Проблемы с драконом, проблемы дракона [Пашка В.] (fb2) читать постранично

Проблемы с драконом, проблемы дракона

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Когда нельзя, но очень хочется, то…

Пролог

в котором майор подглядывает, а потом пишет в блокнот

Он не был похож на учителя физкультуры. Да и вообще на учителя.

Учителя бывают двух видов. Первые — неудачники, случайные люди, они не знают, что здесь делают, и отрабатывают. Просто пытаются делать, как понимают, а понимают они — никак, и от этого еще больше чувствуют себя неудачниками.

Вторые — молодые энтузиасты. В них горит огонь юности, они пришли свернуть горы… порой огонь перегорает, и человек превращается в неудачника, но иногда отсветы этого огня еще долго пляшут в лицах учеников, даже когда самого вечно молодого учителя, уже седого или лысого, закрывают в гробу. Бывает и так.

Николай Федотович не был похож ни на неудачника, ни, тем более — на энтузиаста. При виде него почему-то вспоминалось, что в городе есть улица Энтузиастов, и ведет она на кладбище…

На уроке почти тишина. Стучит мяч, слышен топот десятков ног, дыхание… и все же тишина. Ни азартных выкриков, ни смеха, ни подначиваний друг друга.

Майор Филиппов ждал конца урока. Стоял в коридоре и подглядывал в щель. Ему хотелось посмотреть на урок, никого не беспокоя. Он мог просто зайти и сесть в уголке, но посторонний всегда отвлекает, а Филиппов хотел увидеть урок. Составить мнение об учителе не по протоколам, а лично. По его делам.

Сам Николай Федотович почти не появлялся в поле зрения. Похоже было, что он просто выдал детям мячик, велел играть в баскетбол, а сам занялся чем-то своим. Когда сам Филиппов был школьником, он такие уроки любил больше всего — не надо делать глупые приседания, ходить по залу строем, можно просто играть в свое удовольствие. Но здесь не было удовольствия, дети вяло двигались, вяло перекидывали мяч, вяло бросали в корзину и не расстраивались промахам — не играли, а словно изображали игру. И молчали.

Филиппов хмурился и думал, что хорошо было бы задержать этого Николая Федотовича. Просто так, до выяснения. Не мог он быть ни в чем не виноватым. Даже жаль было, что нынче нельзя арестовать человека, руководствуясь пролетарским чутьем, как в старых книгах. Здесь, в школе сами собой вспомнились романтические книги, читанные в детстве. Про борьбу за справедливость, про горячие сердца и холодный разум, про маузеры и романтику… Книги, которые вели Филиппова до сих пор, хотя давно уже стало ясно — нет никакой романтики, а есть только грязь, труд и снова грязь. И куча бумаги. Отчеты, отчеты и еще раз отчеты. По каждому движению надо писать отчет.

Тут его размышления были грубо прерваны — дверь резко открылась и ударила майора в лоб.

— Ох, извините, — Николай Федотович смотрел в глаза и улыбался, — Не знал, что за дверью кто-то есть.

Филиппову показалось, что он лжет — отлично он знал, и специально подобрался тихо и открыл резко. И глаза у этого учителя были какие-то неприятные — мутные и глубокие, непонятного цвета. То ли серые, то ли зеленые… Как ориентировку про такие писать?

— Ничего, я сам виноват, — ответил он и достал удостоверение, — Мы можем побеседовать?

Николай Федотович улыбнулся еще шире.

— Разумеется, урок как раз заканчивается.

И тут прозвенел звонок. Дети словно очнулись, начали галдеть, побежали в раздевалку. Торопливо, и как показалось Филиппову — с облегчением.

В кабинете Николая Федотовича было тесно, стоял небольшой стол, почти чистый, на полке несколько дипломов и два кубка. В углу — огромная спортивная сумка, набитая каким-то инвентарем. За столом — расшатанный стул, на который сел хозяин кабинета, перед — узкая скамья. Майор немного постоял, чувствуя себя глупо от того, что возвышается, как каланча, и сел. Стало еще неудобнее, но не подскакивать же теперь.

— Я хотел задать вам несколько вопросов… — начал говорить Филиппов, но Николай Федотович перебил.

— Ужасная история! Поистине ужасная! — и снова майору показалось, что над ним глумятся, — Но ведь вы найдете маньяка? Я верю вам!

Николай Федотович снова глянул прямо в глаза Филиппова, и тот вдруг удивился, насколько тут душно. В ушах зазвенело, голова закружилась. А Николай Федотович продолжил говорить, теперь тише, внушительнее.

— Я верю вам, а вы верьте мне. Вы же верите мне, правда?

В ушах Филиппова шумело, он почти не слышал слов, но машинально кивнул.

— Я не имею отношения к гибели этих девочек. Так и запомните, — сказал Николай Федотович, — А в протокол допроса запишите что-нибудь на свой вкус.

Майор достал блокнот с потрепанной обложкой, на ощупь, не отрывая взгляда от глаз собеседника, открыл его.

— Нет-нет, — сказал Николай Федотович, — Пролистайте дальше, чистый лист дальше.

Майор глянул в блокнот, перелистнул еще две страницы. Здесь он делал пометки для себя, чтобы не забыть. На память Филиппов не жаловался, и обычно помнил все и без