии ничего не выйдет. Ямамото только что ткнул Гэнду носом в этот факт. Его это раздражало. Эти армейские олухи могут лишить Японию самой благоприятной и единственной, по мнению Гэнды, возможности сразиться с США и победить.

   Адмирал Ямамото подался вперед. Он был невысоким человеком, тем не менее, казалось, будто он занял весь кабинет, взглянул на Гэнду сверху вниз, хотя на самом деле их глаза находились на одном уровне.

   - Это уже моя забота, коммандер. - Голос Ямамото скорее принадлежал ками, нежели человеку. Гэнда поспешил отсалютовать. Когда Ямамото говорил подобным образом, кто смел усомниться в его словах? Никто. Ни единая душа.

   Из трубы паровоза вылетело облако угольного дыма, и локомотив остановился на вокзале Эсаси, что на северной оконечности Хоккайдо. Позади него с грохотом замер эшелон. Капрал Такео Симицу выглянул в окно и помотал головой.

   - На дом не очень похоже, да?

   Бойцы его отделения быстро замотали головами вслед за ним.

   - Не, не, - единогласно ответили они. Симицу имел полное право побить их, если те вздумают создавать проблемы. Впрочем, этой привилегией он пользовался гораздо реже, чем прочие младшие командиры. Этот круглолицый крестьянский сын очень долго не мог получить повышения, так как командиры считали, что он слишком добродушен для капрала.

   Один из бойцов, тощий невысокий парень по имени Сиро Вакудзава произнес:

   - Лучше бы я остался в Хиросиме. Она в сотнях километров к югу отсюда, и мы бы не сидели тут, дрожа от холода. - Остальные снова закивали. Угольная печь, стоявшая впереди пассажирского вагона, не обогревала ничего, кроме себя самой.

   - Хватит бухтеть, - одернул его Симицу. - Мы не посрамим честь пятой дивизии. - Его отделение было лишь крошечной частью этого огромного формирования, но он никоим образом не хотел никого подводить. И он искренне так считал, ибо не хотел терять лицо перед друзьями, соседями и роднёй. Вся их дивизия была набрана в округе Хиросимы.

   Сидевший у прохода Вакудзава, вытянулся и тоже посмотрел в окно. Какое-то время он просто наблюдал, затем разочарованно помотал головой.

   - Что-то потерял? - с неожиданным для самого себя любопытством поинтересовался Симицу.

   - Волосатых айнов, - ответил Вакудзава. - Они ведь должны жить на Хоккайдо, так же? У них бороды отсюда. - Он коснулся пальцами кожи под глазами. - Досюда. - Затем он постучал себя по груди.

   Капрал Симицу отвел взгляд.

   - И ты хотел увидеть их посреди вокзала? Что у тебя вместо мозгов? Если они здесь и работают, им приходится бриться, чтобы выглядеть похожими на остальных. У меня тоже борода. - Он очень гордился своей пышной бородой. - Но я же бреюсь.

   Другие солдаты начали смеяться над Вакудзавой. Капрал посмеялся, значит и они должны. Это смутило Вакудзаву. Умно с его стороны. Он всего лишь новобранец, солдат первого года службы, у которого не было ни прав, ни привилегий. Если бы он заступил за черту, ему бы устроили взбучку. Её ему устроят в любом случае - чисто для профилактики.

   Лейтенант Осами Ёнэхара - командир взвода, к которому принадлежало отделение капрала Симицу, поднялся и скомандовал:

   - На выход! Барахло с собой! В колонну по четыре стройсь! Живо! Давай! Давай!

   Он никогда не переставал кричать. На бедре у него болтался офицерский меч. Он был очень образованным человеком и образцовым офицером, что делало пропасть между ним и теми, кем он командовал в два раза шире. Симицу из-за этого не переживал. Офицеры должны командовать, а рядовые подчиняться. Механизм работал именно так.

   С севера дул противный холодный бриз. Складывалось впечатление, будто он шел прямиком из Сибири. Капрал Симицу тут же начал стучать зубами. Кто-то позади него произнес:

   - Почему нам не выдали зимнюю форму? У меня яйца уже в живот залезли.

   - Тихо там! - выкрикнул Симицу достаточно громко, чтобы начальство его услышало и не усомнилось, что он на своем месте.

   - Вперед, шагом-арш! - Голос принадлежал командиру полка подполковнику Митсуо Кудзикаве. Солдаты тронулись с места. Симицу понятия не имел, куда они направлялись. Но он и из-за этого не переживал. Тем, кто наверху, виднее. А он должен лишь следовать за тем, кто шагал впереди.

   Они маршировали по улицам Эсаси. Встречавшиеся по пути женщины и рабочие, замирали и таращились прямо на них. Некоторые рабочие были одеты в костюмы и шляпы по западной моде, а женщины, наоборот, носили не платья, а кимоно. Симицу подумал, что людей в западной одежде дома было больше, чем здесь. При каждом шаге его висевшая за плечом винтовка ударялась о лопатку. Его это раздражало, но ничего поделать он не мог.

   Здания вокруг станции тоже были построены по западному образцу. Убогие строения из кирпича и бетона. Вскоре 11-й полк вошел в старую часть города. Крыши домов здесь были кривыми. Кирпич сменило дерево и бумага. Симицу это казалось более осмысленным. В случае землетрясения кирпичные строения упадут прямо на голову. К тому же чисто японские дома выглядели интереснее, чем те, что были построены по западным стандартам.

   Когда они добрались до бухты, домов в западном стиле снова стало большинство. Они шагали мимо цехов, как до этого шли мимо вокзала. Эти здания выглядели более крепкими и основательными, нежели их японские аналоги. Да и сами механизмы, либо идея их создания, тоже пришли с запада. Возможно, в знакомых силуэтах было бы чуть больше домашнего.

   Над головой вопили чайки. Они сбивались в огромные стаи и набрасывались на рыбацкие лодки, стараясь что-нибудь украсть. В нос ударил запах морской соли вперемежку с вонью сточных вод.

   Симицу поднялся на пирс и оказался возле большого торгового судна. На его корме хираганой и латинскими буквами было написано название: "Нагата-мару". Он поднялся по трапу. По металлической палубе застучали каблуки сапог. Матросы смотрели на него так, будто к ним на борт поднялась обезьяна. Он взглянул на них в ответ, чтобы показать, что он ничуть не напуган. На берегу он знал, что делать. Но здесь вотчина моряков. Может, они не считали его обезьяной. Может, он для них, как... груз.

   - Сюда, - приказал лейтенант Ёнэхара и провел бойцов в трюм. "Нагата-мару" перевозил грузы. В этот раз грузом будут люди. Помещение трюма было заставлено нарами из необработанного дерева. На каждом из них валялся соломенный матрас. Все матрасы были пронумерованы. Ёнэхара проверил их.

   - Мой взвод будет здесь, - выкрикнул он так, чтобы его голос был слышен среди гомона и стука подошв наверху.

   Два отделения заняли верхний ярус, два нижний. Капрал Симицу со своими бойцами отправился на верхний. Он не был до конца уверен, хорошо это или плохо. Они находились под верхней палубой и, в случае чего, будут постоянно биться головами о сталь, зато сверху на них ничего не прольется.

   Трюм всё заполнялся и заполнялся. Матрасы на койках лежали очень близко друг к другу. Если кто-нибудь захочет повернуться, он обязательно ударится о соседа.

   - Напихали нас, как сардины в банку, - произнес капрал Симицу.

   Его бойцы закивали. Все разлеглись по матрасам. Трое или четверо тут же принялись играть в карты. Молодой солдат по имени Хидео Фурута сказал:

   - Могло быть и хуже, господин капрал.

   - И как же? - поинтересовался Симицу. Ему казалось, что хуже уже некуда.

   Фурута вдруг понял, что ошибся. На его широком с оспинами лице отразился гнев на собственную глупость. Однако он сумел найти подходящий ответ:

   - Если бы стояла жара, палуба над нами раскалилась бы добела.

   Он прав. Могло быть и хуже. Когда ты прав, тебе становится легче, особенно, когда ты первогодка.

   - Сходи-ка, чаю принеси. - На палубе, на импровизированной кухне он заметил большой чайник.

   - Есть, господин капрал! - Радуясь, что Симицу его не ударил, Фурута спрыгнул с койки и побежал по узкому проходу к лестнице, которая вела на палубу. Там он нос к носу столкнулся с прибывающими солдатами.

   - Непростая работенка! - выкрикнул кто-то. Эта фраза имела несколько смыслов: во-первых, что работа действительно сложная. Во-вторых, крикнувший мог завидовать кому, кто занят делом или, наоборот, отмечал, что кому-то не повезло её получить. То, как это было сказано намного важнее того, что именно было сказано.

   Фурута вернулся с кружкой чая спустя, казалось, вечность. Симицу подумал наорать на него за медлительность, но решил не утруждаться. Учитывая скученность, парень сделал всё, что мог. Кстати, парни из его отделения, что в данный момент наслаждались чаем, думали точно так же.

   Солдаты разбредались по трюму, и там становилось всё жарче и душнее и безо всякого солнца, нагревавшего верхнюю палубу. Иллюминаторов не было - зачем они вообще нужны на сухогрузе? Свежий воздух поступал лишь из люка, из которого спускались солдаты.

   Лейтенант Ёнэхара со взводом не остался. У офицеров были собственные каюты. Но в тесноте находились даже они. Младших офицеров, вроде командиров взводов селили по двое. Капрал Симицу не особо завидовал их положению. "Shigata ga nai", - подумал он. Что по-японски означало: "Ничего не поделаешь".

   Солдаты перестали заходить. Как им удалось запихнуть в "Нагата-мару" целый полк? Симицу, впрочем, не удивился. Зашумел двигатель, палуба над головой Симицу и всё судно начало дрожать. В армии врачи поставили ему несколько пломб. Сейчас казалось, что пломбы эти тряслись вместе с сухогрузом.

   Как только "Нагата-мару" отчалил от пирса, началась качка. Бойцов тут же начало тошнить. Трюм наполнился едким запахом блевотины, смешиваясь с вонью сотен солдатских тел. Бойцы с зеленеющими лицами едва успевали добежать до борта, где их рвало.

   К удивлению Симицу, собственный желудок его совершенно не беспокоил. Раньше он никогда не выходил в столь бурное море. Плавание не приносило ему удовольствия, но и особых мучений он не испытывал.

   Никто ему не докладывал, куда направлялось судно. Если командиры захотят, чтобы он что-то узнал, они дадут знать. До тех пор, его задача - поддерживать порядок в отделении. Те, кто был в состоянии есть, доставали припасы: рис, консервированные водоросли и бобы, вместе с маринованными сливами, редисом и всем тем, что обычно брали с собой солдаты.

   Каждое утро лейтенант Ёнэхара выводил взвод на палубу на зарядку. Выбираться наружу было непросто, но приказ есть приказ. Серые тяжелые воды Охотского моря и такое же серое низкое небо наглядно демонстрировали Симицу, насколько далеко он оказался от дома.

   После зарядки, бойцы в основном лежали на матрасах. Ходить тут было некуда. Некоторые настолько ослабели, что могли лишь лежать и стонать. Другие играли в карты, пели, либо спали, будто впавшие в спячку животные, в общем, делали всё, лишь бы время тянулось побыстрее.

   Курильские острова выглядели подобием Японских: разбросанные в тихоокеанских водах куски скал, тянущиеся в сторону Камчатки. Итуруп затянуло туманом, он выглядел пустынным, как и все остальные острова. Когда "Нагата-мару" причалило в заливе Хитокаппу, на Симицу это место не произвело впечатления. Он лишь надеялся как можно скорее сойти на берег. Если бы командир взвода не сообщил, где они, он бы этого так и не узнал.

   Он надеялся сойти с судна и размять ноги. Но сходить на берег не разрешалось. Отправлять письма тоже запретили. Запрещено было практически всё, за исключением выхода на палубу и зарядки. Каждый раз, когда Симицу появлялся на палубе, в заливе оказывалось всё больше судов. Это были не только транспортные суда. К флоту присоединялись огромные боевые корабли, оснащенные большими пушками и громоздкие авианосцы.

   Намечалось нечто грандиозное. Возвращаясь в трюм, солдаты принимались гадать, что же именно. Никто так и не высказал верного предположения.

   На Гавайях тоже можно быть несчастным, как и в любом другом месте. Тем, кто приезжает сюда с материка, поверить в это трудно, но так и есть. Морское путешествие из Сан-Франциско или Лос-Анджелеса занимает 5 дней. Каждый день людям приходится переводить часы на полчаса назад, так что сутки занимают 24,5 часа. Добравшись, вы оказываетесь в двух с половиной часах от западного побережья и в пяти с половиной часах от восточного.

   Когда на горизонте появляется кратер Даймонд-Хед или шпиль башни Алоха, вы заселяетесь в добротный отель. Вы едите превосходную пищу. Пьёте... чуть больше, чем обычно. Впрочем, не напиваетесь. Вы... счастливы. Вас восхищает бирюзовое небо, море цвета сапфира и изумрудная земля. Среди деревьев поют незнакомые тропические птицы. Вы наслаждаетесь идеальной погодой. Здесь никогда не бывает слишком жарко или слишком холодно. Что с того, что пойдет дождь? Всё равно, солнце вернется. Вы захотите стать бродягой и жить тут до конца своих дней. Если удастся встретить смуглую, красивую полинезийку, которая пожелает остаться с вами, тем лучше.

   Гавайи - это место, которое бог создал после того, как потренировался на Рае. Как тут можно быть несчастливым?

   У первого лейтенанта Флетчера Армитиджа с этим никаких проблем не было.

   Во-первых, Армитидж - для друзей Флетч - был зеленоглазым рыжеволосым молодым человеком, чьё лицо было обильно усыпано веснушками. Там, где веснушек не было, его кожа была белой как молоко. Он терпеть не мог тропическое солнце. Он не загорал, а сгорал.

   Во-вторых, три недели назад от него ушла жена. Он так и не понял, почему. Он не был уверен, что Джейн тоже понимала, почему. Он не был уверен даже, что вообще кто-нибудь был способен это понять. Джейн ничего ни о ком не говорила. Она сказала, что в их крошечной квартире в Вахиаве чувствует себя подавленной. Сказала, что он не уделяет ей достаточно времени.

   Это заявление его вымораживало, несмотря на то, что найти холод на Оаху - это надо постараться.

   - Господи, я с тобой каждую секунду, если не занимаюсь пушками! - выкрикнул он. Он служил в 13-м батальоне полевой артиллерии 24-й дивизии. "Везучая дюжина" - как бойцы сами себя называли. - Когда ты говорила "Согласна", то знала, что выходишь замуж за офицера.

   Она лишь пожала плечами. Она была невысокой упрямой блондинкой.

   - Этого недостаточно, - сказала она. Квартира досталась ей, и в связи с его отсутствием она, видимо, чувствовала себя не такой подавленной. Она поговорила с юристом. Как ей удалось оплатить услуги адвоката из своей учительской зарплаты, было за гранью понимания Флетча, но если такая возможность была, она ею воспользовалась. Всегда пользовалась.

   В свою очередь, Флетчеру досталась жесткая койка в общежитии для неженатых офицеров под названием казармы Скофилда, и бар, траты в котором скоро превысят судебные издержки Джейн. Некоторые офицеры, которые были в курсе его проблемы, выражали ему поддержку. Остальные же, вдруг не пожелали иметь с ним никаких дел. Почти все они были женаты. Возможно, они боялись, что он сделает нечто неподобающее. Он и делал: служил в армии. Если что-то и способно перемолоть брак в порох, так это служба.

   Он сидел за барной стойкой и потягивал виски в компании Гордона Дугласа, ещё одного лейтенанта из их батальона.

   - Она же знала, блин, что я офицер, - опустошив уже несколько стаканов, невнятно пробормотал он. - Она же знала. Знала, что мне приходится приглядывать... за всем этим. - Он взмахнул рукой. В тот момент он ещё не до конца понимал, что собирался сделать.

   Дуглас в ответ важно кивнул. Он был похож на защитника школьной футбольной команды, кем и являлся 10 лет назад. Он был родом из Небраски - откормленный на кукурузе здоровяк.

   - Ты ж понимаешь, что могло быть хуже, - медленно произнес он. Он пил с Армитиджем с самого начала.

   - И как же? - с пьяным вызовом поинтересовался Флетч. - Куда уж хуже-то, блин?

   - Ну... - его товарищ уже пожалел о сказанном. Однако он уже выпил достаточно, чтобы не держать рот на замке, поэтому продолжил: - Было бы хуже, если бы мы больше времени проводили на полигонах. Тогда бы она видела тебя ещё реже и ушла значительно раньше.

   - Ага. Если бы. - Мысли Флетча переключились на другую проблему, более старую, чем проблема с женой (или старше его осознания этой проблемы, что не одно и то же). - Не надейся особо.

   - Мы делаем всё, что можем. - Голос Гордона Дугласа звучал неуверенно, потому как ему не хотелось спровоцировать очередной пафосный монолог.

   Но так и случилось. Флетч взорвался.

   - А мы делаем? Делаем? Как по мне, что-то не видно. Наша армия годится только для парадов, уж не смывайся. - Он замолчал, обдумал собственные слова и попробовал ещё раз: - Не... сомневайся. - Вот. Так лучше. Он продолжил: - Армия для парадов. А если на самом деле придется воевать? Что будем делать, если окажемся не на параде?

   - Всё будет как надо. - Дуглас всё ещё чувствовал себя неуверенно, однако не остановился: - К тому же, с кем нам воевать? Никто в здравом уме на Гавайи не сунется, ты же сам знаешь.

   Армитидж допил виски и махнул бармену-филиппинцу повторить. Не дожидаясь заказа, он сказал:

   - Не нравится мне эта херня с япошками. Им не по душе, когда мы шурудим у них на заднем дворе.

   - Это же бред, - ответил его приятель. - Если эти пиздюки что-нибудь устроят, мы хлопнем их уже к середине следующей недели. И не смей мне возражать.

   - Ага, блин, мы их размажем. - Насколько сильно бы ни был пьян Флетч, он прекрасно знал о мощи обороны Гавайев. В казармах Скофилда расквартированы две дивизии. В Форте Дерусси, что рядом с пляжем Ваикики расположилось командование береговой артиллерии со штабом, здесь, неподалеку от казарм в Уиллере летчики и, в качестве вишенки на торте - Тихоокеанский флот. - Нужно быть психом, чтобы связываться с нами.

   - Можно хоть на жопу поспорить, - сказал Дуглас. - Так чего ты взъелся-то?

   Армитидж пожал плечами.

   - Просто, жаль... - Его голос внезапно стих. Он жалел о многих вещах, о том, что тревожило его сильнее, чем готовность бойцов в казармах Скофилда отразить маловероятное нападение. Не из-за этого он взъелся. Они с Джейн были женаты пять лет. Он к этому уже привык. Но последние три недели оказались тяжелее всего. Он сделал глоток. - Жизнь - говно, ты в курсе?

   - Люди в большинстве своём - то ещё говно, - согласился Дуглас. - Держись от них подальше, если сможешь. Приветствуй по уставу и шагай себе. Если не можешь, отвечай: "Так точно, сэр". Так оно и работает, братан, - произнес он со всей серьезностью.

   - Ага, наверное. - Голова Флетча качалась то вверх, то вниз. Но на кивки похоже не было. Он словно плакал. Это случилось с ним лишь однажды, когда он переехал из квартиры в общежитие для неженатых офицеров. Тогда он был намного пьянее, чем сейчас. Разумеется, он мог это исправить. Виски в стакане закончился, он махнул рукой повторить.

   - Утром тебе будет очень худо, - заметил Дуглас, опорожняя свой стакан. - Если командование решит устроить стрельбы, тебе надо быть в форме. - Впрочем, он не воспользовался собственным советом и тоже попросил повторить.

   Армитидж пожал плечами.

   - Это будет завтра утром. А сейчас - это сейчас. Если напьюсь, не буду переживать... вообще ни о чём.

   - Посмотри с другой стороны, - сказал его приятель. - Если бы мы сейчас были дома, вокруг скорее всего лежал бы снег.

   - Снег лежал бы, если бы дома находился ты, - возразил Флетч. - Это твоя проблема. А я из Сан-Диего. Я знаю о снеге не больше, чем гавайцы.

   - Ты вырос в городе с военно-морской базой. Ты находишься в месте, где моряков больше, чем где бы то ни было. Хрена ли ты забыл в армии?

   - Иногда мне и самому интересно, - признал Армитидж. Если бы он выпил чуть больше, он бы принялся рассуждать о собственном имени. Единственное, чего не вызывала выпивка - это мыслей о Джейн. Она ушла, и вернуть её не было никакой возможности. Вот поэтому он и пил. Он вернулся к предыдущему вопросу. - Хрена ли я забыл в армии? Делаю, всё, что могу. А ты?

   Гордон Дуглас не ответил. Он положил голову на барную стойку и захрапел. Флетч растолкал приятеля. Сделать это оказалось непросто, ведь он сам уже клевал носом. Вместе они вернулись в общежитие. Патрульные наряды продолжали нести службу. Нельзя сказать, что они прежде никогда не видели пьяного офицера. Тем более двоих.

   Следующим утром, пачка аспирина и несколько литров черного кофе едва смогли развеять похмелье Флетчера. Он решил приготовить сухой тост с кофе. Казалось, съеденное и выпитое заполнило весь желудок. Дуглас выглядел так же, как себя чувствовал, что служило слабым утешением.

   Их на самом деле отправили на стрельбы. Наличие рядом громыхающего 105 мм орудия плохо помогало восстановлению. Он принял ещё аспирина и пожалел, что не умер.

   Хиро Такахаси вместе с двумя сыновьями загружал "Осима-мару" чанами с прикормкой, пока сампан стоял на приколе в бухте Кевало, что к западу от Гонолулу. Такахаси, невысокий, мускулистый загорелый мужчина 55 лет от роду назвал свою лодку в честь местности, которую покинул ещё в начале века. Он наблюдал, как в оцинкованных бочках туда-сюда сновали гольяны. Хиро знал, что праздничным это путешествие не будет.

   Он задумался, понимали ли это его сыновья.

   - Вставайте! Пошевеливайтесь! - выкрикнул он по-японски - на единственном языке, который знал.

   Хироси и Кензо улыбнулись в ответ. Он не заметил, чтобы они двигались быстрее. А должны были. Сыновья были вдвое моложе его самого, но уже были сантиметров на 10 выше. Значит, они должны быть сильнее него. Если и были, он этого не замечал. У них не было того огня в глазах, не было страсти к общему делу, какой обладал Хиро. Он не понимал, почему. Не сказать, что он не пытался зажечь в них эту страсть.

   Выставляя бочку на палубе, Хироси произнес что-то по-английски. Младший брат ответил на том же языке. Образование они получили в американских школах на Оаху. По-английски они говорили с той же охотой, что и по-японски, хотя Хиро и отправлял их в японскую школу после окончания обучения в американской. Они называли себя Хэнк и Кен так же часто, как пользовались теми именами, что дал им отец.

   Они рассмеялись громко, по-американски. Хиро с подозрением на них посмотрел. Они смеялись над ним? Сыновья часто переходили на английский, когда не хотели, чтобы он понимал, о чём они говорили.

   По всей бухте Кевало заводились дизельные двигатели. Выкрашенные синим сампаны вырывались из узкой гавани на просторы Тихого океана. Синяя окраска служила камуфляжем. Рыбаки надеялись, что она сможет обмануть тунца. Ещё они надеялись, что другие рыбаки не заметят выбранные ими рыбные места.

   Когда Хиро только прибыл на Гавайи, сампаны ходили под парусом. Дизель позволял уходить в море намного дальше. Заводя двигатель "Осима-мару", Такахаси пробормотал что-то себе под нос. Ему нравилось первым выходить из бухты. Но не сегодня, когда пришлось силой выталкивать сыновей из кроватей. Они, что, думают, что тунец тоже любит поспать?

   Стоя на носу, сыновья пихали в воде пустой стеклянный шар размером с человеческую голову. Этот поплавок доплыл сюда от самой Японии. Пара таких стояли на большинстве сампанов. В районе острова Кауаи они встречали чаще, чем где бы то ни было ещё. Без сомнений, это проделки местных течений.

   Хиро спрыгнул с причала и запустил "Осима-мару". Сыновья продолжали играться с шаром. Наконец, Хиро потерял терпение.

   - Может, хватит дурью маяться? - выкрикнул он.

   - Прости, отец, - сказал Хироси. Было видно и слышно, что никакой вины он не испытывал. Его лицо расплылось в глупой ухмылке.

   Помрачневший Хиро направил "Осима-мару" на юго-запад.

   - Осторожнее, отец, - подал голос Кензо. - Ты же не хочешь оказаться в оборонительном морском районе?

   Последние три слова Кензо произнес по-английски, но Хиро его понял. Его сын говорил о территории, площадью три мили к югу от Перл Харбора, которую ВМС объявил зоной свободной от сампанов. Флотские активно патрулировали эту местность, пристально следя, чтобы рыбацкие лодки туда не заходили. Если вас поймают в морском оборонительном районе, вас арестуют и выпроводят. Впрочем, могут и сразу утопить.

   - Ты, что, решил, что я стану платить флотским? - спросил Хиро младшего сына. - Я, что, настолько туп?

   - Нет, отец, - ответил Кензо. - Но случается всякое.

   - Случается, да. Всякое, да, - сказал ему Хиро. - Но лучше бы не случаться.

   Вторжение в морской оборонительный район случайным не бывает. Оно могло произойти по глупости, которую Хиро себе старался не позволять. Лодка шла туда, куда надо.

   Над головой пролетел гидросамолет. Моряк на его борту, видимо, докладывал о местоположении "Осимы-мару". "Пусть их, - подумал Хиро. - Я не в их районе, хотя они могут посчитать обратное".

   Лодка продолжила свой путь. Перл Харбор и Гонолулу исчезли за горизонтом. Хиро и сыновья пообедали рисом и свининой, которые положила им его жена, Реико. Затем они выпили чаю. Хироси и Кензо выпили по банке "Кока-колы". Хиро как-то попробовал этот американский напиток, но он ему не понравился. Слишком сладкий, слишком газированный.

   В середине дня они встали в месте, которое Хиро посчитал удачным. Сказать, почему ему здесь понравилось, он не мог. Просто чувствовал, и всё. Направление ветра и течения, цвет воды каким-то образом подсказали ему, что здесь водится тунец. Будучи мальчишкой, он вместе с отцом выходил во Внутреннее море в Японии. Его отец, казалось, мог учуять добычу. Когда Хиро спросил, как ему это удается, тот рассмеялся.

   - Если знаешь рыбу, узнаешь, куда она плывет, - сказал тогда отец. - Сможешь её вычислить.

   И Хиро знал. Он посмотрел на сыновей. А смогут ли они? Спорить на это он бы не решился. Их слишком многое отвлекало. Он мог брать их с собой на рыбалку, мог даже научить правильно вести себя в море. Но этому он мог обучить и пару португальских пастухов с коровьей фермы на Большом острове. Это не сделало бы из них рыбаков, как не сделало бы рыбаков из Хироси и Кензо. Для них это просто работа, причём не самая лучшая. Для Хиро же, это был образ жизни.

   Он заглушил мотор. "Осима-мару" замерла на месте, слегка покачиваясь на волнах. Неподалеку раздался всплеск воды. В небо с рыбиной в клюве взлетела рыба. Хороший знак. Птица оказалась небольшой, тунец для неё был бы слишком велик, но она схватила рыбешку, которой тунец питался. Если она здесь водится, значит, водится и тунец.

   Хиро кивнул и сказал сыновьям:

   - Бросайте прикормку.

   Хироси склонил бочку с гольянами через борт. Крошечные серебристые рыбки, немедленно устроили в воде настоящую бурю. Хироси, Кензо и Хиро закинули в воду длинные удочки, оснащенные блеснами с крючками, которые тунец легко принимал за гольяна. Жадность убивала. Хиро это прекрасно понимал. А тунец не понимал. Это различие и обеспечивало выживание японца. Он подумал, понимали ли это сыновья. По сравнению с ним, они ко всему относились проще. Сколько добра ему это принесло? Хиро пожал плечами.

   Хироси и Кензо постоянно переговаривались, перескакивая с английского на японский и обратно. Хиро расслышал имена: Рузвельт, Халл, Курусу. Хиро надеялся, что японский посол сможет найти способ убедить американцев снова начать продавать нефть Японии. Прекращение поставок казалось ему несправедливым. Сыновьям он об этом не сказал. Те на всё смотрели с точки зрения США. Споры о политике никогда ни к чему хорошему не приводили и не стоили затраченных усилий.

   Вместо этого Хиро воскликнул:

   - Давай!

   Вместе с сыновьями он вытянул удочки на борт "Осимы-мару". На крючках висело сразу по нескольку полосатых тунцов, которых местные называли "аку". Они приплыли за гольянами, но нашли что-то более крепкое, более жуткое. Втроём они работали, словно машины, потроша рыбу и бросая её на лёд.

   Хиро схватил особо крупную рыбину. Блеснуло лезвие ножа. Что может быть свежее, вкуснее, чем сасими, приготовленный из всё ещё дергающейся рыбы? Он принялся жевать, а по лицу расползлась довольная улыбка. Он предложил несколько красных как говядина кусков сыновьям. Они ели вместе с ним, хоть на их лицах и не было заметно того удовлетворения, которым лучилось лицо Хиро. Он вздохнул. Сыновья при каждой возможности питались гамбургерами и картошкой фри. Сам он вырос на другой еде, ему она на вкус казалась странной. А для них - вполне нормально.

   Когда последняя рыбина отправилась на лёд, Хиро скомандовал:

   - Назад.

   Вместе с Хироси и Кензо он выбросил потроха за борт, туда же отправилась ещё одна бочка с прикормкой. Следом они закинули удочки. Рыбаки терпеливо ждали, пока аку насадятся на крючки. Затем они вытаскивали удочки и снова принимались потрошить рыбу.

   Когда Кензо вываливал последнюю бочку приманки, мимо проплыла акула. Он рассмеялся.

   - Поздняк, акула! - сказал он по-английски. Эту фразу Хиро тоже понял, потому что сыновья постоянно её употребляли. "Поздняк" означало что-то бесполезное или бессмысленное.

   Они рыбачили до тех пор, пока не закончилась приманка. Не все акулы тратили время даром. Они набрасывались на отрезанные головы тунцов. Такое случалось постоянно, особенно под конец трудового дня. Гольяны привлекали тунца, а тунец, особенно кровь из его потрохов, привлекал акул.

   День выдался хороший. Хироси сказал, что пора возвращаться и Хиро кивнул. Они сделали всё, что могли. Продав рыбу на рынке Аала, они получат немалую сумму. Оттуда тунец отправится на фабрику по производству консервов. Оказавшись в магазинах, банки одна за другой разойдутся по японским ресторанам и по рукам японских домохозяек. Несколько штук купят китайцы и филиппинцы, может даже какой-нибудь хоули купит. Хиро ухмыльнулся, когда подумал, что белые делали с этой замечательной рыбой. Ему доводилось слышать про салат из тунца, но попробовать его никогда не хватало духу.

   Когда "Осима-мару" снова показалась в водах залива Кевало, солнце уже почти село. Появились перекупщики, деловито осматривая улов. Большинство из них были японцы или китайцы, но попадались и полукровки, вроде Осиро или Ву. Они сказали, что могут взять всё по более низкой цене, но рыба оказалась слишком хороша, чтобы им уступать. Хиро вернулся домой с почти двадцатью долларами в кармане. Ему очень хотелось, чтобы каждый день проходил как этот.

   Авианосец "Энтерпрайз" 28 ноября вышел к острову Уэйк, неукоснительно следуя боевому приказу вице-адмирала Уильяма Холси. С самого начала плавания, торпеды были приведены в боевую готовность. С палубы то и дело взлетали полностью снаряженные самолеты. У них был приказ: сбивать любое воздушное судное, не принадлежащее США. Вся 8-я оперативная группа, которая, помимо "Энтерпрайза" включала в себя три тяжелых крейсера и девять эсминцев, имела полный штатный боезапас. В радиусе 200 миль летали разведывательные самолеты. Холси был убежден, что японцы могли напасть, не утруждая себя официальным объявлением войны.

   Теперь группа возвращалась в Перл Харбор. Ничего необычного не происходило. Они без особых проблем доставили на Уэйк 211-ю истребительную эскадрилью Морской пехоты. По пути им не встретилось ни единого самолета, непохожего на американский. Не было замечено ни одной подводной лодки, хотя они тревожили Холси сильнее, чем вражеские самолеты.

   Лейтенант Джеймс Петерсон считал все эти экстренные меры глупостью. Он и говорить об этом не стеснялся. Пилот истребителя, ростом под 190, вообще мало чего стеснялся.

   - Любой, кто считает, будто япошкам хватит духу дернуться на нас - сумасшедший, - говорил он, потягивая кофе в компании других пилотов. - К субботе мы им жопы надвое порвём. Они не настолько глупы. И сами это прекрасно понимают.

   - Бык считает, они что-то готовят, - сказал другой пилот, уорент-офицер по имени Хэнк Дракер. - Если бы он так не думал, он бы не отдал боевой приказ. - Несколько человек закивали, соглашаясь с его словами. Если Холси считал, что что-то случится, они были склонны с ним согласиться.

   Однако Петерсона эти слова не убеждали.

   - Скажу так: он отдал приказ, чтобы держать нас в тонусе, - заявил он. - Что япошки могут нам сделать?

   - Холси тревожат подлодки, - сказал Дракер. - Одна торпеда в середину корпуса и все твои планы пойдут коту под хвост.

   - Ага, а зачем им это делать? - поинтересовался Петерсон. - Бессмыслица какая-то. Они всё равно не смогут потопить столько кораблей, чтобы развалить всю Тихоокеанскую эскадру. А когда они окажутся лицом к лицу с нами, мы будем очень и очень злы.

   - Они сами уже злы на нас, - сказал лейтенант Картер Хигдон, обладавшим тягучим и неразборчивым говором жителя Миссисипи. Несмотря на это, именно он был мозгом всей эскадрильи. Находясь не на вахте, он почти всё время проводил с томиком "Улисса". Он продолжил: - Мы обрезали им поставки нефти. Отрезали их от поставок металлов. Если бы с нами кто-нибудь так поступил, что бы мы сделали?

   - Жопу бы порвали сучарам, - ответил Петерсон.

   - Ты, кажется, противоречишь сам себе, Джим, - заметил Дракер буквально через секунду, как Петерсон осознал это сам.

   Он тут же попытался вывернуться.

   - Но я же, блин, американец. У этих узкоглазых на такое никогда духу не хватит.

   - Надеюсь, ты прав, - сказал Хигдон. - Но мне кажется, мы продолжим идти на запад, пока война сама не придет куда-нибудь, например, на Филиппины. Если они не получат нефть от нас, тогда где они её достанут? Только в Голландской Ост-Индии. И, придя туда, они начнут хватать всё подряд.

   Несколько пилотов закивали. Голландская Ост-Индия, словно созревший фрукт, висела у всех над головами с тех самых пор, как год назад немцы завоевали Нидерланды. Вишистская Франция, тоже находящаяся под пятой Германии, уже позволила Японии хозяйничать во французском Индокитае. Разумеется, если бы Виши отказался, япошки заняли бы его в любом случае. Поэтому, Франция поддерживала лишь видимость владения этими землями. Петерсон задумалсянад тем, насколько "лягушатники" были довольны существующим положением вещей.

   - Считаешь, если япошки полезут в юго-восточную Азию, мы ввяжемся? - поинтересовался Дракер у Хигдона. - Хрена с два я стану вместо голландцев таскать каштаны из огня.

   - Если они доберутся до нефти - мы следующие, - ответил Хигдон, сильно растягивая последнее слово. - Волнуем их только мы. Голландия и Франция вне игры, у англичан дома проблем хватает. Если Гитлер за зиму возьмет Москву и разгромит русских, к весне он бросит все силы на Англию.

   Спор продолжался. Он продолжился в раздевалке, затем за покерным столом, и продолжался прямо во время игры. В конце концов, Петерсону это надоело и он ушел на полетную палубу. Каблуки его туфель застучали по 15-сантимертовым доскам настила. Когда "Энтерпрайз" перестраивался, ходили разговоры о том, чтобы бронировать полетную палубу, по примеру британцев, но всё ограничилось одними разговорами.

   Принадлежность членов экипажа корабля к тем или иным службам можно было различить по цвету хлопчатых ветровок и тряпичным шлемам. Матросы в синей форме возились с самолетами, ребята в желтом указывали им, что делать, а парни в красном занимались ремонтом. Среди них ходила парочка пожарных, разодетых в белые асбестовые робы. Они были похожи на вышедших на прогулку снеговиков. Петерсон не согласился бы на эту работу и за очень большие деньги, особенно в жаркую погоду.

   Разумеется, когда пожарные приступали к работе, им было о чем подумать помимо тропической жары. На окружающих они смотрели сквозь толстые закопченные стекла лицевых панелей. Водолазный костюм, пожалуй, будет тяжелее и неудобнее, чем то, что носили пожарные. Иного сравнения Петерсон придумать не смог. Нет, с этими ребятами он бы точно не поменялся должностями.

   Один из пожарных взмахнул облаченной в перчатку рукой. Петерсон рефлекторно махнул в ответ. Голова пожарного была направлена в его сторону, поэтому он решил, что жест был адресован ему. Видимо, ошибся. Трудно судить о намерениях человека, когда его лицо скрыто под маской.

   Петерсон громко рассмеялся.

   - Что смешного, сэр? - поинтересовался техник в красной робе.

   - Подумал, что на следующую игру в покер надену такой же противопожарный костюм, - ответил Петерсон. - Если мое лицо будет скрыто этой панелью, никто не догадается, что у меня "флэш".

   Матрос задумался над его словами, затем ухмыльнулся.

   - Вы только этого придуркам из пожарки не говорите. А то так и припрутся.

   - Кто ж с ними тогда играть сядет? - спросил Петерсон.

   - У нас тут на борту почти три тысячи человек, сэр. Вам не кажется, что некоторые из них могут оказаться мудаками?

   - Ага, но вслух этого лучше не говорить. Иначе, они играть так и не придут, - сказал Петерсон. Оба ухмыльнулись.

   Петерсон взглянул на море. Порыв теплого ветра сдул с лица прядь песчаного цвета волос. Воздух здесь был самым свежим в мире. Он специально старался не обращать внимания на соленый привкус во рту, но ему здесь всё равно нравилось. Один из крейсеров шел с "Энтерпрайзом" от самого порта. Впереди шла пара эсминцев, высматривая перископы на поверхности, и прислушиваясь к шуму двигателей под водой.

   Мимо пролетела парочка альбатросов с крыльями, по форме очень сильно напоминавшими крылья "Уайлдкэта". Эти огромные птицы гнездились где-то на Мидуэе и островах Гавайского архипелага. В небе они представляли собой верх совершенства. На земле же... Они были похожи на сдутые автомобильные камеры, которые сняли с колес. И взлетали они так же неловко. Для взлета им нужен был встречный ветер и длинный разбег. Иначе, подниматься в небо у них не получалось.

   К авианосцу присоединялось всё больше эсминцев. Петерсон повернулся и уставился на корму "Энтерпрайза". Где-то в той стороне Япония. Что там задумали ребята Тодзё? Неужели и правда планируют воевать с Америкой? Петерсон по-прежнему не мог в это поверить. А если вся эта болтовня - просто блеф? Может, "Первый Американский комитет" и прочие изоляционисты, которые сейчас во всех газетах и на всех радиоканалах, правы, говоря о том, что япошки пытаются запугать Рузвельта и вытребовать желаемое?

   - Чёрт, похоже, что так, - пробормотал Петерсон. Если президент стоял на своих позициях, они бы его спихнули. Господи, да у них в одном Китае миллион солдат. Зачем нападать на страну, которая больше их собственной? Бессмыслица.

   - Приготовиться к посадке! - прорычали громкоговорители. - Приготовиться к посадке!

   За кормой возник приземистый F4F "Уайлдкэт". На палубе лицом к самолету стоял офицер, отвечавший за посадку. В вытянутых вдоль туловища руках он держал сигнальные флажки. Офицер взмахнул вправо, "Уайлдкэт" выпрямился. Джим Петерсон рассмеялся. Если на посадку заходит не Айк Гринуолд, он съест собственные носки. Офицер вытянулся и принялся вращать флажками. Истребитель ускорился. Офицер опустил флажки вдоль бедер. Самолет нырнул на палубу.

   При ударе резина шасси задымилась. Хвостовой крюк зацепил тормозной канат. Пилот заглушил двигатель. Прежде чистый воздух наполнился запахом жженой резины и выхлопных газов. Человек в кабине отодвинул стеклянный люк и выбрался наружу. Ну, точно, Гринуолд. На борту "Энтерпрайза" не было других людей, столь похожих на соломинку для коктейля. Поговаривали, что он мог спать в стволе 120мм орудия. Вряд ли, конечно, но вот в 200мм ствол он бы точно влез.

   - Отличная посадка, - выкрикнул с палубы какой-то матрос.

   Гринуолд смущенно улыбнулся. Он никогда не умел отвечать на лесть. Петерсон многое бы за это отдал. Гринуолд лишь ответил:

   - Я не разбил это корыто, а оно не раздавило меня. Переживу.

   В боевой патруль отправился другой "Уайлдкэт". Самолет свалился с палубы в океан, затем быстро начал набирать высоту. Петерсон восхищенно наблюдал за ним. "Уайлдкэт" - очень хорошая машина. Намного лучше, если сравнивать его с истребителями наземного базирования. Это означало, что у япошек ничего похожего даже и близко не было.

   Оскар ван дер Кёрк был бродягой. По правде сказать, он даже гордился этим. Он был высоким блондином возрастом под тридцать. Под воздействием палящего солнца его волосы выцвели ещё сильнее, а кожа загорела и стала коричневой, как у коренных гавайцев.

   Вообще, бродяжничать он не собирался. В 1935 он закончил Стэнфордский университет. С хорошими оценками по английскому и средненькими по истории. Его родня думала, что он должен был изучать бухгалтерский учет. Однако он был вторым сыном в семье, младшим братиком, а Роджер проявлял больше способностей и рвения в управлении семейным строительным бизнесом, когда - если - отец решит уйти на покой. Посему, хоть и разочаровавшись, родственники Оскара на него не злились. Они позволили ему заниматься тем, чем ему хотелось.

   Всё равно злиться на Оскара было тяжело. Он никогда не вызывал неприязни. Его очаровательная улыбка в 32 зуба растапливала женские сердца. В общении со студентками он проводил времени столько же, сколько с Чосером и Геродотом, и по этому предмету у него всегда были хорошие оценки.

   В качестве подарка на выпускной, семья подарила ему поездку на Гавайи. Ему сняли номер в отеле "Ройал Гавайян" прямо на берегу Ваикики Бич. Вокруг было полно зелени, росли кокосовые пальмы и баньяны, ограждая райский уголок от внешнего мира. Номер стоил 20 долларов в день, в то время, когда миллионы людей расшибли бы себе лбы, благодаря бога за 20 долларов в неделю. Оскар никогда не беспокоился о деньгах, не переживал он за них и теперь.

   По соседству с "Ройал Гавайян" находился клуб "Балка", в котором с 1908 года собирались люди искусства и сёрферы. Близость клуба к отелю привела к тому, что Оскар за какую-то пару недель из свежеиспеченного бакалавра превратился в бродягу. Впервые увидев, как по волнам скользили белые доски, как они выкатывались на берег, он так и замер с открытым ртом.

   - Господи, надо тоже попробовать! - воскликнул он. Никто из постояльцев "Ройал Гавайян" не обратил внимания на его слова. Вообще, очень немногие из них выразили желание прокатиться на доске. Ещё меньше в итоге попробовали. И совсем уж единицы научились в этом хоть немного разбираться.

   Следующим утром, за полчаса до рассвета Оскар стоял у входа в "Балку". Клуб открылся в восемь. Открывший ему дверь мужчина, улыбнулся и сказал:

   - Здравствуйте, malihini. А вы нетерпеливый.

   Malihini по-гавайски означало "незнакомец" или "новичок". Без улыбки его можно было расценить как оскорбление. Оскару было плевать, если бы так и было на самом деле. Он просто кивнул мужчине, кожа которого была того же коричневого цвета, какой она позже станет у самого Оскара.

   - Научите меня! - потребовал он.

   Сначала он учился плавать на доске, лежа на животе, затем на коленях, потом, наконец, стоя на ногах. Скольжение по волнам стало самым необычным, что он переживал в своей жизни. Будто сам Господь дал ему крылья. Наверное, так себя чувствовали ангелы. Впрочем, за ангелов он говорить не мог. Он знал лишь, что хотел заниматься этим всю жизнь.

   Через две недели он должен был вернуться домой. Вместо этого он продал обратный билет и переехал в место менее пафосное и более дешевое, чем отель "Ройал Гавайян". Он насколько мог, растягивал имеющуюся сумму, лишь бы подольше остаться на Гавайях. Единственная роскошь, которую он мог себе позволить (для него самого это была жизненная необходимость) - это уроки сёрфинга.

   Когда деньги, вырученные за билет, кончились, какое-то время он работал в доках, а каждую свободную минуту проводил, катаясь на доске. Вскоре, брать уроки больше не понадобилось. Ещё через какое-то время он сам начал учить. К зиме он уже умел управляться с доской на уровне тех, кто занимался этим всю жизнь.

   Во всяком случае, он так считал, пока вслед за членами клуба "Балка" не переехал на зимовку на северное побережье Оаху. Таких волн как там, он прежде никогда не видел в районе Гонолулу. Они шли с севера Тихого океана, с самой Аляски. Когда они доходили до побережья Ваимеа и других мест, известных членам клуба, то достигали высоты трехэтажного здания.

   Плавание по таким волнам - это уже не просто спорт. Если что-то шло не так, человек словно падал с огромной скалы, а скала обрушивалась на него. Не единожды она выбирался на берег, отплевываясь от колючего песка. Он выбил себе два передних зуба, ударившись о чью-то доску. Впрочем, это увечье было своеобразной меткой членов клуба. У половины сёрферов клуба "Балка" либо стояли протезы, либо на месте резцов зияли дыры.

   В северную Калифорнию он так и не вернулся. Некоторое время родственники писали ему взволнованные письма. Он отвечал, что у него всё в порядке. В итоге, они сдались и перестали писать. Он продолжал писать им короткие послания, когда вдруг вспоминал об этом. Он всё-таки был порядочным человеком. Но время шло и он всё реже и реже думал о местах за пределами Оаху.

   Ему дали прозвище - Спокойный Оскар. Он удара о коралловую гряду на ноге у него остался шрам. Он подружился с несколькими девушками-туристками, приезжавшими учиться сёрфингу откуда-нибудь из Сиэтла, Сент-Луиса или Саванны. Занятия эти с самого начала проходили в довольно интимной обстановке и частенько продолжались после захода солнца. Почти все эти дамочки возвращались домой счастливыми. Оскар был доволен.

   В удачные времена ему вполне хватало денег, полученных за занятия, чтобы сводить концы с концами. Когда дела шли не очень хорошо, он возвращался в доки или мыл посуду в многочисленных забегаловках Гонолулу, либо трудился на тростниковых или ананасовых фермах, расположенных в глубине острова. Ему было без разницы, чем заниматься, когда он не на берегу.

   Однажды, когда по собственным меркам он находился на подъеме, он выложил сотню баксов за "Шеви" 1927 года с жесткой крышей и с разбитым задним окном. То, что предыдущий владелец считал недостатком, в глазах Оскара выглядело преимуществом. Так можно было удобнее укладывать доску. Сама доска, изготовленная из куска дерева коа, была толщиной 7 см и длиной более 3 м, отчего перевозить её было довольно непросто. Увидев, какие преимущества давало Оскару отсутствие заднего стекла, несколько его товарищей сразу же разбили задние окна своих машин.

   Оскар воспитывался в буржуазной семье. Не единожды он спрашивал себя: что же он вытворял с собственной жизнью? Но все сомнения улетучивались, когда он скользил на гребне волны, или когда обучал азам сёрфинга очередную девчонку на побережье у отеля "Моана" в Ваикики. Он отлично проводил время. Зачем стремиться к чему-то ещё?

   К концу 1941 года он научил уже многих людей. Денег было немного, а зима прогнала туристов из холодных районов региона. Но, когда последняя подружка швырнула ему в голову вазу за то, что он не попросил её руки накануне её возвращения в Лос-Анджелес, он решил, что пора взять небольшой перерыв.

   Он затолкал доску в "Шеви". С ним отправился Чарли Каапу, большой, улыбчивый, наполовину гаваец, он тоже жил ради сёрфинга и приятного времяпрепровождения. Доска Чарли была почти на полметра длиннее, чем у Оскара. Они привязали к торчащим концам досок красную тряпку, чтобы ехавшие позади машины в них не врезались, затем отправились на северный берег.

   - Тишина и покой, - чуть более растроганно, чем обычно произнес Оскар. - Я же сказал этой Ширли, что это всё несерьезно, но она и слушать не захотела.

   Он убрал руку с руля и коснулся мочки правого уха - единственного места, что задела пролетевшая мимо него ваза. Пара сантиметров левее и он бы уже не был столь счастлив. Как бы то ни было, пока он не уберет все осколки, ходить по квартире босиком будет невозможно.

   Сидевший сзади Чарли Каапу рассмеялся.

   - Женщины слышат лишь то, что хотят слышать. Теперь-то тебе это ясно?

   - Ясно, - ответил Оскар. - Ей было хорошо эту пару недель. Но, чтобы навсегда? - Он помотал головой. - Она сводит меня с ума. Просто, блин, сводит с ума.

   - Когда они на тебя западают, то думают, что это будет длиться вечно, - философски произнес Чарли. - Но она уехала. Можешь больше не переживать.

   - Ага, - отозвался Оскар со смесью облегчения и сожаления в голосе. Никаких сомнений, он был рад, что Ширли поднялась на борт лайнера и исчезла из его жизни. Но он всё равно желал лучшего. Ему не нравились ссоры. Ругаться не в его стиле. Поцелуй в щёку, легкий хлопок по заднице, прощание на причале около судна, направлявшегося на материк. Вот так ему нравилось и так обычно происходило.

   Он выехал из Гонолулу, проехал мимо Перл Харбора и по шоссе Камеамеа направился на север. Поездка выдалась не такой приятной, как он предполагал. Он застрял в пробке из оливкового цвета армейских грузовиков, направлявшихся в сторону казарм Скофилда. Грузовики не только тормозили движение, но и душили его вонью выхлопных газов. Даже голова разболелась. Не нужно было столько пить прошлым вечером... или стоило?

   По правую сторону от дороги росли ананасы, по левую - ананасы и сахарный тростник. Большую часть времени их сопровождал запах цветущих фруктов. Вонь дизельного выхлопа оказалась не очень приятной заменой.

   Они проехали мимо военного аэродрома Уиллера, раскинувшегося по левую сторону от шоссе. Чарли указал на вереницу взлетавших самолетов.

   - Шикарный вид.

   - Ага, - снова согласился Оскар. - И никто с ними ничего не сделает. - Какое время он ехал молча, затем спросил. - Как считаешь, этот страх перед войной к чему-нибудь приведет?

   - Хрена с два, - ответил Чарли. - Будет очень глупо, если мы начнем драться с япошками.

   Оскар кивнул.

   - Ага, - ещё раз повторил он. Грузовики свернули налево, в сторону казарм Скофилда. Он прибавил газу. "Шеви" поехал чуть быстрее, но ненамного. Если ехать быстрее 70 км/ч, можно свалиться с обрыва. Однако он был рад, что больше не придется дышать выхлопами. Он улыбнулся, закурил и передал пачку Чарли.

   Ананасовая плантация Доула, что к северу от Вахиавы была самой большой в мире. Работали там в основном японцы и филиппинцы. Оскар и сам поработал там какое-то время и ему было искренне жаль этих людей.

   Он остановился на заправке в Уэйэлуе, почти у самого океана. 18,5 центов за 4 литра бензина "Стандарт Ойл". Он недовольно проворчал - жить на Гавайях дороже, чем на материке. Не доезжая до Халейвы, ему пришлось остановиться около узкого моста, усиленного стальными балками. В казармы Скофилда направлялась очередная военная колонна. В кузовах чадящих грузовиков сидели люди, довольные тем, что они покидали северное побережье.

   Прежде чем мимо проехал последний грузовик, Чарли Каапу фыркнул. Он указал на север, за тент последней машины.

   - Видал, Оскар? Нет, ты, блин, видал? Никакого, нахуй, сёрфинга!

   - Могло быть и лучше, - согласился Оскар. - А могло быть и хуже. Полагаю, метра два, не выше?

   - Где-то так, - ответил Чарли, всё ещё полный отвращения. - Блин, да я ссу выше. Мне нужны волны побольше.

   - Может, ещё придут, - с надеждой произнес Оскар. - Может, на севере разыграется буря. Может, завтра к утру волны будут метров десять. К тому же, эти тоже неплохи.

   - Ха! - воскликнул Чарли. - Мы с тем же успехом могли отправиться к Даймонд-Хед. Я разве не прав?

   - Прав, - признал Оскар. - Но мы здесь, поэтому постараемся извлечь из этой ситуации самое лучшее. - Он извлекал из ситуации самое лучшее с тех самых пор, как попал на Гавайи и не видел причин сейчас поступать иначе. - Я тебе так скажу: поедем в Ваимеа-Бэй. Там самое лучшее место на всём побережье.

   - Ладно, валяй - ответил Чарли. - И так проехали уже вон сколько. Чего нам ещё пара километров? В любом случае, если останемся здесь, увидим только солдат.

   В этом он тоже был прав. Армия использовала залив Уэйэлуа для отдыха и восстановления солдат. Видимо, большинство сейчас возвращалось в казармы Скофилда, отчего на мосту образовался затор, но на берегу всё ещё были видны оливковые палатки. Грузовики могли вернуться за оставшимися.

   Впрочем, добравшись до Ваимеа, они оказались предоставлены сами себе. Оскар поставил машину поперек дороги, ведущей на пляж. Вместе с Чарли они вытащили доски и пошли с ними к морю. Ноги Оскара тонули в песке. Он здесь был намного мягче, чем на пляжах Калифорнии. Он понимал, что на обратном пути, когда он будет подниматься наверх, это ощущение усилится. Но сейчас...

   Сейчас он и думать не хотел об обратном пути. Когда волны не такие сильные, зайти в океан намного легче. Доска легла на воду. Он лег на неё начал грести руками. Рядом, в трех метрах Чарли сделал то же самое.

   Отплыв на достаточную глубину, Оскар развернул доску. Волны толкнули его обратно к берегу. На качающейся и болтающейся на этих волнах доске он доплыл до берега.

   Оскар огляделся в поисках Чарли. А вот и он, идёт отдельно от доски, которую уже прибило к берегу.

   - Сёрфить не просто, да? - крикнул он.

   Приятель показал ему средний палец.

   - Такое и у Даймонд-Хед случиться может, - сказал Чарли. В этом он тоже был прав. Свои передние зубы он потерял в нескольких километрах от Ваикики.

   Они катались весь день. Оскар и сам несколько раз упал. Он понимал, что это возможно, поэтому не переживал. Когда солнце скрылось за Каена Пойнт, они убрали доски в "Шеви", а сами отправились в Ваимеа. В китайской забегаловке они поели дешевой, но питательной еды.

   - Ты же не собираешься возвращаться ночью? - поинтересовался Чарли.

   Оскар улыбнулся.

   - Не. Я подумывал переночевать в машине, доски переложить на крышу, а утром устроить ещё один заплыв.

   Чарли широко улыбнулся.

   - Вот теперь дело говоришь!

   Спать в "Шеви" - то ещё удовольствие, но для Оскара далеко не в новинку. У Чарли такого опыта не было, либо он был слишком скромным, но он справился. Его храп доносился из разбитого заднего окна.

   Тот же храп перед рассветом разбудил самого Оскара. Он зевнул, сел на переднем сиденье и потянулся. Выйдя из машины, он продолжал потягиваться, вращать шеей и плечами. Он отошел в сторону и помочился у основания кокосовой пальмы. Лишь низко висящая огромная луна смотрела на него с предрассветного неба.

   В желудке заурчало. Он пожалел, что ничего не взял с собой на завтрак. В такую рань в Ваимеа никто не поднимался. К тому же, наступило воскресенье, так что сомнительно, что сегодня вообще кто-нибудь откроется.

   С этим ничего поделать было нельзя. Он мог лишь взять доску и пойти в воду. Оскар взглянул на океан и тихо выругался. Волны были не выше, чем вчера. Даже ещё ниже. Оскар пожал плечами. А что ещё делать?

   Когда он снимал с крыши доску, проснулся Чарли. Огромный полугаваец вылез из машины. Как и Оскар, он зевал и потягивался.

   - Сколько там времени? - спросил он.

   - Понятия не имею. - Оскар не носил часов. Но взглянув на солнце, он предположил: - Полвосьмого где-то.

   Чарли взглянул на море и тут же выругался почти так же, как Оскар. Затем он отправился справить нужду под то же самое дерево. Вернувшись, он тоже снял доску.

   - Мы здесь, значит, будем делать то, что должны, - покорно сказал он.

   - Ага. Я тоже так решил, - ответил Оскар. Он пересек дорогу и по песку отправился в воду. Чарли Каапу последовал за ним.

   У Оскара выдалась пара удачных заплывов. Чарли снова упал с доски. Когда он поймал её, на его лице виднелась ссадина. Он стоял у самой кромки воды и обсыхал. Затем он нахмурился и посмотрел на север.

   - Что за шум?

   Через мгновение Оскар тоже что-то услышал. Какой-то отдаленный гул, который он принял за жужжание комаров. Он тоже посмотрел на север.

   - Вон там. - Указал он. - Целая куча самолетов. Армейские или флотские что-то задумали.

   Самолеты летели несколькими группами. Некоторые направлялись южнее, в центр острова. Другие выбирали курс на юго-запад. Летели они достаточно высоко, чтобы преодолеть хребет Ваиана. Оскар на мгновение удивился, почему они летели со стороны океана. Затем он пожал плечами. Дела военных его не волновали. Вместе с Чарли он вернулся к сёрфингу.

   Лейтенант Сабуро Синдо вёл свой "Зеро" обратно на авианосец "Акаги". Командира второй волны бомбардировщиков переполнял восторг. Первые две атаки тяжело повредили корабли в Перл Харборе и разгромили взлётные полосы на Оаху. А теперь, пора доделать начатое, думал Синдо.

   Он увидел авианосец и целый флот эсминцев, крейсеров и линкоров. Ещё там были транспорты, на всех парах мчавшиеся к Оаху. Синдо плотоядно ухмыльнулся, показав ровные зубы. Обычно он был равнодушен ко всему. Но не сегодня. Сегодня он ощущал себя тигром. К завтрашнему утру японцы высадят на острове десант.

   Пока же нужно было сесть на "Акаги". Только что перед ним сел другой "Зеро". Команда корабля немедленно оттащила самолет в сторону. Офицер на палубе сигнализировал Синдо продолжать сближение. Тот перестал обращать внимание на постороннее и сконцентрировался на сигналах. Палуба авианосца качалась перед его глазами. Человек на ней видел его посадочную траекторию лучше него самого. Этот урок летчикам ВМС давался труднее всего.

   Флажки опустились вниз и Синдо нырнул на "Акаги". Хвостовой крюк зацепился за тормозной трос. "Зеро" дернулся и замер. Синдо отодвинул люк, выбрался из самолета и побежал к небольшой пристройке на палубе.

   - Господин адмирал! - кричал он. - Господин адмирал!

   Адмирал Тюити Нагумо лично вышел на палубу, чтобы приветствовать его. Это был коренастый человек, за пятьдесят лет, с круглым лицом, которое между глаз пересекали две вертикальные линии, тонкие волосы были коротко пострижены. Он был до мозга костей флотским человеком, а не лётчиком, что слегка тревожило Синдо. Командовать операцией по нападению на Перл Харбор он был поставлен, потому что был самым старшим. Это было вполне традиционно для Японии. И всё же, руководил он с умом.

   - Всё в порядке? - поинтересовался он. Напряжение сдавило его горло.

   - В полном порядке! - Синдо улыбнулся, увидев стоявших за спиной адмирала Минору Гэнду и Мицуо Футиду. Футида командовал авиацией. Он был на пару лет старше Гэнды, выше его, имел вытянутое лошадиное лицо. Синдо заставил себя корректно ответить на вопрос адмирала:

   - Да, господин, всё в полном порядке. Нужно немедленно отправлять третий эшелон, чтобы уничтожить строения в доках, топливохранилища и нанести удар по казармам Скофилда, чтобы облегчить задачу армии.

   - Где американские авианосцы? - спросил Нагумо.

   Это была неприятная сторона. В порту они не увидели ни единого авианосца. Синдо ответил единственно возможным способом:

   - Не могу знать, господин.

   Линии между глаз Нагумо стали глубже.

   - Вы думаете о том, что будет с Гавайями, - серьезным тоном произнес он. - Я же думаю о том, что будет с моим флотом. Что если американцы нападут, пока мы стоим здесь?

   Стоявший позади коммандер Генда сказал:

   - У нас шесть авианосцев, господин. У американцев максимум три, к тому же они разбросаны. Наши лётчики - лучшие в мире. А у них... не самые лучшие. Если они нас найдут, то пожалеют.

   - Как скажете, - ответил на это Нагумо. Голос его при этом звучал как угодно, только не радостно. Синдо вообще не видел, чтобы он радовался с самого момента отплытия из Японии. Даже успех первых двух эшелонов нападения его не удовлетворил. Он продолжил. - Вот, что, господа. Если бы не десант, который мы сопровождаем, я бы уже давно развернулся и направился домой.

   Коммандер Футида не смог скрыть ужас.

   - Господин, нам нужно закончить начатое! - воскликнул он.

   - Знаю, - ответил Нагумо. - Поэтому я останусь и продолжу работать. Это моя ответственность и я не могу бросить солдат. Но в том, что я вам скажу, есть доля истины. Нам угрожает опасность.

   - Как и американцам, - вставил Синдо. Гэнда и Футида дружно кивнули. В конце концов, адмирал Нагумо тоже кивнул.

II

Утром, к восьми часам один из разведчиков доставил на "Энтерпрайз" сообщение следующего содержания: "Перл Харбор подвергся нападению! На сообщение не отвечать".

   Весь экипаж авианосца взорвался от ярости.

   - Эти мелкие узкоглазые хуесосы хотят войны - они её получат! - ревел лейтенант Джим Петерсон.

   - Ты же сам говорил, что они не нападут, - сказали ему три человека подряд.

   Он был слишком зол, чтобы смущаться собственной неправоты.

   - Да мне похер, что я там говорил, - прорычал он. - К следующей неделе этих желторылых тварей надо зарыть в землю.

   Однако сказать это оказалось легче, чем сделать. Все знали, что японские войска находились где-то в районе Гавайев, но где именно? Они прибыли с севера или с юга? "Энтерпрайз" даже не мог расспросить разбегавшихся с Перл Харбора людей. Едва получив это ужасное послание, адмирал Холси объявил по всей оперативной группе полное радиомолчание. Япошкам не удастся запеленговать ни сам авианосец, ни его спутников.

   Пилоты собрались в кают-компании, пили кофе, ругали японцев и защитников Перл Харбора, сбивших несколько разведчиков, пытавшихся сесть в разгар боя.

   Корабли на всех парах неслись к Перл Харбору. Они находились примерно в двухстах милях к северо-западу от Оаху, когда пришли тревожные вести. До острова не менее семи часов полным ходом. Они и пошли полным ходом. "Бык" Холси был не из тех людей, кто отступает при виде битвы. Он хотел броситься в самое пекло. Проблема была в том, что он совершенно не понимал, куда именно нужно бить.

   Минуты перетекали в часы, экипаж "Энтерпрайза" постепенно обуревала ярость и разочарование. Новости, поступавшие в кают-компанию, были разрозненными. Жители Оаху забили своими сообщениями весь радиоэфир, и сообщения эти были очень нехорошими. "Господи!" - воскликнул кто-то, когда по радио передали очередной неутешительный доклад.

   - Судя по всему, линкорам пришлось туго.

   - Это ещё не конец света, - заметил Петерсон. - Флоту надо было списать эти корыта уже давным-давно. - Он говорил как обычно - как пилот палубной авиации. Билли Митчелл доказал несостоятельность линкоров ещё 20 лет назад. Тогда на это никто не обратил внимания. Видимо, япошки прислушивались к тем выводам гораздо внимательнее. Теперь-то к ним проявят интерес?

   - Петерсон, ты - безжалостный засранец, - сказал лейтенант по имени Эдгар Келли. - Дело же не в кораблях. На них полно матросов.

   - Да? И что? - рявкнул Петерсон. - Если их ещё не потопили, то потопят сразу же, как только они выйдут в море навстречу япошкам. Авиация размолотит их задолго до того, как на горизонте появятся сами авианосцы. - Сам себя он безжалостным не считал. Но если не оценивать происходящее в мире реалистично, ничего, кроме бед от жизни ждать не стоит.

   После полудня из громкоговорителей раздался жуткий крик:

   - Третья волна атаки на Перл!

   Речь адмирала Холси последовала незамедлительно:

   - Парни, надо помочь нашим наземным войскам. Японцы уже нанесли серьезный урон, и будь я дважды проклят и жариться мне в аду на сковородке, если я позволю этим макакам закончить начатое. Задайте им! Хотел бы я встать с вами в одном строю!

   Обрадованные пилоты побежали к "Уайлдкэтам". Петерсон был третьим в очереди. Он завел двигатель раньше, чем закрыл люк и пристегнулся. Взревел 1200-сильный звездообразный движок производства завода "Райт", дрожь пробила пилота до самых костей, до кончиков пальцев. Он не просто ожил, он стал больше, сильнее, словно ревел не самолет, а он сам.

   На мостике вывесили красный флаг, значит "Энтерпрайз" уже готов выпустить всю свою авиагруппу. Никого в синей форме на палубе не осталось, лишь двое стояли у машины командира эскадрильи, готовясь убрать с шасси подпорки. Матросы в желтых куртках выстроились вдоль палубы.

   Раздался громогласный голос, будто к ним обращался сам Господь:

   - Приготовиться к запуску!

   Матросы в синем выдернули подпорки. "Уайлдкэт" командира покатился вперед, человек в желтом попятился от него, выводя машину на середину полетной площадки. Чуть впереди стоял ещё один одетый в желтое матрос. В руке он держал клетчатый флаг.

   Усиленный динамиками голос скомандовал:

   - Запуск!

   Матрос махнул свободной рукой и комэск добавил двигателю оборотов. Получив указание, матрос взмахнул флагом. Самолет скатился с палубы и исчез из вида. На его место встала следующая машина. Следуя указаниям человека с флагом, пилот тоже поддал газа. Флаг опустился. "Уайлдкэт" улетел.

   Настал черед Петерсона. Матросы в синем убрали с его шасси подпорки. Он проследовал за "желтым". Сигнальщик взмахнул рукой. Петерсон прибавил обороты. Флаг опустился. Когда истребитель соскочил с палубы "Энтерпрайза", пилота отбросило на спинку кресла.

   Как обычно бывает при взлёте с палубы, когда самолет резко нырял вниз, он думал, что сейчас будет: он взлетит или утонет. Однако "Уайлдкэт" взлетел в точности, как два самолета до него. Петерсон снова вскрикнул. Именно здесь он и должен быть, именно этим и должен заниматься.

   Самолеты всё взлетали с авианосца. Они разбивались на пары - ведущий и ведомый. Ведомым Петерсона был уорент по имени Марвин Моррисон. У него был скрипучий голос, ломавшийся, когда тот кричал от восторга, а случалось это довольно часто. В наушниках Петерсона прозвучало:

   - Ну, устроим мы сейчас япошкам!

   - Ох, точно, - согласился Петерсон. - Если они хотят войны, Марв, мы им такую войну покажем, будь уверен.

   Что-то похожее кричали пилоты всей эскадрильи. Наряду с возмущением всех охватывало удивление: как эти японцы, с кривозубыми слепыми пилотами на развалюхах, которые они называли самолетами, посмели напасть на Соединенные Штаты? Пилоты истребителей также могли отслеживать радиопередачи из Перл Харбора. Когда один напуганный офицер пустил слух, будто за штурвалами японских самолетов сидели немецкие летчики, Петерсон кивнул. Желтомордые просто не могли сделать всё сами. Как ни относись к нацистам, но они сумели показать миру, как нужно воевать.

   Густой дым на горизонте он заметил, ещё, когда был чертовски далеко от Перл Харбора. И с каждой минутой дым становился всё гуще.

   - Господи, - прошептал он. С помощью гитлеровских сверхлюдей или без них, но японцы устроили тут настоящий ад.

   Неожиданно радиопередачи из Перл Харбора прекратились. Вряд ли это было сделано по приказу. Скорее всего, в передатчик попала авиабомба и трансляции прекратились на полуслове.

   Приближаясь к Оаху, Петерсон заметил дым со стороны авиабазы морской пехоты на Эва, что к западу от Перл Харбора. Собственно говоря, слово "эва" в переводе с гавайского означало "запад", а слово "ваикики" переводилось как "восток". Когда он подлетел ближе, то дым с Эвы стал полностью незаметен на фоне гари, поднимавшейся от Перла.

   И чем ближе он подлетал, тем ужаснее выглядело пламя. Горели склады горючего, миллионы тон топлива превращались в дым. Петерсон тихо выругался, скорее от удивления, чем от гнева. Это натуральная катастрофа. Видимо, кто-то заснул в карауле, иначе этого всего не случилось бы. Наверняка, полетят головы. Только лучше от этого уже не станет.

   - Противник! - раздался в наушниках полный восторга крик. - Противник прямо по курсу!

   Он вгляделся вперед, сквозь пуленепробиваемое стекло. Разумеется, они там, блестящие серебристые с белым самолеты с красными кругами на крыльях и корпусе. Пока они были крошечными, но быстро приближались.

   - Давай, Марв! - выкрикнул он по рации. - Пора поохотиться!

   - Я за тобой! - ответил Моррисон.

   Петерсон ожидал, что японцы отступят. Но они явно были настроены на серьезный бой, а не мелкую потасовку. Неужели у них и правда хватило духу? Однако они тоже видели самолеты с "Энтерпрайза".

   Большой палец коснулся гашетки на вершине рукоятки штурвала. Только он решил, что поймал японца в прицел, как тот крутанулся и рванул ввысь. Господи, какой же он маневренный, подумал Петерсон, а затем не без тревоги признал, что носился он просто сломя голову.

   Он прибавил газу. Если японец хочет устроить бой на виражах, пусть так. Марвин Моррисон прилип к нему, как банный лист, как и должен вести себя нормальный ведомый. Несколько истребителей открыли огонь, из их корпусов вырывались языки пламени спаренных пулеметов .50 калибра. Японский истребитель устремился вниз, оставляя за собой дымный шлейф. Петерсон закричал.

   Однако противник тоже начал стрелять, по самолетам "Энтерпрайза" застучали пули, выпущенные из-под крыльев японцев. Казалось, они могли стрелять, когда хотели. Петерсон внезапно понял, что ввязываться с ними в бой на виражах было ошибкой. С тем же успехом можно черпать воду вилкой. Их истребители могли зайти и по горизонтальной дуге и по вертикальной и обходить "Уайлдкэтов" как стоячих.

   Это неправильно, думал Петерсон. Что, блин, они будут делать с более совершенными машинами, чем наши?

   - Я подбит! - выкрикнул в наушниках Моррисон. - Падаю!

   "Уайлдкэт" ведомого стремительно опускался вниз. Из двигателя валил дым, застилая кабину.

   - Вылезай! - завопил Петерсон, неуверенный, что ведомый его слышал. - Живо выбирайся!

   Однако нужно было перестать думать о напарнике и начать думать о себе. Ведь, японец, на которого охотился он, сам охотился на него. Теперь эта тварь села ему на хвост. Петерсон пытался скинуть его как мог, но у него ничего не получалось. Мимо пролетели трассеры. Петерсон напрягся. Попадание крупнокалиберной пули сквозь бронированный щиток кресла прямо в спину ничего хорошего не несло.

   По крылу застучали пули. Два попадания пришлись в двигатель. Тот заглох. Ни крики, ни ругань не смогли вернуть его к жизни. Внезапно, Петерсон превратился в пилота самого дорого в мире планера.

   Своему невезучему ведомому он приказал покинуть самолет. Теперь пришло время самому воспользоваться этим советом. Он открыл "фонарь" кабины. В лицо тут же ударил тугой поток встречного ветра. Выбравшись наружу, он добрался до хвоста, который мог перерезать его напополам, оттолкнулся и прыгнул... прямо в гущу воздушного боя. Когда он приземлился, рядом пролетела пара трассеров.

   Видимо, он дернул кольцо парашюта раньше, чем следовало. Стропа натянулась так сильно, что на какое-то мгновение всё вокруг стало красным. Он попытался направить свой полет поближе к суше и подальше от вод океана. Лучше приземлиться в джунгли, чем отправиться к акулам.

   Господи, японский истребитель направлялся прямо к нему. Это именно тот пилот, что его сбил? Одна очередь из пулемета и он труп. Самолет пролетел мимо. Сидевший в кабине пилот весело ему помахал. Петерсон в ответ показал ему средний палец. К счастью, противник его либо не заметил, либо не понял, что этот жест означал. Вместо того, чтобы смыть оскорбление кровью, он вернулся в бой.

   Петерсон приземлился подобно пушинке одуванчика. Он погасил купол парашюта и подтянул его к себе, чтобы тот не утащил его в воду. Он приземлился на край поля для гольфа, в полукилометре от берега.

   На него тут же накинулась пара седовласых мужчин с клюшками.

   - Сдавайся! - закричали они.

   Не ожидая такого развития событий, Петерсон разразился громким хохотом. Перед ними стоял здоровенный мужик, значительно их выше и крепче, но они всё равно считали его японцем, потому что он упал с неба.

   - Дайте машину или отвезите на аэродром, - прорычал он. - Если для меня найдется истребитель, я ещё повоюю.

   Гольфисты смотрели на него так, словно он разговаривал по-японски. Если бы они пожили тут чуть дольше, может они бы и поняли бы японский. Интересно, а английский они понимают?

   - Кажется, это американец, Сид, - сказал один так, будто увидел какое-то чудо.

   - Ты прав, Берни, - ответил второй, сверяясь с собственными наблюдениями.

   Петерсону захотелось прибить обоих. Они отвезли его на Эву. На востоке в небо поднималось пламя похоронного огня, объявшего американский флот. На землю падала черная сажа.

   Сидя в кабине "Зеро", лейтенант Сабуро Синдо смотрел на горевший под ним Перл Харбор. Именно этого и хотел добиться коммандер Футида - разгромить топливные хранилища и ремонтные цеха. Даже если по какой-то нелепой случайности высадка на Оаху провалится, американцы всё равно ещё очень долго не смогут полноценно пользоваться своей основной базой на Тихом океане. Выход из бухты был забит затопленными кораблями, которые пытались выйти в море. Японской оперативной группе не нужно беспокоиться о вражеской авиации, по крайне мере, пока.

   Синдо летел на высоте четырех тысяч метров. Небо было затянуто тяжелым плотным черным дымом. Насколько он может подняться? Насколько может протянуться эта завеса? Сложно предугадать. Как бы ему ни хотелось, земли он разглядеть не мог, всё из-за того же дыма. Успешное нападение затрудняло разведку.

   - С запада на нас напала группа самолетов с авианосца, - сообщил он по радио. Он понимал, что авианосец не ответит, но адмиралу Нагумо, коммандерам Гэнде и Футиде будет полезно об этом знать. - Повторяю: подверглись нападению группы самолетов с авианосца. Они пришли с направления 200 градусов. Дальность неизвестна, но не думаю, что очень далеко. Прием.

   Его губы искривились в подобии улыбки. Синдо уже сбил два "Уайлдкэта". Пилоту одного из них удалось выбраться и раскрыть парашют. Второго пилота он, видимо, убил. Противник бился храбро, никаких сомнений. Но Синдо быстро понял, что его пилоты лучше обучены. А "Зеро" мог спокойно нарезать круги вокруг неповоротливых "Уайлдкэтов".

   Синдо тихо рассмеялся. Он понимал, что американцы смотрели на японцев свысока. Что ж, сегодня эти заносчивые белые получили небольшой урок.

   С борта авианосцев уже должны были взлетать торпедоносцы B5N2 "Накадзима". Их держали специально на случай появления после третьей атаки американских авианосцев. Один уже точно объявился. Синдо был готов поспорить, что он был единственным, иначе американцы бросили бы в бой намного больше истребителей.

   По плану после уничтожения военно-морской базы в Перл Харборе его самолеты должны лететь бомбить казармы Скофилда. Но он понимал, что в данной ситуации лучше будет проследить за "Уайлдкэтами" и постараться разыскать авианосец, с которого они прилетели. "Накадзимам" придется лететь гораздо дальше. Им нужно будет искать вражеский авианосец и тратить время попусту.

   Синдо задумался. Он приказал шести "Зеро" и десятерым пикировщикам "Аити" D3A1 не атаковать казармы и следовать за ним на запад. Если авианосец там, он хотел его потопить. Уничтожение столь крупной цели станет, пожалуй, самым серьезным успехом японского флота.

   Внизу простирался остров Эва. На взлетных полосах горели самолеты, они стояли буквально крыло к крылу. Идеальная мишень. Пара американских противовоздушных орудий всё ещё отстреливалась. Они открыли огонь по отряду Синдо, но снаряды разорвались вдалеке, не причинив им никакого вреда.

   Группа вылетела на простор Тихого океана. В этих местах он был заметно синее и красивее, чем в окрестностях Японии. До начала боя воздух над Оаху пах чем-то сладким и пряным. Раньше тут было хорошо. Гавайи станут прекрасной частью Японской Империи. Но, чтобы так и было, нужно найти авианосец.

   Если я гоняюсь за призраком... подумал Синдо и пожал плечами. Пусть так. Но возможностью надо воспользоваться. К северо-западу от Оаху располагался остров Кауаи. Или, как его ещё называли, Остров Садов. Об этом он узнал во время брифинга перед боем. Здесь должно быть ещё лучше, чем на Оаху, но Синдо сомневался, что такое вообще возможно.

   Но мысли о Кауаи мгновенно вылетели из головы. Южнее острова он заметил группу кораблей, они оставляли четкий белый след, полным ходом идя к Оаху. Сердце Синдо забилось быстрее в предвкушении. Теперь нужно выяснить, был ли среди них американский авианосец? Да, вон он, в самой середине флотилии. А в эскорте только линкоры или есть и крейсера?

   Трудно сказать. Да и не очень-то это важно. Авианосец стоил как все они вместе взятые. Он доложил по радио о своей позиции флоту и торпедоносцам, которые уже должны быть в пути.

   Затем он обратился к пилотам:

   - Основная ваша цель - авианосец. Атаковать его любой ценой. После его уничтожения можно заняться другими кораблями. За Императора! Banzai!

   В наушниках раздались многочисленные ответные выкрики "Banzai!". По мере приближения, вражеские корабли становились всё больше. Стволы орудий шедших впереди кораблей озарились пламенем. Значит, их заметили. В небе появились клубки черного дыма. Дистанцию они пока не определили. Но скоро определят.

   - Вражеские истребители прямо по курсу! - выкрикнул один из пилотов "Зеро".

   Синдо выругался, но негромко. Разумеется, авианосец охраняли. "Зеро" тожепатрулировали небо над своими кораблями - на всякий случай.

   - Наша задача - отогнать истребители от бомбардировщиков, - сообщил он боевым товарищам. - Мы здесь - расходный материал. А они нет. Пошли. - "Banzai!" он больше не кричал. Он не очень любил показуху.

   Он переключил машину в боевой режим и двигатель "Зеро" взревел. Они обошли звено "Накадзим" как стоячих. К ним направлялся отряд "Уайлдкэтов". Синдо уже сумел убедиться в мужестве американских лётчиков.

   Численный перевес не помог противнику. "Зеро" один за другим вступали в бой, а "Уайлдкэты" один за другим падали в Тихий океан. Потом упал один "Зеро", за ним другой. Японские истребители были легче и маневреннее американских, но броня "Уайлдкэтов" выдерживала гораздо больше попаданий.

   Синдо заложил крутой вираж, на какой не был способен ни один "Уайлдкэт". Большой палец лег на гашетку. Взревели спаренные 20мм пушки. Трассеры прочертили в небе линию, которую японские пилоты прозвали "сосулька". Снаряды пробили несколько дыр прямо за кабиной "Уайлдкэта". Ни один самолет такого попадания бы не пережил. Бешено крутясь и дымя, американец устремился вниз.

   Где же пикировщики? Увязнув в бою с вражескими истребителями, Синдо совсем потерял их из вида. Заметить их позволил солнечный блик на кабине. Они заходили на авианосец, склонившись над ним, словно стая соколов.

   В этих лазурных водах раскраска американских кораблей - темно-серая снизу и светло-серая сверху - оставляла желать лучшего. Она неплохо подошла бы для мрачных вод северных широт. Даже с высоты Синдо мог разглядеть на палубе самолеты. Собирался ли авианосец бросить их на Оаху или напасть на оперативную группу японцев, он не знал. Впрочем, уже поздно.

   Корабельные ПВО били по пикирующим "Аити". Одного им удалось подбить, он загорелся и упал в воду. Его бомба отделилась и, подняв тучу брызг, упала в океан. Остальные продолжали бесстрашно атаковать. Они выпускали бомбы и тут же взмывали в небо.

   - Banzai! - выкрикнул Синдо, когда разорвалась первая. Несколько бомб ушли мимо - одна за корму, другая за левый борт. Авианосец метался туда-сюда, словно пьяный. Впрочем, его это не спасло. Следующие три бомбы попали в цель: одна в корму, другая в надстройку верхней палубы и третья попала в нос. Всполохи пламени и клубы густого черного дыма показали ему разницу между реальным попаданием и тем, что он за таковое принимал.

   Удар в корму, где находились заправленные и снаряженные самолеты и уничтожил авианосец. Последовала серия повторных взрывов, когда огонь добрался до боезапаса. Двигали оказались повреждены, корабль замедлился. Впрочем, храбрая команда пыталась его спасти. Корабельные ПВО продолжали бить по японским самолетам.

   Видя успех своих товарищей, оставшиеся три бомбардировщика не стали сбрасывать бомбы.

   - Вы что творите? - выкрикнул Синдо.

   - Господин, авианосец тонет, - ответил один из пилотов. - Просим разрешения атаковать линкоры.

   - Мне кажется, это крейсера, - ответил Синдо. - Но даже если это линкоры, основная цель - авианосец. - Он посмотрел вниз. Пилот "Аити" был прав, авианосец совсем потерял ход. И всё же американцы весьма умны и сноровисты в борьбе за живучесть своих кораблей. Синдо принял решение: - Двое продолжают атаковать авианосец. Третьему дозволяю бить по крейсеру. Как поняли? Отвечать всем троим!

   - Есть, господин! - отозвались они.

   - Выполняйте. - Синдо обратился к оставшимся "Аити": - Возвращайтесь на корабли. Если по пути встретите торпедоносцы, передайте им курс.

   Троица оставшихся бомбардировщиков взмыла в небо, затем спикировала вниз. Как и приказал Синдо, двое атаковали авианосец. Один промахнулся, несмотря на то, что цель не двигалась. Вторая бомба попала в самый центр корабля. Позже Синдо подумал, что именно это попадание в итоге и потопило авианосец. Он начал крениться на правый борт и крен всё рос. Как бы команда ни пыталась его спасти, поделать она уже ничего не могла.

   Синдо был настолько увлечен зрелищем горящего и тонущего авианосца, что взрыв на крейсере - или на линкоре - поверг его в изумление.

   - Banzai! - радостно выкрикнул по радио молодой пилот. - Отличное попадание!

   - Превосходное, - согласился Синдо. Он приказал бомбардировщикам и оставшимся истребителям возвращаться на базу. Сам же он решил остаться. Если он заметит торпедоносцы, то приведет их к американцам. Он сбросил скорость. Его самолет имел больший запас хода, чем пикировщики, особенно, когда не находился в бою. Так что он мог спокойно полетать без дела. К тому же, хотелось посмотреть, как тонет авианосец.

   Где-то за 20 минут он полностью ушел на дно. На воде осталось лишь несколько лодок и плотов. Синдо попытался разглядеть в воде людей, но для этого было слишком высоко. Эсминцы и крейсера, включая поврежденный, бросились спасать выживших.

   Затем корабли рассеялись. Они явно не успели спасти всех людей с авианосца, бросив их, они развернули орудия. Через пару минут Синдо заметил приближающиеся торпедоносцы. Как американцы так быстро о них узнали? У них были свои разведчики? Если так, почему он не разглядел взлетевший самолет? Но, если нет, то как? Или у них были какие-то средства обнаружения, которых не было у Императорского флота Японии?

   Этот вопрос можно оставить на потом. Синдо спикировал на крейсер, стараясь отвлечь его от приближающихся "Накадзим". Вокруг замелькали трассеры. Ему очень повезло, что обошлось без попаданий. Если бы попали, он бы сделал всё, чтобы направить подбитый самолет на вражеский крейсер.

   Лейтенант Фусата Иида попробовал нечто подобное в заливе Канеохе. Перед атакой он сказал, что сделает всё, чтобы уничтожить вражескую цель, даже если его подобьют. Его всё же подбили и он направил свой истребитель на ангар с гидросамолетами. Особого вреда он не нанес, но он хотя бы попытался. Достойно уважения.

   В один торпедоносец попали и он рухнул в океан. Чтобы точно выпустить торпеды, они должны лететь низко и ровно. Это делало их очень уязвимыми. Если бы у американцев ещё оставались истребители, "Накадзимам" пришлось бы несладко. Корабли отчаянно маневрировали. Два эсминца чуть было не столкнулись.

   - Жаль, - сказал вслух Синдо, глядя, как они едва разминулись. Если бы они друг в друга врезались, было бы даже лучше.

   Ещё один торпедоносец развалился прямо в воздухе, видимо в него угодил крупный снаряд. Но всё же торпеды одна за другой уходили под воду. Глубина здесь была хорошая. Такой проблемы, как в Перл Харборе, тут не было. Узкий неглубокий вход в бухту вынудил японцев переделать торпеды так, чтобы они не могли погружаться на глубину после сбрасывания.

   Здесь об этом можно было не беспокоиться. Их белые корпуса скользили в воде, подобно стрелам. Когда с борта эсминца удалось уничтожить одну, Синдо выругался. Но, когда другая попала прямо в середину борта крейсера, он вновь закричал: "Banzai!". Корабль резко замедлил ход. В эсминец тоже попали, разворотив ему всю корму. Он затонул так же быстро, как и авианосец.

   Затем торпеда угодила в другой крейсер (или в линкор - Синдо не мог разобрать) и разнесла ему нос. Синдо пожалел, что самолетов было слишком мало, чтобы уничтожить их всех. Он лишь пожал плечами и, когда оказался подбит очередной эсминец, закричал от радости. Но, несмотря на эту радость, он понимал, что им очень повезло. И всё же, американский авианосец потоплен. Значит, оно того стоило. У японского флота в гавайских водах было полно подлодок. Может, им удастся добить тех, кто сумел уйти от самолетов.

   Это уже не было заботой Синдо. По крайней мере, не напрямую. Здесь он сделал всё, что мог. Уцелевшие торпедоносцы уходили обратно на северо-восток. Он последовал за ними, как учили. Их навигационное оборудование лучше, чем у него.

   Летя над водами Тихого океана, он улыбался. О преследовании он не беспокоился. Всё прошло, как на учениях.

   Первая волна не задела казармы Скофилда. Слушая радио и глядя на столбы дыма со стороны аэродрома Уиллера, Флетчер Армитидж чувствовал себя оскорбленным.

   - Что за хрень? - кричал он. - Неужели желтомордые не считают нас достойными нападения?

   Мало по малу старшие офицеры приходили в себя после сильного удара. Пришел приказ выдвигаться на оборонительные рубежи. 28-й пехотный полк направился в Ваикики. 98-й полк береговой обороны (ПВО) двинулся в Канеохе. 13-й батальон береговой обороны вместе с 19-м пехотным полком отправился на север, защищать пляж между Халеивой и Ваимеа.

   Они спешили, несмотря на то, что были полностью готовы к переезду. И всё же время шло. Вместе с остальными Армитидж вдруг понял, что настоящая война отличалась от учений. Скорость принятия решений возрастала в разы. К сожалению, из-за этого множество людей бегали туда-сюда, будто цыплята после встречи с топором.

   - Шевелись, ядрёна мать! - орал Флетч на сержанта на 15 лет старше его. - Ты же знаешь, как цеплять орудие к грузовику. Сколько раз ты это проделывал?

   - Примерно, миллион, сэр, - тихо отозвался сержант. - Но ни разу, когда это было действительно надо. Не как сейчас. - Он взглянул на свои трясущиеся ладони, словно те его предали.

   Это была далеко не единственная проблема в батальоне. Армитидж поблагодарил бога, что не случилось худшего. По крайней мере, им удалось поставить на колеса все 105мм орудия. Все орудийные расчеты погрузились в машины. Все пехотинцы надели каски и были вооружены винтовками. На север они выдвинулись около двух пополудни.

   Едва они тронулись, как начали громыхать стоявшие у казарм орудия ПВО, выплевывая в небо снаряды. Сквозь рев двигателей машин, Армитидж расслышал нараставший рокот самолетов.

   - Они просто так решили пострелять, что ли? - ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался он.

   Ответ пришел сам собой, вместе с рвущимися неподалеку бомбами. Грузовик остановился, да так резко, что сидевшие в кузове люди попадали друг на друга.

   - Ёб вашу мать! - крикнул кто-то.

   Флетч закричал на водителя:

   - Хули ты делаешь? Езжай, давай!

   - Не могу, сэр, - ответил шофер. - Машина впереди получила прямое попадание и её разнесло. Дорога заблокирована.

   - Значит, объезжай, - проревел Армитидж.

   - Попробую, сэр, - с сомнением отозвался водитель.

   Армитидж пожалел, что не имел хорошего обзора. Сидя в кузове накрытого оливковым тентом грузовика, он с тем же успехом мог сидеть в банке тушенки. Внезапно осколок снаряда прорезал брезент всего в 15см от его головы и он решил, что такого обзора ему не надо.

   Водитель истошно завопил:

   - Истребители! Япошки!

   Они летели достаточно низко, чтобы Флетч мог услышать рев их двигателей даже сквозь урчание моторов грузовиков. Послышался стрекот пулеметов. Спустя мгновение, водитель снова закричал.

   Впрочем, ему было о чем беспокоиться. Японские пулеметы разодрали брезент кузова в клочья. Неплохо прошлись они и по людям и по металлическому каркасу машины. Четверо или пятеро солдат, сидевших в конце кузова, начали одновременно, кричать и ругаться. В лицо и в ухо Флетча ударило что-то горячее и липкое. Появился металлический запах крови.

   Когда грузовик ударился о ехавшую впереди машину, люди снова закричали. После встречи с "Зеро" столкновение оказалось не таким уж страшным. В отличие от бензиновых двигателей, их дизельный не вспыхнул. В любом случае, Флетчер скомандовал:

   - Нужно выбираться.

   Спорить с ним никто не стал. На самом деле, солдаты буквально бросились к выходу. Некоторые были ранены, другие объяты паникой. К тому времени как он сумел выбраться сам, вся его форма была заляпана кровью, хотя ранен он не был.

   Над головой по-прежнему гудели японские самолеты. На колонну зашел ещё один истребитель, поливая её огнем из пулеметов.

   - Ложись! - закричали вокруг. - В укрытие!

   Флетч не стал этого делать, даже, когда пуля угодила в грудь солдату в нескольких метрах от него. Звук при этом был, словно бейсбольной битой разбили арбуз. Солдат схватился за грудь и упал. Флетч вытащил "45-й" и выстрелил в японца. Шансов попасть в истребитель у него было не больше, чем самому сесть за штурвал, но он сделал всё, что мог.

   Пехотинцы тоже начали стрелять по противнику. У них хотя бы появилась надежда. Начни стрелять в воздух, глядишь и повезет. Тем временем, звенья истребителей рвали колонну на куски. Бомбардировщики закидывали их снарядами, а истребители на бреющем прочесывали пулеметами. С каждым их пролетом гибло всё больше людей и загоралось всё больше грузовиков.

   Кто-то неподалеку закричал:

   - Да где наши самолеты-то?

   - Мудак ты тупой! - рявкнул на него Флетч, указывая на погребальный костер, в который превратился аэродром Уиллера. - А где они, по-твоему, блядь? Мы получили самый подлый удар за всю мировую историю.

   Послышался всё нарастающий свист снаряда. Когда так звучит артиллерийский снаряд, значит он направляется именно к вам. Армитидж полагал, что авиабомба звучит так же, однако самолично выяснять это не собирался. Он бросился на землю и мгновение спустя раздался взрыв.

   Ударная волна подняла его вверх и швырнула в сторону, словно профессиональный борец. Легкие, казалось, были готовы вырваться наружу сквозь рот и ноздри. На языке появился вкус крови. Контузия может убить, даже не причиняя заметного вреда. С трудом поднявшись на ноги, он осознал, что только что произошло.

   Людям, которые оказались ближе к воронке, повезло меньше. Увиденное было похоже на витрину мясной лавки. Впрочем, мясо в лавке лежало спокойно и не дергалось, пытаясь собрать себя обратно. Мамку оно тоже не звало.

   Флетч согнулся, ощутив острый приступ рвоты. Затем он закричал:

   - Санитар! Санитара сюда! - То же самое орали повсюду.

   Он снова наклонился, на этот раз над раненым. Непослушными пальцами, он вскрыл бинт и перевязал солдату рану. Затем, буквально заставляя себя, сделал ему укол морфином. Раненый вздохнул, но лекарство начало действовать и он успокоился.

   Рядом с ним сержант пытался штыком перерезать другому раненому горло. Оценив, что бомба сделала с остальным телом пацана, Армитидж лишь кивнул. Сержант, по сути, облегчал ему страдания.

   Сержант трижды провел лезвием штыка по траве, пытаясь стереть кровь, затем посмотрел на Флетча.

   - Ну и как нам теперь добираться до места назначения, сэр? - поинтересовался он.

   Колонна превратилась в бойню. Повсюду горели грузовики. Некоторые валялись на боку или кверху колесами. Орудия перевернуты и погнуты.

   - Да хер бы его знал, сержант, - ответил Флетч. - Дело в том, что последние несколько минут я пытался выжить и ни о чём другом не думал.

   - Ага, - согласился сержант. - Но, может, пора подумать, как считаете?

   Флетч снова огляделся. Повсюду он видел разгром и смерть. Он посмотрел на небо. Японских самолетов видно не было, ну и слава богу. Но это не означало, что твари с шариками на крыльях не вернутся. Американских самолетов, впрочем, он тоже не видел. Это его не удивило. Япошки должно быть стерли их с аэродрома, как ребенок стирает мел с доски. Как, блин, им воевать, когда сверху в любой момент могли налететь узкоглазые? Он совершенно не представлял. Но он заставил себя кивнуть так, чтобы это не было похоже на отчаяние.

   - Да, сержант. Ты прав. Надо попробовать.

   В воскресенье Хиро Такахаси вывел "Осима-мару" так же, как и в любой другой день. Слово "выходной" для него ничего не значило. Выходные придумали хоули. По его мнению, работа есть работа и для неё хорош любой день.

   Может, Хироси и Кензо считали иначе. А если и считали, то сказать ему у них не хватало духу. Если бы он отправил их в море, а сам остался дома спать дальше, возможно, сказали бы. Но, как часто бывало, его собственный пример вынудил их молчать. Если он пожелал, или даже настоял на том, чтобы встать до рассвета и отправиться в бухту Кевало, как они могли отказаться? Не могли. Пока не могли.

   Когда "Осима-мару" выходила в море, некоторые сампаны, наоборот, возвращались на пристань. Несколько человек рыбачили ночью, они выслеживали огоньки нехуса и, следовательно, охотившегося на них тунца. На рынке они окажутся раньше всех и разумеется получат больше денег. Но и расходы их тоже возрастут. Хиро, например, не нужно было переживать за топливо в генераторе, который питал освещение. Ночью и работать тяжелее, но эта сторона волновала старого рыбака меньше всего.

   Он поставил бочку с гольянами на дно сампана. Наглая крачка дернулась вниз, пытаясь украсть рыбину. Хиро взмахнул шляпой. Белая птица с большими черными глазами улетела в сторону Ваикики.

   - Поздняк, птичка! - сказал Хироси. Кензо рассмеялся. Хиро лишь пожал плечами. Он завел двигатель "Осима-мару". Сампан дернулся и задрожал. Они направились в море. В той стороне, где находился Даймонд-Хед, небо только начало желтеть. Потом оно порозовеет и взойдет солнце.

   Сегодня он вышел достаточно рано, чтобы встретить рассвет. Ещё до того, как выглянуло солнце, он добрался до оборонительного района. Нынче среди старых рыбаков принято жаловаться на своих ленивых бестолковых сыновей. Но этим утром у Хиро не возникло к ним никаких претензий. Они делали всё, что он говорил, и делали своевременно.

   Об этом он им говорить не стал. Не хотел, чтобы они задирали носы. К тому же, зачем хвалить их за то, что они и так должны делать? Если бы он так поступил, они бы начали требовать похвалы за каждую мелочь. Они, конечно, её ждали, но будут разочарованы. Он не из тех людей, кто разбрасывается хвалебными словами попусту. Никогда не был и никогда не будет.

   "Осима-мару" покачивалась на волнах, а сыновья без устали болтали на своем непонятном английском. Когда нужно было заговорить с отцом, они переходили на японский. Для них это был всего лишь деловой язык. Болтать просто так с ним они не хотели. За эту неделю, когда переговоры в Вашингтоне окончательно зашли в тупик, тем для разговоров стало ещё меньше. Как бы он ни пытался повернуть их в сторону Японии, они на всё смотрели с американских позиций.

   Хиро вгляделся вдаль, высматривая рыбные места. Хироси последовал его примеру, хотя получалось у него заметно хуже. Кензо смотрел назад, туда, откуда они приплыли. Хиро чуть не сказал младшему сыну "Поздняк уже", но сдержался.

   Вдруг Кензо указал на север, в сторону Оаху и закричал:

   - Смотрите!

   Серьезность его возгласа заставила Хиро обернуться.

   - Господи Иисусе! - воскликнул он, хотя считал себя буддистом и синтоистом, а не христианином. Черные тучи на горизонте не несли ничего хорошего.

   - Это не Гонолулу. Он западнее, - сказал Хироси. - Это Перл Харбор. Видимо, склад с боеприпасами взорвался.

   Может, когда-нибудь он станет хорошим рыбаком. Он верно определил направление дыма. Кензо сказал:

   - Жаль, у нас тут нет рации. Узнали бы, что произошло.

   Хиро узнавал этот вопрос и пришел к выводу, что рация - слишком дорогое удовольствие, не стоившее своих затрат. Он сказал:

   - Что бы там ни было, к нам оно отношения не имеет. Нам нужно работать.

   Ни Хироси, ни Кензо с этим спорить не стали. Если бы стали, Хиро стукнул бы их лбами, даже если для этого ему бы пришлось вытянуться на цыпочках. Некоторые вещи делать просто необходимо, и он бы сделал всё, что нужно, ни секунды не сомневаясь.

   Шло время, "Осима-мару" отплывала всё дальше. Столб дыма на севере скрылся за горизонтом. Хиро о нём уже и позабыл. Он всё узнает, когда вернется домой. Сейчас нужно ловить рыбу. Если сыновьям хотелось обсудить дела в Перл Харборе, пускай, лишь бы от работы не отвлекались.

   Он направил сампан к удачной по его мнению точке. Слишком уж много там собралось птиц. Это означало, что там есть мелкая рыба. А где мелочь, там и тунец, который ей кормится. Хиро заглушил двигатель. Сампан проплыл по воде и замер, один посреди Тихого океана, лишь едкий запах дыма притянуло с севера. Что бы там в Перл Харборе ни случилось, дело серьезное.

   И вновь Хиро заставил себя отбросить посторонние мысли. Он взял бочку с гольянами и высыпал рыбу в море. Оказавшись в воде, мелкие рыбешки тут же бросились врассыпную.

   - Давайте, берите удочки и посмотрим, что сегодня получится, - сказал он сыновьям.

   Снасть тоже отправилась за борт. Хиро показалось, что вон те большие крюки не были похожи на гольянов, скорее на тунца.

   Как только они начали выуживать рыбу, Хиро понял, что сегодня будет очень удачный день. Огромные аку и крупные ахи сваливались с крюков, словно переспелые фрукты. Снять, выпотрошить, убрать, высыпать прикормку, чтобы привлечь ещё больше тунца.

   Миновал полдень, рыбаки его едва заметили. Обычно, Хиро и сыновья прерывались на обед, как бы ни шел улов. Но не сегодня. В этот день сыновья работали почти так же машинально, как и их отец. Хиро уже даже начал думать, что под весом рыбы лодка может начать тонуть. Но он лишь пожал широкими плечами. Бывало и хуже.

   В районе часа дня Кензо остановился и снова указал в сторону Оаху. Он ничего не сказал, да и говорить смысла не было. Огромные черные тучи всё говорили сами за себя. Даже отсюда, за много-много миль, они тянулись высоко в небо.

   Хироси тихо присвистнул.

   - Что-то там случилось очень нехорошее, - сказал он. - Либо линкор взорвался, либо пожар на топливном складе.

   - Интересно, сколько пострадавших, - добавил Кензо. - Столько дыма, без них явно не обошлось.

   Хиро Такахаси ничего не сказал. Он просто смотрел на дым. Когда "Осима-мару" уже не могла вмещать в себя рыбу, он завел мотор и направил сампан обратно в бухту Кевало. Он был не из тех людей, кто станет делать какие-то выводы, не имея на то веских оснований. Но ему было интересно, что несчастный случай мог устроить такой пожар. И он сомневался, что это был несчастный случай.

   Хироси указал на восток.

   - Вон другой сампан. Может, они знают, что произошло. Повернем к ним, отец?

   В другой раз Хиро помотал бы головой и продолжил бы путь в Гонолулу. Но гигантский столб дыма приковывал к себе внимание. Не говоря ни слова, он направил "Осима-мару" к другой лодке.

   Рулевой развернул свою неопрятную, выкрашенную синей краской лодчонку левым бортом. Он взмахнул грязной фуражкой и что-то прокричал. Хиро не понял ни слова. Он приложил к уху ладонь. Рулевой снова что-то выкрикнул. Хиро поморщился от отвращения. Естественно, он ничего не понял - тот говорил по-английски.

   - Он спрашивает, что случилось в Перл Харборе? - перевел Кензо.

   Хироси не скрывал разочарования.

   - Я думал, он нам скажет, - сказал он по-японски, затем перешел на английский, чтобы прокричать что-то рулевому другого сампана. Люди на том борту изобразили раздражение. Они хотели узнать то же самое у Такахаси.

   Кензо тоже крикнул что-то по-английски. Затем заговорил по-японски:

   - Когда подойдем ближе к бухте, встретим больше лодок.

   - Hai. Honto, - отозвался Хиро. Он прав. Каким-то образом младшему сыну удавалось говорить по-японски с английскими интонациями. Дело не в акценте, японские учителя сделали всё, чтобы он говорил лучше, чем Хиро, который был лишь крестьянином. Однако по тому, как он составлял фразы, любой мог расслышать в его речи влияние другого языка. Не то, чтобы он говорил неправильно, просто он говорил... иначе. Хиро совершенно не понимал, что с этим делать. У Хироси была та же проблема, но заметно это было не сильно.

   Оба сампана направились на север. Разумеется, остальные мару тоже спешили в бухту Кевало. Для японцев всё, что ходило по воде называлось "мару". Хоули всегда смеялись над привычкой одинаково называть и утлые лодчонки и большие суда. На одной из них экипаж радостно скакал, едва не выпрыгивая из брюк.

   Хироси указал прямо на них.

   - Вот, они точно знают.

   - Да. - Хиро повернул штурвал. Впрочем, заметили их не только с "Осима-мару". В этот раз говорил Хиро.

   - Что там? - спросил он, указывая на северо-запад, в сторону Перл Харбора.

   У рыбаков на том сампане была рация. Новости, которые они получали, приходили и на английском и на японском. Хиро понял не всё. Но главное до него дошло: Японский Императорский Флот напал на ВМС США в Перл Харборе и нанес сокрушающий удар.

   Первой его реакцией была гордость.

   - Именно так действовал адмирал Того против русских в Манчжурии, когда я был молод, - сказал он.

   Хироси и Кензо какое-то время сидели молча. Затем старший сын вежливо обратился к Хиро:

   - Но, отец, в тот раз ты не жил в Манчжурии.

   - Внезапное нападение - это самый подлый способ начинать войну, - не заботясь о вежливости, добавил Кензо. - Так поступает только Гитлер.

   Хиро моргнул. В "Японском вестнике", "Гавайском рыбаке" и других японоязычных изданиях, которые он читал, о Гитлере отзывались очень хорошо. Авторов больше беспокоили коммунисты. В английских разве иначе?

   Он указал на очевидную для него вещь:

   - Это не Гитлер. Это Япония.

   Сыновья переглянулись. Никто не желал ничего говорить. Наконец, Хироси произнес:

   - Отец, мы же американцы.

   Кензо кивнул.

   А я нет! - хотелось выкрикнуть Хиро. Сыновья должны это понимать. Но он всё равно ничего не сказал. Если бы сказал, между ним и сыновьями распалась бы какая-то связь. Осознавая это, он промолчал. Реико бы его поняли, они люди одного поколения, в отличие от сыновей.

   Хироси осторожно продолжил:

   - После этого нападения всем японцам - и на Гавайях и на материке - придется несладко. Толстосумы решат, что мы только этого и хотели. Они решат, что мы в этом виноваты. И они заставят нас платить по чужим счетам. - Его брат продолжал кивать с угрюмым выражением на лице.

   - А когда японцам на Гавайях жилось хорошо? - спросил Хиро. - Когда нас не заставляли платить по чужим счетам? И всё было бы ещё хуже, если бы японское правительство не подавало постоянные жалобы на плантаторов. Вы этого не помните, так было ещё до вашего рождения.

   - Ты, что, не понимаешь, отец? Сейчас всё это неважно, - сказал Кензо. - Мы воюем с Японией.

   "Мы воюем с Японией". Эти слова пронзили сердце Хиро, словно кинжал. Он и сыновья теперь по разные стороны пропасти. То, что не сказал он, произнес Кензо. Хиро с Японией не воевал. Япония была его родиной. Всегда была, несмотря на то, что он уехал оттуда ещё в молодости. Управлявшие Гавайями хоули четко дали понять, что он никогда не станет американцем, как бы ни пытался.

   Сыновья могли сколько угодно считать себя американцам, хоули считали иначе. Для образованных японцев здесь не было подходящей работы. Влиться в общество они не могли. И в армию пойти тоже. Ни в 24-ю, ни в 25-ю дивизию японцев не допускали, хотя представителей других гавайских народов там хватало. И Кензо и Хироси должны были об этом знать. Но почему-то предпочитали не думать.

   Хиро тоже старался не думать о последствиях нападения на Перл Харбор. Он просто молча направил "Осима-мару" в гавань. Настоящая ссора ещё впереди. Сейчас, в открытом море, она никому мне нужна.

   Вместе с ними на север спешили другие сампаны. Та, на которой стояла рация, была больше, и двигатель на ней стоял мощнее. Очень быстро они вырвались вперед. Это их и сгубило. Жужжание в небе переросло в полноценный рёв. Тёмно-зеленый истребитель с белыми американскими звездами на крыльях и фюзеляже спикировал на шедший впереди сампан. Взревели пулеметы. Самолет ушел вверх.

   - Господи Иисусе! - снова воскликнул Хиро. Сыновья с ужасом смотрели вперед. Атакованный сампан замер, покачиваясь на водах. Хиро провел "Осима-мару" мимо него. Двое рыбаков были убиты, одного буквально перерезало очередью пополам, другому раскроило череп. Третий держался за простреленную ногу.

   - Они решили, будто мы нападаем! - крикнул он. Четвертый рыбак каким-то чудом не пострадал. Он стоял посреди лодки с застывшим изумлением на лице.

   - Давайте, - обратился Хиро к сыновьям, стараясь не обращать внимания на запах крови. - Нужно им помочь.

   - А если самолет вернется? - спросил Кензо.

   Хиро обреченно пожал плечами.

   - Если вернется, то поймете, что хоули думают о том, какие из вас американцы.

   Ни Кензо, ни Хироси не нашлись, что на это ответить. С трудом сдерживая рвотные позывы, они перебрались на другой сампан.

   - Вперед! Вперед! - орал лейтенант Ёнэхара. - Шевелись! Пошел! Пошел! Не тратить ни минуты! Ни секунды!

   Из трюма "Нагата-мару" выбежала толпа японских солдат. Когда-то давно, на уроках в школе, капрал Такео Симицу слушал рассказ о кровообращении. Говорят, в крови есть какие-то маленькие штуки, которые ходят по организму туда-сюда.

   Корпускулы! Вот как они называются. Но точно утверждать он бы не решился, особенно спустя столько лет. Корпускулы эти, впрочем, не были столь тяжелы, чтобы утянуть его на дно, как это могли сделать каска и винтовка с примкнутым к ней штыком, когда они перебегали из трюма на десантные баржи.

   Опустившаяся ночь тоже не облегчала задачу. "Нагата-мару" весь день шел полным ходом и лишь к ночи остановился. Это и другие транспортные суда выгружали солдат и технику где-то неподалеку от северного побережья Оаху. Симицу полагал, что капитаны и штурманы знали своё дело. Иначе...

   Кто-то наступил ему на ногу. Мысли о капитанах и штурманах тут же улетучились.

   - Аккуратнее, - рявкнул он.

   - Простите, - совершенно неискренне сказал солдат.

   - Простите, капрал, - одернул его Симицу. Солдат от неожиданности охнул. Ещё было слишком темно, чтобы отличать лица, а по голосу капрал солдата не узнал.

   "Нагата-мару" качался на тихоокеанских волнах, поднимаясь и опускаясь разом на 2-3 метра. Позади Симицу кто-то выблевал весь вчерашний ужин. От запах рвоты капралу и самому захотелось блевать. И снова он нашел, на что отвлечься. Сильная качка никак не облегчит пересадку на баржи.

   Командир взвода, впрочем, беспокойства не проявлял.

   - Ничего страшного, - говорил лейтенант Ёнэхара. - Мы можем грузиться и при более высоких волнах.

   - Да, ну? Ну, попробуй, я посмотрю, - съязвил один солдат, скрывавшийся от наказания во тьме. Другой солдат наступил в лужу рвоты и выругался.

   Взвод Ёнехары приближался к парапету, поэтому капрал Симицу решил, что остальной полк спускался на баржи с борта. Либо так, либо судно перевернется и они утонут. Если бы они находились в японских водах, то поступили бы именно так. Здесь в подобном риске необходимости не было.

   - Подождите! - крикнул матрос. Качка, судя по всему, его вообще не волновала. - Баржа подходит. На неё вы и пересядете.

   Капрал Симицу гадал, откуда он об этом узнал. Стояла кромешная тьма. Что-то холодное и твердое уперлось ему прямо в пупок. Перила. Он рефлекторно за них ухватился. Правой рукой он держался за железо, левой за канат.

   Он стоял, надеясь, что напиравшие сзади люди не вытолкают его за борт раньше времени. Матрос без предупреждения хлопнул его по спине.

   - Пошел. Давай! Не задерживайся!

   - Hai! - ответил Симицу, перелез через перила и, держась за канат, начал опускаться вниз, пока нога не нашла опору в виде сетки. Если бы он был обезьяной, умеющей работать ногами так же как и руками, всё было бы проще. Он же, наоборот, спускался медленно и осторожно.

   - Непростая работенка! - сказал солдат, спускавшийся рядом. Симицу кивнул. В этот раз выражение не было никакой метафорой, его можно было смело понимать буквально.

   У самого борта "Нагата-мару" качался на волнах десантный катер "Дайхацу". Он был около 15 метров в длину и 3 метра в ширину с крепкими деревянными бортами. Под корпусом у него был сдвоенный киль. За исключением пары пулеметов на носу и стального щита, защищавшего штурвал, катер ничем не отличался от рыбацких лодок, которые ловили сардин где-нибудь во Внутреннем море.

   Перепрыгнуть с транспорта на катер оказалось той ещё задачей. Симицу вцепился в сеть. Ему совершенно не хотелось быть раздавленным двумя бортами. Если он попадет туда, с поверхности его придется соскребать.

   - Давай! - воодушевляюще крикнул солдат с катера. - Повисни. Я возьму тебя за ботинки и подстрахую.

   Последнее, о чём думал Симицу, так это вытащить ноги из сетки и повиснуть. Он хмуро подумал, что иного выбора у него не было. Сколько он так провисит, с его-то ношей? Как скоро рухнет в воду?

   - Шевелись! - крикнул он солдату на катере.

   - Держу! - ответил тот и взял его за ногу. - Отпускай. И спустишься.

   Симицу неохотно подчинился. Он упал... прямо на катер. Встав на ноги, он облегченно рассмеялся.

   - Arigato, - сказал он.

   - Do itashimashite, - ответил солдат и махнул рукой. - Не спеши радоваться. Помоги товарищам.

   Хороший совет, Симицу поспешил им воспользоваться. Ни один солдат не упал между "Нагата Мару" и десантным катером. Паре человек это чуть было не удалось, спрыгивая, люди смеялись, толкались и без конца повторяли "Непростая работенка!".

   На катере собралась вся рота. Если бы Симицу не видел этого сам, никогда бы не поверил. Лейтенант Ёнэхара выглядел довольным.

   - Всё по графику, - сказал он. - С минуты на минуту выдвинемся на Оаху.

   - Я думал, мы направляемся на Гавайи, - подал голос один солдат.

   - Оаху - это один из гавайских островов, - пояснил командир взвода. - Там очень удобный залив и там американцы держат свою армию. Отобьем у них этот остров и все Гавайи наши.

   Судя по словам лейтенанта, будет несложно. Симицу облегченно выдохнул. Ему очень хотелось, чтобы всё прошло легко. Говорят, самолеты с авианосцев отлично поработали в гавани и по остальным рубежам обороны. Симицу прослужил уже достаточно, чтобы не верить слухам. Но на этот раз ему очень хотелось, чтобы они оказались верны.

   На корме катера глухо заурчал дизельный мотор. Катер оттолкнулся от "Нагата-мару". На его место встал следующий. Движение сопровождалось сильным толчком и качкой, более сильной, чем на сухогрузе. Желудок Симицу подступил к горлу. Я не дам слабину, одернул он сам себя. Несколько солдат извергли наружу содержимое своих желудков.

   Катер в составе целой флотилии себе подобных шел к берегу, а темный горизонт на востоке постепенно начал бледнеть. На большинстве катеров сидели солдаты. На некоторые также погрузили гаубицы и легкие танки. Симицу надеялся, что они хорошо закреплены. Если орудия начнут болтаться, они могут перевернуть катер и тот утонет.

   Остальных волновало совсем другое.

   - Если сейчас появятся американские самолеты, мы тут как на ладони, - сказал сержант. Возражать ему никто не стал, потому что он был прав. Какой пилот откажется от столь легкой мишени, как медленно ползущий к берегу катер?

   - Американцы будут ждать нас на берегу? - поинтересовался Сиро Вакудзава.

   Ещё один хороший вопрос. Симицу не знал, как на него ответить. С того момента, как оперативная группа начала утюжить Оаху прошел уже день. Посчитали ли американцы этот удар единственным, или всё-таки ждут наземного вторжения? Симицу бы ждал, но он не знал, как думали американцы.

   Лейтенант Ёнэхара ответил на этот вопрос по-своему:

   - Неважно, есть ли на берегу американцы или нет, рядовой. Если они там, мы их разгромим. Если нет - пойдем вглубь острова, найдем их и разгромим. Ясно?

   - Ясно, господин. Благодарю, господин. - Вакудзава мог сколько угодно тупить и дурачиться, но он не был настолько глуп, чтобы проявлять неуважение к офицеру. Тот, кто решался на подобное, очень быстро жалел, что появился на свет.

   Небо стало ещё светлее. Солдаты принялись указывать вперед и кричать "Земля!".

   - А вы чего ожидали, когда садились на катер? - поинтересовался Симицу. - Что нас бросят посреди океана? - Бойцы засмеялись. Некоторые, вероятно, не думали, что их посадят на десантные катера. Большинство солдат поступало так: они воспринимали окружающую обстановку по мере её изменения и не беспокоились ни о чём, пока что-либо не произойдёт.

   - Тут так тепло и воздух так приятно пахнет, - сказал Вакудзава. - Здесь погода явно лучше, чем на Курилах.

   - Hai! - согласились с ним несколько солдат. Может, в Сибири погода была хуже, чем на Курилах, а может и нет. В конце концов, на северных островах дуют именно сибирские ветра.

   Пулеметы на катерах начали стрелять. Симицу проследил за полетом трассеров и заметил самое ужасное, самое жуткое, что можно представить в жизни. На флотилию катеров заходило звено американских истребителей. Их орудия начали мигать. Пули поднимали из воды фонтанчики брызг. С других катеров послышались крики, значит, не все пули попадали в океан.

   Внезапно американцы прекратили атаку и бросились врассыпную. За ними, подобно соколам, устремившимся за голубями бросились японские истребители. Такео Симицу издал бессвязный крик радости и облегчения. Один американский самолет загорелся и, крутясь, упал в воду. Сразу же следом за ним рухнул другой. Что случилось с третьим самолетом, Симицу не заметил, но обратно тот не вернулся. А остальное неважно.

   - Встречу пилотов этих "Зеро", куплю им столько сакэ, сколько они смогут выпить! - провозгласил Вакудзава. - Я уж думал, нам конец.

   - Флот не позволит, чтобы нас уничтожили, - сказал лейтенант Ёнэхара. Он мог бы сказать и больше. Вакудзава продемонстрировал не только отсутствие уверенности, но и недостаток боевого духа. Однако командиру взвода удалось их восстановить. Может, он тоже был встревожен. Симицу знал, что был, но виду офицер не показал.

   Он посмотрел на юг. Солнце уже выглянуло из-за горизонта, осветив пустынные пляжи, пальмы за ними и покрытые джунглями горные склоны в глубине острова. Перед глазами Симицу предстал самый прекрасный пейзаж, что он когда-либо видел. Здесь всё казалось таким умиротворённым. Впрочем, это ненадолго.

   На пляж накатывали волны. Симицу они показались довольно большими. Сможет ли катер подойти к берегу и не перевернуться? Капрал надеялся, что сможет. Скоро они все это выяснят.

   С берега по ним начали стрелять из пулеметов. С катеров начали стрелять в ответ. По японцам начало бить что-то крупнокалиберное, судя по всплескам на воде. "Зеро" бросились на пляж. Впереди появились пикирующие бомбардировщики. Они тоже бросились вниз. Стрельба внезапно прекратилась.

   Несколько пулеметов продолжали стрелять. Несколько пуль срикошетили от металлического щита, защищавшего рулевого матроса. Когда одна из пуль пробила защиту, какой-то солдат вскрикнул. Симицу воевал в Китае. Он бывал и под более плотным огнем, чем этот. Подобный опыт каждый солдат должен пережить самостоятельно. Новичкам всегда тяжело и страшно.

   - Если американцы продолжат так стрелять, у них патроны закончатся, когда мы высадимся, - сказал Вакудзава.

   - О, пару патронов они точно приберегут, - ответил на это Симицу. - Может, даже три. - Несколько первогодок восприняли его слова всерьез и важно закивали. Впрочем, основная масса, служившая в армии дольше, рассмеялась.

   Кто-то указал на воду, туда, где волны расходились в стороны.

   - Кто это? Что они делают? Они там с ума посходили!

   В сторону пляжа на длинных досках направлялись двое почти голых мужчин. Мимо них в обоих направлениях свистели пули, но они, кажется, не обращали на них никакого внимания.

   Они оседлали волну и двигались бок о бок. Симицу заворожено смотрел на них. Таких навыков обращения с доской он прежде не встречал.

   - Видимо, американцы. Мне их срезать? - поинтересовался пулеметчик.

   - Нет! - Капрал Симицу оказался среди дюжины других солдат, хором выкрикнувших одно и то же. Затем он добавил: - Судя по тому, как они скользят по воде, это, наверное, ками.

   - Христиане говорят, что их бог Иисус ходит по воде, - сказал лейтенант Ёнэхара. - Я и не думал никогда, что сам это увижу.

   Мужчины добрались на досках до самого берега. Затем они совершили первый человеческий поступок: подхватили доски и побежали. В высшей степени разумный поступок. Пулеметы вздымали фонтаны песка у них под ногами. Не на всех катерах солдаты наблюдали за происходящим с чисто спортивным интересом. Однако Симицу не видел, чтобы бегущие люди падали. Возможно они и правда - духи. Откуда обычному человеку было знать?

   Их катер заехал на берег с гораздо меньшей грациозностью, чем те люди на досках. В песок он не зарылся, но был близок к этому. Симицу покачнулся. Непонятно, как он удержался на ногах, но как-то сумел.

   - На выход! - заорали матросы. - Все на выход! Мы вернемся за остальными! Шевелись!

   Капрал выбрался из катера и спрыгнул на землю. Сапоги тут же зарылись в песок. На дальней стороне дороги в зарослях всё ещё сидели и отстреливались американцы. Зло вспыхивали стволы пулеметов и винтовок. Над головой Симицу просвистела пуля. Она пролетела так близко, что он почувствовал, или думал, что почувствовал дуновение ветра.

   Он не мог сбежать. Бежать с берега некуда. Он, наоборот, побежит вперед. Если он и его товарищи не убьют американцев, те убьют их.

   - Вперед! - крикнул он и его отделение поднялось в атаку.

   Оскар ван дер Кёрк и Чарли Каапу провели воскресенье, катаясь на досках по побережью Ваимеа и ругаясь на низкие волны. Они смотрели в небо и видели барражировавшие там самолеты. Чарли как-то заметил:

   - Армия и флот носятся как наскипедаренные. Это самые масштабные учения, что я видел. И денег вбухано, поди целая куча.

   - Ага, - согласился Оскар и больше об этом не вспоминал. Двухметровые волны были раза в два-три ниже, чем те, на которых он привык кататься, однако даже в таких условиях можно было найти неприятности на свою голову, если не следить за собой.

   Наконец, желудок начал урчать настолько громко, что терпеть уже он не мог. Они отправились в Ваимеа, чтобы поесть. Городок это был небольшой, поэтому выбирать тут особо было не из чего. Особенно в воскресенье. Оскар и Чарли пошли туда, куда ходили всегда, когда приезжали в это место - в забегаловку Окамото. Всего за четвертак здесь подавали полную миску лапши с бульоном, кусками свинины и овощами. Порция была такая, что её хватало на весь день.

   Когда они вошли, старик Окамото выглядел слегка настороженным. Оскар задумался, что стало тому причиной. Они уже полтора года у него не попрошайничали, к тому же полностью расплатились с долгами в последний раз. Они заказали по чашке лапши и уселись ждать, пока седовласый японец принесет заказ, который варился на плите позади него. Он поставил перед ними чашки с маленькими ложечками, которые подавали во всех японских и китайских забегаловках на Гавайях.

   - Спасибо, старик, - сказал Оскар и принялся есть. Они набросились на еду, словно голодные росомахи. Оскар съел уже половину чашки, когда заметил, что Окамото включил радио KGMB, а не обычную для себя японскую национальную станцию. На KGMB тожекрутили музыку, только нормальную. Сегодня, ведущий без конца что-то говорил. Голос у него был такой, будто его сейчас удар хватит.

   Именно от него Оскар и Чарли узнали о том, что случилось в Перл-Харборе.

   - Господи, - проговорил Чарли и отхлебнул немного бульона. Оскар кивнул. Он тоже продолжал есть. Через пару минут он посмотрел на старика Окамото. Не удивительно, что он так нервничал! Если японцы действительно устроили такой разгром, он, вероятно, рассчитывал, что соседи явятся к нему с вилами, дёгтем и перьями.

   Оскар рассмеялся. Как и большинство пожилых японцев, Окамото приехал на Гавайи, чтобы работать на плантациях. Он владел этой лавкой, кажется, дольше, чем кто бы то ни было. Нужно быть сумасшедшим, чтобы считать, что он чем-то угрожал Соединенным Штатам. Соседи, видимо, считали так же - не было видно ни бочек с дёгтем, ни перьев.

   - На часах KGMB 11:48, - сообщил радиоведущий, с каждой минутой его голос становился всё мрачнее. - По приказу армии США мы обязаны уйти из эфира, чтобы японцы не использовали наш сигнал для наведения самолетов и десанта. Мы будем выходить в эфир только для чтения официальных сообщений. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие в течение всего периода чрезвычайного положения.

   Теперь первым засмеялся Чарли. Радио затихло, повисла мертвая тишина. Как после таких жутких новостей и затихшего радио сохранять спокойствие?

   В голове кружила какая-то другая мысль. Японский десант? Что, если япошки вторгнутся на Оаху? Он надеялся, что американская армия скинет их в море. Зачем ещё они здесь нужны? А возможно и нет. Складывалось впечатление, что японцы всё держат под контролем. Видимо...

   Оскар снова посмотрел на Окамото, на этот раз более внимательно. Если японские войска высадятся на Оаху, что будут делать местные японцы? До него доходили слухи, что в армии и флоте долго и безуспешно ломали голову над этим вопросом.

   Впрочем, это их проблемы, не его. Оскар и Чарли практически одновременно опустошили чашки.

   - Что дальше? - спросил Чарли.

   - Возвращаться в Гонолулу прямо сейчас я не хочу. Там сейчас полный бардак, - ответил Оскар. - К тому же, если япошки бомбят Уиллер, Скофилд и Канеохе, неизвестно, сможем ли мы вообще отсюда выбраться. Лучше остаться здесь и посёрфить, вдруг волны станут больше. Как считаешь?

   Чарли кивнул.

   - Нормально. Собирался сам это предложить, но некоторые хоули считают, что всегда должны всё делать сами, понимаешь?

   - Если я могу что-то сделать, я делаю, - сказал Оскар. - Хочешь записаться в армию? - Чарли помотал головой. Оскар пожал плечами. - Хорошо. Я тоже. Значит, будем заниматься тем, чем обычно занимаемся. - Он оставил на столе 10 центов для старика Окамото и они вернулись к машине.

   Когда они вернулись на пляж, Оскар заметил, что на юге, из-за гор валил дым. Он тихо присвистнул. Дыма было очень много. Выйдя в море, они с Чарли закачали головами. Не удивительно, что у парня с радио голос был такой, будто его любимый щенок попал в бетономешалку. Япошки, кажется, взорвали всё, что можно было взорвать.

   Весь день они катались, а вечером вернулись в Ваимеа поужинать. Казалось, открыто было только кафе Окамото и других посетителей, кроме них, там не было. Помимо супа из лапши, Оскар заказал хлеб и пару бутылок колы на утро. Объяснить старику, что такое "булка хлеба" было непросто, но Оскар справился.

   Ночь они с Чарли снова провели в машине. Вскоре после полуночи их разбудил рев двигателей грузовиков.

   - Армия, - сказал Оскар и снова уснул.

   Армия или не армия, ничто не могло остановить Оскара утром снова выйти в море. Солдаты пытались их остановить, но те не оказались достаточно далеко, чтобы не слышать окриков. Когда над головой появились истребители, Оскар пожалел, что не прислушался к окрикам.

   Он не знал, кто первым заметил приближающиеся десантные катера - он или солдаты. Оскар вдруг понял, что оказаться под перекрестным огнем - не очень-то весело. Каким-то непонятным чудесным образом им с Чарли удалось добраться до берега живыми. Они забрались в "Шеви" и рванули прочь с берега.

III

Джим Петерсон не думал, что японцы вторгнутся на Гавайи. Он был бы рад, если бы его однополчане с "Энтерпрайза" сказали ему, как же он облажался, но он не думал, что они до сих пор живы.

   Вернуться в бой ему тоже не позволяли. Оба стоявших на Оаху "Уайлдкэта" были с "Энтерпрайза" и у них уже были пилоты.

   - Дайте мне хоть что-нибудь! - орал Джим, когда гольфисты привезли его на аэродром Корпуса морской пехоты на Эве, к западу от Перл Харбора. - Не важно, куда, я хочу лишь сбивать желтожопых!

   Его никто не слушал. Первым делом его отправили в лазарет, где санитар с затравленным взглядом подтвердил, что да, он всё ещё дышит и, нет, у него нет никаких ран. Затем его отвели на взлетно-посадочную полосу. Там всё было разгромлено.

   - Видите? - спросил капитан морпехов. - Вы - не единственный, кто хочет получить второй шанс сойтись с япошками, но, как и всем остальным, вам придется ждать своей очереди.

   - Господи! - воскликнул Петерсон. А ведь могло быть хуже. "Энтерпрайз" перевез с Эвы на остров Уэйк несколько пилотов и самолетов как раз перед вторжением японцев. Иначе, они бы тоже застряли на земле. - Ну и хрена ли нам делать?

   - Да хер бы знал, - был ответ.

   - Нас пнули прямо по яйцам, а мы и не заметили!

   - Видимо, так и есть. - Кажется, морпех испытывал какое-то мрачное удовольствие, соглашаясь с пилотом. - И то же самое творится не только на этой базе, уверяю вас. - Он указал на восток. Там буквально царил натуральный ад. В небо тянулся столб густого черного дыма. - Эти суки не только уничтожили флот. Они сожгли топливохранилища. Бог его знает, сколько горючки там превратилось в дым.

   - Превратилось в дым, точно, - повторил Петерсон. Потихоньку полная картина произошедшей катастрофы начала выстраиваться перед его глазами. - Ради бога, дайте хотя бы винтовку и каску и я пойду их убивать.

   Впервые капитан посмотрел на него с каким-то подобием уважения, а не с усталым раздражением, как раньше.

   - Если будет в кого стрелять, это можно устроить.

   Петерсон уставился на него.

   - Считаете, они не высадят десант после всего этого? Они будут полными кретинами, если не высадят. - Он был настоящим фанатиком. Его взгляды скакали из одной крайности в другую с необычайной легкостью.

   Ужин представлял собой традиционные блюда, куда входили куски самой лучшей баранины, какую Петерсону доводилось пробовать. Ещё в ужин входил алкоголь различной крепости. Адмирал Холси иногда смотрел сквозь пальцы на выпивку на борту, но Петерсон уже не пил довольно долго. Виски, ром, джин и ирландский кофе способствовали распространению слухов на острове. Некоторые морпехи верили любым рассказам, не важно, насколько мрачными они были. Другие, наоборот, отказывались верить чему бы то ни было.

   - Разумно будет считать, что, раз японцы напали на нас в Перл Харборе, на другие направления у них сил не осталось, - сказал один солдат.

   - Херня, - возразил ему капитан, сопровождавший Петерсона. - Если они устроили разгром здесь, то не забудут ни про Скофилд, ни про Уиллер, ни про Канеохе. Они разнесут всё.

   Доклады в целом подтверждали его слова. Петерсон понимал, что без работающего радио, быть уверенным ни в чём нельзя. Однако радио молчало, что само по себе - дурной знак.

   Петерсону выделили койку в палатке, что, по его мнению можно было считать удачей. Когда прозвучал подъем, он даже решил, что снова оказался на борту "Энтерпрайза". Затем память к нему вернулась. Он поднялся на ноги и выругался. Поднявшийся с соседней койки морпех добродушно улыбнулся.

   - Да уж, флот - это жопа, согласись?

   - Даже полторы жопы, - отозвался Петерсон. - Ну и чего нам теперь делать?

   - Как обычно, на завтрак, - спокойно сказал морпех. - Если командирам что-то понадобится, они дадут знать.

   На завтрак была яичница с беконом и оладьи. Меню не сильно отличалась от того, чем Петерсон питался на "Энтерпрайзе". Корабль провел в море не так много времени, чтобы перейти от натуральных яиц к яичному порошку. Однако вид разгромленного аэродрома напомнил ему, где он и что произошло. На западе было светло, но на востоке солнце не могло пробиться сквозь плотную завесу дыма, поднимавшуюся от Перл Харбора. За ночь не удалось даже притушить пожар. Сколько же топлива там горело?

   Он допивал вторую чашку кофе, когда завыла сирена воздушной тревоги. Он вскочил на ноги и вслед за морпехами побежал в бомбоубежище, которое было устроено в бассейне.

   - Первый раз прыгаю сюда, когда тут нет воды, - сказал он и хохотнул.

   Минуту спустя в небе начали свистеть бомбы. Сидеть на земле и не иметь возможности ничем ответить оказалось совсем не весело. Вдалеке громыхали зенитки, однако противник находился слишком высоко. Петерсон не думал, что кого-то удалось сбить. На перехват не вышел ни один американский самолет. Их на Эве просто не осталось.

   - Сегодня не так, как вчера утром, - заметил один морпех. - Вчера истребители летали над самыми крышами. Мы отстреливались из "Спрингфилдов" и всего, что было под рукой. Насколько понимаю, ничего хорошего из этого не вышло.

   Бомбардировщики надолго не задержались. Минут через 15 они улетели. Петерсон и морпехи выбрались из импровизированного укрытия. Одна из бомб угодила в мачту от старого флотского дирижабля, которую морпехи использовали в качестве диспетчерской вышки. Другая попала прямо в казарму, которую "Зеро" уже проредили днем ранее. Один конец здания рухнул, а другой был объят пламенем. Допить кофе Петерсону не удалось - ещё один снаряд угодил прямо в столовую.

   По взлетной полосе тоже хорошо прошлись. Если на Эве и оставались рабочие самолеты, взлететь им не удастся, пока не воронки не заровняют.

   - Ах, ты ж сука! - кричал Петерсон, оглядывая окружавшую его разруху. - Ах, вы ж суки!

   - Такие дела, - отозвался капитан, взявший вчера над ним командование. В бассейне его не было, на завтрак он тоже не приходил. По его изможденному виду можно было смело утверждать, что ночью он не сомкнул глаз. - Вы говорили, что готовы взять винтовку и каску и стать простым солдатом. Вы тогда говорили всерьез?

   - Конечно, блин, - не раздумывая, ответил Петерсон. - А, что есть в кого стрелять?

   - Как вы и предсказывали, - сказал офицер. - Япошки высадились на острове.

   Лейтенанту Сабуро Синдо не было никакого дела до воздушного прикрытия оперативной эскадры. Насколько он знал, это была задача гидросамолетов, которые взлетали с линкоров и крейсеров, сопровождавших авианосцы до Гавайев. Однако адмирал Нагумо приказал иначе, поэтому Синдо болтался в воздухе, максимально экономя топливо.

   Он бы предпочел уничтожать американских солдат на Оаху и добивать остатки их самолетов на аэродромах. Но он был не из тех, кто оспаривал приказы. Когда коммандер Гэнда приказал возглавить патрулирование, он лишь кивнул, отсалютовал и сказал:

   - Есть, господин!

   В некотором смысле, он понимал необходимость такого решения. Они потопили авианосец. Однако они ожидали, что в порту Перл Харбора их будет три или четыре. Если хоть с одного из них появятся самолеты... жизнь для Синдо может сложиться гораздо интереснее, чем он ожидал. Он предпочитал, чтобы всё шло по плану.

   Его взгляд метался то вправо, то влево, то в центр. Он продолжал осматриваться по сторонам. Если в небе что-то и могло появиться, он хотел убедиться, что не пропустит. Если всё время смотреть вперед, самого важного можно и не заметить.

   Он летал несколько часов и чуть не пропустил гидросамолет, летевший с запада. Издалека он был похож на японский. Однако его черты были какими-то другими. Как и цвет, японцы красили свои самолеты в цвет морской волны.

   - Это американец! - протрещали наушники. Кто-то тоже его заметил. - Он нас заметил. Я его собью!

   - Нет! - резко одернул его Синдо. - Никто не станет стрелять по этому самолету раньше меня. Всем остальным, продолжать патрулирование.

   Если бы этот приказ отдал кто-нибудь другой, остальные пилоты решили бы, что их командир гонится за славой, устанавливает собственный рекорд. С лейтенантом Синдо подобное даже представить было невозможно. Он направил "Зеро" вслед за американским самолетом.

   Вражеский пилот долго его не замечал. Без сомнений, американцы уделяли больше внимания кораблям перед собой. В конце концов, это их долг. Но, когда Синдо выстрелил по самолету очередью из пулеметов, пилот, наконец, осознал, что в этом небе он не один. Он тут же повернул на запад и попытался сбежать. Радист, он же хвостовой стрелок, начал стрелять по "Зеро".

   Синдо дернулся в сторону, будто испугавшись. Затем он пару раз агрессивно зашел на американца. Он стрелял, но очереди уходили мимо.

   - Что вы делаете, лейтенант? - выкрикнул один из пилотов. - Добейте его уже! Хотите, чтобы он ушел?

   - Нет, - отрезал Синдо и какое-то время молчал. Затем он доложил на авианосцы: - Вражеский самолет идет по направлению 280. Повторяю, 280. Значит, там же и американские корабли и самолеты, которые могут напасть на нас.

   Ответа он не получил. Впрочем, он его и не ждал. Даже если с самолета их заметили, оперативная эскадра должна сохранять радиомолчание, особенно, когда неподалеку прячется американский авианосец.

   Выяснив направление движения, Синдо мог прекратить разыгрывать весь этот фарс. Он был горд, что всё сделал именно он, как был горд, когда сражался с "Уайлдкэтами" в небе Перл Харбора. Он набрал высоту и спикировал. Вражеский стрелок не мог ничего поделать, если бы он начал стрелять, то зацепил бы хвост собственного самолета. Синдо выпустил несколько снарядов из бортовой пушки в борт самолета. Никакого состязания. Банальное убийство, как всегда на войне. Американский самолет потянулся вверх. Из корпуса повалил дым. Пилот отчаянно пытался восстановить управление. Пытался и проиграл. Самолет устремился в воду. И он и стрелок были храбрыми и умелыми воинами. Однако против палубного истребителя у гидросамолета не было никаких шансов.

   Оставалось два вопроса. Что японская эскадра готова бросить на американские корабли на западе? И второй: чем ответят американцы?

   Коммандер Мицуо Футида считал себя везучим человеком. Если его "Накадзима B5N1" не успеет вовремя вернуться на "Акаги" для дозаправки, он не сможет принять участие в поиске и уничтожении предполагаемой американской эскадры. Японский летчик помотал головой. Нет, американские корабли не предположительно прятались на западе, они точно скрывались в том направлении. Гидросамолет не мог взяться из ниоткуда.

   Офицер на палубе дал сигнал и Футида устремил самолет к носу "Акаги". Появилось уже привычное ощущение тошноты, когда самолет взлетает с палубы и когда непонятно, то ли он рухнет вниз, то ли взлетит в небо. Самолет взлетел. Футида поднялся выше и присоединился к объединенной эскадрилье, собранной адмиралом Нагумо и коммандером Гэндой.

   B5N1 были снаряжены бомбами, B5N2 торпедами, закрепленными под фюзеляжем, пикирующие бомбардировщики "Аити" и охранявшие их "Зеро" держались отдельной группой. Футида был рад, что дальность полета "Зеро" была выше, чем у прочих истребителей. Они смогут защитить остальную эскадрилью на всём пути до цели. Если американский самолет обнаружил японский флот, японцы должны сделать то же самое.

   Футида нетерпеливо ждал, пока с остальных авианосцев поднимутся все самолеты и присоединятся к их эскадрилье. Ему никогда не нравилось сидеть без дела. Он хотел бить врага. Американцы тоже ждать не будут. Если поблизости есть ещё один авианосец, они бросятся в атаку сразу же, как получат сигнал от разведчика об обнаружении флота, громившего Оаху.

   Через полчаса ожидания он передал по рации:

   - Отправляюсь на поиск. - После чего повернул на запад в компании уже находящихся в воздухе самолетов. Своевременное нападение малыми силами предпочтительнее запоздалой атаки многочисленным роем. Где-то там к северо-западу от Кауаи притаился враг.

   Прошло 40-45 минут. Внезапно один пилот закричал:

   - Самолеты! Самолеты прямо по курсу!

   Не совсем прямо по курсу, а чуть севернее того направления, в котором двигались японцы. По мере приближения, Футида убедился, что качественный состав их сил ничем не отличался от тех, что вёл он: торпедоносцы и пикировщики под прикрытием истребителей. Толстые, коренастые машины не были похожи на "Уайлдкэты". Скорее всего, это "Брюстер Баффало" - палубные истребители ВМС США.

   Уже было ясно, что "Уайлдкэты" ничего не могли поделать с "Зеро". А, что "Баффало"? Сейчас узнаем, подумал Футида.

   - Нечетным "Зеро", атаковать вражеские истребители, - приказал он. - Чётным оставаться в строю. Когда девять или десять машин отделились от эскадрильи, на их фюзеляжах и крыльях заиграло бликами восходящее солнце. Несколько "Баффало" отправились им навстречу. Футида, тем временем, доложил командованию:

   - Судя по размеру отряда противника, они взлетели с одного авианосца.

   Американцы начали загораться один за другим. "Баффало" не справлялись с "Зеро". Они не были столь поворотливыми. Футида улыбнулся. Он знал, что белые считали, будто японцы собирают вёдра. Но кто сейчас летал в небе, а кто падал в воды Тихого океана? Вёдра, значит?

   Следом "Зеро" набросились на основные ударные силы противника. Американские торпедоносцы были легкой мишенью. Они слишком медлительны, чтобы сбежать, а их огневой мощи было недостаточно, чтобы отбиваться. Японские B5N2 намного их превосходили. "Зеро" подбили несколько штук с непринужденным изяществом. Пикировщики оказались лучше защищены и орудия на них стояли мощнее. Футида не мог обвинить американцев в отсутствии храбрости. Он всё видел с самого начала. Однако одной лишь храбрости было недостаточно. Без навыков и добротной техники, храбрость лишь увеличивала вероятность гибели.

   Группа "Брюстеров" попыталась атаковать японские бомбардировщики. И снова, "Зеро" без особо труда отогнали их прочь, подбив пару штук. Всё же американцам удалось подстрелить один "Аити" и тот был вынужден вернуться.

   Коммандер Футида направил эскадрилью чуть севернее прежнего курса, туда, откуда прилетели американцы. Он приказал лететь подальше друг от друга, дабы увеличить шансы обнаружения американских кораблей. Эскадрилья рассыпалась. Они где-то тут, в открытом море...

   Коммандер Минору Гэнда обозревал небо на востоке через бинокль, стоя на мостике "Акаги". Эскадрилья Футиды столкнулась с ударной группировкой американцев где-то через 45 минут после вылета. Это произошло примерно 40 минут назад, значит, американцы уже должны были обнаружить японскую эскадру... так или иначе.

   Рядом стоял по обыкновению мрачный адмирал Нагумо.

   - Дорого нам это всё обойдется, - произнес он.

   Гэнда пожал плечами.

   - Да, господин, - отозвался он. Он не мог себе позволить в открытую возражать непосредственному командиру. Тем не менее, он продолжил: - Мы полностью готовы к нападению. Нас прикрывают истребители. Все средства ПВО в полной боевой готовности. Корабли настороже. Мы вполне можем на себя рассчитывать. До сей поры нам везло. Когда мы обыгрывали это нападение на учениях, то рассчитывали, что можем потерять пару авианосцев. Если операция по захвату Гавайев пройдет успешно, значит, оно того стоит.

   Две морщины между глаз Нагумо стали ещё глубже.

   - Вам легко говорить о потерях, коммандер. Не вы командуете оперативной эскадрой. - Гэнда опустил глаза и посмотрел на свои ботинки, покорно принимая упрёк.

   На мостик вбежал писарь.

   - С эсминца "Таникадзэ" докладывают об обнаружении вражеских самолетов, - сообщил он.

   "Таникадзэ" в данный момент находился на западном фланге в компании других эсминцев. Если бы капитан не нарушил приказ, они бы передавали сообщения прожектором. Самолеты же могли пользоваться рацией. Могли ли американцы перехватить сигналы?

   Слишком поздно, чтобы об этом думать - не успел писарь закончить доклад, как противовоздушные орудия дружно развернулись на запад.

   - Сейчас англосаксы узнают, на что мы способны, - сказал Гэнда.

   - Да, - неохотно кивнул Нагумо. - А мы узнаем, на что способны они.

   - Пока ещё они ничего не показали. Мы их остановим, - успокаивающе произнес Гэнда.

   Первый американский самолет он заметил по дымному следу и брызгам из воды. Внезапно, "Акаги" принялся маневрировать подобно эсминцу, дабы затруднить попадание вражеских бомб. Когда винты авианосца заработали на полную мощь, палуба под ногами Гэнды задрожала.

   Орудия ПВО открыли огонь. Гэнда не видел, куда они стреляли, но у расчетов обзор был гораздо лучше, чем у него.

   Все пять авианосцев и корабли сопровождения начали маневры уклонения. Насколько Гэнда мог понять, американцы могли напасть на эсминцы, крейсера и даже линкоры, пришедшие из залива Хитокаппу. Но по законам современной войны, главную роль в морском сражении играли авианосцы.

   Рядом с одним из кораблей начали падать бомбы. Гэнде показалось, что это "Кага", но сказать точнее было нельзя. Затем среди белой завесы из брызг он разглядел клубы черного дыма. Корабль подбит, но насколько серьезно - непонятно. В небе появился пикировщик и направился на запад, на хвост ему тут же сел "Зеро". Бой был неравным. Бомбардировщик перевернулся вокруг продольной оси и рухнул в море. Однако экипажу всё-таки удалось выполнить боевую задачу. Гэнда мысленно отсалютовал храбрости этих людей.

   На мостике кто-то закричал, указывая на правый борт:

   - Торпедоносец!

   Гэнда рефлекторно повернул голову в ту сторону. Вражеский самолет заходил на атаку, целясь прямо в "Акаги". По нему били из орудий, на помощь им бросился "Зеро". Пилот не обращал на них никакого внимания. Ему нужно было лететь ровно, чтобы выпустить торпеду, куда надо.

   Гэнда увидел, как от самолета отделилась продолговатая рыбина и исчезла в воде. Японские инженеры потратили много сил, чтобы их торпеды не погружались слишком глубоко и не зарывались в ил залива Перл Харбор. Здесь, в открытом море это не имело никакого значения. Американская торпеда могла нырять на любую глубину. Когда будет надо, она всплывет.

   Через 15 секунд после запуска, "Зеро" сбил торпедоносец. Это было на 15 секунд позже, чем следовало. "Акаги" резко завалился на правый борт, подставляя торпеде как можно меньшую поверхность своего корпуса. Кто-то из находящихся на мостике принялся молиться. Кто-то ругался. Кто-то делал и то и другое одновременно.

   Ничего не помогло. Всё зависело от точности американского пилота. Гэнда стиснул зубы. Он боялся, что вражеский летчик знал, что делал и всё выполнил, как надо. Он пожертвовал свою жизнь, выбросил её, как монетку в 10 сен, лишь бы зайти на нужную траекторию. А значит...

   Попадание! Эхо удара пронеслось по всему авианосцу. Но это был легкий стук, а не грохот, которого ожидал Гэнда.

   - Промах! - разом закричали несколько человек. На лицах моряков появились радостные улыбки. Минору Гэнда усмехнулся про себя. Возможно, молитва может больше, чем он думал.

   - Мы под защитой ками! - сказал адмирал Нагумо, видимо, подумавший о том же.

   На мостик вбежал другой писарь. Поклонившись адмиралу, он сказал:

   - Господин, с "Кага" сигнализируют о двух попаданиях в корму. Капитан докладывает, что если бы в ангарах стояли самолеты, было бы намного хуже.

   Нагумо, Гэнда и все присутствующие на мостике закивали. Ожидавшие взлета самолеты, стояли на палубе. К тому же, "Кага", как и большинство других авианосцев, прибывших к Гавайям, израсходовал большую часть боекомплекта. Это тоже помогло избежать серьезного пожара. Нагумо спросил:

   - Они ещё на ходу? С какой скоростью они могут идти?

   Гэнда добавил:

   - Могут ли они принимать самолеты? - Нагумо, будучи моряком до мозга костей, мог и не подумать о таких нюансах.

   Однако оперативной эскадрой командовал именно он, поэтому писарь сначала ответил адмиралу:

   - Господин, машинное отделение получило некоторые повреждения, однако корабль может дать 14 узлов. Ремонтные бригады делают всё возможное. - Закончив доклад, он повернулся, поклонился Гэнде и сказал: - Посадочная палуба повреждена, господин. В данный момент посадка самолетов невозможна. Все силы экипажа брошены на восстановление хода и боеспособности.

   - Передайте им, пусть делают всё, что могут. Пока мы не захватим аэродромы на Оаху, нам нужны рабочие палубы, - сказал Гэнда. Писарь отсалютовал и убежал обратно к сигнальному прожектору.

   Бой, судя по всему, стихал. Несколько кораблей сопровождения продолжали отстреливаться, но Гэнда не видел, куда именно они стреляли. Напавшие на эскадру американские самолеты были либо сбиты, либо улетели.

   Адмирал Нагумо не без удивления сказал:

   - Со всем этим авианалетом мы даже ни разу не увидели вражеский корабль.

   - Верно, господин, - кивнул Гэнда. Он не мог винить адмирала за проявленное удивление. Прежде морские сражения никогда не проводились за пределами зоны прямой видимости. Спустя мгновение, адмирал продолжил:

   - Впрочем, американцы наши корабли тоже не видели. Это не значит, что мы не сможем им навредить.

   - Да, вы совершенно правы. - В голосе Нагумо по-прежнему звучало удивление.

   Коммандер Мицуо Футида пристально рассматривал воды океана. Больше всего на свете он хотел первым обнаружить американскую эскадру. Так он думал до тех пор, пока другой пилот не закричал, что заметил противника. Тогда-то Футида понял, что ошибался. Найти противника - одно дело. Уничтожить - совсем другое.

   - Ищите авианосец. Или авианосцы, - сообщил он по рации пилотам бомбардировщиков и торпедоносцев. - Другими кораблями будете заниматься, когда разберетесь с главной целью. Бомбардировщикам, построиться за командирами.

   На учениях перед нападением на Перл Харбор, японцы выяснили, что их бомбардировщики дальнего действия были неточными. Времени, чтобы натренировать всех по единым программам просто не было. Вместо этого, они назначили самые лучшие экипажи командовать, а остальные должны будут бомбить туда же, куда и они. Таким образом, процент попаданий вырос в разы. Теперь они снова воспользуются этой тактикой.

   - Вон там! - радостно крикнул пилот. - Самолеты с корабля взлетают!

   Какое-то время Футида ничего не видел. Затем, вдалеке, на пределе видимости, на фюзеляже или стекле кабины вспыхнул солнечный зайчик. Да, у корабля, с которого взлетали самолеты была специальная палуба, однако, плавные линии корпуса говорили о том, что изначально корабль был линкором или крейсером. "Акаги" и "Кага" являлись такими же переделками. Насколько помнил Футида, корабли "Лексингтон" и "Саратога" изначально планировались американцами как линкоры.

   Интересно, кто это там внизу? Пилот пожал плечами. Это неважно. Раз они его заметили, значит, корабль надо уничтожить.

   Их самих тоже обнаружили. Корабли вокруг авианосца разворачивали противовоздушные орудия. Некоторые начали маневрировать. Авианосец продолжал держать нос по ветру, позволяя взлететь самолетам, оставаясь легкой мишенью для японцев.

   - Всем отрядам, атаковать цель, - приказал Футида. - Истребителям прикрывать торпедоносцы. - Им приходилось лететь низко и прямо, поэтому защита была нужна им больше всего. - Авангарду бомбардировщиков построиться для атаки на авианосец.

   Сам он сидел за штурвалом одного из таких самолетов. По внутренней связи он поинтересовался у бомбардира, каким курсом следовать.

   - Пять градусов левее, господин, - ответил тот, затем через полминуты добавил: - Ещё на пять градусов.

   Футида подчинился беспрекословно. В данный момент он был не сам по себе, а подчинялся приказам бомбардира. С кораблей внизу в сторону его самолета понеслись трассеры. Зенитки озарили небо всполохами черных облаков. Некоторые снаряды взрывались довольно близко, отчего самолет трясло и пришлось подняться выше. Он старался лететь прямо и ровно, отчего становился легкой мишенью для расчетов зениток. Однако курса он не менял. Важнее боевой задачи ничего не было.

   Его B5N1 дернулся.

   - Бомбы ушли! - ликующе крикнул бомбардир.

   Самолеты, что шли за Футидой, будут стараться выпустить свои бомбы с той же точки, что и он. Бомбардировщик снова тряхнуло. Чтобы уйти от плотного огня зениток, он мог бы ускориться, замедлиться, уклониться, спикировать или взлететь.

   А мог продолжать наблюдать, как остальные сбрасывают бомбы на авианосец. Бомбы падали вниз и исчезали в воде. Ниже схлестнулись эскадрильи "Зеро" и "Баффало". Несколько машин шли прямиком на авианосец. Это B5N2, вооруженные торпедами. Один вдруг загорелся и упал, за ним другой. Несомненно, их сбили американцы. Остальные продолжали заходить на корабль противника.

   Вокруг авианосца начали рваться бомбы. Кто-нибудь попал? Коммандер Футида не мог сказать точно. Огромный корабль отчаянно маневрировал. Сбрасывать ход он тоже не собирался. Если какие-то бомбы и попали в цель, большого урона они не нанесли. Ругань Футиды эхом пронеслась по кабине.

   Где же "Аити"? Пикировщики промазать не должны, особенно, когда вражеские истребители прижаты к воде, сражаясь с "Зеро" и атакуя торпедоносцы. Для "Аити" нет никаких помех.

   Почти все бомбы с высотных бомбардировщиков ушли. Футида подумал, что кому-то всё-таки удалось попасть. Всплески воды были слишком близко от корпуса корабля. Однако тот продолжал уворачиваться, маневрируя на полном ходу. Попасть в движущуюся мишень с высоты 4 километра не самая легкая задача. Но делать это надо. Футида прикусил губу.

   Вдруг, без предупреждения, корабль дернулся и замер, как человек, которого внезапно ударили по лицу. С левого борта поднялся столб воды.

   - Попали! - крикнул Футида, не в силах сдержать восторг. - Попали! Торпедой!

   Американец начал заваливаться на борт. В этот момент на него спикировали "Аити". Сидевшие за их штурвалами пилоты были лучшими во всей Японии. Их удар пришелся точно в цель. Бомбы взрывались по всей палубе авианосца, в том числе по взлетной полосе.

   - Banzai! - радостно закричал Мицуо Футида. - Banzai! Banzai! - Мгновение спустя он вспомнил о долге и по рации сообщил японской эскадре: - Вражеский авианосец серьезно поврежден. Идет дым. Вижу открытый огонь. Хода нет, корабль стоит на месте... - Он переключился на частоту эскадрильи. - Всем, у кого остались бомбы, атакуйте крейсера и линкоры.

   Упало лишь несколько бомб. Иного он и не ожидал. Основной целью был авианосец и все усилия японцы приложили для его уничтожения. Немцы называли это термином "Schwerpunkt", т.е. "главная задача". Летчики сделали то, что должны. Футида пролетел над авианосцем, словно стервятник над умирающим волом. Крен исчез, видимо экстренные службы начали откачивать воду. Это означало лишь то, что корабль встал на ровный киль, а не завалился на борт. Меньше чем через полчаса после попадания первой торпеды, он ушел под воду.

   Один из крейсеров внизу загорелся. Может, японцы и не потопили корабли сопровождения, но существенно их повредили. Футида доложил эскадре, затем посмотрел на датчик топлива. Мало осталось. И должно было остаться. Если у него мало, у других, значит, ещё меньше. Надо возвращаться. Всё, что нужно, они сделали.

   Лейтенанту Флетчеру Армитиджу повезло выжить. Большего везения в сложившейся ситуации добиться было нельзя. Он устало помотал головой. Одну руку он сунул в карман в поисках сигарет. Нашел. Оружие тоже осталось при нём. Учитывая, что стало с большинством солдат батальона, ему очень повезло.

   Он достал пачку "Честерфилда". Ни зажигалки, ни спичек у него не нашлось, но это не беда. Он сидел у костра к югу от Халеивы. Лейтенант прикурил и втянул горячий дым.

   - Не угостите сигареткой, лейтенант? - попросил сержант, выглядевший таким же усталым, как и Флетчер.

   - Почему нет-то? - Армитидж передал ему пачку.

   - Благодарю. - Сержант тоже закурил. В красном свете пламени он выглядел так, будто не спал неделю. Словно опровергая это впечатление, он произнес: - Разве япошки напали не вчера утром?

   - Ага, - скорее выкашлял, а не произнес Флетч. - Когда веселишься, время летит быстро, да?

   - Это уж точно. - Сержант снова затянулся и выпустил облако дыма. - Не думал, что мы сможем добраться до побережья Ваимеа. И, что выберемся с пляжа, тоже не думал.

   - В том-то и дело, - согласился Армитидж. - Никто никогда не говорил, что вернутся старые времена, когда у противника будет поддержка с воздуха, а у нас нет.

   По пути в Ваимеа японцы нападали ещё дважды. К тому времени, на ходу не осталось почти ни одного грузовика. Поэтому бойцы отправлялись пешком или реквизировали машины у водителей на шоссе Камеамеа. Водители же до последнего не знали, что началась война, пока бой не начинался вокруг них. Некоторые совсем не обрадовались тому, что свой транспорт придется отдать. Винтовки и штыки, впрочем, быстро склонили их к сотрудничеству. Бойцы набивались в машину, сколько та могла вместить, затем туда забиралась ещё парочка, к бамперу цеплялось орудие и можно ехать. От такого обращения двигатель, подвеска и трансмиссия быстро приходили в негодность, но кому какое дело?

   Разумеется, воронки от бомб и остовы разбитых машин не облегчали дорогу. Так они и добрались до плантации Доула, где вдоль дороги тянулись заросли ананасов. Идти по обочине было непросто, тем более что чаще всего этих обочин вообще не было.

   В полях работали филиппинцы. О них Флетч не думал. Они на их стороне. А как насчет япошек, которые бесстрастно смотрели из-под широкополых шляп на проходящих мимо военных? О чём они думали? Трудно сказать. Флетч лишь понимал, что поворачиваться к ним спиной очень не хотелось. Может, глупости всё это. Может, они были такой же частью Америки, как хот-доги и яблочный пирог. А, может, ему просто не хотелось рисковать.

   Никто не рассчитывал добираться из казарм Скофилда до Ваимеа ночью. Теперь, оглядываясь назад, Армитидж понимал, что в расчет не было принято ещё много чего. Практически все учения, в которых он принимал участие, проходили так, будто всё должно идти по плану. Когда все планы рухнули, люди просто не знали, что нужно делать.

   Флетч докурил "Честерфилд" до крошечного окурка и отбросил его в сторону. Он рассмеялся, хотя причин для смеха не было. Значит, всё идет по плану. Проблема в том, что план этот был составлен в Токио, а не в Гонолулу и не в Вашингтоне.

   Где-то впереди затрещал пулемет. Судя по звуку, это было не американское оружие. Флетч рефлекторно положил руку на бедро, где висел пистолет.

   - Когда стреляют впереди, всё не так плохо, сэр, - подал голос сержант. - Вот, если стреляют с фланга, тогда всё.

   Армитидж задумался над его словами, затем кивнул.

   - Разумно. - И снова рассмеялся, на этот раз действительно от радости. - Помнишь тех двух придурков, оказавшихся между нами и япошками?

   - Вряд ли я их забуду, - ответил сержант. - Бедолаги не знали, то ли обосраться, то ли спрятаться.

   Флетч хотел сказать, что они оказались между молотом и наковальней, но в итоге согласился с сержантом. Те сёрферы оказались на месте наковальни. Американцы стреляли по японцам, те стреляли в ответ, как этих ребят не перемололи в фарш - загадка, однако они выбрались. Им даже удалось скрыться в джунглях. Флетч и сам за вчерашний день несколько раз подумывал последовать их примеру.

   Он полагал, что эта парочка выжила лишь благодаря тому, что в небе появились японские истребители и принялись бомбить американцев. Те, в свою очередь, отвлеклись от сёрферов и, что важнее, от приближавшихся японских десантных катеров.

   Если бы американцы вышли на подготовленные позиции, как было запланировано, если бы япошки не бомбили их сверху, они бы перебили все эти катера задолго до того, как они достигли берега. Но в данной ситуации...

   В данной ситуации они делали всё, что могли. Они били японцев. Флетч лично положил снаряд точнёхонько на закрепленное на катере орудие и разнес его на куски. Но японская бомба угодила прямо в соседний расчет, разметав людей по всей округе, затем истребитель, идя на бреющем полете, едва не задевая верхушки деревьев, убил ещё несколько человек.

   А потом на берег высадились японские солдаты. Этого не должно было случиться. На учениях им удавалось этого не допустить. Тот, кто составлял план этих учений, был оптимистом. Япошки высадились и продвигались дальше, стреляя из винтовок, легких пулеметов и всего, что у них с собой было.

   Они даже пару танков с собой притащили на больших баржах. Танки эти не впечатляли, они ни в какое сравнение не шли с "М3" 41-й танковой роты, что стояла в Скофилде. Но они находились там, где нужно, а "М3" нет. Пулеметные пули от них просто отскакивали. Пушки у них были слабенькие, но они выбивали позиции пулеметчиков и сносили незащищенные батареи полевых орудий. Флетч внезапно открыл для себя, что попасть в движущуюся мишень из 105мм орудия - довольно сложная задача.

   Он снова закурил. Бог его знает, где он добудет ещё сигарет, когда эта пачка опустеет, но об этом он будет думать потом. А сейчас ему нужно покурить.

   - Мы сделали всё, что могли. Всё, что могли, - сказал он. Его голос звучал так, будто он не верил собственным словам.

   - Ага, - кивнул сержант. - Наверное, так и есть. Но этого всё равно недостаточно. Эти пидоры уже на острове. Как нам выкинуть их обратно?

   - А хер бы знал. Знаю только, что сейчас усну. - Армитидж зевнул.

   - Спите, лейтенант. Через пару часов растолкаю и сам прилягу, - сказал сержант. - Либо раньше разбужу, если снова придется отступать.

   Он ни слова не сказал о том, станет ли он его будить, если американцы начнут наступать. Откровенно говоря, он и не думал, что они начнут. Флетч понимал, что должен был переубедить сержанта. Но он и сам осознавал, что посреди ночи американцы наступать не станут. Их не разбили, когда японцы высадились на берег, но некоторые предпочли отступить в темпе, намного превышавшем шаг.

   Флетч снова зевнул, докурил и вытянулся около костра. Там, на материке, наверное, холоднее. Где-то даже лежит снег. Здесь же ему даже одеяло не понадобилось. Он закрыл глаза и позволил сну взять над собой верх.

   Сколько он проспал, он не знал, но очнулся от того, что на плечо ему легла тяжелая рука. Впрочем, очнулся он не до конца.

   - Какого хера? - невнятно пробормотал он. Он чувствовал себя заторможенным, почти что пьяным.

   - Простите, сэр. - По сержанту было видно, что никакой вины он за собой не чувствовал. - На левом фланге всё плохо. Если японцы опрокинут наших и выйдут к дороге...

   - Нам конец, - закончил за него Флетч. Сержант кивнул. Костер почти потух и превратился в багровые угли. Флетч едва различал лицо солдата. Если японцы перекроют дорогу, уходить придется через поля. Любимое орудие, видимо, придется бросить. Но в данный момент Флетч бы не поменял его на всё золото Форта Нокс. Он не знал, сколько их осталось. Не знал, остался ли вообще хоть кто-нибудь.

   - Ладно. Отходим, - сказал он.

   Отступать они собирались на "Де Сото" 1935 года выпуска, силой отобранном у японской семьи на дороге. По сравнению с пыхтящим грузовиком, который тащил орудие первую половину пути на север, эта машина была несравнимо слабее. Но по сравнению с чахлой лошадью или дюжиной измотанных пехотинцев это было настоящее чудо.

   Флетч повернул ключ зажигания и чудо, кашлянув, завелось. Он подумал, что на шум двигателя тут же начнут стрелять, но обошлось. Длинные снаряды свалили прямо на пол. Артиллеристы расселись и поставили ноги прямо на разбросанный боекомплект. Переключая передачу, Флетч старался не думать о том, что будет, если в пути их накроет японская артиллерия. "Бах! И сразу на Луну!" - внезапно пришло ему на ум.

   Он потянулся к выключателю фар, но тут же одернул руку, будто тот раскалился докрасна. Не самое разумное решение!

   - Флетчер, дружище, япошки пытаются тебя убить. Не надо им помогать и убивать себя самому, - пробормотал он.

   Если он не хотел свалиться с дороги, то не мог ехать быстрее 15 км/ч. Но даже с такой скоростью на южный берег он доберется не раньше, чем через 2 часа. Впрочем, далеко он не уехал. Через 10 минут они подъехали к блокпосту, занятому какими-то нервными солдатами. Они очень обрадовались, когда увидели пушку, но ещё сильнее их обрадовало то, что он не был японцем.

   Флетч тоже был рад, что они не японцы, и решил остаться на блокпосту до утра. Вместе со своими людьми, он отцепил и установил орудие. К рассвету, решил он, оно снова вступит в бой.

   По всему Гонолулу висели плакаты с надписью "ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ!". Хиро Такахаси английского не понимал, но сыновья объяснили.

   - Значит, теперь всем руководят военные, - сказал Кензо за завтраком в понедельник. - Значит, мы будем делать всё, что говорят солдаты.

   - Значит, у нас появится много проблем из-за того, что мы японцы, - добавил Хироси.

   - А когда у нас не было проблем из-за того, что мы японцы? - поинтересовался Хиро. Если уж сын решил говорить с ним в язвительном тоне, он в долгу не останется.

   - Они напали на США. Напали исподтишка, - в голосе Кензо явственно звучал гнев на Японию.

   Хиро злился на младшего сына. Кензо всё перевернул с ног на голову. Хиро был убежден, что "мы" - это японцы, а "они" - это американцы. Он посмотрел на жену в поисках поддержки. Реико стояла рядом. Четыре человека едва умещались на крошечной кухне их скромной лачуги. Реико сказала:

   - Ешьте лапшу. Пейте чай. Война там или мир, работать надо. Вам нужно на сампан.

   Она была права. Однако её нежелание встать на сторону Хиро задело его. Как и он, его жена родилась в округе Осима. Её родная деревня была в 25 км от его. Само собой, она осталась японкой. Какая разница, что они уже несколько десятилетий прожили на Гавайях и теперь, вероятно, уже никогда не вернутся на родину? Никакой, в его понимании. Но Реико не желала ругаться с детьми, как бы глупо они себя ни вели.

   Ловко орудуя палочками, Хиро доел соба. Его удивили американцы, которые ели гречневую крупу, но он не знал ни одного, кто делал бы из неё лапшу. Он выпил немного бульона, в котором варилась лапша, это должно прибавить ему сил. Затем попил чаю, после чего вскочил на ноги.

   - Идём! У нас впереди целый день! - крикнул он сыновьям.

   Его напугало, что они вскочили почти одновременно с ним. Когда они стояли, то буквально нависали над ним. Как он может ими командовать, когда, чтобы что-нибудь сказать им, приходится смотреть вверх? Однако Хироси сказал лишь:

   - Мы готовы, отец.

   Они пошли вниз по улице.Оказавшись снаружи, Хиро закашлялся, будто разом выкурил пачку "Кэмел". В воздухе стоял стойкий удушливый запах дыма. Вокруг было темно, как ночью. Дым щипал глаза. Чего не коснись, всё было каким-то жирным и скользким.

   Сыновья одновременно издали практически одинаковые звуки, обозначавшие отвращение. Они достали из карманов банданы - Хироси красный, а Кензо синий - и обмотали ими лица. Хиро подумал, что это хорошая идея. С собой у него был лишь грязный белый носовой платок. Он приложил его к лицу. Скоро всё тут будет грязным. Может, этот жалкий платочек спасет его легкие от попадания дыма.

   На улице было полно народу. Всё-таки, утро понедельника. Но люди двигались словно при замедленной съемке. В непроглядной вонючей тьме иначе и не получалось. В противном случае, постоянно будешь на что-нибудь натыкаться. Машины ездили с включенными фарами, но их свет рассеивал дымку едва ли на пару метров перед собой.

   - Валите отсюда на хер, сраные япошки! - крикнул кто-то по-английски. Хиро прекрасно понимал эти настроения. Он расправил плечи и пошел дальше. Глаза сыновей над банданами ярко блестели. Он не был уверен, что ругань была адресована ему. Они были далеко не единственными японцами на этой улице.

   На перекрестках стояли дорожные регулировщики. Полиция Гонолулу была довольно пестрой по национальному составу. Там служили хоули, гавайцы, китайцы, японцы, филиппинцы, корейцы (Хиро это показалось отвратительным, но на Гавайях корейцы не подчинялись Японии). Как правило, полицейским все подчинялись беспрекословно, ведь это полицейские. Но сегодня не-японцы периодически оскорбляли полицейских-японцев. Некоторые не разбирались в национальностях, и доставалось также китайцам и корейцам. Когда становилось понятно, что гражданин ошибся, полицейский кричал в ответ. Полицейские-японцы с самурайской стойкостью игнорировали любые оскорбления.

   На некоторых перекрестках вместо полицейских стояли солдаты. Они были в касках и держали винтовки с примкнутыми штыками. Выглядели они весьма нервно, видно было, что они готовы пристрелить и зарезать любого, кто будет им докучать. На японцев они кричали едва ли не громче, чем гражданские. Хиро притворился глухим. Ругаться с вооруженными людьми равноценно самоубийству. Сыновья что-то бормотали, но делали это тихо, не привлекая к себе внимание.

   Рынок Аала наполовину опустил. Хиро это потрясло. Он и представить не мог, чтобы что-то могло спугнуть перекупщиков. Остался лишь терпкий запах рыбы.

   Вместе с Хироси и Кензо он отправился в залив Кевало. Там уже собрались солдаты и рыбаки, пришедшие до них. Те, кто помоложе, болтали с солдатами по-английски. Сыновья Хиро присоединились к ним. Спустя какое-то время, послышался злой голос Хироси. Солдат направил винтовку ему в грудь. Хиро бросился вперед, чтобы оттащить сына в сторону. Но Хироси уже и сам отступил и солдат опустил "Спрингфилд". Разговор с Хироси продолжился, но уже не на столь повышенных тонах.

   - Что происходит? - спросил Хиро. Солдат злобно посмотрел на него, видимо потому что тот говорил по-японски. Но Хиро не обратил на него внимания. Он знал только этот язык и ему хотелось понять, что творится.

   - Мы не можем выйти, - жестко ответил Хироси.

   - Что? Почему? - удивился Хиро. - Как мы будем жить, если не можем выйти в море? Американцы совсем рехнулись? - Он по привычке назвал американцами других людей. К его семье, по его мнению, оно не относилось.

   - Мы не можем выйти, потому что военные нам не доверяют, - пояснил Хироси. - Они не доверяют японцам. Ты разве не понял этого ещё вчера, когда самолет расстрелял сампан? На их месте могли оказаться мы. Солдаты боятся, что мы выйдем в море и доложим японскому флоту о том, что здесь творится, либо приведем за собой японских солдат.

   - Это... - Голос Хиро внезапно стих. Он не мог сказать, что это безумие, или, что это невозможно, или всё вместе. Он не собирался помогать Японии против Соединенных Штатов, но сама мысль об этом не вызвала у него отвращения. Может, другие рыбаки и думали об этом. Ему-то откуда знать? Если думали, то, наверняка, будут молчать. Это было бы разумно.

   Другие сампаны, те, что побольше "Осима-мару" могли пройти до пятисот миль, а то и больше. Они могли добраться до японской эскадры. Они могли и солдат за собой привести, если их капитаны этого захотят. Если лодка способна перевозить тонны рыбы, значит, она сможет перевозить тонны людей. А каждая тонна - это 10-12 вооруженных солдат.

   - Это оскорбление, - крикнул Кензо. - Я - добропорядочный гражданин, ты тоже. Мы все - добропорядочные граждане! - Он крикнул громче: - Мы все - добропорядочные граждане! - Он перешел на английский, видимо, повторяя то же самое.

   Рыбаки закивали. Кто-то крикнул "Hai!", кто-то по-английски крикнул "Да!". Слышались и другие выкрики на английском.

   Чего бы японские рыбаки ни требовали, выходило, что общались они с глухой стеной. Американские солдаты смотрели на них и качали головами. Один солдат с полосками на рукаве, кричал и размахивал руками. "Уходите" - говорил он. Это понял даже Хиро.

   Знавшие английский рыбаки продолжали ругаться. Хиро развернулся в обратную сторону. Он понимал, что они могли спорить до посинения, но переубедить солдат у них не получится. Затем один солдат начал что-то кричать. Хиро смог разобрать только слово "япошки". К нему присоединились другие солдаты. Рыбаки тоже не утихали. Страсти накалялись.

   - Что он говорит? - спросил Хиро. Как правило, незнание английского его ни капли не беспокоило. Сейчас он пожалел, что не выучил его.

   Кензо мрачно ответил:

   - Говорит, на северном берегу высадились японские солдаты. Наземный десант.

   - О. - Хиро сразу всё понял. - Это же часть войны, так? Если бы Америка могла, она бы сама высадилась в Японии, да? - Но он прекрасно понимал, что Америка не могла этого сделать. Если не это демонстрировало силу одной из сторон...

   Сыновья, кажется, смотрели на происходящее иначе. Они оба отвернулись. Хироси сказал:

   - Я не стану переводить этого солдатам, отец. И тебе повезло, что не стану, иначе у нас будут проблемы.

   Кензо добавил:

   - Это наша страна. Мы тут родились. Нам тут нравится. Мы не хотим иметь ничего общего с Японией, особенно, когда она напала на нас.

   Другой рыбак, опытный моряк того же возраста, что и Хиро, по имени Тецуо Йуго закричал на младших Такахаси:

   - Как вы смеете так разговаривать с отцом? Если бы мои сыновья вели себя столь грубо, мне было бы стыдно за себя... и за них.

   Хиро подумал, что бы сказали сыновья других рыбаков, если бы были здесь. Один работал на заправке, другой был банковским служащим. Они тоже считали себя американцами. Тецуо как-то жаловался ему об этом. Хиро сказал:

   - Война сводит людей с ума. Со временем, всё успокоится.

   Несколько американских солдат начали переговариваться. Когда они разошлись, военный с полосками на рукавах что-то закричал по-английски. Те рыбаки, кто помоложе и понимали его, начали отходить назад. Кензо перевел:

   - Он говорит, мы должны уйти. Говорит, это место закрыто для гражданских. Это значит, нам сюда нельзя.

   - А он это может? - с сомнением спросил Хиро. Ему не понравилась мысль о том, что "Осима-мару" останется на приколе, в окружении солдат, которые ненавидели японцев и которые могли сделать с ней всё, что угодно.

   Однако сыновья кивнули. Хироси сказал:

   - Военное положение. Если солдаты что-то приказывают, мы должны выполнять. Изменить это могут только другие солдаты.

   - Этого бы не произошло, если бы японцы не напали, - сказал Кензо.

   - И что мы будем делать без дневного улова? Что будем делать без денег? - спросил Хиро. - И сколько солдаты... - Он чуть не сказал "американские солдаты", но решил, что это создаст ещё больше проблем. - не будут пускать нас в море? Чем мы будем всё это время зарабатывать?

   Всё это были правильные вопросы, важные. Хиро это понимал. Но ответов на них у сыновей не было. Он не знал, что они могли сделать, помимо того, чтобы пойти домой. Реико будет их расспрашивать. Ответов на её вопросы у Хиро тоже не было.

   Джейн Армитидж была рада тому, что появилась возможность провести выходной в Ваимеа. Половина детей в её третьем классе была японцами. Это были светлые подвижные детишки. Они относились к ней очень уважительно и трудились усерднее хоули. Но она понимала, что не сможет сейчас спокойно смотреть на их узкоглазые лица.

   Когда она переехал сюда с Флетчем, ей потребовалось чертовски много времени, чтобы привыкнуть к тому, как выглядели люди на Гавайях. В Коламбусе, штат Огайо, всё было не так. Там негры жили в Бронзвилле, что на восточной окраине города. В других местах, в глаза бросались даже итальянцы. Её светлые волосы и голубые глаза там казались такими же нормальными, как рассвет по утрам. Но не здесь. На Гавайях всё по-другому. Курчавые черные волосы и смуглая кожа были здесь обычным явлением. Она здесь выделялась.

   Когда она поймала себя на мысли о том, чем сейчас занят Флетч, то ухмыльнулась. Если бы не война, ей было бы плевать. Если бы не война, она помахала бы ему на прощание, реши он прыгнуть со скалы. Но ей совсем не хотелось, чтобы японцы его убили. Даже для неё это слишком.

   Ей было интересно, трезв ли он. Если нет, то жаль. Если да... он воюет, а значит, всё равно его жаль.

   - Блядь, - выругалась она. Кто услышит ругань в пустой квартире?

   В окно проникал яркий свет. День будет теплым, не жарким, температура вряд ли поднимется выше 25 по Цельсию. Ночью упадет до 15, что в этих местах считалось холодом. В Коламбусе, наверное, снег. О погоде Джейн могла не переживать.

   Окно было открыто. Почему бы и нет, когда слаще воздуха, чем здесь, в мире нет? Но сегодня, наряду с запахом цветов, в воздухе стоял запах гари. Японцы атаковали и аэродром Уилера и казармы Скофилда. Судя по тому, что приносил ветер, где-то до сих пор горело.

   А что япошки сделали с Перл Харбором! Столб дыма на западе заслонил небо. Он тянулся прямо к солнцу и выглядел очень плотным. Видимо, там горело всю ночь и половину дня, чтобы дым достиг такой высоты.

   Джейн закурила и включила радио, забавный агрегат, который Флетч купил за сумму, достойную лучшего применения. Так, по крайней мере, Джейн иногда думала. Услышав вместо традиционных ансамблей тишину, она снова выругалась. Значит, гавайские станции до сих пор не работают. Она переключила приемник на короткие волны. Джейн и представить не могла, как ей хотелось послушать новости из внешнего мира.

   Она крутила ручку настройки, появились статические разряды, а затем заговорил какой-то мужчина на непонятном языке - итальянском или испанском. Кем бы он ни был, говорил он очень возбужденно. Джейн продолжила крутить ручку настройки.

   Затем она поймала волну, где звучала какая-то восточная песня, затем уловила нечто танцевальное, такое можно услышать в любом уголке мира. Впрочем, сейчас ей было не до музыки. Голос на следующей станции показался ей знакомым. Говорили по-немецки. Гитлер? Немецкий она немного понимала, учила его в государственном колледже Огайо. Но этот человек говорил на каком-то непонятном диалекте, понять удавалось через два слова на третье. Она снова повернула ручку.

   Наконец-то английский! Человек с явным нью-йоркским акцентом говорил:

   - В 12:30 пополудни президент Рузвельт попросил Конгресс объявить войну Японской Империи. Он назвал 7 декабря, день, когда японцы без объявления войны атаковали базу Перл Харбор на Гавайях, днём величайшего позора.

   Джейн взглянула на часы на каминной полке. Половина девятого. В Вашингтоне на 5,5 часов больше, значит, президент говорил об этом полтора часа назад.

   - Ожидается, что Конгресс безотлагательно одобрит его просьбу, - продолжал диктор. - Ходят слухи, что японцы пытаются высадить на Гавайские острова десант, но подтверждения этому пока нет. Если эти слухи подтвердятся, солдаты гавайского гарнизона сбросят их обратно в море.

   - Было бы неплохо! - воскликнула Джейн. Она подумала о пока ещё не бывшем муже и его вечно пьяных дружках. Вспомнила их рассказы о неумелых глупых подчиненных. Вспомнила бесконечные жалобы на то, что правительство экономит на бумажных скрепках, не говоря о более важных вещах. После всего этого она подумала о том, как они будут сбрасывать японцев обратно в море.

   Джейн начала всерьез волноваться.

   - По всей стране прошла волна протестов против этого гадкого поступка японцев, - сказал ведущий новостей. Джейн не приходилось прежде слышать, чтобы в эфире кто-то говорил "гадкого". Прозвучало, как "блядского", что было ближе к сути.

   Диктор продолжал рассказывать о нападении японцев на Филиппины и другие места, которые без атласа под рукой Джейн бы никогда не нашла. Затем он перешел к новостям на советско-германском фронте. Судя по всему, русские предприняли контратаку, но она уже об этом слышала, а Гитлер до сих пор стоял под Москвой.

   Джейн выключила радио и позавтракала. Завтрак получился легким: кукурузные хлопья и яблочный сок. Но даже в этом случае она вымыла за собой посуду. И хлопья и сок доставляли с материка. Если японцы действительно планировали захватить Оаху, как корабли из Штатов будут сюда добираться? Сколько на Гавайях своей собственной еды? И сколько её придется выращивать?

   Джейн рассмеялась. "Сколько мы сможем съесть ананасов и сахарного тростника?". Вопрос совсем не шуточный. Ананасов на Гавайях росло едва ли не больше, чем во всём остальном мире, да и в сахарном тростнике недостатка нет. Но именно из-за того, что здесь выращивали ананасы и тростник, ничего другого тут практически не росло.

   На западе начали громыхать зенитки. Лицо Джейн исказилось от отвращения. То, что она знала, что это именно зенитки говорило о том, что она провела слишком много времени с Флетчером Армитиджем. Полевые орудия звучали иначе. Их звук был более долгим и низким. К тому же не таким частым.

   Что Флетч знал о том, что волновало её? Да, ничего, по крайней мере, она была не в курсе. Для него самого весь смысл жизни заключался в пушках, бухле и спальне, где он был далеко не так хорош, как сам считал.

   Бормоча про себя, она домыла посуду. Пришедшая ей на ум во время мытья миски для хлопьев мысль, никуда не исчезла. Возможно, нужно сходить в магазин и на всякий случай закупиться. Ей бы очень хотелось, чтобы в Вахиаве был магазин "Пигли-Вигли", как в Гонолулу. Там можно купить всё и сразу. О магазинчике на углу никогда нельзя было сказать, что у них в данный момент есть, а чего нет.

   К тому же всеми этими мелкими лавками заправляли японцы. Когда-то она старалась не думать об этом. Сейчас же вернулась к этой мысли. Всё менялось. Интересно, как изменились они... ну, поживём - увидим.

   Идти в магазин в 8:45 ещё слишком рано. Ещё одна причина, почему она скучала по "Пигли-Вигли". Такие супермаркеты открывались очень рано и закрывались намного позже частных лавок.

   Около часа она занималась уборкой квартиры. Так было надо. Поддерживать порядок, когда рядом не было Флетча, оказалось гораздо проще. Служба в армии должна была сделать его более аккуратным, однако ничего не вышло. Либо, живя с ней, он считал, что домашними делами должна заниматься она и без разницы, сколько и чего предстояло делать. Так или иначе, она была рада избавиться и от этой обязанности.

   Когда Джейн вышла на улицу, катя за собой небольшую тележку для продуктов, то заметила, что на улице полно военных. Учитывая, что город соседствовал сразу с двумя дивизиями, назвать подобную ситуацию удивительной нельзя. Но обычно они заявлялись в город напиться или заложить что-нибудь, чтобы потом напиться.

   Эти солдаты находились явно не в увольнении. Они носили стальные котелки, делавшие их похожими на англичан времен Великой войны, в руках они держали винтовки с примкнутыми штыками. При этом выглядели они так, будто совершенно знали, что делали и это "что-то" могло быть крайне опасным.

   Джейн была рада, что решила пройтись пешком. Солдаты устанавливали на улицах блокпосты и возводили баррикады, что значительно затрудняло автомобильное движение. Повсюду гудели клаксоны.

   - Вы что здесь устроили? - орал толстый мужчина, сидевший за рулем "Форда".

   Сержанту, который обычно имел дело с толпой рядовых, не составило никакого труда поставить крикливого гражданского на место.

   - А что мы устроили? Мы делаем всё, чтобы тебе не отстрелили твою тупую башку! И вот так ты нас благодаришь? Ты с нами в одной упряжке, парень. - И презрительно сплюнул.

   Толстяк сдулся, словно воздушный шарик. Джейн приложила все усилия, чтобы не хихикнуть. Годы, проведенные среди военных, вынуждали её всё больше восхищаться сержантами. Этот солдат повернулся к своим. Времени даром они не теряли. Возведя баррикаду, они затащили на неё пушку. Это было не самое большое орудие, с которыми имел дело Флетч, зато оно было противотанковым. Глядя на его уставившийся на север ствол, Джейн задумалась.

   Когда она пришла в магазин, то увидела, что была не единственной, кому в голову пришла эта идея. Очередь тянулась от самых дверей. Здесь были женщины хоули, японки, китаянки, филиппинки, хотя последних оказалась всего пара. С Филиппин на Оаху приезжали, в основном, мужчины, чтобы работать на плантациях. Иногда они дрались, так как женщин на всех не хватало. Иногда случались драки с поножовщиной на петушиных боях, либо просто, без причины. Джейн старалась с филиппинцами дела не иметь.

   Впереди стояли две японки и разговаривали на своём языке. Японскую речь она слышала практически каждый день, с тех пор, как оказалась на Гавайях. Джейн относилась к ней как к части общего пейзажа - причудливым птицам или пальмам. Сейчас она смотрела на этих женщин с подозрением. О чём они говорили? О чём они думали? Если бы японцы оказались на этих улицах - что практически немыслимо - что бы они делали?

   Из магазина вышла белая домохозяйка с полными сумками. Продуктов она несла так много, что едва могла идти. Она с явной неприязнью посмотрела на японок и сказала:

   - Чёртовы япошки.

   Определенно, те понимали английский. Они внимательно посмотрели на неё, на их плоских лицах с узкими щелочками глаз не читалось никаких эмоций. Джейн, по крайней мере, ничего понять не смогла. Около минуты они вообще ничего не говорили, но затем снова заговорили по-японски. Джейн не знала, то ли поаплодировать им, то ли пнуть по зубам.

   К тому времени как она попала в магазин, тот выглядел, будто на него налетела стая саранчи. И я ничем от них не отличаюсь, подумала она. Она купила консервированные овощи, тушенку, батат, картошку и всё, что могло помочь продержаться. Ну, почти всё: как бы она себя не убеждала, но не смогла взять упаковку риса. Другие хоули не были столь привередливыми. Джейн пожала плечами. Картошку она всё равно любила больше. Ещё она взяла туалетную бумагу, чистящее средство и мыло.

   Джейн подкатила тележку к господину Хасегаве. Он всё посчитал, но не на кассовом аппарате, а карандашом на задней стороне старого конверта.

   - Двацать до'а, сорак три центов, - сказал он, завершив подсчеты.

   - Что вы обо всём этом думаете? - внезапно спросила она.

   На его лице не читалось ничего, прямо как на лицах тех японок на улице.

   -Очень п'охо, - наконец, сказал он. - Мы воевать, где теперь брать продукты?

   Никаких сомнений, на самом деле он думал не об этом, однако эти мысли мало отличались от того, о чём думала она и другие покупатели в магазине. Она положила на стойку "двадцатку" и доллар сверху. Хозяин магазина выдал ей сдачу монетой в 50 центов, 5 и двумя пенни. Она вытолкала тележку наружу и направилась домой.

   Один из солдат, сидевший за противотанковым орудием, присвистнул ей вслед. Она не обратила на него никакого внимания, тот рассмеялся. Злиться на таких, демонстрировать им свой гнев, значит воодушевлять их и им подобных. В этом вопросе Флетч был абсолютно прав.

   А в чём ещё Флетч оказался прав? Джейн гневно помотала головой. Не важно, насколько её уже почти бывший муж разбирался в военных и артиллерии, он ни черта не смыслил в том, как нужно быть мужем. Если он и был на ком-то женат, то не на ней, а на армии.

   Джейн обернулась на солдат. Она смотрела на юг, в сторону столба дыма, тянувшегося от Перл Харбора, и на запад, где в небе над аэродромом Уиллера и казармами Скофилда висело менее плотное облако дыма. Она выкинула его на улицу, когда поняла, что не способна больше прожить с ним ни минуты. Женитьба же на армии предполагала, что тебя могут убить.

   Флетчер Армитидж вставил в "Спрингфилд" свежую пятизарядную обойму и передернул затвор, досылая первый патрон в ствол. Ему срочно было нужно что-то, что могло стрелять дальше броска камня. На бедре всё ещё висел офицерский пистолет, но он уже пару дней им не пользовался. Солдат, у которого он позаимствовал винтовку, скучать по ней не будет - японский снаряд разорвал его пополам.

   Блокпост к западу от Халеивы, на котором он останавливался, долго не продержался. Япошки не били в лоб. Если бы пошли, одно орудие бы их всех перемололо. Вместо этого они обошли по полям, через плантации тростника и ананасов. Эти твари вели себя как вода или ртуть, они проскальзывали сквозь щели в американской обороне и заходили с другой стороны.

   У него ещё оставалось 105мм орудие. И "Де Сото", который его тащил. Лобовое стекло машины было прострелено. В задних дверях зияли дырки от пуль. Флетч не понимал, как при этом никого на заднем сидении не задело. Может, бог, всё-таки, на их стороне. Но, если он существует, как он позволил япошкам высадиться на Оаху?

   Над головой просвистела пуля и срикошетила от ствола орудия. Он рефлекторно пригнулся, хотя было уже поздно. Он не имел ни малейшего понятия, чья это была пуля - японская или американская. Если с той стороны продолжат стрелять, он развернет орудие и отойдет ещё дальше... если сможет. Если не сможет, он всё равно отступит, только перед этим снимет с орудия казенную часть, дабы оно не досталось японцам.

   С левой стороны послышалась стрельба, но это били американские пулеметы. Они стреляли гораздо быстрее, чем японские. Может, вместо того, чтобы обходить, япошки на этот раз решили пойти напролом. Губы Флетча изогнулись в плотоядной ухмылке. Господи, хоть бы так и было!

   Судя по всему, так и было, так как стрельба переместилась севернее.

   - Святый боже, - устало произнес один из артиллеристов. - Я и не думал, что эти узкоглазые уёбки умеют отступать.

   - Мне кажется, они это делают не по своей воле. Кажется, мы их к этому вынуждаем. А это разное, - ответил на это Флетч. Артиллерист помолчал, закуривая, затем кивнул.

   Из зарослей тростника слева от шоссе Камеамеа выскочил пехотинец с обезумевшими глазами. С полдюжины человек, собравшихся у орудия, разом вскинули винтовки. Солдат даже не понял, насколько близок был к смерти. Он видел лишь серебристые прямоугольники на рукавах формы Флетчера Армитиджа.

   - Слава богу! Офицер! - выкрикнул он.

   - Какого хера? - удивился Флетч. В обычное время призывники старались держаться от офицеров подальше. Они надеялись, что командование оставит их в покое. Когда рядовой специально искал лейтенанта, значит, в этот Датском королевстве что-то явно прогнило.

   - Сэр, прошу вас, идёмте со мной, - сказал рядовой, едва не плача. - Вам нужно кое-что увидеть.

   - В чём дело?

   Солдат помотал головой.

   - Вам нужно увидеть, сэр. О, Господи! - он сглотнул, будто боролся с рвотными позывами.

   Флетч уже повидал больше, чем хотел. Война сильно отличалась от стерильных условий, в которых армия устраивала учения на материке и вокруг казарм Скофилда. Люди не просто погибали. Их разрывало на части, перемалывало в фарш. Их раны не были аккуратными дырочками, это были рваные раны, из которых ручьями хлестала кровь. Флетч чувствовал запах дерьма и горелой плоти, порой от одного и того же раненого. Он слышал крики, они будут преследовать его до самой смерти, которая, судя по всему, не за горами.

   Грязный, заросший щетиной рядовой был ярким свидетельством царившего бардака. Как ему удавалось не видеть, не чувствовать всего того, что видел и чувствовал Флетч? Как он сумел не очерстветь под натиском войны? То, что он там увидел, видимо, потрясло его до самой глубины души.

   Значит, то, что шокировало его, должно шокировать и Флетча. Сам Флетч считал, что бойца контузило. Однако он всё же направился следом за ним в заросли тростника. Вокруг шуршали стебли и стрекотали жуки. Один сел на него. Флетч отмахнулся от насекомого, стараясь идти как можно тише.

   - Эдди? - позвал рядовой, сжимая "Спрингфилд". - Эдди, ты там?

   - Да уж не хотелось бы, - отозвался чуть впереди другой солдат. - Ты нашел офицера, Билл?

   - Лейтенанта, - едва слышно сказал рядовой Билл.

   - Веди его сюда. - Этот Эдди казался не очень торопливым. - Я тут с Уилбуром. Япошек пока нет.

   Следуя за Биллом, Флетч проделал оставшийся путь через заросли. Эдди оказался коренастым смуглым солдатом, родом откуда-нибудь из Адской кухни, или похожих на неё трущоб. Он охранял труп. Руки покойника были связаны за спиной, Флетч заметил это в первую очередь. Билл сказал:

   - Эти твари взяли Уилбура живым. Подойдите, сэр. Посмотрите, что они с ним сделали.

   "Я не хочу, правда, не хочу", - мелькало в голове Флетча в десятитысячный раз, пока он делал пять или шесть шагов вперед, чтобы увидеть, что японцы сотворили с захваченным американским солдатом. Рядовой оказался прав. Флетч даже не представлял, насколько.

   - Блядь, - тихо сказал он. Это было самое мягкое для данной ситуации ругательство.

   Японцы истыкали его штыками. Они били его в грудь и в живот, стараясь избегать левой стороны, где было сердце, дабы этот Уилбур прожил как можно дольше. Когда он всё-таки умер (Флетч очень наделся, что боец к тому времени уже умер), они сняли с него брюки, отрезали член и сунули ему же в рот. Видимо, они очень гордились своей работой, так как рядом с трупом оставили картонку, на которой по-английски было написано: "Он умирал долго".

   - Блядь, - повторил Флетч. - А я-то тут зачем?

   - Что нам с ним делать, сэр? - спросил Эдди. Он говорил как потерявшийся ребенок, а не как крепкий мужик.

   - Похороните, - ответил Флетч раньше, чем успел отреагировать мозг. Мгновением позже разум взял верх и он добавил: - Закопайте и ради бога никому не рассказывайте, что с ним произошло. Вместо этого, говорите всем: живыми япошкам сдаваться нельзя.

   Эдди и Билл кивнули.

   - Есть, сэр, - одновременно ответили они, довольные тем, что кто-то, наконец, сказал им, что нужно делать. Билл спросил:

   - А как же Женевская конвенция?

   - Не знаю. А что с ней? - Флетч указал на изуродованные останки, в которых едва можно было узнать человека. - Как считаешь, япошкам есть до неё дело? Может, Уилбура спросим?

   Оба вздрогнули.

   - А если мы кого-нибудь из них захватим? - спросил Эдди.

   Флетч снова посмотрел на мертвого солдата. Он уже понял, что ответит. Он сказал:

   - Что бы вы ни задумали, ничего не говорите офицерам, ясно?

   - Так точно, сэр! - не без энтузиазма ответили Билл и Эдди.

IV

Еще живя, в Аннаполисе, Джим Петерсон читал много книг по военной истории. Он вспомнил, как примерно во времена жизни Христа, римляне пытались завоевать германцев (сегодня эта идея выглядела весьма неплохо, жаль не срослось). Октавиан Август послал в сердце Германии три легиона под командованием неумелого легата и обратно те не вернулись. Император кричал: "Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!".

   Петерсону же хотелось кричать: "Генерал Шорт, верни мне мои самолеты!"

   Да, японцам удалось потопить "Энтерпрайз" и "Лексингтон", но это далось им дорогой ценой. Их самолеты тоже сбивали. Пара выживших пилотов с "Лексингтона" утверждала, что им удалось повредить вражеский авианосец, может, даже два.

   А, что же армия? Перед нападением японцев, они построили все самолеты на взлетной полосе крылом к крылу. Ходил слух, будто прославленный генерал Шорт боялся саботажа. Петерсон слухам не верил. Шорт выстроил самолеты, будто кегли на дорожке для боулинга. И как только японцы явились, они посшибали их один за другим.

   От поведения ВМС тоже пахло далеко не розами. Насколько Петерсон мог судить, там тоже всякого наворотили. Решение адмирала Киммела заводить корабли Тихоокеанского флота в порт по выходным выглядело далеко не идеальным. Если бы кто-нибудь из подданных императора Хирохито приглядывал за Перл Харбором, да вообще, любой, у кого хватало мозгов сложить одно к одному, они бы бросились, сломя голову. И снова американцы проиграли, потому что японские офицеры видели всю ситуацию, а их собственные нет.

   Петерсон недоумевал, почему и армия и флот проглядели появление японских авианосцев, пока с тех не полетели самолеты. Кто-то должен был смотреть на север. Это же логичное направление, откуда могли напасть япошки, будь они достаточно безумны, чтобы вообще нападать на США. Петерсон их таковыми уже не считал.

   Безумцы ли они? Эти узкоглазые твари сорвали банк.

   - Да я просто умник, - пробормотал он, сидя в общежитии для холостяков в Перл Харборе, куда попал прямиком с острова Эва. К тому моменту, общежитие уже превратилось в палаточный городок. Японские самолеты разнесли кирпичное здание на куски и улетели.

   "О, нет, здесь ад, и я всегда в аду". Петерсон изучал и английскую литературу. Эти строки застряли у него в голове наряду с восклицанием Октавиана. Они отлично описывали то, во что превратился Перл Харбор. У всех на лицах были надеты какие-то повязки. Несмотря на все усилия американцев по тушению, топливохранилища горели и спустя неделю после бомбардировки. В воздухе стоял ядовитый дым. Он проникал повсюду, люди вокруг были похожи на участников менестрель-шоу.

   Издалека, с севера послышался гром. Только это был никакой не гром. Это грохотала артиллерийская перестрелка между японцами и американцами. И опять же, новости с фронта доходили только посредством слухов. Время от времени включалось радио, диктор нёс какую-то оптимистичную ахинею, от которой Петерсона тянуло блевать. Враньё он отличал без особого труда.

   Судя по слухам и рассказам, американцы проигрывали. Тот факт, что отдаленный грохот не был столь уж отдаленным, говорил о том, что у этих слухов были определенные основания. Ещё говорили, что сдаваться в плен японцам нельзя. Петерсон об этом ничего не знал. Он говорил с людьми, которые говорили с людьми, которые говорили с другими людьми, которые что-то там, где-то видели. Может, это так, а может, и нет. Есть такая игра, когда люди передают друг другу на ухо одно и то же сообщение. Когда оно возвращается к первоисточнику, то никогда не бывает похоже на первоначальный вариант. Петерсону слухи были неинтересны. Если японцы издевались над пленными американцами, не станут ли те в ответ пытать пленных японцев? Кто в своём уме рискнет устраивать подобное?

   Из общежития его выгнали отнюдь не сомнения. Никто до сих пор так и не придумал, в какую часть его приткнуть. Он терпел и ждал столько, сколько мог. Теперь же он решил колотить кулаками по столам и орать на людей, пока не добьется своего. Эта стратегия больше походила на классическую истерику, но иногда она работала. Это скрипучее колесо нуждается в смазке. А Петерсон не скрипел. Он кричал.

   Он вышел из палатки и поморщился. Гавайи всегда казались ему раем на земле. Ну, или чем-то на него очень похожим. Эта мысль была совершенно неоригинальной, но истинной она быть не перестала. Здесь же, рай превратился в ад. Кругом стоял ядовитый дым, где-то он был гуще, где-то не очень, в зависимости от направления ветра. Может, маска на лице и помогала, но в горле по-прежнему стоял неприятный привкус, а в глаза, будто кто-то насыпал битого стекла.

   Черное топливо заливало бирюзовые воды залива. Пожар на воде погас. Это немного помогло, но лишь немного. Гордость ВМС США - линкоры - лежали разбомбленными, их грация и изящество превращены в руины. "Оклахома" лежала на боку. "Западная Вирджиния" и "Калифорния" потоплены. "Аризона" не только потоплена в результате взрыва кормы, её фок-мачта и мостик превращены в груду почерневшего от дыма и гари металлолома. Ещё "Невада", или то, что от неё осталось. Во время третьей волны атаки в корабль угодил бронебойный снаряд, после чего он выбросился на берег у Хоспитал Пойнт, где горел до сих пор. Спасти его ещё можно, но работа предстоит тяжелая.

   Бомбы угодили и на остров Форд, вырвав с корнем и разбросав вокруг пальмы. Вот так выглядит война. Вот на что она похожа. Вот так она пахнет. Так думал Петерсон. Не так он её представлял, живя в Аннаполисе. Он представлял её не такой даже, когда долбанные япошки его сбили. То был воздушный бой, честная схватка, не считая того, что его "Уайлдкэт" выглядел как неповоротливый хряк, по сравнению с техникой, на которой летали японцы. В этом же... В этом не было ничего честного. Япония пнула США прямо по яйцам, а всё вокруг - это последствия.

   Петерсону от всей души хотелось увидеть то же самое в Токио. Но он не мог. Его страна не могла. Думать об этом было больно. Но японские солдаты уже высадились на Оаху и быстро продвигались вперед. И у него появлялась возможность расплатиться с ними за то, что они сотворили с Гавайями.

   О том, что они могли сделать с ним, он старался не думать. Всё время, что он провел в армии, он учился на пилота. Бой на земле оставался для него закрытой книгой, которую хотелось открыть.

   "Если мне откажут, я украду "Спрингфилд" и мотоцикл и сам отправлюсь на фронт", - думал он. "Блин, мне даже мотоцикл не нужен, пешком дойду. Остров тут, не сказать, что большой". То, что он был готов не подчиниться приказу, говорило о том, насколько он измотан.

   Диспетчерский пункт тоже был разбомблен. Здесь есть хоть что-нибудь, куда бомбы не попали? Но писари, властелины ручек и печатей, мастера печатных машинок, без которых ни одна армия нормально не работала и которые сами себя, а не бойцов на передовой, считали самыми важными фигурами - эти люди продолжали упорствовать, несмотря даже на то, что им пришлось переехать в палатки. Некоторые из них тут погибли. Некоторые, возможно, даже сражались.

   - Простите, лейтенант. Самолетов нет. У нас для вас нет ни одного самолета, - сказал писарь из-под маски.

   Петерсон знал, что самолетов не было. Он знал об этом с тех самых пор, когда те старики-гольфисты привезли его на аэродром Эвы.

   - Тогда, дайте винтовку, каску и разрешение отправиться на север. Там война.

   В отличие от капитана морпехов, писарь помотал головой.

   - Мы этого не можем себе позволить, сэр. Если мы найдем самолеты, мы не хотим, чтобы те, кого специально учили на них летать, погибли в бою.

   - Ты совсем умом тронулся? - взорвался Петерсон. - Откуда ты будешь брать самолеты? Из жопы достанешь? Все вокруг знают, что япошки разбомбили все самолеты на Гавайях. Зачем я вообще пошел во флот, если мне не дают сражаться?

   Лицо писаря покраснело.

   - У меня приказ, сэр, - флегматично ответил он. - И если позволите такое сравнение, отправлять вас с винтовкой на фронт это то же самое, что сажать в кабину самолета пехотинца.

   - Да ну нахер! - По мнению Петерсона, сражаться на земле проще. Целишься в япошку, убиваешь сучонка, затем целишься в следующего. Что тут сложного? Летать на самолете - совсем другое дело. Для этого требовалось обучение разным навыкам.

   Писарь пожал плечами.

   - Как пожелаете, сэр. Отправлю вас к лейтенант-коммандеру МакЭндрюсу. У меня нет полномочий изменять приказы, а у него есть.

   - Давай его сюда! - в нетерпении бросил Петерсон.

   Лейтенант-коммандер МакЭндрюс занимал помещение в уцелевшем каменном здании. Как и везде, звание давало определенные привилегии. Этот толстый мужчина, сильно за сорок, смотрел на Петерсона, будто тот был тараканом, попавшим в салат.

   - Значит, хотите стать героем, да? - холодно спросил он.

   - Никак нет, сэр. Хочу сражаться за свою страну, сэр. - Петерсон мог кричать на писаря - тот был по званию ниже него. Здесь же ситуация была иная. Надо было действовать осторожно. - Мне не позволяют вернуться за штурвал. Если бы позволили, я был бы рад летать. Но враг здесь. И я хочу с ним сражаться.

   - Вы не можете действовать так, как вам хочется, - сказал МакЭндрюс. - Дела у нас идут неважно. Армия наобещала больше, чем смогла выполнить. - Он хмыкнул, словно, иного от армии и не ожидал. Судя по всему, противостояние между родами войск заботило его больше, чем война с японцами.

   Может, в мирное время в этом и был какой-то смысл. Петерсону тоже было, что сказать об армии. А у кого из моряков не было? Но это зашло уже слишком далеко.

   - Господи, сэр! - воскликнул он. - Значит, им сейчас нужна вся наша помощь.

   МакЭндрюс с любопытством посмотрел на него.

   - Вам так не терпится покончить с собой, лейтенант?

   - Никак нет, сэр, - ответил Петерсон. - Мне не терпится убивать желторылых тварей, ударивших нам в спину.

   - Вашему боевому духу можно позавидовать, - сказал МакЭндрюс, но прозвучало это не как комплимент. - Наша задача - не рисковать людьми, обладающими навыками, которые могут понадобиться нам в будущем...

   - Как? Где? У нас даже самолетов нет, а свободных пилотов столько, что мы не знаем, что с ними делать. Сэр.

   - Если бы у меня было много лишних денег, я бы не стал швырять их в костер, - холодно произнес МакЭндрюс. - А вы, лейтенант?

   - Не знаю, сэр. У меня никогда не было лишних денег. - На самом деле, Петерсон не единожды выбрасывал деньги на ветер так, что проще их было сжечь. Находясь в порту, он тратил их на выпивку, девок и всякие безделушки. А зачем они ещё нужны?

   - Это была метафора. - Тон лейтенант-коммандера МакЭндрюса говорил о том, что Петерсон не распознает даже самую явную метафору. Он с тем же успехом, мог обвинить молодого человека в том, что тот ел неправильной вилкой. - Но если вы настолько сумасшедший, что хотите отправиться...

   - Сэр, если там япошек никто не остановит, как считаете, они придут сюда? - поинтересовался Петерсон. - А когда они сюда придут, что они будут делать?

   Судя по испуганному выражению лица МакЭндрюса, он об этом даже не задумывался. Американцы очень часто не догадывались о возможностях японцев, пока не становилось слишком поздно. Петерсон это прекрасно понимал. Он сам был одним из таких. Возможно, МакЭндрюс просто не желал об этом думать. И когда Петерсон напомнил ему, он посмотрел на него с ненавистью.

   Через пять минут Петерсон держал в руках долгожданный приказ, отпускавший его в пехоту. "Во имя интересов ВМС и Соединенных Штатов Америки". В глазах МакЭндрюса читалось желание, чтобы Петерсон поскорее поймал зубами пулю. Но тому было плевать. Что бы там ни думал этот МакЭндрюс, он получил то, что хотел.

   Уходя с Гавайев, американцы сделали всё, чтобы разрушить аэродромы неподалеку от небольшого городка на севере Оаху. Они взорвали взлетные полосы, чтобы на них никто не мог ни сесть, ни взлететь. Чтобы вернуть аэродром в рабочее состояние понадобится много народу с кирками и лопатами, а японская армия не могла отвлекать такое количество людей.

   Когда лейтенант Сабуро Синдо взлетал, его невыразительное лицо озарила улыбка. Американцы не настолько умны, как сами считают. Когда их выгнали из Халеивы, они бросили несколько бульдозеров и каток. С их помощью японские военные инженеры восстановили взлетную полосу за пару дней, а не за пару недель.

   Улыбка исчезла, когда он набрал высоту. У взлетно-посадочной полосы стоял выкрашенный в приветливый гражданский желтый цвет бульдозер. Эта непринужденная демонстрация американского богатства встревожила Синдо, но лишь немного. Подобную строительную технику была невозможно встретить в маленьких японских городках. Его соотечественники смогут воспользоваться открывшимися возможностями. Однако сами производить подобное они не умели. Нападение на тех, кто умел, внушало тревогу.

   Синдо пожал плечами и перестал думать об этом. Подобные дела должны волновать адмиралов и кабинет министров, а не простого лейтенанта. Собственно говоря, мало что могло заставить Синдо проснуться посреди ночи. Он смотрел вперед, а не назад.

   Впереди находились позиции американцев. Армия США оборудовала оборонительные позиции между двумя горными хребтами - Ваиана на западе и Кулау на востоке. Видимо, они считали, что земли за ними не имели важного значения. Пока они даже не пытались остановить продвижение японцев, они лишь старались его затормозить.

   Позади "Зеро" Синдо вспыхнули черные разрывы зенитных снарядов. Сейчас американцы настороже, не то, что в первый день нападения. Но за японскими истребителями они всё равно не успевали. Они не подозревали, насколько маневренными были "Зеро".

   Синдо спикировал на артиллерийскую батарею на склоне Ваианы. Рано или поздно янки поймут, что японцы уже не пользуются авианосцами, а взлетают с наземных аэродромов. И, когда они это поймут, их 105мм орудия без труда достанут до этих аэродромов. Вывести их из строя - очень важная задача.

   Он спикировал прямо на орудия. Американцы тоже понимали, что их позиция очень важна, но пока не осознавали, почему. Мимо склонившегося "Зеро" полетели трассеры от пулеметов. Синдо не мог с ними ничего поделать, поэтому решил игнорировать. Если его собьют, значит, такова карма. Если не собьют, он свою задачу выполнит.

   Большой палец лег на гашетку. Его навыки уничтожения наземных целей серьезно улучшились, чем это было до войны. Он уже не промахивался. Как и в других делах, практика - это главное. Расчеты орудий начали разбегаться, кто-то упал. Пара человек вскинула винтовки и начала по нему стрелять. Смелый поступок. Равно как и бесполезный.

   Так Синдо думал, пока одна из пуль не звякнула о фюзеляж. Он дернулся в сторону, одновременно осматривая приборную панель. Бак не пробит. Глаза лейтенанта бегали то влево, то вправо. Баки в крыльях тоже не горят. Все системы работают. Видимо, пуля угодила в защищенное место. Сидя в кабине в одиночестве, он позволил себе вздох облегчения.

   Американцы утяжеляли свои машины, устанавливая дополнительные баки и бронируя кресло пилота. Таким образом, они жертвовали скоростью и маневренностью. У японских летчиков подобные действия вызывали насмешку. Лейтенант Синдо тоже смеялся... но после сегодняшнего боя уже не так часто. Да, дополнительный вес пагубно влияет на маневренность. Но Синдо сам видел, как американские самолеты получали такие попадания, от которых любой "Зеро" бы уже давно загорелся, а они спокойно летели себе дальше. Во всём былисвои преимущества.

   Одним глазом он смотрел на землю в поисках других укреплений. Другим глазом он смотрел в небо. Даже сейчас янки присылали уцелевшие истребители. Когда их замечали заранее, особого толку в них не было, но когда такой садился тебе на хвост, это оказывалось очень неприятным сюрпризом. Пилот, который не следил постоянно за небом, частенько не доживал до увольнительной.

   В этот раз Синдо ничего не заметил. Как всегда, небо над Оаху принадлежало японцам. Беспокоиться следовало об огне с земли. Но и о нём лейтенант переживал не сильно. Он знал его возможности.

   По шоссе, протянувшемуся через весь остров, на север шла колонна грузовиков оливкового цвета. Колонна шла не так быстро, как могла бы. Вдоль дороги выстроились беженцы с юга, пешие и на машинах. Синдо рассмеялся. Он такое уже видел. У американцев не было никакого понятия о дисциплине. Они наотрез отказывались держать беженцев вне дорог, чем японцы постоянно пользовались. И они расплачивались за эту мягкотелость.

   Двигатель "Зеро" взревел и самолет спикировал на шоссе. Синдо открыл огонь из пушек и пулеметов. Впечатление было, будто он наступил в муравейник. Люди внизу бросились искать укрытие, но они двигались, как в замедленной съемке, слишком медленно, чтобы успеть укрыться от пуль и снарядов.

   Из легковых машин и грузовиков повалил дым. По сравнению с дымом над Перл Харбором это были тонкие струйки, но каждый такой столбик дыма исправно выполнял свою задачу. Солдаты не пойдут туда, куда задумали, возникни у них такое желание. Это поможет японцам продвигаться вперед.

   На обратном пути в Халеиву Синдо заметил американский пулемет, стрелявший трассерами по японским солдатам. С ним бы справился и танк, но рядом не было видно ни одного. Пилоту показалось, будто он очень ждет полицейского, чтобы тот разнял драку. Но придется действовать самому. Он зашел на пулеметчиков сзади. Те погибли раньше, чем успели осознать, что произошло.

   На японской стороне повсюду виднелись полные солдат изъятые у противника машины. И снова Синдо отдал должное богатству американцев. Ему очень хотелось, чтобы и его страна обладала такими ресурсами. Собственно, война и велась за обладание этими ресурсами.

   Синдо привык сажать самолет на палубу авианосца, поэтому посадка на ровную сухую полосу показалась ему настолько легкой, словно он снова оказался в училище. Только на этот раз сигнальщик направлял его на огороженный земляным валом пятачок, который оборудовали инженеры. Такие места стоянок защищали от чего угодно, только не от авианалета. Пока "Зеро" стояли под открытым небом, их накрывали маскировочной сеткой. С воздуха янки их не заметят.

   - Как прошло? - спросил техник, когда Синдо выбрался из кабины.

   - Обычно, - ответил тот. - Всё, как обычно.

   Пулеметные пули попадали в тело со звонким шлепком. Этот звук напомнил Флетчеру Армитиджу последнюю ссору с Джейн, перед тем как она выгнала его из дома. Когда она хлестала его по лицу, ему казалось, что голова сейчас слетит с плеч. Когда пуля из пулемета попадает в цель...

   Южнее заревел "Зеро", заходя на очередной удар. Он летел так низко, что поднимал пыль с земли. Флетч выстрелил в него последний патрон. Парень, который сидел за штурвалом этого самолета был настоящим художником, что не мешало Флетчу желать ему гореть в аду.

   Ему было, о чем подумать. Двоих его незаменимых драгоценных артиллеристов вывели из строя. Одного ранили в ногу, и тот валялся на земле, кричал и стонал. Второй же спокойно лежал. Одного взгляда на него Флетчу хватило, чтобы понять, что в этой репетиции Судного Дня он больше не помощник. Ему в затылок угодил осколок, и мозги выплеснулись прямо в грязь. Такая смерть хотя бы быстрая. Боец так и не понял, что в него попало.

   Раненый артиллерист, наоборот, орал, звал маму, бога, ругался, что это говорило ровно об одном: ему не нравилось, что ему больно.

   - Спокойно, Вик, - сказал Флетч, склоняясь над ним. - Я тебя перевяжу.

   Ещё неделю назад его бы вырвало при попытке наложить повязку. А сейчас нет. Привык уже. Как там было в "Гамлете"? "Привычка превратила это для него в самое простое дело". Точно. Старик Уилл отлично знал, о чём говорил.

   - Больно. Больно, бля, - сказал Вик.

   - Ага, я в курсе. - Флетч штыком разрезал штанину солдата - одна из немногих вещей, для которых штык действительно полезен. Он увидел, как в ране пульсировала артерия. Выглядела она целой. Если нет, Вик умрет от потери крови.

   Флетч посыпал рану порошком сульфата. Зашить её он не мог, но из сумки на поясе достал три булавки. Они её хоть немного прикроют. Флетч перемотал рану, затем воткнул Вику в бедро шприц с морфином.

   Через пару минут Вик произнес:

   - Ааах, так лучше, сэр. - Голос у него был совершенно спокойный. Лекарство возвело барьер между ним и болью.

   - Значит, мы его забираем, сэр, - услышал Флетч голос позади себя.

   Он обернулся. Там стояли два санитара, на их шлемах и рукавах виднелись красные кресты.

   - Я надеялся, вы явитесь пораньше, - сказал он.

   Один из санитаров пожал плечами.

   - Похоже, у нас нынче полно работы, сэр. - Он выглядел смертельно уставшим.

   Его товарищ кивнул и добавил.

   - Сраные япошки стреляют по нам даже, несмотря на это, - Он постучал пальцем по красному кресту. - Этим тварям вообще насрать на Женевскую конвенцию.

   - Мне не рассказывай! - воскликнул Флетч. Перед глазами снова встал образ замученного японцами американского солдата. Желудок дернулся. - Не сдавайтесь япошкам в плен.

   Те одновременно кивнули.

   - Ага, мы уже в курсе, - сказал один. Они положили Вика на носилки и унесли. - Идём, браток. Доктора тебя заштопают.

   Флетч задумался, что будет делать дальше, лишившись последних обученных людей. Придется подключать пехотинцев. Скорость стрельбы заметно снизится, но он всё равно сможет делать 2-3 выстрела в минуту. Если бы ему пришлось стрелять одному... тогда, всё.

   Он тихо выругался. Даже отсюда его орудие способно доставать до северного берега и океана. А как они его использовали? Били прямой наводкой по всему, что видели. Он не имел ни малейшего представления, где находились остальные орудия батареи. Два расчета неподалеку принадлежали другому подразделению. У них дела обстояли ещё хуже, чем у него. И подобное было в порядке вещей. Во всяком случае, он выбивался из общей картины. Он отчаянно отбивался от японских атак, но продолжал сражаться. А многие уже не сражались.

   На северо-востоке, в полях тростника застучал пулемет. Японцы очень активно использовали автоматическое оружие. Они ставили пулеметы на передний край и били из них по американским пехотинцам. Он и думать не хотел, что бы они делали, если бы у них были автоматические винтовки Браунинга. Впрочем, ничего похожего на это оружие Флетч у японцев пока не замечал. Он поблагодарил бога даже за такую мелочь.

   Целиться из орудия самостоятельно можно было до старости. Он так и не успел закончить начатое, как откуда-то справа кто-то закричал:

   - Танк! Танк!

   Насколько он слышал, американские "М3" не были похожи на те машины, которые сейчас немцы и русские бросали друг на друга. "М3" могли соперничать только с японскими танками. Флетча это бы вполне устроило, если бы рядом был хоть один такой. Но их не было. Единственное, что могло остановить японское чудовище, надвигавшееся на пехотинцев, это его орудие.

   - Бронебойный! - крикнул он помогавшим ему бойцам.

   - Это который? - спросил один из них.

   - Блин, - бросил Флетч. Он выругался едва слышно. Эти солдаты не виноваты в том, что не могут отличить один снаряд от другого. - С черным наконечником. Шевелитесь, парни, иначе эта сука...

   Сука начала стрелять первой. Флетч и его невольные артиллеристы бросились на землю. Над головой пролетел кусок горячей острой стали. Стоять, когда по тебе стреляют из танка, значит напрашиваться на осколок. Иногда, конечно, приходится, но без особого желания.

   По танку начал стрелять американский пулемет. В танке, который не был защищен от пулемета, не было raison d'etre.

   - Французский, значит, - пробормотал Флетч. Однако пулемет сделал свое дело: он отвлек японский танк от орудия. Флетч не знал, что там было на уме у пулеметчиков. Он вообще сомневался, что они хоть о чём-то думали. Но у него появилась возможность вскочить на ноги и закричать:

   - Шевелись, давай, уроды! У нас появился шанс. Это же люди, господи! Они тоже могут ошибаться.

   Впрочем, японцы, будь они прокляты, почти не ошибались. Благодаря какому-то странному везению, танк оказался на линии огня орудия. Флетч дернул ствол в его сторону. До танка метров 650. Он крутанул маховик вертикальной наводки. Ствол чуть-чуть опустился.

   - Огонь! - скомандовал он.

   Орудие рявкнуло. Из ствола вырвался столб пламени. Снаряд поднял фонтан грязи перед танком.

   - Недолёт! - крикнул пехотинец. Парни быстро учились.

   Интересно, японцы заметили выстрел? Флетч так не думал. Они продолжали идти на пулеметную точку.

   - Ещё бронебойный! - приказал он. - Шевелись, мать вашу!

   Снаряд зашел в казенник, Флетч поправил прицел. Танк двигался небыстро, но и орудие не было предназначено для стрельбы по движущимся мишеням. В этом Флетч уже убедился.

   - Огонь!

   Бах! Ещё один 105 мм снаряд ушел в цель. Бойцы расчета пригнулись. Они помнили, что нужно закрывать уши, но не знали, что ещё нужно было открывать рот, чтобы хоть как-то снизить последствия от орудийного грохота.

   Но они вдруг сами начали кричать:

   - Попал! Попал! Господи, попал!

   К этим крикам добавлялись возгласы:

   - Так его, пидора, лейтенант! Хорошо приложил!

   Флетч сомневался, что хоть один танк в мире, будь то американский, английский, немецкий или советский смог бы выдержать попадание 105 мм бронебойного снаряда. У японской жестяной банки не было никаких шансов. Флетч не смог бы прицелиться лучше, даже если бы имел в распоряжении обученный расчет и специально целую неделю тренировался стрелять по движущимся мишеням. Снаряд угодил прямо в место стыка башни и корпуса, сорвал башню с погона и подбросил её на добрых два метра вверх. Тут же взорвался боекомплект и весь корпус танка превратился в шар огня. Шансов спастись у экипажа не было, впрочем, Флетч не особо об этом сожалел.

   - Видали, как японец поприветствовал нашу пушку? - крикнул кто-то из пехотинцев.

   Флетч от души рассмеялся. Хорошее сравнение, к тому же привел его человек неподготовленный. Но смеялся он не только поэтому. У него кружилась голова, он чувствовал себя едва ли не пьяным от облегчения. Танк находился в более выгодной позиции, чем они. От осколков расчет защищал лишь хлипкий щит. Он должен был быть абсолютно точным, иначе гибель была бы неминуема, и он справился со своей задачей.

   Насколько он мог судить, эта маленькая победа не принесла ни ему, ни остальным американским силам никакой выгоды. Через пару часов он получил приказ отойти к окраинам Ваявы. Теперь они будут пытаться сдержать японцев там.

   Жизнь Оскара ван дер Кёрка качалась маятником из крайности в крайность: от нормы до чего-то очень близкого к безумию. Некоторые застрявшие на Оаху туристы по-прежнему хотели учиться стоять на доске. Он учил их. А почему нет? Ему тоже нужно платить за квартиру, как и всем остальным. Хозяин квартиры, скупой японец по имени Мас Фукумото, незамедлительно выкинет все его вещи на улицу, стоит ему просрочить выплату хотя бы на день.

   Оскар уже пару лет жил в этой крошечной грязной квартирке в доме по Льюерс-стрит, куда переехал из точно такого же жилья. Всё это время он прекрасно знал, что Мас Фукумото - японец. Ещё он знал о его скупости. Собственно говоря, он не знал ни одного хозяина квартиры, который бы не был скуп. Предыдущий хозяин, который выгнал его за неуплату, был чистокровным ирландцем.

   Однако в случае Маса Фукумото, тот факт, что он - японец, означал, что он враг - самый настоящий враг, чего до 7 декабря сказать было нельзя. Оскар не знал, был ли Фукумото лоялен американским властям. Впрочем, считать иначе он тоже не имел оснований. Но это не мешало ему и другим жильцам-хоули смотреть на Фукумото с подозрением.

   Выходя в открытый и теплый, несмотря на близость Рождества океан, в компании очередной ученицы из Денвера или из Де Мойна, он всё ещё чувствовал едкий запах гари, тянувшийся с горящих топливных складов флота в Перл Харборе.

   Ученицам, в основном, было плевать. Они приехали на Гавайи, чтобы забыть обо всём, что тревожило их на материке. И они очень старались обо всём забыть. А, если не могли забыть, то говорили нечто, вроде: "Ну, всё случилось там. А здесь в Ваикики и Гонолулу всё хорошо, так ведь?".

   То была рыжеватая блондинка по имени Сьюзи. Она приехала на Гавайи из Рино, чтобы забыть о бывшем уже муже и это у неё неплохо получалось. Она была готова учиться всему, чему Оскар мог её научить. Он таких определял легко и сразу.

   Он задумался, какие слова снизят его шансы. Лежа на доске рядом он с ней, он слегка пожал плечами. Она далеко не единственная рыбка в этом море.

   - Вахиава всего в километре отсюда. Северный берег в часе езды. Мы с приятелем сёрфили там, когда высадились япошки. По нам стреляли.

   Сьюзи оглянулась через слегка обгоревшее на солнце плечо и посмотрела на Оскара. У неё были голубые, как у сиамской кошки, глаза.

   - Каково это? - спросила она.

   "Когда вокруг начали свистеть пули, я обоссался. Никто, кроме меня об этом не знает, я и так был весь мокрый, но я обоссался".

   - Не весело ни разу, - вслух произнес он. Прозвучало не только правдиво, но и сурово, даже с достоинством. Он задумался, случилось ли то же самое с Чарли Каапу. И, ведь, не спросишь никак.

   Сказанное, видимо удовлетворило Сьюзи. Она издала звук, немного похожий на мурчание.

   - Рада, что они не попали, - сказала она.

   - Я тоже, - ответил Оскар и она рассмеялась. Если он наклонит подбородок на пару сантиметров ниже, то коснется им её обтянутого хлопковой тканью зада. Но он решил этого не делать. В отличие от других женщин, которых он учил, Сьюзи не нуждалась в каких-то дополнительных сигналах. Какое-то время он ещё греб (она ему, впрочем, не особо помогала), затем направил доску к берегу.

   - А теперь попробуем поставить тебя на колени, хорошо?

   - А если я упаду?

   - Поплывешь, - ответил он и она рассмеялась. - Давай. Ты сможешь. Я тебя поддержу. - Он так и поступил, склонившись над ней и обхватив за стройную талию. Это движение одновременно было и специальным сигналом и его обязанностью, как инструктора, поэтому она могла спокойно не обратить на него внимания. Она снова рассмеялась. Она на многое обращала внимание, за исключением японцев. Оскар пожалел, что не мог поступить так же.

   Вообще, у неё оказалось потрясающее чувство равновесия, на коленях она стояла почти без поддержки. Волны были не очень большими, Оскар специально выбрал такое место. Однако она всё равно пришла в трепет, и когда доска выкатилась на берег, коротко вскрикнула.

   - Ого! - воскликнула она, когда доска заскребла по песку. Её глаза светились. Она повернулась и быстро поцеловала его. - Спасибо!

   - Тебе спасибо, - не без намека ответил Оскар. Когда женщины знают, что ты знаешь, они становятся застенчивыми. - Хочешь ещё разок?

   - Конечно, - сказала она. - Если только не хочешь вместо этого отправиться ко мне в номер.

   Даже Оскар удивился такой наглости. Иногда сёрфинг разжигал в них пламя, такое бывало.

   - Ну, ты заплатила за два часа. А потом... честно говоря, даже не знаю, что буду делать потом...

   - Мне нравится ход твоих мыслей... Хорошо, так и поступим.

   К концу занятия она уже стояла на коленях безо всякой поддержки. Один раз она упала, но тут же уверенно направилась к берегу. Когда занятие закончилось, она сказала Оскару, где живет. Он отнес доску обратно в "Балку", затем отправился в гостиницу.

   Если бы он вошел в номер вместе с ней, охранник в гостинице, его бы даже не заметил. Но сейчас, этот парень весело ему подмигнул и отвернулся в другую сторону. Во всём Вайкики Бич, охранники в гостиницах и инструктора по сёрфингу имели неформальные договоренности. Пара долларов тут, пара стаканов пива там и никто ничего не увидит. Как бы сказал Чарли Каапу: "Ни ху-ху".

   Оскар постучал в дверь.

   - Открыто, - донеслось из-за неё. Он повернул ручку. В комнате на кровати лежала абсолютно голая Сьюзи.

   - Господи. А если бы вместо меня пришел, например, сантехник?

   В её голубых глазах читалась самая чистая невинность, какую он только видел.

   - Зависит от того, насколько он красив. - У Оскара отвисла челюсть. Сьюзи озорно хихикнула. - Раз уж это ты, давай посмотрим на твоего сантехника.

   - Давай, посмотрим, - отозвался он и спустил штаны. Судя по тому, как она его осмотрела, проверку он прошел. Он присел на кровать рядом с ней. Она потянулась к нему. Он быстро понял, что относительно себя у неё никаких комплексов не было. Когда она вернется на материк, то снова о них вспомнит. Он знавал немало женщин, оставлявших все комплексы и ограничения в Сан-Педро, в Сан-Франциско или в Сиэтле. Этот случай выходил за все известные рамки, что, впрочем, имело свои приятные плюсы.

   Оскар только собрался выяснить эти приятные стороны, когда завыли сирены и зазвенели колокола.

   - Это ещё что такое?! - воскликнула Сьюзи, затем добавила: - Что бы это ни было, ради бога не останавливайся.

   Однако Оскар сказал:

   - Это сирена ПВО. Лучше спуститься в окопы. - Он уже побывал под обстрелом и повторять этот опыт совсем не желал. Он даже помогал рыть эти окопы и блиндажи в зарослях вокруг гостиницы.

   Сьюзи уставилась на него.

   - Не трусь. Они же не станут бомбить Ваикики. Мы же гражданские. - Последнее слово она произнесла так, словно оно было каким-то волшебным талисманом.

   - Может и не станут. Специально не станут, - неуверенно сказал Оскар. - Но Форт Де Русси на эва от гостиниц Ваикики. - Она непонимающе посмотрела на него. - К западу, - быстро поправился Оскар и добавил: - Если они будут бомбить его и промахнутся...

   Сьюзи с сожалением посмотрела на него.

   - Ладно, сдаюсь. - Из её голоса исчезла вся игривость. - Идём в окопы.

   Она убежала в ванную, и вышла из неё в халате, когда сам Оскар уже оделся.

   Они оказались не единственными наспех одетыми людьми в коридорах гостиницы. Раскат взрыва неподалеку заставил всех женщин завизжать и ускориться. Пока Оскар и Сьюзи бежали в окоп, раздалось ещё несколько взрывов.

   К канонаде присоединились зенитки форта. Разумеется, целью япошек был Де Русси. Большая часть бомб падала там, но не все. Когда одна из них угодила в здание гостиницы, казалось, будто наступил конец света. Над головой жужжали и свистели раскаленные осколки. Земля задрожала, как при землетрясении. От ударной волны у Оскара заложило уши. Словно издалека он услышал слова Сьюзи:

   - Похоже, ты был прав.

   Она поцеловала его, скорее из чувства благодарности, нежели от страсти.

   Затем в бетонное ограждение, защищавшее береговые орудия и арсенал угодил бронебойный снаряд, а может и не один. Последовал взрыв, отчего все предыдущие показались легкими хлопками. С неба пошел настоящий дождь из кусков бетона и стали. Судя по крикам, некоторые обломки угодили в окопы. Оскар подумал о том, сколько при этом погибло защитников - бывших защитников - форта.

   Авианалет продлился примерно полчаса. Зенитки продолжали стрелять ещё минут десять после того, как упала последняя бомба. Повсюду свистели осколки вперемежку с обломками форта. Оскар пожалел, что не раздобыл каску. Эта хрень способна раздавить голову как дыню.

   Несмотря на продолжавшиеся взрывы, люди начали вылезать из окопов.

   - Господи, мне нужно выпить! - воскликнул кто-то. Прозвучало это так, словно говорил Эдвард Марроу или Уильям Ширер.

   Сьюзи тревожно вскрикнула. Она указала туда, где на месте её номера была куча дымящегося бетона. Оскар судорожно сглотнул. Если бы они решили проигнорировать сирены и занялись тем, чем хотели, то скорее всего они бы погибли счастливыми, но определенно погибли бы.

   Сьюзи, наконец, заговорила:

   - Ну и что мне теперь делать? Там все мои вещи! Будьте прокляты, сраные япошки!

   Неожиданно для себя, Оскар ответил:

   - Если хочешь, можешь переехать ко мне.

   Оскар моргнул. Он приносил домой котят, даже щенка однажды принес, но приводить девушек ему ещё не доводилось. Дело даже не в том, что Сьюзи его раздражала. Если бы не война, они бы выбесили друг друга за пару дней и быстро разбежались в разные стороны. Но он не представлял, как можно бросить женщину, у которой из всего имущества - один банный халат.

   Она взглянула на него так, словно сама что-то просчитывала.

   - Хорошо, - сказала она через несколько секунд. - Но ты мне не хозяин. Если я захочу куда-нибудь сходить, то уйду.

   - Ладно, - не медля, ответил Оскар. - Без проблем. Начнешь меня бесить, открою дверь и иди, куда пожелаешь. Пока же... - Он протянул руку. - Как там твоя фамилия?

   - Хиггингс, - ответила она и пожала ладонь. Её собственная ладонь практически утонула в его, но рукопожатие оказалось крепким. - А твоя?

   Оскар назвал.

   - Ван дер Кёрк? - переспросила Сьюзи и рассмеялась. - Ты такой загорелый, что я решила, будто ты - итальянец или испанец.

   Оскар пожал плечами.

   - Я же всё время на солнце. За это я и люблю Гавайи. Хочешь посмотреть мой дом? Он в нескольких кварталах маука отсюда. - Когда Сьюзи снова непонимающе посмотрела на него, он пояснил: - Севернее. Ближе к горам.

   Когда он только появился на Оаху, гавайские обозначения направлений тоже его смущали. Теперь же он и сам свободно ими пользовался. Он постепенно становился "камааина" - старожилом, а не "малихини", т.е. новичком, как Сьюзи.

   - Идём, - сказал он и девушка пошла за ним.

   Здание, в котором находилась квартира, её не впечатлило. Впрочем, Оскара оно тоже не впечатляло. Хотя, она немного удивилась, когда Оскар открыл дверь без помощи ключа. Войдя внутрь, она сказала:

   - А, поняла. Ты не закрываешь дверь, потому что красть у тебя нечего.

   - Единственное стоящее, что у меня есть - это машина и доска. Причем, машина так себе, - ответил Оскар, вновь пожав плечами. - Чтобы жить тут, многого не нужно.

   На это Сьюзи ничего не ответила. Он предположил, что надолго она здесь не задержится. Сьюзи нравились вещи. Она спросила:

   - Может, сейчас, закроешь дверь?

   - Зачем? - спросил Оскар, но быстро догадался. - А.

   Она рассмеялась. Он заслужил насмешку и тоже засмеялся.

   - Когда начали бомбить, мы кое-чем собирались заняться. - И, словно напоминая ему об этом, она распахнула халат.

   Кровать оказалась узкой для двоих, но не критично. Всё шло хорошо, как вдруг стены дома затряслись, а окна зазвенели - чудо, что стекло не рассыпалось. Сьюзи пискнула. Оскару потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Даже Джону "Путейцу" Генри понадобилось бы время, чтобы восстановить силы. Он только вернулся к делу, как очередной рёв заставил Сьюзи снова запищать.

   Поняв, что случилось, он не стал останавливаться.

   - Просто ещё один взрыв в Форте Де Русси и всё.

   - И всё? - воскликнула Сьюзи. - Господи!

   Оскар не ответил, по крайней мере, не вслух. Через какое-то время ему удалось отвлечь её. Этот факт он счел комплиментом самому себе - отвлечь кого-то от грохота взрывов это, без сомнений, подвиг. Короткий стон Сьюзи говорил о том, что он её не только отвлёк. Спустя мгновение, Оскар и сам взорвался. Он почесал щёку.

   - Неплохо, - сказал он, пытаясь убедить сам себя в правоте своих слов. Что ещё он должен мог сделать со Сьюзи? Выяснить это он собирался незамедлительно.

   Показался американский солдат. Капрал Такео Симицу вскинул винтовку. Он аккуратно прицелился, глубоко вдохнул и выстрелил. "Как на учениях", - подумал он, когда приклад винтовки "Арисака" ударил его в плечо. Американец скрючился и упал. Симицу скрылся в окопе, вырытом прямо посреди ананасовой плантации неподалеку от Вахиавы.

   Он совсем не гордился тем, что приходилось стрелять во врага. Американцы были храбры. Он видел это с самой высадки. Они оказались храбрее, чем он ожидал, несмотря даже на то, что многие пытались сдаться, вместо того, чтобы сражаться насмерть. Получалось нечто похожее на спорт.

   Но стрелять по ним вот так, казалось ему нечестным. Их, что совсем не учили прятаться? Воевать Симицу начал ещё в Китае и в своем полку считался ветераном. Китайца, например, невозможно было увидеть, пока тот не выстрелит тебе промеж глаз. Винтовок у них не хватало, не говоря о более тяжелом вооружении, но они делали всё, что могли и даже больше.

   Американцы, напротив, кажется, были вооружены лучше его собственных бойцов. Если бы не удалось подавить их авиацию, сдвинуть их с места оказалось бы невозможно. Однако всё выглядело так, будто они просто не знали, что делать, поэтому раз за разом расплачивались за свою нерасторопность.

   Над головой Симицу просвистели пули. Он рассмеялся. Американцы, видимо, считали, что он останется торчать на одном месте. Они были похожи на людей, которые прикрывают живот уже после того, как их туда ударили, а потом, после удара по лицу, прикрывали уже его. Они не знали, что будет дальше и о своем противнике думали так же. За эту наивность им тоже приходилось расплачиваться.

   Позади Симицу раздались глухие хлопки миномета. Поп. Поп. Поп. Мины ложились в точности на позицию пулеметчиков, которую янки так неосторожно раскрыли. Симицу надеялся, что расчет был убит. Но даже если они погибли, вывести из строя пулемет не удастся. Это не настолько сложная конструкция, чтобы простые бойцы не могли с ним справиться.

   В окоп капрала забрался лейтенант Ёнэхара. Для лучшей маскировки на каску он прицепил листья ананаса. Он перемещался подобно змее, не поднимая живот от земли. Лейтенант указал на юг.

   - Видишь вон тот белый дом, капрал?

   Симицу на мгновение высунулся и снова скрылся в окопе.

   - Да, господин. Вижу. Тот, что в сотне метрах позади вражеских позиций?

   - Hai, - ответил Ёнэхара. - Он самый. Он стоит на возвышенности. Нашей роте приказано его занять. Твои бойцы пойдут в атаку с остальными.

   - Есть, господин, - сказал Симицу. Это было единственное, что он мог сказать, получая приказ. Впрочем, не совсем. Высказывая личное мнение о приказе, он добавил: - Непростая работёнка, господин.

   - Непростая, да, - согласился Ёнэхара. - Однако полковник Фудзикава считает, что этот дом важен. Я поведу вас в атаку. Если понадобится сковырнуть американцев с их позиций, воспользуемся мечами и штыками.

   Штык был хорош, чтобы потрошить цыплят. Если воткнуть его в землю, на рукоятку можно повесить котелок. Для других целей Симицу им пока не пользовался. Но если лейтенант поведет их в бой, он пойдет, не мешкая.

   - Так точно, господин, - ответил он. Если американцы не побегут, он угостит их штыком, если, конечно, прежде не пристрелит.

   - По моей команде, - сказал Ёнэхара и уполз обратно. Симицу передал новость бойцам.

   Миномет стих. По американцам начала бить полевая артиллерия, находившаяся дальше в тылу. Когда лейтенант Ёнэхара закричал: "В атаку!", Симицу выскочил из окопа и побежал к американским позициям.

   - Отделение! За мной! - выкрикнул он. Бойцы тоже начали выбираться из окопа. Капрала переполняла гордость. Он и, правда, принадлежал к расе воинов. Как американцы рассчитывали остановить его и таких, как он?

   Ответ на этот вопрос он получил раньше, чем сам того хотел. Американцы рассчитывали остановить их плотным огнем. Пулемет, который недавно стрелял по нему, снова открыл огонь. К нему присоединились другие, прежде молчавшие. Японские солдаты начали падать, как подкошенные. Пуля разорвала рукав гимнастерки Симицу, словно убеждая отступить или залечь.

   Тем не менее, он продолжил идти вперед. Командир взвода приказал, значит, нужно подчиняться. Лейтенант Ёнэхара вытащил катану. На лезвии меча играли солнечные блики. Оно способно отрубить руку, или даже голову, если Ёнэхаре представится такой шанс. Едва Симицу закончил обдумывать эту мысль, как пуля угодила лейтенанту прямо в лицо, а затылок взорвался веером кровавых брызг. Он рухнул так, словно все его кости в одно мгновение превратились в воду.

   Вид упавшего командира вывел его из некоего подобия лихорадочного бреда. Капрал Симицу посмотрел направо, затем налево. Большая часть роты погибла. На ногах остался лишь он, да несколько человек. Если они побегут дальше, они не победят. Они погибнут. Теперь Симицу отчетливо это понимал. Пулеметам было плевать, что ты какой-то там воин. Они тебя убьют, как и любого другого.

   Однако солдатам был дан приказ атаковать. Симицу задумался, как он мог его изменить. Отдавший его офицер погиб, однако приказ продолжал действовать. Пули не могли уничтожить команду, лишь солдат, пытавшихся её выполнить. Ни Симицу, ни других японских солдат никто никогда не учил отступать. Если он прикажет выжившим отойти, они его, скорее всего, не послушаются.

   Все эти мысли пронеслись в его голове за долю секунды. И вдруг, решение поразило его, словно удар молнии.

   - На позиции! - крикнул он. Об отступлении он не сказал ни слова. Все поняли приказ, как надо и смогли вернуться в окопы, не потеряв чести.

   Они также сумели извлечь из этого выгоду. Хоть Симицу и не произнес слова "отступление", но таковым оно и было. Они смогли утащить раненых, но мертвых пришлось бросить. На всём пути к окопам, их подгоняли американские пули.

   Рядом с Симицу в окоп прыгнул рядовой. Им оказался Акира Мураками, первогодка, ещё молоко на губах не обсохло. По крайней мере, так было до первого боя. После высадки на Оаху, в их подразделении сосунков, сопляков, первогодок больше не осталось. Однако Мураками смотрел на капрала широко открытыми глазами, спрашивая:

   - Что с нами сделают, когда узнают, что мы... вернулись? - Слова "отступили" он тоже произносить не стал.

   - Мы сделали всё, что смогли, - сказал Симицу. - Может, у танка получится захватить дом. Пехота этого не сможет. Сама не сможет.

   Мураками лишь пожал плечами. Спорить с капралом он не посмел, но и верить ему отказывался. Симицу продолжал:

   - К тому же, что такого они смогут сделать с нами, чего не могут американские пулеметы?

   Этот довод попал в цель. Молодой солдат вздрогнул и кивнул.

   Никто так ничего и не сказал об отступлении. Через полтора часа в небе заревели пикировщики "Аити". Они проредили позиции противника, которые не сумела занять невезучая пехота. Снова пришел приказ атаковать. Практически без сопротивления, преодолев разгромленные укрепления американцев, японские солдаты двинулись на Вахиаву.

   "Почему они не послали бомбардировщики до того, как американцы начали по нам бить?" - гадал Симицу. Но спросить об этом было некого. Вопрос так и остался без ответа. А война продолжалась.

   Получив желаемое, лейтенант Джим Петерсон быстро понял, что это ещё не всё. Будучи ещё довольно молодым человеком, он наивно полагал, что совершил нечто уникальное. Но все остальные вокруг были слишком заняты выживанием, чтобы утруждаться разубеждать его.

   Флот мог надеть на него каску, дать винтовку и отправить воевать. Но, оказавшись на передовой, он понял, что в армии ему не очень-то и рады. Сержант осмотрел его и сказал:

   - Сэр, вам придется снять капитанские знаки отличия, пока вы не убили кучу народу.

   - Капитанские? А. - Звание капитана на флоте, в армии равнялось званию полноценного полковника. Но две серебристые плашки флотского лейтенанта, на суше означали капитанское звание. - Я здесь не для того, чтобы командовать ротой.

   - Отличное решение, - сказал сержант. Служи он в ВМС, быстро бы дослужился до чиф-петти-офицера. Он помолчал, чтобы прикурить "Кинг Сано", затем продолжил: - Здесь ваше звание нихера не значит, простите мне мой французский, учитывая, что вы вообще не знаете, что нужно делать. Были бы вы из морской пехоты... но, нет. Скажу по правде, вас тут, скорее всего, убьют зазря.

   - Если я перед этим завалю пару япошек, значит, не зазря, - не скрывая ярости, ответил Петерсон. - Я, может, и не пехотный офицер, но стрелять умею. И как приказы выполнять тоже знаю.

   Впервые сержант посмотрел на него не как на муху в супе. Петерсон вдруг понял, что всё сказал правильно, хотя большую часть произносил на эмоциях. Сержант задумчиво выпустил кольцо дыма и сказал:

   - Хорошо, сэр. Это справедливо. С этого момента вы... - Он замялся, вчитываясь в бумагу. - Рядовой Петерсон. Устраивает?

   - Более чем! - ответил Петерсон. Сержант снова посмотрел на него. Летчик понял, что от него ожидали иного ответа. - Эм, так точно, сержант! - Этот человек вдруг превратился для него в непосредственного командира.

   - Хорошо, - кивнул тот. - А теперь, как я и сказал, сними эти сраные плашки.

   Это был приказ. А он только что сам сказал, что умеет их выполнять.

   - Есть, сэр! - сказал он и снял знаки различия. Убрав их в карман, он почувствовал себя моложе, словно никогда не был в Аннаполисе. На самом деле, всё было не так. Ещё он почувствовал себя более беззащитным. Теперь любой мог ему приказывать. Он как будто вернулся в военно-морскую академию, только хуже. Тогда он стремился стать офицером. Теперь все эти старания пошли прахом.

   - Делать придется вот, что, - невозмутимо продолжал сержант. - Поедешь на гарнизонный аванпост в Колекол Пасс, к западу от казарм Скофилда. Так я смогу выдернуть оттуда пару опытных ребят и перевести их на более важное направление.

   Петерсон вдруг понял, что оказался в некоем подобии армейского аналога береговой обороны Южной Дакоты. Он хотел было сказать, что пришел сюда сражаться сам, а не помогать сражаться другим. Но эти слова так и остались у него на уме. Рядовые не оспаривают приказы. Сержант, наверняка, лучше знал, что творилось вокруг. Он кивнул.

   - Есть, сержант.

   - Ну, так иди. Так у нас тут обычно и поступают. Скоро в том же направлении отправится грузовик с бобами и прочим барахлом. Если поторопишься, успеешь на рейс. И надейся, что там окажется не слишком много япошек. Если они там будут - мы в жопе. Катись отсюда. Мне есть чем заняться, помимо тебя.

   И Петерсон ушел. Он нашел грузовик и забрался в кабину к водителю. Парня за рулем звали Билли Джо МакКенни, он был родом откуда-то из южной глуши.

   - Если японцы, - слово "японцы" он произносил как "понсы", такого произношения Петерсону прежде слышать не доводилось, - дойдут до Ваианы, - это слово он произнес каким-то просто непостижимым образом, - до гор, тада они пойдут прям на нас и я не знаю, чо с нами буит.

   - А почему ты думаешь, что они не пойдут в другом месте? - поинтересовался Петерсон.

   Может, МакКенни и не очень хорошо говорил по-английски, но соображал он неплохо. Он посмотрел на Петерсона, словно тот сошел с ума.

   - На те горы даж козел не залезит, не гвря уж о пошках.

   Грузовик прогромыхал мимо казарм Скофилда. Дорога с востока на запад, проходившая через казармы, осталась нетронутой. Сами казармы и другие здания вокруг них были полностью разрушены. На обочинах валялись обгоревшие остовы легковушек и грузовиков. Они тянулись вдоль дороги, похожие на могильные памятники из искореженного металла. Петерсон постарался не думать о тех, кто сидел внутри в момент попадания.

   К западу от казарм дорога начала подниматься и уходить в горы. Чем ближе Петерсон к ним приближался, тем сильнее убеждался в правоте Билли Джо. Склоны гор были невелики, но очень круты и обрывисты. К тому же они были покрыты самыми густыми джунглями, что он когда-либо видел. Он не смог бы назвать и половины растений - чёрт, он ни одного бы не назвал - но ему совсем не хотелось пробираться сквозь толстые пальмы, папоротники и колючие кусты.

   На полпути к Колекол Пасс дорога закончилась. Со всех сторон нависали горы. Американский пост смотрел в западную сторону. Там стояли полевые орудия, несколько хорошо обустроенных пулеметных точек и пара штабных машин, которые бойцы прозвали "замки со штифтом". На них тоже поставили пулеметы, превратив их тем самым в мобильные огневые точки.

   Петерсон помог МакКенни и другим бойцам с блокпоста разгрузить грузовик. Никто не заметил в нём ничего необычного. Когда МакКенни развернул машину, целое отделение солдат тут же запрыгнуло в кузов.

   - Отдаем дюжину, а взамен получаем одного, - проворчал командовавший здесь майор. Судя по отвращению, читавшемуся на его лице, случалось это далеко не впервые. - Скоро у нас тут будет целая гора самых лучших пушек и ни одного человека, чтобы из них стрелять.

   Наличие горы самых лучших пушек его совершенно не волновало. А то, что у него закончились люди - это уже другой вопрос. Ещё вопрос: нужны ли вообще здесь люди? Чем больше Петерсон смотрел на горы, тем сильнее ему казалось, что этот блокпост нужен здесь для того, чтобы палить из пушки по воробьям.

   - Сэр, мне кажется, через эти заросли не проберется даже Тарзан, - заметил он.

   Майор дернулся. Затем ухмыльнулся.

   - От Тарзана можно ожидать чего угодно, - сказал он. - Он ходит повсюду, нашел затерянный древнеримский город и... - Офицер всё продолжал говорить. Петерсон понял, что наткнулся на фаната Эдгара Райса Берроуза. Майор переключился на приключения Джона Картера на Марсе, затем на похождения Карсона Напьера на Венере. А Петерсон всё это слушал, и слушал. Офицер начал рассказывать о самом Берроузе, который, как выяснилось, провел на Оаху довольно много времени.

   По мнению самого Петерсона, Берроуз сбежал сюда, чтобы укрыться от поклонников. Но укрыться от них, как оказалось, негде. "Мне точно здесь нигде не спрятаться", - невесело подумал Джим. Майор же, кажется, затыкаться совсем не собирался.

   Но, всё-таки, наконец, он заткнулся. Петерсону удалось уйти и осмотреть восточную сторону. Его глазам предстал хребет Коолау на другой стороне острова. Не так уж и далеко. Если американцам удастся сдержать японцев к северу от казарм Скофилда и Вахиавы, тогда у них появятся некоторые шансы.

   Колекол Пасс мог бы стать отличным наблюдательным пунктом. Петерсон уже хотел произнести это вслух, как одернул себя. Так мог рассуждать флотский лейтенант. А что насчет обычного армейского солдата? Разве он не должен держать рот на замке и делать, что скажут? Именно такого поведения он ожидал от простого матроса на флоте. Петерсон прикусил губу.

   Чуть позже он услышал, как майор разговаривал по полевому телефону. Он указывал координаты позиций японской артиллерии. Петерсон рассмеялся про себя. Старушка Армия сама знает, что здесь и как.

   Где-то вдалеке загромыхали орудия. Затрещали пулеметы. Защелкали винтовки. Но здесь всё было тихо. Солдаты играли кто в безик, кто в нарды. Чирикали птицы. Петерсон знал о них не больше, чем о деревьях, на которых они сидели.

   Стояла тишина. Учитывая, что происходило в паре километрах отсюда, просто поразительная тишина. Собравшиеся здесь люди, в большинстве своём, были рады оказаться вдали от опасности. Петерсон же ворчал и кипел. Ему хотелось драться с японцами, а не сидеть тут и не тыкать пальцем туда, откуда они могли появиться.

   Он не успокоился даже, когда солнце начало клониться к горизонту. Джим решил потревожить майора. Тот его выслушал и сказал:

   - Простите, рядовой, но нет. Я высоко ценю вашу инициативу. Стоит отдать вам должное. Но мой ответ - нет. Мы находимся здесь с определенной целью. Я бы и сам отправился в бой. Но я выполняю приказы, а вы будете делать то, что прикажу я. Ясно?

   - Так точно, сэр, - ответил Петерсон. Майор был прав и от этого Джим разозлился ещё сильнее.

   На ужин были бобы. Бобы с жареной свининой. Бобы, скорее всего, были привезены на том же грузовике, на котором приехал Петерсон. Перед тем как сварить, их как следует высушили. На вкус вроде ничего, не деликатес, но ничего. Свинину же все ели быстро, при этом, улыбаясь. Петерсон предположил, что свиней реквизировали с ближайшей фермы. Никто ему ничего не говорил, а сам он решил, что вряд ли добьется популярности, если примется расспрашивать.

   Он завернулся в одеяло и уснул прямо на земле. У некоторых солдат была москитная сетка. У него не было. Он подумал, чего ему будет стоить её отсутствие. Он выпрямился и повернулся, укладываясь поудобнее. Повсюду послышался храп. Пехота без проблем засыпала на голой земле. То, что сам он привык к удобной койке - его проблемы.

   В районе полуночи всех, кому удалось уснуть, разбудили истошные крики.

   - Уходим! Валим! Бежим! - орал майор. - Нужно сваливать, пока нас не отрезали и не окружили!

   - Что за хуйня? - крикнул кто-то, в общем, озвучив мысли Петерсона.

   - Япошки, - пояснил майор. Что не удивительно. Солдаты Муссолини находились далековато. Но то, что он сказал потом, просто шокировало: - Сраные узкоглазые высадились на западном берегу! Они в горах прямо за нами. Значит, надо уходить.

   - Они, что прошли через Поакеа Пасс? - спросил какой-то солдат.

   - Нет, говорю же: они перелезли через горы! Не спрашивай, как. Они, наверное, наполовину обезьяны. Но большая их часть у нас по фронту. Бог его знает, как мы будем их останавливать. Или хотя бы задерживать. Но, надо. Давай, шевелись!

   Петерсон выбрался из самодельной постели. Видимо, он всё-таки побывает в бою. Задаться вопросом, действительно ли он этого хотел, ему даже в голову не пришло.

   Какой-то генерал времен Гражданской войны - Флетч уже бросил попытки вспомнить, кто именно - как-то сказал, что необстрелянные бойцы должны бояться за фланги сильнее, чем девицы за свою невинность. Кое-что не менялось и спустя 80 лет.

   Флетч посмотрел на запад, в сторону хребта Ваиана. Будь он проклят, если хоть один человек рискнет перейти через эти покрытые густым лесом горы. Но он знал, япошки - не люди. Они перелезли через горы и оказались в тылу у американцев... Сколько их там собралось? Флетч понятия не имел и не думал, что хоть один американский солдат знал хотя бы примерно.

   Точно, много. Они не просто зашли с фланга. Они в тылу. И если американцам не удастся каким-то чудом перегруппироваться, отойти южнее и сформировать новый рубеж обороны, они канут в Лету.

   Отойти дальше означало бросить Вахиаву на произвол судьбы. Многие люди в городе не собирались никуда уходить. Беженцы забили все дороги. Флетч такое уже видел, когда жители Халеивы и Ваимеи убегали от наступавших японцев. Здесь же дела обстояли намного хуже. В Вахиаве жило больше народу. Японские истребители собирали богатую кровавую жатву, налетая на шоссе Камеамеа. Им, казалось,было плевать, по кому стрелять - по солдатам или по гражданским. А почему должно было быть иначе? С каждым снарядом, с каждой выпущенной пулей они сеяли всё больший хаос.

   Сидя в побитом "Де Сото", до сих пор тащившем орудие, медленно удаляясь от Вахиавы, Флетч постоянно смотрел по сторонам. Один из бывших пехотинцев, переквалифицировавшийся в артиллериста сказал:

   - Милый город. Обидно оставлять его япошкам.

   - Я как-то не успел его осмотреть, - отозвался Флетч. Он занимался поисками своей более-менее бывшей женушки. Если бы он нашел Джейн, то без разговоров затолкал бы её в машину. Хорошо, она его больше не любила. Но после всего увиденного, он япошкам не оставил бы даже умирающую полоумную дворнягу. Может, Джейн скажет ему "спасибо" за то, что он вытащил её оттуда. А, может, плюнет в лицо. Ему плевать. Если он её найдет, она поедет с ним.

   Но он её не нашел. Вахиаву он видел, да. Не такой уж и милый город. Он мало отличался от городков, выраставших по соседству с воинскими частями. В нём было полно неказистых домов и дешевых заведений, единственной целью которых было избавить солдат от имевшейся наличности. Бары, гамбургерные, китайские забегаловки, ателье, шившие дешевую одежду, тату-салоны, притоны, называвшиеся "домами бурлеска", хотя, по сути, это были обычные бордели. Нет, этот город был отнюдь не милым.

   С другой стороны, он разительно отличался от таких же городов при воинских частях на материке. Пальмы, качающиеся на ветру. Гибискусу плевать, что сейчас декабрь. Повсюду цвели золотые, красные, белые цветы. Флетч не мог вспомнить ни одного цветка, который бы цвел посреди зимы. Тропический пейзаж дополняли майны, полосатые горлицы, красные и серые кардиналы.

   Флетчу очень хотелось выскочить из-за руля и броситься в квартиру, в которой он недавно жил. Но он понимал, что не мог так поступить. Одно дело, увезти Джейн, встретив её на улице. Но бросать орудие ради её поисков - это нарушение присяги.

   Метрах в ста впереди из земли начали подниматься фонтаны земли. Снаряды летели один за другим. В этой колонне ехали почти одни гражданские. Люди падали, кричали.

   - Ах, ты ж, сука, - пробормотал Флетч.

   - Сэр? - переспросил солдат.

   - Это не разрывы от полевых орудий, - со знанием дела пояснил Флетч. Говорить так он имел полное право. Он прекрасно знал, на что способна артиллерия противника. В армии США имелись горные орудия, достаточно легкие, чтобы их могла тащить пара солдат, невзирая на тип местности. Кажется, у японцев тоже такие нашлись. Он представил, каково это - тащить даже горные орудия через хребет Ваиана. Кто бы мог представить, что японцы на это способны?

   А кто мог представить, что они вообще нападут на Гавайи? Нет, умные люди в штабах армии и флота обыгрывали подобные ситуации. Но это были всего лишь игры и относились к ним здесь, как к играм. Беда в том, что японцы так не считали. Они к этому делу подошли со всей серьезностью.

   "И, вот, мы за это расплачиваемся", - подумал Флетч. Он прибавил газу. Когда он переключился на вторую передачу, коробку заклинило. "Де Сото" не предназначен для перевозки артиллерийских орудий. Скоро он вообще откажется куда-либо ехать. Пока же, Флетч будет выжимать из него всё возможное. Если с гор в них прилетит снаряд... что ж, так тому и быть. Но орудие нужно тащить.

   И он тащил. Осколок снаряда угодил в крыло машины, но та продолжала ехать, старательно объезжая выбоины. Они направлялись к Перл Харбору и Гонолулу, гадая, где будет следующая остановка.

   Когда японская армия вошла в Вахиаву, Джейн Армитидж осталась в квартире. Она не знала, как японцы поступят с гражданскими. Ещё меньше она знала, как они поступят с белыми гражданскими женщинами. Выяснять это на собственном опыте она не хотела.

   Джейн не могла оторваться от окна. Этот крошечный тощий человечек, ковылявший сейчас по улице, правда, солдат? Он был похож скорее на восьмиклассника. На нём были короткие штанишки, из-под которых торчали худые как спички ноги. Здоровые американские солдаты, с которыми общалась она, должны были завязать его в узелок и просто отшвырнуть в сторону. На его маленькой голове сидела не по размеру большая каска. В руках он держал винтовку и вёл себя так, будто отлично знал, как с ней обращаться.

   Солдат посмотрел на окна. Джейн отпрянула назад, не дожидаясь, пока он её заметит. Видимо, не заметил, так как пошел дальше. Вскоре следом за ним прошли ещё двое японцев. Один оказался ещё более тощим, чем предыдущий, но второй выглядел крепче и больше, но всё равно оставался очень невысоким. На бедре у него висела американская фляжка.

   Послышались одиночные выстрелы. Американцы ушли несколько часов назад. Может, японцы не были до конца уверены, что это так. Или стреляли просто ради забавы, либо для острастки. Джейн нервно рассмеялась. "Они знают, как добиться своего, правда?"

   Она задумалась над тем, что, возможно, стоило уйти на юг до того, как пришли японцы. Но услышанное от беженцев из Ваимеи и Халеивы убедило её остаться. Японцы расстреливали их с воздуха. Увезти они смогли лишь то, что умещалось в руках. Почти все машины реквизировала армия. А тех, кто отказывался их отдавать, солдаты расстреливали.

   Джейн удержала в Вахиаве мысль, что побег не принесет ничего хорошего. Вероятно, японцы захватят весь Оаху. Если так и будет, где ей будет лучше всего? У себя в квартире или на дороге с мешком личных вещей за спиной? Выбор очевиден.

   Если бы она ушла, то пожалела бы об этом. Часть острова пока свободна, но это не её часть. Если она ошиблась и американцам удастся сдержать японцев...

   Она подумала, чем там занимается Флетч. Она надеялась, что он всё ещё жив и сражается. Как минимум, из-за того, что артиллерия могла нанести японцам реальный вред, а как максимум, потому что до сих пор его любила. Она не заметила его в колонне отступавших солдат. Что это доказывало и доказывало вообще хоть что-то?

   Шло время. Стрельба постепенно стихла. И вдруг тишину разорвал громкий мужской голос. По мере его приближения, Джейн смогла разобрать, что же он говорил:

   - Всем в 4 часа явиться на угол улиц Макани и Калифорния. Японский командир объявит правила проживания в оккупации. Макани и Калифорния! 4 часа! Правила проживания в оккупации! Явка обязательна!

   Кем бы ни был этот человек, по-английски он говорил довольно сносно, с легким японским акцентом.

   Этот человек выучил язык в колледже на материке? Или это местный япошка, выполнявший приказ военных? Стал бы местный японец делать то, что говорят оккупанты? Радуется ли он закату звезд и полос и восходу красного солнца? "Некоторые точно радуются", - не без злобы подумала Джейн.

   Она задумалась над тем, стоило ли подчиниться приказу японцев, или он был ловушкой. Без особого желания, она решила подчиниться. Если на этом собрании будут оглашены какие-то правила или приказы, ей совсем не хотелось получить пулю за то, что она что-то нарушила. Угол Макани и Калифорнии находился в нескольких кварталах от шоссе Камеамеа и совсем рядом с её домом. Уходя, она заперла дверь на замок, который вряд ли бы выдержал удар ружейного приклада.

   На улицу выходили и другие люди. Джейн махала и кивала знакомым. Все притворялись, будто никаких японских солдат на улице не было. Те же просто смотрели на хоули. Иногда они заговаривали с жившими в Вахиаве японцами. Те иногда им отвечали. То, с каким тоном они разговаривали, подсказало Джейн, что беспокоиться пока не о чем.

   На углу Макани и Калифорнии в компании японского офицера у стола стоял местный японец, державший здесь детский сад. Он переводил:

   - Майор Хирабаяси говорит, что отныне при появлении солдата Японской Империи все должны кланяться и уходить с его пути. Солдаты могут останавливаться у местных жителей. В таком случае хозяева берут на себя ответственность за их обеспечение.

   Местные жители начали ворчать. Впрочем, когда вокруг стояли вооруженные солдаты, ворчанием всё и ограничилось. Майор Хирабаяси продолжал:

   - Всё оружие сдать. Любой, у кого найдут оружие по истечении трехдневного срока, будет расстрелян. Всю еду также сдать. Когда будет отдан приказ, вы должны принести все припасы на центральный распределительный пункт. Любой, у кого найдут лишние припасы, будет также расстрелян.

   Снова послышалось ворчание. Джейн задрожала от страха. Вот, значит, на что она купилась. Жаль в её квартире не было двора, тогда можно было бы ночью закопать хоть немного. Но, когда вокруг шумные соседи, сделать этого не получится. "Надо было всё-таки бежать".

V

Трап "Осима-мару" прогнулся под весом Хиро Такахаси. На корме заревел дизельный двигатель и сампан вышел в Тихий океан. Такахаси был счастлив.

   - Ну, вот мы и снова в деле, - произнес он. Сидеть дома и ничего не делать для него оказалось тяжелее изматывающего труда в открытом море.

   Сыновья выглядели не столь воодушевленными.

   - С Рождеством, - не скрывая сарказма, сказал по-английски Хироси. Хиро всегда дарил детям подарки на Рождество. А почему нет? Все дарили. Но во всём остальном, этот день ничем не отличался от прочих. Какая разница, что хоули считали его выходным?

   Кензо добавил, чуть менее насмешливо и по-японски:

   - Ты, ведь, знаешь, отец, почему нас снова выпустили в море?

   - Мне без разницы, - ответил Хиро. - Разве не здорово, снова дышать свежим воздухом? - Топливохранилища в Перл Харборе уже выгорели, но едкий неприятный запах всё ещё стоял над Гонолулу. Едва порадовавшись свежему воздуху, Хиро закурил.

   - Нужно пореже курить, - сказал он. - Заканчиваются уже.

   - Всё вокруг заканчивается, - заметил Кензо. - Поэтому военные и выпустили сампаны. Им очень нужна наша рыба.

   - Пока у нас есть топливо, жить можно. С рыбаком может случиться многое, но голодать он, скорее всего не будет.

   - А на сколько нам хватит топлива? - поинтересовался Хироси. - Как и всё остальное, его привозят с материка. В смысле, привозили. И больше не привозят.

   - Если Япония победит, она даст нам топливо.

   Хироси и Кензо рассмеялись и старого рыбака это разозлило.

   - Ты забыл, отец? - спросил старший сын. - Одна из причин, почему Япония начала воевать с Америкой - это то, что мы запретили им покупать нефть. Они не станут делиться ею с Гавайями. - Кензо кивнул, соглашаясь с братом.

   Хиро пристально посмотрел на сыновей. Он совсем забыл о нефтяном эмбарго. То, что они не только обошлись с ним невежливо, рассмеявшись, а ещё и оказались полностью правы, полностью испортило ему настроение. К тому же для Хироси и Кензо Америка - это "мы", а Япония - "они". Хиро понял это ещё раньше, но нравиться ему такой расклад больше не стал.

   Хироси потер нос и продолжил:

   - С материка приходит всё, кроме ананасов и сахарного тростника. Если нам нужны джинсы или ботинки, молоко или кукурузные консервы, или мука, чтобы испечь хлеб, или... да, что угодно. Всё везут с материка.

   - Помнишь, как пять лет назад в порту на западном побережье вспыхнула забастовка? - заговорил Кензо. - Тогда нам хватило еды на две недели, пока не наладили поставки с восточного берега, из Австралии и той же Японии. А где брать припасы теперь? Очень скоро мы начнем голодать.

   - Ладно. Хватит, - оборвал Хиро сыновей. Ему хотелось их побить. Но он не мог. Они уже взрослые мужчины, к тому же гораздо крепче его. Они так сильно от него отличались. Он задумался, что же он сделал не так. Если бы он был лучшим отцом, стали бы его дети более похожими на японцев?

   Он попытался отвлечься на текущие дела, хотя заняться на сампане было особо нечем. Двигатель исправно пыхтел. Шумнее, чем обычно, но в пределах нормы. Старику даже захотелось, чтобы он сломался. Тогда бы он взял инструменты и принялся за работу. Тогда бы он смог отвлечься от этих любителей молочных коктейлей и гамбургеров - своих сыновей. Вместо этого он уставился на отдалявшийся берег Оаху.

   Хироси сказал что-то по-английски. Кензо рассмеялся. Перевести сказанное для Хиро они даже не потрудились. "Меня, поди, обсуждают", - возмущенно подумал он. Считают, что всё знают, а их старик-отец не знает ничего. Ну, судя по всему, в этой драке они поставили не на того бойца. С каждым днем грохот артиллерии приближался к Гонолулу. Японцы наступали. Американцы отступали. Бесконечно отходить они не могут, иначе окажутся прямо в океане.

   "Осима-мару" качнулась на волнах. Он наблюдал за крачками, олушами и птицами-фрегатами. Вспомнил хриплые крики чаек, которые слышал в водах Внутреннего моря, когда был молод. Они могли привести рыбака к стае корюшки или скумбрии. Однако чайки, за исключением редких одиночек, до Гавайев не долетали. Человеку приходилось прибегать к помощи других птиц.

   Некоторые олуши ныряли прямо в воду. Точно так же пикировали японские бомбардировщики, когда бомбили американцев в Перл Харборе. Впрочем, в воду они не падали. Наоборот, они взлетали и заходили на очередной вираж.

   - Banzai! - тихо произнес Хиро. - Banzai!

   Ему не хотелось, чтобы сыновья его услышали.

   Он направил лодку к стае олуш. Из воды вылетела птица с крупной рыбиной в клюве. Хиро кивнул. Он подал знак Хироси и Кензо. Те уже подтащили к борту бочки с приманкой и приготовили удочки. Что нужно делать, сыновья знали хорошо.

   Оказавшись на свободе, гольяны жизнерадостно разбегались в стороны, не ведая о том, что им суждено. В синеве моря виднелись их серебристые бока и хвосты. Рядом тут же появились рыбы побольше. Кому-то из них удастся хорошо пообедать. Иные же угодят на крючки, а затем на разделочные доски и сами станут обедом.

   Вдалеке, за много миль на севере грохотали разрывы.

   - Это снова орудия береговой обороны? - спросил Кензо.

   Хиро был того же мнения. Но Хироси помотал головой.

   - Не думаю. Кажется, это корабли в Перл Харборе стреляют по двигающимся на юг японцам.

   - Заметь, уйти из Перл Харбора они не могут, - сказал Хиро. Сыновья неприязненно посмотрели на него. Старик проигнорировал их взгляды. Он знал, что это правда и они знали, хоть эта правда им и не нравилась. Когда началась война, японские бомбардировщики третьей волны атаки потопили в водах канала, выходящего в открытый океан, два легких крейсера. Они закупорили бутылку, и теперь ни один корабль не мог покинуть бухту. С тех пор японцы их безостановочно бомбили.

   На некоторых кораблях оставались рабочие орудия. Время от времени, они стреляли. Их калибр был крупнее любого наземного орудия, за исключением пушек береговой обороны. Хиро предположил, что скоро японские самолеты вернутся. После чего, количество пушек, стрелявших по японским солдатам, несколько уменьшится.

   "По солдатам моей страны", - снова подумал Хиро и кивнул. Да, Япония - его страна. И всегда ею будет. Плохо, если ни Хироси, ни Кензо не желали этого понять.

   Рыбе же не было никакого дела до грохота артиллерии. Когда Такахаси вытаскивал удочку, на ней был и полосатый тунец, и желтоперый, к пиршеству присоединилось даже несколько золотых макрелей. Рыбаки принялись потрошить и убирать рыбу.

   В стороне появилась стайка гольянов, там же среди них плавали рыбные потроха. Туда же вскоре были заброшены удочки. Хиро знал, что потроха привлекут акул, что тоже неплохо. Акул тоже можно есть, хотя многие хоули были слишком глупы, чтобы это осознать. Рыбак решил, что сегодня он без проблем продаст и их.

   Вместе с сыновьями он ловил рыбу до тех пор, пока солнце не начало клониться к закату. Затем Хиро завел двигатель "Осима-мару" и направил лодку обратно в залив Кевало.

   - Посмотрим, как тут дела, - сказал он, когда они причалили к берегу.

   - В смысле, посмотрим, как тут все напуганы, - вставил Хироси. Старик на это лишь пожал уставшими плечами. Всё всегда, в итоге, сводилось к одному и тому же.

   По рынку, помимо постоянных японцев и китайцев, расхаживали вооруженные винтовками со штыками американские солдаты. Когда Хиро их увидел, им овладел страх. Что если, они введут фиксированные цены или просто конфискуют весь его таким трудом добытый улов? Если они поступят именно так, Хиро проклянет себя, если выйдет в море на следующий день. Он жил тяжким трудом, но этот тяжкий труд компенсировался достойной оплатой. Если он не получит своё, зачем вообще выходить в море?

   Однако солдаты лишь поддерживали порядок. И его приходилось поддерживать, потому что покупатели слетелись на улов Хиро, словно стая голодных волков. Они лихорадочно принялись перебивать цены друг друга. Распродав всё, что хотел, в кармане Хиро оказалось в три раза больше денег, чем он мог себе вообразить.

   Денег оказалось столько, что он даже забыл выбрать особого тунца для Реико. Но мысль о том, что жена ему на это скажет, оказалась сильнее даже собственной жадности.

   - Мы разбогатеем! - сказал он сыновьям. - Разбогатеем, говорю я вам!

   Он подумал о тех деньгах, которые мог заработать, распродав оставшуюся рыбу.

   Но Хироси всё испортил, сказав:

   - Нет, не разбогатеем. Эти покупатели поднимут цены на свои товары. Все поднимут цены на свои товары. Посмотри. - Он указал на витрину продуктовой лавки хоули, мимо которой они шли. Они с Кензо прекрасно читали по-английски. - Мука выросла наполовину с начала войны. И рис тоже. Лук вырос в два раза. Ты глянь на апельсины! Доллар тридцать пять за дюжину! В два с половиной раза дороже, чем до войны!

   Радость Хиро мгновенно улетучилась. Затем, она вернулась, почти с той же силой.

   - Да, цены выросли, но я заработал ещё больше!

   - Сколько ты отдал за топливо? - спросил Кензо.

   Хиро поморщился.

   - Старик Окано - настоящий разбойник, - сказал он. В этот раз ощущение радости не вернулось. Он знал, что дешевле ему никто не продаст. Ни японцы, ни китайцы, ни хоули. Цены на топливо взлетели просто до небес. Почти все запасы забирали военные, а больше, как и сказали сыновья, взять было неоткуда. Бензин дорожал даже быстрее, чем дизель. А это означало...

   - Ладно, мы не разбогатеем, - признал Хиро. Впрочем, он чувствовал себя не таким разочарованным, как думал поначалу. Всё равно он не знал, что с этим богатством делать.

   Кензо спросил:

   - Что будем делать, когда топливо закончится? Снимем двигатель и поставим мачту? Мы с Хироси не умеем ходить под парусом.

   - Я так ходил в молодости, - ответил Хиро. - Думаю, и сейчас могу. Полагаю, смогу найти кого-нибудь толкового себе в помощь. - Он сунул руку в карман. Наём работника обойдется недешево. Он вдруг понял, что всё это богатство уйдет от него быстрее, чем пришло.

   На следующий день после Рождества Джо Кросетти явился на приемную комиссию Военно-морской летной академии в Сан-Франциско. Возглавлял эту комиссию высокий светловолосый швед по фамилии Ландквист. Он посмотрел его дело и улыбнулся.

   - Вы, часом, не родственник Фрэнки Кросетти, молодой человек? - поинтересовался он.

   Джо тоже улыбнулся. Если бы ему каждый раз платили 10 центов, когда кто-то спрашивал, не родственники ли они с игроком "Янкиз", он стал бы богаче самого Фрэнки.

   - Насколько мне известно, нет, сэр, - ответил он. - Наверное, на исторической родине между нашими семьями и есть какая-то связь, но этого пока никто не доказал.

   - Ладно. Так или иначе, это неважно. Просто было интересно. Сколько вам лет, молодой человек?

   - Девятнадцать, мистер Ландквист. - Кросетти знал, что выглядел моложе. Он был ростом 170 см, худощавого телосложения. У него было узкое лицо и длинные густые черные волосы. Он проснулся в пять утра, хотя лег в три. Сейчас на часах было 5 минут девятого. Он явился на комиссию как только та открылась и пару часов как побрился.

   - Вы закончили школу...?

   - Полтора года назад, сэр. Аттестат там же, в бумагах.

   - Хорошо. А сейчас чем занимаетесь?

   - Работаю механиком в автомастерской Скальци, сэр, - ответил Джо. - Мой отец - рыбак. По выходным иногда выхожу в море вместе с ним. До того, как устроиться на постоянную работу, все каникулы и на Рождество я ходил вместе с ним.

   - Значит, в море ходить умеете, да?

   - Вроде, умею, сэр. Я неплохой моряк, сэр, но я не моряк, понимаете?

   Ландквист и остальные члены комиссии переглянулись. Джо попытался понять, что это означало, но не смог. Председатель комиссии спросил:

   - Учась в школе, вы занимались каким-нибудь спортом?

   - Так точно, сэр. Стоял на второй базе в бейсбольной команде и играл на позиции защитника в баскетбол.

   - А футбол?

   Джо помотал головой.

   - Иногда перебрасывал мяч в парке, но я не очень крепкий. - Это, конечно, было преуменьшение. - Я никогда не просился в команду. А почему вы спрашиваете?

   - Игра в команде, - пояснил Ландквист. - Баскетбол, это хорошо, но футбол лучше. В бейсболе делается особый упор на координацию, но с остальным там неважно.

   К беседе подключился другой член комиссии:

   - Второму бейсмену и шорту она нужнее всего. Чтобы сделать дабл-плей им приходится действовать вместе. - Познания этого человека говорили о том, что, в своё время, он играл на позиции среднего инфилдера. Он был абсолютно прав, поэтому Джо кивнул. Вместе с Дэнни Фитцпатриком, который играл шорт-стопом, они подобрали бессчетное количество граунд-болов и тренировали дабл-плеи до тех пор, пока не могли выполнять их с закрытыми глазами.

   Ландквист что-то записал.

   - Вы когда-нибудь летали? - спросил он.

   - Нет, сэр, - ответил Джо, гадая, сколько же проблем ему это принесет. И всё же, что думал Ландквист, он не знал. У этого человека было самое невыразительное лицо, какое только встречал Джо. Играть с ним в покер он бы точно не сел.

   - Но водите машины вы так же хорошо, как и чините их?

   - О, да, сэр. Получил права в шестнадцать.

   - Аварии?

   - Не было.

   - Штрафы?

   - Только один. - Джо подумал было соврать, но его могли проверить. Штраф, может, никакого вреда и не нанесет. Но если его поймают на лжи, его песенка спета.

   Глава приемной комиссии зашуршал бумагами.

   - Смотрю, у вас тут есть рекомендательные письма. - Он посмотрел на них и отложил в сторону. - От начальника и обоих школьных тренеров. Они вас хорошо знают?

   - Если они не знают, то никто. - Джо подумал, что было бы неплохо получить рекомендации от более важных персон, политиков или судей, например. Но беда в том, что таких людей он не знал. "Я обычный Джо", - подумал он и слегка улыбнулся.

   - Ещё один вопрос: зачем вам всё это?

   - Зачем? Сэр, когда япошки напали на Перл Харбор, на следующий день мой отец решил записаться в армию. Как и я, он хотел дать им отпор. Его не взяли, потому что ему 45 лет, у него больная спина и плечи. Но не могу описать, как я горжусь им. Его поступок заставил меня задуматься. Когда мы начнем бить японцев, кто будет в первых рядах? Пилоты палубной авиации, такие же как я. Вот, зачем мне всё это.

   Человек, похожий на шорта, заметил:

   - А паренек смышленый.

   От этих слов Джо показалось, будто он стал трехметрового роста. Гениальным умом он, конечно, не славился, но и законченным тупицей не был. Если они собирались сажать в кабины истребителей высоколобых очкариков, ему здесь не место.

   - Не подождете снаружи? - попросил его Ландквист. - Мы хотим обсудить вашу кандидатуру без вашего участия. - Джо задумался над услышанным. Может, этот Ландквист и холоден снаружи, внутри он не такой жесткий.

   Сидя за дверью, он слушал, как они переговаривались. Если приложить ухо к двери, можно даже разобрать отдельные слова. Но Джо этого делать не стал. Иначе, это может стать одной из причин отказа в зачислении. Разумнее будет этого не делать. Через десять секунд из-за угла вышли двое в форме матросов и прошли мимо него. Они обратили на него не больше внимания, чем на кусок линолеума. Но если бы он стоял, прильнув к двери, разговор был бы совсем иным.

   Хотелось закурить, но доставать пачку "Лаки Страйк" он не рискнул. Ему не хотелось заходить в кабинет с окурком в зубах, ведь, как обычно, его пригласят в самый разгар перекура.

   Это решение тоже оказалось правильным, потому что через пару минут дверь действительно открылась.

   - Заходите. Присаживайтесь, - позвал его Ландквист. Его лицо, как обычно, не выражало совершенно никаких эмоций. Он мог одновременно и зачислить Джо в академию, и арестовать и отправить прямо в Алькатрас.

   Повисла тишина. Джо сильнее, чем обычно захотелось закурить. Он бы успокоил нервы и бешено колотящееся сердце. Наконец, его терпение иссякло и он спросил:

   - Ну и?

   - Ну, мы решили отправить вас на психологическое тестирование, - сказал Ландквист. - Если они не покажут никаких тараканов у вас в голове, флот попробует сделать из вас летчика.

   - Благодарю, сэр! - Эти слова показались Джо какими-то глупыми и бессмысленными. На самом деле, ему хотелось бегать по потолку от счастья.

   - Сразу скажу, ничего не обещаю, но вы вроде ничего, - продолжал офицер.

   Похожий на инфилдера человек добавил:

   - Ты первый, кто сразу подготовил все необходимые документы. А это хороший знак. Знал бы ты, сколько народу трижды приходило сюда, собирая всё, что нужно. Опять же, ничего не обещаю, но предполагаю, что ты пройдешь комиссию.

   - Зайдите к петти-офицеру за соседней дверью и запишитесь на прием к психологу в течение этого года. Удачи.

   Джо снова поблагодарил его и вышел из кабинета. Он едва касался ногами земли. Казалось, он мог взлететь безо всякого самолета. Петти-офицер, носивший на рукавах впечатляющие нашивки за долгую службу, записал его на тестирование. То, что Джо прошел приемную комиссию, его нисколько не удивило. Судя по всему, его вообще было трудно чем-то удивить.

   Оказавшись на улице, Джо ожидал, что прохожие будут показывать на него пальцем и говорить: "Смотрите, вон тот парень, который сорвёт с Тодзё все медали!". Разумеется, ничего подобного не было. В его внешнем виде не было ничего такого, что показывало бы, что он прошел комиссию. Седовласый мужчина на углу улицы в каске с буквами "ГО" - "Гражданская Оборона" - свидетельствовал о том, что шла война. А Джо нет.

   На том же углу стоял пацан в шортах, который раздавал "Экзаминер".

   - Японцы продолжают высаживаться на Филиппинах! - раз за разом повторял он. - Читайте подробности!

   Джо дал ему 5 центов и взял газету.

   Он читал "Экзаминер" на всём пути обратно на работу, в автомастерскую. Вокруг было полно уткнувшихся в газеты людей, гораздо больше, чем до войны. Они то и дело сталкивались друг с другом, бормотали извинения и шли дальше, не отвлекаясь от чтения.

   Новости были не очень хорошие. Флот минировал порты восточного побережья, опасаясь вторжения немцев. Конгрессмены размышляли о недостаточно строгих правилах отключения электроэнергии. И нацисты и коммунисты объявляли о своей победе в России.

   Поддержка русских сейчас выглядела забавно. Отец Джо был поклонником Муссолини, пока тот не снюхался с Гитлером и терпеть не мог Сталина. Но США и Советский Союз отныне сражались на одной стороне, нравилось это кому-то или нет.

   - Как прошло, Джо? - спросил шеф, когда он вошел в мастерскую.

   - Думаю, неплохо, мистер Скальци, - ответил Джо. Семьи Доминика Скальци и Кросетти прибыли из одной деревни, что к югу от Неаполя. Конечно, это была не единственная причина, почему он работал здесь, но и она сыграла свою роль. - Спасибо за рекомендацию. Я собрал все бумаги и им это понравилось.

   - Отлично. Здорово. - Скальци закурил "Кэмел". Джо не понимал, как он их курил. Они были такими крепкими, что на груди вырастали волосы. Владелец мастерской был невысоким круглым человеком с седеющими усами. Он выпустил кольцо дыма, затем выдохнул сизое облако. - Надо было написать, что ты жалкий бездельник. Тебя бы не взяли и ты бы ещё немного у меня поработал.

   - Не очень-то и долго, - возразил Джо. - Если бы меня не взяли на флот, то быстро прибрали бы по призыву.

   - Я сказал, немного. - Доминик Скальци был очень аккуратным человеком, каким и должен быть хороший автомеханик. Он указал большим пальцем на раздевалку рядом с мастерской. - Иди, переодевайся. Раз уж ты пока здесь, давай, работай. Почисти карбюратор в машине мистера Яблонски. А то он уже неделю ноет.

   - Попробую, - ответил Джо. - Как по мне, карбюраторы на 38х "Плимутах" - говно полное.

   - А меня не волнует твоё мнение. Давай, иди, чисти. - Роба Скальци была очень похожа на форму матроса - такая же синяя. Только над верхним карманом был пришит белый овал с надписью "Дом". У самого Джо была такая же, только не именная.

   Он тоже закурил, пока снимал пиджак и брюки и надевал джинсовый рабочий костюм. Перед выходом он смыл окурок в унитаз. Джо решил перед чисткой промыть карбюратор в бензине. А бензин и курево очень плохо сочетались.

   Он промыл карбюратор, затем вентили и шланги, после чего проверил, чтобы в механизмы не попало ничего постороннего. Потом он перебрал карбюратор. Джо знал, что делать. Руки работали автоматически. Он уже закончил сборку и установил карбюратор на место, и только потом понял, что же именно сделал.

   В замке зажигания торчал ключ. Джо завел "Плимут" и удовлетворенно кивнул. Двигатель звучал гораздо лучше, чем когда Яблонски пригнал машину в мастерскую. Он позвал шефа. Скальци подошел, вытирая пальцы о грязную тряпку. Он тоже послушал двигатель и показал Джо большой палец. Тот ухмыльнулся. День обещал быть замечательным.

   Капралу Симицу нравилось, что сейчас дела шли намного лучше, чем неделю назад. Нападение со стороны западных гор заставило американцев отступить ещё дальше. Им так и не удалось выровнять фронт и создать единую линию обороны, какая была у них возле казарм Скофилда и Вахиавы. Если повезет, они этого так и не смогут.

   Впрочем, они не сдавались. Впереди, в ананасовом поле сеял смерть пулемет. Симицу присел в окопе. Рано или поздно, граната или мина уничтожит пулеметный расчет. Тогда они снова двинутся вперед. Либо, пойдут в атаку ещё раньше, если офицер прикажет. И если ему прострелят голову или оторвёт ногу... тогда звездочку на красно-золотой воротничок получит какой-нибудь другой дурак.

   Пока же... Пока же, Симицу закурил, достав сигарету из пачки, взятой с трупа американского солдата. Вкус табака оказался очень мягким. "Ты посмотри, американцы даже здесь лучше нас", - подумал капрал. Ему платили 20 йен в месяц. Это примерно 4 доллара 60 центов. Симицу подумал, сколько же платили американским капралам. Явно больше, чем ему.

   Он осторожно высунул голову и осмотрелся. Он видел позицию пулеметчиков - за мешками с песком возле ручья. Тот, кто устанавливал эту позицию, знал, что делал. Без помощи минометов вывести его из строя практически невозможно. Гранатами закидать тоже не получится - они расстреляют любого, стоит ему высунуться для броска.

   Капрал быстро сел обратно в окоп. Он не собирался никому приказывать покончить собой ради других. Лейтенант Ёнэхара попробовал, и что от него осталось? Ничего, кроме рыдающих родственников дома.

   Разумеется, полковник Фудзикава, или любой другой офицер мог приказать наступать и они бы подчинились. И что тогда с ними со всеми будет? Всё в руках кармы. Так, по крайней мере, думал сам Симицу.

   - Сюда! Вперед! Тут чисто! - Кричали по-японски откуда-то справа. Не просто по-японски. Это был хиросимский диалект - родной для Симицу. Старый хиросимский диалект. Складывалось впечатление, будто кричавший, перед тем, как попасть в армию, всю жизнь провел на отдаленной ферме. Симицу казалось, что сегодня так говорят только дряхлые старухи.

   Но, если там был проход... Он вскочил и закричал:

   - Вперёд! Добьём этих янки!

   Он оказался не единственным, кто поднялся на ноги. Крик услышали ещё несколько солдат. Они поднялись и побежали вперед и направо. Всех их тут же срезал американский пулемет. Симицу вдруг осознал, что и сам стоит на ногах в прямой видимости вражеских пулеметчиков. Он бросился на землю и тут же принялся окапываться.

   Среди воплей раненых, кто-то крикнул:

   - Zakennayo! - Видимо, это кто-то из гавайских японцев.

   Симицу продолжал окапываться. Он тоже выругался. Ещё до высадки им говорили, что японцев на Гавайях больше, чем представителей иных этнических групп. По его собственному опыту, так и было. Некоторые японцы были родом из Хиросимы. Именно поэтому 5-я дивизия, набранная из этого региона, и высадилась на Оаху первой. Ещё говорили, что местные японцы будут счастливы видеть эти острова под властью Восходящего Солнца.

   Это... было уже не столь очевидно. Те, кто постарше, конечно, радовались при виде японских солдат. Те же, кто помоложе и родились уже здесь, относились к ним иначе. Этот, например, уже убил несколько человек. "Взять бы его живьем...", - с нетерпением подумал Симицу.

   Он снова выругался, отбрасывая перед собой комья земли. Американцы и эти японские гавайцы его раздражали. Он крепко сжал саперную лопатку. Ну, конечно, этот гад говорил так, будто прилетел с обратной стороны луны. Почти у всех местных японцев был старомодный акцент. Либо они сами, либо их предки были крестьянами и их речь здесь не менялась так, как в самой Японии.

   Симицу вырыл окоп почти в половину того, из которого он недавно выбрался, как услышал свист мин, летевших на американский пулемет. Два взрыва подряд добавили ему бодрости, но не настолько, чтобы высовываться из окопа. Стоило ему показаться, как янки бы сразу же отстрелили ему голову.

   - Попали. Безопасно. Вперед! - снова послышалась впереди японская речь. На этот раз, капрал остался на месте. Что бы такое сделать с этим парнем, если удастся его поймать? С ним можно будет повеселиться даже лучше, чем с обычным пленным.

   Повсюду закричали:

   - Лежать! Не высовываться! Это ловушка! - Однако Симицу всё равно услышал топот солдатских сапог. За ним раздался стрекот пулемета, после чего вокруг снова начали ругаться и кричать. Симицу добавил в общий хор пару собственных ругательств. Теперь он ругался на своих так же яростно, как и на американцев. Один раз их удалось обмануть, но второй...

   - Лежать, baka yaro! - выкрикнул он. Тупые дебилы, они заслужили пулю.

   На пулеметный расчет снова полетели мины.

   - Нихрена не попали! - издевался фальшивый японец. Может, конечно, всё это полнейшая чушь и мины уничтожили пулеметное гнездо. Однако капрал Симицу не горел желанием подниматься и выяснять это самостоятельно.

   Больше он не слышал, чтобы его боевые товарищи поднимались в атаку. Капрал облегченно выдохнул. Кое-кто всё же способен учиться. Те, кто оказался неспособен, сполна заплатили за собственную тупость.

   Вскоре пулемет снова начал стрелять, на этот раз куда-то влево. Когда ему ответил другой пулемет, Симицу даже не поднял головы. По ананасовому полю в сторону американских позиций грохотал танк. Его стрелок-радист бил прямо по противнику. Вражеские пули отскакивали от брони танка, высекая из неё искры и больше ничего. Никакого вреда.

   Грохочущее механическое чудище замерло на месте. Ствол пушки на башне опустился вниз. Последовавший выстрел попал прямо перед мешками с песком. Враг сражался храбро. Американцы продолжали стрелять по танку. Правда, толку в этом не было. Танк снова выстрелил, попав в мешки и разметав их по сторонам. Даже тогда пулемет продолжал огрызаться, но уже недолго. У стрелка-радиста и башенных пулеметов появился отличный сектор обстрела.

   Капрал Симицу выскочил из окопа.

   - Вперед! - выкрикнул он. - Шевелись! Может, удастся захватить японского гавайца и воздать ему по заслугам! - Если что и было способно вытащить бойцов из окопов, так это мысли о мести.

   Так и случилось. Они преодолели ручей и выбежали на разбитую позицию пулеметчиков. Их почти никто не поддерживал. Японские солдаты пробежали несколько сотен метров, пока вражеский огонь не вынудил их снова залечь. Симицу был горд тем, сколько им удалось пройти за один рывок. Но человека, который заманил их в ловушку, им найти не удалось. Этот гад и не подозревал, насколько же ему повезло.

   Как и у большинства девятнадцатилетних жителей Гонолулу, у Кензо Такахаси были друзья японцы, хоули, китайцы, филиппинцы и те, в ком было всяких кровей понемногу. Все они общались друг с другом в школе. Многие родители хотели бы, чтобы их дети общались только с представителями своей национальности. Но на Гавайях всё было по-другому, поэтому полукровок среди детей было большинство.

   Его друзья не-японцы, а иногда и японцы, звали Кензо просто Кен. Его это вполне устраивало. Кен - вполне нормальное американское имя, к тому же американцем он был таким же, как и японцем. Обедая с родителями, он пользовался палочками-хаси, чтобы есть лапшу и сырую рыбу. Если же он ел в компании друзей, то не отказывался от жареных цыплят и спагетти с фрикадельками. Такая еда ему нравилась даже больше. Как и его брату Хироси.

   Но после нападения на Перл Харбор... Внезапно, все его друзья-хоули больше не пожелали с ним знаться. Не потому, что большую часть времени он проводил на борту "Осима-мару". Конечно, он много и тяжело трудился каждый день, но дело было не в этом.

   По возвращении в залив Кевало, он иногда видел людей, с которыми провел 4 года на занятиях по математике, английскому, истории и естествознанию. Он их видел, а они... если они были белыми, то его они не замечали. Иногда они даже специально поворачивались к нему спиной. Подобное поведение было ему как ножом по сердцу.

   Когда же они с отцом и братом подходили к причалу, они выстраивались в очередь, чтобы купить у них рыбу. Тогда они, конечно же, обо всём забывали. Особенно, когда все понимали, что эта рыба была единственной свежей пищей, которую можно было достать в Гонолулу.

   Особенно тяжело ему было переживать перемены в поведении Элси Сандберг, которая вела себя так, словно никогда его не знала. Благодаря алфавитной рассадке его парта стояла прямо позади её всё время, пока они учились вместе. Алфавит сыграл с ним и более жестокую шутку: стройная голубоглазая блондинка Элси была чирлидершей местной футбольной команды, у неё были отличные оценки по английскому и истории, а ему лучше давалась математика и естествознание. Они проводили много времени, помогая друг другу. Несколько раз ходили в кино, держались за руки. Однажды он её даже поцеловал. Он даже раздумывал пригласить её на выпускной, но, когда Кензо, наконец, собрался с силами, его уже опередил футбольный полузащитник. Когда она сообщала ему о своем отказе, в её голосе звучало неподдельное сожаление.

   Теперь же... он для неё всего лишь гнусный япошка. Ему хотелось то плакать, то разбить что-нибудь, то кого-нибудь побить.

   - Это же нечестно, блин, - жаловался он брату предыдущим вечером. - Я такой же американец, как и она. - То, что в их семье по-английски говорили только они с братом, позволяло им общаться, не боясь быть подслушанными.

   Брат закурил сигарету. Он глубоко затянулся и ответил:

   - Хреново дело, это точно. Со мной то же самое творится.

   - Хреново? И всё? Чего хорошего в том, чтобы пытаться стать американцам, если долбанные хоули никогда тебе этого не позволят? - Он ткнул пальцем в пачку "Честерфилда". - Дай мне одну.

   Хироси дал ему сигарету и наклонился, чтобы прикурить. Когда Кензо затянулся, Хироси спросил:

   - Ну, а какой у нас выбор? Хочешь ходить и восхвалять Хирохито, как отец?

   - Боже, нет. Это отвратительно.

   - В наши дни это не просто отвратительно. - Хироси заговорил тише, хотя родители всё равно ничего не понимали. - Это равносильно предательству.

   - Да, знаю я, - бросил Кензо. - Но ему-то ничего не докажешь. Он даже слушать не станет. - Он затянулся и выпустил густое облако дыма. Когда отключали электричество, а радио уже давно не работало, ночи становились очень тихими. Так даже лучше было слышно грозу в отдалении. Только это была никакая не гроза. С каждым днем грохот орудий звучал громче и громче, всё ближе и ближе.

   - Что будем делать, если... наши не победят?

   - Не знаю. - Брат докурил сигарету до такого крошечного окурка, что его стало невозможно зажимать губами. Некоторые пользовали мундштуками или даже прищепками, чтобы выжать из сигарет ещё пару затяжек. Скоро табак закончится. Всё в Гонолулу скоро закончится. Если Гавайи падут, закончится вообще всё. Хироси погасил окурок "Честерфилда" и уставился на пепельницу. - А что мы можем? Постараемся не высовываться. Постараемся удержать отца, чтобы он не рвал рубаху от переполняющей его гордости.

   - Хорошо, что сампанам снова разрешают выходить в море. Когда отец на рыбалке, его нет на улице. Там бы его быстро побили.

   - Зависит от того, в каком районе. Пока он на западной стороне Нууану-авеню, ему ничего не грозит.

   Кензо на это лишь вздохнул. Это было далеко не всё. Пожилые японцы всё чаще выступали в поддержку своей родины. Большинство же молодых, как Хироси и Кензо, поддерживали Америку. Китайцы, филиппинцы и корейцы, населявшие азиатские кварталы всегда агрессивно относились к японцам. Драки случались и до войны. Теперь же...

   Вдалеке снова прогремел гром. Кензо снова вздохнул.

   - Что будем делать, если... если японская армия займет Гонолулу? - Вот. Всё. Он высказал тревожащую его мысль.

   - А что мы можем? - вновь спросил Хироси. Кензо пожал плечами. Ответа у него не было. Но он надеялся, что таковой был у брата.

   Сабуро Синдо смотрел на Гонолулу из кабины "Зеро". Даже с высоты он различал оливкового цвета грузовики, ехавшие по городским улицам. Настало время преподать американцам урок. По его мнению, это время настало уже давным-давно. Его удивляло, почему командиры так долго тянули. Синдо слышал, что в Гонолулу жило много японцев. Может, начальство не хотело, чтобы они пострадали, а может, рассчитывало, что они вынудят американцев сдаться. Но этого не случилось. Синдо считал, что единственный способ вынудить кого-либо сдаться - это со всей силы пнуть его по зубам, пока он не сделал то же самое.

   Гонолулу ожидал именно такой удар.

   Город был защищен. Вокруг истребителей, которые вел Синдо, уже появились облачка черного дыма от зениток. Зенитки - это неприятно. Но, всего лишь неприятно. Важно было, что своих самолетов у американцев не осталось.

   Синдо качнул крыльями остальным "Зеро" и спикировал на город. Остальные последовали за ним. Оливковые грузовики, легковушки, дома, сначала были размером с муравья, затем увеличились до размеров игрушек, а вскоре и до своих настоящих габаритов. Теперь японские самолеты оказались ниже огня зениток. Летчик рассмеялся. Янки не смогут опустить стволы орудий настолько, чтобы их можно было достать.

   Видимо, желая компенсировать этот недостаток, по "Зеро" начали стрелять из ручного оружия. Казалось все винтовки,пулеметы и пистолеты на острове разом целились в них. Под фюзеляжем самолета Синдо вспыхивали искры, мимо летели трассеры. Он, как всегда, не обращал на них внимания. Скорее всего, никто не сможет его сбить. Никому не удавалось вычислить правильное упреждение для такой скоростной машины. Все, кто стрелял по нему, не попадали даже в хвост. Но, если кому-то повезет и он не промахнется... Один раз в Синдо уже попали с земли. Могло быть и хуже. И всё же, поделать с этим он ничего не мог.

   Так или иначе, но ему пришлось учиться стрелять по наземным целям. Со временем, он достиг в этом определенного мастерства. Он не знал, что перевозили в этой колонне, направлявшейся на запад через центр города - людей или боеприпасы. Синдо не было до этого никакого дела. Он всё равно её расстреляет.

   Несколько грузовиков исчезли в огне. "Топливо", - догадался Синдо. Чем меньше американцы его получат, тем меньше у них будет на ходу грузовиков, легковушек и танков. Он ушел вверх и развернулся для очередного захода. Примерно в метре от кабины по фюзеляжу его "Зеро" ударила пуля. Ничего, в него направлено столько стволов, хоть один да должен попасть. Самолет продолжал лететь. Пуля не задела ничего важного.

   Колонна полыхала. Из машин выбегали солдаты, кто-то стрелял в небо, другие искали укрытие. Он стрелял не только по военным грузовикам, но и по гражданским легковушкам на улицах. Он не только пытался замедлить передвижение армейских колонн, хотя это и была первоочередная задача. Ему также было приказано посеять панику в самом Гонолулу. Чем ярче она будет полыхать, чем громче будут выть и стонать жители, тем быстрее американское командование выбросит белый флаг.

   Лейтенант Синдо прибавил газу, и его лицо исказилось в презрительной ухмылке. Японским офицерам не было никакого дела до воплей гражданских. Они будут сражаться до конца, чего бы это ни стоило. Однако американцы были мягкотелыми, женоподобными, слабыми духом. Они позволяли таким незначительным факторам, как гражданское население, влиять на принятие своих решений, особенно в условиях войны. Придется им за это платить.

   Синдо автоматически проверил, не сидит ли кто-нибудь на хвосте. Пилот, который забудет об этом, очень быстро пожалеет. Привычка никуда не делась, даже, когда он прекрасно знал, что у американцев не осталось самолетов.

   Один "Зеро" устремился вниз. Он превратился в огненный шар с длинным дымным шлейфом. Здание, в которое он угодил, загорелось. Даже погибнув, пилот принес пользу делу. Синдо кивнул, отдавая должное его мужеству. Его душа отправится в святилище Ясукуни - Храм мира в Империи, что на холме Кудан в Токио.

   Летевшие с истребителями "Накадзимы" и "Аити", принялись бомбить город. Если гражданских нужно запугать, так тому и быть. Синдо надеялся, что это вынудит американцев сдаться. Он был очень расчетливым воином. Он не считал нужным тратить на задачу больше усилий, чем та требовала.

   Синдо сообщил остальным пилотам эскадрильи:

   - Задача выполнена. Возвращаемся на авианосцы. - Они, конечно, уже давно не базировались на воде, но секретность требовалось соблюдать.

   Оаху - довольно небольшой остров и война на нем была похожа на картину кисти какого-нибудь художника. Даже аэродром Халеивы, находившийся на севере, был всего в десяти минутах лёта от Гонолулу. Линия фронта тянулась совсем близко от гавайской столицы и Перл Харбора. Проход между хребтами Ваиана и Коолау расширялся с севера на юг. Это означало, что американцам придется растягивать линию обороны, делая её тоньше. Японские солдаты лучше всех в мире умели находить слабые места в обороне противника. Да, в армиях других стран было больше тяжелого вооружения. Если бы японская авиация не заняла господство в воздухе и не уничтожила большую часть американских тяжелых вооружений до того, как те вступят в бой, противник сопротивлялся бы более активно. Но сейчас никто не мог поспорить с японцами в маневренности.

   Севернее, на дороге виднелись разрывы снарядов. Американцы старались не допустить, чтобы японцы воспользовались шоссе. Они сражались расчетливо и очень храбро с первого дня боев. Но всё же, положение их с каждым часом становилось всё хуже.

   А вот и Халеива. Город находился за пределами досягаемости большей части американской артиллерии. Японцы по-прежнему могли пользоваться аэродромом Уилера, несмотря даже на то, что американские минометы могли обстреливать южные подходы к казармам Скофилда. Но чем быстрее самолеты и оборудование переедет с авианосцев на сушу, тем скорее флот сможет перевести драгоценные корабли на другие направления.

   "Зеро" мягко сел на полосу. Не впервые Синдо удивился, насколько же просто садиться на суше, по сравнению с авианосцем. Он выбрался из истребителя и спрыгнул на землю. Одетые в хаки техники быстро откатили машину в ангар. Один за другим на аэродром садились участвовавшие в налете на Гонолулу самолеты. Синдо всех пересчитал, удовлетворенно кивнув, когда шасси последнего коснулись земли. Он потерял только одного.

   Лейтенант отправился в штабную палатку. Коммандеры Гэнда и Футида сидели за накрытым картой столом, видимо, принесенным откуда-то из Халеивы. Карта, судя по надписям на английском, тоже была местной. Она была больше и точнее, чем все японоязычные карты, что Синдо доводилось видеть.

   - Где вы её взяли? - спросил он, указывая на карту.

   Минору Гэнда посмотрел на него, на его лице отразилась смесь веселья и смущения.

   - Со станции техобслуживания, - ответил он. - Те собирались её выкинуть.

   - Bako yaro, - выругался Синдо. Нужно быть конченным идиотом, чтобы выбрасывать столь ценные в стратегическом плане вещи.

   - Как прошло? - поинтересовался Гэнда.

   - По плану, - сказал Синдо. Будучи бесстрастным человеком, он все вылеты с начала войны описывал одинаково. Лейтенант продолжил: - Потеряли один истребитель. Я сам видел, как его сбили. Не знаю, как там у бомбардировщиков. А как дела на вашей новой карте?

   - Из порта Перл Харбора присылают всё больше матросов, чтобы те сражались в пехоте, - заговорил Футида. - Можно дать человеку винтовку, но солдата из него всё равно не получится.

   - Hai. Honto. - Синдо склонился над картой. Английского он не понимал, но прекрасно знал топографию Оаху, к тому же командиры уже начали переписывать её на японский. - Что дальше? Ещё один налёт на Гонолулу или на фронте нужна какая-то помощь?

   Родители Оскара ван дер Кёрка вырастили сына вежливым человеком. По большей части, он не обращал на их нравоучения никакого внимания, особенно, когда они рьяно добивались его возвращения домой. Но вежливость всегда была частью их натуры, и они сумели привить её Оскару. Впрочем, прибегать к ней ему приходилось нечасто.

   Со Сьюзи Хиггинс у него быстро появились проблемы.

   Он быстро выяснил, почему она развелась. Ему было тяжело провести с ней даже несколько дней, хотя Оскар был терпеливее большинства других парней. Он никак не мог понять, как она вообще вышла замуж. Конечно, она была милой и веселой, но в мире полно милых и веселых девчонок. Кому как не пляжному бродяге об этом знать?

   Она всегда улыбалась и сияла от счастья, по крайней мере, пока ты точно знал, чего она хотела. Если же это знание ускользало, Сьюзи быстро становилась жесткой и грубой. Разве парень, которого она подцепила не разглядел этого до того, как она потащила его к алтарю и заставила сказать "Согласен"?

   Видимо, нет. Бедняга.

   Сьюзи быстро потеряла интерес к сёрфингу, хотя получалось у неё неплохо.

   - Ты, что, выходишь в море вот так каждый день? - спросила она. - И тебе не скучно?

   Он посмотрел на неё так, будто она спросила, не скучно ли ему от секса.

   - Господи, нет, конечно, - ответил Оскар. - К тому же, людям всё ещё нужны уроки. Как ещё, по-твоему, я должен зарабатывать?

   Сьюзи с недоверием посмотрела на него.

   - Тебе нужно подружку найти, - сказала она.

   - У меня уже есть подружка, разве нет?

   - Её у тебя не будет, если не будешь уделять мне достаточно внимания.

   - Ты пойдешь со мной, - высказал Оскар разумное, с его точки зрения, предположение.

   - А ты будешь ходить со мной по магазинам.

   А, вот, это уже неразумно.

   - Японцы разбомбили половину магазинов. К тому же, как ты собираешься везти эти покупки на материк?

   Оаху падет. Если Сьюзи этого не понимала, то Оскар осознавал вполне отчетливо.

   Она начала плакать, отчего он очень смутился. Он никогда не знал как вести себя с обиженными девочками.

   - Будь ты проклят! - кричала она. - Тебе вообще ни до чего дела нет. Тебе плевать даже, что вчера был Новый год!

   - Правда? - Оскар помнил про Рождество. Он тогда купил свежего тунца у японского торговца и они смогли приготовить рождественский обед не из консервов. Повар из него неважный, но зажарить пару рыбных стейков он умел. До приезда на Гавайи, Сьюзи никогда не пробовала свежего тунца. Оскар быстро подсчитал и выяснил, что вчера действительно было 1 января.

   - Ну, тогда с Новым 1942 годом! - слегка застенчиво произнес он.

   - Да, конечно, - горько ответила Сьюзи. - Не надо было вообще сюда приезжать. Если японцы собираются... - Она не договорила, что, по её мнению, собирались сделать японцы и снова расплакалась. Она же, наверняка, читала надписи на стенах. Сьюзи не настолько глупа и испорчена.

   Оскар вдруг понял, что должен был что-то сделать, хотя понятия не имел, что именно. Он попытался погладить её по голове, как делали в кино, когда женщина начинала плакать. Укусить она его не успела лишь потому, что он вовремя успел одернуть руку.

   - Какое тебе дело? Почему тебе не насрать? - кричала она. - Ты и так целыми днями катаешься на этой сраной доске, какая тебе разница, если тут будут японцы?

   Он гневно посмотрел на девушку. Он был слишком уравновешенным человеком, чтобы кричать в ответ, не говоря о том, чтобы бить. Впрочем, он раздумывал над тем, прояснит ли что-нибудь добротная оплеуха в этой тупой голове. Но дальше размышлений дело не зашло.

   Она плакала всё сильнее.

   - Что нам теперь делать?

   "Что значит, нам, Кемо Сабе?" - пришло на ум Оскару. Он часто слушал радиопостановки "Одинокого рейджера", пока местные станции не замолчали. Это несправедливо. Никто не принуждал его под дулом пистолета приглашать Сьюзи к себе, когда её номер в гостинице разбомбили. У него, конечно, были свои скрытые мотивы, но всё же...

   - Я позабочусь о тебе, насколько смогу, - сказал он.

   Сьюзи зыркнула на него своими ярко-голубыми глазами.

   - Ты даже о себе позаботиться не можешь, Оскар.

   - Да, ну? А это, что, по-твоему? - спросил он, оглядывая квартиру.

   - А знаешь, как я это называю? Ни о чём - вот как. Это не жизнь. Это просто... плавание по течению. Существование.

   Разумеется, она была права. Именно это и привлекло Оскара в Гавайях в первую очередь.

   - Так уж вышло, что меня всё устраивает, - спокойно ответил на это он. Но даже у его терпения был предел. - А если тебя не устраивает, милая, собирайся и вали на хер. - Он указал на дверь.

   Он надеялся, что Сьюзи так и поступит. Но она никуда не пошла. Девушка побледнела даже, несмотря на загар.

   - А куда мне идти? Что делать?

   "Пойди на Отель-стрит. Встань на углу. Обнажи ножку. Плевать, что япошки сейчас бомбят центр Гонолулу, кто-нибудь тебя точно подберет". Но Оскар этого не сказал, а лишь сглотнул. Сьюзи, конечно, была опытной - в постели они не тратили ни минуты зря, но она всё-таки не профессионалка.

   - Если решила остаться тут, веди себя подобающе, ясно? - сказал, наконец, он.

   - Ясно, - неожиданно тихо ответила девушка. Неподалеку раздался артиллерийский грохот. Сьюзи невольно повернулась на шум. Затем, не без труда, снова посмотрела на Оскара.

   - Что будем делать, если... японцы победят?

   Нет, она отнюдь не глупа. По крайней мере, видит то, что у неё перед носом.

   - Не знаю, малыш. Всё, что сможем, - ответил Оскар.

   - Они же победят, да?

   - Похоже на то. - Сам он в этом уже не видел ничего веселого, в отличие от неё. Но и врать ей он смысла тоже не видел.

   - Не надо было сюда приезжать!

   - Ну... Не поздновато для таких мыслей, как считаешь? - О себе он думал примерно то же самое. Но ей говорить не стал. Её это расстроит ещё сильнее, а поделать они ничего не могли.

   Джим Петерсон яростно рвался в бой. Настолько яростно, что согласился расстаться с офицерским званием и превратиться в обычного пехотинца. Однако, оказавшись в бою, он быстро понял, что начисто выжил из ума.

   Он полз по тростниковому полю где-то на северной окраине Перл Сити. Где-то рядом стрелял японский пулемет. Над головой свистели пули. Джим раздобыл саперную лопатку у тощего белобрысого капрала и принялся окапываться. Тому капралу она больше не понадобится. В воздушном бою, чем выше ты находился, тем лучше была твоя позиция для атаки. Здесь же, на земле, всё наоборот - чем глубже прячешься в земле, тем безопасней.

   "Когда закончу, глубины вполне хватит, чтобы меня здесь закопать", - подумал Джим, после чего выругался. Не этого он хотел для себя. Впрочем, чего бы он ни хотел на самом деле, всё было так, как было.

   Половина бойцов, державших оборону на этом участке, была матросами. Боевой дух у них был на высоте. Как и ему, им очень хотелось бить врага. Но они не умели искать укрытие, прикрывать товарища... всего того, что умели обычные пехотинцы. Петерсон тоже мало чего знал. Весь его боевой опыт начинался с Колекол Пасс. Но так как он пережил удар японской армии в тыл, то по сравнению с этими ребятами, он слыл настоящим ветераном.

   Всю свою карьеру на флоте он учился летать на "Уайлдкэте". Он знал, насколько это тяжело, насколько сложно. В службе в пехоте он никогда не видел никаких сложностей. Теперь его мнение резко изменилось. Лишь немногие из этих моряков смогут стать умелыми солдатами, если выживут. Большая часть же погибнет, едва успев научиться хоть чему-нибудь.

   Послышался липкий влажный шлепок, значит, где-то пуля нашла цель. Судя по стону, который издал боец, умер он не сразу.

   - Держись, Энди! - закричал кто-то. - Я тебя вытащу! - И побежал прямо сквозь заросли тростника. Думал он лишь о спасении своего товарища. О собственной безопасности он вообще не думал. Либо просто не знал, что нужно для этого делать.

   - Ложись! - крикнул ему Петерсон. - Ложись, дурак тупой! - Может, он, конечно, выразился как-то иначе. Как именно, вспомнить Джим потом не смог. Что бы он ни сказал, ничего хорошего из этого не вышло. Японский пулеметчик бил без промаха, мерзкий гнилой сукин сын. При этом явно не дурак. Если американцы сами подставлялись под пули, своего шанса он не упускал. Он выстрелил короткой, пули в четыре, очередью. Боец, спешивший на помощь Энди, упал, даже не добежав до него.

   Он тоже не умер. Он начал кричать и звать маму. К обоим раненым побежал ещё один храбрый дурак. Знаний, как нужно передвигаться под огнем у него было не больше, чем у предыдущего, поэтому его тоже подстрелили.

   - Да господи ж в бога душу мать! - выругался под нос Петерсон. Эти салаги будут продолжать бегать за ранеными, либо пока у японцев не кончатся патроны, либо пока не закончатся они сами. Япошки себе таких глупостей не позволяли.

   "Хочешь, чтобы что-то было сделано правильно - делай сам", - подумал Петерсон. Он продолжил бормотать, на этот раз что-то язвительное. Трое раненых орали и стонали в один голос. Бросать их там нельзя. Иначе они подставят под японские пули ещё больше идиотов. Либо япошки начнут стрелять по раненым просто ради забавы. Петерсону уже доводилось видеть, что те вытворяли просто, чтобы повеселиться, о ещё большем он был наслышан. Бросать ребят этим бешеным псам он не хотел.

   Ещё до того, как его мозг осознал, что же он делает, Петерсон выполз из окопа и направился к раненым. Он вжался в землю, будто ящерица. Пару-тройку уроков он уже усвоил. Он пожалел, что не закинул винтовку за спину. Одним из усвоенных уроков было то, что сдаваться япошкам живьем никак нельзя. Если они решат его взять, придется платить, но последний патрон он оставит для себя.

   Петерсон едва не столкнулся нос к носу с мангустом. Трудно сказать, кто из них двоих удивился и испугался сильнее. Мангуст поспешил ретироваться. Своими движениями он напомнил Петерсону ласку - такие же легкие и грациозные. Уняв дрожь, он пополз дальше.

   Шорох в зарослях тростника исходил не только от мангуста.

   - Эй, там! - прошипел Петерсон. - У кого раны тяжелее?

   Один матрос продолжал кричать, но другой сумел ответить:

   - Забирай Стива. Ему в грудь попали. - А парень с яйцами. Нужно быть довольно отважным человеком, чтобы сказать, что кто-то ранен тяжелее тебя.

   Стивом оказался парень, звавший маму. Энди был ранен в ногу, а третий в правую руку.

   - Ты сможешь ползти, - сказал ему Петерсон. - Давай, за мной.

   - Я не брошу Энди, - сквозь зубы процедил матрос. Поверх зеленой армейской гимнастерки он носил флотскую нарукавную повязку. С одной рукой он ничего бы не сделал, но Петерсон не стал тратить время на споры. Он решил, что Стив долго не протянет.

   Отходить назад оказалось в десять раз труднее, чем продвигаться вперед. Джиму пришлось тащить за собой раненого. Вскоре Стив перестал стонать. Петерсону захотелось, чтобы крики не прекращались. Ему совсем не хотелось думать о том, что он тащит мертвого. И, что хуже всего, японский пулеметчик снова начал стрелять. Пули срезали тростник с коротким сухим "щелк-щелк-щелк". Петерсон прекрасно знал, какой звук будет, если пуля попадет в него. И как он начнет кричать, он тоже представлял отлично.

   Когда он добрался до своих позиций, его едва не подстрелил свой же чересчур нервный солдат. Пришлось убеждать пацана, что Петерсон не является зятем Хирохито. Стив ещё дышал, Петерсон мог собой гордиться. Носильщики быстро унесли раненого прочь.

   - Благодарю за службу, солдат, - сказал Джиму сержант и тут же сорвался на удивленный окрик: - Э! Ты куда опять собрался?

   - Там ещё двое раненых, - ответил Петерсон. - Если я буду тащить одного, тот сможет тащить другого. Он там ещё одного стережет.

   - Вернешь обоих, получишь капрала, - пообещал ему сержант.

   Для флотского лейтенанта обещание получить две полоски на рукав было ещё более безумным и нелепым, чем само нападение японцев на Перл Харбор. Но Петерсон не обратил на это внимания. Он уполз обратно в тростник, чтобы найти Энди и второго, чьего имени он не знал.

   Сделать это оказалось несложно, так они оба продолжали кричать. Однако он переоценил свои возможности по спасению раненых, потому что японский пулеметчик попытался отсечь его длинной очередью. Он вжался в землю, словно жаба, которую переехал трактор.

   Обращаться со "Спрингфилдом" одной рукой - та ещё работенка, особенно, если рука эта - левая. Однако приятель Энди справлялся. Он упер приклад винтовки в камень и нацелил ствол в сторону японцев.

   - Прям как молодой Томас Эдисон, - заметил Петерсон. Раненый боец выдавил ухмылку.

   Вместо того чтобы тащить Энди за собой, Джим закинул его за спину. Энди вскрикнул. Японец тут же принялся стрелять в их сторону.

   Послышался липкий шлепок. Петерсон услышал его довольно отчетливо, но сам ничего не почувствовал. Энди не дернулся. Петерсон в отчаянии обернулся. Парень с раненой рукой полз следом за ними. Теперь же он безжизненно распластался по земле, а из его головы вытекали мозги.

   - Ах ты ж, бля, - тихо сказал Джим. Он таки дотащил Энди. Сержант всё видел и выдал ему две полоски и нитку. Двое из трёх - не так уж плохо. Так он и говорил себе, снова и снова. Однако память о парне, который собственным ухом поймал японскую пулю, нивелировала всю радость от повышения. "Это мог быть я, - звенело в голове у Петерсона. - Господи, это мог быть я".

   Коммандер Мицуо Футида взглянул на Гонолулу из кабины "Накадзима" B5N1.

   - Не забывай, вглубь острова мы не полетим. И на запад тоже не полетим, там уже японские позиции, - обратился он к бомбардиру.

   - Да, господин, - ответил тот как-то ещё более отрешенно, чем обычно. Футида попробовал вспомнить, сколько раз повторял ему одно и то же. Больше, чем следовало? Возможно.

   Американцы стреляли по ним из зениток. Они демонстрировали большую храбрость, чем ожидал Футида. Он полагал, что американцы сдадутся, как только станет понятно, что преимущество на стороне японцев. Но они продолжали отчаянно сражаться. И всё-таки этого было недостаточно. Футида это понимал. Ему казалось, что понимал это и противник. Но американцев это всё равно не останавливало.

   Возле борта "Накадзимы" разорвался снаряд, самолет тряхнуло. Футида не слышал, чтобы в фюзеляж или по крыльям попали осколки.

   - Вон там башня Алоха, - сказал он бомбардиру. - Видишь?

   - Вижу, господин, - отозвался тот. - Снова полетим к причалу?

   - Да. Там осталось много складов. Чем раньше американцы начнут голодать, тем скорее мы получим желаемое.

   Вниз ушла кассета бомб. B5N1 снова вздрогнул, но не так сильно, как от недавнего разрыва снаряда. Футида проследил, как бомбы ушли к цели. Взрывы подняли в небо тучи дыма и пыли.

   - Ха! Кажется, одна из бомб попала прямо в башню! - воскликнул бомбардир.

   - Отлично. - Футида решил поддержать радостное настроение подчиненного. До самой башни Алоха ему не было никакого дела. На ней не стояли пушки и складов с продовольствием там, вроде бы, тоже не было. И всё же... - Это будет отличный удар по американской гордости.

   - Hai! - подтвердил бомбардир. - Кроме неё у них ничего и не осталось.

   - Остались ещё солдаты и пушки.

   Бомбардир рассмеялся.

   - Не очень они им помогли.

   Он мыслил по-военному четко. Но японцы внимательно слушали радиопередачи с материка о "героях Гавайев". Может, здесь американцы и обречены на поражение, но их пропаганда работала отлично. Им удавалось держать своих граждан в неведении относительно успехов наступления армии генерала Хоммы на Филиппинах и быстрого продвижения по Малайскому полуострову к Сингапуру навстречу британцам.

   "Всё идёт, как надо нам, - думал Футида. - Мы быстро продвигаемся вперед. Если мы ослабим хватку, если позволим противнику восстановить равновесие, нам придется несладко. Но пока всё идёт хорошо".

   Остальные самолеты бомбили доки и то, что сразу за ними. Бомбардировщики могут нанести огромный вред городам. Немцы показали это на примере Роттердама и Белграда. Теперь же японская авиация, получив полное господство в воздухе, делала то же самое с американцами в Гонолулу и Маниле.

   Футида задумался над правдивостью поступавших слухов. Неужели на Филиппинах американцы не сумели поднять в воздух ни одного самолета? Японцы выбили их из Формозы всего через день после начала боев на Гавайях. А говорили, что генерал Макартур - грамотный командир. Если же его удалось застать врасплох со спущенными штанами, значит... Японский офицер вскрыл бы себе брюхо от такого позора. Американцы же не имели никакого представления о почётной смерти.

   У них вообще не было никакого понятия о чести. И всё же нельзя не отдать должное тому, с какой храбростью они бились за Гавайи. Этот контраст озадачил Футиду. Откуда взяться мужеству при отсутствии чести?

   Также он не понимал, как такая храбрость была связана с богатством. Дома, автомобили, бессчетное количество радио и телефонов... Японцы смотрели на всё это в немом удивлении. В магазинах было полно мяса и овощей, но они уже подходили к концу. Сложи всё вместе и станет непонятно, почему американцы так яростно сражались. Видимо, как-то в них это сочеталось.

   Футида развернул самолет на север, чтобы срезать путь к Халеиве. Расстояния тут небольшие, что серьезно экономило топливо. Далеко не всё горючее доставлялось с "Акаги". Кое-что японцам удалось захватить уже на берегу. Американцы, державшие в своих руках нефть всего мира, так и не додумались уничтожить топливные склады, чтобы те не достались японцам.

   Когда самолет Футиды пересекал линию фронта, вокруг него снова загрохотали разрывы зениток. Американцы отходили на возвышенности севернее Гонолулу. Выгнать их оттуда будет непросто. Футида пожал плечами. Армия отлично потрудилась, лучше, чем он ожидал. И с этим справится.

   - Жаль, бомбы закончились, господин. Скинули бы парочку им на головы, - сказал бомбардир.

   - Обещаю, о них будет кому позаботиться, - ответил ему Футида.

   - Знаю, господин. Но хотелось бы сделать это самому.

   - У каждого свои задачи, - успокоил его коммандер. И всё же, бомбардир демонстрировал высокий боевой дух. Как и все японцы. Они принадлежали к расе воинов, воспитанных на кодексе "Бусидо". Это американцам должно было не доставать смелости. Однако среди них тоже были воины. Футида снова пожал плечами. Как ни странно, но это правда.

   Он приземлился на первом захваченном японцами аэродроме у Халеивы. Где-то на севере военные инженеры при помощи строительной техники готовили новые взлетные полосы.

   - Как прошло, господин? - спросил техник, когда Футида выбрался из самолета.

   - По плану, - ответил он и усмехнулся. Он говорил в точности, как лейтенант Синдо. - Всё по плану.

   - Сраный япошка! - слышал Кензо Такахаси каждый раз, когда высовывался из дома. - Сраный вонючий япошка!

   Так было и раньше. Но сейчас, когда японцы уже бомбили Гонолулу, стало ещё хуже. Война пришла к тем, кто даже после Перл Харбора не верил в её реальность. Трудно отрицать очевидное, когда ты оказался на улице, потому что твой дом, а вместе с ним и жена и дети погребены под завалами.

   Единственным плюсом здесь было то, что, оказавшись на улице в январе в Гонолулу, практически невозможно замерзнуть. На материке дела обстояли иначе. Здесь достаточно было обычной кофты. Но даже без неё можно выжить. Однако если на улице встречался молодой человек с золотисто-коричневой кожей, широкими скулами, раскосыми глазами и жесткими черными волосами, никто не станет желать ему доброго утра и спрашивать, как дела.

   - Я не япошка! Я - американец! - поначалу кричал Кензо в ответ на оскорбления. Но он ничего этим не добился. От этого люди кричали на него ещё сильнее. Пару раз даже доходило до кулаков.

   Одну драку разнял полицейский. Он был хоули и никакой благодарности не требовал.

   - Мне от тебя ничего не надо, пацан, - сказал он. - И без тебя проблем хватает. Вали отсюда.

   И Кензо ушел.

   Об этом случае он рассказал Хироси. Отцу рассказывать не стал. Он и так знал, что тот скажет: вот, поэтому нужно славить Империю Восходящего Солнца, а не звездно-полосатую тряпку. Этого молодой человек слышать не хотел.

   - Я же американец, мать вашу, - ругался Кензо. - Пусть даже хоули этого не понимают.

   - Ага, я в курсе. Я, кстати, тоже, - ответил ему брат. - Но, знаешь, что? Нас обзывают не только хоули. А все - китайцы, корейцы, филиппинцы.

   Он вымученно улыбнулся.

   Кензо лишь выругался. А чего ещё ожидать? Япония воевала с Китаем, захватила Корею, вторглась на Филиппины. Но ему всё равно было не по себе. Хоть хоули и смотрели на всех сверху вниз (за исключением коренных гавайцев), японцы чувствовали себя здесь гораздо лучше, чем филиппинцы, корейцы и даже китайцы.

   - Знаешь, как нынче обстоят дела? - спросил Хироси. Кензо помотал головой. Брат продолжал: - Сегодня даже пуэрториканцы орут нам вслед "Сраный япошка!".

   - О, господи! - воскликнул Кензо, невольно повторяя отца. Пуэрториканцев на Гавайях было совсем немного. Те, кто жил, заслужили среди местных репутацию воров, жуликов и мошенников. Рассказывали, будто губернатор Пуэрто-Рико обеспечил гавайских фермеров рабочими руками из пуэрториканских тюрем и борделей. Кензо не знал, так это или нет, но слышал эту историю много раз.

   Выход в море на "Осима-мару" стал для него некоей отдушиной. Раньше Кензо и представить себе не мог, что будет так думать. Его отец, какими бы странными и глупыми ни были его убеждения, не испытывал к нему ненависти. Возможность выйти в море означала не быть в городе во время бомбежек. Впрочем, это не сильно помогало от тревожных мыслей, ведь Кензо переживал за мать.

   Когда они вышли в залив Кевало, Хироси спросил:

   - Отец, почему бы нам не брать маму с собой? Так было бы безопаснее.

   - Я ей говорил, - ответил Хиро. - Она сказала, что не хочет идти. Мне её силком тащить, что ли?

   Хироси ничего ему не сказал. Кензо тоже не нашелся с ответом. Они просто стояли и слушали рокот двигателя. Топлива хватало, чтобы доплыть до Кауаи и Мауи, но что с того? Что это меняло? Даже если бы мать была с ними, они были бы обычными беженцами. К тому же, насколько Кензо знал, японцы уже заняли остальные острова. Даже если не заняли, то скоро займут. Американских военных там не было. Защищать эти острова было некому.

   На Оаху же вовсю шли бои. "В этом тоже ничего хорошего", - горько подумал Кензо. Впрочем, долго бои не продлятся. Двигатель под ногами задрожал. Сколько ещё отец сможет его заправлять? Надолго ли хватит еды? Что люди станут делать, когда она закончится?

   "Голодать", - ударила в голову Кензо внезапная мысль. Поэтому с Оаху нужно уходить. На других островах было меньше народу и, возможно, больше припасов. А может, наоборот, чем меньше людей, тем меньше еды. Видимо, так и есть. В нынешней ситуации, рассчитывать следовало на худшее.

VI

Садовника, который переводил для майора Хирабаяси в Вахиаве, звали Цуёси Накаяма. Некоторые звали его Ёс. До того, как начался весь этот бардак, Джейн Армитидж никак его не звала. Она просто не имела с ним никаких дел. Но с недавнего времени, она и ещё несколько хоули звали его не иначе как квислинг. Им приходилось проявлять крайнюю осторожность, старательно выбирать, где, когда и в какой компании употреблять это прозвище. Если это услышит не тот, кто надо... Джейн боялась даже подумать, что будет потом. Выяснять она не собиралась.

   Стоило отдать должное Накаяме, он явно не желал выступать рупором оккупационной администрации. Но и не избегал этой должности. Он делал всё и говорил всё, что приказывали японцы. Еду и оружие они изъяли, как только заняли город. Если бы у Джейн был хоть какой-нибудь самый крошечный пистолетик, она бы попыталась его спрятать. Укрыть большое оружие у неё не было никаких шансов. Когда японский солдат забирал у неё пистолет, она чувствовала, будто у неё украли целый мир.

   Она очень быстро поняла, как ей повезло, что она не пыталась жульничать. У мистера Мёрфи, директора начальной школы, было два радио. Одно он добросовестно сдал японцам, а второе спрятал. Тайна раскрылась быстро - на него кто-то настучал.

   Майор Хирабаяси через Ёса Накаяму собрал людей на улице. Перед майором со связанными за спиной руками стоял мистер Мёрфи. Офицер говорил по-японски. Накаяма переводил:

   - Этот человек нарушил приказ Японской Императорской Армии. Наказание за неподчинение - смерть. И он будет наказан. Смотрите и помните - то же самое могло случиться с вами.

   Два солдата поставили мистера Мёрфи на колени. Директор выглядел растерянным, словно не до конца верил, что всё происходило именно с ним. Напуганным он тоже не выглядел. Разумеется, японцы это тоже замечали.

   Майор Хирабаяси вытащил меч. Внезапным резким движением, не говоря ни слова, он вскинул меч и опустил его прямо на шею мистера Мёрфи. Голова директора слетела с плеч. Во все стороны брызнула необычайно ярко-красная кровь. Несколько капель попали на державших мужчину солдат. Тело мистера Мёрфи задергалось. Судорога продолжалась несколько минут. Голова покатилась по дороге. Прежде чем замереть в предсмертной гримасе, она моргнула.

   Именно это, а не лужи крови испугало Джейн сильнее всего. Понимал ли он, что с ним произошло в течение этих нескольких секунд?

   Несколько мужчин и женщин в толпе закричали. Кого-то вырвало. Кто-то крестился. Здоровяк, державший магазин инструментов, грохнулся в обморок. Его жена, доходившая ему до подбородка, едва сумела удержать его от удара головой об асфальт.

   Хирабаяси вытер лезвие меча о брюки мистера Мёрфи и убрал его в ножны. Затем он прокричал по-японски что-то гневное.

   - Вы будете подчиняться, - переводил Ёс Накаяма. - Не будете подчиняться, пожалеете. Вам понятно? - Ему никто не ответил. Хирабаяси снова что-то выкрикнул, на этот раз, громче. Накаяма перевел: - Он хочет знать, что вы всё поняли.

   По толпе пронеслась волна озлобленного согласия. Несколько человек снова перекрестились. Майор Хирабаяси что-то пробормотал и развернулся. Накаяма махнул рукой, мол, всё закончилось.

   Люди в одиночку и небольшими группами начали расходиться по домам. Джейн шла одна и такого одиночества она прежде никогда не испытывала. Мистера Мёрфи она видела каждый день с тех самых пор, как устроилась работать в местную школу. Он не был самым приятным в общении человеком - да и ни один школьный директор не был - но это был представительный, образованный мужчина, очень доброжелательный к вам, если вы не были нашкодившим четвероклассником.

   А теперь он мёртв. Убит из-за радио.

   Пока толпа расходилась, убийство (или, скорее, казнь) почти никто не обсуждал. Частично, из-за шока. А частично, конечно же, из-за страха, что их могли подслушать. Человек, который 20 лет жил от вас через дорогу, мог с легкостью сдать вас японцам. И вы не узнаете об этом, пока не станет слишком поздно. Так, зачем рисковать?

   Жители нацистской Германии, Советского Союза, и других оккупированных Гитлером стран, поняли это достаточно быстро. А американцы? Даже спустя месяц, Джейн было трудно поверить в подобное. Но непонимание этого, или слишком запоздалое понимание, ставило вас на место мистера Мёрфи.

   И дело не только в местных японцах. Джейн не раз видела, как хоули подлизывались к оккупантам. Некоторым людям было очень важно наладить контакт с руководителями, кем бы они ни были. Если это были обычные власти, то ладно. Если же это были твари, вооруженные винтовками и мечами - особенно, мечами, - что ж, тоже нормально. Джейн никогда бы не поверила в подобное, если бы не видела собственными глазами.

   Оказавшись в квартире, она заперла дверь на замок. Такой привычки до прихода японцев у неё не было. Всё равно, случись что, замок её не спасет. Умом она это понимала, но всё равно заперла дверь, потому как в эти дни её рациональное мышление работало с перебоями.

   Ей захотелось выпить, чтобы восстановить нервы. Но, уезжая, Флетч забрал почти всю выпивку (тогда она этому только обрадовалась), а остатки конфисковали вместе с едой. Джейн осталась наедине с собственными мыслями и неважно, насколько ненавистны они ей были. Свист меча, падающего на шею мистера Мёрфи... Движение век после того... после того, как он уже был мёртв...

   - О, Господи, - простонала она. Джейн уже много лет не молилась.

   Самое противное, что на ужин нужно будет снова выходить на улицу. Еда в общественной столовой и так была отвратительной, она становилась хуже с каждым днем, по мере сокращения запасов. Чтоб она провалилась, если знала, что они будут есть через несколько месяцев.

   - Провалилась. Точно, - пробормотала Джейн. Возможно, ждать несколько месяцев не придется. Возможно, запасы иссякнут через неделю. Она подумала о том, сколько еды сдали люди и сколько японцы изъяли из магазинов. Сколько это может длиться? Сколько это продлится? - Скоро узнаем.

   Ещё она подумала о том, было ли оккупантам до них хоть какое-то дело. Не будут ли они счастливы, если всё население Оаху, за исключением нескольких прихлебателей, вымрет от голода? Тогда им не придется постоянно за ними следить.

   С этими невеселыми мыслями она и отправилась на ужин. Кормили рисом, лапшой и местными овощами. Выдали даже небольшой кусочек сыра. До прихода японцев, такой рацион её бы ужаснул. Сейчас же Джейн думала лишь о том, чтобы набить желудок. Количество перевесило качество.

   Ужин обычно сопровождался разговорами. Но сегодня почти никто ничего не говорил. Смерть мистера Мёрфи висела над Вахиавой черным облаком, подобно дыму над Перл Харбором. После ужина Джейн сразу же отправилась домой. Всю прошлую неделю она мыла посуду. На эту работу отправили всех женщин города. Джейн задумалась, почему на кухню не отправляли мужчин. Может, стоило предложить эту идею майору Хирабаяси? Это... выкинь эту дурацкую мысль из головы. "Прекрати!" - яростно одернула она сама себя. Однако остановиться она уже могла.

   Через два дня в дверь постучали. Джейн объял страх. Нынче стук в дверь означал лишь неприятности, а не соседа, зашедшего одолжить немного масла. В дверь снова постучали, громко, настойчиво. На ватных ногах Джейн подошла к двери. Кажется, сейчас ей преподадут ещё один урок, которому американцы совсем не хотели бы учиться.

   На пороге стоял Цуёси Накаяма, за его спиной прятались два японца помоложе.

   - Вы Джейн Армитидж? - спросил он. Джейн кивнула. Он что-то написал на бумажке. - А где ваш муж, миссис Армитидж?

   - Не знаю. Когда... мы развелись перед войной, - ответила Джейн. Это было правдой. Никто не мог этого опровергнуть. Ей не хотелось говорить ему, что она была замужем за военным. Откуда ей было знать, что он или Хирабаяси предпримут в таком случае? Захочет, узнает сам. Но даже если узнает, врать она не станет.

   Но садовник лишь пожал плечами.

   - Значит, одна живете? - Джейн снова кивнула. Ёс Накаяма тоже кивнул и опять что-то записал. К чему это всё? Джейн могла только гадать. Но беспокоило её не только это незнание. Накаяма посмотрел на неё. - У нас заканчивается еда.

   В этот раз Джейн кивнула резче, чем прежде. Если этот человек хотел поговорить о еде, значит, он не станет говорить о Флетче. О еде беспокоились все. Муж-военный мало кого волновал.

   - Я дам вам семена репы и немного картошки на рассаду, - сказал Накаяма. - Вы всё это посадите и вырастите. Будете о них заботиться. Надеюсь, мы успеем вырастить достаточно еды, пока не начнем голодать.

   - Посадить? Как? - спросила Джейн. Она вообще ничего не смыслила в земледелии. "Видимо, придется учиться".

   - Вам выделен участок земли, - сказал Ёс Накаяма. - Я принес инструменты. Стоявший позади него молодой человек держал в руках лопату, мотыгу, грабли и совок. Накаяма продолжал: - Местные знают, что делать. Спросите их. Они тоже пойдут в поля. К семенам есть инструкция. Следуйте ей. И будьте внимательны.

   - Репа? - Джейн уже и забыла, когда последний раз ела репу. В Огайо ей обычно кормили свиней.

   Накаяма пожал плечами.

   - Она быстро вырастает. Можно есть и ботву и корнеплоды. Мы должны приложить все силы. Скоро начнется голод. Другие будут выращивать бобы, кабачки и кукурузу - всё, что можно. Придется много трудиться. Иначе нас ждет нечто похуже голода.

   "А японские солдаты? Они будут нам помогать?". Однако Джейн сумела удержаться от этого вопроса. Она взяла семена и порезанную картошку. После чего спросила:

   - А где находится, эм, мой участок?

   - Я покажу. Идёмте. - Они вышли на улицу. Большая некогда лужайка была поделена на секции, огороженные штакетником и веревками. Ёс Накаяма указал на один из участков. - Вот этот ваш. Очистите его и сажайте.

   - Очистить? - переспросила Джейн. Садовник нетерпеливо кивнул. Джейн взглянула на свои ладони. Такие ухоженные и мягкие. Единственная мозоль от постоянной работы с ручкой была на среднем пальце правой руки. Всё изменится, когда она начнет перепахивать поле и сажать семена. Она негромко вздохнула. - А вредители всякие?

   - Это проблема, да, - признал Накаяма. На Гавайях водилось бессчетное множество самых разнообразных насекомых. Из-за страха, что эти насекомые попадут на материк, местные фрукты практически никуда не доставлялись. - Но всё же мы должны постараться. Если не будем ничего делать, начнем голодать. Вы бы что предпочли?

   Ответа на этот вопрос у Джейн не было.

   Флетчер Армитидж с тревогой смотрел на "Де Сото", который тащил орудие почти всю дорогу от северного берега до окраин Гонолулу. Машина стояла в траве, покосившись на бок. Флетч был, конечно, рад, что очередь из японского пулемета не задела ни его самого, ни кого-то из его людей, но в машине зияло несколько новых дыр, а три колеса из четырех были спущены.

   Подошел пехотинец, по приказу Флетча ставший артиллеристом и сказал:

   - Если бы это была лошадь, сэр, я бы её пристрелил.

   - Ага, - отозвался Флетч. Он уже прежде латал пробитые шины, но как это сделать на этот раз, он не имел никакого представления. Они были изрезаны в клочья. Вдруг, его осенило. - Слушай, Клэнси. Тут неподалеку есть дома. Если вы принесете мне 4 целых колеса, я не буду спрашивать, откуда вы их взяли.

   Он нарушил закон ещё, когда реквизировал "Де Сото". И если это помогало бить японцев, он готов был нарушать его снова и снова. Может, позже его за это и осудят. Думать он будет об этом потом. Если оно вообще ещё будет, это "потом".

   - Поищем, сэр, - сказал Клэнси и ухмыльнулся. - Э! Дэйв! Арни! Идём! - Мысль о том, чтобы что-нибудь украсть ему понравилась. К этому времени он и его товарищи стали неплохими артиллеристами. "Полноценное крещение", - подумал Флетч.

   Бойцы похватали винтовки и ушли. Если кому-то из местных не понравится, что их колесам приделывают ноги, "Спрингфилд" сможет быстро их переубедить. Флетчу лишь хотелось, чтобы его парни ограбили японца, а не хоули. Это несправедливо, но на справедливость ему было плевать. Каждый раз, когда ему на глаза попадалось азиатское лицо, ему казалось, что перед ним враг.

   В небе пролетели самолеты. Флетч показал японским бомбардировщикам средний палец. Больше ничего с ними он поделать не мог. Когда самолеты ушли дальше, он невольно испытал облегчение. На них они ничего сбрасывать не будут. Если бы не японское господство в воздухе, американцы бы их сдержали. "Если бы, да кабы, то во рту росли б грибы".

   Американцы постепенно теряли надежду. Лейтенант замечал это повсюду. Они думали, что смогут остановить япошек у казарм Скофилда и Вахиавы. Затем противник зашел к ним в тыл. Флетч отдавал должное решению япошек перелезть через хребет Ваиана. Это не означало, что он не желал им смерти, но он признавал, что они совершили нечто выдающееся. После поспешного отступления с только что оборудованных позиции, армия США уже не была прежней.

   Если их сбросят с высот здесь, придется отступать к Перл Харбору и Гонолулу. Флетч задумался, как будет целиться по наступающим японцам из 105мм орудия на Отель-стрит. Солдаты и матросы будут отчаянно оборонять квартал красных фонарей... или не будут?

   Снова послышался рёв самолетов. На этот раз не ровный рокот, а пронзительный вой. Флетч бросился в воронку. Какое-то время пикирующему бомбардировщику онбыл неинтересен. Теперь удостоился этой сомнительной чести. Японцам было плевать на его мнение относительно того, надо ему это или нет. Впрочем, как всегда.

   Один самолет пролетел настолько низко, что можно было протянуть руку и ухватиться за его шасси. Бомба упала совсем рядом. Она разорвалась, засыпав лицо лейтенанта комьями земли. Он сплюнул грязь и почувствовал на языке привкус крови. Ничего удивительного. Скорее всего, из ушей и носа тоже текла кровь. Можно считать, повезло - он всё ещё дышит.

   Удача не покидала его, расчет тоже остался цел. Клэнси, Дэйв и Арни ушли воровать колеса. Флетч выбрался из воронки. Бомбардировщик его только замарал. "А говорили, не получится", - пронеслась в голове неясная мысль. Ну, да, чувствовал он себя неважно, словно только пропустил от Джо Луиса прямой в челюсть. Примерно такие у него были ощущения от взрывной волны.

   Оглядевшись, он не понял, смеяться ему или плакать. Взрыв бомбы перевернул "Де Сото" кверху ногами, будто черепаху. Только черепахи при этом не загорались. С новыми колесами или без них, он уже никуда не поедет. Даже смешно.

   Ещё бомба перевернула орудие. Полностью снаряженная 105мм пушка весила почти 2,5 тонны. Поставить её на ноги собственными силами не получится. Одно колесо лениво вращалось. Флетчу захотелось его пнуть. Он не мог ни стрелять из него, ни везти.

   - Нихера не могу, - сказал он вслух. Собственный голос показался ему звучащим словно бы издалека.

   Тут он вспомнил, что "Де Сото" перевозил боеприпасы. Он выругался и бросился обратно в воронку. Разумеется, как только до них добралось пламя, снаряды начали взрываться. Фейерверк, наверное, получился знатный, но наблюдать за ним с близкого расстояния не очень комфортно. Над головой просвистел раскаленный осколок и Флетч сильнее вжался в землю.

   Когда взрывы прекратились, он осторожно высунул голову из воронки. Он сам себе напоминал сурка, с любопытством смотрящего на собственную тень. Только интересовал его "Де Сото" и обломки крупнее булавки. Судя по всему, таких не было.

   Через десять минут вернулись бойцы расчета. Каждый катил перед собой колесо с накачанной камерой. Они увидели то, что осталось от машины и перевернутое орудие.

   - Блядь, лейтенант, почему вы не сказали привезти целую машину? - спросил Клэнси.

   - Примите мои искренние извинения, джентльмены, - произнес Флетч с показным достоинством. - Если сможете достать машину, будьте так любезны. Веревка, кстати, тоже пригодится. - Он решил, что действовать нужно очень быстро, если всё ещё хотел отсюда выбраться. И дело не только в том, что ему хотелось продолжать убивать японцев. Но всё шло к тому, что армия снова будет отступать, поэтому нужно срочно ставить орудие на ноги. Ведь он уже так долго его тащил.

   "Ага, а оно здорово мне послужило", - посетила его внезапная мысль. Что же он с ним успел? Ну, например, подбил танк. Наверное, ещё убил или ранил бессчетное количество япошек, которых даже в глаза не видел. И что с того? Если бы он сделал нечто действительно стоящее, армия США сейчас бы не отступала в Гонолулу? Если бы все они сделали хоть что-нибудь действительно стоящее...

   Если бы какой-нибудь самолет-разведчик вовремя заметил приближающиеся японские авианосцы, они бы не дошли до Оаху. Их бы вывели из строя или потопили. Если бы япошки решились высадиться на берегу, их бы всех там же и покрошили. Но так как именно японцы вывели из строя американский флот и, что хуже, уничтожили всю авиацию, эти размышления ничего не стоили.

   Клэнси, Дэйв и Арни о таких вещах не задумывались, а если и задумывались, то виду не показывали.

   - Пойдем, поищем попутку, лейтенант, - сказал Дэйв. - Хоть выбирать и не из чего. - Он махнул товарищам. - Идём. - Они ушли с таким важным видом, будто до сих пор стояли на рубежах у Ваимеа.

   Флетч медленно помотал головой. Ему очень хотелось сохранить такой же задор. Впереди японская артиллерия начала утюжить позиции американцев. Их орудия были маломощными, это было заметно по разрывам снарядов. Если бы у него было чем ответить, он бы заставил их страдать. Но сейчас он мог лишь смотреть. Несколько снарядов прилетели в его сторону, но ни один не лег достаточно близко, чтобы лейтенант бросился в укрытие. Когда война только началась, он постоянно прятался. Тогда он боялся промахов, сегодня же, наоборот, считал их само собой разумеющимся явлением.

   А вот, то, что люди отступали с позиций, которые бомбили японцы, ему не нравилось. Казалось, будто они были сыты войной и больше не желали сражаться.

   - А, ну вернулись обратно на позиции! - крикнул им Флетч. - Вы что задумали?

   Некоторые продолжали идти. Они не бежали, но и сражаться дальше отказывались.

   - Да похуй уже, - отозвался один боец. - Оборона прорвана. - Несколько человек кивнули, соглашаясь с ним.

   - Вернуться на позиции! - закричал Флетч. - Это приказ, мать вашу!

   На него никто не обращал внимания. Лейтенант не знал, что делать. Может, взять винтовку и повторить приказ... Но некоторые солдаты тоже были вооружены. Может, они и не хотели больше стрелять по японцам, но выстрелить в него точно не постесняются.

   Во что превращается армия, солдаты которой больше не подчиняются командирам? Она перестает быть армией. Она превращается в банду. Именно это случилось с русскими и немцами под конец предыдущей войны. То же самое он видел сейчас.

   Мимо Флетча шли солдаты. За ними следовали другие. Американцы сделали здесь всё, что могли. Многие решили, что больше они ничего сделать не способны, поэтому нужно спасать собственную шкуру.

   Там на передовой вообще хоть кто-нибудь остался? Или японцы окажутся здесь уже минут через десять? Флетчу совершенно не хотелось с ними встречаться лицом к лицу. Но и бежать от них, в отличие от остальных, он не желал. Он стоял в нерешительности, глядя то на север, то на запад.

   Толпу отступавших солдат обогнал блестящий бордовый "Форд". Клэнси замахал Флетчу.

   - Ну, как вам такая попутка? - крикнул он, высунувшись с водительского места.

   - Сойдет, - ответил Флетч, радуясь тому, что его люди не последовали примеру остальных и не сбежали на этой самой попутке. - Веревка есть?

   Из "Форда" выбрались Дэйв и Арни. Дэйв нес моток веревки. Один конец он вместе с Флетчем привязал к орудию, а другой Арни прицепил к переднему бамперу машины. Флетч махнул Клэнси и тот резко сдал назад. Веревка натянулась. Колеса завизжали, вздымая тучу пыли. Флетч подумал, что либо они просто не сдвинут орудие с места, либо оторвут бампер. Но, когда орудие дернулось, надежда вернулась.

   Он подбежал к орудию и принялся его толкать.

   - Помогайте, вашу мать! - крикнул Арни и Дэйву. Те присоединились к нему, ворча и ругаясь. - Всё получится! - "Возможно". - Давай, спиной!

   - Помогите кто-нибудь, козлы! - крикнул Арни проходившим мимо солдатам. На удивление, те помогли. Ещё более удивительным было то, что орудие перевернулось и встало на ноги.

   Лицо Флетча заливал пот. Он надорвал спину, но ему было плевать.

   - Давай, сюда, - сказал он. - Прицепим его и... - Он замолчал. Что им оставалось, кроме как тоже отступать?

   "Вот так кончится мир", - подумал Джим Петерсон. Томас Стернз Эллиот знал, о чём писал. Когда британцы сдались американским колонистам в Йорктауне, оркестр играл "Мир перевернулся". Мир Петерсона тоже перевернулся. Низкорослые желтокожие японские солдаты выбили почву из-под ног американцев. Так быть не должно. Это было просто невозможно. Но такова реальность и она воняла потным Петерсоном. Он уже и забыл, когда последний раз мылся.

   Перл Сити находился к северу от Перл Харбора. В нём жили матросы с кораблей и гражданские, которые их обслуживали. Когда-то это был милый тихий городок. Теперь здесь проходила линия фронта. По улицам были разбросаны вырванные с корнем взрывной волной пальмы и норфолкские сосны. То, что некогда было ухоженными домиками, превратилось в дымящиеся руины. В бою эти руины становились неплохим укрытием.

   - Эй, Петерсон, - окликнул его сержант, выдавший ему капральские нашивки. Его звали Билл МакКинли, но он отзывался на кличку През.

   Петерсон что-то пробормотал в ответ. Они сидели на разломанной кухне, периодически выглядывая через разбитое окно на северной стороне. Дыра в потолке размером с корову пропускала и солнце и дождь, иногда одновременно.

   - Ты что-нибудь брал с дохлых япошек? Деньги, например?

   - Не. - Петерсон помотал головой. - А что?

   - Если бы брал, я бы попросил тебя выкинуть. Если япошки возьмут тебя живьем и найдут своё барахло, то поймут, что ты убил одного из них. В таких случаях они становятся ещё злее.

   - Я не брал. - Движение впереди заставило его дернуть пальцем на спусковом крючке, но он тут же успокоился. Это просто майна пролетела мимо в поисках червяков и жуков. Птицам не было никакого дела до войны. Петерсону очень хотелось оказаться на их месте. Он скосил глаза на МакКинли.

   - Думаешь, япошки попытаются взять нас живьем?

   - Не пойми меня неправильно, я пока ещё воюю, - торопливо ответил МакКинли. - Но я что-то не вижу, чтобы с холмов нам на подмогу шла кавалерия, а ты?

   Петерсон собрался было ответить, но ружейный выстрел заставил его вздрогнуть. Его это раздражало, но поделать с этим он ничего не мог. Утешало лишь то, что все остальные тоже вздрагивали.

   - Судя по тому, где мы находимся, кавалерия бы нам точно не помешала.

   - Это точно, бля, - согласился сержант МакКинли. - Но если она не подойдет...

   Движение в зарослях гибискуса оказалось не птицей. Петерсон вскинул винтовку, выстрелил и тут же скрылся под окном - и всё это одним движением. Сидя в укрытии, он открыл затвор и вставил новую обойму. Предыдущая со стуком упала на линолеум.

   - А у тебя начинает получаться, морячок, - сказал МакКинли. Он уже знал о его сомнительном происхождении.

   - Ещё бы, През. У меня была обширная практика.

   - Ну, ты ещё дышишь, а значит, всё делаешь правильно, - рассмеялся сержант. - Если бы ты сохранил своё звание, то сам раздавал бы мне приказы, а не наоборот.

   - Судя по всему, поступил я правильно, - ответил Петерсон. МакКинли снова рассмеялся. Стоявший в паре домов от их позиции американский пулемет, выстрелил короткой очередью, затем добавил длинную. Петерсон осторожно высунулся в окно. Если япошки что-то задумали, он хотел знать, что именно. В нескольких сотнях метров впереди пробиралась группа людей в черной форме, но стрелять по ним было неудобно. Он снова спрятался.

   - Ну? - поинтересовался МакКинли.

   - Ничего особенного. Жаль в этой сраной кухне всего одно окно. Было бы неплохо смотреть по сторонам. Если на нашу позицию обратит внимание японский снайпер, он нас рано или поздно перещёлкает.

   - Хочешь перебраться? Я не против.

   Прежде чем Петерсон успел ответить, в воздухе раздался пронзительный визг. Он тут же бросился на пол, а с неба полетели снаряды. Вражеская артиллерия, вероятно, целилась в пулемет, но прилететь могло и по ним. Джим обрадовался, что МакКинли не побежал раньше. Трудно представить нечто более жуткое, чем оказаться на открытом месте во время артобстрела.

   - Это просто 76-е, - сказал ему МакКинли.

   - Ага, я в курсе. А наша артиллерия где? - Большая часть американских орудий уничтожена, а их расчеты погибли. Японские истребители и пикировщики устроили на артиллеристов настоящую охоту. Разумно. Винтовки и пулеметы на поле боя вызывали лишь раздражение. По-настоящему убивала артиллерия.

   Японские орудия также помогали наступать пехоте. Попробуешь высунуться, чтобы подстрелить солдата, получишь осколок. Не высунешься, враг обойдет тебя с фланга.

   Петерсон и МакКинли поднялись на ноги. Нужно было воспользоваться артобстрелом. Иногда это было просто необходимо. Но, куда бежать, если японцы уже обошли их с флангов? Только в океан. Отступать больше некуда.

   Разумеется, японцы пошли в атаку. Американцы начали по ним стрелять. Одни залегали, но другие продолжали бежать. Затем ложились уже они, а предыдущие их догоняли и уходили вперед.

   - Стреляют и наступают, - заметил МакКинли, вставляя свежую обойму. - Если знать, как, получается толково. А эти твари знают.

   - Ужас, - отозвался Петерсон, стреляя в очередного японца. Это была одной из особенностей ведения боя на земле, о которой он в свою бытность летчиком даже не подозревал. И моряки, державшие оборону вокруг Перл Харбора, тоже не знали. Может, хоть кто-нибудь научится. Большинство, конечно, погибали, так ничего и не поняв.

   В стену дома с грохотом угодил снаряд. Дом затрясся. Уцелевшая часть крыши упала вниз. В окно влетела пуля и оставила на противоположной стене ровную дырку. Петерсон ждал, когда по наступающим японцам начнет бить пулемет. Когда тот так и не начал стрелять, он взглянул на МакКинли. Если През прикажет держаться до последнего, он останется. Ведь, именно на это он подписался.

   Однако МакКинли сказал:

   - Отойдем на пару домов назад. Нельзя позволить им обойти нас и отрезать от берега. Иначе окажемся у них в плену.

   - Точно, - ответил Петерсон.

   Они отступили и соединились с другой группой американцев. Отступили они недалеко. Теперь япошкам будет труднее пробиваться вперед. Эту мысль Джим Петерсон повторял себе снова и снова, пока сам в неё не поверил.

   Поезд остановился на станции Дарем, что в Северной Каролине. Джо Кросетти, который раньше никогда не выезжал за пределы Калифорнии, весь путь через страну просидел с открытым от восхищения ртом. Переезд через Скалистые горы - это было нечто. Затем поездка через Великие Равнины, по плоской, будто только что выглаженной, поверхности, местами покрытой снегом. Эта белизна сама по себе выглядела завораживающе. В Сан-Франциско снег выпадал всего два или три раза за всю жизнь Джо и было это, когда он ещё был ребенком. Но здесь всё такое белое, тихое и красивое.

   Так, по крайней мере, думал сам Джо. Сидевший рядом парень по имени Орсон Шарп, который сел в Солт Лейк Сити, сказал:

   - Это же просто снег, Господи.

   Это был розовощекий блондин с двойным подбородком. Но добродушное лицо дополнялось крепкой коренастой фигурой футболиста.

   - Для тебя, может, и просто снег, а для меня не просто, - ответил ему Джо. Орсон Шарп лишь пожал плечами. Джо подумал, что подобная звериная серьезность просто смешна, но он был слишком вежлив, чтобы произносить эту мысль вслух. Большинство сверстников Джо не преминули бы поделиться ею. Кросетти внимательно и даже с некоторым подозрением осмотрел Шарпа, гадая, что у того на уме.

   Когда поезд шёл на восток, он иногда проходил мимо, а порой и через леса, полные голых деревьев. Это зрелище тоже сильно удивило Джо. Конечно, деревья в Сан-Франциско сбрасывали листву, но далеко не все. Эти леса были похожи на армию скелетов, воздевших к небу крючковатые руки-ветки.

   Небольшие ручьи и пруды были покрыты льдом. Такого Джо дома припомнить не мог вообще. В Сан-Франциско никогда не было ни слишком жарко, ни слишком холодно. Он считал, что только так и должно быть.

   Когда он проговорил эту мысль вслух, Орсон рассмеялся.

   - Может, только у тебя дома, - сказал он. - В Солт Лейк бывает и плюс 40 и минус 40. Одинаковая погода круглый год - это скучно.

   - У нас она не всё время одинаковая, - возразил Джо. Может, он был не совсем прав. Из мест, типа Юты, всё может выглядеть совсем по-другому.

   Ему не потребовалось много времени, чтобы уяснить, что этот Орсон Шарп - очень странный парень. В вагон набились курсанты, направлявшиеся в Чапел Хилл. Со всех сторон послышалась непринужденная ругань. В мужских компаниях ненормативной лексикой частенько пользовались, чтобы подчеркнуть на чём-либо внимание, а иногда просто для связки слов. Джо поступал также, хотя никогда не считал себя сквернословом. Но, насколько он смог выяснить, Шарп вообще никогда не ругался матом.

   Кофе он тоже не пил. Когда они ходили в вагон-ресторан, Джо жадно набрасывался на еду.

   - Прям именины сердца, - говорил он.

   Он гадал, станет ли Шарп с ним спорить, как обычно делали люди строгих нравов, когда замечали, что кто-то рядом прикладывается к рюмке. Но будущий летчик из Солт Лейка лишь кивнул и сказал:

   - Поступай, как считаешь правильным.

   - А как ты пришел к выводу, что для тебя подобное неприемлемо? - спросил Джо и тут же поспешно добавил: - Не отвечай, если считаешь, будто я сую нос не в своё дело. - Злить Шарпа ему совсем не хотелось.

   Он улыбнулся.

   - Всё нормально. Я не против. Моя религия запрещает мне курить, пить кофе, чай и употреблять спиртное.

   - Твоя религия? - Джо почесал макушку. Он знал нескольких иудеев, знал, что им нельзя есть свинину, креветок, моллюсков и омаров. Но кофе им пить было можно. Ещё они курили. Затем, его, наконец, осенила запоздалая мысль: - Ты мормон, что ли?

   - Точно. - Орсон Шарп рассмеялся. - Никогда нас не видел?

   - Сан-Франциско, наверное, слишком большой город. Так, что, нет, не видел. - Джо с любопытством осмотрел Шарпа. У него действительно дома три жены? А у его отца их сколько? Тоже три? Или тридцать три? О мормонах рассказывали только такое.

   Он вдруг понял, что Шарп прекрасно знал, о чём он думал.

   - Ну? Ни клыков, ни рогов, ни хвоста.

   Уши Джо загорелись. Ему казалось, что лицо тоже стало красным. Чтобы скрыть это, он поднес ко рту чашку кофе. Даже распитие кофе могло выглядеть забавным.

   - Да и хер с ним, - сказал он. - Я, вот, католик. Вокруг полно тех, кто нас терпеть не может. Но, мы ведь в первую очередь американцы, верно?

   Вместо кофе Орсон Шарп взял стакан яблочного сока, порцию яичницы с беконом и оладьи. Он поднял стакан, словно произнося тост.

   - Точно. В первую очередь, мы - американцы. И мы далеко не "первые американцы".

   - В точку! - воскликнул Джо. - Эти дебилы помогли япошкам застать нас со спущенными штанами на Гавайях. Их послушать, так, что бы с нами ни делали, мы не должны вмешиваться в войну. Отлично показывает уровень их знаний.

   - Многие из них поумнели с тех пор, - заметил Шарп и Джо кивнул. Перл Харбор и наземное вторжение выбили почву из-под ног изоляционистов. Почти все, кто придерживался подобных взглядов, быстро их поменяли. Остались только сочувствующие фашистам болваны, но на них уже никто не обращал внимания.

   - Слушай. Если там, куда мы едем, разрешат выбирать соседей, может, будем держаться вместе?

   - Конечно. Почему нет? - сказал Шарп и протянул ладонь, в которой собственная рука Джо просто утонула.

   На станции Дарем их встречали новоиспеченные энсины и флотские лейтенанты. Они разделили новоприбывших курсантов на группы примерно по пятьдесят человек. Возглавившего группу Джо высокого зеленоглазого энсина звали Дон Уорд.

   - Я буду вашей мамкой, - произнес он с местным акцентом. Несколько человек хихикнули. Уорд подождал, пока смешки не стихнуть, затем повторил: - Я буду вашей мамкой. Такая у меня должность. Я буду следить за вами на протяжении всего учебного курса. Также я должен оберегать вас от всяких глупостей.

   Он посадил своих новых подчиненных в автобус, который едва выдержал вес всей толпы, да ещё с багажом. Скрипя всеми механизмами, автобус тронулся в Чапел Хилл, что в тридцати километрах от вокзала. Город оказался крошечным, размером не больше одного квартала. Дома выглядели милыми, друг от друга их отделяли увитые плющом стены. За исключением кедров, все деревья стояли голыми. Без листьев на ветках Джо не мог отличить одно от другого.

   Главным учебным заведением в Чапел Хилл был Университет Северной Каролины. Автобус заскрипел и остановился у трехэтажного кирпичного здания. Как коренной калифорниец, Джо не любил кирпичные здания, те быстро разваливались от землетрясений. Он задумался, когда в Северной Каролине последний раз трясло, и рассмеялся про себя. Всё будет хорошо.

   - Это Олд-ист, - объявил энсин Уорд. - Ему 150 лет и это старейшее университетское общежитие в стране.

   Видимо, он решил, что сказанное произведет на курсантов какое-то впечатление. Джо был впечатлен, но не так, как думал куратор. "Прекрасно, - подумал он. - Нас поселят в старой хибаре".

   - Пока будете учиться, жить будете в Олд-ист. Жить будете вчетвером в одной комнате. - Уорд переждал, пока стихнут возмущения и продолжил: - Это не самое худшее вступление во флотскую жизнь. Если вы не сможете ужиться друг с другом в одной комнате, вам не место во флоте. На кораблях всегда тесно. Придется к этому привыкать. Если вы уже нашли себе пару, хорошо. Постараемся учесть ваши пожелания.

   Джо нашел взглядом Орсона Шарпа. Курсант из Юты кивнул ему. Едва слышным шепотом, Джо спросил:

   - Кого-нибудь ещё присмотрел?

   Шарп помотал головой.

   - Пока нет. А ты?

   - Неа. Понадеемся на удачу? Или поищем кого-нибудь конкретно?

   - На удачу. По ходу, тут все - просто замечательные парни. Как тут ошибиться? - Они с Джо были примерно одного возраста, но Кросетти казался себе лет на 10 старше. Каким-то образом паренек из Юты не успел набраться здорового цинизма. "Как тут ошибиться? - думал Джо. - Погоди, сам увидишь, как". Однако Орсон Шарп считал, что всё пойдет как надо. Джо не знал, то ли считать его законченным оптимистом, то ли завидовать его уверенности.

   Их поселили вместе с Биллом Франком из Окленда и Отисом Дэвисом из Сент-Луиса. Франк и Дэвис, видимо, тоже познакомились ещё в пути. Джо это немного успокоило. По крайней мере, они не жили с теми, от кого отказались остальные.

   Комната... оказалась не такой ужасной, как предполагал Джо. Больше о ней сказать было нечего. Она была не настолько большой, чтобы в ней можно было плясать, но другого он и не ожидал. Не удивили и металлические койки. Здесь было электричество и водопровод, хотя было видно, что их провели совсем недавно. Те, кто проектировал помещение даже и не предполагали их наличия.

   Эти же строители, видимо, не предполагали, что в этом доме будут жить люди. Так казалось Джо. Крошечное окно находилось довольно высоко от пола. Света оно давало немного, а рассмотреть из него было почти ничего невозможно. Ещё тут как будто не хватало воздуха. Что с открытой дверью, что с закрытой, в помещении стояла какая-то невероятная духота.

   - Буду рад, если мы свалим отсюда до жары, - сказал Отис Дэвис. - Иначе тут будет настоящее пекло.

   - Точно! - согласился Билл Франк. - Я об этом как-то не подумал.

   - Это всё потому, что ты с западного побережья, - ответил ему Дэвис. - Если бы был родом из моих мест, ты бы это быстро заметил.

   - Какой-то странный город, слишком маленький даже для вокзала, - сказал Джо.

   К ним сунулся Дон Уорд.

   - Ужин в 1800, - объявил он. - Это через полтора часа. Отбой в 2130. Подъём в 0530. Завтра получите форму и заполните гору бумаг. А затем, джентльмены... - он злобно ухмыльнулся - ...начнем работать.

   Джо пока было трудно переводить армейское обозначение времени в привычное ему.

   - Отбой в девять тридцать? Верно? - спросил он. Так рано спать он не ложился с тринадцати лет.

   Уорд кивнул.

   - Всё верно, мистер Кросетти. - Окружающие без проблем запоминали его фамилию. Поняв его мысли по выражению лица, Уорд добавил: - У вас будет время устать к этому моменту. Поверьте, мистер Кросетти. - Он ушел в соседнюю комнату, оставив обещание висеть в воздухе.

   - Простите, Хиро-сан, - нервно произнес Томацу Окамото. - Простите, но топлива больше нет. Всё кончилось.

   Вместе с сыновьями за спиной, Хиро Такахаси пристально смотрел на человека, годами продававшего ему горючее.

   - Позавчера его у тебя было полно. Куда дел? Выпил?

   Окамото нервно рассмеялся.

   - Я ни при чём. Всё забрали военные. Сказали, оно им нужно для грузовиков.

   - А у кого есть? Не знаешь?

   - Не знаю. Не могу точно сказать. Я не самый крупный продавец, даже не рядом. Если уж они и до меня добрались, то остальных точно уже обобрали до нитки.

   Хиро кивнул. В его словах было больше смысла, чем ему хотелось.

   - Ну и что мне теперь делать? - спросил он. Вопрос был адресован не столько Окамото, сколько всему остальному миру. - Как выводить "Осима-мару" в море без топлива?

   - Отец, разве ты не говорил, что знаешь кого-то, кто умеет ходить под парусом? - спросил Хироси. - Сейчас самое время его найти.

   - Да, говорил. Но не знаю, сколько времени это займет. И не знаю, сколько это будет стоить. Господи! - Он хлопнул себя по лбу. - Не знаю даже, жив ли ещё старик Дои.

   - Если умер, времени уйдет больше, - сказал Кензо.

   Хироси рассмеялся. Даже старик Окамото рассмеялся. Хиро бросил взгляд на младшего сына. Что это за шутка такая? Американская. Хиро не видел в ней ничего смешного (хотя, и рассмеялся бы, если бы её рассказал Окамото). Такой юмор его раздражал.

   - Мастер Эйдзо Дои? - переспросил Окамото. Хиро кивнул. Окамото продолжил: - Он ещё жив, ну, был, когда я его видел три или четыре дня назад. Думаешь, он может поставить парус на сампан?

   - Не уверен. Он сам рассказывал. Если может, я всё ещё в деле, каким бы оно ни было. Если нет... - Рыбак сплюнул на землю. - Если нет, придется искать другое занятие.

   - Какое? - поинтересовался Окамото. Хиро в ответ лишь пожал плечами. За исключением короткого периода работы в полях, он всю жизнь ловил рыбу. Больше он ничего не умел и ничего знать не хотел.

   - Если мы не можем выйти в море, что будем делать? - спросил Хироси.

   Хиро снова пожал плечами. Ничего предложить он не мог. Реико очень удивится, когда он с сыновьями вернется раньше времени. Вряд ли она обрадуется... Впрочем, это уже другая история.

   Хиро с сыновьями только успел отойти от Окамото, как над головой появились японские бомбардировщики. Противовоздушные сирены заревели одновременно с грохотом зенитных орудий и свистом бомб.

   - Господи! - прошептал Хиро. Сыновья выругались по-английски.

   Он не так сильно испугался, как должен был. Японские самолеты обычно уходили восточнее и бомбили районы, где жили хоули. Сюда бомбы попадали чаще всего случайно, так казалось всем, кроме тех, на кого они падали.

   Но этим утром всё было иначе. Этим утром бомбили весь Гонолулу. Когда одна бомба разорвалась в паре сотен метров от них, казалось, что настал конец света. Если бы она взорвалась чуть ближе.

   Кензо схватил его за руку.

   - Отец, нужно искать укрытие!

   Он прав, Хиро и сам это понимал. Но где прятаться? На востоке, где больше открытого пространства, были вырыты специальные окопы. Здесь их почти не было, копать мешало обилие на земле асфальта и бетона. Подвалов тоже почти не было - очень мало домов в Гонолулу оборудовались подвалами.

   Младший сын указал на проем в основании одного из домов. Вот оно, убежище. По крайней мере, оно им будет, пока в дом не угодит бомба и тот не сложится прямо им на головы. Хиро постарался о таком не думать.

   В этот проем побежали и другие люди. Когда неподалеку рвались бомбы, женщины начинали кричать. Им вторили некоторые мужчины. Другие ругались на всех возможных языках. Ни мужские вопли, ни женская ругань при других обстоятельствах не остались бы без внимания Хиро. Он сам был так напуган, что чуть не наделал в штаны. Почему остальные должны вести себя иначе?

   Хироси указал на небо.

   - Один летит прямо на нас! - крикнул он по-японски. Затем, видимо, повторил то же самое по-английски.

   Японский бомбардировщик падал вниз, оставляя за собой длинный дымный шлейф и вращаясь во все стороны. Хиро подумал о летчиках, сидевших в его кабине. Погибли ли они? Если нет, о чем они думали перед лицом неминуемой смерти? Думали ли они об Императоре? Или в их умах не осталось места ни для чего, кроме паники?

   Паника обуяла стоявшую рядом с ним женщину, которая истерично закричала:

   - Он упадет прямо на нас!

   Хиро захотелось назвать её тупой дурой. Жаль, не получилось. Но она была права. Когда он подумал, что подбитый бомбардировщик упадет прямо на дом, в котором они прятались, то закричал сам. Но он упал дальше, на прачечную в соседнем квартале. На месте падения появился огромный огненный шар. Видимо, самолет был заправлен под завязку. По всей улице разлетелись раскаленные обломки.

   - Идём! - крикнул Хиро сыновьям. Он решил взять ситуацию в свои руки. - Здесь нельзя оставаться. Скоро будет гореть весь квартал.

   Чтобы выбраться наружу, пришлось приложить усилие. Многие люди не думали ни о чём, кроме спасения в этом сомнительном убежище. Зачем оставаться в этом сарае, который скоро превратится в раскаленную топку?

   Повсюду продолжали свистеть бомбы. Снаружи тоже было небезопасно. Однако нужно было как можно быстрее убегать от разгоравшегося пожара.

   - Весь этот район сгорит как спичка! - выкрикнул Кензо.

   - Нужно поскорее найти мать, - сказал Хироси. - Жаль, она не пошла на сампан вместе с нами.

   - Мне тоже, - сказал Хиро. Страх за Реико рос в нём вместе с облаком дыма вокруг. - Ещё жаль, что американцы сразу не сдались. Им не победить. Даже надежды нет. Из-за них японцы бомбят Гонолулу.

   Сыновья переглянулись и одновременно пожали плечами. Этот жест можно было расценить как "Наверное, он прав". Но Хиро так не считал. Он расценил его как "Он сумасшедший, но что поделать?" Это его разозлило. Он только собрался что-нибудь сказать, как Хироси его опередил:

   - Обсудим это в другой раз, отец. А сейчас нужно вернуться домой и убедиться, что с мамой всё хорошо.

   Гнев Хиро мгновенно угас. Но страх остался и продолжал расти. Старик коротко кивнул.

   - Да. Идём.

   Кензо оказался прав. Разбившийся бомбардировщик поджег весь азиатский квартал. Улицы здесь были уже. Люди селились тут гораздо плотнее, чем в районах, где жили хоули. Раньше Хиро об этом не переживал, в Гонолулу всё равно просторнее, чем во многих городах в Японии. Но в случае пожара, огонь распространялся с необычайной скоростью. А из-за узких улиц пожарные машины далеко не всегда успевали к месту возгорания вовремя.

   Бомбы продолжали падать. Хиро не обращал на них внимания. Некоторые люди тоже бежали в центр города, чтобы спасти своих родных. Другие наоборот устремились к океану. Там они рассчитывали спастись от огня.

   На дороге валялись тела раненых и убитых шальными осколками и обломками мусора. За несколько этих ужасных мгновений Хиро увидел больше мертвых, чем мог вообразить. То и дело приходилось переступать через трупы и останки тел. Он шел мимо стонущих, извивающихся, кричащих раненых. Ему хотелось помочь им, но он понимал, что толку от него немного. К тому же, если он останется помогать раненым, то до дома точно не дойдет. Раненых было слишком много и помощь им отняла бы всё его время.

   Вместе с сыновьями они приближались к дому, но дым вокруг становился всё плотнее. Кто-то рядом закричал по-японски:

   - Назад! Туда нельзя! Там всё горит. Вы там все погибнете.

   Хиро, Хироси и Кензо переглянулись. Никто ничего не сказал, да и необходимости в этом не было. Не колеблясь, они двинулись дальше. Хиро испытал нечто похожее на гордость. Может, сыновья и не стали такими, какими он хотел их видеть, но трусами они не были.

   Но от храбрости в сложившейся ситуации толку никакого не было. Кричавший по-японски оказался прав. Огонь и дым не позволяли идти дальше. Хиро закашлялся, будто одновременно выкурил сотню сигарет. Хироси и Кензо тоже начали кашлять. Однако их лица сохраняли мрачное и сосредоточенное выражение. Они намеревались идти дальше, не смотря даже на то, что впереди их ждала гибель.

   Хиро вдруг понял, что они отступят лишь, когда он скажет. И сказать надо было.

   - Здесь не пройти. Мы можем где-нибудь обойти?

   - Надо попробовать, отец. - Лицо Кензо всё испачкалось в копоти. Со лба тек пот. Он и не заметил, как обжег щеку. - Нужно попробовать обойти.

   Идти напролом смысла не было, Хиро это прекрасно понимал. Он шел впереди, сыновья шагали за ним. Он направлялся на запад, а не на восток. Восточную сторону города японцы продолжали усердно бомбить. Там жили хоули, их враги.

   Ну, или некоторые враги. На дороге сидел мужчина с круглым азиатским лицом и прижимал к груди тело мертвой женщины. По его щекам текли слёзы, он смотрел в безразличное ко всему небо и выкрикивал ругательства на певучем китайском. Проходящего мимо Такахаси с сыновьями он даже не заметил.

   Возможно, этот китаец потом обратит свою ненависть на Хиро. Но сам Хиро ненависти к нему не испытывал. На самом деле, ему было даже его жаль. "Это мог быть и я с Реико на руках". Он выругался вполголоса, силясь отогнать зловещее наваждение.

   Едва дыша, он повернул за угол и замер. Горящие машины впереди превратили улицу в настоящее пекло. В лицо ударил жар. Он прошел чуть дальше и снова уткнулся в стену пламени.

   Отовсюду в обратном направлении бежали люди. Хиро вглядывался в лица, пытаясь увидеть Реико. Он её так и не нашел, отчего стало только страшнее.

   - Валите отсюда, baka yaro! - крикнул им кто-то. - Там делать нечего!

   Хиро посмотрел на сыновей.

   - Что думаете?

   - Если останемся здесь, окажемся в ловушке, - сказал Хироси. - Но, если скажешь, я пойду дальше. - Кензо кивнул.

   Нет, они точно не трусы, даже если они... американцы. Старший сын переложил ответственность за принятие решения на его плечи. Сам же Хиро надеялся, что кто-то из них решит за него. Не вышло. Он стиснул зубы.

   - Дальше нельзя, - сказал он. Спорить сыновья не стали. Но ему очень хотелось обратного. Так как они не спорили, он решил всё сам. - Раз мы не можем пройти дальше, то и помочь вашей матери у нас тоже не получится. Остается надеяться, что дом не сгорел, или что она выбралась, а мы просто её не нашли.

   Сыновья кивнули. Кензо выругался по-английски. Даже если бы он ругался по-японски, Хиро не стал бы его останавливать. Всё равно ничего не изменить.

   Ни Кензо ни Хироси не сделали ни шага в сторону от бушевавшего пламени. Хиро понял, что и это решение они оставляли за ним. Какая-то часть его хотела броситься в огонь и положиться на судьбу. Но Реико могла быть жива, к тому же за парнями кто-то должен приглядывать и уберегать их от неприятностей.

   - Нам лучше уйти, - сказал он. Лишь, когда он сам повернулся в сторону океана, Кензо и Хироси пошевелились. Он протянул руки и положил ладони им на плечи. Они, может, были неидеальными сыновьями, но всё могло быть и хуже.

   Флетчер Армитидж коснулся ствола 105мм орудия. Он сам себе казался ковбоем, прощавшимся с любимой лошадью. Снаряды к орудию закончились. Он совершенно не представлял, где взять ещё и как скоро их привезут, если чудо случится и они найдутся.

   После месяца тяжелых боев, становилось очевидно, что американская армия развалилась. Они сделали всё, что могли и этого оказалось недостаточно. Перед позициями, которые занимал, Флетч раздавалась ружейная стрельба, то же самое слышалось на левом фланге. Конец ещё не наступил, но он всё ближе.

   Он посмотрел на блестящий "Форд", который его бойцы реквизировали и переделали в тягач. Три колеса у машины были спущены, прям как у "Де Сото" несколькими днями ранее. Больше он никуда не поедет. Может, конечно, они найдут ещё один. Только какой в нем смысл, если снарядов не осталось?

   Если бы это был конь и он спасался от индейцев, он бы его пристрелил. Вместо этого, он вынул из орудия казенную часть. Неподалеку с гор тек ручей. Он отнес деталь к нему и выбросил в воду. Он специально выбрал место с сильным течением. Лейтенант надеялся, что ил и пузыри скроют его от посторонних глаз. Японцы, конечно, получат орудие, но воспользоваться им не смогут.

   Флетч вернулся к орудию, которое теперь превратилось в муляж. Расчет стоял у пушки, ожидая, что он будет делать дальше. Флетчу тоже хотелось бы это знать. Он сказал:

   - Короче, парни. Вы какое-то время побыли артиллеристами. Видимо, пора вернуться в пехоту.

   Клэнси, Арни и Дэйв переглянулись. Ответил за всех Клэнси:

   - Без обид, лейтенант, но вы выбрали пиздец какое неудачное время, чтобы сваливать.

   Флетч неожиданно рассмеялся.

   - Говорят, время - это всё. - Он потянулся и коснулся "Спрингфилда" за плечом. - Не, парни, я пока ещё воюю. И прекращать не намерен.

   Как будто издеваясь над ним, с левой стороны послышался орудийный грохот. Дальше к югу тоже грохотало, ближе к морю - "макаи", как говорили местные, словно не понимая, что это совсем не английское слово. Японцы продвигались вперед, американцы отступали. Так было с самого начала. Но дальше американцы отступать уже не могли, тем более что шансов удержаться на месте у них не было.

   И они отступали безо всяких шансов закрепиться. Флетч поморщился. Думать об этом совсем не хотелось.

   - Отходим к Гонолулу. Говорят, наши там ещё держатся.

   - Да, уж, отойти было бы неплохо, - заметил Клэнси.

   Остальные закивали. Арни сказал:

   - Если не отойдем, япошки нас окружат.

   Больше он ничего не сказал. Да и нечего было говорить. И так всё понятно. Если японцы их окружат, то смогут взять живыми. Никто в здравом уме не мог подобного допустить.

   - Идём, - бросил Флетч. - Надо уходить.

   Они двинулись на юго-восток. Артиллеристы оказались далеко не единственными отступавшими солдатами. Они шли по дороге и вдоль обочины, в одиночку и группами. По небу плыли облака. Сверху упали несколько капель дождя, хотя солнце никуда не делось. Вокруг простирался невообразимой красоты пейзаж: покрытые джунглями холмы на севере, вдоль дороги пальмы и цветущие гибискусы, среди них летали и пели майны и полосатые горлицы, на юге виднелась сапфировая полоска моря.

   Там, где красота увядала, она увядала по вине человека, а не природы. Впереди в густом облаке дыма после последней японской бомбежки лежал Гонолулу. Если бы Флетч посмотрел на запад, то увидел бы развалины Перл Харбора. Но смотреть он не стал. Он уже всё там видел.

   Однако, оглядевшись, он заметил, насколько ужасно выглядел сам и его боевые товарищи. Они были тощими, грязными, небритыми, от них ужасно пахло. Как минимум половина была легко ранена. У всех у них был пристыженный вид проигравших.

   Как лечить эти раны Флетч не знал. Он прекрасно понимал, что выглядел точно так же. Оаху пал. Или вот-вот падет. Что японцы будут делать с толпой пленных? "Всё, что захотят", - подумал Флетч и вздрогнул.

   Где-то неподалеку истошно орал офицер, пытаясь привести солдат хоть к какому-то подобию дисциплины и организовать оборону.

   - Шевелитесь, ссыкуны! Мы ещё не сдохли! Мы ещё можем их остановить!

   Флетч посмотрел на свой небольшой отряд.

   - Идём, - сказал он.

   Возражать они не стали. Особого энтузиазма они тоже не проявили, но всё же пошли следом за Флетчем. Может, они тоже думали о том, что с ними будет после того, как они сложат оружие.

   То же самое тревожило Флетча, поэтому он загнал эту мысль на задворки сознания. Он заметил кричавшего офицера, им оказался капитан. Он стоял около живой изгороди из бугенвиллеи.

   - Что нужно делать, сэр? - спросил Флетч.

   - Да, всё, блядь! - воскликнул капитан. Он указал на высоты на подступах к Гонолулу и пояснил: - Нужно остановить наступающего врага.

   - Но, сэр... Японцы уже там. - Флетч указал в том направлении, откуда они пришли.

   - Да, знаю я, бля, - нервно ответил капитал. - Они пытаются обойти по холмам, чтобы зайти нам в тыл.

   Флетч уже не знал, чему удивляться. Если японцы сумели перебраться через хребет Ваиана, пройти по этим низким почти ничем не заросшим холмам им не составит никакого труда. Но он не мог не спросить:

   - Почему же там нет никого из наших?

   - В джунглях-то? Да потому что никто не подумал об этом направлении! - ответил капитан. Видимо, многие до сих пор не желали учиться на собственном опыте. Разумеется, не капитан был в этом виноват. Думать об этом должны были его командиры. Порой, страусы вытаскивают головы из песка и убегают. Это лишний раз доказывало, что за люди командовали войсками на Гавайях.

   - Эм, сэр? - Флетчер жестом предложил капитану переговорить с глазу на глаз. Они отошли в сторону и шепотом Флетч продолжил: - При всём уважении, сэр, но если они зажмут нас с севера и запада, нам кранты.

   Капитан кивнул.

   - Да, я знаю. Только, вот, что лейтенант. До вас доводили приказ о капитуляции?

   - Никак нет, сэр.

   - До меня тоже нет. Поэтому нужно продолжать сражаться. Как считаете? - Словно в подтверждение его слов, неподалеку начали свистеть мины. Капитан и Флетч бросились на землю ещё до того, как разорвалась первая. Над их головами с визгом начали летать раскаленные осколки. Рядом закричал солдат, то ли от удивления, то ли от боли, то ли от всего сразу. Не поднимая головы, капитан выкрикнул:

   - Приготовиться! Следом должна пойти пехота!

   - Господи, неужели всегда одно и то же?

   Капитан не успел ответить, за него это сделала японская винтовка. "Арисака" звучала не так резко и громко, как американский "Спрингфилд". Она снаряжалась патронами .256 калибра и не имела той останавливающей силы, как у более крупного американского патрона. Но всё же "Арисака" быстро доказала свою полезность.

   Бойцы постепенно начали уходить с позиций, организованных капитаном. Тот устало выругался. Флетч его понимал, он чувствовал себя точно так же.

   Капрал Такео Симицу не знал, чего ждать от Гонолулу. Теперь же он смотрел на город, огороженный с одной стороны водами Тихого океана. Здания здесь были высокими и крепкими, построенными в западном стиле. Людей здесь жило намного больше, чем в Хиросиме - ближайшем от его родной фермы городе.

   Там и тут, в отдельных местах американцы продолжали отчаянно сопротивляться. Но это сопротивление быстро слабело, подобно спазмам умирающего. Имея пространство для маневра, японцы просто обходили очаги сопротивления. Они окружали особо упорных, чтобы заняться ими потом.

   Вечером Симицу послал молодого бойца Сиро Вакудзаву за припасами для отделения. Тот вздохнул и отправился выполнять приказ. Остальные бойцы пробормотали: "Непростая работенка!". Симицу не было до них никакого дела. Кто-то должен выполнять приказы. До повышения он и сам прошел через это, пока воевал в Китае.

   Вакудзава вернулся с большим брезентовым мешком за спиной и широкой улыбкой на лице.

   - Ты похож на обезьяну, которая залезла на яблоню, - заметил Симицу. - Что там у тебя?

   - Не торопитесь, капрал-сан. - Вакудзава опустил мешок у костра. Этот костер они развели скорее по привычке. Ночью на Гавайях было достаточно тепло, чтобы обойтись без огня. Раскрывая мешок, рядовой продолжал: - Я наткнулся на неразграбленный магазин.

   - Оооо! - разом выдохнуло всё отделение. Вздох удивления повторился, когда Вакудзава извлек из мешка три пачки крепких американских сигарет. Затем он досталупаковку крекеров, а потом наступило время триумфа Вакудзавы: одну за одной он доставал из мешка банки тушенки, раскрашенные розовым и синим. На них было что-то написано большими желтыми буквами, но Симицу не знал латинский алфавит.

   - Кто знает, что тут написано? - спросил он.

   - Там написано "Спам", господин капрал, - ответил ефрейтор Ясуо Фурусава.

   Он всегда казался Симицу самым образованным в подразделении.

   - Откуда знаешь? - спросил он.

   - Мой отец - аптекарь в Хиросиме. Я учился семейному делу, пока меня не призвали. Некоторые препараты привозили с запада, так что приходилось изучать алфавит гайдзинов.

   Банки со "Спамом" открывались при помощи специального ключика на крышке. Мясо выглядело точно таким же, как на этикетке. Солдаты выуживали куски из банок штыками, ели и закусывали крекерами. Некоторые поджаривали его на огне. Симицу ел его холодным, он был слишком голоден, чтобы заботиться о вкусе. Мясо он просто проглатывал.

   - Это самая вкусная вещь, которую я когда-либо пробовал, - заявил ефрейтор Фурусава, выдохнув от удовольствия.

   - Точно, - согласился Симицу. - Как по мне, даже лучше сасими. Почему в Японии такого не делают? - Он вскрыл пачку сигарет и закурил. - Табак здесь тоже лучше, чем дома. Но это мы уже выяснили.

   - Он наш по праву завоевателей, - сказал кто-то из бойцов.

   - Banzai Вакудзаве, который добыл всё это для нас! - добавил другой. Все подхватили: "Banzai!". Сиро Вакудзава покраснел, будто школьница. Капрал Симицу улыбнулся. Может, Вакудзава и служил совсем недолго, но сейчас он был героем.

   - Я уже и забыл, когда в последний раз так наедался, - сказал Фурусава. - Усну сейчас прямо тут, не вставая.

   Несколько человек кивнули.

   - Лучше не надо, - сказал Симицу. - Нужно выставить часовых. Кто знает, что американцы с нами сделают, если застанут здесь спящими. Фурусава, пойдешь в караул первым.

   - Есть, господин капрал, - ответил тот. Это тоже служба, пусть и не самая трудная. По крайней мере, потом он сможет нормально поспать.

   - А завтра, наконец, пойдем на Гонолулу, - продолжал Симицу. Он подумал, насколько сильно американцы будут упираться, защищая город. Придется выбивать их из каждого дома, из каждого квартала, поэтому разрушений будет ещё больше, чем есть сейчас. Капрал пожал плечами. Будь, что будет, поделать он всё равно ничего не мог. Он завернулся в одеяло и уснул.

   Он проспал всю ночь. Одна из привилегий его звания - не нужно стоять в карауле. Проснулся он перед самым рассветом. Повсюду пели незнакомые гавайские птицы. Он поднялся, потянулся и отошел за дерево справить нужду. На востоке слышались редкие выстрелы. Может, не всё так плохо.

   Окончательно проснуться помогла крепкая американская сигарета. А потом, словно фокусник, достающий из шляпы кролика, Вакудзава достал ещё несколько банок "Спама". Завтрак выдался таким же сытным, как и ужин. Бойцы хлопали Вакудзаву по спине и говорили, как же они им гордились.

   Подобное проявление чувств было ниже достоинства капрала. Но Симицу тоже был рад, что удалось как следует набить желудок. Он решил, что некоторое время нужно не сильно нагружать Вакудзаву. Парень заслужил капельку уважения.

   Отделение осторожно двинулось дальше. Сражаться в полях Симицу нравилось больше, чем среди домов. Откуда им знать, сколько американцев прячется в этих огромных зданиях?

   Стояла невообразимая тишина. Вскоре о своем существовании заявил пулемет. Если бы стрелок чуть подождал, то сумел бы положить всё отделение прямо на улице. Однако всё вышло иначе, и им удалось укрыться.

   Казалось, этот пулеметчик собрал у себя патроны со всего мира. Он с радостью поливал свинцом всё вокруг. Симицу спрятался за кучей мусора. Высовываться оттуда без приказа он не собирался. Рано или поздно кто-нибудь с севера или с запада зайдет пулеметчику в тыл. До тех пор, идти дальше по прямой равноценно самоубийству.

   Через пару часов пулемет, наконец, замолчал. Симицу выпрямился. Может, у американца кончились патроны. Или, что вероятнее, он просто выжидал, пока противник сам покажется.

   Однако ефрейтор Фурусава сказал:

   - Господин капрал! К нам идет американский солдат с белым флагом!

   Вот тогда Симицу высунулся. Действительно, к ним направлялся высокий янки с парламентерским флагом в руках. Рядом с ним ковылял невысокий напуганный японец.

   - Чего надо? - крикнул Симицу.

   Американец заговорил по-английски. Ничего не понимая, Симицу всё же отчетливо слышал горечь в его словах. Переводчик ответил:

   - Капитан Трекслер желает знать условия сдачи американского гарнизона Оаху. - Он говорил на старом хиросимском диалекте. Неужели это тот же самый пулеметчик, который расстреливал японских солдат? Если так, то ему несдобровать.

   Внезапно в голове промелькнула мысль. Если американцы сдавались... "Если они сдаются, в меня больше не будут стрелять", - радостно подумал Симицу.

   - Я проведу капитана к нашему командованию, - сказал он. Японец перевел его слова на английский. Капитан коротко кивнул и пошел вперед.

VII

Коммандер Мицуо Футида поправил фуражку. Он шел на церемонию капитуляции во дворце Иолани. Фуражка с якорем и кокардой в виде хризантемы казалась ему непривычной и странной. Он больше привык к летному шлему, закрывавшему уши.

   Он повернулся к Минору Гэнде, который шел рядом, одетый в такую же выглаженную парадную форму. Яркое солнце Гонолулу играло солнечными зайчиками на погонах коммандера, отражаясь от двух серебристых хризантем. Как и у Футиды, его погоны были окантованы синим, как и полагалось летчикам.

   - Поздравляю, - сказал Футида. - Этот день настал, благодаря вам.

   Как всегда скромный, Гэнда помотал головой.

   - Нападение спланировал адмирал Ямамото. А вы умело вели за собой самолеты. Вы оба больше меня заслужили благодарность.

   Когда мимо флотских офицеров прошел генерал Томоюки Ямасита с адъютантами, Гэнда не сказал ни слова о вкладе армии в завоевание Оаху. Футида понимал, почему. Он был уверен, что Ямасита ни разу не отозвался добрым словом о флоте, хотя без поддержки палубной авиации, его солдаты никогда бы не прошли 5000 километров до Гонолулу.

   К счастью, дворец Иолани почти не пострадал в результате бомбардировок. Стены покрывала лепнина и роспись. Веранда второго этажа держалась на чугунных колоннах с забавной цветочной капителью. Чуть более короткие, но в остальном точно такие же колонны с причудливой балюстрадой между ними поддерживали крышу.

   Над дворцом развевались флаги США и Гавайских территорий. Вид флага бывшего Гавайского королевства смутил Футиду. Гавайцы делали всё, чтобы умаслить и порадовать одновременно и британцев и американцев. Большую часть флага занимали белые, синие и красные полосы, по краям виднелись очертания "Юнион Джека". Гавайцы постарались на славу, но американцы всё равно присоединили острова к себе.

   Теперь же у Гавайев новый хозяин. Местный флаг продолжит развеваться, но американский скоро спустят. Его место займет Восходящее Солнце.

   Во дворец вела невысокая, но широкая лестница. Генерал Ямасита взбежал по ступенькам, будто первым хотел оказаться на месте. Флотскую делегацию возглавлял командир "Акаги" капитан Киити Хасэгава. "Акаги" и "Сорю" останутся в гавайских водах, чтобы защищать недавно завоеванные территории от вторжения с материка. Поврежденный "Кага" уже ремонтировали в Японии. Остальные три авианосца адмирал Нагумо увел на запад, чтобы помочь японским войскам захватить Голландскую Ост-Индию.

   Стоявший на вершине лестницы американский почетный караул вытянулся по стойке "смирно" и отсалютовал появившейся японской делегации. Генерал Ямасита проскочил мимо солдат, не удостоив их и взгляда. Точно так же поступила и флотская делегация, в которой шел Футида. С чего вдруг сдающиеся солдаты решили, будто у них осталась какая-то честь?

   Прямо у входа стояли взволнованные американцы, среди которых находился одетый в деловой костюм японец. Последний поклонился и сказал:

   - Меня зовут Идзуми Сиракава. Я буду вашим переводчиком. Позвольте представить вам адмирала Киммела, генерала Шорта и губернатора Пойндекстера. - Он повернулся и по-английски представил японскую делегацию.

   Заговорил адмирал Киммел. Сиракава тут же перевел:

   - Он говорит, что хотел бы, чтобы вы с уважением отнеслись к той храбрости, с которой сражались американцы.

   Генерал Ямасита лишь пробормотал:

   - Давайте уже к делу. - Когда Киммелу перевели его слова, его лицо осунулось.

   Губернатор Пойндеркстер, который был старше обоих военных, сказал:

   - Пройдемте в тронный зал, господа. Здесь проходят заседания законодательного органа Гавайских Территорий, поэтому мы решили, что... - Он вдруг замолчал, как часы, у которых кончился завод.

   - Неважно, где именно вы сдаетесь. Важен сам факт капитуляции, - ответил на это Ямасита.

   Губернатора будто ударили под дых. Он повернулся и прошел во дворец. За ним последовал адмирал Киммел. Генерал Шорт, который прицепил к своим блестящим сапогам кавалерийские шпоры, на секунду замешкался. Он подозвал к себе переводчика, который пошел было за губернатором.

   - Я знаю, что Япония не подписывала Женевскую конвенцию, но надеюсь, что вы будете обращаться с военнопленными согласно её положениям.

   Футида решил, что Ямасита ничего на это не ответит, но один из адъютантов что-то ему прошептал. Командующий армией коротко кивнул.

   - Мы сделаем всё возможное, чтобы защитить эти острова, - ответил он. Генерал Шорт должен удовлетвориться, или наоборот, остаться недовольным, именно этим ответом.

   Японская делегация вошла во дворец. Главный зал очень понравился Футиде.

   - Впечатляет, - прошептал он Гэнде.

   - Если тебе нравится старинный европейский стиль, то да, - ответил Гэнда, имевший довольно прогрессивные, даже радикальные вкусы.

   Футида же был более консервативен. Ему понравились высокие двери с арками и деревянными рамами. На стенах висели портреты гавайских правителей. Но больше всего его восхитила изящная лестница, которая вела на второй этаж. Старинные деревянные перила буквально сияли в свете электрических ламп. По краям перил стояли деревянные скульптуры.

   Стены тронного зала были покрыты лепниной и красными бархатными занавесками, пол устилал ковер. Стоявшие там столы и стулья для заседаний местного законодательного собрания казались крошечными, совсем игрушечными среди этой громады и величия. Там же находился стол для подписания акта о капитуляции.

   Когда американская делегация расселась, повсюду начали загораться вспышки фотоаппаратов. Генерал Ямасита и капитан Хасэгава сели с противоположной стороны стола. Несмотря на убеждения, армии и флоту предстояло действовать заодно.

   Генерал Ямасита выложил на стол текст капитуляции, написанный по-японски и по-английски.

   - Условия капитуляции не обсуждаются, - сказал он Киммелу и Шорту. - Все вооруженные силы на Гавайях должны перейти под командование Японской Империи. Теперь они - пленники. Уничтожение военных складов и вооружений должно быть немедленно прекращено. Гражданская администрация отстраняется от управления островами. Все гражданские службы переходят в подчинение военных. Любое нарушение этих требований будет сурово караться. Всё понятно?

   - Можно прочитать требования? - попросил адмирал Киммел.

   - Прочитать можно. Но потом их нужно подписать. - Он едва скрывал презрение к тем, кто собирался ему сдаться.

   Киммел и Шорт, который словно впал в ступор от осознания постигшей его катастрофы, прочитали английский экземпляр документа. Футида бы ничуть не удивился, если бы в их части акта нашлись ошибки. Но, пока текст был им понятен, это не имело никакого значения.

   Расписавшись, военные передали акт губернатору Пойндекстеру. Его присутствие здесь было чисто формальным, так как он сам отстранился от управления, введя военное положение.

   - Условия довольно жесткие, - заметил Киммел.

   - Единственный способ смягчить условия - не проиграть битву, - ответил на это генерал Ямасита. Когда Идзуми Сиракава перевел, адмирал прикусил губу и уставился в стол.

   - Можно сказать пару слов? - обратился губернатор к переводчику. Футида решил было, что генерал откажется, но тот лишь коротко кивнул. - Благодарю, - сказал Пойндекстер и продолжил: - Я говорю от имени гражданского населения, которое с этого момента переходит под ваше управление. Запасы продовольствия на исходе и будут сокращаться. Если мы не хотим, чтобы на Гавайях разразился голод, мы должны просить помощи у Японской Империи.

   - Сделаем всё, что сможем, - ответил Ямасита. Губернатора его ответ, видимо удовлетворил. Футида едва сдержал смешок. Неужели Пойндекстер настолько наивен? Неужели правда думает, что Ямасита будет держать слово? Он так сказал лишь затем, чтобы заткнуть болтливого губернатора. Сработало даже лучше, чем генерал, вероятно, рассчитывал.

   - Это самая трудная обязанность, которая когда-либо на меня возлагалась, - заговорил Киммел. - Несмотря на фактор внезапности, изоляцию, нехватку еды и боеприпасов, мы явили всему миру блестящий пример самопожертвования и верности долгу перед Родиной. Ради гражданского населения мы жертвуем своими жизнями. Американский народ стал свидетелем нашего мужества и стойкости.

   Он взглянул на Ямаситу, возможно, ожидая каких-то слов поддержки. Но тот сказал:

   - Теперь, всё. Подписывайте акт. Японская Императорская Армия и Императорский Флот продолжат сражаться до формального окончания войны.

   Киммел вздохнул.

   - Утром, когда началась война, меня ранило в грудь. - Он постучал по нагрудному карману кителя. - Та пуля должна была меня убить.

   Впервые он сказал нечто осмысленное с точки зрения Футиды. Разумеется, застигнутый врасплох командир не захочет дальше жить. Японский офицер решил бы всё собственными руками, но американцам для этого не хватало духу.

   Адмирал посмотрел на японского генерала. Тот невозмутимо посмотрел в ответ. Капитан Хасэгава смотрел, хоть и более живо, но будучи младшим по званию, не посмел пойти наперекор генералу и тоже ничего не сказал Киммелу. Американский адмирал опустил голову и расписался под английским экземпляром. Генерал Шорт и губернатор Пойндекстер последовали его примеру. Губернатор тут же закрыл лицо ладонями, его плечи начали трястись.

   Ямасита и Хасэгава расписались под японским экземпляром. К удивлению Футиды, армейский генерал обладал настоящим каллиграфическим почерком. Никогда не знаешь, какие достоинства может скрывать человек.

   Неподалеку послышались взрывы.

   - Всё кончено, - сказал генерал Шорт. Было заметно, как он с трудом сдерживал слезы. - Всё. Конец. Прекратите наступление. В нём больше нет смысла.

   - Оно прекратится, когда надо, - ответил на это Ямасита. - Сдавшиеся не могут ничего требовать. Они не в том положении, слышите?

   - Слышу, - отозвался Шорт. - Но ожидал услышать от солдата что-то более внятное.

   Ямасита глухо зарычал. Сейчас могло произойти что-то ужасное. Капитан Хасэгава опередил события, вытянув руку и сказав:

   - Сдайте личное оружие.

   С лицом, будто высеченным из камня, адмирал Киммел извлек именной кортик и положил его на стол. У Шорта кортика не было. Он достал из кобуры пистолет и положил его рядом. Фотографы тут же всё это запечатлели. Не скрывая отвращения, Ямасита схватил позолоченный кортик. Пистолет, обычный "45-й", он оставил Хасэгаве. Тот забрал его совершенно спокойно, не показывая никаких эмоций. Раз уж он первым предложил американцам сдать оружие, то и право выбора должен был иметь первым, решил Футида.

   - Вот, теперь всё, - удовлетворенно произнес Ямасита. Сиракава перевел. Генерал повернулся к адъютантам и сказал: - Прикажите немедленно прекратить огонь. - Переводчик перевел и это. Генерал бросил на него строгий взгляд, но им и ограничился.

   Безжизненным голосом Киммел произнес:

   - Теперь мы ваши пленники, господин. Что прикажете делать нам?

   Может, он хотел вызвать симпатию у японцев. Но адмирал ошибся. Для японских солдат пленники не значили ровным счётом ничего. Ямасита не стал скрывать этого и сказал:

   - Сидите здесь. О вас позаботятся. - Затем он снова повернулся к своим подчиненным. - Идём.

   Оказавшись снова на улице, Футида посмотрел на флагшток. Американский флаг уже спустили, а его место занял японский.

   Из глаз Футиды потекли слезы. Они рискнули и победили. Он повернулся к Минору Гэнде. Каким бы скромным он ни был, именно Гэнда сделал эту победу возможной. Футида поклонился.

   - Поздравляю! - снова сказал он.

   Гэнда поклонился в ответ.

   - Всё во имя Империи, - сказал он. Но даже эта официальная фраза не могла скрыть переполнявшую его гордость.

   Слухи о капитуляции ходили среди продолжавших сражаться американцев ещё пару дней, пока не пришло официальное подтверждение. Но даже тогда Флетчер Армитидж не желал им верить. Не верили им и его бойцы, составлявшие некогда расчет давно уже брошенного орудия.

   - Ну и что думаете, сэр? - спросил Клэнси. - Может, настала пора украсть гражданские шмотки и притвориться, будто мы никогда не служили в армии? Хрена с два я сдамся этим тварям. Я видел, что они творят с пленными.

   - Этого я вам приказать не могу, - ответил Флетч. - Хотите спрятаться - вперед. Я мешать не стану. Я вас никогда не видел. Но если япошки вас найдут и выяснят, кто вы, ваши головы не будут стоить ни гроша.

   - Если все сдаются, разве они не должны обращаться с нами по-человечески? - спросил Арни.

   - Вынь голову из жопы, - усмехнулся Дэйв. - Это же япошки. Они победили. Выебали нас во все дыры. Они нихера нам не должны и могут делать с нами всё, что пожелают.

   - Этого я и боюсь, - согласился с ним Клэнси. - Поэтому предлагаю спрятаться. - Он посмотрел на Флетча. - Что будете делать, лейтенант?

   Если бы он всё ещё был женат на Джейн, то мог бы попробовать добраться до Вахиавы и притвориться гражданским. "Не, приятель, ты точно дебил, - подумал он. - А вдруг кто-нибудь из соседей тебя узнает? Пристрелят же, вместе с Джейн".

   Он пожал плечами. Этот вариант отпадал.

   - Я остаюсь. Я же солдат, блин. Но приказывать никому ничего не стану, не в этой ситуации. Делайте то, что считаете нужным и удачи.

   Клэнси положил винтовку на землю и снял каску.

   - Я сваливаю, - сказал он. - Удачи вам, лейтенант.

   Он ушел. Дэйв последовал за ним, но Арни остался.

   Они переглянулись.

   - Что дальше? - спросил Арни. - Сэр?

   - Да хер бы знал, - ответил Флетч. - На учениях мы отрабатывали всё, что только можно, но сдаваться нас никто не учил. - Ни один американец и представить не мог, что это такое - горечь поражения. После высадки японцев на Оаху, фантазия Флетча стала намного богаче.

   Неподалеку раздался громкий официальный голос:

   - Опустите оружие! Война окончена! Опустите оружие!

   - Господи, - пробормотал Арни. Это был невысокий человек, говоривший с явным чикагским акцентом.

   - Решишь сваливать, оставь оружие. Если япошки схватят тебя с винтовкой в руках, то всё. - В некоторых странах, например, на Филиппинах, можно было укрыться в джунглях и продолжать драться. На Оаху это было невозможно. Тут тоже были джунгли, но долго скрываться в них не получится.

   - Господи, - повторил Арни, затем продолжил: - Они правда будут обращаться с нами как с военнопленными?

   Этого Флетч опасался больше всего. Он прекрасно помнил, что японцы вытворяли с пленными американскими солдатами. Но не могут же они так поступить со всеми, кто сдался в плен... или могут? Он помотал головой. Нет, это невозможно.

   - Должны, по идее, - ответил он. - Мы бы не ушли, если бы было иначе, так ведь?

   - Наверное, нет. - В голосе Арни слышалось сомнение, но он кивнул. - Ведите, лейтенант.

   "У звания есть свои преимущества", - подумал Флетч. Но сейчас он мог обойтись и без них. Когда он решил не прятаться, выбора у него всё равно не осталось. Он двинулся по дороге в сторону человека, который призывал к сдаче оружия. Здесь, на западной окраине Гонолулу, дома стояли не так плотно друг к другу, как это было в центре города. Растительности здесь было больше, чем домов и магазинов. Но признаки прокатившейся войны были заметны и в этих краях. Земля была испещрена воронками от бомб. Флетч и Арни прошли мимо горящего дома. В воздухе стоял стойкий запах мертвечины.

   В траве стволами вверх стояли пирамиды "Спрингфилдов". Оставшиеся без оружия солдаты выглядели почти что голыми. Они выглядели в точности как Флетч и Арни: грязные, измотанные, потерянные. И напуганные.

   - Что япошки будут с нами делать? - отовсюду слышал Флетч один и тот же вопрос. Знавший ответ смог бы выиграть 64 доллара. А может и кое-что получше - жизнь.

   Спустя пару минут, кто-то сказал, указывая на запад:

   - Вон они, идут. - Несколько бойцов и Арни в их числе, перекрестились.

   Японцы приближались медленно, держа винтовки наготове. Флетч видел их и раньше, но тогда они были для него мишенями, а теперь вдруг превратились в людей. Многие из них были ниже и тоньше американских солдат. Многие, но не все. Они совсем не были похожи на зубастых очкариков, какими их рисовали на карикатурах. Они выглядели точь-в-точь как японцы, которые жили на Гавайях.

   "Вот так сюрприз", - с сарказмом подумал Флетч. И всё же, в некотором смысле, это действительно был сюрприз.

   - Внимание! Построиться! - выкрикнул кто-то из американцев.

   Кто-то подчинился, а кто-то нет. Некоторые стояли в стороне и ждали, что будет дальше. Флетч присоединился именно к этой группе. Он старался не обращать внимания на крики. К нему подошел японский солдат с куцыми усиками. Флетч приложил все усилия, чтобы выпрямиться и кивнуть своему победителю.

   - Табак? - спросил японец, протягивая ладонь. Флетч нахмурился. - Табак? - повторил японец более настойчиво.

   Флетч извлек почти пустую пачку сигарет и отдал японцу. Тот ухмыльнулся и сунул одну в рот. Затем он замер, будто задумался. Через секунду он жестами изобразил огонь. Флетч похлопал себя по карманам. Остались ли у него спички? Остались. Их он тоже отдал японцу. Тот закурил. Выглядел он словно еж, нашедший целый куст клубники.

   После долгой, почти бесконечной затяжки, японец указал на часы на руке лейтенанта. Отдавать их Флетч не хотел. Но быть застреленным или зарезанным ему не хотелось ещё сильнее.

   Внезапно к ним подошел японский сержант. Он что-то сказал солдату, тот ответил. Бах! Сержант влепил ему пощечину, отчего сигарета отлетела в сторону. Бах! На этот раз сержант ударил его тыльной стороной ладони. Солдат качнулся, но приложил все усилия, чтобы сохранить равновесие. Сержант что-то выкрикнул, очевидно, какое-то ругательство. Японский рядовой стоял смирно, словно оловянный солдатик. Изо рта у него текла тонкая струйка крови, щеки полыхали красным. Сержант снова его ударил, затем прорычал что-то презрительное. Не проявляя никаких эмоций, солдат поклонился и убежал.

   "Господи боже, - подумал Флетч. - Если они так поступают с собственными солдатами, не удивительно, почему они издеваются над пленными".

   Сержант внимательно осмотрел Флетча. Тот выдержал его взгляд. Если он покажет, что ему страшно, то он покойник, решил он. Если эта обезьяна поднимет на него руку... что ж, тогда ему точно не жить, потому что Флетч терпеть побои не собирался. Он решил так или иначе забрать этого сержанта с собой.

   Вместо удара, сержант указал на его часы, в точности как рядовой до него. Несмотря на только что увиденное, Флетч задумался. Вообще-то обирать военнопленных нельзя. Может, рядовых, капралов или сержантов и можно. Но его... "Добыча достается победителям".

   Японская фраза, выкрикнутая им, вероятно, означала "Шевелись, давай, Чарли!". Сержант сам схватил его за руку и снял часы. Флетч не стал этому препятствовать, но хотелось очень сильно. Японец надел часы на своё запястье. Ремешок он закрепил на пару отверстий больше, чем обычно делал Флетч. Затем он ушел, напыщенный как павлин.

   Остальные японские солдаты принялись избавлять американцев от имевшихся у них ценностей. Зрелище ограбляемых сотоварищей немного успокоило Флетча. Видимо, жалость нуждается в компании. Могло быть и хуже. Они могли устроить тут бойню. Сержант обошелся с собственным солдатом хуже, чем японцы обходились с американскими пленными.

   "Ты же понимаешь, что достиг дна, когда обрадовался, что кроме часов и сигарет у тебя ничего не возьмут?" - задал сам себе вопрос Флетч. И он действительно обрадовался. Может, всё будет не так уж ужасно.

   Когда приказ прекратить огонь и сложить оружие дошел до Джима Петерсона, тот сидел в доме в Перл Сити у самого берега моря. Оставаться здесь было больше нельзя. Его либо убьют, либо выдавят на запад, когда японцы дойдут до залитых топливом вод Перл Харбора.

   Сдаваться он совершенно не желал. Джим занимал удобную позицию, да и патронов к "Спрингфилду" было достаточно. Он, что, записался в пехоту лишь для того, чтобы сдаться? "А, что бы ты делал, если бы остался на борту "Энтерпрайза"? - спросил он себя. - Тебя бы либо сбили, либо ты бы утонул вместе с кораблем".

   Собственно говоря, его действительно сбили. Только он попал не к акулам, а к гольфистам. Тихий океан - довольно большое и пустынное место.

   Он подумал, должен ли он снова надеть лейтенантские петлицы. Может, тогда с ним будут лучше обращаться. После нескольких секунд раздумий, он помотал головой. Он теперь пехотинец и в плен пойдет как пехотинец. Он понимал, что в этом была какая-то своя извращенная гордость. Петерсон пожал плечами. Ему-то какое дело? Извращенная или нет, но это его гордость.

   - Всем выйти и построиться! - кричал какой-то мудозвон. - Выходите! Если япошки вас потом поймают, то решат, что вы решили сражаться после капитуляции и вам не понравится то, что они с вами сделают. Точно вам говорю.

   Мудозвон он или нет, но он прав. Не без сожаления, Петерсон закинул винтовку за плечо и вышел из дома. Повсюду из домов выходили такие же измученные люди. К ним подходили японцы. Они тоже выбирались из укрытий и с интересом осматривали недавних противников.

   Японцы были такими же грязными, как и американцы. Бороды у них были не такими густыми, но многим не мешало побриться. Но, даже несмотря на внешний вид, было прекрасно понятно, кто здесь победил, а кто проиграл. Американцы шли понуро с низко опущенными головами. Они двигались так, будто стали свидетелями того, как танк переехал их любимого кота. Петерсон испытывал примерно такие же чувства.

   По сравнению с ними, японцы выглядели так, будто только что завоевали весь мир. Ну, по крайней мере, самую прекрасную часть этого мира. И как же они гордились собой! Они веселились, задирали носы, ухмылялись. Некоторые даже выглядели пьяными, или это всего лишь расслабленность?

   Опознать японских офицеров оказалось несложно. Они все носили мечи. Петерсон видел, как они пускали их в дело. В рукопашной сам он предпочитал штык - им легче дотянуться. Впрочем, он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь вступал в рукопашную схватку. Обычно бойцы расстреливали друг друга ещё до того, как оказывались на расстоянии удара. Штык оказался очень полезной в хозяйстве вещью, но крови он попил немного.

   - Сюда! - продолжал крикливый мудозвон. - Оружие сдать!

   Рядом с японским офицером стоял местный. Он быстро переводил офицеру, тот молча кивал.

   "Коллаборационисты, ну наконец-то, - подумал Петерсон. - Какой чудесный день!". Офицер что-то произнес по-японски. Местный тут же перевел:

   - Несмотря на то, что вы капитулировали и потеряли честь, вы должны помнить, что вы всё ещё мужчины.

   Опасно такое говорить вооруженным людям. Петерсон без труда мог снести этому офицерику голову. Но страх за собственную жизнь и жизнь других американцев на Оаху удержал его от подобного поступка.

   Джим поставил винтовку в пирамиду с остальными. Японские солдаты пристально следили, как американцы сдавали оружие. Избавившись от "Спрингфилда", Петерсон посмотрел на свои ладони. Без винтовки он чувствовал себя голым. Японцы теперь могли делать с ним всё, что пожелают.

   Потеряли честь? Может, японский офицер был не так уж и неправ. Если проигрыш этим жалким тварям не был унижением, тогда что же? Он был убежден, что армия США была способна смести японцев, держа одну руку связанной за спиной. Вероятно, связанными оказались обе руки, потому что они проиграли.

   И что дальше? Каким макаром Америка собирается продолжать войну на Тихом океане, сидя на материке? Что будет с Австралией и Новой Зеландией? Как Америка намерена перевозить туда солдат и технику, минуя Гавайи? Будет непросто, если вообще, невозможно.

   - Убрал нахер лапы, обезьяна! - крикнул один солдат, обладавший ярко выраженным южным говором. Он отмахнулся от японца, который хотел что-то у него забрать.

   Петерсон не думал, что этот японец понимал хоть слово по-английски. Это и неважно. Тон сказанного и жестикуляция говорили сами за себя. Несколько человек одновременно бросились на американца. Остальные ощетинились винтовками, предупреждая других американцев не вмешиваться.

   Южанина растоптали довольно быстро. Поначалу он активно сопротивлялся, ему даже удалось уложить парочку. Но биться против шестерых одновременно долго он не смог. Когда он прекратил сопротивляться, началось усердное методичное избиение. Японские солдаты прекрасно знали, что делали. Когда они закончили, на земле остался лежать кусок мяса с вкраплениями камуфляжной формы, лишь отдаленно напоминавший человека. Обувь и руки японцев были покрыты его кровью.

   К удивлению Петерсона никто из них не улыбался. Они совсем не радовались тому, что сделали, что, впрочем, не говорило о том, что они ничего не сделали. Для них это была... просто работа. Такое отношение к происходящему пугало.

   Японский офицер наблюдал за расправой, не показывая никакого желания вмешаться или прекратить её. Он что-то сказал на своем языке. Местный японец, наоборот, весь позеленел, казалось, его вот-вот вырвет. Офицеру даже пришлось его встряхнуть, чтобы тот вспомнил о своих обязанностях переводчика.

   - Это послужит вам уроком. Вы все - пленники. Когда к вам подходит японский солдат, вы должны поклониться и подчиниться. Ясно? - Ему ответила гнетущая тишина. Офицер снова заговорил. На этот раз тормошить переводчика не понадобилось. - Вам всё понятно?

   - Так точно, сэр! - раздался нестройный хор озлобленных голосов. Именно это японец и хотел услышать. Петерсон тоже кричал. Ладно, он всё понял. Он понял, что этот кошмар оказался ужаснее, чем он вообще когда-либо мог себе представить.

   "Надо было бежать", - подумал он. Но куда бежать? На Оаху прятаться негде, может, только среди гражданских в самом Гонолулу. О таком варианте он не подумал, но было уже слишком поздно.

   Японский офицер подошел к нему и замер в ожидании. "Вы должны поклониться и подчиниться". Петерсон поклонился, ощущая сполна всю горечь поражения. "Это просто вежливость, - убеждал он себя. - Они сами так делают". Поклон был бы проявлением вежливости, если бы японец ответил ему тем же. Но он не ответил. Он воспринял его как должное. Он его заслужил по праву победителя и отвечать тем же не обязан.

   Офицер принялся рыться в карманах Петерсона. Тот замер, словно статуя. "Ты проиграл. Так и бывает, когда проигрываешь". Японец нашел флотские петлицы и забрал их себе. Его волновало лишь то, что они серебряные. "Теперь я точно всего лишь капрал". Ещё японец нашел его бумажник. В нём было 14 долларов, с этой суммой он и взлетал с палубы "Энтерпрайза". Не самая крупная сумма, к тому же после посадки на поле для гольфа, тратить их особо было не на что.

   Японец вытащил купюры, зажал их в кулаке и принялся им размахивать, говоря что-то по-японски. Складывалось впечатление, будто он ворвался в Форт Нокс. Про азиатов говорили, что они странные. Но этот парень был не просто странным. Он буквально сиял от радости.

   Японец был настолько счастлив, что даже вернул Петерсону пустой бумажник.

   - Ну, спасибо большое, - с сарказмом ответил Петерсон, с запозданием понимая, что сарказм в его положении мог оказаться равносилен смерти. Затем разум вернулся к нему. Он снова поклонился.

   На этот раз японец отвесил ему ответный поклон. "Для меня ты всего лишь жалкий пленный, но я буду вежлив с тобой даже, когда буду тебя грабить". Так это выглядело. Иначе и быть не могло. "Ах, ты, сучара, - думал про японца Петерсон. - Жалкая гнилая сучара".

   Другие японцы обыскивали остальных американцев. Те спокойно отдавали им всё, что они находили. На лицо солдата, вздумавшего сопротивляться, уже садились мухи. Японский офицер пролаял команду. Переводчик сказал:

   - Туда, - и указал направление. Американцы отправлялись в новый мир плена.

   Сьюзи Хиггинс лежала на узкой кровати и плакала.

   - Не надо было сюда приезжать! - ревела она.

   Несмотря на то, что Оскар ван дер Кёрк приехал сюда на несколько лет раньше, его обуревали те же мысли. Он сказал:

   - Поздновато уже об этом думать.

   Она посмотрела на него. Даже с потекшей тушью и залитым слезами лицом, она была красивой. Такое можно было сказать далеко не обо всех женщинах.

   - И что нам делать? Япошки захватили весь остров.

   - Ага, я тоже заметил, - ответил ей Оскар. - Я не знаю что делать, кроме как не высовываться, держаться подальше от неприятностей и надеяться, что нам будет что поесть. Ты видела цены? Они взлетели выше, чем фейерверки на 4 июля!

   - Мы проиграли! - выкрикнула Сьюзи. - Так быть не должно.

   - Ты, как и я, знала, что так и будет. Сама говорила.

   На этот раз Сьюзи посмотрела на него иначе. Ей очень не нравилось, когда ей напоминали о собственных словах.

   - Это же япошки. Они - не американцы. Они даже не белые. Они не могли быть способны на подобное.

   Оскар пожал плечами.

   - Владелец этого дома - японец. Японцы сделали очень много, чтобы обжить это место, но всё равно, хоули относятся к ним плохо. Когда я сюда только переехал, то думал так же как ты. Но чем дольше я тут жил, тем больше убеждался в обратном. Японцы могут делать то же, что и мы, и плевать, будь они хоть зелеными.

   - Ты собираешься учить их сёрфингу? - язвительно бросила она.

   - Ну, от тебя-то им отнюдь не уроки сёрфинга нужны будут.

   Рука Сьюзи дернулась в поисках чего-нибудь, что можно было в него кинуть. К счастью, рядом ничего не оказалось.

   - А если я соглашусь дать им свои уроки, это будет как-то отличаться от твоих?

   - Будет, - ответил Оскар. Он не хотел уточнять, как именно, но всё же постарался: - Сёрфингу я учу, чтобы выживать самому. Я что-то вроде таксиста, который возит японцев. Ты же занимаешься... своими делами не потому, что так надо, а потому что тебе так хочется. - После этих слов он ожидал, что она встанет и ударит его. Что ж, он это заслужил.

   Но вместо этого она сменила тему. Сьюзи почти никогда не признавала свою неправоту. Это становилось понятно после более близкого знакомства с ней.

   - Пойдешь завтра смотреть парад победы?

   - Да чёрт его знает. Не решил пока. Почему нет? Надо же себя чем-то занять. Радоваться и кричать я точно не намерен.

   - Господи, надеюсь, не станешь. Думаю, кроме япошек там никого не будет.

   Оскар тихо выругался. Об этом он не подумал.

   - Полагаю, ты права. Ладно, не пойду никуда. Не хочу случайно оказаться в какой-нибудь японской пропагандистской кинохронике. Если её увидит кто-нибудь из моих родственников, они этого не переживут.

   - Чем тогда займемся?

   - Можем пойти к океану, а можем остаться здесь. Решай.

   Она пожала плечами.

   - Завтра об этом подумаю. - Она встала с кровати и осмотрела себя в небольшом зеркальце над раковиной. - Господи! Я ужасна! Почему ты мне сразу об этом не сказал?

   "Тогда бы мы начали ругаться из-за чего-нибудь другого", - подумал он, а вслух сказал:

   - В моих глазах ты всегда прекрасна, детка. - Это было правдой. Он знал, что нужно сказать, чтобы расположить к себе Сьюзи. Это знание, впрочем, не делало сказанное им менее правдивым.

   Утром он решил сходить к океану.

   - Иди один. Мне что-то не хочется, - сказала Сьюзи. При этом она как-то странно на него посмотрела, Оскар не сразу понял, что означал этот взгляд. - Сегодня вообще что-то ничего не хочется, - быстро добавила она на случай, если он так ни о чём и не догадается.

   Но Оскар обо всём догадался.

   - Увидимся, - бросил он и вышел за дверь. На пляж Ваикики он бежал словно на встречу с возлюбленной. Он зашел в клуб "Балка", взял доску и шел по мягкому золотистому песку, когда кто-то его окликнул.

   Он остановился. Это оказался Чарли Каапу, он тоже шел с доской.

   - Тоже не смог остаться с япошками? - спросил он.

   - В... некотором смысле. Идём.

   Вместе они вошли в воду. Управляясь с доской на волнах, Оскару не пришлось думать о японцах или о чём-то ещё. Если начнет раздумывать, то точно свалится. На воде нужно отдаться рефлексам и умению держаться на плаву, иначе проблем не оберешься.

   Когда они с Чарли, наконец, вышли на берег после долгого заплыва, там их ждали два японских офицера. "Ну, что поучим япошек сёрфингу?", - подумал он. Думать об этом ему не хотелось, поэтому он вернулся в воду. Но по возвращении японцы всё ещё стояли на берегу. В этом и проблема. От них нигде не скрыться, куда ни беги. Но это понимание, не могло удержать его от попытки побега.

   Через какое-то время он устал и направился обратно в "Балку". Он прошел в нескольких метрах от японцев. Оскар попытался притвориться, что их не существует. Но японцы неожиданно поклонились ему. Он слышал, какими чувствительными японцы могут быть к церемониям, поэтому решил кивнуть им в ответ. Кажется, этот жест их удовлетворил. Прежде он всегда принимал восхищение своими навыками в сёрфинге как должное, но в этот раз всё было иначе.

   Когда он вернулся домой, квартира была пуста. На кровати лежала записка. Он взял её. "Удачи. С тобой больше не весело. Тут вообще больше невесело", - было написано в ней. Какое-то время он смотрел на записку, затем кивнул. В некотором смысле, она была права.

   Затем он осмотрел квартиру. Сьюзи ничего не забрала. Может, она в чём-то оставалась порядочной девушкой. А, может, у него просто нечего было красть. Оскар вернулся в спальню и снова посмотрел на записку.

   - Ну, удачи, Сьюзи, - сказал он.

   Хиро Такахаси выбрался из палатки, в которой теперь жил со своими сыновьями. Им повезло, что удалось заполучить хотя бы палатку. Здание, в котором они жили, сгорело дотла. О его жене никто ничего не знал. Реико числилась пропавшей без вести. Хиро прекрасно понимал, что подразумевалось под этой сухой фразой. Но он решил, если будет поменьше об этом думать, тем будет лучше.

   Выйти из палатки оказалось правильным решением. Если бы он остался там, то снова начал бы ругаться с Хироси и Кензо. В разрушении дома и пропаже матери они винили японцев. Он же винил американцев в том, что они сразу не сдались. Это не мешало ему ругать американцев за то, что они, наконец, сдались. Противоречия в собственных мыслях он не замечал.

   Раньше, до того, как здесь появился палаточный городок, в этом месте был ботанический сад. Большую часть деревьев срубили на дрова. Поначалу, заведовавшие садом хоули сопротивлялись, но людям нужно было готовить еду и кипятить воду. Как жить без огня? Никак.

   -А! Такахаси! - окликнул его старик Окамото. Его дом тоже разбомбили. - На парад собрался?

   - Не знаю. Трудно думать о чём-то другом.

   - Да, жизнь - сложная штука.

   - Hai. Honto, - согласился Хиро. Он находился в замешательстве. Когда началась война, он надеялся, что Япония преподаст Америке хороший урок. Хоули высокомерно обращались с японцами, как со своими слугами. Они заслужили наказание.

   И они были наказаны. Оаху теперь принадлежал Японской Империи, как и все остальные Гавайские острова. Но Хиро и предположить не мог, какой ценой дастся эта победа ему самому. Он не мог даже подумать о том, что война придет к ним в дом. Говоря о войне, люди обычно представляют, что одни солдаты убивают других солдат, одни самолеты сбивают другие самолеты, одни корабли топят другие корабли. Падающие на их собственный дом бомбы просто не приходят в голову. Люди не думают о том, что их близких записывают в "пропавшие без вести", что явно было лишь вежливой формой слова "убиты".

   Люди об этом не думают, но ведь они простые граждане, откуда им знать о таких вещах? Одетые в забавную форму офицеры считали, что война снижает ценность человеческой жизни. Именно они отдавали приказы солдатам, самолетам и кораблям. И их приказы исполнялись. А если случалось, что на их пути становились обычные люди... что ж, тем хуже для них.

   - Идём, - сказал Окамото. - Что ещё делать-то?

   У Такахаси не было ответа на этот вопрос. Он мог остаться здесь и просто бродить из угла в угол. Мог снова начать ругаться с сыновьями. Ругань эта всегда сводилась к обвинениям офицеров в забавной форме в том, что случилось с Гонолулу.

   - Ладно. Идём, - сказал Хиро раньше, чем успел задуматься над предложением старика.

   Чтобы добраться до Кинг-стрит, по которой должен был пройти парад, нужно было пробраться по Нууану-авеню и разбомбленную часть города. В руинах рыскали мародеры в поисках любых ценных вещей. Хиро шел мимо них, сохраняя спокойное, ничего не выражающее лицо. Он не хотел думать о погребенной под этими завалами Реико. Он не хотел думать о том, что она могла до сих пор там лежать.

   Не хотел, но думал.

   Кинг-стрит оказалась почти не повреждена. В домах там и тут зияли разбитые окна, или дыры, которые когда-то были окнами. Воронок на самой улице Такахаси не заметил. На уличных фонарях развевались флаги с восходящим солнцем. Окамото указал на один и сказал:

   - Их вчера развешивали люди из японского консульства.

   - Правда? Я немного знаком с консулом. Частенько продавал Кита-сану тунца, если, конечно, удавалось поймать достойный экземпляр. А советник консула Моримура знает толк в хорошей рыбе.

   - Не удивительно. Моримура здесь всем заправляет. Ты не заметил? Именно он наладил работу шпионов на Гавайях.

   - Я об этом ничего не знаю. Я хожу в море. Про него я вспоминаю только, когда нахожу подходящую рыбу.

   - Он постоянно покупал у меня топливо. А Оаху - остров не очень большой. Чтобы по нему ездить, много бензина не нужно. Но если ты заправляешься дважды, а то и трижды в неделю, значит, ты ездишь очень много.

   Едва Такахаси успел ответить, как к нему подошел маленький японский мальчик и протянул небольшой японский флажок.

   - Держите, мистер, - сказал он по-английски. Ещё один флажок он вручил Окамото, а затем ушел дальше по улице.

   Проводив мальчика взглядом, Хиро присоединился к толпе, собравшейся посмотреть парад победы Императорской Армии Японии. Почти все люди, что неудивительно, оказались японцами и почти все они были примерно одного возраста с Хиро, и тоже, скорее всего, родились в Японии. Среди них оказалось несколько мужчин и женщин около тридцати, но их было совсем немного.

   - Идут! - Люди начали указывать на запад. Хиро вытянул шею, чтобы разглядеть получше. Он не раз видел американские парады, поэтому знал, чего примерно стоило ожидать. Этот парад, на первый взгляд, ничем не отличался от прочих. Впереди, как обычно, шли знаменосцы с флагами. За ними грохотало с полдюжины танков.

   Танки впечатлили Хиро. Машины были невелики. Но было заметно, что они побывали в бою. Их корпуса были измазаны грязью и исцарапаны. Желто-зеленая окраска была местами содрана американскими пулями. Но пробить броню эти пули так и не смогли. Танки были здесь. Они победили.

   Повсюду раздавали аплодисменты и крики "Banzai!". Но в основном толпа стояла молча. Хиро заметил, что в параде не участвовал оркестр. На американских парадах он на него обычно внимания не обращал. А теперь, к собственному удивлению, понял, что его-то ему и не хватало.

   В машинах с открытым верхом стояли японские офицеры и махали толпе. В отличие от танков, эти машины были не из Японии. На них были гавайские номерные знаки. На этот счёт Такахаси не волновался. Победитель мог забирать всё, что хотел. А победила Япония.

   Следом за танками и офицерами маршировали один за другим полки японских солдат. С их появлением аплодисменты и крики стали ещё громче. Они шагали уверенно, смотрели строго вперед, держа за плечами винтовки с примкнутыми штыками.

   - Выглядят внушительно. Выглядят мощно, - сказал Хиро старику Окамото. Тот кивнул.

   Внезапно на улицу опустилась тишина. За плотным и ровным строем имперских солдат, словно ради контраста пустили колонну американских военнопленных. Те шли по улице, не соблюдая никакого строя. Они исхудали, вся их форма была изорвана и измазана в грязи, лица небриты. Многие шли, опустив головы, словно не желали смотреть в лица собравшимся.

   Даже самые возрастные жители островов помнили, что Гавайями управляли американцы. Вид немытых грязных солдат ясно говорил о том, что эпоха их правления заканчивалась и начиналась другая. Несколько японских солдат, приставленных к ним для охраны, выглядели как существа, принадлежащие к другому виду.

   За колонной пленных прошла ещё одна группа японских солдат.

   - Неплохо. Забавно было наблюдать за толпой хоули, тащившихся, будто стадо овец, - произнес Окамото.

   - Тоже об этом подумал, - ответил Хиро. - Они не позволили японским войскам здесь соединиться. Теперь расплачиваются.

   - Всё так. - Внезапно Окамото заговорил тихим голосом. - Мы все теперь расплачиваемся. Нас ждут голодные времена.

   Такахаси кивнул.

   - Нужно найти этого Дои, чтобы он поставил на мой сампан мачту. Ждать больше нельзя. Если я смогу ловить рыбу, голодать я точно не буду. - В ботаническом саду поставили кухню и кормили беженцев супом. Еды не хватало, да и качество её было так себе.

   - Хорошая мысль. Кто знает, когда сюда снова привезут топливо, - сказал Окамото и пихнул Хиро в бок. - К тому же, никто не узнает, что вы едите, если вас не видно. Тебе повезло.

   - В некотором смысле, - сказал Хиро. Дом разрушен, жена пропала без вести, возможно погибла...

   О чём бы он ни думал, Окамото кивнул и продолжил:

   - Да, повезло. Твои дети живы, а рыбаки не так сильно голодают, как повара.

   - Если Дои не сможет переделать сампан, никакой я не рыбак. - Собственные слова испугали Хиро. Всю свою сознательную жизнь он был рыбаком. Отец начал брать Хиро на промысел во Внутреннем море ещё, когда он был совсем мальчишкой. Если он не сможет рыбачить, чем он будет заниматься? Чем?

   Окамото пожал плечами.

   - Он справится. Должен справиться. Если лодки не выйдут в море, мы начнем голодать.

   Хиро вздохнул. Вероятнее всего, так и будет. Запасы сокращаются, цены растут. Но если Окамото или ещё кто-нибудь, вдруг решили, что флотилия сампанов сумеет прокормить весь Оаху... Хиро, в отличие от них понимал, что это всего лишь мечты. Лодок просто не хватит. Рыбы, скорее всего, тоже не хватит. К тому же под парусами, сампаны не смогут так далеко заходить, как на дизелях. А если и смогут, то не слишком часто.

   - Япония не позволит нам умереть с голоду.

   Окамото снова пожал плечами.

   - А какое им дело? У них есть армия, есть самолеты, зачем им мы? Мы просто мешаем.

   - Так быть не должно, - возразил Хиро, мотая головой. - Мы же тоже японцы.

   Старик Окамото на это лишь снова пожал плечами.

   Ещё живя в Огайо, Джейн Армитидж как-то прочла "Кандид" Вольтера. Совет, который получил наивный герой этой книги, можно было свести к одной фразе: "Ухаживай за своим садом". Пока Джейн училась в колледже, она и подумать не могла, насколько ценным был этот совет. Теперь она всё понимала. Теперь у неё был собственный сад.

   Её небольшая делянка с репой и картошкой дала всходы. К счастью, росли они быстро. Она смотрела на торчавшую из земли ботву. Раньше она считала, что подобное едят только ниггеры. Она пожала плечами. Проголодаешься, съешь всё, что угодно.

   На грядку села майна и что-то подобрала с земли. Жучок.

   - Молодец, - сказала Джейн. - Кушай жуков. Запасайся жирком. - Интересно, майны съедобные? Она бы не удивилась, если бы узнала, что некоторые жители острова это уже выяснили.

   Затем появились полосатые горлицы. Эти птицы были такими глупыми, что их можно было хватать голыми руками. Голуби по сравнению с ними были просто гениями. Размера они небольшого, но в них есть мясо. А ещё их очень много. Эти птицы съедали всё, что могли увидеть. Джейн не раз и не два приходилось сгонять их с грядки. Если бы она их не спугивала, а ловила...

   "Смогу ли я свернуть ей шею? Хватит ли у меня духу ощипать её и выпотрошить?". Джейн была далеко не сельской жительницей. Она не умела обращаться с цыплятами, свиньями и прочей скотиной. Она подумала, что потрошение горлицы - отличный способ избавить желудок от съеденного на обед. Но если никакого обеда там не будет, если желудок будет пуст... После нескольких попыток, она должна справиться.

   К майне бросилось что-то бурое и невысокое, птица вспорхнула и улетела. Мангуст в некотором замешательстве отступил обратно в кусты. Ему не было никакого дела до репы, картошки и прочей растительности, которую люди высаживали на этих грядках. Он мог охотиться на горлиц, но тогда он бы стал невольным помощником насекомых-вредителей.

   Лучше бы мангусты ловили крыс. Именно за этим их сюда и завезли. Но мангусты сразу же предпочли охотиться на птиц, поймать которых днем оказалось гораздо проще. Крысы же вылезали по ночам. Их не могли остановить никакие ловушки. С крысами Джейн познакомилась ещё в Коламбусе. Их ничто не могло остановить.

   Мимо прошел японский солдат. Джейн тут же склонилась и выкопала совком какой-то сорняк. Ей совершенно не хотелось, чтобы японец обратил на неё внимание. Ему могло не понравиться, что она ленится, или, наоборот, понравиться её внешний вид. Неприятности могли появиться в обоих случаях.

   Японец прошел мимо. Джейн тихо выдохнула. Некоторые японские женщины вели себя с солдатами очень дружелюбно, даже более чем дружелюбно. К её стыду, некоторые белые женщины следовали их примеру. "Не можешь стать одной из них - подлижись", - презрительно подумала Джейн. Её покрасневшие от этой мысли щёки не имели ничего общего с жарким днем. Флетч сказал бы примерно то же самое.

   Выдирая очередной сорняк, она подумала о бывшем муже. Как бы она ни старалась не думать о нём, это случалось всё чаще. Они прожили вместе большую часть её взрослой жизни, а расстались совсем недавно. Она переживала о том, что с ним случилось. Смерти она ему не желала, она хотела лишь, чтобы он исчез из её жизни. Насколько ей было известно, Флетч погиб, хотела она этого или нет.

   Над ней нависла тень. Рядом стоял Ёс Накаяма - верный подручный майора Хирабаяси. Он кивнул.

   - Хорошо работаете, - медленно по-английски произнес он. - Грядка хорошая.

   - Благодарю, - ответила Джейн. Сотрудничать со всеми этими квислингами ей не хотелось, но и злить их тоже нельзя. Если японец злился, произойти могло всё, что угодно.

   - Надеюсь, вырастет быстро. Надеюсь, еды нам до этого хватит.

   - Разве японцы... не привезут еду? - Пришлось приложить усилие, чтобы не сказать "япошки".

   - Для своих привезут. Для остальных... - Накаяма пожал плечами. - У них не хватает кораблей. - Судя по тому, как он это сказал, он явно преуменьшал действительность.

   - Что мы будем делать... если еда кончится?

   Ёс снова пожал плечами.

   - Будем есть сахарный тростник. Ананасы. Птиц, фрукты. А потом начнем голодать. - Он, видимо, устал от расспросов, слегка поклонился и отправился дальше, проверять остальных фермеров поневоле.

   Джейн повнимательнее присмотрелась к горлицам.

   Работала она почти до заката. Поначалу её руки покрылись пузырями. Потом они огрубели. Под короткими ногтями постоянно собиралась грязь, лицо обгорела под ярким солнцем, прическа превратилась в бесформенное месиво. О своем внешнем виде она не очень-то переживала, как сама думала поначалу. Все её соседи находились в одной лодке. Если эта лодка находилась на борту "Титаника"... Эту мысль Джейн постаралась поскорее отбросить.

   Водопровод в квартире всё ещё работал. Горячей воды не было, а вскипятить на плите возможности не было. Как и водонагреватель, плита работала от газа. Газ им отключили. В Коламбусе холодный душ в январе немедленно привел бы к двустороннему воспалению легких и обморожению. Здесь же, в Вахиаве он освежал, хотя стоять под ним долго она не решалась.

   Шампунь тоже закончился. У Джейн оставалась ещё пара кусочков мыла, но что она будет делать, когда последний смоет в канализацию, женщина не знала. Она встала перед зеркалом, взъерошила волосы и поморщилась. Понять, что она будет делать, не составляло никакого труда. У некоторых её бывших учеников с этим вообще никаких проблем не было. Она будет грязной и от неё будет отвратительно пахнуть, вот, что будет.

   Её беспокоил не только внешний вид. Упаковка прокладок тоже почти закончилась. Как и всё остальное, их тоже привозили с материка. Что она будет делать без них? Видимо, пользоваться тряпками. А чем ещё? Она снова нахмурилась, на этот раз сильнее.

   Джейн надела платье и вышла на ужин. Платье было довольно чистым, она в нём ни разу не работала. Большинство людей к ужину старались одеться поприличнее. А некоторые о таком даже не думали.

   Когда она вышла из дома, мимо проходили двое японских солдат с винтовками. Джейн немедленно освободила им дорогу и поклонилась. Она так стояла, пока солдаты не прошли дальше. Обычно они не беспокоили тех, кто чётко соблюдал установленные ими правила. Обычно. Но бывало всякое. Именно это непостоянство и пугало сильнее всего.

   На ужин был рис и лапша, приправленная толикой томатного соуса и консервированными грибами для запаха. На десерт были консервированные ананасы. Если на десерт что-то и давали, то только их. Джейн от ананасов уже тошнило, но она всё равно ела. Тело отчаянно требовало пищи. Того, что давали на ужин не хватало. После еды она уже не испытывала голода, но и сытой себя не ощущала.

   Все вокруг выглядели такими же усталыми. Почти никто не разговаривал. О японцах вообще не говорили. Недавно одна женщина прилюдно ругалась на них за ужином. Через пару дней она просто исчезла. Больше её никто не видел. Кто-то её слушал и кто-то её сдал. Никто не знал, кто именно. Неизвестно был ли это японец, китаец или хоули. Выяснять тоже никто не решился. "Первое правило диктатуры: заткнись и не высовывайся", - подумала Джейн.

   По пути домой она заметила, как за ней кто-то наблюдал. Во тьме ярко блестели зеленые глаза. Секунду спустя, Джейн поняла, что это кот. Она расслабилась и пошла дальше. Внезапно ей вспомнилось выражение, которое она услышала в одном итальянском ресторанчике в Коламбусе: "чердачный кролик". Парень, который это произнес, тогда рассмеялся. Его подруга рассмеялась вместе с ним. Может, в Европе этого кота бы и кинули в кастрюлю. В Америке так не поступали... или поступали?

   "В кошке мяса больше, чем в горлице", - подумала Джейн. Рот наполнился слюной. Давно уже она не ела мяса. Затем из глаз брызнули слёзы. Неужели голод, страх голода, был способен такое сотворить с людьми? Стоя в ночи, она молча кивнула. Видимо, так и есть.

   Капрал Такео Симицу стоял в длинной очереди в почтовое отделение в Гонолулу. Он хотел отправить родителям посылку. Очередь двигалась с той грациозной медлительностью, которая свойственна всем почтовым отделениям. Но иного он и не ожидал, поэтому не обращал на задержку никакого внимания. Рано или поздно он своего добьется. Делать пока всё равно было нечего.

   Наконец, он добрался до стойки служащего. Тот выглядел ещё более утомленным скукой, чем сам Симицу.

   - Содержимое посылки? - спросил он. Судя по его тону, его это вообще не интересовало.

   - Военные трофеи: американский флаг и штык, который я снял с винтовки убитого янки, - ответил Симицу. - Хочу, чтобы мои достопочтенные родители знали, что я тут не прохлаждался.

   Почтовый служащий вздохнул. Он вообще видел, что тут шли бои? Симицу не был в этом уверен. Некоторые предпочитают отсиживаться в тепле в тылу. Служащий бросил посылку на весы.

   - С вас 75 сен, - сказал он.

   Симицу протянул монету в одну йену и забрал сдачу. Клерк проштамповал посылку. Симицу заметил, что печати были американские, но на них синим цветом было по-японски добавлено "Гавайи". Ещё на одной печати стояла цифра 50, а на другой 25.

   - Остров теперь наш, - не без гордости сказал Симицу. По его собственному мнению, он заслужил право гордиться. Благодаря ему и таким как он, Гавайские острова отныне принадлежали Японии.

   - Hai! - равнодушно ответил служащий. Он едва не зевнул в присутствии Симицу. Ну и что с такими делать? "Ты когда-нибудь слышал, как стреляет пулемет, дружок? - думал Симицу. - Если слышал, как он тебе? По-прежнему бы скучал? Сомневаюсь".

   Симицу отошел от стойки, его место тут же занял другой солдат, державший посылку раза в два больше той, что только что отправил Симицу. Интересно, что там? "Одежда, поди", - подумал капрал. Рубашки и брюки - неплохие военные трофеи.

   Когда Симицу оказался на улице, то заметил, как к нему шла белая женщина. Она тут же неумело склонила голову. Не очень-то похоже на поклон. Он прошел мимо, будто её и не существовало. До высадки на Оаху он никогда не видел белых женщин. Белых мужчин он мог пересчитать по пальцам одной руки.

   Местный японец, одетый в американском стиле отвесил полноценный поклон. Симицу даже захотелось с ним поговорить:

   - Это самый лучший город в мире. Повезло вам здесь жить.

   - Прошу, говорите медленнее, - ответил тот. - Мой японский неважен. Прошу простить. - Он не шутил. Говорил он не как крестьянин. У него был ярко выраженный английский акцент. Снаружи он выглядел как японец, но всё его нутро давно было американским.

   Капрал Симицу почувствовал себя обманутым.

   - Почему родители не обучили тебя должным образом? - спросил он.

   Молодой человек поморщился, будто Симицу проткнул его штыком.

   - Прошу простить, - повторил он. Произнося эту фразу, по-японски он говорил довольно сносно. Но, когда он заговорил дальше, стало слышно, как он коверкает слова и грамматику: - Бабушка, дедушка приехать здесь. Мама, папа тут родиться. С бабушка и дедушка они говорить по-японски, с я - по-английски. Если не хотеть я понимать, японский говорить. Кое-что я слышать, мало. Английский тут один.

   - Омерзительно, - сказал Симицу. Ещё более омерзительным было то, что этот парень даже не понял этого слова. Капрал сказал проще: - Плохо.

   Вот теперь он понял. Он снова поклонился и сказал:

   - Gomen nasai.

   Симицу было плевать, за что он там извинялся. Он молча указал в сторону. Молодой человек безропотно подчинился.

   В расположение роты Симицу вернулся в дурном настроении.

   - Что случилось, капрал-сан? - поинтересовался Сиро Вакудзава. - Выглядите так, словно гвоздей наелись.

   - Случилось, вот, - ответил Симицу и пересказал историю с японцем, который едва говорил на родном языке. - И он был счастлив! - злился капрал. - "Английский тут один" - сказал он. Английский, ichi-ban. - Он продемонстрировал манеру разговора молодого человека. - Он даже не понял, когда я сказал, насколько омерзительным всё это выглядело.

   - Мне жаль, господин капрал, - сказал Вакудзава. Помочь командиру он ничем не мог. Он лишь напомнил Симицу извиняющегося японо-гавайца. Вакудзава продолжил: - Тут всё какое-то странное. Некоторые полицейские в Гонолулу - корейцы. Корейцы, представляете?! И все, включая японцев и белых, делают всё, что они скажут.

   - Корейцы? Бред какой-то, - согласился Симицу. Корея была частью Японской Империи сколько он себя помнил. Каждый японец знал, что корейцы могли только рубить лес и таскать воду. Их призывали в армию, но лишь для работ в тылу и охраны тюрем. На большее они непригодны. Симицу совсем не хотел бы идти в бой плечом к плечу с вооруженными корейцами. - Американцы, видимо, сошли с ума, раз позволили этому случиться. Ну, ничего, мы скоро тут всё изменим.

   - Надеюсь, господин капрал, - сказал Вакудзава. - Если кто-то решит, что я буду подчиняться корейцу, пусть подумает ещё разок.

   - Нет. - Симицу помотал головой. - Скорее всего, они считают себя не корейцами, а американцами. Но мне плевать. Возможно, они считают себя полицейскими. На это мне тоже плевать. Мы - солдаты Японской Императорской Армии. Мы подчиняемся лишь своим командирам. Если какой-нибудь корейский или даже американский коп начнет тебе указывать, дай ему в морду.

   Вакудзава был тощим улыбчивым парнем. Трудно было представить, чтобы он на кого-то злился. Но он менялся.

   - Есть, капрал-сан! - сказал он и изобразил, как будет бить кого-то, кто выше него.

   Симицу от души рассмеялся.

   - Не думаю, что, если будешь бить именно так, то куда-нибудь попадешь. Но ты тренируйся. - Он хлопнул рядового по спине. В Японии подобная фамильярность между капралом и рядовым первого года службы была недопустима. Здесь же, на Гавайях, обстановка была намного проще.

   Кензо и Хироси Такахаси работали над расчисткой завалов в Гонолулу. С тех пор как на палубе "Осима-мару" парус сменил двигатель, это была единственная работа, на которую они могли устроиться. Платили весьма неплохо: трехразовое питание плюс один доллар.

   Спокойная работа, если такое занятие вам по душе. Кензо она не нравилась.

   - Мы ради этого школу заканчивали? - горько вопрошал он, набирая полную лопату битого кирпича и сваливая всё в стоявшую рядом тачку.

   Старший брат пожал плечами и добавил свою горсть.

   - По-другому никак. Если не разгребать, город так и останется лежать в руинах.

   - Видимо, да, - согласился Кензо. Они не просто говорили по-английски, они специально говорили по-английски. Он подумал, что в этом был бы какой-то смысл, если бы кто-нибудь из невольных коллег их понимал, или хотя бы интересовался их разговором. Как и все остальные общества в Гонолулу, команды уборщиков состояли из всех подряд. Кто-то говорил на нормальном английском, кто-то на пиджин, кто-то на своем родном языке. Их бригадиром был местный японец, одинаково хорошо говоривший и по-японски и по-английски, но с ними он общался только на пиджин.

   - Не прохлаждаться! - кричал бригадир. - Если прохлаждатьcя, значит, тратит моё время. А если тратить моё время, то скоро пожалеть.

   Такая работа была потруднее рыбалки. До сих пор Кензо и подумать о таком не мог. Нет ничего скучнее, чем раз за разом выуживать и потрошить тунца, но он с ней справлялся. Лопата за лопатой, целый день...

   - Те, кто строил пирамиды, так и работали, - сказал он.

   - У них не было тачек, - отозвался брат.

   Кензо нахмурился. Он говорил в точности как отец, хотя был достаточно умен, чтобы не зарабатывать лопатой.

   - Ты прав. Могло быть и хуже. Как я только не подумал.

   - Высматривай консервные банки, - сказал Хироси. - Их у строителей пирамид тоже не было.

   На этот раз Кензо не отступил.

   - Они и не представляли, насколько же им повезло, - сказал он.

   По новым правилам, все запечатанные консервные банки нужно относить в центр общественного питания. На это правило почти никто не обратил внимания, пока японские солдаты силой не заставили горожан его выполнять. Иначе господствовал бы другой закон: кто нашел - берет себе. Разумеется, в половине случаев, непонятно, что именно попалось. Пока не откроешь. После того, как весь город превратился в руины, этикетки на банках, разумеется, тоже не сохранились. Солонина? Маринованные персики? Томатный суп? В эти дни никто никуда не торопился.

   Мимо постоянно проходили японские солдаты. В этот момент все работники должны остановиться и поклониться. Кензо притворно улыбался и выказывал фальшивое уважение оккупантам. Он всю жизнь прожил на Гавайях, и чувствовал себя скорее американцем, чем японцем. Об исторической родине любил вспоминать отец. Но из-за войны и хоули, и китайцы, и корейцы относились к нему лишь как сраному япошке.

   После поклона очередному патрулю, он заметил нечто интересное.

   - Ты видишь то же, что и я? - шепотом спросил он Хироси.

   - Что именно? - так же шепотом уточнил брат.

   - Они уже не ходят по одному или парами. Передвигаются только толпой, как связка бананов.

   - Хех, - чуть громче обычного усмехнулся Хироси. - Я даже знаю, почему. Могу и тебе сказать.

   - Конечно. Давай.

   Хироси помолчал, не переставая размахивать лопатой, пока мимо проходил бригадир. Кензо тоже молча продолжал работать. Бригадир ушел кричать на кого-то другого. Братья Такахаси сумели убедить его в том, что они прилежные работники. Когда бригадир скрылся, Хироси заговорил:

   - Поодиночке и парами они больше не ходят, потому что в таком случае их ловят в безлюдных местах и проламывают головы.

   - Да ну? - удивился Кензо.

   - Ну, да. Заложников брать нет смысла, когда неизвестно, кто всё это делает. - Хироси кинул полный совок в тачку, затем остановился и внимательно посмотрел на Кензо. - Даже не думай об этом! - сказал он, подняв вверху указательный палец.

   - Если я и захочу кому-то проломить голову, то начну с отца, - сказал Кензо. Хироси хмыкнул, словно тот пошутил. Чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, он продолжил: - Он всё равно попёрся на этот чёртов парад даже после того, что они сделали с мамой.

   - Ну, это же отец. Когда он слышит "Кими га ё", то тут же вскакивает и начинает подпевать.

   Кензо хихикнул. Он чуть даже не рассмеялся в голос. Он живо представил отца, который подобно ездовому коню, подпрыгивает и начинает петь японский национальный гимн.

   - Да ну тебя, - сказал он. - Теперь, когда его увижу, буду думать о том, чтобы дать ему кусочек сахара.

   - Давай, ага. У нас мало чего осталось, но сахара в достатке. Сахар и ананасы. Сколько мы сможем их есть?

   - Надеюсь, мы этого не узнаем. - Говоря о еде, Кензо было совсем не до шуток. Он принялся за работу. Работая, времени на размышления не оставалось. К тому же работников довольно сносно кормили... пока ещё.

   По улицам ходили не только японские солдаты. То там, то тут появлялись попрошайки - мужчины и женщины, которые рылись в руинах в поисках любых ценностей. И солдаты и рабочие постоянно их гоняли. Но эти попрошайки, словно мангусты - умели мгновенно исчезать.

   Ещё вокруг них находились обычные люди, которые пытались жить обычной жизнью в отнюдь не обычных обстоятельствах. У них часто был какой-то потерянный вид, как будто они не только не верили в то, что теперь всё поменялось, но и отказывались это признать. Чаще всего это были хоули. Они так долго были главными, что начали воспринимать это положение как должное. Они совершенно не знали, как себя вести при новой администрации. Им казалось, что это просто страшный сон. Скоро они проснутся, и всё будет хорошо. Нет, не будет.

   Вдруг Кензо замер, держа лопату на весу. К нему по улице шла Элси Сандберг. В последнюю их встречу она сделала вид, что не заметила его. Воспоминание об этом до сих пор жгло ему душу. Сейчас она снова его не заметит? Ему казалось, он этого не переживет, хотя Элси никогда не была его девушкой.

   Однако она его узнала. Элси едва не споткнулась, затем повернулась к подруге и что-то сказала, что именно - Кензо не расслышал. Её подруга лишь пожала плечами.

   Элси выпрямилась и пошла дальше. Подойдя к Кензо, она кивнула и сказала:

   - Привет, Кен. Как дела?

   Ему хотелось прыгать от радости, но он лишь кивнул в ответ.

   - Я в порядке. Ты как? Семья здорова?

   - Я... здесь, - ответила она. Значить это могло всё, что угодно. - Семья нормально, да. А ты как? Вижу, ты тут с братом.

   - Да. Отец тоже в порядке. А мама... - Продолжать фразу он не стал. Кензо поморщился. "Я не стану плакать в её присутствии", - думал он и каким-то образом ему это удалось.

   - О, Кен! Мне так жаль! - Внезапно Элси заговорила так, как раньше. Не так, как в то время, когда он для неё был просто япошкой.

   Одна из подруг Элси, девушка по имени Джойс, которая закончила школу на пару лет раньше них, сказала:

   - Не знала, что япошки что-то делают сами.

   Кензо стиснул черенок лопаты. "Она просто безмозглая дура и ничего не понимает", - попытался он убедить сам себя. Он остался стоять на месте. Это оказалось непросто. Однако с голосом он совладать не смог и ответил ей:

   - Я американец, а не япошка. Такой же, как и ты. Был бы, если бы, такие как ты мне это позволили.

   По тому, как Джойс на него посмотрела, складывалось впечатление, будто он говорил по-японски. Подруга Элси закатила глаза, делая вид, будто всё это уже слышала и не верит ни единому слову. Кензо ждал, как поступит Элси. Та посмотрела на него, словно видела впервые в жизни. Возможно, так и было.

   - Береги себя. Мне надо идти.

   И ушла. Джойс ткнула её пальцем. Элси лишь пожала плечами. Рядом закричал бригадир:

   - Работать, Такахаси, ленивый ты baka yaro! - Кензо вернулся к работе. В конце концов, возможно, этот мир и не такое убогое место.

VIII

Лейтенант Сабуро Синдо торопливо шел по взлетной полосе аэродрома Уиллера. Ботинки глухо стучали по бетону. Корпуса разбитых американских самолетов уже давно оттащили в сторону. Над ними вовсю трудились японские техники, орудуя пассатижами, ключами и отвертками. Почти все японские инструменты изготавливались по американским аналогам. В крайнем случае, они пользовались американскими. А уж запчастям радовались всегда, вне зависимости от страны производства.

   Обращаясь к коммандеру Футиде, он сказал:

   - Американцы неплохо тут обустроились.

   - Да, - ответил тот. - Мы знали об этом, когда готовились.

   - Знали, но понимали ли? - сказал Синдо. - Чувствовали ли нутром? Сомневаюсь. Если бы мы знали о том, что они способны производить, хватило бы у нас духу на них напасть?

   Футида на это пожал плечами.

   - Обладать вещами - это одно. Пользоваться ими - совсем другое. К тому же на нашей стороне был фактор внезапности. - Он махнул рукой на разбитые остовы самолетов. - Когда мы прижали их к земле, шансов на восстановление у них уже не было никаких.

   - Верно, господин. Всё прошло, как на тренировке.

   Футида повернулся и посмотрел на северо-восток.

   - Теперь мы ждем, что сделают они. Если они хотят вести войну на Тихом океане с западного побережья, пусть попробуют. - Он помолчал, затем продолжил: - Коммандер Гэнда прав. Если бы мы просто разбили их флот и улетели, они бы использовали эту базу, а не Сан-Франциско. Кто знает, как бы тогда развивались события? Гавайи защищают наши завоевания на западе.

   - О, да. Говорят, мы успешно продвигаемся на Филиппинах и в Голландской Ост-Индии. - Синдо замолчал, словно что-то услышал. - Коммандер Гэнда, господин?

   - Именно, - ответил Футида и слегка улыбнулся.

   - Мне казалось, план нападения на Перл Харбор разработал адмирал Ямамото.

   - Если спросить об том Гэнду-сана, он скажет то же самое. Мне иногда кажется, он чересчур скромен. Но я узнал, что именно он убедил Ямамото не только нанести авиаудар, но и высадить десант. Сам он скажет, что Ямамото сумел убедить армию принять участие в нападении. Однако в голову самому Ямамото эту мысль вложил Гэнда.

   - Я и не знал. Гэнда ничего об этом не говорил.

   - И не скажет. Не в его привычках.

   Насколько Синдо знал Гэнду, так и было. Для него успех операции был важнее даже личных заслуг. Синдо вдруг щелкнул пальцами - не самый привычный для него жест.

   - Давно хотел вас кое о чём спросить, господин. Техники нашли что-нибудь интересное в Опане?

   - Меньше, чем хотелось бы. Что бы там ни было, американцы не хотели, чтобы оно попало нам в руки. Сразу после высадки они почти всё уничтожили.

   - Могу предположить. - Синдо замолчал, но Футида жестом предложил ему продолжать. - Когда мы атаковали первый авианосец, оказавшийся "Энтерпрайзом", их истребители поднялись в небо раньше, чем заметили нас. По пути нам не встретилось ни одного разведывательного самолета. Не думаю, что они вообще взлетали. Предполагаю, что у американцев есть устройства, позволяющие заметить нас на большом расстоянии.

   Футида задумчиво нахмурился.

   - Думаете, устройство в Опане было одним из таких?

   - Это самое разумное место, - ответил Синдо. - Это практически самая северная точка Оаху. А север - самое удобное направление для нападения. Янки очень постарались уничтожить то, что там находилось.

   - Если у них есть такое устройство, почему они не заметили первую волну самолетов? - спросил Футида. - Ведь, не заметили же. Наше вторжение оказалось для них полной неожиданностью.

   Лейтенант Синдо на это лишь пожал плечами.

   - Может, в нем что-то сломалось. Может, американцы просто не обратили на нас внимания. Они поступили как те птицы, которые прячут головы в песок.

   - Страусы, - подсказал Футида. - На самом деле, они так не делают.

   - И что? Американцы же поступили именно так.

   - Да. - Футида снова посмотрел на северо-восток. - Они плохо наладили разведку и это им откликнулось. Уподобляться им не стоит, иначе нам тоже несдобровать. Нужно организовать дальнее патрулирование, чтобы предупредить любую угрозу.

   - Нас дадут для этого топливо?

   - Стоимость топлива - это одно. Но цена, которую придется заплатить за неиспользование его - совсем другое. Считаете, я не прав? Не стесняйтесь, говорите.

   Лейтенант Синдо редко стеснялся высказывать собственное мнение. Для японца он был даже излишне прямолинеен. Его было трудно разозлить, поэтому он думал то же самое и об остальных. Однако сейчас он помотал головой.

   - Нет, господин. Вы правы. Просто нельзя упускать этот вопрос из вида.

   - О, да. - Футида поправил сумку на плече, словно на него давила тяжесть всего мира. Затем он указал в сторону, не на копошащихся вокруг американских самолетов техников, а на весь аэродром Уиллера. - Помнить нужно о многом. Если бы мы не захватили всё это, дела обстояли бы намного сложнее.

   - Я постоянно думаю об этом с тех самых пор, как впервые увидел бульдозеры и другую строительную технику, которую мы использовали для восстановления аэродрома в Халеиве.

   - И ведь это всего лишь гражданская техника. Ею пользуются местные. Военные образцы намного лучше. Жаль, что почти все они либо пострадали в боях, либо намеренно уничтожены американцами.

   - Насколько я могу судить, с такой техникой они могли добиться больших успехов.

   Коммандер Футида снова пожал плечами.

   - Они богаты, - сказал он. Лейтенант Синдо склонил голову в молчаливом согласии. Он прекрасно понимал, о чём говорил его командир. Именно потому что американцы богаты, они не представляли, какую ценность представлял для японцев брошенный ими хлам. Помимо строительной техники, при отступлении с севера Оаху они оставили множество автомобилей, не сожгли заправочные станции. Японцы быстро нашли применение и машинам и ценному топливу.

   Подобное происходило повсюду. На Гавайях оказалась превосходная телефонная сеть. У каждого десятого жителя островов дома стоял собственный телефонный аппарат. В Японии телефоны встречались в лучшем случае у каждого шестидесятого, а за пределами Токио - у каждого сотого. Здесь же, можно было мгновенно связаться с любым жителем островов. Американцы настолько к ним привыкли, что даже не удосужились уничтожить или отключить телефонные линии. С ними защитить завоевания японцам будет гораздо проще. Японские солдаты жили в американских казармах, которые те не взорвали, дабы они не достались врагу. Койки в этих казармах были гораздо мягче, чем их домашние постели. Список можно продолжать до бесконечности.

   Футида продолжал смотреть в сторону американского материка.

   - Рано или поздно они попытаются вернуться, - сказал он.

   - Пусть пытаются, - ответил Синдо. - Мы устроим им радушную встречу, после чего они могут попробовать снова. - Оба офицера широко улыбнулись. С неба ярко светило солнце. Прекрасное утро. А каким ещё оно может быть на Гавайях?

   Когда-то давно, ещё до войны, парк Капиолани был местом, где местные жители и туристы могли отдохнуть от суеты Ваикики. Расположенный неподалеку от Даймонд-Хед парк представлял собой обширные зеленые поля и рощи с деревянной сценой, на которой воскресными вечерами играл Гавайский королевский оркестр.

   Теперь же парк Капиолани огораживал забор из колючей проволоки с пулеметными вышками. На зеленых лужайках стояли похожие на поганки палатки. Вот так выглядела жизнь военнопленных.

   С одной палатки на землю слетела майна и принялась разглядывать траву в поисках жучков и червей. Флетчер Армитидж смотрел на птицу с тем же интересом, с каким она осматривала землю и с не меньшим голодом. В руке он держал камень.

   Одним глазом он приглядывал за остальными пленными. Что, если он собьет птицу, а кто-нибудь из них успеет подхватить её раньше него?

   Это очень важный момент. С каждым днем голодных на Оаху становилось всё больше. Флетч видел их ещё до капитуляции. Среди военнопленных их было большинство. Японцы ежедневно выдавали им по крошечной порции риса или лапши. Иногда просто давали перемешанные друг с другом листья. Изредка давали рыбу. В любом случае, подобный рацион подошел бы скорее четырехлетнему малышу, а не взрослому мужчине.

   - Иди сюда, тупая птица, - пробормотал Флетч. Майны спокойно относились к людям. А почему нет? Люди их не тревожили. Раньше... до того как оголодали.

   При мыслях о мясе, желудок Флетча заурчал. Толстым он никогда не был. Но в эти дни отощал ещё сильнее. Ремень он обменял на моток веревки и полдюжины сигарет, которые выкурил в тот же день. Веревка поддерживала штаны до тех пор, пока он не исхудал настолько, что от неё уже не было никакого толку.

   Он всё ближе и ближе подбирался к птице, пока не оказался от неё в трех метрах. Птица замерла, склонила голову и принялась с любопытством рассматривать человека. Майны беспечны, но не настолько, как горлицы.

   - Давай. Давай, детка, - прошептал Флетч. Птица сделала несколько шагов в его сторону. Когда она останавливалась, Флетч начинал тихо ругаться. Ему нужно было занять удобную позицию.

   Лейтенант бросил в птицу камень. Движение руки спугнуло её. Когда камень упал туда, где она стояла, птица уже улетела. Смог бы он её прибить, если бы она осталась на месте? Может быть. А, может, и нет.

   Тихо выругавшись, Флетч разочарованно развернулся.

   - Хреново дело, браток, - сказал солдат, сидевший в палатке неподалеку. - Готов спорить, у тебя получилось бы.

   - Ага. Получилось бы, - отозвался Флетч. День обещал быть мрачным и хмурым. Если бы ему удалось подбить птицу, он бы поел мяса. Впрочем, майны довольно разительно отличались от жареных цыплят. Значит, придется довольствоваться одним лишь пайком. Проблема в том, что, питаясь только им, не выжить.

   Он наклонился и подобрал камень, пока никто не успел его утащить. Этот камень отлично подходил, чтобы сбивать птиц. Рано или поздно, появится другая возможность. "Не просри её", - строго предупредил он сам себя.

   Насколько умны птицы? Как быстро они догадаются, что вдруг стали частью чьего-то рациона? Как скоро они начнут держаться от парка Капиолани подальше? Если догадаются, будет скверно.

   Японцы не стали утруждать себя доставкой в парк воды. Они просто не стали убирать питьевые фонтанчики. "Какие мы щедрые", - горько подумал Флетч. Если для того, чтобы просто смочить язык, нужно отстоять часовую очередь, что с того? Японцам от этого ни холодно, ни жарко.

   Мыться тоже можно было только из питьевых фонтанчиков. Это означало, что нормальное полноценное мытьё оказалось невозможно. Флетч всё меньше стал обращать внимание на вонь. Когда воняли все - не вонял никто. А воняли здесь все.

   В очереди воинское звание не имело никакого значения. Насколько Флетч мог судить, звание в лагере вообще никому не было интересно. Если рядовые подчинялись офицерам, то лишь в силу личного уважения или симпатий, а не потому, что так было надо. Что офицеры могли с ними сделать за неподчинение? Немногое. От японцев ждать поддержки бессмысленно. Им вообще не было никакого дела до происходящего в лагере.

   Очередь еле-еле ползла вперед. Флетч вздохнул. Ему хотелось пить. Он устал. Он хотел есть. Если человек позарился даже на тощую птичку-майну, он считался достаточно голодным. Если не удастся поймать майну или горлицу, страдать придется до ужина. Лейтенант помотал головой. Нет, голод никуда не денется и после ужина.

   Наконец, подошла его очередь пить. Он всё пил и пил, и пил. Если он выпьет много, то сможет внушить желудку, что он наелся. На какое-то время. Напившись, Флетч ополоснул лицо и руки.

   - Давай, мужик. Шевели булками, - прорычал стоявший позади солдат. Флетч неохотно отошел от фонтана. Дувший с берега ветер мгновенно высушил всю влагу на лице. Погода как всегда идеальная: ни холодно, ни жарко, ни слишком влажно. В отдалении возвышалась громада Даймонд-Хед. Внутренности потухшего вулкана испещрены тоннелями, представляя собой прекрасную крепость. В то время как весь остальной остров находился под властью японцев, это место, как оказалось, не имело для них особого значения.

   Очень многое, казавшееся некогда важным, на деле не имело никакого значения. Превосходство белых над азиатами пришло на ум Флетча в первую очередь. Сидя в лагере военнопленных, он никакого превосходства не ощущал.

   Японцы изо всех сил старались уничтожить это превосходство. В лагерь вошла группа солдат, держа на весу винтовки с примкнутыми штыками. Американцы спешно разбегались в стороны. Когда солдаты проходили мимо Флетча, тот, как и все прочие, поклонился. Этот урок все выучили очень быстро. Тех, кто о нём забывал, японцы жестоко избивали. Рассказывали, что двоих даже убили. Флетч не знал, правда это или нет, но ничуть бы не удивился. За жизнь американца япошки не дали бы и дохлой крысы.

   Флетч сел на землю около своей палатки. Заняться тут особо нечем. От голода он стал медлительным и даже заторможенным. На руку ему села муха. Медленно, словно во сне он её смахнул. С каждым днем в лагере военнопленных мух становилось всё больше. И неудивительно: в туалетах становилось всё грязнее. Флетч не знал, сколько солдат справляли там нужду. Японцы ограничились посыпанием отхожих мест хлоркой.

   На сколько им хватит этой хлорки? Когда её станет не хватать для очистки воды? Видимо, скоро, потому что химикаты, как и всё остальное привозили с материка. Что будет, когда всё это закончится? На ум приходило только одно слово - дизентерия.

   Примерно через полчаса Флетч поднялся на ноги. Обратная сторона обильного питья в том, что оно рано или поздно выходит наружу. Он поплелся к нужнику. Двигался он словно в замедленной съемке. Сил, чтобы спешить у него не осталось.

   Он подошел к краю отхожей ямы, расстегнул ширинку и облегчился. Стоявшие за забором из колючей проволоки японские солдаты внимательно следили за ним и за другими пленными, решившими посетить туалет. Заправляясь, Флетч посмотрел на одного из солдат. "Да, сука, у меня больше, чем у тебя", - подумал он и отвернулся.

   Играть в подобные игры опасно. Японцы могли легко понять этот жест. И тогда ему несдобровать. Охранник не стал ни кричать, ни стрелять, поэтому он спокойно ушел.

   - Флетч? Это ты? Я думал, ты погиб!

   - Горди! Будь я проклят! Я думал, ты сам погиб! - Флетч пожал руку Гордону Дугласу. Они оба вдруг поняли, что обычного рукопожатия недостаточно. Они вцепились друг в друга, словно утопающие. Дуглас был весь в грязи и гораздо худее, чем во время их последней встречи. Но Флетч всё равно был рад его увидеть. - Как ты вообще выбрался?

   Второй артиллерист пожал плечами.

   - Мне иногда и самому это интересно. Нас начали бомбить сразу же, как только мы вышли из казарм Скофилда.

   - Нас тоже. Ты должен был ехать либо впереди, либо позади меня.

   - Думаю, позади. - Дуглас почесал не до конца заживший шрам на руке. - Блин, Флетч, как же это херово - не иметь в небе собственных самолетов. Тебя мгновенно перемалывают в фарш.

   - Ага, я тоже это быстро понял, - сказал Армитидж. - Мы не успели добраться до позиций до того, как япошки начали высадку, а потом было уже слишком поздно.

   - Бля, у вас хоть что-то получилось. Мы-то до Халеивы так и не дошли. До неё было-то, блядь, двадцать с лишним километров, а мы туда так, блядь, и не добрались. Бомбежки, пробки на дорогах, поиск объезда, если он был. Постоянно приходилось вручную убирать с дорог разбитую технику.

   - Мне не рассказывай! - воскликнул Флетч. - Наш тягач сожгли. Пришлось реквизировать гражданскую тачку. Надо было слышать вой тех япошек, когда мы выкидывали их из машины. К тому же, тащить 105-ю на таком драндулете - то ещё веселье.

   - Ты своё сохранил? Повезло тебе. В наше орудие угодила авиабомба, прямо на следующее утро. Почти весь расчет погиб. Я стоял чуть поодаль, отделался только этим. - Он снова почесал шрам. - Меня перевязали и перевели в пехоту. Как на духу тебе скажу, пехотинцемя был херовым.

   - Когда всё закончилось, в моем расчете, наоборот, были одни пехотинцы, за исключением меня. Ребята неплохо справлялись.

   - Когда припирает, ты либо учишься, либо гибнешь. Видимо, я тоже чему-то научился, раз до сих пор здесь.

   Флетч ничего ему не ответил. По его опыту, жить или погибать во время бомбардировок решал по большей части случай. Вместо этого он взмахнул рукой, указывая на некогда прекрасный парк Капиолани, превращенный в лагерь для военнопленных.

   - Мы все теперь здесь, а что толку?

   Гордон Дуглас лишь пожал плечами.

   - Сраные макаки не перебили нас после капитуляции. Насколько я могу судить, это несколько отличается от того, что они делали прежде. И сейчас иногда делают. Повидал я кое-что... - Он сплюнул на землю и продолжать не стал.

   - Ага, - кивнул в ответ Флетч и почесался. С каждым днём он чесался всё чаще. Что это? Блохи? Вши? Клопы? Всё сразу? Скорее всего, всё сразу. Он снова указал на лагерь.

   - Не обязательно убивать всех сразу. Похоже, мы скоро сами вымрем по одному. - Он ткнул Дугласа в живот. У того и раньше были проблемы с набором веса. Сейчас всё ещё хуже. - Ты худее, чем раньше. Как и я.

   - Не напоминай. Нас кормят только этой ужасной баландой и больше ничем. И каждый раз мне кажется, что ничего вкуснее я не ел, потому что после неё чувствуешь в животе хоть что-то.

   - Да уж, знаю. - Флетч посмотрел в сторону кухонной палатки. Он прекрасно знал, сколько времени осталось до ужина. Знал до минуты, даже не глядя на часы. Очень много.

   Когда Оскар ван дер Кёрк и Чарли Каапу вышли из "Балки" с досками в руках, Чарли спросил:

   - Ты сегодня учишь кого-нибудь?

   - Да, днём. Не сейчас, - ответил Оскар. - А ты?

   Его хапа - приятель по-гавайски - пожал плечами.

   - Не сейчас.

   Оскар всегда считал себя везучим парнем. По сравнению с большей частью населения Гавайев и практически всеми жителями материка, так и было. Даже в сравнении с Чарли Каапу, он казался Рокфеллером или Дюпоном.

   - Чарли, а ты чем зарабатываешь? - спросил он.

   - Да, так, всем понемногу. Но я и не переживаю. Постоянные переживания - хуху - пустая трата времени, глупость. - Он хлопнул себя по плоскому животу. - Пока не голодаю.

   - Ага, - мрачно отозвался Оскар. До захвата острова японцами эти слова могли сойти за шутку. Сейчас никому уже не смешно. Людям не хватало всего, от пасты и помидор, до туалетной бумаги. И будет только хуже. Несмотря на то, что Сьюзи Хиггинс ушла от него сама, он не переставал думать о том, чем она занималась и чем питалась. Он на неё не злился. Сьюзи была из тех женщин, кто смотрел на всех свысока... ну или в её случае, лёжа на спине.

   Они шли по пляжу и их ноги утопали в песке. Этим утром на пляже Ваикики оказалось довольно много народу, но это были не туристы, как раньше, а рыбаки. Вокруг роились толпы людей со спиннингами, лишь некоторые из них орудовали простыми удочками с крючками.

   Человек в широкополой шляпе, цветастой рубашке и длинных шортах выудил из воды серебристую рыбину. Рыба оказалась не очень большой, но остальные рыбаки смотрели на него с явной завистью. Мужчина опустил рыбу в небольшое ведерко, стоявшее между его ног. Отнимать добычу у него никто не собирался.

   - Простите. Извините, - постоянно повторял Оскар, пробираясь сквозь толпу рыбаков к морю. Чарли поступал наглее. Он активно орудовал носом доски, расчищая себе путь. Несколько рыбаков недобро посмотрели ему вслед. Однако дальше тихих ругательств дело не заходило. Вряд ли Чарли вообще когда-то приходилось драться. В основном, из-за того, что с ним просто никто не хотел иметь дело.

   Когда Оскар вошел в море, с правой стороны, над самым плечом пролетел рыбацкий крючок. Он обернулся в сторону пляжа, но так и не понял, что за Исаак Уолтон закинул эту удочку.

   Оказавшись вместе с Чарли за пределами рыбацких крючков, Оскар облегченно выдохнул.

   - Теперь на их крючках окажется тунец, а не мы, - сказал он.

   - Ага, - согласился Чарли. - Неплохую рыбину тот чувак поймал. Я таких раньше не видел. По крайней мере, на Ваикики.

   - Нынче берут все подряд, - сказал Оскар. Вместе с досками они взяли сети и мешки. Они могли заходить намного дальше в море, чем самые оптимистичные рыбаки на берегу. Может, они, конечно и не оптимисты, а обычные голодные люди, которые делали всё, что могли. Что-нибудь намного лучше, чем ничего.

   Если бы Оскар сейчас кого-нибудь учил, то развернул бы доску носом к берегу. Однако Оаху оставался за спиной. С берега дул ветер. Оскар почесал нос. В тот же самый момент Чарли сказал:

   - Чем воняет?

   - С лагеря военнопленных в парке Капиолани несет, - ответил Оскар. - Других мест предположить не могу.

   Чарли Каапу выругался.

   - Херово дело.

   - После захвата Оаху японцами всё херово, - сказал Оскар. Чарли снова выругался. Больше он ничего не сказал, поэтому Оскар счёл его ругань как согласие.

   Вдалеке в море шли два рыбацких сампана. Их паруса раздувались от ветра. Всё больше и больше сампанов заменяли двигали парусами. Какой в двигателях толк, если нет топлива? Когда нет топлива, зачем нужно всё остальное? "Шеви" Оскара стоял на улице. Поехать он никуда не может. Даже если бы ему удалось раздобыть бензин, аккумулятор всё равно, скорее всего, сел.

   Он завидовал сампанам в той же степени, в какой рыбаки на берегу завидовали ему. Он мог ловить рыбу там, куда не достать с берега, а они могли ловить рыбу там, куда ему никогда не попасть.

   - Эй, Чарли! - позвал он.

   Чарли Каапу поднял голову.

   - Чего тебе?

   - Как считаешь, мы сможем поставить на доски мачту и парус? Тогда сможем уходить в море гораздо дальше, чем сейчас.

   Чарли обдумал эту мысль, затем помотал головой.

   - Без толку, - ответил он. Оскар пожал плечами. Возможно, его друг был прав.

   Что-то дернуло его за палец. Он посмотрел вниз и заметил спешно уплывавшего тунца. Оскар рассмеялся. Пальцы на руках и ногах стали для рыбы приманкой. Продолжая смеяться, он оглядел море. Не только он хотел поймать рыбу. Некоторые виды рыб были сами не прочь поймать его. Опасные для жизни акулы здесь почти не водились. Некоторые жители материка искренне считали, что акулы в день съедали по несколько серферов. Это, конечно же, полный бред. Но игнорировать эту вероятность тоже глупо. Это примерно как не обращать внимание на дорогу, сидя за рулем.

   - Как думаешь, мы уже далеко отплыли? - спустя какое-то время спросил он у Чарли.

   Чарли обернулся к берегу.

   - Наверное. Не страшно, если отойдем ещё подальше.

   - Ладно. - Оскар перестал грести и позволил руке безвольно болтаться в воде. Он поболтал пальцами. Ему хотелось привлечь рыбу. Он пытался донести до рыб простую мысль: "Как вам такие водоросли?". Ещё он подумал: "Надо было мне идти на радио".

   К поверхности подплыла любопытная рыба. В одной руке Оскар держал сеть. Он взмахнул рукой с сетью, но рыба быстро ушла.

   - Ай, блин, - беззлобно сказал он. Подобные промахи случались постоянно.

   Чарли тоже дернулся. Из воды он извлек что-то блестящее. Сунув рыбу в карман, он повернулся к Оскару и улыбнулся. Оскар вытащил руку из воды и показал ему средний палец. Оба рассмеялись. Никаких скрытых природных рыбацких талантов у Чарли не было. Скоро всё будет наоборот, Оскар будет улыбаться, а Чарли ругаться. Они оба это прекрасно понимали. В таком деле нельзя нервничать и дергаться. Без терпения хорошим рыбаком не стать.

   Вскоре Оскар поймал небольшого ската. До переезда на Гавайи, он бы сразу выбросил эту похожую на летучую мышь рыбу. Несколько визитов в китайские и японские рестораны убедили его в том, что правильно приготовленный скат или акула - вполне неплохое блюдо. К тому же, в нынешнее время, выбирать было особо не из чего.

   Под водой проплыла стайка тунцов, блестя чешуей подобно звездам под водой. Оскар и Чарли радостно переглянулись. Так плыть тунец может только, удирая от кого-нибудь. И этого кого-то действительно стоило поймать.

   Оскар взмахнул сетью. Он ойкнул, когда понял, что вес улова едва не вырвал сеть из руки. Он вытащил на доску скумбрию. Через несколько секунд Чарли вытащил ещё одну. Если там были другие, их нужно выловить. И они были. Оскар быстро выловил ещё одну рыбину. "Сегодня я поем", - подумал он.

   В эти дни многих в Гонолулу заботил именно этот вопрос. Но в отличие от многих, Оскар задавался им и прежде. Довольно часто ему приходилось питаться, чем бог пошлет. Впрочем, тогда было иначе. Тогда его голод был обусловлен отсутствием денег. Сегодня же, как и всем остальным, ему не хватало самой еды.

   Он продолжал рыбачить даже, когда поймал вторую скумбрию. То, что он не собирался есть сегодня, отправится в небольшой ящик со льдом, который стоял в квартире. Оставшуюся рыбу он либо обменяет на другую еду, либо продаст, чтобы оплатить жилье. Он подумал, примет ли хозяин квартиры в качестве оплаты рыбу. До войны такая мысль казалась просто нелепой. Теперь нет.

   - Ну, может, назад поплывем? - спросил он, потянувшись.

   - Почему нет? На сегодня хватит, - ответил Чарли. О завтрашнем дне он переживал ещё меньше, чем Оскар.

   Они развернули доски к берегу и погребли обратно. Это была работа, привычная, но всё же, работа. Оскар снова задумался об установке паруса. Будет непросто, но ему очень захотелось попробовать. Нужно делать то, что нужно. Зарабатывать на жизнь сёрфингом - это одно. Использовать доску в качестве рыбацкой лодки - уже несколько другое.

   Пляж Ваикики становился всё ближе. Рыбаки по-прежнему стояли на берегу с закинутыми удочками. Оскар взглянул на Чарли.

   - Устроим им шоу? - предложил он.

   - А что ещё делать? - отозвался Чарли.

   Они быстро приближались к пляжу. Оскар встал на доске, словно самоуверенный турист. Стоять ровно, держа в одной руке сеть, а в другой мешок с уловом - не самая простая задача. Стоявший рядом Чарли выглядел как живое воплощение бога Куула - гавайского покровителя рыбаков. Трудно было представить что-то, способное скинуть его с доски. Но ощущение это обманчиво, Чарли мог упасть, как и любой другой. Но сейчас Оскар решил, что этого не случится.

   И он не упал. Как и сам Оскар. Они мягко выехали на песок. Несколько рыбаков им поаплодировали. Кто-то сунул руку в карман и швырнул Оскару четвертак. Тот поймал его сетью. Если бы он умел держать монетку на кончике носа, то заработал бы ещё.

   По пути домой, он пожал плечами. Стоя на доске, он превращался в настоящего артиста. Что плохого в том, что ему за эти представления платят?

   Японский офицер прокричал что-то на своём языке. Вместе с остальными военнопленными лагеря Перл Сити, Джим Петерсон ждал английского перевода. И он вскоре прозвучал. Как всегда, рядом с офицером стоял японо-гаваец. Он был одет в строгий костюм из шагреневой кожи.

   - Всех вас отсюда переместят, - сказал он. - Вы отправитесь на север и вглубь острова. Будете работать в полях. Вас будут хорошо кормить и хорошо с вами обращаться.

   Петерсон осторожно повернул голову в сторону стоявшего позади него Преза МакКинли.

   - А в почтовом ящике вас будет ждать чек, - едва слышно проговорил Петерсон.

   МакКинли тихонечко хихикнул. Вокруг строя военнопленных стояла охрана. Выйдешь из строя - изобьют. Затопчут и отходят палками. Одного американца они уже убили. Давать им повод повторить этот "подвиг" никто не желал.

   Некоторым военнопленным доверять нельзя. Петерсон не хотел об этом думать, но такие точно были. Некоторые люди были не в себе. "Не можешь их победить, присоединись. Не можешь лизать им жопу, лижи ботинки".

   Японец с мечом на поясе выкрикнул что-то ещё. Квислинг в костюме снова перевел:

   - Марш начнется через час. Идти должны все трудоспособные пленные. Это приказ Японской Императорской армии. - Произнес он это так, словно сам Господь вручил ему этот приказ, подобно скрижалям с заповедями.

   - А что с ранеными? С больными? - выкрикнул кто-то.

   Сам факт возникших вопросов в немалой степени смутил и офицера и переводчика. Офицер что-то прорычал. Если это не означало "Какой мудак это выкрикнул?", Петерсон был готов съесть собственную фуражку. Местный нервно что-то ответил ему по-японски. Офицер сказал что-то ещё. Затем переводчик перешел на английский:

   - Их отправят следом, как только вылечат. До тех пор, они останутся здесь.

   - Их могли бы посадить на грузовики и отправить следом, - сказал МакКинли, когда собрание закончилось.

   - Могли бы, но станут ли? - отозвался Петерсон. - Им тут явно не хватает топлива. Думаешь, они станут тратить его на американцев? Думаешь, они станут тратить его на американских военнопленных, если те попросят?

   - Попросят, ага. О чём я вообще думал, блин? С ума сошел совсем.

   - С их стороны большая честь - дать нам час на сборы. Не то, чтобы у меня полно багажа. Кроме одежды, фляжки и колоды карт, у меня ничего и нет.

   - Бери с собой. Картами можно хоть время убить. И фляжку наполни. Чёрт его знает, дадут эти макаки нам хоть что-нибудь, что бы они там ни заявляли.

   Смысла в его словах было больше, чем Петерсону того хотелось. Кормежка здесь была просто скудной. К тому же, японцы не скрывали своего отношения к сдавшимся солдатам. Они тут же избивали любого, кто смел выразить своё недовольство. Японцы командовали, американцы подчинялись. Теперь всё было устроено именно так, и любой, кто об этом забывал, очень быстро жалел.

   Чтобы набрать флягу, пришлось отстоять очередь. В лагере военнопленных везде приходилось стоять в очереди. "Прям как на службе", - не без грусти подумал он. Единственный кран, которым военнопленным дозволялось пользоваться, располагался в стене здания. За очередью приглядывали спрятавшиеся за мешками с песком пулеметчики.

   У МакКинли тоже была фляжка. Он поскреб подбородок, под пальцами зашуршала густая с проседью щетина.

   - Господи, что угодно отдам за кусок мыла и бритву, - сказал он.

   - Ага, мы как будто члены одного из ансамблей Дома Давида.

   Они едва успели наполнить фляги, как раздался свисток. Петерсону казалось, что прошло меньше часа, но без наручных часов он не мог сказать точно. Теперь они на запястье японца. Петерсон задумался, носил ли их тот офицер до сих пор, или часы уже украли. Спрашивать об этом, он конечно не стал бы.

   Японские солдаты нервно смотрели на пленных, пока те выходили из огороженного колючей проволокой парка. Солдаты махали винтовками, мол, туда идите. К каждой винтовке был примкнут штык. На длинных лезвиях играли блики солнца. В обычном бою штык практически бесполезен, но, чтобы заколоть не сопротивляющегося пленного вполне подойдет.

   Петерсон вышел вместе с остальными. Марш на север казался ему какой-то перемоткой кинопленки в обратную сторону. Чем дальше они шли, тем меньше вокруг оставалось примет недавних боёв. Когда Петерсон ползал здесь с винтовкой, всё казалось ему несколько другим. Землю вокруг словно вытоптал огромный великан. Здесь мог находиться американский опорный пункт. Дальше будет нетронутая земля. Следом за ней, снова появится изрытый и истоптанный пятачок.

   Когда они вышли из Перл Сити на шоссе Камеамеа, им повсюду стали попадаться следы взрывов - это американцы пытались уничтожить дорожное полотно, чтобы затруднить продвижение японской техники. Зарыть успели не все воронки. Некоторые были довольно глубокими и около 15 метров в диаметре. Пленные инстинктивно пытались обойти их по полям и обочинам.

   Охранники махали винтовками и качали головами.

   - Kinjiru! - кричали они.

   Слово "кinjiru" означало нечто, вроде: "Давай!". Это слово было одним из первых, которые Петерсон выучил помимо своей воли.

   - Чего им надо, През? - спросил Петерсон у сержанта МакКинли. - Чтобы мы шли через воронку? Это же бред.

   Бред или нет, но именно этого хотели японцы.

   - Ты мочь, - сказал один из них, немного знавший английский. - Ты идти.

   Ни один пленный не согласился лезть в воронку. У её края собралась уже целая толпа. Охранники продолжали кричать. Движения их винтовок были вполне очевидны: не пойдете через воронку, останетесь в ней. Но никто не пошел.

   - Они же нас всех не расстреляют, - сказал кто-то. Джим Петерсон позавидовал его уверенности. В какой-то момент ему показалось, что японцы так и поступят.

   Один охранник побежал назад.

   - Самый младший, - сказал МакКинли.

   - Ага, я тоже заметил. - Петерсон уже научился более-менее различать звания японских солдат. Чем больше золотого и меньше красного, тем выше звание. Чем больше звезд, тем оно ещё выше.

   Стояние на месте продолжалось почти час. Вскоре вернулся рядовой, его гимнастерка потемнела от пота, но он привел с собой офицера, который приказал им всем маршировать и переводчика. Офицер осмотрелся и заговорил. Переводчик тут же переводил его слова:

   - Он говорит, что будет считать до пяти. После чего, солдаты откроют огонь. И они не прекратят стрелять, пока вы не подчинитесь.

   - Ichi! - выкрикнул офицер. Переводчик поднял вверх один палец. - Ni. - Два пальца. - San. - Три... Солдаты вскинули винтовки и прицелились.

   Петерсон так и не узнал, как по-японски будет "четыре" и "пять". Полдюжины пленных, стоявших в первом ряду, с криком бросились на дно воронки. Они переползли на другую сторону и принялись карабкаться наверх. За ними последовали другие. Как только первые оказались на поверхности с противоположной стороны, они тут же принялись помогать товарищам.

   Петерсон перебрался через воронку вместе с остальными. Оказавшись на другой стороне, он стал ещё грязнее и оборваннее, чем прежде. Обойти сбоку было бы быстрее и проще. Но японцы хотели отнюдь не этого.

   - Знаешь, что они делают? - спросил он, когда марш продолжился.

   - Помимо того, что командуют нами? - сказал През МакКинли, безуспешно пытаясь оттереть гимнастерку.

   - И это тоже. Они нас ломают, укрощают, будто диких лошадей.

   МакКинли что-то пробормотал. Было похоже на "Попробуй, сломай меня". Возможно, он был прав. А, может, и нет. Если японцы смогли заставить американцев выполнять их приказы, зная, что те будут им подчиняться, лишь под страхом наказания, разве этого недостаточно? Чего им ещё надо? Яйцо в пиво?

   В полях работали люди, собирая сахарный тростник и окучивая ананасы. В Большой Пятерке - компаниях, владевших плантациями на Гавайях, сейчас, наверное, массовые инфаркты. Происходящее там, впрочем, меньше всего беспокоило Джима Петерсона. Увиденное вокруг обретало смысл. Если Гавайи не могли ввозить еду с материка, они должны выращивать её сами. По крайней мере, всё к этому шло.

   "А успеют ли они вырастить достаточно?" - гадал Джим. Неизвестно. Они хотя бы пытаются сделать хоть что-то.

   Военнопленные шли мимо полей. Некоторые работавшие там люди махали им. Странное зрелище: японские солдаты смотрели на пленников, те смотрели на работников, а работники махали им руками. Петерсону захотелось ответить тем же. Но он не стал. Этот жест мог показать японцам, что кто-то здесь всё ещё не боится оккупантов.

   Когда они подходили к повороту на аэродром Уилера, один солдат отошел к обочине и сел на землю.

   - Не могу идти. Нужно перевести дух. - Его лицо было серым и изможденным. Петерсон не удивился бы, если бы узнал, что боец скрывал ранение.

   К нему тут же бросились двое охранников.

   - Kinjiru! - закричали они. Один вскинул винтовку: вставай.

   - Простите, солдат-сан, - сказал американец, мотая головой. - Не могу. Устал. Отдохну немного. И пойду.

   - Kinjiru! - повторили солдаты. Один солдат снова замахнулся винтовкой. Когда американец всё равно остался на месте, его принялись бить ногами. Он скрючился и завалился на бок. Японцы подождали немного, затем снова принялись его бить. Солдат зарычал. Он с трудом встал на колени. Стоял он так примерно минуту. Когда американец так и не поднялся, его опять начали бить. Если он сейчас же не вскочит на ноги, его точно забьют до смерти.

   Видимо, эта мысль пришла на ум не только Петерсону, но и самому солдату. Он снова зарычал и, наконец, встал на ноги. Пленный качался, словно кипарис в грозу, но не падал. Охранник пихнул его в плечо. Подошли ещё двое пленных и подхватили его под руки, иначе он бы точно рухнул лицом вниз. Второй охранник гневно дернул винтовкой, приказывая остальным двигаться дальше.

   Истощенный солдат двигался чертовски медленно. Японские солдаты наблюдали за ним, словно стая волков за больным лосем, отбившимся от стада. Если он снова упадет, ему конец.

   Солдат это тоже понял.

   - Вы бы отошли подальше, парни, - сказал он поддерживавшим его бойцам. - Если они таки решат меня пристрелить, то могут попасть в кого-нибудь из вас.

   В Петерсоне закипал гнев.

   - Идут они на хуй, - сказал он. - Мы тебя дотащим. - Он перебросил вялую руку бойца через свое плечо. - Будем меняться.

   - Я следующий, - сказал МакКинли. Ещё несколько человек вызвались помочь. Японцы им мешать не стали. Неважно, как, но колонна продолжала идти. Петерсон нес пленного, взяв его практически на руки, пока с другого бока его не подхватил През.

   "Это будет продолжаться, пока мы будем в силах помогать тем, кто идти уже не может, - думал он. - К счастью, Оаху - остров небольшой. Далеко они нас не заведут. В противном случае, этот поход станет маршем смерти".

   Когда солнце уже клонилось за хребет Ваиана, мимо них проехали два грузовика. Это были американские машины. Белые звезды на дверях были спешно закрашены красными японскими кругами.

   - Охрана как-то не стала стрелять по ним за то, что они решили объехать воронки, - прошептал Петерсон Презу МакКинли.

   - Нет, конечно. Там же японцы едут. Думаешь, еду привезли?

   - Было бы неплохо, - сказал Петерсон. Несмотря на обещания офицера, никто пленных не кормил на всём пути по шоссе Камеамеа. Желудок Петерсона ревел как разъяренный медведь.

   Вместо еды, на грузовиках привезли пулеметы, которые расставили на возвышенностях, дабы видеть всю колонну пленных. Через несколько минут подъехал "Бьюик", который привез японского офицера и переводчика. Офицер что-то сказал, переводчик спешно пояснил:

   - По всем, кто попытается сбежать, будут стрелять. Вы отвечаете друг за друга.

   - Где еда? - разом выкрикнули несколько человек.

   Переводить это на японский, местный явно не хотел. Офицер хмуро посмотрел на него, требуя объяснений. Местный, наконец, перевел офицеру выкрики и тот заговорил:

   - Вы опозорили себя неподчинением у воронки. Голод станет вашим наказанием. Вы должны радоваться, что мы не сделали хуже.

   Джим Петерсон испытывал что угодно, но не благодарность. Глядя на стоявшие пулеметы, ничего другого он чувствовать не мог.

   Хиро Такахаси вместе с сыновьями смотрел на "Осима-мару". Лодка покачивалась на легких волнах и совсем не походила на привычный сампан. Высокая мачта и широкий парус превратили её в нечто более изящное, чем, когда она ходила на дизеле. О том, что лодка очень много теряла в скорости, думалось в последнюю очередь.

   - Всё готово, - сказал Эйдзо Дои. Мастер сжал кулаки, костяшки затрещали, словно пулеметы. - Уверен, что знаешь, как ею управлять, Такахаси-сан? Если не знаешь, и пока не научишься, не заходи слишком далеко.

   - Разберусь, - сказал Хиро. - В молодости я ходил с отцом по Внутреннему морю. Думаю, навыки установки паруса и работы с концами, скоро ко мне вернутся. Нужно научить этому же сыновей.

   Кензо сказал что-то Хироси по-английски. Хиро уловил слова "Моби Дик". Это, что, какое-то неизвестное ему ранее ругательство? Он знал, как переводилось слово "дик", но "моби" он прежде не слышал.

   - Наслаждайся, - сказал Дои. - Только не лезь в неприятности, пока не наловишь мою долю рыбы. - Одной из многих перемен было то, что большинство людей предпочитали расплачиваться едой, а не деньгами. С истощением запасов, деньги стоили всё меньше и меньше. Ловкий, словно мангуст, Дои запрыгнул на причал. - Удачи, - сказал он и поклонился Хиро. Рыбак поклонился в ответ.

   Сыновья повторили этот жест, чуть медленнее, чем следовало. "Нет, они совсем не японцы", - подумал Хиро и мысленно вздохнул. Эйдзо Дои повел себя достаточно вежливо и не заметил их излишней медлительности. Он направился к следующему сампану. Хиро подумал, занимался ли этот человек чем-то ещё, помимо установки мачт на лодки, для которых больше не осталось топлива.

   Хиро неторопливо спустился по трапу на "Осима-мару". Хироси и Кензо так же медленно последовали за ним. Они вели себя так, будто находились тут впервые и совершенно не знали, что нужно делать. И, ведь так и было.

   - Окей, отец, что нужно делать? - Первое слово было английским, но Хиро его понял.

   - Пока иди к штурвалу. С ним-то хоть обращаться умеешь? - спросил Хиро и старший сын кивнул. Хиро обратился к Кензо. - А ты иди за мной.

   - Иду, - отозвался тот.

   - Хорошо. Сначала выясним, откуда дует ветер, - сказал Хиро. Это оказалось довольно просто. Ветер дул с холмов на противоположной стороне Гонолулу, поэтому "Осима-мару" вполне могла выйти в море. Когда же сампан окажется в открытом море, всё несколько усложнится. - Важно следить за реями. Иначе можно легко оказаться за бортом.

   - Ясно, - сказал Кензо. Хиро обернулся к корме. Хироси тоже слушал. Хорошо. Ему это тоже пригодится.

   Хиро продолжал:

   - Главный парус поставим с одной стороны мачты, а косой с другой. - Так он и поступил, затем привязал реи к специально врезанным кольцам на бортах. - Теперь, отдаем концы и отчаливаем. - Хиро швырнул веревку, державшую "Осима-мару" на пристань.

   Сампан легко скользил по волнам залива Кевало. Хироси рулил уверенно, он прекрасно знал, как это делается. Но на его лице читалось удивление и восхищение.

   - Ход совсем другой! - воскликнул он.

   И ход действительно был другим. Приводимая в движение дизелем, лодка могла идти только по прямой. Если на пути попадались небольшие волны, она просто через них перескакивала. Теперь всё иначе. Кензо заметил и другое отличие:

   - И идёт совсем тихо!

   Хиро уже привык к беспрестанному гудению дизельного двигателя. Без него "Осима-мару" двигалась, словно призрак. Был слышен лишь шелест волн, отдаленные вскрики птиц, легкое посвистывание ветра, да стук парусины о мачту. Под ногами тоже произошли серьезные изменения. Раньше сампану передавалась вибрация двигателя, которая отдавалась на палубе. О скорости хода старый рыбак мог судить на слух. Сейчас же ощущалась только качка. Не в силах справиться с собой, Хиро улыбнулся.

   - Я будто стал моложе вас, - сказал он. - Будто снова оказался с отцом во Внутреннем море.

   Хироси и Кензо переглянулись. Видимо, они решили, что их отец сошел с ума. Они часто так думали. Но ему не было до их мыслей никакого дела. Он снова видел восходящее над бескрайними водами солнце, мысы, так разительно отличавшиеся от заросших джунглями берегов Оаху, изредка вдали виднелись высокие башенные краны. О кранах он не вспоминал уже очень давно и сейчас понял, как сильно по ним соскучился.

   Некоторое время лодка продолжала мчать по волнам. Изредка Хиро указывал сыновьям подтянуть парус в ту или иную сторону, чтобы отрегулировать курс. Он показал им, что если нужно лечь на левый борт, главный парус нужно поворачивать на правый. Им это казалось странным, но надо было делать именно так.

   - Тут нужно крепко подумать, - сказал Хироси.

   - О, да, - согласился Хиро. - Сейчас нужно много думать, поэтому всё кажется тяжелее. Когда немного освоишься, думать, что и зачем не придется. Просто делаешь и всё. - Его собственные движения были далеко не автоматическими, нет. Частично он снова стал четырнадцатилетним подростком, плававшим по Внутреннему морю вместе с отцом. Но всё же он оставался взрослым мужчиной, которому тоже приходилось вспоминать, что здесь как и почему. Отцовская лодка была устроена иначе. Принцип оставался тем же, но детали существенно разнились. Хиро не хотелось, чтобы сыновья заметили его сомнения.

   - Если ветер продолжит дуть с холмов, когда мы направимся обратно в залив, как мы поплывем? - спросил Кензо.

   - Будем лавировать, - ответил Хиро. - То есть скользить под углом. Нельзя плыть под парусом против ветра, но его можно использовать себе на пользу. Я покажу.

   - Ладно, - необычайно подавленно сказал Кензо. Хиро едва не рассмеялся младшему сыну в лицо. Да, этот старикан знает кое-что, что вам, молодым и неведомо. Такие новости для молодого поколения всегда оказываются болезненно неприятными.

   Сверху на мачту спикировала крачка и уселась на самой макушке. Она таращилась на всех троих Такахаси большими черными глазами, из-за белоснежного оперения казавшимися ещё больше.

   - Если бы работал дизель, она бы никогда так не села, - сказал Хироси.

   - Разумеется. Тогда бы ей просто негде было сесть, - ответил на это Хиро. Старший сын посмотрел на отца так, словно он имел в виду совсем другое, но пояснять он ничего не стал. По мнению Хиро, так и должно быть.

   Он принялся учить сыновей поворачивать парус на корме на четверть румба. С эти они освоились весьма быстро. Им здорово помогло, что они знали, как управлять "Осима-мару". Хиро не мог показать сыновьям, что учился обращаться с парусом наравне с ними. Он не занимался этим уже очень давно.

   Однако он вспомнил достаточно, чтобы дважды направить сампан ровным прямым курсом.

   - Видите, как мы резво идём к берегу? - спросил Хиро. Хироси и Кензо дружно кивнули. Кажется, это их впечатлило. Хиро же был впечатлен тем, что сумел вспомнить всё как надо. Впрочем, показывать этого он тоже не стал.

   Но как бы легко сампан ни шел, скорости ему не хватало. Хиро предпочёл бы идти на шумном вонючем дизеле. С ним он быстро добирался куда надо и также быстро возвращался обратно. Теперь же, чтобы добраться до рыбных мест, времени уходило гораздо больше.

   - Ночевать, видимо придется в лодке, - заметил Хироси.

   - И что теперь? - поинтересовался Кензо. - Возвращаться всё равно некуда. - Отец и старший брат поморщились, но не из-за того, что он сказал какую-то глупость, а совсем наоборот.

   Они высыпали гольянов в воду. Прикормки они взяли меньше обычного. Лодки, которые ловили их, тоже ходили на дизеле. Этих же Такахаси вылавливали сетью сами, используя в качестве прикормки рис из собственных порций. Затем забросили в воду огромные удочки с серебристыми крючками. Хиро надеялся на хороший улов, рассчитывая компенсировать потраченный рис.

   - С парусом проблема в том, что нас заметно даже издалека, - изрек Кензо.

   В этом он тоже оказался прав. Как и большинство других сампанов, "Осима-мару" был раскрашен в разные оттенки голубого, от бирюзового до небесно-бледного, почти белого, в том числе и для того, чтобы его не могли заметить конкуренты. Но какой толк в камуфляже, когда мачта и парус торчат на горизонте подобно рождественской ёлке? Но есть и обратная сторона. Если все вокруг видели лодку Хиро, то и он мог их заметить.

   Но улов был гораздо важнее. Хиро едва не закричал, когда заметил на крючках и тунца и скумбрию одновременно. Все втроём они трудились, словно в них вселились демоны. Они потрошили и убирали в сундук одну рыбину за другой. Хиро заметил, как сыновья, следуя его примеру, откладывали лучшие экземпляры в сторону. Закончив удить, они принялись поглощать куски вкуснейшего тунца. Эта рыба прекрасна всегда, но после того, как они несколько дней питались одной гнилой баландой, которую готовили на общественной кухне, тунец казался ещё вкуснее.

   Хироси и Кензо ели с таким же наслаждением, как и Хиро. Возможно они бы предпочли гамбургеры вместо сасими, но любой здравомыслящий человек предпочтет сасими мискам с рисом, лапшой и бобами, которыми они питались прежде. Такая еда может поддерживать жизнь, но она заставляет задуматься о её смысле. Лучше... лучше есть рыбу.

   - Ах! - выдохнул Хиро и погладил живот. - Как я по ней соскучился.

   Кензо кивнул. Хироси всё ещё жевал.

   - Я тоже, - сказал он с набитым ртом.

   - Для прикормки кинем за борт потроха. Это привлечет акул, но не думаю, что нынче кто-нибудь станет воротить нос от акульего мяса.

   - Еда - есть еда, - согласился Хироси. - Сейчас даже хоули не столь привередливы. Может, они назовут его каким-нибудь "морским стейком". - Последние два слова он произнес по-английски, но тут же перевел их на японский. - Они уже не думают о том, что именно они едят. Они просто едят.

   Забросив удочки снова, они смогли выловить несколько акул. Помимо этого им попался превосходный тунец, каких Хиро никогда прежде не видел. Он оказался даже лучше того, что он только что съел. Он принялся нарезать сасими, но вдруг замер с занесенным над рыбой ножом.

   - Режь, отец, - сказал Кензо. - Ты снял его с крючка, значит, он твой. - Он облизнул жирные от рыбы губы.

   Хиро помотал головой.

   - Другого поймаю. Этого приберегу для Кита-сана.

   Сыновья переглянулись. Они так делали всегда, когда отец говорил что-то, что им не нравилось. Хиро ждал, что сыновья начнут кричать на него, чтобы он не общался с японским консулом. К его удивлению, они промолчали. Он предположил, что это из-за того, что он носил рыбу в японское консульство ещё до войны. Теперь они не могли заявить, что Хиро выслуживался перед Китой.

   Кензо лишь вздохнул и сказал:

   - Поступай, как хочешь. Как всегда.

   - Arigato goziemasu, - ответил ему Хиро с максимально возможным сарказмом. Затем он отрезал от другого тунца несколько ломтиков розового нежного мяса. Может, на вкус эта рыба была не столь превосходна, как та, что он отложил для консула, но ему сойдёт.

   Потроха второго улова они забросили, чтобы привлечь рыбу для третьего. Получилось немного. Они уже выловили почти всё, что в этом месте мог предложить Тихий океан. Убрав пойманную рыбу, Хиро развернул нос "Осимы-мару" к берегу, при этом он взял курс не строго на север, а северо-восточнее. Если ветер не переменится, всю обратную дорогу придется лавировать.

   - А нам точно придется ночевать в океане? - спросил Хироси.

   - Может быть. Не знаю пока. От ветра зависит, - ответил Хиро. По правде сказать, это было не совсем так. Вероятность ночевки в открытом море зависела ещё и от степени его усталости. Если он решит, что пора накрыться одеялом до возвращения в залив Кевало, значит, домой они вернутся утром.

   Однако ветер не ослабевал и "Осима-мару" шел гораздо шустрее, чем лодка отца Хиро. Сампаны -не самые красивые лодки, но очень плавучие. В залив Кевало они зашли в районе девяти вечера. В ночном небе светили Марс, Сатурн и Юпитер. Марс чуть западнее, а Юпитер прямо над их головами. На востоке висела практически полная луна, что заметно облегчило Хиро поиск обратного пути.

   Там, где раньше стояли американские солдаты, теперь их ждали японские военные. Они взвесили улов Такахаси и расплатились с ним в расчете из веса, а не качества рыбы. Хиро испытал огромное облегчение, когда солдаты не стали препятствовать им забрать несколько рыбин с собой.

   - Для себя? - поинтересовался сержант.

   - И для себя и чтобы заплатить человеку, который ставил нам мачту. Но самого лучшего тунца я отнесу господину Ките, японскому консулу, - ответил ему Хиро.

   - А. - Сержант поклонился. - Уверен, он ему очень понравится. Рад, что ты о нём не забываешь. - Он махнул рукой, разрешая Хиро, Хироси и Кензо вернуться в Гонолулу. Хиро подумал указать сыновьям на то, какую пользу им принес этот тунец, но не стал. Всё равно не поймут.

   Когда Хиро Такахаси постучал в его дверь, Эйзо Дои был очень рад получить 13 килограмм свежей рыбы, но поделился своими опасениями:

   - Где же мне её держать? Моего холодильника не хватит.

   Его тревоги не волновали Хиро. После того, как они ушли из дома Дои, Кензо и Хироси вернулись в палатку в ботаническом саду. Им совершенно не хотелось видеть ни самого Киту, ни кого-либо из японского консульства. Хиро прошел по Нууану-авеню до угла с Куакини-стрит. Здание консульства стало одним из центров японской оккупационной администрации на Гавайях. Другим таким центром стал дворец Иолани.

   Как и в большей части Гонолулу, в здании консульства не было света. Хиро никак не мог понять, зачем это нужно. Ни один американский самолет не мог спокойно долететь до Гавайев с материка, отбомбиться по городу и вернуться обратно. Хиро даже не был уверен, что у американцев были такие самолеты. Но японские военные могут проявить такую же глупость, как и их американские коллеги.

   - Стоять! - выкрикнул из темноты часовой. - Кто идёт? - Когда Хиро назвался, часовой сказал. - А, проходи. Тебе будут рады, особенно после торпедирования.

   - Торпедирования? - переспросил Хиро. - Что случилось? Я весь день провел в море, а радио у меня нет.

   - Днём какая-то сраная американская подлодка потопила "Бордо-мару", - пояснил солдат. - На нём везли еду, но... карма. Американцы хотят, чтобы все тут голодали. Вот я и говорю: Кита-сан будет очень рад отведать тунца.

   Он открыл дверь для Хиро и тот прошел внутрь. Консул Нагао Кита был невысоким коренастым круглолицым человеком. Он оживленно беседовал с тремя или четырьмя флотскими и армейскими офицерами, но когда вошел Хиро, прервался.

   - Такахаси-сан! - воскликнул он. Хиро переполняла гордость от того, что такой важный человек вспомнил его имя. Лицо консула расплылось в широкой улыбке. - Что ты там мне принес? Разве это не прекрасно?

   - Это для вас, господин и, возможно, для этих господ, если пожелаете с ними поделиться.

   - Да, если захочу, - сказал Кита и рассмеялся. Офицеры тоже принялись рассматривать превосходного тунца. Флотский капитан облизнул губы, но тут же одернул себя. Кита подошел к Хиро и взял рыбу из его рук. Затем консул отвесил рыбаку почтительный поклон.

   - Очень приятно, что ты не забываешь обо мне, Такахаси-сан. Очень приятно. Поверь, я тоже тебя не забуду. При каждой возможности я буду вспоминать о тебе.

   Восторженный Хиро вернул поклон.

   - Думаю, это не обязательно, господин.

   - А я думаю, что обязательно. - Взяв тунца в руки, Кита тут же позвал помощника, чтобы тот забрал у него рыбу. Потом он снова повернулся к Хиро. - Но прошу меня простить. Нужно решить, что делать с этой историей, которая случилась днём.

   Рассказывать, что это за история он не стал. Хиро сделал вид, что он не в курсе. Иначе у часового могут возникнуть проблемы. Он кивнул и сказал:

   - Разумеется, господин. - И развернулся, чтобы уйти.

   - Я тебя не забуду, - сказал Кита. - Ты очень надежный человек. - Когда Хиро выбирался из-за закрывавших дверной проем занавесок, его переполняла гордость. Консул назвал его надежным человеком! Как будто сам Император повесил ему на грудь орден Восходящего солнца.

   Инструктором, преподававшим Джо Кросетти основы военно-морской службы, был седеющий лейтенант по имени Ларри Мур. У него было вытянутое лицо, как у бассет-хаунда и такое же грустное. Когда он вошел в класс с улыбкой на лице, Джо понял, что что-то случилось.

   Он оказался прав. Лейтенант Мур сказал:

   - Джентльмены, вчера у северного побережья Кауаи подлодка "Гранион" отправила ко дну японское судно. Мы уже наносим ответные удары по этим узкоглазым как-их-там.

   Из глоток курсантов вырвался единый дикий рёв. Джо тоже закричал. Несколько парней захлопали в ладоши. Орсон Шарп поднял руку. Когда лейтенант Мур позволил ему говорить, он сказал:

   - Сэр, япошки подвозят питание для гражданских или снабжают лишь военные гарнизоны?

   - Это... мы пока не уверены, - сказал Мур после короткой паузы. - Однако это судно могло везти как боеприпасы и самолеты, так и рис для военных и гражданских.

   - Понятно, сэр. - Шарп как всегда был краток и вежлив. - После торпедирования были ли какие-то вторичные взрывы?

   - Я не знаю, поэтому ничего не могу сказать, - ответил инструктор. - Со своей стороны, будьте так любезны, поясните, почему вы тратите время занятий на обсуждение каких-то япошек.

   Большинство курсантов на месте Шарпа быстро бы утратили интерес к беседе. Орсон Шарп оказался не из таких.

   - Сэр, я бы и сам весело помахал ручкой всем тонущим япошкам. Но на Гавайских островах очень много голодающих гражданских. Мне будет неприятно, если они продолжат голодать.

   Лейтенант Мур внимательно изучал стоявшего перед ним курсанта. Шарп не проявлял неуважения и не нарушал субординацию. У него было своё мнение и он спешил им поделиться. Если инструктору это не нравилось... Что ж, это же пока ещё свободная страна? Джо понял, что вопрос некорректен. Страна всё ещё свободна. Но насколько свободен моряк в праве высказывать собственное мнение, другой вопрос.

   Наконец, Мур сказал:

   - Поговорим об этом в другой раз. - Он говорил, словно губернатор штата, прощавший преступника, который этого, похоже, не заслужил. Через пару мгновений Мур продолжил: - На чём мы остановились? Ах, да, на вчерашней контрольной. Половина из вас не знает, что старший боцман не может быть судим военно-полевым судом. Что ж. Не может. Старший боцман - это уорент-офицер. Это означает, что к нему нельзя применять законы о званиях.

   Сидевший слева от Джо Билл Франк, склонился к нему и шепотом спросил:

   - Ты что-нибудь понял?

   Джо коротко кивнул.

   - Ага. А ты?

   - Нихрена я не понял. - Его сосед по комнате произнес эту фразу едва разборчиво, но с максимальным пафосом.

   Лейтенант Мур продолжал оглашать правильные ответы контрольной, отдельно останавливаясь на тех вопросах, на которые большинство не смогло ответить верно. Наряду с судами и управлением, предмет "основы военно-морской службы" охватывал звания и должности, военно-морские традиции и обычаи, а так же бесконечные уставы, регулировавшие отношения офицеров всех званий. Джо был свидетелем того, как старший офицер утром материл младшего за какую-то провинность, а тем же вечером садился играть с ним в бридж, словно ничего не произошло.

   Принцип работы подобных вещей от него ускользал. Если бы кто-то обращался грубо с ним, ему бы хотелось отметелить гада куском трубы, а не играть с ним в карты. Однако кадровые офицеры ВМС видимо умели разграничивать служебные и внеслужебные дела. Разумеется, для этого у них были годы тренировок. Дисциплина подобного рода не появляется сама по себе. Но без неё, очень многие схватились бы за трубы.

   Кажется, инструктор сумел прочесть его мысли.

   - Корабль - очень многолюдное место. Чем раньше вы начнете мыслить как моряк, тем проще вам будет, когда вы окажетесь в открытом море. Отношения придется налаживать со всеми, джентльмены. Те, кто требуют личного пространства, надолго во флоте не задерживаются. - Говоря об этом, он смотрел на Орсона Шарпа.

  После занятий по "основам военно-морской службы", у них начинались занятия по "введению в навигацию". Три оставшихся предмета не нравились Джо больше всего. Ему быстро стало ясно, что он ничего не смыслит в геометрии и тригонометрии. И всё же, некоторым курсантам приходилось тяжелее, чем ему.

   - Надеюсь, ты не разозлил Мура, - сказал он Орсону по пути из одного корпуса в другой.

   - Я тоже надеюсь. Но, если разозлил, спать я хуже не стану, - ответил курсант из Юты. - У меня был вполне справедливый вопрос.

   - Наверное.

   Шарп посмотрел на Джо так, словно тот провалил какой-то тест.

   - Тебе разве нет никакого дела до жителей Гавайев? Им там очень несладко.

   - Ну, да, - признал Джо. - Но разве мы не сделаем им лучше, если будет бить япошек? Есть вероятность, что то судно везло оружие и боеприпасы для армии и флота, а не еду для гражданских.

   - Может быть. Надеюсь именно на это. - Шарп говорил не столь уверенно, как Джо минутой ранее. - Они же не могут морить голодом вообще всех.

   - Как это, не могут? - удивился Джо. - Посмотри, что немцы творят с русскими. - Шарп поморщился, но спорить с ним не стал, из чего Джо сделал вывод, что этот раунд остался за ним.

   На занятии по "введению в навигацию", вся его гордость сразу же испарилась. Он решал задачу, стоя у доски, на глазах у всех.

   - Боюсь, правильный ответ будет строго обратным вашему, мистер Кросетти, - сказал инструктор. - Иными словами, если бы вы старались лучше, то решили бы задачу верно. Вернитесь на место. - Джо вернулся, его уши горели. Инструктор осмотрел класс. - Кто видит ошибку мистера Кросетти? - Несколько человек подняли руки. Инструктор указал на одного. - Мистер Шарп.

   Орсон Шарп решил задачу, даже, кажется, не напрягаясь. Проблем с этим предметом у него не было никаких. Возвращаясь на место, он не подал виду, что только что утер нос Джо. Возможно, он об этом вообще не думал. Джо понимал, что находясь на его месте, думал бы иначе. От этого он обиделся на соседа по комнате, даже если сам Шарп не держал на него никаких обид.

   После лекции инструктор задал ещё несколько задач, для письменной работы. Джо решил, что справился неплохо. "Ну, справился, ну, что с того? - подумал он. - Все и так поняли, какой ты дурень".

   Выйдя из класса, он облегченно выдохнул. Насколько он мог судить, вернуться на свой авианосец у него никогда не получится. Когда он сказал об этом вслух, Орсон Шарп помотал головой.

   - Я видел твою ошибку. Ты взял тангенс вместо синуса. За такое голову не снимают.

   - Надеюсь, нет, - отозвался Джо. Слова Шарпа озадачили его не меньше проваленной задачи по навигации. Возможно, он и правда не злился на него. Был ли он сдержанным хладнокровным засранцем или просто порядочным человеком?

   Следующим занятием был предмет "идентификация и опознание": их учили отличать бомбардировщики от истребителей, крейсера от линкоров, авиатехнику Союзников от самолетов стран Оси. Приходилось даже изучать силуэты немецких и японских самолетов, которые до начала занятий ещё не были введены в строй.

   Джо без особого интереса разглядывал размытые снимки и рисунки самолетов. Он продолжал размышлять над вопросом, который задал сам себе на перемене. "Как отличить действительно хорошего человека?". Вопрос не из тех, над какими задумываешься каждый день. Ему удалось понять, что готового ответа у него не было. У Орсона Шарпа, наверное, был.

   Несмотря на отвлеченность, на занятии он не опозорился. Вместе с остальными он отправился в столовую, которая специально для флотских курсантов была переоборудована под камбуз. На обед можно было выбрать цыпленка по-царски (сами учащиеся прозвали это блюдо "цыпленок засранский"), либо жареную говядину на тосте (у которой было более старинное и приземленное прозвище). Джо выбрал цыпленка. Шарп предпочел говядину.

   За каждым столом, к какому бы они ни подходили, кто-то начинал выстукивать: "точка-точка-точка-тире-тире-тире-точка-точка-точка". SOS на морзянке. Вокруг начали тихо хихикать. Орсон Шарп выглядел озадаченным.

   - Что происходит? - спросил он.

   Указывая на тарелку Шарпа, Джо произнес:

   - Знаешь, как это называется?

   - Нет. Как? - Парень из Юты выглядел даже более смущенным, чем обычно.

   Джо приложил все усилия, чтобы не закатить глаза, пока все вокруг продолжали выстукивать сигнал помощи. Шарп, по ходу, на самом деле, всю жизнь прожил в пещере. Джо терпеливо пояснил:

   - Срань от Столяра. С-О-С.

   - А. - Взгляд Шарпа просветлел. - Нет, не знал. По крайней мере, стало понятнее. - Он сел. - Мне без разницы, как все это называют. Главное, мне нравится. - Как обычно, ему не было дела до мнения остальных. У него были свои принципы, которые его устраивали и которых он придерживался.

   После обеда была физкультура. На футбольном поле равных Орсону Шарпу не было. Джо играл в защите и полузащите. Особо крепкие парни постоянно норовили его снести, а он старался этого не допустить. Вместе с остальными они получили нагоняй от инструкторов за слишком грязную форму. Плавание показалось Джо странным. Он неплохо плавал кролем, но от него постоянно требовали плыть каким-то измененным брасом, чтобы голова постоянно оставалась над водой. Джо старательно учился. Со дня прибытия в Чапел Хилл он набрал 2 килограмма и всё в мышцах.

   Когда в половине девятого погасили свет, он сразу же провалился в спасительный сон.

IX

При взлете с палубы "Акаги", ускорение прижало Сабуро Синдо к креслу. Он приказал техникам приварить под сидение и за спину стальные пластины. Некоторые японские пилоты старались не добавлять самолетам лишний вес, из-за него у "Зеро" падала скорость, и они становились менее маневренными. Американцы бронировали свои машины лучше, чем японцы. Таким образом, многим вражеским пилотам удавалось спастись. Ну или, по крайней мере, они успевали выпрыгнуть из кабины. Гавайи это всё равно не спасло, но Синдо решил, что сама задумка хорошая.

   "Акаги" патрулировал северную оконечность Оаху, окруженный роем эсминцев. Также японцы реквизировали несколько крупных сампанов, установили на них рации и выставили по дуге в тысяче километров от Гавайских островов. Ни один палубный бомбардировщик не мог пролететь такое расстояние и вернуться на авианосец. США не застанут Японию врасплох, как сделали сами японцы.

   На случай, если с лодок что-то не увидят, в небе, подобно ястребу, парил Синдо. Некоторые люди расслаблялись, когда им переставала грозить опасность. Синдо к таким не относился. В его понимании, рутина означала быть постоянно готовым, постоянно настороже.

   Он то и дело смотрел вниз, на океан. Потеря "Бордо-мару" пробудила японские ВМС от спячки. Трагедия случилась уже почти три недели назад. Подлодка, которая потопила судно, тоже давно уже отправлена на дно. Но это совсем не означало, что её не заменят другие. Если бы Синдо заметил подводную лодку, потопить он её бы не смог - "Зеро" не оснащались бомбами. Однако он мог её повредить. Если его пулеметы и пушки сумеют продырявить корпус подлодки, там не сможет уйти на глубину и станет отличной мишенью для эсминцев и бомбардировщиков.

   Здесь же, кроме японских судов, ничто не тревожило тихоокеанскую гладь. Поверхность вокруг выглядела стеклянно ровной. Волнения почти не было, ветер практически не тревожил воду. Не видно также накатывавших с севера волн, как было, когда оперативная эскадра подходила к Гавайям. Если бы волнение было сильнее, возникли бы проблемы с высадкой, и всё вторжение могло провалиться. Адмирал Ямамото поспорил с ками ветра и воды и победил.

   Синдо вышел на связь с другими пилотами патрульной эскадрильи.

   - Видно что-нибудь?

   В наушниках послышался хор одинаковых отрицательных ответов. Некоторые пилоты даже порывались снять с самолетов рации, для снижения веса. Синдо настрого запретил им это делать. Он был убежден, что надежная связь и несколько килограммов рации важнее пары дополнительных километров в час. Некоторые пытались возражать, но он стоял на своём.

   Внезапно из воды вылетела струя воды и пара, разлетаясь вокруг. Синдо пришел в возбуждение. Это, что, подлодка всплывает? Через несколько секунд японский летчик рассмеялся. Никакая это не подлодка, это кит. Ему не было никакого дела до войны между Японией и США. Значение для него имел только криль. У людей же были иные мысли. Одна из таких усадила Сабуро Синдо за штурвал самолета и отправила далеко-далеко от родного дома.

   Он слушал, как в эфире раздавались восторженные крики других пилотов, заметивших кита.

   - Я даже подумал, спикировать и подстрелить его, - сказал кто-то.

   - Нельзя попусту разбрасываться ценным мясом, если рядом нет траулера, - ответил ему другой.

   Все рассмеялись. Синдо тоже слегка улыбнулся. Хорошо, когда подчиненные веселятся. Так они пристальнее следят за тем, что происходит вокруг. Здесь и сейчас, наверное, в этом не было особого смысла. Янки в тысячах километрах отсюда. Но бдительность терять нельзя.

   На низкой скорости "Зеро" мог оставаться в воздухе ещё часа два. Синдо сотоварищи нарезали длинные спирали вокруг "Акаги" и сопровождавших его эсминцев. Появление кита стало самым интересным событием за всё время патруля. Синдо, конечно, не засыпал - он слишком профессионально относился к своим обязанностям, чтобы позволить себе подобное, - но и увлекательным этот вылет он бы точно не назвал.

   Когда в небе появилась замена, он направил самолет к палубе авианосца. Во время посадки скучать уже не приходилось. Синдо вел себя как механизм, автоматически следуя указаниям сигнальщика на корме "Акаги". Человек на борту видел курс самолета намного лучше пилота. Синдо это прекрасно понимал, хотя признаться в подобном, даже самому себе, было непросто.

   Когда сигнальщик опустил флажки, нос истребителя Синдо нырнул вниз. При посадке самолет подпрыгнул, отчего не сумел зацепиться за первый тормозной трос, но второго он не пропустил. "Зеро" дернулся и замер.

   Синдо сдвинул "фонарь" кабины и вылез. Техники тут же взяли самолет под свою опеку, спешно отталкивая его с палубы, дабы он не мешал приземляться остальным. Синдо быстро покинул верхнюю палубу. Качка корабля была так же привычна для него, как дыхание.

   Внутри его встречал коммандер Гэнда.

   - Было что-нибудь необычное? - спросил он.

   - Нет, господин. - Синдо помотал головой. - Самое интересное, что мы видели, это кита. Сначала мы решили, что это американская подлодка, но это оказался кит.

   - Ясно. Фонтаны, которые они выбрасывают, могут поначалу смутить. Но американцы не строят подводные лодки с плавниками. - Коммандер усмехнулся.

   Синдо позволил себе легкую улыбку. Плавники... Где Гэнда набрался этих глупостей? Улыбка долго не продержалась, Синдо вообще редко улыбался. Он сказал:

   - Прошу прощения, господин, но такие патрули стоят нам слишком много топлива. Насколько вероятно, что мы сможем засечь противника?

   Гэнда лишь пожал плечами.

   - Не знаю, лейтенант. Вы, строго говоря, этого тоже знать не можете. Поэтому мы и здесь: выяснить, насколько вероятно, что американцы сунут свои длинные носы туда, где им больше не место. Мы многое узнаем, если встретим их... и многое узнаем, если не встретим.

   - Да, господин, - ответил на это Синдо. Этот ответ показывал, что он никогда не посмеет спорить с непосредственным командиром. Своё мнение лучше держать при себе. Если Гэнде будет интересно, он сам попросит его высказать.

   Но просить Гэнда не стал.

   - Не забудьте написать рапорт. Приложим его к остальным и поглядим, какая вырисовывается картина.

   - Есть, господин, - повторил Синдо и с идеальной точностью, как при недавней посадке отсалютовал коммандеру. Как и прежде, он подчинялся чужой воле, а не собственным желаниям. На это он лишь мысленно пожал плечами. Военная служба подразумевает подчинение чужой воле.

   Солнце тонуло в водах Тихого океана. Джим Петерсон вытащил изо рта гвоздь и прибил доску к брусу. Конечно, он бы предпочел размозжить этим молотком голову какому-нибудь япошке. Но охранники стояли по другую сторону забора из колючей проволоки, огораживавшего лагерь военнопленных, который вырос неподалеку от Опаны - самой северной точки Оаху. Отсюда и до самой Аляски был только океан. Приглядевшись, Петерсон мог бы заметить набегавшие на берег волны.

   Он вколотил ещё один гвоздь, чтобы доска держалась крепче. Нужно было убедиться, чтобы барак, в котором он будет жить, стоял крепко. Он должен быть уверен, что этот барак не будет протекать во время дождя. О том, чтобы в нём было тепло, Джим мог не переживать. Здесь не так, как на материке. И это хорошо, потому что япошки меньше всего думали о том, чтобы пленным было тепло.

   Он прибил ещё одну доску, за ней ещё одну, и ещё. Он работал, пока япошка за колючей проволокой не протрубил в горн. Этот козел решил, что он как минимум Луи Армстронг, так как добавил в обычный сигнал отбоя немного диксиленда. Ну не бред ли: япошка, который обожает джаз? Петерсон много всякого безумия повидал, но это переходило все границы.

   Военнопленные выстроились, чтобы вернуть инструмент. Охрана вела строгий учёт каждого выдаваемого утром молотка, каждой пилы, каждого долота, топора, отвёртки и плоскогубцев. Если при возврате баланс не сходился, начинались неприятности. Парня, который пытался припрятать в кармане долото, избили до полусмерти. Нужно быть конченным дебилом, чтобы пытаться вырваться с оружием, вроде этого, но этот юный Эйнштейн решил рискнуть. За свою тупость он расплатился сполна и до сих пор лежал в лазарете.

   Петерсон без возражений вернул молоток. Не важно, какие фантазии роились в его голове, он всё равно ничего не сможет сделать против вооруженных япошек. Те расстреляют его сразу же, только попробуй он сделать хоть что-нибудь с этим сержантом, который сейчас исписывал гроссбух странными закорючками.

   В той же очереди, что и Петерсон, в паре человек позади, стоял През МакКинли. Он вернул японскому сержанту ножовку. После чего они вместе вернулись в палатку, взяли миски и ложки и встали в другую очередь, на ужин. Марш до Опаны показал, что их решение держаться вместе оказалось правильным. Японцы совершенно не озаботились питанием военнопленных на всём пути через остров. Те крохи, что они бросали, сильные тут же пытались отнять у слабых. Двое всегда будут сильнее волка-одиночки. Поэтому их никто не грабил. До Опаны они добрались без проблем. Вдоль шоссе Камеамеа падали без сил и лежали самые слабые и оголодавшие. Они были настолько слабы, что даже не сопротивлялись, когда япошки их добивали.

   Здесь в лагере, плечо товарища оказалось ещё важнее, чем на марше. Товарищ займет за тобой очередь, если тебе вдруг приспичило по нужде, либо ты просто опоздал. Товарищ, возможно, поможет сбежать. Первая обязанность любого пленного - попытаться сбежать. Впрочем, никто особо и не пытался. Даже с учетом Женевской конвенции, охрана имела полное право пристрелить любого, кто попытается сбежать и не сможет. Но так как японцы никаких конвенций не подписывали, никто не стал выяснять, что они станут делать в этом случае.

   - Интересно, какими деликатесами будут угощать сегодня? - сказал Петерсон. - Фазан под стеклом или бифштекс из вырезки, как думаешь?

   - Завали ебало, - подал голос кто-то сзади.

   - Могу я помечтать или нет? - возразил Петерсон, стараясь держаться вежливо.

   - Пока я слышу, нет, блин. - Солдат явно не обратил на эти попытки внимания.

   Спор был готов перерасти в драку, но не перерос, так как сам Петерсон слишком устал и был голоден, чтобы развивать эту тему. Он сказал МакКинли:

   - Некоторые совсем шуток не понимают. - Он говорил негромко, так, чтобы остальные озлобленные заключенные его не слышали.

   - Бифштекс из вырезки... не знаю, то ли смеяться, то ли самому тебя отпиздить, - ответил ему МакКинли. - Когда голоден, к еде относишься очень серьезно.

   Петерсон понял, что переступил какую-то черту, раз даже его друг указал ему на это. Здесь шутки про фазанов и стейки были равносильны шуткам про чью-то мать там, в обычном мире. Шутить так, значило нарываться на неприятности. Но, если не относиться к происходящему с юмором, здесь можно быстро поехать крышей.

   Когда очередь пришла в движение, его ход мыслей сразу же сменился. Желудок зарычал будто волк. Пришлось крепко закрыть рот, чтобы оттуда по подбородку не потекла слюна. Он понял, что относился к еде так же серьезно, как През МакКинли, как тот оскорбившийся на его слова сучонок, как все остальные бедняги, стоявшие рядом с ним. Это самый прекрасный лагерь для военнопленных в мире, но кому какое дело?

   Джим опустил глаза и посмотрел на собственную миску. Она была сделана из дешевой покрытой белой эмалью керамики. Из какой-нибудь китайской забегаловки привезли. Он ел чоп-суэй из таких мисок множество раз. От мыслей о чоп-суэй слюна потекла ещё сильнее. "Кажется, я и правда переборщил с этой шуткой", - подумал он.

   Коки вываливали еду в миски подходивших один за другим заключенных. Петерсону было интересно, как они устроились на эту должность. Они работали поварами ещё до капитуляции или япошки просто указали на них, сказав: "Ты и ты"? В любом случае, он им завидовал. Если кому и хватало еды, так это кокам.

   "Шлёп!" - порция еды упала в миску. "Шлёп!". Петерсон стал ещё на одного человека ближе. "Шлёп!". И ещё на одного. "Шлёп!". И ещё. "Шлёп!". И ещё. "Шлёп!". И вот его очередь.

   Петерсон вышел из очереди, жадно разглядывая свою порцию. МакКинли позади него занимался тем же самым. Рис, немного бульона и какая-то зеленая дрянь, по виду, не совсем растительного происхождения. Похоже то ли на траву, то ли на папоротник, то ли на сорванные листья, сваренные вместе с рисом. Для Джима не было никакой разницы, что это такое. Он выпил весь бульон до капли и съел весь рис до последнего зернышка, съел каждую травинку, чем бы она там ни была.

   Доев, он всё ещё чувствовал голод, но совсем уж голодным он не был. Даже частичное облегчение казалось ему благословением свыше.

   - Господи! - воскликнул он. - Как же хорошо-то.

   - Ну не сказал бы, что совсем хорошо, - ответил на это МакКинли. Его миска была такой же чистой и гладко вылизанной, как у Петерсона. - Дай мне три таких порции, да ребрышек к ним... - До плена он лишь о женщинах вызывался с подобным восторгом. Люди воспринимали пищу, как должное, дурачки.

   Вместе они отнесли миски в нечто похожее на поилку для лошадей. Судя по всему, это действительно когда-то было поилкой для лошадей. Петерсон положил в воду миску и ложку. Посуда должна быть чистой, в противном случае дизентерии не избежать. Когда в одном месте надолго собирается толпа народу, она всё равно неизбежна, но хотелось бы этот момент немного оттянуть.

   После ужина было вечернее построение и перекличка. Пока япошки не приказывали, никто на неё особо не торопился. Некоторые охранники с трудом могли досчитать до двадцати одного, чтобы не сбиться, и этот факт тоже усложнял положение. Пока американцы стояли в строю, начался дождь. Укрыться от него никто и не пытался, иначе охранники сбивались со счёта и перекличка затягивалась. По крайней мере, это не промозглый дождь, какой иногда идет на материке. Испортить погоду не могли даже япошки. Петерсон стоял в строю, а по его носу, ушам, подбородку и пальцам стекали капли воды. Ему стало жаль тех, кто носил очки. Они, наверное, совсем ослепли.

   Наконец, япошки убедились, что никто не сбежал. Командовавший перекличкой сержант махнул рукой. Стоявшие в первых двух рядах увидели этот жест и начали расходиться, за ними потянулись и остальные.

   Петерсону и МакКинли хватило ума поставить свою палатку на возвышенности. Так грязь не попадет внутрь. К тому же, дождь скоро должен прекратиться. Он то начинался, то прекращался, то опять начинался... но у них была палатка.

   - Дом, милый дом, - произнес Петерсон, не скрывая иронии.

   - Точно, - ответил През МакКинли. Они выжали, насколько могли, одежду и завернулись в одеяла. Петерсон почти сразу же провалился в сон.

   Обучение навыкам обращения с парусом "Осима-мару" отвлекало Кензо Такахаси. И он и его брат Хироси с удивлением отметили, что отец оказался отличным учителем. Обычно ему не хватало терпения, чтобы как следует чему-то их научить. Но не сейчас. Отец учил их постепенно и не требовал от сыновей того, чего они не знали и не умели.

   - Чувствует себя виноватым, - сказал по-английски Кензо, когда они возвращались после длительной рыбалки.

   - Отчасти, - так же по-английски ответил Хироси. - Но в основном, всё из-за того, что он учится вместе с нами. Но он никогда этого не покажет. Не хочет, чтобы мы видели, что он здесь наравне с нами.

   Кензо быстро понял, к чему клонил брат.

   - Наверное, ты прав.

   - Вы что там опять разбрехались? - встрял в разговор отец. - Опять меня обсуждаете?

   Он всё понимал. Хиро не был настолько глуп, каким считал его Кензо. Может, он и не такой образованный, но дело совсем не в образовании.

   - Нет, не тебя. Мы обсуждали сампан и паруса, - ответил Кензо. Частично он говорил правду.

   Хиро Такахаси что-то раздраженно проворчал. Это ворчание говорило о том, что он не поверил ни единому его слову.

   - Эти вещи можно обсуждать и по-японски.

   - Нам больше нравится английский, - ответил на это Хироси и эти слова были уже стопроцентной правдой.

   Его слова вызвали очередное бессвязное ворчание от Такахаси-старшего.

   - Глупости, - сказал он. - И тогда и сейчас особенно. Всем нужно знать японский.

   На какое-то время ему удалось сделать так, чтобы сыновья не говорили по-английски. Кензо вообще расхотел разговаривать, без разницы на каком языке. Японцы сделают английский вторым языком Гавайев? Возможно, если они победят в войне и сохранят острова. Судя по новостям, всё шло именно к этому. Острова Уэйк и Мидуэй захвачены. Филиппины захвачены. Падение Сингапура завершило разгром британцев в Малайе. Японцы продолжали откусывать от Голландской Ост-Индии один кусок за другим. Ни голландцы, ни австралийцы, ни американцы остановить их не могли.

   - Может, это наша судьба такая? - сказал по-английски Хироси, стараясь разорвать повисшую тишину. - Мы всю жизнь положили, чтобы стать американцами, но как только что-то начало получаться, нас отбросило обратно.

   - Смешно, - сказал Кензо. - Хорошая шутка.

   - Думаешь, я шучу?

   - Нет, - ответил Кензо и замолчал. Неужели всю оставшуюся жизнь он проведет, пытаясь стать обратно японцем? Бейсбольная команда "Нью-Йорк Янкиз" была для него важнее Императора. На материке скоро начнется новый сезон. Ближайшей к ним командой были "Чикаго Кабс", проводившие отпуск на острове Каталина, неподалеку от Лос-Анджелеса.

   Вместе с братом он завел "Осима-мару" в воды залива Кевало. Отец молча наблюдал за их действиями. Значит, они всё делали правильно. Если бы они что-то делали бы не так, он бы обязательно сказал.

   Как и всегда, японские солдаты забрали улов. Его взвесили и выплатили Хиро причитающееся. И снова никто не обратил внимание на то, что несколько рыбин он оставил для себя и для Эйдзо Дои.

   - Для себя? - спросил сержант у Кензо.

   - Hai, для себя, - ответил тот. Солдаты остались довольны этой формулировкой. Кензо заметил, что японская речь в данной ситуации оказалась крайне полезна. Но он скорее разбил бы сампан о причал, чем признался в этом отцу.

   День клонился к закату, но было ещё не слишком поздно. Они привезли столько рыбы, сколько "Осима-мару" мог вместить. Повсюду суетились люди, пытаясь как-то обустроить свой новый быт. Некоторые бросали на семью Такахаси завистливые взгляды. Если бы они не были такими высокими, могли бы возникнуть неприятности.

   Стоявшая на тротуаре девушка взмахнула рукой и крикнула:

   - Кен!

   - Привет, Элси! - ответил он, радуясь, что её не сопровождали подружки. - Как дела?

   Девушка-хоули пожала плечами.

   - Нормально, вроде. Работу ищу. Её нынче не очень-то много. - Она снова пожала плечами. - Всё перевернулось после... после капитуляции.

   Что она хотела сказать? Что-то типа: "после того, как япошки захватили остров"? Кензо решил, что должно было быть нечто в этом роде. Впрочем, она сказала иначе.

   - Тебе еды хватает? - спросил он.

   - Еды никому не хватает. Только тем, кто, как и вы добывает её самостоятельно, - ответила Элси. - Но всё не так уж и плохо. Мы хотя бы не голодаем. - В воздухе явно появилось невысказанное "пока ещё". - Но иногда, конечно, голодно. - Судя по её тону, голодать ей раньше не приходилось.

   Как и самому Кензо. Элси была права. Может, семьи рыбаков и немного зарабатывали, но еды им хватало всегда. Не раздумывая, Кензо вытащил тунца. Очищенная рыба была длиной с его предплечье.

   - Вот, держи. Отнеси своим.

   Она не сказала "ой, не надо" или что-то в этом духе. Девушка протянула руку и взяла рыбу за хвост.

   - Спасибо тебе большое, Кен. Я тебе очень признательна, - сказала она.

   - Осторожней с ней. Следи, чтобы никто не украл, - сказал ей Кензо. Девушка кивнула и ушла.

   - Зачем ты это сделал? - спросил отец. - Теперь придется говорить Дои, что мы поймали меньше.

   - Значит, в другой раз дадим ему больше, - ответил Кензо. - Он прекрасно знает, что мы хорошо ловим. Он будет рад, что мы принесли ему хоть что-то.

   - Тебе нравится эта девочка, да? - спросил отец.

   "Ну и как я должен на это отвечать?", - подумал Кензо. Если он скажет "нет", отец поймет, что он лжет, если скажет "да", то разозлится. Он злился на всё, что происходило в прошлом. По улицам Гонолулу расхаживали японские солдаты, среди них бродили люди всех цветов кожи.

   - Ну, немного, - осторожно сказал Кензо.

   - Глупости. Сплошные глупости. - Однако развивать тему отец не стал.

   - Отец, в общем-то, прав. Сейчас не очень разумно начинать встречаться с девушкой-хоули, - сказал Хироси по-английски.

   - Господи! Ты-то куда? - воскликнул Кензо.

   Брат покраснел.

   - Я не сказал, что неразумно испытывать к ней симпатию. Я в курсе, что Элси тебе нравится, что уж тут скрывать. Я говорю о том, что неразумно демонстрировать свой интерес к ней. Ты и сам прекрасно знаешь.

   Словно в подтверждение его слов, из-за угла вышли четверо или пятеро японских солдат и направились в сторону Такахаси. Кензо привык к американской военной форме. Привыкнуть к форме солдат-оккупантов оказалось сложнее. Кланяться им для него было не так обидно, как для хоули. Он вырос в этой среде и воспринимал такое поведение, как нормальное.

   - Я не намерен поступать глупо, - сказал он брату.

   - Хорошо. Ты уж постарайся, - ответил тот.

   Так как ещё не стемнело, они отправились не домой к Дои, а к нему в мастерскую. Помещение было очень маленьким. Найти его было непросто. На двери висела табличка с надписью по-английски: "Мастерская". Надпись на хирагане над ней была раза в два больше.

   Когда Такахаси вошли к нему, Дои возился с велосипедной цепью и звездочкой.

   - У тебя тут есть холодильник? - спросил Хиро.

   - Есть, - ответил Дои. - Там, сзади. Значит, хочешь, чтобы я сам тащил рыбу домой?

   - Мы не хотели идти к тебе и стуком в дверь пугать жену, - сказал на это отец Кензо. Старый мастер кивнул. Кензо ухмыльнулся. До захвата Гавайев японцами таких речей быть просто не могло. Но всё изменилось и далеко не к лучшему. Кензо решил оставить эти мысли при себе. Он не знал, с кем общался Эйдзо Дои. Подобные разговоры могли дорого обойтись, не то, что, когда над дворцом Иолани развевался звездно-полосатый флаг.

   Дальняя комната мастерской оказалась завалена даже сильнее, чем та, где работал Дои. Ряды черных самодельных полок были завалены деталями, которые Кензо счел бы обычным мусором, но Дои, видимо, видел в них какую-то ценность. Кензо знал ещё парочку слесарей. Их рабочие места выглядели точно так же. Если не собирать всякий хлам, работать нормально не получится.

   Хироси указал на ящик для льда, нет, на полноценный холодильник, судя по торчавшему из него шнуру.

   - Вы его сами собрали, Дои-сан? - спросил он. Кензо так и не понял, что за интонации крылись в его голосе. То ли восхищения, то ли благоговения.

   - Да, - не без удовольствия ответил мастер. - Это не так уж сложно. Мотор я взял от сверлильного станка, компрессор я взял... не помню, где я взял компрессор. Но я собрал всё вместе и оно работает.

   - А другого и не надо, - заметил Кензо.

   Когда Дои открыл дверь, парень заметил пару бутылок пива и что-то ещё, что он опознать не сумел. Судя по внешнему виду, знать, что именно это такое ему не хотелось. Определенно, что-то большое. Дои радостно раскладывал рыбу по полкам, сделанным, видимо, из печных решеток. Если уж он не переживал от такого соседства, то и Кензо не станет.

   После того как Такахаси вышли из мастерской, Кензо сказал:

   - Видали? Он вообще не обратил внимания на рыбу. Ему нет до неё никакого дела.

   Отец помотал головой.

   - Всё он заметил. Даже если не заметил он, заметит его жена, когда он принесет рыбу домой. Но ты прав, они в курсе, что рано или поздно у нас будет хороший улов.

   "Рано или поздно". Эти слова вынудили Кензо посмотреть на северо-восток, в сторону американского материка. Рано или поздно американцы попытаются отбить Гавайи обратно. В этом он был твердо уверен. Но, когда? И как? Каковы шансы на успех? Ответов на эти вопросы у Кензо не было. Но в одном он был уверен: будет непросто.

   Позади дворца Иолани располагались казармы. Когда-то давно, когда Гавайи ещё были независимым государством, там находилась королевская гвардия. Коммандеру Минору Гэнде доводилось видеть фотографии гвардейцев во дворце: высокие мужчины в забавной форме и касках, похожих на те, что носили английские полицейские, стояли по стойке смирно, а позади них виднелись какие-то высшие руководители.

   Сейчас в казармах Иолани содержался лишь один человек и это был заключенный. Минору Гэнда шел по великолепной зеленой лужайке в сторону здания, фасад которого был украшен крестами и зубчатыми башенками, отчего оно было похоже на европейский средневековый замок, а не на казарму. Гэнда повернулся к шедшему рядом Мицуо Футиде и сказал:

   - Нехорошо это.

   - Да, - кивнул командующий воздушным налетом на Оаху. - Но я не знаю, что мы ещё можем сделать. А вы?

   - Боюсь, я тоже не знаю. - Гэнда вздохнул. - Хотелось бы мне что-нибудь придумать. К тому же, неприятно, что нас вызывали быть свидетелями. - Он вызывающе посмотрел на Футиду. - Ну, же, коммандер. Скажите, что я излишне мягок.

   - Нет, Гэнда-сан. Только не вы. - Футида прошел пару метров и продолжил: - Я готов сказать так о других. Ещё я бы добавил, что вам не следует говорить подобные вещи в присутствии офицеров, которые не знают вас так, как я.

   Гэнда поклонился.

   - Domo arigato. Полезный совет.

   Они прошли через ворота с аркой. Внутренний двор казарм представлял собой вытянутый узкий прямоугольник, вымощенный каменной плиткой. Там уже стояли несколько флотских офицеров. Кто-то хмурился, кто-то наоборот, сиял и лучился гордостью. Там же находилось отделение морских пехотинцев, они держали в руках винтовки, а на головах у них были надеты шлемы, на которых была нарисована флотская хризантема, а не армейская звезда. Одеты они были в белые брезентовые шорты до колен. Все они стояли, замерев, словно статуи.

   За Гэндой и Футидой подтянулись и другие свидетели. Гэнда с облегчением подумал, что они пришли не последними. Командир "Акаги", капитан Хасэгава приказал громким поставленным голосом:

   - Приведите заключенного!

   В дальнем конце двора открылась дверь, из неё вышли четверо японцев с непроницаемыми лицами, которые вели за собой молодого солдата. "Очень жаль", - подумал Гэнда. Пара стоявших рядом офицеров разочарованно вздохнули, но их была только пара.

   Капитан Хасэгава повернулся к молодому человеку.

   - Кадзуо Сакамаки, ты знаешь, что натворил. Знаешь, как опозорил страну и лично Императора.

   Сакамаки поклонился.

   - Знаю, капитан-сан. - До приговора военно-полевого суда он был энсином Императорского флота. Он командовал одной из пяти двухместных подводных лодок, которые направлялись в Перл Харбор. Четыре лодки затонули. Напарник Сакамаки погиб, а сам он всплыл у берега Оаху и попал в плен к американцам.

   Хасэгава кивнул комендантскому взводу и морские пехотинцы повернулись.

   - Привести приговор в исполнение.

   - Капитан-сан, - снова заговорил Сакамаки, - я прошу позволить мне самому смыть этот позор и покончить с собой.

   Командир "Акаги" помотал головой.

   - Суд признал тебя недостойным этого права. Охрана, отвести его к столбу.

   Сакамаки снова поклонился и произнес:

   - В этом нет необходимости, господин. Я покажу, что знаю, как надо умирать за свою страну. Banzai! За Императора! - Он замер, прислонившись спиной к столбу, вбитому между двумя каменными плитами.

   В ответ на это Хасэгава кивнул, практически поклонился. Затем он повернулся к комендантскому взводу.

   - Товсь! - Солдаты выстроились в ряд. - Цельсь! - Солдаты вскинули винтовки и прицелились Сакамаки в грудь. - Пли!

   Прогрохотали винтовки, и Гэнде показалось, что осужденный выкрикнул своё последнее "Banzai!". Он широко открыл рот и что-то прокричал, но что именно было неясно из-за грохота выстрелов. Сакамаки скрючился и упал. Тюремная роба начала покрываться красными пятнами и спереди и на спине, через выходные отверстия. Пару минут парень ещё дергался, затем успокоился.

   Капитан Хасэгава обратился к расстрельной команде:

   - Вы выполняли свой долг и исполнили его на "отлично". Свободны. - Солдаты отсалютовали и ушли. Командир "Акаги" извлек листок бумаги и протянул его свидетелям казни. - Нужны ваши подписи, господа.

   Вместе с остальными офицерами Гэнда расписался под кратким докладом, в котором говорилось, что Кадзуо Сакамаки не смог погибнуть в бою, позорно сдался в плен (в тексте было указано, что он просил американцев убить его, но те отказались), описывался судебный процесс, последовавший после победы Японии, вынесенный приговор и его исполнение. Текст был чётким, выверенным, сухим и официальным. Гэнда старался не смотреть на труп энсина. В воздухе стоял отчетливый запах крови.

   - Благодарю, коммандер, - сказал Хасэгава, когда Гэнда вернул ему ручку. - Завершили ещё одно дело.

   - Hai. - Насколько Гэнда мог судить, это была лишь констатация факта, а не согласие с происходящим.

   Офицеры подписывали документ и один за другим покидали территорию казарм. Гэнда ждал, стоя на газоне, пока выйдет Футида. Мимо в паре метров, проскакала небольшая птичка с серой спиной, белой грудью и красным хохолком, который был ярче цвета крови Сакамаки. Она ускакала дальше, остановившись лишь однажды, чтобы подхватить какое-то насекомое. Когда Гэнда шагнул в её сторону, птичка тут же вспорхнула и улетела. Возможно, в её представлении он был большей угрозой, чем грохот винтовочных выстрелов несколькими минутами ранее.

   Подошел Футида. Красноголовая птица улетела. Гэнда и Футида вместе неторопливо пошли обратно во дворец Иолани. Наконец, Футида произнес:

   - Я не знал, что он просил американцев убить его.

   - Я тоже, - не без труда ответил ему Гэнда.

   - Жаль, что не убили, так он сохранил бы честь. Впрочем, нельзя рассчитывать, что противник сделает за тебя то, что ты должен был сделать сам.

   - Пожалуй, да, - сказал Гэнда. Не то, чтобы его друг был неправ. Просто... он не знал, в чём дело. Он чувствовал себя скорее разочарованным, нежели удовлетворенным. - Нехорошо получилось.

   - Невозможно спорить, - согласился Футида. - Что будет с его семьей?! Все остальные экипажи маленьких подлодок погибли как герои, атакуя американцев. И лишь их сын, их брат попал в плен. Как жить с таким грузом?

   - Если властям хватит ума, они спрячут доклад и сообщат семье, что он погиб на Гавайях. Надеюсь, что так и будет.

   - Было бы хорошо. Но даже хорошо спрятанные доклады имеют свойство всплывать наружу.

   "В этом он полностью прав", - подумал Гэнда.

   - Несмотря на то, что он храбро принял свою участь, это зрелище навсегда застрянет у меня в памяти. Надеюсь, больше мне не придется в подобном участвовать. У меня и без того хватает работы.

   - Опять же, невозможно спорить. Человек за чистым столом - это человек, у которого недостаточно работы.

   Гэнда кивнул.

   Вместе они отправились к своим столам, которые были, какими угодно, но не чистыми.

   По-японски название улицы Отель-стрит состояло из трех слогов: Hoteru. Капрал Такео Симицу не переживал из-за того, как его надо правильно произносить. До войны эта улица делала солдат и матросов США счастливыми. В ходе боев она получила некоторые повреждения, но быстро начала снова радовать, на этот раз новых хозяев Гавайев.

   Прежде чем отпустить бойцов Симицу в увольнение, новый командир взвода лейтенант Хорино, заменивший погибшего Ёнэхару, провел краткий инструктаж:

   - Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас опозорил себя или свою страну. Ясно?

   - Так точно, господин лейтенант! - выкрикнули бойцы.

   - В противном случае, вы будете наказаны. Это понятно?

   - Так точно, господин лейтенант!

   - Тогда, ладно. Посмотрим, как вы это запомнили, - сказал Хорино.

   - Отдать честь! - скомандовал Симицу. И он, и его бойцы выполнили команду с выдающейся четкостью. Некоторые офицеры требовали четкого выполнения этой команды и не отпускали солдат, пока те не сделают всё, как надо. Лейтенант Хорино был, вроде, не из таких, но зачем рисковать?

   Командир взвода ответил подчиненным легким взмахом руки. За такой салют рядового бойца сержант избил бы в кровь. Но офицеры жили по другим правилам.

   - Свободны, - сказал Хорино и внезапно добавил: - Приятного отдыха.

   - Да, господин лейтенант, - вместе с остальными крикнул Симицу. Он не был уверен, что это был приказ. Как можно кому-то приказать хорошо отдохнуть? Но и в обратном он тоже уверен не был. Опять же, зачем рисковать? Лейтенант Хорино ушел, на его боку болтался офицерский меч. Симицу осмотрел бойцов, с которыми служил с момента погрузки на транспортное судно в Японии.

   - Увольнительные все взяли? Военные патрули могут потребовать их показать. - Свою он держал в нагрудном кармане гимнастерки.

   - Да, господин капрал. Взяли. - Симицу ждал, пока они один за другим достанут бумаги и покажут ему.

   Убедившись, что никто ничего не забыл, он кивнул.

   - Ладно. Идём. Вы поняли, что сказал лейтенант насчет неподобающего поведения? - Он подождал. Когда никто так ничего и не ответил, он сказал: - Не подхватите что-нибудь.

   - Капрал-сан? - Ефрейтор Фурусава ждал разрешения говорить. Когда Симицу кивнул, он продолжил: - Капрал-сан, у американцев должны быть подходящие лекарства, способные вылечить подобные болячки.

   Сын аптекаря, видимо, знал, что говорил. Или не знал. Симицу пожал плечами.

   - Если не заразишься, то и лекарства не понадобятся, разве нет?

   В отличие от других бойцов отделения, Фурусава был достаточно умен, чтобы понять, что он заступил за опасную черту.

   - О, конечно же, - поспешно ответил он.

   - Вот и хорошо. И не забывайте приветствовать всех вышестоящих командиров. - Симицу снова оглядел своих людей. С формой вроде полный порядок. - Пошли.

   Они двинулись за ним, словно утята за матерью. Симицу ощутил гордость. Хоть он и всего лишь капрал, но его люди слушались его беспрекословно. Гражданским, мимо которых они шли не было никакого дела до его звания. Они шустро разбегались с их пути. Местные японцы знали, как нужно правильно кланяться. Китайцы и белые не знали, но было приказано не требовать от местных правильных поклонов, пока они кланялись хоть как-то.

   Мимо прошел счастливый сержант.

   - Здравия желаю! - выкрикнул Симицу, ему вторил стройный хор бойцов отделения. Он надеялся, что сделал всё как надо. Но это неважно. Если сержант решит найти повод избить первого встречного солдата, пусть даже и капрала, он его найдет. Но этот сержант лишь ответил на приветствие и пошел дальше. По дороге он напевал песню о гейше по имени Ханако. Симицу вспомнил, как они пели эту песню во время попоек, когда служили в Китае.

   Когда они вышли на Отель-стрит, к ним тут же, словно сторожевые псы, бросились военные патрули.

   - Документы! - прокричали они.

   Симицу извлек бумагу. Бойцы последовали его примеру. Военный патруль внимательно изучил каждую увольнительную, однако ничего подозрительного они не нашли. Бумаги были заполнены верно, все печати на месте. Патрульные были вынуждены вернуть их солдатам.

   - Здравия желаю! - выкрикнул Симицу. И снова его люди последовали его примеру.

   - Ведите себя хорошо, слышите? - прорычал один патрульный. - Устроите неприятности и пожалеете, что вылезли из мамки. Понятно?

   - Понятно, сержант-сан! - выкрикнуло всё отделение во главе с Симицу. Видимо, кричали они достаточно громко, чтобы сержант и его напарник остались довольны и отправились приставать к другим солдатам. Симицу мысленно пожалел тех, кто попадется им без документов.

   Но это уже не его печаль. Почти все кафе, где подавали еду, были закрыты. Самой еды было слишком мало. Впрочем, бары работали. На некоторых виднелись свежие надписи хираканой, и, как объяснил ефрейтор Фурусава, латинскими буквами, где говорилось, что там подают сакэ. Симицу был уверен, что это явно был не привезенный из Японии сакэ. Здесь тоже выращивали рис. Некоторую его часть, вероятно, забирали с продуктовых складов и превращали во что-то более веселое. Он подумал, кому и сколько пришлось дать на лапу, чтобы подобное стало возможным. "Больше, чем я когда-либо видел", - горько подумал он.

   Почти все яркие сверкающие неоновые вывески были написаны по-английски. Одна из таких приглянулась Симицу.

   - Я туда, - сказал он, указывая на самую большую и яркую. - Кто со мной?

   Отказалась лишь пара человек.

   - Я хочу начать с женщин, - сказал один. Второй лишь кивнул.

   - Если сначала выпить, дольше продержишься, - заметил Симицу. Те помотали головами. Капрал лишь пожал плечами. - Тогда, идите. Но если не вернетесь в казарму вовремя, лучше ищите патруль, чтобы он вас избил, ясно? - Он старался придать своему голосу ярости и, похоже, у него получилось. Кажется, он становился неплохим командиром.

   Внутри бара, полного солдат и матросов было темно и прохладно. Барменом здесь оказался азиат. Он говорил по-японски, но плохо. Вскоре Симицу решил, что перед ним кореец.

   - Нет, виски нет, gomen nasai, - сказал он, когда капрал обратился к нему. - Есть сакэ, есть вроде джин.

   - Чтозначит, вроде? - переспросил Симицу.

   - Сделан из фруктов. Здесь его делать из фруктов, понимать? Очень хорошо. Ichi-ban, - произнес бармен.

   Стоил этот напиток одну йену, или 25 центов, если считать в американской валюте - очень дорого, как и всё на Оаху.

   - Дай-ка лучше джин, - сказал Симицу и бросил на стойку американский четвертак. - Хочу чего-нибудь покрепче, чем сакэ. В тусклом свете ламп блеснуло серебро. Бармен поставил перед ним стопку.

   Капрал выпил залпом. Пришлось постараться и не закашляться, чтобы не потерять лицо перед этим человеком. На вкус выпивка оказалась как подслащенный растворитель и била в голову, как копыто дикого коня. В животе словно разорвался минометный снаряд. Впрочем, разлившаяся следом теплота, немного успокаивала.

   Бойцы последовали его примеру. Бармен и им налил по стопке. Как и Симицу, они выпили залпом. Сил, чтобы побороть эффект от выпитого им всё же не хватило. Кто-то закашлялся. Ефрейтор Фурусава сказал:

   - У меня внутри всё горит!

   Рядовой Вакудзава чуть не закашлялся до смерти. Кто-то принялся бить его по спине, пока он не восстановил дыхание.

   К этому моменту Симицу уже восстановился и смог нормально говорить. Он положил на стойку ещё один четвертак и почти не хрипящим голосом и сказал:

   - Давай-ка ещё одну.

   - Наш капрал - настоящий мужик! - выкрикнул кто-то из бойцов.

   Вторую стопку Симицу выпил так же быстро, как и предыдущую. На вкус напиток оказался совсем неприятным. Эффект, впрочем, он оказал не такой сильный, как в прошлый раз. А может и оказал, просто его рецепторы притупились. Он выдавил улыбку.

   - Не так уж и плохо, - сказал он.

   - Если может он, то можем и мы, - заявил Фурусава и бросил на стойку йену. - Мне тоже повтори. - Остальные солдаты, пришедшие сюда следом за Симицу тоже выложили деньги. Второй раунд для них тоже прошел получше. Ну, почти для всех. Даже в полутьме бара было заметно, как покраснел Вакудзава.

   - Ты как? - спросил Симицу.

   Тот кивнул.

   - Нормально, капрал-сан.

   В голове Симицу возник ещё один вопрос:

   - Сколько раз ты пил до этого?

   - Малость, капрал-сан, - ответил Вакудзава. "Немного", - понял Симицу. Больше расспрашивать он не стал. Рано или поздно молодой закалится. Почему бы не сейчас?

   Все выпили ещё по паре рюмок. Симицу почувствовал, как спиртное постепенно обволакивало сознание. Ему не хотелось падать без чувств от выпитого или спать. Нужно ещё многое сделать. Он собрал своих.

   - Готовы встать в строй? - Те кивнули. Капрал указал на дверь. - Идём.

   При американцах проституция формально считалась вне закона, что совсем не мешало работать множеству борделей на Отель-стрит. Только назывались они отелями. Японцы вели себя менее лицемерно. Они прекрасно знали, что молодым парням время от времени требовалось женское внимание. Японские власти не видели ничего предосудительного в том, чтобы завозить женщин для ублажения солдат туда, где не хватало местных (при этом, им не было никакого дела до мнения самих этих женщин, чаще всего, кореянок). Здесь, в Гонолулу с женщинами проблем не было.

   - Отель "Сенатор", - перевел вывеску ефрейтор Фусукава. От входа вдоль квартала выстроилась очередь. Некоторые, даже большинство, были изрядно пьяны. Впрочем, порядок никто не нарушал. За очередью пристально наблюдали свирепые глаза военных патрулей. Никому не хотелось привлекать к себе их внимание, по крайней мере, до встречи с заветной женщиной.

   Солдаты начали петь. Все, кто знал эту песню, тут же подхватили. Симицу ещё не был достаточно пьян для пения, но несколько бойцов из его отделения присоединились к хору.

   - Вы орете, как коты, которым прищемили хвосты, - сказал он им. Те в ответ рассмеялись, но петь не прекратили.

   Очередь позади Симицу увеличивалась. Вперед она продвигалась гораздо медленнее. Капрал пожалел, что не выпил ещё. К моменту, когда он добрался до входа, то почти протрезвел.

   Внутри стояли военные полицейские, следившие за порядком. Висевшая там же вывеска гласила: "16 йен, 4 доллара, 5 минут". Четыре доллара! Капрал вздохнул. Почти всё его месячное жалование и двухмесячная зарплата рядовых. Но никто не уходил.

   Он протянул деньги седовласой женщине, маявшейся от смертельной скуки. На куске бумаги она нацарапала цифры "203" и показала капралу.

   - Мне туда идти? - спросил Симицу. Женщина пожала плечами, видимо она не понимала по-японски. Стоявший рядом полицейский кивнул. Поднимаясь по лестнице, Симицу снова кивнул. Он-то надеялся сам выбрать себе женщину. Не вышло.

   Найдя комнату под номером "203", он постучал в дверь.

   - Hai? - послышался изнутри женский голос. Сказано было по-японски. Однако он не думал, что там была японка. Капрал открыл дверь и убедился, что был прав. Перед ним на кровати лежала голая блондинка, возрастом слегка за тридцать.

   - Isogi! - поторопила его она.

   "Пять минут", - напомнил себе Симицу. Этого времени едва хватит, чтобы раздеться. Он задумался, зачем решил во всё это ввязаться. Но ответ быстро пришел сам собой. Он быстро спустил штаны, улегся между её ног и вошел в неё. Волосы там внизу у неё тоже были жёлтыми, заметил он.

   Женщина особо ему не помогала. Судя по выражению её лица, для неё всё происходящее было не каким-то таинством, а чем-то вроде доставки посылки. Женщин у Симицу не было уже давно, поэтому кончил он быстро. Женщина тут же спихнула его и указала на полку с мылом и небольшую ванночку с водой. Симицу обмылся, вытерся маленьким жестким полотенцем. Женщина указала на дверь и сказала:

   - Sayonara.

   - Sayonara, - отозвался Симицу и вышел. Стоявший в коридоре полицейский указал на другую дверь в конце коридора. Идя по коридору, капрал старался не обращать внимания на звуки, доносящиеся из дверей других номеров. Минутой ранее он сам издавал точно такие же. Он испытывал смешанные чувства удовлетворения и отвращения.

   Лестница вела на аллею позади отеля "Сенатор". Пахло мочой и рвотой. У выхода стоял очередной полицейский.

   - Шевелись, солдат, - сказал он.

   - Сержант-сан, я пришел сюда с друзьями и прошу разрешения их дождаться, - сказал Симицу. Он сам был капралом, а не каким-то жалким рядовым, поэтому говорил вежливо. Сержант коротко кивнул.

   Следующие пять минут один за другим выходили бойцы его отделения. Кто-то сиял от радости, кто-то хмурился, кто-то испытывал смешанные чувства, как сам Симицу.

   - Не думаю, что снова пойду сюда, - сказал Сиро Вакудзава.

   - Разумеется, не пойдешь, потому что не сможешь себе позволить, - заметил кто-то и добавил: - Хуже такого секса может быть только вообще никакого секса. - Всё отделение рассмеялось. Этим объяснялась их способность держать строй лучше, чем кто-либо другой.

   - Проваливайте, - приказал полицейский не требующим возражений тоном.

   - Отдать честь! - скомандовал Симицу, и бойцы подчинились. Получилось далеко не идеально, но сержант не обратил на это внимания. Пройдя по аллее, они свернули налево в сторону Отель-стрит.

   - У вас деньги ещё остались? - спросил Симицу. Все закивали. - Хорошо. Тогда, идём ещё выпьем.

   Отказываться никто не стал.

   Когда Оскар ван дер Кёрк остановился у кромки воды пляжа Ваикики, чтобы разложить своё хитрое приспособление, стоявшие рядом рыбаки замерли от удивления.

   - Это самая дикая вещь, что я когда-либо видел, - сказал один.

   - Никогда такого не видал, - согласился другой.

   - Рад, что вам понравилось, - ответил им Оскар. Он был везунчиком, раз смог вызвать у этих людей улыбки вместо гнева. Не похоже, чтобы его небольшая доска была приспособлена для плавания под парусом.

   Для того, чтобы собрать парус, пришлось искать японца. Это оказалось несколько сложнее, чем до войны. Он заплатил мужику по фамилии Дои 25 баксов - почти всё, что у него было, плюс пообещал отдавать часть улова. Дои паршиво говорил по-английски, зато цифры понимал прекрасно.

   "Может, кинуть его?" - не впервые подумал Оскар, устанавливая на доску небольшую мачту и парус. Это же просто япошка... Только нынче это был далеко не просто япошка. Если у мастера есть какие-то связи с оккупантами... будет невесело, короче.

   К тому же, Дои хихикал, словно третьеклассница, когда узнал, на чем именно Оскар собирался выходить в море.

   - Ichi-ban! - воскликнул он тогда. Оскар прекрасно понимал, что означало это выражение. Как и любой камааина - коренной гаваец. Как можно кинуть того, кто восхищался твоей задумкой? Можно, конечно, но как после этого смотреть в зеркало?

   Оскар столкнул в воду свой новый необычный агрегат. Он уже не знал, как его называть. Это уже точно, никакая не доска для серфинга. Но и не совсем лодка. "Ни рыба, ни мясо", - подумал молодой человек. Впрочем, мяса будет достаточно, если будет богатый улов. Поморщившись, он вышел в море.

   Первое время он лежал на животе и греб, держась за мачту, как за одну из своих учениц, не переставая думать о Сьюзи Хиггинс. Когда он вышел в открытое море, всё изменилось.

   Он выпрямился. Ему не были страшны даже волны высотой с трехэтажное здание, но даже без мачты, управлять доской - это совсем не игрушки. Затем Оскар развернул парус.

   - Ого! - вырвалось у него.

   Как всегда по утрам, с материка дул легкий ветер. Парус тут же надулся. Оскар долго спорил с Эйдзо Дои о том, какого размера он должен быть. Ему хотелось, чтобы парус был больше. Мастер же мотал головой и размахивал руками.

   - Не хорошо. Не хорошо, - повторял он и изображал переворот. Он оказался прав. Оскар мысленно снял перед стариком шляпу.

   Даже небольшой кусочек ткани, который установил на мачту Дои, толкал всю доску вперед, словно живое существо. А ведь ветер дул совсем несильно. Сильный порыв швырнет доску вперед, словно норовистый жеребец. Оскар совсем не хотел иметь дело с таким. Сейчас же управлять было совсем не сложно.

   Он плыл всего час на доске для сёрфинга (или это уже парусная доска?), но заплыл уже так далеко, куда вручную пришлось бы грести полдня. На севере постепенно прятались за горизонт Даймонд-Хед и Гонолулу. Рыбаки на сампанах редко забрасывали удочки и сети, если видели берег, но без сампана так далеко ещё никто не забирался. Если повезет, удастся найти хорошее рыбное место. Он свернул парус и остановил доску.

   Рыбачившие с сампанов японцы для прикормки использовали гольянов. Где их брать Оскар не знал. Потом он подумал о мясных отходах. Но в нынешние времена мясные отходы были по цене золота. Люди ели консервы для собак и кошачью еду. Скоро они и самих кошек с собаками есть начнут. Насколько Оскар знал, уже начали.

   Он даже хлебные крошки рассыпать не мог. Хлеб был такой же исчезающей редкостью, как птица мома, желтыми перьями которых гавайские короли украшали свои мантии. Пришлось прикармливать рисом. Рис привлечет маленькую рыбку, та привлечет рыбу побольше, если повезет. Впрочем, сегодня никто не станет воротить нос даже от самой крохотной рыбешки.

   - Давай, рыбка, - говорил Оскар, разбрасывая зёрна. - Притворись, будто попала на свадьбу. Жри. Ты же хочешь есть.

   Он взял с собой сеть, которая была у него, когда он рыбачил с Чарли Каапу. Ещё у него с собой была удочка и целый ворох разнокалиберных крючков, которые Эйдзо Дои вручил ему, когда поставил мачту и парус. Только наживки для этих крючков у него не было. "Надо было мух наловить или червей накопать каких-нибудь, - подумал Оскар. - В другой раз. Всему своё время".

   Серебряные и синие проблески в воде говорили о том, что рис рыбе приглянулся. Он начал закидывать сеть. Ему удалось поймать летучую рыбу, какую-то неопознанную и кальмара, который осуждающе смотрел на него из сетки. Сам Оскар кальмаров не любил - по вкусу они были как резина - но он знал, что остальные не станут привередничать.

   Когда он вытащил удочку, то чуть не закричал. На ней висело четыре или пять скумбрий и даже парочка морских собак. До приезда на Гавайи он никогда не ел акул, но сумел распробовать и их. В нынешнее время, мясо есть мясо. Выбрасывать он ничего не собирался.

   Больших акул пока видно не было. Их длинные смертоносные тела напоминали ему японские истребители. До 7 декабря такое сравнение даже и в голову прийти не могло. Любой серфер мог привлечь их внимание. А серфер с полным мешком рыбы привлекал ещё больше внимания. Пора возвращаться на Оаху.

   Это будет то ещё приключение. Ветер по-прежнему дул с севера. Если он продолжит идти по ветру, то рано или поздно доплывёт до Таити, а это очень уж далеко от дома. Оскар чувствовал себя Микки Маусом в роли ученика чародея из мультика "Фантазия". Как он мог начать какое-то дело, не зная, как будет его заканчивать?

   - Придется разбираться по ходу, - сказал он вслух. Сампаны уходили в море и возвращались обратно. Он должен был уметь делать то же самое. Только, как? Оскар попытался восстановить в памяти школьные знания по тригонометрии и физике. Треугольник сил, вот как это называется. И что с ним делать?

   Память помогать отказывалась. Может, практический опыт поможет. Если он поставит парус против ветра, то перевернется. Значит, нужно ставить его под углом. Первая же попытка отправила его параллельно берегу. Хуже не стало, но и особо ничем не помогло. Если ещё чуть-чуть повернуть парус...

   Шаг за шагом, он разбирался, как правильно лавировать. Он не знал ни единого слова из морского жаргона, чтобы описать свои действия. Работать было непросто. Однако каждая удачная попытка, каждый пройденный к берегу метр вселял в него уверенность.

   Удача новичка вывела его практически к тому же месту, откуда он вышел в море. На пляж Ваикики накатывали волны. Он спустил парус, отпустил мачту и лег на живот.

   Оскар начал было грести, но перестал. Он вспомнил о том, что парус позволил ему зайти в море гораздо дальше, чем без него. Его лицо медленно расплылось в улыбке. Эта мысль натолкнула его на другую: в правилах ведь не сказано, что нельзя позволить себе чуточку веселья.

   - Рыбу не растеряй, - напомнил он себе и леской привязал ящик с уловом к мачте. Одной рукой он держался за саму мачту, а другой расправил парус.

   Люди на берегу указывали в его сторону. Они гадали, что это за устройство и что он задумал с ним делать. "Сейчас покажу", - подумал Оскар и поймал гребень волны, летя над водой словно изящная птица. О том, что что-то могло пойти не так, он даже не думал и всё обошлось. На песок он выкатился, чувствуя себя Иисусом. Разве он только что не ходил по воде?

   К нему подошли рыбаки и принялись жать руку.

   - Это самая дикая вещь, что я видел, - восторженно сказал один.

   Оскар ухмыльнулся.

   - Так и есть.

   Коммандер Мицуо Футида шёл по дворцу Иолани и тихо ругался себе под нос. Минору Гэнда вопросительно взглянул на него. Бормотание и ругательства Футиды обрели словесную форму:

   - Терпеть не могу, когда меня втягивают в политику. Я летчик, а не дипломат в полосатых брюках.

   - Мне это тоже не нравится, - ответил ему Гэнда. - Но мы же не хотим, чтобы политикой занималась армия?

   - Нет, - отрывисто бросил Футида. В политике армейские разбирались на уровне тягловых быков. Подтверждением тому служила бесконечная возня в Китае. Половина ресурсов, и людских и промышленных, которые Япония могла бы использовать против США, увязла в болоте азиатского материка, в болоте, созданном армией. Возможно, здесь японские власти не станут противопоставлять себя всему, что видят. Футида на это мог лишь надеяться.

   Американский почетный караул во дворце сменили японские солдаты. Когда Футида и Гэнда поднялись по ступенькам, они взяли на караул. Оказавшись внутри, флотские офицеры поднялись по причудливой лестнице (Футида выяснил, что она была сделана из дерева коа) и прошли в библиотеку короля Калакауа, находившуюся по соседству с королевской спальней. Там их уже ждали армейские офицеры. Футиде было сложно отличить подполковника Минами от подполковника Мураками. Один носил усы, другой нет. Летчик решил, что с усами - это Минами, но уверен он не был. Возможно, Минами и Мураками сами с трудом могли отличить его от Гэнды.

   Библиотека была тоже отделана в викторианском стиле. Деревянные стулья были обиты кожей, а медные подлокотники истерлись до золотого блеска. Полки из ореха и коа были заставлены книгами с кожаными корешками. На стенах, помимо портретов членов гавайской королевской семьи, висели фотографии премьер-министров Глэдстоуна и Дизраэли и членов британской Палаты Общин.

   - По-деловому, - выдал свой вердикт Гэнда.

   - Мне нравится, - отозвался Футида. - Тут есть свой стиль.

   Посреди комнаты за массивным покрытым зеленым сукном столом сидели Минами и Мураками. Своё мнение об обстановке помещения они решили держать при себе. "Хамьё армейское", - подумал о них Футида и сел.

   Через две минуты, ровно в десять вошла крупная грузная, но впечатляюще выглядящая женщина. На вид ей было около шестидесяти и у неё была светло-коричневая кожа. Она была одета в раскрашенное цветами платье и широкополую шляпку. Её наряд резко контрастировал со скромным строгим одеянием Идзуми Сиракавы - местного японца, который переводил во время церемонии капитуляции. По сравнению с ней он был похож на хлипкую лодчонку, шедшую в кильватере галеона.

   Футида и Гэнда встали. На полсекунды позже поднялись Минами и Мураками. Все четверо одновременно поклонились. Женщина благосклонно кивнула им в ответ. Футида обратился к переводчику:

   - Скажите её высочеству, что мы крайне рады видеть её здесь.

   Сиракава затараторил по-английски. Принцесса Эбигейл Кавананакоа громко ответила на том же языке. Сиракава замялся, прежде чем перевести её слова. Женщина снова заговорила, даже громче, чем в прошлый раз. Сиракава облизнул губы и перевел:

   - Она, эм, благодарит вас за то, что радушно пригласили её во дворец её семьи.

   - А нервы у неё крепкие, - раздраженно заметил подполковник Мураками.

   - Крепкие, - согласился Футида, продолжая улыбаться. Он вдруг понял, что гавайская (на самом деле, наполовину гавайская, ибо её отец - американский бизнесмен) принцесса ему нравится. Она была вдовой принца Дэвида Кавананакоа, который был племянником королевы Капиолани. Футида посмотрел на переводчика.

   - Скажи, что мы высоко ценим её приветствие.

   Принцесса продолжила говорить через Сиракаву:

   - Мне казалось, меня попросили, нет, приказали явиться сюда, так как у вас ко мне есть какое-то дело.

   Мураками и Минами тихо зашипели. Футиде пришлось приложить массу усилий, чтобы не рассмеяться. Она ему точно нравилась. Это была очень самоуверенная женщина, убежденная в собственной важности и ничто не было способно эту уверенность пошатнуть. Армейские офицеры не знали, как себя вести. Они решили, что принцесса будет ползать у их ног и совершенно не понимали, что её независимость может сыграть на руку Японии.

   Минору Гэнда всё понимал.

   - Скажите, ваше высочество, вы помните тот день, когда США аннексировали острова и положили конец Гавайскому Королевству? - спросил он.

   - Помню, - не задумываясь, ответила принцесса Эбигейл Кавананакоа. - Я тогда была ещё девочкой, но всё прекрасно помню.

   - И что вы об этом думаете?

   Впервые принцесса не сразу нашлась с ответом.

   - Не всегда всё бывает просто, - наконец, сказала она. - Не верите, посмотрите на меня. Во мне течет и та и другая кровь. Гавайи сегодня от меня ничем не отличаются. То, что я думала тогда и что думаю сейчас - совершенно разные вещи.

   Подполковник Минами открыл рот. Футида прекрасно знал, что он скажет и как. Ещё он понимал, что, как бы он ни пытался, ничего хорошего у него не выйдет. Опережая армейского офицера, Футида сказал:

   - И у вас по-прежнему остались разногласия с американским правительством.

   - С этим правительством. - Принцесса Эбигейл Кавананакоа раздраженно хмыкнула. - Я не понимаю, как можно договориться с человеком, который сейчас сидит в Белом Доме. Впрочем, кому-то удается.

   - Вы были представительницей в национальном комитете Республиканской партии, - сказал Футида, проверив свои записи. Название было переведено на японский кое-как. Он понятия не имел, чем занимались эти представительницы. Гавайи были внешней американской территорией, не провинцией даже. "Штат. Вот почему они зовутся Соединенные штаты", - напомнил он себе.

   - Была, - признала женщина. - И остаюсь республиканкой, хотя моя партия и потеряла большинство. Я не бросаю своих обязательств, если они начинают меня тяготить.

   Именно к этому вел Футида.

   - Ваше высочество, вы ведь не бросили Гавайи?

   И снова принцесса помедлила с ответом. Она медленно помотала головой.

   - Нет, не бросила. Да и как? Я же сама - часть этих островов.

   Наконец, Футида был готов перейти к вопросу, который торопился задать подполковник Минами.

   - С тех пор как здесь всё изменилось, не кажется ли вам, что вы могли бы сделать больше, став новой королевой Гавайев?

   Женщина взглянула на Футиду. Она как будто смотрела сквозь него, ему даже показалось, что она видит стену за его спиной.

   - Если бы я была королевой Гавайев, я бы правила, а не царствовала. Я не какая-то марионетка, господин. Ни американская, ни ваша. Могу ли я не становиться марионеткой?

   Единственным приемлемым ответом был ответ "нет". Японии требовались марионеточные правители, вроде Императора Манчжоу-Го. Японцы указывали ему, что делать и он исполнял. Так было проще, чем, если бы японский губернатор издавал указы от своего имени. Королева Гавайев должна была исполнять те же обязанности. Даже белые будут скорее исполнять её указы, чем приказы генерала Ямаситы.

   Только делать это будет не эта королева. И всё же Футида сделал всё, что мог:

   - Если согласитесь, ваше высочество, будете служить интересам Гавайского королевства и его народа.

   Когда Эбигейл Кавананакоа мотала головой, то одновременно шевелила нижней челюстью. Этот жест делал её отказ ещё более выразительным.

   - Если я соглашусь, то буду служить интересам Японской Империи, - сказала она. - Я понимаю, что вы действуете из лучших побуждений, но вынуждена отказаться. Хорошего дня, господа.

   Она поднялась со стула и выплыла из библиотеки. Следом за ней засеменил Идзуми Сиракава.

   - Она ведь вдова? - поинтересовался подполковник Мураками.

   - Да. И уже давно, - ответил Футида.

   - Теперь я понимаю, почему, - сказал армейский офицер и содрогнулся. - Я бы скорее умер, чем стал жить с женщиной, вроде этой. - Футида и Гэнда рассмеялись. Впрочем, Футида не думал, что Мураками шутил.

   - И что нам теперь делать? - спросил Минами. - У нас приказ восстановить Гавайское королевство. Как нам его выполнять без единого кандидата на трон?

   - Разберемся, - уверенно ответил ему Гэнда. - Эта женщина - не единственная, у кого есть родственные связи с королевской фамилией. У неё они просто самые близкие. Рано или поздно, кто-нибудь согласится и сядет на трон.

   - Принцесса будет мешать, даже если согласится. Лучше обойтись без неё. - Спорить с Футидой никто не стал.

   Когда Джейн Армитидж выкопала первую репу, она испытала такой прилив гордости, какой не испытывала с тех самых пор, как сдала на водительские права. И она имела полное право гордиться собой. Права давали ей возможность свободно чувствовать себя на дороге. Эта репа и другие подобные ей белые и фиолетовые корнеплоды означали саму жизнь.

   Раньше, когда на прилавке магазина ей попадалась репа, она едва обращала на неё внимание. Это был неприглядный, поеденный червями и мышами товар. Сегодня Джейн уже не воротила от неё нос. На безрыбье и рак - рыба.

   Цуёси Накаяма осмотрел урожай с ледяным спокойствием.

   - Хорошая работа, - сказал он и сделал отметку в блокноте, который постоянно носил с собой.

   - Благодарю. - Раньше Джейн и подумать не могла, что похвала японского садовника могла что-то для неё значить. Но Накаяма знал толк в выращивании овощей, хоть и работал на оккупантов в Вахиаве. Джейн буквально нутром чуяла, насколько сегодня востребована его профессия.

   - Так как вы хорошо потрудились, дюжину штук можете забрать себе. Зеленые тоже берите. Остальное отправится на общественную кухню, - сказал Накаяма.

   - Спасибо большое! - воскликнула Джейн. У неё теперь есть собственная еда! Большей награды и представить сложно. Или всё-таки возможно? В душу закралось сомнение. - А как их готовить? У меня даже кипятка нет, не говоря уж о рабочей плите.

   - Разведите костер, вскипятите воду, - невозмутимо ответил японец. - Либо оставьте и эта репа тоже отправится на кухню.

   - Нет, я её заберу, - быстро сказала Джейн. - Не последите за остальными, пока я буду ходить? - Ёс Накаяма кивнул. Он и сам прекрасно понимал, что к куче репы быстро приделают ноги, если за ней не приглядывать.

   Джейн выбрала самые крупные и лучшие образцы. Она быстро поняла, что нести дюжину корнеплодов в руках примерно то же самое, что нести дюжину мячей для софтбола. Она даже подумала сделать два рейса, но не была уверена, что Накаяма станет терпеть её нерасторопность. Вместо этого Джейн заправила блузку в брюки и набила репу за пояс. Выглядела она при этом как нелепая толстушка, но кому какое дело?

   Придя домой, она рассовала репу по углам. Если к ней кто-нибудь вломится, то не сможет забрать всё сразу. Уходя, она заперла дверь на замок. Раньше она этого не делала, но теперь ей было, что прятать.

   До войны Джейн воротила нос от репы. Она всегда считала её пищей черномазых. До войны её волновал второй подбородок. Несмотря на множество новых тревог, эта проблема исчезла без следа. Сегодня её подбородок был тонким и острым, а под кожей выступали угловатые скулы. Джейн не знала никого в Вахиаве, кто не похудел после начала войны. Врачи говорят, что похудание добавляет к сроку жизни несколько лет. Для самой Джейн эти дни показались именно годами.

   К чести Ёса Накаямы, он тоже похудел с начала войны. Работа на япошек не принесла ему особых дополнительных благ. Его худое скуластое лицо было похоже на профиль Горного Старца в Нью-гемпшире. На Гавайях больше ничего не напоминало ей о Новой Англии.

   - Спасибо, что присмотрели за остальным урожаем, - сказала ему Джейн.

   Накаяма медленно кивнул.

   - Пожалуйста. Я это делаю для всех, не только для вас.

   - Разумеется. - Джейн была даже рада, что он не испытывал к ней повышенного интереса. Это выглядело бы странно. Если она ему откажет, где гарантия, что он не заморит её голодом? Где гарантия, что он не устроит ей проблемы с оккупантами? Вариантов масса.

   Подошли три человека с тележками и принялись загружать в них репу. Наполнив телеги, они укатили их в сторону общественной кухни. Несколько репок выпали. Джейн подумала о том, что они будут с ними делать. Ответ пришел сам собой. Один из носильщиков, филиппинец, подошел и сложил репу обратно в телегу. По его лицу тек пот.

   - Непростая работенка! - сказал он и пошел дальше.

   Накаяма смотрел ему вслед с очень странным выражением лица. Таким странным, что Джейн не удержалась от вопроса:

   - В чём дело?

   - В японском языке тоже есть выражение "Непростая работенка". Удивлен, что Карлос его знает. Для нас оно означает действительно тяжелый труд, либо жалобу на то, что приходится что-то делать, либо жалость к тем, кто работает.

   Джейн не ожидала внезапной лекции по японскому языку. Ещё, она до сего момента не знала, как зовут этого филиппинца. Для неё он был всего лишь ещё одним лицом в толпе, причем не самым приятным. Но Накаяма его знал. А ещё он знал её. Возможно, он знал всех в Вахиаве. Для майора Хорикавы и прочих японцев, он был очень ценным кадром.

   - Картошка, вроде, тоже неплохо уродилась, - сказал он. Слегка коснувшись края шляпы на прощание, он отправился к следующему земледельцу.

   "Как мне готовить эту сраную репу?" - продолжала думать Джейн. На ум пришла пара решений. Она могла развести костер на улице и тем самым привлечь нежелательную компанию. Либо разжечь его в духовке своей плиты. Этот способ был похож на угольную печь, которая была у её семьи, когда Джейн была ребенком.

   Так она и поступила. Всю квартиру затянуло дымом, и Джейн пожалела о своем выборе. Даже с солью вареная репа - не самое вкусное блюдо. Но это гораздо лучше, чем ничего, к тому же служило хорошим дополнением к баланде с общественной кухни. Что может быть важнее полного желудка? Немногое. Очень немногое.

X

Хиро Такахаси хотелось как можно больше времени проводить в открытом море. Когда он ловил рыбу, то не торчал в убогой палатке посреди ботанического сада. Находясь в море, он не ругался с сыновьями. Они обсуждали лишь как управлять "Осима-мару", а не политику и не смысл бытия американцем или японцем. Всё лучше, чем оставаться один на один с Кензо и Хироси.

   Ещё ему нравилось управлять парусом. Хиро так долго ходил на дизеле, что уже воспринимал это как должное. Нужно лишь направить нос в нужную сторону, завести двигатель и всё. Навыков при этом нужно не больше, чем для того, чтобы нарисовать карандашом прямую линию. Знать, куда именно нужно править - совсем другое дело, для этого уже нужны определенные знания.

   Работа с парусом предполагала умение обращаться с тем, что находится за пределами сампана. Если ветер менялся, а нужно было следовать прежним курсом, приходилось крутить парусами. Если ветер стихал, лодка сразу же вставала на месте. Если же приходилось идти против ветра, сампан двигался, будто пьяный краб, перемещаться приходилось зигзагами, причем скорость была заметно ниже, чем при попутном ветре.

   Сыновья учились управлять парусом гораздо быстрее, чем Хиро надеялся. Все равно, он учился быстрее них. Как и они, он это прекрасно понимал. После продолжительного заплыва по ветру, Кензо сказал:

   - Было неплохо, отец.

   - Конечно, неплохо. - Хиро заметил, что улыбается. Он повернулся к Хироси, стоявшему у руля: - Меняем курс. Готов?

   - Готов, отец, - кивнул старший сын.

   - Тогда, давай! - Хиро развернул парус в другую сторону. Когда бом-рея прошла над их головами, они пригнулись и тут же выпрямились. Хироси повернул руль, помогая "Осима-мару" встать на новый курс. Паруса наполнились ветром. Они шли на другом галсе. Улыбка Хиро стала шире.

   - Лучше быть не может, даже если тренироваться неделю, - с восхищением сказал Кензо. Хиро степенно поклонился. Слова сына и грели и раздражали одновременно. Он и сам знал, что неплохо справился. Однако настоящий японец сказал бы что-нибудь вроде "Неплохо". Изысканный комплимент Кензо больше подходил американцу.

   Впечатление от удачного маневра портило то, сампан направлялся в залив Кевало. Как бы медленно и неуклюже лодка ни плыла, с каждой минутой берег становился всё ближе. Возвращаться Хиро совсем не хотел. Однако в рыбалке не было никакого смысла, если не привозить улов на берег.

   Он срезал с бока рыбы кусок темно-розового мяса. Одной из причин остаться было то, что находясь в море, они питались гораздо лучше, чем на острове. Мясо тунца стоило столько же, сколько говяжья вырезка.

   Кензо тоже отрезал себе кусочек. Жуя, он сказал:

   - Долго же еще придется расплачиваться с Дои.

   - Ну, да - согласился Хиро. - Теперь всё так и работает. Впрочем, это неважно. Зато мы немного заработаем. Но, что с того? Что мы купим на эти деньги?

   - Немногое - согласился Кензо, но не сумел удержаться от продолжения: - Всё из-за того, что нас отрезали от материка - от американского материка. Оттуда мы получали всё необходимое и поэтому тут такой бардак.

   - Скоро Великая восточноазиатская сфера сопроцветания обеспечит нас всем, чем раньше обеспечивали США, - настойчиво произнес Хиро.

   Младший сын закатил глаза.

   - Особо не надейся, - сказал он.

   Политика доставала их даже на просторах Тихого океана.

   - Поглядим, - ответил Хиро. Ругаться ему не хотелось. На удивление, Кензо тоже быстро отступил. Однако повисшее на пути в залив молчание казалось затишьем перед бурей.

   Когда они пришвартовались у причала, из-за работы не осталось времени. Руководившие приемом улова японские солдаты, взвесили рыбу и расплатились с Такахаси.

   Как обычно, когда Хиро оставил несколько рыб на палубе "Осима-мару", сержант спросил:

   - Для себя?

   - Hai, - ответил Хиро. - И для достопочтимого японского консула.

   Сержант отвесил поклон.

   - Да, я помню, как и в прошлый раз. Ты демонстрируешь истинно японский дух. - Хиро благосклонно поклонился. Что бы сыновья там ни думали, на их лицах ничего не отражалось. Сержант махнул рукой, позволяя им уйти с причала.

   Как всегда в эти дни, сначала они отправились к Дои. На входе они столкнулись с высоким загорелым хоули. Он увидел рыбу, которую они несли, и рассмеялся, затем сказал что-то по-английски. Кензо кивнул и ответил. Какое-то время они переговаривались. Затем белый махнул рукой и ушел.

   - В чём дело? - поинтересовался Хиро.

   - Он сказал, что платит Дои за то, что тот установил парус на его доску для серфинга, - пояснил Кензо.

   - Странно это. Но с парусом он может выходить в море гораздо дальше, чем без него. Лодки у него, как я понимаю, нет, так, что это неплохой вариант.

   Кензо кивнул.

   - Так он и сказал.

   Хиро обсудил этот вопрос с самим мастером.

   - Ага, я решил, что этот хоули просто baka yaro, - сказал Эйдзо Дои. - Подобная затея может прийти в голову только полному придурку. Но, по его словам, всё неплохо работает, и принес мне отличную скумбрию. Сегодня никто на еду не жалуется, лишь бы была.

   - Hai. Honto. Ты получаешь так много рыбы, что можешь её сам продавать.

   - Правила оккупации запрещают, - ответил Дои. Первое время Хиро думал, что он просто не делает этого сам. Затем рыбак понял, что мастер ничего подобного не говорил. Если он приторговывает рыбой на стороне, но старается об этом не распространяться, то это хорошая мысль.

   Выйдя от Дои, Хиро и сыновья направились каждый в свою сторону. Они отправились обратно в палаточный лагерь, а он пошел по Нууану-авеню в консульство. Хироси и Кензо не желали связываться с этими делами. Сам Хиро даже не пытался принудить их пойти с ним, хоть это могло оказаться полезно для налаживания отношений с оккупационными властями. Он знал, что ничего этим не добьется.

   В этот раз часовые у входа в здание его узнали. Когда он появился на улице, они принялись переговариваться:

   - Глянь, вон тот рыбак, - сказал один. - Что сегодня принесли рыбак-сама? - Часовые рассмеялись. Хиро тоже улыбнулся. Обращение "господин рыбак" звучало нелепо. Но в связи с голодом на Оаху, подобное обращение уже не казалось таким уж глупым.

   - Сами посмотрите. - Хиро показал крупную рыбу с большим спинным плавником и зелено-синим с отблесками золотого телом. Солдаты тут же заявили, что подобную рыбу в Японии не поймать. - Здесь её зовут "махимахи". Очень вкусная, как и любой тунец.

   - Если на вкус она такая же, как и на вид, то это здорово, - сказал часовой, назвавший его "господином рыбаком". - Но нельзя судить по одному виду. Рыба фугу - самая страшная в мире, но вкуснее неё ничего не бывает. Если выживешь, конечно.

   Хиро кивнул.

   - Всё так. - Чтобы другие рыбы её не съели, рыба фугу умела надуваться в шипастый шар. На вкус она замечательна и смертельно опасна, так как выделяет парализующий яд. Опытные повара знали, как отделить отравленные части и приготовить съедобные. Ежегодно погибает множество японцев, которые считают, что умеют правильно готовить фугу.

   - Уверен, консул будет крайне рад вас видеть. Проходите, - сказал часовой.

   - Благодарю, - ответил Хиро и прошел.

   Секретари и прочие клерки принялись восхищаться "махимахи". Хиро подумал, делился ли Нагао Кита с ними. Но о таких вещах он спрашивать не мог. Это дело консула, а не его. Самого Киту он впрочем, тоже не увидел.

   - Прошу простить, Такахаси-сан, - сказал ему клерк. - Но господин консул проводит совещание с военными.

   - Он скоро выйдет? - сказал Хиро.

   - Боюсь, не в этот раз. Эти военные... очень серьезные. - Хиро понял, что до этих офицеров ему не было никакого дела. Клерк продолжал: - О рыбе позаботится Моримура-сан.

   - А. Хорошо.

   Помощник консула ему нравился. Тадаси Моримура был слишком молод для этой должности - ему едва перевалило за тридцать. У него было длинное, слегка похожее на лошадиное, но приятное лицо. Фалангу левого указательного пальца он потерял в какой-то аварии.

   - Огромное тебе спасибо, Такахаси-сан, - сказал он. - Для достопочтимого консула это будет очень приятным подарком. Уверен, он будет очень рад. - О том, что Кита с кем-то поделится, он тоже ничего не сказал.

   - Всегда рад помочь. Времена нынче непростые, - ответил ему Хиро.

   - Скоро станет лучше, - заверил его Моримура и встал из-за стола. Роста он был выше среднего, что делало его на несколько сантиметров выше Хиро. Одет он был в строгий костюм западного покроя. - Я пока уберу... махимахи, говоришь?.. в холодильник. Пожалуйста, не уходи, поговорим немного.

   - Разумеется. Для меня честь общаться с таким важным человеком.

   - Ты слишком высоко меня оцениваешь, - не без скромности сказал Моримура. - Постой. Я сейчас вернусь. - И тут же вышел. "Наверное, ищет место в холодильнике. Рыба-то немаленькая", - подумал Хиро, садясь перед столом. Моримура вернулся и предложил ему сигарету из позолоченного портсигара.

   - Благодарю, Моримура-сан. - Хиро поклонился, не вставая. Он не курил уже пару недель. Рыбак крепко затянулся. - Очень хороший табак.

   - Рад, что тебе нравится. Это меньшее, что я могу сделать. - Молодой человек тоже закурил. Выпустив густое облако сизого дыма, он сказал: - Где ты поймал такую рыбу?

   - К юго-западу отсюда, господин, - ответил Хиро. - Мы полдня шли под парусом - повезло с попутным ветром.

   - А ты там видел другие сампаны?

   - Другие? Дайте подумать. - Хиро снова затянулся, словно старался растянуть удовольствие. Курение помогало сосредоточиться. - Видел... пять или шесть. Столько смог разглядеть. Уверен, на самом деле их было больше.

   - Понимаю, - произнес сотрудник консульства. - Они все шли под парусом? Видел кого-нибудь, кто шел на дизеле?

   - Нет, господин. Дизелей не было, - не задумываясь, ответил Хиро. - Где для него топливо взять?

   - Никогда не узнаешь, - сказал Моримура. Что бы это могло значить? - Всё равно, спасибо тебе за рассказ об увиденном... и за "махимахи", конечно. Кита-сан будет очень рад. Я обязательно передам ему, что именно ты её принес.

   Он позволил Хиро докурить, затем проводил до двери. Хиро почесал затылок. Почему-то Моримуру больше волновали другие сампаны, нежели рыба. Хиро задумался, чем же именно он привлек внимание советника консула.

   Парк Капиолани занимал много места. До того, как япошки превратили его в лагерь для военнопленных, тут росли деревья, сосны, в основном. Большую их часть уже давно изрубили на дрова. Пара пленных старательно размахивала топорами, а очередная сосна раскачивалась, будто при шторме.

   Флетч Армитидж стоял в компании других зрителей, наблюдавших за работой дровосеков-любителей. Хоть какое-то необычное зрелище. К пленным присоединилась пара отделений японских солдат. В их задачу входило проследить, чтобы топоры не исчезли, когда работа будет сделана. Американцы старались держаться от них подальше. Когда начали падать деревья, всем стало ясно, что ребята они довольно трусливые.

   - Тени больше не будет, - заметил стоявший рядом с ним солдат. Флетч кивнул, хотя сам думал о другом. Как и его соседу, тень ему тоже нравилась, но на Гавайях в ней особой нужды не было, в отличие от других мест, где можно заработать солнечный удар. Как и все остальные в лагере, он был бледен, но он понимал, что дрова важнее. Он задумался над тем, что пленные будут делать, когда в пределах ограды не останется деревьев.

   Послышался треск, похожий на отдаленную пулеметную стрельбу, отчего по спине Флетча пробежала дрожь.

   - Паааберегись!!! - крикнул один лесоруб. Так обычно кричали в кино, а не в настоящих лесах северных широт. Дерево рухнуло в заросли травы. Флетч хотел бы, чтобы оно упало на япошек, но не срослось. Они слишком осторожны, чтобы позволить себя раздавить.

   Командовавший отделением сержант собрал топоры. Собрав их, он выкрикнул что-то по-японски. Его люди выбрали добровольцев и выдали им пилы. Выбранные ими пленные принялись распиливать ствол сосны, который был не меньше 18-20 метров в длину, превращая его в дрова, которыми они будут кипятить воду и готовить еду. За ними охранники следили с той же внимательностью, как за теми, кто орудовал топорами. По их мнению, пилы - тоже оружие.

   Наблюдать за тем, как дерево распиливают на дрова не так интересно, как смотреть за тем, как его рубят. Как и многие другие, Флетч решил уйти. Если продолжит тут слоняться, япошки обязательно нагрузят его какой-нибудь работой. Согласно Женевской конвенции военнопленные-офицеры могли выполнять какую-либо работу исключительно добровольно. Но япошки ничего не подписывали и выполняли положения конвенции, когда и как им заблагорассудится. Его кормили недостаточно хорошо, чтобы он хотел делать хоть что-то.

   - Как оно, лейтенант? - К нему подошел Арни, псевдо-артиллерист, сдавшийся вместе с Флетчем.

   - Разве может быть лучше? Это же пляж Ваикики, или нет? - сказал Флетч. - Сижу, вот, жду, пока официантка принесет джин с тоником.

   Арни ухмыльнулся. Он выглядел ещё более худым, чем раньше. Само собой, Флетч и сам изрядно отощал. Просто не было возможности посмотреть на себя со стороны.

   - А вы - оптимист, сэр, - сказал Арни.

   - Да ну нахер, - отмахнулся Флетч. - Был бы я оптимистом, ушел бы в лес вместе с Клэнси и Дэйвом.

   - Интересно, что с ними, - сказал Арни.

   - Что бы с ними ни было, разве это лучше, чем сидеть в этом королевском отеле? - поинтересовался Флетч. Арни снова улыбнулся. Учитывая происходящее в лагере, это не требовало особых усилий.

   Однако через пару дней всем стало не до смеха. Охрана скомандовала утреннее построение. Это было не совсем обычно. Флетч уже понял, что ко всему необычному нужно относиться с подозрением. Японцы нарушали устоявшийся распорядок явно не для того, чтобы леденцы раздавать.

   Флетч надеялся, что ночью произошел побег. Хотел надеяться, по крайней мере. Бывавшие за забором на работах рассказывали о каких-то "расстрельных командах": людей делили на группы по десять человек, и если сбегал один, за него отвечали все остальные. Это оказался жестокий, но крайне эффективный способ удержать пленных от побега и убедить остальных сделать всё, чтобы те, кто хотел сбежать, никуда неушли. В лагере, впрочем, никаких расстрельных команд не было. Если кто-то выкопает тоннель и решит свалить - бог навстречу.

   Надежды Флетча растаяли, когда охранники не стали считать и пересчитывать выстроившихся пленных. Если бы они решили, что кто-то сбежал, то обязательно принялись бы считать. На тумбу перед строем взобрался комендант лагеря. Все пленные тут же поклонились. Если бы они этого не сделали, расправа была бы очень скорой. Рядом с офицером встал не столь атлетичный, одетый в двубортный костюм пухлый японец.

   Комендант что-то прокричал. У него был такой голос, который заполняет вокруг себя всё свободное пространство. В бою его команды слышал весь полк. Голос переводчика не дотягивал даже до середины мощи голоса офицера.

   - Мы захватили четверых американских солдат. Они не сдались, когда было надо. Поэтому отношение к ним будет не иначе как к бандитам. А с бандитами мы обращаемся так, как они того заслуживают. Пусть всем вам это послужит уроком.

   Охранники привели четверых бойцов. "Бедняги", - подумал о них Флетч. Они были раздеты до пояса. Их лица и тела были покрыты порезами и синяками. Видимо, сразу после поимки япошки их как следует обработали. Один из них стоял и раскачивался, словно пьяный. Интересно, сколько раз он получил по башке? Возможно, ему повезло больше, чем остальным, так как он вряд ли понимал, где находился.

   Ни Дэйва ни Клэнси среди них не было и Флетч был этому рад. Больше радоваться было нечему. Для него выражение "повесить за пальцы" всегда было шуткой, чем-то таким, чем люди обычно угрожали, но никогда не делали.

   Японцы таких шуток не знали. Они привязали к горизонтальной балке, висевшей на высоте 3,5 метра веревки, которые они примотали к большим пальцам пленников. Сделано это было с таким расчетом, что захваченным американцам приходилось стоять на носках, чтобы не повиснуть на пальцах После чего японцы натянули веревки и ушли.

   Комендант что-то выкрикнул.

   - Разойдись! - перевел местный.

   Около повешенных выставили часовых. Им почему-то было важно, чтобы никто из пленных к ним не подходил. Захваченные американцы так там и висели, подвешенные за пальцы, без еды, без воды, без надежды на освобождение. Флетчу не составило труда догадаться, что висеть они там будут, пока не умрут. Время от времени, кто-то из них пытался дотянуться носками до земли, чтобы отдохнуть, но их тут же подтягивали обратно вверх. Тряпки, которыми были заткнуты рты пленных, не могли заткнуть их стоны.

   Через шесть дней они перестали дергаться. Охранники штыками перерезали веревки и тела рухнули на землю. Но даже тогда нашелся один, который попытался перевернуться на бок. Японцы смотрели на него и переговаривались на своем языке. Один побежал за офицером.

   Когда офицер подошел, он какое-то время смотрел за извивавшимся американцем, затем отдал какой-то приказ.

   - Hai! - хором ответили солдаты. Трое вскинули винтовки и прицелились в пленного. Дружно прорычали "Арисаки". Американец перестал дергаться.

   Охранники жестами приказали нескольким живым пленным утащить трупы в общую могилу. Её выкопали специально для тех, кому из-за скудной не хватало сил даже ходить, ну и для тех, кого японцы убивали другими способами.

   Флетч оказался третьим, на кого указал охранник. Он даже не попытался указать на то, что японцы не имели права привлекать его к работам. Если бы попытался, его самого бы понесли к яме. Труп, над которым он склонился, весил не очень много - почти вся жидкость из него уже вышла.

   - Не повезло же тебе, браток, - сказал лейтенант.

   - Да, ну? - стоявший рядом капрал помотал головой. - Ему-то как раз повезло. Для него всё кончилось. А сколько ещё мы будем мучиться? - Флетч не знал, что на это ответить. Голова покойника легонько постукивала по земле. "Когда я окажусь на его месте?" - гадал Флетч. На этот вопрос у него тоже не было ответа.

   - Ты куда направился? - спросил Хироси Такахаси.

   - Куда-нибудь. Куда угодно, лишь бы здесь не сидеть, - ответил Кензо. Они разговаривали по-английски, чтобы отец не мог ничего понять. - Не могу больше торчать в этой сраной палатке. - Он даже не скрывал, что ругался, хотя неприличные выражения отец знал.

   - Я к тому, что вернись до того, как мы снова выйдем в море, - предупредил старший брат.

   - Да-да, - отмахнулся Кензо и выбрался из палатки, пока Хироси не принялся поучать его, что делать. То, что отец носил рыбу в японское консульство, то, что после этого он возвращался с таким лицом, будто только что пил чай с самим Хирохито... В него с детства вбили некое уважение к японскому императору, но факт, что тот правил страной, которая сейчас воевала с США, оказался весомее. Неважно, что там думал отец, Кензо твердо решил оставаться американцем.

   Впрочем, когда мимо прошел японский патруль, он был вынужден поклониться. Это умение в нем тоже воспитали с детства. Старший патруля решил, что он тоже из Японии и поклонился в ответ, чего никогда бы не сделал в присутствии хоули. Никакой гордости от этого Кензо не испытывал, наоборот, его это злило, но показывать, что у него на уме он не мог.

   По пути через Гонолулу он кланялся ещё несколько раз. Для того, кто не знал город и тех, кто не знал о произошедших в городе переменах после пришествия Восходящего Солнца, его маршрут мог показаться хаотичным. С тех пор как всю еду было приказано сдавать на общественные кухни, все стихийные рынки, возникавшие тут и там, были признаны незаконными. Иногда япошки их закрывали. Но чаще всего, торговцы относились к отправке на работы по рубке пальм как к вынужденным расходам.

   Торговали рыбой (Кензо лично видел, как этим занимался старик Дои), клубнями таро, где-то продавали рис и свежие овощи... короче, нужно было знать обходные пути. Ещё нужно было знать, где, что покупать, иначе снимут даже последнюю рубаху. Нынче всё было именно так: жизнью общества руководили те, у кого была еда.

   Но Кензо шел не за покупками. Работа на "Осима-мару" обеспечивала его едой вполне нормально. Еды хватало даже для продажи. Если бы ему захотелось кокос, он мог обменять на него летучую рыбу. Ему не нужно было выкладывать за еду пухлую пачку долларов. Если у тебя было достаточно денег, купить можно было всё, что угодно. Только это "достаточно" росло с каждым днем. Все вокруг отчаянно торговались. До Кензо отовсюду доносилась ругань на самых разных языках.

   Увидев светловолосую девушку, он замер. Неужели..? Подойдя ближе, он добавил к общему хору ругательств пару своих, потому что ошибся. Он уже начал думать, что впустую тратил время. На это он лишь пожал плечами. Как он мог тратить время впустую, если делал то, что хотел?

   В тот момент, когда он уже решил, что найти Элси Сандберг ему не удастся, он её нашел. Она тащила тяжелый на вид рюкзак, но что именно она несла, было невидно. "Разумно", - подумал Кензо. Нельзя носить еду в открытую. Чем голоднее становились люди, тем легче они решались на грабеж.

   Кензо помахал девушке рукой. Какое-то время Элси думала, что он махал не ей. Затем в её глазах вспыхнула тревога от увиденного азиатского лица. Потом она его узнала. Кензо чуть не рассмеялся, когда выражение тревоги на её лице сменилось облегчением. Она улыбнулась и тоже помахала ему. Парень направился к ней, пробираясь сквозь толпу угрюмых продавцов и возбужденных покупателей.

   - Привет, - сказал он. - Как ты? Как дела?

   - И тебе привет, - ответила Элси. - Не очень... плохо. Хочу ещё раз поблагодарить тебя за рыбу. Ты очень помог нашей семье.

   - Да это хуху, - сказал Кензо и рассмеялся. А почему нет? Японец разговаривает с девушкой-хоули по-гавайски - разве это не смешно? - Надеюсь, с тобой хорошо обращаются. "Надеюсь, японцы не обращаются с тобой, как белые обращались с японцами до войны". Он удивился собственной мысли. Разве подобное поведение не было бы честным? Но Элси, наоборот, никогда себя так с ним не вела, пока всё не перевернулось с началом войны, но лишь немного.

   Девушка пожала плечами.

   - Такое время, - сказала она, некоторым образом повторяя его мысли.

   - Ты нормально донесла рыбу домой?

   Элси снова пожала плечами.

   - Да, вроде. Мне повезло. Повсюду были полицейские, так что проблем не было. Но если бы попытались, я бы им такое устроила. Я к этому готова. - Она изо всех сил старалась выглядеть храброй.

   Учась в школе, Кензо и представить не мог, что всё так изменится. Но с тех пор, каждый из них получил свой болезненный урок.

   - Так и надо, - сказал он. - Эм... хочешь, провожу тебя до дома?

   Она замерла, совсем как, когда он помахал ей рукой, стоя посреди стихийного рынка. Затем она снова улыбнулась и кивнула.

   - Конечно. Спасибо, Кен.

   - Ладно. - Кензо немного замялся. - Твои домашние не устроят скандал, если ты заявишься домой вместе с япошкой?

   Девушка мгновенно покраснела. Он с восхищением наблюдал, как краснота пошла от шеи до самых корней волос. Но она быстро взяла себя в руки.

   - Если это будет кто-то, с кем я училась в школе, то нет, - спокойно ответила на это она и посмотрела ему в глаза. - Нормально для тебя?

   - Ага, - быстро согласился Кензо. Если бы он не согласился, она бы на него разозлилась и имела бы на это полное право. - Ты готова или нужно ещё что-то взять?

   - Готова. Идём.

   Кензо изо всех сил старался обратить на себя её внимание. Но, когда ему это, наконец, удалось, он не знал, как завязать разговор. Гонолулу не такой уж и большой город. Каждый шаг, приближавший их к расставанию, отдалял его от возможности сказать то, что он хотел.

   Элси сама пришла ему на помощь.

   - Как брат? Как отец?

   - Хэнк в порядке. - Кензо назвал Хироси по имени, которым его называли хоули. - А отец... - Как рассказывать об отце, Кензо не знал. Наконец, он сказал: - Отец родился в Японии, он... он счастлив, что всё обернулось именно таким образом.

   - О. - Какое-то время они шли молча. - В таком случае... разговаривать становится слегка волнительно. - Как и он сам, девушка старалась как можно сильнее сгладить углы при обсуждении небезопасных вопросов.

   - Ага, волнительно. - Он рассмеялся, хотя было совсем не смешно. - Настолько волнительно, что мы ни о чём, кроме рыбалки больше не говорим. Когда говоришь о ней, желания проломить кому-нибудь голову кирпичом не возникает.

   - Наверное, нет. - Элси прошла ещё несколько шагов. Кензо вдруг понял, что она тоже остерегается его. - Тебе повезло, что ты можешь выходить в море, особенно, когда вокруг столько голодных.

   - Вроде, повезло. Но, если бы я был чуть более удачлив, то сейчас учился бы в колледже и занимался бы научной работой, а не махал удочками. Разумеется, потом бы я вернулся на лодку к отцу, потому что, кто возьмет на работу япошку, пусть и с учёной степенью?

   - Неужели всё было так плохо? - Элси побелела. До сего момента она и подумать не могла о подобных вещах. Она вообще не видела никаких проблем.

   - Хорошего точно было мало, - ответил Кензо. - Образованных японцев много, а работы для них мало. Вот людям с университетским образованием и приходится работать в обувных магазинах, или в продуктовых лавках, или наниматься на сампан. Возникает вопрос: а зачем оно всё было нужно? Нет ничего приятного в том, чтобы смотреть, как на работу в офис берут кого-то с зелеными глазами и веснушками, хотя его квалификация гораздо ниже твоей.

   - Странно тогда, что ты недоволен нынешней ситуацией, - тихо сказала Элси.

   - Я - американец, - сказал Кензо, пожав плечами. - Я ещё в школу не пошел, а все вокруг уже твердили мне именно об этом. Люди убеждали меня в этом и убедили. Блин, я до сих пор так считаю. Верю в это сильнее, чем Большая Пятерка. - Компании Большой Пятерки - "Александр и Болдуин", "Америкэн Факторс", "Си Брюэр и компания", "Касл и Кук" и "Тео Х. Дэвис компания" - владели почти всем на Гавайях, по крайней мере, до войны. В их руках были банки, плантации, они могли нанимать и увольнять работников. Чем выше была должность человека в одной из этих компаний, тем белее была его кожа.

   Лишним доказательством того, кто здесь правил последние 50 лет, был район, через который они шли к дому Элси. Дома здесь были большими, сделанными из белых досок, с черепичной крышей. Кензо вырос совсем в других местах, что западнее Нууану-авеню. Людям там приходилось ютиться в крошечных хибарах или в арендуемых квартирах. Дома в этом районе не кичились роскошью, их жители не были настолько невежественны. Но богатство было заметно даже в разрушенных войной зданиях. И жили в этих домах белые.

   Лужайка перед домом Сандбергов была аккуратно пострижена. Кензо задумался, сам ли отец Элси заводил газонокосилку по воскресеньям, или у них был свой садовник. До войны он бы не сомневался, что работал садовник. А теперь? Парень был вынужден признать, что не знал правильного ответа.

   Входная дверь открылась, прежде чем он и Элси поднялись на крыльцо. Миссис Сандберг была очень похожа на Элси. Как и дочь, она в какой-то момент встревожилась, увидев японца у своего дома. Затем, она узнала этого японца, даже без объяснений Элси и её лицо прояснилось.

   - Мистер Такахаси, если не ошибаюсь? - вежливо поинтересовалась она.

   - Всё верно, миссис Сандберг, - так же вежливо ответил Кензо.

   - Благодарю вас за рыбу. Это очень ценный подарок - сказала она. Кензо кивнул. Но следующие её слова повергли его в шок: - Рада вас видеть. И раз уж вы здесь, позвольте и вам кое-что подарить.

   - А? - откликнулся он. Это было единственное, что он мог сказать - ей удалось его удивить.

   Женщина улыбнулась легкой снисходительной улыбкой - настоящей улыбкой хоули. Элси, которая подобным вещам ещё не научилась, хихикнула и сказала:

   - Идём, Кен.

   Улыбка миссис Сандберг слегка, лишь самую малость, померкла, но она быстро вернула её на место.

   - Проходите, - сказала она. - У нас есть лимонад, если хотите. Элси, отправляйся за лимонадом, а я пока схожу за подарком.

   Обстановка в доме напоминала Новую Англию: много мебели с мягкой обивкой и резьбой, дерево окрашено в темные тона, близкие к вишневым, на стенах множество картин, на столах и полках полно разнообразных безделушек.

   - Спасибо, - сказал Кензо, когда Элси принесла лимонад. Это его не удивило. Очень многие держали у себя лимонные деревья, а использовать лимоны иначе, как выжимать из них сок, не получается. К тому же, на Гавайях было больше сахара, чем где бы то ни было. Себе она тоже принесла. Кензо сделал глоток. Хороший лимонад.

   Вернулась миссис Сандберг с дюжиной аллигаторовых груш в руках. Их толстая кожа была темно-зеленой, практически черной.

   - Вот, держите, - не без гордости сказала она.

   - Спасибо огромное! - восхищенно сказал Кензо. Аллигаторовы груши - некоторые звали их авокадо - добыть было гораздо труднее, чем лимоны. Он уже и забыл, когда ел их последний раз.

   - Пожалуйста - ответила женщина. - Те, что потемнее, уже созрели. Остальные дойдут через несколько дней. Когда они станут мягкими, тогда их можно есть.

   - Хорошо. Здорово. Ещё раз, спасибо. - Кензо был рад, что она дала ему столько авокадо, чтобы он смог поделиться с отцом и братом. Сделала ли она это намеренно? Возможно. Эта женщина вряд ли упустила хорошую возможность. Он рассказывал Элси, чем занимался, и это вряд ли осталось без внимания её матери. Если Элси хоть раз упоминала о нём, миссис Сандберг вряд ли могла об этом забыть.

   Кензо решил, что она останется с ним и дочерью, но ошибся. Она тут же скрылась в глубине дома. Почему-то он почувствовал себя ещё более неуютно, как если бы она осталась. Попивая лимонад, они с Элси принялись обсуждать своих бывших одноклассников.

   Допив свой стакан, он произнес:

   - Пойду, пожалуй.

   Элси не стала возражать. Она сказала:

   - Спасибо, что проводил. Очень мило с твоей стороны. - Эти слова его приободрили.

   - Всё нормально. Рад был тебя видеть. - Эта фраза значила едва ли десятую часть того, что Кензо хотел на самом деле сказать. Собрав волю в кулак, он всё же решился: - Может, эм, будем встречаться почаще?

   Он уже убедился, что Элси, в отличие от своей матери, не очень умела скрывать эмоции. Не нужно было быть опытным сыщиком, чтобы понять, о чём она думала в данный момент. Они знакомы уже давно, но он японец. То, что он японец, и то, что они давно знакомы - не очень сочеталось друг с другом в нынешней ситуации. После 7 декабря быть японцем значило совсем не то, что значило до. Но, что бы это ни значило, он не коллаборационист, по крайней мере, не выше той планки, которая ограничивала вопросы выживания при оккупационной администрации. Поэтому...

   - Да, пожалуй, можно, - сказала Элси.

   - Классно! - Кензо ухмылялся, как дурачок. - Увидимся. - По дороге домой, он совсем не чувствовал земли под ногами.

   Поезд запыхтел и остановился.

   - Пенсакола! - объявил проводник. - Кто в Пенсаколу - на выход!

   Джо Кросетти вскочил с койки, схватил с верхней полки холщевую сумку и закинул её за плечо. В этой сумке хранилось всё его скромное имущество, но он гордился собой. Он был настолько возбужден, что не мог усидеть на месте.

   - Авиабаза ВМС "Пенсакола"! - сказал он. - Наконец-то, летать!

   Орсон Шарп тоже закинул свою сумку на спину.

   - Не дергайся, Джо, - сказал он. - До обеда мы точно никуда не полетим.

   - Но полетим же, - возразил тот. - Мы уже можем летать. И мы полетим. Это не Чапел Хилл.

   - Ну, ладно, - не стал спорить его сосед по комнате. Джо показалось, что он пытался сдержать смех и задумался, стоило ли на это злиться. Но, когда толпа курсантов направилась к выходу, он обо всём забыл.

   Когда он сходил с поезда в предыдущий раз в Южной Каролине, стояла зима. Весна во Флориде нравилась ему намного больше. Мельком он увидел Мексиканский залив. Одного этого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что прежде об океане он ничего не знал. Тихий океан у берега Сан-Франциско был иногда зеленоватого, иногда серого цвета. Он мог быть зеленовато-синим или серовато-синим. Джо и представить не мог, чтобы вода могла быть бирюзового или сапфирового, в общем, настоящего синего цвета. Этот цвет вызывал острое желание сходить искупаться. В Сан-Франциско тоже купались, но выходя из воды, клацали зубами от холода.

   Стоявший рядом Орсон Шарп сказал:

   - Никогда раньше не видел океан.

   От удивления Джо даже моргнул. Для него самого просто изменилась картинка, для Орсона же всё было в новинку.

   - Ты решил стать пилотом палубной авиации, но никогда не видел океан? - поинтересовался Джо.

   Шарп не выглядел раздраженным или злым.

   - Я решил, что во всём разберусь на месте. - Уязвить его было непросто.

   - Автобусы! Автобусы до аэродрома! - прокричал кто-то. Курсанты отправились в том направлении. Стоя в самой толпе, невысокий Джо не видел, куда указывал кричавший. Он просто пошел за остальными, словно овца в стаде. Если они шли не туда, значит и он шел не туда, зато он будет не один. Никто ничего ему не скажет, если ошибется не только он.

   Автобусы стояли именно там, где должны были. На лобовом стекле одного из них висела картонка с надписью "На авиабазу ВМС "Пенсакола". В этот раз стадо пришло куда надо. Курсанты выстроились в очередь на посадку. Во флоте очередей было даже больше, чем в школе.

   Пока автобус ехал на авиабазу, Джо сумел немного рассмотреть Пенсаколу. У многих улиц были испанские названия. Из школьных уроков истории он вспомнил, что Флорида когда-то принадлежала Испании, как и Калифорния. Джо помотал головой. Он и представить не мог, что это когда-то обретет смысл. Были ли у него шансы попасть во Флориду? Но, вот он здесь.

   Вокруг росли дубы, пальмы и магнолии. Воздух был теплым и влажным, хотя здесь, на севере Флориды присутствие зимы ощущалось сильнее, чем, например, в Майами. Вдоль улиц тянулись панельные и кирпичные дома с металлическими балконами на верхних этажах.

   - На Новый Орлеан немного похоже, - заметил кто-то позади Джо. Если бы он сам был в Новом Орлеане, это сравнение имело бы для него какой-то смысл.

   По улицам ходили белые и черные, они вместе заходили в одни и те же магазины, закупались в одних и тех же магазинах. Судя по всему, здесь у всех были равные права. Как и в Северной Каролине всё здесь говорило о том, что Джо оказался очень далеко от дома. В Сан-Франциско черных было гораздо меньше и жили они отдельно.

   Из-за названия он решил, что авиабаза ВМС находилась совсем рядом с городом. Оказалось, не так. База располагалась почти в двадцати километрах от самой Пенсаколы. По пути автобус проехал мимо большого форта из кирпича и бетона.

   - Это Форт Баранкас, - пояснил водитель, взявший на себя обязанности экскурсовода. - Во время войны между Штатами, его удерживали конфедераты, но федералы их выбили.

   Джо слышал, как в Северной Каролине тоже говорили "война между Штатами". В Сан-Франциско то время называли Гражданской войной. Курсанты из южных штатов относились к этому как-то... серьезнее, чем жители других частей страны. Разумеется, тот факт, что они проиграли, имел очень важное значение.

   - Там дальше, через канал на острове Санта-Роза находится Форт Пикенс, - продолжал водитель. - Если бы Форт Самтер не сдали, война сюда так бы и не дошла. Конфедераты его так и не взяли, хотя штурмом командовал тот же человек, что строил его до войны. Ещё там какое-то время держали вождя апачей Джеронимо.

   Наклонившись вперед, Джо взглянул на Форт Пикенс. У него было пять стен с бастионом на каждом углу. Даже сейчас он выглядел довольно крепким орешком. Он представил затянутый пороховым дымом остров Санта-Роза и вздрогнул. Нет уж, в таких местах совсем не весело.

   Вскоре он напрочь забыл и о Гражданской войне и о войне между Штатами. Из-за стаи чаек и пеликанов, круживших над Фортом Пикенс, он заметил окрашенный в желтые цвета тренировочный самолет. Весь автобус зашумел, что говорило о том, что заметил его не он один. Джо охватило волнение. Вскоре он сам сядет за штурвал этой медленной неуклюжей машины, хотя сейчас "Уайлдкэт" казался ему легким и маневренным.

   Авиабаза ВМС Пенсакола была полна контрастов. Старые здания выглядели на самом деле старыми: кирпичные строения, казалось, были возведены во времена Гражданской войны. Новые здания выглядели по-новому: это были сделанные из фанеры ангары и административные корпуса, ещё не покрашенные, а, следовательно, и не выцветшие. Позади зданий виднелся палаточный городок.

   Водитель, казалось, прочел мысли Джо.

   - Боюсь, первое время вам придется жить там, джентльмены. Новые дома строятся довольно быстро, но работы предстоит немало, к тому же, надо торопиться.

   Его слова рассмешили весь автобус. Ещё пару лет назад никто и слышать ничего не хотел о национальной обороне, не то, что обсуждать этот вопрос. Нынче же, ни о чём другом уже и не думали. Однако наверстывать упущенное оказалось весьма непросто.

   Заскрипели тормоза и автобус остановился. Курсанты похватали сумки. Когда все выбрались из автобуса, из ближайшего здания вышел лейтенант-коммандер и сказал:

   - Добро пожаловать на авиабазу ВМС Пенсакола, джентльмены. Здесь с вами нянькаться никто не будет. До тех пор, пока вы не докажете обратного, мы полагаем, что вы уже достаточно взрослые, чтобы самим следить за собой. В противном случае, вышвырнем без разговоров. Пока же, стройтесь, на обработку...

   Обработка, которую проходили курсанты, походила на ту, которую проходили коровы перед отправкой на скотобойни "Свифта" в Чикаго. Единственное отличие заключалось в том, что Джо не получил на бок штамп "Одобрено минсельхозом США", в остальном всё было точно так же. Количество бумаг, которые он заполнял в Чапел Хилл, здесь вызывало лишь насмешки.

   - Нужно сбросить их на япошек, - говорил Джо. - По мощности будет равносильно десятитонной бомбе.

   - Не поможет. - Всю бюрократию Орсон Шарп воспринимал стоически. Джо не знал, то ли восхищаться им, то ли избить.

   Жили они в двухместной палатке, которая оказалась несколько просторней четырехместной комнаты, в которой они жили до этого. Джо осмотрел отпечатанные на мимеографе бумаги, которые выдал ему петти-офицер. Он закатил глаза к небу и театрально простонал.

   - Господи, что ещё? - спросил Шарп. Любой другой курсант вместо "господи" подставил бы словцо поострее.

   - Слушай. - Джо зачитал отрывок из текста: - "Летные тренировки и академические занятия будут проходить в соотношении три к двум. Академические предметы включают в себя следующее: навигация, боеприпасы и артиллерия, идеологическая подготовка, опознавание, связь и устройство двигателей". Предметов больше, чем было там. - В присутствии других он не стеснялся в выражениях, но не при своем соседе. Джо отказывался признать, что Орсон Шарп положительно влиял на него.

   - Ну, нам всё это пригодится. - Шарп говорил настолько очевидные вещи, что мог любого свести с ума.

   - Я думал, со всеми вычислениями и расчетами мы уже закончили. Господь свидетель, как же я ошибался. - Причин для радости у Джо не было, хотя о двигателях он знал немало.

   - Я тоже не в восторге, но уйти мы уже не можем. Придется работать. - Шарп снова оказался прав. Джо не стал его бить. Ответить, почему, он бы не смог, даже, если бы от этого зависела его жизнь.

   Коммандер Минору Гэнда работал в кабинете в Гонолулу, который раньше занимал офицер ВМС США. Помещение было гораздо просторнее, чем те, что обычно занимали японские офицеры, но в остальном, ничем от них не отличалось. Работа Гэнды тоже была вполне обычной. Это немного раздражало его. Он бы не возражал, если бы его перевели сражаться куда-нибудь на Филиппины или в Голландскую Ост-Индию. Здесь слишком тихо. Он искал новых вызовов, новых битв.

   Прошло всего минут десять, как он расстался с этой мыслью, как вдруг в кабинет вбежал взволнованный радист.

   - Господин, разведка засекла два американских авианосца, направляющихся в сторону островов!

   - Ну и ну, - задумчиво произнес Гэнда. Он был удивлен. Он не ожидал, что американцы решатся напасть на Гавайи. - Давай подробности.

   - Подробностей нет, господин, - ответил радист. - Сообщение с лодки-разведчика оборвалось в самой середине.

   - А, ясно. Понимаю, - сказал Гэнда. Более подробной информации от разведчиков получить не удастся. От духов погибших воинов храма Ясукуни, ничего не добиться. Нужно думать о том, как наказать американцев за проявленную глупость. - На "Акаги" и "Сорю" передали?

   - Так точно, господин, - сказал радист. - Капитан Хасэгава сказал, что хочет, чтобы американцы подошли ближе, чтобы он мог выпустить самолеты. Им и так придется подходить ближе, чтобы атаковать Оаху.

   - Hai. Honto, - сказал на это Гэнда. Именно поэтому лодки-разведчики находились так далеко - в тысяче километров к северу и востоку от Гавайев. Ни один палубный бомбардировщик не способен пролететь такое расстояние и вернуться обратно. Гэнда взглянул на часы. Почти три. Он бы совсем не удивился, если бы американская эскадра шла к Оаху всю прошлую ночь, как японцы в декабре. Размышляя вслух, он сказал:

   - На нашей стороне был фактор внезапности. Нас они на этом не поймают. К завтрашнему утру мы будем полностью готовы к встрече.

   - Да, господин. Хотите, чтобы я что-то передал на авианосцы?

   - Только одно: удачной охоты.

   Взлетно-посадочная полоса аэродрома Халеивы была самой красивой в мире. Позади зарослей пальм и травы виднелся пляж и ровная бирюзовая полоса Тихого океана. Но ни красота, ни идеальный климат не волновали лейтенанта Сабуро Синдо. Когда он смотрел на север, то думал лишь об упущенной возможности. Как только он переехал на берег, американцы решили сунуть голову в пасть тигра. Ими займутся пилоты, оставшиеся на борту "Акаги" и "Сорю". А он...

   Подобно тому самому запертому в клетке тигру, он расхаживал взад-вперед по взлетной полосе. Остальные пилоты внимательно следили за его перемещениями. Лейтенант бросил на них взгляд, затем замер так, чтобы они смотрели на запад, в сторону заходящего солнца.

   - Надеюсь, нам не повезет, - сказал он. - Надеюсь, тем, кто сейчас на авианосцах удастся найти и потопить американцев раньше, чем они завершат ночной бросок на Оаху. Но если им этого не удастся, утром мы увидим американские самолеты у себя над головой. Понятно?

   - Hai! - хором ответил строй пилотов.

   - Было бы неплохо, - бросил Синдо. - Потому что до их прибытия вы будете сидеть и ждать. Сидеть и ждать, чтобы они пожалели о том, что решили появиться у берегов этого острова. Вы понимаете?

   - Hai! - снова ответил строй.

   Синдо нахмурился.

   - Тогда, ладно. Я останусь с вами и буду наблюдать. Любой, кто упустит хоть одного американца, хоть одного, слышите? - будет отвечать передо мной. По сравнению с любым самым вонючим янки, я намного опаснее. Вам понятно?

   - Hai! - в третий раз ответили пилоты.

   - Вот и хорошо. - Синдо повернулся к ним спиной. - Свободны. - Он слышал ворчание своих людей, но оборачиваться не стал. Пусть ворчат. Если они боятся его, врага они бояться не будут. Волновало его лишь это.

   Выдергивая сорняк, Джейн Армитидж сломала ноготь. Она даже не выругалась и не из-за того, что не хотела выглядеть неподобающе для леди. Ей до этого больше не было никакого дела. В эти дни не стоило переживать из-за сломанного ногтя. Она взглянула на руки. До войны единственное, что портило их внешний вид - это небольшая мозоль на среднем пальце правой руки, писательская мозоль. Теперь желтые наросты покрывали всю ладонь. Пальцы изрезаны и покрыты шрамами. Ногти... о них вообще уже можно не думать. Выглядели они ужасно и до того, как сломался этот. Она быстро откусила остатки. Зачем тратить время и ходить домой за ножницами? После чего Джейн вернулась к работе.

   Скоро этот день закончится. Солнце уже закатывалось за хребет Ваиана. Она примет душ, недолгий и холодный, но это будет настоящий душ. Затем пойдет на ужин. Она удивилась тому, какую необычайно важную роль для неё стала играть еда, когда её стало не хватать. От мыслей об ужине в желудке Джейн заурчало. После еды, урчание не стихнет.

   Всегда мало... Все в Вахиаве становились худее с каждым днем. То же самое можно было сказать о любом на Оаху, о каждом жителе Гавайских Территорий, но с началом войны Джейн никуда из Вахиавы не выбиралась. Ей казалось, что она вернулась назад во времени, как в повести Герберта Уэллса. Разве она не похожа на жалкого крестьянина из Средневековья, на всю жизнь связанного со своим крошечным клочком земли?

   Джейн перестала дергать сорняки. На этот раз не из-за сломанного ногтя. Где-то вдалеке слышался гул. Она нахмурилась. Японцы летали не так часто, как ВВС США до того, как Гавайи сменили владельца. Возможно, это из-за того, что им не хватало топлива. Либо они считали, что беспокоиться не о чем. Неважно почему, но они не летали.

   Гул этот не был похож на тот, что издавали японские самолеты. Джейн прекрасно знала, как они звучали. Она посмотрела в небо. С северо-востока, за хребтом Коолау, выстроившись буквой V, летели самолеты с двумя моторами и двумя хвостами. Она пристально смотрела на них, не смея надеяться...

   Самолеты пролетели над самой Вахиавой, достаточно низко, чтобы можно было разглядеть белые звезды на крыльях. Это они! Американские самолеты!

   Джейн хотелось кричать, вопить и плясать - всё сразу. Повсюду доносились радостные выкрики. Она всё слышала, но сама молчала и смотрела в небо. Вокруг слишком много людей. Если она будет радоваться слишком громко, кто-нибудь может обратить на неё внимание и доложить японцам. Никогда нельзя об этом забывать.

   Как они сюда добрались? Для авианосцев они слишком большие. Они прилетели с тихоокеанского побережья? Если так, топлива на обратный путь им, скорее всего, не хватит. Что они намерены делать?

   Самолеты были намерены бомбить аэродром Уиллера неподалеку от Вахиавы. По ним начали стрелять несколько зениток, но их было мало. Судя по всему, американцы застали японцев врасплох, как и те их, в своё время. Выступит ли 18 апреля кто-нибудь из японских политиков в парламенте с речью, похожей на ту, с которой выступил Франклин Делано Рузвельт 7 декабря? "Господи, надеюсь на это!" - подумала Джейн.

   Бум! Бум! Бум! Да, это звук разрывающихся бомб. Джейн знала эти звуки слишком хорошо, чтобы сомневаться. "Задайте им! Вломите этим сукам по первое число!" Вслух она ничего не сказала. Джейн даже подумала, что её голова сейчас взорвется от этих слишком громких мыслей.

   Но сдерживались не все. До неё донесся отчетливый боевой клич конфедератов. Кто-то прокричал:

   - Получайте, пидоры узкоглазые!

   Кто именно кричал, Джейн не поняла. Она надеялась, что и никто не понял.

   В небо потянулся густой столб черного дыма, к нему тут же добавились ещё два. Эти столбы были, конечно, далеко не такими, как те, что тянулись от Перл Харбора, но они были. Бомбардировщики поразили что-то важное.

   На кухне зазвенел колокольчик, созывая жителей Вахиавы на обед. Изумление Джейн росло как на дрожжах. На несколько минут она сумела напрочь позабыть о голоде.

   Коммандер Минору Гэнда схватил трубку дребезжащего телефона.

   - Говорите! - нетерпеливо выкрикнул он. В трубке взволнованно заговорили. Волнение Гэнды переросло в шок. - Это невозможно! - воскликнул он. Голос в трубке говорил строго об обратном. - Но, как..? - Разрывы бомб вынудили его прерваться. Бомбили далеко, не аэродром Уиллера, тот находился гораздо дальше, а где-то на западе. "Хикам!" - испуганно догадался он. - Простите, но мне нужно идти, - сообщил он офицеру на другом конце провода и повесил трубку раньше, чем тот успел что-либо сказать.

   Гэнда бросился вниз по лестнице и выбежал на улицу. Солнце закатывалось за океан. Гэнда разглядел блики света на крыльях самолетов. Он знал, как выглядел каждый японский самолет. Эти были не японскими.

   Ничьими иными, кроме американских, они быть не могли. Он проследил, как они прошли на восток над южной частью Гонолулу. Гэнда знал, как выглядели американские самолеты. Силуэты этих машин, впрочем, ему были незнакомы.

   Другие люди тоже поняли, что они американские. Об этом говорили радостные крики и вопли по всему Гонолулу. Если у него и оставались какие-то сомнения в том, что Гавайи не полностью находились под японской оккупацией, эти крики их полностью развеяли.

   Это не были палубные бомбардировщики. Это были...

   - Zakennayo! - воскликнул Гэнда. Он практически никогда не ругался, но сейчас сделал исключение. Он своими глазами видел американские армейские бомбардировщики В-25.

   В голове разом вспыхнул миллион вопросов. "Как они собираются возвращать самолеты и экипажи обратно?" Он никогда бы не подумал, что Соединенные Штаты способны послать своих людей на самоубийственное задание. Он совсем не понимал, как они собирались возвращать их обратно. Гэнда почесал голову. Да уж, загадка.

   Другим немаловажным вопросом было: "Нам-то что с ними делать?" Судя по всему, особо поделать японцы ничего не могли. Стреляли несколько зениток. Вокруг В-25 распускались черные клубки дыма. Гэнда не заметил, чтобы они причинили самолетам какой-то вред.

   Преследовавших их истребителей он тоже не замечал. Неужели они разбомбили все аэродромы на Оаху? Поверить в это Гэнда не мог. Ни один американский бомбардировщик на такое не способен. Скорее всего, они просто застали японцев со спущенными штанами. До завтрашнего утра авианалета никто не ждал. Американцы действовали на опережение. Они подняли в воздух В-25, чей радиус действия был гораздо больше, чем у обычных палубных самолетов.

   "Акаги" и "Сорю", скорее всего, мчатся на север, навстречу американской эскадре... которая, судя по всему, дальше на юг не пойдет, как ожидали от неё японцы. А расположенные на Оаху истребители оказались довольно нерасторопными.

   "Американцы, должно быть, решили оказать нам услугу", - подумал Гэнда. Это всего лишь одиночный рейд, укол булавкой, неприятность. Авианалет не решит никаких серьезных задач. Он представил заголовки американских газет, вроде "МЫ ОТБИВАЕМ ГАВАЙИ!" Жители материка будут радоваться. Они имеют на это право.

   Но, что будет, если и когда американцы решатся взяться за Оаху всерьез? Гэнда не был уверен, что они решатся. Но он был убежден, что они очень этого хотели. Они никогда не примут за свершившийся факт произошедшее в центральном Тихом океане.

   "Мы к этому не готовы, - понял Гэнда. - Мы не готовы и они нас опозорили. Мы потеряли лицо". Впрочем, подобное больше не повторится. Гэнда был одним из тех, кто сделает всё, чтобы это больше не повторилось. Если янки вернутся, они не застанут Оаху в таком же расслабленном состоянии, как сегодня. Остров будет готов ответить.

   Тем временем, не встречая практически никакого сопротивления с земли, В-25 ушли в сторону Даймонд-Хед. Неважно, какие были у Гэнды планы на будущее, сегодняшний день принадлежал им. Гэнда также быстро вернулся в кабинет. Да, этот день остался за американцами. Он сел за телефон, чтобы сделать всё, чтобы завтрашний день им не принадлежал.

   Время обеда. Время гнилой баланды. Но даже её мало, всегда мало. Флетчу Армитиджу не было до этого никакого дела. На то, чем кормили в лагере военнопленных парка Капиолани, он набрасывался яростнее, чем на самую изысканную еду в ресторане на материке.

   Чтобы понять, почему так, Альбертом Эйнштейном быть необязательно. Флетч на себе прочувствовал действие теории относительности. Когда постоянно хорошо питаешься, даже самый роскошный ужин покажется просто приятным. Когда же ты голоден, когда еды всегда не хватает, любая пища, от которой в иные времена будешь воротить нос, покажется прекрасной.

   Раньше нормальной еды было в избытке. Флетч думал о том, что у него скоро начнет расти брюхо. Сегодня же, каждая щепотка риса продлевала жизнь. Насколько? На минуту? На пять минут? Кто знает? Но даже тогда он предпочел бы стейк на косточке виду Джейн, на которой не было ничего, кроме улыбки.

   Он подумал, как у неё дела. Осталась ли в Вахиаве или улетела, спасаясь от наступавших японцев? Выяснить это у Флетча, разумеется, не было никакой возможности. Не знал он также, что в этой ситуации лучше. Япошки с радостью обстреливали колонны беженцев и, в конце концов, желающих становиться у них на пути не осталось. Если бы были, Флетч бы сейчас не стоял в строю посреди лагеря для военнопленных.

   На руку ему села муха. Он попытался её прихлопнуть, но муха улетела. Затем в ухе снова зажужжало, на этот раз где-то над головой. Слышал это не он один. Кто-то указал на запад, в сторону делового центра Гонолулу. Ещё кто-то сказал:

   - Это ещё что за хрень?

   Так как самолеты заходили со стороны солнца, выяснить, чьи они, какое-то время не представлялось возможным. Затем кто-то воскликнул:

   - Ебите меня семеро, если это не В-25!

   Не успел солдат закончить говорить, как Флетч понял, что он был прав. Ни у одного другого самолета не было такого изящного корпуса и двух хвостов. Флетч пожалел, что на Гавайях не было парочки эскадрилий этих машин, вместо неуклюжих "Дугласов В-18", у которых не хватало ни скорости, ни брони, чтобы нормально сражаться. Затем он подумал о том, что бы это изменило. Япошки и их разнесли бы прямо на земле.

   И лишь после этого Флетч задумался над тем, что американские бомбардировщики делали в небе над оккупированным японцами Оаху. Он оказался далеко не единственным таким тугодумом. Кричать вокруг начали не сразу, практически одновременно с ним самим. Через несколько секунд орал, размахивал руками и хлопал друг друга по спине, уже весь лагерь.

   Ещё через десять секунд застучали расположенные вокруг лагеря японские пулеметы. Повинуясь уже выработанному рефлексу, пленные бросились в грязь. Спустя несколько секунд, Флетч решился поднять голову и посмотреть, что же произошло. Японцы стреляли не по пленным. Они целились в бомбардировщики.

   - Дебилы тупорылые, - произнес лежавший рядом сержант. - Самолеты слишком высоко, из этих пукалок их не достать.

   - Пусть тратят патроны, - ответил на это Флетч. - Они хотя бы не по нам бьют. - Сержант кивнул.

   Самолеты продолжали лететь на восток, в сторону Даймонд-Хед. Теперь Флетч уже думал не только о том, что они здесь делали, но и откуда взялись. Из Сан-Франциско долететь они не могли. Не могли же они добраться до Оаху без возможности вернуться обратно. Могли ли эти здоровые махины взлететь с авианосцев? Флетч не знал. Он же не моряк. Но он был готов спорить на что угодно, что принес их не аист.

   Моряков в этом лагере было совсем немного. Некоторые из них клятвенно заверяли окружающих, что армейские бомбардировщики никак не могли взлететь с короткой палубы авианосца. Но объяснить их появление в небе Оаху они не могли. Вскоре споры утихли.

   Долго восторженные крики не продлились. Какой-то капитан, армейский, а не флотский, заметил:

   - Погодите, япошки с нами ещё поквитаются за то, что мы кричали своим.

   - Разумеется. Они же потеряли лицо, - согласился с ним другой офицер.

   Флетч посчитал это весьма вероятным. Что может быть более ошеломляющим, чем вражеские бомбардировщики в небе над островом, который ты считал своим? "Нежданчик, парни", - подумал Флетч. О престиже японцы заботились гораздо сильнее, чем американцы.

   Очередь на ужин снова медленно пришла в движение. Стоявшие в ней люди поднимали из грязи тарелки, которые они выбросили, когда падали наземь, спасаясь от японских пулеметов. Они спорили, которая из них чья, ругались на тех, кто наступил на чью-то посуду. Дело серьезное, ведь оно касалось еды.

   Никаких стейков на косточке ни Флетчу, ни остальным в парке Капиолани не досталось - лишь рис да зелень, которая в равной степени могла быть и овощами и простой травой, и ни тем, ни другим. Он одновременно и ненавидел эту еду и обожал её. Но каким бы отвратительным ни был ужин, после него он чувствовал себя гораздо лучше. На какое-то время вопли организма о голоде удалось приглушить до едва слышного стона.

   Повсюду пленные насвистывали и напевали "Звездно-полосатое знамя", "Прекрасную Америку", "Боже, храни Америку" и прочие патриотические песни. В голос никто не пел. Даже напевать мотив было опасно. Флетч восхищался теми, кто демонстрировал свои чувства, стараясь, при этом, не разозлить оккупантов. Он не сомневался, что и остальные чувствовали то же самое. Зачем нарываться?

   Единственный авианалет был для японцев не более чем неприятным происшествием. Он напоминал Гавайям - и Токио, - что американцы всё ещё сражаются. Но они пока не способны прогнать Японскую Империю с Тихого океана. "Плохо дело - думал Флетч, обозревая забор из колючей проволоки. - Очень плохо".

   ЛейтенантСабуро Синдо был не из тех, кто демонстрирует свои чувства на людях. Но сейчас он был настолько зол, что даже не пытался что-то скрыть. Старшие офицеры говорили, что нападения вражеской авиации до утра можно не ждать. Он готовился именно к этому. Он и остальные пилоты его эскадрильи, ждали их на авиабазе Халеивы.

   Они совершенно не были готовы к тому, что вечером, перед закатом, в небе вдруг появится вражеский бомбардировщик, выбросит свой смертоносный груз и улетит на юг. Если бы прилетело три самолета, а не один, им бы удалось разгромить весь аэродром. Но хватило и одного. "Зеро" не могли взлетать, когда вся полоса испещрена воронками.

   - Isogi! - торопил Синдо водителя бульдозера. Солдат коснулся пальцами фуражки, показывая, что и так торопился. Из выхлопной трубы бульдозера вырвался синий клубок вонючего дыма. Грейдер спихнул в воронку гору земли. Огромная тяжелая машина проехалась по засыпанной воронке, утрамбовывая грунт, оставляя на нем глубокие гусеничные следы.

   Чтобы заровнять тут всё лопатами понадобилась бы пара дней. И Синдо это понимал. Но хоть солнце уже и закатывалось за горизонт на западе, оно всё ещё светило и всё было уже готово. Каждая прошедшая минута уменьшала их шанс на месть.

   Двигаясь, словно при замедленной съемке, бульдозер отъехал назад.

   - Пошли! - выкрикнул Синдо, обращаясь к своим людям. Все побежали к истребителям. Как только Синдо скрылся в кокпите и закрыл "фонарь", техник дернул стартер. Зарычал оживший двигатель "Зеро". Следуя указаниям сигнальщика, он вывел самолет из укрытия на взлетную полосу.

   Синдо добавил оборотов двигателю. Разгоняясь, самолет пару раз подскочил на кочках, оставленных бульдозером, но взлетел он без проблем. С нетерпением лейтенант дождался, пока взлетят остальные. Собравшись вместе, они устремились на северо-восток в погоню за скрывшимися бомбардировщиками.

   Где они? Синдо не знал. Приходилось положиться на выучку, чутье и доклады с земли. Обмануть могло, что угодно. Подвести могло, что угодно и он прекрасно об этом знал. Если так и случится... Если так и случится, ничего, кроме ровной глади океана он не увидит, пока в баках не закончится топливо.

   Синдо был вынужден отдать должное американцам. Они заставили всех на Оаху скакать, словно блох на раскаленной сковороде. "Включая меня", - с горечью подумал он. Он до сих пор не понимал, как и где американцы собирались садиться. Поверить в то, что они намерены сесть на палубу, он отказывался, хотя признавал возможность того, что именно с палубы они и взлетели. Неужели они отправятся в океан, надеясь на удачу? Слишком уж сильная вера получалась.

   - Вон там, господин лейтенант! - раздался в наушниках возбужденный голос, прервавший его размышления. - Это не они, вон там, чуть ниже, на 10 часов?

   - Hai. - Голос самого Синдо звучал, на удивление, спокойно. Он зафиксировал курс американских самолетов и передал его на Оаху. Это может помочь японским авианосцам и самолетам обнаружить корабли, с которых взлетели В-25. Закончив с этим делом, он сказал:

   - Разберемся с ними.

   Сделать это будет непросто. День клонился к закату. К тому же, бомбардировщики тоже их заметили и пошли на снижение. У них был хороший запас хода. Они не настолько быстры и маневренны, как "Зеро" (за исключением не такого бронированного истребителя "Хаябуса", более маневренных самолетов, чем "Зеро", не существовало вообще), но времени зря не теряли.

   У них тоже есть зубы. Хвостовые стрелки открыли огонь по эскадрилье Синдо. Стреляли они из крупнокалиберных пулеметов. Один "Зеро" получил несколько пробоин и упал в море, окутанный столбом дыма и пламени. Одной из причин высокой маневренности этих самолетов было то, что они обладали довольно тонкой броней. Когда в них попадали, за скорость приходилось платить.

   Синдо приблизился к В-25 и открыл огонь. У него стояли пулеметы обычного полевого калибра. Он попал, точно попал, однако бомбардировщик продолжал лететь как ни в чём ни бывало. Прочная конструкция и толстая броня, хоть и снижали скорость, но свои преимущества у неё тоже были.

   В море упал ещё один "Зеро". Синдо выругался. Кто кого здесь должен сбивать? Он зашел в хвост другому самолету. В этот раз он начал стрелять из 20мм пушек. Пара точных попаданий из них могла сбить кого угодно. Вот, только, попасть было сложновато. Стреляли они медленно, к тому же, боезапас был ограничен.

   "Ближе, давай", - подумал лейтенант. Это первое правило пилота истребителя. Подлети ближе и не промажешь. Издалека стреляли только новички и бездари. Когда впереди появляется противник, его не нужно бояться. Его нужно уничтожать.

   Американцы тоже прекрасно об этом знали. Мимо Синдо полетели трассеры. Однако им приходилось целиться, а это непросто. Он выровнял нос в сторону В-25 и нажал на гашетку. Фюзеляж вражеского самолета покрыли пробоины. В какой-то момент Синдо подумал, что повторится то же самое. Но самолет завалился на бок и рухнул в океан. Но даже тогда, он оставил в воде лишь размытое масляное пятно, а не загорелся, как "Зеро". Ещё одним преимуществом американской техники были бронированные топливные баки.

   В воду упали три В-25 и один "Зеро", после чего Синдо скомандовал отступление. Если эскадрилья намерена вернуться на Оаху до темноты, уходить нужно сейчас. Бомбардировщики продолжали лететь на северо-восток, словно направлялись прямиком в Калифорнию. Всё равно, им туда не добраться. Однако Синдо продолжал терзаться мыслью, что именно они задумали.

   Возвращаясь на Оаху, он думал ещё и о том, почему не сразу удалось их обнаружить. Подлетая, он увидел, что техники аэродрома Халеивы выставили вдоль взлетно-посадочной полосы автомобили с зажженными фарами. Посадка вышла далеко не идеальной, но он справился.

   Сигнальщик помог завезти машину в ангар. Синдо заглушил двигатель, выбрался из самолета и поспешил в штабную палатку, где находилась рация. Ему хотелось знать, сумели ли японские авианосцы найти американскую эскадру.

   С ним отправились несколько пилотов. Через пару часов они услышали неприятные известия. Не японские авианосцы нашли американцев, а подлодка США нашла "Сорю". Янки, видимо, рассчитывали, что японцы бросятся в погоню и припрятали у них на пути подводную лодку. Синдо напряженно слушал, ожидая сообщений о потоплении корабля. До самой полуночи никаких новостей не поступало. Затем сообщили, что корабль получил в борт две торпеды, но взорвалась только одна. Если бы сдетонировали обе... Но этого не произошло и "Сорю" уковылял в безопасное место.

   Следом за ним отправился и "Акаги". Преследовать американскую эскадру было некому. Ради сохранения кораблей и экипажей от этого пришлось отказаться.

XI

"ДУЛИТТЛ ГРОМИТ ГАВАЙИ, - кричали газетные заголовки. - ОН ЗАСТАЛ ЯПОШЕК ВРАСПЛОХ!". Но, лишь дочитав до четвертого абзаца, становилось ясно, что шесть из шестнадцати бомбардировщиков В-25 были сбиты. Вся остальная статья представляла собой оду героизму летчиков, которых спасли в водах Тихого океана и, в чуть меньшей степени, восхваление храбрости экипажей эсминцев, которые их подобрали.

   Джо Кросетти это прекрасно понимал. Как и все остальные курсанты авиабазы ВМС в Пенсаколе, он хотел лететь вместе с Джимми Дулиттлом и его храбрыми пилотами. На самом деле, он по-черному завидовал летчикам. Ему казалось нечестным, что они полетели, а он нет! И всё это лишь потому, что они летали уже много лет, а он только сейчас поднимался в небо...

   То, что каждый третий самолет оказался сбит, а каждый второй член экипажа погиб (погибшие были даже в тех самолетах, что успели добраться до точки сбора), его нисколько не волновало. Не волновало это и самих летчиков. Они все были добровольцами. В газетах об этом писалось открыто. Джо не мог даже представить, чтобы кто-нибудь отказался от участия в подобной операции.

   Он продолжал говорить о рейде даже, когда стоял на взлетной полосе около "Стирмана", который должен был поднять его в небо. Как и все прочие тренировочные самолеты, этот биплан был выкрашен в ярко-желтый цвет, чтобы никто не мог спутать его с чем-либо другим. Те, кто не летал на "Стирманах", называли эти самолеты "желтыми психами", и в этом прозвище была лишь доля шутки. Эти машины были опасны не только для тех, кто ими управлял, но и для остальных вокруг.

   - Мистер Кросетти, если вы, наконец, перестанете думать о Гавайях и вернетесь сюда... - заговорил летный инструктор, лейтенант из Питтсбурга, по имени Ральф Гудвин.

   - Есть, сэр. Виноват, сэр. - Джо ни капельки не чувствовал себя виноватым. - Представляете рожи япошек, когда на них обрушились наши?

   У Гудвина были холодные голубые глаза и скупые движения.

   - А вы представляете своё лицо, когда я влеплю вам выговор за то, что попусту тратите своё и моё время?

   - Никак нет, сэр.

   - Ладно. Забирайтесь внутрь. Пробежимся по настройкам.

   - Есть, сэр. - Джо забрался на заднее сидение "Стирмана". Высоту кресла можно было регулировать, как в парикмахерской, подгоняя его под рост конкретного курсанта. Тот, кто сидел здесь до него, должно быть, был высокого роста, потому что Джо пришлось поднять кресло сантиметров на десять выше. Рядом он повесил рюкзак с парашютом.

   Лейтенант Гудвин, тем временем, занял место пилота.

   - Готовы там? - спросил он.

   - Почти, сэр. - Джо взял небольшое зеркальце и закрепил его на верхнем крыле самолета. В машине, за рулем которой был кто-то другой, возможно, необходимости в нем не было. Закрепив зеркало под нужным углом, он сказал: - Готов!

   - Ладно. Тогда пройдемся по списку.

   - Есть. - Джо надеялся, что инструктор не заметил отсутствия у него какого-либо энтузиазма.

   Судя по тому, как тот хмыкнул, этот факт от него не укрылся.

   - Делать это нужно каждый раз, как ваш зад оказывается в самолете. Каждый раз. Если вы что-нибудь забудете, как только вы об этом забудете, то винить сможете только себя. "Стирман" - весьма терпеливая машина, любая другая быстро вас убьет. Но ни один самолет не прощает глупость. И раз уж вам не нравится проводить проверку, её проведу я, тем более, моя шкура тоже на кону.

   Уши Джо загорелись, он пробормотал:

   - Да, сэр.

   - Ладно. - В голосе Гудвина не было слышно злости, лишь раздражение. - Двое из трех курсантов ведут себя так же. Впрочем, и они привыкают. Пройдемся по списку.

   Они проверили всё, начиная с крепления ремня безопасности Джо, и заканчивая педалями, рукояткой газа и индуктором двигателя. Всё работало так, как и должно было.

   - Всё в порядке, сэр, - сказал Джо сквозь рёв семицилиндрового двигателя.

   - Тоже так думаю, - согласился Гудвин. - Выводите машину на полосу "запад-3" и сообщите диспетчерам, что мы взлетаем.

   - Есть, сэр. "Запад-3". - Джо медленно и осторожно вывел самолет на указанную полосу. Самолет должен летать, а не кататься по земле. Ездить должны машины. Джо обменялся формальностями с диспетчером в башне. Затем он осмотрел взлетную полосу и убедился, что никто кроме него не взлетал и не садился. Здесь многое было похоже на автомобильное движение: если не следить за сигналами светофоров, очень быстро пожалеешь.

   - Вроде чисто, сэр, - сказал он Гудвину. Без одобрения инструкция он взлетать не собирался.

   - Да. Взлетайте, мистер Кросетти.

   Джо прибавил оборотов. Рёв двигателя стал громче и ниже. "Стирман" покатился по взлётной полосе. По идее, биплан был одним из самых удобных в управлении самолетов, но Джо так не думал. Даже находясь на земле, он следил за индикатором скорости. Когда стрелка достигла нужного значения, он дернул штурвал. "Желтый псих" поднялся в воздух.

   - Нежнее, мистер Кросетти, нежнее, - сказал Гудвин. - Не надо так дергать штурвал.

   - Есть, сэр. - Самому Джо казалось, что взлетел он хорошо. Он же всё-таки, взлетел, или нет?

   - Это, как учиться водить машину, - продолжал Гудвин. - Несколько часов тренировок и уже не нужно думать, что именно следует делать. Руки и ноги сами всё сделают. Это становится второй привычкой, если, конечно, не убьешься раньше времени.

   Джо был согласен с таким сравнением. Ему стало понятно, что он ещё не так хорош, как думал. Он вспомнил, как нервничал, когда только сел за руль. Несколько не самых идеальных виражей, сопровождаемых ехидными комментариями инструктора, спустили его с небес на землю.

   Но он же летал! Хоть он ещё и не достиг каких-то успехов, но он летал и учился всему, чему нужно, так что, вскоре он сможет сбивать япошек. Сейчас под фюзеляжем самолета простирался аэродром Пенсаколы, леса и болота вокруг него, синие воды бухты и даже был виден Мексиканский залив за ней. Птицы видели всё это каждый день. "Стирман" был лучше любой птицы (даже оснащенный пулеметами, он не мог конкурировать с похожими машинами, вроде британского самолета времен Первой Мировой "Сопвич Кэмел", но Джо об этом не думал).

   Приказ на посадку прозвучал раньше, чем он рассчитывал.

   - Спокойнее, - произнес Гудвин. - Нежнее. Представьте, что жонглируете яйцами. Девяносто процентов курсантов ошибаются на последних десяти метрах. Если точно будете знать, где земля, станете Чарльзом Линбергом.

   - Не хочу я быть Чарльзом Линдбергом, - бросил Джо. До нападения японцев на Гавайи Линдберг делал всё, чтобы удержать США от вступления в войну. Все знали, что сочувствовал нацистам. После 7 декабря он резко стих.

   - Ладно, станете Джимми Дулиттлом, - примирительно сказал лейтенант Гудвин.

   - Так гораздо лучше.

   Дулиттлом Джо не стал, по крайне мере, пока не стал. При посадке "Стирман" сильно подпрыгнул, аж зубы щелкнули. Инструктор что-то сказал, Джо надеялся, что в диспетчерской этого не слышали. Наконец, он обуздал непокорного зверя и заглушил двигатель.

   - Ну, как сэр? - спросил он, разрушая неожиданно опустившуюся тишину.

   Гудвин быстро восстановил непроницаемое выражение лица.

   - Ну, мистер Кросетти, могу лишь сказать, что вам нужно учиться. Видал я парней вашего возраста, которые делали всё гораздо лучше, но видал и тех, кто летал гораздо хуже. Предстоит много работы, но думаю, вы достигнете желаемого.

   Джо знал, чего хотел достичь: он хотел отправиться туда, где недавно был Джимми Дулиттл. Он совершил авианалет. Джо хотелось в одиночку отбить Гавайи. Но он не мог. И он это понимал. Но именно этого он и хотел.

   За успешное завоевание Гавайев полковник Мицуо Фудзикава получил повышение. Но, несмотря на то, что командир полка, в котором служил Такео Симицу, носил на околышах воротника три звезды вместо двух, он выглядел каким угодно, но не счастливым. Вместе с остальными Симицу стоял в строю на газоне парка. Его лицо ничего не выражало, он смотрел прямо перед собой. Со стороны казалось, что он вырезан из дерева.

   Всё равно, не поможет. Симицу это нутром чуял. После того, что случилось несколько дней назад, солдатам уже ничто не поможет.

   Полковник Фудзикава расхаживал взад-вперед. Симицу видел картину трехсотлетней давности, на которой даймё охотился с копьем на тигра в Корее. Высокородный человек был одет в забавный доспех и высокий шлем с гибким навершием. Симицу помнил всю композицию, но сильнее всего ему в память врезался полный ярости взгляд тигра. До сей поры он ничего подобного не видел.

   Даже перестав ходить, Фудзикава был, кажется, готов зарычать и броситься вперед. Вместо рыка, он заговорил ровным спокойным голосом, который пугал ещё сильнее, чем яростные крики.

   - Вы себя опозорили, - говорил полковник. - Опозорили! Слышите? Слышите?

   - Hai! Слышим, господин полковник! - хором ответили солдаты. В некотором смысле, Симицу ими гордился, но лишь в некотором, потому что, неважно, как они кричали, ничего хорошего из этого получиться не могло.

   - Позор! - повторил Фудзикава. - Вы опозорены, я опозорен, вся японская армия, весь японский флот на Гавайях покрыли себя позором. И знаете, почему?

   Разумеется, все знали, почему. И Симицу знал. Но никто не произнес ни слова. Складывалось впечатление, будто, если не говорить об этом вслух, то ничего и не было.

   Но полковник Фудзикава не постеснялся раскрыть глубину их падения.

   - Из-за американцев - из-за американцев! - мы потеряли лицо. Они бомбили Оаху, торпедировали наш корабль. Почти все бомбардировщики сумели сбежать. Это позор. Это унижение. Самое настоящее унижение.

   Весь полк как один покаянно склонил головы. Симицу тоже поклонился, но не переставал думать, в чём он-то виноват? Что мог сделать с бомбардировщиками пехотный капрал, кроме как спрятаться и надеяться, что его не убьёт? Ничего.

   Командир полка продолжал:

   - Капитана рыбацкой лодки выловили после того, как он заметил американцев и те его потопили. Из-за того, что он не заметил на тех кораблях дальние бомбардировщики, он покончил с собой. Командующий ПВО не сумел сбить ни одного самолета и тоже покончил с собой.

   Вот, теперь, полк действительно испугался. Сеппуку - это единственный способ избежать позора после поражения. Уйти из жизни не только почетно, это намного лучше, чем жить под осуждающими взглядами окружающих. Но как далеко может зайти подобная форма искупления грехов?

   - Рядовым выстроиться в два ряда лицом друг к другу, - приказал Фудзикава. - Шевелитесь, бесполезные вы болваны!

   Солдаты перестроились. Все уже поняли, что будет дальше. Будет неприятно, но могло быть и хуже. Фудзикава сам решит, когда всё закончится.

   - Сержанты и капралы, встать лицом друг к другу.

   Симицу не позволил себе проявить страх. Он через это уже проходил. А кто не проходил? Ну, кроме офицеров. В отличие от рядового состава, считалось, что офицеры - порядочные люди.

   Когда Симицу повернулся лицом к капралу Киёси Аисо, командиру другого отделения того же взвода, то он заметил, что его лицо тоже ничего не выражало. Этот капрал служил уже очень давно, ему уже было в районе сорока лет. Но обветренная кожа и бугрившиеся под гимнастеркой плечи говорили о том, что с годами он становился только крепче.

   Фудзикава прокричал:

   - Теперь вы будете бить друг друга по лицу! По очереди!

   Капрал Аисо был старше, значит, ему бить первым. Симицу приготовился. Аисо влепил ему пощечину. Несмотря на готовность, Симицу покачнулся. В голове загудело. Он помотал ею, пытаясь прийти в себя. Лицо Аисо не выражало ровным счётом ничего.

   Он встал по стойке смирно и замер в ожидании. Симицу ударил его по лицу. Голова Аисо дернулась в сторону. Он тоже замотал ею. Симицу замер.

   - По той же щеке или по другой? - вежливо поинтересовался Аисо.

   - По какой будет угодно. Разницы нет, - ответил Симицу.

   В этот раз Аисо ударил его левой рукой, удар пришелся с правой стороны. Левая рука старого солдата оказалась такой же крепкой, как и правая. Симицу тоже поинтересовался, куда может ударить. Аисо лишь пожал плечами. Симицу был правшой и ударил его той же рукой.

   Обычно сержантский состав бил только рядовых, чтобы те не тормозили и всё делали как надо. Сегодня досталось и им. Между рядами ходили офицеры.

   - Сильнее! - кричали они. - Жестче! Кто тебя учил так бить? Какой из тебя солдат?

   Как бы ни старался Симицу держать концентрацию, лицо Аисо двоилось перед глазами. Он надеялся, что в глазах старого солдата выглядел точно так же. Всё его лицо горело. Во рту ощущался привкус крови, он не был уверен, что из носа не текла кровь или сопли. Возможно, всё сразу. Аисо старался не бить его по ушам, Симицу отвечал тем же. Это не означало, что удары туда не попадали. Ладонь Симицу начала ныть от постоянных пощечин.

   Он не знал, сколько это будет продолжаться. Рядовые начали падать. Офицеры подходили к ним, били ногами и ругались. Никто даже не думал притворяться, не в этот раз. Лишь когда даже полированный сапог не мог поднять бойца на ноги, его оставляли лежать на земле.

   Наконец, полковник Фудзикава презрительно прокричал:

   - Довольно!

   Капрал Аисо вскинул руку для очередного удара. Симицу уже было неважно, ударит он или нет. После стольких пощечин, ещё одна ничего не решит. Однако Аисо остановился. Он закачался. Изо всех сил он старался удержать равновесие. Ему явно не хотелось упасть на глазах собственного отделения. Учитывая, что почти все они остались стоять, упасть для капрала означало потерять лицо.

   Ему казалось, что он уже его потерял. Ему даже хотелось опозориться. Тогда больше не пришлось бы испытывать это противное чувство.

   - Идите, умойтесь, - приказал Фудзикава. - Вы отвратительны. Ваш внешний вид позорит японскую армию.

   "И кто в этом виноват?" - мелькнула в голове Симицу вялая мысль. Но он никогда бы не сказал этого вслух, даже если бы янки принялись потрошить его кривым ржавым штыком. Дисциплина важнее всего. Поклонившись капралу Аисо - тот ответил таким же поклоном - Симицу постарался переключить своё внимание, или то, что от него осталось, на подчиненное ему отделение.

   Все уже стояли на ногах. Кто из них падал, он не понял. Спрашивать Симицу не стал. Упавший терял лицо. Весь полк его потерял. Весь гавайский гарнизон его потерял. Зачем дополнительно унижать отдельного солдата?

   Выпрямившись и высоко подняв головы, они вернулись в казарму. Там они выстроились в очередь к умывальнику, чтобы умыть лица, прополоскать рты и почистить окровавленные гимнастерки.

   - Я думал, у меня голова отвалится, - не без гордости произнёс Сиро Вакудзава.

   - Все так думали, - сказал Симицу. Бойцы дружно закивали. Капральское звание обычно освобождало от подобных проявлений насилия. Но не в этот раз. Он был весь избит, как и остальные. Никто не мог сказать, что он остался в стороне. Никто не мог сказать, что он сумел избежать наказания. Сегодня, он такой же, как все.

   - Если американцы снова явятся, мы будем готовы, - сказал ефрейтор Фурусава.

   - Разумеется, будем. Кому захочется снова всё это переживать? - Вакудзава умудрялся сохранить веселое настроение даже после побоев.

   - Что американцы намерены делать? - спросил кто-то. Симицу в это время умывался, холодная вода и обжигала и освежала, поэтому он не знал, кто именно спрашивал. Солдат продолжал: - Они не могут устроить ещё один такой же налет. Фурусава прав. Мы их размажем.

   Симицу отошел от мойки, фыркая, словно кит. Он помотал головой, разбрызгивая повсюду капли воды, что в очередной раз доказывало, насколько ужасно он себя чувствовал.

   - Если американцы снова явятся, это будет уже не одиночный налет, - сказал он. - Они бросятся сюда всей толпой, как разъяренные псы и попытаются отбить Гавайи обратно.

   Несколько бойцов его отделения снова кивнули. Те, кто из-за побоев сделать этого не смог, сказали коротко:

   - Hai.

   Обязанность по написанию отчета по нападению американцев на японский гарнизон Оаху легла на плечи коммандера Мицуо Футиды. Сам он отнесся к этому не просто как к обязанности. Прежде чем сесть перед чистым листом бумаги, он посоветовался с Минору Гэндой. Гэнда был одним из немногих, с кем Футида мог говорить прямо.

   - Не так уж всё и сложно, - сказал Гэнда. - Они поступили так, как мы меньше всего от них ожидали, вот и всё. Нельзя быть готовым к тому, чего не ждёшь.

   - Это-то как раз понятно, - ответил Футида. - Но что мне писать на остальных сорока девяти с половиной страницах?

   Улыбка Гэнды здорово омолодила его.

   - Убедите генерала Ямаситу и капитана Хасэгаву, что этого больше не повторится.

   Футида поклонился, не вставая.

   - Domo arigato, - сказал он, приправив свои слова максимальным сарказмом. - Лучше не стоит. Если подобное повторится, нам придется покончить с собой. - Он не шутил, по крайней мере, частично. Весь гарнизон погрузился в болезненную оргию самоистязания. Если американцам снова удастся их провести... прольется очень много крови.

   - Они продолжат шнырять вокруг островов. Вопреки нашим ожиданиям, сдаваться они не намерены, - сказал Гэнда. - Авианалеты с кораблей, подлодки, может, даже гидросамолеты.

   - Нужно найти способ вовремя их пеленговать, - сказал Футида.

   - Лодки наблюдения вроде неплохо справляются? Со шкипером той лодки обошлись слишком жестоко. Зачем винить его в том, что он не заметил В-25, когда их никто не заметил?

   - Лодки наблюдения не так эффективны, - настаивал Футида. - Их можно обойти, шкиперы могут что-то упустить. Понимаю, мы все ошибаемся, но мы должны были знать, что собирались делать американцы до того, как они это сделали.

   - Как? - задал резонный вопрос Гэнда.

   - Не знаю. Но выясню. Наши инженеры узнали, что за устройство американцы уничтожили в Опане перед отступлением?

   - Чем бы оно ни было, оно не сработало. Мы застали их врасплох. Пока не начали падать бомбы, они о нас и не подозревали. Ведь вы сами сигнализировали "Tora! Tora! Tora!", давая всем понять, что внезапность была нами достигнута.

   - Нет, это был мой радист Мидзуки, - ответил Футида.

   - Я думал, вы моряк, а не жалкий юрист, - заметил Гэнда.

   - Я и есть моряк. И как моряк, я хочу знать, что это за установка.

   - Мне нечего вам о ней рассказать. Не думаю, что и инженеры что-то знают.

   Коммандер Футида начал злиться.

   - А должны уже знать, Гэнда-сан. В их распоряжении было несколько месяцев. Они нашли какие-нибудь документы?

   - Вряд ли. - Гэнда пожал плечами.

   - Они должны быть! - воскликнул Футида. - Если документов нет, значит, американцы их уничтожили. А зачем американцам их уничтожать? Значит, устройство в Опане для них очень важно. Для чего им ещё так поступать?

   - Вам следует вести себя осторожнее. Иначе, скоро с вами вообще перестанут разговаривать.

   - Значит, думаете, я сошел с ума? - прорычал Футида. - Знаете, кого я хочу послушать? Американцев, которые работали над этой штукой. Они знают, что это и мы из них это знание вытащим. Некоторые - наверное, большинство - всего лишь призывники. Им нет никакого дела до того, с чем они работают.

   - Тогда, вперед. Найдите их. Допросите. Пока вы этого не сделаете, счастья вам не видать. Очиститесь. И вам станет лучше. - Говорил Гэнда так, словно рекомендовал слабительное.

   - Так и сделаю. А вам точно говорю - там что-то важное.

   Гэнда снова пожал плечами и сказал:

   - Возможно. Я не уверен, но такое возможно. Надеюсь, вы правы.

   - Я всё выясню, - сказал Мицуо Футида.

   Джим Петерсон был напуган. Как и все в лагере военнопленных в Опане. Они практически не видели самолеты, что бомбили Оаху. И Петерсон понимал, почему. Опана находилась чёрте где. Над ней даже просто пролетать было бессмысленно.

   И поделать он ничего не мог. Никто ничего не мог сделать. Заключенные лагеря могли лишь сидеть за забором из колючей проволоки, смотреть на зеленеющие окрестности и синюю полосу океана на севере, и умирать с голоду.

   Джиму даже хотелось, чтобы япошки совсем перестали их кормить. Тогда всё закончится. Ему казалось, с каждым днем он постепенно сходил с ума. Думать он мог лишь о скудном завтраке и ужине.

   - Знаешь, я совсем перестал думать о женщинах, - сказал он как-то Презу МакКинли через несколько дней после налета.

   Сержант что-то пробурчал. Петерсон решил, что так он выражал удивление.

   - Я тоже, - сказал МакКинли. - Поверь, девок я люблю, хоть на что можно поспорить, но мой болт сейчас и краном не поднять.

   - Та же херня, - сказал Петерсон. - По девкам хорошо, когда живот полон. А, когда нет... о них сразу забываешь. - Он оттянул пояс. С каждым днём его талия становилась всё тоньше. Когда он только здесь появился, то застегивал пояс всего на несколько дырок. Но вскоре дырки закончились и он выменял пояс на что-то более ценное, а для поддержания штанов он раздобыл веревку. "Скоро длины концов хватит, чтобы самому повеситься", - подумал он. Несколько человек уже покончили с собой. Может, решили не давать такой возможности япошкам.

   МакКинли посмотрел на северо-восток, туда, откуда прилетели В-25, туда, где располагался материк.

   - Интересно, попробуют ли они отвоевать Гавайи у япошек.

   - Не если, а когда. О нас не забыли. Поэтому и прилетели бомбардировщики.

   - И смогут ли? - не унимался МакКинли.

   Настала очередь Петерсона ворчать. Японцы не должны были застать американские войска врасплох. Но им это удалось. Джим и представить не мог, чтобы американцам удалось провернуть тот же маневр. Сколько всего япошки успели уничтожить, прежде чем высадить наземный десант? Даже если американцы высадятся, японцы будут драться как бешеные хорьки, защищая то, что сумели завоевать.

   На утреннем построении, после переклички, они не отпустили всех на завтрак, как раньше. Стоя в строю, Петерсон с подозрением оглядывал охранников. Что ещё они там задумали?

   В лагере в сопровождении коменданта и нескольких охранников появился нервный азиат, одетый в западный костюм, вероятно гавайский японец. Японский офицер произнес фразу на своём языке. Местный перевёл её на английский:

   - Следующим заключенным выйти из строя... - Комендант передал ему листок бумаги. Японец зачитал вслух несколько имен.

   Вперед вышел озадаченный лейтенант и несколько рядовых. Петерсон задумался, что же они натворили и что японцы собирались с ними делать. За прошедшее время он уже стал свидетелем такого количества публичных казней в назидание другим, что хватило бы на всю эту жизнь и несколько следующих.

   Но, к его удивлению и облегчению, ничего ужасного не произошло. К вышедшим подошли охранники и куда-то увели. Их не били, не пинали, ничего подобного. Вежливо с ними, конечно, тоже не обращались, Петерсон с трудом мог представить вежливого японца. Они были очень напряжены, что само по себе подозрительно.

   Когда пленных увели, восстановился обычный распорядок. Оставшиеся выстроились на завтрак. Появилась свежая тема для разговоров. Кто-то рядом с Петерсоном сказал:

   - Эти парни, ведь, не так уж и далеко от дома.

   - Ты это к чему? - спросил кто-то ещё.

   - Они работали на какой-то установке неподалеку, там их и взяли, - ответил первый. - Мир тесен, не так ли?

   - Да ну нахер, - тихо проговорил Петерсон.

   - В чём дело? - поинтересовался МакКинли. Услышанное не имело для него никакого смысла.

   Тихим голосом Петерсон спросил:

   - Слыхал когда-нибудь о радаре?

   - Не знаю. Наверное. - МакКинли задумчиво нахмурился. - Какая-то штука для дальнего обнаружения?

   - Ага. - Будучи пехотинцем, большего МакКинли знать и не мог. Но пилоты палубной авиации, вроде Джима Петерсона, знали чуточку больше. Среди прочего, они знали, что... - Одна из таких установок расположена в Опане.

   - Да ну? - МакКинли снова задумался. - Думаешь, япошки решили этих ребят допросить?

   - Не удивлюсь, - ответил ему Петерсон. Сам он с легкостью поставил на это собственный дом. - Они же о ней почти ничего не знают. - Насколько он слышал, японцы вообще не знали про существование радара. Всё было похоже на то, что они вдруг именно это и выяснили - чего-то не знали.

   - Ну, блин. Я-то решил, что этим козлам просто повезло, что япошки не отделали их прямо на месте. Им, что понадобилась консультация специалистов?

   - Не уверен, но склонен думать, что так оно и есть, - мрачно сказал Петерсон и огляделся. - О таких вещах лучше вслух не говорить. И слово "радар" не употреблять. Иначе, япошки захотят узнать, что ты об этом знаешь.

   - Ну, блин, - повторил МакКинли, но уже другим тоном. Он обернулся, словно ожидая увидеть за спиной подслушивающего охранника. Петерсон на его месте переживал бы за других заключенных. Здесь трудно определить, кому можно доверять, а кому нет. МакКинли кивнул, словно соглашаясь с собственными мыслями. - Ясно.

   - Вот и умничка, През.

   Очередь на завтрак медленно ползла вперед. Еды, как всегда оказалось очень мало и она была ужасной. И, опять же, как и всегда, все тарелки и чашки были дочиста вылизаны. Хуже недостатка еды было только полное её отсутствие. Лагерный рацион был близок к нулевому, но это всё же хоть что-то.

   В небе пролетели истребители. После авианалета япошки стали намного серьезнее относиться к охране неба. Петерсон взглянул на самолеты и вмиг посерьезнел.

   - Да ёпт! - воскликнул он.

   - А теперь-то что? - поинтересовался През МакКинли.

   Петерсон указал на истребители.

   - Это не "Зеро", - авторитетно заявил он. Говорить так он имел полное право. Не только потому что разучивал силуэты вражеских самолетов, а прежде всего потому, что именно такой сбил его "Уайлдкэт". - Это какая-то армейская модель.

   - Да? И чего? - През не улавливал смысла в его словах. Он парень смышленый, но кругозор у него насквозь сержантский. А ещё он пехотинец. Всё, что происходило в небе и на море не имело для него никакого значения.

   Петерсон пояснил мысль:

   - Хрена с два они сюда сами прилетели. Эти узкоглазые твари их сюда отдельно привезли. Этот остров, по сути - один огромный авианосец посреди Тихого океана и япошки используют его на полную катушку.

   - Они привозят самолеты. Привозят для них топливо и боеприпасы. Даже жратву для солдат привозят. - МакКинли указал на охранника. Тот определенно от недостатка еды не страдал. - А остальным что? Хер с маслом.

   - Ага, - согласился Петерсон. Сам он думал о том, насколько ещё сможет похудеть, прежде чем упасть без сил. Точного ответа он не знал, но не сомневался, что скоро выяснит.

   На этот раз возвращение Оскара ван дер Кёрка на пляж Ваикики сопровождалось более продолжительными возгласами зависти. Он был не единственным, кто переделал свою доску под парус. К нему присоединились ещё несколько человек, включая Чарли Каапу. Но он не обращал на них внимания. Рыбы всем хватит. Некоторые ходили на досках под парусом скорее ради забавы, нежели за рыбой. Оскару доводилось видеть, как они выполняют довольно причудливые пируэты. Чем дольше он за ними наблюдал, тем сильнее ему хотелось повторить то же самое самому. Он как-то попробовал, но те ребята оказались намного мастеровитее него.

   Рядом с Оскаром Чарли Каапу устанавливал парус на доску.

   - Ты - тот самый хитрый хоули, который это придумал, - сказал ему Чарли. - Когда ты об этом только заговорил, я решил, у тебя ничего не выйдет. Я ошибался.

   Оскар пожал плечами.

   - Что с того, что это придумал хоули? Сёрфинг-то придумали гавайцы.

   - Это было уже давно, - сказал Чарли. Для него, казалось, это имело очень большое значение, в отличие от Оскара. - Всё было нормально, пока мы соревновались сами с собой, понимаешь? Но потом пришли вы, хоули. Вы знали и умели то, чего не знали и не умели мы, поэтому мы и перестали придумывать что-то новое.

   Неужели поэтому гавайцы были теми, кем были? Оскар не знал. Большинство из них просто плыли по течению жизни, ни о чём не задумываясь.

   Так как Оскар и сам, переехав на Гавайи, лишь плыл по течению жизни, винить местных за это он не мог. Он проверил крепление мачты и сказал:

   - Поехали.

   Рыбаки расступились в стороны. Оскар задумался, остался ли на Оаху хоть один пляж, не облепленный рыбаками. Если он не ошибся в расчетах, таковых остаться не должно. Рыбалка нынче - не просто спорт. Море, как и разбитые повсюду огороды, отныне кормило местное население. Если нет доступа к рыбе или овощам, чем же тогда питаться? Рисом, если только, да и то, его будет явно недостаточно.

   Он соскользнул в воду. Как всегда, вода Тихого океана не была ни слишком холодной, ни слишком горячей.

   - Самое-то, - пробормотал он. Не в первый раз он подумал о Златовласке и трёх медведях.

   Вместе с Чарли он скользил по волнам до тех пор, пока не появилась возможность развернуть парус.

   - А ты, в натуре, смышленый сучонок, - крикнул ему Чарли. - Мог бы делать лодки под парусом и заработать миллионы!

   Если бы эта мысль пришла Оскару в другое время, в его словах мог бы быть резон. Но пока...

   - Тут вокруг немного война идёт.

   - А, да. Я помню. - Судя по тому, как он сказал, до того как Оскар ему напомнил, Чарли об этом совсем забыл. Оскар рассмеялся, подумав, что это могло быть правдой. Сам он никогда бы не смог забыть ужас, который обуял его на пляже Ваимеа, когда они оказались под огнем наступавших японских войск с одной стороны и американцев с другой. Помнил он и о том, как обмочился от страха.

   Об этом не знал никто, даже Чарли. Оскара внезапно посетила одна мысль. Он взглянул на приятеля. А вдруг с Чарли случилось нечто подобное? Возможно, подобные мысли были следствием желания найти товарища по несчастью, но если Чарли тогда не перепугался до смерти, то он - не человек.

   "Правду я никогда не узнаю, - думал он. - И спросить не могу. И он не может спросить у меня. Такие дела".

   Чарли управлял доской под парусом так, будто он придумал эту конструкцию, а не Оскар. Ничего удивительного: любой профессиональный сёрфер быстро осваивал хождение под парусом. Однако Чарли словно наслаждался движением, благодаря силе ветра. Чарли вообще умел наслаждаться чем угодно. Если он от чего-то не получал удовольствия, он этим не занимался.

   - Ты больше не встречал ту беленькую? - поинтересовался он.

   - Сьюзи? Нет, не встречал. - Оскар помотал головой и пожал плечами. - В постели она - огонь, но во всём остальном с ней тяжело.

   - Ага, бывают такие дамочки. - Чарли всё ловил на лету. - Пока можешь, наслаждайся ими, затем целуй и прощайся. - Сам он поцеловал уже немало женщин на прощание. Но, в отличие от Оскара, он никогда об этом не переживал. - Никаких хуху, - сказал он. Эта фраза могла стать его девизом.

   Оскар обернулся через плечо. За спиной отдалялся берег Оаху. Он исчезал намного быстрее, чем, когда Оскар ходил на одной доске.

   - Нужно разделиться, - сказал он. - И это не потому, что я тебя не люблю, а потому, что так мы поймаем больше рыбы. - Чарли разразился хохотом и послал Оскару воздушный поцелуй.

   - Ага. - Чарли не стал спорить. К возможному голоду он относился очень серьезно. - Увидимся, аллигатор. - Он повернул к западу, гладко скользя по воде.

   "Так ли я хорош, как он?" - подумал Оскар и пожал плечами. Возможно, он ходил по волнам не так стильно, но всё же довольно неплохо. Он повернул на восток, стараясь разойтись с Чарли Каапу как можно дальше.

   Улов в этот день выдался неплохим. Не идеальным, но всё же неплохим. Удалось поймать рыбы для себя, для Эйдзо Дои и на продажу. Японцам не удавалось взять под контроль парусные доски также, как они контролировали сампаны. Всё, что не доставалось слесарю, он мог либо съесть сам либо продать на стихийном рынке. Немного наличности никогда не помешает. Поесть что-нибудь помимо рыбы и скромной порции риса, тоже было бы неплохо.

   Когда Оскар явился с рыбой в захламленную мастерскую Дои, тот поклонился.

   - Ты хорошо парень, платить хорошо, - сказал японец на языке, отдаленно похожим на английский.

   - Само собой, - ответил ему Оскар. - Я всегда плачу по счетам. - Он говорил правду. Иногда время оплаты затягивалось - он и до войны не шиковал - но о своих обязательствах Оскар никогда не забывал. Когда у него появлялись деньги (или, в данном случае, рыба), он всегда платил.

   - Хорошо, хорошо - сказал Дои. - Некоторый японцы, не весь японцы, ставить парус и забыть платить. - Его лицо искривилось, будто он нюхнул тухлятины.

   После Дои, Оскар отправился на открытую площадку, которые после начала войны во множестве появились на месте продуктовых лавок и супермаркетов. Почти все они находились к западу от Нууану-авеню, в азиатских кварталах. Хоули приходили сюда за покупками, или, как Оскар, чтобы что-нибудь продать, но в их районах рынков практически не было. Складывалось впечатление, будто они до сих пор считали, что торговля лучше подходит японцам и китайцам. Либо азиаты проще относились к подобному занятию.

   Рыба всегда расходилась быстро. Оскар разжился наличностью и фруктами. Диетолог, возможно, заметил бы, что он питается несбалансированной пищей, но ему не было до этого никакого дела. Он был готов убить за сочный гамбургер и порцию картошки-фри, но, кроме нескольких миллионеров, мясо позволить себе никто не мог.

   С деньгами в кармане и свежими фруктами в сумке, он направился обратно на Ваикики. Автобусы не ходили - топлива не было. Некоторые предприимчивые азиаты выкатили велосипеды и рикши, но ехать на них Оскар позволить себе не мог. Сама мысль о том, чтобы ехать в повозке, запряженной человеком, пусть этот человек впрягся в неё добровольно, была ему противна. Но некоторых зажиточных хоули и японских офицеров это не останавливало. Если бы они вели себя с животными так же, как ведут себя с людьми, на них бы обрушилось общество по защите животных от насилия. И это, не говоря о том, что они делали с американскими военнопленными.

   - Оскар! Эй, Оскар! - на противоположной стороне улицы ему махала Сьюзи Хиггинс. На ней было ярко-голубое шелковое платье, которого на ней определенно не было, когда она уходила из его квартиры.

   - Ёлки зелёные, - тихо проговорил он, затем уже громче: - Привет, Сьюзи! - Что говорить дальше он не знал. Как правило, ему не приходилось встречаться с бывшими подружками после расставания. Они садились на лайнер компании "Пан Ам", следовавший на материк и всё. Если бы не японское вторжение, Сьюзи поступила бы точно так же. Оскар перешёл на другую сторону улицы. Уклониться от запряженной лошадью повозки с зеленью было гораздо проще, чем избежать грузовика.

   - Как оно? - спросил он и добавил: - Отлично выглядишь.

   Она всегда выглядела отлично. А сегодня даже лучше. Она приобрела настоящий гавайский загар, который синее платье только подчеркивало. Сьюзи склонила голову и задорно улыбнулась.

   - А ты... еды тебе хватает.

   - Возможно, возможно, - сказал он. Девушка громко рассмеялась. Оскар понял, что можно расслабиться. Если он не расслабиться, то может сорваться, пойдут слухи. - Как поживаешь? Чем занимаешься?

   - Преподаю, и ударение не на "даю", похабник, - Она шмыгнула носом и подмигнула Оскару. - Кажется, я тут самый востребованный секретарь. Несмотря на то, что все мои рекомендации остались на материке, мистер Андерхилл убедился в моих навыках.

   - Не сомневаюсь, - спокойно сказал Оскар. Она сделала вид, что уколола его. Он сделал вид, что поражен. Оба рассмеялись. Оскар бы совсем не удивился, если бы она на самом деле была первоклассным секретарем. За что бы она ни бралась, у неё всё получалось. Она за всё бралась так страстно, словно эту деятельность на следующий день должны объявить вне закона.

   - А ты как? - спросила она.

   - Учу сёрфить. Сам учусь ходить под парусом. Слышала про парусные доски? - Он дождался, пока она кивнет, затем принял героическую позу и заявил: - Это я их изобрел. Ловлю рыбу, продаю её или меняю на всякие вещи.

   - Ты изобрел парус для доски? -переспросила она. Оскар кивнул, Сьюзи ухмыльнулась. - Круто. Я видела, как люди под ними ходили. Может, и тебя видела, кто знает?

   - Как будто тебе было какое-то дело. - Оскар изо всех сил постарался сказать это так, чтобы это не звучало как издёвка.

   - Возможно. Пока не проверишь, не узнаешь.

   - Чтобы меня потом укоряли в моих ошибках? Нет, уж.

   - Нам же было весело. - Сьюзи, возможно, хотела, чтобы он принялся отрицать её слова, но Оскар не стал. Она продолжила: - Может, и снова будет.

   - Снова начнем ругаться. - Теперь уже Оскару хотелось, чтобы она отрицала его слова.

   - Или не начнем, - заметила она. Если она имела в виду, что он неправ, то неправ не до конца.

   Он думал, что начнет злорадствовать, но не стал. Он сказал:

   - А что не так с тем парнем, с которым ты работала?

   Сказав это, он подумал, что Сьюзи разозлится. Но он ошибся. Она говорила совершенно спокойно, словно констатировала факты:

   - Андерхилл? У него жена-китаянка и трое детей, он в них души не чает. Бывает. - Она пожала плечами, давая понять своё отношение к этой истории.

   В койке им было неплохо. Всё прочее? Как он и сказал, со всем прочим были проблемы. Компенсировало ли одно другое? Возможно. Она ничего у него не украла, хотя возможности были. Оскар решил, что всё закончилось.

   - Ты заходи, если что, - сказал он, понимая, что может и пожалеть о своих словах.

   - Ты живешь там же, в Ваикики? - спросила Сьюзи. Когда Оскар кивнул, она продолжила: - Может, ко мне будешь приходить? Это ближе.

   - Ладно, - ответ Оскара был чем угодно, но не согласием.

   Подобное поведение разозлило Сьюзи.

   - Слышь, умник. Знаешь, сколько парней готовы отдать левую руку за подобное приглашение? Знаешь? - полушутя, полувоинственно спросила она.

   - Много, наверное, - ответил Оскар. - Если они начнут ломиться в дверь, можно, я выпрыгну в окно?

   - Ты ужасен, - нахмурилась Сьюзи Хиггинс. - Идём, пока я не передумала.

   Её квартира была больше, чем у Оскара и явно дороже. Он задумался, чем она за неё расплачивался, и помотал головой. Какими бы ни были её развлечения, она ими не зарабатывала. Зато она сумела избежать тех проблем, с которыми сталкивались те, кто жил тут постоянно.

   Как только за ними закрылась входная дверь, Сьюзи стянула через голову платье и спросила:

   - Ну, что, веселиться будем?

   Оскар прижал её к себе.

   - Ага, - ответил он.

   Капитан Киити Хасэгава мрачно посмотрел на Минору Гэнду.

   - С армией всегда сложности, - сказал командующий гавайским флотом.

   - Так точно, господин, - сказал Гэнда. Это был единственно возможный ответ на гнев начальства.

   - Здесь, в своей каюте на "Акаги" я могу не скрывать своего мнения об этих людях, - продолжал капитан. - А вы не станете об этом распространяться.

   - Не стану, господин, - ответил Гэнда. Такой ответ также был единственным из возможных.

   Хасэгава наклонился к тумбочке и вытащил оттуда бутылку виски. Он порылся в тумбочке ещё немного и извлек два бокала. Капитан разлил виски по бокалам, один взял себе, а другой передал Гэнде.

   - Kampai! - воскликнул он.

   Гэнда ответил тем же. Виски прошел по пищеводу, попал в желудок и зажег там небольшой огонь.

   - Что вы можете сделать? - спросил коммандер.

   - Нихрена я не могу, - ответил Хасэгава. - Генерал Ямасита повсюду меня опережает. Он упрямый как баран и не на много умнее.

   - Господин, - осторожно заговорил Гэнда. - Армия и флот должны действовать сообща. Нужно защищать остров, поэтому все должны делать то, что нужно и знать, что делают другие.

   - Да-да, - сказал Хасэгава, давая понять, что говорил он не об этом.

   Чувствуя это, Гэнда заговорил ещё осторожнее:

   - Американцы, когда здесь стояли, тоже разделяли обязанности. Это им не очень-то помогло. Именно поэтому Гавайи теперь у нас. Хотите поступать, как они?

   Его слова заставили капитана Хасэгаву задуматься. Он медленно отпил из бокала, затем произнес:

   - По крайней мере, американцам хватило ума поставить во главе островов моряка.

   "Так, вот, что тебя гложет", - догадался Гэнда. Вслух он сказал:

   - С этим никто ничего поделать не может, господин. Те, кто способны изменить командную цепочку, находятся в Токио.

   - А то я не знаю! - с горечью ответил Хасэгава. - Меня даже не желают слушать. Особенно они не хотят меня слушать после американского авианалета. Они хотят лишь побольше прислать сюда солдат и армейских самолетов. Как будто армию нужно сюда пинками загонять! - Он допил виски и долил себе ещё.

   Пытаясь сохранить внешнее спокойствие, Гэнда сказал:

   - Теперь-то в армии понимают, насколько важно было захватить острова.

   - Возможно, - сказал Хасэгава. - А, может, и нет. В армии сказали: "Захватим всё от Японии до Гонолулу". Просто сказали. А делал всё флот. А, когда здесь оказались и люди и самолеты, в армии хоть на секунду задумались над тем, каких трудов стоит поставлять сюда еду и топливо в достаточных количествах? Вряд ли! В армии считают, что мы можем привезти всё, что угодно, по щелчку пальцев.

   - Я просмотрел данные по ситуации с едой, господин. Всё не так уж и плохо. Гораздо лучше, чем было сразу после капитуляции.

   - Да, я в курсе, - согласился Хасэгава. - Выращивание еды здесь помогает мало. Толк будет, когда мы вырубим все плантации сахарного тростника и ананасов и засеем землю рисом и другими культурами, культурами, которые можно есть. Но бензин на деревьях не растет!

   За поставками топлива Гэнда тоже следил. Он следил вообще за поставками всего, что только можно - такой уж он был человек.

   - У нас его... достаточно, - наиболее осторожно сказал он.

   - Да, для ежедневных нужд топлива хватает, - согласился Хасэгава. - А, что если придется сражаться? От меня не дождешься доброго слова об американцах. Мы их разгромили, как и должны были. Но на длинной дистанции нам с ними не тягаться, так как у них просто больше ресурсов. Можем ли мы то же самое сказать о себе?

   Гэнде очень бы хотелось, чтобы Япония обладала ресурсами Америки. Но он знал, что это не так. Война велась именно за них. Японской Империи была нужна нефть, резина, олово - всё то, что поддерживало бы её величие.

   - Когда победим, тогда и сможем говорить об этом уверенно, - сказал Гэнда.

   - Потом, да. А сейчас? - Хасэгава посмотрел в сторону. - Премьер-министр может позволить себе думать о том, что будет потом. А меня волнует сегодняшний день. Я понимаю, что я всего лишь невежественный моряк, но в моем представлении, всё выглядит так: если не добиться своих целей сейчас, потом добиться их будет невозможно.

   Гэнда считал так же. Так он и сказал, добавив:

   - Если нам здесь больше не нужны солдаты и самолеты, мы можем больше поставлять припасов для тех, кто уже тут. Это поможет нам дольше продержаться.

   - Разве мы не должны везти всё? - поинтересовался Хасэгава.

   - Должны, - не стал спорить Гэнда. Как и Хасэгава, он знал, что грузоподъемности японского флота было недостаточно, чтобы своевременно поставлять и подкрепления и припасы для них. - Если бы мы точно знали, что американские подлодки не станут нам помехой...

   Хасэгава выглядел таким же грустным, как и Гэнда. Когда американцы впервые потопили японский транспортник, эту новость обсуждали все. Можно было смело обвинять янки в бесчеловечности. С тех пор подобное произошло ещё несколько раз, а японское правительство хранило молчание. Признаться в этом означало примерно то же, что признаться в том, что вы носили слишком узкую обувь. Бомбардировщики с материка Гавайям не мешали. Подлодки с западного побережья тоже особых проблем не доставляли.

   - В армии утверждают, что мы не будем топить подлодки до тех пор, пока они не начнут мешать нам всерьез, - сказал Хасэгава.

   - Пусть сами попробуют! - взорвался Гэнда. - Мы делаем всё, что можем. Снаряжаем конвои, маневрируем. Высылаем в патрулирование эсминцы. Используем все навыки, полученные в ходе последней войны в Средиземном море и в Индийском океане.

   - Да, я в курсе, - с грустью ответил Хасэгава. - Но этого недостаточно.

   - Это потому, что и тогда, и сейчас, мы действуем, отталкиваясь от действий американцев.

   Капитан Хасэгава пристально посмотрел на Гэнду.

   - Коммандер, вся эта операция в большей степени ваше детище, чем чьё-либо ещё, включая адмирала Ямамото. Мы сделали всё, чтобы захватить эти острова. Честно говоря, мы сделали даже больше, чем могли. Почему же вы всё ещё недовольны?

   - Две причины, господин, - ответил Гэнда. - Во-первых, я полагал, что потеря Гавайев выбьет из американцев весь дух, и они выйдут из войны раньше, чем она начнется в полную силу. Как видим, этого не произошло. Они всё ещё сражаются. Они пока ещё не разобрались, что намерены делать и как именно. Мы можем лишь надеяться, что эти раздумья займут у них как можно больше времени. Поэтому, я перехожу ко второй причине. Захватить острова - это одна задача. Удержать их - совсем другая.

   - Ах, да, - со сталью в голосе произнес Хасэгава. - Ах, да. Именно из-за того, что эти острова нужно удерживать, мы и имеем дело с этой армейской деревенщиной.

   Гэнда позволил себе улыбнуться.

   - Они говорят: "Захват Гавайев - единственная причина, почему мы заодно с этими флотскими снобами".

   - Мне похер, что там говорят в армии. - Сейчас Хасэгава сам говорил, скорее как деревенщина, нежели как сноб. - Мне нужна замена. Я уже известил об этом Токио. Здесь нужен флотский офицер того же ранга, что и Ямасита. До тех пор у меня нет никакой уверенности в том, что мы сумеем удержать острова, так как армия делает всё возможное, чтобы это не допустить.

   Гэнда не мог высказать вслух то, что думал. По крайней мере, не в присутствии непосредственного командира. Своими мыслями Гэнда мог поделиться только с Мицуо Футидой, а тот, он был уверен, мог поделиться своими мыслями с ним. С капитаном Хасэгавой подобная откровенность невозможна, учитывая, что Гэнда считал, что командующий Императорским флотом на Гавайях допустил фатальную ошибку. Гэнда был уверен, что Хасэгаву освободят от занимаемой должности. Он сделал всё, чтобы его нахождение на этом посту стало невозможным. Однако Гэнда не думал, что флот пришлет сюда адмирала, дабы уравновесить армейского коменданта. Подобные решения принимались в правительстве, а глава кабинета Хидеки Тодзио сам когда-то был генералом.

   Когда Гэнда ничего не ответил Хасэгаве, тот очень захотел узнать, что же именно он скрывал. Но командир "Акаги" не стал давить на Гэнду, он лишь сказал:

   - Мы закончили, коммандер.

   - Есть, господин. - Гэнда поднялся, отсалютовал и покинул капитанскую каюту. Как и всё остальное на корабле, каюта капитана имела массивную водонепроницаемую дверь. Гэнда прикрыл её максимально осторожно, но она всё равно громыхнула. Грохот металла о металл лучше всего характеризовал близившийся конец.

   Когда майор Хирабаяси внезапно созывал местных жителей, Джейн Армитидж всегда начинала волноваться. После того, как мистер Мёрфи в буквальном смысле лишился головы, она боялась, что главный в этой части острова японец решит преподать местным ещё один урок. Даже одного такого урока было слишком много.

   Ёс Накаяма стоял рядом с Хирабаяси и переводил. Когда он превращал взволнованную японскую речь майора в английскую, его лицо оставалось бесстрастным.

   - Правительство Японской Империи с радостью объявляет о том, что войска генерала Хоммы захватили остров Коррехидор. Также сообщается о капитуляции Порт-Морсби в Новой Гвинее. - Он постоянно останавливался и ждал, пока договорит Хирабаяси.

   Джейн знала, где находится Новая Гвинея, но даже если бы Хирабаяси прижал к её горлу лезвие меча, она бы не сказала, где искать этот Порт-Морсби. Она помнила, что Новая Гвинея располагается неподалеку от Австралии. Если японцы её захватили, значит ли это, что они готовы вторгнуться и на южный континент?

   Кто способен их остановить? Всё время, до того самого дня как Джейн выставила Флетча за дверь, тот утверждал, что США, случись что, наголову разобьют японскую армию. Тогда ей казалось, что он знал, о чём говорил. Но последующие события доказали, что солдатом он был таким же никчемным, как и мужем.

   - Banzai! Слава Японской Империи! - воскликнул Накаяма.

   - Banzai! - воскликнули жители Вахиавы. Джейн возненавидела себя за то, что присоединилась к этим крикам. Но не кричать было нельзя. С теми, кто отказывался, случалось всякое нехорошее. Опасно было даже просто беззвучно открывать рот. За вами могли следить. Вас могли подслушивать. Ни с кем нельзя делиться своими мыслями, если это не мысли, одобренные японскими властями.

   Джейн осмотрела толпу. Немало людей радостно приветствовало появление в небе над Вахиавой американские бомбардировщики, летевшие громить японские самолеты на аэродроме Уиллера. С того времени многие исчезли. Что случилось с ними? Те, кто знал, не говорили. Незнание того, что произошло с теми людьми, пугало остальных ещё сильнее.

   Кто же их предал? Очевидно, верить местным японцам ни в коем случае нельзя. Это не значит, что никто из них не заслуживает доверия. Некоторые, те, кто помоложе, явно симпатизируют Америке. Но другие умело притворялись. Выяснять, кто из них кто, могло стоить жизни. Гораздо проще считать врагами их всех.

   Но, как бы ни хотела думать Джейн, с белыми тоже всё было не так просто. Некоторые, не скрываясь, сотрудничали с оккупантами. Но они, хотя бы, прямо вызывали отвращение. Но были и таящиеся в кустах змеи, которые убивали лишь, когда кусали.

   Что касается китайцев и филиппинцев, Джейн даже не брала их в расчёт. Что до войны, что сейчас, она практически не имела с ними никаких дел. Для её они скорее были частью пейзажа, нежели людьми, наделенными какими-то правами.

   Майор Хирабаяси снова заговорил по-японски.

   - Можете идти, - лаконично перевел Накаяма. Возможно, комендант сказал что-то вроде: "Свободны". Так обычно говорили те, кто привык руководить. Накаяма ничем, кроме собственного сада, никогда не руководил, поэтому и говорил по-другому.

   С тех пор как он стал правой рукой Хирабаяси, Джейн стала относиться к нему чуточку теплее. Он делал для Вахиавы всё, что мог. Приказы японцев он объявлял без видимого удовольствия и так, чтобы было заметно, что исходят они не от него. Она относилась бы к нему лучше, если бы Накаяма отказался сотрудничать с майором, но тогда ситуация могла быть намного хуже.

   Ей захотелось вернуться в квартиру, лечь и просто лежать. Но её желания сильно разнились с обязанностями. Нужно было вернуться на картофельную грядку, прополоть, выловить и передавить всех жучков.

   Каждый раз, когда Джейн смотрела на свои руки, ей хотелось плакать. Мозоли, короткие, потрескавшиеся, почерневшие ногти... Если бы руки других людей выглядели как-то иначе, всё было бы ещё хуже. Работая, Джейн замечала, как под кожей бугрятся мышцы. Она похудела. Она и раньше не считала себя толстухой, но сейчас стала стройной, как никогда прежде.

   Разумеется, столько работать, как сейчас, ей раньше тоже не доводилось. Обучение третьеклассников очень сильно отличалось от работы в огороде. Кто-то из не самых дальних её предков был фермером. Как и у всех, практически. Теперь она понимала, почему они переехали в город и нашли другую работу. Чего она не понимала, так того, почему те, кому не нужно было самим выращивать урожай, занимались этим. Нужно или умирать от голода, либо быть сумасшедшим, чтобы целыми днями гнуть спину над грядками... разве, нет?

   По пути на огород, ей встретились двое японских солдат. При их появлении Джейн покорно отошла в сторону и поклонилась. Солдаты прошли мимо, словно её вообще не существовало. Это гораздо лучше, чем, если бы они обратили на неё внимание. Когда они её замечали, она с огромным трудом сдерживалась, чтобы не побежать. Изнасилований в Вахиаве практически не было, но всё же иногда они случались. Одной женщине хватило смелости высказать майору Хирабаяси своё недовольство. Ничем хорошим это для неё не закончилось. Никто никогда не станет судить японцев за то, что они вытворяли с местными.

   Работая в огороде, склонив голову над грядками, Джейн чувствовала себя в чуточку большей безопасности. Не только потому, что там она была менее заметна, а ещё и потому, что находилась среди других людей. Если японский солдат захочет утащить её в темный угол, они могли закричать. О том, какой толк мог быть от этих криков, Джейн старалась не думать.

   Откровенно говоря, она вообще старалась ни о чём не думать. Не думая, время летело немного быстрее. Что бы ни произошло, это просто... произошло. Подобное отношение было наиболее удобным практически для всех событий.

   Хиро Такахаси, как обычно, нёс улов в японское консульство в одиночку. Ему очень хотелось, чтобы Хироси и Кензо пошли с ним, но уговорить их он даже не пытался. Он вообще перестал общаться с ними на любые темы, связанные с политикой или войной. Их убеждения оказались такими же твердыми, как и его собственные. Сам Хиро, конечно, смотрел на это иначе. По его мнению, сыновья были упрямыми малолетними дебилами.

   Он поклонился часовым у входа в здание. Те поклонились в ответ.

   - А, вот и рыбак! - воскликнул один. - Что сегодня принесли, господин рыбак? Что-нибудь особенное? - Он облизнул губы.

   Хиро рассмеялся и помотал головой.

   - Всего лишь тунец, - сказал он. - В это время года он довольно медлительный.

   - Тунец - это хорошо, - сказал охранник. - Не скажу, чтобы мы всласть им наедались. Так, ведь, парни? - остальные солдаты дружно закивали.

   - Это плохо, - сочувственно произнес Хиро. Впрочем, удивлен он не был. У него не было никаких сомнений, что консул Кита и советник Моримура не стали делиться с ними своими подарками. Лишь наевшись досыта сами, они обратят внимание на тех, кто их охраняет и обустраивает быт. Не самая приятная картина, но так устроен мир. Так всегда было и, наверное, всегда будет.

   - Вы в этом не виноваты, - сказал охранник и снова поклонился. - Проходите. - Он отступил в сторону. Другой солдат открыл для Такахаси дверь.

   Внутри консульства его встретил улыбающийся секретарь.

   - Здравствуй, Такахаси-сан, - сказал он. - Хочешь поздороваться с консулом?

   - Да, если он не слишком занят, - ответил Хиро. - Если занят, я оставлю рыбу у советника. - Доверять улов сотруднику низшего звена ему не хотелось. Ситуация с едой на Гавайях становилась всё сложнее, поэтому был велик риск, что подарок просто не дойдет до получателя.

   - Сейчас он беседует с корреспондентом "Японского вестника", - сказал секретарь. - Я спрошу у него. Я на минутку. - Он встал и вышел в соседнюю комнату. Вернувшись, он снова улыбнулся и сказал:

   - Кита-сан будет рад встрече с тобой. Прошу, за мной.

   - А, Такахаси-сан, - произнес японский консул, когда рыбак вошёл в кабинет. Он повернулся к корреспонденту, одетому в западный спортивный костюм яркого окраса. - Мори-сан, вам следует пообщаться с этим человеком. Уверен, ему есть, что вам рассказать.

   - Правда? - Репортер повернулся в кресле и осмотрел Такахаси. - Здравствуйте, меня зовут Итиро Мори. Я пишу для "Японского вестника".

   - О, рад с вами познакомиться, Мори-сан. - Хиро склонил голову. - Я читал много ваших статей.

   - Вы мне льстите. - Мори говорил легко и постоянно улыбался. Он был из тех людей, которые вызывают симпатию с первой встречи. - Значит, Такахаси? А имя ваше?

   - Хиро, - ответил рыбак и человек, который был на несколько лет моложе него, записал имя в блокнот.

   - Сколько вы уже живете на Гавайях, Такахаси-сан?

   - Более тридцати лет.

   - Ого! Так долго. Где вы родились? Судя по говору, где-то неподалеку от Хиросимы?

   - Да, - кивнул Хиро. - Префектура Ямагути. Свой сампан я назвал "Осима-мару" в честь округа, откуда я родом. Там я учился ловить рыбу, когда отец брал меня с собой в плавание по Внутреннему морю.

   - Переехав сюда, вы сразу начали ловить рыбу?

   - О, нет. Сначала я работал на плантациях тростника. За этим нас сюда и привезли. Прошло много времени, прежде чем я сумел накопить достаточно денег на лодку. - Хиро рассмеялся от нахлынувших воспоминаний. - Хозяевам это не понравилось. Они не любили, когда работники увольнялись. Но у меня был договор, поэтому удержать меня насильно они не могли.

   - И вы живете здесь? У вас есть семья?

   - Я вдовец, - сказал Хиро, ограничившись только этими словами. После короткой паузы он добавил: - У меня двое сыновей.

   - Надеюсь, они знают японский? - поинтересовался корреспондент. - Некоторые местные жители, из тех, кто родились здесь, не знают ни слова на родном языке.

   - Только не мои парни, - не без гордости ответил Такахаси. - Я обучил их как следует.

   - Хорошо. Это очень хорошо. - Мори не переставал записывать. - Вы довольны произошедшими переменами? А сыновья ваши довольны?

   Хиро взглянул на Нагао Киту. Консул был японцем. Понравится ли ему, что Хироси и Кензо считали себя американцами? Вряд ли! Хиро и самому это не нравилось. Он решил сперва рассказать о своих взглядах:

   - Приносил бы я рыбу сюда, если бы не был счастлив? - После чего задумался над тем, что сказать дальше. - Сыновья слишком много работают, чтобы размышлять о политике.

   - Много работать - это всегда хорошо, - заметил Мори. - О чём вы подумали, когда Восходящее солнце воссияло над Гавайями?

   - Я был горд, - ответил Хиро. Но его сыновья подобного не испытывали. Он не считал, что с тех пор пропасть перед ними стала уже. - На параде победы я размахивал флагом. Солдаты устроили отличное представление.

   - Значит, были на параде? О чём вы думали, когда увидели американских военнопленных? Были ли вы счастливы, когда стало понятно, что их власти здесь пришел конец?

   "О чём я думал?" - удивился Хиро. Он был впечатлен. Он и представить не мог, что увидит, как грязные, израненные, побитые американцы будут идти по улицам Гонолулу.

   - Японские солдаты, которые их вели, выглядели намного лучше, - сказал он. - Я гордился тем, что они сделали. Они выглядели героями, которые служили во славу Императора.

   - "Герои, которые служат во славу Императора", - повторил Итиро Мори, записывая. Затем он повернулся к консулу Ките. - Хорошее выражение, не правда ли?

   - Да, очень хорошее, - согласился консул. - Такахаси-сан подобрал очень точные слова.

   - О, нет, что вы. - Рыбак выглядел до неприличия скромным.

   - Подождете ещё немного? - попросил Мори. - Я позову фотографа и он сделает несколько снимков.

   - Фотографа? Снимки? Для газеты? - переспросил Хиро и репортер кивнул. Оцепеневший Такахаси кивнул в ответ. Он никогда бы и подумать о таком не мог. Он не считал себя настолько важным, чтобы появляться на страницах газет. Он читал "Японский вестник". Но читать там о себе самом... Его переполняла гордость. Теперь-то сыновья поймут!

   Фотограф пришел минут через двадцать. Это оказался худощавый молодой человек по имени Юкиро Ямагути. Он сделал несколько снимков самого Хиро, вместе с пойманной рыбой, с консулом Китой, с консулом и рыбой. Когда он закончил щелкать вспышкой, в глазах Хиро плясали зеленые и фиолетовые зайчики.

   Он поморгал, чтобы восстановить зрение и поклонился Ямагути.

   - Спасибо вам большое.

   - Да хуху, браток, - ответил фотограф, вставив в японскую речь гавайское словечко. - Вообще, хуху.

   Кензо Такахаси никогда не обращал внимания на гавайские газеты на японском языке. Как и многие другие молодые люди он предпочитал читать "Стар Бюллетин" и "Адвертайзер", а не "Японский вестник" и не "Гавайского рыбака". С началом войны выпуск газет сильно сократился, причем англоязычных сильнее, чем тех, что выходили на японском языке. Не удивительно, оккупанты не станут тратить драгоценную древесину на производство бумаги.

   Но, когда Кензо заметил смотревшего на него со страниц "Японского вестника" собственного отца, то не пожалел десяти центов, и купил первую с начала войны газету. И правда, отец держал в руках свежепойманного тунца и жал руку японскому консулу. Мальчишке-газетчику он не стал говорить о том, что имел какое-то отношение к человеку на снимке. Этот парень, который был на несколько лет моложе Кензо, мог его за это возненавидеть. Или, наоборот, поздравить, что было ещё хуже.

   Что он там наговорил? Кензо без проблем читал по-японски по пути к дому. Учить японский он не стремился - ему больше по нраву было после занятий веселиться с друзьями, но язык он учил добросовестно. Как и Хироси до него. К тому же он жил в районе, где было очень много вывесок, надписей и рекламы на японском, так что забыть выученное тоже оказалось затруднительно.

   Теперь же он очень хотел его забыть. В статье отец прославлял Императора, прославлял храбрость японских солдат, которые захватили Гавайи. Он говорил, что радовался параду, рассказывал всему миру, какими убожествами выглядели пленные американские солдаты. Ещё он много хорошего рассказал о новых японских порядках на Гавайях и о Великой восточноазиатской сфере сопроцветания.

   - Ну, отец, - повторял Кензо. Он уже пожалел, что заметил фотографию и купил газету. - Ну, отец.

   Может, это и не предательство. Возможно. Но это было очень сильно похоже на предательство. Кензо подумал, сколько своих собственных мыслей репортер вложил в слова отца. Изменит ли он своё мнение о сфере сопроцветания, если та повернется к нему другой своей стороной? Возможно. Однажды он о ней уже высказывался.

   Великая восточноазиатская сфера сопроцветания вцепилась в Гавайи мертвой хваткой. А отец стоит и улыбается со страниц одного из главных пропагандистских рупоров оккупантов. Он должен был понимать, что делает. Он должен был думать о том, что говорит, когда этот репортер - Мори, так зовут этого гада - его расспрашивал. Но теперь уже неважно, почему это произошло. Важно, что произошло.

   Кензо начал мять "Японский вестник", чтобы швырнуть газету в мусорку, но остановился. Затем он расправил её, аккуратно сложил и убрал в задний карман штанов. В Гонолулу катастрофически не хватало туалетной бумаги. По-другому этот пасквиль использовать нельзя. Не фотографию - её он сразу вырвал. Сам текст. К тому же мягкая бумага газеты намного приятнее той, что они пользовались в нужнике в ботаническом саду.

   - Господи боже! - пробормотал Кензо, даже не подозревая, что говорил в точности, как отец. Он размышляет о том, чем удобнее вытирать задницу! До 7 декабря он бы без проблем нашелся с ответом. До 7 декабря вариантов ответа было множество. Что это означало? Это означало, что он был просто конченным идиотом.

   Мимо промаршировало отделение японских солдат. Кензо отошел с их пути и поклонился. Кланялся он уже автоматически. Но он не мог не отметить, что один из солдат читал "Японский вестник". И не мог не заметить, ведь солдат читал газету, раскрытой на той самой странице с фотографией отца.

   О чём думали солдаты, читая то, что написал этот Итиро Мори? Считали ли они, что все жители Гавайев радовались их появлению? Или они думали: "А, очередная чушь"? Видели ли они всю эту написанную ложь? Кензо не знал.

   Он мог лишь надеяться, что все, кто прочтет эту газету, ею же и подотрутся и забудут. Если американцы отвоюют Гавайи обратно, всем, кто говорил подобное, припомнят их собственные слова. Но, каким бы глупцом ни был его отец, Кензо ему такой судьбы не желал.

XII

Флетчер Армитидж долго смотрел на колючую проволоку, огораживавшую парк Капиолани. Ваикики был настолько близко, что можно было достать рукой. Гонолулу ненамного дальше. "Если перелезть через забор..."

   Первейшая обязанность военнопленного - побег. Эта мысль не давала ему покоя. Но даже Женевская конвенция не препятствовала казни сбежавших заключенных. Правда, конвенция волновала японцев в той же степени, в какой правила маркиза Куинсберри волновали участников пьяной драки в кабаке. Об этом они заявили сразу же и весьма недвусмысленно.

   И всё же... Флетч продолжал смотреть на забор. Через колючую проволоку перелетела майна. Он и подумать не мог, что станет завидовать этой глупой крикливой птичке.

   Через какое-то время он отвернулся. Размышления о свободе причиняли страдания. Он рассмеялся, хотя поводов для веселья не было. С одной стороны, с самой капитуляции свободы на Гавайских Территориях не осталось. С другой... Флетч с радостью поменялся бы местами с кем угодно за пределами лагеря. Правда, он сомневался, что кто-то согласится на такой обмен.

   Флетч побрел обратно к палатке. По лагерю постоянно хаотично бродили люди. Те, кто не находил себе какого-то занятия, расхаживали вдоль забора и рассматривали пейзаж за ним. Другие, те, кто уже насмотрелись, просто болтались по лагерю. Найти кого-то конкретного здесь было непросто, но общее направление движения практически не менялось.

   Заключенные разбивались на мелкие группки, играли в карты, или в шахматы на самодельной доске, или устраивали забеги жуков - люди занимались чем угодно, лишь бы скоротать время. Но большинство просто сидели на месте. Многие были слишком голодны, чтобы тратить силы на что-то постороннее. В себя они приходили два раза в день, когда нужно было идти завтракать или ужинать, а всё остальное время сидели у костра.

   "Скоро я и сам таким стану". Флетч осмотрел себя. На грязь он внимания не обращал. Здесь никому не удавалось как следует помыться. Сквозь кожу проступали очертания костей и сухожилий. Он худел день за днем, плоть его истончалась, оставляя лишь каркас.

   То же самое он наблюдал и на лицах других. Носы, скулы и подбородки с каждым днем становились всё острее. Никаких сомнений, его лицо выглядело точно также, но ему не часто удавалось взглянуть на себя со стороны. Невозможность посмотреть на себя была слабым утешением, но там, где не стоило ждать никакой милости, ценить стоило даже такое.

   За утешение можно было считать возможность скрыться в палатке. Если всё время оставаться снаружи, можно было обгореть. На Оаху никогда не было слишком жарко, но солнечные лучи жгли намного сильнее, чем на материке, так как солнце постоянно находилось практически вертикально над головой. До войны Флетчу частенько приходилось намазывать себя мазью из оксида цинка. Она помогала мало, но всё остальное не помогало вовсе. Здесь же вариантов не было вообще никаких. Некоторые приобретали натуральный гавайский загар, но Флетч лишь раз за разом обгорал.

   Ему не нужно было ждать заката, чтобы выбраться наружу, хотя сравнение с Бела Лугоши приходило ему на ум не раз и не два. Когда он встал в очереди на ужин, солнце уже закатывалось за Ваикики. Забавно, слово "ваикики" использовалось на Гавайях для обозначения слова "восток", в то время как словом "эва" называли запад. Но сейчас он находился на ваикики от Гонолулу, хотя пляж Ваикики находился на эва.

   Стоявшие в очереди военнопленные постоянно переговаривались, совсем как до войны, когда они жили в казармах Скофилда. Они вели себя более энергично. Да, они были голодны, но вскоре... они будут голодать чуть меньше, чем сейчас.

   Стоявший позади Флетча человек сказал:

   - Япошки действительно лучше кормят тех, кто ходит на работы? - Флетч насторожился. Он и сам о чём-то подобном слышал. Так и должно было быть. Не могут же они ожидать от людей высокой производительности, кормя их той же баландой, что и здесь.

   Другой пленный сказал:

   - Ага, кормят, если выполняешь план. Только план у этих пидоров такой, что можешь хоть обосраться, но выполнить его и получить доппаек у тебя не выйдет.

   - Как это по-японски, - сказал первый.

   Флетч кивнул. Так и есть. У русских было специальное слово, которым обозначали тех, кто перевыполнял план. Некоторые бойцы левых взглядов в казармах Скофилда часто его употребляли. Как там оно? Флетч поморщился, пытаясь вспомнить. Ста... что-то там. Он щёлкнул пальцами. Стахановцы, точно!

   Осознавать свою образованность было почти так же приятно, как наесться. После ужина Флетч был с этим уже не согласен. Хорошенько поесть всяко лучше. Но осознание собственной образованности не делало тебя совсем уж голодным, к чему стремилось питание в лагере.

   После утреннего построения, к ним вышел местный японец и на хорошем английском объявил набор добровольцев на работу. Таковых собралось даже больше, чем надо. Многие решили, что хуже, чем здесь, уже быть не может и решили поискать удачи на стороне.

   Флетч не пошел. Здесь он почти ничего не ел, но и ничего не делал. Если он станет больше есть, но вместе с тем и больше работать, он сгорит гораздо быстрее. По крайней мере, ему так казалось.

   Японцы объявили о своей победе на Филиппинах и в Новой Гвинее. Захват Гавайев позволил им активнее продвигаться на запад, а Соединенные штаты ничего поделать с этим не могли. Флетчу это казалось очевидным. Но США всё ещё не сдались. Налет В-25 служил явным тому доказательством. Он был убежден, рано или поздно американцы попробуют отвоевать Гавайи. И когда это случится, он хотел оставаться в строю.

   Если для этого нужно сидеть на месте, почти не есть и ничего не делать, пусть так. Он слишком много играл в покер, чтобы понимать, что слишком резкое повышение ставок к победе не приведет. Выход на работу означал именно такое повышение. Сколько из ушедших вернутся обратно? Миссис Армитидж растила сына отнюдь не дурачком. Флетч, по крайней мере, хотел в это верить.

   Капрал Аисо подозвал к себе Такео Симицу.

   - Будь осторожен в патруле, - предупредил его опытный ветеран. - Что-то намечается. Не верь местным. Даже местным японцам не верь. Они как бананы.

   - Как бананы? - Симицу почесал голову.

   Киёси Аисо кивнул.

   - Да. Как бананы. Желтые снаружи и белые внутри. Они хоть и выглядят как мы, но думают они как американцы.

   - А, точно! Теперь понимаю. Бананы. - Симицу задумался над этим сравнением. Довольно забавно.

   Вероятно, Аисо прочел его мысли.

   - Смейся, смейся. Посмеешься ещё, когда начнутся проблемы. Никуда не ходи один и людям своим не позволяй. Недавно кто-то стукнул одного нашего по голове и забрал винтовку.

   - Я и мои люди будем очень осторожны, - заверил его Симицу. - Но зачем американцам японская винтовка? Даже после изъятий, на этом крошечном острове у людей на руках больше оружия, чем у всей японской армии.

   - Ничего удивительного, - сказал Аисо. - Вероятно, тот, кто напал на солдата, в первую очередь хотел его вырубить, и лишь потом подумал об оружии.

   Симицу кивнул. В этом был смысл. Он передал своим солдатам слова старого капрала. Все выглядели настороженными. Сам он выглядел так, будто стоял перед лицом высшего командования. Симицу понимал, что подобное поведение ещё ни о чём не говорило. Иногда он думал о чём-то постороннем, вне зависимости от того, что выражало его собственное лицо. Половина его отделения, видимо, тоже думала о чём-то другом.

   - Идём, - скомандовал Симицу.

   Его отделение представляло собой образцовое подразделение: спины прямые, каски, сверкающие на солнце лезвия штыков. Местные расступались перед ними и кланялись. Японцы кланялись как следует. Что же до остальных... Они подчинялись, но очевидно до сих пор не понимали, что делали.

   Взгляд Симицу скользил по мелькавшим перед ним лицам. Аисо говорил, что неприятности могут возникнуть откуда угодно. Если здесь есть кто-то достаточно храбрый - или чересчур глупый, - чтобы напасть на вооруженного японского солдата, старый капрал может оказаться прав. Симицу подумал, убил ли тот человек солдата. Он надеялся, что убил, каким бы ни был повод. Тот, кто позволил себя так унизить, заслужил смерть.

   Мимо прошел полицейский в компании рыбака, который нес длинную серебристую рыбу. Этот человек был более вероятным кандидатом на расправу. Полицейский был белым, а рыбак - японцем. По роду своей деятельности, после смены власти в Гонолулу ему было разрешено сохранить пистолет. Но, как и все остальные, при появлении японских солдат, он поклонился.

   Ефрейтор Фурусава сказал:

   - Не нравятся мне белые с оружием.

   - Полицейские меня не волнуют, - ответил ему Симицу. - Они - сторожевые псы, а не волки и делают то, что прикажут. А приказываем им мы.

   - Hai, - сказал на это Фурусава. Его ответ не был согласием, он лишь означал, что ефрейтор услышал мнение капрала. И Симицу это понимал. Он едва заметно пожал плечами. Фурусава имел право с ним не соглашаться. Но ефрейтор должен вести себя вежливо с командиром и он был вежлив.

   У обочины стояли автомобили, почти у всех них были спущены шины. Автотранспорт практически исчез с улиц Гонолулу - топлива не хватало. Но даже вид неподвижных машин напоминал Симицу, насколько Гавайи отличались от Японии. Гонолулу был по размеру таким же, как Хиросима, но машин тут было намного больше. Их наличие, казалось, являло собой самый откровенный признак американского богатства.

   Капрал снова пожал плечами. "Кому какое дело, что американцы богаче нас? Мы их разгромили. И сделать это оказалось так легко именно потому, что они богаче. Благополучие сделало их слабыми". Командиры постоянно говорили об этом. Они настолько часто об этом напоминали, что сами поверили. Сам же капрал не был столь уверен. Американцы, с которыми сражался Симицу, слабыми не казались. Они проиграли, но никто бы не смог упрекнуть их в отсутствии силы.

   Этим утром вокруг стояла тишина. В этом и был смысл патрулей. Постоянное присутствие японской армии помогало избежать большинства проблем. Это напоминало всем, что солдаты приглядывают за ними и не позволят совершать глупостей. Если людей оставить без присмотра, непонятно, до чего они смогут докатиться.

   Когда солдаты шли по улице, им поклонилась симпатичная блондинка. Легкое хлопчатое платье, надетое на ней, скрывало гораздо меньше, чем позволялось по японским правилам. Несколько бойцов Симицу внимательно её осмотрели. Он тоже внимательно на неё взглянул. Кто их остановит, если они решат затащить её в ближайшее здание и там позабавиться? Никто. Испуг в глазах женщины во время поклона говорил о том, что она и сама это прекрасно понимала.

   - Шевелитесь, олухи, - сказал Симицу. - В другой раз. - Двое солдат разочарованно вздохнули, но подчинились. С жителями Гонолулу обращались не так, как с жителями захваченных китайских городов... к тому же Симицу считал себя порядочным человеком и предпочитал женщин, отдающихся ему по своей воле.

   В середине дня они вернулись в казарму. За время патрулирования ничего произошло, и Симицу не шибко из-за этого расстраивался. Ему нравился нормальный распорядок. Всё, что выбивалось из этого распорядка, означало бардак и опасность.

   Капралу было приятно снова оказаться в роте среди других японцев. Ему больше не нужно было постоянно оглядываться и напрягаться, поворачивая за угол.

   Так он и думал, пока звук приближающего поезда не сбил его с ног. Тело отреагировало на этот звук раньше разума и до того, как в нескольких сотнях метров от него разорвался снаряд. Почти всё его отделение тоже залегло. Но, несколько человек, кажется, забыли, что такое артиллерия.

   Рядом с казармой упал ещё один снаряд, за ним ещё один и ещё. Лишь после третьего или четвертого взрыва Симицу начал думать, откуда стреляли. Судя по звуку, откуда-то с юга. Но, что может быть южнее Гонолулу? Только Тихий океан.

   - Подлодка! - крикнул кто-то. Этот крик был едва слышен среди грохота взрывов и воплей раненых.

   Подлодка! Симицу выругался. "Надо было самому догадаться". Наверное, они подплыли максимально близко к берегу, поднялись на поверхность, расстреляли берег из палубного орудия, или, что у них там стоит, и снова ушли под воду.

   Эта мысль промелькнула в голове Симицу ровно в тот момент, когда бомбежка прекратилась. Он осторожно приподнял голову, готовый залечь обратно при малейшем звуке приближающихся снарядов. Однако обстрел, кажется, прекратился. Капрал огляделся. Его бойцы по одному поднимались с земли. Ни один из них, вроде не получил даже царапины.

   Другим японским солдатам около казармы повезло меньше. Вокруг по земле ползали и орали раненые. От других не осталось ничего, кроме груды изуродованного мяса. В паре метров от Симицу валялась чья-то ступня. Тела, которому она когда-то принадлежала, нигде видно не было. Уцелевшие принялись перевязывать раненых товарищей, накладывать жгуты, поддерживать в бойцах жизнь до подхода санитаров.

   Казармы тоже были повреждены. Стекла выбиты, в стенах зияли дыры. Пожаров, вроде, не было. Симицу, задумался, почему так. Ничего, кроме слепого везения, на ум не приходило. Капрал посмотрел в сторону океана. Никакой подлодки он не увидел, но она, наверняка, сразу же скрылась, как только отстрелялась. Сейчас она уже глубоко под водой, удирает со всех ног.

   Через несколько минут в небе южнее Гонолулу появились самолеты. Один сбросил в воду кассету снарядов. Или это были глубинные бомбы? Даже отдаленные взрывы вынуждали Симицу вздрагивать. Он задумался, действительно ли летчик, что-то увидел или просто раскидывал бомбы куда попало. В любом случае, сам капрал этого не узнает.

   К нему подошел Сиро Вакудзава. На удивление, молодой солдат выглядел очень спокойным.

   - Одно хорошо, капрал-сан.

   - И что же? - поинтересовался Симицу. - Что может быть хорошего во всём этом?

   - Всё просто, господин капрал. Нашей вины в этом нет, - ответил Вакудзава. - Уж кого-кого, а простых солдат они винить не станут. Флот? Hai. Армию? Iye. - Он помотал головой. - Если мы не виноваты, нам не прикажут снова избивать друг друга.

   - Надейся на это. Если командиры сильно разозлятся, то сделают с нами всё, что захотят, - сказал на это Симицу. Рядовой Вакудзава выглядел встревоженным и на то у него были причины. Симицу продолжил: - Но, думаю, ты прав. В этот раз виноват флот. Сейчас я рад, что ношу хаки.

   Когда генерал Ямасита вызвал на совещание во дворец Иолани капитана Томэо Каку, которого прислали на замену капитану Хасэгаве, коммандера Минору Гэнду попросили (по сути, приказали) составить ему компанию. Гэнда понимал это решение и был с ним согласен. Его командир был здесь новичком, рядом с ним должен быть кто-то, кто разделял его взгляды, не говоря уж о том, что этот человек должен обладать всеми фактами.

   Во всём остальном Гэнда не видел ничего хорошего.

   Картина выглядела бы не столь печальной, если бы им удалось потопить американскую подводную лодку. Они бы наказали врага за содеянное. Но не было ни одного свидетельства, чтобы американцы заплатили хоть один сен. Один пилот отбомбился по тому, что принял за подлодку. Но на поверхности не появилось ни топливных пятен, ни обломков. Судя по всему, тотпилот бомбил плод собственного воображения.

   Капитан Каку поднимался по лестнице дворца с трудом. Это был похожий на бульдога приземистый человек, по виду менее дружелюбный и приветливый, чем капитан Хасэгава. Коммандер Гэнда следовал за ним сзади и чуть левее. Охранники у входа - из армии, конечно, - неохотно их поприветствовали. Они не проявили откровенного неуважения, но их отношение к флотским офицерам было заметно. Своим поведением они давали понять, что Императорский флот иного и не заслуживал.

   Каку сделал вид, что не заметил этого. Следуя линии поведения командира, Гэнда и сам был вынужден сохранить спокойствие. Сделать это оказалось непросто. Несмотря на невысокий рост, Гэнда был очень гордым человеком.

   - А что мы можем? - пробормотал Каку, когда они вошли в зал. - Мы заслужили подобное отношение. Сначала бомбардировщики, теперь это! - Капитан издал протяжный вздох. На эту должность он заступил всего за день до обстрела, но вину за него возложил на себя.

   Они поднялись по лестнице из дерева коа в библиотеку короля Кауакала. Когда Гэнда был здесь последний раз, в компании Мицуо Футиды и двух армейских офицеров, они пытались убедить принцессу Эбигейл Кавананакоа стать королевой Гавайев. Насколько Гэнда знал, с её отказом, планы восстановить на островах монархию дальнейшего развития не получили. Кто-то должен этим заняться. Были и другие претенденты.

   Но монархическому проекту придется подождать. В библиотеке за массивным столом сидел генерал-майор Томоюки Ямасита. Генерал и сам был крупным человеком, а на фоне такой огромной мебели казался ещё больше. Перед столом стоял одинокий стул, видимо генерал хотел разобраться с капитаном Каку один на один.

   Ямасита мрачно посмотрел на Гэнду. Коммандер подумал, что генерал станет делать: выдворит его из комнаты или оставит стоять. Судя по хмурому лицу Ямаситы, размышлял он именно об этом. Видимо, выбор из этих двух вариантов генерала не удовлетворил. Нехотя он указал на один из стоявших у стены стульев. Гэнда взял стул и поставил рядом со стулом капитана Каку. Присели офицеры вместе.

   - Ну? - прорычал Ямасита. - Что скажете в своё оправдание, болваны?

   - Если бы не такие "болваны", как мы, господин, вы бы сейчас здесь не сидели, - сказал Гэнда.

   Теперь генерал смотрел на коммандера, как на жука, попавшего в его чашку с рисом.

   - Если бы та подлодка целилась по этому зданию, меня бы убило прямо на этом месте.

   - Я сожалею о случившемся, господин генерал, - заговорил капитан Каку. - Подлодки трудно обнаружить и тяжело потопить. Они очень удобны для беспокоящих обстрелов, вроде вчерашнего. Я очень рад, что та лодка не направила своё орудие в эту сторону.

   Гэнда по генералу Ямасите не промахнулся бы. И Каку, скорее всего, тоже. Но правила приличия нужно соблюдать. Слишком откровенные речи плохо влияли на дисциплину.

   - Что вы намерены предпринять, чтобы избежать подобного впредь? - спросил Ямасита. - Помимо материального ущерба, это нападение играет на руку американской пропаганде.

   - Сожалею, господин генерал, - повторил Каку. Американцы вручили Ямасите палку, которой он мог бить весь флот.

   - Мы усилили патрули, господин, - снова заговорил Гэнда. - Новые гидросамолеты "Каваниси Н8К" отлично для этого подойдут. У них более широкий радиус действия и прочность выше, чем у модели Н6К. Они будут взлетать с базы в Перл Сити, оттуда же летали на материк пассажирские самолеты-амфибии "ПанАм".

   - Никаких гарантий мы дать не можем, - добавил Каку. - Но возможности этих самолетов намного шире.

   - И вооружение у них мощнее, - сказал Гэнда. - Если они заметят подлодку, шансов потопить её у них больше. - Он помолчал, производя в голове некоторые подсчеты, и добавил: - Возможно, они даже могут долететь до американского материка и наказать янки за содеянное. Например, разбомбить Сан-Франциско...

   Гэнда овладел вниманием Ямаситы. По крайней мере, он на это надеялся.

   - Они смогут долететь туда и вернуться? - поинтересовался генерал.

   - Если самолеты будут взлетать отсюда, это будет на грани их радиуса действия, - ответил Гэнда. - Задачу может упростить наша подлодка, на которой они смогут дозаправиться.

   - А из Токио они могут долететь? - с внезапно проснувшейся жадностью спросил генерал.

   Гэнда и Каку переглянулись. Никто из них не улыбнулся.

   - Это возможно, - сказал Каку. - Командование придется уговаривать, но это вполне возможно. Ваш голос в поддержку этого плана, Ямасита-сан, здорово поможет принятию положительного решения. - Гэнде к собственному огромному удивлению, удавалось сдерживать улыбку. После всего того, что американцы тут устроили, в Токио ухватятся за любую возможность нанести ответный удар. В этом он не сомневался. И армия и флот могли восстановить потерянное лицо.

   Генерал-майор Ямасита кивнул.

   - Будьте уверены, так я и поступлю.

   Когда капитан Каку и коммандер Гэнда оказались на лужайке около дворца, новый командир "Акаги" расслабленно улыбнулся.

   - Всё прошло лучше, чем я мог даже надеяться, - сказал он. - Благодарю вас, коммандер.

   - Рад был услужить, господин, - ответил Гэнда и вежливо поклонился.

   Джиму Петерсону не потребовалось много времени, чтобы понять, что решение вызваться добровольцем на работу за пределами лагеря оказалось ошибкой. А он-то думал, что хуже лагеря военнопленных в Опане ничего быть не может. Это лишний раз доказывало, что с воображением у него туго.

   Вместе с другими такими же неудачниками он работал на восстановлении участка шоссе Камеамеа. У япошек были экскаваторы и бульдозеры. Если они не притащили их с собой, то, наверняка, нашли уже здесь. Но пользоваться ими они не хотели. Может, топливо пожалели. А, может, просто искали другой способ задолбать военнопленных. Причины неважны. Важны факты.

   Пленным выдали кирки, лопаты, мотыги, ломы и прочий инструмент. С их помощью они ломали и таскали камни. Эти камни они обтесывали так, чтобы уложить их на дорожное полотно. Поначалу, все хотели показать япошкам, на что они способны. Надолго их не хватило. Вскоре здравый смысл взял верх и они принялись всеми возможными способами делать как можно меньше.

   Это не означало, что пленные совсем прекратили работать. Отнюдь. Японская охрана обращалась с ними жёстче, чем надсмотрщики с рабами в "Унесенных ветром". И Петерсон понимал, почему так. Смерть раба означала для хозяина финансовые убытки. Если умирал военнопленный... то, что с того? Их тут ещё полно.

   Кормили на работах лучше. На том пайке, которым кормили в лагере, нормально работать бы никто не смог. Проблема в том, что даже усиленного пайка не хватало на то, чтобы восстановить силы после той работы, что выполняли пленные. С каждым новым днем Петерсону казалось, что его ребра видны ещё сильнее.

   К тому же нужно было присматривать за остальными в своем отряде. Япошка, придумавший эту схему, вероятно, был самим дьяволом, который каждое утро вместо того, чтобы бриться, как все нормальные люди, точил рога. Если хоть один начинал чудить, отдувался за него весь отряд. Шутить япошки явно не собирались. Из-за побега одного они расстреливали девятерых. Чёрт, они даже смеялись при этом.

   Особенно сильно Петерсон переживал за парня по имени Уолтер Лондон. Когда Петерсон впервые увидел его в лагере, этот Лондон уже был тощим. И, в отличие от других пленных, тоньше не стал. Он мог достать разные вещи, например, курево или аспирин... небесплатно, конечно же. В списке людей, о которых он беспокоился, под первым номером значилась его фамилия... а номера два просто не было. Если бы он исчез из вида, ему не было никакого дела до остального отряда.

   За ним приглядывали все. Все следили друг за другом, но за ним особенно пристально. Разумеется, он это заметил. Не заметил бы только дурак. Может, Уолт Лондон и был законченной сукой, но дураком он точно не являлся. Как-то утром он спросил:

   - Как мне срать-то ходить, когда только присядешь, кто-нибудь тут же протягивает лопух, чтобы подтереться?

   Отряд переглянулся. Несколько секунд никто не желал хватать быка за рога. Наконец, Петерсон сказал:

   - Мы просто хотим быть уверены, что ты вновь к нам присоединишься, когда натянешь штаны обратно, Уолтер.

   Лондон изобразил оскорбленную невинность. Должно быть, специально перед зеркалом тренировался.

   - Я вообще не понимаю, о чём ты.

   Речь Петерсона стала холодной и спокойной.

   - Брешешь, как сивый мерин. Любой дебил с зачатками мозга сообразит, о чём я толкую. Ты, может, и тварь, но не дебил. Думаешь, твоим ужимкам кто-нибудь поверит?

   - Не, парни, я от вас не сбегу, - сказал Лондон.

   - Видишь? Всё ты понимаешь, - с сарказмом заметил Петерсон. Лицо Уолтера Лондона покраснело. Но Петерсону было на это плевать. Он продолжил мысль: - И, да, ты прав. Никуда ты не сбежишь, потому что мы не позволим. Если свалишь, то убьешь сразу девятерых. Но если попробуешь уйти, и мы тебя схватим, поверь, о япошках можешь больше не переживать. Мы тебя сами грохнем. Так ведь, парни?

   Остальные закивали. На его рукавах были капральские нашивки, которые он получил незадолго до капитуляции Оаху, но говорил Петерсон, как офицер. Он умел руководить. Остальные это чувствовали, хотя не до конца понимали, что именно.

   В глазах Уолта Лондона блеснула искра ненависти. Петерсон равнодушно смотрел на него в ответ. Лондон смяк - за ненавистью в этих глазах читался страх.

   - Богом клянусь, никуда я не сбегу, - сказал он.

   Если на него сейчас надавить, рассуждал Петерсон, он на всё плюнет и сбежит. И пусть остальных потом расстреливают. Петерсон улыбнулся и сказал:

   - Ладно. Без проблем.

   Чуть позже, к нему подошел другой работник их отряда, рядовой по имени Горди Брэддон, и сказал:

   - Этот мудень всё ещё хочет свалить.

   - Ага, я в курсе. Будем за ним следить. Попытается свалить, хлопнем. Мне что-то совсем не хочется, чтобы это говно свело меня в могилу.

   У Брэддона были рыжие волосы, вытянутое скуластое лицо и акцент жителя Кентукки или Теннеси. Он невесело усмехнулся.

   - Готов спорить, что, если он всё-таки свалит на юг, япошки разделаются не только с тобой.

   - Это ещё одна причина, почему нельзя дать ему уйти, - ответил ему Петерсон. Брэддон снова усмехнулся и отошел.

   Ночью ситуация усложнялась. Весь отряд должен был следить за Уолтером Лондоном. Это означало, что, несмотря на смертельную усталость, им приходилось жертвовать собственным временем на сон. Лондон оказался очень проницательным парнем. Если бы он продолжил жаловаться и нарываться, парни бы поняли, что поступали правильно. Но он ничего этого не делал. Он вообще ничего не делал. Он просто спал сном младенца. Наверное, сам он думал: "Хотите тратить время впустую - в полный рост. Тратьте. Моё мне дорого". Весьма эффективный способ мести.

   Петерсон ненавидел его за это. Он лежал, борясь со сном и слушая, как храпят остальные. Если Лондон достаточно упорен, он так и продолжит над ними издеваться. "Если бы, да кабы, то во рту росли б грибы".

   Ночью усталость чувствовалась не так сильно, как на следующий день. Утром, когда Петерсон выглядел особенно измотанным, Брэддон передал ему горсть каких-то зеленоватых плодов размером не больше ногтя на большом пальце.

   - На. Пожуй.

   Петерсон так и поступил. Эта штука оказалась настолько горькой, что он поморщился.

   - Что это за хрень? - спросил он, решив, что рядовой над ним подшутил.

   - Кофейные зёрна, - ответил Брэддон. - Растут тут повсюду.

   - Да, ну? - Петерсон сглотнул горькую слюну. И действительно, сердце начало биться сильнее, а глаза открылись. Поблагодарив солдата, он спросил: - Откуда ты знаешь, как они выглядят?

   - Мамка пыталась их выращивать, когда мы жили в Мемфисе, - сказал Брэддон. - Ничего не вышло. Зимой там тепло, но не так, как здесь. Иногда выпадал снег и убивал все побеги. Но мамка не сдается. Блин, она вроде до сих пор пытается их выращивать.

   - Ё-моё, - расслабленно произнес Петерсон. Он уже и забыл, когда последний раз пил кофе. Незадолго до 7 декабря. С непривычки зерна так сильно ударили в голову, словно он принял бензедрин. Он почувствовал себя новым человеком, настолько новым, что он был готов пойти и порвать жопу кому угодно. Петерсон понимал, что долго это ощущение не продлится, но пока оно было, он сделает всё, что сможет.

   Коммандер Мицуо Футида летел на борту одного из трех "Каваниси Н8К" на северо-восток. Его переполнял благоговейный страх. Частично это было связано с предстоящим заданием. Американцы посмели напасть на Гавайи с воздуха. Теперь настала очередь Японии нанести ответный визит на материк.

   Наверное, разумом коммандера Минору Гэнды управлял какой-то добрый ками, раз он предложил генералу Ямасите устроить налет. Это был идеальный способ наказать янки за наглость. Как только Футида услышал об этом плане, то тут же вызвался его исполнять. И, вот он движется в сторону Северной Америки.

   Оставшаяся часть этого благоговения была связана с самолетом, которым он управлял совместно с другим пилотом. Н8К был самым лучшим гидросамолетом в мире. Все остальные даже рядом не стояли. Размером он был примерно в три четверти длины чайных клиперов, которые ходили от восточного побережья США в Гонконг и Макао, но обладал почти такой же скоростью. Крейсерская скорость этого самолета составляла 320 км/ч, а максимальная достигала 460 км/ч.

   Ещё этот самолет обладал повышенной огневой мощью. Помимо бомб, он был оснащен пятью 20мм пушками и таким же количеством пулеметов. Если на него решит позариться американский истребитель, его ждал неприятный сюрприз. Помимо этого, самолет, в отличие от всех остальных японских самолетов, было отлично бронирован, имел самоуплотняющиеся топливные баки и отличную систему пожаротушения. Насколько Футида мог судить, разработчики позаботились обо всём.

   Именно это он сказал сидевшему слева напарнику. Лейтенант Кинсуке Мато понимающе ухмыльнулся.

   - Так и есть, Футида-сан. Беда только в том, что его пустили в серию слишком поздно.

   - Я слышал об этой разработке примерно год назад. Но я был слишком занят подготовкой к Гавайской операции. Расскажите о ней поподробнее, пожалуйста.

   - Заняты? Уверен, что были, господин. - Мато громко рассмеялся, затем продолжил: - Вы в курсе, что нам было нужно что-то получше Н6К. Что-то более быстрое, с большим радиусом полета, то, что не загорится от единственного попадания. - Он снова рассмеялся, хотя тема была совсем не смешная. Бои в небе Голландской Ост-Индии и Новой Гвинеи показали, что Н6К горели как спички.

   Футида наклонился вперед и осторожно коснулся приборной панели.

   - И мы получили желаемое, - сказал он.

   - Да, теперь получили, - ответил лейтенант Мато, сделав ударение на слове "теперь". - Но далось нам это с трудом. Первые летные испытания показали, что этот зверь нестабилен при взлете, а на воду садится просто ужасно. Нижнюю часть корпуса пришлось полностью переделывать. Это заняло несколько месяцев.

   - А, так вот в чём было дело. Я слышал, что выпуск отложили, но не знал, почему. Впрочем, ожидание оказалось оправдано - с воды он взлетает идеально. Сам это понял, когда мы взлетали из Перл Сити.

   Мато хмыкнул.

   - То была не самая жесткая проверка, господин. Вода в заливе Перл Харбора всегда спокойна, что бы ни происходило. Когда придется садиться или взлетать в открытом море, сами увидите, как эта малышка себя ведет.

   - Вам лучше знать, - ответил на это Футида. Перед полетом он едва успел ознакомиться с этой машиной - все его мысли были заняты предстоящим заданием, но ему совсем не хотелось оставаться на борту самолета бесполезным балластом.

   Пришел радист и принес чай для Мато и Футиды. Какое-то время он стоял, замерев, так как не знал, кого обслужить первым: старшим по званию здесь был Футида, но Мато сидел в командирском кресле. Оба офицера указали друг на друга и рассмеялись.

   - Пусть первым будет Мато-сан, - сказал Футида. - Он здесь командир. Я просто пассажир.

   Мато взял чашку с чаем. Мгновение спустя свою чашку взял Футида. Он выглянул в иллюминатор. Смотреть было особо не на что: лишь черная гладь океана и тёмно-синее небо. Два других самолета разглядеть ему не удалось. Он находился на борту ведущего, значит, остальные должны идти по бокам и чуть позади.

   Футида отпил чая и спросил:

   - Сколько ещё лететь до материка?

   - Пару часов, - ответил лейтенант Мато. - Ещё раньше мы сможем уловить радиосигналы американцев и наводиться уже по ним.

   - А, да. Разумеется. - Футида кивнул. - Когда мы атаковали Перл Харбор, я наводился по станциям Гонолулу. Мне даже сообщили о хорошей погоде.

   - Удобно, наверное. Вы говорите по-английски?

   - Говорю немного. И да, было удобно. Важно было узнать, какая там была облачность. От этого зависела высота полета. Но американцы сами мне всё рассказали.

   - Надеюсь, в этот раз будет то же самое. Я слышал, в Сан-Франциско бывает облачно, - сказал Мато. - Не хочу, чтобы бомбы ушли куда-нибудь не туда. Хочу разбомбить что-нибудь важное в порту.

   - Не переживайте. Американцев будет не заткнуть, - заверил его Футида. - У них нет ничего, что могло бы без остановок долететь от материка до Гавайев, поэтому они уверены, что и к ним ничего прилететь не может.

   Лейтенант Мато ухмыльнулся.

   - Сюрприз!

   - Hai. - Мицуо Футида улыбнулся в ответ.

   Они летели дальше. Тряска, которую создавали четыре 14-цилиндровых радиальных двигателя "Митцубиси", пробирала Футиду до костей. Когда Мате понадобилось отойти по нужде, он на какое-то время взял управление на себя. Он помнил, что на обратном пути вдоволь насидится за штурвалом. Даже для скоростного Н8К Сан-Франциско находился в десяти часах от Гонолулу. Коммандер держал заданную скорость и высоту. Иного от него и не требовалось и со своей задачей он справлялся неплохо. Ему совершенно не хотелось оказаться за штурвалом в момент нападения американских истребителей или уронить самолет в воду.

   Вернулся Мато и взял управление на себя. Футида откинулся в кресле. Если бы он хотел, то мог бы даже вздремнуть. Так он и поступил, чтобы сохранить заряд бодрости на обратный путь. В кабину забежал радист с листом бумаги. Записанные на этом листе цифры означали новый курс на Сан-Франциско. Мато глянул в записи, кивнул и тихо сказал: "Arigato", затем повернул нос самолета чуть севернее.

   - Штурман у нас хороший, - сказал Футида, заметив какую небольшую поправку сделал пилот.

   - Неплохой, - согласился Мато и указал вперед. - Чтоб меня демоны сожрали, если это не побережье Калифорнии.

   Сон тут же спал с лица Футиды подобно завесе. Он наклонился вперед и уставился во тьму. И правда, впереди виднелись огни континента, который думал, что война где-то там далеко. Коммандер тихо рассмеялся.

   - Вот, что такое светомаскировка по-американски.

   - Полагаю, если бы мы сюда прилетали раньше, она была бы лучше. - Мато тоже засмеялся. - Уверен, потом так и будет.

   Футида слышал, что немецким подлодкам удалось потопить много американских судов, ориентируясь по яркому освещению восточного побережья. Тогда он не очень-то верил этим рассказам. Теперь, верил.

   Через несколько минут гидросамолеты появились в небе на южной окраине Сан-Франциско. На ум Футиде пришло английское выражение: "яркий как рождественская ёлка". Город, может, сиял не так ярко, как в мирное время, но всё равно был достаточно хорошо заметен.

   - Порт на восточной стороне, со стороны гавани, а не у океана, - сказал коммандер.

   - Я помню, - ответил Мато, затем по внутренней связи обратился к бомбардирам: - Все готовы? Заходим на бомбёжку.

   - Так точно, господин. Готовы, - услышал в наушниках Футида.

   На земле никто не обратил внимания на три летящих гидросамолета. Не зажегся ни один прожектор. Не стреляла ни одна зенитка. Если кто-то и додумался посмотреть в небо, он, вероятно, решил, что самолеты были американскими. Пересекавшая по диагонали весь город улица, вела их прямо в порт.

   Даже боевые корабли в порту оказались не прикрыты светомаскировкой. Футида ухмыльнулся. "Мы снова застали их врасплох", - подумал он. Но ухмылка тут же слетела с его лица. Два очка всё-таки остались за американцами: налет В-25 и всплывшая у берегов Гавайев подлодка.

   - Бомбы ушли! - доложил бомбардир. Н8К стал легче и маневреннее, когда избавился от груза, но не настолько, как В5N1 Футиды в небе над Перл Харбором. Гидросамолет был намного тяжелее сам по себе. Футида надеялся, что два других самолета тоже отбомбились по своим целям. Наблюдать за этим лично он не мог. У него был отличный обзор впереди, но, что творилось сбоку и позади, он не знал.

   Лейтенант Мато заложил крутой вираж, разворачивая самолет в сторону Гавайев.

   - Полагаю, Футида-сан, мы только что злоупотребили гостеприимством, - сказал он.

   - Hai. Honto, - согласился коммандер.

   - Есть! Есть попадание! - Закричали в наушниках. Это был не бомбардир, а хвостовой стрелок, который управлял 20мм пушкой. Из всего экипажа у него был самый лучший обзор того, что происходило позади Н8К. Через несколько секунд он добавил: - Два других самолета продолжают бомбить. Они бьют прямо по городу.

   - Хорошо. Очень хорошо, - сказал Мато. - Американцы думают, что война до них не достанет. Пусть знают, что ошибаются.

   Уже после того, как гидросамолеты выбросили свой смертоносный груз, начали стрелять зенитки. Но ни одна из них даже близко не подобралась к самолетам. Лейтенант Мато восторженно закричал. Следом за ним закричал радист. Когда Калифорния скрылась за хвостом Н8К, он сказал:

   - Американцам теперь нас ни в жизнь не догнать!

   Мицуо Футида не был столь уверен в этом, как его товарищи. Они ничего не знали о допросах американских военных по поводу неизвестной установки неподалеку от Опаны. Американцы обладали электронными устройствами, позволявшими отслеживать любые самолеты. Футиде удалось убедить руководство своей страны заняться собственными разработками, но далеко в этом направлении Япония пока не продвинулась. Если рядом с Сан-Франциско работала хоть одна такая штука, она быстро укажет американским истребителям местоположение японских самолетов.

   Коммандер пожал плечами. Будь, что будет. Даже если их засекли, найти самолеты в темноте истребителям будет непросто. К тому же Н8К, хоть и были медленнее американских самолетов и не обладали такой маневренностью, им хватало зубов, чтобы постоять за себя.

   Вероятность преследования снижалась с каждой минутой. Радиус действия истребителей ограничен. Если они хотели потом вернуться на базу, далеко отлетать от берега они не могли. С другой стороны, гидросамолеты...

   Мато откинулся в кресле.

   - Второй пилот, не желаете взять управление на себя, пока я немного вздремну?

   - Разумеется, с удовольствием. - Футида не без восхищения отметил, как Мато изящно отдал приказ вышестоящему офицеру.

   - Хорошо. Domo arigato, - сказал лейтенант. - Разбудите, если возникнут проблемы, или, когда радист получит сигнал с I-25.

   - Сделаю, - искренне пообещал Футида. И в самом деле, сажать Н8К на воду самостоятельно Футида хотел меньше всего. Мато закрыл глаза и через несколько минут начал тихо посапывать. И снова Футида с восхищением отметил его спокойствие.

   Коммандер внимательно следил за компасом, спидометром и альтиметром. Он вел самолет тем курсом, который задал Мато. С каждой минутой они оказывались на 5,5 километров дальше от Сан-Франциско и на 5,5 километров ближе к Гонолулу. Жаль, что лететь ещё очень долго.

   Футида был рад тому, что полет до материка прошел без проблем. Днём всё могло оказаться значительно сложнее, чем ночью. Футида рассмеялся. Если бы японские самолеты появились в небе Сан-Франциско в разгар дня, им был бы оказан более теплый приём.

   В любом случае, путь до Сан-Франциско и обратно занимал около двадцати часов. Без остановок - что маловероятно - большая его часть должна пройти ночью.

   Примерно через три с половиной часа, лейтенант Мато зевнул, потянулся и открыл глаза. Он посмотрел на Футиду и спросил:

   - Ну, как дела?

   - Нормально, - ответил коммандер. - Мы же идем из Сан-Франциско к Панамскому каналу, так ведь?

   - К Панамскому каналу? - Мато взглянул на компас. Убедившись в верности выбранного курса, он рассмеялся. - О, вы знаете, как быстро разбудить, господин коммандер.

   - Стараюсь, - ответил Футида. Лейтенант Мато тихо хмыкнул и помотал головой. Несмотря на то, что Футида пошутил, он продолжал смотреть на юго-восток, в сторону Панамского канала. Если бы Япония смогла вывести его из строя, это стало бы оглушительным ударом по Америке. После этого американцам придется вести свои корабли вокруг Южной Америки...

   Он с сожалением помотал головой. Панамский канал находился в два раза дальше от Гонолулу, чем Сан-Франциско. Даже для Н8К это слишком далеко. К тому же канал был хорошо защищен и, случись что, американцы горы свернут, чтобы его починить. О нападении на него можно было только мечтать. Примерно, как мечтать о сексе с красивой киноактрисой. В реальности, осуществить подобное было нереально.

   Небо постепенно светлело. Они летели в противоположную от рассвета сторону, но тот их всё равно догонял. Но даже при свете солнца, кроме неба и бескрайнего океана, смотреть было особо не на что. Футида проверил датчик топлива. Перед взлетом они заправились под завязку, но до Гонолулу этого всё равно бы не хватило.

   Через полчаса в наушниках обоих пилотов раздался голос радиста:

   - Есть сигнал с I-25!

   - Отлично! - воскликнул Мато и облегченно выдохнул. Всё это время он тоже пристально следил за опускающейся стрелкой топливного датчика. - Направление?

   - Пять градусов южнее, господин, - ответил радист. - Надо будет смотреть в оба. Судя по мощности сигнала, они должны быть недалеко.

   - Передайте эти данные остальным экипажам по низкочастотной связи. Вряд ли кто-то сможет нас запеленговать, но даже если так, сделать они всё равно ничего не смогут.

   - Есть, - ответил радист.

   Первым всплывшую подлодку заметил пилот другого самолета. Их радист тут же сообщил об этом Мате с Футидой и третьему экипажу. Коммандер с лейтенантом дружно прильнули к стеклу кабины. Мато направил самолет на снижение. Из-под корпуса взлетел фонтан воды и Н8К сел. Внезапно, его движение приняло иной характер. В небе он двигался просто отлично, но на воде... Футида сглотнул. "Я хороший моряк", - предупредил он себя.

   Мато подвёл самолет к I-25. Матросы на палубе подводной лодки замахали им руками.

   - Ну, как прошло? - выкрикнул кто-то. Мато и Футида замахали в ответ и улыбнулись. Матросы захлопали в ладоши. Послышались выкрики: - Banzai!

   Затем они занялись делом. Подлодка I-25 была заправлена топливом, на котором они полетят до самого Гонолулу. Два матроса вытащили топливный шланг и подсоединили его к Н8К. Футида прислушался к звуку льющегося горючего. Заправив самолет, матросы отсоединили шланг.

   Мато отвел машину в сторону. На его место тут же встал другой экипаж. Когда с заправкой всех трех самолетов было покончено, подлодка отчалила. Самолет поднялся в небо и Футида облегченно выдохнул. Взлет с воды напомнил ему стаю уток, разбегавшихся по поверхности озера. При взлете гидросамолеты были очень уязвимы. Оказавшись в небе, они уже могли о себе позаботиться.

   В порт клиперов "Пан Американ" они вернулись в районе четырех пополудни. Выстроившиеся на причале японские офицеры были похожи на прибывших на Гавайи туристов с американского материка. Под аплодисменты и выкрики "Banzai!" пилоты выбрались из самолетов.

   - Все американские станции, будто с ума сошли! - выкрикнул офицер-связист. - Янки говорят, что подобного унижения они не испытывали со времен Перл Харбора!

   Футида и Мато поклонились друг другу. После чего оба зевнули и рассмеялись.

   Джо Кросетти меньше всего хотел получить отпуск с формулировкой "по семейным обстоятельствам". Но он всё равно, мчал через страну на всех парах в самом быстром поезде на свете. Большая часть бомб, выпущенных японцами, упала на порт и районы возле него. Но на обратном пути они опустошили люки над жилыми кварталами и одна из бомб упала на дом, где жили дядя Тони с тётей Марией и четырьмя детьми. Один ребенок выжил, но лишился ноги. Взрывной волной его швырнуло в заросли через дорогу. Без всяких сомнений, именно это и спасло ему жизнь. Но вся остальная семья погибла.

   В порту япошкам удалось повредить крейсер, эсминец и два транспорта, ещё один транспорт они утопили. Их никто не ждал. Японцы явились посреди ночи, нагадили и испарились.

   Судьба кораблей не так волновала Джо, как судьба собственной семьи. Если бы дом его дяди и тёти не был разрушен, он бы по достоинству оценил элегантную работу вражеских летчиков. Но не в этом случае. Война для него стала делом личным. Ему хотелось надавать по шее командованию силами гражданской обороны Сан-Франциско за то, что проспали японский авианалет. Был ли у них радар? Если был, почему он не сработал? Судя по случившемуся, ничего у них не работало.

   Пока он ехал домой, на него никто особого внимания не обращал. Вокруг было много военных. Солдат было больше, чем моряков, а моряков больше, чем офицеров, так что и сам Джо внимания не привлекал. И его это устраивало. Ему хотелось побыть наедине со своими мыслями.

   Его семья жила в нескольких кварталах от того места, где раньше стоял дом дяди Тони. Бомба с тем же успехом могла убить его родителей, как убила дядю и тётю. Ничего, кроме слепой удачи на ум не приходило, и эта мысль Джо совершенно не радовала.

   Поезд прибыл на станцию Саузерн Пасифик, что на углу Первой и Бродвея в Окленде в два часа пополуночи в день похорон. На перроне его уже ждал отец. Одет он был в старую рыбацкую робу, в костюм он так и не переоделся.

   Они обнялись. Отец не то, чтобы усох, но выглядел гораздо слабее, чем, когда Джо отправлялся в летное училище. Сам Джо с тех пор набрал немалую мышечную массу, он уже не был похож на среднего инфилдера.

   Отец поцеловал его в щеку и сказал:

   - Рад тебя видеть сынок. Жаль, что при таких обстоятельствах.

   - Я тоже, папа! - воскликнул Джо. - Грязные вонючие твари. Я им...

   - Ты им отплатишь, - оборвал его отец. Другие пилоты пусть кричат "За Перл Харбор!". Ты же будешь кричать: "За Тони! За Марию, за Лу, за Тину, за Джину!.." И за Пола, конечно.

   - Так и сделают. У меня в бумажнике их фотография. Куда бы меня ни направили, она всегда будет со мной. - Ему очень хотелось сесть в кабину самолета получше, чем те, на которых он летал в Пенсаколе. Перед тем, как начать ходить, нужно научиться ползать. Перед тем как побежать, нужно научиться ходить. Сейчас ему хотелось бежать, как Джесси Оуэнс, бежать и обогнать япошек.

   - Ладно, Джоуи, идём, - сказал отец и положил руку ему на плечо. - Отвезу тебя домой. Это все твои вещи?

   - Ага. - Джо закинул за спину сумку. - Нас учат путешествовать налегке. - Он зевнул. - Думал, приеду домой, спать буду неделю.

   - Похороны в десять, - предупредил отец.

   - Знаю. Надо ещё в душ сходить. - После скоростного путешествия на поезде он чувствовал себя грязным. - Лучше даже в ванне полежать, для разнообразия. На востоке у нас только душ и был.

   На парковке в этот час было практически пусто. Соответственно и пробок не было. В Сан-Франциско они возвращались по мосту Бэй-Бридж. Джо вспомнил, с какой помпой его открывали в 1936. Мост этот был гораздо удобнее парома, который соединял Сан-Франциско с заливом. Был бы, если бы они ехали, а не ползли, ограниченные новыми строжайшими правилами светомаскировки.

   На ум Джо пришла одна мысль.

   - Пап, вам топлива-то хватает? - Став курсантом, он как-то перестал беспокоиться о бензине. Машины у него всё равно не было, поэтому и переживать было не о чем.

   Отец пожал плечами.

   - Всё будет нормально. А это сейчас важнее всего. - Джо прикусил губу и кивнул.

   Он мог в лепешку расшибиться, но так и не понял бы, каким образом отец находил дорогу в кромешной тьме. Маскировочная лента практически целиком закрывала фары - только узенькая щёлка осталась. Света, который она давала, хватало едва ли на длину плевка. Но отец как-то справлялся. По пути ему удалось не зацепить ни одной машины и до дома они добрались, ни разу не свернув куда не надо.

   После многих месяцев, проведенных в койках и на нарах, собственная постель показалась Джо до смешного мягкой. Он снова ощутил себя ребенком, как будто последних лет и не было вовсе. Он подумал, не помешает ли ему тиканье часов на тумбочке. Если оно и мешало, то минуты полторы-две, не больше. После чего он не слышал уже ничего.

   Когда зазвонил будильник, Джо долго не мог понять, что гремит и как это выключить. С тех пор, как он записался во флот, его будил сигнал горна утренней побудки. Спустившись на завтрак, он не сразу понял, что даже не переоделся. Вот это роскошь.

   Когда его увидела мама, её лицо залилось слезами. Шестнадцатилетний брат Карл смотрел на Джо в немом восхищении. Его сестре Энджи было двенадцать. Она просто радовалась тому, что старший брат вернулся. За завтрак он садился с единственной мыслью о том, что скоро нужно будет возвращаться в Пенсаколу. Карл смотрел на него, разинув рот. Отец ухмыльнулся. Мама терпеливо смотрела на него. В Пенсаколе порции были гораздо меньше.

   Из-за разговоров за завтраком Джо так и не успел принять ванну. Он быстро ополоснулся в душе и надел форму. Когда он спустился вниз, мама снова начала плакать. Глаза Карла едва не вылезли из орбит. Брат и отец были одеты практически в одинаковые черные костюмы. Джо постарался не обращать внимания на исходивший от них запах нафталина.

   Все вместе они сели в машину и отправились в церковь. Там их уже ждали репортеры. Этого Джо никак не ожидал. "Сраные стервятники", - подумал о них Джо. Их семья прошла мимо репортеров, не обронив ни слова.

   Внутри уже собрались родственники и друзья. Джо степенно жал одну ладонь за другой. На плечо ему легла рука Доминика Скальци.

   - В гараже без тебя, всё не то, парень, - сказал автомеханик. - Пацан, что тебя подменяет, до тебя вообще не дотягивает. Но, то, что ты делаешь - очень важно. Мы все тобой гордимся. - От его костюма тоже пахло химией.

   - Спасибо, мистер Скальци, - ответил Джо, поняв едва половину из того, что сказал его бывший начальник. - Прошу прощения. - Он прошел дальше и сел на скамью рядом со своими. Стоявшие в церкви гробы выглядели пугающе, в том числе и потому, что были закрыты. Джо знал, что это значило: в похоронном бюро не успели привести трупы в порядок, чтобы оставлять открытыми.

   Несмотря на шерстяную форму, его колотил озноб. Он уже не раз видел, как разбивался "желтый псих" и знал, что стало с теми, кто находился внутри. Тогда увиденное напрочь выбило его из колеи. Но как только он представлял, что нечто подобное случилось с его дядей, тетей и двоюродными братом и сестрами... Ладони непроизвольно сжались в кулаки. Джо казалось, что именно он убил их.

   Глупости это всё. Разумом он это понимал. Но на похоронах разуму места не было.

   Поминальная служба помогла успокоиться. Стояние на коленях и мелодичная латынь не могли утолить печаль, но позволили ей как бы обтекать его. Завершился ритуал сухой безвкусной просвирой. Когда священник произнес "Ite, Missa est", Джо наконец-то немного полегчало.

   Затем настал черед самих похорон. Разумеется, он был среди тех, кто нес гроб. Он был молод, крепок и здоров, и совсем ничем не мог помочь, находясь в четырехстах километрах отсюда. Глядя, как сырая земля постепенно засыпает гробы, стучит по крышке, Джо закрыл лицо ладонями.

   - Всё хорошо, - зло прошептал ему отец. - Всё будет хорошо.

   Джо помотал головой. Ничего не хорошо. И не будет хорошо. Если бы всё было хорошо, он никуда бы не уехал из Пенсаколы, а родные занимались бы своими делами. А вместо этого, он здесь, пятеро его родственников лежат в земле, а шестой выйдет из больницы не раньше, чем через две недели. Сквозь пальцы текли слезы и падали в зеленую траву.

   После похорон все отправились в дом его родителей. Там уже было полно народу. Из-за войны продукты стали дефицитом. Но приготовленная мамой еда и добытое отцом спиртное, словно насмехались над этим. Джо гадал, в какие долги им пришлось влезть, чтобы оплатить еду и сразу пять похорон. Он обдумал эту мысль и пожал плечами. В таких ситуациях о подобных вещах думать бессмысленно.

   Все вокруг предлагали ему выпить. Если бы Джо соглашался на каждое предложение, на поезд его бы пришлось везти на тележке. Он выпил ровно столько, чтобы чувствовать себя, словно в кабине из толстого стекла - как на истребителях - и отгородиться от мыслей о превратностях судьбы. Затем он просто ходил с полупустым стаканом, избегая, таким образом, предложений долить ещё.

   Люди вокруг рассказывали ему, порой в непристойных выражениях, что он должен сделать с япошками при первой встрече. Он лишь кивал и шел дальше. Он и сам хотел проделать с ними всё, что ему советовали. Но ни у кого из этих советчиков не возникло и мысли, что япошки будут стрелять в ответ.

   Всё, от Гавайев до Бирмы находилось во власти японцев. Их войска в Порт Морсби уже смотрели через Коралловое море в сторону Австралии. Джо и представить не мог, насколько слепыми могли быть люди. "Гражданские", - думал о них он. Последние пять месяцев Джо с ними почти не общался. Когда-то он и сам был таким. Может, он ещё и не полноценный флотский офицер, но и к числу этих людей он уже не принадлежал.

   Позже вечером отец отвез его обратно в Окленд. Он тоже выпил немало, но даже самый конченный пьяница, каковым отец, конечно же, не являлся, не устроил бы никаких проблем на такой скорости во время действующего режима светомаскировки.

   - Береги себя, Джоуи, - сказал отец на перроне. - Береги себя, но разберись с этими сволочами.

   - Так и сделаю, - ответил Джо. "Надеюсь, получится".

   Он спокойно мог спать и сидя, эта ночь не стала исключением. Проснулся он от того, что солнце светило прямо в лицо. Голова гудела так, словно по ней колотили кувалдой. Он насухую проглотил три таблетки аспирина. Медленно, но верно, боль отступала. Кофе тоже помог.

   После нескольких часов сидения на месте, выходя на вокзале Пенсаколы, Джо чувствовал себя страдающим от артрита орангутангом. С огромным трудом ему удалось поднять и закинуть за плечо сумку. Все суставы скрипели и хрустели.

   На перроне его ждал Орсон Шарп.

   - Не надо было меня встречать, - сказал растроганный Джо. - Я думал тачку поймать.

   Шарп посмотрел на Джо так, словно тот заговорил с ним по-японски.

   - Мы же в одной команде, - сказал он так, будто разговаривал с дебилом. - Я одолжил "Де Сото" у Майка Уильямса. Пришлось потратиться. Если ты не будешь помогать товарищам, с чего им тебе помогать?

   Джо не нашелся с ответом и просто кивнул. Когда они уже ехали в сторону яркого солнца Пенсаколы, нужные слова, наконец, пришли на ум:

   - Спасибо, старик.

   Одну семью он оставил в Сан-Франциско. Здесь его ждала другая.

   Взводный сержант Лестер Диллон служил в Корпусе Морской пехоты уже четверть века. За это время он повидал немало. Он сражался во Франции в 1918 против солдат кайзера, когда их сначала остановили на подступах к Парижу, а затем погнали в обратную сторону до самой границы. В тот раз немецкий пулемет откусил кусок от его ноги. Перемирие он встретил в военном госпитале.

   С тех пор он побывал на Гаити, в Никарагуа, входил в состав американской группировки в Пекине. Он служил на борту двух эсминцев и крейсеров. Если бы он не записался в Корпус, то даже не представлял, чем бы занимался всю жизнь. Возможно, ничем хорошим его жизнь не закончилась бы. Сержант был крупным светловолосым мужчиной с голубыми глазами, вытянутым обгоревшим на солнце лицом, поэтому никто с ним связываться не хотел. Если бы он остался на гражданке, то, наверное, бил бы людей, причем неоднократно и рано или поздно оказался бы на нарах.

   Но он сидел в Сан-Диего и маялся от скуки, ожидая, когда его родина выступит с решительными действиями. Сам он бы высадился на Оаху хоть завтра. Но флот ещё не был к этому готов. По крайней мере, гарантии того, что их не скинут обратно в океан, не завалят бомбами или ещё как-то усложнят им жизнь, не было.

   Но дело двигалось с мертвой точки. В Кэмп Эллиот находилось столько морпехов, что он трещал по швам. Флот выкупил огромное ранчо на окраине Сан-Диего. Если бы был готов Кэмп Пендлтон, им бы хватило войск для ведения полноценной войны. Но Пендлтон ещё не достроили. Строители божились, что всё будет готово к сентябрю, но в нынешнее время ничто и никогда не делалось вовремя.

   Сержант сидел в клубе для рядовых, жевал бургер и курил "Кэмел". Напротив него расположился Датч Вензел. На его груди был примерно такой же "иконостас", что и у Диллона. Он был на три или четыре года моложе Леса, поэтому Францию не застал, но и без неё повидал немало. В руках он держал стакан бурбона с содовой. От сигары "Уайт оул" тянулась тонкая струйка дыма.

   - Херня какая-то. Давно бы уже япошкам жопы порвали, - сказал Диллон.

   По радио заиграл Бенни Гудмэн. Вензел замер, вслушиваясь в соло на кларнете, затем выпустил кольцо дыма.

   - Армия не сможет, - заключил он.

   - Ну, тем хуже для армии. - Как и любой морпех, Лес Диллон совал нос во всё, что касалось службы.

   - Желтые скоты очень хороши. - Вензел взял на себя роль адвоката дьявола.

   - Идут они на хуй. Ты же тоже был в Китае, так? - Ответа Диллону ждать не требовалось. Синяя ленточка медали за службу на Янцзы находилась у него между красной, желтой и полосатой лентами. - Сам видел япошек в бою. Да, они смелые, но против нас нихера не выстоят. К тому же их танки - дрянь полная.

   - Полгода назад про их самолеты то же самое говорили, - заметил Вензел.

   - Это другое. А про танки - точно тебе говорю.

   - Когда мы до них доберемся, они могут построить лучше.

   Диллон поморщился. Эта мысль ему не понравилась. Он отхлебнул пива. Мгновение спустя, он просветлел.

   - Так и мы тоже. На Гавайях у наших были только "Стюарты", к тому же совсем немного. "Ли" по сравнению со "Стюартами" просто небо и земля. А уж "Шерманы"..! - Крепкая броня и 75мм орудие делали танки "Шерман" весьма представительными образцами вооружения.

   Датч Вензел кивнул.

   - Ладно, соглашусь, - сказал он. - Только, когда мы явимся, япошки спать не будут, в отличие от наших во время их высадки.

   Лес был вынужден признать, что для обороны Оаху армия не сделала того, что должна была. Как,впрочем, и флот. Если бы Диллон мог добраться до генерала Шорта и адмирала Киммела, он бы поступил с ними не так, как японцы. По слухам, с военнопленными те обращались очень жестоко. Впрочем, морпехи на Эве и Канеохе врага сдержать тоже не сумели. "Вас всех застали со спущенными штанами", - невесело думал Диллон.

   - Просто хочется поскорее до них добраться, - сказал он вслух и допил свой "Бюргермайстер". Облизнув с губ пену, он продолжил. - Доберемся рано или поздно. А когда доберемся, я хочу быть в первых рядах во время высадки.

   - В первых рядах, кого подстрелят, то есть, - сказал Вензел. Диллон отмахнулся от этих слов. Он прекрасно понимал, что Вензел не меньше его хочет добраться до япошек.

   Через пару дней его вызвал ротный. Капитан Брэкстон Брэдфорд полностью соответствовал своему южному имени. У него был тяжелый говор жителя Джорджии.

   - Что думаете насчет повышения до комендор-сержанта, Диллон? - спросил он, растягивая фамилию Леса.

   - Что нужно делать? - жадно спросил тот. Мало чего он так хотел в жизни, как получить ещё одну полоску на нашивке.

   - Так и знал, что вам понравится. - Капитан Брэдфорд указал на север. - Нам понадобится просто дохера новых морпехов. Всем этим салабонам понадобится пример для подражания, образец настоящего морского пехотинца. Это и входит в задачи ганни.

   - А. - На какое-то мгновение Диллон задумался. Но лишь на мгновение. - Благодарю вас, сэр, но вынужден отказаться.

   Брови Брэдфорда сошлись на переносице, ноздри раздулись, капитан поджал губы. Такой вид мог напугать только салагу. Диллон уже давно не салага. После пулеметов, никакой капитан уже был не страшен. Но Брэдфорд не оставлял попыток его запугать.

   - Надеюсь, вы объясните, почему, сержант.

   - Так точно, сэр, - флегматично ответил Диллон. - На Гавайи хотят бросить "стариков". Если я останусь в Пендлтоне, то никуда не поеду. А, если останусь здесь, то отправлюсь на Гавайи. - От повышения он отказался безо всякого сожаления. В конце концов, он хотел добиться чего-то большего, чем ещё одна полоска на нашивке.

   - А. - Настала очередь капитана Брэдфорда задуматься. Он попытался сохранить суровый вид, но ничего не получалось. - Мать вашу, я даже разозлиться на такой ответ не могу.

   - Виноват, сэр, - сказал Диллон, хотя виноватым себя совсем не чувствовал.

   Грустная улыбка Брэдфорда обнажила золотые зубы.

   - Скажите мне лучше то, чего я ещё не слышал. Знаете, кого-нибудь, кто согласится на повышение и работу здесь, в Пэрис Айленд или в Квантико?

   - Не могу знать, сэр. Впрочем, можете сами расспросить.

   - Все офицеры и в Кэмп Эллиот и в других местах спрашивают об одном и том же. И многие хорошие люди отказываются. Вы такой не единственный, что уже хорошо. Против япошек нам понадобятся самые лучшие. Но эти лучшие также должны учить новобранцев. Если их будут учить дрянные морпехи, то ничего хорошего из них не выйдет.

   - Так точно, сэр, - только и ответил Диллон. Чем меньше говоришь с офицерами, тем лучше. Он был согласен с Брэдфордом. Но со своими целями он давно определился и если для их достижения нужно отказаться от повышения, так тому и быть.

   Брэдфорд изучающе посмотрел на сержанта.

   - Есть что-нибудь, способное вас изменить мнение?

   - Никак нет, сэр, - ответил Диллон и чуть не добавил "Виноват, сэр". Это было бы уже чересчур.

   Ротный что-то недовольно пробурчал.

   - Ладно. Идите. Валите к чёрту.

   Диллон хотел спросить, не собирался ли сам Брэдфорд перевестись в Кэмп Пендлтон, но не стал. Вместо этого он машинально отсалютовал, развернулся и покинул кабинет капитана.

   Как обычно, светило солнце. И как обычно, оно совсем не грело. Днем будет градусов семнадцать, максимум. Климат в Сан-Диего был мягче, чем в Лос-Анджелесе, хотя находился он почти в двухстах километрах дальше от побережья, чем соседний город. Видимо, виноваты в этом были океанические течения и постоянный ветер. Лес не знал, радоваться ему или переживать. Он лишь знал, что весь год погода почти не менялась.

   Днём, когда он сидел и чистил свой "БАР", к нему подошел Вензел.

   - Ну, что, стал ганни? - спросил он.

   - Да ну, нахуй. А ты?

   - Не, - помотал головой Вензел. - Пусть салаг дрючит кто-нибудь другой.

   - Я Брэдфорду то же самое сказал. - Лес отложил промасленную тряпку и взял чистую. - Острова у япошек будем забирать мы. Я для этого в морпехи и записался, и хрена с два я всё пропущу.

   - Я с тобой. - Вензел посмотрел на юго-восток. - Кстати, с тобой я в буквальном смысле. Когда будет высадка, мы будем на одном катере, ну или на соседних.

   - Мы с тобой себя совсем не жалеем, - сказал Диллон. Второй сержант рассмеялся так, словно его сослуживец пошутил. Диллон продолжал: - Блин, да тебя даже не ранило ни разу. Ты Пурпурное сердце собираешься получать, или как?

   - На себя посмотри, - отмахнулся Вензел. - Один раз пулю поймал и тут же побежал за второй?

   - Такой уж я настырный. - Вензел кивнул, полностью понимая товарища. Ведь, они оба - морпехи.

XIII

Джейн Армитидж начала думать, что сможет выжить на Оаху. Было время, когда она считала, что все жители острова перемрут от голода. Она сама похудела почти на 10 кг, хотя и до войны толстой никогда не была. Все, кого она знала, похудели примерно на столько же, за исключением майора Хирабаяси и солдат японского гарнизона в окрестностях Вахиавы. Те нисколечко не изменились. Джейн это не удивляло, а скорее злило.

   Она прекрасно понимала, что не нужно позволять оккупантам знать, что у неё на уме. Это понимали все жители Вахиавы. Самая лучшая стратегия в эти дни - оставаться незамеченным.

   Немалая часть посевных площадей, на которых раньше выращивали ананасы, теперь засеяли рисом. Видимо, японцам казалось, что жители острова могут производить достаточно риса, чтобы прокормить себя самим. Поговаривали о двух урожаях в год. Ёс Накаяма считал, что это возможно. Джейн была склонна с ним согласиться. Что бы сказала "Большая пятёрка"... Так как Гавайи больше не принадлежали США, никому не было никакого дела, что бы там сказала "Большая пятёрка". Если управлявшие всё это время островами семьи были достаточно умны, то и они будут стараться не высовываться и не показываться япошкам на глаза.

   Что касается Джейн, то на подходе у неё созревал очередной урожай репы и картошки. Приготовление еды из собственноручно выращенного и политого собственным потом урожая, наполняло её невиданной прежде гордостью. Жаль разнообразием эта еда не отличалась.

   Ещё она выяснила, что на вкус полосатая горлица была такой же приятной, как и на вид. О майнах же этого сказать было нельзя. Сама она никогда бы их есть не стала. Впрочем, жареные майны отлично расходились среди голодающих. Нос от них никто не воротил.

   Мимо на самокате проехал один из её бывших учеников. С началом оккупации, а особенно после казни мистера Мёрфи, школа не работала. Мицуру Кодзима тоже заметно похудел, но на внешности ребенка это не сильно сказывалось.

   - Привет, Митч, - сказала ему Джейн. Она всегда его так звала. Почти у всех местных японских детей были американские имена, которые давали им белые сверстники.

   Он уставился на неё чёрными кнопками глаз.

   - Меня зовут Мицуру, - произнес он необычайно надменным для восьмилетнего пацана голосом. Затем добавил что-то по-японски. Джейн не знала, что в точности значили эти слова, но уже не единожды слышала их от японских солдат. В одном она была уверена: это не комплимент.

   Митч-Мицуру уехал прочь. Этот мелкий пацан живо поставил Джейн на место. Его слова всё расставили так, как оно должно быть после 7 декабря, хотя сам он вряд ли это осознавал. Он просто хотел, чтобы его звали японским именем, поэтому считал, что имел право грубить белой женщине, несмотря на то, что когда-то она была его учителем.

   Джейн взяла тяпку и срубила несколько сорняков. Сколько бы она их ни выкорчёвывала, всегда появлялись новые. Фермером она была неважным, и никогда не достигнет успехов в этом деле, но женщина уже понимала, каких трудов стоило вырастить урожай и уберечь его от вредителей.

   Она взглянула на свои синие джинсы. Ткань в районе коленей стала очень-очень тонкой. Скоро порвётся. Другие штаны находились не в лучшей форме. Некоторые уже протерлись до дыр на коленях и сзади. В другое время она уже пошла бы и купила новые. Она бы и сейчас купила, да негде. Главным девизом в эти дни стало слово "смирись".

   Джейн планировала носить одни штаны максимально возможный срок. Когда они придут в негодность, она наденет другие, затем следующие. Когда штаны закончатся, из остатков предыдущих она сошьет новые.

   Но, что делать, когда и они износятся? Джейн резко взмахнула тяпкой и срезала очередной сорняк. Она совсем как майор Хирабаяси, отрезающий голову мистеру Мёрфи... "Прекрати, - одернула она сама себя. - Прекрати немедленно". Но образ из головы никуда не делся. Как и память о чавкающем звуке, когда меч ударил по шее директора.

   Каким-то образом это воспоминание соединилось с мыслью о Митче Кодзиме, который больше не хотел, чтобы его звали Митч и размышлениями о том, что японцы смогут удерживать Гавайи ещё очень долго. Что люди будут делать, когда американские вещи окончательно испортятся? Смогут ли японцы их заменить? Судя по тому, что она уже видела, Японии не было никакого дела до снабжения чем-то иным, помимо минимального продовольствия, да и тем они распоряжались очень скупо.

   Из глаз Джейн внезапно потекли слёзы. Она стояла посреди своего надела и сжимала рукоятку тяпки до тех пор, пока не побелели костяшки пальцев. Обычно волю чувствам она не давала. Джейн просто проживала день за днем и делала всё, чтобы облегчить своё существование в этом жутком мире. Работа и усталость не позволяли задуматься о чём-то постороннем.

   Она не собиралась продолжать выращивать репу, дергать сорняки и давить жуков и в 35 лет, и в 45, и в 65, но, будь она проклята, если бы знала, как это изменить. "Проклята" - очень подходящее слово. Если это не ад, своё положение она будет характеризовать именно так, пока не найдется определение получше.

   Мимо прошли два японских солдата. Джейн немедленно поклонилась и опустила взгляд. Ей не хотелось, чтобы они заметили, что она расстроена. Ей не хотелось, чтобы они вообще хоть что-нибудь заметили. Когда-нибудь, может случиться так, что они захотят затащить её в кусты и сделать с ней всё, что пожелают. Несколько женщин в Вахиаве уже ходили с потухшими глазами и при появлении японских солдат начинали дрожать.

   Если они подойдут к ней... если они подойдут к ней, она побежит. Конечно, она предпочла бы разрубить им головы тяпкой. Но на их винтовках блестели штыки. Если она кого-нибудь из них ударит, её не просто изнасилуют и прострелят голову. Убивать её будут медленно. Помимо неё, возможно, убьют ещё несколько человек в назидание остальным.

   Японцы прошли мимо. Джейн выдохнула. Каждый раз при появлении солдат, она задерживала дыхание. На соседней делянке работал мужчина. Он тоже поклонился солдатам, но испуганным он не выглядел. Пока он соблюдал установленные правила, ему, возможно, ничто не угрожало. Ни одна женщина от десяти до шестидесяти лет этого о себе сказать не могла.

   Стоявшая за мужчиной женщина, замерла как и Джейн. Сама она только что пережила то же самое, поэтому прекрасно понимала, что чувствовала эта дама. Но японцы прошли мимо, словно её вообще не существовало. Увидев их спины, женщина вернулась к работе.

   Джейн посмотрела на северо-восток. Ей очень хотелось, чтобы в небе появились сотни, нет, тысячи американских самолетов. Несколько дней назад за ужином кто-то рассказал, что англичане наслали на один немецкий город тысячу бомбардировщиков. Должно быть, у кого-то осталось радио. А может, эти люди принимали желаемое за действительное.

   Так или иначе, небо над Вахиавой оставалось чистым: ни облаков, ни самолетов, ни надежды. Джейн пробормотала фразу, которую подхватила от Флетча, фразу, которую никогда бы не произнесла, даже оставшись в полном одиночестве. Обстоятельства диктуют поведение. В эти дни она больше корила его за то, что тот служил в армии, которая не отстояла Оаху, чем за то, что они когда-то были женаты.

   На руку села муха. Джейн раздавила её, вытерла ладонь о штаны и вернулась к прополке.

   Лейтенант Сабуро Синдо был недоволен. Да, бульдозеры достаточно быстро восстановили взлётную полосу. Да, вокруг появилось ещё больше зениток, уткнувшихся замаскированными стволами в небо. Синдо понимал, что больше В-25 в небе Оаху не появятся.

   Он направлялся в Гонолулу, чтобы убедиться в своих предположениях. В отдельных местах шоссе Камеамеа было восстановлено, но не техникой, а руками армии военнопленных. Синдо подобное одобрял. Раз уж они сдались, чем они лучше животных? Почему бы Японии не использовать их по мере необходимости?

   В кабинете Гэнды его ждал он сам и коммандер Мицуо Футида. Синдо их поприветствовал и сразу же перешел к делу:

   - Мы должны лучше подготовиться к вторжению американцев. Предпринятых мер безопасности недостаточно, к тому же эти меры внушили нам ложное чувство защищенности. Лучше было бы вообще обойтись без них.

   Если бы командиры принялись отрицать сказанное им, он бы только разозлился. Своих чувств он, конечно, не показал бы - несдержанный человек никогда не достиг бы каких-либо высот ни в японском флоте, ни в других сферах деятельности. Но он всё равно кипел бы от злости. Возможно, он выместил её на подчиненных, как свекровь компенсировала обиды, нанесенные ей, когда она сама была невесткой.

   Однако Мицуо Футида лишь улыбнулся и сказал:

   - Да, вы правы.

   - После взаимных уколов, мы можем ожидать от американцев какого-то развития событий, - добавил Минору Гэнда.

   - Полагаю, что так. Атака на материк прошла отлично. - Синдо не скрывал, что завидовал Футиде. Коммандеру очень повезло! Он был первым, кто не только напал на Перл Харбор, но и на Сан-Франциско! Даже участие в одном из этих нападений, могло вознести человека ввысь по карьерной лестнице! Но участие в обеих атаках казалось просто несправедливым.

   Футида проявил скромность.

   - Это была идея Гэнды, - сказал он.

   Для Синдо никакой разницы не было. Практически весь план атаки на Перл Харбор тоже был его идеей. И что с того? В жизнь его воплощал Футида.

   Синдо приложил усилие, чтобы вернуться к мыслям, которые привели его в Гонолулу.

   - Нам нужно усилить противовоздушную оборону, - сказал он. - И не только на суше. Я говорю об авианосцах. "Акаги" недостаточно. Это придется делать, если вы и правда ожидаете нападения американцев. Я не хочу, чтобы они снова застали нас врасплох. Я хочу первым их обнаружить и уничтожить.

   - Это будет не так просто, как вам кажется, лейтенант, - сказал Гэнда. - У них есть устройство под названием "радар". О нём мы узнали из допросов военнопленных, которые с ним работали. - Затем он принялся объяснять принцип работы этого устройства.

   Чем дольше Синдо слушал, тем мрачнее становился.

   - Ужас! - воскликнул он. - Значит, они могут нас видеть и направлять на нас свои самолёты?

   - Если всё делать правильно, именно так, - ответил Гэнда.

   - Они заметили нас, когда мы приближались к Перл Харбору, - добавил Футида.

   - Zakennayo! - выругался Синдо. - Получается, они полные идиоты. Почему они не подняли авиацию? Они могли же здорово нам насолить.

   - Потому что они ждали с того же направления прибытие своих В-17. Бомбардировщики прилетели чуть позже и мы уничтожили их на земле, - сказал Гэнда. Этот человек, казалось, знал всё обо всём. Он добавил: - К тому же, они на самом деле нас не ждали.

   - В будущих операциях на эти факторы рассчитывать не стоит, - сухо произнес Футида.

   - Вынужден согласиться. - Синдо пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть тревогу. Он собрался с мыслями и вернулся к вопросам тактики. Через несколько секунд он сказал: - Всё это говорит лишь о том, что нам необходимы подкрепления для "Акаги". Если техническое превосходство на их стороне, мы должны компенсировать его числом.

   - Наши инженеры уже строят собственный радар, - сказал Гэнда. - Мы отправили в Токио американских специалистов, чтобы они помогли им со сборкой. Принципы его работы понятны. Нам нужно как можно скорее собрать собственное устройство. Строго говоря, пробный образец нам необходим уже сейчас.

   - Мы успеем собрать его до того, как нападут американцы? - спросил Синдо. Гэнда и Футида переглянулись. То, как они едва заметно пожали плечами, говорило о том, что это маловероятно. Иного Синдо и не ожидал. Он продолжил: - Я простой летчик. Ни здесь, ни в Токио до меня никому нет дела. Но к вам двоим прислушиваются очень важные люди. - На самом деле, важнее адмирала Ямамото никого не было. - Вы можете их убедить, что нам здесь нужно больше авианосцев.

   Коммандеры снова переглянулись. Синдо снова показалось, что они пожали плечами. И снова ему пришлось бороться с закипавшим внутри гневом. Минору Гэнда сказал:

   - Поверьте, Синдо-сан, вы не единственный, кто видит существующие проблемы. Авианосцам есть, чем заняться. Адмирал Нагумо сейчас возвращается домой после рейда по Индийскому океану...

   - А, ясно! - выдохнул Синдо. Ударные силы японцев потопили британский авианосец и атаковали порты и грузовые суда на восточном побережье Индии и Цейлона. Это поможет сомкнуть кольцо вокруг Бирмы и, возможно, подготовить вторжение в Индию. Теперь Синдо сам пожал плечами. Западные окраины Японской Империи мало его волновали, в отличие от восточных.

   - Сколько авианосцев нам дадут? - нетерпеливо спросил он.

   - Два, - ответил Гэнда.

   Синдо надеялся, что их будет три, но боялся, что дадут только один.

   - Неплохо, - сказал он.

   - Скажите остальное, - попросил коммандера Футида.

   - Это "Сёкаку" и "Дзуйкаку".

   Это были новейшие и самые мощные корабли японского флота. Синдо захотелось подпрыгнуть и закричать от радости, но он стоял спокойно, так как проявление радости, равно как и проявление гнева недопустимо. Это слишком по-американски.

   - Это... очень хорошие новости, - сказал он.

   - Hai, - согласился Футида. - Если янки нарываются на большую драку, мы им её устроим. Мы разберемся с любыми авианосцами, которые они пошлют, как разобрались с теми, что выловили в Тихом океане, когда началась война.

   - О, да. С нетерпением жду, когда снова смогу взлетать с палубы, - сказал Синдо. - После того, как научишься взлетать в море, взлёт с наземных полос - совсем не то. - Он изобразил зевок. Футида, который и сам был опытным пилотом, громко рассмеялся. Синдо продолжал: - К тому же, американцы больше не застанут нас врасплох.

   - Мы сделаем для этого всё возможное, - сказал Гэнда. - Помимо лодок у нас есть новые Н8К, которые патрулируют северное и восточное направления.

   - Эти машины великолепны. - Полетав на одной из них, Футида не скрывал своего восхищения. - Высокая прочность, превосходная защита, много орудий и при этом, отличная скорость. Лейтенант Мато говорит, что готов без страха выйти на нём против американских истребителей.

   - Совсем без страха? - переспросил Синдо. Пилоты должны гордиться машинами, на которых летают. Но вместе с тем, он считал этого Мато, которого совсем не знал, не оптимистом, а глупцом. Неважно, насколько быстр был этот гидросамолет, от истребителя ему не уйти. Истребитель мог зайти с такого угла, под которым орудия окажутся бесполезны и тогда... Большой палец Синдо дернулся, словно он надавил на гашетку. Может, американские самолеты и не шли ни в какое сравнение с "Зеро", с Н8К они справятся. Он надеялся, что Мато не доведется столкнуться с этим на собственном опыте.

   И всё же... "Сёкаку" и "Дзуйкаку" присоединятся к "Акаги"! В Халейву Синдо возвращался в приподнятом настроении.

   Оскар ван дер Кёрк и Чарли Каапу встретились по пути на пляж Ваикики. С собой у них были парусные доски и всё необходимое для рыбалки.

   Оскар гордился этим изобретением. Не в первый раз он подумал, что в другое время смог бы немало за него выручить. Проблема в том, что в другое время подобная мысль даже не пришла бы ему в голову. Удивительно, как голод способствует концентрации ума.

   Ему удалось освоить нишу, на которую прежде никто не обращал внимания. В этом районе, между берегом и зоной действия сампанов, рыба клевала отлично. Он мог лишь надеяться, что так и останется, когда всё больше людей оборудовали свои доски парусами.

   Оскар не завидовал тому, что Чарли тоже поставил парус. Они уже слишком давно друг друга знали. Его хапа ухмыльнулся и сказал:

   - Вот это умный хоули.

   - Где? - спросил Оскар, оборачиваясь через плечо. Сам Чарли считал, что это очень смешная шутка. И единомышленников у него было достаточно. Они спускались к океану. Как всегда, у берега их встретили рыбаки.

   Когда они проходили мимо волнолома, Чарли спросил:

   - Ты, правда, настолько умён?

   - Ты о чём? - переспросил Оскар, хотя, кажется, понимал, о чём он.

   Приятель подтвердил его мысли:

   - Ты такой умный, но почему опять связался с этой белой с материка?

   Вариантов ответа у Оскара было несколько: от подробного физиологического описания до "Не твоё дело". Оскар выбрал средний вариант:

   - Сьюзи не такая уж страшная. Многие, столкнувшись с ней, тут же развернулись бы. Блин, некоторые так и делали.

   - Ага, но в прошлый раз вы постоянно цапались, будто кошка с собакой, - сказал Чарли и был абсолютно прав. - Зачем постоянно биться друг с другом лбами, когда и так понятно, что никто ругаться не хочет? Трата времени.

   - Сейчас уже всё по-другому. - Больше к этой теме Оскар возвращаться не желал. Если он углубится в подробности, Чарли не преминет напомнить ему об этом, едва ли не послезавтра же. При этом будет ржать, как конь.

   Они поставили паруса и вышли в воды Тихого океана. "Дурацкое название", - подумал Оскар, вспоминая, что это слово было синонимом слова "мирный". Краткое знакомство с войной на море на пляже Ваимеа уже никогда не сотрется из его памяти.

   Вскоре они разделились. Чарли отправился на восток, в сторону Даймонд-Хед, а Оскар двинулся на запад, к Перл Харбору. Он решил, что улов около военно-морской базы будет лучше, чем на востоке. До войны сампанам в этот район заходить запрещалось.

   Японцы запретную зону отменили. Может, им просто не сказали, что она запретная. Если они решат её восстановить, Оскар будет держаться от неё подальше. Нарушение запретов американских властей могло повлечь неприятности, но не более. Если японцы поймают кого-нибудь в своей запретной зоне... Они сначала стреляют, а потом задают вопросы.

   Но до тех пор, пока никаких распоряжений об этой зоне не объявлялось, Оскар будет ей пользоваться. Он разбросал прикормку из риса и закинул леску. Ему хотелось поймать как можно больше, чтобы хватило и на еду им со Сьюзи и на продажу. В противном случае, от этой рыбы у них самих вырастут плавники. Совпадут ли его пожелания с реальностью, он скоро выяснит.

   День обещал быть плодотворным. Ему удалось поймать тунца и скумбрию, их он складывал в задней части доски. Потрошить рыбу он старался как можно быстрее. Некоторые внутренности привлекут другую рыбу. Остальное лучше бросать подальше. До сих пор проблем с акулами у Оскара не было, и ему хотелось, чтобы этот порядок вещей сохранялся.

   За спиной раздался всплеск. Оскар осторожно обернулся, стараясь не перевернуть доску. И замер с отвисшей челюстью. Глаза вылезли из орбит. Он увидел не акулу, не стаю дельфинов, даже не кита. Над водной гладью возвышалась рубка подводной лодки.

   "Попался", - промелькнула в его голове мысль. Он даже подумал нырнуть в воду и попытаться отплыть. Остановило его лишь осознание бессмысленности этого поступка. Если это японцы, возможно, они просто заинтересовались его изобретением. Возможно, они просто хотели над ним посмеяться.

   Из рубки по плечи высунулся кряжистый моряк. С чисто бруклинским акцентом он произнес:

   - Э, братан, по-английски шпаришь?

   "Лучше, чем ты, братан". Оскар едва удержался от истеричного смеха. Оказывается, силы воли в нём больше, чем он подозревал. Он кивнул.

   - Да, - сказал Оскар и добавил: - Я из Калифорнии.

   - Да ну? Поди ж ты. - В голосе моряка звучало сомнение. И Оскар понимал, откуда оно взялось: он был почти голый и к тому же очень сильно загорелый. Некоторые туристы принимали его за чистого хапа - гавайца. Им было трудно понять, что светловолосый гаваец такая же редкость, как швед-брюнет. Этот парень, видимо, находился примерно на том же уровне тупизны.

   - Не уходи, - сказал он и исчез.

   Через минуту вылез другой человек. Он мало отличался от предыдущего, на его голове покоилась офицерская фуражка с большим масляным пятном.

   - Меня зовут Вудро Келли, - сказал он. - Отзываюсь на имя Вуди. А это "Эмберджек" и я им, вроде как, командую. А тебя как звать? Винни говорит, ты из Калифорнии. - Судя по всему, сам тоже в это не очень-то верил.

   - Меня зовут Оскар ван дер Кёрк и, да, я из Калифорнии. Так-то, я Стенфорд закончил.

   - Ну а здесь ты что делаешь? - спросил капитан.

   - Мне тут нравится, - просто ответил Оскар. - До прихода япошек тут было гораздо лучше, но и сейчас вполне неплохо. - Он указал на подлодку - "Эмберджек", как её назвал Келли. - Вы-то что здесь делаете?

   - Кто, я? Меня тут вообще нет. Ты говоришь с собственным разыгравшимся воображением. - Командир подлодки задорно ухмыльнулся. - Но если бы я был здесь, то просто осматривался. Кстати, что это у тебя за чудо техники?

   - Это парусная доска, - пояснил Оскар. - На ней я могу выходить в море гораздо дальше, чем на обычной доске.

   - Сам придумал? - спросил Вудро Келли. Оскар кивнул. Капитан внимательно осмотрел доску и парус. - Ну, неплохо. И далеко она заходит?

   - Никогда не проверял. Нахер не надо. Мне надо только до рыбных мест добраться.

   - А до соседнего острова на ней дойти можно?

   - Можно, наверное, если ветер будет попутный. - Остров Молокаи находился в сорока милях отсюда, Ланаи немногим дальше, а Мауи где-то между ними. Оскар добавил: - Но всё равно я бы предпочел нормальную лодку. Ошибиться тут легко. А ты это к чему?

   - Да, просто, мысли вслух, - сказал командир подлодки. Оскар прекрасно понимал, когда ему врали, но он не в том положении, чтобы уличать в этом капитана. Келли продолжал: - Как дела в Гонолулу?

   - А у вас там, что, шпионов нет? - поинтересовался Оскар.

   - Как там тебе живется? - Отвечать на вопрос Оскара Келли не стал. Очевидно, что флотский офицер не станет обсуждать агентурную сеть на Гавайях с первым встречным сёрфером.

   Оскар задумался.

   - Еды не хватает, но народ не сказать, что голодает. Не высовывайся, и япошки тебя не заметят.

   - Ясно. - Келли кивнул. - А, что местные японцы? Те, кто жили здесь до войны.

   - Те, кто постарше, явно рады японским властям. Моего возраста и помоложе, такие же американцы, как и все остальные. Большинство, просто хотят заниматься своими делами. Им достаточно, чтобы их не трогали.

   - Ах-ха, - снова кивнул Вуди Келли, словно пытался отметить эту информацию для себя. - А в других частях острова ты бывал?

   - С началом войны, не бывал почти. Для личного транспорта нет топлива. - Оскар посмотрел на башню рубки. - Эй, вы мне не поможете?

   - Не знаю.

   - Пожалуйста, передайте моим, что у меня всё хорошо. Биллу и Энид ван дер Кёрк, из Висейлии, Калифорния. И брату Роджеру. - Оскар задумался. Ладно, была - не была. - И родственникам девушки по имени Сьюзи Хиггинс из Питтсбурга. Пусть знают, что она в порядке.

   - Висейлия, Калифорния. - Келли посмотрел вниз. Оскар надеялся, что он делал пометки. Когда капитан поднял взгляд, он сказал: - Им сообщат. Может, не сразу. Придется подождать, чтобы не было понятно, как сообщение с Гавайев дошло до материка.

   - Ясно. Спасибо, старик.

   - Не за что. Хочешь обменять рыбу на добротные консервы?

   Рот Оскара наполнился слюной. Консервы ценились очень высоко, не в последнюю очередь, потому что их уже почти все съели. Но Оскар разочарованно помотал головой.

   - Лучше не надо. Если кто-нибудь увидит, как я иду с пляжа с консервами, то сразу станет ясно, что я их не на леску поймал.

   Вуди Келли хмыкнул.

   - Ясно, мистер ван дер Кёрк. Разумная мысль. А ты не дурачок, вроде бы.

   За исключением Чарли Каапу, это человек был первым, кто говорил ему подобные вещи. Как правило, люди, когда узнавали, что Оскар предпочитает сёрфить, а не заниматься делом, ставили на нем клеймо придурка. Иногда, в не самые яркие моменты своей жизни, Оскар и сам так считал.

   - Спасибо, - совершенно искренне ответил на это он.

   - Не вопрос. А, ещё момент... Ты меня не видел. И слова "Эмберджек" никогда не слышал, ясно?

   - Кого не видел? Что не слышал? - переспросил Оскар и офицер, который был едва ли старше него, снова рассмеялся. Он коснулся указательным пальцем козырька грязной фуражки в некоем подобии воинского приветствия, а затем исчез внутри рубки. С грохотом лязгнул люк.

   Подлодка исчезла на глубине. Оскар рассмеялся. Погружение подлодки он раньше видел только в кино. Только ни в одном фильме не упоминалось, что звук, с которым она уходила на глубину, был похож на самый оглушительный в мире пердёж.

   Оскар вернулся к удочке. Ходили ли американские подлодки вокруг Оаху или нет, ему нужно что-то есть. В эти дни важнее всего для людей было набить живот хоть чем-нибудь. Когда он вернулся на берег, то задумался, услышит ли он, как "Эмберджек" расстреливает казармы и огневые позиции японцев. Впрочем, никто ни о чём подобном не говорил. Оскар решил, что подлодка просто тихо скрылась. "Жаль", - подумал он.

   - Как прошло? - спросила Сьюзи, когда он вернулся домой.

   - Нормально, - ответил Оскар и показал непроданную макрель. Сегодня их ждал роскошный ужин. Он очень хотел рассказать ей о том, что он передал о них весточку на материк. Очень хотел, но не стал. Если он не способен держать рот на замке, как требовать этого от Сьюзи? Но, несмотря на то, что он не мог ни чём рассказывать, он сделал доброе дело. Говорят, настоящие добрые дела остаются в тайне. Сам Оскар так не считал. Ничего, кроме разочарования он не испытывал.

   Хиро Такахаси позволил сыновьям самим вести "Осима-мару" в залив Кевало. Кензо и Хироси управлялись с парусом сампана практически так же умело, как и он. Занятые работой, они не бурчали на отца за то, что он носил рыбу японскому консулу, как это частенько бывало на берегу.

   Откровенно говоря, они практически перестали ворчать на него. В конце концов, он же японский подданный. К тому же, в настойчивости он не уступал своим растяпам-сыновьям. Переубедить его они не могли. Чем дольше они пытались это сделать, тем крепче он убеждался в собственной правоте.

   Но сейчас, видимо, это поняли даже они. Кензо поворачивал парус, меняя галсы на пути в Гонолулу. Хироси же менял подходы в споре с отцом.

   - Отец, тебе не следовало позволять им использовать себя для пропаганды, - сказал он.

   - Для пропаганды? - Хиро находил это слово забавным, но не более. - Репортер задавал вопросы. Я на них отвечал. Что с того?

   - Если Америка вернется на Гавайи, тебе это припомнят. Людям это не нравится.

   - Если тебя волнует только это... - Хиро хмыкнул. - Америка никогда сюда не вернется. Острова теперь принадлежат Японии. И у Японии же останутся.

   - Уверен? - не сдавался Хироси. - А как же бомбардировщики? А подлодка?

   - А что с ними? Мы бомбили Сан-Франциско. Наши подлодки блокируют материк. И всё. Своих солдат мы туда не пошлем, и я уверен, они не пошлют сюда своих.

   - Мы? - не удержался Хироси, но развивать тему не стал. Об этом они спорили с самого начала войны. Для Хиро "мы" означало родину и Императора, для Хироси и Кензо - страну, в которой они родились.

   Приближался залив Кевало. Кензо заложил короткий галс, затем широкий и лодка плавно вошла в залив, как если бы ею управлял сам Хиро. Сампан подошел к причалу. Хироси выпрыгнул на берег и ловко привязал конец к баку.

   Под присмотром японских солдат Такахаси сложили на весы весь сегодняшний улов. Как и всегда, солдаты расплатились с ними по весу. Из-за дефицита еды, добротный тунец уже не ценился столь высоко, официально его приравнивали к малькам, которых Хиро до войны выбрасывал в море.

   Официально. Но Хиро, Хироси и Кензо в залив Кевало мальков не возили. Конечно, нет. Для "личного пользования" они брали первоклассного тунца и макрель. Часть они съедали сами, часть продавали, а часть Хиро уносил в консульство. Последнее даже вошло у него в привычку.

   - Рыба насмарку. И денег никаких, - произнес Кензо, когда Хиро отправился вверх по Нууану-авеню.

   Хиро остановился и обернулся к сыну.

   - Занимайся своим делом, - зло сказал он. - Своим делом, слышишь? Сам болтаешься возле этой девки-хоули, а ещё меня учишь, как жить? Дурак тупой! - Он презрительно сплюнул на землю.

   Ему было интересно, когда Кензо ответит ему с той же страстью. Если это случится, Хироси встанет на сторону брата и тогда Хиро придется кричать на них обоих. В Японии подобное было просто невозможно. В Японии молодежь уважала старших. Сам он очень кстати забыл о том, что одной из причин его переезда на Гавайи было именно то, что он больше не желал постоянно цапаться с собственным отцом.

   Однако до стадии криков спор не дошел. Кензо и так никогда не был светлокожим, а от работы на "Осима-мару" он загорел ещё сильнее. Но сейчас он заметно покраснел. Парень пробормотал сквозь зубы какую-то грубость и отвернулся от Хиро.

   "Ха! - восторженно подумал Хиро. - Мой удар попал в цель, как торпеда в американский линкор". Он пошел своим путём, а сыновья своим. Ему хотелось заняться чем-то другим, чем орать на Кензо за то, что он выбрал самое глупое время, чтобы увлечься этой хоули. Как он сам не станет слушать Кензо, так и сын вряд ли прислушается к его словам.

   "Надо было нам с Реико самим решить вопрос об их браке". Живи они в Японии, так бы и произошло. Но здесь? Да, это возможно. Но многие гавайские японцы вбили себе в голову чушь о влюбленности и счастливом браке, вне зависимости от того, сколько придется всего этого ждать. Кто знает, сколько Хироси и Кензо проболтаются в холостяках? Никто не знает. Это уж точно.

   Хиро отправился вверх по улице. На фасаде здания консульства развевались флаги с Восходящим солнцем. Солдаты на входе как всегда поинтересовались рыбой, которую нес Хиро и выразили ему своё восхищение. До того, как пойти в армию, они сами были или крестьянами или рыбаками, то есть такими же как и Хиро. Он смеялся над их шутками, шутил в ответ. Они понимали друг друга.

   По окончании этих традиционных дружественных ритуалов, солдаты пустили его внутрь. Там всё обстояло иначе. Люди в консульстве носили западную одежду и имели хорошее образование - это было понятно по манере речи. Хиро общался с ними подчеркнуто вежливо. Ему не хотелось, чтобы о нём сложилось впечатление как о неотесанной деревенщине.

   Консул Кита был занят на встрече. Секретарь отвел Хиро к советнику Моримуре. Моримура, с его вытянутым лицом, большими глазами и, в особенности, отсутствующей фалангой пальца, напоминал рыбаку о самураях древности. Строгий костюм лишь подчеркивал это сходство.

   Как и всегда, молодой советник выразил восхищение уловом Хиро. Его учтивые манеры выглядели естественными, не было похоже, чтобы он с трудом подбирал правильные слова. Он поинтересовался, куда сегодня Хиро водил "Осима-мару" и как прошла рыбалка. Затем он спросил:

   - Ты сегодня не заметил что-нибудь необычное, Такахаси-сан?

   - Необычное? - Хиро нахмурился. - Не думаю, господин. Скажите, что вы имеете в виду?

   - Ну... - Моримура скрестил пальцы. Отсутствующая фаланга делала фигуру из пальцев какой-то незавершенной. - Сообщают, что вокруг островов ходят американские подлодки. Это слухи, в основном, не факты. Ты ничего такого не видел?

   - Нет, господин. Не видел, - не раздумывая, ответил Хиро. - Если бы видел, обязательно бы сообщил.

   - Ясно. Я так и думал. - Моримура пододвинул карту. - Ты сегодня был, примерно... здесь? - Он обвел карандашом на карте небольшой кружок. Хиро был настолько впечатлен увиденным, что пришлось напомнить самому себе кивнуть. Сотрудник консульства продолжал: - Сколько времени у тебя ушло на дорогу? Ты помнишь?

   - Мы добрались до места поздним утром и рыбачили до середины дня. Затем вернулись в залив Кевало. Мы торопились, чтобы доставить рыбу свежей. Нынче достать лед непросто. К тому же, мы не хотели ночевать в море. Позвольте узнать, господин, почему вы спрашиваете?

   - Негативная информация не так хороша, как позитивная, но она лучше, чем никакой вообще. По крайней мере, я теперь точно знаю, где подлодок нет.

   - Оттуда они по острову не стреляли. Иначе мы бы услышали, - сказал Хиро. - Судя по вашему рассказу, никаких кораблей они не торпедировали. Зачем они здесь болтаются, если ничем подобным не занимаются?

   - Шпионят, - ответил молодой японец. - Американцы могут пользовать только подлодками и гидросамолетами. И пользуются. Шпионят повсюду. Не уверен, была ли сегодня подлодка в этом районе, но она там быть могла.

   - Понимаю. - Хиро не был уверен, что ему понравилось услышанное. Зачем американцам шпионить на Гавайях, если только не ради того, чтобы отвоевать их обратно? Если так, значит, сыновья правы. Немногие отцы сталкивались с этой жуткой мыслью.

   Видимо, его размышления отразились на лице Хиро. Тадаси Моримура улыбнулся.

   - Не переживай, Такахаси-сан. Если американцы сунут сюда свой нос, мы его вырвем с корнем и отправим их обратно.

   - Хорошо! - облегченно воскликнул Хиро. При американцах ему здесь жилось гораздо лучше, чем при японцах. Но он не только оставался верен родине, победа американцев над японцами будет победой сыновей над ним самим. Об этом он даже думать не желал.

   Моримура снова улыбнулся.

   - Ты - истинный японец, - сказал он. - Когда придешь сюда в следующий раз, расскажи о своих впечатлениях о родине.

   - Как скажете, господин, - ответил Хиро, не до конца понимая, чего от него хотели. Тадаси Моримура в очередной раз улыбнулся.

   Каждый раз, когда комендант лагеря военнопленных в парке Капиолани выступал перед "подопечными", начинались проблемы. Флетч Армитидж ни капли в этом не сомневался. Местный япошка, который постоянно крутился вокруг коменданта и переводил, напоминал Флетчу мелкую собачонку у ног надменной матроны.

   Военнопленные выстроились в нестройную шеренгу. Флетч подумал о том, как легко было бы наброситься на этого высокомерного япошку и порвать его на части. Но какова цена! Будет натуральная бойня. А потом... Флетч очень удивится, если япошки в отместку за этого поганого ублюдка не вырежут всех до единого.

   Было похоже, что остальные пленные думали о том же самом. Когда комендант поднялся на помост и оглядел море заключенных, никто не вытянулся по стойке "смирно". Он что-то пролаял на своем языке. За прошедшее время, Флетч, в силу необходимости, выучил несколько японских словечек. Впрочем, речь коменданта осталась для него непонятной.

   - Вы слишком долго пользовались расположением и благодушием Японской Империи, - произнес переводчик. Даже среди запуганной толпы военнопленных эти слова вызвали ропот. Если это было благодушием, Флетчу очень не хотелось злить японцев. Он весь в грязи, от него воняет до самых небес. Он не знал, насколько сильно похудел, килограмм на 13-15, не меньше. Рубашка висела на нем, будто плащ. Из концов веревки, которая поддерживала штаны, он мог связать добротный узел. Единственное, почему он жалел о потери ремня, так из-за того, что его можно было сварить и съесть.

   - Этому расположению и благодушию настал конец, - продолжал переводчик. - Многие, очень многие из вас, уклоняются от работы и продолжают ждать, что их будут кормить. Вы хотите просто пересидеть и...

   Переводчик замолчал. Ворчание сменилось недовольными выкриками. Флетч с удовольствием присоединился к кричавшим. Когда столько недовольных сразу, японцы не станут стрелять по толпе.

   Из-за выкриков замолчал даже комендант. Он тихо заговорил с переводчиком, несомненно, желая знать, что кричали недовольные американцы. То, что перевел местный, коменданту явно не понравилось. Он что-то прокричал и схватился за рукоять висевшего на поясе меча. Затем он заговорил чуть спокойнее, но всё же с явным раздражением в голосе.

   - Пленные должны молчать. За дерзкое неповиновение они будут наказаны. Вы себя обесчестили, как вы смеете так себя вести? Из-за подобного непотребства весь лагерь на три дня лишается еды, - говорил переводчик. - После чего комендант вернется и посмотрит, как вы будете себя вести.

   Комендант ушел, местный двинулся за ним. Он был совершенно прав в своих прогнозах. Три дня голода крайне негативно скажутся на состоянии пленных. Те, кто уже и так на грани... Эти были самые худшие три дня в жизни Флетча. Совсем без еды он не остался: ему удалось поймать ящерицу размером с большой палец. Он насадил её на палку, зажарил на костерке в палатке и съел вместе с костями, кишками и сухожилиями. По идее, на вкус ящерица должна быть отвратительна. Но сам Флетч счёл её самым вкусным блюдом в мире.

   Несколько человек умерли от голода. Они бы и так умерли, рано или поздно. Так Флетч убеждал сам себя, наблюдая, как двое пленных тащили к общей могиле скрюченный труп. Отчасти он завидовал умершему, для которого всё уже кончилось. А ведь этот засранец не был даже наполовину таким же тощим, как Флетч.

   На повторном открытии кухни выступил комендант. Его предупреждение было понятным, как удар ногой по зубам: если пленные продолжат устраивать проблемы, кухню больше не откроют никогда. К тому моменту, Флетч едва был способен усваивать эти уроки. Чтобы просто стоять ровно, ему требовалось приложить немало сил. О концентрации и говорить не приходилось. Флетч чувствовал себя словно пьяным.

   Бла, бла, бла. Местный перевел речь коменданта:

   - Вы усвоили этот урок?

   "На хуй иди, садист ебаный!", - подумал Флетч, однако вслух ничего не сказал. Предполагалось, что урок он усвоил, так как вместе с остальными выкрикнул "Hai!" и даже сумел поклониться и не упасть на землю лицом вниз. Сделать это оказалось непросто.

   Снова болтовня по-японски.

   - Надеюсь, теперь вы понимаете, что у сдавшихся в плен нет никаких прав, они могут рассчитывать лишь на дарованную Императорской Армией благосклонность, - сказал переводчик и замолчал. Если вдруг какой-нибудь упорный дурак предложит коменданту и переводчику пойти в известномнаправлении, расплачиваться за это будет весь лагерь.

   Никто ничего не сказал. Лишь шелест листьев на ветру тревожил опустившуюся тишину. Флетч оказался не единственным, кто усвоил урок коменданта.

   - Как уже было сказано, до того, как вы проявили неуважение, кормят вас лишь с соизволения Императорской Армии Японии, - говорил переводчик. - Припасов не хватает на всём острове. Иждивенцев армия содержать больше не в состоянии. Кто не работает - тот не ест. Всё просто. Вам понятно?

   - Hai! - снова выкрикнул пленные. Да, они прекрасно выучили уроки коменданта.

   - Каждый из вас будет определен в наряд. На Оаху требуется многое восстановить. Восстановить разрушенное вашим же бессмысленным, упорным, настырным сопротивлением. У вас появилась возможность всё исправить. Работайте усердно.

   Значит, комендант винил во всех разрушениях на Оаху Америку? А Япония тут как бы и ни при чём? "Замечательно", - подумал Флетч. Но, что бы он ни думал, на лице его мысли не отражались. На идиотское мнение коменданта ему было плевать, а вот есть очень хотелось. Тупорылый япошка может думать всё, что пожелает.

   Трое или четверо, стоявших в очереди на обед, упали, когда комендант наконец-таки соблаговолил перестать болтать. Их принялись бить по лицам и щупать запястья, в итоге, кроме одного, все поднялись на ноги. Этот единственный видимо, не очнется до самого Судного дня. Он лежал на земле, и его лицо выглядело абсолютно умиротворённым. Больше его ничто не тревожило. Флетчу очень хотелось оказаться на его месте.

   Накормили их всё той же дрянной смесью из риса и зелени. Но для пленных эта еда была равноценна королевскому обеду в "Ройял Гавайи". Набить живот хоть чем-то казалось Флетчу чем-то даже противоестественным. Доев всё до последней крошки, он понял, что остался всё таким же голодным.

   Еда оказалось немногим питательнее жареной ящерицы. Подобное сравнение намного больше говорило ему о глубине собственного падения после капитуляции, чем, что бы то ни было. А впереди его ждал лишь рабский труд и скудный паёк. Он подумал о том, как там дела у Клэнси и Дэйва, которые сдаваться отказались. Очевидно одно: хуже, чем здесь, им явно не было.

   Разумеется, была вероятность, что японцы их схватили и казнили. Находясь в нынешнем положении, Флетч уже не считал это наихудшим развитием событий.

   Кензо Такахаси выплеснул на ладони лосьон и провел ими по свежевымытым волосам. Терпкий запах лосьона для волос вернул его к довоенным временам. За этот бутылек он выложил двух отличных тунцов. Втерев жидкость, он тщательно причесался.

   Брат хихикнул, наблюдая за его приготовлениями.

   - Уверен, что это хорошая мысль, Кен? - с сомнением произнес Хироси.

   - И ты туда же, Хэнк! - воскликнул Кензо. Он осмотрел себя со стороны. Жаль, кроме рабочих брюк и рубашки у него ничего не было. Но эта одежда хотя бы чистая. Спасибо китайской прачечной, пережившей войну, иначе он излучал бы смесь запахов лосьона и рыбы.

   Хироси, казалось, смутился, но отступать не стал.

   - Да, и я туда же. Общение с хоули не самая удачная твоя затея.

   - Господи Боже! - Кензо убрал расческу в карман штанов и взмахнул руками. - Я же не жениться на ней собираюсь. И приставать к ней тоже не намерен. - Ему было приятно, что от его слов брат покраснел. - Просто свожу её в кино, чего ты так завёлся-то?

   - Мне-то что. Мне без разницы, - не сдавался Хироси. - А как будешь объясняться с солдатами? Ты себе только проблем наживешь.

   - Да, ну? Скажу им, что отец дружит с консулом и они тут же разбегутся, сломя головы.

   Весь ужас в том, что, скорее всего, он прав. Хорошие связи помогают. Так было всегда и сейчас стало понятно наиболее ярко. Кензо очень хотелось, чтобы отец не имел никаких дел ни с самим консулом Китой, ни с кем бы то ни было из посольства. Чем чаще он туда ходил, тем более самовлюбленным он выглядел. Он не понимал, что его использовали. Кензо привлекала мысль воспользоваться этими его походами против самих оккупантов. "Что посеешь, то и пожнешь". Кто это сказал? Кензо не помнил. Учителю английского это не понравилось бы. Он хотя бы вспомнил саму цитату. Главное, ведь, это?

   - Самим хоули это тоже не понравится, - сказал Хироси.

   - Слышь, отвали, а? - Кензо начал закипать. - Сам разберусь. Это моё дело. Не твоё.

   - Ты такой же упрямый, как отец.

   В этой фразе заключалось больше истины, чем Кензо того хотелось. Он мог либо продолжать ругаться с Хироси, либо отправиться к Элси Сандберг. Кензо уверенно, без раздумий, выбрал последний вариант. Просто выйти из палатки, оказаться подальше от лагеря, уже хорошо. Воскресный полдень был так же прекрасен, как и до войны.

   Но, сколько бы Кензо ни старался, притвориться, что 7 декабря никогда не было, он не мог. Перемены на Гавайях и в самом Гонолулу были слишком явными. Руины, появившиеся после боев, являлись лишь одним из свидетельств этих перемен. Толпы измученных военнопленных кирками и лопатами разгребали завалы под прицелом японских винтовок. Кензо они казались какими-то пришельцами. Глядя на голодающих хоули, он чувствовал себя виноватым за то, что хорошо питался.

   До того, как Гонолулу сменил хозяев, дорожное движение здесь мало отличалось от других городов с населением более 200 000 человек. Теперь же машины и автобусы исчезли с улиц, либо стояли у обочины со спущенными шинами. Топлива для гражданского транспорта просто не хватало. Раз уж японцы не выделяли топливо для рыбацких сампанов, то и остальным его не достанется.

   Люди перемещались пешком, на велосипедах, на невесть откуда взявшихся конных экипажах, на рикшах и велоколясках. Кензо была противна сама мысль перемещаться в повозке, запряженной человеком, что для него самого являлось свидетельством того, что он настоящий американец. Некоторые возницы были хоули, что до 7 декабря также было невозможно. Кензо надолго запомнил самодовольный взгляд японского офицера, когда крупный блондин потащил коляску с ним по бульвару Вайнъярд.

   Звёздно-полосатого флага больше нет. Повсюду виднелись гавайские знамена, издалека они даже были похожи на флаг США, но "Доблесть прошлого" вымерла наравне с частным автотранспортом. Его место заняло Восходящее Солнце. Японский флаг развевался над почтовыми отделениями, над общественными зданиями, висел на фасадах жилых домов и лавок тех, кто был рад оккупантам. Далеко не все, кто его вывешивали, были японцами. Японскому присутствию радовались люди всех национальностей.

   Голуби и полосатые горлицы тоже практически исчезли. Кензо прекрасно знал, что с ними случилось. Люди голодали, а поймать горлицу оказалось довольно просто. Глупым птицам не хватало только таблички "Съешь меня!". Майны, наоборот, расплодились. Они были не такими мясистыми, как голуби или горлицы, к тому же, им хватало ума улетать, завидев крадущегося человека.

   Кензо видел вереницы солдат и матросов, направлявшихся в квартал "красных фонарей" на Отель-стрит. Форма одежды и лица у них различались, но выражение плотоядного ожидания на этих лицах было одинаковым.

   Когда Кензо дошел до квартала, где жили хоули, единственным признаком новых времен стало только отсутствие автомобилей. Газоны были аккуратно пострижены, ветки деревьев подрезаны. Почти все разрушенные бомбежками дома уже разобрали, на их месте зияли пустыри.

   Элси относилась к нему хорошо. До войны её родители вряд ли обрадовались, если бы он куда-нибудь её позвал. Они, конечно, не упирались бы, как другие хоули, но танцевать от радости точно не стали. Теперь же... Когда Кензо подошел к их дому и постучал в дверь, ему открыла мать Элси. Она улыбнулась и сказала:

   - Здравствуй, Кен. Входи. Элси скоро будет готова. - Улыбка казалась искренней. Если это было не так, то женщина неплохо её имитировала. Обратилась она к нему по американскому имени, чего в прошлый раз не было.

   - Благодарю, миссис Сандберг, - сказал Кензо и вошел. Так много места! Он сразу это заметил. Квартира, в которой вырос он, была едва ли в половину меньше этой. О палатке, в которой они жили сейчас, он вообще старался не думать.

   - Не желаешь лимонаду? - поинтересовалась миссис Сандберг.

   - Да, если не затруднит, - сказал он. Кензо сомневался, что стакан лимонада вызовет у них какие-то трудности. Заводы по производству сахара продолжали работать, но всем было понятно, что переправить продукцию на материк не получится. Переработка лимонов в сок ещё была возможна, но, чтобы есть их, требовалось немалое мужество.

   Лимонад оказался превосходен: сладкий, но с кислинкой и холодный. Кензо успел сделать всего пару глотков, когда из своей комнаты вышла Элси.

   - Привет! - сказал он.

   - Привет, Кен. - Девушка улыбнулась.

   - Хорошо выглядишь, - сказал Кензо. На ней было надето летнее платье, но не слишком откровенное. Он даже немного пожалел об этом. Но в основном, он считал, что так правильнее: зачем привлекать к себе взгляды солдат, особенно, тех, кто хотел не только на неё смотреть? Он принюхался. - И запах тоже приятный. - Она побрызгалась духами. Парень чувствовал их запах сквозь пелену аромата собственного лосьона.

   Элси наморщила носик.

   - Всяко приятнее, чем запах рыбы.

   Кензо улыбнулся.

   - Ну, идём? - спросил он. Девушка кивнула. Кензо допил лимонад и поставил его на салфетку, чтобы дно стакана не оставило следа на столике. - Спасибо большое, - сказал он миссис Сандберг.

   - Пожалуйста, Кен. Хорошего вам дня, - ответила женщина. Если в её голосе и звучала тревога, он сделал вид, что не заметил её.

   Когда они вышли из дома, с неба начали капать редкие капли дождя. Они не обратили на них никакого внимания, так как точно знали, что скоро дождь закончится. Какой-нибудь рекламщик, должно быть, заработал неплохую премию за изобретение фразы "жидкое солнце". Рекламная, или нет, но эта фраза содержала изрядную долю истины. Солнце продолжало светить даже, несмотря на дождь, который не столько раздражал, сколько, наоборот, освежал.

   Когда тучи разошлись, Элси посмотрела на небо.

   - Если бы я сделала укладку, то сошла бы с ума, - сказала она и рассмеялась. - Не думаю, что нынче её где-то можно сделать. Так, что переживать не из-за чего.

   - Об этом я как-то не думал, - заметил Кензо.

   - Мужчины, - коротко выразила Элси свое отношение к доброй половине человечества. Девушка снова рассмеялась.

   - Эй! - наигранно оскорбился Кензо. - Единственное, о чём я думал последнее время, так это о рыбе. Ей укладка не нужна. А всё свободное время пытался удержать отца от... ну, понимаешь. - Он не сказал вслух "от превращения в квислинга", хотя именно это и имел в виду.

   - Ты ничем помочь не можешь. Не можешь прожить его жизнь за него. Я рада, что сам ты так себя не ведешь.

   - Я же американец. - Прежде чем это сказать, Кензо огляделся и убедился, что никто не мог их услышать. Он доверял Элси и был уверен, что они на одной стороне. Что же до незнакомцев, то любой, будь то японец или подлиза-хоули, могли на него доложить. Кензо не нравилось, что приходилось соблюдать такую осторожность, но иного пути он не видел.

   - Надеюсь, - тихо сказала Элси и тоже огляделась. Её лицо вдруг стало грустным. - Мы как будто живем во Франции, или в России, или в любом другом месте, занятом нацистами.

   - Всё так, - сказал Кензо. Родина его отца была союзницей Адольфа Гитлера. Если уж этого оказалось недостаточно, чтобы отец передумал... Впрочем, в японских газетах, которые читал отец, о Гитлере писали намного больше хорошего, чем в англоязычных. "Ну и что теперь делать?", - подумал Кензо.

   В ближайшем кинотеатре показывали вестерн с Гэри Купером. "Ну и что теперь делать?", - вновь подумал Кензо. Он отдал билетеру два четвертака. Сами билеты уже давно перестали печатать. Парень и девушка протянули ладони, на тыльной стороне которых билетер поставил печать "Оплачено". Эти печати они предъявили человеку у входа, который в прежние времена проверил бы их билеты. Человек отошел в сторону и пустил их внутрь.

   Со стороны буфета тянулся знакомый запах хот-догов и попкорна. Но продавали там только лимонад и солены орехи макадамии - ещё одна местная особенность. Кензо купил порцию себе и Элси. Стоили они гораздо больше, чем заслуживали.

   Все лучшие места заняли японские матросы. Кензо и Элси смогли усесться только с краю. Они не хотели привлекать излишнего внимания. Когда они принялись за орехи, то быстро выяснилось, что они хрустели гораздо громче, чем попкорн. Хрустя кожурой, они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

   Без предупреждения погас свет и загорелся экран. Кинотеатры на Оаху постоянно обменивались фильмами друг с другом, но даже их руководители понимали, что зрителям это ничуть не понравится. Киномеханик сразу же запустил хронику новостей.

   Хроника оказалась японской. Она было очень похожа на американскую, но всё в ней отражалось, будто в зеркале: войска Союзников там изображались злодеями, а армии стран Оси героями. По аккомпанемент грохочущей пафосной музыки японские солдаты захватывали Китай и Бирму, японские самолеты равняли с землей города Австралии и Цейлона. Им даже удалось потопить в Индийском океане английский авианосец. Когда на экране появился объятый пламенем тонущий корабль, японские матросы закричали "Banzai!".

   Каким-то образом, видимо, на подлодке, японцам удалось раздобыть немецкую кинохронику. На экране под прикрытием артиллерии вперед бежали люди в черных касках. Видимо, дело происходило на Восточном фронте. Следом показали других немецких солдат, конвоировавших английских пленных в Северной Африке. Далее зрители увидели, как немецкие подлодки один за другим топили американские транспорты у восточного побережья США. Тонущие суда вызвали очередной хор восторженных криков со стороны матросов, которые, без сомнений, могли по достоинству оценить мастерство своих союзников.

   Когда выпуск новостей закончился, лишь законченный оптимист мог рассчитывать, что у Союзных войск оставались хоть какие-то шансы.

   - Это всё пропагандистская чушь, - прошептал Кензо в ухо Элси. Та кивнула, но при этом быстро заморгала, стараясь сдержать слезы.

   Затем начался вестерн и наступило долгожданное облегчение. Было ясно, что Гэри Купер победит индейцев, спасет красавицу и они будут жить долго и счастливо. Субтитров к фильму не оказалось, но понять происходящее на экране японские матросы могли без особого труда.

   Они оказались очень шумными зрителями. До войны, всех крикунов без разговоров выставляли за дверь. Японцев выгонять, очевидно, никто не станет. Кензо полагал, что они станут болеть за апачей или команчей, или кем там были эти индейцы. Но выяснилось, что они все поддерживали высокого белокожего Гэри Купера. "Вали дикарей! - кричали они. - Мочи их всех!". Купер получил больше выкриков "Banzai!", чем немецкие подлодки.

   Элси не понимала, что они кричали. На особо громкие вопли она хмурилась, но не более того. Через некоторое время Кензо взял её за руку. Она крепко сжала его ладонь и каждый раз сжимала сильнее, когда раздавались особо яростные выкрики.

   - Давай уйдём до того, как загорится свет, - сказал Кензо, когда вестерн подходил к концу.

   Когда они оказались в фойе, он уже не был столь уверен в правильности принятого решения. С полдюжины человек в форме солдат японской армии закупались лимонадом и орешками. Однако ему удалось вывести Элси до того, как их заметили.

   На улице они принялись часто моргать от яркого света.

   - Спасибо, Кен, - сказала девушка. - Приятно выйти из дома ради чего-то ещё, помимо поисков еды.

   - Может, как-нибудь повторим? - спросил Кензо, и когда она кивнула, чуть не подпрыгнул от радости. Он повёл её прочь от кинотеатра, подальше от неприятностей. По пути к её дому он спросил: - Неужели, всё так плохо?

   Девушка посмотрела на него.

   - Ты рыбак. И даже не понимаешь, как же тебе повезло. Поверь, не понимаешь. Все, кто держит кур, больше не отпускают их на выгул. Их крадут.

   Кензо предполагал, что до 7 декабря она не знала никого, кто разводил кур. Впрочем, он признавал, что мог быть неправ. Кажется, в некоторых семьях хоули не забыли о своем крестьянском прошлом в какой-нибудь Айове. Он сказал:

   - Сейчас всем непросто.

   Элси набрала воздуха в грудь. Он мог бы сказать ей что-нибудь вроде: "А ты бы, что делала, если бы твой отец лизал ботинки консулу Ките?!". Но её гнев угас, едва родившись. Она вдруг сказала:

   - Прости, я совсем забыла о твоей маме.

   Там, в кинотеатре, она сжимала его ладонь. Теперь настала его очередь сжать её руку.

   - Спасибо, что помнишь, - сказал он.

   Они дошли до её дома и остановились у крыльца. Элси произнесла традиционную фразу:

   - Благодарю за приятный вечер.

   Кензо её поцеловал. При свете дня это был очень кроткий поцелуй. Если за ними наблюдали её родители, а они наблюдали, ему совершенно не улыбалось, чтобы они запретили им встречаться. Но он её действительно поцеловал, и на всём пути в ботанический сад с его лица не сходила счастливая ухмылка.

   Коммандер Минору Гэнда и коммандер Мицуо Футида встретились у входа во дворец Иолани. При встрече они вежливо поклонились друг другу. Гэнда скупо улыбнулся.

   - Ну, вот, опять, - сказал он.

   - Да, - задумчиво ответил Футида. - Может, в этот раз повезет.

   - Хуже-то уже не будет.

   Над дворцом развевались японский и гавайский флаги, офицеры поднялись по ступенькам. Стоявшие у входа часовые поприветствовали их, и отошли в сторону, освобождая путь. Офицеры поднялись по лестнице из дерева-коа и прошли в библиотеку. Коллеги из армии, подполковники Минами и Мураками уже ждали их за громадиной викторианского стола. Армейские офицеры выказывали ещё меньше воодушевления относительно предстоящего разговора, чем сам Гэнда.

   - Попробуем ещё раз и всё, - произнес Мураками.

   Следом в библиотеку вбежал Идзуми Сиракава. Как всегда, местный японец выглядел нервным и очень недовольным тем, что приходилось переводить для оккупантов. Ходили слухи, что он симпатизировал врагу. Но так как он добросовестно делал свою работу и молчал, расспрашивать его никому и в голову не приходило. Он был действительно отличным переводчиком. Гэнда достаточно хорошо знал английский, чтобы понимать это.

   В комнату сунулся солдат, отсалютовал и сказал:

   - Принц пришёл.

   - Давай его сюда, - приказал Гэнда.

   Как только Минору Гэнда увидел человека, называвшего себя принц Стэнли Ована Лаануи, он приободрился. Объемный живот, двойной подбородок, сощуренные, постоянно бегающие черные глаза - всё это говорило о том, что собственное благополучие заботило этого человека больше всего на свете, а всё остальное - дело десятое. Именно в таком типаже Япония сейчас и нуждалась.

   Гэнда обратился к переводчику:

   - Скажи его высочеству, что мы счастливы знакомству с ним и рады встрече.

   Когда Сиракава перевел его слова на английский, принц пробормотал:

   - Слишком долго вы до меня добирались. - Сиракава перевел гораздо мягче, но Гэнда всё понял, как надо.

   Несмотря на невежливый тон, принц Стэнли Ована Лаануи был не так уж и неправ. Добирались до него японцы действительно долго. Причина тому проста: он находился в слишком дальнем родстве с гавайской королевской семьей, чем принцесса Эбигейл Кавананакоа и ещё несколько человек. Однако все прежние кандидаты отказались от участия в восстановлении монархии. Он оказался лучшим из оставшихся.

   - Мы убеждены, что вы - тот человек, который, прежде всего, думает о благе страны, а уж потом о своём собственном, - произнес подполковник Мураками. Гэнда был убежден в строго противоположном, но лицемерие являлось частью этой игры.

   - Да, разумеется, - ответил гавайский аристократ и даже немного приосанился. На самом деле, англо-саксонской крови в нём было больше, чем гавайской. Но препятствием это не стало - так можно было сказать о большинстве гавайцев. Некоторые, так называемые, американцы, включая наиболее известных, имели частичку гавайской крови. Межнациональные браки были здесь самым обычным делом.

   А, вот, с самим Лаануи могли возникнуть трудности. Если его ставили в обмен на нефть, он мог бы восполнить многое из того, что японцы уничтожили во время третьей атаки на Перл Харбор 8 декабря (местные жители те события относили к 7 декабря, но Гэнда и другие офицеры жили по токийскому времени). Коммандер взглянул на фотопортреты гавайских правителей XIX века, висевшие на стенах библиотеки. Судя по Стэнли Лаануи, межрасовые браки не пошли ему на пользу.

   Однако, как бы то ни было, нужно было выполнять указ Императора. Гэнда произнес:

   - Вам, вероятно, должно быть неприятно, ваше высочество, что Соединенные Штаты так долго владели этими островами, лишив их независимости.

   - Да, это было неприятно, - согласился Лаануи. Когда американцы сдавали Гавайи, он, скорее всего, рылся в своих нарядах и с тех пор, не потерял ни минуты сна.

   - Вы можете помочь восстановить историческую справедливость, - сказал подполковник Мураками. Он выражался гораздо осторожнее и приличнее, чем второй армейский офицер.

   Подполковник Минами, в свойственной ему манере добавил:

   - Вы можете отвесить американцам добротный подсрачник.

   Идзуми Сиракава скривился, словно от боли.

   - И как мне это переводить? - с горечью спросил он.

   - Слово в слово, - отрезал Минами. Сиракава вздохнул и подчинился.

   Пухлое лицо Стэнли Ована Лаануи озарила широкая улыбка.

   - Господи, именно этого я и хотел! - сказал он. Гэнда и Футида обменялись преисполненными отвращения взглядами. До прихода японцев единственным желанием этого бестолкового аристократа было доить Большую Пятерку.

   - Вы можете сделать эти острова символом обретенной свободы, - сказал Гэнда. "Надеюсь, я разберусь с этим делом и не подхвачу какую-нибудь заразу. Здесь хуже, чем в северной Атлантике в январе", - думал он при этом.

   - Было бы неплохо. Меня всегда привлекала идея Всеобщей азиатской сферы сопроцветания, - сказал Лаануи.

   Теперь Гэнда рассматривал его с удивлением. То, что этот человек знал о Всеобщей азиатской сфере сопроцветания, говорило о том, что он не так уж глуп, как кажется. Но, раз уж он так о ней отзывается...

   - Уверяю вас, Гавайи займут в ней достойное место, - сказал Мураками. Это обещание, на самом деле, ничего не значило. Место Гавайев будет там, где укажет Япония. Понимал ли это Стэнли Лаануи?

   Если понимал, то вида не показывал.

   - Слишком долго американцы топтали нашу землю. Настало время перемен", - сказал он. "Настало время меня короновать", - на самом деле, имел в виду принц. Другой смысл в его словах найти было невозможно.

   - Вы же понимаете, ваше высочество, что восстановленное Гавайское королевство должно будет тесно сотрудничать с Японской Империей? - спросил Футида. Это означало: "Ты же понимаешь, что ты - марионетка?". Гэнде захотелось зааплодировать. Более деликатно сформулировать он бы не смог.

   Стэнли Ована Лаануи кивнул.

   - О, да, - ответил он так, словно речь шла о погоде. - В конце концов, вы проделали весь этот путь, чтобы освободить нас.

   Он, что, правда, дебил или просто циничный лицемер? Гэнда готов был спорить, что последнее, но кому какое дело? В любом случае, он всего лишь инструмент, крайне необходимый Японии.

   - Тогда, ваше высочество, до начала исполнения вами своих обязанностей, к вам стоит обращаться "ваше величество".

   - Да, - прошептал принц, обращаясь к самому себе, но Гэнда явственно расслышал в его голосе неприкрытую алчность. Дебил он или лицемер, но этот человек станет делать всё, что скажут.

   Подполковник Мураками, видимо, подумал о том же самом.

   - Мы организуем коронацию в любое удобное для вас и Японской Империи время. Вы согласны? - сказал он.

   - О, да, - повторил Лаануи и кивнул. Затем, видимо, набрался мужества и добавил: - Её можно было бы устроить и раньше, обратись вы ко мне в первую очередь. Раньше других людей.

   "Людей с большими правами", - слышалось в его словах, хотя, вероятно, сам он думал иначе. Он явно хотел войти в историю. А кто бы не хотел? Минору Гэнде стало его жаль. Даже с короной на голове, он будет влиять на историю меньше, чем кто бы то ни было.

   Впрочем, никому, кроме самого Лаануи, не было до этого никакого дела. Япония будет обращаться с ним, как пожелает и сделает с ним, всё, что захочет. Возможно, ему, как и другим претендентам, стоило бы отказаться от этой чести. Возможно... Только, отказаться он не мог, как форель не могла отказаться от заглатывания наживки. Знает ли форель о крючках? Нет. Ничего она не знает.

   - Полагаю, мы договорились... ваше величество, - сказал Гэнда. Не вставая с места, он поклонился Стэнли Лаануи. Футида, Мураками и Минами последовали его примеру. Вероятно, гаваец решил, что такие же почести они оказывают своему Императору. Если так, то он ничем не отличался от той невежественной форели. Император был окружен такими сложными церемониями, до которых не способен добраться ни один смертный.

   Впрочем, пусть думает, что хочет. Пока он сидит на троне и делает, что прикажут, он выполняет свою задачу.

XIV

После захвата Гавайев, при помощи гидросамолетов Н8К и подлодок, которые могли их заправлять, японцы начали следить за западным побережьем США. Громоздкие самолеты не всегда могли нести бомбы. Однако они могли следить за тем, что делали американцы.

   Коммандеру Футиде очень хотелось снова полетать на этих машинах. Но у него имелся целый ворох других дел, а одного полета оказалось вполне достаточно. Он присутствовал на каждом предполетном совещании с пилотами в гавани Перл Сити.

   - С последнего нашего налета американцы постоянно настороже, - доложил лейтенант Кинсуке Мато. Он сделал паузу, чтобы зевнуть. - Прошу простить. Виноват.

   Никто из присутствующих офицеров даже не подумал оскорбиться. Даже полет на Н8К занимал очень много времени. Пилот, который летал на них больше всех, заслужил выглядеть уставшим.

   - Продолжайте, Мато-сан, - сказал Футида. - Скоро пойдете отдыхать.

   - Есть. Да, они настороже. Светомаскировка организована лучше, чем раньше. Не идеально, конечно, но гораздо лучше. В небе повсюду снуют истребители. Ночное патрулирование - дело непростое, но им удалось обнаружить один из наших самолетов.

   Присутствовавшие на брифинге офицеры переглянулись, но ничего не сказали. Как и Футида, многие из них были в курсе наличия у американцев устройства дальнего оповещения. До тех пор, пока не будут выработаны контрмеры, Мато о нём знать не стоило.

   - Произошло боестолкновение, - продолжал Мато. - Один Н8К получил несколько пробоин в хвостовой части, но ничего серьезного. Пилот вышел из боя и скрылся. Следом сразу заработали все зенитки вокруг Лос-Анджелеса. Их трассеры нам здорово помогли, они помогли определить, где именно находится порт, и что там происходит.

   - И что же вы увидели? - одновременно спросили сразу трое.

   - Ещё больше транспортников и ещё больше боевых кораблей, чем две недели назад, - ответил лейтенант Мато. - Они накапливают силы. А для чего ещё нужны эти силы, кроме как для вторжения на Гавайи?

   - Вы обнаружили авианосцы? - опередив остальных, спросил Футида.

   - Никак нет, господин. - Мато снова зевнул. - Уверен, что нет. Из-за своих габаритов авианосцы там просто не поместятся. Корабли поменьше, да. Транспортные и десантные корабли, тоже. Но, не авианосцы.

   - Если их нет в Лос-Анджелесе, значит, они в Сан-Франциско, в Сан-Диего или в Сиэтле, - уверенно произнес Футида. - Вопрос в том, сколько именно авианосцев американцы выставят против нас? Так мы сможем понять, в каком ключе пройдет дальнейшая война.

   - Hai. Honto. Союз с Германией сослужил нам хорошую службу. - Как всегда точно выразился Минору Гэнда. Футида восхищался тем, как его товарищу удавалось видеть не только всю картину целиком, но и отдельные её детали. Гэнда продолжал: - Если бы Германия и США не находились в состоянии войны, последние смогли бы перевести свои авианосцы из Атлантики и использовать их против нас.

   - Мы находимся в лучшей ситуации, - вставил Футида.

   - Преимущество было изначально на нашей стороне, - ответил на это Гэнда. - Во время вторжения нам повезло, что мы не встретили серьезного сопротивления. Если бы одна из тех торпед не дала осечку, им бы удалось потопить "Акаги", либо серьезно его повредить. Я услышал только стук и всё. И я был рад этому.

   - Получение преимущества накануне битвы и есть лучшая ситуация, - не сдавался Футида. - Наши пилоты лучше. "Зеро" лучше "Уайлдкэтов". Мы и сами всё видели.

   - С хорошими пилотами за штурвалом "Уайлдкэты" тоже очень опасны, - сказал Гэнда.

   Футида хмыкнул.

   - Хорошему пилоту без разницы, на чём летать. Но наши пилоты, всё равно, лучшие. Что же касается "Уайлдкэтов", они крепче и лучше ведут себя во время пикирования. С другой стороны, "Зеро" превосходят их в маневренности.

   Заговорил майор Каро Хорикава, который был армейским лётчиком:

   - В войне с американцами, у вас будут армейские истребители и бомбардировщики.

   Ни Футида, ни Гэнда ничего ему не ответили. Майор Хорикава всё понял. Если бы они принялись объяснять ему, что его самолеты не имели такого значения, как он сам считал, то офицер мог потерять лицо.

   - До сих пор, ни одной из сторон не удалось нанести какого-либо существенного вреда с помощью самолетов наземного базирования, - осторожно подбирая слова, произнес коммандер Гэнда.

   - Ваши самолеты отлично послужат, если американцы рискнут высадиться на Оаху, - добавил Футида. - Но основные бои, всё же, пройдут за пределами дальности армейских самолетов и истребителей. Наша цель - как можно дольше защищать Гавайи.

   - Но ваши бомбардировщики G4М воюют. - Хорикаве с трудом удавалось скрыть негодование. - Они взлетают с земли, хотя считаются палубными самолетами.

   - Их конструкция позволяет совершать дальние полеты, - сказал Футида. - К тому же, где и когда они вступят в бой, пока окончательно не решено. - Модель G4М могла летать очень далеко, благодаря гигантским запасам топлива на борту. Для этого пришлось пожертвовать защитой экипажа, самоуплотняющимися топливными баками и броней каркаса... авианалеты на Австралию, Бирму и Индию показали их крайне высокую возгораемость. Об этом Футида говорить не хотел. Флот не развешивал своё грязное белье перед армией, а те, в свою очередь, не развешивали своё.

   - Нужно выяснить, где американские авианосцы, - обратился Гэнда к лейтенанту Мато. Для последнего это было самое важное и значимое указание. Любой здравомыслящий моряк понимал, что важнее авианосцев ничего не было. "Ямато" и "Мусаси" были самыми большими линкорами на свете. Но, какой в них толк, если, взлетевшие с палубы авианосца бомбардировщики и истребители могли с легкостью их потопить?

   Футида был убежден, что флот должен делать упор на строительстве авианосцев, а не супердредноутов. Впрочем, более распространенным считалось обратное мнение. Кроме как сожалеть, ничего поделать он не мог.

   - Сделаем всё, чтобы их обнаружить, господин, - пообещал лейтенант Мато.

   - Хорошо, - сказал Футида. - Здесь на нашей стороне был фактор внезапности. Им этого сделать мы позволить не можем.

   - Не позволим, - сказал Гэнда. - Если они захотят отбить острова обратно, им придется прорываться сквозь всё, что у нас есть.

   Джо Кросетти сбросил газ и гул двигателя "Стирмана" стал ниже. Впереди и внизу простиралась взлётно-посадочная полоса. Он проверил скорость и угол наклона. Джо чуть-чуть подтянул штурвал на себя и нос немного приподнялся. Скорость была нормальной, но он ещё раз проверил, опущены ли закрылки. Опущены. И были опущены, когда он проверял их предыдущие три раза.

   Вот и полоса. На раздумья времени не осталось. Нужно просто сделать всё, как надо. "Девяносто процентов ошибаются на последних двадцати метрах...". Эту мысль летный инструктор вбил в него намертво.

   Вниз! "Стирман" качнулся. Джо клацнул зубами. Получилось далеко не идеально, но он всё-таки сел. Самолет качнуло только однажды. Он принялся рулить бипланом, чтобы остановиться. Джо выпустил протяжный выдох и заглушил двигатель, затем отстегнул парашют и снял ремни безопасности.

   Неподалеку стоял лейтенант Ральф Гудвин.

   - Неплохо, мистер Кросетти, - произнес он. - Очень ровно практически до самого последнего момента.

   - Благодарю, сэр. Сожалею.

   - Видал я сольные полеты и похуже. Как ощущения?

   На Джо нахлынуло осмысление произошедшего.

   - Волнуюсь, сэр! - Он был не первым в учебной эскадрилье, кто начал летать самостоятельно, но и далеко не последним.

   - Ладненько, - произнес инструктор. - Давайте-ка, отойдем в сторонку.

   Джо отошел от "Желтого психа", но перед этим похлопал самолет по крылу.

   - Когда я снова полечу?

   - О, довольно скоро, - ответил Гудвин. - Вас переведут в другую эскадрилью. Возможно, даже, переведут на другую базу. Здесь нужно освобождать места.

   Как и Чапел Хилл, Пенсакола практически стала для Джо родным домом.

   - Надеюсь, не переведут, - сказал он.

   - В этом нет ничего страшного, - заверил его Гудвин. - Летать придется в разных местах, не только в знакомых. И с каждым разом вы будете расти. С этой штукой вы, вроде, справились. Посмотрим, как будете управляться с "Техасцем".

   - Ага, - менее воодушевленно, чем должен был, отозвался Джо. Ему совершенно не хотелось садиться в очередной учебный самолет, пусть и более продвинутый. Он хотел летать на "Уайлдкэте" и сбивать япошек.

   Видимо, мысли Джо отразились на его лице. Гудвин рассмеялся и хлопнул его по спине.

   - Не надо воротить нос от "Техасца". Австралийцы используют его для наземных штурмовок и как легкие бомбардировщики. У них он называется "Уиррауэй". Поговаривают, что они создали модель с улучшенной аэродинамикой и более мощным движком.

   Джо эта новость показалась мерой отчаяния. Австралийцы нынче находились в тяжелом положении. С потерей Гавайев американцам приходилось идти на разные ухищрения, чтобы доставить туда припасы. Японская авиация контролировала небо над всей северной частью материка. Все ждали вторжения, но оно так и не начиналось.

   - Идём, - сказал Гудвин. - Угощу вас пивом. Вы его заслужили. Главное помните, прежде чем научиться бегать, нужно научиться ходить. После первого самостоятельного полета, ваши первые шаги остались позади.

   - Так точно, сэр. - Инструктор говорил правду, и Джо это прекрасно понимал. Но его всё равно заботило, где сейчас велись бои. Его заботило, где он будет сражаться сам.

   - Сэр, а когда мы отобьём Гавайи у япошек?

   - Я знаю не больше вашего, - ответил Гудвин. - Понятия не имею, но, даже, если бы знал, то трепаться об этом не стал бы. А вам хотелось бы поучаствовать?

   - Ещё бы. Сильнее всего на свете. Поэтому я и записался в палубную авиацию. А после того, что эти твари сделали с моей семьей...

   - Скажу так: у вас ещё будет возможность. Пойдем, выпьем по пиву.

   - Хорошо. - В отличие от большинства своих сокурсников, Джо много не пил. И причина одна: возраст не позволял. К тому же, ему не нравился вкус того пойла, которое здесь подавали. Но сейчас случай особый.

   Гудвин привел его в бар для офицеров и заказал "Будвайзер". Неподалеку пара лейтенант-коммандеров обсуждала недавнюю охоту на аллигаторов. Несколько офицеров хлебнули лишнего и отправились на ближайшее к базе болото добывать аллигатора. Вскоре они вернулись с дохлой черепахой, которую привязали к длинной палке. Они толкнули её на рынке Пенсаколы по цене 22 цента за кило, плюс им достался целый ворох бесконечных шуток и подколок.

   - За вас, Джо. - Гудвин чокнулся с ним своей бутылкой. - Чтоб япошкам пусто было.

   - Благодарю. - Джо осторожно отхлебнул пива. Как-то раз, когда он ещё был ребенком, отец дал ему попробовать пива. Вкус тогда показался ему отвратительным. "Я отравился?", - кричал он тогда. Отец хохотал, как сумасшедший. С тех пор, Джо никогда не приходил в восторг от возможности выпить, однако желудок перестал подступать к горлу от одной только мысли о пиве.

   Чернокожий мужчина за барной стойкой спросил:

   - У этого молодого человека сегодня был первый самостоятельный полет?

   - Совершенно верно, - ответил Гудвин.

   Бармен вернул уплаченные 10 центов.

   - За счёт заведения.

   - Спасибо. - Инструктор спрятал серебряную монету в карман. - Видите, мистер Кросетти? Летая, вы защищаете не только страну, но и мой бюджет. Так, что вы - настоящий герой.

   - Точно, - тихо ответил Джо. Частично он понимал, что всё это являлось частью всё того же ритуала. Но его это смущало. Он старательно допил бутылку пива. Джо решил, что одной будет достаточно. Если он выпьет ещё, то вряд ли будет в состоянии идти на вечерние занятия. И без этого, навигация давалась ему с большим трудом.

   Когда он пришел в столовую на обед, на него набросился Орсон Шарп.

   - Ну, как прошло? - поинтересовался он.

   - Я взлетел. Я приземлился. Я всё ещё здесь. Немного качнуло при посадке, но я всё ещё здесь, - ответил Джо.

   - Ясно! - Шарп крепко схватил его за руку и принялся трясти. Как и у всех мормонов, его восхищение было искренним. Сам он летал неделю назад и полностью подтвердил свои высокие умения. Он радовался за него, хотя Джо был его прямым конкурентом за место на авианосце. - Мы с тобой, наверное, первые соседи по комнате, оба отлетавшие самостоятельно.

   - Да? - Об этом Джо не подумал. - Наверное. Занятно. Может, нас распределят в одну эскадрилью.

   - Думаю, мы связаны, - сказал Орсон. - Может, и в бой пойдем вместе.

   - Да! - На эту мысль Джо отозвался со всем энтузиазмом. - Ты, когда отлетал, твой инструктор предложил тебе пиво?

   - Конечно, - без тени смущения ответил Орсон.

   - И что ты сделал?

   - Попросил вместо этого стакан яблочного сока, - спокойно сказал Шарп. - Он сказал, что с виду сок похож на пиво. Но я заказал его не поэтому.

   - А почему? - спросил Джо, восхищенный способностью соседа по комнате придерживаться собственных правил, не оглядываясь ни на чьё мнение. Он даже подумал, смог бы сам вести себя так же. Сомнительно.

   Шарп внимательно посмотрел на Джо.

   - Мне нравится яблочный сок.

   Джо от души рассмеялся.

   - Ну, ты меня уел, братан, клянусь Богом.

   - Это мило. - Нет, смутить Шарпа было невозможно. - Скоро мы вместе отправимся бить япошек.

   - Да! - снова воскликнул Джо.

   Десантный катер качало на волнах Тихого океана на пути к берегу. Над головой свистели снаряды. Лестер Диллон прекрасно помнил этот похожий на паровозный гудок звук ещё с Первой Мировой. Вместе с остальными, он инстинктивно приседал, как будто, была вероятность, что снаряд угодит не в берег, а в их катер. Взрывы впереди говорили о том, что крейсера и эсминцы вознамерились всерьез переделать побережье.

   Внезапно днище катера заскребло по песчаному дну. Матросы, которые управляли им, пока тот находился в море, открыли носовой люк. В воду упал помост, разбросав вокруг тучу брызг.

   В этой же лодке находился капитан Брэдфорд.

   - Давай! - закричал он. - Пошли!

   - Пошёл! Пошёл! Пошёл! - ещё громче добавил Диллон. - Чем дольше будете тут жопы греть, тем скорее япошки вас всех перехерачат!

   Морпехи высыпали из катера. По стальному помосту застучали сапоги. Диллон тоже побежал, крепко стиснув винтовку. Спрыгнув с помоста, он оказался по колени в холодной воде. Сержант выругался и побежал на сушу.

   На берегу он тут же упал в песок и выставил вперед "Спрингфилд".

   - Шевелись, народ! - орал Брэкстон Брэдфорд. - Нельзя дать им нас прижать!

   Десантные катера выблевывали на берег толпы морпехов. Офицеры и сержанты орали одно и то же. Взводный сержант Диллон обернулся через плечо. Эсминцы и крейсера перестали стрелять, но никуда не ушли, готовые завалить снарядами любого, кто решит испортить морпехам жизнь.

   Диллон подполз к командиру роты.

   - Как у нас дела, сэр?

   Брэдфорд улегся за кустом, практически высохшем от недостатка влаги.

   - Ну, когда по нам не стреляют, всё получается гораздо проще, - сказал он.

   - Разве так не всегда? К тому же, местечко тоже не сильно-то похоже на Гавайи. Океан то зеленый, то серый, а не синий, как должно быть.

   - Да и холодрыга, чуть ноги не отморозил, - добавил Брэдфорд. - Помню, как первый раз зашел в Тихий океан в Калифорнии. Блин, погода тогда стояла жаркая, к тому же я ведь на пляже был, ёлы-палы. Ну и залетел в воду с разбега. А через минуту вылетел обратно. Дубак был, аж яйца звенели.

   - Охотно верю, - сказал Диллон. - Вы верно заметили, погода может быть жаркой, но море никогда не прогреется.

   Брэдфорд посмотрел на небо.

   - С другой стороны, "Зеро" над головой тоже не летают. Если не захватим превосходство в воздухе...

   - Сэр, если не захватим превосходство, до берега ну никак уже не доберемся, - заметил Диллон.

   - Угу, - кивнул ротный. Диллон видал и более оптимистичное согласие. Чёрт, да он сам был преисполнен оптимизма. Среди прочей техники японского производства, самолеты "Зеро" показали наибольшую эффективность. На всей территории от Перл Харбора до Цейлона и Австралии они перемалывали "Уайлдкэты", "Баффало", "Уорхоуки" и "Спитфайры". Самолеты Союзников, впрочем, от них не отставали.

   - Дело за летунами, - сказал Диллон.

   - Ага, - снова кивнул капитан Брэдфорд. - Они-то утверждают, что всё получится, а проверять, так это или нет, как всегда, нам.

   - Непростой вопрос, - согласился Диллон. Если япошки продолжат контролировать небо над Гавайями... Перл Харбор доказал исключительную важность авиации. А если этого недостаточно, то потопление "Принца Уэльского" и "Репалса", и катастрофа на Филиппинах убеждали самых отъявленных скептиков. Линкоры уже ничего не решали, настало время авианосцев.

   Морпехи продолжали идти вглубь острова. Диллон продолжал кричать своим бойцам, чтобы вели себя осторожнее. Он предупреждал их о том, что в реальном бою сделать это будет непросто. Сержант напоминал им, что япошки будут стрелять в ответ и ничего с этим они поделать не смогут. И с каждым разом он видел, что все его указания в одно ухо влетали, а из другого вылетали. Когда в 1918 пулеметная пуля вырвала кусок мяса из его бедра, большинство этих морпехов ещё даже не родились. Они не понимали, каково это - когда по тебе стреляют. Они тренировались под огнём, и думали, что понимают, но всё это не по-настоящему. На учениях никого не убивают всерьез. Японцы же, играть в игрушки не будут.

   Диллон не считал, что под настоящим огнём его бойцы побегут. Ондаже не переживал, что они впадут в ступор и не станут стрелять в ответ. В их мужестве он не сомневался. Сержант переживал, что их начнут отстреливать, потому что они будут вскакивать в атаку, не проверив, что там впереди. Или даже не будут знать, куда смотреть. Несколько часов - а, порой, и несколько минут - настоящего боя учат очень многому. К сожалению, иных способов не существует. Многие его морпехи погибнут раньше, чем успеют хоть чему-нибудь научиться. Этот факт очень огорчал Диллона.

   В отличие от настоящей высадки, эта закончилась посадкой на автобусы и отправкой обратно в Кэмп Эллиот. Некоторые указывали на Кэмп Пендлтон, где вовсю трудились бульдозеры, экскаваторы, плотники и каменщики. Новый лагерь строился стремительными темпами. Лес Диллон был рад, что не имел к этому никакого отношения. Сидевшие в этом автобусе бойцы были его бойцами, все они первыми пойдут в бой, как и он сам.

   Некоторые смотрели в сторону Тихого океана, а не на строительную площадку. Его собственный взгляд скользил в сторону юго-запада. Он хотел оказаться там, в 3200 километрах отсюда.

   Диллон тихо спросил у Брэдфорда:

   - Сэр, мы и правда скоро пойдем в бой? Это реальный факт или очередная херня?

   - Откуда ж мне знать, - также тихо ответил Брэдфорд. - Но на вашем месте, я бы держал вещмешок наготове.

   - Ясно. - Лицо Диллона осветилось от радости. Иногда он задумывался о причинах этой радости. Он прекрасно знал, что такое война и всё равно хотел в ней участвовать? Безумие это или нет, но хотел он именно этого. - Я предупрежу бойцов, - пообещал он.

   - Стоило бы, - ответил на это ротный и замолчал. Диллон был счастлив.

   Своим бойцам он всё объяснил так, чтобы не создавать лишнего шума. Ему не хотелось, чтобы они слишком себя обнадеживали, тем более, эта новость могла оказаться не более, чем слухом. На следующий день, проходивший мимо взводный сержант Датч Вензел, ему подмигнул. Значит, и он уже в курсе.

   И, вот, началось. Через четыре дня морпехи погрузились в автобусы и отправились в порт Сан-Диего. Там они перебрались на борт зафрахтованного транспортного судна "Ирвин". Даже Диллон заметил, что перестройка судна проходила наспех и не полностью. Впрочем, условия, в которых предстояло жить ему и бойцам, были намного лучше тех дрезин, в которых они жили во Франции. Да, там остались таблички с надписью "36 человек или 8 лошадей", но это лучше, чем ничего.

   Сидя в затхлом, мрачном помещении, один морпех сказал:

   - Надо пожаловаться в Красный крест.

   - Не, нихуя, - ответил ему другой. - С нами обращаются, как с собаками, жаловаться надо в общество защиты животных.

   За час до выхода из порта, они провели учения по экстренной эвакуации с судна. Лес остался доволен, но лишь частично. Часть бойцов делала всё, как надо. Другая же часть его беспокоила. Неужели они настолько уверены, что не встретят японскую подлодку? Какие неприятности ждут флот вторжения впереди?

   Сержант пожал плечами и спустился вглубь трюма. Всё равно, ничего поделать он не мог.

   Капрал Такео Симицу чувствовал каждый грамм своей ноши. Его отделение довольно долго пробыло в Гонолулу и ничем особым себя не нагружало. Теперь, оказавшись снова на марше, они поняли, как долго не занимались физическими упражнениями. Ещё капрал явственно ощущал наступившее лето. Зимой на Оаху не было слишком холодно, а летом слишком жарко, но, когда он шел на юг, то чувствовал, как стало теплее. По лицу ручьями струился пот, капрал чувствовал каждый градус температуры воздуха.

   - Давай, шевелись! - прикрикивал он на своих бойцов. - Вы размякли! Разжирели! Обленились! - Он и сам размяк, разжирел и обленился, но никогда не признал бы этого перед собственным отделением. Он скорее умрет на марше, чем продемонстрирует слабость. Так и должны вести себя младшие командиры. Если они так себя вести не будут, то собственные подчиненные сядут им на шею и тогда о выполнении приказов не может идти и речи.

   С последнего раза окружающая местность сильно изменилась. Всё было не так, как когда он шёл в обратном направлении. Там, где раньше простирались заросли сахарного тростника и ананасов, теперь тянулись рисовые поля. Было очень похоже на родные места. Тем, кто выращивал другие культуры, приходилось тяжко трудиться, чтобы прокормить население острова. Некоторые поднимали головы и смотрели на проходящий мимо них полк. Другие продолжали работать.

   - Сомневаюсь, что они так же работали до войны, - произнес ефрейтор Фурусава. Образ мышления у него всегда был своеобразный.

   - Они бы предпочли просто есть, - сказал Симицу. - На других продуктах не прожить, хоть они и вкусные. Рис же... - Продолжать мысль смысла не было. Для него и для всех остальных солдат, еда - это рис. А всё остальное - всего лишь добавки.

   Все разрушенные во время боев мосты уже восстановили. Воронки от мин и снарядов тоже засыпали. И легковушки и грузовики могли ехать беспрепятственно. Могли идти и солдаты.

   - Американцы, правда, на нас нападут? - спросил Сиро Вакудзава. - Разве мы не преподали им урок, когда захватили Гавайи?

   - Кто ж знает-то? - отозвался Симицу. - Мы можем не переживать. Если они решат высадиться на Оаху, переживать нам надо о том, чтобы прогнать их обратно. Если будем там, где надо, то всё у нас получится. Если мы займем нужные позиции, и у них не хватит сил их отбить, то всё будет хорошо. Если же нет, то возникнут трудности.

   Колонну японских солдат сопровождали майны. Капрал Симицу изо всех сил старался не обращать на них внимания. Крикливые наглые птицы, безо всяких представлений о приличиях. "Такие же, как американцы", - подумал он.

   Когда он произнес эту мысль вслух, бойцы рассмеялись. Разумеется, любая шутка, исходившая от командира, автоматически становилась смешной. У капралов и сержантов имелось множество способов отомстить тем, кто так не считал, и, особенно тем, кто вел себя вопреки сложившимся правилам.

   Симицу вспомнил, что сразу после высадки, здесь водились и другие птицы: голуби и горлицы. Но в Гонолулу сейчас их почти не осталось, мало их было и за пределами города. Понять, почему так, большого труда не составляло: еда стала дефицитом. Когда с американского материка поставлялись припасы, никому не было дела до птиц. Сейчас же, все вспомнили, что в них тоже есть мясо.

   Медленнее, чем следовало, солдаты дошли до перекрестка и повернули на запад, в сторону казарм Скофилда. Эту часть дороги, как и северное направление, ремонтировали отряды военнопленных. На американцев было жалко смотреть: тощие, грязные, одетые в рванье, в котором едва угадывалась военная форма.

   - Видите, что бывает, когда сдаешься? - указал на них Симицу. - Вот так будет с вами. Именно это вы и заслужили. Лучше погибнуть в бою. Лучше прижать к груди гранату и утащить с собой как можно больше врагов. Так вы хотя бы не опозорите собственные семьи. Ясно?

   - Ясно! - хором ответило отделение. Никаких сомнений, никаких возражений. Плен - это самое позорное унижение. Как можно рассчитывать вернуться в родную деревню, отдавшись на милость врага? Никак. Человек обесчещивал себя и весь его род терял лицо. Да, лучше, стукнуть гранатой по каске и крепче её сжать. Всё закончится очень быстро, и душа павшего отправится в святилище Ясукуни.

   После поворота на казармы Скофилда, с восточной стороны показался городок Вахиава. Местные кланялись проходящим солдатам, но внимания на них почти не обращали. Они уже привыкли к постоянному присутствию японских солдат. Гражданские тоже похудели, не так сильно, как военнопленные. Симицу подумал, что жители Гонолулу были потолще. Ещё он подумал, сколько выловленной рыбы попадало сюда. Немного, хотя, может, он и ошибался.

   Несмотря на худобу, некоторые белые женщины ходили практически раздетыми: на них не было ничего, кроме шорт, едва закрывавших бёдра и маек, которые прикрывали только грудь. Одна светловолосая женщина, возможно, на пару лет старше Симицу, вышла к обочине так, словно не замечала никаких японских солдат.

   - Они похожи на шлюх, - сказал кто-то позади Симицу.

   Непонятно, почему, но остальные закивали. Ни одна проститутка в Японии не станет носить так мало одежды. Это её опозорит. Насколько он мог судить по борделям Гонолулу, здесь действовали те же правила. В Вахиаве женщины, казалось, вообще не испытывали никакого стыда.

   Эти женщины чувствовали себя на жаркой погоде вполне комфортно. Ноги Симицу промокли. Пот пропитал гимнастерку. Он чувствовал запах шедших рядом с ним. От них не пахло кислятиной, как от некоторых американцев, но и эта вонь была неприятной. Симицу вздохнул. Как бы ему сейчас хотелось шагать с этими полуголыми бабами, а не с другими солдатами. Это определенно оживило бы поход.

   Неподалеку от Вахиавы полк остановился на десятиминутный привал.

   - Сапоги не снимать, - приказал Симицу. - Если снимите, ноги распухнут, и обратно вы сапоги не натянете. Вам это не понравится. - Тот, кто не успеет надеть сапоги, оставшийся путь пойдет босиком. Нет, бойцам это точно не понравится.

   Когда солнце село, полк находился недалеко от Халеивы, поэтому лагерь пришлось разбивать прямо у дороги. Офицеры ругались и злились, а следом за ними ругались и злились младшие командиры. Симицу не следил за другими, но сам он рычал на подчиненных не потому что те в чём-то провинились, а скорее, для порядка. Если бы он прошел ещё пару сотен метров, то упал бы замертво.

   Привезли запряженную лошадьми полевую кухню и солдатам выдали по порции риса. Некоторые так устали, что сразу же уснули. Разбудить их не смог даже ужин.

   - Нам больше достанется, - заметил ефрейтор Фурусава.

   - Ну, да, - согласился Симицу. - Выспаться для них важнее. Что до меня, то я не против, если повара забьют лошадей и скормят их нам же. - Быстро орудуя палочками при свете костра, он довольно споро прикончил свою порцию, но всё равно не оказался в числе первых. Для некоторых солдат голод оказался важнее сна.

   Симицу распределил расписание ночных дежурств. Одним из преимуществ его невысокого звания было то, что он имел право раздавать подобные указания, а не исполнять их сам. Капрал завернулся в одеяло и уснул. Хоть он и поел, из-за усталости твердая земля показалась ему мягче койки в казарме в Гонолулу.

   Подъем засветло его нисколько не обрадовал. Он чувствовал себя измученным и больным. Зевая, капрал потянулся и размял затекшие мышцы и суставы. Затем он справил нужду на рисовом поле. Рядом с той же целью выстроились другие солдаты.

   После завтрака, полк снова тронулся в путь. На какое-то время Симицу почувствовал себя собственным дедом, за исключением того, что дед сражался на первой японо-китайской войне и постоянно рассуждал о том, как расслабилось молодое поколение. Затем мышцы сдались и капрал начал уставать. Усталость - это не страшно. После вчерашнего марша он имел полное право устать.

   - Море! Море! - закричал кто-то впереди, указывая в сторону Тихого океана.

   - Это то же самое море, которое омывает берега Японии, - заметил Ясуо Фурусава. Разумеется, он оказался прав. Как и все прочие он пересек его на "Нагата-мару". Развернуться на судне было практически негде, но море не везде было одинаковым. Вода здесь теплее, голубее и, за исключением северного побережья зимой, намного спокойнее.

   - Помните, какие были волны во время высадки? - спросил Симицу. - Чуть кверху ногами нас всех не перевернуло. А, ведь, могло быть и хуже. Мы вообще могли не добраться до берега. Не знаю, что бы мы тогда делали. - Впрочем, кое-какие мысли у него имелись. Так или иначе, но они попытались бы добраться до берега. Они проделали столь долгий путь не для того, чтобы отсиживаться в трюмах десантных кораблей.

   - Если американцы попробуют высадиться сейчас, эти волны не станут им помехой, - сказал капрал Аисо. - Летом тут тихо и спокойно. Ну и нам будет проще отстреливать их прямо с берега.

   - Если флот будет работать как надо, никто здесь не высадится, - сказал Симицу.

   - Если бы флот работал, как надо, нас бы не бомбили, - возразил Аисо. - Если бы флот работал, как надо, американцы не обстреливали бы нас с подлодок и не шарились вокруг островов.

   - Ну, это же флот, - ответил на это Симицу и все поняли, что он имел в виду. "Чего ещё от них ожидать?", - словно хотел сказать капрал. Разумеется, матрос бы сказал: "Ну, это же армия". И голос его звучал бы так же наполовину раздраженно, наполовину удивленно. Ни один из родов войск не считал, что другие имели представление о своих обязанностях.

   Когда полк вошел в Халеиву, что неподалеку от северного побережья Оаху, Симицу решил, что сейчас они повернут направо и пойдут на восток. Высаживался он в окрестностях Ваимеа, и путь от Гонолулу напоминал ему кинопленку, которую прокручивают в обратную сторону. Когда полк повернул налево, капрал задумался. Мимо тянулись пляжи, земля за ними выглядела приветливой и дружелюбной, она, словно, сама приглашала её занять. Во время японской высадки всё казалось иначе. На юге и на западе возвышались горы, но вся долина была засеяна рисом.

   Неподалеку в небе появились истребители с Восходящим солнцем на крыльях. Когда они прогремели над головами солдат, Симицу улыбнулся. Горстка самолетов, которую американцам удалось поднять в воздух, нанесла ущерб, пропорциональный их количеству, пока "Зеро" их не посбивали. В отличие от американцев, Япония не позволит застать себя врасплох. Самолеты служили подтверждением этому.

   Окопы, которые американцы вырыли, чтобы остановить японскую армию, поросли травой. Эта трава и дожди сгладили их очертания, им помогли воронки от снарядов и бомб, которыми японская армия гнала американцев прочь от берега.

   Лейтенант Хорино привел взвод к линии заброшенных американских окопов.

   - Будем их восстанавливать, - сказал он, что, конечно же, означало "Вы будете их восстанавливать". Сам он за лопату браться не станет. - А как восстановим, будем сдерживать американский десант, если флот опять облажается и проворонит их корабли. Если будет именно так, их кости придется оттирать песком. Ясно?

   - Hai! - выкрикнули солдаты. Капрал Симицу тоже кричал.

   - Ни один американец не должен ступить на эту землю. Ясно?

   - Hai!

   - За работу!

   В отличие от лейтенанта, капрал должен был работать наравне со всеми. Очищая траншеи и восстанавливая отвалы, Симицу поглядывал в сторону моря. Американцы неплохо выбрали позицию. Если бы не самолеты и корабельные орудия, они бы её удержали. "Но мы удержимся", - думал капрал и швырнул на отвал очередную лопату земли.

   Коммандер Минору Гэнда стоял у обочины взлётно-посадочной полосы аэродрома Уиллера. Точно по расписанию, в небе на северо-востоке появилась пара бомбардировщиков "Митцубиси G4M" и приземлилась на аэродроме. G4M доказали свою эффективность. Они были быстры, как истребители и летали очень далеко. Это позволяло флоту доставлять сюда важных гостей, как сейчас.

   Однако идеальными эти бомбардировщики не были. За всё приходилось платить. Горели "Митцубиси" будто спички.

   Впрочем, сейчас им ничего не грозило. В радиусе полутора тысяч километров от Гавайев не было ни единого враждебного самолета. Один за другим, самолеты остановились на взлетной полосе. Из первого вышел вице-адмирал Матомэ Угаки. Это был невысокий человек с круглым, даже приплюснутым сверху и снизу лицом. Из второго "Митцубиси" вышел человек, у которого Угаки служил начальником штаба - адмирал Исороку Ямамото. Адмирал придерживался строжайшего правила: не летать с начальником штаба в одном самолете, дабы в случае катастрофы флот не лишился сразу обоих командующих.

   Пока Гэнда бежал к ним по полосе, Ямамото огляделся.

   - Вот значит он какой, этот Оаху, - произнес командующий объединенным флотом.

   - Так точно, господин, - отсалютовал ему Гэнда. - Не бывали здесь прежде?

   - Видел Гонолулу, когда путешествовал в США и обратно, - ответил Ямамото. - Но в окрестностях никогда не бывал. А вы, Угаки-сан?

   - Я здесь впервые, господин, - сказал Угаки. - Тут мило. Погода хорошая.

   - Да, - согласился Гэнда. - Если бы мы переживали только из-за погоды, нам бы вообще не из-за чего было переживать.

   Ямамото улыбнулся. Как всегда, Гэнда был поражен физической мощью этого человека. Ямамото был невысокого роста - не таким маленьким, как Гэнда или Угаки - но он буквально лучился энергией.

   - Ну, мы здесь не о погоде говорить, - сказал адмирал.

   - Так точно, господин, - согласился Гэнда. - Для нас большая честь, что вы лично решили заняться вопросами обороны Гавайев. - Он поклонился, думая при этом: "К тому же вы оба старше Ямаситы по званию. Наконец-то флот возьмет всё в свои руки".

   Ямамото пожал широкими плечами и сказал:

   - Офицер высочайшего ранга должен находиться на самом важном участке, разве нет? Для Империи нет ничего, важнее удержания Гавайев. Вы первый на это указали. И, вот, у нас есть отличный щит, защищающий наши завоевания на западе. Американцы не слепые. В их руках Гавайи не столько щит, сколько кинжал, направленный прямо в наше сердце.

   Коммандер Гэнда поклонился.

   - Вы слишком великодушны, господин.

   - Я так не считаю. Я хочу как можно скорее выйти в море. Американцы уже идут сюда?

   - Видимо, да, господин. Им каким-то образом удалось проскочить мимо наших подлодок, но воздушные патрули докладывают, что эскадра из боевых кораблей и транспортов вышла из портов западного побережья.

   - Почему же эти знаменитые гидросамолеты не обнаружили эскадру в море? - живо поинтересовался вице-адмирал Угаки.

   - Предполагаю, американцы задумали какую-то хитрость, - опередил Гэнду Ямамото. - Они явятся с северного направления, возможно, с северо-восточного. Напрямик через Тихий океан они не пойдут. А подлодки и самолеты следят именно за самым коротким путём. Как считаете, Гэнда-сан?

   - Согласен с вашим предположением, господин. Они группируются где-то на севере, надеясь уничтожить нашу авианосную группу и затем высадиться на берегу.

   - Вероятно, - согласился Ямамото. - Чем раньше мы взойдем на борт "Акаги" и отправимся им навстречу, тем лучше. Наши пилоты и самолеты - лучшие на свете и я намерен воспользоваться этим преимуществом.

   - Да, господин, - сказал Гэнда и добавил - Вы желаете провести ночь здесь, на Оаху, а полететь утром? Перелет выдался долгим.

   Судя по выражению лица вице-адмирала Угаки, именно об этом он и думал. Однако Ямамото помотал головой.

   - Отдохну, когда доберусь, куда надо, - сказал он. - Когда начнется бой, я хочу быть на своём месте. Если буду тянуть, война начнется без меня. У вас тут есть самолет, который доставит меня на авианосец? - Выражение его бульдожьего лица говорило о том, что кто-нибудь, возможно, Гэнда, должен немедленно перехватить для него самолет, который в данный момент переправлялся с "Акаги" на Оаху.

   Однако Гэнда указал на пару пикирующих бомбардировщиков "Аити".

   - Они к вашим услугам, господин.

   - Хорошо. - Полутонов в настроении Ямамото не бывало. Если он был раздражен, то все это видели. Если нет, то всё спокойно. Он подошел к краю взлетной полосы, расстегнул ширинку и помочился в траву. Когда адмирал возвращался обратно, то на лице его сияла улыбка. - Так гораздо лучше, чем мочиться в консервную банку, пока самолет болтает из стороны в сторону. Вперед, Угаки-сан, пока ещё есть возможность. Вы никому не помешаете.

   - А я никому и не мешал, - с достоинством произнес Угаки и тоже отправился к краю полосы.

   Адмирал Ямамото запрокинул голову и рассмеялся. Вот, теперь, получив желаемое, он выглядел довольным. Он склонил голову набок и изучающе посмотрел на Гэнду.

   - У вас всё хорошо, коммандер? Выглядите каким-то осунувшимся.

   Гэнда смущенно прикусил нижнюю губу. Он и не думал, что это так заметно.

   - Я... в порядке, господин, - соврал он, а затем начал кашлять. - Проблемы с легкими последнее время. Но ничего страшного.

   - Вам нужно к доктору.

   - Я схожу, господин. Как только победим американцев.

   - Раз вы чувствуете себя достаточно хорошо, что можете помочь нам громить их, тогда ладно. Если будете валяться в койке, Империи вы ничем не поможете.

   - Да, господин. Я понимаю. Я буду сражаться. - Гэнда понимал, что пытался убедить не столько адмирала Ямамото, сколько самого себя. Пару раз он едва не отправился к врачу, несмотря на предстоящие дела. Но, что бы ни тревожило его грудь, боль отступила и он снова в строю.

   Появился офицер в звании подполковника, командовавший аэродромом Уиллера. Он поклонился сначала Ямамото, затем Угаки.

   - Большая честь встречать вас здесь, господин, - обратился он к командующему объединенным флотом. - Вы окажете мне ещё более высокую честь, отужинав сегодня в моей компании.

   - Боюсь, не получится, - ответил Ямамото и лицо армейского офицера тут же осунулось. Ямамото сделал всё возможное, чтобы подполковник не воспринял отказ, как личное оскорбление. - Мы с начальником штаба немедленно отправляемся на флагман, как только нам предоставят пилотов. Американцы ждать не станут.

   Перед лицом такой непримиримой верности долгу, подполковник произнес единственно возможную фразу.

   - Так точно, господин.

   Гэнда же испытал облегчение. По крайней мере, Ямамото не намеревался лететь на "Акаги" самостоятельно. Взлетать он умел, но Гэнда не был уверен, что адмирал сможет сесть на палубу авианосца.

   - И выдайте самолет коммандеру Гэнде. Его помощь будет нам очень кстати.

   - Я всё сделаю, господин, - заверил его подполковник. Он взглянул на Гэнду и в глазах его читалась мысль: "Да, кто ты, вообще, такой?". Гэнда не стал его просвещать.

   Через полчаса адмирал Ямамото и вице-адмирал Угаки летели на север. Ещё чуть позже подполковник раздобыл для Гэнда ещё один "Аити" и пилота. Он до сих пор не понимал, кто такой этот Гэнда и чем заслужил такое отношение к себе со стороны самого знаменитого офицера всех японских вооруженных сил. Гэнду, которого результаты работы волновали гораздо сильнее почёта, это полностью устраивало.

   А, вот, полет его не устраивал. Чем дольше он летел, тем сильнее нарастало беспокойство в груди. Он попытался подавить боль силой воли, но ничего не вышло. Коммандер вцепился в кресло бомбардировщика и замер без движения. Когда бомбардировщик нырнул на палубу авианосца и сел, он с трудом сдержал стон.

   Чтобы выбраться из кокпита, пришлось приложить все силы. Он спустился на палубу и выпрямился, качаясь. Капитан Каку, который пришел с мостика, чтобы его встретить, оглядел его и бросил:

   - Идите в лазарет.

   - Я в порядке, господин, - вяло запротестовал Гэнда.

   - В лазарет. Это приказ, коммандер. - Тон Каку не подразумевал никаких пререканий. Гэнда отсалютовал и подчинился.

   Доктор носил очки с круглыми линзами, как у премьер-министра Тодзё. Он послушал его сердце и дыхание.

   - Сожалею, коммандер, но у вас пневмония, - заключил он. - Очень хорошо, что вы ко мне зашли. Вам необходим постельный режим.

   - Но я не могу! - воскликнул Гэнда.

   - Надо, - настойчиво произнес врач. - Погибнуть во славу Императора - это одно. А умереть из-за микробов - совсем другое. Успокойтесь, всё будет хорошо. Если не успокоитесь, пользы стране вы не принесете.

   - Но... - Коммандер Гэнда оказался слишком измотан, чтобы спорить. Он подумал, что некоторым образом, его состояние подтверждало диагноз доктора. Гэнду отправили в стационар. Он лежал на металлической койке и смотрел на выкрашенный серой краской потолок. Разве за этим он летел на "Акаги"?

   Джим Петерсон взглянул на собственные руки. Мозоли, которые он натер, начав работать, превратились в желтые потертости. Руки его больше не тревожили. Эту тревогу заменила строгая диета вкупе с тяжелыми дорожными работами.

   Проблема в том, что основной частью этой диеты была именно работа. Что бы там япошки ни обещали, трудовые отряды они кормили совсем не лучше тех, кто остался в лагере Опаны. Что с того, что американские военнопленные голодают? Это их проблемы.

   Но даже нехватка еды не была главной проблемой Джима. Если не эта сучара, он не знал, что могло быть этой проблемой стать. Необходимость быть уверенным, что никто из их отряда, в особенности, Уолтер Лондон, не побежит в сторону леса, занимала все его мысли. Этому мужику не было никакого дела ни до кого, кроме себя. И все это понимали.

   - Он нас всех убьёт, ты в курсе? - сказал Горди Брэддон, пока они все вместе закидывали землей воронку на дороге к казармам Скофилда. - Он нас всех убьёт, но это ещё не самое страшное. А знаешь, что самое страшное?

   - Зависит от того, к чему ты ведешь, - задумчиво ответил Петерсон. - Может, ты ведешь к тому, что его поймают и пристрелят вместе с нами. А возможно, ты хочешь сказать, что он не просто хочет всех нас убить, а ещё и посмеяться над нами.

   Рядовой уставился на него.

   - Бля, капрал, ты мои мысли, что ли читаешь?

   - Да любой здесь прекрасно видит, что собой представляет этот Лондон. Он выгребает из кружки слепого всю мелочь, а затем, на случай, если за ним кто-нибудь наблюдает, кидает туда одну монетку. - Очень тихо Джим добавил. - Аккуратнее, он может подслушивать.

   Горди Брэддон огляделся.

   - Извини, но не думаю, что он нас слышит.

   - Ладно. - Петерсон тоже огляделся, но более внимательно. - Да, ты прав. Не надо мне пенять за излишнюю подозрительность.

   - Нынче винить кого-то можно только за то, что этот кто-то подвёл своих же под пулю, - сказал Брэддон. Над их головами, на небольшой высоте в северном направлении пролетели два пикирующих бомбардировщика. Брэддон следил за ними, пока они не скрылись из вида. - Япошки, кажется, тоже настороже. Летать стали больше, чем раньше. Интересно, с чего бы.

   - Мне на ум приходит только одно. - Петерсон тоже наблюдал за пикировщиками, в глазах его читалась ярость. Эти самолеты натворили много бед в Перл Харборе и, насколько он знал, именно они топили "Энтерпрайз". Он продолжил, не меняя хмурого выражения лица: - Видимо, догадались, что мы будем отбивать острова обратно.

   - Господи. Надеюсь, ты прав. Считаешь, у нас получится?

   Прежде чем Петерсон успел ответить, надзиравший за ними сержант, указал на них и крикнул:

   - Isogi! - Что должно было означать нечто, вроде "Шевелитесь!". Как и надзиратели за рабами прошлого, этот человек поступал по справедливости. Прежде чем кого-нибудь избить, он предупреждал. Если человек не внимал предупреждению, это были его проблемы. Поэтому Петерсон счёл разумным какое-то время добросовестно помахать лопатой. Брэддон работал рядом.

   Вскоре японец нашел на кого ещё наорать. Он всегда находил. Американские военнопленные ненавидели эту работу, прежде всего за то, что любому идиоту было ясно, что работают они в ущерб своим же соотечественникам. Не удивительно, что работали они, спустя рукава. Но даже, если бы они старались изо всех сил, они были настолько ослаблены и голодны, что не могли вкалывать так, как того требовали от них японцы.

   - Считаю, у нас получится, - произнес Петерсон, убедившись, что никого рядом нет. Ни сержант, ни кто-либо из других надзирателей к нему не подошел. Петерсон продолжал орудовать лопатой. - Но переживаю, что наших сил не хватит, чтобы отбить острова. Меня эта мысль даже пугает. Они там на материке вообще понимают, насколько сильны япошки?

   - Если не понимают, то поймут. - Как и Джим, Брэддон говорил и работал одновременно. - Они разгромили нас здесь, а затем и на Филиппинах. Бомбили Сан-Франциско. Чего ещё им там на материке надо?

   - Может, здесь дотумкают. Надеюсь. Но не уверен. Я помню, что было до войны. Мало кто вообще допускал мысль, что япошкам хватит духу на нас напасть. И все были уверены, что, если уж они нападут, мы их быстро поставим на место. В конце концов, ничего кроме ржавых консервных банок, у них ведь нет, правда?

   Он тихо и горько усмехнулся. Пока Рузвельт не прекратил поставки, японцы использовали много устаревшего американского барахла. Но сами они производили далеко не хлам. Он несказанно удивился, когда на своём "Уайлдкэте" вступил в бой с "Зеро". Япошка разобрался с ним, как со школьником, прожевал и выплюнул.

   Насколько Петерсон знал, ему ещё повезло, что его не подстрелили, пока он спускался на парашюте. Многих пилотов убили именно так. Японцы вообще не знали о честном воздушном бое. Как он уже успел убедиться, они в принципе не уважали ничего, кроме грубой силы. Если они оказывались сильнее, то просто шли дальше. Если же сильнее оказывался кто-то другой... тогда они кланялись. Как знать наверняка? Сломить их пока не удалось никому.

   Уолтер Лондон воткнул лопату посреди дороги.

   - Надо отлить, - объявил он так, словно передавал сообщение с Советского фронта.

   Для Петерсона и остальных членов отряда, его слова действительно были намного важнее всего остального. Чья сейчас очередь? Кажется, Петерсона. Он уронил лопату.

   - Мне тоже.

   Лондон нахмурился.

   - Я могу отлить и без чьей бы то ни было помощи.

   - Меня волнует не то, что ты идешь ссать, - сказал ему Петерсон. - Меня волнует то, что, как только ты свалишь, меня застрелят.

   - Я не свалю.

   - Пока я за тобой слежу, не свалишь.

   Лондон отошел в кусты. Петерсон стоял рядом, метрах в трех от него. Мочиться ему не хотелось. Он так сильно вспотел, что в организме практически не осталось лишней жидкости. Лондон обильно полил окружающую растительность.

   - Видал? - сказал он Петерсону, застегивая штаны.

   - Неплохо - сказал Петерсон и чуть не добавил: "Ну, ты и зассанец". Но "чуть" не считается. Если он станет грубить Лондону, этот сучонок точно сбежит, надеясь, что остальным, или, по крайней мере, только Джиму Петерсону, прострелят голову.

   Когда они возвращались на дорогу, Петерсон выдохнул. Наверное, хуже подобных размышлений для военнопленного ничего быть не может. Он вернулся к работе, когда над головой пролетел ещё один пикировщик. Когда они наполовину засыпали очередную воронку, голод и изнеможение напомнили Петерсону, что все его размышления - чушь собачья.

   Когда Мицуо Футида спустился в лазарет проведать коммандера Гэнду, дорогу ему преградил медбрат. Его рот и нос закрывала медицинская маска - "масуку" по-японски.

   - Gomen nasai, коммандер-сан, - произнес петти-офицер, совершенно ни о чём не сожалея. - Коммандер Гэнда может вас заразить. С ним никому нельзя контактировать.

   - Я просто хотел поздороваться и узнать, как у него дела, - возразил Футида.

   - Я передам ему от вас привет, господин. - Медбрат замер в проходе, подобно дракону. - Состояние коммандера Гэнды полностью соответствует ожиданиям.

   Это могло значить, всё, что угодно.

   - Сколько его ещё здесь продержат?

   - До тех пор, пока его состояние не позволит приступить к исполнению обязанностей, - ответил медбрат. Футиде захотелось его ударить. Петти-офицеры постоянно лупили матросов, равно как и сержанты постоянно избивали рядовых солдат. Чтобы поднять руку на младшего командира, офицеру требовался веский повод. Нежелание, или неспособность разговаривать таким поводом не являлось. Вдруг медбрат выполнял приказ лечащего врача никого к Гэнде не пускать.

   Футида сдался и отправился в офицерскую кают-компанию. Кормили на корабле гораздо лучше, чем в Гонолулу. В кают-компании уже сидел капитан Каку и ел маринованные сливы, запивая их чаем.

   - Американцев не видно, господин? - поинтересовался Футида.

   Капитан помотал головой.

   - Пока нет, коммандер. Поверьте, об их появлении вас известят первым, - сухо произнес он. Футида опустил взгляд на собственную порцию, чтобы Каку не заметил его смущения. Когда американцев обнаружат, он поведет людей в атаку, как вел их на Перл Харбор и "Лексингтон". Разумеется, ему сообщат в первую очередь.

   - Как дела у инженеров с установкой такого же электронного устройства, как у американцев? - задал он другой вопрос.

   - Надеюсь, их поставят на "Дзуйкаку" и "Сёкаку", - ответил капитан. - Но шансы невелики. Нам понятен принцип работы. Осталось понять принцип сборки, установить на корабли и обучить персонал. - Он пожал плечами. - Мы выставили пикеты из сампанов, в небе летают Н8К, а на крейсерах стоят гидросамолеты ближнего действия. Откуда бы они ни появились, врасплох они нас не застанут.

   - Это главное, господин, - сказал Футида. - Как только мы обнаружим американцев, мы их разгромим.

   - Я тоже так считаю, - согласился Каку. - Однако адмирал Ямамото не столь оптимистичен. Он тревожится, что на длинной дистанции, американцы нас обойдут, что бы мы ни предпринимали.

   - Пусть попробуют. Неважно, сколько новых кораблей они строят, мы продолжаем их топить. К тому же, мы тоже их строим.

   - Верно. - Капитан "Акаги" кивнул. - Я тоже так считаю, Футида-сан. Вы всё верно говорите. Всё верно. - Каку явно имел в виду, что их с Футидой мнения совпадают. Капитан продолжил: - Адмирал же считает иначе. Он утверждает, что нам неизвестно, как много могут произвести американские заводы, когда заработают на полную мощность.

   - При этом, владея такими ресурсами, американцы отказывают нам в праве иметь свою долю, - зло произнес Футида. - Считают, что, кроме них, никто права на Тихий океан не имеет. Мы наказывали их не раз и не два, но они хотят, чтобы мы проучили их и в третий раз. Так и сделаем.

   Едва он закончил говорить, как в кают-компанию вбежал писарь из радиорубки.

   - А, вы здесь, капитан-сан! - радостно воскликнул он, размахивая листком бумаги. - Докладывает один из гидросамолетов. Экипаж заметил американские корабли, господин! Пилот сообщает о трех авианосцах и нескольких кораблях поддержки, господин. Расстояние около 800 километров, азимут 017.

   "Три против трех, - подумал Футида. - Силы равны, именно этого мне и надо. Осталось с ними разобраться".

   - Domo arigato, - выдохнул Каку, затем спросил у писаря: - Десантные корабли замечены?

   - О них ничего не докладывали, господин, - ответил радист.

   - Если они там же, то идут чуть подальше, ждут, пока их авианосцы не разберутся с нашими, господин, - сказал Футида. - Я бы не стал подставлять десант под удар авиации.

   - Верно. Я тоже. - Капитан снова обратился к радисту. - Адмирала Ямамото уведомили?

   - Так точно, господин. Он кивнул и сказал: "Начинается". Он говорил со мной, господин! - Радист необычайно гордился собой. Так, наверное, мог выглядеть христианин, с которым вдруг заговорил сам Иисус.

   Капитан Каку поднялся из-за стола.

   - Объявляю общую тревогу, - сказал он Футиде. - Они пока вне пределов досягаемости, но мы их уже нашли. - Затем капитан снова обратился к радисту: - Американцы знают, что их заметили?

   - В сообщении об этом ничего не сказано, господин, - ответил тот. Футида кивнул, мысленно одобрив его слова. Этот человек не стал искать в передаче того, чего в ней не было. Другие радисты иногда пытались.

   - Займемся делом, коммандер, - сказал Каку. - Уверен, вам нужно проверить готовность своих людей. Впереди нас ждет много работы.

   - Так точно, господин. - Вместе они вышли из кают-компании. Командир "Акаги" отправился на мостик, а Футида пошел в конференц-зал для пилотов, который находился в ангаре, прямо под летной палубой. По пути он постоянно поглаживал живот. Если у него случилось расстройство желудка, он изо всех сил постарается не обращать на него внимания. Есть дела поважнее. На полдороги в конференц-зал, его настиг сигнал общей тревоги. Коммандер кивнул. Именно за этим он поступил в военно-морскую академию в Этадзиме, а затем в училище морской авиации в Касумигаура - чтобы сражаться с американцами. Ещё один мощный удар...

   Вокруг разбегались, согласно боевому расписанию, матросы и офицеры. Футида вошел в конференц-зал, когда механики и другие работники технических служб отправились проверять готовность к бою бомбардировщиков, пикировщиков, торпедоносцев и истребителей.

   Через 15 секунд после появления Футиды, в конференц-зал вбежал один из пилотов. Он улыбнулся и сказал:

   - Так и знал, что вы окажетесь тут первым, коммандер-сан.

   - Дело не в скорости, - ответил Футида. - О новостях я узнал, когда был с капитаном в кают-компании. И когда объявили тревогу, я находился на полпути сюда.

   - О новостях? Каких новостях? - пилот засыпал его вопросами. - Тех, которые мы ждём?

   - Терпение. Терпение, - сказал Футида и тоже слегка улыбнулся. - В своё время, я всё расскажу.

   - Есть, господин. - Судя по голосу пилота пикировщика, терпением он не обладал. Он был похож на мальчишку, ожидавшего разрешения развернуть стоявший перед ним подарок.

   Конференц-зал постепенно наполнялся пилотами, радистами и бомбардирами с "Накадзим" и "Аити". Стоял гул возбужденных голосов. Все прекрасно понимали, что означал сигнал общей тревоги. Они принялись забрасывать вопросами стоявшего у карты Футиду.

   Когда помещение заполнилось, коммандер поднял руку. Пилоты находились в таком состоянии, что потребовалось некоторое время, чтобы они осознали, что Футида призывал к тишине. Постепенно все замолкли.

   - Спасибо, господа, - сказал Футида, когда понял, что его услышат все. - Благодарю. Я получил известия, которых мы все так долго ждали. Мы обнаружили американцев.

   Все снова разом заговорили. Коммандер это предвидел.

   - Где они? Когда мы на них нападем? - Вопросы следовали один за другим.

   - Пока мы никуда не полетим - они вне досягаемости, - ответил Футида. - Сейчас они - здесь. - Он указал на точку на карте. - Их заметил один из наших Н8К.

   - Banzai гидросамолетам! - выкрикнул кто-то и весь зал наполнился криками. "Как с такими людьми можно проиграть?", - думал про себя Футида. Другой пилот спросил: - Что будем с ними делать, господин?

   - Пока ещё не знаю. Официального приказа не было, - ответил Футида. - Ни адмирал Ямамото, ни капитан Каку ничего не говорили. Но я вам, вот, что скажу: мы здесь не затем, чтобы пригласить американцев на чай.

   Присутствующие офицеры рассмеялись. Как будто лупоглазые варвары смогут по достоинству оценить чайную церемонию!

   - Мы напоим их соленым чаем! - выкрикнул один из пилотов.

   - Именно так, - сказал Футида. - Будьте готовы. Полагаю, мы нападем, как только настигнем врага. Banzai! Слава Императору!

   - Banzai! Banzai! - Конференц-зал огласился восторженными криками.

   Когда двигатели транспортного судна "Ирвин" заглохли, взводный сержант Диллон играл в покер с четырьмя другими младшими командирами.

   - Это ещё, что за хуйня? - удивленно спросил он одновременно с ещё двумя сержантами.

   - Твоя ставка, Лес, - сказал ему Датч Вензел.

   Диллон кинул деньги в общую кассу.

   - Подниму на пару баксов, - сказал он. У него было две пары, комбинации выше, кажется, ни у кого не было. Однако перемены звука ему не нравились. - Что они там задумали? Останавливаются? Если встанем, будем отличной мишенью для подлодок.

   - Благодарю, адмирал Нимиц, - сказал Винс Монахэн, сидевший по левую руку от Диллона. Он швырнул мятые купюры. - Отвечаю.

   - Я пас, - сказал Вензел и взмахнул руками. Два других сержанта последовали его примеру.

   - Нате, вам, - сказал Диллон и выложил две дамы и две девятки. Монахэн неразборчиво выругался. У него были два валета и две пятерки. Диллон сгреб выигрыш. - Кто сдает? - спросил он.

   - Может, выясним, что происходит? - сказал Монахэн. - Мы вертелись на севере Тихого океана и чего-то ждали, а затем вдруг повернули на юг, будто куда-то собрались...

   - Ага. Куда-то, - сухо произнес Диллон. Остальные за покерным столом заворчали. Кто-то даже хихикнул. Они направлялись на Оаху и ждали высадки на берег. А теперь... теперь они никуда не шли.

   Через несколько минут двигатели снова заработали. Прерванная было игра, тоже возобновилась. Десантный корабль накренился. Внутреннее ухо Диллона подсказало ему, что теперь они двигались в восточном направлении, а не на юг. Игра продолжалась. Через полчаса "Ирвин" снова повернул, и ещё раз повернул ещё через полчаса.

   - Господи! - воскликнул Вензел. - Они там совсем ебанулись? Мы столько прошли, чтобы круги тут наворачивать?

   - Я, кажется, догадываюсь, в чём дело, - сказал Диллон.

   - Да, ну?

   - Ну, да. Основные силы флота идут впереди. Если они не очистят местность от япошек, мы до Оаху просто не дойдём. Если они встретились...

   Датч Вензел немного поразмыслил и кивнул.

   - Разумно, - признал он. - Они не хотят, чтобы мы напоролись на авианосец. - Он скорчил гримасу. - Иначе, весь день будет испорчен. - Затем спокойно добавил: - Кто сдает?

   Лейтенант Сабуро Синдо гордился собой, он ещё никогда не чувствовал себя столь воодушевленным. Завтра утром начнется битва, самая важная для Японии битва с момента нападения на США. Некоторые принимались скакать и кричать. Синдо не обращал на них внимания. Он сидел на стуле в конференц-зале и дремал. На нем был надет летный комбинезон. В любую минуту лейтенант мог оказаться в кабине "Зеро".

   Вскоре шум вокруг начал ему мешать и лейтенант очнулся. Очнувшись, он задумался над тем, чем бы ему заняться. Нападение не станет неожиданным. Американцы знали, что их заметили. Они отправили в погоню за заметившим их Н8К истребители. Они его сбили, но, прежде чем рухнуть в океан, экипаж гидросамолета подбил один "Уайлдкэт". К тому моменту как их сбили, об американцах уже знали все.

   Американцы могли под покровом темноты уйти обратно к западному побережью. Некоторые японские пилоты на это и рассчитывали. Но Синдо в это не верил. Сейчас отступление сочтут трусостью. Американцы не очень хорошо сражались на Оаху, но они бились храбро. Отступать они не станут.

   Если они не собирались отступать, то, что они задумали? Не успел Синдо ответить на собственный вопрос, как его снова сморил сон. Когда через некоторое время он снова открыл глаза, то заметил, что часть людей, которые толкались вокруг него, ушла, а их сменили другие. Словно и не спал, он снова принялся размышлять. Что американцы будут делать?

   Сидеть на месте и ждать нападения? Он бы так глупо не поступил. Синдо бросился бы вперед, рассылая перед собой разведчиков настолько далеко, насколько это возможно, а обнаружив японский флот, ударил бы всеми силами. Если он это понимал, понимали ли американцы? Синдо был склонен полагать, что понимали.

   У них три авианосца. У японцев тоже три, два из них - новейшие и быстрейшие во всём флоте. О навыках американских летчиков судить трудно. Японцы громили всё от Гавайев до Цейлона. У американцев в качестве истребителей были "Уайлдкэты". Японцы летали на "Зеро". Синдо зевнул и улыбнулся одновременно. "Уайлдкэт" мог лучше "Зеро" держать удар. Мог, и держал. Лейтенант снова задремал.

  Очнулся он от того, что его трясли за плечо. К нему тут же вернулась собранность.

   - Уже пора? - спросил он.

   - Не совсем, господин. - Стоявший перед ним человек оказался работником кают-компании. - Мы устраиваем специальный обед перед битвой. - Он держал перед собой полную чашку онигири - рисовых шариков, завернутых в бамбуковые листья со сливой посередине.

   - Arigato. - Синдо принял чашку из его рук. То же самое блюдо подавали перед вылетом на Перл Харбор. Ещё один работник принес поднос, заставленный чашками с зеленым чаем. Синдо залил рис этим чаем.

   Лифты "Акаги" поднимали с ангарной палубы на лётную истребители, готовя их к бою. Внизу механики выстраивали в очередь бомбардировщики и пикировщики. Лифт опускался, поднимался и на палубе оказывался очередной самолет. Там его заправляли и проверяли, чтобы все механизмы, орудия и системы управления работали как надо. Оружейники снаряжали самолеты бомбами, торпедами, патронами и снарядами. Когда настанет время...

   Но, пока оно не настало, Синдо собрал вокруг себя пилотов своей эскадрильи.

   - Когда американцы напали на Гавайи, некоторые из вас застряли там вместе со мной, - сказал он. - Они нас побили, унизили, из-за них мы потеряли лицо. У нас появилась возможность отомстить. Позволим ли мы пройти им сквозь наши ряды?

   - Нет! - хором воскликнули пилоты. Немногие тогда находились на острове, но возмущены были все. Разумеется, они скажут "нет".

   - Хорошо. Очень хорошо. Их нужно наказать. И накажем их мы. Когда мы с ними разберемся, они раздумают соваться на Гавайи ещё лет сто. Восславим Императора и пойдем служить ему!

   - Banzai! - выкрикнули пилоты. Все разбежались по лётной палубе.

   Синдо забрался в "Зеро". Утреннее солнце окрасило небо на востоке в серый цвет. Где-то там ждал враг. Проверяя системы самолета, Синдо уже знал, где именно. Он получал сигналы от бомбардировщиков, чьи радиостанции лучше подходили для разведки.

   С палубы начали взлетать самолеты. Лейтенант завёл двигатель. Тот ожил и мягко зарычал. Сигнальщик поднял зеленый фонарь. "Зеро" Синдо разогнался, нырнул с палубы вниз, а затем взмыл в небо.

XV

Сидя в кабине "Накадзимы" B5N1, Мицуо Футида слушал доклады экипажей гидросамолетов и самолетов разведки, которые флот послал на поиски американских авианосцев и кораблей сопровождения. Он понимал, что долго ждать не придется. Японцы знали, где искать противника.

   Футида оказался прав. Летел он не слишком долго, когда пилот гидросамолета обнаружил противника.

   - Дистанция, примерно 150 километров, - доложил пилот. - Азимут 045. - Он помолчал, затем выкрикнул: - Они запускают самолеты! Повторяю: в небе противник!

   "Мы их опередили, - подумал Футида. - Хорошо". Игнорируя нараставшую в животе боль, он произнес:

   - Равнение на меня.

   - Есть, коммандер-сан, - сказал первый петти-офицер Токунобу Мидзуки. Приказы он исполнял с присущим ему холодным спокойствием.

   Футида беспокоился, что американцы перехватят радиопереговоры и узнают о местоположении японского флота. Он пожал плечами. С такой электроникой на борту, они прекрасно увидят, откуда прилетели японцы и сделают соответствующие выводы. "Может, надо было заложить вираж", - мелькнула в голове старого бейсбольного болельщика Футиды мысль. Впрочем, думать об этом уже поздно.

   - На связи Синдо, господин, - раздался в наушниках спокойный голос.

   - Слушаю, - отозвался Футида.

   - Вопрос, господин. Если мы заметим вражеские самолеты, которые летят к нашему флоту, нам их перехватывать или продолжать следовать за вами?

   - Следовать за мной, - не раздумывая, ответил Футида. - Будете отгонять от нас "Уайлдкэты", другими американцами займутся "Зеро" с кораблей.

   - Ясно, господин. Так и сделаем. Конец связи. - Лейтенант Синдо отключился. Футида улыбнулся. Никаких сомнений, Синдо передаст приказ своей эскадрилье. И передаст его совершенно спокойным голосом. Судя по его механическому спокойствию, складывалось впечатление, что Синдо сам сошел со стапелей завода "Митцубиси".

   Где-то там, неподалеку, и с каждой минутой всё ближе, какой-нибудь американский офицер, вероятно, отвечает на такой же вопрос своего подчиненного. Как он на него ответит? Как этот ответ изменит ход боя? "Увидим", - подумал Футида.

   С момента уничтожения японцами "Энтерпрайза" и "Лексингтона" и с момента, когда самолет с последнего нанес опасный удар по японскому авианосцу, флоты двух стран не сходились так близко и не направляли орудия друг против друга.

   Внезапно в наушниках поднялся возбужденный шум. Петти-офицер Мидзуки сухо доложил:

   - Кое-кто из наших заметил американские самолеты, господин.

   - Неужели? - так же сухо отозвался Футида.

   - Я бы никогда не догадался, - хихикнул Мидзуки.

   Минутой спустя, Футида и сам заметил американцев. Те летели чуть ниже японцев и заметно медленнее. Их торпедоносцы были похожи на неповоротливых свиней, особенно в сравнении с изящными "Накадзимами" B5N2 из эскадрильи Футиды. Торпеды американцев тоже оставляли желать лучшего. Несколько раз бывало так, что их попадания не наносили какого-либо существенного ущерба, не говоря уж о серьезных разрушениях.

   Станут ли "Уайлдкэты" набирать высоту и атаковать японцев? Футида очень на это рассчитывал. Во всём, кроме экстренного пикирования, они уступали "Зеро", а набор высоты будет стоить им скорости. Синдо и другие пилоты истребителей разберутся с ними без особых проблем.

   Но "Уайлдкэты" продолжали следовать на юг, охраняя свои самолеты. Футида кивнул. Сам он поступил бы таким же образом. Он и поступил именно так. Коммандер приказал Мидзуки сообщить эскадре.

   - Есть, господин, - ответил радист. - Я бы и сам всё передал через минуту, даже если бы вы не приказали. - В любой другой ситуации подобные речи стали бы грубейшим нарушением дисциплины. Но Футида служил с Мидзуки уже очень давно. Петти-офицер прекрасно знал свои обязанности, как Футида знал свои.

   Ударные группы скорректировали курс по направлению, откуда летели американцы. Если они заложили вираж... Футида старался об этом не думать. Он уже получил приблизительный азимут от самолетов разведки.

   Направление у коммандера было. Сколько он пролетел, он тоже знал. Ну и где американцы? Вокруг была только синяя гладь Тихого океана. Ему совершенно не хотелось, чтобы его подчиненные обнаружили противника первыми. Он здесь командир. Разве это не означало, что заметить врага он должен первым?

   Чего бы коммандер сам ни хотел, первым заметил американцев не он. Но он увидел вражеские корабли сразу после первых сообщений по рации. Как и японцы, американцы прикрывали ценнейшие авианосцы крейсерами и эсминцами. С небольших кораблей открыли огонь зенитки. На полотне голубого неба раскрылись черные дымные цветки.

   Пара снарядов разорвалась рядом с фюзеляжем бомбардировщика Футиды. От взрыва "Накадзима" дёрнулся и закачался. По крыльям застучали осколки, но серьезных повреждений, вроде, не было. B5N1 продолжал лететь.

   - Торпедоносцам и пикировщикам работать вместе, - приказал Футида. - Не позволяйте вражеским истребителям сконцентрироваться на одной цели. Истребителям защищать ударную группу. За Императора!

   Все частоты наполнились единым выкриком "Banzai!". К японским самолетам приближались барражировавшие над кораблями "Уайлдкэты". Яркие вспышки говорили о том, что они открыли огонь. Четыре крупнокалиберных пулемета, которые на них установлены, игнорировать нельзя. Если они попадали, то попадали, как надо.

   Словно в доказательство этому, один "Зеро" упал в воду. Следом за ним упал "Уайлдкэт". Он явно потерял управление, значит, пилот погиб, но горел он совсем не так сильно, как "Зеро". "Уайлдкэты" могли выдержать больше попаданий, чем их японские противники. Так и должно быть, ведь для японцев они являлись более легкой мишенью.

   - Бомбардировщикам выстроиться за своими ведущими, - передал по рации Футида. Эта тактика отлично сработала в Перл Харборе. Бомбардировщики тогда существенно увеличили свой счет пораженных целей. Но тогда, в декабре, эти цели стояли смирно в одной гавани. Теперь корабли метались и лавировали по всему морю. Попасть в них будет непросто. "Сделаем, что можем", - подумал Футида.

   Там, внизу зенитка подбила "Аити", когда тот заходил на авианосец. Вместо того чтобы спикировать, самолет закрутился и рассыпался ещё до того, как коснуться воды. Ещё двое храбрецов погибли. Ещё две души отправились в святилище Ясукуни.

   Футида поменялся местами с другим самолетом в своей пятёрке. Первый петти-офицер Акира Ватанабе считался лучшим во всём Императорском флоте, а его бомбардир, первый петти-офицер Йаносуке Асо был лучшим среди бомбардиров. Они должны будут ударить прямо в центр вражеской эскадры. Разумеется, в первую очередь нужно бить по авианосцам.

   - Готовсь! - сказал Ватанабе пилотам. Его самолет дернулся вверх и бомбардир раскрыл бомболюки. Когда бомбы ушли, самолет Футиды качнулся. Из других "Накадзим" тоже посыпались бомбы. Самолет вдруг стал легче и маневреннее. Так и должно быть. Мидзуки, который отвечал не только за рацию, но и за хвостовой пулемет, начал стрелять, видимо, по "Уайлдкэту" позади.

   Футиде больше не требовалось держать самолет ровно, он заложил максимально резкий крутой вираж, на какой только был способен двигатель бомбардировщика. Все остальные самолеты повторили его маневр. Все, кроме одного. Тот, дымя двигателем, завалился набок и упал в воду.

   В наушниках бессвязно выругался Мидзуки. Футида по спирали уходил влево. Обычно, уходя от преследования, самолеты закладывали вираж вправо, но своим маневром, коммандер хотел удивить вражеского пилота. Так и вышло - "Уайлдкэт" пронесся мимо, настолько близко, что Футида увидел ошеломленное лицо американского пилота. Жаль, у него не было носового пулемета и "Уайлдкэт" улетел прочь.

   А теперь, надо посмотреть, как сработали бомбы.

   Лейтенант Сабуро Синдо был раздражен. Его "Зеро" намного лучше "Уайлдкэтов", но американцы привезли нечто новое, придумали что-то другое. Они летали группами по четыре машины, две пары разделяло друг от друга расстояние в поворот виража. Когда он заходил в хвост одному, два других оказывались на хвосте у него. Пилот же первого замечал этот маневр и уходил с линии огня. А если Синдо продолжал преследование, то уже сам оказывался под огнём противника.

   Когда американцы провернули этот маневр впервые, Синдо чуть не ушел в "штопор". Тогда он решил, что им просто повезло. Когда они повторили то же самое во второй раз, он понял, что дело не в везении. Они изменили тактику воздушного боя, дабы в полную мощь использовать орудия "Уайлдкэтов" и снизить преимущество более маневренных "Зеро".

   - Аккуратнее! - предупредил Синдо своих пилотов и объяснил, чего именно им следует остерегаться. Он надеялся, что те его услышат. В горячке боя наверняка утверждать этого нельзя.

   Прислушаться к словам лейтенанта было суждено не всем. Несколько "Зеро" рухнули в воду. Никаких сомнений, американцы поймали их на тот же маневр, на который чуть не попался Синдо.

   Однако "Уайлдкэты" тоже падали. Те, кто ввязались в бой с "Зеро" эскадрильи Синдо, не могли атаковать "Аити" и "Накадзимы". А, ведь, те нацелены прямо на корабли, их надо бить в первую очередь.

   Вокруг американских авианосцев рвались бомбы. Серьезных попаданий Синдо не заметил, но даже взрыв бомбы рядом с кораблем, мог ему повредить. Осколки и ударная волна могли пробить корпус. К одному авианосцу летел "Накадзима" B5N2. Его торпеда отделилась от корпуса и упала в воду. Мгновение спустя, торпедоносец превратился в шар огня. Но торпеда уже ушла.

   Авианосец начал заваливаться на правый борт. Слишком поздно, слишком медленно. Торпеда ударила в самую середину. Синдо с свойственным японцу спокойствием наблюдал за взрывом. Вражеский корабль зашатался, как боксер после пропущенного удара с правой.

   - Banzai! - закричал Синдо в своём кокпите. - Banzai!

   После этого он на какое-то время потерял авианосец из вида. Пришлось разбираться с "Уайлдкэтом", который каким-то непонятным образом, отделился от своих товарищей. Вместо того чтобы попытаться уйти, пилот зачем-то старался навязать Синдо воздушный бой. Этот парень быстро понял то, что поняли все пилоты до него - так не получится. "Зеро" мог зайти "Уайлдкэту" в хвост. И зашел. Синдо стрелял по вражескому самолету, пока тот не клюнул носом и не свалился в океан.

   К этому моменту, американский авианосец снова пришел в движение, хотя прежнего хода уже набрать не мог. Синдо отдал должное американским инженерам и командам по борьбе за живучесть. Своё дело они знали. Но спасти их уже ничто не могло. С неба свалился "Аити" и сбросил бомбу на то, что походило на мостик. Пикировщик ушел вверх, буквально разрезая воздух крыльями и шасси, а за ним раздался взрыв.

   Корпус корабля задрожал. Авианосец полностью потерял ход и замер, из него вырывались столбы дыма и языки пламени. Очевидно, это был салют в честь японских летчиков. Ещё одна торпеда попала в цель. Синдо поначалу принял её за бомбу из бомбардировщика. Авианосец начал сильно крениться на левый борт.

   "Один готов. Два осталось", - подумал Синдо.

   Когда коммандер Минору Гэнда услышал о приближении американских самолетов, он выбрался из койки. Он был ещё слишком слаб, поэтому этот поступок стоил ему немалых трудов. Он нашел коробку с хирургическими масками, как те, что носили медбратья, и надел одну себе на лицо. Слово "масуку" было заимствовано из английского языка.

   - Эй! Вы что делаете? Вам нельзя вставать и ходить! Kinjiru! - Побег коммандера из лазарета был прерван внезапно появившимся медбратом. - Немедленно вернитесь на место! - Он решил, что его должность позволяла ему приказывать офицерам.

   Обычно, Гэнда его слушался. Но не сейчас. Коммандер медленно помотал головой.

   - Нет. Скоро начнется бой. Я нужен наверху. - Чтобы закончить эту фразу, ему пришлось прерваться и откашляться, но говорил он уверенно.

   - В пижаме? - спросил медбрат.

   Гэнда осмотрел себя. Затем он заметил висевший на крюке у входа собственный китель. Он накинул китель поверх тонкой хлопчатобумажной пижамы.

   - Вот, так. А теперь, уйди с дороги.

   Если бы медбрат захотел остановить Гэнду силой, у него бы получилось. Сам коммандер был ещё слишком слаб, чтобы сопротивляться. Но он излучал огромную силу воли, поэтому более крепкий и здоровый человек посторонился. "Я прям как Япония против США", - мелькнула в голове мысль, пока Гэнда шел на мостик.

   Когда коммандер пришел туда, капитан Каку осмотрел его и бросил короткое:

   - Вниз.

   Приказ есть приказ. Гэнда развернулся было, но его остановил Ямамото.

   - Подождите. - Затем адмирал обратился к Каку. - Гэнда-сан, может, и не столь здоров, как хотелось бы, но болезнь поразила только его тело. Его разум остается чист, поэтому считаю, он может быть полезен здесь.

   - Как пожелаете, господин, - ответил на это Каку. Немногие японские офицеры были способны возразить командованию, особенно, если с ними говорили люди, вроде адмирала Ямамото. Однако новый командир "Акаги" показал, что мужества ему не занимать. Он сказал: - Я беспокоюсь о здоровье коммандера, господин. В лазарете он будет в большей безопасности.

   Ямамото хрипло рассмеялся.

   - Капитан, если нас подобьют, безопасных мест тут не будет. Или я неправ? - Он замолчал в ожидании ответа. Каку примирительно улыбнулся и помотал головой. - Ну, вот и ладно. Вернемся к делу - сказал Ямамото. Он отошел чуть в сторону, чтобы освободить место для Гэнды. Затем адмирал пролаял вопрос офицеру связи: - "Сёкаку" и "Дзуйкаку" отошли на положенное расстояние?

   - Так точно, господин! - воскликнул молодой лейтенант. - Они в точности выполняют ваши указания.

   - Хорошо, - скорее прорычал, нежели сказал Ямамото. - Не станем класть все яйца в одну корзину, как американцы. - Обращаясь к Гэнде, он пояснил - Их авианосцы шли плотной группой. Нам удалось нанести точный сокрушающий удар и серьезно повредить, как минимум, один корабль.

   - Рад это слышать, господин, - ответил Гэнда. Сам он очень сожалел, что не мог принять участия в происходящем с самого начала. Не успел он сказать что-либо ещё, как на кораблях поддержки загромыхали зенитки, а мгновение спустя, в бронированный мостик проник звук собственных орудий "Акаги".

   - Полный вперед! - приказал Каку машинному отделению. Затем он встал за штурвал. - Беру управление на себя.

   Капитан Каку нравился Гэнде меньше, чем капитан Хасэгава, чья несговорчивость стала причиной его возвращения в Японию. Но в умении самостоятельно управлять кораблем, новому командиру отказать было нельзя. "Акаги" проектировался как линкор, однако Каку управлял им, словно эсминцем, закладывая один за другим стремительные виражи на водной глади океана.

   Впрочем, все его действия не стоили и сен. Неважно, насколько ловко лавировал корабль, неважно, какие противоторпедные маневры он предпринимал, для вражеских самолетов "Акаги" оставался неповоротливой черепахой. Решать, жить кораблю или нет, будут зенитки, и, особенно, истребители "Зеро".

   Адмирал Ямамото скрестил руки на широкой груди.

   - Свою работу мы выполнили, - произнес он. - Расставили наши силы так, чтобы добиться победы. Теперь дело за нашими юными храбрецами.

   - Так точно, господин, - отозвался Гэнда. "Может, надо было остаться внизу, - думал при этом он. - Зачем я вообще вылез? Со мной или без меня, битва пойдет своим чередом".

   Метрах в трехстах от борта "Акаги" в воду рухнул самолет. Гэнда так и не понял, чей он был - американский или японский. Судя по всплеску и отсутствию пламени - американский, решил он. Словно для контраста, в воду тут же упал "Зеро". Подбитый японский истребитель был объят пламенем.

   - Господин, атакован второй американский авианосец, - доложил связист. - Враг упорно сопротивляется.

   - Нужно провести совместную атаку пикировщиков и торпедоносцев, - сказал Гэнда. - Тогда противник не сможет вылавливать их по отдельности.

   - Передавайте, - приказал Ямамото связисту. - От имени коммандера Гэнды.

   - Господин? - Связист удивленно уставился на адмирала.

   - Не вижу в этом необходимости, господин адмирал, - возразил Гэнда. - Коммандер Футида имеет те же самые указания. Он прекрасно знает, как проводить подобные атаки.

   - Передавайте, - повторил Ямамото. - И так ясно, что американцы уже в курсе местоположения "Акаги". А Футиде и всем, кому предназначен этот приказ, будет приятно слышать, что Гэнда-сан снова в строю.

   - Domo arigato! - сказал на это Гэнда, сопроводив свои слова продолжительным кашлем.

   - Торпеда по левому борту! - Капитан Каку повалил авианосец на левый борт едва ли не раньше, чем прозвучал сигнал тревоги. Гэнда так и не понял, уводил ли капитан корабль от удара, или наоборот, подставлялся под него. Его специальностью была авиация и планирование наступления. Знания коммандера об управлении кораблями не выходили за пределы обычного курса военно-морского училища.

   Умения капитана Томео Каку оказались отнюдь не обычными. Ни секунды не мешкая, он завалил "Акаги" на борт, оставляя торпеде минимально возможную площадь поражения. Теперь и Гэнда заметил неумолимо приближающийся снаряд. След его был виден чётко - торпеда прошла мимо буквально в считанных метрах.

   - Неплохо, капитан. - Судя по тону, Ямамото высказывался о приготовленном на ужин супе.

   Сразу два американских торпедоносца уткнулись в воду, не успев выпустить свои торпеды. Янки продолжали летать на чудовищно неуклюжих "Дуглас Девастейторах". Их пилоты были храбрыми людьми. Иначе и быть не могло, ведь они летали на настоящих стальных гробах. "Девастейтор" был намного медленнее и не таким маневренным, как "Накадзима" B5N2. Как и все прочие американские самолеты, он был очень крепким, но не настолько, чтобы зенитки и "Зеро" не могли с ним справиться. Упал ещё один торпедоносец, за ним ещё один.

   - Надеюсь, на них бросились не все истребители, - заметил Гэнда. - Нужно, чтобы кто-нибудь прикрывал нас от пикировщиков.

   - Это тоже передайте, - приказал Ямамото. Он посмотрел на Гэнду и улыбнулся. - Видите? Вы отлично справляетесь. Спасибо, что пришли.

   - Вам спасибо, господин, - ответил ему Гэнда. - Уверен, если бы меня тут не было, до этого додумался бы кто-нибудь другой.

   Адмирал Ямамото помотал головой.

   - Я бы не додумался. В пылу сражения приходится думать о слишком многом. Люди увлекаются преследованием противника и ошибаются. Они слишком глубоко погружаются в текущий момент и совсем перестают думать о том, что может произойти через несколько минут.

   - Торпеда! - снова раздался крик. Несмотря на все попытки японцев, очередной "Девастейтор" умудрился выпустить свой снаряд.

   - Я разберусь, - сказал капитан Каку и рассмеялся. Это был смех висельника. Словно в подтверждение этому, капитан добавил: - А если не разберусь, привяжите меня к штурвалу и я уйду на дно вместе с кораблем.

   - Не самая хорошая традиция, - заметил Ямамото. - Империя теряет самых смелых, самых боеспособных людей, которые могли бы пригодиться ей в будущем.

   Каку лишь пожал плечами.

   - Может, вы и правы, господин, но для офицера - это самый лучший способ искупить неудачу. Всяко лучше, чем жить в позоре. - Не дожидаясь ответа, он резко крутанул штурвал. "Акаги" ответил на поворот гораздо медленнее, чем ответил бы эсминец, но уйти с пути торпеды ему удалось. Завершив маневр, командир облегченно выдохнул. - От этой уходить оказалось труднее, чем от предыдущей. Едва разошлись. - "Едва" в его понимании означало добрую сотню метров - около половины всей длины авианосца. Может, капитан Каку пытался своим хладнокровием впечатлить Ямамото, а может, подобное поведение, на самом деле, было для него естественным.

   "Пока всё хорошо", - подумал Гэнда. И в этот самый момент он услышал отчаянный вопль:

   - "Хеллдайверы"!

   В бомболюках самолета Футида ещё оставались снаряды. Поэтому он продолжал кружить над американской эскадрой в надежде подбить что-нибудь стоящее. На самом деле, он уже не думал, что он сам или кто-нибудь из его эскадрильи сможет повредить ещё хоть что-нибудь. Коммандер видел, как несколько бомб ушли мимо. Попадания? Футида пожал плечами. Подбить движущийся корабль сложнее, чем, когда он стоит у причала.

   "В следующий раз полетят только торпедоносцы и пикировщики, - не без досады подумал коммандер. - Бомбардировщики оставим для наземных целей".

   - Сзади что-нибудь видно? - спросил он Мидзуки по внутренней связи. Он постоянно следил за тылом, но у Мидзуки обзор гораздо лучше.

   - Никак нет, господин, - ответил радист. - Тихо всё. Даже "Уайлдкэтов" почти не осталось.

   Он оказался прав. Почти все истребители, что привезла с собой американская эскадра, утонули в океане. На дно ушло также множество "Зеро" и других японских самолетов, а вместе с ними немало опытных пилотов. Нельзя сказать, что американцы не сражались отчаянно. И в храбрости им тоже отказать нельзя. Они выжали из своих "Уайлдкэтов" всё возможное и даже сверх того.

   И всё же их усилий оказалось недостаточно. Один авианосец, разбитый бомбами и торпедами, уже затонул. Другой замер на месте, объятый пламенем от носа до кормы. Экипаж спешно прыгал за борт. Третий авианосец получил как минимум два точных попадания. Судя по тому, что пожара там видно не было, расчеты по борьбе за живучесть пахали, как черти. Но корабль ещё долго не сможет принимать самолеты из-за громадных пробоин прямо в полетной палубе.

   Два эсминца и большой корабль - то ли линкор, то ли крейсер - тоже получили серьезные повреждения. Футида приказал оставить их в покое. В современном морском сражении особой угрозы они не представляли.

   На оставшийся авианосец спикировал "Аити". Его сбили раньше, чем он успел сбросить бомбу. Футида выругался, затем обратился к бомбардиру:

   - Я сам на него зайду. Скинем всё, что осталось.

   - Есть, господин коммандер, - ответил тот. - Мне стыдно, что я не смог лучше послужить родине и Императору.

   - Не стоит, - сказал Футида. - Ты сделал всё, что мог. Война - дело непростое и нам придется пересмотреть многие из наших военных доктрин. Не нужно стыдиться и винить себя. Если кого и следует винить, так это меня за то, что не держал самолет ровнее.

   - Спасибо вам, господин. Огромное спасибо, - сказал бомбардир. - Вы относитесь ко мне лучше, чем я того заслуживаю.

   Футида сосредоточился на американском авианосце. Остальные бомбардировщики за ним не пошли. Во время последнего столкновения строй окончательно распался. Коммандер посмотрел на часы. Неужели бой и правда длился всего 45 минут? Судя по часам, да. Не то, чтобы он сомневался в своих часах, но для него, казалось, прошло несколько лет.

   - Готов там? - спросил он бомбардира. - Захожу на цель.

   - Готов, господин... Бомбы ушли!

   Отбомбившись, "Накадзима" ушел вверх. С пустыми бомболюками и практически опустевшими топливными баками, он стал легким, как никогда.

   - Мы здесь закончили. Пора домой, - сказал Футида.

   - Так точно, господин, - сказал бомбардир и тут же взорвался восторженным криком: - Попадание! Есть попадание!

   Неужели? Футиде казалось, что время удачных бомбежек прошло, оставалось только наблюдать, как американские корабли улепетывают прочь, оставаясь неповрежденными. Почему сейчас должно быть иначе? Взгляд на датчик топлива убедил коммандера в том, что выяснять, что там случилось, он не будет.

   Футида повернул бомбардировщик на юг. Японские самолеты поодиночке и парами выходили из боя, в процессе сбиваясь в более крупные группы. "Накадзимы" и "Аити" уходили под прикрытие "Зеро". В этом бою погибло много пилотов и самолетов. Но свою задачу они выполнили. Без поддержки с воздуха, атаковать Гавайи американцы не рискнут. Вся их авиация разгромлена.

   Вскоре на ум коммандеру пришел другой вопрос. Как там наши?

   Первые американские пикирующие бомбардировщики, называвшиеся "Хеллдайвер", представляли собой бипланы. Фильм о них очень заинтересовал японцев. С тех пор, не в последнюю очередь, благодаря тому фильму, все американские пикировщики японцы называли "Хеллдайверами". Лишь в самом жутком кошмаре Минору Гэнда мог представить рёв этого пикировщика, заходящего на его корабль.

   Бомба взорвалась у самого левого борта. Брызги воды окатили всех, кто был на мостике. Маска Гэнды промокла и он отшвырнул ставшую бесполезной тряпку в сторону. Какой-то энсин бросился вытирать китель Ямамото полотенцем. Тот отмахнулся.

   - Не надо. Когда я в бою, красота мне ни к чему.

   Взревел двигатель, пикировщик пролетел почти над самым мостиком. Следом за ним бросились сразу два "Зеро". Его быстро сбили, но свою задачу американец выполнил.

   Капитан Каку сильнее завалил "Акаги" на левый борт. Кто-то на мостике вопросительно крикнул.

   - От меня ждут, что я буду уходить в сторону от взрыва, а я, наоборот, поворачиваю к нему, - пояснил капитан. - Может, смогу сбить им прицел.

   Ему никто не ответил, даже Ямамото. Командовал на "Акаги" Каку, обязанность управления кораблем лежала на его плечах. Когда у правого борта взорвалась ещё одна бомба, которая легла даже ближе, чем предыдущая, все радостно закричали. Взрыв мог повредить корпус, но с протечками справится команда.

   - Господин, "Дзуйкаку" подбит! - доложил связист. - Две бомбы легли на полетную палубу. Сильные повреждения.

   Не успел Ямамото ответить, как на "Акаги" зашел очередной пикировщик. Капитан Каку уже закладывал ещё один вираж.

   То ли американец, на этот раз, угадал. То ли удача изменила капитану. Так или иначе, бомба угодила прямо в нос. По воздуху в разные стороны полетели куски палубы, стальные обломки, члены экипажа.

   Гэнда ждал ещё одну бомбу, но она не прилетела. Подбитый самолет рухнул в воду неподалеку от поврежденного "Акаги". Гэнда решил, что это был пикировщик, но за точность своих мыслей ручаться бы не стал. Механики уже тащили к пробоине пожарные шланги. Расчеты по борьбе за живучесть будут делать всё возможное, чтобы минимизировать повреждения.

   - Мы можем сажать самолеты? - спросил радист. - Ударная группа возвращается.

   - Сажать можем, - ответил Гэнда. - Взлетать я бы не рискнул, но сажать мы можем. Если по нам ещё раз не попадут.

   Коммандер с тревогой посмотрел на небо, но, кажется, больше на "Акаги" никто не заходил. Во всяком случае, он хотел в это верить. С полетной палубы доложили: американские самолеты уходят на север. Гэнда подумал, где они будут садиться, если два их авианосца уничтожены, а третий поврежден. Наверное, сядут на воду, как те В-25. Так они хотя бы пилотов смогут спасти.

   Гэнда смотрел, как механики и экстренные службы работали над корпусом "Акаги". Он подумал о повреждениях, полученных "Дзуйкаку". Затем вспомнил о том, что японская авиация сделала с американскими авианосцами. Гэнда повернулся к адмиралу Ямамото и произнес:

   - Господин, этот бой был похож на дуэль на пулеметах с расстояния в три шага.

   На, что не без гордости в голосе капитан Каку сказал:

   - Сегодня наши стрелки оказались точнее.

   - Сегодня, да, - ответил ему Ямамото, явно не соглашаясь с капитаном. Он добавил: - А что американцы применят против нас в следующий раз? И чем ответим мы?

   Сабуро Синдо не знал, сколько именно "Уайлдкэтов" он сегодня сбил. Кажется, три, а, может, два, или четыре. Пять, если повезет. В одном он был уверен точно: он летел, а американцы - нет.

   Многие японцы тоже не летели. За всё нужно платить. Американцы сражались яростно. Сражались и проиграли. Но жертвы оказались не напрасны. Флот вторжения, шедший за авианосцами, дальше не пойдет, где бы он сейчас ни находился. Синдо в этом не сомневался. Без превосходства в воздуха, высаживаться на Оаху равносильно самоубийству.

   - Внимание! Внимание! - раздался в наушниках возглас. - Самолетам с "Дзуйкаку" садиться на "Сёкаку", либо на "Акаги"! Внимание! Внимание! Самолетам с "Дзуйкаку" садиться на "Сёкаку", либо на "Акаги"!

   - Zakennayo! - пробормотал Синдо. Значит, американцы тоже чего-то добились. Это... неприятно. Может, американцы неуклюжи и не очень хорошо обучены, но они старались, как могли. Впрочем, этого всё равно не хватило. Свои самолеты им сажать негде, а у японцев ещё два авианосца.

   Если бы авиагруппа добралась домой без потерь, ни "Акаги", ни "Сёкаку" всех принять не смогли бы. Но в сложившейся ситуации проблем не будет.

   Кто ему возразит, если он нападет на оставшихся от американской эскадрильи? Вон они, летят. Синдо разглядел вражеские истребители и пикировщики, но не торпедоносцы. Неужели их всех посбивали? Лейтенант этому ни капли не удивился. Без прикрытия "Девастейтор" мало чего стоил.

   Синдо зашел в хвост вражескому пикировщику. Он не думал, что пилот "Дугласа Донтлесс" сможет его заметить, пока лейтенант не начнет стрелять. Уйти из-под обстрела американец даже не попытался. Он завалился на правый борт и упал в воду.

   Ещё одна небольшая победа. Синдо развернулся в сторону "Акаги".

   Пока коммандер Футида сражался, он напрочь позабыл о боли в правом боку. Но больше он терпеть не мог. Казалось, в него вцепился разъяренный дракон.

   "Осталось сделать только одно, - думал он. - Нужно посадить самолет. Радист и бомбардир рассчитывают на меня". Потом... Потом. Потом он собирался во что бы то ни стало добраться до лазарета. "Мы с Гэндой совершенно одинаковые", - мелькнула в голове мысль. Интересно, как там его приятель.

   Первый взгляд на "Акаги" вызвал у коммандера шок. Судя по тому, что он принимал самолеты, Футида решил, что из боя он вышел без повреждений. Теперь он понимал, что подобные предположения были преждевременны. Если бы бомба упала ближе к корме, а не к носу, всей ударной группе пришлось бы набиваться в "Сёкаку". Во, бардак начался бы!

   На "Акаги" сел "Зеро". Футида кружил над авианосцем, дожидаясь своей очереди и поглядывая на датчик топлива. Мало осталось, но не критично. Коммандер надеялся, что хватит. Следом за истребителем сел "Аити". Механики быстро откатывали прибывающие самолеты в сторону, освобождая полетную палубу. Ещё один "Зеро" сел. Это был лейтенант Синдо? Футида думал, что да, но уверен не был. Он вообще ни в чём не был уверен, за исключением острой боли. Подошла его очередь садиться.

   Очень осторожно он выровнял нос перед "Акаги". Футида терпеть не мог промахиваться и уходить на новый вираж. А в нынешнем своем состоянии он ненавидел это в десять раз сильнее. Сигнальщик показал, что его самолет немного выше, чем нужно. Футида послушно опустил нос бомбардировщика. Никаких споров. Нужно строго выполнять все требования сигнальщика.

   Самолет ровно пошел вниз. Футида в очередной раз проверил, выпустил ли шасси. Офицер на палубе просигнализировал посадку. Самолет нырнул на палубу. Посадка на авианосец представляла собой контролируемое падение. В основном. Ключевое слово - "контролируемое". Но Футиду больше волновало второе слово - "падение". От удара о палубу он зарычал. Мир вокруг мгновенно стал серым. Хвостовой крюк "Накадзимы" зацепился за тормозной трос. Бомбардировщик дернулся и замер. Мир снова обрел цвет, Футида заглушил двигатель. Можно было собой гордиться.

   Будто старик, он медленно выбрался из кабины и сполз на палубу. Один из техников, которые должны убрать самолет в ангар взглянул на него и спросил:

   - Вы в порядке, господин коммандер?

   - К сожалению, нет, - ответил Футида, когда его экипаж тоже покинул машину.

   - Вы ранены?

   - Нет. Живот. Болит. - Каждое произнесенное слово требовало немалых усилий.

   - Не волнуйтесь, господин. Мы отнесем вас в лазарет, - сказал техник. Матросы унесли коммандера вниз. Обычно там было пусто, но сейчас лазарет оказался заполнен ранеными. Если бы "Акаги" загорелся, это место превратилось бы для них в могилу. Экстренные службы справились на "отлично".

   Врач в белом халате внимательно посмотрел на Футиду из-под маски.

   - В чём дело? - спросил он. Футида объяснил ему симптомы. - Всё ясно. Аппендицит. Ложитесь.

   - Куда? - спросил Футида. Все койки были заняты.

   - На палубу, - нетерпеливо ответил доктор. Футида подчинился. Врач стянул с него летный комбинезон и приложил большой палец к животу между пупком и правой тазобедренной костью. - Болит?

   Непонятно по какой причине, но Футида не подскочил к потолку. Кричать он тоже не стал - ещё одно чудо. Вместо крика он тихо прошептал:

   - Да.

   - Скоро лопнет. Оставлять нельзя, иначе умрете. - Врач говорил совершенно спокойно. А почему бы и нет? Аппендицит же не у него. Пока доктор ходил за инструментами, Футида лежал на палубе. Потом его перенесли на стол. Кто-то приложил к лицу коммандера коническую маску, отчего тот решил, что задыхается. Он вяло попытался сопротивляться. Последнее, о чём он думал, перед тем, как опустилась тьма, это о борьбе.

   Двигатель "Ирвина" снова заработал. Раньше Лестер Диллон служил на боевых кораблях, но на транспортниках ему бывать ещё не приходилось. Он сомневался, что эта штука может выдать больше пятнадцати узлов, даже если её сбросить со скалы. Судя по грохоту и тряске, происходило как раз нечто подобное.

   Несколько раз он думал о том, чтобы подняться, но всё равно оставался играть. Нужно быть идиотом, чтобы прерывать такую серию - сержант уже выиграл почти двести баксов. На эти деньги в Гонолулу можно неплохо погулять.

   Когда он произнес эту мысль вслух, Датч Вензел взглянул на него поверх карт и спросил:

   - А кто сказал, что мы всё ещё идём на Гавайи?

   - Ну, бля, - ответил на это Диллон. Чертовски правильный вопрос. Он раньше других сбросил карты и дождался конца кона. Выиграл Датч с тройкой дам. Затем Лес встал и потянулся. - Схожу-ка на палубу. Узнаю, что там как.

   - Я с тобой, - сказал Вензел. После чего о продолжении игры можно было забыть. Игроки разобрали наличность. Колода принадлежала Диллону. Он убрал её в карман штанов и по узкой металлической лестнице поднялся на палубу "Ирвина".

   Матросы в касках спешно расчехляли зенитки. Лес не стал смеяться, даже если бы очень хотел. Не похоже, что матросики раньше тренировались выполнять это упражнение. Морпехи сделали бы всё гораздо быстрее. Но Диллон поднялся на палубу не для того, чтобы насмехаться над матросами.

   Он взглянул на часы. 1530. Затем он посмотрел на солнце - за кормой, чуть в сторону правого борта. Сержант выругался.

   - Идём на восток, - сказал он, выплевывая слова, словно они были противны на вкус. - На восток, блядь, ёб вашу мать. Убегаем, как ссыкухи последние.

   Пробегавший мимо петти-офицер, остановился. Видимо, он хотел прогнать морпеха с палубы, но взгляд на нашивки на рукаве и второго морпеха рядом, вынудил его изменить решение. Он лишь спросил:

   - А, вы, что ничего не слышали?

   - Там-то? - Диллон указал большим пальцем туда, откуда он только что вышел. - Нихера не слышали, морячок. Нам там вообще ничего не говорят. Что стряслось?

   - Два авианосца потопили, оба - наши. Третий разбит в хлам. Сколько пилотов погибло - один бог знает. - Петти-офицер говорил с какой-то мрачной радостью, которая могла появиться только перед лицом реально масштабной катастрофы. Он продолжал: - Мы япошек тоже потрепали. Насколько серьезно - не знаю. Преследовать нас они, похоже, не собираются. Да и незачем им. Вся наша авиаподдержка уничтожена. Без неё мы точно никуда не сунемся. Так, что валим обратно в порт и как можно быстрее.

   - Мы, наверное, зигзагами должны идти, - заметил Диллон, вспоминая путешествие за океан в молодости. - Иначе, рискуем нарваться на подлодку.

   Моряк указал на мостик.

   - Пойди, поговори с капитаном. Уверен, он будет счастлив тебя послушать.

   - Нас тут тупо грохнут, - сказал сержант, однако не сделал и шага в указанном направлении. Станет ли флотский офицер слушать сержанта-морпеха? Маловероятно. В любом случае, зигзагом должны идти все суда, не только "Ирвин".

   Он снова осмотрел палубу. Помимо матросов, готовивших зенитки, некоторые стояли у бортов и через бинокли высматривали перископы. Лучше, чем ничего. Поможет ли? Время покажет.

   Стоявший позади Датч Вензел, принялся ругаться с несвойственной даже для него яростью.

   - Ты чего там? - спросил Диллон.

   - Знал бы я, что нам тут жопы надерут, согласился бы на повышение, - ответил Вензел. - Поверь, в следующий раз мы туда пойдем нескоро. А, когда пойдем, с нами поедут салабоны. Я бы их подготовил и всё равно имел бы возможность пойти на Гавайи.

   - Ага. Я как-то об этом не подумал, - согласился Диллон. Он тоже обдумывал мысль о возможном повышении. - Всё равно переживать уже поздно. К тому же, эта проблема сейчас не самая важная. Может, на базе, у нас будет ещё шанс. - "Если ещё доберемся до базы", - добавил он про себя.

   На палубу вышел Винс Монахэн.

   - Пошли, доиграем. Вы меня крепко разорили, парни. И я нацелен вернуть свои бабки назад.

   - Ты только к япошкам так не относись, - сказал ему Лес. Они спустились вниз и вернулись к своим делам. Их место осталось свободно - рядовым строго-настрого запрещалось его занимать. Диллон достал колоду.

   - Моя очередь сдавать.

   Джо Кросетти и Орсон Шарп слушали по радио тревожные новости, сидя в своей комнате.

   - Авианосцы "Саратога" и "Йорктаун" определенно уничтожены, - печальным, даже, похоронным голосом говорил Лоуэлл Томас. - "Хорнет" сильно поврежден ударами японской авиации. Также уничтожены два крейсера и один эсминец. Наши доблестные летчики нанесли существенный урон флоту противника. Как минимум, два японских авианосца сильно повреждены, как и несколько других кораблей.

   Это, конечно, хорошо, но не так хорошо, как хотелось бы. Американские авианосцы должны были разгромить японцев, а затем разнести стоявшие на Гавайях наземные самолеты. Когда американская эскадра выходила из портов западного побережья, план выглядел выполнимым. К сожалению, у японцев были свои планы.

   Томас продолжал:

   - Командующий оперативной группой адмирал Честер Нимиц сделал следующее заявление: "Наше продвижение к Гавайям успехом не увенчалось, поэтому я отозвал все корабли. Решение о нападении именно здесь и именно сейчас было мною принято, исходя из самых свежих разведданных. Авиация и флот храбро выполняли свой долг. Если кто и виноват в провале, так только я".

   Следом пошла веселая реклама крема для бритья.

   - Ну, по-другому поступить было нельзя, - сказал Орсон Шарп.

   - Ага, - мрачно согласился Джо. - Жаль, что ему пришлось так поступить. Что, бля, там пошло не так? - Ему иногда казалось забавным ругаться в присутствии Шарпа, потому что тот старательно избегал любых ругательств. И сегодня он ничего не мог с собой поделать. - Мы, бля, должны были их просто порвать.

   - Видимо, мы снова их недооценили, - сказал Шарп. - Мы не думали, что они нападут на Гавайи, а они напали. Они выгнали нас оттуда, затем с Филиппин и из южных морей. На их стороне была внезапность и численное превосходство. В других условиях мы бы их победили.

   - Ну, точно, - ответил на это Джо, хотя сам уверен не был. Американский авианосный флот встретился с японским в равных составах и японцы победили. Это не просто пугало. Это было унизительно.

   - Кажется, мы отправили детей выполнять мужскую работу, - спокойно сказал Шарп. - Хотели по-быстрому рассчитаться с япошками за то, что они устроили нам. Попытались и ничего не вышло. Надо пробовать ещё. Мы обязаны пробовать ещё. Надеюсь только, в следующий раз мы поступим обдуманно, а не быстро.

   Джо взглянул на соседа по комнате.

   - Хочешь, чтобы во время следующей войны, Томас или Х. Ф. Кальтенборн сообщил по радио: "Сегодня адмирал Шарп сделал следующее заявление..."?

   - Нет, если только в этом заявлении не будет объяснено, почему у нас ничего не получилось, - ответил Орсон.

   Он практически никогда ни из-за чего не переживал. Но в своих карьерных стремлениях он явно нацеливался на самый верх. Собственные амбиции Джо не распространялись дальше управления истребителем и уничтожения "Зеро". То, как Шарп оценивал общую картину и как её объяснял, говорило о том, что думал он о том же самом.

   Вернулся Лоуэлл Томас и принялся рассказывать о продвижении немцев на юге России и о ходе боев у Аламейна. За ним лежала Александрия и река Нил.

   - Приближающееся празднование 4 июля обещает стать самым грандиозным с 1863 года, когда армии генералов Мида и Роберта Ли встретились у крошечного городка Геттисберг, что в Пенсильвании.

   - Геттисберг, - повторил Джо. Для всех,кроме самых древних стариков, это было всего лишь название из учебника истории. Когда армия в сером и армия в синем били друг по другу из мушкетов и пушек, семья Джо находилась по другую сторону Атлантики. Сегодня их вооружение выглядело смехотворно. А, вот, ярость, с которой каждая из сторон это оружия применяла, таковой не казалась.

   - Будем делать то, что положено, - сказал Шарп. - Если для победы потребуется чуть больше времени, чем мы предполагали - так тому и быть. Когда северяне шли на Булл Ран, они тоже думали, что много времени у них не уйдёт. Тогда у них не получилось, но они всё равно победили.

   - У тебя очень позитивный взгляд на вещи, ты в курсе? - сказал ему Джо.

   Орсон пожал плечами.

   - Поверь, я бы тоже хотел, чтобы всё закончилось побыстрее. Но если придется потрудиться, значит, придется потрудиться. Вот и всё.

   Джо пристально посмотрел на него.

   - Тебе кто-нибудь говорил, что ты слишком умный?

   - В смысле, кроме тебя? - переспросил Шарп. Джо рассмеялся и кивнул. - Да, говорили несколько раз. Только мне кажется, что те, кто это говорил, сами не слишком-то умны.

   Говорил он предельно серьезно. От этого Джо рассмеялся ещё громче.

   - Япошкам ничто не поможет, когда против них выйдешь ты, - сказал он.

   Теперь рассмеялся Орсон. Он понимал, что Джо шутил. Но, доля истины в его словах была. Сколько пилотов уже погибло, пытаясь отбить Гавайи? Слишком много, в этом Джо не сомневался. Первый набор погиб почти полностью. Если США попытаются ещё раз - нет, когда США попытаются ещё раз, - в бой пойдут такие же новички, как и он сам.

   "Такие же, как я", - подумал про себя Джо.

   Впервые в жизни Кензо Такахаси 4 июля не был праздничным днём. На улице было не так многолюдно по причине субботы. Но петард никто не взрывал. О вечернем запуске фейерверков тоже не объявляли. Никакие адмиралы и генералы не выступали с унылыми речами о стране свободных и родине храбрых.

   Вместо этого "Стар Бюллетин" и "Адвертайзер" вышли с заголовками: "ВЕЛИЧАЙШАЯ ПОБЕДА ЯПОНИИ!" и "ЯПОНИЯ СПАСАЕТ ГАВАЙИ!". Обе газеты вышли более толстыми, чем оккупационные власти позволяли прежде. Японцы хотели растрезвонить об этом как можно громче. Японоязычные издания просто сходили с ума.

   Кензо очень хотелось думать, что все эти вопли - не более чем враньё. Очень хотелось, но не получалось. И дело не в отсутствии американских самолетов в небе Оаху и американских солдат на берегу. Когда японцы сообщали какие-то новости, за ними всегда следовали слухи. Кензо не до конца понимал этот механизм. Он предполагал, что кто-то по-прежнему держал дома коротковолновые станции и слушал новости с материка, хоть это и могло стоить жизни.

   Он мог лишь надеяться, что бой проходил не так успешно для японцев, как они сами сообщали. Он надеялся, но надежд его никто не оправдывал. Наоборот, всё сходилось на том, что заголовки газет говорили правду.

   Его отец никакими сомнениями не терзался. Когда они стояли в очереди за порцией риса, Хиро Такахаси говорил:

   - Видите? Видите? Вот, что бывает, когда Америка нападает на Японию. Уже вторая большая битва и кто победил? Кто победил, а? Япония победила! Вот, кто!

   - Banzai, - тихо сказал Кензо.

   От этого отец только разозлился. Кензо знал, что он разозлится, поэтому и сказал.

   - Это слово нужно произносить со всем почтением! Воодушевленно! - прорычал Хиро. - Это тебе не шутки!

   Кензо и не шутил. Прежде чем он успел сообщить об этом отцу, Хироси ткнул брата кулаком в бок. Кензо посмотрел на Хироси, как Цезарь, возможно, смотрел на Брута. Но тот едва заметно помотал головой. Кензо понял, что брат прав. Если он будет вести себя слишком по-американски, кто-нибудь обязательно на него доложит властям. Отец не станет ничего говорить. Они могли спорить, ругаться, но отец его не предаст. А, вот, какой-нибудь незнакомец, пожелавший заработать немного денег на еду...

   - Спасибо, - по-английски сказал Кензо.

   - Не переживай.

   - Вы там чего опять? - встрял отец. Ему никто не ответил. Он хмыкнул. - Так гордитесь своим английским. И чем этот английский вам помог?

   На это они тоже ничего не ответили. Очередь медленно двигалась вперед. Кензо достал тарелку для риса и овощей. Некоторые жили только за счёт пайка. Кензо очень хотелось прямо сейчас выйти в море. Не только из-за еды, а ещё и потому, что, когда они ловили тунца и макрель, то почти не ругались с отцом. На берегу же все разговоры сводились к политике... и всё связанное с политикой выходило так, как говорил отец.

   Получив свою порцию, он отошел в сторону, чтобы поесть в одиночестве. Когда Хироси пошел было за ним, Кензо от него отмахнулся. Хироси пожал плечами и нашел себе другое место. К облегчению Кензо, отец за ним не последовал.

   Почти все деревья, некогда являвшиеся гордостью ботанического сада, срубили на дрова. Остались только кусты и папоротники. Дергать их и сжигать смысла не было. Парень сел на траву и принялся за еду. Он машинально отправлял в рот рис.

   Вдруг Кензо начал смеяться, хотя поводов для смеха не было. Он всем рассказывал о том, что он - американец. Но, что бы он ни говорил, важно, что он делал. А он сидел на земле и ел рис палочками. Обстоятельства складывались так, что помимо своей воли, Кензо становился японцем.

   Он подумал, что Элси Сандберг с ним бы не согласилась. Но, о чём бы он ни думал, убедить себя было непросто. После того, что случилось в море, она, наверное, снова станет видеть в нём япошку. А не станет она, станут её родители.

   Когда тебе двадцать с небольшим, настроение меняется быстро. Бороться с этими переменами непросто. Кензо доел рис и вымыл чашку. Палочки были сделаны из бамбука. Даже сейчас, недостатка в них не было. Кензо выбросил палочки в мусорку.

   Затем он посмотрел на запад, в сторону Перл Харбора. Нет, сегодня фейерверков не будет. Флот США их больше не устраивает. Вообще всё, что, так или иначе, было связано с Америкой, исчезало. Куда податься японцу, который считал, что имел право называться американцем?

   Куда?

   Минору Гэнда закашлялся под маской. Адмирал Ямамото весело оглядел кают-компанию.

   - Это собрание после боя или сборище в лазарете? - поинтересовался он.

   - Виноват, господин, - сказал Гэнда. Если бы не это собрание, он остался бы в лазарете. По приказу врача, Мицуо Футида лежал на трех стульях. Ему предстояло восстановиться после операции по удалению аппендикса. Командир "Дзуйкаку" капитан Итибеи Ёкокава ходил с перевязанным плечом. Его ранила пуля, выпущенная из пулемета "Уайлдкэта". Ему повезло, что пуля попала в него рикошетом. Прямое попадание .50 калибра могло убить мгновенно. Разумеется, если бы ему повезло по-настоящему, он вообще не был бы ранен.

   - Ввязавшись в эту битву, мы выполнили все поставленные перед нами задачи, - сказал Ямамото. - Американцы дальше не пойдут. На Гавайи они не вторгнутся. Эти острова останутся за нами.

   - Замечательно! - сказал капитан Каку. - Особо хочу отметить экипажи "Сёкаку" и "Дзуйкаку". Какими бы превосходными ни были эти корабли, на воду они спущены совсем недавно, поэтому их матросы и офицеры не так опытны, как экипаж "Акаги". Но отныне о них с полной уверенностью можно говорить, как о ветеранах.

   - Arigato, - сказал капитан "Сёкаку" Дзёдзима Такацугу. Капитан Ёкокава собрался было кивнуть, как вдруг поморщился от боли и передумал. Глядя на тугую повязку на плече, Гэнда не мог его в этом винить.

   - Впрочем, мы ещё не закончили, - спокойно продолжил Ямамото. - Эта победа не из тех, что заканчивают войны. Американцы заплатили высокую цену, но, набравшись сил, они вернутся. Нам нужно разобраться со своими потерями, по возможности, обернуть их себе на пользу, и как поступать с американцами, когда они вернутся.

   - Вы уверены, господин? - спросил капитан Каку. - Сколько раз ещё нам их нужно побить, чтобы они поняли, что мы сильнее?

   - Сколько раз? - Ямамото пожал плечами. - Я не знаю. Но я знаю, что сделанного нами недостаточно. Мы разбудили великана и ещё не видели, на что он способен.

   - Так, что же нам делать, господин? - спросил Гэнда.

   - Нужно укрепить остров. Убедиться, что флот его надежно защищает, - ответил Ямамото. - Американские заводы и верфи сейчас полностью переходят на военные рельсы. То, что мы видели, это даже не половина того, что нас ждёт. Футида-сан!

   - Да, господин. - Из-за обезболивающих Футида говорил вяло, однако голос Ямамото мог встряхнуть любого.

   - Сколько мы потеряли самолетов? - спросил командующий объединенным флотом.

   - Более сотни, господин адмирал. - Вялый или нет, но Футида обладал всеми необходимыми цифрами. Любой, кто приходил на встречу с Ямамото неподготовленным, горько об этом сожалел.

   Адмирал вздохнул.

   - Полагаю, могло быть и хуже. Но это были самые опытные пилоты, лучшие, что у нас были. Как скоро мы сможем их заменить, и кем?

   - В количественном отношении, господин, мы их заменим, как только из Японии приедут новые пилоты, радисты и бомбардиры, - ответил Футида. - Но, в качественном... Их качество трудно оценить. Навыки приходят с опытом. Лётчики с "Дзуйкаку" и "Сёкаку" это уже поняли.

   - Hai, - уклончиво произнес Ямамото и повернулся к капитану Ёкокаве. - Когда "Дзуйкаку" вернется в строй?

   - Для ремонта придется возвращаться в Японию, господин, - ответил Ёкокава. - Иначе никак. Повезло, что после полученных повреждений мы остались наплаву. Американцы навалились всеми силами.

   Ямамото снова вздохнул. Он не бывал на борту "Дзуйкаку" и лично не видел его в бою. Он знал лишь, что этот корабль пострадал сильнее других.

   - Жаль, американцы разнесли местную верфь перед капитуляцией, - сказал он.

   - Очень тщательно разнесли, - согласился Гэнда.

   - Инженеры уже предоставили список необходимого для восстановления верфи?

   Специальностью Гэнды были воздушные операции, но он тоже подготовился. Сейчас за ним наблюдал не только Ямамото.

   - Господин, мне доложили, что из-за того, что топливо всё равно поставляется из Японии, практического смысла в восстановлении нет. Можете поговорить с инженерами сами, возможно, с моей с ними последней встречи, они изменили своё решение.

   - Так и сделаю, - ответил Ямамото. - Везти корабль на ремонт за пять тысяч километров, по меньшей мере, неразумно.

   - У американцев не было никаких проблем с поддержанием верфи, - сказал капитан Такацугу. - Если они справлялись, то и мы справимся.

   На мгновение лицо Ямамото исказилось от гнева. Гэнда прекрасно знал, что при этом происходило. Брови сдвинулись, губы вытянулись... Это выражение исчезло почти сразу же, как появилось, Ямамото не интересовали офицеры, которые говорили прежде, чем думать.

   - Американцы находятся от Гавайев в два раза ближе, чем мы. И топлива у них больше, чем нужно им самим. С поставкой грузов сюда у них никогда проблем не было. Мы, же, с другой стороны...

   Продолжать мысль необходимости не было. Если бы США не отрезали Японию от нефти, войны бы не было. Если бы всё шло своим чередом, Японии не пришлось бы сражаться за ценные ресурсы. Это было ясно видно по Голландской Ост-Индии.

   Ямамото решил сгладить отношения с Такацугу.

   - Мы хорошо сражались. И пока продолжаем хорошо сражаться, ничего не изменится, - сказал он.

   - Hai, - разом ответили несколько офицеров. Было заметно, как некоторые расслабленно выдохнули.

   Адмирал повернулся к капитану Каку и произнес:

   - Приятно удивлен слаженной и четкой работой экстренных служб на "Акаги". В том, что корабль продолжает принимать и отправлять самолеты заслуга ваших офицеров и матросов.

   - Благодарю вас, господин. - Каку посмотрел на собственные руки. - Нам повезло, что в нас попала только одна бомба. Быстрый ремонт - это, конечно же, временная мера. Работы ещё предстоит немало.

   Это он ещё преуменьшал. Гэнда сам видел пробоину в ангарной палубе. Если бы там стояли самолеты, бомба могла нанести гораздо больше повреждений.

   - Понимаю, - кивнул Ямамото. - Но вы проделали очень важную работу. Если придется, корабль может вступить в бой. Я, конечно, не жду, что в ближайшее время американцы снова сунутся сюда, но я могу и ошибаться. Если так, нам нужен каждый авианосец и каждый самолет.

   Гэнда посмотрел на северо-восток. Он тоже не ждал, что в скором времени американцы вернутся. Их знатно проучили. Теперь они понимали, как много не учли при планировании операций с участием авианосцев. Если повезет, они надолго задумаются. Япония же за это время лишь крепче стиснет Гавайи в своих объятиях.

   Адмирал Ямамото объявил об окончании собрания. Командиры "Сёкаку" и "Дзуйкаку" отправились к лодкам, которые увезут их обратно на корабли. Гэнда остался с Футидой на разбитой полетной палубе "Акаги". Из-за повязки на животе, Футида стоял, прислонившись к правому борту. Заплатки на палубе напомнили Гэнде историю о человеке, который получил тяжелое ранение головы, и всю жизнь должен был ходить со стальной пластиной в черепе. Результаты ремонта выглядели уродливо, зато всё работало.

   Даже сквозь маску Гэнда чувствовал запах тропиков.

   - Как вы? - спросил он Футиду.

   - Не очень, - ответил коммандер. - Но вроде иду на поправку. А, вы как?

   - Примерно так же, - сказал Гэнда. - Мы победили, а это самое главное. Теперь нам нужно время на восстановление.

   Футида кивнул.

   - Верно. - Он обернулся и посмотрел на расставленные на корме "Акаги" самолеты. - Считаю, что в следующий раз следует отправлять только торпедоносцы. В морском сражении, у них больше шансов нанести результативный удар, чем у обычных бомбардировщиков.

   - Изложите эту мысль в рапорте, Футида-сан, - сказал Гэнда. - Как по мне, решение разумное. Пока мы не мешаемся друг другу, всё будет в порядке.

   - Могло быть и хуже. Противник мог подловить нас, когда мы сменяли торпедоносцы на бомбардировщики прямо посреди боя. Представляете, что мог бы здесь устроить один "Хеллдайвер"? - Футида пожал плечами.

   Гэнда последовал его примеру. Захваченный во время пересменки авианосец мог взлететь на воздух подобно бочке с порохом. Спасти корабль не смогла бы ни одна экстренная служба. С некоторым трудом, Гэнда отмахнулся от неприятной мысли.

   - Этого не произошло. И не произойдет, - спокойно сказал он.

   Мицуо Футида был рад тому, что снова мог стоять на ногах. Три недели после операции по удалению аппендикса показались ему вечностью, но врачи, наконец, сняли швы. Один из докторов сказал:

   - Если вас увидят в общественной купальне, можете сказать, что хотели совершить сеппуку, но потом передумали. - И громко рассмеялся.

   Футида ничего смешного не видел. Во-первых, шрам не такой аккуратный. Во-вторых, ощущение орудовавшего внутри него скальпеля было не то, что бы болезненным, а скорее очень неприятным.

   Он шел по лужайке напротив дворца Иолани к расставленным на ней стульям. Гэнда и два подполковника, Минами и Мураками, встали, чтобы его поприветствовать. Они поклонились. И Футида тоже поклонился в ответ. В животе, при этом, слегка кольнуло.

   Коронационный манеж никогда не использовали для того, для чего он был предназначен. Но и без дела он не стоял. Король Дэвид Калакауа построил его прямо напротив дворца, соединив два строения мостиком. После коронации в 1883 году, манеж переставили чуть подальше и в нем обосновался гавайский королевский оркестр. Теперь здесь снова предстояло провести коронацию... в некотором роде.

   Футида с удовольствием устроился на стуле между Гэндой, который до сих пор носил маску, и армейскими офицерами. Другие японские военные, включая адмирала Ямамото, который остался на Гавайях специально на церемонию, и генерала Ямаситы, расселись левее. Остальная публика была представлена сотрудниками министерства иностранных дел и представителями стран-союзниц. Тут были немцы, итальянцы, венгры, румыны, болгары, послы из Хорватии и вишистской Франции, Манчжоу-Го, Сиама, присутствовали люди из марионеточного японского правительства в Нанкине. Пришли даже представители посаженных японцами националистов из Бирмы, Малайи и Филиппин.

   По правую сторону от сцены сидели местные дворяне... и дворянки, некоторые члены местного парламента (большинство, но не все - японцы), пара судей из бывшего верховного гавайского суда, судьи из судов помельче (среди них тоже нашлись японцы и даже один чистокровный гаваец) и множество других людей. Футида был удивлен тому, как много хоули оказалось среди приглашенных. Мужчины в строгих костюмах, некоторые даже в цилиндрах, женщины в ярких шелковых платьях.

   Было заметно, что кое-кто не пришел. Футида наклонился к Гэнде и прошептал:

   - Эбигейл Кавананакоа не явилась.

   Гэнда кивнул.

   - Как и ни один из прочих кандидатов. Вы ждали чего-то иного?

   - Не совсем, - сказал Футида. - Но я рад, что явилась большая часть гавайской знати. - Он хмыкнул. - Теперь, те, кто пришел и те, кто не пришел, начнут грызться между собой.

   Коммандер начал смеяться и хохотал, пока не закашлялся. Подавив кашель, он осуждающе посмотрел на Футиду.

   - Видите, что вы со мной делаете?!

   - Сожалею - ответил тот. Оба ухмыльнулись.

   Под ребристым медным куполом коронационного манежа, стоящим на восьми бетонных колоннах и украшенным гавайскими гербами стоял епископ англиканской церкви Гавайев в парадном облачении. Футида гадал, каким образом этого хоули удалось убедить принять участие в церемонии. Видимо, Стэнли Ована Лаануи как-то решил этот вопрос. Футида решил, что епископ скорее прислушивался к его словам, нежели к японским властям. Либо японцы приставили к голове епископа ствол и по порядку расписали, что он должен делать, если хочет прожить хоть ещё один день. Так или иначе, он был здесь.

   Гавайский королевский оркестр тоже присутствовал, хоть и не на своем обычном месте. Дирижер вскинул палочку. Оркестр заиграл мелодию. Футида её не опознал, но он знал, что это гавайский государственный гимн. Слова к нему написал король Дэвид Калакауа, а музыку сочинил Анри Бергер - бородатый пруссак, являвшийся, одновременно, основателем королевского оркестра.

   Справа от сцены оркестру на гавайском и английском языках подпевал хор. Футида разобрал несколько английских строчек:

   Сыны Гавайев

   Будьте верны вождю

   Властелину земли

   Верховному правителю

   Коммандер кивнул. Да, этот текст отлично подходил текущему моменту.

   Следом началась сама церемония коронации. Первыми несли королевские знаки отличия, местные и иностранные. Один человек нес королевский скипетр с навершием в виде голубя, другой на бархатной подушке нес золоту королевскую печать. Ещё двое несли посохи, на вершине которых висели черно-белые ленты, символизировавшие святость короля.

   За ними следовал гавайский дворянин, который нес плащ, сделанный целиком из перьев птицы мамо. Саму птицу на Гавайях полностью истребили, охотясь за её перьями, которые шли на изготовление таких вот плащей. Сам плащ тоже являлся редкостью, его вытащили из запасников музея Бишопа, несмотря на возражения смотрителя.

   Далее шли другие гавайские дворяне. Рядом с ними шагали слуги с посохами-кахили, которые Футиде напомнили палки с губками, которыми чистят стволы пушек. Только здесь губку заменяли полотна из красной и желтой ткани, отчего обстановка выглядела ещё более торжественной. Двое придворных несли две короны, изготовленные по европейскому образцу. Обе они были украшены позолоченными листьями таро, алмазами, изумрудами, рубинами, опалами и жемчугом.

   Последним шествовал лично Стэнли Ована Лаануи. Рядом с ним шла вероятная будущая королева восстановленного Гавайского королевства. Синтия Лаануи была улыбчивой, грудастой рыжеволосой девушкой, раза в два моложе Стэнли. Футиде без труда удалось разглядеть её сущность. Как и сущность её супруга.

   Королевская чета взошла на сцену. Женщина, которая несла королевский плащ, аккуратно водрузила его на плечи Стэнли. Подол плаща упал к ногам. Это, конечно, был самый впечатляющий наряд, который не встретить ни в одном другом королевском доме. Стэнли Лаануи взял королевскую печать и надел её на указательный палец правой руки. Той же рукой он взял скипетр.

   - Помолимся, - произнес епископ Гонолулу. Он вскинул руки к небу и сказал: - Да благословит и защитит нас Господь. Пусть лик Его сияет над нами и дарует нам мир. Пусть Он узрит праведность наших дел. Об этом просим мы именем Спасителя, Сына Его, Иисуса Христа. Аминь.

   - Аминь, - отозвалась правая сторона собравшихся, часть левой стороны и королевская чета. Футида снова кивнул. В молитве было сказано именно то, что удовлетворит оккупационные власти, сохранив, при этом совесть епископа в покое, который, как известно, присутствие здесь Японии не поддерживал.

   Сохраняя каменное выражение лица, епископ водрузил короны на голову Стэнли Лаануи и на огненные локоны Синтии.

   - Да благословит Господь короля и королеву Гавайев, - таким же равнодушным голосом провозгласил священник.

   Защелкали фотоаппараты. Вместе с ними затрещали камеры кинохроникеров. Зрители принялись аплодировать, скорее из вежливости, нежели от восторга. Футида, Гэнда, Минами и Мураками переглянулись, улыбнулись и тоже захлопали. Они отлично справились со своей задачей.

   - Благодарю вас, - произнес Стэнли Лаануи, оглядывая подданных и хозяев. - Американская аннексия и оккупация Гавайев была не только незаконна и аморальна, она также принесла много бед гавайскому народу. Сегодня на Гавайях живет вдвое меньше людей, чем пятьдесят лет назад.

   "Ты поэтому взял в королевы рыжую?" - удивлялся Футида. Стэнли Ована Лаануи продолжал:

   - Сегодня, когда эти острова обрели независимость, я сделаю всё, чтобы они могли сами себя обеспечивать, а не быть мухой, попавшей в паутину дельцов с материка. Достичь этой цели мы сможем, тесно сотрудничая с Великой азиатской сферой сопроцветания. - Очень мило: он признался в покорности, даже не упоминая Японию вслух.

   - Нам больше не нужно притворяться американцами, - по-английски произнес Стэнли. Осознал ли он иронию происходящего или она от него ускользнула? Футида затруднялся сказать. Новый король оказался довольно проницательным человеком, но истинные возможности его ума были не столь очевидны. - Мы сами теперь вольны выбирать союзников, - продолжал он. - С их помощью отныне мы мирно заживем в сердце Тихого океана. Благодарю вас.

   Союзники Гавайского королевства недавно затопили два американских авианосца и разнесли на куски третий. Пока американцы это понимают, Гавайи они не тронут. Футида продолжал аплодировать, глядя на Гэнду. Теперь им придется сделать всё, чтобы Гавайи оставались независимыми в той степени, в какой это нужно Японии, и ни капли больше.

Необходимые комментарии

Кирилл Деев:

Хочу обратить внимание на то, что Г. Тертлдав очень бережно обращается с исторической фактурой. Очень многие действующие лица (по крайней мере, с японской стороны) - это реальные люди, а многие события находят отклик в реальной истории. Само название романа отсылает к речи президента США Ф. Рузвельта 8 декабря 1941, в которой он назвал день нападения Японии на Перл Харбор "the day of infamy", т.е. "днем позора", "бесславным днём". Поэтому я счёл необходимым дать краткую справку по некоторым персонажам, чьими прототипами стали реальные люди.

    Минору Гэнда (1904-1989) действительно принимал участие в разработке, как общей тактики применения авианосцев, так и плана нападения на Перл Харбор в декабре 1941 года. После капитуляции Японии в 1945 году, благодаря поддержке генерала Макартура, Гэнда сумел избежать обвинений в военных преступлениях, участвовал в создании ВВС Сил обороны Японии. Выйдя в отставку, занялся политикой. В политических взглядах придерживался ультраправых позиций. Скончался 15 августа 1989 года в Токио.

   Исороку Ямамото (1884-1943) на момент описанных в романе событий возглавлял Объединенный флот Японской Империи. Он на самом деле сражался в Русско-японской войне, в частности принимал участие в Цусимском сражении, где был ранен. После нападения на Перл Харбор, в подготовке которого Ямамото также принимал участие, японский флот под его руководством провел ряд успешных операций в Индийском океане и в Новой Гвинее. После поражения Японии в битве у а. Мидуэй и на Гуадалканале, а также наметившегося общего тяжелого положения японского флота к 1943 году, Ямамото отправился инспектировать войска Тихого океана. Об этом стало известно американцам, в результате самолет, на котором он летел, был сбит, а сам адмирал погиб. Позднее его тело было найдено, кремировано, а прах торжественно захоронен в Токио.

   Капрал Такео Симицу, возможно получил свое имя в честь японского химика и пиротехника, автора множества работ по производству и применению взрывчатых веществ. Реальный Симицу во время Второй мировой войны занимался производством взрывчатки и преподавал в артиллерийской академии.

   Сабуро Синдо (1911-2000) служил в японской палубной авиации, принимал участие в войне в Китае. Синдо стал одним из немногих участников атаки на Перл Харбор, кто благополучно пережил войну.

   Тюити Нагумо (1887-1944) командовал японским флотом во время нападения на Перл Харбор, затем участвовал в боях в Новой Гвинее и в Индийском океане, сражался в битве у а. Мидуэй. Во время битвы за о. Сайпан архипелага Марианских островов в 1944 году, поняв, что бой проигран, вице-адмирал Нагумо застрелился.

   Мицуо Футида (1902-1976) участвовал в авианалете на Перл Харбор, налете на австралийский город Дарвин (видимо, в основу авианалета на Сан-Франциско, описанного в романе, легли именно эти события), бомбил британские корабли у о. Цейлон. Вместе с ним служил упомянутый в романе радист Норинобу Мидзуки. Считается, что именно радист Мидзуки передал в эфир ставший впоследствии знаменитым сигнал "Тора! Тора! Тора!", означавший, что японской авиации удалось застать американцев врасплох. Этот момент также отражен в романе. Во время битвы за Мидуэй Футида находился на борту авианосца "Акаги". Из-за перенесенной операции по удалению аппендикса, что также описано в романе, летать ему было запрещено, поэтому Футида остался на мостике. Когда "Акаги" оказался подбит, Футида был ранен во время эвакуации с корабля. После выздоровления он перешел на штабную работу, был повышен до капитана. За день до бомбардировки Хиросимы атомными бомбами, находился в этом городе и вернулся туда на следующий день. После капитуляции Японии вышел в отставку. Был привлечен в качестве свидетеля в судебном процессе о военных преступлениях. Впоследствии стал христианским проповедником и публицистом.

   Имя Орсон Шарп, вероятно, появилось в честь американского писателя-фантаста Орсона Скотта Карда. Как и Шарп, Кард - мормон. Если соединить вместе их фамилии, получится слово "cardsharp", означающее опытного карточного игрока.

   Масахару Хомма (1888-1946) после нападения Японии на Перл Харбор командовал штурмом Манилы, которую взял в январе 1942 года. После капитуляции филиппинского гарнизона всех американских военнопленных было решено пешим маршем отправить в концлагеря. В ходе этого марша, названного впоследствии "Батаанский марш смерти" от голода, жажды и побоев погибло около 15 тысяч американских и филиппинских военнослужащих. После войны генерал Хомма был обвинен в организации этого и других маршей смерти, арестован, и приговорен к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение на Филиппинах.

   Томоюки Ямасита (1885-1946) командовал японскими сухопутными войсками в ходе боев в Малайе. Завоеванием Малайи снискал славу на родине, однако, позже был отправлен в Манчжурию. В 1944 году и до окончания войны успешно руководил обороной Филиппин. В плен сдался только после объявления капитуляции японским императором. Тогда же был арестован и предстал перед судом по обвинению в "преступной халатности и невыполнения своего долга командира, выразившихся в отсутствии контроля за действиями своих подчинённых, что позволило им совершать военные преступления" (т.н. "правило Ямаситы"). Суд приговорил Ямаситу к смертной казни, хотя многие считали обвинения в адрес генерала необоснованными.

   Киити Хасэгава (1894-1944) командовал авианосцем "Акаги" в ходе нападения на Перл Харбор, затем участвовал в налете на Дарвин, боях за о. Ява и в рейде в Индийский океан. Службу на "Акаги" оставил накануне битвы за атолл Мидуэй, получив повышение до контр-адмирала. Погиб в бою 29 марта 1944 года.

   Хазбенд Эдвард Киммел (1882-1968) на момент событий, описанных в романе, командующий Тихоокеанским флотом США. После уничтожения большей части флота в Перл Харборе, был отстранен от должности и понижен в звании до контр-адмирала. С 1942 по 1946 гг. находился под следствием по поводу событий в Перл Харборе. Несмотря на то, что официально никаких обвинений против него выдвинуто не было, Киммел многими считается лично виновным в трагедии 7 декабря 1941 года.

   Нагао Кита являлся японским консулом на Гавайях и сразу же после вступления в эту должность в марте 1941 года занялся сбором и передачей разведывательной информации. С началом войны был перевезен в штат Аризона. Дата и обстоятельства смерти Нагао Киты неизвестны.

   Под именем советника консульства Тадаси Моримуры числился кадровый офицер японской разведки Такео Ёсикава (1914-1993). Предоставленная им информация существенно ускорила подготовку к нападению на Перл Харбор. После начала войны Ёсикава был задержан ФБР, однако его причастность к разведке доказать не удалось и он вернулся на родину в результате обмена дипломатами между США и Японией. До самого конца войны Ёсикава продолжал служить в разведке, а в 1955 году занялся бизнесом, однако быстро разорился, т.к. о его деятельности во время войны стало известно общественности. До самой смерти он подвергался нападкам и обвинением в развязывании войны между Японией и США.

   Кадзуо Сакамаки (1918-1999) служил энсином в Японском Императорском флоте и действительно принимал участие в торпедировании американских кораблей в ходе нападения на Перл Харбор и попал в плен. После войны был репатриирован в Японию, работал на заводе "Тойота", дослужился до должности директора бразильского филиала компании.

   Джеймс Дулиттл (1896-1993) действительно командовал рейдом имени себя, только налет был устроен на Токио. Из-за того, что бомбардировщики В-25 не могли садиться на палубе авианосца, было принято решение сесть в восточном Китае. Из 16 участвовавших в рейде самолетов, 4 разбились при посадке, экипажи 11 самолетов выпрыгнули с парашютами, один добрался до территории СССР. Этот экипаж после ложного побега перебрался в британскую зону оккупации в Иране, затем по ленд-лизу смог вернуться в США. Джеймс Дулиттл также выжил, вернулся в Америку, участвовал в мароккано-алжирской операции, в высадке Союзников в Нормандии. После войны работал в нефтяной компании "Шелл Ойл", с 1955 по 1965 гг. служил во внешней разведке США.

   Томео Каку (1893-1942) командовал авианосцем "Хирю", участвовал в нападении на Перл Харбор и битве у атолла Мидуэй, в ходе которой и погиб вместе со своим кораблем.

   Канэёси "Кинсуке" Мато (1916-1945) в день нападения на Перл Харбор бомбил аэродром Кларк, затем участвовал в битве за Соломоновы острова. В декабре1944 года вернулся в Японию для участия совместно с Минору Гэндой в укреплении противовоздушной обороны Японии. Погиб в воздушном бою 24 июля 1945 года. Кинсуке Мато считался одним из самых опытных японских асов Второй Мировой.

   Матомэ Угаки (1890-1945) на момент описываемых событий возглавлял штаб Объединенного флота Японии. В 1943 году летел вместе с адмиралом Ямамото на другом самолете. Его машину тоже сбили, однако Угаки выжил. В дальнейшем занимался разработкой различных военно-морских операций. Погиб в день капитуляции Японии 15 августа 1945 года в ходе самоубийственной атаки неподалеку от Окинавы.

-----------------------------------------------------------------------------

   Действующими лицами романа по праву можно считать не только людей, но и корабли. Все представленные в "Бесславных днях" корабли, за исключением рыбацких лодок, существовали на самом деле. Хотелось бы остановиться на их реальной судьбе.

   США

   Авианосец "Энтерпрайз". Спущен на воду в 1938 году. В 1941 году, накануне японского вторжения "Энтерпрайз" входил в состав 8 оперативной группы и перевозил на о. Уэйк эскадрилью истребителей, поэтому под удар японской авиации не попал. Впоследствии авианосец участвовал в битве у а. Мидуэй, в сражении у восточных Соломоновых островов, у островов Санта-Крус, принимал участие в морском сражении за Гуадалканал и многих других. "Энтерпрайз" стал одним из трех американских авианосцев, которые успешно служили на всём протяжении войны. В 1947 году был выведен из состава флота, а в 1958 году утилизирован.

   Авианосец "Лексингтон". Спущен на воду в 1925 году. В момент нападения на Перл Харбор находился у а. Мидуэй, поэтому уничтожения избежал. После модернизации "Лексингтон" участвовал в сражении в Коралловом море, где получил в борт две торпеды и несколько попаданий авиабомб и затонул.

   Авианосец "Саратога". Спущен на воду в 1925 году. 7 декабря 1941 года находился в порту Сан-Диего. Затем занимался переброской самолетов в разные части Тихого океана. Участвовал в битве за Соломоновы острова, тогда же получил небольшие повреждения, вышел из боя и отправился в Перл Харбор на ремонт. В дальнейшем самолеты "Саратоги" обеспечивали высадку десанта на Иводзиму в 1945 году. В ходе этой операции авианосец был атакован японскими самолетами-камикадзе. После войны корпус "Саратоги" использовался в качестве мишени при проведении ядерных испытаний у атолла Бикини, в ходе которых авианосец затонул.

   Подводная лодка "Гранион". Спущена на воду 22 декабря 1941 года. Летом 1942 года "Гранион" патрулировала район Алеутских островов. Последний раз вышла на связь 30 июля, после чего пропала. Корпус подлодки был обнаружен только в 2007 году. По итогам изучения корпуса, специалисты пришли к выводу, что причиной гибели "Граниона" стала её собственная торпеда.

   Авианосец "Хорнет". Спущен на воду в 1940 году. Первой операцией "Хорнета" стало участие в упомянутом выше рейде Дулиттла, затем авианосец сражался у атолла Мидуэй, у Соломоновых островов. В бою у островов Санта-Крус "Хорнет" был атакован самолетами с "Сёкаку" и "Дзуйкаку", получил тяжелые повреждения, на корабле вспыхнул пожар, который всё же удалось потушить. Во время буксировки "Хорнет" был вновь атакован японскими самолетами, после чего корабль было решено оставить и затопить собственными силами. Несмотря на предпринятые усилия, сделать этого не удалось. Подошедшая японская эскадра отпугнула американские корабли и только тогда, японцам, при помощи мощных торпед удалось затопить авианосец.

   Япония

   Авианосец "Акаги". В переводе с японского - "Красный замок". Спущен на воду в 1925 году. Во время нападения на Перл Харбор "Акаги" был флагманом японского флота. После этого принимал участие в нападении на австралийский город Дарвин и в рейде в Индийский океан, в ходе которого самолетам с "Акаги" удалось потопить британский крейсер "Дорсетшир" и авианосец "Гермес". Потоплен в ходе битвы за а. Мидуэй. Коммандер Гэнда в романе, размышляя о возможных повреждениях авианосца, буквально воспроизводит обстоятельства его реальной гибели.

   Авианосец "Кага". Спущен на воду в 1936 году. Участвовал в нападении на Перл Харбор. Потоплен в ходе битвы у а. Мидуэй.

   Авианосец "Сорю". В переводе с японского - "Голубой дракон". Спущен на воду в 1935 году. Участвовал в нападении на Перл Харбор, битве за о. Уэйк, налете на Дарвин, рейде в Индийский океан. В ходе битвы у атолла Мидуэй получил серьезные повреждения и был торпедирован собственными силами.

   Авианосец "Сёкаку". В переводе с японского - "Парящий журавль". Спущен на воду в 1940 году. Принимал участие практически во всех крупных военно-морских операциях Японского флота на Тихоокеанском театре военных действий. В ходе битвы за Марианские острова "Сёкаку" был торпедирован, в результате чего в трюмах и ангарах корабля прогремели взрывы и он быстро затонул.

   Авианосец "Дзуйкаку". В переводе с японского - "Священный журавль". Спущен на воду в 1939 году. Также принимал участие в большинстве операций на Тихом океане. 25 октября 1944 года в ходе оборонительных боев за Марианские острова был атакован крупными силами американской авиации, потерял ход и был затоплен собственным экипажем.

   Соотв. званию "капитан 3-го ранга" ВМФ России.

   Есть! Или "да", в зависимости от контекста (яп.)

   В синтоизме - духовная сущность, божество.

   Айны - древнейшая народность Японских островов.

   Японская слоговая азбука

   Историческое название залива Касатка у о. Итуруп.

   Вулканический кратер, образовавшийся около 200 000 лет назад в результате извержения вулкана Коолау на Гавайях.

   Маяк в бухте Гонолулу, Гавайи.

   Прозвище острова Гавайи.

   Имеется в виду Корделл Халл - госсекретарь в администрации Ф. Д. Рузвельта.

   Имеется в виду Собеи Курусу - японский дипломат, на момент атаки на Перл-Харбор - посол Японии в США.

   Букв. "белый" - прозвище некоренных обитателей Гавайев.

   Промежуточное звание между сержантским и офицерским составом в англоязычных странах (в частности, в армии США).

   Имеется в виду Хидэки Тодзё - японский военачальник (1884-1948).

   Политическая организация в США времен Второй Мировой войны, активно препятствовавшая вступлению этой страны в конфликт.

   Уильям Лендрам Митчелл (1879-1936) - американский генерал, считается "отцом" американских ВВС.

   Да. Точно (яп.)

   Спасибо (яп.)

   Пожалуйста (яп.)

   Национальное японское блюдо из лапши, сделанной из гречневой крупы.

   До конца Второй мировой войны, в западной историографии Первая мировая война называлась Великой.

   Во времена описываемых событий - один из самых криминализированных районов Манхэттена.

   Имеется в виду командующий вооруженными силами США на Гавайях генерал-лейтенант Уильям Шорт (1880 - 1949).

   К. Марло "Трагическая история доктора Фауста". Акт I, сцена III. (Пер. Е. Бируковой).

   Форма американского народного театра, популярного в XIX в, когда белые актеры изображают из себя чернокожих.

   Соответствует званию капитан-лейтенанта в ВМФ РФ.

   Акт V, сцена I (пер.: М. Лозинский).

   Никакого смысла (фр.)

   Эдвард Марроу (1908-1965) и Уильям Ширер (1904-1993) - американские военные корреспонденты времен Второй Мировой войны.

   Джон Генри - персонаж американского фольклора. По легенде, это был чернокожий прокладчик железнодорожных путей, вступивший в соревнование с паровым молотом и победивший, но погибший от истощения.

   Звание соответствует главному корабельному старшине в ВМФ России.

   Эдгар Райс Берроуз (1875-1950) - американский писатель-фантаст.

   Карточная игра.

   Фрэнк Питер Джозеф Кросетти (1910-2002) - американский бейсболист.

   Бейсмен и шорт-стоп - игровые позиции в бейсболе.

   Соответствует званию "старшина" в ВМФ России.

   Безличное японское ругательство. Примерный русский аналог: "Блин!" или "Чёрт!".

   Идиоты ебаные! (яп.)

   Имеется в виду Видкун Квислинг (1887-1945) - норвежский политический деятель, глава норвежской администрации во время оккупации Норвегии немцами в годы ВМВ. Как и фамилия Власов в русском языке, фамилия Квислинг стала синонимом предательства.

   Джозеф Луис Бэрроу (1914-1981) - американский профессиональный боксер, чемпион мира в супертяжелом весе.

   Томас Стернз Эллиот (1888-1965) - американский поэт и драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе 1948 г. Петерсон цитирует его стихотворение "Полые люди" (1925).

   Gaijin - чужак (яп.)

   В английском языке эвфемизм "вопрос на 64 доллара" означает трудный каверзный вопрос. Именно столько стоил седьмой, самый трудный вопрос в популярной в то время радиовикторине.

   Так, во время Битвы за Британию англичане называли уличных кошек.

   Прошу прощения (яп.)

   Будь он проклят (яп.)

   "Кими га ё" - букв. "Царствование Императора" - государственный гимн Японии.

   Исаак Уолтон (1593-1683) - английский писатель. В данном случае присутствует намек на его произведение "Искусный рыболов".

   Дом Давида - американская религиозная община, известная своими музыкальными коллективами.

   Популярный в США коктейль.

   Одно из значений английского слова "dick" - половой член.

   Спасибо большое (яп.)

   Стиль джаза.

   Большое спасибо (яп.)

   Быстрее (яп.)

   До свидания (яп.)

   В американской традиции молодоженов принято осыпать зернами риса.

   Скала в форме человеческого лица.

   В японском языке приставка "-сама" добавляется к имени или к должности очень уважаемого человека.

   Глупости, чушь (гавайск.)

   Чарльз Линдберг (1902-1974) - американский летчик, первым в 1927 году совершивший перелет через Атлантику в одиночку.

   Застольный возглас у японцев. Аналог русского "ваше здоровье!".

   Свод правил, изданных в 1867 г в Англии, представляющий собой основные правила проведения боксерских поединков.

   Американский актер венгерского происхождения. Приобрел популярность, снимаясь в фильмах про вампиров.

   Нет (яп.)

   Также известен как амфетамин - сильное психоактивное вещество, вызывающее зависимость.

   Джесси Оуэнс (1913-1980) - американский темнокожий легкоатлет. Четырехкратный Олимпийский чемпион 1936 года.

   Бенджамин Гудмен (1909-1986) - американский джазовый кларнетист и дирижер.

   Сокращение от англ. gunnery sergeant, т.е. комендор-сержанта.

   Гэри Купер (1901-1961) - американский киноактер, звезда фильмов в жанре "вестерн".

   Лоуэлл Томас (1892-1981) - американский журналист, радиоведущий, писатель и актер.

   Ханс фон Кальтенборн (1878-1965) - американский журналист и радиоведущий.

   Имеется в виду первое сражение при Булл Ран (1861) - первое крупное сухопутное сражение в ходе Гражданской войны в США.

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

Необходимые комментарии